Лилиан Джексон Браун
Кот, который нюхал клей (сборник)

   LILIAN JACKSON BRAUN
   The Cat Who Knew Shakespeare
   The Cat Who Sniffed Glue

   © Lilian Jackson Braun, 1988
   © Lilian Jackson Braun, 1988
   © Издание на русском языке, оформление. ООО «Торгово-издательский дом «Амфора», 2015
//-- * * * --//

Кот, который знал Шекспира

Один

   В Мускаунти, раскинувшемся на четыреста миль к северу, первый снег выпадает в ноябре и затем идет, идет и идет.
   Сначала под двумя футами снега исчезают все крыши, потом заборы и кусты. Столбы с бельевыми веревками укорачиваются с каждым днем, и вот уже хозяйственная площадка начинает напоминать заброшенный дансинг. Прослушивание ежечасных прогнозов погоды по радио становится всеобщим хобби в это время, а уборка снега – главной заботой. Уборочные машины, расчищая улицы, заваливают снегом все подходы к жилью, и людям, чтобы выйти наружу, приходится прокладывать тоннели сквозь эти белые горы. В Пикаксе, самом уважаемом городе этого края, нередко можно увидеть лыжню, проложенную из района офисов в его нижнюю торговую часть. Если аэропорт закрывается – что случается довольно часто, – Мускаунти превращается в остров из снега и льда. Все это начинается в ноябре во время урагана, который местные жители называют «Большим».
   Вечером пятого ноября Джим Квиллер отдыхал в уютной библиотеке в компании своих котов. Царила атмосфера удовлетворенности. Коты чудно пообедали: экономка приготовила густой суп из моллюсков со свининой и эскалопы из телятины, а хозяин подбросил в камин душистые яблоневые поленья, и теперь отблески пламени танцевали на кожаных переплетах множества книг, стоящих на стеллажах, занимающих все стены библиотеки. Мягкий золотистый свет торшеров падал на обитую кожей мебель и бухарские ковры.
   Квиллер, крупный мужчина средних лет с пышными усами, сидел за старинным английским письменным столом и настраивал один из многочисленных портативных радиоприемников на девятичасовой прогноз погоды.
   «К вечеру похолодает, температура – около двадцати пяти градусов, – предсказывали метеорологи. – Сильные ветры и большая вероятность снегопада ночью и утром». Квиллер выключил радио.
   – Если вы, ребятки, не возражаете, – сказал он своим приятелям, – я бы уехал из города на несколько дней. Прошло шесть месяцев, как я вернулся из последней поездки в Центр, и мои коллеги в газете опасаются, не умер ли я. Миссис Кобб позаботится о ваших желудках, а я постараюсь вернуться до первого снега. Держите хвосты пистолетом.
   Четыре коричневых уха тревожно отреагировали на сообщение. Две коричневые мордочки с длинными белыми усами и невероятно голубыми глазами перестали созерцать огонь в камине, повернулись и уставились на мужчину за письменным столом.
   «Чем больше говоришь с котами, тем умнее они становятся, – подумал Квиллер. – Просто „хорошая киска“ не дает нужного эффекта, здесь требуется интеллигентный разговор».
   Сиамские коты на коврике перед камином отреагировали так, словно поняли, о чем шла речь. Юм-Юм, нежная маленькая кошечка, посмотрела на него с упреком. Коко, красивый и сильный, поднялся с коврика, на котором он по-королевски возлежал, решительно подошел к письменному столу и заорал: «Йау-яу-яу!»
   – Я ожидал большего сочувствия и уважения, – заметил их хозяин.
   Квиллеру было лет пятьдесят, и он переживал переломный момент в своей жизни. Бывший столичный житель, теперь он стал обывателем Пикакса, городка с населением в три тысячи человек. Прежде – журналист, вкалывающий за очень скромное жалованье, теперь – миллионер, единственный наследник Клингеншоенов, основа состояния которых была заложена в девятнадцатом веке. Наследство, отошедшее к нему по завещанию, включало большой особняк на Мейн-стрит, штат из трех человек, гараж на четыре машины и лимузин. Проведя год или чуть больше в новом амплуа, он ощутил всю странность нового для себя образа жизни. Когда он служил репортером, ему было интересно, главным образом, раскапывать истории, добывать факты, находясь как можно ближе к «запретной черте» и скрывая источники информации. Сейчас же его больше всего на свете стала интересовать, как и все взрослое население Мускаунти, погода, особенно в ноябре.
   После того как коты негативно отреагировали на его предложение, Квиллер с минуту задумчиво теребил усы.
   – Тем не менее, – сказал он, – мне нужно ехать. Арчи Райкер уходит из «Дневного прибоя», и я буду вести его прощальную вечеринку в пятницу.
   Будучи обитателем холостяцкой однокомнатной квартирки, Квиллер не отличался особой щедростью. Но, став богатым наследником, удивил коллег тем, что пригласил весь штат «Прибоя» на обед в пресс-клуб.
   Сегодня он ожидал в гости Джуниора Гудвинтера, молодого редактора «Пикакского пустячка», единственной газеты округа. Набрав номер офиса, он сказал:
   – Привет, Джуниор! Как насчет того, чтобы расслабиться и на пару дней слетать в Центр на вечеринку? Я угощаю. Коктейли и обед в пресс-клубе.
   – О! Я никогда не был в пресс-клубе, видел только в фильмах, – обрадовался редактор. – Может, мы еще и в офис «Дневного прибоя» зайдем?
   Джуниор выглядел и одевался, как студент-второкурсник высшей школы, и слыл наивно восторженным даже среди журналистов, имеющих похвальный лист государственного университета.
   – Еще мы можем выбраться на хоккей и посмотреть парочку шоу, – предложил Квиллер, – но нам необходимо знать прогноз, чтобы успеть вернуться до снегопада.
   – Фронт низкого давления идет из Канады, но, думаю, мы пока в безопасности, – сказал Джуниор. – А что за вечеринка?
   – Отставка сильно ударила по Арчи Райкеру, и мне хотелось бы развеселить его. Прихвати с собой сумку курьера «Пустячка» и сотню экземпляров последнего выпуска. После прощального обеда я скажу несколько слов о Мускаунти и «Пустячке», а потом появишься ты и начнешь раздавать газеты.
   – Я надену бейсболку и буду орать: «Экстренный выпуск! Экстренный выпуск!» Годится?
   – Молодец! – похвалил Квиллер. – Будь наготове к девяти утра в пятницу. Я заеду за тобой в офис.
   Прогноз погоды на пятницу не предвещал ничего хорошего. «Фронт низкого давления находится над Канадой, увеличивается вероятность сильного снегопада сегодня вечером и завтра утром, ветер северо-восточный».
   Экономка Квиллера встревожилась:
   – Что будет с вами, если вы не успеете управиться до снегопада? Если это «Большой», аэропорт закроют до лучших времен.
   – Тогда, миссис Кобб, я найму собачью упряжку и кучу эскимосов и все равно вернусь в Пикакс.
   – Ох, мистер К.! – засмеялась она. – Я никогда не знаю, верить вам или нет.
   Приготовив аппетитное блюдо из куриной печенки, сваренных вкрутую яиц и кусочков ветчины, она разложила его по мискам и поставила на пол. Юм-Юм жадно проглотила свою долю, но Коко отказался от еды. Что-то беспокоило его.
   Он обладал сверхъестественной интуицией, всегда чувствуя, когда что-то не так.
   В то утро Коко сбросил книгу с полки в библиотеке.
   – Как тебе не стыдно! – сказал Квиллер, взывая к его совести. – Это достаточно старые, редкие и ценные книги. Они стоят того, чтобы обращаться с ними уважительно, если не сказать – трепетно.
   Он поднял книгу. Это оказался небольшой томик «Бури» в кожаном переплете, один из тридцати семи томов собрания сочинений Шекспира, которое досталось ему в наследство вместе с домом.
   Испытывая легкое беспокойство, Квиллер поставил книгу на место. Несчастливое предзнаменование. Однако, несмотря на предупреждения Коко, миссис Кобб и прогнозы метеорологов, поездка на вечеринку состоится.
   За час до вылета он подогнал машину к редакции «Пустячка», чтобы забрать Джуниора и кипу газет. Все здания на Мейн-стрит были из серого камня. Их построили еще в прошлом веке, не заботясь о единстве стиля. Штаб-квартира «Пустячка», например, втиснутая между имитацией венецианского палаццо и имитацией римского почтамта, походила на древний испанский монастырь.
   В офисе пахло чернилами, и он походил на музей. Здесь за обшарпанной конторкой никто не принимал объявлений. Здесь не было предупредительного, улыбающегося секретаря – только колокольчик для вызова служащего.
   Квиллер с любопытством рассматривал отделанные золотистым дубом кабинеты, старые письменные столы с опасно торчащими иглами для накалывания рекламных объявлений, пожелтевшие экземпляры «Пустячка», развешанные по стенам, которые никто не перекрашивал со времен Великой депрессии. Через давно не мытое стекло низкой дубовой перегородки виден был наборный цех, где один-единственный человек сосредоточенно, резкими движениями рук набирал очередной выпуск.
   В отличие от типографии «Дневного прибоя», выдававшей почти миллионный тираж, старомодные станки «Пустячка» выдерживали лишь 3200 экземпляров. В то время как «Прибой» внедрял новейшие технологии, «Пустячок» все еще походил на газету, основанную когда-то прадедушкой Джуниора. Четыре страницы, набранные вручную, были заполнены всякой всячиной: светской хроникой, объявлениями, кулинарными рецептами, некрологами, распоряжениями городского совета, полицейскими новостями и несчастными случаями.
   Квиллер дотронулся до колокольчика, и Джуниор Гудвинтер стремительно сбежал вниз по деревянной лестнице, ведущей из редакторского кабинета, расположенного этажом выше, за ним следовал большой белый кот.
   – Как зовут твоего откормленного друга? – спросил Квиллер.
   – Уильям Ален, он наш штатный мышелов, – ответил Джуниор так, словно все газеты имеют в штате мышелова.
   Как редактор, он писал большинство заметок и размещал основную массу объявлений. Отец Джуниора, Гудвинтер Старший, владелец и издатель, предпочитал работать в наборном цехе, носить кожаный фартук, прямоугольную фуражку, сделанную из газеты, и заниматься версткой. Он набирал шрифты с тех пор, как ему исполнилось восемь лет.
   Джуниор прокричал ему:
   – До свидания, пап! Вернусь через несколько дней.
   Тот повернулся и ласково ответил:
   – Повеселись, Джуниор, и будь осторожен.
   – Если хочешь покататься на моем «джеге», пока меня не будет, ключи на письменном столе.
   – Спасибо, сын, но думаю, он мне не понадобится. В гараже сказали, что моя машина будет готова к пяти часам. Будь осторожен.
   – Хорошо, пап, и ты тоже будь осторожен!
   Искра сердечности и взаимного уважения, пробежавшая между отцом и сыном, заставила Квиллера на мгновение пожалеть о своем одиночестве. Хорошо бы иметь вот такого сына, как Джуниор. Ну, может быть, чуть повыше и чуть посильнее.
   Джуниор схватил кипу газет и спортивную сумку, и они поехали в аэропорт. В машине он начал разговор с резкого вопроса:
   – Ты думаешь, я выгляжу слишком молодо, Квилл?
   – Слишком молодо для чего?
   – Джоди считает, что никто никогда не воспримет меня всерьез.
   – С твоим телосложением и юным лицом ты будешь выглядеть четырнадцатилетним и в семьдесят пять, – сказал ему Квиллер, – и это неплохо. А потом вдруг ты в одну ночь изменишься и превратишься в столетнего старца.
   – Джоди думает, если я отпущу бороду, это поможет.
   – Неплохая идея! Твоя девушка делает успехи.
   – А бабушка говорит, что я выгляжу просто гномом.
   – Мне нравится твоя бабушка.
   – Бабушка Гейдж – это характер! Мать моей мамы. Ты наверняка ее видел. Она водит «мерседес» и сигналит на каждом перекрестке.
   Квиллер ничему не удивлялся. Он теперь знал: старожилы Мускаунти были необычайными индивидуалистами.
   – Ты получал какие-нибудь известия от Мелинды? – спросил Джуниор.
   – Пару раз. У нее очень много работы. Она практикует в Бостоне.
   – Мелинда никогда не хотела быть провинциальным врачом, но она страстно желала выйти за тебя замуж, Квилл, и переехать в твой большой особняк.
   – К сожалению, я неподходящий муж. Я уже ошибся однажды, и было бы несправедливо по отношению к Мелинде допускать такую ошибку вновь. Надеюсь, в Бостоне ей встретится хороший человек.
   – Я слышал, у тебя что-то с заведующей библиотекой.
   Квиллер обиженно хмыкнул в усы:
   – Уж не знаю, что рисует тебе твое воображение, со своей стороны могу сказать лишь одно: я наслаждаюсь обществом миссис Дункан. В век видео так прекрасно встретить человека, который разделяет твой интерес к литературе. Мы встречаемся, чтобы читать вслух.
   – О, конечно, – сказал молодой человек с усмешкой.
   – Ну, а когда вы с Джоди думаете пожениться?
   – На жалованье, которое папа платит мне, я даже не могу позволить себе собственную квартиру. Ты же знаешь, я живу с родителями в доме на ферме. Джоди зарабатывает вдвое больше меня, а она только зубной техник.
   – Но у вас есть «ягуар».
   – Это подарок бабушки Гейдж к окончанию университета. Она единственная из всей семьи, у кого есть хоть какие-то деньги. Я унаследую их, когда ее не станет, но это произойдет не слишком скоро. В свои восемьдесят два она по-прежнему занимается йогой и каждый день стоит на голове. Люди в Мускаунти, если с ними не произошел несчастный случай, живут долго. Один из моих предков погиб, когда его лошадь понесла, испугавшись большой стаи черных дроздов. Дедушку Гейджа поразила молния. Дядя и тетя погибли, столкнувшись с оленем. Стоял ноябрь – время спаривания, как ты знаешь, и тот восьмилетний самец налетел как раз на ветровое стекло. Шериф сказал, что он выглядел, точно маньяк. Сейчас, по официальным данным, в нашем округе – десять тысяч оленей.
   Квиллер сбавил скорость и огляделся – нет ли поблизости животных.
   – Охотничий сезон уже открылся, и олени очень беспокойны, – продолжал Джуниор, – особенно ранним утром или в сумерках, когда они стараются пересечь шоссе.
   – Все десять тысяч? – Квиллер уменьшил скорость до сорока пяти.
   – Сегодня мрачный день, – заметил Джуниор, – небо такое тяжелое.
   – А случалось, что снег выпадал раньше середины ноября?
   – В тысяча девятьсот девятнадцатом году ураган начался второго ноября, но обычно «Большой» свирепствует в середине месяца. Самый страшный ураган пронесся тринадцатого ноября тысяча девятьсот тридцать первого года. Три фронта низкого давления – из Аляски, со Скалистых гор и от Гольфстрима – сошлись как раз над Мускаунти. Многие сбились тогда с пути и погибли, потому что снег, небо и горизонт слились в одно целое. Если «Большой» приближается, лучше сидеть дома. Если застигает в пути, лучше не выходить из машины.
   Несмотря на мрачный климат этого северного края, Квиллер начинал завидовать местным жителям. Они имели корни! Семьи, подобные Гудвинтерам, насчитывали пять поколений – со времен, когда капиталы сколачивались на шахтах и лесоповале. В Пикаксе наиболее важными организациями были Историческое общество и Клуб долгожителей.
   Дорога в аэропорт то тут то там напоминала о прошлом: покинутые одинокие домишки и груды шлака на старых заброшенных рудниках, призрачные города, узнаваемые только по нескольким одиноко торчащим трубам, разрушенное железнодорожное депо в середине неизвестно чего, окоченевшие останки деревьев, черные от лесных пожаров. После нескольких минут молчания Квиллер рискнул задать Джуниору вопрос, давно его волновавший:
   – Как человек, окончивший университет с отличием, что ты думаешь о «Пустячке»? Вы с отцом выпускаете газету в соответствии с вашими возможностями? На вас не давят допотопные условия?
   – Ты серьезно? Я считаю делом чести превратить «Пустячок» в настоящую газету, – сказал Джуниор, – но папа хочет сохранить ее такой, какой она была сто лет назад. Он рассчитывал, что мы, его дети, поддержим традиции, но мой брат уехал в Калифорнию и устроился в рекламное агентство, сестра вышла замуж за фермера из Монтаны, а я прилип к тебе.
   – Округу под силу содержать настоящую газету. Почему бы тебе не основать совершенно новую, оставив «Пустячок» отцу в качестве хобби? Конкурентов не будет. Ты когда-нибудь думал об этом?
   Джуниор посмотрел на него с опаской и резко возразил:
   – Я не в состоянии позволить себе открыть даже лимонадный киоск. Мы разорены! Вот почему я работаю за гроши… Каждый год эта дыра затягивает нас все глубже. Отец уже продал землю, а теперь заложил и наш дом… Я не должен был говорить этого… Мама долго умоляла, просила избавиться от газеты… Она серьезно встревожена! Но отец и слушать не хочет. Ты видел его за набором? Он может набрать более тридцати пяти букв в минуту, не глядя. – Лицо Джуниора сияло от восхищения.
   – Да, я наблюдал за ним, и он произвел на меня впечатление, – сказал Квиллер. – Посмотрел я и ваши прессы в подвале – оборудование выглядит как прессы для вина.
   – Отец коллекционирует старые прессы. У него их целый сарай. Мой прадед управлял первым прессом при помощи педали, такой, как у старинной швейной машинки.
   – А бабушка не смогла бы помочь тебе, захоти ты основать новую газету?
   – Нет, бабушка Гейдж не станет этого делать. Она уже выручала нас пару раз, оплачивала наши страховки и выучила нас троих в колледже… Эй! А почему бы тебе не основать газету, Квилл? Ты при деньгах!
   – У меня нет абсолютно никакого интереса и способностей к бизнесу, Джуниор. Именно поэтому я учредил мемориальный Фонд Клингеншоенов. Я управляю им, и это дает мне немного денег на карманные расходы. Я потратил на журналистику двадцать пять лет и теперь хочу покоя, чтобы написать что-нибудь стоящее.
   – Как продвигается твоя книга?
   – Нормально, – ответил Квиллер, думая о своей заброшенной пишущей машинке, захламленном письменном столе и разбросанных бумагах.
   Они оставили машину перед аэропортом прямо в открытом поле, которое служило долговременной стоянкой. Здание аэровокзала было чуть больше лачуги, а управляющий аэропортом выполнял обязанности кассира, контролера, механика и по совместительству пилота; в данный момент он подметал пол.
   – Что, торопимся успеть до «Большого»? – бодренько спросил он.
   Когда двое газетчиков поднялись в салон двухмоторного самолета, завершая первый этап своего путешествия, они уже не вели разговоров на личные темы. В салоне сидело еще пятнадцать пассажиров, и тридцать ушей могли бы их подслушать. Мускаунти славился длинными языками, которые распространяли больше новостей, чем «Пустячок», и передавали их быстрее, чем радио. Квиллер и Джуниор благоразумно переключились на спорт и болтали на эту тему, пока не приземлились в Миннеаполисе, чтобы перейти на борт реактивного самолета.
   – Надеюсь, они запаслись ланчем, – сказал Джуниор. – Что будет на обед в пресс-клубе?
   – Я заказал французский луковый суп, грудинку и яблочный пирог.
   – О!
   После небольшой задержки в Чикаго они наконец-то закончили свое путешествие, приземлившись в Центре. Из аэропорта они поехали в отель «Стилтон» и сразу же настроили радиоприемник на метеорологическую волну. Затем пришло время отправляться в пресс-клуб.
   – А спортивные журналисты там будут? – спросил Джуниор.
   – Все – от профессионалов до новичков. Полагаю, их называют теперь копи-помощники.
   – А они не обвинят меня в банальности, если я попрошу у них автограф?
   – Они будут польщены, – ответил Квиллер.
   В клубе Квиллера встретили как вернувшегося на родину героя, но он понимал: любой, устрой он такой же грандиозный обед, удостоился бы подобной чести. Фотограф, панибратски толкнув его в бок, спросил, как это его угораздило стать миллионером.
   – Расскажу тебе в следующем году, пятнадцатого апреля, – ответил Квиллер.
   Редактора отдела путешествий заинтересовало, что он нашел в этой необжитой и малонаселенной дыре.
   – Кажется, Мускаунти находится в снежном поясе? – сказал он.
   – Точно! Это пряжка от снежного пояса.
   – Ладно, в любом случае ты счастливец, избежал природной стихии.
   – У нас на севере нет недостатка в этом, – информировал его Квиллер. – Ураганы, молнии, смерчи, лесные пожары, дикие звери, падающие деревья, весеннее половодье! Но необузданную силу природы легче принять, чем человеческую. У нас никогда не было ни одного сумасшедшего снайпера, стреляющего по школьному автобусу с детьми, как у вас тут на прошлой неделе.
   – У тебя все еще живет тот кот, который умнее тебя?
   В пресс-клубе Квиллер имел репутацию детектива-любителя, но было также хорошо известно, что Коко каким-то образом содействовал его успеху.
   Квиллер заметил Джуниору:
   – Может, ты не обратил внимания, но в вестибюле, в одном ряду с победителями приза Пулитцера, висит портрет Коко. Как-нибудь я расскажу тебе о его подвигах, хотя, возможно, ты не поверишь моему рассказу.
   В течение следующего часа Джуниор имел счастье видеть журналистов-фельетонистов и репортеров, чьи публикации он читал в независимом «Прибое», и ему с трудом удавалось справиться с волнением. Однако почетный гость пребывал в расстроенных чувствах. Радость Арчи Райкера по поводу освобождения от «Дневного прибоя» омрачал недавний развод с Рози.
   – Каковы твои планы? – спросил Квиллер.
   – Ну, День Благодарения я проведу с сыном в Денвере, а Рождество с дочерью в Орегоне. А что потом – не знаю.
   После отменной грудинки и яблочного пирога редактор подарил Райкеру золотые часы, и Квиллер наконец отдал дань своему закадычному другу, сказав речь, которую завершил несколькими словами о Мускаунти:
   – Дамы и господа, большинство из вас никогда даже не слышали о Мускаунти. Это единственный малоизвестный округ в северных широтах. Многие наши законодатели полагают, что он принадлежит Канаде. А сто лет назад округ считался самым богатым в штате благодаря горному делу и лесоповалу. Сегодня же это райское место, притягательное для каждого, кто интересуется рыбалкой, охотой, греблей и туризмом. Мускаунти отличают уникальные достоинства, которые я хотел бы подчеркнуть, – прекрасная погода с мая по октябрь и газета, которая нисколько не изменилась с момента основания почти век назад. Джуниор Гудвинтер – молодой редактор, он пишет все материалы сам. В век космических скоростей нелегко писать гусиным пером и чернилами из каракатиц… Разрешите мне представить Джуниора и его «Пикакский пустячок»!
   Джуниор схватил бейсболку и кипу газет и помчался по залу с криком: «Экстренный выпуск! Экстренный выпуск!» – бросая на каждый стол стопку газет. Гости хватали их и, читая, начинали хихикать, а потом откровенно смеяться. На первой странице в первой колонке они прочли такие объявления:

   ПРОДАЕТСЯ: Подержанные мелочи в хорошем состоянии. А также свадебное платье, размер 14, совсем новое.
   ТОРОПИТЕСЬ! Если ваша старая тарахтелка не дотянет до следующей зимы, может, вы найдете лучшую у Флагштока в «Тысяче подержанных машин». Или не найдете. Не принимайте окончательного решения, пока не пересмотрите все.
   ВАС ЖДУТ: Три сереньких котенка, один из них с белыми лапками. Почти ручные.
   НОВЫЕ ПОСТУПЛЕНИЯ: В магазины «Билл» прибыла партия фарфоровых унитазов. Улучшенного качества. Цены выше, чем в прошлом году, но товар того стоит. Покупайте быстрее, пока не пошел снег.

   В объявлениях были также новости с заголовками высотой в одну восьмую дюйма.

//-- РЕКОРД ПОЧТИ ПОБИТ --//
   Похоронная процессия за гробом капитана Фагтри, которого хоронили на прошлой неделе, состояла из 75 автомобилей. Это самая длинная процессия с 1904 года, когда 52 кабриолета и 37 экипажей проследовали к кладбищу во время похорон Эфраима Гудвинтера.

//-- СВАДЕБНЫЙ ЛИВЕНЬ --//
   Мисс Дорин Мейфуз была удостоена чести попасть под ливень в прошлый четверг. Играли в игры и вручались призы. Новобрачная открыла 24 подарка. Среди закусок и напитков были колбаски, сандвичи с перцем и конфетки вимпи-дидлз.

//-- ОТМЕТИЛИ ГОДОВЩИНУ --//
   Мистер и миссис Тудл отметили семидесятую годовщину своей свадьбы обедом, который давали семеро из одиннадцати их детей: Ричард Тудл, Эмиль Тудл, Джозеф Тудл, Конрад Тудл, Донна Тудл, Дороти (Тудл) Фагтри и Эстель (Тудл) Кемпбел. Также присутствовали их 30 внуков, 82 правнука и 13 праправнуков. Обед проходил в ресторане семьи Тудл. Огромный торт собственноручно украсила Бетси Анна Тудл.

   Посреди шума и гама (каждый читал вслух) управляющий пресс-клубом подошел тихонько к главному столу и прошептал на ухо хозяину обеда:
   – Квилл, междугородный звонок. В моем офисе.
   Прежде чем поспешить к телефону, Квиллер прокричал:
   – Спасибо всем, что пришли. Бар открыт!
   Он отсутствовал достаточно долго (столько, сколько нужно для того, чтобы сделать несколько телефонных звонков), а когда вернулся, вытащил Джуниора из толпы редакторов и репортеров.
   – Пора в дорогу, Джуниор. Мы возвращаемся. С гостиницей я все уладил. Арчи, попрощайся со всеми за нас, хорошо? Непредвиденный случай… Пошли, Джуниор.
   – Что?.. Что? – быстро и невнятно бормотал Джуниор.
   – Скажу позже.
   – Моя сумка…
   – Забудь о ней.
   Квиллер потянул молодого человека вниз по лестнице и втолкнул его в такси, которое ожидало у обочины с включенным мотором.
   – Отель «Стилтон», за двойную цену, – прокричал он водителю, как только такси рванулось вперед, – и поезжайте на красный свет.
   – Ого! – только и сказал Джуниор.
   – Как быстро ты сможешь уложить свои вещи, малыш? У нас всего семь минут на то, чтобы собраться, расплатиться и погрузиться в вертолет на крыше отеля.
   До тех пор пока они не оказались в полицейском вертолете, у Квиллера не было времени для объяснений.
   – Срочный телефонный звонок из Пикакса! – прокричал он. – Идет «Большой». Приготовься прыгать. Самолет держат наготове.
   Когда наконец они пристегнули ремни в реактивном самолете, Джуниор спросил:
   – Как ты это все устроил? Прежде мне не доводилось садиться в вертолет с крыши.
   – Нет проблем, если ты работал в «Прибое», – объяснил Квиллер, – или сотрудничал с бюро по убийствам и корпел в Фонде полицейских вдов. Прошу прощения за то, что расстроил наши планы.
   – Все в порядке. Не стоит переживать из-за какой-то ерунды.
   – Мы должны быстренько сесть в Чикаго, чтобы успеть на пригородный из Миннеаполиса. На наше счастье, такая возможность есть.
   Весь остаток полета Квиллер в основном молчал, но Джуниор не мог остановиться:
   – Все были великолепны! Спортивные обозреватели обещали приглашать меня в комментаторскую кабину всякий раз, когда я буду в городе. Ответственный за колонку «Мышиная возня» собирается отметить «Пустячок» во вторник. Мистер Бейтс сказал, что я мог бы получить у него работу в любое время, как только уеду из Пикакса.
   Квиллер воздержался от комментариев. Он знал, чего стоят обещания главного редактора, – этот человек обладал короткой памятью.
   Джуниор продолжал болтать:
   – В «Прибое» слишком много женщин. За конторками, в отделе общего назначения, заведующих отделами, фотографов. Ты не знаешь рыжеволосую особу, фотографа, в зеленых чулках?
   Квиллер отрицательно покачал головой.
   – Она новенькая, пришла уже после меня, – сказал он.
   – Она фотокорреспондентка, постоянно сотрудничает с местными журналами. Весной она могла бы приехать в Мускаунти и сделать фоторепортаж о заброшенном руднике. Неплохо?
   – Неплохо, – задумчиво повторил Квиллер.
   Он оставался задумчивым и тогда, когда после полуночи они сели в небольшой самолет. Заняв место возле окна, он повернулся к Джуниору и тут увидел напротив человека, листавшего толстый журнал.
   «Он не читает. – Квиллер задумался. – Он слушает. И он не здешний. Никто в Мускаунти не отличается подобной невозмутимостью».
   В здании аэропорта незнакомец подошел к стойке, чтобы взять напрокат машину.
   – Джуниор, – пробормотал Квиллер, – кто этот малый в черном плаще?
   – Никогда не видел его раньше, – сказал Джуниор. – Похож на моряка.
   «Нет, он не моряк, – подумал Квиллер. – Что-то странное в его походке и в том, как он оценивает окружающее…»
   В Пикакс они прибыли на рассвете. Джуниор наконец пришел в себя и заметил, что Квиллер непривычно тих и задумчив.
   – Что-то не в порядке дома, Квилл? Ты сказал, это был непредвиденный случай.
   – Мой мальчик, случилось нечто ужасное. Твоя мать позвонила моей экономке, а та связалась с пресс-клубом. Тебя разыскивают. Никакого урагана нет, я сказал неправду. – Квиллер свернул направо.
   – Эй, куда мы едем? Ты же не собираешься высадить меня у фермы? – заволновался Джуниор.
   – Мы едем в больницу. Произошел несчастный случай. Автокатастрофа.
   – Отец?! – закричал Джуниор. – Что-то серьезное?
   – Да. Твоя мать ждет в больнице. Мне трудно, Джуниор, но я должен сказать. Твой отец умер. Мгновенно. Это случилось на старом дощатом мосту.
   Они подъехали к боковому входу в больницу. Джуниор выскочил из машины без единого слова и бросился к зданию.

Два

   Понедельник, одиннадцатое ноября

   Тяжелые тучи нависли над округом, обещая снег еще до наступления темноты. «Сейчас температура воздуха в Пикаксе минус двадцать два, северный ветер», – передали по радио синоптики.
   В понедельник утром школы, магазины, офисы и рестораны были закрыты до полудня из-за похорон.
   День выдался холодным, серым и ненастным. Тем не менее толпа горожан теснилась возле Старой Каменной церкви на Пикакской площади. Некоторые наблюдали за происходящим из сквера в центре площади. Собравшиеся поеживались от холода, похлопывали руками, притоптывали, а иногда, если мороз совсем донимал, прикладывались к бутылочке. Всем хотелось увидеть самую длинную с 1904 года похоронную процессию.
   Чтобы не мешать формированию процессии, полиция перекрыла Мейн-стрит в центре города. Автомобили, украшенные пурпурными флагами, выстроились в четыре ряда, от одного поребрика до другого.
   Квиллер пробирался сквозь толпу в сквере, вглядываясь в лица горожан, вслушиваясь в тихий почтительный гул. Мальчишек, взобравшихся на фонтан, чтобы лучше видеть процессию, прогнал офицер полиции, предупредив, чтобы они не галдели и не шныряли в толпе.
   Среди присутствующих на похоронах были многочисленные ветви клана Гудвинтеров, а также городские власти, члены Торговой палаты, члены местного клуба, читатели «Пустячка»: бизнесмены, домовладельцы, фермеры, пенсионеры, официанты, рабочие, охотники. Они хотели быть свидетелями события, о котором будут рассказывать грядущим поколениям так же, как их предки описывали похороны Эфраима Гудвинтера.
   Внимание Квиллера привлек человек, настороженно поглядывающий по сторонам. Он был в черном утепленном плаще.
   Охотник в оранжево-черном маскировочном снаряжении говорил на ухо жующему жвачку мужчине в фуражке:
   – Сегодня народу больше, чем у капитана Фагтри.
   Мужчина в фуражке продолжал жевать.
   – Около сотни, я подсчитал. У капитана было семьдесят пять.
   – Счастье, если им удастся похоронить его до снегопада. Надвигается «Большой».
   – Не верьте ничему, что говорят по радио. Этот ураган из Канады достигнет границы и иссякнет.
   – Где это произошло? – спросил охотник. – Авария, я имею в виду.
   – На старом дощатом мосту. Жуть! Мы были там и видели это опасное место. Говорят, он сбил каменную перекладину, перевернулся вверх тормашками и упал на острые камни в реку. Машина загорелась. Я слышал, его будут хоронить в закрытом гробу.
   – Нужно провести судебное расследование.
   – Все случилось слишком быстро. Меббе убил оленя.
   – Или был смертельно пьян, как всегда в пятницу вечером, – сказал охотник с легкой усмешкой.
   – Не он. Это она любит клюкнуть. У него ничего же нет в голове, кроме работы, работы, работы. Заснул за рулем, бедолага. Над этой семьей нависло какое-то проклятие. Вы знаете, что произошло с его стариком?
   – Да, но, говорят, он заслужил это.
   – А потом с его дядей. Что-то такое подозрительное.
   – И с его дедушкой. Никто так и не узнал, что же с ним стряслось. А что теперь будет с газетой?
   – Отпрыск возьмет на себя ведение дел. Четвертое поколение. Но кто знает, что у него на уме. Эта молодежь вечно носится с бредовыми идеями.
   Голоса стихли, как только начали звонить колокола и из церкви вынесли гроб. Вдову вел под руку старший сын. Джуниор шел со своей сестрой, приехавшей из Монтаны. Все присутствующие перекрестились, мужчины сняли головные уборы. Скорбная процессия двинулась к машинам. По сигналу мужчины в униформе оркестр заиграл траурный марш и длинная вереница автомобилей тронулась с места.
   Квиллер опустил уши своей зимней шапки, поднял воротник пальто и пошел через сквер к зданию, которое теперь называл своим домом.
   Резиденция Клингеншоенов, унаследованная Квиллером, была одним из пяти наиболее заметных зданий на Пикакской площади, где Мейн-стрит делилась надвое, превращаясь в маленький скверик с каменными скамейками и каменным фонтаном. На одной стороне площади располагались Старая Каменная церковь, Малая Каменная церковь и старинное здание суда. Напротив находились городская библиотека и большой особняк «К», как его называли жители Пикакса. Особняк из булыжника высотой в три этажа окружали обширные земли. Человеку, вечно путешествующему, привыкшему жить в гостиничных номерах, такое величественное сооружение было совсем ни к чему. Возможно, при известных обстоятельствах Квиллер и передал бы дом городу в качестве музея, но завещание вынуждало его в течение пяти лет жить в этих огромных апартаментах с вычурными четырнадцатифутовыми потолками, отделанными деревом и украшенными массивными хрустальными люстрами весом в тонну; с восточными коврами размером в акр на полу; с бесценным французским и английским антиквариатом и с произведениями искусства стоимостью в миллионы.
   Но Квиллер разрешил эту проблему, переехав в старое помещение для слуг над гаражом и предоставив роскошные апартаменты главного корпуса своей экономке. Айрис Кобб, прежде занимавшаяся оценкой антиквариата в Центре, сейчас была и его домоправительницей, и архивариусом, и хранительницей шедевров особняка, который, безусловно, в скором времени станет музеем. Еще она была поваром-подвижником – этакая коренастая женщина в причудливой розовой хламиде. Овдовевшая миссис Кобб пекла бесконечные кексы и торты, с помощью которых хотела понравиться особам противоположного пола, и смотрела на мужчин с обожанием сквозь толстые линзы своих очков.
   К возвращению Квиллера с похорон миссис Кобб приготовила тушеных устриц.
   – Я стояла у окна и видела все машины, – сказала она. – Процессия растянулась, наверное, на полмили.
   – Самая длинная за всю историю Пикакса, – уточнил Квиллер. – Это похороны не только человека, они могут превратиться в похороны столетней газеты.
   – Вы видели вдову? Должно быть, она ужасно переживает.
   Миссис Кобб, имея горький опыт, с большим сочувствием относилась к каждой женщине, потерявшей мужа.
   – С ней были трое взрослых детей мистера Гуд-винтера и какая-то старушка, возможно бабушка Джуниора, Гейдж. Такая маленькая, но важная, как бригадный генерал… Кто-нибудь звонил, миссис Кобб?
   – Нет, только помощник официанта из «Старой мельницы» привез немного колбасок из свиного ливера. Это новый рецепт, и шеф-повар хотел бы узнать ваше мнение. Я положила их в холодильник.
   Квиллер презрительно заметил:
   – Я выдам этому клоуну свое мнение – не постесняюсь! Я не притронулся бы к этим колбаскам, даже если бы он мне заплатил!
   – О, это еда не для людей, мистер К.! Она для котов. Шеф-повар проводит эксперименты с рядом замороженных и нетрадиционных обедов для домашних любимцев.
   – Отлично, достаньте парочку из холодильника и дайте их балованному отродью на ужин. Кстати, вы не видели: книги в библиотеке на полу не валялись? Коко взял моду сбрасывать их с полки, но я не одобряю это новое его хобби.
   – Нет, я ничего такого не заметила.
   – Особенно его привлекают маленькие томики Шекспира в кожаных переплетах. Вчера я нашел на полу «Гамлета».
   За толстыми стеклами очков миссис Кобб запрыгали озорные искорки.
   – Вы думаете, он знает, что у меня в холодильнике лежит запеченный окорок?
   – У него свои способы общаться с людьми, миссис Кобб, – сказал Квиллер. – Какой сегодня день? Понедельник? Полагаю, вы собираетесь вечером уйти. Я сам покормлю котов.
   Лицо экономки просияло.
   – Герб Флагшток пригласил меня на обед. Говорит, будет что-то особенное. Надеюсь, мы пойдем в «Старую мельницу». Там прекрасно кормят с тех пор, как взяли нового шеф-повара.
   Квиллер усмехнулся в усы – верный признак неодобрения.
   – Не в первый раз этот скряга приглашает вас на обед! Сдается мне, вы просто ходите к Флагштоку домой и готовите ему еду.
   – Но мне это нравится! – заявила миссис Кобб, сверкнув глазами.
   Флагшток продавал подержанные машины и имел репутацию склочного, неприятного человека, но она находила его привлекательным. Он собирал жиденькие волосы в короткий хвостик, и на предплечье у него были вытатуированы красные чертики. Он часто пренебрегал бритьем, но ей нравились грубые мужчины. Квиллер вспомнил, что последний муж миссис Кобб был грубияном и задирой, а она страстно любила его. С тех пор как экономка стала встречаться с Флагштоком, ее круглое веселое лицо просто светилось от счастья.
   – Если вы пригласите кого-нибудь на обед, – наставляла миссис Кобб, – то нарежьте запеченный окорок, а я сделаю имбирно-грушевый салат, как вы любите, и поставлю в духовку вкусную картофельную запеканку с овощами. Вам останется только вытащить ее оттуда, когда позвонят в дверь. – Ей была известна беспомощность Квиллера на кухне.
   – Очень предусмотрительно с вашей стороны, – сказал он. – Я мог бы пригласить миссис Дункан.
   – Это будет чудесно! – В лице экономки появилось что-то заговорщицкое, словно она предвкушала роман. – Я накрою инкрустированный столик в библиотеке вышитой скатертью, поставлю приборы на двоих, зажгу свечи… Ах как чудесно! Мистер О’Делл разожжет в камине яблоневые поленья. Они так замечательно пахнут!
   – Не соблазняйте так откровенно, – вздохнул Квиллер. – Леди должна вести себя прилично.
   – Она очень милая особа, мистер К., и как раз в подходящем для вас возрасте, если позволите. У нее множество достоинств, и она прекрасный библиотекарь.
   – Это уже совсем другая тема, – сказал он. – В библиотеках сейчас мало книг… все больше аудиовидеозалы… вечеринки с шампанским… разные знаменитости…
   После ланча Квиллер прошел по Пикакской площади до городской библиотеки, похожей на древнегреческий храм. Ее построил основатель «Пустячка» Эфраим Гудвинтер в начале века, и его портрет висел в вестибюле среди новых полотен. На холсте был виден плохо загрунтованный разрез.
   Толпа школьников еще не хлынула в библиотеку с домашними заданиями, и сразу четверо молодых клерков услужливо бросились навстречу Квиллеру, – миссис Дункан всегда внимательно относилась к этому мужчине с пышными усами и печальными глазами. Более того, он являлся опекуном библиотеки и самым богатым человеком в городе.
   Квиллер задал клеркам простой вопрос, и те бросились врассыпную: один – к картотеке, другой – к полке с книгами об истории здешних мест, а двое оставшихся – к компьютеру. Но они так и не смогли найти ответ. Квиллер поблагодарил их и направился в кабинет директора.
   В своей короткой куртке и шапке-ушанке он взбежал через три ступеньки на галерею, окрыленный приятными мыслями. Полли Дункан была очаровательной и даже загадочной женщиной. Ее голос казался Квиллеру невероятно приятным, успокаивающим и одновременно возбуждающим.
   Она выглянула из-за конторки и одарила его мягкой, но деловитой улыбкой.
   – Какой приятный сюрприз, Квилл! Какое такое срочное дело привело вас сюда?
   – Я пришел главным образом для того, чтобы услышать ваш изумительный голос. – А затем он процитировал свои любимые строки из Шекспира: – Ах, у нее был нежный голосок, что так прекрасно в женщине [1 - Цитаты из Шекспира даны по Полному собранию сочинений в 8-ми томах. М.: Искусство, 1958–1960.].
   – Это из «Короля Лира», акт пятый, сцена третья, – вспомнила она.
   – Полли, у вас потрясающая память. Как странно все! Не знаю, что подумать.
   – Это реплика Гермии во второй сцене третьего акта «Сна в летнюю ночь»… Не смотрите так удивленно, Квилл. Я же говорила вам, мой отец был шекспироведом. Мы, дети, знали все пьесы так, как наши сверстники знали таблицу умножения… Вы были на похоронах?
   – Да, я наблюдал из скверика, и мне в голову пришла мысль, что никто почему-то не написал историю «Пустячка». Может, мне попробовать. Большая это работа?
   – Дайте подумать. Начинать надо с Гудвинтеров, порывшись в нашей генеалогической коллекции.
   – А газета? У вас хранятся экземпляры всех номеров?
   – Нет. Только за последние двадцать лет. Более ранние номера уничтожены мышами, взрывами паровых труб и неаккуратными читателями. Но я уверена: в офисе «Пустячка» есть полная подборка.
   – У кого бы я мог это узнать? Есть кто-нибудь, кто помнит, что было шестьдесят – семьдесят пять лет тому назад?
   – Вы должны справиться в клубе «Старая гвардия». Всем завсегдатаям далеко за восемьдесят. Президент – Эвфония Гейдж.
   – Эта та женщина, которая водит «мерседес» и беспрерывно гудит в рожок?
   – Емкое описание! Мистер Гудвинтер был ее зятем. Поскольку у нее репутация человека прямого и бесцеремонного, она может выдать вам отборную информацию.
   – Полли, вы просто клад! Между прочим, не могли бы вы со мной поужинать сегодня? Миссис Кобб готовит трапезу, но она слишком хороша для одинокого бакалавра. Надеюсь, вы согласитесь разделить ее со мной.
   – С удовольствием! Правда, я не смогу остаться надолго, но, думаю, время почитать вслух у нас будет. У вас удивительный голос, Квилл.
   – Спасибо. – Он самодовольно закусил ус. – Тогда иду домой.
   Повернувшись, он посмотрел с балкона в читальный зал:
   – Что это за человек с грудой книг на столе?
   – Это историк из Центра, занимается ранними горнодобывающими операциями. Еще он просил меня порекомендовать ему хорошие рестораны, и я предложила ресторан «У Стефани» и «Старую мельницу». Вас что-то смущает?
   – Думаю, да, – сказал Квиллер.
   Он сдвинул шапку набок и спустился в читальный зал. В своих темно-желтых ботинках он подошел к столу, за которым сидел незнакомец, и, пародируя жителя дружественной северной страны, сказал:
   – Привета! Тот женщин сказала, сто ты ищес места, кде коросо покусать мозно. Настоястяя еда попробовай у «Отто». Я ела тама, вкусна. Как долго ты тута?
   – До тех пор, пока не закончу работу, – ответил историк, не отрываясь от книги.
   – Если твоя хотела мал-мал пива, искать в отель «Пирушка». Каросые бургеры тозе есть.
   – Спасибо, – сказал человек тоном, каким увольняют подчиненных.
   – Я видеть, ты читать пра шахты. Мая дедуска была погибать в песцера в тысяча девятьсот тринадцатом гаду. Я есце тогда не радилася. Ты видела какая-любая шахта?
   – Нет, – сказал человек, захлопнув книгу и отодвинув стул.
   – Совсем близка-близка «Грозная пёса». Обеда есть, карошая места, дешевый еда.
   Схватив свой черный плащ, незнакомец быстро направился к выходу.
   Удовлетворенный раздражением человека и своим спектаклем, Квиллер поправил шапку, застегнул куртку и пошел своей дорогой. Он понял, что незнакомец совсем не тот, за кого себя выдает.

   В 17.30 Герб Флагшток остановил машину у обочины и посигналил, чтобы забрать свою подругу. Волнуясь, как девушка перед первым свиданием, миссис Кобб заперла заднюю дверь.
   В 17.45 Квиллер покормил котов. Колбаски из свиного ливера, оттаяв, превратились в нечто отвратительно серое, кашеобразное, но сиамские коты, склонясь над тарелками, увлеченно пожирали изобретение шеф-повара. Хвосты неподвижно лежали на полу, обозначая полное удовлетворение.
   В 18.00 пришла Полли Дункан, оставив свою маленькую, шести лет от роду, бежевую машину за библиотекой, что не могло укрыться от кумушек Пикакса. Они всегда знали, у кого какая машина, знали ее стоимость, год выпуска и цвет.
   Уже не молода и не так стройна, как прежняя его пассия в Центре, Полли была весьма интересной женщиной. Румяная и свежая, как булочка, с голосом, от которого у него кружилась голова. Хотя она и выказывала ему явные признаки симпатии, но вела себя довольно сдержанно и всегда настаивала на том, чтобы уйти домой пораньше.
   Он встретил Полли у парадной двери, шедевра ручной работы.
   – Где же снег, который они обещали? – спросил Квиллер.
   – Каждый день в ноябре прогноз погоды напоминает политические прогнозы, – сказала Полли Дункан, – рано или поздно синоптики окажутся правы… Этот дом никогда не перестанет поражать меня!
   Она с восхищением взглянула на стены холла, обитые кожей янтарного цвета, и на монументальную экстравагантную лестницу с великолепными узорчатыми перилами. Люстра-баккара переливалась тысячами огней. Ковры можно было отнести к анатолийскому периоду.
   – Когда смотришь на этот дом, думаешь о Париже. Меня изумляет то, что Клингеншоены не представляли, каким сокровищем они обладают.
   – Наверное, это месть Клингеншоенов за то, что их не приняли в общество. – Квиллер провел гостью во внутренние покои дома. – Мы поужинаем в библиотеке, но миссис Кобб хотела, чтобы я показал вам ее сад на колесах в солярии.
   В комнате, застекленной снизу доверху, вздымался целый лес экзотических растений, а также стояло несколько плетеных кресел для летнего отдыха; вдобавок там находилась металлическая тележка, на которой уместились восемь глиняных горшков с ярлычками: мята, укроп, тимьян, базилик и что-то еще.
   – Тележку можно перекатывать вслед за солнечным светом, – объяснил он, – если погода, конечно, позволяет.
   Полли кивнула с одобрением:
   – Да, растения любят солнце, но не слишком яркое. И где же миссис Кобб нашла это хитрое приспособление?
   – Она придумала его сама, а осуществил замысел ее друг в своей сварочной мастерской. Вы знаете – Флагшток, торговец подержанных автомобилей.
   – Да, конечно. В его гараже мою машину подготовили к зиме. А как вам понравились новые передние колеса вашей машины, Квилл?
   – Скажу это после первого снега.
   В библиотеке горели лампы, потрескивали поленья в камине, стол радовал глаз великолепным фарфором, хрусталем и серебром. На стеллажах, заставленных книгами, белели мраморные бюсты Гомера, Данте и Шекспира.
   – Интересно, читали ли Клингеншоены эти книги? – спросила Полли.
   – Полагаю, они собраны главным образом для показухи, кроме, может быть, нескольких пикантных романов двадцатых годов. На чердаке я нашел коробки с дешевыми изданиями детективов и романов.
   – И все-таки их кто-то читал. – Она вручила ему книгу в потрепанной, выцветшей обложке. – Это должно заинтересовать вас – «Живописный Пикакс». Опубликован Бустерс-клубом перед Первой мировой. На странице с закладкой – фотография здания «Пустячка», возле которого стоят служащие.
   Квиллер разглядывал фотографию и группу странных людей: моржовые усы, высокие воротники, кожаные фартуки, фуражки, повязки на руках, напомаженные волосы и ровные прямые проборы.
   – Они выглядят так, словно их должны вот-вот расстрелять, – сказал он. – Спасибо. Это очень пригодится.
   Он налил гостье вина: она предпочитала в качестве аперитива сухое шерри, обычно не больше одного стаканчика. Себе он налил белый виноградный сок.
   – Votre santé! [2 - Ваше здоровье! – Фр.] – произнес он, глядя ей в глаза.
   – Santé! – ответила Полли, бросив на него настороженный взгляд.
   Она была одета в темно-серый костюм, белую блузку и темно-бежевые мокасины. Одним словом, библиотечная униформа, которую Полли постаралась оживить кашемировым шарфом. Наряд не совсем в ее стиле, и стрижка достаточно старомодная, но голос!.. Мягкий, нежный, низкого бархатистого тембра, и она знала назубок Шекспира…
   После минутной паузы, во время которой Квиллер пытался догадаться, о чем думает Полли, он сказал:
   – Вы помните так называемого «историка» в вашем читальном зале? С кучей книг по горнодобывающему делу? Знаете, я сомневаюсь, чтобы оно его действительно интересовало.
   – Почему вы так думаете?
   – Его развязная поза, манера держать книгу… Он не делал записей и не проявлял подлинного интереса к информации. Он читал с единственной целью – убить время.
   – Тогда кто же он? Зачем скрывает свою подлинную профессию?
   – Думаю, он из ФБР, из отдела по борьбе с наркотиками, или что-то в этом роде.
   Полли бросила на него скептический взгляд:
   – В Пикаксе?
   – Я уверен, Полли, что в здешних чуланах можно найти скелеты, и большинство наших обывателей знает о них все. У нас же тут сплетники мирового класса.
   – Я бы не называла их сплетниками. – Она попыталась защитить жителей Пикакса. – Просто в маленьких городах все про всех всё знают. Это образ жизни!
   Квиллер поднял брови.
   – Допустим, но таинственный незнакомец должен поторопиться и закончить свою миссию до наступления снегопада, – снисходительно сказал он, – не то будет заперт в вашем читальном зале до весны, хотя… Как вы думаете, какова судьба «Пустячка»?
   – Вероятно, он умрет тихой смертью – «змея, пережившая свой яд».
   – Вы хорошо знали родителей Джуниора?
   – Нет, поверхностно. Гудвинтер Старший был работягой – приятный человек, но не общительный. А Гритти, напротив, – активный член сельского клуба – гольф, карты, послеобеденные танцы. Я хотела привлечь ее к себе в опекунский совет, но это не в ее вкусе.
   – Гритти? Это имя миссис Гудвинтер?
   – Правильнее – Гертруда, но здесь всем дают прозвища: Маффи, Баффи, Бунки, Додо. Я должна признать, что у миссис Гудвинтер море выдержки и терпения. Она любит свою мать. Эвфония Гейдж – мужественная женщина.
   Прозвенел дальний зуммер, и Квиллер зажег свечи, поставил пластинку на проигрыватель, и ужин начался.
   – Вы, очевидно, знаете всех в Пикаксе.
   – Да, для новенькой я неплохо информирована. Я живу здесь только… двадцать пять лет.
   – Я полагаю, вы с востока. Из Новой Англии?
   Она кивнула:
   – Еще в колледже я вышла замуж за уроженца Пикакса, и мы приехали сюда, чтобы взять на себя управление книжным магазином, принадлежавшим его семье. К сожалению, когда погиб муж, магазин закрылся, но мне не хотелось покидать город.
   – Он погиб очень молодым?
   – Да, очень. Он был пожарным-добровольцем. Я помню тот сырой ветреный августовский день. Наш книжный магазин и пожарную часть разделял лишь квартал, и, когда завыла сирена, муж тотчас бросил работу. Транспорт замер, и люди бежали к пожарной части со всех сторон. Механик с бензоколонки, один из молодых священников, меняла, скобяных дел мастер – все они бежали так, словно от этого зависела их жизнь. Легковые машины и грузовики с включенными фарами останавливались где попало, и водители, выскочив из кабин, устремлялись к пожарке. Наконец-то большие двери отворились и пожарная машина с помпой выкатилась наружу. Люди цеплялись за борта и забрасывали на ходу свои приспособления и оборудование.
   – Вы так живо описываете это, Полли.
   Слезы подступили к ее глазам.
   – Горел сарай, и моего мужа придавило упавшей балкой.
   Наступила долгая тишина.
   – Это грустная история, – сказал Квиллер.
   – Пожарные были так самоотверженны. Сирена будила их среди ночи, и они мчались на помощь, едва набросив одежду… А их критиковали: прибыли слишком поздно, не накачали достаточное количество воды, оборудование не в порядке… – Она вздохнула. – Они так старались. Они и сейчас стараются. Вы же знаете, пожарные – все добровольцы.
   – Джуниор Гудвинтер из их числа, – сказал Квиллер. – Его сирена всегда подает сигнал… А что вы делали после того августовского дня?
   – Пошла работать в библиотеку и нашла в этом успокоение.
   – В Пикаксе каждый может рассчитывать на чью-то поддержку. Это радует. Но почему нас всех буквально преследуют предсказания синоптиков?
   – Здесь суровый край, – сказала Полли. – Погода влияет на все: на сельское хозяйство, заготовку леса, рыболовство, спорт. Здесь нет такси, которым мы могли бы воспользоваться в ненастный день, но всем нам приходится преодолевать большие расстояния.
   Миссис Кобб оставила кофеварку включенной в розетку, а чашечки с шоколадным муссом – в холодильнике. Ужин удался на славу.
   – А где кошки? – поинтересовалась Полли.
   – Заперты в кухне. Коко сбрасывал книги с полки. Он вообразил себя библиотекарем. А Юм-Юм ведет себя как котенок: охотится за своим хвостом, ворует бумажные зажимы и прячет вещи под ковер. Я каждый раз вздрагиваю, когда наступаю на какое-нибудь вздутие под ковром. Что это? Мои часы? Мышь? Мои очки? Или скомканный конверт из корзины для бумаг?
   – Какие же книги предпочитает Коко?
   – Он неравнодушен к Шекспиру, – ответил Квиллер. – Возможно, это связано с переплетами из свиной кожи. Как раз перед вашим приходом он сбросил «Сон в летнюю ночь».
   – Удивительное совпадение! – сказала Полли. – Меня действительно назвали в честь одного из персонажей этой пьесы. – Она сделала паузу и подождала, пока Квиллер догадается.
   – Ипполита?
   – Правильно! Отец всем нам дал имена шекспировских персонажей: братьев зовут Марк Антоний и Брут, а бедную сестру – Офелия. Ей приходилось выслушивать непристойные замечания начиная с пятого класса… Почему бы вам не выпустить котов? Мне нравится наблюдать за Коко.
   Коты получили свободу. Юм-Юм – само изящество – вошла в библиотеку, села, чуть выставив одну лапку вперед, и стала высматривать свободные колени, но Коко, наслаждаясь независимостью, медлил входить. Это продолжалось недолго. Вскоре Квиллер и его гостья услышали легкий стук и поняли, что Коко тоже в комнате. На полу лежал томик «Короля Генриха VIII».
   – Вы должны признать, он знает, что делает, – сказал Квиллер. – В пьесе есть захватывающая сцена, та, где королева противостоит двум кардиналам.
   – Ужасная! – воскликнула Полли. – Катарина утверждает, что она – бедная, слабая женщина, но при этом расправляется с двумя учеными мужами. Вы ангелам по облику подобны, но что у вас в сердцах, один Бог знает. Вы когда-нибудь интересовались личностью Шекспира, Квилл?
   – Я читал, что пьесы могли быть написаны Джонсоном или Оксфордом.
   – А я думаю, Шекспир был женщиной. У него столько сильных женских характеров и замечательных женских монологов.
   – Столько же, сколько и мужских.
   – Да, но мне кажется, что женщина может воссоздать мужские характеры более достоверно, чем мужчина – женские.
   – Хм… – усомнился Квиллер.
   Коко в царственной позе сидел на письменном столе, точно ожидая чего-то. И Квиллер продекламировал пролог пьесы, а Полли блестяще прочла сцену с королевой.
   – Йау, – произнес Коко.
   – А сейчас я должна идти, пока мой хозяин не начал беспокоиться.
   – Ваш хозяин?
   – Мистер Мак-Грегор прекрасный человек, вдовец, – объяснила она. – Я снимаю домик в его хозяйстве, и он считает, что женщина не должна выходить ночью одна. Вот он и поджидает меня, чтобы подвезти.
   – А вы никогда не применяли к нему вашу шекспировскую теорию? – спросил Квиллер.
   После того как Полли поблагодарила его за ужин и пожелала ему спокойной ночи, Квиллер усомнился в причине ее раннего ухода. Во всяком случае, это не Коко выпроводил ее из дома, как он не раз поступал со многими посетительницами. Добрый знак!
   Квиллер убирал грязные тарелки и наводил в кухне порядок, когда миссис Кобб вернулась со свидания, сияющая и счастливая.
   – О, вам не нужно делать этого, мистер К., – сказала она.
   – Ничего. Спасибо за прекрасный стол. Как прошел ваш вечер?
   – Мы отправились в «Старую мельницу». Кормят там сейчас гораздо лучше. Я ела превосходную фаршированную форель в винном соусе. Герб заказал бифштекс «Дайн», но ему не понравился соус.
   «Это чучело, – усмехнулся Квиллер, – предпочло бы кетчуп». Миссис Кобб он сказал:
   – Миссис Дункан рассказывала мне о добровольных пожарных. Флагшток не пожарный?
   – Да, ему не раз приходилось выносить детей из горящего дома, спасать скот…
   «Правда ли это?» – засомневался Квиллер.
   – В следующий раз, как встретитесь с ним, пригласите его к нам на стаканчик, – предложил он. – Я бы хотел знать, что представляет собой пожарная команда такого маленького городка.
   – О, спасибо, мистер К.! Он будет очень рад. Он думает, что вы не любите его, потому что однажды его привлекли к суду.
   – Я ничего не имею против него самого. Просто на меня напала его собака, которая, по закону, должна бы сидеть на цепи. Если он вам нравится, миссис Кобб, я уверен, что он хороший человек.
   Когда Квиллер запирал дверь на ночь, зазвонил телефон. Это был Джуниор Гудвинтер, который возбужденно закричал:
   – Она едет! Она прилетает сюда завтра!
   – Кто едет?
   – Фотокорреспондентка, та, что я встретил в пресс-клубе. Она говорит, «Прибой» собирается печатать подборку новостей за неделю! Она хочет сделать фоторепортаж.
   – Ты сказал ей… об отце?
   – Она пообещала, что сделает репортаж-хронику. Я должен встретить ее в аэропорту завтра утром. Мы собираемся поохотиться кое за кем из «Старой гвардии». Они, бывало, помогали нам с «Пустячком». Понимаешь, что из этого можно извлечь? Я помещу Пикакс на карту! Мы возродим «Пустячок», если получим массовую подписку.
   «Странные творятся дела», – подумал Квиллер.
   – Позвони мне завтра вечером после «охоты». Дай знать, как она идет. Удачи!
   Как только он положил телефонную трубку, послышался тихий звук, – очевидно, еще одна книга упала на бухарский ковер. Коко сидел на полке с Шекспиром и очень гордился собой.
   Квиллер поднял книгу и разровнял помятые страницы. Это опять был «Гамлет». В глаза ему бросилась строка из первой сцены: Уж пробило двенадцать, пора тебе в постель.
   Обращаясь к коту, он сказал:
   – Ты можешь считать себя очень умным, но пора кончать с этим безобразием! Книги напечатаны на прекрасной индийской бумаге, они не выдержат такого обращения.
   – Ик, ик, ик, – сказал Коко, отчаянно зевая.

Три

   Вторник, двенадцатое ноября

   «Снегопад в течение всего дня, затем понижение температуры и северо-восточный ветер», – передали синоптики, и мистер О’Делл навощил лопаты для расчистки снега и проверил зажигание своего снегоочистителя.
   После удачного дебюта свиных ливерных колбасок Квиллер собрался позавтракать в «Старой мельнице», чтобы разгадать тайну, беспокоившую его.
   Кто этот шеф-повар, автор ливерных колбасок, так понравившихся котам?
   Как его зовут?
   Откуда он?
   Есть ли у него рекомендательные письма и какие именно?
   Почему их никто не видел?
   Когда-то ресторан этот был мельницей с гигантским водяным колесом. Потом мельницу реконструировали с большим вкусом, сохранив каменные стены и массивные балки. Кленовый пол всегда начищали до желтизны; каждый стол напоминал колесо мельницы, которое непрерывно скрипело и поворачивалось. Однако кормили здесь, по общему мнению, отвратительно.
   Совсем недавно ресторан купила корпорация «XYZ Энтерпрайзес». Фирма разрабатывала проект застройки Индейской деревни и была совладельцем реки Скатертью дорога. Еще она владела рядом универсальных магазинов округа и новым мотелем в Мусвилле.
   Однажды на собрании Торговой палаты к Квиллеру подошел Дон Эксбридж, один из руководителей «XYZ Энтерпрайзес», этакий «крепкий орешек», с улыбкой, сделавшей его популярным.
   – Квилл, у вас есть связи в ресторанах Центра, – сказал Эксбридж. – Где можно найти хорошего шеф-повара для «Старой мельницы»? Желательно, чтобы ему нравился свежий воздух и он был бы не прочь пожить в благодати.
   – Хорошо, я подкину эту идейку кое-кому и сообщу вам результат, – пообещал Квиллер.
   Почему бы не Хикси Раис, бывшая его соседка, член избранной группы гурманов, любительница поесть, чему доказательство – ее фигура. Умная, молодая, несчастливая в любви, она работала в рекламном агентстве и обычно говорила с Коко по-французски. Все умники всегда занимались рекламой, в то время как все трудяги – журналистикой, приносившей меньше денег, – пронеслось у него в голове. Последнее, что он слышал о Хикси: она увлеклась шеф-поваром и учится на курсах ресторанного менеджмента.
   Вот так и получилось, что Хикси Раис и ее шеф-повар обосновались в Пикаксе. Они тут же заменили унылое меню на более изысканные блюда и более интересные напитки. Шеф-повар переучил весь кухонный персонал, закрыл на замок глубокие жаровни и стал нормировать даже отпуск соли.
   Когда во вторник Квиллер приехал в «Старую мельницу» завтракать, он с трудом узнал бывшего члена клуба «Дружки-толстяки».
   – Хикси, вы ли это! – воскликнул он. – Вы что, перестали намазывать масло на ветчину или класть сахар на ириски с пломбиром, орехами и фруктами?
   – Вы не поверите, Квилл, но ресторанный бизнес излечил меня от обжорства, – сказала она. – Меня воротит от всего этого корма. Пятнадцать фунтов масла, двухфунтовый круг сыра, две сотни цыплят, тридцать дюжин яиц! Вы когда-нибудь видели две сотни голых цыплят, Квилл?
   Похудев, Хикси утратила хрипотцу в своем высоком голосе, а ее волосы стали здоровыми и блестящими.
   – Вы выглядите грандиозно! – сказал Квиллер.
   – И вы, Квилл, выглядите чудесно! И ваш голос стал каким-то другим.
   – Я бросил курить. Розмари убедила меня расстаться с трубкой.
   – Вы все еще встречаетесь с Розмари?
   – Нет, она живет в Торонто.
   – Вся наша старая компания гурманов распалась. Но я думала, что вы сохранили вашу дружбу.
   – Розмари не ладила с Коко, – объяснил он.
   Хикси посадила его недалеко от вращающегося колеса.
   – Этот столик считается лучшим, – сказала она, – хотя движение колеса вызывает у некоторых наших клиентов морскую болезнь. А его скрежет заставляет меня лезть на стену. Весьма правдоподобный шум падающей воды возымел физиологическое воздействие на посетителей. Поэтому ковер пришлось убрать в комнату отдыха.
   Она подала меню:
   – Бараний окорок с овощным рагу? Он особенно хорош сегодня.
   – Как насчет свежей семги?
   – Закончилась. Вы немного опоздали.
   – Жаль, – сказал Квиллер. – Хикси, я хотел бы поговорить с вами. Не присоединитесь ли вы ко мне?
   Он заказал барашка, и Хикси села рядом со стаканом кампари и сигаретой.
   – Коко и Юм-Юм понравились колбаски? – спросила она.
   – После того как они их съели, они гонялись друг за другом вверх-вниз по лестнице битых два часа, но ведь они оба стерилизованы! Вы что, открыли средство, стимулирующее половое чувство у кошек?
   – Это только первый из нескольких замороженных кошачьих продуктов, которыми мы хотим торговать. Люди из «XYZ» поддержали нас материально. Легендарные «Замороженные продукты для шустрых кошек»! Звучит!
   – Ну и когда вы и ваш компаньон выберетесь поговорить с Коко по-французски? Вы еще не видели великолепную груду хлама, в которой я живу.
   – Это довольно трудно, – извинилась она. – Мы работаем как проклятые! О такой нагрузке не говорили на курсах. Но я не жалуюсь. По правде говоря, я безмерно счастлива. Я привыкла быть неудачницей, вы же знаете, но все изменилось с тех пор, как мне встретился этот замечательный человек. Он не пьяница, не наркоман и, наконец, он не муж другой женщины.
   – Очень рад за вас, – сказал Квиллер. – Вы меня познакомите с ним?
   – Его сейчас нет.
   – Как его зовут? Как он выглядит?
   – Тони Петере, высокий блондин и очень хорош собой.
   – Где же он научился готовить?
   – В Монреале, Париже, в других городах.
   – Хотелось бы познакомиться с этим малым и пожать ему руку. Я же несу ответственность за то, что привез вас обоих в этот северный рай.
   – В данный момент, – сказала Хикси, – его нет в городе С его матерью случился удар, и он улетел в Филадельфию.
   – Лучше бы он вернулся до снегопада, иначе ему придется возвращаться на лыжах. Аэропорт закрывается с началом «Большого». Где вы живете?
   – У нас чудесная квартира в Индейской деревне. Мистер Эксбридж похлопотал за нас, и нам отдали предпочтение перед другими кандидатами.
   – А что вы делаете в свободное время?
   – Тони пишет книгу кулинарных рецептов. Я курирую соревнования округа.
   – Откопали что-нибудь интересное?
   – По соседству со «Старой мельницей» есть ресторан «У Стефани». Там отличная кухня, но у шеф-повара не все в порядке с головой. Я заказываю фаршированные артишоки, а получаю фаршированные авокадо. Когда официант начинает настаивать на том, что приготовлены артишоки, я хватаю тарелку и несусь на кухню объясняться с шеф-поваром, и этот заносчивый болван нагло заявляет мне, будто я не смогу отличить фаршированный артишок даже от фаршированного крокодила! Ну уж я ему разобъяснила, что артишок – это член семейства чертополохов, а авокадо – фрукт грушевидной формы, название которого произошло от ацтекского «аллигаторова груша», хотя сильно сомневаюсь, чтобы он что-нибудь знал об этом!
   – И как он отреагировал?
   – Он так посмотрел на меня, разделывая куриные грудки, что я отступила, не желая стать жертвой преднамеренного убийства.

   После обеда Квиллер сидел за письменным столом в библиотеке и думал о Хикси и ее таинственном компаньоне. Коко вскочил на стол, вытянулся в ожидании, и шерсть на голове у него встала дыбом.
   – Ты помнишь Хикси? – спросил его Квиллер. – Она давала тебе уроки французского и обычно говорила: Bonjour, monsieur Koko [3 - Здравствуйте, месье Коко (фр.).]. Она вечно связывалась с какими-то подозрительными типами, и вот теперь этот невидимый шеф-повар. Что-то тут не так, хотя он прекрасный кулинар. Я принес тебе кусочек бараньего окорока в мешочке. Хикси очень обрадовалась, что вам понравились ее колбаски.
   Коко повилял хвостом, сощурил глаза и промурлыкал: «Ик, ик». В этот момент миссис Кобб с любопытством заглянула в комнату:
   – Я услышала ваш голос и подумала, что у вас гости, мистер К. Не хотите ли чаю? Я только что начинила меренгу ирисками и орехами-пекан.
   – Мы с Коко вели остроумный диалог, как рекомендовала Лори Бамба, – объяснил он. – В результате я чувствую себя идиотом, а он получает от этого удовольствие. Да, я принимаю ваши ирисово-ореховые штучки, но вместо чая – кофе, хорошо?
   Миссис Кобб заторопилась на кухню, а Квиллер продолжал:
   – Итак, Коко, сегодня была большая «охота» в редакции «Пустячка». Надеюсь на положительный результат. Интересно, если «старая гвардия» держится вместе так долго, позирует фотографу, то их должно связывать нечто очень основательное.
   День прошел без снеговых заносов, предсказанных синоптиками, но температура менялась довольно быстро. Квиллер слушал последний прогноз погоды, когда Джуниор наконец позвонил. От приподнятого настроения не осталось и следа. Он разговаривал в минорном тоне. Квиллер подумал: «Неужели рыжеволосая обманула его надежды, решила, что здесь нет ничего интересного. А может, она забыла свою камеру или ее самолет потерпел аварию. Может, „гвардейцы“ перешли в наступление».
   – До тебя дошли уже слухи? – спросил Джуниор.
   – О чем?
   – О чем-нибудь.
   – Не понимаю, о чем ты говоришь, детка. Ты трезв?
   – Кажется, нет, – ответил Джуниор мрачно. – Не возражаешь, если я приеду? Я знаю, уже поздно…
   – Конечно приезжай.
   – Я у Джоди дома. Ничего, если мы приедем вместе?
   – Пожалуйста. Что будете пить?
   – Приготовь кофе, – попросил Джуниор после минутного колебания. – Мне нельзя пить, когда мне плохо: могу перерезать себе вены.
   Квиллер наполнил термос растворимым кофе и приготовился ждать в библиотеке, но в аллею уже въехал красный «ягуар».
   Тини Джоди со своими прямыми светлыми волосами и большими голубыми глазами походила на фарфоровую китайскую куклу. Джуниор выглядел стариком.
   – Да что же произошло?! – воскликнул Квиллер. Он проводил молодую парочку в библиотеку.
   Джуниор плюхнулся на кожаный диван.
   – Плохие новости!
   – «Охота» не удалась?
   – И она тоже, хотя, может, и к лучшему. Я чувствую себя дураком, заставив ее прилететь сюда.
   – Ты говоришь загадками, Джуниор. Объясни наконец!
   Джоди сказала своим детским голоском:
   – Расскажи мистеру Квиллеру о своей матери, Джуни.
   Молодой газетчик молча посмотрел на Квиллера, прежде чем выложить все новости.
   – Она его продает.
   – Продает что?
   – Продает «Пустячок».
   Квиллер нахмурил брови:
   – Что там продавать? Там ничего нет, кроме… причудливой идеи.
   – Случилось самое худшее, – сказал Джуниор. – Все рухнуло. Она продает имя.
   Квиллер не мог ни поверить, ни понять.
   – Где же она надеется найти покупателя?
   Джоди взвилась.
   – Она уже нашла его! Это «XYZ Энтерпрайзес».
   – Они хотят сделать его рекламным листком, – сказал Джуниор чуть не плача. – Бульварной, низкопробной газетенкой с жуткими объявлениями и плохой печатью. Никаких новостей! Никакой информации! Я говорю тебе, Квиллер, это удар ниже пояса.
   – Есть ли у нее право продавать газету? Какова последняя воля твоего отца?
   – Он все оставил ей. Все совместно нажитое имущество.
   – Джуни, – пролепетала Джоди, – расскажи мистеру Квиллеру твой сон.
   – О, отец мне снится каждую ночь. Он стоит в своем кожаном фартуке и прямоугольной бумажной фуражке, весь в крови, и что-то говорит мне, но я не слышу что.
   Квиллер постарался упорядочить свои мысли:
   – Действительно, события развиваются слишком быстро, Джуниор. Твоего отца похоронили только вчера. Было бы слишком поспешно для супруги погибшего предпринимать что-либо. Ты говорил об этом матери?
   – Что толку? Если она решит что-то сделать, она это сделает.
   – Как отреагировали твои брат и сестра?
   – Брат вернулся в Калифорнию, ему ни до чего нет дела. Сестра считает, что это – преступление, но она никогда не копается в чужом белье. Ты не знаешь нашу мать!
   – Это была ее идея? Или это фирма «XYZ» сделала ей такое предложение?
   Джуниор поколебался, прежде чем ответить:
   – …Я не знаю.
   – Почему она так торопится с продажей?
   – Деньги. Ей нужны деньги. У отца остались долги.
   – А страховка?
   – Вот страховой полис, но все не так просто. Бабушка Гейдж годами платила за наше обучение для того, чтобы помочь матери и нам… Дом продается тоже.
   – Жилой дом на ферме?!
   – Это ли не печально? – вставила Джоди. – Он принадлежал семье Гудвинтеров сто лет.
   – Вдове не следовало бы принимать такого поспешного решения, – сказал Квиллер.
   – Ты же знаешь, дом уже заложен, – сказал Джуниор. – Мама никогда не хотела жить в большом доме. Она хочет уехать до снегопада, чтобы не остаться здесь на зиму.
   – Это понятно.
   – Она собирается снять квартиру в Индейской деревне.
   – Я думал, там нет свободных квартир.
   – Она переезжает с другом, – вставила Джоди, и Джуниор хмуро посмотрел на нее.
   – Сможет ли она найти покупателя дома так быстро, не жертвуя ничем?
   – У нее уже есть покупатель.
   – Кто? Вы знаете?
   – Герб Флагшток.
   – Флагшток! Что будет делать одинокий мужчина в таком большом доме?
   – Он всегда хотел иметь участок земли в деревне, чтобы гонять своих охотничьих собак. Он получает большой хороший двор и два сарая.
   – А как насчет обстановки? Ты говорил, у родителей много фамильных вещей, передаваемых из поколения в поколение по наследству.
   – Их продадут с аукциона.
   – Джуни обещали отдать письменный стол его прадедушки, но и его продадут, – вставила Джоди.
   Расстроенный, Джуниор продолжал:
   – Если они смогут устроить аукцион до снегопада, то пригласят антикваров из Огайо и Иллинойса и получат большие деньги.
   – А как насчет старинных печатных прессов в сарае?
   Джуниор пожал плечами:
   – Их продадут на вес, как металлолом.
   Каждый задумался на свой лад: Джуниор – обреченно, Джоди – сочувственно, Квиллер – вопрошающе. Гудвинтер Старший погиб в пятницу ночью, похоронен в понедельник, а сегодня вторник.
   – Когда ты узнал об этом, Джуниор?
   – Мама вызвала меня в редакцию в полдень – как раз в середине «охоты». Я ничего не сказал фотожурналистке. Думаешь, я должен был сказать ей? Это могло бы погубить все дело или сильно повредить ему. Она уехала час назад. Я подвез ее в аэропорт.
   Внезапно зазвучала сирена в машине Джуниора.
   – О нет! – воскликнул он. – Только этого не хватало. Дурацкий амбар горит! Проводи Джоди домой, хорошо, Квилл? – бросил он через плечо и выбежал из дома. Сирена пожарки продолжала пронзительно выть. Ей вторили полицейские сирены.
   И тут Квиллер вспомнил, что забыл налить кофе.
   – Как насчет чашечки кофе, Джоди? Только он совсем остыл.
   Грустная молоденькая девушка съежилась на диване, держа большую кружку в своих маленьких руках.
   – Мне так жаль Джуни. Я предлагала ему поехать в Центр, устроиться в «Дневной прибой» и забыть обо всем.
   – Не нужно поддаваться минутной слабости, – посоветовал Квиллер.
   – Может быть, его мать не в своем уме и нуждается в медицинском освидетельствовании?
   – Напрасный труд. Надо было раньше доказывать, что она психически больна. А сейчас и дом, и газета ее собственность и она вольна делать с ними все, что захочет.
   Миссис Кобб в пеньюаре и домашних шлепанцах внезапно появилась в дверном проеме.
   – Посмотрите в окно! – сказала она с тревогой. – Мейн-стрит в огне! Что там горит?
   Квиллер и Джоди вскочили и поспешили к окнам.
   – Это мастерская Герба, – волновалась миссис Кобб, – у них там вечер встречи. В здании, должно быть, человек тридцать – сорок.
   – Я съезжу посмотрю, – сказал Квиллер. – Пошли, Джоди, я отвезу вас домой. Не сюда – через черный ход, машина в гараже.
   На Мейн-стрит толпился народ, мелькали синие и красные огни. Пожарные машины стояли полукругом, направив свои фары в центр квартала. Помпы работали, и вода подавалась по шлангам на крышу трехэтажного здания. По ту сторону здания полыхало ярко-рыжее пламя, огненные языки лизали стены, шипел пар, клубы дыма застилали все вокруг.
   Квиллер остановил машину, и Джоди вышла.
   – Это «Пустячок»! – закричал он, выходя вслед за Джоди. – Все здание в огне!
   – Бедный Джуни! Бедный Джуни! – запричитала Джоди.
   – Они поливают из шлангов мастерскую Флагштока, чтобы туда не перекинулось пламя, – комментировал происходящее Квиллер, – и почтовое отделение тоже. Боюсь, типография сгорит дотла.
   – Думаю, это то, что Джуни видел во сне, – сказала Джоди. – Где же он?
   – Не могу никого узнать в этих шлемах и резиновых костюмах. У всех лица почернели. Какая грязная работа! В белом шлеме начальник пожарной бригады, это все, что я могу сказать.
   – Надеюсь, Джуни не станет делать ничего безрассудного, например не помчится в здание спасать кого-нибудь.
   – Их учили избегать глупого риска, – успокоил Квиллер.
   – Но он такой импульсивный и сентиментальный. Вот почему он так тяжело все переживает, я имею в виду продажу «Пустячка». – Внезапно она содрогнулась от ужаса. – О нет! Там Уильям Ален! Они всегда запирают его на ночь. Я сейчас сойду с ума…
   – Тише, Джоди! Он должен был спастись. Коты ведь очень умные… Пошли. Мы не можем здесь больше оставаться. Вы дрожите. Пожарные останутся здесь еще несколько часов, разбирая и подчищая все. Я отвезу вас домой. С вами ничего не случится?
   – Да, я буду ждать, пока Джуни не вернется домой. Вы знаете, он живет у меня с того дня, как умер его отец.

   Дома Квиллер застал миссис Кобб в кухне; все еще в розовой хламиде, она пила какао и выглядела обеспокоенной.
   – По радио нет никаких новостей, – сказала она озабоченно.
   – Горела не мастерская, – сказал Квиллер. – Горел «Пустячок». Здание уничтожено. Оно простояло более ста лет, а уничтожено за полчаса.
   – Вы видели Герба? – Она налила Квиллеру чашку какао, хотя он не любил его.
   – Нет, но я уверен, он там был.
   – Он не должен заниматься таким рискованным делом. Ему уже за пятьдесят, как вы знаете, и большинство его коллег гораздо моложе.
   – Мне кажется, вы очень заботитесь о нем, миссис Кобб. – Он бросил на нее испытующий взгляд.
   Экономка опустила глаза и застенчиво улыбнулась:
   – Да, я, признаться, увлеклась им. Нам вместе хорошо, и он уже начал делать намеки.
   – О женитьбе? – В резком вопросе Квиллера проскользнуло беспокойство. Как экономка она была бесценна, слишком хороша, чтобы ее потерять. Она избаловала Квиллера и котов своим кулинарным искусством.
   – Я не перестану работать, – торопливо сказала миссис Кобб. – Я всегда работала, а это самая замечательная работа, которая у меня когда-либо была. Мечта стала реальностью. Она предназначена для меня!
   – И вы совершенно незаменимы здесь. Не бросайтесь в омут с головой, миссис Кобб.
   – Конечно, – обещала она. – Он же еще не пришел и не сделал мне предложение, поэтому и говорить не о чем.
   Она налила себе еще какао и поднялась наверх, пожелав спокойной ночи.
   Квиллер, как обычно, обошел весь дом, прежде чем включить сигнализацию и запереть его. Потом он вернулся в свои владения над гаражом, неся плетеную корзинку, из которой слышались неясные звуки и которая раскачивалась взад и вперед в его руках.
   Гараж на четыре машины был построен из камня. В нем имелись четыре арочные двери и купол с флюгером на крыше, а также витиеватые каретные фонари в каждом углу. Наверху интерьер был выдержан в любимой цветовой гамме Квиллера – бежевой и коричневой. Островок спокойствия и простоты среди помпезности.
   В гостиной стояли легкие стулья, хорошие лампы для чтения, музыкальный центр и маленький бар, где Квиллер смешивал напитки для гостей. Сам он не притрагивался к алкоголю с того самого дня, когда упал с платформы метро в Нью-Йорке. Больше он никогда не ездил в метро и не пил.
   Квиллер открыл корзинку в кошачьей комнате и позвал своих упрямых приятелей. «Почему, – задавал он себе вопрос, – они никогда не хотят забираться в корзину? А когда они уже там, никогда не хотят вылезать из нее?» Коко и Юм-Юм наконец осторожно появились (представление, которое они повторяли каждую ночь в этом году), крадучись и фыркая, как будто подозревали, что в комнате есть клопы или ловушка.
   – Коты!.. – театрально воскликнул Квиллер. – Кто может вас понять?
   Он оставил любимцев заниматься своими делами – облизывать друг друга, бороться, гоняться, кусать за уши и нескромно фыркать, а сам пошел слушать последние известия.
   «Сегодня вечером сгорел офис и типография „Пикакского пустячка“. Как сказал шеф пожарной команды Брюс Скотт, здание полностью уничтожено. Двадцать пять пожарных, три пожарные машины и две помпы из Пикакса и близлежащих окрестностей были вызваны по тревоге и все еще находятся на месте происшествия. Ни о каких жертвах не сообщается. В это же время городской совет Мусвилла проголосовал за то, чтобы израсходовать пятьсот долларов на рождественские украшения».
   Квиллер с раздражением выключил радио. Через пятнадцать секунд будет повторена та же информация без дальнейших подробностей. Слушателям не сказали, как начался пожар, кто за это несет ответственность, какие документы и оборудование сгорели, каков возраст здания и какова его конструкция, не перечислили проблемы, связанные с тушением пожара, и предпринятые меры предосторожности, не назвали общий объем ущерба и сумму страховки.
   Без сомнения, округу нужна газета. Что касается судьбы «Пустячка», она плачевна, но нужно смотреть на вещи реально. «Пустячок» был реликвией эпохи кабриолетов.
   Разорили газету сентиментальность и самовлюбленность Гудвинтера Старшего. Он был помешан на типографском наборе. Это было смыслом его жизни, если верить Гудвинтеру Младшему.
   Смыслом жизни? Квиллер задумчиво потрогал усы кончиками пальцев. Если газету и в самом деле ожидало банкротство, не мог ли несчастный случай, приключившийся с Гудвинтером Старшим, быть самоубийством? Старый дощатый мост – удачное место для фатального «несчастного случая». Все знали, что это небезопасное место. Гудвинтер был осторожный, здравомыслящий старик, не пьяница и не лихач, которых обычно беда подстерегает на мосту.
   Квиллер ощутил пощипывание над верхней губой. Он чувствовал, что стоит на верном пути. Его усы подавали сигналы, что он прав.
   Если Гудвинтер Старший собирался свести счеты с жизнью, подстроенный «несчастный случай» разрешал проблемы, связанные с самоубийством: страховой полис оставался в силе. Неужели он забыл, что бабушка Гейдж платила страховку много лет.
   Несчастный случай давал возможность вдове получить двойную или даже тройную компенсацию, хотя это было рискованное предприятие: страховые компании, боясь быть обманутыми, проводили тщательное расследование.
   Возможно, старик опасался чего-то худшего, нежели потеря газеты. Он предпринял безнадежную попытку сохранить «Пустячок», продав землю, ферму, заложив жилой дом, доставшийся ему от тещи. Может, безвыходное положение подтолкнуло его к противозаконным действиям? Боялся разоблачения? Как насчет человека в черном плаще? Что он делал в Пикаксе? Старик умер всего за несколько часов до того, как незнакомец прилетел. Знал ли старик о его намерениях? И почему тот слонялся повсюду? Был ли вовлечен в игру еще кто-нибудь?
   Офис «Пустячка» превратился в развалины. Было ли в подвале еще что-нибудь, кроме прессов и напечатанных листов? Например, вещественные доказательства, которые следовало уничтожить? Кто знал о них? И кто бросил спичку?
   Квиллер кочергой пошевелил дрова, чтобы огонь совсем не погас. Ему на ум пришла странная догадка: «Что миссис Кобб добавила в какао?»
   Из кошачьей комнаты донесся приглушенный, но узнаваемый звук. За ним последовал другой, третий… На ковер падали книги. Коко занялся своим любимым делом.

Четыре

   Среда, тринадцатое ноября

   «Мороз усиливается, облачно, снежный покров достиг трех-четырех дюймов».
   – Облачно! – повторил Квиллер, сидя за письменным столом. – Почему бы им не выглянуть в окно? Солнце светит так, словно на дворе четвертое июля.
   Он вспомнил о вчерашнем «Дневном прибое», опубликовавшем большой очерк о «Пикакском пустячке». Он был не совсем достоверен, но провинциальные жители радовались любому вниманию со стороны центральной прессы.
   Затем он стал читать о бедствиях, терроризме, преступности и системе подкупа в Центре, но его мысли возвращались к Мускаунти.
   Идет снег или нет, он взглянет на Старый дощатый мост, посетит дом Гудвинтеров, встретится с вдовой. Он возьмет цветы, принесет соболезнования и задаст несколько вежливых вопросов. Подход, которым он всегда умело пользовался, когда работал репортером. Грустные глаза и вислые усы придавали ему особый шарм.
   В телефонном справочнике округа он нашел фамилию Гудвинтера Старшего в списке Блек-Крик-Лейн в Норд-Миддл-Хаммоке. На карте округа такого названия не оказалось. Там были Миддл-Хаммок и Вест-Миддл-Хаммок. Он нашел Мусвилл, Смитс-Фолли, Скуунк-корнерз, Чипмунк и Брр, что вовсе не было опечаткой, поскольку этот город считался самым холодным местом в здешнем крае, но Норд-Миддл-Хаммок на карте не значился. Он отправился искать мистера О’Делла, который знал ответы на все вопросы.
   Миссис Фулгров и мистер О’Делл были поденными рабочими в особняке «К». Женщина фанатично скребла, чистила и полировала все предметы шесть дней в неделю. Мистер О’Делл, управляющий, занимался тяжелой работой. Сорок лет он прослужил школьным привратником, «пас» тысячи учеников, отвечая на их вопросы, решая их проблемы, одалживая им деньги на завтраки. «Привратник» – слово, которое произносилось в Пикаксе с почтением, и если бы мистер О’Делл отважился перейти в офис мэра, то был бы избран на этот пост единогласно. Седой, с добрым лицом, он управлял клингеншоенским поместьем так же ловко, как некогда пикакской молодежью.
   Квиллер нашел управляющего в чулане – он смазывал дверные петли.
   – Вы знаете, где находится дом Гудвинтера Старшего, мистер О’Делл? Я не могу найти Норд-Миддл-Хаммок на карте.
   Мелодичным голосом управляющий сказал:
   – Сам дьявол, думаю, не смог бы найти его на такой карте, потому что пятьдесят лет в этом месте живут привидения. Я расскажу вам, как добраться туда. Езжайте на восток, мимо шахты Бакшот, где ветер свищет даже в ясный день, и услышите стоны из-под земли. Когда вы подъедете к Старому дощатому мосту, будьте осторожны, потому что доски расшатаны, как зубы самого дьявола. Держитесь одинокого дерева на вершине холма – Дерева повешенных, как его называют. Так вы доедете до церкви, где я и моя невеста были обвенчаны добрым отцом Руаном сорок пять лет назад, упокой, Господи, ее душу. И когда вы выедете на дорогу из щебня, знайте, именно она ведет в Норд-Миддл-Хаммок.
   – Что ж, уже теплее, – сказал Квиллер.
   – Правда? Есть еще один путь – две мили в сторону фермы капитана Фагтри с белой изгородью, по ту сторону овечьего луга. Не обращайте внимания на указатель «Фагтри», потому что это и есть нужная вам дорога, и в конце ее вы увидите дом Гудвинтеров. Он серый с желтой дверью.
   Когда Квиллер ехал в Норд-Миддл-Хаммок, которого не существовало на карте, он мысленно поражался, сколько информации осело в головах местных жителей. Если мистер О’Делл мог описать путь с такими подробностями, то Гудвинтер Старший, ездивший по извилистой дороге ежедневно, должен был знать каждую выбоину на дороге, каждую рытвину, каждый камень. Не похоже на то, что старик потерпел аварию.
   Квиллер не услышал ни стонов, ни визга из недр шахты Бакшот, но Старый дощатый мост в самом деле громыхал угрожающе. Хотя перила были каменные, проезжая часть представляла собой широкую полосу из горбыля. Дерево повешенных оказалось древним сучковатым дубом, силуэт которого смотрелся весьма комично на фоне неба. Все остальное совпадало: церковь, щебень, белая изгородь, овечий луг.
   Дом в конце дороги – беспорядочное строение из серой гальки – укрывали золотистые и красные листья кленов. Хризантемы все еще цвели вокруг крыльца.
   Квиллер поднял медный молоточек в форме греческой буквы «пи» и постучал им в желтую дверь. Он рисковал, нарушая деревенский этикет и нанося визит без приглашения. Но когда дверь открылась, его спокойно приветствовала миловидная молодая женщина в ковбойской рубашке.
   – Я Джим Квиллер, – представился он. – Я не смог присутствовать на похоронах, но принес цветы для миссис Гудвинтер.
   – Я знаю вас! – воскликнула женщина. – Я видела ваш портрет в «Дневном прибое» до того, как переехала в Монтану. Входите же! – Она повернулась и закричала: – Мама, у нас гости!
   Женщина, спустившаяся по лестнице, не производила впечатления безутешной вдовы с покрасневшими от слез и бессонницы глазами. В красном теплом костюме, розовощекая, как после верховой езды, она радушно встретила гостя.
   – Мистер Квиллер! – сказала она, раскрыв объятия. – Как мило с вашей стороны заглянуть к нам. Мы все читали вашу колонку в «Прибое» и так счастливы видеть вас здесь.
   Он протянул ей цветы, добавив:
   – С наилучшими пожеланиями и симпатией, миссис Гудвинтер.
   – Пожалуйста, зовите меня Гритти, как все, – сказала она. – И спасибо за вашу доброту. Розы! Я так люблю розы! Пойдемте в гостиную. Все остальные комнаты уже опечатаны. Паг, дорогая, поставь эти прелестные цветы в вазу, хорошо? Как мило.
   Столетний дом состоял из многочисленных маленьких комнат с полами из широких досок и квадратными окнами с оригинальными волнистыми стеклами. Неудачно подобранная обстановка была, очевидно, фамильной, передаваемой по наследству, но в интерьере все выглядело гармонично: бледно-голубой кафель, бледно-голубые ситцевые занавески и бледно-голубой фарфор на серебряных подносах. Антикварные предметы кухонного обихода висели по обеим сторонам большого камина.
   – Мы надеялись, что вы вступите в местный клуб, мистер Квиллер, – сказала Гритти.
   – Я не вношу вступительный взнос, потому что работаю над книгой.
   – Надеюсь, вы пишете не о Пикаксе, – сказала вдова со смешком. – В Бостоне ее запретят… Паг, дорогая, принеси нам выпить… Что вы пьете, мистер Квиллер?
   – Имбирное пиво, крем-соду, что-нибудь такое. И все зовут меня Квилл.
   – А как насчет коктейля с капелькой рома? – Она соблазняла его долгим взглядом. – Решайтесь, Квилл!
   – Спасибо, но я не пью уже несколько лет.
   – Да, вы делаете кое-что правильное! Вы выглядите поразительно здоровым. – Она оглядела его с головы до ног. – Вы счастливы здесь?
   – Я только начинаю привыкать. Здесь чистый воздух, размеренная жизнь, дружеские отношения, – сказал он. – Наверное, очень приятно для вас в это печальное время иметь так много друзей и родственников.
   – Родственников все должны иметь, – ответила она заносчиво, – но друзья – да, я счастлива, что у меня есть хорошие друзья.
   Ее дочь принесла поднос с напитками, и Квиллер поднял свой бокал:
   – С надеждой на лучшее будущее!
   – Вы совершенно правы! – согласилась хозяйка, помахивая старомодным веером. – Вы останетесь на ланч, Квилл? Мы сделали ветчинно-шпинатную закуску из того, что осталось после поминок. Паг, дорогая, посмотри, не пора ли достать ее из печи. Не забудь нож.
   Визит оказался не таким, как ожидал Квиллер. Ему пришлось перейти от соболезнований к светской болтовне.
   – У вас красивый дом, – отметил он.
   – Да, он выглядит хорошо, – подтвердила Гритти, – но вы знаете, чего это стоит. Я устала от хлопающих дверей и мусорных баков, которые носят туда-сюда по лестнице с узкими ступенями. Бог мой! Они в старину, вероятно, имели маленькие ноги. И маленькие зады! Посмотрите на эти виндзорские стулья! Я продаю дом и переезжаю на квартиру в Индейскую деревню, это рядом с полем для гольфа, знаете?
   – Мама чемпион по гольфу. Она выигрывает все турниры, – пояснила Паг.
   – А что будет с вашим антиквариатом, когда переедете? – поинтересовался Квиллер.
   – Продам с аукциона. Вы любите аукционы? Это приятное времяпровождение в Мускаунти после скромных ужинов и прогулок по саду.
   – О, мама! – запротестовала Паг. Она повернулась к Квиллеру: – Вон тот большой письменный стол принадлежал моему прадедушке, основателю «Пустячка».
   – Он выглядит как гроб, – заметила Гритти. – Я была обречена жить с антиквариатом всю жизнь. Никогда не любила его. Сумасшествие, не правда ли?
   На кухне был накрыт сосновый стол, на котором в бледно-голубых тарелках красовалась закуска.
   – Надеюсь, это последний обед, который я ем с голубого фарфора, – сказала Гритти. – Он делает еду противной, но в семье мужа его всегда ставили на стол, как и сотни произведений искусства, которые отказывались разбиваться.
   – Как жаль, – сказал Квиллер, – что пожар уничтожил редакцию «Пустячка». Я надеялся, что газета будет выходить под руководством Джуниора.
   – Плевать на «Пустячок», – заявила Гритти. – Его нужно было закрыть еще тридцать лет назад!
   – Но газета уникальна. Джуниор мог бы продолжить традиции, даже если бы она печаталась современными методами.
   – Нет, – не согласилась Гритти. – Мальчик женится на своей крошке, и они оба уедут из Пикакса в Центр, будут работать там. Возможно, – добавила она со смехом, – Джуниор – карлик в ряду семейных гигантов.
   – О, мама, не говори таких вещей, – запротестовала Паг, а Квиллеру пояснила: – Мама играет в нашей семье роль юмориста.
   – Эта роль помогает мне прятать свое разбитое сердце, – сказала вдова, пожав плечами.
   – А что стало со всем зданием «Пустячка»? Была ли возможность спасти хоть что-нибудь?
   – Остались только стены, – ответила она без видимого сожаления. – Они в два фута толщиной. Можно сделать шесть-восемь магазинов, но мы должны подождать и узнать, что выплатят по страховке.
   На протяжении визита Квиллера преследовала мысль, что все произошло слишком быстро, чтобы быть случайным. Что касается вдовы – или она хорохорится, или крайне бессердечна. Гритти с ее неискренностью меньше напоминала ему смелую женщину, больше – песок, попавший в шпинат и скрипящий на зубах.
   Возвратясь домой, он позвонил в стоматологический кабинет доктора Золлера и поговорил с молодым регистратором, у которого были ослепительно белые зубы.
   – Это Джим Квиллер, Пэм. Вы примете меня сегодня?
   – Одну секунду, найду вашу карточку… Вы были у нас в июле, мистер К. Мы вас ждали только в январе.
   – Это экстренный случай. Я пил много чая.
   – О… В таком случае вам повезло. У Джоди отменен прием. Вы можете зайти прямо сейчас?
   – Через три минуты и двадцать секунд.
   В Пикаксе самое большое расстояние преодолевается не более чем за пять минут.
   Кабинет, прекрасно переоборудованный из бывшей конюшни, располагался позади старого пикакского отеля. Джоди радостно приветствовала Квиллера. В длинном белом халате она выглядела еще более крошечной.
   – Я пыталась разыскать вас! – сказала она. – Джуни просил передать вам, что в полдень он улетает в Центр на встречу с редактором, который обещал ему работу.
   – Ну, вот и конец старому «Пустячку», – вздохнул Квиллер.
   – Пристегните ремни. Вы отправляетесь на прогулку. – Она опустила зубоврачебное кресло до нижнего уровня. – Вам удобно?
   – Как долго Джуниор оставался на пожаре?
   – Он приехал в полшестого утра смертельно уставший. Они должны были остаться и наблюдать, как вы знаете… Откройте пошире рот.
   – Спасли что-нибудь? – быстро спросил он, прежде чем исполнить просьбу.
   – Не думаю. Газеты, которые не сгорели, размокли. Как только прибили пламя, Джуни вошел внутрь с кислородной подушкой, чтобы найти сейф, принадлежавший его отцу. Но дым был слишком густым. Он даже не видел… Оп! Я вас уколола?
   – Ой, – ойкнул Квиллер, болезненно морщась.
   Своими тонкими пальчиками Джоди нежно прикоснулась к нему, но ее руки дрожали после бессонной ночи.
   – Джуни говорит, что причина пожара не установлена. Он никому не разрешал курить на службе… Здесь больно?
   – Ой, ой.
   – Бедный Джуни! Он был подавлен, совершенно подавлен! По правде говоря, он недостаточно силен, чтобы работать пожарным, вы же знаете, мистер Скотт позволил ему держать шланг с тремя помощниками вместо двух. Это сделало его… не таким беспомощным, знаете ли. Теперь можете прополоскать рот.
   – Здание застраховано?
   – Немножко шире, пожалуйста. Хорошо!.. Есть какая-то страховка, но большая часть не оценена по причине старости и непригодности… Теперь полощите.
   – Очень плохо, что старые номера газеты не сняли на микропленку и не спрятали в какое-нибудь безопасное место.
   – Джуни говорил, это стоило бы слишком много денег.
   – Кто заметил огонь? – еще один быстрый вопрос между полосканиями.
   – Какие-то дети, гулявшие по Мейн-стрит. Они увидели дым, а когда приехали машины, все здание было в огне. Это беспокоит вас?
   – Ой, ой.
   Она вздохнула:
   – Итак, я предполагаю, Джуни получит работу в «Прибое», а его мать продаст все имущество.
   Она развязала фартук.
   – Все. Можете идти. Пользуетесь ли вы шелковой ниткой после каждого приема пищи, как советовал вам доктор Золлер?
   – Скажите доктору Золлеру, что я не только делаю это после каждого приема пищи, но и после каждого нового блюда. В ресторанах меня знают как «сумасшедшего с ниткой».
   После стоматологического кабинета он поехал в шотландский магазин мужской одежды. Мать Квиллера была урожденная Макинтош, и он любил шотландцев. Хозяин магазина Брюс Скотт платил ему тем же, разговаривая с ним с шотландским акцентом, что предназначалось только для лучших клиентов.
   Раньше Квиллер не обращал особенного внимания на свою одежду. Его устраивали драповое пальто, обычные брюки, рубашка и галстук. Однако североамериканский стиль жизни пробудил в нем интерес к шерстяным клетчатым рубашкам, исландским свитерам, дубленкам, высоким меховым шапкам, тяжелым ботинкам и ножнам из оленьей кожи. И чем сильнее Брюс Скотт раскатывал свое шотландское «р-р-р», тем охотнее он приходил за покупками.
   – Что случилось с четырьмя дюймами снега, которые нам обещали на сегодня? – спросил Квиллер, войдя в магазин.
   – Все вздор, – ответил Скотт, тряся седой лохматой головой. – Не верьте ни одному слову, вылетающему из радиоприемника. Гусеница шелкопряда даст вам более достоверную информацию.
   – Вы выглядите так, будто не спали прошлой ночью.
   – Ох уж эта ночь! – сказал шеф добровольной пожарной дружины. – Я пришел домой к шести утра. Хорошо еще, Чипмунк и Кеннебек прислали свои команды на помощь. Мы бы ничего не сделали без них и без наших женщин, благослови их Господь. Они поддерживали нас кофе и бутербродами.
   – Как Джуниор перенес все это?
   – Парню было тяжело. Я частенько заходил в офис к его старику. Во время пожара офис напоминал огненную ловушку! Тонны бумаги! Деревянные, сухие, как трут, перегородки и старый деревянный пол! – Скотт опять тряхнул головой.
   – Вы не знаете, как это началось? – поинтересовался Квиллер.
   – Не могу сказать. В типографии печатали снимки, и, возможно, чья-то сигарета… Растворители, которыми чистят старые прессы, огнеопасны, достаточно одной искры и – пламя до небес!
   – Есть подозрение, что это поджог?
   – Никаких намеков. Нет причины вызывать туда начальника полиции.
   – Но вы спасли мастерскую и почтовое отделение, Брюс.
   – Да, ребята молодцы, но было очень опасно.
   По дороге домой Квиллер остановился у городской библиотеки, чтобы заглянуть в читальный зал. Человека, который заявил, что он историк, там не было, и служащие не видели его со вторника. Полли Дункан тоже не было, клерки сказали, что она уехала на день.
   На обед в этот вечер миссис Кобб подала бефстроганов и лапшу с маком. После второй перемены блюд и куска тыквенного пирога Квиллер, взяв несколько газет и два новых журнала, пошел в библиотеку. Он задернул шторы и поднес спичку к конструкции мистера О’Делла из расколотых поленьев, щепок и скрученных бумажек. Затем он вытянулся в своем любимом глубоком кресле и положил ноги на диван.
   Коты немедленно засвидетельствовали ему свое почтение. Они знали, что огонь займется прежде, чем разольется аромат дерева, прежде, чем начнут потрескивать поленья, даже прежде, чем сгорит спичка. После умывания в отблесках пламени Коко принялся обнюхивать книги, а Юм-Юм прыгнула Квиллеру на колени и раза три повернулась, прежде чем нашла удобное положение.
   Кошечка была необычайно привязана к человеку. Она лежала у Квиллера на коленях и, мурлыча, смотрела на него обожающими глазами. Ничего ей так не нравилось, как трогать его усы своей бархатной лапкой. Правду сказать, он называл ее своей маленькой возлюбленной, но ее навязчивое желание быть рядом иногда мешало ему. Он рассказал об этом Лори Бамба, молодой женщине, знавшей о кошках все.
   – Они тянутся к противоположному полу, – объяснила Лори, – и знают, что к чему. Это трудно объяснить.

   Юм-Юм спала на его коленях, когда Квиллер услышал первый стук. Не имело смысла бранить Коко. Ему в одно ухо влетало, в другое вылетало. Когда раньше он получал нагоняй, то не только обижался, но и находил способ отплатить. К тому же Квиллер усвоил, что при любом раскладе последнее слово всегда оставалось за сиамским котом.
   Он тяжело вздохнул, перенес комочек спящего меха на диван и пошел посмотреть, какая книга упала на этот раз. Как он и ожидал – опять Шекспир, хотя миссис Фулгров натерла переплеты смесью ланолина и костного масла, используемого при выделке кожи, оба ингредиента – экологически чистый продукт. Но чем бы ни объяснялся интерес Коко к томикам Шекспира, два из них сейчас лежали на полу, две любимые Квиллером пьесы: «Макбет» и «Юлий Цезарь».
   Он полистал страницы, пока не нашел отрывок, который особенно ему нравился, – сцена заговора: люди, замышляющие убийство Цезаря, встречаются под покровом темноты, кутая лица в плащи. Омоем руки Цезаревой кровью по локоть и мечи, обрызгав ею, идемте все…
   «Заговор, – размышлял Квиллер, – любимый прием Шекспира: создавать конфликт, нагнетать напряжение, захватывая чувства аудитории». В «Макбете» – заговор с целью убить старого короля. Но кто бы подумал, что в старике столько крови?
   Покалывание над верхней губой встревожило Квиллера. Не заговор ли – двойная трагедия «Пустячка»? Ключа к разгадке у него не было, только предчувствие, неясное ощущение в корнях усов.
   Когда-то, работая криминальным репортером, он создал сеть анонимных информаторов. Но в Мускаунти у него таковой не имелось. Хотя местные жители были отъявленными сплетниками, они избегали болтать с посторонними, а Квиллер оставался для них посторонним даже после восемнадцати месяцев, проведенных здесь.
   Он бросил взгляд на календарь. Среда, тринадцатое ноября. К вечеру четырнадцатого он мог бы наверняка собрать семьдесят пять болтунов под своей крышей.
   – Отличная идея, старая ищейка, – сказал он Коко, – завтра вечером мы кое-что узнаем.

Пять

   Четверг, четырнадцатое ноября

   Было не слишком холодно, не слишком ветрено, не слишком сыро. Вечером семьдесят пять членов Исторического общества и клуба «Старая гвардия» придут впервые обозревать клингеншоенский особняк, который официально станет клингеншоенским музеем. Как говорилось выше, Квиллер считал особняк слишком роскошной резиденцией для одного бакалавра и двух котов. Поэтому он предложил при содействии Исторического общества открыть его для публики на два-три дня в неделю. Когда мэр сообщил об этом на собрании совета, жители города Пикакс возликовали, а гости, приглашенные на закрытый просмотр, испытали чувство гордости и глубокой признательности. День Квиллера начался, как обычно, в его апартаментах над гаражом. Он прослушал прогноз погоды, выпил чашечку растворимого кофе, оделся и спустился в кошачью комнату.
   – Специальный поезд для четвероногих пассажиров подан, – объявил он, открывая плетеную корзину.
   Сиамские коты сидели нос к носу на подоконнике, наслаждаясь тонкими лучами ноябрьского солнца и игнорируя приглашение.
   – Завтрак сейчас подадут на обеденной тележке.
   Никакой реакции, даже ни один ус не дрогнул. Квиллер схватил котов и бросил их в корзину.
   – Если вы ведете себя, как коты, с вами и обращаться надо, как с котами, – объяснил он спокойным тоном, – ведите себя вежливо, интеллигентно, и к вам будет соответствующее отношение.
   Из корзинки доносились звуки возни и рычание, пока он нес ее через двор в главное здание.
   По мнению миссис Кобб, коты должны жить среди персидских ковров, французских гобеленов и старых редких книг.
   – Если в доме есть антиквариат, – объяснила она, – вы должны бояться четырех вещей: кражи, пожара, слишком сухого воздуха и мышей.
   По ее настоянию Квиллер установил датчики влажности, пожарную сигнализацию, сигнализацию от воров и прямую линию с полицейским участком и пожарной командой. Подразумевалось, что Коко и Юм-Юм возьмут на себя все остальное.
   Когда Квиллер с плетеной корзинкой вошел через черный ход, экономка крикнула ему из кухни:
   – Вы любите омлет с грибами, мистер К.?
   – Звучит красиво. Я покормлю котов сам. Что у нас в холодильнике?
   – Сортированный куриный ливер. Коко, возможно, предпочел бы его в разогретом виде с остатками бефстроганова. Юм-Юм – не привереда.
   После того как Квиллер закончил завтракать – омлет из трех яиц с грибами и двумя поджаренными английскими хлебцами, капелькой желе из ягод дикого боярышника, приготовленного миссис Кобб, – он сказал:
   – Великолепно! Лучший грибной омлет из всех грибных омлетов, которые я когда-либо ел.
   – О! – Экономка в смущении прижала руки к груди. – Я так волнуюсь насчет вечера, не знаю, идти мне или не идти. Вы не волнуетесь, мистер К.?
   – Я чувствую легкую дрожь предвкушения, – сказал он.
   – О, мистер К., вы, должно быть, шутите! Я работала для этого целый год!
   Это было действительно так. Чтобы передать особняк в общее пользование, пришлось отделать и оснастить чердак под комнату для встреч. Рядом с домом вымостить участок для парковки машин. Инженеры из Центра сконструировали лифт. В задней части дома устроили пожарный гидрант. Для большего удобства посетителей предусмотрели еще кое-какие переделки: пандус у заднего входа, новую туалетную комнату на первом этаже и лифт.
   – В котором часу все соберутся? – спросил Квиллер у миссис Кобб. Она должна была рассадить членов комитета Исторического общества согласно пригласительным билетам.
   – Съезжаться начнут к семи часам, на экскурсию по музею. Миссис Эксбридж наняла восемнадцать гидов.
   – А кто пригласил миссис Эксбридж? Не скромничайте, миссис Кобб. Я знаю, и вы тоже, что столь рискованное предприятие вряд ли состоялось бы без вашего контроля.
   – О, спасибо, мистер К., – сказала она нараспев от смущения, – но это слишком большая честь. Миссис Эксбридж знает почти все об антиквариате. Она хочет открыть антикварный магазин, когда кончится дело о разводе.
   – Жена Дона Эксбриджа? Я не знал, что у них проблемы. Очень жаль. – Квиллер, по собственному опыту, в бракоразводных процессах всегда стоял на стороне закона.
   – Да, жаль, – согласилась миссис Кобб. – Я не знаю, что там случилось. Сьюзан Эксбридж не говорит об этом. Она очень хорошая женщина. Но я не знаю его.
   – Я видел его пару раз. Он приятный малый с улыбкой и рукопожатием для всех и каждого.
   – Он болтун, знаете ли, потому у меня смутное представление об этой супружеской паре. Мы всегда воевали с болтунами и бюрократами в Центре. Они хотят сорвать работу двадцати антикварных магазинов.
   – Итак, что будет дальше после экскурсии по дому?
   – Мы пойдем в актовый зал, где вы произнесете речь.
   – Не речь – всего лишь несколько слов. Пожалуйста, дальше!
   – Потом брифинг и буфет с закусками и напитками.
   – Надеюсь, вы не станете печь семьдесят пять дюжин кексов для этих бессовестных обжор, – сказал Квиллер. – Подозреваю, большинство из них придут на вечер из-за ваших лимонно-ореховых бисквитов. Ваш друг будет?
   – Герб? Нет, он должен уехать завтра рано утром. Открывается охотничий сезон на оленей. Как насчет котов? Останутся они на вечер?
   – Почему бы и нет? Юм-Юм проведет вечер на холодильнике, а Коко насладится парадной обстановкой и показухой.
   Зазвонил телефон, и Коко прыгнул на стол в кухне, как будто знал, что звонит Лори Бамба из Мусвилла.
   Лори время от времени работала секретарем у Квиллера. Это была молодая женщина с длинными золотистыми косами и голубыми лентами, которые дразнили котов.
   – Привет, Квилл, – сказала она. – Надеюсь, я не помешала. Сегодня великий день!
   – Вы правы. Сегодня вечером у нас гости. Какие новости в Мусвилле?
   – Ник только что позвонил мне с работы и сказал, что я должна позвонить вам. Кто-то оккупировал вашу собственность на озере. По дороге на работу он видел машину, оставленную в лесу. Он удивился, неужели вы разрешили?
   – Ничего не знаю об этом. Плохие новости – все? Там полно земли, которая никак не используется. – Квиллер унаследовал озеро и земли вокруг него вместе с особняком в Пикаксе: восемьдесят акров лесистой местности с пляжем и бревенчатой хижиной.
   – Нельзя поощрять нарушение границ, – сказала Лори. – Они могут оставить кучу мусора, вырубить ваши деревья, устроить пожар…
   – Хорошо, хорошо, вы меня убедили.
   – Ник сказал, чтобы вы позвонили шерифу.
   – Я это сделаю. Ценю вашу заботу. Как там вообще, в Мусвилле? Как ребенок?
   – Наконец-то он сказал первое слово. Он сказал «олень» очень отчетливо, мы решили, что, когда он вырастет, станет президентом Торговой палаты. Что я слышу? Коко что-то говорит?
   – Он хочет сказать вам несколько слов.
   Квиллер поднес трубку к уху Коко, который вертелся и ерзал от волнения. Потом последовала серия «йау», «ик» и мурлыканье.
   Когда разговор закончился, Квиллер заметил:
   – В английском языке шестьсот тысяч слов. У Коко есть только два, но он достигает такой музыкальности и смысла своими «йау» и «ик», что некоторые из наших ученых друзей обращаются к словарям.
   – Эта Лори действительно нашла подход к котам, – проговорила миссис Кобб с оттенком зависти.
   – Если бы Лори жила в Салеме триста лет назад, ее сожгли бы на костре.
   Экономка выглядела расстроенной.
   – Думаю, я не нравлюсь Коко.
   – Почему вы так считаете, миссис Кобб?
   – Он никогда не говорит со мной, не мурлычет, не подходит, чтобы я его погладила.
   – Сиамские коты, – начал Квиллер, прокашлявшись и осторожно подбирая слова, – более скрытные, чем другие, и Коко, в частности, не ручной кот, хотя я уверен, что вы ему нравитесь.
   – Юм-Юм трется о мои ноги, когда я готовлю, а иногда прыгает мне на колени. Она очень милая кошечка.
   – Коко менее эмоционален и более рассудителен, – объяснил Квиллер. – У него есть свои привычки, он – индивидуальность, и мы должны понять его и принять таким, каков он есть. Он не суетится вокруг вас, но уважает вас и ценит великолепную еду, которую вы готовите.
   Он выпутался из этого щекотливого положения с чувством облегчения. Коко отверг не одну женщину из его окружения, и холодность между темпераментным котом и превосходной экономкой должна быть уничтожена.
   Из библиотеки Квиллер позвонил шерифу, и через полчаса у задней двери появился человек в коричневой униформе.
   – Ведомство шерифа, сэр, – сказал прибывший. – Получили рапорт по радио о вашей собственности к востоку от Мусвилла. Никакой машины в ваших лесах, сэр, хотя там обнаружены недавние следы шин и пустые коробки из-под сигарет. Это были канадские сигареты. У нас тут уйма канадских туристов. Никаких следов браконьерства, никаких следов вандализма в вашей хижине. Охотничий сезон открывается завтра, сэр. Если не хотите охранять границы с винтовкой, вы должны заплатить взнос.
   День тянулся медленно. Погода не менялась. Волнение нарастало. Миссис Кобб положила сахар в суп и соль в яблочный соус. Дважды наступила на хвост Коко. В семь часов все светильники в особняке были зажжены. Восемьдесят высоких узких окон горели огнями в ветреную ночь, показывая спектакль, которого прежде Пикакс не видел.
   Когда прибыли гости, их встретили Квиллер и служащие Исторического общества. Гости переходили из комнаты в комнату, изумляясь роскоши и величественному убранству дома. Малиновая гостиная с парными каминами и парными люстрами восхищала изящной росписью стен. Столовая, рассчитанная на шестнадцать персон, – резным орехом, привезенным из Англии в девятнадцатом веке. Посетители так восторгались музеем, что Коко остался незамеченным, хотя он то гордо выступал перед ними, то принимал монументальные позы на вычурной балясине перил или антикварном пианино из розового дерева.
   В восемь часов собравшихся пригласили в совещательную комнату на третьем этаже. Найджел Фитч, доверенный служащий банка, слегка постучал молоточком и попросил всех встать, тем самым отдав дань памяти Гудвинтеру Старшему. Затем выступил кое-кто из гостей. Президент поблагодарил синоптиков за отложенный снегопад, а также Квиллера за то, что тот сделал особняк доступным.
   Квиллер встал и в свою очередь поблагодарил членов общества за поддержку и опору. Он выразил благодарность фирме «XYZ Энтерпрайзес» за титанический труд по подготовке проекта, а фирме «СПА» за компьютеризацию каталогов музея. Особо Квиллер отметил труд миссис Кобб, главной хранительницы музея. Миссис Кобб поблагодарила четырех членов комитета, которые работали на закрытом просмотре, после чего президент продолжил свою речь, с ожиданием поглядывая на дверь.
   Во время деловой встречи старых и новых бизнесменов Полли Дункан, представляя городскую библиотеку, предложила создать звучащую книгу по истории края и тем самым предотвратить распад клуба «Старая гвардия».
   – Это дело должен возглавить тот, кто обладает способностями журналиста, – подчеркнула она, глядя на Квиллера.
   Он сказал, что, может быть, попробует.
   Найджел Фитч, обычно председательствовавший на оживленных встречах, продолжал неторопливо вести собрание.
   – Мы ждем мэра, – объяснил он, – но он что-то задерживается.
   Всякий раз, когда Фитч поглядывал в сторону лифта, все головы с надеждой поворачивались в том же направлении.
   В какой-то момент из лифтовой шахты донеслись механические звуки, и в зале наступила тишина. Двери открылись, и вышел один из «гвардейцев», высокий, худой, аккуратно одетый. Он бодро поприветствовал президента и направился к свободному месту несколько скованной походкой.
   – Это мистер Тиббит, – зашептала женщина по соседству с Квиллером, – бывший директор школы. Ему девяносто три года. Милый старик.
   – Мистер президент, – сказала Сьюзан Эксбридж, – я хотела бы внести предложение. Общество хорового пения представит в Старой церкви «Мессию» Генделя двадцать четвертого ноября, в день, когда эта оратория впервые прозвучала в восемнадцатом веке. Певцы будут одеты в костюмы той эпохи. Мы думаем затем устроить артистам прием, и музей – самое подходящее место для него, если мистер Квиллер позволит.
   – Я не возражаю, – сказал Квиллер, – при условии, что мне не придется надевать атласные бриджи.
   А мэр все задерживался. Поглядывая на часы, Фитч предложил обсудить увеличение пошлин, принятие новых членов общества и учреждение информационного бюллетеня.
   Наконец лифтовая шахта оповестила присутствующих гудением, за которым последовал звук, свидетельствующий, что кабина достигла второго этажа. Все головы повернулись в ожидании. Дверь лифта открылась, и вышел Коко с поднятым вверх хвостом, гордо торчащими ушами и мертвой мышью в сжатых челюстях.
   Квиллер вскочил на ноги.
   – Я хочу поблагодарить вице-президента за усердие в уничтожении музейных вредителей, – заявил он.
   – Собрание откладывается, – сказал Фитч.
   Во время перерыва банкир наклонился к Квиллеру:
   – Какой у вас замечательный кот. Как он это сделал?
   Квиллер объяснил, что, вероятно, мистер О’Делл в холле поместил Коко в кабину, нажал кнопку и отправил его наверх ради смеха.
   На самом деле Квиллер ничего подобного не думал. Коко был сам в состоянии забраться в кабину лифта, вытянуться во всю длину и нажать на кнопку лапой. Он уже проделывал такое раньше. Кот обожал нажимать всякие кнопки, рычаги и всевозможные выпуклости. Но как все это объяснить банкиру?
   Наконец появился мэр, который после приветствий отвел Квиллера в сторону:
   – Скажите, Квилл, когда этот город расстанется со средневековьем?
   – Что вы имеете в виду?
   – Вы слышали когда-нибудь об округе, в котором нет газеты? Мы все знали, что Гудвинтер Старший – «крепкий орешек», но мы надеялись, что Джуниор возьмет дело в свои руки и оно пойдет. Он замечательный малый, учился в моей школе, когда я преподавал. Полагаю, вы уже слышали о том, что Гритти продает «Пустячок» кому-то, кого вы знаете. Семейство делает ставку на деньги, мы же останемся без информации. Почему бы вам не основать газету, Квилл?
   – Мне хотелось бы иметь и свою газету, и свой собственный четырехзвездочный ресторан, и собственный бейсбольный клуб высшей лиги, но, говоря откровенно, я не финансист и не администратор.
   – Хорошо. Как насчет ваших связей в Центре? Я знаю, вы уговорили молодую пару оттуда поработать в «Старой мельнице».
   – Я подумаю над этим.
   – Думайте быстрее.
   За чашкой слабого чая и безалкогольного пунша не было недостатка в разговорах:
   – Невероятная коллекция антиквариата!
   – Как вам нравится такая погода?
   – Памятный вечер! Мы обязаны этим вам, мистер Квиллер!
   – Снег никогда не выпадал так поздно.
   – Что вы собираетесь делать в День Благодарения?
   – Вы хотели бы двадцатифутовую рождественскую елку для музея, Квилл? У меня есть очень красивые.
   – Прекрасное место для свадьбы. Мой сын скоро женится.
   Не говорили только об аварии Гудвинтера и пожаре, несмотря на наводящие вопросы Квиллера. Он все еще оставался посторонним. Обладая профессиональной способностью впитывать информацию, он ничего не услышал ни о нелегальной деятельности, ни о конспирации. В то время как он испытывал разочарование, миссис Кобб, по его мнению, пребывала в необычно приподнятом настроении. Она оживленно разговаривала, много смеялась и принимала без смущения комплименты. «Что-то необыкновенное случилось с ней, – подумал он. – Может, она выиграла в государственной лотерее, или впервые стала бабушкой, или мэр назначил ее в очередную комиссию? Какова бы ни была причина, миссис Кобб безмерно счастлива».
   Затем Квиллер стал наблюдать за парочкой «гвардейцев», сидящей в углу и что-то оживленно обсуждавшей. Хрупкая женщина слушала, как старик с тростью рассказывал о пожаре в «Пустячке». Квиллер поинтересовался, нравится ли им вечер.
   – Хорошее печенье, – сказал мужчина, – но в пунш следовало добавить кое-чего. Очень хорошо, что не идет снег.
   – Мы почти не выходим во время снегопада, – сообщила его соседка. – В жизни не видела такого потрясающего дома!
   – Я сегодня ни слова не расслышал на собрании.
   Женщина хихикнула:
   – Вы всегда садитесь сзади, Амос, а потом жалуетесь, что ничего не слышно.
   Квиллер спросил, как их зовут.
   – Я Амос Кук, мне восемьдесят восемь, – сказал мужчина. – Восемьдесят восемь, а у меня все еще «варит» котелок. Хе, хе, хе. – Он показал большой палец. – Она еще цыпленок, восемьдесят пять. Хе, хе.
   – Меня зовут Гетти Спенс, в следующем месяце мне исполнится восемьдесят шесть. – «Гвардейцы» гордились своим возрастом, как медалями. – Я была одной из Фагтри до того, как вышла замуж за мистера Спенса. Он держал магазин скобяных изделий. Мы вырастили пятерых своих детей, четверо из них – мальчики, и троих приемных. Все они поступили в колледж. Мой старший сын – офтальмолог в Центре.
   Она говорила, подергивая веками, руками и плечами.
   – Моя внучатая племянница замужем за одним из ее сыновей, – вставил Амос.
   – Я писала некрологи в «Пустячке», пока не разыгрался мой артрит, – сказала Гетти. – Я написала некролог, когда умер последний из Клингеншоенов.
   – Я читал его, – сказал Квиллер, – это незабываемо.
   – Отец не позволил мне уехать в колледж, но я закончил заочные курсы и… – Амос замолчал. – Наши портреты сделали перед пожаром.
   – Вам понравилось? – спросил Квиллер. – Фотограф хороший? Как много снимков она сделала?
   – Слишком много, – пожаловался старик, – я ужасно устал. Недавно перенес операцию на желчном пузыре. А она все щелк-щелк-щелк. Не так, как в старину. В те дни вы должны были наблюдать за птичкой, пока ваше лицо не омертвеет, а голова фотографа скрывалась под черной шторкой.
   – В те времена следовало сказать «плам», прежде чем сделают снимок, – сказала Гетти. – У нас никогда не было фотографов-девушек.
   – Она не позволяла мне закурить сигару. Говорила, что это испортит фотографию. Никогда не слышал ничего более глупого.
   Квиллер спросил, сколько времени они находились в редакции газеты.
   – Сын забрал нас в шесть, – сказал Амос.
   – В пять, – поправила его Гетти.
   – В шесть, Гетти. Джуниор доставил девушку в аэропорт в половине шестого.
   – Не спорьте, мои часы показали пять, и я приняла лекарство.
   – Вы забыли их завести и приняли свои пилюли слишком поздно. Вот почему у вас было головокружение.
   Квиллер прервал их:
   – А пожар случился часа четыре спустя. Есть у вас какие-нибудь соображения о причине пожара?
   Старики посмотрели друг на друга и затрясли головами.
   – Как долго вы работали в «Пустячке», мистер Кук?
   – Я был хорошим печатником уже в десять лет и оставался таковым до тех пор, пока не смог больше работать. – Он похлопал себя по грудной клетке. – Слабое сердце. Но я получил должность главного печатника еще при Титусе. Работали тогда двое-трое мужчин и мальчик-помощник на прессе. У нас уходил целый день, чтобы отпечатать пару тысяч экземпляров. Бумага в те времена стоила пенни, и вы могли работать целый год, купив бумаги на доллар.
   Квиллер вспомнил о книге, которую Полли дала ему.
   – Не могли бы ваши добрые друзья спуститься вниз и взглянуть на старую фотографию служащих «Пустячка»? Вы, вероятно, узнаете их.
   – Мои глаза уже не так хороши, – сказала Гетти. – Катаракта. И я не могу так быстро двигаться с тех пор, как сломала бедро.
   Тем не менее Квиллер проводил их в библиотеку, где сделал свою версию «Живописного Пикакса». Он записал разговор на диктофон, а впоследствии Лори Бамба расшифровала запись. (И это она проделала со всеми интервью, взятыми Квиллером.)

   Вопрос: Эта фотография служащих «Пустячка» сделана несколько раньше 1921 года. Вы узнаете кого-нибудь?
   Амос: Меня нет на этом снимке, даже не знаю, когда он был сделан. Но в центре – Титус Гудвинтер, в шляпе-котелке и с усами, похожими на руль велосипеда.
   Гетти: Он всегда носил шляпу-котелок. А это кто по соседству с Титусом?
   Амос: Кто-то с рукой на перевязи. Я не знаю его.
   Гетти: Это не бухгалтер?
   Амос: Нет, у бухгалтера были такие черные штуки на рукавах. Его звали Билл Уоткинс.
   Гетти: Билл – это шериф. А бухгалтер – его двоюродный брат Барнаби. Я ходила в школу с ним. Его лягнула лошадь, запряженная в повозку. Насмерть.
   Амос: Шериф пытался остановить лошадь, Гетти. А Барнаби убили выстрелом в голову из ружья.
   Гетти: Попрошу не путать. Барнаби не любил огнестрельное оружие. Я знала всю его семью.
   Амос (громко): Я не сказал, что у него было ружье! Какой-то охотник застрелил его!
   Гетти: Я думала, шериф всегда имел при себе ружье!
   Амос (еще громче): Мы говорим о бухгалтере Барнаби, человеке в черных нарукавниках!
   Гетти: Не кричите!
   Амос: Хорошо, в любом случае человек в котелке – Титус Гудвинтер.
   Вопрос: Был ли Титус основателем газеты?
   Амос: Нет. Очень давно газету основал Эфраим. Не знаю даже когда. Были пышные похороны, когда он умер. Он повесился.
   Гетти: Эфраим повесился, или нам так сказали.
   Амос: На большом дубе, около Старого дощатого моста.
   Вопрос: Это произошло, когда Титус взял на себя управление газетой?
   Амос: Нет, старший мальчик принял управление, но его сбросила лошадь.
   Гетти: Миллионы черных дроздов взметнулись с кукурузного поля, и его лошадь понесла.
   Амос: Черных дроздов в те времена было столько, сколько сейчас москитов.
   Гетти: Титус принял газету после этого. Бог мой, как он переменился! Однажды, когда река разлилась, его лошадь не смогла пересечь ее, Титус спрыгнул и в гневе пристрелил ее.
   Амос: Свою собственную лошадь! Пристрелил! Таков был Титус в шляпе-котелке. Он всегда носил котелок.
   Вопрос: А кто тот человек со свирепым выражением лица, стоящий в конце ряда?
   Амос: Это феллах, который правил повозкой, да, Гетти?
   Гетти: Это Зак, точно. Он мне никогда не нравился. Пьяница.
   Амос: Убил Титуса в драке и попал в тюрьму. Однако кучер отменный. У него была хорошенькая дочь. Ее звали Элли. Работала в газете какое-то время.
   Гетти: Элли делала подшивки газет и готовила чай.
   Амос: Утопилась в реке однажды темной ночью.
   Гетти: У бедной девочки не было матери, ее отец пил, а брат слыл задирой.
   Амос: Титус привязался к ней.
   Гетти: Он всегда был любимцем женщин. Эта шляпа-котелок, и огромные усы…
   Конец интервью.

   Найджел Фитч прервал диалог, сказав, что готов отвезти «Старую гвардию» домой. Гости расходились неохотно. Квиллер пригласил Полли остаться посмотреть на закат.
   – Один маленький стаканчик шерри, а потом я должна уйти, – сказала женщина, когда они вошли в библиотеку. – Вы не возражаете против того, что я вовлекаю вас в создание звучащей книги?
   – Вовсе нет. Это, должно быть, интересно. Вы знали, что отец Гудвинтера Старшего был убит, а дед повесился?
   – У семьи бурная история, но вы должны помнить, что это край первопроходцев, как старый Дикий Запад, но более поздний. Сейчас мы более цивилизованны.
   – Наличие компьютеров и видеомагнитофонов еще ни о чем не говорит.
   – Это не Шекспир, Квилл.
   – Я вчера посетил миссис Гудвинтер, – сказал он. – Она не похожа на безутешную вдову, опустошенную горем и успокаиваемую семейным врачом.
   – Она мужественная женщина. Когда ее назвали Гритти, в этом был резон.
   – Она приняла несколько довольно неожиданных решений – продать дом, пустить с молотка обстановку и позволить забрать на металлолом антикварные прессы. Прошло меньше недели после смерти мужа, а афиши об аукционе расклеены уже по всему городу. Не слишком ли скоро?
   – Люди, которые никогда не страдали, всегда советуют вдовам, как им нужно себя вести, – заметила Полли. – Гритти сильная женщина, как и ее мать. Вы должны включить Эвфонию Гейдж в ваш список устных исторических интервью.
   – Что вы знаете о «XYZ Энтерпрайзес»?
   – Только то, что они удачливы во всем.
   – Знаете ли вы их принципы?
   – Поверхностно. Дон Эксбридж – замечательный человек. Он – учредитель фирмы и генератор идей. Каспар Янг – административный директор, доктор Золлер – финансовая поддержка.
   – Такие фигуры. Все они – X, Y и Z – принадлежат к местному клубу?
   Он изучил правящую верхушку Пикакса. Все зависит от того, к какому клубу вы относитесь, какую церковь посещаете и как долго ваша семья живет в Мускаунти. Гудвинтеры насчитывали пять поколений, Фитчи – четыре.
   – Я должна идти, – сказала Полли, – пока мой хозяин не позвонил шерифу и они не прислали полицейский наряд. Мистер Мак-Грегор замечательный старик, я не хочу расстраивать его.
   После того как она ушла, Квиллер подумал, почему фирма «XYZ Энтерпрайзес» влияет на решения миссис Гудвинтер. Наверное, потому, что все они являются членами одного клуба, играют в гольф, в карты. Вот путь, на котором они сошлись.
   Еще он подумал, существует ли в действительности пожилой домовладелец по имени Мак-Грегор, контролирующий поступки Полли, или это благовидный предлог для раннего отъезда? И почему она так сопротивляется тому, чтобы остаться подольше? Она чего-то боится? Может быть, сплетен? Пикакс навязывал викторианский кодекс чести работающим женщинам, и они прикладывали все старания, дабы соблюсти его, несмотря на то что за окнами конец двадцатого столетия. Домовладелец Полли, подозревал Квиллер, вероятно, нечто большее, чем просто домовладелец.

Шесть

   Пятница, пятнадцатое ноября

   День открытия сезона охоты на оленей. За завтраком миссис Кобб все еще ликовала. Квиллер поздравил ее с успешным завершением вечера.
   – Все до одного нахваливали музей и закуски, хотя необязательно в таком порядке, – сообщил он. – Нам предложили двадцатифутовую рождественскую елку для холла, а Фитчи хотели бы воспользоваться музеем для свадьбы сына.
   – Да, здесь прекрасная обстановка для свадьбы, – заметила миссис Кобб. – Коко нес бы кольца на хвосте, – добавила она шутливо.
   – Вы все время шутите сегодня, – сказал Квиллер. – Должно быть, хорошо себя чувствуете.
   Она посмотрела на него застенчиво:
   – А что бы вы сказали о двух свадьбах?
   – Что?!
   Ее глаза сверкали за толстыми линзами.
   – Герб покупает столетний дом. Он позвонил мне как раз перед вечером и сказал, что мы могли бы пожениться.
   – Хм, – хмыкнул Квиллер, не найдясь сразу с ответом. – Это дом Гудвинтеров. Я его видел. Просто клад!
   – Гербу повезло, потому что вдова спешит продать его до снегопада.
   – Он слишком вычурный, но вы знаете, как это исправить.
   – Было бы здорово отреставрировать его и обставить простой мебелью.
   – Что, Флагшток не любит антиквариат? – с сомнением спросил Квиллер.
   – Не очень. Но он сказал, я могу делать все, что хочу. Его главный интерес – охота и рыбалка. У него есть сундуки, полные ружей, охотничьих ножей и рыбацких принадлежностей. Он хочет дать мне винтовку – двадцать второго калибра, или как там еще – на белок и кроликов. – Ее лицо выражало неодобрение.
   – Трудно представить, как вы бродите по лесам и стреляете в беззащитных животных, миссис Кобб.
   Она содрогнулась.
   – Герб рассказывает мне, как он разделывает оленя, и у меня переворачивается все внутри. Между прочим, он хочет знать, любите ли вы оленину. Он говорит, что мясо вкуснее, если олень истекает кровью медленно. Сердце должно выкачивать кровь из тканей, – произнесла она без энтузиазма.
   – Хм, – сказал Квиллер. Его опущенные усы дрожали больше обычного Он не ожидал такого поворота событий. Экономка, работающая восемь часов, а затем уходящая домой готовить обед мужу, будет сильно отличаться от экономки, которая последние восемнадцать месяцев жила в этом доме и до предела избаловала его и котов. Однако он знал: Айрис Кобб, дважды овдовевшая, тосковала по семье. Жаль только, что она не смогла найти никого лучше Флагштока.
   Правда, он хорошо зарабатывал на подержанных машинах, авторемонте, сварке и чистке металлов. Был добровольным пожарным, что делало ему честь. Сконструировал передвижной садик для миссис Кобб в своей мастерской, собрал ягоды для ее желе из дикого боярышника, наконец, он прекрасно знал лес. Однако весь город считал Флагштока противным. Кажется, он не имел друзей, кроме миссис Кобб, и этот нелепый Ромео хотел подарить ей винтовку двадцать второго калибра! Бедная женщина! Она мечтала о дорогой шелковой блузе ко дню рождения, а Флагшток подарил ей дорогой швейцарский армейский нож. Этот человек пробудил в Квиллере любопытство.
   Как ему удалось так быстро оформить покупку дома Гудвинтера? Вряд ли он входил в правление Городского совета, но он мог иметь связи с «XYZ Энтерпрайзес». Его сварочная мастерская, возможно, выполнила заказ, сделав балконные перила для мотелей Мусвилла и Индейской деревни.
   Зазвонил телефон, Квиллер взял трубку в библиотеке. Голосок, как у маленькой девочки, произнес:
   – Мистер Квиллер, это Джоди. Джуни вернулся из Центра прошлой ночью. Его не приняли на работу.
   – Он видел главного редактора?
   – Да, человека, который обещал ему работу. Он сказал, что они наняли трех новых женщин-репортеров и в настоящее время больше нет вакансий, но они будут иметь его в виду.
   – Конечно! – пробормотал Квиллер. – Типично для этого парня.
   – Джуни попытал счастья в «Утренней зыби», но они сокращают штаты. Он ужасно расстроен. Приехал поздно ночью и совсем не спал.
   – С его академическим дипломом проблем с трудоустройством не будет, Джоди. Газеты посылают разведчиков в университетские городки каждую весну, чтобы набрать лучших студентов. Он попробовал только в одном городе, а должен разослать свои анкеты по всей стране.
   – Как раз это я и говорила ему, но он ничего не хочет слушать. Ушел рано утром, сказав, что отправляется на охоту Он собирался заехать домой и взять винтовку брата, если мать еще не продала ее. Вот почему я беспокоюсь. Джуни не особенно разбирается в таких делах, он не фанатик охоты.
   – Даже просто побродить по лесу уже хорошая терапия, Джоди. Это позволит ему разобраться в себе. И погода не такая уж плохая. Не волнуйтесь.
   – Хорошо, не буду…
   – Когда Джуни вернется, мы встретимся и поговорим обо всем.
   Во второй половине дня Квиллер встречался с бабушкой Джуниора, Гейдж, и ему нужно было как-то убить время, чем-то заняться. Заявление миссис Кобб огорчило его, а разочарование Джуниора ввергло в смутное беспокойство, поэтому он в конце концов поступил по собственному разумению – уехал за город.
   Прибыв в свои владения на озере, он пошел по грунтовой дорожке, ведущей к хижине. Не доходя до нее, он увидел следы парковки машины. В самой бревенчатой хижине при закрытых окнах, выключенном электричестве и отключенной системе водоснабжения оказалось холоднее, чем снаружи. На пляже возвышались только снежные заносы. Озеро выглядело мрачным, готовым вот-вот замерзнуть. Все это создавало картину унылой заброшенности. Услышав выстрелы в лесу, он поспешил к машине.
   На встречу с Эвфонией Гейдж Квиллер поехал окольным путем, высматривая домик, где жила Полли под бдительным оком пожилого домовладельца. Но вдоль этой проселочной дороги не было никакого жилья, лишь голые поля, перемежающиеся островками леса. Не было никакого движения, за исключением одной машины с тушей оленя на крыше. Водитель одарил Квиллера счастливой улыбкой и показал знак «V».
   Неожиданно он почувствовал толчок, и под колесами зашуршал гравий. Чуть дальше два почтовых ящика на кедровых столбах указывали на длинную дорожку, ведущую к нескольким строениям: прочному каменному дому, легкому каркасному домику, сараям и обветшалому амбару, безвольно клонившемуся к земле. Имена на почтовых ящиках гласили: Мак-Грегор и Дункан.
   Он посмотрел по сторонам – никакой фермерской техники, ни одной лающей собаки, только один гусь, огибающий угол основного дома и кричащий о приближающейся опасности. С предельной осторожностью, не спуская глаз с гуся, Квиллер вышел из машины и направился к дверям дома. Стучать не было нужды. О нем уже доложили.
   – Что вы хотите? – проскрипел раздраженный голос. Старик, хилый и сгорбленный, появился в дверях, одетый в толстый свитер и какие-то вязаные носки поверх брюк.
   – Мистер Мак-Грегор? Я Джим Квиллер. Хочу задать вам один вопрос, сэр.
   – Что вы продаете? Я ничего не покупаю.
   – Я не торговец. Я ищу охотника в красном «ягуаре».
   – Чего?
   – Ярко-красная машина.
   – Не знаю, – прохрипел старик. – Я дальтоник.
   – В любом случае спасибо, мистер Мак-Грегор. До свидания.
   Все еще наблюдая за гусем, Квиллер повернул назад. Он понял, что Полли действительно жила в домике, примыкающем к главному строению, которое принадлежало пожилому землевладельцу по имени Мак-Грегор. Удовлетворенный, он поехал обратно в город. Домик, который он обнаружил, был невероятно мал.
   В половине третьего Квиллер позвонил в дверь большого каменного дома Гудвинтеров, чтобы взять интервью у восьмидесятидвухлетнего президента клуба «Старая гвардия». Женщина, открывшая ему дверь, была как раз в этом возрасте, но он засомневался, может ли она сделать стойку на голове или подпрыгнуть.
   – Миссис Гейдж в своей студии, – сказала женщина. – Вы можете пройти прямо туда через гостиную.
   Мрачная пещера, обитая темным бархатом, с тяжелой резной мебелью, тоже обитой темным, вела в светлую, яркую студию, абсолютно без мебели, если не считать двух больших зеркал и мата для упражнений. Маленькая женщина в леопардовом облегающем трико сидела в позе «лотос» на полу. Она легко встала и пошла ему навстречу.
   – Мистер Квиллер! Я так много слышала о вас от Джуниора! И конечно, я читала ваши публикации в «Прибое». – У нее был спокойный, но звонкий голос. Она набросила длинный, до колен свитер и повела его назад в душную гостиную, – изящная, но не худая, светловолосая, но смуглокожая.
   – Как я понимаю, вы президент клуба «Старая гвардия», – сказал он.
   – Да, мне восемьдесят два. Самый молодой член клуба автоматически назначается президентом.
   – Подозреваю, вы многих вводите в заблуждение своим возрастом.
   Довольное выражение ее лица означало, что комплимент удался.
   – Я намереваюсь жить до ста трех лет. Думаю, что сто четыре – это уж слишком, не правда ли? Мой секрет – упражнения, а дыхание – это наиболее важный фактор. Знаете ли вы, как нужно дышать, мистер Квиллер?
   – Я старался на протяжении пятидесяти лет.
   – Встаньте и позвольте мне положить руки на вашу грудную клетку… Теперь – вдох… выдох… вдохнуть… выдохнуть. У вас очень хорошо получается, мистер Квиллер, но вы должны над этим еще чуть-чуть поработать. А теперь что я могу для вас сделать?
   – Я хотел бы включить магнитофон и задать вам несколько вопросов о прошлом Мускаунти.
   – Я буду счастлива помочь вам.

   Вопрос: Когда ваши предки приехали в этот округ, миссис Гейдж?
   – Мой дед приехал сюда в середине девятнадцатого века, прямо из медицинской школы. Он был доктором от Бога. Тогда не существовало ни больниц, ни клиник. Все происходило примитивно. Он ездил к пациентам верхом, иногда впереди стаи завывающих волков. Однажды после лесного пожара, чтобы помочь пострадавшим, он пятнадцать миль махал топором, прорываясь сквозь заросли. Обожженные, изувеченные, ослепленные, люди ждали помощи. А у него не было лекарств, кроме тех, которые он нес с собой в саквояже.
   Вопрос: Какие именно лекарства у него были?
   – Дедушка смешивал их сам и делал свои порошки, используя травы и растения, такие как корень ревеня, арника и рвотный орех. Некоторые из его пациентов предпочитали старинные средства, например чай из кошачьей мяты или хороший глоток виски. Они никогда не расплачивались деньгами. Давали двух цыплят за оказание помощи при переломах или корзину яблок за удачные роды.
   Вопрос: Какие болезни ему приходилось лечить?
   – Всякие. Лихорадку, оспу, легочную болезнь, делал операции, лечил зубы. Он рвал зубы с помощью «шенкелей». Было множество экстренных случаев по причине весеннего половодья, из-за ядовитых змей, несчастные случаи на лесопилках, салунные драки. Ампутации случались очень часто. У меня есть его коллекция пил, ножей и скальпелей.
   Вопрос: Почему так много ампутаций?
   – Не было антибиотиков. Инфицированный орган либо удаляли, либо пациент умирал от заражения крови. Дедушка рассказывал об операции при свечах в бревенчатой избушке, когда один из членов нашей семьи отгонял мух от свежей раны. Это происходило более ста лет назад, вы понимаете. Когда мой отец начинал практиковать, условия изменились У него был офис с приемной, он ездил по вызовам в кабриолете или санях, и у него был постоянный кучер, который жил в конюшне и заботился о лошадях. Кучера звали Зак, позже он пошел работать в «Пустячок» и заслужил дурную славу, убив Титуса Гудвинтера.
   Вопрос: Вы знаете, при каких обстоятельствах?
   – Вернусь немного назад. Отец Зака работал в шахте, его разнесло на куски во время подземного взрыва. Зак озлобился, стал необузданным. Он регулярно бил жену и двоих детей. Мой отец обычно забирал их и докладывал о драчуне констеблю, но никто ничего с ним поделать не мог. Младшая дочь Зака тоже работала в «Пустячке», и Титус, который был скандальным распутником, соблазнил бедную девушку. Она утопилась, и Зак пришел к Титусу с охотничьим ножом. Неприглядная история.
   Вопрос: Был ли «Пустячок» хорошей газетой в те годы?
   – Ладно… я скажу вам, если вы выключите эту штуку.
   Конец интервью.
   Когда Квиллер щелкнул магнитофоном, миссис Гейдж сказала:
   – Я могу побеседовать с вами конфиденциально, потому что вы друг моего любимого внука. Джуниор говорит о вас с восторгом. Правда вот в чем: я всегда плохо относилась к любой ветви семьи Гудвинтеров, равно как и к газете, которую они выпускали. Эфраим, основатель «Пустячка», не был журналистом. Владелец шахт и крупный магнат, он продавал строевой лес и ради денег мог сделать все, что угодно. Это из-за его скупости и небрежности в шахте произошел ужасный взрыв, когда погибло тридцать девять человек. При известных обстоятельствах он покончил жизнь самоубийством. Его сыновья были не лучше. Внук был очень странным человеком, он интересовался только шрифтами. – Она повела насмешливо глазами.
   – Почему же ваша дочь вышла за него замуж? – прямо спросил Квиллер, так как Эвфония и сама отличалась резкостью и прямотой.
   – Гритти очень хотела выйти замуж за Гудвинтера и всегда добивалась того, чего хотела. Это был странный брак между доброй, любящей веселье девушкой и бездушным мрачным мужчиной. Мне трудно объяснить, как они произвели на свет Джуниора. Он слишком тщедушен, чтобы быть потомком Гритти, – она ведь словно амазонка! И слишком умен, чтобы быть сыном Меббе!
   – В таком случае, – сказал Квиллер, – он похож на свою бабушку.
   – Вы очаровательный собеседник, мистер Квиллер. Я хотела бы, чтобы Джуниор всегда оставался вашим другом.
   – А вы очаровательная женщина, миссис Гейдж.
   Они замолчали на мгновение, и он поймал себя на мысли, что хотел бы, чтобы она оказалась лет на тридцать моложе. Душа – вот что в ней было! Возможно, как результат ее системы дыхания.
   – Вы думаете, Джуниор подает надежды? – спросила она.
   – Большие надежды, миссис Гейдж. Вы можете им гордиться. Вы знали, что «Пустячок» обанкротился?
   – Конечно знала. Я старалась помочь. Но что этот человек сделал с моими деньгами, если не…
   – Если не… что, миссис Гейдж?
   – Буду совершенно откровенна. Давайте вывесим флаги, как говорит Джуниор. Знаете, я изучила маршрут, по которому Гудвинтер совершал свои поездки в Центр на один день. Оказывается, он ездил в Миннеаполис. Если бы у моего зятя когда-нибудь была душа, я бы предположила, что тут замешана другая женщина. При данных обстоятельствах могу только догадываться, что он играл в азартные игры, играл и проигрывал.
   – Приходило ли вам на ум, что это самоубийство?
   Она посмотрела на него испуганно:
   – У Гудвинтера Старшего не хватило бы духу, мистер Квиллер, распорядиться так своей жизнью.
   Перед уходом он сказал:
   – Вы выдающийся объект для интервьюирования, миссис Гейдж. Надеюсь, мы сможем встретиться еще раз, возможно пообедаем как-нибудь вечером.
   – Я была бы в восторге от вашего предложения, если бы оно прозвучало весной. Завтра я уезжаю во Флориду, – сказала она. – Я получила огромное удовольствие, мистер Квиллер. Не забывайте дышать!

   Квиллер пребывал в хорошем настроении этим вечером. Он развалился в своем любимом кожаном кресле в библиотеке, держа кошку на коленях и ожидая стука падающей на ковер книги. Он перестал протестовать. Сбрасывание книг стало игрой, в которую они с Коко играли вместе. Коко сбрасывал, Квиллер громко читал названия под аккомпанемент мурлыканья.
   Сегодня выбор Коко пал на «Жизнь Генриха V». «У него хороший вкус», – подумал Квиллер. Он листал страницы в поисках отрывка, который ему очень нравился. Король для поднятия духа разговаривает со своими войсками:
   – Что ж, снова двинемся, друзья, в пролом!
   Коко, сидя на столе, принял позу внимательного слушателя: обвился хвостом, голубые глаза отражали свет ламп.
   Это была сильная речь, полная огня.
   – Когда ж нагрянет ураган войны, должны мы подражать повадке тигра!
   – Йау! – попробовал Коко.
   С такой замечательной аудиторией Квиллер не стеснялся драматизировать сценарий. С ужасным блеском в глазах он изогнул бровь дугой, напряг мускулы, сжал зубы, раздул ноздри и тяжело задышал. Коко хрипло замяукал.
   Заревев во всю мощь, Квиллер произнес последнюю строку:
   – Господь за Гарри и Святой Георг!
   – Йау-у! – завыл Коко.
   Юм-Юм в ужасе умчалась из комнаты, но прибежала миссис Кобб.
   – Ох, я думала, вас убивают, мистер К.!
   – Просто мы с Коко читаем Шекспира, – объяснил он, – ему, кажется, нравится звук человеческого голоса.
   – Это ваш голос ему нравится. Вчера вечером все говорили, что вам нужно поступить в драматический кружок.
   Когда страсти улеглись, у Квиллера мелькнуло в голове имя – Гарри Нойтон. Он хорошо знал его по Центру. Лихой делец, который всегда выискивал рискованные финансовые предприятия.
   Каким бы абсурдным ни казалось предложение, Гарри никогда не оставался внакладе. Он жил в Чикаго один, на вершине офисной башни, которую сам и построил.
   Квиллер набрал номер Нойтона, и чей-то голос произнес, что его можно застать в лондонском отеле.
   – Какое совпадение! – сказал Квиллер Коко. – Гарри в Англии! – Он посмотрел на часы. Половина одиннадцатого. В Лондоне, должно быть, полночь. Тем лучше, Нойтон часто поднимал его с постели в неурочное время и без всяких извинений.
   Он набрал номер лондонского отеля, надеясь, что это «Сент-Джордж», но это был «Клариджез». В трубке раздался голос Нойтона, он звучал энергично, как всегда в полнолуние Его энергия была феноменальной.
   – Квилл! Как ты, парень? Я слышал, ты живешь по-королевски с тех пор, как бросил «Прибой». Что стряслось? Я знаю, ты никогда не потратишь и четверти часа на телефонный звонок, если не что-то очень срочное.
   – Как тебе нравится мысль стать газетным магнатом, Гарри?
   – Что такое, «Прибой» продается?
   Квиллер описал ситуацию в Пикаксе, добавив:
   – Было бы преступлением – опозорить столетнюю газету, сделав ее рекламным листком. Округ нуждается в газете, и «Пустячок» – это часть жизни каждого. Если кто-нибудь сделает вдове более выгодное предложение, «Пустячок» можно спасти.
   – Ладно, я поговорю с ней. Я умею разговаривать с вдовами.
   Квиллер знал это. Нойтон был хорошо сохранившимся мужчиной, обладающим талантом притягивать женщин так же, как и деньги, хотя и не имел особого лоска. Даже в сшитом у портного костюме он умудрялся выглядеть точно пугало. У него имелось несколько жен, но он всегда находился в поисках новой.
   – Я улетаю домой завтра, – сказал он. – Как мне добраться до Пикакса? Никогда не слышал о таком месте.
   – В Миннеаполисе нужно пересесть на маленький самолет до Мускаунти. Я не знаю расписания. Возможно, его никогда и не было.
   – Придумаю что-нибудь. Доберусь. Никто не может долго удержать меня на одном месте.
   – Будет лучше, если ты доберешься до снегопада.
   – Я позвоню тебе из Миннеаполиса.
   – Хорошо. Встречу тебя в аэропорту, Гарри.
   С приятным чувством чего-то завершенного Квиллер начал свой ночной обход и обнаружил еще одну книгу на полу. На этот раз «Все хорошо, что хорошо кончается».
   – Еще ничего не закончилось, старичок, – сказал он Коко, когда укладывал упирающихся котов в плетеную корзинку.
   И оказался прав. В два часа его разбудил звонок Джоди.
   – Мистер Квиллер, я ужасно беспокоюсь. Джуни не вернулся домой.
   – Может быть, он заехал к матери. Вы звонили туда?
   – Там никто не отвечает. Паг уехала к себе в Монтану, а миссис Гудвинтер, возможно, находится… в Индейской деревне. Я позвонила бабушке Гейдж, но она думала, что Джуни все еще в Центре. Я даже звонила Роджеру, его другу из Мусвилла.
   – Тогда мы лучше оповестим полицию. Я позвоню шерифу, а вы сидите и ждите.
   – Я схожу с ума, мистер Квиллер, я чувствую, что нужно искать его.
   – Успокойтесь, Джоди. Позвоните подруге и попросите ее побыть с вами. Как насчет Франчески?
   – Не люблю звонить так поздно.
   – Я позвоню ей от вашего имени. Дочь шефа полиции понимает, что такое критическая ситуация. А теперь положите трубку, чтобы я мог позвонить шерифу. Выпейте немного горячего молока, Джоди.

Семь

   Суббота, шестнадцатое ноября

   «Сегодня возможен снежный буран с понижением температуры. Сейчас минус двадцать пять. Ниже на десять градусов, чем прошлой ночью. А теперь новости: ранним утром помощниками шерифа и солдатами армии штата найден заблудившийся охотник. Джуниор Гудвинтер с признаками обморожения и переломом ноги доставлен в пикакскую больницу. Врачи определяют состояние больного как удовлетворительное».
   Позднее от шефа полиции, Броуди, Квиллер узнал, что помощник начальника дорожного патруля обнаружил красный «ягуар» у кромки леса в день открытия охотничьего сезона. Джуниора искали, используя служебных собак, конный полицейский отряд и добровольный отряд фермеров, хорошо знавших окрестности.
   – Мне кажется, – сказал Квиллер миссис Кобб за завтраком, – что никто не должен охотиться в одиночку. Слишком большой риск.
   – Герб всегда ходит один, – парировала она.
   Квиллер подумал, что этот парень просто не может найти себе компанию. Мысли, которые его посещали при упоминании Флагштока, нельзя было назвать благородными. Вслух же он сказал:
   – Если Флагшток пригласит вас поужинать, почему бы не привести его сюда и не выпить рюмочку за ваш союз?
   – Это было бы прекрасно! – воскликнула миссис Кобб. – Мы бы устроили ужин прямо здесь, на кухне. Ему так удобнее.
   – Может, он захочет осмотреть музей?
   – Сказать по правде, мистер К., он думает, что произведения искусства – это пылесборники, но я с удовольствием покажу ему подвал.
   – Вы никогда не рассказывали о его прошлом, – заметил Квиллер, – хотя я уже слышал кое-что от Джуниора.
   – Герб вырос здесь. После службы в армии работал на восточном побережье, женился и имел детишек. Сейчас они уже взрослые, но он даже не знает, где они.
   «На него это похоже», – подумал Квиллер.
   – Он вернулся в Мускаунти, потому что его жена страдала аллергией. Однако ей не понравилась деревенская жизнь, и она ушла от него.
   Сбежала с развозчиком пива, как слышал Квиллер.
   – Он очень одинок, мне жаль его.
   – Он показывал вам новый дом?
   – Нет еще, но я уже знаю, что нужно делать, – отодрать обои, покрасить стены белой краской и расписать их по трафарету.
   – Хотели бы вы иметь большой сосновый гардероб? Если да, это вам свадебный подарок.
   Она смутилась.
   – Вы имеете в виду пенсильванский немецкий шкаф! О, мне он очень нравится! Но вы уверены, что хотите расстаться с ним?
   – Моя жизнь померкнет без него, – сказал Квиллер. – Приступы беспокойства и глубокой депрессии овладеют мною, и я вынужден буду пройти курс лечения, но тем не менее я очень хочу, чтобы у вас был этот шкаф.
   – О, мистер К., вы опять смеетесь надо мной.
   – Вы уже назначили день?
   – В следующую субботу, если вы не возражаете. Герб хотел все оформить в здании суда, но я сказала, что хочу, чтобы мы поженились здесь. Сьюзан Эксбридж будет моей свидетельницей. Вы согласитесь быть шафером?
   Квиллер сделал большой глоток.
   – С огромным удовольствием, миссис Кобб. Вы уже составили список приглашенных? Устроим прием с шампанским.
   – Это очень мило с вашей стороны, но не думаю, что Герб станет чересчур хлопотать по этому поводу, мистер К.
   – Дайте мне знать, если передумаете. Я хочу, чтобы у вас была незабываемая свадьба. Вы были самым ценным человеком здесь.
   – Могу я попросить вас об одном одолжении, если вы не возражаете, – сказала она. – Не поговорите ли вы с Коко о моем передвижном садике? Он его двигает.
   – Вы когда-нибудь пробовали поговорить о чем-нибудь с котом? – спросил Квиллер. – Он щурит глаза, поводит ушами и продолжает делать то же, что и делал.
   – Я не обратила бы внимания на это, но… как только я передвигаю садик на солнце, он задвигает его в темный угол. Я сама видела, как он это делает. Он становится на задние лапы, кладет передние на нижнюю полочку и толкает.
   Уголки рта Квиллера дрогнули в улыбке, когда он представил себе картинку, как Коко везет садик по каменному полу солярия, будто детскую коляску. Солнце в ноябре – редкий гость, и кот просто хотел сам понежиться в его лучах.
   – Почему бы вам не попросить Флагштока сконструировать что-нибудь наподобие тормоза для колес? – предложил он.
   В дверь позвонили.
   – Ну, вот! Забыла вам сказать… – прошептала миссис Кобб. – Я такая рассеянная. Хикси Раис заходила сюда по дороге на работу. Это, наверное, она, – сказала миссис Кобб, вскочив с места.
   – Сидите, я сам открою.
   Хикси остановила свою машину на главной аллее и теперь смотрела восхищенным взглядом на парадную дверь со всеми ее медными штучками, начищенными до блеска мистером О’Деллом.
   – Все так величественно, Квилл! Вы должны завести дворецкого, – сказала она, и ее каблучки застучали по белому мраморному полу вестибюля. – Я принесла вам деликатесы из серии замороженных кошачьих продуктов: омары в соусе «нантю» с гарниром из анчоусов.
   Коко немедленно появился в холле и застыл около Хикси без какого-либо выражения, лишь изогнул хвост, точно рыболовный крючок.
   – Я думаю, он помнит меня, – сказала Хикси. – Comment ça va, monsieur Koko? [4 - Как поживаете, месье Коко? – Фр.]
   – Ики, ики, – ответил тот.
   Пока Квиллер водил Хикси по музею, Коко следовал за ними, как чрезмерно усердный секретарь.
   – Божественные ковры! – воскликнула она, когда они вошли в гостиную.
   Два больших старинных ковра на полу были кремового цвета с каймой и медальонами в розовых тонах.
   – Посмотрите на Коко, – сказал Квиллер, – он всегда избегает наступать на рисунок розового цвета.
   – В старину, по-моему, красные краски делали из кошенили? Может быть, он унюхал это?
   – Через сто лет? Не пытайтесь объяснить, Хикси. Как насчет чашечки кофе?
   Когда они удобно уселись в библиотеке, Хикси с восторгом посмотрела на четыре тысячи книг в кожаных переплетах.
   – Вы не находите, что это травмирует, Квилл? Унаследовать такую кучу денег! Вы чувствуете себя уязвимым, одиноким или виноватым?
   – Как вам сказать.
   – Вы находите людей завистливыми, корыстными или враждебными?
   – Вы начитались книг, Хикси. Действительно, обладать кучей денег утомительно, поэтому я обратился в филантропическую веру и легко от них избавился.
   Она стала прикуривать сигарету, но он остановил ее:
   – Постановление местных городских властей. Нельзя курить в музеях… Как поживает мама вашего друга?
   – Кто?
   – Вы говорили, у матери Тони случился удар и он на несколько дней летал в Филадельфию.
   – О, ей стало лучше, он уже вернулся, работает над своей кулинарной книгой, – сказала Хикси, вздохнув. – Я сама собираюсь написать книгу о туалетах в деревенских ресторанах. Не верится, что они существуют!
   – Не жалуйтесь. У вас такие перспективы! Или есть какие-нибудь жалобы?
   – Позвольте мне рассказать вам про кафе «Север» в Брр. У них только одна уборная, и вы должны обмануть очень делового повара и женщину-посудомойку, чтобы попасть туда. Когда я обнаружила ее между мусорным контейнером и прокисшей шваброй, в ней царила кромешная тьма, и я никак не могла найти выключатель. Пришел повар и притащил засаленный шнур, который подвесили к потолку, и, ву-а-ля!.. уборную залил тусклый свет. Следующей проблемой оказалась дверь. Ее невозможно было закрыть. Она была широко распахнута и явно приколочена. Когда я попыталась оторвать ее, туалетная щетка и бутылка с отбеливателем упали мне на голову. Вы понимаете, они оставляют дверь открытой, чтобы поддерживать полку, на которой стоят чистящие средства. Но мне таки удалось ее закрыть. Унитаз я искала на ощупь. Я слышала булькающий звук под ногами в какой-то канаве на полу. Сиденье унитаза было прикреплено одним болтом и ерзало, как дамское седло. В канаве на полу продолжало булькать, а ржавый унитаз стал что-то извергать, поэтому я поспешила выбраться оттуда и сделала остановку в кустах по дороге домой.
   – Хикси, вы всегда преувеличиваете, – сказал Квиллер. – Как вам понравилась еда?
   – Сказочная! В самом деле! А теперь я хочу кое-что обсудить с вами. Оценит ли Коко наши замороженные кошачьи продукты? Мы разработали этикетку «Выбор Коко», выпустим еще тенниску с портретом Коко и другие награды. Может, попробовать свободно болтающиеся ярлычки «Моя кошка любит Коко». Как вы считаете?
   – Не думаю, что мой кот доброжелательно отнесется к этому. Он ничего не признает, кроме своих идей.
   – Он мог бы сняться в телевизионной рекламе, – упорствовала Хикси. – На следующей неделе я привезу видеокамеру и мы сделаем кинопробу.
   – Это я уже видел, – сказал Квиллер. – Как обстоят дела в «Старой мельнице»?
   – Мой шеф заходил вчера вечером пообедать и сказал, что он переписал наш контракт, увеличив нам жалованье.
   – Поздравляю!
   – Он был в замечательном настроении. Его сопровождала какая-то дама, но не его жена, они выпили две бутылки нашего лучшего шампанского.
   – Я слышал о его разводе.
   – Он не тратит зря времени. Эти двое говорили о круизе и надеялись, что смогут уехать еще до снегопада.
   – Как выглядела женщина?
   – Атлетически сложенная дама с громким голосом, чего я не выношу! У мистера X апартаменты в нашем комплексе, думаю, дама переехала туда. Почему все вокруг только и беспокоятся что о снегопаде?

   В субботу снег не выпал, хотя и был предсказан синоптиками. Квиллер слушал шестичасовые новости в библиотеке, когда миссис Кобб заглянула туда.
   – Он пришел, – сказала она нервно.
   Квиллер отправился за ней в столовую поприветствовать человека, который увел у него экономку. Он хотел пожать Флагштоку руку сердечно и доброжелательно, но обнаружил, что его рука крепко сжалась в кулак.
   – Говорят, мы можем ожидать снегопад сегодня вечером, – сказал Квиллер, используя обычную для Мускаунти фразу, чтобы начать разговор.
   – Еще несколько дней не будет снега, – сообщил Флагшток. – Я пробыл в лесу весь день и могу сказать, что белохвостые весьма жизнерадостны.
   – Я слышал, вы большой знаток леса, я хотел бы узнать об этом побольше, но сначала… Не хотите ли чего-нибудь выпить? Миссис Кобб, что вы предпочитаете?
   – Вы думаете, я могу выпить глоток виски? – застенчиво спросила она.
   – Порцию виски и пиво для меня, – заказал ее жених. Он был одет в свой повседневный наряд: вельветовую спортивную куртку и фланелевую шотландскую рубашку. Коко кружил вокруг него и в конце концов рискнул понюхать его ботинки.
   – Пошел прочь! – заорал Флагшток, топая ногами. Коко даже не моргнул. – Что случилось с этим котом? Он глухой? – спросил он. – Я могу заставить многих котов подпрыгнуть на два фута от пола.
   – Коко разрешено нюхать ботинки, – сказал Квиллер. – Он знает, что у вас собаки в доме.
   Они поставили стулья вокруг старинного кухонного стола, привезенного из испанского монастыря.
   – Пожалуй, вы могли бы пользоваться и новым столом, – сказал гость, осматривая старинные, хорошо сохранившиеся метки. Он залпом выпил виски и засунул три пальца в нагрудный карман своей спортивной куртки.
   Миссис Кобб постучала по его руке с нежным упреком:
   – Не курите, дорогой. Это запрещено в музеях.
   Он оставил сигареты в кармане и осторожно посмотрел на Коко.
   – Почему он сидит здесь, уставившись на меня? – спросил он с раздражительностью курильщика, которому запретили курить.
   – Коко вас вычисляет, – пояснил Квиллер. – Число будет запрограммировано в мини-компьютере его мозга.
   – Вокруг нашего сарая ошивалась стайка котов, – сказал гость. – Мы привязывали жестяную консервную банку к кошачьему хвосту и палили по этой мишени из двадцать второго калибра. – Он засмеялся, но его никто не поддержал.
   – Если вы привяжете банку к хвосту Коко, – сказал Квиллер, – он будет сидеть и смотреть на вашу переносицу до тех пор, пока у вас не закружится голова. Вскоре появится ноющая боль под левой лопаткой, потом внезапная острая боль в животе. Ваши ноги онемеют, и вам станет трудно дышать. Потом у вас начнется невыносимый зуд. Вы знаете, что чувствуешь, когда чешется все тело?
   Миссис Кобб похлопала по руке своего друга:
   – Мистер Квиллер шутит, дорогой. Он всегда так шутит. – Она увидела, что гость опять потянулся за сигаретами. – Не нужно этого делать!
   Флагшток бросил пачку на стол.
   – Я слышал, вы здорово умеете обращаться с оленьей винтовкой, – любезно сказал Квиллер.
   – Да, я очень хороший стрелок. Охотился на лосей, гризли, оленей. Хотя больше всего люблю охотиться на белохвостых. Мои трофеи – восемь оленей-самцов, но у тех, что с ветвистыми рогами, самое лучшее мясо. Такого я привез вчера. Мне всегда удается подстрелить оленя в первый день.
   Квиллер подумал: «Держу пари, он незаконно охотится весь год».
   – Я сделал аккуратный выстрел, и, уверен, олень истек кровью. Затем я выпотрошил его, взвалил на спину и притащил к моему пикапу. К полудню я был уже дома. Он весил около ста девяносто восьми фунтов.
   Квиллер мысленно отнял пятьдесят фунтов.
   – Герб – удачливый охотник, – сказала миссис Кобб с чувством гордости.
   – Да, держу пари, вы ничего не знаете о настоящей охоте.
   Квиллер охотно признал свое невежество.
   – Настоящие охотники не сидят за кустом и не ждут, когда зверь появится на тропе. Нужно двигаться, высматривая добычу, очень медленно, очень осторожно, очень тихо. Когда вы обнаружите оленя, вы подкрадываетесь к нему и ждете удобный момент для выстрела. Вы должны двигаться, как олень, и не производить шума больше, чем он. Никаких тут замков-молний, никаких сигарет. Вы должны иметь зоркий глаз и сделать меткий выстрел. Столько удовольствия в этой бесшумной охоте.
   – Ваш рассказ производит впечатление, – сказал Квиллер, наливая еще одну порцию гостю. – Как я понял, вы еще и добровольный пожарный.
   – Меня освободили, – сказал Флагшток с недовольным видом. – Много женщин вступило в команду. Я не могу представить себе их бегущими за пожарной машиной. На пожаре они даже не вспомнят о ней, будут только суетиться вокруг горящего дома.
   Его невеста сказала:
   – Я рада, что он оставил это занятие. Это так опасно!
   – Да, дымовое отравление, во-первых. Во-вторых, неизвестно, найдете ли вы выход для огня и дыма, или крыша обвалится. Однажды я видел, как один пожарный не удержал шланг и стал поливать всех вокруг. Вы не знаете силу воды, бьющей из пожарного шланга!
   – Как вы думаете, почему случился пожар в «Пустячке»?
   – Начался он в подвале. Это уж точно. Мои люди кое-что ремонтировали в старых прессах. Там был лоток под прессом, куда сливали растворитель, которым смывали чернила. Валялась куча тряпок, груды бумаги. Плохая организация! Лестница загорелась как свеча, и огонь сразу же подступил к крыше.
   – Хорошо, дорогой, – сказала миссис Кобб. – Мы должны идти, но сначала я хочу показать вам пивную в подвале.
   Первые строители особняка привезли английскую пивную из Лондона в комплекте с баром, деревянными столами и стульями. Это было то, что Флагшток мог оценить.
   – Эй, вы могли бы получить лицензию на спиртное и открыть здесь таверну, – сказал он.
   Когда они поднялись в лифте на первый этаж, Квиллер спросил, куда они идут обедать.
   – В ресторанчик «Отто». Один раз платишь за все, что можешь съесть. – Он запустил пальцы в нагрудный карман. – Где мои сигареты?
   – Вы оставили их на столе в кухне, дорогой, – сказала миссис Кобб.
   – Я никогда не слежу за этими проклятыми вещами, – отозвался он с кухни.
   – Вы проверили все свои карманы?
   – Неважно. Я возьму другую пачку в бардачке.
   Квиллер протянул ему руку:
   – Я рад, что мы наконец смогли встретиться. Позвольте поздравить вас с тем, что вы нашли замечательную…
   Его слова прервал оглушительный шум, который шел из глубины дома. Квиллер и экономка бросились в солярий, за ними медленно последовал гость. Там было темно, но бледная, похожая на привидение тень выскользнула из помещения, куда они вошли.
   Когда включили свет, обнаружилось нечто ужасное. Посередине комнаты стоял передвижной садик, а на полу, усыпанном землей и листьями, валялись растения, вырванные с корнем, и разбитые вдребезги глиняные горшки.
   – О Боже, о Боже! – запричитала миссис Кобб в испуге.
   – Это наше постоянно проживающее привидение, – объяснил Квиллер Флагштоку. – Говорила ли вам миссис Кобб, что у нас есть привидения?
   – Каждый старинный дом должен иметь привидение, – сказала экономка с достоинством. Но голос ее дрожал, и она беспокойно оглядывалась вокруг, не промелькнет ли кот.
   – Мы все поставим на место, – пообещал Квиллер. – Не беспокойтесь, идите обедать, а я наведу порядок. Приятного вечера!
   Как только парочка удалилась, он принялся искать котов. Они лежали в библиотеке с видом невинным и удовлетворенным. Он наступил на маленькое возвышение и обнаружил сигарету под бухарским ковром. Это был вклад Юм-Юм в случившееся. Коко лежал, опустив мордочку на лапы, а лапы на книгу. Увидев хозяина, он поднял голову и уставился на него своими ярко горящими глазами.
   – Я не собираюсь читать вам мораль. Вы не заслужили этого, – сказал Квиллер тихо, но твердо. – Вы совершили безнравственный поступок. Вы знаете, как сильно миссис Кобб любит свой садик, и наша еда вкуснее благодаря растениям, которые она выращивает. Поэтому не ждите никаких добрых слов от меня! Лежите здесь и обдумывайте свои грехи, чтобы в будущем стать лучше… Я ухожу обедать.
   Он отобрал у Коко книгу. Это был «Гамлет». Перед тем как поставить ее на полку, перелистал и понюхал. Квиллер обладал прекрасным обонянием, но все, что он мог определить, это запах старой книги. Он обнюхал «Макбет» и другие тома, которые Коко предпочитал сбрасывать. Все они пахли, как старые книги. Потом он сравнил этот запах с запахом книг, которые Коко так долго игнорировал: «Отелло», «Как вам это понравится», «Антоний и Клеопатра», – и должен был признать, что они пахли совершенно одинаково – как старые книги.

Восемь

   Воскресенье, семнадцатое ноября

   «Легкий снег, переходящий в ледяной дождь», – гласил прогноз. На самом же деле светило солнце, и Квиллер собирался совершить длительную прогулку.
   За завтраком он долго извинялся перед экономкой:
   – Мне в самом деле очень жаль вашего садика, миссис Кобб. В горшке, который разбил кот, росла мята. Она сродни кошачьей мяте, я думаю. Но почему он уничтожил другие растения? Это для меня загадка. Мы их все восстановим.
   – Это не так-то просто, – сказала она, – некоторые были выращены из семян в парнике у Герба, мы не сможем купить рассаду в это время года.
   – Бесполезно бранить его. Если вы не поймали кота в момент преступления и не ткнули его носом, он не свяжет наказание с проступком. Так сказала мне Лори Бамба, а она знает о кошках все. Нет сомнения в том, что это Юм-Юм спрятала сигареты. Я нашел одну под ковром, а другие за диванной подушкой.
   – А я нашла пустую пачку под ковром в холле, – добавила миссис Кобб.
   – Боюсь, ваш вечер плохо начался, а как вам понравился обед?
   Она поджала губы:
   – Ну, у нас вышел маленький спор, когда он открыл для себя, что сигаретный дым вреден старинным вещам. Герб сказал, что в нашем доме антиквариата не будет. Он практически всегда курит.
   – Вы сможете повесить репродукции.
   – Я ненавижу копии, мистер К. Я слишком долго жила среди настоящих вещей.
   – Ну должен же быть какой-то компромисс.
   – Мне приходит на ум только один разумный компромисс, – заявила она надменно. – Он может бросить курить, – это вредно, но никто не слышал, чтобы доктора говорили о вреде антиквариата!
   Квиллер одобрительно хмыкнул, затем извинился и сказал, что хочет выйти и купить воскресный номер «Прибоя».
   У него было легко на сердце. Во-первых, он почувствовал между миссис Кобб и Флагштоком трещину, которая могла расстроить свадьбу. Во-вторых, его пригласила на ужин Полли Дункан.
   – В четверг у меня выходной, – сказала она по телефону. – Почему бы вам не приехать ко мне домой? Я сделаю жаркое и йоркширский пудинг. Приезжайте до наступления темноты: дом легче найти, когда светло.
   Квиллер шел быстро. Окрестности Пикакса раскинулись на четыре мили. По пути он встретил шефа пожарной команды, который направлялся в аптеку за воскресным номером «Прибоя».
   – Где же тот снег, которым знаменит Мускаунти? – приветствовал его Квиллер.
   – Не знаю, но такая погода еще постоит, пока не полетит эта белая гадость.
   – Объясните мне кое-что, Брюс. В Пикаксе странное расположение улиц, не имеющее никакой логики.
   – Город был заложен двумя шахтерами в день зарплаты. Здесь они поставили шест из строевого леса, – сказал Брюс Скотт, – или что-то вроде того, как следует из легенды.
   – Но как пожарные машины находят правильный адрес? Город ограничен на юге Южной улицей – никакого противоречия здесь нет, – но вот с севера – Восточной, с запада – Северной, а с востока – Западной. Футбольное поле расположено на углу Юго-северной и Западно-восточной улиц. Это может свести с ума любого нормального человека.
   – Не ищите здесь никакой логики, – ответил Скотт, тряхнув своей лохматой седой головой.
   – Прилетал ли начальник пожарной полиции для расследования последнего происшествия?
   – Нет необходимости звонить ему, если это не поджог и если никто не погиб в огне. Было случайное возгорание от промасленных тряпок и растворителей в подвале.
   – Вы можете сказать, как начался пожар?
   – Вы что, планируете маленький поджог?
   – Не в самом ближайшем будущем, Скотт.
   – Хорошо, если так, то не оставляйте в помещении ржавый двухгаллонный бидон, пахнущий бензином и окрашенный красной краской. Уносите побыстрее ноги, если вдруг кто-то бросит спичку. Взрыв может отбросить вас за дверь.
   – Вы можете сказать, из-за чего начался пожар? Может, из-за взрыва?
   – Если дверь сорвана с петель и стены обуглены…
   Квиллер завершил прогулку, заглянув на чашечку кофе в ресторанчик на Северной улице, затем купил воскресную газету в ночном универсаме на Юго-западной.
   В полдень, когда он читал «Прибой» и подсчитывал типографские ошибки, позвонили в дверь. Подойдя к главному входу, он увидел лицо пожилого человека, наполовину закрытое капюшоном.
   – Добрый день, – сказал человек звонким, бодрым голосом. – Есть у вас мышиные норы, которые бы вы хотели заделать?
   – Простите, что?
   – Мышиные норы. Я заделываю мышиные норы.
   Квиллер недоумевал. Рабочие всегда входили через служебный вход и никогда не приходили в воскресенье, и обычно были гораздо моложе.
   – Я совершаю свой моцион, – сказал старик. – Замечательный день для прогулок. Я Гомер Тиббит из клуба «Старая гвардия».
   – Конечно! Я узнал вас! Заходите.
   – Я видел вашего кота, разгуливающего с мышью в зубах на вечеринке, и подумал: может, вы хотите заделать мышиные норки. Я бы сделал это бесплатно.
   – Позвольте вашу куртку, давайте сядем и поговорим.
   Они прошли в библиотеку. Мистер Тиббит шел энергично, неуклюже размахивая руками и топая. В камине горел огонь, и непрошеный гость стал к нему спиной, согреваясь.
   – Я привык к старым домам, таким как этот, – сказал он. – Я был хранителем музея в Локмастере. Вы слышали о нем?
   – Не могу сказать, что слышал. Я здесь недавно.
   – Это был особняк судостроителя, целиком из дерева, и я заделал пятьдесят семь мышиных нор. В каменном доме, таком как этот, мыши должны быть умнее, впрочем, в Пикаксе все мыши умные.
   – Что привело вас в эти суровые края, мистер Тиббит?
   – Здесь я родился, и большая усадьба пустовала. Существовала еще одна причина: бывший учитель английского в Локмастере преследовал меня. Я ушел в отставку в должности директора пикакской высшей школы. Сейчас мне девяносто три года. А преподавать я начал семьдесят лет назад.
   – Зря вы не привезли вашего учителя в Пикакс, – сказал Квиллер. – Никогда не слышал так много искаженных глаголов и местоимений.
   Директор сделал жест отчаяния:
   – Мы стараемся, но так уж здесь говорят, извините за грамматику.
   Несмотря на скрипучие суставы, старик был необыкновенно энергичен, и Квиллер сказал:
   – Кажется, отставка вам не повредила, мистер Тиббит.
   – К делу! Вот лицензия! А теперь, если вы хотите, чтобы я осмотрел места расположения мышиных нор…
   Квиллер колебался:
   – Знаете, у нас есть дворник…
   – Я знаю Пата О’Делла с первого класса. Он хороший мальчик, но не прошел курса лекций о мышиных норах.
   – Сначала мы позавтракаем, мистер Тиббит. Я хотел бы записать кое-что из ваших воспоминаний для устной исторической программы, если вы, конечно, не возражаете.
   – Включайте свою машину. Задавайте вопросы. Дайте мне чашечку кофе с капелькой бренди и будьте уверены: у нас с вами все получится.

   Вопрос: Что вы можете рассказать о первых школах в Мускаунти?
   – Давным-давно, когда моя мама была школьной учительницей, их строили из бревен. Всегда одна комната с партами вдоль стен, с тяжелыми скамьями без спинок и с толстопузой печкой посередине. Мама преподавала в школе, где снег задувал в щели, а на полу виднелись заячьи следы.
   Вопрос: Что требовалось от учителя?
   – Моя мать шла пешком до школы три мили и приходила туда достаточно рано, чтобы подмести пол и развести огонь в печи. Она занималась с учениками восьми классов в одной комнате без всяких конспектов! Ее жалованье составляло доллар в день плюс питание и комната в семье фермера. Мужчины получали два доллара.
   Вопрос: Сколько всего у нее было учеников?
   – Зарегистрировано тридцать или сорок, но только половина из них постоянно присутствовала на уроках.
   Вопрос: Какие предметы она преподавала?
   – Ей предложили преподавать тригонометрию, историю, географию, грамматику, правописание и орфографию. Она также устраивала игры и проводила специальные программы, читала лекции о вреде табака, спиртного и тесных корсетов.
   Вопрос: А как насчет спорта? Устраивались в то время соревнования?
   – Ученики играли в перерывах между занятиями, и школы соперничали друг с другом.
   Вопрос: Изменились условия, когда вы начали преподавать?
   – По-прежнему была одна комната, но появились учебники. По-прежнему не было водопровода… Можно попросить еще чашечку кофе? В горле пересохло.
   Вопрос: Вы что-нибудь знаете о Гудвинтерах, которые занимались газетой?
   – Я вышел в отставку еще до того, как родился Джуниор, но у меня учился его отец. Гудвинтер Старший был тихим мальчиком с одной извилиной в голове. Я вырос с Титусом и Самсоном и хорошо знал старика. Когда мне минуло одиннадцать, я после школы занимался печатным делом. Эфраим Гудвинтер заработал кучу денег на добыче руды, но был жаден. Слышали когда-нибудь о взрыве, который унес жизни тридцати двух человек? Инженеры предупреждали Эфраима, но он не хотел тратить деньги и принимать меры безопасности. После взрыва он пытался загладить свою вину, пожертвовав деньги на городскую библиотеку.
   Вопрос: Правда ли, что он повесился?
   – Это один из маленьких секретов округа. Говорили, что это было самоубийство, и врач подтвердил, но все знали, что это суд Линча, и догадывались, кто принимал в нем участие. Весь город пришел на его похороны. Люди хотели быть уверены, что он не воскреснет. Так говорили все.
   Вопрос: А что случилось с Титусом и Самсоном?
   – Произошла такая история: лошадь Самсона испугалась стаи черных дроздов и понесла. Так он погиб. Потом Титус был убит возницей «Пустячка».
   Вопрос: Кто был возницей?
   – Зак Уайтлстафф. В этом округе полно курьезных имен: Катлбринк, Динглбери, Физботом – почти из елизаветинской эпохи. У меня в одном из классов учились Фальстаф и Скруп. Прямо из Шекспира, да?
   Вопрос: Вы могли бы сказать, что у Гудвинтеров были враги?
   – Да, родственники погибших ненавидели Эфраима, в этом можете быть уверены. Зак был одним из них. Он слыл головорезом. Плохо учился в школе. Женился на девушке из семьи Скрупов. У меня в классе затем было двое их детей. Девочка попала в беду и утопилась. Оставила предсмертную записку, адресованную коту, – возможно, единственное живое существо, которое любило ее.
   Конец интервью.
   Магнитофонная запись была прервана телефонным звонком из Миннеаполиса. Гарри Нойтон находился в пути. Его самолет прилетал в Пикакс в пять тридцать.
   – Как там у вас погода? – спросил Нойтон.
   – Снега нет, но очень холодно. Надеюсь, ты захватил теплую одежду.
   – Нет, мне не нужно никакой теплой одежды, я найму такси, когда захочу выйти куда-нибудь.
   – В Мускаунти нет такси, – сказал Квиллер. – Мы купим тебе какие-нибудь мокасины и шапку с ушами. Встретимся в пять тридцать.
   Оставалось достаточно времени, чтобы доехать на машине.
   Дорога в аэропорт проходила через оленьи владения. В сумерках животные искали еду, передвигаясь с места на место. А охотники сидели в лесу вот уже три дня, выслеживая и нервируя их. Квиллер вел машину очень осторожно.
   Ожидая самолет, он перекинулся парой слов с Чарли:
   – Вы думаете, у нас будет снег этой зимой?
   – Будет чуть позже, во время «Большого».
   – Я слышал, вы потеряли хорошего клиента?
   – Кого?
   – Гудвинтера Старшего.
   – Да, жаль. Он был работягой. Убил себя работой. Большинство людей обычно сбегают во Флориду, Вегас или еще куда-нибудь, а он единственный раз слетал в Миннеаполис по делу и вернулся в тот же день. Вот почему я говорю, что он убил себя работой. Заснул за рулем, скорее всего.
   Когда Нойтон в легком плаще, развевающемся вокруг его долговязой фигуры, гордо вышел из самолета, у него на плече висела дорожная сумка, в которую поместились бы только бритва и запасная рубашка. Это было в его стиле. Он всегда хвастался, что может путешествовать с одной зубной щеткой и кредитной карточкой.
   – Квилл, старый петух! Ты выглядишь как фермер в этих ботинках и шапке!
   – А ты выглядишь как инопланетянин, – сказал Квиллер. – Ты испугаешь местных жителей своим шикарным костюмом. Первое, что мы сделаем завтра, – поедем в шотландский магазин мужской одежды и купим что-нибудь потеплее и попроще… Пристегнись, Гарри, – добавил он, включая зажигание своей машины.
   – Хей, я никогда не пристегиваю ремни, только в самолетах.
   Квиллер выключил зажигание и скрестил руки.
   – В Мускаунти десять тысяч оленей, Гарри. Сейчас охотничий сезон. В это время самцы гоняют самок взад-вперед по холмам. Если мы наткнемся на оленя, ты вылетишь через ветровое стекло, так что пристегнись.
   – Боже! Даже в бейрутском аэропорту правила лучше!
   – Прошлой зимой самец погнался за самкой по Мейн-стрит в Пикаксе, и они оба влетели через витрину в мебельный магазин. Приземлились прямо на надувной матрац.
   Нойтон пристегнул ремень и стал озабоченно смотреть на дорогу, в то время как Квиллер изучал окрестности.
   – Если мы столкнемся с оленем, Гарри, ты как предпочитаешь: ударить его в бок, рискуя, что его рога пробьют нам ветровое стекло, или, может, лучше избежать столкновения, перевернуться и упасть в кювет?
   – Черт! Ну и выбор! – воскликнул Гарри, вцепившись в приборную доску.
   Когда они достигли окрестностей Пикакса, Квиллер объявил:
   – Программа такова: завтра я познакомлю тебя с мэром и деловыми людьми. Мэр сведет тебя с вдовой, она веселенькая, доложу я тебе. Вечером мы пойдем в «Старую мельницу». После этого тебя будет ждать пижама во дворце, который я унаследовал. Ты сможешь выбрать между староанглийским стилем с темными шторами, стилем Бидермайер с цветами, нарисованными повсюду, и имперским стилем с достаточным количеством сфинксов и грифонов, чтобы просыпаться от ночных кошмаров.
   – Сказать по правде, Квилл, мне было бы гораздо удобнее в отеле. Это дало бы мне большую свободу. Я поел в Миннеаполисе, а теперь хотел бы лечь спать. Есть возражения?
   – Никаких. В самом центре Пикакса расположен «Нью-Пикакс Отель».
   – Строишь новые отели, да, Квилл? – сказал Нойтон с явным одобрением.
   – «Нью-Пикакс Отель» был построен в тысяча девятьсот тридцать пятом году, после того как его предшественник сгорел. Там есть посыльный, цветной телевизор в вестибюле, внутренний водопровод и замки на дверях.
   Он подвез Нойтона к отелю.
   – Позвони мне завтра, когда отдохнешь, и я отвезу тебя завтракать. Хочу поговорить с тобой перед тем, как ехать к мэру.
   В конце дня Квиллер и двое его подопечных устроились в библиотеке. Юм-Юм сидела на его коленях, держа спину в положении, удобном для поглаживания, а Коко – на столе, прямо и настороженно, ожидая разговора.
   Квиллер начал примирительным тоном:
   – Я не знаю, что и сказать тебе, Коко. Ты не вредный, если у тебя нет повода. Почему же ты так поступил с садиком?
   Кот сощурил глаза и издал легкий звук, не открывая рта.
   – Ты уже ничем не загладишь свою вину. Ущерб огромный. И не пытайся выжить из дома нашу прекрасную экономку, не то назло отрежу тебе усы. Ты не будешь есть и вполовину так хорошо, как сейчас, когда она выйдет замуж и станет жить в другом месте.
   Коко прыгнул со стола на книжную полку и стал трогать лапой обложки пьес.
   – Никакого чтения сегодня. У меня был трудный день. Мы прослушаем пленку мистера Тиббита. – Маленький портативный магнитофон заговорил высоким и звонким голосом старика, но более гнусавым и пронзительным, Коко затряс головой и прикрыл уши лапами.
   На пленке прозвенел телефонный звонок, и запись оборвалась. Квиллер задумчиво погладил усы.
   – Эфраима линчевали, – сказал он вслух, – Титус был зарезан, другой брат, Самсон, возможно, натолкнулся на засаду. А Гудвинтер Старший что? Была ли его смерть случайностью? Самоубийство это? Или он был убит?
   – Йау! – сказал Коко, и Квиллер ощутил какое-то покалывание над верхней губой.

Девять

   Понедельник, восемнадцатое ноября

   «Неожиданное резкое похолодание принесло понижение температуры по сравнению с прошлой ночью: в Пикаксе на пять градусов, в Брр – на шесть, там снежные заносы, к полудню ожидается небольшое потепление».
   Нетерпеливым жестом Квиллер выключил радио в машине. Вопреки прогнозам в Мускаунти наблюдалась только легкая снежная поземка. Он ехал к «Нью-Пикакс Отелю» в лимузине, который достался ему в наследство со всем клингеншоенским имуществом, чтобы произвести наилучшее впечатление на гостя из Центра.
   – Ого! Квилл, ты в самом деле такой богач? Как тебе это удалось? Ты женился на дочери нефтепромышленника? Никто не рассказывал мне, почему ты покинул «Прибой». Я думал, ты уволился, чтобы написать книгу, – сказал Нойтон, увидев длинный черный автомобиль.
   – Это долгая история, – сказал Квиллер. – Сначала я покажу тебе свои апартаменты и угощу одним из незабываемых завтраков моей экономки.
   – У тебя есть экономка? Я помню, как ты жил в меблированных комнатах и ездил на автобусе.
   – На самом деле я живу над гаражом, а мой дом превратился в музей.
   Нойтон вошел в особняк «К» в состоянии шока и сказал:
   – Я знаю королей в Европе, которые живут менее шикарно, чем ты. Меня интересует только одно: зачем я здесь и почему ты сам не финансируешь эту газету?
   Это был вопрос, от которого Квиллер устал.
   – Я писатель, Гарри, а не предприниматель, – объяснил он свою позицию. И, рассказав историю «Пустячка», объяснил, почему округ так нуждается в газете.
   – Ну и кто же кандидат на пост главного редактора? – задал вопрос Нойтон.
   – Из «Прибоя» только что ушел Арчи Райкер. Он хороший редактор и превосходно знает свое дело. Джуниор Гудвинтер – последний в длинном списке Гудвинтеров, владельцев этой газеты. Он профессиональный журналист, один из лучших выпускников университета, очень энергичен и полон энтузиазма.
   – Звучит, как звон монет. Кто же вдова?
   – Гритти Гудвинтер…
   – Она мне уже нравится!
   – Она хочет продать газету своему тайному другу, который будет использовать только имя столетнего издания. Конечно, ты можешь забыть название «Пустячок» и открыть «Бэквудскую газету» или «Звонок Мускаунти», но «Пустячок» на прошлой неделе имел тираж на миллион долларов и способен на большее.
   – Я уловил ситуацию, – сказал Нойтон. – Мы вырвем газету из лап этих подонков!
   – У миссис Гудвинтер, кроме того, есть полный сарай антикварных печатных прессов. Ты можешь основать музей газеты.
   – Это мне нравится! – воскликнул Нойтон. – Но что тебя заставило вспомнить обо мне?
   Квиллер колебался. Они завтракали, и Коко сидел под столом, надеясь, что кто-нибудь уронит кусочек ветчины.
   – Ну, скажем так, твое имя часто приходило мне в голову.
   Как мог он объяснить человеку, такому как Нойтон, что кот удостоил вниманием конкретную книгу? Это выглядело слишком неправдоподобно.
   После завтрака они нанесли визит в шотландский магазин. Владелец завернул костюм Нойтона и продал ему енотовую куртку, австралийскую шапку и ботинки из тисненой кожи. Теперь большого неуклюжего человека со скуластым лицом было видно издалека.
   Его видели, когда он покидал отель, входил в Торговую палату, ездил с мэром, завтракал с влиятельными людьми в загородном клубе, выходил из нотариальной конторы, входил в банк, обедал с вдовой Гудвинтера, съев при этом двадцатиунциевый бифштекс с двумя печеными картофелинами.
   Ходили слухи, что это техасец, который покупает права на нефть, и будто это сделает фермеров Мускаунти богатыми. А может, это спекулянт, содействующий грязным сделкам, разрушающим индустрию туризма. Или высокопоставленный чиновник с того ядерного завода, который загрязнил реку до такой степени, что погибла вся рыба. Или режиссер из Голливуда, который хочет снять большую картину в здешних местах. О слухах докладывала миссис Кобб, которая слышала их от миссис Фулгров, а ей, в свою очередь, передавал их мистер О’Делл.
   Тем временем Квиллер заехал в больницу посмотреть на молодого редактора газеты, известного своей безграничной энергией и энтузиазмом. Нога Джуниора была в гипсе, сам он сидел в кресле, и его небритое лицо выражало недовольство. Джоди порхала вокруг, стараясь быть внимательной и предупредительной, но Джуниор продолжал сидеть с недовольным видом.
   – Вот идиот! – приветствовал Квиллер больного. – Если тебе так нужно было сломать ногу, почему не выбрать более удобное место?
   – Он сильно простудился в лесу, – сказала Джоди, – но, к счастью, не заболел пневмонией. Хочет остаться в больнице до тех пор, пока не вырастет борода.
   – Мне некуда идти, – безнадежным голосом проговорил Джуниор. – Дом продан, мебель пойдет с молотка в среду, у Джоди я жить не могу: все, что у нее есть, – это служебная квартира.
   – У меня найдется место для тебя, – сказал Квиллер.
   – Я еще не знаю, что мне делать.
   – Ладно, соскреби лишнюю растительность с лица. У меня хорошие новости. Мой знакомый из Центра хочет купить газету. Он готов предложить твоей матери в три раза больше, чем предложили «XYZ», и обеспечить газете новое печатное оборудование.
   Джуниор взглянул на него с беспокойством:
   – Он что, сумасшедший?
   – Сумасшедший и очень занятой. Он владеет офисами, отелями, футбольными клубами, сетью ресторанов и парой пивоваренных заводов в США и за рубежом, ему нравится идея владеть еще и газетой. Позднее он приберет к рукам и журналы.
   – Не верю. Либо это сон, либо у тебя галлюцинации.
   Джоди заплакала.
   – О, Джуни! Разве это не фантастика?!
   – Нойтон сейчас здесь, – продолжал Квиллер. – Отцы города поддержат его. План таков: Арчи Райкер – издатель, ты – главный редактор реальной газеты. Я знаю кое-кого из молодых журналистов в Центре, которые уедут оттуда, ибо им покажется, что здесь прекрасное место для создания семьи. Они будут зарабатывать меньше, чем в Центре, но и жизнь здесь гораздо дешевле. Кто знает, может, Нойтон захочет вложить деньги в приличный аэропорт и купит самолет? Мы будем направлять его энтузиазм, иначе он построит пятнадцатиэтажный отель посреди кукурузного ноля.
   Джуниор потерял дар речи.
   – О, Джуни, – продолжала щебетать его маленькая подруга, – скажи что-нибудь.
   – Ты уверен, что это получится?
   – Нойтон никогда не сдается.
   – Но у мамы тайная связь с Эксбриджем.
   – Связь! У нее роман с Эксбриджем, и ты это знаешь! Но если она так голодна, как кажется, то забудет «XYZ» и погонится за более крупной рыбой. Нойтон станет не только трясти своим кошельком у нее над ухом, он будет ее очаровывать. Женщинам он нравится.
   – Он женат? – спросила Джоди.
   – В настоящий момент – нет, но он слишком стар для вас, Джоди.
   Она улыбнулась.
   – Он также заинтересовался идеей купить старые прессы и основать музей газеты. Твой отец был бы доволен, Джуниор.
   – О да!
   – Джоди, – сказал Квиллер, – принесите нам, пожалуйста, по чашечке кофе и немного овсяного печенья, сделанного из картона и опилок. – Он дал ей банкноту и подождал, пока она исчезнет.
   – Прежде чем она вернется, Джуниор, ответь мне на несколько вопросов, хорошо? Не думаешь ли ты, что авария, в которую попал твой отец, – самоубийство?
   Джуниор вытаращил глаза.
   – Нет, вряд ли он мог сделать что-нибудь подобное.
   – Он разорил семью. Твоя мать ему изменяла. Могли существовать еще какие-то причины.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Помнишь того странного человека в черном плаще, который прилетел сюда вместе с нами? Ты еще говорил, что это странствующий моряк. Думаю, он вел своего рода расследование. Если твой отец оказался замешан во что-то, он мог знать, что тот человек направляется сюда…
   – Папа никогда не сделал бы ничего противозаконного, – запротестовал Джуниор. – У него был не такой склад ума.
   – Следующий вопрос: это убийство?
   – Что?! – Джуниор чуть не выскочил из гипса. – Почему ты… почему бы тебе…
   – Хорошо, изменим тему Что было в металлическом сейфе, который ты пытался найти после пожара?
   – Не знаю. Отец не говорил, но там лежало что-то очень важное.
   – Какого размера был сейф?
   Джуниор чихнул и сказал сквозь носовой платок:
   – Почти такой же, как эта коробка от бумажных носовых платков.
   – Я слышу, Джоди идет. Скажи мне вот что: зачем твой отец совершал однодневные поездки в Миннеаполис?
   – Он никогда не рассказывал мне. – Лицо Джуниора покраснело. – Но я знаю, он не был в хороших отношениях с мамой.
   Джоди принесла кофе.
   – Там не осталось овсяного печенья, поэтому я принесла другое.
   – Оно выглядит, как сгоревшие шины, – сказал Джуниор, откусив пару раз. – Как прошел прием, Квилл?
   – Был полный дом гостей! Я взял интервью у «гвардейцев», записав их устные истории. Я записал на пленку и рассказ твоей бабушки, и Гомера Тиббита… Есть какие-нибудь предложения?
   – Миссис Вулсмит, – сказала Джоди тихим голоском. – Она подойдет.
   Джуниор поскреб намечающуюся бороду.
   – Ты должен найти кого-нибудь, кто помнит, как все начиналось: первые шахты, первые фермы.
   – Миссис Вулсмит жила на ферме, – еще тише сказала Джоди.
   – Мне нужен субъект с надежной памятью, – сказал Квиллер.
   – Ты все еще хочешь что-то вытащить из них? «Гвардейцы» любят говорить о своем давлении, зубных протезах и правнуках, – заявил Джуниор.
   – У миссис Вулсмит свои собственные зубы, – сказала Джоди.
   – Хорошо, давай еще чуть-чуть подумаем, – предложил Квиллер Джуниору, – не будем спешить.
   – Подожди-ка! Есть! Есть одна женщина. И в здравом уме. Ей за девяносто лет, и она провела всю жизнь на ферме. Ее зовут Вулсмит, Сара Вулсмит.
   Джоди схватила пальто, сумку и выскочила из комнаты.
   – Эй, куда ты? – крикнул Джуниор.
   После посещения больницы Квиллер заглянул на ланч к «Стефани», раздумывая о сейфе Гудвинтера Старшего и его частых поездках в Миннеаполис. Джуниор покраснел, это означало, что он знал или подозревал о чем-то. Молодые люди, которые непостоянны в своих собственных связях, едва ли могут стесняться сексуальных приключений старших. Он размышлял над такой странной реакцией и вдруг услышал знакомый голос за столом позади него.
   Мужчина заказывал сандвич и ростбиф с горчицей и хреном.
   – Поменьше сала, пожалуйста. Принесите салат с рокфором и никаких огурцов, никакого зеленого перца.
   Этот голос с металлическим оттенком Квиллер уже слышал раньше. Он поднялся и пошел к мужскому туалету, наблюдая по пути за своими соседями. Да, это был так называемый «историк». Он сменил свою чопорную одежду на более непринужденный наряд, менее заметный в Мускаунти, но это был он, Квиллер не сомневался. Незнакомец, предыдущий визит которого совпал с самоубийством или убийством Гудвинтера Старшего.
   Час после ланча Квиллер провел, обдумывая варианты. Он составил сценарий, включив туда металлический сейф, супружескую измену, азартные игры, наркотики, шпионаж… Бледный образ наборщика туда никак не вписывался.

Десять

   Вторник, девятнадцатое ноября

   «Сегодня потеплело, к двадцатому станет еще теплее. Есть вероятность снегопада к полудню. В среду возможно приближение бурана. Сейчас температура воздуха минус девятнадцать».
   – Это ужасно! – воскликнула миссис Кобб. – Завтра аукцион. Говорят, все отели уже заполнены приехавшими из города агентами. Они соберутся на предварительный показ сегодня в полдень.
   – Не волнуйтесь. Если синоптики предсказали буран, будет ясный день, – успокоил Квиллер с видом знатока. – Как они будут проводить аукцион в таком здании? Там очень маленькие комнаты.
   – Настоящий аукцион, возможно, состоится в амбаре. По радио объявили, что нужно одеваться теплее. Я думаю, все будет в порядке. Собираюсь сегодня в полдень на просмотр, чтобы взять каталог. Когда придет мисс Раис? Коты проголодались.
   По предложению Хикси котам дали на завтрак по чайной ложечке еды, что называется «кот наплакал». Идея заключалась в том, чтобы Коко ужасно проголодался к началу съемок, а Юм-Юм страдала с ним за компанию. Но порция оказалась слишком маленькой. Бедные животные не переставали мяукать, глядя, как Квиллер ест яйца по-бенедиктински, путались под ногами и зловеще кричали, когда им наступали на хвосты.
   Коко, очевидно, знал, что Хикси несла ответственность за нарушение их прав. Когда она пришла, он приветствовал ее, сверкая глазами-пуговицами, подняв хвост трубой.
   – Bonjour, monsieur Koko, – сказала она.
   Кот повернулся и пошел на негнущихся ногах в прачечную, где стал разгребать песок в своем ящике.
   – Вот мой сценарий, – сказала Хикси Квиллеру. – Мы начинаем с главной двери, которая сразу производит впечатление элегантности и хорошего вкуса. Затем входим в фойе, и камера дает панораму интерьера, от французской мебели до монументальной лестницы и хрустальной люстры.
   – Это звучит, как начало мыльной оперы.
   – Затем объектив перемещается на верхнюю ступеньку лестницы, где сидит Коко со скучающим видом.
   – Кто будет руководить всем этим? – осведомился Квиллер.
   Хикси проигнорировала вопрос.
   – Затем дворецкий объявляет торжественным голосом, что колбаски из свиного ливера поданы. Коко немедленно бежит вниз самым коротким путем, и камера следует за ним в столовую.
   – В столовую? – засомневался Квиллер. – Коты приучены есть на кухне, они не любят есть в непривычном месте.
   Хикси продолжала со своей обычной уверенностью:
   – Быстрый стук по обеденному столу трехфутовым серебряным подсвечником и – единственная фарфоровая тарелка. Мы можем использовать одну из клингеншоенских сервизных тарелок с голубой каемочкой, золотым крестом и монограммой «К»… Потом подходим вплотную к Коко, жадно пожирающему колбаски. Мы должны сделать несколько дублей, поэтому нужно быть готовыми, чтобы схватить его, Квилл.
   – Это будет нелегко.
   – Хорошо, несите его на лестницу.
   Коко слушал, демонстрируя свое недовольство. Когда Квиллер наклонился, чтобы взять его, он выскользнул из рук как намыленный, понесся в холл и взобрался на пенсильванский шкаф. С этого семифутового насеста он уставился на своих преследователей, сидя в опасной близости к большой редкой вазе из майолики.
   – Я не отважусь вскарабкаться наверх и снять его, – сказал Квиллер. – Он взял заложницу. Вероятно, знает, что она стоит десять тысяч долларов.
   – Я не подозревала, что он такой импульсивный, – сказала Хикси.
   – Давайте выпьем по чашечке кофе на кухне и посмотрим, что случится, если мы не будем обращать на него внимания. Коты ненавидят, когда их игнорируют.
   Через несколько минут Коко присоединился к ним, важно войдя в кухню с безразличным видом. Он сел на задние лапы, как кенгуру, и стал невинно лизать нежный мех у себя на животе. Когда это важное дело было закончено, он позволил водрузить себя на верхнюю ступеньку лестницы.
   Хикси руководила снизу:
   – Усадите его компактно, мордой к камере, Квилл.
   Квиллер осторожно опустил кота на покрытую ковром ступеньку, но кот – окаменел. Коко выгнул спину, поджал хвост и растопырил лапы в разные стороны.
   – Попробуйте еще раз, – попросила Хикси. – Спрячьте его лапы.
   – Вы попробуйте сами, – сказал Квиллер, – а я возьму в руки кинокамеру. Ваш сценарий хорош, Хикси, но актер не хочет повиноваться.
   – Ладно, снимите его, и мы сделаем пробу с кошачьей едой. Посмотрим, как он будет себя вести.
   Квиллер потащил Коко в столовую. Теперь кот извивался, рычал, протестовал так, что летели клочки шерсти.
   – Готово, миссис Кобб! – крикнула Хикси.
   Экономка, стоявшая наготове, пустилась рысцой из кухни, неся тарелку с серым свиным паштетом.
   – Это будет в цвете? – спросила она.
   Квиллер осторожно поставил Коко перед тарелкой. Кот посмотрел на серый маленький комочек, его усы обвисли от отвращения. Он брезгливо поднял лапу и потряс ею, потом подергал другой лапой и медленно ушел, подняв хвост.
   – Хикси, – сказал Квиллер, – если вы когда-нибудь захотите снять медленно удаляющегося кота, Коко будет вашим лучшим объектом.
   – Просто все было ново и непривычно для него, – вздохнула Хикси. – Мы попробуем в другой раз.
   – Боюсь, Коко всегда будет самим собой. Его не заботят ни богатство, ни слава. Слово сотрудничество он не признает. Когда бы я ни пытался сделать моментальный снимок, он всегда убегает, неприлично подбрасывая лапы и тряся интимными частями… Давайте допьем наш кофе.
   Миссис Кобб уже сварила свежий, который ждал их в библиотеке на изящном столике.
   – А как дела с ресторанным бизнесом? – спросил Квиллер.
   – Не очень. Мы недавно наняли мальчика-помощника, его зовут Дерек Катлбринк. Я люблю смешные имена. В нашей школе училась Бетти Скипе, которая вышла замуж за человека с фамилией Фиш. Они открыли рыбный ресторан. Вы когда-нибудь просматривали телефонную книгу Мускаунти? Это ужасно! Фагтри, Мейфуз, Инкпот, Флагшток…
   – Я знаю Флагштока, – сказал Квиллер, – он занимается продажей подержанных машин и авторемонтом.
   – Тогда я расскажу вам кое-что забавное. Когда я только приступила к работе, я старалась всегда быть приветливой, запоминать лица клиентов, звать их по именам. У меня был повод потренировать память. А тут на днях мистер Флагшток вошел с какой-то безвкусно одетой женщиной, на которую старался произвести впечатление, и она называла его мистер Чопстик. Ему это не понравилось.
   – У него нет чувства юмора, – сказал Квиллер, понизив голос, – а эта безвкусно одетая женщина – миссис Кобб, моя экономка, чьи миндально-абрикосовые дольки вы сейчас с таким аппетитом едите.
   – Извините меня, но вы-то должны были заметить, что у нее нет вкуса, – зашептала Хикси.
   – Скажем, не такой, как у одной женщины, которую я знал в Центре.
   – Вашу руку, – сказала она. – Почему вы не хотите приехать к нам на ланч сегодня?
   – Будет что-то особенное?
   – «Чили», который дает возможность потушить внутренний огонь.
   Незадолго до полудня у Квиллера был еще один посетитель, Ник Бамба, муж его секретарши из Мусвилла. Он привез Квиллеру пачку писем на подпись и был встречен двумя презрительно фыркающими котами, которые, казалось, знали, что он проводит жизнь в обществе трех кошек и особы, чья длинная шерсть перевязана дразнящими лентами Двое мужчин вошли в библиотеку, сопровождаемые двумя вертикально торчащими, застывшими от важности коричневыми хвостами.
   – Выпьете немного? – спросил Квиллер. Ему нравился молодой инженер, который работал в государственной тюрьме и проявлял большой интерес к преступности.
   – Ну как там у вас, все так же легко можно попасть в тюрьму?
   – Тишина заставляет меня волноваться, – пожаловался Ник. – Приготовьте бурбон. Как вам нравится такая погодка?
   – В Брр температура упала на шесть градусов по сравнению с прошлой ночью.
   – Скорость ветра достигла тридцати пяти.
   – Как ваш ребенок? – Квиллер никак не мог запомнить имя и пол потомства Бамбы.
   – О, с ним все в порядке. Он хороший мальчик и здоровенький, слава Богу!
   – Приятно слышать. Вы возили Снафлз к ветеринару?
   – Он говорит, что это какой-то вид дерматита, такое случается с котами после кастрации. Сейчас Снафлз принимает гормоны.
   – Я оценил ваше сообщение о нарушителе границы, Ник, и уведомил шерифа, как вы и предложили.
   – Я видел, вы поставили указатели возле ваших владений.
   – Мистер О’Делл приехал туда и быстренько определился по всем пунктам: не нарушать границ, не охотиться, не разбивать лагерь.
   – Он славный малый, – сказал Ник. – Когда я учился в университете, он помог мне выпутаться из сомнительной компании.
   – Что-нибудь новенькое в Мусвилле?
   – Никогда не бывает ничего новенького в Мусвилле. Но… может, вы знаете того человека, которого я засек на вашей территории? У его машины какой-то странный номер. Она необычного цвета, сделана на заказ. После того случая я видел ее несколько раз на стоянке у «Старой мельницы», около двери в кухню. Ради любопытства сделал записи. Машина зарегистрирована на имя Хикси Райс.
   После того как Ник ушел, Квиллер поразмышлял о том, что Хикси вряд ли относится к обычным домоседкам. Он никогда не видел ее на каблуках ниже трех дюймов.
   Квиллер рано приехал на ланч и заказал свою порцию «чили».
   – Ну что, Коко переборол свой страх? – спросила Хикси.
   – Кажется. Как только вы вышли за дверь, он съел свой паштет. Кстати, вы случайно не знаете, кто владелец того прекрасного трейлера на стоянке?
   Хикси выглядела растерянной.
   – Коричневого? О, он принадлежит одной нашей поварихе. Ее муж работает в Мусвилле и делает ежедневно по шестьдесят миль, потому он водит маленькую машину, а повариха ездит на работу на этой «обжоре».
   Что Хикси скрывает? Квиллер вспомнил, что она всегда была бойкой на язык, любила приврать, правда не слишком удачно, но умудрялась выпутаться из любой рискованной ситуации. Что теперь она выдумала? Невидимого шеф-повара? Его поваренную книгу»? Его больную мать в Филадельфии?

Одиннадцать

   Среда, двадцатое ноября

   Когда в шесть утра зазвонил телефон, Квиллер знал, это мог быть только Гарри Нойтон. Кто еще имел такую силу воли или такую наглость, чтобы позвонить в столь ранний час? Квиллер снял трубку и услышал, как невыносимо жизнерадостный голос сказал:
   – Вставай и наводи лоск! Или собираешься спать целый день? А как насчет того, чтобы пригласить меня на завтрак для настоящих мужчин?
   – Ты что, надеешься, я подниму свою экономку ни свет ни заря? – проворчал Квиллер.
   – В любом случае я еду к тебе. Нужно поговорить. Возьму такси и буду через пять минут.
   – Здесь нет такси, Гарри. Нужно идти пешком. Это всего три квартала.
   – Я не ходил пешком с тех пор, как уволился из пехоты!
   – Попробуй! Тебе это полезно. В главный корпус не ходи, иди сразу ко мне в гараж.
   Квиллер накинул халат и открыл дверь в мини-кухню. Мини-колонка давала кипяченую воду для его незатейливого угощения, в основном для растворимого кофе. В микроволновой мини-печи жарились булочки к завтраку.
   Не прошло и пяти минут, как Нойтон появился на лестнице.
   – Так вот где ты живешь! Я люблю такие современные вещи больше, чем утиль-сырье солидного дома. Ого! Вот так диван! Настоящий сексодром! Ты девочек сюда приводишь?
   Квиллеру это не понравилось. Он раздраженно заметил:
   – Я здесь работаю, Гарри, пишу книгу.
   – Не болтай чепухи! Книгу!.. О чем же она?
   – Узнаешь, когда выйдет.
   – Мне понравились твои парни в газете, – сказал Нойтон с улыбкой. – Все так независимы! Вот почему я хочу стать владельцем газеты. Этот островок леса ждет, что вот-вот что-то произойдет. Здесь залежи денег! Народ владеет самолетами. У каждого по три-четыре машины, огромные лодки, собольи шубы! На женщинах в загородном клубе – груды драгоценных камней!
   – Ты говоришь о богатых наследниках, – сказал Квиллер. – Но здесь есть и беднота, и безработные, и очень много детей, которые не могут посещать колледж. Газета способна расшевелить общественное сознание. Фонд Клингеншоенов не может и не должен сражаться в одиночку!
   – Будь я проклят! Ты все вычислил. Вот это-то мне и понравилось в твоих малых из газеты.
   Квиллер поставил на инкрустированный столик чашечки с кофе и тарелку с булочками от миссис Кобб.
   – Бери стул, Гарри. Как тебе в отеле? Удобно?
   – У меня номер для новобрачных с круглой кроватью и розовыми простынями.
   – Как прошло вчерашнее совещание?
   – Без сучка, без задоринки! Все схвачено! Эта гудвинтерская бабенка и не подозревает, что ее ждет! Я выписал шестизначные чеки и приобрел «Пустячок» и старое печатное оборудование.
   – Как тебе это удалось?
   – Мэр пригласил меня, вдову и сообразительных парней на ланч в клуб – в уединенный конференц-зал. Все проходило при закрытых дверях. Когда совещание закончилось, вдова называла меня Гарри, а я ее – Гритти. Мои адвокаты звонили ее адвокатам, ее банкир – моим банкирам, и мы заключили сделку. Власти сделку одобрили. Это создаст новые рабочие места. У нас теперь есть помещение, свободное от налогов на десять лет. Газета может печататься до тех пор, пока не заработает фабрика.
   – А что будет со старым зданием?
   – Власти признали его непригодным и собираются перепродать подешевле. Комиссионеры округа тоже будут участвовать. Они думают учредить музей газеты около Мусвилла из расчета пятьдесят на пятьдесят. Ты знаешь, это привлечет туристов… Будь я проклят, хорошие булочки!
   – А что делала «XYZ Энтерпрайзес» все это время, пока ты мешал им, обхаживая вдову?
   – У них никогда ничего не фиксируется на бумаге. Это были обыкновенные шашни с Гритти. Так что у нее нет никаких обязательств перед этими разбойниками. Если бедная вдова может получить три четверти миллиона вместо какой-то пустячной пятизначной цифры, кто же потащит ее за это в суд?
   Квиллер подумал, Эксбридж не станет распускать слухи. А она должна будет быстро выехать в Индейскую деревню. Слухи уже сейчас ползут по городу.
   Нойтон завелся и болтал без умолку:
   – Кое-кто из комиссионеров повозил меня на машине, знакомя с окрестностями. Эй, ты, аферист, они ни словом не обмолвились о резвящихся в полях самцах. Мне понравился Мусвилл. Все здания деревянные! Я хотел бы построить здесь отель. Мы смогли бы сделать его из крепких бревен. Ну, это тебя греет?
   – Гарри, у тебя нет вкуса. Оставь это архитекторам.
   – Но это мои деньги! Я расскажу архитекторам, что нужно делать.
   – Хорошо, но, когда газета будет запущена, не пытайся говорить редакторам, как ее редактировать.
   Лицо Нойтона приняло заговорщицкое выражение.
   – Гритти ездила с нами в Мусвилл, мы сидели на заднем сиденье, и у нас возникло… Как ты это называешь?
   – Взаимопонимание.
   – Потом она повезла меня на обед в то место, где вертится и скрипит мельничное колесо. Я просил дать мне масленку и отвертку, хотел выйти и починить эту чертовину, чтобы не скрипела. Но все равно мы здорово провели время, Квилл, я имею в виду – на все сто! Закончили мы в моем номере бутылочкой вина. Гритти не захотела возвращаться домой, так что я достиг урегулирования отношений прямо в отеле. Не такими уж ненужными оказались эти розовые простыни! Эта женщина в моем вкусе, Квилл, – такая пылкая, озорная, с прекрасной фигурой. Помнишь Натали? Я уже никогда не жил полной жизнью после того, как я потерял Натали. И знаешь, Гритти мне очень подходит! Я беру ее с собой на Гавайи. У меня там небольшое дельце, ничего серьезного.
   – Ты бы поскорее выбирался отсюда до снегопада, – посоветовал Квиллер, – и до того, как Эксбридж явится к тебе с пистолетом. Он как раз сейчас развелся с женой из-за Гритти.
   – Не боюсь я Эксбриджа, – сказал Нойтон. – И не таких видел… Да, между прочим, я разговаривал с твоим другом-редактором, нашел его в Техасе, и он загорелся идеей с газетой. Потом мы с Гритти ездили в больницу навестить Джуниора, его ждет большое будущее!
   – Послушай, – сказал Квиллер. – Спроси у Гритти, знает ли она о маленьком сейфе, который исчез во время пожара в «Пустячке». Никто не знает, что в нем было, но Джуниор думает, что-то важное. Может быть, он завален щебнем.
   – Нет проблем! Мы наймем бригаду рабочих и прощупаем. Я говорил тебе, что сделал предложение владельцу отеля? Мы пригласим дизайнера из Центра и переименуем отель в «Нойтон Хаус».
   – Не делай этого. Возьми местного архитектора и оставь старое название. Ты же не хочешь, чтобы эти люди подумали, будто ты посягаешь на их права? Весь фокус в том, чтобы приноровиться к ним.
   – Есть, генерал. Есть, господин генерал! Ты уверен, что не хочешь пойти ко мне на службу?
   – Нет, спасибо.
   – А теперь я должен идти. Спасибо за кофе. Выпил бы еще, но уж очень крепкий! Мне еще надо кое-что утрясти до отъезда. Я заказал самолет до Миннеаполиса.
   – Подбросить тебя до аэропорта?
   Нойтон покачал головой и самодовольно сказал:
   – Меня Гритти довезет, но сделай одолжение: она оставит ключи от своей машины у Чарли, забери их до снегопада. Ей они до весны не понадобятся.
   Нойтон громыхал по лестнице своими новыми ботинками, когда позвонил Джуниор:
   – Хочешь узнать новости?
   – Хорошие или плохие?
   – Разные. Дело о «Пустячке» завершено. Деньги находятся в банке. Арчи Райкер на пути сюда. Я выписываюсь сегодня из больницы. Сбрил бороду, бабушка Гейдж едет во Флориду, я пока поживу у нее.
   – А плохие новости?
   – Джоди сошла с ума. Не знаю, что с ней случилось. Она говорит, что я не слушаю ее и игнорирую в чужом присутствии.
   – Ты должен понять ее, если думаешь жениться, – сказал Квиллер. – Говорю, исходя из собственного горького опыта. Она очень переживала за тебя. Она страдала, когда умер твой отец, когда ты тушил пожар в «Пустячке», когда тебя не взяли в «Прибой», когда ты потерялся в лесу.
   Наступила пауза.
   – Может быть, ты и прав, Квилл.

   В восемь часов Квиллер прослушал утренний прогноз погоды: «Внимание! Штормовое предупреждение. На Мускаунти надвигается циклон… Повторяем: штормовое предупреждение!»
   Миссис Кобб прожужжала по внутреннему телефону:
   – Вы интересуетесь завтраком, мистер К.?
   – Что-то не хочется, спасибо, но мне надо поговорить с вами, прежде чем вы уедете на аукцион.
   Квиллер положил котов в плетеную корзинку и направился к главному зданию.
   – Вы слышали прогноз погоды? – спросила миссис Кобб. – Звучит так, словно это – «Большой». Надеюсь, он не начнется до окончания аукциона. Сьюзан Эксбридж заедет за мной в десять. Герб наказал мне ничего не покупать, но вы же знаете, что значит для меня аукцион!
   – Как прошел предварительный просмотр?
   – Есть несколько замечательных вещей, и я впервые видела дом. Сгораю от желания приложить к нему руки. Мы разрешили нашу проблему. Герб собирается разместить в одном крыле дома курительную комнату, склад для оружия, комнату для чучел, голов оленей и всего такого. А вы идете на аукцион?
   – На минутку зайду. Когда лучше прийти?
   – Не слишком рано. Утром выставляют всякие сундуки, а хорошие вещи приберегают к концу. К полудню там будет буфет. Не забудьте одеться потеплее и не надевайте вашего лучшего костюма, мистер К.
   Пока миссис Кобб суетилась, Квиллер слонялся по дому, снедаемый неизвестностью. Кто прибудет на аукцион? Что будут покупать? По какой цене? О чем станут говорить люди? Что подадут к ланчу? Надев короткую куртку, шапку лесника и грубые ботинки, он направился в Блэк-Крик-Лейн, что в Норд-Миддл-Хаммоке.
   На пригородной дороге было непривычно оживленно. Машины, фургоны, пикапы двигались на север, некоторые сворачивали, чтобы заправиться. В полумиле от дома Квиллер заметил знаки для парковки по обеим сторонам дороги. Он втиснулся туда, откуда выехал пикап, и остаток пути проделал пешком. Побывавшие на аукционе тащились к своим машинам, неся напольные лампы и кресла-качалки. Одна женщина несла подставку для чего-то, сделанную из прутьев.
   – Неважно, дорогой, – говорила она своему недовольному супругу, – я просто хотела купить что-нибудь принадлежавшее Гудвинтерам, даже если б это была лишь старая зубная щетка.
   На видном месте стоял передвижной фургон с надписью «Аукционы Фокси Фреда». Покупатели бродили по шуршащим листьям, рассматривая ряды домашней утвари: одеяла, велосипеды, маленькие приборы, стеклянную посуду, оборудование прачечной, садовые инструменты. Солидные вещи еще не перенесли из дома в большой амбар, где аукцион был в полном разгаре.
   Фокси Фред в ковбойской шляпе и пиджаке на красной подкладке стоял на возвышении и говорил, обращаясь к посетителям, плотно стоявшим плечо к плечу:
   – Расписной старинный фонарь с фитилем. Кто даст пять? Пять?.. Кто – четыре… Здесь объявлен доллар. Кто два? Кто – два? Да, два, вижу. Кто – три? Могу я увидеть три? Три! Это не деньги! Четыре! Четыре – раз, четыре – два, четыре – три!
   Для того чтобы повысить цену, покупатели поднимали пронумерованные пестрые карточки и показывали их женщине в красном жакете, которая вносила покупки в книгу счетов и собирала деньги. Квиллер не собирался набавлять цену, но все равно поднял карточку. Это был номер 124.
   – Смотрите вверх! Смотрите вверх! – выкрикивал Фокси Фред. Для лучшего обозрения носильщики в красных непродуваемых куртках держали кресло высоко над головами зрителей.
   Цены, однако, росли очень медленно. Покупатели скучали и задыхались от жары из-за переносных электрообогревателей. Но Фокси Фред нашел способ привлечь их внимание. После двукратного поднятия цены он разрешил, чтобы приставную лестницу продали за оскорбительно малые деньги. Аудитория запротестовала.
   – Если вам это не нравится, проснитесь и поднимайте цены!..
   Квиллер выбрался из амбара и обнаружил миссис Кобб и Сьюзан Эксбридж в буфете.
   – Как кормят? – спросил он.
   – Не так, как в «Старой мельнице», – ответила миссис Эксбридж, – но неплохо. Попробуйте бутерброд с колбасой домашнего приготовления.
   – Новый шеф-повар в «Мельнице» делает совершенно по-другому, – заметил Квиллер. – Кто-нибудь встречал его?
   – Я видела его на стоянке в Индейской деревне, – сказала миссис Эксбридж. – Он высокий блондин и очень хорош собой, но кажется испуганным.
   – Вы никогда не угадаете, что я купила! – сказала миссис Кобб. – Самодельную вишневого дерева колыбель! Я скоро жду первого внука.
   – А что, внештатные дилеры поднимают цены? – спросил Квиллер.
   – Они не решаются, ждут хороших лотов, но дилеров здесь много. Я всегда могу узнать их. Они рассматривают вещь со всех сторон, а потом кладут назад. Видите того коротышку? Видите женщину в пушистой коричневой шапке? Это дилеры. Мужчина в дубленке – из службы безопасности. Он не поднимает цен и даже не слушает, он просто наблюдает за людьми.
   Квиллер не повернулся: он почувствовал, что это тот незнакомец, который называл себя историком. Он бесцельно бродил в толпе.
   Вдруг, как по сигналу, началось общее движение к амбару. В здании шум усилился, все заволновались, так как носильщики стали выносить «тяжелую артиллерию».
   – Внимание! – вскричал аукционист высоким голосом, который перекрыл шум и гам. – Викторианское кресло в стиле рококо, отделанное черным конским волосом. В хорошем состоянии. Стартовая цена – две тысячи долларов. Кто больше?
   Взметнулась пестрая карточка.
   – ЕСТЬ! – вскричал носильщик, работавший еще и как наблюдатель.
   – Есть две тысячи. Прошу еще двадцать пять сверху! Еще двадцать пять!
   – ЕСТЬ!
   – Отлично! Жду тридцать.
   – ЕСТЬ!
   – Тридцать! Кто сорок?
   – ЕСТЬ!
   Возбуждение росло. Когда кресло наконец ушло за сумму, которую Квиллер считал астрономической, аудитория издала стон и облегченно вздохнула. Кто-то дернул Квиллера за рукав, и женский голос спросил:
   – Как это вы пришли и не участвуете, Квилл?
   – Хикси! Я не знал, что вы любительница аукционов!
   – Я-то нет, но все мои клиенты говорили только об этом, поэтому я улизнула, когда схлынула толпа после ланча.
   – Тише там, сзади! – прокричал Фокси Фред.
   Квиллер взял Хикси за руку и повел ее через двор к дому.
   – Здесь есть хорошая вещь, – сказал он, взяв каталог. Среди крупных предметов, находящихся в доме, привлекали внимание две кровати генерала Гранта шириной двадцать футов, большой сосновый сундук, отделанный темным орехом, и в таком же стиле столик и тяжелое шведское бюро.
   – Я бы поднял стартовую цену только на единственную вещь – бюро, – признался Квиллер.
   Хикси антиквариат не заинтересовал.
   – Вы слышали последние сплетни? – спросила она.
   – Какие? На этой неделе город полнится слухами.
   – Нет, это не ложная тревога. Подруга моего шефа сбежала с другим мужчиной. Они пришли поужинать вчера вечером – парочка голубков среднего возраста – и вели себя как дети. Я посадила их за лучший столик с видом на мельничное колесо, и оно свело этого малого с ума. Он попросил масленку.
   – А Эксбридж знает об измене?
   – Очевидно, выглядит он ужасно! Во время ланча готов был всех убить. Коктейль теплый, суп холодный, телятина жесткая. Даже грозился сжечь Антуана.
   – Кого?
   – Ну, нашему повару нравится, когда его называют Тони, но его настоящее имя Антуан.
   Квиллер нащупал в кармане яркую карточку.
   – Я должен вернуться, чтобы взглянуть, что там происходит, – сказал он. – Увидимся позже.
   Собравшихся в амбаре уже слегка лихорадило. Нервное возбуждение передалось и Квиллеру.
   – Становится жарко, ребята! – кричал Фокси Фред.
   Дубовый ящик для льда, подсвечник восемнадцатого века и стол королевы Анны ушли с молотка молниеносно.
   – Следующим лотом идет шестифутовое шведское бюро вишневого дерева, – сообщил аукционист. – В отличном состоянии. Датировано тысяча восемьсот восемьдесят первым годом. Выдающаяся работа старых мастеров. Принадлежало Эфраиму Гудвинтеру, владельцу шахт, лесоповалов, основателю «Пикакского пустячка» и пикакской городской библиотеки. Стартовая цена пять тысяч!.. Пять тысяч?.. Четыре тысячи?
   – Одна тысяча, – сказала женщина-дилер в пушистой коричневой шапке.
   – Да, вижу – одна тысяча. Это не деньги! Прекрасное бюро – семь выдвижных ящиков, множество отделений для бумаг, есть секретное отделение. Кто поднимет цену до двух тысяч?
   Квиллер поднял карточку.
   – ЕСТЬ! – крикнул помощник.
   – Две тысячи – раз. Сделаем из них три. Крепкая вишня. Это бюро – молчаливый свидетель многих исторических событий. Итак, три тысячи!
   – ЕСТЬ!
   – Прекрасно! Три тысячи! Кто поднимет до трех с половиной? Ну? Кто? Ваддала ваддала бидда ваддала бидда бидда ваддала…
   Эта песня аукциониста на тарабарском языке словно загипнотизировала Квиллера. Он поднял карточку.
   – Но тридцать пять сотен за это пятитысячное бюро – разве деньги?! А? Кто больше? Ну, ну, ну!
   – ЕСТЬ!
   Свитер из тонкой шерсти плотно сжал горло Квиллера. Он сбросил куртку.
   – Четыре тысячи! Четыре тысячи! Да это просто даром. Крепкая вишня, медные ручки!
   – ЕСТЬ!
   – Четыре тысячи пятьсот. Услышу ли я великолепное число «пять»? Ну же, ребята! Пошевеливайся!
   – Четыре шестьсот! – выкрикнул Квиллер.
   – Четыре шестьсот! Кто-нибудь четыре и семь? Четыре и семь… Ваддала ваддала бидда ваддала бидда бидда ваддала…
   – ЕСТЬ!
   Женщина в пушистой коричневой шапке хотела получить бюро и все повышала цену.
   – Четыре семьсот – раз! Что я слышу – четыре восемьсот? Ваддала ваддала бидда…
   Квиллер поднял карточку.
   – ЕСТЬ!
   – Четыре тысячи восемьсот. Поживей, ребята…
   – Четыре девятьсот! – выкрикнула женщина-дилер.
   – Пять! – заорал Квиллер.
   – Резво! Пять, я не ошибся?
   Головы собравшихся повернулись к женщине в пушистой шапке. Она отрицательно покачала головой.
   – Пять сто, есть? Нет? Продано за пять тысяч. Продано, продано, продано… Про-да-но номеру сто двадцать четыре.
   Аудитория зааплодировала. Миссис Кобб размахивала каталогом с большим воодушевлением. Квиллер вытер лоб.
   Сделав распоряжения по доставке бюро, он поехал домой со смешанным чувством потрясения и беспокойства. Пять тысяч за бюро все еще казались головокружительной суммой для бывшего журналиста «Дневного прибоя». Из ресторана в Миддл-Хаммоке он пробовал позвонить Джуниору, но из дома бабушки Гейдж не последовало никакого ответа.
   По прибытии домой он понял, в чем дело. На автоответчике была запись: «Привет! Мы летим в Центр на свадьбу. Родители Джоди живут около Кливленда. Надеемся вернуться до снегопада. Эй! Нашелся отцовский сейф!»
   Миссис Кобб ушла обедать к Сьюзан Эксбридж. Квиллер, заглянув в холодильник, нашел немного чечевичной похлебки и холодного цыпленка. Он разогрел суп для себя и отрезал по кусочку цыпленка для котов.
   – Никакого чтения, – сказал он Коко. – Хватит впечатлений на сегодня. Дальше – тишина. Фраза из «Гамлета», если ты не знаешь.
   Большие напольные часы в холле пробили семь раз, и Квиллер включил прогноз погоды. Синоптики предсказывали циклон, а погода по-прежнему стояла ясной. С сомнением он слушал дальше.
   «Штормовая опасность ближе к вечеру, но будьте осторожны уже сейчас. Скорость ветра двадцать пять миль в час, порывы – до сорока. Температура воздуха – минус девятнадцать в Пикаксе, минус семь – в Брр. А теперь – обзор газет. Два человека погибли в автомобильной катастрофе по дороге в аэропорт. Имена пока удерживаются в секрете до распоряжения родственников. Причиной аварии послужило столкновение с большим оленем, который тоже погиб…»
   – Джуниор! – закричал Квиллер. – Пег! Заколдованный «Пустячок»! Пятая насильственная смерть! Бедная маленькая Джоди…

Двенадцать

   Четверг, двадцать первое ноября

   «Снова опасность урагана нависла над округом, – сказал диктор, – с северо-запада продолжают дуть сильные ветры, температура – двенадцать градусов мороза… О новостях… Уточнены подробности вчерашней аварии на дороге в аэропорт. Без четверти пять погибли Гертруда Гудвинтер сорока восьми лет, из Норд-Миддл-Хаммока, и Гарольд Нойтон сорока двух лет, из Чикаго. Согласно сообщению ведомства шерифа, машина сбила большого оленя-самца, затем съехала в кювет и перевернулась».
   Рано утром Квиллер заехал в полицейский участок повидать Эндрю Броуди. Помощники шерифа были учтивы и всячески пытались помочь, но только с шефом пикакской полиции можно было обо всем откровенно поговорить.
   Броуди сидел за письменным столом, заваленным бумагами, и, как всегда, курил.
   – Вы знаете что-нибудь о вчерашней аварии? – спросил Квиллер.
   – Это дело ведут шериф и полиция штата, – ответил Броуди, – но мы помогли отыскать родственников, что оказалось нелегко: муж погибшей только что похоронен, мать – во Флориде, Джуниор – где-то в дороге, а двое других детей – на западе. Парень, который с ней был, никому не известен, чтобы что-то узнать о нем, пришлось всех поднять на ноги.
   – Сначала я подумал, что погибли Джуниор и Джоди. Я знаю, Джоди дружит с вашей дочерью, поэтому попытался позвонить вам домой ночью, но тщетно.
   – Мы с женой были в гостях, – сказал Броуди, – а Франческа – на репетиции в церкви. Знаете, они репетировали в этих старомодных костюмах. Да, будет великолепное зрелище.
   – Я с нетерпением жду его, – подхватил Квиллер.
   Затем пришлось обсудить погоду, охотничий сезон и аукцион Гудвинтеров, прежде чем снова вернулись к разговору об аварии.
   – Вы знаете, кто вел машину?
   – Этого уже никто не узнает. Их выбросило из машины.
   – Видимо, не пристегнули ремни безопасности.
   – Да, именно так.
   – Шериф считает, они мчались на большой скорости?
   – Согласно тормозному пути, скорость была приличной. И врач говорит, что они ехали быстро. Олень попался большой, более двух сотен фунтов. Не думаю, что вы знаете что-либо о парне. Его имя Нойтон.
   – Все, что я знаю, – ответил Квиллер, – у него были хорошие отношения с несколькими экс-женами и их детьми.
   Покинув кабинет Броуди, Квиллер задумался над тем, как Эксбридж отреагирует на смерть Гритти и как бывшая миссис Эксбридж отреагирует на смерть любовницы своего бывшего мужа.
   Любопытство толкало его снова заехать на ланч в «Старую мельницу». Хикси наверняка что-нибудь уже знала.
   Сегодня она выглядела раздраженной и рассеянной одновременно. Хикси рассаживала гостей, но избегала разговоров. Квиллер долго ел свой гороховый суп и сандвичи с солониной, все ждал, когда уйдет последний посетитель.
   Затем он предложил выпить, и Хикси, очень раздраженная, присела за его столик.
   – Произошла ужасная авария по дороге в аэропорт, – сообщил Квиллер. – Как вы думаете, там была любовница вашего шефа?
   – Меня не волнуют сегодня его проблемы, – огрызнулась Хикси, – у меня есть и свои собственные.
   – В чем дело?
   – Тони неожиданно ушел сегодня утром прямо перед ланчем! Никаких объяснений. Он просто вылез в окно.
   – В окно?
   – Он взял мою машину вместо своего глупого драндулета!
   – Я думал, драндулет принадлежит одной из ваших поварих.
   Хикси отмахнулась:
   – Он был зарегистрирован на мое имя. Я подарила ему машину на день рождения… Так почему не взять свою? Почему ему понадобилась моя?
   – Может, у него было какое-то срочное дело?
   – Тогда почему он вылез в окно? Почему взял с собой ножи? Как посмотрю я на все это, Квилл, – еще одна рана в большом сердце Хикси. Если бы Тони думал вернуться, он не взял бы с собой ножи. Вы знаете, как повара носятся со своими ножами? Они буквально спят с ними.
   – Может, случилось что-нибудь необычное, что заставило его так быстро уехать?
   Хикси посмотрела на свой стакан с кампари, прежде чем ответить:
   – Около одиннадцати, когда мы готовились к ланчу, какой-то мужчина постучал в дверь. Было еще закрыто, и одна из официанток пошла спросить, чего он хочет. Он спрашивал Антуана Делапьера. Она ответила, что у нас нет никого с таким именем, но незнакомец прямо-таки ворвался в ресторан. Я складывала салфетки в сервировочной, но могу сказать: этот тип не торговец картофельных чипсов. У него холодный и решительный взгляд.
   – На нем были дубленка и шапка из кроличьего меха, да?
   – Что-то вроде этого. Так или иначе, я спросила, что ему нужно, и он сказал, что Антуан Делапьер – его друг. Тони слышал это и, схватив свои ножи, заперся в служебной уборной. Больше мы Тони не видели. Он оставил окно открытым и уехал на моей машине! Зачем я дала этому подонку дубликат ключей?!
   «Потому что он – высокий блондин и очень хорош собой, – подумал Квиллер. Он посочувствовал ей. – Хикси – прирожденная неудачница, опять проиграла». Но на этот раз она не плакала, она была в ярости.
   – Итак, Тони Петере – вымышленное имя? – спросил он.
   – Многие люди меняют свои имена для пользы дела, – ответила Хикси спокойно, но ее щека нервно подергивалась.
   – Вы не знаете, что там все-таки случилось?
   – У меня нет даже самого туманного предположения. Когда тот человек вошел в кухню, я разозлилась и приказала ему выйти вон.
   Квиллер воздержался от продолжения разговора. Рано или поздно Хикси скажет правду. Он наблюдал за развитием событий с некоторым удовлетворением. Его догадка подтвердилась: незнакомец, появившийся в Пикаксе, действительно оказался инспектором.
   Однако пора было возвращаться домой, переодеваться к обеду в домике Полли Дункан. Ростбиф и йоркширский пудинг!
   Миссис Кобб возилась на кухне, пекла ореховые сдобные пышки.
   – Вы полагаете, что сможете выехать за город, мистер К.? – спросила она. – По радио передали штормовое предупреждение.
   – Они и вчера предупреждали, но ничего не произошло. Думаю, у них отказал компьютер – весь месяц читают прошлогодний прогноз погоды. Поэтому не о чем беспокоиться.
   Квиллер взял несколько ореховых пышек и пошел взглянуть на котов. У него вошло в привычку прощаться с ними, если он уходил из дому даже на несколько часов. Так рекомендовала Лори Бамба.
   Котов в библиотеке не наблюдалось, зато томик «Бури» валялся на полу под бюстом Шекспира. Квиллер задумался, но только на мгновение. Коко уже однажды сбрасывал книгу с этим устрашающим названием, но никакой бури не было. Гудвинтер Старший потерпел аварию на Старом дощатом мосту, но это случилось в хорошую погоду.
   Квиллер направился на север. Было холодно, дул сильный ветер, но он надел свою замшевую куртку с воротником из бобрового меха, военную шапку из того же меха, клетчатую шерстяную рубашку, охотничьи сапоги и, конечно, теплое шерстяное нижнее белье – неотъемлемую часть обмундирования в здешних местах.
   Небо закрыли тяжелые облака, ветер свистел, однако на сердце было светло и спокойно. После обеда, вернувшись домой, он с головой уйдет в свою книгу, которую забросил, и Полли будет приятно узнать, что он снова взялся за нее.
   Ее приглашение на обед – хорошее предзнаменование. Это означало, думал Квиллер, что она ослабила оборону, благодаря которой держала его на расстоянии вытянутой руки. Он полагал, что обнаружил причину ее сдержанности. На последнем собрании в библиотеке представитель Фонда Клингеншоенов ассигновал средства на покупку книг, видеоаппаратуры и новой печи, но не выделил ни одного доллара персоналу. Квиллер пришел в ужас, узнав, как мало платят директору библиотеки. Маленький домик Полли, старая машина, скудный гардероб – все это наводило на мысль о стесненных обстоятельствах.
   Квиллер знал: Полли женщина гордая. Смущала ли ее разница в их финансовом положении? Городские сплетницы были бы рады повесить на нее ярлык охотницы за большим состоянием.
   С этими мыслями Квиллер вел машину и вдруг обнаружил трудноразличимые крошечные белые точки на ветровом стекле. Немного погодя уже большие хлопья снега в виде кристаллических фигурок напомнили ему детские годы, когда он ловил снежинки на язык. Вскоре легкий снежный покров окутал все вокруг, и Квиллер сбавил скорость, так как дорога стала скользкой.
   Когда он свернул с главной дороги на дорогу Мак-Грегора, на полях лежало белое покрывало – прекрасное зрелище. Теперь Квиллер ехал на восток, и снег летел прямо в стекло с такой силой, что «дворники» уже не помогали. «Начинается снежная буря, – говорил он себе. – Вряд ли она продлится долго». Он вел машину медленно и осторожно. Сумерки, казалось, наступили раньше обычного.
   Дом Полли, как он помнил из своего предыдущего тайного визита, стоял в трех милях от главной дороги. За все время пути он не увидел ни одного следа шин. Никто не проехал здесь с тех пор, как пошел снег. Перекрестки невозможно было различить со стороны поля.
   Вдруг что-то замаячило впереди, и Квиллер вовремя остановился, чтобы не врезаться в молодые деревца. Машину тряхнуло. Теперь нужно повернуть налево, проехать немного, а затем повернуть направо, на грунтовую дорогу Мак-Грегора. Пришлось сделать несколько попыток, прежде чем он отыскал верный путь. Теперь должны пойти сплошные ухабы – и всего лишь миля до почтовых ящиков Мак-Грегора и Дункан. Квиллер напряженно вглядывался в снежную пелену.
   Проблема состояла в том, чтобы не потерять дорогу: по обе ее стороны прорыты дренажные канавы. «Дворники» хотя и работали яростно, но не справлялись с усиливающимся снегопадом. Машина шла сквозь сплошное белое месиво. Даже капота не было видно. Одно утешало: олени, скорее всего, спрятались от бурана. Он слышал об этом от Флагштока или от Полли. Но как вести машину по прямой, когда ничего не видно!
   Опять какие-то деревья или кусты встали перед ним. Он съехал с дороги! Разворачиваясь, машина забуксовала и стала съезжать под откос. Квиллер предпринимал безуспешные попытки остановить ее, но машина продолжала съезжать. Она скользила с откоса, пока не встала под весьма опасным углом. Дренажный ров! Еще немного, и машина перевернется.
   Он выключил зажигание и сел, окруженный со всех сторон белой стеной.
   Квиллер знал, что ему никогда не выбраться из рва в таких условиях и под таким углом, даже с тягачом. Он обдумывал варианты. Чем дольше он будет ждать, тем больше снега налипнет на ветровое и боковые стекла. Снег светонепроницаемый, толщиной в несколько дюймов, серовато-белый в сумерках. Открыв дверцу, Квиллер ощупал почву ногой. Слякоть! Это была канава. Если он выкарабкается из кювета, то окажется на твердой земле и сможет пройти остаток пути пешком. Он знал, теперь оставалось не больше полмили.
   Он надел шапку, поднял воротник куртки, натянул рукавицы и приготовился встретиться лицом к лицу со стихией. Нужно взобраться на насыпь и повернуть направо – впереди будет ферма. Но придется идти вслепую. В усиливающемся буране невозможно удержать нужное направление. Он вылез из машины – ветер безжалостно швырял ему снег в лицо.
   Через какое-то время Квиллер ощутил что-то твердое под ногами. Это была дорога, полностью засыпанная снегом. Он, ослепленный снегом, пошел медленно, шаг за шагом. У него был план! Если он сдвинется с дороги вправо и окажется вновь в кювете, то, выбравшись, он возьмет влево. Если сойдет с дороги влево, то должен будет забрать вправо.
   Квиллер шел зигзагами, не надеясь на то, что мимо пройдет машина. Увидит ли он свет фар? Услышит ли шум мотора сквозь завывание ветра? Он громко ругался, натыкаясь на деревья, которых не видел.
   Хотя воротник его куртки и шапка были довольно теплыми, а брюки заправлены в сапоги, безжалостная сырость забиралась во все щелочки. Он вытряхивал снег из рукавиц и стирал его с лица. Но через несколько секунд лицо снова покрывалось ледяной коркой.
   Квиллер шел, как ему казалось, около часа. Мог ли он идти по кругу? Если он паче чаяния сделал круг, то сейчас он должен стоять лицом к главной дороге.
   Снег все падал и падал. Квиллер совсем перестал ориентироваться, он шел вытянув руки, как слепой, с трудом открывая глаза. Веки намокли и, казалось, вот-вот примерзнут к глазам. Щеки и лоб онемели от жуткого ветра и сырости. Он закричал:
   – Эй! Помогите!
   Он кричал в пустоту, глотая снег.
   «Что я делаю? – спрашивал он себя в отчаянии. У него было непреодолимое желание упасть на колени, свернуться калачиком и обо всем забыть. – Иди, – говорил он себе. – Иди!»
   Он помнил почтовые ящики. Он должен наткнуться на них. Где они? Он продвигался медленно, ничего не видя, не чувствуя, не зная. Снег проникал все глубже в ботинки и под одежду. Он остановился и попытался вздохнуть, но его душил снег и гнал ветер.
   Внезапно что-то возникло прямо перед ним, и он нащупал два почтовых ящика, рядом друг с другом. Он шарил по ним руками, как моряк хватается за плавающие обломки, затем наклонился над ними, стараясь перевести дух.
   В нескольких футах впереди должна проходить дорога. Но сколько до нее еще идти? Это был путь проб и ошибок. Только ударившись коленом о бетонную дренажную трубу, он понял, что дошел. Квиллер запомнил изгородь, которая ограждала въездную дорожку. Вот она. Он побрел вдоль изгороди. Наконец она кончилась. Кирпичный фермерский дом где-то тут – слева, домик Полли – впереди.
   И он упрямо двинулся вперед, надеясь на чудо. Было уже совсем темно, и Квиллер осознал, что снег вовсе не такой уж белый во мраке ночи. Вдруг он ощутил тепло человеческого жилья и пошел быстрее, пока не упал в большой сугроб и не почувствовал, что наткнулся на ступеньки. Он вскарабкался по ним, цепляясь руками и ногами, и забарабанил кулаками в дверь. Дверь открылась, и он ввалился в кухню.
   – О, боже мой! Квилл, что случилось? Вам больно?
   Он стоял на четвереньках, весь облепленный снежными комьями, которые падали с его одежды. Полли тянула его за руку. Квиллер вполз в комнату. Услышав, как дверь позади него закрылась, он все еще не верил в удачу. Внутри было светло и тихо.
   – Вы в порядке? Можете встать? Я не думала, что вы решитесь на такое. Что случилось с вашей машиной?
   Он медленно сел на пол, Полли бросилась к нему:
   – Дайте мне раздеть вас…
   Квиллер сидел молча, не двигаясь, пока она снимала с него шапку и рукавицы. Полотенцем она вытерла снег с его усов и бровей, сгребла комья снега с куртки и ботинок.
   – Давайте освободимся от сырой одежды, – сказала Полли, расстегивая ему куртку, – и я дам вам горячего питья. Дайте мне снять с вас ботинки.
   Она подвела его к стулу, и он послушно сел.
   – Носки промокли. Вы чувствуете свои ноги? Они, наверное, совсем онемели? Даже рубашка мокрая вокруг воротника. Я ее просушу. Снимайте все, я принесу несколько одеял.
   Он все еще не мог сказать ни слова. Полли завернула его в одеяла, подвела к дивану, уложила и сунула в рот термометр.
   – Я приготовлю горячий чай и позвоню доктору.
   Он наслаждался теплом, сухой одеждой и отсутствием опасности. Смутно он слышал свист чайника, треск телефона, шум льющейся в ведро воды.
   Полли, вернувшись с кружкой горячего чая на подносе, сказала:
   – Телефон отключился. Должно быть, линия повреждена. Нужна ли вам теплая ножная ванна? Как вы себя чувствуете? Выпейте чая. – Она взяла у него изо рта термометр и взглянула на него.
   Квиллер стал понемногу ощущать свое тело. Он приподнялся, взял у Полли кружку чая, ответив ей благодарным взглядом, выпил ее и издал протяжный, глубокий вздох. И наконец сказал свои первые слова:
   – За это облегчение я очень благодарен, уж больно холод был жестокий.
   – Слава Богу! – засмеялась Полли. – Вы живы! Как вы меня напугали! Ну, теперь все в порядке. Раз вы процитировали Шекспира, значит, вы пришли в себя!
   Она обняла Квиллера и прижалась головой к его груди. В этот момент погас свет. Вместе с домиком Полли в темноту погрузился весь Мускаунти.

Тринадцать

   Пятница, двадцать второе ноября

   Квиллер открыл глаза в маленькой спальне, залитой ослепительным светом.
   – Просыпайся, Квилл! Просыпайся! Иди сюда, посмотри, какое чудо! – Кто-то в голубых одеждах стоял у окна, глядя с восторгом на улицу. – Мы пережили настоящий снежный ураган!
   Просыпался он медленно. Смутно, как после хорошей вечеринки, вспомнил прошедшую ночь, Полли, ее маленький домик.
   – Вставай же скорее, Квилл. Иди сюда. Какая красота!
   – Красота – это ты, – сказал он. – Красота – это жизнь!
   В спальне было холодно, хотя приятный шум и потрескивание говорили о том, что обогреватель включен. Буквально вытащив себя из постели, Квиллер завернулся в одеяло и присоединился к Полли.
   Картина была восхитительная: голубое небо и яркое холодное ноябрьское солнце. Ветер стих. Тишина повисла над равниной, покрытой глазурью искрящегося снега. Поля оделись в серебро. Каждая веточка, каждый сучок сверкали кристаллами льда. Электропровода и проволочная изгородь превратились в нитки бриллиантов.
   – Не могу поверить, что мы пережили вчера ураган. Не верится, что я блуждал здесь в метель по дорогам.
   – Ты хорошо спал?..
   – Очень хорошо. И не потому, что долго искал твой дом или съел слишком большой ростбиф… Чем это так приятно пахнет?
   – Кофе, – сказала она, – а в печке лепешки.
   Лепешки были усыпаны корицей и поданы на стол с молочным сыром и вареньем из крыжовника.
   – Изгородь, вдоль которой ты шел вчера, – сказала Полли, – это ряд плодово-ягодных кустов, которые выращивает мистер Мак-Грегор. Он разрешает соседям рвать ягоды, а они снабжают нас компотами и вареньем… Что-то беспокоит тебя, Квилл?
   – Миссис Кобб будет волноваться. Телефон работает?
   – Еще нет. А электричество дали только полчаса назад.
   – Снегоочистители здесь ходят?
   – Иногда, но мы у них не на первом месте. Сначала обслуживают город и основные дороги.
   – Ты слышала что-нибудь по радио?
   – Все закрыто – школы, магазины, офисы. Библиотеку не откроют до понедельника. Все собрания отменены. Утром на крышу больницы вертолет доставил больного. Много брошенных в сугробах машин. В одной из них обнаружили тело мужчины. Он задохнулся. Нас тоже засыпало. Нужна лопата, чтобы мы могли выйти из дому.
   – Я рад, что меня занесло снегом именно здесь, а не где-то еще. Здесь так спокойно. Как ты нашла это место?
   – Когда муж погиб, мистер Мак-Грегор был так добр ко мне, что предложил пустующий домик наемного работника бесплатно.
   – А что случилось с наемным работником?
   – О, это вымирающий тип. Теперь фермеры нанимают рабочих, которые живут в городских домах.
   – Ты разве не беспокоишься о своем домовладельце, такая погода?..
   – Он во Флориде. Сын отвез его в аэропорт во вторник. А я должна кормить его любимого гуся всю зиму. Ты слышал когда-нибудь о гусе-наседке?
   Вдруг в кухне стало тихо. Обогреватель сделал свое дело и выключился. Холодильник замолчал. Насос наполнил резервуар и стих. Затем тишина внутри и снаружи была разорвана страшным грохотом где-то вдалеке.
   – Снегоочиститель! – закричала Полли. – Что-то уж очень необычно!
   В западном окне они смогли разглядеть горы снега, взлетающие до верхушек деревьев. Потом показалась машина, за ней – маленький очиститель и машина шерифа. Конвой остановился у дома Мак-Грегора. Машина шерифа затормозила у двери домика Полли.
   – Мистер Квиллер здесь? – спросил помощник шерифа.
   Квиллер предстал собственной персоной:
   – Моя машина застряла в сугробе где-то на дороге.
   – Мы видели ее, – сказал помощник. – Я могу отвезти вас в город, если вы хотите, – добавил он, глядя на женщину в голубом платье.
   Квиллер повернулся к Полли.
   – Мне лучше поехать, – разочарованно сказал он. – С тобой будет все в порядке?
   Она кивнула:
   – Я позвоню тебе, как только починят линию.
   Помощник вежливо отвернулся, пока они прощались.
   По дороге в город Квиллер сказал офицеру:
   – Мне кажется, это был «Большой».
   – Да.
   – Какой ущерб он нанес?
   – Громадный, как всегда.
   – Как вы меня нашли?
   – Искали долго. Нам позвонили шеф пикакской полиции и мэр. – Он взял микрофон и сообщил диспетчеру: – Машина девяносто четыре. Мы нашли его!
   Пикакс, город из серого камня, теперь утопал в снегу и сказочно сверкал. Пикакская площадь выглядела как свадебный торт. В особняке «К» окна, двери и перила были покрыты толстым слоем снега, и мистер О’Делл сидел за рулем снегоуборочной машины, расчищая главную аллею.
   Миссис Кобб приветствовала Квиллера вздохом облегчения.
   – Я ужасно беспокоилась, да еще коты так странно себя вели, – сказала она. – Они чувствовали: что-то не так. Коко выл всю ночь.
   – Где они сейчас?
   – Спят на холодильнике, измученные! Я сама не сомкнула глаз. Снег пошел сразу же, как вы уехали, и я боялась, что вы собьетесь с пути или вас занесет. Телефоны молчат, но только их починят, я позвоню всем, кого знаю, даже мэру.
   – Миссис Кобб, вы дрожите. Сядьте и давайте выпьем по чашке чая, я расскажу вам обо всем.
   Когда он закончил, экономка воскликнула:
   – Коты были правы! Они знали, что вы попали в беду.
   – Все хорошо, что хорошо кончается. Я позвоню в гараж Флагштоку, чтобы вытащили мою машину из сугроба. Ну, а как насчет свадьбы? Все идет по плану?
   – Ну-у-у… – неопределенно протянула она, опустив глаза.
   – Что-то не так?
   – Да, Герб сказал мне, что не хочет, чтобы я работала после того, как мы поженимся, по крайней мере здесь, в музее. Он думает, что я должна сидеть дома и…
   – Что?
   Она облизнула губы.
   – Вести бухгалтерию.
   – ЧТО?! – заорал Квиллер. – Бесполезно растратить годы, ваш опыт и знания? Этот человек сошел с ума!
   – Я сказала ему, что о свадьбе не может быть и речи, если я не смогу работать в музее.
   – Похвально. На это нужно мужество. Я рад, что вы отстояли себя. – Он знал, как горячо она мечтала о собственном доме и муже. Не просто о мужчине, а о муже.
   – Как бы то ни было, он отступил, и я думаю, все будет хорошо. Мой свадебный костюм из розовой замши сногсшибателен! Мне прислал его сын из Сент-Луиса; не требуется никаких переделок. Сын собирался приехать, если откроют аэропорт. Кроме того, они ждут ребенка со дня на день. Надеюсь, это будет мальчик.
   Квиллер предпочитал избегать разговоров о свадебном ритуале, но миссис Кобб именно об этом хотелось поболтать.
   – Сьюзан Эксбридж собирается быть в сером. Я заказала нам букетики для корсажей – розовые розы и розовые бутоны для вас и Герба.
   – Я знаю, вы не хотите большого приема, – сказал Квиллер, – но должны же мы откупорить бутылку шампанского и выпить за здоровье жениха и невесты!
   – Так и Сьюзан сказала. Она хочет принести немного икры и бифштексов.
   При этих словах две спавшие коричневые головки на холодильнике быстро поднялись.
   Квиллер подавил усмешку, когда представил себе Флагштока с розовыми бутонами, разглагольствовавшего о сыром мясе.
   – Как насчет музыки? – предложил он. – Мы поставим новую кассету. Я думаю, вам понравится.
   – О, это будет чудесно. Вы выберете что-нибудь сами, мистер К.?
   – Конечно, а где вы хотите провести церемонию?
   – В гостиной, перед камином. Дайте-ка я покажу вам, как я себе это представляю.
   Они вышли из кухни, сопровождаемые котами, которые любили участвовать в семейных совещаниях.
   – Судью и нас будет разделять маленький столик, – сказала миссис Кобб. – На столик мы поставим вазу с роскошными розами, которые будут гармонировать с розами на ковре. Огонь в камине сделает обстановку уютнее.
   В этот момент позади них внезапно раздалось глухое рычание. Коко с прижатыми ушами и злобно горящими глазами гонялся за своим хвостом, выгибая спину и показывая клыки.
   – Господи! Что случилось? – закричала миссис Кобб.
   – Он стоит на розах! – воскликнул Квиллер. – Раньше он всегда избегал ступать на них!
   – Как он испугал меня.
   – У него припадок, или он видит призрак, – спокойно сказал Квиллер, однако усы у него встопорщились, и он энергично их пригладил.
   Когда они вернулись в кухню, миссис Кобб сказала:
   – Я так вам благодарна, что вы привезли меня в Пикакс, мистер К. Это был замечательный эксперимент: я встретила Герба, собираюсь выйти замуж, у меня хорошие друзья. Я очень вам благодарна.
   – Не забывайте, миссис Кобб, вы хорошо потрудились и заслуживаете всего самого лучшего. Вы уверены, что не хотите взять неделю отпуска?
   – Нет, мы только поедем пообедать в пикакский отель и проведем нашу первую ночь в номере для новобрачных, – сказала она – А медовый месяц у нас будет весной. Герб хочет взять меня на рыбалку в Северную Канаду.
   Квиллер представил себе миссис Кобб, забрасывающую удочку, а Флагштока, лежащего на розовых атласных простынях.
   – Но вы могли бы взять неделю прямо сейчас, отдохнуть и развлечься, – настаивал Квиллер.
   – Но, – сказала экономка, почти извиняясь, – в понедельник собрание комитета. Будем обсуждать убранство рождественской елки. А вечером в воскресенье концерт и костюмированный бал. Я не согласилась бы променять все это ни на что на свете.
   – А как насчет Герба?
   – Он не станет возражать. Он очень любит смотреть телевизор по воскресным дням.
   У Квиллера были сомнения насчет этого брака с самого начала, со временем они только укрепились. Поэтому он чувствовал себя лицемером, содействуя человеку, который ему активно не нравился, но делал он это только ради миссис Кобб. Она всегда так щедро отдавала ему свое время, усилия, доброе расположение, так стремилась к согласию и так стеснялась похвалы, была таким знатоком в своей области и одновременно такой доверчивой в сердечных делах, она умела быть благодарной и могла приспособиться к чужим капризам, особенно к капризам человека с мускулами и татуировкой.
   – Вы все еще дрожите, миссис Кобб, – сказал он. – Это все волнение и плохой сон. Поднимайтесь наверх и выбросьте все из головы. Я покормлю котов и пойду куда-нибудь пообедать. И ничего не готовьте завтра, это день вашей свадьбы.
   Миссис Кобб поблагодарила его и удалилась в свою спальню.
   Квиллер пошел в библиотеку выбрать музыку для свадьбы: Бах – для церемонии, Шуберт – под шампанское и икру. Коко пошел за ним и тщательно исследовал все кассеты, некоторые обнюхал, а остальные неуверенно потрогал лапой.
   – Животное из семейства кошачьих – плохой библиотекарь, – сказал Квиллер. – Оставь, пожалуйста! Нам не нужен кошачий диск-жокей.
   Зазвонил телефон, и голос в трубке сказал:
   – Наша телефонная компания восстановила обслуживание жителей по дороге Мак-Грегора.
   От мелодичного голоса приятные мурашки побежали по спине Квиллера.
   – Я думал о тебе, Полли. Я думал обо всем, – сказал он тихо.
   – Это выглядело красиво, Квилл, но у меня внутри все холодеет, когда я вспоминаю, каким ты пришел.
   – Я сам испугался. Когда мы увидимся?
   – Я хотела бы приехать на концерт в воскресенье вечером.
   – А почему бы не захватить с собой пижаму? Если ты после концерта уедешь домой, ты вынуждена будешь тут же вернуться обратно, чтобы успеть на службу в понедельник. А так тебе остается лишь выбрать спальню: английскую, императорскую или какую-нибудь еще.
   – Английскую, – сказала Полли. – Я всегда хотела спать в кровати с пологом на четырех столбиках.
   – Йау! – сказал Коко.
   Осторожно кладя трубку, Квиллер произнес:
   – А это не ваше дело, юноша!

Четырнадцать

   Суббота, двадцать третье ноября

   «Облачность и еще три дюйма снега», – предсказывал синоптик. Тем не менее светило солнце и Пикакс сверкал под легким белоснежным покрывалом, окутавшим его еще в четверг. В Пикаксе снег долго оставался белым.
   Когда Квиллер пришел в главный корпус, чтобы приготовить котам завтрак, миссис Фулгров и мистер О’Делл были уже за работой. «Прекрасный день для свадьбы», – отметил он.
   – Конечно, теперь, когда свадьба уже на носу, дьявол взял шефство над погодой, – сказал управляющий. – Во время моей женитьбы небеса громыхали, собаки выли, а птицы падали замертво на дорогу, но все сорок пять лет нашей совместной жизни не было ни единого грубого слова между нами, пока Бог не взял ее душу; она умерла вдруг, без стонов и слез.
   Миссис Кобб нервничала. Не приготовив никакой еды, даже булочек с корицей, она бесцельно слонялась по дому, дожидаясь парикмахера. Коты тоже были неспокойны, чувствуя своего рода переворот. Они бродили туда-сюда, и Коко разговаривал сам с собой своими «йау» и «ик» и наконец сбросил книгу с полки. Квиллер был рад возможности сбежать из дома – в два часа пополудни он встречался с Сарой Вулсмит.
   В свои девяносто пять лет эта женщина все еще была представителем попечительского совета старейшин при пикакской больнице, два современных здания которой, казалось, не гармонировали с городом псевдозамков и крепостей.
   Ее сиделка приняла Квиллера за огромным письменным столом.
   – Миссис Вулсмит ждет вас в читальном зале, – сказала она. – Она в вашем распоряжении, но, пожалуйста, ограничьте свой визит пятнадцатью минутами: она быстро устает. Миссис Вулсмит с нетерпением ждет интервью. Не многие люди хотят послушать старые сказки про древние времена.
   В читальне он увидел маленькую женщину с трясущимися руками; она сидела в кресле-каталке, завернувшись в шаль. Ее сопровождала сестра милосердия, которая и выкатила сюда кресло из спальни.
   – Сара, дорогая, это мистер Квиллер, – сказала она медленно и членораздельно. – Он пришел, чтобы развлечь вас. – В сторону она прошептала: – Ей девяносто пять, и у нее почти все зубы свои, но ее сильно подводят глаза. Это добрая душа, и мы все любим ее. Я сяду у двери и скажу вам, когда выйдет время.
   – Где мои зубы? – потребовала миссис Вулсмит тревожным тоном.
   – Ваш мост у вас во рту, дорогая, и вы прекрасно выглядите в новой шали. – Она нежно погладила руку старой леди.
   Не растрачивая попусту время на прелюдии, Квиллер сказал:
   – Не могли бы вы рассказать, как жилось на ферме во времена вашей молодости, миссис Вулсмит? Я включу этот магнитофон. – Он поднес магнитофон к ней, но она бессмысленно смотрела по сторонам.

   Вопрос: Вы родились в Мускаунти?
   – Я не знаю, почему вы хотите говорить со мной. Я ничего не сделала. Я только жила на ферме и поднимала детей. Мое имя однажды напечатали в газете, когда меня обокрали.
   Вопрос: Какую именно работу вы выполняли?
   – В газете писали о воре, и я вырвала страницу. Она в моем кошельке. Где мой кошелек? Достаньте ее и прочтите. Вы можете прочесть ее вслух. Я люблю это слушать.

   В четверг в одиннадцать часов вечера Сара Вулсмит шестидесяти пяти лет из Сквинк-Корнерса сидела одна и вязала свитер в своей гостиной, когда мужчина с платком на лице ворвался к ней и сказал: «Давай сюда все деньги. Они мне страшно нужны». Она дала ему 18 долларов 73 цента из своего кошелька, и он убежал, оставив ее в растерянности, но не причинив вреда.

   – Я любила тогда вязать. У нас было семеро детей, у Джона и у меня, пятеро из них – мальчики. Двоих убило на войне. Джон погиб в тридцатисемиградусный мороз во время «Большого» урагана. Пошел пригнать коров и замерз. Пятнадцать коров замерзли и все куры. В те времена зимы были жуткими У меня есть электрическое одеяло. У вас есть такое? Когда я была маленькой девочкой, мы спали под горой стеганых одеял, я и мои сестры. По утрам мы рассматривали изморозь на потолке. Это было красиво, все так и искрилось В кувшине, из которого мы умывались, был лед. Иногда мы простывали. Мама натирала нам грудки скунсовым маслом и гусиным салом. Мы этого не любили. (Смеется.) Мой брат стрелял диких кроликов, а я могла погнаться за ними и поймать. Папа гордился мной. У него не было коня. Он запрягал маму в плуг, и они пахали землю. В школу я не ходила. Я помогала маме на кухне. Однажды она заболела, и я должна была кормить шестнадцать мужчин, наших соседей. В те времена соседи помогали друг другу.
   Вопрос: Было ли у вас время для…
   – Мы, женщины, стирали одежду в корыте и сами делали мыло. Еще я делала уксус и масло. Мы набивали подушки куриными перьями. О, сколько у нас их было! (Смеется.) Однажды мы повезли тележку в город, забрали почту и купили за пенни шандровый леденец на палочке. Я вышла замуж за Джона, и у нас была большая ферма – коровы, лошади, свиньи, куры. Мы нанимали соседских мальчишек «снимать шелуху и скорлупу» за пенни в час. Набежали белохвостки и съели всю кукурузу. Однажды налетела саранча и все съела. Соседские мальчишки работали по двенадцать часов в день.
   Вопрос: А что вы помните о…
   – Мы никогда не запирали дверь. Сосед мог войти и взять взаймы чашку сахара. Это соседский мальчик взял мои деньги. Я знала, кто это был, но не сказала констеблю. Я узнала его голос. Он работал иногда у нас на ферме.
   Вопрос: Почему вы не сказали констеблю?
   – Его звали Базиль. Мне его стало жаль. Его отец сидел в тюрьме. Убил человека.
   Вопрос: Это была семья Уайтлстафф?
   – Я выглянула в окно, когда он взял у меня деньги. Светила луна. Я видела, как он бежал через наше картофельное поле. Я знала, где он спрячется. Товарный поезд остановился у водокачки, чтобы набрать воды. Можно было услышать его свисток еще за две мили. Мальчишки обычно прыгали на товарные поезда и уезжали. Один мальчик сорвался на рельсы и погиб. Я никогда не ездила на поезде.
   Конец интервью.

   Сиделка прервала монолог миссис Вулсмит:
   – Время вышло, дорогая. Теперь попрощайтесь, и мы пойдем наверх вздремнуть.
   Старая леди протянула тоненькую дрожащую руку, и Квиллер тепло пожал ее обеими руками, изумляясь, как эти хрупкие руки когда-то стирали одежду, доили коров, копали картошку.
   Сиделка проводила его до холла.
   – Сара помнит все, что было семьдесят пять лет назад, – сказала она, – но не помнит недавних событий. Кстати, я Ирма Хасселрич.
   – Вы не родственница поверенного Фонда Клингеншоенов?
   – Это мой отец. Он был обвинителем в деле об убийстве Титуса Гудвинтера Заком Уайтлстаффом. Сын Зака, тот, что ограбил Сару и убежал, через несколько лет появился и вернул восемнадцать долларов и семьдесят три цента, но Сара этого не помнит. Каждое Рождество он посылает ей шоколадные конфеты. Он стал удачливым человеком. Изменил свое имя, конечно. Если бы у меня было имя Базиль Уайтлстафф, я бы его тоже изменила, – засмеялась она. – Он продает подержанные машины и держит гараж. Он вспыльчив, но дело свое делает хорошо.
   Квиллер пошел домой переодеться к свадьбе, от которой не ждал ничего хорошего. Он уже был шафером на свадьбе Арчи Райкера. Тогда, двадцать пять лет назад, он был молод, горяч и не всегда трезв. В день свадьбы он вертел в руках кольцо, уронил его, чем рассмешил две сотни гостей.
   А сейчас он должен быть шафером на свадьбе у Базиля Уайтлстаффа. Когда Хикси назвала его мистер Чопстик, она была недалека от истины.
   В пять часов ноябрьские сумерки окрасили пикакские снежные сугробы в темно-голубой цвет. В особняке «К» шторы были задернуты, хрустальные люстры включены, и мистер О’Делл зажег праздничный огонь в гостиной.
   Высокие напольные часы в холле пробили пять раз. Мистер О’Делл вставил кассету в магнитофон, и торжественные звуки органной прелюдии Баха эхом понеслись по дому. В гостиной перед камином стоял судья. Новобрачный и его шафер ждали в холле. Это был момент тревожного ожидания, пока на лестничной площадке второго этажа не появилась невеста со своей свидетельницей и не начала величественно спускаться.
   Миссис Кобб, которая обычно ходила в халате или мешковатом джемпере, была просто ослепительна в своем розовом замшевом костюме. Сьюзан Эксбридж тоже выглядела прекрасно.
   Тем временем новобрачные стали перед судьей, у которого от каминного жара раскраснелось лицо. Между ним и камином находились негодующие сиамцы, чье место он сейчас занимал.
   Квиллеру было нелегко. Флагшток нервно ерзал, а судья причесывал волосы, прежде чем произнести короткую торжественную речь:
   – Мы собрались здесь, чтобы поздравить жениха и невесту…
   Несмотря на всю роскошь обстановки, атмосфера была напряженной.
   – Может ли кто из присутствующих указать причину, по которой они не могут стать мужем и женой, если да, то пусть говорит сейчас или навсегда скроет свой секрет.
   – Йау! – заявил Коко.
   Флагшток нахмурил брови, обе женщины усмехнулись, но у Квиллера возникло смешанное чувство удовлетворения и опасения.
   Герберт взял Айрис в законные жены, и Айрис взяла Герберта в законные мужья. Настало время обменяться кольцами.
   Взоры обратились к Квиллеру. Он поискал кольцо в кармане. Нет! Не тот карман. Ух! Он нашел кольцо. А затем снова опозорился. Обручальное кольцо выскользнуло из его рук и покатилось по ковру.
   Юм-Юм метнулась за ним. Постоянно проживающий воришка клингеншоенского особняка, привлеченный блеском золота, взмахнул своим маленьким сокровищем под китайским столиком, и Квиллер бешено погнался за ним. Когда трофей уже был в пределах досягаемости, кошка покатила его в холл, подбивая сначала одной лапой, а затем другой. Она катила кольцо до самого бухарского ковра, где шафер наконец перехватил его.
   С рекордной скоростью вспотевший судья завершил церемонию:
   – Я объявляю вас мужем и женой.
   Флагшток смущенно поцеловал свою жену, и начались объятия, рукопожатия, поздравления и наилучшие пожелания.
   Жизнерадостные звуки фортепианной музыки Шуберта подошли как нельзя более кстати, и миссис Фулгров и мистер О’Делл появились с подносом шампанского и легкими закусками. Квиллер с бокалом белого виноградного сока в руках предложил тост за счастливое будущее молодоженов.
   Момент поздравлений был короток. Судья залпом осушил свой бокал и поспешно удалился. Новоиспеченная миссис Флагшток упросила своего мужа пройти в столовую посмотреть резную работу на массивном немецком буфете.
   – Надеюсь, она будет счастлива, – сказал Квиллер Сьюзан Эксбридж. – К сожалению, я подмочил свою репутацию шафера.
   – Но Коко вел себя как благородный кот, – сказала она, – его своевременное появление разрядило обстановку.
   Флагштоки вернулись после краткого осмотра и выразили желание удалиться, жених зазвенел ключами от машины и потянул жену к двери.
   – Подождите минутку, – сказал Квиллер. – Дайте мне ключи, и я подам вашу машину к главному входу. Мы не бросаем рис, но вы должны уехать по правилам.
   – Но у нас две машины, – заявил Флагшток. – Машина жены – в гараже.
   – Заберете ее завтра. Никто никогда не слышал, чтобы жених и невеста уезжали в отдельных экипажах.
   Квиллер и Сьюзан наблюдали, как они отбывали в номер для новобрачных в новом пикакском отеле.
   – Ну вот, плохо ли, хорошо ли, – сказал он, – дело сделано.
   Сьюзан приняла его приглашение пообедать в ресторане «У Стефани», где тени от свечей, горящих на столах, падают на пол, мягкий свет и тихая музыка создают романтическую обстановку. Это был вечер перед концертом, и они говорили о праздничном приеме в музее.
   – Близнецы Фитчи будут снимать на видеокамеру, – сказала Сьюзан.
   Квиллер кивнул с одобрением:
   – Мои друзья в Центре отказываются верить, что в нашем отдаленном округе есть культурная жизнь.
   – Я считаю нас Люксембургом северо-восточной части Соединенных Штатов, – сказала Сьюзан и театрально взмахнула руками. – Позвольте рассказать вам о сюрпризе, который мы готовим к концерту. Знаете ли вы, почему необходимо стоять во время исполнения «Аллилуйи»?
   – Я слышал, на короля Англии этот шедевр произвел такое впечатление, что он встал, а когда король стоит, все стоят. Так гласит легенда?
   – Совершенно верно! Это было в тысяча семьсот двадцать четвертом году. Король Георг Второй посетит завтра вечером наше представление с полной свитой и в регалиях восемнадцатого века. Наш драматический кружок ставит… Вы должны вступить в «Пикакский драматический», Квилл. У вас хороший голос и благородная внешность. Мы смогли бы поставить пьесу «Звонок, книга и свеча», и Коко играл бы Пайвокета.
   – Я сомневаюсь, что он захотел бы играть кота, – сказал Квиллер. – Он невыносимый сноб. Боюсь, как бы он тут же не сыграл заглавную роль в «Ричарде Третьем».
   Обед с Сьюзан был приятным продолжением свадьбы, которую Квиллер считал скомканной. Он подарил ей букет роз, а она ему – нежный поцелуй. На время он забыл о своих переживаниях по поводу потери домоправительницы и о своем негативном отношении к ее мужу. Забыл до тех пор, пока не начал свой традиционный вечерний обход дома.
   Маленький томик лежал на ковре в библиотеке. Это был «Отелло», и Квиллеру на ум пришло лучшее, что он знал: Вы скажете, что этот человек любил без меры и благоразумья.
   Когда Квиллер нес сиамцев через двор в плетеной корзинке, он вспомнил другую строчку, и его усы встали дыбом. Дай эту ночь прожить! Отсрочь на сутки.

Пятнадцать

   Воскресенье, двадцать четвертое ноября

   Еще два дюйма снега выпало за ночь. Когда Квиллер принес плетеную корзинку в главный корпус, бронзовые колокола на башне Старой Каменной церкви и магнитофонная запись колокольного звона в Малой Каменной церкви оповестили об утренней службе. Мистер О’Делл, уже посетивший раннюю мессу, приводил в порядок снегоуборочную машину.
   – Уверен, сегодня соберется много народу на вечеринку. Кажется, завтра не придется чистить главную аллею и парк, ночью снега не будет.
   Квиллер вошел в дом, поднял рычажок термостата и начал готовить кошачий завтрак, как вдруг хлопнула входная дверь. «Это О’Делл, – подумал он, – решил выпить горячительного в такое холодное утро». Но никто не появился, и, когда Квиллер услышал всхлипывания в холле, он поспешил посмотреть, в чем дело.
   – Миссис Кобб! – воскликнул он. – Что вы здесь делаете? Что с вами случилось?
   Изможденная, бледная, со спутанными волосами, она устало прислонилась к двери.
   При появлении Квиллера она громко разрыдалась, закрыв лицо руками.
   Он привел ее в кухню и усадил на стул.
   – Как вы сюда попали? Вы что, шли по снегу? Где ваш платок?
   – Я не знаю, – причитала она. – Я ничего не знаю. Только… я убежала. Я не могла оставаться.
   – Что-то было не так? Что? – Он снял ее мокрые ботинки и обмотал ноги полотенцем.
   Она трясла головой, и ее всхлипывания переходили в стоны.
   – Я сделала… ужасную ошибку…
   – Миссис Кобб, почему вы не говорите мне, что случилось?
   – Он монстр! Я вышла замуж за монстра. О, что мне делать?!
   – Вы ранены?
   Она покачала головой, извергая потоки слез.
   Квиллер дал ей в руки коробку с бумажными носовыми платками.
   – Он оскорбил вас физически?
   – Ох! Я не могу об этом говорить! – Она уронила голову на стол, плечи ее затряслись от рыданий.
   – Он что, напился?
   Она подняла затрепетавшие ресницы.
   – Я сделаю вам чашку чая.
   – Не могу, это нельзя так оставить, – причитала она, – меня бросили на всю ночь.
   – Выпейте-ка лучше немного воды. Вы, вероятно, уже обезводили свой организм.
   – Я не в силах это стерпеть.
   – Тогда я звоню доктору. – Он набрал номер телефона доктора Галифакса, и медсестра, которая ухаживала за женой доктора, инвалидом, ответила, что он в церкви.
   Квиллер поспешно вышел и помахал управляющему.
   – Критическая ситуация, мистер О’Делл! Летите напрямик к Старой церкви и найдите доктора. Найдите скорее.
   – Я возьму снегоход, – сказал мистер О’Делл.
   Он выехал на двухместном снегоходе, и Квиллер вернулся в кухню в то самое время, когда Коко терся о ноги миссис Кобб. Когда она наклонилась, чтобы погладить его, он прыгнул ей на колени. Она гладила его, а он принимал это с удовольствием, только уши его подрагивали, когда на них капали слезы.
   Как только снегоход вернулся, Квиллер пошел к двери.
   – Самое время, – сказал старый доктор. – Вы вытащили меня как раз, когда они стали собирать пожертвования. Что случилось?
   Квиллер коротко объяснил доктору и повел его в кухню. Через минуту доктор вернулся.
   – Лучше отвезти ее в больницу. Где у вас телефон? Я распоряжусь приготовить отдельную комнату.
   – Я не знаю, что именно там произошло, – понизив голос, сказал Квиллер, – но Флагшток начнет искать ее. Полагаю, мы должны оградить бедняжку от его посягательств.
   Он помог доктору проводить больную до двери.
   – Мне нужны некоторые вещи, – сказала она робко.
   – Мы соберем сумку и принесем ее в больницу. Не волнуйтесь ни о чем, миссис Кобб. – Квиллер никогда бы не смог назвать ее миссис Флагшток.
   Управляющий подал машину, и Квиллер сказал ему:
   – Пока меня не будет, не могли бы вы съездить в Малую церковь и забрать миссис Фулгров после службы? Попросите ее собрать вещи миссис Кобб.
   До больницы они ехали в полной тишине, изредка прерываемой всхлипываниями.
   – Я доставляю вам столько хлопот.
   – Вовсе нет. Вы мудро поступили, что вернулись домой.
   Когда Квиллер приехал из больницы, миссис Фулгров суетилась с важным видом.
   – Я уложила все, что сочла нужным, – сказала она, – это было нелегко, потому что я никогда сама не лежала в больнице, слава Богу, но собрала, кажется, все. Даже маленький приемник. Искала Библию, но не могла найти и положила свою.
   – Просила ли вас миссис Кобб поработать сегодня вечером на приеме, миссис Фулгров?
   – Да, просила, хотя ведь по воскресеньям я не работаю – это грех. Но я все сделаю и не возьму за это денег, просто помогу бедной душе, которая сейчас в больнице, а я, благодаря Господу, здорова.
   Квиллер попросил управляющего доставить вещи миссис Кобб в больницу.
   – Вы думаете, мы осилим прием без нее?
   – Конечно, у нее бы это лучше получилось. Но я думаю, женщины нам помогут с пуншем и закуской. Может быть, перенести малышей до того, как начнется вечер, а?
   – Не думаю. Котам нравятся вечеринки. Пусть остаются в доме.
   – Миссис Кобб обычно включала везде свет и зажигала камины. Как жаль, что ее не будет с нами сегодня. А что с ней приключилось?
   – Что-то вроде гриппа, – сказал Квиллер.
   Около полудня зазвонил телефон, и тихий голос произнес:
   – Где она? Где моя жена?
   – Это мистер Флагшток? – спросил Квиллер. – Вы разве не знаете? Она в больнице. У нее был приступ.
   Флагшток повесил трубку.
   Позвонив в обед в больницу, Квиллер узнал, что больная отдыхает, молчит, замкнулась в себе, все посещения запрещены до распоряжения доктора Галифакса.
   Сьюзан Эксбридж и ее комитет прибыли к обеду для приготовления пунша и украшения столов. В это же время приехала Полли Дункан. Женщины поприветствовали друг друга вежливо, но холодно, казалось, что комитет удивлен появлением здесь Полли.
   – Я вижу, ты знаешь Сьюзан Эксбридж, – сказал Квиллер.
   – Все знают Сьюзан Эксбридж. Она состоит в каждой организации и в каждом комитете.
   – Она считает, мне нужно вступить в театральный кружок.
   – Пустая трата времени, ты поймешь это сам, – тактично предостерегла его Полли. – Если ты всерьез говорил о своей книге, то это стало бы помехой.
   Она говорила с несвойственной ей резкостью, и Квиллер мысленно отказался от предложения миссис Эксбридж.
   В ресторане посетители выстроились в очередь, и Хикси старалась побыстрее рассадить их. У нее даже не было времени для шуток. Квиллер и его спутница должны были ждать столик и меню. Судя по разговорам вокруг, все стремились на концерт и испытывали нервное возбуждение.
   Квиллер сказал Полли:
   – Моя мать пела в хоре каждое Рождество. Мой любимый номер «Аллилуйя», особенно если выдерживаются все паузы. Мне нравится двухсекундная остановка перед последней частью – две секунды мертвой тишины, и вдруг – взрыв!
   Хикси вручила им меню с извинениями за задержку. К обложке была прикреплена маленькая карточка, предлагающая посетить концерт. К меню Квиллера была приколота записка с каракулями Хикси: «Хочу поговорить с вами лично. Позвоню завтра».
   Уже в восемнадцать тридцать ресторан опустел, и все его посетители вновь встретились в Старой церкви, заняв скамьи и складные стулья бокового придела. Три первые скамьи были отгорожены, и публика терялась в догадках. Все предвкушали зрелище.
   – Ты не против сесть в последний ряд? – спросил Квиллер у Полли. – Я хотел бы выйти сразу после заключительной части: мне надо проверить, все ли готово в музее к приему гостей.
   В семь часов мистер О’Делл проскользнул на соседний складной стульчик, и мужчины обменялись кивками.
   Потом появились актеры. Сначала оркестранты в серых ливреях, потом хор в напудренных париках и костюмах пастельных тонов: женщины – в блузках на шнуровке и широких юбках, мужчины – в бриджах, жилетах и широких галстуках. Наконец вышли солисты в бархатных костюмах жемчужного цвета. Это еще больше взбудоражило публику.
   Дирижер повернулся лицом к замершим слушателям:
   – Леди и джентльмены, прошу встать. Его величество король Георг.
   Двери широко отворились, и, пока оркестр играл торжественный марш, королевская свита величественно двинулась вниз к центру, разодетая в красный бархат, горностай, белый атлас и пурпурный узорчатый шелк. Публика открыла рот от изумления, потом зашептала приглушенно, затем зааплодировала с восторгом.
   Квиллер зашептал Полли:
   – Я бы хотел, чтобы моя мать увидела все это. Она была бы счастлива.
   Церковь славилась своей замечательной акустикой; хор был великолепен, солисты и оркестранты – восхитительны, орган звучал потрясающе. Этого представления Квиллер ввек не забудет, и не только по причине его великолепия.
   Ближе к концу оратории мистер О’Делл исчез, кивнув Квиллеру. Оркестр заиграл увертюру к «Аллилуйе». Король и его свита поднялись, публика встала, и Квиллер растворился в волшебных звуках музыки и своих воспоминаниях.
   «Аллилуйя» исполнялась со все возрастающей мощью до того самого драматического момента – двух секунд полной тишины!
   И вдруг Квиллер услышал фальшивую ноту – вой сирены. Брюс Скотт, сидящий несколькими рядами впереди, вскочил со скамьи и бросился по боковому приделу. Еще два человека быстро покинули зал. Квиллер нахмурил брови. Неудачное время для пожарной сирены.
   Хор завершил «Аллилуйю», и началась ария. Затем дверь позади Квиллера открылась, и швейцар, взяв его за локоть, что-то горячо зашептал ему на ухо.
   Квиллер выскочил из церкви. На другой стороне площади пылал музей, но не огнями всех зажженных люстр, а языками пламени.
   – Боже мой! Коты!
   Он устремился через улицу, не обращая внимания на машины, пересек напрямик сквер, утопая в глубоких сугробах. Все здание было в огне. Выли сирены.
   – Коты! – кричал Квиллер.
   Черные фигуры встали, как призраки, на его пути: «Вернитесь назад!»
   Квиллер пронесся мимо них.
   – Коты! – ревел он.
   Оранжевые языки достигли окон второго этажа. Стекла вылетали с треском.
   – Удержите его!
   Он бежал к черному ходу, который был ближе к кухне.
   – Остановите его!
   Сильные руки удержали его. Он взглянул вверх и увидел пламя на третьем этаже. Взметнувшиеся приставные лестницы разбили окна, и черный дым с ревом вырвался наружу.
   Квиллер застонал от ужаса.

Шестнадцать

   Понедельник, двадцать пятое ноября

   Квиллер включил приемник в спальне своей квартиры над гаражом. «Экстренные новости этого часа: клингеншоенский музей на Пикакской площади был до основания уничтожен огнем в ночь на воскресенье. Это результат поджога, как сообщил нам Брюс Скотт, шеф пожарной команды. Обгоревшее тело предполагаемого поджигателя еще не опознано. Тридцать пожарных, четыре пожарные машины и три помпы быстро отреагировали на сигнал, им помогали пикакские добровольцы. Ни один пожарный не пострадал… Сегодня мы ожидаем повышения температуры и ясного солнечного дня…»
   – Солнечного! – пробормотал Квиллер, выключая радио. Он устремил печальный взгляд на серую картину за окном: холодное небо в тяжелых тучах… Черная земля со слякотью и сажей. Обгоревший скелет трехэтажного каменного здания, которое раньше было достопримечательностью города. Окон, дверей и крыши не стало, почерневшие стены обнажили горы обугленного щебня. Острый запах дыма повис над руинами, проникая даже сюда, в квартиру.
   Полли подошла к нему и молча взяла за руку.
   – Спасибо, что помогла мне пережить эту чудовищную ночь, – сказал он. – Тебе не холодно? – Она была в его пижаме. – Еще час назад отопление не работало. Свет дали в пять часов, но телефон пока молчит. Последняя пожарная машина уехала только на рассвете.
   Подавленно глядя на него, Полли сказала:
   – Я не могу этого понять.
   – А это выше всякого понимания. Хочешь кофе? Здесь нет ничего к завтраку, кроме замороженных рогаликов. Когда тебе нужно быть в библиотеке?
   – Йау-у-у-у! – послышался громкий и протяжный вой из соседней комнаты.
   – Коко услышал про завтрак, – сказал Квиллер и пошел открывать дверь в кошачью гостиную.
   Коты вышли, выжидающе помахивая хвостами и вселяя оптимизм.
   – Прошу прощения, – сказал Квиллер, – единственный аромат сегодня утром – запах дыма. И никакой еды в доме до тех пор, пока я не схожу в магазин. Но я ужасно рад, что вы живы.
   – Сюда идет мистер О’Делл, – сказала Полли. – Мне лучше пойти и одеться.
   Она схватила свою одежду и исчезла в ванной.
   Квиллер поприветствовал управляющего в минорном тоне:
   – Печальный день, мистер О’Делл, но мы благодарны, что вы спасли котов.
   – Этот малый сделал все сам: он стал царапать дверь уборной, которую я неделю назад приладил. Я открыл ее, а он притащил плетеную корзинку для пикника. Он ругался и бранил малышку до тех пор, пока та не запрыгнула к нему. Вы думали, что я оставил их в доме, но я принес их сюда еще до того, как пошел слушать музыку Ну, не удивительно, а?!
   – Коко знал: что-то должно было случиться, – произнес Квиллер. – Он чувствует опасность. Вы слышали какие-нибудь новости о поджигателе? По радио сказали, его личность еще не выяснена.
   – Да, я тоже слышал, – сказал О’Делл. – Мой старый друг Броуди, которого я видел сегодня утром, хотел дозвониться до вас.
   – Линия была повреждена всю ночь. А что Броуди хотел сказать?
   Управляющий скорбно опустил голову.
   – Мне, конечно, жаль бедную женщину – она в больнице, а ее новоиспеченный муж уже покойник, да еще и преступник.
   Квиллер молчал. Да, этот человек был способен на такое – сжечь музей, чтобы не дать своей жене работать там. Явно сумасшедший! Неужели он думал таким жутким способом заставить ее подчиниться?
   – Я был там, когда его засовывали в парусиновый мешок, – сказал управляющий. – Он был весь черный, как подгоревший хот-дог, из трещин выглядывало розовое мясо.
   – Избавьте нас от деталей, мистер О’Делл. Теперь мы как-то должны все рассказать миссис Кобб. Все мы знаем, как много для нее значил музей.
   – Что я могу сделать для нашей бедняжки?
   – Возьмите деньги, купите цветы и доставьте их в больницу. Только не розовые розы! Подождите минутку, я напишу ей записку.
   Управляющий ушел, и Полли вышла из ванной, одетая в белоснежное платье для концерта.
   – Это не совсем то, что я обычно надеваю для трудового дня, – сказала она. – Как я объясню, что потеряла свой багаж в огне?
   – Прошу прощения за твой багаж, Полли.
   – А мне жаль четырех тысяч книг.
   – Да, именно библиотеки и будет не хватать больше всего, – согласился Квиллер. – Я спас только одну вещь. Когда фургон привез бюро, я попросил носильщиков вынести из дома свадебный подарок миссис Кобб, – так пенсильванский шкаф оказался в гараже вместе со старым бюро Эфраима Гудвинтера.
   Зазвонил телефон – долгожданный звук после стольких часов тишины. Квиллер взял трубку:
   – Да?.. Это без вашего приказа, доктор Гал. Какая сейчас ситуация? Плохо, но будет еще хуже. Они опознали личность поджигателя… Если я приеду и поговорю с ней, это поможет? Хорошо, вам виднее.
   Он положил трубку и задумался.
   – В чем дело, Квилл?
   – Миссис Кобб шла на поправку до тех пор, пока не включила радио и не услышала новости о пожаре. У нее опять началась истерика.
   Полли уехала на работу, а телефон звонил и звонил. Друзья, знакомые и незнакомые звонили, чтобы выразить свои соболезнования и сочувствие. Любопытные сплетники хотели знать, кто устроил пожар. На Мейн-стрит сплошной поток автомобилей двигался вокруг Пикакской площади.
   Телефонный звонок Джуниора Гудвинтера из Центра стал сюрпризом.
   – Квилл! Я не могу поверить! Джоди позвонила Франческа. Она сказала, что пока не установили личность поджигателя.
   – Это был Флагшток! Один из наших пожарных.
   – Нет! Они уволили его прошлой весной за нарушение правил.
   Квиллер сказал:
   – Я очень переживаю по поводу аварии и гибели твоей матери, Джуниор. Это ужасно.
   – Да. Но что я могу сказать?
   – Начет наследства не было никакого объявления.
   – А никакого наследства и нет. Я говорил с братом и сестрой, мы решили отложить панихиду.
   – А как это повлияет на возрождение «Пустячка»?
   – Никто пока не знает, но у меня есть хорошие новости. Ты помнишь сейф моего отца? В нем лежал ключ от подвала в Миннеаполисе. Оказывается, отец поместил сотню лет жизни «Пустячка» на микропленку и не хотел, чтобы кто-нибудь знал, на что он потратил деньги.
   – И у меня для тебя тоже есть хорошие новости, – сказал Квиллер. – Бюро твоего прадеда стоит у меня в гараже. Оно твое, когда вы с Джоди поженитесь.
   – Ого! – вскричал Джуниор.
   Телефон продолжал звонить. Позвонила Хикси Раис, чтобы справиться о котах и узнать, нужна ли им еда. В скором времени ее высокие каблучки застучали по лестнице, и она внесла большой пакет с первоклассными цыплятами.
   – Я была совершенно подавлена, когда услышала о пожаре, – сказала она, ища глазами пепельницу. – Не возражаете, если я закурю, Квилл?
   – Конечно нет, – ответил он, – только не стряхивайте пепел на котов. От этого их шерсть станет голубой.
   Она положила сигареты в карман.
   – Мне надо бы бросить курить. Говорят, курение способствует появлению морщин.
   – Чашечку кофе? – предложил Квиллер.
   – Если это ваш знаменитый растворимый яд, нет, спасибо.
   – Есть какие-нибудь новости о вашем шеф-поваре и его ножах?
   – Потерпите, – сказала Хикси. – Слышали вы о неопознанном теле, найденном в машине, что застряла в сугробе? Так это был Тони, бежавший в Канаду на моей машине!
   – Вы и в самом деле знаете, как подбирать таких мужчин, Хикси.
   – Когда я сказала, что он выпрыгнул из окна уборной, я не рассказала вам всего. Тони – канадский француз, живший здесь нелегально. Он изменил свое имя и перекрасил волосы. Я могла бы с этим смириться, но… он пытался обмануть страховую компанию.
   – Это плохо.
   – Он продал свою машину какому-то магазину и объявил ее украденной. Этот человек был инспектором страховой компании. В первый раз, когда инспектор приехал поразнюхать что к чему, Тони взял свой драндулет и провел несколько дней в лесу.
   – На моей территории! Вы тогда сказали мне, что он улетел проведать больную мать в Филадельфию. А что теперь? Повлияет ли потеря партнера на вашу работу?
   – Это как раз то, о чем я с вами пришла поговорить, Квилл. Мой босс планировал поехать в круиз на Карибские острова с вдовой Гудвинтера, пока она не сбежала с другим мужчиной и не погибла.
   – Он хочет, чтобы вы заняли ее место, – угадал Квиллер.
   – Ну, у него ведь уже заказаны места и билеты…
   – Хикси, вы ходячий анекдот. Если вы ждете совета, то я лучше воздержусь.
   – Ну вот и хорошо. Я только хотела похвастаться. Вы так мне сочувствуете всегда.
   Когда Хикси вновь простучала по лестнице своими каблучками-шпильками, Квиллер стал готовиться к визиту в больницу, думая о брачной ночи миссис Кобб: грозил ли Флагшток поджечь музей? Почему она не предупредила?
   Он застал ее сидящей в кресле в розовой пижаме, бессмысленно смотрящей в окно. На ее столике у кровати стояли розовые гвоздики и львиный зев, но радиоприемника не было. У вазы с цветами лежала записка: «Мы скучаем без вас – Коко и Юм-Юм».
   – Миссис Кобб, – тихо позвал он.
   Она поискала на подоконнике очки.
   – О, мистер К.! Я так переживаю за вас. Я так боялась за котиков, что чуть не умерла! Но теперь я знаю, они спасены. Цветы такие красивые. Я могла бы заплакать, но у меня не осталось ни одной слезинки. Когда я услышала про музей, то хотела покончить с собой! Я была уверена, что это сделал Герб. Это сделал он?
   Квиллер медленно кивнул:
   – Тело опознали. Доказательства налицо. Мне очень жаль, что я принес вам эти печальные новости.
   – Не имеет значения. Худшее уже позади. Я чувствую себя такой виноватой. Это все моя вина. Зачем я связалась с этим человеком? Он сделал это, чтобы досадить мне!
   Квиллер придвинул стул ближе и сел.
   – Я знаю, это причиняет вам боль, миссис Кобб, но никто не винит вас, – сказал он мягко.
   – Я уеду отсюда. Буду жить в Сент-Луисе. Я уже звонила сыну.
   – Не уезжайте. Все вас любят, все вас считают незаменимым человеком: и в Историческом обществе, и вообще в городе. Вы могли бы открыть антикварный магазин, основать фабрику-кухню. Вы принадлежите теперь нам.
   – Да я не хочу никуда уезжать, здесь был мой дом.
   – Мне кажется, теперь дом Гудвинтеров будет вашим…
   – О, я никогда не смогла бы жить там… после того, что случилось.
   – Это родовой дом Джуниора. Он хотел бы, чтобы в нем жил кто-нибудь вроде вас – с вашей любовью к старым домам.
   – Вы не понимаете…
   Квиллер теребил усы, и его печальные глаза были полны сочувствия.
   – Если уж вы говорите об этом, значит, вам уже лучше. Вчера утром вы тащились, утопая в снегу, вконец обессиленная. Он сделал что-то ужасно оскорбительное для вас?
   – Ужасно то, что он сказал мне.
   Квиллер знал, когда нужно помолчать.
   – Он пил. И, опьянев, становился разговорчивым и хвастливым. Я не обращала внимания раньше.
   Квиллер понимающе кивнул.
   – Обычно он рассказывал о своих героических подвигах в армии. Я не верила ему. Но ему нравилось говорить об этом, и это никому не причиняло вреда. Однажды он рассказал мне, что его отец убил отца Гудвинтера Старшего в драке, а его дядя помогал линчевать Эфраима Гудвинтера. Он гордился этим! Как я была глупа! Я слушала, и это льстило ему. – Она вздохнула и посмотрела в окно. – А потом… в субботу вечером в отеле… Он начал хвастаться, как стреляет оленей, когда закрывается охотничий сезон, запрашивает завышенную цену с покупателей, жульничает с налогами. Он думал, что он сильный. Сказал, что сделал «грязную работу» для «XYZ Энтерпрайзес». Я не знала, верить ему или нет.
   Она взглянула на Квиллера, ища поддержки или осуждения.
   Он сделал неопределенный жест и посмотрел на нее с сочувствием.
   – И это была моя первая брачная ночь! – вскричала она с болью в голосе.
   – Я все понимаю.
   – Потом он рассказал мне, как в его мастерской ремонтировали машины Гудвинтеров и что он очень хорошо знал Гритти. У него в кабинете всегда имелась бутылочка, и они вместе пили. Он и Гритти Гудвинтер! Казалось, он думает, это почетно! Полагаю, теперь можно об этом сказать вам: ее уже нет. Их обоих уже нет.
   Затем наступила долгая пауза. Квиллер терпеливо ждал.
   Набрав в легкие побольше воздуха, миссис Кобб продолжала:
   – Гритти хотела избавиться от своего мужа и выйти замуж за Эксбриджа, но Гудвинтер Старший был разорен, и она бы не получила ничего в случае развода. А если бы он умер от несчастного случая, то она получила бы деньги и по страховке, и от продажи газеты, антиквариата и всего прочего.
   В начале рассказа миссис Кобб казалась спокойной, но теперь, стиснув зубы, она сжимала и разжимала кулаки. Квиллер сказал:
   – Расслабьтесь и сделайте несколько глубоких вздохов, миссис Кобб… У вас хорошая комната. Я лежал здесь же, когда упал с велосипеда, они только перекрасили стены.
   – Да, приятный розовый цвет, – сказала она, – как в красивом магазине.
   – Еда сносная?
   – У меня совсем нет аппетита, но подносы выглядят славно.
   – Еда отвратительная, поверьте мне на слово. Они могли бы воспользоваться несколькими вашими рецептами.
   Она попыталась улыбнуться.
   Через минуту Квиллер спросил:
   – Говорил ли вам Герб, что же на самом деле случилось с Гудвинтером Старшим?
   Миссис Кобб выглянула в окно, потом села.
   – Гудвинтер пригнал машину в гараж Герба для подготовки к зиме. – Ее голос дрожал. – Герб сделал кое-что, я уже забыла, что именно, ну, так, чтобы машина вышла из-под контроля и взорвалась…
   – …Когда она обо что-нибудь ударится, например о Старый дощатый мост?
   Она кивнула.
   – Так вот почему он так дешево купил дом Гудвинтеров!
   Она сглотнула и кивнула снова.
   – И поджог здания «Пустячка» был тоже частью плана?
   – О, мистер К.! Это так ужасно! Я говорила ему, что он убийца, а он ответил, что я жена убийцы и лучше бы мне держать рот на замке, если я знаю, что для меня хорошо, а что плохо! Он смотрел зверем! Он хотел меня ударить! Я побежала в ванную, заперла дверь и притворилась больной. Потом он пошел спать и храпел всю ночь. А я решила бежать, оделась и просидела так до утра. Когда он проснулся, я выбежала из комнаты, бросив свой свадебный костюм, кошелек, все!
   – Вот как, значит, он получил ключи от музея.
   Она застонала, и лицо ее, обычно такое веселое, стало жалким.
   Квиллер вернулся в свою квартиру, открыл банку с голубым тунцом и разложил кусочки на плоской белой фарфоровой тарелке.
   – Все, – заявил он, – больше никаких деликатесов, никакой антикварно-фарфоровой посуды.
   Коты жадно глотали тунца, стоя, как обыкновенные коты, головами вниз, хвостами вверх. И все же поведение Коко во всей этой истории было необычным. За два часа до пожара в музее он хотел выбраться из здания; он знал, что произойдет. Что еще он знал?
   Понимал ли он, что замужество миссис Кобб закончится так печально? Иначе как объяснить его эксцентричный спектакль на ковре с розами? И когда кот выкорчевал передвижной садик, ощущал ли он некую смысловую связь с Гербом Флагштоком? Нет, все объяснения кажутся слишком абсурдными, даже ему, с его богатым воображением. Более вероятно, что Коко просто любил жевать листья, как обычный кот. Но вопросов, на которые невозможно дать ответов, слишком много.
   Еще более непонятным было тяготение Коко к Шекспиру. Он мог унюхать обложки из свиной кожи, масло для предохранения кожи или какой-то редкий клей девятнадцатого века, используемый в переплетах книг? Если так, то почему он сосредоточился на «Гамлете»?
   Коко поднял голову над тарелкой с тунцом и одарил Квиллера таким многозначительным взглядом, что у того зашевелились усы. «Какова фабула пьесы? Неожиданно умирает отец Гамлета, его мать выходит замуж слишком скоро, призрак отца открывает Гамлету, что его убили; мать звали Гертрудой».
   Дрожь пробежала по спине Квиллера.
   «НЕТ! – сказал он себе. – Сходство с трагедией Гудвинтеров было бы слишком фантастическим; можно сойти с ума, размышляя об этом. Пристрастие Коко к „Гамлету“ было только совпадением», – так в конце концов сказал он сам себе.
   Сиамцы закончили обедать и умывались. В комнате пахло рыбой так же сильно, как и дымом. Открыв окно на несколько дюймов для вентиляции, Квиллер был поражен трагическим видом из окна – призраком некогда благородного здания. Коко пытался сообщить ему, намекал… Если бы он умел читать мысли кота, это бессмысленное разрушение можно было предотвратить.
   «Что случится дальше? – спросил он себя. – Не оставлять же здание в руинах. Может, взорвать его?»
   Остов здания был высотой в три этажа, из твердого камня, в основании – толщина в два фута. Здание занимало главное место на Мейн-стрит, образуя вместе со зданием суда, городской библиотекой и двумя церквами Пикакскую площадь.
   Коко прыгнул на подоконник и произнес «ик-ик-ик», блестя своими яркими глазами, словно предвкушая что-то.
   – Прошу прощения, мы не смогли как следует поговорить, – извинился Квиллер. – Слишком много отвлекающих событий. Ты, возможно, и не понимаешь, что такое пожар и его последствия. Ты скучаешь по Шекспиру? Тридцать семь бесценных маленьких томов исчезли в огне. И что мы теперь будем делать с останками музея?
   Пока он говорил, пошел снег, он падал медленно и тихо, скрывая под белой пеленой замерзшие аллеи и черный от сажи лед, опуская белый спасительный занавес на безобразную сцену разорения.
   И тут Квиллер хлопнул себя по лбу, его словно внезапно озарило:
   – Есть! Театр!
   – Йяу! – подтвердил Коко.
   – Пикаксу нужен театр. Театр – вот что нужно, – сказал Гамлет. У нас будет свой театр, Коко, и ты сможешь сыграть Ричарда Третьего… Где же ты?
   Кот исчез.
   – Куда делся этот чертов кот? – недовольно гремел Квиллер.
   А Коко вернулся на кухню и старался слизать керамическую глазурь с китайской тарелки.

Кот, который нюхал клей

Пролог

   Да, на самом деле существует такая местность под названием Мускаунти, находится она в четырехстах милях отовсюду. Главный город этого края – Пикакс, с населением в три тысячи человек. Помощник официанта по имени Дерек Катлбринк тоже действительно существует. Есть и бармен, похожий на медведя, который за бумажную салфетку требует пятицентовую монету. Есть и кот по имени Као Ко Кун, который умнее людей.
   Если это звучит как перечисление персонажей пьесы, так это только потому, что… «весь мир – театр, а люди в нем актеры»!
   Так гасите же свет! Поднимайте занавес!

Действие первое

Сцена первая

   Место действия: холостяцкое жилище в Пикаксе.
   Время действия: раннее утро в конце мая.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Джим Квиллер, бывший журналист, а теперь наследник всего состояния Клингеншоенов, – крупный мужчина лет пятидесяти, с седеющими волосами, пышными усами и страдальческим выражением лица.
   Као Ко Кун, сиамский кот, среди близких известный под кличкой Коко.
   Юм-Юм, сиамская кошечка, постоянная спутница Коко.
   Эндрю Броуди, начальник полиции Пикакса.

   Телефон зазвонил ни свет ни заря, и Квиллер, не открывая глаз, потянулся к тумбочке. Спросонья он прокаркал хриплое «алло!» и услышал, как властный голос произнес:
   – Я хочу с тобой поговорить!
   Голос был знакомым, но почему-то внушал беспокойство. Звонил Эндрю Броуди, начальник полиции Пикакса, и говорил он строго и обвиняюще.
   Квиллер до первой утренней чашки кофе всегда чувствовал себя не в своей тарелке, и сейчас мысли его тщетно пытались нащупать объяснение происходящему. Может, он в счетчик паркинга сунул канадский пятицентовик? Или выбросил окурок из окна машины? А может быть, просигналил в пределах пятисотметровой зоны от больницы?
   – Ты меня слышишь? Я хочу с тобой поговорить.
   Тон был уже не столь резким, как сначала.
   Квиллер, кажется, начинал соображать, он узнал шутливый стиль, который среди взрослого мужского населения Пикакса сходил за общительность.
   – Ладно, Броуди, – ответил он. – Мне как, явиться на пост и сдаться? Или ты пришлешь фургон с наручниками?
   – Оставайся на месте. Сейчас буду, – сказал начальник полиции. – Это по поводу твоего кота.
   Он резко повесил трубку.
   И вновь всевозможные предположения завихрились в голове Квиллера. Неужели сиамцы нарушили чей-то покой? Да, это были изнеженные домашние кошки, но Коко отличался высокодецибельным воем, а крик Юм-Юм мог воспроизвести только синтезатор. Любого из них в тихий день при открытых окнах услышали бы за несколько кварталов. Стоял конец мая, и в распахнутые окна врывался нежный освежающий бриз, которым знаменит Пикакс, – нежный и освежающий, за исключением тех дней, когда ветер дул со стороны молочной фермы Килколлов.
   Квиллер поспешно натянул одежду, провел по волосам влажным гребнем, подобрал разбросанные на полу в гостиной газеты, захлопнул ведущую в спальню дверь, чтобы скрыть неубранную постель, и выглянул в окно как раз вовремя, ибо полицейская машина Броуди уже сворачивала на подъездную дорогу.
   Квиллер жил в квартире над гаражом, бывшим когда-то каретным сараем в поместье Клингеншоенов. Каретный сарай располагался на заднем дворе; сам же особняк фасадом выходил на Пикакскую площадь – огромное каменное здание в форме квадрата, которое теперь перестраивалось под театр. Широкие газоны перед домом были изрыты вдоль и поперек, на них стояли грузовики, лежали кучи пиломатериалов и ютился вагончик для строителей.
   Пока полицейская машина маневрировала между всеми этими препятствиями, плотники и электрики, кишмя кишевшие на стройке, дружно приветствовали начальника полиции. Броуди, известный юрист, был учтивым шотландцем исполинского роста, с грудью как у боксера и крепкими ногами; ему очень шли кильт, шотландский берет и волынка. Именно в таком виде он появлялся в дни парадов и свадеб.
   Квиллер встречал Броуди на лестнице.
   Поднимаясь, начальник полиции ворчал. Он всегда на что-нибудь жаловался.
   – Когда строили этот дом, ступеньки сделали слишком крутыми и узкими. Нога нормального здорового человека просто не помещается.
   – Поднимайся бочком, – предложил Квиллер.
   – А это что еще за штуковина?
   Броуди указал на герб из кованого железа диаметром в ярд, стоявший у стены. В центре герба три вздыбленные кошки – о, вздорные животные! – готовились к атаке.
   – Он снят с ворот старинного шотландского замка, – сказал с гордостью Квиллер. – Принадлежал Макинтошам. Моя мать родом из Макинтошей.
   – И где ты его раздобыл?
   Зависть Броуди говорила о том, что он отдал бы все за подобную реликвию или, точнее, потратился бы в пределах разумного; он был человек экономный.
   – В антикварной лавке в Центре, когда жил там. Мне переслали его на прошлой неделе.
   – Выглядит тяжелым. Должно быть, и за вес пришлось немало выложить.
   – Весит около ста фунтов. Хочу пристроить его в гостиной, но пока не решил, где именно.
   – Спроси мою дочь. Она в этом знает толк.
   – Это реклама? – спросил Квиллер.
   Франческа Броуди работала дизайнером по интерьерам.
   Важной походкой волынщика Броуди прошел в гостиную, окидывая все вокруг взглядом полицейского, и плюхнулся в большое удобное кресло.
   – У тебя тут уютный насест.
   – Франческа помогла. После особняка с его чрезмерной, утомительной роскошью мне здесь показалось мрачновато. Как тебе нравится материал, которым она покрыла стены? Шотландский твид ручной работы.
   Начальник полиции повернулся, чтобы оценить похожее цветом и фактурой на овсянку покрытие стен.
   – Держу пари, ты прилично раскошелился. Впрочем, ты можешь себе это позволить.
   Затем он уставился на противоположную стену.
   – У тебя много полок.
   – Франческа придумала, как расположить их, а ее плотник сделал. Я начинаю собирать старые книги.
   – С твоим кошельком тебе следовало бы покупать новые.
   – Мне больше нравятся старые. Я купил полное собрание сочинений Диккенса за десять баксов. Ты экономный шотландец и должен оценить мою покупку.
   – А это что за картина? – Броуди указал на висевший над диваном эстамп в рамке.
   – Канонерская лодка тысяча восемьсот пятого года, которая бороздила Великие озера… Ты угостишь меня чашечкой кофе?
   Квиллер размешал в кипятке несколько полных ложек растворимого кофе и протянул кружку Броуди.
   – Ладно, что стряслось, шеф? Из-за чего ты вытащил меня из постели?
   – Я только-только вернулся из Центра с конференции по обеспечению правопорядка, – сказал Броуди. – И вот мое мнение: город – настоящие джунгли. В первый же день конференции угнали машину мэра. Я рад вернуться обратно к цивилизации.
   Он глотнул кофе и поперхнулся.
   – Ух! Крепкая штука.
   – О чем шла речь на конференции?
   – Насилие как следствие употребления наркотиков. Одним из выступавших был твой приятель лейтенант Хеймс. Я с ним разговорился во время ланча.
   – Хеймс – блестящий детектив, хотя ему нравится разыгрывать из себя дурачка.
   – Еще он мне кое-что порассказал о тебе. Например, что ты давал ему весьма полезные советы.
   Квиллер скромно погладил усы.
   – Ну, знаешь, тут все просто. В жизни газетчика много чего случается. Поэтому я всегда держал глаза широко раскрытыми и уши торчком, вот и все.
   – Хеймс еще кое-что сказал, чему, признаться, я сначала не поверил, но Хеймс клянется, что это правда. Он сказал, у тебя есть очень необычный кот. Очень умное животное.
   – Тут он прав. Сиамские кошки на редкость умны.
   Броуди проницательно посмотрел на хозяина дома:
   – Но он говорит, твой кот… как это… экстрасенс!
   – Погоди, погоди. Я бы не стал так далеко заходить, Броуди.
   – Он говорит, твой кот навел полицию на факты, которые помогли раскрыть пару дел.
   Квиллер прочистил горло, как обычно делал перед официальными заявлениями.
   – Ты собачник, Броуди, вот почему ты не знаешь, что кошки – детективы животного мира. Они по природе своей любопытны. Всегда все вынюхивают, умеют проскальзывать в маленькие лазейки, выцарапывают из дыр всякую всячину. Если мой кот и откопал кое-какие ключевые доказательства, сделал он это по чистой случайности.
   – Как его зовут? Мне хотелось бы взглянуть на него.
   – Коко, сиамский кот коричнево-бежевой окраски, кастрированный самец с чистейшей родословной. И не вздумай говорить о нем «оно», как о животном, не то он тебя сглазит.
   Где-то в коридоре послышалось повелительное, требовательное мяуканье.
   – Это Коко, – сказал Квиллер. – Услышал свое имя, а завтрака еще не получал. Я его выпущу. У кошек собственные апартаменты.
   – У них? Чтоб я пропал!
   – С ванной и телевизором.
   – Телевизором! Ты разыгрываешь меня!
   – Обычный маленький черно-белый телевизор, ведь кошки не различают цвета.
   Наслаждаясь произведенным впечатлением, Квиллер извинился и прошел в коридор.
   Бывшие помещения для прислуги стали теперь гостиной, кабинетом и спальней. Четвертая комната – самая солнечная, с окнами на запад и юг – принадлежала сиамским кошкам. В ней были мягкий ковер, подушки, корзины, столбы для заточки когтей и широкие подоконники.
   В ванной стояли два кошачьих туалета для Коко и Юм-Юм – раздельно. Первоначально они обходились одним на двоих, но в последние недели Юм-Юм по каким-то своим, чисто дамским причинам захотела иметь собственные удобства.
   Квиллер вернулся в гостиную в сопровождении своих компаньонов. Два стройных бежевых тела вытянулись во всю длину; две коричневые маски с коричневыми ушами устремились за двумя поднятыми в предвкушении чего-то вкусненького носами; кончики двух коричневых хвостов чуть поднялись кверху. У кошек были похожие длинные, стройные коричневые лапы, однако Коко шагал решительно, тогда как Юм-Юм грациозно семенила, на несколько шагов отставая от него. У входа в гостиную оба животных, словно по команде, остановились и критически посмотрели на незнакомца.
   – У них голубые глаза! – воскликнул Броуди. – Я не знал, что у тебя их две. Они из одного помета?
   – Нет. Я взял их из разных мест, – сказал Квиллер. – Мои ребятки были брошены на произвол судьбы. Вероятно, лейтенант Хеймс помнит их историю.
   Кошка побольше проследовала в комнату обычной походкой и стала рассматривать посетителя, вежливо выдерживая дистанцию.
   Квиллер представил присутствующих:
   – Шеф, это Коко, главный инспектор. Он настаивает на том, что в интересах безопасности необходимо всех подвергнуть тщательной проверке. Коко, это Броуди, начальник отделения полиции Пикакса.
   Начальник полиции и кот уставились друг на друга, полицейский при этом озадаченно нахмурился. Затем Коко легко запрыгнул на книжную полку, висящую на высоте шести футов от пола. Протиснувшись между «Автобиографией» Бенджамина Франклина и «Жизнью Джонсона» Босвела, он устроился поудобнее и стал следить за гостем.
   – Он выглядит как обыкновенный кот! – сказал Броуди. – То есть видно, что он чистокровный и всякое такое, но…
   – А ты ожидал увидеть зеленый мех, электронные глаза и вращающиеся антенны? Я говорил тебе, Броуди, это всего лишь домашнее животное, которое, естественно, любопытно и необычайно умно.
   Броуди расслабился и перевел внимание на кошку поменьше, которая медленно приближалась грациозной семенящей походкой, сосредоточив все свое внимание на его ботинках.
   – Познакомься с Юм-Юм, – сказал Квиллер. – Она выглядит хрупкой, но у нее молниеносный удар лапой, подобный захвату стального крюка. Она сама открывает двери, развязывает шнурки ботинок и крадет все мелкое и блестящее. Следи за своим значком.
   – У нас на ферме жили кошки, – сказал Броуди, – но они никогда не заходили в дом.
   – А эти никогда не выходят из дома.
   – Тогда чем они питаются? Не хочешь же ты сказать, что покупаешь эту дорогущую штуку в маленьких баночках?
   – По правде говоря, Броуди, Коко отказывается есть что бы то ни было с этикеткой «кошачья еда», он желает есть свежеприготовленную пищу.
   Начальник полиции покачал головой от недоверия или неодобрения.
   – Хеймс говорил мне, что ты вусмерть балуешь своего кота, и вижу, говорил он это не ради красного словца.
   – Да, так вы узнали там, на конференции, что-нибудь о насилии, связанном с употреблением наркотиков?
   – Я сказал Хеймсу, у нас тут нет проблем с наркотиками и насилием. Он мне не поверил.
   – Я тоже, хотя и раньше слышал это от тебя.
   – Конечно, мы тут выдергивали какие-то странные растения кое-где на задворках, а несколько лет назад ребятишки нюхали этот дурацкий самолетный клей, но вообще-то у нас нет ни наркотиков, ни торговцев ими. Во всяком случае, пока.
   – Как вы это объясняете?
   – Мы изолированы – четыреста миль отовсюду, как говорится на рекламном щите при въезде в город. Сумасшедшие идеи до нас доходят медленно. Представляешь, даже владельцы ресторанов быстрого питания пока не открыли Пикакс!
   С мрачным лицом Броуди сделал еще один глоток кофе.
   – И потом, у нас тут хорошие, здоровые семьи. Много что делает церковь, очень популярен спорт, походы, охота, рыболовство. Здесь хорошо растить детишек.
   – Если наркотики и насилие вас не беспокоят, тогда что же вы делаете, чтобы не скучать? Выписываете штрафы за парковку в неположенном месте?
   Начальник полиции покривился:
   – Пьяные водители! Пьянство несовершеннолетних! Вандализм! Нас это совершенно измочаливает. Когда мои девочки учились в школе, я с ними и с женой вечно ходили на похороны – похороны одноклассников – ребятишки гробились на дорогах. Они превышали скорость, валяли дурака за рулем, тайком пили пиво, выезжали на встречную полосу, теряли контроль. Но теперь у нас другая головная боль: распространяется вандализм.
   – Заметно. На прошлой неделе кто-то показывал свою молодецкую удаль перед залом суда – газона как не бывало.
   – Именно это я и имею в виду. Есть несколько чокнутых, которым нечего делать. Прошлой ночью они подстрелили два фонаря на Гудвинтер-бульваре. Мальчишками мы на Хеллоуин разбивали тыквы и обматывали деревья туалетной бумагой, но теперешнее поколение пошло дальше нас. Они рвут цветы перед зданием муниципалитета. Разбивают сельские почтовые ящики бейсбольными битами. Не понимаю я этого!
   – А надписи на стенах?
   – Пока нет, но они вылили банку краски на фонтан в сквере. Мы знаем мерзавцев, которые этим занимаются, но ни разу не поймали их с поличным.
   Броуди помолчал. И взглянул на Квиллера с надеждой.
   – У тебя есть план? – спросил Квиллер.
   – Ну… после того как я поговорил с Хеймсом… я думал, может, твой кот… подскажет, где они в следующий раз нанесут удар, чтобы мы могли их подстеречь.
   Квиллер недовольно посмотрел на него:
   – Чем вы там обкурились, на своей конференции?!
   – Я знаю только то, что мне сказал Хеймс: у твоего кота есть способности эксперта или что-то в этом роде.
   – Послушай, Броуди. Предположим, это маленькое животное, которое сидит на книжной полке и моет свой хвост, – просто предположим, – знает, что вандалы собираются в два сорок пять утра второго июня разбить кирпичом стекло в школе. Ну и как же оно сообщит вам подобную информацию? Ты рехнулся, Броуди. Признаю, Коко иногда чувствует опасность, но то, что ты предлагаешь, просто нелепо!
   – В Калифорнии используют кошек для предсказания землетрясений.
   – Ну это же совершенно другое дело… Еще кофе? А то твоя чашка пуста.
   – Если я выпью еще чашку этого адского варева, меня парализует от шеи и ниже.
   – После твоего предложения относительно Коко полагаю, ты уже парализован от шеи и выше. Кто коноводит в этой банде хулиганов? Обычно ведь у них бывает вожак? Сколько ему лет?
   – Девятнадцать, только что закончил школу. Он из хорошей семьи, но водится с компашкой из Чипмунка. Это самый трущобный городишко в крае, да ты знаешь. Они берут несколько банок пива и начинают куролесить на своих драндулетах.
   – Как его зовут?
   Казалось, Броуди не хотел этого говорить.
   – Ну, мне неудобно его назвать… это Чед Ланспик.
   – Неужто наследник владельца универмага?! Неужто сын Кэрол и Ларри?!
   Начальник полиции с сожалением кивнул:
   – Уже с восьмого класса у него начались неприятности.
   – Да, это плохие новости! Его родители, пожалуй, из самых славных людей в городе! Занимаются общественной работой. Их старший сын учится на священника, а дочь собирается стать врачом…
   – Ты ничего нового мне не открыл. Ланспик – доброе имя. Трудно понять, как Чед сбился с пути. Люди говорят, третий ребенок всегда необычный; может, они и правы. Возьми моих трех девчонок, например. Две старшие сразу после школы повыходили замуж и начали рожать. У меня четверо внуков, а мне еще и пятидесяти нет. Но вот Франческа! Она третья. Она была решительно настроена поступить в колледж и получить профессию.
   – Но она же вернулась в Пикакс. Вы ее не потеряли.
   – Да, Фран хорошая девочка и все еще живет дома. За это следует быть благодарными. Семья по-прежнему вместе. Но она с головой ушла в отделку интерьеров и театральные постановки.
   – У нее талант, Броуди. Она будет ставить новую пьесу в театральном клубе. Тебе следовало бы гордиться дочерью.
   – Жена мне говорит то же самое.
   – Франческе двадцать четыре года, и она вправе сама выбирать.
   Начальник полиции, казалось, думал иначе.
   – Она могла бы выйти замуж за одного из Фитчей. В школе она встречалась в Дэвидом Фитчем. Кстати, вот еще одна прекрасная семья. Прадед Дэвида разбогател в восьмидесятых годах прошлого века – на шахтах или лесоразработках, не помню, на чем именно. Дэвид и Харли закончили Йельский университет, а теперь они вице-президенты банка. Их отец – президент банка. Найджел Фитч – прекрасный человек! Я был уверен, что заполучу одного из этих ребят в зятья.
   Броуди грустно отвернулся. Видеть его разочарование было тяжело.
   – Одна из моих дочерей вышла за фермера, – продолжал он, – а другая за электрика, у которого свое дело. Приличные парни, ничего не скажешь. Честолюбивые. Хорошие кормильцы. Но Франческа могла бы выйти за Дэвида Фитча. Она, бывало, приводила его и Харли к нам домой слушать этот шум, который они называют музыкой. Настоящие джентльмены. «Здравствуйте, мистер Броуди», «Как поживаете, мистер Броуди?». Им нравилось, как я играю на волынке. Славные ребята. Ни капли снобизма. Веселые.
   – Да, прекрасные молодые люди, – согласился Квиллер. – Я их встречал в театральном клубе.
   – Вот уж где можно говорить о таланте! Они во всех пьесах участвуют, играли близнецов в мюзикле «Ребята из Паукипси» или что-то в этом роде. Найджелу повезло: иметь таких сыновей. Франческа действительно упустила хороший шанс.
   – Йау! – неожиданно произнес Коко. Очевидно, ему стало скучно.
   – Что ж, вернемся к моему предложению, – сказал Броуди. – Подумай. Мне хотелось бы разбить эту банду прежде, чем они совершат что-нибудь похуже: подожгут амбар, ворвутся в чей-нибудь коттедж или угонят машину. Они очень близки к этому.
   – Ты говорил с Кэрол и Ларри об их сыне?
   Начальник полиции всплеснул руками:
   – Много раз. Они держатся мужественно, но сердце их разбито. А с кем из родителей не было бы то же самое? Парень не живет дома. Болтается где попало, гуляет ночи напролет. Так и не захотел поступать в колледж.
   – А где он деньги берет?
   – Насколько я понимаю, его бабка оставила ему наследство, однако он не может получать свой ежемесячный чек, если не будет работать в семейном магазине, – Ларри поручил ему спорттовары. Но Чед половину времени прогуливает, уходя охотиться или ставить силки. Браконьерствует, вероятнее всего.
   – Не нравится мне все это, – сказал Квиллер. – Ланспики не заслуживают таких неприятностей.
   – Знаешь, Квилл, вам, холостякам, везет. У вас никаких проблем.
   – Не будь так в этом уверен.
   – И что у тебя за проблема?
   – Женщины.
   – Я тебе говорил! – торжествующе заявил Броуди. – Говорил, что они будут за тобой гоняться. Не может, в самом деле, человек получить в наследство миллионы и надеяться на спокойную жизнь. Если бы я знал, что ты последуешь моему совету, я бы сказал тебе: обзаведись женой и вычеркни свое имя из списка завидных женихов.
   – У меня уже была жена, – сказал Квиллер. – Ничего из этого не вышло.
   – Ну так попытайся еще раз! Женись на молодой женщине и подумай о наследниках. Ты для этого еще не слишком стар.
   – Когда меня не станет, я оставлю все Фонду Клингеншоенов. Фонд распределит все прямо здесь, в Пикаксе, где деньги были заработаны и где им следует и остаться.
   – Полагаю, разные типы все время пристают к тебе, прося подачек.
   – Фонд и об этом заботится. Я все передаю им. Они поддерживают разные благотворительные и добрые дела и мне тоже немного выделяют на жизнь.
   – Ох! Ты все-таки немного чокнутый. Тебе этого никто не говорил?
   – Я привык довольствоваться малым.
   – Я заметил, – сказал Броуди, оглядывая комнату. – Немного найдется миллионеров или миллиардеров, которые живут над гаражом. Ты когда-нибудь видел, как живут Фитчи? У Найджела и его жены в Индейской деревне есть старый дом, и Франческа говорит, они его здорово отделали! У Харли с молодой женой старый особняк Фитчей, он очень похож на замок. Двадцать две комнаты! У Дэвида и Джилл новый дом, который попадет на обложку какого-нибудь иллюстрированного журнала… Говорю тебе, Квилл, Фран попала впросак, не выйдя замуж за Дэвида. Но теперь уж слишком поздно.

   После того как Броуди ушел, жалуясь на узкие ступени, Квиллер приготовил себе еще чашечку растворимого кофе в этом встроенном шкафу четыре на четыре фута, служившем ему кухней. Еще он разогрел в микроволновой печи несколько позавчерашних пончиков.
   Коко спрыгнул с книжной полки и начал рыскать по комнате, словно тигр в клетке, недовольно мяукая оттого, что завтрак задерживается. По той же причине Юм-Юм свернулась в клубок жалости к самой себе.
   – Поостынь, – сказал Квиллер Коко, посмотрев на часы. – Еда прибудет с минуты на минуту.
   Когда он с сиамцами жил в особняке, у них была экономка, баловавшая всех троих домашними деликатесами. Теперь Квиллер питался в ресторанах, а кошкам еду доставляли от шеф-повара «Старой мельницы». Помощник официанта по имени Дерек Катлбринк ежедневно приносил им птицу, мясо и морские продукты, которые нужно было только немного разогреть с соответствующим соусом.
   Когда Дерек с запеченными в сдобном тесте креветками наконец прибыл, он извинился за опоздание и сказал:
   – Шеф хочет узнать, как им вчера понравилась телятина под белым соусом.
   – Нормально, за исключением японских грибов, Дерек. Они не любят японские грибы. И передай шефу, чтобы не присылал больше маринованные артишоки – только свежие. Их любимая пища – индейка, только это должно быть нормальное мясо, свежее, а не эти закрученные штуки.
   Он дал помощнику официанта на чай и сел допивать кофе, наблюдая за тем, как сиамцы поглощают содержимое тарелок. Каждая из кошек была образцом сосредоточенности – хвосты распластались по полу, усы растопорщились. Затем они тщательно вымылись, и Юм-Юм, взмахнув вверх словно легкое облачко, опустилась Квиллеру на колени и трижды развернулась, прежде чем устроиться. А Коко опять расположился на «биографической» полке и стал ждать начала диалога.
   Квиллер всегда беседовал с кошками; это казалось ему более разумным, чем разговаривать с самим собой, как он, наверное, поступил бы – живя один. Коко, казалось, особенно ценил звук человеческого голоса. Он реагировал так, будто понимал каждое слово.
   – Ну, Коко, что ты думаешь о нелепом предложении Броуди?
   – Йау, – ответил кот с оттенком презрения.
   – Бедняга действительно разочарован, что Фран не вошла в семейство Фитчей. Интересно, знает ли он, что она со мной заигрывает?
   – Йау-йау, – издал Коко, нервно меняя позу. Он никогда не испытывал энтузиазма, если речь заходила о женщинах в жизни Квиллера.
   Квиллер впервые встретил Фран Броуди, когда покупал мебель в студии Аманды, занимающейся дизайном интерьеров. Ему понравились и Аманда, средних лет дама, – седая, безвкусно одетая, бестактная и раздражительная, и ее ассистентка – молоденькая, привлекательная и дружелюбная. Обе женщины предпочитали в одежде нейтральные тона, чтобы они не соперничали с тканями и обоями, которые демонстрировались клиентам. Только на Аманде бежевый, серый, хаки и серо-коричневый цвета выглядели тускло; на стройной же фигуре Франчески – шикарно. Аманда все больше отходила на задний план, управляя делами, тогда как ее общительная ассистентка работала с клиентами.
   Фран была рыжеватой блондинкой, высокой, как отец, с такими же серыми глазами, но только в ее глазах был металлический блеск честолюбия и решительности.
   – Она знает о моей связи с Полли Дункан, – сказал Квиллер, – но это ей не мешает. Полли предупреждала меня, чтобы я не вступал в театральный клуб и не нанимал Фран, но я думал, это просто женская стервозность…
   – ЙАУ! – строго произнес Коко.
   – Извини. Я не то имел в виду. Скажем, это выглядело как ревность женщины постарше к молодой сопернице, хотя Фран действительно серьезно настроена! Не знаю, за мной она гоняется или за деньгами Клингеншоенов?
   – Йау-йау, – сказал Коко.
   – Мне трудно принять агрессивность молодого поколения. Может, я и старомоден, но мне нравится самому быть охотником.
   Стратегия Франчески была слишком явной. Она попросила ключ от квартиры, чтобы, как она сказала, наблюдать за ходом работ и за поставками товара. Она приносила ему для просмотра альбомы с образцами обоев и мебельные каталоги, что включало и консультации в тесном контакте на диване, когда фотографии и рисунки разложены на коленях и колени нечаянно соприкасаются. Она подгадывала эти встречи тет-а-тет к часу коктейля, и вежливость требовала от Квиллера предложить ей бокал-другой, после чего приглашение на ужин становилось почти обязательным. Она собиралась вместе с ним лететь на несколько дней в Центр, чтобы в дизайнерских студиях и галереях выбрать мебель и предметы искусства. Она хотела задрапировать стены его спальни, сделать там зеркальный потолок, покрыть постель шелковой накидкой.
   Франческа вся искрилась юной жизненной силой, употребляла соблазнительные духи, а ее длинные ноги в босоножках на высоких каблуках выглядели очень и очень возбуждающе. Но однако, после того как Квиллеру исполнилось пятьдесят, он стал чувствовать себя уютнее с женщинами своего возраста, которые носили шестнадцатый размер. Полли Дункан, возглавлявшая городскую библиотеку и разделявшая его литературные интересы, была именно такой женщиной. Кроме того, после трагической смерти мужа, происшедшей много лет назад, она теперь заново открывала любовь и вся была само участие и забота, несмотря на внешнюю показную сдержанность. Они вели себя осторожно, но в Пикаксе нельзя было утаить секретов, и все знали о библиотекарше и наследнике Клингеншоенов, так же как и о художнице по интерьерам.
   – Полли начинает нервничать, – сказал Квиллер своему внимательному слушателю. – Мне не нравится то, что ревность делает с женщинами. Она умна и во всех отношениях восхитительна, однако же… и самые интеллектуальные из них иногда теряют контроль над собой. Рано или поздно будет взрыв! Как ты думаешь, библиотекари совершают преступления на почве ревности?
   – Йау, – сказал Коко и почесал ухо задней лапой.

Сцена вторая

   Место действия: центр Пикакса.
   Время действия: следующее утро.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Хикси Райс, молодая женщина из Центра.
   Эддингтон Смит, букинист.
   Чед, «паршивая овца» семьи Ланспиков.
   Строительные рабочие, прохожие, служащие.

   Прослушав девятичасовой выпуск новостей, Квиллер решил прогуляться по городу. «Хулиганы ночью открыли пожарные краны, чем серьезно истощили городские запасы воды и осложнили работу пожарным, вызванным к горящему зданию в западной части города».
   Как журналист-ветеран, который в свое время писал для самых крупных газет страны, Квиллер презирал новости-заголовки по радио – эти пародии на новости из двадцати пяти слов, втиснутые между рекламами по двести слов. Они только раздували войну между печатной и электронной прессой. Он нервно заходил по квартире, ругаясь вслух, к вящей тревоге сиамцев.
   – Сколько кранов открыто? Где они расположены? Какова потеря воды? Во что это обойдется городу? Чьи здания сгорели в результате? Когда хулиганство было замечено? Почему никто не обнаружил вовремя хлынувшую воду?
   Сиамцы носились по квартире, как делали всякий раз, когда Квиллер приходил в ярость.
   – Ладно, ничего. Извините за вспышку, – сказал он уже спокойнее, приглаживая усы. – Через несколько дней мы все узнаем из газет.
   Несколько лет в Мускаунти не было хорошей газеты, но благодаря Фонду Клингеншоенов и некоторому подталкиванию со стороны Квиллера в следующую среду выйдет в свет первый номер профессионально сделанной газеты.
   А пока существовало только два адекватных источника информации. Можно было включиться в систему сообщений, процветающую в небольших кафе, на ступеньках суда и на задних дворах. Или можно было прогуляться в полицейский участок в такое время, когда разговорчивый Броуди был на дежурстве.
   – Я иду в город, – проинформировал Квиллер своих друзей. – Мистер О’Делл придет убирать, и ему приказано не давать вам никаких потачек, так что нет смысла прикидываться умирающими от голода. До скорого.
   Коко и Юм-Юм бесстрастно выслушали хозяина, затем проводили его до верхней площадки лестницы, где оба потерлись мордочками о герб Макинтошей, пока их клыки не защелкали по кованому металлу. Квиллер часто думал о том, что же означает их молчаливый прощальный ритуал. Жалеют ли они, что он уходит, или, наоборот, радуются? Беспокоятся или испытывают облегчение? Кто может сказать, что скрывают эти таинственные голубые глаза?
   В Центр он всегда ходил пешком. В Пикаксе до любого места можно было дойти пешком, но мало кто из местных жителей использовал для передвижения ноги. Когда он шагал по длинной подъездной дороге, работавшая над реконструкцией дома строительная бригада жизнерадостно его приветствовала, а мастер, сняв каску, пригласил зайти в здание посмотреть за ходом работ.
   Трехэтажный особняк Клингеншоенов, выстроенный из камня толщиной в два фута, перестраивался под театр – со сценой, окруженной с трех сторон местами для зрителей, с профессиональной системой освещения и гримерными.
   – Вы закончите в срок? – спросил Квиллер.
   – Будем надеяться. Если архитекторы не устроят нам разнос, – сказал мастер. – Какая-то инспекция приедет из Центра на будущей неделе. Надеюсь, они не пришлют эту девицу архитекторшу. Вот уж крепкий орешек.
   Услышав это замечание, Квиллер фыркнул. Речь шла о группе архитекторов из Цинциннати, специализирующейся на оформлении маленьких театров, а «крепким орешком» была Элкокови Райт, легкомысленная молодая особа, с которой он встречался в Центре до того, как она выскочила замуж за инженера. Он продолжил прогулку, дивясь причудам судьбы и предвкушая встречу с Коки.
   Три квартала Мейн-стрит, из которых и состояла деловая часть Пикакса, не могли не удивлять. В пору своего расцвета городок был сердцем горнодобывающей промышленности края, и все коммерческие здания здесь возвели из камня. Однако необычным этот городской ландшафт делал внешний вид зданий с магазинами и офисами, которые выглядели миниатюрными замками, храмами, крепостями и монастырями, демонстрируя причудливый вкус угольных магнатов девятнадцатого века.
   Проходя мимо городской библиотеки (которая находилась в греческом храме), Квиллер на площадке для парковки автоматически поискал глазами малиновую машину Полли Дункан. Перед зданием муниципалитета (в миниатюрной Бастилии) доброволец, размахивающий канистрой для сбора пожертвований в пользу фонда «Спасите наших змей» [5 - По аналогии с сигналом SOS («Спасите наши души»).], сверкнул неотразимой улыбкой, и Квиллер дал ему доллар. Когда он проходил мимо магазинчика Скотта для мужчин (котсуолдский коттедж), из магазина выпорхнула молодая женщина с растрепанными волосами, висящей на плече сумкой и в развевающейся юбке. Это была жизнерадостная и полная энергии Хикси Райс, менеджер по рекламе новой газеты Мускаунти. Она была соседкой Квиллера в Центре, и он сделал все, чтобы привезти ее в Пикакс.
   – Привет, Квилл! – прощебетала она.
   – Доброе утро, Хикси. Как дела?
   – Ты не поверишь! Я продала Скотту для начала двойной разворот, и он подписал контракт на двадцать шесть недель. Даже этот потусторонний книжный магазин взял четверть страницы. А сегодня у меня ланч в загородном клубе с тремя банкирами! Найджел Фитч очарователен, и у него прекрасные сыновья, особенно тот, что с усами. Какая жалость, что они женаты.
   – Не знал, что это имеет для тебя какое-нибудь значение.
   – Забудь мое сенсационное прошлое в Центре, – сказала она, делая легкомысленный жест. – В Пикаксе я осторожна. Я отказалась от женатых мужчин, сигарет и высоких каблуков. Слушай, давай пообедаем сегодня вместе. Я плачу.
   – Извини, Хикси, но у меня свидание.
   – Ладно. Поймаю тебя потом.
   Она двинулась через Мейн-стрит, уворачиваясь от машин, фургончиков и пикапов, демонстрируя ловкость ног, посылая воздушные поцелуи водителям, которые свистели от восхищения или сигналили от досады.
   Квиллер направился к книжному магазину, который Хикси назвала потусторонним. В кои-то веки она не преувеличила. Магазинчик буквально притаился в переулочке за универмагом Ланспика. Нагромождение необработанных камней напоминало грот; использованный при строительстве полевой шпат в солнечный день сверкал, словно фасад кафешантана. У двери висела почти неразличимая вывеска. В грязной витрине лежали старые книги с потрепанными переплетами и стояло растение с поникшими листьями.
   Внутри магазина было столь же сумеречно, сколь ослепителен он был снаружи. Войдя с освещенной солнцем улицы, Квиллер поначалу ничего не увидел, но постепенно смог рассмотреть интерьер магазина: столы, заваленные пропыленными фолиантами; полки от пола до потолка с плотно втиснутыми книгами в сероватых переплетах с неразличимыми названиями; неустойчивая деревянная стремянка и дымчато-серый персидский кот, расхаживающий по столу со старыми журналами, размахивая хвостом, словно метелочкой для стряхивания пыли. Все было насквозь пропыленным и пахло сардинами.
   О приходе Квиллера возвестил колокольчик, зазвеневший над входной дверью, и вскоре откуда-то выплыл владелец магазинчика. Эддингтон Смит – маленький, худенький человечек с серым лицом, седеющими волосами и в серой одежде неопределенного вида. Он кого-то напоминал Квиллеру, но неизменная вкрадчивая улыбка, выражавшая полное удовлетворение, мешала вспомнить, кого именно.
   – Приветствую, – мягким приятным голосом сказал человечек.
   – Доброе утро, Эд. Приятный денек, верно? Как Уинстон?
   Квиллер погладил кота, а Уинстон принял оказанное ему внимание с достоинством премьер-министра.
   – Сколько же этому зданию лет, Эд? Оно такое ужасное, что даже зачаровывает.
   – Больше ста. Это бывшая кузница. Говорят, построивший ее каменщик был не в своем уме.
   – Охотно верю.
   – Перефразируя мистера Черчилля, мы придаем форму нашим домам, после чего они формируют нас. Полагаю, это так. Мой дед рассказывал, что кузнец был настоящим пещерным человеком.
   – Надеюсь, на вас здание не оказало такого воздействия? – добродушно поинтересовался Квиллер.
   – Немного, – ответил Эддингтон, все еще улыбаясь. – Я чувствую себя придавленным камнем. Доктор Галифакс говорит, что я слишком много времени провожу в магазине. Он говорит, мне следует чаще гулять или примкнуть к какому-нибудь клубу, позабавиться. Не уверен, что забавы мне понравились бы.
   – Доктор Гал мудрый человек. Вам стоит последовать его совету.
   – «Работа гораздо забавнее, чем забавы!» – это сказал Ноэль Кауэрд… Могу я вам быть чем-нибудь полезен сегодня? Или вы хотите покопаться в книгах сами?
   – Было бы интересно найти комплект Британской энциклопедии издания тысяча девятьсот десятого года.
   – Одиннадцатое издание! – одобрительно кивнул букинист. – Посмотрю, что можно сделать. Я все еще ищу вашего Шекспира.
   – Помните, я хочу, чтобы пьесы были в разных томах. Так их легче читать.
   Улыбка Эддингтона стала игривой.
   – Один британский ученый назвал Шекспира самым сексуальным писателем, сочинявшим на английском языке.
   – Поэтому он и был популярен в течение четырех сотен лет.
   Квиллер еще пару раз погладил Уинстона и направился к двери. Эддингтон последовал за ним.
   – Вы ведь член театрального клуба, не так ли?
   – Да, я недавно вступил. В следующей пьесе впервые выйду на сцену.
   – Харли Фитч пригласил и меня вступить. Вы знаете Харли? Он приятный молодой человек. Очень дружелюбный.
   Квиллер придвинулся ближе к двери.
   – Я не смогу хорошо играть, – сказал продавец книг, – но я мог бы поднимать и опускать занавес или делать что-нибудь в этом роде.
   – Когда вы попадете на сцену, Эд, вы обнаружите в себе скрытые таланты.
   Рука Квиллера уже лежала на ручке двери.
   – Я так не думаю. Все остальные в клубе умны и хорошо образованны. Харли Фитч и его брат учились в Йельском университете. А я даже в колледже не учился.
   – Может, у вас и нет степени, но вы очень начитанный человек, – заверил его Квиллер.
   Эддингтон опустил голову, скромно улыбаясь, и Квиллер воспользовался моментом, чтобы выбежать на солнышко. На улице он продолжил размышлять о загадочном маленьком человечке. Как он ухитряется поддерживать свой бизнес? Как ему удается зарабатывать на сардины для Уинстона? Ведь в магазинчике никогда нет покупателей. Для дополнительного заработка он не продает ни поздравительных открыток, ни бумажных салфеток, ни ароматических свечек. Только старые, поблекшие, заплесневелые книги.
   Квиллер подумал и о столь восхваляемой семье Фитчей, фамилию которой все произносят с уважением, если не с восхищением. Фитчи «дружелюбные… очаровательные… подтянутые… прекрасная старая семья… настоящие джентльмены… веселые… умные». Лесть может стать навязчивой.
   Он зашел в маленькое кафе и выпил чашечку кофе, а затем отправился в полицейский участок, где за сержантским столом нашел Броуди.
   – Что, вчера ребятишки опять куролесили? – спросил он начальника полиции.
   – Ох! Тут не до смеха, – ответил Броуди. – Городу потеря воды обойдется в несколько сотен, а одна из семей в западной части из-за этой аварии грустно взирает на пепелище.
   – Сколько гидрантов открыли хулиганы?
   – Восемь. Они использовали специальные ключи, так что самим гидрантам вреда не причинили. Полагаю, мы должны быть благодарны им за проявленную заботу.
   – Где находились гидранты?
   – На восточной городской линии – в промышленной зоне, безлюдной по ночам. Это произошло около трех или четырех часов утра, судя по количеству потерянной воды. Бессмыслица! Бессмыслица!
   – Когда это обнаружили?
   – Сегодня, около шести утра. Слабый напор воды включил сигнал тревоги на фабрике пластмасс, это встревожило пожарную часть. И сразу же поступил вызов с запада.
   – Чей дом сгорел?
   – Там жила молодая пара с тремя детишками. Без страховки. В резервуаре оказалось недостаточно воды, чтобы погасить огонь. Учти, потеряно двести пятьдесят тысяч галлонов! Что меня особенно бесит – у нас полно наводнений и лесных пожаров, торнадо, ураганов и засух. Вовсе ни к чему нам еще и эти сотворенные людьми катастрофы.
   – Как же вышло, что патрульная машина ночью не засекла хлещущую воду?
   Броуди устало откинулся в кресле.
   – Послушай, у нас отделение из шести человек, включая меня и сержанта. В неделе семь дней, и в каждом дне по двадцать четыре часа. К тому же эти проклятые бумажки. От всего этого мы не выигрываем. По пятницам у нас патрулируют две машины, – день зарплаты, как ты понимаешь. Пьянчужки это дело отмечают, а потом в субботу отсыпаются. Так что в пятницу мы сосредоточиваемся на барах и вечеринках, да еще на школьной автостоянке. Прошлой ночью в школе был большой танцевальный вечер, после которого ребятишки отправились гулять, – шум и тарарам, как всегда. Уж не знаю, сколько мы зарегистрировали «перемещенных лиц» Потом было две драки в барах и три дорожных происшествия, и это только в пределах города! Водители и пассажиры – пьяные! Еще случился небольшой пожар в доме престарелых – какой-то старикашка курил в постели. Никакого ущерба, но паника – как во время землетрясения! Я тебе, Квилл, должен сказать, вечер пятницы в Пикаксе – чистый ад, особенно весной. Точно так же, как это было сотню лет назад, когда лесорубы приходили в город и смешивались с шахтерами.
   – Вижу, забот у вас полон рот, – сказал Квиллер. – А что делала полиция штата?
   – О, они помогали – когда мы гонялись за пьяными водителями по всему округу. Одна скоростная погоня кончилась тем, что парень оказался в реке Скатертью дорога.
   – Похоже, все, как ты и предсказывал: хулиганство растет.
   – Когда им надоедает рвать цветы, они ищут больших удовольствий. Сегодня суббота. Они снова выползут. – Броуди вопросительно посмотрел на Квиллера. – Мы должны их перехитрить.
   – Броуди, забудь про кошачий отряд. Ничего из этого не выйдет.
   Квиллер помахал начальнику полиции и покинул участок. Ему хотелось до ланча зайти еще в одно место. Он решил повидать «паршивую овцу» семейства Ланспиков.
   Универмаг был самым большим коммерческим зданием на Мейн-стрит – византийский дворец со свешивающимися с парапета знаменами, что придавало зданию драматический оттенок, который так понравился Ларри Ланспику. Он и его жена Кэрол были душой театрального клуба. Их энергия и энтузиазм стали легендарными в Пикаксе, как и их универмаг. В восьмидесятых годах прошлого века он скорее походил на обычную лавку, где торговали всем вперемешку: керосином, порохом, упряжью, крекерами, сыром и ярдами ситца. Теперь перечень товаров включал духи и нарядное белье, микроволновые печи и телевизоры, удочки и спортивные рубашки.
   Спортивные рубашки! Вот что поможет. Квиллер направился в отдел мужской повседневной одежды, расположенный в задней части универмага. Это означало, что ему пришлось зигзагами проходить через женские отделы с их соблазнительными запахами и выставленными шелками. Продавцы, у которых он уже покупал свитеры, платья и блузки размера Полли Дункан, увидев его, просияли.
   – Доброе утро, мистер К.
   – Вам помочь, мистер К.? Мы только что получили замечательные шелковые шарфики. Настоящий шелк!
   В отделе спортивных товаров молодой человек склонился над витриной, разглядывая каталог огнестрельного оружия. Его косичка и усы типа Фу-Манчу в провинциальном городке вроде Пикакса выглядели совершенно нелепо.
   – У вас есть спортивные рубашки? – спросил его Квиллер.
   – Посмотрите на полках. – Продавец со скучающим видом мотнул головой в сторону повседневной одежды.
   – А зеленые есть?
   – Все, что есть, – лежит на полках.
   – Почем они?
   – Цена разная. Все указано на бирке.
   – Извините, но я не прихватил с собою очки, – сказал Квиллер. – Не будете ли вы так любезны мне помочь?
   Это была ложь, но ему нравилось раздражать нерадивых продавцов.
   Молодой человек неохотно отложил в сторону свой каталог оружия и нашел зеленую спортивную рубашку большого размера по довольно разумной цене. Пока он оформлял покупку, Квиллер рассматривал удочки и катушки к ним, луки и стрелы, охотничьи ножи, спасательные пояса, рюкзаки и прочее снаряжение, не имевшее никакого отношения к его жизни. Однако он приметил одну вещь, которую ленивому продавцу было бы очень неудобно доставать: пару снегоступов, висевшую высоко на стене.
   – Это единственная пара, которая у вас есть? – поинтересовался он.
   – Мы весной не запасаем снегоступы.
   – Из чего они сделаны?
   – Алюминий.
   – Мне бы хотелось их посмотреть.
   – Мне придется доставать лестницу.
   Квиллер наслаждался своим сценарием и своей игрой.
   После некоторых трудов и недовольного бормотания молодой человек снял снегоступы, и Квиллер начал их неспешно осматривать.
   – Как они крепятся к ногам?
   – Привязываются.
   – Где зад, а где перед?
   – Хлястик сзади.
   – Разумно, – сказал Квиллер. – Это единственный тип, какой у вас вообще бывает?
   – Зимой у нас бывают еще с деревянным ободом и шнуровкой из бычьей кожи.
   – А вы сами ходите на снегоступах?
   – Когда проверяю капканы.
   – Вы используете алюминий или дерево?
   – Дерево, но свои я делаю сам.
   – Вы делаете снегоступы? А как вы их делаете?
   В вопросе прозвучала нотка искреннего удивления.
   Продавец начал проявлять какие-то признаки жизни.
   – Нужно срезать белый ясень для обода. Убить оленя, чтобы получить шкуру для шнуровки.
   – Невероятно! Как вы научились?
   Парень пожал плечами и выглядел почти довольным.
   – Просто узнал, вот и все.
   – А как из дерева сделать изогнутый обод?
   – Отрезать по размеру, попарить и согнуть, вот и все.
   – Потрясающе! Я новичок на севере, – сказал Квиллер, – но будущей зимой мне хотелось бы попробовать походить на снегоступах. Это трудно?
   – Просто ставишь одну ногу перед другой. И не надо спешить.
   – Быстро при этом передвигаешься?
   – Зависит от снега – слежавшийся он или рыхлый – и есть ли подлесок. Четыре мили в час – довольно быстро.
   – Они бывают разных размеров?
   – Разных размеров и разных фасонов. Я делал всякие – «мичиган», «медвежья лапа», «арктические» – всякие.
   – Вы их делаете на продажу?
   – Никогда не продавал, но…
   – Я купил бы пару ручной работы, если б можно было посмотреть и выбрать.
   – У меня есть у предков дома. Думаю, я мог бы на следующей неделе их прихватить.
   – А не могли бы вы принести несколько образцов ко мне на квартиру?
   – Где вы живете?
   – За домом Клингеншоенов, над гаражом. Меня зовут Квиллер.
   В прищуренных глазах продавца он заметил искру понимания.
   – А вас как зовут?
   – Чед.
   – Когда вы могли бы принести образцы?
   – Пожалуй, во вторник. После работы.
   – Во сколько вы заканчиваете?
   – В пять тридцать.
   – У меня в семь репетиция в театральном клубе. Не могли бы вы прийти ко мне не позже шести?
   – Наверное, могу.
   Квиллер вышел из магазина в хорошем настроении. На самом деле ему не нужна была пара снегоступов и даже зеленая спортивная рубашка; ему хотелось только удовлетворить свое любопытство в отношении Чеда Ланспика.
   Было субботнее утро.
   Поздно ночью в субботу или рано утром в воскресенье хулиганы вломились в среднюю школу Пикакса и разбили компьютер.

Сцена третья

   Место действия: репетиционный зал в муниципальном центре Пикакса.
   Время действия: поздний вечер понедельника.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Члены театрального клуба, репетирующие пьесу «Мышьяк и старые кружева».

   – Пока, ребятки. Увидимся завтра вечером.
   – Всем доброй ночи. Кого-нибудь подвезти?
   – Доброй ночи, Харли. Не забудь прихватить завтра вечером горн своего деда.
   – Надеюсь, мне удастся его найти.
   – Кто-нибудь хочет заглянуть к Баду выпить пива?
   – Дорогой, я бы с удовольствием выпила пивка, если ты заплатишь.
   – Слушайте все, пока не ушли! Захватите с собой завтра свои роли. Никаких оправданий! Работать начинаем точно в назначенный час.
   – Доброй ночи, Франческа. Хоть ты и чистый рабовладелец, мы тебя любим.
   – Доброй ночи, Дэвид… Доброй ночи, Эд. Ни о чем не беспокойтесь. Все будет прекрасно. Я рада, что вы в нашей труппе.
   – Спокойно ночи, Фран, – сказал Квиллер. – Ты прекрасно справляешься с этими клоунами.
   – Не уходи еще, Квилл. Я хочу с тобой поговорить.
   Она смотрела, как остальные расходятся. Молодые и уже не очень молодые, талантливые и просто влюбленные в сцену, зажиточные и работающие за минимальную зарплату – все они выглядели одинаково в бесформенной одежде для репетиций: разношерстных штанах и рубахах, не по размеру, поношенных, намеренно уродливых. Квиллер в своей новой спортивной рубашке чувствовал себя слишком хорошо одетым. Даже Фран, которая на работе была подчеркнуто шикарной, выглядела неряшливо в выцветшем трико, стоптанных туфлях и старой отцовской рубашке. Эддингтон Смит был единственным, кто явился на репетицию в костюме, белой рубашке и галстуке.
   Фран, сев рядом с Квиллером, заявила:
   – Квилл, ты сорвешь все аплодисменты, когда своим громовым голосом взревешь «Браво!» и «В атаку!». Но мне хотелось бы видеть взрыв энергии, когда ты галопируешь наверх с воображаемым мечом. Помни, ты считаешь себя Тедди Рузвельтом, который несется в атаку вверх по Сан-Хуан-хилл.
   – Ты не отдаешь себе отчета, о чем просишь, Фран. Я нетороплив от природы, и с каждым годом это усугубляется.
   – Постарайся, – настаивала она с милой улыбкой, которой всегда пользовалась, чтобы добиться желаемого. – Завтра вечером ты сможешь попрактиковаться с горном, если Харли не забудет его принести.
   – Близнецы Фитчи – вот настоящие звезды спектакля, – сказал Квиллер. – Харли в своем гриме «Борис Карлофф» и Дэвид в роли этого скользкого доктора, которого он играет как настоящую гадину.
   – Очень талантливы, – согласилась Фран, – и парни что надо. Они растрачивают себя в банке понапрасну.
   Она взглянула на часы, однако не спешила уходить.
   – Я рад, что ты дала Эддингтону роль, хотя он и боится до смерти.
   – Он будет превосходным старым мистером Гиббсом. Но я надеюсь, что он научится посылать свой голос. Пока он говорит шепотом.
   – В книжном магазине никто никогда не кричит, а именно там он провел всю свою жизнь.
   – Ладно, вот что я хотела обсудить, Квилл. Мы хотим к лету поставить пьесу «Колокольчик, книга и свеча», и для того, чтобы играть Пайвекета, нам нужен кот. Как ты думаешь…
   – Нет, не думаю, что Коко эта роль понравится. Он крайне независим. Не принимает указаний. И предпочитает свой собственный сценарий.
   – Может, нам следует объявить конкурс котов, устроить им прослушивание?
   – И получится сумасшедший дом! – сказал Квиллер. – Соберутся три сотни кошек и три сотни любителей кошек. Кошки будут орать, шипеть, драться и лезть на шторы. А люди начнут возмущаться, бесцеремонно вмешиваться в разговор, требовать справедливости. В Центре одна труппа попробовала это сделать, так им пришлось вызвать полицию.
   – Зато это хорошо для рекламы. Газеты обещали давать обзор нашей сценической деятельности.
   – Они бредят! Кто в Пикаксе может потянуть на театрального критика?
   – Ты, – со своей милой улыбкой заявила она.
   Квиллер фыркнул в усы.
   – Как я могу писать замечания, сидя в пятом ряду в центре, и в то же время дуть на сцене в горн и вести атаку вверх по Сан-Хуан-хилл?
   – Ну придумай что-нибудь.
   Она могла быть невыносимо нелогичной в один момент и устрашающе логичной в следующий.
   – Театр будет готов в срок?
   – Обещали, но в строительном деле что угодно может произойти: электрики погибают от тока, водопроводчики тонут, маляры вдыхают токсичные испарения, плотники истекают кровью до смерти.
   – Что бы ты предложил в качестве оригинального ревю по поводу открытия? Только не бродвейское.
   – Какого рода материал?
   – Юмористические скетчи… остроумные пародии… комические сценки. Харли и Дэвид прекрасно разыгрывают смешную сценку про близнецов. Сьюзан дает уроки танцев в колледже; она может взять на себя хореографию.
   – Ты уже придумала тему?
   – Это должна быть пародия на современную жизнь, тебе не кажется? Я имею в виду – политика, телевидение, мода, поп-музыка, финансовая инспекция, что угодно, желательно на близкие нашему городу темы.
   – И кто же напишет эти юмористические скетчи и пародии? – спросил он.
   – Ты!
   И снова эта обольстительная улыбка.
   Квиллер протестующе заворчал:
   – На это требуется много времени и размышлений, а ты же знаешь, Франческа, что я пишу роман.
   Она посмотрела на часы.
   – Ладно, подумай о моем предложении. А теперь я должна идти домой. Жду звонка от матери. Она гостит у своей сестры в Центре. Спасибо за участие, Квилл. Увидимся завтра вечером ровно в семь.
   Квиллер медленно шел домой, наслаждаясь мягким бризом и весенней ночью. По вечерам в понедельник центр городка пустел и на Мейн-стрит воцарялась сверхъестественная тишина. Его шаги разносились по ущелью, образованному каменными зданиями.
   Идея оригинального ревю постепенно начинала его привлекать. В колледже он писал сценарии для студенческих постановок. Это может оказаться забавным – написать пародии на хорошо известные песни, по одной на каждый город округа. Первые поселенцы дали им диковинные имена: Содаст-сити (Опилки), Чипмунк (Бурундук), Скуунк-корнерз (Скунсовые Закоулки), Миддл-Хаммок (Средний Пригорок), Уайлдкэт (Дикий Кот), Смитс-Фолли (Причуда Смита), один городок назывался просто Брр (самое холодное место в Мускаунти). «Сами названия, – думал он, – являются хорошей темой для пародий».
   Он слишком скоро оказался на Пикакской площади, где Мейн-стрит разделялась и огибала маленький сквер; на площади располагались две церкви, здание суда, городская библиотека и будущий театр. В строительном вагончике горел свет, но длинная подъездная дорога к каретному сараю была погружена во тьму. Луна нырнула за тучу, а он забыл включить наружное освещение по углам каретного сарая.
   Квиллер на ощупь отпер входную дверь и потянулся к выключателю на стене. Но светильники никак не отреагировали; не зажглась и лампа на верху лестницы. Вероятно, перебои с электричеством, решил он. Местная шутка гласила, что в Пикаксе гаснет свет, даже если метеорологи только предсказывают грозу. Он начал подниматься по ступенькам в темноте. Броуди был прав: они действительно крутые и узкие, эти ступеньки. В полной темноте они казались еще круче и у́же. Он поднимался медленно и осторожно, крепко держась за перила.
   На полпути Квиллер остановился. На лестнице чувствовался сильный запах горелого. Электропроводка? Он боялся, что может произойти пожар, когда кошки будут дома одни.
   Вдруг он услышал звук, который не сумел бы точно определить. Он внимательно прислушался. Кошки сидели запертыми в своих апартаментах в дальнем конце здания, да и звук этот издавало не животное: он был какой-то скребущий, точно кто-то царапал металлом по дереву. Квиллер вспомнил кованый герб, прислоненный к стене в верхнем коридоре. Если тот загремит вниз по лестнице, он собьет его. Квиллер прижался к стене и осторожно заскользил вверх, ступенька за ступенькой.
   В верхнем коридоре он остановился и прислушался. Ощущалось чье-то присутствие. Звук прекратился, но кто-то находился в доме – дышал. Дверь в гостиную была открыта, хотя он точно знал, что перед уходом ее запер. Абсолютная темнота указывала на то, что ставни закрыты, а он точно помнил, что оставил их открытыми. И все отчетливее слышалось чье-то дыхание. Неожиданно в темной комнате он увидел два светящихся красных глаза.
   Он протянул руку к выключателю, но наткнулся на что-то волосатое.
   Из его горла вырвался ужасный рык – такой мог издать попавший в ловушку лев, раненый слон или больной верблюд. Это было проклятие, которому он научился в Северной Африке.
   Тотчас же вспыхнул свет, и хор дрожащих голосов сумел выдавить: «С днем рождения!»
   В комнате находилось две дюжины человек, и все выглядели или пристыженно, или виновато, или испуганно.
   – Черт возьми, вы, бестолочи! – взревел Квиллер. – Вы могли человека до инфаркта довести!.. Это еще что?
   Над ним, словно башня, возвышался черный медведь со стеклянными глазами и разинутой пастью, протягивающий лапу к выключателю.
   Два сверкающих красных пятнышка оказались лампочками на маленьком аппарате. Он стоял на карточном столе, был включен и булькал.
   – Извини, – смутилась Франческа – Это моя идея. Мы воспользовались ключом, который ты мне дал.
   Харли Фитч сказал:
   – Мой двойник заслужил всю славу за сценическую постановку.
   – Мой двойник вывернул лампочки, – продолжил его брат Дэвид, тот из близнецов, который носил усы. – Он стоял у меня на плечах и, наверное, навсегда подпортил мой знаменитый замах в гольфе.
   Квиллер обвиняюще повернулся к Франческе:
   – Значит, вот зачем ты задержала меня. Я-то гадал, почему ты каждые пять минут смотришь на часы.
   – Нам требовалось полчаса, чтобы все устроить, – сказал Ларри Ланспик. – Припарковать машины так, чтобы их не было видно, зайти сюда, взгромоздить медведя по этим чертовым ступенькам, а потом спрятать фургончик Уолли.
   Уолли Тоддуисл, молодой таксидермист, оправдываясь, проговорил:
   – Так вышло, что медведь был у меня в фургончике. Собирался везти его заказчику.
   – Откуда вы узнали, что сегодня у меня день рождения?
   – Папа проверил по твоей водительской карточке, – сказала Фран.
   – А это что за штука? – Он указал на аппарат с красными лампочками.
   – Это наш общий подарок, – сказала жена Дэвида. – Протест против смертельного кофе, которым ты угощаешь. Указывает на количество чашек, которое тебе нужно, и крепость, которую предпочитаешь. Таймер его включает.
   Потом кто-то достал бумажные тарелки и чашки, а кто-то еще открыл взорам плоский торт, украшенный горном и традиционным театральным пожеланием: «Чтоб тебе ногу сломать, дорогой!»
   По мере того как Квиллер остывал, актеры и вспомогательная команда из «Мышьяка и старых кружев» тоже расслаблялись. Они все были здесь: Кэрол Ланспик и Сьюзан Эксбридж, игравшие эксцентричных старых сестер; Ларри Ланспик, словоохотливый характерный актер; Харли и Дэвид Фитчи, им нравилось играть пьяниц, извращенцев и чудовищ; умница жена Дэвида, Джилл, создательница костюмов и декораций; Уолли Тоддуисл, гений в построении декораций из ящиков из-под апельсинов, упаковочной проволоки и клея; Дерек Катлбринк, которому предстояло сыграть первую в жизни роль; Эддингтон Смит, до боли не в своей тарелке; другие члены труппы, с которыми Квиллер был едва знаком. Они все говорили одновременно.
   Сьюзан:
   – Дорогой, ваш выход во втором действии был чудесным!
   Фран:
   – Настоящий актер думает всем телом, Дерек.
   Кэрол:
   – Как твоя жена, Харли?
   Харли:
   – Нормально, только слегка брюзжит. Доктор велел ей бросить курить, пока ребенок не родится.
   Уолли:
   – Что это за большая круглая штука в коридоре?
   Квиллер:
   – Это из замка в Шотландии. Думаю, часть декора центральных ворот.
   Ларри:
   – На каждом представлении она сбивалась, и мне приходилось на протяжении всей сцены импровизировать. Я был готов ее убить!
   Дэвид:
   – Я отрастил усы, чтобы играть злодея в «Пьянице», потому что у меня аллергия на спиртовую резину, а потом решил их оставить. Джилл они нравятся.
   Дерек:
   – А где кошки?
   Квиллер:
   – В своих апартаментах, телевизор смотрят. Выпустить их?
   Коко и Юм-Юм совершили торжественный выход, шагая бок о бок, как упряжка лошадей. В дверях они резко остановились, оценивая ситуацию ушами, усами, носами и своими голубыми глазами: шум, чужаки едят и роняют крошки. В следующий момент они почувствовали, что над ними вздымается черный медведь. Юм-Юм распушила хвост, изогнула спину, прижала уши, прищурила глаза и ощетинилась. Коко, припав к земле, осторожно пробирался к медведю, пока не удостоверился в его безобидности. Затем он храбро обнюхал его задние лапы и поднялся, чтобы потрогать лапкой жесткий мех. Потом перенес внимание на таксидермиста, который нервно оберегал свое произведение. Своим влажным носом Коко подверг Уолли Тоддуисла тщательному обследованию.
   – Он чувствует, что ты работаешь с животными, – объяснил Квиллер, как бы извиняясь за невежливое обнюхивание Коко.
   Однако Уолли был польщен.
   – Если вы нравитесь кошке, – серьезно сказал он, – это означает, что у вас королевский характер. Моя мать всегда так говорит.
   Харли Фитч поднял руку в подтверждение:
   – Если так говорит мать Уолли, это истина, как в Писании, можете мне поверить!
   – Аминь, – добавил Дэвид.
   – А кто покупает медведя? – спросил Квиллер у молодого таксидермиста.
   – Гарри Пратт – для своего бара в отеле «Буз» [6 - Booze – выпивка (англ.).]. Я еще успею сегодня доставить его. Вы знаете Гарри? Моя мама говорит, он больше похож на медведя, чем сам этот медведь.
   – Верно! Верно! – подхватил Харли.
   В следующий момент Коко обнаружил, что кто-то из гостей сидит на полу, который по праву является его царством.
   – Йау-яу-яу! – стал, подкрадываясь, укорять их Коко.
   Тем временем Юм-Юм успокоилась и решила проверить сандалии, ковбойские сапоги и кроссовки с двойной застежкой, но не нашла ничего интересного. И вдруг наткнулась на зашнурованные полуботинки Эддингтона Смита. Книготорговец робко стоял в стороне от других, и Квиллер подошел поговорить с ним.
   – Я нашел для вас кое-что из комедий Шекспира, – сообщил Эддингтон, вкрадчиво улыбаясь. – Книги хранились на чердаке пожилой дамы из Скуунк-корнерз. Они в хорошем состоянии.
   – Я не знал… что у Барда были последователи… в Скуунк-корнерз, – рассеянно ответил Квиллер, поглядывая на кошек. Юм-Юм ликующе развязывала шнурки его собеседника, Коко исследовал его носки и брючины – усы у кота топорщились, глаза безумно блестели.
   – Люди, которые там живут, – объяснял Эддингтон, – когда-то собирали редкие книги, в прекрасных переплетах, первые издания. Я имею в виду богатых людей. Так полагалось делать.
   – Газетчикам следовало бы послать репортера к вам в магазин и взять интервью.
   – Не думаю, чтобы из этого интервью получилось много толку, – сказал букинист. – Однако рекламу я дал – четверть страницы. Раньше я ничего подобного не делал, но пришла милая молодая леди и сказала, что мне следует дать рекламу. – Он виновато добавил: – Реклама – это… диверсионная кампания против интеллектуальной честности и нравственной независимости. Кто-то сказал это. Кажется, Тойнби.
   – Четверть страницы не скомпрометирует вас, – заверил его Квиллер.
   В этот момент Харли Фитч подошел к подносу с тортом, и Коко перенес свое внимание на вице-президента банка, стал тереться о его щиколотки, покусывать его джинсы и хрипло урчать.
   – Попробуйте-ка, Эд, – громко сказал Харли, словно букинист был глухим.
   – Я уже съел два куска. Разум должен управлять, а аппетит повиноваться.
   – Кто это сказал, Эд?
   – Цицерон.
   – Уверен, Цицерон одобрил бы, если б вы съели еще кусочек. Как часто вы бываете на таких вечеринках?
   Эддингтон тоскливо сказал:
   – Я никогда не был на вечеринках по поводу дня рождения.
   – Даже на собственной?
   Маленький человечек отрицательно покачал головой и улыбнулся своей вежливой, используемой по любому поводу улыбкой.
   – Ладно! На ваш день рождения мы устроим вечеринку на сцене нового театра, с десятифутовым тортом. Вы сможете задуть свечи перед аудиторией в три сотни человек.
   Удовольствие на сером лице букиниста сменилось недоверием.
   – Мы объявим в Пикаксе День Эддингтона Смита.
   Дэвид, услышав шум, присоединился к игре.
   – Мы устроим парад с платформами на колесах, с оркестром старшеклассников и вечерним фейерверком.
   Джилл Фитч отвела Квиллера в сторону.
   – Ну разве они не сумасшедшие? – сказала она. – Ведь они так и сделают! Они организуют парад, фейерверк и даже речь мэра – или губернатора. Они такие. – Она понизила голос. – Хотите прийти в субботу на вечеринку-сюрприз – новоселье Харли и Белл? Вы знаете: они переехали в старый дом Фитчей. Приносите свою бутылку.
   – А как насчет подарка?
   – Без подарков. Видит Бог, они ни в чем не нуждаются. Вы видели дом дедушки Фитча? Он напичкан всякой всячиной. Не представляю, как Харли может жить со всеми этими стоящими на пьедесталах животными и мраморными нимфами.
   – Я ни разу не видел Белл, – сказал Квиллер. – Она что, не интересуется театром?
   Джилл пожала плечами:
   – Она в актерской компании чувствует себя не в своей тарелке. А теперь, когда беременна, Харли говорит, стесняется.
   Это была шумная вечеринка: двадцать четыре члена клуба столпились в комнате, рассчитанной на одного мужчину и двух кошек. Кэрол Ланспик много смеялась. Ларри изображал своих самых эксцентричных покупателей. Сьюзан Эксбридж, сорокалетняя разведенная женщина, пригласила Квиллера пойти на танцы в Кантри-клуб, но он сослался на неотложные дела: Сьюзан входила в совет библиотеки и он боялся, что до Полли дойдут слухи. Эддингтон Смит сказал, что в жизни никогда еще так хорошо не проводил время. Харли Фитч был польщен заигрыванием Коко и попросил разрешения забрать его с собой.
   После того как толпа разошлась, Квиллер приготовил на аппарате еще чашечку кофе и доел торт. Юм-Юм свернулась у него на коленях, а Коко разделывался с крошками на ковре. С Мейн-стрит послышались звуки сирен, и Квиллер автоматически взглянул на часы. Стрелки показывали час тридцать пять ночи.
   На следующее утро он вспомнил о сиренах, слушая новости по радио. Все сеансы в зубоврачебном кабинете Золлера сегодня отменяются из-за пожара, который случился где-то после часа ночи. Предполагается поджог, полиция ведет расследование. Пациенты могут позвонить, чтобы вновь записаться на прием.

Сцена четвертая

   Место действия: квартира Квиллера; позже репетиционный зал.
   Время действия: вечер вторника.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Чед Ланспик, Квиллер.

   Универмаг Ланспиков закрывался в семнадцать тридцать, и Квиллер гадал, приедет ли Чед Ланспик, как обещал. Если он и впрямь был так безответствен, как думал Броуди, он забудет о встрече и отправится ловить рыбу. В семнадцать сорок пять – ни намека на его появление. Квиллер выглянул из окна в сторону Мейн-стрит, но увидел только разъезжающихся на своих грузовичках после смены строительных рабочих.
   Наконец в восемнадцать пятнадцать на подъездную дорогу выкатил потрепанный грузовичок, который, чихая и трясясь, подъехал к каретному сараю. Молодой человек выскочил из него и взял в охапку снегоступы. Квиллер нажал кнопку – входная дверь открылась, и Чед Ланспик с ношей в руках стал карабкаться вверх по ступенькам.
   – Я их все принес, – сказал он. – Я и не знал, что их у меня так много. Эй, а что это за железяка?
   Он уставился на герб Макинтошей с его оригинальным девизом в окружении кошек, стоящих на задних лапах: «Не трогай кота без перчатки».
   – Это снято с ворот шотландского замка, – сказал Квиллер. – Ему три сотни лет.
   – Наверняка дорого стоит.
   – Герб обладает символической ценностью. Мои предки из Шотландии.
   В Чеде было трудно узнать скучающего продавца универмага. Он все еще щеголял нелепыми усами и косичкой, которые выделяли его в Пикаксе, но был дружелюбен, как любой из обычных подростков. Выросшие за городом молодые люди, как заметил Квиллер, обладают легким характером и непринужденными манерами, которые сближают собеседников.
   – Разложите снегоступы в гостиной на полу, – предложил он, – чтобы я мог сравнить стиль и размеры.
   – Никогда не видел подобной квартиры, – сказал Чед, оценивая диван, обтянутый замшей, квадратные кресла для отдыха, хромированные лампы и столы со стеклянными столешницами.
   – Люблю все современное, – признался Квиллер, – хотя в Пикаксе, кажется, современность не особенно популярна.
   – Интересная картина. Что это?
   – Канонерская лодка тысяча восемьсот пятого года. Она плавала по Великим озерам.
   – У нее и паруса, и весла! Забавно! Канонерка с веслами! Где это вы ее достали?
   – В антикварном магазине.
   – Дорого?
   – Антиквариат стоит ровно столько, сколько вы готовы за него заплатить.
   Дальше Чед полюбовался современным стереокомплексом на открытых полках. И Квиллер подумал, не совершил ли ошибку, пригласив парня к себе. «Черт побери! Он намечает дело!» Кошек, присутствовавших в начале встречи, Квиллер незаметно убрал в кошачьи апартаменты. Многих чужаков интересовала не столько их красота, сколько их высокая номинальная стоимость, и он постоянно боялся, что кошек у него украдут.
   – Теперь давайте перейдем к делу, – сказал он. – У меня в семь репетиция.
   Чед все еще не мог оторваться от эстампа.
   – Тут есть парень, который делает модели кораблей вроде этого. Они по-настоящему хороши. Он мог бы продавать их за кучу денег, если бы захотел.
   – Не сомневаюсь, – сказал Квиллер. – Итак, какой стиль вы рекомендовали бы для начинающего?
   – Давайте посмотрим… Начинать легче всего с «медвежьей лапы», но у нее нет никакого хвостика, а хвостик, знаете ли, помогает выслеживать. Я принес перевязку, так что вы можете посмотреть, как это выглядит. Какие у вас сапоги?
   Квиллер извлек пару сапог лесорубов и был должным образом пристегнут к паре «медвежьих лап». Он неуклюже попытался пройти в них по длинному коридору.
   – Не нужно так высоко поднимать ноги, – кричал ему вслед Чед. – Наклонитесь чуть вперед… Размахивайте руками… У вас ноги слишком широко расставлены.
   – Нет, мне больше нравится, как другие в этом выглядят, – сказал Квиллер. – Они напоминают мне корзинки.
   – Что ж, вот здесь есть в стиле «Мичиган»; они побольше, и у них имеется хвостик. «Арктические» – самые быстрые: они длинные и узкие. Все зависит от того, какой будет снег и сколько подлеска. Вам бы лучше начинать с чего-нибудь поменьше, чем эти. Может, попробовать шестидюймовый «хвост бобра»?
   Пристегнув «бобровые хвосты», Квиллер снова неуверенно зашлепал по коридору.
   – Волочите свои «хвостики»! – окликнул Чед. – И не расставляйте слишком широко ноги. Они будут болеть.
   – Это все равно что ходить на теннисных ракетках.
   – Когда выберетесь на снег, привыкнете.
   – Сколько стоят «бобровые хвосты»? – спросил Квиллер. – Я выпишу вам чек.
   – По чеку очень трудно получить деньги. Есть у вас… э…
   – Я не держу денег в доме, но, если вы подбросите меня в аптеку в восточной части города, они выплатят мне по чеку. И мы с вами распрощаемся у репетиционного зала.
   Он помог Чеду спустить снегоступы вниз по узкой лестнице и внести их в развалюху-фургончик. Это был вездеход, стоящий высоко на гигантских колесах. Когда они поехали, он заметил:
   – Этот грузовик не спасет ни глушитель, ни рессоры, ни новый слой краски, ни новый мотор.
   – Он в порядке, – объяснил Чед. – Как раз то, что мне нужно, чтобы собирать капканы. Когда-нибудь ставили капканы?
   – Я парень городской, – ответил Квиллер. – Я не ставлю капканов, не охочусь и не рыбачу, но я знаю, что это здесь модно.
   – На капканах можно хорошо заработать. Если хотите, можете зимой пойти со мной на снегоступах, я вам покажу, как пользоваться вашими «бобровыми хвостами». Может, вам захочется посмотреть мои ловушки.
   Идея ловли диких животных таким варварским способом Квиллера отталкивала. Он слышал, что пойманный в капкан бобер, чтобы освободиться, отгрызает себе лапу. С тех пор как у него поселились сиамцы, он стал особенно чувствителен к жестокости по отношению к животным. Даже мысль о том, чтобы поймать рыбу на крючок, коробила его, хотя он любил поесть в «Старой мельнице» форель с миндалем.
   – Я был бы благодарен за урок снегоступства по настоящему снегу, – сказал он, пытаясь использовать язык собеседника, – но не уверен, что могу соблазниться идеей трапперства. Вы куда ходите?
   – Я ловлю белок и кроликов в Хаммоках, а лис у шоссе «Скатертью дорога». В основном я использую ловушки, которые не портят мех.
   Квиллер, глядя вперед сквозь грязное ветровое стекло, промолчал. Он не хотел знать, что происходит с животными после того, как они пойманы живьем.
   – Пару недель назад я поймал скунса. Они очень хитрые. Самое безопасное – утопить их.
   Квиллер обрадовался, увидев впереди аптеку. Когда же деньги по чеку были получены и «бобровые хвосты» оплачены, а они с грохотом, дерганьем и громким выхлопом двинулись к репетиционному залу, он небрежно спросил:
   – Что вы думаете о хулиганстве в Пикаксе, Чед? Оно становится довольно серьезным.
   Они как раз достигли главного перекрестка и остановились у светофора – единственного в городе, – Чед высунулся из окна и что-то крикнул сидящим в проржавевшем автомобиле. На вопрос он не ответил.
   – Когда я был молодым, – продолжал Квиллер, – мы, бывало, переворачивали в Чикаго мусорные баки. По какой-то странной причине, которую сейчас я даже не припомню, мы полагали, что это весело. Какое веселье извлекают местные парни, вламываясь в школу и расколачивая компьютер?
   – Наверное, они не любили школу и теперь мстят за что-то, – сказал Чед.
   – А еще они не любят лечить зубы и поэтому подожгли стоматологический кабинет… Похоже, не срабатывает, – возразил Квиллер. – Или я чего-то не понимаю. Вы молоды, объясните мне.
   – Меня там и близко не было, – оправдываясь, сказал Чед. – Я гулял на вечеринке в Чипмунке.
   Резко нажав на тормоза, он остановился у муниципального центра.
   – Спасибо, что подвез, парень. Я приду, когда выпадет снег.
   Чед в угрюмом молчании кивнул.
   Квиллер взглянул на часы: он опаздывал на репетицию на полчаса. Покупка заняла больше времени, чем он ожидал, а поездка до аптеки отняла еще двадцать минут. Франческа очень настаивала на пунктуальности; она не обрадуется.
   Когда он вошел в репетиционный зал, ситуация оказалась хуже, чем он ожидал. Многие актеры отсутствовали. Некоторые, как и Квиллер, пришли с опозданием. Фран злилась, и общая атмосфера была напряженной. Реагируя на ее раздражение, актеры отвлекались и пропускали свои реплики или сбивались. В своей самой важной сцене Квиллер поднялся по лестнице точно сонная муха, вместо того чтобы нестись по ней как сумасшедший. До смерти перепуганный, Эддингтон проговаривал свои реплики сценическим шепотом. Реквизитор забыл принести меч, а Харли Фитч так и не явился на репетицию вместе с дедовским горном времен Первой мировой войны.
   В какой-то момент отчаявшийся режиссер удалила всех со сцены и занялась одним Эддингтоном. Ланс-пики воспользовались этой возможностью, чтобы поболтать с Квиллером.
   – Наш блудный сын в этот уикенд нанес нам неожиданный визит, – сказал Ларри, – в этом фургончике, которому только пластырь не дает развалиться. Он собрал все свои снегоступы и заявил, что ты хочешь купить пару. Несмотря на свои странные гены, он казался почти человеком.
   – А в магазине сегодня он даже был вежлив с покупателями, – добавила Кэрол. – Все решили, что он заболел.
   Впервые Ланспики осмелились заговорить о младшем сыне, хотя часто хвалились двумя другими: старшие участвовали в различных конкурсах, играли на саксофоне, не раз возглавляли теннисную команду, издавали ежегодник.
   – Чед принес всю кучу ко мне в квартиру, – сказал Квиллер, – и провел молниеносный курс обучения ходьбе на снегоступах. Я купил пару «бобровых хвостов».
   – Эй, потише там! – крикнула Фран. – Мы репетируем.
   Позже, когда Кэрол начала икать, а Сьюзан хихикать, она объявила:
   – Прекращаем! На сегодня все. Собираемся завтра ровно в семь. И предупреждаю: если будут опоздавшие, если вы наконец не выучите свои реплики и не станете серьезно относиться к репетициям, спектакль не состоится.
   Квиллер никогда не видел ее такой обеспокоенной и поделился об этом с Уолли, когда они выходили из здания.
   – Моя мама сказала бы, что это из-за полнолуния, – ответил таксидермист.

Сцена пятая

   Место действия: офис новой газеты Мускаунти.
   Время действия: позже тем же вечером.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Арчи Райкер, издатель и главный редактор.
   Джуниор Гудвинтер, ведущий редактор.
   Хикси Райс, редактор отдела рекламы.
   Роджер Мак-Гилеврей, репортер.

   В лунном свете каменные здания в центре Пикакса стали бело-голубыми. После неудавшейся репетиции Квиллер направился было домой, но передумал и повернул в сторону редакции газеты. Был канун выхода в свет первого номера, и он нервничал, словно будущий отец. По его предложению Фонд Клингеншоенов сделал это предприятие возможным. Затем по его настоятельной просьбе Арчи Райкер – друг детства и коллега-журналист – приехал из Центра, чтобы возглавить это новое предприятие. Со временем в Пикаксе выстроят и типографию, и офисный комплекс; пока же газета печаталась на сданном в прокат оборудовании, а редакция размещалась в арендованном складе, где прежде упаковывали мясо.
   Квиллер знал, что сотрудники работали по двенадцать часов в день и даже больше, и старался не крутиться у них под ногами, но сейчас шли предстартовые секунды; новое издание в среду днем должно появиться в руках читателей. Он испытывал зависть. В этот нервный, напряженный момент он был словно посторонний. Как он и ожидал, в здании бывшего склада еще горел свет, и в офисе, который Райкер и Джуниор Гудвинтер делили пополам, он нашел их обоих с банками пива в руках и задранными на письменный стол ногами. Обстановка абсолютно не походила на ту – роскошную, выверенную по цветовой гамме, с предусмотренной акустикой, со снабженными электроникой рабочими местами, – обстановку, к которой Райкер и Квиллер привыкли в «Дневном прибое». Здесь, в редакции новой газеты, как ведущие, так и начинающие репортеры оказались в одинаковой ситуации: все сидели за купленными у старьевщика столами (лишь Джуниор обладал письменным столом со скользящей крышкой, когда-то принадлежавшим его деду), все ковырялись в старых пишущих машинках, все вдыхали запах бекона, все еще сохранившийся в этом похожем на амбар рабочем помещении.
   – Кофе еще горячий, – сказал Райкер. – Хватай чашку, Квилл, и найди себе стул. Забрасывай ноги повыше.
   – Что, места себе не находишь? – спросил Квиллер.
   – Все, кроме первой страницы, уже готово; мы все еще надеемся на флаговый заголовок для затравки. После объявлений по радио мы получили восемнадцать тысяч подписчиков и дали заказ на печать тридцати тысяч экземпляров. Хикси и ее команда продали столько рекламы, что у нас будет сорок восемь страниц, то есть вдвое больше, чем мы ожидали.
   Квиллер никогда еще не видел друга таким оживленным. В «Дневном прибое» Райкер был олицетворением пресыщенного редактора – с чуть округлившимся животиком, слегка скучающий. Здесь же его красноватое лицо светилось удовлетворением и радостным возбуждением.
   Молодой, свежо выглядевший ведущий редактор сказал:
   – У нас много напечатанного материала. От внештатных корреспондентов просто шквал рассказов, но нам все еще нужны новости, чтобы заполнить дыры. Роджер Мак-Гилеврей оставил свою работу учителя и занимается теперь муниципалитетом, полицией и официальными назначениями. Его теща берет на себя кулинарную страницу; ты же знаешь, она преподает домоводство.
   – С блаженством вспоминаю ее черничные пироги, – сказал Квиллер.
   – Кевин Дун пишет для нас садоводческую колонку. Знаешь Кевина? Он возглавляет парковую службу.
   – Я хорошо знаю Кевина. «Кто, как не Кевин, обрежет деревья!» Я целый год мог бы жить на те деньги, которые он с меня взял за обрезку нескольких яблонь в моем поместье. Вы что-нибудь даете по поводу последних хулиганских выходок?
   – Мы печатаем классную передовицу, – сказал Райкер. – Хотим привлечь внимание общественности, повысить ответственность родителей и увеличить количество патрульных машин после наступления темноты – пусть наймут полицейских на неполный рабочий день. А шерифу придется-таки приглядывать за этими мальчишками из Чипмунка. Они полагают, что Пикакс – что-то вроде тира. Они ошибаются. Хватит снисходительных улыбок и сентиментальности, – дескать, мальчишки всегда мальчишки.
   – Что произошло сегодня утром в стоматологическом кабинете?
   – Очевидно, искали наркотики и деньги, а не найдя, разгромили офис и подожгли.
   – Завидую вам, ребята. Тяжело быть посторонним, который не варится в общем котле.
   – Я же говорил тебе, Квилл, что нам пригодились бы твои таланты, – сказал Райкер, – но ты занят работой над этим проклятым романом.
   Квиллер с сожалением пригладил усы.
   – Мне кажется, писатель я никчемный. Я журналист.
   – Я тебе это давно говорил, осел ты этакий!
   – К тому же не в моем характере быть свободным журналистом. Мне нужны строгая дисциплина и жесткие сроки.
   – Хочешь к нам?
   – Что я мог бы делать?
   – Основные статьи. Такие же сочные, информативные штучки, какие ты писал для «Прибоя». Есть где развернуться, ведь пишут для нас в основном любители. А нужно собрать всех профессионалов.
   Хлопнула входная дверь, и неожиданно появилась Хикси Райс.
   – Быстренько, мальчики! Мне нужно пиво, кофе, что угодно! Я еле держусь на ногах! Обошла все рестораны в округе – все хотят разместить рекламу. Эти низкие каблуки меня доконают. – Она сбросила свои тенниски и повернулась к Квиллеру: – А ты что здесь делаешь? Предполагается, что ты репетируешь, или пишешь роман, или кормишь своих кошек.
   – Если я еще не забыл, как это делается, – сказал он, – то предполагается, что я буду вести колонку об интересных людях, которые занимаются интересными вещами.
   – Мы исходим из предположения, – сказал Райкер, – что такие типы еще встречаются на этой окраине цивилизации.
   – Не бывает скучных сюжетов, – напомнил ему Квиллер. – Только скучные репортеры, которые задают скучные вопросы.
   – Ладно, считай, что мы обо всем договорились! Теперь все, что нам надо, это взрывная новость для первой страницы. От первого выпуска зависит всё, поэтому мне хочется, чтобы он был похож на газету.
   – Роджер в муниципалитете собирает материал о сегодняшнем заседании зональной комиссии, – сказал Джуниор. – Вдруг нам повезет, и там разразится кулачная драка или еще что-нибудь в этом роде.
   – Вы что, ребятки, никогда не пробовали подходить к журналистике творчески? – поддразнила их Хикси. – Похитьте мэра! Разбомбите муниципалитет! Выньте затычку в плотине через реку Скатертью дорога и устройте наводнение на Мейн-стрит!
   Все три серьезных журналиста одарили ее грозным взглядом.
   – Какое название ты выбрал для газеты? – спросил Квиллер Райкера.
   – Хороший вопрос! Еще не придумали. Мне хотелось, чтобы это было что-нибудь вроде «Хроники Мускаунти», или «Призыва», или чего-то похожего. Решение нужно принимать быстро.
   – У вас, газетчиков, никакого воображения, – возразила Хикси. – Почему бы не «Пушечное ядро Мускаунти», или «Жердь», или «Штопор»?
   Три серьезных журналиста застонали.
   – Давайте позволим читателям самим выбрать название для газеты, – предложил Квиллер. – Напечатайте на первой странице бюллетень.
   – Но ведь нам в первом выпуске нужна какая-то флаговая строка, – настаивал Райкер. – Должны же мы ее как-то назвать.
   – Назовите ее «Всякая всячина», – сказала Хикси. – Это вам мой вызов!
   Входная дверь снова хлопнула.
   – Это Роджер, – догадался Джуниор.
   В офис ворвался молодой человек с фотоаппаратом через плечо. Бледнолицый по природе, с ярко выделяющейся черной бородой, сегодня он казался бледнее обычного. Тяжело дыша, он уставился на четырех ожидающих сотрудников.
   – Что случилось, Роджер? – спросил Райкер.
   Тот сглотнул.
   – Убийство! – Его голос сорвался на этом слове.
   – Убийство?! – Райкер снял ноги со стола.
   – Кто? – спросил Джуниор, немедленно сосредоточившись.
   – Где? – Хикси быстро обулась.
   – В муниципалитете? – спросил Квиллер, нервно теребя усы.
   Роджер снова сглотнул.
   – В Вест-Миддл-Хаммоке! Застрелены два человека! Харли Фитч и его жена!

Сцена шестая

   Место действия: офис газеты.
   Время действия: день после убийства Фитчей.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Сотрудники газеты.

   Первые экземпляры новой газеты поступили в продажу; ожидалось безудержное веселье и стреляющие пробки шампанского, но новость на первой странице всем испортила настроение. В маленьком городке вроде Пикакса убийство не могло быть рядовым событием. Все были друзьями, соседями или клиентами жертвы. Даже Арчи Райкер, который появился в городе относительно недавно и написал десятки статей об убийствах в большом городе, ходил мрачнее тучи.
   – Я, конечно, хотел получить сенсационный заголовок на первую страницу, – сказал он, – но я хотел вовсе не этого.
   Из типографии прибыла еще одна пачка газет, и сотрудники их тут же расхватали. Поперек первой страницы чернели мрачные строки:

//-- ХАРЛИ ФИТЧ И ЕГО ЖЕНА ЗАСТРЕЛЕНЫ! --//

   В крупных городах, размышлял Квиллер, публика немедленно решила бы, что убийство связано с наркотиками. В Пикаксе, в четырехстах милях отовсюду, не было и намека на подобные мысли. Позже подозрение может возникнуть – в кафе и барах, на задних дворах; но пока – шок, печаль и нежелание поверить в то, что это произошло в Мускаунти.
   Рано утром позвонила Франческа:
   – О, Квилл! Ну разве не чудовищно?! Меня всю ночь тошнило. Я услышала о трагедии в полуночных новостях. Папа не хочет об этом даже говорить. Полагаю, сегодня днем газета выйдет с еще большими подробностями. Собираюсь позвонить Дэвиду и Джилл, но боюсь. Такой удар.
   – О случившемся будет напечатано на первой странице, – сказал Квиллер. – Большая статья с фотографией Харли. Никто не мог найти фото его жены – по крайней мере, за такой короткий срок.
   – На Пикакской площади полно народу, все стоят без дела и судачат об убийстве. Никто не может поверить! Да еще они ждали ребенка и всякое такое! Все взволнованы, никто не может работать.
   – Да, в подобное трудно поверить. Кто вообще мог это сделать?
   – Должно быть, банда из Чипмунка. Туристический сезон еще не начался, у нас нет этих чокнутых, которые повсюду бродят и ищут, кого бы подстрелить. Да, решительно это те мерзавцы из Чипмунка.
   Квиллер прикоснулся к усам костяшками пальцев.
   – Когда прошлым вечером на репетиции все пошло вкривь и вкось, у меня возникло на миг ощущение, что в воздухе что-то носится. Уолли сказал, это из-за полнолуния.
   – А я еще проклинала Харли, Дэвида и Джилл за их отсутствие, – всхлипывая, сказала Фран. – Теперь, зная причину, я готова язык себе отрезать. Конечно, мы отменим спектакль. Ни у кого не хватит духу продолжать репетиции. Боже! Не могу работать. Ничего не могу делать! Все. Пойду домой и выпью папины запасы виски. Хочешь со мной?
   У статьи на первой странице имелся подзаголовок: «Причина убийства – кража со взломом». Подписана она была Роджером Мак-Гилевреем.
   «Один из столпов нашего общества, член выдающегося семейства Мускаунти, и его молодая жена были во вторник вечером найдены застреленными у себя в доме в Вест-Миддл-Хаммоке. Харли Фитч, двадцати четырех лет, и его жена Белл, двадцати одного года, стали жертвами вооруженного преступника, очевидным мотивом которого, по мнению представителя шерифа, был грабеж. По словам родственников, пара готовилась выйти из дому, чтобы пойти на репетицию в театральный клуб Пикакса. Согласно судебному заключению, смерть наступила между восемнадцатью и девятнадцатью часами.
   Дэвид и Джилл Фитч, брат и невестка Харли, обнаружили тела в 19.15, приехав, чтобы отправиться вместе с ними в Пикакс. Они живут в четверти мили от усадьбы, где недавно поселились молодожены, о которых говорилось, что они ждали ребенка.
   Джилл Фитч сказала полиции: „Пять вечеров в неделю мы репетировали пьесу. Обычно мы отправлялись вместе, выезжая в 18.30. Я попыталась дозвониться до Харли и сообщить ему, что мы немного задерживаемся, но трубку никто не брал. Я подумала, что они, вероятно, вышли в сад и не слышат звонка, так что мы просто решили поторопиться. Подъехав к их дому, мы просигналили, но никто не вышел, поэтому Дэвиду пришлось войти, и вот тогда он их и обнаружил“.
   Представитель шерифа заметил, что тело Харли лежало в заднем холле; тело его жены находилось в спальне наверху. И никаких следов борьбы, как сказал представитель шерифа. Оба были одеты в джинсы и спортивные рубашки, в „одежду для репетиций“, по словам членов семьи.
   Представитель шерифа располагает доказательствами того, что убийца начал (или начала) грабить дом и либо уже нашел то, что искал, либо был спугнут неожиданно нагрянувшей второй парой.
   Джилл Фитч сообщила полиции: „Я помню, что, когда мы приближались, от дома отъехала машина. Она быстро удалялась по грунтовой дороге, поднимая тучи пыли“. На этой дороге, как известно, других домов нет.
   Дом из двадцати двух комнат – родовое гнездо Фитчей – был построен в двадцатые годы дедом Харли, Сайрусом Фитчем, и приобрел известность своей ценной коллекцией старинных книг и предметов искусства.
   Харли – сын Найджела и Маргарет (Дун) Фитчей из Индейской деревни – после окончания Йельского университета и года путешествий начал работать в банке Пикакса, президентом которого является его отец. Харли и его брат Дэвид были недавно назначены вице-президентами банка.
   До поступления в университет Харли учился в пикакской школе. Его успеваемость была выше средней, одновременно он играл в теннис, входил в ученический совет, принимал участие в школьных спектаклях. В колледже он основным предметом выбрал менеджмент и продолжал интересоваться драматическим искусством.
   Вернувшись в Пикакс, он стал активным членом клуба патриотов и театрального клуба, где его в последний раз видели в роли Дромио в пьесе Шекспира. Заядлый яхтсмен, он не раз приводил 27‑футовую „Ведьму Фитч“ к победам и трофеям. С десятилетнего возраста собирая модели парусников, он часто выставлял их на конкурсы и выигрывал многочисленные призы.
   В октябре прошлого года в Лас-Вегасе Харли женился на Белл Уркл».
   Были еще комментарии людей, знавших Харли Фитча: директора школы, тренера по теннису, школьных товарищей, президента клуба патриотов, персонала банка и Ларри Ланспика, представляющего театральный клуб. «Примерный ученик… всегда полный энтузиазма и желания помочь… с ним всегда было весело… талантливый актер… ведущий игрок команды… с ним чудесно работалось… всегда такой внимательный… всегда жизнерадостный».
   Нервно потирая усы, Квиллер прочитал историю трижды. Там были подробности, которые возбудили его любопытство. В Центре, когда он писал для «Прибоя», подобное событие неминуемо вызвало бы мужской разговор в пресс-клубе: коллеги-журналисты рассмотрели бы эту историю со всех сторон, анализируя, задавая вопросы, высказывая сомнения, в чем-то опережая полицию при обмене информацией. В Пикаксе, к сожалению, такого пресс-клуба не существовало, поэтому он пригласил Арчи Райкера отобедать с ним в «Старой мельнице».
   Вместо ответа Райкер отпер ящик стола и вынул из него небольшую коробочку. Выглядел он самодовольным. В коробочке лежало впечатляющее кольцо с бриллиантом.
   – Сегодня вручу его Аманде, – сказал он, и при этом его красное лицо буквально пылало от радости.
   Квиллер пришел в замешательство. Такое развитие событий однозначно объясняло необычно счастливое в последнее время выражение лица Райкера. Разведясь с женой после двадцати пяти лет совместной жизни, он стал угрюмым интровертом, пока не переехал в Пикакс, и Квиллер был рад, что друг наконец-то нашел себе женщину по душе. Но чтобы Аманда! Это оказалось полной неожиданностью.
   – Поздравляю, – выдавил из себя Квиллер. – Это большой сюрприз.
   – Аманда тоже удивится. Она никогда не была замужем, и мы все знаем, что она ворчлива и своенравна, но какого черта! Мы созданы друг для друга.
   – Только это и имеет значение, – сказал Квиллер.
   Следующим он пригласил остаться в городе и отобедать с ним Джуниора.
   – Я покончил с холостой жизнью, – со счастливой ухмылкой сказал ответственный редактор. – Как раз сегодня родители Джоди приехали сюда из Кливленда, чтобы отпраздновать наши первые совместные шаги. Джоди готовит ножку ягненка и шоколадный торт по этому поводу.
   Затем Квиллер заговорил на эту тему с Роджером Мак-Гилевреем, успокоив его, что оплатит угощение.
   – Господи, как бы мне хотелось! – воскликнул Роджер. – Не часто удается поесть на халяву. Только Шерон едет нынче на прием в дом невесты к своей кузине, и я обещал посидеть с ребенком. Моя жизнь за последние месяцы сильно изменилась.
   Снова Квиллер оказался одиноким холостяком, окруженным счастливыми семейными парами, и это заставило его с сожалением подумать о своей угасающей дружбе с Полли Дункан. Были и другие, кого он мог пригласить на обед, – Франческа, Хикси, Сьюзан, даже Айрис Кобб, – но никто не мог сравниться с Полли в умении поддерживать беседу, сочетая ее с уткой в апельсинах. Но Полли заметно охладела к нему, после того как он вступил в театральный клуб и нанял дизайнера по интерьерам. Канули в Лету идиллические воскресенья в ее маленьком домике за городом, забылись походы за ягодами, сморчками, орехами, прекратились наблюдения за птицами, чтение вслух и другие восхитительные занятия. Ее холодность становилась еще более неловкой оттого, что она возглавляла библиотеку, попечителем которой он был и в совет которой он входил.
   В отчаянии он позвонил ей по служебному телефону.
   – Ты слышала новости? – мрачным голосом спросил он.
   – Да, ужасно. Уже известно, кто это сделал?
   – Насколько я знаю, нет. У полиции, несомненно, есть подозреваемые, которых они допрашивают, но власти не дают никакой информации. Их за это и осуждать нельзя. Как ты живешь, Полли?
   – Прекрасно.
   – Ты не могла бы пообедать со мной сегодня?
   Она колебалась:
   – Полагаю, твоя репетиция отменена из-за…
   – Весь спектакль отменяется, а в других пьесах я больше не буду участвовать. Ты оказалась права, Полли, они отнимают слишком много времени. Мне бы очень хотелось увидеть тебя сегодня.
   Последовала продолжительная пауза, а затем:
   – Да, мне хотелось бы пообедать с тобой. Мне тебя не хватает, Квилл.
   Облегчение в его вздохе было весьма заметно.
   – Я заеду за тобой к закрытию.
   Домой он шел легким шагом. Заглянув в универмаг Ланспика, купил Полли шелковый шарфик любимого ею синего цвета; шарфик по его просьбе упаковали как подарок.
   Вернувшись домой, чтобы принять душ и переодеться к обеду, он взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, но весь его восторг немедленно испарился, когда сиамцы не вышли его встречать. Где они могут быть? Он знал, что не запирал их в кошачьих апартаментах. Мистер О’Делл не приходил сегодня убирать. Он заглянул в гостиную, но Коко на полке с биографиями не оказалось, а Юм-Юм не лежала, свернувшись, в своем любимом кресле.
   Неужели кто-то вломился и украл кошек? Он кинулся в их комнату. Никого! Он проверил их туалет. Кошек не было и там! Он позвал их по имени. Ответа не последовало. В панике он кинулся искать их в спальне. Безрезультатно. Может, их куда-нибудь заперли? Он распахнул ящики комода. На четвереньках обследовал все дальние углы встроенного шкафа. Снова позвал, но квартира была тиха как смерть. Он со страхом подошел к своей студии, где обычно работал. Она никогда не выглядела аккуратной, но на сей раз налицо были признаки явного хулиганства: раскрытые ящики письменного стола, по полу разбросаны бумаги, стол опустошен, повсюду мусор!
   Тогда только он и заметил две молчаливые фигуры – одна на металлическом ящике, а другая на полке рядом с бутылочкой резинового клея. Юм-Юм съежилась на полке в виноватой позе – сжатый комочек с втянутыми передними и напряженными задними лапками. Коко сидел более спокойно, но без своей обычной уверенности.
   Квиллер уставился на разбросанные по полу бумаги. К его удивлению, это были конверты. Новые конверты. Его ящик с канцелярскими принадлежностями стоял открытым. Собирая разбросанное, он заметил на уголках конвертов следы клыков, а весь клей с их краев оказалось начисто слизан.
   Усевшись во вращающееся кресло подле стола, он повернулся лицом к провинившимся. Он мог предположить, что Юм-Юм своей знаменитой лапой открыла эти ящики, а Коко, которого привлекал любой клей, предался затем кутежу. Однажды он уже лишил клея целый лист марок – тогда он бесстыдно расхаживал по квартире с авиамаркой на носу.
   – Ну, друзья мои, – спокойно начал Квиллер, – я что, должен запирать ящики своего стола? Что это на вас нашло? Вам стало скучно? Вы в чем-то несчастливы? Вам чего-то недостает в жизни? Может быть, кормят плохо?
   У Коко, который всегда высказывался за двоих, не нашлось ответа.
   – Вы получаете отличную пищу и рекомендуемую ежедневную норму витаминов. Вы хоть понимаете, что есть кошки, которым приходится рыться в мусоре, чтобы добыть себе пропитание?
   Ответа не последовало.
   – Вы что, язык проглотили?
   Ответа не было. Квиллер сомневался даже, что Коко вообще слушает.
   – Вы не знаете, как вам повезло. Некоторые кошки живут на улице круглый год, в снег и слякоть, под проливным дождем. У вас же – обогреваемые паром апартаменты с личной ванной, телевизором, ковром от стены до стены и…
   Квиллер фыркнул в усы, когда до него наконец дошло истинное положение дел. Коко с его остекленевшими глазами и странной позой с расставленными широко лапами был просто пьян от клея!
   – Вот черт! – вырвалось у Квиллера.
   Но потом ему в голову пришла другая мысль. Коко никогда не делал ничего необычного без надлежащей на то причины. Так что же толкнуло его на это?

Сцена седьмая

   Место действия: ресторан «Типси» в Северном Кеннебеке.
   Время действия: тем же вечером, чуть позже.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Полли Дункан.
   Г‑н О’Делл, слуга, время от времени убирающий у Квиллера.
   Лори Бамба, друг Коко и Юм-Юм.

   Заехав в библиотеку за Полли Дункан, Квиллер сказал:
   – Я рад, что ты можешь со мной пообедать. Ты не возражаешь, если мы поедем за город? Мне из-за дурной новости неспокойно и на месте не сидится. Мне нужно поговорить об этом.
   Ее голос был мягким и ласковым, а тембр его одновременно и успокаивал и стимулировал Квиллера.
   – Я понимаю, Квилл. Подобная трагедия заставляет людей идти навстречу друг к другу.
   Она бросила на него полный надежды, но слишком кроткий взгляд.
   – Я подумал, мы могли бы поехать в «Типси». Ты что-нибудь о нем знаешь?
   – Кормят там хорошо, он очень популярен, – жизнерадостно сказала Полли, словно намереваясь сделать этот вечер веселым. – Ты знаешь, что этот ресторан назвали в честь кота? Основатель ресторана был поваром в лагере лесорубов, а затем содержателем салуна. Во времена сухого закона он отправился в Центр и открыл там бар, в котором незаконно торговали спиртным. После отмены закона вернулся сюда с черно-белой кошечкой по кличке Типси [7 - Хмельной, слегка подвыпивший (англ.).] и основал здесь ресторан, специализирующийся на мясных блюдах.
   – Как его звали?
   – Гасс. Это все, что я знаю. О нем в округе ходили легенды, и о Типси тоже. Это было пятьдесят или шестьдесят лет назад. Заведение много раз меняло с тех пор владельцев, но все они сохраняли название.
   Они ехали по типичной для Мускаунти местности: холмистые пастбища, усеянные валунами и стадами овец, молочные фермы с белыми амбарами, темные полосы леса, заброшенные шахты с остатками шахтенных построек. На развилке дороги указатель утверждал, что до Вест-Миддл-Хаммока три мили, до Чипмунка две мили, а до Северного Кеннебека десять миль.
   – Вест-Миддл-Хаммок ведь недалеко от Чипмунка, так? – заметил Квиллер.
   – Да. Этюд контрастов, – сказала Полли.
   Вскоре шоссе вывело их к скопищу весьма непрезентабельных домишек: где-то перекосилось крылечко, где-то облупилась краска, там развалюха из металлических листов, тут вагончик размером с цыганскую кибитку; на домах побольше виднелись объявления о сдаче комнат внаем.
   – В Чипмунке меблирашки в прежние времена отданы были под бордели, – сказала Полли.
   Вокруг торгующего гамбургерами павильона и магазинчика болталась молодежь, пили пиво из банок, взрывали в воздухе петарды. Квиллер подумал: «Не эти ли хулиганы вломились в школу, разнесли стоматологический кабинет и открыли гидранты? Не здесь ли ошивается Чед Ланспик? Не в этом ли городишке скрываются убийцы Фитчей?»
   Северный Кеннебек был процветающим поселением с зерновым элеватором, старинными двойными домами, с превращенным в музей старым железнодорожным депо и рестораном «Типси».
   Ресторан находился в рубленом доме и привлекал к себе посетителей со всего края. Снаружи – потемневшие, растрескавшиеся бревна; внутри – беленые стены и сельская обстановка. В главном зале – портрет белой кошки в черных сапожках и с черным пятном, съехавшим на один глаз. Оно придавало ей вид подвыпившей матроны.
   – У нее еще была повреждена лапка, – сказала Полли. – Поэтому она прихрамывала, что еще больше усиливало эффект подпития. Как там твои кошки, Квилл?
   – Коко счастлив, что я начал коллекционировать старые книги. Он предпочитает биографии. Как он отличает «Сравнительные жизнеописания» Плутарха от стихов Вордсворта – выше моего понимания.
   – А милашка Юм-Юм?
   – Эта милашка выработала неприятную привычку, которую я не стану обсуждать за обеденным столом.
   Для Полли он заказал сухое шерри, а для себя воду Скуунка с ломтиком лимона. (Деревушка Скуунк-корнерз славилась источником, воды которого считались целебными.) Подняв стакан, Квиллер предложил:
   – Помянем многообещающую молодую пару!
   – Харли был замечательным молодым человеком, – грустно произнесла Полли.
   – Коко он сразу понравился. Похоже, почти никто ничего не знает о его жене. Газета сообщила лишь, что они поженились в Лас-Вегасе, и я подумал, что это необычно. Богатым семьям из этих краев больше по душе пышные свадьбы в Старой Каменной Церкви с дюжиной подружек и шаферов, пятью сотнями приглашенных гостей и приемом и Кантри-клубе.
   – Когда Дэвид и Джилл поженились, их свадьба обошлась в целое состояние.
   – Жена Харли никогда не приходила в театральный клуб, однако же газета сообщила, что обе пары собирались на репетицию и что все они были соответствующим образом одеты.
   Полли вздернула брови:
   – Ты когда-нибудь встречал изложение новостей, которое бы полностью соответствовало действительности?
   Они просмотрели меню. В «Типси» кухня была без выкрутасов, но повара четко знали свое дело. Полли радовалась, что щука в сухарях вкусом напоминала все же рыбу, а не поджаренные хлебные крошки. Квиллер остался доволен тем, что его бифштекс нужно было жевать.
   – Я всегда подозрительно отношусь к говядине, которая тает у меня во рту, – сказал он.
   Разговор ни разу надолго не отклонялся от дела Фитчей. Полли беспокоилась о матери Харли, которая как попечительница входила в совет библиотеки.
   – У Маргарет очень высокое давление. Как она переживет все это. Она такой чудесный человек: всегда готова возглавить любую комиссию, взять на себя все хлопоты по сбору средств для доброго дела, и не только для библиотеки, но и для больницы, и для школы. Найджел такой же. Они прекрасные люди!
   – Хмм… – хмыкнул Квиллер, не зная, как отреагировать на этот взрыв чувств, столь нетипичный для Полли. И осторожно заметил: – Да, Дэвиду придется тяжело. Они с братом были очень близки.
   – К тому же Дэвид – наиболее чувствительный из них двоих, но Джилл поддерживает его. Она умеет управлять своими эмоциями. Ты обратил внимание на то, что именно Джилл давала интервью газете? Во время их с Дэвидом свадьбы нервничали все, кроме невесты.
   – Скажи, тебя не удивляет тот факт, что у нас в Пикаксе произошло вооруженное ограбление? – спросил он.
   – Оно непременно должно было произойти. Здесь полно огнестрельного оружия. Так много охотников, ты же знаешь, с ружьями, дробовиками, пистолетами. Большинство из них ответственные, соблюдающие закон спортсмены, но… в наши дни может произойти что угодно. – Она бросила на него быстрый вопросительный взгляд. – Я не охочусь, но у меня тоже есть пистолет.
   Усы Квиллера встопорщились. Ее сдержанный голос, величественная фигура, консервативная одежда – ничто не давало повода предположить, что она может иметь огнестрельное оружие.
   – Живя в одиночестве и рядом с сельской дорогой, я считаю это лишь предосторожностью, – объяснила она. – То, что происходило в Центре, начинает происходить и здесь. Я предвидела это. И все это мне не нравится.
   – Почему бы тебе не переехать в город? – предложил он.
   – Я живу в этом маленьком домике с тех пор, как умер Боб. Я обожаю свой маленький сад. Мне нравится открытое пространство. Нравится жить на отшибе и по дороге на работу видеть пасущихся коров.
   – Иногда приходится идти на компромисс, Полли.
   – Мне компромиссы даются нелегко.
   – Я это заметил, – сказал Квиллер.
   Полли отказалась от десерта, но не смогла удержаться от пирога с лимоном и меренгами.
   – Ты когда-нибудь видела поместье Фитчей? – спросил он.
   – Несколько раз. Когда Маргарет и Найджел жили в большом доме, они на каждое Рождество устраивали вечеринку для совета библиотеки. У них сотни акров – прекрасная холмистая местность с лесами, лугами и речками и с изумительным видом с самого высокого холма на большое озеро. Дом, который Сайрус Фитч построил в двадцатых годах, большой и беспорядочный. Говорят, он сам его спроектировал. Он был воинственный индивидуалист! И страстный коллекционер. Харли и Дэвид выросли там – среди охотничьих трофеев, редких книг, мраморных скульптур, макетов китайских храмов, рыцарских доспехов и всех тех экзотических вещей, которые люди в двадцатых годах собирали, если у них водились деньги. Когда Дэвид женился на Джилл, его родители построили им на своих землях современный дом. Когда женился Харли, он с молодой женой переехал в фамильный особняк, а родители купили себе старинный двойной дом.
   – В поместье можно попасть беспрепятственно?
   – Это частная дорога, но там нет ничего, что помешало бы воспользоваться ею кому угодно.
   – Что там могло привлечь грабителей? Не могу представить, чтобы воров могли заинтересовать редкие книги или чучела голов носорогов.
   – Были драгоценности, которые передавались в семье из поколения в поколение. Полагаю, после свадьбы жена Харли получила кое-что из семейных реликвий.
   Квиллер задумчиво поглаживал усы.
   – У меня такое ощущение, что убийца или убийцы там уже бывали раньше.
   Когда они вышли из «Типси» и с первым розовым отсветом заката пустились в обратный путь в Пикакс, он спросил:
   – Как тебе понравилась «Всякая всячина»?
   – Я рада, что у нас снова есть своя газета, но название просто ужасающее.
   – Это только временно, пока читатели не предложат что-нибудь получше.
   – Меня удивил ее объем.
   – Скоро она будет выходить на двадцати четырех страницах. Планируется выпускать ее по средам и субботам, пока не закончат строительство новой типографии, а потом пять раз в неделю. Я согласился вести раздел основных статей.
   – А как же твой роман? – резко спросила Полли.
   – Что ж, Полли, я пришел к малоутешительному выводу, что не создан для художественной литературы. Двадцать пять лет моя карьера строилась на том, чтобы вынюхивать факты, проверять факты, систематизировать факты и в точности их излагать. Похоже, это свело на нет мое воображение.
   – Но ты же два года работал над своим романом!
   – Я два года говорил о нем, – поправил он ее. – Меня это ни к чему не привело. Возможно, я просто ленив.
   – Ты разочаровываешь меня, Квилл.
   – Ты меня переоцениваешь. Ты хотела, чтобы я оказался Фолкнером из северных лесов или сухопутным Мелвиллом?
   – Я надеялась, что ты напишешь нечто, имеющее непреходящую ценность. А ты согласился производить очередную газетную продукцию, которую можно прочесть и выбросить. Твои колонки в «Дневном прибое» всегда были хорошо написаны, информативны и занимательны, но полностью ли они раскрывали твой талант?
   – Я знаю, на что способен, Полли. Ты ставишь передо мной нереальную цель.
   Он начал ощущать досаду.
   – Ведь это тебе пришло в голову написать роман.
   – Рано или поздно каждому пишущему человеку приходит в голову идея написать роман, но не все из нас способны воплотить ее в жизнь. У меня на письменном столе гора заметок и горстка наполовину исписанных страничек.
   К несчастью, его голос начал повышаться.
   – Мне нужна дисциплина работы в газете! Вот почему я буду вести раздел во «Всякой всячине». – Его тон был безапелляционным.
   Они уже приближались к центру Пикакса. Полли взглянула на часы.
   – Мне было приятно пообедать с тобой.
   – Ты не зайдешь ко мне выпить чего-нибудь?
   – Не сегодня, спасибо. У меня дела. – Ее голос звучал сухо.
   Последние несколько кварталов они проехали молча. На стоянке перед библиотекой она с коротким пожеланием доброй ночи пересела в собственную машину – двухдверную, малинового цвета, которую он подарил ей на Рождество во время очередной вспышки праздничного настроения, чувства благодарности и эмоционального бреда. Когда она уехала, синий шелковый шарф в подарочной коробке так и остался лежать на заднем сиденье.
   «Это было слишком хорошо, чтобы так долго продолжаться», – подумал он, проезжая по Пикакской площади. Его отношения с Полли неизбежно близились к концу. Когда-то любящая и приятная, она стала критичной. Она считала, что их близость дает ей право управлять его жизнью, но он принадлежит сам себе. По этой же причине не удался его брак двенадцать лет назад.
   Отпирая входную дверь, он услышал телефонный звонок и побежал по ступенькам, надеясь… надеясь, что Полли передумала… надеясь, что она проехала несколько кварталов и остановилась у телефонной будки…
   Голос, который он услышал, принадлежал, однако, мистеру О’Деллу, седовласому мужчине, который сорок лет проработал привратником в школе, а теперь помогал Квиллеру по дому.
   – Точно, сегодня это плохая новость, – сказал мистер О’Делл. – Молодой Харли был хорошим парнишкой, да не на той кобылке женился, я думаю. Нужен я вам буду завтра или как? В Кеннебеке у меня родился внук, очень тянет поглазеть на кроху мальчонку.
   – Разумеется, возьмите выходной, мистер О’Делл, – сказал Квиллер. – Без меня все было в порядке?
   – Все, только вот малышка… Она опять напачкала рядом с кошачьим туалетом. Беспокоит ее что-то, точно.
   Квиллер тотчас позвонил Лори Бамба, молодой леди, знавшей, казалось, о кошках все, и описал ситуацию.
   – У Юм-Юм все до сих пор было нормально. Я купил второй кошачий туалет, полагая, что она хочет иметь собственные удобства, но она его игнорирует и оставляет свои сувениры на полу в ванной.
   – Это может быть стресс, – сказала Лори. – Она у вас в стрессовой ситуации.
   – Стресс! – завопил он в трубку. – Это я в стрессовой ситуации! Она ведет абсолютно спокойную жизнь. У нее комфортабельные апартаменты со всеми удобствами, изысканная еда и причесывание три раза в неделю. Каждый раз, когда я сажусь в кресло, ей зарезервировано место у меня на коленях. Я веду с ними обоими разумные беседы, как вы и советовали.
   – Вы что-нибудь недавно меняли в ее окружении?
   – Только переклеил обои в гостиной. Не вижу, как это может ее касаться.
   – Что ж, – сказала Лори, – вам следует внимательно за ней понаблюдать, и, если разовьются еще какие-то симптомы, покажите ее врачу.
   В эту ночь Квиллер спал плохо. Когда с сиамцами что-то было не так, он всегда невероятно переживал. Он также сожалел и о том, что происходило между ним и Полли. Кроме того, он не мог не горевать из-за хладнокровного убийства, повергшего весь городок в уныние и страх. Лежа без сна, он слышал, как грузовой поезд, проходящий в час тридцать, издает свой печальный гудок у неохраняемого переезда близ границ городка. Погода была ясной, и, приложив голову к подушке, он мог слышать глухой стук колес о рельсы, хотя они находились почти в полумиле. Когда город пересекал другой грузовой поезд, уже в два тридцать, он все еще бодрствовал.

Сцена восьмая

   Место действия: центр Пикакса.
   Время действия: день накануне похорон Фитчей.

   Квиллер каждые полчаса настраивался на волну, передающую новости по радио, надеясь услышать, что подозреваемые в убийстве Харли и Белл Фитч уже допрашиваются, или что произведен арест и предъявлено обвинение, или что убийца сдался, или что он совершил самоубийство, оставив признание в предсмертной записке. Но ничего подобного не происходило. Сообщалось только, что полиция ведет расследование.
   Еще прозвучало объявление, что похороны состоятся в пятницу и что по желанию семьи они будут камерными. Квиллер знал, что подобное решение разочарует большинство местных граждан: хождение на похороны и наблюдение за траурными процессиями в Пикаксе было излюбленным занятием.
   Далее говорилось, что Маргарет Фитч, мать убитого, стала жертвой тяжелого инсульта и в критическом состоянии доставлена в больницу Пикакса.
   Все это только еще больше подогревало желание Квиллера узнать в точности, что же происходит, и он отправился в полицейский участок поговорить с Броуди. Шел он не так бодро, как обычно: сказывалась бессонная ночь. Со дня происшествия в Вест-Хаммоке они еще не виделись друг с другом, и Квиллер надеялся, что Броуди поделится с ним несколькими фактами вне протокола.
   – Плохо дело, Броуди, – произнес Квиллер, войдя в кабинет.
   – Плохо дело, – эхом повторил шеф полиции, не поднимая глаз от бумаг, над которыми работал.
   – Подозреваемые есть?
   – Не мне об этом говорить, это не мое дело.
   – Полагаю, Вест-Миддл-Хаммок – поле деятельности шерифа.
   Броуди кивнул:
   – И полиция штата помогает.
   – Без протокола, Броуди: ты подозреваешь панков из Чипмунка?
   Начальник полиции посмотрел Квиллеру прямо в глаза и холодно сказал:
   – Без комментариев.
   Этот ответ был удивителен в устах обычно разговорчивого юриста, но Квиллер понял, что понапрасну тратит время.
   – Ты там полегче, – посоветовал он на прощанье.
   Его следующая остановка была в офисе «Всякой всячины». В общей комнате газеты всегда можно услышать какую-либо информацию, правдивую или ложную. Однако он обнаружил, что Джуниор Гудвинтер взял выходной, поскольку с начала проекта трудился по семь дней в неделю, а Роджер Мак-Гилеврей где-то рыскал, собирая материал о диких индюках.
   Арчи Райкер сидел один, работая за своим письменным столом, но никаких слухов до него еще не дошло, и он не смог ответить ни на один вопрос.
   – Мне хотелось бы раскопать прошлое Белл Фитч, – сказал Квиллер. – Мой дорогой О’Делл говорит, что Харли женился не на той женщине.
   – Ах ты пес! – взорвался Райкер, нетерпеливо отодвигаясь от стола. – Ты только тогда живешь полной жизнью, когда вынюхиваешь то, что тебя абсолютно не касается!
   Удивленный язвительным замечанием друга, Квиллер поддразнил его:
   – Что тебя терзает, Арчи? Неужели Аманда отказалась выйти за тебя замуж?
   – Это тебя тоже не касается, – рявкнул редактор. – Когда мы получим твою первую колонку?
   – А когда ты хочешь?
   – Завтра в полдень, для воскресного выпуска.
   Это был совершенно невозможный срок, но он разогревал Квиллеру кровь, сосредоточивал внимание и задавал ход потоку идей.
   – Как насчет статьи об эксцентричном букинисте, который занимается своим делом в бывшей кузнице?
   – А как насчет фотографий? У тебя есть фотоаппарат?
   – Не настолько хороший, чтобы снимать темные книги и темную кошку в темной лавке.
   – Ладно, займись им, а мы отправим туда нашего внештатного фотографа, если сможем его найти и если он захочет найти свой фотоаппарат.
   Воспрянув духом, Квиллер покинул редакцию. Что касается позднего романа Райкера, тут он испытывал двоякое чувство. Они оба выросли в Чикаго, и ему было бы жаль, если б его друга постигло разочарование. С другой стороны, это означало бы, что Райкер остался бы открыт для холостяцких обедов в «Старой мельнице» и мужских встреч в барах.
   В общей комнате он подобрал магнитофон и блокнот и резво зашагал к магазину Эддингтона Смита. Колокольчик на двери звякнул, и хозяин появился из мрака.
   – Ужасное дело, – сказал человечек голосом, который выдавал нескрываемое горе. – Есть какие-нибудь новости об убийстве?
   В этот момент Квиллер впервые осознал, что вечная улыбка на лице букиниста скорее похожа на маску.
   – Полиция ведет расследование, – сказал он. – Это все, что мне известно. Возможно, вы слышали, что у миссис Фитч случился удар. Она в критическом состоянии.
   Букинист грустно покачал головой:
   – Я знал всю семью. Просто не верится, что такое происходит на самом деле. Весь мир – театр, а люди в нем актеры, как сказал кто-то.
   В темном углу послышалось тоненькое мяуканье, и в ореоле света появился Уинстон, размахивая своим пушистым хвостом и перепрыгивая со стола на стол – с медицинских справочников на биографии, с детективов на поваренные книги.
   Квиллер погладил пушистую дымчатую спинку.
   – Мне хотелось бы написать о вашем предприятии, Эд. В своей рекламе вы упоминали о реставрации книг. А много ли наберется таких книг в подобном городишке?
   – Не много. Однако библиотека дает мне кое-что. Миссис Дункан очень милая. А сегодня утром одна дама из Содаст-сити принесла мне на реставрацию семейную Библию. Она увидела мою рекламу.
   – И где же вы эту работу выполняете?
   – Переплетная мастерская находится в задней части дома. Хотите посмотреть?
   – Да, и еще мне хотелось бы включить магнитофон и задать вам несколько вопросов.
   Эддингтон проводил его в заднюю комнату, а Уинстон соскочил с книг и последовал за ними.
   – Вы когда-нибудь видели ручную переплетную мастерскую? – с явной гордостью спросил букинист. Он потянул за свисающие с потолка шнуры, и флюоресцентные трубки осветили комнату, заполненную книжными прессами, резаками, точилом, рабочими верстаками, различной высоты табуретами, маленькой газовой плитой и необычными инструментами.
   Квиллер включил магнитофон и начал описывать увиденное; дойдя до маленькой плиты, он замешкался.
   – Это чтобы разогревать клей, – сказал Эддингтон, придя на помощь. – И суп.
   Оба собеседника взгромоздились на табуреты, и Эддингтон вручил Квиллеру открытую книгу.
   – Взгляните на двадцать вторую страницу. Японская прозрачная лента и капельки крахмального клейстера делают разрыв незаметным.
   И на самом деле двадцать вторая страница выглядела безупречно.
   Когда Уинстон запрыгнул на верстак, за которым они сидели, букинист сказал:
   – Он всегда приходит в переплетную, когда я работаю. Ему нравится запах клея и клейстера.
   – Коко тоже нравится нюхать клей. Вы каким пользуетесь?
   – Никакой синтетики. Я делаю свой клейстер из пшеничной муки или крахмала. Клей делают из шкур животных. Я покупаю его в плитках, а потом растапливаю. Вы знаете, что именно клей, который используется в переплетном деле, привлекает книжных червей?
   Когда Эддингтон говорил о своем ремесле, он вовсе не казался робким человечком, который держит нерентабельный книжный магазин и шепотом произносит свою роль в театральном клубе. Он говорил тихо, но с уверенностью и демонстрировал различные переплетные операции со знанием дела.
   – Как вышло, что вы заинтересовались книгами? – спросил Квиллер.
   – Мой прапрадед коллекционировал книги. Вы знаете городок под названием Причуда Смита? Он основал его в тысяча восемьсот пятьдесят шестом году. Его шахта дважды прогорала, но на третий раз он напал на золотую жилу.
   – Что же случилось с состоянием вашего прапрадеда? – спросил Квиллер, оглядывая комнату.
   В дальнем углу стояли неудобная на вид койка, складной карточный стол с одиноким тоже складным стулом и маленький умывальник с зеркалом, была еще там полка с тарелками и консервами.
   – К сожалению, должен сказать, что следующее поколение растратило наследство на прекрасных дам, – сказал Эддингтон, заливаясь нездоровым багровым румянцем. – Мой отец был вынужден зарабатывать себе на хлеб, продавая книги.
   – Какого рода книги?
   – Классиков, словари, энциклопедии, книги по этикету – такого рода вещи. Необразованные люди хотели поднять свой культурный уровень, а мой отец выступал в роли миссионера, убеждая их читать и вести более правильный образ жизни. Он никогда много не зарабатывал, но был честен и уважаем. Кто-то сказал: добродетель и богатство редко уживаются в одном человеке.
   – А каким образом вы сами начали заниматься ремеслом букиниста?
   – Умер один старик, а его книги выбросили на свалку. Я их увидел в тачке и увез. Мне было тогда всего четырнадцать лет. Теперь я покупаю книги в поместьях. Иногда в пачке попадается одна книга, которая чего-то стоит. Как-то в ящике со старыми учебниками и книгами по этикету мне посчастливилось найти первое издание Марка Твена. А однажды я нашел книгу с дарственной надписью, сделанной Лонгфелло Готорну.
   – В своей рекламе вы упоминаете как одну из выполняемых услуг уход за книжными собраниями. Что это значит? – спросил Квиллер.
   – Если у клиента хорошая частная библиотека, я прихожу и убираю пыль, обрабатываю кожаные переплеты и смотрю, чтобы не завелась плесень или книжные черви. Большинство людей даже не знают, как надо ставить книги на полки. Если они стоят слишком свободно, они «зевают», а если слишком тесно, они не дышат.
   – В этих краях много хороших частных библиотек?
   – Не так много, как раньше. Люди их наследуют и продают, чтобы купить яхты или дать детям образование в колледже.
   – Вы могли бы назвать некоторых из ваших клиентов?
   – О нет, это было бы неэтично, но я могу сказать, что, когда Старая леди была жива, я ухаживал за библиотекой Клингеншоенов.
   – А как насчет усадьбы Фитчей? Это не для записи, не волнуйтесь. – Квиллер выключил магнитофон. – Я слышал, что у них есть редкие книги.
   Почти шепотом букинист сказал:
   – Коллекция Сайруса Фитча теперь миллионы стоит. Если они продадут свои книги на аукционе, эта новость облетит весь свет.
   – Вы полагаете, что преступники, убившие молодую пару, охотились за редкими книгами?
   – Я так не думаю. Не в этих краях. Если только…
   – Если только что?
   – О, ничего. Просто глупая мысль.
   Эддингтон смутился.
   – Здесь есть профессиональные книжные воры – вроде тех, что в искусстве специализируются на кражах картин старых мастеров, – которые могли бы приехать сюда из Центра?
   – Я об этом никогда не думал. Нужно будет проверить книги по списку. Но сначала следует посоветоваться с юристом.
   Квиллер спросил:
   – Как давно вы посещаете Фитчей?
   – Почти двадцать пять лет, а когда мистер и миссис Фитч выехали, они попросили меня продолжать заботиться о библиотеке.
   – Значит, вы знали жену Харли. Какой она была?
   Эддингтон колебался.
   – У нее было хорошенькое личико – очень хорошенькое. Личико маленькой девочки. Я не хочу сказать ничего плохого, но… она, бывало, произносила некоторые слова, которые я не мог бы повторить даже в присутствии Уинстона.
   – А где она воспитывалась?
   – Ее девичья фамилия Уркл. Она из Чипмунка. Конечно, я знал ее еще до того, как Харли на ней женился. Она была одной из горничных миссис Фитч.
   Квиллер вспомнил замечание мистера О’Делла: «Он не на той кобылке женился». А у Эддингтона спросил:
   – Любопытно, зачем Харли выбрал девушку такого происхождения?
   – Любовь из нас делает дураков. Кажется, это Теккерей сказал, – заявил букинист.
   Квиллер встал.
   – Это была очень поучительная встреча, Эд. Завтра фотограф придет сделать несколько снимков.
   – Может, мне следует вымыть витрину?
   – Не перестарайтесь!
   На пути к выходу Квиллер остановился и спросил:
   – Когда вы, не случись эта трагедия, собирались навестить коллекцию Фитчей?
   – Через вторник, но теперь я не знаю, что и делать. Мне придется поговорить с юристом. Я не хочу беспокоить мистера Фитча, но книги требуют ухода.
   – Я был бы благодарен вам, если бы вы взяли меня с собой, – сказал Квиллер. – Я мог бы что-нибудь узнать.
   – Мне следует спросить совета у юриста, можно ли это сделать?
   – Нет, просто возьмите меня с собой как помощника. Я хорошо вытираю пыль.
   По дороге домой Квиллер дивился знаниям скромного маленького самоучки, его всепоглощающей страсти к книгам и его убогому жилищу. Он вспомнил узенькую койку, и несчастные стол и стул, и полку над раковиной. На ней стояли чашка и тарелка, выщербленное блюдце, полпачки консервированного супа, банка сардин, рядом лежали бритва, расческа и пистолет.
   Вернувшись домой, он, даже не дойдя до верхних ступенек, знал, что на автоответчике его ждет сообщение. Коко бешено носился взад и вперед: это говорило о том, что в его отсутствие звонил телефон.
   Сообщение было от Франчески. Она забежит в пять. У нее есть потрясающие образцы обоев для его спальни. И еще есть свежие новости.

Сцена девятая

   Место действия: квартира Квиллера; позже – ресторан «У Стефани».
   Время действия: тот же день.

   Квиллер прошел в свой кабинет, чтобы собраться с мыслями и придумать броский заголовок для статьи об Эддингтоне Смите, предварительно позаботившись о том, чтобы закрыть кошек в их апартаментах. Обычно они помогали его творческому процессу, сидя на записях, кусая его ручку и наступая на клавишу верхнего регистра пишущей машинки, однако на сей раз у него был очень сжатый срок сдачи материала. Сиамцы были изгнаны.
   Работа требовала сосредоточенности. В своей мастерской Эддингтон использовал странный словарь: «верстка» и «глазировка»; «общипывание», «окантовка», «прошивка», «выжимка» и «просеивание»; «оправка», «шнуровка» и «склейка».
   Эддингтон сказал, что Уинстону нравится процесс склейки. Может быть, Коко, нюхая клей и водя носом по книжным корешкам, читал их названия? Но мог ли кот действительно учуять клей на семидесятипятилетнем томике Диккенса или столетнем Шекспире? Вряд ли. Но если исключить клей как притягивающее средство, то зачем тогда Коко обнюхивает книги? Почему он принюхивается к одним названиям и оставляет без внимания другие? А вдруг в переплетах завелись черви? Может ли Коко учуять их? Когда они проводили лето за городом, сиамцев на закрытой веранде всегда зачаровывали муравьи, пауки и божьи коровки. Почему бы и не книжные черви? Квиллер решил попросить Эддингтона проинспектировать любимые книги Коко. Кот неожиданно заинтересовался «Моби Диком» и «Отважным капитаном».
   Подобные размышления не помогали ему в работе, но, когда пришла Франческа со своими образцами обоев, он сказал:
   – Извини, меня немного шатает. Работал над статьей об Эдди Смите и весь в книжном тумане. Рассказывай свои новости, Фран.
   – Сначала надо выпить, – сказала она, рухнув на диван.
   – Сначала новости, – настаивал Квиллер, – а потом выпивка.
   – Подозреваемый – Чед Ланспик! Кэрол и Ларри в панике!
   – Хмм… – хмыкнул он, приглаживая усы. – В котором часу, по мнению полиции, был убит Харли? Твой отец не захотел мне ничего говорить. Не знаю почему. Он вдруг закрылся в своей ракушке, как устрица.
   – Причина простая, – объяснила Фран. – В прошлом году его наказали за то, что он говорил о деле, по которому велось следствие. Бедный папа! Он любит поговорить. Вероятно, я могу что-либо для тебя узнать. А зачем тебе?
   – Чед пришел ко мне в восемнадцать пятнадцать, чтобы продать снегоступы ручной работы. Сделка потребовала больше времени, чем я ожидал, так что к тому времени, когда он высадил меня у муниципального центра, было уже девятнадцать тридцать. Я знаю точно, потому что посмотрел на часы и сообразил, что ты меня отчехвостишь за опоздание на полчаса. Согласно отчету в газете, Дэвид и Джилл нашли тела убитых в девятнадцать пятнадцать. Если Чед отработал в магазине полный рабочий день, он не может быть замешан в этом преступлении.
   – Тебе следовало бы позвонить Кэрол и Ларри и рассказать им все, – сказала Фран. – Они вызвали своего поверенного. Ты знаешь Хасселрича?
   – Он поверенный из клингеншоенского фонда.
   – Позвони Кэрол и Ларри прямо сейчас. Это снимет груз с их плеч.
   Квиллер набрал номер Ланспиков и в ожидании ответа представил их симпатичный сельский дом: ограда из блоков, кедровая крыша, живописный амбар.
   – Алло, Ларри? Это Квилл. У меня есть для тебя информация, которая может быть жизненно важной… Да, я знаю. Фран мне сказала, но, если предположить, что Чед весь день работал в магазине, он чист. Он был со мной с восемнадцати пятнадцати до девятнадцати тридцати, и предполагается, что приехал прямо с работы. В котором часу он ушел?.. Что же, в таком случае у него все перекрыто. Помнишь, я говорил тебе, что он должен продать мне снегоступы? Поэтому-то я и опоздал на репетицию… Верно. Он привез меня в Центр на своем драндулете и высадил у репетиционного зала в девятнадцать тридцать… Да, я подумал, что это может помочь. У меня даже есть пара «бобровых хвостов» в доказательство. Скажи Хасселричу, и пусть дальше он сам разбирается. Я от этого не отказываюсь, если он считает, что мне следует что-то предпринять… Пока, Ларри. Не вешай нос!
   Пока он наливал Фран виски, та ходила по гостиной, оценивая ее профессиональным глазом, – передвинула стол на три дюйма влево, поправила жалюзи, картину с лодкой тысяча восемьсот пятого года.
   – Как этот эстамп мог так съехать набок? – спросила она. – Ведь не было ни землетрясений, ни взрывов.
   – Спиши это на Коко, – сказал Квиллер. – Ему нравится тереться щеками о рамки картин, а эту легко достать со спинки дивана. Если бы ты знала о кошках хоть что-нибудь, ты бы так не удивлялась.
   Она устроилась с виски поудобнее.
   – Мне все еще не верится, что мы потеряли Харли.
   – Никто особо не сожалеет о его жене. Ты ее хорошо знала?
   Фран отвела глаза:
   – Я встречалась с ней несколько раз.
   – Она из Чипмунка?
   – Откуда-то оттуда.
   – Что люди думали об их браке? Они поженились в Лас-Вегасе?
   – Честно, Квилл, мне не хочется об этом говорить. Харли еще даже не похоронен. Это слишком свежо. Не возражаешь, если я закурю?
   Она грациозно вытряхнула сигарету, щелкнула серебряной зажигалкой, которую он подарил ей на Рождество, и глубоко затянулась.
   Квиллер дал возможность Фран насладиться несколькими затяжками, а потом спросил:
   – Вы с Дэвидом были близкими друзьями, не так ли?
   – Откуда ты знаешь? Обычное школьное увлечение.
   – Ты когда-нибудь думала выходить за него замуж?
   – Ты когда-нибудь задумываешься, что суешь нос не в свое дело?
   Он игриво сказал:
   – У меня обостренная сочувственная любознательность в отношении моих собратьев. Это одна из моих благородных черт.
   Он извлек на свет вазочку с орехами и стал наблюдать за тем, как она начала охотно их грызть.
   – Фран, как ты полагаешь, местные детективы достаточно компетентны, чтобы распутать это дело?
   – Папа сказал, что полиция штата прислала сюда детектива. Эксперта по убийствам. Однако не следует недооценивать и местных фараонов. Они здесь выросли и всех знают. Ты бы удивился, узнав, сколько им известно о тебе, обо мне, о Чеде и обо всех прочих. Они не ведут на нас досье, они просто знают.
   Квиллер налил ей еще виски; ее стакан пустел быстро.
   – На что похож особняк Фитчей? – спросил он.
   – Очень причудливая архитектура! – сказала она. – Смесь викторианской готики и итальянского стиля. Но в нем есть некоторый деревенский шарм. Каминные трубы, беспорядочные каменные стены вокруг поместья…
   – Интересно, хватило бы убийце или убийцам времени найти то, что их интересовало? Нет сомнений, что в машине сидел их сообщник, – он дал им знать о появлении Дэвида и Джилл. Как ты думаешь, что они искали?
   – Деньги и драгоценности, полагаю. Они начали опустошать письменный стол в библиотеке и ящики комода наверху. Бабушка Харли оставила драгоценности, с тем чтобы Харли и Дэвид передали их своим женам после свадьбы. У Белл были кое-какие хорошенькие вещички.
   – А как насчет книг? Могли их прельстить редкие книги?
   – Ты шутишь? Всего скорее это хиппи из Чипмунка, а они не смогли бы отличить редкую книгу от телефонного справочника.
   – Какое оружие они использовали?
   – Пистолеты, которыми тут часто пользуются для охоты… Эй, не проговорись папе о моей болтовне. Подразумевается, что он ни с кем не обсуждает это дело. Правда, они с мамой после каждого дежурства заводят на кухне разговоры по душам, а у меня уши вострые.
   – У тебя очень милые ушки, если мне позволено отступить от темы.
   – Ну, спасибо, – поблагодарила она, всем своим видом выражая удивление и удовольствие. – Я даже, пожалуй, соглашусь с тобой пообедать, если ты пригласишь меня.
   – Но сначала я накормлю кошек, – заявил Квиллер.
   Он выпустил их и выставил миски с дежурным блюдом, чем-то вроде буйабесс [8 - Особая марсельская уха из разных сортов рыб и моллюсков.] без мидий.
   – Интересно, – сказал он, – знал ли Харли убийцу? Полагаю, это был кто-то, кто бывал в доме и знал, что у них есть. Кто-то, кому было известно расписание репетиций, кто ожидал, что к восемнадцати тридцати они уйдут, то есть если, конечно, убийство произошло между восемнадцатью тридцатью и девятнадцатью пятнадцатью. С другой стороны, если их убили до восемнадцати тридцати, тогда это был кто-то, кто выбрал время для грабежа и убийства наугад.
   – Квилл, у меня от таких разговоров начинает болеть голова. Не могли бы мы обсудить обои и потом пойти пообедать? Иди сюда, и давай посмотрим образцы.
   Они сели рядышком на диване, положив тяжелый альбом образцов себе на колени. Тем временем сиамцы отказались от еды: им подали то же самое, что и на завтрак, а супообразная субстанция не входила в число их любимых блюд. Обе кошки уселись напротив дивана, уставившись в пространство.
   – Мне действительно очень хотелось бы видеть твою спальню в оттенках баклажанного, авокадо и розовато-серо-коричневого, – сказала Фран.
   – Мне она нравится такой, какая есть, – цвет загара, ржаво-коричневый, – возразил Квиллер.
   – Ну, если ты настаиваешь… Как насчет вот этого? Чудесная текстура, цвет ржавчины.
   – Слишком невыразительный, – сказал он.
   – Вот еще один, более живой, но текстура не так интересна.
   – Слишком броский.
   – А как насчет этого?
   – Слишком темный.
   – Покрытие нужно только для верхней части стен, – напомнила она ему. – Нижнюю закроют панелями из узких деревянных реек, характерных для отделки железнодорожных станций в девятнадцатом веке. Другими словами, панели – просто фон для эстампов и акварелей, которые будут вставлены в хромированные рамки, чтобы связать все с твоим хромированным спортивным инвентарем. Квилл, ты по-прежнему собираешься оставить тренажеры в спальне? Нельзя ли отправить их в кошачьи апартаменты?
   Квиллер скорчил гримасу.
   – Ладно, пусть остаются. Однако, – продолжала она, – я решительно против этих уродливых старомодных радиаторов. Ты должен установить совершенно новую обогревательную систему.
   – Эти уродливые старомодные радиаторы дают хорошее ровное тепло, – не согласился Квиллер, – и они подходят к уродливым старомодным панелям. Водопроводчик говорит, что им больше семидесяти пяти лет и все они в отличном состоянии. Покажи мне какое-нибудь новое изобретение, которое проработает семьдесят пять лет.
   – Ты рассуждаешь, как мой отец, – проронила Фран. – По крайней мере, позволь мне сконструировать для этих радиаторов экраны – просто полку сверху и решетку перед ними. Мой плотник может их сделать.
   – Это не уменьшит их эффективности?
   – Нисколько. Я также считаю, что, когда мы поедем в Чикаго, нам следует купить новую мебель для спальни. В моду входят новые гарнитуры, и у меня есть несколько отличных знакомых… Ой!.. Кошка цапнула меня за щиколотку.
   – Извини, Фран. Чулок пострадал?
   Она погладила ногу.
   – Не думаю, но когти точно иголки. Который из них это сделал?
   Квиллер увидел, как Юм-Юм виновато выскальзывает из комнаты.
   – Пойдем обедать, – сказал он.
   Он собрал принесенные Фран образцы обоев, она сунула сигареты в сумочку.
   – Где моя зажигалка?
   – А где ты ее оставила?
   – Мне казалось, я положила ее на кофейный столик.
   Она порылась в сумочке, а Квиллер поискал на полу и заглянул под подушки дивана.
   – Она не могла далеко закатиться, – сказал он. – Найдется, и я тебе ее верну. А пока это может оказаться хорошим поводом для того, чтобы бросить курить.
   – Ты опять рассуждаешь, как мой отец, – нахмурившись, проговорила она.
   Они поехали в «Стефани», один из лучших ресторанов округа. Он располагался в старом каменном доме в жилой части Пикакса и хотя внешне выглядел неприметно, интерьер отличался гостеприимным уютом, который создавали мягкие тона, мягкие поверхности и мягкое освещение. Квиллеру всегда было приятно ходить в ресторан с Франческой. Вот и сейчас головы посетителей повернулись, чтобы полюбоваться молодой сероглазой женщиной в жемчужно-сером костюме, пестро-серой блузке и серых туфлях на высоком каблуке.
   Изучив меню, он предложил ей заказать форель с травами в винном соусе.
   – Я лучше возьму свиные ребрышки, – сказала она.
   – Форель тебе полезнее.
   – Перестань говорить со мной, как мой отец, Квилл.
   Они поговорили о виртуозной игре ее отца на волынке, привязанности Квиллера ко всему шотландскому, эзотерическом предприятии Эда Смита и будущем театрального клуба без Харли.
   – Ты не знаешь, как реагирует Дэвид? – спросил Квиллер.
   – Джилл по телефону мне сказала, он выбит из колеи. Найджел тоже. Не знаю, хватит ли им сил выдержать такое? Наверняка им потребуется помощь психолога. Потеря близкого человека из-за болезни или несчастного случая наносит значительную травму, но убийство просто ужасно!
   – Вы с Джилл хорошие подруги?
   Он заметил удивительное сходство двух молодых женщин – их фигур, манеры ходить и говорить, их жестикуляции и отношений в театральном клубе.
   – В старших классах мы состояли в одних клубах, – сказала она. – Мы вместе ходили на свидания, играли в баскетбол, увлекались искусством. Она очень умная и умелая. Я сообразительная, мне кажется, но Джилл умная.
   – Семья у нее состоятельная?
   – Уже нет. Они все потеряли в двадцать девятом году. Ее прапрапрадед владел несколькими лесопилками. Ее прапрадед – герой Гражданской войны. Ее прадед двенадцать лет был мэром Пикакса. Ее бабушка со стороны матери…
   По мере того как Франческа рассказывала историю семьи Джилл, в голове Квиллера вырисовывался план. Он выждал время, после чего сказал:
   – Я слышал, что мать Харли серьезно больна. Ты не знаешь, что с ней?
   – Нет.
   Сухость ответа подтверждала его мысли.
   – Если миссис Фитч не выкарабкается, это будет большой потерей для общественности. Она так много делала для городской библиотеки, больницы, школы; так много занималась благотворительностью…
   Внимание Франчески внезапно переключилось на содержимое тарелки.
   – Я встречал миссис Фитч на заседаниях совета библиотеки, и она произвела на меня впечатление очень любезной женщины, не жалеющей времени и сил, чтобы помочь другим.
   Франческа выразительно посмотрела на часы.
   – Ты представляешь, который сейчас час? Я должна вернуться в студию и выполнить несколько заказов.
   – А мне нужно включиться в работу над очерком об Эде Смите.
   Позже, когда они попрощались и она одарила его театральным поцелуем, он преподнес ей шелковый шарф в подарочной упаковке, который покупал для Полли.
   – Я знаю, что я трудный клиент, – извинился он. – Но вот это – в качестве благодарности за твое терпение. И я хорошенько поищу твою зажигалку.
   Поднявшись к себе, он обнаружил, что несколько остававшихся орехов были выужены из вазочки и валялись на полу.
   – Это ваша работа, мадам? – спросил он Юм-Юм, которая облизывала свою правую лапу. – И может, вы знаете что-нибудь о пропавшей зажигалке?
   Коко он сказал:
   – Фран не стала ничего говорить ни о Маргарет Фитч, ни о своих отношениях с Дэвидом. Сложим два и два и что получим? Интриганку-мать, которая не дала сыну жениться на дочери полицейского?
   – Йау! – ответил Коко.

Сцена десятая

   Место действия: квартира Квиллера; позже – редакция газеты.
   Время действия: день похорон Фитчей.

   В соответствии с пожеланиями семьи это были скромные похороны. Они прошли в Старой Каменной церкви, расположенной через сквер от владений Квиллера, полиция направляла движение транспорта в нужные стороны и препятствовала зевакам толпиться около церкви. На кладбище не было ни репортеров, ни фотографов с их объективами.
   Райкер хотел осветить это событие в газете и написать, что имя Фитча имело вес в округе, что убийство ввело всех в шок и поэтому похороны заслуживали большего внимания.
   – В таком городе, как наш, все по-другому, – возражал Джуниор Гудвинтер. – Мы уважаем чувства близких.
   Райкер настаивал, спор затягивался, и в результате Квиллера попросили рассудить оппонентов.
   Он согласился с Джуниором:
   – Любопытствующие не пострадают. За час все детали похорон станут общеизвестными. Телефоны будут заняты, в кафе и барах будут болтать об этом. Сплетни в Пикаксе распространяются быстро, и газетам, которые выходят дважды в неделю, за ними просто не угнаться. Так что публиковать репортаж о похоронах не имеет никакого смысла.
   В утро похорон, когда Квиллер печатал последний абзац истории Эддингтона Смита, а сиамские кошки сидели на его столе, зазвонил телефон. Юм-Юм тотчас исчезла в неизвестном направлении, Коко прыгнул к телефонному столику и зарычал на аппарат.
   – Квилл, это Коки, – сказал голос в трубке. Голос Элкокови Райт, молодого архитектора, звучал строже, чем во время их краткого флирта в Центре. – Я звоню из строительного вагончика перед твоим домом.
   – Приятно слышать твой голос, Коки. Когда ты приехала? Как тебе театр?
   Теперь Коко, встав на задние лапы, а передними опершись на плечо Квиллера, мурлыкал в трубку. Квиллер оттолкнул его в сторону.
   – Работа идет хорошо. Только одна проблема: цвет стен в гостиных не совпадает с образцом. Они должны быть розовыми, неяркими, чтобы ласкать взгляд актеров и поднимать их настроение. Стены нужно перекрасить за счет подрядчика.
   – Как долго ты пробудешь здесь, Коки?
   Коко кусал телефонный шнур, и Квиллер снова оттолкнул его.
   – До завтра. Я остановилась здесь, в отеле. Он не слишком шикарен, но в моей комнате есть кровать и водопровод, за что я и благодарна.
   – Давай пообедаем сегодня вечером. Заходи ко мне, если будешь проходить мимо. Мы выпьем, и ты сможешь поприветствовать Коко. Он сейчас неприлично суетится по какой-то неясной причине.
   – Пока, – сказала она.
   Квиллер повернулся к коту, сидящему на телефонном столике на расстоянии вытянутой руки.
   – Итак, в чем дело, приятель? Если тебе интересно, с кем я говорю по телефону, поинтересуйся вежливо.
   Коко почесал ухо с равнодушием, могущим вывести из себя кого угодно. Квиллер продолжил печатать, но его прервал другой телефонный звонок – от Полли Дункан. Ласковые интонации ее голоса означали, что она избавилась от своей сварливости. И его надежды возродились.
   – Мне очень жаль, Квилл, – сказала она. – В понедельник был твой день рождения, а я даже не вспомнила об этом, когда мы обедали в среду. Если не слишком поздно его отметить, не будешь ли ты моим гостем в ресторане «У Стефани»?
   – С удовольствием бы, – сказал он с теплотой в голосе, – но, к сожалению, приехал архитектор проекта театра, и я должен уделить ему внимание.
   – Надолго он приехал?
   – Уедет завтра в полдень. – Он решил не уточнять пол архитектора.
   – Не мог бы ты пообедать со мной завтра вечером?
   – В субботу? Боссы газеты угощают сотрудников в честь победного начала. Это будет сугубо домашний праздник с напитками, премиями и речами, но я обязан присутствовать там как представитель Фонда Клингеншоенов.
   – Да, ты действительно занят, – сухо проговорила она.
   Он с надеждой ожидал приглашения на ростбиф и йоркширский пудинг в ее уютном маленьком доме в воскресенье, но она вежливо закончила разговор.
   Квиллер в задумчивом настроении направился в деловую часть города, чтобы сдать свою статью в редакцию. У здания газеты он увидел почтовую машину и почтовых курьеров, затаскивающих большие мешки в дом. Их содержимое высыпалось на пол в центре просторного помещения, и каждый, включая даже издателя, разрезал конверт и подсчитывал бюллетени голосования по поводу названия нового издания.
   – Подходи, Квилл! – позвал Джуниор. – Угощайся кофе и пончиками, а потом подключайся к работе.
   – Система голосования, при которой голосующий вписывает в бюллетень вариант названия, лучше всего, – заметила Хикси. – Здесь один голос за «Веселый треп».
   К полудню было несколько голосов за «Хронику», «Горн» и «Летопись», но восемьдесят процентов читателей отметили первое – «Всякую всячину».
   – По крайней мере, оно отличается, – неохотно признал Райкер.
   – Здесь все любят выпендриваться, – объяснил Джуниор. – Мой сосед подвесил свою рождественскую елку вверх ногами к потолку, а ресторан в Брр берет пять центов за салфетку.
   – Я знаю фермера в Уайлдкэте, который не верит в экономию дневного света. Он отказывается переводить свои часы вперед, так что все лето опаздывает на час, – сказал Роджер.
   – Я уговорила старушку, торгующую конфетами, сигаретами и порнографическими журналами, дать рекламу, и она, упомянув о похоронах Фитчей, сказала, что никогда не была на похоронах. Всю ее семью погребли на заднем дворе без всякой суеты, – сообщила Хикси.
   – Не верю ни единому слову, – произнес Райкер.
   – В Мускаунти поверишь всему, – возразил Квиллер. – Насчет порножурналов Хикси преувеличивает. Я был в этом магазине.
   – Это правда! – настаивала она. – Сладострастный материал за занавеской.
   – Вы, бездельники, за работу! – приказал Райкер. – Сюда идет разносчица с новым мешком.
   Квиллер хотел уйти, но, услышав, что они послали за сандвичами, решил остаться.
   – Что нового в полицейском обзоре? – спросил он Роджера.
   – Расследование продолжается – это все, что мне сообщили.
   – Большего они и не скажут.
   – Как ты думаешь, что им известно?
   – Все думают, что следы ведут в Чипмунк. Это первоначальная версия. Но знаешь, мне не нравится, что целый город приобретает дурную репутацию. Когда я преподавал, у меня были хорошие ученики из Чипмунка. Там живут приличные семьи из рабочего класса, но из-за нескольких хулиганов город стал притчей во языцех.
   Квиллер разглаживал свои усы, и Хикси заметила знакомый жест.
   – Если полиция не сможет раскрыть это дело, то оставьте его Квиллу, – съязвила она.
   – Одна вещь меня заинтересовала, – сказал Квиллер. – Жена Харли никогда не посещала репетиции в театральном клубе. Не любила людей, я думаю. Интересно, почему она собиралась на репетицию во вторник вечером? – Он ждал ответа, но все молчали. – Не хотела оставаться дома? Знала, что должно что-то произойти?
   – О, – произнес Джуниор. – Это что-то новенькое!
   – Мы не знаем ее связей в Чипмунке. Вероятно, она знала о планах ограбления дома.
   – Ее девичья фамилия Уркл, и это приличная семья. Белл неважно училась и в конце концов бросила школу. Но плохой девочкой ее не назовешь, – сказал Роджер.
   – Продолжай, Квилл. Что у тебя за теория?
   – Допустим, она дала ключ от дома и сказала своим сообщникам, где искать добычу. Но расписание было нарушено, потому что Дэвид и Джилл задержались. Когда ее сообщники прибыли, они столкнулись с Харли. Вероятно, он узнал их или, может, они просто испугались, что он узнает их, и поэтому убили его. После этого Белл стала опасна, поскольку знала, кто убил ее мужа, и могла расколоться на допросе.
   – О! – воскликнул редактор. – Сколько же человек было вовлечено в ограбление? Все говорят об убийцах во множественном числе.
   – Для всеобщей безопасности чем меньше, тем лучше. Я бы сказал, один сидел на страже в машине, а другой работал внутри. С одним Харли справился бы, поэтому грабитель вынужден был стрелять… Представляю печальную картину: «бедная» маленькая Белл в своих так называемых репетиционных одеждах, ждущая наверху, понимающая, что заговор провалился, играющая сцену, которую никогда не репетировала.
   – И все происходит на фоне тихой музыки? – предположила Хикси.
   – Она слышит выстрел внизу. Она напугана, не знает, что делать дальше. Она слышит, как убийца поднимается по лестнице…
   – Ты бы лучше продолжил писать свой роман, Квилл, – сказал Райкер.
   – Один из полицейских сказал мне кое-что интересное, – заметил Роджер. – Не для протокола, конечно. Определяя время смерти, они установили, что Белл застрелили первой.

Сцена одиннадцатая

   Место действия: «Старая мельница».
   Время действия: вечер того же дня.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Элкокови Райт, архитектор из Цинциннати.

   Ожидая прибытия Элкокови Райт, Квиллер написал два письма с соболезнованиями: одно Найджелу Фитчу, потерявшему сына, а другое Дэвиду и Джилл, оплакивающим брата. Он должен был работать быстро, чтобы успеть запечатать конверты и наклеить марки, прежде чем этот кот-маньяк доберется до них. Как только конверт или марка появлялись из ящика стола, Коко подкрадывался к ним с дрожащим носом и бешеным блеском в глазах. Затем Квиллер поправил картину над диваном, передвинул грязные кофейные чашки и разбросал газеты, надел свой лучший костюм и наполнил серебряное ведерко льдом.
   – Придет Коки, – объявил он сиамцам. – Попытайтесь вести себя хорошо.
   Коко сморщился, издал нечто среднее между шипением и мурлыканьем, и Квиллер тут же понял почему: раздался звонок в дверь – прибыла Коки. Были объятия и поцелуи, соответствующие обстоятельствам, а после Квиллер сказал:
   – Я больше не могу называть тебя Коки. Коко будет откликаться Он может подумать, что зовут его. Кошки ревнивы к своим именам. Коко не любит никого, кто трогает его хвост, из любопытства открывает ему рот или называет кого-то или что-то его именем, будь то животное, овощ или минерал. Вот почему у нас в доме есть только имбирный эль и никаких других напитков.
   – Это нормально, – сказала Элкокови. – Называй меня Эл. Так мой муж всегда называл меня. Как ты, Квилл? Ты выглядишь очень здоровым, это неприлично. Я скучала по тебе с тех пор, как приехала в город.
   – Я был в Центре, на вечеринке в пресс-клубе, дышал отравленным воздухом и пытался заболеть, чтобы мои старые друзья смогли узнать меня.
   – Должна заметить, что деревенский воздух тебе очень подходит.
   – Ты тоже изменилась, – не остался в долгу Квиллер. – Выглядишь старше и мудрее, не сочти это сомнительным комплиментом.
   Прежде она носила одежду, которую шила сама, теперь же она стала элегантной, хорошо одетой, самоуверенной городской женщиной с удачной карьерой – в брюках, подходящих для лазания на стройке.
   – Ничего, кроме хорошей работы и плохого замужества, не может сделать женщину старше и мудрее, – сокрушенно призналась она.
   – Я не знал о твоем замужестве. Ты разведена?
   – Нет, но я работаю в Цинциннати, а он в Сан-Франциско, водителем грузовика. – Развивать эту тему она не стала, а Квиллер не стал задавать лишних вопросов.
   Подойдя к маленькому бару, встроенному в книжные полки, он спросил:
   – Надеюсь, ты по-прежнему пьешь йогурт и сливовый сок?
   – Нет, конечно! Я предпочитаю ирландское натуральное виски, если у тебя есть… Это Коко? Он тоже выглядит старше и мудрее.
   – Это малышка Юм-Юм. Ты никогда ее не видела.
   – Она восхитительна. Как твоя личная жизнь, Квилл?
   – Откровенно говоря, не знаю. Я был очень счастлив с женщиной моего возраста, библиотекарем, но она ревнует меня к более молодой женщине, которую я нанял в качестве дизайнера по интерьеру.
   – Держись библиотекарши, Квилл. Ты знаешь, как я отношусь к дизайнерам по интерьерам! Вспомни, когда я была ленивым ассистентом в студии мисс Моуди, со всеми этими абажурами и мамочкиными колыбелями? – Элкокови оглядела гостиную с одобрением. – Рада видеть, что ты отделал ее в современном стиле.
   – Это утешает, особенно старые книги и гравюры.
   – Тебе нравится жить здесь?
   – К моему удивлению – да. Я всегда жил в больших городах, и у меня взгляд на жизнь обитателя большого города, но в провинции люди думают по-другому, и я приспособился. В городах таких размеров более ощутим человеческий масштаб и утешает медленный ритм жизни.
   – Второй раз за полторы минуты ты говоришь об утешении. Это признак старости?
   – Старше значит умнее. В Пикаксе я много хожу; похудел, и дышится легче. У нас свежий воздух, безопасные улицы, минимум движения, дружелюбные люди, катание на лодках летом и на лыжах зимой…
   – Пикаксу нужен архитектор? Молодая, талантливая, дружелюбная женщина хотела бы подать заявление.
   – Вскоре мне может понадобиться, – ответил Квиллер. – Я собираюсь переделывать старый амбар под жилое помещение.
   – Я всегда мечтала переделать именно амбар.
   – Мы пообедаем сегодня вечером в старой мельнице, переделанной под ресторан. Думаю, ты одобришь и пищу, и архитектуру. Но сначала я хотел бы провести для тебя обзорную экскурсию по Мускаунти.
   – Поехали, – сказала она, осушая свой стакан.

   Они проезжали мимо ферм, лесов, озер и старых выработок. Элкокови удивлялась причудливым формам заброшенных шахт и полуразвалившихся рабочих строений, городам-призракам, живописным каменным фермам и целому бревенчатому городу на берегу озера.
   – А теперь мы подъезжаем к месту, где расположены имения богатых семей.
   Дорога бежала то вверх, то вниз по зеленым холмам, обрамленная низкими каменными стенами. Затем машина свернула на дорогу между опорами, отмечающими границу владений.
   – Это поместье Фитчей – сотни акров. Я никогда не был здесь раньше. Говорят, здесь стоят два интересных дома. Один – двадцатидвухкомнатный особняк, возведенный еще в двадцатые годы, а другой – современный дом, который был сфотографирован для одного центрального журнала.
   Дорога, обогнув холм, поднялась на скругленный гребень и снова стала спускаться, извиваясь между лесами и лугами.
   – Великолепные пейзажи! – восклицала Элкокови. – Это работа ледников или бульдозеров?
   Они снова поднялись на холм и внезапно увидели длинный каменный дом со множеством труб и две полицейские машины на дороге.
   – Во вторник здесь произошло убийство, – объяснил Квиллер.
   – Ты об убийстве банкира и его жены? – спросила Элкокови. – Я слышала об этом от строителей.
   Машина шерифа перегородила дорогу, как только Квиллер подъехал к дому, и шериф в коричневой униформе подошел к нему:
   – Эта дорога закрыта, сэр. Могу я взглянуть на ваши права? – Он взял документы, предъявленные Квиллером, и выражение его лица потеплело, как только он прочел имя богатейшего человека в округе. – Вы кого-то ищете, сэр? Ни здесь, ни в другом доме никого нет.
   – Моя пассажирка – архитектор из Цинциннати, – ответил Квиллер. – Она просто хотела увидеть дом Дэвида Фитча. О нем ходят слухи.
   – Понимаю, – медленно сказал шериф, задумчиво кивая головой, так что кисточки на его широкополой шляпе затанцевали. – Вы можете проехать туда, если хотите. Я провожу вас. На дороге несколько хитрых развилок и топких луж.
   Две машины медленно ползли по извивающейся дороге.
   – Откуда здесь лужи?! – воскликнул Квиллер. – Уже неделю не было дождя. И развилок на дороге тоже нет.
   Они ехали вверх и вниз по пологим холмам, и наконец появился эффектный дом.
   – Фантастика! – закричала Элкокови. – Архитектора вдохновили эти домики на старых рудниках!
   Дом представлял собой пятиэтажную пирамиду неправильной формы, с верхнего этажа которой открывался прекрасный вид на долину.
   Шериф подошел к гостям легкой пружинистой походкой.
   – Можете прогуляться вдоль террасы, если хотите. Отсюда хороший вид. Можно увидеть большое озеро.
   – Вы знаете, кто построил дом? – спросила Элкокови.
   – Каспар Янг, мэм.
   – Вы знаете архитектора?
   – Нет, мэм.
   Изучая дом со всех сторон, она обратила внимание на массивные бревна консольного типа, соединенные с пристройкой, которые вносили путаницу в ориентацию стен, углов и окон.
   На шерифа дом тоже произвел впечатление.
   Квиллер поблагодарил его и, посматривая на часы, поехал за машиной шерифа вниз по дороге.
   – Хочу посмотреть, – сказал он Элкокови, – сколько времени займет путь отсюда до каменного дома, хочу уточнить, в какой момент он будет виден. Мне интересно знать, сколько предупреждений было сделано взломщикам – сколько времени было на то, чтобы запаковать добычу и скрыться. Дэвид и Джилл собирались забрать Харли и Белл. Но у них случилась авария с водопроводом. Следовательно, если бы не авария, ничего бы не произошло. Значит, кто-то хотел, чтобы они опоздали. Кто-то специально вывел водопровод из строя?
   – Я подозреваю водопроводчика, – сказала Элкокови. – Мне все водопроводчики кажутся подозрительными.
   Они миновали городок Брр, расположенный на берегу озера, после чего направились к «Старой мельнице».
   Здание бывшей мельницы, гнездившейся на деревянном основании, совершенно очаровало Элкокови. Старое мельничное колесо поворачивалось, скрипело и вздрагивало, как если бы по-прежнему мололо пшеницу и кукурузу. Внутри мельницы стены и полы были выкрашены в цвет меда, а светлые столы и кресла выглядели весьма шикарно.
   – Привет, Дерек, – сказал Квиллер высокому бармену, с хозяйским видом наполнявшему стаканы. – Много сегодня работы?
   – Пятница, ты же знаешь, – объяснил Дерек. – Кошкам понравился тушеный лосось на завтрак?
   – Спрашиваешь! Они съели даже чешуйки. – Поворачиваясь к своей гостье, Квиллер представил ей бармена: – Это Дерек Катлбринк, поставщик изысканной пищи для моих кошек и член театрального клуба.
   – Привет! – сказал Дерек.
   – Моя гостья проделала путь из Цинциннати, чтобы попробовать твоего знаменитого тушеного лосося, Дерек.
   – У меня есть родственница в Цинциннати, – сказал он.
   – В Цинциннати полно родственников, – ответила Элкокови с улыбкой.
   – Где моя любимая официантка? – спросил Квиллер.
   – Отдыхает. Сегодня у нас новая девочка. Это ее первый день. Она нервничает и поэтому опаздывает, так что не дергай ее.
   В конце концов хрупкая пугливая девочка предстала перед столом.
   – Я С-с-салли, ваша официантка. Сегодня с-с-специальные тушеные моллюски, устрицы Рокфеллера и тушеный л-л-лосось. Не хотите ли чего-нибудь выпить?
   – Да, Салли, – сказал Квиллер. – Для дамы натуральное ирландское виски, а для меня воды с долькой лимона.
   – Вода с… чем?
   Элкокови стремилась поговорить о театре и описывала изящные лестницы в вестибюле, уклон амфитеатра, открытость сцены.
   – Скажи, у вас хорошая театральная труппа? – спросила она.
   – Любители, но хорошие, – ответил он. – Труппа основана сто лет назад, и тогда она называлась – Драматический театр. Но нынешнее поколение думает, что такое название не соответствует истине, так что теперь это просто театральный клуб. Молодой человек, которого убили во вторник, был одним из наших лучших актеров.
   – При каких обстоятельствах его убили?
   – Он и его жена были застрелены в своем доме, – каменный дом, где мы неожиданно встретили полицейских.
   – Они находились под действием наркотиков?
   Квиллер холодно посмотрел на нее:
   – Никто здесь не принимает наркотиков, Элкокови.
   – Это ты так думаешь. Полиция знает, из-за чего произошло убийство?
   – Очевидным мотивом считают кражу. Говорят, в доме были богатые коллекции, собранные предыдущими поколениями Фитчей. Фитчи не нувориши, их здесь любят. Харли и его брат – люди общительные, доброжелательные, со стилем.
   – Что известно о жене Харли?
   – Они поженились совсем недавно. Я не был с ней знаком.
   – Не знаю, стоит ли говорить об этом, но… строители сказали, что она была гулящей.
   – Они представили какие-нибудь доказательства?
   – Нет, но все они стоят на этом. Почему такой мужчина, как Харли, женился на девушке с подобной репутацией?
   – Хороший вопрос. Меня это тоже интересует.
   На миг она отвлеклась, потом произнесла:
   – Там сидит женщина, которая неотрывно смотрит на нас. С ней другая женщина.
   – Опиши ее.
   – Среднего возраста, выглядит интеллигентно, некрашеные волосы, приятное лицо. Простой серый костюм, простая белая блузка.
   – Шестнадцатый размер? Прогулочные туфли? Это моя библиотекарша, – сказал он. – Я говорил ей, что буду обедать с приезжим архитектором, и она, вероятно, думала, что архитектор с бородой и курит трубку. Я не пускался в объяснения. Теперь я оказался в неудобном положении.
   – Если тебе нужно утешение, – сказала Элкокови, – молодая, талантливая женщина-архитектор может его предоставить.
   Внезапно настроение в ресторане изменилось. Приятный гул голосов обедающих был прерван возбужденным шумом в дальнем углу комнаты. Двери в кухню захлопали. Официантки что-то сообщали своим клиентам, а те отвечали им, сокрушенно восклицая. Одна официантка уронила поднос на пол. Это была Салли. Встав на колени, она начала торопливо собирать сырный пирог.
   Квиллер окликнул Дерека:
   – Что происходит?
   – Салли узнала новости и подняла переполох. К счастью, это был сырный пирог, а не суп или что-нибудь еще.
   – Какие новости? – взревел Квиллер.
   – Ты в курсе, что мать Харли в больнице?
   – Конечно, – сказал Квиллер нетерпеливо.
   Дерек посмотрел в сторону кухни.
   – Мать нашей официантки работает санитаркой в больнице. Она только что позвонила и сказала, что миссис Фитч умерла.
   – О Боже! – простонал Квиллер и объяснил Элкокови: – У миссис Фитч случился удар, когда она узнала о сыне.
   – Ага, – сказал Дерек. – Когда она умерла, ее муж еще находился в больнице. Узнав о случившемся, он сел в машину и застрелился.

Сцена двенадцатая

   Место действия: редакция «Всякой всячины».
   Время действия: субботний вечер.

   Читатели высказали свое мнение, «Всякая всячина» стало официальным названием газеты, хотя это раздражало и смущало Арчи Райкера.
   – Я всегда хотел быть главным редактором, но я никогда не хотел быть редактором газеты с таким названием! Ребята из Центра уже присылают ругательные отклики по телефону, почте и с курьерскими голубями, и боюсь, это только начало, – сказал он.
   Тем не менее в субботу вечером он принимал гостей. Столы в кабинете сдвинули вместе, и они служили одновременно и баром и буфетом, а хозяин раздавал все: от пива до шампанского. Вокруг столов вертелись редакторы, репортеры, обозреватели; один фотограф пил за троих. Были здесь и музыканты из отдаленных городов, и персонал офиса, и сотрудники рекламного отдела, а также отдела по распространению газеты.
   Несмотря на усталость после выхода в свет первого номера, сотрудники газеты сумели подготовить праздничный обзор на тридцати шести страницах. Он ушел в печать настолько быстро, что не отразил новостей о смерти Маргарет и Найджела Фитч, и крупный заголовок во всю первую полосу сообщал: «Дикие индюки возвращаются в Мускаунти».
   Кевин Дун, который нес покрывало на похоронах Харли и Белл, отдавал теперь должное напиткам из бара.
   – Мне нужно выпить, – сказал он Квиллеру, поднимая бокал с мартини. – Эти похороны оказались самым трудным делом в моей жизни. Харли был моим родственником, ты знаешь, и прекрасным парнем. Когда Броуди заиграл на волынке – мы в тот момент спускались по церковным ступенькам, – я почувствовал, что разваливаюсь на куски! Дэвид хотел, чтобы волынка играла и в церкви, и на кладбище, потому что Харли всегда нравилась такая музыка. Господи! Это звучало душераздирающе! А теперь тетушка Маргарет ушла. И Найджел… Я должен еще выпить. – Кевин рванулся к бару.
   Журналистка отдела социальных новостей Сьюзан Эксбридж поймала взгляд Квиллера.
   – Любимый, зачем мы здесь? – говорила она, размахивая руками и проливая свой напиток. С тех пор как она получила развод и вступила в театральный клуб, она стала чрезмерно драматичной. – Мы все должны сидеть по домам и оплакивать Найджела, – какой красивый был мужчина!
   Квиллер согласился, что президент банка выглядел эффектно: высокий, стройный, загорелый, с изысканными манерами и всегда приветливый.
   – Как он отважился на это? – спросил он Сьюзан.
   – Он не смог бы жить без Маргарет, – объяснила она. – Они были преданы друг другу. И конечно, все знали, что именно ей он обязан своим успехом. Он был приятным мужчиной, но без нее он стал бы никем. Она всем управляла.
   Квиллер нес свой бокал имбирного эля, осторожно обходя столпившихся пьющих сотрудников, поздравлявших друг друга с успехом новой газеты.
   Одна из сотрудниц, Милдред Хенстейбл, миловидная учительница старших классов в Пикаксе, где она преподавала домоводство, ставила пьесы в драмкружке и тренировала волейбольную команду девочек, теперь вела кулинарную колонку.
   Квиллер обратился к ней со словами:
   – Милдред, я вчитывался в каждое слово твоего обозрения, хотя ты довольно популярно рассказываешь, как надо резать кубиками овощи. Однако для меня все эти рецепты звучат, как греческий язык, особенно рецепт китайского супа из хризантем.
   – Когда ты научишься готовить, Квилл?
   – Извини, но я никогда не питал склонности к копчению яиц. Я также ничего не понимаю в страховой политике и в моих собственных налоговых декларациях.
   – Я могла бы научить тебя варить яйца, – сказала она с добрым смехом. – Я даю частные уроки!
   Веселое выражение лица Квиллера сменилось на печальное.
   – Этой ночью предполагалась домашняя вечеринка у Харли и Белл. Скажи мне что-нибудь, Милдред. Учителя и полицейские в маленьком городе знают всё и всех. Что ты знаешь о Белл Уркл?
   – Хорошо, расскажу. Она бросила школу. Ей хотелось работать у богатых людей и жить в большом доме. Ты вряд ли обвинил бы ее, если бы увидел, как живут люди в Чипмунке. Она служила горничной в доме Фитча, но я не могу понять, что побудило Харли жениться на ней.
   – Любовь? Страсть? Похоть?
   – Ни то, ни другое, ни третье не обязывало жениться на ней и смущать семью, не так ли? Как только я услышала об убийстве, я достала гадальные карты и прочла по ним: «В это дело вовлечена лживая женщина!»
   – Хмм… – вежливо хмыкнул Квиллер. Он скептически относился к гадальным картам. – Налить тебе чего-нибудь, Милдред?
   Вернувшись с ее виски и своим имбирным элем, он небрежно спросил о школьной биографии Харли.
   – Оба были хорошими, талантливыми мальчиками. Дэвид делал превосходные этюды карандашом и чернилами, а Харли строил модели кораблей с изящными деталями. Оба участвовали в школьных спектаклях, и я полагаю, в колледже они всерьез увлекались театром. Возможно, ты не знаешь этого, Квилл, – сказала она, пододвинувшись поближе, – но Харли исчез на год!
   – Что ты под этим подразумеваешь?
   – Ожидалось, что по окончании колледжа оба мальчика приедут домой работать в банке. Харли не приехал.
   В этот момент вмешался Джуниор Гудвинтер:
   – Не хотите ли, ребята, поесть? У нас есть индейка и сандвичи.
   – Мы подойдем попозже, – успокоил его Квиллер. – Милдред делится со мной своими кулинарными секретами.
   – В мой лимонный пирог я всегда добавляю ложку горьких… – сказала она, подхватывая его реплику, а когда Джуниор отошел, продолжила: – Никто не знает в действительности, что случилось с Харли. Родители говорили, что он путешествует, но, конечно, ходило много слухов.
   Их снова перебили. Зять Милдред поинтересовался:
   – Что вы тут придумываете, заговорщики?
   – Мы помогаем полиции расследовать дело Фитчей, – сообщил ему Квиллер.
   – Извините меня, – сказала Милдред. – Я еще выпью.
   – В полдень я узнал кое-что интересное, Квилл, – заявил Роджер. – За несколько часов до того, как Найджел застрелился, он продиктовал заявление об увольнении из банка – на Дэвида и на себя. Его самоубийство, очевидно, было хорошо продуманным.
   – Но зачем Дэвиду нужно было увольняться? – спросил Квиллер.
   Прежде чем Роджер смог придумать ответ, Хикси вмешалась в их разговор со своим обычным энтузиазмом:
   – Вы никогда не поверите в то, что произошло в полдень. Я подстригалась в «Дельфине», и вдруг огромный олень вломился туда через переднее окно. Он пробежал прямо через магазин и выбежал через заднее окно. Везде осколки! И ужасная паника!
   Квиллер посмотрел с сомнением:
   – Ты запатентовала эту историю, Хикси?
   – Я говорю правду! Спроси в «Дельфине»! Сейчас окна обшиты досками, а вывеска гласит: «Здесь останавливался олень». Я не могу понять, почему он не боднул пару посетителей.
   – Почему это не произошло до выхода нашей газеты? Все, что у нас есть, – жалкая стая диких индюков, – сказал Роджер.
   Арчи только успевал поворачиваться, играя роль доброго хозяина. Аманда тоже была здесь, пила бурбон, хмурилась и жаловалась. Кольцо с бриллиантом на ее левой руке притягивало внимание.
   Райкер, стоящий рядом, отвел Квиллера в сторону:
   – У нас всё на мази, старик. Она может быть сварливой, но я обожаю ее. Она вела успешный бизнес двадцать пять лет и служила в городском совете последние десять лет. И она ни от кого не терпит пустой болтовни!
   – Она замечательная женщина, – согласился Квиллер.
   Аманда, нахмурившись, выступила вперед.
   – Кто назвал меня замечательной женщиной? – вопросила она воинственно. – Вы никогда не слышали слов «замечательный мужчина»! Он удачливый, умный или остроумный, но если женщина имеет одно из этих качеств, так она просто «замечательная женщина» и все!
   – Прошу прощения, – сказал Квиллер. – Ты абсолютно права. Это избитая фраза, и я виноват. Ты не замечательная женщина, ты умная и остроумная.
   – А ты врун! – проворчала она.
   Райкер усмехнулся и, оттаскивая ее в сторону, отнял стакан с бурбоном.
   Квиллер отыскал глазами Милдред. Он хотел дослушать историю об исчезновении Харли, но она вела серьезный разговор с одним музыкантом. Квиллер пошел к буфету. Потянувшись за вторым сандвичем, он увидел Гомера Тиббита, ведущего в газете исторические обзоры. Тот собрался уходить.
   – Гомер! Куда вы? Вечеринка только начинается!
   – Я домой. Половина девятого – это позже, чем я обычно ложусь спать, – сказал девяностодевятилетний отставной школьный директор высоким пронзительным голосом. – Мои дни становятся короче. Когда мне исполнится сто, я буду ложиться спать до того, как надо вставать.
   – Я только хотел спросить, насколько хорошо вы знали семью Фитчей.
   – Фитчи? Мальчики пришли после того, как я уволился, но Найджел посещал мои уроки математики и истории. Отца Найджела я тоже знал. У Сайруса был стальной характер!
   – Это он построил большой дом в Миддл-Хаммоке?
   – Сайрус? Да, действительно. Он был большим мотом, азартным охотником, страстным коллекционером и преуспевающим торговцем спиртного без лицензии.
   – Вы сказали, торговцем спиртного?
   – Это то, что он делал на стороне. Возможно, семейные деньги пришли к Сайрусу с шахт. Он построил свой дом в Вест-Миддл-Хаммоке так, чтобы с вершины одного из холмов было видно озеро. Ему доставляли контрабандно ром из Канады и всё сгружали на берегу озера.
   – Как он сумел скрывать это?
   – Скрывать? Однажды ночью явился шериф и конфисковал весь груз, вылив содержимое в озеро. Вот почему вода в Скуунке так хороша для вас! Ладно, мне уже давно пора спать. Спокойной ночи.
   Квиллер смотрел, как старик шел к выходу, с усилием передвигая костлявые ноги. После этого он застал Милдред одну в баре.
   – Ты мне рассказывала кое-что интересное о Харли, когда нас перебили, – напомнил он.
   – Я рассказывала? – задумалась она. – Я выпила немного… Это о гадальных картах?
   – Нет, Милдред. Это что-то об исчезновении Харли после того, как он закончил колледж.
   – О!.. Да… Он путешествовал… Это то, что говорила семья… Никто в это не верил.
   – Почему люди не верили в это?
   – Ладно… Ты знаешь… Люди здесь… болтливы.
   – Где, они думали, он был?
   – Кто?
   – Харли.
   – О!.. Давай подумаем… Спроси Роджера… Я сяду.
   Квиллер отвел ее к креслу.
   – Будешь кофе?
   – Что?
   – Кофе.
   – А!.. Черный.
   Когда он вернулся с сандвичами и кофе, кто-то сказал ему, что Милдред ушла в комнату отдыха для персонала полежать, поэтому он съел все сам и нашел ее зятя.
   – Присмотри за Милдред, приятель. Она выпила слишком много.
   – Где она?
   – Прилегла отдохнуть. Она упомянула о загадочном исчезновении Харли пару лет назад. Знаешь что-нибудь об этом?
   – О, конечно. Родня говорила, что он путешествовал, но ты же знаешь, какие мы здесь. Правда нас утомляет, и мы все время должны что-то придумывать. Некоторые полагали, будто он выполнял секретное поручение правительства. Я считал, что он ходил матросом на грузовом судне. Ему нравились лодки. Вероятно, он отращивал бороду, надевал лоскуток на глаз, как одноглазый Дик.
   – Он женился на Белл в Лас-Вегасе. Он был игрок?
   – Я никогда ничего такого не слышал. Если у него и была страсть, то страсть к морю. «Ведьма Фитч» – хорошая лодка, двадцать семь футов. Они с Гарри Праттом не раз участвовали в гонках и выигрывали призы.
   – Хм… – сказал Квиллер.
   Его усы подозрительно дернулись.
   За несколько дней, прошедших с момента убийства Харли, Коко проявил внезапный интерес к морской теме. Несколько раз он сдвигал картину с изображением канонерской лодки. И книги, которые он начал обнюхивать на книжной полке, были морскими историями: сначала «Моби Дик», затем «Два года из жизни матроса» и, наконец, «Путешествие на Баунти». Себе и другим Квиллер объяснял, что все коты любопытны, все они любят тереть мордочки об острые углы рамок картин и нюхать клей, используемый в переплетах.
   Тем не менее связь с морем – курьезное совпадение, думал он. Но одно настораживало: Коко был чрезвычайно внимателен к Харли на дне рождения, менее чем за двадцать четыре часа до его убийства, как если бы он знал, что что-то должно случиться.

Сцена тринадцатая

   Место действия: квартира Квиллера.
   Время действия: раннее утро понедельника и слишком раннее утро вторника.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Пит Паррот, обойщик из Брр.

   Телефон зазвонил рано. Это была Франческа.
   – Пит уже пришел? – спросила она.
   – Кто?
   – Пит, обойщик. У него есть обои для твоей студии, и он собирается принести их сегодня утром. Он может выполнить всю работу сегодня или, если хочешь, отложить ее на пару дней.
   – Чем скорее, тем лучше, – решил Квиллер. – Мне понадобится студия на этой неделе. А какая фамилия у Пита?
   – Паррот. Пит Паррот. Он же отделывал твою гостиную, когда ты уезжал. Он лучший в городе обойщик.
   – И самый дорогой, я надеюсь.
   – Ты можешь себе это позволить, – сказала она с дерзостью, которая его рассердила. Ему не нравилось, когда ему подсказывали, как надо тратить деньги, будь их у него много или мало.
   Он начал быстро прибирать свою студию, складывать бумаги в ящики стола и разбирать беспорядок своего холостяцкого жилья: две кофейные кружки, галстук, смятая бумага, которая не попала в корзину, пара ботинок, старые газеты, еще кружка кофе, липкая тарелка, свитер. Он также закрыл кошек в их комнате, несмотря на отчаянные протесты. Дерек не привез еще им завтрак.
   После этого Квиллер сел в кресло, ожидая звонка в дверь. Когда наконец он зазвонил в девять часов, это оказался Дерек Катлбринк, привезший паштет из куриной печени и две костлявые лягушачьи лапы для вопящих сиамцев. Официант не спешил возвращаться на работу; он хотел поговорить о театральном клубе.
   – Жаль, что они отменили представление только потому, что Харли больше нет, – сказал он. – У меня была вполне сносная роль – полицейского, ты знаешь. Я даже достал хорошо подогнанную полицейскую форму. Они должны были удлинить брюки и рукава.
   – Осенью поставят другую пьесу, и ты сможешь снова играть, – успокоил его Квиллер.
   – Осенью я, наверное, вернусь в школу и продолжу изучать юриспруденцию. Это намного лучше, чем складывать грязную посуду. Носить униформу и ездить на машине весь день мне нравится больше!
   – Работа полицейского – не только носить униформу и ездить на машине, Дерек, но твоя идея завершить образование – хорошая. Между прочим, как поживает наша нервная официантка, которая бросила поднос с сырным пирогом в пятницу вечером?
   – Салли? Она в порядке. Уже освоилась. Но она собирается осенью в школу искусств где-то в Центре. Жаль, что мне повезло меньше, чем ей. Вся плата за ее обучение внесена мистером Фитчем.
   – Харли Фитчем? – переспросил Квиллер с внезапным интересом.
   – Нет, его отцом. Вот почему она была так потрясена, когда он застрелился, хотя деньги она уже получила.
   Квиллер сопоставил учтивого, утонченного, красивого банкира с робкой, костлявой, заикающейся официанткой, пытаясь представить какую-нибудь незаконную связь.
   Бармен объяснил, словно прочитав его мысли:
   – Отец Салли – дворник в банке.
   – Это уникальная привилегия, – сказал Квиллер. – Думаю, ты должен рассмотреть возможность быть дворником вместо полицейского.
   В десять часов обойщика все еще не было. Белый коммерческий фургон наконец-то подтащился к амбару в четырнадцать тридцать.
   Водителем оказался дородный молодой мужчина в белой спецодежде и белой кепке с козырьком, из-под которой вылезали пышные светлые волосы. Здоровых молодых светловолосых мужчин было много в этой северной стране.
   – Извините. Я опоздал, – прокричал он еще снизу, с лестницы. – Что-то происходит, машины останавливают, и мне пришлось задержаться.
   – Жаль, что вы не позвонили.
   – По правде говоря, я даже не подумал об этом. Я был на аварии.
   «По крайней мере, он честен, – подумал Квиллер. – И у него хорошее лицо».
   – Хорошо. Пойду за инструментами, – сказал он.
   Кошки, выпущенные из заточения, с видимым интересом следили за тем, как раскладной стол, ведра, коробки с инструментами поднимались по лестнице.
   – Меня не было дома, когда вы обклеивали стены в гостиной, – сказал Квиллер. – Вы первоклассно выполнили работу.
   – Да, я привык хорошо выполнять свою работу.
   – Вы долго будете отделывать мою студию?
   Пит оценил помещение коротким профессиональным взглядом:
   – Нет. Работы немного. Надо чуть подкрасить над карнизом. А потолок в порядке. Вот на днях я делал работу, так там пришлось попотеть. Хуже всего то, что не было водопровода! Когда я закончил, у меня косили глаза и не поворачивалась шея.
   – Это была идея Фран Броуди?
   – Да. Но сейчас будет легче. Покрытие из натуральной коры дуба – тонкие слои на подкладке розового цвета. Ладно, пора начинать.
   – Я уберу кошек, чтобы вам не мешали.
   Коко обследовал все, а Юм-Юм изучала ботинки обойщика.
   – Они не беспокоят меня. Мы знакомы с прошлого раза. Тот, что побольше, совал свой нос во все, что я делал.
   – У Коко здоровое любопытство. Вы не против, если я тоже посмотрю?
   Пит превосходно владел линейкой, ножницами, ножами, щетками и роликами.
   – Вы, кажется, знаете, что делаете, – восхищенно произнес Квиллер. – Я же убедился в том, что мне самому это не под силу.
   – Я клею обои с четырнадцати лет, – сказал Пит. – Оклеивал лучшие дома в округе. Никогда не было жалоб.
   – Это интересно. Вы оклеивали и особняк Фитча?
   Пит резко остановился и положил ножницы. Выражение его лица трудно было передать.
   – Да, я был там три или четыре раза.
   – Во вторник ночью случилось потрясающее происшествие.
   – Да.
   Квиллер заметил, что Пит тяжело дышит.
   – Полиция никого не арестовала, но я понимаю – они допрашивают всех подозреваемых. Да, они неплохо делают свое дело. – Пит вернулся к работе, но не так энергично, как раньше.
   – Я никогда не был в доме у Фитчей, – сказал Квиллер. – Какие обои им нравились?
   – Грубый шелк – очень просто. Я все им оклеил, когда мистер и миссис Фитч жили там. После этого они переехали и захотели все взять с собой.
   – Вы делали какую-нибудь работу для Харли и его жены, когда они въехали?
   – Да. Я отделывал столовую в сумасшедшем стиле с розовыми слониками. Она любила все кричащее. И оклеил их спальню красным вельветом.
   – Может, хотите кофе, или лимонада, или пива? – спросил Квиллер.
   – Пожалуй… Кофе. На этой работе станешь трезвенником.
   Квиллер согрел замороженный пирог в микроволновой печи, сварил кофе в электронной кофеварке и подал угощение в студию, заполненную лестницами и ведрами с клеем.
   Пит сел на пол с тарелкой. Коко смотрел на него, усы торчали вперед, затем он прислонился носом к штанине с напряженным вниманием ищейки, напавшей на след.
   – Оттолкните его в сторону, – сказал Квиллер, который тоже сидел на полу со своим кофе.
   – Все в порядке. Я люблю животных. Какой вкусный кофейный пирог.
   – Его испекла Айрис Кобб. Она руководит Гудвинтеровским историческим музеем.
   – Да, я знаю ее. Я выполнял заказы для музея. Она хорошо готовит. Я получил десять фунтов аванса.
   – Интересно, захотят они сделать из дома Фитча музей? – спросил Квиллер, возвращаясь к теме, которая его интересовала. – Я сомневаюсь, чтобы Дэвид Фитч остался жить там.
   – Да, теперь он владеет этим сумасшедшим домом на холме. Хотя мне это не понятно, но предполагаю, что им он нравится больше, чем собственный. Они не въезжают из-за обоев.
   – Харли будет недоставать в театральном клубе. Он замечательно играл, всегда с большим вдохновением. Однако я никогда не встречал его жену. Какая она была?
   Пит медленно потряс головой:
   – Она имела все! – Когда Квиллер выразил удивление, он добавил: – Она была моей девчонкой. – Последовал другой глоток.
   Квиллер ждал подробностей, но надежды его не оправдались, поэтому он сказал:
   – Стало быть, вы ее хорошо знали?
   – С тех пор как она начала работать у Фитчей, она жила в их доме. Это было тогда, когда я отделывал их дом шелком.
   – Тогда у вас есть личная причина негодовать по поводу убийства.
   – Да, – сказал он печально.
   – Почему вы позволили ей уйти?
   – Ей не нужен был муж-обойщик, несмотря на то что я прилично зарабатывал. Она хотела богача – кого-нибудь, кто возьмет ее в Вегас и на Гавайи или еще куда. Хорошо, она получила чего хотела, но ей не стало от этого лучше.
   – Черт бы их всех побрал, Пит.
   – Да. Я ухаживал за этой девочкой. – Он повернулся к Квиллеру: – Я опоздал сегодня потому, что полиция захотела задать мне несколько вопросов.
   – Я уверен, они допрашивают всех, кто знал Белл.
   – Да, но… они, вероятно, подумали, что у меня есть причины убить их обоих.
   Было уже поздно, когда Пит, закончив работу, убрал свои лестницы и ведра. У Квиллера не было желания идти в ресторан, поэтому он согрел немножко замороженного тушеного мяса для себя и отдал кошкам оставшийся паштет из куриной печенки. Юм-Юм жадно уплетала его, а Коко явно потерял аппетит. Он нервно крался по гостиной, как если бы надвигалась гроза, хотя ничего, кроме хорошей погоды, синоптики не предсказывали.
   – Тебе понравился обойщик? – спросил Квиллер. – Я думаю, ты ему тоже. Приличный парень. Вряд ли полиция найдет способ навесить что-нибудь на него.
   Квиллер тоже потерял покой. Он включил радио и отверг все четыре радиостанции, прежде чем поймал местную. Шли новости: севернее Кеннебека автомобилист, ехавший на запад по шоссе «Скатертью дорога», с трудом избежал столкновения с пьяным водителем. Расследуя это и другие подобные происшествия, отдел шерифа объявил новую войну против пьянства за рулем.
   Вождение в нетрезвом виде… Следующее сообщение: этим летом в Пикаксе будет много цветов. На пятидесяти цветочных клумбах на Мейн-стрит высажены петунии… Спортивные новости на этот час: сегодня вечером пикакские шахтеры обыграли эскимосов Брр со счетом восемь – три.
   Прослушав радио, Квиллер взялся за газеты, но ничто не привлекло его внимания. Тогда он приготовил кофе, но выпил только полчашки. Он хотел было позвонить Полли, но поленился: пришлось бы объяснять, почему архитектор – женщина.
   В отчаянии он взял с полки «Моби Дика», которого не читал с колледжа, и с первых же слов роман привлек его внимание: «Зови меня Измаил». В середине первого абзаца он остановился, с наслаждением вспомнив, как они с Полли читали книги вслух во время уик-энда. Он все еще листал роман, когда в два двадцать товарный поезд пронзительно просвистел в северной стороне города. Кошки давно спали.
   Он продолжал читать, когда оглушительно завыли сирены на Мейн-стрит. Судя по звукам, это были три полицейских машины и две машины «скорой помощи».
   Обычное дело, сказал он сам себе. Еще один пьяный водитель. Он закрыл книгу и с неохотой выключил свет.
   Квиллер спал хорошо в эту ночь. Ему снился океан, он участвовал в китобойном походе… Моряк наверху мачты, прыгающий с реи на рею, словно кузнечик… и вдруг зазвонил телефон.
   – Квилл, ты слышал новости по радио? – звонила Франческа. И она, и ее отец имели привычку звонить в неурочное время.
   – Нет. А который сейчас час?
   – Семь тридцать. Ночью произошло ЧП на железной дороге.
   – Ты меня разбудила, чтобы сказать это?
   – Проснись, Квилл, и послушай меня. Погибли три юнца, которые протаранили своей машиной движущийся товарный поезд.
   – Кто-то должен был погибнуть, – проворчал Квиллер, – ведь переезды такие темные: ни светофоров, ни предупредительных красных огней, ни заграждений. – Теперь он проснулся окончательно. – Ребятки выпили немного пива. Ехали со скоростью семьдесят миль там, где нельзя превышать сорока пяти. Радио громко работало, и они не услышали свистка поезда. Чего все ожидали?
   – Пожалуйста, прекрати монолог, Квилл. Я позвонила, чтобы сказать тебе, что жертвами стали три подростка из Чипмунка и один из них Чед Ланспик!
   Квиллер молчал, не находя ответа.
   – Я знаю, это будет ударом для Кэрол и Ларри, но дело серьезное. Отец сказал, что оно связано с убийством Фитчей! Два других подростка были главными подозреваемыми!
   Он по-прежнему не отвечал.
   – Квилл, ты проснулся?
   – Извини, Фран, я еще не выпил кофе. И мне надо обдумать твое сообщение. Поговорим позже.
   Он осторожно положил трубку и потрогал усы. Они словно чувствовали опасность.
   Интересно, связана ли железнодорожная катастрофа с убийством Фитчей?
//-- Конец первого действия. --//

Антракт

   После смерти главных подозреваемых озабоченные жители Мускаунти заметно успокоились.
   Все знали, что детектив, расследовавший убийство, вернулся в свое управление в столицу штата.
   Кроме того, стоял июль, и следовало подумать о свадьбах, выпускных вечерах, парадах, фейерверках, пикниках, семейных сборах и походах.
   Разговоры в кафе вернулись к обычным темам: погода, рыбалка у мыса Багряный, выбор королевы красоты на фестивале «Рыболовный крючок» в Мусвилле.
   Один только Квиллер не разделял наступившего спокойствия. Детектив, говорил он себе, уехал из города лишь затем, чтобы поймать через какое-то время настоящих преступников, застигнув их врасплох. Возможно, на это уйдет немало времени, но кто-то явно ошибается, полагая, что опасность миновала.
   Кто-то мог вернуться на место преступления или нечаянно проговориться в баре. Об этом сразу же проинформировали бы полицию. Квиллер усами чувствовал беспокойство, и это убедило его, что занавес в деле убийства Фитчей отнюдь не опустился.

Действие второе

Сцена первая

   Место действия: квартира Квиллера, позднее – ресторан «У Стефани».
   Время действия: вторая половина следующего дня.

   Квиллер сидел за большим письменным столом в обитой пробковыми панелями студии и писал письмо Кэрол и Ларри Ланспикам, выражая им свои соболезнования. Сиамцы, по своему обыкновению, сидели тут же, на столе, – Юм-Юм готовилась схватить скрепку для бумаги, а Коко, высунув на четверть дюйма розовый язычок, ждал момента, чтобы лизнуть марку.
   Юм-Юм напоминала статуэтку; хвост ее был уложен вокруг лапок по часовой стрелке. Коко, подражая ей, застыл в идентичной позе, обернувшись хвостом тоже по часовой стрелке. Они почти как близнецы, подумал Квиллер, хотя сильное тело Коко, величественная посадка головы, умные глаза и манера держать себя высокомерно придавали ему такую уверенность, которую нельзя было не заметить.
   – Мне жаль этих Ланспиков, – сказал он сиамцам. Благодаря пробковой обивке голос его звучал мягко и глубоко, и котам это явно нравилось. – Я могу обеспечить алиби Чеда в день убийства, но клеймо, которое поставил на него Чипмунк, будет в глазах общественности всегда связывать его имя с убийцами. Как говорится, ляжешь с собаками – встанешь с блохами.
   Коко сочувственно почесал ухо.
   – Я не убежден, что хулиганы из Чипмунка убили Харли, – продолжил Квиллер, – слишком многое противоречит этому. Может, я не смогу должным образом бить в барабан, но я собираюсь сделать то, что подсказывает моя интуиция. – Он разгладил усы кончиками пальцев. – Харли исчез на год после окончания школы, и никто в действительности не знает, куда он отправился и что делал. Он мог вляпаться в любую историю. Из того, что он в Пикаксе был приметной личностью, которой все восхищались, вовсе не следует, что он играл ту же роль за пределами города. Разносторонний актер, он не любил шаблонов. Та роль Бориса Карлоффа, которую он репетировал, как раз для него.
   Коко мигнул с явным согласием, Юм-Юм продолжала сидеть с широко распахнутыми глазами, и пристальный взгляд ее голубых глаз сбивал с толку.
   – В то время он мог совершить нечто, что повлекло за собой шантаж. Он мог нажить врагов, мог связаться с наркоманами. Вполне возможно, что имела место и сексуальная эскапада с какой-либо подозрительной личностью мужского или женского пола.
   Коты зажмурились, как будто все сказанное было чепухой.
   – Никто не знает, что делает молодой человек, вырвавшись на свободу. Он мог начать играть в азартные игры и влезть в долги. И странно, что он женился на Белл в Лас-Вегасе, вместо того чтобы сделать это в Старой Каменной церкви.
   Говоря это, Квиллер крутился в своем кресле. Внезапно он остановился и погладил усы.
   – И есть еще вероятность, что Дэвид мог быть молчаливым соучастником авантюр Харли. Их дедушка незаконно торговал спиртным. Перевозчики контрабанды из Канады, бывало, причаливали со своим товаром к его берегу. Возможно, на этот берег причаливал еще кто-то. Дом Дэвида – прекрасный наблюдательный пункт.
   Коты теперь сидели с закрытыми глазами и слегка покачивались.
   – Надеюсь, я вас не утомил? – поинтересовался Квиллер. – Я просто высказал несколько предположений.
   Он закончил писать записку Ланспикам. Его послания с выражением соболезнования отличались задушевностью и искренностью – сопереживание было одним из лучших его качеств газетного репортера. Пока он подписывал конверт, зазвонил телефон, и он повернулся, чтобы дотянуться до аппарата, который стоял на столе за его спиной. Звонила Айрис Кобб, менеджер Гудвинтеровского исторического музея. Своим обычным жизнерадостным голосом она спросила:
   – Не хотели бы вы зайти и посмотреть музей, мистер Квилл, до того, как он откроется для публики? Вы могли бы прийти к обеду, я приготовила бы жаркое в горшочках с картофельным пюре и тот ореховый торт, который вы любите.
   – Приглашение принято, миссис Кобб, – ответил он быстро, – при условии, что у торта будет абрикосовая начинка.
   Она была его экономкой, когда он и сиамцы жили в большом доме, и прежняя церемонность в обращении друг к другу все еще имела место между ними. Для нее он всегда был «мистер Квилл», а для него она – «миссис Кобб».
   – Вы можете взять с собой Коко и Юм-Юм, – предложила она. – Я скучаю по этим дорогушам, и им бы понравилось побродить здесь, на свободе, после тесноты вашей квартиры.
   – Вы уверены, что они будут желанными гостями в музее?
   – О да, они никогда ничего не портили.
   – За исключением редкой вазы стоимостью десять тысяч долларов, – напомнил ей Квиллер. – Когда вы меня приглашаете?
   – Как насчет воскресенья, в шесть часов?
   – Мы придем.
   Для себя он отметил, что нужно будет заехать в магазин Ланспика и купить розовый шелковый шарф. Розовый – любимый цвет миссис Кобб. Он скучал по стряпне своей бывшей экономки. Теперь, став менеджером, она жила при музее, занимая одно крыло дома, где ей предоставили квартиру с большой кухней, как она сказала. Приглашение выглядело многообещающим.
   Квиллер вернулся к своему столу и нашел, что бумаги на нем разбросаны, конверт, который он подписывал, исчез и коты отсутствовали. Предательское чавканье под столом обнаруживало Коко, там же оказался и липкий конверт.
   – Ну ладно, негодники, – сказал он. – Я считаю это антиобщественным поведением. И если вы не исправитесь, то не получите жаркого в воскресенье.
   Когда телефон зазвонил во второй раз, он положил конверт в ящик. Часы показывали пять, и он знал, кто это звонит.
   – Я собираюсь домой, Квилл. Ты не возражаешь, если я загляну проверить работу Пита?
   – Конечно заезжай, Фран. Получилось здорово! Пробка придает комнате необычные акустические свойства.
   – Я знала, что так будет. И твой голос звучит изумительно. – Она говорила веселее, чем обычно. – Увидимся через пять минут.
   Франческа обедала с клиентом, подумал Квиллер. Сиамцам он сказал:
   – Она придет выпить, и я не хочу, чтобы кто-нибудь из вас хватал ее за лодыжку или стащил что-нибудь из ее личных вещей.
   Вскоре после этого дизайнер, повернув свой собственный ключ в замке внизу, вприпрыжку поднялась в квартиру в весьма веселом настроении.
   – Виски? – спросил он.
   – Содовой побольше. У меня было длинное свидание с новым клиентом. Дон Эксбридж! Я занимаюсь его новым двойным домом в Индейской деревне.
   Квиллер молча запыхтел в усы. Недавно разведенный, Эксбридж был одним из наиболее влиятельных и привлекательных мужчин в городе. Женщины таяли от его улыбки.
   Они принесли свои напитки в студию, и Квиллер сел за письменный стол, в то время как Франческа устроилась, поджав ноги, в большом кресле, где он обычно обдумывал свои творческие идеи и изредка дремал. Она расположилась более непринужденно, чем всегда, подумал он.
   – Стены, выложенные пробкой, – сказал он, – хорошая идея для этой комнаты, Фран.
   – Спасибо. Прекрасная работа. Пит всегда так работает.
   – Даже с материалом в полоску?
   – Ах! Блаббермаут рассказывает сказки! – воскликнула она, гримасничая. – Эта работа с полосатым материалом – одна из моих ранних ошибок. Сегодня за обедом Дон Эксбридж предложил обить стены в его рабочем кабинете шотландкой, но я быстро его разубедила, сказав, что его дому не подойдут квадратные формы. Он одарил меня своей обворожительной улыбкой. С ним очень легко ладить. Мы собираемся в Чикаго выбрать кое-что для его дома.
   Квиллер нахмурился:
   – А когда мы с тобой летим за мебелью для моей спальни?
   Фран отреагировала с удивлением, но вопрос ее обрадовал.
   – Как насчет следующей недели? Я хочу, чтобы ты посмотрел новую большую кровать с пологом на четырех столбиках.
   – Я не хочу, чтобы она выглядела, словно в ней спал Джордж Вашингтон, – возразил он.
   – Это современная кровать. Стойки из нержавеющей стали с медными наконечниками. И там еще есть несколько шкафов из Германии, которые тебе понравятся, – в очень современном стиле Баухаус. Ты не против, если я закажу номер в гостинице? Мне известно одно уютное местечко в районе, где расположены выставочные павильоны. Дорого, но это тебе по карману и не нанесет большого ущерба. Как насчет следующей среды? Если мы сядем на утренний рейс, мы сможем быть в Чикаго к обеду.
   Квиллер подумал, что если Полли узнает об их поездке, это ее добьет. Фран спросила:
   – Ну, что еще рассказал тебе Большой Рот?
   – О розовом отделочном материале и красном вельвете, который он использовал в доме Харли и Белл. Это тоже была одна из твоих ошибок?
   – Нет! – сказала она громко своим хорошо поставленным голосом. – Этим управляет мой босс. Аманда собирается продавать клиентам все, что они хотят, независимо от того, безвкусно это, крайне непрактично или незаконно. Она безнравственна, но мне она нравится.
   – Арчи Райкер собирается жениться на Аманде.
   – Надеюсь, у него есть чувство юмора. Оно ему пригодится.
   – Ты не слышала, кем банк заменит Найджела и мальчиков?
   – Официальных заявлений не было, но ходят слухи, что две женщины претендуют на место вице-президента, а новый президент прибудет из Центра. Надеюсь, ему понадобится дизайнер по интерьеру.
   – Где ты была, когда услышала о самоубийстве? – спросил он.
   – В парикмахерской. Все заплакали. Люди действительно любили Найджела. Он был такой обходительный, красивый и обаятельный.
   – Я обедал в «Старой мельнице», – сказал Квиллер, – и одна из официанток уронила поднос, когда узнала об этом. Полагаю, Найджел был обходительный, красивый, обаятельный мужчина и давал большие чаевые.
   – Сейчас ты изображаешь из себя циничного журналиста. Браво! – заметила она. – Ты слышал, что место Маргарет в совете библиотеки собираются отдать Дону Эксбриджу?
   Квиллер неодобрительно заворчал. Эксбридж добивался сноса исторического здания суда.
   – Эксбридж убедит город в необходимости снести нашу старую библиотеку, чтобы построить новую за девять миллионов девятьсот тысяч долларов, – проворчал Квиллер.
   – Сейчас ты так же не прав, как и циничен! – Глаза Фран стального цвета лукаво сверкнули. Ей нравилось раздражать его. – Дон также хотел включить Найджела в попечительский совет.
   – Отлично! – воскликнул Квиллер. – Он собирается манипулировать официальными лицами клингеншоеновского фонда, чтобы купить их расположение, а затем добиться для себя снижения налогов, расширения зон застройки и других льгот и выгодных проектов. Подлить тебе виски? Позже мы поедем ужинать к «Стефани». – Потом добавил озорно, зная, что это выведет ее из себя: – Я слышал кое-что любопытное на прошлой неделе. Мне сказали, что Харли исчез на год после окончания колледжа.
   – Он не исчез! – запротестовала она. – Он путешествовал. Издавна молодые люди после учебы и перед тем, как прочно обосноваться где-то, отправлялись в длительное путешествие. Здесь нет ничего необычного!
   – Многие считают, что в тот год он совершил нечто из ряда вон выходящее.
   – Глупые сплетни, – бросила она с раздражением.
   – Он путешествовал на самолете, на мотоцикле или на вертолете?
   – Откровенно говоря, я никогда не думала, что кому-либо это так важно знать.
   – Он обсуждал с тобой свой маршрут?
   – Фитчи сочли бы неприличным докучать беседами о своих путешествиях. И он не привез с собой никаких цветных слайдов, или открыток с видами Франции, или глиняных копий фигурок из Тадж-Махала… Чего я добиваюсь? Третьей ученой степени?
   – Извини… Как Дэвид? Ты его видела или, может, говорила с ним?
   – Я разговариваю по телефону с Джилл каждый день, – сказала Франческа, смягчаясь. – Она думает, что Дэвид на грани срыва. Они уезжают на несколько недель в тихий уголок в Южной Америке, где когда-то провели свой медовый месяц.
   – Полагаю, Дэвид унаследует все.
   – Точно не знаю. – Она посмотрела на часы. – Ресторан прекращает обслуживание в девять часов.
   – Хорошо, едем… только вот покормлю кошек.
   – Ты нашел мою зажигалку?
   – Нет, но я попросил мистера О’Делла быть внимательным во время уборки.
   Сиамцы уединились в своих апартаментах и прилежно наблюдали за птицами с подоконника. Квиллер поставил миску с мясом на подставку в ванной, включил телевизор без звука и тихо закрыл дверь квартиры.
   Пока они ехали в машине к «Стефани», он спросил:
   – Это правда, что отец Харли торговал контрабандным спиртным?
   И стал ожидать следующего негодующего опровержения.
   – Да! – ответила она с восторгом. – Он верил в то, что люди будут пить в любом случае и, если бы он ввозил контрабандой из Канады хороший товар, они бы не вели себя безрассудно, употребляя Бог знает что. Он особо не задумывался над тем, введен ли запрет на продажу спиртного или на женские корсеты.
   «У Стефани» задрапированные столы стояли в подлинных залах старого дома. Квиллера и его спутницу посадили во втором зале. Лучи вечернего солнца, проникая сквозь цветные стекла окон, окрашивали во все цвета радуги наклоненные зеркала и бокалы для вина.
   За ужином они обсуждали новый театр.
   – На этой неделе устанавливают кресла. В августе можно будет проводить репетиции, – сказал Квиллер. – Ты все еще хочешь открыть его оригинальным обозрением?
   – Ну… – протянула Фран неопределенно. – При сложившихся обстоятельствах мы подумываем о постановке серьезной пьесы и попросили Дэвида принять в нем участие. Стоящая роль могла бы вернуть его к жизни. Он так подавлен, что Джилл боится, не последует ли он примеру своего отца.
   Квиллер подумал, что, если Дэвид имеет отношение к случившемуся с Харли, у него есть все основания быть подавленным. Он мог стать следующей жертвой.
   – У тебя уже есть кое-что на примете? – спросил он. – Только не надо ничего русского, это может столкнуть его с обрыва.
   – И ничего слишком кровавого, – сказала она.
   – И ничего о двух братьях.
   Из переднего зала, где было четыре или пять столиков, донесся ласкающий слух голос. Он принадлежал мужчине, который говорил убежденно, а потом искренне смеялся.
   – Я знаю этот голос, – сказал Квиллер, – но не могу сразу определить, чей он.
   Фран выглянула из-за его плеча.
   – Это Дон Эксбридж, – сказала она весело. – И он с женщиной! Я думаю, это Полли Дункан. Похоже, они отлично проводят время! – Она выглядела довольной. – Ты не собираешься послать выпивку на их столик?
   Квиллер нахмурился, услышав приятный серебристый смех из переднего угла. Так могла смеяться только Полли. Все вокруг сразу потускнело и стало раздражать, салат плохо пропитан, торт с грецкими орехами сырой, кофе некрепкий. Франческа невыносима. Он злился на нее, отвозя ее домой, он злился на нее, добравшись до сочувствующих сиамцев. Ни разу в течение вечера, думал он, она не упомянула Коко и Юм-Юм; знает ли она вообще их имена? Ни разу она не высказала своего мнения по поводу новой газеты и не прокомментировала его колонку. В общем, он пожалел, что согласился лететь с ней в Чикаго смотреть кровать из нержавеющей стали и шкафы в стиле Баухаус. Та мебель, что стояла в его спальне, вполне устраивала его. Очень даже удобная мебель. С Полли ему тоже всегда было удобно. А с Франческой он никогда не чувствовал себя комфортно.
   Он прошел к сиамцам проверить, не дует ли из окна, и выключил телевизор. Кошки спали в одной корзине, прижавшись друг к другу. Затем он включил в ванной свет, чтобы посмотреть, как они поели, и налить свежей воды. Там все было вверх дном. Туалет Юм-Юм перевернут, и его содержимое валялось на полу. Блестящий предмет, наполовину зарытый во влажный песок, оказался серебряной зажигалкой. Что-то, подумал Квиллер, не в порядке с этой кошечкой. Она раньше не была такой привередливой! Завтра надо отвезти ее к врачу!

Сцена вторая

   Место действия: квартира Квиллера.
   Время действия: утро после выходки Юм-Юм.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Аманда Гудвинтер, Джим Квиллер.

   Набирая номер телефона клиники для животных, чтобы записать Юм-Юм на прием, Квиллер подумал, что было глупо с его стороны купить ей пластмассовый туалет, а не такой, как у Коко, – в виде овальной глиняной миски.
   Он объяснял ситуацию сотруднику, работающему в приемной клиники, когда раздались три настойчивых звонка в дверь. Только один человек в Пикаксе мог так звонить. Аманда Гудвинтер, громко топая, поднялась по лестнице, жалуясь на погоду, водителей грузовиков на участке, где идет строительство, и на форму ступенек – слишком высоки и слишком узки. Любовь Арчи Райкера не помогла ни ее характеру, ни внешности. Из-под полей сильно помятой шляпки для гольфа торчала всклокоченная седая челка, а полинявший костюм цвета хаки плохо сидел на ней и был мятым.
   – Я пришла посмотреть, есть ли прогресс в работе моей ничем не обремененной ассистентки, – сказала она, – или она только тем и занимается, что подолгу обедает с клиентами?
   – Я думаю, вам понравится то, что она сделала, – сказал Квиллер.
   – Мне никогда ничто не нравится, и вы знаете это.
   Она устало передвигалась по квартире, пристально осматривая обои, стенные шкафы и прочие детали отделки, что-то бормоча и ворча про себя.
   – Франческа хочет спроектировать несколько ограждений для радиаторов, – сказал он.
   – Хотеть – это одно, а делать – другое. – Она поправила картину с изображением канонерки, которую Коко опять сдвинул. – Где это вы раздобыли ее?
   – В антикварном магазине Мусвилла, который содержит старый морской капитан.
   – Его содержит старый мошенник-художник! Он никогда не уезжал дальше пристани своего города. Существует десять копий этой картины, разбросанных по всему округу, все это – дешевые репродукции, а не оригинал. Оригинал же находится в особняке Фитча, и то потому, что я продала его Найджелу для подарка ко дню рождения Харли. Кстати, он мне за картину так и не заплатил!
   – Я понимаю, что вы помогли их семье с отделкой дома, – сказал Квиллер.
   – Никто ничего не смог бы сделать с этим домом, кроме как сжечь его. Вы когда-нибудь видели хлам, который собрал старый Сайрус? Предполагается, что это сокровища. Половина из всего этого – подделки.
   – Обойщик говорил мне, что у них довольно-таки необдуманно выбраны обои.
   – Ух, этот бродяга Харли и выбрал себе жену! Я сделала все, как она хотела, но слава Богу, что эти обои легко можно содрать. Надеюсь, их сдерут! Там надо все переделать, повыкидывать весь хлам! Все эти паршивые набитые дрянью чучела животных, линяющих птиц и фальшивый антиквариат!
   – Не хотели бы вы сесть, Аманда, и выпить кофе?
   – Нет времени для кофе. – Она все еще бродила туда-сюда, как возбужденная львица. – Кроме того, то, что вы называете кофе, по вкусу напоминает растворитель лака.
   – С семьей Фитчей, в сущности, покончено, – сказал Квиллер. – Обществу нанесен непоправимый ущерб.
   – Не тратьте слез напрасно, оплакивая эту шайку. Они не были совершенством, как думают здешние болваны!
   – Но они были гражданские лидеры, активные во всем – в сфере обслуживания и в кампаниях по сбору средств. Они бескорыстно служили обществу.
   Он сознавал, что доводит ее.
   – Я скажу вам, мистер, что ими двигало: самолюбование. Попытались бы вы получить с них деньги по счетам!
   – Я бы сказал, что у них тот же интерес, что и у банка, – упорствовал Квиллер. – Дочь банковского дворника собирается в школу искусств, и Найджел Фитч лично платит за ее обучение.
   – Девчонка Стеббинса! Ха! А почему бы нет? Ведь Найджел ее настоящий отец! Стеббинс шантажировал его годами! Ну, я не могу оставаться здесь целый день и просвещать вас. – Она пошла вниз, но остановилась на полпути и сказала: – Я слышала, вы собираетесь в Чикаго с моей ассистенткой?
   – Мы выбрали кое-какую мебель для моей спальни, – ответил Квиллер. – Между прочим, когда свадьба?
   – Какая свадьба? – крикнула она и хлопнула входной дверью.

Сцена третья

   Место действия: кафе «Черный медведь».
   Время действия: вечер того же дня.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Гарри Пратт, владелец бара, моряк.
   Джим Квиллер, друг Харли Фитча.

   У Квиллера было три причины, чтобы отправиться в отель «Пирушка» в Брр в четверг вечером. Он страстно мечтал об одном из тамошних гамбургеров «Все-средства-хороши». Еще ему хотелось взглянуть на черного медведя, который испугал его до потери сознания во время вечеринки в честь его дня рождения. Но больше всего он хотел поговорить с Гарри Праттом, владельцем бара, который рыбачил вместе с Харли на «Ведьме Фитч».
   Он позвонил Милдред Хенстейбл, которая жила в нескольких милях восточнее Брр, и спросил, не хочет ли она встретиться с ним и пропустить стаканчик-другой с гамбургером в придачу. Ну конечно она хотела! Ни одна женщина не отказывалась, когда ее приглашал Квиллер.
   – Интересно посмотреть, во что Гарри превратил отель после того, как получил его от папаши, – сказала она.
   – Надеюсь, он не слишком его переделал, – сказал Квиллер. – И надеюсь, что Тельма – Отпечаток Большого Пальца еще там. Как ты думаешь, они по-прежнему устанавливают ловушки для муравьев под каждым столиком?
   Отель «Пирушка» стоял на песчаном холме, с которого открывался чудесный вид на городок Брр, расположенный на берегу озера. Эту каменной кладки гостиницу возвели еще во времена первопроходцев-пионеров, когда никто не думал ни о деликатесах, ни о должном обслуживании в комнатах, ни о ванных, ни о (что касалось четвертого этажа) кроватях. В так называемой Публичной зале шахтеры, моряки и дровосеки собирались по субботним вечерам и заливали глаза до отупения, ели какие-то отбросы, проигрывались в пух и прах и убивали друг друга. С тех беспокойных времен и до настоящего времени отличительной чертой отеля была вывеска на его крыше. Шестифутовые буквы, словно заклинание, гласили:

//-- Выпивка. Комнаты. Еда --//

   Большинство жителей округа считало, что отель – это груда хлама. Тем не менее все наведывались туда из-за лучших в мире гамбургеров и домашнего пирога.
   Квиллер и его спутница встретились на автостоянке и вместе вошли в Публичную залу, уже переименованную в кафе «Черный медведь». У входа во весь рост стоял сам медведь, приветствуя клиентов распростертыми объятиями и раскрытой пастью.
   – Помещение кажется светлее, чем прежде, – заметила Милдред.
   Квиллер предположил, что это произошло потому, что впервые за пятьдесят лет они вымыли стены.
   – А еще они заменили потрескавшийся линолеум, – добавил он, глядя на серебристые полоски досок, пересекающие наискось весь пол. – Интересно, неужели они и мебель починили?
   Они с Милдред с опаской уселись на деревянные стулья возле потрескавшегося деревянного стола. На пустой подставке для салфеток красовалась надпись: «Бумажные салфетки по просьбе, пять центов».
   За стойкой бара находился дюжий человек с морским загаром, непокорной черной шевелюрой и спутанной черной бородой. Он расхаживал взад-вперед с несколько тяжеловесной грацией, покачивая при этом плечами и волосатыми ручищами; он покачивал плечами даже тогда, когда наливал выпивку клиентам, делая это спокойно и умело.
   – Кажется, Гарри удалось навести тут порядок, – заметила Милдред. – Я рада, что он проявляет интерес к бизнесу. В школе его нельзя было назвать многообещающим, однако он прошел через двухлетнее испытание колледжем, а теперь, когда отец болен, всерьез взялся за дело.
   Перед ними высилась башенка из гамбургеров, которую принесла молоденькая официантка в мини-юбке.
   – А где Тельма? – спросил Квиллер, вспомнив о ее предшественнице, которая сновала туда-сюда в выцветшем домашнем платье и шлепанцах.
   – Она на пенсии.
   Тельма всегда подавала гамбургеры, придерживая верхнюю булочку большим пальцем; теперь же они были насажены на соломинки для коктейлей.
   – Надеюсь, я не опозорилась на вечеринке в субботу, – сказала Милдред.
   – Они подавали слишком крепкие напитки и слишком острую еду. Я съел пару сандвичей с говядиной и пару пикулей с укропом, а потом очень жалел об этом.
   – Мне очень понравилась твоя статья «У Эда Смита», Квилл. Наконец-то его признали.
   – Он удивительно начитан. Эд цитирует Цицерона, Ноэля Кауэрда и Черчилля так же легко, как другие цитируют фразы звезд мыльных опер. Но как же он умудрился сколотить состояние в столь неброской сфере? У него что, была побочная работа? Может, он занимался вымогательством? Фальсификациями?
   – Надеюсь, ты только пытаешься казаться наивным, Квилл. Эд честный, доброжелательный и возвышенный человечек…
   – …который хранит смертоносное оружие возле зубной щетки.
   – Ну и что, у меня тоже есть пистолет. В конце концов, я живу одна, а летом сюда нечистая приносит этих спятивших туристов.
   – Кстати, о пистолетах, – вспомнил он. – Я тут ужинал в «Старой мельнице» и услышал, что Найджел застрелился, а одна из официанток слишком бурно отреагировала на это известие. Я узнал, что она студентка. Зовут Салли.
   – Да, Салли Стеббинс. Она получила стипендию от семейства Фитчей, и я представляю, какая это для нее трагедия.
   – А как ей удалось добиться стипендии? Она что, хорошая артистка?
   – Многообещающая, – сказала Милдред. – К счастью, ее отец работает в банке, а Найджел всегда относился с отеческим вниманием к своим служащим и их семьям. – Она одарила Квиллера пронзительным взглядом. – Уж не собираешься ли ты воскрешать старые сплетни?
   – А что, их стоит воскресить?
   – Ну, я могу рассказать тебе кое-что, потому что ты все равно будешь докапываться до сути. Так вот, ходил слушок, будто Найджел – настоящий отец Салли, но, конечно, это все подлая клевета. Верность Найджела всегда была выше всяческих похвал. Он и Маргарет были просто чудесной парой.
   Квиллер проницательно взглянул на нее, потеребив усы. Интересно, сама-то она верит в то, что говорит? И где правда? О чем вообще думают люди в этой северной глухомани, где сплетни – основной род деятельности? Он спросил ее:
   – А что ты думаешь по поводу этой автомобильно-железнодорожной аварии?
   Милдред печально покачала головой:
   – Я сожалею о потере человеческих жизней, но, может, в их гибели кроется некая трагическая справедливость, если это они убили Харли и Белл. Роджер говорит, что драгоценности так и не обнаружили. Тебе известно, что некоторые весьма дорогие вещи пропали? Полиция тщательно это замалчивает, но у Роджера друг работает в конторе шерифа.
   Официантка в мини-юбке объявила, какой пирог сегодня подают: земляничный. Это значило, что в нем целые ягоды и взбитые сливки. Квиллер и его гостья набросились на свои куски, и ненадолго установилось молчание. Затем Милдред справилась о сиамцах.
   – С Коко все в порядке, – сказал Квиллер, – но вот Юм-Юм мне пришлось отвезти к ветеринару. Я звонил ему и сообщил о ее проблемах, а он велел мне показать Юм-Юм и принести ее мочу на анализ.
   – Интересно! И как ты справился с последним?
   – Да уж во всяком случае не мучился с бумажной чашкой! Мне пришлось купить специальный набор – крошечную губку и несколько малюсеньких пинцетов, – а потом пять часов проторчать в кошачьих апартаментах и ждать, пока Юм-Юм согласится сотрудничать. Когда же моя миссия была выполнена, я повез ее в клинику вместе с губкой в пластиковом пакете размером с крекер «Ритц». Я чувствовал себя полным идиотом!
   – А как чувствовала себя Юм-Юм?
   – У всех чертей ада, вместе взятых, вряд ли найдется столько ярости, сколько проявляет самка сиамской кошки, которая ненавидит ветеринаров. Как только она увидела холодный стальной стол, она начала линять. Повсюду летала кошачья шерсть! Прямо пурга началась! Она все вынюхивала, всюду тыкалась, терлась и наконец ударилась о термометр. Ветеринар мурлыкал какие-то успокаивающие слова, а она завывала, лезла в драку и щелкала челюстями, как крокодил.
   – Он нашел у нее что-нибудь?
   – Он сказал, что причина чисто психологическая. Она протестует против чего-то, касающегося ее личной жизни или окружения, и мне кажется, дело здесь не только в новых обоях. По-моему, она меня просто ревнует к дизайнеру по интерьерам.
   – Серьезно? – удивилась Милдред. – А как Коко относится к дизайнеру?
   – Он ее игнорирует. Он слишком занят обнюхиванием клея.
   Когда они пили кофе, Милдред спросила:
   – Скажи мне честно, Квилл, у Роджера в газете все нормально?
   – Отлично. У него нюх учителя истории на точные факты, и пишет он хорошо.
   – Я так беспокоилась, ведь он оставил преподавательскую работу в такой ответственный момент для семьи – появился на свет маленький и Шерон не работает. Но я думаю, его поколение более отважно, чем наше.
   – Говори только за себя, Милдред. Мне, к примеру, нравится принимать отважные решения.
   – Так ты решил снова жениться? – спросила она с надеждой.
   – Не до такой степени отважные!
   После того как она пожелала ему спокойной ночи, добавив, что ей хотелось бы добраться домой до наступления темноты, Квиллер направился к бару. Он и раньше бывал там, и Гарри Пратт вспомнил его излюбленный напиток: вода «Скуунк» с долькой лимона.
   – Как ты объясняешь свою политику насчет бумажных салфеток? – спросил Квиллер.
   – Все стоит денег, – сказал Гарри на удивление тонким голосом. – Банк перестал давать мне бесплатные чеки, а бензозаправка перекрыла мне бесплатный воздух. Так с чего это я должен снабжать их бесплатными салфетками?
   – Восхищен твоей логикой, Гарри.
   – Понимаешь, когда я выставлял салфетки на стол, они очень быстро кончались. Мои клиенты пользовались ими не по прямому назначению, а чтобы высморкать нос, протереть ветровое стекло и Бог знает еще для чего.
   – Убедил! Вот, держи пятицентовик. Я беру салфетку, – сказал Квиллер и кивнул в сторону медведя, возвышающегося у входа. – Вижу, ты нанял нового вышибалу.
   – Это работа Уолли Тоддуисла. В этом деле ему нет равных.
   – Завтра у меня интервью для газеты с Уолли.
   – А ты упомянешь кафе «Черный медведь»? – поинтересовался Гарри. – Сделай нам рекламу. Скажи им, что отелю почти сто лет и там оригинальный бар. – Он энергично извлек стопку салфеток из потрепанной упаковки. – Мой старик подзапустил это местечко, но мне удалось навести тут относительный порядок. Что нелегко, знаешь ли. У нас тут бывает много лодочников, а им нравится выглядеть побитыми.
   Квиллер огляделся. В зале сидели лодочники в поношенной одежде и с потрепанными лицами, фермеры в фуражках, мужчины и женщины в деловых костюмах, старики со слуховыми аппаратами. Все они ели гамбургеры, земляничный пирог и выглядели вполне счастливыми. Все, кроме одного. Неподалеку он увидел парня с волосами песочного цвета; парень пил в одиночестве, сгорбившись над своим пивом, – воплощение уныния. Квиллер отметил, что на нем дорогие, но не сочетающиеся друг с другом вещи и на пальце сверкает сапфир.
   – И давно вывеску разместили на крыше? – спросил Квиллер у Гарри.
   – В тысяча девятисотом году, насколько я смог проследить. Ее видно с озера, и если матросы соединят шпиль церкви Брр с буквой «К» на вывеске, то это приведет их с западной стороны прямо к проливу.
   Он налил кому-то выпивку и вернулся к Квиллеру.
   – Некоторые ребята в городе возражают против того, что слово «пирушка» написано такими большими буквами, но я считаю это слово дружественным. Люди сидят кружком, разговаривают, выпивают – и жизнь кажется легче. Это уходит корнями в четырнадцатый век, только тогда это произносилось как «пи-ро-уш-ка». Я специально выяснил.
   Гарри не был лишен профессионального апломба. Его черные глаза зорко следили за обстановкой в кафе, а во время разговора он продолжал работать: наливал виски, приветствовал только что появившегося клиента, звенел своей кассой, одергивал не в меру расшумевшегося гостя, протирал стойку бара, готовил поднос с мартини для официантки, с щегольской осторожностью наполнял кувшин пивом, снова протирал стойку.
   – Дело тут в том, – объяснил он Квиллеру, – что Брр – безопасная бухта для кораблей, единственная с этой стороны озера. И мне хотелось бы, чтобы любой пришедший в мое кафе почувствовал себя здесь уютно, как дома.
   – Я понимаю, ты ведь сам моряк.
   – У меня был катамаран. Но ходок по озеру я сделал не много. Мы ходили вместе с Харли Фитчем, но те деньки прошли. Очень жаль! Харли и Дэвид частенько сюда приходили, и мы говорили о кораблях. Дэвид, правда, больше молчал, он ведь помешан на гольфе. Ты когда-нибудь видел модели кораблей Харли?
   – Нет, но много слышал о них. Отличные, надо полагать.
   – Я хотел купить для кафе одну из его гоночных яхт, участвовавших в Кубке Америки, но он не захотел расстаться с ней. Видишь ли, в его жизни наконец появилось хоть что-то приятное.
   – Что ты подразумеваешь под словом «приятное»?
   – Во-первых, его женитьбу. В ней все было не так. Ну и многое другое. Когда он устроился на работу в банк, я хотел взять кредит, чтобы развернуться здесь. Если я собирался сдавать в аренду комнаты, значит, мне надо было поставить лифт и все оформить по закону. Но на это требовались деньги – и много денег. Его отец возглавлял банк, как ты знаешь, и я подумал, что мы с Харли хорошие друзья и сможем договориться.
   Владелец бара отошел, чтобы обслужить клиента. Когда он вернулся, Квиллер спросил:
   – И как, договорились?
   Гарри отрицательно покачал своей лохматой черной шевелюрой.
   – Ни фига. Я так размечтался, что выдал ему все это сплеча. Мы поссорились, и больше он сюда не приходил… Да плевал я. Дело в том, что, когда он вернулся домой, он уже был не тот.
   – Вернулся домой откуда? – всем своим видом демонстрируя невинный интерес, спросил Квиллер. – Из колледжа?
   – Нет, он… гм… Дэвид-то приехал сразу домой и вместе с отцом начал работать в банке, а вот Харли провел целый год на Востоке и только потом вернулся.
   Квиллер заказал еще один стакан воды и затем лениво поинтересовался, чем занимался Харли на Востоке.
   Черные глаза Гарри пробежались по залу.
   – Семья не хотела, чтобы кто-нибудь это знал, а все вокруг строили самые дикие предположения, но Харли рассказал мне всю правду. Когда выходишь в озеро и в голубом просторе ставишь паруса, а ветерок что-то нашептывает, разговаривать становится легче. Ты словно растворяешься в этой голубизне. И как ты понимаешь, это произошло до того, как мы с ним поссорились. Я обещал ему держать язык за зубами.
   Квиллер сделал глоток и лениво посмотрел на заднюю стенку бара, украшенную резным деревом девятнадцатого века и косыми зеркалами.
   – Я ничего не говорил об этом до тех пор, пока полиция не явилась сюда, – продолжал Гарри. – После убийства они допрашивали каждого, кто знал Харли.
   Квиллер поинтересовался:
   – Ты думаешь, что загадочное отсутствие Харли как-то связано с убийством?
   Гарри пожал плечами:
   – Кто знает? Я же не детектив.
   – Честно говоря, – сказал Квиллер в своей лучшей конфиденциальной манере, – я не убежден, что ребята из Чипмунка несут полную ответственность за это преступление, я думаю, мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы привлечь к ответственности настоящих преступников. В данный момент я хотел бы знать, не нажил ли себе Харли врагов в течение того года, пока его не было дома? Не ввязался ли он во что-нибудь, связанное с азартными играми или наркотиками?
   – Ничего подобного, – ответил владелец бара. – То есть это мое мнение. А вообще-то, какая разница, если сам он мертв и эти ребята тоже.
   Добрые печальные глаза Квиллера встретились с проницательными черными глазами Гарри.
   – Но я был бы просто чокнутым, – сказал Гарри, – если бы стал говорить об этом с репортером. Я знаю, что ты пишешь для газеты. Тебе удалось выкопать какое-нибудь грязное дельце из прошлого Фитчей?
   – Ничего похожего! Я убежден в их непричастности, потому что Кэрол и Ларри Ланспики хорошие люди, и мне чертовски не хочется, чтобы их парня незаслуженно обвиняли в убийстве.
   Гарри задумчиво молчал и в двадцатый раз протирал стойку. Он оглядел комнату и понизил голос:
   – Ребята Харли сказали, что его вообще не было в наших краях. Дело в том, что… он отбывал срок.
   – Он был в заключении?
   – В тюрьме, где-то на Востоке.
   – По какому обвинению?
   – Преступная небрежность. Автомобильная авария. Погибла девушка.
   – Это Харли тебе сказал? – спросил Квиллер.
   – Тогда мы еще дружили, и он хотел облегчить душу, я думаю. Жить с таким грузом тяжко, особенно в таком маленьком городке, как Пикакс.
   – И всегда остается опасность, что кто-то чужой попадет в этот город и все откроется.
   – Или какая-нибудь вонючка из газеты докопается до этого и выйдет неприятность.
   – Я бы попросил! – запротестовал Квиллер.
   – Может, мне не следовало говорить тебе об этом.
   – Во-первых, я не считаю себя газетной вонючкой, Гарри, а во-вторых, моей единственной целью остается найти настоящего убийцу или убийц.
   – И что в данной ситуации ты можешь сделать?
   – Мне в голову сейчас пришла одна мысль, – сказал Квиллер. – Может, семья погибшей решила, что Харли заплатил тогда слишком маленькую цену за свою небрежность. Ясное дело, они ведь знали, что он богат. И объявили на него охоту. Око за око… а с другой стороны, кража драгоценностей не столь велика. Теперь я знаю, что драгоценности Фитчей все же исчезли.
   – Если ты решишь кому-нибудь рассказать об этом, – глухо произнес Гарри, – на меня не рассчитывай. Я не собираюсь подставлять свою шею. Когда у человека есть лицензия на владение баром, знаешь ли, он все равно ходит по краю пропасти.
   – Не беспокойся, – сказал Квиллер. – Я не выдаю своих информаторов. А вообще-то мне кажется, что полиции уже известно о пребывании Харли в тюрьме, но я рад, что ты сказал мне об этом… Это самое лучшее, лучшее из всего, что ты совершил в своей жизни, если перефразировать моего любимого автора.
   – Это из какого-то старого фильма? – спросил Гарри.
   – Это сказал Рональд Колман. А написал Диккенс.
   В голосе бармена появились теплые нотки:
   – Ты ходишь под парусом?
   – Перед тобой одна из стопроцентных сухопутных крыс.
   – В любое время, как захочешь поллюбоваться озером, обращайся ко мне. Нет ничего лучше этого.
   – Спасибо за приглашение. Сколько с меня? Я ухожу.
   – Угощение за счет заведения.
   – Еще раз спасибо. – Квиллер соскользнул с табурета у стойки и снова обернулся к бармену: – Тебе кто-нибудь говорил, Гарри, что ты похож на пирата?
   Хозяин бара ухмыльнулся:
   – Дело в том, что я потомок одного из них. Когда-нибудь слышал о пирате Пратте? Орудовал на Великих озерах в восьмидесятые годы девятнадцатого века. Его повесили.

   Выходя из кафе, Квиллер махнул на прощание черному медведю. Прогулочным шагом, довольный информацией, которую собрал, он направился к стоянке машин, не заметив, что за ним идут. Когда он отпер дверцу машины, его испугала тень, нависшая над ним. Он быстро обернулся.
   Позади него оказался светловолосый завсегдатай бара с сапфиром и меланхолическим выражением лица.
   – Узнаете меня? – спросил он угрюмо.
   – Пит? Вы? Вы напугали меня.
   – Я хотел поговорить с вами, – сказал расклейщик обоев.
   – Конечно. – Когда Пит не сделал ни малейшей попытки начать, Квиллер спросил: – В вашей машине или в моей?
   – О’кей. Залезайте.
   Они уселись на передних сиденьях, и Пит снова погрузился в состояние уныния.
   – Что вас мучает, старина?
   – Не могу выкинуть ее из головы.
   – Белл?
   Пит кивнул.
   – Чтобы пережить такое ужасное событие, потребуется время, – сказал Квиллер с выражением симпатии, которое ему всегда хорошо удавалось изобразить. – Я понимаю ваше горе. Через это надо пройти, день за днем, потому что жизнь продолжается.
   «Я в хорошей форме», – подумал он, и ему искренне стало жаль этого неуклюжего человека, по лицу которого теперь текли слезы.
   – Я потерял ее дважды, – сказал Пит. – В первый раз – когда она бросила меня… и потом, когда ее нашли мертвой. Я всегда думал, что когда-нибудь она вернется ко мне, но теперь…
   – Но то, что ее убили, не было виной Харли, – напомнил ему Квиллер. – Они ведь оба расстались с жизнью.
   – Их было трое, – сказал Пит.
   – Трое?
   – Ребенок.
   – Ах да, я почти забыл, что Белл была беременна.
   – Этот ребенок был моим.
   Квиллер усомнился, правильно ли он расслышал.
   – Это был мой ребенок! – повторил Пит громким, гневным голосом.
   – Вы хотите сказать, что спали с Белл после ее замужества?
   – Она сама пришла ко мне, – сказал Пит с проблеском гордости. – Она сказала, что ей плохо с ним. Она сказала, что он ничего не может.
   Квиллер молчал. Запасы его приветливости и участливости оказались мизерными для такой пикантной ситуации.
   – «Я сделаю все, чтобы найти убийцу», – сказал Пит, выходя из своего уныния. – Я слышал, как вы говорили это в баре. Я тоже сделаю все, чтобы найти его!
   – Тогда расскажите мне все, что знаете. У вас есть кто-нибудь на подозрении? Честно говоря, это могло бы спасти вашу шкуру. Ведь вы попали в переделку. В какой комнате дома Харли и Белл вы работали до убийства?
   – Я оклеивал детскую.
   – А в тот день?
   – Как раз заканчивал ее.
   – Когда вы ушли?
   – Около пяти.
   – Харли был там?
   – Она сказала, что он на озере. Он часто ходил под парусом. У него была лодка, она стояла на якоре в Брр, – длиной в двадцать семь футов.
   – Кто был с ним? Вы знаете?
   Пит покачал головой:
   – Сначала он ходил с Гарри из «Пирушки». Но потом у Гарри появилась собственная лодка, а Харли перестал посещать бар. Я видел его в таверне «Кораблекрушение» пару раз, и между прочим, с дамой.
   Квиллер вспомнил карты Таро Милдред. В этом деле замешана коварная незнакомка!
   – Вы знаете, кто она?
   Пит пожал плечами:
   – Я не очень-то присматривался к ней.
   – Хорошо, Пит. Подумайте над этим. И подумайте крепко! Подумайте, как полицейский. И если придете к чему-нибудь, что может направить расследование хоть в каком-то направлении, дайте мне знать. А теперь я отвезу вас домой.
   Не доезжая до холма, Квиллер высадил расклейщика обоев у ряда стандартных домиков и подождал, пока парень не войдет внутрь. После чего он отправился домой, желая знать, насколько эта история является правдой.
   То, что Пит ненавидел Харли за то, что тот увел у него девушку, было неоспоримым фактом. То, что Пит ненавидел Белл за то, что она бросила его, тоже вполне допустимо. Ну а то, что Харли оказался импотентом и Белл вернулась к Питу за утешением, могло оказаться дикой фантазией, возникшей в голове разочарованного любовника. В этом случае, по логике вещей, Пит становится подозреваемым. И мотив, и удобный случай налицо, а оружие в здешних местах есть у каждого. Согласно медицинскому заключению, Белл убили первой. Очевидно, Белл и Пит повздорили в спальне и в порыве страсти Пит выстрелил в нее. Затем, хладнокровно устроив в комнате беспорядок, обставя все так, словно тут произошла драка, он собрался уходить. С дымящимся пистолетом и некоторым количеством драгоценностей в кармане своего белого комбинезона он был уже в холле, как вдруг вернулся Харли. Возможно, они обменялись парой слов насчет погоды, прекрасно подходящей для прогулок под парусом, поговорили по поводу сложностей оклейки обоями перекошенных стен старого дома. Пит назвал причитающуюся ему сумму, и Харли подписал чек. Возможно, Харли предложил ему выпить, и они сели в кухне и стали пить пиво, а потом распрощались, и Пит, выхватив пистолет, пристрелил Харли.
   В этой версии имелась трещина, понял Квиллер. По ней Харли должны были найти в костюме для парусной регаты, а в газетных отчетах значилось, что на обеих жертвах были костюмы для репетиций. К тому же было девятнадцать тридцать, когда Дэвид и Джил добрались до усадьбы и увидели, как по грязной дороге, поднимая клубы пыли, на большой скорости удаляется автомобиль.
   Скорее всего, Пит невиновен. Он ушел около пяти, прихватив свои кисти и ведерко с клейстером. Харли пришел домой и переоделся в костюм для репетиций, пока Белл (которая по какой-то необъяснимой причине тоже была в костюме для репетиций) ставила замороженную пиццу в микроволновую печь. Тут-то и подоспел автомобиль с убийцами.
   Квиллер слишком устал, чтобы рисовать перед мысленным взором картину того, как они сначала убили Белл наверху, а затем Харли внизу. Более того, вполне вероятно, что информация Роджера о медицинском освидетельствовании, произведенном в Пикаксе, не соответствовала действительности. Медленно и задумчиво Квиллер поднялся в свою квартиру. На верхнем пролете его уже ждали сиамцы, сидя бок о бок в одинаковых позах, стройные и царственные. Их хвосты обвивались вокруг лап – на этот раз против часовой стрелки. Интересно, подумал он, имеет ли это для них какое-нибудь значение?

Сцена четвертая

   Место действия: мастерская по набивке чучел Тоддуисла в Северном Кеннебеке.
   Время действия: утро следующего дня.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Миссис Тоддуисл.

   Договариваясь о встрече с Уолли Тоддуислом, Квиллер спросил, в каком направлении он должен ехать, чтобы добраться до мастерской.
   – Знаете, как доехать до Северного Кеннебека? – спросил Уолли. – Ну, значит, а мы с восточной стороны от Мейн-стрит… Я хочу сказать, с западной. Знаете ресторан «Типси»? Проезжаете его и попадаете на Таппер-роуд. Думаю, там есть дорожный знак, но точно не уверен. Если вы оказались у школы, значит, проехали слишком далеко и вам надо развернуться и ехать назад и на Таппер-роуд свернуть направо… или налево, если вы едете из Пикакса. Вы спокойно едете по Таппер-роуд. Это кратчайший путь, если, конечно, вы не свернете на проселочную дорогу, на первую проселочную дорогу, – но там где-то тупик. Там будет еще одна проселочная дорога…
   Тут вмешался женский голос – гортанный, выдающий огромную энергию хозяйки:
   – Я мать Уолли. Если бы Уолли делал чучела сов так же, как он объясняет дорогу, то перья у них были бы внутри. Есть карандаш? Пишите: через два квартала от «Типси» вы повернете налево к мотелю и проедете девять десятых мили. Снова повернете налево возле оружейного клуба, и по правую сторону третий дом – наш. У входа вывеска. Выезжайте на боковую дорожку. Мастерская находится с обратной стороны.
   Пока Квиллер ехал в Северный Кеннебек, миссис Тоддуисл рисовалась ему крупной женщиной с плечами футболиста и в армейских ботинках. Сам же Уолли, с ввалившимися глазами, выглядел изможденным, но он был отличным парнем – и талантливым.
   Квиллер позволил себе провести час за ланчем в «Типси» и даже успел остановиться у оружейного клуба. Основная часть магазина, открытая для посетителей, была оснащена винтовками, дробовиками, пистолетами, патронами, прицелами и маскировочными костюмами. Там и сям глаз натыкался на фазанов, уток и других подсадных птиц.
   – Чем могу служить, сэр? – спросил проворный хозяин.
   – Я проезжал мимо и заглянул просто из интереса, – сказал Квиллер. – Птицы – работа Уолли Тоддуисла?
   – Да, сэр, конечно!
   – Вывеска на окне гласит, что вы обучаете обращению со стрелковым оружием.
   – Конечно! Мы ничего не продаем никому, пока не обучим клиента пользоваться оружием. Мы организовали занятия для детей и взрослых, включая женщин. Безопасность – вот на что мы делаем акцент, и еще на бережное отношение к оружию.
   – Хорошо идет торговля? Пистолетами, например?
   – Да, сэр! Многие охотники здесь ими пользуются.
   – Вы не находите, что люди покупают их для самозащиты?
   – Наши клиенты – спортсмены, сэр!
   Квиллер поинтересовался ценами на пистолеты и продолжил свой путь к мастерской чучельника. Это был опрятный белый фермерский дом с кружевными занавесками на окнах, традиционным кустом сирени у входной двери и с обновленным амбаром в глубине. Он-то и был мастерской.
   Миссис Тоддуисл встретила Квиллера, а сам Уолли стоял в двух шагах позади нее. Она оказалась совсем не такой, какой он ее себе представлял: небольшого роста, толстенькая и чуть-чуть навязчиво радушная.
   – Вы нашли нас без особых неприятностей, дорогой? – спросила она. – Как насчет чашечки кофе?
   – Спасибо, попозже, – ответил он, – сначала мне хотелось бы поговорить с Уолли насчет его работы. Я видел чучело медведя в отеле «Пирушка» вчера вечером.
   – Медведя на задних лапах, дорогой, – мягко поправила его женщина. – Мы больше не набиваем животных, только птиц и мелких млекопитающих. Уолли покупает или делает формы маленьких животных и натягивает на них кожу, как одежду. Так получается аккуратнее, и они не выглядят такими заплатанными и грубыми… правда, Уолли? Раньше, когда чучела набивались мягкой древесной стружкой, в них залезали мыши и устраивали там свои гнезда. Мой муж тоже делал такие чучела.
   – Я понял разницу, – сказал Квиллер. – Так или иначе, медведь выглядит отменно! Они подсветили его прожекторами.
   – Держать чучело медведя под прожектором или возле источника тепла очень плохо, – сказала миссис Тоддуисл, – это сушит… правда, Уолли? А все эти курильщики, которые сидят в баре, просто разрушают шкуру. А ведь это прекрасная работа. И стыдно портить ее! Уолли и половины цены не получил за медведя.
   Они сидели в передней, где были выставлены некоторые образцы: рысь, карабкающаяся по сухому дереву, летящий фазан, воющий койот, задравший голову. Квиллер адресовал свой вопрос непосредственно молчаливому чучельнику:
   – Как долго вы занимаетесь этим делом?
   Его мать была безжалостна:
   – Да он, наверное, и не помнит… а, Уолли? Ему было всего несколько лет от роду, когда он начал помогать папе скоблить кожу. Уолли всегда любил животных, он не хотел охотиться на них, – только сохранять их и придавать им естественный вид. Я помогаю ему соскребать мясо со шкур, убираю репейники и соломинки с шерсти и все такое.
   – Могу я попросить вас о любезности, миссис Тоддуисл? – приветливо, но непреклонно начал Квиллер. – У меня возникла проблема. Мне никогда не удавалось брать интервью у двух человек одновременно, хотя я работаю репортером вот уже двадцать пять лет. Не повезло мне с головой. Не согласитесь ли вы, чтобы я сначала взял интервью у вашего сына? После чего я с удовольствием сел бы рядом с вами и выслушал вашу историю – и как раз выпил бы кофе.
   – Конечно, дорогой, я понимаю. Я возвращаюсь в дом. Только звякните мне по телефону, когда закончите. – Она поспешно выкатилась из мастерской.
   После ухода миссис Тоддуисл Уолли сказал:
   – Я давно не говорил с Фран. Что театральный клуб собирается делать с летним шоу?
   – Никакого летнего шоу не будет, однако планируется серьезная постановка в сентябре, репетиции намечены на август. Без всякого сомнения, вас пригласят заняться обивкой стульев, хотя я и не знаю, кто их проектировал. Джилл увозит Дэвида в Южную Америку на несколько недель. Он все никак не может прийти в себя, и она считает, что это пойдет ему на пользу.
   – Мне тоже нелегко свыкнуться с этим, – сказал Уолли. – После того как я узнал об убийстве, я долго не мог работать: ужасно нервничал. И я рад, что все наконец закончилось.
   – Я в этом не уверен. На свет могут выплыть новые подробности.
   – То же самое говорит и моя мама. Она когда-то работала на эту семью, когда мистер и миссис Фитч жили в доме дедушки Фитча.
   – Правда? – удивился Квиллер, потерев усы.
   – После смерти отца она работала там кухаркой. Вот почему убийство так сильно меня потрясло, а потом еще удар у миссис Фитч и самоубийство мистера Фитча! Просто кошмар!
   Слушая эти откровения, Квиллер прилагал все усилия, чтобы не отвлекаться от предмета интервью. Уолли провел гостя в помещение, напоминающее скотный двор. Это была сбивающая с толку смесь зоопарка, мастерской скорняка, ветеринарной лечебницы, мясной лавки, катакомб и театральных кулис. Тут стояли морозильные камеры, масляные барабаны, швейная машинка, скелет какой-то птицы на длинных ногах, а по стенам висели обесцвеченные шкурки животных. Потрепанный белый волк, еще без глаз и носа, валялся на боку с перевязанными передними лапами. Шкура бурого медведя, раскинутая на полу, служила ковром. Лиса, скунс, сова и павлин находились на разных стадиях одетости или раздетости.
   Некоторые из животных были вполне живыми: собаки виляли хвостами, птички порхали в клетке, на шесте сидел попугай магао и угрожающе гремел цепью. На подушке, свернувшись калачиком, спала рыжая кошка.
   Уолли с энтузиазмом принялся показывать и комментировать: вот коробочка с искусственными глазами, где есть одиннадцать образцов глаз для сов и двадцать три для уток. Вот пластиковые зубы, языки и пасти. Настоящие зубы, объяснил Уолли, могут потрескаться и обломаться… Вот формы для ушей оленя. Он показал, как выворачивает их внутрь, подклеивает подкладку и прилепляет их… Естественно, там имелись и торсы животных, сделанные из желтой пластиковой пены.
   – Это манекены, – сказал Уолли. – Они хороши, потому что я могу делать все что угодно с этой пеной, и это облегчает примерку шкуры, потом я промазываю манекен специальным клеем, натягиваю шкуру, разглаживаю ее и пригоняю точно.
   – Тебе, однако, приходится много работать с клеем, – заметил Квиллер.
   – Да, и самых разных видов – клей, паста для кожи, эпоксидная смола для того, чтобы, например, вставлять прутья в кости ног. Я исправил испорченное глазное веко, приклеив к нему кусочек шнура и покрасив его. И получилось так, что никто никогда не придрался бы.
   По части восстановления внешнего облика животных этот молодой человек был настоящим мастером. Он оживлял их, возвращал им их природную красоту, но Квиллеру не терпелось снова встретиться с его матерью. Телефонный звонок заставил ее выбежать из дому с кофе и свежеприготовленными пончиками.
   Вопрос о семье Фитчей он затронул с максимальной деликатностью.
   – Я семь лет готовила у них, – сказала с гордостью миссис Тоддуисл. – Стала почти членом семьи.
   – Я слышал, что это не дом, а настоящий музей.
   В знак несогласия она закатила глаза.
   – Дедушка Фитч был коллекционером. По всему дому у них тонны мебели, и все это надо было пылесосить и протирать. А с книг пыль стирал специально нанятый человек.
   – И почему же вы оставили работу?
   – Ну что же! – сказала она, делая ударение на этих словах, тем самым предвещая значительную историю. – Мистер и миссис переехали в старинный двойной дом и хотели, чтобы я осталась готовить для Харли и его молодой жены, но я отказалась! Белл недавно сама вытирала пыль, и я не собиралась получать от нее распоряжения! Все, что ей нравилось, так это пицца! Знаете, у нее были близко посаженные глаза. Некоторые мужчины находят, что это очень сексуально, но вот что я вам скажу: нельзя доверять человеку, у которого глаза так близко расположены друг к другу. Харли только для того и женился на ней, чтобы разозлить своих родителей. Он знал, это поставит их в затруднительное положение.
   – Мама, ты думаешь, что стоит обсуждать это? – заметил Уолли.
   – А почему бы и нет? Все они умерли. И в любом случае всем это известно.
   Квиллер поспешно вмешался:
   – А почему Харли враждовал со своей семьей?
   – Харли долгое время отсутствовал, и когда он вернулся, то обнаружил, что Дэвид женился на его девушке! Когда братья учились в колледже, Харли всегда был с Джилл, а Дэвид с Фран, – футбольные матчи, прогулки, хождение под парусом и все такое. И когда Джилл вышла за Дэвида, всех это шокировало.
   – А что думали мистер и миссис Фитч по этому поводу?
   – О! Они закатили роскошную свадьбу. Родители Джилл не могли позволить себе такую трату, хотя и у них водились деньжата. Джилл – из хорошей семьи.
   – А как отреагировала Фран на смену положения?
   – Не знаю. После этого она больше не показывалась на глаза. Она очень хорошая девушка, у нее масса достоинств, но мне кажется, что миссис считала ее недостаточно хорошей партией для Дэвида.
   Квиллер пригладил усы.
   – А я-то думал, в наше время родители больше не диктуют детям, как им жить. Это же архаика.
   – Деньги, мой дорогой, – сказала миссис Тоддуисл, потерев ладошку о ладошку. – Мистер и миссис Фитч воспитывали мальчиков, готовя их к блестящей жизни – яхты, машины и все такое, – и денег им давали достаточно, так что они имели почву под ногами и соответствующее положение. – Одна из собак подбежала к хозяйке и уселась неподалеку, ожидая подачки. – Да, они оставили Харли большую лодку, но записана она была не на него. Вычурный дом, в котором живут Дэвид и Джилл, им не принадлежит, и все его содержимое тоже.
   – Уолли говорит, что вы никогда не верили в чипмункскую теорию убийства.
   – Да уж конечно! Полиции следовало бы потолковать с прежним дружком Белл. Он прямо с ума сошел, когда она его бросила.
   – Вы имеете в виду расклейщика обоев?
   Она кивнула:
   – Вообще-то он спокойный парень, но в тихом омуте… Еще пончик, мой дорогой?
   Съев третий пончик, Квиллер поблагодарил за угощение и интервью и ушел, сказав на прощание:
   – У вас очень красивая кошка. У меня дома живут два сиамца.
   – А, это вы о рыжей? – сказала миссис Тоддуисл. – Ее сбила машина на шоссе, а Уолли нашел ее и принес домой. Он не хотел, чтобы такое прекрасное животное пропало… правда, Уолли?

   Во второй половине дня Квиллер сидел за столом в кабинете и старался разобраться в том, что услышал об искусстве набивания чучел. Что-то говорилось о просаливании свежих шкур, об удалении влаги с меха и разглаживании слипшихся ворсинок, об устранении запаха скунса при помощи томатного сока или зерен кофе, о замораживании шкур перед их скоблением и растяжкой. Тем не менее его мысли все время возвращались к сплетням, рассказанным миссис Тоддуисл. Это осветило некоторые подробности из жизни Фитчей и объяснило причину неудачного романа Франчески, но дальше этого неофициальное расследование Квиллера не зашло. Со всех сторон до него доходили истории, не стыкующиеся между собой, и он не мог определить, где рассказчики лгут, а где выдумывают или предполагают, где просто что-то недоговаривают. Коко, его молчаливый партнер по многим предыдущим приключениям, казалось, не мог оказать действенной помощи в поисках истины. Юм-Юм, почувствовав его растерянность, уселась на столе, ссутулилась и уставилась на него взволнованным взглядом. Коко болтался по квартире, в настоящее время, вероятно, он устроился на книжных полках в гостиной.
   Квиллер сказал кошке:
   – Этот кот только и может, что обнюхивать книжные переплеты и вертеться под ногами, пока ему не подсунут облизать край конверта. Думаю, твоего друга Коко завербовали! И это влияет на его чувства.
   – Йяу! – раздался громкий возглас из гостиной, и Квиллер пошел посмотреть, чем он вызван. Коко сидел на спинке дивана у перекошенной картины с канонерской лодкой.
   Квиллер потеребил усы, и тут его внезапно осенило. Ему надо наведаться в ветхий антикварный магазинчик, в котором ненастоящий капитан дальнего плавания продал ему фальшивый оригинал картины.

Сцена пятая

   Место действия: «Кают-компания» – антикварная лавка в Мусвилле.
   Время действия: субботний вечер.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Капитан Флогг.

   В субботу утром Квиллер снял картину с канонеркой со стены и отправился в Мусвилл, в антикварную лавку, сообразно информации, полученной от Коко.
   Накануне вечером он позвонил миссис Кобб в музей.
   – Что вам известно о «Кают-компании»? – спросил он. – Что вы знаете о капитане Флогге?
   – Ой, дорогой, надеюсь, вы ничего не покупали у этого старого гуся? – спросила она.
   Квиллер пробормотал что-то насчет желания написать колонку об антикварной лавке.
   – Вы знаете, в какое время лавка открыта? В телефонной книге она не значится.
   – Она открыта тогда, когда он считает это уместным. Возможно, субботний вечер наиболее подходит для визита.
   – Увидимся в воскресенье, – сказал он. – Пара моих друзей ждет не дождется вашего жаркого в горшочках.
   По пути к берегу озера он вспоминал, как покупал картину с канонеркой у мошенника – капитана Флогга. Гостиная Квиллера нуждалась в картине крупных размеров, которую следовало повесить над диваном, и «Канонерка» два на три фута оказалась лучшим, но что он мог потратить деньги. Изначальная цена капитана была двадцать пять долларов, но Квиллеру удалось сторговаться за пять, причем вместе с рамкой.
   Лавка находилась в старом здании, которое было вполне готово к тому, чтобы вот-вот обрушиться. И пожарное ведомство, и департамент здравоохранения требовали его сноса, но фанатики-краеведы объявили дом исторической ценностью, и торговая палата признала его полезным для привлечения туристов. В конце концов, «худшая антикварная лавка штата» была явлением выдающимся. Коллекционеры проделывали многомильные пути, чтобы посетить лавку с подделками, в которой заправлял маленький мошенник-капитан. Только в этом крае люди могли гордиться учреждением, знаменитым своей дурной славой.
   Квиллер приехал туда в субботу около полудня, надеясь, что ему повезет и он переговорит с капитаном Флоггом прежде, чем налетят клиенты, но было уже полвторого, когда капитан подошел к своим владениям неровной походкой и трясущейся рукой отпер дверь.
   Внутри воняло плесенью, выдохшимся табаком и виски. Электрическая лампочка, висевшая на проводе, освещала коллекцию пыльных, разбитых, тусклых, покрытых ржавчиной и грязью экспонатов морского происхождения. Капитан Флогг – со старой трубкой в зубах, давно не бритой бородой и потрепанной морской фуражкой – гармонично вписывался в общую картину.
   Квиллер показал ему свою «Канонерку»:
   – Вы это помните?
   – Не-а. Я никогда этого не видел.
   – Прошлым летом вы продали это мне.
   – Не-а. Ничего похожего здесь не продавалось. – Политика капитана была традиционной: сделка совершилась, деньги назад не возвращаются; это позволяло ему не признавать товары, которые он когда-либо продавал.
   – Вы продали мне это за пять долларов, а я только что выяснил, что картина стоит сотни, – сказал Квиллер. – Я подумал, вам будет интересно узнать об этом. – Квиллер наслаждался, когда платил обманом за обман.
   Капитан извлек воняющую трубку изо рта.
   – Дайте-ка мне посмотреть… Я дам за нее десять.
   – Мне не хотелось бы расставаться с этой вещью. Это одна из двух очень редких картин, если верить историкам. Другая находится в коллекции Сайруса Фитча. Это имя вам о чем-нибудь говорит?
   – Никогда о нем не слыхал.
   – Это в Вест-Миддл-Хаммоке. Неделю назад там произошло убийство. Убили молодого матроса по имени Харли Фитч.
   – Никогда о нем не слыхал.
   – Его лодка называлась «Ведьма Фитч».
   – Никогда о ней не слыхал.
   – Он бывал здесь и часто появлялся в таверне «Кораблекрушение».
   – Никогда там не бывал.
   – А еще он строил модели кораблей.
   – Никогда о них не слыхал.
   – Вы знаете матроса по имени Гарри Пратт из Брр?
   – Не-а.
   – Если вдруг представится возможность купить модели кораблей, вас это заинтересует?
   – А сколько он хочет?
   – Не знаю. Он умер. Но может быть, правительство округа захочет их продать.
   – Я дал бы им по десять баксов за штуку.
   – Это твердое решение?
   – Либо соглашайтесь, либо черт с ним. – Капитан налил янтарной жидкости из фляжки в кружку и выпил залпом.
   Квиллер отбыл прочь со своей картиной, ворча на Коко за то, что тот дал ему неверную информацию. Ему никогда прежде не доводилось неверно истолковывать маневры кота.

Сцена шестая

   Место действия: Гудвинтеровский исторический музей.
   Время действия: воскресенье, вечер.
//-- ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА --//
   Айрис Кобб, бессменный менеджер музея.

   Квиллер притащил в апартаменты кошек корзину для пикников – из ивовых прутьев с крышкой.
   – В поход, в Гудвинтеровский музей! – объявил он.
   Сиамцы, которые сонно грелись на солнышке на подоконнике, подняли головы – Коко в предвкушении, Юм-Юм с пониманием. Пока кот энергично залезал в корзину, кошечка, подозревая, что за этим кроется очередной визит в клинику, носилась по комнате так, что за ней невозможно было уследить. Квиллер перехватил ее в полете, кинул в корзину и закрыл крышку.
   Коко по-мужски бранил ее, а она отвечала ему яростным шипением, приличествующим женщине, пока Квиллер нес корзину по лестнице к машине. Отнес он туда и кошачьи туалеты. Теперь они имели одинаковые овальные глиняные миски, которые удачно поместились на полу у заднего сиденья.
   До музея в Норд-Миддл-Хаммоке было полчаса езды по шоссе «Скатертью дорога», затем через Старый дощатый мост, а потом мимо Дерева Повешенных, на котором однажды повесили дюжего мужчину. Дальше находились процветающие фермы и ухоженные поля. В конце аллеи, обозначенной линией кленов, находились разрозненные постройки фермы, рядом с которыми росли кедры, с возрастом ставшие серебристо-серыми. Квиллер и раньше посещал эту усадьбу, еще когда тут жила известная в обществе миссис Гудвинтер. Теперь, став собственностью Исторического общества, усадьба была отреставрирована, ей придали тот вид, который она имела сто лет назад.
   Он подъехал к левому крылу основного дома и выгрузил миски.
   – Куда я могу это поставить? – спросил он без церемоний свою бывшую экономку, которая приветствовала его возле входа.
   – О, да у вас теперь две литровые сковородки! – сказала она с удивлением.
   – Новая экипировка – по требованию нашей сиамской принцессы.
   – Поставьте их в ванную комнату, – подсказала она. – Я отнесу туда миски с водой и посуду для их ужина. Они всегда любили мое жаркое.
   – А кто его не любит? – сказал Квиллер через плечо, возвращаясь к машине за кошачьей корзиной.
   Когда он поднял крышку, две шеи вытянулись наружу и две головы завертелись, словно на шарнирах, чтобы изучить обстановку. Когда кошки осторожно выбрались на свободу, они незамедлительно отправились на завоевание владений бессменного менеджера.
   Уладив эти очень важные проблемы, Квиллер счел возможным перейти к любезностям.
   – Вы прекрасно выглядите, – заявил он хозяйке. – Вам очень подходят ваши новые обязанности.
   Ее доброе лицо, оттененное гофрированной розовой блузкой, светилось от радости.
   – О, спасибо вам, мистер К.! – сказала она, глядя на него через толстые линзы очков в розовой оправе.
   – Как ваши глаза, миссис Кобб?
   – Не хуже, слава Богу.
   Это была пухленькая симпатичная дама, с открытым радушным сердцем, склонная к сентиментальности, но умевшая мужественно взглянуть в лицо трагедиям, оставившим отпечаток на ее жизни.
   – Как вы чувствуете себя, живя в одиночестве? У вас хорошая система безопасности?
   – О да, я чувствую себя в полной безопасности. Наша единственная проблема – это мыши, мистер К. Наш дом тщательно осмотрели плотник, каменщик, водопроводчик и электрик, и никто из них не понимает, каким образом здесь завелись мыши. Мы установили ультразвуковую систему, но она их не отпугивает. Я поставила мышеловки с арахисовым маслом и поймала три штуки.
   – Надеюсь, мыши не причинили ущерба музею.
   – Нет, но это все равно нас беспокоит… Не хотите ли осмотреть квартиру, пока я помою посуду?
   Основную часть ее жилых покоев составляла деревенская кухня, в которой дубовый круглый стол и стулья с прессованными спинками уже были готовы, чтобы принять гостей за обедом. (Обед на троих, отметил Квиллер. Хотя хозяйка ни словом не обмолвилась о том, что приглашен еще один гость.) Кроме этого в квартире имелась маленькая спальня с огромной кроватью – она понравилась бы самому Линкольну. Имелась также гостиная, где стулья с подголовниками стояли напротив камина, где возле окна, залитого солнечным светом, обосновалось кресло-качалка, а у стены расположился большой пенсильванский платяной шкаф Джерман, который в прежние времена стоял в особняке Клингеншоенов. Коко вскоре обнаружил солнечное окно. Он даже узнал шкаф. Юм-Юм же осталась на кухне, где жаркое уже издавало умопомрачительный аромат.
   – Я пригласила Полли Дункан, потому что она помогала мне по работе, – сказала миссис Кобб, – но оказалось, она уже приглашена в другое место. Так что я позвонила Хикси Райс. Вы же знаете, она давала нам ценные советы по поводу рекламы. Днем она каталась на лодке и придет попозже.
   – Хикси всегда составляла хорошую компанию, – сказал Квиллер, невольно подумав, действительно ли Полли приглашена в другое место или же она просто избегает его.
   – Когда вы увидите основную часть дома, вы не узнаете ее, – сказала миссис Кобб, шинкуя латук для салата. – Вы помните все эти декоративные обои? Когда мы ободрали их, обнаружилось, что стены покрыты узорами. Так вот, мы предприняли кое-какие изыскания, касающиеся этих узоров, а обойщик восстановил их для нас. Он оказался очень приятным в общении. Очень славный молодой человек, но страшно унылый, потому что его девушка вышла за другого парня, побогаче. Я сказала ему, чтобы он забыл о своей прежней страсти и нашел ту, которая оценила бы его. Ему почти тридцать лет, и он еще вполне может жениться… А теперь приготовьтесь к сюрпризу!
   Она повела его в ту часть дома, которая была построена в середине девятнадцатого века, теперь же, после реставрации, представляла собой аскетичное жилище первопроходцев. Утварь – подвесная кровать, стол на козлах и хлебница – попала сюда с чердаков окрестных жителей.
   – Мы хотим, чтобы все выглядело так, словно наши прапрапрадеды все еще живут здесь, – сказала она. – Вы сможете представить, как они варят себе еду в очаге, читают при свечах вечерние молитвы, а по субботам принимают ванну в кухне.
   Покатые полы, широкие плинтусы, окна шесть на шесть с подлинными бугристыми стеклами. Миссис Кобб вела экскурсию профессионально, а Квиллер и Коко плелись следом; последний обнюхивал незаметные пятнышки на потертых коврах и чесал спину о ножки стульев и столов. Юм-Юм предпочла остаться на кухне, охраняя жаркое.
   – А теперь мы переходим в восточное крыло, пристроенное в девяностые годы прошлого века. Эти комнаты предназначены для показа коллекций. Вот комната Галифакса Гудвинтера с коллекцией осветительных приборов, начиная с первой пустячной лампы и заканчивая элегантным Тиффани с абажуром в виде глицинии – очень дорогая вещь.
   При последнем замечании Квиллер внимательно посмотрел на Коко, но драгоценное стекло кота не привлекло. Он лишь потерся мордочкой об угол витрины.
   – Комната Мэри Тейт Мак-Грегор занята тканями. Старый мистер Мак-Грегор отдал нам кильты своей жены, коврики, связанные крючком, жаккардовые одеяла и прочее – все, что хранилось в ее семье.
   Коко неуклонно продвигался вперед по вязаному коврику.
   В комнате Хасселрича были представлены документы, связанные с историей округа, изучить которые Квиллер изъявил желание когда-нибудь в будущем. Тут были дарственные на землю, старые свидетельства о рождении и смерти, газеты девятнадцатого века, отчеты о судебных процессах, гроссбухи со складов старых генералов, где значились керосин по пять центов за галлон и три ярда коленкора за пятнадцать центов.
   – А показ следующей комнаты просто разбивает мое сердце, если принять во внимание случившееся, – сказала миссис Кобб. – Найджел был президентом Исторического общества, но он ушел из жизни так внезапно, что не увидел экспозицию, посвященную его семейству. Этот стол с откидной крышкой принадлежал Сайрусу Фитчу, и в одном из ящиков мы нашли список клиентов, которым он тайно поставлял спиртное. Только представьте себе! Он занимался контрабандной торговлей ромом в течение всего времени действия сухого закона! А теперь они все умерли, кроме Гомера Тиббита.
   – Граненый стакан, – сказала она, – это дар Маргарет Фитч. – Чаша для пунша и другие предметы посуды сверкали под искусно расположенными осветительными устройствами, но этого было недостаточно, чтобы полностью завладеть вниманием Квиллера. Он уже начал испытывать голод. – Найджел пожертвовал своей коллекцией шахтерского оборудования: каски, молотки, шахтерские фуражки, лампы и так далее, а Дэвид подарил зарисовки стволов и внешнего вида старых шахт, выполненные карандашом и тушью.
   Квиллер попытался усмирить свой громыхающий желудок и тут же понял, что на самом деле тихое урчание исходит из груди Коко. Кот обнаружил три полочки с тремя моделями кораблей. Он стоял на задних лапках и хватал воздух, мотая головой из стороны в сторону. Он был в точности похож на одного из котов в гербе Макинтошей.
   – Ой, вы посмотрите на него! – вскричала миссис Кобб. – Ну разве не трогательно? Эти модели были сделаны Харли Фитчем! Трехмачтовая шхуна – точная копия той, которая затонула у Пурпурного мыса около тысяча восемьсот восьмидесятого года.
   – Думаю, что Коко нюхает клей, – сказал Квиллер. – Он любитель клея. Лучше будет удалить его отсюда, пока он не решил пойти на абордаж.
   Во двор въехала машина, и Квиллер подхватил Коко, пока миссис Кобб встречала Хикси Раис.
   Загорелая, с обветренным лицом, в шортах и туфлях на плоской подошве, Хикси ворвалась в дом после прогулки под парусом.
   – Надеюсь, вас не шокирует мой внешний вид? Мы катались по озеру с одним из моих клиентов. У него катамаран. Я и не думала, что прогулки под парусом могут быть просто божественными!
   – Тебе следовало бы накинуть на себя что-нибудь, чтобы не обгореть, – высказалась миссис Кобб, наливая Хикси кампари.
   – Хотел бы я знать, с чего это кафе «Черный медведь» развернуло такую широкую рекламу во «Всячине», – сказал Квиллер. – Мне довелось потолковать с владельцем. Надеюсь, вы знаете, что он потомок пирата.
   – Мне наплевать, даже если он потомок динозавра! У него прекрасная лодка. В следующее воскресенье мы вновь идем под парусом.
   – Он частенько ходил по озеру с Харли Фитчем. Он упоминал «Ведьму Фитч»?
   – Нет, в основном он рассказывал о себе… и еще о том, как голубые небеса и шепоток бриза трогают мужскую душу.
   Жаркое получилось сочным, картофельное пюре – превосходным, домашний хлеб – воздушным, а ореховый торт был сродни амброзии. Таковы были отзывы гостей, и миссис Кобб благосклонно приняла комплименты.
   Хикси подвела итог:
   – Забудь о музее и открывай ресторан. Половина заведений, дающих рекламу в нашей газете, просто отвратительны! Основные ставки делаются на рестораны с народной кухней. Например, отличная закусочная при кафе «Северный», где подают лучший грибной суп и тушеные почки по-польски, это лучшее, что я когда-либо пробовала. «Северный»! Годится?
   – А как насчет итальянской кухни? – спросил Квиллер.
   – Тут неподалеку имеется замечательное местечко, настоящая закусочная типа «мама и папа». Он готовит, она подает на стол. Когда я впервые пришла туда, за рекламой, мне приспичило и я пошла в уборную и защелкнулась в ней. Барабаня в дверь, я услышала, как миссис Лингвини крикнула: «Папа, леди защелкнуло в туалете! Неси зубочистку!» Наконец раздался щелчок в замке и мистер Лингвини открыл дверь. Он выглядел рассерженным. Он сказал: «Вы неправильно закрылись. Я сейчас вам покажу, как надо». Он вошел в уборную и запер дверь. Ну конечно, механизм не сработал, и я оказалась запертой в женском туалете на пару с мистером Лингвини!
   – И как же вы выбрались? – спросила миссис Кобб, всерьез заинтересованная.
   – Он принялся барабанить в дверь и орать: «Мама, неси зубочистку!» Ой, если бы вы знали, какие забавные истории случаются в походах за рекламой.
   – Хикси, вам следовало бы написать справочник по ресторанам и уборным округа, – посоветовал Квиллер.
   – Уже размышляла над этим! Единственное, что мне требуется, это остроумный заголовок, который подошел бы для печати.
   После кофе она извинилась, сказав, что хочет добраться домой до наступления темноты, хотя Квиллер подозревал, что она направляется обратно в кафе «Черный медведь». Он проводил ее до машины.
   – Раз уж вы питаете такую склонность к конструктивной журналистике, – сказал он, – то почему бы вам не спросить у вашего партнера по водным прогулкам, не он ли убил Харли и Белл из-за проблем с финансированием отеля? Голубое небо, парус, шепоток бриза и вы – всё вместе это сможет развязать ему язык.
   – Вы хотите, чтобы я обвинила его в убийстве, находясь на середине озера, в пяти милях от берега, после чего мне придется плюхнуться в воду? Нет уж, спасибо! – Она завела мотор и отправилась восвояси.
   Квиллер фыркнул. Хикси всегда встречалась с мужчинами сомнительной репутации. Он вернулся в дом, где миссис Кобб чиркала спичками, разжигая камин в гостиной.
   – Вторую чашечку мы выпьем здесь, – сказала она, – и поговорим. Эта Хикси ловкая девчонка, вы не находите? И выглядит она превосходно. Хотела бы я знать, отчего она не замужем.
   Они сели на стулья с подголовниками. Коко, объевшийся жарким, улегся спать на каминном коврике. Юм-Юм предпочла кухню.
   – Чудесные маленькие зверьки, – сказала Айрис, – я скучаю по ним.
   – А они скучают по вашей готовке… И я тоже. – Он добавил это, вложив в свои слова больше чувств, нежели выказывал обычно перед своей бывшей экономкой.
   Она издала глубокий вздох, который знаменовал собой все несчастья, случившиеся с ними в особняке Клингеншоенов. В своей гофрированной розовой блузке она выглядела симпатичнее обычного, да еще танцующие язычки пламени отбрасывали яркие блики на ее лицо. Он вспомнил о розовом шарфе и отправился к машине за подарочной коробкой от Ланспиков, перевязанной розовой ленточкой.
   – Ой, настоящий шелк! – воскликнула она. – И мой любимый цвет. Вы не забыли!
   Ее увлажнившиеся от слез глаза были увеличены толстыми линзами, и Квиллер испытал что-то вроде сочувствия к ней. Она любила мужскую компанию, и тем не менее все три ее брака закончились печально. Хотя она и говорила, что счастлива, он видел: она страдала от одиночества. Иногда он задумывался о самом себе. Вот уже двенадцать лет, как он ведет холостую жизнь, убеждая себя, что это лучший образ жизни. Пока миссис Кобб была его домоправительницей, он имел уютный дом и великолепную еду. Теперь ему приходилось питаться в ресторанах и заниматься постоянными поисками того, кто мог бы составить ему компанию. Его лучший друг, Арчи Райкер, скоро женится и по вечерам будет оставаться дома. Большинство женщин, которых он знал, были, с его точки зрения, или слишком агрессивны, или слишком развязны. Полли оказалась исключением, но они с ней уже разыграли последнюю сцену, и он точно знал, когда следует опустить занавес.
   Он молчал, убаюканный вкусной едой, приятной обстановкой и спокойной домашней атмосферой, царящей в этот момент. Миссис Кобб, казалось, разделяла его настроение, ее глаза счастливо сияли. Только потрескивание поленьев в камине да громкое сопение Коко нарушали тишину. Квиллеру захотелось сказать что-нибудь теплое, но впервые у него не нашлось слов. Она была обязательным человеком и приятным компаньоном. Ему удалось лишь выдавить: «Айрис!» – а она только ответила: «О Квилл!» – и слезы потекли из-под розовой оправы ее толстых очков.
   Внезапно из смежного помещения раздались шорох, грохот, царапанье и топот. Мужчина и женщина побежали в кухню. Юм-Юм лежала на боку у газовой плиты, запустив под нее свои знаменитые лапки, и яростно стучала хвостом по полу.
   – Она поймала мышь! – заявил Квиллер и протянул к Юм-Юм руку, ответом ему было урчание.
   – Оставьте ее в покое, – сказала миссис Кобб. – Она думает, что вы хотите отобрать у нее добычу.
   – Вот откуда в доме появляются мыши – они пролезают там, где проложены газовые трубы, – сказал он. – Неудивительно, что она весь вечер просидела на кухне. Она их слышала.
   – Ну до чего же умная киска!
   – Она умнее вашего водопроводчика, миссис Кобб.
   Хвост Юм-Юм постепенно затих, она изящно изогнулась на полу, вытягивая свои длинные передние лапки, в которых находился приз, стиснутый острыми когтями. Тут в кухню явился Коко и мяукнул.
   Миссис Кобб понимающе посмотрела на него:
   – Как всякий мужчина!
   Ее комментарий удивил Квиллера. Он не соответствовал характеру послушной, почитающей мужской пол вдовы, которую он давно знал.
   – Пора отправляться домой, – сказал он, открывая корзину для пикников. – Обед был чудесным, миссис Кобб, а музей достоин самых высоких похвал. Если я смогу что-нибудь для вас сделать, дайте мне знать.
   Корзину установили на заднем сиденье, а на полу разместили две овальные миски, Квиллер посигналил на прощание хозяйке дома, стоявшей в дверях, и направил автомобиль к Пикаксу. Он был благодарен Юм-Юм за то, что она поймала мышь в самое подходящее для этого время, а то еще чуть-чуть – и он сморозил бы какую-нибудь глупость про любовь. Он не нуждался больше в женщинах, а тем более в таких, как его прежняя домоправительница, которая думала о замужестве и питала склонность к трагедиям. Все три ее мужа умерли насильственной смертью.
   Он проехал мимо Дерева повешенных, потом через Старый дощатый мост и свернул на запад, на шоссе Скатертью дорога. Машин почти не было. Округ разорился на дорогу – и изрядно потратился, – чтобы способствовать расширению двойного дома Эксбриджа. Большинство водителей тем не менее предпочитало более короткую и более удобную для коммерции дорогу, и местные остряки прозвали новое шоссе Скатерть-самобранка.
   Когда он проезжал старую шахту Бакшот, стало темно. Именно здесь, припомнил он, с ним случилась серьезная велосипедная авария, и произошло это год назад. Случай был чрезвычайно непонятным.
   И вот… все повторилось снова.

Сцена седьмая

   Место действия: пустынное шоссе Скатертью дорога.
   Время действия: позже этим же вечером.

   В воскресенье поздно вечером на шоссе Скатертью дорога движение замирало. Квиллер ехал в полном одиночестве; включенные фары освещали желтые линии на тротуаре, выхватывали из темноты с обеих сторон куски леса, заброшенные шахты и усыпанные валунами пастбища. Время от времени неполная луна проливала свет на окружающую местность, подчеркивая ее мрачноватость. Вдруг в смотровом зеркале засветились мощные фары приближающейся машины – слишком мощные, так что ему пришлось повернуть зеркало, чтобы не слепило глаза. Машина быстро приближалась, но марку ее было не разобрать; неожиданно машина перешла на встречную полосу, словно собираясь совершить обгон, но, передумав, вернулась на прежнюю, приблизилась к Квиллеру и снова резко повернула влево. Это был автофургон, и, когда он вновь поравнялся с машиной Квиллера, спокойствию благоразумного водителя пришел конец. Квиллер подался вправо. Огромная масса фургона сделала то же самое.
   Он пьян, подумал Квиллер и прижался к обочине, сбавив скорость. Фургон угрожающе навис над автомобилем. Еще несколько сантиметров – и он бы столкнул его с дороги. Квиллер поехал по обочине… Полегче! Посыпано гравием!.. Машину занесло! Потише! Поворот! Опять занос! Предельно осторожно с тормозом!.. И тут машина наехала на валун и, взлетев, заскользила по краю канавы… еще один прыжок, переворот, еще переворот, и наконец, содрогнувшись, машина замерла в кювете.
   Оглушенный, Квиллер не мог понять, где он находится: педали и приборная доска над головой… повсюду подушки от сиденья и сковородки… откуда-то сверху на него сыплется гравий из кошачьего туалета.
   Почему не слышно мяуканья сиамцев?
   Квиллер отстегнул ремни и выбрался через дверь, распахнувшуюся от удара. Потом снова забрался в темную машину и нащупал корзину с крышкой. Она лежала, придавленная подушкой от сиденья. Крышка была открыта – сиамцев не было!
   – Коко! – громко позвал он. – Коко! Юм-Юм!
   Ответа не последовало. Квиллер подумал, что, испугавшись, они убежали. В панике он обыскал все вокруг машины. Никого. Он снова позвал. Полное молчание.
   Внезапно местность осветилась фарами подъезжающей с запада машины. Она остановилась у края дороги. Из машины выскочил человек и побежал к месту происшествия.
   – С вами все в порядке? Никто не ранен?
   – Со мной все в порядке, но я потерял кошек. Двух. Их могло выбросить при падении.
   Автомобилист повернулся к своей машине и закричал:
   – Свяжись по радио с шерифом и принеси фонарь! – У Квиллера он спросил: – Вы пытались позвать их? Здесь густые леса. Может, они прячутся?
   – Это домашние кошки. Они никогда не выходят на улицу. Я не знаю, как они отреагируют на этот несчастный случай, как поведут себя в незнакомой местности.
   – Вашей машине, кажется, конец.
   – Меня не волнует машина. Меня волнуют только кошки.
   – Парень был пьян. Я видел, как он петлял, а потом стал теснить вас к обочине. Вроде бы фургон был светлого цвета.
   Подошла жена автомобилиста с мощным фонарем, и Квиллер сначала осветил им канаву, а затем густые заросли.
   Мужчина сказал ей:
   – У него в машине было две кошки. Они куда-то пропали.
   – С ними все будет в порядке, – успокоила женщина. – Наш кот не раз падал с окна четвертого этажа.
   – Потише, – сказал Квиллер. – Кажется, я слышал крик.
   Крик раздался снова.
   – Вероятно, какая-нибудь ночная птица, – заметила женщина.
   – Тише!.. Я позову их, может, они откликнутся.
   Вдали замелькали передние фары и красный фонарь на крыше машины шерифа. Через некоторое время машина подрулила к ним. Уполномоченный шерифа в коричневой униформе спросил:
   – Можно мне посмотреть ваши водительские права? – Он улыбнулся, когда Квиллер протянул их ему, и спросил: – Как это произошло, мистер Квиллер?
   – Я все видел. Пьяный водитель, – вмешался автомобилист. – Пытался столкнуть его с дороги. Потом смылся.
   – У меня в машине было две кошки, – добавил Квиллер. – Я не нашел их.
   Полицейский посветил фонариком вокруг разбитой машины.
   – Может, где-нибудь внизу?
   – Нам надо ехать, милый, – сказала женщина. – Няня должна уйти в половине одиннадцатого.
   – Спасибо за помощь, – поблагодарил Квиллер. – Вот, пожалуйста, фонарик.
   – Оставьте его себе, – сказал мужчина. – Потом завезете ко мне на работу. Холодильные установки Смитти на Саутмейн.
   Полицейский записал показания Квиллера и предложил подвезти его до Пикакса.
   – Я не уеду, пока не найду кошек.
   – Вы рискуете провозиться здесь до утра, сэр.
   – Мне все равно. После того как вы уедете, они могут выползти из кустов. Так что я должен быть здесь.
   – Я наведаюсь к вам в следующем заезде. Мы патрулируем эту дорогу.
   Он уехал, и Квиллер возобновил поиски кошек. Время от времени он звал их по именам, но ничего не слышал в ответ, кроме ночного шума леса: то какое-нибудь животное суетливо пробегало подлеском, то ухала сова, то раздавался безумный смех гагары.
   Квиллер достал плетеную корзину из разбитой машины – полностью деформированную, но без дыр. Он нашел также две миски. Им повезло больше, чем его бедным кошкам. Он был благодарен очередной вспышке света.
   – Кто-нибудь ранен? – спросил водитель, выйдя из машины и увидев автомобиль в канаве. – Полицию вызывали?
   Квиллер как по написанному сценарию ответил:
   – Никто не ранен… Полиция уже побывала… Нет, спасибо, подвозить меня не надо. Я потерял двух кошек, мне нужно их дождаться…
   – Желаю всего хорошего, – сказал человек. – В лесах здесь водятся койоты и лисы, кошек могла утащить лиса.
   – Пожалуйста, поезжайте, – твердо произнес Квиллер. – Когда здесь будет спокойно, они вернутся.
   Машина уехала, но сиамцы не появились. Стало совсем темно – луна спряталась за облако. Квиллер снова взял фонарик и в отчаянии позвал:
   – Коко! Юм-Юм! Индейка! Индейка! Идите сюда, я дам вам поесть!
   Полная тишина.
   Пришлось снова прочесать с фонариком канаву. Каждый раз он уходил от машины все дальше и дальше. Через полчаса он вернулся ни с чем. И буквально взвыл, услышав рев очередной приближающейся машины.
   – Квилл! Квилл! Что ты здесь делаешь? – раздался женский голос. Женщина вышла из машины и заторопилась к нему. – Это твоя машина? Что случилось? Кто-нибудь звонил шерифу?
   Это была Полли Дункан.
   – Это еще не самое плохое, – заметил Квиллер, освещая разбитую машину фонариком. – Пропали сиамцы. Наверное, прячутся в лесу. Я не уйду отсюда, пока не найду их, живых или мертвых.
   – О, Квилл, я тебе сочувствую. Я знаю, как много они для тебя значат. – Она говорила с ним тихим, успокаивающим голосом, как в самые счастливые их дни.
   Он рассказал, что произошло.
   – Но ты не можешь оставаться здесь один всю ночь.
   – Я не уйду, – повторил он упрямо.
   – Тогда я останусь с тобой. По крайней мере, у тебя будет крыша над головой и место, где можно посидеть. Я выключу фары. Может, они почувствуют твое присутствие и выйдут…
   – Если они еще живы, – перебил он. – Шериф предположил, что они могут сидеть, сжавшись, под машиной. Но они не отвечают, когда я их зову. А один парень сказал, что здесь в лесу водятся хищники.
   – Не слушай всяких паникеров. Я отъеду чуть дальше по шоссе, и мы подождем… Нет! Никаких возражений. В багажнике есть одеяло. В это время года по ночам становится прохладно. Положи все это на заднее сиденье, Квилл.
   Квиллер положил внутрь кошачьи туалеты и корзину, а потом они с Полли уселись на переднее сиденье машины, которую он подарил ей на Рождество. Его мрачное настроение распространялось на все вокруг.
   – Не могу тебе передать, Полли, как дороги мне эти существа. Они были моей семьей! С каждым годом Юм-Юм становилась все ласковее, и я ее любил все больше. И просто невероятно, каким интеллигентным был Коко. Я мог разговаривать с ним, как с человеком, и казалось, он все понимал. Он даже отвечал по-своему.
   – Ты говоришь в прошедшем времени, – заметила Полли с укоризной. – Они живы и здоровы. Я верю, что Коко сможет позаботиться и о себе, и о Юм-Юм. Кошки проворны и не позволят переехать себя машиной. Умение вовремя скрыться – это их сильная сторона и лучшая защита.
   – Но эти сиамские кошки вели домашний образ жизни. Их мир – ковры, подушки, подоконники и колени.
   – Ты не отдаешь должного их природным инстинктам. Они даже могут вернуться назад в Пикакс. Я читала о коте, которого хозяева отвезли на зиму в Оклахому и который вернулся назад в Мичиган, пройдя более семисот миль.
   – Но он привык к уличной жизни, – ответил Квиллер.
   Снова приехал помощник шерифа. Увидев Полли, он спросил:
   – Вам не нужна картошка, миссис Дункан? – Они рассмеялись. Квиллеру он сказал: – Рад, что вы теперь не один. Буду присматривать за вами обоими.
   Он уехал, а Полли заметила:
   – Я знаю Кевина с тех пор, когда он учеником приходил в библиотеку делать домашнее задание. У его семьи было картофельное поле.
   Постепенно, затрагивая все новые и новые темы разговора, ей удалось вывести его из мрачного настроения. Несмотря на это, каждые десять минут Квиллер вылезал из машины и ходил взад-вперед у края дороги и звал… звал своих кошек.
   Возвращаясь после одной из таких неудачных вылазок, он спросил у Полли:
   – Почему ты сегодня так поздно возвращаешься?
   – В Индейской деревне была вечеринка, – объяснила она. – Обычно я возвращаюсь домой рано, если веду машину сама, но мне понравилось там!
   Квиллер обдумывал это заявление в молчании. В Индейской деревне жил Дон Эксбридж.
   – Вечеринку давали мистер и миссис Хассел-рич, – продолжала она. – В честь членов правления библиотеки. Это очаровательные люди.
   – Я слышал, что место Маргарет Фитч в правлении займет Дон Эксбридж, – угрюмо проговорил Квиллер.
   – О нет! Сьюзан Эксбридж является опекуном, вряд ли будет уместным вводить в правление ее бывшего мужа. Кто тебе это сказал?
   – Не помню, – солгал он. – Я видел тебя вместе с ним «У Стефани» и предположил, что ты вводишь его в курс новых обязанностей.
   Полли негромко засмеялась:
   – Верно! Библиотеке требуется новая крыша, и я пыталась очаровать его и уговорить выделить кого-нибудь из его команды для строительных работ. Но коли ты затронул эту тему, то, в свою очередь, и я хочу заметить тебе, что видела тебя за обедом в компании странной женщины после того, как ты мне сказал, что обедаешь с архитектором из Цинциннати.
   – Эта странная женщина и есть архитектор из Цинциннати, – сказал Квиллер. – Ставлю тебе «неуд» за то, что ты считаешь эту профессию мужской привилегией.
   – Виновата, – засмеялась она.
   Машина шерифа опять замаячила на шоссе, потом она остановилась на обочине с противоположной стороны. Полицейский вышел из машины, держа в руках небольшой светлый сверток. Нес он его очень осторожно.
   – О, Боже мой! – воскликнул Квиллер и выпрыгнул из машины, торопясь патрульному навстречу.
   – Принес вам немного кофе, – сказал полицейский, протягивая коричневый бумажный мешочек. – Это из заведения «Грозный пес». Конечно, не самый лучший, но зато горячий. Сегодня вечером похолодало. Вот еще пара пончиков или что-то вроде того, но, похоже, они черствые.
   – Очень вам признателен, – поблагодарил Квиллер с чувством облегчения и собрался расплатиться за все.
   – Не стоит, – заметил инспектор. – Это передал повар заведения.
   Настроение Квиллера заметно улучшилось благодаря доброте Полли, полицейского, повара и автомобилиста, но беспокойство не покидало его. Ему хотелось говорить о сиамцах. Повернувшись к Квиллеру, Полли спросила:
   – Коко все еще руководит твоим чтением?
   – Несколько дней назад он нажимал на биографии. Теперь его страсть – морские рассказы.
   – А к Шекспиру он уже потерял интерес?
   – Не совсем. На днях я видел, как он тыкался носом в «Комедию ошибок» и «Двух веронцев».
   – В обеих пьесах речь идет о морских путешествиях, – напомнила Полли.
   – Уверен, что все дело в клее, который он нюхает. Совпадение сюжетов – случайность. Но, согласись, странная.
   – В голове Коко еще много такого, что и не снилось вашим мудрецам, – сказала Полли, беря на себя смелость перефразировать одну из любимых цитат Квиллера.
   Так они и проговорили всю ночь.
   – Я бросаю театральный клуб, Полли, и собираюсь рецензировать пьесы для печати.
   – Из тебя выйдет замечательный театральный критик.
   – Это означает две контрамарки на любую вещь в день премьеры в пятом ряду, в центре. Надеюсь, ты согласишься быть моей постоянной спутницей.
   – С радостью принимаю это предложение. Знаешь, Квилл, твои статьи просто замечательны. Извини, что я ворчала по поводу твоих занятий журналистикой. Особенно мне нравится работа об Эддингтоне Смите.
   – Между прочим, обсуждая с Эдом случай Фитча, я предположил, что там могли действовать похитители редких книг, и он промямлил что-то невнятное в ответ. Никогда не знаешь, что у него на уме.
   – Да, вполне возможно, – сказала Полли. – Я слышала, что у Сайруса Фитча было несколько порнографических книг, ради приобретения которых кое-кто из коллекционеров пошел бы на любое преступление. Говорят, они хранятся под замком в специальной комнатке, где поддерживается постоянная температура, вместе с последним посланием Джорджа Вашингтона и книгой Гоулда «Птицы Великобритании».
   – Если Эд позволит мне сходить с ним в особняк Фитчей, чтобы вытереть пыль, я проверю, на месте ли они, – сказал Квиллер.
   А потом она сообщила ему новость, от которой у него перехватило дыхание:
   – Я улетаю в Чикаго в среду. На конференцию библиотекарей. Лечу первым самолетом.
   Она вопросительно посмотрела на него. Квиллер обычно подвозил ее в аэропорт, но… он вместе с Фран тоже улетал в среду первым самолетом! Он быстро соображал.
   – Подожди! Кажется, я что-то слышал! – Он выпрыгнул из машины и сделал несколько шагов от дороги, пытаясь выиграть время для ответа.
   Ситуация была весьма щекотливой! Он и Полли как будто снова пытались возобновить дружеские отношения: они лежали под одним одеялом в предрассветной мгле, и он надеялся, что произойдет примирение. Но как она отнесется к его поездке в Чикаго с ее соперницей? Он считал, что это деловая поездка с целью выбора мебели. Примет ли Полли такое объяснение? Согласится ли Фран – с ее «уютным отелем» – с такой трактовкой? Она уже зарезервировала отель и оплатила все издержки путешествия; правда, на нее уйдут еще кое-какие средства плюс почасовая оплата профессиональных советов, подытожил он.
   В лучшем случае все это выглядело неловко. Одно его «я» советовало отложить поездку, другое же твердо стояло на том, что он имеет право планировать деловую поездку куда угодно, в какое угодно время и с кем угодно.
   Начало светать. Он вернулся к машине.
   – Оставайся здесь, а я посмотрю окрестности, – сказал он. – Если сиамцы зарылись где-то на ночь, то с восходом солнца они почувствуют голод и вылезут. Понаблюдай тут, пока меня не будет.
   – Возьми бинокль. – Она достала из-под сиденья бинокль, через который наблюдала за птицами, и протянула его Квиллеру.
   Черная непонятная масса на горизонте стала приобретать очертания леса: стали различимы ели, гигантские дубы и кустарники. Он пошел по шоссе к тому месту, где в одну линию перпендикулярно дороге росли пять огромных вязов. Очевидно, их посадили много лет назад по краям тропинки или дорожки, идущей вдоль границы чьей-нибудь фермы. Так оно и оказалось. Линию деревьев продолжала давно нехоженая тропинка, почти сплошь заросшая сорной травой. Если сиамцы обнаружили ее прошлой ночью, они могли найти пристанище на старой ферме.
   Дул легкий ветерок. Величественные вязы шелестели листьями и роняли тонкие нити паутины в лицо Квиллеру. Все было мокрым от росы. На востоке небо порозовело. На месте, где прежде стоял дом, теперь среди травы виднелся лишь каменный прямоугольник фундамента.
   Он остановился и позвал кошек, но ответа не последовало. Квиллер медленно пошел дальше. В конце тропы виднелись высохшие деревья давно заброшенного сада, гротескно возвышающиеся над зарослями сорной травы. Он посмотрел на сад в бинокль, и сердце у него екнуло, когда он увидел на ветке старой яблони какой-то странный узелок. Он подошел ближе. Стало почти совсем светло. Да! Непонятный узелок оказался парочкой сиамских кошек, которые выглядели как подставки для книг. Они глядели вниз, изогнув спины, точно готовились к прыжку.
   Он опустил бинокль к основанию дерева, пытаясь определить, что их заинтересовало, и заметил там что-то слегка торчавшее из травы. Ужасная мысль промелькнула в его голове. Не ловушка ли это? Типа тех, которые использовал Чед Ланспик в охоте на лис. Ужаснувшись, он подошел ближе. Нет! Это был не капкан, это было какое-то животное. Оно смотрело вверх на дерево. Коты изогнулись и ощетинились.
   – Коко! – закричал Квиллер. – Не прыгай! Оставайся на дереве!
   Но сиамцы спрыгнули, и Квиллер понесся назад к машине, крича Полли:
   – Мне нужна твоя машина! Свяжись по радио с шерифом и скажи, чтобы он тебя подобрал! Я нашел кошек! Мне нужно отвезти их к ветеринару!
   – Они ранены? – спросила Полли.
   – У них было столкновение со скунсом! Не беспокойся… Я куплю тебе новую машину.

Сцена восьмая

   Место действия: квартира Квиллера.
   Время действия: через день после происшествия на шоссе Скатертью дорога.

   Машину Квиллера отбуксировали на автомобильное кладбище; малиновый автомобиль Полли стоял в гараже Гиппеля – его проветривали; сиамцы провели несколько часов в клинике для животных, где их тоже избавляли от запаха.
   В своей квартире Квиллер нетерпеливо ходил взад-вперед, содрогаясь при мысли, что его кошки могли навсегда остаться в той глуши. Они могли умереть в муках, а он бы так и не узнал, что с ними случилось. Вертолет шерифа и поднятый на ноги отряд полицейских с бойскаутами вряд ли бы стали искать двух маленьких животных. Его сердце сжалось.
   «Это все моя вина», – не переставал твердить себе Квиллер. Он был убежден, что не пьяный водитель пытался столкнуть его с дороги, а преступник охотился за ним, потому что он проявлял слишком большое любопытство по поводу убийства Харли и Белл. Почему он испытывал желание расследовать уголовные дела? Ведь он журналист, а не детектив. Да, он сознавал, что мало кто из журналистов оставался в стороне от политики. В этом деле пруд пруди политических советников, крупных экономистов, критиков и знатоков.
   Всё. Больше никакой самодеятельности, твердо решил он. Он оставляет криминальные расследования. Пусть у него сильная интуиция, пусть усы предчувствуют что угодно, – он не играет больше в такие игры. Он будет интервьюировать овцеводов, стариков из домов престарелых, будет заполнять болтовней колонки «Всякой всячины», читать сиамским кошкам вслух «Моби Дика».
   Зазвонил телефон. Это был Эддингтон Смит.
   – Разговаривал с адвокатом, и он сказал, что я должен проверить книги по каталогу. Вы говорили, что хотите помочь мне вытирать пыль. Хотите пойти со мной завтра?
   Квиллер размышлял не более секунды. Что ужасного в том, что он посетит библиотеку Фитча? Все говорят, это очень интересное место, – прямо музей.
   – Вам придется заехать за мной, – сказал он книготорговцу. – Моя машина разбита.
   Квиллер отвернулся от телефона, теребя пальцами усы в предвкушении событий.
   После завтрака мистер О’Делл заехал в клинику на своем пикапе и отвез домой двух вымытых, надушенных и неожиданно присмиревших сиамцев, помещенных в картонную коробку с дырочками для воздуха. Когда коробку открыли, котики выползли, не глядя по сторонам, и, крадучись, убрались в свои апартаменты, где тут же заснули.
   – Такая жалость! – заметил мистер О’Делл. – Добрые люди в клинике так старались и сделали все возможное, но будьте уверены, если на улице будет душно, запах снова вернется. Думаю, ему надо просто выветриться… Я могу помочь вам или маленьким существам, ведь у вас нет на данный момент машины.
   – Я был бы вам очень признателен, – сказал Квиллер, – если бы вы поехали в галантерейный магазин и купили корзину для пикника, наподобие той старой, которая пострадала во время аварии.
   Сиамцы во сне переживали весь тот ужас, который они испытали. Каждые полчаса Квиллер заходил к ним и наблюдал, как вздрагивают их пушистые бока. Их лапки сильно сжимались, как будто им снились кошмары. Борются ли они за свое существование? Скрываются ли от преследователей? А может, им снится, как их мучают в клинике для животных?
   Позвонила Фран Броуди.
   – Я слышала, твоя машина перевернулась прошлой ночью, Квилл, – сказала она.
   – Откуда тебе это известно?
   – Передавали по радио. Правда, сказали, что ты не пострадал. Как ты?
   – Хорошо, только мне трудно дышать. На боку небольшая рана.
   – Теперь ты вынужден будешь ездить на лимузине, который унаследовал. – Ей нравилось дразнить его претенциозным лимузином, который стоял у него в гараже.
   – Я избавился от него. Он сжирал много бензина, его невозможно было нигде припарковать, и выглядел он, как катафалк. Этот монстр все время стоял в гараже, шины сохли, сам он старел, а я выплачивал страховку и вносил регистрационную плату каждый год. Я продал его похоронному бюро.
   – В таком случае, – заметила Фран, – мы можем поехать в аэропорт в среду на моей машине. Мы должны выехать около восьми утра, чтобы успеть на самолет в Чикаго. Я зарезервировала номера в гостинице на четыре дня. Тебе понравится. Там спокойно, хороший ресторан, – и это еще не все!
   Квиллер повесил трубку с дурным предчувствием. Его интересовало сейчас совершенно другое, у него не было времени решать эту дилемму.
   Почти сразу после Фран позвонила Полли и спросила насчет кошек.
   – Был нанесен удар по их гордости, – ответил он. – Обычно они ходят с высоко поднятыми хвостами, но сегодня их гордость явно пострадала. Гиппель работает с твоей машиной, Полли, но я хочу, чтобы ты купила себе новую, а я пока буду ездить на малиновой.
   – Нет, Квилл! – запротестовала она. – Очень мило с твоей стороны. Но это ты должен купить себе новую машину.
   – Я настаиваю, Полли. Сходи к Гиппелю и посмотри новые модели. Выбери цвет на свой вкус.
   – Хорошо, поговорим об этом, когда я вернусь из Чикаго. А без меня можешь ездить на малиновой. Когда ты хочешь заехать за мной в среду утром? Я буду в городе у своей невестки.
   Чувствуя себя трусом, он произнес:
   – В восемь часов.
   Он не только не смог решить свою дилемму, но трусливо подчинился обстоятельствам.

Сцена девятая

   Место действия: особняк Фитча в Вест-Миддл-Хаммоке.
   Время действия: вторник, незабываемый для Квиллера.

   Когда во вторник утром старый фургон Эддингтона Смита с грохотом подкатил под навес, Квиллер спустился вниз с новой корзинкой для пикника.
   – Вам не надо было беспокоиться о еде, – сказал торговец книгами. – Я захватил кое-что нам на завтрак.
   – Здесь не еда, – объяснил Квиллер. – В корзине – Коко. Надеюсь, вы не возражаете? Я подумал, не провести ли нам эксперимент: не посмотреть ли, учует нос кота книжных червей? Если да, это будет сенсацией для какого-нибудь научного журнала.
   – Понимаю, – сказал Эддингтон, слабо себе представляя, о чем говорит Квиллер.
   И это было единственное, что он сказал за время поездки. Он относился к тем сосредоточенным водителям, которые не разговаривают за рулем. Вцепившись в руль так, что побелели суставы, и наклонившись вперед, он смотрел прямо перед собой, то и дело безрадостно усмехаясь.
   – В воскресенье вечером моя машина перевернулась в канаву на шоссе Скатертью дорога. Ее теперь не восстановить, – сообщил Квиллер, ожидая услышать слова сочувствия. Но загипнотизированный водитель никак не отреагировал, однако Квиллер продолжал: – К счастью, я был пристегнут и совсем не пострадал, за исключением царапины на боку и шишки на локте величиной с мячик для гольфа, но кошек выбросило из машины. Они убежали в лес. К тому времени, когда я нашел их, они уже успели вступить в перебранку со скунсом, и я вынужден был отвезти их в ветеринарную клинику. Вы когда-нибудь проводили пятнадцать минут в машине с закрытыми окнами в обществе двух животных, пострадавших от скунса?
   Водитель молчал.
   – Я не осмелился открыть окна шире чем на пару дюймов, потому что не знал, на что были способны мои ребятки после всего пережитого. Эд, я не мог дышать! Я думал остановиться у больницы и обратиться к врачу. Вместо этого я нажимал на газ, надеясь, что меня не вытошнит.
   Даже такое полное драматизма объяснение не смогло ни на минуту отвлечь пристального внимания водителя от дороги.
   – Приехав домой, я принял ванну из томатного сока. Мистер О’Делл объездил три овощных магазина и скупил все банки сока, какие были на полках. Он сжег мою одежду и кошачью корзину. Когда машина делала кульбиты, их миски гремели внутри, как кубики льда в смесителе для коктейлей. Один камушек попал мне в голову – я до сих пор вычесываю из головы и из усов мелкий гравий.
   Квиллер с интересом взглянул в лицо Эддингтона. Тот понимал, о чем шла речь, и только.
   – Кошек обрабатывали в клинике, но нет никакой гарантии, что этого хватит надолго. Может, мне следует купить галлон «Олд Спайса». Пока я слежу, чтобы их все время обдувал ветерок.
   Вскоре Квиллеру надоело слушать свой собственный голос, и они поехали в гробовом молчании. Наконец показался особняк Фитча. Эддингтон припарковал машину у черного входа в служебном дворике, обнесенном высокой каменной стеной.
   «Если бы здесь парковались преступники, – подумал Квиллер, – их машину не было бы видно ни с одной из близлежащих дорог; но с другой стороны, если бы они установили наблюдение из машины, тогда они не заметили бы приближения Дэвида и Джилл».
   У Эддингтона имелся ключ от черного входа; открыв его, они вошли в просторное служебное помещение – место, где обнаружили тело Харли. Двери вели в кухню, кладовую дворецкого и столовую для слуг. Квиллер нес плетеную корзинку, Эддингтон – продуктовую сумку; он покопался в ней и извлек оттуда банку супа и два яблока, которые положил на кухонный стол. Потом направился в большой зал.
   Хотя свет в зал проникал через узкие окна, расположенные на высоте тридцати футов, зал являл собой мрачное место скопления дротиков и щитов, масок, барабанов; тут были каноэ, вырезанное из целого бревна, высохшие скальпы, церемониальные костюмы, покрытые пыльными перьями. Квиллер чихнул.
   – Где библиотека? – спросил он.
   – Я покажу вам сначала гостиную и столовую, – сказал Эддингтон, открывая большую двойную дверь. Эти комнаты были забиты доспехами, тотемными столбами, каменными драконами, средневековыми духовыми инструментами и чучелами обезьян в игривых позах.
   – Где книги? – повторил свой вопрос Квиллер.
   Открывая еще одну большую дверь, Эддингтон пояснил:
   – А это комната для курения. Харли навел здесь порядок и перенес сюда кое-что из своих вещей.
   Квиллер заметил носовое украшение корабля, резное и раскрашенное, высотой в семь футов, огромный штурвал лоцмана, бинокль из меди и красного дерева и оригинальный эскиз канонерской лодки тысяча восемьсот пятого года; было совершенно очевидно, что он лучше, чем репродукция Квиллера. Имелось несколько морских трофеев. А на камине, на полках и на столиках стояли модели кораблей в стеклянных футлярах.
   Корзинка, которую держал Квиллер, начала подскакивать и раскачиваться в его руках.
   Он заметил:
   – Коко проявляет живой интерес ко всему морскому. Можно мне его выпустить?
   Эддингтон кивнул в знак своего одобрения и удовольствия.
   – Энтузиазм – это лихорадка разума, сказал Виктор Гюго.
   Коко был в прекраснейшем расположении духа – впервые со времен своего мытарства. Он выпрыгнул из корзинки и стремглав побежал к двухфутовой копии «Баунти» – трехмачтовому кораблю с замысловатым такелажем и медным носовым украшением. Потом рысью бросился к флотилии из трех небольших кораблей: «Нина», «Пинта» и «Санта-Мария», все на полном ходу, с развевающимися парусами и вымпелами. Когда Коко обнаружил канонерскую лодку девятнадцатого века с медной пушкой, он встал на задние лапы, вытянув шею и загребая лапой воздух.
   – Итак, где же библиотека? – спросил в очередной раз Квиллер, засовывая протестующего кота в корзинку.
   Библиотека оказалась двухэтажной комнатой, опоясанной антресолями; повсюду стояли книги. Окон не было, чтобы дневной свет не портил старые переплеты, зато висели люстры из искусственного стекла, которые делали тисненую кожу похожей на золотое кружево.
   – Сколько таких книг мы должны протереть? – поинтересовался Квиллер.
   – Я протираю несколько сотен зараз. Не торопясь. Я люблю подержать каждую в руках. Книгам нравится, когда к ним прикасаются.
   – Вы настоящий библиофил, Эд.
   – «В самой высочайшей из цивилизаций книга остается высочайшим наслаждением». Так сказал Эмерсон.
   – Для Эмерсона наступят тяжелые времена, когда ему придется объяснять это следующему поколению. Позвольте я закрою двери и выпущу Коко из его темницы. Он подпрыгнет от радости, увидев столько книг. Он тоже библиофил.
   Коко выпрыгнул из корзины и принялся исследовать помещение. На трех стенах были ряды полок вперемежку с филенками из благородного дерева, где в живописном беспорядке стояли и лежали мелкие антикварные безделушки: наконечники стрел индейцев и резные фигурки из слоновой кости, морские раковины и серебряные чаши, куски кварца и аметиста, изящные золотые фигурки, которые могли быть тайком изъяты из египетской гробницы. (Аманда говорила, что большинство из них – подделки.) Над каждой полочкой висели голова животного, или позолоченные часы, или искусно сделанная птичья клетка, или выставленные на обозрение огромные кости – останки каких-нибудь доисторических зверей. Коко обследовал все это, а потом обнаружил спиральную лестницу и стал осторожно взбираться по ней. Она отличалась от всех лестниц, которые он знал.
   Тем временем Эддингтон вынул из своей продуктовой сумки чистые тряпки.
   – Можете начинать в этом углу с буквы «Ш». А я пойду левее, с «Р». Прижимайте легонько обложку и вытирайте сверху и с боков тряпкой. Вытрите полку, прежде чем поставите книгу на место.
   Коко вихрем носился вверх и вниз по спиральной лестнице, мелькая светлым мехом; не забывал он и об антресолях, используя их в качестве беговой дорожки.
   Эддингтон открыл неглубокий выдвижной ящик библиотечного стола – массивного, дубового, на четырех грифонах. Полностью выдвинув ящик и порывшись в нем, он извлек со дна ключ.
   – Редкие книги находятся в комнате, запертой этим ключом. Там поддерживается определенная температура и влажность, – сказал он. – «Бесконечные сокровища в маленьком конечном пространстве», как говорит Марлоу. – Держа в руке свою продуктовую сумку, он открыл дверь с панельными стенами и шмыгнул внутрь. Квиллер услышал, как щелкнул замок.
   Когда он начал вытирать пыль с фолиантов, он думал о том, как много времени проводил Эддингтон с выжженной солнцем литературой Сайруса Фитча. Квиллер вынужден был крепко держать себя в руках, чтобы не поддаться искушению читать все, что вытирал: Шоу, Шелли, Шеридана.
   Коко развивал деятельность то тут то там; его активность привела к тому, что дезодорант начал терять свою эффективность.
   – Иди поиграй в другом конце комнаты, – попросил его Квиллер. – Твой запашок становится все ощутимее.
   В полдень Эддингтон ненадолго исчез, а вернувшись, мрачно сказал:
   – Пора завтракать.
   Он выглядел обеспокоенным.
   – Что-нибудь не так, Эд?
   – Пропала книга.
   – Ценная?
   Продавец кивнул:
   – Может быть, их больше пропало. Выясню, когда проверю все по каталогу.
   – Возьмите меня в помощники. Я бы мог, например, читать список или еще что-нибудь в этом роде? – У Квиллера было огромное желание увидеть ту комнату.
   – Нет, я лучше справлюсь с этим сам. Вы какой суп любите: куриный или со сливками?
   Коко в эту минуту исследовал дальний конец комнаты – единственную стену без книг. Стена была отделана богатыми филенками и отделяла один конец библиотеки под антресолями от другого. Коко всегда находил что-нибудь необычное. Эта стена тоже выделялась. Похоже, ее пристроили позже – из-за нее нарушалась симметрия комнаты.
   – Начинайте разогревать суп, – сказал Квиллер. – Я сейчас закончу вытирать нижнюю полку.
   Как только Эддингтон вышел, он постучал по странной стене костяшками пальцев. Вероятно, тут было убежище контрабандистов – общеизвестно, что контрабандисты любят секретные комнаты и подземные переходы. Он исследовал стену дюйм за дюймом, пытаясь обнаружить какой-нибудь изъян, пустоту.
   Пока он занимался исследованием стены, дверь в библиотеку открылась.
   – Суп готов.
   – Красивая панель, – сказал Квиллер. – Одно прикосновение к ней дает возможность понять, насколько этот материал превосходит теперешний.
   Он снова посадил Коко в корзину, извиняясь за исходивший от него запах, хотя Эддингтон старательно делал вид, что ничего не чувствует, и все трое отправились завтракать.
   – Здесь не много, – сказал Эд, – но мы должны есть, чтобы жить, а не жить, чтобы есть, как сказал Филдинг.
   – Вы исключительно начитанный человек, – сделал комплимент Квиллер. – Подозреваю, вы больше читаете, чем вытираете пыль, когда исчезаете в этой маленькой комнате. Какие книги там хранятся?
   Лицо продавца книг прояснилось.
   – Нюрнбергская летопись тысяча четыреста девяносто третьего года, книга псалмов Бэя в прекрасном состоянии – первая книга, напечатанная в английских колониях Америки, первая из книг Эдгара По «Тамерлан», первая Библия, напечатанная в Америке, – она написана на языке индейцев.
   – Какова их цена?
   – Некоторые из них могут обогатить вас!
   – Если украли книгу, означает ли это, что ее будет трудно продать? Есть такие антиквары, которые имеют дело с крадеными книгами?
   – Не знаю. Я никогда не думал об этом.
   – Какая книга пропала?
   – Старая книга по анатомии, очень редкая.
   – Может, один из членов семьи взял ее почитать? – предположил Квиллер.
   – Не думаю. Она на латинском языке.
   – Поражен вашим знанием книг, Эд. Я бы хотел помнить все, что когда-либо читал, и выдавать колкую цитату, когда этого требует случай.
   Эддингтон выглядел виноватым.
   – Я не много читал, – признался он. – Я последовал совету Уинстона Черчилля. Он говорил: «Для необразованного человека полезно читать книгу цитат».
   После скудного завтрака (Коко съел два кусочка цыпленка из супа) вся компания вернулась в библиотеку. Эддингтон заперся в маленькой комнате, Квиллер возобновил свою уборку (Теннисон, Теккерей, Твен), в то время как Коко продолжил свое исследование.
   Тишина в библиотеке действовала угнетающе. Квиллер слышал собственное дыхание. Слышал… как ступает по паркету Коко. Услышал, как неожиданно скрипнула деревянная панель в дальнем конце комнаты. Коко стоял на задних лапах, опершись передними о панельную стену, которая отличалась от всех остальных. Часть ее двигалась, открываясь. Коко прыгнул в отверстие.
   Квиллер заторопился к этому месту.
   – Коко, брысь оттуда! – крикнул он коту, но главный инспектор нашел что-то достойное внимания и был глух ко всему. Секретная дверь вела в хранилище – без окон, без доступа воздуха, удушливое и темное. Квиллер стал искать на ощупь выключатель, но не нашел. Косой луч света, падающий от библиотечной люстры, выхватил из мрака призрачные формы: мраморные или вырезанные из дерева фигуры в человеческий рост, огромного Будду, изделия из необработанной керамики с украшениями в виде гротескных лиц, стальной сейф и… медный горн! Тот самый горн, который должны были использовать в постановке театрального клуба, если бы спектакль состоялся. Он поборол в себе острое желание нарушить тишину медным воем.
   В замкнутом пространстве злополучный запах Коко стал ощутимее. Кот крадучись пробирался среди мрачных теней, но лишь один из предметов привлек его внимание – дипломат. Квиллер по опыту знал, что не стоит относиться небрежно к находкам Коко, – он выхватил дипломат из лап урчащего сиамца. Встав на колени в узкой полоске тусклого света, он щелкнул затворами, нетерпеливо откинул крышку, и у него перехватило дыхание при виде содержимого. В это время тень упала на открытый дипломат, – в дверном проеме стоял человек, человек с дубинкой.
   Сделав выпад в сторону горна, Квиллер поднес его к губам и издал ужасающий вой. В тот же самый момент человек подскочил к журналисту, размахивая дубинкой. Квиллер замычал и стукнул нападавшего горном. В полумраке неразличимо замелькали дубинка и горн. В очередной раз опустилась дубинка, и Квиллер нагнул голову. Он снова занес над головой горн, держась за него обеими руками, как за лапту, но опять удар прошел мимо. Двое мужчин дико и слепо размахивали руками. Квиллер тяжело дышал, а рана в боку болела, как после ножевого удара.
   Укрывшись за сигаретницей, сделанной в виде индейца, Квиллер выждал подходящий момент и снова нанес удар со всей силой. Но промахнулся и попал по дубинке. К его изумлению, она разлетелась на части. Не мешкая, он нанес еще один удар медным горном по голове своего преследователя, который, закачавшись, упал на пол.
   Только тогда Квиллер смог увидеть его лицо при полном освещении.
   – Дэвид! – воскликнул он.
   За дверью кто-то глухо проревел:
   – Стоять или я буду стрелять!
   Квиллер застыл на месте и медленно поднял руки. Краем глаза он увидел пулемет, который был направлен на скрюченную фигуру на полу.
   – Эд! Где вы достали это! – изумленно воскликнул Квиллер.
   – Он был в моей продуктовой сумке, – сказал маленький человечек, снова переходя на застенчивый тон. Первый раз в своей жизни он проявил свой голос в полную силу.
   – Держите его под прицелом, пока я вызову полицию, Эд. Он может очухаться и причинить массу беспокойства.
   Пока он говорил, из мрака возник Коко и величаво подошел к распростертому на полу человеку и, громко мурлыкая, стал тереться о его ноги, а потом запрыгнул к нему на грудь и принялся обнюхивать лицо. Человек пошевелился и открыл глаза, увидел пару голубых глаз, глядящих прямо в его собственные, уловил душок, который исходил от Коко, и снова потерял сознание.

Сцена десятая

   Место действия: снова квартира Квиллера над гаражом.
   Время действия: через некоторое время в тот же день.

   По пути в Пикакс все молчали. Эддингтон Смит замер у руля; Квиллер все еще чувствовал себя ужасно после своего открытия; Коко спал в своей корзине, которую отодвинули в самый дальний угол фургона, предварительно открыв все окна.
   – Спасибо, что подвезли, Эд. Благодарю за вкусный завтрак, – поблагодарил Квиллер, когда они приехали. – Не забудьте сообщить о пропавшей книге адвокату.
   – О, я нашел ее. Она была на другой полке.
   – Да, день выдался необычный – захватывающий, мягко говоря.
   – Возбуждение – это пьяное состояние души, как сказал кто-то.
   – Ух… да. Я рад, что вам не пришлось воспользоваться оружием.
   – Я тоже, – сказал Эддингтон. – Оно у меня не было заряжено.
   В этот самый момент Квиллер заметил машину Франчески на подъездной дороге, и это напомнило ему о том, что беды его не кончились. Он отнес корзину в гараж.
   – Извини, Коко. Я должен подержать тебя здесь, пока не уедет Фран. Твой запах стал невыносим.
   Поднимаясь к себе, он носом почувствовал, что Юм-Юм тоже требуется очередная обработка дезодорантом, а глазами заметил, что на площадке чего-то не хватает – герба Макинтошей.
   – Эй! – позвал он. – Фран, ты здесь?
   Ответа не последовало, и он обошел все комнаты. Посредине гостиной на полу лежал тяжелый круг декоративного железа. В комнате для кошек Квиллер нашел Юм-Юм, свернувшуюся калачиком в углу, ее фиолетово-голубые глаза смотрели патетически. В своей студии он увидел, что на автоответчике горит красный свет. Он нажал кнопку, прослушал запись и потом торопливо позвонил Франческе домой.
   – Квилл, ты не поверишь, что произошло! – возбужденно заговорила она. – Мне захотелось приделать эту вещь Макинтошей рядом с радиатором, поэтому я зашла снять с нее мерку и прикинуть, как все будет выглядеть. Я дошла с ней до середины гостиной…
   – Ты подняла эту тяжесть?
   – Нет, я катила ее, как обруч, и вдруг случайно наступила на кошку, а она закричала, как семь чертей. Я испугалась и не смогла остановить эту штуку – и она переехала мне ногу!
   – Визг Юм-Юм может поднять мертвого из могилы, – заметил Квиллер. – Надеюсь, с тобой все в порядке, Фран.
   – В порядке! На мне были сандалии: у меня перелом трех пальцев! Полицейская машина отвезла меня в госпиталь. Папа заедет к тебе за моей машиной позже. Но, Квилл, – причитала она, – завтра я не смогу лететь в Чикаго!
   Квиллер вздохнул с облегчением, что усилило боль в боку, тем не менее он выразил свое сочувствие Фран и сказал все, что подобает в таком случае.
   После этого пошел в кошачьи апартаменты, взял на руки Юм-Юм и погладил ее пахучую шерсть.
   – Милая, – сказал он, – у тебя случайно так получилось или ты знала, что делаешь?
   Не теряя ни минуты, он позвонил Полли в библиотеку и напомнил ей, что утром отвезет ее в аэропорт.
   – Могу составить тебе компанию на этом самолете, – добавил он. – Я знаю несколько хороших ресторанов в Чикаго.
   Квиллер облил котов дезодорантом и подал им небольшую порцию креветочного коктейля и бефстроганов (блюдо из мелко нарезанной телятины). Тут он случайно посмотрел в окно и увидел полицейский фургон на подъезде. На ступеньках фургона появился здоровенный шеф полиции Пикакса, который двинулся к машине Фран со связкой ключей в руках.
   Квиллер открыл окно:
   – Броуди! Зайди на чашечку кофе!
   Шеф на этот раз выглядел более приветливо, чем когда отвечал на вопросы после убийства Фитчей. Грузно поднимаясь по лестнице, он пробурчал:
   – Надеюсь, это не такое же адское пойло, каким ты меня угощал в прошлый раз.
   Квиллер проводил кошек до их комнаты, установил автоматическую кофеварку на режим самого крепкого кофе и предложил шефу кружку.
   – Ты в лучшем расположении духа, чем когда я тебя видел в последний раз.
   – Ах-р-р!! – прорычал Броуди.
   – Это реакция на кофе или на ход расследования?
   – Да, с этим случаем разобрались, похоже на то. Так что, по всей видимости, я могу говорить, не опасаясь, что влипну. Улика, которую ты обнаружил в кабинете, раскрыла все дело. Это было то, на что все надеялись.
   – Ты уже говорил мне об этом, но… ее обнаружил Коко! Сначала он определил, как проникнуть в потайной кабинет.
   – Что я тебе говорил?! Я говорил, что мы можем использовать его в полиции.
   – Открыв дипломат, я понял, что преступника не надо искать далеко. Стало ясно, что Дэвид убил Харли, очистил сейф, припрятал деньги, драгоценности и орудие убийства в кабинете, намереваясь потом все забрать. Сумма была слишком большой, чтобы банкир держал ее дома.
   Броуди кивнул:
   – Эксперты по банковским делам уже в городе. Я уверен, они определят, сколько похищено.
   – Я не знал, кто на меня набросился в темном хранилище, но понимал, что борьба идет не на жизнь, а на смерть. Он совершил два убийства, а у меня в руках было доказательство. Оглушив его горном дедушки, я начал сосредоточенно соображать. Я подумал: зачем Дэвиду убивать своего близнеца? Каковы мотивы преступления? В этот момент к нападавшему подошел Коко, который мурлыкал, как вертолет. Когда он понюхал усы парня, я сказал себе: это не Дэвид, это Харли. – Квиллер замолчал, удовлетворенно поглаживая усы. – Коко уловил запах спиртового клея! Усы были ненастоящие – приклеенные.
   – Йау! – раздалось из комнаты победоносное зычное мяуканье.
   – Он знает, о чем мы говорим, – заметил Квиллер.
   – Итак, ты думаешь, что знаешь сейчас мотивы? – спросил Броуди.
   – Я совершенно уверен. На основании того, что я услышал на пивоварнях Пикакса, я построил сценарий. Послушай, как он выглядит:
   Картина первая: Маргарет Фитч, предприимчивая мать, подбивает Дэвида жениться на девушке Харли, пока Харли отбывает свой срок в тюрьме за непреднамеренное убийство.
   Картина вторая: Харли возвращается домой и женится на проститутке назло Дэвиду, Джилл и своим родителям, которые вмешиваются не в свои дела.
   Картина третья: Харли все еще сохнет по Джилл, однако и она понимает, что все еще любит его. Они не могут развестись со своими половинами, потому что этому мешает Маргарет своей железной финансовой политикой. Она привила им вкус к роскоши, но не дает вылезти из бедности.
   Картина четвертая: Джилл разрабатывает план присвоения банковских фондов, убийства и изменения личности Харли на личность его близнеца Дэвида.
   Картина пятая: В ночь, когда происходит убийство, Дэвид и Джилл приезжают в дом Харли в восемнадцать тридцать, как обычно. Харли уже к этому времени убивает Белл и нацеливает пистолет на своего брата. Потом он меняет их драгоценные вещи и кошельки и сбривает усы Дэвиду. Тем временем Джилл устраивает погром в библиотеке и спальне, набивает дипломат деньгами и драгоценностями, кладет туда оружие, которым совершено преступление.
   Картина шестая: Несмотря на актерский талант Харли и приклеенные усы, его родители знают, что он не Дэвид. Его мать умирает от удара, а отец не в силах смотреть в лицо тому факту, что он должен сделать выбор: либо сообщить в полицию о том, что его сын убит своим братом-близнецом, либо стать соучастником свершившегося и жить дальше, храня омерзительный секрет.
   Картина седьмая: Харли и Джилл планируют уехать в Южную Америку, но их планы на побег срываются.
   Шеф усмехнулся и покачал головой:
   – Даже лейтенант Хеймс не поверит версии о коте и приклеенных усах.

   Когда новости о результатах окончательной проверки в доме Фитчей разошлись по всему городу, на пивоварнях Пикакса работали сверхурочно, а телефон Квиллера трезвонил весь вечер.
   Арчи Райкер сказал:
   – Мы переделываем первую страницу завтрашней газеты, но есть одна неувязка с показанием Эда Смита. Он говорит, что тебя ударили дубинкой по голове и дубинка разлетелась в щепки. Мы все знаем, что у тебя крепкая голова, Квилл, но даже твой череп не настолько крепок, чтобы разнести вдребезги дубину.
   – Это была не дубина, Арчи. Предмет скорее походил на бедренную кость верблюда. Это была одна из диковинных реликвий, выставленных на обозрение в библиотеке. В этом темном кабинете мы бросались друг на друга, как Лаэрт с Гамлетом, только те в руках держали рапиры, а мы довольствовались костью и медным горном. И тем самым здорово смахивали на двух клоунов. Попав горном по кости, я раскрошил ее – она оказалась пластмассовая. Аманда предупреждала, что в этом музее полно подделок.
   Когда позвонила Аманда, она не сдерживала своих эмоций:
   – Никакого скандала не случилось бы, не будь эта семья такой чертовски жадной до денег – и такой неискренней во всем! Мистер и миссис само совершенство – так они думали о себе. И эти аферисты надули всю округу, заставив всех поверить в их бредни.
   Звонил также Гарри Пратт:
   – Господи! Я так рад, что все закончилось. Вероятно, я знал о Харли больше, чем кто-либо, потому что ходил с ним в плавание. Когда он вернулся домой, отсидев год в каталажке, он был полон ненависти. Он не мог простить Дэвиду то, что тот увел его девушку.
   Роджер Мак-Гилеврей, который написал разгромную статью об убийстве, сказал:
   – Знаешь, Квилл, если это правда, что Джилл все спланировала, у нее был хорошо написанный сценарий – даже слишком хороший. Срочный вызов водопроводчика… быстро несущийся по грязной дороге автомобиль, облака пыли… все эти мелочи.
   Последней позвонила Полли Дункан:
   – Твой телефон занят весь вечер, Квилл. Это правда, то, о чем все кругом толкуют? Как ты узнал, что это был Харли, а не Дэвид?
   – Все началось на моем дне рождения, Полли. Коко сразу понравился Харли, Эд Смит и Уолли Тоддуисл, а позже – и мой обойщик. Эта теория может выглядеть надуманной, но… все эти люди постоянно работали с клеем, а Коко сам не свой до него. Увидев модели кораблей Харли, он стал гарцевать на задних лапах, как кот Макинтошей. И когда позже, в библиотеке Фитча, он проявил такой жадный интерес к человеку на полу, я понял – это не Дэвид.
   Ночью, строго по расписанию, товарный поезд просвистел на переезде к северу от города. Квиллер лежал на диване и размышлял о событиях последних двух недель. Юм-Юм спала у него на груди, а Коко старался не упасть со спинки дивана.
   – Почему ты вдруг так заинтересовался морскими историями? – спросил его Квиллер. – Почему ты все время сдвигал картину с канонерской лодкой? Ты чувствовал личность преступника? Ты что, старался привлечь мое внимание к моряку и строителю моделей кораблей?
   Коко открыл рот и широко зевнул, показав все зубы и розовое горло. В конце концов, часы показывали два тридцать, а у него сегодня был такой тяжелый день.
   – Скажи, случайность или нет, что вы с Юм-Юм все время сидели точно две книги на подставке? Намекали на близнецов?
   Коко сонно прищурил глаза. Он сидел высоко, но слегка покачивался и чуть не свалился со спинки дивана.
   – Ты, мошенник! Делаешь вид, что совершенно не представляешь, о чем я тут говорю, – сказал Квиллер. – Давай попробуем снова… Хочешь индейки?
   Коко широко раскрыл глаза, и Юм-Юм резко подняла голову. Оба единодушно спрыгнули на пол и, требовательно мяукая, побежали к холодильнику, где Квиллер нашел их в одинаковых позах, похожих друг на друга, точно близнецы; они не отрываясь смотрели на ручку холодильника.

Эпилог

   Обвинитель изыскивает возможность изменить место проведения суда над Харли и Джилл, аргументируя это тем, что в Мускаунти невозможно будет вести процесс объективно, так как жители все еще находятся под влиянием мистического дела Фитчей.
   Если верить Джилл, которая охотно сотрудничает с полицией, чтобы спасти собственную шкуру, это они с Харли разгромили зубную клинику, уничтожив все записи о зубных болезнях близнецов.
   Квиллер больше не пользуется услугами Франчески Броуди, а Юм-Юм вернулась к своим привередливым привычкам и вовсю пользуется своим новым туалетом.
   Сиамские коты, используя свой естественный дезодорант, пуская в ход длинные розовые язычки, рассеяли все воспоминания о черно-белом скунсе с шоссе Скатертью дорога.
   Квиллер читает вслух «Моби Дика» своим котам и проводит уик-энды в уютном загородном доме Полли Дункан.
   Театральный клуб откроет сезон оригинальным ревю, поставленным по сценарию Квиллера и Хикси Раис. Самым популярным номером наверняка станет песня «Мое сердце навсегда осталось в Пикаксе».
   Коко учится выключать телевизор.
//-- Занавес. --//

Лилиан Джексон Браун Кот, который нюхал клей (сборник)

Кот, который знал Шекспира

Один

Два

Три

Четыре

Пять

Шесть

Семь

Восемь

Девять

Десять

Одиннадцать

Двенадцать

Тринадцать

Четырнадцать

Пятнадцать

Шестнадцать

Кот, который нюхал клей

Пролог

Действие первое

Сцена первая

Сцена вторая

Сцена третья

Сцена четвертая

Сцена пятая

Сцена шестая

Сцена седьмая

Сцена восьмая

Сцена девятая

Сцена десятая

Сцена одиннадцатая

Сцена двенадцатая

Сцена тринадцатая

Антракт

Действие второе

Сцена первая

Сцена вторая

Сцена третья

Сцена четвертая

Сцена пятая

Сцена шестая

Сцена седьмая

Сцена восьмая

Сцена девятая

Сцена десятая

Эпилог

Лилиан Джексон Браун
Кот, который нюхал клей (сборник)