-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Лев Николаевич Толстой
|
|  Филипок. Сказки, басни, были и рассказы
 -------

   Лев Толстой
   Филипок. Сказки, басни, были и рассказы


   © Слепков А. Г., ил., 2017
   © Чукавина И. А., Чукавин А. А., ил., 2017
   © ООО «Издательство АСТ», 2017
 //-- * * * --// 






   Сказки


   Три медведя



   Одна девочка ушла из дома в лес. В лесу она заблудилась и стала искать дорогу домой, да не нашла, а пришла в лесу к домику.
   Дверь была отворена; она посмотрела в дверь, видит – в домике никого нет, и вошла. В домике этом жили три медведя. Один медведь был отец, звали его Михаил Иваныч. Он был большой и лохматый. Другой была медведица. Она была поменьше, и звали её Настасья Петровна. Третий был маленький медвежонок, и звали его Мишутка. Медведей не было дома, они ушли гулять по лесу.
   В домике было две комнаты: одна столовая, другая спальня. Девочка вошла в столовую и увидела на столе три чашки с похлёбкой. Первая чашка, очень большая, была Михайлы Иванычева. Вторая чашка, поменьше, была Настасьи Петровнина; третья, синенькая чашечка, была Мишуткина. Подле каждой чашки лежала ложка: большая, средняя и маленькая.
   Девочка взяла самую большую ложку и похлебала из самой большой чашки; потом взяла среднюю ложку и похлебала из средней чашки; потом взяла маленькую ложечку и похлебала из синенькой чашечки. И Мишуткина похлёбка ей показалась лучше всех.
   Девочка захотела сесть и видит – у стола три стула: один большой, Михайлы Иванычев, другой поменьше, Настасьи Петровнин, и третий маленький, с синенькой подушечкой – Мишуткин.
   Она полезла на большой стул и упала; потом села на средний стул, на нём было неловко; потом села на маленький стульчик и засмеялась – так было хорошо. Она взяла синенькую чашечку на колени и стала есть. Поела всю похлёбку и стала качаться на стуле.
   Стульчик проломился, и она упала на пол. Она встала, подняла стульчик и пошла в другую горницу. Там стояли три кровати: одна большая – Михайлы Иванычева, другая средняя – Настасьи Петровнина, третья маленькая – Мишенькина. Девочка легла в большую, ей было слишком просторно; легла в среднюю – было слишком высоко; легла в маленькую – кроватка пришлась ей как раз впору, и она заснула.
   А медведи пришли домой голодные и захотели обедать. Большой медведь взял свою чашку, взглянул и заревел страшным голосом:
   – Кто хлебал в моей чашке!
   Настасья Петровна посмотрела свою чашку и зарычала не так громко:
   – Кто хлебал в моей чашке!
   А Мишутка увидел свою пустую чашечку и запищал тонким голосом:
   – Кто хлебал в моей чашке и всё выхлебал!
   Михайло Иваныч взглянул на свой стул и зарычал страшным голосом:
   – Кто сидел на моём стуле и сдвинул его с места!
   Настасья Петровна взглянула на свой стул и зарычала не так громко:
   – Кто сидел на моём стуле и сдвинул его с места!
   Мишутка взглянул на свой сломанный стульчик и пропищал:
   – Кто сидел на моём стуле и сломал его!
   Медведи пришли в другую горницу.
   – Кто ложился в мою постель и смял её! – заревел Михайло Иваныч страшным голосом.
   – Кто ложился в мою постель и смял её! – зарычала Настасья Петровна не так громко.
   А Мишенька подставил скамеечку, полез в свою кроватку и запищал тонким голосом:
   – Кто ложился в мою постель!
   И вдруг он увидел девочку и завизжал так, как будто его режут:
   – Вот она! Держи, держи! Вот она! Вот она! Ай-я-яй! Держи!
   Он хотел её укусить. Девочка открыла глаза, увидела медведей и бросилась к окну. Окно было открыто, она выскочила в окно и убежала. И медведи не догнали её.



   Липунюшка


   Жил старик со старухою. У них не было детей. Старик поехал в поле пахать, а старуха осталась дома блины печь. Старуха напекла блинов и говорит:
   – Если бы был у нас сын, он бы отцу блинов отнёс; а теперь с кем я пошлю?
   Вдруг из хлопка вылез маленький сыночек и говорит:
   – Здравствуй, матушка!..
   А старуха и говорит:
   – Откуда ты, сыночек, взялся и как тебя звать?
   А сыночек и говорит:
   – Ты, матушка, отпряла хлопочек и положила в столбочек, я там и вывелся. А звать меня Липунюшкой. Дай, матушка, я отнесу блинов батюшке.
   Старуха и говорит:
   – Ты донесёшь ли, Липунюшка?
   – Донесу, матушка…
   Старуха завязала блины в узелок и дала сыночку. Липунюшка взял узел и побежал в поле.
   В поле попалась ему на дороге кочка; он и кричит:
   – Батюшка, батюшка, пересади меня через кочку! Я тебе блинов принёс.
   Старик услыхал с поля, кто-то его зовёт, пошёл к сыну навстречу, пересадил его через кочку и говорит:
   – Откуда ты, сынок?
   А мальчик говорит:
   – Я, батюшка, в хлопочке вывелся, – и подал отцу блинов.
   Старик сел завтракать, а мальчик говорит:
   – Дай, батюшка, я буду пахать.
   А старик говорит:
   – У тебя силы недостанет пахать.
   А Липунюшка взялся за соху и стал пахать. Сам пашет и сам песни поёт.
   Ехал мимо этого поля барин и увидал, что старик сидит завтракает, а лошадь одна пашет. Барин вышел из кареты и говорит старику:
   – Как это у тебя, старик, лошадь одна пашет?


   А старик говорит:
   – У меня там мальчик пашет, он и песни поёт.
   Барин подошёл ближе, услыхал песни и увидал Липунюшку.
   Барин и говорит:
   – Старик! Продай мне мальчика.
   А старик говорит:
   – Нет, мне нельзя продать, у меня один только и есть.


   А Липунюшка говорит старику:
   – Продай, батюшка, я убегу от него.
   Мужик и продал мальчика за сто рублей. Барин отдал деньги, взял мальчика, завернул его в платочек и положил в карман. Барин приехал домой и говорит жене:
   – Я тебе радость привёз.
   А жена говорит:
   – Покажи, что такое?
   Барин достал платочек из кармана, развернул его, а в платочке ничего нету. Липунюшка уж давно к отцу убежал.



   Два брата


   Два брата пошли вместе путешествовать. В полдень они легли отдохнуть в лесу. Когда они проснулись, то они увидали – подле них лежит камень и на камне что-то написано. Они стали разбирать и прочли:
   «Кто найдёт этот камень, тот пускай идёт прямо в лес на восход солнца. В лесу придёт река: пускай плывёт через эту реку на другую сторону. Увидишь медведицу с медвежатами: отними медвежат у медведицы и беги без оглядки прямо в гору. На горе увидишь дом, и в доме том найдёшь счастие».
   Братья прочли, что было написано, и меньшой сказал:
   – Давай пойдём вместе. Может быть, мы переплывём эту реку, донесём медвежат до дому и вместе найдём счастие.
   Тогда старший сказал:
   – Я не пойду в лес за медвежатами и тебе не советую. Первое дело: никто не знает – правда ли написана на этом камне; может быть, всё это написано на смех. Да, может быть, мы и не так разобрали. Второе: если и правда написана, – пойдём мы в лес, придёт ночь, мы не попадём на реку и заблудимся. Да если и найдём реку, как мы переплывём её? Может быть, она быстра и широка? Третье: если и переплывём реку, – разве лёгкое дело отнять у медведицы медвежат? Она нас задерёт, и мы вместо счастия пропадём ни за что. Четвёртое дело: если нам и удастся унести медвежат, – мы не добежим без отдыха в гору. Главное же дело, не сказано: какое счастие мы найдём в этом доме? Может быть, нас там ждёт такое счастие, какого нам вовсе не нужно.


   А младший сказал:
   – По-моему, не так. Напрасно этого писать на камне не стали бы. И всё написано ясно. Первое дело: нам беды не будет, если и попытаемся. Второе дело: если мы не пойдём, кто-нибудь другой прочтёт надпись на камне и найдёт счастие, а мы останемся ни при чём. Третье дело: не потрудиться да не поработать, ничто в свете не радует. Четвёртое: не хочу я, чтоб подумали, что я чего-нибудь да побоялся.
   Тогда старший сказал:
   – И пословица говорит: «Искать большого счастия – малое потерять»; да ещё: «Не сули журавля в небе, а дай синицу в руки».
   А меньшой сказал:
   – А я слыхал: «Волков бояться, в лес не ходить»; да ещё: «Под лежачий камень вода не потечёт». По мне, надо идти.
   Меньшой брат пошёл, а старший остался.
   Как только меньшой брат вошёл в лес, он напал на реку, переплыл её и тут же на берегу увидал медведицу. Она спала. Он ухватил медвежат и побежал без оглядки на гору. Только что добежал до верху – выходит ему навстречу народ, подвезли ему карету, повезли в город и сделали царём.
   Он царствовал пять лет. На шестой год пришёл на него войной другой царь, сильнее его; завоевал город и прогнал его. Тогда меньшой брат пошёл опять странствовать и пришёл к старшему брату.
   Старший брат жил в деревне ни богато, ни бедно. Братья обрадовались друг другу и стали рассказывать про свою жизнь.
   Старший брат и говорит:
   – Вот и вышла моя правда: я всё время жил тихо и хорошо, а ты хошь и был царём, зато много горя видел.
   А меньшой сказал:
   – Я не тужу, что пошёл тогда в лес на гору; хоть мне и плохо теперь, зато есть чем помянуть мою жизнь, а тебе и помянуть-то нечем.



   Мышь-девочка


   Один человек шёл подле реки и увидал, что ворон несёт мышь. Он бросил в него камень, и ворон выпустил мышь; мышь упала в воду. Человек достал её из воды и принёс домой. У него не было детей, и он сказал:
   – Ах! Если б эта мышь сделалась девочкой!
   И мышь сделалась девочкой.
   Когда девочка выросла, человек спросил её:
   – За кого ты хочешь замуж?
   Девочка сказала:
   – Хочу выйти за того, кто сильнее всех на свете.
   Человек пошёл к солнцу и сказал:
   – Солнце! Моя девочка хочет выйти замуж за того, кто сильнее всех на свете. Ты сильнее всех; женись на моей девочке.
   Солнце сказало:
   – Я не сильнее всех: тучи заслоняют меня.
   Человек пошёл к тучам и сказал:
   – Тучи! Вы сильнее всех; женитесь на моей девочке.
   Тучи сказали:
   – Нет, мы не сильнее всех: ветер гоняет нас.
   Человек пошёл к ветру и сказал:
   – Ветер! Ты сильнее всех; женись на моей девочке.
   Ветер сказал:
   – Я не сильнее всех: горы останавливают меня.
   Человек пошёл к горам и сказал:
   – Горы! Женитесь на моей девочке; вы сильнее всех.
   Горы сказали:
   – Сильнее нас крыса: она грызёт нас.
   Тогда человек пошёл к крысе и сказал:
   – Крыса! Ты сильнее всех; женись на моей девочке.
   Крыса согласилась.
   Человек вернулся к девочке и сказал:
   – Крыса сильнее всех: она грызёт горы, горы останавливают ветер, ветер гонит тучи, а тучи заслоняют солнце, и крыса хочет жениться на тебе.
   Но девочка сказала:
   – Ах! Что мне теперь делать! Как же я выйду замуж за крысу?
   Тогда человек сказал:
   – Ах! Если б моя девочка сделалась опять мышью!
   Из девочки сделалась мышь, и мышь вышла замуж за крысу.


   Царь и рубашка


   Один царь был болен и сказал:
   – Половину царства отдам тому, кто меня вылечит.
   Тогда собрались все мудрецы и стали судить, как царя вылечить. Никто не знал. Один только мудрец сказал, что царя можно вылечить. Он сказал:
   – Если найти счастливого человека, снять с него рубашку и надеть на царя – царь выздоровеет.
   Царь и послал искать по своему царству счастливого человека; но послы царя долго ездили по всему царству и не могли найти счастливого человека. Не было ни одного такого, чтобы всем был доволен. Кто богат, да хворает; кто здоров, да беден; кто и здоров и богат, да жена не хороша, а у кого дети не хороши; все на что-нибудь да жалуются.
   Один раз идёт поздно вечером царский сын мимо избушки, и слышно ему – кто-то говорит:
   – Вот, слава богу, наработался, наелся и спать лягу; чего мне ещё нужно?
   Царский сын обрадовался, велел снять с этого человека рубашку, а ему дать за это денег, сколько он захочет, а рубашку отнести к царю.
   Посланные пришли к счастливому человеку и хотели с него снять рубашку; но счастливый был так беден, что на нём не было и рубашки.



   Золотоволосая царевна


   В Индии была одна царевна с золотыми волосами; у неё была злая мачеха. Мачеха возненавидела золотоволосую падчерицу и уговорила царя сослать её в пустыню. Золотоволосую свели далеко в пустыню и бросили. На пятый день золотоволосая царевна вернулась верхом на льве назад к своему отцу.
   Тогда мачеха уговорила царя сослать золотоволосую падчерицу в дикие горы, где жили только коршуны. Коршуны на четвёртый день принесли её назад.
   Тогда мачеха сослала царевну на остров среди моря. Рыбаки увидали золотоволосую царевну и на шестой день привезли её назад к царю.
   Тогда мачеха велела на дворе вырыть глубокий колодезь, опустила туда золотоволосую царевну и засыпала землёй.
   Через шесть дней из того места, куда зарыли царевну, засветился свет, и, когда царь велел раскопать землю, там нашли золотоволосую царевну.
   Тогда мачеха велела выдолбить колоду тутового дерева, заделала туда царевну и пустила её по морю.
   На девятый день море принесло золотоволосую царевну в Японскую землю, и там её японцы вынули из колоды. Она была жива.
   Но как только она вышла на берег, она умерла, и из неё сделался шелковичный червь.
   Шелковичный червь всполз на тутовое дерево и стал есть тутовый лист. Когда он повырос, он вдруг сделался мёртвый: не ел и не шевелился.
   На пятый день, в тот самый срок, как царевну принёс лев из пустыни, – червь ожил и опять стал есть лист.
   Когда червь опять повырос, он опять умер, и на четвёртый день, в тот самый срок, как коршуны принесли царевну, червь ожил и опять стал есть.
   И опять умер, и в тот самый срок, как царевна вернулась на лодке, опять ожил.
   И опять умер в четвёртый раз и ожил на шестой день, когда царевну выкопали из колодца.
   И опять в последний раз умер, и на девятый день, в тот самый срок, как царевна приплыла в Японию, ожил в золотой, шёлковой куколке. Из куколки вылетела бабочка и положила яички, а из яичек вывелись черви и повелись в Японии. Черви пять раз засыпают и пять раз оживают.
   Японцы разводят много червей, делают много шёлка; и первый сон червя называется сном льва, второй – сном коршуна, третий – сном лодки, четвёртый – сном двора, и пятый – сном колоды.



   Работник Емельян и пустой барабан


   Жил Емельян у хозяина в работниках. Идёт раз Емельян по лугу на работу, глядь – прыгает перед ним лягушка; чуть-чуть не наступил на неё. Перешагнул через неё Емельян. Вдруг слышит, кличет его кто-то сзади. Оглянулся Емельян, видит – стоит красавица девица и говорит ему:
   – Что ты, Емельян, не женишься?
   – Как мне, девица милая, жениться? Я весь тут, нет у меня ничего, никто за меня не пойдёт.
   И говорит девица:
   – Возьми меня замуж!
   Полюбилась Емельяну девица.
   – Я, – говорит, – с радостью, да где мы жить будем?
   – Есть, – говорит девица, – о чём думать! Только бы побольше работать да поменьше спать – а то везде и одеты и сыты будем.
   – Ну что ж, – говорит, – ладно. Женимся. Куда ж пойдём?
   – Пойдём в город.
   Пошёл Емельян с девицей в город. Свела его девица в домишко небольшой, на краю. Женились и стали жить.


   Ехал раз царь за город. Проезжает мимо Емельянова двора, и вышла Емельянова жена посмотреть царя. Увидал её царь, удивился: «Где такая красавица родилась?» Остановил царь коляску, подозвал жену Емельяна, стал её спрашивать:
   – Кто, – говорит, – ты?
   – Мужика Емельяна жена, – говорит.
   – Зачем ты, – говорит, – такая красавица, за мужика пошла? Тебе бы царицей быть.
   – Благодарю, – говорит, – на ласковом слове. Мне и за мужиком хорошо.
   Поговорил с ней царь и поехал дальше. Вернулся во дворец. Не идёт у него из головы Емельянова жена. Всю ночь не спал, всё думал он, как бы ему у Емельяна жену отнять. Не мог придумать, как сделать. Позвал своих слуг, велел им придумать. И сказали слуги царские царю:
   – Возьми ты, – говорят, – Емельяна к себе во дворец в работники. Мы его работой замучаем, жена вдовой останется, тогда её взять можно будет.
   Сделал так царь, послал за Емельяном, чтобы шёл к нему в царский дворец, в дворники, и у него во дворе с женой жил.
   Пришли послы, сказали Емельяну. Жена и говорит мужу:
   – Что ж, – говорит, – иди. День работай, а ночью ко мне приходи.
   Пошёл Емельян. Приходит во дворец; царский приказчик и спрашивает его:
   – Что ж ты один пришёл, без жены?
   – Что ж мне, – говорит, – её водить: у неё дом есть.
   Задали Емельяну на царском дворе работу такую, что двоим впору. Взялся Емельян за работу и не чаял всё кончить. Глядь, раньше вечера всё кончил. Увидал приказчик, что кончил, задал ему на завтра вчетверо.
   Пришёл Емельян домой. А дома у него всё выметено, прибрано, печка истоплена, всего напечено, наварено. Жена сидит за станом, ткёт, мужа ждёт. Встретила жена мужа; собрала ужинать, накормила, напоила; стала его про работу спрашивать.
   – Да что, – говорит, – плохо: не по силам уроки задают, замучают они меня работой.
   – А ты, – говорит, – не думай об работе и назад не оглядывайся, и вперёд не гляди, много ли сделал и много ли осталось. Только работай. Всё вовремя поспеет.
   Лёг спать Емельян. Наутро опять пошёл. Взялся за работу, ни разу не оглянулся. Глядь – к вечеру всё готово, засветло пришёл домой ночевать.
   Стали ещё и ещё набавлять работу Емельяну, и всё к сроку кончает Емельян, ходит домой ночевать. Прошла неделя. Видят слуги царские, что не могут они чёрной работой донять мужика; стали ему хитрые работы задавать. И тем не могут донять. И плотницкую, и каменную, и кровельную работу – что ни зададут – всё делает к сроку Емельян, к жене ночевать идёт. Прошла другая неделя. Позвал царь своих слуг и говорит:
   – Или я вас задаром хлебом кормлю? Две недели прошло, а всё ничего я от вас не вижу. Хотели вы Емельяна работой замучить, а я из окна вижу, как он каждый день идёт домой, песни поёт. Или вы надо мной смеяться вздумали?
   Стали царские слуги оправдываться.
   – Мы, – говорят, – всеми силами старались его сперва чёрной работой замучить, да ничем не возьмёшь его. Всякое дело как метлою метёт, и у́стали в нём нет. Стали мы ему хитрые работы задавать, думали, у него ума не достанет; тоже не можем донять. Откуда что берётся! До всего доходит, всё делает. Не иначе как либо в нём самом, либо в жене его колдовство есть. Он нам и самим надоел. Хотим мы теперь ему такое дело задать, чтобы нельзя было ему сделать. Придумали мы ему велеть в один день собор построить. Призови ты Емельяна и вели ему в один день против дворца собор построить. А не построит он, тогда можно ему за ослушание голову отрубить.
   Послал царь за Емельяном.
   – Ну, – говорит, – вот тебе мой приказ: построй ты мне новый собор против дворца на площади, чтоб к завтрему к вечеру готово было. Построишь – я тебя награжу, а не построишь – казню.
   Отслушал Емельян речи царские, повернулся, пошёл домой. «Ну, – думает, – пришёл мой конец теперь». Пришёл домой к жене и говорит:
   – Ну, – говорит, – собирайся, жена: бежать надо куда попало, а то ни за что пропадём.
   – Что ж, – говорит, – так заробел, что бежать хочешь?
   – Как же, – говорит, – не заробеть? Велел мне царь завтра в один день собор построить. А если не построю, грозится голову отрубить. Одно остаётся – бежать, пока время.
   Не приняла жена этих речей.
   – У царя солдат много, повсюду поймают. От него не уйдёшь. А пока сила есть, слушаться надо.
   – Да как же слушаться, когда не по силам?
   – И… батюшка! Не тужи, поужинай да ложись: наутро вставай пораньше, всё успеешь.
   Лёг Емельян спать. Разбудила его жена.
   – Ступай, – говорит, – скорей достраивай собор; вот тебе гвозди и молоток: там тебе на день работы осталось.
   Пошёл Емельян в город, приходит – точно, новый собор посередь площади стоит. Немного не кончен. Стал доделывать Емельян где надо: к вечеру всё исправил.
   Проснулся царь, посмотрел из дворца, видит – собор стоит. Емельян похаживает, кое-где гвоздики приколачивает. И не рад царь собору, досадно ему, что не за что Емельяна казнить, нельзя его жену отнять.
   Опять призывает царь своих слуг:
   – Исполнил Емельян и эту задачу, не за что его казнить. Мала́, – говорит, – и эта ему задача. Надо что похитрей выдумать. Придумайте, а то я вас прежде его расказню.
   И придумали ему слуги, чтобы заказал он Емельяну реку сделать, чтобы текла река вокруг дворца, а по ней бы корабли плавали.
   Призвал царь Емельяна, приказал ему новое дело.
   – Если ты, – говорит, – в одну ночь мог собор построить, так можешь ты и это дело сделать. Чтобы завтра было всё по моему приказу готово. А не будет готово, голову отрублю.
   Опечалился ещё пуще Емельян, пришёл к жене сумрачный.
   – Что, – говорит жена, – опечалился, или ещё новое что царь заказал?
   Рассказал ей Емельян.
   – Надо, – говорит, – бежать.
   А жена говорит:
   – Не убежишь от солдат, везде поймают. Надо слушаться.
   – Да как слушаться-то?
   – И… – говорит, – батюшка, ни о чём не тужи. Поужинай да спать ложись. А вставай пораньше, всё будет к поре.
   Лёг Емельян спать. Поутру разбудила его жена.
   – Иди, – говорит, – ко дворцу, всё готово. Только у пристани, против дворца, бугорок остался; возьми заступ, сровняй.
   Пошёл Емельян; приходит в город – вокруг дворца река, корабли плавают. Подошёл Емельян к пристани против дворца, видит – неровное место, стал ровнять.
   Проснулся царь, видит – река, где не было; по реке корабли плавают, и Емельян бугорок заступом ровняет. Ужаснулся царь; не рад он и реке и кораблям, а досадно ему, что нельзя Емельяна казнить. Думает себе: «Нет такой задачи, чтоб он не сделал. Как теперь быть?»
   Призвал он слуг своих, стал с ними думать.
   – Придумайте, – говорит, – мне такую задачу, чтобы не под силу было Емельяну. А то, что мы ни выдумывали, он всё сделал, и нельзя мне у него жены отобрать.
   Думали, думали придворные и придумали. Пришли к царю и говорят:
   – Надо Емельяна позвать и сказать: поди туда – не знай куда, и принеси того – не знай чего. Тут уж ему нельзя будет отвертеться. Куда бы он ни пошёл, ты скажешь, что он не туда пошёл, куда надо; и чего бы он ни принёс, ты скажешь, что он не то принёс, чего надо. Тогда его и казнить можно и жену его взять.
   Обрадовался царь.
   – Это, – говорит, – вы умно придумали. Послал царь за Емельяном и сказал ему: – Поди туда – не знай куда, принеси того – не знай чего. А не принесёшь, отрублю тебе голову.
   Пришёл Емельян к жене и говорит, что ему царь сказал. Задумалась жена.
   – Ну, – говорит, – на его голову научили царя. Теперь умно делать надо.
   Посидела, посидела, подумала жена и стала говорить мужу:
   – Идти тебе надо далеко, к нашей бабушке, к старинной, мужицкой, солдатской матери, надо её милости просить. А получишь от неё штуку, иди прямо во дворец, и я там буду. Теперь уж мне их рук не миновать. Они меня силой возьмут, да только ненадолго. Если всё сделаешь, как бабушка тебе велит, ты меня скоро выручишь.
   Собрала жена мужа, дала ему сумочку и дала веретёнце.
   – Вот это, – говорит, – ей отдай. По этому она узнает, что ты мой муж.
   Показала жена ему дорогу. Пошёл Емельян, вышел за город, видит – солдаты учатся. Постоял, посмотрел Емельян. Поучились солдаты, сели отдохнуть. Подошёл к ним Емельян и спрашивает:
   – Не знаете ли, братцы, где идти туда – не знай куда, и как принести того – не знай чего?
   Услыхали это солдаты и удивились.
   – Кто, – говорят, – тебя послал искать?
   – Царь, – говорит.
   – Мы сами, – говорят, – вот с самого солдатства ходим туда – не знай куда, да не можем дойти, и ищем того – не знай чего, да не можем найти. Не можем тебе пособить.
   Посидел Емельян с солдатами, пошёл дальше. Шёл, шёл, приходит в лес. В лесу избушка. В избушке старая старуха сидит, мужицкая, солдатская мать, кудельку прядёт, сама плачет и пальцы не во рту слюнями, а в глазах слезами мочит. Увидала старуха Емельяна, закричала на него:
   – Чего пришёл?
   Подал ей Емельян веретёнце и сказал, что его жена прислала. Сейчас помягчала старуха, стала спрашивать. И стал Емельян рассказывать всю свою жизнь, как он на девице женился, как перешёл в город жить, как его к царю в дворники взяли, как он во дворце служил, как собор построил и реку с кораблями сделал и как ему теперь царь велел идти туда – не знай куда, принести того – не знай чего.
   Отслушала старушка и перестала плакать. Стала сама с собою бормотать:
   – Дошло, видно, время. Ну, ладно, – говорит, – садись, сынок, поешь.
   Поел Емельян, и стала старуха ему говорить:
   – Вот тебе, – говорит, – клубок. Покати ты его перед собой и иди за ним, куда он катиться будет. Идти тебе будет далеко, до самого моря. Придёшь к морю, увидишь город большой. Войди в город, просись в крайний двор ночевать. Тут и ищи того, что тебе нужно.
   – Как же я, бабушка, его узнаю?
   – А когда увидишь то, чего лучше отца-матери слушают, оно и есть. Хватай и неси к царю. Принесёшь к царю, он тебе скажет, что не то ты принёс, что надо. А ты тогда скажи: «Коли не то, так разбить его надо», – да ударь по штуке по этой, а потом снеси её к реке, разбей и брось в воду. Тогда и жену вернёшь, и мои слёзы осушишь.
   Простился с бабушкой, пошёл Емельян, покатил клубок. Катил, катил – привёл его клубок к морю. У моря город большой. С краю высокий дом. Утром рано проснулся, слышит – отец поднялся, будит сына, посылает дров нарубить. И не слушается сын.
   – Рано ещё, – говорит, – успею.
   Слышит – мать с печи говорит:
   – Иди, сынок, у отца кости болят. Разве ему самому идти? Пора.
   Только почмокал губами сын и опять заснул. Только заснул, вдруг загремело, затрещало что-то на улице. Вскочил сын, оделся и выбежал на улицу. Вскочил и Емельян, побежал за ним смотреть, что такое гремит и чего сын лучше отца-матери послушался.
   Выбежал Емельян, видит – ходит по улице человек, носит на пузе штуку круглую, бьёт по ней палками. Она-то и гремит; её-то сын и послушался. Подбежал Емельян, стал смотреть штуку. Видит: круглая, как кадушка, с обоих боков кожей затянута. Стал он спрашивать, как она зовётся.
   – Барабан, – говорят.
   – А что же он – пустой?
   – Пустой, – говорят.
   Подивился Емельян и стал просить себе эту штуку. Не дали ему. Перестал Емельян просить, стал ходить за барабанщиком. Целый день ходил и, когда лёг спать барабанщик, схватил у него Емельян барабан и убежал с ним. Бежал, бежал, пришёл домой в свой город. Думал жену повидать, а её уж нет. На другой день её к царю увели.
   Пошёл Емельян во дворец, велел об себе доложить: пришёл, мол, тот, что ходил туда – не знай куда, принёс того – не знай чего. Царю доложили. Велел царь Емельяну завтра прийти. Стал просить Емельян, чтобы опять доложили.
   – Я, – говорит, – нынче пришёл, принёс, что велел, пусть ко мне царь выйдет, а то я сам пойду.
   Вышел царь.
   – Где, – говорит, – ты был?
   Он сказал.
   – Не так, – говорит. – А что принёс?
   Хотел Емельян показать, да не стал смотреть царь.
   – Не то, – говорит.
   – А не то, – говорит, – так разбить её надо.
   Вышел Емельян из дворца с барабаном и ударил по нему. Как ударил, собралось всё войско царское к Емельяну. Емельяну честь отдают, от него приказа ждут. Стал на своё войско из окна царь кричать, чтобы они не шли за Емельяном. Не слушают царя, все за Емельяном идут. Увидал это царь, велел к Емельяну жену вести и стал просить, чтоб он ему барабан отдал.
   – Не могу, – говорит Емельян. – Мне, – говорит, – его разбить велено и в реку бросить.
   Подошёл Емельян с барабаном к реке, и все солдаты за ним пошли. Пробил Емельян у реки барабан, разломал в щепки, бросил его в реку – и разбежались все солдаты. А Емельян взял жену и повёл к себе в дом.
   И с тех пор царь перестал его тревожить. И стал он жить-поживать, добро наживать, а худо – проживать.



   Визирь Абдул


   Был у персидского царя правдивый визирь Абдул. Поехал он раз к царю через город. А в городе собрался народ бунтовать. Как только увидали визиря, обступили его, остановили лошадь и стали грозить ему, что они его убьют, если он по-ихнему не сделает. Один человек так осмелился, что взял его за бороду и подёргал ему бороду.
   Когда они отпустили визиря, он приехал к царю и упросил его помочь народу и не наказывать за то, что они его так обидели.
   На другое утро пришёл к визирю лавочник. Визирь спросил, что ему надо. Лавочник говорит:
   – Я пришёл выдать тебе того самого человека, который тебя обидел вчера. Я его знаю – это мой сосед, его звать Нагим; пошли за ним и накажи его!
   Визирь отпустил лавочника и послал за Нагимом. Нагим догадался, что его выдали, пришёл ни жив ни мёртв к визирю и упал в ноги.
   Визирь поднял его и сказал:
   – Я не затем призвал тебя, чтобы наказывать, а только затем, чтобы сказать тебе, что у тебя сосед нехорош. Он тебя выдал, берегись его. Ступай с Богом.


   Мальчик с пальчик

   У одного бедного человека было семеро детей мал мала меньше. Самый меньшо́й был так мал, что, когда он родился, он был не больше пальца. Потом он подрос немножко, но всё-таки был немного больше пальца, и оттого его звали: мальчик с пальчик. Но мальчик с пальчик, даром что был мал, был очень ловок и хитёр.
   Отец с матерью всё становились беднее и беднее, и пришло им под конец так плохо, что нечем стало и детей кормить. Подумали, подумали отец с матерью и положили отвести детей в лес подальше и оставить их там, так чтобы они домой не вернулись. Когда отец с матерью говорили про это, мальчик с пальчик не спал и всё слышал. Наутро мальчик с пальчик прежде всех проснулся и побежал на ручей и набрал полны карманы белых камушков. Когда отец с матерью повели детей в лес, мальчик с пальчик шёл сзади всех и всё брал по одному камушку из кармана и кидал на дорогу.
   Когда отец с матерью завели детей далеко в лес, они зашли за деревья и убежали. Дети стали звать их и, когда увидали, что никто нейдёт, стали плакать.
   Только один мальчик с пальчик не плакал. Он кричал своим тоненьким голосом:
   – Перестаньте плакать, я вас выведу из лесу.
   Но братья так громко плакали, что не слышали его. Когда они услышали его, он рассказал им, что он накидал на дороге белых камушков и выведет их из леса; они обрадовались и пошли за ним. Мальчик с пальчик шёл с камушка на камушек и так довёл их до дома.
   Случилось так, что в тот самый день, как отец с матерью отвели детей в лес, отец получил деньги. Отец с матерью и говорят:
   – Зачем мы отвели детей в лес? Они пропадут там. А теперь у нас деньги есть, и мы можем прокормить детей.
   Мать стала плакать и говорит:
   – Ах! если бы только дети с нами были!
   А мальчик с пальчик услыхал из-под окошка и говорит:
   – А мы вот они!
   Мать обрадовалась, побежала на крыльцо, и все дети один за другим вошли в горницу.
   Купили всё, что надо, и стали жить по-прежнему; и жили хорошо до тех пор, пока деньги не вышли.
   Но деньги опять все вышли, опять стали отец с матерью судить, как им быть, и опять положили свести детей в лес и оставить их там.
   Мальчик с пальчик опять услыхал и, как пришло утро, хотел идти потихоньку в ручей за камушками. Только подошёл он к двери, хотел отворить, но дверь была заперта на задвижку; хотел отодвинуть, да, как ни бился, не мог достать до задвижки.
   Камушков нельзя было ему набрать, он и взял хлеба. Наложил в карманы и думает: «Как они нас поведут, я накидаю крошки хлеба по дороге и по ним опять выведу братьев».
   Отец с матерью опять свели детей в лес и их там бросили, и опять мальчик с пальчик кидал по дороге крошки хлеба.
   Когда старшие братья стали плакать, мальчик с пальчик опять обещал их вывести.
   Но только в этот раз он не нашёл дороги, потому что птицы поклевали все крошки хлеба.
   Дети ходили, ходили по лесу и не нашли дороги до самой ночи. Плакали, плакали и все заснули. Мальчик с пальчик проснулся раньше всех и влез на дерево, осмотрел кругом и увидел избушку. Он слез с дерева, разбудил братьев и повёл их к избушке.
   Они постучались, и вышла к ним на крыльцо старушка и спросила, чего им надо. Они сказали, что заблудились в лесу. Тогда старушка пустила их в дом и сказала:
   – Жалко мне вас за то, что вы к нам зашли. Мужик мой людоед. И если он вас увидит, он съест вас. Мне вас жалко. Спрячьтесь сюда под кровать, а завтра я вас выпущу.


   Дети испугались и залезли под кровать. Вдруг слышат они, кто-то постучался в дверь и вошёл в горницу. Мальчик с пальчик выглянул из-под кровати и видит – страшный людоед сел за стол и крикнул на старушку:
   – Давай вина.
   Старушка подала вина, он выпил, стал нюхать:
   – А что у нас людским духом пахнет! Кто-нибудь у тебя спрятан?
   Старушка стала говорить, что никого нет, но людоед стал нюхать всё ближе и ближе и добрался чутьём до кровати. Стал шарить под кроватью руками, поймал за ножку мальчика с пальчика и закричал:
   – А, вот они! – И он вытащил их всех и стал радоваться. Потом взял нож и хотел их резать, но жена уговорила его.
   Она сказала:
   – Видишь, какие они худые и плохие. Дай мы их покормим немножко, они свежей и вкусней будут.
   Людоед послушался, велел их накормить и положить спать вместе с своими девочками.
   А у людоеда было 7 девочек, такие же маленькие, как мальчиковы братья. Девочки все лежали и спали на одной кровати, и у каждой девочки на голове была золотая шапочка. Мальчик с пальчик приметил это, и, когда людоед с женой ушли, он потихоньку снял шапочки с людоедовых дочерей и надел их на себя и на братьев, а свою и братнины шапочки надел на девочек.
   Людоед всю ночь пил вино. И, когда он много выпил, ему захотелось опять есть. Он встал и пошел в ту горницу, где спали мальчик с пальчик с братьями и 7 девочек. Он подошёл к мальчикам, ощупал на них золотые шапочки и говорит:
   – Вот спьяну чуть своих дочерей не порезал.
   Оставил мальчиков и пошёл к дочерям, ощупал на них мягкие шапочки и всех перерезал и заснул.
   Тогда мальчик с пальчик поднял братьев, отворил дверь и побежал с ними в лес.
   Дети ходили всю ночь и весь день и всё не могли выйти из леса.
   А людоед, когда проснулся поутру и увидал, что он вместо чужих перерезал своих детей, надел свои семивёрстные сапоги и побежал в лес искать детей.
   А семивёрстные сапоги были такие, что кто их наденет, тот каждый шаг в 7 вёрст ступает.
   Людоед искал, искал детей; не нашёл и подле самых их присел отдохнуть и заснул.
   Мальчик с пальчик увидал, что людоед спит, подкрался к нему и вынул у него из кармана горсть золота, роздал братьям. Потом он потихоньку разул его. Когда он разул его, он надел сам семивёрстные сапоги, велел братьям крепче взяться рука с рукой и держаться за него. И он побежал так скоро, что сейчас же вышел из леса и нашёл дом.
   И когда они вернулись, то отдали отцу с матерью золото. Они стали богаты и больше уже не отсылали их.



   Волга и Вазуза


   Были две сестры: Волга и Вазуза. Они стали спорить, кто из них умнее и кто лучше проживёт.
   Волга сказала:
   – Зачем нам спорить, – мы обе на возрасте. Давай выйдем завтра поутру из дому и пойдём каждая своей дорогой; тогда увидим, кто из двух лучше пройдёт и скорее придёт в Хвалынское царство.
   Вазуза согласилась, но обманула Волгу. Только что Волга заснула, Вазуза ночью побежала прямой дорогой в Хвалынское царство.
   Когда Волга встала и увидала, что сестра её ушла, она ни тихо, ни скоро пошла своей дорогой и догнала Вазузу.
   Вазуза испугалась, чтоб Волга не наказала её, назвалась меньшой сестрой и попросила Волгу довести её до Хвалынского царства. Волга простила сестру и взяла с собой.
   Река Волга начинается в Осташковском уезде из болот в деревне Волго. Там есть небольшой колодезь, из него течёт Волга. А река Вазуза начинается в горах. Вазуза течёт прямо, а Волга поворачивает.
   Вазуза весной раньше ломает лёд и проходит, а Волга позднее. Но когда обе реки сходятся, в Волге уже тридцать саженей ширины, а Вазуза ещё узкая и маленькая речка. Волга проходит через всю Россию на три тысячи сто шестьдесят вёрст и впадает в Хвалынское (Каспийское) море. И ширины в ней в полую воду бывает до двенадцати вёрст.



   Пётр I и мужик


   Наехал царь Пётр на мужика в лесу. Мужик дрова рубит.
   Царь и говорит:
   – Божья помощь, мужик!
   Мужик и говорит:
   – И то мне нужна Божья помощь.
   Царь спрашивает:
   – А велика ли у тебя семья?
   – У меня семьи два сына да две дочери.
   – Ну, не велико твоё семейство. Куда ж ты деньги кладёшь?
   – А я деньги на три части кладу: во-первых – долг плачу, в-других – в долг даю, в-третьих – в воду мечу.
   Царь подумал и не знает, что это значит, что старик и долг платит, и в долг даёт, и в воду мечет.
   А старик говорит:
   – Долг плачу – отца-мать кормлю; в долг даю – сыновей кормлю; а в воду мечу – дочерей рощу.
   Царь и говорит:
   – Умная твоя голова, старичок. Теперь выведи меня из лесу в поле, я дороги не найду.
   Мужик говорит:
   – Найдёшь и сам дорогу: иди прямо, потом сверни вправо, а потом влево, потом опять вправо.
   Царь и говорит:
   – Я этой грамоты не понимаю, ты сведи меня.
   – Мне, сударь, водить некогда; нам в крестьянстве день дорого стоит.
   – Ну, дорого стоит, так я заплачу.
   – А заплатишь – пойдём.
   Сели они на одноколку, поехали.


   Стал доро́гой царь мужика спрашивать:
   – Далече ли ты, мужичок, бывал?
   – Кое-где бывал.
   – А видал ли царя?
   – Царя не видал, а надо бы посмотреть.
   – Так вот, как выедем в поле, – и увидишь царя.
   – А как я его узнаю?
   – Все без шапок будут, один царь в шапке.
   Вот приехали они в поле. Увидал народ царя – все поснимали шапки. Мужик пялит глаза, а не видит царя.
   Вот он и спрашивает:
   – А где же царь?
   Говорит ему Пётр Алексеевич:
   – Видишь, только мы двое в шапках – кто-нибудь из нас да царь.




   Рассказы и были


   Котёнок



   Были брат и сестра – Вася и Катя; и у них была кошка. Весной кошка пропала. Дети искали её везде, но не могли найти. Один раз они играли подле амбара и услыхали – над головой что-то мяучит тонкими голосами. Вася влез по лестнице под крышу амбара. А Катя стояла внизу и всё спрашивала:
   – Нашёл? Нашёл?
   Но Вася не отвечал ей. Наконец Вася закричал ей:
   – Нашёл! Наша кошка… И у неё котята; такие чудесные; иди сюда скорее.
   Катя побежала домой, достала молока и принесла кошке.
   Котят было пять. Когда они выросли немножко и стали вылезать из-под угла, где вывелись, дети выбрали себе одного котёнка, серого с белыми лапками, и принесли в дом. Мать раздала всех остальных котят, а этого оставила детям. Дети кормили его, играли с ним и клали с собой спать.
   Один раз дети пошли играть на дорогу и взяли с собой котёнка.
   Ветер шевелил солому по дороге, а котёнок играл с соломой, и дети радовались на него. Потом они нашли подле дороги щавель, пошли собирать его и забыли про котёнка. Вдруг они услыхали, что кто-то громко кричит: «Назад, назад!» – и увидали, что скачет охотник, а впереди его две собаки увидали котёнка и хотят схватить его. А котёнок, глупый, вместо того, чтобы бежать, присел к земле, сгорбил спину и смотрит на собак.
   Катя испугалась собак, закричала и побежала прочь от них. А Вася что было духу пустился к котёнку и в одно время с собаками подбежал к нему. Собаки хотели схватить котёнка, но Вася упал животом на котёнка и закрыл его от собак.
   Охотник подскакал и отогнал собак; а Вася принёс домой котёнка и уж больше не брал его с собой в поле.


   Пожарные собаки

   Бывает часто, что в городах на пожарах остаются дети в домах и их нельзя вытащить, потому что они от испуга спрячутся и молчат, а от дыма нельзя их рассмотреть. Для этого в Лондоне [1 - Лондон – главный город у англичан (прим. Л. Н. Толстого).] приучены собаки. Собаки эти живут с пожарными, и когда загорится дом, то пожарные посылают собак вытаскивать детей. Одна такая собака в Лондоне спасла двенадцать детей; её звали Боб.


   Один раз загорелся дом. И когда пожарные приехали к дому, к ним выбежала женщина. Она плакала и говорила, что в доме осталась двухлетняя девочка. Пожарные послали Боба. Боб побежал по лестнице и скрылся в дыме. Через пять минут он выбежал из дома и в зубах за рубашонку нёс девочку. Мать бросилась к дочери и плакала от радости, что дочь была жива. Пожарные ласкали собаку и осматривали её – не обгорела ли она; но Боб рвался опять в дом. Пожарные подумали, что в доме есть ещё что-нибудь живое, и пустили его. Собака побежала в дом и скоро выбежала с чем-то в зубах. Когда народ рассмотрел то, что она несла, то все расхохотались: она несла большую куклу.



   Лев и собачка


   В Лондоне показывали диких зверей и за смотренье брали деньгами или собаками и кошками на корм диким зверям.
   Одному человеку захотелось поглядеть зверей: он ухватил на улице собачонку и принёс её в зверинец. Его пустили смотреть, а собачонку взяли и бросили в клетку ко льву на съеденье.
   Собачка поджала хвост и прижалась в угол клетки. Лев подошёл к ней и понюхал её.
   Собачка легла на спину, подняла лапки и стала махать хвостиком.
   Лев тронул её лапой и перевернул.
   Собачка вскочила и стала перед львом на задние лапки.
   Лев смотрел на собачку, поворачивал голову со стороны на сторону и не трогал её.
   Когда хозяин бросил льву мяса, лев оторвал кусок и оставил собачке.
   Вечером, когда лев лёг спать, собачка легла подле него и положила свою голову ему на лапу.
   С тех пор собачка жила в одной клетке со львом, лев не трогал её, ел корм, спал с ней вместе, а иногда играл с ней.
   Один раз барин пришёл в зверинец и узнал свою собачку; он сказал, что собачка его собственная, и попросил хозяина зверинца отдать ему. Хозяин хотел отдать, но как только стали звать собачку, чтобы взять её из клетки, лев ощетинился и зарычал.
   Так прожили лев и собачка целый год в одной клетке.
   Через год собачка заболела и издохла. Лев перестал есть, а всё нюхал, лизал собачку и трогал её лапой.
   Когда он понял, что она умерла, он вдруг вспрыгнул, ощетинился, стал хлестать себя хвостом по бокам, бросился на стену клетки и стал грызть засовы и пол.
   Целый день он бился, метался в клетке и ревел, потом лёг подле мёртвой собачки и затих. Хозяин хотел унести мёртвую собачку, но лев никого не подпускал к ней.
   Хозяин думал, что лев забудет своё горе, если ему дать другую собачку, и пустил к нему в клетку живую собачку; но лев тотчас разорвал её на куски. Потом он обнял своими лапами мёртвую собачку и так лежал пять дней.
   На шестой день лев умер.



   Филипок


   Был мальчик, звали его Филипп. Пошли раз все ребята в школу. Филипп взял шапку и хотел тоже идти. Но мать сказала ему:
   – Куда ты, Филипок, собрался?
   – В школу.
   – Ты ещё мал, не ходи, – и мать оставила его дома.
   Ребята ушли в школу. Отец ещё с утра уехал в лес, мать ушла на подённую работу. Остались в избе Филипок да бабушка на печке. Стало Филипку скучно одному, бабушка заснула, а он стал искать шапку. Своей не нашёл, взял старую, отцовскую и пошёл в школу.
   Школа была за селом у церкви. Когда Филипп шёл по своей слободе, собаки не трогали его, они его знали. Но когда он вышел к чужим дворам, выскочила Жучка, залаяла, а за Жучкой – большая собака Волчок. Филипок бросился бежать, собаки за ним. Филипок стал кричать, споткнулся и упал.
   Вышел мужик, отогнал собак и сказал:
   – Куда ты, пострелёнок, один бежишь?
   Филипок ничего не сказал, подобрал полы и пустился бежать во весь дух. Прибежал он к школе. На крыльце никого нет, а в школе, слышно, гудят голоса ребят. На Филипка нашёл страх: «Что как учитель меня прогонит?» И стал он думать, что ему делать. Назад идти – опять собака заест, в школу идти – учителя боится. Шла мимо школы баба с ведром и говорит:
   – Все учатся, а ты что тут стоишь?
   Филипок и пошёл в школу. В сенцах снял шапку и отворил дверь. Школа вся была полна ребят. Все кричали своё, и учитель в красном шарфе ходил посередине.
   – Ты что? – закричал он на Филипка.
   Филипок ухватился за шапку и ничего не говорил.
   – Да ты кто?


   Филипок молчал.
   – Или ты немой?
   Филипок так напугался, что говорить не мог.
   – Ну так иди домой, коли говорить не хочешь.
   А Филипок и рад бы что сказать, да в горле у него от страха пересохло. Он посмотрел на учителя и заплакал. Тогда учителю жалко его стало. Он погладил его по голове и спросил у ребят, кто этот мальчик.
   – Это Филипок, Костюшкин брат, он давно просится в школу, да мать не пускает его, и он украдкой пришёл в школу.
   – Ну, садись на лавку возле брата, а я твою мать попрошу, чтоб пускала тебя в школу.
   Учитель стал показывать Филипку буквы, а Филипок их уж знал и немножко читать умел.
   – Ну-ка сложи своё имя.
   Филипок сказал:
   – Хве-и-хви, – ле-и-ли, – пеок-пок.
   Все засмеялись.
   – Молодец, – сказал учитель. – Кто же тебя учил читать?
   Филипок осмелился и сказал:
   – Костюшка. Я бедовый, я сразу всё понял. Я страсть какой ловкий!
   Учитель засмеялся и сказал:
   – А молитвы ты знаешь?
   Филипок сказал:
   – Знаю, – и начал читать Богородицу; но всякое слово говорил не так.
   Учитель остановил его и сказал: ты погоди хвалиться, а поучись.
   С тех пор Филипок стал ходить с ребятами в школу.



   Девочка и грибы

   Две девочки шли домой с грибами.
   Им надо было переходить через железную дорогу.
   Они думали, что машина далеко, слезли на насыпь и пошли через рельсы.
   Вдруг зашумела машина. Старшая девочка побежала назад, а меньшая – перебежала через дорогу.
   Старшая девочка закричала сестре:
   – Не ходи назад!
   Но машина была так близко и так громко шумела, что меньшая девочка не расслышала; она подумала, что ей велят бежать назад. Она побежала назад через рельсы, споткнулась, выронила грибы и стала подбирать их.
   Машина уже была близко, и машинист свистел что было силы.
   Старшая девочка кричала:
   – Брось грибы!
   А маленькая девочка думала, что ей велят собрать грибы, и ползала по дороге.
   Машинист не мог удержать машины. Она свистала изо всех сил и наехала на девочку.
   Старшая девочка кричала и плакала. Все проезжающие смотрели из окон вагонов, а кондуктор побежал на конец поезда, чтобы видеть, что сделалось с девочкой.
   Когда поезд прошёл, все увидали, что девочка лежит между рельсами головой вниз и не шевелится.
   Потом, когда поезд уже отъехал далеко, девочка подняла голову, вскочила на колени, собрала грибы и побежала к сестре.


   Птичка


   Был Серёжа именинник, и много ему разных подарили подарков: и волчки, и кони, и картинки. Но дороже всех подарков подарил дядя Серёже сетку, чтобы птиц ловить. Сетка сделана так, что на рамке приделана дощечка, и сетка откинута. Насыпать семя на дощечку и выставить на двор. Прилетит птичка, сядет на дощечку, дощечка подвернётся, и сетка сама захлопнется. Обрадовался Серёжа, прибежал к матери показать сетку.
   Мать говорит:
   – Не хороша игрушка. На что тебе птички? Зачем ты их мучить будешь!
   – Я их в клетки посажу. Они будут петь, и я их буду кормить.
   Достал Серёжа семя, насыпал на дощечку и выставил сетку в сад. И всё стоял, ждал, что птички прилетят. Но птицы его боялись и не летели на сетку. Пошёл Серёжа обедать и сетку оставил. Поглядел после обеда, сетка захлопнулась и под сеткой бьётся птичка. Серёжа обрадовался, поймал птичку и понёс домой.
   – Мама! Посмотрите, я птичку поймал, это, верно, соловей!..И как у него сердце бьётся!
   Мать сказала:
   – Это чиж. Смотри же, не мучай его, а лучше пусти.
   – Нет, я его кормить и поить буду.


   Посадил Серёжа чижа в клетку и два дня сыпал ему семя, и ставил воду, и чистил клетку. На третий день он забыл про чижа и не переменил ему воду. Мать ему и говорит:
   – Вот видишь, ты забыл про свою птичку, лучше пусти её.
   – Нет, я не забуду, я сейчас поставлю воды и вычищу клетку.
   Засунул Серёжа руку в клетку, стал чистить, а чижик испугался, бьётся об клетку. Серёжа вычистил клетку и пошёл за водой. Мать увидала, что он забыл закрыть клетку, и кричит ему:
   – Серёжа, закрой клетку, а то вылетит и убьётся твоя птичка!
   Не успела она сказать, чижик нашёл дверку, обрадовался, распустил крылышки и полетел через горницу к окошку. Да не видал стекла, ударился о стекло и упал на подоконник.
   Прибежал Серёжа, взял птичку, понёс её в клетку. Чижик был ещё жив; но лежал на груди, распустивши крылышки, и тяжело дышал. Серёжа смотрел, смотрел и начал плакать.
   – Мама! Что мне теперь делать?
   – Теперь ничего не сделаешь.
   Серёжа целый день не отходил от клетки и всё смотрел на чижика, а чижик всё так же лежал на грудке и тяжело и скоро дышал. Когда Серёжа пошёл спать, чижик ещё был жив. Серёжа долго не мог заснуть. Всякий раз, как закрывал глаза, ему представлялся чижик, как он лежит и дышит. Утром, когда Серёжа подошёл к клетке, он увидел, что чиж уже лежит на спинке, поджал лапки и закостенел.
   С тех пор Серёжа никогда не ловил птиц.


   Косточка

   Купила мать слив и хотела их дать детям после обеда.
   Они лежали на тарелке. Ваня никогда не ел слив и всё нюхал их. И очень они ему нравились. Очень хотелось съесть. Он всё ходил мимо слив. Когда никого не было в горнице, он не удержался, схватил одну сливу и съел.
   Перед обедом мать сочла сливы и видит, одной нет. Она сказала отцу.
   За обедом отец и говорит:
   – А что, дети, не съел ли кто-нибудь одну сливу?
   Все сказали:
   – Нет.
   Ваня покраснел, как рак, и сказал тоже:
   – Нет, я не ел.


   Тогда отец сказал:
   – Что съел кто-нибудь из вас, это нехорошо; но не в том беда. Беда в том, что в сливах есть косточки, и если кто не умеет их есть и проглотит косточку, то через день умрёт. Я этого боюсь.
   Ваня побледнел и сказал:
   – Нет, я косточку бросил за окошко.
   И все засмеялись, а Ваня заплакал.



   Черёмуха


   Одна черёмуха выросла на дорожке из орешника и заглушала лещиновые кусты. Долго думал я – рубить или не рубить её: мне жаль было. Черёмуха эта росла не кустом, а деревом, вершка три в отрубе и сажени четыре в вышину, вся развилистая, кудрявая и вся обсыпанная ярким, белым, душистым цветом. Издалека слышен был её запах. Я бы и не срубил её, да один из работников (я ему прежде сказал вырубить всю черёмуху) без меня начал рубить её. Когда я пришёл, уже он врубился в неё вершка на полтора, и сок так и хлюпал под топором, когда он попадал в прежнюю тяпку. «Не́чего делать, видно, судьба», – подумал я, взял сам топор и начал рубить вместе с мужиком.
   Всякую работу весело работать; весело и рубить. Весело наискось глубоко всадить топор, и потом напрямик подсечь подкошенное, и дальше и дальше врубаться в дерево.
   Я совсем забыл о черёмухе и только думал о том, как бы скорее свалить её. Когда я запыхался, я положил топор, упёрся с мужиком в дерево и попытался свалить его. Мы качнули: дерево задрожало листьями, и на нас закапало с него росой, и посыпались белые, душистые лепестки цветов.
   В то же время, точно вскрикнуло что-то, – хрустнуло в средине древа; мы налегли, и как будто заплакало, – затрещало в средине, и дерево свалилось. Оно разодралось у надруба и, покачиваясь, легло сучьями и цветами на траву. Подрожали ветки и цветы после падения и остановились.
   – Эх! Штука-то важная! – сказал мужик. – Живо жалко!
   А мне так было жалко, что я поскорее отошёл к другим рабочим.



   Жилетка

   Один мужик занялся торговлей и так разбогател, что стал первым богачом. У него служили сотни приказчиков, и он их всех и по имени не знал.
   Пропало раз у купца двадцать тысяч денег. Стали старшие приказчики разыскивать и разыскали того, кто украл деньги.
   Пришёл старший приказчик к купцу и говорит:
   – Я вора нашёл. Надо его в Сибирь сослать.
   Купец говорит:
   – А кто украл?
   Старший приказчик говорит:
   – Иван Петров, сам признался.
   Купец подумал и говорит:
   – Ивана Петрова надо простить.
   Приказчик удивился и говорит:
   – Как же простить? Этак и те приказчики то же будут делать: всё добро растаскают.
   Купец говорит:
   – Ивана Петрова надо простить: когда я начинал торговать, мы с ним товарищами были. Когда я женился, мне под венец надеть нечего было. Он мне свою жилетку дал надеть. Ивана Петрова надо простить.
   Так и простили Ивана Петрова.



   Медведь на повозке


   Поводырь с медведем подошёл к кабаку, привязал медведя к воротам, а сам вошёл в кабак выпить. Ямщик на тройке подъехал к кабаку, закрутил коренную и тоже вошёл в кабак. А в телеге у ямщика были калачи.
   Медведь учуял в повозке калачи, отвязался, подошёл к повозке, влез и стал шарить в сене. Лошади оглянулись и шаркнули от кабака по дороге. Медведь ухватился лапами за грядки́ и не знает, как ему быть. А лошади что дальше, то пуще разгораются. Медведь держится передними лапами за грядки и только голову поворачивает то на ту сторону, то на другую. А лошади оглянутся-оглянутся – ещё шибче катят по дороге, под гору, на гору… Проезжие не успевают постораниваться.
   Катит тройка вся в мыле, на телеге сидит медведь, держится за грядки да по сторонам оглядывается. Видит медведь, что дело плохо – убьют его лошади; начал он реветь. Ещё пуще лошади понеслись. Скакали-скакали, прискакали домой в деревню.
   Все смотрят, что такое скачет? Уткнулись лошади в свой двор, в ворота. Хозяйка глядит, что такое? Не путём прискакал хозяин – видно, пьян. Выходит на двор, а с телеги не хозяин – медведь лезет. Соскочил медведь, да в поле, да в лес.


   Солдаткино житьё
   Рассказ мужика

   Мы жили бедно на краю деревни. Была у меня мать, нянька (старшая сестра) и бабушка. Бабушка ходила в старом чупруне и худенькой панёве, а голову завязывала какой-то ветошкой, и под горлом у ней висел мешочек. Бабушка любила и жалела меня больше матери. Отец мой был в солдатах. Говорили про него, что он много пил и за то его отдали в солдаты. Я как сквозь сон помню, он приходил к нам на побывку. Изба наша была тесная и подпёртая в середине рогулиной, и я помню, как я лазил на эту подпорку, оборвался и разбил себе лоб об лавку. И до сих пор метина эта осталась у меня на лбу.
   В избе были два маленькие окна, и одно всегда было заткнуто ветошкой. Двор наш был тесный и раскрытый. В середине стояло старое корыто. На дворе была только одна старая кособокая лошадёнка; коровы у нас не было, были две плохонькие овчонки и один ягнёнок. Я всегда спал с этим ягнёнком. Ели мы хлеб с водою. Работать у нас было некому; мать моя всегда жаловалась от живота, а бабушка – от головы и всегда была около печки. Работала только одна моя нянька, и то в свою долю, а не в семью, покупала себе наряды и собиралась замуж.
   Помню я, мать стала больнее, и потом родился у ней мальчик. Мамушку положили в сени. Бабушка заняла у соседа крупиц и послала дядю Нефёда за попом. А сестра пошла собирать народ на крестины.


   Собрался народ, принесли три ковриги хлеба. Родня стала расставлять столы и покрывать скатертями. Потом принесли скамейки и ушат с водой. И все сели по местам. Когда приехал священник, кум с кумой стали впереди, а позади стала тётка Акулина с мальчиком. Стали молиться. Потом вынули мальчика, и священник взял его и опустил в воду. Я испугался и закричал:
   – Дай мальчика сюда!
   Но бабушка рассердилась на меня и сказала:
   – Молчи, а то побью.
   Священник окунул его три раза и отдал тётке Акулине. Тётка завернула его в миткаль [2 - Миткаль – суровая тонкая хлопчатобумажная ткань (прим. ред.).] и отнесла к матери в сени.
   Потом все сели за столы, бабушка наложила каши две чашки, налила постное масло и подала народу. Когда все наелись, вылезли из-за столов, поблагодарили бабушку и ушли.
   Я пошёл к матери и говорю:
   – Ma, как его зовут?
   Мать говорит:
   – Так же, как тебя.
   Мальчик был худой; ножки, ручки у него были тоненькие, и он всё кричал. Когда ни проснёшься ночью, он всё кричит, а мамушка всё баюкает, припевает. Сама кряхтит, а всё поёт.
   Один раз ночью я проснулся и слышу – мать плачет. Бабушка встала и говорит:
   – Что ты, Христос с тобой!
   Мать говорит:
   – Мальчик помер.
   Бабушка зажгла огонь, обмыла мальчика, надела чистую рубашечку, подпоясала и положила под святые. Когда рассвело, бабушка вышла из избы и привела дядю Нефёда. Дядя принёс две старенькие тесинки и стал делать гробик. Сделал маленькое домови́ще и положил мальчика туда. Потом мать села к гробику и тонким голосом стала причитать и завыла. Потом дядя Нефёд взял гробик под мышку и понёс хоронить.
   Только у нас и было радости, как мы няньку отдавали замуж. Приехали к нам раз мужики и принесли с собой ковригу хлеба и вина. И стали подносить своё вино матери. Мать выпила. Дядя Иван отрезал ломоть хлеба и подал ей. Я стоял подле стола, и мне захотелось хлебушка. Я нагнул мать и сказал ей на ухо. Мать засмеялась, а дядя Иван говорит:
   – Что он, хлебца? – и отрезал мне большой ломоть.
   Я взял хлеб и ушёл в чулан. А нянька сидела в чулане. Она стала меня спрашивать:
   – Что там мужики говорят?
   Я сказал:
   – Вино пьют.
   Она засмеялась и говорит:
   – Это они меня сватают за Кондрашку.
   Потом собрались играть свадьбу. Все встали рано. Бабушка топила печку, мать месила пироги, а тётка Акулина мыла говядину.


   Нянька нарядилась в новые коты [3 - Коты – тёплая женская обувь (прим. ред.).], надела сарафан красный и платок хороший и ничего не делала. Потом, когда истопили избу, мать тоже нарядилась, и пришло к нам много народу – полная изба.
   Потом подъехали к нашему двору три пары с колоколами. И на задней паре сидел жених Кондрашка в новом кафтане и в высокой шапке. Жених слез с телеги и пошёл в избу. Надели на няньку новую шубу и вывели её к жениху. Посадили жениха с невестой за стол, и бабы стали их величать. Потом вылезли из-за стола, помолились Богу и вышли на двор. Кондрашка посадил няньку в телегу, а сам сел в другую. Все посажались в телеги, перекрестились и поехали. Я вернулся в избу и сел к окну ждать, когда свадьба вернётся. Мать дала мне кусочек хлебца; я поел, да тут и заснул. Потом меня разбудила мать, говорит:
   – Едут! – дала мне скалку и велела сесть за стол.
   Кондрашка с нянькой вошли в избу и за ними много народа, больше прежнего. И на улице был народ, и все смотрели к нам в окна. Дядя Герасим был дружкою [4 - Дружка – распорядитель свадьбы со стороны жениха (прим. ред.)]; он подошёл ко мне и говорит:
   – Вылезай.
   Я испугался и хотел лезть, а бабушка говорит:
   – Ты покажи скалку и скажи: а это что?
   Я так и сделал. Дядя Герасим положил денег в стакан и налил вина и подал мне. Я взял стакан и подал бабушке. Тогда мы вылезли, а они сели.
   Потом стали подносить вино, студень, говядину; стали петь песни и плясать. Дяде Герасиму поднесли вина, он выпил немного и говорит:
   – Что-то вино горько.
   Тогда нянька взяла Кондрашку за уши и стала его целовать. Долго играли песни и плясали, а потом все ушли, и Кондрашка повёл няньку к себе домой.
   После этого мы стали ещё беднее жить. Продали лошадь и последних овец, и хлеба у нас часто не было. Мать ходила занимать у родных. Вскоре и бабушка померла. Помню я, как матушка по ней выла и причитала:
   – Уже родимая моя матушка! На кого ты меня оставила, горькую, горемычную? На кого покинула свое дитятко бессчастное? Где я ума-разума возьму? Как мне век прожить?
   И так она долго плакала и причитала.
   Один раз пошёл я с ребятами на большую дорогу лошадей стеречь и вижу – идёт солдат с сумочкой за плечами. Он подошёл к ребятам и говорит:
   – Вы из какой деревни, ребята?
   Мы говорим:
   – Из Никольского.
   – А что, живёт у вас солдатка Матрёна?
   А я говорю:
   – Жива, она мне матушка.
   Солдат поглядел на меня и говорит:
   – А отца своего видал?
   Я говорю:
   – Он в солдатах, не видал.


   Солдат и говорит:
   – Ну, пойдём, проводи меня к Матрёне, я ей письмо от отца привёз.
   Я говорю:
   – Какое письмо?
   А он говорит:
   – Вот пойдём, увидишь.
   – Ну, что ж, пойдём.
   Солдат пошёл со мной, да так скоро, что я бегом за ним не поспевал. Вот пришли мы в свой дом. Солдат помолился Богу и говорит:
   – Здравствуйте! – Потом разделся, сел на конник и стал оглядывать избу и говорит: – Что ж, у вас семьи только-то?
   Мать оробела и ничего не говорит, только смотрит на солдата. Он и говорит:
   – Где ж матушка? – а сам заплакал.
   Тут мать подбежала к отцу и стала его целовать. И я тоже взлез к нему на колени и стал его обшаривать руками. А он перестал плакать и стал смеяться.
   Потом пришёл народ, и отец со всеми здоровался и рассказывал, что он теперь совсем по билету вышел.
   Как пригнали скотину, пришла и нянька и поцеловалась с отцом. А отец и говорит:
   – Это чья же молодая бабочка?
   А мать засмеялась и говорит:
   – Свою дочь не узнал.
   Отец позвал её ещё к себе и поцеловал и спрашивал, как она живёт. Потом мать ушла варить яичницу, а няньку послала за вином. Нянька принесла штофчик, заткнутый бумажкой, и поставила на стол. Отец и говорит:
   – Это что?
   А мать говорит:
   – Тебе вина.
   А он говорит:
   – Нет уж, пятый год не пью; а вот яичницу подавай!
   Он помолился Богу, сел за стол и стал есть. Потом он говорит:
   – Кабы я не бросил пить, я бы и унтер-офицером не был, и домой бы ничего не принёс, а теперь слава Богу.
   Он достал в сумке кошель с деньгами и отдал матери. Мать обрадовалась, заторопилась и понесла хоронить.
   Потом, когда все разошлись, отец лёг спать на задней лавке и меня положил с собой, а мать легла у нас в ногах. И долго они разговаривали, почти до полуночи. Потом я уснул.
   Поутру мать говорит:
   – Ох, дров-то нет у меня!
   А отец говорит:
   – Топор есть?
   – Есть, да щербатый, плохой.
   Отец обулся, взял топор и вышел на двор. Я побежал за ним.
   Отец сдёрнул с крыши жердь, положил на колоду, взмахнул топором, живо перерубил и принёс в избу и говорит:
   – Ну, вот тебе и дрова, топи печь; а я нынче пойду – приищу купить избу да лесу на двор. Корову также купить надо.
   Мать говорит:
   – Ох, денег много на всё надо.
   А отец говорит:
   – А работать будем. Вон мужик-то растёт! – Отец показал на меня.
   Вот отец помолился Богу, поел хлебца, оделся и говорит матери:
   – А есть яички свежие, так испеки в золе к обеду. – И пошёл со двора.
   Отец долго не ворочался. Я стал проситься у матери за отцом. Она не пускала. Я хотел уйти, а мать не пустила меня и побила. Я сел на печку и стал плакать. Тут отец вошёл в избу и говорит:
   – О чём плачешь?
   Я говорю:
   – Я хотел за тобой бечь, а мать меня не пустила, да ещё побила, – и ещё пуще заплакал.
   Отец засмеялся, подошёл к матери и стал её бить нарочно, а сам приговаривал:
   – Не бей Федьку, не бей Федьку!
   Мать нарочно будто заплакала, отец засмеялся и говорит:
   – Вот вы с Федькой какие на слёзы слабые, сейчас и плакать.
   Потом отец сел за стол, посадил меня с собой рядом и закричал:
   – Ну, теперь давай нам, мать, с Федюшкой обедать: мы есть хотим.
   Мать дала нам каши и яиц, и мы стали есть. А мать говорит:
   – Ну, что же, – иструб?
   А отец говорит:
   – Купил: восемьдесят целковых, липовый, белый, как стекло. Вот дай срок, мужикам купим винца, они мне и свезут воскресным делом.
   С тех пор мы стали хорошо жить…



   Собака Якова


   У одного караульщика была жена и двое детей – мальчик и девочка. Мальчику было семь лет, а девочке было пять лет. У них была лохматая собака с белой мордой и большими глазами.
   Один раз караульщик пошёл в лес и велел жене не пускать детей из дома, потому что волки всю ночь ходили около дома и бросались на собаку.
   Жена сказала:
   – Дети, не ходите в лес, – а сама села работать.
   Когда мать села работать, мальчик сказал своей сестре:
   – Пойдём в лес, я вчера видел яблоню, и на ней поспели яблоки.
   Девочка сказала:
   – Пойдём.
   И они побежали в лес.
   Когда мать кончила работать, она позвала детей, но их не было. Она вышла на крыльцо и стала кликать их. Детей не было.
   Муж пришёл домой и спросил:
   – Где дети?
   Жена сказала, что она не знает.
   Тогда караульщик побежал искать детей.
   Вдруг он услыхал, что визжит собака. Он побежал туда и увидал, что дети сидят под кустом и плачут, а волк сцепился с собакой и грызёт её. Караульщик схватил топор и убил волка. Потом взял детей на руки и побежал с ними домой.
   Когда они пришли домой, мать заперла дверь, и они сели обедать.
   Вдруг они услыхали, что собака визжит у двери. Они вышли на двор и хотели впустить собаку в дом, но собака была вся в крови и не могла ходить.
   Дети принесли ей воды и хлеба. Но она не хотела ни пить, ни есть и только лизала им руки. Потом она легла на бок и перестала визжать. Дети думали, что собака заснула; а она умерла.


   Как мальчик рассказывал про то, как его в лесу застала гроза


   Когда я был маленький, меня послали в лес за грибами. Я дошёл до лесу, набрал грибов и хотел идти домой. Вдруг стало темно, пошёл дождь и загремело. Я испугался и сел под большой дуб. Блеснула молния, такая светлая, что мне глазам больно стало, и я зажмурился. Над моей головой что-то затрещало и загремело; потом что-то ударило меня в голову. Я упал и лежал до тех пор, пока перестал дождь. Когда я очнулся, по всему лесу капало с деревьев, пели птицы и играло солнышко. Большой дуб сломался, и из пня шёл дым. Вокруг меня лежали оскрётки от дуба. Платье на мне было всё мокрое и липло к телу; на голове была шишка и было немножко больно. Я нашёл свою шапку, взял грибы и побежал домой.
   Дома никого не было, я достал в столе хлеба и влез на печку. Когда я проснулся, я увидел с печки, что грибы мои изжарили, поставили на стол и уже хотят есть. Я закричал:
   – Что вы без меня едите?
   Они говорят:
   – Что ж ты спишь? Иди скорей, ешь.



   Как тётушка рассказывала бабушке о том, как ей разбойник Емелька Пугачёв дал гривенник


   Мне было лет 8, и мы жили в Казанской губернии, в своей деревне. Помню я, что отец с матерью стали тревожиться и всё поминали о Пугачёве. Потом уж я узнала, что появился тогда Пугачёв-разбойник. Он называл себя царём Петром III, собрал много разбойников и вешал всех дворян, а крепостных всех отпускал на волю. И говорили, что он с своим народом уже недалеко от нас. Отец хотел уехать в Казань, да побоялся нас, детей, везти с собой, потому что погода была холодная и дороги дурные. Было это дело в ноябре, и по дорогам опасно было. И собрался отец ехать один с матерью в Казань и оттуда обещался взять казаков и приехать за нами.
   Они уехали, а мы остались одни с няней Анной Трофимовной, и все жили внизу, в одной комнате. Помню я, сидим мы вечером, няня качает сестру и носит по комнате: у неё животик болел, а я куклу одеваю. А Параша, девушка наша, и дьячиха сидят у стола, пьют чай и разговаривают; и всё про Пугачёва. Я куклу одеваю, а сама всё слушаю, какие страсти дьячиха рассказывает.
   – Помню я, – рассказывала она, – как к соседям нашим за сорок вёрст Пугачёв приходил и как он барина на воротах повесил, а детей всех перебил.
   – Как же они их, злодеи, убивали? – спросила Параша.
   – Да так, матка моя. Игнатыч сказывал: возьмут за ножки да об угол.
   – И, будет вам страсти рассказывать при ребёнке, – сказала няня. – Иди, Катенька, спать, уж пора.
   Я хотела уже собираться спать, вдруг слышим мы – стучат в ворота, собаки лают и голоса кричат.
   Дьячиха с Парашей побежали смотреть и сейчас же прибежали назад: «Он! Он!»
   Няня забыла и думать, что у сестры животик болит, бросила её на постельку, побежала к сундуку, достала оттуда рубашку и сарафанчик маленький. Сняла с меня всё, разула и надела крестьянское платье. Голову мне повязала платком и говорит:
   – Смотри, если спрашивать будут, говори, что ты моя внучка.
   Не успели меня одеть, слышим: наверху уже стучат сапогами. Слышно, много народа нашло. Прибежала к нам дьячиха, Михайла-лакей.
   – Сам, сам приехал! Баранов бить велит. Вина, наливок спрашивает.
   Анна Трофимовна говорит: «Всего давай. Да смотри не сказывай, что барские дети. Говори, все уехали. А про неё говори, что моя внучка».
   Всю ночь эту мы не спали. Всё к нам заходили пьяные казаки.
   Но Анна Трофимовна их не боялась. Как придёт какой, она говорит: «Чего, голубчик, надо? У нас про вас ничего нет. Малые дети да я, старая».
   И казаки уходили.
   К утру я заснула, и когда проснулась, то увидала, что у нас в горнице казак в зелёной бархатной шубе, и Анна Трофимовна ему низко кланяется.
   Он показал на мою сестру, говорит: «Это чья же?» А Анна Трофимовна говорит: «Внучка моя, дочернина. Дочь с господами уехала, мне оставила».
   – А эта девчонка? – Он показал на меня.
   – Тоже внучка, государь.
   Он поманил меня пальцем.
   – Поди сюда, умница.
   Я заробела.
   А Анна Трофимовна говорит:
   – Иди, Катюшка, не бойся.
   Я подошла.
   Он взял меня за щёку и говорит:
   – Вишь, белолицая какая, красавица будет. – Вынул из кармана горсть серебра, выбрал гривенник и дал мне.
   – На тебе, помни государя, – и ушёл.
   Погостили они у нас так 2 дня, всё поели, попили, поломали, но ничего не сожгли и уехали.
   Когда отец с матерью вернулись, они не знали, как благодарить Анну Трофимовну, дали ей вольную, но она не взяла и до старости жила и умерла у нас. А меня шутя звали с тех пор: Пугачёва невеста. А гривенник тот, что мне дал Пугачёв, я до сих пор храню; и как взгляну на него, вспоминаю свои детские годы и добрую Анну Трофимовну.


   Как дядя Семён рассказывал про то, что с ним в лесу было

   Поехал я раз зимою в лес за деревами. Срубил три дерева, обрубил сучья, обтесал, смотрю – уж поздно, надо домой ехать. А погода была дурная: снег шёл, и мело. Думаю: «Ночь захватит, и дороги не найдёшь». Погнал я лошадь. Еду, еду – всё выезду нет. Всё лес. Думаю: «Шуба на мне плохая, замёрзнешь». Ездил, ездил – нет дороги, и темно. Хотел уж сани отпрягать да под сани ложиться, слышу – недалеко бубенцы погромыхивают. Поехал я на бубенчики, вижу – тройка коней саврасых, гривы заплетены лентами, бубенцы светятся, и сидят двое молодцов.
   – Здоро́во, братцы!
   – Здоро́во, мужик!
   – Где, братцы, дорога?
   – Да вот мы на самой дороге.
   Выехал я к ним, смотрю: что за чудо – дорога гладкая и не заметённая.
   – Ступай, – говорят, – за нами, – и погнали коней.
   Моя кобылка плохая, не поспевает. Стал я кричать:
   – Подождите, братцы!
   Остановились, смеются.
   – Садись, – говорят, – с нами. Твоей лошади порожнём легче будет.
   – Спасибо, – говорю.
   Перелез я к ним в сани. Сани хорошие, ковровые. Только сел я, как свистнут:
   – Ну, вы, любезные!
   Завились саврасые кони так, что снег столбом. Смотрю: что за чудо? Светлей стало, и дорога гладкая, как лёд, и палим мы так, что дух захватывает, только по лицу ветками стегает. Уж мне жутко стало. Смотрю вперёд: гора крутая-прекрутая, и под горой пропасть. Саврасые прямо в пропасть летят. Испугался я, кричу:
   – Батюшки! Легче, убьёте!
   Куда тут, только смеются, свищут. Вижу я – пропадать. Над самой пропастью сани. Гляжу, у меня над головой сук. «Ну, – думаю, – пропадайте одни». Приподнялся, схватился за сук и повис. Только повис и кричу:
   – Держи!
   А сам слышу тоже – кричат бабы:
   – Дядя Семён! Чего ты? Бабы, а бабы! Дуйте огонь. С дядей Семёном что-то недоброе, – кричат.
   Вздули огонь. Очнулся я. А я в избе, за полати ухватился руками, вишу и кричу непутёвым голосом. А это я – всё во сне видел.


   Как тётушка рассказывала о том, как она выучилась шить


   Когда мне было шесть лет, я просила мать дать мне шить.
   Она сказала:
   – Ты ещё мала, ты только пальцы наколешь.
   А я всё приставала. Мать достала из сундука красный лоскут и дала мне; потом вдела в иголку красную нитку и показала мне, как держать. Я стала шить, но не могла делать ровных стежков: один стежок выходил большой, а другой попадал на самый край и прорывался насквозь. Потом я уколола палец и хотела не заплакать, да мать спросила меня:
   – Что ты?
   Я не удержалась и заплакала. Тогда мать велела мне идти играть.
   Когда я легла спать, мне всё мерещились стежки; я всё думала о том, как бы мне скорее выучиться шить, и мне казалось так трудно, что я никогда не выучусь.
   А теперь я выросла большая и не помню, как выучилась шить; и когда я учу шить свою девочку, удивляюсь, как она не может держать иголку.



   Как мальчик рассказывал про то, как его не взяли в город

   Собрался батюшка в город, а я ему говорю:
   – Батя, возьми меня с собой.
   А он говорит:
   – Ты там замёрзнешь; куда тебя…
   Я повернулся, заплакал и пошёл в чулан. Плакал-плакал и заснул.
   И вижу я во сне, будто от нашей деревни небольшая дорожка к часовне, и вижу я – по этой дорожке идёт батя. Я догнал его, и мы пошли с ним вместе в город. Иду я и вижу – впереди топится печка. Я говорю: «Батя, это город?» А он говорит: «Он самый». Потом мы дошли до печки, и вижу я – там пекут калачи. Я говорю: «Купи мне калачика». Он купил и дал мне.
   Тут я проснулся, встал, обулся, взял рукавицы и пошёл на улицу. На улице ребята катаются на ледянках и на салазках. Я стал с ними кататься и катался до тех пор, пока не иззяб.
   Только я вернулся и влез на печку, слышу – батя вернулся из города. Я обрадовался, вскочил и говорю:
   – Батя, что – купил мне калачика?
   Он говорит:
   – Купил, – и дал мне калач.
   Я с печи скочил на лавку и стал плясать от радости.



   Как мальчик рассказывал о том, как он перестал бояться слепых нищих


   Когда я был маленький, меня пугали слепыми нищими, и я боялся их.
   Один раз я пришёл домой, а на крыльце сидело двое слепых нищих. Я не знал, что мне делать; я боялся бежать назад и боялся пройти мимо них: я думал, что они схватят меня.
   Вдруг один из них (у него были белые, как молоко, глаза) поднялся, взял меня за руку и сказал:
   – Паренёк! Что же милостыньку?
   Я вырвался от него и прибежал к матери. Она выслала со мною денег и хлеба.
   Нищие обрадовались хлебу, стали креститься и есть. Потом нищий с белыми глазами сказал:
   – Хлеб твой хороший – спаси Бог.
   И он опять взял меня за руку и ощупал её.
   Мне его стало жалко, и с тех пор я перестал бояться слепых нищих.



   Как я выучился ездить верхом
   Рассказ барина


   Когда жили в городе, мы каждый день учились, только по воскресеньям и по праздникам ходили гулять и играли с братьями. Один раз батюшка сказал:
   – Надо старшим детям учиться ездить верхом. Послать их в манеж.
   Я был меньше всех братьев и спросил:
   – А мне можно учиться?
   Батюшка сказал:
   – Ты упадёшь.
   Я стал просить его, чтоб меня тоже учили, и чуть не заплакал.
   Батюшка сказал:
   – Ну, хорошо, и тебя тоже. Только смотри: не плачь, когда упадёшь. Кто ни разу не упадёт с лошади, не выучится верхом ездить.
   Когда пришла середа, нас троих повезли в манеж. Мы вошли на большое крыльцо, а с большого крыльца прошли на маленькое крылечко. А под крылечком была очень большая комната. В комнате вместо пола был песок. И по этой комнате ездили верхом господа и барыни и такие же мальчики, как мы. Это и был манеж. В манеже было не совсем светло и пахло лошадьми, и слышно было, как хлопают бичами, кричат на лошадей, и лошади стучат копытами о деревянные стены.
   Я сначала испугался и не мог ничего рассмотреть. Потом наш дядька позвал берейтора и сказал:
   – Вот этим мальчикам дайте лошадей, они будут учиться ездить верхом.
   Берейтор сказал:
   – Хорошо.
   Потом он посмотрел на меня и сказал:
   – Этот мал очень.
   А дядька сказал:
   – Он обещает не плакать, когда упадёт.
   Берейтор засмеялся и ушёл.
   Потом привели трёх осёдланных лошадей; мы сняли шинели и сошли по лестнице вниз в манеж, берейтор держал лошадь за корду, а братья ездили кругом него.
   Сначала они ездили шагом, потом рысью. Потом привели маленькую лошадку. Она была рыжая, и хвост у неё был обрезан. Её звали Червончик. Берейтор засмеялся и сказал мне:
   – Ну, кавалер, садитесь.
   Я и радовался, и боялся, и старался так сделать, чтоб никто этого не заметил. Я долго старался попасть ногою в стремя, но никак не мог, потому что я был слишком мал. Тогда берейтор поднял меня на руки и посадил. Он сказал:
   – Не тяжёл барин – фунта два, больше не будет.
   Он сначала держал меня за руку; но я видел, что братьев не держали, и просил, чтобы меня пустили. Он сказал:
   – А не боитесь?
   Я очень боялся, но сказал, что не боюсь. Боялся я больше оттого, что Червончик всё поджимал уши. Я думал, что он на меня сердится.
   Берейтор сказал:
   – Ну, смотрите ж, не падайте! – и пустил меня.
   Сначала Червончик ходил шагом, и я держался прямо. Но седло было скользкое, и я боялся свернуться.
   Берейтор меня спросил:
   – Ну, что, утвердились?
   Я ему сказал:
   – Утвердился.
   – Ну, теперь рысцой! – и берейтор защёлкал языком.
   Червончик побежал маленькой рысью, и меня стало подкидывать. Но я всё молчал и старался не свернуться на бок. Берейтор меня похвалил:
   – Ай да кавалер, хорошо!
   Я был очень этому рад.
   В это время к берейтору подошёл его товарищ и стал с ним разговаривать, и берейтор перестал смотреть на меня.
   Только вдруг я почувствовал, что я свернулся немножко на бок седла. Я хотел поправиться, но никак не мог. Я хотел закричать берейтору, чтоб он остановил, но думал, что будет стыдно, если я это сделаю, и молчал. Берейтор не смотрел на меня. Червончик всё бежал рысью, и я ещё больше сбился на бок. Я посмотрел на берейтора и думал, что он поможет мне; а он всё разговаривал со своим товарищем и, не глядя на меня, приговаривал:
   – Молодец, кавалер!
   Я уже совсем был на боку и очень испугался. Я думал, что я пропал. Но кричать мне стыдно было.
   Червончик тряхнул меня ещё раз, я совсем соскользнул и упал на землю. Тогда Червончик остановился, берейтор оглянулся и увидал, что на Червончике меня нет. Он сказал:
   – Вот-те на! Свалился кавалер мой, – и подошёл ко мне.
   Когда я ему сказал, что не ушибся, он засмеялся и сказал:
   – Детское тело мягкое.
   А мне хотелось плакать.
   Я попросил, чтобы меня опять посадили, и меня посадили. И я уж больше не падал.
   Так мы ездили в манеже два раза в неделю, и я скоро выучился ездить хорошо и ничего не боялся.



   Старая лошадь


   У нас был старый старик, Пимен Тимофеич. Ему было девяносто лет. Он жил у своего внука без дела. Спина у него была согнутая, он ходил с палкой и тихо передвигал ногами. Зубов у него совсем не было, лицо было сморщенное. Нижняя губа его тряслась; когда он ходил и когда говорил, он шлёпал губами, и нельзя было понять, что он говорит.
   Нас было четыре брата, и все мы любили ездить верхом. Но смирных лошадей у нас для езды не было. Только на одной старой лошади нам позволяли ездить: эту лошадь звали Воронок.
   Один раз матушка позволила нам ездить верхом, и мы все пошли в конюшню с дядькой. Кучер оседлал нам Воронка, и первый поехал старший брат.
   Он долго ездил; ездил на гумно и кругом сада, и, когда он подъезжал назад, мы закричали:
   – Ну, теперь проскачи!
   Старший брат стал бить Воронка ногами и хлыстом, и Воронок проскакал мимо нас.
   После старшего сел другой брат, и он ездил долго и тоже хлыстом разогнал Воронка и проскакал из-под горы. Он ещё хотел ездить, но третий брат просил, чтобы он поскорее пустил его.
   Третий брат проехал и на гумно, и вокруг сада, да ещё и по деревне, и шибко проскакал из-под горы к конюшне. Когда он подъехал к нам, Воронок сопел, а шея и лопатки потемнели у него от пота.
   Когда пришёл мой черёд, я хотел удивить братьев и показать им, как я хорошо езжу, – стал погонять Воронка изо всех сил, но Воронок не хотел идти от конюшни. И сколько я ни колотил его, он не хотел скакать, а шёл шагом и то всё заворачивал назад. Я злился на лошадь и изо всех сил бил её хлыстом и ногами.
   Я старался бить её в те места, где ей больнее, сломал хлыст и остатком хлыста стал бить по голове. Но Воронок всё не хотел скакать.


   Тогда я поворотил назад, подъехал к дядьке и попросил хлыстика покрепче. Но дядька сказал мне:
   – Будет вам ездить, сударь, слезайте. Что лошадь мучить?
   Я обиделся и сказал:
   – Как же, я совсем не ездил? Посмотри, как я сейчас проскачу! Дай, пожалуйста, мне хлыст покрепче. Я его разожгу.
   Тогда дядька покачал головой и сказал:
   – Ах, сударь, жалости в вас нет. Что его разжигать? Ведь ему двадцать лет. Лошадь измучена, насилу дышит, да и стара. Ведь она такая старая! Всё равно как Пимен Тимофеич. Вы бы сели на Тимофеича, да так-то через силу погоняли бы его хлыстом. Что же, вам не жалко бы было?
   Я вспомнил про Пимена и послушал дядьки. Я слез с лошади, и когда я посмотрел, как она носила потными боками, тяжело дышала ноздрями и помахивала облезшим хвостиком, я понял, что лошади трудно было. А то я думал, что ей было так же весело, как мне. Мне так жалко стало Воронка, что я стал целовать его в потную шею и просить у него прощения за то, что я его бил.
   С тех пор я вырос большой и всегда жалею лошадей и всегда вспоминаю Воронка и Пимена Тимофеича, когда вижу, что мучают лошадей.



   Подкидыш

   У бедной женщины была дочь Маша. Маша утром пошла за водой и увидала, что у двери лежит что-то завёрнутое в тряпки. Маша поставила вёдра и развернула тряпки. Когда она тронула тряпки, из них закричало что-то: уа! уа! уа! Маша нагнулась и увидала, что это был маленький красный ребёночек. Он громко кричал: уа! уа! Маша взяла его в руки и понесла в дом, и стала с ложки поить молоком.
   Мать сказала:
   – Что ты принесла?
   Маша сказала:
   – Ребёночка, я нашла у нашей двери.
   Мать сказала:
   – Мы и так бедны, где нам кормить ещё ребёнка; я пойду к начальнику и скажу, чтоб его взяли.
   Маша заплакала и сказала:
   – Матушка, он не много будет есть, оставь его. Посмотри, какие у него красненькие сморщенные ручки и пальчики.
   Мать посмотрела, ей стало жалко. Она оставила ребёночка.
   Маша кормила и пеленала ребёночка, и пела ему песни, когда он ложился спать.



   Китайская царица Силинчи


   У китайского императора Гоангчи была любимая жена Силинчи. Император хотел, чтобы весь народ помнил его любимую царицу. Он показал жене шелковичного червя и сказал:
   – Научись, что с этим червяком делать и как его водить, и тебя народ никогда не забудет.
   Силинчи стала смотреть червей и увидала, что когда они замирают, то на них бывает паутина. Она размотала эту паутину, спряла её в нитки и соткала шёлковый платок. Потом она приметила, что черви водятся на тутовых деревьях. Она стала собирать лист с тутового дерева и кормить им червей. Она развела много червей и научила свой народ, как водить их.
   С тех пор прошло пять тысяч лет, а китайцы до сих пор помнят императрицу Силинчи и в честь её празднуют.



   Как научились бухарцы разводить шелковичных червей

   Китайцы долго одни умели разводить шёлк и никому этого искусства не показывали, а продавали за дорогие деньги шёлковые ткани.
   Бухарский царь услыхал об этом, и ему захотелось достать червей и научиться этому делу. Он просил китайцев дать ему семян, и червей, и деревьев. Они отказали. Тогда бухарский царь послал сватать за себя дочь у китайского императора и велел сказать невесте, что у него всего много в царстве, нет только одного – шёлковых тканей, – так чтобы она с собою потихоньку привезла семян шелковицы и червей, а то не во что ей будет наряжаться.
   Царевна набрала семян червей и деревьев и положила себе в головную повязку.
   Когда на границе стали осматривать, не везёт ли она с собою потихоньку чего запрещённого, никто не посмел развязать её повязку.
   И бухарцы развели у себя тутовые деревья и шелковичных червей, и царевна научила водить их.



   Булька
   Рассказ офицера


   У меня была мордашка… Её звали Булькой. Она была вся чёрная, только кончики передних лап были белые.
   У всех мордашек нижняя челюсть длиннее верхней и верхние зубы заходят за нижние; но у Бульки нижняя челюсть так выдавалась вперёд, что палец можно было заложить между нижними и верхними зубами. Лицо у Бульки было широкое; глаза большие, чёрные и блестящие; и зубы и клыки белые всегда торчали наружу. Он был похож на арапа. Булька был смирный и не кусался, но он был очень силён и цепок. Когда он, бывало, уцепится за что-нибудь, то стиснет зубы и повиснет, как тряпка, и его, как клещука, нельзя никак оторвать.
   Один раз его пускали на медведя, и он вцепился медведю в ухо и повис, как пиявка. Медведь бил его лапами, прижимал к себе, кидал из стороны в сторону, но не мог оторвать и повалился на голову, чтобы раздавить Бульку; но Булька до тех пор на нём держался, пока его не отлили холодной водой.


   Я взял его щенком и сам выкормил. Когда я ехал служить на Кавказ, я не хотел брать его и ушёл от него потихоньку, а его велел запереть. На первой станции я хотел уже садиться на другую перекладную, как вдруг увидал, что по дороге катится что-то чёрное и блестящее. Это был Булька в своём медном ошейнике. Он летел во весь дух к станции. Он бросился ко мне, лизнул мою руку и растянулся в тени под телегой. Язык его высунулся на целую ладонь. Он то втягивал его назад, глотая слюни, то опять высовывал на целую ладонь. Он торопился, не поспевал дышать, бока его так и прыгали. Он поворачивался с боку на бок и постукивал хвостом о землю.
   Я узнал потом, что он после меня пробил раму и выскочил из окна и прямо, по моему следу, поскакал по дороге и проскакал так вёрст двадцать в самый жар.


   Булька и кабан

   Один раз на Кавказе мы пошли на охоту за кабанами, и Булька прибежал со мной. Только что гончие погнали, Булька бросился на их голос и скрылся в лесу. Это было в ноябре месяце: кабаны и свиньи тогда бывают очень жирные.
   На Кавказе, в лесах, где живут кабаны, бывает много вкусных плодов: дикого винограду, шишек, яблок, груш, ежевики, жёлудей, терновнику. И когда все эти плоды поспеют и тронутся морозом, – кабаны отъедаются и жиреют.
   В то время кабан так бывает жирён, что недолго может бегать под собаками. Когда его погоняют часа два, он забивается в чащу и останавливается. Тогда охотники бегут к тому месту, где он стоит, и стреляют. По лаю собак можно знать, стал ли кабан, или бежит. Если он бежит, то собаки лают с визгом, как будто их бьют; а если он стоит, то они лают, как на человека, и подвывают.
   В эту охоту я долго бегал по лесу, но ни разу мне не удалось перебежать дорогу кабану. Наконец, я услыхал протяжный лай и вой гончих собак и побежал к тому месту. Уж я был близко от кабана. Мне уже слышен был треск по чаще. Это ворочался кабан с собаками. Но слышно было по лаю, что они не брали его, а только кружились около. Вдруг я услыхал – зашуршало что-то сзади и увидал Бульку. Он, видно, потерял гончих в лесу и спутался, а теперь слышал их лай и так же, как я, что было духу катился в ту сторону. Он бежал через полянку, по высокой траве, и мне от него видна только была его чёрная голова и закушенный язык в белых зубах. Я окликнул его, но он не оглянулся, обогнал меня и скрылся в чаще. Я побежал за ним, но чем дальше я шёл, тем лес становился чаще и чаще. Сучки сбивали с меня шапку, били по лицу, иглы терновника цеплялись за платье. Я уже был близок к лаю, но ничего не мог видеть.
   Вдруг я услыхал, что собаки громче залаяли, что-то сильно затрещало, и кабан стал отдуваться и захрипел. Я так и думал, что теперь Булька добрался до него и возится с ним. Я из последних сил побежал чрез чащу к тому месту. В самой глухой чаще я увидал пёструю гончую собаку. Она лаяла и выла на одном месте, и в трёх шагах от неё возилось и чернело что-то.
   Когда я подвинулся ближе, я рассмотрел кабана и услыхал, что Булька пронзительно завизжал. Кабан захрюкал и посунулся на гончую – гончая поджала хвост и отскочила. Мне стал виден бок кабана и его голова. Я прицелился в бок и выстрелил. Я видел, что попал. Кабан хрюкнул и затрещал прочь от меня по чаще. Собаки визжали, лаяли следом за ним, я по чаще ломился за ними. Вдруг, почти у себя под ногами, я увидал и услыхал что-то. Это был Булька. Он лежал на боку и визжал. Под ним была лужа крови. Я подумал: «Пропала собака»; но мне теперь не до него было, я ломился дальше. Скоро я увидал кабана. Собаки хватали его сзади, а он поворачивался то на ту, то на другую сторону. Когда кабан увидал меня, он сунулся ко мне. Я выстрелил другой раз, почти в упор, так что щетина загорелась на кабане, и кабан захрипел, зашатался и всей тушей тяжело хлопнулся наземь.
   Когда я подошёл, кабан уже был мёртвый и только то там, то тут его пучило и подёргивало. Но собаки, ощетинившись, одни рвали его за брюхо и за ноги, а другие лакали кровь из раны.
   Тут я вспомнил про Бульку и пошёл его искать. Он полз мне навстречу и стонал. Я подошёл к нему, присел и посмотрел его рану. У него был распорот живот, и целый комок кишок из живота волочился по сухим листьям. Когда товарищи подошли ко мне, мы вправили Бульке кишки и зашили ему живот. Пока зашивали живот и прокалывали кожу, он всё лизал мне руки.
   Кабана привязали к хвосту лошади, чтоб вывезти из лесу, а Бульку положили на лошадь и так привезли его домой.
   Булька проболел недель шесть и выздоровел.



   Фазаны
   Описание

   На Кавказе диких кур зовут фазанами. Их так много, что они там дешевле домашней курицы. За фазанами охотятся с кобылкой, с подсаду и из-под собаки.
   С кобылкой вот как охотятся: возьмут парусины, натянут на рамку, в середине рамки сделают перекладину, а в парусине сделают прорешку. Эта рамка с парусиной называется кобылкой. С этой кобылкой и с ружьём на заре выходят в лес. Кобылку несут перед собой и высматривают в прорешку фазанов. Фазаны по зорям кормятся на полянках; иногда целый выводок – наседка с цыплятами, иногда петух с курицей, иногда несколько петухов вместе.
   Фазаны не видят человека и не боятся парусины и подпускают к себе близко. Тогда охотник ставит кобылку, высовывает ружьё в прореху и стреляет по выбору.
   С подсаду охотятся вот как: пустят дворную собачонку в лес и ходят за ней. Когда собака найдёт фазана, она бросится за ним.
   Фазан взлетит на дерево, и тогда собачонка начинает на него лаять. Охотник подходит на лай и стреляет фазана на дереве. Охота эта была бы легка, если бы фазан садился на дерево на чистом месте и сидел бы прямо на дереве – так, чтобы его бы видно было. Но фазаны всегда садятся на густые деревья, в чаще, и как завидят охотника, так прячутся в сучках. И бывает трудно пролезть в чаще к дереву, где сидит фазан, и трудно рассмотреть его. Когда собака одна лает на фазана, он не боится её, сидит на сучке и ещё петушится на неё и хлопает крыльями. Но как только он увидит человека, то сейчас же вытягивается по сучку, так что только привычный охотник различит его, а непривычный будет стоять подле и ничего не увидит.
   Когда казаки подкрадываются к фазанам, то они надвигают шапку на своё лицо и не глядят вверх, потому что фазан боится человека с ружьём, а больше всего боится его глаз.
   Из-под собаки охотятся вот как: берут легавую собаку и ходят за ней по лесу. Собака чутьём услышит, где на заре ходили и кормились фазаны, и станет разбирать их следы. И, сколько бы ни напутали фазаны, хорошая собака всегда найдёт последний след, выход с того места, где кормились. Чем дальше будет идти собака по следу, тем сильнее ей будет пахнуть, и так она дойдёт до того места, где днём сидит в траве или ходит фазан. Когда она подойдёт близко, тогда ей будет казаться, что фазан уж тут, прямо перед ней, и она всё будет идти осторожнее, чтобы не спугнуть его, и будет останавливаться, чтобы сразу прыгнуть и поймать его. Когда собака подойдёт совсем близко, тогда фазан вылетает, и охотник стреляет.


   Мильтон и Булька

   Я завёл себе для фазанов легавую собаку.
   Собаку эту звали Мильтон: она была высокая, худая, крапчатая по серому, с длинными брылами и ушами и очень сильная и умная.
   С Булькой они не грызлись. Ни одна собака никогда не огрызалась на Бульку. Он, бывало, только покажет свои зубы, и собаки поджимают хвосты и отходят прочь.
   Один раз я пошёл с Мильтоном за фазанами. Вдруг Булька прибежал за мной в лес. Я хотел прогнать его, но никак не мог. А идти домой, чтобы отвести его, было далеко. Я думал, что он не будет мешать мне, и пошёл дальше; но только что Мильтон почуял в траве фазана и стал искать, Булька бросился вперёд и стал соваться во все стороны. Он старался прежде Мильтона поднять фазана. Он что-то такое слышал в траве, прыгал, вертелся; но чутьё у него плохое, и он не мог найти следа один, а смотрел на Мильтона и бежал туда, куда шёл Мильтон. Только что Мильтон тронется по следу, Булька забежит вперёд. Я отзывал Бульку, бил, но ничего не мог сделать с ним. Как только Мильтон начинал искать, он бросался вперёд и мешал ему. Я хотел уже идти домой, потому что думал, что охота моя испорчена, но Мильтон лучше меня придумал, как обмануть Бульку. Он вот что сделал: как только Булька забежит ему вперёд, Мильтон бросит след, повернёт в другую сторону и притворится, что он ищет. Булька бросится туда, куда показал Мильтон, а Мильтон оглянется на меня, махнёт хвостом и пойдёт опять по настоящему следу. Булька опять прибегает к Мильтону, забегает вперёд, и опять Мильтон нарочно сделает шагов десять в сторону, обманет Бульку и опять поведёт меня прямо. Так что всю охоту он обманывал Бульку и не дал ему испортить дело.


   Черепаха

   Один раз я пошёл с Мильтоном на охоту. Подле леса он начал искать, вытянул хвост, поднял уши и стал принюхиваться. Я приготовил ружьё и пошёл за ним. Я думал, что он ищет куропатку, фазана или зайца. Но Мильтон не пошёл в лес, а в поле. Я шёл за ним и глядел вперёд. Вдруг я увидал то, что он искал. Впереди его бежала небольшая черепаха, величиною с шапку. Голая тёмно-серая голова на длинной шее была вытянута, как пестик; черепаха широко перебирала голыми лапами, а спина её вся была покрыта корой.
   Когда она увидала собаку, она спрятала ноги и голову и опустилась на траву, так что видна была только одна скорлупа. Мильтон схватил её и стал грызть, но не мог прокусить её, потому что у черепахи на брюхе такая же скорлупа, как и на спине. Только спереди, сзади и с боков есть отверстия, куда она пропускает голову, ноги и хвост.


   Я отнял черепаху у Мильтона и рассмотрел, как у неё разрисована спина, и какая скорлупа, и как она туда прячется. Когда держишь её в руках и смотришь под скорлупу, то только внутри, как в подвале, видно что-то чёрное и живое.
   Я бросил черепаху на траву и пошёл дальше, но Мильтон не хотел её оставить, а нёс в зубах за мною. Вдруг Мильтон взвизгнул и пустил её. Черепаха у него во рту выпустила лапу и царапнула ему рот. Он так рассердился на неё за это, что стал лаять и опять схватил её и понёс за мною. Я опять велел бросить, но Мильтон не слушался меня. Тогда я отнял у него черепаху и бросил. Но он не оставил её. Он стал торопиться лапами подле неё рыть яму. И когда вырыл яму, то лапами завалил в яму черепаху и закопал землёю.
   Черепахи живут и на земле, и в воде, как ужи и лягушки. Детей они выводят яйцами, и яйца кладут на земле, и не высиживают их, а яйца сами, как рыбья икра, лопаются – и выводятся черепахи. Черепахи бывают маленькие, не больше блюдечка, и большие, в три аршина длины и весом в двадцать пудов. Большие черепахи живут в морях.
   Одна черепаха в весну кладёт сотни яиц. Скорлупа черепахи – это её рёбра. Только у людей и других животных рёбра бывают каждое отдельно, а у черепахи рёбра срослись в скорлупу. Главное же то, что у всех животных рёбра бывают внутри, под мясом, а у черепахи рёбра сверху, а мясо под ними.


   Булька и волк

   Когда я уезжал с Кавказа, тогда ещё там была война, и ночью опасно было ездить без конвоя.
   Я хотел выехать как можно раньше утром и для этого не ложился спать.
   Мой приятель пришёл провожать меня, и мы сидели весь вечер и ночь на улице станицы перед моей хатой.
   Была месячная ночь с туманом, и было так светло, что читать можно, хотя месяца и не видно было.
   В середине ночи мы вдруг услыхали, что через улицу на дворе пищит поросёнок. Один из нас закричал:
   – Это волк душит поросёнка!
   Я побежал к себе в хату, схватил заряженное ружьё и выбежал на улицу. Все стояли у ворот того двора, где пищал поросёнок, и кричали мне:
   – Сюда!
   Мильтон бросился за мной, – верно, думал, что я на охоту иду с ружьём, – а Булька поднял свои короткие уши и метался из стороны в сторону, как будто спрашивал, в кого ему велят вцепиться.
   Когда я подбежал к плетню, я увидал, что с той стороны двора, прямо ко мне, бежит зверь. Это был волк. Он подбежал к плетню и вскочил на него. Я отсторонился от него и приготовил ружьё. Как только волк соскочил с плетня на мою сторону, я приложился почти в упор и спустил курок; но ружьё сделало «чик» и не выстрелило. Волк не остановился и побежал через улицу. Мильтон и Булька пустились за ним. Мильтон был близко от волка, но, видно, боялся схватить его, а Булька, как ни торопился на своих коротких ногах, не мог поспеть. Мы бежали, что было силы, за волком, но и волк и собаки скрылись у нас из виду. Только у канавы, на углу станицы, мы услыхали подлаиванье, визг и видели сквозь месячный туман, что поднялась пыль, и что собаки возились с волком.


   Когда мы прибежали к канаве, волка уже не было, и обе собаки вернулись к нам с поднятыми хвостами и рассерженными лицами. Булька рычал и толкал меня головой, – он, видно, хотел что-то рассказать, но не умел.
   Мы осмотрели собак и нашли, что у Бульки на голове была маленькая рана. Он, видно, догнал волка перед канавой, но не успел захватить, и волк огрызнулся и убежал. Рана была небольшая, так что ничего опасного не было.
   Мы вернулись назад к хате, сидели и разговаривали о том, что случилось. Я досадовал на то, что ружьё моё осеклось, и всё думал о том, как бы тут же на месте остался волк, если б оно выстрелило. Приятель мой удивлялся, как волк мог залезть на двор. Старый казак говорил, что тут нет ничего удивительного, что это был не волк, что это была ведьма и что она заколдовала моё ружьё. Так мы сидели и разговаривали. Вдруг собаки бросились, и мы увидали на средине улицы, перед нами, опять того же волка; но в этот раз он от нашего крика так скоро побежал, что собаки уже не догнали его.
   Старый казак после этого уже совсем уверился, что это был не волк, а ведьма; а я подумал, что не бешеный ли это был волк, потому что я никогда не видывал и не слыхивал, чтобы волк, после того, как его прогнали, вернулся опять на народ.
   На всякий случай я посыпал Бульке на рану пороху и зажёг его. Порох вспыхнул и выжег больное место.
   Я выжег порохом рану затем, чтобы выжечь бешеную слюну, если она ещё не успела войти в кровь. Если же попала слюна и вошла уже в кровь, то я знал, что по крови она разойдётся по всему телу, и тогда уже нельзя вылечить.


   Что случилось с Булькой в Пятигорске

   Из станицы я поехал прямо в Россию, а сначала в Пятигорск, и там пробыл два месяца. Мильтона я подарил казаку-охотнику, а Бульку взял с собой в Пятигорск.
   Пятигорск так называется оттого, что он стоит на горе Бештау. А «беш» по-татарски значит пять, «тау» – гора. Из этой горы течёт горячая серная вода. Вода эта горяча, как кипяток, и над местом, где идёт вода из горы, всегда стоит пар, как над самоваром. Всё место, где стоит город, очень весёлое. Из гор текут горячие родники, под горой течёт речка Подкумок. По горе – леса, кругом – поля, а вдалеке всегда видны большие Кавказские горы. На этих горах снег никогда не тает, и они всегда белые, как сахар. Одна большая гора Эльбрус, как сахарная белая голова, видна отовсюду, когда ясная погода. На горячие ключи приезжают лечиться; и над ключами сделаны беседки, навесы, кругом разбиты сады и дорожки. По утрам играет музыка, и народ пьёт воду или купается и гуляет.
   Самый город стоит на горе, а под горой есть слобода. Я жил в этой слободе в маленьком домике. Домик стоял на дворе, и перед окнами был садик, а в саду стояли хозяйские пчёлы – не в колодах, как в России, а в круглых плетушках. Пчёлы там так смирны, что я всегда по утрам с Булькой сиживал в этом садике промежду ульев.
   Булька ходил промежду ульев, удивлялся на пчёл, нюхал, слушал, как они гудят, но так осторожно ходил около них, что не мешал им, и они его не трогали.
   Один раз утром я вернулся домой с вод и сел пить кофей в палисаднике. Булька стал чесать себе за ушами и греметь ошейником. Шум тревожил пчёл, и я снял с Бульки ошейник. Немного погодя я услыхал из города с горы странный и страшный шум. Собаки лаяли, выли, визжали, люди кричали, и шум этот спускался с горы и подходил всё ближе и ближе к нашей слободе. Булька перестал чесаться, уложил свою широкую голову с белыми зубами промеж передних белых лапок, уложил и язык, как ему надо было, и смирно лежал подле меня.
   Когда он услыхал шум, он как будто понял, что это такое, насторожил уши, оскалил зубы, вскочил и начал рычать.
   Шум приближался. Точно собаки со всего города выли, визжали и лаяли. Я вышел к воротам посмотреть, и хозяйка моего дома подошла тоже. Я спросил:
   – Что это такое?
   Она сказала:
   – Это колодники из острога ходят – собак бьют. Развелось много собак, и городское начальство велело бить всех собак по городу.
   – Как, и Бульку убьют, если попадётся?
   – Нет, в ошейниках не велят бить.


   В то самое время, как я говорил, колодники подошли уже к нашему двору.
   Впереди шли солдаты, сзади четыре колодника в цепях. У двух колодников в руках были длинные железные крючья и у двух дубины…
   …В это время Булька стремглав, как он кидается на медведя, бросился на этого колодника. Я вспомнил, что он без ошейника, и закричал:
   – Булька, назад! – и кричал колодникам, чтобы они не били Бульку.
   Но колодник увидал Бульку, захохотал и крючком ловко ударил в Бульку, и зацепил его за ляжку. Булька бросился прочь; но колодник тянул к себе и кричал другому:
   – Бей!
   Другой замахнулся дубиной, и Булька был бы убит, но он рванулся, кожа прорвалась на ляжке, и он, поджав хвост, с красной раной на ноге, стремглав влетел в калитку, в дом и забился под мою постель.
   Он спасся тем, что кожа его прорвалась насквозь в том месте, где был крючок.


   Конец Бульки и Мильтона

   Булька и Мильтон кончились в одно и то же время. Старый казак не умел обращаться с Мильтоном. Вместо того, чтобы брать его с собою только на птицу, он стал водить его за кабанами. И в ту же осень секач [5 - Секач – двухгодовалый кабан с острым, незагнутым клыком (прим. Л. Н. Толстого).] кабан спорол его. Никто не умел его зашить, и Мильтон издох.
   Булька тоже недолго жил после того, как он спасся от колодников. Скоро после своего спасения от колодников он стал скучать и стал лизать всё, что ему попадалось. Он лизал мне руки, но не так, как прежде, когда ласкался. Он лизал долго и сильно налегал языком, а потом начинал прихватывать зубами. Видно, ему нужно было кусать руку, но он не хотел. Я не стал давать ему руку. Тогда он стал лизать мой сапог, ножку стола и потом кусать сапог или ножку стола. Это продолжалось два дня, а на третий день он пропал, и никто не видал и не слыхал про него.


   Украсть его нельзя было, и уйти от меня он не мог, а случилось это с ним шесть недель после того, как его укусил волк. Стало быть, волк, точно, был бешеный. Булька взбесился и ушёл. С ним сделалось то, что называют по-охотничьи – стечка. Говорят, что бешенство в том состоит, что у бешеного животного в горле делаются судороги. Бешеные животные хотят пить и не могут, потому что от воды судороги делаются сильнее. Тогда они от боли и от жажды выходят из себя и начинают кусать. Верно, у Бульки начинались эти судороги, когда он начинал лизать, а потом кусать мою руку и ножку стола.
   Я ездил везде по округе и спрашивал про Бульку, но не мог узнать, куда он делся и как он издох. Если бы он бегал и кусал, как делают бешеные собаки, то я бы услыхал про него. А, верно, он забежал куда-нибудь в глушь и один умер там. Охотники говорят, что когда с умной собакой сделается стечка, то она убегает в поля или леса и там ищет травы, какой ей нужно, вываливается по росам и сама лечится. Видно, Булька не мог вылечиться. Он не вернулся и пропал.



   Прыжок

   Один корабль обошёл вокруг света и возвращался домой. Была тихая погода, весь народ был на палубе. Посреди народа вертелась большая обезьяна и забавляла всех. Обезьяна эта корчилась, прыгала, делала смешные рожи, передразнивала людей, и видно было – она знала, что ею забавляются, и оттого ещё больше расходилась.
   Она подпрыгнула к двенадцатилетнему мальчику, сыну капитана корабля, сорвала с его головы шляпу, надела и живо взобралась на мачту. Все засмеялись, а мальчик остался без шляпы и сам не знал, смеяться ли ему, или плакать.
   Обезьяна села на первой перекладине мачты, сняла шляпу и стала зубами и лапами рвать её. Она как будто дразнила мальчика, показывала на него и делала ему рожи. Мальчик погрозил ей и крикнул на неё, но она ещё злее рвала шляпу. Матросы громче стали смеяться, а мальчик покраснел, скинул куртку и бросился за обезьяной на мачту. В одну минуту он взобрался по верёвке на первую перекладину; но обезьяна ещё ловчее и быстрее его в ту самую минуту, как он думал схватить шляпу, взобралась ещё выше.
   – Так не уйдёшь же ты от меня! – закричал мальчик и полез выше.
   Обезьяна опять подманила его, полезла ещё выше, но мальчика уже разобрал задор, и он не отставал. Так обезьяна и мальчик в одну минуту добрались до самого верха.


   На самом верху обезьяна вытянулась во всю длину и, зацепившись задней рукой за верёвку, повесила шляпу на край последней перекладины, а сама взобралась на макушку мачты и оттуда корчилась, показывала зубы и радовалась. От мачты до конца перекладины, где висела шляпа, было аршина два, так что достать её нельзя было иначе, как выпустить из рук верёвку и мачту.
   Но мальчик очень раззадорился. Он бросил мачту и ступил на перекладину. На палубе все смотрели и смеялись тому, что выделывали обезьяна и капитанский сын; но как увидали, что он пустил верёвку и ступил на перекладину, покачивая руками, все замерли от страха.
   Стоило ему только оступиться – и он бы вдребезги разбился о палубу. Да если б даже он и не оступился, а дошёл до края перекладины и взял шляпу, то трудно было ему повернуться и дойти назад до мачты. Все молча смотрели на него и ждали, что будет.
   Вдруг в народе кто-то ахнул от страха. Мальчик от этого крика опомнился, глянул вниз и зашатался.
   В это время капитан корабля, отец мальчика, вышел из каюты. Он нёс ружьё, чтобы стрелять чаек. Он увидал сына на мачте и тотчас же прицелился в сына и закричал:
   – В воду! Прыгай сейчас в воду! Застрелю!
   Мальчик шатался, но не понимал.
   – Прыгай или застрелю!.. Раз, два… – И как только отец крикнул: – Три! – мальчик размахнулся головой вниз и прыгнул.


   Точно пушечное ядро шлёпнуло тело мальчика в море, и не успели волны закрыть его, как уже двадцать молодцов-матросов спрыгнули с корабля в море. Секунд через сорок – они долги показались всем – вынырнуло тело мальчика. Его схватили и вытащили на корабль. Через несколько минут у него изо рта и из носа полилась вода, и он стал дышать.
   Когда капитан увидал это, он вдруг закричал, как будто его что-то душило, и убежал к себе в каюту, чтоб никто не видал, как он плачет.



   Акула


   Наш корабль стоял на якоре у берега Африки. День был прекрасный, с моря дул свежий ветер; но к вечеру погода изменилась: стало душно и точно из топленной печки несло на нас горячим воздухом с пустыни Сахары.
   Перед закатом солнца капитан вышел на палубу, крикнул:
   – Купаться!
   И в одну минуту матросы попрыгали в воду, спустили в воду парус, привязали его и в парусе устроили купальню.
   На корабле с нами было два мальчика. Мальчики первые попрыгали в воду, но им тесно было в парусе, и они вздумали плавать наперегонки в открытом море.
   Оба, как ящерицы, вытягивались в воде и что было силы поплыли к тому месту, где был бочонок над якорем.
   Один мальчик сначала перегнал товарища, но потом стал отставать. Отец мальчика, старый артиллерист, стоял на палубе и любовался на своего сынишку. Когда сын стал отставать, отец крикнул ему:
   – Не выдавай! Понатужься!
   Вдруг с палубы кто-то крикнул:
   – Акула!
   И все мы увидали в воде спину морского чудовища.
   Акула плыла прямо на мальчиков.
   – Назад! Назад! Вернитесь! Акула! – закричал артиллерист.
   Но ребята не слыхали его, плыли дальше, смеялись и кричали ещё веселее и громче прежнего.
   Артиллерист, бледный, как полотно, не шевелясь, смотрел на детей.
   Матросы спустили лодку, бросились в неё и, сгибая вёсла, понеслись что было силы к мальчикам; но они были ещё далеко от них, когда акула уже была не дальше двадцати шагов.
   Мальчики сначала не слыхали того, что им кричали, и не видали акулы; но потом один из них оглянулся, и мы все услыхали пронзительный визг, и мальчики поплыли в разные стороны.
   Визг этот как будто разбудил артиллериста. Он сорвался с места и побежал к пушкам. Он повернул хобот, прилёг к пушке, прицелился и взял фитиль.
   Мы все, сколько нас ни было на корабле, замерли от страха и ждали, что будет.
   Раздался выстрел, и мы увидали, что артиллерист упал подле пушки и закрыл лицо руками. Что сделалось с акулой и с мальчиками, мы не видали, потому что на минуту дым застлал нам глаза.
   Но когда дым разошёлся над водою, со всех сторон послышался сначала тихий ропот, потом ропот этот стал сильнее, и, наконец, со всех сторон раздался громкий, радостный крик.
   Старый артиллерист открыл лицо, поднялся и посмотрел на море.
   По волнам колыхалось жёлтое брюхо мёртвой акулы. В несколько минут лодка подплыла к мальчикам и привезла их на корабль.



   Первый перелёт


   Лебеди стадом летели из холодной стороны в тёплые земли. Они летели через море. Они летели день и ночь; и другой день и другую ночь они, не отдыхая, летели над водою.
   На небе был полный месяц, и лебеди далеко внизу под собой видели синеющую воду. Все лебеди уморились, махая крыльями, но они не останавливались и летели дальше. Впереди летели старые, сильные лебеди, сзади летели те, которые были моложе и слабее.
   Один молодой лебедь летел позади всех. Силы его ослабели. Он взмахнул крыльями и не мог лететь дальше. Тогда он, распустив крылья, пошёл книзу. Он ближе и ближе спускался к воде; а товарищи его дальше и дальше белелись в месячном свете.
   Лебедь спустился на воду и сложил крылья. Море всколыхнулось под ним и покачало его. Стадо лебедей чуть виднелось белой чертой на светлом небе. И чуть слышно было в тишине, как звенели их крылья. Когда они совсем скрылись из вида, лебедь загнул назад шею и закрыл глаза.
   Он не шевелился, и только море, поднимаясь и опускаясь широкой полосой, поднимало и опускало его.
   Перед зарёй лёгкий ветерок стал колыхать море. И вода плескала в белую грудь лебедя. Лебедь открыл глаза. На востоке краснела заря, и месяц и звёзды стали бледнее. Лебедь вздохнул, вытянул шею и, взмахнув крыльями, приподнялся и полетел, цепляя крыльями по воде. Он поднимался выше и выше и полетел один над тёмными всколыхавшимися волнами.



   Зайцы
   Описание

   Зайцы по ночам кормятся. Зимой зайцы лесные кормятся корою деревьев, зайцы полевые – озимями и травой, гуменники – хлебными зёрнами на гумнах. За ночь зайцы прокладывают по снегу глубокий, видный след. До зайцев охотники – и люди, и собаки, и волки, и лисицы, и вороны, и орлы. Если бы заяц ходил просто и прямо, то поутру его сейчас бы нашли по следу и поймали; но заяц труслив, и трусость спасает его.
   Заяц ходит ночью по полям и лесам без страха и прокладывает прямые следы; но как только приходит утро, враги его просыпаются: заяц начинает слышать то лай собак, то визг саней, то голоса мужиков, то треск волка по лесу и начинает от страха метаться из стороны в сторону. Проскачет вперёд, испугается чего-нибудь и побежит назад по своему следу. Ещё услышит что-нибудь – и со всего размаха прыгнет в сторону и поскачет прочь от прежнего следа. Опять стукнет что-нибудь – опять заяц повернётся назад и опять поскачет в сторону. Когда светло станет, он ляжет.
   Наутро охотники начинают разбирать заячий след, путаются по двойным следам и далёким прыжкам, удивляются хитрости зайца. А заяц и не думал хитрить. Он только всего боится.




   Басни


   Стрекоза и муравьи


   Осенью у муравьёв подмокла пшеница; они её сушили. Голодная стрекоза попросила у них корму. Муравьи сказали:
   – Что ж ты летом не собрала корму?
   Она сказала:
   – Недосуг было: песни пела.
   Они засмеялись и говорят:
   – Если летом играла, зимой пляши.


   Лисица и виноград

   Лисица увидала – висят спелые кисти винограда, и стала прилаживаться, как бы их съесть.
   Она долго билась, но не могла достать. Чтобы досаду заглушить, она говорит:
   – Зелены ещё.



   Рыбак и рыбка


   Поймал рыбак рыбку. Рыбка и говорит:
   – Рыбак, пусти меня в воду; видишь, я мелка: тебе от меня пользы мало будет. А пустишь, да я вырасту, тогда поймаешь – тебе пользы больше будет.
   Рыбак и говорит:
   – Дурак тот будет, кто станет большой пользы ждать, а малую из рук упустит.


   Цапля, рыбы и рак

   Жила цапля у пруда и состарилась; не стало уж в ней силы ловить рыбу. Стала она придумывать, как бы ей хитростью прожить. Она и говорит рыбам:
   – А вы, рыбы, не знаете, что на вас беда собирается: слышала я от людей – хотят они пруд спустить и вас всех повыловить. Знаю я, тут за горой хорош прудок есть. Я бы помогла, да стара стала: тяжело летать.
   Рыбы стали просить цаплю, чтоб помогла.
   Цапля и говорит:
   – Пожалуй, постараюсь для вас, перенесу вас, только вдруг не могу, а поодиночке.
   Вот рыбы и рады; все просят:
   – Меня отнеси, меня отнеси!
   И принялась цапля носить их: возьмёт, вынесет в поле, да и съест. И переела она так много рыб.
   Жил в пруду старый рак. Как стала цапля выносить рыбу, он смекнул дело и говорит:
   – Ну, теперь, цапля, и меня снеси на новоселье.
   Цапля взяла рака и понесла. Как вылетела она на поле, хотела сбросить рака. Но рак увидал рыбьи косточки на поле, стиснул клещами цаплю за шею и удавил её, а сам приполз назад к пруду и рассказал рыбам.



   Водяной и жемчужина


   Один человек ехал на лодке и уронил драгоценный жемчуг в море. Человек вернулся к берегу, взял ведро и стал черпать воду и выливать на землю. Он черпал и выливал три дня без устали.
   На четвёртый день вышел из моря водяной и спросил:
   – Зачем ты черпаешь?
   Человек говорит:
   – Я черпаю затем, что уронил жемчуг.
   Водяной спросил:
   – А скоро ли ты перестанешь?
   Человек говорит:
   – Когда высушу море, тогда перестану.
   Тогда водяной вернулся в море, принёс тот самый жемчуг и отдал человеку.



   Собака и её тень

   Собака шла по дощечке через речку, а в зубах несла мясо. Увидала она себя в воде и подумала, что там другая собака мясо несёт, – она бросила своё мясо и кинулась отнимать у той собаки; того мяса вовсе не было, а своё волною унесло.
   И осталась собака ни при чём.


   Осёл в львиной шкуре

   Осёл надел львиную шкуру, и все думали – лев. Побежал народ и скотина. Подул ветер, шкура распахнулась, и стало видно осла. Сбежался народ – исколотили осла.


   Лев и мышь


   Лев спал. Мышь пробежала ему по телу. Он проснулся и поймал её. Мышь стала просить, чтобы он пустил её; она сказала:
   – Если ты меня пустишь, и я тебе добро сделаю.
   Лев засмеялся, что мышь обещает ему добро сделать, и пустил её.
   Потом охотники поймали льва и привязали верёвкой к дереву. Мышь услыхала львиный рёв, прибежала, перегрызла верёвку и сказала:
   – Помнишь, ты смеялся, не думал, чтобы я могла тебе добро сделать, а теперь видишь – бывает и от мыши добро.


   Галка и голуби


   Галка увидала, что голубей хорошо кормят, – выбелилась и влетела в голубятню. Голуби подумали сперва, что она такой же голубь, и пустили её. Но галка забылась и закричала по-галчьи. Тогда её голуби стали клевать и прогнали. Галка полетела назад к своим, но галки испугались её оттого, что она была белая, и тоже прогнали.


   Муравей и голубка


   Муравей спустился к ручью: захотел напиться. Волна захлестнула его и чуть не потопила. Голубка несла ветку; она увидела – муравей тонет, и бросила ему ветку в ручей. Муравей сел на ветку и спасся. Потом охотник расставил сеть на голубку и хотел захлопнуть. Муравей подполз к охотнику и укусил его за ногу; охотник охнул и уронил сеть. Голубка вспорхнула и улетела.


   Лгун

   Мальчик стерёг овец и, будто увидав волка, стал звать:
   – Помогите, волк! Волк!
   Мужики прибежали и видят: неправда. Как сделал он так и два и три раза, случилось – и вправду набежал волк. Мальчик стал кричать:
   – Сюда, сюда скорей, волк!
   Мужики подумали, что опять по-всегдашнему обманывает, – не послушали его.
   Волк видит, бояться нечего: на просторе перерезал всё стадо.



   Волк и старуха

   Голодный волк разыскивал добычу. На краю деревни он услыхал – в избе плачет мальчик, и старуха говорит:
   – Не перестанешь плакать, я тебя волку отдам.
   Волк не пошёл дальше и стал дожидаться, когда ему отдадут мальчика.
   Вот пришла ночь; он всё ждёт и слышит – старуха опять приговаривает:
   – Не плачь, дитятко, не отдам тебя волку. Только приди волк, убьём его.
   Волк подумал: «Видно, тут говорят одно, а делают другое», – и пошёл прочь от деревни.


   Волк и журавль


   Подавился волк костью и не мог выперхнуть. Он подозвал журавля и сказал:
   – Ну-ка, ты, журавль, у тебя шея длинная, засунь ты мне в глотку голову и вытащи кость: я тебя награжу.
   Журавль засунул голову, вытащил кость и говорит:
   – Давай же награду.
   Волк заскрипел зубами, да и говорит:
   – Или тебе мало награды, что я тебе голову не откусил, когда она у меня в зубах была?


   Делёж наследства

   У одного отца было два сына. Он сказал им:
   – Умру – разделите всё пополам.
   Когда отец умер, сыновья не могли разделиться без спора. Они пошли судиться к соседу. Сосед спросил у них:
   – Как вам отец велел делиться?
   Они сказали:
   – Он велел делить всё пополам.
   Сосед сказал:
   – Так разорвите пополам все платья, разбейте пополам всю посуду и пополам разрежьте всю скотину.
   Братья послушали соседа, и у них ничего не осталось.


   Отец и сыновья

   Отец приказал сыновьям, чтобы жили в согласии; они не слушались. Вот он велел принесть веник и говорит:
   – Сломайте!
   Сколько они ни бились, не могли сломать.
   Тогда отец развязал веник и велел ломать по одному пруту.
   Они легко переломали прутья поодиночке.
   Отец и говорит:
   – Так-то и вы: если в согласии жить будете, никто вас не одолеет; а если будете ссориться да всё врозь – вас всякий легко погубит.



   Архиерей и разбойник


   Одного разбойника давно искали. Раз он переоделся и пришёл в город. В городе его узнали полицейские и погнались за ним. Разбойник бежал от них и прибежал к архиерейскому дому; ворота были открыты: он вошёл во двор.
   Послушник спросил его: что ему нужно? Разбойник не знал, что отвечать, и наобум сказал:
   – Мне нужно архиерея.
   Архиерей принял разбойника и спросил, за каким он делом пришёл к нему.
   Разбойник отвечал:
   – Я разбойник, за мною погоня; спрячь меня, а не то я убью тебя.
   Архиерей сказал:
   – Я – старик, смерти не боюсь; но мне жаль тебя. Поди в ту горницу, ты устал, отдохни, а я тебе пришлю поесть.
   Полицейские не посмели войти к архиерею в дом, и разбойник остался у него ночевать.
   Когда разбойник отдохнул, архиерей пришёл к нему и сказал:
   – Мне жаль тебя, что ты холоден и голоден и что за тобой гоняются, как за волком, но мне всего более жаль тебя за то, что ты зла много сделал и душу свою губишь. Брось дурные дела!
   Разбойник сказал:
   – Нет, мне уже не отвыкнуть от худого: разбойником жил, таким и умру.
   Архиерей ушёл от него, растворил все двери и лёг спать.
   Ночью разбойник встал и пошёл ходить по горницам. Ему удивительно показалось, что архиерей ничего не запер и оставил все двери настежь.
   Разбойник стал оглядываться кругом – что бы ему украсть, увидал большой серебряный подсвечник и думает: «Возьму я эту вещь – она много денег стоит – и уйду отсюда, а старика убивать не буду». – Так и сделал.
   Полицейские не отходили от архиерейского дома и всё время караулили разбойника. Как только он вышел из дому, его окружили и нашли у него под полой подсвечник.
   Разбойник стал отпираться, но полицейские сказали:
   – Если ты от прежних дел своих отпираешься, то от кражи подсвечника отклепаться не можешь. Пойдём к архиерею – он тебя уличит.
   Привели вора к архиерею, показали ему подсвечник и спросили:
   – Ваша ли это вещь?
   Он говорит:
   – Моя.
   Полицейские сказали:
   – У вас украли эту вещь, а вот вор.
   Разбойник молчал, и у него, как у волка, бегали глаза.
   Архиерей ничего не сказал, вернулся в горницу, взял там дружку от того же подсвечника, подал разбойнику и говорит:
   – Зачем же ты, дружок, только один подсвечник взял? Ведь я тебе оба подарил.
   Разбойник заплакал и сказал полицейским:
   – Я вор и разбойник, ведите меня!
   Потом он сказал архиерею:
   – Прости меня, ради Христа, и помолись за меня Богу.


   Мужик и лошадь

   Поехал мужик в город за овсом для лошади. Только что выехал из деревни, лошадь стала заворачивать назад к дому. Мужик ударил лошадь кнутом. Она пошла и думает про мужика: «Куда он, дурак, меня гонит; лучше бы домой».
   Не доезжая до города, мужик видит, что лошади тяжело по грязи, своротил на мостовую, а лошадь воротит прочь от мостовой. Мужик ударил кнутом и дёрнул лошадь; она пошла на мостовую и думает: «Зачем он меня повернул на мостовую, только копыта обломаешь. Тут под ногами жёстко».
   Мужик подъехал к лавке, купил овса и поехал домой. Когда приехал домой, дал лошади овса. Лошадь стала есть и думает: «Какие люди глупые! Только любят над нами умничать, а ума у них меньше нашего. О чём он хлопотал? Куда-то ездил и гонял меня. Сколько мы ни ездили, а вернулись же домой. Лучше бы с самого начала оставаться нам с ним дома; он бы сидел на печи, а я бы ела овёс».



   Обезьяна и горох


   Обезьяна несла две полные горсти гороху. Выскочила одна горошинка; обезьяна хотела поднять и просыпала двадцать горошинок. Она бросилась поднимать и просыпала все.
   Тогда она рассердилась, разметала весь горох и убежала.


   Собаки и повар

   Повар готовил обед; собаки лежали у дверей кухни. Повар убил телёнка и бросил кишки на двор. Собаки подхватили, поели и говорят:
   – Повар хороший: хорошо стряпает.
   Немного погодя повар стал чистить горох, репу и лук и выбросил обрезки. Собаки кинулись, отвернули носы и говорят:
   – Испортился наш повар – прежде хорошо готовил, а теперь никуда не годится.
   Но повар не слушал собак, а стряпал обед по-своему.
   Обед съели и похвалили хозяева, а не собаки.


   Птицы и сети

   Охотник поставил у озера сети и накрыл много птиц. Птицы были большие, подняли сеть и улетели с ней. Охотник побежал за птицами. Мужик увидал, что охотник бежит, и говорит:
   – И куда бежишь? Разве пешком можно догнать птицу?
   Охотник сказал:
   – Кабы одна была птица, я бы не догнал, а теперь догоню.
   Так и сделалось. Как пришёл вечер, птицы потянули на ночлег, каждая в свою сторону: одна к лесу, другая к болоту, третья в поле; и все с сетью упали на землю, и охотник взял их.


   Тонкие нитки

   Один человек заказал пряхе тонкие нитки. Пряха спряла тонкие нитки, но человек сказал:
   – Нитки не хороши, мне нужны нитки самые тонкие.
   Пряха сказала:
   – Если тебе эти не тонки, так вот тебе другие, – и она показала на пустое место.
   Он сказал, что не видит.
   Пряха сказала:
   – Оттого и не видишь, что очень тонки; я и сама не вижу.
   Дурак обрадовался и заказал себе ещё таких ниток, а за эти заплатил деньги.


   Слепой и молоко

   Один слепой отроду спросил зрячего: «Какого цвета молоко?»
   Зрячий сказал: «Цвет молока такой, как бумага белая».
   Слепой спросил: «А что, этот цвет так же шуршит под руками, как бумага?»
   Зрячий сказал: «Нет, он белый, как мука белая».
   Слепой спросил: «А что, он такой же мягкий и сыпучий, как мука?»
   Зрячий сказал: «Нет, он просто белый, как заяц-беляк».
   Слепой спросил: «Что же, он пушистый и мягкий, как заяц?»
   Зрячий сказал: «Нет, белый цвет такой точно, как снег».
   Слепой спросил: «Что же, он холодный, как снег?»
   И сколько примеров зрячий ни говорил, слепой не мог понять, какой бывает белый цвет молока.



   Ёж и заяц

   Повстречал заяц ежа и говорит:
   – Всем бы ты хорош, ёж, только ноги у тебя кривые, заплетаются.
   Ёж рассердился и говорит:
   – Ты что ж смеёшься; мои кривые ноги скорее твоих прямых бегают. Вот дай только схожу домой, а потом давай побежим наперегонку!
   Ёж пошёл домой и говорит жене:
   – Я с зайцем поспорил: хотим бежать наперегонку!
   Ежова жена и говорит:
   – Ты, видно, с ума сошёл! Где тебе с зайцем бежать? У него ноги быстрые, а у тебя кривые и тупые.
   А ёж говорит:
   – У него ноги быстрые, а у меня ум быстрый. Только ты делай, что я велю. Пойдём в поле.
   Вот пришли они на вспаханное поле к зайцу; ёж и говорит жене:
   – Спрячься ты на этом конце борозды, а мы с зайцем побежим с другого конца; как он разбежится, я вернусь назад; а как прибежит к твоему концу, ты выходи и скажи: «А я уже давно жду». Он тебя от меня не узнает – подумает, что это я.
   Ежова жена спряталась в борозде, а ёж с зайцем побежали с другого конца.
   Как заяц разбежался, ёж вернулся назад и спрятался в борозду. Заяц прискакал на другой конец борозды: глядь! – а ежова жена уже там сидит. Она увидала зайца и говорит ему:
   – А я уже давно жду!
   Заяц не узнал ежову жену от ежа и думает: «Что за чудо! Как это он меня обогнал?»


   – Ну, – говорит, – давай ещё раз побежим!
   – Давай!
   Заяц пустился назад, прибежал на другой конец: глядь! – а ёж уже там, да и говорит:
   – Э, брат, ты только теперь, а я уже давно тут.
   «Что за чудо! – думает заяц, – уж как я шибко скакал, а всё он обогнал меня».
   – Ну, так побежим ещё раз, теперь уж не обгонишь.
   – Побежим!
   Поскакал заяц, что было духу: глядь! – ёж впереди сидит и дожидается.
   И так заяц до тех пор скакал из конца в конец, что из сил выбился.
   Заяц покорился и сказал, что вперёд никогда не будет спорить.


   Дикий и ручной осёл


   Дикий осёл увидал ручного осла, подошёл к нему и стал хвалить его жизнь: как и телом-то он гладок и какой ему корм сладкий. Потом, как навьючили ручного осла, да как сзади стал погонщик подгонять его дубиной, дикий осёл и говорит:
   – Нет, брат, теперь не завидую, – вижу, что твоё житьё тебе соком достаётся.


   Большая печка

   У одного человека был большой дом, а в доме была большая печь; а семья у этого человека была небольшая: только сам да жена.
   Когда пришла зима, стал человек топить печь и сжёг в один месяц все свои дрова. Нечем стало топить, а холодно.
   Тогда человек стал ломать двор и топить лесом из разломанного двора. Когда он сжёг весь двор, в доме без защиты стало ещё холоднее, а топить нечем. Тогда он влез, разломал крышу и стал топить крышей; в доме стало ещё холоднее, а дров нету. Тогда человек стал разбирать потолок из дома, чтобы топить им.
   Сосед увидал, как он потолок разворачивает, и говорит ему:
   – Что ты, сосед, или с ума сошёл? Зимой потолок раскрываешь! Ты и себя и жену заморозишь!
   А человек говорит:
   – Нет, брат, я ведь затем и потолок поднимаю, чтобы мне печку топить. У нас печь такая, что чем больше топлю, тем холоднее становится.
   Сосед засмеялся и говорит:
   – Ну, а как потолок сожжёшь, тогда дом разбирать будешь? Жить негде будет, останется одна печь, да и та остынет.
   – Такое моё несчастие, – сказал человек – У всех соседей дров на всю зиму хватило, а я двор и половину дома сжёг – и то недостало.
   Сосед сказал:
   – Тебе надо только печку переделать.
   А человек сказал:
   – Знаю я, что ты моему дому и моей печке завидуешь за то, что она больше твоей, затем и не велишь ломать, – и не послушался соседа и сжёг потолок, и сжёг дом и пошёл жить к чужим людям.


   Два товарища

   Шли по лесу два товарища, и выскочил на них медведь. Один бросился бежать, влез на дерево и спрятался, а другой остался на дороге. Делать было ему нечего – он упал наземь и притворился мёртвым.
   Медведь подошёл к нему и стал нюхать: он и дышать перестал.


   Медведь понюхал ему лицо, подумал, что мёртвый, и отошёл.
   Когда медведь ушёл, тот слез с дерева и смеётся:
   – Ну что, – говорит, – медведь тебе на ухо говорил?
   – А он сказал мне, что плохие люди те, которые в опасности от товарищей убегают.


   Весёлая белка


   Белка прыгала с ветки на ветку и упала прямо на сонного волка. Волк вскочил и хотел её съесть.
   Белка стала просить:
   – Пусти меня.
   Волк сказал:
   – Хорошо, я пущу тебя, только ты скажи мне, отчего вы, белки, так веселы. Мне всегда скучно, а на вас смотришь, вы там вверху всё играете и прыгаете.
   Белка сказала:
   – Пусти меня прежде на дерево, а оттуда тебе скажу, а то я боюсь тебя.
   Волк пустил, а белка ушла на дерево и оттуда сказала:
   – Тебе оттого скучно, что ты зол. Тебе злость сердце жжёт. А мы веселы оттого, что мы добры и никому зла не делаем.


   Телёнок на льду


   Телёнок скакал по закуте и выучился делать круги и повороты. Когда пришла зима, телёнка выпустили с другою скотиною на лёд к водопою. Все коровы осторожно подошли к корыту, а телёнок разбежался на лёд, загнул хвост, приложил уши и стал кружиться. На первом же кругу нога его раскатилась, и он ударился головою о корыто.
   Он заревел:
   – Несчастный я! По колено в соломе скакал – не падал, а тут на гладком поскользнулся.
   Старая корова сказала:
   – Кабы ты был не телёнок, ты бы знал, что, где легче скакать, там труднее держаться.


   Царь и избушка

   Один царь строил себе дворец и перед дворцом сделал сад. Но на самом въезде в сад стояла избушка, и жил бедный мужик. Царь хотел эту избушку снести, чтобы она сад не портила, и послал своего министра к бедному мужику, чтобы купил избушку.
   Министр пошёл к мужику и сказал:
   – Ты счастлив. Царь хочет твою избушку купить. Она десяти рублей не стоит, а царь тебе сто даёт.
   Мужик сказал:
   – Нет, я избушку за сто рублей не продам.
   Министр сказал:
   – Ну так царь двести даёт.
   Мужик сказал:
   – Ни за двести, ни за тысячу не отдам. Мой дед и отец в избушке этой жили и померли, и я в ней стар стал и умру, Бог даст.


   Министр пошёл к царю и сказал:
   – Мужик упрям, ничего не берёт. Не давай же, царь, мужику ничего, а вели снести избушку даром. Вот и всё.
   Царь сказал:
   – Нет, я этого не хочу.
   Тогда министр сказал:
   – Как же быть? Разве можно против дворца гнилой избушке стоять? Всякий взглянет на дворец, скажет: «Хорош бы дворец, да избушка портит. Видно, – скажет, – у царя денег не было избушку купить».
   А царь сказал:
   – Нет, кто взглянет на дворец, тот скажет: «Видно, у царя денег много было, что такой дворец сделал»; а взглянет на избушку, скажет: «Видно, в царе этом и правда была». Оставь избушку.


   Старый дед и внучек

   Стал дед очень стар. Ноги у него не ходили, глаза не видели, уши не слышали, зубов не было. И когда он ел, у него текло назад изо рта. Сын и невестка перестали его за стол сажать, а давали ему обедать за печкой.
   Снесли ему раз обедать в чашке. Он хотел её подвинуть, да уронил и разбил. Невестка стала бранить старика за то, что он им всё в доме портит и чашки бьёт, и сказала, что теперь она ему будет давать обедать в лоханке. Старик только вздохнул и ничего не сказал.


   Сидят раз муж с женой дома и смотрят – сынишка их на полу дощечками играет – что-то слаживает. Отец и спросил:
   – Что ты это делаешь, Миша?
   А Миша и говорит:
   – Это я, батюшка, лоханку делаю. Когда вы с матушкой стары будете, чтобы вас из этой лоханки кормить.
   Муж с женой поглядели друг на друга и заплакали. Им стало стыдно за то, что они так обижали старика; и стали с тех пор сажать его за стол и ухаживать за ним.


   Камыш и маслина

   Маслина и камыш заспорили о том, кто крепче и сильнее. Маслина посмеялась над камышом за то, что он от всякого ветра гнётся. Камыш молчал. Пришла буря: камыш шатался, мотался, до земли сгибался – уцелел. Маслина напружилась сучьями против ветра – и сломилась.




   Что, как и почему?


   Куда девается вода из моря?
   Рассуждение

   Из родников, ключей и болот вода течёт в ручьи, из ручьёв в речки, из речек в большие реки, а из больших рек течёт в моря. С других сторон в моря текут другие реки, и все реки текут в моря с тех пор, как мир сотворён. Куда девается вода из моря? Отчего она не течёт через край?
   Вода из моря поднимается туманом; туман поднимается выше, и из тумана делаются тучи. Тучи гонит ветром и разносит по земле. Из туч вода падает на землю. С земли стекает в болота и ручьи. Из ручьёв течёт в реки; из рек в море. Из моря опять вода поднимается в тучи, и тучи разносятся по земле…


   Отчего бывает ветер?
   Рассуждение

   Рыбы живут в воде, а люди в воздухе. Рыбам не слышно и не видно воды, пока сами рыбы не шевелятся или пока вода не шевелится. И нам также не слышно воздуха, пока мы не шевелимся или воздух не шевелится.
   Но как только мы побежим, мы слышим воздух – нам дует в лицо; а иногда слышно, когда мы бежим, как воздух в ушах свистит. Когда же отворим дверь в тёплую горницу, то всегда дует ветер низом со двора в горницу, а верхом дует из горницы на двор.
   Когда кто-нибудь ходит по комнате или махает платьем, то мы говорим: «Он ветер делает»; а когда топят печку, всегда в неё дует ветер.
   Когда на дворе дует ветер, то он дует целые дни и ночи, иногда в одну сторону, иногда в другую. Это бывает оттого, что где-нибудь на земле воздух очень разогреется, а в другом месте остынет, и тогда и начинается ветер, и низом идёт холодный дух, а верхом – тёплый, так же, как с надворья в избу. И до тех пор дует, пока не согреется там, где было холодно, и не остынет там, где было жарко.


   Какая бывает роса на траве?
   Описание

   Когда в солнечное утро летом пойдёшь в лес, то на полях, в траве видны алмазы. Все алмазы эти блестят и переливаются на солнце разными цветами – и жёлтым, и красным, и синим. Когда подойдёшь ближе и разглядишь, что это такое, то увидишь, что это капли росы собрались в треугольных листах травы и блестят на солнце.
   Листок этой травы внутри мохнат и пушист, как бархат. И капли катаются по листку и не мочат его.
   Когда неосторожно сорвёшь листок с росинкой, то капелька скатится, как шарик светлый, и не увидишь, как проскользнёт мимо стебля. Бывало, сорвёшь такую чашечку, потихоньку поднесёшь ко рту и выпьешь росинку, и росинка эта вкуснее всякого напитка кажется.


   Магнит
   Описание

   В старину был пастух; звали его Магнис. Пропала у Магниса овца. Он пошёл в горы искать. Пришёл на одно место, где одни голые камни. Он пошёл по этим камням и чувствует, что сапоги на нём прилипают к этим камням. Он потрогал рукой – камни сухие и к рукам не липнут. Пошёл опять, – опять сапоги прилипают. Он сел, разулся, взял сапог в руки и стал трогать им камни.
   Тронет кожей и подошвой – не прилипают, а как тронет гвоздями, так прилипнет.
   Была у Магниса палка с железным наконечником. Он тронул камень деревом – не прилипает; тронул железом – прилипло так, что отрывать надо.
   Магнис рассмотрел камень, видит, что похож на железо, и принёс куски камня домой. С тех пор узнали этот камень и прозвали его магнитом.
   Магнит находят в земле с железной рудой. Там, где есть магнит в руде, и железо самое лучшее. Из себя магнит похож на железо.
   Если положить кусок железа на магнит, то и железо станет притягивать другое железо. А если положить стальную иголку на магнит да подержать подольше, то иголка сделается магнитом и станет к себе притягивать железо. Если два магнита сводить концы с концами, то одни концы будут отворачиваться друг от друга, а другие будут сцепляться.
   Если одну магнитную палочку разрубить пополам, то опять каждая половинка будет с одной стороны цепляться, а с другой отворачиваться. И ещё разруби – то же будет, и ещё руби сколько хочешь, – всё то же будет: одинакие концы будут отворачиваться, разные цепляться, как будто с одного конца магнит выпирает, а с другого втягивает. И как его ни разломи, всё с одного конца он будет выпирать, а с другого втягивать. Всё равно как еловую шишку, где ни разломи, всё будет с одного конца пупом, а с другого чашечкой. С того ли, с другого ли конца, – чашечка с пупом сойдётся, а пуп с пупом и чашечка с чашечкой не сойдутся.
   Если намагнитить иголку (подержать подольше с магнитом) и насадить её серединкой на шпенёк так, чтобы она ходила вольно на шпеньке, то как хочешь верти магнитную иголку, как пустишь, она станет одним концом на полдни (юг), другим – на полночь (север).
   Когда не знали магнита, по морю не плавали далеко. Как выйдут далеко в море, что земли не видать, то только по солнцу и по звёздам и знали, куда плыть. А если пасмурно, не видать солнца и звёзд, то и не знают сами, куда плыть. А корабль несёт ветром и занесёт на камни и разобьёт.
   Пока не знали магнита, не плавали по морям вдаль от берега; а когда узнали магнит, то сделали иголку магнитную на шпеньке, чтоб она вольно ходила. По этой иголке и стали узнавать, в какую сторону плывут. С магнитной иголкой стали ездить дальше от берегов и с тех пор много новых морей узнали.
   На кораблях всегда бывает магнитная иголка (компас) и есть мерная верёвка с узлами на конце корабля. И верёвка приделана так, что она разматывается и по ней видно, сколько корабль проехал.
   Так что, когда плывут на корабле, всегда знают, на каком теперь месте корабль, далеко ли от берега и в какую сторону.