-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Козьма Прутков
|
|  Обнять необъятное. Избранные произведения
 -------

   Козьма Прутков
   Обнять необъятное: Избранные произведения



   Текст печатается по изданию:

   Козьма Прутков.
   Полн. собр. соч. М.; Л.: Сов. писатель, 1965.

   Вступительная статья и примечания Д. А. ЖУКОВА


   Кто такой козьма прутков?

   В 1884 году было издано «Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова», которое вобрало в себя большую часть того, что было написано от имени чиновника – директора Пробирной Палатки, занимавшегося на досуге литературой и публиковавшего свои произведения в самых влиятельных журналах своего времени. Первые его произведения увидели свет в начале пятидесятых годов XIX столетия, но подписи Козьмы Пруткова под ними еще не было, потому что не было придумано даже само это имя.
   8 января 1851 года в петербургском Александрийском театре состоялось первое и последнее представление комедии «Фантазия», авторы которой предпочли не называть своих имен. Нарочитая несуразица комедии, абсурдные реплики с самого начала вызвали недоумение публики, а потом разразился грандиозный скандал. На премьере присутствовал сам император Николай I, который, не досмотрев комедии, встал и покинул ложу. Уезжая, он сказал: «Много я видел на своем веку глупостей, но такой еще никогда не видел». Комедия была тотчас запрещена.
   Едва ли не все русские газеты и журналы писали о постановке с возмущением, а булгаринская реакционная газета «Северная пчела» даже поставила под сомнение благонамеренность людей, причастных к спектаклю. И лишь известный критик Аполлон Григорьев в статье, опубликованной в журнале «Москвитянин», высказал догадку, совершенно правильно определившую цель и смысл комедии «Фантазия».
   «Со своей стороны, – писал он, – мы видим в фантазии гг. Y и Z злую и меткую, хотя грубую пародию на произведения современной драматургии, которые все основаны на такого же рода нелепостях. Ирония тут явная – в эпитетах, придаваемых действующим лицам, в баснословной нелепости положений. Здесь только доведено до нелепости и представлено в общей картине то, что по частям найдется в каждом из имеющих успех водевилей. Пародия гг. Y и Z не могла иметь успеха потому, что не пришел еще час пародируемых ими произведений».
   За последними литерами латинского алфавита, которыми была подписана комедия, скрывались Алексей Константинович Толстой и Алексей Михайлович Жемчужников, тогда еще молодые люди, которым предстояло занять свое место в когорте выдающихся русских поэтов. Алексей Толстой еще только начинал писать свои лирические стихи, которые почти все и по многу раз будут потом положены на музыку, и едва ли не половина – Римским-Корсаковым и Чайковским. Он еще не написал своих сатир, которые в списках будут ходить по всей России. Он еще только начал работать над историческим романом «Князь Серебряный». Еще не созрел у него замысел замечательных трагедий «Смерть Иоанна Грозного», «Царь Федор Иоаннович», «Царь Борис».
   Толстой в полной мере обладал тем качеством русского человека, которое Пушкин называл «веселым лукавством ума», что отличало и его двоюродных братьев Жемчужниковых – Алексея, Александра, Владимира и Льва, принимавших деятельное участие в том, чему предстояло выкристаллизоваться в Козьму Пруткова.
   Мать Жемчужниковых (родная сестра матери Толстого) рано умерла, они воспитывались в различных закрытых учебных заведениях. Известны их веселый нрав и похождения в более зрелые лета, мемуарная литература полна легенд об этом. Но нигде еще не приводились воспоминания Н. А. Крылова, отца замечательного кораблестроителя А. Н. Крылова.
   В Первом кадетском корпусе, где он учился вместе с Жемчужниковыми, воспитанников секли. Но юные Жемчужниковы не теряли чувства юмора.
   Друг друга кадеты звали только по фамилии. Однофамильцы получали порядковые номера, братья различались по цвету волос. «Так и братьев Жемчужниковых звали одного – «рыженький», а другого – «серенький», – писал Н. А. Крылов. – И вот этот «серенький» в 12—14 лет от роду так дурачил и околпачивал все корпусное начальство, что невольно остался у меня в памяти. Впоследствии он, кажется, составлял сборный псевдоним: «Кузьма Прутков», который состоял из А. К. Толстого и братьев Жемчужниковых.
   Первая шалость «серенького» была еще в 1-м приготовительном классе, в котором сидело 40 человек мелюзги от 10 до 12 лет. Ждали нового учителя естественной истории. Входит «серенький» и громогласно объявляет, что он сейчас видел нового учителя: гусар, высокий, стройный, красавец, усищи до плеч, шпоры золотые и сабля отточена. Под этим впечатлением все приосанились, чтобы встретить бравого гусара, и вдруг инспектор вводит штафирку с впалой грудью, маленького, тщедушного и на кривых ногах. Неудержимый хохот всего класса озадачил инспектора Кушакевича и нового учителя. Кадеты долго не могли успокоиться, часто раздавались фырканья, которые заражали весь класс…»
   Именно эта мистификация юных Жемчужниковых лучше всего передает прутковский дух, комический эффект столкновения прекрасного мифа с жалкой действительностью, врожденное чувство смешного у создателей веселого образа.
   Когда Жемчужниковы подросли, они чаще стали встречаться со своим старшим двоюродным братом А. К. Толстым, который читал им свои, тогда еще не опубликованные стихи. Все они посвящали вообще много времени поэзии, увлекались чтением Пушкина, Гомера в переводах Гне-дича. Декламировали стихи Бенедиктова, Щербины… Дурачась, молодые люди сочиняли шутливые подражания известным поэтам. По образцу печатавшихся в газетах изречений великих людей придумывали свои, произнося банальности с напыщенным видом. Афоризмы обычно содержат претензии их авторов на открытие непреложных истин. Молодые люди удачно подметили относительность таких «истин», поскольку нередко находился афоризм, утверждавший нечто совершенно другое.
   Вот так в конце сороковых годов собрался кружок, который позже в истории литературы станет именоваться «прутковским». Но тогда этого названия еще и в помине не было. А было просто молодое озорство или, как тогда говорили, «практическиешутовства».
   Академик Н. Котляревский приводил не один пример «проделок невинного, но все-таки вызывающего свойства» : «Рассказывают, как один из членов кружка ночью, в мундире флигель-адъютанта, объездил всех главных архитекторов города С.-Петербурга с приказанием явиться утром во дворец ввиду того, что Исаакиевский собор провалился, и как был рассержен император Николай Павлович, когда услыхал столь дерзкое предположение».
   Ныне с полной уверенностью можно сказать, что начало шутливому творчеству было положено летом 1849 года, когда молодые Жемчужниковы проводили лето в своем орловском имении Павловке. Александр Жемчужников сочинил басню «Незабудки и запятки». Эта форма «стихотворной шалости» пришлась по вкусу братьям. При содействии Алексея Жемчужникова были «составлены басни »: « Цапля и беговые дрожки », « Кондуктор и тарантул ». Дальше – больше. В Петербурге к молодым сочинителям присоединился Алексей Константинович Толстой.
   После скандальной премьеры «Фантазии» решено было передать сочиненные басни сотруднику Некрасова и совладельцу журнала «Современник» И. И. Панаеву. Сделал это Владимир Жемчужников, который и в дальнейшем будет осуществлять связь нарождавшегося поэта с печатью. Панаев помещал в журнале фельетоны и заметки за анонимной подписью «Новый поэт». И уже в ноябре 1851 года он писал: «Вообще нынешний месяц я завален стихотворениями, которые слетаются ко мне со всех концов России на мое снисходительное рассмотрение. При самом заключении этих заметок, я получил три басни, с которыми мне непременно хочется познакомить читателей» . Он поместил в журнале упомянутые нами три басни без подписи и добавил: «Эти басни заставили меня очень смеяться, чего желаю от всей души и вам, мой читатель».
   И уже в январе следующего года знаменитый писатель А. В. Дружинин в своем «Письме иногороднего подписчика о русской журналистике» посвятил неведомому сочинителю несколько страниц, начав так: «Басен этих нет возможности прочитать, не выронив книги из рук, не предавшись самой необузданной веселости и не сделавши несколько энергических возгласов…»
   Ободренные тем, что шутка их замечена и подхвачена, Жемчужниковы и Толстой продолжали развлекаться в том же роде, и у них уже скопилось так много забавных сочинений, что они стали подумывать об их отдельном издании. Подыскался и автор – Кузьма Прутков, превратившийся впоследствии в Козьму и даже Косьму Пруткова.
   Художники Лев Михайлович Жемчужников, Александр Егорович Бейдеман и Лев Феликсович Лагорио нарисовали портрет Пруткова, известный теперь всем и каждому, но «тогдашняя цензура почему-то не разрешила выпуска этого портрета; вследствие этого не состоялось все издание» . Тогда большая часть стихотворений и прочих произведений была передана в «Современник». Весь 1854 год печатались творения Козьмы Пруткова в особом отделе, названном «Литературным Ералашем», которому Некрасов предпослал стихотворное предисловие, начинавшееся так:

     Кто видит мир с карманной точки,
     Кто туп и зол и холоден, как лед,
     Кто норовит с печатной каждой строчки
     Взимать такой или такой доход, —
     Тому горшок, в котором преет каша,
     Покажется полезней «Ералаша»…

   В февральской же книжке «Современника», где началась публикация «Досугов» Пруткова, было и его «Предисловие» , в котором проглядывал первоначальный замысел тех, кто потом станет называть себя «создателями», «клевретами», «друзьями» вымышленного поэта, напыщенного, взявшегося за перо лишь ради славы.
   Но как же родилось это имя – Козьма Прутков?
   Впоследствии некоторые утверждали, что псевдоним придуман редакцией «Современника», но Алексей Жемчужников в 1883 году с негодованием опровергал это. «В выборе псевдонима мы руководствовались нашими особыми соображениями, ни для кого, кроме нашего семейства, значения не имеющими».
   В старости Алексей Жемчужников относил возникновение псевдонима едва ли не ко времени окончания работы над «Фантазией», то есть к 1850 году.
   В одном интервью поэт как бы выдает «семейную тайну»: «Когда мы уже все написали, мы не знали, каким псевдонимом подписать эту общую нашу пьесу. Служил у нас тогда камердинером Кузьма Фролов, прекрасный старик, мы все его очень любили. Вот мы с братом Владимиром и говорим ему: «Знаешь что, Кузьма, мы написали книжку, а ты дай нам для этой книжки свое имя, как будто ты ее сочинил… А все, что мы выручим от продажи этой книжки, мы отдадим тебе ». Он согласился. « Что ж, говорит, я, пожалуй, согласен, если вы так очинно желаете… А только, говорит, дозвольте вас, господа, спросить: книга-то умная аль нет? » Мы все так и прыснули со смеха. «О, нет! говорим: книга глупая, преглупая». Смотрим, наш Кузьма нахмурился. «А коли, говорит, книга глупая, так я, говорит, не желаю, чтобы мое имя под ей было подписано. Не надо мне, говорит, и денег ваших»… А? Как вам это понравится? Когда брат Алексей (гр. А. Толстой) услыхал этот ответ Кузьмы, так он чуть не умер от хохота и подарил ему 50 руб. «На, говорит, это тебе за остроумие». Ну, вот мы тогда втроем и порешили взять себе псевдоним не Кузьмы Фролова, а Кузьмы Пруткова. С тех пор мы и начали писать всякие шутки, стишки, афоризмы под одним общим псевдонимом Кузьмы Пруткова. Вот вам и происхождение нашего псевдонима».
   Камердинер Кузьма действительно существовал, но всякий, кто возьмется раскапывать историю возникновения псевдонима, опираясь на воспоминания, статьи, разъяснения, опровержения «друзей Козьмы Пруткова», вскоре поймет, что ему морочат голову.
   Великая путаница – это часть игры в Козьму Пруткова. Троякое написание его имени – тоже. Библиографы откопали сборник «Разные стихотворения Козьмы Тимошурина», изданный в Калуге в 1848 году. Открывает его стихотворение «К музе», в котором есть такая строфа:

     Не отринь же меня от эфирных объятий!..
     О!., если вниманье твое получу,
     Среди многотрудных служебных занятий
     Минуты покоя – тебе посвящу…

   В предсмертном стихотворении Козьмы Пруткова есть нечто похожее на вирши калужского чиновника.

     Но музы не отверг объятий
     Среди мне вверенных занятий.

   В Калуге подолгу бывал Алексей Толстой, а впоследствии жил Алексей Жемчужников…
   Но как чиновный бард Козьма Прутков проявил себя много позже, тогда как предисловие к «Досугам», которые начали печататься в 1854 году, помечено 11 апреля 1853 года, и в интервью есть разноголосица – то речь идет о пьесе, то о книге… Да, путаница превеликая.
   После первых же публикаций стихотворений и афоризмов многие заметили, что сочинения Козьмы Пруткова весьма уловимо напоминают произведения Пушкина, Лермонтова, Жуковского, Плещеева, Майкова, Фета, Щербины, Хомякова, Бенедиктова и других известных поэтов. Одни были в восторге от этих сочинений, другие возмущались.
   «Писать пародии на все и всех, конечно, особенное искусство, но его никто не назовет поэзией», – писал журнал «Пантеон». И еще: «В стихах есть пародия на балладу Шиллера, как в 3 № есть пародия на стихи Жуковского. Нецеремонность ералашников доходит до того, что, написав какой-нибудь вздор, они подписывают под ним: «из такого-то знаменитого поэта» и смело печатают, хотя у поэта, конечно, не встречалось никогда ничего подобного».
   Имелась в виду, помимо прочего, баллада Шиллера в переложении В. А. Жуковского «Рыцарь Тогенбург». У Козьмы Пруткова его «Немецкая баллада» заканчивалась так:

     Года за годами…
     Бароны воюют,
     Бароны пируют;
     Барон фон Гринвальдус,
     Сей доблестный рыцарь,
     Все в той же позиции
     На камне сидит.

   Нетрудно увидеть, что Козьма Прутков оказался не только конгениальным Шиллеру и Жуковскому, но и создал в русском языке устойчивое словосочетание «все в той же по-зицьи», которым бичуют косность вот уже который век.
   Обозреватель «С.-Петербургских ведомостей», тоже решив, что Козьма Прутков пишет пародии, стал поучать его, как это делать.
   «Во всех этих пародиях (лучших в «Ералаши»), – писал он, – нет цели, нет современности, нет жизни».
   В мае 1854 года всем этим измышлениям была дана отповедь в «Письме известного Козьмы Пруткова к неизвестному фельетонисту «С.-Петербургских ведомостей» (1854) по поводу статьи сего последнего».
   В «Письме» Козьма Прутков утверждал, что пишет не пародии, а подражания: «Я просто анализировал в уме своем большинство поэтов, имевших успех; этот анализ привел меня к синтезису: ибо дарования, рассыпанные между другими поэтами порознь, оказались совмещенными во мне едином!..»
   И вот тут самое время сказать о существе «подражаний» Козьмы Пруткова, безотносительно ко времени, когда они были написаны. Пожалуй, они понимались «прутковским кружком» гораздо объемнее и шире, чем обыкновенное осмеяние какого-нибудь известного произведения. Под прутковские «подражания» подпадали целые литературные школы и течения, в них много намеков на литературную и общественную борьбу своего времени. Но легко найти в них и приметы обыкновенной пародии.
   Лучше других понял значение пародии Николай Остолопов. В своем «Словаре древней и новой поэзии», вышедшем еще в 1821 году, он пояснил, что пародия «выставляет на позор подверженное осмеянию; иногда выказывает ложные красоты какого-либо сочинения; а иногда служит одному только увеселению читателя, ибо случается, что пародируемое сочинение не имеет таких недостатков, кои бы заслуживали малейшее порицание».
   Вскоре на самого Козьму Пруткова стали писать пародии, и это было верным признаком его славы. Вспомним Пушкина, который восхищался тем, что в Англии «всякое сочинение, ознаменованное успехом, попадает под пародию».
   Сочинения Пруткова недостатков не имели, как не имело их большинство избранных им примеров для подражания. Но у каждого большого поэта был свой слог, излюбленные им слова, свой взгляд на вещи. Это подметил Прутков, «совместивший» в себе многих поэтов. Но у Пруткова было и еще одно качество, которым он отличался от всех прочих. Умение довести все до абсурда, а потом одним махом поставить все на свои места, призвав на помощь житейский здравый смысл.
   Здравый смысл – это главное, чем привлекает к себе читателей Козьма Прутков. Некоторые считают, что он часто ломится в открытые двери, но истина, даже известная всем, нисколько не проигрывает от частого ее повторения…
   Смешны многие пародии Пруткова, но если вдуматься в них, то можно заметить отличие их от того пародирования, когда насмешник, вцепившись в неудачный стих, старается повернуть его так и сяк, чтобы вызвать смех повтором ошибки, и даже переходит на личности, что иногда смешно, но выходит за рамки литературной этики. Прутковская пародия помогает понять дух, идею стихотворения или целого поэтического направления, но ирония ее не оскорбительна, и поэтому мы не обижаемся за любимых классиков, встречаясь с ними в веселой прут-ковской обработке.
   И вообще следует осторожно подходить к оценкам произведений Пруткова, иные из которых можно принять за сатиру, но на самом деле они оказываются пародией на «обличения». Ирония их гибка, толкование ее очень и очень неоднозначно.
   Алексей Толстой часто упоминал имя Ломоносова. И, наверно, он знал, что Ломоносов считал одной из самых разительных черт русского сознания «веселие духа», «веселие ума». Толстой обладал этим свойством в не меньшей степени, чем сам Ломоносов, который оставил нам образцы юмора почти в прутковском роде. В них тот же здоровый дух, больше добродушия и веселья, чем злости.
   Исторически именно Ломоносов – не Сумароков с его пародийными «Вздорными одами», не Василий Майков с его бурлескным «Елисеем» и даже не сатирики века Екатерины – был пращуром А. К. Толстого и других друзей Козьмы Пруткова.
   Было бы кстати вспомнить здесь и о «Нравоучительных четверостишиях» Языкова, которые, как считают, были им написаны вместе с Пушкиным. Они кажутся совсем «прутковскими». Вот, например, «Законприроды»:

     Фиалка в воздухе свой аромат лила,
     А волк злодействовал в пасущемся народе;
     Он кровожаден был, фиалочка мила:
     Всяк следует своей природе.

   «Нравоучительные четверостишия» были задуманы как пародии на дидактические стихотворения И. И. Дмитриева, но об этом вспоминают лишь в примечаниях – стихи живут собственной жизнью более ста пятидесяти лет.
   Пушкин был блестящим полемистом. Он любил острое слово. Он учил в споре стилизовать, пародировать слог литературного противника. Как-то он заметил: «Сей род шуток требует редкой гибкости слога; хороший пародист обладает всеми слогами».
   Козьма Прутков притворялся эпигоном Пушкина, заимствовал у великого поэта мысли, ритмы, настроения. «Люблю тебя, Петра творенье…» превращается у Пруткова в «Люблю тебя, печати место…», «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» – в «Гуляю ль один я по Летнему саду…».
   Сколько русских поэтов отдало дань испанской теме – и до и после Пруткова! Пушкин, Кони, Плещеев и многие, многие другие окунали читателя в мир междометия «чу!», испанской ночи, кастаньет, гитар, шелковых лестниц, серенад, балконов, старых мужей и молодых соперников, севилий, инезилий и гвадалквивиров. То же сделал и Прутков в своем «Желании быть испанцем».
   «Пушкин – наше все», – сказал как-то Аполлон Григорьев. Козьма Прутков подражал Пушкину во всем, и, судя по портрету, даже в одежде. Он любил кутаться в такой же широкий испанский плащ – альмавиву.
   Пушкинские и лермонтовские романтические традиции были живы и в пятидесятые годы XIX столетия. Поэты пригоршнями черпали и романтические идеи и темы, так что Прутков был не одинок. «Друзья» его посмеивались над эпигонами Пушкина. Через все творчество Козьмы Пруткова проходит тема взаимоотношений поэта и толпы. Пушкин писал в стихотворении «Поэт»:

     …Тоскует он в забавах мира,
     Людской чуждается молвы,
     К ногам народного кумира
     Не клонит гордой головы…

   Или «Поэту»:

     …Так пускай толпа его бранит
     И плюет на алтарь, где твой огонь горит…

   Козьма Прутков в знаменитом «Моем портрете» вещает:

     Кого язвят, со злостью вечно новой,
     Из рода в род;
     С кого толпа венец его лавровый
     Безумно рвет;
     Кто ни пред кем спины не клонит гибкой, —
     Знай: это я!..
     В моих устах спокойная улыбка,
     В груди – змея!

   И в стихотворении «К толпе» он идет вслед за Пушкиным, «питомцем муз прекрасных», воспевая «треножники златые». Мы слышим в этом стихотворении и лермонтовский «железный стих, облитый горечью и злостью…», но у Козьмы Пруткова он становится еще более тяжелым – «свинцовым». Мы слышим лермонтовское: «Он некрасив, он невысок, но взор горит…» и «Пускай толпа клеймит презреньем наш неразгаданный союз…».
   Нельзя не вспомнить и бенедиктовское: «Пускай меня язвят с насмешкой люди…»
   Страдания поэта в стихотворениях часто принимали образ змеи, глодавшей сердце (Лермонтов, Тютчев, Григорьев, Мей, Бенедиктов, Тимофеев…).
   Если полистать полные и неполные собрания сочинений Козьмы Пруткова, то можно заметить в примечаниях к ним невероятную разноголосицу. Всегда находятся стихотворения современников Пруткова, которые он будто бы пародирует, но имена Пушкина и Лермонтова, например, тщательно избегаются. Так и не решен вопрос, кого пародируют морские стихотворения Пруткова. Одни говорят, что Бенедиктова, другие – Тимофеева, третьи – прозу Шаликова… И это происходит потому, что Прутков шел в русле целых поэтических направлений, пародировал всю русскую поэзию и лишь некоторые выражения отдельных поэтов перерабатывал в свойственном только ему, прутковском, духе. Однако именно эта «всеядность» и делает Пруткова столь талантливым и привлекательным.
   Особенное место в творчестве Пруткова занимает так называемая «антологическая» поэзия. Античной мифологией, историей и антуражем увлекались почти все более или менее выдающиеся русские поэты.
   Вспомним пушкинский «Фиал Анакреона», вспомним вакхов, нимф, мирты, амуров, фебов, харит и прочее в стихах Батюшкова, Баратынского, Дельвига, Катенина, Майкова, Фета, того же Бенедиктова и, наконец, Щербины, творчество которого представляет собой апофеоз этого явления.
   «Красота, красота, красота! Я одно лишь твержу с умиленьем…», – восклицал Н. Ф. Щербина, и ему вторил Прутков, создавший такие шедевры, как «Пластический грек », « Спор греческих философов об изящном », « Письмо из Коринфа», «Философ в бане», «Древней греческой старухе …»,« Честолюбие »…
   Исследователи отметили любопытное соревнование двух поэтов – Пруткова и Щербины, когда последний, после прутковских публикаций, исключал некоторые стихи из своих собраний сочинений…
   В XIX веке любили «жестокие романсы». Отдал дань этому увлечению и Козьма Прутков:

     На мягкой кровати
     Лежу я один.
     В соседней палате
     Кричит армянин…

   И как тут не вспомнить пушкинскую «Черную шаль»:

     В покой отдаленный вхожу я один…
     Неверную деву лобзал армянин.

   Было немало подражаний пушкинскому:

     На походе, на войне
     Сохранил я балалайку —
     С нею рядом на стене
     Я повешу и нагайку.


     Что таиться от друзей —
     Я люблю свою хозяйку,
     Часто думал я о ней
     И берег свою нагайку.

   Тот же мотив звучит и в прутковском обращении «К друзьям после женитьбы»:

     Есть для мести черным ковам
     У женатого певца
     Над кроватью, под альковом,
     Нож, ружье и фунт свинца!

   Козьма Прутков был очень разносторонен в своих «подражаниях».
   На рубеже XVIII и XIX веков Иоганн Готфрид Гердер перевел на немецкий и обработал старинные народные эпические песни испанцев. Его «Романсы о Сиде» имели громадный успех. Ими вдохновлялись поэты во многих странах, а в России им писали подражания Карамзин, Жуковский, Пушкин, Катенин…
   В этот же ряд встала очень смешная прутковская «Осада Памбы», в которой одни современные литературоведы находят реминисценции из «Романсов о Сиде» в переводе П. А. Катенина, а другие считают, что «высмеиваются» переводы В. А. Жуковского, но, по-видимому, создатели Козьмы Пруткова были знакомы и с немецкими и с русскими переводами. Пропустив их через неповторимое прутковское «я», они сотворили нечто особенное, всеобъемлющее, о чем говорит и подзаголовок стихотворения «Романсеро, перевод с испанского», в котором воплощена идея отобразить дух испанского романса вообще («романсеро» значит «собрание романсов»). Этим стихотворением восторгался Ф. М. Достоевский и воспроизвел его по памяти в «Селе Степанчикове и его обитателях».
   Если бы Козьма Прутков был обыкновенным пародистом, то его ожидала бы судьба прочих представителей этой почтенной окололитературной профессии – сиюминутная забава и забвение. Но все дело в том, что его читатели (и какие читатели!) сразу восприняли Пруткова как оригинального литератора, чрезвычайно талантливого, способного создавать произведения, которые запоминались как бы сами собой, соперничая с баснями Крылова и комедией Грибоедова «Горе от ума». Создатели его нашли удачную литературную маску, развивавшуюся от публикации к публикации, но мировая и русская литература знает немало образов вымышленных литераторов, и в частности «Барона Брамбеуса», за которым скрывался О. Сенковский, или Никодима Аристарховича Надо-умко, чей образ был создан Надеждиным. О них помнят очень немногие, а Козьма Прутков стал славен сразу и на века, благодаря таланту своих «друзей», и особенно Алексея Константиновича Толстого, написавшего и «Мой портрет», и такой поэтический шедевр, как «Юнкер Шмидт».
   Козьму Пруткова часто называли «гениальным» по «тупости». Сравнительно недавно один из самых проницательных исследователей его творчества В. Сквозников усомнился в этом штампованном определении сущности смешного в прутковском творчестве. Анализируя стихотворение «Юнкер Шмидт», он привел бытовавшее выражение «бесконечная ограниченность», назвав его не без иронии «изысканным» и тем самым показав несовместимость этих слов. Подкупает это стихотворение «своей трогательностью, полной незащищенностью от обличений со стороны критики, от насмешек». И даже видится не надменный петербургский чиновник с изжелта-ко-ричневым лицом, каким стал впоследствии Козьма Прутков, а уездный фельдшер или почтальон, умирающий от скуки, уныло мечтающий о неведомой красивой жизни, тайно пописывающий стишки. У стихотворения превосходная рифма («лето» – «пистолета»), мастерская чеканка ритма, а вот перенос ударения ради сохранения метра (честное) и должно быть смешным обличением провинциального рифмоплета-любителя. Но замечается и другое– добрая интонация: «Если человеку, утратившему вкус к жизни, находящемуся в состоянии подавленности, скажут: «Юнкер Шмидт, честное слово, лето возвратится!» – то это будет шуткой, но ведь ободряющей шуткой!»
   Если вспомнить, что стихотворение было написано Алексеем Константиновичем Толстым в 1851 году, когда он влюбился в Софью Андреевну Миллер, страдал от неясности ее ответного чувства и упреков своей матери, недовольной связью сына с чужой женой, то остается сделать всего один шаг – к состоянию Алексея Константиновича, который писал тогда стихотворения, полные боли и любви. Но он мог и взбодрить себя иронией. В стихотворении о юнкере Шмидте, иронизируя над собой, Толстой прикоснулся к большому чувству. Не потому ли это стихотворение так выделяется во всем наследии Пруткова? Оно действительно трогает.
   Причастен был А. К. Толстой и к созданию всем известных афоризмов Козьмы Пруткова, иные из которых вызывали смех более ста лет назад, другие стали смешными в наше время. Поводы, которые послужили их рождению, давно забыты, но афоризмы зажили собственной жизнью и отличаются завидным долголетием.
   В XIX веке литературные поденщики часто, пользуясь иностранными источниками, перекраивали изречения Паскаля, Ларошфуко, Лихтенберга и публиковали их в отечественных газетах и журналах. В свою очередь, Козьма Прутков «перерабатывал» на свой лад печатавшееся либо подражал «Историческим афоризмам» Погодина, а то брал выражение из «Капризов и раздумий» Герцена: «Нет такого далекого места, которое не было бы близко откуда-нибудь» и переделывал в свое: «Самый отдаленный пункт земного шара к чему-нибудь да близок, а самый близкий от чего-нибудь да отдален». Высказывалось предположение, что некоторые афоризмы родились из переосмысления «Пифагоровых законов» Марешаля, участника французской революции. Но если у Марешаля говорится: «Будь добродетелен, если хочешь быть счастливым» , то у Пруткова это превращается в неподражаемое: «Если хочешь быть счастливым, будь им!» Марешаль злоупотреблял повелительным наклонением, как и Прутков – «Бди!», «Козыряй!». Часто афоризмы возникали и в веселых разговорах А. К. Толстого и Жемчужниковых. Остроумцы не лезли за словом в карман, и тогда являлись на свет такие мудрые мысли: «Если у тебя есть фонтан, заткни его: дай отдохнуть и фонтану» или «Не все стриги, что растет».
   Иронизируя по поводу рационализма, абстрактного и самонадеянного мышления, создатели Козьмы Пруткова посмеивались и над дремучей ученостью. Эта черта проявилась в «Предисловии» к «Гисторическим материалам», в котором нельзя не увидеть пародии на научные предисловия, сопровождавшие различные публикации. Великолепный юмор самих «Гисторических материалов» едва ли не с самого начала зажил собственной жизнью и воспринимается до сих пор безотносительно к истории. А. К. Толстой обладал замечательной способностью стилизовать свои шуточные письма и стихи, что дает основание приписать ему замысел и осуществление первых и главных «Выдержек из записок моего деда». Неосознаваемое влияние их «неуклюжей грации» на многих пишущих, для выражения иронии невольно сбивающихся на архаический синтаксис и полузабытую лексику, дошло до наших дней.
   В свое время, в 1854 году, произведения Козьмы Пруткова, публиковавшиеся в «Современнике», имели успех самый громкий. Трудно назвать даже классика литературы того времени, не процитировавшего бы или просто не упомянувшего вымышленного поэта. Кроме разве очень глупых людей, вся читающая публика подхватила шутку, включилась в игру, предложенную Жемчужниковыми и Толстым. В списках ходило и то, что не попало на страницы журнала.
   Успеху способствовало и то, что Козьма Прутков начал публиковаться в период «мрачного семилетия», которое пало на конец царствования Николая I, когда журналы были стеснены цензурой. Впрочем, это не мешало русской журналистике набирать силу, поскольку, как отмечал Герцен, за казенным фасадом империи и стеснением внешним царствовала свобода внутренняя, духовная. Все больше заявляла о себе реалистическая литература, потеснившая романтизм.
   О времени, предшествовавшем появлению Козьмы Пруткова, Тургенев вспоминал: «…Явилась целая фаланга людей, бесспорно даровитых, но на даровитости которых лежал общий отпечаток риторики, внешности, соответствующей той великой, но чисто внешней силе, которой они служили отголоском. Люди эти явились и в поэзии, и в живописи, и в журналистике, даже на театральной сцене… Что было шума и грома!»
   Он называет имена этой «ложно-величавой школы» – Марлинского, Кукольника, Загоскина, Бенедиктова, Брюллова, Каратыгина…

     На хладных людей я вулканом дохну,
     Кипящею лавой нахлыну…

   Эти бенедиктовские стихи воспринимаются как водораздел между романтизмом Пушкина и нелепостями Козьмы Пруткова.
   Творчество Пруткова не понять в отрыве от сложной литературной борьбы, которая, в свою очередь, была отражением общественных отношений. В нем часто обыгрывалось славянофильство. Несмотря на прекрасные личные отношения с представителями этого направления русской духовной жизни, А. К. Толстой никак не идеализировал допетровскую Русь и даже писал: «Я в душе западник и ненавижу московский период», отдавая свои симпатии периоду, предшествовавшему монголо-татарскому игу.
   В пятидесятые годы XIX века журнал «Современник» печатал произведения лучших русских литераторов – Тургенева, Григоровича, Боткина, Дружинина, Писемского, Тютчева, А. Толстого, Фета… В тот период дебютировали Гончаров и Лев Толстой. И наконец, Козьма Прутков.
   Имена его создателей встречаются среди гостей на знаменитых обедах в кругу «Современника», где умели ценить шутку, сыпали эпиграммами и остротами.
   После 1854 года Козьма Прутков замолк на несколько лет. В жизнь его создателей вошла война и другие события, не располагавшие к веселым занятиям… Новые произведения Козьмы Пруткова появились лишь в 1860 году на страницах «Свистка», сатирического приложения к журналу «Современник». Своим возрождением вымышленный поэт обязан Владимиру Жемчужникову, который поддерживал тесные связи с редакцией журнала и, судя по материалам жандармских наблюдений, нередко бывал у Чернышевского. Первые семь стихотворений и басен в былом духе печатались под общим названием «Пух и Перья» , которое было заимствовано с вывески над складом какого-то немца, обитавшего на Васильевском острове. Добролюбов написал напутствие к этой публикации, подчеркнув, что Козьма Прутков чужд общественных вопросов и претендует лишь на звучность и остроумие в своих произведениях. Сам Прутков в «Предуведомлении» уже заговорил на темы злободневные, но объявлял себя «врагом так называемых вопросов ».
   Возрождение поэта, казалось бы, обусловлено было возвращением всех его друзей к мирной жизни, их общением, новыми проявлениями веселого нрава. Но времена молодости ушли безвозвратно, каждый из них становился на собственную дорогу, у каждого резче обозначился характер, у каждого были свои либо творческие, либо иные планы. И они возвращались к Козьме Пруткову эпизодически, шлифуя и дополняя его судьбу, делая и его характер более определенным.
   Козьма Прутков продолжал жить, и в его творчестве теперь отражалась эпоха в стократ более сложная, чем та, которая его породила. Крымская война была вехой, миновав которую Россия более полувека потом вынашивала революцию, подспудно бурля, выплескивая на поверхность либералов, демократов, нигилистов, террористов, народных заступников…
   Впервые был опубликован «Мой портрет» с припиской, намекающей, что это подпись к литографированному портрету Козьмы Пруткова, «который будет издан вскоре при полном собрании моих сочинений». Мысль о таком издании не оставляла ни Жемчужниковых, ни А. К. Толстого, который никак не ожидал, что в «Свистке» произведения Пруткова прозвучат весьма радикально и будут пущены в демократический обиход. Впрочем, в списках это стихотворение и многие другие стали достоянием читателей много раньше.
   Целый каскад шуток и мистификаций излился на читателя при публикации «оперетты в трех картинах, выдержек из творений» отца Козьмы Пруткова «Черепослов, сиречь Френолог». Замысел этого произведения восходит к 1854 году, когда Владимир Жемчужников служил в Тобольске и познакомился там с Петром Павловичем Ершовым, который в девятнадцать лет прославился своей сказкой «Конек-горбунок», а в сорок был забыт, прикован к службе в гимназии провинциального города. Этот человек, о котором Пушкин сказал, что он «владеет русским стихом точно своим крепостным мужиком», теперь пробавлялся пьесами для гимназической самодеятельности. В Петербург он писал однажды: «Еще приятель мой Ч-жов готовит тогда же водевильчик: «Черепослов», где Галлю (основателю френологии. – Д. Ж.) пречудесная шишка будет поставлена. А куплетцы в нем – что ну, да на, и в Питере послушать захочется». Полагают, что Ч-жов – это ссыльный декабрист моряк Чижов.
   Ершову приписывают экспромты-эпиграммы на местных деятелей, и среди них на городского архитектора:

     В постройках изощрясь градской архитектуры,
     Наш зодчий захотел девицам строить соurы,
     Но верен все-таки остался наш Протей
     Строительной профессии своей:
     Во всех делах его видны – одни фигуры.

   В 1859 году в «Искре» за подписью «Б. Ф.» появилось четверостишие «Опрометчивость», включенное потом в «Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова» как « Эпиграмма № II»:

     Раз архитектор с птичницей спознался.
     И что ж? – в их детище смешались две натуры:
     Сын архитектора, он строить покушался;
     Потомок птичницы, он строил только – куры.

   Может быть, Владимир Жемчужников или кто-то другой из «друзей» воспользовались «прежней шалостью» Ершова для своей эпиграммы.
   Впоследствии Владимир Жемчужников вспоминал: «В Тобольске я познакомился с Ершовым… Мы довольно сошлись. Он очень полюбил Пруткова, знакомил меня также с прежними своими шутками и передал мне свою стихотворную сцену «Черепослов, сиречь Френолог», прося поместить ее куда-либо, потому что «сознает себя отяжелевшим и устаревшим». Я обещал воспользоваться ею для Пруткова, и впоследствии, по окончании войны и по возвращении моем в СПб., вставил его сцену, с небольшими дополнениями во второе действие оперетты «Черепослов», написанной мною с бр. Алексеем и напечатанной в «Современнике» 1860 г. – от имени отца Пруткова, дабы не портить уже вполне очертившегося образа самого Косьмы Пруткова».
   Здесь сказано и много и мало. Каков же вклад сказочника в Козьму Пруткова?
   Скорее всего, Жемчужников думал, что «Ч-жов» – псевдоним Ершова. Может быть, куплеты и в самом деле написаны декабристом Чижовым. Может быть, они писали их с Ершовым. Во всяком случае, передавая куплеты в папке вместе со своими «прежними шутками», он мог уже не помнить, кто что писал, а корысти от участия в Козьме Пруткове бедняге Ершову никакой не предвиделось.
   Кроме «Свистка», где решающее слово имели Чернышевский и Добролюбов, выступавшие против «чистого искусства» и требовавшие от художников злобы дня, «живого отношения к действительности», Козьма Прутков стал чаще печататься в других журналах. Новая серия «Плодов раздумья» была опубликована в сатирическом журнале «Искра». В этих афоризмах он блеснул рассуждениями о службе, чиновниках, генералах.
   Смерть Добролюбова и арест Чернышевского не остановили выхода «Свистка». Всего вышло в 1859-м и 1860 годах по три номера, в 1861, 1862 и 1863-м – по одному. «Проект» Козьмы Пруткова вместе с некрологом по поводу его безвременной кончины появились в последнем, девятом номере «Свистка».
   Еще в 1858 году, когда учреждался негласный «Комитет по книгопечатанию», на предложение министра народного просвещения Е. П. Ковалевского включить в него писателей и людей, «известных любовью к словесности», царь Александр II раздраженно ответил:
   – Что твои литераторы, ни на одного нельзя положиться!
   Назывались имена Тургенева, Тютчева, Алексея Толстого, а вошли в комитет граф А. В. Адлерберг 2-й (сын министра двора), Н. А. Муханов (товарищ министра просвещения) и А. Е. Тимашев (начальник штаба корпуса жандармов и управляющий III Отделением). И вот совет министров обсуждает создание нового комитета и считает, что его цель:
   «1) Служить орудием правительства для подготовления умов посредством журналов к предпринимаемым мерам; 2) направлять по возможности новые периодические литературные издания к общей государственной цели, поддерживая обсуждение общественных вопросов в видах правительственных».
   Эта фразеология удивительно напоминает прутков-ский «Проект: о введении единомыслия в России». Вспомним дату, стоящую под «Проектом», – 1859 год. Император подписал «повеление» об учреждении негласного комитета 24 января 1859 года.
   Осталась в корректуре «Современника» написанная, по-видимому, для несостоявшегося номера «Свистка» 1864 года драма «Торжество добродетели», которая в письмах В. Жемчужникова фигурирует как «Министр плодородия ». Эта великолепная сатира на полицейское государство не попала в «Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова» по цензурным соображениям и много лет спустя. Это обличение карьеристских интриг сановников, некогда ретроградов, а теперь (после 1861 года) не скупящихся на оглушительные либеральные фразы. Но по сути ничего не меняется, и министр провозглашает: «Плодородие должно зависеть от министерства, то есть от меня. Я не хочу, чтобы в нашем отечестве что-либо росло или рождалось без моего позволения. О всех посевах надо будет сперва представлять мне смету на утверждение. Без моего ведома чтоб никто не смел посеять ниже кресс-салату. Все, что вырастет мимо меня, вон!.. Куры, яйца, свиноводство и даже само движение народонаселения, понимаете, должно подлежать моему надзору. Все, что будет сверх сметы, – вон!..»
   И следует заметить в драме полковника Биенинтенсионне, фамилию которого можно было бы перевести как Благонамеренный. Этот обходительный жандарм, как и либеральный министр очень близки к персонажам знаменитой сатиры «Сон Попова» А. К. Толстого, который первый в русской литературе вывел на страницы художественного произведения образ ласкового «лазоревого полковника» из жандармского ведомства. Драму, скорее всего, написали авторы «Фантазии» А. К. Толстой и Алексей Жемчужников, который много лет спустя вспоминал о «развитии» Козьмы Пруткова:
   «Все мы были молоды, и настроение кружка, при котором возникли творения Пруткова, было веселое, но с примесью сатирически-критического отношения к современным литературным явлениям и к явлениям современной жизни. Хотя каждый из нас имел свой особый политический характер, но всех нас соединила плотно одна общая нам черта: полное отсутствие «казенности» в нас самих и, вследствие этого, большая чуткость ко всему «казенному». Эта черта помогла нам – сперва независимо от нашей воли и вполне непреднамеренно – создать тип Кузьмы Пруткова, который до того казенный, что ни мысли его, ни чувству недоступна никакая так называемая злоба дня, если на нее не обращено внимания с казенной точки зрения. Он потому и смешон, что вполне невинен. Он как бы говорит в своих творениях: «все человеческое – мне чуждо». Уже после, по мере того как этот тип выяснялся, казенный характер его стал подчеркиваться. Так, в своих «прожектах» он является сознательно казенным человеком. Выставляя публицистическую и иную деятельность Пруткова в таком виде, его «присные» или «клевреты» (как ты называешь Толстого, себя и меня) тем самым заявили свое собственное отношение «к эпохе борьбы с превратными идеями, к деятельности негласного комитета» и т. д. Мы богато одарили Пруткова такими свойствами, которые делали его ненужным для того времени человеком, и беспощадно отобрали у него такие свойства, которые могли его сделать хотя несколько полезным для своей эпохи. Отсутствие одних и присутствие других из этих свойств – равно комичны; и честь понимания этого комизма принадлежит нам».
   Но в том-то и дело, что чиновничье в Пруткове начинает мелькать где-то в самом конце его жизни, однако биографию, чин он обретает впервые только в некрологе, напечатанном в последнем номере «Свистка». Трудно сказать, когда пришло в голову его друзьям (скорее всего, Владимиру Жемчужникову) сделать этот ход, так удачно объединивший все предыдущее творчество Козьмы Пруткова. Образ определился окончательно.
   Это была гениальная идея – сделать Козьму Петровича Пруткова действительным статским советником и директором Пробирной Палатки, учреждения не мифического, а существовавшего на самом деле…
   Но почему же после такого успеха в «Свистке» решено было прекратить жизнь Козьме Пруткову?
   Ответ на это содержится в одном из писем Владимира Жемчужникова, где он говорит, как «по распадении Кось-мы Пруткова, т. е. по смерти его, многое печаталось беззаконно и бесстыдно от его имени».
   Упомянутое вскользь «распадение» объясняет многое. Кружка уже не существовало. Тот же Владимир Жемчужников в статье «Защита памяти Косьмы Петровича Пруткова» писал об остатках творений вымышленного поэта, печатавшихся в «Современнике» в 1863 году.
   Выходит, Козьма Прутков и в самом деле скончался «естественной смертью», поскольку его творческие, а следовательно, жизненные силы иссякли.
   Вследствие всяких огорчений, а также «органических причин» Козьма Прутков скончался 13 января 1863 года в два и три четверти часа пополудни. Обстоятельства, предшествовавшие скорбному событию, и само оно описаны в стихотворении покойного «Предсмертное» и некрологе, опубликованном в «Современнике».
   В «завещании» Козьмы Пруткова можно было прочесть:
   « Я… в особенности дорожил отзывами о моих сочинениях приятелей моих: гр. А. К. Толстого и двоюродных его братьев Алексея, Александра и Владимира Жемчужниковых. Под их непосредственным влиянием и руководством развился, возмужал, окреп и усовершенствовался тот громадный литературный талант мой, который прославил имя Пруткова и поразил мир своею необыкновенною разнообразностью…
   Благодарность и строгая справедливость всегда свойственны характеру человека великого и благородного, а потому смело скажу, что эти чувства внушили мне мысль обязать моим духовным завещанием вышепоименованных лиц издать полное собрание моих сочинений, на собственный их счет, и тем навсегда связать их малоизвестные имена с громким и известным именем К. Пруткова».
   Однако такое издание все откладывалось. Судя по сохранившейся наборной рукописи, еще в 1859 году была сделана очередная попытка, но издание не удалось по неизвестным причинам, хотя имелось цензурное разрешение.
   По разнообразию жанров Козьма Петрович Прутков действительно превзошел своих предтеч и современников. Стихами он писал басни, эпиграммы, лирику, баллады. Не чужды ему были драматические жанры: комедия, водевиль, драма, мистерия, естественно-разговорное представление… В его прозе можно усмотреть автобиографический, публицистический, исторический и эпистолярный жанры. Он писал полемические статьи и проекты. И наконец, своими афоризмами прославился как философ.
   До сих пор неясно, писал ли Козьма Прутков пародии, подражал ли знаменитым поэтам или был совершенно оригинальным писателем. Только настроишься на одну из этих трех его ипостасей, как тут же попадаешь впросак – по форме вроде бы одно, по содержанию другое, а пораскинешь умом, познакомишься поближе со всякими обстоятельствами его эпохи, и окажется там и третье, и четвертое, и пятое… Вот, казалось бы, дошел до дна, ан нет – не одно оно у произведения достопочтеннейшего Козьмы Петровича, а столько, что и со счету собьешься и уж не знаешь, то ли смеяться, то ли плакать над несовершенством бытия и человеческой натуры, начинаешь думать, что глупость мудра, а мудрость глупа, что банальные истины и в самом деле полны здравого смысла, а литературные изыски при всей их занятности оборачиваются недомыслием.
   Человеку свойственно обманываться, и литератору – в особенности. Но в минуты прозрения он видит ярче других собственные недостатки и горько смеется над ними. Себе-то правду говорить легко, другим – сложнее… Потому что горькой правды в чужих устах никто не любит. И тогда появляется потребность в Козьме Пруткове, в его витиеватой правде, в мудреце, надевшем личину простака…
   Козьма Прутков был очень популярен и по своим журнальным публикациям. Об успехе, которым он пользовался у многих русских классиков, мы уже упоминали. Салтыков-Щедрин по следам Пруткова создавал шуточные «проекты», афоризмы. «Но того, что однажды уже совершилось, никак нельзя сделать несовер-шившимся – это афоризм, которого не отвергнул бы даже Козьма Прутков». В стиле Пруткова написаны некоторые притчи в «Истории одного города». После «смерти» Пруткова его охотно цитируют Герцен, Тургенев, Гончаров, Достоевский, придумывают за него изречения. Некрасов: «Припомни афоризм Пруткова, что все на свете суета!» Чернышевский: «Скучно припоминать скучное», – говорит один из неизданных афоризмов Кузьмы Пруткова».
   «Прижизненная и посмертная» слава его была так велика, что уже в 1873 году стихотворения Пруткова вошли в хрестоматию «Русские поэты в биографиях и образцах» . Было отмечено, что они «отличаются тем неподдельным, чисто русским юмором, которым так богата наша литература, справедливо гордящаяся целым рядом таких сатириков, как Кантемир, Фонвизин, Нарежный, Грибоедов, Гоголь, Казак Луганский (Даль), Основьяненко (Квитка) и Щедрин (Салтыков)».
   Работу над отдельным изданием произведений Пруткова продолжал Владимир Жемчужников. 2 апреля 1876 года он писал издателю М. М. Стасюлевичу: «Собрание сочинений настоящего Пруткова приводится мною в окончательный порядок и, по изготовлении, будет Вам показано». Слово «настоящий» объясняется тем, что в газетах и журналах появлялось много подделок под Пруткова.
   А. К. Толстой скончался в 1875 году. Александр Жемчужников занимал пост виленского гражданского губернатора. В архиве Вильнюса сохранилась докладная виленского генерал-губернатора Каханова товарищу министра внутренних дел, а потом министру И. Н. Дурново, в которой говорилось, что пребывание Жемчужникова на губернаторском посту невозможно из-за отсутствия у того желания заниматься службой, отказа присутствовать на некоторых заседаниях и «неподготовленности г. Жемчужникова различать серьезное от несерьезного». Особенное возмущение генерал-губернатора вызывало то, что Жемчужников «постоянно позволяет себе иронически относиться к разного рода распоряжениям, явно осуждая их, а при исполнении, как бы извиняясь, заявляет, что хотя он и сознает их нелепость и несправедливость, но, к сожалению, обязан исполнять…». Как видим, самый озорной из «прутковского кружка» в молодости, положивший начало творчества вымышленного поэта своими баснями, Александр не изменял себе и в пожилом возрасте. Только он и продолжал время от времени публиковать в газетах кое-что от имени Пруткова, но это была поверхностная эксплуатация уже сложившегося образа «директора Пробирной Палатки и поэта», что вызывало неодобрение остальных членов «прутковского кружка», считавших публикации «Сашенькиными глупостями».
   В 1883 году Владимир и Алексей Жемчужниковы отдыхали во Франции, но в разных городах. Они «оттаивали от служебной кабалы», лечили старческие болезни, но работа над изданием Пруткова оживляла их, они переписывались, тщательно отбирали тексты, снабжали их комментариями. Был составлен биографический очерк. Вставлено девять новых стихотворений и басен. Алексей Жемчужников записывал в дневнике: «Много читал и исправлял рукописей Пруткова», «Написал для Пруткова… мистерию: «Сродство мировых сил». В комедии «Фантазия» были восстановлены и отмечены в примечаниях цензурные купюры. В других произведениях небольшие изменения придавали образу Козьмы Пруткова жизненность и законченность.
   В январе 1884 года наконец вышло «Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова с портретом автора», что стало настоящим событием в литературной жизни того времени. Первый тираж (600 экземпляров) был раскуплен сразу же. В одной из газет писали: «За исключением Некрасова, прочие современные поэты, даже из довольно крупных, очень скучают на полках книжных магазинов и по целым годам ждут покупателей. И вдруг шуточный поэт Козьма Прутков, слава которого относится к пятидесятым годам, разошелся в несколько дней!..»
   Уже через месяц встал вопрос о втором издании. В 1916 году вышло двенадцатое издание. Немало изданий выходит и сейчас – от академических (с включением вариантов, произведений, отвергнутых цензурой и создателями Козьмы Пруткова, статей, воспоминаний, писем) до иллюстрированных и карманных.
   Весьма скоро после выхода «Полного собрания сочинений» Козьма Прутков стал классиком русской литературы, занял прочное место в учебниках. Академик Н. А. Котляревский торжественно объявил: «Козьма Прутков – явление единственное в своем роде: у него нет ни предшественников, ни последователей». В 1898 году в «Энциклопедическом словаре» (изд. Брокгауза и Ефрона) появилась большая статья о Козьме Пруткове. С тех пор имя Козьмы Пруткова неизменно входит во все энциклопедии. И не только в нашей стране.
   Вымышленная фигура, «директор Пробирной Палатки и поэт», Козьма Прутков так прочно утвердился в русской литературе, что ему могли бы позавидовать многие реально существовавшие писатели.
   Вымышленное творчество Пруткова неотделимо от его вымышленной биографии, как неотделимы от них его внешность, черты характера… Он «смотрится» только в целом, неразделенном виде, таким его воспринимали современники, таким он дожил до наших дней.
   Его издатели уверяли, что, «будучи умственно ограниченным, он давал советы мудрости; не будучи поэтом, он писал стихи и драматические сочинения; полагая быть историком, он рассказывал анекдоты; не имея образования, хоть бы малейшего понимания потребностей отечества, он сочинял для него проекты управления».
   Прошло время, и стала очевидной некоторая поспешность их оценок. Да, он был «сыном своего времени, отличавшегося самоуверенностью и неуважением препятствий» . Но давно, очень давно стали замечать, что он, как говорят в народе, «дурак, дурак, аумный». Поэтнепоэт, а писал стихи так – дай Боже всякому. Не историк, а в исторических анекдотах у него больше от духа и языка эпохи, чем в иных увесистых томах. Образования не имел, а в своих проектах был прозорлив…
   Время показало, что Козьма Прутков бессмертен.
   Образ директора Пробирной Палатки и поэта – это замечательная находка, оцененная не только ее авторами. В веселую и умную игру включились и поддержали ее самые талантливые люди разных времен.
   Пародии Козьмы Пруткова – забавное отражение целых литературных течений и явлений, в них косвенным образом воспроизводятся умонастроения общества. Порой они достигают такой силы и универсальности, что теряется ощущение времени – никто и не вспоминает обстоятельств, при которых они написаны. Прутков становится нашим современником.
   В его облике и творчестве отразились очень многие приметы российской действительности. Его создатели были яркими представителями той культуры, которая, взяв у всего человечества лучшее, не порвала с родной почвой, так как только на ней и могла жить. Это русская культура XIX века, одно из высших достижений человеческого гения.

   Дмитрий Жуков


   Досуги и Пух и перья

   Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза.
 «Плоды раздумья» Козьмы Пруткова



   DAUNEN UNO FEDERN


   Предисловие


   Читатель, вот мои «Досуги»… Суди беспристрастно! – Это только частица написанного. Я пишу с детства. У меня много неконченного (d’inachevé)! Издаю, пока, отрывок. Ты спросишь: Зачем? – Отвечаю: я хочу славы. – Слава тешит человека. Слава, говорят, дым; это неправда. Я этому не верю!
   Я поэт, поэт даровитый! Я в этом убедился; убедился, читая других: если они поэты, так и я тоже!.. Суди, говорю, сам, да суди беспристрастно! Я ищу справедливости; снисхожденья не надо; я не прошу снисхожденья!..
   Читатель, до свиданья! Коли эти сочинения понравятся, прочтешь и другие. Запас у меня велик, материалов много; нужен только зодчий, нужен архитектор; – я хороший архитектор!
   Читатель, прощай! Смотри же, читай со вниманьем, да не поминай лихом!

   Твой доброжелатель —
   Козьма Прутков.

   11 апреля
   1853 года (annus, i).


   Письмо известного Козьмы Пруткова к неизвестному фельетонисту «С.-Петербургских ведомостей» (1854 г.) по поводу статьи сего последнего [1 - Письмо это было напечатано в журнале «Современник» 1854 г.]

   Фельетонист, я пробежал твою статейку в № 80 «С. -Петербургских ведомостей ». – Ты в ней упоминаешь обо мне; это ничего. Но ты в ней неосновательно хулишь меня! За это не похвалю, хотя ты, очевидно, домогаешься моей похвалы.
   Ты утверждаешь, что я пишу пародии? Отнюдь!.. Я совсем не пишу пародий! Я никогда не писал пародий! Откуда ты взял, будто я пишу пародии?! Я просто анализировал в уме своем большинство поэтов, имевших успех; – этот анализ привел меня к синтезису; ибо дарования, рассыпанные между другими поэтами порознь, оказались совмещенными все во мне едином!.. Прийдя к такому сознанию, я решился писать. Решившись писать, я пожелал славы. Пожелав славы, я избрал вернейший к ней путь: подражание именно тем поэтам, которые уже приобрели ее в некоторой степени. – Слышишь ли? – «подражание», а не пародию!.. Откуда же ты взял, будто я пишу пародии?!
   В этом направлении написан мною и «Спор древних греческих философов об изящном». Как же ты, фельетонист, уверяешь, будто для него «нет образца в современной литературе»? – Я, твердый в своем направлении как кремень, не мог бы и написать этот «Спор», если бы не видел для него «образца в современной литературе»!.. Тебе показалась устарелою форма этого «Спора»; – и тут не так! Форма самая обыкновенная, разговорная, драматическая, вполне соответствующая этому истинно драматическому моему созданию!.. Да и где ты видел, чтобы драматические произведения были написаны не в разговорной форме?!
   Затем ты, подобно другим, приписываешь, кажется, моему перу и «Гномов», и прочие «Сцены из обыденной жизни»? [2 - Под этими заглавиями были помещены в «Современнике» чужие, т. е. не мои, хотя также очень хорошие произведения на страницах «Ералаши». Смешивать эти произведения с моими могут только люди, не имеющие никакого вкуса и ничего не понимающие! Примечание К. Пруткова.] О, это жестокая ошибка! Ты вчитайся в оглавление, вникни в мои произведения, и тогда поймешь как дважды два четыре: что в «Ералаши» мое и что не мое!..
   Послушай, фельетонист! – я вижу по твоему слогу, что ты еще новичок в литературе; однако ты уже успел набить себе руку; это хорошо! Теперь тебе надо добиваться славы; слава тешит человека!.. Слава, говорят, дым; но это неправда! Ты не верь этому, фельетонист! – Итак, во имя литературной твоей славы, прошу тебя: не называй вперед моих произведений пародиями! Иначе я тоже стану уверять, что все твои фельетоны не что иное, как пародии; ибо они как две капли воды похожи на все прочие газетные фельетоны!
   Между моими произведениями, напротив, не только нет пародий, но даже не всё подражание; а есть настоящие, неподдельные и крупные самородки!.. Вот ты так пародируешь меня, и очень неудачно. Напр., ты говоришь: «пародия должна быть направлена против чего-нибудь, имеющего более или менее (!) серьезный смысл; – иначе она будет пустою забавою». Да это прямо из моего афоризма: «Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; иначе такое бросание будет пустою забавою »!..
   В написанном небрежно всегда будет много недосказанного, неконченного (d’inachevé).

   Твой доброжелатель —
   Козьма Прутков.



   Стихотворения


   Мой портрет


     Когда в толпе ты встретишь человека,
     Который наг; [3 - Вариант: «На коем фрак». Примечание К. Пруткова.]
     Чей лоб мрачней туманного Казбека,
     Неровен шаг;
     Кого власы подъяты в беспорядке;
     Кто, вопия,
     Всегда дрожит в нервическом припадке, —
     Знай: это я!


     Кого язвят, со злостью вечно новой,
     Из рода в род;
     С кого толпа венец его лавровый
     Безумно рвет;
     Кто ни пред кем спины не клонит гибкой, —
     Знай: это я!..
     В моих устах спокойная улыбка,
     В груди – змея!



   Незабудки и запятки
   Басня



     Трясясь Пахомыч на запятках,
     Пук незабудок вез с собой;
     Мозоли натерев на пятках,
     Лечил их дома камфарой.


     Читатель! в басне сей откинув незабудки,
     Здесь помещенные для шутки,
     Ты только это заключи:
     Коль будут у тебя мозоли,
     То, чтоб избавиться от боли,
     Ты, как Пахомыч наш, их камфарой лечи.




   Честолюбие


     Дайте силу мне Самсона;
     Дайте мне Сократов ум;
     Дайте легкие Клеона,
     Оглашавшие фору́м;
     Цицерона красноречье,
     Ювеналовскую злость,
     И Эзопово увечье,
     И магическую трость!


     Дайте бочку Диогена,
     Ганнибалов острый меч,
     Что за славу Карфагена
     Столько вый отсек от плеч!
     Дайте мне ступню Психеи,
     Сапфы женственной стишок,
     И Аспазьины затеи,
     И Венерин поясок!


     Дайте череп мне Сенеки;
     Дайте мне Виргильев стих:
     Затряслись бы человеки
     От глаголов уст моих!


     Я бы с мужеством Ликурга,
     Озираяся кругом,
     Стогны все Санктпетербурга
     Потрясал своим стихом.


     Для значения инова
     Я исхитил бы из тьмы
     Имя славное Пруткова,


     Имя громкое Козьмы!



   Кондуктор и тарантул
   Басня



     В горах Гишпании тяжелый экипаж
     С кондуктором отправился в вояж.
     Гишпанка, севши в нем, немедленно заснула.
     А муж ее меж тем, увидя таранту́ла,
     Вскричал: «Кондуктор, стой!
     Приди скорей! Ах, Боже мой!»
     На крик кондуктор поспешает
     И тут же веником скотину выгоняет,
     Примолвив: «Денег ты за место не платил!»
     И тотчас же его пято́ю раздавил.


     Читатель! разочти вперед свои депансы,
     Чтоб даром не дерзать садиться в дилижансы,
     И норови, чтобы отнюдь
     Без денег не пускаться в путь;
     Не то случится и с тобой, что с насекомым,
     Тебе знакомым.

   .


   Поездка в Кронштадт

   Посвящено сослуживцу моему по министерству финансов
 г. Бенедиктову


     Пароход летит стрелою,
     Грозно мелет волны в прах
     И, дымя своей трубою,
     Режет след в седых волнах.


     Пена клубом. Пар клокочет.
     Брызги перлами летят.
     У руля матрос хлопочет.
     Мачты в воздухе торчат.


     Вон находит туча с юга,
     Всё чернее и черней…
     Хоть страшна на суше вьюга,
     Но в морях еще страшней!


     Гром гремит, и молньи блещут…
     Мачты гнутся, слышен треск…
     Волны сильно в судно хлещут…
     Крики, шум, и вопль, и плеск!


     На носу один стою я [4 - Здесь, конечно, разумеется нос парохода, а не поэта; читатель сам мог бы догадаться об этом. Примечание К. Пруткова.],
     И стою я как утес.
     Морю песни в честь пою я,
     И пою я не без слез.


     Море с ревом ломит судно.
     Волны пенятся кругом.
     Но и судну плыть не трудно
     С Архимедовым винтом.


     Вот оно уж близко к цели.
     Вижу, – дух мой объял страх! —
     Ближний след наш еле-еле,
     Еле видится в волнах…


     А о дальнем и помину,
     И помину даже нет;
     Только водную равнину,
     Только бури вижу след!..


     Так подчас и в нашем мире:
     Жил, писал поэт иной,
     Звучный стих ковал на лире
     И – исчез в волне мирской!..


     Я мечтал. Но смолкла буря;
     В бухте стал наш пароход.
     Мрачно голову понуря,
     Зря на суетный народ,


     «Так, – подумал я, – на свете
     Меркнет светлый славы путь;
     Ах, ужель я тоже в Лете
     Утону когда-нибудь?!»



   Мое вдохновение


     Гуляю ль один я по Летнему саду [5 - Считаем нужным объяснить для русских провинциалов и для иностранцев, что здесь разумеется так называемый «Летний сад» в С.-Петербурге. Примечание К. Пруткова.],
     В компанье ль с друзьями по парку хожу,
     В тени ли березы плакучей присяду,
     На небо ли молча с улыбкой гляжу, —
     Всё дума за думой в главе неисходно,
     Одна за другою докучной чредой,
     И воле в противность, и с сердцем несходно,
     Теснятся, как мошки над теплой водой!
     И, тяжко страдая душой безутешной,
     Не в силах смотреть я на свет и людей:
     Мне свет представляется тьмою кромешной,
     А смертный – как мрачный, лукавый злодей!


     И с сердцем незлобным, и с сердцем смиренным,
     Покорствуя думам, я делаюсь горд;
     И бью всех и раню стихом вдохновенным,
     Как древний Аттила, вождь дерзостных орд…
     И кажется мне, что тогда я главою
     Всех выше, всех мощью духовной сильней,
     И кружится мир под моею пятою,
     И делаюсь я всё мрачней и мрачней!..
     И, злобы исполнясь, как грозная туча,
     Стихами я вдруг над толпою прольюсь —
     И горе подпавшим под стих мой могучий!
     Над воплем страданья я дико смеюсь.




   Цапля и беговые дрожки
   Басня



     На беговых помещик ехал дрожках.
     Летела цапля; он глядел.
     «Ах! почему такие ножки
     И мне Зевес не дал в удел? »
     А цапля тихо отвечает:
     «Не знаешь ты, Зевес то знает!»


     Пусть баснь сию прочтет всяк строгий семьянин:
     Коль ты татарином рожден, так будь татарин;
     Коль мещанином – мещанин;
     А дворянином – дворянин.
     Но если ты кузнец и захотел быть барин,
     То знай, глупец,
     Что наконец
     Не только не дадут тебе те длинны ножки,
     Но даже отберут коротенькие дрожки.




   Юнкер Шмидт



     Вянет лист. Проходит лето.
     Иней серебрится…
     Юнкер Шмидт из пистолета
     Хочет застрелиться.


     Погоди, безумный, снова
     Зелень оживится!
     Юнкер Шмидт! честное слово,
     Лето возвратится!



   Разочарование

   Я. П. Полонскому


     Поле. Ров. На небе солнце.
     А в саду, за рвом, избушка.
     Солнце светит. Предо мною
     Книга, хлеб и пива кружка.


     Солнце светит. В клетках птички.
     Воздух жаркий. Вкруг молчанье.
     Вдруг проходит прямо в сени
     Дочь хозяйкина, Маланья.




     Я иду за нею следом.
     Выхожу я также в сенцы;
     Вижу: дочка на веревке
     Расстилает полотенцы.


     Говорю я ей с упреком:
     «Что ты мыла: не жилет ли?
     И зачем на нем не шелком,
     Ниткой ты подшила петли? »


     А Маланья, обернувшись,
     Мне со смехом отвечала:
     «Ну, так что ж, коли не шелком?
     Я при вас ведь подшивала!»


     И затем пошла на кухню.
     Я туда ж за ней вступаю.
     Вижу: дочь готовит тесто,
     Для обеда, к караваю.


     Обращаюсь к ней с упреком:
     «Что готовишь? не творог ли? »
     «Тесто к караваю». – «Тесто?»
     «Да; вы, кажется, оглохли?»


     И сказавши, вышла в садик.
     Я туда ж, взяв пива кружку.
     Вижу: дочка в огороде
     Рвет созревшую петрушку.


     Говорю опять с упреком:
     «Что нашла ты? уж не гриб ли? »
     «Всё болтаете пустое!
     Вы и так, кажись, охрипли».


     Пораженный замечаньем,
     Я подумал: «Ах, Маланья!
     Как мы часто детски любим
     Недостойное вниманья!»



   Эпиграмма
   № I


   «Вы любите ли сыр?» – спросили раз ханжу.
   «Люблю, – он отвечал, – я вкус в нем нахожу».



   Червяк и попадья
   Басня [6 - Эта басня, как и всё, впервые печатаемое в «Поли. собр. сочинений К. Пруткова», найдена в оставшихся после его смерти сафьянных портфелях, за нумерами и с печатною золоченою надписью: «Сборник неоконченного (d’inacheve)№».]


     Однажды к попадье заполз червяк за шею;
     И вот его достать велит она лакею.
     Слуга стал шарить попадью…
     «Но что ты делаешь?!» – «Я червяка давлю».


     Ах, если уж заполз к тебе червяк за шею,
     Сама его дави и не давай лакею!




   Аквилон

   В память г. Бенедиктову



     С сердцем грустным, с сердцем полным,
     Дувр оставивши, в Кале
     Я по ярым, гордым волнам
     Полетел на корабле.


     То был плаватель могучий,
     Крутобедрый гений вод,
     Трехмачтовый град плавучий,
     Стосаженный скороход.
     Он, как конь донской породы,
     Шею вытянув вперед,
     Грудью сильной режет воды,
     Грудью смелой в волны прет.
     И, как сын степей безгранных,
     Мчится он поверх пучин,
     На крылах своих пространных,
     Будто влажный сарацин.
     Гордо волны попирает
     Моря страшный властелин,
     И чуть-чуть не досягает
     Неба чудный исполин.
     Но вот-вот уж с громом тучи
     Мчит Борей с полнощных стран.
     Укроти свой бег летучий,
     Вод соленых ветеран!..
     Нет! гигант грозе не внемлет;
     Не страшится он врага.
     Гордо голову подъемлет,
     Вздулись верви и бока,
     И бегун морей высокий
     Волнорежущую грудь
     Пялит в волны и широкий
     Прорезает в море путь.


     Восшумел Борей сердитый,
     Раскипелся, восстонал;
     И, весь пеною облитый,
     Набежал девятый вал;
     Великан наш накренился,
     Бортом воду зачерпнул;
     Парус в море погрузился;
     Богатырь наш потонул!


     И страшный когда-то ристатель морей
     Победную выю смиренно склоняет;
     И с дикою злобой свирепый Борей
     На жертву тщеславья взирает.


     И мрачный, как мрачные севера ночи,
     Он молвит, насупивши брови на очи:
     «Всё водное – водам, а смертное – смерти;
     Всё влажное – влагам, а твердое – тверди!»


     И, послушные веленьям,
     Ветры с шумом понеслись,
     Парус сорвали в мгновенье;
     Доски с треском сорвались.
     И все смертные уныли,
     Сидя в страхе на досках,
     И неволею поплыли,
     Колыхаясь на волнах.


     Я один, на мачте сидя,
     Руки мощные скрестив,
     Ничего кругом не видя,
     Зол, спокоен, молчалив.
     И хотел бы я во гневе,
     Морю грозному в укор,
     Стих, в моем созревший чреве,
     Изрыгнуть, водам в позор!
     Но они, с немой отвагой
     Мачту к берегу гоня,
     Лишь презрительною влагой
     Дерзко плескают в меня.


     И вдруг, о спасеньи своем помышляя,
     Заметив, что боле не слышен уж гром,
     Без мысли, но с чувством на влагу взирая,
     Я гордо стал править веслом.




   Желания поэта



     Хотел бы я тюльпаном быть;
     Парить орлом по поднебесью;
     Из тучи ливнем воду лить;
     Иль волком выть по перелесью.


     Хотел бы сделаться сосною;
     Былинкой в воздухе летать;
     Иль солнцем землю греть весною;
     Иль в роще иволгой свистать.


     Хотел бы я звездой теплиться;
     Взирать с небес на дольний мир;
     В потемках по небу скатиться;
     Блистать как яхонт иль сапфир.


     Гнездо, как пташка, вить высоко;
     В саду резвиться стрекозой;
     Кричать совою одиноко;
     Греметь в ушах ночной грозой…


     Как сладко было б на свободе
     Свой образ часто так менять
     И, век скитаясь по природе,
     То утешать, то устрашать!



   Память прошлого
   Как будто из Гейне


     Помню я тебя ребенком,
     Скоро будет сорок лет;
     Твой передничек измятый,
     Твой затянутый корсет.


     Было в нем тебе неловко;
     Ты сказала мне тайком:
     «Распусти корсет мне сзади;
     Не могу я бегать в нем ».


     Весь исполненный волненья,
     Я корсет твой развязал…
     Ты со смехом убежала,
     Я ж задумчиво стоял.




   Разница вкусов
   Басня [7 - В 1-м издании (см. журнал «Современник» 1853 г.) эта басня была озаглавлена: «Урок внучатам», – в ознаменование действительного происшествия в семье Козьмы Пруткова.]


     Казалось бы, ну как не знать
     Иль не слыхать
     Старинного присловья,
     Что спор о вкусах – пустословье?


     Однако ж раз, в какой-то праздник,
     Случилось так, что с дедом за столом,
     В собрании гостей большом,
     О вкусах начал спор его же внук, проказник.
     Старик, разгорячась, сказал среди обеда:
     «Щенок! тебе ль порочить деда?
     Ты молод: всё тебе и редька, и свинина;
     Глотаешь в день десяток дынь;
     Тебе и горький хрен малина,
     А мне и бланманже полынь!»


     Читатель! в мире так устроено издавна:
     Мы разнимся в судьбе,
     Во вкусах и подавно;
     Я это басней пояснил тебе.
     С ума ты сходишь от Берлина:
     Мне ж больше нравится Медынь.
     Тебе, дружок, и горький хрен малина;
     А мне и бланманже полынь.




   Письмо из Коринфа
   Древнее греческое

   (Посвящено г. Щербине)



     Я недавно приехал в Коринф.
     Вот ступени, а вот колоннада.
     Я люблю здешних мраморных нимф
     И истмийского шум водопада.


     Целый день я на солнце сижу.
     Трусь елеем вокруг поясницы.
     Между камней паросских слежу
     За извивом слепой медяницы.


     Померанцы растут предо мной,
     И на них в упоеньи гляжу я.
     Дорог мне вожделенный покой.
     «Красота! красота!» – всё твержу я.


     А на землю лишь спустится ночь,
     Мы с рабыней совсем обомлеем…
     Всех рабов высылаю я прочь
     И опять натираюсь елеем.



   Романс


     На мягкой кровати
     Лежу я один.
     В соседней палате
     Кричит армянин.


     Кричит он и стонет,
     Красотку обняв,
     И голову клонит,
     Вдруг слышно: пиф-паф!..


     Упала девчина
     И тонет в крови…
     Донской казачина
     Клянется в любви…


     А в небе лазурном
     Трепещет луна;
     И, с шнуром мишурным,
     Лишь шапка видна.


     В соседней палате
     Замолк армянин.
     На узкой кровати
     Лежу я один.




   Древний пластический грек



     Люблю тебя, дева, когда золотистый
     И солнцем облитый ты держишь лимон,
     И юноши зрю подбородок пушистый
     Меж листьев аканфа и белых колонн.


     Красивой хламиды тяжелые складки
     Упали одна за другой…
     Так в улье шумящем, вкруг раненой матки,
     Снует озабоченный рой.



   Помещик и садовник
   Басня


     Помещику однажды в воскресенье
     Поднес презент его сосед.
     То было некое растенье,
     Какого, кажется, в Европе даже нет.
     Помещик посадил его в оранжерею;
     Но как он сам не занимался ею
     (Он делом занят был другим:
     Вязал набрюшники родным),
     То раз садовника к себе он призывает
     И говорит ему: «Ефим!
     Блюди особенно ты за растеньем сим;
     Пусть хорошенько прозябает».
     Зима настала между тем.
     Помещик о своем растеньи вспоминает
     И так Ефима вопрошает:
     «Что? хорошо ль растенье прозябает? »
     «Изрядно, – тот в ответ, – прозябло
     уж совсем!»


     Пусть всяк садовника такого нанимает,
     Который понимает,
     Что значит слово «прозябает».




   Безвыходное положение

   Г. Аполлону Григорьеву, по поводу статей его в «Москвитянине» 1850-х годов [8 - В этом стихотворном письме К. Прутков отдает добросовестный отчет в безуспешности приложения теории литературного творчества, настойчиво проповеданной г. Аполлоном Григорьевым в «Москвитянине».]



     Толпой огромною стеснилися в мой ум
     Разнообразные удачные сюжеты,
     С завязкой сложною, с анализом души
     И с патетичною, загадочной развязкой.
     Я думал в «мировой поэме» их развить,
     В большом, посредственном иль в маленьком
     масштабе,
     И уж составил план. И, к миросозерцанью
     Высокому свой ум стараясь приучить,
     Без задней мысли, я к простому пониманью
     Обыденных основ стремился всей душой.


     Но верный новому в словесности ученью,
     Другим последуя, я навсегда отверг:
     И личности протест, и разочарованье,
     Теперь дешевое, и модный наш дендизм,
     И без основ борьбу, страданья без исхода,
     И антипатии болезненной причуды;
     А чтоб не впасть в абсурд, изгнал экстравагантность…


     Очистив главную творения идею
     От ей несвойственных и пошлых положений,
     Уж разменявшихся на мелочь в наше время,
     Я отстранил и фальшь, и даже форсировку,
     И долго изучал без устали, с упорством,
     Свое, в изгибах разных, внутреннее «Я».
     Затем, в канву избравши фабулу простую,
     Я взгляд установил, чтоб мертвой копировкой
     Явлений жизненных действительности грустной
     Наносный не внести в поэму элемент.
     И технике пустой не слишком предаваясь,
     Я тщился разъяснить творения процесс
     И «слово новое» сказать в своем созданьи!..


     С задатком опытной практичности житейской,
     С запасом творческих и правильных начал,
     С избытком сил души и выстраданных чувств,
     На данные свои взирая объективно,
     Задумал типы я и идеал создал;
     Изгнал всё частное и индивидуальность;
     И очертил свой путь, и лица обобщил;
     И прямо, кажется, к предмету я отнесся;
     И, поэтичнее его развить хотев,
     Характеры свои зараней обусловил; —
     Но разложенья вдруг нечаянный момент
     Настиг мой славный план, и я вотще стараюсь
     Хоть точку в сей беде исходную найти!



   В альбом красивой чужестранке
   Написано в Москве



     Вокруг тебя очарованье.
     Ты бесподобна. Ты мила.
     Ты силой чудной обаянья
     К себе поэта привлекла.
     Но он любить тебя не может:
     Ты родилась в чужом краю,
     И он охулки не положит,
     Любя тебя, на честь свою.




   Стан и голос
   Басня


   Хороший стан, чем голос звучный,
   Иметь приятней во сто крат.
   Вам это пояснить я басней рад.

   Какой-то становой, собой довольно тучный,
   Надевши ваточный халат,
   Присел к открытому окошку
   И молча начал гладить кошку.
   Вдруг голос горлицы внезапно услыхал…
   «Ах, если б голосом твоим я обладал, —
   Так молвил пристав, – я б у тещи
   Приятно пел в тенистой роще
   И сродников своих пленял и услаждал!»
   А горлица на то головкой покачала
   И становому так, воркуя, отвечала:
   «А я твоей завидую судьбе:
   Мне голос дан, а стан тебе».


   Осада Памбы
   Романсеро, с испанского


     Девять лет дон Педро Гомец,
     По прозванью Лев Кастильи,
     Осаждает замок Памбу,
     Молоком одним питаясь.
     И всё войско дона Педра,
     Девять тысяч кастильянцев,
     Все, по данному обету,
     Не касаются мясного,
     Ниже хлеба не снедают,
     Пьют одно лишь молоко.
     Всякий день они слабеют,
     Силы тратя по!пустому.
     Всякий день дон Педро Гомец
     О своем бессильи плачет,
     Закрываясь епанчею.
     Настает уж год десятый.
     Злые мавры торжествуют;




     А от войска дона Педра
     Налицо едва осталось
     Девятнадцать человек.
     Их собрал дон Педро Гомец
     И сказал им: «Девятнадцать!
     Разовьем свои знамена,
     В трубы громкие взыграем
     И, ударивши в литавры,
     Прочь от Памбы мы отступим,
     Без стыда и без боязни.
     Хоть мы крепости не взяли,
     Но поклясться можем смело
     Перед совестью и честью:
     Не нарушили ни разу
     Нами данного обета, —
     Целых девять лет не ели,
     Ничего не ели ровно,
     Кроме только молока!»
     Ободренные сей речью,
     Девятнадцать кастильянцев,
     Все, качаяся на седлах,
     В голос слабо закричали:
     «Sanсtо Jago Соmpostellо!
     Честь и слава дону Педру,
     Честь и слава Льву Кастильи!»
     А каплан его Диего
     Так сказал себе сквозь зубы:
     «Если б я был полководцем,
     Я б обет дал есть лишь мясо,
     Запивая сантуринским».
     И, услышав то, дон Педро
     Произнес со громким смехом:
     «Подарить ему барана:
     Он изрядно подшутил».



   Эпиграмма
   № II



     Раз архитектор с птичницей спознался.
     И что ж? – в их детище смешались две натуры:
     Сын архитектора, он строить покушался;
     Потомок птичницы, он строил только – куры.




   Доблестные студиозусы
   Как будто из Гейне


     Фриц Вагнер – студьозус из Иены
     Из Бонна – Иеронимус Кох
     Вошли в кабинет мой с азартом;
     Вошли, не очистив сапог.


     «Здорово, наш старый товарищ!
     Реши поскорее наш спор:
     Кто доблестней: Кох или Вагнер? »
     Спросили с бряцанием шпор.


     «Друзья! вас и в Иене и в Бонне
     Давно уже я оценил:
     Кох логике славно учился,
     А Вагнер искусно чертил ».


     Ответом моим недовольны:
     «Решай поскорее наш спор!» —
     Они повторили с азартом
     И с тем же бряцанием шпор.


     Я комнату взглядом окинул
     И, будто узором прельщен:
     «Мне нравятся очень… обои!» —
     Сказал им и выбежал вон.


     Понять моего каламбура
     Из них ни единый не мог,
     И долго стояли в раздумьи
     Студьозусы Вагнер и Кох.



   Шея

   Моему сослуживцу г-ну Бенедиктову


     Шея девы – наслажденье;
     Шея – снег, змея, нарцисс;
     Шея – ввысь порой стремленье;
     Шея – склон порою вниз.
     Шея – лебедь, шея – пава,
     Шея – нежный стебелек;
     Шея – радость, гордость, слава;
     Шея – мрамора кусок!..
     Кто тебя, драгая шея,
     Мощной дланью обоймет?
     Кто тебя, дыханьем грея,
     Поцелуем пропечет?
     Кто тебя, крутая выя,
     До косы от самых плеч
     В дни июля огневые
     Будет с зоркостью беречь:
     Чтоб от солнца, в зной палящий,
     Не покрыл тебя загар;
     Чтоб поверхностью блестящей
     Не пленился злой комар;
     Чтоб черна от черной пыли
     Ты не сделалась сама;
     Чтоб тебя не иссушили
     Грусть, и ветры, и зима?!




   Помещик и трава
   Басня



     На родину со службы воротясь,
     Помещик молодой, любя во всем успехи,
     Собрал своих крестьян: «Друзья, меж нами связь —
     Залог утехи;
     Пойдемте же мои осматривать поля!»
     И, преданность крестьян сей речью воспаля,
     Пошел он с ними купно.
     «Что ж здесь мое? » – «Да всё, – ответил голова, —
     Вот Тимофеева трава…»
     «Мошенник! – тот вскричал, – ты поступил
     преступно!
     Корысть мне недоступна;
     Чужого не ищу; люблю свои права!
     Мою траву отдать, конечно, пожалею:
     Но эту возвратить немедля Тимофею!»


     Оказия сия, по мне, уж не нова.
     Антонов есть огонь, но нет того закону,
     Чтобы всегда огонь принадлежал Антону.



   На взморье


     На взморье, у самой заставы,
     Я видел большой огород.
     Растет там высокая спаржа;
     Капуста там скромно растет.


     Там утром всегда огородник
     Лениво проходит меж гряд;
     На нем неопрятный передник;
     Угрюм его пасмурный взгляд.


     Польет он из лейки капусту;
     Он спаржу небрежно польет;
     Нарежет зеленого луку
     И после глубоко вздохнет.


     Намедни к нему подъезжает
     Чиновник на тройке лихой.
     Он в теплых, высоких галошах;
     На шее лорнет золотой.


     «Где дочка твоя? » – вопрошает
     Чиновник, прищурясь в лорнет.
     Но, дико взглянув, огородник
     Махнул лишь рукою в ответ.


     И тройка назад поскакала,
     Сметая с капусты росу…
     Стоит огородник угрюмо
     И пальцем копает в носу.




   Катерина


     Quousque tandem, Catilina,
     abutere patientia nostra? [9 - Доколе же, Катилина, ты будешь испытывать наше терпение? (лат.) – Из знаменитой речи Цицерона (106– 43 гг. до н. э.), выдающегося оратора и политического деятеля Древнего Рима, направленной против его политического противника Катилины (108—62 гг. до н. э.). – Ред.]

 Цицерон


     «При звезде, большого чина,
     Я отнюдь еще не стар…
     Катерина! Катерина!»
     «Вот несу вам самовар».
     «Настоящая картина!..»
     «На стене, что ль? это где?»
     «Ты картина, Катерина!»
     «Да, в препорцию везде».
     «Ты девица; я мужчина…»
     «Ну, так что же впереди?»
     «Точно уголь, Катерина,
     Что!то жжет меня в груди!»
     «Чай горяч, вот и причина».
     «А зачем так горек чай?
     Объясни мне, Катерина».
     «Мало сахару, я чай?»
     «Словно нет о нем помина!»
     «А хороший рафинад».
     «Горько, горько, Катерина,
     Жить тому, кто не женат!»
     «Как монахи всё едино:
     Холостой ли, иль вдовец!»
     «Из терпенья, Катерина,
     Ты выводишь наконец!!»



   Немецкая баллада



     Барон фон Гринвальдус,
     Известный в Германьи,
     В забралах и в латах,
     На камне пред замком,
     Пред замком Амальи,
     Сидит принахмурясь;
     Сидит и молчит.


     Отвергла Амалья
     Баронову руку!..
     Барон фон Гринвальдус
     От замковых окон
     Очей не отводит
     И с места не сходит;
     Не пьет и не ест.


     Года за годами…
     Бароны воюют,
     Бароны пируют;
     Барон фон Гринвальдус,
     Сей доблестный рыцарь,
     Всё в той же позицьи
     На камне сидит.



   Чиновник и курица
   Басня


     Чиновник толстенький, не очень молодой,
     По улице, с бумагами под мышкой,
     Потея и пыхтя и мучимый одышкой,
     Бежал рысцой.
     На встречных он глядел заботливо и странно,
     Хотя не видел никого;
     И колыхалася на шее у него,
     Как маятник, с короной Анна.
     На службу он спешил, твердя себе: «Беги,
     Скорей беги! ты знаешь,
     Что экзекутор наш с той и другой ноги
     Твои в чулан упрячет сапоги,
     Коль ты хотя немножко опоздаешь!»
     Он всё бежал. Но вот
     Вдруг слышит голос из ворот:
     «Чиновник! окажи мне дружбу:
     Скажи, куда несешься ты?» – «На службу!»
     «Зачем не следуешь примеру моему
     Сидеть в спокойствии? признайся напоследок!»
     Чиновник, курицу узревши, эдак
     Сидящую в лукошке, как в дому,
     Ей отвечал: «Тебя увидя,
     Завидовать тебе не стану я никак:
     Несусь я, точно так!
     Но двигаюсь вперед; а ты несешься сидя!»


     Разумный человек коль баснь сию прочтет,
     То, верно, и мораль из оной извлечет.




   Философ в бане
   С древнего греческого



     Полно меня, Левконоя, упругою гладить ладонью;
     Полно по чреслам моим, вдоль поясницы скользить.
     Ты позови Дискомета, ременно-обутого тавра:
     В сладкой работе твоей быстро он сменит тебя.
     Опытен тавр и силен; ему нипочем притиранья!
     На спину вскочит как раз; в выю упрется пятой.
     Ты же меж тем щекоти мне слегка безволосое темя;
     Взрытый наукою лоб розами тихо укрась.



   Новогреческая песнь


     Спит залив. Эллада дремлет.
     Под портик уходит мать
     Сок гранаты выжимать…
     Зоя! нам никто не внемлет!
     Зоя, дай себя обнять!


     Зоя, утренней порою
     Я уйду отсюда прочь;
     Ты смягчись, покуда ночь!
     Зоя, утренней порою
     Я уйду отсюда прочь…


     Пусть же вихрем сабля свищет!
     Мне Костаки не судья!
     Прав Костаки, прав и я!
     Пусть же вихрем сабля свищет;
     Мне Костаки не судья!


     В поле брани Разорваки
     Пал за вольность как герой.
     Бог с ним! рок его такой.
     Но зачем же жив Костаки,
     Когда в поле Разорваки
     Пал за вольность как герой?!


     Видел я вчера в заливе
     Восемнадцать кораблей;
     Все без мачт и без рулей…
     Но султана я счастливей;
     Лей вина мне, Зоя, лей!


     Лей, пока Эллада дремлет,
     Пока тщетно тщится мать
     Сок гранаты выжимать…
     Зоя, нам никто не внемлет!
     Зоя, дай себя обнять!



   В альбом N.N.



     Желанья вашего всегда покорный раб,
     Из книги дней моих я вырву полстраницы
     И в ваш альбом вклею… Вы знаете, я слаб
     Пред волей женщины, тем более девицы.
     Вклею!.. Но вижу я, уж вас объемлет страх!
     Змеей тоски моей пришлось мне поделиться;
     Не целая змея теперь во мне, но – ах! —
     Зато по ползмеи в обоих шевелится.



   Осень
   С персидского, из ибн-Фета



     Осень. Скучно. Ветер воет.
     Мелкий дождь по окнам льет.
     Ум тоскует; сердце ноет;
     И душа чего-то ждет.


     И в бездейственном покое
     Нечем скуку мне отвесть…
     Я не знаю: что такое?
     Хоть бы книжку мне прочесть!




   Звезда и брюхо
   Басня


     На небе, вечерком, светилася звезда.
     Был постный день тогда:
     Быть может, пятница, быть может, середа.
     В то время по саду гуляло чье-то брюхо
     И рассуждало так с собой,
     Бурча и жалобно и глухо:
     «Какой
     Хозяин мой
     Противный и несносный!
     Затем, что день сегодня постный,
     Не станет есть, мошенник, до звезды;
     Не только есть, – куды! —
     Не выпьет и ковша воды!..
     Нет, право, с ним наш брат не сладит:
     Знай бродит по ́саду, ханжа,
     На мне ладони положа;
     Совсем не кормит, только гладит».


     Меж тем ночная тень мрачней кругом легла.
     Звезда, прищурившись, глядит на край окольный;
     То спрячется за колокольней,
     То выглянет из-за угла,
     То вспыхнет ярче, то сожмется,
     Над животом исподтишка смеется…
     Вдруг брюху ту звезду случилось увидать.
     Ан хвать!
     Она уж кубарем несется
     С небес долой,
     Вниз головой,
     И падает, не удержав полета,
     Куда ж? – в болото!
     Как брюху быть? кричит: «ахти» да «ах»!
     И ну ругать звезду в сердцах.
     Но делать нечего: другой не оказалось,
     И брюхо, сколько ни ругалось,
     Осталось,
     Хоть вечером, а натощак.


     Читатель! басня эта
     Нас учит не давать, без крайности, обета
     Поститься до звезды,
     Чтоб не нажить себе беды.
     Но если уж пришло тебе хотенье
     Поститься, для душеспасенья,
     То мой совет (Я говорю из дружбы) —
     Спасайся, слова нет,
     Но главное: не отставай от службы!
     Начальство, день и ночь пекущеесь о нас,
     Коли сумеешь ты прийтись ему по нраву,
     Тебя, конечно, в добрый час
     Представит к ордену святого Станислава.
     Из смертных не один уж в жизни испытал,
     Как награждают нрав почтительный и скромный.
     Тогда – в день постный, в день скоромный, —
     Сам будучи степенный генерал,
     Ты можешь быть и с бодрым духом,
     И с сытым брюхом!
     Ибо кто ж запретит тебе всегда, везде
     Быть при звезде?



   Путник
   Баллада



     Путник едет косогором;
     Путник по полю спешит.
     Он обводит тусклым взором
     Степи снежной грустный вид.


     «Ты к кому спешишь на встречу,
     Путник гордый и немой? »
     «Никому я не отвечу:
     Тайна то души больной!


     Уж давно я тайну эту
     Хороню в груди своей,
     И бесчувственному свету
     Не открою тайны сей:


     Ни за знатность, ни за злато,
     Ни за груды серебра,
     Ни под взмахами булата,
     Ни средь пламени костра!»


     Он сказал – и вдаль несется
     Косогором, весь в снегу.
     Конь испуганный трясется,
     Спотыкаясь на бегу.


     Путник с гневом погоняет
     Карабагского коня.
     Конь усталый упадает,
     Седока с собой роняет
     И под снегом погребает
     Господина и себя.


     Схороненный под сугробом,
     Путник тайну скрыл с собой.
     Он пребудет и за гробом
     Тот же гордый и немой.



   Желание быть испанцем



     Тихо над Альгамброй.
     Дремлет вся натура.
     Дремлет замок Памбра.
     Спит Эстремадура.


     Дайте мне мантилью,
     Дайте мне гитару,
     Дайте Инезилью,
     Кастаньетов пару.


     Дайте руку верную,
     Два вершка булату,
     Ревность непомерную,
     Чашку шоколату.


     Закурю сигару я,
     Лишь взойдет луна…
     Пусть дуэнья старая
     Смотрит из окна!


     За двумя решетками
     Пусть меня клянет;
     Пусть шевелит чётками,
     Старика зовет.


     Слышу на балконе
     Шорох платья, – чу! —
     Подхожу я к донне,
     Сбросил епанчу.


     Погоди, прелестница!
     Поздно или рано
     Шелковую лестницу
     Выну из кармана!..


     О синьора милая,
     Здесь темно и серо…
     Страсть кипит унылая
     В вашем кавальеро.


     Здесь, перед бананами,
     Если не наскучу,
     Я между фонтанами
     Пропляшу качучу.


     Но в такой позиции
     Я боюся, страх,
     Чтобы инквизиции
     Не донес монах!


     Уж недаром мерзостный,
     Старый альгвазил
     Мне рукою дерзостной
     Давеча грозил.


     Но его для сраму я
     Маврою [10 - Здесь, очевидно, разумеется племенное имя: мавр, Мавритании, а не женщина Мавра. Впрочем, это объяснение даже лишнее, потому что о другом магометанском племени тоже говорят иногда в женском роде: турка. Ясно, что этим определяются восточные нравы. Примечание К. Пруткова.] одену;
     Загоню на самую
     На Сьерра-Морену!


     И на этом месте,
     Если вы мне рады,
     Будем петь мы вместе
     Ночью серенады.


     Будет в нашей власти
     Толковать о мире,
     О вражде, о страсти,
     О Гвадалквивире;


     Об улыбках, взорах,
     Вечном идеале,
     О торреадорах
     И об Эскурьале…


     Тихо над Альгамброй.
     Дремлет вся натура.
     Дремлет замок Памбра.
     Спит Эстремадура.



   Древней греческой старухе, если б она домогалась моей любви
   Подражание катуллу



     Отстань, беззубая!.. твои противны ласки!
     С морщин бесчисленных искусственные краски,
     Как известь, сыплются и падают на грудь.
     Припомни близкий Стикс и страсти позабудь!
     Козлиным голосом не оскорбляя слуха,
     Замолкни, фурия!.. Прикрой, прикрой, старуха,
     Безвласую главу, пергамент желтых плеч
     И шею, коею ты мнишь меня привлечь!
     Разувшись, на руки надень свои сандальи;
     А ноги спрячь от нас куда!нибудь подалей!
     Сожженной в порошок, тебе бы уж давно
     Во урне глиняной покоиться должно.



   Пастух, молоко и читатель
   Басня



     Однажды нес пастух куда-то молоко,
     Но так ужасно далеко,
     Что уж назад не возвращался.


     Читатель! он тебе не попадался?




   Родное
   Отрывок из письма И. С. Аксакову [11 - Здесь помещается только отрывок недоконченного стихотворения, найденного в сафьянном портфеле Козьмы Пруткова, имеющем золоченую печатную надпись: «Сборник неоконченного (d'inachevé) № 2».]


     В борьбе суровой с жизнью душной
     Мне любо сердцем отдохнуть;
     Смотреть, как зреет хлеб насущный
     Иль как мостят широкий путь.
     Уму легко, душе отрадно,
     Когда увесистый, громадный,
     Блестящий искрами гранит
     В куски под молотом летит…
     Люблю подсесть подчас к старухам,
     Смотреть на их простую ткань.
     Люблю я слушать русским ухом
     На сходках родственную брань.


     Вот собралися: «Эй ты, леший!
     А где зипун?» – «Какой зипун?»
     «Куда ты прешь? знай, благо, пеший!»
     «Эк, чертов сын!» – «Эк, старый врун!»
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     И так друг друга, с криком вящим,
     Язвят в колене восходящем.


     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .



   Блестки во тьме


     Над плакучей ивой
     Утренняя зорька…
     А в душе тоскливо
     И во рту так горько.


     Дворик постоялый
     На большой дороге…
     А в душе усталой
     Тайные тревоги.


     На озимом поле
     Псовая охота…
     А на сердце боли
     Больше отчего-то.


     В синеве небесной
     Пятнышка не видно…
     Почему ж мне тесно?
     Отчего ж мне стыдно?


     Вот я снова дома;
     Убрано роскошно…
     А в груди истома
     И как будто тошно!


     Свадебные брашна,
     Шутка-прибаутка…
     Отчего ж мне страшно?
     Почему ж мне жутко?




   Перед морем житейским [12 - Напоминаем, что это стихотворение написано Козьмою Прутковым в момент отчаяния и смущения его по поводу готовившихся правительственных реформ. (См. об этом в «Биографических сведениях».)]



     Всё стою на камне, —
     Дай-ка брошусь в море…
     Что́ пошлет судьба мне:
     Радость или горе?


     Может, озадачит…
     Может, не обидит…
     Ведь кузнечик скачет,
     А куда – не видит.



   Мой сон



     Уж солнце зашло; пылает заря.
     Небесный покров, огнями горя,
     Прекрасен.
     Хотелось бы ночь напролет проглядеть
     На горнюю чудную звездную сеть;
     Но труд мой – усталость и сон одолеть —
     Напрасен!


     Я силюсь не спать, но клонит ко сну.
     Боюся, о музы, вдруг я засну
     Сном вечным?
     И кто мою лиру в наследство возьмет?
     И кто мне чело вкруг венком обовьет?
     И плачем поэта в гробу помянет
     Сердечным?


     Ах! вот он, мой страж! милашка луна!..
     Как пышно, средь звезд, несется она,
     Блистая!..
     И, с верой предавшись царице ночей,
     Поддался я воле усталых очей
     И видел во сне, среди светлых лучей,
     Певца я.


     И снилося мне, что я тот певец;
     Что в тайные страсти чуждых сердец
     Смотрю я,
     И вижу все думы сокрытые их,
     А звуки рекой из-под пальцев моих
     Текут по вселенной со струн золотых,
     Чаруя.


     И слава моя гремит, как труба.
     И песням моим внимает толпа
     Со страхом.
     Но вдруг я замолк, заболел, схоронен;
     Землею засыпан; слезой орошен…
     И в честь мне воздвигли семнадцать колонн
     Над прахом.


     И к Фебу предстал я, чудный певец,
     И с радостью Феб надел мне венец
     Лавровый.
     И вкруг меня нимфы теснятся толпой;
     И Зевс меня гладит всесильной рукой;
     Но – ах! – я проснулся, к несчастью, живой,
     Здоровый!




   Предсмертное
   Найдено недавно, при ревизии пробирной палатки, в делах сей последней


     Вот час последних сил упадка
     От органических причин…
     Прости, Пробирная Палатка,
     Где я снискал высокий чин,
     Но музы не отверг объятий
     Среди мне вверенных занятий!


     Мне до могилы два-три шага…
     Прости, мой стих! и ты, перо!
     И ты, о писчая бумага,
     На коей сеял я добро!
     Уж я – потухшая лампадка
     Иль опрокинутая лодка!


     Вот… все пришли… Друзья, Бог по́мочь!
     Стоят гишпанцы, греки вкруг…
     Вот юнкер Шмидт… Принес Пахомыч
     На гроб мне незабудок пук…
     Зовет Кондуктор… Ах!..




   Необходимое объяснение

   Это стихотворение, как уже указано в заглавии оного, найдено недавно, при ревизии Пробирной Палатки, в секретном деле, за время управления сею Палаткою Козьмы Пруткова. Сослуживцы и подчиненные покойного, допрошенные господином ревизором порознь, единогласно показали: что стихотворение сие написано им, вероятно, в тот самый день и даже перед самым тем мгновением, когда все чиновники Палатки были внезапно, в присутственные часы, потрясены и испуганы громким воплем «Ах!», раздавшимся из директорского кабинета. – Они бросились в этот кабинет и усмотрели там своего директора, Козьму Петровича Пруткова, недвижимым, в кресле перед письменным столом. Они бережно вынесли его, в этом же кресле, сначала в приемный зал, а потом в его казенную квартиру, где он мирно скончался через три дня. – Господин ревизор признал эти показания достойными полного доверия, по следующим соображениям: 1) почерк найденной рукописи сего стихотворения во всем схож с тем несомненным почерком усопшего, коим он писал свои собственноручные доклады по секретным делам и многочисленные административные проекты; 2) содержание стихотворения вполне соответствует объясненному чиновниками обстоятельству и 3) две последние строфы сего стихотворения писаны весьма нетвердым, дрожащим почерком, с явным, но тщетным усилием соблюсти прямизну строк; а последнее слово: «Ах!» даже не написано, а как бы вычерчено, густо и быстро, в последнем порыве улетающей жизни. Вслед за этим словом имеется на бумаге большое чернильное пятно, происшедшее явно от пера, выпавшего из руки. – На основании всего вышеизложенного господин ревизор, с разрешения министра финансов, оставил это дело без дальнейших последствий, ограничившись извлечением найденного стихотворения из секретной переписки директора Пробирной Палатки и передачею оного совершенно частно, через сослуживцев покойного Козьмы Пруткова, ближайшим его сотрудникам. Благодаря такой счастливой случайности, это предсмертное знаменательное стихотворение Козьмы Пруткова делается в настоящее время достоянием отечественной публики. – Уже в последних двух стихах 2-й строфы несомненно выказывается предсмертное замешательство мыслей и слуха покойного; а читая третью строфу, мы как бы присутствуем лично при прощании поэта с творениями его музы. Словом, в этом стихотворении отпечатлелись все подробности любопытного перехода Козьмы Пруткова в иной мир, прямо с должности директора Пробирной Палатки.



   Стихотворения, не вошедшие в Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова


   Эпиграмма
   № II


     Мне, в размышлении глубоком,
     Сказал однажды Лизимах:
     «Что зрячий зрит здоровым оком,
     Слепой не видит и в очках!»




   К толпе

   Клейми, клейми, толпа, в чаду сует всечасных,
   Из низкой зависти, мой громоносный стих:
   Тебе не устрашить питомца муз прекрасных,
   Тебе не сокрушить треножников златых!..
   Озлилась ты?! так зри ж, каким огнем презренья,
   Какою гордостью горит мой ярый взор,
   Как смело черпаю я в море вдохновенья
   Свинцовый стих тебе в позор!

   Да, да! клейми меня!.. Но не бесславь восторгом
   Своим бессмысленным поэта вещих слов!
   Я ввек не осрамлю себя презренным торгом,
   Вовеки не склонюсь пред сонмищем врагов.
   Я вечно буду петь и песней наслаждаться,
   Я вечно буду пить чарующий нектар.
   Раздайся ж, прочь, толпа!.. довольно насмехаться!
   Тебе ль познать Пруткова дар?!

   Постой! скажи, за что́ ты злобно так смеешься?
   Скажи: чего давно так ждешь ты от меня?
   Не льстивых ли похвал?! Нет, их ты не дождешься!
   Призванью своему по гроб не изменя,
   Но с правдой на устах, улыбкою дрожащих,
   С змеею желчною в изношенной груди,
   Тебя я наведу, в стихах, огнем палящих,
   На путь с неправого пути!



   Возвращение из Кронштадта



     Еду я на пароходе,
     Пароходе винтовом;
     Тихо, тихо всё в природе,
     Тихо, тихо всё кругом,
     И, поверхность разрезая
     Темно-синей массы вод,
     Мерно крыльями махая,
     Быстро мчится пароход.
     Солнце знойно, солнце ярко,
     Море смирно, море спит,
     Пар густою черной аркой
     К небу чистому бежит…


     На носу опять стою я,
     И стою я как утес,
     Песни солнцу в честь пою я,
     И пою я не без слез!
     С крыльев [13 - Необразованному читателю родительски объясню, что крыльями называются в пароходе лопасти колеса или двигательного винта. Примечание К. Пруткова] влага золотая
     Льется шумно, как каскад,
     Брызги, в воду упадая,
     Образуют водопад —


     И кладут подчас далеко
     Много по морю следов
     И премного и премного
     Струек, змеек и кругов.


     Ах! не так ли в этой жизни,
     В этой юдоли забот,
     В этом море, в этой призме
     Наших суетных хлопот,
     Мы – питомцы вдохновенья —
     Мещем в свет свой громкий стих
     И кладем в одно мгновенье
     След во всех сердцах людских?


     Так я думал, с парохода
     Быстро на берег сходя,
     И пошел среди народа,
     Смело в очи всем глядя.




   Эпиграмма
   № III



     Пия душистый сок цветочка,
     Пчела дает нам мед взамен;
     Хотя твой лоб пустая бочка,
     Но всё же ты не Диоген.




   Пятки некстати
   Басня


     У кого болит затылок,
     Тот уж пяток не чеши!
     Мой сосед был слишком пылок
     (Жил в деревне он, в глуши):
     Раз случись ему, гуляя,
     Головой задеть сучок;
     Он, недолго размышляя,
     Осердяся на толчок,
     Хвать рукой за обе пятки —
     И затем в грязь носом хвать!


     Многие привычки гадки,
     Но скверней не отыскать
     Пятки попусту чесать!



   К друзьям после женитьбы



     Я женился; небо вняло
     Нашим пламенным мольбам;
     Сердце сердцу весть подало,
     Страсть ввела нас в светлый храм.


     О друзья! ваш страх напрасен,
     У меня ль не твердый нрав?
     В гневе я суров, ужасен,
     Страж лихой супружних прав.


     Есть для мести черным ковам
     У женатого певца
     Над кроватью, под альковом,
     Нож, ружье и фунт свинца!


     Нож вострей швейцарской бритвы
     Пули меткие в мешке;
     А ружье на поле битвы
     Я нашел в сыром песке…


     Тем ружьем в былое время
     По драхвам певец стрелял
     И, клянусь, всегда им в темя
     Всем зарядом попадал!




   «Лукавый врач лекарство ищет…»


     Что жизнь? – Игра страстей!
     Что смерть? – Предел мучений.

 Карамзин



     Лукавый врач лекарство ищет,
     Чтоб тетке сторожа помочь…
     Лекарства нет; в кулак он свищет,
     А на дворе давно уж ночь.


     В шкафу нет склянки ни единой,
     Всего там к завтрашнему дню
     Один конверт с сухой малиной
     И очень мало ревеню.


     Меж тем в горячке тетка бредит,
     Горячкой тетушка больна…
     Лукавый медик всё не едет,
     Вотще лекарства ждет она!..


     Огнем горит старухи тело…
     Природы странная игра!
     Повсюду сухо, но вспотела
     Одна лишь левая икра.


     Как вдруг раздался из передней
     Звонок поспешный: динь-динь-динь!..
     «Приехать бы тебе намедни!»
     «А что?» – «Уж тетушке аминь!»


     «Помочь старухе нету средства, —
     Так злобный лекарь говорит, —
     Осталось ли у ней наследство?
     Кто мне заплатит за визит? »


     И что ж? врачу ведь заплатили:
     Отдали ваточный салоп!..
     Старуху мертвую обмыли,
     Забили в деревянный гроб…


     И с этих пор, убит тоскою,
     Лишенный тетушки своей,
     Служивый трепетной рукою
     Хранит Румянцевский музей.



   Современная русская песнь



     Уж как мы ль, друзья, люди русские!..
     Всяк субботний день в банях паримся,
     Всякий Божий день жирны щи едим,
     Жирны щи едим, гречневку лопаем,
     Всё кваском родным запиваючи,
     Мать святую Русь поминаючи,
     Да любовью к ней похваляючись,
     Да всё русскими называючись…
     И как нас-то все бранят попусту,
     Что ничего-то мы и не делаем,
     Только свет коптим, прохлаждаемся,
     Только пьем!едим, похваляемся…
     Ах, и вам ли, люди добрые,
     Нас корить-бранить стыдно б, совестно:
     Мы работали б, да хотенья нет;
     Мы и рады бы, да не хочется;
     Дело плевое, да труда бежим!..
     Мы труда бежим, на печи лежим,
     Ходим в мурмолках, да про Русь кричим,
     Всё про Русь кричим, – вишь, до охрипу!
     Так еще ль, друзья, мы не русские?!



   От Козьмы Пруткова к читателю в минуту откровенности и раскаянья


     С улыбкой тупого сомненья, профан, ты
     Взираешь на лик мой и гордый мой взор;
     Тебе интересней столичные франты,
     Их пошлые толки, пустой разговор.


     Во взгляде твоем я, как в книге, читаю,
     Что суетной жизни ты верный клеврет,
     Что нас ты считаешь за дерзкую стаю,
     Не любишь; – но слушай, что значит поэт.


     Кто с детства, владея стихом по указке,
     Набил себе руку и с детских же лет
     Личиной страдальца, для вящей огласки,
     Решился прикрыться, – тот истый поэт!


     Кто, всех презирая, весь мир проклинает,
     В ком нет состраданья и жалости нет,
     Кто с смехом на слезы несчастных взирает,
     Тот мощный, великий и сильный поэт!


     Кто любит сердечно былую Элладу,
     Тунику, Афины, Ахарны, Милет,
     Зевеса, Венеру, Юнону, Палладу, —
     Тот чудный, изящный, пластичный поэт!


     Чей стих благозвучен, гремуч, хоть без мысли,
     Исполнен огня, водометов, ракет,
     Без толку, но верно по пальцам расчислен, —
     Тот также, поверь мне, великий поэт!..


     Итак, не пугайся ж, встречаяся с нами,
     Хотя мы суровы и дерзки на вид
     И высимся гордо над вами главами; —
     Но кто ж нас иначе в толпе отличит?!


     В поэте ты видишь презренье и злобу;
     На вид он угрюмый, больной, неуклюж;
     Но ты загляни хоть любому в утробу, —
     Душой он предобрый и телом пре дюж.




   К месту печати

   М. П.


     Люблю тебя, печати место,
     Когда, без сургуча, без теста,
     А так, как будто угольком,
     «М. П.» очерчено кружком!


     Я не могу, живя на свете,
     Забыть покоя и мыслете,
     И часто я, глядя с тоской,
     Твержу: «мыслете и покой»!




   Военные афоризмы
   Для гг. штаб– и обер-офицеров, с применением к понятиям и нижних чинов


   Примечание. Из этих, дошедших до нас случайно, размышлений Фаддея Козьмича мы видим с удивлением, как даровитый сын гениального отца усвоивал себе понятия своего века, постоянно его опережая, хотя иногда и заметна борьба между старым и новым временем, на которую обращаем внимание читателя в особых выносках, сделанных, впрочем, на рукописи не нами, а неизвестною рукою, вероятно, командира того полка, где служил покойный.

     1. Нет адъютанта без аксельбанта [14 - Разумеется.].


     2. Подавая сигналы в рог,
     Будь всегда справедлив, но строг.


     3. Не для какой-нибудь Анюты
     Из пушек делаются салюты.


     4. Строя солдатам новые шинели,
     Не забывай, чтоб они пили и ели [15 - Здесь видна похвальная заботливость. Я всегда был того же мнения.].


     5. Фуражировка и ремонтерство
     Требуют сноровки и проворства.


     6. Во всем покорствуя воле монаршей,
     Не уклоняйся от контрмаршей.


     7. Не бракуй рекрута за то, что ряб,
     Не всякий в армии Глазенап [16 - Должно быть, был красавец, но я принял полк уже по его выбытьи.].


     8. Что в конце шеренги стоит фланговый, —
     Это для многих дико и ново [17 - Разве для вновь поступающих.].


     9. Насколько полковник с Акулиной знаком,
     Не держи пари с полковым попом [18 - Обыграет наверняка, по случаю исповеди.].


     10. Что рота на взводы разделяется,
     В этом никто не сомневается.


     11. Да будет целью солдатской амбиции
     Точная пригонка амуниции [19 - Солдат имеет и другую амбицию: служить престол-отечеству. Странно ограничивать цель стремлений.].


     12. Хоть твои ребята полны коросты,
     Все ж годятся на аванпосты.


     13. Что нельзя командовать шепотом,
     Это доказано опытом.


     14. Лучшую жидовскую квартиру
     Следует отводить командиру [20 - Отчего же жидовскую?].


     15. В летнее время, под тенью акации,
     Приятно мечтать о дизлокации.


     16. Проходя город Кострому,
     Заезжай справа по одному [21 - Это можно отнести и к другим городам. Видна односторонность.].


     17. Чтобы полковнику служба везла,
     Он должен держать полкового козла [22 - В этом нет никакого смысла. К чему тут козел?].


     18. В гарнизонных стоянках довольно примеров,
     Что дети похожи на гг. офицеров [23 - Я сам это заметил.].


     19. Курящий цигару над камуфлетом
     Рискует быть отпетым.


     20. Во время дела сгоряча
     Не стреляй в полкового врача.


     21. Два голубя как два родные брата жили —
     А есть ли у тебя с наливкою бутыли? [24 - Довольно остро.]


     22. Если ни правый, ни левый фланг
     У тебя не надежны – пишися: кранк [25 - Болен (нем.). – Ред.].


     23. За то нас любит отец Герасим,
     Что мы ему бороду фаброй красим.


     24. Для ремонтерства и фуражировки
     Трудно обойтись без сноровки [26 - Повторение. Было уже сказано в № 5.].


     25. Будь расторопен – и от году до году
     Полк принесет тебе боле доходу [27 - Да, когда справочные цены высоки.].


     26. Оттого наши командиры и лысы,
     Что у них прическу объели крысы [28 - Это прямо на меня. Если б он не скончался, я посадил бы его под арест.].


     27. В том каптенармусова Варвара
     Виною, что щи у нас без привара.


     28. Часто завидую я сорокам,
     Что у них служба с коротким сроком [29 - Опять нет смысла. Сороки не служат.].


     29. На берегах Ижоры и Тосны
     Наши гвардейцы победоносны [30 - Неприличный намек на маневры.].


     30. Что нету телесного наказания,
     Это зависит от приказания [31 - Совершенно справедливо.].


     31. Не говори: меня бить не по чину;
     Спорют погоны и выпорют спину [32 - Отсталое понятие. У меня в полку не бьют с тех пор, как запрещено.].


     32. То не может понравиться бабам,
     Когда скопец командует штабом [33 - Когда же это бывает?].


     33. Кто не брезгает солдатской задницей,
     Тому и фланговый служит племянницей [34 - Во-первых, плохая рифма. Во-вторых, страшный разврат, заключающий в себе идею двоякого греха. На это употребляются не фланговые, а барабанщики.].


     34. Клапан, погончик, петличка, репей —
     С этим солдат хоть не ешь и не пей [35 - Ну, это преувеличено.].


     35. Что за беда, что ни хлеба, ни кваса, —
     Пуля найдет солдатское мясо [36 - Видна некоторая жестокость.].


     36. Не говори в походе: я слаб,
     Смотри, как шагает Глазенап [37 - Опять Глазенап. В списках значится: переведен в гвардию. Жаль, что не застал, когда принял полк, я бы ставил его в пример в каждом приказе.].


     37. У бережливого командира в поход
     Хоть нет сухарей, а есть доход [38 - Если б он не умер, я нарядил бы его на три лишних дежурства.].


     38. Хоть моя команда и слабосильна,
     Зато в кармане моем обильно [39 - Дерзость. Счастье, что умер. Не забыть сказать Герасиму, чтобы перестал поминать.].


     39. Пусть умирают дураки,
     Были б целы тюфяки.


     40. Если прострелят тебя в упор,
     Пой: ширин, верин, ристофор!


     41. Марш вперед! Ура Россия!
     Лишь амбиция была б!
     Брали форты не такие
     Бутеноп и Глазенап!


     Продолжай атаку смело,
     Хоть тебе и пуля в лоб, —
     Посмотри, как лезут в дело
     Глазенап и Бутеноп!


     А отбой когда затрубят,
     Не минуй румяных баб —
     Посмотри, как их голубят
     Бутеноп и Глазенап!


     Если двигаются тихо,
     Не жалей солдатских… —
     Посмотри, как порют лихо
     Глазенап и Бутеноп!


     Пусть тебя навылет ранят,
     Марш вперед на вражий штаб —
     Слышишь, там как барабанят
     Бутеноп и Глазенап!


     Но враги уж отступают,
     В их сердца проник озноб —
     Посмотри, как их пугают
     Глазенап и Бутеноп!


     Стой! Шабаш! Языци сдались,
     Каждый стал России раб —
     Посмотри, как запыхались
     Бутеноп и Глазенап!


     Мир подписан, все пируют,
     Бал дает бригадный поп —
     Посмотри, как вальсируют
     Блазенап и Гутеноп! [40 - Это совсем не афоризмы, а более сбивается на солдатскую песню. Впрочем, написано в хорошем духе. Велю адъютанту передать песенникам. Но кто же Бутеноп? В последней строке фамилии перековерканы. Приказать аудитору, чтоб переправил, сохраняя рифму.]


     42. Если ты голоден и наг,
     Будь тебе утехой учебный шаг.


     43. По мне, полковник хоть провалися,
     Жила б майорская Василиса! [41 - Покорно благодарю.]


     44. Худо, когда в дивизии
     Недостает провизии [42 - А в полку еще хуже.].


     45. Не спрашивай, какой там редут,
     А иди куда ведут.


     46. Держи только свою дирекцию,
     А тебе уж сделают вивисекцию [43 - Должно быть, посещал университет. У нас гостила дочь инженера из Водяных Сообщений, сама потрошила лягушек. Гг. офицеры очень хвалили.].


     47. Матерьялисты и нигилисты
     Разве годятся только в горнисты [44 - Ну, нет, сомневаюсь. На это нужны грудь и ухо.].


     48. Казначей уж как ни верти,
     А всё недостает сотен пяти [45 - Можно пополнить раскладкою на непредвиденные расходы.].


     49. Если ищешь рифмы на: Европа,
     То спроси у Бутенопа [46 - Кстати подвернулся Бутеноп. Ну, а если бы его не было? Приказать аудитору, чтобы подыскал еще рифмы к Европа, кроме…].


     50. Ешь себе кашу с сальцем,
     А команду считай по пальцам.


     51. Ай, фирли-фить, тюрлю-тютю!
     У нашего майора задница в дегтю [47 - Когда это было? Я что-то не припомню.].


     52. Будь в отступлении проворен,
     Как перед Крестовским Корш и Суворин.


     53. Суворин и Буренин, хотя и штатские,
     Но в литературе те же фурштатские [48 - Что это за люди? Никогда про них не слыхал. Должно быть, из фурлейтов.].


     54. Не смотри, что в ранце дыра —
     Иди вперед и кричи: ура!


     55. То-то житье было в штабу,
     Когда начальником был Коцебу! [49 - С этим я согласен.]


     56. Не дерись на дуэли, если жизнь дорога,
     Откажись, как Буренин, и ругай врага [50 - Вишь, прохвост!].


     57. Что все твои одеколоны,
     Когда идешь позади колонны!


     58. Отнесем, Акулина, попу фунт чаю —
     Без того, говорит, не обвенчаю.


     59. Охота полковому попу
     Вплоть до развода ездить на пупу.


     60. Сумка, лядунка, манерка, лафет —
     Господин поручик, кеске-ву-фет? [51 - Украдено. Это любимая поговорка нашего полкового доктора.]


     61. При виде исправной амуниции
     Как презренны все конституции! [52 - Мысль хороша, но рифма никуда не годится. Приказать аудитору исправить.]


     62. Не будь никогда в обращении груб —
     Смотри, как себя держит Глазенап! [53 - Отдать аудитору.]


     63. Боже мой, Боже мой, как я рад!
     Завтра назначен церковный парад [54 - Вот это хорошо.].


     64. Всем завтра ехать к преосвященному,
     Человеку умному и почтенному.


     65. Господам офицерам, подходя к руке,
     Держать палец на темлячке.


     66. Чтоб во время закуски господа юнкера
     Не прятали осетров в кивера.


     67. Наказать юнкеру Шмидту,
     Чтоб быть ему чище обриту.


     68. Мне с адъютантом и с майором
     Занимать владыку разговором.


     69. Прочим в почтительном расстоянии
     Опустить взор и хранить молчание.


     70. Лишь только кончится обед,
     Всем грянуть залпом: «Много лет!»


     71. Перед отъездом, подходя к руке,
     Опять держать палец на темлячке [55 - Да какие же это афоризмы? Это взято прямо из моего приказа, когда мы всем полком ездили поздравить владыку.].


     72. Есть ли на свете что-нибудь горше,
     Как быть сотрудником при Корше? [56 - В этом афоризме не вижу ничего военного. И кто опять этот Корш?]


     73. Не нам, господа, подражать Плинию,
     Наше дело выравнивать линию.


     74. Не нужны нам никакие фермы-модели,
     Были бы сводни и бордели!


     75. Для нас овцеводство и скотоводство —
     Это, господа, наше производство [57 - Опять всё это украдено. Всё из моей речи, которую я говорил в день водосвятия.].


     76. Наш полковник, хотя и не пьяница,
     Но зато фабрится и румянится [58 - Ах он прохвост! Если я когда и употреблял румяны, то, конечно, не для лица, а ему почему знать?].


     77. Ах, господа! Быть беде! —
     Г. полковник сидит на биде! [59 - Неправда! Никогда в жизни не сиживал!]


     78. Гг. офицеры! Шилдышивалды!
     Пустимтесь вприсядку, поднявши фалды [60 - Видно похвальное сближение с нижними чинами. Не забыть отнести к прогрессу.].


     79. Что бы нам, господа, взять по хлысту,
     Постегать прохожих на мосту? [61 - Шалость, могущая навлечь неприятности. Справиться, было ли исполнено.]


     80. Тому удивляется вся Европа,
     Какая у полковника обширная шляпа [62 - Чему удивляться? Обыкновенная, с черным султаном. Я от формы не отступаю. Насчет неправильной рифмы, отдать аудитору, чтобы приискал другую.].


     81. Будемте, господа, стоять по чину,
     Пока адъютант выводит «Лучину» [63 - Это когда мы ездили в Житомир на пикник.].


     82. Все у меня одеты по форме,
     Зачем мне заботиться о корме? [64 - Если встретимся на том свете, посажу в нужник под арест на две недели.]


     83. Господа, откроемте подписку,
     Поднесем полковнику глиняную миску [65 - Отчего же глиняную? Неуместная шутка.].


     84. Если продуемся, в карты играя,
     Поедем на Волынь для обрусения края.


     85. Или выпросим комиссию на Подоле
     И останемся там как можно доле [66 - Я и сам не прочь, но, говорят, все места розданы. Следовало бы распространить и на остальные губернии.].


     86. Начнем с того обрусение,
     Что каждый себе выберет имение.


     87. Действуя твердо и предвзято,
     Можно добраться и до майората.


     88. Хоть мы русское имя осрамим,
     Зато послужим себе самим.


     89. Те, кто помещиков польских душили,
     Делали пробу in anima vili.


     90. Когда совсем уж ограбим их,
     Тогда доберемся и до своих.


     91. Держаться партии народной
     И современно и доходно.


     92. Люблю зато меньшую братию,
     Что ею колю аристократию.


     93. Хорошо ловить рыбу, где ток воды мутен.
     Да здравствуют Черкасский и Милютин! [67 - Совершенно сбился с толку. Тут нет ничего военного. Более относится к гражданской деятельности.]


     94. Сегодня не поеду на развод,
     У меня немного болит живот.


     95. Даже с трудом на ногах стою —
     Принести мне бобровую струю!


     96. Шум в ушах и на языке кисло,
     Нижняя губа совсем отвисла.


     97. Уж не разбит ли я параличом?
     Послать за полковым врачом!


     98. Спереди плохо, сзади еще хуже,
     Точно сижу я в холодной луже.


     99. Не надо боле ни лекарства, ни корму,
     Оденьте меня в парадную форму.


     100. Ширин, вырин, штык молодец —
     Не могу боле – приходит конец! [68 - Нечего сказать, умер как солдат. Приказать слабосильной команде, чтоб похоронила его с почестями. Отменяю прежнее приказание и позволяю Герасиму поминать. Соорудить над его могилой небольшой памятник, в виде кивера, с надписью: «Был исправен». Издержки разложить на покупку муки, а также наверстать уменьшением привара к солдатским пайкам. Остаток от расходов в кассу не класть, а передать мне лично.]




   Церемониал погребения тела в бозе усопшего поручика и кавалера Фаддея Козьмича П… ...

   Составлен аудитором вместе с полковым адъютантом 22-го февраля 1821 года, в Житомирской губернии, близ города Радзивиллова
   Утверждаю. Полковник*** [69 - Для себя я, разумеется, места не назначил. Как начальник, я должен быть в одно время везде и предоставляю себе разъезжать по линии и вдоль колонны.]

     1. Впереди идут два горниста,
     Играют отчетисто и чисто.


     2. Идет прапорщик Густав Бауер,
     На шляпе и фалдах несет трауер.


     3. По обычаю, искони заведенному,
     Идет майор, пеший по-конному.


     4. Идет каптенармус во главе капральства,
     Пожирает глазами начальство.


     5. Два фурлейта ведут кобылу.
     Она ступает тяжело и уныло.


     6. Это та самая кляча,
     На которой ездил виновник плача.


     7. Идет с печальным видом казначей,
     Проливает слезный ручей.


     8. Идут хлебопеки и квартирьеры,
     Хвалят покойника манеры.


     9. Идет аудитор, надрывается,
     С похвалою о нем отзывается.


     10. Едет в коляске полковой врач,
     Печальным лицом умножает плач.


     11. На козлах сидит фершал из Севастополя,
     Поет плачевно: «Не одна во поле…»


     12. Идет с кастрюлею квартирмейстер,
     Несет для кутьи крахмальный клейстер.


     13. Идет майорская Василиса,
     Несет тарелку, полную риса.


     14. Идет с блюдечком отец Герасим,
     Несет изюмцу гривен на семь.


     15. Идет первой роты фельдфебель,
     Несет необходимую мебель.


     16. Три бабы, с флером вокруг повойника,
     Несут любимые блюда покойника:


     17. Ножки, печенку и пупок под соусом;
     Все три они вопят жалобным голосом.


     18. Идут Буренин и Суворин,
     Их плач о покойнике непритворен.


     19. Идет, повеся голову, Корш,
     Рыдает и фыркает, как морж.


     20. Идут гуси, индейки и утки,
     Здесь помещенные боле для шутки.


     21. Идет мокрая от слез курица,
     Не то смеется, не то хмурится.


     22. Едет сама траурная колесница,
     На балдахине поет райская птица.


     23. Идет слабосильная команда с шанцевым
     струментом.
     За ней телега с кирпичом и цементом.


     24. Меж двух прохвостов идет уездный зодчий,
     Рыдает изо всей мочи.


     25. Идут четыре ветеринара,
     С клистирами, на случай пожара.


     26. Гг. юнкера несут регалии:
     Пряжку, темляк, репеек и так далее.




     27. Идут гг. офицеры по два в ряд,
     О новой ваканции говорят.


     28. Идут славянофилы и нигилисты;
     У тех и у других ногти не чисты:


     29. Ибо, если они не сходятся в теории
     вероятности,
     То сходятся в неопрятности,


     30. И поэтому нет ничего слюнявее и плюгавее
     Русского безбожия и православия.


     31. На краю разверстой могилы
     Имеют спорить нигилисты и славянофилы.


     32. Первые утверждают, что кто умрет,
     Тот весь обращается в кислород.


     33. Вторые – что он входит в небесные угодия
     И делается братчиком Кирилла-Мефодия.


     34. И что верные вести оттудова
     Получила сама графиня Блудова.


     35. Для решения этого спора
     Стороны приглашают аудитора.


     36. Аудитор говорит: «Рай-диди-рай!
     Покойник отправился прямо в рай!»


     37. С этим отец Герасим соглашается,
     И погребение совершается…

   Исполнить, как сказано выше.
   Полковник ***
   Примечание полкового адъютанта. После тройного залпа из ружей, в виде последнего салюта человеку и товарищу, г. полковник вынул из заднего кармана батистовый платок и, отерев им слезу, произнес следующую речь:

     1. Гг. штаб– и обер-офицеры!
     Мы проводили товарища до последней квартиры.


     2. Отдадим же долг его добродетели:
     Он умом равен Аристотелю.


     3. Стратегикой уподоблялся на войне
     Самому Кутузову и Жомини.


     4. Бескорыстием был равен Аристиду —
     Но его сразила простуда.


     5. Он был красою человечества,
     Помянем же добром его качества.


     6. Гг. офицеры, после погребения
     Прошу вас всех к себе на собрание.


     7. Я поручил юнкеру фон Бокку
     Устроить нечто вроде пикника.


     8. Это будет и закуска и вместе обед —
     Итак, левое плечо вперед!


     9. Заплатить придется очень мало,
     Не более пяти рублей с рыла.


     10. Разойдемся не прежде, как ввечеру —
     Да здравствует Россия – Ура!!

   Примечание отца Герасима. Видяй сломицу в оке ближнего, не зрит в своем ниже бруса. Строг и свиреп быши к рифмам ближнего твоего, сам же, аки свинья непотребная, рифмы негодные и уху зело вредящие сплел еси. Иди во огнь вечный, анафема!
   Примечание рукою полковника. Посадить Герасима под арест за эту отметку. Изготовить от моего имени отношение ко владыке, что Герасим искажает текст, называя «сучец» – сломицею. Это всё равно, что если б я отворот назвал погонами.
   Доклад полкового адъютанта. Так как отец Герасим есть некоторым образом духовное лицо, находящееся в прямой зависимости от Консистории и Св. Синода, то не будет ли отчасти неловко подвергнуть его мере административной посаждением его под арест, установленный более для проступков по военной части?
   Отметка полковника. А мне что за дело? Все-таки посадить после пикника!
   Примечание полкового адъютанта. Узнав о намерении полковника, отец Герасим изготовил донос графу Аракчееву, в котором объяснял, что полковник два года не был на исповеди. О том же изготовил он донос и к архипастырю Фотию и прочел на пикнике полковнику от-пуски. Однако, когда подали горячее, не отказался пить за здоровье полковника, причем полковник выпил и за его здоровье. Это повторялось несколько раз, и после бланманже и суфле-вертю, когда гг. офицеры танцевали вприсядку, полковник и отец Герасим обнялись и со слезами на глазах сделали три тура мазурки, а дело предали забвению. При этом был отдан приказ, чтобы гг. офицеры и юнкера, а равно и нижние чины не смели исповедоваться у посторонних иереев, а только у отца Герасима, под опасением для гг. офицеров трехнедельного ареста, для гг. юнкеров дежурств при помойной яме, а для нижних чинов телесного наказания.



   Плоды раздумья


   Мысли и афоризмы

 //-- 1 --// 
   Обручальное кольцо есть первое звено в цепи супружеской жизни.
 //-- 2 --// 
   Жизнь нашу можно удобно сравнивать со своенравною рекою, на поверхности которой плавает челн, иногда укачиваемый тихоструйною волною, нередко же задержанный в своем движении мелью и разбиваемый о подводный камень. – Нужно ли упоминать, что сей утлый челн, на рынке скоропреходящего времени, есть не кто иной, как сам человек?
 //-- 3 --// 
   Никто не обнимет необъятного.
 //-- 4 --// 
   Нет столь великой вещи, которую не превзошла бы величиною еще большая. Нет вещи столь малой, в которую не вместилась бы еще меньшая.


 //-- 5 --// 
   Смотри в корень!
 //-- 6 --// 
   Лучше скажи мало, но хорошо.
 //-- 7 --// 
   Наука изощряет ум; ученье вострит память.
 //-- 8 --// 
   Что скажут о тебе другие, коли ты сам о себе ничего сказать не можешь?
 //-- 9 --// 
   Самопожертвование есть цель для пули каждого стрелка.
 //-- 10 --// 
   Память человека есть лист белой бумаги: иногда напишется хорошо, а иногда дурно.


 //-- 11 --// 
   Слабеющая память подобна потухающему светильнику.
 //-- 12 --// 
   Слабеющую память можно также сравнивать с увядающею незабудкою.
 //-- 13 --// 
   Слабеющие глаза всегда уподоблю старому потускневшему зеркалу, даже надтреснутому.
 //-- 14 --// 
   Воображение поэта, удрученного горем, подобно ноге, заключенной в новый сапог.
 //-- 15 --// 
   Влюбленный в одну особу страстно – терпит другую токмо по расчету.
 //-- 16 --// 
   Если хочешь быть красивым, поступи в гусары.
 //-- 17 --// 
   Человек, не будучи одеян благодетельною природою, получил свыше дар портного искусства.
 //-- 18 --// 
   Не будь портных, – скажи: как различил бы ты служебные ведомства?
 //-- 19 --// 
   Скрывая истину от друзей, кому ты откроешься?
 //-- 20 --// 
   Что есть лучшего? – Сравнив прошедшее, свести его с настоящим.
 //-- 21 --// 
   Полезнее пройти путь жизни, чем всю вселенную.
 //-- 22 --// 
   Если у тебя есть фонтан, заткни его, – дай отдохнуть и фонтану.
 //-- 23 --// 
   Женатый повеса воробью подобен.
 //-- 24 --// 
   Усердный врач подобен пеликану.
 //-- 25 --// 
   Эгоист подобен давно сидящему в колодце.
 //-- 26 --// 
   Гений подобен холму, возвышающемуся на равнине.
 //-- 27 --// 
   Умные речи подобны строкам, напечатанным курсивом.
 //-- 28 --// 
   Начало ясного дня смело уподоблю рождению невинного младенца: быть может, первый не обойдется без дождя, а жизнь второго без слез.
 //-- 29 --// 
   Если бы тени предметов зависели не от величины сих последних, а имели бы свой произвольный рост, то, может быть, вскоре не осталось бы на всем земном шаре ни одного светлого места.
 //-- 30 --// 
   Стрельба в цель упражняет руку и причиняет верность глазу.
 //-- 31 --// 
   Бердыш в руках воина то же, что меткое слово в руках писателя.
 //-- 32 --// 
   Магнитная стрелка, непреодолимо влекомая к северу, подобна мужу, который блюдет законы.
 //-- 33 --// 
   Первый шаг младенца есть первый шаг к его смерти.
 //-- 34 --// 
   Смерть для того поставлена в конце жизни, чтобы удобнее к ней приготовиться.
 //-- 35 --// 
   В доме без жильцов – известных насекомых не об-рящешь.
 //-- 36 --// 
   Ничего не доводи до крайности: человек, желающий трапезовать слишком поздно, рискует трапезовать на другой день поутру.
 //-- 37 --// 
   Пища столь же необходима для здоровья, сколь необходимо приличное обращение человеку образованному.
 //-- 38 --// 
   «Зачем, – говорит эгоист, – стану я работать для потомства, когда оно ровно ничего для меня не сделало?» – Несправедлив ты, безумец! Потомство сделало для тебя уже то, что ты, сближая прошедшее с настоящим и будущим, можешь по произволу считать себя младенцем, юношей и старцем.
 //-- 39 --// 
   Вытапливай воск, но сохраняй мед.
 //-- 40 --// 
   Пояснительные выражения объясняют темные мысли.
 //-- 41 --// 
   Не всякому человеку даже гусарский мундир к лицу.


 //-- 42 --// 
   Бди!
 //-- 43 --// 
   Камергер редко наслаждается природою.
 //-- 44 --// 
   Никто не обнимет необъятного.
 //-- 45 --// 
   Три дела, однажды начавши, трудно кончить: а) вкушать хорошую пищу; б) беседовать с возвратившимся из похода другом и в) чесать, где чешется.
 //-- 46 --// 
   Прежде чем познакомишься с человеком, узнай: приятно ли его знакомство другим?
 //-- 47 --// 
   Здоровье без силы то же, что твердость без упругости.
 //-- 48 --// 
   Все говорят, что здоровье дороже всего; но никто этого не соблюдает.
 //-- 49 --// 
   Достаток распутного равняется короткому одеялу: когда натянешь его к носу, обнажатся ноги.
 //-- 50 --// 
   Не растравляй раны ближнего; страждущему предлагай бальзам. Копая другому яму, сам в нее попадешь.
 //-- 51 --// 
   Если у тебя спрошено будет: что полезнее, солнце или месяц? – ответствуй: месяц. Ибо солнце светит днем, когда и без того светло; а месяц – ночью.


 //-- 52 --// 
   Но с другой стороны: солнце лучше тем, что светит и греет; а месяц только светит, и то лишь в лунную ночь!
 //-- 53 --// 
   Самолюбие и славолюбие суть лучшие удостоверения бессмертия души человеческой.
 //-- 54 --// 
   Душа индейца, верящего в метемпсихозию, похожа на червячка в коконе.
 //-- 55 --// 
   Рассуждай токмо о том, о чем понятия твои тебе сие дозволяют. Так: не зная законов языка ирокезского, можешь ли ты делать такое суждение по сему предмету, которое не было бы неосновательно и глупо?
 //-- 56 --// 
   Принимаясь за дело, соберись с духом.
 //-- 57 --// 
   Перо, пишущее для денег, смело уподоблю шарманке в руках скитающегося иностранца.
 //-- 58 --// 
   Щелкни кобылу в нос, она махнет хвостом.
 //-- 59 --// 
   Не робей перед врагом: лютейший враг человека – он сам.
 //-- 60 --// 
   И терпентин на что-нибудь полезен!
 //-- 61 --// 
   Всякий необходимо причиняет пользу, употребленный на своем месте. Напротив того: упражнения лучшего танцмейстера в химии – неуместны; советы опытного астронома в танцах – глупы.
 //-- 62 --// 
   Часами измеряется время, а временем жизнь человеческая. Но чем, скажи, измеришь ты глубину Восточного океана?
 //-- 63 --// 
   Говорят, что труд убивает время; но сие последнее, нисколько от этого не уменьшался, продолжает служить человечеству и всей вселенной постоянно в одинаковой полноте и непрерывности.
 //-- 64 --// 
   На дне каждого сердца есть осадок.
 //-- 65 --// 
   Под сладкими выражениями таятся мысли коварные: так, от курящего табак нередко пахнет духами.
 //-- 66 --// 
   Многие вещи нам непонятны не потому, что наши понятия слабы; но потому, что сии вещи не входят в круг наших понятий.
 //-- 67 --// 
   Никто не обнимет необъятного!
 //-- 68 --// 
   Болтун подобен маятнику: того и другой надо остановить.
 //-- 69 --// 
   Два человека одинаковой комплекции дрались бы недолго, если бы сила одного превозмогла силу другого.


 //-- 70 --// 
   Не всё стриги, что растет.
 //-- 71 --// 
   Ногти и волосы даны человеку для того, чтобы доставить ему постоянное, но легкое занятие.
 //-- 72 --// 
   Иной певец подчас хрипнет.
 //-- 73 --// 
   Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза.
 //-- 74 --// 
   Единожды солгавши, кто тебе поверит?
 //-- 75 --// 
   Жизнь – альбом. Человек – карандаш. Дела – ландшафт. Время – гумиэластик: и отскакивает, и стирает.
 //-- 76 --// 
   Продолжать смеяться легче, чем окончить смех.
 //-- 77 --// 
   Смотри вдаль, увидишь даль; смотри в небо, увидишь небо; – взглянув в маленькое зеркальце, увидишь только себя.
 //-- 78 --// 
   Где начало того конца, которым оканчивается начало?
 //-- 79 --// 
   Чем скорее проедешь, тем скорее приедешь.
 //-- 80 --// 
   Если хочешь быть счастливым, будь им.
 //-- 81 --// 
   Не в совокупности ищи единства, но более – в единообразии разделения.
 //-- 82 --// 
   Усердный в службе не должен бояться своего незнанья; ибо каждое новое дело он прочтет.
 //-- 83 --// 
   Петух пробуждается рано; но злодей еще раньше.
 //-- 84 --// 
   Усердие всё превозмогает!
 //-- 85 --// 
   Что имеем, не храним; потерявши, плачем.


 //-- 86 --// 
   И устрица имеет врагов!
 //-- 87 --// 
   Возобновленная рана много хуже противу новой.
 //-- 88 --// 
   В глубине всякой груди есть своя змея.
 //-- 89 --// 
   Только в государственной службе познаёшь истину.
 //-- 90 --// 
   Иного прогуливающегося старца смело уподоблю песочным часам.
 //-- 91 --// 
   Не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны.
 //-- 92 --// 
   Чрезмерный богач, не помогающий бедным, подобен здоровенной кормилице, сосущей с аппетитом собственную грудь у колыбели голодающего дитяти.
 //-- 93 --// 
   Магнит показывает на север и на юг; – от человека зависит избрать хороший или дурной путь жизни.
 //-- 94 --// 
   На чужие ноги лосины не натягивай.
 //-- 95 --// 
   Человек раздвоен снизу, а не сверху, – для того, что две опоры надежнее одной.
 //-- 96 --// 
   Человек ведет переписку со всем земным шаром, а через печать сносится даже с отдаленным потомством.
 //-- 97 --// 
   Глупейший человек был тот, который изобрел кисточки для украшения и золотые гвоздики на мебели.
 //-- 98 --// 
   Многие люди подобны колбасам: чем их начинят, то и носят в себе.


   99
   Чувствительный человек подобен сосульке: пригрей его, он растает.
 //-- 100 --// 
   Многие чиновники стальному перу подобны.
 //-- 101 --// 
   Специалист подобен флюсу: полнота его одностороння.
 //-- 102 --// 
   В здании человеческого счастья дружба возводит стены, а любовь образует купол.
 //-- 103 --// 
   Взирая на высоких людей и на высокие предметы, не излишне придерживать картуз свой за козырек.
 //-- 104 --// 
   Плюнь тому в глаза, кто скажет, что можно обнять необъятное!
 //-- 105 --// 
   Земной шар, обращающийся в беспредельном пространстве, служит пьедесталом для всего, на нем обретающегося.
 //-- 106 --// 
   Если на к летке слона прочтешь надпись: «буйвол», – не верь глазам своим.


 //-- 107 --// 
   Муравьиные яйца более породившей их твари; так и слава даровитого человека далеко продолжительнее собственной его жизни.
 //-- 108 --// 
   Всякая вещь есть форма проявления беспредельного разнообразия.
 //-- 109 --// 
   Во всех частях земного шара имеются свои, даже иногда очень любопытные, другие части.
 //-- 110 --// 
   Глядя на мир, нельзя не удивляться!
 //-- 111 --// 
   Самый отдаленный пункт земного шара к чему-нибудь да близок, а самый близкий от чего-нибудь да отдален.
 //-- 112 --// 
   Философ легко торжествует над будущею и минувшею скорбями, но он же легко побеждается настоящею.
 //-- 113 --// 
   Небо, усеянное звездами, всегда уподоблю груди заслуженного генерала.
 //-- 114 --// 
   Доблий муж подобен мавзолею.
 //-- 115 --// 
   Вакса чернит с пользою, а злой человек – с удовольствием.
 //-- 116 --// 
   Пороки входят в состав добродетели, как ядовитые снадобья в состав целебных средств.
 //-- 117 --// 
   Из всех плодов наилучшие приносит хорошее воспитание.
 //-- 118 --// 
   Любовь, поддерживаясь, подобно огню, непрестанным движением, исчезает купно с надеждою и страхом.
 //-- 119 --// 
   Рассчитано, что петербуржец, проживающий на солнопёке, выигрывает двадцать процентов здоровья.
 //-- 120 --// 
   Человеку даны две руки на тот конец, дабы он, принимая левою, раздавал правою.
 //-- 121 --// 
   Иногда достаточно обругать человека, чтобы не быть им обманутым!
 //-- 122 --// 
   В сепаратном договоре не ищи спасения.
 //-- 123 --// 
   Ревнивый муж подобен турку.
 //-- 124 --// 
   Почти всякий человек подобен сосуду с кранами, наполненному живительною влагою производящих сил.
 //-- 125 --// 
   Умная женщина подобна Семирамиде.


 //-- 126 --// 
   Любой фат подобен трясогузке.
 //-- 127 --// 
   Вестовщик решету подобен.
 //-- 128 --// 
   Девицы вообще подобны шашкам: не всякой удается, но всякой желается попасть в дамки.
 //-- 129 --// 
   Всегда держись начеку!
 //-- 130 --// 
   Спокойствие многих было бы надежнее, если бы дозволено было относить все неприятности на казенный счет.
 //-- 131 --// 
   Не ходи по косогору, – сапоги стопчешь!
 //-- 132 --// 
   Советую каждому, даже не в особенно сырую и ветреную погоду, закладывать уши хлопчатою бумагою или морским канатом.
 //-- 133 --// 
   Кто мешает тебе выдумать порох непромокаемый?
 //-- 134 --// 
   Снег считают саваном омертвевшей природы; но он же служит первопутьем для жизненных припасов. Так разгадайте же природу!
 //-- 135 --// 
   Барометр в земледельческом хозяйстве может быть с большою выгодою заменен усердною прислугою, страдающею нарочитыми ревматизмами.
 //-- 136 --// 
   Собака, сидящая на сене, вредна. Курица, сидящая на яйцах, полезна. От сидячей жизни тучнеют: так, всякий меняло жирен.
 //-- 137 --// 
   Неправое богатство подобно кресс-салату, – оно растет на каждом войлоке.
 //-- 138 --// 
   Всякая человеческая голова подобна желудку: одна переваривает входящую в оную пищу, а другая от нее засоряется.
 //-- 139 --// 
   Вещи бывают великими и малыми не токмо по воле судьбы и обстоятельств, но также по понятиям каждого.
 //-- 140 --// 
   И саго, употребленное не в меру, может причинить вред.
 //-- 141 --// 
   Взирая на солнце, прищурь глаза свои, и ты смело разглядишь в нем пятна.
 //-- 142 --// 
   Время подобно искусному управителю, непрестанно производящему новые таланты, взамен исчезнувших.
 //-- 143 --// 
   Талантами измеряются успехи цивилизации, и они же представляют верстовые столбы истории, служа телеграммами от предков и современников к потомству.
 //-- 144 --// 
   И при железных дорогах лучше сохранять двуколку.
 //-- 145 --// 
   Покорность охлаждает гнев и дает размер взаимным чувствам.
 //-- 146 --// 
   Если бы всё прошедшее было настоящим, а настоящее продолжало существовать наряду с будущим, кто был бы в силах разобрать: где причины и где последствия?
 //-- 147 --// 
   Счастье подобно шару, который подкатывается: сегодня под одного, завтра под другого, послезавтра под третьего, потом под четвертого, пятого и т. д., соответственно числу и очереди счастливых людей.
 //-- 148 --// 
   Иные настойчиво утверждают, что жизнь каждого записана в книге Бытия.
 //-- 149 --// 
   Не совсем понимаю: почему многие называют судьбу индейкою, а не какою-либо другою, более на судьбу похожею птицею?


 //-- 150 --// 
   Козыряй!
 //-- 151 --// 
   Лучшим каждому кажется то, к чему он имеет охоту.
 //-- 152 --// 
   Издание некоторых газет, журналов и даже книг может приносить выгоду.
 //-- 153 --// 
   Никогда не теряй из виду, что гораздо легче многих не удовлетворить, чем удовольствовать.
 //-- 154 --// 
   Хорошего правителя справедливо уподобляют кучеру.
 //-- 155 --// 
   Добрая сигара подобна земному шару: она вертится для удовольствия человека.
 //-- 156 --// 
   Бросая в воду камешки, смотри на круги, ими образуемые; – иначе такое бросание будет пустою забавою.
 //-- 157 --// 
   Благочестие, ханжество, суеверие – три разницы.
 //-- 158 --// 
   Степенность есть надежная пружина в механизме общежития.
 //-- 159 --// 
   У многих катанье на коньках производит одышку и трясение.
 //-- 160 --// 
   Опять скажу: никто не обнимет необъятного!



   Плоды раздумья, не вошедшие в Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова


   Мысли и афоризмы

 //-- 1 --// 
   Добродетель служит сама себе наградой; человек превосходит добродетель, когда служит и не получает награды.
 //-- 2 --// 
   Вред или польза действия обусловливается совокупностью обстоятельств.
 //-- 3 --// 
   Не будь цветов, все ходили бы в одноцветных одеяниях!
 //-- 4 --// 
   Ветер есть дыхание природы.
 //-- 5 --// 
   На беспристрастном безмене истории кисть Рафаэля имеет одинакий вес с мечом Александра Македонского.
 //-- 6 --// 
   Не покупай каштанов, но бери их на пробу.
 //-- 7 --// 
   Смерть и солнце не могут пристально взирать друг на друга.
 //-- 8 --// 
   Сократ справедливо называет бегущего воина трусом.
 //-- 9 --// 
   Весьма остроумно замечает Фейербах, что взоры беспутного сапожника следят за штопором, а не за шилом, от чего и происходят мозоли.
 //-- 10 --// 
   Друзья мои! идите твердыми шагами по стезе, ведущей в храм согласия, а встречаемые на пути препоны преодолевайте с мужественною кротостью льва.
 //-- 11 --// 
   Стремись уплатить свой долг, и ты достигнешь двоякой цели, ибо тем самым его исполнишь.
 //-- 12 --// 
   Правда не вышла бы из колодезя, если бы сырость не испортила ее зеркала.
 //-- 13 --// 
   Глупец гадает; напротив того, мудрец проходит жизнь как огород, наперед зная, что кой-где выдернется ему репа, а кой-где и редька.
 //-- 14 --// 
   Век живи – век учись! и ты наконец достигнешь того, что, подобно мудрецу, будешь иметь право сказать, что ничего не знаешь.
 //-- 15 --// 
   Сребролюбцы! сколь ничтожны ваши стяжания, коли все ваши сокровища не стоят одного листка из лаврового венка поэта!
 //-- 16 --// 
   Огорошенный судьбою, ты всё ж не отчаивайся!
 //-- 17 --// 
   Дознано, что земля, своим разнообразием и великостью нас поражающая, показалась бы в солнце находящемуся смотрителю только как гладкий и ничтожный шарик.


 //-- 18 --// 
   Соразмеряй добро, ибо как тебе ведать, куда оно проникнет? Лучи весеннего солнца, предназначенные токмо для согревания земляной поверхности, нежданно проникают и к месту, где лежат сапфиры!
 //-- 19 --// 
   Человек довольствует вожделения свои на обоих краях земного круга!
 //-- 20 --// 
   Не уступай малодушно всеобщим желаниям, если они противны твоим собственным; но лучше, хваля оные притворно и нарочно оттягивая время, норови надуть своих противников.
 //-- 21 --// 
   Чиновник умирает, и ордена его остаются на лице земли.
 //-- 22 --// 
   Прихоти производят разнородные действия во нраве, как лекарства в теле.
 //-- 23 --// 
   Поздравляя радующегося о полученном ранге, разумный человек поздравляет его не столько с рангом, сколько с тем, что получивший ранг толико оному радуется.
 //-- 24 --// 
   Не всякий генерал от природы полный.
 //-- 25 --// 
   Отнюдь не принимай почетных гостей в разорванном халате!
 //-- 26 --// 
   Не завидуй богатству: французский мудрец однажды остроумно заметил, что сетующий господин в позлащенном портшезе нередко носим веселыми носильщиками.
 //-- 27 --// 
   Бывает, что усердие превозмогает и рассудок.
 //-- 28 --// 
   Никто, по Сенекину сказанию, не может оказать добродетели в другом случае, как в несчастий.
 //-- 29 --// 
   Перочинный ножичек в руках искусного хирурга далеко лучше иного преострого ланцета.
 //-- 30 --// 
   Незрелый ананас, для человека справедливого, всегда хуже зрелой смородины.
 //-- 31 --// 
   Одного яйца два раза не высидишь!
 //-- 32 --// 
   Пробка шампанского, с шумом взлетевшая и столь же мгновенно ниспадающая, – вот изрядная картина любви.


 //-- 33 --// 
   Начиная свое поприще, не теряй, о юноша! драгоценного времени!
 //-- 34 --// 
   Стоящие часы не всегда испорчены, а иногда они только остановлены; и добрый прохожий не преминет в стенных покачнуть маятник, а карманные завести.
 //-- 35 --// 
   Ничто существующее исчезнуть не может, – так учит философия; и потому несовместно с Вечною Правдой доносить о пропавших без вести!
 //-- 36 --// 
   И самый последний нищий, при других условиях, способен быть первым богачом.
 //-- 37 --// 
   Не поступай в монахи, если не надеешься выполнить обязанности свои добросовестно.
 //-- 38 --// 
   Лжет непростительно, кто уверяет, будто всё на свете справедливо! Так, изобретший употребление сандарака может быть вполне убежден, что имя его останется неизвестно потомству!
 //-- 39 --// 
   Даже летом, отправляясь в вояж, бери с собой что-либо теплое, ибо можешь ли ты знать, что случится в атмосфере?
 //-- 40 --// 
   Некоторые образцом непостоянства выставляют мужчину, другие женщину; но всякий умный и наблюдательный петербуржец никогда не согласится ни с теми, ни с другими; ибо всего переменчивее петербургская атмосфера!
 //-- 41 --// 
   Иногда слова, напечатанные курсивом, много несправедливее тех, которые напечатаны прямым шрифтом.
 //-- 42 --// 
   Укрываться от дождя под дырявым зонтиком столь же безрассудно и глупо, как чистить зубы наждаком или сандараком.
 //-- 43 --// 
   Пустая бочка Диогена имеет также свой вес в истории человеческой.
 //-- 44 --// 
   Гони любовь хоть в дверь, она влетит в окно.
 //-- 45 --// 
   У всякого портного свой взгляд на искусство!
 //-- 46 --// 
   Не всякому офицеру мундир к лицу.


 //-- 47 --// 
   Одна природа неизменна, но и та имеет свои: весну, лето, зиму и осень; как же хочешь ты придать неизменность формам тела человеческого?!
 //-- 48 --// 
   Трудись, как муравей, если хочешь быть уподоблен пчеле.
 //-- 49 --// 
   Что есть хитрость? – Хитрость есть оружие слабого и ум слепого.
 //-- 50 --// 
   Мудрость, подобно черепаховому супу, не всякому доступна.
 //-- 51 --// 
   Знай, читатель, что мудрость уменьшает жалобы, а не страдания!
 //-- 52 --// 
   Военные люди защищают отечество.
 //-- 53 --// 
   Светский человек бьет на остроумие и, забывая ум, умерщвляет чувства.
 //-- 54 --// 
   Имея в виду какое-либо предприятие, помысли, точно ли оно тебе удастся.
 //-- 55 --// 
   Коэффициент счастия в обратном содержании к достоинству.
 //-- 56 --// 
   Люди не перестали бы жить вместе, хотя бы разошлись в разные стороны.
 //-- 57 --// 
   Легче держать вожжи, чем бразды правления.
 //-- 58 --// 
   Неискусного вождя, желающего уподобиться Атти-ле, смело назову «нагайкой» провидения.
 //-- 59 --// 
   Дружба согревает душу, платье – тело, а солнце и печка – воздух.
 //-- 60 --// 
   Приятно поласкать дитя или собаку, но всего необходимее полоскать рот.
 //-- 61 --// 
   И мудрый Вольтер сомневался в ядовитости кофе!


 //-- 62 --// 
   Питомец рангов нередко портится.
 //-- 63 --// 
   Люби ближнего, но не давайся ему в обман!
 //-- 64 --// 
   Настоящее есть следствие прошедшего, а потому непрестанно обращай взор свой на зады, чем сбережешь себя от знатных ошибок.
 //-- 65 --// 
   Степенность равно прилична юноше и убеленному сединами старцу.
 //-- 66 --// 
   Не печалуйся в скорбях – уныние само наводит скорби.
 //-- 67 --// 
   Исполнение предприятия приятно щекочет самолюбие.
 //-- 68 --// 
   Не всякая щекотка доставляет удовольствие!
 //-- 69 --// 
   Не прибегай к щекотке, желая развеселить знакомую, – иная назовет тебя за это невежей.
 //-- 70 --// 
   Говоря с хитрецом, взвешивай ответ свой.
 //-- 71 --// 
   Не во всякой игре тузы выигрывают!
 //-- 72 --// 
   Детям, у коих прорезываются зубы, смело присоветую фиалковый корень!
 //-- 73 --// 
   Купи прежде картину, а после рамку!
 //-- 74 --// 
   Благополучие, несчастие, бедность, богатство, радость, печаль, убожество, довольство суть различные явления одной гисторической драмы, в которой человеки репетируют роли свои в назидание миру.
 //-- 75 --// 
   Чужой нос другим соблазн.
 //-- 76 --// 
   Благочестие и суеверие – две разницы!
 //-- 77 --// 
   Начинай от низшего степени, чтобы дойти до высшего; другими словами – не чеши затылок, а чеши пятки.


 //-- 78 --// 
   Человек! возведи взор свой от земли к небу, – какой, удивления достойный, является там порядок!
 //-- 79 --// 
   От малых причин бывают весьма важные последствия; – так, отгрызение заусенца причинило моему знакомому рак.
 //-- 80 --// 
   Англичанин не любит мяса, которое не вполсыро.
 //-- 81 --// 
   Ценность всего условна: зубочистка в бисерном чехле, подаренная тебе в сувенир, несравненно дороже двух рублей с полтиной.
 //-- 82 --// 
   Почти всякое морщинистое лицо смело уподоблю груше, вынутой из компота.
 //-- 83 --// 
   Без надобности носимый набрюшник – вреден.
 //-- 84 --// 
   Двое несчастных, находящихся в дружбе, подобны двум слабым деревцам, которые, одно на другое опершись, легче могут противиться бурям и всяким неистовым ветрам.
 //-- 85 --// 
   Моменты свидания и разлуки суть для многих самые великие моменты в жизни.
 //-- 86 --// 
   Если хочешь быть покоен, не принимай горя и неприятностей на свой счет, но всегда относи их на казенный.


 //-- 87 --// 
   Не всякий капитан – исправник!
 //-- 88 --// 
   И в самых пустых головах любовь нередко преост-рые выдумки рождает.
 //-- 89 --// 
   Разум показывает человеку не токмо внешний вид, красоту и доброту каждого предмета, но и снабдевает его действительным оного употреблением.
 //-- 90 --// 
   И египтяне были в свое время справедливы и человеколюбивы!
 //-- 91 --// 
   Есть ли на свете человек, который мог бы обнять необъятное?
 //-- 92 --// 
   Отыщи всему начало, и ты многое поймешь!
 //-- 93 --// 
   Новые сапоги всегда жмут.


 //-- 94 --// 
   Если бы вся вселенная обратилась в одно государство, то как не установить повсюду одинаковых законов?
 //-- 95 --// 
   Пруссия должна быть королевством.
 //-- 96 --// 
   Если бы хоть одна настоящая звезда упала на заслуженную грудь, то не осталось бы ни того человека, ни даже самых отдаленных его единомышленников!
 //-- 97 --// 
   Когда народы между собой дерутся, это называется войною.
 //-- 98 --// 
   Полиция в жизни каждого государства есть.
 //-- 99 --// 
   У человека для того поставлена голова вверху, чтобы он не ходил вверх ногами.
 //-- 100 --// 
   Прусак есть один из наиболее назойливых насекомых.
 //-- 101 --// 
   Верующий не боится напастей, но при невзгоде судьбы не отчаивается.
 //-- 102 --// 
   В спертом воздухе при всем старании не отдышишься.


   Проект:О введении единомыслия в России

   (Этот черновой проект, написанный Козьмою Прутковым в 1859 г., был напечатан в журнале «Современник» лишь по смерти К. Пруткова, в 1863 г., кн. IV. В подлиннике, вверху его, находится надпись: «Подать в один из торжественных дней, на усмотрение».)


   Приступ: Наставить публику. Занеслась. – Молодость; науки; незрелость!.. Вздор!.. Убеждения. Неуважение мнения старших. Безначалие. – «Собственное» мнение!.. Да разве может быть собственное мнение у людей, не удостоенных доверием начальства?! Откуда оно возьмется? На чем основано? – Если бы писатели знали что-либо, их призвали бы к службе. Кто не служит, значит: недостоин; стало быть, и слушать его нечего. – С этой стороны еще никто не колебал авторитета наших писателей; – я первый. (Напереть на то, что я – первый. Это может помочь карьере. Далее развить то же, но в других выражениях, сильнее и подробнее.)
   Трактат: Очевидный вред различия во взглядах и убеждениях. Вред несогласия во мнениях. «Аще царство на ся разделится» и пр. – Всякому русскому дворянину свойственно желать не ошибаться; но, чтоб удовлетворить это желание, надо иметь материал для мнения. Где ж этот материал? – Единственным материалом может быть только мнение начальства. Иначе нет ручательства, что мнение безошибочно. Но как узнать мнение начальства? Нам скажут: оно видно из принимаемых мер. Это правда… Гм! нет! Это неправда!.. Правительство нередко таит свои цели из-за высших государственных соображений, недоступных пониманию большинства. Оно нередко достигает результата рядом косвенных мер, которые могут, по-видимому, противоречить одна другой, будто бы не иметь связи между собою. Но это лишь кажется! Они всегда взаимно соединены секретными шолнерами единой государственной идеи, единого государственного плана; и план этот поразил бы ум своею громадностью и своими последствиями! Он открывается в неотвратимых результатах истории! – Как же подданному знать мнение правительства, пока не наступила история? Как ему обсуждать правительственные мероприятия, не владея ключом их взаимной связи? – «Не по частям во-дочерпательницы, но по совокупности ее частей суди об ее достоинствах». Это я сказал еще в 1842 г. и доселе верю в справедливость этого замечания. Где подданному уразуметь все эти причины, поводы, соображения; разные виды с одной стороны и усмотрения с другой?! Никогда не понять ему их, если само правительство не даст ему благодетельных указаний. В этом мы убеждаемся ежедневно, ежечасно, скажу: ежеминутно. Вот почему иные люди, даже вполне благонамеренные, сбиваются иногда злонамеренными толкованиями; у них нет сведений: какое мнение справедливо? Они не знают: какого мнения надо держаться? Не могу пройти молчанием… (Какое славное выражение! Надо чаще употреблять его; оно как бы доказывает обдуманность и даже что-то вроде великодушия.) – Не могу пройти молчанием, что многие признаны злонамеренными единственно потому, что им не было известно: какое мнение угодно высшему начальству? Положение этих людей невыразимо тягостное, даже, смело скажу: невыносимое!
   Заключение: На основании всего вышеизложенного и принимая во внимание: с одной стороны, необходимость, особенно в нашем пространном отечестве, установления единообразной точки зрения на все общественные потребности и мероприятия правительства; с другой же стороны, невозможность достижения сей цели без дарования подданным надежного руководства к составлению мнений; не скрою (опять отличное выражение! Непременно буду его употреблять почаще) – не скрою, что целесообразнейшим для сего средством было бы учреждение такого официального повременного издания, которое давало бы руководительные взгляды на каждый предмет. Этот правительственный орган, будучи поддержан достаточным, полицейским и административным, содействием властей, был бы для общественного мнения необходимою и надежною звездою, маяком, вехою. Пагубная наклонность человеческого разума обсуждать всё происходящее на земном круге была бы обуздана и направлена к исключительному служению указанным целям и видам. Установилось бы одно господствующее мнение по всем событиям и вопросам. Можно бы даже противодействовать развивающейся наклонности возбуждать «вопросы» по делам общественной и государственной жизни, ибо к чему они ведут? Истинный патриот должен быть враг всех так называемых «вопросов»!
   С учреждением такого руководительного правительственного издания даже злонамеренные люди, если б они дерзнули быть иногда несогласными с указанным «господствующим» мнением, естественно будут остерегаться противоречить оному, дабы не подпасть подозрению и наказанию. Можно даже ручаться, что каждый, желая спокойствия своим детям и родственникам, будет и им внушать уважение к «господствующему» мнению, и, таким образом, благодетельные последствия предлагаемой меры отразятся не только на современниках, но даже на самом отдаленном потомстве.
   Зная сердце человеческое и коренные свойства русской народности, могу с полным основанием поручиться за справедливость всех моих выводов. Но самым важным условием успеха будет выбор редактора для такого правительственного органа. Редактором должен быть человек, достойный во всех отношениях, известный своим усердием и своею преданностью, пользующийся славою литератора, несмотря на свое нахождение на правительственной службе, и готовый для пользы правительства пренебречь общественным мнением и уважением, вследствие твердого убеждения в их полнейшей несостоятельности. Конечно, подобный человек заслуживал бы достаточное денежное вознаграждение и награды чинами и орденскими отличиями. Не смею предлагать себя для такой должности по свойственной мне скромности. Но я готов жертвовать собою, до последнего издыхания, для бескорыстной службы нашему общему престол-отечеству, если только это будет согласно с предначертаниями высшего начальства. Долговременная и беспорочная служба моя по министерству финансов, в Пробирной Палатке, дала бы мне, между прочим, возможность благоприятно разъяснить и разные финансовые вопросы, согласно с видами правительства. Разъяснения же эти бывают часто почти необходимы, ввиду стеснительного положения финансов нашего дорогого отечества.
   Повергая сей недостойный труд мой на снисходительное усмотрение высшего начальства, дерзаю льстить себя надеждою, что он не поставится мне в вину, служа несомненным выражением усердного желания преданного человека: принести посильную услугу столь высоко уважаемой им благонамеренности.
   Козьма Прутков
   Начальник Пробирной Палатки, действительный статский советник и разных орденов кавалер.

   1859 года (annus, i).
   Примечание. В числе разных заметок на полях этого проекта находятся следующие, которые Козьма Прутков, вероятно, желал развить в особых проектах:
   1) «Велеть всем редакторам частных печатных органов перепечатывать руководящие статьи из официального органа, дозволяя себе только их повторение и развитие» и
   2) «Вменить в обязанность всем начальникам отдельных частей управления: неусыпно вести и постоянно сообщать в одно центральное учреждение списки всех лиц, служащих под их ведомством, с обозначением противу каждого: какие получает журналы и газеты? И не получающих официального органа как не сочувствующих благодетельным указаниям начальства, отнюдь не повышать ни в должности, ни в чины и не удостоивать ни наград, ни командировок» .
   Вообще в портфелях покойного Козьмы Пруткова, на которых отпечатано золотыми буквами: «Сборник неконченного (d’inacheve)», содержится весьма много любопытных документов, относящихся к его литературной и государственной деятельности. Может быть, из них еще будет что-либо извлечено для печати.





   Выдержки из записок моего деда

   Поощрение столь же необходимо гениальному писателю, сколь необходима канифоль смычку виртуоза.
 «Плоды раздумья» Козьмы Пруткова


   Предисловие Козьмы Пруткова

   Читатель, ты меня понял, узнал, оценил; спасибо! Докажу, что весь мой род занимался литературою. Вот тебе извлечение из записок моего деда. Затем издам записки отца. А потом, пожалуй, и мои собственные!
   Записки деда писаны скорописью прошлого столетия, in folio без помарок. – Значит: это не черновые! Спрашивается: где же сии последние? – Неизвестно!.. Предлагаю свои соображения.
   Дед мой жил в деревне; отец мой прожил там же два года сряду; значит: они там! А может быть, у соседних помещиков? А может быть, у дворовых людей? – Значит: их читают! Значит: они занимательны! Отсюда: доказательство замечательной образованности моего деда, его ума, его тонкого вкуса, его наблюдательности. – Это факты; это несомненно! Факты являются из сближений. Сближения обусловливают выводы.
   Почерк рукописи различный; значит: она писана не одним человеком. – Почерк «Приступа» совершенно сходен с подписью деда; отсюда: тождественность лица, писавшего «Приступ», с личностью моего деда!
   Дед мой родился в 1720 году, а кончил записки в 1780 году; значит: они начаты в 1764 году. В записках его видна сила чувств, свежесть впечатлений; значит: при деревенском воздухе, он мог прожить до 70 лет. Стало быть, он умер в 1790 году!
   В портфеле деда много весьма замечательного, но, к сожалению, неоконченного (d’inacheve). Когда заблагорассудится, издам всё.
   Прощай, читатель. Вникни в издаваемое!
   Твой доброжелатель —
   Козьма Прутков.

   11 марта
   1854 года (annus, i).


   Гисторические материалы Федота Кузьмича Пруткова (деда)





   Приступ старика


   Уподоблялся, под вечер жизни моей, оному древних римлян Цынцынатусу, в гнетомые старостью года свои утешаюсь я, в деревенской тихости, кроткими наслаждениями и изобретенными удовольствиями; и достохвально в воспоминаниях упражняйся, тебе, сынишке моему, Петрушке, ради душевныя пользы и научения, жизненного прохождения моего описание и многие гисторические, из наук и светских разговоров почерпнутые, сведения после гроба моего оставить положил. А ты оное мое писание в необходимое употребление малому мальчишке, Кузьке, неизбежно передай. Чем сильняе прежнего наклонность мою заслужите.
   Лета от Р. X. 1780, июня 22-го дня, сей приступ к прежде сочиненным мемориям памяти своей написал и составил: Отставной Премьер-майор и Кавалер Федот Кузьмичев сын Прутков.


   1. Соответственное возражение одного кухаря

   Как у одного кухаря, в услужении у Гишпанского советника состоящего, спрашивано было: сколько детей имеет? – То сей, опытный в своем деле искусник, дал следующий, сообразный своему рукомеслу, ответ: «Так, государь мой, у меня их осемь персон». – Чему тот, нарочито богатый Гишпанец, немало смеялся, закрывшись епанчою, и, пришед домой, не замедлил рассказать о сем встретившей его своей супруге.


   2. Милордовы правила

   Некий милорд находил нарочитое удовольствие в яствах. То однажды, на фрыштике в пятьдесят кувертов, при бытности многих отменно важных особ, так выразил: «Государи мои! родительница моя кушала долго, а родитель мой кушал много; поколику и я придерживаюсь обоих сих правил».


   3. Что к чему привешано


   Некоторая очень красивая девушка, в королевском присутствии, у кавалера де-Монбасона хладнокровно спрашивала: «Государь мой, что к чему привешано: хвост к собаке или собака к хвосту?» – То сей, проворный в отповедях кавалер, нисколько не смятенным, а напротив того, постоянным голосом ответствовал: «Как, сударыня, приключится, ибо всякую собаку никому за хвост, как и за шею, приподнять невозбранно». – Которая отповедь тому королю отменное удовольствие причинивши, оный кавалер не без награды за нее остался.


   4. Лучше побольше, чем поменьше

   Некий Австрийский интендант, не замедлив после Утрехтского мира задать пир пятерым своим соратникам, предварительно наказал майордому своему подать на стол пять килек, по числу ожидаемых. А как один из гостей, более противу прочих проворства имеющий, распорядился на свою долю заместо одной двумя кильками, то интендант, усмотрев, что чрез сие храбрейший из соратников, Бремзенбург фон Экштадт, определенной ему порции вовсе лишился, воскликнул: «Государи мои! кто две кильки взял?»


   5. Впору причиненное удовольствие

   Как некогда славный и во многих с Туркою баталиях отличившийся генерал-аншеф X., премногими от Государыни регалиями и другими милостями наделенный, во Французском, однако, диалекте нарочито несведущ оказывался. То сие незнание свое отнюдь перед модными того времени госпожами объявить не желая, навсегда секретно, перед каждым из дому своего выездом, по нескольку французских речений затверживал; и оные, на малой бумажке русскими литерами исписавши, таковую за обшлаг мундирного кафтана своего запихивал, норовя по ней, между русского разговора, громчае противу прочего выговорить. Сия генеральская выдумка, хотя превострою ему казалася, однако от Го-сударыниной любимицы, весьма знатной и пригожей девки, не могла укрыться; и оная девица, сим позабавить свою благодетельницу положив, таковой умысел свой в тот же день, на бывшем куртаге, в действо произвела. Для сего, когда Государыня с генералом X. о делах говорить удостоили, знатная фрейлина сия, сзаду к нему подступивши, незаметно для него ту бумажку из-под обшлага выхватила и по ней, переделанным на генеральский обычай голосом, смело выкрикнула: «Рьень моень кё. – Ву зет ля рень дю баль. – Ни плю, ни моень. – Не плезанте жаме авек ле фам, дон лимажинасион ансесаман траваль. – Сепандан ле терань комансе а девенир де плюзен-плюз юмид!» [70 - Никакого средства, кроме. – Вы – царица бала. – Ни более, ни менее. – Никогда не шутите с женщинами, воображение которых непрестанно работает. – Между тем почва начинает становиться всё более и более влажной! (фр.). – Ред.] Таковая сей пригожей девки выходка немалый смех всему собранию причинивши, великая Государыня сама премного и даже долго после сего смеялися; а под конец оную знатную девицу за храброго генерал-аншефа X., с превеликою пышностью, замуж выдали.


   6. Лучшее средство в таком случае

   Некогда маршал де Басомпьер, задумав угостить в будущий четверток ближайших сродников своих, кухарь сего вельможи пришел от того в немалую мыслей расстройку, униженно господину докладывая, что у них всего один бык имеется. «Изрядно, – возразил маршал, – а сколько у того быка частей?» – «Осемъ», – ответствовал сей. «Отнюдь! – перехватил маршал, – одиннадцать у быка! а для сего и можно оный на одиннадцать блюд изготовить!» – Так, многие знания во всяком звании пригодиться могут.


   7. Два камизола

   Интендант лангедокский, господин де Графиньи, прогуливаясь в один летний день в двух черных камизолах, повстречался в сем удивления достойном наряде с дюком де Ноалем. Сей вопросил: «Господин интендант! возможно ли? два камизола в столь знойный день?» – На что, с тоном печали, ответствовал: «Господин дюк! Злосчастие преследует меня: вчера скончался дед мой, а сегодня испустила дух моя бабка! Для чего и надел я сугубый траур».


   8. Ответ одного италийского старца

   Две молодые Италийские благородные девки в зелени на прекрасной долине сидевши, помимо их проходил седой, но непомерно прыткий старик. То они, с усмешкою, вопросили: «Отчего такое завидное, не по летам, сложение имеет?» – Ответствовал: «Потому, съиз-детства употребляю масло внутрь, а мед снаружи».


   9. Неуместное приветствие, крепко наказанное

   Как некий добивающийся форстмейстерского звания Шваб Андреас Гольце, ненароком к возлюбленной своей, девице изрядного поведения, вошед и оную увидев за обеденным столом сидящую и свой аппетит внут-ренностию жареной бекасины в то время удовлетворяющую, так приветствовал: «О Амалия! если б я был бекасиною, то, уповаю, всю тарелку вашу своими внутренностями чрез край переполнил бы!» – На что случившийся при том Амальин родитель, главный лесничий магдебургских лесов, Карл-Фридрих Венцельроде, незапно с места вскочив, учал того Гольце медным шомполом по темени барабанить и, изрядно оное размягчив, напоследок высказал: «Тысячу зарядов тебе в поясницу, негодный молодой человек! Я полагал доселе, что ты с честными намерениями к дочери моей прибегаешь!»


   10. Докудова разность

   Господин де Волтер, однажды в беседе со многими той страны министрами находясь, отменно остроумно высказал: «Разность промеж людей доходит временем до высочайшего градуса; отчего иные столь великие, что для покрытия головы своей сами до оной на цыпочки подниматься должны; а другие для того же к голове своей сами на колена опускаться принуждены обретаются».


   11. Тихо и громко

   Господин виконт де Брассард, с отменною ласкою принятый в доме одного богатого ветерана, в известном сражении левой ноги лишившегося, усердно приволакивался за молодою его супругою, незаметно, по-военному, подпуская ей амура.


    То однажды, изготовив в мыслях две для нее речи, из коих одну: «Пойдем на антресоли» – сказать тихо, а другую: «Я еду на свою мызу» – громко; толико от внезапу разлиявшегося по членам его любовного пламени замешался, что, при многих тут бывших, произнес оные в обратном порядке; а именно: тихо и пригнувшись к ее уху: «Я еду на свою мызу»; а за сим громко и целуя ее в руку: «Пойдем на антресоли!» – За что быв выпровожден из того дому с изрядно накостылеванным затылком, никогда уже в оный назад не возвращался.


   12. Слишком помнить опасность

   Генерал Монтекукули, в известную войну от неприятеля с торопливостью отступая и незапно в реку Ин пистолет свой уронивши, некий австрийский путник, пять лет спустя с пригожею девкою вдоль сей реки гуляя, так возразил: «Пожалуйте, сударыня, сей реки весьма поберегитесь; ибо в оной заряжоный пистолет обретается». – На что сия нарочито разумная девица не упустила засмеяться, да и он того же учинить не оставил.


   13. Излишне сдержанное слово

   Единожды аббат де Сугерий, с Иваном-Яковом де Руссо гуляя, незапно так сказал: «Обожди, друг, маленько у сей колонны, ибо я, на краткий миг нужду имея, тотчас к тебе возвратиться не замедлю». – Сей искусный в своем деле философ, многим в жизни своей наукам обучаясь, непременно следовал Солоновым, Ликурговым и Платоновым законам, а особливо Димо-ландской секты [71 - Читай книгу «О суете наук», гл. 63.], для чего не упустил господина аббата целые три дня с упрямством дожидать, а напоследок, сказывают, и вовсе от голода на указанном месте умре.


   14. К кому придет несчастие

   Некоторый градодержатель, имея для услуг своей персоне двух благонадежных, прозвищами: Архип и Осип, некогда определил им пойти пешою эштафетой к любимой сего чиновника госпоже, не поблизости от того места проживающей. То сии градодержателевы холопы, застигнуты будучи в пути прежестоким ненастьем, изрядную простуду получили, от коей: Архип осип, а Осип охрип.


   15. Недогадливый упрямец

   Всем ведомый англицкий вельможа Кучерстон, заказав опытному каретнику небольшую двуколку, для весенних прогулок с некоторыми англицкими девушками, по обычаю той страны ледями называемыми; сей каретник не преминул оную к нему во двор представить. Вельможа, удобность сработанной двуколки наперед изведать положив, легкомысленно в оную вскочил, отчего она, ничем в оглоблях придержана не будучи, в тот же миг и от тяжести совсем назад опрокинулась, изрядно лорда Кучерстона затылком о землю ударив. Однако сим кратким опытом отнюдь не довольный, предпринял он таковой сызнова проделать; и для сего трикратно снова затылком о землю ударился. А как и после того, при каждом гостей посещении, пытаясь объяснить им оное свое злоключение, он по-прежнему в ту двуколку вскакивал и с нею о землю хлопался, то напоследок, острый пред тем разум имев, мозгу своего, от повторенных ударов, конечно лишился.


   16. Не всегда слишком сильно

   Холостой и притом видный из себя инженер, в окрестностях Инспрука работы свои производящий, повадился навещать некоего магистера разных наук, в ближайшем оттуда местечке проживающего. Сей, быв неуклонно занят всякими вычислениями, свою бездетную, но здоровьем отличную супругу не токмо в благородные собрания, ниже на многолюдные прогулки не важивал, да и в дому своем поединком отменно редко развлекал. Инженер, всё сие по скорости заприметив, положил обнаружить пред магистершею, нимало не мешкая, привлекательные свои преспективы, дабы на чужой домашней неустройке храм собственного благополучия возвести.


   Наиудобнейшим для сего временем признал магистеровы трапезы; ибо ученый сей, разных стран академиями одобряемый, главнейшее после фолиантов удовольствие в том полагал, что подолгу за трапезами просиживал, приветливо разделивая со случившимся посетителем тарелку доброй похлебки и всякого иного яства. Посему, за первою же трапезою супротив хозяйки присев, затеял, когда сладкого блюда вкушали, носком своей обуви таковой же хозяйкин прикрыть и оный постепенно надавливать, доколе дозволено будет. Притиснутая нога, сверх чаяния, не токмо выдернута не была, но хозяйка не без замысла лестным голосом выразила: что де не столько вкушаемое печение приятно, колико приправа, оное сопровождающая. С этим и ма-гистер согласиться не замедлил, разумея предложенную к печению фруктовую примочку, многими «подливкою» называемую. После того, однажды, когда магистерша к трапезе красивее обычного обрядилась, инженер, возбуждаемый видом ее поверх стола телосложения, на сей раз едва розовою дымкою прикрываемого, почал свои ножные упражнения выделывать с возрастающим сердца воспалением и силы умножением, повышая оные постепенно даже до самого колена. И дабы притом затмить от гостеприимного хозяина правильный повод своего волнения, стал расписывать оживленными красками, как через всю Инспрукскую долину превеликую насыпь наваливает и оную для прочности искусно утрамбовывает. Под конец же с толикою нетерпеливостию хозяйкино колено натиснул, что она, взорами незапно поблекши и лицом исказившись, к задку стула своего откинулась и громко, чужим голосом, воскликнула: «Увы мне! чашка на боку!» Магистер вотще придумывал: о какой посудине супруга его заскорбела? А виновный про-дерзец, заботясь укрыть правду от несумнящегося супруга, почал торопливо передвигивать миску, дотоле у края стола стоявшую, к самой середине оного. И неведомо, сколь долго протянулось бы такое плачевное оставление страдалицы без супружнего пособия, ежели бы сама, дух свой на время восприявши, не указала перстом сперва на поврежденный член, а потом и на укрывающегося бесстыдника и не высказала с особым изражени-ем: «Сей есть виновник моего злоключения! Он, с горячкою расписывая про насыпь чрез долину, не оставлял без толку напирать в мое левое колено, пока верхушку оного совсем своротил! От этого часу не токмо не за благородного кавалера его почитаю, но даже за наиувальнейшего мужика-землекопа!» – Такими выговоренными словами всю правду мужу вскрыла. Магистер, зная в корпусе своем не довольно силы, дабы дородную супругу подобрать, а притом и виновника до нее не допущая, высунясь из окна, выкрикнул с площади двух крепких носильщиков, которым наказал бережно хозяйку, с отвороченным коленом, в опочивальню перенести и там на двуспальное ложе поместить. – Так здоровая некогда госпожа сия проявилась болящею под занавесками, за коими допрежде хотя не часто амуры резвилися, но и бледноликая печаль не ютилася! – Оставив страдалицу на ложе, вошел магистер, с обоими носильщиками, вспять в столовую горницу, где провинившийся, не без великого страха, дожидал висящего над ним своего приговора; и так ему, с глубокою горечью, высказал: «Ведайте, государь мой, что хотя вы и опытный в своем деле инженер, но госпожа магистерша не есть земельная насыпь и никогда оною не бывала!» – И, повернув от него, выплатил обоим носильщикам заслужоные ефимки и в опочивальню к болящей возвратился. А про дерзкий тот сластолюбец, столь нечаянно от заслужоной и преизрядной потасовки избегший, за лучшее счел поскорее к дому убраться; и завсегда потом, о приключившемся вспоминая, так в мыслях своих выводил: «Ежели и вправду сия подстольная любовная грамота остроумную при себе удобность имеет; ибо любимому предмету изъясняет, а от нелюбимых утаевает; однако и оную, даже в самых поспешных и чувствительных случаях, отнюдь до крайнего изображения допущать не должно».


   17. Никто необъятного обнять не может

   Однажды, когда ночь покрыла небеса невидимою своею епанчою, знаменитый французский философ Декарт, у ступенек домашней лестницы своей сидевший и на мрачный горизонт с превеликим вниманием смотрящий, – некий прохожий подступил к нему с вопросом: «Скажи, мудрец, сколько звезд на сем небе?» – «Мерзавец! – ответствовал сей: – никто необъятного обнять не может!» – Сии, с превеликим огнем произнесенные, слова возымели на прохожего желаемое действие.




   Гисторические материалы Федота Кузьмича Пруткова (деда), не вошедшие в Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова


   1. Не всегда с точностью понимать должно

   Весьма достаточный мануфактуроправитель, неподалеку от нью-йоркского города проживающий, навсегда с раннего утра рабочих своих подымая, только с темною ночью домой их отпускал; то, однажды, когда ночная мрачность совсем исчезла и благодетельная денница, являя утреннюю зарю светлеющим лицом своим, взирая на вселенную, правою рукою усыпала землю розами и орошала, наподобие жемчуга, из глаз своих зеленую траву росою, – сей трудящий рукодельник, многих из наемников своих тотчас пробудив, на смятенный запрос оных степенно ответствовал: «Государи мои! поднимая вас прежде солнца и отпуская опосля луны, уповаю, конечно, следовать похвальному изречению: «Ученье свет, а неученье тьма».


   2. Злоумышленно приложенная пословица

   Как у некоего педагога несоразмерно короткая кровать имелась, на восток поставленная и ширмою от света загороженная; то один школьник, во время сна сего пестуна своего, неуместно над оным подшутил, осторожно повалив наставничью ширму. Когда же учитель, ранее от солнечных лучей проснувшийся, запальчиво с короткой кровати своей вопросил: «Зачем мне светло?» – сей молодой проказник, нимало не смешавшись, но с надеждою ответствовал: «Не вы ли сами, государь мой, с превеликою настойчивостью вперяли мне во всем придерживаться пословицы: коротко и ясно!»


   3. Наклонность противоречия нередко в ошибки ввести может

   Некий, весьма умный, XIV века ученый справедливо тогдашнему германскому императору заметил: «Отыскивая противоречия, нередко на мнимые наткнуться можно и в превеликие оттого и смеху достойные ошибки войти: не явное ли в том, ваше величество, покажется малоумному противоречие, что люди в теплую погоду обычно в холодное платье облачаются, а в холодную, насупротив того, завсегда теплое одевают? Или коликому сраму подверг бы себя тот, который громко и в большом собрании простодушно удивляться вздумал бы, что одержимый водяною болезнью старец почасту жажды своей утолить не может?» – Сии, с достоинством произнесенные, ученого слова произвели на присутствующих должное действие, и ученому тому, до самой смерти его, всегда особливое внимание оказывали.


   4. Отменная министру отповедь

   Как некоторый германский государственных дел министр, великий промежду товарищей своих вес имеющий и с ними почасту в советах препирающийся, неосторожно, а паче того, с непригодною для министерского своего сана пылкостию, в приватный, с некиим незнатного чина юношей, спор вошел; то желая он свое, о пользе рабства, мнение напоследок гисторическими указаниями закрепить, тако с особою запальчивостью воскликнул: «Воззри, о юноша, на сии, великостью ужасающие и разум поражающие пирамиды! Колико стоят они тысящелетий? а мог ли бы кто таковые не через невольнический труд с успехом учредить?» Тому министрову рассуждению нимало не удивляясь, но напротив того, оное с поспешностью подхватив, сей, похвалы достойный, юноша степенно и с улыбкою ответствовал: «Так, государь мой! Но для того, уповаю, и сохранило Провидение сии египтянские громадные пирамиды, дабы всякий, разума не лишенный, путник, с негодованием на оные взирая, неизбежно так помыслил: то превеликое есть доказательство, колико бесплодно завсегда невольнический труд прилагаем бывает!» Си я, остроумно и смело составленная, того юноши отповедь, немалый сему министру стыд причинивши, оный, однако, и после того, сказывают, прежнему своему мнению верен остался.


   5. И великие люди иногда недогадливы бывали

   Всему свету известный герцог де Роган однажды, превеликую во всем организме расстройку от простуды ощутив, спешно французского врача, Густава де ла Шарбонера, звать приказал и от него пригодное для себя врачевание истребовал. Сей, искусный в своей науке, де ла Шарбонер не замедлил господину де Рогану особые капли прописать, которые по двадцати в воде принимать велел; а назавтра к сему больному с должною осторожностью вошед и оного в холодной ванне сидящего и спокойно прописанные капли ложечкой пьющего увидев, искусный тот врач немало сему изумился и с ужасом к герцогу воскликнул: «Что вы делаете, государь мой?» – Таковому докторскому вопросу вельми удивляясь и с негодованием герцог де Роган из ванны ему ответствовал: «Не вы ли сами, господин де ла Шарбонер, вчера, при герцогине, супруге моей, с превеликою настойчивостью многажды наказывали мне: капли сии по двадцати в воде принимать? Что с самого отхода вашего по сей час непреклонно исполняя, напоследок совсем излечиться через сие несомненно надеюсь!» – Так и великие люди иногда тоже недогадливыми бывали!


   6. Ученый на охоте

   Сказывают, однажды Лефебюр де ла Фурси, французский знаменитый ученый, к исследованию мафематических истин непрестанно свой ум прилагавший, нежданно тамошним королем, с прочими той страны почетными особами, на охоту приглашен был и, из богатого королевского арсенала добрый мушкет для сего получивши, наровне с другими королю в охоте сопутствовать согласился. Но когда уже оная королевская охота, изрядно утомившись, обратно путь свой к дому направила, то, проезжая мимо славного и широкого каштана, на берегу реки стоящего и в зеркале вод ее, влеве от него бегущих, длинные ветви свои живописно отражающего, – добрый сей король знаменитого того мафематика узрел, у подножия каштана на земле сидящего и тщательно, с превеликим прилежанием, на ладони дробь перебирающего, а мушкет и прочие охотничьи доспехи подалеку от него в стороне лежащие, и крайне сему удивляясь, громко его вопросил: «Что вы делаете, господин Лефебюр де ла Фурси?» На королевский запрос, нимало не смешавшись, но с видимым отчаянием, ученый тот ответствовал: «Вот уже два часа, государь мой, как тщетно силюсь я привести сию дробь к одному знаменателю!» – Возвратясь домой, король не упустил передать таковой ученого ответ молодым принцессам, дочерям своим, много в тот вечер смеявшимся оному, купно с их приближенными, а в доказательство, однако, сколь ученость должна быть всеми почтенна, тогда же господину Лефебюру де ла Фурси из королевской своей вивлиофики особую книгу подарил, под заглавием: «Перевод из нравоучительных рассуждений барона Гольбаха», в нарочито богатом переплете и на пергаменте отпечатанную.


   7. Искусный в отповедях казнохранитель

   Славный по своей находчивости сановник, за казною надзирать приставленный и в оной от прежних лет оскудение заметив, особое, однако, к выпуску ассигнационных билетов старание приложил и тем, сказывают, по бывшей в то время войне, немалую похвалу себе от тоя земли государя приобрел, непрестанно его обогащением казны удивляя. То однажды, получив от любимого полководца своего извещение, что в войске великая нужда в мелких деньгах имеется, той земли государь, при многих у ступень трона его бывших придворных, гневно сановника того вопросил: «Известны ли вы, господин мой финанс-министр! великую войска наши нужду в мелких деньгах ощущают?» На что сей, с тоном отчаяния, ответствовал: «Единая тому вина есть, государь, что никак довольно отпечатывать не успеваем!» – Сии, с покорностью произнесенные, слова на прежнюю милость гнев государев, конечно, обратили.


   8. И малые в астрономии познания большую царедворцам услугу оказать могут

   Индийский царь Вардигес, покорными слугами своими окруженный, единожды до самого заката солнечного, со смехом, неловкостью плясавшего перед ним медведя потешался и напоследок так воскликнул: «Половину со-кровищей, о верноподданные! тому, кто первее прочих сказать может: почто сие четвероногое непрестанно морду свою к небесам обращает, будто там что знакомое, а паче приятное, себе находит?» – «Доподлинно, – ответствовал царю, нимало не медля, степенный царедворец, – оно там, уповаю, двух своих подруг, большую и малую, обрести успело», – причем на двух в небе «медведиц» указать государю не замедлил.


    Ответу сему весьма доволен оставшись, царь тотчас, в веселом расположении, в покой свой вошел и обещание свое в тот же день исполнить не оставил.


   9. Два дружные генерала

   Прусский генерал Страдман с превеликим приятелем его, Прусским же генералом Гонорингом, купно всегда пребывая и о различных сея природы явлениях непрестанно и взаимно друг с другом совещаясь, оные, по силе разума своего, каждый перед другим разрешали; то однажды, на конях и в ночное время из загородного лагеря выехав и на полную, в небе блещащую, ночную владычицу – луну с упорством взирая, храбрый тот генерал Страдман товарища своего генерала Гоноринга напоследок вопросил: «Думаете ли, ваше превосходительство, что на ночном сем светиле взаправду люди пребывают?» – «Думаю, ваше превосходительство»,– ответствовал сей. «Согласен, – возразил генерал Страдман, – когда луна полная; но как же, ваше превосходительство, когда луна неполная бывает?» – «Уповаю, ваше превосходительство, – перехватил генерал Гоноринг, – что тогда люди там на тесных квартирах помещаются». – С сими генерала Гоноринга словами нежданно они ко градским вратам приблизились, и в оные въехать положив, отнюдь, однако, таковой своей из лагеря отлучки перед начальством явить не желая, оба дружные сии генералы, по долгом между собою совещании, в заставе фамилии свои взаимно переменить определили, чего и самым делом учинить не оставили. Для того решение сие, по привычке, без рассуждения в действо производя, искренние сии приятели, при въезде в город, генерал Гоноринг генералом Страдманом, а генерал Страдман генералом Гонорингом назвались и таковою неудачливою хитростью непозволенную поступку свою перед начальством выдали, за что накрепко оба арестованы будучи, навсегда потом и по гроб жизни начальнической той прозорливости меж собой удивлялись.


   10. Видно, что и в древности немалую к писанию склонность имели и в плутоватости почасту упражнялись

   Некогда великий Александр, ирой Македонский, осведомись, что жители лампсакийские от него изменнически отстали и персской стороны держаться зачали, толико ожесточен стал сею их поступкою, что всех до одного истребить пригрозил и с немалым для того войском к мятежным лампсакийцам неотложно выступил. То однажды, в сем походе пребывая и на пути в одном из славных дворцов своих замешкав, царь сей македонский, от небрежения здоровья своего, нарочитый насморк себе приобрел и по предписанию знатного, при нем бывшего, сиракузского врача, Менекратом именуемого, единожды сальную свечу от гофмейстера своего спросил, дабы оною нос свой от той неотвязной болезни накрепко вымазать. То лукавые дворца его смотрители и после отъезда Александрова через долгое время каждодневно по сальной свечи в расход вписывали, немалую от того для себя прибыль имея, и для порядка законно по делу сему особую тетрадь завели, таковой на оной заголовок искусно надписав: «Дело об отпуске сальных свеч для смазывания августейшего носа». Однако премудрый ирой Македонский, нисколько на то не взирая, а напротив того, опосля про таковую хитрость их узнав, примерному наказанию оных изменщиков публично подверг, и для страха всю ту гисторию на мраморной в наилучшем из дворцов своих доске крупными литерами изобразить повелел, нимало имен тех прежних любимцев своих скрывать не желая.





   Драматические произведения


   Фантазия


   Комедия в одном действии, сон. Y И Z

   Была исполнена на Императорском Александрийском театре 8 января 1851 г.

   МОЕ ПОСМЕРТНОЕ ОБЪЯСНЕНИЕ К КОМЕДИИ «ФАНТАЗИЯ» [72 - Это посмертное объяснение, вместе с комедиею «Фантазия», печатается с рукописи, найденной в том портфеле Козьмы Пруткова, о коем он упоминает в начале сего объяснения.]

   Этот экземпляр моей первой комедии «Фантазия» оставляю в том портфеле, на котором оттиснута золоченая надпись: «Сборник неконченного (d’inachevé) № 1».
   Причисляю ее к неконченному (inacheve) только потому, что она еще не была напечатана.
   Поручаю издать ее после моей смерти. Возлагаю это на добрых моих друзей, пробудивших во мне дремавшие дарования.
   Им же поручаю напечатать впереди комедии это объяснение и, приложенный здесь в копии, заглавный лист театрального экземпляра комедии.
   Я сам списал этот лист с точностию, со всеми пометками театральных чиновников. – Этими пометками пересказывается вкратце почти вся история комедии. Я люблю краткость. Ею легче ошеломить, привлечь.
   Жалею, что не соблюл ее в своей «Фантазии». Но мне вовсе не хотелось тратить время на этот первый мой литературный шаг. Впрочем, он и без того вышел достаточно разительным. Его не поняли, не одобрили; но это ничего!
   Вот тебе, читатель, описание театральной рукописи: она в четвертушку обыкновенного писчего листа бумаги; сшита тетрадью; писана разгонисто, но четко; в тексте есть цензорские помарки и переделки; они все указаны мною в экземпляре для печати; на заглавном листе, кроме надписи: «Фантазия, комедия в одном действии», имеются следующие пометы театральных чиновников:
   а) вверху слева: «Д. И. Т. 23 декабря 1850 г. № 1039»; это должно значить: «Дирекция Императорских Театров» и день и № внесения комедии в дирекцию;
   б) вверху справа: «К бенефису Максимова 1, назначенному 8 января 1851 г.»;
   в) посредине, над заглавием: «1103»; это, вероятно, входящий нумер репертуара;
   г) под заглавием: «от гг. Жемчужникова (А. М.) и Толстого (графа)». – Этим удостоверяется, что я представил комедию «Фантазия» чрез гг. Алексея Михайловича Жемчужникова и графа Алексея Константиновича Толстого;
   д) под предыдущею надписью: «Одобряется для представления. С.-Петербург, 29 декабря 1850 г. Деист, cm. советник Гедерштерн»;
   е) вверху, вдоль корешка тетради, в три строки: «по Высочайшему повелению сего 9 января 1851 г. представление сей пиесы на театрах воспрещено. Кол. Асс. Семенов».
   Ты видишь, читатель: моя комедия «Фантазия», внесенная в театральную дирекцию 23 декабря 1850 г., т. е. накануне рождественского сочельника, была разрешена к представлению перед кануном Нового года (29 декабря) и уже исполнена императорскими актерами чрез день от праздника Крещения (8 января 1851 г.), а затем тотчас же воспрещена к повторению на сцене!.. В действительности воспрещение последовало еще быстрее: кол. асесс. Семенов обозначил день формального воспрещения; но оно было объявлено словесно 8 января, во время самого исполнения пьесы, даже ранее ее окончания, при выходе императора Николая Павловича из ложи и театра. А выход этот последовал в то время, когда актер Толченов 1-й, исполнявший роль Миловидова, энергично восклицал: «Говорю вам, подберите фалды! он зол до чрезвычайности!» (см. в 10-м явлении комедии).


   Итак, публике дозволено было видеть эту комедию только один раз! А разве достаточно одного раза для оценки произведения, выходящего из рядовых? Сразу понимаются только явления обыкновенные, посредственность, пошлость. Едва ли кто оценил бы Гомера, Шекспира, Бетговена, Пушкина, если бы произведения их было воспрещено прослушать более одного раза! – Но я не ропщу… Я только передаю факты.
   Притом, успех всякого сценического произведения много зависит от игры актеров; а как исполнялась моя «Фантазия»?! Она была поставлена на сцену наскоро, среди праздников и разных бенефисных хлопот. Из всех актеров, в ней участвовавших, один Толченов 1-й исполнил свою роль сполна добросовестно и старательно. Даже знаменитый Мартынов отнесся серьезно только к последнему своему монологу, в роли Кутилы-Завалдайского. Все прочие играли так, будто боялись за себя или за автора: без веселости, робко, вяло, недружно. Желал бы я видеть: что сталось бы с любым произведением Шекспира или Кукольника, если б оно было исполнено так плохо, как моя «Фантазия»?! Но, порицая актеров, я отнюдь не оправдываю публики. Она была обязана раскусить… Между тем она вела себя легкомысленно, как толпа, хотя состояла наполовину из людей высшего общества. – Едва государь, с явным неудовольствием, изволил удалиться из ложи ранее конца пьесы, как публика стала шуметь, кричать, шикать, свистать… Этого прежде не дозволялось! – За это прежде наказывали!
   Беспорядочное поведение публики подало повод думать, будто комедия была прервана, недоиграна; будто все актеры, кроме Мартынова, удалились со сцены поневоле, не докончив своих ролей; будто г. Мартынов, оставшись на сцене один, поступил так по собственной воле и импровизовал (!) тот заключительный монолог, в котором осуждается автор пьесы и который, по свидетельству даже врагов моих, «вызвал единодушные рукоплескания»! Всё это неправда. Я не мог возражать своевременно, потому что боялся дурных последствий по моей службе. В действительности было так: публика, сама того не зная, дослушала пьесу до конца; актеры доиграли свои роли до последнего слова; пред монологом Мартынова они оставили сцену все разом, потому что так им предписано в моей комедии; г. Мартынов остался на сцене один и произнес монолог, потому что так он обязан был сделать, исполняя роль Кутилы-За-валдайского. Следовательно: публика, думая рукоплескать Мартынову как импровизатору и в осуждение автора, в действительности рукоплескала Мартынову как актеру, а мне – как автору! Так сама судьба восстановила нарушенную справедливость; благодарю ее за это!
   Не скрою (да и зачем скрывать?), что тогдашние театральные рецензенты отнеслись к этому событию поверхностно и недоброжелательно. Вот выписки из двух тогдашних журналов, с сохранением их курсивов. Эти курсивы отнюдь нельзя уподобить «умным изречениям» , вопреки моему афоризму в «Плодах раздумья».
   а) Выписка из журн. «Современник» (1851 г., кн. II, Смесь, стр. 271): «По крайней мере в бенефис г-жи Самойловой [73 - Это говорится о бенефисе Самойловой 2-й, который предшествовал бенефису Максимова 1-го.] не было ничего слишком плохого, чему недавний пример был в бенефис Максимова; пример очень замечательный в театральных летописях [74 - Сколько мне известно, таких «летописей» вовсе не существует; разве какие-нибудь тайные, вредные?] тем, что одной пьесы не доиграли [75 - Из моего объяснения видно, что это неправда.]’ вследствие резко выраженного неодобрения публики. Это случилось с пьесою «Фантазия».
   б) Выписка из журн. «Пантеон» (1851 г., кн.I): «Вероятно, со времени существования театра никому еще в голову не приходило фантазии [76 - Тут сочинитель статьи, очевидно, полагал сострить, хотя бы с помощью курсива!], подобной той, какую гг. Y и Z [77 - Я назвал на афише автора пьесы иностранными литерами: «Y и Z», потому что не желал выдать себя, опасаясь последствий по службе.] сочинили для русской сцены… [78 - Что же дурного, что никто еще не сочинял подобной фантазии? – В этом и достоинство!] Публика, потеряв терпение, не дала актерам окончить эту комедию и ошикала ее прежде опущения занавеса [79 - Во 1-х: из курсива слова «комедия» видно, что сочинителю досадно: зачем этот титул присвоен моей пьесе? – ему хотелось бы (как и дирекция желала), чтобы пьеса моя была названа: «шутка-водевиль»! Во 2-х: из моего объяснения уже известно, что комедия была доиграна до последнего слова.]. Г. Мартынов, оставшийся один на сцене, попросил из кресел афишу [80 - Г. Мартынов потребовал афишу не «из кресел», а от контрабаса, из оркестра, как ему было предписано в его роли (см. подлинную комедию).], чтоб узнать, как он говорил [81 - Вовсе не «он» говорил, а я предписал ему сказать это в роли Кутилы-Завалдайского!]: «кому в голову могла прийти фантазия сочинить такую глупую пьесу? » – Слова его были осыпаны единодушными рукоплесканиями [82 - Тут явно злонамеренное перетолкование рукоплесканий публики. Хотя публика – толпа, но заступаюсь за нее, по привычке к правде: публика рукоплескала не одной этой фразе, а всему монологу, с начала до конца.]. После такого решительного приговора публики нам остается только занести в нашу Летопись один факт [83 - Опять «летопись», да еще с крупной буквы! А я убежден, что ее вовсе не существует.]: что оригинальная Фантазия удостоилась на нашей сцене такого падения, с которым может только сравниться падение пьесы «Ремонтеры», данной 12 лет назад и составившей эпоху в преданиях Александрийского театра» [84 - Мне неизвестна комедия «Ремонтеры», и потому не могу судить: уместно ли это сравнение? Что же касается замечания, что представление моей «Фантазии» составит «эпоху в преданиях Александрийского театра», то хотя я не понимаю, какая «эпоха» может быть в «преданиях», однако не скрою (да и зачем скрывать?), что именно это вполне соответствовало бы моим надеждам и желаниям!Примечания К. Пруткова.].
   Только в одном из московских изданий было выказано беспристрастие и доброжелательство к моей комедии; – не помню, в котором: в «Москвитянине» или в «Московских ведомостях»? Всякий может узнать это сам, пересмотрев все русские журналы и газеты за 1851 год. Помню, что я мысленно приписывал ту статью г-ну Аполлону Григорьеву, тогдашнему критику в «Москвитянине». Помню также, что в этой статье сообщалось глубокомысленное, но патриотическое заключение, именно: рецензент, хотя не присутствовал в театре и, следовательно, не знал содержания моей комедии, – отгадал по определению действующих лиц в афише, что «это произведение составляет резкую сатиру на современные нравы». Спасибо ему за такую проницательность! Думаю, впрочем, что ему много помогло быстрое воспрещение повторения пьесы на сцене. – С того времени я очень полюбил г. Аполлона Григорьева, даже начал изучать его теорию литературного творчества, по статьям его в «Москвитянине», и старался применять ее к своим созданиям; а когда я натыкался на трудности, то обращался прямо к нему за советом печатно, в стихах (пример этому см. выше в стихотворении: «Безвыходное положение»).
   Вот все данные для суда над моей комедией «Фантазия». – Читатель! помни, что я всегда требовал от тебя справедливости и уважения. Если б эта комедия издавалась не после моей смерти, то я сказал бы тебе: до свидания… Впрочем, и ты умрешь когда-либо, и мы свидимся. Так будь же осторожен! Я с уверенностию говорю тебе: до свидания!
   Твой доброжелатель —
   Козьма Прутков.

   11 августа
   1860 года (annus, i).
 //-- Действующие лица --// 
   Аграфена Панкратьевна Чупурлина, богатая, но самолюбивая старуха —
   Г-жа Громова.
   Лизавета Платоновна, ее воспитанница —
   Г-жа Левкеева.
   Адам Карлович Либенталь, молодой немец [85 - Слово «немец» было заменено в афише словом «человек».], не без резвости —
   Г. Марковецкий.
   Фемистокл Мильтиадович Разорваки, человек отчасти лукавый и вероломный —
   Г. Каратыгин 2.
   Князь [86 - Титул «князь» был исключен цензором в перечне действующих лиц и повсюду в тексте.] Касьян Родионович Батог-Батыев, человек, торгующий мылом —
   Г. Прусаков.
   Мартын Мартынович Кутило-Завалдайский, человек приличный —
   Г. Мартынов.
   Георгий Александрович Беспардонный, человек застенчивый —
   Г. Смирнов 2.
   Фирс Евгеньевич Миловидов, человек прямой —
   Г. Толченое 1.
   Акулина, нянька —
   Г-жа ***

   Без речей [87 - Эти действующие лица «без речей» не были одобрены цензором в перечне действующих лиц на афише.]:
   – Фантазия, моська
   – Пудель
   – Собачка, малого размера
   – Собака датская
   – Моська, похожая на Фантазию
   – Незнакомый бульдог

   —Кучера, повара, ключницы и казачки.
   Действие происходит на даче Чупурлиной. Сад. Направо от зрителей домик с крыльцом. Посреди сада (в глубине) беседка, очень узенькая, в виде будки, обвитая плющом. На беседке флаг с надписью: «Что наша жизнь?» Перед беседкой цветник и очень маленький фонтан.
 //-- Явление I --// 
   По поднятии занавеса: Разорваки, князь Батог-Батыев, Миловидов, Кутило-Завалдайский, Беспардонный и Либенталь ходят молча взад и вперед по разным направлениям.
   Они в сюртуках или во фраках.
   Довольно продолжительное молчание.

   Кутило-Завалдайский(вдруг останавливается и обращается к прочим)
   Тс! тс! тс!..

   Все(остановившись)
   Что такое?! что такое?!

   Кутило-Завалдайский
   Ах, тише! тише!.. Молчите!.. Стойте на одном месте!..
   (Прислушивается.)
   Слышите?., часы бьют.

   Все подходят к Кутиле-Завалдайскому, кроме Беспардонного, который стоит задумчиво, вдали от прочих.

   Разорваки
   (смотрит на свои часы)
   Семь часов.

   Кутило-Завалдайский
   (тоже смотрит на свои часы)
   Должно быть, семь; у меня половина третьего. Такой странный корпус у них,– никак не могу сладить.

   Все(кроме Либенталя, смотря на часы)
   Семь часов.

   Либенталь
   Я не взял с собою часов, ибо
   (в сторону)
   счастливые часов не наблюдают!

   Разорваки
   Давно желанный и многожданный час!.. Вот мы все здесь собрались; но кто же из нас, здесь присутствующих женихов, кто получит руку Лизаветы Платоновны? Вот вопрос!

   Все
   (задумавшись)

   Вот вопрос!

   Беспардонный(в сторону)
   Лизавета Платоновна, Лизавета Платоновна!.. Кому ты достанешься? Ах!

   Разорваки
   Пока еще не пришла старушка, в руке которой наша невеста, мы…

   Кутило-Завалдайский
   Мы тщательно осмотрим друг друга: всё ли прилично и всё ли на своем месте? Женихи ведь должны… Господин Миловидов!
   (Указывает на его жилет.)
   У вас несколько нижних пуговиц не застегнуто.

   Миловидов(не застегивая)
   Я знаю.

   Разорваки
   Господа! я предлагаю, пока старушка еще не пришла, сочинить ей приятный комплимент в форме красивого куплета и спеть, как обыкновенно в водевиле каком-нибудь поют на сцене актеры и актрисы.

   Все
   Пожалуй… пожалуй… сочиним! сочиним!

   Разорваки
   Для этого сядем по местам. Садитесь все по местам!

   Разорваки садится на скамейку; Беспардонный – на другую; князь Батог-Батыев и Кутило-Завалдайский – на траву; Миловидов уходит в беседку; Либенталь вынимает из кармана бумажник и карандаш и взлезает на дерево.

   Либенталь
   Здесь поближе к небесам.

   Разорваки
   Уселись? Начнем…
   (Подумав.)
   «Вот куплеты…» – Господа, рифму!

   Либенталь
   (с дерева)
   Разогреты!

   Миловидов
   (из беседки)
   Почему же разогреты?!

   Либенталь
   Неподдельными нашими чувствами разогреты!

   Разорваки
   Я лучше вас всех понимаю поэзию: я человек южный, из Нежина,

   Кн. Батог-Батыев
   Я из Казани.

   Разорваки
   Не перебивать!.. Слушайте: «Вот куплеты – Мы, поэты,– В вашу честь,– Написали вместе»…

   Миловидов
   «Написали вместе – В этом лесе».

   Разорваки
   Это не рифма!

   Кутило-Завалдайский
   Это сад.

   Миловидов
   Ну – «В этом саде!».

   Разорваки
   Не перебивать!..– «Написали вместе,– На своем всяк месте,– Нас здесь шесть».– Вот это так!.. Далее: «Мы вас знаем»… Ах! идет!.. Аграфена Панкратьевна идет!.. Ну, нечего делать!.. Так как есть, каждый на своем месте, давайте петь. Я начинаю!
 //-- Явление II --// 
   Те же и Чупурлина с Лизаветой.
   Чупурлина с Лизаветой сходят с крыльца в сад. Чупурлина ведет на ленточке моську. Женихи сидят на местах и поют на голос «Frère Jacques [88 - «Брат Жак» (фр.). – Ред.]». Разорваки начинает.

   Все(поют)
   Вот куплеты,
   Мы, поэты,
   В вашу честь (bis [89 - Дважды (лат.). – Ред.])
   Написали вместе
   На своем всяк месте.
   Здесь нас шесть!
   Нас здесь шесть!

   Аграфена Панкратьевна и Лизавета Платоновна смотрят с удивлением во все стороны.

   Разорваки
   Господа, второй куплет экспромтом; каждый давай свою рифму. Я начинаю!

   Поют, каждый отдельно, по одному стиху, в следующем порядке:

   Разорваки
   Мы вас знаем —

   Кутило-3авалдайский
   Ублажаем —

   Кн. Батог-Батыев
   Услаждаем —

   Миловидов
   Занимаем —

   Беспардонный
   Сохраняем —

   Либенталь
   Забавляем!

   Разорваки
   Довольно… довольно!..

   Все
   (хором)
   Всякий час!
   Всякий час!..

   Разорваки
   (продолжая петь один)
   Вы на нас взгляните!

   Миловидов
   (тоже)
   И нас обнимите!

   Все
   (хором)
   А мы вас!
   А мы вас!

   При последнем все идут к Аграфене Панкратьевне с распростертыми объятиями.

   Чупурлина
   Благодарю вас, благодарю вас!

   Либенталь
   (бежит вперед других)

   Милостивая государыня, почтенная Аграфена Панкратьевна! лестная для меня маменька!

   Кн. Батог-Батыев
   Почтеннейшая Аграфена Панкратьевна!

   Кутило-Завалдайский
   Благодетельница!

   Разорваки
   Такая благодетельница, что просто… ух!., целовал бы, да и только!

   Кутило-Завалдайский
   (в сторону)
   Какие у этого грека всё сильные выражения; совсем не умеет себя удерживать.

   Беспардонный подходит, отворяет рот, но от внутреннего волнения не может сказать ничего.

   Миловидов
   (перебивая выразительные знаки Беспардонного)
   Ну, что же, матушка!., надумались? Вот мы все налицо. Кто же из нас лучше? говорите!.. Да ну же, говорите!

   Чупурлина
   Тише, мой батюшка, тише! Вишь, какой вострый, как приступает!.. Моя Лизанька не какая-нибудь такая, чтоб я ее вот так взяла да и отдала первому встречному! Я своей Лизанькой дорожу!
   (Гладит моську.)
   Она мне лучше дочери… Я не отдам ее какому-нибудь фанфарону!
   (Окидывает Миловидова глазами с ног до головы.)
   Небось ты, батюшка, все на балах разные антраша выкидывал да какие-нибудь труфели жевал под сахаром; а теперь – спустил денежки, да и востришь зубы на Лизанькино приданое? Нет, батюшка, тпрру!! Пусть-ка прежде каждый из вас скажет: какие у него есть средства, чтобы составить ее счастье?
   (Гладит моську.)
   А без этого не видать вам Лизаньки, как своей поясницы.

   Миловидов
   (в сторону)
   Вишь, баба! Вишь, какая баба!

   Либенталь
   (к моське)
   Усиньки, усиньки, тю, тю, тю…

   Миловидов
   (к Чупурлиной)
   Средства будут!

   Чупурлина
   Какие, мой батюшка?

   Миловидов
   А приданое-то? Как получу его, так будут и средства! И чем больше приданое, тем больше средства!

   Чупурлина
   Ну вот! я так и знала. Фанфарон, просто фанфарон; что его слушать!
   (К Кутиле-Завалдайскому.)
   Ну, а ты, батюшка?

   Либенталь
   (к Чупурлиной)
   Маменька, позвольте: кажется, моська заступила за ленточку левою ножкой? клянусь вам!

   Чупурлина
   Спасибо, батюшка…
   (Снова обращается к Кутиле-Завалдайскому.)
   Ну, а ты, Мартын Мартынович?

   Кутило-Завалдайский
   Сударыня, позвольте вас уверить, что, вступив в брак с Лизаветой Платоновной, я всегда буду соблюдать пристойность…
   Чупурлина
   Нет, я не о том… Какие у тебя надежды? Есть ли у тебя фабрика?

   Кутило-Завалдайский
   Нет-с, фабрики не имею.

   Чупурлина
   Ну, так как же?

   Кутило-Завалдайский
   У меня, сударыня, более нравственный капитал! Вы на это не смотрите, что мое такое имя: Кутило-Завалдайский. Иной подумает и бог знает что; а я совсем не то! Это мой батюшка был такой, и вот дядя есть еще; а я нет! Я человек целомудренный и стыдливый [90 - Здесь цензор вычеркнул слово «целомудренный» и написал «нравственный».]. Меня даже хотели сделать брандмейстером [91 - Эти слова: «Меня даже хотели сделать брантмейстером» – вычеркнуты цензором.Примечания К. Пруткова.].

   Чупурлина
   Фу-ты, фанфарон! право, фанфарон! фанфарон, фанфарон, да и только!..
   (Обращается к кн. Батог-Батыеву.)
   Авось ты, батюшка, посолиднее. Посмотрим, чем ты составишь счастье Лизаньки?

   Кн. Батог-Батыев
   Большею частью мылом!
   (Вынимает из кармана куски мыла.)
   У меня здесь для всех.
   (Раздает.)
   Вам, сударыня, для рук; а этим господам бритвенное.
   (К Миловидову.)
   Вам, кроме бритвенного, особенный кусок – для рук.

   Миловидов(принимает с благодарностью, но смотрит на свои руки пристально)
   Благодарю!

   Чупурлина
   Благодарствуйте, князь.
   (Обращается к Разорваки.)
   Ну, тебя, Фемистокл Мильтиадович, я не спрашиваю. Ведь ты не в самом же деле вздумал жениться на Лизаньке! Где тебе!

   Разорваки
   Нет-с, я не шучу. Серьезно прошу руки Лизаветы Платоновны! Я происхождения восточного, человек южный, у меня есть страсти.

   Чупурлина
   Неужто?.. Но какие же у тебя средства?

   Разорваки
   Сударыня, Аграфена Панкратьевна! Я человек южный, положительный. У меня нет несбыточных мечтаний. Мои средства ближе к действительности… Я полагаю: занять капитал… в триста тысяч рублей серебром… и сделать одно из двух: или пустить в рост, или… основать мозольную лечебницу… на большой ноге!

   Чупурлина
   Мозольную лечебницу?

   Разорваки
   На большой ноге!

   Чупурлина
   Что ж это? На какие ж это деньги?.. Нешто на Лизанькино приданое?

   Разорваки
   Я сказал: занять капитал в триста тысяч рублей серебром!

   Чупурлина
   Да у кого же занять, батюшка?

   Разорваки
   Подумайте: триста тысяч рублей серебром! Это миллион на ассигнации!

   Чупурлина
   Да кто тебе их даст? Ведь это, выходит, ты говоришь пустяки?

   Разорваки
   Миллион пятьдесят тысяч на ассигнации!

   Чупурлина
   Пустяки, пустяки; и слышать не хочу! Господин Беспардонный, вы что?

   Беспардонный
   (встрепенувшись)
   Сударыня… извините… я надеюсь… не щадя живота своего… не щадя живота своего… [92 - Цензор изменил: вместо славянского «живота своего» поставил «жизни своей». Однако ведь о «животе» говорят не только в молитвах, но даже тогда, когда «кладут его на алтарь отечества». Почему же неприлично говорить о нем в театре? Примечание К. Пруткова.] для Лизаветы Платоновны… до последней капли крови!..

   Либенталь
   (перебивая)
   Маменька, послушайте,– лучшее средство есть: трудолюбие, почтение к старшим и бережливость! Почтение к старшим, трудолюбие…
   (Нагибается к моське.)

   Чупурлина
   Что ты, батюшка, на ней увидел?

   Либенталь
   Маменька, ушко завернулось у Фантазии.

   Чупурлина
   (полугромко)
   В этом молодом человеке есть прок.

   Либенталь
   (продолжает ласкать моську)
   Усиньки, тю, тю, тю, фить, фить фить!..


   Чупурлина
   (по-прежнему)
   Он хорошо изъясняется.

   Либенталь(к моське)
   Фить, фить, фить, тю, тю, тю!..

   Чупурлина
   (Либенталю)
   Спасибо тебе за то, что ты такой внимательный

   Миловидов
   Ну что же, матушка; довольно наговорились про всякий вздор!.. Пора, братец, сказать: кто из нас лучше?

   Чупурлина
   Тише, тише, мой батюшка!.. Вишь, как опять приступает! Так и видно, что целый век играл на гитаре.

   Кутило-Завалдайский
   (в сторону)
   Миловидов действует неприлично.

   Миловидов
   Да пора же кончить!

   Разорваки
   Миллион пятьдесят тысяч на ассигнации!

   Чупурлина
   Да, нечего говорить: всех-то вас толковее Адам Карлыч.

   Разорваки
   (берет Чупурлину в сторону)
   Сударыня, принимая в вас живейшее участие, я должен вам сказать, что однажды Адам Карлыч на Крестовском…
   (Шепчет ей на ухо.)

   Чупурлина
   Как? Возможно ли?! Какие гадости!.. Адам Карлыч, Адам Карлыч! поди-ка сюда!.. Правда, что ты однажды на Крестовском…
   (Шепчет ему на ухо.)

   Либенталь
   (с ужасом)
   Помилуйте, маменька; никогда на свете!..

   Чупурлина
   Ну, то-то; я так и думала!.. Видишь, Фемистокл Мильтиадович, это был не Адам Карлыч. Это кто-нибудь другой.

   Разорваки
   (ей)
   Действительно: это, кажется, был Миловидов.

   Чупурлина
   (к Либенталю)
   Ну, Адам Карлыч, коли ты понравишься Лизаньке, то бери ее, и дело с концом. Поди, объяснись с ней. Она здесь где-то, в саду. Прощайте, родимые. Спасибо вам за честь.
   (Особо к кн. Батог-Батыеву.)
   Прощайте, князь; благодарствуйте за мыло.

   Женихи уходят. Чупурлина останавливает Разорваки.

   Чупурлина
   Ты, батюшка, погоди немного. Я не совсем поняла, что ты мне сказал насчет мозольной фабрики?

   Разорваки
   Мозольной лечебницы!

   Чупурлина
   Да бишь лечебницы!.. Как же это ты полагаешь?

   Разорваки
   Очень просто!.. Во-первых, я занимаю капитал в триста тысяч рублей серебром…

   Уходят, разговаривая,
 //-- Явление III --// 
   Либенталь, потом Лизавета.

   Либенталь скачет несколько времени молча на одной ноге.

   Либенталь
   Ах, вот она!., вот она!., идет и несет цветы!.. Начну!

   Лизавета Платоновна проходит с цветами, не замечая Либенталя.

   Либенталь
   Лизавета Платоновна! Я говорю: Лизавета Платоновна!

   Лизавета Платоновна
   Ах, здравствуйте, Адам Карлыч.

   Либенталь
   Лизавета Платоновна, где вы покупаете ваши косметики?

   Лизавета Платоновна
   Какие это?

   Либенталь
   Под этим словом я разумею: духи, помаду, мыло, о-де-ла-ван и бергамотовое масло.

   Лизавета Платоновна
   В гостином дворе, выключая казанское мыло, которое с некоторых пор поставляет мне большею частью князь Батог-Батыев. Но зачем вы это спрашиваете?

   Либенталь
   (подойдя к ней близко)
   Затем, что от вас гораздо приятнее пахнет, нежели от этих самых цветов!
   (В сторону.)
   Она засмеялась!..
   (Ей.)
   Лизавета Платоновна! я сейчас объяснил дражайшей Аграфене Панкратьевне цель моей жизни и средства моего существования… Я обнажил перед ней – клянусь вам! – всю душу мою и все изгибы моего чувствительного и стремящегося к известному предмету сердца… Я ей сказал о себе и упомянул о вас… Она выгнала всех вон… а мне приказала идти к вам… Я иду… вы сами идете!.. Без сомнения, несравненная Лизавета Платоновна, я не смею даже думать об этом; но Аграфена Панкратьевна мне приказала…

   Лизавета Платоновна
   Но что же такое, Адам Карлыч?

   Либенталь
   О! я обязан исполнить приказание этой преклонной особы! И потому, собравшись с духом, говорю
   (падает на колени):
   Лизавета Платоновна! реши, душка, судьбу мою: или восхитительным ответом, или ударом!..
   (Поет, не вставая с колен, на голос «d'unpensiero» [93 - «От думы» (ит.).– Ред.] из «Сомнамбулы».)
   Елизавета, мой друг!
   Сладкий и странный недуг
   Переполняет мой дух!
   О тебе все твердит
   И к тебе все манит! Е…

   Лакей (вбегая)
   М-с!.. М-с!.. Фантазия!.. Фантазия!.. Барышня, не видали барыниной моськи?

   Лизавета Платоновна
   Не видала.

   Либенталь
   (вставая с колен)
   И я не видал.

   Лакей
   (уходя)
   Фантазия!.. Фантазия!..
   (Уходит.)

   Либенталь
   Я продолжаю.
   (Становится снова на колени и поет.)
   Елизавета, мой друг!
   Ну, порази же мой слух,
   Будто нечаянно, вдруг,
   Словом приятным – супруг!

   Лизавета Платоновна
   (тоже поет, продолжая мотив)
   Ах, нет, нет…

   Горничная
   (вбегая)
   Фантазия!.. Фантазия!.. Барышня, барыниной моськи не видали?

   Лизавета Платоновна
   Не видала.

   Либенталь
   (вставая с колен)
   И я не видал.

   Горничная
   (уходя)
   Фантазия!.. Фантазия!..
   (Уходит.)

   Либенталь
   Вы, кажется, начали отнекиваться, Лизавета Платоновна?

   Лизавета Платоновна
   Да, я хотела сказать вам
   (поет):
   Ах, нет, нет!., я боюсь,
   Ни за что не решусь!
   Я от страха трясусь!..

   Либенталь
   (поет в сторону)
   Ах, какой она трус!

   Лизавета Платоновна
   Я боюсь, (bis)
   Я страшусь, (bis)
   Не решусь! (ter) [94 - Трижды (лат.). – Ред.]

   Либенталь
   (поет в сторону)
   Ах какой она трус!

   Лизавета Платоновна
   Я боюсь,
   Я страшусь!..

   Оба вместе
   Она трус! (ter)
   Не решусь! (ter)

   Либенталь
   (опять падая на колени, начинает петь)
   Е…

   Акулина
   (вбегая)
   Хвантазия!.. Хвантазия!.. Барышня, ведь у барыни моська пропала! Вы не видали?

   Лизавета Платоновна
   Нет, не видала.

   Либенталь
   (вставая с колен)
   И я не видал.

   Акулина
   Что ты будешь делать?! Барыня изволит плакать, изволит сердиться, из себя выходит; изволит орать во всю глотку: [95 - Цензор вычеркнул «глотку» и написал «горло». Примечание К. Пруткова.] «Дайте мне мою моську! где моя Хвантазия?»
   (Уходя, кричит.)
   Хвантазия!.. А, Хвантазия!..
   (Уходит.)

   Либенталь
   (опять становясь на колени)
   Я продолжаю
   (поет):
   Елизавета, мой друг!
   Твой неприличный испуг
   Напоминает старух!
   Между тем как любовь
   Все волнует мне кровь!
   Е…

   Повар
   (вбегает в колпаке, с засученными рукавами, с кастрюлей в одной руке и с пуком репы в другой)
   Конефузия!.. Конефузия!.. Барышня, Конефузия не с вами?

   Либенталь
   (вставая с колен)
   Ах, пошел вон!.. Прервал на решительном месте!

   Повар
   Да чем же я виноват, что меня послали собаку искать?

   Лизавета Платоновна
   Я не видала.

   Либенталь
   И я не видал.

   Повар
   (уходя)
   Конефузия!.. Конефузия!..
   (Уходит.)

   Либенталь
   (поет стоя)
   Елизавета, мой друг!
   Ну, порази же мой слух,
   Будто нечаянно, вдруг,
   Словом приятным —

   Лизавета Платоновна
   (робко)
   Супруг!

   Либенталь
   (падает на колени)
   Небесная Лизавета!
   (Целует ее руку.)
   Эфирное созданье!..
 //-- Явление IV --// 
   Те же и вся дворня; а затем Чупурлина.
   Лакеи, горничные, казачок, Акулина, повар и кучер – вбегают с разных сторон, крича
   «Фантазия!.. Конефузия!.. Хвантазия!..»

   Лизавета Платоновна и Либенталь, не замечая никого, смотрят друг другу в глаза с любовью и нежностью. Через несколько времени вбегает Чупурлина и кричит громче всех.

   Чупурлина
   Фантазия!.. Фантазия!.. Не нашли?! Дайте мне мою собачку, собачонку, собачоночку!..
   (Наталкивается на повара.)
   Собака!.. Не видишь, куда бежишь? Да что это вы все толчетесь на одном месте? а?! В разные стороны бегите! и непременно отыщите мне мою собачку!

   Вся прислуга
   (расходясь во все стороны, кричит в один голос)
   Фантазия!.. Фантазия!..
 //-- Явление V --// 
   Чупурлина, Лизавета и Либенталь.

   Лизавета Платоновна и Либенталь
   (подходят с обеих сторон к Чупурлиной и робко говорят вместе)
   Маменька!., маменька!

   Чупурлина
   Что вам надобно?! Чего вы хотите от меня?!

   Либенталь
   Они согласны.

   Лизавета Платоновна
   (Чупурлиной)
   Если вы согласны, я согласна.

   Чупурлина
   Как?! Все люди ищут мою собаку и, как угорелые кошки, бегают по разным направлениям; а вы?! Что вы здесь делали?!
   (К Лизавете Платоновне.)
   Вот твоя благодарность ко мне за все мои попечения!.. Негодная!.. Выбрала время говорить мне про разные гадости [96 - Цензор заменил слово «гадости» словом «глупости». Примечание К. Пруткова.], когда я не в духе, когда я плачу, терзаюсь…

   (Плачет.)
   Боже мой, до чего я дожила!.. На старости лет не иметь и Фантазии! Какое горестное, какое ужасное положение!..

   (Обращается к ним обоим.)
   Вон!..
 //-- Явление VI --// 
   Те же и прочие женихи. Беспардонный, Миловидов, князь Батог-Батыев, Кутило-Завалдайский и Разорваки вбегают поспешно.

   Беспардонный
   (с беспокойством)
   С кем случилось?!

   Кутило-Завалдайский
   Кого постигло?

   Кн. Батог-Батыев
   Отчего этот шум?

   Миловидов
   С чего такая возня?

   Разорваки
   Какое бедствие?

   Чупурлина
   Вам что нужно?! Зачем пришли?! Что вы здесь забыли?!

   Беспардонный
   Мы слышали крик.

   Кн. Батог-Батыев
   Беготню!

   Миловидов
   Визготню!

   Разорваки
   Суетню!

   Кутило-Завалдайский
   Темные рассуждения о фантазии.

   Чупурлина
   Это моя собака – Фантазия, и вовсе не темная, а светло-желтая!.. Она пропала, она убежала, ее похитили!

   Либенталь
   Аграфена Панкратьевна, да я сию же минуту брошусь искать вашу Фантазию! Могу вас уверить!.. Я употреблю все мои силы, характер и способности, чтоб отыскать вашу моську! Клянусь вам!..
   (Обращается к Лизавете Платоновне.)
   До свиданья, Лизавета Платоновна.
   (Убегает.)

   Чупурлина
   (кричит ему вслед)
   И знай же наперед, Адам ты этакой! что пока не сыщешь Фантазии, не получишь ее руки!.. (Обращается ко всем женихам.) Кто принесет мне мою Фантазию, тот в награду получит и приданое и Лизавету! Слышите? Я в своем слове тверда. (К Лизавете Платоновне.) Пошла вперед!.. Да ну же, поворачивайся! (Уходят обе в дом.)
 //-- Явление VII [97 - Это явление здесь немного сокращено противу рукописи. Примечание К. Пруткова.] --// 
   Все женихи, кроме Либенталя.

   Кн. Батог-Батыев
   Какое страшное событие!

   Миловидов
   Просто черт знает что!

   Разорваки
   Неслыханные обстоятельства!

   Беспардонный
   (сам с собою)
   Как иногда судьба!.. Кто знает?.. Может быть, теперь именно мне?! Лизавета Платоновна!.. Боже, если б это было возможно!

   Миловидов
   Что ж думать? Пойдем искать моську.

   Кн. Батог-Батыев
   Искать моську… Легко сказать! а где ее найти? Разве объявить в полиции? Ну, да бог знает, найдут ли?

   Кутило-Завалдайский
   (в сторону)
   Он сомневается в полиции!

   Разорваки
   А если и найдет какой-нибудь городовой, то Аграфена Панкратьевна тут же за него и выдаст воспитанницу!

   Все
   (с испугом)
   Нет, нет!., нельзя объявлять!..

   Разорваки
   (сам с собою)
   Счастливая мысль!

   Кн. Батог-Батыев
   (тоже)
   Ура, придумал!

   Беспардонный
   (тоже)
   Кажется, как будто придумал?

   Миловидов
   (тоже)
   Обдумал!

   Кутило-Завалдайский
   (в сторону)
   Что бы могли придумать такие развратники?! Заранее краснею!
   (Старается подслушивать.)

   Разорваки
   (сам с собою)
   Положим, моська не найдется… Я для Аграфены Панкратьевны достану другую собаку, гораздо лучше. Мне известен один пудель… Человек служащий… То есть господин этого пуделя служащий человек, чиновник серьезный [98 - Цензор вычеркнул слова: «чиновник серьезный».], мой искренний друг; он на все согласится… Я ему обрею… На что ему? Он пустяками не занимается; с подчиненными такой строгий… [99 - Цензор вычеркнул слова: «с подчиненными такой строгий» .]Оставлю только два бакенбарда, в виде полумесяцев…

   Кутило-Завалдайский
   (в сторону)
   Вот оно, вот оно!.. Заслуженному чиновнику, может быть, отцу семейства: «оставлю только два бакенбарда»!

   Кн. Батог-Батыев
   (сам с собою вполголоса)
   У моей старой тетки, девицы Непрочной [100 - Вычеркнув слова: «У моей старой тетки, девицы Непрочной», цензор написал: «У моей тетки, старой девицы».], есть собачонка не больше этой; называется Утешительный… Его бы взять как-нибудь, да и принести Аграфене Панкратьевне!

   Кутило-Завалдайский
   (в сторону)
   Это, выходит, он хочет обокрасть свою родную тетку?

   Беспардонный
   (сам с собою вполголоса)
   Если не найду Фантазии, я думаю, можно… Я видел одну моську: чрезвычайно похожа на Фантазию!.. Просили очень дорого; но у меня есть порядочная бритвенница, и еще есть портрет одного знаменитого незнакомца: очень похож… [101 - Слова: «очень похож» – цензор вычеркнул.Примечания К. Пруткова.] Все это, все это… продам… для Лизаветы Платоновны!..

   Миловидов
   (сам с собою)
   Я не стану таскаться по улицам за всякой дрянью!.. Пойду, поймаю что попадется, да и принесу старухе.

   Кутило-Завалдайский
   (сам с собою)
   Почему бы и мне не попробовать? В этом нет ничего предосудительного.

   Разорваки
   (отводит Миловидова особо)
   Знаете что? Чем вам понапрасну искать, так лучше…
   (Шепчет ему на ухо.)

   Миловидов
   Оно бы недурно! Я даже знаю одну няньку, от которой можно достать… Только боюсь, заметят!

   Разорваки
   Никто не заметит, решительно никто не заметит! Я готов присягнуть… К тому же я вас поддержу. Уж положитесь на меня.

   Миловидов
   Благодарю. Можно попробовать. Только поддержите!

   Разорваки
   Уж положитесь на меня! (Подходят к остальным.)

   Все
   (поют хором на голос: «Citto, citto, piano, piano [102 - «Дитя, дитя, тихо, тихо» (ит.)* – Ред.]»; а потом каждый поет свою партию)
   Тише, тише, осторожно
   Мы отселе побредем.
   Если что найти возможно,
   Всеконечно мы найдем!

   Разорваки
   (в сторону)
   Совершенно я обрею
   Эти пуделю места.

   Кутило-Завалдайский
   (тоже)
   Я заранее краснею:
   Будет всюду нагота!

   Кн. Батог-Батыев
   (в сторону)
   К тетке сбегаю нарочно [103 - Цензор вычеркнул слово «нарочно» и написал «скорей».]
   Буду тетку целовать;
   Лишь бы только от Непрочной [104 - Цензор вычеркнул слова «от Непрочной» и написал сначала «у ней», а потом «поверней».]
   Утешительного взять!

   Кутило-Завалдайский
   (тоже)
   Я попробую: авось-ка
   Ей понравится моя?

   Беспардонный
   (тоже)
   Небо! дай, чтобы та моська
   Походила на ея!

   Миловидов
   (к Разорваки)
   Опасаюсь я немного,
   Чтобы с помощью огня
   Не заметили подлога?

   Разорваки
   (Миловидову)
   Положитесь на меня!

   Все
   (хором, уходя со сцены и постепенно удаляясь)
   Тише, тише, осторожно
   Мы отселе побредем.
   Если что найти возможно,
   Всеконечно мы найдем!
   Всеконечно мы найдем!
 //-- Маленький антракт --// 
   Сцена несколько времени пуста. Набегают тучи. Темнеет. Гроза. Дождь, ветер, молния и гром. Оркестр играет ту же симфонию, как и в «Севильском цирюльнике» в подобном же случае. Через сцену пробегает моська. Несколько секунд спустя пробегает незнакомый бульдог, тщательно обнюхивая ее следы. Буря утихает. Полумрак продолжается.
 //-- Явление VIII --// 
   Входят один за другим Разорваки, Беспардонный, князь Батог-Батыев, Миловидов, Кутило-Завалдайский. Они завернуты в плащи, с надвинутыми на глаза шляпами, и не видят друг друга.

   Разорваки
   (таинственно)
   Здесь кто-то есть!

   Беспардонный
   (тоже)
   Кто здесь?

   Миловидов
   (тоже)
   Я!

   Кн. Батог-Батыев
   (тоже)
   Они здесь!

   Кутило-Завалдайский
   (тоже)
   Мы здесь!

   Беспардонный
   (тоже)
   С моськой?

   Миловидов
   (тоже)
   Без моськи!

   Кн. Батог-Батыев
   (таинственно)
   Без моськи!

   Разорваки
   (тоже)
   Без моськи!

   Беспардонный
   (в сторону)
   Благодарю тебя, природа: они без мосек!

   Кутило-Завалдайский
   (тоже)
   Они без мосек!

   Миловидов
   (громко)
   Господа! чего секретничать?! Моськи не нашли, так уж, верно, что-нибудь другое принесли?

   Все
   (таинственно, поочередно)
   Принес!.. Принес!.. Принес!.. Принес!..

   Разорваки
   (ко всем)
   Покажем при Аграфене Панкратьевне.

   Беспардонный
   Меня беспокоит одна мысль… Вот это какая мысль!.. Как бы это выразить точнее? Мы все… без Фантазии; ну, а если Адам Карлыч… с Фантазией?

   Кн. Батог-Батыев
   Да, оно немножко страшно. Он человек бойкий; пожалуй, найдет!

   Кутило-Завалдайский
   Да, он человек вот какой!
   (Свистит.)

   Миловидов
   Дрянь, а все-таки страшно.

   Разорваки
   Ничуть не страшно. Главное – не унывать. Чем он страшнее нас? Вы думаете, потому что он вот этак вертит, так уж и бог знает что? Вздор, вздор! Он такой же человек, как и мы. Я его давно знаю. Могу совершенно описать его характер; слушайте!
   (Поет.)
   Либенталь неспесив.
   Аккуратен, учтив,
   Точен;
   Но охотник солгать,
   Да и любит болтать
   Очень!

   Хор
   (повторяет)
   Очень!

   Разорваки
   Он молчать не привык
   И свой держит язык
   Слабо!
   Скоро так говорит,
   Как на рынке пищит!
   Баба!

   Хор
   (повторяет)
   Баба!

   Разорваки
   Судит он, в простоте,
   О своей красоте
   Гордо!
   И вполне убежден,
   Что пред ним Аполлон
   Морда!

   Хор
   (повторяет)
   Морда!

   Разорваки
   Он искусен во всем,
   И ему нипочем
   Полька;
   А до дела дойдет,
   Лишь коленки согнет,
   Только!

   Хор
   (повторяет)
   Только!
 //-- Явление IX --// 
   Те же и вся дворня, входящая с разных сторон с фонарями. Сцена освещается от огня этих фонарей.

   Дворня
   (каждый спрашивает другого)
   Нашел Фантазию? Нашел Хвантазию? Где Конефузия? Не нашел Фантазии! Хвантазии не видал! Конефузии нет!

   Увидя женихов, вся дворня отходит на задний план сцены, где останавливается и остается там все время, освещая сцену фонарями.

   Разорваки
   (к остальным женихам)
   Слышите, господа? Фантазии не нашли! Стало быть, мы можем надеяться,– победа за нами!

   Все женихи
   Победа! победа! Моськи не нашли!..
   (Поют хором, на голос: «La trompette guerrière» [105 - «Военная труба» (фр.). – Ред.].)

   Триумф, триумф, триумф, триумф!..
   Гоп, гоп, гоп, ай, люли!..
   Собаки, собаки, собаки не нашли!
   Собаки, собаки, собаки не нашли!
   Не нашли!
   Не нашли!
   Не нашли, не нашли, не нашли, не нашли!..
   Ай, люли!
 //-- Явление X --// 
   Те же и Чупурлина с Лизаветой, выбегающие из крыльца дома.

   Чупурлина
   Что это? что это?! Нашли Фантазию? Где она? где она?

   Миловидов
   Не нашли моськи.

   Чупурлина
   Ах, варвары!

   Разорваки
   Кое-что принес получше моськи.

   Чупурлина
   Лучше Фантазии? Варвары!

   Кн. Батог-Батыев
   Будет гораздо приятнее.

   Чупурлина
   Какую-нибудь дрянь?

   Кн. Батог-Батыев
   (в сторону)
   Она не знает, что говорит, и легкомысленно порочит Утешительного.

   Беспардонный
   Право, будет почти так же хорошо.

   Миловидов
   Будет почище!

   Чупурлина
   (к Разорваки)
   Покажи, батюшка, что у тебя?

   Разорваки
   (скидывая с себя шинель, показывает пуделя)
   Вот что!

   Чупурлина
   Что это, батюшка? скорее на барана похоже!.. Ну видано ли, слыхано ли, чтобы этакое могло стоить Фантазии?! Фу! Право, сказала бы неприличное слово, да в пятницу [106 - Цензор вычеркнул слово «в пятницу». Примечание К. Пруткова.] как-то совестно!.. А как его зовут, батюшка?

   Разорваки
   Космополит, сударыня!

   Чупурлина
   Чем палит?

   Разорваки
   Ничем; просто: Космополит.

   Чупурлина
   А штуки делает?

   Разорваки
   Делает разные штуки: хотите, сударыня, он вам вскочит на шею и стащит с вас чепчик?

   Чупурлина
   Нет, не хочу… Вот выдумал что! На какую пакость вышколил своего… Как, бишь, его?

   Разорваки
   Космополит, сударыня!

   Чупурлина
   Своего… пуделя!
   (Обращается к кн. Батог-Батыеву.)
   Ну, а у тебя что?

   Кн. Батог-Батыев
   (скидывая с себя шинель, показывает весьма маленькую собачонку)
   А у меня – вот что! Известный Утешительный, принадлежащий родной моей тетушке, девице Непрочной [107 - Слова: «девице Непрочной» – вычеркнуты цензором.]

   Чупурлина
   Постой, батюшка: дай очки одеть… Экой мелкий!.. Как зовут?

   Кн. Батог-Батыев
   Утешительный.

   Чупурлина [108 - Этого вопроса Чупурлиной и ответа на него кн. Батог-Батыева не оказывается в театральной рукописи.Примечания К. Пруткова.]
   А какой породы?

   Кн. Батог-Батыев
   Мужеской, сударыня.

   Чупурлина
   Штуки делает?

   Кн. Батог-Батыев
   Бывает-с… большею частию на креслах [109 - Слов: «большею частию на креслах» недостает в театральной рукописи. Примечание К. Пруткова.].

   Чупурлина
   Немножко маловат. Вот хоть бы настолько был побольше.
   (Обращается к Кутиле-Завалдайскому.)
   Ну, а у тебя что?

   Кутило-Завалдайский
   (скидывая с себя шинель, показывает датскую собаку с намордником)
   Самая чистейшая моська!

   Чупурлина
   Что это за урод?! Да как ты смел с этим приступать ко мне?! Разве бывают этакие моськи?

   Кутило-Завалдайский
   Сударыня, смею вас уверить, что это самая наичистейшая моська. Вам, может быть, странно, что она такая большая? Но на это я вам доложу, что между моськами бывают большие и маленькие, как между людьми… Вот, например: князь Батог-Батыев мал, а господин Миловидов и господин Разорваки велики; между тем они все трое люди; так точно и моськи!

   Чупурлина
   Дичь, дичь! Ты говоришь дичь, батюшка! Князь и Миловидов совсем другое!.. А как зовут твою уродину?

   Кутило-Завалдайский
   Фифи, сударыня.

   Чупурлина
   Штуки делает?

   Кутило-Завалдайский
   В пять минут съедает десять фунтов говядины, давит волков, снимает шляпы и поливает цветы [110 - Цензор вычеркнул слова: «поливает цветы».].

   Чупурлина
   Дичь, дичь!.. На что мне этакая собака? У меня есть садовник [111 - Слова: «у меня есть садовник» тоже вычеркнуты цензором.].
   (Обращается к Миловидову.)
   Ну, а ты, батюшка?

   Миловидов (скидывая с себя шинель, показывает большую игрушечную собаку, в шерсти, с механикой)
   Вот мое! Смотрите только издали!

   Все
   Что это?! что это?!

   Чупурлина
   Что это?! Никак, игрушка?

   Миловидов
   Подберите фалды!.. Смотрите издали!..

   Чупурлина
   Что ты, с ума сошел?

   Миловидов
   Говорю вам: подберите фалды!.. Он зол до чрезвычайности!

   Чупурлина
   Фуй, какие гадости! [112 - Цензор вычеркнул слово «гадости», написал: «глупости».Примечания К. Пруткова.] Фуй!.. Игрушка!..

   Миловидов
   Нет, не игрушка, а моська!.. И имя не игрушечье, а собачье: называется Венер!

   Чупурлина
   Ах ты, бесстыдник! [113 - Слова: «Ах ты бесстыдник» – вычеркнуты цензором.] Да как у тебя язык поворотился говорить этакое! [114 - Вместо слова «этакое» цензор написал: «этакой вздор».Примечания К. Пруткова.]

   Миловидов
   Что?! Небось на попятный двор! Как получила моську, так Лизаветы жаль стало?! Нет, брат, атанде! Вот тебе Фантазия, давай Лизавету!
   (Потихоньку к Разорваки.)
   Да ну же, поддерживайте!

   Разорваки
   (громко)
   Игрушка! просто игрушка!

   Все
   (кроме Миловидова)
   Просто игрушка!.. Какая Фантазия!.. Какая Фантазия!.. Просто игрушка!

   Миловидов
   Ну, положим, игрушка. Эка беда?.. Разве я какой взяточник, чтоб на живых собак деньги тратить?
   (Отводит Разорваки в сторону.)
   А ведь это подло: вы же присоветовали!

   Чупурлина
   Прочь, прочь!..
   (К Беспардонному.)
   Ну, батюшка, вы что?

   Беспардонный молча из-под шинели показывает ей моську.

   Чупурлина
   Ах, боже мой!.. Да это уже не она ли?! Она!.. Она!.. Фантазия!

   Беспардонный
   Нет, не она… но…
   (С чувством подавая ей моську.)
   Аграфена Панкратьевна!..

   Чупурлина
   Не она?! Врешь!.. Да как же она похожа на нее!., две капли воды моя Фантазия!.. Благодетель мой, ты согласен мне отдать ее?

   Беспардонный
   (дрожа)
   С у… с у… с удовольствием!
   (Отдает ей моську.)

   Чупурлина
   Родной ты мой!.. (Целует моську и плачет.) Так вот же, возьми: вот тебе Лизанька моя!

   Беспардонный (задыхаясь от радости)
   Что… что… что… что я слышу?

   Чупурлина
   Ты верно, дружок, на ухо туг? (Кричит ему в ухо.) Говорю: ты подарил мне собаку, а я дарю тебе Лизаньку, с приданым!

   Беспардонный
   Аграфена… Лизавета… Агра… Агравета!.. Лизафена!

   Лизавета Платоновна
   Маменька!., вы шутите?

   Чупурлина
   Я шучу?., с чего ты это взяла?! Что ты, ослепла, что ли?! Али в рассудке помешалась?! Ты видишь это или нет?
   (Показывает ей моську.)
   Взявши собаку, мой первый и священный долг [115 - Цензор вычеркнул слово: «священный». Примечание К. Пруткова.] – отдать тебя.


   Лизавета Платоновна
   Маменька, это безрассудно!..

   Чупурлина
   Ты еще ругаешься?!

   Лизавета Платоновна
   (становясь перед нею на колени)
   Маменька!..

   Беспардонный
   (подходит к Лизавете Платоновне и тоже становится возле нее на колени)
   Лизавета Платоновна!..

   Чупурлина
   (к Лизавете Платоновне)
   Оставь меня!
   (Указывает ей на Беспардонного.)
   Слушай, что он тебе говорит.

   Лизавета Платоновна и Беспардонный
   (говорят друг другу одновременно, стоя на коленях)

   (Л. П.) Послушайте! Все зависит от вас; откажитесь от меня! Вы человек благородный! Я вас знаю! Откажитесь от меня! Умоляю, заклинаю вас!
   (Б.) Послушайте! Все зависит от вас; не отказывайтесь от меня! Вы добры, как ангел! Я вас знаю! Не отказывайтесь от меня! Умоляю, заклинаю вас!

   Чупурлина
   Ну, перестань, Лизанька! Ты и меня растрогала… Я сама плачу!

   Становится сзади их на колени и плачет. Все прочие тоже преклоняют колени и вынимают носовые платки.

   Чупурлина
   (благословляя Лизаньку и Беспардонного)
   Будьте счастливы… благословляю вас!..
   (Обращается к моське.)
   Мосинька моя!.. Мосинька!
 //-- Явление XI --// 
   Те же и Либенталь.

   Либенталь
   (за сценой кричит, приближаясь)
   Нашел! Нашел! Нашел! Все, оставаясь на коленях, перестают плакать и слушают внимательно.

   Либенталь
   (вбегает, держа моську обеими руками)
   Нашел!.. Нашел!..
   (Падает, споткнувшись; встает, плюет на то место, где упал, и затем выбегает на авансцену, показывая всем моську.)
   Нашел!.. Нашел!

   Общее изумление. Разорваки, Миловидов, князь Батог-Батыев и Кутило-Завалдайский встают и подходят к Либенталю с любопытством..

   Либенталь
   Аграфена Панкратьевна… моська!.. Лизавета Платоновна… моська!

   Чупурлина
   Ах!
   (Бросает моську Беспардонного и падает в обморок.)

   Лизавета Платоновна
   Ах!
   (Падает в обморок возле Чупурлиной, но в другую сторону.)

   Беспардонный, испуганный, неподвижный, остается на коленях. Либенталь кладет Фантазию в объятия Чупурлиной, а сам бросается к ЛизаветеПлатоновне, дабы привести ее в чувство.

   Разорваки
   (к остальным)
   Старуху-то и бросили совсем.

   Кутило-Завалдайский
   (показывая на людей, стоящих с фонарями)
   Они все заняты… Человеколюбие требует, чтоб мы оказали ей помощь.

   Разорваки, Миловидов, кн. Батог-Батыев и Кутило-Завалдайский подходят к фонтану, черпают воду в шляпы и фуражки и выливают ее на Чупурлину.

   Чупурлина
   (приподымаясь, но еще не вставая на ноги)
   Кто это?.. Зачем я здесь?.. Отчего я мокра?! Что со мною хотели сделать?! [116 - Цензор вычеркнул слова: «Что со мною хотели сделать?»]
   (Увидя моську в своих руках.)
   Собачка моя! моська моя!.. Это не обман?

   Либенталь
   Нет, это Фантазия.

   Чупурлина
   Кто же принес?

   Либенталь
   Это я, маменька!

   Чупурлина
   (вставая)
   Ты прав, Адам! Я твоя мать… а ты мой отец и благодетель!
   (Показывает на Лизавету.)
   Вот твоя жена!.. Дай бог, чтоб у вас были сыновья и дочери. Вставай, Лизанька; да ну же, вставай!.. Господа, помочите и ее! Что она так долго кобенится! [117 - Цензор вычеркнул слово «кобенится» и вместо него написал «церемонится».]

   Кутило-Завалдайский (в сторону)
   Я говорил, что эта старуха не по летам жестокого характера!

   Миловидов, Разорваки, кн. Батог-Батыев и Кутило-Завалдайский черпают опять из фонтана воду и подходят с нею к Лизавете, чтобы вылить на нее.

   Либенталь
   Не надо!., не надо!.. Она опомнилась! она очнулась!
   (Лизавета Платоновна встает; Либенталь ее поддерживает.)

   Миловидов, кн. Батог-Батыев, Разорваки и Кутило-Завалдайский выливают из своих шляп и фуражек воду на Беспардонного, который все это время стоял на коленях. Беспардонный вскакивает.

   Чупурлина
   (Беспардонному)
   Ну, батюшка! твоя собачка только похожа на мою; а эта моя, настоящая Фантазия! Прощай! Ты более не нужен ни мне, ни Лизе! Пошел вон!
   (Обращается к Лизе и Либенталю.)
   А вас, милые дети, я благословляю. Будьте счастливы и благополучны; размножайтесь и любите как себя взаимно, так и своих будущих многочисленных детей,– точно так же, как я люблю свою Фантазию.
   (Целует моську.)
   Теперь пойдем домой.
   (Уходит с Либенталем и Лизой.)

   Разорваки, Миловидов, Беспардонный, кн. Батог-Батыев и Кутило-Завалдайский следуют за ними, гуськом.

   Чупурлина
   (оборачивается)
   А вам что нужно?

   Разорваки
   (ей)
   Не кричите!

   Чупурлина
   Стыдись, старик.

   Миловидов
   Старуха, не школьничай!

   Кутило-Завалдайский
   Поправьте чепец!..

   Кн. Батог-Батыев
   Не получишь более [118 - Здесь цензор прибавил слова: «в подарок».] мыла от меня ни вот столько! [119 - А тут цензор вычеркнул слова: «ни вот столько».Примечания К. Пруткова.]

   Беспардонный
   Бог с вами!

   Чупурлина
   (обращаясь к прислуге, стоящей с фонарями)
   Эй! пошлите за полицией!.. Жандармов приведите сюда, побольше и посильнее! [120 - Слова: «Жандармов приведите сюда, побольше и посильнее» – цензор вычеркнул. Примечание К. Пруткова.]

   Прислуга поспешно уходит.

   Разорваки
   Мы сами не намерены здесь оставаться.

   Миловидов
   Я только не хочу рук марать.

   Кн. Батог-Батыев
   И старое-то мыло назад отыму!

   Кутило-Завалдайский
   Прикройте шею!

   Беспардонный
   Бог с вами, вы изменили мне!

   Разорваки
   (прочим женихам)
   Провожая эту старуху, споемте ей, господа, куплеты, подобные тем, которыми давеча ее встречали, да только в обратном смысле.

   Все
   (кроме Беспардонного, поют хором, на тот же голос, как вначале. Разорваки начинает.)
   Аграфена!
   Нам измена
   Не страшна; (bis)
   Хоть и пред тобою
   Не черней душою
   Сатана!
   Сатана!

   Разорваки
   Мы вас знаем!

   Кутило– Завалдайский
   Обижаем!

   Кн. Батог-Батыев
   Презираем!

   Миловидов
   И пугаем!

   Кутило-Завалдайский
   И ругаем!

   Все
   (кроме Беспардонного, хором)
   Каждый час!
   Каждый час!

   Разорваки
   Вы на нас кричите
   И всех нас браните;

   Все
   (кроме Беспардонного, хором)
   А мы вас!
   А мы вас!

   При последних словах Чупурлина, Лиза и Либенталь входят в дом; а Разорваки, Миловидов, Кутило-Завалдайский и кн. Батог-Батыев оканчивают куплет без них, плюют вслед Чупурлиной и сами уходят, как и Беспардонный, в противоположную сторону, но Кутило-Завалдайский остается, осторожно отойдя на задний план.
 //-- Явление XII --// 
   Кутило-Завалдайский
   (осматривается и, видя, что никого уже нет на сцене, подходит к рампе и обращается в оркестр)
   Господин контр-бас!.. Пст!., пст!.. Господин контр-бас! одолжите афишку!
   (Принимает афишку, поданную ему из оркестра.)
   Весьма любопытно видеть: кто автор этой пьесы?
   (Смотрит в афишку.)
   Нет!., имени не выставлено!.. Это значит осторожность! Это значит совесть не чиста… А должен быть человек самый безнравственный!.. Я, право, не понимаю даже, как дирекция могла допустить такую пьесу? [121 - Цензор вычеркнул слова: «как дирекция могла допустить» и написал: «как можно было выбрать».] Это очевидная пасквиль!.. [122 - Слова: «Это очевидная пасквиль» – вычеркнуты цензором.] Я, по крайней мере, тем доволен, что, с своей стороны, не позволил себе никакой неприличности, несмотря на все старания автора! Уж чего мне суфлер ни подсказывал?.. То есть, если б я хоть раз повторил громко, что он мне говорил, все бы из театра вышли вон! Но я, назло ему, говорил все противное. Он мне шепчет одно, а я говорю другое. И прочие актеры тоже совсем другое говорили; от этого и пьеса вышла немного лучше. А то нельзя было б играть! Такой, право, нехороший сюжет!,. Уж будто нельзя было выбрать другого? [123 - Вместо слов: «выбрать другого» цензор написал: «придумать что-либо получше».] Например: что вот там один молодой человек любит одну девицу… их родители соглашаются на брак; и в то время, как молодые идут по коридору, из чулана выходит тень прабабушки и мимоходом их благословляет! Или вот что намедни случилось, после венгерской войны: [124 - Слова: «после венгерской войны» – цензор вычеркнул.] что один офицер, будучи обручен с одною девицей, отправился с отрядом одного очень хорошего генерала и был ранен пулею в нос; потом пуля заросла; и, когда кончилась война, он возвратился в Вышний Волочок [125 - Название города: «Вышний Волочек» – вычеркнуто цензором.Примечания К. Пруткова.] и обвенчался со своей невестой… Только уже ночью, когда они остались вдвоем, он, по известному обычаю, хотел подойти к ручке жены своей… неожиданно чихнул… пуля вылетела у него из носу и убила жену наповал!.. Вот это называется сюжет!.. Оно и нравственно и назидательно; и есть драматический эффект!
   (Занавес начинает опускаться.)
   Или там еще: что один золотопромышленник, будучи чрезвычайно строптивого характера…
   (Занавес опустился; Кутило-Завалдайский, не замечая, остался впереди.)
   … поехал в Новый год с поздравленьем вместо того, чтобы к одному, к другому…

   Оркестр прерывает слова Кутилы-Завалдайского. Он конфузится, заметив, что занавес опущен; раскланивается с публикою и уходит.




   Спор древних греческих философов об изящном

   ДРАМАТИЧЕСКАЯ СЦЕНА ИЗ ДРЕВНЕГРЕЧЕСКОЙ КЛАССИЧЕСКОЙ ЖИЗНИ, В СТИХАХ


   Действие происходит в окрестностях Древних Афин.

   ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
   древние греческие философы:
   КЛЕФИСТОН
   СТИФ

   Сцена представляет восхитительное местоположение в окрестностях Древних Афин, украшенное всеми изумительными дарами древней, благодатной греческой природы, то есть: анемонами, змеями, ползающими по цитернам; медяницами, сосущими померанцы; аканфами, платановыми темно-прохладными наметами, раскидистыми пальмами, летающими щурами, зеленеющим мелисом и мастикой. Вдали виден Акрополь, поражающий гармонией своих линий. На первом плане, у каждой стороны сцены, стоит по курящемуся жертвеннику на золоченом треножнике. Сцена пуста. Немного погодя из глубины сцены выходят с противоположных сторон два философа: Клефистон и Стиф. Оба в белых хламидах, с гордою осанкою и с пластическими телодвижениями. Медленно переставляя ноги, так что одна всегда остается далеко позади другой, они сближаются постепенно к середине сцены, приостанавливаются, указывают друг другу на жертвенник своей стороны и направляют к тому жертвеннику свои тихие шаги. Дойдя до жертвенников, они останавливаются, возлагают одну руку на жертвенник и начинают:

   Клефистон
   Да, я люблю среди лавров и роз Смуглых сатиров затеи.

   Стиф
   Да, я люблю и Лесбос, и Парос.

   Клефистон
   Да, я люблю Пропилеи.

   Стиф
   Да, я люблю, чтоб певец Демодок В душу вдыхал мне свой пламень.

   Клефистон
   Фивского мрамора белый кусок!

   Стиф
   Тирский увесистый камень!

   Клефистон
   Туники складки!

   Стиф
   Хламиды извив!

   Клефистон
   Пляску в движении мерном.

   Стиф
   Сук, наклоненный под бременем слив.

   Клефистон
   Чашу с душистым фалерном!

   Стиф
   Любо смотреть мне на группу борцов,
   Так охвативших друг друга!
   ( Показывает руками.)

   Клефистон
   Взмахи могучих люблю кулаков!

   Стиф
   Мышцы, надутые туго!

   Клефистон
   Ногу – настолько подвинуть вперед!

   Оба, смотря друг на друга, выдвигают: один левую, другой правую ногу.

   Стиф
   Руку – вот этак закинуть!

   Оба, смотря друг на друга, закидывают дугообразно: один левую, другой правую руку.

   Клефистон
   Телу изящный придать поворот…

   Оба пластически откидываются: один влево, другой вправо.

   Стиф
   Ногу – назад отодвинуть!

   Оба поспешно отодвигают выдвинутую ногу.

   Клефистон
   Часто лежу я под сенью дерев.

   Оба принимают прежнее спокойное положение, опустив опять одну руку на жертвенник.

   Стиф
   Внемлю кузнечиков крикам.

   Клефистон
   Нравится мне на стене барельеф.

   Стиф
   Я всё брожу под портиком!

   Клефистон
   Думы рождает во мне кипарис.

   Стиф
   Плачу под звук тетрахордин.

   Клефистон
   Страстно люблю архитрав и карниз.

   Стиф
   Я же – дорический орден.

   Клефистон
   (разгорячасъ )
   Барсову кожу я гладить люблю!

   Стиф
   (с самодовольством)
   Нюхать янтарные токи!

   Клефистон
   (со злобой )
   Ем виноград!

   Стиф
   (с гордостью)
   Я ж охотно треплю
   Отрока полные щеки.

   Клефистон
   ( самоуверенно )
   Свесть не могу очарованных глаз
   С формы изящной котурна.

   Стиф
   (со спокойным торжеством и с сознанием своего достоинства )
   После прогулок моих утомясь,
   Я опираюсь на урну.

   (Изящно изгибаясь всем станом, опирается локтем правой руки на кулак левой, будто на урну, выказывая таким образом пластическую выпуклость одного бедра и одной ляд вей.)

   Клефистон бросает на Стифа завистливый взгляд. Постояв так немного, они оба оборачиваются от своего жертвенника к противоположному заднему углу сцены и, злобно взглядывая друг на друга, направляются туда столь же медленно, как выходили на сцену. С уходом их сцена остается пуста. По цитернам ползают змеи, а медяницы продолжают сосать померанцы. Акрополь все еще виден вдали.

   Занавес падает.



   Черепослов, сиречь Френолог

   Оперетта в трех картинах

   Выдержки из творений моего отца


   ПРЕДИСЛОВИЕ К ТВОРЕНИЮ ОТЦА

   «ЧЕРЕПОСЛОВ, СИРЕЧЬ ФРЕНОЛОГ», ОПЕРЕТТА

   (Было напечатано в жури. «Современник» 1860 г.)

   Здравствуй, читатель! Я знаю, что ты рад опять увидеть меня в печати; – это хорошо. Это показывает твой вкус. Хвалю тебя! – Ты помнишь – разумеется, помнишь! – мое обещание в «Современнике» 1854 г., в апрельской книжке, познакомить тебя с творениями моего отца и доказать, что весь мой род занимался литературою? – Радуйся: я исполняю свое обещание!
   У меня много превосходных сочинений отца; но между ними довольно неконченного (d’inachevé); если хочешь, издам всё; но пока довольно с тебя одной оперетты.
   Есть у меня еще комедия «Амбиция», которую отец написал в молодости. Державин и Херасков одобряли ее; но Сумароков составил на нее следующую эпиграмму:

     Ликуй, парнасский бог! – Прутков уж нынь пиит!
     Для росских зрелищей «Амбицию» чертит!..
     Хотел он, знать, своей комедией робятской
     Пред светом образец явить амбицьи хватской!
     Но Аполлон за то, собрав прутков длинняе,
     Его с Парнасса вон! – чтоб был он поскромняе!

   Не скрываю (да и зачем скрывать?!) этой эпиграммы, порожденной явною завистью. Ты согласишься с этим, когда сам прочтешь «Амбицию» [126 - К сожалению, эта комедия доселе не найдена в бумагах покойного Козьмы Пруткова.].
   Представляю на твой суд оперетту: «Черепослов, си-речь Френолог », которая написана отцом уже в старости. – Шишков, Дмитриев, Хмельницкий достойно оценили ее; а ты обрати внимание на несвойственные старику: веселость, живость, остроту и соль этой оперетты. Убежден, что по слогу и даже форме она много опередила век!.. Умный Дмитриев написал к отцу следующую надпись:

     Под снежной сединой в нем музы веселятся,
     И старости – увы! – печальные года
     Столь нежно, дружно в нем с веселостью роднятся,
     Что – ах! – кабы так было завсегда!

   Несмотря на такую оценку нашего поэта-критика, я не решался печатать «Френолога». Но недавние лестные отзывы их превосходительств, моих начальников, ободрили меня – Читатель, если будешь доволен, благодари их! – До свиданья!
   Твой доброжелатель —

   Козьма Прутков.
   11 апреля 1856 г. (annus, i).

   ЧЕРЕПОСЛОВ, СИРЕЧЬ ФРЕНОЛОГ
   Оперетта в трех картинах

   Сочинения Петра Федотыча Пруткова (отца).
   Картина I: ЧЕРЕП ЖЕНИХА.
   Картина II: ПЫТКА.
   Картина III: СУЖЕНЫЙ.

   ШИШКЕНГОЛЬМ, френолог. Старик бодрый, но плешивый; с шишковатым черепом.
   МИНА ХРИСТИАНОВНА, жена Шишкенгольма. Седая, но дряхлая.
   ЛИЗА, дочь Шишкенгольмов. Полная, с волнистыми светлыми волосами и с сдобным голосом.
   ИВАНОВ, фельдшер. В услужении у Шишкенгольмов и надзиратель над его учениками.

   немцы 16-ти лет, обучающиеся у Шишкенгольма. Они в куртках, коротких штанах, без галстухов, с отложными воротничками рубашек:
   ФРИЦ
   ГУСТАВ

   Женихи Лизы:
   КАСИМОВ, отставной гусар. В венгерке, лысый, без парика.
   ВИХОРИН, гражданский чиновник. Лицо бритое; лысый, в парике.

   ИЕРОНИМУС-АМАЛИЯ ФОН КУРЦГАЛОП, гидропат. Лет 46-ти; худой, длинный; лицо морщинистое; волосы жидкие, вылезшие: оттого лоб его высокий.

   Действие происходит в С.-Петербурге.
 //-- Картинa I. Череп жениха --// 
   Сцена представляет учебный кабинет Шишкенгольма. Задняя стена в полках с книгами; в середине ее дверь; над дверью огромный бюст Галля, с подписью его имени золочеными крупными немецкими буквами. Шишкенгольм сидит в старом вольтеровском кресле, посреди сцены, рассматривая человеческий череп, исчерченный по науке Галля. Мина Христиановна, вправо от него, вяжет чулок. Лиза, влево от него, сидит у стола, на котором книги, бумаги и гипсовая модель человеческого черепа, на подставке. Она перелистывает книги, всматривается в разные части этого черепа и пишет. Иванову задней стены, позади стола, при котором занимаются Фриц и Густав; он стоит, скрестив руки на груди, опершись спиною на полки с книгами. Фриц и Густав сидят у противоположных концов этого стола, твердя из книг уроки, полушепотом. Продолжительная тишина, нарушаемая только полушепотом Фрица и Густава и перелистыванием книг Лизою. Иванов задремал, поскользнулся и едва удержался на ногах, опершись обеими руками, позади себя, на полки с книгами; от этого несколько толстых фолиантов падают на пол, с шумом. Все пугаются, вздрагивают и оборачиваются к Иванову.

   Иванов
   (тоже испугавшийся)
   Раз!.. Ведь надо же случиться!
   (Подымает книги и расставляет их по местам.)

   Шишкенгольм
   (подняв очки на лоб и оборотившись к Иванову ) Dummer Mensch [127 - Глупый человек (нем.). – Ред.], скот!.. Так ты руководствуешь моих питомцев?! Я тебя выгоню!
   Опять все принимаются за занятия. Устанавливается прежняя тишина. Но с Ивановым повторяется то же несчастие, хотя он не дремал, а только оперся на полки с книгами. Снова несколько книг падают с шумом. Шишкенгольм, Мина Христиановна и Лиза вскакивают в испуге. Фриц и Густав фыркают. Иванов раздражен своим несчастьем.

   Иванов
   (с негодованьем )
   Тьфу, и во второй!..
   (Дерет за вихры Фрица и Густава.)

   Лиза
   (сдобным голосом, презрительно)
   Русский мужик!

   Шишкенгольм,Мина Христиановна и Лиза
   (поют хором, обратившись к Иванову )

   Спокойствие занятий
   Ты дважды прерывал!..
   Прими же тьмы проклятий,
   Чтоб черт тебя побрал!
   Geh weg!.. [128 - Уйди вон!., (нем.) – Ред.] И, в память Галля,
   К нам больше ни ногой!..
   Hinaus, packt dich [129 - Прочь, убирайся (нем.). – Ред.] подале!
   Наймется к нам другой.

   (Отворачиваются от него в негодовании и обращаются друг к другу, подавая повелительный знак Фрицу и Густаву.)
   Расправу кончив с дерзким,
   Приступим вновь к трудам…

   (Принимаются снова за свои занятия.)
   Иванов
   (грозясь злобно на Шишкенгольма )
   Обиженный сим мерзким,
   Ужо́ я вам задам!
   (Уходит, захлопнув дверь.)

   Все уселись заниматься. Тишина. Вдруг раздается торопливый стук в дверь.

   Касимов и Вихорин
   (за дверью )
   Дома почтеннейший профессор Шишкенгольм и милое его семейство?

   Все
   (с отчаяньем, подбегая к авансцене, поют хором)
   О Галль, мудрец великий,
   Спаси ты нас!..
   Услышь ты наши клики Хоть в этот раз.
   За что судьбы гоненье?
   Несчастный рок!..
   Ведь этак всё ученье Пойдет не впрок.
   Лишь вздумаешь заняться,
   А тут, гляди,
   Уж в дверь к тебе стучатся;
   Учись поди!

   Вихорин и Касимов
   (входят и, остановившись в дверях, поют)
   Что слышим? Лизин голос!

   Хор
   ( мрачно)
   Судьбины гнет
   Мышления срезал колос.

   Касимов и Вихорин
   (в восторге фальшивят )
   Она поет!..

   Все оборачиваются к ним. Они робеют.

   Фальшиво?.. Извините!..
   Мы второпях!..

   Хор
   ( строго )
   Зачем вы здесь, скажите,
   А не в сенях?!

   Касимов и Вихорин
   (прозою и перебивая друг друга )
   Мы… мы… мы опять… хотели просить руки вашей дочери…

   Шишкенгольм и Мина Христиановна
   ( гневно)
   Руки?!

   Лиза
   (жеманясь и сдобным голосом)
   Папаша, они ко мне.

   Шишкенгольм
   (делает строгий знак Лизе указательным перстом правой руки, качая оный неторопливо вправо и влево, как маятник; а затем обращается к Касимову и Вихорину )
   Молодые люди!.. я вам уже несколько раз отказал… Я вам уже несколько раз говорил: что вы не любите Лизу; говорил я вам это?

   Касимов
   Но ведь и я сказывал вам, что люблю!..
   (Старается заслонить Вихорина, который тоже хочет говорить.)

   Шишкенгольм
   (качая вправо и влево указательным перстом правой руки, прямо противу своего носа, говорит медленно и важно)


   Тс!.. Молчать! – Я уже много раз доказал вам, что вы оба не любите Лизу; доказал я вам это?! Ни слова более!.. Мне кажется, профессор френологии может всегда безошибочно узнать: кто способен и кто не способен любить женщину?.. Вы не способны любить женщину; и потому вы не любите мою Лизу! Слышите? Я наблюдал ваш череп; я знаю.

   Касимов
   Но мне ли не знать, господин Шишкенгольм, что вы ошибаетесь?

   Вихорин
   (пробиваясь из-за Касимова, который старается его заслонить, и наконец перебегая впереди Шишкенгольма на другую его сторону )
   Клянусь… клянусь… вы ошибаетесь!..

   Шишкенгольм
   (гордо и строго)
   Я ошибаюсь?!
   (Ощупывает одновременно, обеими руками, их затылки.)
   Ни за что!..
   (Уходит большими шагами в правую боковую дверь. Фриц и Густав за ним.)

   Мина Христиановна
   (к Касимову и Вихорину )
   Вы слышали? Ступайте же вон!

   Касимов и Вихорин
   (становясь по обе стороны ее)
   Мина Христиановна, матушка!., клянусь, он ошибается!

   Мина Христиановна
   (гордо и строго)
   Он ошибается?!
   ( Ощупывает одновременно, обеими руками, их затылки.)
   Ни за что!..
   (Уходит большими шагами в ту же боковую дверь.)

   Молчание. – Лиза, Касимов и Вихорин стоят печальные. Касимов начинает робко, нерешительно приближаться к Лизе.

   Вихорин
   (прикладывает палец ко лбу, ободряется и говорит в сторону )
   Придумал!.. Я в парике…
   (Радостно приподымает немного свой парик за виски.)
   Подобью парик шишками из ваты, да побольше!.. Браво! Побегу поскорее!.. До свиданья, Лизавета Ивановна!
   (Уходит большими шагами в среднюю дверь.)

   Касимов
   (печально, со слезами в голосе)
   Лизавета Ивановна, послушайте!..
   (Поет.)
   Природа, видно, подшутила,
   Когда меня произвела:
   Она любовь в меня вложила,
   Любви же шишек не дала!
   Что делать? право, я не знаю!
   Уговорите-ка отца!..
   Готов я в ад, лишуся раю,
   Отказ же сгубит молодца.
   (Падает перед Лизою на колени,рыдая.)

   Лиза
   (с достоинством)
   Отец мой всё по шишкам мерит;
   Людям свою цену дает.
   Он вашей страсти не поверит,
   Коль шишек страсти не найдет.
   К тому ж, по Галля наставленьям,
   Вас изучала я сама…
   (Ощупывает его голову.)
   Судя по ямкам, возвышениям,
   У вас нет сердца, нет ума;
   К искусствам нет у вас влеченья;
   Едва ль способность есть к любви…
   Нет памяти у вас, терпенья,
   И жару вовсе нет в крови…
   Такого мужа не хочу я!
   (Отталкивает его и сама отступает с отвращением.)
   О нет!.. Уйдите от меня!

   Касимов
   (встает с колен и поет сквозь слезы)
   Увы!.. Любви огонь почуя,
   Я мнил: когда дождуся дня,
   Чтоб тесно с вами породниться?
   И что же? – вдруг я узнаю,
   Что страсть без шишек не годится!..
   О, как не клясть судьбу свою!
   (Рыдает и продолжает петь.)
   Как зло природа подшутила,
   Когда меня произвела.
   Она мне в грудь любовь вложила,
   Любви же шишек не дала!
   (Рыдая, уходит большими шагами в среднюю дверь, держа платок у глаз.)

   Лиза
   (задумчиво, сдобным голосом и печально) Несчастный!.. Но что же делать?.. А может быть, он и в самом деле?! Нет!..
   (Со вздохом.)
   Я сама пробовала!.. А впрочем… Пойду спрошу папашу…
   (Уходит большими шагами в правую дверь, крича)
   Папаша! Папаша!

   Декорация переменяется.
 //-- Картина II. Пытка --// 
   Сцена представляет комнату Касимова. Задняя стена без дверей. Посреди ее стойка красного дерева, с двумя трубками, из коих у одной чубук с бисерным вверху чехлом. Над стойкой висят: гусарская сабля и лядунка. По левую сторону стойки, вдоль стены, кровать с байковым одеялом, а у кровати ковер на стене. По правую сторону стойки комод, а над ним висит портрет Касимова масляными красками, в гусарском мундире. В правой стене дверь. У авансцены, к правой стороне, ломберный стол, по сторонам которого стул и три ставчика. На левой стене небольшое зеркало, под которым стол с бритвенным прибором, фаброй для усов, щеткой и гребнем, а между этим столом и кроватью стул с висящею на нем венгеркою и ставчик с умывальным прибором. При поднятии занавеса Касимов сидит на стуле перед зеркалом, в халате, с накинутым на плечи полотенцем. Иванов оканчивает брить его голову.

   Касимов
   (наклоняет голову к зеркалу и проводит по ней рукою )
   И было-то ничего, а теперь совсем гладко; точно колено не туда пристроено!

   Иванов вытирает его голову и снимает полотенце с его плеч. Касимов встает, с совсем обритой головой, и начинает ходить вдоль рампы, нередко проводя руками по своему черепу и ощупывая его со всех сторон. Иванов прибирает бритвенный прибор.

   Касимов
   (ощупывая свой череп )
   Ну, чего им тут еще нужно? Кажися, всё тут есть!.. Однако коли захотели больше, так и дадим по-ихнему. Теперь уж, как там ни верти, а отдадут за меня Лизу! Иванов, ты говоришь, что Вихорин заказал тебе парик с шишками?.. Ну что ж?! Пускай себе надевает; я всё-таки возьму свое. Моя выдумка получше! Да коли придется, так я и парик-то с него стащу… Пусть видят!.. Хе, хе, хе!.. Знай наших! не гражданским чета!..
   (Ходит, потирая руки.)

   Иванов
   (ставит стул посреди сцены и придвигает к нему ставчик с умывальным тазом, в котором губка; а возле таза молоток )
   Извольте, ваше благородие, садиться; пора!

   Касимов
   (останавливается в нерешимости )
   Ой ли? А знаешь, Иванов, как-то боязно становится, ей-богу!
   (Опускает голову, задумываясь, и вновь проводит по ней рукою.)
   Ну, была не была!.. Валяй, Иванов!
   (С решительностью идет к стулу и садится на него.)

   Иванов становится позади Касимова, подняв молоток над его головой.

   Касимов( поет )
   Судьба обидела гусара;
   Но вот уж млат над ним висит,
   И, с каждым отзывом удара,
   Талант с небес к нему слетит…
   Мужайся, воин, и терпи!
   Палач, свой первый дар влепи.

   Иванов
   (ударяя молотком по голове Касимова, тотчас же примачивает губкою и поет )
   Вот… шишка славы.

   Касимов
   (сморщиваясь, тоже поет )
   Величавый
   Волдырь на маковку взлетел…
   Да! нелегка ты, шишка славы!..
   Недаром мало славных дел.

   Иванов
   (ударяя вновь и примачивая, поет )
   Сюда вот память надо вбить.

   Касимов
   ( передергиваясь )
   Ну, точно… память!.. Нету спора!
   Ее вовек мне не забыть.

   Иванов
   ( по-прежнему )
   Музыка здесь!

   Касимов
   ( тоже )
   Как бы в два хора


   Я оглушен!.. Я понял, други,
   Ифис, и дне, и всякий прах!..
   Ну, право, от подобной фуги
   Век целый прозвенит в ушах.

   Иванов
   ( по-прежнему )
   Познаньям место и ученью.

   Касимов
   (съеживаясь, поет сквозь слезы)
   Ой, ой!.. Ученость налегла!..
   Коли судить по оглавлению,
   Она уж больно тяжела.

   Иванов
   ( по-прежнему )
   Ума здесь орган, убеждений.

   Касимов
   ( всхлипывая )
   У-ух!.. я убежден насквозь…
   О Боже! столько потрясений
   Сразят хоть бы кого небось!

   Иванов
   ( по-прежнему )
   Тут… сила духа.

   Касимов(едва усидев )
   Тише, больно!..
   Как сильно захватило дух!..
   Иванов, милый! ну, довольно!
   Ей-ей, не выдержу, мой друг.

   Иванов
   ( по-прежнему )
   Чувствительность!

   Касимов
   Туда ж, в подмогу!..
   (Плачет.)
   Страдальцы, понимаю вас!..
   Я тронут так, что ну, ей-богу,
   Расплачусь, как дитя, сейчас.

   Иванов
   ( по-прежнему )
   Вот… живопись.

   Касимов
   Э-эк, вскочила!..
   И тень и свет я понял вдруг…
   В глазах как будто зарябило,
   И словно радуги вокруг.

   Иванов
   ( по-прежнему )
   А вот… терпенье.

   Касимов
   Опоздало!..
   Ох, рок мне строит всё на смех.
   Терпенье надо бы сначала,
   А не в конец, не позже всех.

   Иванов
   (бьет с особою силою, примачивая)
   Теперь – любовь!

   Касимов
   (вскакивая)
   У-ах!.. умру я!..
   (Падает снова на стул, в изнеможении.)
   От маковки… до самых пят…
   Я… ощущаю… страсть такую,
   Что ночь переживу навряд!

   Иванов
   (вытирает свой молоток и убирает ставчик с тазом на прежнее место )
   Довольно с вас.

   Касимов
   ( тяжело вздыхая )
   Конец мучений…
   (Постепенно отдыхивается, встает и подходит к рампе, ощупывая осторожно свою голову.)
   Что хватишь, то талант в руке…
   Как я умен… я просто гений,
   В каком-то чудном шишаке!
   Теперь я счастлив… Марш к Лизетте!
   Она любить меня должна…
   Лишь укажу на шишки эти,
   И мигом Лиза влюблена.
   (Сует фельдшеру деньги, сбрасывает халат, надевает галетух, венгерку, ермолку, фуражку и идет к двери.)

   Иванов
   (почтительно кланяясь)
   Счастья желаем вашему благородию. При случае пристройте снова к Шишкиным; не забудьте, ваше благородье!

   Касимов
   ( самоуверенно )
   Не забуду, братец, не забуду; пристроим, братец, сегодня же пристроим.

   Касимов уходит. Иванов за ним.

   Декорация переменяется.
 //-- Картина III. Суженый --// 
   Комната первой картины. Шишкенгольм, Мина Христиановна, Лиза, Фриц, Густав почти выбегают из правой двери, преследуемые Касимовым и Вихориным.В это же время Иванов входит робко в среднюю дверь и остается неподалеку от нее, у задней стены. Мина Христиановна, запыхавшись, падает в вольтеровское кресло.

   Шишкенгольм
   Нет, это дерзко!.. Вон! вон!
   (Указывает Касимову и Вихорину на средние двери.) Не хочу таких шишек!.. Вон!

   Касимов и Вихорин пристают с просьбами и объяснениями к Лизе. Она старается уйти от них. Касимов, удерживая ее, невольно делает с нею вроде тура галопа по комнате.

   Шишкенгольм
   (вне себя)
   О, уж это слишком!
   (Бросается к ним, вырывает от Касимова Лизу и поет.)
   Что задрал так кверху нос ты?
   Как ты смеешь танцевать?!
   Нет, поверь: не так мы просты,
   Чтоб какие-то наросты
   Стали шишками считать!

   В это время Лизу, едва освобожденную от Касимова, подхватывает Вихорин и тоже, удерживая ее, невольно пробегает с нею вроде тура галопа по комнате.

   Шишкенгольм
   (бросается к ним, освобождает Лизу от Вихорина и поет)
   Невпопад и ты проворен!..
   Не смотри, что я старик!
   Если будешь ты, Вихорин,
   Так невежлив и упорен,
   Я как раз стащу парик!

   Лиза
   (усталая, падает в кресло, отмахиваясь платком, и говорит сдобным голосом )
   Господи, какие бесстыдники!

   Касимов и Вихорин
   (поют, обращаясь к Шишкенгольму )
   Ну, не верьте нашим шишкам!
   Но уважьте в нас года!..
   Нам ведь по сороку с лишком;
   Угрожать нам, как мальчишкам,
   Не позволим никогда.

   Шишкенгольм
   (тоже поет )
   В разговорах мало толку;
   Вас сумею выгнать я!
   (Идет к ним.)

   Касимов и Вихорин
   (отступая от него, поют)
   Обругать вас стоит колко.

   Шишкенгольм
   (настигнув их, сдергивает и выбрасывает в окно: с Касимова ермолку, а с Вихорина парик, продолжая петь)
   С вас – парик!.. а с вас – ермолку!.. Подымайте их.

   Касимов и Вихорин
   (подбегая к окну и посмотрев за окно с любопытством, оканчивают мотив)
   Свинья!

   Оба, поспешно выходя, сталкиваются в дверях с Курцгалопом который, переступая через порог задом, делает разные знаки четы рем отставным солдатам, вносящим на сцену купальный шкаф.

   Курцгалоп
   (обернувшись на Касимова и Вихорина, пугается)
   Тьфу!.. черти плешивые!.. чуть с ног не сбили!..
   (Обращается к солдатам.)
   Сюда вот, сюда, ставьте сюда, так.

   Шишкенгольм и прочие
   (с удивлением )
   Это что? Кто это?

   Шишкенгольм
   (к Курцгалопу, сердитый)
   Что это вы принесли сюда?

   Курцгалоп
   Не твое дело.

   Шишкенгольм
   Как не мое дело?! как не мое дело?!

   Курцгалоп ( не слушая его, поет ) [130 - Читатель, я пробовал петь эти куплеты на голос: «Un jour maitre corbeau»*; – выходит отлично. Испытай. Примечание Козьмы Пруткова.* «Однажды ворон…» (фр.). – Ред.]
   Я только что купался…
   Совсем продрог!
   Но славно пробежался:
   Не слышу ног!

   Шишкенгольм
   (обращается к Курцгалопу, в прозе)
   Да позвольте же узнать наконец…

   Курцгалоп
   (не слушая его, продолжает петь)
   Vivat [131 - Ура (лат.). – Ред.] во до леченью,
   Живи народ!
   А всё плоды ученья!
   Mein Gott, mein Gott! [132 - Боже мой, Боже мой! (нем.) – Ред.]

   Шишкенгольм
   (опять прерывает его, прозою)
   Да кто же вы такой?!

   Курцгалоп
   (отвечает, продолжая петь)
   Еронимус-Амалья
   Фон Курцгалоп;
   Давно без обливанья
   Сошел бы в гроб.

   Лиза
   (отцу, жеманясь, сдобным голосом)
   Папаша, какой веселый мужчина!

   Шишкенгольм
   (останавливает ее строгим знаком и обращается к Курцгалопу )
   Но скажите наконец: зачем вы пришли сюда?!

   Курцгалоп
   (не слушая его, обращается к солдатам)
   Поставили шкап? Всё там приладили? Ну хорошо; ступайте.

   Лиза
   (матери, сдобным голосом)
   Ах, мамаша, какой славный мужчина!

   Курцгалоп
   (обращаясь ко всем )
   Доложите полковнику Кавырину, что шкап принесен…

   Шишкенгольм
   (рассерженный )
   Милостивый государь! полковник Кавырин живет не здесь, а внизу!

   Курцгалоп
   ( пораженный )
   Как?! А здесь кто живет?

   Шишкенгольм
   (с достоинством )
   Здесь живет профессор-френолог Иоганн фон Шишкенгольм.

   Курцгалоп
   ( восторженно )
   О Боже, какая случайность!.. Herr Шишкенгольм, знаменитый френолог!

   Лиза
   (отцу, сдобным голосом)
   Папаша, какой умный мужчина!

   Курцгалon
   Честь имею рекомендоваться: фон Курцгалоп, известный гидропат.

   Все
   (радостно )
   О Боже, какое счастье!.. Herr Курцгалоп, знаменитый гидропат!

   Знакомятся.

   Шишкенгольм
   (с лукавой улыбкой)
   Herr Курцгалоп! вы умный и хитрый молодой человек!.. вы умный и хитрый!.. Ведь вы нарочно зашли к нам? понимаю!..
   (Сильно встряхивает его руку.)
   Благодарю вас за ошибку!.. Друг Мина, благодари за ошибку! Лиза, благодари за ошибку!

   Мина Христиановна приседает Курцгалопу.

   Лиза
   (своим сдобным голосом и прижимаясь к отцу )
   Ах, папаша, какой красивый мужчина!
   (Приседает глубоко Курцгалопу.)

   Курцгалоп
   (говорит в сторону, почтительно кланяясь Пизе)
   Какой у нее сдобный, жирный голос!
   Оба страстно и долго смотрят друг другу в глаза.

   Курцгалоп
   Я несказанно рад… но… право, вовсе нечаянно!
   Полковник Кавырин…

   Шишкенгольм
   (перебивает его, хитро подсмеиваясь )
   О, полковник Кавырин… всё полковник Кавырин!.. О, хитрый… хитрый молодой человек!
   (Берет за руку Лизу и приближает ее к Курцгалопу.)
   Лиза, успокой его; займи разговором; ты видишь конфуз молодого человека… Herr Курцгалоп, еще раз рекомендую: дочь моя.

   Курцгалоп нежно целует руку Лизы.

   Лиза
   (жеманно, поет своим голосом )
   Теперь нашли вы к нам дорогу?

   Курцгалоп
   (кокетничая, тоже поет)
   Нашел… быть может, невпопад?

   Шишкенгольм
   (прислушивавшийся к ним, тоже поет)
   Пришли вы кстати к френологу;
   Он гидропату очень рад.

   Лиза
   (в сторону )
   Как мне понравился, ей-богу,
   Сей бодрый, крепкий гидропат!

   Курцгалоп
   (Лизе, продолжая петь)
   Вы обливаетесь водою?

   Лиза
   (поет жеманно )
   Я?., да!., я моюсь по утрам.

   Курцгалоп
   (продолжая петь)
   Холодной? теплою? какою?

   Лиза( тоже )
   Холодной, с теплой пополам.

   Курцгалоп
   (в сторону, продолжая петь )
   Мила!..
   (Помолчав, продолжает нерешительно)
   А что, спросить я смею,
   Вы обливаете?

   Лиза
   (поет с простодушною откровенностью)
   Скажу:
   Я обливаю руки, шею…

   Курцгалоп
   ( прерывает ее радостно и решительно, оканчивая мотив )
   Руки я вашей попрошу!

   Шишкенгольм и Мина Христиановна
   (все время следившие с наслаждением за их разговором, подбегают к Курцгалопу и ощупывают его затылок )
   О счастье!.. Мы согласны!.. Благословляем вас!
   (Благословляют их, оба одновременно.)
   Шампанского скорей!

   Курцгалоп
   А мне воды.

   Шишкенгольм
   Ну, так и всем воды, только в бокалах. Оно и подешевле.

   Иванов бросается в средние двери.

   Шишкенгольм и Мина Христиановна
   ( к Курцгалопу )
   Подите же сюда, наш сын! Дайте обнять вас…

   Курцогалоп подбегает к ним с почтительною нежностью. Они начинают целовать его, передавая из рук в руки, Лиза смотрит на них с завистью.

   Иванов
   (входит с подносом в руках, на котором графин с водою и бокалы. Он обносит всех, начиная с Шишкенгольма, и обращается к Шишкенгольму)
   Уж простите, барин, и меня на радости.

   Шишкенгольм
   (к Лизе и Курцгалопу )
   Дети! простить его?

   Лиза
   (хладнокровно, своим голосом)
   Простите, папаша.

   Шишкенгольм
   (Иванову, важно )
   Русский!., благодари ее!

   Иванов целует руку Лизы. Все подымают бокалы с водою и поют.

   Хор
   За здравье френологии,
   Мудрейшей из наук!..
   Хоть ей не верят многие,
   Но, знать, их разум туг.
   Она руководителем
   Должна служить, ей-ей,
   При выборе родителям
   Мужьев для дочерей!
   Ура черепословию,
   Ура науке сей;
   До капли нашей кровию
   Пожертвуем мы ей!

   Лиза сымает свой шейный платок.

   Шишкенгольм
   (к ней, тревожно)
   Что это ты, Лиза?

   Лиза
   ( хладнокровно )
   В шкап, папаша; купаться.

   Все
   (к ней торопливо)
   Подожди, Лиза, бесстыдница!.. Дай спустить занавес!

   Занавес опускается. Из-за него раздаются крики, сдобным голосом: «А! А-ах! Ах!» – происходящие, вероятно, от слишком холодной воды.



   Биографические сведения о Козьме Пруткове


   Источники. 1) Личные сведения. 2) Сочинения Козьмы Пруткова. [133 - Сочинения Козьмы Пруткова сначала печатались исключительно в журнале «Современник» 1851, 1853—54 и 1860– 64 годов (в 1851 году там помещены только три его басни, без подписи, в «Заметках Нового поэта»). Впоследствии, в первых 1860-х годах, несколько (преимущественно слабейших) его произведений было напечатано в журн. «Искра»; а в 1861 г. была помещена в журн. «Развлечение», № 18, комедия его «Любовь и Силин». Затем в 1881 г. напечатана в первый раз, в газ. «Новое время», № 2026, басня: «Звезда и брюхо». – Вот все издания, в которых были напечатаны сочинения Козьмы Пруткова.В настоящее «Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова» вошло все, что было им когда-либо напечатано, кроме следующего: а) стихотворений: «Возвращение из Кронштадта»; «К друзьям после женитьбы»; «К толпе»; «Эпиграмма о Диогене»; то же о Лизимахе и басня «Пятки некстати»; б) нескольких афоризмов; в) нескольких «выдержек из записок деда»; г) комедии «Любовь и Силин» и д) проекта: «О введении единомыслия в России». Из числа этих, не вошедших в настоящее издание произведений К. Пруткова, стихотворения, афоризмы и рассказы деда исключены им самим из подготовлявшегося собрания его сочинений, по их слабости; ком. «Любовь и Силин» исключена им потому, что была напечатана без его ведома, ранее окончательной ее отделки; а проект «о единомыслии» исключен издателями потому, что составляет служебное, а не литературное произведение К. Пруткова. – Но кроме напечатанных прежде сочинений Козьмы Пруткова, в настоящее издание вошло немало таких, которые еще не были в печати.] 3) «Некролог Козьмы Петровича Пруткова», в журн. «Современник». 1863 г., кн. IV, за подписью К. И. Шерстобитова [134 - В «С.-Петербургских ведомостях» 1876 г. были напечатаны вымышленные сведения о Козьме Пруткове, неправильно подписанные тоже фамилиею К. И. Шерстобитова.]. 4) «Корреспонденция» г. Алексея Жемчужникова, в газ. «С.-Петербургские ведомости» 1874 г., № 37, по поводу изданной г. Гербелем «Хрестоматии для всех». 5) Статьи: «Защита памяти Козьмы Пруткова», в газ. «Новое время» 1877 г., № 892, и 1881 г., № 2026, за подписью «Непременный член Козьмы Пруткова». 6) Письмо к редактору журнала «Век» от г. Владимира Жемчужникова, в газетах: «Голос» 1883 г., № 40, и «Новое время» 1883 г., № 2496. 7) Статья: «Происхождение псевдонима Козьмы Пруткова» г. А. Жемчужникова, помещенная в «Новостях» 1883 г., № 20.

   Козьма Петрович Прутков провел всю свою жизнь, кроме годов детства и раннего отрочества, в государственной службе: сначала по военному ведомству, а потом по гражданскому. Он родился 11 апреля 1803 г.; скончался 13 января 1863 г.
   В «Некрологе» и в других статьях о нем было обращено внимание на следующие два факта: во-первых, что он помечал все свои печатные прозаические статьи 11-м числом апреля или иного месяца; и во-вторых, что он писал свое имя: Козьма, а не Кузьма. Оба эти факта верны; но первый из них истолковывался ошибочно. Полагали, будто он, помечая свои произведения 11-м числом, желал ознаменовывать каждый раз день своего рождения; на самом же деле он ознаменовывал такою пометою не день рождения, а свое замечательное сновидение, вероятно только случайно совпавшее с днем его рождения и имевшее влияние на всю его жизнь. Содержание этого сновидения рассказано далее, со слов самого Козьмы Пруткова. Что же касается способа писания им своего имени, то в действительности он писался даже не «Козьма», но Косъма, как знаменитые его соименники: Косъма и Дамиан, Косьма Минин, Косьма Медичи и немногие подобные.
   В 1820 г. он вступил в военную службу, только для мундира, и пробыл в этой службе всего два года с небольшим, в гусарах. В это время и привиделся ему вышеупомянутый сон. Именно: в ночь с 10 на 11 апреля 1823 г., возвратясь поздно домой с товарищеской попойки и едва прилегши на койку, он увидел перед собой голого бригадного генерала, в эполетах, который, подняв его с койки за руку и не дав ему одеться, повлек его, молча, по каким-то длинным и темным коридорам на вершину высокой и остроконечной горы и там стал вынимать перед ним из древнего склепа разные драгоценные материи, показывая их ему одну за другою и даже прикидывая некоторые из них к его продрогшему телу. Прутков ожидал с недоумением и страхом развязки этого непонятного события, но вдруг, от прикосновения к нему самой дорогой из этих материй, он ощутил во всем теле сильный электрический удар, от которого проснулся весь в испарине. Неизвестно, какое значение придавал Козьма Петрович Прутков этому видению. Но, часто рассказывая о нем впоследствии, он всегда приходил в большое волнение и заканчивал свой рассказ громким возгласом: «В то же утро, едва проснувшись, я решил оставить полк и подал в отставку; а когда вышла отставка, я тотчас определился на службу по министерству финансов, в Пробирную Палатку, где и останусь навсегда!» – Действительно, вступив в Пробирную Палатку в 1823 г., он оставался в ней до смерти, т. е. до 13 января 1863 года. Начальство отличало и награждало его. Здесь, в этой Палатке, он удостоился получить все гражданские чины, до действительного статского советника включительно, и наивысшую должность: директора
   Пробирной Палатки, а потом – и орден св. Станислава 1-й степени, который всегда прельщал его, как это видно из басни «Звезда и брюхо».
   Вообще он был очень доволен своею службою. Только в период подготовления реформ прошлого царствования он как бы растерялся. Сначала ему казалось, что из-под него уходит почва, и он стал роптать, повсюду крича о рановременности всяких реформ и о том, что он «враг всех так называемых вопросов!» Однако потом, когда неизбежность реформ сделалась несомненною, он сам старался отличиться преобразовательными проектами и сильно негодовал, когда эти проекты его браковали, по их очевидной несостоятельности. Он объяснял это завистью, неуважением опыта и заслуг и стал впадать в уныние, даже приходил в отчаяние. В один из моментов такого мрачного отчаяния он написал мистерию «Сродство мировых сил», впервые печатаемую в настоящем издании и вполне верно передающую тогдашнее болезненное состояние его духа [135 - В таком же состоянии духа он написал стихотворение «Перед морем житейским», тоже впервые печатаемое в настоящем издании.]. Вскоре, однако, он успокоился, почувствовав вокруг себя прежнюю атмосферу, а под собою прежнюю почву. Он снова стал писать проекты, но уже стеснительного направления, и они принимались с одобрением. Это дало ему основание возвратиться к прежнему самодовольству и ожидать значительного повышения по службе. Внезапный нервный удар, постигший его в директорском кабинете Пробирной Палатки, при самом отправлении службы, положил предел этим надеждам, прекратив его славные дни. В настоящем издании помещено в первый раз его «Предсмертное» стихотворение, недавно найденное в секретном деле Пробирной Палатки.
   Но как бы ни были велики его служебные успехи и достоинства, они одни не доставили бы ему даже сотой доли той славы, какую он приобрел литературною своею деятельностью. Между тем он пробыл в государственной службе (считая гусарство) более 40 лет, а на литературном поприще действовал гласно только пять лет (в 1853—54 и в 1860-х годах).
   До 1850 г., именно до случайного своего знакомства с небольшим кружком молодых людей, состоявшим из нескольких братьев Жемчужниковых и двоюродного их брата, графа Алексея Константиновича Толстого, Козьма Петрович Прутков и не думал никогда ни о литературной, ни о какой-либо другой публичной деятельности. Он понимал себя только усердным чиновником Пробирной Палатки и далее служебных успехов не мечтал ни о чем. В 1850 г. граф А. К. Толстой и Алексей Михайлович Жемчужников, не предвидя серьезных последствий от своей затеи, вздумали уверить его, что видят в нем замечательные дарования драматического творчества. Он, поверив им, написал под их руководством комедию «Фантазия», которая была исполнена на сцене с.-петербургского Александрийского театра, в высочайшем присутствии, 8 января 1851 г., в бенефис тогдашнего любимца публики, г. Максимова 1-го. В тот же вечер, однако, она была изъята из театрального репертуара, по особому повелению; это можно объяснить только своеобразностью сюжета и дурною игрою актеров. Она впервые печатается лишь теперь.
   Эта первая неудача не охладила начинавшего писателя ни к его новым приятелям, ни к литературному поприщу. Он, очевидно, стал уже верить в свои литературные дарования. Притом упомянутый Алексей Жемчужников и брат его Александр ободрили его, склонив заняться сочинением басен. Он тотчас же возревновал славе И. А. Крылова, тем более что И. А. Крылов тоже состоял в государственной службе и тоже был кавалером ордена св. Станислава 1-й степени. В таком настроении он написал три басни: «Незабудки и запятки», «Кондуктор и тарантул» и «Цапля и беговые дрожки», – они были напечатаны в журн. «Современник» (1851 г., кн. XI, в «Заметках Нового поэта») и очень понравились публике. Известный литератор Дружинин поместил о них весьма сочувственную статью, кажется, в журнале «Библиотека для чтения».
   Делая эти первые шаги в литературе, Козьма Петрович Прутков не думал, однако, предаться ей. Он только подчинялся уговариваниям своих новых знакомых. Ему было приятно убеждаться в своих новых дарованиях, но он боялся и не желал прослыть литератором; поэтому он скрывал свое имя перед публикою. Первое свое произведение, комедию «Фантазия», он выдал на афише за сочинение каких-то «Y и Z»; а свои первые три басни, названные выше, он дал в печать без всякого имени. Так было до 1852 г.; но в этом году совершился в его личности коренной переворот, под влиянием трех лиц из упомянутого кружка: графа А. К. Толстого, Алексея Жемчужникова и Владимира Жемчужникова. Эти три лица завладели им, взяли его под свою опеку и развили в нем те типические качества, которые сделали его известным под именем Козьмы Пруткова. Он стал самоуверен, самодоволен, резок; он начал обращаться к публике «как власть имеющий»; и в этом своем новом и окончательном образе он беседовал с публикою в течение пяти лет, в два приема, именно: в 1853—54 годах, помещая свои произведения в журн. «Современник», в отделе «Ералаш», под общим заглавием: «Досуги Козьмы Пруткова»; и в 1860—64 годах, печатаясь в том же журнале в отделе «Свисток», под общим заглавием: «Пух и Перья (Daunen und Federn)». Кроме того, в течение второго появления его перед публикою некоторые его произведения (см. об этом в первой выноске настоящего очерка) были напечатаны в журн. «Искра» и одно в журн. «Развлечение» 1861 г., № 18. Промежуточные шесть лет между двумя появлениями Козьмы Пруткова в печати были для него теми годами томительного смущения и отчаяния, о коих упомянуто выше.
   В оба свои кратковременные явления в печати Козьма Прутков оказался поразительно разнообразным, именно: и стихотворцем, и баснописцем, и историком (см. его «Выдержки из записок деда» ), и философом (см. его «Плоды раздумья»), и драматическим писателем. А после его смерти обнаружилось, что в это же время он успевал писать правительственные проекты, как смелый и решительный администратор (см. его проект: «О введении единомыслия в России» напечатанный, без этого заглавия, при его некрологе, в «Современнике» 1863 г., кн. IV). И во всех родах этой разносторонней деятельности он был одинаково резок, решителен, самоуверен. В этом отношении он был сыном своего времени, отличавшегося самоуверенностью и неуважением препятствий. То было, как известно, время знаменитого учения: «усердие всё превозмогает». Едва ли даже не Козьма Прутков первый формулировал это учение в означенной фразе, когда был еще в мелких чинах? По крайней мере, оно находится в его «Плодах раздумья» , под № 84. Верный этому учению и возбужденный своими опекунами, Козьма Прутков не усомнился в том, что ему достаточно только приложить усердие, чтобы завладеть всеми знаниями и дарованиями. Спрашивается, однако: 1) чему же обязан Козьма Прутков тем, что, при таких невысоких его качествах, он столь быстро приобрел и доселе сохраняет за собою славу и сочувствие публики? и 2) чем руководились его опекуны, развив в нем эти качества?
   Для разрешения этих важных вопросов необходимо вникнуть в сущность дела, «посмотреть в корень», по выражению Козьмы Пруткова; и тогда личность Козьмы Пруткова окажется столь же драматичною и загадочною, как личность Гамлета. Они обе не могут обойтись без комментариев и обе внушают сочувствие к себе, хотя по различным причинам. Козьма Прутков был, очевидно, жертвою трех упомянутых лиц, сделавшихся произвольно его опекунами или клевретами. Они поступили с ним как «ложные друзья», выставляемые в трагедиях и драмах. Они, под личиною дружбы, развили в нем такие качества, которые желали осмеять публично. Под их влиянием он перенял от других людей, имевших успех: смелость, самодовольство, самоуверенность, даже наглость, и стал считать каждую свою мысль, каждое свое писание и изречение – истиною, достойною оглашения. Он вдруг счел себя сановником в области мысли и стал самодовольно выставлять свою ограниченность и свое невежество, которые иначе остались бы неизвестными вне стен Пробирной Палатки. Из этого видно, впрочем, что его опекуны, или «ложные друзья», не придали ему никаких новых дурных качеств: они только ободрили его, и тем самым они вызвали наружу такие его свойства, которые таились до случая. Ободренный своими клевретами, он уже сам стал требовать, чтобы его слушали; а когда его стали слушать, он выказал такое самоуверенное непонимание действительности, как будто над каждым его словом и произведением стоит ярлык: «всё человеческое мне чуждо».
   Самоуверенность, самодовольство и умственная ограниченность Козьмы Пруткова выразились особенно ярко в его «Плодах раздумья», т. е. в его «Мыслях и афоризмах ». Обыкновенно форму афоризмов употребляют для передачи выводов житейской мудрости; но Козьма Прутков воспользовался ею иначе. Он, в большей части своих афоризмов, или говорит с важностью «казенные» пошлости, или вламывается с усилием в открытые двери, или высказывает такие «мысли», которые не только не имеют соотношения с его временем и страною, но как бы находятся вне всякого времени и какой бы ни было местности. При этом в его афоризмах часто слышится не совет, не наставление, а команда. Его знаменитое «Бди!» напоминает военную команду: «Пли!» Да и вообще Козьма Прутков высказывался так самодовольно, смело и настойчиво, что заставил уверовать в свою мудрость. По пословице «смелость города берет», Козьма Прутков смелостью завоевал себе литературную славу. Будучи умственно ограниченным, он давал советы мудрости; не будучи поэтом, он писал стихи и драматические сочинения; полагая быть историком, он рассказывал анекдоты; не имея ни образования, ни хотя бы малейшего понимания потребностей отечества, он сочинял для него проекты управления. – « Усердие всё превозмогает!»…
   Упомянутые трое опекунов Козьмы Пруткова заботливо развили в нем такие качества, при которых он оказывался вполне ненужным для своей страны; и, рядом с этим, они безжалостно обобрали у него все такие, которые могли бы сделать его хотя немного полезным. Присутствие первых и отсутствие вторых равно комичны; а как при этом в Козьме Пруткове сохранилось глубокое, прирожденное добродушие, делающее его невинным во всех выходках, то он оказался забавным и симпатичным. В этом и состоит драматичность его положения. Поэтому-то он и может быть справедливо назван жертвою своих опекунов: он бессознательно и против своего желания забавлял, служа их целям. Не будь этих опекунов, он едва ли решился бы, пока состоял только в должности директора Пробирной Палатки, так откровенно, самоуверенно и самодовольно разоблачиться перед публикою.
   Но справедливо ли укорять опекунов Козьмы Пруткова за то, что они выставили его с забавной стороны? Ведь только через это они доставили ему славу и симпатию публики; а Козьма Прутков любил славу. Он даже печатно отвергал справедливость мнения, будто «слава – дым». Он печатно сознавался, что «хочет славы», что «слава тешит человека». Опекуны его угадали, что он никогда не поймет комичности своей славы и будет ребячески наслаждаться ею. И он действительно наслаждался своею славою с увлечением, до самой своей смерти, всегда веря в необыкновенные и разнообразные свои дарования. Он был горд собою и счастлив: более этого не дали бы ему самые благонамеренные опекуны.
   Слава Козьмы Пруткова установилась так быстро, что в первый же год своей гласной литературной деятельности (в 1853 г.) он уже занялся приготовлением отдельного издания своих сочинений, с портретом. Для этого были тогда же приглашены им трое художников, которые нарисовали и перерисовали на камень его портрет, отпечатанный в том же 1853 году, в литографии Тюлина, в значительном количестве экземпляров [136 - Художники эти – тогдашние ученики Академии художеств, занимавшиеся и жившие вместе: Лев Михайлович Жемчужников, Александр Егорович Бейдеман и Лев Феликсович Лагорио. Подлинный их рисунок сохранился до сих пор у Л. М. Жемчужникова. Упоминаемая здесь литография Тюлина находилась в С.-Петербурге на Васильевском острову, по 5-й линии, против Академии художеств.]. Тогдашняя цензура почему-то не разрешила выпуска этого портрета; вследствие этого не состоялось и всё издание. В следующем году оказалось, что все отпечатанные экземпляры портрета, кроме пяти, удержанных издателями тотчас по отпечатании, пропали, вместе с камнем, при перемене помещения литографии Тюлина [137 - Так было объявлено г. Тюлиным В. М. Жемчужникову в 1854 г., в новом помещении литографии. Впоследствии некоторые лица приобретали эти пропавшие экземпляры покупкой на Апраксином дворе.]; вот почему при настоящем издании приложена фотогиалотипная копия, в уменьшенном формате, с одного из уцелевших экземпляров того портрета, а не подлинные оттиски.
   Дорожа памятью о Козьме Пруткове, нельзя не указать и тех подробностей его наружности и одежды, коих передачу в портрете он вменял художникам в особую заслугу; именно: искусно подвитые и всклокоченные, каштановые с проседью волоса; две бородавочки: одна вверху правой стороны лба, а другая вверху левой скулы; кусочек черного английского пластыря на шее, под правою скулой, на месте постоянных его бритвенных порезов; длинные, острые концы рубашечного воротника, торчащие из-под цветного платка, повязанного на шее широкою и длинною петлею; плащ-альмавива, с черным бархатным воротником, живописно закинутый одним концом за плечо; кисть левой руки, плотно обтянутая белою замшевою перчаткою особого покроя, выставленная из-под альмавивы, с дорогими перстнями поверх перчатки (эти перстни были ему пожалованы при разных случаях).
   Когда портрет Козьмы Пруткова был уже нарисован на камне, он потребовал, чтобы внизу была прибавлена лира, от которой исходят вверх лучи. Художники удовлетворили это его желание, насколько было возможно в оконченном уже портрете; но в уменьшенной копии с портрета, приложенной к настоящему изданию, эти поэтические лучи, к сожалению, едва заметны.
   Козьма Прутков никогда не оставлял намерения издать отдельно свои сочинения. В 1860 г. он даже заявил печатно (в журн. «Современник», в выноске к стихотворению «Разочарование») о предстоящем выходе их в свет; но обстоятельства мешали исполнению этого его намерения до сих пор. Теперь оно осуществляется, между прочим и для охранения типа и литературных прав Козьмы Пруткова, принадлежащих исключительно литературным его образователям, поименованным в настоящем очерке.
   Ввиду являвшихся в печати ошибочных указаний на участие в деятельности Козьмы Пруткова разных других лиц, представляется нелишним повторить здесь имена единственных его образователей и дополнить сведения о сотрудничестве им.
   Во-первых: литературную личность Козьмы Пруткова создали и разработали три лица, именно: граф Алексей Константинович Толстой, Алексей Михайлович Жемчужников и Владимир Михайлович Жемчужников.
   Во-вторых: сотрудничество в этом деле было оказано двумя лицами, в определенном здесь размере, именно: 1) Александром Михайловичем Жемчужниковым, принимавшим весьма значительное участие в сочинении не только трех басен: «Незабудки и запятки», «Кондуктор и тарантул» и «Цапля и беговые дрожки», но также комедии «Блонды» и недоделанной комедии «Любовь и Силин» (см. о ней в начальной выноске); и 2) Петром Павловичем Ершовым, известным сочинителем сказки «Конек-горбунок», которым было доставлено несколько куплетов, помещенных во вторую картину оперетты «Черепослов, сиречь Френолог» [138 - П. П. Ершов лично передал эти куплеты В. М. Жемчужникову в Тобольске, в 1854 г., заявив желание: «Пусть ими воспользуется Козьма Прутков, потому что сам я уже ничего не пишу». Кстати заметить: в биографии П. П. Ершова, напечатанной г. Ярославцевым в 1872 г., на с. 49 помещен отрывок из письма Ершова от 5 марта 1837 г., в котором он упоминает о «куплетцах» для водевиля «Черепослов», написанного приятелем его «Ч—жовым». – Не эти ли «куплет-цы» и были в 1854 г. переданы П. П. Ершовым? При них было и заглавие: «Черепослов».].
   И в-третьих: засим никто – ни из редакторов и сотрудников журнала Современник », ни из всех прочих русских писателей – не имел в авторстве Козьмы Пруткова ни малейшего участия.

   13 января 1884 г.



   Примечания


   Досуги и пух и перья

   Большая часть стихотворений и басен этого раздела впервые публиковалась в журнале «Современник» в 1851, 1853 гг. (в фельетонах И. И. Панаева) и весь 1854 г. (в юмористическом приложении «Литературный Ералаш»), начиная с № 2, где в предисловии к «Досугам Кузьмы Пруткова» впервые появился псевдоним. В «Свистке» (сатирическом приложении к «Современнику»), № 4, 1860 г. под общим заглавием «Пух и Перья» опубликованы «Мой портрет», «Помещик и садовник», «Память прошлого», «Помещик и трава», «Осень», «Разочарование», «Философ в бане» с напутствием «От редакции», написанным Н. А. Добролюбовым:
   «Мы все думаем, что общественные вопросы не перестают волновать нас, что волны возвышенных идей растут и ширятся, и совершенно затопляют луга поэзии и вообще искусства. Но друг наш Кузьма Прутков, знакомый многим из читателей «Современника», убежден в противном. Он полагает, что его остроумные басни и звучные стихотворения могут и теперь увлечь массу публики. Печатаем в виде опыта одну серию его стихотворений под названием «Пух и Перья». От степени фурора, который они возбудят, будет зависеть и продолжение». От имени К. Пруткова там же помещено «Предуведомление», в котором он, в связи с либеральными переменами, объявлял себя «Врагом всех так называемых вопросов» и каялся: «Сознаюсь, читатель: я даже повторял чужие слова против убежденья!.. Так прошло более трех лет. Время показало мне, что боялся напрасно. Общество наше оклеветано: оно изменилось только по наружности… Мудрый смотрит в корень: я смотрел в корень… Там все по-прежнему: так много неоконченного (d’inacheve)!.. Это успокоило меня. Я благословил судьбу и снова взялся за лиру!.. Читатель, ты понял меня! До свиданья!»
   С. 35. Предисловие. – Впервые под заглавием «Предисловие к Досугам Кузьмы Пруткова» в «Литературном Ералаше», I («Современник», 1854, № 2).
   Annus, i (год, года) – форма, применяемая в латинских словарях для имен существительных (с обозначением родительного падежа).
   С. 36. Письмо известного Козьмы Прутков а… – Впервые в «Литературном Ералаше», IV («Современник», 1854, № 6). В издании 1884 г. в связи с развитием образа поэта и чиновника всюду обращение «вы» исправлено на начальственно-панибратское «ты», вместо оборотов «здесь уверяют», «откуда же взято» появились «ты утверждаешь», «откуда же ты взял», а вместо «Кузьмы» – «Козьма». Прутков дает отповедь автору статьи «Русская журналистика» («С.-Петербургские ведомости» от 9 апреля 1854 г.), который писал: «Недурно написан «Спор греческих философов об изящном», но мы решительно не видим, где же в нашей литературе поводы и оригиналы для этой карикатуры…» В «Письме» в шутливой форме изложена программа – давать под именем Козьмы Пруткова не просто пародии на отдельные произведения, а «подражания», несущие в себе черты целых литературных направлений.
   С. 37. …приписываешь, кажется, моему перу и «Гномов», и прочие «Сцены из обыденной жизни»? – Имеются в виду анонимно напечатанные в «Современнике», 1854, № 3, «Литературные гномы и знаменитая артистка (Фантастическая сцена из подземной литературы)», написанные И. И. Панаевым, и «Драмы из обыденной, преимущественно столичной жизни», написанные А. В. Дружининым.


   Стихотворения

   С. 38. Мой портрет. – Впервые в «Свистке», № 4 («Современник», 1860, № 3) под заглавием: «К моему портрету (который будет издан вскоре, при полном собрании моих сочинений)». Напечатанное в 1860 г., стихотворение написано значительно ранее: в «Заметках петербургского туриста», напечатанных в 1856 г., Иван Чернокнижников (А. В. Дружинин), рассказывая о своей встрече с Прутковым, упоминает его «неровный шаг» и «чело мрачней туманного Казбека».
   Казбек – гора на Кавказе.
   С. 39. Незабудки и запятки. – Вместе с баснями «Кондуктор и тарантул» и «Цапля и беговые дрожки» в «Современнике», 1851, № 11, в статье И. И. Панаева «Заметки Нового поэта о русской журналистике. Октябрь. 1851».
   В своей книге «Козьма Прутков, директор Пробирной Палатки и поэт» П. Н. Берков утверждает, что первые опубликованные басни были написаны в 1851 г., и ссылается при этом на письмо Владимира Жемчужникова к А. Н. Пыпину: «Летом 1851 или 1852 г., во время пребывания нашей семьи (без гр. Толстого) в Орловской губ. в деревне, брат мой Александр сочинил, между прочим, исключительно ради шутки, басню «Незабудки и запятки»; эта форма стихотворной шалости пришлась нам по вкусу, и тогда же были составлены басни, тем же братом Александром при содействии бр. Алексея: «Цапля и беговые дрожки» и «Кондуктор и тарантул», и одним бр. Алексеем: «Стан и голос» и «Червяк и попадья». Кроме последних этих басней, остальные были напечатаны в «Современнике» в том же году, без обозначения имени автора, потому что в то время еще не родился образ Пруткова» .
   П. Н. Берков отметил неточность в письме – басни не могли быть написаны в 1852 г., раз они опубликованы в 1851-м в «Современнике», № 11, без подписи.
   Лев Жемчужников в «Моих воспоминаниях из прошлого» рассказывает, что все братья Жемчужниковы собрались в 1849 г. в орловском имении Павловке. В 1850 г. Александр Жемчужников, главный виновник сочинения басен, заканчивал юридический факультет Петербургского университета и в Павловке не был. Летом 1851 г. он уже служил в Оренбурге. Следовательно, вернее всего было бы предположить, что басни написаны в 1849 г. Эти басни – ни на что не похожие, оригинальные шутки, нелепости, «верх совершенства в своем роде», по выражению Ф. М. Достоевского, во многом определившие манеру последующих сочинений Козьмы Пруткова.
   С. 40. Честолюбие. – Впервые в «Литературном Ералаше», I («Современник», 1854, № 2). Многие современники Пруткова увлекались подражанием античной поэзии, употреблением древнегреческих, римских и библейских имен. Создатели Пруткова насмешливо делают из всего этого винегрет, наделяя автора чертами трусоватого чиновника, а размер взяв у Лермонтова:

     Отворите мне темницу,
     Дайте мне сиянье дня…

   Самсон – библейский персонаж, обладавший необыкновенной физической мощью, таившейся в его длинных волосах. Сократ (470 / 469 – 399 гг. до н. э.) – древнегреческий философ. Клеон (ум. 422 г. до н. э.) – афинский политический деятель, оратор. Цицерон Марк Туллий (106 – 43 гг. до н. э.) – римский политический деятель, оратор и писатель. Ювенал Децим Юний (ок. 60 – ок. 127 гг. н. э.) – римский поэт-сатирик. Эзоп (VI в. до н. э.) – древнегреческий баснописец; легенды рисуют Эзопа народным мудрецом в обличии хромого раба. Диоген (ок. 400—325 гг. до н. э.) – древнегреческий философ; отрицал богатство и почести, доводил свои принципы до такой крайности, что даже, по преданию, жил в бочке. Ганнибал (247 или 246—183 гг. до н. э.) – карфагенский полководец. Психея – в греческой мифологии олицетворение человеческой души, дыхания; изображалась в образе бабочки или девушки с крыльями бабочки. Сапфа, Сапфо, Сафо (VII—VI вв. до н. э.) – древнегреческая поэтесса. Аспазия (ок. 470 г. до н. э. – ?) – жена древнегреческого политического деятеля Перикла; отличалась умом, образованностью и красотой и сделала свой дом центром литературно-философской жизни Афин. Венера – в римской мифологии первоначально богиня весны и садов, впоследствии отождествлялась с греческой богиней любви и красоты Афродитой, пояс которой, по Гомеру, мог сделать любую женщину «прекрасней, чем сама красота». Сенека Луций Анней (ок. 4 г. до н. э. – 65 г. н. э.) – римский политический деятель, философ и писатель. Виргилий Марон Публий (70—19 гг. до н. э.) – римский поэт; его героическая поэма «Энеида» – вершина римской классической поэзии. Ликург (IX—VIII вв. до н. э.) – легендарный спартанский законодатель.
   С. 41. Кондуктор и тарантул. – Впервые в «Современнике», 1851, № 11 (см. примеч. к басне «Незабудки и запятки»).
   Гишпания – Испания.
   С. 42. Поездка в Кронштадт. – Впервые в «Литературном Ералаше», I («Современник», 1854, № 2). Хотя в эпиграфе стихотворения есть прямое указание на то, что пародируется В. Г. Бенедиктов, известный в свое время поэт, которого Белинский насмешливо назвал «гениальным стихотворцем», морские стихотворения Пруткова можно с таким же успехом рассматривать и как пародию и на стихи А. В. Тимофеева, и на прозу П. И. Шаликова… Пробирная Палатка состояла в ведомстве министерства финансов, где служил Бенедиктов, поэтому Прутков называет его своим сослуживцем.
   Архимедов винт – изобретенная Архимедом (ок. 287– 212 гг. до н. э.) водоподъемная машина.
   С. 44. Мое вдохновение. – Впервые в «Литературном Ералаше», VI («Современник», 1854, № 10). Пародия на некоторые стихотворения А. С. Пушкина и его подражателей.
   Аттила (ум. 453 г.) – вождь гуннов, совершивших ряд опустошительных набегов на территории Восточной и Западной Римских империй. Стихов, видимо, не писал.
   С. 45. Цапля и беговые дрожки. – Впервые в «Современнике», 1851, № 11 (см. примеч. к басне «Незабудки и запятки»).
   Зевес, Зевс – в греческой мифологии верховное божество, владыка богов и людей.
   С. 46. Юнкер Шмидт. – Впервые в «Литературном Ералаше», I («Современник», 1854. № 2) под заглавием «Из Гейне».
   С. 47. Разочарование. – Впервые в «Свистке», № 4 («Современник», 1860, № 3), с подзаголовком баллада, без посвящения, со сноской: «Музыка, собственного моего изобретения, будет напечатана при полном собрании моих творений. Примеч. Козьмы Пруткова». Пародия на стихотворение Я. П. Полонского «Финский берег».

     Лес и волны – берег дикий,
     А у моря домик бедный.
     Лес шумит; в сырые окна
     Светит солнца призрак бледный…

   С. 49. Эпиграмма №1. – Впервые в «Литературном Ералаше», I («Современник», 1854, № 2).
   С. 50. Червяк и попадья. – Впервые в «Полном собрании сочинений Козьмы Пруткова» 1884 г.
   С. 51.Аквилон. – Впервые в «Литературном Ералаше», VI («Современник», 1854, № 10). Пародия на стихотворение В. Г. Бенедиктова «Море», в котором есть стих: «Пустыни влажной бедуин…», превратившийся у Пруткова в насмешливое: «Пустыни влажный сарацин».
   Дувр – город в Великобритании, порт у пролива Па-де-Кале. Кале – город во Франции, порт у пролива Па-де-Кале. Борей – в греческой мифологии бог северного ветра; холодный северный ветер по имени этого бога.
   С. 54. Желания поэта. – Впервые в «Литературном Ералаше», VI («Современник», 1854, № 10) под заглавием «Желание поэта». Как указывает А. К. Бабо-реко, в экземпляре «Полного собрания сочинений» 1884 г. правленного В. Жемчужниковым для издания 1885 г., сделана сноска к заглавию стихотворения, которая, однако, не была напечатана: «Клевреты покойного Козьмы Пруткова настоятельно убеждали его не высказывать публично таких желаний; но он не слушал, ссылаясь на примеры многих других поэтов и утверждая, что подобные желания составляют один из непременных признаков истинного поэта». Пародия на стихотворение А. С. Хомякова «Желание».

     Хотел бы я разлиться в мире,
     Хотел бы с солнцем в небе течь,
     Звездою в сумрачном эфире
     Ночной светильник свой зажечь…

   С. 55.Память прошлого. – Впервые в «Свистке», № 4 («Современник», 1860, № 3).
   С. 56. Разница вкусов. – Впервые под заглавием «Урок внучатам» в «Литературном Ералаше», I («Современник», 1854, № 2). Шутливое отображение споров западников и славянофилов. Сноска написана В. Жемчужниковым для издания 1884 г. Для следующего издания она была им продолжена, но не напечатана:
   «Именно: в день его именин, за многолюдным обедом, на котором присутствовал, в числе прочих чиновных лиц, и приезжий из Москвы, известный своею опасною политическою благонадежностью, действительный статский советник Кашенцов, – с почтенным хозяином вступил в публичный спор о вкусе цикорного салата внучатный племянник его К. И. Шерстобитов. Козьма Прутков сначала возражал спорщику шутя и даже вдруг произнес, экспромтом, следующее стихотворение:

     Я цикорий не люблю —
     Оттого, что в нем, в цикорье,
     Попадается песок…
     Я люблю песок на взморье,
     Где качается челнок;
     Где с бегущею волною
     Спорит встречная волна
     И полуночной порою
     Так отрадна тишина!

   Этот неожиданный экспромт привел всех в неописуемый восторг и вызвал общие рукоплескания. Но Шерстобитов, задетый в своем самолюбии, возобновил спор с еще большею горячностью, ссылаясь на пример Западной Европы, где, по его словам, цикорный салат уважается всеми образованными людьми. Тогда Козьма Прутков, потеряв терпение, назвал его публично щенком и высказал ему те горькие истины, которые изложены в печатаемой здесь басне, написанной им тотчас после обеда, в присутствии гостей. Он посвятил эту басню упомянутому действительному статскому советнику Кашенцову в свидетельство своего патриотического предпочтения даже худшего родного лучшему чужестранному».
   Медынь – город в Калужской области.
   С. 57. Письмо из Коринфа. – Впервые в «Литературном Ералаше», I («Современник», 1854, № 2), с подзаголовком «Греческое стихотворение», без последней строфы, вероятно не пропущенной цензурой. Пародия на стихотворение Н. Ф. Щербины (1821 —1869) «Письмо»:

     Я теперь не в Афинах, мой друг,
     В беотийской деревне живу я.
     Мне за ленью писать недосуг…
     Не под портиком храма сижу я…
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     Здесь от речи отвыкли уста:
     Только слухом живу я да зреньем…
     Красота, красота, красота! —
     Я одно лишь твержу с умиленьем.

   Коринф – древнегреческий торгово-ремесленный центр, процветал в VII—VI вв. до н. э. И истмийского шум водопада… – Истм – в древности название Коринфского перешейка. Между камней паросских… – Остров Парос славился в древности добываемым там мрамором.
   С. 58. Романс. («На мягкой кровати…»). – Впервые в «Полном собрании сочинений Козьмы Пруткова» 1884 г. Пародия на многочисленные «жестокие романсы». Перепев «Черной шали» А. С. Пушкина. В корректуре «Свистка» – под заглавием «Казак и армянин (Баллада)» и сноской: «Музыка, собственного моего изобретения, будет, к удовольствию читателей, напечатана при полном собрании моих сочинений. Примеч. Козьмы Пруткова».
   С. 59. Древний пластический грек. – Впервые в «Литературном Ералаше», III («Современник», 1854, № 4), под заглавием «Пластический грек».
   С. 60. Помещик и садовник. – Впервые в «Свистке», № 4 («Современник», 1860, № 3).
   С. 61. Безвыходное положение. – Впервые в « Литературном Ералаше», II («Современник», 1854, № 3), с подзаголовком «Письмо к моему приятелю Апполинию в Москву».
   Аполлон Григорьев (1822 —1864) – литературный критик и поэт, который в своих статьях, печатавшихся в журнале «Москвитянин», увлекался употреблением слов иностранного происхождения. Стихотворение «смонтировано» из формулировок, извлеченных из его статей. И в частности, из январского номера журнала 1853 г.
   «В стремлении к идеалу, или на пути духовного совершенствования, всякого стремящегося ожидают два подводные камня: отчаяние от сознания своего собственного несовершенства, из которого есть выход, – или неправильное, непрямое отношение к своему несовершенству, которое, большею частью, безвыходно».
   С. 63. В альбом красивой чужестранке. – Впервые в «Литературном Ералаше», II («Современник», 1854, № 3). В рукописи 1859 г. имеется подзаголовок: «От славянофила». Сохранилось примечание В. Жемчужникова: «Это патриотическое стихотворение написано, очевидно, по присоединении Козьмы Пруткова к славянофильской партии, под влиянием Хомякова, Аксаковых и Аполлона Григорьева. Впрочем, Козьма Прутков, соображавшийся всегда с видами правительства и своего начальства, отнюдь не вдавался в крайности и по славянофильству: он сочувствовал славянофилам в превознесении только тех отечественных особенностей, которые правительство оставляло неприкосновенными, как полезные или безвредные, не переделывая их на западный образец; но при этом он, следуя указаниям правительства, предпочитал для России: государственный совет и сенат – боярской думе и земским собраниям; чистое бритье лица – ношению бороды; плащ-альмавиву – зипуну и т. п.». Пародия на стихотворение А. С. Хомякова «Иностранке», обращенное к А. О. Смирновой-Россет:

     Вокруг ее очарованье;
     Вся роскошь юга дышит в ней,
     От роз ей прелесть и названье;
     От звезд полудня блеск очей.
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     Пою ей песнь родного края;
     Она не внемлет, не глядит.
     При ней скажу я: «Русь святая»,
     И сердце в ней не задрожит.
     И тщетно луч земного света
     Из черных падает очей;
     Ей гордая душа поэта
     Не посвятит любви своей.

   И он охулки не положит… на честь свою – не опорочит свою честь.
   С. 64. Стан и голос. – Впервые в «Современнике», 1853, № 1, в статье Нового поэта (И. И. Панаева) «Канун Нового, 1853 года», без указания автора.
   С. 65. Осада Памбы. – Впервые в «Литературном Ералаше», II («Современник», 1854, № 3). Пародия на подражания «испанским» романсам.
   Кастилья, Кастилия – область Испании, в XI—XV вв. феодальное королевство в центральной части Пиренейского полуострова. Sancto Jago Compostello (Правильно: Sant Iago Compostela) – святой Яго (Иаков) Компостель-ский, считался покровителем Испании, в его честь в городе Компостела был построен собор. В XII в. для борьбы с маврами был учрежден рыцарский орден святого Яго Компостельского. Сантуринское – вино с острова Санторино в Греции. Он изрядно подшутил. – Заимствовано из «Романсов о Сиде» в переводе П. А. Катенина:

     Четверик ему пшеницы
     Дать, – сказал король, – а ты
     Обойми его, Химена,
     Он изрядно подшутил.

   С. 67. Эпиграмма № II («Раз архитектор с птичницей спознался…»). – Впервые в «Искре», 1859, № 28, под заглавием «Опрометчивость. Быль», с подписью «Б. Ф.».
   …он строил только «куры» – из французского «faire la cour» – ухаживать.
   С. 68. Доблестные студиозусы. – Впервые в «Литературном Ералаше», III («Современник», 1854, № 4), под заглавием: «Из Гейне».
   Иена, Бонн – города в Германии.
   С. 69. Шея. – Впервые в «Полном собрании сочинений» 1884 г. Пародия на стихотворение В. Г. Бенедиктова «Кудри»:

     Кудри девы-чародейки,
     Кудри – блеск и аромат,
     Кудри – кольца, струйки, змейки,
     Кудри – шелковый каскад!
     ...............................................

   С. 70. Помещик и трава. – Впервые в «Свистке», № 4 («Современник», 1860, № 3).
   Тимофеева трава – кормовое растение. Антонов огонь – старинное название гангрены.
   С. 71. На взморье. – Впервые в «Литературном Ералаше», II («Современник», 1854, № 3), под заглавием: «*** (Подражание Гейне)».
   С. 72. Катерина. – Впервые в «Полном собрании сочинений» 1884 г.
   При звезде. – Ряд высших орденов в России имел форму звезды. Препорция – пропорция.
   С. 73.Немецкая баллада. – Впервые в «Литературном Ералаше», III («Современник», 1854, № 4), под заглавием: «Баллада (С немецкого)». Пародия на балладу Ф. Шиллера «Рыцарь Тогенбург», широко известную по переводу В. А. Жуковского.
   С. 74. Чиновник и курица. – Впервые в «Свистке», № 7 («Современник», 1861, № 1), с подзаголовком: «Новая басня К. Пруткова», без ст. 7—8.
   …с короной Анна. – Имеется в виду орден Св. Анны, его высшая степень – «с короной».
   С. 75. Философ в бане. – Впервые в «Свистке», № 4 («Современник», 1860, № 3). Пародия на стихотворение Н. Ф. Щербины «Моя богиня»:

     Члены елеем натри мне, понежь благородное тело
     Прикосновением мягкой руки, омоченной обильно
     В светло-янтарные соки аттической нашей оливы,
     Лоснится эта рука под елейною влагой, как мрамор,
     Свеже-прохладной струей разливаясь по мышцам и бедрам,
     Иль будто лебедь касается белой ласкающей грудью…

   В собрании стихотворений Щербины (Спб., 1857) эти строки исключены, как предполагает П. Н. Берков, под влиянием пародии К. Пруткова.
   С. 76. Новогреческая песнь. – Впервые в «Полном собрании сочинений» 1884 г. «Новогреческие песни», то есть песни современных греков, посвященные борьбе против турецкого владычества, вошли в моду в 1820-е гг. Их переводил Гнедич, подражания им писали Майков, Щербина и др.
   С. 77. В альбом N. N. – Впервые в «Литературном Ералаше», III («Современник», 1854, № 4), под заглавием: «В альбом».
   С. 78. Осень. – Впервые в «Свистке» № 4 («Современник», 1860, № 3). Подзаголовок пародии намекает на переводы Фета с персидского. Пародия на стихотворение
   А. А. Фета, начинающееся словами:

     Непогода – осень – куришь,
     Куришь —все как будто мало.
     Хоть читал бы, – только чтенье
     Подвигается так вяло.

   С. 79. Звезда и брюхо. – Впервые в газете «Новое время», 1881, № 2026 (18 октября), в статье «Защита памяти Косьмы Петровича Пруткова».
   До звезды – то есть до появления на небе первой звезды. При звезде – орден Св. Станислава I степени давался со «звездой».
   С. 81. Путник. – Впервые в «Литературном Ералаше», III («Современник», 1854, № 4), без подзаголовка. По-видимому, это пародия на стихотворение Ч. Платона «Ездок»:

     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
     Впереди туман дымился…
     Что!то худо ездоку…
     Он качается… скатился
     Вдруг с коня, на всем скаку,
     И среди песков остался
     Бледен, нем и недвижим…
     Не за смертью ли он гнался?
     Или – смерть гналась за ним?..


     Что, зачем в пески пустыни
     Быстро всадника влекло —
     Не узнал никто доныне:
     Всё его с ним в гроб легло.
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   С. 82. Желание быть испанцем. – Впервые в «Литературном Ералаше», I («Современник», 1854, № 2). Испанской темой увлекались А. Пушкин, Ф. Кони, А. Плещеев и многие другие поэты.
   Альгамбра – дворцовый комплекс середины XIII – конца XIV в. на восточной окраине Гренады (Испания). Эстремадура – историческая область на западе Испании. Сьерра-Морена – горы на юге Испании. Эскурьял, Эско-риал – резиденция испанских королей близ Мадрида, построенная в XVI в.
   С. 85. Древней греческой старух е… – Впервые в «Литературном Ералаше», I («Современник», 1854, № 2).
   Стикс – в древнегреческой мифологии одна из рек подземного царства. Фурия – в древнеримской мифологии богиня мщения и угрызений совести; здесь: злобная, сварливая женщина.
   С. 86. Пастух, молоко и читатель. – Впервые в «Свистке», № 3 («Современник», 1859, № 10). В ряде источников авторство приписывается А. Н. Аммосову, знакомому по армейской службе А. К. Толстого и В. М. Жемчужникова.
   С. 87. Родное. – Впервые в «Полном собрании сочинений» 1884 г., с подзаголовком «Из письма московскому приятелю». Пародия на поэму «Бродяга» И. С. Аксакова (1823—1886), публициста, поэта, общественного деятеля, славянофила по убеждениям.
   …с криком вящим… – с громким, сильным криком. …язвят в колене восходящем – зло высмеивают предыдущие поколения в родословной.
   С. 88. Блестки во тьме. – Впервые в «Полном собрании сочинений» 1884 г. Пародия на стихотворение А. А. Фета «В дымке-невидимке…»:

     В дымке!невидимке
     Выплыл месяц вешний,
     Цвет садовый дышит
     Яблонью, черешней.
     Так и льнет, целуя
     Тайно и нескромно.
     И тебе не грустно?
     И тебе не томно?
     . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   С. 89. Перед морем житейским. – Впервые в «Полном собрании сочинений» 1884 г.
   С. 90. Мой сон. – Впервые в «Литературном Ералаше», VI («Современник», 1854, № 10). Пародия на стихотворения А. С. Хомякова: «Сон», «На сон грядущий» и «Вчерашняя ночь была так светла…».
   Феб – второе имя бога Аполлона (см. примеч. к «Фантазии»).
   С. 92.Предсмертное. – Впервые в «Полном собрании сочинений» 1884 г. Пародия на стихотворение Д.
   В. Веневитинова «Завещание».
   Юнкер Шмидт, Пахомыч, Кондуктор – персонажи стихотворения «Юнкер Шмидт», басен «Незабудки и запятки» и «Кондуктор и тарантул».


   Стихотворения, не вошедшие в Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова

   С. 94. Э п и г р а м м а № II. – Впервые в «Литературном Ералаше», I («Современник», 1854, № 2).
   Лизимах – римский философ-стоик III в.
   С. 95. К толпе. – Впервые в «Литературном Ералаше», II («Современник», 1854, № 3).
   С. 96. Возвращение из Кронштадта. – Впервые в «Литературном Ералаше», II («Современник», 1854, № 3). Связано со стихотворением «Поездка в Кронштадт» .
   С. 98. Эпиграмма № III. – Впервые в «Литературном Ералаше», II («Современник», 1854, № 3). Бочка Диогена – см. примеч. к стихотворению «Честолюбие».
   С. 99. Пятки некстати. – Впервые в «Литературном Ералаше», II («Современник», 1854, № 3).
   С. 100. К друзьям после женитьбы. – Впервые в «Литературном Ералаше», VI («Современник», 1854, № 10). Пародия на пушкинское «На походе, на войне…».
   С. 101. «Лукавый врач лекарство ищет…». – Впервые в газете «С.-Петербургские ведомости», 1876, 29 апреля. Озаглавлено «Отрывок из поэмы «Медик», не имело эпиграфа и двух последних строф.
   Румянцевский музей – собрание музейных и книжных ценностей, учрежденное графом Н. П. Румянцевым (1754—1826); в 1862 г. переведено из Петербурга в Москву и составило основу фонда Публичной библиотеки (ныне Российской государственной библиотеки).
   С. 103. Современная русская песнь. – Впервые в «Литературном наследстве», т. 67 (М., 1959), по корректуре «Свистка», № 4. Направлено против славянофилов.
   С. 104. От Козьмы Пруткова к читателю… – Впервые в «Полном собрании сочинений Козьмы Пруткова» («Советский писатель», 1949), по корректуре «Свистка», № 4.
   С. 106. К месту печати. – Впервые в «Полном собрании сочинений Козьмы Пруткова» («Советский писатель», 1949), по корректуре «Свистка», № 4.
   М. П.– сокращение слов «Место печати» в документах. Мыслете и покой – старинные названия букв «м» и «п».
   С. 107. Военные афоризмы. – Впервые в «Голосе минувшего», 1922, № 2, по ныне утраченной рукописи из архива Л. М. Жемчужникова.
   17. Козел – по объяснению П. Н. Беркова, «козлом» называлась полковая касса.
   21. Два голубя как два родные брата жили – первая строка басни И. Крылова «Два голубя».
   28. Сороки — по объяснению П. Н. Беркова, «сороками на языке военных назывались волонтеры, вольноопределяющиеся, офицеры, служившие без жалованья».
   29. И жора и Тосна – притоки Невы, на берегах которых располагались лагеря и проходили маневры гвардейских частей.
   40. Ширин, вырин, ристофор! – Среди «солдатских песен 1-го пехотного корпуса», сочиненных унтер-офицером Н. Веревкиным и по приказу корпусного командира введенных в качестве обязательных песен для солдат корпуса, имеется «Песня после учения», в припеве которой встречаются эти слова.
   41. Куплеты осмеивают немецкое засилье в армии.
   52, 53, 56, 72. В основе этих афоризмов, как установил Б. Я. Бухштаб, лежат следующие факты. В 1869 г. в «Русском вестнике» печатался «антинигилистический» роман В. Крестовского «Панургово стадо». Клеветнический характер романа отметил В. П. Буренин в «С.-Петербургских ведомостях» 1870 года, 16 января, где задел, между прочим, «офицерское звание» Крестовского. В ответ Крестовский вызвал на дуэль сперва редактора «С.-Петербургских ведомостей» В. Ф. Корша, а затем автора фельетона В. П. Буренина. Оба от дуэли отказались,
   предложив третейский суд, на который Крестовский не согласился. Это столкновение вызвало в дальнейшем газетную перепалку, в которой участвовал и тогдашний секретарь газеты А. С. Суворин.
   55. Коцебу П. Е. (1801—1884) – во время Крымской войны начальник штаба Южной армии.
   59. Вплоть до развода – здесь: до времени расстановки часовых по постам.
   60. Кеске-ву-фет? (Qu’ est-ce que vous faites? – фр.) – Что вы делаете?
   73. Плиний Старший (Гай Плиний Секунд, 23—79 гг. н. э.) – римский писатель, знаменитый своей многосторонней ученостью и трудолюбием.
   75. Производство – здесь: повышение в чине.
   81. «Лучина» – народная песня.
   84—93. После подавления польского восстания против царизма (январь 1863 – май 1864) имения, конфискованные у участников восстания, действительно расхищались «усмирителями» и «обрусителями».
   89. In anima vili (лат.) – выражение, означающее проведение научных опытов над животными.
   93. Черкасский В. А. (1824—1878) – государственный деятель, участник подготовки крестьянской реформы 1864 г. в Польше. Милютин Н. А. (1818—1872) – государственный деятель, руководил проведением крестьянской реформы 1864 г. в Польше.
   95. Бобровая струя – выделение особой железы бобра, ранее употреблявшееся как лекарство.
   С. 119. Ц е р е м о н и а л погребения тела в бозе усопшего поручика и кавалера Фаддея Козьмича П....... – Частично был опубликован в журнале «Русский архив», 1884, № 4, под искаженным заглавием «Церемониал погребения поручика и кавалера Фаддея Кузьмина». Полностью – вместе с «Военными афоризмами» в журнале «Голос минувшего», 1922, № 2.
   В бозе усопшего (почившего) – выражение, обычно применявшееся к умершим царям и членам царских семей.
   3. Пеший по конному – выполнение в учебных целях кавалерийских упражнений без лошади.
   11. «Не одна во поле дороженька пролегала» – русская народная песня.
   18, 19. См. примеч. к «Военным афоризмам», № 52.
   24. Прохвост – здесь: из «профос» – солдат или унтер-офицер, ведавший надзором за арестованными и т.п.
   33, 34. Блудова А. Д. (1812—1891) – известная славянофильская деятельница, организовала в г. Остроге, на Волыни, религиозное общество под названием «Кирилло-Мефодиевское братство».
   С. 122. Примечание полкового адъютанта. – Аристотель (384—322 гг. до н. э.) – древнегреческий философ и ученый, сочинения которого охватывают все отрасли тогдашнего знания. Кутузов М. И. (1745—1813) – великий русский полководец, главнокомандующий русскими войсками во время Отечественной войны 1812 г. Жомини А. (1779—1869) – военный теоретик и историк. Аристид (ок. 540 – ок. 467 гг. до н. э.) —афинский полководец и политический деятель. Аракчеев К, А. (1769—1834) – государственный деятель, всесильный временщик при Александре I. Фотий (1792—1838) – фанатичный церковный деятель, близкий к Аракчееву и имевший большое влияние на Александра I.


   Плоды раздумья

   С. 124. Мысли и афоризмы. – В данном виде – впервые в «Полном собрании сочинений» 1884 г. Ранее публиковавшиеся афоризмы в «Литературном Ералаше», I и IV («Современник», 1854, № 2 и 6), в «Искре», 1860, № 26 и 28, впоследствии были частично опущены, некоторые переработаны, добавлены новые.
   24. Подобен пеликану. – Пеликан считался символом самоотверженной материнской любви.
   54. Душа индейца, верящего в метемпсихозию. – Имеется в виду не индеец, а индиец, индус, так как учение о метемпсихозе характерно для индийских религий. Метемпсихозия, метемпсихоз – религиозно-мифологическое представление о перевоплощении души после смерти тела в новое тело какого-либо растения, животного, человека, божества.
   62. Восточный океан – старинное название Тихого океана.
   125. Семирамида – легендарная царица Ассирии (конец IX в. до н. э.).


   Плоды раздумья, не вошедшие в Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова

   С. 142. Мысли и афоризмы. – Включены афоризмы, не вошедшие в «Полное собрание сочинений» 1884 г. Афоризмы 1 —15 впервые опубликованы в «Литературном Ералаше», IV («Современник», 1854, № 6); афоризмы 16—46 – в «Искре», 1860, № 26; афоризмы 47– 91 – в «Искре», 1860, № 28; афоризмы 92—102 – в «Литературном наследстве», Т. 3 (М., 1932).
   5. Рафаэль Санти (1483—1520) – выдающийся итальянский живописец и архитектор; Александр Македонский (356—323 гг. до н. э.) – великий полководец, царь Македонии, создавший крупнейшую мировую монархию древности.
   8. Сократ – см. примеч. к стихотворению «Честолюбие ».
   9. Фейербах Л. (1804—1872) – немецкий философ-материалист.
   24. Полным генералом в просторечии назывался высший генеральский чин.
   28. Сенека – см. примеч. к стихотворению «Честолюбие ».
   43. Бочка Диогена – см. примеч. к стихотворению «Честолюбие».
   58. Аттила (см. примеч. к стихотворению «Мое вдохновение») был прозван «бичом Божиим».
   61. Вольтер (наст, имя Мари Франсуа Аруэ) (1694– 1778) – французский писатель, философ-просветитель.
   72. Фиалковый корень (высушенное корневище ириса) давали детям, чтобы чесать десна при прорезывании зубов.
   С. 154. Проект: о введении единомыслия в России. – Впервые в «Свистке», № 9 («Современник», 1863, № 4) под заглавием «Проект», в составе публикации «Краткий некролог и два посмертные произведения К. П. Пруткова». Журнальный текст был переработан для «Полного собрания сочинений» 1884 г., но «исключено» (пометка В. Жемчужникова), видимо, по цензурным соображениям.
   Шолнер – вероятно, шарнир.


   Выдержки из записок моего деда

   Пародия на «исторические материалы», печатавшиеся в журнале «Москвитянин», сборники анекдотов, издававшиеся в XVIII в., «Письмовник» Курганова и др. Ф. М. Достоевский в своих «Зимних заметках о летних впечатлениях» писал: «Есть у нас теперь один замечательнейший писатель, краса нашего времени, некто Кузьма Прутков. Весь недостаток его состоит в непостижимой скромности: до сих пор не издал еще полного собрания своих сочинений. Ну так вот, раз напечатал он в смеси в «Современнике» очень давно уже: «Записки моего деда». Вообразите, что мог записать тогда этот дебелый, семидесятилетний, екатерининский дед, видавший виды, бывавший на куртагах и под Очаковом, воротившись в свою вотчину и принявшись за свои воспоминания. То-то, должно быть, интересно было записать. Чего-чего не перевидал человек!» Достоевский продолжал далее: «Вы думаете, что это надуванье, вздор, что никогда такого деда и на свете не было. Но клянусь вам, что я сам лично в детстве моем, когда мне было десять лет от роду, читал одну книжку екатерининского времени, в которой и прочел следующий анекдот. Я тогда же его затвердил наизусть, так он приманил меня, – и с тех пор не забыл…» (Достоевский Ф. М. Собр. соч. Т. 4. М., 1956. С. 75).
   С. 161. Предисловие Козьмы Пруткова. – Впервые в «Литературном Ералаше», III («Современник», 1854, № 4).
   In folio – в лист; обозначение большого формата книги (лат.).


   Гисторические материалы Федота Кузьмича Пруткова (деда)

   Впервые в «Литературном Ералаше», III («Современник», 1854, № 4) были опубликованы «Приступ старика» и № 1, № 2 под заглавием «Гастроном», № 3—4, № 6—7, № 8 под заглавием «Ответ италианского старца», № 10 под заглавием «Остроумное замечание», № 12—14, № 15 под заглавием «Неуместная настойчивость», № 17. В «Искре», 1860, № 31 под заглавием «Из записок моего деда (Продолжение)» были напечатаны № 5 и № 11. В «Искре», 1860, № 32, под заглавием «Выдержки из записок моего деда (Продолжение)» – № 9. В «Полном собрании сочинений», 1884 г. – № 16.
   С. 162. Приступ старика. – Цынцынатус – Цинцинат Луций Квинкций (р. ок. 519 г. до н. э.) – римский политический деятель и полководец; облеченный властью диктатора, он, по преданию, добровольно сложил полномочия и уехал в деревню самолично обрабатывать свое поле.
   С. 164. 4. Лучше побольше, чем поменьше. – Утрехтский мир – заключен в 1713 г., завершил войну за Испанское наследство. Австрии среди стран, которые вели переговоры, не было.
   С. 165. 6. Лучшее средство в таком случае. – Бассомпъер Ф. де (1579—1646) – видный французский полководец и дипломат.
   7. Два камизола. – Де Ноайль – французский герцогский род, существовавший с XI по XVII в.
   С. 166. 10. Докудова разность. – Де Волтер – Вольтер (см. примеч. к афоризму № 61 из «Мыслей и афоризмов, не вошедших в Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова»).
   С. 167. 12. Слишком помнить опасность. – Монтекукули – Монтекукколи Р. (1609– 1680) – австрийский полководец. Ин – Инн, река в Австрии.
   С. 168. 13. Излишне сдержанное слово. – Аббат Сугерий – французский государственный деятель, жил в XII в., а Жан Жак Руссо в XVIII в., и совместная прогулка их является очевидной нелепостью. Тут же и намек на диссертацию западника Т. Н. Грановского «Аббат Сугерий». Читай книгу «О суете наук», гл. 63. – Подразумевается труд Руссо «Содействовали ли науки и искусства очищению нравов», в котором нет глав и вообще нет ничего общего со сказанным в анекдоте.
   С. 169. 16. Не всегда слишком сильно. – Инспрук – Инсбрук, город в Австрии, административный центр земли Тироль.
   С. 171. 17. Никто необъятного обнять не может. – Декарт Р. (1596—1650) – французский философ, математик, физик и физиолог.
   Гисторические материалы Федота Кузьмича Пруткова (деда), не вошедшие в Полное собрание сочинений Козьмы Пруткова
   С. 172. Впервые в «Литературном Ералаше», III («Современник», 1854, № 4) были опубликованы № 1—2; в «Искре», 1860, № 31 – № 3—5; в «Искре», 1860, № 32 – № 6—9; № 10, впервые был напечатан в «Литературном наследстве». Т. 3 (М., 1932).


   Драматические произведения

   С. 181.Фантазия. – Впервые в «Полном собрании сочинений» 1884 г. Поставлена на сцене Александрийского театра в Петербурге 8 января 1851 г. и тотчас запрещена. Делались попытки опубликовать комедию в «Современнике» (1865) и в «Историческом вестнике» (1881). Пародия на тогдашние водевили (см. оценку А. Григорьева в предисловии). Подстрочные примечания – разоблачение деятельности царской цензуры.
   С. 188. Князь – презрительная кличка татарина в дореволюционной России.
   С. 189. Счастливые часов не наблюдают! – реплика Софьи из комедии «Горе от ума» А. С. Грибоедова, I действие, 3 явление.
   С. 200. На Крестовском. – На Крестовском острове в Петербурге находился в то время ряд увеселительных заведений.
   С. 203. …из «Сомнамбулы» – упомянута опера итальянского композитора В. Беллини.
   С. 213. Citto, citto, piano, piano – терцет из 3-го действия комической оперы Д. Россини «Севильский цирюльник» на сюжет пьесы Бомарше.
   С. 214. …как в «Севильском цирюльнике»… – Имеется в виду симфоническая картина из 3-го действия оперы.
   С. 217. Аполлон – в греческой мифологии бог-цели-тель и прорицатель, покровитель искусств; изображался прекрасным юношей.
   С. 219. В пятницу как-то совестно. – Среда и пятница – постные дни у православных христиан.
   С. 232. …после венгерской войны. – Австрийское правительство обратилось к русскому царю с просьбой оказать военную помощь в подавлении революционного движения в Венгрии (1848—1849).
   С. 234. Спор древних греческих философов об изящном. – Впервые в «Литературном Ералаше», I («Современник», 1854, № 2), под заглавием «Спор греческих философов об изящном. Отрывок из древне-классической жизни». Пародия на «антологические» стихотворения 1840—1850-х г., прежде всего на стихотворения Н. Ф. Щербины.
   Лесбос, Парос – острова у побережья Греции. Пропилеи – в Афинах, парадный вход на Акрополь. Фалерн (фа-лерно) – сорт вина, производимого в Северной Кампании (Италия). Демодок – слепой певец, персонаж «Одиссеи».
   С. 239. Черепослов, сиречь френолог. – Впервые в «Свистке», № 5 («Современник», 1860, № 5), с вводной заметкой, написанной Н. А. Добролюбовым: «Поклонники искусства для искусства! Рекомендуем вам драму г. Пруткова. Вы увидите, что чистая художественность еще не умерла!» В основе оперетты стихотворная сцена, переданная В. Жемчужникову в 1855 году в Тобольске П. П. Ершовым, написанная им совместно со ссыльным декабристом П. А. Чижовым.
   Френология (в русской литературе бытовало и переводное название «черепословие») – ложное учение о связи между формой черепа и умственными способностями и моральными качествами человека. Галль Ф. Й. (1758– 1828) – австрийский врач, создатель френологии.


   Биографические сведения о Козьме Пруткове

   С. 263. Впервые в «Полном собрании сочинений» 1884 г. Даты публикации «Досугов Козьмы Пруткова» и «Пуха и Перьев» неточны. «Досуги…» были напечатаны в 1854 году, а «Пух и Перья» – в 1860 г.

   Д. Жуков



   Словарь


   Аканф – декоративное растение с зубчатыми листьями и с белыми, желтыми или красноватыми цветами; листья аканфа изображались на предметах искусства и архитектуры.
   Аквилон – северный ветер; в древнеримской мифологии бог северного ветра.
   Акрополь – центральная укрепленная часть древнегреческого города, расположенная обычно на холме.
   Аксельбант – наплечный шнур, принадлежность формы некоторых военных чинов, в том числе адъютантов.
   Альгвазил – полицейский, стражник (исп.).
   Альмавива – широкий мужской плащ особого покроя (по имени героя комедии П. Бомарше «Севильский цирюльник»).
   Амуниция – снаряжение военнослужащего (кроме оружия и одежды), а также войсковое конское снаряжение.
   Анемона, анемон – многолетнее травянистое растение с цветками различной окраски.
   Антраша – прыжок в классическом балете.
   Архитрав – перекладина, опирающаяся на капители колонн.
   Атанде (от фр. attendez – подождите) – термин карточной игры, означающий: «Не мечите! я ставлю!» В переносном смысле: «Будет с вас! довольно!»

   Бельведер – вышка, башня.
   Бердыш – старинное холодное оружие, широкий длинный топор с лезвием в виде полумесяца.
   Бланманже – желе из сливок или миндального молока (фр.).
   Брантмейстер – брандмейстер, начальник пожарной команды.
   Брашна – яства, кушанья.
   Булат – старинная узорчатая сталь высокой прочности, использовавшаяся для изготовления холодного оружия, а также клинок, кинжал из такой стали.

   Вестовщик – сплетник, сплетница.
   Вивисекция – вскрытие живого организма в научных целях.
   Вивлиофика – библиотека.
   Вотще – напрасно, тщетно.
   Выя – шея.

   Гидропат – врач, лечащий водными процедурами.
   Гофмейстер – придворный чин и должность, в ведении которого находился придворный штат.
   Гумиэластик (гуммиэластик) – старинное название резинки для стирания карандашных записей.

   Двуколка – двухколесная повозка.
   Денница – утренняя заря или звезда.
   Депансы – затраты, расходы (фр.).
   Дизлокация (дислокация) —размещение войсковых частей, военных учреждений на какой-либо территории.
   Дирекция – направление.
   Доблий – доблестный (церк.– слав.).
   Дрожки – легкий открытый экипаж.
   Дуэнья – в Испании и некоторых других странах пожилая женщина, наблюдавшая за поведением, нравственностью богатой девушки, молодой женщины и всюду ее сопровождавшая.
   Дюк – герцог (фр.).

   Елей – оливковое масло, употребляемое в церковной службе; в переносном смысле – что-либо успокаивающее, исцеляющее душевные боли и т. д.
   Епанча – старинная верхняя одежда в виде широкого длинного плаща.
   Ефимка – название иностранной монеты в Московской Руси.

   Инквизиция – особый церковный суд по делам еретиков, учрежденный Католической церковью в XIII в., действовавший с крайней жестокостью.
   Интендант —во Франции XVII—XVIII вв. начальник административного округа.
   Исправник – начальник полиции уезда.

   Кавальеро, кабальеро – рыцарь, дворянин (исп.).
   Каламбур – игра слов, использование разных значений одного и того же слова или двух сходно звучащих слов с целью произвести комическое впечатление.
   Камергер – старшее придворное звание при монаршем дворе.
   Камизол – камзол, старинная мужская одежда без рукавов.
   Камуфлет – подземный взрыв мины для разрушения минных работ противника.
   Камфарй, камфора – вещество с сильным характерным запахом, получаемое из камфорного дерева, используемое в медицине как стимулирующее, обезболивающее средство.
   Канифоль – твердая смола, получаемая при перегонке смолы хвойных деревьев; употребляется в технике для изготовления сургуча, а также для натирания смычков струнных инструментов.
   Каплан – капеллан, католический священник.
   Каптенармус – должностное лицо в армии, ведавшее хранением и выдачей продовольствия, обмундирования и оружия.
   Карабагский (карабахский) конь – порода верховых лошадей из Нагорного Карабаха (Азербайджан).
   Кастаньеты – распространенный в Испании ударный музыкальный инструмент, состоящий из скрепленных попарно пластинок, надеваемых на пальцы для ритмического прищелкивания во время исполнения танца.
   Качуча – испанский народный танец.
   Кивер – военный головной убор без полей с высокой тульей.
   Клеврет – приспешник, приверженец, не брезгающий ничем, чтобы угодить своему покровителю.
   Корсет – пояс особого рода, стягивающий нижнюю часть грудной клетки и живот для придания фигуре стройности.
   Котурны – в античном театре обувь с очень толстой подошвой, которую надевали трагические актеры для увеличения роста и придания фигуре величественности.
   Куверт – столовый прибор для званых обедов (фр.).
   Купно – вместе с кем-нибудь или с чем-нибудь.
   Куртаг —прием в царском дворце.

   Литавры – ударный музыкальный инструмент, состоящий из двух полушарий, обтянутых кожей.
   Лорнет – складные очки в оправе с ручкой.
   Лосины – форменные гвардейские парадные штаны из лосиной кожи; шились плотно, в обтяжку, и натягивались на ноги с трудом.
   Лядвея – то же, что бедро.
   Лядунка – сумка для патронов у кавалеристов, носившаяся на перевязи через плечо.

   Мавры – в древности римское наименование населения Северо-Западной Африки, Мавритании; позже перенесено на завоевавших страну и появившихся на Пиренейском полуострове арабов.
   Майорат – порядок наследования, при котором земельное владение безраздельно переходит к старшему сыну.
   Майордом – мажордом, дворецкий, домоправитель.
   Медяница – безногая, похожая на змею ящерица медно-серого цвета, неядовитая.
   Мыза – отдельно стоящая усадьба с сельскохозяйственными постройками.

   Ниже – ни даже, отнюдь не.
   Натура – природа.

   Оделаван – ароматическая вода, получаемая от перегонки лаванды.

   Перл – жемчужина; в переносном смысле – что-либо выдающееся, единственное в своем роде.
   Пестун – тот, кто нянчит, заботливо воспитывает кого-либо.
   Померанец – вечнозеленое плодовое дерево.
   Портик – крытая галерея с колоннадой или арками.
   Прусак – рыжий таракан.
   Редут – полевое земляное укрепление с наружным рвом и валом.
   Рекрут – лицо, взятое на военную службу по найму или повинности.
   Ремонтерство – ремонт, пополнение убыли лошадей в армии.
   Репеёк, репей – часть шпоры (колесико на стержне).
   Ристатель – человек, принимавший участие в гимнастических, конных и других состязаниях.
   Романсеро – собрание романсов (исп.).
   Рукомесло – ремесло.

   Саго – крупа из зернистого крахмала, добываемого из сердцевины стволов саговых пальм; сходная по виду крупа из картофельного или кукурузного крахмала.
   Сандарак – ароматическая смола из коры африканского дерева, применяемая при изготовлении лаков.
   Сарацин – представитель известного в древности кочевого племени Аравии; впоследствии – любой араб, турок, мусульманин в Северной Африке.
   Синапизм – горчичник.
   Спаржа – травянистое растение с тонкими чешуйчатыми листьями, молодые побеги которого употребляют в пищу.
   Становой – бытовое название станового пристава, начальника стана.
   Стан – административно-полицейское подразделение уезда.
   Стезя – путь, дорога; жизненный путь.
   Стогны – широкие улицы, площади.
   Студьозус – студент.

   Тавры – племена, населявшие в древности Крым.
   Темляк – петля из ремня или ленты на рукоятке для надевания сабли на руку.
   Терпентин – живица, смолистая густая жидкость, выделяющаяся из разрезов на хвойных деревьях, дающая при перегонке скипидар и канифоль.
   Тетрахорд – звукоряд из четырех нот.
   Трус – землетрясение.
   Туника – род белой шерстяной или льняной одежды с короткими рукавами у древних римлян.

   Фабра – мазь для придания усам стоячего положения и для окраски усов и бороды в темный цвет.
   Фат – франт, щеголь.
   Фланговый – крайний с фланга в шеренге.
   Флер – тонкая прозрачная ткань.
   Фолиант – старинная книга большого размера.
   Форум – площадь в Древнем Риме, на которой происходили народные собрания, устраивались ярмарки и совершался суд.
   Фрыштик (фриштик, нем.) – завтрак.
   Фуражировка – заготовка растительных кормов для лошадей и др.
   Фурлейт, фурштатский – рядовой обозной части.

   Ханжа – притворно-доброжелательный, притворно-набожный человек, лицемер.
   Хламида – плащ у древних греков; несуразная длинная и широкая одежда.

   Цитерна – цистерна, водоем.

   Чрево – живот, брюхо.
   Чресла – поясница, бедра.

   Шанцевый инструмент – инструменты для окопных работ (лом, лопата, топор, кирка и др.).
   Штафирка – в языке военных штатский человек.
   Щур – далекий предок, родоначальник, пращур.

   Экзекутор – чиновник, ведавший хозяйственными делами учреждения, наблюдавший за внешним порядком в канцелярии.

   Юнкер – воспитанник военного юнкерского училища или унтер-офицер из дворян.

   Языци – народы.
   Яхонт – старинное название рубина, реже – сапфира.