   10+1
   Рассказы о вымышленных людях в невымышленных местах

   Александра Заскалето

   Дизайнер обложки Даниил Хомик

   © Александра Заскалето, 2017
   © Даниил Хомик, дизайн обложки, 2017

   ISBN 978-5-4485-4974-8
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

От автора

   Дорогой читатель! Я не смогу ответить на вопрос, что такого уникального и замечательно есть в моих рассказах. Тебе просто стоит начать читать их, а там сам решишь, нужно ли продолжать. Я просто хочу объяснить тебе, зачем я их написала.

   Живя в Приморье, находясь все время при море, невозможно перестать фантазировать. Видя эти прекрасные места, во Владивостоке, в Валентине, в крае в целом, я придумала именно таких героев и именно в таких ситуациях.

   На первый взгляд, эти рассказы ничто не объединяет, но общее в них, все же, есть. И это, конечно же, море. Видел, как быстро закипает горячая вода, когда в нее бросают соль? Также и у меня. Море – соленый энергетик для моей пресной фантазии. Благодаря нему в моей голове закипают сюжеты, которыми хочется поделиться. Ведь слово «море» ни одного человека не сможет оставить равнодушным. Море везде, море – это наша жизнь, она такая же волнистая и волнующая. Остается только погрузиться в нее!

Кому

Моему дорогому и самому любимому мужу, который поддерживает меня всегда и во всем и верит в меня, как никто другой. Моим маме и папе, благодаря которым выросло то, что выросло. Спасибо вам за то, что я себе очень нравлюсь.

Рассказ №1. Плейлист

   Короткая пауза. Секунда-две, а после плеер продолжает. И ты слышишь знакомое и уже полюбившееся. Музыка. Она у всех разная – каждодневная или раз в месяц, помогающая жить или «просто послушать». Одну и ту же песню каждый слышит по-своему, каждый одну и ту же мелодию по-своему чувствует.
   У тебя сейчас играет «Проститься» «Умы Турман». Мелодия, укачивая, обволакивает сознание. Но ты не спишь. Автобус, не торопясь, едет проселочной дорогой. Все города позади. За окном только лес, тайга; местами поля, редко – маленькие деревушки. Ты все это видишь, ты смотришь в окно, замечаешь, как меняется пейзаж за ним. Ты слушаешь музыку, думаешь, представляешь, вспоминаешь…. Благодаря ей, музыке, в голове у тебя совершенно другой пейзаж.
   Слышишь – «Как молчание ледяной зимы нас закутало неизвестностью…». Тут же вспоминаешь, почему едешь в этом автобусе, почему именно сейчас и именно туда. И сразу стараешься забыть. Музыка продолжается, а ты смотришь в окно и думаешь…. О чем? О зиме. Она везде: за окном, в песне, в сердце, в голове. Это все разные зимы, разно-значимые, и словно находящиеся в разных измерениях. Вот, например, зима семилетней давности. Тогда вы с ним ездили в горы кататься на лыжах. Кататься, конечно, громко сказано, ведь ты все время падала, а он терпеливо учил тебя. А когда в двадцатый раз, после его инструктажа, ты все равно упала и сбила с ног какого-то сноубордиста, он не злился, а смеялся. Смеялся так, что сам чуть не упал…. Вот тогда было по-настоящему весело и безмятежно. Никто не думал о будущем, никто не говорил о» потом». Если бы ты знала, что будет потом, наверное, так не смеялась бы.
   Зима. Эта зима, та, что за окном, совсем другая. Сейчас ты видишь только природу, сейчас зима – это снег и ветер, это хрустящее безе, которым мороз укутал поля, это снежная сахарная пудра, которую ветер гонит по асфальту. Такие смешные мысли. Наверное, от того, что есть хочется.
   Ты улыбаешься. В плеере – опять пауза, после – другая песня и другая история. Ты опять думаешь и слышишь: «… дорога – мой дом и для любви это не место…» и еще «…прощаясь с тобой, как будто с легендой…». Сознание вырывает из общего потока музыкальной информации именно эти строки. Опять в окно. Там – лес, тот же и немного другой – красивый и загадочный, и даже таинственный – стало еще темней.
   А ты все думаешь. Не знаешь почему, но думаешь о возрасте. О том, как измерить, сколько это – 25, 30, 50 лет? Много или мало? Опять – для каждого свое? Может, не так их нужно измерять, года свои? Может вообще отменить понятие возраст? А что, есть же опыт. Еще есть дела, поступки, свершения, слова и чувства. Наверное, ими нужно измерять свою жизнь? Или взять и измерить ее количеством слов «люблю» или громких «ненавижу». Сказал миллион раз «люблю тебя» – прожил жизнь не зря. Сделал хороший поступок – возьми с полки пирожок и поделись с остальными. И ты соглашаешься сама с собой. А потом понимаешь, что, если сложить вместе твои хорошие дела, свершения, сказанные «люблю» и все остальное, то получится совсем не многозначная цифра, а наоборот – еще и в минус уйдешь, будешь должна сама себе. Но по-другому нельзя. Тебе 31. Как узнать – большая часть жизни прожита или нет? А если да. Если ты умрешь через пару лет. Вот придут к тебе и скажут: «Ты умрешь через пару лет». Что тогда делать? Столько еще не сделано, не сказано и уж, тем более, не свершено. Если так рассуждать, надо выйти из автобуса и начать «свершать». Ведь тебе уже 31! Надо срочно «свершать»! Чушь какая-то.
   Да, измерять свою жизнь временем, минутами, днями, годами точно нельзя. Как это банально, но все-таки верно: жить нужно так, чтобы было что вспомнить, – и хорошее, и плохое. Тут ты понимаешь, что тебе есть что вспомнить, понимаешь, что было много дел, совсем чуть-чуть свершений, и даже настоящая любовь была. Пусть она закончилась, и закончилась очень грустно, так грустно, что ты сегодня, вот прямо сейчас, бежишь от нее, но все же она была. Этими чувствами ты можешь гордиться.
   Чувства…. Разные – влюбленность, обида, обожание, страсть, бессилие, гнев, и все равно – любовь, и ее вечная спутница, отнимающая все силы, скользкая, крадущаяся, мерзопакостная ревность. Столько ссор…. В большинстве из них виновата ты, но никогда этого не признаешь.
   Плеер, почти без паузы, сразу выдает очередное воспоминание, на этот раз из юности, когда вы с подругами заслушивались «Гостями из будущего». Ева поет тебе: «Не говори больше о любви». Она как знала, запела именно о том, что тебя больше всего тревожит:

   «Не будет в нашей книге новых глав
   Былых историй строчки расплылись.
   Погибли чувства, с высоты упав
   А новые, увы, не родились».

   Special for you. Горячая порция грусти с доставкой прямо в сердце.
   И пусть что в большинстве ссор виновата ты, но ведь давал тебе повод каждый раз он. Как тогда, на вечеринке у его друга на даче. Конечно, он сказал, что просто разговаривал с той довольно-таки милой «первой любовью его одноклассника». Слишком долгое определение. Это-то тебя и насторожило. Ты подумала: а вдруг она его первая любовь? И сразу мысли, не такие, как сейчас – размеренные и сосредоточенные. Нет, то другие были мысли: стремительные, несущиеся, подгоняемые ревностью, быстро складывающиеся в картинки. Вот он уже школьник, целующий эту «первую любовь его или его одноклассника». И сразу он уже взрослый, одетый как сейчас, на даче у друга, целующийся с этой «первой любовью его или его одноклассника» в ванной, в спальне и вообще везде. А где ты? А ты сидишь и представляешь все это. Тут тебя осенило, что можно это предотвратить и – опять скандал. После – увещевания, что ты – единственная и неповторимая, твои извинения за то, что опять не сдержалась, обоюдные прощения, традиционное примирение, занавес и очень короткий антракт. До следующей вечеринки, чьего-нибудь дня рождения, Нового года, 8 марта, отдыха на майские праздники, свадьбы, похорон и так далее. Да-да, красивые девушки бывали на всех этих праздничных, и не очень, мероприятиях. А ты ничего не могла с собой поделать, если они были слишком любезны с твоим парнем, а впоследствии – мужем. Ты его очень любила. И также сильно ревновала. Для тебя это были тождественные понятия. Но практически всегда твои подозрения были всего лишь подозрениями. Практически всегда он оказывался невиновен. Практически всегда это были на самом деле всего лишь беседы. Практически, но все же не всегда….
   Грустный плейлист, сон тишины. Мрачнее не придумать. Ноты и слова для тебя сегодня складываются исключительно в долбящем по мозгам, проникающем в самую суть проблемы порядке. Случайное перемешивание как взбесилось. Плеер выдает очередной перл. Sam Brown поет сексапильным голосом:

   «I gave you all the love I had in me
   Now I find you’ve lied and I can’t believe it’s true…»
   (Я отдала тебе всю любовь, на которую была способна,
   А теперь оказалось, что ты лгал мне, и я не могу в это поверить).

   И еще это:

   «Oh you’d better stop before you tear me all apart
   You’d better stop before you go and break my heart
   Ooh you’d better stop».
   (Остановись, пока ты не разорвал мою душу на части,
   Остановись, пока ты не ушёл и не разбил мне тем самым сердце,
   Остановись!).

   И еще много-много другого, в той же манере «разрывающей душу». Все как в жизни, в твоей жизни, черт возьми. Практически, но все же не всегда, твой муж с подозрительно красивыми барышнями просто разговаривал. Были и банальнейшие следы красной помады на футболке, и запах чужих духов, и даже…. Ты поначалу все списала на параноидальную ревность, а когда он стал придумывать не менее банальные отговорки, не выдержала, собрала вещи и еще более банально уехала к маме. Путь, скажем прямо, не близкий, но деваться некуда. Надо же куда-то ехать и как-то продолжать жить.
   Сейчас думаешь о брате. Просто вспомнила, что у него с его женой тоже проблемы. Хотя у этих двоих, двинутых на всю голову и так похожих друг на друга, казалось, вообще проблем никогда не будет. И нашли тоже из-за чего разводиться, из-за сериалов! Или что там у них – игры, фильмы, комиксы – этих долбаных помешанных фанатов никогда не поймешь. Грустно как-то оттого, что у нас с братом обоих проблемы в личной жизни в одно и то же время. Хотя, может, у них с Катей все еще наладится.
   Ты смеешься. Странно, но смех совсем не истерический, правда, пассажиры на соседнем кресле проснулись от твоего хохота. А как тут не смеяться, если твой плеер взбесился? Выдал очередное unbelievable – «I will survive», который непонятно как оказался в плейлисте грустных медляков и под это описание, во всяком случае, в твоем понимании никак не подпадает. Ну как же в точку! И опять ты слышишь и обращаешь внимание только на эти строки:

   «Oh no not I! I will survive!
   Oh, as long as I know how to love, I know I’ll stay alive.
   I’ve got all my life to live,
   And I’ve got all my love to give,
   I’ll survive, I will survive!
   Hey hey…»
   (О нет, не я, я выживу,
   Ведь, пока я умею любить, я знаю, я буду жить.
   У меня вся жизнь впереди
   Мне нужно дать столько любви
   Я выживу, я буду жить…).

   Сознание красным маркером подчеркивает именно это. Жить-то хочется, несмотря ни на что. Вот так, несколько аккордов, жизнеутверждающий текст и твое настроение из разряда «хуже уже некуда» перешло в «еще можно покарабкаться».
   И ты теперь не думаешь… Этого уже хватит, теперь ты решаешь. Наконец-то решаешь: простить, позвонить, спросить, приехать и во всем разобраться. Решаешь поверить ему. Срочно позвонить! На экране мобильного по-прежнему ни одной «антеннки», а только упрямая надпись «Нет сети». Где же вы едете? Монакино? Боже, связи не будет еще минут тридцать, а то и час! Как же надо позвонить.
   Ты отворачиваешься от окна и смотришь на дочку, она спит рядом, облокотившись на твою руку. Вот оно, твое настоящее пятилетнее счастье, мирно сопит. Смотришь на ее русые волосы, такие же, как у папы. Она, что называется, как две капли воды похожа на того, кого ты все еще любишь. Ей ты, конечно, ничего не сказала, кроме того, что вы поедете к бабушке, которая жуть как соскучилась. Да, ты простишь, позвонишь и поверишь…
   Господи! Ну, где же эти «антеннки»! Как же хочется позвонить!

Рассказ №2. Интервью

   – Ну что, начнем? Сперва расскажите немного о себе.
   – Вы, журналисты, все одинаковые: одни и те же тупые вопросы.
   – Хорошо. О чем вы хотите поговорить?
   – Слушай, милая, я хочу кофе и сигарету. Сможешь организовать?
   – Без проблем. Сейчас принесут. А пока все-таки расскажите хоть о чем-нибудь.
   – Ты конкретно-то что-нибудь спроси? Первый раз, что ли?
   – Нет. Просто вы как-то не настроены, по-моему, разговаривать.
   – Ну, так это не моя проблема…
   – Хорошо. Может, для начала расскажете о том случае?
   – Я о ней говорить не буду!
   – Хорошо – хорошо. На самом деле, мне нужно узнать о вас, а не о ней. Допустим, расскажите, как вы начали заниматься татуировками?
   – Фух. Давно это было. Я с парнем одним дружил, 17 лет мне было. Вместе на скейтах катались. Он как-то приходит, а у него татуха – Инь-Ян на ноге. Отвратительно смотрелась, если честно, такой черно-белый круг на голени. Но сама идея – сделать тату – мне понравилась. Я решил узнать поподробнее о том, что это вообще такое – татуировки. Пошел в салон один, поговорил с мастером, ну просто расспросил его о том, о сём. Попросился приходить в салон, смотреть, как он работает. А парень был художник просто супер: мог что угодно нарисовать. Я так ходил почти месяц – просто смотрел. Потом решил стать его учеником. Он был не против, помогал, как мог. Ну, так и пошло-поехало. Со временем всему научился и стал этим зарабатывать.
   – А вы помните своего первого клиента?
   – Ой, ты спросила. Дай-ка подумать. Это вроде слово какое-то было, или иероглиф… Да, точно иероглиф! Небольшой такой. Я его мужику какому-то наколол – на лопатке. Сначала только такую легкотню и доверяли: руку набивал на бабочках, иероглифах, знаках зодиака и прочей хрени.
   – А у вас сколько татуировок?
   – Много.
   – А поподробнее?
   – Слушай, много и все. Это прям так надо для статьи?
   – Я думаю, читателям было бы интересно знать, сколько тату и какие у самого известного мастера в городе. Вы так не считаете?
   – Ох, ладно. Ну, первая была дата моего рождения, на запястье наколол. Есть ангел на лопатке, надпись на предплечье, че там еще то у меня…. А, ну на другом плече у меня дракон. Так вроде все. Есть еще мелкие татушки, но это так – ошибки молодости, пьяные выходки и все такое.
   – Вы в этом бизнесе уже сколько? Лет десять?
   – Двенадцать.
   – Наверное, сотни тату сделали?
   – Да, мож даже и тысячи. Много, короче.
   – А какую татуировку вы запомнили на всю жизнь?
   – Ну, ты знаешь, у большинства клиентов запросы простые и часто – одинаковые. Запоминаются только те тату, за которыми стоит история, особенно трагичная. Вот такие захочешь – не забудешь.
   – А можете о какой-нибудь такой истории рассказать?
   – Ну, слушай. Пришел как-то ко мне в салон парень, принес фотографию девушки. Красивая молодая девушка на снимке. Протягивает мне и говорит: «Можете наколоть на все плечо». Я подумал, его невеста или жена. Говорю: «Я-то могу всё наколоть, только ты хорошо подумал? Вдруг вы через несколько лет расстанетесь или разведетесь, или что там у вас? А такую татуху свести потом сложно будет». Он так зло на меня посмотрел, развернулся и ушел. Через неделю опять пришел. Говорит: «Мне вас рекомендовали, как лучшего. Поэтому делайте и без лишних разговоров». Ну, набили мы ему портрет этой девушки. А когда закончили, он посмотрел на нее и говорит: «Спасибо тебе. Она как живая». Тут я все понял. Попросил прощения. А он рассказал, что это сестра его. Умерла несколько месяцев назад – какой-то урод ее на пешеходке сбил. А у него, кроме сестры, никого не было. Вот такие бывают истории.
   – Ну, у вас-то еще и не такие были.
   – Да… да. Была еще и Луна.
   – Вы можете не рассказывать, если не хотите, я же говорю – статья о вас.
   – Да, знаешь, я давно уже ни с кем об этом не говорил. Столько времени прошло, столько шумихи было. Из-за всей этой суеты с ее историей мне лично толком выговориться некому было. А это иногда очень нужно, понимаешь?

   ***
   Она пришла ко мне в салон весной, в начале апреля. Уже было очень тепло, и она вся такая весенняя, в легком розовом сарафане, в волосах ленточки, заколки какие-то разноцветные – в общем, девочка-радуга. Я еще подумал, опять очередная «бабочка» или «кошечка» пришла – из таких клиенток, кому просто в голову однажды бабахнула мысль сделать тату. На что-то по-настоящему крутое они не решаются, делают максимум кошечку, бабочку, еще могут иероглиф, сердечко или цветочек какой-нибудь. Она попросила каталог моих работ и начала их рассматривать. Она их, а я ее. Пока смотрела, ничего не говорила, но все время улыбалась. Я еще подумал: у такой «радуги» точно никаких проблем в жизни быть не может. Посмотрела и говорит:
   – А большие тату вы делаете?
   Я ей дал каталог сделанных мною бабочек и кошечек. Ну, я, конечно, чуть слюной от удивления не поперхнулся, но дал ей каталог больших, сделанных мной тату. Она начала их рассматривать. А я сижу и прикидываю в уме: что же эта «радуга» такого большого хочет себе набить?
   – А цена зависит от размера тату? – спрашивает она.
   – Конечно. Вам что конкретно и какого размера надо сделать?
   – Мне нужно на всю верхнюю часть спины.
   – А рисунок какой?
   – Это пока не важно. Вы мне скажите, пожалуйста, сколько это примерно будет стоить?
   – Рисунок цветной будет?
   – Нет. Одним цветом все – черным.
   – Ну, мне все равно надо знать, что примерно. А пока скажу, что размер, который вы выбрали, стоит около десяти тысяч.
   – Окей. Понятно. Спасибо вам большое.
   – Да не за что пока, – сказал я. А она попрощалась и ушла.
   Месяц ее не было в салоне. Я даже успел забыть, что она приходила. И вот – снова здорово. Приходит и говорит:
   – Здравствуйте. Вы меня помните?
   – Аа-а, – говорю, – большая неизвестная татуировка. Да, помню. Определились, наконец?
   – Вы о чем?
   – Рисунок. Выбрали?
   – А, да. Уже давно выбрала. Только это будет не рисунок, а надпись. Скажите, а это больно?
   – Кому как. Но большинство клиентов говорит, что терпимо.
   – А такую тату, как у меня, как быстро можно сделать?
   – Такую…. Не очень быстро. Если надпись черного цвета, но большая – несколько сеансов точно.
   – А сегодня можно приступить?
   – Да, я сейчас не занят. Только, раз уж мы начинаем, давайте знакомиться. Меня зовут Денис, но все клиенты называют меня Дэн.
   – Очень приятно, Дэн. А меня зовут Валентина, но все зовут меня Луна.
   – О как интересно. А почему?
   – Потому что я так хочу, – сказала Луна и заулыбалась. Так лучезарно, так мило, я даже сам заулыбался. Было в ее улыбке какое-то умиротворение. Я уже настроился на очередной позитивный день, говорю:
   – Мне бы образец надписи, которую мы будем набивать, чтобы сделать трафарет.
   Она мне протянула листок, который в принципе изменил мое понимание о тату…. Да он вообще все изменил. Обычный листок из тетради в клеточку, а на нём написано:
   «Мама – 8—913—456—45—77
   Папа – 8—926—987—00—05
   Андрей – 8—913—984—09—01».
   – Ой, вы, наверное, ошиблись, – говорю я ей. – Это какой-то список телефонов.
   – Нет-нет. Это и есть моя татуировка. Это надо крупным шрифтом набить на верхней части моей спины. И чем быстрее, тем лучше.
   – О-о…. Да? – я на секунду замолчал. Столько сразу вопросов в голове, но как-то неприлично было их задавать сразу. Но молчать я не мог. – А все цифры верные? Главное, чтобы ошибок не было. Это же навсегда, – сказал я первое, что пришло в голову.
   – Да. Все верно. Эти номера в ближайшее время меняться не будут. Это точно, – пояснила Луна.
   – А потом что? Вы поймите, не в моих интересах вас отговаривать, но я привык, что мои клиенты довольны моей работой, и мне важно, чтобы они потом не жалели.
   – Вы не бойтесь. Об этом я точно жалеть не буду. Только давайте быстрее начнем.
   – Хорошо.
   Мы уточнили все размеры, шрифт, цвет (хотя, казалось, что ей было на эти нюансы наплевать) и я сделал трафарет. Мы начали работать. Первый день она, в основном, молчала. Иногда пугалась и ойкала от боли, но не плакала. А я все никак не мог придумать, как бы поудобнее спросить – в чем смысл такой татуировки? Любопытство просто распирало. В голове не укладывалось – зачем молодой красивой девушке такая фигня на спине? Но я прямо чувствовал, что пока не могу, просто не могу ее об этом спросить. Да она бы и не ответила. Кто я ей тогда был такой? Но зацепила она меня сильно. После первого сеанса я все время думал о ней, размышлял над смыслом этого списка телефонов: что они означают и тем более, зачем их рисовать на теле?
   Надо сказать, что Луна сразу оговорила, что о каждом сеансе она будет звонить и сообщать сама. Поэтому в следующий раз мы с ней увиделись только через неделю. На этот раз она была в очень хорошем, игривом, я бы даже сказал, настроении. Продолжили работать над тату. Она все время шутила, истории, анекдоты какие-то рассказывала. Я решил попробовать разговорить её. Начал спрашивать про жизнь, про работу. Я ее расспрашивал, а она меня. Понемногу разговорились. Выяснил, что ей 22 года, что в детстве она мечтала стать стюардессой, но пока стала только студенткой – изучала испанский язык. В этом году должна была закончить вуз, но не смогла – долго болела, пришлось взять академический отпуск. О продолжении учебы пока не думала. Вообще о планах на будущее она не говорила. Единственное – очень подробно рассказала мне, что хочет побывать в Испании и собралась туда уже в этому году. Я спросил, когда именно она планирует поехать и в какой город, но она как-то сразу сникла, сказала, что точно ничего не знает и не может сказать. Я решил, что на сегодня хватит, и больше ни о чем не спрашивал. Она очень терпеливая была, поэтому ко второму сеансу ее тату была почти готова. Я предложил прийти через пару дней – улучшить контур, добавить теней, если она хочет. Она сказала, что сможет снова прийти только через неделю. Договорились о встрече, и она ушла.
   Я и сам не понимал, как сильно ждал следующего её прихода. Настал день третьего сеанса, а она не пришла. Я так разозлился, только сам не мог понять почему. Поначалу все списал на любопытство: мол, такая загадочная тату, а я до сих пор не знаю подробностей. А тут еще Луна не пришла. Потом злость прошла, и я понял, что просто хочу ее видеть, очень сильно. Любовь это была или что, я так и не врубился. Знал только, что хочу общаться с этим человеком как можно чаще. А она все не приходила. Прошло уже больше 10 дней с последнего сеанса, ее все не было. Я уже хотел позвонить по одному из телефонов из её тату, но не решился. Подумал, вдруг это липа? Или, может, замануха. Короче, всякая ерунда в голову лезла, типа, что я позвоню по какому-нибудь номеру и активирую бомбу в центре Парижа или Москвы. В общем, не знал я, куда себя деть от этих мыслей. И тут она приходит.
   Пятница, дождь, конец рабочего дня. Я уже собирался закрывать салон, а тут Луна. Заходит вся мокрая, подумал – плачет. А она улыбается, как всегда, только бледная очень.
   – Прости, – говорит, – что не приходила. Я, правда, не могла в тот день, да и потом было столько забот. Но сейчас я полностью свободна. Мы можем закончить, если ты не против.
   Я не знал, хочу я закончить или нет. Я стоял и радовался, что она пришла. А потом подошёл и поцеловал ее. Думал, щас влепит мне пощечину и убежит. А она ответила на поцелуй.
   – Привет, – говорю, когда мы закончили целоваться. – Прости за это. Я не знаю, как это…. что это было…. Я просто рад, что ты вернулась и решила довести все до конца.
   – Ты всем постоянным клиентам так радуешься? – спросила Луна, улыбаясь.
   – Нет, только тебе. Я же говорю, я не знаю почему. Я… мне просто очень захотелось тебя поцеловать…. Прости еще раз.
   – Ничего. Я рада, что тебе захотелось меня поцеловать, а то мне пришлось бы самой.
   Я заулыбался во весь рот. Я был так рад: ну знаешь, это чувство, когда с облегчением узнаешь, что человек, который тебе нравится, отвечает взаимностью. Я был счастлив. И мне казалось, что Луна тоже.
   – Дэн, нам сегодня надо закончить.
   – Да-да, конечно.
   Мы продолжили работать над тату. Оставалось совсем немного. Но пока добивал эти номера на ее спине, решил, что сегодня все узнаю, обязательно. Пока я работал, она все расспрашивала меня про Испанию: я там однажды бывал. Я ей рассказал про Барселону, про Лас-Пальмас, про то, как купался там, как отдыхал, что больше всего понравилось, про их море. Она слушала, а потом сказала.
   – Я через 8 дней еду в Испанию. Поехали со мной?
   Я так удивился, что даже перестал работать. Да, она мне безумно нравилась. Да, у нас была какая-то связь. И я бы поехал с ней куда угодно, но тогда мне казалось, что она прикалывается.
   – Я тебя ошарашила? Извини, – говорит, – просто мне ехать не с кем, а билеты уже на руках. Ты, тем более, там был, показал бы мне все.
   – Луна, я поеду. Проблем с салоном у меня не будет: его есть на кого оставить. Но у меня одно условие: ты должна рассказать мне всю правду о тату.
   – Начать с самых первых татуировок, которые делали себе индейцы майя? – пошутила она.
   – Луна, серьезно. Я так не могу. Если мы с тобой куда-то едем, если мы что-то планируем, я должен знать.
   Она замолчала. Молчала минут двадцать. Я заканчивал эту чертову тату, а она сидела и молчала.
   – Я закончил, – говорю. – Можешь посмотреть.
   Она пошла в комнату с зеркалами, крутилась там какое-то время, рассматривала тату, потом вернулась такая довольная.
   – Спасибо тебе большое.
   – Пожалуйста, – говорю. – И раз уж ты меня поцеловала, сделаю тебе скидку десять процентов, – пошутил я.
   – Какой ты щедрый, – засмеялась она. – Нет, серьезно, спасибо. Это очень важно для меня.
   – Расскажи, почему и мы в расчете.
   – Я расскажу, но, разумеется, не из-за денег, а потому, что ты просишь. Но ты должен поклясться, что поедешь со мной в Испанию, несмотря ни на что. Клянешься?
   – Я обещаю, что поеду с тобой в Испанию через 8 дней, несмотря ни на что.
   – Ну ладно, тогда присядь.
   Я сел.
   – Я… я умираю, – сказала Луна, пожала плечами и начала улыбаться. Опять спокойно и умиротворенно улыбаться. – Только не вздыхай и не жалей меня, пожалуйста, я от этого очень устала. Сразу скажу, что надежды нет, я умру и очень скоро. У меня неоперабельная опухоль. Рак мозга. Врачи, конечно, предлагают химию и все такое, говорят, что лечение может подарить несколько месяцев, но я твердо решила, что не хочу этого. Я хочу пожить хоть немного еще. Просто пожить, осуществить давнюю мечту – побывать в Испании… Может, успею песню написать, правда, играть я ни на чем не умею. Все эти стадии – почему я, почему со мной, почему так рано – я уже прошла. Родители разозлились, когда я отказалась лечиться, они все еще надеются. Я не надеюсь. Это сложно понять тому, у кого есть время. Когда знаешь, что тебе осталось ровно столько-то и ни месяцем больше, наступает полная безоговорочная ясность. Ты наконец-то понимаешь, чего ты хочешь и что тебе надо сделать для этого. Я собрала все свои деньги, продала все, что у меня было, и решила поехать в Испанию. Еще я всегда хотела сделать себе тату, а родители взяли с меня обещание, что они смогут меня похоронить. Я нашла такой вот выход: набила их номера телефонов и телефон старшего брата на своем теле. Где бы его ни нашли, люди смогут позвонить по одному из номеров и сообщить моим близким, что я умерла и где можно забрать мое тело. Вот и вся правда. Ничего загадочного и поэтичного, все прозаично.
   Я слушал ее и пытался не заплакать, я же обещал ей. Когда я гадал о смысле этой тату, то, конечное же, не мог себе такое представить. А она улыбалась, все время улыбалась, черт бы ее побрал. Мне хотелось схватить ее и трясти до тех пор, пока она не выздоровеет или не согласится на лечение, хотелось хоть что-то сделать, чтобы помочь, исправить ситуацию, что-то изменить. Но я услышал каждое ее слово и понял, что, ни жалость, ни помощь она не примет, что она и впрямь все уже решила.
   – Я поеду с тобой…. Мне кажется, что ты не права, поступая так, но я с тобой поеду, – только и смог сказать я.
   И мы поехали в Испанию. 8 дней, что оставались до поездки, мы провели, узнавая и влюбляясь друг в друга. Никто не говорил о любви, потому что, учитывая ее состояние, это было бессмысленно – обещать любить вечно и умереть в один день. Но мы были друг другу нужны в тот момент, и, даже не знаю, кто кому больше – я ей или она мне. Для нее все оставалось прежним – она по-прежнему умирала, просто нашла человека, который как-то пытался скрасить этот процесс, если это вообще было возможно. Для меня же все изменилось. Я с каждым днем понимал, что хочу провести с ней всю жизнь, хотя бы всю ее жизнь, я понял, что и правда полюбил, но ничего такого ей не сказал. 8 дней в родном городе мы ходили в рестораны, кафе, кино, почти каждый день гуляли у моря: она его просто обожала. И за все это время я ни разу не увидел, что бы она плакала или казалась обреченной. Она не вела разговоров о несправедливости этой жизни, о том, как надо лечить больных раком, о том, что пора бы уже придумать лекарство от этой заразы, чтобы люди не мучились и не умирали в самом расцвете сил. Она не была похожа на умирающую. Только иногда она бледнела и начинала судорожно глотать таблетки, а еще ее часто рвало от лекарств, но без них она не могла. Я же все это видел и был рядом с ней, и она была мне благодарна, особенно за то, что, при всем при этом, я ее не жалел.
   Потом была Испания, где она была счастлива каждую минуту. Она без устали говорила, что все именно так, как она мечтала и представляла. Мы гуляли днями напролет по Барселоне, ходили в кафе, на экскурсии, потом поехали на острова, и она наслаждалась местным морем.
   Однажды она все-таки заговорила о болезни, только не о своей. Она рассказала про девочку, которую видела в онкоцентре. Совсем кроху, лысую от химиотерапии: мама держала ее на коленях, пока врачи ставили капельницу. А Луна в тот момент ждала анализы. Она смотрела на эту больную маленькую девочку и думала о том, как это ужасно, столько времени проводить в больнице. Как ужасно, наверное, маме этой крохи, которая каждую ночь молится и каждый день надеется, что ее ребенок сегодня не умрет, проживет еще хотя бы чуть-чуть. Вот тогда-то она и решила, что если у нее обнаружат рак, она не будет лечиться. Не позволит всей семье ходить за ней, продавать имущество, чтобы продлить курсы химии или организовать поездку куда-нибудь за рубеж, чтобы сделать дорогостоящую операцию. Ну, а когда врачи сказали, что опухоль неоперабельна, она даже успокоилась.
   Когда мы вернулись из Испании, ее время было на исходе. Я знал это и старался делать все, что она хочет. Но ей становилось все хуже, и она редко куда-то выходила. Только по-прежнему просила возить ее каждый день на море. Однажды вечером, когда мы сидели на берегу, она сказала:
   – Ты знаешь, на небе только и разговоров, что о море и о закате?
   Я усмехнулся:
   – Милая, ну это же типичное «Достучаться до небес». Один в один. Хотя это классика, – сказал я просто так, ляпнул и забыл. А она:
   – Да. Это «Достучаться до небес»…, – и замолчала как-то очень странно. И молчала несколько минут. Я на нее посмотрел, а она даже в лице изменилась. Я впервые за несколько месяцев знакомства видел ее такой. Она посмотрела на меня и заорала:
   – «Достучаться до небес», «Достучаться до небес», «Достучаться до небес», «До-сту-чать-ся до не-бееееес»!!!! Да, мать твою, это – «Достучаться до небес»! Да! Да! Да! Дебил ты! – и снова замолчала на минуту. – Знаешь, как бы я хотела, чтобы это было «Достучаться до небес»? Только ни хрена это не так…
   И она заплакала. Впервые за все это время она плакала, смотрела на меня и плакала. Потихоньку так, обреченно. И это было очень паршиво. Она положила голову мне на плечо и молчала, изредка всхлипывала. А потом заговорила тихо и спокойно:
   – Как бы я хотела, чтобы это было как в «Достучаться до небес», чтобы до них и правда можно бы достучаться. Я устала «стучать». Поначалу думала, что получится…, теперь я точно знаю – там никто не откроет. Никто…. Там никого и ничего нет. Там меня никто не ждёт, и не с кем мне будет говорить о море и о закате. А ведь мне есть что об этом рассказать. Есть, – выдохнула она грустно. – Особенно о море…. Ммм, мооореее…. Мне будет так его не хватать. Как же я его люблю. Я люблю смотреть, как солнце опускается за горизонт, как огромный огненный шар словно тает в воде, становясь все меньше и меньше, а потом и вовсе исчезает. Остается только нежно-розовая дымка, которая постепенно светлеет, а потом и она исчезает…. Все исчезает. Все исчезнет, – она снова замолчала и нахмурилась, будто собиралась с мыслями или с силами.
   – Нет. Это не «Достучаться до небес», – продолжила Луна. – У них была надежда, они мечтали о разговорах, сидя на облаке. У меня ее нет. Я не верю. Я знаю, твердо знаю, что там ничего нет… и от этого еще хуже, понимаешь? Не будет ничего: ни разговоров на облаке, ни моря, ни заката. Я просто умру, и все, понимаешь?.. Ты понимаешь? Меня не станет. Я не выйду замуж, не рожу ребенка, не съезжу на Кубу, не попробую сигары, ни напишу песню, я больше не сделаю ни-че-го! А ведь я всегда об этом мечтала. Я столько думала…, думаю сейчас. Но когда я умру, даже мыслей не будет! – тут она схватилась за голову и закричала: А-а-а-а-а!
   Она кричала минуту, может больше, а я не знал, как ее успокоить, пытался только неуклюже обнять ее, но ничего не вышло. Потом она сама успокоилась, положила голову мне на плечо, как будто ничего не произошло, как будто ей не было только что безумно страшно, и снова заговорила спокойным тоном:
   – Ничего, ничего не будет. Если бы я знала, если бы все знали…. Каждый, каждый человек, если бы знал, сколько ему осталось, разве жили бы мы так?! Почему об этом так мало задумываются люди? Почему они думают, что у них все получится, что они все успеют? Так много и часто говорят об этом, о том, что нужно успеть сделать самое важно, но никто не слушает, как будто. Как же им, людям, не страшно? Ведь когда ты умираешь, ничего не остается. Ни-че-го…. Понимаешь?
   Я не понимал ее. Как я мог ее понять?! Как?! До этого, когда она делала тату, когда мы ходили в кино, гуляли по ночам, ездили на море, я думал, что понимаю ее, что помогаю ей, иногда, обнимая ее и крепко прижимая к себе перед сном, я даже думал, что смогу ее спасти. Дурак…. Сейчас я точно знаю, что никогда ее не понимал и никогда не смог бы понять. Ее смог бы понять только тот, кто оказался в такой же ситуации.
   Когда времени осталось совсем немного, она ушла. Сказала, что теперь должна остаться одна, как собака, которая умирает в одиночестве. Я не знаю, куда она потом направилась и не знаю, когда точно она умерла. Знаю только, что ее тело нашли на берегу моря, на одном из пляжей, за городом. Примерно через месяц после того, как мы расстались. На похороны меня пригласили ее родители. Она написала им обо мне перед смертью и дала мои координаты. Они поблагодарили меня, что не оставил ее одну. Я им рассказал, как она была счастлива незадолго до смерти, как мы ездили в Испанию, и что она смогла воплотить хоть одну свою мечту. Вот и всё.

   ***
   – Денис, спасибо, что так подробно все рассказали. Но у меня к вам еще есть один вопрос: почему вы все-таки перестали заниматься татуировками? Перестали сами их делать?
   – Да, дура ты, раз ничего не поняла. Я тебе тут душу изливаю, а ты ни хрена не въезжаешь.
   – Вы поймите, ваша Луна – это уже отшумевшая история – труп девушки на пляже с необычной татуировкой и ваши краткие рассказы о том, что вы автор этой тату – об этом не писал только ленивый. Меня же попросили написать о том, как вы живете сейчас, чем занимаетесь и планируете ли вернуться в бизнес.
   – Ты еще и бессердечная дура. Короче, передай своей газете…. Ааай, лучше дай сюда диктофон, я сам им скажу – «Идите в жопу, господа редакторы. В бизнес я не вернусь, ничем сейчас не занимаюсь. Салон мой работает, а я нет». Пока вам.

Рассказ №3. Слова

   – Ты ветер? – похлопала она его по спине, прежде чем спросить. Он повернулся и стал смотреть на нее, потому что знал, что она будет говорить красиво. А за его спиной заходило солнце, и она смотрела на этот закат, как на самую восхитительную вещь, которую когда-либо видела в жизни.
   – Это вопрос?
   Помолчав минуту, она ответила:
   – Нет. Ты – ветер….
   – Почему?
   – Ты не боишься.
   – Чего не боюсь?
   – Ничего не боишься… Ты – ветер, ты не боишься, – повторила по привычке она. – Не боишься ничего: ни людей, ни машин, ни зверей, ни птиц…, ни домов, ни гор, ни морей…, ни прошлого, ни будущего.
   – Нет, я не ветер, я боюсь.
   – Чего же?
   – Просыпаться один, засыпая с тобой. Я боюсь тишины и закрытых дверей, я боюсь долгих снов и бессонных ночей, я боюсь нарушать твой нестойкий покой.
   – Не-е-ет, ты – ветер. Ты свободный.
   – Свободный? – улыбнулся он.
   – Свободный. Ты летаешь…, иногда даже паришь, можешь как по щелчку или по команде забыть обо всем и наслаждаться моментом, несясь, очертя голову, навстречу событиям, навстречу самой жизни, навстречу самому себе. Ты свободный, как и он. Ему на всех и все плевать, он абсолютная сила, он ломает все преграды: существенные и не существующие, его ничего не сдерживает…, и тебя тоже.
   – Нет, я не ветер, я не свободный, а очень даже занятый, – сказал он.
   – Чем же?
   – Твоей нежной душой… Красотой твоих глаз, глубиной твоих чувств, сладким запахом роз, когда пахну тобой. И копной золотисто-медовых волос, «с новым днем» для которых всегда я шепчу.
   – Ты – вееетер, – засмеялась она. – Ты веселый и озорной, ты можешь подшутить над кем угодно. Для тебя нет авторитетов, для тебя все равны. – Она протянула свои руки и обхватила ими его лицо, а затем убрала их, чтобы добавить грустно. – Ты – ветер. Ты ничей… и ты бессмертный.
   – Нет, я не ветер, я твой и я смертный.
   – Зачем?
   – Затем, что люблю: твою грусть и тоску, и такой редкий смех, и обиду на всех, справедливую боль, и когда вместо сахара сыплешь мне соль, и когда в сотый раз о прощенье молю.
   В ее глазах застыли слезы. Он не хотел видеть, как они покатятся по ее щекам, и знал, что она тоже не хочет, чтобы он это видел. Поэтому он обнял ее крепко и начал нежно гладить по волосам и шептать на ухо одно слово «люблю, люблю, люблю, люблю», снова и снова, много-много раз. Он знал, что она не услышит, а только почувствует, как он шевелит губами в одном и том же порядке, но ее это успокоит. Когда она умиротворенно вздохнула, он отодвинулся, чтобы увидеть, что она ответит на его вопрос.
   – А кто же ты? – спросил он с интересом. Но она снова погрустнела. Затем, вздохнув, «сказала»:
   – Я – трава.
   – Трава? – переспросил он.
   – Да. Трава.
   – Почему же?
   – Я повсюду, но никто меня не замечает, а заметив, делают вид, что меня нет. Я – трава, я – сорняк. Меня не холят и не лелеют, за мной не ухаживают, как за другими растениями. Меня могут только топтать, забывая, что я все равно появлюсь там или тут, рано или поздно. Даже садовники меня не любят, ведь я – лишняя работа, пустая трата времени, отнимающая силы, которые можно было бы пустить на то, чтобы помочь красивым и сильным растениям стать еще лучше. А я трава, такая, какая есть, и лучше никогда не стану.
   – Я люблю траву…. Я очень люблю траву. Она ведь такая сильная! Она может выдержать все, абсолютно все. Она всегда найдет в себе силы пробиться и вырасти даже там, где другие расти и не подумают. Те, кто ее не замечают и не ценят – дураки. Ду-ра-ки! – крикнул он. А когда она, наконец, засмеялась, по-настоящему, счастливым радостным смехом, он положил голову ей на колени и, довольный, начал целовать ее руки.

   ***

   Прохожие на Спортивной набережной, все без исключения, бросали любопытные взгляды на эту пару: она, сидящая в инвалидном кресле, с длинными золотистыми волосами, развевающимися на ветру, усердно «рассказывающая» что-то руками и иногда произносящая неуклюже некоторые слова – «ве-е-р», «таа-ва»; и он – красивый, статный, стоящий перед ней на коленях, неизменно улыбающийся и дублирующий все свои слова жестами. Все без исключения думали, что он ее родственник, в крайнем случае, сиделка, помощник, волонтер. Ведь никому не могло прийти в голову, что сильный, неугомонный, здоровый и капризный «ветер» влюбился в слабую, на первый взгляд, никчемную, уже увядающую, но очень молодую «траву». Никому это не могло прийти в голову, кроме ветра и травы.

Рассказ №4. Компромисс

   Я делаю очередной глоток из бутылки виски и сильнее давлю на педаль газа. На спидометре уже 120 километров. Я не пьяна. Я вообще редко пьянею, но сегодня мне нужно напиться и как можно быстрее. Поэтому я пью и еду. Мне плевать на посты ДПС – сейчас ночь и на моем пути их почти не будет. А даже если бы и были, мне все равно плевать. Арестовав меня или забрав права, они оказали бы мне огромную услугу. Ведь я твердо решила: доехать до места и убить его.
   Вопреки романным стереотипам, в эту ночь нет дождя и на небе ни облачка. Поэтому мне вряд ли светит разбиться на мокрой дороге, к тому же, я отлично вожу, даже лучше большинства мужчин. Так что, я точно доеду и убью его. Как именно я это сделаю, пока не знаю. Может, даже не застану его дома, и это будет для него спасением. Завтра мысль – похоронить собственного мужа – скорее всего, покажется мне дикой, но сегодня я ничего не могу придумать лучше.
   Миновав развязку в районе Патрокла, я, наконец, выехала на объездную трассу. Дальше останется всего ничего: промчусь по низководному, а там уже, в поселке Новый, его дом. Жить по отдельности мы договорились давно, задолго до того, как расписались. Я не привыкла от кого-то зависеть, поэтому не стала продавать свою квартиру, слишком много сил и времени ушло на то, чтобы заработать на нее. К тому же, я хотела, чтобы муж всегда помнил: я могу уйти от него в любой момент. Хотя, до недавнего времени я думала, что такого не случится, что мы проживем вместе всю жизнь и умрем в один день. Это сейчас я уже понимаю, что наш брак был слишком идеальным, и так не могло продолжаться вечно. Да, и совместная жизнь до брака была сплошной сказкой: не было ни разногласий, ни ревности, ни ссор. А ведь найти себе верного спутника жизни для такой, как я, очень сложно.
   Меня зовут Китнисс Тауриэль Старк. Паспорт с новыми именем и фамилией я получила пару лет назад. Хорошо, что в наше время это несложно: можно назваться хоть Морковкиным Заговеньем, хоть Джеком Воробьем, хоть Иванушкой Дурачком, документы тебе все равно поменяют.
   Я делаю еще один глоток виски, закрываю бутылку и кидаю ее, не оборачиваясь, на заднее сиденье. Затем взгляд падает на брелоки, что висят у меня на зеркале заднего вида. Среди прочих нахожу амулет моей любимой Китнисс Эвердин: брошь с сойкой-пересмешницей. Разумеется, эта не та же самая, что показывали в фильмах. Эту для меня заказал муж: по размерам и форме она точь-в-точь такая же, как у героини «Голодных игр», тоже из золота, только сзади гравировка: «Ты – моя самая большая удача». Он подарил мне ее примерно через полгода после того, как вышел первый фильм. Я ему все уши до этого прожужжала, что мне безумно понравились книги, но от кино я была в еще большем восторге. Муж не стал заказывать обычную брошь, как все, в интернет-магазине, а нашел ювелира, который по фото сделал эту. И хоть такой подарок вызвал у меня тогда целую бурю эмоций, больше всего тронула мое сердце гравировка.
   Я беру брошь, которая висит у меня всегда в машине на цепочке, срываю с зеркала, открываю окно и собираюсь выбросить ее. Несколько секунд еду с вытянутой в окно рукой, потом все же закрываю его и бросаю брошь назад. Как бы я ни была на него зла, но амулет Китнисс я выкинуть не могу.
   Мне 34 года, а такие вещи для меня ценнее всего на свете. Я – фанатка. Если бы на свете было состязание среди всех фанатов кого-либо или чего-либо, я точно выиграла бы его. Ну, это мне так кажется. Таких, как я, еще называют двинутыми. Я, конечно, не гоняюсь за своими кумирами по всему свету, в надежде переспать с ними и забеременеть. Хотя, кто знает? Если бы мои кумиры существовали в реалии, может, я так и делала бы…. Мои кумиры – персонажи сплошь вымышленные. Я фанатею от образа, который создал писатель или режиссер, а не от актера, который его сыграл. Я двинута на Китнисс Эвердин, Тауриэль, Арьи Старк – это те, на кого стремлюсь быть похожей (и так понятно из имени); еще на Сэме и Дине Винчестерах, Джоне Сноу, Грегори Хаусе, Шелдоне Купере, Леонарде Хофстедере, Гарри Поттере. Кто там еще-то? Короче, в моем списке много красивых придуманных имен, так сразу и не вспомнишь.
   Проехав несколько километров по объездной, сбавляю скорость до 90, чтобы ответить на телефонный звонок.
   – Катя, это Марк, – слышу в трубке. Мой начальник звонит с незнакомого номера. Конечно же, на работе, даже после того как я им всем показала новый паспорт, меня никто не называет Китнисс. Чтоб им пусто было! Как будто это так сложно, думаю я, но отвечаю совсем другое:
   – Марк, какого черта, два часа ночи уже?! – я не в духе разговаривать нормально, даже с начальством.
   – Катя, там, в центре, у какой-то компании сервак полетел, надо съездить, разобраться.
   – А я тут при чем? У меня выходной сегодня, ты забыл? – он наверняка забыл это и еще многое другое, потому как на заднем фоне слышны звуки веселья. Суббота, два часа ночи, ну какая, на фиг, работа?
   – Тьфу, ты! Совсем забыл…, – несколько секунд Марк молчит, очевидно, вспоминая, кто сегодня дежурит, потом говорит мне: Эээ, прости, что разбудил. А ты не помнишь, кто сегодня работает?
   Тут уже я молчу какое-то время, вспоминая, кто обычно дежурит после меня:
   – Вова Монакин, кажется, – говорю я шефу. У нас небольшая компания по починке компьютеров, серверов, настройке Интернета и так далее, поэтому все друг друга знают по имени и фамилии, даже начальник.
   – Хорошо. Спасибо, Катя. Извини еще раз, – говорит мне шеф, а затем продолжает уже, видимо, обращаясь к тем, с кем отдыхает: «Толпа! Щас тихо: звоним Вове Монакину!», услышав дружный пьяный смех, я кладу трубку, бросаю телефон на пассажирское сиденье и давлю на газ.
   Выехав на низководный мост, невольно снова снижаю скорость: эта трасса и в обычное-то время завораживает, а сегодня, тем более, хочется, не отрываясь, глядеть в окно. Ночь удивительная: полная луна, море как будто замерло, и если смотреть не вперед, а в сторону, кажется, что едешь прямо по воде, конечно, при условии, что машина высокая (как мой старенький трехдверный «Прадик»). Мимо, в сторону Владивостока, проносится какой-то придурок на дорогой новой тачке, виляет при этом по полосам как бешеный Хорошо, что он не на моей стороне, думаю я. По-любому же пьяный! Двух таких придурков этот мост сегодня не вынесет. Но эта пьянь уже умчалась и я снова смотрю на море. На несколько минут даже забываю, куда еду и зачем, открываю окно и вдыхаю прохладный морской воздух. Безумно хочется остановиться посреди моста, подойти к перилам и тупо стоять и смотреть на воду. Но я не могу позволить себе такой роскоши: во-первых, здесь нельзя останавливаться для «поглядеть на море», а во-вторых, мне все же надо поехать и убить этого придурка!
   Ярость начинает кипеть во мне с новой силой, когда я вспоминаю обо всех проделках моего почти уже бывшего мужа. Мы подали на развод несколько месяцев назад. Поскольку у нас был брачный контракт, то процесс расставания затянулся. Хотя, на самом деле, в этом был виноват супруг: подать на развод – моя идея, он же никак не хотел подписывать бумаги. Первые пару месяцев он пытался вернуть меня. Я же просто делала вид, что его нет. Потом он стал привлекать мое внимание, делая всякие гадости: звонил моему шефу и говорил, что я не приду на работу, спускал колеса на машине, менял замок на входной двери, отменял мои сеансы в тату-салоне и так далее. Поначалу это работало: чтобы разобраться во всем, мне приходилось звонить ему или приезжать. В итоге, чтобы прекратить все это, я стала гадить ему в ответ. Это помогло и затем наступило затишье, как я думала. Но я ошибалась. Наверное, он готовил план сегодняшней подлянки, поэтому так долго не отсвечивал.
   О-о-ох, как же я его ненавижу сейчас! Так же сильно, как любила когда-то. Не влюбиться в него было просто невозможно. Когда я увидела его, то сразу поняла – это моя вторая половинка. Мы познакомились на Комик Коне в Токио. Русских там были единицы, потому что мало кто в нашей стране фанатеет от комиксов или анимэ. Хорошо, что в тематике той конвенции были также фантастические фильмы и сериалы, иначе мне нечего было бы там делать. Невольно улыбаюсь, вспомнив, как нелепо я смотрелась тогда в костюме Элизабет Суонн из Пиратов Карибского моря. На том Комик Коне я одна была в подобном наряде, но на второй день появился он – мой будущий муж. Когда я увидела чувака в костюме капитана Джека Воробья, сначала не поверила своим глазам: слишком он выделялся среди Торов, Человеков-пауков, Халков, Дартов Вейдеров, хоббитов, волшебников, эльфов и им подобных персонажей. А когда Джек Воробей заговорил со мной на русском, я чуть язык от удивления не проглотила. Естественно, мы познакомились, провели оставшееся время на конвенции вместе и вместе же вернулись в родной город. Кто бы мог подумать – Джек Воробей приехал в Токио из Владивостока.
   Здесь уже начался наш роман, совместная жизнь и свадьба. Хотя мы просто расписались в ЗАГСе, а не устраивали пир на весь мир. Тратить деньги на такую ерунду не в наших правилах, нам, двинутым, и без того было куда просаживать зарплаты. Это сейчас появилась печать на футболках, подушках, чехлах для телефонов и всем, чем можно. А раньше в нашем городе сложно сходу было найти даже элементарную кружку с надписью «Everybody lies», допустим, или толстовку с изображением «Друзей». Такие вещи приходилось заказывать втридорога в интернете из Москвы или еще откуда подальше. Поэтому, когда на первое свидание мой Джек Воробей пришел в футболке с надписью «Очешуеть можно!» (и как он только догадался, что «Супернатуралы» – мои любимые?), я хотела сразу кинуться его целовать. В тот момент я поняла – это на 100 процентов мой человек. К слову, на первом свидании мы не целовались, а всего лишь смотрели четвертого «Гарри Поттера», а после сеанса он предложил поехать к нему и пересмотреть предыдущие три части. И я согласилась.
   Не могу удержаться от смеха, вспоминая, как согласилась тогда. И мы, правда, не целовались и не спали в тот вечер. Мы реально, как дети, сидели и смотрели фильмы про мальчика-волшебника почти всю ночь, а под утро он вызвал мне такси и чмокнул скромно в щечку.
   Вот так мы откопали друг друга. Первый год я боялась, что он меня бросит: все никак не верилось, что есть такие же идиоты, как я, готовые потратить последние деньги на книги, фильмы, компьютерные игры, костюмы, аксессуары, мантию-невидимку, Меч Арагорна, наборы фигурок, браслеты с защитной пентаграммой и много чего еще, что нормальный человек сочтет ненужным барахлом. Но когда на мои бешеные закидоны любимый мужчина отвечал еще более немыслимой выдумкой, я каждый раз убеждалась, что нам друг от друга никуда не деться, в хорошем смысле.
   Проехав низководный мост, я не выдыхаю какое-то время, боясь, что наткнусь на пост ДПС. На мое счастье, никого. Или на несчастье…. Фууух, чего же я хочу-то? Правда, убить его? Воспоминания о начале нашей совместной жизни немного поубавили пыл, но доехать к нему мне точно надо: если не убью, то отомщу. Сегодня мое терпение окончательно лопнуло, таких вещей я простить не могу. Нет! Я, что есть мочи, стискиваю руль руками, а в голове вертится только одно слово: «Убью!». Он получит свое, гад ползучий! Как гласит надпись на заднем стекле моего «Прадика»: «Avada Kedavra, Bitch!». Жребий брошен, мужа я прикончу.
   Зараза! Эту надпись на заднем стекле тоже он мне подарил. Сначала он заказал себе футболку с этой фразой, а я сказала, что хочу такую же надпись на авто. Через неделю он попросил мою машину, якобы, съездить в свой дом в Новом, а вернулся вечером уже с надписью. Я была в восторге, впрочем, как в большинстве случаев, когда он делал мне подарки или устраивал сюрпризы. Вообще, мой Грег – отличный мужик. Даже согласился вместе со мной поменять себе имя. Теперь он Грегори Сэмюэль Старк – «Доктор Хаус», «Сверхъестественное» и «Игра престолов» в одном флаконе. Фамилию мы решили взять одинаковую, ведь мы же семья…. Были.
   У меня нет близких подруг, да и не близких тоже нет. Все мои попытки войти в более тесный контакт с однокурсницами, коллегами-женщинами или соседками потерпели неудачи. Понятное дело, виновата всегда была я. Ну не могу я часами разговаривать о готовке, нарядах, косметике, детях, флирте, сексе и тому подобной фигне. Вернее, могу, но только о нарядах на Комик Коне или костюмах из «Assassin’s Creed» и «Хоббита», или о гриме на Хеллоуин, ну, или о сексуальных сценах из «Американской истории ужасов» на крайняк. Про отношения в чужих семьях слушать не люблю, про свои не рассказываю. Говорить со мной можно либо о работе, либо о моем фане, который и есть, по факту, вся моя жизнь. Вот как-то я в «ВКонтакте» вступила в спор с одним фанатом «Сверхъестественного»: обсуждали, как и большинство из нас, кто же круче – Сэм или Дин. Короче, с тем фанатом мы несколько дней и ночей переписывались, пришлось пересмотреть несколько эпизодов, прошерстить все фансайты, и чуть ли не написать самому Крипке Всемогущему, но того недоразвитого я уела. В конце концов, он признал, что Сэм круче всех, и обещал «любить его долго и счастливо». Это я к чему: я эту историю как-то пыталась во всех деталях рассказать своей соседке Лизе. Минут через пятнадцать моего пламенного монолога она сказала:
   – Катерина, ты знаешь, попью-ка я сегодня чай без сахара, – и ушла. И не видела я ее после этого полгода точно. В общем, обсудить, что же мне делать с мужем, который меня предал, мне не с кем. Мамы нет, давно. Есть брат, но он со мной не общается, после того как я не пришла к нему на день рождения, потому что мы с мужем смотрели премьеру вторых «Голодных игр». Я пыталась объяснить брату, насколько это для меня важно, но он даже слушать не захотел, дверь не открыл, на звонки не отвечал.
   Получается, я осталась совсем одна со своей уязвленной гордостью и бешеным желанием прикончить мужчину, которого любила когда-то. И некому мне было пожаловаться на предательство, и, соответственно, никто мне не сказал, что мчаться выпившей по трассе, ночью, в поселок, где живет твой почти уже бывший муж, чтобы убить его – не самая лучшая идея. И теперь я в нескольких километрах от жилища супруга, злая, слегка подогретая алкоголем (повторюсь, я редко когда пьянею), обиженная на весь мир, уверенная в своей правоте и необходимости восстановить справедливость, а еще – жаждущая возмездия. Вот как я себя чувствую. Ни капли здравого смысла (но это мое привычное состояние, как считает мой брат) и никакого плана.
   Внезапная боль в левой руке заставляет меня сбросить скорость. Боль не сильная, но от неожиданности я останавливаюсь на крайней полосе. Снимаю куртку, и тут только до меня доходит, что, собираясь впопыхах, я забыла сменить компресс на новой татуировке, а старый отлетел, оголив воспаленную кожу. Моя гордость! Через несколько дней она будет выглядеть просто потрясающе. Это полностью мое детище, – конечно, что касается задумки. Зато, какая она! Такой точно ни у кого нет и никогда не будет. Я надеюсь. Придумав эту татуировку, я первым делом нашла мастера, который славится тем, что не делает одинаковые эскизы, а для каждого клиента старается подобрать индивидуальный рисунок. Маша Панова угадывает тебя с первой же встречи и понимает с полуслова. И каждая ее работа – это просто взрыв мозга! В общем, она сделала именно то, что мне нужно было.
   Моя тату представляет собой четыре небольших круга, расположенных на левом предплечье в шахматной последовательности: сверху вниз – сойка-пересмешница, затем пентаграмма из «Сверхъестественного», далее мультидом из «Игры престолов», и последний круг – трехмерное изображение Кольца Всевластия с оригинальной надписью на языке Мордора. Все четыре круга соединены между собой причудливым рисунком и украшены затейливым орнаментом. Короче, круть крутецкая! Прям, ой! Я еще не привыкла к этой прелести и пока, каждый раз как вижу ее, по телу бегут мураши. Это уже седьмая моя татуировка, но она самая главная и самая любимая! Хотя, о каждой предыдущей я говорила также. Но, когда мне пришла в голову идея этой тату, я аж прервала просмотр финального эпизода седьмого сезона «ТБВ», а это, как вы понимаете, не шутки. Записала то, что придумала, потом долго искала умельца, какое-то время еще сомневалась, где делать и как, но, увидев эскиз, влюбилась в него, а спустя несколько недель – вот она, моя татуировка: красивая, завораживающая, говорящая сама за себя… и за меня тоже!
   Бросаю куртку ее на заднее сиденье и еду дальше. От дома бывшего меня отделяют всего несколько километров. Перестав восхищаться новым тату, снова думаю о муже. Чем ближе я к нему, тем злее становлюсь, и вместе с тем, мандраж усиливается. Я не знаю, что делать. Совершенно! Понятно одно – нам надо разобраться в наших отношениях раз и навсегда. Может, я не убью его…. Сегодня, по крайней мере. Если он извинится и отдаст то, что украл.
   Делаю громкий выдох, когда поворачиваю на улицу, где стоит его дом. Подъехав к воротам, быстро глушу двигатель: я хочу пробраться к нему незамеченной и до смерти напугать. Маловероятно, что он помрет от испуга, но попытка не пытка, тем более, лучше я пока ничего не придумала. Выхожу из машины, прихватив с собой сумочку. Осторожно дергаю ручку железной калитки: не поддается. Тогда я достаю из кармана сумки ключ от домофона и, прислонив его к замку, легко открываю калитку. Тихонько ее закрываю и иду по вымощенной тропинке к дому. Свет нигде не горит. Это хорошо, хоть и странно: я была уверена, что Грег дождется, когда я, как фурия, примчусь к нему и устрою скандал. Хотяяя…. Он наверняка думал, что я приду домой не позже девяти вечера и не позже десяти начну смотреть финал десятого сезона «Сверхъестественного». За столько лет совместной жизни муж хорошо
   изучил мои привычки. Только вот он не знал, что мне пришлось задержаться в ателье, а затем в магазине, а после всего этого – в пробке. Короче, я была дома только в начале первого ночи. После такого дурацкого дня, полного нестыковок, «святые ежики» должны были стать бальзамом на душу, несмотря на то, что это был конец сезона. Я все приготовила: надела амулеты, купила пива и бургеров, заказала новые стаканы с изображениями Сэма, Дина, Каса и Кроули. Вечер должен был пройти идеально. И только я села на диван и собралась погрузиться в сказочно-ужасный мир любимого сериала, как поняла, что чего-то не хватает. А когда до меня дошло, что произошло, я бросилась на поиски пропажи, тем более, я знала, где искать.
   И вот я перед дверью дома бывшего мужа. Отперев ее своим ключом, осторожно вхожу, стараясь издавать минимум звуков. Включаю фонарь на телефоне, когда до меня доходит, что в потемках я тут точно ничего не найду. Осмотрев зал и кухню на первом этаже, иду в сторону кладовой и ванной: ничего. Не заходя в гостиную, поднимаюсь по лестнице на второй этаж, осматриваю обе спальни и кабинет Грега – там тоже нет того, что мне нужно. Спускаюсь в гостиную. Все это время пытаюсь двигаться максимально тихо. Оказавшись в просторной гостиной, огладываюсь кругом: книжные полки (бывший обожает книги), камин, большой диван, письменный стол у окна, стеллажи со статуэтками и нашей общей коллекцией различных предметов из любимых фильмов и сериалов, «шкаф славы» между диваном и письменным столом, – вроде все как всегда, но того, что мне нужно, нет.
   Подумав несколько секунд, решаю пойти во двор, порыскать на летней кухне и в подсобных помещениях. Тут в поле зрения в очередной раз попадет камин: нахлынули воспоминания о том, как мы не раз сидели напротив него и обсуждали наших любимых героев, эпизоды, сцены, костюмы, планы на Комик Кон и много чего еще интересного…. Хм, что-то не так…. Подхожу ближе к камину: пепел! Здесь не так давно кто-то что-то жег. Летом Грег никогда не использовал камин для отопления. Значит, он разжигал его сегодня. Да что там – всего час назад, а может и меньше.
   Дурные опасения уже закрались мне в душу. Сглатываю от страха слюну и начинаю ковыряться в золе, от которой до сих пор исходит тепло, нахожу самый неповрежденный кусок и рассматриваю его: на обгоревшем по краям картоне отчетливо видны буквы «PERNAT». О, Боже! Он сделал это! Он…. Слезы подступают к глазам, я сажусь возле камина и, не желая плакать, просто тяжело дышу. Как же он мог так поступить со мной?! Обида вновь распалила во мне задремавший уже было гнев: я точно его убью!
   Неожиданно в комнате загорается свет. Я так глубоко ушла в себя, что забыла, где я, и, когда в комнате стало светло, я даже вскрикнула от испуга и выронила телефон.
   – Ну, здравствуйте, миссис Смит, – Грег стоял у задней двери, ведущей во двор, через нее я и собиралась выйти незамеченной. Правда, это было до того, как я узнала, что он уничтожил самую дорогую мою реликвию.
   – Мы что, драться будем? – я действительно удивлена такой реплике: как будто он уже несколько дней готовился к войне со мной. Хотя, судя по последним событиям, похоже, так оно и было. Однако вид у Грега совсем не воинственный: в домашнем халате и тапках он больше напоминал разбуженного невзначай соседа, чем рассерженного и озлобленного бывшего мужа.
   – Конечно, нет, – фыркнул Грег, отвечая на мой вопрос. – Что так долго?
   Ааа, все-таки он ждал меня, но, очевидно, заснул, или подумал, что я уже не приеду.
   – Пробки, – натянуто улыбнувшись, я снимаю сумку и бросаю ее на диван, затем подхожу к журнальному столику и, взяв в руки декоративную пепельницу, тут же со всей дури бросаю ее в Грега. Он успевает увернуться, и пепельница, ударившись о стену, падает на пол, а там уже разлетается на куски. Вся красная от гнева, я стояла и не знала, с чего начать, но тут, слова сами начали литься из меня, как из канализации: отборнейшая брань, о существовании которой, мне казалось, я и не знала:
   – Как ты мог! Имбецил! Придурок! Скотина мерзкая! Зачем! Зачем ты это сделал?! – это были самые приличные высказывания на тот момент. Через несколько минут истерики я выдохлась, да и любопытно было послушать, что он скажет в свое оправдание, так что, я заткнулась.
   – Все сказала? – спокойно спросил муж. Он все также стоял в проеме, скрестив руки на груди. Своим спокойствием он напоминал Джеймса Бонда.
   – Зачем ты это сделал? – уже не повышая голоса, спросила я.
   – Они тебе не нужны. Это ненормально – любить картонную копию героев сериала больше, чем собственного мужа.
   – Вот из-за этого мы и разошлись, – съязвила я. – Степень нормальности у нас с тобой разная: я выходила замуж за увлеченного, помешанного на сериалах, фильмах и видеоиграх мужчину, а через несколько лет получила уставшего «от такой жизни» и стремящегося к нормальности зануду. Что с тобой стало? Ты же предал меня! Предал все, что мы любили и ради чего жили…. Ты предал наш брак!
   – Я предал наш брак! Я! – спокойствие Грега улетучилось: весь красный, сжимая руки в кулаки, он резко зашагал ко мне, но потом также резко остановился, сделал глубокий вдох и отошел к письменному столу. Облокотившись на него и снова скрестив руки на груди, он продолжил, почти так же спокойно, как и начал: Кит, так нельзя!
   – Ты вообще о чем? – я, правда, не поняла, что он имел в виду.
   – Так жить, как ты… как мы жили раньше – нельзя.
   – «Из-за таких вот иллюзий, мы сюда и загремели», – цитирую я старину Джека-Воробья.
   – Ты опять за старое?
   – Я не за старое, и не за новое, я разговариваю так, как мне нравится!
   – Да послушай же ты!
   – Нет, это ты послушай меня! – напряжение последних часов наконец-то нашло выход, и я стала говорить все, что чувствовала. – Я думала, что наконец-то нашла мужчину, которому смогу довериться, которого полюблю и проведу с ним всю жизнь, который примет меня такую, какая я есть, со всеми заморочками. А ты?! Ты предал меня! Ты заставил влюбиться в тебя, поверить в возможность идеального брака, а потом выяснилось, что ты столько лет мне врал! Что тебе такая жизнь на фиг не нужна! – на одном дыхании выпалила я, а затем с истерическими нотками добавила: – И что, и это самое обидное, «Игра престолов» для тебя важнее, чем «Сверхъестественное»! Как? Как, Карл?!!
   – Ты…. Ты что, серьезно? Ты, правда, считаешь, что мы расстались из-за того, что «Игру престолов» я поставил выше «Сверхъестественного»? Почти год прошел, а ты все никак не забудешь нашу первую ссору? – от обиды голос его стал слишком высоким.
   – Знаешь что, если бы она была последней, я бы ее забыла. Но нееет! Ты же пошел на принцип и свои слова обратно не взял! Я готова была мириться с тем, что «Игра престолов» для тебя важнее Сэма и Дина, но когда выяснилось, что тебе вообще плевать на нашу жизнь…
   – Да не плевать мне было на нашу жизнь! Я просто устал от этих фильмов, сериалов и прочей туебени, которую ты сделала частью нашей жизни. Основной частью нашей жизни! Основной! Вся это псевдоинтересная и якобы захватывающая… все это просто чушь петровна!
   – А с хрена тогда ты так выражаешься, – выпалила я!
   – Да я привык уже за столько лет так выражаться! Ты ж не могла терпеть, когда я был обычным, когда я разговаривал, как нормальные люди, когда делал то, что делают нормальные люди, а не зависал день и ночь перед экраном телика….
   – Вот опять – нормальный. Что для тебя нормально-то? Смотреть сериалы, как это делают миллионы людей, ненормально теперь у нас, что ли?! Ты… ты, а-а-а-а….
   – Да причем тут опять сериалы?! У тебя одни сериалы на уме, ты всю нашу жизнь превратила в сериалы и стала их любить больше, чем реальность!
   – Святая корова, ты сбрендил! Да как их можно не любить?! – я не собиралась сдаваться.
   – Хреновертил я твои сериалы знаешь на чем?! – похоже, терпение его иссякло.
   – Знаю, можешь не продолжать, – я не заметила, как мы начали орать друг на друга, но заметила, что уже устала от этого. Я плюхнулась на диван, чтобы слегка отдохнуть, краем глаза заметив, что Грег собирается подойти. – Стой там! Не фиг ко мне подходить!
   – Ки-ит….
   – Отвали от меня! Не приближайся! Иначе я тебя просто прибью! Иди убейся об стену, – пробурчала я.
   – Хорошо… – с минуту Грег стоял неподвижно на полпути между мной и столом, затем пошел на кухню, кинув по дороге: Я пойду, налью кофе, ночка, похоже, будет та еще.
   Ну уж, нет! Не буду я тут сидеть и спокойно пить кофе. Размечтался! Дождавшись, когда он уйдет на кухню и включит кофемашину, которая шумит, как минитрактор, я быстро встала и пошла к шкафу с книгами. Взяв несколько книг (первое, что попалось под руку), кинула их в камин и начала искать спички. Благо они лежали в столике рядом с диваном. С трудом, но мне все же удалось поджечь книги. Когда пламя начало лизать переплеты, а затем перебралось на тонкую бумагу страниц, я вдруг поняла, что мне очень хорошо. Моя злость и обида нашли выход. Поняв, что мне достаточно просто уничтожить то, что любит Грег, и после этого я успокоюсь, не замарав руки в крови, я стала бросать в камин все, что можно. Сначала туда полетели книги, затем я нашла на верхней полке книжного шкафа несколько старых комиксов, очень дорогих, к слову, потому что их он сам лично ездил покупать в Штаты, убив на это кучу времени и сил. Охохохо, их я сожгу с особым удовольствием! Дальше – больше: в ход пошли фигурки из «Игры престолов», причем все, даже безобидные Funko Pop. Но Грег их любит, так что выкуси, милый. Кружка Хауса и шарф Шерлока – туда же, в топку! Когда я решила немного передохнуть, в камине уже было доверху всякого хлама. В другой день я бы в жизни не назвала все эти чудесные вещи хламом, но сегодня у меня отобрали моих любимых Сэма и Дина. Эту картонную фигуру «святых ежиков» я нашла в интернете случайно. Выложила за нее несколько тысяч, переплатила или нет, мне даже неважно было. Главное, что теперь я могла наслаждаться их видом каждый день. Конечно, это была фигура братьев из «Сверхъестественного», а не самих актеров. Она стояла в моей квартире уже пять или шесть лет, за все это время она практически не испортилась, только местами выцвела, но она была моим главным трофеем. И вот теперь ее нет. Мой собственный бывший муж ее уничтожил. Зачем он это сделал, я так и не поняла, наверное, для того чтобы разозлить меня. И у него это отлично получилось, так что пусть теперь расхлебывает. А тем временем, пока мысленно злилась, я уже успела выбросить все, что стояло в этом шкафу. Какой большой камин все-таки, подумала я.
   Осматривая комнату в поисках очередных игрушек для битья, я увидела его – меч Джона Сноу. Длинный Коготь стоял возле окна в отдельном стеклянном шкафу, сделанном специально для него. Он был точной копией меча из сериала «Игра престолов». Прислушавшись к тому, что творится на кухне, и убедившись, что шагов Грега не слышно, я подошла к шкафу. Стала осматривать его, чтобы найти замок, но его нет. Тут я увидела небольшую ручку почти в самом низу стеклянной дверцы: аха, значит, шкаф не закрыт. Взявшись за ручку, думаю, как Грег расстроится, если я уничтожу его меч. Открыв дверцу и услышав странный вой, я только через пару секунду поняла, что звук идет из самого шкафа. Я схватила меч и быстро закрыла дверь, в надежде, что звук прекратится, хотя, понятное дело, Грег его слышал. Встав посредине комнаты с мечом в руках, я стала ждать, пока ворвется бывший. И тут до меня дошла вся комичность ситуации. Когда Грег ворвался-таки в комнату, я едва могла дышать от смеха. Бывший аж опешил от неожиданности и стоял растерянный, не зная, что делать.
   – Ты…. Я требую суда поединком, – махнула я, смеясь, в его сторону мечом. Увидев Длинный коготь в моих руках и свой опустошенный шкаф, половина которого тлела в камине, только-только начиная разгораться пламенем, Грег побледнел.
   – Что ты наделала?! – процедил он сквозь зубы со злостью. От его злости мне стало еще смешнее.
   – А-а-а… ахах… ах ха-ха, а я не могу, – я почти согнулась пополам от смеха, но меч все же не выронила. – Ой, мама, какой ты смешной.
   – Ки-и-ит, положи меч, – с угрозой в голосе сказал Грег.
   – Ты… вместе с твоей псевдонормальностью, – с презрением ответила я, подняв меч и направив его прямо на грудь Грега. – Тележил мне тут полчаса про нормальную жизнь, а сам сигналку установил на меч. На меч! Ты трехнулся просто, – не выдержав, я снова начала ржать, такое сладкое чувство, что-то сродни победы в затянувшемся споре, согревало меня в тот момент.
   – Отдай меч, паскуда, – крикнул Грег. Услышав это, я перестала смеяться, подняла длиннющий меч обеими руками и резко скинула с каминной полки все, что на ней стояло: какие-то шарики декоративные, фотки, салфетки вроде и что-то еще. Грег отвлекся от меня и уставился на беспорядок возле камина. Воспользовавшись моментом, я оббежала диван и ринулась к черному входу, я двигалась с максимальной скоростью, на какую была способна, но чертов меч был тяжелым, чтоб его. Открыв дверь, я выбежала во двор и побежала к задней калитке. Не успев преодолеть и пяти метров, я услышала, как Грег с криками выбежал из дома.
   – Стой, Кит! Дурочка, что ты делать-то будешь? – он приближался.
   Обернувшись и подняв меч максимально высоко, я рубанула воздух, что есть мочи. Грег отскочил, и меч ударился о землю. Я снова подняла его и попыталась ударить бывшего, но он снова отскочил. Так повторилось еще несколько раз, прежде чем я устала. Поняв, что не смогу причинить вреда Грегу, я стала колотить рукояткой меча по земле с одной лишь целью – уничтожить его. Грег молча наблюдал, переводя дыхание. Окончательно устав и добившись только того, что наконечник меча испачкался землей и травой, я выкинула эту железяку подальше и села на траву.
   – Подпиши бумаги о разводе, – отдышавшись, сказала я.
   – Нет, – Грег сел рядом и взял мои руки в свои. Я не хотела смотреть на него и стала пялиться на дом. – Я все еще люблю тебя, понимаешь, и хочу прожить с тобой всю жизнь. Для меня ничего не изменилось и…
   Тут он прервался, увидев выражение моего лица: я смотрела на дом с таким видом, как будто увидела пожар. Но вообще-то так и было: видимо, пламя от камина перебросилось каким-то образом на что-то еще, короче сейчас на первом этаже уже горели шторы. Я высвободила свои руки из рук Грега и отодвинулась, подальше на всякий пожарный, но, к моему удивлению он не стал орать, он начал смеяться, не так истерично, как я несколько минут назад, но он смеялся, а не переживал. Хотя чего ему переживать, дом-то застрахован.
   – А, в пекло все, – сказал он тихо. – Нет тебя, не надо и дома, я устал. Все, делай что хочешь. Подпишу бумаги завтра.
   Я услышала, как соседи выбежали из своих домов и что-то громко обсуждали, наверное, они звонили пожарным, мне хотелось так думать. Я посмотрела на Грега и тут только поняла, что безумно соскучилась. Я так долго отрицала свою привязанность к нему, что сама поверила в то, что могу без него прожить. А теперь, когда получила, что хотела – развод, разводиться совсем расхотелось. Какая типичная скучная женщина, подумала я. Быть типичной и скучной – два самых страшных смертных греха для меня. Я так сильно хотела сказать Грегу, что хочу быть с ним, что все готова простить и забыть, что аж дыхание перехватило. Но я не сказала ни слова. Я встала и молча пошла в машину, взяла с заднего сидения бутылку виски и вернулась на задний двор. Грег сидел на том же месте. Устроившись рядом, я глотнула и протянула ему, муж тоже сделал пару глотков.
   – Я люблю тебя, Катя, – сказал спокойно Грег, когда я положила голову ему на плечо. Я решила помолчать немного. – Ну хорошо, я люблю тебя Кит.
   – И я люблю тебя, Гриша, – улыбаясь, сказала я. Он засмеялся. Так мы и просидели с ним еще пару часов, допивали виски и смотрели, как горит наш дом. И знали, что все у нас будет хорошо.

Рассказ №5. Мужской род

   – Я это… люблю тебя,… наверное.
   – Вась, ты чего?
   – Да я не в том смысле…. Ну, в смысле…. Я тебя люблю.
   – Васька! Ха-ха…. Ха. Ха-ха-ха! – Дима посмотрел на друга и, увидев, с каким серьезным лицом он это сказал, начал ржать в голос. – Васька, ты ж не голубой! Или ты мне врал столько лет? Признавайся, шельмец!
   – Дим, хватит ржать. Конечно, я не голубой, ты бы точно знал. Просто я…, – договорить он не смог, потому что из носа снова пошла кровь. Устав вытирать ее рукавами, Вася просто задрал голову и ждал, когда из носа перестанет течь.
   – Ай, дай, я сам, – с этими словами Дима вытащил из сумки носовой платок и приложил его к носу друга. – Вот жеж уроды все-таки: четверо на одного! Подонки.
   Дима постоял еще несколько минут, держа платок, затем, убедившись, что кровь носом у Васи больше не идет, выкинул платок в ближайшую урну.
   – Вааась, подожди здесь, я ща приду.
   Оставив друга стоять у парапета, в который негромко ударялись волны, Дима пошел к кофе-стопу. Подойдя к киоску, он постучал по стеклу, чтобы привлечь внимание продавца.
   – Молодой человек, будьте любезны, сделайте два кофе.
   Одарив Диму презрительным взглядом, продавец поинтересовался.
   – Каких?
   – Большой латте с сиропом амаретто и большой американо.
   – Хорошо. Через пять минут кофе будет готово.
   – Готов.
   – Что? – не понял продавец.
   – Кофе – он мой, мужской род, а не средний, – вежливо произнес Дима с улыбкой.
   – В отличие от некоторых, – буркнул продавец себе под нос, но достаточно громко, чтобы Дима услышал, однако он решил пропустить это язвительное замечание мимо ушей. Дождавшись кофе, Дима расплатился, взял два стакана и вернулся к другу.
   – Держи, – протянул он стакан Васе, который к тому моменту уже перебрался на лавку. Хлебнув горячего напитка, Василий удовлетворенно выдохнул:
   – Спасибо.
   – Всегда пожалуйста, здоровяк.
   Друзья посидели еще немного, попивая, молча, кофе, потом все же Дима нарушил тишину. Повернувшись к Васе, он с озорной улыбкой спросил:
   – Так что там…, ты меня любишь?
   – Ну да, – просто ответил друг.
   – Ай, ты мой хороший, иди я тебя поцалую, – с этими слова Дима начал, шутя, тянуться к Васиным губам.
   – Димка, перестань, я совсем не в этом смысле, – засмеялся Вася.
   – Ну ладно, Вась, серьезно, чего это ты? – друг какое-то время молчал, разглядывая свои ботинки, потом громко выдохнул и заговорил.
   – Да… понимаешь, сегодня же день смерти отца. Я утром на кладбище ездил и, пока стоял там, все вспоминал, вспоминал….
   – Петра Анисимовича, что ли, вспоминал?
   – Да, и его тоже, а еще наше детство, юность, и потом…. Мы ж с тобой всегда вместе, даже после того, как ты признался, что… ну это….
   – Да, понял я-я-я, – протянул Дима. Столько лет прошло, а Васька все стеснялся произнести слово гей или голубой.
   – Я раньше думал, что мы просто с тобой лучшие друзья, не разлей вода и все такое, а сегодня понял, что люблю тебя. Просто мне любить больше некого, понимаешь. Я только сегодня врубился… Я раньше думал, что страшно, когда тебя никто не любит, но потом понял, что страшно, когда тебе некого любить, когда совсем никого из родни нет. Вот я и понял, что ты мне всех родней и что я люблю тебя…, как брата, – поспешил добавить Вася.
   Дима посмотрел внимательно на друга, потом отвернулся и стал разглядывать море.
   – Спасибо, Вась.
   – Я просто хотел тебе сказать, чтобы ты знал.
   Дима не поворачивался, а только всхлипнул пару раз.
   – Дим, ну че ты? Димка, ну повернись, – Вася положил руки другу на плечи и повернул к себе. Дима плакал, по щекам бежали черные от размазанной туши слезы.
   – Дурачок, – Вася обнял друга за плечи и притянул к себе на мгновение, а потом отпустил. – Не реви, бро.
   – Так трогательно, Вась. И приятно. Спасибо, что сказал, – Дима вытер ладонью слезы с лица и глубоко вздохнул. – Так, все, – продолжил он, – надо это отметить.
   – Че отмечать-то…, – грустно сказал Вася. – Никого не осталось, мы с тобой как два бобыля, даже девушек у нас нет…, у меня девушки, у тебя мужика. Так и помрем, никому не нужными, – Вася смотрел на море и чуть не плакал от досады. Дима знал, что в день смерти отца друг всегда грустит, ездит на могилу, разговаривает о чем-то с Петром Анисимовичем, а потом целый вечер смотрит какие-нибудь нудные фильмы. Сегодня же он был не просто грустен, а как-то обречен.
   – Так ты что, правда, помирать собрался?! Щас, ага, – деловито произнес Дима. – Собрал-ка сопли в кулак и пошли пить.
   – Дим….
   – Пошли, пошли, – Димка выкинул пустые стаканы в урну, схватил Василия под руку, поднял его не без труда и поволок за собой. – Такушки мой дорогой, идем щас в твою любимую пивнушку и нажираемся в дюбель. Ты знаешь, я дядю Петю любил как родного, но ты сегодня просто превзошел сам себя: и в любви мне братской признаешься, и помирать собрался один на один со мной. Это попахивает затяжным депрессняком, надо пресекать на корню. Ты ведь знаешь, что роднее тебя у меня никого нет, так что, на тот свет я тебя не отпущу в ближайшее время…, ну трезвого – точно.
   Дима терпеть не мог хоть малейшее упоминание о смерти. Человек-праздник, парень-позитив, лучший друг и, практически, брат – за это Вася его и любил, за то, что он всегда мог его развеселить и не давал ему соскучиться, спиться, уйти в депрессию или еще куда-нибудь.
   Друзья прошли мимо Олимпийца, миновали Спортивную набережную и направились в сторону Семеновской, где неподалеку был любимый пивной ресторан Васи. На прохожих, которые то и дело оглядывались (некоторые с любопытством, большинство же – с искривленными от злобы и отвращения лицами) парни не обращали внимания. Дима был спокоен: когда рядом с ним находился этот накачанный здоровяк, его почти не трогали. Сегодняшние упыри – исключение: их было четверо, бритоголовые, двое с битами. Сначала они увидели только Диму и прикопались к его сумочке и мейкапу (хотя там был только тональник, тушь, да блеск для губ). Ударить не успели, Вася подскочил очень быстро и сразу стал выяснять «че за вопросы к моему другану». Короче, как всегда, слово за слово…. Собственно, биты битами, а против мастера спорта по карате и вице-чемпиона города по боям без правил эти биты почти ничто. Хотя Ваське сегодня досталось: нос разбили и синяков чуток наставили. Зато эти четверо еле удрали.
   Проходя мимо торгового центра, слушая васькины рассказы про какие-то там очередные соревнования и «любуясь» разбитым носом друга, Дима, в который уже раз, подумал, что, если бы не он (гомосек и заднеприводный придурок, как называл его отец), у Васьки была вполне нормальная жизнь…. Был бы сам Дима жив сейчас? Сложно сказать.

   ***
   Это странная и необычная, во всех отношениях, дружба началась, когда обоим было по десять лет. Вася уже тогда занимался спортом, причем очень серьезно, почти каждый день ходил на тренировки, выигрывал соревнования и все в таком духе. Во дворе он почти ни с кем не дружил, просто не было времени. Общался он только со своими одноклассниками, и то не со всеми, а еще с ребятами из секции. Но это все было не то, близкого друга у него на тот момент не было: в детстве Вася был неразговорчив. За его замкнутость и молчаливость детвора прозвала его Тормозом, он же, в силу воспитанности, всегда пропускал это мимо ушей и никому не отвечал на обидные слова. Дети жестоки. Вася знал это, так его научил отец. Он объяснил, что, если ты отвечаешь на оскорбление, то поощряешь обидчиков, а если все время будешь игнорировать, то недругам их же дурость скоро надоест и они отстанут.
   Димку такому никто не учил. Поэтому, когда Вася встретил его в первый раз, он был весь побитый, в порванном свитере, но пытался отбиваться от троих обидчиков палкой.
   – Тряпка!
   – Слабак!
   – Урод!
   Те, кто нападал на хилого парнишку, помимо тумаков, одаривали его еще и бранью. Вася хотел было пройти мимо, но тут его взгляд встретился со взглядом Димы: Вася еще ни у одного сверстника не видел такой тоски и обреченности в глазах, на него как будто смотрел умирающий щенок. Вася долго разбираться не стал, он подошел и заслонил собой парня:
   – Сидоровы, че вы к нему пристали? – Вася знал этих хулиганов, они были из соседнего дома, только имен их не запомнил.
   – Тормоз, че ты лезешь? – обидчики тоже знали Васю, и хоть не убежали сразу в страхе, но палки свои побросали. – Ты за эту девку будешь заступаться?
   – Я вам просто скажу, что если будете его бить, я буду бить вас, поняли?
   Шантрапа поочередно плюнула ему под ноги и свалила. Вася так и знал, что с ним они драться не станут: хоть они глупые, но не полные дураки. Когда Сидоровы ушли, Вася обернулся к избитому мальчику.
   – Тебе сильно досталось? – парень смотрел на него во все глаза. – Держи, дома пришьют, – протянул Вася ему оторванный рукав.
   – Спасибо, – сказал мальчик, взяв рукав. Он поднял с земли потрепанный портфель, поставил его на скамейку, которая стояла неподалеку, и начал собирать журналы, разбросанные вокруг. Вася стал ему помогать. Журналы были все женские – на каждой обложке была тетенька в красивой одежде. Вася подержал один в руках и рассмотрел внимательно несколько страниц.
   – Это для сестры, – буркнул смущенно мальчик, когда Вася отдал ему журнал.
   – А почему они назвали тебя уродом, ты ведь не страшный, а наоборот красивый? – простодушно спросил Вася.
   Мальчик сразу покраснел, и на лице отразилось некое подобие улыбки, которая правда, тут же исчезла.
   – Они дураки просто, вот и все. Злые и дураки, – мальчишка нахмурился и сел грустный на скамейку. – У меня во дворе тоже все дураки. Одна девчонка как-то докопалась, что у меня ресницы слишком длинные для мальчика, я ей сказал, что она страшная. Так ее брат меня потом побил. И что они после этого, не дураки разве? – спросил со слезами в голосе мальчик.
   – Наверное, дураки, – ответил Вася.
   – А тебя они почему тормозом назвали? – вспомнил мальчик недавних обидчиков.
   – Потому что дураки, – ответил Вася и мальчик засмеялся. Васька сам стал хохотать, так и не поняв, отчего. Наверное, потому, что они оба с этим мальчиком поняли, что все злые дети – дураки.
   – Меня Вася зовут, – сказал он, когда перестали хохотать.
   – А меня Дима, – мальчик протянул руку.
   – Хочешь, я с тобой до дома пройдусь, чтоб никто больше не побил?
   – Спасибо, только я не хочу домой, – Дима погрустнел, а потом неуверенно добавил: – Дома щас просто нет никого.
   – Тогда пошли ко мне. У меня дома папа. Он, кстати, доктор наук, – гордо сказал Вася. – Он нас покормит.
   – А он не будет ругаться, что ты меня привел?
   – Неа, он вообще никогда не ругается. Он мне все объясняет. Вот и я ему все объясню.
   Дома Вася познакомил Диму с папой, Петром Анисимовичем, которому все объяснил, – и про драку, и про рукав, и про то, что у Димы никого нет дома, а они голодные. Васин папа нового друга сына принял радушно, накормил, показал дом, где было много комнат и много книг, очень много книг. А еще пианино, большой телевизор и два маленьких, на стенах висели какие-то портреты старых дядек, карты, грамоты – все вперемешку. У Васи была большая отдельная комната с грушей, шведской стенкой, небольшими гирями, матом – в общем, половина комнаты напоминала спортзал.
   В этот первый день в квартире Васи и его семьи Диме очень понравилось, но он и не думал, что потом полжизни там проведет. С первого дня знакомства мальчики стали лучшими друзьями. Они были очень разными – Вася молчаливый, скромный, сосредоточенный и упертый. Дима – любознательный, разговорчивый, неусидчивый. У Васи, кроме папы, никого больше не было, так сложилось. У Димы были мама, папа, сестра, две бабушки и два дедушки, но ни о ком из них мальчик никогда не рассказывал. Объединяло ребят одно – они всегда говорили то, что думали, особенно друг другу.
   После пары недель их знакомства, когда Дима в очередной раз обедал у Васи и его папы, Петр Анисимович вызвал нового приятеля сына на разговор. Как и было заведено в семье доктора наук, он не стал выпроваживать Василия из кухни под надуманным предлогом, а просто сказал, что пришло время им с Димой познакомиться поближе. Когда Вася, пошел делать уроки, его папа спокойно спросил Диму:
   – Твои родители тебя бьют?
   – Нет, – сказал Дима, опустив голову.
   – Дим, ты меня пойми, я не хочу лезть не в свое дело. Просто ты первый мальчик, с которым Васе удалось подружиться, – вздохнул дядя Петя. – Все остальные дети его либо обзывают, либо боятся, либо завидуют. И я очень хочу, чтобы у него был настоящий друг…, такой как ты, но я должен знать, что ты однажды не исчезнешь, потому что сбежишь из дома из-за того, что родители тебя бьют. Или еще по каким-то причинам.
   Дима молчал.
   – Скажи правду, почему ты так не любишь возвращаться домой?
   – Я, между прочим, тоже Васе завидую, – буркнул Дима. – Но не так, как все остальные.
   – А как?
   – Я тоже хочу, чтобы у меня был такой папа….
   – Доктор наук? – слегка улыбнулся Петр Анисимович.
   – Нет. Папа, который все объясняет и все понимает.
   – Значит, бьет тебя папа?
   – Нет! … Нет, меня никто не бьет, – поспешил добавить Дима. – Петр Анисимович, они меня не бьют, честно. Они просто не любят меня, совсем. И обзывают все время, особенно папа.
   – Почему?
   – Я не знаю. Они с мамой ничего толком не объясняют мне. Они говорят, что я не похож на мальчика, что я слишком слабый, что я не могу за себя постоять, папа даже однажды меня плохим словом назвал.
   – Каким?
   – Я не хочу говорить.
   – Ладно, а за что он тебя так назвал? – Дима покраснел до кончиков ушей, но все же решил открыться:
   – Я мерил мамино платье и туфли, просто… мне просто очень захотелось посмотреть, ну что получится. А… а папа…. Я не знал, что он уже с работы вернулся, он увидел и сорвал с меня «бабьи шмотки», как он сказал. Ну и потом долго ругался и матерился.
   – А мама тебя разве не защитила?
   – Нет. Папа рассказал все маме с сестрой и с того дня они со мной практически не разговаривают. Они… они говорят, что лучше бы я родился девочкой, а еще лучше, если бы я не рождался вообще, – после этих слов Дима стал плакать. – За что они так, дядя Петя?
   Петр Анисимович обнял Диму и стал его утешать. Он ничего не говорил, пока мальчик не успокоился. А потом налил ему чаю, достал конфеты и попытался объяснить, почему его не любят родители.
   – Понимаешь, Дима, не все люди одинаковые, и не все мальчики одинаковые. Кому-то нравится бокс, карате, спорт в общем, а кому-то рисование, музыка, мода…
   – Девчачьи штучки – так все это мой папа называет, – вставил грустно Димка.
   – Кто-то это и так называет, хотя это не значит, что модой могут интересоваться только девочки. Взрослые ведь тоже разные. Вот твои родители – они просто не знают, что есть разные мальчики, поэтому ты для них другой, а другой – значит, плохой и странный. Так, по крайней мере, они считают. А я, например, много читаю и знаю, что во все времена были мальчики, которые отличались от сверстников, любили совсем не то, что все остальные и так далее.
   – Но ведь это не значило, что они плохие или… или уроды?
   – Нет, конечно, нет. Ты просто должен понять, что можешь быть каким хочешь, но иногда это придется скрывать…. Так устроено в этом мире, вернее, в этой стране.
   В тот день дядя Петя еще долго объяснял Диме, что, если он отличается от остальных, это значит только, что он другой. Просто другой. Не плохой и не хороший, а другой. В десять лет Дима понятия не имел, что он гей, он даже слова такого не знал. Он знал только, что ему не нравится ходить на бокс, любовь к которому пытался привить отец, не нравится скучная серая, коричневая и черная одежда, в которую одевала мать, в то время как сестра красовалась во всем разноцветном. То, что Дима в 10 лет был особенным, но не знал, каким именно, понял только Петр Анисимович. Тогда на своей кухне он не стал сразу вываливать на мальчика все тонкости его особенной натуры, а просто объяснил, что другим быть не страшно, надо просто не всем об этом рассказывать и показывать. А еще дядя Петя попросил Диму никогда не бросать Васю, никогда. Правда, попросил он об этом позже, примерно через три года, когда понял, что друзья стали настоящими братьями – не по крови, но по духу.
   К тому моменту Дима все свободное время проводил у Васи, дома он только ночевал. Родителей совершенно не интересовало, где пропадает их пропащий сын. Они, казалось, поставили на нем крест, а благодаря тому, что Дима занимался любимыми вещами – рисованием, кройкой, шитьем, вязанием – у Васи, то и об увлечении мальчика девчачьими штучками они будто позабыли. «Нету дома, и хорошо», – говорил Димкин отец.
   Проводя время с Васькой и дядей Петей, Дима был счастлив. С другом они вместе обсуждали историю, которой их учил Петр Анисимович, читали книжки, о которых он им рассказывал, ребята могли смотреть любые фильмы по любым каналам. Часто они сначала смотрели Васькины боевики, а потом Димкины комедии или мелодрамы. И всегда подолгу обсуждали просмотренное. Димка, например, мог часами говорить про Америку. Штаты казались для него лучшим местом на земле. Ближе к 14 годам он понял, что там всем до чертиков, насколько ты странный, необычный, или какой ты ориентации.
   Как раз в 14 Дима понял, что такое ориентация, и какая она у него. На период полового созревания пришелся первый кризис в их с Васей дружбе.
   Друг, в котором вовсю бушевали гормоны, чуть ли не каждый день пытался назначить кому-нибудь свидание, с Димой он проводил все меньше времени, а как раз тогда Вася был ему нужнее всего. Разговоры друзей все чаще сводились к девчонкам, Вася неустанно рассказывал, как хочет познакомиться то с Олей, то с Машей, то еще с кем-то из своей школы, описывал Диме, какие красивые у него одноклассницы и сверстницы, предлагал пойти вместе погулять с ними, устроить двойное свидание.
   Однажды Дима согласился. Вместе с Васей они пошли в кино с двумя его одноклассницами, после, как водится, друг пошел провожать одну девочку, а Дима другую. Марина оказалась не робкого десятка и на пороге своего дома поцеловала Диму сама. Позже тем же вечером, когда Вася воодушевленно рассказывал о своем первом поцелуе и как это было приятно, Дима не знал, куда себя деть. Друг ждал от него такого же рассказа, и после его:
   – А у тебя как? Целовались?
   – Ага, – только и смог вымолвить Дима. Потом резко засобирался домой и не приходил к Васе два дня. А когда пришел, то о своем первом поцелуе рассказал только дяде Пете, рассказал, как его поцеловала девочка, а он ничего не почувствовал, совсем ничего, только стыд и чувство, как будто его заставили это сделать.
   Петр Анисимович все понял, и сам объяснил ситуацию Васе. После того, как Дима признался сам себе, что он гомосексуальный, страшнее всего было рассказать об этом лучшему другу: он боялся, что тот, несмотря на все его прогрессивные взгляды, все же отвернется от него.
   Когда Вася после разговора с папой пришел на кухню и обнял Диму, сказав:
   – Ты мой лучший друг, и всегда им будешь, понятно? – Дима чуть не расплакался от счастья и облегчения.
   – И с этого дня ты должен мне сам обо всем рассказывать, – добавил Вася. Он не стал посвящать друга в подробности разговора с отцом, но запомнил ту беседу навсегда: отец объяснил ему, что нельзя человека оценивать только по тому, с кем ему больше нравится или не нравится целоваться. Так же как раньше Петр Анисимович объяснял сыну про все остальные отличительные признаки разных людей, он объяснил ему все про ориентацию, и что по ней нельзя определить, хороший человек или плохой. Вася все понял, со временем понял так же и то, что другу понадобится вся его поддержка, чтобы он смог быть таким, какой он есть.
   Так они и жили – всегда вместе, поддерживая друг друга во всем. Дима не стал отговаривать Васю, когда тот поступил на факультет физкультуры, хотя понимал, что с его знаниями в истории, литературе и прекрасным английским он сможет поступить почти везде. Сам Дима пошел учиться на дизайнера, и Вася этот выбор также одобрил.
   Вася вообще всегда поддерживал Диму, просто потому что он был его лучшим другом. Наверное, благородство у этого, чересчур умного и начитанного качка, стояло на первом месте. Помня слова отца о том, что о человеке нельзя судить по его ориентации, Вася не скрывал ни от кого, что его друг гей – ни от одноклубников, ни от девушек, с которыми встречался, ни от знакомых, с которыми занимался в тренажерках. Залы он менял очень часто, конечно, из-за Димы. Вася не скрывал, что его друг гей, но и не трубил об этом направо и налево. Ходить в один тот же зал удавалось ровно до того момента, пока кто-то из знакомых не увидит его вместе с Димой. После этого начинались нападки, издевки, иногда угрозы. Поначалу Вася махал кулакими направо и налево – оставалось либо это, либо бросить друга – последнее было недопустимо для благородного Васи.
   А вот Дима несколько раз сам пытался оставить Васю. В первый раз, когда друга бросила девушка, с формулировкой – ты со своей подругой (имея в виду Диму) больше времени проводишь, тот не особо расстроился, уверенный, что у такого спортсмена, как Василий, будут десятки других. Когда друга бросила другая девушка, уставшая от нападок знакомых за то, что она общается с геем, пусть и косвенно, Дима напрягся. А в третий раз вовсе уехал на несколько недель из города, подальше от Васи. Друзья общались только по переписке и Дима пытался всячески объяснить Васе, что без него тому будет намного лучше. Но друг ничего не хотел слушать и уговорил-таки его вернуться и жить, как раньше, то есть, не обращая внимания на гомофобных паразитов.
   Кроме этого случая, студенческие годы были для обоих одними из лучших в жизни. Оба занимались любимым делом, Вася продолжал встречаться с девушками, все время с разными, но оно и понятно – молодость. Дима тоже начал встречаться с парнями, естественно, это было сложно, поскольку геи по главным улицам парадами не ходили. Найти себе пару можно было только в специальном баре, или в интернете. Да и все эти мимолетные встречи не устраивали Диму. Он хотел найти свою вторую половинку, конечно же, он мечтал также жить со своим парнем открыто, не боясь, что их обоих изобьют, унизят, будут угрожать, что выгонят из универа, уволят с работы – все эти стадии Дима успел пройти к 23 годам. Тогда же он понял, что будет счастлив только в стране, где гомофобия не возведена в ранг национальной гордости. Уехать жить в Европу или США – вот все, о чем он мечтал. А о том, чтобы быть счастливым в родной стране, он и думать забыл.
   Помня просьбу дяди Пети, Дима спросил сперва у Васи, не хочет ли тот поехать в штаты. Эту тему поднимали несколько раз, обсуждали все за и против, наконец, когда оба поняли, что не прочь, да плюс еще Петр Анисимович их благословил на переезд, стали искать варианты. Нужно было выбрать штат, город, найти работу, жилье, а самое главное – оформить визу.
   Когда Диме отказали в получении даже временной визы в США, это было ударом, но не большим. Друзья просто поняли, что поездка откладывается. Настоящим испытанием стала смерть Петра Анисимовича. Он скончался от инсульта у себя на работе. После смерти папы Вася запил, сильно. Его уволили с работы, его бросила девушка, с которой он встречался год, и которая даже хотела переехать с ним в США. Остался с ним только Дима. Друг вытащил его из запоя, устроил на новую работу, помог восстановиться и морально, и физически. Но на это ушли долгие месяцы. За это время мечта о переезде в штаты ушла на второй, пятый, десятый план, в общем, парни о ней забыли. Вернее, Вася забыл насовсем, а Дима иногда вспоминал, но уже перестал верить, что у них обоих это получится. Тем не менее, жизнь продолжалась.

   ***
   К 31 году оба были уже состоявшимися профессионалами в своих сферах: у Димы было маленькое ателье. Вася по-прежнему очень серьезно занимался спортом: работал тренером, участвовал в соревнованиях, копил деньги, чтобы открыть свой спортзал. Правда, оба были одиноки, кроме друг друга, у них никого не было. Дима оборвал все связи с семьей, как только поступил в университет. А дяди Пети давно не стало.
   В тот день, после признания Васи, друзья отправились в пивной ресторан. Гудели сначала вдвоем, потом познакомились с какими-то девчонками. Ближе к полуночи Вася рассказа Диме, что один из парней в баре не спускает с них глаз.
   – Вот видишь, стоило только признаться мне в любви, и на тебя уже мальчики заглядываются, – заржал Димка.
   – Да он на тебя глазеет, балбес.
   – Правда, что-ли? – смутился тот. – А он красивый?
   – Ну, если б я что-то в этом понимал… вроде не сильно страшный, – ответил Вася. – Познакомься с ним, чего тебе стоит?
   Позже молодой человек сам подошел познакомиться с Димой. После нескольких часов общения, они уехали вместе.
   Следующие несколько дней Дима общался с Васей только по телефону. Лично он познакомил его со своим новым парнем Максом через две недели в гей-баре, где оба чувствовали себя очень раскрепощенно.
   Диму было не узнать: и так всегда жизнерадостный, теперь он просто светился. С Максом они сидели рядом, все время флиртовали друг с другом, даже держались за руки. Пока Дима знакомил парня с самым важным человеком в его жизни – лучшим другом Васей, последнего не покидала тревога. Вроде все в этом Максе было хорошо, вроде ему и Дима очень нравился, и он это не скрывал, но что-то все-таки было не так.
   – Макс, а ты знаешь, что Дима планирует в США переехать? – спросил напрямую Вася.
   – Вась, мы же сто лет об это не разговаривали. Чей-то ты вспомнил? – удивился друг.
   – Но ты же до сих пор хочешь, правда? – допытывался Вася.
   – Ну, теперь даже не знаю, – Дима с улыбкой посмотрел на Макса.
   – И правильно, что хочет. Я сам об этом недавно задумался. Свободная страна ведь, хочешь за руки держись, хочешь целуйся, хочешь женись. Никто ничего не запрещает.
   «Выкрутился», – подумал Вася.
   – Здорово, – вслух он сказал только это.
   – Вот видишь, он даже думает так же как я, – продолжал светиться счастьем Дима.
   Наблюдая за счастливым Димой, Вася искренне радовался за друга. Тот, как и обещал в юности, всегда рассказывал ему обо всем, и, не стесняясь, знакомил со своими парнями, которых было не так и много. Большинство из избранников Димы вели более скрытую жизнь и практически никогда на людях не выдавали себя. «Лепили из себя натуралов» – так называл это Дима. Он же с университета привык выделяться, как минимум, сумочки всегда носил женские, ну или унисекс, часто наносил на лицо макияж, ну, а одежда – у дизайнера она не может быть обычной. В общем, большинство Диминых парней не выдерживали такой открытости. К тому моменту как друзья окончили вуз, жизнь поменялась, отношение к людям нетрадиционной ориентации – тоже, к ним не были толерантны или терпимы, но их, как бы, не замечали. Однако всегда находились такие альфа-самцы в общественных местах, считающие своим долгом задеть, унизить или толкнуть «открытого гея, который вместо того, чтобы сидеть в заднице вместе со своими дружками, гуляет по улицам нормального города». Обычно после таких стычек все избранники Димы расставались с ним.
   Поэтому Максу и его поведению Вася обрадовался, но все же его чрезмерная открытость настораживала. Какой-то он был слишком гейский, как будто все, что он делал, было специально. Только вот специально для чего? Вася решил не рассказывать пока другу о своих догадках, а просто понаблюдать.
   В следующий раз после знакомства Вася увидел Макса через пару недель недалеко от качалки, в которую ходил. Молодой человек был одет совсем не так, как в тот первый раз, что они виделись. На нем, вместо рубашки и обтягивающих джинсов, был спортивный костюм. Макс разговаривал с еще несколькими парнями, двоих из которых Вася знал: они вместе занимались кикбоксом. Васе они запомнились потому, что были жуткими гомофобами и как-то даже отказались вставать с ним в спарринг после того, как увидели их с Димой вместе.
   Своими наблюдениями Вася в тот же вечер поделился с Димой.
   – Ну и что? – спокойно спросил друг. – Что, геи уже не могут спортом заниматься?
   – Дим, он какой-то мутный, честно.
   – Васька, понахватался опять словечек своих, – раздраженно начал Дима. – В каком смысле мутный? Нормальный он. Ну и что, что он в качалку ходит, подумаешь.
   – Да не в этом дело. Он общается с отморозками… им человека унизить – не фиг делать, а геев они вообще ненавидят. О чем он мог с ними разговаривать? Ты спроси у него!
   – А вот и спрошу.
   – Вот и спроси!
   – Спрошу!
   – Вот и спроси! – настаивал Вася.
   – Щас прямо позвоню и спрошу.
   Дима позвонил и спросил. Макс ответил ему, что не любит, когда за ним следят, но если тому интересно, объяснит – те спортсмены спрашивали у него про костюм, который был на нем, мол, где купил и так далее. А еще Максим предупредил Диму, что если тот выкинет еще что-то подобное, то они расстанутся.
   – Доволен! – раскричался Димка после разговора с Максом. – Он разозлился! А все ты со своими подозрениями! Ну и что, что он такой, мутный, как ты говоришь! Я у него вообще-то первый, он раньше только с девушками встречался.
   Вася решил попробовать выяснить все детали, чтобы лучше понять:
   – Так у вас все было, что ли?
   – Ага, – ответил Дима.
   Вася задумался. Макс явно не производил впечатления открытого гея, когда они виделись в последний раз. Но узнав, что у них с Димой действительно все серьезно, Василий решил пока не торопиться с выводами.
   – Дим, просто будь внимательней. Присмотрись к этому парню, ладно? – попросил он друга. – Я переживаю за тебя. Я… Я не хочу, чтоб тебя опять обидели… и
   – А что ты хочешь? – взорвался неожиданно Дима. – Что б я реально один умер? Чтоб я сидел дома и ни с кем не встречался, чтоб боялся, что меня обидят?
   – Да я же не в этом смысле…
   – Переживает он, – не унимался друг. – Раньше надо было думать, когда ты бухал, как черт, когда просрал поездку в США, когда… – договаривать Дима не стал, потому что увидел, как Вася изменился в лице: чувство вины дало о себе знать.
   – Вась, я… Это ж я с горяча, прости меня… Ваась…. Вась, стой!
   Но Вася уже вышел из квартиры и стал спускаться быстро по лестнице.
   Следующий месяц друзья не разговаривали и не встречались. Пережить ссору Васе помогли соревнования, к которым он готовился. То, что в день, когда он их выиграл, рядом не было лучшего друга, огорчило его сильно, но обида и вина не давали взять телефон и позвонить. Весь этот месяц Вася следил за жизнью Димы через соцсети, так он хотя бы знал, что с другом все хорошо. Тревога так и не оставила его, даже после, казалось бы, убедительных ответов Макса. Не то что-то было с ним, не то.
   Ссылку на видеоролик Васе прислали на следующее утро после соревнований. С незнакомого номера также пришло сообщение: «Вот как нормальные спортсмены поступают с голубятиной, не то, что ты!». Пройдя по ссылке, Вася увидел Диму.
   Эти упыри заставили его надеть свадебное платье, было видно, что они его били, причем сильно. Иначе они бы не заставили его сделать то, что произошло дальше. На видео было шестеро парней, все спортсмены, некоторых Вася знал лично, особенно главаря – это был Макс. В начале видео он пихал Диму, одетого в платье, черенком от лопаты прямо в спину, заставляя пройти того в центр импровизированного круга. Дальше следовали издевательства – одно хуже другого. Сначала они заставили Диму встать на колени и попить из лужи, когда же он это сделал, они ударили его в рот чем-то тяжелым. Васин друг упал, когда его подняли, губы у него были разбиты. Дальше издеватели заставили Диму назвать свои полные данные и признаться, что он самый настоящий гей, что он заднеприводный придурок, в общем, заставили повторять за ними и обзывать себя всякими разными словами. Дима все выполнил. Друг не плакал и не стонал, он был как будто совсем без эмоций. «Неужели они так его запугали», – подумал Вася. Он заставил себя досмотреть видео до конца.
   После к Диме подошел Макс.
   – Ты хотел, чтобы мы с тобой уехали в США и поженились? А я все это делал специально, чтобы поиздеваться над тобой. Гомики – не люди, ты не человек. Нормальные мужики не могут с такими нелюдями дружить, понятно тебе? – Макс схватил Диму за волосы и с силой дернул вниз, чтобы заставить свою жертву опустится на колени. – Твой дружок позорит нас, спортсменов, тем, что общается с тобой. Но хрен ему, и тебе, кстати, тоже хрен, – после этих слова Макс взял фаллоимитатор, который кто-то из сообщников передал ему и ударил со всей силы Диму им по лицу. Затем бросил его рядом с упавшим Димой. После этого видео, которое длилось около 5 минут, кончилось.
   Вася быстро оделся, вызвал такси и поехал к другу. По дороге он не переставал думать, но не только о Диме. О Максе он думал в первую очередь. Зачем он это сделал? Ведь он казался счастлив с Димой. В какое-то мгновение Вася даже поверил в искренность его чувств. Затем Вася вспомнил, как Дима однажды рассказывал ему историю о своем преподавателе в университете, том самом, который заставил его бросить учебу.
   – Скрытые геи – вот кто настоящие уроды, – горячился тогда Дима. – Ты представляешь, эта тварь весь семестр меня гнобила за мой внешний вид, критиковал меня так, что вся группа ржала. Заставил меня прийти к нему на пересдачу. Ты знаешь, что он мне предложил на пересдаче?! Он сказал, что поставит мне зачет, только если я с ним пересплю. Это как так вообще?!
   Димка тогда был расстроен поведением преподавателя и решил все рассказать в деканате. Конечно, ему не поверили, а препод сказал, что это Дима предлагал ему секс за зачет. В общем, итогом стало то, что Дима уже через несколько недель перестал ходить в университет.
   И тут Вася понял, что Макс был таким же. Скорее всего, сначала он решил просто разыграть Диму, но во время своей злой шутки понял, что сам все это время был скрытым геем. Видимо, своей ужасной выходкой он решил доказать всем, и себе, в первую очередь, что он «настоящий мужик».
   Снова прокручивая в голове увиденное, Вася не смог сдержаться и заплакал. Он подумал о том, что всего этого можно было бы избежать. Если бы он раскусил Макса, объяснил все Диме, доказал…. Если бы….
   – Ты че ревешь, как баба, – возмутился таксист, когда Вася не смог сдержаться. – Ты гомик, что ли?
   Васе захотелось отметелить этого мужика до смерти, захотелось выместить на нем всю злость и обиду за друга. Но он уже был у Диминого дома, поэтому поспешил расплатиться и выйти из машины, молча.
   Дверь в квартиру друга он открыл своим ключом. Осматривая зал и кухню, он все время звал Диму, но он не откликался. На кухне Вася заметил Димин ноутбук: на весь экран там была открыта та же ссылка на видео, которую утром прислали ему. Вася ринулся искать Диму дальше. Когда он попытался открыть дверь в ванную, та не поддалась, но со второго раза все получилось: от удара ногой замок сломался.
   Дима лежал без сознания в ванне, полной воды, весь в крови, руки по локоть были изрезаны ножом, который теперь уже валялся на полу. Вася схватил друга и попытался вытащить его из воды.
   – Не надо, пожалуйста, – тихо произнес тот, но Вася все равно смог его вытащить и положить на пол. Взяв в одну руку голову друга, другой он набрал скорую. Ответили, как всегда, не сразу. За это время Дима успел снова потерять сознание. Когда на том конце провода приняли вызов, Вася стал тормошить друга, чтобы тот открыл глаза.
   – Васька, – только и сказал он, улыбаясь, когда пришел в себя.
   – Зачем, Дима, зачем ты это сделал? – шептал Вася.
   – Вась, зачем мне жить? Я и сам не живу, и тебе жизнь порчу…. Всегда найдется очередной Макс, который захочет поиздеваться…, – Диме не хватало сил, чтобы говорить, но он продолжил. – Они сказали, что, если я не пойду с ними и не сделаю так, как они хотят, то пострадают те, кого я люблю, – после этих слов Вася заплакал еще сильней.
   – Зачем… зачем ты…, – Вася только беспомощно оглядел ванную.
   – Я устал, друг,… устал быть таким, какой я есть. Может, у тебя лучше получится, – с этими словами Дима поднял руку, из которой все еще шла кровь, и погладил Васю по щеке, а затем безжизненно уронил ее на холодный кафель ванной.
   Скорая не успела. Дима скончался на руках у лучшего друга. Врачи сказали, что кровопотеря было слишком сильной, а группа крови у Димы редкая, так что, шансов все равно не было.
   Вася похоронил Диму рядом со своим папой. На его надгробие он написал: «Любимому другу и истинному брату. Он жил и умер настоящим человеком, таким, каким он был».

   ***

   30 лет спустя.

   – Василий Петрович, вы просили машину в обед. Она уже ждет.
   Вася стоял у окна своего большого кабинета, когда вошла помощница.
   – Хорошо, Женя, спасибо, – поблагодарил он ее. – Подожди…
   – Да?
   – Ты могла бы поехать со мной?
   – Да, конечно.
   – Хорошо. Возьми стакан для кофе и жди меня внизу.
   Вася взял керамический многоразовый стакан для кофе с резиновой крышкой со своего стола и направился к лифту. Его компания занимала многоэтажное здание в самом центре Владивостока. Уехать из этого города Вася так и не смог, и сам даже не знал, почему. Наверное, потому что за всю жизнь так и не нашлось кого-то, с кем захотелось бы куда-то уехать.
   После того, как он остался совсем один, он занимался только работой. Постепенно он смог выстроить свой бизнес. Начав с одного маленького спортивного клуба, Вася дорос до большого фитнес-центра, где было все для здорового образа жизни. А его «передовые и прогрессивные взгляды», как называл это Дима, помогли выстроить настоящую эко-империю. Идея Васи чем-то сверхновым не была, он просто смог влиться в общее течение: в 2020-е годы, когда весь мир и Россия, в том числе, помешались на экологии, Вася понял, что «зеленый фитнес» – это уже не будущее, а настоящее. Он стал заниматься только этим – открыл фитнес-центры, где можно было тренироваться преимущественно на тренажерах, вырабатывающих электроэнергию. Это течение стало популярным, а бизнес по сей день приносил хороший доход.
   Выйдя из здания, Вася направился к кофе-стопу, который стоял рядом с его фитнес-центром. Его помощница Женя уже ждала его. Сегодня на смене были Рики и Макс, Вася по-прежнему ненавидел это имя, но только не улыбчивого 19-летнего парня, который почти каждый день делал ему кофе. Вместе с ним в смене был его парень Рики. Кто бы мог представить, что мир так изменится, в который раз подумал Вася, смотря на эту парочку влюбленных.
   – Василий Петрович, вам как обычно сделать?
   – Нет, Максим, мне нужно сделать большой американо и плюс латте с сиропом амаретто.
   – Второе кофе тоже большое сделать? – уточнил Рики.
   – Кофе – он мой, мужской род, а не средний, – прошептал Вася. Ему почему-то вспомнилось, как Дима любил многим бариста рассказывать это правило. – Да, большой латте, спасибо.
   – Ваши стаканы, пожалуйста.
   Вася отдал ребятам стакан, который взял из кабинета, и посмотрел на Женю.
   – Ох, Василий Петрович, мне позвонили по поводу вашей просьбы, пока я шла сюда, и я совсем забыла про ваш стакан, – извинялась, краснея Женя. – Я сейчас сбегаю.
   – Не надо, Женя, я куплю себе еще один.
   – Да, не надо, – подтвердил Макс. – Мы же Василия Петровича знаем, так что просто одолжим ему еще один. Занесете завтра, хорошо?
   – Да ребят, обязательно. Спасибо, – улыбнулся Вася.
   Пока ему делали кофе, он не мог не вспомнить, как буквально пару лет назад нехватка бумаги вынудила позакрываться многие кофе-стопы, они остались без одноразовых стаканов. Но кто-то из находчивых придумал продавать кофе вместе с керамическими стаканами или кружками-термосами. Они были намного дороже, и их приходилось всегда носить с собой, но это было лучше, чем совсем отказаться от любимого напитка. Этот кофе-стоп был одним из вновь открывшихся. Кружки и стаканы здесь были именные, если ты не хотел нести их домой, то мог оставить ребятам, которые их мыли и оставляли на хранение. На следующий день, идя на работу, ты получал вкусный кофе в своем собственном стакане. Если же ты забывал свой стакан дома, то приходилось покупать новый. Однако за пару лет многие кофеманы привыкли уже везде ходить со стаканами. Это было неудобно, зато экологично. Новая зеленая эра определила, что жить нужно не в экономически устойчивом мире, а в экологически чистом. Так что, все в итоге остались довольны новой формой подачи кофе на вынос.
   Вот так быстро сейчас меняется мир. И не только физически, но морально и нравственно тоже.
   Когда Васе сделали его кофе, шофер уже подогнал машину. Он вместе с Женей поехал на кладбище, сегодня был день смерти Димы. Стерев пыль с надгробной плиты отца, Вася затем отошел к могиле друга. Поставив возле нее его любимый напиток, мужчина стал оценивать надгробье: он попросил Женю заказать новое, чтобы вместо крыльев ангела там была фотография Димы. На ней он улыбался. Вася долго смотрел на друга, потом вытер непрошеные слезы.
   – Каким он был? – тихо спросила Женя. Вася уже и забыл, что она здесь. Она была хорошей помощницей и хорошим человеком, с ней можно было поделиться.
   – Он был настоящим… во всем. Он был очень веселым, мечтал найти мужа, жить с ним открыто, он… он никогда не бросал меня в беде, – вымолвил Вася.
   – Вы его любили? – Вася посмотрел на помощницу, та опять покраснела.
   – Любил, только его и любил. Он был моим самым родным человеком после смерти отца и самым лучшим другом.
   – Только другом?
   – Да, – улыбнулся Вася.
   – Я… я не понимаю…. Давно хотела вас спросить, уж извините за любопытство….
   – Да ничего, – успокоил ее Вася. – Женя, ты ведь лесбиянка?
   – Да, конечно, как и большинство ваших работников, я нетрадиционной ориентации, – ответила с улыбкой помощница.
   – А я традиционной.
   – Да? Правда? Я… я эммм… Я не понимаю, – девушка нахмурилась. Она работала с ним третий год, но ни разу еще он не привозил ее сюда и не изливал душу. – Я раньше думала, что вы просто одинокий или… в общем, в компании все думают, что мы не видели вашего мужа, потому что его нет, а не потому что у вас есть жена. А сегодня я подумала, что вашим мужем был Дмитрий, но… теперь я в тупике.
   Вася и сам не знал, почему он одинок. Наверное, подсознательно он боялся с кем-то сближаться. Боялся, что его либо обманут, как Диму когда-то, либо бросят. Он выбрал самый простой и незамысловатый путь – жить одному и сосредоточиться на работе.
   – Понимаешь, Дима тоже был геем, но мы были друзьями, лучшими друзьями, даже братьями и только…. И я не смог спасти своего брата, – добавил печально Вася.
   – От чего?
   – От реальности.
   Вася рассказал Жене краткую историю Димы. У его помощницы она вызвала слезы, гнев, недоумение. Для нее, которая родилась и выросла в современном мире, уже несколько лет открыто жила со своей возлюбленной, работала в компании, где большая часть сотрудников были геями и лесбиянками (это было одно из главных условий приема на работу), было дикостью узнать о том, что 30 лет назад с человеком могли так жестоко обойтись только потому, что он был другой ориентации.
   – А видишь, как сейчас изменился мир: зеленый фитнес, отказ от бумажных стаканчиков, лояльность к геям, – закончил Вася.
   – Это ведь хорошо?
   – Хорошо, – вздохнул Вася. Он допил свой американо, а затем наклонился, чтобы стереть пыль с надгробья Димы. Он изменил в нем еще кое-что: к предыдущей надписи добавили строчку – «… Жаль, что он родился не в то время».

Рассказ №6. Полный дом

   – Ваше слово?
   Жанна не поняла с первого раза, что обращаются к ней.
   – Ваше слово, – настойчиво произнес голос, вырвавший ее из раздумий.
   Снова тухлая раздача, подумала Жанна, взглянув на свои карты, а вслух сказала только:
   – Пас, – отдав карты крупье, она натянуто улыбнулась остальным игрокам за столом и жестом подозвала официанта:
   – Принесите, пожалуйста, виски с яблочным соком, – после того, как официант ушел, Жанна стала следить за игроками. После нескольких часов турнира остались всего четверо, не считая ее. Китаец был стар, да и играл слабо, молодой таксист вообще ничего стоящего представлял – поймал пару хороших комбинаций, в финал выбрался в основном на фарте. Два друга – брюнет посимпатичней, один из завсегдатаев-неудачников, второй белобрысый, высокий и худощавый – вот он был реальной угрозой. Жанна видела его сегодня впервые, а она уже кучу турниров сыграла и знала основных игроков в лицо. Этот же точно был приезжим: нынче всех курортников и отпускников первым делом везли в игорную зону. Зачастую такие заезжие и помогали Жанне заработать на хлеб насущный, – сплошной кураж и никакой стратегии.
   – Понравился? – спросил белобрысый, когда Жанна, задумавшись над тем, как его обыграть, засмотрелась на его лицо.
   – Очень, – саркастически ответила Жанна и отвела взгляд. В этот момент ей принесли выпивку, и она стала медленно потягивать коктейль, дожидаясь хорошей раздачи.
   Еще час прошел, прежде чем, все остальные слились. Жанна этого хотела меньше всего, но в финале остались только она с белобрысым. Какое-то время они шли ровно, и всем немногочисленным зрителям стало понятно, что оба хорошо играют в покер. Затем белобрысый сильно поднял ставку, Жанна ответила и даже пошла ва-банк. Когда все ее фишки оказались в центре стола, их взгляды, наконец, встретились. Белобрысый смотрел на нее пристально, но без эмоций. Жанна всеми силами старалась не показать, насколько хороши ее карты. Вдруг незнакомец заговорил, в этот раз голос его был на удивление приятным, а смысл слов – неожиданным:
   – Ну что ж, давай так, чтобы не было скучно: если сейчас выиграю я, ты со мной переспишь, – сказал он все также без особых эмоций.
   Почти румянец почти покрыл щеки Жанны, за столько лет в игре она уже научилась не краснеть.
   – Хорошо, ковбой. Если ты выиграешь, я пересплю с тобой…. Как только разведусь, – добавила Жанна с холодным презрением.
   – И когда же ты разведешься? – не унимался белобрысый.
   – Как только выйду замуж, сразу же разведусь, обещаю тебе, – после этой реплики все окружающие прыснули от смеха, даже крупье слегка отвернулся, чтобы скрыть улыбку. Жанна же ехидно улыбалась, положив пальцы левой руки на свои карты. Белобрысый, как ни странно, не обиделся и не разозлился, а лишь улыбнулся в ответ и поставил все.
   – Вскрываем карты, – сказал крупье и посмотрел на Жанну. Она открыла сначала даму пик, затем короля пик. На столе уже лежали дама треф, дама и король бубен, был там и валет, но Жанну он мало интересовал.
   – У дамы фулл-хаус: короли и дамы, – спокойно изрек крупье. – Ваши карты, – обратился он к белобрысому.
   Увидев карты Жанны, он не обрадовался и не огорчился, а просто открыл свои.
   – Десятка пик, туз пик – стрит, вы проиграли, – сказал крупье, а затем добавил, повернувшись к Жанне: Поздравляю, вы выиграли турнир.
   Дальше шло быстрое награждение: игроки, занявшие с 1-го по 5-место, получили свои деньги. Жанна выиграла около 65 тысяч рублей, белобрысый немногим меньше. Обменяв фишки на деньги, Жанна выдохнула – этого едва хватит на месяц, но лучше чем ничего. Ей придется снова приехать в казино на следующей неделе. Интересно, будет ли здесь этот заезжий, неожиданно для самой себя подумала она. Ей всегда было плевать на других игроков, все их дурацкие попытки познакомиться или затащить ее в номер она пресекала на корню, хотя бы тем, что выигрывала у них. Этот светловолосый выскочка оригинальностью не отличался. Пока все эти мысли проносились в голове Жанны, она успела выйти в холл к банкомату, положить часть денег на карту и вернуться к бару в самом центре зала. Оглядывая десятки игровых автоматов и столов, она сама не знала, чего ищет. Но что-то она определенно желала здесь сегодня найти. Так странно, обычно она уезжала сразу после игры, а тут захотелось остаться. Заказав виски с соком, она села на стул и снова стала медленно оглядывать зал.
   – Меня ищешь? – спросил тот же приятный голос. Обернувшись и увидев белобрысого, Жанна внутренне улыбнулась. Их взгляды снова встретились, и она не нашлась, что сказать. Его лицо не выдавало никаких эмоций, будто он все еще играл в покер, но глаза теперь были совсем другими: они горели желанием, отражая ее собственные мысли. Он приблизился к ней вплотную, словно хотел поцеловать, но не поцеловал, а лишь хрипло произнес:
   – Меня, кстати, Артем зовут.
   – Да? Хорошо, что не Владик, – самым скучным на свете тоном пыталась сказать Жанна.
   – В смысле? – не понял Артем.
   – Проехали…, – Жанна демонстративно отвернулась к бару и стала не спеша пить свой коктейль, который уже принес ей бармен.
   Артем стал заказывать какой-то напиток в баре, какой именно Жанна не услышала и не увидела, потому что смотрела в другую сторону, а в голове у нее в этот момент уже выстраивалась цепь событий. Вот Артем угощает ее виски с яблочным соком (услышал же, как она заказывала), вот он говорит ей, какая она красивая, вот он пытается ее целовать, а она остается неприступной…. Решив через пару минут раздумий, что все это нужно сразу пресечь, Жанна повернулась к Артему, правда, того уже и след простыл.
   Обведя взглядом зал, женщина не сразу нашла его: Артем стоял в другом конце и флиртовал с какой-то подвыпившей женщиной, играющей в автоматы. Мигом взбесившись, что этот белобрысый засранец так быстро переключился на другую, Жанна выпила залпом коктейль и направилась к выходу. Артем догнал ее уже на крыльце.
   – Куда ж ты так быстро засобиралась, красотка? – сказал он, улыбаясь.
   – Слушай, ты бы шел к той дамочке, которая не прочь запрыгнуть к тебе в койку хоть сейчас…. А меня оставь в покое, – зло произнесла Жанна.
   – Ревнуешь, правда, ведь?
   – Что?! – вот наглец, подумала она. – Ты не попутал ли, ковбой?
   – Ревнуешь, – уверенно протянул он.
   – Слишком высокого ты о себе мнения, парень. Топай давай, куда подальше.
   – Без тебя не пойду. Ты обещала со мной переспать, – сказал он с хитрой ухмылкой. Вот теперь он уже не играл, а сменил свой покер фейс на человеческое лицо.
   – Да, но ты не выиграл, во-первых, а во-вторых, я обещала тебе секс только после развода, а соответственно, никогда, – этот Артем вызывал у Жанны смешанные чувства: и бесил, и притягивал одновременно.
   – Ну, это мы еще посмотрим, – с этими словами он притянул ее резко к себе и поцеловал. Жанна сначала пыталась вырваться, но затем поняла, что вовсе не хочет никуда уходить, одна – уже точно.

   ***
   Какой бы незаинтересованной она ни казалась накануне, на следующее утро Жанна проснулась в номере Артема. Увидев мужчину и вспомнив, что произошло ночью, она резко встала и стала собираться. Одевшись и забрав свои вещи, Жанна выбежала в коридор и направилась к выходу из казино. Она без труда нашла такси, села в машину и назвала водителю адрес. Только по дороге в город женщина позволила себе заняться самобичеванием. Конечно, это был не первый мужчина в ее жизни, но все же. Жанна попросту не умела влюбляться, она не могла кому-то довериться, кому-то, кроме себя. Слишком велик был риск.
   Заехав по пути в супермаркет и набрав кучу продуктов, Жанна направилась домой. Зайдя в квартиру, она наделала много шума этими пакетами, но было уже десять утра, и дети были в школе. Их у нее было пятеро: Настя, Дарина, Мила, Вова и Славик. Переделав все дела, наготовив кучу еды, от которой уже вечером ничего не останется, к двум часам Жанна была без сил: прилегла отдохнуть, а проснулась, только когда Настя стала ее будить.
   – Жанночка, вставай, надо поговорить, – тихо сказала старшая.
   – А, что? Я не сплю, – резко подскочила Жанна. – Где все? Сколько времени? Вы поели?
   – Все хорошо, мы поели, седьмой час уже, ребята уроки делают, лежи, – Настя легко уложила ее обратно. Ей было уже пятнадцать, и периодически матерью в этом доме была она. – Ма, надо поговорить.
   Ма? Значит, Насте деньги нужны. Из всех пятерых только Славик называл ее мамой: ему было всего три, когда она забрала его. Запись в трудовой о том, что она работает в крупной компании офис-менеджером, ей сделала подруга. Квартира, которую ей как сироте каким-то чудом удалось получить от государства лет 10 назад, была вполне нормальной. Детей она усыновляла из родного детдома, где ее все знали. Однако о ее теперешнем заработке никто не догадывался, даже дочери и сыновья, так что все было в порядке.
   – Ну, что опять? – спокойно спросила Жанна.
   – Через неделю соревнования. Я могу, конечно, не ехать…, просто это краевые, а после них всероссийские…, – стала смущенно мяться Настя.
   – Доча, сколько? – Жанна была всего на двадцать лет старше Насти, она взяла ее, когда той было восемь, и они были больше сестрами, но Жанна упорно всех детей называла своими дочерьми и сыновьями, а на мнение остальных ей было плевать.
   – Дорога тысяч десять и там жить надо несколько дней…. Но там со всего края девочки приедут, а если меня выберут, я поеду в Москву скоро, понимаешь, на чемпионат! – стала с энтузиазмом рассказывать Настя.
   – Хорошо, милая, скажи тренеру, что поедешь, я найду деньги.
   – Ма, ты самая лучшая, – сказала Настя, обнимая ее, а потом побежала рассказывать ребятам, что поедет на соревнования.
   – Посуду помой! – крикнула Жанна. Она решила еще немного поспать, понимая, что вчерашнего выигрыша на все расходы не хватит, и завтра ей снова придется ехать на турнир.
   Жанна больше не могла заснуть. Она лежала и думала о том, что бы сказал и сделал Артем, узнав о ее детях? Смог бы он понять ее, принять ее образ жизни, полюбить ее ребятишек? Нет, конечно, что за глупости. Порой Жанне хотелось, чтобы в ее жизни появился сильный и смелый мужчина, готовый заботиться обо всех них, но это была утопия. Таких не бывает, Жанна поняла это давно. И сегодня в сотый раз уже корила себя то, что вчера дала слабину. Без мужиков было проще: не приходилось думать всякую ерунду, мечтать о невозможном и давать себе ложные надежды.
   До Артема она прекрасно жила своей днем тихой, насыщенной заботами о детях, жизнью. Вечером же и ночью начиналось самое веселье, потому как ее заработок и был ее развлечением. Играть в покер Жанну еще в детстве научил отец, он заставлял ее усердно запоминать комбинации, рассказывал про блеф, устраивал турниры с вымышленными игроками. Тогда она не придавала этому значения, а делала то, что просил папуля. Позже, когда отца убили, а ее отдали в детский дом, про покер она вовсе забыла. После выпуска из детского дома Жанна не смогла устроиться на нормальную работу, вспомнила про этот навык и стала играть сначала в подпольных казино, затем на местечковых турнирах, а после – уже в первом настоящем игорном комплексе в Приморье.
   Постепенно игра стала приносить постоянный и довольно приличный заработок, поэтому Жанна смогла бросить другие подработки – уборку офисов и расклейку объявлений. Завести большую семью Жанна решила, еще будучи в детдоме. Она попала туда слишком поздно – в 14 лет, конечно же, никто не хотел брать в семью такую большую девочку. Там не у всех младенцев был шанс найти себе новых маму и папу, а у Жанны и подавно. Но она не ожесточилась, не обиделась на мир, ей просто повезло с учреждением, где заведующей была самая лучшая и добрая женщина на свете – Римма Павловна. В итоге Жанна просто поставила себе цель – сделать счастливыми как можно больше детей.
   Настя стала первой. Ее Жанна увидела на остановке, когда та рылась в урне. Жанна отвела ее в родной детский дом, где позже выяснилось, что девочка сбежала от своего единственного живого родственника – дяди, который периодически ее домогался. Слава Богу, Настя успела сбежать прежде, чем произошло что-то страшное. Услышав ее историю и понаблюдав за этой упорной, обожающей спорт, девочкой, Жанна решила забрать ее к себе. Дальше была Дарина. Это светловолосое голубоглазое солнце попало в детский дом в пять лет, когда родители погибли, провалившись в своей машине под лед. От Милы родная мать-пьяница отказалась, когда отец той исчез и перестал платить алименты. Малышке было тогда четыре года. Но больше всех досталось Вове и Славику – двум братьям. Когда их мать убила в пьяной драке отца, Вове было четыре года, а Славику всего восемь месяцев. Римма Павловна позвонила Жанне наудачу, рассказала их историю. Она знала, что квартира у нее не резиновая, да и денег не очень-то много, но ей очень хотелось найти мальчикам хорошую семью, а ею могла стать как раз Жанна.
   С тех пор, как Жанна забрала Славика и Вову, прошло уже больше трех лет. Все дети были чудесными, Жанна теперь не смогла бы представить свою жизнь без них. Старшие думали, что мама работает в казино крупье, истинную причину своих визитов туда Жанна почти никому не говорила.
   Личной жизни у женщины не было, да она и не нужна ей была. Да, периодически Жанне безумно хотелось мужского общества, но она себе этого почти никогда не позволяла. И этот Артем был теперь очень некстати, особенно тем, что занимал ее мысли, в том время как ей нужно было готовиться к турниру.
   Чем он ее взял, Жанна так и не поняла до конца. Не особенный он красавец. Да, высокий, светловолосый, что не очень-то ей нравилось. Глаза вот красивые – синие. Голос приятный, руки… умелые, да и губы тоже…. А уж его манера играть – это вызывало восхищение и возбуждение…. Но это все в прошлом. Он – отпускник, и Жанна надеялась, что он, как и большинство остальных заезжих, уже покинул их чудный город, и они больше никогда не встретятся.

   ***
   Войдя в казино, Жанна никак не могла унять сердце. Все-таки она очень боялась, что встретит Артема. Однако, деньги были нужны и быстро, так что ехать пришлось. Сняв легкую накидку и поймав в очередной раз восхищенный взгляд гардеробщика Коли, Жанна непринужденно улыбнулась.
   – Жанна, вы как всегда, прекрасны, – сказал он, передавая ей номерок. – Кстати, вас тут искал один мужчина.
   – Что? – спросила Жанна, боясь, что ее опасения сбудутся. – Какой мужчина?
   – Высокий такой, блондин…. Кажется, он здесь в отеле живет. Сентябрь у нас теплый, приезжих много…, – лепетал молодой гардеробщик.
   – Ээээ, Коленька, знаете, я передумала…. Поеду-ка я домой, – схватив накидку, Жанна быстро пошла к выходу. Уже садясь в такси, она увидела Артема: он стоял на террасе и оглядывался по сторонам, заметив ее, он нахмурился и двинулся по направлению к ней.
   – Поехали, – крикнула Жанна таксисту.

   ***
   Она плохо спала всю ночь и, проснувшись утром, принялась готовить детям завтрак. Пока они ели и собирались в школу, галдя без умолка, Жанна забыла обо всем, кроме них, даже об Артеме и неудачной поездке в казино. Когда все были готовы, она пошла проводить их на остановку, наслаждаясь моментом: она очень любила, когда все они были вместе. Посадив старших в автобус, и отведя Славика в детский сад неподалеку, Жанна пошла домой, размышляя, когда же ей лучше поехать в казино, чтобы не столкнуться с ним.
   – Это все твои? – услышала она, подходя к подъезду. Артем сидел на лавочке под небольшим деревом, прямо возле ее дома.
   – Да, – с вызовом ответила она. Сердце ее в этот момент ликовало, ей льстило, что Артем разыскал ее, несмотря на то, что она сбежала. Но она уже готова была смотреть на его пятки, которые будут сверкать, когда он будет бежать прочь от нее и ее детей.
   – Ты поэтому сбежала? – как прежде, спокойно спросил он.
   – Слушай, уезжай, ладно? Что тебе здесь делать? Уходи.
   – Я не хочу, – но Жанна все же ему не поверила.
   – Это ты сейчас не хочешь… Уходи просто, хорошо? – нервно сказала она. Смотря ему в глаза, она совсем не хотела, чтобы он уходил, но вслух сказала. – У меня фулл-хаус…, видел же. Полный дом… Кому это нужно будет? Возвращайся, откуда приехал, ладно?
   Сказав это, Жанна быстро пошла домой. Она забежала в зал, села на диван и закрыла лицо руками. Плакать очень хотелось, но это было глупо. Все было глупо. Глупо было спать с этим курортником и хоть на секунду подумать, что он может быть с ней и ее детьми, глупо было вообще думать о каких-либо еще мужчинах в ее жизни, кроме Славика и Вовы.
   – Я сюда жить вообще-то переехал…, но один я жить не собираюсь, – сказал он запыхавшимся голосом, захлопывая за собой дверь. Жанна не стала оборачиваться, боясь, что все это неправда. Когда он подошел и обнял ее, она не смогла сдержать слез.

Рассказ №7. Другая женщина

«Люблю, целую…»

   Моя жизнь – это дорога, не вся, конечно, но большая ее часть. Несколько раз в неделю мотаюсь из Владивостока в Уссурийск, дальше на Ханку, в Спасск-Дальний – объезжаю все северо-западное Приморье. Одна пыль и шум мотора, моря почти не вижу, так что, даже помечтать негде. Грех жаловаться, конечно, я ведь всего лишь провожу много времени в дороге, в костюме, на заднем сиденье дорогого авто.
   Я самый обычный человек, может, чуть богаче большинства. Много учился, много работал, вот и получилось сколотить небольшое состояние. Даже находясь в должности руководителя, я предпочитаю не просто раздавать указания, а до сих пор люблю сам все контролировать и проверять. Отсюда и частые поездки.
   Деньги трачу на родителей, им я обязан всем: своим воспитанием, своим упорством и желанием всего добиваться самостоятельно. И вроде все хорошо, но вот семьи в свои 34 года так и не нажил. Я не страшный, вполне симпатичный мужчина. Сужу я это по тому, с какой регулярностью ко мне в барах и клубах подсаживаются женщины. А делают они это часто. Зачем? Сам не знаю. Ладно, если бы ради секса. Сейчас такое время, что если захотелось секса, то проблем с этим нет ни у мужчин, ни у женщин. И я не имею в виду проституцию мужскую или женскую. Просто сейчас редко кто до свадьбы ни-ни. В клубы все за этим и ходят – познакомиться, переспать, может быть, найти парня/девушку для отношений. И это хорошо на самом деле. Мне, например, удобно, экономлю на проститутках. Хотя…. Те девушки, которых я нахожу в клубах, тоже, по сути, проститутки. Ну, серьезно, они уже через пару коктейлей начинают интересоваться, какая у меня машина, квартира, где я работаю и так далее. А когда выясняется, что денег у меня предостаточно, тут уже, пожалуйста: и едем ко мне или к ней, остаемся на ночь, а потом они сами же пытаются завязать со мной отношения. Я пару раз пробовал. Все кончалось после очередного секса, после которого новая пассия просила купить ей телефон, платье, туфли и так далее, с посылом: «Милый, но это же все для тебя». В итоге, я понял, что все это не для меня – знакомство в клубах, отношения, которые являлись сексом за подарки – все это вообще не для меня. Эту стадию я прошел года четыре назад. За это время ту самую я так и не нашел.
   Сейчас же у меня стадия под названием – невесту сыну ищут родители. Хотя мои мама и папа особо не стараются, это ведь была не их идея, они даже были против того, чтобы искать мне спутницу жизни, отнекивались, как могли. Они всегда считали, что «свою судьбу, женщину которую я полюблю больше всех на свете, ту единственную, которая предназначается мне» (с маминых слов), я найду сам. И я могу их понять, ведь их встреча – это химия с физикой, которые еще и с судьбой договорились. Мама и папа встретились совершенно случайно, и при первой встрече возненавидели друг друга, а потом жизнь объяснила им, что они созданы друг для друга. В тот первый раз оба стояли в очереди за какой-то жутко популярной в их время книгой. Папа влез без спроса в самый последний момент, вернее очередь ему занял друг, как раз перед мамой. В итоге папа купил последний экземпляр. Когда мама стала возмущаться, они с другом еще и ёрничать начали. Мама была не робкого десятка, вырвала у папы книгу и побежала, правда, недалеко – упала в лужу буквально в нескольких метрах от книжного. Когда отец предложил ей помощь, она на него накричала. Тогда он упорствовать не стал, и они разошлись, каждый при этом остался о другом самого плохого мнения.
   Встретились вновь они почти через год, тоже совершенно случайно: мамина лучшая подруга сломала ногу, а в той больнице, куда мама ее отвезла, как раз проходил интернатуру мой отец. Тогда папа узнал маму не сразу, наоборот, пока помогал врачу накладывать гипс, заигрывал с маминой подругой. Но мама ему быстро все припомнила, начала с того, что он снова влез без очереди. Папа сразу вспомнил ее и даже растерялся. Мама говорит, что в тот день он выглядел ужасно глупо, а папа говорит, что просто после того, как вспомнил маму, понял, что это – судьба. Он всегда жутко в нее верил, в судьбу, и решил, раз он встретил ту дерзкую и красивую девушку снова через столько времени, значит, так и надо. Правда, мама о его догадках не знала, и когда он подошел к ней в коридоре назначить свидание, она подумала, что он тот еще прохвост и бабник и устроила ему сцену. В какой-то момент отец не выдержал:
   – Ты всю жизнь будешь так орать?! – сказал он ей.
   – Да! Так что привыкай! – ответила она.
   После этого они рассмеялись и поженились. Не в тот же день, конечно, а через полгода. Но в тот день они поняли, что будут вместе всегда. Как вы уже догадались, эту историю я за свою жизнь слышал раз тысячу, но если в детстве она меня жутко бесила, то после 30 я сам просил ее рассказывать. Просто мне хотелось так же: найти женщину, или чтобы она нашла меня, полюбить ее и не отпускать от себя никогда. Глупо, скажете вы. В наш век свободы нравов, передвижений, да вообще, колоссальной свободы всего, с моими деньгами я мог бросить все, уехать жить заграницу, путешествовать, менять женщин, даже коллекционировать их (так некоторые мои друзья делают, не самые близкие, чтоб вы знали). Проблема в том, что я всего этого не хочу. Я хочу семью, или хотя бы любимого человека, ради которого стоит жить и работать. Но не просто красивую куклу, которую только и можно, что одевать и демонстрировать ее задницу подписчикам в Инстаграме. Я хотел личность.
   История родителей была примером для меня, одним из. Вторым стал фильм «Девушка без адреса», который я впервые посмотрел в старших классах. Меня еще тогда поразило упорство главного героя, который искал девушку из поезда. Искал и нашел. Я решил, что если когда-то найду свою Катю Иванову, то тоже ее никуда не отпущу.
   Ну, так вот, в год, когда мне исполнилось 34, родители делали редкие и безуспешные попытки найти мне невесту, сам я перестал этим заниматься (надежда, что у мамы с папой что-то получится, все же была), в клубы я больше не ходил. В общем, так и жил между работой, домом и друзьями, все было однообразно и даже, в какой-то мере, скучно. Жил и надеялся на случай, который изменит мою жизнь. Миллионы людей надеются на случай, но большинство из них спят и видят, что это будет чемодан с миллионами денег. Я же ждал другого чуда, я ждал ее. И дождался. И, наверное, если бы не она, то в старости мне совсем нечего было бы вспомнить.

   ***

   Я встретил ее даже не во Владивостоке, а в Уссурийске. В очередной свой визит в местное отделение нашей фирмы, мне сказали, что у него сменился начальник. Генеральным директором был не я, так что мне не должны были докладывать обо всех назначениях. Я был лишь руководителем офиса во Владивостоке и координировал деятельность районных отделений. Суть в том, что, когда я приехал в Уссурийск и ворвался по привычке в кабинет директора местного офиса, то был удивлен, увидев на месте пожилого лысеющего Леонида Сергеевича женщину.
   – Леонид Сергеич, наливай по сто-о-о, – я не успел вовремя остановиться. Когда я вспомнил, что Леонид Сергеевич еще три недели назад мне говорил, что будет увольняться, было уже поздно отменять мое «наливай по сто». Так что я покраснел до кончиков ушей. З4-летний руководитель крупного офиса федеральной компании с зарплатой в несколько сотен тысяч рублей в месяц покраснел как мальчишка. Я даже не понял тогда, отчего покраснел – от того, что меня застали врасплох или от ее красоты.
   Первое, что я подумал – это она. Я почувствовал это. В сердце как-то странно екнуло, правда, так сильно, что отдало в животе и где-то в паху.
   – Вы, должно быть, Федор Михайлович. Здравствуйте, – сказала девушка. – Не буду говорить банальное, как Достоевский, вам, наверное, все это говорят, – улыбалась она.
   Такие красивые девушки мне такого точно не говорят, они вообще не знают, кто такой Достоевский, думал я. А ты знае-е-ешь, мысленно протянул я. Мне показалось, что у меня потекли слюни от удовольствия, и непроизвольно вытер рот. Нет, со ртом все было нормально.
   – Я – Екатерина Сергеевна, – протянуло мне руку удивительное создание. Это была прекрасная рука, гладкая на ощупь, с аккуратными ноготками и затейливым маникюром. Наверное, я рассматривал ее слишком долго, потому что Екатерина Сергеевна поспешила высвободиться и предложила мне сесть. – По сто не обещаю, разве что эспрессо. Попросить приготовить? – улыбалась новый директор отделения.
   Она знает, как правильно говорить «эспрессо». Откуда ты взялась, не унимался я.
   – Э-э-э, нет спасибо, – кажется, я уже перестал краснеть и смог, наконец, заговорить. – Простите за мой пассаж, я совсем забыл, что у вашего отделения сменился директор.
   – Ничего страшного, – вот оно, она смотрит мне прямо в глаза, чувствует ли она то же, что и я? А что, собственно, я чувствую? – Мы вас ждали и отчет уже приготовили. Рассказать вкратце, как у нас дела?
   – Да, – автоматически ответил я. Нет, по-моему, она чувствует не то же, что и я. Кажется, она думает, что я идиот: сижу тут, смотрю ей в глаза, ничего не говорю.
   – Я не идиот! – вырвалось у меня посреди ее небольшого доклада.
   – Что? – не поняла Екатерина Сергеевна, от моего кратковременного бреда она слегка покраснела, но это так ей шло, что у меня снова началось помутнение.
   – Э-э-э, продолжайте, пожалуйста, – я уставился в доклад, который она протянула еще несколько минут назад. Речь о том, как идут дела в местном офисе, я совсем не воспринимал, а думал лишь о том, чтоб ы такого умного сказать, чтобы произвести на нее впечатление.
   – … у меня дома, – закончила Екатерина Сергеевна через несколько минут. Почему-то очнулся я только на этой фразе.
   – Что у вас дома? – переспросил я, делая вид, что не расслышал, потому что читал внимательно документы. В голову лезла всякая ересь про то, что она уже приглашает меня к себе домой.
   – Экспертизу новых образцов наши коллеги на заводе уже провели, но результаты я изучила только сегодня утром, поэтому они остались у меня дома, – вот я дурак.
   – Есть вопросы по докладу? – да, есть. Вы замужем? А сколько тебе лет? Пойдешь со мной в кино? Божеее, предложи еще портфель понести, идиот! С каждым новым мысленным вопросом меня уносило все дальше в детство. Точно дурак! Главное, теперь вслух этого не произнести.
   – Нет, спасибо. Все очень информативно, – ну хоть что-то выдавил из себя. Теперь надо сумничать. Но как?! Я же ничего не слушал! Так, надо сказать что-то про глаза… Тааак. Нет, в глаза лучше не смотреть, иначе опять зависну. Про что еще сказать? Про фигуру. Фигура, фигура…. Фигура у нас хорошая…. Черт, да у нас все хорошее!
   – Может, все же, кофе? – Екатерина Сергеевна смотрела на меня и улыбалась так мило, ничего нежнее в этой жизни я, по-моему, не видел. Какие красивые губы!
   – Лучше поцелуй меня, – говорил мой мозг. Я посмотрел на нее, боясь, что и это сказал вслух. Нет, вроде нет.
   – Кофе… Нет, спасибо, – я встал и пошел к двери. – Спасибо за доклад, я… его еще раз внимательно изучу и позвоню вам, – я максимально быстро направился к выходу из здания, сел в машину и сказал водителю ехать. Подальше от этих губ, и глаз, и фигуры.
   Всю дорогу я думал только о ней. Восстанавливал в голове увиденное. Чтобы было понятно, с кем я имел дело, опишу: рост примерно 170 или чуть выше, невероятно миниатюрная, не худосочная, как модель, но и не пухляшка, в самый раз; стройные ноги в туфлях на высоком каблуке, до колен скрытые обтягивающим строгим офисным платьем; аппетитная попа, на которую я несколько раз посмотрел; грудь примерно третьего размера, также скрытая платьем; густые рыжие волосы, длинные, как я люблю, красивые пухлые губы, причем свои, это сразу видно, аккуратный чуть вздернутый носик, невероятного цвета глаза. И нескольких взглядов хватило, чтобы влюбиться в них – голубые, как море. Я даже удивился, что смог все это заметить и запомнить за столь короткое время.
   По дороге домой в моей голове все время возникали то эти губы, то эти глаза, то ее рука в моей руке. Я все время мысленно прокручивал нашу встречу, снова и снова, и с каждым новым разом убеждался, что я все же идиот. Ну так опозориться! Очень хотелось треснуть себя по голове и вышибить эту дурь. Не Екатерину Сергеевну, конечно, а ту ересь, что я наговорил, или не наговорил. В общем, я был жутко зол на себя, но отступать не собирался.
   Приехав домой, я первым делом ринулся в интернет. В докладе была указана ее фамилия. Забил данные во всех соцсетях, какими пользовался, то есть в Фейсбуке, в остальных не зарегистрирован. Хвала Цукербергу, она здесь есть! Н-да, не густо, совсем. Пара тройка фотографий, из личной информации – только где живет и где работает. Стал смотреть фото и нашел-таки то, что искал, вернее, заметил отсутствие того, что мне совсем не нужно – обручального кольца не было. Вместо него на безымянном пальце правой руки красовалось колечко с топазом – под цвет глаз. Хм… У того, кто его подарил, есть вкус. Господи, ну пусть она сама себе его купила, ну пожалуйста! Кольцо было только на одной из фотографий, так что я решил, что Катерина Сергеевна не замужем.
   На тех немногих фотографиях, что она выложила в Фейсбук, она везде была с животными: с собаками, с кошками, на одной фотке даже с коровой – где-то в деревне, причем, на берегу моря. Пролистав фото и почитав подписи к ним, я понял, что Катя активно помогает животным. Да и лента у нее вся была забита постами о брошенных котятах и несчастных щенятах. Я, к своему стыду, как-то особо не замечал такой проблемы вокруг. А оказывается, люди совсем озверели, выбрасывают даже породистых кошек и собак. Листая ленту Кати, я все больше убеждался, что домашние животные чаще оказываются не дома, а на улице. Что за народ такой пошел?
   Правда, благодаря Кате я узнал и о том, что наш город и край не без добрых людей: были у нее и посты про различные организации, которые помогают животным, и про отдельных людей, которые всем жертвуют ради четвероногих друзей. На одной из фотографий был очень прикольный пес – большой, черный с рыжим, одноглазый, но счастливый безумно: он сидел на руках у своей хозяйки. «Знакомьтесь – Вася и Вазя. Самые счастливые человек и собака, которых я когда-либо видела» – гласила подпись к фото. Почему они такие счастливые, Катя не объяснила, да и не надо было. И так было понятно, что они просто ловят кайф от того, что есть друг у друга. В общем, таких фотографий в ее ленте было много, и я понял, что вот оно – вот так я могу завязать с ней дружбу, которая перерастет в любовь, свадьбу и так далее. В голове у меня снова возникли картинки прекрасного будущего: вот мы в кино, вот мы на отдыхе, вот мы уже женимся, вот мы…. Эмм, по-моему, мне надо прокладку поменять, ну что за чисто женские фантазии! Но я ничего не мог с собой поделать. Знаете, как понять, что девушка вам действительно нравится, что вы влюбились и нашли вторую половинку – это если вы представляете себя с ней не в постели, а в загсе. С мужиками такое очень редко происходит, практически никогда. Вот и со мной это было впервые.
   В общем, изучив объект обожания, я решил, что в следующую же свою поездку в офис Кати начну действовать. Слава Богу, ехать нужно было уже через несколько дней. Я не позвонил, как обещал после изучения доклада, а отправил письмо, в котором сообщил, что доклад всех устроил, и что скоро я посещу их отделение снова с тем, чтобы передать указания из федерального офиса по развитию новой линейки.
   В тот день всю дорогу я жутко нервничал, боялся снова сморозить какую-нибудь глупость, тем не менее, настраивал я себя на деловую беседу.
   Я забыл, насколько она красива. Сегодня она была в деловом костюме голубого цвета, подчеркивающем глаза и все другие прелести. Я, насколько мог, быстро взял себя в руки, и после приветственных фраз мы принялись обсуждать дела. Сегодня я тупил намного меньше, чем в прошлый раз, поэтому мы быстро закончили, и я начал переводить беседу в другое русло.
   – Кофе по-прежнему у вас можно «заказать»? – спросил я, улыбаясь.
   – Да, конечно. Какой вам? – любезно ответила Екатерина Сергеевна.
   – Американо, а лучше капучино.
   – Настя, принеси, пожалуйста, два капучино с корицей, – тут же набрала она по телефону секретаршу.
   – Ой, что это я. Вам, наверное, простой? – обратилась она уже ко мне.
   – Нет, вы прямо в точку попали: я люблю именно с корицей, – я правда любил такой кофе.
   Когда принесли напитки и мы принялись, не спеша, их пить, я перешел к тому, что меня действительно волновало.
   – Екатерина Сергевна, у меня к вам вопрос не по работе, если можно?
   – Да, конечно, Федор Михалыч.
   – Я тут случайно на днях наткнулся на вашу страницу в Фейсбук и увидел, что вы животным помогаете. Дело в том, что я давно подумываю завести кота или кошку, а почитав ваши… Можно на «ты»? – спросил я все также улыбаясь.
   – Да, давайте.
   – Почитал твои посты и захотелось приютить какую-нибудь бездомную киску. Поможешь? – она прямо просияла от моих слов. Здорово я придумал.
   – Конечно, помогу. Я вам… тебе дам сейчас несколько телефонов клиник и фондов помощи животным во Владивостоке, там всегда есть, кому помочь.
   Она перекинула мне контакты на телефон и продолжила с энтузиазмом.
   – Все коты и кошки, которых пристраивают, здоровые, стерилизованные, а волонтеры из фонда всегда на связи – в общем, это не так страшно и трудно, как многие думают, – рассказывая мне о животных, она совсем расслабилась, как будто мы не на работе были, а в кафе. А я слушал ее и просто наслаждался.
   – А у тебя сколько животных? – я даже не сомневался, что у нее есть питомцы.
   – У меня две кошки и собака, – она подошла ко мне и стала показывать фотки любимцев на смартфоне. Это был очень интимный момент, и мне стоило большой выдержки не сделать какую-нибудь глупость, типа схватить ее, усадить к себе на колени и целовать до потери пульса. Я сделал глубокий вдох, и это помогло, а еще я уловил ее аромат – запах духов, пудры и шампуня. Все вместе было каким-то сладко-дерзким, но, безусловно, приятным.
   – А вы… ты какую кошку хочешь? Или кота? – выдернула она меня из моего воображения, в котором я уже целовал ее в шею, вдыхая этот аромат.
   – Кошку… рыжую, – вырвалось у меня. Вот черт, но отступать некуда. В конце концов, однажды мне придется ей признаться в чувствах, – Мне всегда казалось, что рыжие приносят удачу, – сказал я вкрадчиво, смотря прямо ей в глаза. Катя тоже посмотрела мне в глаза, мы сидели так несколько секунд и я заметил, как меняется цвет ее прекрасных глаз. Вот он, тот момент, которого я ждал, – она моя, подумал я тогда. Но только я подумал об этом, Катя отвела взгляд и покраснела. Она была раздосадована, а не обрадована, как я.
   «Нет, нет!» – хотелось мне крикнуть. Смотри мне в глаза и чувствуй, как сильно ты мне нужна! Эх, момент уже был упущен. Мне ничего не оставалось, как уйти. Когда она протянула мне руку на прощание, я ее поцеловал. На этот раз она покраснела от смущения и улыбнулась. Это был хороший знак, поэтому домой я поехал довольный собой.
   Дома долго лазил по сайтам и местным форумам в поисках информации о том, как пристроить кошку, что нужно покупать и делать, искал истории со счастливым концом и находил их. В итоге я твердо решил завести рыжую кошечку. Двусмысленно звучит, конечно, но я имею в виду животное. Я живу один в большой квартире, места сколько хочешь, а я даже не удосужился его с кем-нибудь разделить. А еще я понял, что кошка будет мне отличным другом, ведь с ней не нужно гулять, играть постоянно, она сама по себе, в тоже время она будет ласковой, ну хоть изредка-то будет, может, будет спать со мной. Короче, все доводы говорили в пользу кошки, особенно главный – с ее помощью я смогу больше времени проводить с Катей. Я чувствовал, что с ней не прокатит вариант просто прийти и сказать – эй ты, пошли со мной. Мне хотелось ухаживать за ней, чтобы все было красиво, романтично, чтобы у нее даже не осталось сомнений в том, что мы созданы друг для друга. Я догадался, что и она это поняла по тому, как она смотрела на меня в последний раз,
   Я нашел кошку, которую хотел – маленького рыжего котенка, девочку, которую волонтеры подобрали в каком-то подъезде. Она была здорова, и готовилась к стерилизации. Я позвонил в фонд и сказал, что хочу ее забрать, мы обговорили все детали и меня попросили приехать за котенком через несколько дней, когда она уже будет окончательно готова. Я решил, что обязательно уговорю Катю поехать со мной забирать котенка, мол, я о них совсем ничего не знаю, а она уже мастер в этом деле, поможет мне и так далее.
   В следующий свой приезд в Уссурийск я рассказал Кате, что нашел котенка. Она очень обрадовалась, и на мою просьбу помочь забрать его согласилась, не раздумывая. Правда, попросила сделать это в субботу, поскольку в той клинике, откуда я планировал забирать кошку, она регулярно волонтерила по субботам, и так ей было проще. На этом и сошлись.
   Когда в назначенный день я приехал в клинику и назвал кодовую фразу – «Екатерина Смирнова», меня там встретили очень радушно. Попросили подождать Катю в холле и заполнить договор об опеке животного. Пока я изучал и подписывал документы, все время отвлекался на шум в задних комнатах: оттуда доносились чьи-то взволнованные громкие голоса. Все, что я мог разобрать – «держи его», «давай еще» и название каких-то лекарств. Так продолжалось полчаса, потом все стихло. Через несколько секунд раздался страшный шум, как будто что-то упало или разбилось. Еще через пару минут из дальнего конца коридора появилась Катя: вся в крови, взъерошенная. Она пробежала мимо меня на улицу, даже не поздоровавшись,
   – Опять плакать побежала, – сказала грустно администратор. – Значит, не спасли.
   Я пошел за Катей и нашел ее на скамейке за углом. Она и правда плакала. Я такое видел только в фильмах, только там врачи по пациентам-людям убивались. Увидев меня, она попыталась вытереть слезы и изобразить улыбку.
   – Не надо, я все видел, ну чего ты, – она перестала притворяться и снова заплакала. Я сел рядом с ней. Она пыталась успокоиться, а я все думал, можно ли ее обнять или мы еще недостаточно хорошо знакомы для этого.
   – Фух, прости, – она почти успокоилась. – Прости, я совсем забыла про тебя, пока мы спасали собаку…
   – Рассказывай, – попросил я. Она помолчала пару секунд, потом начала.
   – Люди – суки, – сказала она зло. – Твари…. Я ехала сюда утром, чтобы помочь тебе с котенком, на въезде в город остановилась на пешеходном: сначала люди прошли, а когда уже красный загорелся, собака стала дорогу перебегать. Я-то ее заметила и не поехала, а сзади меня вылетел джип какой-то и сбил ее. Сука, даже не остановился! Я подобрала пса и сюда, – она снова заплакала.
   – Лена с Вовой, врачи, почти час пытались… не получилось, – она плакала и пыталась мне рассказывать. – Пес молодой совсем, еще жить и жить.
   Я сидел рядом, слушал ее, ждал, пока успокоится, а сам думал о том, какая же она замечательная. Неужели еще бывают такие – небезразличные ко всему, привитые от равнодушия как будто? Где же она была всю мою жизнь? Я так радовался, то есть, пса, конечно же, жалко, но я в очередной раз убедился, что сделал правильный выбор: она именно та девушка, которую стоит завоевывать. Она моя девушка, или будет моей, это уж я постараюсь.
   Успокоившись, она повернулась ко мне:
   – Пойдем?
   – Куда? – из-за своих радужных мыслей я снова затупил.
   – За котенком, забыл, что ли?
   – А-а-а, нет, не забыл, – протянул я. – Ты уверена, может, отложим?
   – Ну, уж нет! Хоть одним счастливым животным сегодня должно стать больше, – сказала она, взяла меня за руку и мы пошли в клинику. Там она попросила у знакомых врачей кофту взамен испачканной в крови, переоделась где-то в закромах коридора и вышла ко мне с рыжим котенком.
   Вдвоем они были прекрасны. Я уже представил себе, как они играют в моей квартире теплым субботним утром, эти две очаровательные кошечки. Оххх, это будет здорово. Я подошел к Кате и протянул руку к испуганному котенку с огромными глазами. Кошечка обнюхала мою ладонь, а потом стала об нее тереться и мурчать. Я поспешил взять ее на руки. Теперь уже Катя гладила кошечку, которая была у меня.
   – Как назовешь? – спросила она меня.
   Я перевел взгляд с котенка на девушку и наши глаза снова встретились. И снова мы смотрели друг на друга, молча. В такие киношные моменты иногда не верится, что все это наяву. Кажется, что сейчас свет должен приглушиться, музыка стать громче (откуда только ей взяться), а наши губы должны соединиться в страстном поцелуе. Естественно, ничего этого не произошло. Я просто смотрел в голубые глаза и думал – вот оно, мое море, которого мне так не хватало. Теперь хватило с лихвой, ибо я утонул.
   – Китти, – наконец ответил я хриплым голосом. Катя снова покраснела. Значит, она поняла меня, поняла, что нравится мне настолько, что я уже кошку ее именем называю.
   – Кормить чем собираетесь? – администратор клиники прервала этот романтичный момент на самом интересном месте.
   – А? Что? – переспросил я.
   – Кормить кошку чем собираетесь – кормом или со стола?
   – С какого стола, простите?
   – Как с Луны свалился! Катя, ты где его откопала? – ухмылялась администратор.
   – Не парься Рита, я сама расскажу о кормах и прививках. Пошли, – это Катя сказала уже мне. Она любезно предложила проводить нас с Китти до дома, объяснив по пути к машинам, что «со стола» означает, что кошку кормят тем же, что и сами едят – некоторым так удобнее.
   – Нет, это точно не для меня: сам я практически не готовлю, а больше и некому, – это я так дал ей понять, что живу один.
   – Понятно, – просто ответила она, пожав плечами. – Ну что ж, тогда надо будет в магазин еще заехать.
   Мы поехали в магазин: Катя на своей машине, мы с Китти – на моей. В зоомагазине накупили всякой ерунды: Катя рассказывала мне про игрушки, шампуни, корма жидкие и сухие, ошейники от блох, когтеточки, спрей для мебели, который отпугивает кошиков от диванов и кресел, чтобы те их не царапали. Я хотел показать, что щедрый, а после того, как Катя сказала, что главное – сделать все, чтобы нам с Китти было комфортно вместе и чтобы я ее не отдал обратно – пришлось доказать, что я и серьезный тоже. После того как я скупил ползмагазина и пришел на кассу с ломящейся тележкой, Катя (у которой все это время на руках была Китти) рассмеялась, впервые за сегодняшний день. Это хороший знак.
   – Давай еще в продуктовый заедем – все равно сегодня заняться нечем, сварю тебе поесть… Да, Китти? Кормить надо папаньку твоего непутевого, он сегодня доброе дело сделал – тебя спас, – она так смешно болтала с котенком, что я сам расхохотался. Когда мы подъехали к продуктовому возле моего дома, она спросила через окно моей машины:
   – Надеюсь, ты не против борща и блинов со сметаной?
   – Я съем все, что ты приготовишь, – ответил я с самой елейной из своих улыбок. И это было правдой: даже если бы она просто разбила два яйца и посыпала их солью, я бы и это съел. Она пошла за продуктами, а я сидел в машине, гладил котенка и пытался успокоиться: конечно, я мечтал, чтобы она оказалась в моей квартире и радовался тому, что это произошло так быстро. Но сейчас мне надо было вспомнить, все ли трусы с носками я закинул в стиралку, в каком состоянии моя ванная и туалет, и не валяются ли у меня где-то старые журналы с голыми женщинами. А еще мне нужно было перестать представлять, как, вместо того, чтобы готовить мне борщ, Катя целует меня и все в таком духе. Для этого еще было слишком рано. Хотя, если она сама этого захочет, разве я вправе ее останавливать?
   К тому моменту как Катя вернулась из магазина, я почти успокоился. Мы доехали до моего дома, а когда поднимались в квартиру, мило беседовали о погоде, котах, еде, немного о работе. Зайдя, начали обустраивать угол для Китти, готовить – я ей помогал, как мог, но в основном тем, что мыл посуду. Потом мы съели приготовленный Катей поздний обед. В общем, в тот день ничего особо интересного у меня дома не произошло. Еда оказалась отменной и я в очередной раз подумал: откуда только берутся такие девушки – красивые, умные, да еще и готовят вкусно. Чего-то я махнул: не девушки, а девушка – она-то уж точно одна на миллион! Получилось, что за всеми этими хлопотами мы проговорили полдня. Рассказывали друг другу о родителях, о школе, о том, что любим читать, слушать и смотреть. Словно это было самое настоящее свидание. С каждым новым ее рассказом о себе, я все больше убеждался, что у нее нет недостатков. Да что там – она ни разу за весь день не выложила фотку Китти в Инстаграм, она даже там не зарегистрирована – за одно это на ней уже можно было жениться. Правда, сама она не считала, что идеальна, скорее, наоборот.
   – Твои дети будут толстыми, с такими-то кулинарными способностями их мамы, – укоризненно сказал я, в то же время, смеясь. Хотел пошутить сразу после обеда. Улыбка, которая не сходила с ее лица весь обед, тут же исчезла. Катя опустила голову, пряча свой взгляд в пустой тарелке.
   – Да не будет у меня детей, – сказала она затем грустно. – Ни-ког-да.
   Я готов был себя прибить, в тоже время хотелось кинуться к ней и утешить. Неловкое молчание на несколько секунд сковало меня. А затем я подошел к ней, приобнял за плечи. Какое-то время она была очень напряжена, но потом сникла, обняла меня за талию и спрятала лицо на моей груди. Я приподнял ее лицо за подбородок и сказал, смотря прямо в глаза:
   – Слушай, мне все равно, можешь ты иметь детей или нет, – вот так я решил рассказать ей о своих чувствах. Тут и дурочке станет понятно, что перед ней влюбленный дурак. Я уже готов было поцеловать ее, но тут Катя неожиданно вырвалась и пошла к входной двери.
   – Ты куда? – не понял я.
   – Слушай, ну у вас с Китти все хорошо же…. М-м-м, это…, мне пора домой уже, еще ехать часа полтора, – она очень быстро оделась, обулась, и, не смотря мне в глаза, выбежала из квартиры.
   Я остался один в полном непонимании: что пошло не так? Я огорошил ее своими чувствами? Все это слишком быстро? У меня пахнет изо рта? Что? Тут ко мне подошла Китти и потерлась об ногу. Я взял котенка и пошел смотреть телевизор без звука, размышляя о том, что нужно поскорее пригласить Катю на настоящее свидание в какое-нибудь классное место. Может, там она и объяснит мне, что сегодня пошло не так.
   Быстро организовать свидание мне не удалось: в понедельник меня отправили в командировку в другой город, на целый месяц. Все это время мы с Катей переписывались, правда, большей частью, по работе. Иногда же она сама писала мне, совсем неожиданно. Например, в час ночи могла спросить, где я вырос и какой у меня любимый фильм. Я охотно отвечал, и тогда мы могли «болтать» часами. У нас был такой «Телеграм» – роман. Зато я узнал о ней много нового. Оказалось, что она сама не из Приморья, а из Питера. Родители военные, все время переезжали с места на место. Ей это никогда не нравилось, поэтому она решила, что всегда будет жить в одном городе и детей своих туда-сюда таскать не будет. Но это было еще в молодости, когда она думала, что они у нее будут, дети. Животных она обожала с детства. Катя не вела счет спасенным кошкам и собакам, просто написала как-то, что посвящает этому большую часть свободного времени. Она обожает музыку, но совсем не умеет танцевать. Хотя это ее и не беспокоит особо. Она очень любит природу, походы, в Приморье исходила уже все вершины, исколесила все районы, ездила даже в Лазовский заповедник, была на острове Петрова, в каком-то Валентине. Там она, кстати, и встретила ту корову, которая у нее в «Фейсбуке» на фото.
   Все время мы разговаривали на отдаленные от романтики темы, но однажды я уже не выдержал и спросил прямо, почему она ушла так быстро тогда, из моей квартиры. Катя же ответила лишь, что мы поговорим об этом, когда я приеду. Перед самым моим возвращением во Владивосток она сообщила, что ее перевели в мой офис. Я послал ей в ответ кучу самых веселых смайлов и стикеров, в душе я ликовал – наконец она будет рядом со мной, причем почти всегда.
   Когда я вернулся, то первым же делом осмотрел в офисе кабинет Кати – ее повысили, она стала главой одного из подведомственных мне отделов во Владивостоке. Я хотел расспросить о многом, конечно же, не о работе, а о том, где она сняла квартиру, в какой ресторан она хочет пойти и какое кино посмотреть. Я был взволнован ожиданиями этой новой жизни, которая, я был уверен, у нас двоих скоро начнется.
   Но Катя появилась в офисе только после обеда, договаривалась с поставщиками. Я вызвал ее к себе, ну как в «Служебном романе», честное слово! Сам про себя смеялся тому, как у нас все романтично и по-киношному получается. Когда Катя вошла, я ринулся обниматься – я так сильно соскучился, просто уму непостижимо. Катя очень быстро отстранилась от меня. Блин, ну что опять, подумал я. Может, надо было цветы ей присылать, пока был в командировке?
   – Так, я предлагаю отметить твое повышение сегодня же вечером. Выбирай любой ресторан, – как можно веселее сказал я.
   – Федя, не надо, – грустно ответила она.
   – Кать, ну что за дела? Что я сделал не так? Ты скажи, я все исправлю, – я был раздосадован, не хотелось ругаться с ней, и чтобы она на меня обижалась, тоже не хотелось, но я решительно не понимал, где накосячил.
   – Федя, хватит говорить про рестораны, намекать на кино и звать на свидания, – тихо, но уверенно сказала она. – Это все надо прекратить….
   – Не понял. Что прекратить-то, мы еще толком ничего не начинали?
   – Мы можем быть с тобой просто друзьями и все, – уверенно сказала она. – Тогда у тебя…. В прошлый раз все зашло слишком далеко, так нельзя, – она хмурилась все сильнее и сильнее.
   – Понятно, – выдохнул я, хотя ничего не было понятно. – Не нравлюсь значит. Недостаточно красив, недостаточно умен? Мало животных, мало денег?
   – Прекрати! – она обиделась, похоже, из-за того, что я предположил, что она может быть меркантильной.
   – Тогда что не так со мной?! – я начинал сердиться. Я не собираюсь отказываться от нее просто потому, что она так решила. Если надо будет, изменюсь полностью.
   – Да все с тобой хорошо, ты замечательный, понимаешь, ты очень хороший, просто…, – она сложила руки в немой мольбе, как будто умоляла меня понять ее без слов.
   – Тогда что?! – мое терпение лопнуло, и я перешел на крик. Она сжала губы от досады и опустила голову.
   – Что?!
   – Я замужем! – выкрикнула она.
   – Что…. Что ты сказала? – мне показалось, что я ослышался. Ну как же, я же был уверен. Да и она меня не пыталась переубедить до сегодняшнего дня.
   – Я замужем.
   Я отвернулся от нее и сделал глубокий вдох.
   – Давно? – сам не знаю, зачем мне это знать, но это первый вопрос, который пришел в голову.
   – Девять лет, – тихо сказала она.
   – Зачем…. Как ты…. А кольцо где?
   – Я ношу это, – она показала кольцо с топазом на правой руке. – Это помолвочное, оно мне больше нравится.
   – Это чертовски сбивает с толку, – вымолвил я.
   – Прости… Ну прости, – просила она.
   – Я не понимаю, зачем ты мне помогала? Зачем вызвалась приготовить обед, почему не приселка все попытки сразу?! – в голове никак не укладывалось, что я ее теряю и что все бесполезно. От злости я даже не заметил, как оказался рядом с Катей.
   – Я… я сама не знаю. Сначала мне было важно, чтобы ты взял кошку, я хотела всячески помочь…. А потом эта авария в тот день, да еще я тогда с мужем серьезно поругалась. Сама не заметила, как быстро все завертелось и что мы почти поцеловались….
   Я схватил ее за плечи и притянул к себе, пытаясь поцеловать. Не знаю, на что я надеялся, может на то, что она растает от моего поцелуя и тут же бросит мужа. В общем, мне было плевать на него. А Кате совсем нет, потому что она вырывалась, как могла и даже ударила меня кулаком в живот, не сильно, конечно.
   – Прекрати! – кричала она, пока я пытался ее целовать, я даже не заметил, с какой силой сдавил ее руки.
   – Почти не считается! – со злостью крикнул я и отпустил ее. Какое-то время мы приходили в себя, пытались отдышаться, все это время недобро посматривая друг на друга: она из-за моего поцелуя, я из-за ее мужа. Затем он ушла, не сказав ни слова, и хлопнула дверью.
   Следующую неделю я погрузился в работу и пытался не думать о том, что произошло, но это было безумно тяжело, потому что каждый день мы с ней виделись. Рабочие вопросы мы решали, как могли мирно, а в конце дня она спешила домой, я же сидел допоздна. Через неделю я остыл, перестал злиться и стал более дружелюбным по отношению к ней. Она, казалось, тоже оттаяла: мы нормально общались, когда спускались или поднимались вместе в лифте, начали разговаривать на отдаленные от работы темы, я каждый день рассказывал ей о Китти. Выкинул ли я ее из головы? Конечно, нет. Просто к тому моменту я еще не придумал новый план, поэтому старался быть таким же милым, как всегда. Правда, однажды я спалился. Мы ехали в лифте одни, она смеялась над какой-то моей шуткой, а потом возникла неловкая пауза и наши взгляды снова встретились, как раньше, до мужа, до того момента, как я узнал о нем. И снова в ее глазах я увидел что-то, что обнадеживало меня.
   – Зачем ты так смотришь? – с болью спросил я, памятуя о том, что это может ни к чему и не привести. – Чего ты хочешь?
   Она тоже что-то чувствовала, ее глаза и легкий румянец на щеках говорили об этом, но вслух она ничего не сказала.
   – Я не знаю, – грустно ответила она и отвернулась. Конечно же, она не признается в чувствах ни мне, ни даже себе. – В любом случае я ничего не сделаю, потому что, чего бы я не хотела сейчас, потом я буду об этом жалеть.
   Я развернул ее к себе и сделал то, что не собирался.
   – Ты понимаешь, что я тебя люблю? Ты это понимаешь?! – признался я.
   – Не надо, Федя, пожалуйста…
   – Я хочу, чтобы ты знала, чтобы ты поняла, наконец, что все не просто так, ты слышишь?! – я чуть было снова не начал ее трясти, но сдержался. – Я ждал тебя так долго, именно тебя… У меня сердце забилось, как ненормальное, когда я тебя первый раз увидел. С мужем твоим у тебя было так? Почему ты не понимаешь, что тебя никто так не будет больше любить? – я был уверен в своих словах. Для меня ее муж был чем-то отдаленным, даже не существующим. Поэтому я никак не мог представить, что он способен любить ее сильнее. Ни он, ни кто-то другой.
   К концу моего признания лифт давно приехал, и Катя поспешила выбежать из него. Больше в тот день мы не общались. А еще через пару дней я предпринял смелый шаг – я решил оценить соперника. Проследив после работы за Катей, я узнал, где она живет. Я надеялся, что муж выйдет ее встречать, но тот не появился. На следующий день я сделал тоже самое, но никого рядом с Катей не увидел. Решив действовать по-другому, я попросил секретаршу достать мне из анкеты Кати все данные о ее муже – место работы, телефон, адрес. Оказалось, что катин муж обычный работяга – водитель-экспедитор. Секретарша также разузнала для меня, что сейчас супруг Кати живет в Уссурийске, потому что еще не нашел работу во Владивостоке.
   В Уссурийск я отправился на выходных. Зачем? Сам не понял. Хотел посмотреть на него, узнать, что в нем такого особенного. Оказалось, что особенного ничего. Мужчину с одной из катиных фото в Фейсбуке я узнал сразу. Высокий, под два метра ростом, небритый, весь заезженный какой-то. Не урод, конечно, но и не суперкрасавец. Простой мужик, как я, может, чуть попроще. В общем, для себя я уяснил, что он не многим лучше меня, а на первый взгляд, даже хуже. Стас – так звали мужа Кати, давно скрылся в подъезде, а я все сидел и смотрел ему вслед. План пришел ко мне неожиданно, да и не план это был вовсе. Я не успел одуматься, как уже звонил Стасу. Ну уж нет, с ним я тебя не оставлю, мысленно обращался я к Кате.
   – Алло, – раздалось в трубке.
   – Я…. Я хочу с вами поговорить, выходите на парковку, – мой голос не дрожал, но нервничал я жутко.
   – Ты кто такой?
   – Я любовник вашей жены, – на том конце провода отключились. Когда он вышел, я поморгал ему фарами. Я был готов ко всему: врать, говорить про нее гадости, лишь бы заставить его поверить, что я действительно спал с Катей. Я был готов к тому, что мы подеремся, и мечтал при этом, что после этого ей станет меня настолько жалко, что она согласится остаться со мной.
   – Ты кто такой вообще? – с угрозой спросил меня Стас, после того, как сел ко мне в машину.
   – Я спал с вашей женой, вот все что вам нужно знать, – твердо и почти уверенно сказал я. Катин муж долго смотрел на меня, а потом сказал спокойно и кажется даже с жалостью:
   – Ты – Федя.
   Я опешил. Не думал, что Катя расскажет обо мне мужу. Зачем?! Я же так долго пытался за ней ухаживать, делал недвусмысленные намеки, флиртовал напропалую, иногда она даже отвечала на флирт, пусть и не явно, но все же. Это была пощечина в самое сердце – она меня никогда не воспринимала всерьез, никогда.
   – Она что, все вам рассказала?
   – Да. Давай, Федя, уже на «ты», – вздохнул Стас.
   – Она что, все-все рассказывала? С самого начала?
   – Да, практически. Может, что-то не договаривала, но самую суть я понял – ты влюбился в мою жену, – он сказал это так просто, как будто это была самая обычная вещь в жизни, как будто он каждый день вот так разговаривает с теми, кто влюбляется в его жену. Я посмотрел на него со всей смелостью, на какую был способен.
   – Да, это так. Тебя это бесит?
   – Не так сильно, как тебе хотелось бы, – он продолжал все так же спокойно смотреть на меня.
   – Зачем она рассказала? Вы, небось, ржали там надо мной? – я вдруг сам захотел над собой поржать. Сказал же еще в самом начале сам себе, что я идиот. Не хватило ума самого себя послушать!
   – Сам же знаешь, что она не такая. У нее просто обостренное чувство справедливости, – я отвернулся от него и стал пялиться в окно. – Она просто не может врать мне, да и вообще она не может врать, особенно о чем-то важном. Она всегда мне рассказывает о таких, как ты.
   – Каких? – злился я.
   – Тех, что ее домогаются, – тут меня прорвало.
   – Я не домогался ее, понятно?! Я люблю ее, ты понял! Люблю! Я ждал ее всю жизнь, всю жизнь! – я вдруг стал ни с того ни с сего пихать его в плечо руками, просто от злости. – Почему ты, а? Ты, здоровенный тупой лоб? Ты даже не добился ничего в жизни? Ты не директор, ни начальник, ты даже не красавец! – к моему удивлению, Стас мне не врезал, а просто вышел из машины.
   – Здоровенный тупой лоб, сссука…. Сука! Сука, жизнь! – я орал и колошматил руль несколько минут: я понял, что больше шансов нет, я даже наконец осознал, что их и не было никогда. Я потерял ее, хотя и терять-то было некого. Женщина, которую я ждал всю жизнь, принадлежит другому полностью и безвозвратно, и ни я, никто другой не сможет их разлучить.
   От досады, боли где-то под сердцем и пустоты в животе я откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. В голове, впервые за долгие месяцы, стало ясно, но чувствовал я себя так, как будто кто-то надавал под дых, дышать было совершенно нечем. И я заплакал. Не заревел или зарыдал, а просто заплакал, как человек, который потерял самое дорогое, что у него было.
   Муж Кати вернулся совершенно неожиданно, открыл дверь и сел в салон. В руках у него была бутылка виски и два стеклянных стакана. Он налил и протянул мне стакан, сказал пить. Я выпил. Потом еще и еще. Мы не чокались и не разговаривали, просто пили. Когда я немного успокоился, все же спросил:
   – Почему она не носит обручальное кольцо?
   – Не хочет.
   – И ты позволяешь ей?
   – Да.
   – Но… на нее же все мужики будут зариться.
   – Вот ты позарился и что?
   – Ничего, да. Ты прав, – ухмыльнулся я. Да, он знает ее лучше всех, это правда.
   – Но ты еще, кстати, молодец, не остановился даже тогда, когда узнал, что она замужем. Мужик, – Стас одобрительно кивнул головой.
   – Я надеялся, что ты идиот, или что ты… не знаю. Я так надеялся найти в тебе кучу недостатков, хотел убедиться, что лучше тебя, – отличный был виски, развязал мне рот.
   – Даже если ты будешь лучше меня в сто раз, с ней это не сработает, – на мужа Кати виски похоже тоже неплохо действовал.
   – Почему?
   – Потому что я первый. Я, понимаешь? – я все равно не понимал.
   – Что ты сделал, чтобы заслужить ее? – я, наконец, задал вопрос, который терзал меня с самого начала. Правда, прозвучало это как оскорбление.
   – Все.
   Я молчал.
   – Ты хоть раз пробовал делать для женщины абсолютно все, что она хочет? – спросил Стас.
   – Они ведь сами иногда не знают, чего хотят? – и это правда. Ну, ведь чистая правда, думал я.
   – Вот и именно, – философски произнес Стас. – Только Катя другая. Она совсем другая, понимаешь.
   – Да, понимаю, – грустно выдохнул я. Конечно, я понимаю, я поэтому и влюбился в нее! – Ты знаешь, что не заслуживаешь ее?
   – Знаю, – ухмыльнулся он.
   – Наверное, поэтому тебе удалось завоевать ее? – Стас, видимо, говорил правду о том, что делает для Кати все, что она хочет. Сами посудите – другой на его месте избил бы меня, а жене устроил бы скандал. А этот терпит и все объясняет. Черт, как же он так умудряется?
   – Она ведь не крепость…, – ответил он на мой вопрос.
   – Она-то не крепость?! – другая на ее месте уже держала бы меня в качестве любовника и спокойно бы жила на две семьи. Нынче это сплошь и рядом. А будь она какой-нибудь ТП, повелась бы на мои деньги и тачку после первой встречи. Но, будь она такой, я бы на нее не повелся. Влюбился как идиот в хренову моралистку.
   – Ну да, плохое сравнение, – мы какое-то время молча улыбались, попивая виски.
   – Да не скромничай, ты ведь ее завоевал…. Как?
   Он молчал.
   – Ну, правда, как? Мне действительно интересно.
   Он молчал. Смотрел в окно на дождь, на проходящих мимо людей, молчал еще пару минут, потом решил рассказать.
   – Я ведь тоже ее долго ждал. Несколько лет наблюдал, как она встречается то с одним, то с другим, это еще в школе было. Смотрел, как она растет, становится все красивее с каждым годом и понимал, что мне до нее, как до Луны. Я еще в школе понял, что она не такая как все, а добрая, щедрая, отзывчивая. Она, кажется, всех бабушек в своем районе перевела через дорогу и всех котов и щенков пристроила, пока в школе училась, – он улыбнулся грустно и выпил залпом полстакана. – Иногда мне кажется, что она со мной из жалости, а потом думаю, что пусть хоть так, лишь бы была рядом. Я без нее просто сдохну, лягу и буду подыхать…. Думаешь, ты один такой, влюбленный? Я в нее до сих пор влюблен, 15 лет уж как….
   Он снова замолчал, а потом опять заговорил – виски продолжал делать свое дело.
   – Знаешь, как сложно нам было, когда она узнала, что не может иметь детей? Я до этого ей в течение нескольких лет все уши прожужжал о том, как много ребятишек у нас будет, как мы будем жить в большом, красивом доме, как сильно я буду любить детей, которых она мне родит. Она всегда знала, что дети – это моя следующая мечта после нее… Она так долго корила себя, извинялась передо мной, просила ее бросить, но разве я мог? – он посмотрел на меня с тупой болью в глазах, с тупой давно прошедшей, но иногда проявляющейся болью.
   – Ты так и не ответил…. Тогда, 15 лет назад…, – чет я сегодня доставучий, подумал я.
   – А? Как завоевал-то? – он снова ухмыльнулся. – Да повезло мне просто. Однажды узнал, что у нее никого нет, это как раз перед выпуском из школы было (она выпускалась) и решил действовать. Пришел к ним домой и с порога заявил родителям и ей, что женюсь. Она меня даже не сразу вспомнила, хоть мы в одной школе учились, и я всего на два года старше.
   – А потом? – не унимался я.
   – Потом…. Потом я стал делать все, что она хочет, так и живем до сих пор, – наверное, я ему уже надоел со своими вопросами, но я так и не остановился.
   – Она пыталась когда-нибудь уйти? – не знаю, что я пытался выведать этими расспросами. Может, хотел найти какую-то лазейку, какой-то хоть самый маленький шанс на счастливый для меня конец.
   – Да. Однажды, – он нахмурился и снова отвернулся к окну.
   – Ты не пустил?
   – Пустил. Сказал, что люблю, и что она может делать все, что хочет. Ей было очень тяжело, и тогда я сказал, что могу всем рассказать, что сам ее бросил…
   – А она?
   – А она осталась. И с тех пор любит меня еще сильнее.
   Я замолчал, потому что узнал почти все, что хотел. Ничего из этого, конечно, меня не порадовало: в очередной раз убедился, что это женщина прекрасна во всех смыслах, и что с ней я был по-настоящему счастлив. Был бы. Бы…. Это «бы», которое всему мешало, сидело сейчас в моей машине и поило меня виски из жалости. Одно успокаивало: как бы ни сложно было это признавать, но Стас хороший мужик. Чтоб его! Лучше бы он был плохим….
   – Ты расскажешь ей о нашем разговоре? – я даже не знал, хочу или нет, чтобы Катя об этом знала.
   – Еще не решил, – ответил Стас. – Наверное, расскажу, иначе будет нечестно. Она ведь мне все говорит.
   Мы допили виски молча. Я думал о том, как дальше жить и стоит ли. Глупости, конечно, я не малолетка какой-то, чтобы из-за девушки кончать жизнь самоубийством. Хотя это было бы проще всего. Стас ушел домой, сказав на прощание:
   – Мне еще есть надо готовить, Катя завтра приезжает.
   Я кивнул, как будто понимаю его и одобряю, на самом же деле мне было на него плевать. Я поехал домой, несмотря на то, что был жутко пьян. Я очень наделся, что какой-нибудь столб сам меня найдет, и я не стану самоубийцей. Конечно же, в тот момент я был тварью, потому что не думал о других людях. К счастью, все обошлось, и домой я добрался без происшествий.
   А потом я ушел в запой. Бухал почти две недели, на работе велел оформить мне отпуск, хотя за это время понял точно только одно: буду увольняться и переезжать в другой город. Работать с ней в одной компании я не собирался, мне даже в одном городе с ней было тесно. Раз я не мог с ней быть, лучше уехать и забыть все навсегда.
   Когда мне позвонили в первый день после отпуска, я велел секретарше оформить мне заявление по собственному желанию. Придя в офис, я столкнулся с Катей почти возле своего кабинета. Она похудела за эти две недели, и вообще выглядела не совсем здоровой. Я молча прошел мимо нее в свой кабинет. Через полчаса раздался ее характерный стук. Войдя, она пристально посмотрела на меня, а затем отвела глаза. Я выглядел ужасно, весь небритый, с огромными мешками под глазами. Конечно, столько бухать. Вместо идеального костюма – джинсы и старый свитер.
   – Посмотри на меня, пожалуйста, – попросил я. Она снова подняла глаза. Я хотел запомнить ее лицо до мельчайших подробностей, хотел, чтобы ее голубые глаза с рыжими вкраплениями и аккуратная родинка на щеке и все ее маленькие веснушки остались со мной навсегда. Она не смогла долго смотреть на меня и, заплакав, села на диван. Я знал, что ей всего лишь жалко меня, и это не такое уж большое горе, но захотел подойти и утешить ее. Однако не стал: все равно не сдержусь.
   – Поцелуй меня, – прошептал я. Она замотала головой. Я не стал подходить, просто просил. – Поцелуй меня, пожалуйста, – как же я был жалок, но я хотел и это сохранить в памяти. Хотя бы это. Она все мотала головой. Я отвернулся от нее и сказал, слишком резко, наверное: Уходи!
   Она не пошевелилась, а только сильнее заплакала. Чего она хочет? И меня довести до слез? Я не могу ее утешить, сама же знает, что не сдержусь. Зачем сидеть и рыдать тут?! Со злости я ударил свой стол со всего маху ногой, а потом оперся на него кулаками.
   – Пожалуйста, не прощайся со мной так, – вымолвила она. А что она хотела? Чтобы я сказал, спасибо, что зашла?
   – Уходи, просто уйди, – у меня не было сил кричать, я попросил тихо.
   Я услышал, как она встала и подошла сзади.
   – Повернись…. Не прощайся со мной так, пожалуйста, – я повернулся, в глазах у меня стояли слезы. – Прости меня, прости, прости,… ну прости, что все так, – мне показалось, что она готова меня обнять, но для нее даже это было неприемлемо. Она просто протянула свои руки и взяла в них мое лицо. Я взял ее ладонь в свою и прикоснулся к ней губами. Она не одернула руку. Это все, что она способна мне дать. Это и ничего больше. Вот и все. Я закрыл глаза буквально на несколько мгновений: я запоминал, надолго, навсегда. Потом отпустил ее руку и отвернулся. Через несколько секунд дверь открылась и снова закрылась: Катя ушла из моей жизни навсегда. Когда я выходил из офиса с вещами, ее уже не было.

   ***

   Я уехал очень далеко и начал новую жизнь. Свою вторую любовь я нашел не сразу, перебирал несколько лет. Наконец, мне встретилась женщина, которая приняла меня таким, каков я есть. Даже с моими воспоминаниями о Кате она смирилась: я выучил урок четы Смирновых и всегда говорил своей жене только правду, и она мне тоже.
   Китти я забрал с собой. Она была хорошей кошкой и прожила счастливую жизнь. Мои дети ее просто обожали. У нас двое сыновей, сейчас они уже взрослые. Вообще, семья у меня прекрасная….
   Но иногда, раз или два в год, я выезжаю один на море, сижу и смотрю, как оно ласкает песок, смотрю на эти рыжие капли в голубой бездне и вспоминаю ту, другую женщину.

Рассказ №8. Видимость

Если вы смотрите в запотевшее окно и вам кажется, что на улице дождь, протрите стекло: возможно, на самом деле там светит солнце.

   Это была любовь с первого взгляда…. И сразу такая сильная, всепоглощающая, порой было просто страшно. Никак не верилось, что в наше время так бывает – сразу и навсегда.
   Я увидела его возле моря. Все хорошее в жизни происходит возле моря, по крайней мере, в этом городе точно. Хотя именно про этот город можно также сказать, что все плохое здесь происходит возле моря, потому что оно тут везде. Иногда я там просто гуляла, иногда даже работала, писала у моря, и выходило неплохо. Относительно неплохо, потому что в случае с моими «произведениями», писать – это громко сказано.
   Всю жизнь я писала, но почти никогда ничего стоящего. Писала и слушала музыку. Она – мое вдохновение, правда, до сих пор она меня ни на что серьезное не вдохновила. Пока пальцы моих любимых композиторов скользили по клавишам, воплощая в жизнь свои мечты, мои пальцы бегали по кнопкам клавиатуры, воплощая лишь чужие фантазии. О чем я сейчас? О том, что моей мечтой всегда была книга, моя собственная книга. Да, я всю жизнь писала, но не о себе и не для себя.
   Писать я могла только под музыку и непременно жалела себя: музыканты сочиняли, создавали, рождали свои бессмертные произведения, я же была литературным негром, у которого никогда не хватало фантазии, а может, смелости на что-то свое. Я была суррогатной матерью от литературы – только сосудом, в котором, до поры до времени, созревает прекрасный плод, но не я была его создателем. Я отвечала за форму, и никогда – за содержание.
   Иногда я продолжала некоторые главы сама, писала то, что приходило в голову, но тот факт, что изначально создателем произведения была не я, жутко бесил. Чтобы создать что-то своё, нужно быть погружённым в это с головой. Мне приходило на ум написать автобиографичную повесть, но тут же уходило. Это дурацкая идея.
   Из всех рассказов, повестей и даже романов, над которыми мне приходилось работать, были и автобиографии. И всегда это был просто фейспалм какой-то, терпеть их не могу. Каждый раз заламываю цену в надежде, что заказчик откажется, но они все равно не отказывались. Репутация у меня хорошая, все друг другу советуют. Заработать ее было просто: оказывается, одинокие незамужние и бездетные быстрее всего продвигаются по «карьерной лестнице» и их очень ценят. Не то чтобы у меня совсем не было семьи: есть мама и бабушка. И все. Кстати, своё недоверие и нелюбовь к мужчинам, о чем я позже еще напишу, я унаследовала от них. Обе они – и мама, и бабушка – не то чтобы совсем никогда не жили с мужчинами. Жили, но ровно столько, чтобы хватило зачать ребёнка. А потом мужики как-то сами пропадали, выгонять не приходилось.
   Это все, наверное, потому, что мы все не ахти какие красавицы, от слова совсем. Природа на нас не просто отдыхала, она прям отпуск взяла. Мы конечно не уродины, но глазу зацепится не за что. Обычно у женщин хоть что-то выделяется: попа, грудь, волосы, глаза, губы, в крайнем случае, брови. А у нас – ничего. Волосы жидкие и блеклые, глаза светлые, у меня какие-то грязно-зеленые, попу и грудь днём с огнём не сыщешь. Ноги только длинные, но они ни к чему прекрасному не присобачены, так что, се ля ви. Про меня даже не скажешь «ну такая» или «интересная», я скорее «на любителя», причем, на любителя выпить.
   Тут, наверное, должно быть небольшое отступление, в котором я расскажу о себе самой? Авторы, которые давали мне свои произведения, всегда уделяли описанию внешности главного героя и его внутреннего мира по нескольку глав, я же могу уложиться в пару-тройку строк. Это действительно очень просто, хотя, может быть, только со мной так?
   Итак, как вы уже поняли, я одинокая несимпатичная молодая женщина. Мне около тридцати лет, я живу во Владивостоке, снимаю неплохую квартиру, сама себя обеспечиваю. Друзей у меня мало, в основном, потому что я много работаю, но еще и потому что я не общительная, уж точно не оффлайн. У меня почти нет увлечений, все, чем я интересуюсь – это литература, любовь к которой и определила мой жизненный путь, музыка, кино и мультфильмы. Всем этим я могу наслаждаться, не выходя из дома. Не подумайте, я не асоциальна, я скорее безразлична ко всему, что меня напрямую не касается.
   Пока хватит обо мне? Хотя чего я вас спрашиваю, это, в конце концов, мой рассказ. Наконец-то я что хочу, то и пишу. Кстати, моя любовь с первого взгляда и привела к тому, что я смогла написать свое собственное произведение.

   ***

   В тот день я несла очередному автору отредактированный и исправленный мной рассказ. Рукопись. Этот настоял именно на распечатанном тексте, как будто боялся компьютерного вируса, ей богу. Сложно было по мейлу принять письмо? Ну да ладно, мне не лень….
   Как всегда, ветер, как всегда, теплый и свежий в сентябре. За что я любила свою работу, так это за то, что могла гулять в два часа дня по набережной, а все остальные в это время сидели в скучных офисах, наслаждаясь разве что свежими шутками о просмотренных накануне новых сериях какого-нибудь скучного сериала.
   Я как раз проходила мимо кинотеатра «Океан», когда увидела возле статуи тигра шевеление. Грязная, порванная в нескольких местах, куртка странно заскулила и начала двигаться. Я подошла поближе и наклонилась.
   Через пару секунд показался он – черный щенок с рыжими ушами и хвостом. Обычный дворняга, месяца четыре от роду, он вылез из-под куртки и подбежал ко мне. Я молча смотрела на него, боясь погладить, мало ли, еще увяжется. Он просто понюхал мои ноги, поднял голову, посмотрел мне в глаза одним здоровым глазом и пошел к своему убежищу. Сев на куртку сверху, щенок уставился на меня, повернув голову на бок. Я осмотрелась вокруг с глупой надеждой, что объявится хозяин. Никого. Сходила к парковщику, тот ответил, что собачка появилась тут пару дней назад, особо по стоянке не бегала, кто-то из проходящих что-то кидал ему из еды за эти дни, кто-то фотографировал, наверное, для соцсетей, но хозяин не объявлялся. Глаз? Так он таким тут уже и объявился, покалеченным.
   Я вернулась обратно к щенку, хотела тоже его сфотографировать, чтобы через соцсети найти старого или нового хозяина. При моем появлении собачонок сменил уютную позу клубочком на сидячее положение. Достав смартфон, я стала прицеливаться. Внезапный порыв ветра, хоть и теплого напугал нас обоих: я схватилась за рвущийся шарф, а щенок заскулил, да так громко и жалобно, что мне стало его жалко. Я взяла бедняжку на руки и прижала к груди, чтобы успокоить. Это был порыв, минутная слабость, но и ее хватило: щенок поднял голову в тот момент, когда я опустила свою, чтобы посмотреть на него. Лизнув меня прямо в нос, а потом в шею и ухо, он влюбил меня в себя навсегда. Он был теплый, живой, любящий – с первой минуты любящий, он был мой.
   Ветер подул сильнее, а я стояла и обнимала этот крохотный комочек счастья. Ай, да это ж тоже не мое! Обнимала Вазю (имя я придумала позже), прижимала его к себе и гладила по мягкой черной с рыжим макушке. Никакой брезгливости – от него не воняло псиной, нечистотами или чем-то еще. Он пах солнцем и хот-догами – наверное, этим его кормили прохожие. Я гладила его до тех пор, пока он не перестал трястись от холода. Потом мы пошли с ним в сторону дома моего нынешнего нанимателя, изредка он вытаскивал мордочку, чтобы посмотреть, куда его несут, но все больше прятался от ветра в моем шарфике. Какой же он был теплый! Я шла и чего-то всю дорогу улыбалась. Никогда в жизни не хотела иметь питомца, ни кошку, ни собаку. Да, конечно, я замечала бездомных животных на улицах, иногда подкармливала, чаще же всего помогала этим беднягам тем, что репостила их фотки во всех соцсетях. Забрать кого-то из них себе совсем не тянуло. У меня была слишком устоявшаяся скучная жизнь, и разнообразия мне совсем не хотелось. Ровно до этого дня.
   После того, как я отдала рукопись автору, мы с песиком поспешили ко мне домой. По пути нам встретилась ветклиника, рабочий день еще не кончился, поэтому я решила зайти туда. В коридоре рядом со стойкой администратора стояли клетки, а на них множество фото бездомных котят и щенков, которых здесь пытались пристроить в добрые руки. Я рассматривала их, пока ждала приема, даже пес высунул мордочку, чтобы осмотреться. Увидев клетки, он занервничал, начал ерзать, пытаясь спрятаться в шарф, которым я его укутала. Хорошо, что в этот момент нас пригласили в кабинет доктора.
   – Так, что вас беспокоит? – спросила врач.
   – Я просто хочу, чтобы вы его осмотрели, все ли с ним нормально.
   – А почему забеспокоились, какие симптомы?
   – Да, я не знаю. Я его только нашла.
   – Понятно, – разочарованно сказала врач. – Оставлять будите?
   – Где?
   – У нас.
   – Так он болен, что ли?
   – Да господи же! Вы щенка нашли?
   – Я.
   – Вы его принесли, чтобы пристроить?! – начала раздражаться врач.
   Я задумалась. Раз врач подумала, что найденного щенка я принесла им, чтобы у них же и оставить, значит, так все делают и довольно часто, судя по фото на клетках. Я посмотрела на своего нового черно-рыжего друга и снова заулыбалась.
   – Вы не поняли. Я его нашла, – я поспешила взять щенка на руки. – Он теперь мой, а я его. Так что осмотрите нас… его, и мы пойдем домой.
   – Ясно все с вами, – уже с улыбкой произнесла врач, затем взяла песика и стала осматривать. После пары несложных манипуляций выяснилось, что щенок абсолютно здоров, только слегка истощен. Из-за чего он потерял глаз, врач не смогла определить, возможно, что он даже родился таким. Нам сказали прийти через недельку, чтобы сделать прививку.
   В общем, домой мы отправились вполне себе здоровыми. По пути, конечно, заглянули в магазин, потому что кормить собачку помидорами с сыром я не собиралась, и сомневалась, что он станет такое есть.
   Щенок несколько часов осторожно осматривался в квартире и принюхивался ко всему новому, пока я гуглила, как часто и чем кормить маленького пса. Я сразу почитала, как его купать, как выгуливать, в общем, изучила вопрос досконально. К тому моменту, как я начиталась, песик обошел все мои однокомнатные хоромы и устроился калачиком на коврике возле кресла. Я не хотела его будить, поэтому решила отложить купание до завтра. Я просто подсела к нему и начала гладить. Тут до меня дошло, вернее долетело, что мой малыш все же не так чист, как мне показалось на первый эммм… нюх. От песика пованивало легкой помойкой, не знаю, почему я это сразу не заметила: может из-за ветра, а может из-за химии, которая между нами возникла сразу после первых объятий.
   В общем, решено было сразу, как пес проснется, нести его в ванную и мыть. Я пошла спать, думая лишь о том, как бы поскорее отмыть этого черно-рыжего красавчика. Сон не шел. О чем я думала? Конечно же, о том, что я наделала. Конечно же, меня терзали сомнения, правильное ли решение я приняла, приютив собачку, смогу ли я привыкнуть к ней, не испугаюсь ли трудностей? Все эти выгуливания, испорченная мебель, траты на прививки и корма – действительно ли мне все это надо?
   Одно я знала наверняка, что ему, щенку, это точно было нужно. Я осознала, что если бы не я, то может, он не дожил бы даже до сегодняшнего вечера. И тут я поняла, что все мои тревоги напрасны: не может целая мебель и пара новых ботинок сравниться по ценности с чьей-то жизнью. Так что, довольная в итоге собой и этим днем, спокойно уснула.
   Пипец подкрался незаметно, как говорят, где-то там так говорят. В случае со мной, все случилось неожиданно. Примерно через час после того, как я заснула, меня разбудил громкий и протяжный лай. Не сразу поняв, откуда донесся звук и что он означает, я попыталась заснуть снова.
   Лай повторился. Ё ж мое, пес! Я вспомнила все события вчерашнего дня и понеслась на кухню – звук доносился оттуда. Пока я спала, щенок успел съесть все, что я ему насыпала, а потом он, видимо, унюхал пачку с едой, которую я поставила на стол, не смог ее достать и начал лаять. Я опустилась возле него на колени и стала гладить, а он – облизывать мои руки. Рассмеявшись (щекотно же), я насыпала ему еды и стала смотреть, как он ест. Когда щенок поел, он подбежал ко мне и стал тыкаться мокрым носом мне в руки, которые я сложила на коленях.
   Я взяла было его на руки, но снова почувствовала этот запах. Так что мы быстро пошли в ванную, где я для надёжности заперла дверь. Квартира у меня ничего так, есть даже душевая кабина, причем просторная – хозяева в свое время не поскупились на ремонт. В общем, я поставила щенка в кабину и включила потихоньку душ. Но только я потянулась за мылом, как песик уже свинтил из кабины. Я попробовала снова, но в этот раз намочила мочалку заранее и даже успела слегка намылить пса – история повторилась, щен сбежал, только теперь он был еще и в мыле. В итоге я не придумала ничего другого, как залезть вместе с ним в кабину прямо в пижаме, закрыться там и мыть его. Сделала я это на удивление быстро: песик скулил, но сбежать не смог, так что минут через десять я его уже вытирала. Сама жутко замерзла в мокрых шмотках, но щенка надо было вытереть насухо. Пока я это делала, он периодически лизал мое мокрое лицо, а я хохотала – это было так мило и жутко щекотно. Но приходилось терпеть, чтобы не расстраивать пса. Когда он почти высох (песик был гладкошерстный, так что это заняло немного времени), я отвела его на кухню, а сама поспешила в ванную снять мокрые вещи и помыться.
   Только я намылила свои жидкие и блеклые волосы, как за дверью раздался звонкий лай и скрежетание: пес пытался прорваться ко мне. Я быстро вынырнула из душевой кабины, запустила его в комнату и продолжила мыться. Не тут-то было: пес снова стал скулить, сначала тише, потом все громче и наконец опять залаял.
   – Что?! – не выдержала я и открыла дверцу кабины. Он ринулся ко мне, даже не смотря на воду. – Ты чего? Боишься один оставаться? – я постаралась вытащить его из кабины, ведь только же вытерла. Он стал скулить снова. В общем, мылись мы опять вдвоем, только щенок старался как можно меньше попадать под воду, ну хотя бы не скулил и не лаял. Вытерев его и себя после душа, я пошла, наконец, досыпать. Когда я уже почти заснула, почувствовала скромное шевеление у себя в ногах: щеночек запрыгнул на кровать и стал устраиваться. Я не стала его выгонять.
   Утром я проснулась в обед. Такое и раньше бывало, в этом и есть вся прелесть фриланса. Зайдя на кухню, я увидела щенка. Етишкина кочерыжка – подумала я. А там и правда была кочерыжка – маленькая пластмассовая кочерыжка – все, что осталось от веника. Остальное, вдребезги растерзанное маленькими острыми зубками, валялось по всей кухне. А, ну еще меня, конечно же, ждали две новые соседки – Лужа и Куча. Забегая вперед, скажу, что они с нами жили еще месяца три-четыре, пока я не научилась вставать хотя бы в девять утра, чтобы выгуливать щенка. Убрав все утренние сюрпризы, мы принялись завтракать: я насыпала песику корм, а себе сделала горячие бутерброды с помидорами и сыром. Это прям любимое блюдо, могу его вечно есть. Не успела я доесть первый бутер, как щен уже опустошил свою миску и начал принюхиваться к моей еде. А потом он сделал то самое – сел напротив, склонил голову набок и стал смотреть. Вот так только собаки умеют, я в кино видела. И что оставалось делать? Я села с ним и мы стали вместе уплетать бутерброды. Этот четвероногий мужчинка начинал смахивать на идеал – он любил ту же пищу, что и я! И даже больше меня, потому что мне пришлось делать вторую партию бутеров.
   Наевшись, я пошла смотреть телевизор. Щенок побежал за мной и даже запрыгнул ко мне на диван. Я включила телевизор и начала его гладить. Переключая каналы, наткнулась на любимый «Дисней», где шла «Корпорация монстров». Там Майк как раз был со своей девушкой, которая называла его Глазик.
   – Смотри, он тоже с одним глазиком, – стала я разговаривать со щенком. Он вроде заснул, потому что не реагировал.
   – Глаааазик, – стала перебирать я. – Глаазго…. Хм. Майк, Майкииии… Нет? Не нравится, – обращалась я к псу.
   – Майк Вазовски, Майкл…. Микл…. Ерунда, – заключила я. – Вазовски? Может назвать тебя Вазовски? – потрепала я его за ухом.
   – Слушай, может Вазя? – продолжала я. – Вааа-зяяя, – тихонько пропела я в самое ухо псу. Он повернул голову и лизнул меня в лицо. Это знак решила я, и щенок стал Вазей.
   Во-о-от. Тут должна быть большая-пребольшая пауза. Потом что следующие три года мы с Вазей прожили как в сказке. И это все, что вам нужно знать…. Шучу. Расскажу немного.
   Сразу оговорюсь, что Вазя вырос в приличную такую лошадь, но это ласково, конечно. Он стал большим черным псом с рыжими ушами и хвостом, на теле у него тоже была рыжина – на животе, в основном. Какой он был породы, угадать невозможно. Большой, ростом с добермана, только не такой худой, шерсть гладкая и короткая, наверное, как у лабрадора, а уши и не опущенные, и не стоячие, а наполовину стоячие, как у большинства дворняг. Я его в шутку называла «мой дворянин». Вот такое счастье мне привалило в итоге.
   Как я уже упомянула, первые пару месяцев мы с Вазей привыкали друг к другу. Точнее будет сказать, что я привыкала к новому распорядку дня. За последние лет восемь рано утром я вставала всего несколько раз, в основном же, в 11—12 дня, а ложилась далеко за полночь, где-то под утро. Так что я никак не могла приучиться вставать пораньше, поэтому первое время часто ленилась и потом просто убирала за Вазей. В итоге, я поняла, что не может моя собака вечно гадить в квартире, взяла себя в руки, забрала у бабушки безжалостный советский будильник и начала выгуливать пса регулярно. Так что, в скором времени эту проблему мы решили: пес научился терпеть и привык ходить в туалет на улице.
   Квартира моя тоже изменилась – стала похожа на склад старых игрушек. Я покупала Вазе много игрушек, потому что это был единственный шанс уберечь хозяйскую мебель. У него также были коврики, именно во множественном числе, потому что те, что он раздирал и те, что я хотела выбросить, он складывал в аккуратную кучу в прихожей и злился, если я пыталась оттуда что-то забрать.
   Душ мы по-прежнему принимали вместе. Да, с возрастом это не прошло, как я надеялась. Поначалу мне было жутко неловко мыться при нем, но потом я приноровилась – приходилось всегда открывать двери в кабину, и стелить кучу полотенец на полу, но это было лучше, чем слушать его жалобный вой и пускать его прямо в кабину. Ванну, которая также имелась в квартире, я вообще не принимала, это было бесполезно, потому что Вазанчика тогда невозможно было успокоить: он все время пытался прыгнуть ко мне, а если я ругалась, обижался и скулил.
   Когда мы с ним уже привыкли окончательно, выучили все наши заскоки, научились жить в мире и согласии, в общем, мы стали просто наслаждаться обществом друг друга. Я продолжала редактировать на дому, он всегда был рядом. В свободное время мы ели бутерброды с сыром, смотрели телевизор, играли, танцевали даже, просто дурачились. И гуляли. Гуляли мы много. С Вазей выходить на свежий воздух я стала как никогда часто.
   Мы ходили по центральным улицам, носились по площади в безлюдные часы, спускались на набережную, сидели возле моря. Он и здесь оказался идеальным напарником: наигравшись, мы садились на песок или на скамейку и просто смотрели. Любовались морем, закатами. Закаты были самыми лучшими. С Вазей я пережила несколько идеальных закатов, таких, которые должны быть в жизни каждого человека. Это когда ты сидишь на берегу моря и смотришь на танцующие над тобой краски, на радугу без дождя. Только надо обязательно, чтобы в этот момент было тепло, безветренно, и чтобы с тобой рядом кто-то был. Со мной был Вазя.
   Когда закат не радовал, мы рассматривали людей. Оказалось, что они бывают такими разными! Я раньше и не думала, что рассматривать людей может быть так интересно. То они пьяные, то трезвые, то веселые, то грустные и плачут прямо на закате, то ругаются, то даже поют, никого не стесняясь. Каких только людей не было на набережной.
   Нашими с Вазей фаворитами были две парочки. Они появлялись почти одновременно, только в разных концах набережной. Одни все время сидели в далеко слева, ближе к деревьям. Девушка в инвалидном кресле, безумно красивая и глухонемая, (она все время общалась со своим парнем жестами) и ее, такой же красивый, парень. Помните, я жаловалась, что не особо-то хороша собой? Так вот, если я и раньше не переживала по этому поводу, то после встречи с этой златовлаской в инвалидном кресле вовсе поняла, что красота – далеко не главное. Для нее главным, наверное, был ее парень. Он все время пытался ее рассмешить. Что он там ей «говорил» на их языке, я понятия не имею, но, когда она смеялась, улыбалась даже я – такой заразительный и искренний был у нее смех.
   Вторая парочка редко смеялась. Они уходили в правый конец, поближе к морю, садились на краю берега, девушка все время трогала воду, опускала в нее ноги, руки, иногда купалась, даже когда никто не купался. Они почти не говорили, ну мне с моей скамейки этого не было видно, а больше просто смотрели на море. Как-то они жутко поругались, вернее, девушка что-то очень эмоционально объясняла своему парню, а потом долго плакала. Мне так жалко ее стало, хотя я даже не знала, в чем дело. Потом парень ее утешил, и они ушли. После того дня я их вместе не видела. Видела потом несколько раз того парня, его не сложно было запомнить – весь в тату. А без девушки он на море все время пьяный приходил. Поругались, наверное, сильно.
   У Вази на набережной тоже были друзья: лабрадоры, ротвейлеры, шпицы, обычные дворняги. Ну как друзья: приветственно обнюхать и погоняться друг за другом по пляжу, вот и вся дружба. Надо сказать, что хоть мы с Вазей ни на какие курсы не ходили, вырос он отличным псом – знал несколько команд, умел ходить рядом без поводка, почти никогда ни на кого не рычал и уж, тем более, не бросался. Почти никогда не рычал – это потому что пережили мы с ним однажды нашествие мужчины. На него-то он и рычал, и пытался укусить, но там было за что. Обо всем по порядку.
   Примерно через год после того, как в моей жизни появился Вазя, появился в ней и Андрей. Это был тот самый автор, которому я несла рукопись в тот день, когда нашла Вазю. Рассказы и романы он писал неплохие, а как человек оказался говно редкостное. Снова я перескакиваю, но это теперь со мной часто происходит – спутанность мыслей. В общем, рукописи тот автор просил приносить потому, что я ему, якобы, нравилась. Это выяснилось на третьей рукописи, когда он, в очередной раз, поблагодарил за работу и пригласил на свидание.
   – А как собачку вашу зовут? – начал он издалека.
   – Вазя, – просто ответила я.
   – Вася. Василий, что ли? – ухмыльнулся он.
   – Нет. Ва-зя, через «з», – спокойно сказала я, хотя за последний год так часто это говорила, что уже устала от одних и тех же вопросов.
   – О как. А почему так? – ну я же говорила, всегда одно и то же.
   – Потому что Майк Вазовски – Вазя, – терпеливо пробурчала я.
   – Послушайте, Василиса, а вы можете оставить вашего Вазю дома и пойти со мной на ужин?
   Это было так неожиданно, что я аж согласилась. Правда, мой ненаглядный песик еще тогда почувствовал подвох и залился отборным лаем (я-то знала, когда он просто так лает, а когда матерится, как сапожник). Но я не придала этому значения и согласилась сходить на свидание.
   Снова поясню, что с мужиками у меня всю жизнь не клеилось, а с появлением Вази, с которым мне было совсем не скучно, как-то не особо я старалась найти себе спутника среди противоположного пола. Зачем? Что они могли мне дать? Любовь? У меня ее теперь было предостаточно, больше чем у некоторых за всю жизнь с людьми. Детей мне не хотелось, секс для меня не являлся смыслом жизни. Иногда удавалось перепихнуться с каким-нибудь пьяным незнакомцем в баре, и этого было достаточно. Делала я это крайне редко, раз в несколько месяцев, а в последнее время и вовсе перестала шляться по клубам: переросла, что ли.
   Когда Андрей пригласил меня на ужин, я чего-то вдруг сказала, что приду. Не знаю, секса захотелось неожиданно, наверное. Мы сходили в кафе, где почти не разговаривали, а больше ели и пили. И уже в кафе я поняла, что было ошибкой идти на это свидание. Если, готовясь к нему, я еще надеялась, что из этого получатся какие-то, пусть и недолгие отношения, или хотя бы секс, то во время ужина я разочаровалась в «кавалере» напрочь. Какой-то он был хамоватый, наглый, слишком уверенный в себе, хотя и не красавец. Так я ему и сказала после того, как он выпил чашку чая у меня на кухне, куда я его любезно пригласила после того, как он столь же любезно проводил меня домой. Вообще-то я позвала его из вежливости, чтобы дома спокойно объяснить, что, мол, спасибо за все, но это все и есть, больше ничего не будет.
   – А че ты меня позвала на чай-то? – спросил Андрей, подойдя ко мне вплотную и схватив за талию. Оказалось, он был непредсказуем и хамоват не только на словах, но и на деле.
   – Просто, чтобы объяснить, что ничего у нас не получится, – сказала я как можно спокойнее, попутно убирая его руку с моей талии. Вазя уже насторожился в дальнем конце комнаты. «Кавалер» оказался не из понятливых и, подняв платье, схватил меня за попу.
   – Слушай, уйди, пожалуйста, – продолжила я, убирая опять его руки.
   – Че ты ломаешься-то? Думаешь, я ничего не понимаю, – он не отступал и попытался меня поцеловать, я увернулась.
   – Что тут понимать-то? – я вот сама ничего не понимала.
   – Если зовешь парня на чай, значит, точно хочешь потрахаться. Так что хорош из себя недотрогу строить, – сказал Андрей, с силой притянул меня к себе и поцеловал. От испуга я ударила его в пах.
   – Ох, сука. Ты че творишь?!
   – Пошел на хер отсюда! – закричала я. Вазя от моего крика зашелся звонким лаем. – Тише, малыш, тише, – я подошла к нему и стала гладить. В этот момент Андрей подлетел ко мне и схватил сзади за волосы.
   – А-а-а! Мудак! Больно же.
   – Ты мне ответишь за это, мерзкая сучка! – он потащил меня из кухни в комнату. Когда Вазя ринулся с рычанием за нами, Андрей уже успел закрыть дверь. Он бросил меня на кровать и увалился сверху.
   – Ты мне спасибо должна сказать! С такой рожей на тебя ни один мужик не позарится! – кричал «мужчина».
   – Слезь с меня, козел! – кричала я.
   Вазя продолжал громко лаять за дверью и скрести ее когтями. Дальше все произошло очень быстро: когда лежавший на мне Андрей взвыл от боли, я поняла, что Вазя все же прорвался в комнату. «Кавалер» подскочил, как укушенный и схватился за задницу. Пес цапнул его прямо туда. Вот молодец, подумала я. Сама же, воспользовавшись моментом, схватила Вазьку за шею, чтобы тот не оттяпал этому козлу еще что-нибудь.
   – Вали давай отсюда, пока я полицию не вызвала! – крикнула я ему, но тот и сам уже засобирался к выходу, поглядывая с опаской на моего защитника. Когда он ушел, я заперлась на все замки, а на следующий день позвонила в офис, который подыскивал мне клиентов, и попросила больше никогда не предлагать мне редактировать труды этого Андрея.
   После этого случая, как не сложно догадаться, у меня отбило всякую охоту общаться с мужчинами. Так что, мы продолжили жить с Вазей в мире и согласии, счастливые, как никто. Зато теперь я чувствовала себя максимально защищенной, когда со мной был мой друг, и окончательно убедилась, что на него можно положиться во всем.
   Наше счастье продолжалось три года. Три прекрасных года, не омраченных ничем, кроме того случая с козлом Андреем. Три года… Почти как в книжке. А потом пришла болезнь. Ладно, если бы моя…, мне кажется, я бы легче это пережила, но заболел Вазя. Мой Вазя… Мой ласковый заботливый мальчик, друг, которого мне так не хватало всю жизнь.
   Первые симптомы я заметила осенью, начинался четвертый год нашей совместной жизни. Вазька как-то вечером начал кашлять, знаете, как кошки иногда откашливают шерсть, так же и он. На следующий день и еще через день все было хорошо, а потом сухой кашель вернулся. Я сразу помчалась в ветклинику. Там взяли анализы, сказали, что они будут готовы через пару дней, ведь спешки нет, собачка выглядела хорошо. Мы успокоились и поехали домой. Пока готовились наши анализы, лучше моему солнцу не стало: он отказывался от еды, начались проблемы со стулом. Мы поехали в клинику снова, на этот раз анализы сделали срочно. И сообщили нам диагноз – дирофиляриоз. Я сама тогда ничего не поняла по названию, радовалась в душе только, что не рак. Но радоваться было рано….
   В общем, Вазю моего укусил когда-то какой-то мерзопакостный комар, и теперь у него завелись страшные паразиты, которые могут его убить. Врач сразу сказала, что у песика моего симптомы проявились поздно, и шансов на выздоровление было очень мало. Я ухватилась даже за это малость. Не секунды не раздумывая, я попросила расписать мне все лечение, все препараты, какие нужно купить, все процедуры, какие нужно пройти. Пока врач писала, я гладила своего мальчика, все никак не могла его выпустить из рук, боялась, вдруг что-то с ним случится прямо сейчас. Как же я тогда?! Что я вообще буду делать?! Но я постаралась прогнать эти мысли.
   Домой мы вернулись как в тумане: Вазя себя плохо чувствовал, я же время думала, думала и думала. Я никогда не молилась, просто никто не научил, да я и не знала, зачем это. Поэтому в тот день я просто думала о том, кто может мне помочь. Думала и не могла придумать.
   Когда Вазя уснул, я пошла читать то, что написала врач и изучать болячку в интернете. Сначала был Интернет, где я ничего обнадёживающего не нашла. Потом я прочитала все, что написала врач и охнула – ценник за лечение выходил не слабый, все вместе около двухсот тысяч за несколько месяцев лечения. Таких денег сразу у меня не было, но, не смотря на это, лечиться мы начали уже на следующий день. На первые несколько месяцев нам хватило моих скромных сбережений. За это время Вазя перенес множество уколов, УЗИ, сдачи анализов. Результат к концу первого месяца был, но до полного выздоровления еще далеко. Поэтому мы продолжили лечиться. К концу третьего месяца деньги у меня закончились, осталось только за квартиру на несколько месяцев вперед. Поэтому мне пришлось идти к матери.
   Тут нужно упомянуть, что с мамой и бабушкой я общалась так редко, что они даже не знали, что у меня есть собака. Они жили в другом городе, намного меньше Владивостока, и все время мне говорили, чтобы я бросала свою никчемную работу и еще более никчемную жизнь без мужа и ребенка и переезжала к ним. Естественно, я этого не хотела делать. В общем, оставив Вазю на пару дней под присмотром врачей, я поехала клянчить у матери деньги. Я знала, что это бесполезно, но все же попробовала. Зря. Мать ничего мне не дала.
   – Ты дура, что ли? Сколько ты уже угрохала на эту псину?! – орала мать.
   – Какая разница? – спокойно парировала я. – Он мой друг. Он мой пес, мой, я должна его вылечить!
   – Ты должна родить уже и заботиться о ребенке, а не о какой-то дворняге! – не унималась мать. – Могла бы мне денег дать, раз девать некуда!
   – Мама, пожалуйста, он же умрет, – взмолилась я.
   – Пусть помирает, мне-то что! Это же не человек, в самом деле! Собаку она спасает, епта, – ругалась мать. – Сама бы давно его уже усыпила и дело с концом. Все спокойней, и деньги были бы целы.
   Она продолжала меня песочить еще минут 20, пока я, молча, не встала и не ушла. Бабушке я позвонила в тот же день, но реакция была такой же: усыпи его и живи спокойно, ответили мне. В сухом остатке денег у меня не было. Чтобы продолжить лечение Вази, я продала свой навороченный ноутбук, денег хватило еще на полтора месяца, но работать я не смогла. Собственно, к пятому месяцу лечения, когда Вазя уже пошел на поправку, деньги закончились совсем. К этому моменту мой мальчик уже не был похож на собачий скелет с огромным животом посредине, каким он стал в начале лечения (так проявляется болезнь). Он почти полностью окреп, хорошо ел, оставалось сделать всего пару уколов и тестов, проверить, точно ли всех паразитов извели, и можно было бы жить дальше. На все эти анализы и уколы у меня не было денег. Из квартиры меня должны были выселить через пару недель, и куда идти потом, даже вместе со здоровым Вазей, я не знала.
   На те немногие гроши, что у меня остались, я оплатила мобильный интернет и стала через соцсети писать во все фонды помощи животным, какие находила.
   Кто-то отвечал, что денег нет, кто-то, узнав о диагнозе, сразу советовал усыпить пса, не спросив обо всех нюансах, кто-то вовсе не отвечал.
   Последней моей надеждой была моя бывшая начальница, которая подкидывала мне работу. Я позвонила ей и попросила встретиться. Пришла, рассказала все, как есть, сказала, что нужны деньги, которые я потом обязательно отработаю. Она меня внимательно выслушала, но денег не дала. Знаете, что сказала? Посоветовала усыпить Вазю, ведь выхода у меня все равно не было.
   Все, все к кому я обращалась, советовали мне его усыпить. Я мысленно послала их всех в задницу. Мне хотелось крикнуть им: «Люди, вы что, совсем охерели?! Речь о живом существе!». Ладно, если бы шансов не было совсем, но они были и не плохие! Я жутко злилась в то время на всех, кто мне предлагал усыпить Вазю, меня бесил сам факт того, что в головах у людей возникают такие мысли.
   Они советовали мне усыпить друга, друга, как они все не понимали! «Это же всего лишь собака», – говорили они. Всего лишь! Почему, когда на больного раком человека тратят все деньги, это никого не поражает, а сделай такое для собаки, и ты сразу ненормальная?! Это вы все придурки, хотелось крикнуть мне им! Хотелось, но я не кричала. Вместо этого я все же усыпила Вазика…
   Усыпила того, с кем я завтракала, обедала и ужинала каждый день, кто «надоедал» мне в душе, кто защитил меня от насильника, кто вытирал мои слезы своим теплым шершавым языком. Я усыпила своего лучшего друга…
   Попались?! Вот если вы в это поверили, тогда вообще не поняли, о чем речь в моем рассказе и дальше вам лучше не читать. Давайте, на выход отсюда побыстрее! Встаньте в очередь за теми, для кого собака – «всего лишь собака».
   Для тех, кто верит в нас с Вазей до последнего, рассказываю. Один из фондов мне все же ответил, и они успели собрать деньги до того, как Вазе снова стало плохо. Его вылечили. Было сложно, очень сложно эмоционально пройти через все это, но его вылечили. Он снова был со мной целыми днями и ночами. Он был мой, и он был здоров. Уже совсем скоро он пришел в норму, стал такой же лошадкой, какой был раньше, ел с аппетитом. И мы снова гуляли, не только возле моря, гуляли по всему городу, все время пешком. Да нам и не нужно было ничего, кроме как гулять днями напролет. И никто нам не нужен был кроме друг друга. Мы были вместе и были счастливы.

   ***

   Монеты падали в жестяную миску с незавидной регулярностью: лишь изредка прохожие подавали этой парочке 5,10, 15 рублей. Купюры вообще почти никто не клал. Вокруг них в воздухе так и витало безразличие. Но Сергея они чем-то зацепили.
   – Серега, ты чего залип? – позвал парня его друг Игорь, тоже скейтбордист. Он и предложил Сергею покатать сегодня на набережной.
   Когда они, уже уставшие, сели на скамейку, Серега увидел их: женщину с собакой. Они сидели чуть в стороне от фонтана – она на картонке, пес – на ее куртке. Женщина была худая, с длинными, когда-то светлыми, а сейчас свалявшимися волосами, в модных когда-то, но очень грязных сейчас джинсах и порванном во многих местах свитере. Пес был, наоборот, очень упитан, с хорошим ошейником, шерсть гладкая, красивая. Они ничего не делали, ни пели, ни играли на музыкальных инструментах, ни танцевали, а просто сидели возле своей миски для подношений. За те 10 минут, что Сергей наблюдал за ними, подали им всего человека три. Женщина, или даже девушка, она точно была не сильно старая, чуть за тридцать, просто кивала головой, когда монеты падали в миску. Она даже не поднимала взгляда от своей писанины. Ее блокнот был большим и опрятным. Писала она все время, отвлекалась лишь тогда, когда собака тыкалась в ее ладони или лицо своей мордой.
   Пёс был очень классный, без глаза, но классный. Он лизал ей ухо, а когда она поворачивалась, тыкался своим мокрым носом в ее нос. Девушка тогда приходила в восторг, бросала свою писанину, обнимала его и целовала между ушей, в самую макушку.
   – Серега, ты че там увидел? – позвал Игорь. Проследив за его взглядом, друг сказал: А, снова эти. Я их вчера в своем районе видел, сидели возле торгового центра. Видать, там мало подают, раз решили сюда прийти.
   – Ты ее знаешь? – спросил Сергей.
   – Че я, дурак что ли, с бомжихами знакомиться, – фыркнул Игорь. – Просто видел пару раз.
   – У нее пес такой классный…, – задумчиво произнес Сергей. Затем встал и пошел к ним. Достав из кармана 200 рублей, которые мама дала ему на еду, он положил их в миску. Девушка не отреагировала. Серега пошел был прочь, но потом все же решил сказать вслух:
   – Вы бы убрали купюры, а то вдруг кто-то их украдет, – посоветовал он. От родителей он слышал, что не все бездомные и нищие на самом деле такими являются, но этим двоим уж очень захотелось помочь.
   Девушка посмотрела на миску, подняла голову и улыбнулась Сергею, правда смотрела она не прямо на него, а куда-то вверх. Странно.
   – А как его зовут? – спросил Сергей.
   Девушка снова улыбнулась, притянула пса к себе и погладила его по голове. Затем вытащила из-под ног кусок картона, на котором было написано «Вазя».
   – Ух ты, как интересно. А почему? – второй картонки с ответом у нее видно не было, поэтому она просто пожала плечами и продолжила писать.
   Сергей стоял в раздумьях. Одноглазого пса зовут Вазя. Вазанчик, Вазилий….
   – О, одноглазый. Майк Вазовски! – Серега был чего-то так рад, что догадался.
   Девушка бросила свою писанины и захлопала в ладоши.
   – А можно я вас с ним сфотографирую? – девушка обняла пса, и заулыбалась, снова смотря куда-то вверх.
   – Серый, ты че? В бомжиху влюбился? – заржал Игорь, кода Сергей вернулся на скамейку.
   – Да пошел ты, – зло ответил Сергей. Почему-то ему было очень грустно от встречи с Вазей и его хозяйкой, хоть они, вроде наоборот, были всем довольны. Всю дорогу домой парень думал о том, что произошло с этой парочкой, из-за чего они оказались на улице? Если не заострять на них внимание, кажется, что это обычные бомжи, каких в городе сотни. Но Сергей сегодня почти сразу понял, что это всего лишь видимость. Первое впечатление не всегда самое верное, учил его отец.
   На следующий день и еще через день Сергей после уроков приходил на набережную в надежде увидеть пса и его хозяйку. Они появились лишь через три дня. Сергей снова отдал им свои деньги, и, ничего не спросив, ушел. Так он делал всю следующую неделю: в те дни, когда Вазя с хозяйкой появлялись на набережной, парень отдавал им 50, 100, 200 рублей, смотря, сколько удавалось сэкономить на карманных расходах.
   Через полторы недели он осмелел и спросил хозяйку Вази, почему они с псом оказались на улице. Она упрямо покачала головой и перестала ему улыбаться. Он настаивал:
   – Ну, расскажите, пожалуйста, мне просто очень интересно?
   Девушка вытащила 200 рублей, которые он ей принес в тот день, и протянула ему.
   – Нет…. Простите, – пробурчал он. – Заберите, пожалуйста. Я же, правда, помочь хочу.
   Девушка забрала деньги, потом обняла свой блокнот и стала раскачиваться из стороны в сторону.
   – Парень, ты чего к ней пристал? – откуда-то возле них появилась высокая женщина в очках. Пес, кажется, узнал ее, встал и ткнулся носом в протянутую ею руку.
   – Я просто узнать хотел, – произнес Сергей.
   – Иди отсюда, если не помогаешь, – сказала женщина.
   – Да я помогаю. Вон ее спросите! – показал Сергей на хозяйку Вази.
   – Вася, он действительно помогает?
   – Вы что, с собакой разговариваете? – удивился Сергей.
   – Ха-ха-ха, понятно все с тобой, помощник, – засмеялась незнакомка, а хозяйка Вази закивала головой, правда, парень не понял, с чем именно она соглашается.
   – Ладно, помощник, посиди на скамейке, подожди меня, – попросила женщина. Сергей послушался. Пока он ждал незнакомку, та о чем-то разговаривала с хозяйкой Вази. Ну как разговаривала: женщина спрашивала, а девушка писала что-то в ответ в своем блокноте, вот и весь разговор. Потом незнакомка поставила какой-то объемный пакет рядом с этой парочкой, обняла девушку, погладила пса и подошла к Сергею.
   – Тебе кофе пить уже разрешают? – спросила она.
   – Я вообще-то в выпускном классе, – гордо произнес Сергей.
   – Тогда пошли, помощник, – это «помощник» звучало в ее устах как насмешка, подумал Сергей.
   Пока пили кофе, Ксения – так звали женщину, рассказала Сергею историю Василисы и Вази. Сергей слушал, но, видимо, не очень внимательно.
   – Так, собаку вылечили, потому что помог фонд, а вы – директор этого фонда, поэтому их знаете? – переспросил он.
   – Все верно, – ответила Ксения.
   – Но на улице-то они почему? Почему Василиса не нашла новую работу? Кстати, она кто по профессии?
   – Она первоклассный корректор и очень талантливый литературный редактор. Так мне ее начальница бывшая рассказывала.
   – Тем более! Я ничего не понимаю, чего она не устроилась на работу? Не нашла новую квартиру? – не унимался Сергей.
   – Ты много сумасшедших видел, которые работают где-то и живут в своей квартире? – переспросила Ксения.
   – Э-э-э, а кто сказал, что Вася сумасшедшая?
   – Да она сама и сказала, вернее, написала, когда я ее первый раз на улице увидела и потащила было к себе домой, а она ни в какую, – вздохнула женщина.
   – Я не по-ни-маю, – произнес медленно Сергей.
   – Слушай, ну перегорело у нее что-то в мозгу после болезни Вази. Ей какие-то умники все время советовали его усыпить, денег никто не давал на его лечение, ей пришлось все продать…. Не понимал ее в тот момент никто, даже мать родная, – Ксения нахмурилась, помолчала немного, а затем продолжила: Не хочет она больше с людьми разговаривать, вообще. Пару лет уже молчит. Ходит целыми днями туда-сюда по городу, как будто ищет что-то, а чего ищет, не говорит. Пишет вот все время. Написала мне как-то на бумажке, что пишет «что-то свое». Я ее уговаривала к психиатру сходить, провериться, она тут же за пса хватается. Я ей говорю, что присмотрю за ним, она головой машет, как ненормальная, пока та чуть не отваливается. Эх, все что могу, навещать их иногда, если застану на набережной, да передавать еду и денег немного.
   – А где же они живут? – спросил обеспокоенно Сергей.
   – А я знаю? Не говорит она мне, не пишет даже.
   – Н-да…. А если….
   – Что? Удиви меня?
   Сергей молчал, лихорадочно соображая, как помочь этой парочке, чтобы им не пришлось больше жить на улице и клянчить копейки у прохожих, чтобы у них была нормальная жизнь.
   – Ты пойми, не хочет она туда, в нормальную жизнь-то, – словно прочитав его мысли, сказала Ксения. – Да и нет ее уже давно нигде, нормальной жизни…. Ты ей ничем не поможешь, только если деньги будешь иногда давать. Вот и вся помощь, – сказала Ксения, рассчитываясь за кофе. – А, еще можешь еды для собаки передавать, это она всегда принимает.
   По дороге к автобусной остановке Ксения кое-о чем еще рассказала Сергею. Он не приходил на набережную несколько дней: копил карманные деньги. Потом пошел в магазин и купил термоконтейнер, и кое-какие продукты по мелочи.
   Сергей все же пришел к Васе и Вазе снова, принес собачий корм и кое-что еще. Как и говорила Ксения, Василиса аж захлопала в ладоши, когда открыла контейнер и достала еще теплые бутерброды с сыром. Сперва она дала один Вазе, а потом уже стала есть сама. Сергей смотрел, как эти двое уплетают эту просто пищу, но с таким удовольствием, будто уже год ничего подобного не ели. Хотя, может, оно так и было. Парень сел рядом с ними, смотрел и улыбался. Наевшись, Вася кивнула Сергею в знак благодарности, а Вазя облизал ему руку. Парень обнял пса и поцеловал его в макушку: он и правда был лощёный, как будто его каждый день мыли. Посмотрев на Василису, Сергей заулыбался еще больше: в тот день девушка впервые посмотрела ему прямо в глаза.

Рассказ №9. Закатная

Моим дорогим подругам: Ане, Тане и Ане. Без вас Валентин никогда не значил бы для меня так много.

   У меня никогда в жизни не было идеального заката. Это так напрягает на самом деле. Не всех конечно, а только меня.
   Я сплю по 5 часов в день, большей частью с 4 до 9, так что рассветы – не мое. Гипотетически, я могла и должна была уже в свои 32 застать совершенный закат, но его пока не было. Как-то не случилось.
   Закат может быть прекрасен только на море. Я же все никак не могу до него добраться. Море для меня – это Валентин, маленький поселок в Приморье. Из достопримечательностей там только алкаши и памятник, возле которого они бухают. Извините, распивают алкоголь в непомерном количестве и непонятного качества, перманентно понося всех, чей доход чуть выше стоимости бутылки водки. Мне ведь стоило бы так выражаться. По крайней мере, этого от меня ждут мои подчиненные. Когда они впервые, около года назад, услышали от меня что-то отдаленно напоминающее «протерянные полимеры» (в оригинале было намного жестче), тревогу бить не стали. Да и чего ее бить, где они и где я. Самодовольно, знаю, но так и есть. Я руководитель и иногда могу отчитывать их в вольной форме, тем более, тогда я позволила себе вольности впервые за шесть лет. В общем, этим всем я хотела объяснить, что живу я далеко от любимого моря и страдаю от страха умереть, так и не увидев идеального заката. Наверное, объяснить не получилось с первого раза, но для этого всегда есть второй.
   Моя жизнь сосредоточена в Москве и ее окрестностях. Уехав сюда лет 20 назад вместе с родителями, я окончила здесь школу, нашла работу, стала продвигаться по карьерной лестнице, причем очень быстро. Отсюда отсутствие выходных, отпусков, личной жизни, подруг, отсюда же накопившееся усталость, нервное истощение, депрессия со всеми вытекающими, последствием которой стало жуткое желание встретить закат на море.
   Чего это мне обязательно нужно ехать в Валентин, чтобы увидеть идеальный закат, спросите вы? Хммм…. Объясню популярно. Вот представьте, что вы можете попробовать «Дон Периньон», а вам говорят – пейте советское, оно тоже неплохое. Не все, наверное, пили «Дон Периньон»… О, секс же у всех наверняка был? Так вот, представьте, что вы можете испытать оргазм, а вам говорят, что извините, не получится, как-нибудь в следующей жизни, а в этой вам светит только легкий петтинг и не всегда со счастливым концом. Ну, вы меня поняли: неплохо меня не устраивало, мне нужен был высший класс, чемпионский разряд и все такое.
   Я хотела быть уверенной, что смогу вспомнить перед смертью свой идеальный закат, свой «Дон Периньон», свой самый яркий эстетический оргазм, когда душа настолько удовлетворена увиденным, что разум просто тихо курит в сторонке. Мне хотелось увидеть закат, от которого можно заплакать, который останется в памяти навсегда в самых мельчайших деталях, и даже через 30 лет я смогу с легкостью вспомнить его, просто закрыв глаза.
   В 32 же я осознала, что моим самым ярким воспоминанием вот уже много лет остается море. Вот тогда-то мне и захотелось апгрейдить этот «файл».
   Сейчас, когда я закрываю глаза, я вижу море, самое чистое, красивое, и самое родное на свете. Оно пахнет морской капустой, подсушенной полуденным солнцем, костром, который мы разводили, чтобы пожарить только что выловленных гребешков и даже осьминога, и лимонадом, который мама давала мне с собой. Я вспоминаю детство, которое прошло на этом море. Скажи сейчас кому-нибудь из 400 моих сотрудников – Валентин, они ответят, мол – не, не слышали. Мне же достаточно одного упоминания об этом месте, чтобы тут же оказаться там, оказаться в детстве, оказаться на море.
   – Софья Алексеевна, все готово, можем начинать, – секретарь так грубо вырвала меня из воспоминаний, в которых я как раз доедала осьминога, жаренного на костре. Черт, безумно захотелось наорать на нее.
   – Хвалынцев на месте? – спросила я вместо этого строго, но не поворачиваясь к ней: я наблюдала за «чудеснейшим» закатом. Он где-то там…, должен быть, я верю. Несмотря на московский смог, тучи, и дождь, который уже начал стучать в окна моего кабинета, я знала, что солнце где-то да садится: время было самое закатное. Назначать важные совещания на восемь часов вечера – это прям мое, могу каждый день этим заниматься. Мой принцип «всеобщего равенства» в фирме по факту сводился к простому правилу: если я работаю допоздна, то и все остальные могут.
   – Все уже на месте, Хвалынцев тоже, – ответила со вздохом секретарь.
   – Вера, скажите им, что я буду через 5 минут…. И подайте кофе прямо сейчас, – женщина вышла из кабинета, а я продолжила смотреть в окно.
   Так тебе и надо, говорил внутренний голос. Ты сама во всем виновата, не успокаивался он. Вся боль, что ты теперь вынуждена терпеть – это расплата за твою глупость и жадность.
   Какая боль, ты спятил, хотелось ответить мне. Я действительно забыла про боль. Ну, какая у меня может быть боль? Сопли розово-закатные, зло подумала я. Нужно делать дела, сколачивать капиталы, создавать рабочие места, вершить историю, поднимать целину, выигрывать войну! Немного в другом порядке, конечно, но смысл в том, что расслабляться некогда.
   Резко отвернувшись от окна, я зашагала мимо неубранной кровати и стола со стулом, думая при этом о том, что надо срочно перекрасить эти бледно-зеленые унылые стены в моей кабинете.
   Выйдя в коридор, я направилась уверенным шагом в сторону конференц-зала.
   – Сонь, слушай, у меня «прем» закончился. Мне сегодня с немцами воевать, а куда я с такой херовой броней?! Михалыч – падла, денег не дает на счет закинуть, – Витя-Гамовер появился, как всегда, неожиданно. – Помоги, а?
   – Вера, скажите охране вывести этого человека из офиса, – строго распорядилась я, обращаясь к…. так и не поняла к кому. Я уже почти вспомнила, где нахожусь, но продолжала гнуть свое.
   – Софья Павловна, – произнесла нараспев санитарка. Пожилая полная женщина с простым лицом подошла ко мне и кивнула в знак приветствия.
   – Опять шутите? – спросила своим тихим успокаивающим голосом, улыбнулась и взяла меня под руку. – Витя, иди телевизор смотри!
   – У него нет подключения к сети. Вдруг зависнет на самом интересном месте, тогда кранты, все… Гейм овер, – сказал по привычке Витя, но послушался и пошел в общую комнату, напевая понятные только ему частушки: что-то про танки, хапэ, ваншоты и так далее.
   – Софья Павловна, вас главврач ждет, – сказала спокойно санитарка… эм, Вера Алексеевна, кажется. Вера, точно, как и мой секретарь, наконец, вспомнила я.
   – Я на совещание опаздываю, – сказала я, теперь уже ухмыляясь.
   – А я вас туда и веду, – продолжила невозмутимо санитарка, провожая меня по длинному коридору в кабинет главврача.
   – Что, Вера Алексеевна, как ваша внучка, лучше ей? – осведомилась я вежливо после недолгой паузы.
   – Сегодня получше, слава Богу, – улыбаясь, ответила санитарка. Она посмотрела на меня внимательно и одобрительно кивнула. – Снова с нами? Это хорошо.
   – Что, опять проблемы с деньгами? – уже холодно заметила я.
   – Да ладно вам, Софья Павловна, не в деньгах дело, вы же знаете, – ответила Вера Алексеевна. – У нас ведь с вами одна цель – сделать вас…
   – …меня здоровой, – подхватила я поднадоевшую за два месяца фразу. – Правда, что ли, деньги не нужны, по доброте душевной печетесь обо мне? – съехидничала я.
   – Где ж вас так потрепало-то, что вы во всем и во всех одну выгоду видите, – санитарка не спрашивала, а просто констатировала факт. Третий месяц она со мной нянчится. Как только я сюда попала, в один из здравых дней, когда я не была оторвана от реальности, поняла, что персональная мать Тереза, которая будет терпеть все капризы, мне не светит. Тогда я решила, что самым верным будет подкупить кого-то из санитаров, чтобы они со мной нормально обращались…, ну и выполняли все мои просьбы попутно, куда ж без этого. Вера Алексеевна подошла идеально: маленькая пенсия, больная внучка, дочь алкоголичка – отличный вариант для меня…. Сейчас вы подумаете, что я тварь. Правильно сделаете, так и есть, в сущности. Человеческого во мне осталось мало. Желание увидеть идеальный закат – первое проявление душевности за очень, очень долгое время.
   В общем, в самом начале моего пребывания здесь от других, более-менее вменяемых пациентов я слышала, что теть Вера, как ее тут называли, за деньги может сделать все. Мне подходило, я с ней договорилась. Она терпела мои капризы, что мне было очень на руку, подыгрывала моему «сценарию» когда надо (так даже врач рекомендовал), покупала кое-какие вещи, когда я просила. Правда, последнее она делала, только убедившись в том, что я «нормальная». Такой я нынче была не часто, но когда случалось, я просила принести мне чипсы, сливочное мороженое, картошки жаренной, селедку под шубой, карты игральные, книжку какую-нибудь, журнал. Хотелось тех простых вещей, на которые у меня не было времени. Хотя последние лет тринадцать, начиная во второго курса университета, времени у меня не было ни на что.
   – Извините, Вера Алексеевна, – сказала я на ее упрек о моей бесчеловечности. Она была классной теткой, в конце концов, и, несмотря на то, что брала у меня деньги, кажется, действительно переживала за меня. Или делала вид.
   – Да ладно, чего уж там….
   – Хочу утром покурить…. Дорогих каких-нибудь сигарет, – очередное обыденное желание поставило мою «помощницу» в тупик.
   – Хм… Ну хорошо. Поспрашиваю в ларьке, чего у них подороже есть, – ответила санитарка. – А надо ли, Софья Павловна?
   – Хочу, – твердо ответила я. Вера Алексеевна знала, что мое «хочу» ставит точку в разговоре. – Деньги у Антона попросите, он привезет.
   – Да у меня еще остались с прошлого раза….
   – Себе оставьте, а на сигареты еще одну сумму попросите привезти, скажите, я распорядилась…. Тысячи три минимум, – я снова начала говорить своим безапелляционным тоном начальницы.
   – Спасибо, Софья Павловна, – сказала Вера Алексеевна, потупив глаза. Она знала, что никакие сигареты в ларьке возле больницы не будут стоить три тысяч рублей, и никакой посыльный не возьмет так дорого за то, чтобы принести пачку сигарет. Она знала, что я велела своему реальному помощнику Антону выполнять все требования Веры Алексеевны, и он почти каждый день привозил по 3—5 тысяч рублей на мои «карманные расходы», из которых большую часть денег санитарка забирала себе. Она знала, что я так делаю, потому что мне ее жаль и потому что я хочу помочь…. И я это знала, но никогда бы не призналась в этом ни ей, ни себе, ни Антону.
   – Только чтобы в 10 утра все было готово, ясно? – я сказала это максимально грозно, у моих подчиненных обычного от такого тона извилины начинали прорастать через череп и продуктивность росла как на дрожжах.
   – Ясно, – ответила, пряча улыбку, Вера Алексеевна. Она пошла по своим психбольничным делам, а я вошла в кабинет главного врача.
   – Секс, наркотики и рок-н-ролл! – в кабинете Толика я себя чувствовала уже совершенно свободно и очень спокойно, надо признаться. Он говорил по телефону, поэтому предупредительно показал мне указательный палец.
   – Секс, наркотики и рок-н-ролл, – сказала я шепотом, садясь по другую сторону его рабочего стола. Толик показал мне теперь уже средний палец, а сам пытался не заржать. Я же уже потихонечку смеялась в ладошки.
   – Да-да, Илья Семенович, в пятницу навещу вас, все в силе, – на том конце провода явно был кто-то влиятельно-состоятельный, потому что Толя важничал до тех пор, пока не положил трубку.
   – Пиво и шлюхи! – наконец ответил он, подняв приветственно руки вверх. Так мы привыкли здороваться еще с института. Дружили мы уже лет 15, кажется, сейчас и не вспомнишь. Собственно, когда у меня случился последний и самый серьезный срыв, после которого я поняла, что надо полечиться, я нашла Толю через родителей, и попросила принять меня в клинике, где он работал. Он мне, конечно же, советовал Израиль, Германию, США и что-то там еще забугорное, но я наотрез отказалась. Мне нужен был знакомый врач, которому я смогу платить и диктовать свои условия, но который все же сможет поставить меня на ноги.
   – Здорово, Софиня, – сказал Толик. В школе он называл меня Софиня-Графиня, потому что фамилия у меня – Графская.
   – Привет, – я ему прозвище так и не придумала. – Чего звал?
   – Хотел узнать, не надоело ли тебе это все? Может, уже домой тебя отправить?
   – Слушай, Мирный, я тебе хоть и плачу, но лечишь-то ты меня по-настоящему, правда же? – он кивнул.
   – Так разве у меня все хорошо?
   – Смотри, ты на людей почти не кидаешься, таблетки почем зря не глотаешь, уже прогресс….
   – Как там красиво ты говорил мне вначале – «оторвана от реальности»?
   – Я-я….
   – В общем, оторвана я еще. Так что лечи меня, Айболит!
   – Сонь…
   – Я не хочу пока уходить, – я, правда, еще не была готова вернуться к обычной жизни.
   – Со-ня.
   – Не-хо-чу!
   – Павловна! – я умолкла. – Ты вполне можешь еще пару месяц полечиться дома, или съезди на курорт какой-нибудь, естественно в сопровождении родственников…, – я не дала ему договорить.
   – Мама опять звонила?! – расстроилась я.
   – Ну да! Что тут такого?! Она переживает…
   – Переживет, понятно! – снова лезет в мои дела, замучила уже. – Я тебе плачу, а не она, так что лечи меня, как я хочу!
   – Хорошо-хорошо! Я попробовал, – он поднял руки, капитулирую перед мои главным доводом: деньги мои, делаю что хочу, и ты делай. Как-то так я вела дела. Иногда…. Хотя вру, почти всегда я так делала.
   Я удовлетворенно кивнула, приняв поражение Толика в еще даже не разгоревшемся споре, а он продолжил:
   – Так, Софиня, рассказывай, как вообще дела? Приступы были?
   – Не-а, – в последнее время я действительно стала намного меньше злиться и орать на людей без повода.
   – Таблетки пьешь только те, что я прописал?
   – А-га.
   – Точно? – понятно дело, он мне не доверяет, я ж практически официально двинутая. Хотя это только кажется, что сумасшедшим быть страшно, на самом деле это очень весело.
   – Точно-точно, точно при точно, – пропела я на мотив какой-то песни про вишню.
   – Ладно тебе, – улыбнулся Толя. – А что по поводу реальности?
   – С этим сложнее…
   – Так, давай поподробней, – скомандовал главврач.
   – Забываю я все время, что в психушке нахожусь, – я автоматически прошла в середину комнаты и легла на кушетку, ту самую, для дуриков, которую в фильмах показывают. – Слушай, а кроме меня сюда хоть кто-нибудь ложится вообще?
   – Графская, перестань! Давай по делу, – главврач не сдавался на этот раз.
   – Ла-а-дно, – унылый он, когда врач, а не Толик. – Короче, сегодня до прихода санитарки я думала, что нахожусь в своем офисе и готовлюсь к важному совещанию. И все вокруг было точно таким же, как и раньше: много работы, внутри – чувство постоянного дедлайна и цейтнота, опять была уверена, что меня окружают одни идиоты, из-за которых я снова буду работать все время, буквально все время, всю жизнь просто, и так и не смогу отдохнуть.
   – Что-то еще?
   – Не-а, – твердо ответила я.
   – Хвалынцев «там» был?
   – Хм…, ага, – сказала я, смотря в потолок.
   – Поговорим об этом? – вкрадчиво спросил Толя.
   – Не-а, – твердо сказала я. После этого возникла неловкая пауза.
   – Ладно. Что еще можешь вспомнить?
   – На санитарку чуть не наорала, только я думала, что это моя секретарша….
   – Так, а почему сдержалась? – кажется, главврач что-то нащупал.
   – Э-э-э… из-за осьминога, – просто ответила я.
   – Ну-ка рассказывай.
   – Так, я вспоминала детство, Валентин, гребешков и осьминога жаренного на костре. Помнишь Валентин? Хотя, откуда тебе помнить, мы с тобой познакомились только в выпускных классах. Но это же Валентин! Я всем про него говорила, – меня понесло, я стала рассказывать Толику все, что вспомнила про Валентин сегодня, но не могла сфокусироваться на главном.
   – Давай-давай, продолжай. Расскажи мне еще про этот поселок. Что там есть? – Толя, видимо, раньше догадался, что для меня это действительно важно.
   – Там памятник, много пьющих мужиков, там школа была, лимонад, коровы прямо на море…. Море…. Море! Толик, море! – меня, наконец, осенило.
   – Что с морем? – не поняла Толя.
   – Хочу на море! Закат, понимаешь?!
   – Пока нет….
   – Закат, Толя! Мне нужен закат. Мне нужно в Валентин, на море, встретить закат. Я же вспомнила…. Вернее поняла, чего хочу на самом деле, понимаешь?! – я так обрадовалась тому, что наконец-то мои мысли сложись в одно целое, что, подпрыгнув, начала пританцовывать и петь: «В море синем, в море белом, тра-та-та-та-та…. И большие корабли… с якорями, с парусами, на морской песок роняя все чего-то там, тра-та-та та-та…».
   – Софиня, это же классно! – Толик действительно обрадовался, ведь последние недели он только и твердил о том, что мне нужно «разобраться в себе, понять, чего я хочу, поставить цель». И вот она, моя цель, оказывается она такая простая – встретить идеальный закат… на берегу Японского моря в Валентине.
   Я продолжила танцевать, довольная собой, и потянула Толика туда же. Он всегда был легким на подъем, поэтому поплясать пару минут в своем кабинете, со слегка двинутой подругой – это норма для него. После того, как я определила свою цель, я уже не казалась самой себе такой уж сумасшедшей, осталось убедить в этом врача, ну и маму, конечно, иначе она не успокоится и своими бесконечными звонками сделает мое путешествие в Валентин ужасным.
   В общем, так мы и плясали с Толиком под негромкий рок-н-ролл, который он включил на телефоне. В какой-то момент мы так распрыгались, что я не удержалась и повалилась на кушетку, а Толя в попытке не дать мне упасть, свалился-таки вместе со мной. Мне стало жутко весело из-за этого, друг тоже рассмеялся. А потом посмотрел мне в глаза и поцеловал. Это был совсем не тот первый робкий поцелуй, как в десятом классе, и не пьяная попытка поцеловать меня на последних курсах. Это был страстный поцелуй взрослого мужчины, которого как будто много-много лет мучила безумная жажда, и который, наконец, добрался до живительного источника. Толя впился в мои губы со всей страстью, а потом и язык подключил. Сама не понимая, что делаю, я ответила на поцелуй, а через несколько минут уже обнимала его за шею и прижимала к себе: кажется, меня тоже мучила жажда, просто я об этом давно забыла.
   Когда Толя оторвался от меня и поспешил закрыть дверь, я пришла в себя, села на кушетку и замотала головой. Толя опустился на колени, взял мое лицо в свои руки и попытался снова меня поцеловать.
   – Воспользуешься моим сумасшествием? – резко прервала я его. Я не хотела быть грубой, просто не знала, что еще сказать. Толя громко и протяжно вздохнул, а потом сел рядом.
   – Неприступная Графская…. Как всегда…, – он взял мою руку в свою. – Да не сумасшедшая ты, просто потерянная.
   – Да, потерянная. Только я сама не знаю, что и когда потеряла., – вздохнула я. Очень захотелось плакать. – Прости, Толь, я не могу…, – только и выговорила я, – мне очень нужен был Толик-друг и Толик-врач, но никак не Толя-любовник. Последний персонаж мог поставить под сомнение двух предыдущих.
   – Секс все испортит, да? – подтвердил Толя.
   – Угу, – ответила я.
   – Эх, Софиня-Софиня, какая же ты… сложная, – Толя посмотрел мне в глаза, как будто что-то пытался найти, только там не было ничего нужного ему. – Допивай курс таблеток на этой неделе, и, если будешь «здесь» все время, выпишу тебя. Поедешь в свой Валентин…. Надеюсь, хоть ты найдешь, что ищешь, – последнее он добавил совсем как врач. А затем встал и пошел к своему рабочему столу.
   – Спасибо, Толь, – сказала я уже в дверях его кабинета.
   – Пиво и шлюхи, Графская! – ответил он, улыбнувшись через силу, а затем развернулся на кресле и стал смотреть в окно.
   Я вышла из кабинета главврача и направилась в свою палату. Твердо решив выздороветь до конца недели, я приняла таблетки и легла спать. Ночью мне приснился сон про то, как мы целуемся. Только не с Толей, а с Витей-Гамовером, и не только целуемся, но и все остальное тоже делаем. За последние два месяца Толя и Витя были единственными мужчинами, с которыми я общалась, неудивительно, что мое подсознание с легкостью заменило одного на другого. Проснувшись в шестом часу утра, я сразу вспомнила сон и не придумала ничего лучше, как пойти искать Витю.
   Витя, которого все санитары и врачи называли Гамовером, «поехал» на почве компьютерных игр. Он начал играть в какие-то там танки года четыре назад, и сначала от него ушла подружка, затем его выгнали с работы, из квартиры выгнать не успели, потом что он вовремя опомнился и сам попросился в больницу, осознав в один прекрасный день, что-то идет не так. Витя лечился давно, но не очень успешно: реальный мир по-прежнему путал с компьютерной игрой и иногда, в прямом смысле, запрыгивал на баррикады и призывал всех идти на войну против немцев. На самом деле он просто нес с подоконников всякую хрень, размахивая красным полотенцем.
   Когда я пришла в клинику и стала через несколько дней выходить в коридор, Витя первый ко мне подошел и сказал, что я красивая и стерва. Красивая – ладно, может и так, мне лично всегда было пофиг на внешность, но вот откуда он узнал, что я стерва, до сих пор гадаю.
   В общем, именно такому персонажу я решила доверить удовлетворение своих сексуальных потребностей в полшестого утра в больнице для психов. Когда я нашла Витю, он спал, как и все остальные в палате. Тронув его за плечо, я тихо позвала:
   – Витя, – ответа нет. – Витя-я…. Ви-ить…. Гамовер! – резко ткнула я его.
   – А? Кто там? Матерь Божья! – заорал он спросонья.
   – Да это я всего лишь.
   – Соня? Ты чего в такую рань? – сказал он, зевая.
   – Пошли со мной, дело есть, – сказала я заговорщически все так же тихо.
   Витя послушно пошел за мной. Я привела его в один из процедурных кабинетов, посадила на кушетку и стала деловито разглядывать. Он сидел в больничной пижаме, облокотившись на стену, и засыпал.
   – Сойдет, – сказала я, больше сама себе, и села рядом с ним.
   – Витя, я секса хочу, – без лишних вступлений сказала я.
   – Ага, – зевнул тот. – Я тож хочу. Только где мы его тут возьмем?
   – Витя, не тупи, – ответила я, положив свою руку ему между ног.
   – Сонь, ты че? Ты это… со мной, что ли? – Витя сразу проснулся от такой наглости и глаза его полезли на лоб. – Ха ха-ха…. Ну ты даешь, – нервно засмеялся тот.
   – Так даю, Вить, это самое главное, – я быстро села на него сверху, чему он совершенно не препятствовал. – Даю, так что, надо брать.
   Я поцеловала его сначала робко, но затем, когда он ответил и обнял меня за талию, я стала целовать его сильнее. К тому моменту, как я сняла кофту от пижамы, Витя проснулся уже весь и тоже начал раздеваться. К моему удивлению, этот псих оказался прекрасно сложен…. Или это просто я давно мужиков не видела. Мы занимались сексом прямо на кушетке, на которой утром нам иногда делали капельницы. Наверное, это придавало какой-то остроты ощущениям, потому что секс был идеальным. У меня, конечно, давно не было практики, но это как с велосипедом: невозможно разучиться кататься. И в тот раз я каталась на первоклассном велосипеде. Причем, проехала я не один круг, потому что велосипед мой был с несколькими скоростями, да еще и со всякими наворотами. Другими словами – было хорошо.
   – Ты со всеми мужиками такая откровенно-наглая? – спросил Витя, когда мы одевались.
   – Витя, у меня секса не было несколько лет, а сегодня так захотелось, что просто сил нет, – начала объяснять я.
   – А почему именно со мной? – допытывался Гамовер.
   – А ты мне приснился сегодня, да к тому же, ты парень вроде без претензий, – после того, как я сорвалась и попала к психам, поняла, что тратить время на экивоки и иносказания глупо. Так что, по возможности, в больнице я старалась говорить прямо – всем и все.
   – Без претензий – это как?
   – Во-первых, ты свободный, во-вторых….
   – Псих? – Витя спросил это с улыбкой, нисколько не злясь.
   – Во-вторых, ты же не будешь после одноразового секса настаивать на отношениях, звонить мне и надоедать? – продолжила невозмутимо я.
   – Так это была разовая акция? Эх, жаль, – сказал Витя, подходя ко мне. – Я бы повторил, – с этими словами он обнял меня за талию и снова поцеловал.
   – Ви-тя, гейм овер, – твердо сказала я прямо ему в губы. – Я скоро выйду отсюда и уеду, а ты останешься здесь еще неизвестно насколько, так что лучше не продолжать.
   – Ну, смотри сама. Если что, ты знаешь, где меня искать, – сказал игриво Витя и пошел в свою палату. А я в этот момент подумала: хорошо, что он из более-менее тихих.
   Следующие три недели ушли на то, чтобы вернуть меня в реальность. Это было не сложно, так как, после того, как я поставила себе цель, на меня больше не накатывало. Я исправно пила таблетки, разговаривала с Толиком, который, к моему облегчению, оставался профессионалом и про наш последний поцелуй ни разу не вспомнил. К концу июня я совершенно перестала уходить в свой мир, больше не орала на людей и не «встречала закаты в своем кабинете». Я по-прежнему изредка терроризировала Веру Алексеевну своими просьбами, но мы обе были уверены, что пачка сигарет, черный лак для ногтей или свежий номер «Плейбой» на моем выздоровлении никак не отразятся. Как сказал мне Толик, делать все, что я давно хотела, но постоянно откладывала, мне очень полезно.
   Хвалынцева я вспомнила за эти три недели лишь однажды, когда прогуливалась по территории клиники и увидела заходящее солнце. В памяти всплыл мой худший в жизни закат, но я вспомнила наставления Толика, досчитала до десяти, попросила внутренний голос спеть мне песенку, а потом, когда воспоминания исчезли, пошла к Вере Алексеевне и заказала себе кило апельсинов. В тот вечер мне всю задницу обсыпало диатезом, но это было меньшее из зол.
   В июне я, наконец, объявилась на работе, но лишь затем, чтобы дать секретарю распоряжение подготовить бумаги на мое увольнение. Я поняла, что больше не хочу быть директором фирмы, и решила остаться лишь ее владелицей. Пусть сбудутся мои опасения и новый гендир будет меня обманывать, станет воровать мои деньги, нажитые годами истерик и тоннами испорченных нервов, но последние граммы нервных клеток мне все же хотелось сохранить. Поэтому, с легкой душой я велела подчиненным подыскать нового начальника, пока я в отъезде.
   – Кого назначить исполняющим обязанности, Софья Павловна? – спросила секретарь.
   – Кто вел дела, пока я лечилась? – поинтересовалась я.
   – Хва… Илья Семенович, – ответила Вера, потупив взор. Она испугалась, что услышав эту фамилию, я опять сорвусь, хотя она понятия не имела, почему именно.
   Илья Семенович Хвалынцев был всего лишь одним из лучших управленцев, которых я знала. Первое время, когда он начал работать у меня (в тот момент я была уже почти полностью истощена физически и морально из-за проблем в фирме), я не ассоциировала его со своим Хвалынцевым. Но потом во мне что-то щелкнуло, и меня стало заносить очень часто. Во время одного из приступов я даже пригрозила Илье Семеновичу, что уволю его, если он официально не сменит фамилию. Благо, что через несколько дней я уже сдалась Толику, и человеку не пришлось исполнять мои самодурские приказы. Но бесследно наше знакомство не прошло. Однако, после моего
   лечения, я поняла, что глупо портить человеку жизнь и карьеру только потому, что меня клинануло.
   – Да, Вера, и.о. будет Хвалынцев, подготовьте приказ, – секретарь пошла по своим делам, а я спустилась к Илье Семеновичу, хотела узнать, откуда у него телефон Толика и зачем он ему звонил. Я негромко постучалась и сразу вошла, хотя раньше всегда вызывала подчиненных к себе. Многое изменилось за последние месяцы. Нет, какой там многое, просто я изменилась. Пожилой мужчина, еще достаточно крепкий для своих лет, сидел за столом и что-то печатал.
   – Софья Павловна, я даже не знал, что вы приедете, – он подскочил и поспешил протянуть мне руку. Он, казалось, был искренне рад меня увидеть.
   – Я не надолго, Илья Семенович, – быстро ответила я. – У меня к вам одно дело и пара вопросов. Во-первых, вы будете исполняющим обязанности директора, пока не найдете мне нового. Я же отныне буду только владелицей. Во-вторых, и это самое главное: какого рожна вы общались с моим врачом? Откуда вы вообще узнали, где я? – на этих словах я жутко покраснела, потому что меня смутил тот факт, что подчиненные знали о моим проблемах.
   – Софья Павловна, я к маме вашей ездил, она… она помогла найти контакты, – ответил, слегка запинаясь, Илья Семенович. Я подскочила, потому что начала злиться. Мама! Снова она! Когда ж она уже перестанет лезть в мою жизнь?!
   – Адрес ее вы откуда узнали? – спросила я, пытаясь говорить тихо и спокойно, хотя желание всех уволить уже стучалось ко мне, но мысли о море помогли его отогнать.
   – Секретарь дала, – ответил Илья Семенович. – Я просто переживал очень, поэтому и позвонил Анатолию…. Он со мной всего пару раз встретился, просто, чтобы успокоить, что у вас ничего серьезного… Простите старого дурака, Софья Павловна….
   – Ничего, – ответила я, уже почти успокоившись. Илья Семенович и правда, кажется, переживал. – Ничего страшного.
   Я улыбнулась ему, как могла, по-доброму, и поехала домой собираться. К маме я даже не заехала – во всей этой истории с подчиненными и моей болезнью я винила ее за то, что та дала номер Толика. Мама – мастер все усложнять, совсем не может оставить меня в покое, хотя я просила ее об этом неустанно.
   Добиралась до Валентина я долго, нудно и пыльно. Восьмичасовой перелет в этой в истории был не самым страшным. Хуже была только поездка на автобусе: водить я не умею, поскольку в юности общественный транспорт был моим другом, а позже была машина с водителем, так что самой садиться за руль не приходилось. На автобусе я добиралась до Валентина больше восьми часов: вот это как так? Столько же, сколько на самолете!
   В школьные годы когда мы ездили в Валентин к бабушке на машине, папа всегда говорил, что когда я вырасту, все триста километров этого пути оденут в асфальт. Прям все! Дело в том, что там был жутко раздражающий участок гравийки, длиной в несколько десятков километров, который бренчал нашими костями, как хотел и увеличивал время пути почти на час. Эти колдобины надолго врезались мне в память.
   Ну что же вы думаете? Этот участок так и остался таким же, девственно чистым: ни один асфальтоукладчик за тринадцать лет, что прошли с моего последнего визита в Валентин, не запятнал чести этой гравийки. Молодцы, дорожники, подумала я! Оберегают этот «дивный» кусочек бездорожья, как только могут. Дай им Бог здоровья и мужа богатого…. Желательно еще такого, который вставит им пистонов по самые не балуйся!
   С такими вот мыслями и уже на грани срыва, я приехала в Валентин в десятом часу вечера и поселилась у бабушкиных соседей, с которыми договорилась еще по телефону в Москве.
   Выйдя покурить ночью во двор, я сделала пару затяжек, а потом выкинула сигарету, а позже и всю пачку. Мою кратковременную страсть к табаку как рукой сняло в этом месте. Воздух здесь настолько чистый, что никогда не накуришься. Переводить сигареты и свои легкие было совершенно не к чему.
   Надышавшись по-настоящему свежим воздухом, я пошла спать: на следующий день у меня было запланировано важное дело. Проснувшись утром не от клаксонов машин и жутко раздражающего звука будильника, а от кукарекающего петуха, я сначала попутала. Первой мыслью было, что я еще в психушке, куда ночью привезли кого-то новенького. Потом я вспомнила, куда и зачем приехала.
   Завтракала я жаренными домашними яйцами с зеленым луком (только что с огорода, на секундочку). Теть Валя – соседка моей покойной бабушки, рассказывала мне какие-то деревенские новости за последние годы. Из ее монолога я уяснила, что здесь все время кто-то умирает, кто-то рождается, провели интернет, смыло мост, дорогу никто делать не собирается, а самое главное (по версии тети Вали), что тайфун в этом году снова будет, потому что куры стали плохо нестись. По сути – то же, что и у всех. Хотя слушать ее воодушевленный рассказ, смотря через окно на Японское море, было прекрасным началом дня.
   Дальше я решила пройтись по деревне. Я старалась одеться так, чтобы не выделяться, но на меня все равно все косились. Сначала в голове промелькнула мысль, что они узнали о моем срыве. Это было глупо, потому что никто здесь не мог ничего знать. Дело было в другом – в поселке, где все друг с другом здороваются, каждый новый человек – на вес золота, иначе некого будет обсуждать. Но отец еще в детстве научил меня не обращать на деревенские пересуды, слухи и сплетни никакого внимания. Он был городским, и ему было начихать, что и кто о нем думает. Мама же, наоборот, всегда придавала этому большое значение. Слишком большое.
   В общем, не глядя на то, кто и как на меня смотрел, я купила в магазине бутылку водки, пришла на тот самый памятник, где пила сорокоградусную последний раз 13 лет назад и села на скамейку. Эту скамейку уже несколько раз переделывали, и на ней, конечно же, не было надписи Кира+Соня, но это была наша с ним скамейка, где мы впервые поцеловались в четырнадцать лет, а после, каждое лето, почти все вечера проводили на этих прохладных неудобных досках, без умолку болтая, узнавая друг друга, строя планы на будущее, мечтая, как будем привозить в Валентин своих детей на отдых.
   Воспоминания нахлынули, и чтобы хоть чуть-чуть заглушить их, я открыла бутылку и сделала несколько глотков. Водка обожгла горло, и я поперхнулась. Но потом снова выпила, а затем еще и еще. Через полчаса ностальгирования я уделала половину полулитровой бутылки, что для меня вообще не типично. Хорошо, что время было обеденное, и прохожих было мало. Но кое-то все же поглядывал на меня, а одна старушка с шаркающей походкой даже направилась в мою сторону. Когда она подошла ближе, я узнала в ней Любовь Сергеевну – учительницу, которая учила еще мою маму. Она жила на той же улице, что и моя бабушка, и они были хорошими друзьями. Во время нашего романа с Кириллом, мы часто прятались у нее в сарае, но даже когда она нас там застукала однажды, то не отругала, не рассказала все моим родителям, а просто предупредила, чтобы мы в следующий раз так не шумели.
   – Софья, это правда ты? – спросила Любовь Сергеевна с улыбкой, присаживаясь рядом со мной.
   – Да, это я, – ответила я, тоже улыбаясь. Какая же она старенькая, думала я. Кожа прозрачная, столько морщин…. Как она вообще сюда дошла?
   – Давно тебя не было…. Совсем забыла родные места, – наверное, она имела в виду, что родилась я именно здесь, летом, когда родители приехали в очередной отпуск.
   – Не было времени, дел много…, – тупо ответила я. Стандартная отговорка. Моя стандартная отговорка на все случаи жизни.
   – Дела, дела, понимаю…. Ты Кирилла навестить приехала? – я посмотрела на нее, нахмурившись: издевается она, что ли?
   – Я… я не понимаю, о чем вы, – резко одернула я ее и стала смотреть на море, простирающееся почти прямо под горой, на которой стоял памятник.
   – Он так давно тебя ждет, – я не поворачивалась, а только стала глубже дышать и закрыла глаза, чтобы не заплакать. – Ты ведь из-за него попала в больницу, ты ведь понимаешь это?
   – Что?! – я резко развернулась и уставилась на старушку. Она смотрела на меня, все так же слега улыбаясь. – Откуда вы знаете?!
   – Разве это важно? – спросила она, философски наклонив голову набок. – Важно то, зачем ты сюда приехала.
   – Я приехала на море, – упрямо сказала я, снова отвернувшись. – Я хочу на море и все! Мне надо посмотреть закат и… – когда я повернулась, старушки уже не было. Я подскочила и стала осматривать территорию вокруг памятника – никаких следов Любови Сергеевны. Как она так быстро ушла?
   Не допив водку, я пошла в дом, в котором остановилась. За обедом я спросила у тети Вали, сколько лет уже Любови Сергеевне – такая она старенькая на вид.
   – Ну, она через год где-то после твоей бабушки умерла…. Значит, было ей 65, 67…, нет 68. Точно, 68 ей было, когда она умерла, – просто ответила теть Валя. – А что?
   – Да, так…. Просто вспомнила, – сказала я тихо, чувствуя при этом невероятное отчаяние. Неужели опять? Все месяцы лечения насмарку? Не доев, я выскочила на улицу и стала звонить Толику.
   – У меня снова галлюцинации! Я оторвалась от реальности! Совсем! – проорала я в трубку, как только там ответили «алло».
   – Сонь, это ты? – спросил хриплым голосом Толик. – Ты знаешь, сколько сейчас времени?
   – Толя, у меня беда! – мне было плевать на семичасовую разницу во времени, я боялась снова уйти от реальности всерьез и надолго и пропустить свой закат, а может, и всю жизнь.
   – Соня, блин, давай утром, – Толик до сих пор не проснулся как будто.
   – Толя, что делать-то?!
   – Так, что произошло? – спросил он, после непродолжительного молчания.
   – Я разговаривала с призраком!
   – Угу, продолжай…, – я рассказала все Толику, даже про водку упомянула, только о Кирилле умолчала.
   – Толь? – он не отвечал.
   – Толя! – наверное, он заснул.
   – А?… Да, хм… все верно, продолжай в том же духе, – сказал он зевая. Он даже и не слушал!
   Я выключила телефон и со злости пнула чурку, вокруг которой нарезала круги во время разговора. Затем присела на нее, закрыла глаза и попробовала успокоиться. Стала думать про Любовь Сергеевну, вспоминать, действительно ли я ее видела, или может я заснула на памятнике и мне все приснилось? Затем я вспомнила, что она говорила про Киру, и решение пришло само собой – мне нужно его навестить. Я не хотела этого делать и боялась даже думать об этом. Тринадцать лет прошло с момента, когда мы разговаривали и виделись последний раз. Тринадцать лет я гнала от себя мысли о нем, чувство вины и слезы. Я запретила себе плакать, потому что тогда я почувствовала бы себя человеком, а такой похвалы я не заслуживаю.
   Пока я шла к Кириллу, ноги становились все тяжелее и тяжелее, с каждым шагом мне хотелось повернуть назад и забыть про эту идею. Но каким-то чудом я все же дошла до ворот.
   Несколько минут ушло на то, чтобы найти могилу Кирилла Хвалынцева. Его похоронили рядом с дедом и бабушкой. Мама и отец Киры, слава Богу, были еще живы. Как только я увидела его лицо на надгробье, все те слезы, что держала в себе тринадцать лет, начали проситься наружу. И я заплакала. Я ревела все сильнее и сильнее, наконец, просто опустилась на колени рядом с его могилой и завыла в голос. Боль утраты и чувство вины начали давить так сильно, что в конце мне просто не хватило воздуха. Легкие так сильно сжало, что я упала на землю плашмя, и пришлось успокаиваться, чтобы можно было вдохнуть хоть чуть-чуть.
   Когда истерика закончилась, я поднялась, достала платок из кармана и стала вытирать надгробье. Сама не знаю, что я хотела этим доказать. Может, то, что мне действительно было стыдно, что не появлялась все эти годы.
   – Прости меня…., – сказала я, всхлипывая. – Прости меня за все…. За все, за все….
   Прощать меня нужно было за многое. Вообще, если бы не я, может Кира был бы сейчас еще жив. Хотя это спорный вопрос, но все же моя вина во всем этом была.
   Я никогда не верила в судьбу, ни до, ни после трагедии. Но сама она, сам несчастный случай, казалось, именно ею и был придуман.
   Это случилось, конечно же, 13 лет назад. Перед началом моего первого курса в университете мы с родителями, как всегда, приехали в Валентин на лето. Они – отдохнуть, навестить бабушку, покупаться, я же последние несколько лет приезжала сюда исключительно к Кириллу. Мы встречались третий год, и, несмотря на долгие разлуки, отношения хоть и были похожи на американские горки, но все же были крепкими. Мы действительно любили друг друга, с каждым годом все сильнее. Не влюбиться в него было бы трудно: высокий брюнет, с большими черными глазами, красивыми чертами лица, спортивный, веселый, начитанный, что для деревенских мальчишек большая редкость. Рядом с ним я – блондинка с зелеными глазами, прекрасной фигурой (хоть за что-то спасибо маме), танцующая до упаду на каждой дискотеке. В школьные годы (в 14 лет) танцы были для меня смыслом жизни. Танцы и плавание.
   Я обожала плавать, особенно в Валентине, где море невероятно чистое. Есть здесь один пляж, сплошь состоящий из песка. На берегу песок, на дне на протяжении нескольких метров или даже километров – сплошной песок. Для тех, кто боится морскую капусту, как я, это идеальное место для плавания. Там мы и познакомились – в Японском море, в нескольких сотнях метров от Валентина. Кира тоже любил плавать. И решил познакомиться со мной таким вот способом, наверное, чтобы мне некуда было деваться.
   Мы познакомились, потом подружились, влюбились, стали встречаться и клясться друг другу в вечной любви. На протяжении трех лет, что длились наши отношения, сарай Любови Сергеевны, лавочка у памятника и этот пляж стали для нас родными. В этих местах происходило все самое важное: первый поцелуй, первое признание, первый секс.
   Родители все три года знали, что у нас с Кирой любовь. Папа одобрял, ему Кирилл нравился, мама не придавала этому значения, и время от времени говорила мне, что это все временно, и что я сама это скоро пойму.
   После нашей первой ночи, в то самое лето перед первым курсом, я пришла и все честно рассказала родителям. А еще объявила, что мы с Кирой решили пожениться в следующем году. Папа сказал, что хоть я и не совершеннолетняя (мне всего несколько месяцев оставалось до 18 лет), но давно самостоятельная и все могу решать сама. Мама же разозлилась и сказала, что он мне не пара и что она не ожидала от меня такой глупости. Она собралась было отвезти меня обратно в Москву, но я отказалась – до конца лета было еще больше месяца. Тогда мы с ней жутко поругались, и она уехала одна.
   Оставшиеся недели лета мы с Кирой наслаждались морем, солнцем и друг другом. Как папа и сказал, я была самостоятельной и не глупой, как считала мама, да и Кира не был дураком, поэтому мы все делали правильно и не боялись, что я забеременею.
   Когда в конце лета мама вернулась из Москвы, я узнала сразу две плохие новости. Во-первых, в театральном, куда я поступила, мама наплела, что я не смогу у них учиться и забрала мои документы. Во-вторых, через каких-то своих знакомых она устроила меня учиться в колледж в США, и туда мне нужно уезжать уже через пару недель.
   Не буду мучить долгими подробностями: я поняла, что жизнь рушится, устроила матери скандал и побежала искать Кирилла. Его родители сообщили мне, что он пошел на пляж. Там я нашла его на нашем месте: он фотографировал море. Поцеловав меня, он радостно сказал, что делает фото для меня, чтобы я не скучала по этому месту, когда буду на учебе в Москве (сам он собирался переехать ко мне только через год).
   Я все ему рассказала, прерываясь временами на слезы. Я говорила ему, что никуда не поеду, останусь с ним в этой деревне, что мне не нужен ни университет, ни колледж, ни Москва, вообще ничто и никто не нужен, кроме него. Он тогда ничего не говорил, а только ждал, когда я успокоюсь. А потом, когда я перестала плакать, сказал, что не позволит мне здесь остаться. Ответил, что, раз появилась возможность поехать в штаты на учебу, то я должна ею воспользоваться. Это сейчас я понимаю, что он сказал так из-за большой любви, но тогда показалось, что он, наоборот, меня разлюбил и только рад тому, что мне нужно переехать в США. В общем, с ним я тоже поругалась, сказала, чтобы он шел к черту, что не хочу его больше видеть и все в таком духе. И ушла, оставила его один на один с морем.
   Когда через полчаса я вернулась на то же место, поняв, что не хочу так прощаться, Кирилла уже не было. На песке, рядом с небольшими камнями, лежали его вещи и фотоаппарат. Я прошла дальше по берегу, спросить ребят, которые рыбачили, не видели ли они, куда делся высокий парень. Они ответили, что он поплыл вдоль каменной россыпи, что отделяла один пляж от другого (мы с Кирой так часто делали). Я села на песок и стала ждать.
   Через полчаса солнце стало опускаться за горизонт, закат был прекрасным в этом месте, но меня он совсем не волновал: Киры не было слишком долго. Пройдя по камням до соседнего пляжа и вернувшись обратно, я запаниковала. Я чувствовала, что-то случилось, но успокаивала себя, что Кирилл прекрасный пловец, а море сегодня спокойное, и все хорошо, он скоро приплывет обратно. Но его все не было и не было.
   Я собрала его вещи и поспешила к нему домой. Рассказала обо всем родителям. Они тут же позвали друзей, у которых были лодки и поспешили его искать. Мы искали несколько часов, даже ночью, на следующий день продолжили, еще через день попробовали снова, но безуспешно. Все понимали, что мы ищем тело, но я не могла в это поверить. Я обходила все соседние пляжи, в надежде, что он, покалеченный, но живой, найдется там, думала, что он просто не может добраться до дома пешком. Все эти дни я надеялась. Я почти что жила на пляжах, ничего не ела, без конца плакала, сходила с ума от тревоги, но все же надеялась. На пятый день водолазы, которых подключил к поискам отец Киры, нашли его тело – оно застряло между камнями глубоко под водой. Вот тогда я поняла, что жизнь действительно рухнула.
   Ни с какими ссорами с мамой или переездами в другой город или страну это не сравнится – в конечном итоге, это все можно было пережить. А смерть любимого человека – это непереносимая боль. Позже нам сказали, что, скорее всего, Кира нырнул очень глубоко, захотел проплыть в узкой расщелине между камней, но застрял, видимо, запаниковал и не смог высвободиться. Водолазы сообщили, что там было, не так уж и узко, и остается только гадать, почему он не смог выбраться. Я сама пыталась нырять и посмотреть, что же там за место такое, но не смогла добраться до дна.
   На похороны я не осталась, а заставила родителей отвезти меня в Москву. Там я заперлась в комнате, ни с кем не разговаривала, а целую неделю думала и писала. Я составляла подробный план нашего последнего дня, отмечая моменты, когда все могло пойти по-другому, когда я могла бы сказать или сделать что-то иначе и тогда Кира был бы сейчас жив. Таких моментов было много: я могла бы не ссориться с мамой, а отложить все на потом, я могла бы не приходить на пляж, а дождаться его дома, я могла бы не ругаться с ним на пляже, а просто поцеловать его и сказать, что мы все обсудим позже, я могла бы не бросать его одного на пляже, а подождать, пока он наплавается, и, наконец, я могла бы поплыть с ним и, возможно, спасла бы его тем самым. Конечно, все эти «могла бы» были без толку, и когда я поняла это, то не нашла ничего лучше, чем перестать думать об этом. Совсем. Я решила не лечить болезнь, а ждать, когда само пройдет. Я уехала в США и оставшиеся тринадцать лет наказывала себя учебой, работой, жизнью. Я забыла про рассветы и закаты, море, отдых, развлечения, удовольствие… и стала тем, кем стала. Я забыла, как нужно жить, научилась только выживать. Да, выживала я хорошо, даже отлично, но до того момента, как попала в психушку, все-таки выживала. Оставила свое прошло, и перестала наслаждаться настоящим.
   – Я могла бы приезжать к тебе почаще…, – произнесла я, наконец, на могиле Киры. – Я могла бы не забывать тебя…. Прости.
   Я посидела у его могилы еще какое-то время, прося прощения про себя и вслух. Затем я достала пачку с фотографиями, теми самыми, которые были на фотоаппарате Кирилла, и которые я распечатала после его смерти, и стала их смотреть. Я хранила их 13 лет, но никогда не рассматривала, не вспоминала о них, не интересовалась, целы ли они еще. Я боялась именно такой реакции: увидеть его лицо, все вспомнить, расплакаться, а потом принять это все и простить себя. Именно так – больше десяти лет я не могла простить себя, и понадобилась куча времени, целая собственная корпорация, депрессия, нервный срыв и три месяца в психушке, чтобы я это поняла.
   Теперь я смогла посмотреть эти фотографии. На них был поселок, бухта, море, я, мы с Кирой (эту я оставила себе), снова море и снова. Я поцеловала фото, на котором был Кирилл крупным планом, а затем положила стопку рядом с могилой и накрыла несколькими камнями.
   – Я всегда буду любить тебя и больше никогда не забуду, – пообещала я на прощанье и пошла на море.
   К закату я успела. В июне еще не сезон на местных пляжах, поэтому я была одна. Я села на песок и стала ждать. Ветра не было, море было спокойным и тихим, только мерный убаюкивающий шепот волн ласкал слух. Я разулась и зашла в воду. Она была прохладная, но мне понравилось. За 13 лет на этом пляже многое изменилось: вместо равномерной белой песчаной косы здесь местами теперь встречалась глина, местами каменные насыпи, ближе к горе проходила широкая дорога. Но мне было все равно – море ведь осталось прежним. Его красоту и силу ничего не могло изменить. Оно все так же успокаивало, освежало, вдохновляло, давало сил. В тот вечер все было идеально, как я и хотела.
   Когда солнце стало опускаться за горизонт, а все вокруг начало менять цвет, я снова села на песок и стала любоваться. За несколько минут огромный красно-желтый шар опустился в голубое море, за несколько минут над головой пронеслась куча облаков самых разных цветов и форм, за несколько минут чувство удовлетворения сменилось полнейшим восторгом от увиденного, за несколько минут я поняла, что жизнь прекрасна. На глазах снова выступили слезы, только на этот раз не от отчаяния.
   Я получила то, зачем приехала – как вы поняли, это был совсем не закат. Это была надежда. Для многих надежда – это рассвет, начало нового дня, свет восходящего солнца в окне. Но закат ничем не хуже, а если быть точнее, закат на море – даже лучше. Когда солнце опускается и скрывается за горизонтом, день исчезает, пряча в темноте все, что можно увидеть. А море продолжает жить и после заката. Его все так же слышно, ты все так же ощущаешь его запах. Да, ты перестаешь его видеть, как и все остальное, но ты знаешь, что оно есть, и завтра ты сможешь снова насладиться им в полной мере. Это чувство – нового дня – оно приходит не с рассветом, ко мне оно пришло на закате, хорошо, что было не слишком поздно.
   Хотите знать, что было дальше? Дальше все было хорошо. Испытав тот самый эстетический оргазм, я поняла, что хочу наслаждаться им регулярно, и осталась жить в Валентине. Дела в фирме шли хорошо даже без моего присутствия, поэтому я продолжала получать приличный доход. Я построила дом, открыла небольшой магазин, а еще сделала невероятную вещь – выделила деньги на асфальтирование тех несчастных нескольких десятков километров, и теперь вся дорога от Владивостока до Валентина была гладкой и ровной и не врезалась никому так больно в память, как мне.
   Через несколько месяцев после того, как я поселилась в Валентине, ко мне приехал Витя. Тот самый – Гамовер. Вообще его фамилия Баринов. После секса со мной он решил во чтобы то ни стало вылечиться (очень пафосно звучит, но именно так он заявляет) и разыскать меня. Мы не женаты, но живем вместе. Детей у нас нет, но, учитывая, с какой частотой я теперь наслаждаюсь не только эстетическим оргазмом, но и ездой на первоклассном велосипеде, скоро они появятся.
   Я часто слышала, что жизнь непредсказуема, и что она все расставляет по своим местам. Я не могу утверждать, что так происходит всегда. Единственное, что я могу сказать с уверенностью: иногда, чтобы понять жизнь, нужно сойти с ума.

Рассказ №10. Категория 34+

   – «… никто вас прежде так не целовал, ни Чарльз, ни Френк, ни ваш глупец Эшли»!
   – Никто вас прежде так не целовал, – передразнила Иза красавчика Ретта Батлера, растягивая слова намного дольше приличного.
   А тебя вообще никто не целовал так, Изабелла Леонидовна, подумала она про себя. И кто вообще догадался крутить по телевидению «Унесенных ветром» в День святого Валентина? Уж лучше показывали бы какую-нибудь слюнявую мелодраму, которые Иза в жизни не смотрела, чем Скарлетт и Ретта, от которых она никогда не могла оторваться
   – Так, не отвлекайся. Лиза Кудроу… кто там еще? – сказала сама себе Изабелла и продолжила выводить в блокноте своим «убийственным» почерком имена знаменитостей. Все имена были женскими. Она переписывала их из статьи какого-то интернет-журнала, в которой автор собрала 10 известных женщин, остававшихся невинными вплоть до свадьбы и брачной ночи. Некоторые из них серьёзно так передержали свой цветочек. Все их случаи отчасти были спасением для Изы. Но каждая такая история жутко напоминала ей сказку про красавицу и чудовище, только в роли чудовища выступали сами женщины, которые сторожили свою невинность до победного. Как они умудрялись, все время задавалась вопросом Иза. Неужели они такие же помешанные, как и она? Они что, как в сказке, ждали поцелуя истинной любви, чтобы распаковать коробочку? Если верить статье, то да. Лиза Кудроу ждала аж до 32! Немыслимо, в наше-то время.
   Только куда ей до Изабеллы, которой через месяц исполнится 34. Иногда Иза боялась, что так и умрет одна, и если на ней не будет видимых повреждений, никто даже не проверит, насиловали ее или нет. В общем, никто даже и не узнает, что она померла 50-летней девственницей. В воображении Изы девственницы до 51-го так и не доживали. Ровно в 50 они умирали от одиночества, безысходности и непреодолимого желания заняться с кем-нибудь любовью. Именно любовью, потому что те, кто занимаются сексом, делают это ещё с молодости. Особо же одаренные чувством прекрасного девушки ждут, когда с ними кто-нибудь займётся любовью, иногда до самой смерти ждут. Собственно, только отличное чувство юмора и достаточная доля самоиронии помогали Изабелле переживать все те душевные и, порой, физические терзания, которыми она страдала по своей же вине.
   Иза еще в юности осознала, что человек живет той жизнью, которую сам выбирает. И никого другого винить в том, что ты являешься тем, кто ты есть в свои 20, 30, 50 и даже 80 лет, не стоит. Выбор – ежедневный, ежесекундный – и определяет наше существование. Это была своего рода религия для этой женщины. Она не верила в Бога, не верила в судьбу, в совпадения верила лишь отчасти, однозначно верила в науку, а еще больше – в Выбор. Следовать своим принципам слепо и до конца, либо отказаться от них и пойти на поводу у ситуации – это тоже был выбор каждого. Изабелла выбирала первое вот уже 34 года. Что же касается секса, то он для нее возможен был только после свадьбы, или, как минимум, с нужным мужчиной. Это был ее принцип. Однако ни нужного мужчины, ни свадьбы, тем более, на горизонте не маячило до сих пор. И с каждым годом, новым днем рождения, очередным Днем всех влюбленных Иза все больше переживала: ей мерещилась 50-летняя старость, похоронная процессия, и скорбные стоны Марка, который, произнеся полную горести речь, про себя подумает, что «она умерла, так и не потрахавшись». Марку Изабелла собиралась рассказать о своем секрете… когда-нибудь…, времени-то еще валом – 16 лет как-никак. Но именно ему об этом было невероятно сложно рассказывать.
   Марк был лучшим другом Изы с 1-го курса мединститута. В вузе они подружились именно на теме сексе: веселого парня привлекла яркая девушка, которая на одной из первых пар на вопрос «какую специализацию вы в будущем планируете выбрать», ответила, что хочет быть сексологом. Марк признался Изабелле как-то позже, что после слова сексолог, произнесенного ее соблазнительными губами, из его головы все улетучилось. На первом же курсе он пытался затащить ее в койку, но Иза сразу эту тему закрыла, предложив ему остаться навечно его личным консультантом по сексу. Обоих это устроило, поэтому так и жили. С одной стороны она – пичкающая его байками о коитусах, с другой стороны он – применяющий ее советы и претворяющий ее любовные фантазии, которая она выдавала за действительность, в жизнь. Трудностей с женщинами у него в студенчестве и позже не было, как раз благодаря Изабелле. О ее собственной специфичной проблеме Марк ничего не знал.
   Ее девственность была секретом практически для всех. И на самом деле эта ситуация была очень смешной, Иза иногда позволяла себе посмеяться над самой собой вдоволь. Вся комичность ее случая заключалась в том, что, несмотря на свою внутреннюю утонченность, профессию Изабелла Леонидовна выбрала себе самую обыденную и, в чем-то даже, низменную. Она была сексологом. Всю свою жизнь она изучала сама и помогала понять другим физиологическую подоплеку такого понятия, как любовь. Понимать-то там особо нечего было, с каждым годом в ходе своей работы Изабелла все больше убеждалась, что все в этом мире завязано на сексе. И порой казалось, что никакой любви вовсе нет. Есть только желание, потребность удовлетворить его, а после – тупая благодарность за проведенное с партнером время, которая выражается самыми разными способами – у кого-то новыми подарками, у других – ЗАГСом, у третьих – борщами и годами, прожитыми вместе. Трехступенчатая система построения взаимоотношения полов, как называла ее Иза. На этом она даже строила свою докторскую диссертацию, которую все никак не могла дописать.
   В этой работе Изабелла приводила множество примеров и научных доводов в пользу того, что все пары на свете остаются вместе исключительно из-за секса, равно как и все пары распадаются из-за него же. И все разговоры о том, что «я тебя разлюбил/разлюбила», «не сошлись характерами» и «мы созданы друг для друга/мы такие разные», всего лишь попытка оправдать несовместимость темпераментов, усталость от партнера, появившиеся сексуальные девиации. Либо наоборот, если говорить о крепких браках, то их основа вовсе не любовь, а лень и нежелание искать себе новый объект для удовлетворения потребностей, или же заниженные сексуальные аппетиты, отсутствие желания как такового и так далее.
   Но все же, когда Иза думала о себе, о своем случае, она понимала, что не может доказать свою теорию, она была прямым ее опровержением. Ведь она столько лет ждала человека, которого полюбит, и который ответит ей взаимностью, чтобы начать свою сексуальную жизнь. Собственно, поэтому диссертация до сих пор не была дописана. Хотя, это все лирика, – проза жизни заключалась в том, что каждый день в разговорах с пациентами, коллегами, единственным другом Марком ей приходилось врать. Она выдумывала мужчин, с которыми встречалась, жила, спала, выдумывала и причины, из-за которых с ними расставалась. В общем, врала она искусно. По факту же, Иза была идеальным примером сапожника без сапог. Так и жила до 34 лет, до того случая, который все изменил.
   Случилось это не в День святого Валентина, как вы могли подумать, но почти сразу после него. 14 февраля прошел скучно и однообразно. Выписав имена знатных девственниц и убедив себя тем самым, что все не так уж и плохо, Иза наелась мороженого, досмотрела фильм и вышла прогуляться.
   Замерзшее море ее нисколько не манило, поэтому она поехала подальше от набережной, в районе которой жила. Машину она решила не брать, все равно чертовски плохо водила зимой, села в автобус и отправилась на другой конец города в гости к Зое. Было опасно ехать к ней в День всех влюбленных, но не так опасно, как сидеть дома одной, представляя себя в постели с Реттом Батлером.
   Зоя была единственной подругой Изабеллы. Направляясь к ней, Иза размышляла и никак не могла решить, кто из целых двух ее друзей опасней для ее воздержания: Марк, который, казалось, начал приставать к бабам раньше, чем научился ходить, или Зоя, которая влюбилась в нее еще на первом курсе университета и неоднократно пыталась затащить в постель, и, что еще хуже, перетянуть на свою розовую сторону. Марк тоже делал недвусмысленные намеки, в студенческие годы так вообще, почти каждый день и через день, но Изабелла всегда вовремя выдумывала очередного кавалера, а то и жениха. С Марком ложь была во спасение, ведь он очень нравился Изабелле как друг, и она дорожила этой связью. Да так сильно, что даже работать устроилась в ту же клинику, что и ее приятель.
   С Зоей все было сложнее, поскольку там речь шла о любви. Девушка призналась Изе в своих чувствах в конце первого курса. Тогда она еще не являлась такой открытой лесбиянкой и ярой защитницей прав представителей секс-меньшинств. Она просто была скромной студенткой сельхозакадемии, помешанной на помощи животным, которая на лето устроилась в их медвуз лаборанткой. Они познакомились во время одного из факультативов, сразу разговорились, обменялись телефонами и стали общаться. Через какое-то время Иза думала, что, наконец, нашла родственную душу – подругу, которой можно доверить все-все. Как оказалось, Зоя в тот же самый момент подумала, что нашла любовь всей жизни. После, когда она призналась Изабелле, то сказала, что сначала полюбила ее, а уж потом осознала, что гомосексуальна, а не наоборот. Изе от этого нисколько легче не стало: пришлось долго подыскивать слова и объяснять подруге, что она не чувствует к ней никакого сексуального влечения, и уже, тем более, никакой любви. Зоя поняла, но приняла эту правду не сразу.
   Сначала она пустилась во все тяжкие и, как потом, через несколько лет рассказывала Изе, тогда за две недели она переспала со всеми свободными лесбиянками, до которых смогла добраться в этом городе. Когда марафон закончился, она неожиданно пришла к Изе домой и сказала, что не может потерять и подругу тоже. Так они и стали жить-поживать, обрастать совместными историями, шутками, истериками, с возрастом – сарказмом, заработанным от хождения по гористой владивостокской местности и пропитанной морской солью иронией.
   Если говорить о практической части их дружбы, то сблизило их то, что Зоя жила в квартире родителей Изы, каждый раз по приезде во Владивосток. Когда она закончила академию, нашла работу и перебралась во Влад насовсем. Затем какое-то время подруги вместе снимали квартиру, потом каждая стала жить своей жизнью: личной, сексуальной (на самом деле только Зоя) и профессиональной. Уже через 7 лет после окончания академии Зоя смогла открыть собственную ветеринарную клинику, причем очень хорошую, которую особенной делало наличие приюта для бездомных животных.
   Теперь Зоя была вполне состоятельной, самостоятельной, временами счастливой со своими очередными пассиями. Она перестала скрывать свою ориентацию, а наоборот, всеми средствами пыталась ее подчеркнуть: короткая стрижка, открывающая длинную шею с большим кошачьим тату, пирсинг в брови, ухе, ноздре, футболки с целующимися девушками, яркий макияж, одежда, подчеркивающая соблазнительные формы. Вот только надпись на лбу «Не для вас, мужичье, я себя растила» так и загоралась бегущей строкой, стоило только Зое увидеть похотливый взгляд кого-то из представителей непрекрасного пола. Зоя вообще не считала мужиков за людей. Исключения составляли, естественно, геи, вменяемые коллеги, и Марк, которого она терпела сначала из-за Изабеллы, но с годами этот харизматичный остряк сумел доказать свою верность и адекватность.
   – Перестань пялиться на мои губы, а то я тебя поцелую, – как всегда, в лоб, сказала Зоя подруге, когда открыла дверь, а Иза, вместо того, чтобы зайти, уставилась на нее и подвисла не несколько мгновений. – Проходи давай.
   Изабелла прошла в коридор, разделась и сразу пошла на кухню тискать Гендальфа.
   – И чего мы такие загруженные сегодня? – спросила Зоя, наливая чай.
   – У меня осталось очень мало времени, – обреченно сказала Иза, отпуская недовольного серого кота.
   – Слушай, ну ты же знаешь, я и Марк всегда в твоем распоряжении, – у Зои для вечной проблемы Изабеллы всегда было одно решение: хочешь секса – трахайся, не хочешь – не трахай мозг другим. – Ты только скажи Марку, что девственница, у него крышу сорвет, и он тебя будет доставать вечность, пока не добьется своего. Ты знаешь, мне кажется, он пойдет на все что угодно ради того, чтобы переспать с тобой. Первым.
   – И это похерит нашу дружбу, – пессимистично сказала Иза, продолжая украдкой смотреть на пухлые губы Зои, накрашенные модной темно-бордовой помадой. – А что еще хуже – я отступлюсь от своего плана и стану в один ряд с этими безвольными безмозглыми бабенками, готовыми отдаться первому, кто купит букет цветов побольше или наплетет про луну, вечную любовь и готовность нарожать детей.
   – Мать, тебя кроет, я смотрю, – сказала Зоя, ухмыляясь и ставя перед Изой чай и конфеты. Сама же она налила себе виски и стала не спеша потягивать.
   – Ты вообще знаешь, что сейчас считается сексуальным среди женщин? – продолжала Иза. – Они все кипятком писают, если мужик мечтает жениться и завести семью. Семьянин – это новый секси. Таким дают, не раздумывая, в надежде, что спят с будущим мужем. И пофиг, что он старый, лысый, страшный или что у него тараканы в голове больше, чем пенис.
   – Да ладно, – не поверила Зоя.
   – Да-да! Некоторые мужики так и снимают баб, – возмущалась Изабелла Леонидовна, жуя конфеты. – Ко мне уже несколько так подкатывали, типа вашим детям не нужен отец, я мечтаю на вас жениться, не хотите ли стать матерью моего будущего ребенка…. И кто-то же на это ведется!
   – Гордые яйценосцы – типичное для самцов желание покрыть своим семенем все и вся, – высказала свою ветеринарную версию Зоя. Изу всегда смешило, как подруга характеризует мужчин. В этот раз она тоже рассмеялась. Потом взяла мартини из бара Зои, сделала коктейль и подруги пошли в гостиную, переключать кнопки на пульте от телевизора. Немного остыв и успокоившись, Изабелла перестала концентрироваться только на себе и стала рассматривать Зою. Взгляд снова остановился на губах.
   – Ты че такая красивая сегодня?! – не удержалась Иза.
   – Любовницу жду, – сказала беспечно подруга, продолжая нажимать на кнопки.
   – Хм, кто на этот раз очаровал тебя? – поинтересовалась, опьянев, Изабелла.
   – Слушай, да шучу я, – сказала раздраженно Зоя. – Давай уже про тебя. Умрешь, не потрахавшись, это я помню. А сегодня что? ПМС? С чего такое горюшко?
   – Хуже, – сказала на этот раз спокойно Иза. – День всех влюбленных: завтра ко мне придут пациенты, одни довольные с благодарностью, другие будут плакать и просить выяснить, что с ними не так, а я опять буду сидеть и думать о том, что со мной не так…. Посмотри на меня, – попросила Иза после недолгой паузы. Зоя повернулась и стала, улыбаясь, смотреть на подругу.
   – Со мной, правда, что-то не так? Я некрасивая? – Зоя смотрела какое-то время на Изу, на ее лицо, длинные ресницы, глаза, цветом почти как мед – и не коричневые и не серые, на маленький нос, который она морщила, когда нервничала, на аккуратно уложенные, но всегда вьющиеся темные волосы, на губы, которые она покусывала, когда не знала, что сказать…. Посмотрела, а затем снова уставилась в телек.
   – Ты же знаешь, я не объективна, – хрипло сказала затем Зоя.
   – Прости…, – пробормотала смущенно Иза. – Мне больше не у кого спросить совета.
   – Ты красивая, очень и очень, – выдохнула Зоя. – Мужики с ума по тебе сходят, да и не только мужики. Просто ты почти никому не даешь шанса.
   – Да блин, на что им давать шанс? Затащить меня в койку? – теперь уже Иза раздражалась. – Я хочу как в кино… Дура, сама знаю, но хочу как в кино: чтобы увидеть его, и сразу, чтоб ёкнуло, сразу чтобы стало понятно – ему я все отдам и все для него сделаю. Понимаешь?
   – Понимаю….
   – Неужели так уже не бывает? – с надеждой спросила Иза.
   – Бывает, еще как бывает, – сказала тихо Зоя, и выпила залпом виски. – Только не жди, что у него ёкнет в ответ, – сказала подруга и ушла курить на балкон. Иза поняла, что Зоя снова жалеет о том, что они когда-то встретились. Поэтому она поспешила уехать домой, дабы не злить подругу. Вечер у Зои никак не помог успокоиться, а, наоборот, еще больше проблем добавил: Иза не знала, когда теперь Зоя отойдет и сможет снова с ней увидеться. А она прямо чувствовала, что поддержка друзей ей скоро может понадобиться.
   На следующий день был понедельник, и Иза, которая дома накануне налакалась мартини, мучилась с утра жутким похмельем. И с утра же у нее был давний пациент, сложный случай: фитнес-инструктор с телом атлета и маленьким членом, которому не профессионалки не давали уже очень давно. На приемах Изабелла Леонидовна с переменным успехом пыталась донести до него мысль, что ему нужно либо сделать операцию по увеличению полового органа, на что у него не хватало денег, либо научиться доставлять женщинам удовольствие другими способами, тогда и они в долгу не останутся, возможно. Проблема была в том, что пациент не понимал и не принимал оральные ласки. Они для него были под запретом и казались чем-то неестественным. Как выяснилось со временем, все это из-за того, что однажды он застал отца с любовницей именно за этим делом, после чего родители развелись. Ведь в тот момент они пришли вместе с мамой домой не вовремя. В общем, психологическая травма со всеми вытекающими во взрослую жизнь последствиями. Член у него, конечно, не вырос не из-за этого, но минус один способ занятия сексом в «резюме» при его-то физиологии был проблемой, и большой.
   – Они вот сегодня все с утра будут хвастаться в тренеражерке, как вчера занимались сексом со своими женами и любовницами…, – это он про своих коллег говорил. – А мне либо молчать, либо врать опять придется. А я уже не знаю, что врать! Я даже проститутку вчера снять не смог. Не захотел просто…. Ну, потому что, сколько можно-то, доктор? Доктор!
   – Григорий, вы не нервничайте, – сказала спокойно, спокойнее, чем обычно Изабелла, про себя подумав, что этого уже ничто не исправит. Конкретно сейчас, ей было так хреново, что не хотелось объяснять ему все сначала в двадцатый раз. – Вы же говорили, что у вас девушка появилась. Почему вы с ней вечер не провели?
   – Вечер Дня всех влюбленных? Что я с ней должен был делать?! Кино смотреть и чай пить? В этот день все только и думают, как бы… потрахаться…, – он так драматично вздохнул после этих слов, что Изе почти стало жалко его. Хотя ей никого и никогда из своих пациентов не было так жалко, как себя, но она же не могла всем им говорить: «Это у вас проблема?! Это у меня проблемы!». Поэтому она лечила их стандартными методами.
   – Ну да, вы правы, конечно… А как у вас с оралом продвигается? Пробовали тренироваться? – в этот момент тридцатипятилетний Григорий как всегда жутко покраснел.
   – Я… я пытаюсь….
   – Вы помните, я вам советовала найти женщину, которая профессионально в этом разбирается, практикует, так сказать? – уточнила Иза.
   – Изабелла Леонидовна, я вот пока книжку вашу листаю, читаю вернее! Читаю внимательно. И я там… я тренируюсь, в общем….
   – На ком?
   – Ну, там не совсем на ком, скорее на чем…
   – Хм, э-э-э, на чем? – впервые за долгое время у этого пациента наметился прогресс, подумала Иза. И похмелье вроде стало проходить.
   – На помидорах…, – нет, не наметился прогресс, показалось, вздохнула внутренне Иза. В другой раз она бы обязательно поинтересовалась – свежих или соленых, но сегодня не хотелось что-то.
   – Господи, Малых, вы на помидорах учитесь оральному сексу?! Вы что, больной?! – разозлилась Изабелла. Хотя чему тут удивляться, он же к ней пришел, значит априори не совсем здоровый.
   – Доктор, ну так проще просто.
   – Просто проще?! Что общего между помидорами и вагиной, а? Или вы ее давно не видели?
   – Я вообще туда никогда не смотрел…, – сказал сконфуженно пациент.
   – Простите, Григорий, – успокоилась сразу Иза, вспомнив, что она здесь, чтобы помочь и вспомнив, сколько он ей платит. – На помидорах больше не тренируйтесь, только хуже будет. На практике потом облажаетесь. Вызовите профессионалку, объясните ей все, и пусть в процессе она вас подробно консультирует. Через неделю, максимум две приходите снова на прием, мы все обсудим, – сказала Изабелла Леонидовна, как отрезала.
   – Хорошо, – пробубнил пациент и быстро вышел из кабинета.
   Чтобы поспать, у Изы было всего пятнадцать минут до следующего пациента, вернее, пациентки. С этой было все намного сложнее: обеспеченная дама бальзаковского возраста, бизнесвумен с претензиями к мужчинам, которая от жизни получила почти все, кроме оргазма. На протяжении нескольких месяцев Изабелла была для нее больше психологом, чем сексологом. Дама вела себя весьма сдержанно и никак не могла сама начать рассказывать подробности о своей проблеме и пока кормила врача лишь историями из своего прошлого. Иза делала вид, что это медленно, но все же помогает в лечении, хотя это было не так. Она объясняла пациентке, что они могут потратить сколько угодно времени на ее биографию, а уже потом, когда она будет готова, приступят к решению насущного вопроса. Про себя же Иза думала, что эту мадаму надо бы просто отодрать хорошенько, вот и все. Но если говорить языком врача, то у пациентки был синдром менеджера, причем в самой запущенной стадии. Дама всю жизнь контролировала все, чтобы добиться всего, и оргазмы свои, она, по всей видимости, тоже контролировала, отсюда их, оргазмов, отсутствие.
   – Вы что, пьяны, Изабелла Леонидовна? – спросила недовольным тоном неудовлетворенная дама, едва только вошла.
   – Нет, что вы, Людмила Александровна, – ответила Иза, собирая всю свою силу воли в кулак, и вставая неуверенно со стула. Она все-таки покачнулась, когда здоровалась с пациенткой, поэтому пришлось открыть правду.
   – Я не пьяна, честное слово. Я с похмелья.
   – А, ну так это все, конечно, меняет! – рассердилась дама. – Как вы посмели вообще прийти на работу в таком состоянии? Я вам плачу не за пьяные россказни! Мне нужен адекватный врач, тем более, сегодня! Вы не профессиональны, оказывается!
   – А что случилось? – попыталась включить доктора Иза.
   – Как будто вы мне сможете помочь! В таком-то виде! Как будто…, – пациентка не договорила, а лишь изумленно уставилась на Изу, потому что та, устав слушать ор неудовлетворенной дамы (чья бы корова мычала), достала из шкафчика «благодарности клиентов» ликер, два бокала и поставила все это на столе прямо перед пациенткой. Затем она закрыла дверь изнутри и села на свой стул.
   – Уравняем шансы? – спокойно спросила она.
   – Да вы что себе позволяете?! Я вашему главврачу буду жаловаться!
   – Во-первых, это частная клиника, жалуйтесь хоть до посинения, мне ничего не будет, потому что у меня отличная репутация, да и клиентов вагон и маленькая тележка. Во-вторых, это не решит вашу проблему.
   – А алкоголь решит, можно подумать?
   – Ничто не мешает нам попробовать, – предложила Иза, уже разливая ликер по бокалам.
   – Вы знаете, это…
   – Не профессионально, знаю. Но я устала слушать о вашем прошлом, рассказы о котором ничуть не приближают нас к цели. Пейте, Людмила Александровна. Сегодня мы перейдем к практике, – твердо и уверенно сказала Иза, сделав несколько глотков, которые сразу улучшили ее состояние.
   – Что значит «к практике»? – спросила дама боязливо, а затем добавила неуверенно: Вы… вы намерены переспать со мной?
   Иза поперхнулась и не сразу смогла прийти в себя.
   – Да вы что?! – удивилась она. – Господи! Да пейте же уже и расскажите, как вы занимаетесь сексом и с кем, и занимаетесь ли вообще. Мне нужны все грязные и чистые подробности, чтобы помочь. Мне нужно понять, что вас возбуждает, что помогает получать удовольствие, отчего вы кончаете, в конце-то концов! Как маленькая, честное слово, – во я даю, думала Иза про себя. Это ликерчик все. Он и правда помог, дама через пару часов уже рассказала Изе обо всех своих сексуальных опытах, которых в молодости было много, но чем успешнее она становилась как предприниматель, тем несчастнее, а вернее неудовлетвореннее она себя чувствовала как женщина. Муж ушел, как только она стала регулярно задерживаться на работе. Те немногие партнеры, что были после него, в той или иной мере, зависели от нее, боялись ее, подчинялись ей, а она не ловила от этого кайф, тем более в постели. Мужчину, который сам бы мог подчинить ее себе во всех смыслах, она так и не встретила.
   – Люда, тебе надо отпустить вожжи, оторваться по полной, уйти в загул и, если надо, в запой, понимаешь? – советовала после десятого бокала Иза.
   – Иза, слушай, но я же все-таки руководитель, директор, я обязана держать себя в рука-а-ах, следить за соб-о-ой, так сказа-а-ать, – Людмила окончательно опьянела и говорила как в замдленной съемке.
   – Ну, держала ты себя в руках столько лет и что? Было хорошо?
   – Не – а, ни – фи – га.
   – В общем, сегодня мы идем с тобой в клуб, напиваемся там….
   – Еще больше? – спросила уже и так пьяная пациентка.
   – Н-да, еще больше. И там мы тебе подыскиваем настоящего мужчину, который сможет тебя отодрать, как следует, – хихикнула Иза.
   – Ну, Изабелла Леонидовна, ну чего ты так выражевываешься… Может, мы просто сексом хотя бы займемся?
   – Отодрать! Отодрать! – Изе было безумно весело оттого, что она смогла, наконец, сказать все, что думает по поводу этого случая.
   В дверь стали настойчиво тарабанить, и это оказался Марк.
   – Иза, открывай! Я слышу, что ты там.
   – Кто это? – спросила шепотом Людмила.
   – Это мой друг Марк, он венеролог! – Иза сказала это слишком громко и затем сразу открыла дверь.
   – Зачем венеролог? Я ж не болею, – не поняла пьяная пациентка.
   – Батюшки мои, да вы нахрюкались, – улыбался Марк.
   – Знакомься, это Людмила, и у нас к тебе дело, – Иза собиралась перейти сразу к важному.
   – Люда, очень приятно.
   – Марк, взаимно.
   – Венеролог, нам нужна твоя помощь! – Иза быстро прервала их «светскую» беседу своим веселым голосом.
   – Не, не нужна, ну ты чего, – сказала Люда, укоризненно посмотрев на нее.
   – Да все будет окей. Марк, мы хотим в клуб, нас надо ото… ото… Эмммм, нас надо отовезти в клуб, срочно, – Иза поняла, что говорить сегодня напрямую все и всем не следует, пока – по крайней мере.
   – Иза, ты нажралась в обед. Ты чего, детка?! – Марк был поражен, что читалось на его лице, но все это явно веселило его, в то же время.
   – У нас сложный случай. Людмилесанновне необходимо просто было сегодня выго-во-рить-ся, эммм, да! А теперь ей крайне важно попасть в клуб, она спешит на рандеву с судьбой. И все это в рамках лечения, заметь. Вооооот, – че ж я так нажралась с ликера-то, думала Иза.
   – А причем тут ты и я? – не унимался Марк.
   – Как это причем? А кто давал клятву? Я должна проконтролировать, что с пациенткой все хорошо, а…
   – А я?
   – А ты…. А ты зачем ко мне пришел? – спросила деловито Иза.
   – Рассказать кое-что, – просто ответил Марк.
   – Вот и расскажешь все в клубе. Поехали. Поехали! – настаивала Иза. Долго уговаривать пьяную неудовлетворенную даму и падкого на женщин венеролога ей не пришлось и уже через час они сидели в баре, попивая, кто, что заказал. Посетителей в такое время там было немного: в основном обедающие чинуши, иностранцы и завсегдатаи. Однако, первоначальную задачу – найти Людмиле Александровне трахаля, вернее ототрахаля на сегодня – это усложняло.
   – Так, рассказывай, чего это ты ко мне сегодня шел? – вспомнила Иза, пока пьяная Люда танцевала, а Марк потягивал джин с тоником.
   – Ой, заяц, я ж тебя поблагодарить хотел, – ответил он, улыбаясь. – У меня вчера такой секс был, просто закачаешься.
   – А я-то тут причем?
   – Помнишь, я у тебя консультировался по поводу оральных ласк? Ты тогда еще сказала, что у тебя сейчас как раз пациент в тему? – А, ну да, помню и что?
   – Ты мне еще дала книжку одну и посоветовала там пару глав прочитать, помнишь? – Иза кивнула. – Так вот, я вчера попробовал все это провернуть с новой любовницей, и она потом была так мне благодарна, я просто улетел, – Марк улыбался во все свои зубы.
   – В общем, вечер Дня всех влюбленных ты провел хорошо? – спросила уже трезвеющая Иза.
   – Да. Да-да-да! Это было просто супер! – сказала Марк громко. – Она со мной такое вытворяла после того, как я по твоей наводке дважды довел ее до оргазма. Дважды, – добавил он тихо.
   Сука. Хвастается еще так откровенно, подумала Изабелла. Она пыталась успокоить свое разыгравшееся воображение, которое крутило в ее голове порно с участием Марка и какой-то женщины. Иза могла только догадываться, насколько хорошо им было.
   – Поздравляю, – сказала тихо она, выпив залпом мартини.
   – Спасибо тебе, моя дорогая, – ответил улыбчивый друг. – Ну, а ты как провела вчерашний вечер? С новым любовником, или кого-то из старых позвала?
   Иза посмотрела на Марка: он говорил без толики издевки, да и с чего бы? Он ведь ничего не знал, а правда хотел, чтобы подруга в ответ на его откровения поделилась историей о своих сексуальных похождениях.
   – Нуу, я съездила к Зое, а потом напивалась дома. Одна, – не стала врать на этот раз Изабелла.
   – Одна, ну это уже…
   – Иза! Ты будешь мне помогать или как? Это была твоя идея, – сказала запыхавшаяся Люда, садясь за столик и допивая коньяк.
   – Людмила Александровна, – ответила, лукаво улыбаясь, Иза. – По-моему, вон тот джентльмен, одиноко попивающий что-то у окна, глаз от тебя не отводит. Думаю, тебе нужно пойти и познакомиться с ним.
   – Прямо так сразу, – сказала, хрюкнув от смеха Людмила.
   – Прямо так сразу. Бери быка за рога и за все остальные места тоже. Оторваться и ото… Ну ты помнишь, да? – с этими слова Иза подлила пьяной пациентке коньячку и направила мягко в сторону другого посетителя бара.
   – Так, почему же ты, моя прекрасная подруга, была вчера одна? – допытывался Марк. Иза какое-то время помолчала, любуясь дном стакана, а потом решилась.
   – Мне нужно кое-что тебе сказать… Это очень личное и это очень… необычно, – начала она.
   – Слушаю внематочно, – сострил друг.
   – Понимаешь, я с детства знала, чего хочу. Всегда, каждый раз, когда ставила себе цель, я ее добивалась, – говорила Иза, наливая себе мартини. – И от принципов своих я никогда не отступалась, какими бы глупыми они не казались окружающим.
   – Мне уже пугаться? – нервно пошутил Марк.
   – Понимаешь, я просто всегда придавала сексу слишком большое значение. Вернее, не сексу вообще, а первому сексу…, первому разу, – выдала Иза. – И для меня важно, чтобы этот раз произошел с исключительным человеком, только по любви, чтобы это был первый и последний мужчина в моей жизни…
   – Что?! – не поверил Марк. – А как же все твои похождения? Я чет не понял…
   – Я тебе врала все время.
   – О чем именно?
   – Обо всем, – тихо сказала Иза.
   – И о том случае с японцем?
   – Да.
   – И о двухдневном марафоне с коллегой?!
   – Да.
   – И…и… И о тройничке, что ли? – почти плача, спросил Марк.
   – Да-да! Обо всем! – не выдержала Иза.
   – Зачем? – он непонимающе уставился на нее. – Ты чего, мать! Ты нафига столько всего нагородила?
   – Марк, я девственница еще, – выпалила Изабелла. Марк сначала молчал, а потом начал ржать во весь голос.
   – Ну, ты даешь! Вот развела, так развела! Ай, молодца, два яйца посередине Хм… Ой, Иза, – он вытирал слезы, которые выступили у него от смеха.
   – Марк, я серьезно.
   – Ну, хватит, я не могу уже больше, живот болит, – он смотрел, улыбаясь на подругу, которая была сама серьезность.
   – Иза? – вопросительно наклонил он голову. – Ты же пошутила?
   Изабелла только покачала головой в знак отрицания.
   – Иза, не пугай меня, пожалуйста. Это невозможно, – она снова покачала головой. – Твою мать! Что, правда?! Ты – девственница? Девственница?! Ты?!
   – Ори погромче, тебя еще не весь город услышал, – прошипела она.
   – Что?! Что? ЧТО?! – не мог понять Марк. – Как? Почему? С твоей внешностью и… и профессией?! Тебе сколько лет?
   Марк все хмурился и хмурился, силясь понять свою феноменальную в чем-то подругу.
   – Ты что – Бассерман? Бассервумэн?! – снова повысил он голос.
   – Так получилось, понимаешь? – оправдывалась та.
   – Нет, не понимаю. Это бред какой-то!
   – Спасибо тебе, друг, за поддержку! – сказала Иза, вставая.
   – Подожди-подожди. Прости. Ну, прости, пожалуйста, – Марк схватил Изу за руку и усадил на место. Затем выпил залпом свой напиток, выдохнул и уставился на нее.
   – Так-так-так…., – затарабанил он пальцами по столу. Он посмотрел сначала на волосы подруги, немного растрепавшиеся в процессе сегодняшних похождений, затем на ее сексапильные губы со слегка стершейся красной помадой, на грудь под облегающей кофтой, опустил взгляд на ноги, сложенные одна на другую. Задержав взгляд дольше, чем положено, он сглотнул.
   – Ни разу в жизни? – тихо переспросил он, видимо уже отойдя от первого шока. Иза снова покачала головой. – Даже орал?
   – Нет! – не вытерпела она. – Да пойми ты, мужчины у меня не было подходящего ни разу в жизни, поэтому и всего остального не было тоже.
   – Подходящего – это по каким меркам? – поинтересовался друг. – Я к тому, что, если речь о физических параметрах, то обидно, что ты меня не имела в виду никогда, – надул губы Марк.
   Иза закатила глаза и вздохнула раздраженно.
   – Корольков, прекрати прямо сейчас, в эту самую минуту думать членом!
   – Да ладно, ладно. Ты только объясни, почему? Что такого должно было произойти, чтобы ты решилась воздерживаться столько лет?
   – Просто…. Понимаешь, я ждала мужчину, для которого секс будет не главным, который смог бы красиво ухаживать и не рваться в постель на первом или втором свидании, который способен не только брать, но и отдавать…. Пока не дождалась такого, – вздохнула Иза.
   – Ха, рассмешила! Не бывает сексуальных альтруистов, нет их, уж поверь мне, – сказал Марк со знанием дела. – Даже если мужчина доставит женщине удовольствие и сегодня ничего не попросит взамен, попросит завтра, через неделю, через год. А про то, что женщины просят за минет, можно книгу написать, справочник «Как насосать на мечту», образно говоря.
   – Да знаю я…. Но мне нужно было тебе открыться, как другу….
   – Не прошло и… сколько? 34-х лет?!
   – Лучше поздно, чем никогда.
   – Ну да, тебя это особенно касается, – добавил Марк, смеясь. Иза хотела рассмеяться, вместе с ним, но тут ей пришла в голову еще одна веселая ложь и она решила «добить» друга.
   – Дело в том, что мне трудно сходиться с людьми, особенно с мужчинами. Я тебе еще об одном качестве соврала, вернее о его отсутствии, – как можно серьезнее говорила Изабелла. – Понимаешь, вся моя ситуация…, проблема скажем так, это все из-за того, что у меня нет…. тебя это конечно шокирует, но у меня нет….
   – Чего?! Вагины?! – не удержался Марк.
   Иза только-только сделала глоток мартини, чтобы выдержать трагикомичную пауза, но тут же прыснула от смеха и напиток полился у неё аж из носа.
   – Что?! Это смешно. Правда, смешно! – хохотала Иза. – Сначала я хотела пошутить над тобой и сказать, что у меня нет чувства юмора ха-ха-ха, и поэтому я до сих пор одна. Но послушать про твою отсутствующую вагину мне теперь интересней, – она уже на полную врубила доктора и Марк это сразу понял
   – Ой, все, погнали. Теперь мы будем обсуждать меня, – вздохнул он, потому что знал, что не получится вернуть разговор к первоначальной теме, как ни старайся.
   – Не-не-не, это реально намного увлекательней. Ведь моя вагина, в отличие от твоей никуда не денется. Так, Марк Георгич, откуда эти потаенные страхи по поводу исчезнувших женских гениталий? – протянула она с ухмылкой.
   – Ладно, слушай, – ответил друг по-простому, не злясь. – Понимаешь, иногда мне снится сон, что ко мне приходит очень красивая пациентка, безумно красивая. С такими, как понимаешь, я мысленно всегда кувыркаюсь еще на этапе сбора анамнеза и заполнения бумаг, – продолжал он. – У этой красивой пациентки естественно хламидиоз или чесотка, все как водится. Я приглашаю ее в кресло, начинаю осмотр…., а вагины нет.
   – Так это кошмар? – пыталась сдержать смех Иза.
   – А вот тут самое интересное – как мужичина я в ужасе…, но как врач-венеролог я доволен, как никогда, – тут уже оба не удержались от смеха и начали ржать. Напряженность, которая возникла было после откровения Изы, улетучилась: они снова были лучшими друзьями, смеющимися над самими собой. На их смех пришла Люда вместе с новым ухажером. Ухажера звали Владимир, он был настолько же красив, насколько пьяна была Люда. Однако его манера разговаривать, пить, оказывать Людмиле знаки внимания сразу «рассказали» Изабелле Леонидовне, что секса у него не было давно и что его очень хочется. Его вовремя подоспевший сперматоксикоз прекрасно вписывался в сценарий лечения неудовлетворенной дамы.
   Оставив их на Марка, Изабелла вышла подышать к морю, благо, что до него нужно было идти всего несколько метров. Время было вечернее, даже закатное, так что она просто села на скамейку и стала наблюдать, как клонится к концу день.
   По набережной как раз гуляли парочки, мамы с детьми, горожане с собаками, в общем, вечерний Владивосток ожил. Через минут 15 любования городом у моря, Иза остановила свой взгляд на пожилой паре: они пили кофе и о чем-то эмоционально переговаривались. У женщины были красиво уложенные волосы невероятного пурпурного цвета, сапоги на большой платформе с шипами, теплая куртка с цветастым мехом – она выглядела неординарно для своего возраста, но очень стильно. Ее спутник же выглядел как обычный среднестатистический, но весьма ухоженный дедушка. В какой-то момент, поставив кофе, он схватил ее за плечи и начал что-то объяснять, она в ответ швырнула с силой свой стакан куда-то в сторону моря. Мужчина отпустил ее и зашагал в противоположном направлении. Женщина отвернулась и спрятала лицо в ладонях. Затем она вытерла слезы и пошла за стаканом, нашла его, собрала крышку, трубочку и потащила все до ближайшей урны. Ее спутник все это видел, он далеко не уходил. К тому моменту, как женщина избавилась от мусора, он уже снова был рядом с ней, развернул ее резко к себе и поцеловал. Она в ответ обняла его крепко за шею. Нацеловавшись, они взяли друг друга под руки и зашагали прочь от набережной.
   Иза провожала их взглядом и улыбалась. Она почему-то была уверена, что эти двое вместе уже лет 40 и любят друг друга с первой встречи. Даже если это на самом деле было не так, даже если в жизни они были тайными любовниками, спятившими на старости лет, Изабелле хотелось видеть их историю такой: долгой, простой, романтичной, основанной на доверии друг к другу и, конечно, любви. Иза никак не хотела представлять, как эти двое пожилых влюбленных занимаются сексом, который всегда все усложнял, а порой и портил. В ее все еще немного хмельном мозгу эти двое были единорогами, которые живут на облаке, какают разноцветной сладкой ватой, и совершенно не поддаются инстинкту размножения, образно выражаясь.
   Осматривая в очередной раз набережную, Иза заметила, как еще один прохожий, так же как и она, провожал эмоциональную парочку взглядом. Затем он стал смотреть на площадь, фонтан, перевел взгляд на море и тут увидел Изабеллу, которая, не отрываясь, смотрела на него. Иза хотела было отвести глаза, но не смогла: что-то в животе отчаянно ёкало в этот момент. Незнакомец остановил свой взгляд на Изе ненадолго, а затем без особо интереса стал пялиться на море.
   Когда он перестал смотреть на нее, Изабелле будто стало семь лет: у нее отняли только что купленную игрушку, сказали, что она себя плохо вела, и из-за этого она ее больше не увидит. Но игрушка-то классная! Даже не распакованная, даже не проверенная на прочность, и не опробованная на вкус и запах, она уже была классная! Ее хотелось узнать поближе. Изабелла в этот самый момент была упряма, как маленький ребенок: она встала и пошла прямиком к своей «игрушке». Не успела она сделать нескольких шагов, как ее уже окружили Марк, Люда и Владимир – пьяные, шумные, довольные всем, кроме того, что она куда-то делась внезапно. Иза даже не успела им ответить, как незнакомец, от которого екало в животе, скрылся из виду. Иза крутила головой во все стороны, пока пьяная компания гоготала и бурно обсуждала, куда дальше ехать. Ничего. Изабелла больше не увидела незнакомца. Остаток вечера она потратила на то, чтобы усадить Марка в одну машину такси, а Людмилу и Владимира в другую, а сама отправилась домой. Там Иза вырубилась сразу, не успев умыться и даже раздеться. И уже утром она об этом сильно пожалела.
   Наутро была мама: прямо в 6:30, рано как всегда, и, как всегда, без объявления. Неуважительно, конечно, сравнивать родную мать с фюрером, но, черт возьми, в 6:30 утра с похмелья! Маму Иза любила, безумно. И папу тоже. Оттого ей всегда было неловко врать им о том, почему у нее нет мужа и детей, а ближе к 30-летию дочери родителей удовлетворила бы любая информация хоть о каком-нибудь мужчине в ее жизни, пусть и без серьезных намерений. Но и их приходилось выдумывать. Мама хоть и открыла дверь своим ключом, и пыталась не шуметь, но это ее «не шуметь» было направлено на то, чтобы Иза поскорее проснулась.
   – Ты напилась в понедельник, – мама не спрашивала, она вообще редко мучилась вопросами, а просто все знала наперед. А тут и так было понятно по уличной одежде, спутанным волосам и размазанному макияжу, что она права.
   – Не-ет, мамуля-я, – выдохнула со стоном Иза, у которой похмелье прогрессировало с каждым сказанным словом. – Я напилась еще в воскресенье.
   – Дочуня, что случилось? Тебя бросил мужчина? – это мама опять же пыталась выведать у Изы информацию о будущих внуках, но в ее голосе слышалось беспокойство за дочь. Мама была весами, больше даже по натуре, чем по знаку зодиака. У нее всегда было две чаши: в одной сладкое, в другой горькое, и так далее.
   – Такая забота прямо с утра? Чему обязана? – Иза еле-еле поднялась с постели, чтобы дойти до холодильника.
   – Ты похудела, – снова констатировала факт мама.
   – Да, новый любовник из меня все соки выжал, – соврала, как ни в чем не бывало Иза.
   – Ты врешь детка, я знаю, – Изабелла посмотрела на свою маму, которая внимательно изучала дочь.
   – Вру о чем? – аккуратно спросила Иза.
   – Нет у тебя сейчас никого, – сказала мама, прищурив глаза.
   – Сейчас?
   – Да, сейчас никого нет. Мне Зоя сказала, – легче не стало, но аккуратность все равно пока не помешает.
   – Сказала о чем?
   – Да хватит уже! Я знаю, что ты сейчас в активном поиске. Зоя звонила вчера, просила заехать, проведать тебя. Сказала, что вы повздорили немного. А еще упомянула, что ты очень переживаешь из-за мужчин, вернее из-за их отсутствия, – мама пытливо смотрела на Изу, а та лишь внутренне выдыхала постепенно: она не знает. Это очень хорошо, не хватало еще ее переживаний по этому поводу.
   – Мамуль, да Зоя не так все поняла. Ну, просто был День всех влюбленных, и я слегка совсем расстроилась, что одна именно 14 февраля, – ответила беспечно Иза. – Я уже большая девочка, конечно, но иногда все-таки могу расстраиваться по мелочам.
   – Детка, не хочу тебя расстраивать еще больше, но совсем скоро тебе будет 34, и ты не то, чтобы старородящей будешь, ты будешь самой старой среди старородящих. Ты же врач, сама все понимаешь! – села мама на своего любимого конька. Изе оставалось только закатить глаза и плюхнуться бессильно на кровать.
   – Мам, ну где я тебе мужика стоящего найду? – пробубнила Изабелла.
   – И не обязательно самой его искать, – ответила мама.
   – Мам, ну только не сводничество, ну пожалуйста. Это уже пройденный безрезультатный этап, ну блиииин, – взмолилась дочь.
   – Да и делать-то ничего не надо: просто приди в нужный ресторан, в нужное время….
   – Мам, – предупреждающе мамкнула Иза.
   – Он замечательный парень, такой милый, сын нашей знакомой…
   – Ма-ам.
   – Фото я тебе вышлю.
   – Ма-а-ам! – терпение Изы затрещало по швам, но она нашла силы сказать лишь: Мамуля, спасибо тебе, но я не приду, и фото не высылай. Я как-нибудь сама.
   – Как знаешь, – пожала плечами мама. – Только через десять лет не мамкай мне, когда я буду говорить, что я же говорила. Впрочем, я тебя и такой люблю, солнышко.
   – Какой такой? – рискнула спросить Изабелла.
   – Придирчивой к мужчинам, а потому бесперспективной в плане детей грымзой, – ничуть не смутившись, произнесла мама.
   – Я тебя тоже люблю, мамуля, – сказала Иза с улыбкой, больше похожей на гримасу. На том и попрощались: мама наверняка отправилась к папе на работу, строить из себя типичную, даже стереотипичную жену полковника, а Иза, с трудом умывшись и одевшись, поехала на работу.
   Именно там и именно во вторник, 16 февраля, ей суждено было встретить человека, который изменил все ее понимание и отношение к ее же собственному главному принципу.
   Когда, придя на работу, она увидела у своего кабинета маленького роста, очень хрупкую, похожую на подростка женщину, так и подумала – перепутали отделения. Но подросток оказался 26-летней Ириной Козловой, которую обещал принять коллега Изабеллы. Коллега, как выяснилось, сильно заболел, был в больнице, а Ира очень долго готовилась к приему у сексолога, и твердо намеревалась посетить врача сегодня. Поэтому она спросила у администраторов, кто еще сможет принять ее и те посоветовали Изу. Вот Ирина и ждала терпеливо под дверью своего нового доктора.
   После того, как обе оказались в кабинете, Иза сразу начала с того, что, лучше прием перенести, так как Ире не было назначено. Но та пошла с козырей:
   – Меня изнасиловали… И мне очень нужна помощь, – сказала она, смотря исключительно на свои руки. Сказала без горя, без слез, практически без эмоций.
   Изабелла Леонидовна очень редко, практически никогда не бралась за пациенток, подвергшихся сексуальному насилию. У нее не было для этого ни опыта, ни уже, чего там скрывать, желания. Но выслушать эту пациентку ей захотелось.
   – Я бы рада вам помочь, но… вы первая в моей практике пациентка с такой проблемой, – вздохнула Изабелла. – Не могу вам обещать, что вылечу вас.
   – А разве меня можно вылечить?
   – Нет, – честно сказала Иза. – Душевная боль и страх, возможно, уйдут. Возможно, через какое-то время вы даже сможете контактировать с мужчинами, или даже сможете снова жить сексуальной жизнью. Но забыть вы вряд ли сможете.
   – Вот и я о том же, – обреченно произнесла Ирина.
   – Чего же вы хотите?
   – Просто поговорить.
   В обычной ситуации Иза обязательно бы добавила, что «просто поговорить» с ней стоит не дешево, но в этот раз она промолчала.
   – Хорошо, – тихо сказала она и стала слушать.
   Ирина начала издалека, сначала поведала о своей юности, о том, как еще в восьмом классе влюбилась в мальчика из соседнего дома, что он ответил ей взаимностью и они были парой несколько лет. Мечтали пожениться после школы или после института, или после того, как объездят полмира. В их светлом будущем главным плюсом было то, что они всегда будут вместе. И все шло хорошо ровно до тех пор, пока однажды Иру не изнасиловали.
   – Вы можете не рассказывать об этом прямо сейчас, – произнесла, наконец, Изабелла после того, как Ирина замолчала на пару минут.
   – Я хочу…. Нет, я должна, – она, наконец, посмотрела на врача с мольбой. – Мне правда надо рассказать об этом кому-то, кроме родителей, кому-то, кто может мне помочь.
   – Хорошо.
   Ира возвращалась с поздней тренировки по плаванию в тот день. До дома оставалось всего пару сотен метров, но пройти их нужно было через парк. Там-то на нее и напали двое пьяных уродов. Они издевались над ней недолго, но это были самые ужасные 20 минут в жизни девушки. Ни до этого, ни после с ней не происходило ничего столь же омерзительного. Они брали ее по очереди так, как хотели, ни в чем себе не отказывая.
   – Доктор, я ведь была девственницей! Я же мечтала о первой ночи со своим любимым, а эти твари… они все уничтожили, они меня уничтожили, – воспоминания подавили Иру, она заплакала. В который раз в своей, еще совсем недолгой, жизни она плачет, подумала Иза. Наверное, в тысячный. Изабелла и сама не смогла сдержать слез. Когда немного успокоившись, пациентка подняла на нее глаза, Иза лишь пожала плечами.
   – Я же говорю, у меня нет опыта в таких делах. Как бы вам не пришлось меня успокаивать, – Ирина ухмыльнулась, Изу это порадовало.
   – Так, а что ваш молодой человек?
   – Я не смогла ему ничего рассказать, я даже встретиться с ним не смогла, нам вообще пришлось уехать в другой город, потому что я все время боялась и никуда не ходила, – вымолвила Ирина.
   – Вы замкнулись в себе?
   – Да, наверное, это так называется.
   – А после вы пытались с кем-то еще сойтись? – спросила аккуратно Изабелла Леонидовна.
   – Нет, что вы, – ответила Ира. – Я… я не могу себя заставить даже посмотреть на мужчину и представить себя рядом с ним. Они такие противные… ужасный пол, – сказала, хмурясь, Ирина.
   – Что, простите? – переспросила Изабелла, смотря на линолеум в своем кабинете.
   – Ну, раз женщины – это прекрасный пол, то мужчины – ужасный пол. Вполне логично, – пояснила пациентка.
   – Да, логично…, – произнесла задумчиво Иза. В голову пришла безумная идея, а может… может и не такая безумная. Изабелла все же решила попробовать.
   – Я понимаю, что, возможно, вы ни разу об этом не думали, и предполагаю, что для вас это может прозвучать, как дикость, – начала с оправданий Изабелла. – Но помните, что я должна вам предложить несколько вариантов, а вы уже выберете наиболее подходящий для вас.
   – Вы, как минимум, меня заинтересовали.
   – Раз вы не можете смотреть на мужчин попробуйте посмотреть в другую сторону, – намекнула Изабелла. – Смотрите на женщин.
   – В смысле? Я же не лесбиянка, – удивилась Ирина.
   – Ира, поймите, сейчас вы вообще ни к какой сексуальной ориентации не относитесь. Вы не можете утверждать, что вы гетеросексуальны или гомосексуальны. У вас вообще нет опыта, только горький. Увы, так сложилась жизнь, – Изабелла не хотела убеждать ее насильно, она просто увидела возможность помочь девушке. – И раз вы решили начать сначала, почему бы не попробовать сделать это с женщиной. Ведь они вас не пугают, я надеюсь?
   – Нет, совсем не пугают, – ответила искренне Ирина. – Но я никогда не думала о женщинах в этом плане. Это ведь как-то странно, разве нет?
   – Все зависит от того, как вы к этому относитесь. Вы сами считаете это странным?
   – Да вроде нет.
   – В общем, я вам советую начать побольше общаться с женщинами, просто общаться. А там сами решите. Возможно, вы неожиданно влюбитесь. От этого никто не застрахован, – сказала, якобы со знанием дела, Иза.
   – От гомосексуализма? – непонимающе спросила пациентка.
   – От любви. От любви к человеку, без разницы, какого он пола, – улыбаясь, ответила Изабелла.
   На этом они с Ириной попрощались. Изабелла посоветовала ей прочесть пару книг и сказала приходить на прием через пару недель или когда Ирина сама захочет. После того как эта пациентка ушла, Иза заперлась в своем кабинете, легла на кушетку и стала задумчиво смотреть в потолок. Там была нарисована картина наподобие одного из «Пятен Роршаха», только по собственно эскизу Изы: если всматриваться в нее, можно увидеть, как целуются два человека. Эта картина не раз помогала Изабелле определить степень сексуальной раскрепощенности или, наоборот, замкнутости пациентов, их предпочтения и так далее. Сейчас же Иза совсем не видела ее. Она просто смотрела в потолок и не могла выбросить из головы Иру и ее историю, похожую на ее собственную. Ведь эта девочка точно также как и Изабелла, мечтала когда-то всего лишь о любви. Изе стала страшно. Продолжая размышлять, она все больше убеждалась, что все ее старания по сохранности девственности могут пойти прахом. Она ведь совершенно не застрахована от таких же уродов, которые напали на Ирину. А что если и ее изнасилуют? К чему тогда все годы воздержания и слепое следование своим принципам? Это напугало ее сильнее, чем перспектива умереть 50-летней невинной старой девой.
   Изабелла решила, что ей больше не нужен ни принц, ни конь, ни оба вместе взятые. Времени на них просто нет. Но вариантов было немного. Бежать прямо сейчас к Марку в кабинет и насиловать его (хотя он навряд ли откажется) было бредом. Тут Иза вспомнила про маму с ее «женихом» и позвонила ей.
   – Мам? Привет. Я согласна встретиться с тем парнем, о котором ты мне утром говорила, – начала без обиняков Изабелла. – Чего так сразу? Ну, мам, ты была права: годы идут, я не молодею, и все такое прочее, – на том конце провода началась минутка нравоучений. – Да, мамуль, я поняла. Когда ты меня познакомишь с тем парнем. Что? Фото? Ну, скинь мне. Ты только встречу назначь уже побыстрей. Да-да, спасибо.
   Встречу мама назначила в тот же вечер и сообщать об этом Изабелле ей пришлось по рабочему телефону, так как мобильный у дочери разрядился.
   Именно поэтому в ресторан Иза шла с безумно колотящимся сердцем – избранника она так и не увидела. В ресторане были мама, папа, их знакомая, которую Иза видела когда-то в детстве. Сына ее пока не было. Прошел салат и первое блюдо до тех пор, пока он не появился. Изе уже захотелось в туалет, так что она, извинившись, направилась туда. У развилки «М» и «Ж» стояли раковины для мытья рук, и там она увидела его: свою вчерашнюю прекрасную «игрушку», от которой и сегодня ёкало в животе. Когда он вытер руки и обернулся, то увидел Изабеллу, которая пялилась на него во все глаза. Он улыбнулся и подошел к ней.
   – Здравствуйте, Иза. Я же могу называть вас Иза? – спросил мужчина, протягивая ей руку. – Я Лев.
   – Очень приятно, а я рыбы, – непонимающе промямлила Изабелла, пока мужчина галантно целовал ее руку. Он рассмеялся, а потом добавил:
   – Меня так зовут – Лев, – пояснил он. – А вы еще прекраснее, чем на фото.
   – На каком фото? – все чудесатее и чудесатее, думала Изабелла.
   – На том, что мне прислала моя мама, на том самом, что ей прислала ваша мама.
   – Что?! – до Изы начинало доходить. – Так это вас мне сегодня сватать собирались?
   – Да, именно так. И надеюсь, до сих пор собираются, – Лев улыбнулся и показал все свои 32 белых зуба. Он был очень красив, когда улыбался, Изе нестерпимо захотелось пересчитать языком все свои зубы, вдруг они не на месте? Обычно она обескураживала мужчин своим внешним видом, а не наоборот, но с этим ёкающим Львом все было по-другому. Маленькой Изе внутри нее не верилось, что родителям удалось найти (Изабелле) именно того самого мужчину. Хотя, подождите, а вдруг у него не ёкнуло нифига, как предупреждала Зоя? Вчера ведь он даже не посмотрел на Изу.
   – Что ж, предлагаю продолжить знакомство в туалете, э-э-э в смысле, за столом после того, как я схожу в дамскую комнату, – в голове у Изы это все звучало намного увереннее и по-другому. Когда Лев, все также улыбаясь, пошел в зал, Иза быстро направилась в туалет, затем так же быстро пошла обратно за столик. Там они продолжили общаться: сначала вместе с родителями, но уже через полчаса те, в лучших традициях худших из комедий, засобирались домой по срочным делам. На самом деле все понимали, что Изу и Льва просто нужно оставить одних. И они остались одни: ужинали, разговаривали, даже танцевали. Все было так прекрасно, что Изабелле даже не верилось. Она ждала какого-то подвоха каждый раз, когда задавала Льву новые вопросы. Но он довольно охотно и, не раздумывая, отвечал ей, что лет ему 36, что работает стоматологом, воспитывает двух кошек и собаку, обожает кататься на лыжах, играть в баскетбол, путешествовать, еще больше любит свою работу. А один он, потому что первая жена умерла, хоть и давно, но оправиться до конца он так и не смог. Однако, родители твердо решили вывести его из затяжной депрессии и до сегодняшнего дня безрезультатно пытались познакомить его с женщиной, но он всегда отказывался.
   – Почему же ради меня ты сделал сегодня исключение? – поинтересовалась, слегка краснея Иза.
   – Потому что я сделал его еще вчера, – улыбнулся Лев.
   – Вчера?
   – Да. Ты думаешь, вчера я тебя не заметил? Ты так долго смотрела на ту пару и была такая счастливая. Ты помнишь, что захлопала в ладоши, когда они поцеловались?
   – Что? Я?! О боже! Я этого не помню, – хохотала Иза.
   – Да. Я сначала опешил, но потом стало смешно. А потом ты посмотрела на меня….
   – Ты и это заметил?
   – Конечно! Ведь… ведь…, – теперь была очередь Льва покраснеть. – В общем, ты мне очень понравилась.
   – Правда? – Иза сама удивилась тому, как глупо и по-детски это прозвучало.
   – Правда, – тем не менее ответил Лев. – Но тебя так быстро окружили твои друзья, что я растерялся… и почему-то не подошел к тебе.
   После ужина он проводил ее до такси и даже не напросился в гости.
   – Это был чудесный вечер, спасибо, – поблагодарила Изабелла, смотря Льву прямо в глаза.
   – Тебе спасибо, – только и сказал он и поцеловал ее в щеку.
   Домой Иза вернулась как во сне, и потом даже не помнила, как разделась, выпила чаю и легла спать. Помнила только, что все время улыбалась, прокручивая в голове этот ужин и вспоминая Льва. Он был высокий, красивый, черноволосый, черноглазый со смуглой кожей, и когда он улыбался, ёкометр в животе у Изы зашкаливал. Если бы у Изабеллы жил попугай, то в тот вечер он замучился бы у нее спрашивать: «Чего лыбишься?». Но Иза ничего не могла с собой поделать и так и заснула с улыбкой на губах.
   После первого свидания Лев не заставил себя долго ждать и уже через день пригласил на второе, а потом еще на одно и еще. За две недели они виделись раз пять, и за все это время он ни разу не делал намеков на постель. Изабелла сначала обрадовалась, но потом все же забеспокоилась: все было настолько хорошо, насколько она всегда и мечтала, но Иза по-прежнему боялась подвоха. Поэтому, чтобы не мучиться раздумьями в одиночестве, она решила познакомить Льва со своими лучшими друзьями – Марком и Зоей. С Зоей она давно помирилась по телефону, но все никак не могла доехать до нее, поэтому решено было встретиться именно в ее квартире. Льву Изабелла решила не описывать своих друзей, а вот им она все, что можно, рассказала, они ведь знали, насколько для нее было важно, чтобы этот мужчина оказался тем самым.
   К Зое они немного опоздали, потому что целовались в лифте. Вот так и произошел их первый поцелуй – в лифте чужого дома. Лев ничего не сказал, а молча притянул Изу к себе, как только двери кабинки закрылись. Изабелла даже понять ничего не успела, как его нежные губы уже стали целовать ее губы. Он обнял ее за талию и прижал к себе еще крепче. Видимо, за эти две недели он не раз думал об этом, и все никак не решался.
   – Прости, я больше не мог ждать, – извинился, Лев, тяжело дыша и все еще прижимая Изу к себе. Она в ответ обняла его за шею и снова сама поцеловала. В этот раз их поцелуй был не спонтанным и быстрым, а нежным, долгим и страстным. Это был поцелуй, наполненный непреодолимым желанием, просто дышащий сексом поцелуй. Однако, когда лифт остановился на 18 этаже и двери уже успели открыться и закрыться, оба нашли в себе силы выйти и пойти к Зое.
   – А вот и мы, – сказала Иза, когда им никто не открыл и пришлось заходить самим. Встретил их Марк, не такой веселый, как ожидала Иза, и даже чем-то озабоченный.
   – Я Марк, – дружелюбно протянул он руку спутнику Изы.
   – Приветствую, я Лев, – улыбнулся тот.
   – А где Зоя? – спросила Иза, когда разделась.
   – Она в гостиной, – сказал хмурый Марк.
   – Что? – Изабелла сразу поняла, что-то стряслось.
   – Собака в клинике умерла у нее сегодня, – вздохнул Марк. – Так что вы там поаккуратнее, ребят.
   – Ох, бедная, – вымолвила Иза. – Фух, ладно, пойдем утешим.
   – Так, чем мы сегодня занимаемся? – спросила, пытаясь улыбнуться Иза.
   – Боремся с жестокостью, гомофобией, расизмом, шовинизмом подручными средства, – сказала заплаканная Зоя.
   – Бухаешь? – догадалась Иза.
   – Бухаю, – ответила подруга.
   – А она мне уже нравится, – улыбнулся Лев.
   – Зоя, это Лев, Лев, это Зоя – моя лучшая подруга, – промолвила смущенно Изабелла.
   – А вы знаете, что я ее безумно любила лет 15 назад и из-за нее стала лесбиянкой, – когда была пьяной, Зоя била не в бровь, в глаз наотмашь просто.
   – Ну, на твоем месте я бы тоже стал из-за нее лесбиянкой, – ухмылялся Лев.
   – Так, мать, бери и не раздумывай, он мне тоже уже нравится, – сказала Зоя, протягивая Льву руку в знак приветствия. Дальше шел вполне теплый, в плане атмосферы, вечер, в течение которого все выпивали, общались, дружились. Марк сам позвал Изу на кухню, чтобы торжественно сообщить, что мужика она нашла себе классного, и чтобы она не тупила. Зою Изабелла застала одну, когда та курила на балконе. Оставшись одна, подруга вновь загрустила.
   – Рассказывай давай, что стряслось сегодня. Ты на дежурстве была? – Иза знала, что горе нельзя держать в себе и заливать алкоголем, намного легче становится, когда разделяешь его с друзьями. А для Зои смерть любого питомца в ее клинике, да вообще где бы то ни было, была трагедией.
   – Помнишь Катю из Уссурийска, которая волонтерит у нас в приюте?
   Иза кивнула.
   – Она сегодня должна была помочь своему коллеге с котенком, а сама приехала с раненым псом – того какой-то урод на пешеходном переходе сбил. Катюша успела его довезти к нам, мы вроде быстро все начали, но малыш слишком много крови потерял. Не спасли, – закончила Зоя со слезами на глазах.
   Изабелла поспешила обнять подругу, та уткнулась ей в плечо и еще немного поплакала.
   – Иза, он правда классный, – сказала Зоя, успокоившись. Затем взяла ее лицо в свои руки и посмотрела ей прямо в глаза: Не вздумай его потерять. Он действительно твой, даже не сомневайся.
   – Спасибо, Зой, мне очень важно было знать твое мнение.
   – Пожалуйста, детка.
   – Кстати, у меня будет к тебе просьба.
   Иза рассказала Зое о своей пациентке Ирине и попросила с ней встретиться и просто поговорить, доказать, что гомосексуальные девушки такие же, как и все остальные.
   – Она ненавидит всех мужчин, так что вы должны найти общий язык, – подытожила Иза.
   – Заметано, – согласилась Зоя.
   После того, как Иза и Лев вышли хмельные от Зои, они снова начали целоваться в лифте. Изабелле хоть и были все эти ощущения не знакомы, но она почувствовала, что готова отдаться этому мужчине хоть здесь. Лев же нежно успокоил ее и сказал, что все хочет сделать правильно.
   Этого «правильно» Изабелле пришлось ждать еще несколько дней. Лев сказал, что ему нужно съездить в небольшую командировку, так что следующее их свидание состоялось только 13-го марта. Он приехал к ней домой в двенадцатом часу ночи с огромным букетом цветов, поцеловал и сказал, что будет ждать в машине. Иза быстро оделась и вышла. На такси они доехали до отеля, а затем поднялись в номер. Все это время Лев лишь держал Изу за руку и таинственно молчал. Возле двери в номер они остановились. Лев посмотрел на часы, затем снова страстно поцеловал Изабеллу, а после снова посмотрел на часы.
   – Давай закроем тебе глаза, а то сюрприз не получится, – сказал он, закрывая ей глаза своими руками.
   Когда они вошли в комнату, Лев опустил руки, и Иза открыла глаза. Комната была вся заставлена свечами и цветами – здесь было море цветов, но ни одной розы, которые Иза терпеть не могла.
   – С днем рождения, любимая, – прошептал Лев, показывая на часы, на которых было пять минут первого ночи 14 марта.
   Иза не знала, чему больше удивляться: тому ли, что узнал про ее день рождения, мечте о люксе в этом отеле, и о том, что она не любит розы, или тому, что он назвал ее любимой.
   – Ты… ты сказал любимая?
   – Да, Изабелла Леонидовна, я тебя люблю, – сказал Лев.
   – Ты и правда мое ёкало, – вымолвила еле слышно Иза.
   – Что, прости? – переспросил он.
   – Я тоже тебя люблю, – с этими словами Иза поцеловала его со всей страстью, на какую была способна.
   – Давай быстрей заниматься любовью, а то вдруг я сейчас умру от восторга, – не удержалась она от сарказма.
   Лев засмеялся и отнес ее на кровать. Иза засомневалась лишь однажды: когда они оба уже были почти голые, она его остановила.
   – Подожди…. Подожди немного. Мне нужно тебе кое-что сказать, – произнесла она, уперев руку ему в грудь. Лев нехотя, но перестал целовать ее. – Понимаешь, я… у меня еще никогда…
   – Милая, я знаю.
   – Откуда? – удивилась Иза.
   – Мне Зоя все рассказала и помогла устроить сюрприз. Она и, правда, твоя лучшая подруга, – только и сказал Лев.

   ***

   Проснулась Изабелла рано, несмотря на бессонную ночь. Она рассматривала Льва и все думала о том, жалеет ли, что ждала его столько лет. В итоге решила, что ничуть не жалеет.
   – Если ты ждешь от меня продолжения банкета, тебе придется сначала внести депозит, – сказал сонный и уставший Лев, заметив, как Иза смотрит на него.
   – До завтрака еще целых полтора часа, и, если я пока не могу удовлетворить твой голод, то ты мой – можешь, – ответила, лукаво улыбаясь, Иза. – Не забывай, с кем ты имеешь дело: теорию секса я знаю от и до.
   – Да-а-а? А я думал, мы занимаемся любовью? – также лукаво переспросил Лев.
   – И ею тоже.
   – А все-таки, скажи мне, почему так долго ты не хотела… ммм….
   – Распаковывать коробочку? Срывать цветочек? Открывать дверь в пещерку? – смеялась Иза.
   – Так, сексолог Изабелла Леонидовна, я серьезно!
   – Дурочок ты, Лев Петрович. Я тебя ждала, – с этими словами Иза снова стала целовать его.
   После, когда Лев, вконец уставший, снова заснул, Иза лежала и смотрела в потолок. Там, конечно, не было ее картины, она просто смотрела вверх, не переставая улыбаться. Она знала, что там наверху есть отличный парень, который каким-то чудным образом помог ей достичь цели, не изменив при этом себе. Иза послала ему воздушный поцелуй и только после этого уснула.

Рассказ №11. На всю жизнь

   Основано на реальных событиях.
   2005 год.

   – Ты поговорил с мамой? Она сможет нам помочь?
   – Зай, прости, она очень переживает, но сказала, что не сможет взять мальчика. Она боится, что не сможет за ним правильно ухаживать.
   – Ты сказал ей, что деньгами мы поможем, что я буду к ним приходить, или буду брать его к нам почаще?
   – Света, милая, ну куда ты будешь его брать? Мы же уже обсуждали. У нас две комнаты на пятерых…, – голос мужа в телефоне сорвался. Я знала, что он сам чуть не плачет от того, что не может мне помочь. – Ты прости меня… и маму, но я не знаю просто…
   – Да, я понимаю, извини меня, я совсем не подумала, что нам и правда негде будет его разместить. А у мамы твоей своих дел хватает, – я хотела казаться сильной, но слезы снова побежали по щекам.
   – Как там Танюшка? – муж мой умница, знает, когда и как надо меня отвлечь.
   – Хорошо. Еще два-три дня нас здесь продержат и выпишут. Как там Митя с Викой?
   – Они молодцы, помогают мне по дому. Ждут вас, соскучились. И я тоже очень скучаю.
   – Я знаю, родной, потерпите, мы скоро будем дома.
   Поговорив с мужем по телефону в коридоре, я пошла в палату, посмотреть, как там дочь: Танюшка спала. Дальше я планировала узнать, что будет на ужин, но, пройдя мимо палаты, где лежал Ваня, я встала как вкопанная. Мальчик спал, через окно было видно, как он хмурится, обезболивающие не всегда помогали.
   Дома. Я сказала мужу, что мы скоро будем дома. Как же хорошо, наконец, оказаться дома, после десяти дней в больнице. Я села на скамейку рядом с Ваниной палатой и стала думать о том, что этот мальчик больше никогда не окажется дома.
   Я просидела так достаточно долго, просто смотря на Ваню через стекло. Я все думала о том, как можно отказаться от своего ребенка. Пыталась представить себя на месте Ваниной мамы, пыталась понять, что же должно было в моей жизни произойти такого ужасного, как я должна была ее прожить, чтобы стать такой?! Уже третий день, с того самого вечера, как я узнала, что родители Вани от него отказались, я все пыталась и пыталась…. И никак не могла понять. Никак.
   Я вообще, в принципе, не понимаю, как можно отказаться от живого человека. А тут еще совсем ребенок, мальчик, ставший совершенно беззащитным, в одночасье потерявший семью. Я в очередной раз убедилась, что ничего не понимаю в этом мире.

   ***

   Мы с Танюшкой лежали в районной больнице нашего родного городка третий день, когда в тоже отделение привезли Ваню. Он получил тяжелую травму, но состояние было стабильное. Узнав, что ему пришлось пережить, я сразу захотела помочь, тем более, врач во время обхода рассказала, что поступил новый мальчик, 10-летний, но пока он не может самостоятельно передвигаться, да и родители не могут выбраться из своей глухой деревни. Мальчик гостил в городе у друзей, когда с ним приключилась беда.
   У других девчонок из нашей палаты дети намного меньше, чем моя дочь (ей было пять лет), поэтому они не могли спокойно оставить их одних, даже спящих. Я же, после того, как укладывала Танюшку, часто гуляла по отделению, разговаривала с медсестрами, врачами, познакомилась с заведующей – Галиной Петровной. Это она всем в палатах рассказывала про Ваню и просила кого-нибудь помочь ему: навещать периодически, развлекать во время капельниц, носить еду и так далее. Так получилось, что я была первой, кто откликнулся, но как оказалось позже – и единственной. Я просто никак не могла остаться в стороне: мне не позволили совесть и материнский инстинкт. Эта такая штука, которая однажды появляется, когда ты рожаешь первого ребенка, и потом не отпускает тебя всю жизнь. И распространяется она не только на родных детей, а вообще на всех детей – тебе становится их жалко, хочется всем разом помочь, утешить. Это в идеале, это так, как должно быть, как по мне. Ванина мама, видимо, этого не знала.
   Когда я впервые пришла к нему в палату, он еще спал. Проснувшись и увидев меня, попросил налить воды: ему было сложно двигаться. Я ему сказала, что меня зовут тетя Света, что я лежу здесь с дочкой Таней и буду помогать ему, пока его мама не приедет.
   – А когда она приедет? – сразу спросил мальчик.
   – Я не знаю. Скоро, думаю. Может, даже сегодня, – попыталась улыбнуться я. – Ты у Галины Петровны спроси, когда она к тебе придет, хорошо.
   – Хорошо, – грустно сказал Ваня.
   – Хочешь еще чего-нибудь? Может, книжку тебе принести? Я могу мужа попросить, он из дома много книг привезет, – я хотела как-то утешить мальчика, чем-то его занять, пока не приедут его родители – тогда я была уверена, что они уже в пути, другого на ум не приходило.
   – А у вас есть книги про Шерлока Холмса? Я только одну успел прочитать, у нас в деревне в библиотеке больше нет книг про него, а мне понравилось…. И еще можно что-нибудь про море, без разницы что – про пиратов, или что-то научное, лишь бы там про море было написано.
   – Конечно. Завтра тебе принесу обязательно и… – я не успела договорить, в палату вошла Галина Петровна.
   – Ну, Вань, как дела? Что-нибудь болит?
   – Раны болят немного, – ответил нехотя мальчик.
   – Давай посмотрим, – затем она обратилась ко мне. – Света, спасибо большое, что пришла к Ванюшке, но нам сейчас осмотреться надо.
   – Да, конечно, я позже зайду.
   В коридоре я снова посмотрела на Ваню через окно – он отвернулся, чтобы не видеть, как Галина Петровна осматривает его ноги, вернее то, что от них осталось.
   Я зашла к нему снова через час, Танюшку оставила смотреть телевизор в общем коридоре. Галина Петровна была уже у него.
   – А позвонить можно? – услышала, когда зашла.
   – Понимаешь, Ванюш, мобильных телефонов у нас нет, а с кровати тебе пока нельзя вставать, – объясняла врач.
   – Галина Петровна, мама, наверное, просто не знает даже, куда меня отвезли, ей надо сказать и она приедет.
   – Ванюша, пока не надо звонить никуда. Хорошо? – врач начала уже раздражаться. – Тебе сейчас нужно отдыхать, больше спать, не нервничать ни в коем случае, а то раны не затянутся.
   – Хорошо, – вздохнул мальчик.
   – Вот, тетя Света тебя развлечет пока, а я пошла, мне надо истории болезни отнести, – сказала Галина Петровна и вышла, унося папку бумаг.
   Я последовала за ней, что-то мне совсем не понравился ее настрой. Да и Ваня расстроился из-за того, что не может маме позвонить.
   – Галина Петровна, у меня ведь есть телефон, можно даже по межгороду звонить, – сказала я быстро, довольная, что нашла решение проблемы. Муж работал в сотовой компании, так что с чем-чем, а с этим у нас проблем не было. То, что я услышала, шокировало меня, до сих пор это не укладывается в голове.
   – Света, они отказались от него, – сказала Галина Петровна тихо, ударив при этом очень громко стопкой папок с историями болезни о стол на посту.
   – Как так, отказались? Я не поняла….
   – Вот так, – сказала спокойно, но зло врач. – Вот так, понимаешь. Родители отказались от своего десятилетнего сына, потому что он…. заболел. Суки…
   – Галина Петровна, разве так можно.
   – Прости.
   – Да я не про маты. Как можно отказаться от своего ребенка, тем более в такое время? Я вообще вас не понимаю, – я перешла на шепот, просто потому, что была в шоке от услышанного.
   – Вот, смотри, – врач раздраженно достала какую-то бумагу. – Данные, фамилии, отказ, причина – все написали. Он им, видите ли, без ног не нужен. Десять лет нужен был сын, а без ног не нужен! Не нужен, понимаешь!
   Я пыталась читать то, что написали в отказе от своего сына родители Вани, но из-за слез ничего не поняла.
   – Положишь потом вот в эту папку, а я курить пошла, – Галина Петровна достала сигареты из тумбочки и направилась к выходу. – Двадцатый раз за день…. Бросишь тут курить с такими су… – бурчала она под нос.
   Я понимала ее, она сама мать, у нее трое взрослых сыновей и девочка-школьница. Она, как, наверное, и я, не могла понять, как можно отказаться от своего собственного ребенка, большого, все понимающего ребенка, ребенка, которого ты растил, воспитывал и, надеюсь, все же чуть-чуть любил 10 лет.
   Из-за страшного стечения обстоятельств, из-за нелепого падения во время езды на велосипеде Ваня лишился обеих ног и, как выяснилось теперь, обоих родителей. Ноги пришлось ампутировать выше колена, мальчик остался инвалидом на всю жизнь. Но не только физически, «родители» решили сделать его еще и моральным инвалидом. Я посмотрела в сторону его палаты и еще больше заплакала, думая о том, что он там сейчас лежит и ждет маму, которая приедет и будет о нем заботиться, и он будет знать, что не все потеряно.
   Мне пришлось убежать в туалет, чтобы дети, играющие в общем коридоре, не испугались моих рыданий. Успокоилась я только минут через 10, побоявшись, что Танюшка меня потеряла. Но она по-прежнему смотрела мультики. Забрала ее и мы пошли в столовую ужинать. После ужина я зашла в кабинет Галины Петровны и попросила взять меня с собой, когда она будет сообщать Ване страшную новость. Ведь лишиться родителей, это даже страшнее, чем лишиться ног. И ладно, если бы с ними произошла беда (я даже предложила Галине Петровне так и сказать Ване, но она меня отговорила), но узнать, что они сами от тебя отказались, потому что ты инвалид… Я не знаю, что может быть страшнее для ребенка. Они ведь подписали ему приговор.
   Я несколько часов мысленно готовилась к этому моменту. Пока мы с Танюшкой ходили на процедуры, пока я расчесывала ее волосы, играла с ней – все это время я мысленно была с Ваней. Когда я тихонько заплакала, делая дочери прическу, та забеспокоилась, стала просить: «Мама, не плачь. Мамочка, у меня уже почти нигде не болит, не плачь». Я просто обняла ее и поцеловала, так ничего и не сказав. Я не могла объяснить своей пятилетней любимой малышке, что есть на свете мамы, которые не любят своих детей и бросают их, покалеченными, на произвол судьбы.
   В тот вечер мы пришли в палату Вани вдвоем. Ему было уже чуть-чуть лучше, он ел сам, правда, совсем немного. Я села рядом с ним, готовая обнять, успокоить, готовая к его и своим рыданиям.
   Ваня оказался настоящим мужчиной. В свои десять лет он был намного сильнее меня. Выслушав Галину Петровну, он не расплакался, а просто сказал, что хочет побыть один. Я долго уговаривала его разрешить мне побыть с ним, пока он не уснет, но он настоял, попросил уйти. Я согласилась.
   В ту ночь я проснулась во втором часу, чтобы сходить в туалет. Проходя мимо палаты Вани, я услышала, как он рыдает. Я испугалась, что это от боли и вбежала к нему. Он лежал на кровати, отвернувшись к стенке, и бился об нее головой. Он разбил лоб до крови. Когда я попыталась его повернуть, он начал брыкаться, но я не сдалась. Я схватила его двумя руками, приподняла, прижала к себе, и стала качать как маленького. Он ничего не говорил, только обнял меня крепко, очень крепко, и продолжал плакать. Внутри я умирала от горя вместе с ним, но это был один из немногих раз, когда я сдержала слезы, потому что знала, что нужна была этому бедному мальчику. Я нужна была ему собранной, понимающей, а не расклеенной от слез и жалости к нему. Жалость нужна была ему в последнюю очередь, а в первую ему нужна была надежда. Но тогда я не могла ему пообещать, что заберу его к себе, без согласия мужа и детей я не была в этом уверена. Да и утешило бы его это? Могло ли хоть что-то смягчить такой удар? Навряд ли.
   – Тетя Света, что же мне теперь делать? Я совсем не знаю, – плакал Ваня у меня на руках.
   – Все будет хорошо, все образуется, малыш.
   – Я не малыш, я калека…, калека! – рыдал Ваня.
   – Тише, тише, успокойся.
   – Если я маме не нужен такой, кому я буду нужен?! Как я… Меня же в детдом отдадут, я там умру, – не расплакаться в такой момент было безумно сложно, но я держалась.
   – Тише, мой хороший, все образуется, – меня заело как будто, ничего вразумительно я так и не смогла в тот день сказать мальчику.
   Вместо обещания стать ему мамой, я просто качала его, гладила по голове и говорила, что все будет хорошо. Он был ребенком, с тяжелой судьбой в свои десять лет и с жизнью, перевернувшейся в одночасье, но ребенком, поэтому наплакавшись, он уснул у меня на руках. Я уложила его обратно на кровать, стерла со лба кровь, и вышла в коридор. Я села на диванчик и стала думать о том, что же делать. Ничего лучше, как взять Ваню к себе, я не придумала. Решив поговорить с мужем с утра, я пошла спать.
   На следующий день, как только мы с дочерью позавтракали, я повела ее знакомиться с Ваней. Галина Петровна уже была там и расспрашивала мальчика, откуда у него синяк на лбу. Он только молча смотрел на свои руки, сложенные вместе на животе.
   – Не хочешь говорить, не надо… Хотя, странно все это, – Галина Петровна увидела меня в тот момент, когда я жестами пыталась объяснить ей, что не нужно расспрашивать Ваню про синяк.
   – Вот и гости к тебе пришли. Танюша, ты с мальчиком пришла знакомиться?
   – Да, – скромно ответила моя дочурка. – Мама сказала, что он хороший. А вы мне за это не будете больше уколы делать?
   – Ишь ты, молодец какая, – засмеялась врач, даже Ваня слегка улыбнулся. – Вот видишь, не скучно тебе будет здесь первое время, – добивала Галина Петровна.
   – А потом? – сразу погрустнел Ваня. – Что потом со мной будет?
   – Я… я, – Ваня отвернулся к стене, не дав врачу ответить. Хотя она и не смогла бы.
   – А потом ты поедешь к нам, – слова у меня бежали впереди мыслей, как часто бывало.
   – Света? Что, правда? – удивилась Галина Петровна.
   – Да. Да! – я убеждала больше не ее, а себя. Я просто не могла оставить ребенка без надежды. – Ваня поедет жить к нам, как только выздоровеет, а до тех пор я буду его навещать, даже когда нас с Катей выпишут.
   – Светка, ты даешь, – Галина Петровна, казалось, не верила мне, но, похоже, была счастлива. Она даже обняла меня, а потом, довольная, вышла.
   Ваня обернулся и стал смотреть на меня. Я не могла понять, сердится он или, наоборот, рад.
   – Мама, этот мальчик поедет к нам домой? – спросила робко дочка.
   – Да, малыш. Мама очень этого хочет.
   – Тогда нам надо познакомиться поближе, – я обожаю свою дочь, в очередной раз подумала я. – У нас есть две девочки, а теперь будет два мальчика.
   Ване Танюшка тоже понравилась, они еще долго разговаривали в тот день: про мультики, море, про Катиных брата и сестру. В тот момент я была спокойна за обоих, хотя еще не была уверена до конца, что получится взять Ваню к себе, нужно было уговорить мужа. Я думала, что моей решимости хватит на нас обоих. Поговорить с мужем удалось только вечером, когда он приехал нас навестить. Выдала мои намерения, конечно, дочурка.
   – Папа, а у нас скоро новый брат будет.
   – Что? – уставился на меня муж. – Мама, у тебя в животике снова кто-то завелся?
   – Никто у нее не завелся. У нас будет Ваня, он уже большой, он даже старше Мити.
   – Светик, ну е-мое, – муж схватился за голову. Я рассказывала ему про Ваню, он тоже был в шоке, но, конечно, не был готов к новому сыну.
   – Милый, ну прости меня, я не знала просто, что ему сказать, – я опять начала рыдать. Танюшка так и не поняла, что произошло, а муж просто обнял меня и стал успокаивать.
   – Зая, ты думаешь, я не хочу ему помочь? Очень хочу. Да было б место, конечно, мы бы его взяли, – муж все гладил меня, а не могла успокоиться. Было так обидно, от того, что он прав. – Ему ведь отдельная комната нужна, куда коляску поставить, а нам даже кровать лишнюю некуда ставить. Чтоб ее, эту квартиру….
   – Ну почему ты опять прав…, – рыдала я.
   – Да лучше бы не прав был, да, Танюш? – наша младшенькая уже тоже гладила меня по голове, пытаясь успокоить.
   – Как же я ему скажу теперь об этом, он же не поймет, не простит…
   – Блин, ты что, ему уже рассказала?
   – Да-а-а, – я снова начала рыдать.
   – Светик, ты что? – муж, казалось, сам сейчас заплачет. Ситуация сложилась ужасная. Я хотела утешить мальчика, пообещав ему дом, а сама сделала только хуже.
   Муж, как мог, меня успокоил и поехал домой, а мы с Танюшей пошли в палату готовиться ко сну. После того, как дочь уснула, я позвонила мужу и попросила рассказать про Ваню свекрови. Она жила одна в двухкомнатной квартире. Конечно, здоровье у нее было не ахти какое, но все же я надеялась, что она решится на такой шаг. Муж пообещал поговорить со своей мамой.
   Он перезвонил утром, и тогда-то и рассказал, что его мама не сможет взять к себе Ваню.
   Весь день я не находила себе места: обмануть и без того несчастного ребенка, да что ж я за человек такой! Хотелось лезть на стену. Ну как сейчас сказать ему, что мне некуда его везти. Он снова будет бояться умереть в детдоме. Там и здоровым-то детям не сладко, что уж говорить про него. Кто там будет за ним ухаживать? Кто попытается добыть ему протезы? Кто будет учить его на них ходить?
   После разговора с мужем я еще попыталась поспрашивать девчонок в палате, давила на жалость, просила узнать у знакомых, может кто-то захочет забрать мальчика себе, заботиться о нем. Таких не нашлось.
   После обеда, когда мы с Таней снова пошли навестить Ваню, я так и не сказала ему ничего. Дочка все время что-то щебетала, пока я кормила Ваню, а он что-то ей отвечал. Я не могла сосредоточиться на их болтовне, все думала, что же делать.
   Позже о том, что я не могу взять Ваню к себе, я сказала только Галине Петровне. Она все поняла, расстроилась, но не разозлилась. Объясняя ей все, я снова расплакалась, так что ей пришлось меня успокаивать.
   Всю ночь я ворочалась и только мешала Танюшке спать, так что пришлось пойти гулять в коридор. Галина Петровна сегодня была на дежурстве, поэтому я не удивилась, что в ее кабинете горит свет. Я хотела пойти к ней и напроситься на чай, но, подойдя ближе, услышала, что она с кем-то говорит по телефону. Не став ее отвлекать, я пошла гулять по лестнице.
   На следующий день, все также в раздумьях о Ване, я все делала на автомате, как в тумане. Поэтому, когда после завтрака Галина Петровна позвала меня к себе, я не предчувствовала ничего хорошего.
   Оказалось, зря. Врач просто сияла.
   – Чаю хочешь? – весело спросила она.
   – Мы ж только поели, – напомнила я.
   – А точно, точно, – взволновано сказала Галина Петровна. – Светка! – она схватила меня за плечи и начала трясти.
   Я аж испугалась от такой радости.
   – Что? – она просто радостная кивала головой.
   – Приедет, понимаешь, приедет!
   – Что?!… Кто? Мама его? – я не могла поверить такому счастью. – Мама Вани приедет?
   – Что? Эта тварь? Да она даже не звонила ни разу, забудь про нее, – врачу было, как будто противно вспоминать о Ваниной «маме». – Бабушка его приедет, представляешь?
   – Какая? Вроде же нет в Приморье у него больше никого.
   – В Приморье нет, зато на Кубани есть, так-то! – врач явно была довольна собой. А как я была ею довольна!
   – Ну, рассказывайте уже, – гора с плеч у меня почти упала в тот момент.
   – Я вчера дозвонилась до деревни, где живут родители Вани, у меня там есть знакомая. Она мне рассказала, что мать его, которая не мать уже совсем, родом с Кубани, и там, вроде как, живут ее родители, и даже назвала мне их данные. Я попросила сына найти мне их телефон, дала имя, фамилию отчество, он весь вечер искал, и нашел, представляешь? – Галина Петровна перевела дыхание и продолжила. – Я позвонила, конечно, ни на что не надеясь, и рассказала аккуратно все. Там сначала трубку бросили. Ну, тут я уже отчаялась, думала, вся семейка такая. А потом дедушка позвонил, сказал, что бабушке плохо стало и она перезвонит. Позвонила она, конечно, заполночь уже, сказала, что в шоке, что пыталась до дочери дозвониться, но та трубку не взяла…. Но главное-то, что она вылетела уже!
   – Как? Уже?!
   – Да, она сегодня поздно вечером во Владивосток прилетит, там ее мой сын встретит, а завтра она сюда приедет. Ты представляешь?!
   Я снова ревела.
   – Чего ты, дурында, все ревешь? – сказал Галина Петровна, сама вытирая слезы радости.
   – Я от счастья… Господи, как хорошо-то, – тихо сказала я, закрыв лицо руками.
   – Пошли, мальчишку обрадуем.
   Ваня про бабушку на Кубани вспомнил не сразу, и даже не поверил, что она существует. Галина Петровна рассказала ему, что, со слов бабушки, та приезжала последний раз в Приморье, когда внуку было три года. Мальчик безумно обрадовался, что нашлись родственники, которым он оказался нужен. В тот день он съел весь обед и ужин.

   ***

   Марина Сергеевна оказалась мировой женщиной. Ване она сразу выложила все, что помнит о нем, рассказала про деда, огромного кота и собаку, которые ждут его. А еще она неустанно повторяла, как любит его и как сильно по нему соскучилась. Она не делала вид, что не замечает его увечья и не жалела его без конца. Она все время рассказывала ему про людей с ограниченными возможностями, которые добились успехов: певцов, спортсменов, артистов. Где только она все это вычитала? В общем, она дала то, что нужно было этому мальчику – любовь и надежду.

   Мы всей семьей приехали провожать Ваню и его бабушку на электричку до Владивостока. Там их должен был встретить и отвезти в аэропорт сын Галины Петровны. Целуя на прощанье Ваню, я пообещала ему, что обязательно буду звонить иногда или писать. Прощаясь с его бабушкой, я все же не удержалась от вопроса:
   – Марина Сергеевна, а что же ваша дочь? Так и не ответила?
   – Да нет у меня больше дочери, Светочка. Нет, – сказала печально бабушка Вани. – Была и нет. Отказалась я от нее, не ей же одной так можно, – посмотрев на Ваню, она добивала с улыбкой. – Зато внук теперь со мной. На всю жизнь.

Благодарности

Моей незабываемой фокус-группе – друзьям и знакомым, которым пришлось первым это прочесть. Галина Кочеткова, Алексей Михалдык, Александр Охрименко, Анастасия Добровольская, Инга Денеж (Веланская), Кристина Мазур – ребята, вы мне очень помогли.
Спасибо!

10+1 Рассказы о вымышленных людях в невымышленных местах Александра Заскалето