Жорж Сименон
Трубка Мегрэ

   Georges Simenon
   LA PIPE DE MAIGRET
   Copyright © 1930, Georges Simenon Limited

   GEORGES SIMENON ®
   MAIGRET ® Georges Simenon Limited
   All rights reserved

   Перевод с французского М. Таймановой

   Серия «Иностранная литература. Классика детектива»

   ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017
   Издательство Иностранка ®
   © М. Тайманова, составление, перевод, 2017
//-- * * * --//

Глава 1
Дом, где оживают вещи

   Половина восьмого. Кабинет начальника полиции. Мегрэ машинально вытащил из жилетного кармана часы и вздохнул облегченно и устало одновременно – так вздыхают грузные мужчины на исходе жаркого июльского дня. Потом собрал свои папки со стола красного дерева. Обитая дверь закрылась за ним, и он пересек приемную. Пустые красные кресла. Старый посыльный сидит в своей стеклянной клетке. Безлюдный, нескончаемый коридор сыскной полиции выглядит пасмурным даже в лучах солнца.
   Привычные каждодневные действия. Он вернулся к себе в кабинет, в котором стоял неистребимый запах табака, хотя окно, выходившее на набережную Орфевр, было распахнуто настежь. Сложил папки в углу кабинета, выбил еще теплую трубку о край подоконника, сел в свое кресло, а рука машинально потянулась за другой трубкой, туда, где та обычно лежала – на столе справа.
   Но трубки на месте не было. Всего у него три трубки, одна, пенковая, лежала возле пепельницы, но лучшая, которой он чаще всего пользовался и всегда носил с собой, – массивная, чуть изогнутая вересковая трубка, подаренная ему женой на день рождения десять лет назад, – он называл ее «моя любимая старая трубка» – куда-то делась.
   Он с удивлением начал шарить по карманам. Поискал на камине из черного мрамора. По правде сказать, он не волновался. Ничего особенного, бывало, что ему не сразу удавалось найти одну из своих трубок. Обошел кабинет два или три раза, открыл стенной шкаф со встроенной старомодной эмалированной раковиной для мытья рук.
   Искал он, как и все мужчины, довольно бестолково, ведь после полудня он вообще не открывал этот шкаф, а когда после шести ему позвонил судья Комелио, он держал во рту именно эту трубку.
   Он спросил у посыльного:
   – Скажите, Эмиль, кто-нибудь заходил в мой кабинет, пока я был у шефа?
   – Никто, господин комиссар.

   Он снова обшарил карманы пиджака и брюк. Таких грузных людей, как он, злит, когда приходится вот так, бессмысленно ходить кругами, ему от этого становилось только жарко.
   Он заглянул в кабинет инспекторов – там никого не было. Ему уже случалось забывать у них свои трубки. Было странно и приятно видеть помещение сыскной полиции на набережной Орфевр таким пустынным, как во время отпусков. Трубки не видно. Постучал к начальнику. Тот только что вышел. Он заглянул к нему, зная наперед, что трубки там нет, ведь когда около половины седьмого он заходил к нему обсудить дела и свою предстоящую поездку в деревню, он курил другую трубку.
   Без двадцати восемь. Он обещал быть дома, на бульваре Ришар-Ленуар, к восьми: к ним приглашены сестра жены с мужем. Что же он обещал захватить по дороге? Кажется, фрукты. Да, точно. Жена просила купить персики.
   Но по дороге в этот душный вечер он продолжал думать о трубке. Помимо воли эта пропажа слегка беспокоила его, так нас иногда тревожат какие-то ничего не значащие, но необъяснимые мелочи.
   Он купил персиков, пришел домой, поцеловал свояченицу, которая еще больше растолстела. Налил всем аперитив. Именно в эту минуту он должен был бы держать во рту свою любимую трубку.
   – Много работы?
   – Да нет, затишье.
   Случаются такие спокойные периоды. Двое его коллег были в отпуске. Третий позвонил утром и сообщил, что берет два дня выходных: на него свалились родственники из провинции.
   – Похоже, ты чем-то озабочен, Мегрэ, – заметила жена за ужином.
   У него не хватило духу признаться, что его беспокоит исчезновение трубки. Действительно, не будет же он делать из этого трагедию. Хотя, в общем-то, так оно и было.
   В два часа, да, в два с минутами он сидел у себя в кабинете. К нему зашел Люка обсудить недавнее ограбление, потом посудачили об очередном прибавлении в семействе инспектора Жанвье.
   После этого, сняв пиджак и ослабив галстук, Мегрэ, не торопясь, написал рапорт по поводу одного самоубийства, которое сперва посчитали убийством. Тогда он курил свою большую трубку.
   Затем привели Жежена, мелкого сутенера с Монмартра, он пырнул ножом одну из своих проституток, которая, по его словам, «немного его задела». Но Жежен к столу не подходил и вдобавок был в наручниках.
   Разлили ликер. Женщины обсуждали кулинарные рецепты. Свояк рассеянно слушал, покуривая сигару, а из раскрытого окна доносился шум с бульвара Ришар-Ленуар.
   После полудня Мегрэ вообще не выходил из кабинета, даже не выпил кружку в пивной «Дофин».
   Постой-ка, ведь была какая-то женщина… Как же ее звали? Руа или Леруа. Она явилась сама, ее никто не вызывал. Зашел Эмиль и доложил:
   – К вам женщина с сыном.
   – В чем там дело?
   – Не хочет говорить. Настаивает, чтобы их отвели к главному начальнику.
   – Впусти ее.
   Совершенно случайно у него выдалась свободная минута, иначе бы он ее вообще не принял. Разговор был такой малозначащий, что сейчас он с трудом вспоминал подробности…
   Родственники ушли. Приводя в порядок комнату, жена заметила:
   – Ты какой-то молчаливый сегодня. Что-то случилось?
   Да нет, как раз напротив. Все было в порядке, кроме трубки. Смеркалось. Сняв пиджак, Мегрэ облокотился о подоконник, тысячи парижан, покуривая трубку или сигарету, в это же время стояли у своих окон – дышали свежим воздухом.
   Эта особа – пожалуй, все-таки мадам Леруа – сидела прямо напротив комиссара со слегка напряженным видом, словно изо всех сил стараясь держаться с достоинством. Лет сорока пяти, из тех женщин, что, старея, будто высыхают. Мегрэ же предпочитал таких, кто с годами становится пышнее.
   – Я пришла к вам, господин начальник…
   – Начальника сейчас нет. Я комиссар Мегрэ.
   Интересно, вдруг всплыла такая деталь. Женщина не стала возражать. Она ведь, наверное, не читала газет и никогда о нем не слышала. Скорее, была оскорблена тем, что ее не принял лично начальник сыскной полиции; она махнула рукой, словно бы говоря: «Все равно, делать нечего…»
   Паренек, на которого Мегрэ тогда еще не обратил внимания, как раз отреагировал, подскочил на месте и с интересом стал внимательно рассматривать комиссара.
   – Ты не ложишься, Мегрэ? – спросила мадам Мегрэ, она уже сняла покрывало с кровати и начала раздеваться.
   – Я скоро.
   Теперь нужно вспомнить, что именно сказала ему та женщина. Она ведь трещала без умолку! Тараторила, не давая себя прервать! Обычно так ведут себя люди, которые высоко ценят каждое свое слово и боятся, что их не воспримут всерьез. Впрочем, это особенно свойственно женщинам, и прежде всего женщинам под пятьдесят.
   – Мы с сыном живем…
   Хотя, по сути, возможно, она была права, потому что Мегрэ слушал ее краем уха.
   Понятно, она вдова. Сказала, что овдовела несколько лет назад, пять или десять, он забыл. Довольно давно, поскольку сокрушалась, что ей было трудно одной воспитывать сына.
   – Я все для него делала, господин комиссар.
   Ну разве можно внимательно прислушиваться к словам, которые твердят все женщины этого возраста при аналогичных обстоятельствах, причем одинаково гордо и со смиренным выражением лица? Какой-то еще эпизод был связан с ее вдовством. Что же именно? Ах да… Она сказала:
   – Мой муж был кадровым офицером.
   Но сын поправил ее:
   – Унтер-офицером, мама. Интендантской службы в Венсене.
   – Нет уж, прости… Раз я говорю офицером, значит знаю, что говорю. Если бы он не умер, если бы он не убил себя, работая как каторжный на начальство, которое и мизинца его не стоило и сваливало на него свои обязанности, он сейчас уже стал бы офицером. Поэтому…
   Мегрэ не забывал о трубке. Напротив, он это вспомнил именно в связи с ней. Скажем, он уверен, что слово «Венсен» так или иначе связано с трубкой: ведь он курил ее в тот момент, когда прозвучало это слово. Впрочем, позже речь о Венсене уже не заходила.
   – Простите, а где вы живете?
   Сейчас он не мог вспомнить названия набережной, но знал – где-то сразу за набережной Берси, в Шарантоне. Покопавшись в памяти, он представил себе широкую набережную со складами и баржами под разгрузкой.
   – У нас двухэтажный домик между кафе и доходным домом.
   Парень сидел в углу и держал на коленях соломенную шляпу, у него и в самом деле была соломенная шляпа.
   – Мой сын не хотел, чтобы я к вам шла, господин начальник. Простите, господин комиссар… Но я ему сказала: «Если ты ни в чем не виноват, тогда не вижу смысла, почему бы…»
   Какого цвета было у нее платье? Кажется, в черных и лиловых тонах. Такие платья носят немолодые женщины, претендующие на элегантность. Шляпа замысловатого фасона, вероятно не раз переделанная. Темные нитяные перчатки. Ей нравилось слушать собственный голос, и начинала она фразы так: «Представьте себе, что…» или же «Не секрет, что…».
   Перед ее приходом Мегрэ надел пиджак и теперь парился в нем и чувствовал, что его разморило. Вот ведь каторга! Он жалел, что сразу же не отослал ее в кабинет инспекторов.
   – Возвращаясь домой, я не раз замечала, что там кто-то побывал в мое отсутствие.
   – Вы живете вдвоем с сыном?
   – Да. И сперва я даже подумала, что это он. Но он в это время бывает на работе.
   Мегрэ взглянул на парня, которому, казалось, было не по себе. Тоже весьма распространенный тип. Наверное, лет семнадцати, худой, высоченный. Лицо в прыщах, рыжеватые волосы, веснушки возле носа.
   Замкнутый? Возможно. Мамаша чуть позже сама заявила об этом, есть люди, которые обожают говорить гадости про своих близких. Во всяком случае застенчивый. И скрытный. Он сидел, уставившись в ковер или какой-то другой предмет в кабинете, но, как только ему казалось, что на него не смотрят, тут же бросал быстрый взгляд на Мегрэ.
   Парень был явно недоволен тем, что оказался в полиции. Он, в отличие от матери, не считал это необходимым. Быть может, он даже немного стыдился ее манерности и трескотни.
   – Чем занимается ваш сын?
   – Он ученик парикмахера.
   Молодой человек заметил с досадой:
   – У моего дядюшки парикмахерская в Ниоре, и вот мама вбила себе в голову…
   – Разве стыдно быть парикмахером? Я хочу сказать, господин комиссар, что он не может уйти в рабочее время из салона на площади Республики. Я сама это проверяла.
   – Простите. Вы подозревали, что ваш сын приходит домой, когда вас нет, и следили за ним?
   – Да, господин комиссар. Я никого конкретно не подозреваю, но знаю, что мужчины способны на все.
   – И что же, по-вашему, мог делать ваш сын, когда вас не было дома?
   – Не знаю.
   Потом после паузы:
   – Может быть, приводил женщин? Три месяца назад я нашла у него в кармане письмо от какой-то девчонки. Если бы его отец…
   – А почему вы уверены, что кто-то заходил в ваш дом?
   – Ну, это сразу чувствуется, господин комиссар. Стоит мне открыть дверь, и я могу сказать…
   Что ж, не слишком научно, но в целом вполне объяснимо по-человечески. Мегрэ сам замечал подобное.
   – Ну а еще?
   – Еще всякие мелочи. Например, дверца зеркального шкафа, которую я никогда не запираю, оказалась как-то запертой на один оборот.
   – У вас в шкафу спрятано что-то ценное?
   – Там наша одежда, белье, какие-то семейные сувениры, но ничего не пропало, если вы это имеете в виду. И в подвале тоже – один ящик оказался передвинут.
   – А что в нем было?
   – Пустые стеклянные банки.
   – Значит, у вас вообще ничего не пропало?
   – Нет как будто.
   – С какого времени вам кажется, что к вам в дом кто-то наведывается?
   – Мне не кажется, я в этом уверена. Уже месяца три.
   – И сколько раз, по-вашему, к вам приходили?
   – В общей сложности раз десять… После первого раза долго, где-то около трех недель, никто не заглядывал. Или я просто не замечала. Потом два раза подряд. Затем снова никого недели три или даже больше. Но в последние дни приходят постоянно. Позавчера, когда была гроза, на полу остались следы и подтеки воды.
   – Вы не обратили внимания, следы мужские или женские?
   – Скорее мужские, правда я не уверена.
   Она рассказала еще многое другое. Говорила без умолку, причем даже вопросов задавать не понадобилось! Например, в прошлый понедельник она специально повела сына в кино, потому что по понедельникам парикмахерская закрыта. Поэтому он находился под ее контролем, с полудня они были вместе и вернулись вдвоем.
   – И тем не менее в дом приходили.
   – Однако ваш сын не хотел, чтобы вы обращались в полицию?
   – Вот именно, господин комиссар. Как раз этого я и не могу понять. Он ведь тоже видел следы, не хуже меня.
   – Вы видели следы, молодой человек?
   Тот с упрямым видом предпочел не отвечать. Означало ли это, что мать все выдумала или просто слегка помешалась?
   – Вы знаете, каким образом неизвестный или неизвестные проникают в ваш дом?
   – Думаю, через дверь. Я никогда не оставляю окон открытыми. Во двор им не попасть – стена слишком высокая, для этого придется пройти через дворы соседних домов.
   – А на замке следов не осталось?
   – Ни царапинки. Я даже пользовалась увеличительным стеклом покойного мужа.
   – У кого-то еще есть ключ от вашего дома?
   – Ни у кого. Могла бы иметь моя дочь, – (парень заерзал на стуле), – но она живет в Орлеане с мужем и двумя детьми.
   – У вас хорошие отношения?
   – Я всегда говорила, что ей не следовало выходить замуж за это ничтожество. А в остальном, поскольку мы редко видимся…
   – Вы часто уходите из дому? Вы сказали, что вы вдова. Вероятно, военная пенсия, которую вы получаете, невелика…
   Она приняла гордый и одновременно скромный вид.
   – Я работаю. Сначала, то есть сразу же после смерти мужа, у меня в доме жили квартиранты. Двое. Но мужчины ужасные неряхи. Видели бы вы, в каком виде они оставили свои комнаты!
   В тот момент Мегрэ казалось, что он ее не слушает, но теперь тем не менее он отчетливо вспоминал не только ее слова, но даже интонацию, с какой они были произнесены.
   – Уже год я работаю компаньонкой у мадам Лальман. Очень достойная дама, мать врача. Она живет одна недалеко от шарантонского шлюза, как раз напротив, и каждый день во второй половине я… Мы с ней скорее подружки, понимаете?
   По правде говоря, Мегрэ не придал никакого значения этой истории. Возможно, у нее маниакальные идеи. Его это не интересовало. Во всяком случае, подобные визиты отнимают не меньше получаса. И как раз в этот момент вошел начальник, вернее, заглянул в кабинет, как он это часто делал. Взглянул на посетителей, сразу определил по одному их виду, что дело пустяковое.
   – Можно вас на минутку, Мегрэ?
   Они ненадолго вышли в соседний кабинет, чтобы тут же, стоя, обсудить ордер на арест, только что полученный по телеграфу из Дижона.
   – Торранс займется этим делом, – сказал Мегрэ.
   В это время во рту он держал трубку, но не любимую, а другую.
   Любимую он, вероятнее всего, положил на стол в тот момент или незадолго до того, как ему позвонил судья Комелио. Но тогда он еще об этом не думал.
   Он вернулся в кабинет и встал у окна, заложил руки за спину.
   – В общем, у вас ничего не украли, мадам?
   – Полагаю, что нет.
   – То есть вы не намерены заявлять о краже?
   – Этого я никак не могу сделать, поскольку…
   – Вам просто кажется, что в последние месяцы и особенно в последние дни кто-то постоянно проникает к вам в дом. Верно?
   – Один раз даже ночью.
   – Вы кого-то видели?
   – Я слышала.
   – Что же вы слышали?
   – На кухне упала и разбилась чашка. Я сразу же спустилась вниз.
   – Вы были вооружены?
   – Нет. Я не боюсь.
   – Там никого не было?
   – Уже никого. А осколки чашки валялись на полу.
   – Кошки у вас нет?
   – Ни кошки, ни собаки. От животных слишком много грязи.
   – А чужая кошка не могла к вам забрести?
   Парень на стуле, казалось, страдал все больше и больше.
   – Мама, ты злоупотребляешь терпением комиссара Мегрэ!
   – Итак, мадам, вы не знаете, кто мог проникнуть к вам и не имеете ни малейшего представления о том, что могли бы искать в вашем доме?
   – Ни малейшего. Мы всегда были честными людьми и…
   – Если хотите послушать мой совет – смените замок. Посмотрим, повторятся ли еще таинственные визиты.
   – А полиция не вмешается?
   Но он уже подталкивал их к двери. Начальник ждал его в своем кабинете.
   – На всякий случай я пришлю к вам завтра одного из моих сотрудников. Можно, конечно, установить круглосуточное наблюдение за домом. Но, право, я не представляю…
   – Когда он придет?
   – Вы говорили, что по утрам бываете дома.
   – Да. Разве что хожу за покупками.
   – Десять часов удобно? Значит, завтра в десять. До свидания, мадам. До свидания, молодой человек.
   Мегрэ нажал кнопку звонка. Вошел Люка.
   – Это ты?.. Завтра к десяти утра пойдешь по этому адресу. Разберешься, в чем там дело.
   Впрочем, уверенности в этом у него не было. Полицейская префектура, как и редакции газет, обладают особым свойством притягивать к себе сумасшедших и маньяков.
   И только сейчас, стоя у раскрытого окна и ощущая ночную сырость, Мегрэ проворчал:
   – Проклятый мальчишка!
   Без сомнения, это он стащил трубку со стола.
   – Ты не ложишься?
   Он лег. Он был раздражен и подавлен. Кровать сразу же показалась жаркой и влажной. Он еще поворчал перед сном. А утром проснулся, не чувствуя бодрости, – так бывает, когда засыпаешь, думая о чем-то неприятном. Это нельзя было назвать предчувствием, он просто понимал – и жена тоже понимала, но боялась сказать, – что день начинался неудачно. К тому же небо было затянуто тучами и парило.
   До сыскной полиции он добрался пешком по набережным и дважды машинально принимался искать в кармане любимую трубку. Тяжело дыша, он поднялся по пыльной лестнице. Эмиль встретил его словами:
   – К вам тут пришли, господин комиссар.
   Заглянув через стеклянную стену в приемную, он увидел госпожу Леруа, сидевшую на краешке стула, обитого зеленым бархатом, словно готовую в любое мгновение вскочить на ноги. Заметив его, она ринулась к нему с чрезвычайно возбужденным, встревоженным и возмущенным видом, охваченная целой гаммой чувств. Вцепившись в лацканы его пиджака, она воскликнула:
   – Что я вам говорила? Они снова приходили этой ночью. Мой сын исчез. Теперь-то вы мне верите? Да, я сразу же поняла, что вы принимаете меня за сумасшедшую. Не такая уж я дура. Вот смотрите…
   Судорожно порывшись в сумке, она вытащила носовой платок с голубой каймой и торжествующе помахала им:
   – Вот… Разве это не улика? У меня в доме нет платков с голубой каймой. А этот я нашла в кухне у ножки стола. И это еще не все!
   Мегрэ мрачно оглядел длинный коридор, где царило утреннее оживление. На них стали уже оглядываться.
   – Пройдемте со мной, мадам, – вздохнул он.
   Вот так сюрприз! Он чувствовал, что случится что-то неприятное. Толкнул дверь своего кабинета, повесил шляпу на обычное место.
   – Садитесь. Слушаю вас. Вы говорите, что ваш сын?..
   – Я говорю, что ночью мой сын исчез, и теперь одному богу известно, где он и что с ним.

Глава 2
Домашние туфли Жозефа

   Трудно понять, что именно она думала об исчезновении сына. Только что в полиции она причитала, заливаясь слезами, которые хлынули из ее глаз внезапно, как летний ливень:
   – Послушайте, я уверена, что его убили. А вы за все это время даже ничего не предприняли. Считаете, я не знаю, о чем вы думали? Вы приняли меня за сумасшедшую! Не возражайте! И теперь он, наверное, убит! А я осталась одна, совсем одна, без всякой поддержки.
   В такси, ехавшем в тени деревьев по набережной Берси, похожей на деревенскую улицу, лицо ее прояснилось и взгляд снова стал цепким. Она сказала:
   – Он совершенно безвольный, господин комиссар. Ни за что не сможет сказать «нет» женщинам. Точь-в-точь как его отец, я так из-за него настрадалась.
   Мегрэ сидел рядом с ней на заднем сиденье, Люка – возле шофера. Интересно, что уже за пределами Парижа на территории Шарантона набережная по-прежнему называлась набережной Берси. Но деревья кончились. На противоположном берегу Сены виднелись заводские трубы, а на этом склады, домишки, сооруженные еще в то время, когда здесь была почти деревня, теперь оказались зажатыми между доходными домами. На углу улицы – кафе-ресторан с ярко-желтыми буквами на пронзительно-красном, несколько железных столиков и два чахлых лавровых деревца в кадках.
   Мадам Руа, нет, Леруа, пришла в возбуждение и постучала по стеклу:
   – Это здесь. Не обращайте внимания на беспорядок в доме. И так понятно, что сегодня я не убирала.
   Она поискала ключ в сумке. Темно-коричневая дверь, дымчато-серые стены. Мегрэ тем временем успел убедиться, что на замке нет следов взлома.
   – Входите, прошу вас. Вы, наверное, захотите осмотреть все комнаты. А вот осколки чашки, на том же самом месте, где я их нашла в тот день.
   Она не преувеличивала, когда говорила, что у нее чисто. Ни пылинки. Везде порядок. Но боже, как это все уныло! Даже не уныло – мрачно. Слишком узкий коридор, стены снизу выкрашены в коричневый цвет, сверху – в темно-желтый. Коричневые двери. Обои, наклеенные по меньшей мере лет двадцать назад и такие затертые, что давно потеряли цвет.
   Хозяйка тараторила без умолку:
   – Меня особенно удивляет, что я ничего не слышала, хотя сплю очень чутко. А в эту ночь спала как убитая…
   Он взглянул на нее.
   – Вы полагаете, что вам подсыпали снотворного, чтобы вы крепко спали?
   – Нет, этого не может быть! Он бы не посмел! Да и зачем? И вообще, для чего бы это ему понадобилось?
   Неужели она снова распалится? То, казалось, она обвиняла сына, то представляла его как жертву, тогда как грузный и медлительный Мегрэ словно воплощал саму неподвижность, даже когда ходил по маленькому дому. Как губка, он впитывал в себя все происходящее вокруг.
   Женщина же следовала за ним как тень, с подозрением следила за каждым его жестом и взглядом, стараясь догадаться, о чем он думает.
   Люка также наблюдал за реакцией начальника, сбитый с толку этим расследованием, которое представлялось ему не просто смешным, а даже нелепым.
   – Столовая направо, в другом конце коридора. Но когда мы бываем одни, то есть почти всегда, – едим на кухне.
   Она бы крайне удивилась и даже возмутилась, если бы узнала, что Мегрэ машинально ищет здесь не что иное, как свою трубку. Он стал подниматься по лестнице, еще более узкой, чем коридор, с шаткими перилами и скрипучими ступеньками. Она пошла за ним, давая пояснения по дороге, – без этого она просто жить не могла!
   – Жозеф занимал комнату слева… Боже мой! Я ведь сказала – занимал, словно он уже…
   – Вы ничего здесь не трогали?
   – Нет, ничего, клянусь вам. Постель, как видите, разостлана, но ручаюсь, он не ложился… Мой сын сильно ворочается во сне. Утром всегда простыни сбиты, одеяло часто валяется на полу. Иногда он громко разговаривает и даже кричит во сне.
   Комиссар приоткрыл дверцу шкафа, стоящего напротив кровати.
   – Все его вещи на месте?
   – В том-то и дело, что нет. Если бы все было на месте, то костюм и рубашка валялись бы на стуле, он очень неаккуратный.
   Можно предположить, что, услышав ночью шум, молодой человек спустился в кухню и там на него напал таинственный посетитель или посетители?
   – Вчера вечером вы заходили к нему, когда он лег?
   – Перед сном я всегда целую его. И вчера пришла, как обычно. Он уже разделся. Его вещи висели на стуле. Ну а ключ…
   У нее мелькнула какая-то мысль, и она снова начала объяснять:
   – Я всегда поднимаюсь вечером последней и сама закрываю входную дверь на ключ. А ключ держу у себя в комнате под подушкой, чтобы…
   – Ваш муж часто не ночевал дома?
   Она ответила с горечью и достоинством:
   – Всего один раз после трех лет брака.
   – И с тех пор у вас вошло в привычку прятать ключ под подушку?
   Она не ответила, и Мегрэ стало ясно, что муж был под таким же строгим надзором, как и сын.
   – Значит, сегодня утром ключ был на месте?
   – Да, господин комиссар. Я сразу об этом как-то не подумала, но потом вспомнила. Выходит, он не собирался уходить из дому, ведь так?
   – Минутку. Ваш сын лег спать. Затем встал и оделся.
   – Смотрите, на полу его галстук! Он не надел галстук!
   – А туфли?
   Она живо обернулась и посмотрела в угол комнаты, где стояла пара довольно поношенной обуви.
   – И их не надел. Ушел в домашних туфлях.
   Мегрэ по-прежнему искал и не находил трубку. Впрочем, теперь он уже и сам точно не понимал, что именно ищет. Он наудачу обыскивал мрачную и убогую комнату, в которой жил этот парень. В шкафу висел синий костюм, «выходной», который ему разрешено было надевать только по воскресеньям, стояла пара лакированных туфель. Несколько рубашек, почти все ношеные, с заштопанными воротничками и манжетами. Начатая пачка сигарет.
   – Кстати, ваш сын не курил трубку?
   – Что вы, в его-то возрасте! Я бы ему не позволила! Правда, недели две назад он принес домой маленькую трубку, такие на рынках продают, дешевка. Я вырвала ее у него изо рта и бросила в печку. Его отец и в сорок пять лет трубку не курил.
   Мегрэ вздохнул и вошел в комнату госпожи Леруа, которая повторяла:
   – Простите меня, я не успела убрать кровать.
   Просто тошнило от этой пошлости.
   – Наверху – мансарды, мы спали там первые месяцы после смерти мужа, когда я сдала комнаты. Раз он ушел босиком и без галстука, что вам кажется?
   И Мегрэ раздраженно ответил:
   – Я ничего не знаю, мадам!

   Вот уже два часа Люка тщательно обшаривал весь дом от пола до потолка, заглядывал во все уголки, а за ним следовала мадам Леруа, которая изредка произносила:
   – Смотрите: вот этот ящик однажды был открыт. Даже стопку белья на верхней полке переворошили.
   На улице жарило солнце, его плотные лучи, казалось, растекались, как мед, но в доме царил полумрак, вечная тусклость. Мегрэ истекал потом, уже не пытаясь передвигаться взад-вперед по дому вслед за своими спутниками.
   Уезжая с набережной Орфевр, он поручил одному из инспекторов позвонить в Орлеан, чтобы узнать, не приезжала ли недавно в Париж замужняя дочь мадам Леруа. Это вряд ли могло навести на след.
   А вдруг Жозеф тайком от матери сделал себе еще один ключ? Но в таком случае, если он собирался сбежать этой ночью, почему же не надел галстук и тем более туфли?
   Мегрэ теперь точно знал, как выглядят его пресловутые домашние туфли. Экономная мадам Леруа сшила их сама из старых лоскутков тканей, а подметки вырезала из войлока.
   Здесь царила полнейшая бедность, особенно беспросветная и невыносимая, поскольку ее старались скрыть.
   Может быть, бывшие жильцы? Мадам Леруа рассказала о них. Первым по объявлению, вывешенному в окне, явился старый холостяк, служащий фирмы «Сустель» – продажа вина оптом. Он заметил домик, прогуливаясь по набережной Берси.
   – Приличный и хорошо воспитанный человек, господин комиссар, хотя можно ли назвать воспитанным человека, который выбивает свою трубку где попало. К тому же у него была привычка просыпаться ночью и спускаться на кухню, подогреть травяной чай. Как-то ночью я встала и столкнулась с ним на лестнице – он был в ночной рубахе и кальсонах. И все-таки это был образованный человек.
   Во второй комнате сначала жил каменщик или подрядчик, как она его именовала, сын наверняка бы ее поправил. Каменщик ухаживал за ней и непременно хотел жениться.
   – Он постоянно говорил мне о своих сбережениях, о своем доме в Монлюсоне, куда хотел увезти меня, когда мы поженимся. Заметьте, я ни в чем не могла упрекнуть его. Когда он приходил домой, я всегда говорила ему: «Помойте руки, месье Жермен». И он шел мыть руки под краном. Он зацементировал мне двор в воскресенье, и мне пришлось настаивать, чтобы он взял деньги за материал.
   Потом каменщик все же съехал, наверное, потерял надежду. Его место занял некий месье Блюстейн.
   – Иностранец. Очень хорошо говорил по-французски, хотя и с легким акцентом. Он служил коммивояжером и ночевал всего раз или два в неделю.
   – У ваших жильцов был свой ключ?
   – Нет, господин комиссар. В то время я всегда бывала дома. Когда мне нужно было отлучиться, то ключ прятала в трещине в стене, за водосточной трубой, и жильцы знали, где он лежит. Как-то месье Блюстейн не вернулся и больше не появлялся. В его комнате я обнаружила только сломанную расческу, старую зажигалку и рваное белье.
   – Он вас не предупредил?
   – Нет. И все же он тоже был хорошо воспитанный человек.
   На швейной машине, которая стояла в углу столовой, лежало несколько книг. Мегрэ небрежно перелистал их. Дешевые издания, в основном приключенческие романы. На полях то и дело попадались монограммы – то карандашом, то чернилами: «Ж» и «М». Причем «М» почти всегда намного больше и изящнее, чем «Ж».
   – Вы знаете кого-нибудь, чье имя начиналось бы с буквы «М», мадам Леруа? – крикнул он в пролет лестницы.
   – «М»? Нет, что-то не припоминаю. Погодите, невестку моего мужа звали Марсель, но она умерла во время родов в Иссудене.
   Был уже полдень, когда Люка и Мегрэ вышли на улицу.
   – Что-нибудь выпьем, патрон?
   Они вошли в маленькое бистро на углу улицы. Оба были мрачными, особенно зол был Люка.
   – Ну и заведение, – вздохнул он. – Кстати, я нашел вот эту бумажку. Отгадайте где? В пачке сигарет этого парня. Должно быть, он до смерти боится мамашу.
   Это была любовная записка.

   Мой дорогой Жозеф,
   ты так расстроил меня вчера, когда сказал, что я тебя презираю и никогда не соглашусь выйти замуж за такого человека, как ты. Ты прекрасно знаешь, что я не такая, я люблю тебя так же, как ты меня. Я верю, что ты чего-то добьешься в жизни. Но прошу тебя, не жди меня больше так близко от магазина. Тебя заметили, и мадам Роза, старая карга, уже что-то подозревает. Теперь жди меня только у метро, но завтра не приходи, потому что за мной зайдет мама и мы пойдем к зубному врачу. А главное, прошу тебя, ничего больше не выдумывай. Горячо целую тебя и люблю.
Матильда

   – Так вот оно что! – воскликнул Мегрэ, пряча записку в свой бумажник.
   – Что именно?
   «Ж» и «М». Такова жизнь! Начинается вот так возвышенно, а закончится в маленьком домике, от которого веет затхлостью и покорностью судьбе.
   – Как только подумаю, что этот мерзавец стащил у меня трубку…
   – Вы действительно считаете, что у вас ее украли?
   Видно было, что Люка не верит ему, как не верит и всем байкам мамаши Леруа. Ему уже вся эта история порядком осточертела, и он не понимал, почему начальник так странно себя ведет и на полном серьезе строит самые несусветные догадки.
   – Если бы он не свистнул мою трубку… – начал Мегрэ.
   – Допустим. Но что это доказывает?
   – Тебе не понять. Я был бы спокойнее… Гарсон, сколько с нас?
   Они ждали автобуса, стоя бок о бок и глядя на почти безлюдную набережную, где на время обеденного перерыва застыли подъемные краны, обратив свои руки к небу, и, казалось, заснули баржи.
   В автобусе Люка спросил:
   – Вы не домой?
   – Хочу пройтись по набережной.
   И внезапно, не выпуская трубки изо рта, Мегрэ рассмеялся:
   – Бедняга!.. Думаю про этого унтера, который, может, всего-то раз в жизни изменил жене, но за это всю оставшуюся жизнь каждый вечер был заперт в собственном доме!
   Затем, погрузившись ненадолго в какие-то мысли, добавил:
   – Ты замечал, Люка, что на кладбищах гораздо больше могил вдов, чем могил вдовцов? «Здесь покоится такой-то, скончавшийся в 1901 году». А ниже надпись посвежее: «Здесь покоится такая-то, вдова такого-то, скончавшаяся в 1930 году». Она с ним встретилась, конечно, но только двадцать девять лет спустя!

   Пока в полицейской картотеке разыскивали всех Блюстейнов, когда-либо имевших дело с правосудием, Мегрэ занимался рутиной, а Люка большую часть дня проводил поблизости от площади Республики.
   Гроза так и не началась. Жара все усиливалась, свинцовое небо с фиолетовыми всполохами напоминало назревший фурункул. Раз десять, не меньше, Мегрэ машинально тянулся к пропавшей трубке и всякий раз ворчал:
   – Проклятый мальчишка!
   Дважды он звонил на коммутатор:
   – Нет еще новостей от Люка?
   Не так уж трудно опросить в парикмахерской сослуживцев Жозефа Леруа и через них, вероятно, найти ту самую Матильду, которая писала ему любовные записки.
   Итак, сначала Жозеф стащил трубку Мегрэ.
   Затем тот же Жозеф, хотя и полностью одетый, но в домашних туфлях, если их можно назвать туфлями, прошлой ночью исчез.
   Мегрэ внезапно оторвался от чтения какого-то протокола, попросил телефонистку соединить его с картотекой и с несвойственным ему нетерпением спросил:
   – Ну, как дела с Блюстейнами?
   – Работаем, господин комиссар, – тут их целая куча, настоящих и самозванцев. Проверяем даты и адреса. Во всяком случае, пока еще не нашли никого, кто когда-либо проживал на набережной Берси. Как только что-нибудь обнаружим, сразу же дадим знать.
   Наконец появился Люка, он обливался потом, правда не преминул по дороге выпить кружку в пивной «Дофин».
   – Все в порядке, шеф. Но пришлось потрудиться, уверяю вас. Я-то думал, что все пойдет как по маслу. Не тут-то было. Наш Жозеф – еще тот орешек, ни с кем не любил делиться чем-то личным. Представьте себе парикмахерскую – такой длинный зал. Именуется «Палас-салон». Пятнадцать или двадцать кресел в ряд, зеркала и столько же мастеров. С утра до вечера толчется народ. Входят, выходят. Мы вас пострижем, помоем голову, попрыскаем одеколоном!
   «Жозеф? – переспросил меня хозяин, невысокий толстячок с проседью. – Прежде всего, какой именно Жозеф? Ах да. Прыщавый. Ну и что натворил этот Жозеф?»
   Я попросил у него разрешения задать несколько вопросов его работникам. И вот хожу от кресла к креслу, а они хихикают, переглядываются за моей спиной.
   «Жозеф? Нет, мы нигде с ним вместе не бывали. Он всегда уходил один. Была ли у него подружка? Возможно… Хотя с такой рожей…»
   И снова смешки.
   «Чем-то делился? Да что вы, проще разговорить манекен. Месье стыдился своей профессии и не снисходил до нас, брадобреев…»
   Видите, шеф, в каком тоне они разговаривали со мной. Еще приходилось ждать, пока они закончат обрабатывать клиента. Хозяин уже давал понять, что я слишком настырный.
   Наконец добрался до кассы. Кассирша, толстушка лет тридцати, милая и сентиментальная на вид, прежде всего спросила меня:
   «Неужели Жозеф наделал глупостей?»
   «Да нет, мадемуазель, напротив. У него ведь есть девушка где-то неподалеку?»
   – Давай ближе к делу, – пробурчал Мегрэ.
   – Охотно. Тем более что, если вы намерены повидать малютку, пора двигаться в ту сторону. Короче, кассирша передавала Жозефу записки от Матильды, если та не могла прийти на свидание. Та, которую я нашел в пачке сигарет, скорее всего, позавчерашняя. Обычно в парикмахерскую прибегал мальчишка, совал записку кассирше и шептал: «Для месье Жозефа».
   К счастью, кассирша много раз видела, как тот же мальчишка входил в галантерейный магазин на бульваре Бон-Нувель. Так все и раскрутилось, и я наконец отыскал Матильду.
   – Ты ей что-нибудь сказал?
   – Она даже не подозревает, что я ею занимаюсь. Просто спросил у хозяина магазина, есть ли у него служащая по имени Матильда. Он показал мне ее за прилавком и хотел подозвать. Я попросил ничего ей не говорить. Если хотите… Сейчас половина шестого. Через полчаса магазин закрывается.

   – Простите, мадемуазель…
   – В чем дело, месье?..
   – Только хочу спросить…
   – Оставьте меня в покое.
   Порядочная девушка, довольно хорошенькая, кстати, приняла Мегрэ за… Тем хуже!
   – Полиция.
   – Как? Я?..
   – Хочу кое-что узнать о вашем Жозефе.
   – О Жозефе?.. А что он сделал?
   – Вот этого я не знаю, мадемуазель. Но хотел бы узнать, где он сейчас находится.
   И тут же подумал: «Черт побери, сплоховал…»
   Свалял дурака, совсем как новичок. Ведь он заметил, как она беспокойно оглядывается по сторонам. Зачем ему понадобилось заводить с ней разговор, вместо того чтобы просто пойти следом? Ведь у них свидание возле метро. Там они и должны встретиться. Иначе она не остановилась бы, а пошла дальше.
   – Он должен быть на работе, как обычно.
   – Его там нет, мадемуазель. И вам наверняка это известно и даже лучше, чем мне.
   – Что вы имеете в виду?
   На Больших бульварах было многолюдно. Целые толпы направлялись к входам в метро и протискивались внутрь.
   – Постоим здесь минутку, хорошо? – сказал он, задерживая ее возле дверей.
   Она заметно нервничала, озиралась кругом. От нее веяло свежестью восемнадцатилетней девушки: круглое личико, уверенный тон парижанки.
   – Кто вам рассказал обо мне?
   – Не важно. Что вам известно о Жозефе?
   – А что вы хотите узнать, чтобы я поняла, о чем речь?
   Комиссар тоже внимательно разглядывал толпу, ясно, что если Жозеф увидит его с Матильдой, то тут же скроется.
   – Не говорил ли вам Жозеф, что в его жизни скоро наступят перемены? Ну? Чувствую, что правды от вас не дождешься.
   – А зачем мне врать?
   Она кусала губы.
   – Вот видите, вы задаете вопрос, чтобы выиграть время и что-то придумать.
   Она топнула ногой.
   – Прежде всего, как вы докажете, что вы действительно из полиции?
   Он показал ей удостоверение.
   – Признайтесь, Жозеф считал себя посредственностью и стыдился этого?
   – Ну и что с того?
   – А то, что он очень страдал, мучился.
   – А может быть, ему просто не хотелось быть всю жизнь парикмахером на подхвате – разве это преступление?
   – Вы же знаете, что я имею в виду совсем другое. Его ужасал их дом, этот образ жизни. Он даже стыдился своей матери. Ведь так?
   – Мне он такого никогда не говорил.
   – Но вы это чувствовали? Так вот, последнее время он наверняка говорил о том, что хочет изменить свою жизнь.
   – Ничего подобного.
   – Вы давно знаете друг друга?
   – Немного больше полугода. Мы познакомились зимой. Он зашел ко мне в магазин купить бумажник. Я догадалась, что для него это слишком дорого, но он постеснялся сказать мне об этом и купил. Вечером я заметила его недалеко от магазина. Несколько дней он ходил за мной следом, но не решался заговорить.
   – Где вы бываете вместе?
   – Чаще всего встречались на улице всего на несколько минут. Иногда он провожал меня до станции метро «Шампионе», я там живу. Иногда по воскресеньям ходили в кино, но редко из-за моих родителей.
   – Вы никогда не бывали у него дома, когда не было матери?
   – Никогда. Клянусь. Один раз он показал мне свой дом издали, чтобы объяснить мне…
   – Что он очень несчастлив… Вот видите!
   – Он сделал что-нибудь плохое?
   – Да нет же, детка! Он просто исчез. И я немного рассчитываю на вашу помощь, чтобы его найти, хотя, признаться, не слишком. Бесполезно спрашивать у вас, не снимал ли он где-нибудь комнату в центре.
   – Сразу видно, что вы его плохо знаете. Прежде всего, у него на это не было денег. Всю зарплату он отдавал матери, а того, что она ему оставляла, едва хватало на сигареты.
   Она покраснела.
   – Когда мы ходили в кино, каждый покупал себе билет. И однажды…
   – Продолжайте…
   – Господи, ладно, продолжу… В этом нет ничего плохого. Однажды, месяц назад, мы поехали вместе за город, и у него не хватило денег расплатиться за обед.
   – Куда вы ездили?
   – На Марну. Мы вышли из поезда на станции Шель и гуляли между Марной и каналом.
   – Благодарю вас, мадемуазель.
   Успокоилась ли она, не увидев его в толпе, или была раздосадована? Наверное, и то и другое.
   – Почему же его ищет полиция?
   – К нам обратилась его мать. Не беспокойтесь, мадемуазель, и верьте мне, а если узнаете что-то о нем раньше нас, сообщите немедленно.
   Обернувшись, он увидел, как она нерешительно спускается по ступенькам в метро.
   В кабинете на набережной Орфевр его ждало сообщение.

   Человек по имени Блюстейн Стефан, 37 лет, был убит 15 февраля 1919 года в Ницце в своих апартаментах в отеле «Негреско», где он остановился за несколько дней до этого. У Блюстейна бывало много посетителей, часто поздно ночью. Он был убит выстрелом из пистолета шестимиллиметрового калибра, оружие так и не было найдено.
   Своевременно проведенное следствие не позволило установить убийцу. Весь багаж жертвы был перерыт преступником, и наутро в комнате царил неописуемый беспорядок.
   О личности самого Блюстейна тоже мало что известно, попытки установить, откуда он родом, ни к чему не привели. Известно, что в Ниццу он приехал скорым поездом из Парижа. Сыскная полиция Ниццы несомненно располагает более полными сведениями.

   Дата убийства совпадала с днем исчезновения Блюстейна с набережной Берси, и Мегрэ в очередной раз, привычно поискав отсутствующую трубку, проворчал:
   – Чертов сопляк!

Глава 3
Частный розыск близких родственников

   Существуют фразы, которые так точно совпадают с ритмом движения, скажем поезда, и так прочно застревают в памяти, что от них невозможно отделаться.
   Именно такая фраза преследовала Мегрэ, пока он ехал в старом громыхающем такси, а капли грозы, стучавшие по мокрой крыше, отбивали ритм: «Ро-зыск-близ-ких-род-ствен-ни-ков. Ро-зыск-близ-ких-род-ствен-ни-ков».
   Ведь, в конце концов, не было почти никакой причины тащиться в темноте черт знает куда в обществе бледной девушки и безропотного Люка, притулившегося на откидном сиденье. Обычно, когда такая особа, как мадам Леруа, отрывает людей от дел, ей даже не дают возможности закончить свои стенания.
   – У вас ничего не украли, мадам? Вы не собираетесь писать заявление? В таком случае я весьма сожалею, но…
   И даже если у нее пропал сын:
   – Вы говорите, что он не вернулся? Если мы начнем разыскивать всех сбежавших из дому, нам придется бросить на это полицию в полном составе и все равно еще не хватит людей!
   «Частный розыск близких родственников» – вот как это называется. И проводят его только на деньги тех, кто ходатайствует о розыске. Что же касается результатов…
   Это всегда порядочные люди, не важно, старые или молодые, мужчины или женщины, приятные лица, слегка испуганные глаза, в голосе настойчивость и мольба:
   – Господин комиссар, ну кто знает мою жену лучше, чем я? Так вот, уверяю вас, она не могла исчезнуть по своей воле.
   Или дочь, «такая невинная, такая нежная, такая…».
   И сотни подобных посетителей в день. «Частный розыск близких родственников». Стоит ли им всем говорить, что для них самих было бы лучше, чтобы жена, или дочь, или муж так и не нашлись, потому что их не ждет ничего, кроме разочарования. Розыск близких…
   И Мегрэ снова попался на удочку! Такси выехало за границы Парижа и двигалось по шоссе на территории, не входившей в компетенцию сыскной полиции. Что ему здесь нужно? Даже не возместят проезд на такси.
   И все это из-за трубки. Гроза разразилась как раз в ту минуту, когда он выходил из такси напротив дома на набережной Берси. Когда он позвонил в дверь, мадам Леруа обедала на кухне в гордом одиночестве хлебом с маслом и копченой селедкой. Несмотря на свои тревоги, селедку она попыталась спрятать.
   – Вы узнаете этого человека, мадам?
   Она, не колеблясь, с удивлением ответила:
   – Да, это мой бывший жилец, месье Блюстейн. Странно… На фото он одет, как…
   Как на светском приеме, а в Шарантоне скорее походил на голодранца. Нужно добавить, что фотографию эту пришлось разыскивать в картотеке знаменитого журнала, потому что странным образом ее не оказалось в архивах.
   – Что это значит, господин комиссар? Где этот человек? Что он сделал?
   – Он умер. Да, я вижу, – он окинул взглядом комнату, где были выпотрошены все шкафы и ящики, – что нам с вами в голову пришла одинаковая мысль…
   Она покраснела. И готова была перейти в наступление, но в этот вечер терпение комиссара было на исходе.
   – Вы пересмотрели все вещи в доме. Не отрицайте. Вы хотели понять, не прихватил ли что-то с собой ваш сын, верно? И что в итоге?
   – Ничего не взял, клянусь вам. Все на месте. Что вы на это скажете? Куда же вы?
   Он торопился, ему было некогда, он уже садился в такси. Снова по-дурацки потерял напрасно время. Недавно он стоял с девушкой на бульваре Бон-Нувель, но не удосужился спросить ее точный адрес. А теперь она ему понадобилась. К счастью, хозяин галантереи живет в том же доме, где расположен магазин.
   Опять такси. Крупные капли стучат по асфальту. Бегут прохожие. Машину то и дело заносит.
   – Улица Шампионе, дом шестьдесят семь.
   Он ворвался в комнатушку, где четверо – отец, мать, дочь и двенадцатилетний сын – ели суп, сидя за круглым столом. Матильда испуганно вскочила, готовая закричать от ужаса.
   – Прошу прощения, дамы-господа. Мне нужна помощь вашей дочери, чтобы установить личность покупателя, которого она видела в магазине. Будьте любезны, мадемуазель, следуйте за мной.
   Частный розыск близких родственников! Совсем не то что стоять перед свежим трупом, который сразу дает вам нужные сведения, или гоняться за преступником, возможные реакции которого легко предугадать.
   А вот иметь дело с любителями! Да еще в слезах! Которые дрожат всем телом! И к тому же нужно остерегаться папы или мамы.
   – Куда мы едем?
   – В Шель.
   – Вы думаете, он там?
   – Я ровным счетом ничего не знаю, мадемуазель… Шофер, остановитесь сначала на набережной Орфевр.
   Здесь он подсадил в такси поджидавшего его Люка. Частный розыск близких родственников!.. Сам сел сзади с Матильдой, которая испуганно жалась к нему. Крупные капли сквозь прохудившуюся крышу машины падали ему на левое колено. Прямо перед ним светился тлеющий огонек сигареты Люка.
   – Вы хорошо помните Шель, мадемуазель?
   – Да!
   Черт побери, наверное, это осталось самым дорогим ее воспоминанием об их любви? Один-единственный раз, когда они улизнули из Парижа, бегали вдвоем среди высокой травы, по берегу реки…
   – Вы уверены, что в темноте узнаете дорогу?
   – Думаю, да. Давайте только подъедем к вокзалу, ведь в Шель мы приехали на поезде.
   – Вы мне говорили, что обедали там в трактире?
   – Да, в трактире. Страшно грязном и таком мрачном, что нам даже стало не по себе. Мы шли по берегу Марны. В какой-то момент дорога превратилась в тропинку. Погодите… Там слева стояла заброшенная печь для обжига извести, потом метрах в пятистах от нее – одноэтажный домик… Мы удивились, когда увидели… Вошли. Справа – стойка бара, беленные известью стены, несколько дешевых картинок, только два железных стола и несколько стульев. Этот тип…
   – Хозяин?
   – Да. Невысокий брюнет. Он был больше похож на… Не знаю, как вам объяснить. Иногда такое взбредет в голову… Мы спросили, можно ли здесь перекусить, и он подал нам паштет, колбасу, а затем подогрел кролика. Очень вкусно. Хозяин поболтал с нами, рассказывал о рыболовах, его главных посетителях. Да, у него в углу стояла целая груда удочек… Когда не знаешь точно, всякое лезет в голову.
   – Здесь? – спросил Мегрэ, увидев, что шофер остановился.
   Небольшой вокзал. Несколько огоньков в ночной темноте.
   – Направо, – сказала девушка, – а потом снова направо. Там мы спросили, как пройти. Но почему вы решили, что Жозеф здесь?
   Просто так. А скорее, из-за трубки, но в этом он не осмелился признаться.
   Частный розыск близких родственников!.. Да уж, сделал из себя посмешище. И все-таки…
   – Теперь прямо, – сказала Матильда, – до реки, дальше на мост, но по нему ехать не нужно, сверните влево. Очень осторожно – дорога узкая.
   – Признайтесь, детка, что ваш Жозеф последнее время говорил вам, что, возможно и даже весьма вероятно, в его жизни наступят перемены.
   Похоже, что позднее она станет такой же упрямой, как мамаша Леруа. Ведь та тоже когда-то была молоденькой девушкой, нежной и наверняка хорошенькой.
   – Он очень честолюбив.
   – Я не говорю о будущем. Я имею в виду сегодня-завтра.
   – Он хотел добиться чего-то большего, чем быть простым парикмахером.
   – Он ждал, что у него вот-вот появятся деньги. Верно?
   Бедняжка явно страдала. Как она боялась предать своего Жозефа!
   Машина медленно ехала по берегу Марны, слева виднелись низкие убогие домишки, иногда попадались более презентабельные виллы. То там, то здесь светились огоньки, изредка лаяла собака. Потом внезапно, примерно в километре от моста, на дороге появились рытвины, такси остановилось, и шофер объявил:
   – Дальше мне не проехать.
   Дождь лил как из ведра. Когда они вышли из машины, на них обрушились потоки воды и они тут же промокли, одежда прилипала к телу, земля ускользала из-под ног, кусты кололись. Чуть дальше им пришлось идти гуськом; тем временем шофер, ворча, залез обратно в машину и наверняка готовился предъявить крупный счет.
   – Странно. Мне казалось, что это ближе. Дома еще не видно?
   Марна текла совсем рядом. Они шлепали по лужам, поднимая фонтаны брызг. Мегрэ шел впереди, раздвигая кусты, Матильда сразу вслед за ним. Люка замыкал шествие с невозмутимостью лабрадора.
   Девушке стало страшно.
   – Я ведь узнала мост и печь. Мы не могли заблудиться.
   – Вполне вероятно, что путь вам кажется более длинным, чем когда вы приезжали с Жозефом… Смотрите, там слева огонек… – проворчал Мегрэ.
   – Это точно там.
   – Тсс… Старайтесь не шуметь…
   – Вы предполагаете?..
   Мегрэ неожиданно резко прервал ее:
   – Я ничего не предполагаю. Я никогда ничего не предполагаю, мадемуазель.
   Когда они подошли ближе, он шепнул Люка:
   – Подожди меня здесь с малышкой. Стойте на месте до тех пор, пока я вас не позову. Нагнитесь, Матильда, отсюда виден дом. Узнаете?
   – Да, совершенно точно…
   И тут же широкая спина Мегрэ заслонила от нее маленький огонек.
   И она снова осталась одна в промокшей одежде, среди ночи, под дождем, на берегу реки с незнакомым невысоким человеком, который невозмутимо курил сигарету за сигаретой.

Глава 4
Место встречи рыболовов

   Матильда не преувеличивала, когда говорила, что это место не просто подозрительное, а даже какое-то зловещее. Что-то наподобие круглого свода примыкало к этому домику с темными окнами, закрытыми ставнями. Дверь была распахнута, потому что гроза только сейчас принесла прохладу.
   Желтоватый свет падал на заляпанный пол. Мегрэ внезапно возник из темноты, застыл в дверях, он даже казался как-то крупнее, чем в действительности, не выпуская трубки изо рта, коснулся полей шляпы и пробормотал:
   – Добрый вечер, господа.
   Железный стол, бутылка дешевой виноградной водки, два тяжелых стакана. За столом сидят двое мужчин. Один из них, невысокий брюнет в рубашке, спокойно поднял голову, с некоторым удивлением взглянул на Мегрэ, встал, подтягивая брюки, и пробормотал:
   – Добрый вечер…
   Другой повернулся к вошедшему спиной, но было ясно, что это не Жозеф Леруа. Мужчина был видный, одет в светло-серый костюм. Странно, что, несмотря на неожиданное появление Мегрэ, он даже не пошевелился, а скорее даже пытался унять дрожь. Стенные часы с фаянсовым циферблатом, на котором красовалась какая-то реклама, показывали десять минут первого, но, похоже, сильно отставали. Как-то странно, чтобы человек, хотя бы из любопытства, не повернулся взглянуть на вошедшего.
   Мегрэ встал возле стойки. Вода стекала с него ручьями, оставляя темные лужи на грязном полу.
   – Не найдется ли у вас свободной комнаты для меня?
   Хозяин медленно, чтобы выиграть время, прошел за стойку, за его спиной на полке стояло всего три или четыре сомнительного вида бутылки, и в свою очередь спросил:
   – Будете что-нибудь пить?
   – Если предлагаете. Я спросил, есть ли у вас комната?
   – К сожалению, нет… Вы пришли пешком?
   Теперь Мегрэ не ответил на вопрос и сказал:
   – Рюмку водки.
   – Мне показалось, я слышал звук мотора…
   – Возможно. Так есть у вас комната или нет?
   И все это время в нескольких метрах от него маячила чья-то спина, но настолько неподвижная, словно высеченная из камня. Электричества здесь не было. Комнату освещала только тусклая керосиновая лампа.
   Если этот человек не обернулся… Если он так упорно и с таким трудом сохраняет неподвижность…
   Мегрэ начал беспокоиться. Он быстро прикинул, учитывая размеры комнаты и кухни, что на втором этаже должно быть по меньшей мере еще три комнаты. Он мог бы поклясться, глядя на самого хозяина, на беспорядок и запущенность, которые были видны во всем, что женщины в доме нет.
   Но ему показалось, что он слышит шаги над головой.
   – У вас сейчас много постояльцев?
   – Никого. Кроме… – Он кивнул на человека, вернее, на его неподвижную спину, и внезапно Мегрэ интуитивно почувствовал серьезную опасность и понял, что надо действовать мгновенно и наверняка. Он успел заметить, что рука незнакомца направлена к лампе, и прыгнул вперед.
   Поздно. Раздался звук разбитого стекла, лампа разлетелась на полу на осколки, а в комнате запахло керосином.
   – Я был уверен, что знаю тебя, мерзавец!
   Мегрэ удалось схватить человека за пиджак и вцепиться в него, но тот ударил, пытаясь вырваться. Они оставались в полной темноте, разве что в неясном ночном свете проступал прямоугольник двери. А что делает хозяин? Неужели придет на помощь клиенту?
   Мегрэ не остался в долгу и нанес ответный удар. Потом, почувствовав, что кто-то впился зубами ему в руку, всей своей тяжестью навалился на противника, и оба они покатились по полу, усыпанному осколками стекла.
   – Люка! – изо всех сил крикнул Мегрэ. – Люка!
   Противник был вооружен. В кармане его пиджака Мегрэ явно ощущал тяжелый пистолет и старался перехватить его руку, не дать дотянуться до кармана.
   А хозяин замер. Его не было слышно. Наверное, безучастно стоит за стойкой.
   – Люка!..
   – Я здесь, шеф!
   Люка уже бежал к дому по лужам и рытвинам, повторяя:
   – Я вам приказываю оставаться на месте. Слышите? Запрещаю идти за мной!
   Это относилось, конечно, к Матильде, которая, вероятно, была вне себя от ужаса.
   – Если укусишь еще раз, скотина, пеняй на себя, я разобью тебе морду. Понял меня?
   Мегрэ прижал локтем руку, не давая вытащить револьвер. Но противник был не слабее его. Возможно, комиссар допустил ошибку, когда напал один, да еще и в темноте. Они задели стол, и он рухнул на них сверху.
   – Сюда, Люка! Где фонарик?
   – Сейчас, шеф.
   Внезапно бледный луч осветил в темноте двух сцепившихся в схватке мужчин.
   – Черт возьми! Николя! Вот так встреча, ну и ну!
   – Думаете, я вас не узнал? Да сразу же, только по голосу.
   – Люка, помоги. Это опасный зверь. Дай ему как следует, чтоб успокоился. Бей! Не бойся. Этот выдержит.
   Люка изо всех сил ударил лежащего небольшой резиновой дубинкой по голове.
   – Достань наручники! Если бы я знал, что встречу здесь эту скотину. Так. Готово. Можешь встать, Николя! Напрасно притворяешься, что потерял сознание. У тебя голова прочная, не такое выдержит… Хозяин!
   Ему пришлось позвать еще раз, и было странно, когда в темноте из-за стойки раздался невозмутимый голос:
   – Господа…
   – У вас есть запасная лампа или свеча?
   – Сейчас поищу свечу. Посветите мне в кухне.
   Мегрэ завязал платком рану от укуса на руке. Кто-то всхлипывал у двери. Наверняка Матильда. Она не понимала, что происходит, и, возможно, думала, что комиссар дерется с Жозефом.
   – Входите, детка. Не бойтесь. Я думаю, что скоро все закончится… А ты, Николя, сядь здесь, и если только шелохнешься…
   Оба револьвера – свой и противника – он положил на соседний стол. Вернулся хозяин со свечой, такой спокойный, будто ничего и не случилось.
   – А теперь, – сказал ему Мегрэ, – сходи за парнем.
   Хозяин заколебался. Неужели станет отрицать?
   – Я же сказал – приведи молодого человека! Ясно?
   И пока хозяин шел к двери:
   – Трубка-то у него хотя бы есть?

   Девушка спрашивала между двумя всхлипами:
   – А вы уверены, что он здесь, что с ним ничего не случилось?
   Мегрэ не отвечал, прислушиваясь. Хозяин наверху постучал в дверь. Потом заговорил вполголоса, но очень настойчиво. Можно было разобрать обрывки фраз:
   – Это господа из Парижа. С ними девушка. Вы можете открыть. Клянусь, что…
   Матильда в слезах:
   – А вдруг они убили его?
   Мегрэ пожал плечами и тоже направился к лестнице.
   – Будь начеку, Люка. Ты ведь узнал Николя, нашего старого дружка? А я-то думал, что он еще сидит в тюрьме во Френе!
   Он медленно поднялся по лестнице, отодвинул хозяина от двери:
   – Жозеф, это я, комиссар Мегрэ. Можете открыть, молодой человек.
   И хозяину:
   – Чего вы ждете? Спуститесь и налейте чего-нибудь девушке. Грога или чего-то другого, чтоб взбодрилась. Вперед, Жозеф!
   Наконец в скважине повернулся ключ. Мегрэ толкнул дверь.
   – Здесь нет света?
   – Подождите. Я сейчас зажгу. Тут остался еще огарок свечи.
   Руки Жозефа дрожали. Когда пламя осветило лицо, стало видно, что оно искажено ужасом.
   – Он все еще внизу? – пролепетал он.
   И бессвязно заговорил, его мысли путались:
   – Как вы смогли меня найти? Что они вам сказали? Какая девушка?
   Деревенская комната, высокая смятая постель, отодвинутый от стены комод, которым Жозеф пытался забаррикадировать дверь.
   – Ну и куда вы их положили? – спросил Мегрэ с самым непринужденным видом.
   Жозеф посмотрел на него потрясенно и понял: комиссар знает все. Наверное, точно с таким же выражением он смотрел бы на Бога Отца, появись он в комнате.
   Торопливо порывшись в боковом кармане брюк, он вытащил маленький пакетик из газетной бумаги.
   Волосы у него были всклокочены, одежда помята. Комиссар машинально взглянул ему на ноги. Парень был обут в свои дурацкие домашние туфли.
   – А моя трубка?
   На сей раз он чуть не расплакался: плаксиво, по-детски надул губы. Мегрэ даже подумал, что он вот-вот бросится на колени просить прощения.
   – Спокойно, молодой человек, – посоветовал он. – Там внизу люди.
   И с улыбкой взял трубку, которую парень протянул ему, дрожа как лист.
   – Тсс! Матильда поднимается сюда. Не может дождаться, когда мы спустимся. Причешитесь-ка.
   Он взял кувшин, чтобы налить в умывальник воды, но графин был пуст.
   – Совсем ничего нет? – удивился комиссар.
   – Я все выпил.
   Ну конечно же! Как он об этом не подумал? Бледное, осунувшееся лицо, ввалившиеся глаза…
   – Голодны? – И, не оборачиваясь, сказал, обращаясь к Матильде, чувствуя, что она стоит на темной лестничной площадке: – Входите, детка… Поверьте мне, ничего страшного не случилось… Он вас очень любит, само собой, но прежде всего, мне кажется, ему нужно поесть.

Глава 5
Странное исчезновение Жозефа

   Теперь было приятно послушать, как дождь колотит по листве соседних деревьев, ощутить через широко открытую дверь влажное и свежее дыхание ночи.
   Несмотря на голод, Жозеф едва смог проглотить бутерброд с паштетом, приготовленный ему хозяином, – так у него перехватило горло, и время от времени было видно, как ходит вверх-вниз его кадык.
   Ну а Мегрэ пропускал вторую или третью рюмочку виноградной водки, с наслаждением потягивая свою любимую, вновь обретенную трубку.
   – Видите ли, молодой человек, не стащи вы мою трубку, то держу пари: рано или поздно ваш труп нашли бы в камышах Марны. Трубка Мегрэ кое-что да значит.
   Честное слово, Мегрэ произносил эти слова не без некоторого удовлетворения, как человек, самолюбию которого польстили. У него стянули трубку, как крадут карандаш великого писателя, кисть великого живописца, носовой платок или какую-то безделушку любимой кинозвезды.
   Комиссар понял это в первый же день. «Частный розыск близких родственников». Дело, которым ему вообще не пристало заниматься.
   Но тут какой-то парень, страдавший комплексом неполноценности, стащил его трубку. И исчез на следующую же ночь. А до этого тот же самый парень пытался убедить свою мать не обращаться в полицию.
   Потому что, черт побери, он сам хотел провести расследование! Чувствовал, что способен на это! С трубкой Мегрэ в зубах считал себя…
   – Когда вы поняли, что таинственные визитеры ищут в вашем доме бриллианты?
   Жозеф чуть было не соврал, но, взглянув на Матильду, передумал.
   – Я не знал, что это бриллианты. Было ясно, что ищут что-то маленькое, ведь рылись во всех возможных тайниках, даже в крошечных коробочках из-под лекарств.
   – Что ты на это скажешь, Николя? Ну-ка, Николя!
   Тот примостился на стуле в углу, положив на колени руки, скованные наручниками, и смотрел прямо перед собой, в глазах его сквозила ярость.
   – Когда ты убил Блюстейна в Ницце…
   Он не шелохнулся. Ни один мускул не дрогнул на его костлявом лице.
   – Ты слышишь, я с тобой говорю, нет, скорее, я с тобой беседую, ты бы так высокопарно выразился. Когда ты прикончил Блюстейна в «Негреско», ты ведь не понял, что он тебя облапошил? Что, не хочешь с нами играть? Ладно, подождем. Что сказал тебе Блюстейн? Что бриллианты спрятаны в доме на набережной Берси. Отлично! Но, наверное, ты засомневался: а сумеешь ли ты их найти, ведь эти маленькие штучки так легко спрятать. Возможно, он навел тебя на ложный след? Или ты сам решил, что ты умнее, чем есть? Да нет же! К чему столько лишних слов! Я же не спрашиваю тебя, откуда взялись бриллианты. Мы узнаем это завтра, когда поработают эксперты.
   Тебе не повезло. Как раз в это время ты попался за старое дело. Что ты там учинил? Кажется, ограбил магазин на бульваре Сен-Мартен? Верно? Кстати, опять ювелирный! Раз уж специализируешься в какой-то области… Так ведь? Ты загремел на три года. И вот уже три месяца, как ты вышел на свободу и бродишь вокруг этого дома. У тебя был ключ, который Блюстейн сделал для себя. Что ты сказал? Ну, как знаешь.
   Парень и девушка с удивлением смотрели на Мегрэ и не могли понять, почему у него неожиданно так поднялось настроение? Они ведь не знали, какие волнения он пережил за последние несколько часов.
   – Видишь ли, Жозеф. Смотри, я уже обращаюсь к тебе на «ты». Все просто. Какой-то незнакомец проникает в дом, где уже три года не было жильцов. Я сразу подумал, что это может быть человек, вышедший из тюрьмы. Целых три года не лежат в больнице. Мне бы сразу проверить списки всех отбывших сроки, и я бы наткнулся на нашего приятеля Николя… У тебя нет огонька, Люка? Мои спички отсырели. А теперь, Жозеф, расскажи нам, что произошло этой ночью.
   – Я решил сам найти. Думал, что это что-то очень ценное, целое состояние.
   – Но поскольку твоя мать ввела меня в курс дела, ты решил любой ценой, не мешкая, найти клад этой же ночью.
   Жозеф опустил голову.
   – И чтобы тебе не помешали, ты подсыпал ей в чай незнамо что?
   Он не отрицал. Его кадык задергался в ускоренном ритме.
   – Мне так хотелось жить по-другому! – пролепетал он еле слышно.
   – Ты спустился вниз в домашних туфлях. Почему же ты был так уверен, что найдешь клад именно этой ночью?
   – Потому что, кроме столовой, я обшарил уже весь дом. Я поделил все комнаты на сектора. И был убежден, что это может быть только в столовой.
   Несмотря на его подавленность и унизительность положения, в глазах его блеснула гордость.
   – И я нашел.
   – Где?
   – Возможно, вы заметили в столовой старую газовую люстру с розетками-подсвечниками и поддельными свечами из фарфора? Не знаю даже, как мне пришла в голову мысль открутить эти свечи. В них были засунуты свернутые из бумаги трубочки, а внутри лежало что-то твердое.
   – Минутку, когда ты вышел из своей комнаты, ты уже знал, что будешь делать дальше, если повезет?
   – Нет, не знал.
   – Ты не собирался убегать из дому?
   – Нет. Клянусь!
   – Хотел куда-то перепрятать клад?
   – Да.
   – В доме?
   – Нет. Я ведь понимал, что вы тоже устроите обыск. И наверняка найдете. Я хотел спрятать в парикмахерской. Ну а потом…
   Николя хмыкнул. Хозяин не двигался, опершись на стойку, его рубашка белела в полутьме.
   – Итак, ты разбирался с люстрой…
   – Я закручивал последнюю свечу и вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть. Сначала я подумал, что это мама, и выключил фонарик, я им пользовался, карманным. Но это был мужчина, он шел прямо на меня. Тогда я бросился к двери, выскочил на улицу. Мне было очень страшно, и я побежал. Дверь громко захлопнулась. Я был в домашних туфлях, без шляпы и галстука. Я бежал не останавливаясь и слышал шаги у себя за спиной.
   – Что, за такой резвой гончей тебе было не угнаться, а, Николя? – насмешливо спросил Мегрэ.
   – У площади Бастилии я заметил полицейский патруль и пошел рядом, был уверен, что при них он на меня не нападет. Так я добрался до Восточного вокзала, и тогда у меня появилась мысль…
   – О Шеле? Приятные воспоминания! Ну а потом?
   – До пяти утра я сидел в зале ожидания. Там было много народу. А пока вокруг люди…
   – Понятно.
   – Вот только я не знал, кто именно меня преследует. Я по очереди разглядывал всех. Когда открыли кассу, я пролез между двумя женщинами и шепотом попросил билет. Почти одновременно отходило сразу несколько поездов, и я переходил с поезда на поезд, выпрыгивал из одного, перебирался через пути и залезал в другой.
   – Смотри-ка, Николя, похоже, паренек доставил тебе даже больше хлопот, чем мне?
   – Он ведь не знал, до какой станции я взял билет. А в Шеле я дождался, пока поезд тронется, и спрыгнул на ходу.
   – Что ж, неплохо. Совсем неплохо!
   – И поскорее выбежал из вокзала. На улице пусто. Я снова побежал, за мной никто не гнался. Пришел сюда и сразу попросил комнату, я уже был на последнем издыхании и торопился избавиться от…
   Рассказывая, он весь дрожал.
   – Мама никогда не дает мне много карманных денег. Когда я поднялся в комнату, то нашел в кармане всего пятнадцать франков и несколько телефонных жетонов. Мне хотелось поехать назад, вернуться домой, прежде чем мама…
   – И тут появился Николя.
   – Я заметил его в окно. Он выходил из машины в пяти метрах от двери… Я сразу же понял, что он доехал до Ланьи и взял там такси. А в Шеле напал на мой след. Я заперся на ключ, а затем, услышав на лестнице шаги, придвинул к двери комод. Я уже не сомневался, что он убьет меня.
   – Запросто! – заметил Мегрэ. – Но только боялся раскрыть себя перед хозяином. Так ведь, Николя? Он уселся здесь, предполагая, что рано или поздно ты выйдешь из своей комнаты. Ну хотя бы поесть.
   – Я ничего не ел. Я еще боялся, что ночью он возьмет приставную лестницу и влезет ко мне в окно. Поэтому я закрыл ставни и боялся заснуть.
   Мегрэ бережно выбил трубку о каблук, снова набил, погладил с явным удовольствием.
   – Ну, если б тебя угораздило ее сломать… – проворчал он.
   Потом без перехода:
   – Что ж, дети мои, пора в дорогу! Кстати, Жозеф, а что ты скажешь матери?
   – Не знаю. Это ужасно.
   – Да ладно. Например, ты спустился в столовую, строил из себя детектива, увидел, что из вашего дома выходит какой-то человек. Ты загордился, что действуешь как заправский сыщик, пошел за ним следом.
   Тут Николя впервые раскрыл рот и презрительно произнес:
   – Если вы думаете, что я буду участвовать в вашей игре…
   – А вот это мы сейчас выясним, Николя, с глазу на глаз у меня в кабинете, – невозмутимо ответил Мегрэ. – Да, в этой колымаге нам придется потесниться… Эй, водитель, ну что, поехали?
   Чуть позже он шептал на ухо Жозефу, зажатому вместе с Матильдой в самый угол машины:
   – Я подарю тебе другую трубку. Идет? И если хочешь, даже больше, чем эта.
   – Но все-таки, – ответил парень, – это будет не ваша трубка!

Жорж Сименон Трубка Мегрэ

Глава 1 Дом, где оживают вещи

Глава 2 Домашние туфли Жозефа

Глава 3 Частный розыск близких родственников