Леонид Поляков
PRO суверенную демократию

ПРЕДИСЛОВИЕ

   В российской политической культуре есть уникальная интеллектуальная традиция: на переломных этапах нашей истории группа известных своими нестандартными взглядами людей предпринимала общую попытку осмысления происходящего и предлагала свое видение будущего страны. Предлагаемый вниманию читателя сборник в чем-то продолжает эту большую традицию, но в то же время ее существенно меняет. Во-первых, круг авторов весьма широк и знаково репрезентативен. Это – ведущие российские политики, видные региональные лидеры, депутаты Госдумы, авторитетные политические эксперты и политические публицисты. Во-вторых, авторы, представленные под одной обложкой, далеко не во всем друг с другом согласны, и сборник словно заряжен живыми токами незатихающей общественной дискуссии. И, в-третьих. Сам сборник стал возможен как острая политическая рефлексия, вызванная президентским Посланием-2005. Тогда Владимир Путин, не употребляя термин «суверенная демократия», предложил закрепить за Россией как «суверенной страной» исключительное право «самостоятельно определять для себя и сроки, и условия» реализации «принципов свободы и демократии». Естественно, сам этот тер мин прочно связывается с помощником президента Владиславом Сурковым, тексты которого не только обосновывают заголовок сборника, но и образуют его смысловое ядро.
   Родословная термина «суверенная демократия» еще до конца не прояснена. Но его историческая «законнорожденность» и теоретическая «легитимность» несомненны. О «демократии» не просто писали, различные ее формы основательно исследовали еще Платон и Аристотель. О «суверене» и «суверенитете» европейская политическая философия размышляет уже 500 лет. Ж. Боден и Т. Гоббс, Ж. – Ж. Руссо и И. Кант, Б. Констан и Ф. Гизо, К. Шмитт и Б. де Жувенель – один перечень этих имен свидетельствует о том, насколько значимой для политической практики европейцев является проблема источника и носителя высшей власти.
   И не случайно крупнейшие западные политики посчитали возможным соединить «демократию» и «суверенитет» в одном определении для того, чтобы описать реалии современного и будущего мира. Так, в 2004 году Романо Проди назвал Европейский союз «федерацией суверенных демократий». А Дик Чейни вторил ему в 2006 году, заявив на конференции в Вильнюсе, что провидит на постсоветском пространстве «сообщество суверенных демократий».
   Этих фактов достаточно, чтобы прекратить невежественные разговоры о том, что «суверенную демократию» якобы придумали, чтобы так выразить свое право на «авторитарный» изоляционизм. Беспокоиться следовало бы о прямо противоположном: не означает ли такая рецепция из западного политико-теоретического мейнстрима отказ от той идейной и интеллектуальной суверенности, которая сегодня является определяющей («кто слушает – тот слушается»)?
   На это законное беспокойство отвечу следующее. «Суверенная демократия» – это термин, с помощью которого можно описать ключевую дилемму каждого народа в современном глобальном мире. А именно: как одновременно быть частью общечеловеческого сообщества и сохранять свободу собственного самоопределения. На разрешение этой дилеммы и должен ориентироваться новый политический язык, особенность которого в том, что он лишь в той степени будет национален, в какой – глобален.
   Пример построения такого языка демонстрирует Владислав Сурков, когда определяет «суверенитет» как политический синоним конкурентоспособности страны. Вполне логично из этого следовало бы определение «суверенитета» и как геополитического синонима свободы народа. Что, собственно, мы и видим в очередной экспликации термина, предложенной Сурковым: «Сильным государством я считаю эффективное самоуправление свободных людей. В этом смысл демократии и в этом смысл суверенной демократии».
   И опять же – не случайна коннотация суверенитета и эффективности в связи с демократией. Вроде бы само собой: если народ – это суверен, то и его власть (демократия) суверенна. Получается толчение воды в ступе? Не получается. Руссо полагал, что воля суверена абсолютна и ничем не ограничена – «суверен по определению прав». Но политическая практика внесла серьезную коррекцию в этот логически безупречный тезис.
   Суверен может использовать свою волю губительным для себя же образом. Сурков это убедительно демонстрирует на примере Февраля-1917: «политическое самоубийство правящих, мыслящих, имущих, служащих классов России произошло задолго до Февраля. Возможно, тогда, когда вся эта масса двинулась в свой освободительный поход, во времена ли Достоевского или декабристов, не имея ни достаточной интеллектуальной самостоятельности, ни способности к самоорганизации и политическому самоуправлению. Именно тогда, на мой взгляд, демократия была заранее проиграна правящим классом Российской империи».
   Как раз «неудавшиеся государства», «неэффективные демократии» в новейшей редакции Стратегии национальной безопасности США рассматриваются как основная угроза миру. Такая терминологическая перекличка Кремля и Белого дома – свидетельство того, что «суверенная демократия» это всерьез и надолго. Из двух мировых центров силы исходит одновременное и в чем-то совместное простраивание глобального политического языка третьего тысячелетия. Идет борьба если не за дискурсивное господство, то, по крайней мере, за дискурсивный паритет. И данный сборник – часть этой борьбы. Так что всех имеющих вкус к «политическому» ждет увлекательное чтение.

   Леонид Поляков

В. Третьяков
СУВЕРЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ

//-- О политической философии Владимира Путина --//
   Нынешнее президентское Послание Владимира Путина, безусловно, самое интересное из всех шести, им произнесенных.
   И безусловно же, что это самое «философское» из его шести посланий.
   Прежде чем разобрать составные части политической философии Владимира Путина, отмечу несколько важных моментов, по-моему, пока не оцененных комментаторами Послания, в основном разбирающими его конъюнктурно-политические аспекты и противоречия между «правильными» тезисами Путина и «неправильными» действиями кремлевской власти. Такая критика следует и справа, и слева. Во многом она справедлива, но требует отдельного разбора.
   Итак, не о конъюнктурном.
   Свою политическую философию Владимир Путин сформулировал на шестом году президентства. Произошло ли это случайно, под влиянием ли накопленного опыта и соответствующих раздумий, или так было задумано еще при приходе к власти, не столь важно. Важно, что эта философия оглашена в 2005 году. Важно, что теперь она имеется.
   Далее. Владимир Путин почему-то счел нужным сообщить, что данная «программа действий» является «нашей совместной программой на ближайшие десять лет».
   Но ведь срок его президентства завершается в 2008 году, то есть через 3 года.
   Не буду далее развивать цепь этих рассуждений, к которым можно присоединить еще ряд аргументов, а также прямых и косвенных доказательств того, что я готов утверждать.
   Перейду к самому утверждению: судя по всему, Владимир Путин уже принял решение продолжить свое лидерство в российской политике и за пределами 2008 года. В каком формальном статусе – отдельная тема. Но решение, повторюсь, судя по всему, принято.
   Теперь собственно о политической философии Владимира Путина, проговоренной им пока тезисно, с пропусками некоторых существенных составляющих (случайно или специально сокрытых), не до конца стратегически продуманной, почти совершенно не проработанной инструментально, но все-таки вполне определенной. Излагая эту философию, я буду максимально опираться на оригинальный путинский текст, специально отмечая собственные, то есть мои, ремарки, пояснения и расшифровки.
   Генеральная метафизическая основа политической философии Путина следующая: Россия была, есть и будет крупнейшей европейской нацией.
   В течение трех столетий Россия развивалась вместе с другими европейскими народами и культурно, и политически, и общественно-граждански, в чем-то отставая, но в чем-то и опережая страны и народы «классической», то есть Западной, Европы.
   Россия (русские) – одна из древнейших наций Европы, имеющая тысячелетнюю историю государственности.
   Демократическая традиция есть не нечто привнесенное в Россию откуда-либо, а естественным путем и в определенный исторический момент возникшая в ней самой ценность, равно значимая в российском общественном сознании еще двум ценностям – свободе (в том числе и независимости, суверенности русской нации и русского государства) и справедливости.
   Советский период не «черная дыра» в истории России, а Советский Союз не был «империей зла», скорее наоборот – это Путин говорит не прямо, а косвенно: крушение Советского Союза было крупнейшей геополитической катастрофой XX века, для российского народа оно стало настоящей драмой (перечисляются все основные составляющие этой драмы вплоть до хасавюртовской капитуляции и интервенции терроризма). Солдаты Великой Отечественной войны (то есть советские солдаты) – это солдаты свободы, которую они принесли не только своей стране, но и миру, избавив его от человеконенавистнической идеологии и тирании.
   Молодая (новая) российская демократия является продолжением российской государственности, а не ее крахом.

   Суверенная (и справедливая) демократия России – вот лингвистическая и сущностная формула политической философии Путина, прямо не выведенная в Послании, но фактически все его пронизывающая

   От советской системы по собственному выбору и желанию Россия перешла к новому этапу своего развития – строительству одновременно демократического, свободного (суверенного) и справедливого общества и государства. И они, российское общество и государство, сами будут определять сроки, этапы, условия и формы этого развития.
   Суверенная (и справедливая) демократия России – вот лингвистическая и сущностная формула политической философии Путина, прямо не выведенная в Послании, но фактически все его пронизывающая.
   Слово «свобода», как правило, без дополнительных уточнений, в путинском тексте употребляется либо раздельно, либо даже слитно сразу в двух смыслах: как свобода человека внутри российского общества и как свобода (суверенность, независимость, самодержавность) России в мире, в том числе и перед лицом других крупных и крупнейших стран.
   Современное российское общество должно быть свободным (открытым) как внутри себя, так и вовне, не теряя при этом ни своей самости, ни целостности своей территории.
   Более того, цивилизаторская миссия российской нации как европейской на евразийском континенте должна быть продолжена. Это, на мой взгляд, важнейший, хоть в данном Послании и слишком скороговоркой произнесенный исторический и стратегический (в том числе и прогностический) тезис, прозвучавший из уст Владимира Путина.
   Мы – свободная нация. Путин еще раз, причем в самой афористичной форме, подтверждает принцип внешней и внутренней суверенности России.

   Необходим новый курс – курс новой демократизации, не отвергающий, однако, задачу постоянного укрепления российского государства, но уже не как противовеса хаосу и отдельным людям, а как механизма общественной гармонизации и защиты прав суверенного человека

   Но реализация этой свободы возможна лишь в том случае, если мы будем сильными и успешными. Ни того ни другого пока в достаточной степени не наблюдается. Это – следствие сложного хода исторического развития России и, в частности, событий конца 80-х-90-х годов XX века, приведших, помимо прочих бед, к деградации всех государственных и общественных институтов страны.
   Политика стабилизации (первые годы путинского президентства вплоть до нынешнего) была реакцией на все эти беды и проблемы. Эта политика себя оправдала, но к настоящему времени исчерпала свои позитивные ресурсы.
   Необходим новый курс – курс новой демократизации, не отвергающий, однако, задачу постоянного укрепления российского государства, но уже не как противовеса хаосу и отдельным людям, а как механизма общественной гармонизации и защиты прав суверенного человека.
   Одно из главных препятствий на пути такого развития государства и общества – значительная часть российского чиновничества, понимающего государственную службу как разновидность личного и государственного бизнеса.
   Простое решение этой проблемы невозможно, ибо тогда верх возьмет бюрократическая реакция. Путин не расшифровывает этот тезис, но, очевидно, имеет в виду две вещи. А именно то, что механическое следование внешне демократическим процедурам, с одной стороны, позволит не народу, а лишь бюрократии укрепить свои позиции в государстве и обществе, а с другой стороны – опять хаотизирует недостаточно сбалансированную общественную жизнь и спровоцирует бюрократию как хранительницу государства на государственный переворот, ликвидирующий достигнутый уровень свободы.
   Речь, следовательно, идет о возможности реинкарнации на новом этапе ГКЧП образца 1991 года как реакции на стремительно развивающийся тогда распад страны и общества.
   Далее Путин решительно заявляет, что не позволит передать страну в руки неэффективной, да еще и коррумпированной бюрократии.
   Он еще раз фиксирует приоритет либерального подхода в развитии экономики при сохранении командных и владетельных высот государства (как представителя общества) в некоторых стратегически важных для безопасности страны (в том числе сырьевой и инфраструктурной) отраслях и сферах.
   Очерчивая политические реформы (новую демократизацию), Путин ставит пока очень скромные цели, еще раз объясняя (не прямо) эту скромность тем, что с учетом своей исторической, геополитической (sic!) и иной специфики Россия сама будет определять сроки и условия демократизации.
   Несмотря на эту скромность, некоторые предложения Путина звучат почти сенсационно: плюрализация телевизионных СМИ, законодательное введение института парламентского расследования и пр. Впрочем, главной сенсацией будет то, если все это будет реализовано.
   Принципиальнейший (с моей точки зрения) момент – обращение президента к демографической проблеме. О ней он не говорил очень давно. И сейчас сказал еще слишком общо, неконкретно и поставив опять же весьма скромную цель – стабилизация численности населения. Но тут, думаю, он опирался на слишком робкие, оппортунистические рецепты наших демографов. Тем не менее сам факт обращения президента к этой проблеме фундаментально значим.
   Наконец, в финальной части Послания Владимир Путин говорит о необходимости возрождения нравственности в российском обществе, беря за образцы ее уровень и в царской России, и в Советском Союзе.
   Этим, с одной стороны, еще раз абсолютно правильно фиксируется идея непрерывности российской истории, а с другой – в политическую философию России, предлагаемую обществу, вводится абсолютно необходимая, но полностью игнорировавшаяся все последние 15 лет ее составляющая – этическая.
   Политическая философия Путина нуждается теперь в общенациональном обсуждении, ибо она, несмотря на свою концептуальную ценность, далеко не во всем безупречна и непротиворечива. Я, например, собираюсь выступить с более пространным и фундаментальным анализом этой философии на страницах журнала «Политический класс» и в телепрограмме «Что делать?».
   Боюсь, правда, что приближающийся сезон каникулярного гедонизма нашей политической и интеллектуальной элиты может свести на нет многое из предложенного Владимиром Путиным. А к осени та самая бюрократия, которую столь удачно и точно описал в своем Послании президент, заболтает все его интенции «всенародной» и «всебюрократической» поддержкой и одобрением, то есть наиболее эффективной формой саботажа. Этому надо сопротивляться.

М. Соколов
СУВЕРЕНИТЕТ И СВОБОДА

Суверенитет применительно к государству и нации есть то же самое, что свобода применительно к индивиду. При этом и то и другое не наличествующая данность, а ценность, которую необходимо отстраивать и отстаивать.

Та мысль, что государственный суверенитет не дается даром и навечно, но его должно завоевывать и все время отстаивать, дошла до нашего общества и до нашего политического класса далеко не сразу. Отсюда и бытующий взгляд на эту проблему как на пустую политтехнологическую придумку. Только если суверенитет – придумка, тогда и свобода – придумка. Вернее все же будет сказать, что свобода и суверенитет, будучи тесно связанными – вещи важнейшие и насущнейшие.

СТИЛИСТИЧЕСКАЯ ОШИБКА

   Термин «суверенная демократия» был введен в употребление, чтобы обосновать ту мысль, что внутренняя политика России должна быть по существу внутренней, т. е. вопросы властвования и властного преемства должны решаться исключительно внутри – без какого-либо внешнего вмешательства и уж тем более без прямого внешнего арбитража. Термин, однако, против воли его создателей чрезмерно хорошо укладывался в советскую синтаксическую модель уничтожающего определения. Был просто гуманизм, и был социалистический гуманизм («если враг не сдается, его уничтожают»). Был просто рынок, и был социалистический рынок (сильно не пойми что). Была просто демократия («буржуазная» и «формальная»), и была демократия социалистическая, а также народная демократия, т. е. «народное народовластие». За то, что СССР подарил им такую тавтологию, страны Восточной Европы до сей поры очень любят Россию. Нужно было обладать немалой смелостью, чтобы идею, нуждающуюся и в разъяснении, и в прочувствовании, обреченную столкнуться и с добросовестным непониманием, и с не всегда добросовестным политическим противлением, вводить в оборот посредством термина со столь сильным советским обременением.

   Суверенное качество демократии не является ни ограничивающим, ни уж тем более уничтожающим определением

   Возможно, уместнее было бы начать с того, что суверенное качество (в отличие, например, от социалистического) демократии не является ни ограничивающим, ни уж тем более уничтожающим определением. Более того, в смысловом отношении оно даже и определением не является, будучи всего лишь указанием на conditio sine qua поп демократии как таковой. Если вопрос о власти не является сугубо внутренним и, следственно, суверенным вопросом государства, это государство может быть самым распрекрасным в том или ином отношении, но демократическим в полной мере его назвать невозможно.

КЛАССИКА ЖАНРА

Демократия определяется как верховная власть суверенного народа. Суверенного – следственно, воля народа, выраженная посредством тех или иных процедур, является последней инстанцией, над которой иных высших инстанций более нет. Изначально эта конструкция была направлена прежде всего против иной внутренней инстанции – королевской власти с ее божественным правом, т. е. утверждалось, что не монарх (вар.: генсек ЦК КПСС), но народ есть верховный суверен и власть должна исходить именно от него. Тем не менее претензии каких-либо внешних инстанций отвергались с той же страстью, что и претензии внутреннего свойства. «Contre nous de la tyran– nie l'etandard sanglant est leve» – эти слова «Походной песни Рейнской армии», каковая стала «Марсельезой», написаны отнюдь не про Людовика XVI, а про императора Священной Римской империи. Как раз та легкость, с которой проклятия внешней тирании были переадресованы собственному королю, а потом, когда в 1914 г. страшная песня гремела на Западном фронте, снова была обращена к внешнему неприятелю, свидетельствует о том, что учение о суверенном народе не делает различия между теми, кто посягает (или обвиняется в посягательстве) на безусловное право последней инстанции. Если рассматривать годичной давности события на Украине в рамках демократической классики (страна liberte, egalite, fraternite – куда уж классичнее), то России, конечно, тоже бы досталось (да и доставалось – вспомним тревожные сообщения «Entendez-vous dans la campagnie mugir се российский ОМОН?»), но В. А. Ющенко за устроение внешнего арбитража с участием Квасьневского и Соланы следовало бы в соответствии с классическими образцами немедленно гильотинировать на майдане. Патриоты (в те времена это значило то же, что и демократы) революционного Парижа инкриминировали Людовику XVI попытку учредить международный арбитраж внутренних дел и называли это II a traite sa nation.
Но даже если не касаться кровожадных основополагающих образцов (хотя с другой стороны – почему не касаться? Лежащего в основе современной демократии учения о суверенном народе вроде бы никто не отменял), безусловное исключение высшей внешней инстанции из решения внутренних властных дел было общим принципом всех стран, именуемых цивилизованными (да и нецивилизованными тоже), в течение весьма длительного времени. Французы, возможно, в свое время сильно привнесли тут свою природную страсть к резне, но самый принцип утвердился и считался само собой разумеющимся. Попытки внешнего арбитража если и случались, то воспринимались как откровенная агрессия – иногда удачная, иногда наталкивавшаяся на действенный отпор, но триумфом демократии они не считались.

ЧТО ИМЕЕМ – НЕ ХРАНИМ

   Столь устоявшееся положение дел было причиной тому, что вопросы суверенитета ни в эмигрантской русской мысли (и внешней, и внутренней), ни в мысли перестроечно-демократической практически не рассматривались. Что психологически вполне понятно. Критики советского режима, а равно и его улучшатели могли относиться к нему как угодно, но абсолютный суверенитет СССР был для всех очевидным (многие даже считали, что его многовато), и вопрос, как охранить суверенитет той державы, что явится на месте коммунистического СССР, не представлялся особо актуальным – куда ж этот суверенитет денется? За исключением сторонников прямой иностранной оккупации (которые всегда были в ничтожном меньшинстве, да и как, собственно, оккупировать ядерную державу? после победы в ядерной войне?) никто этим вопросом не задавался.

   Суверенитет был тем неотъемлемым достоянием, с которым при любом исходе ничего не случится

   И. А. Ильин, очень много писавший о том, сколь уродлива будет послекоммунистическая полития, сколь она окажется продажной и в первую очередь – инвалютно-продажной в пользу инвалютных покупателей, был, пожалуй, единственным исключением, но его подозрительность практически не нашла отклика. Для прочих суверенитет был тем неотъемлемым достоянием, с которым при любом исходе ничего не случится. Тем более что всякая мысль об устранении коммунистического режима, воспринимавшегося как трагедия России и как противоестественное ее искажение, сознательно или бессознательно была реставраторской – вернуться к России, которую мы потеряли (см. сходный образ мысли в восточноевропейских странах-сателлитах, где мечтали вернуться в досоветизированный период). Но уж суверенитет той России всем представлялся очевидным, следовательно, Россия возрожденная и вновь обретенная тоже будет им обладать – как же иначе?

ИЗЪЯНЫ НОВОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО МЫШЛЕНИЯ

   Такой оптимизм хорошо сочетался с главенствовавшим тогда новым политическим мышлением, согласно которому человек добр, государства (по крайней мере, новейшие) тоже добры, а все изъяны от взаимных недоразумений, среди которых коммунизм – одно из довольно существенных. Если устранить недоразумения, тогда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся. Ибо что им, собственно, делить, когда раздражающей идеологии коммунизма больше нет. Не то чтобы здесь все неправда, но здесь не все правда – отчего и надежды сбылись совсем не полностью. Коммунистическая идеология никак не способствовала ни нормальной жизни в нашей стране, ни общему благорастворению воздухов в мировой атмосфере – это чистая правда. Однако коммунизм (как, по крайней мере, задним числом делается ясно) не был единственным источником конфликтов. Они могут порождаться, с одной стороны, русофобией. Никакой паранойи в этой констатации нет, поскольку одностороннее или взаимное неприятие наций и культур – дело в истории вполне обыденное. В некотором роде она из таких неприятий и состоит, и народы издавна умели ненавидеть друг друга без всякого марксизма-ленинизма. С устранением коммунистической идеологии из международных отношений выяснилось, что русские больше не виноваты в том, что они коммунисты, но зато виноваты в том, что они русские. С другой стороны, кроме идеологии и кроме русофобии бывают еще и конфликты, порожденные сугубо прагматическими соображениями. Бывает геополитика, т. е. ничего личного, ничего идейного, а только небольшое противоречие по земельному вопросу: кто кого в землю закопает.

   Сохранение суверенитета есть результат динамического равновесия, нуждающегося в постоянном поддержании

   Просто потому, что два равносильных суверена не могут уместиться в одной точке земного пространства, их обоих чем-то привлекающей. Взаимная помеха порождает конфликт. Так выяснилось, что представление о суверенитете как о недвижимом имуществе чересчур оптимистично. Оказалось, что сохранение суверенитета есть результат динамического равновесия, нуждающегося в постоянном поддержании, и лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой. Если же на бой не ходить, то по инерции суверенитет долго не держится и начинает постепенно рассасываться.

ЧУДО-ОРУЖИЕ

   Или даже не постепенно. О технологии бархатных революций образца 2000—2005 гг. было наговорено много глупостей, было много спекуляций, заявок на освоение средств, просто откровенной паранойи, но при объективном взгляде нельзя не признать, что явилось новое и очень важное изобретение, могущее принципиально изменить характер межгосударственных конфликтов. Отвлечемся от того, кто на самом деле победил в Белграде, Тбилиси и Киеве, – пусть победили объявленные победителями Коштуница, Саакашвили и Ющенко и даже пусть победили с запредельным преимуществом, а революционные массы лишь срывали попытку беззаконной фальсификации. Поскольку подлинных цифр мы никогда не узнаем (прошло довольно времени, чтобы их обнародовать, когда бы на то была охота), в любом случае это вопрос веры. Штука в том, что объявленный победителем может быть победителем и фактически (как это по допущению имело быть с Ющенко и Саакашвили), а может и не быть. На результат это не влияет, поскольку победитель все равно объявлен заранее, а если итоговые цифры не говорят о его победе, значит, цифры фальсифицированы и массы устанавливают справедливость. Реальные цифры не имеют значения. Имеет значение вера революционных масс и конфирмация этой веры международными наблюдателями, которые тоже все знают заранее. Но тогда ни из чего не следует, что при наличии столь железной схемы всегда можно удержаться от соблазна переменить в другой стране правительство, если оно суверена иной державы почему-либо не устраивает.
   Ведь прежде ради такой цели, ради навязывания иной державе своей воли нередко велись кровопролитные войны. 24 июня 1812 г. Бонапарт перешел через Неман не ради территориальных прирезок за счет России и не ради контрибуций. 600-тысячная Великая армия шла в русский поход ради того, чтобы изменить политику России. Бонапарт более не мог терпеть того, что Александр I лукавит, и, вместо того чтобы ценой гибели русской торговли и русского рубля твердо осуществлять континентальную блокаду, он откровенно ее саботирует. Будь великий император знаком с Джорджем Соросом, Джином Шарпом, иными теоретиками и практиками оранжевых революций, не было бы ни Бородина, ни пылающей Москвы. Всего-то и надо было, что собрать майдан на Дворцовой площади С. – Петербурга, где в присутствии международных наблюдателей из Саксонии, Вестфалии, Голландии и Австрии революционные массы выкликнули бы правильного всероссийского императора, который будет строго соблюдать континентальную блокаду.
   Подобно тому как атомная бомба, примененная на деле всего дважды, принципиально изменила военное дело (да ведь и прежде так бывало – артиллерия, автоматическое оружие, паровой флот меняли все способы ведения войны), так и оранжевое изобретение, создавая абсолютно новые возможности навязывания своей политической воли другой стране, столь же принципиально меняет способы ведения политики. Не обязательно завтра применять эту методу – как и в случае с бомбой достаточно уже самого наличия угрозы, чтобы поменялось все, и достаточно сильно. Подобно бомбе, оранжевую методику навязывания внешней воли невозможно изобрести обратно, и с этим теперь надо жить. Следственно – понимать, что новые способы отъема суверенитета на порядок (если не больше) эффективнее прежних.

СУВЕРЕНИТЕТ ВСЮДУ ЕСТЬ, ЕГО НИГДЕ НЕТ, И ОН НИКОМУ НЕ НУЖЕН

   Когда это неприятное открытие стало делаться достоянием русских умов, встречная мысль (ведь с иллюзиями расставаться всегда не хочется, а уж каждый день куда-то идти на бой за какой-то суверенитет не хочется вдвойне) тут же выдвинула сразу несколько успокоительных соображений. Во-первых, суверенитету ничто не угрожает – посмотрите, сколько стран всячески кобенятся против единственной оставшейся сверхдержавы и при этом никто их особо не трогает. Во-вторых, в современном взаимозависимом мире понятие суверенитета вообще утратило свою актуальность – вместо национальных государств теперь сети и структуры. В-третьих, чего тужить о суверенитете, которого уже все равно нет и не будет, когда и без него совсем неплохо. Сколько есть государств, хоть в той же Европе, вполне себе счастливых, процветающих и при этом (хотя по инерции они все еще называются королевствами) давно уже de facto лишенных самостоятельной государственной воли и сделавшихся субъектами местного самоуправления. Гражданин одного из таких счастливых государств, голландский физик Г. – А. Лоренц еще в августе 1914-го сказал: «Я счастлив, что принадлежу к нации, слишком маленькой для того, чтобы делать такие большие глупости».
   Призывы брать с Голландии пример и равняться на нее по сей день являются стандартным общим местом, тем более что в бывшем королевстве, а ныне субъекте местного самоуправления жизненный уровень и без всякой государственной воли замечательно высок, а в России он низок, и к тому же Россия со своей этой самой волей все время делает большие глупости. Пора бы и поумнеть, да и вообще

     «Хорошо тому живется,
     У кого одна нога.
     И портка его не рвется,
     И не нужно сапога».

УДОБСТВА ЭВТАНАЗИИ

   В последнем рассуждении много жизненной правды. Действительно, на склоне своего исторического возраста народам бывает присуще желание впасть в тихое постисторическое засыпание. Жизнь в истории и реализация своей государственной воли – занятие совсем не такое сладостное и зачастую сопряженное с немалыми проблемами и неудобствами, тогда как эвтаназия своего исторического бытия избавляет от многих проблем. Бывают очень благоустроенные богадельни, и отчего же не попробовать – попытка не пытка – приписаться к одной из таких. В конце концов список исторических приключений России таков, что после столь сильного разнообразия однообразное засыпание может показаться вполне приятным. Все-таки суверенитет – это, возможно, и самостоянье, и залог величия, но это самостоянье регулярно требует крови, пота и слез, а историческая эвтаназия ничего такого не требует. А если это даже и не демократия суверенного народа, но всего лишь выборное местное самоуправление (дозволяемое при самых разных и не обязательно демократичных государственных устройствах) – так не в терминах счастье.

   Суверенитет – это, возможно, и самостоянье, и залог величия, но это самостоянье регулярно требует крови, пота и слез, а историческая эвтаназия ничего такого не требует

   В принципе оно бы и хорошо, и сладостно (по крайней мере, на первый взгляд, за более углубленный не поручимся), но беда в том, что и рады бы в рай (если это точно рай, а не что другое), да грехи не пускают.
   В нашем случае грех России – это уже хотя бы ее величина. Впрочем, история с географией тоже вносят свою лепту. Россия в ее нынешнем виде никак не годится на роль десуверенизированного субъекта местного самоуправления. Слишком много населения, слишком большая территория (десять часовых поясов – такого вообще нигде в мире нет), слишком протяженные границы и слишком проблемные соседи.
   Историческая эвтаназия возможна только по частям, потому что целиком такой кусок никто заглотить не в состоянии. Не Европа с ее компактными владениями.

ТЕРМОЯДЕРНЫЙ АНЕКДОТ

В принципе возможен и вариант вхождения в прекрасный новый мир по частям, хотя в этой связи вспоминается недавний жизненный анекдот. Один видный реформатор начала 90-х встречался с прогрессивной общественностью, и ему был задан прямой вопрос: имеет ли он какие-нибудь возражения против разделения России на множество компактных демократических государств. Реформатор отвечал, что имеет, и в духе уже старинного анекдота о том, как было двенадцать причин, почему пушки не стреляли, причем первая заключалась в том, что не подвезли пороха, указал на первую причину: Россия есть ядерное государство, и при ее раздроблении неизбежно возникнут проблемы, допустим, между Псковским и Новгородским княжествами насчет того, как делить боеголовки. Данная перспектива представлялась ему столь нежелательной, что об остальных одиннадцати причинах он считал говорить излишним. На это последовало: «И это все, что вы можете сказать?»
Судя по этому анекдоту, покуда было принято считать деятелей начала 90-х исчадиями ада, явилось племя младое, незнакомое и при этом вполне чуждое былым предрассудкам и опасениям. Реформатор, отвечая племени младому, исходил из того, что его спрашивают, как будет распадаться суверенная (а какая же еще?) держава с ядерным потенциалом. Совопросник же явно презюмировал, что ядерный потенциал (существенная часть суверенитета, между прочим) будет надежно контролироваться некими международными силами (а как же может быть иначе?), и оттого был разочарован глупостью реформатора, не понимающего столь очевидных вещей.

НЕУДОБНЫЙ ЯЗЫК, НЕУДОБНАЯ КУЛЬТУРА

   Штука, однако, в том, что в случае с Россией не поможет даже и такой для иных вполне очевидный ход, как одностороннее и полное ядерное разоружение. Допустим, что проблема с боеголовками снята этими самыми международными силами и под благодетельным контролем сил Россию нарезали на удельные княжества, вполне пригодные в качестве постепенно ассимилируемых субъектов местного самоуправления. Двадцать или тридцать Словакии и Молдавии. И тут ничего благостного не получится, потому что сработает эффект теста и топора. Легко раздроблять (естественно, когда время пришло) лоскутную империю из разноплеменных подданных. Менее понятно, как раздробить – и притом навсегда, ибо на время не имеет смысла – титульную нацию России, с тем чтобы евростандартные русские княжества не вздумали вновь воссоединиться. Аналогия с республиками СССР тут не имеет смысла. Наряду с общей советской идентичностью (вполне успешно размываемой временем) нерусские народы СССР имели идентичность свою, что и позволило распаду сделаться окончательно свершившимся фактом.
   У русских дело принципиально иное, поскольку со времен М. В. Ломоносова, отмечавшего, что мекленбуржец баварца не разумеет, тогда как помор астраханца разумеет прекрасно, не изменилось ничего. Язык на десять часовых поясов до удивительности один и тот же, культура, национальные и исторические мифы – одни и те же. Между тем для того, чтобы законсервировать раздробление, необходимы достаточно существенные различия в идентичности, что-то на глубинном уровне должно расклинивать бывшие части единого народа – но этого чего-то не наблюдается. Новую дюжину разных русских языков и русских культур не изобретешь. Единственный способ предотвратить соединение разрубленного теста – жесткое и непрестанное внешнее насилие, как это было с Австрией, которой версальские победители специальным пунктом мирных трактатов запретили воссоединяться с Германией, или с послевоенным разделом Германии, кончившимся, однако, воссоединением.
   В этом смысле эвтаназия русской истории, пожалуй что, не имеет перспектив, и призывы (пусть самые искренние и продиктованные лучшими чувствами) «Не теряйте, куме, силы, опускайтеся на дно!» нерезонны. Россия слишком едина и неделима и при этом слишком велика, чтобы решить раздражающую русскую проблему враз и навсегда – посредством полной десуверенизации через уютное раздробление. Другое дело, что можно проводить опыты (хоть и неудачные, но болезненные) в этом направлении, и от этих опытов у нас в очень сильной степени будет отсутствовать уют.

ВОПРОС ДОЗРЕЛ

   Впрочем, сложные сценарные планы на тему того, как весьма умная нация-с покорила бы нацию-с весьма глупую и что бы из этого вышло, хотя и имеют познавательное и воспитательное значение, главным воспитателем политического класса более служит время. Переходный период от автоматической убежденности в том, что суверенитет – это навсегда и нечего об этом и думать, к пониманию того, что суверенитет – это то, что выстрадывают и отстаивают, был неизбежен. Как и вообще переход от девственности советских времен к нынешнему состоянию, когда шишек набито уже достаточно много, что дает известную умудренность.
   Когда речь идет о неизбежном и необходимом процессе становления политического сознания (новая русская государственность возникает и становится на ноги, и как же без сознания?), объявление проблемы суверенитета надуманной или, хуже того, специально сочиненной правителем и его прислужниками для обустройства каких-то негодных дел представляется довольно плоским. Из того, что некоторый вопрос занимает правителя и его прислужников, следует только то, что этот вопрос их занимает, а на сущность вопроса – если он действительно важен – не слишком влияет. Иначе может получиться так, что завтра В. В. Путин с Д. А. Медведевым задумаются над глубинными вопросами жизни и смерти и на это немедля последует возражение, что гроба тайны роковые – это все херня преестественная, которую придумали политтехнологи.

   Повороту в общественных умонастроениях способствовала гуманитарная бомбардировка Сербии, в ходе которой пришло осознание того, что нас не бомбят только потому, что у России есть гарантия суверенитета в виде ракет с ядерными боеголовками

   Тем более что даже и хронология вопроса опровергает версию о сиюминутной придумке. Проблема суверенитета была вдруг очень остро и болезненно осознана весной 1999 г., когда о В. В. Путине очень мало кто знал. Осознанию – и очень сильному повороту в общественных умонастроениях – способствовала гуманитарная бомбардировка Сербии, в ходе которой вдруг пришло осознание того, что нас не бомбят не потому, что мы такие хорошие, и не потому, что прекрасный новый мир – это мир взаимоприятного сотрудничества, а только потому, что у России есть гарантия суверенитета в виде ракет с ядерными боеголовками, а у Сербии такой гарантии нет. То есть суверенитет – вещь важная и вовсе не надуманная. Так процесс и пошел, а В. В. Путин и прочие к нему лишь подключились.
   Одновременно шло осознание другой истины – суверенитет применительно к государству и нации есть то же самое, что свобода применительно к индивиду. Если вовсе не признавать надличностных сущностей, аналогия, конечно, не имеет смысла, но поскольку большинство людей таковые сущности признает, а равно и свободу ценит, то осознание тех преимуществ, которые свободное состояние имеет перед зависимым, пошло довольно быстро. Безусловно, имел место и противопоток, поскольку и у зависимого состояния есть свои выгоды. Коммендация, т. е. отчуждение своих свобод в пользу сильного в обмен на покровительство (или на обещание такового), неоднократно имела место в мировой истории, и значение коммендации в истории нынешнего антитоталитарного движения в России довольно велико.
   Однако при сопоставлении этих двух тенденций представляется, что готовность стоять в свободе, т. е. в суверенитете, обретает больше приверженцев. Бог даст, так будет и дальше.

М. Рогожников
ЧТО ТАКОЕ «СУВЕРЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ»

   Далеко не всякий суверенитет гарантирует развитие страны и ее граждан. И совсем не каждая демократия означает, что управление страны осуществляется исходя из национальных интересов.

   Активно дискутируемый последние полгода термин «суверенная демократия» обозначает в первую очередь не что иное, как статус Российской Федерации. Его никоим образом нельзя считать названием новой идеологии. При этом он, однако, обозначает ту политическую константу, ту область консолидации, к которой пришло российское общество в результате «переверстки» политической системы последнего 15-летия.
   Отличие «суверенной демократии» от множества иных определений особенностей демократического строя – либеральная демократия, социалистическая демократия, охранительная, прямая, плебисцитарная и многие другие демократии – состоит в том, что этот термин в меньшей степени касается внутренних особенностей политического режима. Он характеризует политическую систему в целом как с внутренней, так и с внешней точек зрения.
   В отношении внутреннего суверенитета суверенную демократию трудно, наверное, трактовать лучше, чем сказанными четыре столетия назад словами Фрэнсиса Бэкона об английском законодательстве: «Суверенитет и свободы парламента – суть два основных элемента этого государства, которые… не перечеркивают и не уничтожают, а усиливают и поддерживают друг друга». А в федеративной России, ищущей баланс прав «субъектов» и федерации, «суверенная демократия» подчеркивает значение демократического начала именно в общегосударственном смысле.
   Но не менее, если не более, в трактовке «суверенной демократии» важен аспект «внешнего суверенитета». Мы как-то привыкли рассматривать политическую систему как замкнутую. И при таком подходе, конечно, нюансы ее устройства приобретают чрезмерное значение принципиальных вопросов. Речь не о том, что от вникания в эти нюансы надо вообще отказаться, но о том, что принципиальные вопросы – не эти.
   Политико-философский смысл термина «суверенная демократия» основан на современном понимании «нации» как «демократии» (которое отмечает американский историк Джон Лукач). Обратите внимание: раньше, имея в виду страны Европы, говорили о «европейских нациях», теперь же много чаще говорят о «европейских демократиях». Нация – политический этнос, демократия – объединенный идеалами и государственностью народ, в том числе (и в последние десятилетия – как правило) многонациональный.
   Надо только оговориться, что «демократия», безусловно, не целиком заменила собой многозначное понятие «нация», а лишь одно из его значений – так называемое «государство-нацию».
   Так что, когда мы говорим о суверенной демократии, мы имеем в виду Россию как суверенную демократическую нацию. То есть мы живем не «при», а «в» суверенной демократии. Этот термин тем не менее косвенно определяет и внутренний характер демократии как способа политического устройства общества. Каким образом – станет ясно после того, как будут уточнены смысл и актуальность определения «суверенная».
   Современное понимание суверенитета демократического государства означает, что государственная власть, основанная на суверенной воле народа, независима от кого бы то ни было во внутренних делах и в международных отношениях. Суверенитет отнюдь не столь сама собой разумеющаяся вещь, как может показаться. Непосредственно основанное на идеях Вудро Вильсона и провозглашенное затем в учредительных документах ООН равноправие и самоопределение народов (суверенное равенство) на практике ни до, ни после возникновения новейшей системы международного права не обеспечивало одинакового уровня суверенитета всем странам.

   Современное понимание суверенитета демократического государства означает, что государственная власть, основанная на суверенной воле народа, независима от кого бы то ни было во внутренних делах и в международных отношениях

   Так, до 1918 года полностью суверенными были «державы»: АвстроВенгрия, Великобритания, Германия, Россия, Франция, Италия, Соединенные Штаты и Япония. А как отмечал позднее Николай Васильевич Устрялов: «Для подавляющего большинства „суверенных“ государств это право становится все более и более абстрактным, поскольку реально каждое государство все в большей степени зависит от условий международной жизни. А вслед за внешним суверенитетом под угрозой оказывается и внутренний».
   Сейчас полностью суверенными можно считать США, Китай, Россию, Великобританию (занимающую особую позицию по ряду вопросов в ЕС) и Индию. Наибольшим испытаниям по разным причинам подвергаются суверенитеты Великобритании и России. Нашей стране удалось удержать развалившийся суверенитет СССР, но борьба за него не только не завершена, но скорее разгорается.
   Декларация о государственном суверенитете РСФСР 12 июня 1991 года и «Беловежские соглашения» о создании Содружества Независимых Государств только начали процесс установления Российской Федерацией суверенитета (верховенства политической власти и законов РФ) на всей ее территории и в международных отношениях. Этот процесс далеко не закончен до сих пор. Он осложняется внешними факторами и противоречив внутренне.
   Начать с того, что постановка всерьез вопроса о статусе России как «суверенной демократии» десять с небольшим лет назад вызвала бы и у Запада, и у многих в России искреннее недоумение. То, что «центр управления» находится за пределами страны, было фактом и считалось нормой.
   То есть на формальную независимость никто не покушался, да и кому она была нужна? Но общеочевидным казалось, что экономическая политика страны подконтрольна МВФ, который управлял российскими финансами, и Всемирному банку, управлявшему приватизацией и отраслевой политикой.
   Столь же очевидным было, что политический режим устойчив в той степени, в которой он устраивает группу ведущих стран, прежде всего США. Мало у кого вызывало протест то, что там выставляются оценки степени «демократизации». Общим был курс на интеграцию в некое «мировое сообщество» на условиях этого сообщества.
   У нас на глазах за последние пять лет эта картина изменилась до неузнаваемости. В экономике это лучше всего заметно по динамике внешнего долга и в целом по характеру взаимодействия с международными институтами. Что касается политического суверенитета России, то здесь изменения четче всего фиксируются не по внешней, а по внутренней политике. Не претерпев никаких изменений за семь с половиной лет (с конца 1993-го по середину 2000 года), за пять последующих политическая система России трансформировалась почти полностью. Неизменным по сути остался только институт президентства, но и тот основан на новом законе. При прежнем характере отношений с «мировым сообществом» такая динамика была бы невозможна.
   Растущий суверенитет создает новые вызовы. Место России в мировом порядке никому не понятно, разброс вариантов огромен. Во внутренней политике оппозиция получила зарубежную поддержку, чего нельзя было себе представить в предыдущее десятилетие. Никто пока не собирается оставить в покое Юг России, который является источником событий, время от времени потрясающих до основания всю страну.
   В экономике на роль МВФ и ВБ претендуют международные корпорации, для которых Россия становится все более привлекательным объектом по ряду причин, среди которых и политическая стабильность, и феноменальная конъюнктура сырьевых рынков, и слабость национальной финансовой системы.
   Большинство перечисленных вызовов – пока еще проба сил, но это до поры до времени.

   Растущий суверенитет создает новые вызовы. Место России в мировом порядке никому не понятно, разброс вариантов огромен

   Еще серьезнее, однако, то, что постановка вопроса о России как о суверенной демократии нова не только для «мирового сообщества», но и для нашей собственной элиты.
   В политическом дискурсе это выражается, с одной стороны, в полном отказе традиционных демократических групп (ультралибералов) обсуждать сам вопрос о способности нашей страны сказать свое слово как во внутренней, так и в мировой политике. А с другой стороны, с этими группами парадоксальным образом смыкаются традиционалисты более старой закваски (ультраконсерваторы), сваливающиеся в апологетику характерной якобы для России военно-полицейской модели.
   И те и другие, однако, одинаково сильно любят иностранные деньги. И обладают одинаковой склонностью к монопольной концентрации власти и собственности.
   При этом ультралибералы являются прямыми противниками суверенной демократии, стремясь вернуть «центр управления» за пределы страны. Риторика ультраконсерваторов противоположная – закрытость от внешнего мира, государственная монополия на политический и экономический процесс. Однако, поскольку и то и другое приводит к краху, победа точки зрения ультраконсерваторов дала бы результат, совпадающий с намерениями ультралибералов, что уже и произошло 15 лет назад.
   В либерально-консервативной части политического поля должны сосредотачиваться национальная буржуазия, военные, средний класс и их духовные и политические представители. Сейчас эти группы, весьма обширные и потенциально очень влиятельные, в очень небольшой степени сознают свои общенациональные интересы, и прежде всего то, что проект России как «суверенной демократии» – это их проект.

В. Сурков
СУВЕРЕНИТЕТ – ЭТО ПОЛИТИЧЕСКИЙ СИНОНИМ КОНКУРЕНТО– СПОСОБНОСТИ

   Стенограмма выступления заместителя Руководителя Администрации Президента РФ перед слушателями Центра партийной учебы и подготовки кадров ВПП «Единая Россия»
   Развитие европейской цивилизации, частью которой является цивилизация российская, показывает, что люди на протяжении всех наблюдаемых эпох стремились прежде всего к материальному благополучию, а кроме того, пытались добиться такого устройства собственной жизни, в котором они могли бы быть свободными и чтобы мир по отношению к ним был справедлив. Именно материальный успех, свобода и справедливость составляют основные ценности, которые мы с вами разделяем.
   Не буду удаляться в историю Европы, хотя каждый из вас представляет, что именно так и развивалось общество в Европе, так развивались все народы. Постепенно все большее количество людей получало доступ к знаниям, развивались массовые коммуникации, системы транспорта и связи. Все большее количество людей начинало участвовать в принятии решений, вершиной чего стало появление массовых демократий, не очень давно, 100 лет назад. Напомню, что всеобщее избирательное право, всеобщее право участвовать в политической жизни – это изобретение недавнее.
   Но мы все вроде бы согласны, что изобретение это прогрессивное и в таких обществах жить и выгоднее, и интереснее. Естественно, человек, у которого есть знания, человек, который может участвовать в той или иной степени (кто-то больше, кто-то меньше) в принятии решений по демократическим процедурам, у такого человека и больше свободы выбора, и больше чувство собственного достоинства. В связи с этим и социальная технология, и технология власти, и технология самоорганизации общества становятся все более сложными, все более, если угодно, мягкими и изощренными. От принуждения общество постепенно переходит к технологиям убеждения, от подавления – к сотрудничеству, от иерархии к сетям горизонтальных связей.

   Демократия в России – это всерьез и надолго, и общественная жизнь в России неизбежно будет усложняться по мере развития демократических институтов

   Хочу сразу предварить вопрос: при чем здесь, собственно, мы? А между тем вещи, о которых я говорю, абсолютно прикладные. Просто демократия в России – это всерьез и надолго, и общественная жизнь в России неизбежно будет усложняться по мере развития демократических институтов, и все большее значение в нашей политической работе придется уделять методам убеждения и разъяснения. Как ни парадоксально, демократическое общество, по моему мнению, сверхидеологизировано, куда более идеологизировано, чем тоталитарное, где страх заменяет идею. Поскольку там, где сила силы убывает, там возрастает сила слова.
   Для начала хорошо было бы объясниться по поводу того, что с нами со всеми случилось при нашей жизни. Все мы застали Советский Союз, все мы застали сложную эпоху 90-х, все мы живем сегодня и собираемся жить завтра. У нас не выработано консенсуса в обществе по оценке недавних событий. Следовательно, не выработан подход к нашему будущему. Я предлагаю начать с себя и попытаться сделать так, чтобы основные оценки стали для нас общими и чтобы мы могли смело ими оперировать.
   Никакого секрета не открою, если скажу, еще раз повторившись, что Россия – это европейская страна. И какой бы особенной мы ее с вами ни считали, и какой бы странной ее ни считали те, кто смотрит на нее со стороны, все-таки, как и Президент указывал в своих выступлениях, мы в целом проходили тот же путь, что и другие европейские страны.
   И абсолютизм в России достиг своего апогея примерно в то же время, что и во Франции. Ничем мы здесь не хуже и не лучше других.
   Скажем так, торговлю людьми Россия отменила и запретила даже раньше, чем это сделали Соединенные Штаты Америки.
   Парламентаризм у нас тоже не намного младше, чем в других странах. Что касается того, что у нас в XX веке родилось довольно странное тоталитарное государство, то и здесь следует помнить, что мы не были одиноки, что в той же Европе существовала нацистская Германия, фашистская Италия, франкистская Испания… Мы в этом смысле не уникальны, и мы не должны считать себя какими-то изгоями, у которых не получается то, что получается у других.
   Бердяев, наш выдающийся мыслитель, еще в начале прошлого века говорил: «Необходимо стремиться к свободному и справедливому обществу. Без свободы не может быть никакой справедливости. Справедливость требует свободы для всех людей». Это русская мысль, она нами не заимствована ни у Маркса, ни у Гегеля, это наша. И в связи с этим, наверное, было бы важно понять, что представлял собой СССР. Мы, безусловно, должны с уважением относиться к тому, что сделали наши предки. Ни в коей мере Советский Союз не заслуживает какого-то огульного осуждения: это все – наши ближайшие родственники, это все фактически мы сами.
   Я бы сказал, что у Советского Союза было два крупнейших достижения: с одной стороны, мощная идеологическая работа, которая была развернута в планетарном масштабе, и Советский Союз тоже оперировал понятием свободы и справедливости. Хотя нам самим не очень поздоровилось от всей этой работы, но на весь мир эта мощная поддержка, как военная, материальная, так и просто моральная, оказала огромное влияние, о котором мы сегодня забываем. Мы забываем, как Советский Союз был популярен среди западных интеллектуалов самого демократического толка.
   Советский Союз благодаря своим мощным идеологическим усилиям стимулировал освобождение колоний, ускорил гармонизацию социальных отношений в самих странах Запада и этим самым оказал благотворное влияние на мировой ход истории.
   С другой стороны – индустриализация. Не будем забывать, что мы живем на наследство, доставшееся нам от Советского Союза, что мы пока мало сделали сами. Наши железные дороги, наши трубопроводы, наше жилищно-коммунальное хозяйство, наши заводы, наши ядерные силы – это все наследство Советского Союза.
   При всем этом общество, которое у нас получилось тогда, вряд ли можно назвать свободным или справедливым. Мы, наверное, не должны тут долго разговаривать. Я думаю, все с этим согласятся.
   Большая проблема была также в том, что такое замкнутое общество, в котором результаты оценивались скорее с партийнодогматической точки зрения, а не с прагматической, воспроизводило неэффективную элиту. В общем-то ничего удивительного нет в том, что в один из самых драматических моментов развития Советского Союза на вершине власти оказались личности недостаточно высокого уровня. Может быть, в то время, когда нужны были люди масштаба Петра Великого, пришла к власти малообразованная и мало отдающая себе отчет в своих действиях группа товарищей. Это была «мина», заложенная в самой системе: она не могла воспроизводить другую элиту.
   Это общество было не только несправедливым и несвободным. Оно и не решило материальные вопросы, оно явно отстало по удовлетворению потребностей людей в новом качестве жизни от тех же западных стран.
   Ну и кому нужна была такая империя, которая не могла дать своим гражданам ни хлеба, ни зрелищ? Вполне естественно, что она распалась.
   Отказ от такого общества был неизбежен. Не надо считать крушение Советского Союза итогом интриг ЦРУ или заговором партийной верхушки. Это такое бегство от реальности. Был объективный процесс, который, как известно, пошел. Надо сказать, что российский народ сам выбрал такую судьбу – он отказался от той социальной модели, поскольку увидел, что в своих поисках свободы и справедливости он не туда зашел. И он попытался вернуться к демократическим ценностям, которые, замечу, были подробно прописаны в советской конституции.
   В этом смысле Советский Союз был, безусловно, модернизационным крупнейшим проектом. Он уже нес в себе зачатки демократии, поскольку он ее декларировал и формулировал в словах. И рано или поздно эти слова должны были быть востребованы. Поэтому потеря территорий, потеря населения, потеря огромной части нашей экономики – это жертва, это цена. И невозможно сказать, какая она, большая или маленькая, но это то, что наш народ более или менее осознанно заплатил за выход на верный путь.

   Советский Союз уже нес в себе зачатки демократии, поскольку он ее декларировал и формулировал в словах. И рано или поздно эти слова должны были быть востребованы

   Думаю, этот путь не мог быть простым, прежде всего потому, что, конечно, страна была в массе своей не готова и не могла быть готова к жизни в условиях современной демократии. Процитирую Ивана Ильина, который еще в 40-х годах предвидел крушение советской власти и пытался описать то, что произойдет после этого. Он писал так: «Когда крушение коммунистического строя станет совершившимся фактом и настоящая Россия начнет возрождаться, русский народ увидит себя без ведущего слоя. Конечно, место этого слоя будет временно занято усидевшими и преходящими людьми, но присутствие их не разрешит вопроса».
   Кризис был неизбежным, потому что ведущий слой в общем-то исчез. Естественно, остатки старой номенклатуры в рыночных условиях очень быстро сдружились с шустрыми самодеятельными коммерческими коллективами. Государственная власть везде отступала, это было бессистемное бегство от ответственности. Даже провозглашалось, что государство есть зло. Сейчас мы просто это забываем, но на полном серьезе декларировалось, что чем меньше государства, тем лучше. А сведи его к нулю, так вообще станет все хорошо. Естественно, этот вакуум заполнялся, естественно, что именно такие самодеятельные и амбициозные коммерческие руководители подменили собой в ряде случаев власть. Ни для кого не секрет, что целые министерства, регионы, партии находились под контролем отдельных финансовых групп, причем под самым прямым и буквальным контролем. Может быть, ничего плохого в этом и не было бы, если бы это не было абсолютной подменой понятий. То есть вместо того, чтобы двигаться к демократии, мы получили то, что справедливо названо олигархией.
   В чем, собственно, проблема олигархии? Прежде всего она нелегитимна по определению, потому что Конституцией не предусмотрено руководство министром со стороны какого-то коммерсанта и не написано, что те, кого выбрал народ, должны работать на тех, у кого больше денег. Там такого не написано.

   Олигархия нелегитимна по определению, потому что Конституцией не предусмотрено руководство министром со стороны какого-то коммерсанта и не написано, что те, кого выбрал народ, должны работать на тех, у кого больше денег

   Во-вторых, проблема еще и в том, что это ведь действительно власть не многих. Это даже не тысячи людей. Это единицы людей. Их всех можно по пальцам пересчитать. Они не представляли не только большинства, которое, безусловно, теряло от реформ и переживало их очень болезненно, но они и не представляли, хотя это странно звучит, даже обогащающееся меньшинство. Даже бизнесмены, даже те, кто стал успешно делать карьеру в то время, они не давали им доверенности на то, чтобы они представляли хотя бы их интересы. Такого ведь не было. Они скорее дискредитировали деловое сообщество своими непомерными амбициями.
   В результате все основные идеи демократии были искажены. Вместо общественной дискуссии мы получили сплошные придворные интриги. Мы получили манипуляцию вместо представительства. Мы помним выборы 1996 года, может быть, кто-то из присутствующих в ходе них уже и работал, как между турами вдруг в некоторых регионах сказочным образом поменялись предпочтения, причем самым радикальным образом.
   Комментировать то, как это произошло, мы с вами не будем: понимаем, как. Более того, это публично оправдывалось. Вот что пишет корреспондент Washington Post в 1997 году: один из известных российских либералов «сказал мне, что любые нарушения в ходе избирательной кампании были оправданны. Если прожили 75 лет при коммунизме, как далеко вы пойдете, чтобы не допустить его возвращения? – спросил он». Нельзя не повторить: «любые нарушения в ходе избирательной кампании были оправданны». Говорится публично представителям иностранной прессы. Куда делся закон и что было поставлено во главу угла, на чем основывалось это общество? И вот эти люди нас сегодня учат демократии и рассказывают нам о том, что она куда-то там сворачивается. Если тогда была демократия, тогда я не знаю, что такое демократия.
   Коррупция заменила собой конкуренцию. Здесь еще раз процитирую. И тоже западный источник того времени Маршалл Голдман: «Значительными инвестиционными средствами обладали мафиозные группы, нечестные директора предприятий и магазинов, правительственная и управленческая элита, которые могли заранее присвоить себе то, что раньше составляло государственную и партийную собственность…». Это тоже к слову о том, была ли там конкуренция, были ли там реальные рыночные отношения или это все-таки был скорее выбор, густо замешенный на коррупционных подходах.
   Свобода слова тоже имела особый смысл: ведущие телеканалы стали оружием в руках известных олигархических групп и большей частью использовались для вышибания новых объектов госсобственности и участия в разделе таковых.
   Глубина экономического падения вам известна: у нас фактически наполовину рухнул валовой продукт.
   Чтобы подчеркнуть драматизм той ситуации, могу сказать, что в прошлом году мы вроде бы вышли на уровень 60% зарплаты учителя по отношению к уровню 1989 года. Можно представить, куда мы откатились, если до сих пор наш учитель получает меньше, чем при советской власти.
   Приватизация, в целом явление благотворное, в ряде случаев делалась по странным схемам, и, конечно, очень трудно и практически невозможно никому объяснить, чем были залоговые аукционы.
   Ясно, как кто-то справедливо заметил, это было назначение группы товарищей миллиардерами, то есть вас вызывали и говорили: «Ты назначаешься миллиардером».
   В федеративных отношениях царил хаос. Например, конституцией Республики Тыва закреплялось право этой республики выйти из состава Российской Федерации. Некоторые субъекты определяли себя как суверенные государства, ассоциированные с Российской Федерацией. Так было в очень многих случаях. Об экзотических экономических местных законах, странных экономических моделях на местах тоже много смешного можно рассказать. Нигде федеральный закон не считался выше, чем региональный. Апофеоз центробежных настроений – мятеж в Чеченской Республике, поднятый шайкой уголовников, который привел к большим страданиям самого чеченского народа прежде всего и позорной хасавюртовской капитуляции. Согласно хасавюртовскому соглашению определение статуса Чеченской Республики откладывалось на несколько лет.
   То есть на вопрос о том, входит ли Чеченская Республика в состав России, вы не могли дать утвердительный ответ. Что это, как не нарушение территориальной целостности России?
   Внешние заимствования, оправдать масштаб которых очень трудно даже сейчас. И даже издалека уже анализируя, почему так много занимали, и зачем занимали, и зачем были нужны краткосрочные и столь дорогие заимствования, непонятно. Но зато приходилось ежегодно утверждать наш федеральный бюджет в МВФ. Фактически страна была на грани потери государственного суверенитета.

   Дилемма была простая – либо олигархия, обрушиваясь, утащит за собой весь народ и всю Россию, и мы утонем все вместе, либо она все-таки пройдет как болезнь роста и отслоится, и страна пойдет нормальной дорогой

   Если то, что я описал, есть демократия и если это есть свободное и справедливое общество, то что же такое тогда Содом и что в таком случае Гоморра? Никакой свободы, конечно, не было и в помине. Сейчас многие говорят, что тогда была свобода. Ну разве был свободен нищий человек? Вообще что такое свобода? Помимо того, что это идея, это то, чем вообще-то надо бы пользоваться. Разве может обнищавший забитый человек пользоваться своей свободой? Только в каком-то разве что разбойничьем смысле. Что касается богатых людей, многие из вас тогда занимались бизнесом, помнят, что количество заказных убийств, количество заказных уголовных дел создавало у любого предпринимателя ощущение зыбкости и непрочности всего, что он делает для себя и для своей семьи. Разве это свобода? Это, может быть, воля, опять же разбойничья – «пан или пропал» и так далее. Но свободой в нормальном, цивилизованном смысле слова считаться такое свинство, конечно, не могло. И такой режим не был жизнеспособным, он был обречен. Но дилемма была простая – либо олигархия, обрушиваясь, утащит за собой весь народ и всю Россию, и мы утонем все вместе, либо она все-таки пройдет как болезнь роста и отслоится, и страна пойдет нормальной дорогой. Могло показаться, что Россия уже кончается, что то, что мы видим, – это просто затянувшаяся агония советской системы.
   В общем, стоял вопрос – быть или не быть. Россия, как всегда свойственно российскому народу, ответила: «Быть!». И ответила в том числе путем выборов – Президентом был избран Владимир Владимирович Путин, и, собственно, он должен был заниматься нормализацией ситуации в стране.
   Очень важно подчеркнуть, что 90-е годы (при том, что это был действительно олигархический режим) ни в коей мере мы не должны считать потерянными для России, временем сплошных безобразий. Мы не должны забывать, что в 90-е годы были начаты громадные реформы и масса позитивного, и прежде всего, пусть даже в таких извращенных, я бы сказал, условиях, сложных условиях, но осваивались новые социальные практики, люди привыкали к выборам, люди учились работать в рыночной экономике.
   И одно из самых важных достижений 90-х, мне кажется, то, что в такой достаточно зоологический период нашего развития к ведущим позициям пробились по-настоящему активные, стойкие, целеустремленные и сильные люди, материал для формирования нового ведущего слоя нации.

   В такой достаточно зоологический период нашего развития к ведущим позициям пробились по-настоящему активные, стойкие, целеустремленные и сильные люди, материал для формирования нового ведущего слоя нации

   Что касается первых шагов Президента Путина, то мы помним, что было объявлено о диктатуре закона. Мы помним, что была объявлена политика стабилизации. Я бы все это вместе назвал политикой демократизации. Хочу это подчеркнуть, потому что, когда вам внушают, что кто-то сворачивает демократию, это абсолютное извращение и подмена понятий. Я только что описал то, что мы получили. Все что угодно, но не демократию. Президент возвращает реальный смысл слова «демократия» всем демократическим институтам.
   Начнем с того, что его политика пользуется поддержкой большинства населения. Как известно, главный принцип демократического общества – оно устроено и основывается на мнении большинства. Нельзя было этого сказать о режиме 90-х годов.
   Что касается дальнейших его шагов, они все описываются очень простым подходом: выполняйте то, что здесь написано, вот Конституция, там написано «это», выполняйте «это».
   Мне кажется, ничего более демократичного, чем такое требование, придумать нельзя, потому что просто было предложено всем исполнять Закон, а не извращать его смысл. Это есть основа демократического общества. Оно должно быть правовым и должно основываться на законе.
   Были приняты законы об ответственности глав регионов. Тоже было подано как некая попытка найти управу и так далее. Хорошо, а почему глава руководящего органа не должен отвечать, если он совершает противоправные действия и нарушает права граждан? Почему он должен занимать эту должность, если он грубо нарушает те или иные законы? Тоже, на мой взгляд, абсолютно нормальное решение в рамках действующей Конституции.
   Было предписано всем привести уставы в порядок, чтобы таких статей, которые я процитировал, в местных конституциях и уставах не наблюдалось. Было еще раз повторено, что федеральный закон выше регионального.
   Но чтобы доказать это и убедить людей в очевидном, понадобилось несколько лет.
   Олигархи. Хотел бы напомнить, что олигархи – не просто крупные бизнесмены. Не любой крупный бизнесмен является олигархом, как сейчас почему-то стали думать. Олигархи возникают там и тогда, где и когда крупный бизнес пытается подменить собой государство. Было предложено равноудалиться, не болтаться по Кремлю, не шататься по министерствам и не решать вопросы, не входящие в компетенцию. А так, в целом, ходить вместе и ставить общие вопросы для общего развития рыночных отношений. Было предложено платить налоги. Все мы знаем об освобожденных от налогов фирмах, где работали 50 инвалидов и через которые проходила вся выручка крупнейших нефтяных компаний. Было указано на недопустимость. Это что? Какое-то подавление бизнеса? Всем известен другой скандал с крупной нефтяной фирмой. Оказывается, они добывали на просторах Сибири не нефть, а скважинную жидкость, которая чудесным образом становилась нефтью, доходя до НПЗ. В чем здесь проблема? Кто здесь прав, а кто виноват? Подобный элементарный вопрос в любой стране мира был бы решен беспощадным, жестким образом, потому что, добывая нефть, не надо всем рассказывать, что ты добываешь скважинную жидкость. А надо говорить: «Я добываю нефть», – и честно платить налоги. Потому что в нашей стране живут еще 140 миллионов человек, у которых нет нефтяной скважины во дворе и которым тоже надо деньги зарабатывать. Социальная справедливость требует не очередного передела собственности (зачем к одной несправедливости прибавлять другую?), а честной уплаты налогов.
   Судьба средств массовой информации обильно оплакана мировым сообществом. Напоминаю, Первый канал всегда, и в 90-е годы тоже, был каналом, в котором был контрольный пакет государства. Те, кто влиял на его политику откуда-то со стороны, делали это незаконным образом. Как был этот канал государственным, так он им и остался. Он никогда не был ни общественным, ни частным. В чем здесь проблема, тоже непонятно. Еще один известный частный канал набрал у государственных компаний кредитов больше, чем его собственная капитализация, и возвращать их не собирался. Ему сказали: «Либо верни кредит, либо поступай в распоряжение кредитора…». Нормальная рыночная практика, абсолютно понятная, та, которую невозможно оспорить. Что в этом решении политического? Политическим решением было бы, напротив, оставить канал в той ситуации, в которой он, называя себя рыночной структурой, вел бы себя нерыночным образом. Не возвращать долги – это противоречит законам. Если ты их не вернул, поступай в распоряжение кредитора. Если кредитором оказалась государственная структура, ну что ж… У государства он кредитовался, потому что никакой частный банк не дал бы этой фирме кредитов больше, чем размер ее собственной капитализации. Только государство в минуты своего олигархического безумия могло это сделать. Вот и все! В чем здесь проблема? Где здесь свобода слова? И где здесь несправедливость?
   Зарплаты и пенсии стали платить вовремя. Оказалось тоже, что это не очень сложно сделать. Но почему-то до Путина этого никто не делал. Это тоже было выполнение закона, потому что только у нас в 90-е годы можно было себе представить, что человек заработал деньги, но их не получил. Как это так? Я работал на заводе на окладе. Представляю, подхожу к окошку, а мне говорят: «Знаете, нет сегодня денег». Я бы умер через две недели. Вообще как это может поместиться у кого-то в голове? Тем не менее было.
   И восстанавливая здесь порядок, мы тоже привели ситуацию в соответствие с действующим законодательством, которое не велит не платить денег людям, а велит как раз платить то, что человек заработал. И это, кстати, тоже гарантировано Конституцией.

   Был проведен референдум в Чеченской Республике и восстановлена территориальная целостность Российской Федерации, восстановлен фактически суверенитет российского народа на всей территории Российской Федерации

   Была приостановлена практика активных и бессмысленных внешних заимствований, и, как выяснилось, ничего страшного с нами не случилось.
   Очень важный момент: был проведен референдум в Чеченской Республике и восстановлена территориальная целостность Российской Федерации, и минимизирована активность тех негодяев, которые истребляли чеченский народ и нападали на другие регионы страны. Был восстановлен фактически суверенитет российского народа на всей территории Российской Федерации. На всей ее территории стали действовать ее законы.
   Мне кажется, все эти действия исключительно демократичны, потому что направлены именно на то, чтобы работали законы демократического государства.
   Цифры, которые говорят о достижениях, называть не буду: они опубликованы, напоминаю, в выступлениях Президента и руководства партии. Скажу только, что с 1999-го по 2004 год реальные доходы граждан возросли на 76%. Это много. Но чтобы никто не зазнавался, скажу также, что они, по оценкам экспертов, составляют 88% от уровня доходов граждан в 1991 году. Сделано очень много, но далеко не все. Мы даже, повторюсь, не вернулись на уровень благосостояния, который был в последние годы советской власти.
   О том, что было, мы поговорили вдоволь. Конечно, интересно и важно, что будет. Политика Президента Путина очень ясна. Она изложена и в его посланиях, и в его выступлениях на самые разные темы. Как же может развиваться Россия, какой она должна быть страной в будущем? Прежде всего она должна быть страной процветающей, где люди благополучно живут. Ясно, что просто это декларировать может каждый. Вопрос – как это сделать и что для этого нужно? Думаю, что два стратегических условия должны обеспечить долгосрочное устойчивое развитие – демократия и суверенитет. Необходимость демократии очевидна, ведь только общество, основанное на соревновании и сотрудничестве свободных людей, может быть эффективным и конкурентоспособным. Потому что если в обществе снижен уровень соревновательности, если оно не воспроизводит все время эффективный лидирующий класс, то у такого общества не получится ничего.
   Кроме того, немаловажный прагматический момент: если мы не будем открытым демократическим обществом, если мы не будем широко интегрироваться в мировую экономику, в мировую систему знаний, то мы не получим доступа к современным технологиям Запада, без которых, как мне представляется, модернизация России невозможна.
   Наконец, мне кажется, в демократическом обществе жить все-таки комфортнее. Может быть, я субъективно рассуждаю. Но мне кажется, оно более приятно для жизни.
   Что касается суверенитета: почему мы, собственно, должны все время о нем помнить и его беречь? Есть такое явление – глобализация. Сейчас говорят, что национальное государство устарело, оно слишком большое, чтобы решать маленькие задачи, и слишком маленькое, чтобы решать большие задачи. Есть такое модное рассуждение. Действительно, в процессы глобализации – обмен технологиями, товарами, всеобщий открытый рынок – вовлечены волей или неволей в той или иной степени все народы мира. Но не надо при этом думать, что это такой новый коммунизм. Выгоды от глобализации распределяются неравномерно. Не хочу сказать, что они распределяются несправедливо, хотя многие думают так, но они неравномерно распределяются.
   В подтверждение своих слов процитирую великого русского поэта. Он, оказывается, тоже размышлял на эту тему. Иосиф Бродский, работа «Взгляд с карусели», 1990 год: «Подлинным эквивалентом третьей мировой войны представляется перспектива войны экономической. Отсутствие международного антитрестовского законодательства обеспечивает перспективу абсолютно ничем не ограниченного соперничества, где все средства хороши и где смысл победы – доминирующее положение. Битвы этой войны будут носить сверхнациональный характер, но…» дальше важно: «… но торжество всегда будет национальным, то есть по месту прописки победителя. Финансовое могущество принимает обычно разнообразные формы экспансии – экономической, политической, культурной. Купить проще, чем убить. Национальный долг, как форма оккупации, надежнее воинского гарнизона. Представляется вполне вероятным, что страны Восточной Европы, высвободившись из-под коммунистического господства, окажутся в положении стран-должников»… то есть стран, оккупированных на новый лад. Это говорит поэт Иосиф Бродский, отнюдь не сторонник теории заговора. Думаю, он прав. При всех радостях глобализации, как говорится, дружба дружбой, а дивиденды американцы считают там у себя, англичане – у себя, канадцы – у себя, ну а мы, грешные, – у себя, а большинство считает убытки… Поэтому когда нам говорят, что суверенитет – вещь устаревшая, как и национальное государство, мы должны все-таки задуматься, а не разводят ли нас.

   Когда нам говорят, что суверенитет – вещь устаревшая, как и национальное государство, мы должны все-таки задуматься, а не разводят ли нас

   Быть самостоятельной нацией для начала просто выгодно. Если мы не будем управлять собой сами, а передоверим это все, так сказать, транснациональным компаниям, мощным неправительственным благотворительным организациям, которые спят и видят, как бы нас похитрее благотворить и подороже облагодетельствовать, делать им больше нечего… Мне кажется, что в такой ситуации нам будут оставлять на жизнь столько, сколько считают нужным они, а не столько, сколько бы хотели оставить у себя мы. Один известный политолог удачно сказал, что из нас хотели бы сделать службу безопасности по охране их трубопровода, проходящего по нашей территории. Думаю, в целом это так. Это не значит, что они враги. Нет, они конкуренты. Вот тут, я вижу, бизнесмены есть, они знают, что это такое. Ничего личного. Просто разденут до последних ботинок, политкорректно, при всем уважении. Это нормально. Мы должны к этому спокойно относиться и не обижаться ни на кого. Надо просто самим быть конкурентоспособными.

   Суверенитет – это открытость, это выход в мир, это участие в открытой борьбе, это политический синоним конкурентоспособности

   Суверенитет – это не крепость Россия, как трактуют некоторые наши критики, это не то, что мы с вами взяли и закрыли свои избушки, с утра до вечера пьем водку, дверь на засове держим и знать не знаем соседей, нет! Суверенитет – это открытость, это выход в мир, это участие в открытой борьбе. Я бы сказал, что суверенитет – это политический синоним конкурентоспособности.
   Россия, без сомнения, должна оставаться в числе держав, которые принимают решения по вопросам организации мирового порядка. Здесь причина тоже проста. Есть целое направление либеральной мысли, которое предлагает России уйти из глобальной политики. «Давайте сядем в свой дом и будем его обустраивать», – говорят нам многие. Мы не против обустройства дома. Но, во-первых, дом так расположился, между трех океанов, что если даже мы захотим в нем тихо сидеть, к нам все равно придут и спать нам не дадут.
   Во-вторых, мне кажется, если Россия уйдет из глобальной политики, перестанет влиять на мировые решения, то скорее всего эти решения будут приниматься ей в ущерб. Это почти очевидно. Что думать о том, кто не может тебе возразить? Его интересы в последнюю очередь, и опять же не потому, что люди плохи или хороши, люди просто таковы. И ничего с этим не сделаешь.
   Есть и самая романтическая из важных причин сохранения национального суверенитета: русские, россияне, уже 500 лет являются государствообразующим народом, мы нация, привыкшая к государственности. И в отличие от наших многих друзей по Советскому Союзу и многих других стран мы всегда были носителями государственной идеи. Ясно, что некоторые страны, которые объявляют своей национальной идеей вступление в Евросоюз, очень счастливые страны: им много думать не надо. У них все очень просто. Москали плохие, они во всем виноваты, мы сейчас побежим в Брюссель, и там все будет хорошо. Надо помнить, что все эти нации ни одного дня в своей истории не были суверенными, они не имеют навыка государственного существования. Поэтому вполне понятно, что, когда в Москве не сложилось или сложилось не так, как хотелось, они сразу же, не задумываясь, бегут к другому хозяину. Это нормально. Были провинцией одной страны, станут провинцией другой. Я не представляю себе русских, россиян, которые думают так же: «Сейчас мы в ком-то растворимся, к кому-то убежим, и там уж нас обласкают, обогреют и будут нами руководить». И винить нам некого, кроме самих себя, в том, что с нами случилось. И бежать нам некуда, кроме как к себе домой. Вот еще одна, и для меня вообще важнейшая, причина того, что Россия должна быть самостоятельным государством, которое влияет на мировую политику.
   Россия должна содействовать выработке справедливых правил глобализации. Надо препятствовать монополии одной или двух стран в любой жизненно важной отрасли, поддерживать создание новых резервных валют, новых транспортных и информационных систем, новых международных центров высоких технологий. Развивая демократию в нашей стране, мы заинтересованы в демократизации и международных отношений. В них не должно быть места диктату. Свободные нации должны соревноваться и сотрудничать по справедливым правилам.
   Мы, конечно, восстанавливаем свои позиции в мировом сообществе. Но я бы хотел напомнить, каким образом. Россия является одним из пяти постоянных членов Совбеза ООН, имеет право вето, как известно. Насколько все это эффективно – вопрос другой, но это очень почетный статус. Хотел бы напомнить, что статус этот добыт не нами с вами – он явился результатом итогов Второй мировой войны, в которой одержали победу наши отцы и деды. Это наше наследство.
   Мы также являемся членом «Большой восьмерки», даже председательствуем в ней в этом году. Хотел бы также напомнить, что по экономическим показателям Россия не вполне вписывается в «Большую восьмерку» и в этом смысле нам дали аванс, чтобы нас из виду не упустить.
   Вот так мы и живем между наследством и авансом. Мне кажется, проблема нашего поколения в том, что свой вклад мы пока всерьез не внесли. Мы только переходим от политики стабилизации к политике развития. Нет ни одного крупного экономического или социального достижения, которое совершило бы наше с вами поколение. Об этом надо помнить. Уже и апломб появился, уже и миллиардер на миллиардере сидит и миллиардером погоняет и говорит: «Мы самые умные и все понимаем». Миллионеров вообще девать некуда.
   Люди настолько горды, как будто порох изобрели. Но они ничего не изобрели. Да и амбициозных голодранцев хватает, которые думают, что они хозяева вселенной, неизвестно, на каком основании. Пока мы не заработали реально, сами, своим трудом статус ведущей мировой державы.
   Конечно, не в плюс демократии – бедность. И если мы не снизим всерьез уровень бедности в нашей стране, то, конечно, наше общество не может быть устойчивым.
   Рентабельность демократии не для всех пока очевидна. Она должна быть выгодна ее гражданам в самом прямом смысле слова. Она должна обеспечивать получение гражданами материальных благ, зарабатывание денег и так далее. Нашей демократии еще предстоит доказывать свою эффективность в этом направлении. Уклонение от уплаты налогов, коррупция подрывают экономическую базу демократии. Устойчивое развитие свободного общества, свободной экономики предполагает более справедливое распределение национального продукта.

   Основные угрозы суверенности нашей нации – это международный терроризм, угроза прямого военного столкновения, неконкурентоспособность экономики, мягкое поглощение по современным «оранжевым технологиям»

   Что угрожает суверенитету как составной части нашей существующей и будущей политической модели? Основные угрозы суверенности нашей нации – это международный терроризм; это (к счастью, пока очень гипотетическая) угроза прямого военного столкновения; неконкурентоспособность экономики; мягкое поглощение по современным «оранжевым технологиям» при снижении национального иммунитета к внешним воздействиям. Чуть подробнее остановлюсь на каждом моменте.
   Борьба с международным терроризмом – одно из основных направлений работы Президента и вашей работы. Естественно, тут велика роль наших спецслужб. Кроме силы, очень важна работа гуманитарного и экономического характера. Уже многократно говорили о социализации Кавказа, возвращении туда нормальных основ функционирования общества, занятости, восстановлении культурного единства наших народов. Это сложная задача, она на десятилетия, но надо верить в ее реализацию и верить в то, что мы с этой задачей справимся.
   По внешним угрозам военного характера, повторюсь, на сегодня так вопрос, к счастью, не стоит, но мы все реалисты и, к сожалению, должны признать, что всяко может быть, и, естественно, наша армия и военно-морской флот – основа нашего национального суверенитета, в особенности, конечно, ядерные силы. И этому вопросу будет уделяться самое большое внимание и сейчас, и в будущем.
   Экономика. Не будет у нас, конечно, армии, не победим мы терроризм, ничего мы вообще не решим, если у нас будет «хромая» экономика. Экономический росту нас большой, довольно впечатляющий, но, опять же, надо вспомнить, от какого уровня мы растем, и не особо зазнаваться.
   А во-вторых, не всегда понятно, что там у нас растет. Структурная перестройка экономики чудовищно затянулась, и рано или поздно эта проблема, плавно ли, жестко ли, но даст о себе знать. И огромные государственные расходы, и неэффективная бюджетная сфера, и слабое развитие передовых отраслей экономики – это проблемы. Естественно, много разговоров, споров о том, что с этим делать. Есть адепты такого либерального мракобесия, которые предлагают просто все либерализовать до крайней степени, и само все вроде как образуется. Конечно, это не так. Общество должно думать и вырабатывать реалистическую модель дальнейшего развития. Собственно, Президент Путин уже обрисовал эту модель, хотя мы находимся в начале пути. Надо использовать свои конкурентные преимущества и развивать их. И когда мы говорим о высоких технологиях и так далее, мы как-то забываем сказать, откуда они возьмутся. Мне кажется, надо брать то, что у нас и так получается, и просто делать это лучше.
   Концепция России как энергетической сверхдержавы, мне кажется, вполне соответствует этому подходу. Все-таки топливно-энергетический комплекс – это главный наш экономический комплекс, который дает львиную долю нашего национального продукта.
   Естественно, речь ни в коей мере не идет о том, что надо быть и оставаться так называемым сырьевым придатком. Задача не в том, чтобы стать очень большим сырьевым придатком, а в том, чтобы максимально используя наши возможности, развить их и вывести на новый качественный уровень. Возможно, для начала мы должны научиться добывать нефть и газ более современными способами. Для начала мы должны качественно улучшить наш ТЭК, причем не только путем закупки оборудования на Западе, тогда мы действительно станем спецназом, охраняющим их трубу. Мы должны получать доступ к технологиям, экспортируя газ, нефть, нефтепродукты. На мой взгляд, мы должны думать не только о том, сколько денег за это взять (об этом, конечно, само собой надо думать), но деньги, извините за выражение, это бумага. Мы ведь имеем дело с мировыми эмиссионными центрами. Ну что там американцам эти деньги? Они сколько надо, столько их и «нарисуют». Нам нужны знания. Нам нужны новые технологии. Тогда и проблемы Стабфонда не будет – куда сплавить то, что набрали.
   Если мы получим доступ (в кооперации, конечно, с западными странами, в добром сотрудничестве с ними) к новым технологиям, пусть, может быть, не самого последнего дня, мы потом сами, развивая свою систему образования (мы в общем-то не глупые в целом люди), сможем выйти уже на те самые высокие технологии. У нас есть энерго-машиностроение, которое, конечно, отстало, но у нас есть база, у нас есть люди, у нас есть специалисты, у нас есть от чего плясать. И это надо обязательно использовать. Конечно, нужно развивать и технологии энергосбережения, развивать новые технологии в области транспортировки энергии, энергоносителей, у нас есть и не утрачены пока, к счастью, хорошие возможности в области атомного энергетического комплекса, и это пользуется спросом.
   Россия должна в кооперации с другими странами думать о топливе будущего, используя преимущество, что у нас столько углеводородного сырья, нужно уже думать о том, что будет после того, когда это все закончится. И если Россия сможет за счет своих сегодняшних возможностей попасть в международный кооператив, который создаст топливо будущего, тогда наши дети будут жить спокойно. А если мы все проедим сегодня, пропьем, прогуляем, тогда кто ж нам спасибо скажет?
   Также мы имеем определенные навыки в освоении космоса.
   У нас есть оборонный сектор. Финансирование научно-исследовательских работ в оборонке возросло в разы за последние годы. Здесь тоже мы не должны утрачивать наши возможности, причем полагаю, что даже в оборонной промышленности по некоторым направлениям можем кооперироваться с другими странами.
   Транспорт и связь. Само расположение России делает ее хорошей дорогой между Востоком и Западом. Здесь тоже есть к чему стремиться и есть с чего начинать.
   Спрашиваю одного знакомого: «Что так мало дорог строим?». Он говорит: «Да не возят же ничего, чего их строить?» Говорю: «А ты построй, может, повезут?» Мне кажется, тут есть «проблема курицы и яйца». Конечно, когда человек сидит дома, думает: «Сейчас поеду, там ухабы, свалюсь куда-нибудь да помру». А если хорошая дорога, вокруг прекрасная инфраструктура, он поедет просто так. То же самое и с грузопотоком: надо создать привлекательную инфраструктуру – повезут. Надо только показать, что здесь нормально, комфортно, и безопасно, и удобно.
   Что касается средств связи, то только прямое участие российских компаний в создании глобальных информационных сетей сможет обеспечить место России в приличном обществе. От этого зависит наш суверенитет и кто мы в мировой паутине – пауки или мухи.
   В некоторых отраслях ради сохранения суверенитета необходимо преимущественное влияние национального капитала. Национальный – не обязательно государственный. Но ТЭК, стратегические коммуникации, финансовая система, оборонная сфера должны быть преимущественно российскими.
   Остальные отрасли нужно открывать по максимуму для зарубежных инвестиций, для глубокой модернизации. Мы должны стремиться к участию в глобальной экономике в составе новых мультинациональных корпораций. Именно многонациональных, а не транс-, сверх-, над– и вненациональных. Экономическое будущее не в исчезновении великих наций, а в их сотрудничестве.
   Что касается мягкого поглощения, это тоже вполне реальная угроза суверенитету. Как это делается, известно: размываются ценности, объявляется неэффективным государство, провоцируются внутренние конфликты. «Оранжевая технология» это вполне наглядно показывает. Не могу сказать, что вопрос этот снят с повестки дня, потому что если у них это получилось в четырех странах, почему бы это не сделать и в пятой? Думаю, что эти попытки не ограничатся 2007—2008 годами. Наши иноземные друзья могут и в будущем как-то пытаться их повторить. Здесь есть одно лекарство, по большому счету, – формирование национально ориентированного ведущего слоя общества.
   У нас ведь бизнес, который вырос в бурное время 90-х, который родом из советского времени, когда за лишние 100 рублей могли посадить на 100 лет и господствовала совсем другая мораль, он у нас запуганный, с одной стороны. Да и с другой стороны – тоже. Сложилась такая психология, что называется, «офшорная аристократия»: вроде хозяева жизни, но при этом они видят свое будущее, будущее своих детей не в России. Один из них написал: «Мы воспринимали Россию, как зону свободной охоты…». Промысел такой. «А сейчас поеду на плантацию, как там они?». И дело не в том, что он имеет счета в офшорах, пусть имеет. Но живет он ментально не здесь, не в России, и держаться за нее такие люди не будут, и заботиться о ней тоже не будут. То есть у них не только деньги в офшоре, но и голова там же.
   Если наше деловое сообщество не трансформируется в национальную буржуазию, то, конечно, будущего у нас нет. Причем даже называя многих этих людей «офшорной аристократией», отнюдь не нужно считать их врагами: все эти графы Бермудские и князья острова Мэн наши граждане, у которых есть масса причин так себя вести. Эта проблема не решится каким-то одним усилием, одним законом. Можно сколько угодно говорить о том, что собственность незыблема и так далее. Но пока это не уляжется в головах у людей, пока не поверят, что здесь можно работать долго, всю жизнь и оставить все детям, и дети будут здесь тоже жить хорошо, и никто не придет к ним и ничего не отнимет, и не скажет: «Вот ты негодяй какой! Мы тебя наконец нашли!». Здесь нужно сотрудничество бизнеса и остальной и большей части общества. Я специально не говорю «государство». Государство – это способ самоорганизации общества. Когда говорят о противоречиях бизнеса и государства, это глубочайшее заблуждение. У бизнеса противоречия с обществом, потому что чиновник воспринимает сигналы от общества. Не только у чиновника претензии. Эти претензии распространены более широко. В этом ничего хорошего на самом деле нет, потому что если отношения между богатыми и не очень богатыми людьми в нашей стране не нормализуются, у нее нет будущего. И мы должны с вами все сделать для того, чтобы эти отношения гармонизировать, хотя это очень трудно. Гораздо проще стать на популистскую точку зрения: «Бей богатых! Все отнять и поделить». Ни в коем случае нельзя этого делать при всей кажущейся соблазнительности. Лишние 2% на этом заработать? Я имею в виду рейтинг. Не стоит овчинка выделки, потому что последствия будут гораздо хуже. Мы должны беречь наш бизнескласс, лелеять его и заботиться о нем, а они – платить налоги и уважать общественную традицию и мораль.
   Другая мощнейшая часть ведущего слоя – это, конечно, бюрократия. И она должна проделать свой путь от полусоветской, полукомпетентной, привыкшей к поражениям бюрократии к эффективному, конкурентоспособному сообществу государственных служащих, потому что мы и здесь проигрываем соответствующим корпорациям других государств. Я бы сказал, что Госдеп при любом к нему отношении эффективнее пока, расторопнее работает, и даже прямо у нас под боком, а мы пока в целом не успеваем. Есть такая американская поговорка: ковбои бывают двух видов – быстрые и мертвые. Мне кажется, в наше время надо быстрее все делать, быстрее.
   Трансформировав офшорную аристократию в национальную буржуазию и постсоветскую бюрократию – в современную, успешную, гибкую бюрократию, общество может быть спокойным за будущее нашей страны.
   Здесь требуются нелинейные подходы и долгосрочные усилия по созданию в России атмосферы сотрудничества и стремления к успеху.
   И здесь крайне важна проблема образования и, конечно, культуры. Такова хрупкая инфраструктура воспроизводства национальной элиты – образование и культура. И в области образования нам пока есть куда стремиться. Мы любим говорить, что оно у нас лучшее в мире, это не совсем так, между нами говоря. Наши вузы не имеют достаточной материальной базы, они не всегда еще хорошо оснащены и современным интеллектуальным продуктом. Я бы, честно говоря, звал бы и иностранных преподавателей, не стеснялся бы этого. Нам очень важно модернизировать образование, чтобы те, кто заканчивает наши вузы, были по классу не хуже выпускников Гарварда и Массачусетского технологического университета. Я не говорю, что здесь у нас все плохо, здесь, опять же, у нас есть конкурентное преимущество, у нас неплохая система образования, но надо ее развивать, четче ориентировать, и, что очень важно, она должна воспроизводить национально ориентированную элиту. У нас же в некоторые вузы зайдешь – там такое услышишь на лекциях о России, там какие-то просто, с позволения сказать, неправительственные организации, а не преподаватели работают, которые, кажется, вот только что деньги пошли из какого-нибудь посольства взяли.
   У образования много значений. Создание образа человека и народа. Образа мыслей. Образа будущего. Образование, то есть создание нации, организация ее жизни, ее культура. Образование как возможность прорыва в экономику знаний. Это далеко не все причины, по которым образование, наука, культура требуют особенного к себе отношения. «Битву при Садовой выиграл прусский учитель», – сказал Бисмарк.
   «А при Сталинграде – учитель русский», – добавим мы. А получает русский учитель, вы помните, 60% от советской зарплаты. Вот и думайте, платить ли налоги или обождать?

   Россия, на мой взгляд, станет суверенной демократией. То есть выйдет на путь устойчивого развития

   Итак, если мы решим все эти задачи, Россия, на мой взгляд, станет суверенной демократией. То есть выйдет на путь устойчивого развития. Будет экономически процветающей, политически стабильной, высококультурной. Будет иметь доступ к рычагам влияния на мировую политику. Будет свободной нацией, совместно с другими свободными нациями формирующей справедливый миропорядок.
   Есть ли абсолютная уверенность в том, что все будет так? Абсолютной, конечно, нет. И это благодушие, что у нас стабильность, у нас это, у нас то… Коллеги, отсылаю к началу своей лекции: по мере развития демократии информационная борьба обостряется. Борьба за умы. Хорошо бы это понимать и не надеяться на то, что вегетарианство и непротивление отправят нас в рай. Ничего подобного.
   Ведь есть и другие подходы к будущему России. Их очень много, но в политическом спектре я бы выделил два основных течения, которые оппонируют нам и которые борются с нами. Кто мешает тому, кто идет вперед? Тот, кто идет назад.
   У нас есть политическая сила, которая предлагает нам сделать шаг назад. Я бы назвал ее партией олигархического реванша.
   Не нужно забывать, что в 90-е годы при всем том бардаке, который существовал, очень многие политики, массу которых мы наблюдаем и сейчас в активной политической жизни, жили на самом деле очень хорошо. Те, кто называл себя либералами, что-то бесконечно там делили. А те, кто называл себя державниками, сидели в парламенте, имея большинство, и тоже себя неплохо чувствовали.
   Был такой удивительный симбиоз. Между ними вроде было много противоречий, но при этом все они были как бы в доле, потому что оппозиция получала свою статусную ренту со всего происходящего, а правящий, но почему-то находящийся в меньшинстве отряд революционеров имел что-то свое. Естественно, у этих людей дикая ностальгия по тем временам. Приносили им деньги для решения различных вопросов. Ведь можно только представить, насколько упала капитализация некоторых партий, извините за грубость. Ведь раньше они влияли на решения, теперь, честно говоря, особо не влияют. Много мотивов у людей повернуть время вспять. Ностальгия.
   Есть и потенциальные политические лидеры у этого направления политической мысли. И зарубежные спонсоры. Безусловно, мы не можем допустить реставрации олигархического режима, потому что, повторюсь, это путь в никуда, это нежизнеспособная система, ведущая к мгновенной утрате суверенитета и демократии. Какие бы выводы все эти деятели из прошлого ни сделали, они, как сказано было о Бурбонах, ничего не забыли и ничему не научились. Но потенциальная опасность их возвращения существует, не надо ее сбрасывать со счетов.
   Второе направление политической реставрации, я бы сказал, – это партия двух шагов назад. Назову их изоляционистами, потому что слово «патриот», которое они сами к себе прилагают, я бы не пачкал об них. Это такие почти нацисты, люди, которые муссируют дешевый тезис, что и Запад – это страшно, нам Запад угрожает, и китайцы на нас наступают, и мусульманский мир нас подпирает, Россия для русских, Татария, видимо, для татар, Якутия для якутов, видимо, по этой логике… О Кавказе не буду, потому что окажется, что они заодно с Басаевым. Мне кажется, что если национал-изоляционисты придут к власти в нашей стране, возникнет ухудшенная копия советского, недосоветского, бюрократического государства, причем даже без советского величия. Это просто будет смехотворная пародия, которая также ввиду своей абсолютной несостоятельности приведет нацию к демографической катастрофе и к политическому краху. Я уж не говорю о том, какие последствия это может иметь для наших граждан, потому что межнациональные конфликты провоцировать в нашей стране очень опасно. У одних во всем русские виноваты, у других – евреи, у третьих – татары, мы так далеко зайдем. Я не пытаюсь кого-то там призвать к любви и нежности в отношении друг друга. Мы с вами не учителя жизни, а практикующие политики. Предложил бы подумать с прагматической точки зрения, к чему это может привести. Благо все примеры у нас в недавнем прошлом. Один раз нам внушили, что казахи, украинцы и другие товарищи – это обуза на шее России. Я хорошо помню статью в одной влиятельной газете на заре перестройки. Украина – убыточная республика. И там нам расписывали про эти убытки, как из нас кровь сосут все наши недавние братья. Поверил, наверно, кто-то в это. И чем закончилось? Мы потеряли полстраны, полнаселения, пол-экономики и так далее. Если мы и сейчас поверим в то, что во всем виноваты те-то и те-то, мы потеряем еще полстраны, еще пол-экономики. Можно и так. Кому как веселее. Считаю, что мы с вами должны быть жестко против. Мы за Россию, которая для русских, татар, мордвы, осетин, евреев, чеченцев, для всех наших народов, для всей российской нации.

   Мы за Россию, которая для русских, татар, мордвы, осетин, евреев, чеченцев, для всех наших народов, для всей российской нации

   Вот два основных направления, две основные противостоящие нам политические силы. Они могут оформляться в разные партии, коалиции и так далее. Но именно с ними нам придется иметь дело в ближайшем будущем, в 2007—2008 годах, и именно у них нам надо вырвать победу.
   И это непросто. Пути демократии не всегда прямые. И не только в России. Демократии угрожают олигархические и национал-изоляционистские группы во многих регионах мира. Добавьте терроризм, международный криминалитет. Трудности становления демократии в нашей стране, двойные стандарты западной политики дают стимул для разочарования в демократических ценностях. Едва ли способствуют популярности демократических идей секретные тюрьмы ЦРУ в Европе, незаконное насилие в Ираке, антиконституционные оранжевые перевороты в соседних странах. Такие вещи на руку как раз контрдемократам всех мастей.
   Все знают о веймарских ротозеях, которые допустили к власти Гитлера. Демократическим способом.
   Предлагаю рот не разевать и не зевать. И не дать сторонникам олигархии разрушить демократию с помощью демократических процедур. То же касается и поклонников национал-диктатуры. Всех противников народного суверенитета.

В. Иванов
ДЕМОКРАТИЯ – ЭТО ВАМ НЕ ЛОБИО КУШАТЬ

Так якобы любил говорить грузинский «вор в законе» и по совместительству политик Джаба Иоселиани, ныне покойный. Этот афоризм вспоминается всякий раз, когда начинаются вопли о «демократии, растоптанной чекистским сапогом».

1.

   Сразу нужно сказать, что лично я в современную демократию, точнее, в возможность демократического устройства в современных условиях никогда не верил и не верю. Потому что помню, что именно под этим словом подразумевали античные мыслители и как именно было организовано правление в демократических полисах. Демократия в ее исходном смысле есть народовластие, «правление большинства», т. е. управление государством напрямую народным собранием и через широкое народное представительство. Опыт тех же Афин или Фив показывает, что такое возможно только в условиях: 1) ограниченной территории; 2) ограниченной численности населения; 3) незначительного социального неравенства; 4) минимальных – в допустимых для общества пределах – цензовых ограничений пассивного и активного избирательного права (в Афинах политическими правами обладали только примерно 50 тысяч местных мужчин); 5) наличия у свободных граждан времени для участия в политической деятельности (это обеспечивалось рабовладением). Демократия – это максимальная «симфония» народа и власти. Звучит очень красиво, но в жизни легко оборачивалось господством толпы, которая, по словам Плутарха, «того, кто ей потакает, влечет к гибели вместе с собой, а того, кто не хочет ей угождать, обрекает на гибель еще раньше».
   При увеличении территории, численности населения, дифференциации социальной структуры прямое народное правление невозможно. Поэтому невозможна демократия. Институты народного представительства, дополнявшие народное правление при демократии, сами по себе в лучшем случае могут обеспечить только участие народа в принятии решений, да и то зачастую формальное.

   Вызывает восхищение, как легко и непринужденно многие авторы использовали и используют слово «демократия» для описания заведомо недемократических конструкций

   Поэтому вызывает восхищение, как легко и непринужденно многие авторы использовали и используют слово «демократия» для описания заведомо недемократических конструкций. Макс Вебер с концепцией «плебисцитарной демократии», теоретики «элитной демократии» (Йозеф Шумпетер, Роберт Даль, Сеймур Липсет, Джованни Сартори), Гильермо О'Доннел со своей «делегативной демократией» и пр. открыто утверждали, что «демократия» на самом деле означает не правление народа, а правление от имени народа, право на которое приобретается на выборах. Я прекрасно отдаю себе отчет в том, сколь авторитетно в гуманитарных науках имя отдельно взятого Вебера, как велики его заслуги, но утверждаю, что он и многие другие подменяют понятия.
   Нигде и никогда, кроме как в античной Греции, прецедентов демократии не было, по крайней мере в последовательно разработанном виде. Покажи какому-нибудь Аристотелю «современную демократию», он, скорее всего, плотно бы задумался на тему, как и почему с течением времени содержание понятия может измениться почти полностью.

2.

   Однако от «современной демократии» никуда не деться. Попробуем разобраться, что имеется в виду.
   А имеется в виду набор правовых и политических институтов, призванных обеспечивать гражданам определенный набор личных, политических, экономических и пр. прав и свобод, участие всех желающих граждан в управлении государством, учет их интересов и мнений при выработке, принятии и реализации государственных решений (дальше я буду говорить о демократии именно в этом значении). Принципиальное значение имеют выборы, а также референдум, это системообразующие институты («один человек – один голос»). Из истории и текущей практики известно, что форматы демократических институтов могут быть довольно различными. Так, выборы бывают прямыми и косвенными. Типический пример последних – избрание президента США коллегией выборщиков. На референдум выносятся инициативы не по любым вопросам, а лишь те, которые разрешены (не запрещены). И при условии соблюдения соответствующих процедур, по общему правилу призванных подтвердить, что предлагаемая инициатива действительно представляет интерес для большого числа людей и достойна вынесения на всенародное голосование и т. д.
   Естественно, такой подход предполагает признание вполне себе демократическими не только стран Запада, но и, например, Ирана, в котором проводятся не просто выборы, а по-настоящему альтернативные выборы. Да, шиитское духовенство через специальные органы (конституционные, обратим внимание) обладает правом снимать с выборов кандидатов, которых посчитает недостойными. Но легальные основания для снятия с выборов предусмотрены в законодательстве многих стран. И если на то пошло, неизвестно, что еще хуже: снятие с выборов загодя или публичные истерики и «промывка мозгов» после успеха партии или политика, не отвечающих якобы общепризнанным представлениям о хорошем и правильном, каковые имели место, в частности, после победы Свободной партии Йорга Хайдера в Австрии в 1999 году или выхода Жан-Мари Ле Пена во второй тур президентских выборов во Франции в 2002 году. Да, в Иране не позволят проповедовать иные религии, кроме шиитского ислама и атеизма. Но и в западных странах тоже много чего проповедовать нельзя. Даже за одно слово «негр» кое-где нарвешься на серьезные неприятности. Можно спорить по поводу допустимости тех или иных ограничений и санкций, их адекватности, но это уже зачастую будет спор даже не об институтах, а о форматах институтов.
   Естественно, спустившись на уровень практической политики, мы нигде не обнаружим народовластия. Почти везде правят олигархии всех возможных типов и видов. Спорить с этим бессмысленно. Как, однако, и с тем, что современным олигархиям – так уж сложилось в силу множества факторов, в первую очередь из-за роста населения и распространения образования, – нужно всячески камуфлировать себя демократическими институтами, задабривать массы, покупать их лояльность.
   Есть западные стандарты демократии, есть незападные. Каждое государство в идеале должно само себе устанавливать стандарты. Но, естественно, вашингтонско-брюссельский «Майкрософт» пытается всучивать свои «лицензированные продукты» направо и налево, несмотря на то что они и «глючные», и далеко не всем нужны и подходят. Сколько еще раз должны на «свободных выборах» победить «хамасы», чтобы это прекратилось? Риторический вопрос.

3.

   В случае российской демократии все еще сложнее. У нас сваливаются в одну кучу как западные стандарты, причем и европейские, и американские, и их предельно идеализированные интерпретации, и российские реалии 1990-х годов, и опять-таки пасторали об «эпохе свободы». В 2000—2005 годах все назначенные выборы проводились в срок, Госдума не распускалась, деятельность партий и СМИ не приостанавливалась, чрезвычайное положение не вводилось. Но всякий раз, когда власть инициирует какую-нибудь централизаторскую реформу или просто наводит порядок, в ее адрес летят филиппики по поводу «сворачивания», «удушения», «уничтожения» и прочих нехороших манипуляций с демократией.

   У нас сваливаются в одну кучу как западные стандарты, причем и европейские, и американские, и их предельно идеализированные интерпретации, и российские реалии 1990-х годов, и опять-таки пасторали об «эпохе свободы»

   Так, когда в 2001 году «зачищали» Гусинского и его гадюшник, самообозвавшийся «уникальным журналистским коллективом» (впрочем, последнему после НТВ позволили полностью показать себя на ТВ-б и ТВС), несколько месяцев полстраны насиловали рассказами про «свободу слова», которая «священна». «Священна» или нет – еще можно поспорить. Но в любом случае свобода слова теоретически предполагает, что любой человек, в том числе профессиональный журналист, может высказывать свое мнение по любым темам ради информирования общества и поддержания плюрализма. На практике же она означает всего лишь отсутствие открытой формальной цензуры (государственной, собственника СМИ, издательства). Скрытая есть всегда.
   Гусинский был олигархом-медиакратом, причем очень высокого полета. Он также был «информационным пиратом», занимавшимся не только «мочиловом», но и, по многочисленным рассказам, самым натуральным шантажом. И еще он был дрянным бизнесменом, набравшим кредитов, которые не мог вернуть. В 1995—1999 годах «Гусь» и его люди творили что хотели, например, не стесняясь, симпатизировали чеченским боевикам (пока те от избытка благодарности не захватили съемочную группу НТВ и не потребовали выкуп). А потом он ввязался в войну с Кремлем на стороне Лужкова и Примакова. Те проиграли и признали поражение, Гусинский сдуру решил продолжить бороться один. Дальнейшее было предсказуемо. В конце концов, он действительно был должен деньги и рассчитаться не мог. Что по закону, что «по понятиям» – его бизнес следовало забрать. Так что дело здесь не в свободе слова и не в демократии. Сколько ими ни прикрывайся. Понятна грусть лузера Гусинского, понятна печаль его бывших холопов и клиентов, развращенных огромными зарплатами и статусом «телезвезд», но вещи надо называть своими именами.
   Когда Кремль еще с 2000 года взялся за региональных глав, привыкших узурпировать федеральную компетенцию и ресурсы, любивших порассуждать о том, есть ли у субъекта Федерации суверенитет или нет, целый хор собрался оплакивать федерализм и заодно сестру его демократию. Причем солировать взялись те, кто накануне как раз возмущался беспределом «региональных баронов» и требовал их наказать. Реформы растянулись на пять лет. Плач тоже. А когда отменили прямые выборы президентов и губернаторов, он перешел в вой.
   Вновь обратимся к теории. Связь демократии и федерализма, т. е. разделение государственной власти на два уровня – федеральный и субфедеральный, вовсе не доказана. Более того, во многих случаях федеративное устройство тормозило демократизацию (в США, во многих латиноамериканских федерациях в XIX-XX вв.) Прямые выборы глав регионов не составляют необходимый элемент ни федерализма, ни демократии. В Индии – одной из крупнейших федераций – губернаторов назначает президент. Большинство «эталонно демократических» стран вообще унитарные, глав территориальных образований там либо выбирают соответствующие представительные органы, либо они назначаются центральной властью. Кроме того, в российской Конституции нет ни слова о прямых выборах регионалов, этот вопрос отдан на усмотрение законодателя. Исторически в российских республиках главы стали избираться на прямых выборах с 1991 года. Все другие регионы возглавляли назначенцы. Ельцин назначил и снял не один десяток губернаторов и лишь с 1993 года стал разрешать в порядке особой милости или уступки индивидуально тому или иному регионалу пройти выборы. Только в 1995 году появился закон, требующий в обязательном порядке избирать глав.
   В 1990-е годы в условиях слабости федеральной власти регионалы ни в чем себе не отказывали. Особенно после того как они стали «всенародно избираемыми», а затем наделенными иммунитетом членами Совета Федерации. Заставить их хоть немного уважать федеральное право и президентскую власть было совершенно необходимо. У нас единая страна или нет? Поэтому пришлось шаг за шагом понижать статус руководителей субъектов Федерации. Когда центральная власть слаба, регионы автоматически усиливаются за ее счет. И наоборот. Так было всегда и везде. Ничего ни специфически «путинского», ни специфически российского, ни тем более «антидемократического» в этом нет.
   Когда пришел черед партийного рынка (его историю я описывал в прошлой колонке), а потом и смежного с ним рынка неправительственных организаций (НПО), тоже стон пошел. Не видать теперь России многопартийности, не видать гражданского общества. Сейчас особенно много блажат в связи с ужесточением контроля за финансовой стороной деятельности партий и НПО. Как же так, бизнесу и, что особенно страшно, добрым людям из-за рубежа не дают «нормально» инвестировать в политическую и общественную деятельность в России.
   По поводу бизнеса все очевидно. Теоретически в развитом демократическом государстве он должен быть прозрачен. На практике частичная непрозрачность априорна, она компенсируется лояльностью к власти и установленному порядку. Нет лояльности – у бизнеса могут возникнуть проблемы. В конфликтах обычно побеждает власть и лояльный ей бизнес. Во многих странах инвестиции в оппозицию не считаются проявлением нелояльности. Но вложения в организации, призывающие свергнуть действующий режим, нигде не приветствуются.
   В России, несмотря на постоянные жалобы на «давление Кремля», оппозиционные партии и бизнес друг друга находят. Не только «Родина» или «Яблоко» имеют приличные для межвыборного периода реальные (а не официальные) бюджеты, но и даже Республиканская партия. При этом добавить прозрачности в спонсорские отношения нужно. Это ж цивилизованно. И весьма демократично. Должны ж граждане знать, кто платит тем, за кого голосовать предлагается.

   Зарубежные государственные и негосударственные структуры с конца 1980-х годов закачивают в российскую политику деньги, реализуя свои цели и задачи

   Зарубежные государственные и негосударственные структуры с конца 1980-х годов закачивают в российскую политику деньги, реализуя свои цели и задачи. Это общее место. Странно, если бы они не пользовались нашим бардаком. Дают – бери. Общее место и то, что в том числе западными деньгами оплачивались «цветные революции». Как удачные, так и неудачные. А теперь представим себе, что какой-нибудь фонд, представляющий интересы правительства Уго Чавеса или китайских миллиардеров, связанных с КПК, не стесняясь и не прячась, попытался бы профинансировать избирательную кампанию американской Демпартии или британских консерваторов. Или проспонсировал бы НПО, которая мониторит ситуацию на ядерных объектах на территории ЕС и периодически устраивает акции протеста. Подчеркиваю: не просто попытался, а сделал это так, что все, кому надо и не надо, узнали. Представим, какой скандал бы поднялся. Представили? Нечего дискутировать ни с Кондолизой Райе, ни с ПАСЕ по поводу стандартов законодательства об НПО. Нет предмета для дискуссии.
   Хотя еще неизвестно, обернутся ли новые порядки реальным ужесточением контроля и сокращением инвестиций (после принятия в 2002 году закона о партиях много говорили, что их останется чуть ли не 5-6, в итоге сейчас в Минюсте зарегистрировано аж 37 партий, и понадобилась еще целая серия специальных поправок, чтобы наконец запустить процесс «чистки»). Но точно известно, что хозяева партий и НПО возмущаются не только из-за идейного несогласия с властями, боязни закрытия или ради PR. Их беспокоят попытки заглянуть в их кубышки (по партиям это уже не первый заход). Там полно «черного нала», который, как, впрочем, и «белые деньги», не всегда пускают на те цели, которые заявлялись спонсорам. То есть разбазаривают и разворовывают. Сами спонсоры об этом знают или догадываются. Но в целом всех такой порядок вещей устраивает. Теперь есть от чего разволноваться – вдруг действительно отлаженный за многие годы бизнес все же уничтожат? Или просто сократятся потоки? Демократия тут точно ни при чем. Just business.
   Бесспорно, в России действуют отечественные НПО с внешним финансированием и подразделения зарубежных НПО, чьи руководители – честные люди, которые не лезут в политику и которые реально помогают больным детям, инвалидам, борются за экологию и т. д. Но ставить вопрос таким образом, что-де из-за «оранжефобии» теперь пострадают дети, – откровенное лукавство. Они могут пострадать из-за деятелей, за 15 лет привыкших, что в России можно все, что нельзя дома. Когда-то ж надо отучать.
   Можно долго еще перечислять, что конкретно мы якобы утратили, чего нас типа лишили. И везде будет одно и то же – передергивания, натяжки, истерики, попытки выдать удобные (для выдвигающих) интерпретации за универсальные, а собственные проблемы – за общие.
   Я не хочу сказать, что в последние шесть лет в России стало больше демократии. Но и меньше ее точно не стало. Зато поменялись форматы многих институтов, да и вообще форматов как таковых стало больше. И, главное, теперь есть порядок. Те, кому не нравится жесткость части новых правил, должны понимать, что это есть объективная плата за «гуляй-поле» 1990-х. А также помнить про тех, кому нравится или кому все равно.
   Их большинство. При демократии положено прислушиваться к меньшинствам. Но слушаться их, тем более во всем, недемократично.

Л. Радзиховский
ЕДИНАЯ РОССИЙСКАЯ ЭЛИТА

Выступление Владислава Суркова перед активистами ЕР (выступал 7 февраля, опубликовано на сайте ЕР 22 февраля) наделало шума – и немудрено. Как ни относись к Суркову, он – чуть ли не единственный (за исключением Путина, естественно), кто пытается формулировать идеологию власти, представить какую-то целостную картину мира, как она видится с Кремлевской стены (взгляд «наружу»). Почему эта привилегия (обязанность? «нагрузка»?) досталась именно Суркову – отдельная тема для кремленологов. Но, во всяком случае, это так.

ЕДИНАЯ РОССИЙСКАЯ ЭЛИТА

   Проблема, к которой Сурков постоянно возвращается в ходе своего выступления (и далеко не только этого), – состояние российской элиты. Тема, очевидно, одна из самых важных – «кадры решают все»… особенно при слабой правовой системе. А вот ответ на то, КАК они все решают, получается одним из самых болезненных: «Это национальное позорище» (Д. Медведев о действиях подведомственных ему чиновников). Ну а уж что говорят о чиновниках подведомственные им граждане – повторить в печати не рискнет никто, но знают все.
   Сурков – крестный отец ЕР, партии, которая считает одной из главных своих задач выработать наконец-то адекватную элиту России-XXI. «Напомню, что японская Либерально-демократическая партия около 40 лет доминировала и до сих пор является основной партией Японии. И шведские социал-демократы находились у власти непрерывно с 1932 по 1976-й. Ничего, нормально» (Сурков. Дальше все цитаты – если специально не оговаривается – из текста его доклада).
   Такие аппетиты у ЕР. Но тут же сразу следует простое соображение – зачем нам поминать всуе Японию со Швецией, у нас свой опыт имеется. КПСС правила 70 лет! Не пойдет ли ЕР, которую ориентируют на «японскую модель», по пути КПСС? «У нас какую партию ни создаешь – КПСС получается» (Черномырдин).
   Надо сказать, что эту опасность Сурков ясно видит. КПСС как инкубатор элиты его совершенно не устраивает – по хорошо известной причине: «Замкнутое общество, в котором результаты оценивались скорее с партийно-догматической точки зрения, а не с прагматической, воспроизводило неэффективную элиту… Это была „мина“, заложенная в самой системе: она не могла воспроизводить другую элиту». Больше того. Именно с провалами этой элиты Сурков связывает (хотя, конечно, только к ним не сводит) крах СССР.

   Открытая страна, открытая элита, не прячущаяся от глобального мира ни за железным занавесом национализма, ни под пуховой подушкой обломовщины

   Итак: общество а) замкнутое, отгороженное от мира, б) замкнутое в том смысле, что внутри него конкуренция ведется не по рыночным, «прагматическим», а по партийно-догматическим критериям – это общество обречено на воспроизводство неэффективной элиты. Следовательно, альтернатива – в формировании общества, открытого в обоих этих – кстати, взаимосвязанных – смыслах.
   Во-первых, открытая страна, открытая элита, не прячущаяся от глобального мира ни за железным занавесом национализма, ни под пуховой подушкой обломовщины.
   Во-вторых, конкуренция элит внутри страны по рыночным, прагматическим критериям. В целом это и называется – при всей банальности данного выражения – «построением демократии». Точнее – выработкой элиты демократического общества.
   Собственно, весь доклад Суркова и состоит в его анализе трудностей данного пути и возможностей их преодоления.
   Причем о второй проблеме – конкуренции элит внутри страны, в том числе конкуренции в рамках партийной борьбы, – Сур ков в докладе говорит довольно своеобразно. Он выделяет «два основных направления, две основные противостоящие нам политические силы („партия олигархов“ и „партия националистов“. – Л. Р.). Они могут оформляться в разные партии, коалиции и т. д. Но именно с ними нам (ЕР. – Л. Р.) придется иметь дело в 2007—2008 годах, и именно у них нам надо вырвать победу».
   Что ж, возможно (и даже весьма вероятно), что к 2007—2008 годам эти силы укрепятся. Вполне естественно и то, что при любом раскладе ЕР (как всякая партия) стремится к победе. Но жаль, что при этом Сурков не затрагивает достаточно важную тему пирровой победы, грозящей ЕР.
   В самом деле: ЕР может сформироваться в качестве эффективной демократической партии, «не впасть в КПСС» только в условиях конкуренции. ЕР должна конкурировать с сильными партиями. Их сегодня нет – скажем, на выборах в местные законодательные собрания в марте 2006 года о серьезных соперниках для ЕР речь не идет. Должна ли в этом случае ЕР конкурировать сама с собой – или искусственно выращивать для себя конкурентов?
   Однако эту тему Сурков не обсуждает. Вернемся к тексту доклада.
   Изменилась ли все-таки наша элита – не просто персонально, а качественно по сравнению с советскими временами? Перефразируя классика, «изменилась ли элита, решив свой квартирный вопрос?».

САМЫЕ ЦЕННЫЕ ИСКОПАЕМЫЕ – В МОЗГУ

   Сказав много «теплых слов» про 1990-е годы (кстати, главную их особенность он, на мой взгляд, подметил точно – власть была куда менее «демократична», чем сегодня, в том смысле, что не имела такой, как сейчас, поддержки общества, отсюда и ее «вечные вздрагивания», особенно в самом конце 1990-х), Сурков констатирует: «… в такой достаточно зоологический период нашего развития к ведущим позициям пробились по-настоящему активные, стойкие, целеустремленные и сильные люди, материал для формирования нового ведущего слоя нации».
   Речь, очевидно, идет о тех «молодых волках», которые, по законам социал-дарвинизма, матерели в рыночных джунглях начала 1990-х – то есть в первую очередь не о политиках и чиновниках, а о бизнес-элите. Правда, в последнее время идет мощное движение из бизнеса в политику – губернаторы Хлопонин, Зеленин, министры Левитин, Рейман и т. д. Кстати, и сам Сурков долго работал в бизнесе. Таким образом, бизнес-элита и политическая элита переплетаются, хотя о полном единстве, понятно, говорить не приходится.
   Итак, «материал для формирования» есть. Но какие здесь встают трудности?

   Как стране не превратиться в сырьевой, а еще и в психологический придаток передовых держав, в «пикник на обочине» для «белых джентльменов»?

   Сурков опять и опять (это было и в его предыдущих докладах) повторяет: «Здесь есть одно лекарство, по большому счету, – формирование национально ориентированного ведущего слоя общества».
   В самом деле, в открытом, глобальном мире что является реальной защитой суверенитета страны? Как стране не превратиться в сырьевой, а еще и в психологический придаток передовых держав, в «пикник на обочине» для «белых джентльменов»?
   Сурков верно пишет, что времена изменились (смею думать – необратимо). И прямых военных угроз, против которых традиционно консолидировалась Россия, сегодня нет (опять же от себя добавлю – смею думать, и не будет в обозримом будущем). Готовиться к 22 июня 1941 года – занятие абсолютно тупиковое. Это значит – двигаться в XXI век задом наперед, а точнее не двигаться, а стоять в движущемся потоке, свернув шею назад…
   Нет, оккупация России (как и никакой большой стране) не грозит. Не стоит тратить силы на привычную борьбу с призраками.
   Между тем конкуренция в глобальном мире никуда, естественно, не испарилась, в том числе и национальная конкуренция. Причем эти конкуренции, эти технологии подавления «становятся все более сложными, все более, если угодно, мягкими и изощренными». Сурков цитирует статью Иосифа Бродского (что, кстати, любопытно само по себе – Бродский к числу «утвержденно-благонамеренных авторов» до сих пор едва ли относится). Так вот, Бродский: «Подлинным эквивалентом третьей мировой войны представляется перспектива войны экономической… где смысл победы – доминирующее положение. Битвы этой войны будут носить сверхнациональный характер, но торжество всегда будет национальным».
   Глобальные финансовые, информационные потоки погранстолбами не разгородишь. В этом мире, где «сила силы меняется на силу слова», танками и овчарками страну не защитишь и ничего никому не докажешь.
   По мере того как конкуренция железа уменьшается, конкуренция менталитета элит в мире резко возрастает. Кстати, ведь и нынешняя «война цивилизаций» есть прежде всего не военная, не экономическая, не политическая даже, а именно психологическая война, столкновение культур, представленных прежде всего элитами, с их ментальностью. Другой хрестоматийный пример: СССР развалился, сохраняя мощнейшую армию в мире, российская элита всю первую половину 1990-х считала своим почетным долгом просто побирушничать по белу свету, а ракеты и бомбы были нужны… как аргумент для выклянчивания милостыни у тех, против кого вся эта груда железа создавалась, – «подайте денег, а то окончательно развалится» (как уличный попрошайка – «дай рубль, а не то плюну, а я туберкулезный»). Горькая нужда? Но ведь, что особенно характерно, – когда что-то изменилось даже не в ценах на нефть, а в сознании элит, когда представители России стали говорить в мире немного иным голосом, когда перестали так много занимать у МВФ, ничего страшного не случилось. Наоборот – влияние страны только выросло. Значит, как всегда, – «разруха не в сортирах, а в головах», причины пришибленности были не столь уж объективны, они коренились прежде всего в менталитете «ошеломленной элиты» начала 1990-х.
   Примат менталитета над «железом» относится не только к военно-политической сфере. «Объективную», материальную экономику угля/стали все больше сменяет «субъективная» виртуальная экономика знаний – по определению ясно, что в ней решающее место играет ментальный фактор. И речь идет не только о знаниях программистов и конструкторов. Если в менталитете высших менеджеров, высших руководителей страны есть такое «знание» – «наша страна – вечный аутсайдер, где нам суконным рылом в калашный ряд», то это их «знание» станет самосбывающимся пророчеством. А вот если у них есть «знание» того, что у страны действительно гигантский потенциал (знание не для ТВ-криков, а для себя!), то тогда… тогда картина другая. Победное знание куда труднее сделать самосбывающимся пророчеством, чем капитулянтское, но хотя бы есть шанс!

   Менталитет элиты – да, сегодня это важнейший ресурс всякой нации во всем, в сфере безопасности, в экономике, в геополитике

   Менталитет элиты – да, сегодня это важнейший ресурс всякой нации во всем, в сфере безопасности, в экономике, в геополитике. Россия – не исключение. Не случайно доклад Суркова так и называется: «Суверенитет – это политический синоним конкурентоспособности». Судя по тексту доклада, я бы добавил «конкурентоспособности… элит, в огромной степени».

«КРЕПОСТЬ РОССИЯ» ИЛИ «ОФШОРНАЯ РОДИНА»

   В менталитете российских элит Сурков выделяет два противоположных полюса.
   Один раньше величали «оборонным сознанием»: помесь имперской мании величия и провинциальной мании преследования. «Назову их изоляционистами, потому что слово „патриот“, которое они сами к себе прилагают, я бы не пачкал об них. Это такие почти нацисты, люди, которые муссируют дешевый тезис, что и Запад – это страшно, нам Запад угрожает, и китайцы на нас наступают…». Кстати, с моей точки зрения, эта позиция действительно часто декларируется представителями элиты, но скорее они это делают на распродажу – «пипл хавает». Широкие массы действительно легко «разводятся» на подобные страхи и ксенофобские эмоции – тут ведь работает почти биологический, племенной инстинкт «против чужака». Что же касается самих «патриотических элит», то образ жизни многих их представителей почему-то находится в полном противоречии с их шумными декларациями. Похоже, что «наркоторговцы ненавистью/страхом» наедине предпочитают «Мутон Ротшильд».
   Второй полюс абсолютно непопулярен в широких массах (может быть, просто потому, что соответствующий образ жизни им недоступен?), зато более чем популярен в российских элитах – всех возрастов, национальностей, конфессий и профессий, которым он, наоборот, вполне доступен.
   Сурков величает их «офшорной аристократией» (в другом своем тексте он говорил о «вахтовом методе управления страной» – намек вполне ясный). И уточняет: «Дело не в том, что он имеет счета в офшорах, пусть имеет. Но живет он ментально не здесь, не в России… То есть у них не только деньги в офшоре, но и голова там же». Звучит, как невольная евангельская цитата: «Где сокровище ваше, там будет и сердце ваше».
   Но парадокс заключается ведь в том, что подлинное сокровище тех самых «офшорных аристократов» находится вовсе не в лондонских особняках и реестровых записях в офшорах, а в нефтяных скважинах Тюмени, угольных разрезах Кузбасса, домнах Тагила, в московской/подмосковной недвижимости, которая «всегда в цене», и даже в головах российских программистов, если речь идет о владельцах еще редких у нас 1Т-компаний. Ни один наш предприниматель ничего более существенного, чем покупка футбольных клубов и яхт, на Западе так и не предпринял. Не прорвались в большой западный бизнес ни горькие старые русские эмигранты 1920-х, ни сладкие «новые русские» 2000-х. «Таких не берут в космонавты».
   Таким образом, на самом деле оторваться от родной земли (даже если есть такое желание) – невозможно. Русский капиталист (любой национальности) без России – что русский писатель без русскоязычной среды. Потеряв эту точку опоры, любой миллиардер превращается в пух, в полукомическую фигурку вроде Березовского. Существовать как влиятельный член элиты, имеющий свой «проект», с которым считаются в мире, российский капиталист может только в системе российской элиты. Вне ее он при любой своей «крутизне» – просто «чужак (чудак?) с деньгами». Поэтому основания для патриотизма у капиталистов куда как весомые – прямо пропорциональные их капитализации. Их капитализация – хотят они или не хотят – неотделима от капитализации России, российского рынка в целом. Тут уж не идеология, не симпатии/антипатии – тут бытие.
   Но ведь действительно бытие часто не определяет сознание! «Сокровище» в любом случае в России, а «сердце», приоритеты, долговременные планы, интересы – все равно вне России. Парадокс?

МОДЕРНИЗАЦИЯ СВЕРХУ

   Сурков фиксирует эту проблему. И дает такой ответ: «Причем даже называя многих этих людей „офшорной аристократией“, отнюдь не нужно считать их врагами», потому что «у них есть масса причин так себя вести». То есть надо понимать так, что если «причины» отпадут, то и поведение элит изменится.
   На самом деле глобальная причина одна – бизнес-элита в России не уверена в своем будущем в своей стране. Потому часто и чувствует себя «внутренними эмигрантами». Жуткое прошлое, да и сегодняшняя ситуация не такие, чтобы придать уверенности крупным капиталистам. И что же это – как часто говорят, государство душит, бюрократия душит в своих корыстных целях? Нет, утверждает Сурков, причина куда глубже.
   «Когда говорят о противоречиях бизнеса и государства, это глубочайшее заблуждение. У бизнеса противоречия с обществом, потому что чиновник воспринимает сигналы от общества». Иными словами – если (когда) бюрократическая машина «наезжает» на крупный частный бизнес, она действует не только «корысти ради» (в этом бюрократию легко и часто винят), но и «волею пославшей мя массы избирателей, общества» (а вот этот момент критики власти стараются замалчивать).
   Это действительно одна из серьезных и трудноразрешимых проблем.

   На том месте, где должна быть «среднерусская возвышенность» мощного среднего класса, пролегает овраг, по обе стороны которого стоят и смотрят друг на друга «верхи» – и «низы»

   У страны нет никакого будущего (точнее, есть – колониальное) без национальной элиты. Все объективные причины для «национализации сознания» элиты, для того, чтобы «офшорная аристократия» «выделалась» в полноценную национальную элиту, есть – но общество расколото, оно отторгает элиту, а элита боится общества. На том месте, где должна быть «среднерусская возвышенность» мощного среднего класса, пролегает овраг (на дне ручеек того самого среднего класса), по обе стороны которого стоят и смотрят друг на друга «верхи» – и «низы». Две России… Вечная проблема. А две страны в одной – это многовато даже для такой большой страны, как наша.
   Каков выход?
   Как сцементировать страну?
   Традиционный ответ – свинтить административными гайками да затянуть их потуже, до хруста. Так и будет держаться… пока не заржавеет.
   Ответ проверенный, вполне практичный. Только вот применим ли он в XXI веке?
   Сурков предлагает более мягкий, вполне политкорректный вариант. «Нужно развивать нашу демократию, и здесь основные направления видятся в укреплении, конечно же, структур гражданского общества».
   Сказать это легко, но вот можно ли построить гражданское общество «над оврагом», разрезающим общество?
   Однако вполне банальный совет «развивать нашу демократию» в контексте всего вышесказанного наполняется достаточно внятным смыслом.
   «Пути демократии не всегда прямые… Все знают о веймарских ротозеях, которые допустили к власти Гитлера. Демократическим способом. Предлагаю рот не разевать и не зевать. И не дать поклонникам олигархии разрушить демократию с помощью демократических процедур. То же касается и поклонников национал-диктатуры».
   Кто немного знает Владислава Юрьевича, понимает, что это не пустые слова. Он умеет ходить и «не всегда прямыми» путями, а вот «разевать рот и зевать», насколько известно, не склонен. И другим едва ли предоставит такую возможность.
   Если же перевести эту иронически-простоватую речь (любимый стиль Суркова, иногда слегка пародирующий одного известного оратора, которого я из скромности не назову) на более сухую политологическую прозу, то мы сталкиваемся примерно с такой системой аргументации.
   России нужно сделать «государственную прививку» для той жесткой, брутальной, конкурентоспособной элиты, которая «с честью вышла» из бешеной пены 1990-х на берег 2000-х. «Государственная прививка» – это ощущение надежности своего существования в своей стране, вера в «долгие проекты» в своей стране. Для этого нужна надежная, стабильная власть – залог стабильной страны. В открытом глобальном мире старые методы административной стабильности ненадежны и нестабильны. Поэтому – не для реверансов в чью-то сторону, а на самом деле – необходимо постепенное создание того самого гражданского общества, как показывает опыт, только и способного к саморегуляции. Причем гражданского общества в европейском смысле: Россия – страна европейская, многократно подчеркивает Сурков. Но это процесс «не всегда прямой». Опасность нестабильности, национал-популизма снизу + феодально-олигархические кланы сверху вполне актуальна. Отсюда мораль: управляемое сверху построение гражданского общества, в том числе с использованием структур ЕР. И при этом не быть «веймарскими ротозеями» и не допускать разрушения демократии демократическими методами.

   Отсюда мораль: управляемое сверху построение гражданского общества, в том числе с использованием структур ЕР

   В общем, эта идеология «либеральной бюрократии» для России хорошо известна. Она сводится к формуле Пушкина о правительстве «как первом в России европейце». Кстати, Пушкин писал про правительство Николая I…
//-- * * * --//
   Такую систему взглядов счел необходимым публично изложить один из ведущих идеологов Кремля. Во многом я бы с ней согласился (необходимость «национализации» элиты, опасность национал-популизма), во многом нет (главный вопрос – о внутренних противоречиях самой государственной машины, о «начинке» того самого «первого европейца»). Открытым остается и вопрос о том, каковы альтернативы такой стратегии.
   Очевидно, у других людей будет совсем иное отношение к тем же идеям. Но, во всяком случае, прежде чем спорить, иногда не мешает понять. Что я и попытался сделать.

А. Проханов
ФЕВРАЛЬСКИЕ ТЕЗИСЫ.

//-- Сурков между Ильиным и Бродским --//
   Недавно широкая общественность имела возможность ознакомиться со стенограммой доклада зама главы Администрации президента, ведущего идеолога Кремля Владислава Суркова. Доклад был зачитан 7 февраля сего года на собрании актива партии «Единая Россия». Цель доклада – донести до партийных кадров идеологические установки и, как выразился докладчик, «описать новейшую историю в оценках и под тем углом зрения, который в целом соответствует курсу Президента…». Прозрачный слог и бодрая интонация докладчика в целом соответствовали содержанию спича. Небесспорные суждения оратора тем не менее производили впечатление вменяемости. То есть, несмотря на администраторский пафос и ряд общих мест, доклад представляется наиболее цельным и последовательным изложением задач и позиции власти. В этом смысле правы те, кто считает Суркова эдакой «кремлевской звездой». Действительно, на тусклом небосклоне официозной политики Сурков смотрится весьма эффектно. Не исключено, что сам Владислав Юрьевич несколько страшится собственной эффектности и эффективности.
   И в целом неясно, кто он – человек, отчаянно бегущий впереди паровоза государственной политики, или машинист, деловито управляющий этим самым паровозом. Если далее рассуждать в канве сугубо «паровозных метафор», то, выходит, мы услышали кроме привычного «чух-чух-чух-чух» на месте еще и звучный протяжный гудок. Что это? Предупредительный сигнал «прочь с дороги!» или приятный русскому уху звук отправления экспресса в неведомые пространства? В любом случае доклад Суркова, опубликованный под заголовком «Суверенитет – это политический синоним конкурентоспособности» представляет собой не только некую «декларацию о намерениях» власти, но прежде всего демонстрирует уровень мышления, лексику и философию нынешней формации правителей.

   «Суверенитет – это политический синоним конкурентоспособности» представляет собой не только некую «декларацию о намерениях» власти, но прежде всего демонстрирует уровень мышления, лексику и философию нынешней формации правителей

   Газета «Завтра» уже писала о том, что патриотическая оппозиция, потерпев политическое фиаско, тем не менее победила на более высоком, идейном и смысловом уровне. Теперь, перефразируя Шардена, можно сказать, что власть выражает себя в наших имперских, патриотических терминах. Хорошо ли это? Иные скажут: «Державная риторика – суть декорации, прикрывающие грабеж природных ископаемых». Или: «Патриотизм – последнее прибежище негодяев…». Возможно. Однако заимствованные у патриотов идеологические модели, политические лозунги и термины неизбежно способствуют изменению самого властного субъекта, генерируют новую общественно-политическую реальность вокруг и переводят обсуждение проблем, стоящих перед Россией, в определенный дискурс, совсем не либеральный. Не случайно же Сурков где-то говорит об «адептах либерального мракобесия».
   Сурков позиционирует себя как государственника-западника, чуть ли не ученика Петра Великого. По Суркову, крушение Советского Союза – «бегство от реальности», но сегодня «армия и военно-морской флот – основа национального суверенитета». Сурков цитирует излюбленного патриотами философа Ивана Ильина, заодно приводит интересную выдержку из трактата Иосифа Бродского.
   Легкомысленно обосновывает тезис «Россия – это европейская страна», между делом бросая увесистые булыжники в оппозицию. Любопытно, что путинский админ в своем докладе подводит жирную черту под ельцинизмом. Клеймя на чем свет стоит «режим 90-х годов», противопоставляет олигархическому хаосу правильную эпоху Путина.
   Самое ценное в докладе – четко обозначенная проблема отсутствия в России национальной элиты или, по выражению Суркова, «ведущего слоя» страны. Также предпринята небезынтересная попытка сформулировать критерии нашего национального суверенитета. Представляется, что сама по себе постановка этих проблем на уровне зама главы президентской администрации является огромным шагом для общества и для самой власти.
   Используя, как прием, практику вырывания цитат, мы вовсе не пытаемся составить дацзыбао для начинающих функционеров «Единой России» и не собираемся разбирать каждый спорный тезис, вступая в изнурительную полемику с путинским идеологом. Но мы хотим ознакомить читателя с духом и буквой доклада кремлевского стратега. Разумеется, отдельно взятые, вырванные из контекста цитаты могут производить странноватое впечатление. Впечатление некоего, так сказать, «сурреализма». Но таковы издержки не столько данного метода, сколько самой эпохи, в которой мы все пребываем.
   Итак, Владислав Сурков…
//-- О СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ --//
   «Советский Союз благодаря своим мощным идеологическим усилиям стимулировал освобождение колоний, ускорил гармонизацию социальных отношений в самих странах Запада и этим самым оказал благотворное влияние на мировой ход истории».
   «Мы пока мало сделали сами. Наши железные дороги, наши трубопроводы, наше жилищно-коммунальное хозяйство, наши заводы, наши ядерные силы – это все наследство Советского Союза».
   «Россия является одним из пяти постоянных членов Совбеза ООН… это очень почетный статус. Хотел бы напомнить, что статуе этот добыт не нами с вами – он явился результатом итогов Второй мировой войны, в которой одержали победу наши отцы и деды. Это наше наследство».
//-- ОБ ОБРАЗОВАНИИ --//
   «У нас же в некоторые вузы зайдешь – там такое услышишь на лекциях о России, там какие-то просто, с позволения сказать, неправительственные организации, а не преподаватели работают, которые, кажется, вот только что деньги пошли из какого-нибудь посольства взяли».
//-- О ГЛОБАЛИЗАЦИИ --//
   «Россия должна содействовать выработке справедливых правил глобализации. Надо препятствовать монополии одной или двух стран в любой жизненно важной отрасли, поддерживать создание новых резервных валют, новых транспортных и информационных систем, новых международных центров высоких технологий».
   «Мне кажется, если Россия уйдет из глобальной политики, перестанет влиять на мировые решения, то скорее всего эти решения будут приниматься ей в ущерб».
//-- ОБ ЭЛИТЕ --//
   «… Одно из самых важных достижений 90-х, мне кажется, то, что в такой достаточно зоологический период нашего развития к ведущим позициям пробились по-настоящему активные, стойкие, целеустремленные и сильные люди, материал для формирования нового ведущего слоя нации».
//-- О ВЫБОРАХ 1996 ГОДА --//
   «Мы помним… как между турами вдруг в некоторых регионах сказочным образом поменялись предпочтения, причем самым радикальным образом. Комментировать то, как это произошло, мы с вами не будем: понимаем, как».
//-- ОБ ЭПОХЕ 90-Х ГОДОВ --//
   «Никакой свободы, конечно, не было и в помине. Сейчас многие говорят, что тогда была свобода. Ну разве был свободен нищий человек? Вообще, что такое свобода? Помимо того, что это идея, это то, чем вообще-то надо бы пользоваться. Разве может обнищавший забитый человек пользоваться своей свободой?»
//-- О РУССКИХ --//
   «… Русские, россияне, уже 500 лет являются государство-образующим народом, мы нация, привыкшая к государственности. И в отличие от наших многих друзей по Советскому Союзу и многих других стран, мы всегда были носителями государственной идеи. Ясно, что некоторые страны, которые объявляют своей национальной идеей вступление в Евросоюз, очень счастливые страны: им много думать не надо. У них все очень просто. Москали плохие, они во всем виноваты, мы сейчас побежим в Брюссель, и там все будет хорошо. Надо помнить, что все эти нации ни одного дня в своей истории не были суверенными, они не имеют навыка государственного существования. Поэтому вполне понятно, что когда в Москве не сложилось или сложилось не так, как хотелось, они сразу же, не задумываясь, бегут к другому хозяину. Это нормально. Были провинцией одной страны, станут провинцией другой. Я не представляю себе русских, россиян, которые думают так же: „Сейчас мы в ком-то растворимся, к кому-то убежим, и там уж нас обласкают, обогреют и будут нами руководить“.
//-- О «ЕДИНОЙ РОССИИ» --//
   «Японская либерально-демократическая партия около 40 лет доминировала и до сих пор является основной партией Японии. И шведские социал-демократы находились у власти непрерывно с 1932 по 1976 год. Ничего, нормально».

В. Третьяков
ДЕФИЦИТ ИДЕОЛОГИИ И ПОИСК СТРАТЕГИИ

   В двух последних номерах «МН» мы опубликовали стенограмму выступления Владислава Суркова перед слушателями центра партийной учебы «Единой России». «МН» не первооткрыватель этого текста (выступление состоялось 7 февраля, а в конце февраля стенограмма была вывешена на сайте партии), но мы предали его широкой огласке, ибо до нашей публикации, как показывает реакция читателей, с содержанием выступления не были знакомы даже многие эксперты и политики, не говоря уже о публике как таковой.
   А между тем и в политизированных слоях общества, и в экспертных кругах постоянно идет дискуссия о том, какова идеология «путинской России», доминирует ли в этой идеологии авторитаризм над демократией, или Кремль лишь авторитарно направляет страну по демократическому пути, или вообще в головах и словах политических руководителей России царит полная эклектика, а дела направляются эгоистическими интересами различных противоборствующих корпоративных группировок. Ясный ответ на все эти вопросы почерпнуть практически неоткуда. Сам Владимир Путин в своих как официальных выступлениях (послания Федеральному Собранию), так и свободных дискуссиях с журналистами бывает довольно противоречив.
   Во всяком случае в такой оценке сходятся большинство экспертов.
   Более того, иногда эксперты оценивают тексты президента прямо противоположно. Например, на Западе Путина квалифицируют как сторонника возрождения имперского величия России, хотя и рыночника (но при государственном доминировании в экономике), а вот внутренняя оппозиция (кроме чисто либеральной) обвиняет его в постоянном «предательстве интересов Родины» и подыгрывании Западу вообще и Вашингтону в частности.
   Строго говоря, Владимир Путин является не идеологом, а политическим руководителем России, к тому же лицом сугубо официальным, то есть он функционально не может быть абсолютно откровенным. Все же остальные высшие должностные лица путинской команды удивительно скупы как на слова вообще, так и особенно на участие в каких-либо публичных дискуссиях или спорах. Смею утверждать, что сей факт является политически глубоко порочным, ибо любое его объяснение не с лучшей стороны характеризует сложившуюся у нас правящую элиту. А таких объяснений может быть всего три, и каждое следующее хуже предыдущего. Либо представителям этой элиты нечего сказать. Либо они постоянно что-то от нас скрывают.
   Либо они боятся своего начальника.

   Поиски национальной стратегии общество то ли ведет, то ли постепенно о них узнает из редких откровений кремлевских молчальников

   Владислав Сурков, считающийся едва ли не главным серым кардиналом (есть, говорят, еще два, но уже совсем молчаливые) внутренней политики России и модератором всех сопутствующих ей интриг, отвечающий к тому же за партийное строительство (незавидная, надо признать, доля), или, как я его называю, министр политических реформ в ранге заместителя главы Администрации президента, время от времени, но тоже нечасто, выступает публично или почти публично. И посему его тексты, как правило, очень идеологизированные и довольно откровенные, являются едва ли не единственным (после собственно президентских) источником наших знаний о той самой официальной идеологии России, дефицит которой все ощущают, и той самой национальной стратегии, поиски которой общество то ли ведет, то ли постепенно о них узнает из редких откровений кремлевских молчальников.
   Итак, мы имеем пространное выступление Владислава Суркова, раскрывающее доктринальную суть того, что принято называть в Кремле же придуманным (или утвержденным) термином «суверенная демократия».
   Предлагаю вчитаться в текст этого выступления, прежде чем оценивать его, а главное – отрешиться от симпатий и антипатий к автору выступления. Есть ли в этом выступлении что-то пугающее или отталкивающее?
   Сам-то я отрешиться от аксиологического подхода не могу, ибо почти год назад заявил, что мне нравится и сам термин «суверенная демократия», и его содержание.
   Во-первых, меня привлекает слово «демократия», и я абсолютно согласен с тем, что при объективном подходе мы вряд ли обнаружим где-либо в современном мире идеальное воплощение классического и, видимо, оставшегося в далеком прошлом (античном) народовластия.
   Поэтому требовать от демократически молодой России (тут я не согласен с г-ном Сурковым в том, что традиции демократии имеют у нас собственные глубокие корни, если, конечно, иметь в виду не общинную, то есть низовую, демократию, а государственное управление) большей античности, чем от Франции, Великобритании или США, просто нелепо.
   Во-вторых, я абсолютно согласен, что заморское понятие «суверенитет», которое я предпочел бы без всякой политкорректности именовать его русским аналогом «самодержавие», то есть желание и умение самим определять свою судьбу и нормы жизни в своем обществе, «самим себя держать», является самостоятельной и неизбежной политической ценностью русских как нации и России как страны.
   В-третьих, доктрина «суверенной демократии», или, по-моему, «самодержавного самоуправления», совсем не свидетельствует о том, что в России должна и может быть построена какая-то особо специфическая демократия, отличающаяся от классических западных демократий полным отсутствием демократии, но зато полным присутствием авторитаризма. Просто российская демократия может быть построена теми темпами и в той мере, которые требуются для сохранения целостности нашей страны и материально, и политически комфортного пребывания в ней большинства ее населения, которое к тому же надо бы резко умножить.

   Российская демократия может быть построена теми темпами и в той мере, которые требуются для сохранения целостности нашей страны и материально, и политически комфортного пребывания в ней большинства ее населения

   В-четвертых, я не считаю, что суверенность есть синоним политической конкурентоспособности, но для такой большой страны, как Россия, к тому же привыкшей последние 500 лет самой определять свою судьбу, суверенность есть необходимое условие политической, экономической и культурной конкурентоспособности.
   Зато, в-пятых, я абсолютно согласен и с Владиславом Сурковым, и с ранее его это заявившим Владимиром Путиным, и со всеми другими, кто говорил это до них обоих, что конкуренция, или, проще, борьба за выживание, есть закон межгосударственных и даже, увы, межнациональных отношений.
   В-шестых, конечно же, совершенной утопией было бы требовать от любого президента России построения идеальной или приближающейся к какому-либо идеалу демократии в разваливающейся стране прежде, чем он эту страну не соберет воедино. Такого президента просто свергли бы граждане России, если до того он бы не был свергнут ее правящим классом. А уж считать за образец демократии для России и в России или хотя бы отправную точку и того и другого ельцинский анархо-волюнтаризм (первый срок) и олигархо-бюрократизм (второй срок) смешно, а западноевропейский цивилизм – глупо (хотя последнее – хотелось бы).
   В-седьмых, я почти полностью не согласен с Владиславом Сурковым в его оценке собственно партийно-политического расклада России, но, в отличие от него, я вообще не верю, что в нашей стране можно создать аналогичную что Германии, что Швеции, что Японии партийную систему. Правда, в мои служебные обязанности ни такая вера, ни тем более задача создания такой системы не входят. И в этом смысле я, конечно, более свободен, чем Владислав Сурков при всем его административном могуществе. В-восьмых, и на этом я остановлюсь, меня смущает крайне упрощенная и явно полная многих умолчаний трактовка национальных проблем в России в выступлении г-на Суркова. Но я понимаю, что в трактовке этой, видимо, самой деликатной части национальной стратегии России Владислав Сурков при любом публичном выступлении (даже в самом узком кругу) не может забывать о своем официальном статусе.
   Наконец, не могу не отметить и забавный (или печальный) финал выступления Владислава Суркова. Он убеждает партийный актив «Единой России» в том, что у данной партии есть идеология, и даже указывает, где ее элементы можно найти. Такое внешнее и, видимо, вынужденное ориентирование партийцев начала XXI века в «трех источниках и трех составных частях» их собственного учения, на мой взгляд, напоминает одновременно и сизифов труд, и гениальный ленинский ликбез. Можно ли таким образом создать новую элиту, о желанности появления которой говорит сам г-н Сурков? На этот вопрос я отвечаю скорее отрицательно. Ибо на одно его выступление приходятся сотни часов вещания нашего телевидения и проходящих по его каналам прямо противоположных по идеологии и эстетике продуктов массовой культуры. Я уже не говорю о самой реальности, выживание, а тем более преуспевание в которой пока, увы, требует не совсем того или даже совсем не того, к чему призывает Владислав Сурков. И в этой ловушке плюрализма (отменять который тоже нельзя) мы так и будем крутиться еще лет десять – пятнадцать.
   И только к концу этого срока есть шанс получить естественно непротиворечивую генеральную линию не только для «Единой России», что меня волнует мало, но и для России вообще, что действительно важно.

С. Батчиков
СОДОМ И ГОМОРРА

СТРАННАЯ ЛОГИКА ИЛИ БЕГСТВО ОТ БЕЗОПАСНОСТИ

   В феврале месяце с. г. В. Ю. Сурков прочитал активу «Единой России» лекцию, в которой дал идеологические установки на предстоящий период. В слегка прикрытом виде, разбросанными по тексту намеками он очертил также суть проекта нынешней властной верхушки на среднесрочную перспективу.
   Доклад этот сделан в канонах многозначительных программных заявлений Сталина – с поправкой на ситуацию и масштаб стоящих перед партией задач. Сталин, начиная индустриализацию, говорил: «Нам надо пройти за десять лет путь, который Запад прошел за сто лет, иначе нас сомнут». В. Ю. Сурков тоже говорит о необходимости мобилизации, видя такую угрозу для России: «Просто разденут до последних ботинок, политкорректно, при всем уважении. Это нормально. Мы должны к этому спокойно относиться и не обижаться ни на кого. Надо просто самим быть конкурентоспособными». Что ж, такое время на дворе, тогда надо было сберечь Родину, теперь – ботинки.
   Сталин говорил, что для организации людей на такое дело, как индустриализация, требуется партия – «орден меченосцев». В. Ю. Сурков тоже ставит перед «Единой Россией» почти невыполнимую задачу: «Нужно создавать целый класс агитаторов, которые способны, примерно хотя бы как я сегодня, изложить наши позиции, обсудить, подискутировать».
   Сталин говорил, что по мере выполнения проекта («строительства социализма») будет нарастать классовая борьба. Борьба реальная, с разрушениями и кровью. Он как будто видел, как Уралмаш захватывает Каха Бендукидзе, как льется кровь в Нагорном Карабахе и Бендерах, как от танковых залпов горит Дом Советов в Москве.
   В. Ю. Сурков в своем проекте предвидит такой же ход событий: «По мере развития демократии информационная борьба обостряется. Борьба за умы». Виртуальному проекту – обострение виртуальной борьбы! Если выступления Сталина были зеркалом, отражающим реальность, то зеркало В. Ю. Суркова отражает Зазеркалье.
   И тем не менее доклад В. Ю. Суркова – зеркало, а не черная дыра, которую создавали речи Ельцина. Важную информацию можно получить и из отображения Зазеркалья. Есть признаки проекта!
   Не вполне понятно, впрочем, почему такой судьбоносный проект оглашает не президент, а его помощник, но знаменательно уже то, что выступление это сигнализирует: процесс клонирования КПСС («без коммунистов и Советского Союза») близок к завершению. В. Ю. Сурков выступает как секретарь по идеологии. Он требует, чтобы партия была способна «излагать ее позиции» не как кому в голову взбредет, а «примерно хотя бы как он сам». Это, впрочем, задача уж совсем невыполнимая.
   Попытаемся выявить суть проекта. Задача это непростая, ибо суть скрыта многослойными оговорками и «отрицанием отрицания». Это уже даже не диалектический материализм, который в СССР могли понять два-три человека. Это диалектический постмодернизм, которого даже академик Ойзерман не поймет. Каждый тезис здесь, как изречение даосов: «То инь, то янь, это и называется путем».
   Добро и зло – это одно и то же, зависит от того, как посмотреть. А уж Бог и дьявол – просто две ипостаси нашего господа, что-то вроде доброго Воланда.
   Единство и борьба противоположностей, налитых в один флакон. Как тут обойтись партии, даже такой виртуально-интеллектуальной, без образа нового Суслова.
   Но ведь для кого-то говорит В. Ю. Сурков! Значит, есть у нас «по-настоящему активные, стойкие, целеустремленные и сильные люди, материал для формирования нового ведущего слоя нации». Надо представить себе, как они поняли сигнал, данный В. Ю. Сурковым, иначе новые запланированные бедствия или блага обрушатся на наши непосвященные головы внезапно, как снег из снеговых пушек.
   Но подходить к такой реконструкции текста надо осторожно, человек с обычной логикой может и свихнуться от необходимого для такой работы расщепления сознания. Проделаем этот путь в два этапа. На первом разберем утверждения В. Ю. Суркова, пользуясь обычной аристотелевской логикой и обычным здравым смыслом. На второй стадии попытаемся ввести в каждое умозаключение порцию диалектического постмодернизма (или, как теперь говорят, квантовой психологии).
   Итак, что видно не вооруженным квантовой психологией глазом?

1.

   Для трактовки новой идеологии В. Ю. Сурков применяет исторический подход, с этого и начинает: «Думаю, что наиболее удобная форма донести основные идеологические тезисы – это описать новейшую историю в оценках и под тем углом зрения, который в целом соответствует курсу президента, и через это сформулировать наши основные подходы к тому, что было раньше, и к тому, что будет с нами в будущем».
   Здесь подчеркивается, что речь не идет о мало-мальски достоверной истории нашей страны в XX веке, а об «истории» как оболочке, в которой «наиболее удобно донести идеологические тезисы». И историю эту докладчик описывает «в оценках и под тем углом зрения, который соответствует курсу президента». Какая небывалая откровенность – открыто заявить, что «партия власти» исходит из фальсифицированной истории.

   Для трактовки новой идеологии В. Ю. Сурков применяет исторический подход

   Таким образом, вместо исторического анализа, необходимого для преодоления тяжелейшего кризиса нашей истории, власть сознательно делает ставку на оглупление масс быстро состряпанными историческими мифами. Это заведомо тупиковое направление, в пространстве которого те мифы и образы, которые выработают кремлевские лаборатории, заведомо проиграют мифам этнонационализма, которые сегодня фабрикуются на окраинах и в столице России и разрывают ее целостность, пока что начиная с культурной.
   О конкретных разрушительных для России мифах, в которые завернул свои идеологические тезисы В. Ю. Сурков, скажем ниже.

2.

   В. Ю. Сурков задает главные критерии, которым, по его мнению, подчиняется существование больших систем – цивилизации (европейской) и страны (России) как части цивилизации: «Развитие европейской цивилизации, частью которой является цивилизация российская, показывает, что люди на протяжении всех наблюдаемых эпох стремились прежде всего к материальному благополучию… Именно материальный успех, свобода и справедливость составляют основные ценности, которые мы с вами разделяем».
   Этот взгляд не просто является чисто идеологическим (либеральным в его самом вульгарном изложении), но и совершенно ложным, антисистемным – с точки зрения логики нормальных систем, с этой стороны зеркала.
   Первой фундаментальной ценностью любой человеческой системной общности (страны, народа) является ее жизнь. Это ограничение, невыполнение которого обесценивает все остальные блага.

   Идеологическая доктрина, изложенная В. Ю. Сурковым, исходит из методологического индивидуализма

   Материальный успех семьи теряет смысл, если семью вырезают бандиты. На политическом уровне это означает, что обеспечение безопасности страны, гарантия сохранения народа и продолжения его жизни в будущем – главная обязанность государства, условие легитимности его власти. Об этой ценности высшего порядка В. Ю. Сурков ни разу не упоминает в своей лекции. Как подсказывает здравый смысл, умалчивает он потому, что избранный нынешней властью курс не удовлетворяет данному критерию, он ставит под угрозу само существование народа России. Вымирает народ, особенно быстро русские. Они оказались неэффективными и должны уйти в инобытие.
   В стремлении изъять из своей идеологии саму мысль о фундаментальной, даже экзистенциальной сущности государства и цивилизации В. Ю. Сурков доводит статус потребительства до гротеска. Он пишет о Советском Союзе: «Кому нужна была такая империя, которая не могла дать своим гражданам ни хлеба, ни зрелищ? Вполне естественно, что она распалась».
   Вот новая шкала приоритетных ценностей для России: хлеба и зрелищ. Если «Клинское» пиво не будет вкуснее баварского, а стриптиз в Рязани не станет более соблазнительным, чем в Лас-Вегасе, то кому будет нужна Россия? Пусть и она распадается.
   По сравнению с «хлебом и зрелищами» победа в Великой Отечественной войне – ничто! Тут было бы уместно процитировать «Легенду о Великом инквизиторе».
   В. Ю. Сурков как будто прямо с Достоевским разговор ведет, как дьявол с Богом в пустыне.

3.

   В основе любой идеологии лежит представление о человеке. «Что есть человек?» – ключевой вопрос идеологии. Вся идеологическая доктрина, изложенная В. Ю. Сурковым, исходит из методологического индивидуализма. Материальный успех, свобода и конкуренция – ценности индивида (справедливость, в контексте В. Ю. Суркова, – также). Успешные индивиды могут получить эти блага даже после гибели России и рассыпания ее народа.
   В обоснование В. Ю. Сурков привлекает выдержку из Бердяева. Но Бердяев – философ многогранный, причем несколько раз менявший свои установки. Сдвинувшись от марксизма к либерализму, он вообще на время впал в социальный расизм и под свободой и справедливостью понимал свободу и справедливость для элиты.
   Он писал: «Культура существует в нашей крови. Культура – дело расы и расового подбора… „Просветительное“ и „революционное“ сознание… затемнило для научного познания значение расы. Но объективная незаинтересованная наука должна признать, что в мире существует дворянство не только как социальный класс с определенными интересами, но как качественный душевный и физический тип, как тысячелетняя культура души и тела. Существование „белой кости“ есть не только сословный предрассудок, это есть неопровержимый и неистребимый антропологический факт».
   В нынешней России возникло пока еще скрытое (благодаря полной монополии элиты на СМИ), но уже осознанное и непримиримое столкновение ценностей – индивидуализма и солидарности. На какой стороне этой баррикады находится В. Ю. Сур ков? Судя по всему тексту лекции, он находится, вместе с Бердяевым, на стороне «белой кости», индивидуалистической элиты.

4.

   Суть всякой идеологии выдает язык, свод используемых понятий. Понятия – это не просто термины, в идеологии важен тот смысл, который в них вкладывается.
   Манипулируют красивыми словами и возбуждают эмоции агитаторы, а не идеологи.
   Одно из главных понятий, которые связывают выступление В. Ю. Суркова, – демократия. Оно использовалось уже с начала перестройки, причем с каждым новым этапом продвижения по пути реформ смысл его менялся, так что к концу 90-х годов в отношении системы власти РФ стал употребляться термин «олигархия». Об этом необычном для развитых стран государственном устройстве В. Ю. Сурков говорит так: «Это ведь действительно власть не многих. Это даже не тысячи людей. Это единицы людей. Их всех можно по пальцам пересчитать. Они не представляли не только большинства, которое, безусловно, теряло от реформ и переживало их очень болезненно, но они и не представляли, хотя это странно звучит, даже обогащающееся меньшинство».

   Одно из главных понятий, которые связывают выступление В. Ю. Суркова, – демократия

   Описанная в таких терминах система власти обычно называется даже не олигархией, а хунтой, когда власть принадлежит небольшой группе лиц, соединенных корпоративными или кооперативными связями. И структурно, и функционально этот тип власти отличается от демократии кардинально, что и признает сам В. Ю. Сурков: «Вместо общественной дискуссии мы получили сплошные придворные интриги…
   Свобода слова тоже имела особый смысл: ведущие телеканалы стали оружием в руках известных олигархических групп и большей частью использовались для вышибания новых объектов госсобственности и участия в разделе таковых». О выборах и говорить нечего – все мы помним 1996 год.
   Какова же общая оценка, данная В. Ю. Сурковым политическим действиям власти за истекший период реформ? Он сказал то, что давно известно всем в России: «В результате все основные идеи демократии были искажены». Ни прибавить, ни убавить!
   Ясно, что реформа завела нас вовсе не туда, куда стремилось большинство граждан.
   Ошибка вышла!
   Это самое главное идеологическое утверждение всего доклада. Оно могло бы стать основой для выработки идеологии, действительно способствующей восстановлению хотя бы минимального единства общества. Ведь если ошибка признана властью, должна последовать выработка программы действий, эту ошибку исправляющих. Прежде всего действий, устраняющих причины, которые нас загнали в такое плачевное состояние. Но тут в докладе провал, черная дыра. Весь смысл доклада сводится к тому, что какое-то время после Ельцина в РФ еще была олигархия, но теперь она превращается в самую настоящую демократию. Ничего, что олигархи остаются губернаторами, ведь теперь их назначает президент. Ничего, что Абрамовичу государство отдало Сибнефть за 100 млн. долларов, а выкупило за 13 миллиардов.
   Ведь выкупило! Разве это не признак демократии?
   Иными словами, суть государственного устройства представляется совершенно не зависящей от социально-экономической структуры общества, распределения собственности и доходов, контроля над финансовыми потоками и другими средствами господства – от того, что называется системой фактической власти. К кому в РФ можно обратиться с такой идеологией? Только к тому маргинальному меньшинству, которое до сих пор верит в «доброго царя» или мечтает о воскрешении Сталина.
   Если же и находятся в докладе указания на какие-то реальные действия, которые должна совершить партия для прыжка из олигархии в царство демократии, то эти указания очень туманные и неуверенные. Вот самые конкретные из них: «Предлагаю рот не разевать и не зевать. И не дать сторонникам олигархии разрушить демократию с помощью демократических процедур. То же касается и поклонников национал-диктатуры». Какую демократию стараются «разрушить» сторонники и поклонники? Когда она возникла, какого числа? Когда мы «вместо придворных интриг получили общественную дискуссию» и почему этого никто не заметил? Какие «демократические процедуры» теперь считаются опасными для демократии? Всем понятиям здесь придан туманный смысл, а это и означает, что существенных изменений в этом плане не произошло.
   Не предполагает реальных изменений в базисе общества и новая политическая технология, на которую власть возлагает какие-то надежды, – национальные проекты.
   В. Ю. Сурков говорит о них очень кисло: «[Национальные проекты] это не раздача денег, это попытка выработать новые подходы в реализации политики по основным направлениям… Мы должны добиться того, чтобы на селе и в нашей высшей школе, и в средней школе, и в медицинских учреждениях мы бы смогли за этот период уже показать какой-то результат».
   Далее косметического ремонта сложившейся в 90-е годы олигархической надстройки над государством идеология В. Ю. Суркова не идет.

5.

   Через любую идеологию как через один из главных мотивов проходит представление об обществе, о его структуре и противоречиях, существующих между его частями.
   В политике самым красноречивым является молчание, это едва ли не самые информативные части выступлений. В. Ю. Сурков явно стремится создать видимость отсутствия в российском обществе структурных единиц и наличия между ними противоречия и тем более конфликта интересов и идеалов. В РФ нет вроде бы ни классов, ни социальных групп, ни этнических общностей, противоречия между которыми и составляют содержание общественных процессов.

   Через любую идеологию как через один из главных мотивов проходит представление об обществе, о его структуре и противоречиях, существующих между его частями

   Есть лишь несколько злонамеренных олигархов, увозящих деньги в офшоры. Есть учителя, страдающие от недостаточно высокой зарплаты, есть «самодеятельные и амбициозные коммерческие руководители» (каков язык!), в Чеченской Республике есть шайка уголовников, поднявшая мятеж. А в общем – социальная благодать (хотя, «конечно, не в плюс демократии – бедность»). Живут, дескать, в России лишь богатые и не очень богатые люди. Ну, кое-где порой гармонии не хватает – то инь, то янь. «У нас не выработано консенсуса в обществе по оценке недавних событий», – В. Ю. Сурков упрекает партию за эту недоработку. Надо будет партии этим заняться: «Если отношения между богатыми и не очень богатыми людьми в нашей стране не нормализуются, у нее нет будущего. И мы должны с вами все сделать для того, чтобы эти отношения гармонизировать, хотя это очень трудно». Что ж, большевикам к трудностям не привыкать. Ведь большевики – «наши ближайшие родственники, это все фактически мы сами».

   Любая идеология включает в свою структуру раздел, обозначающий цивилизационный вектор общества

   Утверждение В. Ю. Суркова о том, что в условиях глубочайшего кризиса и раскола общества в РФ удалось «синтезировать» интересы всех его частей, есть беспрецедентный перл новой социальной философии Московского Кремля. Стоит вдуматься в глубинный смысл этого утверждения, обращенного к партии власти: «Забудьте о том, правые вы или левые. Партия общенациональная, и здесь синтезированы, как и в обществе, разные интересы. И у нас есть место и бизнесменам, и рабочим, и учителям, и врачам, и военным – всем». Вот тебе, бабушка, и гражданское общество, демократия и парламентаризм! Нет ни правых, ни левых, интересы синтезированы, партия общенациональная! Одна почва, один народ, один президент!
   Как это понимать? Кредо тоталитарного общества – при прославлении конкуренции и отрицании государственного патернализма! Полная несовместимость частей одной идеологии. В какой части этого расщепленного пространства действительно находится сам В. Ю. Сурков?

6.

   Любая идеология включает в свою структуру раздел, обозначающий цивилизационный вектор общества. Даже в рамках универсалистской концепции Просвещения признавалось различие цивилизаций («Запад есть Запад, Восток есть Восток»), а уж сейчас, «на поминках по Просвещению», евроцентризм выглядит просто анахронизмом.
   И как нелепо на фоне всего происходящего выглядит сегодня восхищение «демократичностью Запада». Для чего В. Ю. Суркову это подобострастие? Подумать только: «И насколько „гвоздями вбиты“ основные ценности демократии гражданам США, Англии, Франции. Их ночью разбуди – они вам начнут рассказывать про права человека и так далее». Да, рассказывать про права человека они мастера – этому должен у них научиться «целый класс агитаторов» «Единой России»?
   Проблему с цивилизационным вектором В. Ю. Сурков решает просто – он объявляет: «Россия – это европейская страна… Мы в целом проходили тот же путь, что и другие европейские страны. Если заглянуть в глубь веков, увидим, к примеру, была реформация в западном обществе. Но у нас тоже именно в эту эпоху было знаменитое брожение в Церкви, движение нестяжателей».
   Это уже совсем Зазеркалье. Ну ладно Данилевский, Тойнби, Питирим Серокин – наплевать и забыть. Но ведь сам же В. Ю. Сурков ссылается на Бердяева и Ивана Ильина! Их кости возмущенно стучат в гробу. Как это «мы проходили тот же путь»?
   Мы шли Крестовым походом на католиков? Запад триста лет изнывал под татарским игом, а потом овладел евразийской империей Чингисхана? Запад пережил нашествия, как Россия нашествие поляков, Наполеона и Гитлера? Россия выполняла «план Маршалла», а Запад – программу МВФ? На Западе была Великая Октябрьская социалистическая революция?
   Но даже если он санкционировал, требуется еще согласие самой Западной Европы.
   Ничего себе сюрприз! Здравствуйте, я ваша тетя, я приехала к вам навсегда! С XVI века было сказано, что для Европы «русские хуже турок», и с разной степенью политкорректности этот тезис повторяется до сих пор. Никогда Запад в цивилизационном смысле не считал Россию Европой, он ее ненавидел или уважал как особую самобытную цивилизацию – Евразию. Кто и когда в Кремле решил лишить Россию статуса цивилизации? Это ведь не шутка, сгоряча такое не скажут.

   Идеология должна заявить те фундаментальные ценности, приверженность к которым консолидирует общество и обеспечит «культурную гегемонию» политическому строю

   Да и вчитайтесь в единственный довод, который В. Ю. Сурков приводит в обоснование своего странного тезиса: «В западном обществе была реформация, а у нас тоже что-то было вроде этого – движение нестяжателей». Реформация – это гибель 2/3 населения германских земель, это один миллион сожженных ведьм. Это победа протестантов, положившая начало современной западной цивилизации! Ну можно ли ставить с этим на одну доску маленькую ересь, которую одним ногтем подавил Иосиф Волоцкий!

7.

   Идеология должна заявить те фундаментальные ценности, приверженность к которым консолидирует общество и обеспечит «культурную гегемонию» политическому строю.
   В. Ю. Сурков назвал три ценности – материальное благосостояние, свобода и справедливость. Содержательным здесь является лишь понятие материального благосостояния. Понятия свободы и справедливости в разных культурах не просто различны, но зачастую противоположно направлены. Поскольку в докладе В. Ю. Суркова слово «конкуренция» (и его производные) встречается 12 раз, а слово «равенство» не встречается ни разу, речь идет о свободе и справедливости «сильных». Весь доклад проникнут ницшеанским духом. Выбросив равенство, В. Ю. Сурков порвал и с европейским Просвещением. Уже Аристотель писал: «Общественная жизнь держится справедливостью, а последняя больше всего сводится к равенству». Аде Токвиль признавал расщепленность буржуазного сознания в таких выражениях: «Мой вкус подсказывает мне: люби свободу, а инстинкт советует: люби равенство».
   Идеологическая подкладка под отрицанием равенства – социал-дарвинизм. Заложив его ценности в ту мировоззренческую матрицу, на которой предполагается мобилизовать общество для нового проекта, нынешняя власть отказывается от диалога и поиска компромисса. Видимо, считается, как и во времена ельцинских «Содома и Гоморры», что большинство «слабых» можно будет обмануть или запугать.
   Недальновидно!
   Однако и ницшеанство у В. Ю. Суркова приземленное, почти ползучее. «Белокурая бестия» отвергала равенство и христианскую «любовь к слабым», но хотя бы горела богоборческой страстью прогресса и совершенства. А тут идеал общества потребления. «Хлеба и зрелищ!» – вот потолок претензий плебеев и люмпенов.
   Даже к демократии здесь отношение потребителя: «В демократическом обществе жить все-таки комфортнее». Значит, даешь демократию! «Быть самостоятельной нацией просто выгодно». Значит, даешь независимость! Это – в чистом виде идеология потребителя, homo economicus из среднего класса. Нет, в таком виде мы никакие не наследники Советского Союза! И место наше с такой идеологией – в мировом периферийном загоне.

8.

   Идеология, которая призвана обосновать, легитимировать образ будущего и проект перехода к нему, обязана дать оценку предыдущему этапу и настоящему моменту. Здесь В. Ю. Сурков начинает вещать туманно, как даос. Зафиксируем главные положения, оставив пока в стороне вопрос об отношении к советскому строю.
   Предыстория настоящего момента, в который и начинается «проект», известна как ельцинизм, «безумные 90-е».
   Трактовка этого периода В. Ю. Сурковым прежде всего сводится к тому, что это был «переход на верный путь». Он говорит: «Российский народ сам выбрал такую судьбу – он отказался от той социальной модели, поскольку увидел, что в своих поисках свободы и справедливости он не туда зашел. И он попытался вернуться к демократическим ценностям… Поэтому потеря территорий, потеря населения, потеря огромной части нашей экономики – это жертва, это цена. И невозможно сказать, какая она, большая или маленькая, но это то, что наш народ более или менее осознанно заплатил за выход на верный путь».
   Тут, конечно, большая натяжка. Ничего сам российский народ не выбирал, 76% проголосовали за сохранение СССР. Никто и не спрашивал согласия народа на смену общественного строя, на изъятие всех сбережений населения и пр. Другое дело, что народ не был готов организоваться для реального обсуждения проекта Ельцина и волеизъявления, и этим его состоянием воспользовались. Но сейчас речь уже не об этом.
   Вопрос в том, почему В. Ю. Сурков считает этот путь «вер ным»? Что хорошего получили народ и страна от этого «выхода на верный путь»? Сам он перечисляет такие формы уплаченной за это благо цены: «Потеря территорий, потеря населения, потеря огромной части нашей экономики – это жертва, это цена». Ничего себе, цена. Разве о ней договаривались? Это обман колоссального масштаба, и называть эту сделку разумной и вер ной – признак ложности всей идеологической конструкции.
   Если и «Единая Россия» начнет излагать эту идеологию «примерно так же», ее ждет заведомый крах. Что за дикая идея – явную историческую ошибку называть «выходом на верный путь»!
   Но куда же, по мнению самого В. Ю. Суркова, дошла страна по этому «верному пути»?
   Тут В. Ю. Сурков дает очень эмоциональную оценку, которая более или менее соответствует общему мнению народа. Он говорит: «Вместо того чтобы двигаться к демократии, мы получили то, что справедливо названо олигархией… Если то, что я описал, есть демократия и если это есть свободное и справедливое общество, то что же такое тогда Содом и что в таком случае Гоморра? Никакой свободы, конечно, не было и в помине. Сейчас многие говорят, что тогда была свобода. Ну разве был свободен нищий человек?»
   Слышали мы о странностях нового мышления, но такого наша фантазия предположить не могла. Из нашего вполне благополучного советского дома, где мы жили без нищеты, терроризма и глумящимися над совестью проституцией, педофилией и наркоманией, нас привели в Содом и Гоморру – и говорят, что это для нас и есть верный путь!

9.

   Любая идеология может быть воспринята значительным сектором общества лишь в том случае, если она в языке и в логике, принятых в данной общности, отвечает на вопрос: «Как мы дошли до жизни такой?» Иными словами, объяснительная модель идеологии должна быть адекватна типу той рациональности, в рамках которой мыслит паства.

   Объяснительная модель идеологии должна быть адекватна типу той рациональности, в рамках которой мыслит паства

   Объяснительная модель, предлагаемая В. Ю. Сурковым, этому критерию не отвечает. В РФ нет социальной группы, рациональность которой соответствовала бы объяснениям В. Ю. Суркова. Возможно, на собрании актива «Единой России» эти объяснения были встречены бурными аплодисментами, и аудитория стоя кричала: «Ах, как это верно сказано!» Но идеология – это один из доменов системы знания. Это вещь посерьезнее, чем аплодисменты даже такой «общенациональной» партии.
   Посудите сами. Действия политического режима, пришедшего к государственной власти в 1991 г., за несколько лет превратили дееспособную страну (великую державу) в «Содом и Гоморру». Действия эти можно перечислить, они оформлены документами – подпись, дата. Сопротивление этим действиям подавлялось с помощью государственного насилия (дубинки ОМОНа, залпы танков и пр.). А объяснение В. Ю. Сурков дает такое: «Государственная власть везде отступала, это было бессистемное бегство от ответственности. Даже провозглашалось, что государство есть зло».
   Ну где тут логика, хотя бы и диалектическая? Перед кем власть «везде отступала»?
   Перед пенсионерами, учителями, вкладчиками Сбербанка, Верховным Советом РСФСР?
   Перед референдумом? Нет, власть везде наступала, причем агрессивно.
   Государственная власть жестко, тоталитарными методами вела реализацию своего дикого проекта – и сейчас ведет. То, что за содеянное эта государственная власть отвечать не собирается – факт. Но в этом его «бегстве» нет ничего бессистемного, в нем выражено именно системное кредо этого типа государственной власти.
   Утверждение, что это государство «есть зло», как раз представляется разумным («Содом и Гоморра» вместо России – его рук дело, не так ли?). Но именно эту крупицу разума В. Ю. Сурков изображает как глупость: «Даже провозглашалось…»
   Да, ельцинизм как редкостная разновидность государственной власти большинством граждан воспринимался как зло (даже теми мародерами, которые этим злом пользовались: они же не идиоты, такое зло от добра отличить могут). У этого зла были фундаментальные установки, реализация которых и причинила стране страшные травмы. Идеология, дающая объяснение этому «Содому и Гоморре», обязана назвать эти фундаментальные установки, которые новый проект обещает искоренить из мыслей и действий новой власти. Что же нам называет в качестве главного зла ельцинизма В. Ю. Сурков?
   Читаем: «Ни для кого не секрет, что целые министерства, регионы, партии находились под контролем отдельных финансовых групп, причем под самым прямым и буквальным контролем. Может быть, ничего плохого в этом и не было бы, если бы это не было абсолютной подменой понятий».
   Каких понятий? При чем здесь понятия, кого они волнуют? Теневая власть денежных мешков, с их уголовной философией, разрушила страну, жизнеустройство населения, национальное общежитие множества народов! Она разрушила реальность, а нам говорят, что все это было бы неплохо, да вот в мире понятий наломали дров.
   Горшок с дерьмом называла демократией, а это подмена понятий.
   Или вот из той же оперы: «В чем, собственно, проблема олигархии? Прежде всего она нелегитимна по определению, потому что конституцией не предусмотрено руководство министром со стороны какого-то коммерсанта и не написано, что те, кого выбрал народ, должны работать на тех, у кого больше денег».
   Вот, оказывается, почему не любит народ олигархию – она нелегитимна! А народ у нас к этому очень чувствителен. Легитимность для него – первое дело. Всем бы ему олигархия была по душе, но вот беда – конституцией не предусмотрена, поэтому народ ее и не любит.
   А вот едва ли не главный вопрос к партии В. Ю. Суркова, которая обещает неизменность курса реформ. Общество буквально кричит: «Вы обещали с помощью приватизации превратить неэффективную плановую экономику в эффективную рыночную.
   В действительности приватизация обрушила производство. Как можно продолжать тот же курс?»
   В. Ю. Сурков дает на это такой ответ: «Глубина экономического падения вам известна: у нас фактически наполовину рухнул валовой продукт… Приватизация, в целом явление благотворное, в ряде случаев делалась по странным схемам, и, конечно, очень трудно и практически невозможно никому объяснить, чем были залоговые аукционы».
   Это – ответ из Зазеркалья. Бесполезно рассуждать дальше, пока мы с ним не разберемся. Посмотрите на точные данные по динамике всех процессов в хозяйстве России. Очевидно, что приватизация подорвала производственную базу народного хозяйства, причем подорвала фундаментально и хищнически: общий урон многократно превышает поживу меньшинства. Как можно такую акцию назвать «в целом явление благотворное»? Да, перегрызть горло лошади и выпить стакан ее крови – «в целом явление благотворное» (для волка!). А критиковать волка можно только за то, что убивает он лошадь по странным схемам.
   Наивно утверждать, будто «практически невозможно никому объяснить, чем были залоговые аукционы». Все прекрасно знают, чем они были, и сам А. Б. Чубайс этого не скрывает. Акция эта довольно хорошо изучена и в РФ (см. доклад Счетной палаты), и на Западе, где ей уделил существенное внимание в своей последней книге лауреат Нобелевской премии по экономике Дж. Стиглиц. К чему все эти реверансы и умолчания! Не может «Единая Россия» затрагивать эти эпизоды 90-х годов, так лучше прямо об этом и сказать. Мол, что с возу упало, то пропало. Не будем затевать свару, лучше перевернем эту страницу истории и выправим, что можно, без драки.

В. Рудаков
ИДЕОЛОГИЯ ВОСЬМОГО ГОДА

За два года до завершения президентских полномочий Владимира Путина Кремль в общих чертах сформулировал и обнародовал новую государственную идеологию России. Основные тезисы – сплочение граждан вокруг власти для защиты суверенитета, укрепление управляемой демократии и возрождение некогда поколебленного «былого величия России» – уже давно нравятся народным массам.
Поэтому, полагают авторы идеологии, со временем она может перерасти в полноценную национальную идею.

В ПОИСКАХ ИДЕНТИЧНОСТИ

   Плоды идейных исканий только последних трех месяцев впечатляют. Речь замглавы президентской администрации Владислава Суркова перед активистами «Единой России», словно по команде, растиражирована во многих газетах и журналах. Популяризация (хоть и в огрубленной форме) «сурковских тезисов» в книжке «Путин: его идеология», рекомендованной, кстати, «для систем партийной учебы». Появление идеологических манифестов «правого и левого крыла» ЕР (так называемые социальный консерватизм и либеральноконсервативное видение будущего России). Плюс многочисленные публикации на модные ныне темы – «что такое суверенная демократия» и «в чем залог энергетической безопасности».
   Все это верный признак того, что в общих чертах «идеология Путина» уже создана. Осталось лишь отшлифовать формулировки, после чего предъявить массам в виде некоего «канонического» текста. Поговаривают, что таковым может стать очередное – на этот раз якобы «чисто идеологическое» – Послание президента Федеральному собранию.

   В России давно принято полагать, что население хоть, и может существовать без какой-либо идеи, но государству Российскому от такого существования одни убытки

   Однако уже сейчас ясно: получится нечто, с одной стороны, напоминающее идеологию власти (можно было бы назвать ее и государственной идеологией, однако последняя в России запрещена Конституцией – п. 2 ст. 13), а с другой – претендующее на высокое звание национальной идеи.
   Что поделать: в России давно принято полагать, что население хоть и может существовать без какой-либо идеи, но государству Российскому от такого существования одни убытки – от имиджевых и статусных до экономических и территориальных. И отсюда – неистребимые попытки власти во что бы то ни стало нащупать эту самую национальную идею. А нащупав, тут же внедрить ее в массовое сознание.
   Кстати, опыт Российской империи и СССР свидетельствует: иногда эти «нащупывания и внедрения» приносят заметный результат – государство достигает определенных результатов (прирастает территорией, выигрывает войны, выходит на новый уровень научно-технического прогресса и т. д.). Впрочем, опыт тех же государств дает наглядный пример того, что бывает, когда «внедрение» переходит границы разумного, а сама национальная идея превращается в банальную идеологическую догму: отказ от «проклятого прошлого» в России обычно проходит весьма бурно (что в 1917-м, что в 1991-м).

ПРОДУКЦИЯ ДЛЯ МАССОВОГО ПОТРЕБИТЕЛЯ

   Сегодняшний спрос на идеологию, безусловно, связан с так называемой проблемой-2008. С одной стороны, уже через два года Кремлю предстоит обеспечить приемлемую с точки зрения общемировой демократической практики процедуру передачи власти «преемнику Путина» (как вариант – в случае возникновения нештатной ситуации – создать более-менее легитимную «легенду» пролонгации путинских полномочий).
   С другой стороны, в недрах властной элиты зреет понимание, что все использованные за последние шесть лет методы лечения «внутренних болезней» страны так и не привели к максимально желаемому результату.
   Иными словами, укрепление власти, превратившись в самоцель, пока не создало мощных скрепов общества (да и государства), способных минимизировать социальные последствия возможных нештатных ситуаций (масштабных экономических кризисов, резонансных террористических актов, общественных взрывов и т. п.). Все это, особенно в случае замены «рейтингового» президента на «середнячка», может всерьез поколебать устойчивость системы.
   В таких условиях, рассудили в Кремле, идеология (а в идеале и национальная идея) как раз и должна выполнить функцию этих скрепов – мобилизовать самые разные «целевые аудитории».
   Во-первых, госаппарат (с одной стороны, по-прежнему нужно повысить его эффективность, с другой – не допустить раскола по принципу «это не наш преемник»). Во-вторых, электорат (он должен не только правильно проголосовать в 2008-м, но и потом пребывать в уверенности, что сделанный выбор – единственно верный). В-третьих, население: именно население, а не пресловутый «электорат» должно как минимум понимать (а в идеале и разделять) целесообразность осуществляемых властью действий.
   Источники «Профиля» во властных кабинетах фактически подтверждают многоцелевое предназначение «идеологии Путина». «По большому счету это идеология для обывателя, для нашего крепнущего среднего класса, – делится соображениями высокопоставленный чиновник. – Посмотри, кто за нас (беспартийный чиновник так и сказал: „за нас“. – «Профиль») голосует – средний класс, бизнес-пролетариат, если угодно – лавочники и «челноки», у которых свой маленький бизнес, кто ездит в Китай и Турцию за товаром».

   Пришла пора сплотить людей на основе неких общих ценностей

   И озвученная Сурковым и его соратниками идеология, уверен чиновник, рассчитана именно на них. «Думаю, Сурков сам верит в то, о чем говорит, – рассуждает чиновник, – но верит в первую очередь как политтехнолог: Сурков убежден, что все это способно решить определенный круг задач, и в этом он, безусловно, прав».
   Главная задача – все-таки 2008 год: мобилизация электората при помощи идеологии (либо некоего ее подобия) – вещь весьма эффективная.
   Внятная идеология, с одной стороны, позволяет определить, что именно является «курсом Путина». Сам Путин – «большой хитрец», по выражению близкого к Кремлю политтехнолога Глеба Павловского, – «долго уклонялся от выявления своих позиций и ценностей». И вот пришла пора сплотить людей на основе неких общих ценностей.
   С другой стороны, идеология (по крайней мере, в том виде, в каком ее сформулировал Сурков) способна решить задачу мобилизации электората на «негативной основе» – противостояния общим врагам. По словам руководителя аналитической группы «Меркатор» Института географии РАН Дмитрия Орешкина, «именно по этой модели проходили все президентские выборы в России начиная с 1996 года».
   «Новая идеология» как свод общих ценностей и перечень общих врагов и угроз вполне способна собрать под свои знамена значительную часть населения и тем самым правильно решить «проблему-2008» путем абсолютно свободного выбора.

«СПИСОК СУРКОВА»

   Внутренних врагов в «списке Суркова» не так уж и много. И все – весьма нестрашные.
   Во-первых, это «партия олигархического реванша» во главе с Борисом Березовским и Михаилом Касьяновым. Во-вторых, «изоляционисты»: по их поводу Сурков высказался туманно (часть «изоляционистов» – «почти нацисты, люди, которые муссируют дешевый тезис, что Запад – это страшно», другие же – почти «заодно с Басаевым»). Из тех, кто точно «изоляционист», – экс-лидер «Родины» Дмитрий Рогозин со товарищи: те, кто «призывает запретить все еврейские организации», а «заодно борется с олигархами на деньги олигархов».
   Впрочем, по мнению Суркова, партии власти «надо будет вырвать победу» у всех этих персонажей – эмигранта Березовского, «дачника» Касьянова и «мусорщика» (по терминологии Суркова) Рогозина. А значит, решающая схватка все еще впереди.
   Получается, что так же, как в 1996-м «врагами» были коммунисты, в 1999—2000-м – чеченские террористы, в 2003—2004-м – олигархи, в 2007—2008 годах власти придется побороться с сомкнувшими свои ряды «изоляционистами» и «олигархическими реваншистами». И, конечно же, победить.
   Однако не менее важный аспект «новой идеологии» – враги внешние. Их образ, в отличие от врагов внутренних, предельно размыт (оно и понятно: международных скандалов на пустом месте нам не надо). Такая «невнятность» одновременно и дань традиции, и весьма осознанный прием.
   Впервые отчетливо о внешних силах как источнике угроз высказался Путин в знаменитой речи после бесланских событий. «Одни, – сказал президент, – хотят оторвать от нас кусок пожирнее, другие им помогают, полагая, что Россия – как одна из крупнейших ядерных держав мира – еще представляет для кого-то угрозу и поэтому эту угрозу надо устранить. И терроризм – это только инструмент для достижения этих целей».
   Сурков, по сути, использует ту же методу: «Когда нам говорят (именно так – безлично. – «Профиль»), что суверенитет – вещь устаревшая, как и национальное государство, мы должны всетаки задуматься, а не разводят ли нас». С одной стороны, чувствуется неясность: кто все-таки нам «говорит» и кто нас в конечном счете «разводит».
   С другой стороны, возникает ощущение, что этим занимаются все. И речь – ни много ни мало – об угрозе (по терминологии Суркова) «мягкого поглощения по современным „оранжевым технологиям“ при снижении национального иммунитета к внешним воздействиям». Как считает замруководителя президентской администрации (очевидно, что и Путин тоже), попытки использовать эти «технологии» в отношении России «не ограничатся 2007—2008 годами»: «Наши иноземные друзья могут и в будущем как-то пытаться их повторить».
   Впрочем, подчеркивает Сурков, «это не значит, что они враги; нет, они – конкуренты: ничего личного – просто разденут до последних ботинок». В общем, сурковским описаниям «внешних конкурентов» вполне могут позавидовать авторы «изоляционистского» толка.

НАЦИОНАЛЬНЫЕ ОСОБЕННОСТИ «СУВЕРЕННОЙ ДЕМОКРАТИИ»

   Между тем сказать, что создаваемая в Кремле идеология носит явно изоляционистский характер, было бы в корне неверным. Речь может идти, скорее, о латентном, «скрытом изоляционизме», без которого идеологию «суверенной демократии» просто не сформулируешь. Хотя бы потому, что все «наше особенное» по определению противостоит «общечеловеческому», которое, в свою очередь, на поверку оказывается не более чем «ихним» (да еще навязываемым нам: так называемый экспорт демократии – лишь частный случай).
   Иначе с какой стати нашу демократию их «аршином общим не измерить»?
   И постоянно нужен свой – «суверенный» – «аршин».
   По мнению члена научного совета Московского центра Карнеги Андрея Рябова, использование термина «суверенная демократия» – дань моде на неогегельянский (по принципу «все действительное разумно») способ объяснения действительности. «Это своего рода попытка придать легитимность всему, что есть перед глазами»: вот есть демократия – она такая, какая есть, управляемая, суверенная, несовершенная, Бог знает какая. Но такая и должна быть. По крайней мере, в нашем климате и в этих исторических условиях.

   Использование термина «суверенная демократия» – дань моде на неогегельянский способ объяснения действительности

   Наличие уточняющего определения («суверенная») указывает: речь идет об особой разновидности демократии. И, скорее всего, это национальная разновидность (ее необходимость продиктована масштабами страны, ментальными особенностями населения, несовершенством известных «классических» западных моделей демократии и т. д.).
   И хотя сам Сурков не раз обращал внимание на ущербность самого термина («нехорошо к демократии что-то добавлять, потому что сразу возникает вопрос о третьем пути, но мы вынуждены это делать» – см. майское выступление Суркова перед активистами «Деловой России»), термин не только прижился, но и оброс интерпретациями.
   Так, по мнению публициста Виталия Третьякова, «заморское понятие „суверенитет“ стоило бы „без всякой политкорректности именовать русским аналогом – „самодержавие“, то есть желание и умение самим определять свою судьбу и нормы жизни в своем обществе, „самим себя держать“. И поэтому „доктрина «суверенной демократии“, – полагает Третьяков, – вполне может быть определена в качестве «самодержавного самоуправления“.
   Член же Общественной палаты Алексей Чадаев в специальной книге, цель которой – «описать доктрину Путина», указывает, что задача действующего президента в создании системы, «в рамках которой русский народ сам сможет решать вопрос о власти». Причем Чадаев приходит к выводу, что решение вопроса о власти «может и не включать в себя сменяемость власти любой ценой каждые четыре года».
   Но тогда получается, что «суверенная демократия» (или «демократический суверенитет», что в устах идеологов одно и то же) – это такая демократия и такой суверенитет, при которых действует известный «принцип Никиты Пряхина» – одного из обитателей «Вороньей слободки», описанной в «Золотом теленке». Помните? «Как пожелаем, так и сделаем», – твердил герой Ильфа и Петрова, реализуя свое суверенное право распоряжаться собственностью путем поджога заранее застрахованной квартиры.

ОСЕДЛАТЬ ИЗОЛЯЦИОНИЗМ!

   Суть латентного, «скрытого изоляционизма», лежащего в основе «идеологии Путина», предельно проста, и поэтому на первый взгляд эта позиция весьма продуктивна. Ведь речь идет о том, что формально для Запада мы вполне открытая страна и при этом сами для себя – в зависимости от ситуации – проводим границы такой открытости.

   Кремль не видит проблемы в существовании «бытового изоляционизма» граждан. Он лишь претендует на исключительное право использовать его в политических целях по своему усмотрению

   На практике это означает, что Кремль не видит проблемы в существовании «бытового изоляционизма» граждан. Он лишь претендует на исключительное право использовать его в политических целях по своему усмотрению. Так, когда речь идет об инвестициях и технологиях, доморощенные «бытовые изоляционисты» должны сидеть тише воды, ниже травы. Если же налицо попытка «экспорта демократии» – все на защиту суверенитета.
   Именно поэтому Кремль столь болезненно отреагировал на попытки рогозинской «Родины» пуститься в более-менее самостоятельный политический дрейф. Ведь, как известно, внутривидовая борьба – самая бескомпромиссная. «Фактически кремлевские политтехнологи посчитали целесообразным занять нишу „Родины“ по принципу „настоящие патриоты – это мы, потому что мы умные (прячем фигу в кармане), а так называемые изоляционисты глупые и поэтому вредны для дела, так как все время этой фигой размахивают“, – рассуждает один близкий к кремлевским идеологам политтехнолог.
   «Сурков дал понять, что Кремль намерен возглавить процесс, – вторит ему Дмитрий Орешкин, – и тем самым взять на себя функцию коня, который бережно спускает с горы воз с глиняными горшками». Дабы, не дай Бог, «веймарские фобии и чаяния народа» не вышли наружу. Способ нейтрализации этого тренда неоригинален: если не можешь предотвратить процесс, нужно его возглавить. В данном случае – проводя политику разумного патриотизма.
   «В этом случае я не сторонник оголтелых критиков Путина и Суркова, которые считают такой подход неприемлемым, – признается Орешкин. – Ведь объективно задача власти – удержать все чаще вырывающийся наружу национал-державнический пар в приличных и, самое главное, управляемых рамках. Другое дело, что горизонты действия такой политики весьма ограниченны и при этом высоки шансы скатиться к настоящему изоляционизму, перейти к лукашенковщине»…

НОВЫЙ ДЕРЖАВНЫЙ МИФ

   … По словам Дмитрия Орешкина, фактически проблема создания новой национальной идеи «состоит в том, чтобы определить, кто есть „наши“, дать четкое определение этому расплывчатому, но очень важному термину, который сейчас используют все кому не лень». Это «просто необходимо для нормального существования сообщества людей, но только если речь идет о нормальном объяснении этого термина».
   Культивируемый же ныне «просвещенный изоляционизм» в идейном плане порой напоминает попытку вернуться к прежней, имперской идеологии.
   Конечно, к ней можно по-разному относиться, но проблема заключается в ином: в реальности вернуться к ней, особенно в «эпоху Интернета», абсолютно невозможно. И поэтому национальная идея, опирающаяся на такую идеологию, нежизнеспособна.
   Во-первых, выдохлась позитивная составляющая «мифа о России».
   Россия, увы, теперь не воспринимается гражданами как «утес православия», спасающий мир от социальных бурь и искушений. При этом мы давно уже не несем миру социализм и коммунизм – эти «самые справедливые формы общественного устройства». Наоборот, для большинства россиян наиболее справедливым представляется западное устройство общества. И с этим нужно либо считаться, либо кардинально изменять представления о Западе как таковом (возможно, бесконечные показы этнических беспорядков и студенческих волнений во Франции, страданий тысяч жертв наводнений и ураганов, брошенных на произвол судьбы в США, и т. п. – движение именно в этом направлении?).
   Не случайно новый «миф о России» – по крайней мере, пока – формулируется исключительно на негативной основе. По принципу «мы – не они», «у нас не так, как у вас».
   Во-вторых, нашу государственную мифологему не втиснуть в современный рационалистический подход к реальности. И чем больше «государство – от Бога», государство как самоцель и самоценность, тем меньше шансов сделать это «без признаков насилия».
   Однако до сих пор наша государственническая ментальность «зациклена на государстве как самоценной величине, и нынешние идеологи лишь воспроизводят эту зацикленность», считает Орешкин. Пока, судя даже не по текстам, вышедшим из-под пера кремлевских идеологов, а по проводимому курсу, идея «государства от Бога» возобладала.
   Но «каждый конкретный одаренный человек все равно исходит из своих личных интересов; даже те, кто громче других ратует за укрепление государства и создает разного рода идеологии. Другая же модель называется „либерализм и демократия“, а она людям, стоящим вокруг государства, поперек горла», – констатирует Орешкин.

   Большинство граждан прекрасно понимают, что главная «идея» нынешнего дня – повышение уровня жизни

   Пока большая часть граждан готова жертвовать некими не вполне понимаемыми ими свободами ради достатка и стабильности. А в достатке и стабильности – с удовольствием внимать идеологам государственничества.
   Но «людей будет очень сложно убедить в том, что ради новой национальной идеи нужно жертвовать чем-то для них значимым», – полагает Орешкин.
   Скорее всего также, чем лучше мы будем жить (а власть среди важнейших ценностей новой национальной идеи называет и материальное благополучие граждан), тем больше у людей будет разных потребностей, удовлетворение которых может вступить в противоречие с интересами неизменно укрепляющегося государства. Ведь большинство граждан (разве не на «путинское большинство» рассчитана новая идеология?!) прекрасно понимают, что главная «идея» нынешнего дня – повышение уровня жизни.
   Своего и своей семьи.
   Как сопоставить эту идею с формулируемой государством «национальной идеей»? Именно в этом и заключается главная проблема «идеологии Путина». Удастся их совместить – идеология имеет шансы стать реальной национальной идеей.
   Иначе говоря, как совместить либеральный подход (в широком смысле: когда в основе госустройства лежит приоритет свободы и интересов личности) и традиционный российский этатизм (в форме государственничества), при котором люди – лишь «винтики».
   Пока не ясно и то, как именно можно использовать всю эту в общем-то стройную идеологию для решения каждой конкретной задачи, стоящей перед страной. Например, в борьбе с терроризмом. Или для заявленного расширения нашего влияния на территории СНГ. Что делать с Приднестровьем, Абхазией и Южной Осетией: принимать в свой состав или дать на откуп «оранжевым технологиям»? Присоединять и идти на конфликт с Западом или все-таки не идти? А если не идти и соблюдать нормы международного права (при том что в G-8, членством в которой мы все гордимся, «двойные стандарты» – норма жизни), как объяснить собственным распропагандированным гражданам, почему мы опять «сдаем позиции»? И где же тогда наша верность нашей же идеологии?!
   Ведь если идеология «не работает» – это не идеология получается, а голый пиар. Причем рассчитанный исключительно на внутреннего потребителя – максимум в пределах РФ, а реально – в пределах «Единой России». Значит, нужно сделать так, чтобы она заработала.

А. Коновалов
ГДЕ ВЗЯТЬ ЭЛИТУ С ИДЕОЛОГИЕЙ?

//-- Февральские тезисы Владислава Суркова --//
В феврале текущего года в Центре партийной учебы единороссов с установочным идеологическим докладом выступил зам. главы президентской администрации Владислав Сурков. Две недели спустя текст доклада появился на официальном сайте «Единой России» и стал доступен всем интересующимся. В былые времена подобный документ много месяцев обсуждался бы во всех первичных партийных организациях, в прессе и самой широкой общественностью. Но те времена канули в Лету (хотелось бы надеяться, что безвозвратно). Во всяком случае, никакой серьезной дискуссии в прессе по поводу этого выступления не появилось. Да и недосуг нам обсуждать скучные домашние дела. Все в стране стабильно и предсказуемо.
Хранилища Центробанка трещат от золотовалютных резервов, стабфонд прет, как тесто из квашни. То ли дело выборы на Украине или, на худой конец, в Белоруссии. Или похороны нашего национального героя С. Милошевича. Так что до внутренних дел руки не доходят. Неудивительно, что пресса откликнулась на программный документ В. Суркова в основном статьями «по мотивам» его выступления. А жаль, текст, безусловно, заслуживает серьезного обсуждения. Хотя бы для того, чтобы понять, куда ведет страну нынешняя власть и насколько адекватны ее представления о путях достижения намеченных целей.

ТРЕБУЕТСЯ НАЦИОНАЛЬНАЯ ЭЛИТА

   Собственно, большая часть первой половины доклада В. Суркова как раз и посвящена тому, чтобы убедить слушателя (читателя): старая политическая система воспроизводила неэффективную политическую элиту, теперь социальные технологии и технологии власти быстро усложняются и к политической элите предъявляются куда более высокие требования. В этой части доклад В. Суркова оставляет противоречивые ощущения. С одной стороны, здесь мирно соседствуют положения, взаимоисключающие друг друга, с другой – много очевидно верных мыслей, но когда проходит радость от их прочтения, сразу хочется выглянуть в окно и задать себе вопрос: «а какое отношение к нашей действительности имеют эти правильные декларации?». Ну как не согласиться с положением, что «от принуждения общество постепенно переходит к технологиям убеждения, от подавления к сотрудничеству, от иерархии к сетям горизонтальных связей». Только не ясно, это об обществе вообще или о нашем, российском. Так у нас процесс идет в прямо обратном направлении – крепим вертикаль исполнительной власти. Какие тут сети горизонтальных связей.

   Для демократического общества характерен плюрализм свободно конкурирующих идей, а консенсус существует относительно набора базовых ценностей, которые это общество разделяет

   Еще один весьма спорный исходный постулат доклада связан с заявлением, что демократическое общество «сверхидеологизировано, куда более идеологизировано, чем тоталитарное, где страх заменяет идею». Хотелось бы заметить, что демократическое общество не может быть сверхидеологизированным. Напротив, для него характерен плюрализм свободно конкурирующих идей, а консенсус существует относительно набора базовых ценностей, которые это общество разделяет. Что же касается тоталитарных систем, то они как раз нуждаются в единственной доминирующей идеологии. В них страх не противостоит идее, но является ее порождением.
   В докладе говорится, что «демократия в России – „это всерьез и надолго“ (дай-то Бог) и в нашей повседневной жизни все большее значение будет иметь умение побеждать противника в прямом идеологическом столкновении, а не опираясь на пресловутый административный ресурс. А теперь давайте вспомним любые выборы последнего времени, начиная с думских 2003 года и кончая первым единым днем выборов в марте 2006 года. Кажется, никому не надо объяснять, что имело ключевое значение для победы – умение убеждать или тот самый административный ресурс. То, что на последних мартовских выборах был такой низкий процент явки и такой высокий процент протестного голосования (против всех), говорит только об одном – люди перестают верить в то, что от них что-то зависит.
   Подобные логические противоречия и нестыковки с реальной действительностью, а их можно привести еще много, не мешают автору сделать оптимистический вывод: «Это все будет во времени заканчиваться, и партия для того, чтобы она могла сохранить свое доминирующее положение в политической системе (а это наша основная задача), должна активнее овладевать навыками идеологической борьбы». Как представляется, мысль о «сохранении доминирующего положения в политической системе» – один из ключевых тезисов доклада. Он задает центральный вектор всего выступления. Остается прояснить некоторые положения.
   К кому, например, относится термин «наша главная задача». Логично было бы воспринять его как девиз «Единой России», но прозвучал он из уст заместителя главы президентской администрации. Означает ли это, что сохранение доминирующего положения «Единой России» – главная задача Кремля? Другой не менее важный вопрос – насколько такая роль «Единой России» отвечает интересам страны и даже интересам президентской администрации. Но к этим вопросам мы еще вернемся.
   Далее в выступлении В. Суркова делается пространный исторический экскурс во времена СССР и в 90-е годы истории России. Собственно, с анализом советского периода нашей истории и связан тезис автора о политической системе, имманентно воспроизводящей неэффективную элиту. Автор с грустью говорит о том, насколько малограмотные люди оказались у руля руководства СССР в критический момент его истории, и даже ссылается на воспоминания госсекретаря США Шульца, которого в свое время поразила некомпетентность некоторых советских руководителей.
   Справедливости ради стоит отметить, что советские лидеры хотя бы осознавали потребность в профессиональном аппарате и квалифицированных экспертах. Положение радикально изменилось (и не к лучшему) в 90-е годы, не похоже, чтобы оно улучшилось и сейчас. После распада СССР в российские властные структуры пришли представители провинциальной партийно-советской номенклатуры второго-третьего уровня. Создается впечатление, что они вообще не испытывают потребности в мнении профессионалов при принятии решений. Да и собственный бизнес, которым успело обзавестись большинство из них, не оставляет много времени на решение проблем государственных.

   Автор приводит нас к мысли, что период «временно усидевших и переходящих» в России еще не закончен

   Именно на анализе советского периода нашей истории базируется вывод В. Суркова о том что «замкнутое общество, в котором результаты оценивались скорее с партийно-догматической точки зрения, а не с практической, воспроизводило неэффективную элиту». И здесь очень к месту автор доклада ссылается на мысль Ивана Ильина, который писал, что после крушения коммунистического строя, когда Россия начнет возрождаться, русский народ увидит себя без «ведущего слоя», место которого займут «временно усидевшие и переходящие люди, но присутствие их не разрешит вопроса». По-видимому, сам того не желая, автор приводит нас к мысли, что период «временно усидевших и переходящих» в России еще не закончен. Страна испытывает острейший дефицит национальной элиты, соответствующей масштабу задач, стоящих перед страной.
   Вообще же, не называя имен и фамилий, В. Сурков подвергает уничижительной критике период 90-х годов до избрания президентом Владимира Путина. По его мнению, именно в этот период страна оказалась на грани «потери государственного суверенитета». Лишь мельком он отмечает, что именно в 90-е годы начались «громадные реформы», осваивались «новые социальные практики» и даже в условиях «зоологического периода нашего развития» к ведущим позициям пробивались сильные, инициативные и целеустремленные люди. Именно они, по мнению Суркова, стали материалом «для формирования нового ведущего слоя нации». Здесь можно было бы вздохнуть с облегчением, национальная элита начала формироваться. Но радость омрачает один вопрос. Если новая элита формировалась не в условиях честной, открытой конкуренции и диктатуры закона, а в условиях «экономического дарвинизма», то кто, кроме самых жестоких, кровожадных и беспринципных хищников мог выжить в этой борьбе. Если теперь именно они составляют наш ведущий слой, то поводов радоваться немного.
   Будем надеяться, что это все же не окончательный вариант. Политической элите еще придется меняться. А пока эталонным символом нынешней элиты для автора является «диспут» в программе В. Соловьева «Поединок» между «усидевшим и переходящим» В. Жириновским, ярким представителем элиты политической, и А. Прохановым, не менее ярким представителем элиты творческой, писателем, «совестью» нации. Все, кто видел эту программу, прекрасно помнят красные, непрерывно орущие и брызжущие слюной лица противников, подтверждавшие, что «зоологический» период нашего развития еще далеко не закончен.
   Наиболее убедительные аргументы оппонентов сводились к громкому «сам дурак», а кульминацией дискуссии оказался момент, когда доктор философских наук Жириновский публично и громогласно перепутал Диогена с Геростратом и нимало при этом не смутился. Как тут не вспомнить диспуты А. В. Луначарского с иерархами Русской православной церкви. Но пока другой элиты у нас нет.

ПРЕЗИДЕНТ, ДЕМОКРАТИЯ, СУВЕРЕНИТЕТ

   Далее в докладе Суркова следует дифирамб в адрес нынешнего российского президента, вполне объяснимый для чиновника его администрации. Начальство любит, когда его хвалят, тем более что президента Путина есть за что хвалить. По В. Суркову, задача только что избранного президентом В. В. Путина состояла в «нормализации ситуации в стране», и он с ней успешно справился. Путин возвращает реальный смысл слову «демократия», он настаивает на соблюдении существующих законов, выполнении действующей Конституции. Собственно, здесь В. Сурков, скорее всего не намеренно, приписывает президенту популярный лозунг советских диссидентов 60-70-х годов: «Соблюдайте вашу конституцию», как бы показывая, что он не утратил актуальности и по сей день.

   В подтверждение успехов президента Путина и его администрации В. Сурков приводит много аргументов, с которыми трудно не согласиться

   В докладе подробно объясняются и другие шаги президента – реформа Совета Федерации, «изгнание» олигархов из Кремля, наведение порядка в налоговой системе, в средствах массовой информации. Утверждается, что эти действия были «исключительно демократичны, потому что были направлены именно на то, чтобы работали законы демократического государства». В подтверждение успехов президента Путина и его администрации В. Сурков приводит много аргументов, с которыми трудно не согласиться. Но чем больше аргументов, тем сильнее ощущение – нам говорят не всю правду.
   Спору нет, старые принципы формирования Совета Федерации нарушали принцип разделения властей, в законодательный орган делегировались руководители исполнительной власти субъектов Федерации. Теперь это противоречие устранено, но кто может сказать, какое отношение подавляющее большинство нынешних сенаторов имеет к тем субъектам Федерации, которые они представляют в верхней палате Федерального Собрания, как вообще становятся сенаторами (как, скажем, Тыва определила, что лучше всего ее интересы в Совете Федерации представит г-жа Нарусова, крупный специалист по тувинским проблемам), и для чего нужна такая конструкция в законодательной власти. Обличая нефтяных олигархов, В. Сурков справедливо говорит о схемах ухода от уплаты налогов, которые они использовали. Здесь и перепродажа нефти через компании, «где работали 50 инвалидов» (а такие фирмы имели колоссальные налоговые льготы), и реализация нефти под видом «скважинной жидкости», и использование внутренних офшоров.
   Можно только приветствовать, что нефтяным магнатам перекрыли налоговые лазейки, но не стоит забывать, что хотя схемы «налоговых оптимизаций», характерные для «зоологического» периода нашего развития, были, безусловно, аморальны, они тем не менее не противоречили действовавшему тогда законодательству. И смог бы г-н Сурков назвать хотя бы одну крупную российскую нефтяную компанию, которая не использовала подобных схем? А тогда неизбежен вопрос: почему владелец одной из них прикупает четвертую яхту в дополнение к замкам и футбольному клубу, очень успешно (это без иронии) губернаторствует на Чукотке, а другой шьет рукавички «во глубине сибирских руд», получая выговоры за нарушения лагерного режима? Как-то не монтируется эта реальность с пространными рассуждениями о справедливости и стабильном развитии бизнеса.
   Вообще в выступлении В. Суркова очень часто повторяются слова «свобода», «демократия», «справедливость» и «стабильность», но, как известно, от частого повторения слова «халва»
   во рту слаще не становится. Кажется, бизнес, освобожденный от тирании олигархов, криминала и чиновников, должен быть в восторге от нарисованной в докладе радужной картины. Но вот депутат Госдумы и член президиума генерального совета «Единой России» В. Резник в своей статье «Тьма средневековья» недавно написал: «У нас наступают времена Московской Руси, когда любой боярин в купеческой лавке мог просто так взять все, что ему заблагорассудится. Вместе с лавкой». Естественно, ничего никому не платя.
   Далее В. Сурков рисует картину будущего России и начинает с необходимых предпосылок ее успешного развития, выделяя два ключевых фактора – демократию и суверенитет. Что касается демократии, то здесь риторика достаточно традиционна. Это совершенно необходимое условие интеграции в «мировую экономику, мировую систему знаний, получения доступа к современным технологиям Запада». А вот понятие суверенитета и необходимости его постоянной защиты разбирается более детально и содержит нетрадиционные трактовки.
   Во-первых, В. Сурков ссылается на работу Иосифа Бродского (что само по себе не характерно для кремлевских чиновников) «Взгляд с карусели», в которой высказывается гипотеза, что мировая война будущего будет войной экономической. И хотя «боевые» действия будут носить в ней наднациональный характер, но торжество победителя будет сугубо национальным, то есть привязанным к конкретному государству, победившему в конкурентной борьбе. Это приводит автора доклада к заключению, что в условиях глобализации особенно важно беречь и сохранять суверенитет. Нетривиальное и спорное понятие сущности суверенитета формулируется В. Сурковым так: «Суверенитет – это открытость, это выход в мир, это участие в открытой борьбе. Я бы сказал, что суверенитет – это политический синоним конкурентоспособности».
   Последнее утверждение, при всей его оригинальности, выглядит достаточно спорно. Конечно, между суверенитетом и конкурентоспособностью можно усмотреть связь (в конце концов, все в мире взаимосвязано). Однако суверенитет и конкурентоспособность все же не синонимы. Наверное, СССР периода расцвета своего ядерного могущества был очень даже суверенной страной (то войска в Чехословакию введет, то Афганистану «поможет», то южнокорейский «Боинг» собьет), а вот с конкурентоспособностью было из рук вон плохо. Ну а что можно сказать сегодня о США?

   Между суверенитетом и конкурентоспособностью существует куда более сложная связь

   Сошлемся на недавнюю публикацию 3. Бжезинского (которого у нас по совершенно непонятным причинам так любят цитировать). Она называлась «Последний суверен на распутье» и начиналась фразой: «Сегодня Америка – самая суверенная страна в мире». Оставим в стороне наше согласие или несогласие с подобным утверждением. Допустим, что оно верно, и зададимся вопросом: означает ли это, что Америка сегодня и самая конкурентоспособная страна в мире. Очевидно, что нет, и между суверенитетом и конкурентоспособностью существует куда более сложная связь, но это тема совсем отдельного обсуждения, выходящего за рамки данной работы.
   А вот пассаж об угрозах суверенитету как составляющей нашей будущей политической системы по-настоящему интересен. Среди основных угроз суверенности (именно суверенности, а не безопасности) нашей нации называются – международный терроризм, угроза (очень гипотетическая) прямого военного столкновения, неконкурентоспособность экономики и мягкое поглощение по современным «оранжевым технологиям» при снижении национального иммунитета к внешним воздействиям. Последнее положение стоит того, чтобы остановиться на нем особо.
   Итак, кто кого поглощает или собирается поглотить, и что такое «мягкая оранжевая технология». Речь идет о нашем суверенитете, значит, поглотить собираются Россию. Судя по цвету технологии – оранжевый, мы опасаемся повторения украинского опыта. А в качестве пожирателей суверенитета, по-видимому, выступают западные неправительственные организации. Несколькими абзацами ниже г-н Сурков поясняет в своем докладе: «Что касается мягкого поглощения, это тоже вполне реальная угроза суверенитету…
   Не могу сказать, что вопрос этот снят с повестки дня, потому что если у них это получилось в четырех странах, почему бы это не сделать и в пятой? Думаю, что эти попытки не ограничатся 2007—2008 годами. Наши иноземные друзья могут и в будущем как-то пытаться их повторить». Значит, по мнению В. Суркова, четыре страны уже мягко поглощены иноземными друзьями. Можно догадываться, что речь идет об Украине, Грузии, Киргизии и Молдове. Считает ли автор, что теперь эти страны перешли под контроль США? Означает ли нескрываемая досада В. Суркова, что, по его мнению, раньше они были под контролем России?
   Не думаю, что граждане этих стран согласятся с мнением, что они уже «съедены» Западом, тем более что само понятие контроля давно сместилось из пространства территорий в пространство потоков. Потоков информации, капитала, технологий, трудовых ресурсов. А в этих областях инициатива давно принадлежит Западу, и нам стоит серьезно подумать, как сократить этот разрыв. Вместо этого после рассуждений о полезности свободы и демократии мы вновь читаем пассажи об имманентной враждебности и коварстве Запада. При этом, совершенно игнорируя сложные и различные по своей природе внутриполитические процессы, происходящие в этих государствах, которые, собственно, и привели к тому, что В. Сурков для чего-то называет мягким поглощением.
   Конечно, объяснять все происходящее, скажем на Украине, происками Запада легче, чем попытаться понять суть развивающихся там политических процессов. Но если мы и дальше будем объяснять все происходящее исключительно прожорливостью «свирепых монстров», действующих извне, мы так и не поймем, что же действительно происходит в соседних государствах, а без такого понимания наша политика на постсоветском пространстве будет обречена на новые провалы с «мягкими цветными поглощениями».
   Все эти сентенции выглядят тем более странно, что рядом с ними в докладе звучат призывы: «Нам нужны знания! Нам нужны новые технологии! Если мы получим доступ (в кооперации, конечно, с западными странами, в добром сотрудничестве с ними) к новым технологиям… мы потом сами сможем выходить на самые высокие технологии». Так все-таки «кооперация и доброе сотрудничество» или борьба с поглощениями по «оранжевым технологиям»? Надо останавливаться на чем-то одном.

   Под рассуждения об угрозах мягких поглощений российская политическая элита активно интегрируется в Запад

   Хотя бы в идеологии. Вообще, интеграция в западное сообщество у нас происходит довольно своеобразно. Под рассуждения об угрозах мягких поглощений российская политическая элита активно интегрируется в Запад. На Западе хранятся деньги, приобретается недвижимость, учатся дети и отдыхают и лечатся семьи. Но для такой интеграции политического класса остальная Россия является обузой и помехой. Поэтому политическая элита предпочитает групповую интеграцию для себя, делая все, чтобы помешать интеграции в развитый мир России как стране. Напротив, ей удобнее, чтобы Запад играл роль перманентной угрозы российским интересам и российской безопасности.
   Такое разделение очень помогает нынешней элите удерживаться у власти в России. Но это только углубляет пропасть между тем, что должно стать национальной элитой, и остальным населением. И уж совершенно очевидно, что «национально ориентированного ведущего слоя общества» в таких условиях не сформируешь.
   Затрагивает В. Сурков и проблему образования и культуры. И здесь одновременно говорится о необходимости повышения качества образования и даже предлагается не бояться приглашать иностранных преподавателей. В то же время подчеркивается, что систему образования надо четче ориентировать, чтобы она выпускала национально ориентированную элиту.
   А то в некоторых вузах на лекциях такое о России услышишь, будто там «неправительственные организации, а не преподаватели работают, которые, кажется, вот только что деньги из какого-нибудь посольства взяли». Ну и как же мы при таких взглядах собираемся приглашать преподавателей из-за рубежа? Ведь лучшие университеты мира, как правило – частные неправительственные организации и по структуре и предназначению сильно отличаются от партшкол «Единой России». Университеты всегда собирали свободно и нетривиально мыслящих специалистов.
   И демократическое государство никогда не определяло, чему и как в них учить. Кстати, в упоминающихся в докладе (как эталонах качества образования) Гарвардском университете и Массачусетском технологическом институте учатся тысячи иностранных студентов, что вовсе не мешает им впоследствии стать национально ориентированной элитой в своих странах.
   Еще одно положение этого раздела доклада, заслуживающее упоминания и комментария, сформулировано следующим образом: «По мере развития демократии информационная борьба обостряется. Борьба за умы. Хорошо бы это понимать и не надеяться, что вегетарианство и непротивление отправят нас в рай, ничего подобного». Первая часть этого утверждения – практически дословное повторение известного тезиса И. В. Сталина об обострении классовой борьбы по мере построения социализма. Сталину это положение требовалось для усиления террора и репрессий внутри страны, для сохранения себя во власти. Для чего оно понадобилось В. Суркову, сказать трудно. Как и призыв отказаться от вегетарианства. Будто пропуском в рай может служить только тело растерзанного политического противника.
   Раздел заканчивается достаточно предсказуемым выводом: «Если мы решим все эти задачи, Россия, на мой взгляд, станет суверенной демократией». Итак, суверенная демократия – цель всех наших усилий и преобразований. Можно по-разному интерпретировать словосочетание «суверенная демократия», однако вряд ли его стоит выдвигать в качестве цели проводимых в России преобразований в силу двух обстоятельств.
   Во-первых, смысл его (если он вообще существует) крайне туманен и неопределим. Во-вторых, в этом словосочетании возникает интересный эффект. Определение перед словом «демократия» начисто «съедает» сущность и смысл определяемого слова. Так что «суверенная демократия» к «демократии» никакого отношения не имеет.

КАК ПОБЕДИТЬ В ИДЕОЛОГИЧЕСКОЙ БОРЬБЕ?

   Здесь мы возвращаемся к вопросам, сформулированным в начале статьи. Возможности сохранения «Единой Россией» доминирующего политического положения и целесообразности для страны такого сценария развития событий. В заключительной части своего доклада В. Сурков детально разъясняет слушателям, кто будет их политическими противниками в 2007 году и у кого «Единой России» придется вырывать победу.
   Собственно, в условиях зачищенного, утрамбованного и забетонированного политического поля вообще странно говорить о каких-либо политических противниках «Единой России». Непонятно, откуда они возьмутся. Тем не менее В. Сурков предупреждает партактив о двух основных политических оппонентах. Пер вый, победа которого была бы шагом назад в политическом развитии страны, – это «партия олигархического реванша».
   Приход к власти этой партии привел бы к немедленной утрате суверенитета и поражению демократии. И угроза, и последствия ее реализации выглядят карикатурно. Кто может бросить вызов нынешней власти на «олигархическом» направлении? Лондонский сиделец, которого безуспешно пытается достать наша прокуратура? Так здесь обе стороны вызывают улыбку сочувствия и даже сострадания. И Борис Абрамович, грозящий из Лондона «взять Зимний», и российский зам. Генпрокурора, искренне не понимающий, почему англичане не выдают ему желанного приза. Ведь он официальные бумаги слал.
   Что касается крупного российского бизнеса, то он скорее напоминает «смерда дрожащего», чем политического оппонента. Ведь «и лавку и товар отобрать могут». Поэтому построился как миленький, сидит в приемных у чиновников, ждет разрешений. А разрешения зависят от поведения. Ведь «порекомендовать» могут всякое: олимпийцев джипами одарить, а то и антитеррористический комитет взять на свой кошт.
   Да и что бояться олигархов, когда самыми главными олигархами сегодня стали чиновники. Они же себе больно не сделают. Конечно, прижатые и «опущенные» бизнесмены фигу в кармане держат и при случае не преминут поддержать деньгами тех, кто будет их нынешних обидчиков из высоких кабинетов выкидывать. Но чтобы сами – никогда в жизни. Если станет невтерпеж, то в Лондон или там в Куршавель – это пожалуйста, но на баррикады – увольте. Так что угрозы олигархического реванша в нынешней ситуации опасаться не стоит.
   Вторая угроза выглядит посерьезнее. Недаром Сурков называет ее партией двух шагов назад и употребляет в отношении носителей этой угрозы термин «изоляционисты», не желая «пачкать» о них слово патриоты. Итак, речь идет о «почти нацистах», о востребованности в нынешней России идеологии радикальных националистов.
   По определению В. Суркова, «это такие люди, которые муссируют дешевый тезис, что Запад – это страшно, нам Запад угрожает, и китайцы на нас наступают, и мусульманский мир нас подпирает». Самое забавное, что автор критикует тех, кто выступает с антизападных позиций, всего через страницу после описания страшилок о «мягких оранжевых поглощениях». Сам «муссировал тот же дешевый тезис» о враждебности Запада. Так как же партийным активистам «Единой России» воспринимать Запад? Ведь если в одной и той же партийной идеологии мирно соседствуют взаимоисключающие друг друга положения, это уже не путаница, а диагноз.

   Почему государство не берет на себя труд терпеливо объяснять, что Америка категорически не заинтересована в распаде России?

   На самом деле речь идет о достаточно реальной угрозе, которая опирается на растущие в электорате радикально-националистические тенденции. Тенденциям этим власть, надо сказать, противостоит крайне неэффективно, а в чем-то их даже поощряет. На них спекулируют очень многие политики. Чего стоят «пятиминутки ненависти», регулярно транслируемые по государственным телеканалам, где все наши беды объясняются происками Запада. Почему государство не берет на себя труд терпеливо объяснять, что Америка категорически не заинтересована в распаде России и что мы волею истории на длительную историческую перспективу обречены быть если не союзниками, то партнерами Запада? Если ничего этого не делать, а способствовать антизападной риторике политических спекулянтов, не надо удивляться росту влияния радикал-националистов.
   Тем более что проект использования этой политической силы был разработан самими кремлевскими политтехнологами, и путь ей на политическую арену проложили именно они на думских выборах 2003 года. Назывался этот PR-проект – блок «Родина». По замыслу постановщиков, «Родина» должна была, как партизанский отряд, пойти в тыл врага, взорвать штаб (то есть отобрать голоса у коммунистов, но не более 4, 5%) и погибнуть, то есть не пройти в Думу.
   Возможно, один-два лидера могли бы вернуться с задания и получить причитающиеся им награды. А блок «Родина» совершил разгромный рейд по тылам коммунистов (и не только коммунистов), не погиб, набрал много сторонников, склонных к радикально-националистической, державной идеологии, и вернулся с победой, умножив свои ряды. А места для него в генеральном проекте «Государственная Дума» никто не предусматривал. И блок зажил собственной жизнью. Судя по всему, в президентской администрации довольно скоро сообразили, какого джина выпустили из бутылочки «кремлевские повара». Наверное, и сегодня многие помнят, с каким остервенением и скоростью думский аппарат свинчивал табличку руководителя фракции с кабинета С. Глазьева. И вообще все годы, прошедшие с думских выборов 2003, администрация вынуждена была заниматься «утилизацией» того, что осталось от блока «Родина».
   Дело дошло до того, что на мартовских выборах 2006 года кандидатов «Родины» практически во всех округах, кроме одного, под разными предлогами не допустили к участию в выборах. Наконец, Д. Рогозина выгнали с поста партийного лидера, но, думается, проблема решена далеко не окончательно. Слишком глубокие корни радикально-националистическая идеология пустила сегодня в России. Да и популярность гонимых властью в России всегда возрастает. Так что В. Сурков прав, предупреждая о такой угрозе. Только не надо забывать, что львиная доля ответственности за ее появление и превращение в реальную политическую силу лежит на нынешней власти.
   Теперь о задаче, которую В. Сурков ставит перед партийцамиединороссами. «Задача партии „Единая Россия“ не просто победить в 2007 году, а думать о том и делать все, чтобы обеспечить доминирование партии в течение минимум 10-15 предстоящих лет». И это для того, чтобы упомянутые противники, сторонники одного или двух шагов назад, не сбили Россию с «предначертанного» пути. Кто и как предначертал России путь длиною в 15 лет, остается неясным, как, впрочем, и то, не является ли этот путь дорогой в никуда. В качестве примера для подражания В. Сурков ссылается на опыт Японии и Швеции, где соответственно либерально-демократическая и социал-демократическая партии доминировали десятилетиями. И это нисколько не помешало странам развиваться по демократическому пути.
   Заметим, что примеры, приведенные В. Сурковым, мягко говоря, не вполне корректны. И в Швеции, и в Японии партии побеждали на открытых и честных парламентских выборах. На их стороне не выступали ни японский император, ни шведский король. А после победы формировали правительства, принимая на себя всю ответственность за результаты его работы. И если бы избирателя эти результаты не удовлетворили, то на следующих выборах к власти пришла бы другая партия. Ничего сопоставимого в России нет.
   Победа на выборах не делает «Единую Россию» партией власти. Никакого правительства она не формирует и ответственности ни за что не несет. Она может принять закон о монетизации льгот, а через несколько недель участвовать в демонстрации против его введения. Собственно, роль «Единой России» в политической системе страны сугубо инструментальна. С одной стороны, это подотдел президентской администрации по контролю над Госдумой, с другой – средство для выдавливания с политической арены сколько-нибудь серьезной оппозиции на федеральном и региональном уровнях.
   В этой ситуации призывы В. Суркова к укреплению идеологической работы звучат по меньшей мере странно. У такой структуры нет и не может быть идеологии. Вспомним, чем кончилась попытка создать в «Единой России» левое и правое крыло. Медведя с крыльями не получилось. Да и для власти «Единая Россия» с идеологией может стать просто опасной, как стал блок «Родина», у которого какая-никакая идеология была. Показательно, что в заключительной части своего выступления В. Сурков обращается к слушателям с призывом: «Забудьте о том, правые вы или левые.
   Партия общенациональная, и здесь синтезированы, как в обществе, разные интересы. У нас есть место и бизнесменам, и рабочим, и учителям, и врачам, и военным – всем…». А что же делать «всем» в одной политической партии, у которой к тому же нет пока идеологии? В. Сурков поясняет – бороться с политическими противниками, то есть с теми, кого власть сочтет таковыми. «И в каждом регионе должны быть люди, которые получают за это зарплату, которые с утра до вечера думают о том, как насолить конкурентам, как им возразить, как их поставить в глупое положение. И только так можно одержать победу в политической борьбе».
   В этом пассаже стоило бы выделить два положения. Во-первых, полное отсутствие конструктивной программы. «Насолить, поставить в глупое положение…» – это ведь скорее из области плетения интриг, чем государственного строительства. Впрочем, государственными делами займется начальство, а «Единой России» надо помнить об отводимой ей роли.

ИНТРИГА-2007-2008

   Теперь о предложении В. Суркова «Единой России» стать политической доминантой на ближайшие 15 лет и перспективах парламентских выборов 2007 года. Мы уже отмечали, что выражение «политическая доминанта» едва ли применимо к организации, которая, строго говоря, не является политической партией, не имеет возможности реализовывать политическую и экономическую программу, даже если они у нее появятся. По сути «Единая Россия» к властным рычагам не допускается.
   Недавно президент Путин, говоря о правительстве партийного большинства, заявил: «Я против того, чтобы внедрять подобную практику сегодня… Это должно быть предметом рассмотрения для будущих поколений». Так что на те самые 15 лет, что В. Сурков отвел «Единой России» на политическое доминирование, она может не беспокоиться.
   Что же привело в ряды этой организации уже более миллиона членов? Почему подавляющее большинство губернаторов тоже записались в члены партии? Пожалуй, два фактора играют решающую роль в этом процессе. Во-первых, членство в «Единой России» – это демонстрация лояльности действующей исполнительной власти, а без нее сегодня карьеры не сделаешь. Во-вторых, «Единая Россия» это, по сути, гильдия чиновников, «профсоюз» бюрократов, а именно они сегодня реально владеют Россией и собираются владеть дальше.
   Идеология им совершенно без надобности, а вот право разрешать и запрещать, казнить и миловать им совершенно необходимо. Да и трансформировать свой административный ресурс в куски собственности они совсем не прочь.
   Пожалуй, никогда еще в истории России власть чиновника не была так безгранична, и никогда еще он не чувствовал себя так безнаказанно. Ни государя, ни ревизора, ни суда, ни, на худой конец, партгосконтроля на него нет. А значит, нет и страха. И предложение В. Суркова о пятнадцатилетнем доминировании «Единой России» означает не что иное, как желание оставить страну на растерзание бюрократии еще на 15 лет. Но бесконтрольная власть чиновничества закроет России путь к модернизационному рывку навсегда.
   Скорее всего такой чиновничий беспредел окончательно обрушит страну. Многие сходятся во мнении, что сценарий выборов-2007-2008 уже предопределен и никаких сюрпризов и отклонений ждать не следует. Однако нам представляется, что здесь возможны и неожиданные варианты.
   Пока вся идеология «Единой России» сводится к фразе: «Мы поддерживаем президента Путина». Но сегодня в России, по сути, два политических субъекта используют имя Путина как бренд. Это сам президент В. В. Путин и огромное количество чиновников и партийцев-единороссов, которых можно условно назвать ОАО «Путин». Надо сказать, что пока их интересы в значительной степени совпадают, но чем ближе выборы, тем серьезнее будут расхождения.

   Два года назад не партия выдвигала президента, а президент своим весом и волей определял ее положение в политической системе. Положение принципиально не изменилось и сегодня

   Дело в том, что В. В. Путин твердо решил президентский пост оставить и не идти на нарушения Конституции. ОАО «Путин» с властью расставаться решительно не собирается. Но на сегодняшний день их позиции критически зависят от того, является ли президентом В. В. Путин. Без него их власть легко превращается в ничто и кареты становятся тыквами. Не случайно еще два года назад, тоже на партийной учебе, В. Сурков назвал «Единую Россию» «прицепным вагоном». Действительно, это не партия выдвигала президента, а президент своим весом и волей определял ее положение в политической системе. Положение принципиально не изменилось и сегодня, только вагончиков стало больше, но локомотив тот же – В. В. Путин.
   Как же это противоречие повлияет на выборы-2007-2008? Ситуация может развиваться по-разному. Предположим, президент Путин объявляет имя своего преемника. Допустим, чисто теоретически, что это будет спикер Совета Федерации г-н Миронов. Скорее всего после такого объявления мы услышим топот тысяч бегущих ног. Это члены «Единой России» побегут переписываться в «Партию жизни». У нее тоже нет идеологии, но им-то важна не идеология, а возможность остаться при власти. То есть партия «Единая Россия» может растаять без следа, как это было с «Нашим домом – Россия» и другими конструкциями при исполнительной власти. Ведь строились они из того же материала и по тем же чертежам, что и «Единая Россия». Только строители были не такими искусными, как В. Сурков.
   Может быть назван и совершенно другой преемник, который захочет использовать существующую политическую конструкцию в своих целях. Тогда многое будет зависеть от того, как сложатся отношения партийных лидеров и новой администрации. Если ее вес будет значительно меньше политического веса В. Путина и его команды, возможен серьезный конфликт между партийной верхушкой и руководством исполнительной власти по поводу дележа полномочий.
   Вполне допустимо, что «Единая Россия», выйдя из-под контроля сильной руки президента и своего создателя, заживет самостоятельной политической жизнью, выдвинет собственных политических лидеров и будет претендовать на реальную политическую власть в стране. Но в силу специфики своей организации все равно останется «кораблем без руля и ветрил». Тогда придется думать об «утилизации» этого проекта, как сегодня ломают голову в Кремле об утилизации проекта «Родина».
   Наконец, возможен и такой вариант: понимая свою полную зависимость от президента Путина, вся эта многомиллионная партийно-чиновничья рать будет оказывать все возрастающее давление на президента Путина, требуя, чтобы он остался на своем посту хотя бы еще на один срок. И в конце концов сделает ему предложение, от которого Владимир Владимирович не сможет отказаться. Несмотря на все свои обещания.

М. Юрьев
ДВЕ ЛОГИКИ В РОССИЙСКОЙ ПОЛИТИКЕ

Говорят, что для любого произведения критика подобна ветру для костра: слабый задует, а сильный раздует еще сильнее. Встречается, однако, и другой случай – когда впечатление от объекта критики усиливается не за счет высвечивания его достоинств, а просто по сравнению с чудовищно низким уровнем самой критики. Иногда она столь убога, что на ее фоне и среднее произведение кажется вполне достойным, а уж сильное – так просто памятником человеческого духа. Именно такое ощущение вызывает шквал критических материалов, посвященных опубликованному выступлению В. Суркова перед партактивом «Единой России». Эта критика интересна и заслуживает анализа лишь тем, что из нее лучше становится понятно, что есть наша оппозиция, хотя это и так секрета не представляет; на этом фоне также проясняется и то, чем является и чем не является в плане идеологии наша власть. Практически все критикующие с обеих сторон упрекают Суркова в отсутствии логики, но, как станет видно далее, с логикой плохо как раз у них самих (впрочем, не только с ней).

КРИТИКА «СПРАВА»

   Начнем с критики «справа», со стороны наших демократов, поскольку это случай клинический и разобраться с ним не займет много времени. Кстати, пора бы уж каким-нибудь нормальным общественным силам перехватить у них использование этого вообще-то хорошего слова, которое они монопольно присвоили, – глядишь, и перестало бы слово «демократ» быть в нашей стране ругательным. Большую часть перлов оттуда нет нужды разбирать, достаточно их просто процитировать. Г-н Гозман из СПС пишет, что «в США президент, партии и прочие… служат американцам, а не учат их жить» (отказ вывести войска из Ирака при 70% американцев, требующих этого, есть, по-видимому, самоотверженное служение американскому народу); «там никогда не было… контроля за СМИ» (американский «патриотический акт» с его совершенно открытой декларацией такового контроля, невиданное у нас даже при Брежневе единомыслие американской прессы, посадки в тюрьму ученых в Европе за публичное сомнение в количестве жертв холокоста – это все, видимо, не контроль, а что-то совсем иное). А чего стоит его следующее утверждение: «Бороться сегодня за суверенитет России – это то же, что готовиться к отражению марсиан»; надо рассказать это сербам и иракцам – на них, оказывается, просто напали марсиане, так что пусть не переживают. А вот г-н Фишман из «Коммерсанта»: «Мы не будем всерьез обсуждать… что причина низкой зарплаты учителей – недоплаченные бизнесом налоги»; в самом деле, какая же это причина – учителя, мерзавцы этакие, просто не хотят получать большую зарплату! Напоминает анекдот о встрече нового русского с одноклассником, который третий день не ел: «Надо, брат, себя заставлять».
   Но особенно порадовали г-да Рыклин и Гольц из невзлинскоберезовского боевого листка, сетевого «ежедневного журнала». Начинают они с утверждения, что с удовольствием послушали бы И. Сечина на тему «Деприватизация как метод личного обогащения», но желательно не в виде лекции, а последнего слова на суде; экие свободолюбцы и гуманисты, однако, наши либерасты! Не могу им посочувствовать, потому что самому тяжело: я бы тоже с гораздо большим удовольствием читал их галиматью в формате прошения о помиловании – ничего, приходится тер петь, не все сразу, даже при том, что у меня шансов на «сбычу мечт» побольше, чем у них. Далее они называют Суркова «чиновником, которому померещилось, что его интеллектуальный уровень достаточен для складывания слов в предложения и даже формулирования задач»; а с чего, интересно, они решили, что их собственный уровень достаточен для журналистики, даже в таком чахлом издании, как «е. ж.», и вообще для чего-либо большего, чем рытье канав? Или нерусские фамилии и готовность вылизывать все места своим зарубежным хозяевам есть достаточное основание для того, чтобы считаться интеллектуалом? «Единственная объединяющая „единороссов“ идея – совместный распил бюджета». Действительно, нехорошо-то как: нет чтобы брать пример с известных бессребреников Березовского, Гусинского и Невзлина, проводящих дни в посте и молитве за Россию, без мяса, спиртного и женщин. Но полный отпад наступает, когда читаешь, что «так называемые враждебные внешние силы всего лишь робко говорят о том, что между ними и Кремлем увеличивается разрыв в базовых ценностях». Робко говорящие о чем-либо американцы – это покруче, чем строитель из анекдота, которому напарник уронил на голову кирпич, а он его укоряет: «Ну ты, Вася, не прав».

   Или нерусские фамилии и готовность вылизывать все места своим зарубежным хозяевам есть достаточное основание для того, чтобы считаться интеллектуалом?

   Не буду цитировать совсем уж клоуноподобных персонажей вроде Илларионова или Шевцовой – их пассажи читаются как история болезни: на читателя веет горячим дыханием безумия. Но есть ли все-таки в критике Суркова «справа» хоть что-нибудь достойное пусть и негативного, но все же содержательного комментария? Да, есть одна вещь, повторяющаяся в разных публикациях: как же так, в 90-е годы были хаос и Ельцин со своей командой, а из этого появился Путин, который сам в то время не улицы мел, и многое стало лучше – значит, не такие уж они были плохие, раз его выдвинули, а успехи его таким образом опираются на заложенный тогда фундамент. Ну, если следовать этой логике, то и руководители СССР были не столь плохи, раз из их среды вырос Ельцин, который тоже не в лагерях сидел, а был одним из самых демагогических партийных боссов; а успехи России 90-х годов – ведь демократы считают этот период успехом – опирались, получается, на фундамент СССР. На самом деле, если серьезная смена курса осуществляется не в результате кровопролитной войны, а относительно мирно, то это всегда происходит под водительством людей, входивших в элиту предыдущего режима, как, например, Наполеон в революционную элиту Франции 90-х годов XVIII века. Это закон истории, и по-другому бывает лишь тогда, когда переход был не мирным, – в этих случаях появляются недоучившиеся юристы типа Ленина. А поскольку у нас переход от ельцинизма к нормальной государственности произошел мирно, без войн и репрессий – какие уж там репрессии, если даже Чубайс до сих пор сидит на месте и, как поговаривают, открыто кормит свой СПС за деньги принадлежащего государству и частным акционерам РАО «ЕЭС», – то неудивительно, что возглавил этот процесс человек, пришедший не с помойки. А вот что успехи путинской России во многом опираются на то, что было, по выражению Гозмана, заложено тогда, – так это действительно так: и на заложенное в 90-х годах опирается, и в 70-х, и при Сталине, и при царях. Успехи любой страны опираются на всю ее предыдущую историю, в том числе на заложенное в ее неудачные и даже трагические периоды, причем периодов полностью черных, как и полностью белых, не бывает. Было, безусловно, немало правильного и полезного и в наши 90-е годы (о чем Сурков, кстати, говорит совершенно недвусмысленно), и считать их полностью потерянными для страны, как это делает Лужков, абсолютно неправильно; но это вовсе не повод иметь к Ельцину и его режиму иное отношение, чем то, что у нас есть.
   К слову, я редко читаю произведения наших либералов (берегу нервы), так что, когда я погрузился в них, готовя эту статью, я очередной раз поразился: как они не боятся говорить и действовать настолько «против течения»? Ведь любому нормальному человеку понятно, что процесс изменений в общественном настрое в России идет вовсе не в ту сторону, за которую агитируют либералы, а в прямо обратную. И любому понятно, что хотя это и совпадает с идеологическим вектором властей, но никак не сводится к нему: потому что ладно выборы, но вот то, что каждый год сборы американских фильмов падают, а наших растут, – здесь-то Кремль при чем, да и как он без прямых запретов может этого добиться? Полное безразличие демократов к тому, насколько востребован и востребован ли вообще народом предлагаемый ими идеологический продукт, – это что: мужество? упрямство? тупость? Или такая безграничная вера в своих зарубежных хозяев?

   Любому нормальному человеку понятно, что процесс изменений в общественном настрое в России идет вовсе не в ту сторону, за которую агитируют либералы, а в прямо обратную

   Я думаю, что настоящий ответ может показаться парадоксальным: невзирая на все стенания, они твердо верят в демократичность Путина и столь же твердо верят в его способность удержать власть и передать ее следующему правителю при полном соблюдении преемственности и законности. Ведь если бы они не были уверены на 100% в том, что ни политическую оппозицию, ни оппозиционные СМИ Путин никогда не тронет (если только они ограничатся тявканьем и не будут готовить реальный заговор, как бывший хозяин ЮКОСа), то они все давно бы и были в тех странах, где ныне находятся все не сидящие в тюрьме юкосовцы. А если бы они не верили, что Путин удержит власть, и допускали хоть на минутку возможность какой-нибудь заварухи, не важно, чем она кончится, то они удрали бы в свои британии и израили и вовсе без смены белья. Потому что даже без воображения они не могут не понимать, как в реальности к ним относится глубоко презираемый ими русский народ; и при любом даже временном отступлении от законности дело для них не ограничится быстрой и относительно почетной смертью от расстрельного взвода. Так что ненавидимый и непрерывно поливаемый ими наш президент не науськивает на них народ, а в самом прямом смысле охраняет их от народа, и им бы молиться на него; впрочем, мне почему-то кажется, что неблагодарность с их стороны его не особо расстраивает.

КРИТИКА СЛЕВА

   Критика сурковского доклада слева, в первую очередь со стороны коммунистов, демонстрирует, с одной стороны, гораздо меньше хамства и тупости, а с другой – гораздо больше растерянности. По публикуемым материалам видно, что главная проблема для них в том, что с большей частью сурковских тезисов они полностью согласны. Это создает для них дилемму, по словам Станиславского, «любить ли искусство или себя в искусстве»; если первое, то все это не беда, какая разница, какая партия будет править, если она на правильных позициях. Такие нотки иногда и проскальзывают, что не может не вызывать уважения, например в газете «Завтра»: «Потерпев политическое фиаско, патриотическая оппозиция одержала победу на более высоком, смысловом уровне – власть теперь выражает себя в наших имперских, патриотических терминах». Ну так и радуйтесь, чего ж вам боле – не переживали же Джон Локк, Дени Дидро или Карл Маркс из-за того, что не дожили до практического воплощения своих идей и не получили государственных постов там, где они воплотились; но, видно, очень хочется самим порулить, в чем, впрочем, тоже нет ничего плохого. Однако эта двойственность заставляет коммунистов целенаправленно искать, к чему бы придраться, что приводит к казусам, таким, например, как в письме в «Советскую Россию» секретаря окружкома КПРФ Крутова: «Как все это напоминает девиз монаховиезуитов, что цель оправдывает средства!». Оба-на! Я-то по простоте думал, что это девиз Иосифа Сталина (сравните «лес рубят – щепки летят»), а теперь коммунисты упрекают в этом Суркова; воистину неисповедимы пути Господни! Или тезис того же автора о том, что как-де Сурков может призывать к выходу в большой мир для открытой борьбы, если России в ней предстоит играть против шулеров; а где в «реальполитик» вы видели кого-то другого? Гитлер нам, может быть, объявлял перед нападением, как наш предок Святослав Игоревич, «иду на вы»? Или Мамай посылал нам разметные письма и давал время подготовиться? Есть шулера, и других нет; хотите играйте, не хотите – идите с Богом, но тогда не жалуйтесь.

   Главная проблема для коммунистов в том, что с большей частью сурковских тезисов они полностью согласны

   Играть, впрочем, можно и с шулерами, если карты держишь только одной рукой, а из второй в кармане не выпускаешь пистолет; да и самому иметь в рукаве пятого туза, когда играешь с шулером, тоже не грех. В общем, изложенный в докладе прототип идеологической программы «Единой России» создает коммунистам проблему, как и вообще политика путинской власти, особенно последнего года: самый притягательный для народа элемент их платформы – дистанцирование от Запада и курс на постепенное возрождение великой державы – власть не просто взяла на вооружение, но претворяет в жизнь, причем на глазах у всех.
   Наиболее содержательная, точнее, единственная содержательная критика присутствует в статьях г-на Батчикова, представляющего в этой части позицию левой некоммунистической оппозиции, которую иначе называют державной. Несмотря на содержательность, однако и он не смог удержаться от вздорных и пустых придирок, как, например: «Сурков говорит, что никому невозможно объяснить, чем были залоговые аукционы. Нет, очень даже возможно, все это знают». Ну не стыдно опускать дискуссию до такого уровня? Ведь Сурков это и произнес совершенно прямо, нисколько не завуалированно – просто несколько более цветисто. Но в отличие от критики коммунистов, в материалах Батчикова содержится и достаточно серьезная и систематизированная отповедь сурковским тезисам; это интересно разобрать.
   Первое, что вызывает неприятие Батчикова, – цивилизационное позиционирование нашей страны. Россия – европейская страна, говорит Сурков, в нашей истории много общего с Европой, и потому представления и ценности наши схожи. Нет, Россия есть абсолютно самобытная цивилизация, отвечает Батчиков, всего наиболее важного в нашей истории в Европе не было; кто в Кремле посмел лишать Россию статуса цивилизации?

   Наиболее базовые ценности, в том числе демократия как принципиальный способ устройства общественной жизни, у нас те же, что у Европы, и не надо тут блуждать в трех соснах

   Не буду вдаваться в аргументы сторон в этом действительно важном заочном споре, потому что они оба правы. Более или менее очевидно, что Россия – это другая (в смысле альтернативная) европейская и другая христианская цивилизация. То есть, безусловно, мы не являемся обычной частью Европы, такой, как Франция или Германия (Батчиков совершенно справедливо отмечает, что и там нас таковыми отродясь не считали), но не являемся и совершенно иной, нежели европейская, цивилизацией, как, например, страны Юго-Восточной Азии. Это не схоластика, из этого следуют совершенно конкретные выводы: наиболее базовые ценности, в том числе демократия как принципиальный способ устройства общественной жизни, у нас те же, что у Европы, и не надо тут блуждать в трех соснах. Но формы этой демократии у нас могут разительно отличаться от европейских, и их мнение о том, правильная ли у нас демократия или нет, волновать нас не должно. Ясно, что ничего другого Сурков в виду не имел. Объявив, что Россия есть европейская страна, он ни разу далее не обозначил евроинтеграцию как нашу стратегическую цель; более того, он весьма скептически отозвался о наших соседях по постсоветскому пространству, видящих решение всех проблем во вступлении в Евросоюз. И никакого особенного восхищения европейской демократичностью у Суркова (в чем его упрекает Батчиков) я не заметил – говоря о том, что «там людей хоть ночью разбуди, они будут твердить про права человека», он, по-моему, восхищается исключительной эффективностью их пропаганды.
   Для Батчикова продолжением несогласия с цивилизационным вектором России, предлагаемым Сурковым, является система ценностей; для него неприемлема предложенная Сурковым по аналогии с европейским опытом триада «достаток, свобода, справедливость». Оставим на совести автора утверждение о том, что первой ценностью является сама жизнь, о чем Сурков, дескать, не сказал: мне это напомнило, как я в университете на экзамене по физиологии отвечал про роль печени в организме. Вопрос я знал и начал лихо отвечать, но преподаватель перебил меня: я бы на вашем месте, сказал он, начал бы ответ не так, я бы сначала сказал, что роль печени в организме велика. Тем не менее можно согласиться с автором в том, что стоящий на первом месте достаток, а также свобода и справедливость в их западном понимании не очень тянут на основополагающую роль в новой российской системе ценностей. Действительно, иметь клинское пиво вкуснее баварского и русский стриптиз лучше американского, как образно пишет Батчиков, – не самые главные цели для России; но неужели непонятно, почему Сурков и вообще российская власть так упирают на это? Забыли, что ли, пословицу о том, как, ожегшись на молоке, дуют на воду? В 1991 году наш российский, тогда еще советский, народ отказался от своей Империи именно в погоне за миражами пива, джинсов, стриптиза и прочей мишуры западной жизни. Именно так – не власть предала народ (это само собой), а народ отказался от Империи, сделав иной выбор. Наш народ ничего не выбирал, пишет Батчиков, 76% проголосовали за сохранение СССР; полноте, не впадайте в формализм! В 1989—1991 годах демократы собирали на митинги не по 50 человек, как сейчас (да и то за деньги), а по полмиллиона; это ли не выбор? Соберите-ка сейчас столько на митинг под любым лозунгом! Наш народ не выбирал, говорите? А то, что все ТВ-программы демократической ориентации набирали в те годы запредельные рейтинги по всей стране, это не выбор? То, что все отечественное презиралось, рубль назывался деревянным, выходящей за любого иностранца девушке завидовали больше, чем сейчас миллионеру, – это все ведь не в 90-х началось, а в конце 80-х, еще при СССР, – это не выбор? А то, что в августе 91-го защищать Белый дом собрались сотни тысяч человек (сам там был и видел), невзирая на стоящие невдалеке танки, а в 93-м на штурм Белого дома и «Останкино» не набралось и десяти тысяч, хотя никаких танков не было, – это не выбор? «Народ просто не был готов организоваться для обсуждения проекта Ельцина»; да ладно, чего там было организовываться в 1993-м, достаточно было выйти из дому и присоединиться к толпе, которую показывали по всем каналам. Был, был сделан выбор нашим народом, и ни за какую не за свободу и не за справедливость он был сделан, а за полные прилавки, за хлеб и зрелища – иначе в 1993 году, когда все уже было ясно, на Белый дом пошла бы вся Москва. Ну вот теперь власть на глубоком, в том числе подсознательном, уровне и боится повторения этого, боится оставить народ с ощущением ущербности по пиву и джинсам. Мы и танков наклепали после войны столько, сколько их и в страшном сне не могло понадобиться, потому что не могли изжить воспоминаний о немецких танковых прорывах 1941 года и тогдашнем чувстве собственной беспомощности. Вот потому-то власть и не готова предлагать стране традиционные ценности нашей цивилизации вместо названной Сурковым триады. Будет материальный достаток, общественные свободы и справедливость лучше, чем у других, – тогда подумаем об остальном; кстати, Америка, которую можно не любить, но нельзя отрицать ее достижений в великодержавности, прошла именно такой путь – сначала обогащение, а уж потом империализм. С таким мироощущением нашей власти можно не соглашаться, но нельзя не понимать исторических причин этого.

   Америка, которую можно не любить, но нельзя отрицать ее достижений в великодержавности, прошла именно такой путь – сначала обогащение, а уж потом империализм

   Что еще не устраивает Батчикова в докладе? Весь доклад пронизан духом ницшеанства, пишет он; конкурентоспособность – ценность успешного индивида, который может преуспевать и после распада России. Помилуйте, где же здесь логика? Если бы новая идеология была такова – а именно такова она была как раз в эпоху Ельцина, от которой власть пытается уйти, – то в чем был бы смысл призывать и двигаться к реальному суверенитету? Зачем тогда переход от полной сервильности в отношениях с Западом ко все более твердому отстаиванию своих национальных интересов без оглядки на чужие, переход, который нельзя не замечать и который приводит Европу и особенно США в совершенное бешенство? Чем бы не устраивала Суркова ситуация, что «мы охраняем принадлежащую им трубу», если бы он стоял на позиции ницшеанства и индивидуализма – ведь это же идеал для компрадорской буржуазии! Действительно, основная проблема и вызов современного глобализованного мира в том, что персональный успех человека в любой области – в бизнесе, науке, искусстве и т. д. – совсем не зависит от успехов и самого существования его родного государства. Поэтому-то, а не только в результате либеральной промывки мозгов и возникло представление о том, что патриотизм есть удел маргиналов – в XXI веке он действительно остался в основном у масс, поскольку элиты стали в значительной степени космополитичны. Ну так ведь постановка во главу угла реального суверенитета и призыв к созданию национально ориентированной элиты как раз и направлены на противодействие этой тенденции; как можно этого не видеть?
   Полная несовместимость разных частей одной идеологии, пишет далее Батчиков, состоит в высказывании кредо тоталитарного общества при прославлении конкуренции и отрицании государственного патернализма; он называет это расщепленным пространством сознания. В чем же это выражается? А в том, что Сурков говорит в докладе: «Забудьте о том, правые вы или левые. Партия общенациональная, и в ней синтезированы различные интересы. Место найдется и бизнесменам, и рабочим, и учителям, и военным – всем». Но ведь этот тезис совсем не о том – он о том, что к нашему времени традиционное для модернизма разделение на правых и левых полностью себя изжило. Что, Республиканская партия США есть партия буржуазии, то есть классическая правая? Тогда, значит, при Клинтоне у власти был пролетариат? В современном мире, причем отнюдь не только в демократической его части, линия разделения общества проходит по взглядам людей, а не по их имущественному или социальному положению; именно поэтому везде набирают силу религиозные, националистические и другие фундаменталистские партии, в которых люди объединены вовсе не по экономическим признакам. Если все же среди поддерживающих одну из партий – не важно, в парламентском или клановом смысле этого слова – больше богатых или, наоборот, бедных, то это проявление уходящей тенденции. Потому что тезис о том, что бытие определяет сознание, относился к детству человечества (хотя и это относительно – среди ранних христиан было равно много и нищих, и патрициев). В наше же время сознание определяет бытие. Вот Сурков и хочет создать общенациональную партию, то есть отстаивающую не интересы одной группы населения по отношению к другим, а всей страны по отношению к другим странам. Когда говорится, что в ней найдется место всем, то имеется в виду – всем тем, кто разделяет такое видение развития страны, что она в этом смысле не профсоюз и не объединение работодателей; а тем, кто не разделяет, места, естественно, не найдется, при том что никто их не трогает. Так что в данном контексте «общенациональная партия» – это не единственная и набирающая по 99, 7% голосов, как в недавнем прошлом, а выбравшая в качестве фундамента те взгляды, которые разделяет, как ей кажется, большинство народа во всех социальных слоях (правильно ли кажется – определит жизнь). В этом и есть суть ее претензий на лидерство и твердое намерение оставаться у власти не менее 10-15 лет; а неприятие это в основном вызывает у тех сил, которые как раз проповедуют взгляды, правильные или неправильные, но не разделяемые большинством. Такое намерение отнюдь не означает, что все заранее решено и подстроено, не в большей степени, чем когда на совете директоров крупной корпорации заявляется, что наша корпорация имеет 40% такого-то рынка, являясь, таким образом, лидером, и твердо намерена довести эту долю за 10 лет до 50%.

   Вот Сурков и хочет создать общенациональную партию, то есть отстаивающую не интересы одной группы населения по отношению к другим, а всей страны по отношению к другим странам

   В чем же конкретно состоит это видение развития страны, которое предлагается Сурковым в качестве объединяющей идеи для «Единой России»? Батчиков сам четко это формулирует: страна должна двигаться и развиваться, притом движение должно все ускоряться; цель не то чтобы не важна, но она уточнится в пути и по ходу может меняться. Ну и что в этом плохого? Ведь г-н Батчиков с его образованием прекрасно знает, что даже самые великие и успешные страновые проекты, в публицистике называющиеся национальными или цивилизационными идеями, далеко не всегда имели примат цели. Да, были религиозные проекты, в первую очередь христианство и ислам, существующие ради цели, правда, находящейся не в нашем мире (их сугубо земные цели далеко не всегда поддавались четкой формулировке). Были социальные проекты, в первую очередь коммунизм и либерализм, – эти существуют исключительно ради цели, состоящей в навязывании всему миру своей модели развития. Но самые великие страновые проекты прошлого, породившие наиболее грандиозные империи, были сугубо национальными и не имели никакой иной цели, кроме величия своей страны; задачи всемерного распространения своего образа жизни и мышления они вовсе не ставили. Как формулировали это римляне, «боги судили нашему племени править народами»; вот и вся идея! А нам даже не надо править другими – много чести им будет; нам достаточно быть лидерами мира во всем – и в достатке, и в свободе, и в справедливости, и в науке и культуре. Но главное, конечно, в духе – без этого не будет остального, по крайней мере у нас. Будет все это – сможем выполнять и свою вечную историческую миссию, свое национальное предназначение в масштабе Земли: останавливать желающих завоевать мир наполеонов и гитлеров, которых никто другой остановить не может. Для нашей уставшей от избытка идеократии страны, мне кажется, не самый худший набор целей.

ЧЕРНО-БЕЛАЯ ЛОГИКА

   В чем же первопричина, корень того, что г-н Батчиков, человек реально думающий и уважаемый, в отличие от отстоя из «ежедневного журнала», не видит всего этого? Это становится понятно из его же текста, где он называет логику Суркова «квантовой логикой», в которой нет ни права, ни лева, ни добра, ни зла: «то инь, то ян, это и есть путь – так говорят даосы». Я полностью разделяю оценку Батчиковым логики Суркова как квантовой, притом считаю это большим для него комплиментом; но г-н Батчиков тут несколько лукавит. Я тоже знаю волновую механику, в просторечии называемую квантовой, и поэтому напомню ее главный постулат: состояние частицы есть суперпозиция всех ее возможных с разной вероятностью состояний. В переводе на русский это значит, что крайние состояния есть и вполне четко определены, только никогда не встречаются в чистом виде. Не «добро и зло есть одно и то же, в зависимости от того, как посмотреть, а Бог и дьявол – две ипостаси нашего господа», как это понимает Батчиков. Квантовая логика в том, что добро и зло суть вещи абсолютно противоположные, но они в чистом виде и встречаются только в абсолюте – в Боге и дьяволе, а в каждом конкретном человеке есть и то и другое одновременно, в разных пропорциях. Нет абсолютно праведных людей, кроме Единого безгрешного, воплотившегося Бога Слова – даже и Петр трижды отрекся от Христа; и нет абсолютных злодеев – ведь и разбойник на кресте принял Его. В Церкви все это знают, потому говорят: не осуждай человека, совершившего злой поступок, осуждай сам поступок, потому что взвешен целиком человек будет лишь на Страшном Судилище Христовом. Так и СССР не был ни царством добра, ни империей зла – не потому что у нас размыто понятие добра и зла, а потому что он не относился в чистом виде ни к тому, ни к другому, и в нем было и то, что мы однозначно осуждаем, и то, по чему тоскуем. А Батчиков видит мир в черно-белом цвете: есть преступный олигархический режим. И либо надо отнимать всякого рода Сибнефти у абрамовичей, а не выкупать их полупринудительно, а то и расстреливать хозяев, либо «просто идет его косметический ремонт». Непонятно только, если это всего лишь косметический ремонт, то почему тогда сами олигархи и их зарубежные покровители и российские слуги подняли такой вой? Или мы полностью тождественны Европе – или ничего общего с ней вообще не имеем; соответственно или мы лежим под Западом – или завтра война. В этом Батчиков смыкается с правыми: «Россия борется с вымышленными шпионами – и одновременно председательствует в G8, вступает в ВТО» (Гозман). Ну никак не могу взять в толк, почему, собственно, вступающий в ВТО председатель G8 не может бороться со шпионами (по причине наличия большого количества обычных нет нужды искать вымышленных). Но ведь это все не ясность мышления в противовес «расщепленному сознанию Суркова», это болезнь, которая называется дальтонизм – в данном случае политический.

   Из-за политического дальтонизма державная оппозиция и не приемлет все то, что говорит и делает Кремль, – хочется вместо этого всего сразу

   Вот из-за этого политического дальтонизма державная оппозиция и не приемлет все то, что говорит и делает Кремль, – хочется вместо этого всего сразу. Ведь, казалось бы, все происходит именно в том направлении, которое им должно быть близко, и в идеологических текстах, и в практической политике: ну не в той мере, как, по их мнению, должно бы быть, ну половинчато – всяко ведь лучше, чем то, что было еще недавно. Но специфика черно-белого взгляда на мир такова, что политические компромиссы и вообще всякие промежуточные решения не воспринимаются: если не все, то это то же самое, что ничего. А практическая политика делается не так – после всякой революции с ее эксцессами (иных революций не бывает) наступает контрреволюция, которая отменяет наиболее одиозные нововведения, но сохраняет конструктивные, ради которых собственно революция и затевалась. Поэтому ничего экстравагантного в словах Суркова о том, что, идя по верному в целом пути, мы зашли не туда, нет: в том или ином виде такими словами завершались все революции – и английская в XVII веке, и французская в XVIII, и даже русская в XX. Да, Сталин в конце 20-х годов начал стремительно демонтировать основные элементы ленинско-троцкистского государства, такие как революционное беззаконие, русофобский космополитизм и т. п., сохраняя, однако, отсутствие частной собственности и однопартийную систему, ради которых революция объективно и делалась (зря или нет – вопрос другой). Чем же была благотворна приватизация, вопрошает Батчиков, чем был верен избранный путь, если мы дошли до жизни такой? А тем, что страна перешла на новую колею – рыночной экономики, хотя сам процесс перехода был болезненным, причем преимущественно по субъективным, а не объективным причинам. Рыночная же экономика обеспечивает существенно более высокий уровень развития производительных сил, так что можно иметь сильно больше и пушек, и масла – в отличие от многих других вещей, это не предмет дискуссии, а бесспорный факт. Если сейчас взять и отнять все у олигархов, то это будет хотя и абсолютно справедливо, но для развития производительных сил крайне вредно; если же оставить все как есть, это тоже будет не полезно. Хотя бы потому, что не будет стоять экономика, изначально построенная, как на фундаменте, на грабеже и несправедливости, – эти процессы будут воспроизводиться вновь и вновь; мы и видим, что к награбившим тут же выстраивается очередь из отнималыциков. Вот государство и действует постепенно и осторожно, семь раз отмеряет – один раз отрезает. И часто решает подождать: не рассосется ли проблема сама, как в анекдоте: зачем резать, попрыгайте – само отвалится. И так не только в экономике, но и в федеративных отношениях, и во внешней политике, и во многом ином. Не Сурков и даже не Путин придумал, что политика – искусство возможного, особенно для стран, чья государственность еще слаба и лишь восстанавливается после тяжкой болезни всего национального организма; а то, что черно-белый взгляд на мир этого не приемлет, – это его проблема.
   Перед тем как закончить, я хотел бы коснуться еще одного высказывания Батчикова: про «наш вполне благополучный дом, из которого мы пришли в Содом и Гоморру». Я сам тоскую по величию советской империи, но вот только не надо про Эдем развитого социализма: слишком быстро вы забыли то, что тогда реально было, причем даже не в страшные сталинские годы, а перед самым концом. Я не про пустые прилавки, не про унизительный шок наших людей в зарубежных магазинах или иностранцев в наших, а про то, как без высочайшего разрешения нельзя было не то что устроиться на работу не в тот город, где был прописан, а даже поменять туда квартиру, как при крепостном праве. Про то, как, чтобы причастить Христовых Тайн умирающего человека, надо было получать согласие всех жильцов подъезда, и если хоть один был против, священник не имел права прийти, и человек умирал, не причастившись. Про то, как, чтобы поехать по путевке в Болгарию (страну-сателлит!), надо было проходить унизительное собеседование в райкоме. Про то, как людей сажали в тюрьму за то, что они пошили на продажу шапки из кролика, потому что это частное предпринимательство. «Тогда не было глумящихся над совестью проституции, педофилии и наркомании», пишете вы – да, было сильно меньше, хотя в основном не из-за высокого нравственного уровня общества, а из-за отсутствия реальных денег и вообще жизни; еще меньше всего этого на кладбище. А богопротивных абортов было больше; по мне так лучше проституция, чем убийство. С начала горбачевской перестройки, еще задолго до начала демократического режима, в высшем и наиболее узком органе государственной власти, Политбюро, уже было два прямых предателя и изменника – Шеварднадзе и Яковлев; чего достоин режим, управляемый вражескими агентами, притом явными? Так что не надо заговариваться, при всех достойных подражания элементах жизни в СССР не был он никаким вполне благополучным домом; этого не надо забывать, оценивая нашу нынешнюю жизнь.

   Логика же власти есть логика взрослых, делающих дело: сделать что-то лучше, чем не сделать ничего, и продвинуться на полпути лучше, чем оставаться на месте или идти назад

   Вот и получается, возвращаясь к поставленным в начале статьи вопросам, что логики нет не в докладе Суркова, в чем его дружно упрекают оппоненты слева и справа, а у них самих. Даже не то чтобы нет, а просто это логика детей: если не белое, то черное; хочу сейчас – и все; если не делаешь мне хорошо, то дурак и какашка. Логика же власти есть логика взрослых, делающих дело: сделать что-то лучше, чем не сделать ничего, и продвинуться на полпути лучше, чем оставаться на месте или идти назад. Перефразируя известный анекдот про национальность, можно сказать, что наша партия власти – это профессия; державная оппозиция – это судьба; а демократическая оппозиция – это диагноз.

А. Коэн
ДОКТРИНА СУРКОВА: НАСЛЕДСТВО ПУТИНА И НОВАЯ ИДЕОЛОГИЯ РОССИИ

   Партия была и остается главной организационной и координирующей силой, способствующей продвижению людей по пути глубокого социалистического обновления…
Михаил Горбачев

   Спадением СССР российская постсоветская элита была деморализована крахом советской власти и искала новое направление для развития. Какое-то время идеология уступила место рыночным реформам, конкуренции и отказу от правительственного контроля. Однако «люди государства» и «люди силы» – по-русски «державники» и «силовики» – полностью изменили эту тенденцию.
   Всплеск националистической риторики заметно ускорился с 2000 г., после избрания российским президентом Владимира Путина и повышения цен на нефть. С уходом Путина, намеченным на 2008 г., его партии «Единая Россия» потребуется нечто большее, нежели ассоциирование с популярным президентом, чтобы получить поддержку и доверие людей. Требуется последовательная политическая доктрина. И шаг в этом направлении наконец был сделан.
   В феврале 2006 г. Владислав Сурков, один из руководителей администрации Путина и его главный политический стратег, выступил с обширной речью на политическом семинаре «Единой России». Впервые он выделил основную идеологию, цели и стремления самой большой политической партии Российской Федерации. Речь Суркова была впоследствии издана в двух последовательных выпусках газеты «Московские новости», прежде либерального еженедельника, под названием «Генеральная линия», с откровенным намеком на термин, используемый в отношении к советской Коммунистической партии между 1920-ми и 1980-ми годами. Речь была позже широко переиздана в других источниках, и утечки информации из Кремля указывают, что такое широкое обращение составляет суть новой официальной кремлевской доктрины.

   Россия может утверждать господство за своими пределами, особенно на постсоветском пространстве

   Речь Суркова определяет стратегическое направление, которым Путин хочет, чтобы Россия следовала, цели, к которым она должна стремиться, и то, как партия может вести страну, чтобы достичь тех целей. Многое из этого было отражено в обращении Путина к обеим палатам Федерального Собрания 10 мая. Оно комбинирует демократическую и рыночную риторику с преднамеренными шагами по централизации власти в рамках идеологического и экономического национализма, граничащего с протекционизмом.
   Этот идеологический трактат – большой шаг к пониманию и анализу политики Кремля. Недавние действия, предпринятые Российской Федерацией, и публичные заявления российских должностных лиц указывают, что Россия может утверждать господство за своими пределами, особенно на постсоветском пространстве. Все это обеспечивает множество причин для Соединенных Штатов, чтобы переоценить их политику к России на основе того, что является реалистическим и возможным.

ВАЖНОСТЬ РЕЧИ СУРКОВА

   Речь Суркова направлена на то, чтобы обозначить связь между российской элитой и народом и доминирующее положение
   «Единой России» в российской политике. Если этот социальный контракт будет принят, «Единая Россия» преуспеет в создании идеологической структуры для обеспечения национального единства и пути к национальному величию; по крайней мере, это будет гарантировать ее положение как правящей партии до президентских выборов 2012 г. или даже позже. Это – большее достижение, чем предыдущие попытки создать правящую партию в посткоммунистической России типа «Выбора России» (1993) и «Нашего дома – России» (1996).
   Текст речи и выбор времени ее произнесения отражают социальную, политическую и экономическую траекторию России, включая создание однопартийной системы, энергетической сверхдержавы, текущие геополитические конфликты и союзы. Все это – основа для придания «Единой России» статуса единственной политической партии в стране и для формирования ее политической повестки дня.

ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РИТОРИКА ПРОТИВ ОГРАНИЧИВАЮЩЕЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ

   С точки зрения позитива, Сурков призывает русских стать более активными в политике, быть в курсе всех сторон текущих дебатов и участвовать в решении бесчисленных неотложных проблем России. Его отказ потворствовать конфискации частной собственности также вызывает одобрение. Развитие имущего класса, который поощряется к политическому участию, может быть решающим фактором в будущем росте и укреплении демократии в России. Рост такого класса может способствовать более сильной защите прав собственности и укреплению власти закона.
   Эти преобразования можно приветствовать, поскольку они не только помогут улучшать текущую ситуацию в России, но также и увеличили бы безопасность иностранных инвестиций. К сожалению, однако, текущая ситуация указывает, что эти инициативы Суркова и Путина ведут к укреплению бюрократии, а не избранного народом лидерства.

   Увеличенная открытость торговли будет, вероятно, способствовать повышению экономической эффективности, управления и прозрачности

   Также многообещающе звучат призывы Суркова увеличить темпы экономической реформы и более полно интегрироваться в глобальные рынки. Увеличенная открытость торговли будет, вероятно, способствовать повышению экономической эффективности, управления и прозрачности, чего не хватало в течение посткоммунистического переходного периода.
   Эти демократические и свободно-рыночные идеалы принесут пользу российскому обществу, если они осуществлены. Однако призывы к укреплению демократии совпадают с законодательством, ограничивающим представительство и участие. Активы продолжают быть сконцентрированными в руках меньшинства. В сегодняшней России, демократической риторике противоречит все более и более централизованная политическая практика.

ОДНОПАРТИЙНОЕ ПРАВЛЕНИЕ: ДЕФИЦИТ ДЕМОКРАТИИ

   «Единая Россия» была создана в декабре 2001 г., объединив пропутинское «Единство» и партию прежнего премьер-министра Евгения Примакова и московского мэра Юрия Лужкова «Вся Россия». Это было политическое образование, созданное по команде из Кремля: «партия власти» для занятия центрального места в политической системе России.
   «Единая Россия» – сегодня наиболее мощная политическая партия в Российской Федерации, включающая, по подсчету, 100 000 (?) членов. Результаты, показанные 12 марта 2006 г. в ходе региональных и местных выборов, в которых «Единая Россия» заняла 197 из 359 региональных законодательных мест, являются ясным индикатором ее силы. Сурков предлагает, чтобы, по аналогии с христианскими демократами Германии и Либеральной демократической партией Японии после Второй мировой войны «Единая Россия» осталась доминирующей силой в российской политике в течение следующих 10-15 лет, и недавние изменения в избирательной системе могут гарантировать, что это осуществится.
   В этом смысле никакая оппозиция в России не кажется способной стать реальной угрозой для «Единой России» на парламентских выборах 2007 г. или президентских выборах 2008 г. Однако Кремль предпринимает шаги, чтобы обуздать потенциальных политических претендентов, сначала отменяя выборы членов Думы по одномандатным округам, оставляя только выборы по партийным спискам. Такая пропорциональная избирательная система серьезно ослабляет отношения между избирателем и его избранным представителем. Заместитель директора Центра политических технологий Борис Макаренко назвал это «дальнейшей стадией в консолидации монолитной системы».
   «Родина», левонационалистическая партия, которую, как подозревают, создали кремлевские должностные лица, чтобы отобрать голоса у КПРФ и ЛДПР, была отстранена от участия в выборах в Московскую Думу в декабре 2005 г. за подстрекательство расовой ненависти.
   Дума рассматривает несколько поправок к избирательному закону. Якобы нацеленные на укрепление партийной системы, содействуя созданию небольшого числа крупных партий, эти законы в случае принятия уничтожают последний шанс для оппозиции конкурировать с «Единой Россией» путем создания предвыборных коалиций. Другое законодательное предложение разрешило бы губернаторам, назначенным Кремлем, аннулировать мэрские полномочия. Несмотря на игнорирование этого Западом, такие необычно широкие полномочия докажут эффективность сосредоточения власти с самого низа в руках Кремля.
   Если все предложенные избирательные изменения осуществятся, губернаторы, мэры и политические партии будут подконтрольны Кремлю, который сможет обеспечить предсказуемый результат на парламентских и президентских выборах.
   В результате Кремль консолидирует собственную мощь за счет ослабления сил оппозиции и обеспечит «Единой России» политическое доминирование по крайней мере следующие два избирательных цикла (2007—2008 и 2011—2012).

   Создание ощущения единства, гордости и общей цели позволит партии оставаться во власти даже со слабым президентом

   В настоящее время основную поддержку «Единая Россия» получает из-за популярности и обаяния президента Путина, чьи оценки одобрения колеблются между 65 и 75 процентами. Маловероятно, что следующий президент разделит популярность Путина и сможет обеспечить такую же поддержку. В этой связи «Единая Россия» должна заменить персональный ресурс своего лидера более устойчивой идеологической основой. Создание ощущения единства, гордости и общей цели, которая близко связана и с Путиным, и с «Единой Россией», может позволить партии оставаться во власти даже со слабым президентом.

СТРАТЕГИЧЕСКИЕ РЕСУРСЫ

   Поддерживая контроль относительно исполнительной, судебной власти, служб безопасности, государственных компаний, парламента, должностные лица России будут способны гарантировать контроль над их долей прибыли от национализированных ресурсов и во многих случаях расширять активы, которыми они эффективно управляют. На недавней конференции в Москве министр экономического развития и торговли Греф оценил приобретение активов большими принадлежащими государству компаниями как угрозу экономическому здоровью России. Министр финансов Алексей Кудрин повторил эту мысль, утверждая, что государство должно играть меньшую роль в экономике России. Экономисты в России, Венесуэле и Боливии соглашаются, что актив, принадлежащий «государству» или «народу», в действительности означает собственность определенных политических деятелей и высших бюрократов.
   Правительственные должностные лица отказываются терять свою связь со стратегическими экономическими секторами, потому что те же самые должностные лица управляют и получают выгоду от этих активов. Газпром, принадлежащий государству, газовая фирма России, находится под председательством первого заместителя премьер-министра Дмитрия Медведева. Роснефть, принадлежащая государству нефтяная фирма, которая вынудила ЮКОС продать свое главное производство Юганскнефтегаз ниже рыночной цены, возглавляется Игорем Сечиным, заместителем руководителя администрации Кремля. Алексей Кудрин, несмотря на свои призывы к снижению правительственного контроля над экономикой, председательствует в российской государственной алмазной монополии «Алроса».
   Совмещение бизнеса и политики создало неотложную потребность у правительственных должностных лиц поддержать статус-кво любой ценой. Как и везде, во всем мире, люди, чье богатство опирается на контроль над стратегическими секто-рами экономики, вряд ли ослабят свою хватку в отношении этих ресурсов или политических институтов, помогающих контролировать эти ресурсы, ради некой реформы.
   Сурков подчеркивает в своей речи, что национализация стратегических ресурсов – в интересах распределения богатства среди российского населения. Российский валовый национальный продукт на душу населения существенно вырос – от $1170 в 2000 г. до $3400 в 2004 г. Однако неравенство дохода в Российской Федерации остается очень высоким. Статус энергетической супердержавы, конечно, приносит пользу России в целом, но это приносит пользу членам политико-бюрократическо-силовой элиты, обладающим доступом к ресурсам, контролируемым правительством, гораздо больше, чем другим.
   Кроме чисто внутреннего значения, статус энергетической супердержавы для России – средство, чтобы защитить суверенитет и оказывать влияние за границей. Самостоятельность желательна для любого государства; однако Россия использует анализ игры с нулевой суммой и тактику на глобальных рынках энергии, чтобы продвинуть свои экономические интересы.

   Кроме чисто внутреннего значения, статус энергетической супердержавы для России – средство, чтобы защитить суверенитет и оказывать влияние за границей

   Алексей Миллер, глава Газпрома, недавно угрожал, что «попытки ограничивать действия Газпрома на европейском рынке и политизировать вопросы газовой поставки» могут стимулировать Россию перемещать ее экспортный центр в Азию, и эти идеи были отражены президентом Путиным непосредственно. Российские лидеры были особенно расстроены сопротивлением в Европе к продаже сетей с газовым распределением типа Centrica в Великобритании.
   Сурков утверждает, что в глобальной экономике Россия может быть или пауком, или мухой – показательная метафора, поскольку это демонстрирует отношение России к соревнованию на глобальных рынках, которое не включает ни компромисс, ни сотрудничество.

«ВРАГИ НАРОДА»

   Россия должна достичь полной автономии как глобальный геополитический игрок, успешно управляя рынками энергии. Статус энергетической супердержавы под руководством «Единой России» – ключ к будущему России, и любой, кто сорвал бы стремления России – олигархи, группы оппозиционеров, террористы, иностранные силы, – «враг». Сурков стремится завоевать популярную поддержку, называя тех, кто самостоятелен и выступает против великой стратегии «Единой России», врагами.
   «Олигархические реваншисты» являются идеальным «козлом отпущения» для всех неприятностей посткоммунистического периода, идеальным фоном для появления сильного лидера, кто создает порядок из хаоса, и удобным объяснением для национализации наиболее прибыльных секторов экономики Российской Федерации. Сурков и другие часто утверждают, что в 1990-х олигархи украли активы всей России и получали прибыль от них, отвергая обычных русских и их законную долю национальных ресурсов. Согласно рассказу Суркова, президент Путин (несмотря на статус официального преемника Ельцина) спас Россию и ее ценные ресурсы от олигархов. В эту новую эпоху порядка и демократии этим жадным индивидуумам больше не разрешают использовать ресурсы России к их собственной выгоде, вместо этого их нужно использовать для Родины и нужд людей.
   Несмотря на их предполагаемые отвратительные преступления, олигархи заслуживают членства в элите России – при условии, что их нарушения не противоречат кремлевской политике. Роман Абрамович, прежний партнер Бориса Березовского в бытность владения Сибнефтью, является ответственным за экспатриацию миллиардов долларов. Путин, однако, недавно вновь назначил его губернатором Чукотки, области далеко на северо-востоке России.

   Несмотря на предполагаемые отвратительные преступления, олигархи заслуживают членство в элите России – при условии, что их нарушения не противоречат кремлевской политике

   «Изоляционисты», или националистические экстремисты, являются угрозой лидерству Российской Федерации, потому что они плохи для внутренней стабильности и международного восприятия России. Изоляция ультранационалистов необходима, чтобы поддержать образ респектабельности за границей и способность сохранять порядок дома, несмотря на тревожно частые случаи преступлений на почве ненависти.
   Однако российское правосудие было показательно снисходительно в наказании преступлений этих «врагов Российской Федерации». Например:
   – в начале 2006 г. российский националист, вооруженный ножом, нанес удары девяти людям в московской синагоге. Он был приговорен к 13 годам тюрьмы, но несмотря на его утверждения, что нападения были вдохновлены участием в антисемитской организации, обвинение в подстрекательстве межэтнической ненависти было проигнорировано, к удивлению и испугу активистов за права человека;
   – в 2004 г. девятилетняя таджикская девочка была убита в зверском нападении группой российских националистов, чей главарь был приговорен к пяти с половиной годам по обвинению в хулиганстве;
   – в 2006 г. армянскому подростку нанесли смертельный удар в Москве скинхеды, очевидно, на расистских основаниях. Согласно сообщению Международной Амнистии, в 2005 г. 31 человек был убит, и 382 были атакованы в аналогичных инцидентах в России.
   В дополнение к расовым преступлениям российские должностные лица показали тревожный градус религиозной нетерпимости. Молодые российские православные ортодоксы под предлогом оскорбления религиозных чувств разрушили выставку искусства атеиста в музее Сахарова. Московский суд отклонил иск против них. В январе 2005 г. группа представителей Думы призвала к запрету деятельности всех еврейских организаций в России по причине того, что эти группы подстрекают этническую ненависть и «вызывают антисемитизм». Имелись недавние призывы официальных российских православных священников ввести обучение русскому православию в школах и армии без аналогичных предложений для других религий.
   Кремль делает очень немного, чтобы противостоять этим «олигархическим реваншистам» или «изоляционистским националистам». Причина – то, что эти элементы, будучи полезными как политические чучела и козлы отпущения, обеспечивают оправдание новых законов, чтобы ограничить действия неправительственных организаций, которые имеют мало общего с политическим экстремизмом.
   Что касается врагов снаружи Российской Федерации, Кремль, кажется, проявляет двойственность относительно Запада, который является неоценимым торговым партнером, но который также реализовывает демократические ценности и правление закона. Эта иностранная угроза – тем более причина поддержать точку зрения «Единой России»: гарантировать, что Россия больше не должна кланяться западному влиянию.

ПОЧЕМУ ЗАПАД ДОЛЖЕН БЫТЬ ОБЕСПОКОЕН

   С точки зрения указания на конкретные силы, речь Суркова определяет цели России во внутренней и внешней политике и указывает, кого Россия могла бы рассматривать в качестве врагов и друзей. Доктрина также бросает свет на действительность, которую многие не желали признавать: период посткоммунистического «медового месяца» закончен.

   Россия больше не слаба и не полагается на западные фонды и стремится обеспечить свое место в глобальном порядке

   В то время как Соединенные Штаты и Российская Федерация могут иметь общие интересы и причины сотрудничать, США должны оценить российскую политику за прошлые пять лет. Исходя из перспективы американских национальных интересов, они включают (среди других) развивающиеся связи с Китаем и Ираном, энергетическую безопасность, нераспространение ядерного оружия, демократию, права человека и правление закона. Россия больше не слаба и не полагается на западные фонды и стремится обеспечить свое место в глобальном порядке.
   В Послании Федеральному Собранию 10 мая президент Путин указывает, что российское лидерство намеревается повторно обозначить государство как противовес Соединенным Штатам, не только экономически, но и в демографическом и в военном отношении. Путин призвал женщин вернуться к их традиционной роли рождения ребенка и высказался за правительственные субсидии матерям, чтобы полностью изменять тенденцию текущего снижения численности населения. Он также подчеркнул потребность в решительных усовершенствованиях всех аспектов военной мощи России, от трудовых ресурсов до лучших баллистических ракет, и защиты от них, как защиты против тех, которые подорвут суверенитет России. В Послании также прозвучало указание на американскую внешнюю политику, он заявил: «Товарищ волк знает, кого есть – кушает и никого не слушает».
   Цель «Единой России» и ее президента состоит в том, чтобы вновь сделать Россию самостоятельным международным игроком, возвращаясь к ценностям, которые сделали ее сильной в прошлом. Если «Единая Россия» будет иметь успех, США, и другие западные страны должны принять Россию на полностью новом уровне: как конкурента, не как младшего партнера.

БУДЕТ ЛИ РАБОТАТЬ ДОКТРИНА?

   Прогнозирующая ценность доктрины, выделенной в речи Суркова, будет определяться работой «Единой России» в течение следующих 10-15 лет. «Единая Россия» должна пытаться удержать сотни тысяч ее текущих членов, как только президент Путин уйдет из власти.

   Ценность доктрины будет определяться работой «Единой России» в течение следующих 10-15 лет

   Речь Суркова обращается к широкому диапазону российского населения. Его националистические оттенки умерены обвинением ультранационалистов. Его высказывания против олигархов компенсируются его призывом на защиту российских бизнесменов и создание новой российской деловой элиты.
   Как в Китае, экономический рост может обеспечивать гарантию против снижения популярности партии. В настоящее время Россия полна наличными деньгами вследствие роста цен на нефть и газ. Но эти цены изменчивые, и много нефтяных и газовых потребителей становятся убежденными в потребности разносторонне развить источники поставки, тем более что Россия, испытавшая проблемы из-за украинских и грузинских споров вокруг поставки, вызвала недоверие Европы к Москве. Возможно, что синтетическая идеология не будет достаточной, чтобы удержать «Единую Россию» во власти, как только казна Кремля станет не настолько полна.
   Экономика России видела здоровый рост – приблизительно 7 процентов в год в течение прошлых пяти лет – и имеется ожидание, что нефтяные и газовые цены уменьшатся в любое время. Однако высокие затраты на разведку и исследования нефти и газа в неприветливом физическом и инвестиционном климате России, также как удушение экономики вследствие правительственного контроля, делают экономическое замедление реальной возможностью. Хотя Сурков говорит весьма ясно, что пере приватизация – нежелательный выбор, Россия имеет слабое правление закона и практику произвольных изменений и применения налогового кодекса. Недостаток предсказуемости и недостаточная защита прав инвестора – сильное средство устрашения иностранных инвесторов, особенно в производящих секторах экономики. Если эти сектора не растут, российская экономика будет в зависимости от колебаний товарных цен.
   Вместо приватизации Газпрома Россия передала ему существенную часть нефтяного сектора и использует гигантскую компанию как инструмент внешней политики. Поскольку масштаб правительственных расходов растет, Россия, вероятно, должна будет положиться на Стабилизационный фонд, чтобы финансировать правительственный бюджет. Экономические проблемы могут начаться у Кремля раньше, чем ожидается.

КАК СОЕДИНЕННЫЕ ШТАТЫ ДОЛЖНЫ ОТВЕТИТЬ

   Чтобы защищать не только американские интересы, но также и суверенитет и территориальную целостность государств прежнего Советского Союза, США должны принять следующие меры:
   – признать, что Россия – автономный игрок, желающий играть вторую скрипку после Соединенных Штатов. Следствием является стремление ограничивать американское присутствие и влияние в областях, в которых Россия имеет возможность проектировать военную и политическую власть. Эти области включают Центральную Азию, Кавказ, Восточную Европу и Ближний Восток. США должны отстаивать принцип территориальной целостности Грузии и Молдовы. В целом это должно поощрить переговоры и невоенные решения;
   – продолжать поддерживать разнообразие маршрутов транзита энергии в Евразии, например, из Казахстана и (или) Туркмении через Каспийское море, в Европу через нефтепровод Баку-Тбилиси-Джейхан, нефтепровод и газопровод Баку-Эрзерум через Турцию;
   – поощрять Россию подписать Энергетическую хартию, международное соглашение относительно производства энергии и ее транспортирования, которое поощряет иностранные инвестиции в энергетический сектор через прозрачность и ответственность;
   – поддерживать свободные средства информации, правление закона и демократическое политическое развитие в России через неправительственные организации. Они включают и местные российские неправительственные организации, и иностранные неправительственные организации, работающие в России. Госдепартамент и другие организации должны идентифицировать, поддерживать и наделять равными правами по положению за границей тех молодых политических деятелей и авторов средств информации, кто распространяет ценности демократии, терпимости и прав человека и поддерживает политическую и экономическую свободу.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   Идеологический трактат Владислава Суркова дает возможность понять, как думает Кремль и какова его политика. Недавние шаги, предпринятые Российской Федерацией, и публичные заявления российских должностных лиц указывают, что Россия пробует утверждать свое господство за границей, особенно в прежней зоне советского влияния.
   Речь Суркова предоставляет множество причин для Соединенных Штатов, чтобы переоценить его политику к России на основе того, что является реалистическим и возможным. Существует относительно немного возможностей для США влиять на российскую внутреннюю политику, но Америка может и должна быть подготовлена, чтобы поддержать тех, кто ищет свободу.

   Ариэль Коэн, доктор философии, является старшим научным сотрудником в Центре Сары Эллисон по изучению внешней политики, подразделении Института международных исследований Кэтрин и Шелби Калом Дэвис в Фонде наследия. Автор выражает благодарность Конвею Ирвину за помощь в написании этой статьи.

МИР СОГЛАСНО СУРКОВУ ИСТОРИЧЕСКОЕ НАСЛЕДСТВО РОССИИ

   В настоящее время не имеется никакого согласия в России ни относительно оценки событий в ее прошлом, ни в отношении того, какое направление избрать для движения в будущем. Россия – европейская страна, но имеются различия между Российской Федерацией и странами с глубокими традициями западных демократических ценностей. «Фундаментальные ценности демократии укоренены в гражданах США, Англии, Франции. Пробудите их в середине ночи, и они начнут сообщать вам относительно прав человека и т. д.». Эти ценности должны играть большее значение в ежедневной жизни русских, и русские должны развить способность действовать согласно этим ценностям во взаимодействии друг с другом и одерживать победу над своими противниками посредством идеологического наступления. «Партия, если хочет сохранить свое доминирующее положение в политической системе (и это – наша фундаментальная цель), должна более активно совершенствовать навыки идеологической войны».
   Николай Бердяев, выдающийся российский философ XX столетия, сказал: «необходимо бороться за свободное и справедливое общество. Без свободы не может быть справедливости. Справедливость требует свободы всех людей». Бердяев был российский мыслитель, и это были русские мысли, в отличие от работ Маркса или Гегеля. Русские должны уважать своих предков и не должны выносить неуважительных суждений о Советском Союзе, поскольку это «вся наша близкая семья, это – фактически мы непосредственно».
   У СССР имелось два больших достижения. Первое – мощное идеологическое вещание, которое распространялось во всем мире и включало понимание свободы и правосудия. Советская мощь – в идеологическом, военном и даже моральном аспектах – была чрезвычайно влиятельна в глобальном масштабе. Это было популярно даже среди западных интеллектуалов и вносило вклад в освобождение колоний. Это играло главную роль в мировой истории, и это – кое-что, что русские должны помнить.
   Другим удивительным достижением Советского Союза была индустриализация. Русские сегодня получают прибыль от этого наследия, которое включает железные дороги, трубопроводы, фабрики и ядерное оружие.
   Советский Союз имел также и свою отрицательную сторону. Это репрессивный аппарат, закрытое советское общество, в котором догма значила больше, чем прагматический результат, что воспроизводило неэффективную элиту… Общество было не только несправедливо, оно также не было свободно. Это не снимало вопрос материальных потребностей, в чем очевидно СССР отставал от нового качества жизни западных стран в удовлетворении требований людей.

ВРЕМЯ КРИЗИСА

   Крушение Советского Союза было неизбежно. «Сами российские люди выбрали эту судьбу – они отклонили модель социализма» как противоречащую их поиску свободы и справедливости. Однако СССР пробовал преобразовывать, развивать демократические ценности, воплощенные в советской Конституции. Конституция СССР и ее язык относительно демократии, сделавшей «Советский Союз безоговорочно самым большим проектом модернизации, который уже нес в себе семена демократии». Крах был результатом того, что советские люди признали эту страну неспособной выполнить обещания в отношении демократии, и потеря территории, потеря населения, потеря огромной части нашей экономики была той ценой, которую заплатила [за это] Россия.
   После крушения СССР было широко распространено мнение, что государство есть зло и его уменьшение и сведение на нет приведет к выправлению ситуации. Конечно, этот вакуум был быстро заполнен, и честолюбивые и корыстные коммерческие лидеры заняли места во власти (целые министерства, регионы, партии оказались под контролем относительно независимых финансовых групп).
   Положения советской Конституции не предусматривали приоритета коммерческих интересов. Конституция не была написана с целью подчинения избранных должностных лиц людям с деньгами. Демократия в олигархическом периоде 1990-х не была правлением многих, не было это и правлением большинства. «Вы могли бы считать этих людей на пальцах… В результате все основы демократии были искажены… Если это была демократия, то я не знаю, что такое демократия».
   Свобода слова в течение этого периода имела свое собственное особое значение. «Это привело к тому, что телевизионные сети стали оружием в руках известных олигархических групп», которые использовали их, чтобы получить доступ и делить между собой даже большее количество правительственных активов. Хотя приватизация сама по себе – хорошая вещь, это было выполнено посредством неуклюжих и запутывающих схем типа манипулируемых аукционов «нефть в обмен на продовольствие».
   «В федеральной системе царил хаос». Центробежные силы угрожали территориальной целостности России в 1990-х, особенно показательно восстание в Чечне и неспособность регионов договариваться о федеральном бюджете. Посреди этих центробежных сил Россия «была на грани потери своего суверенитета».

ДЕМОКРАТИЧЕСКОЕ РАЗВИТИЕ РОССИИ

   «Если мы хотим, чтобы наше общество было демократическим, обладало суверенитетом и играло роль в мировой политике, мы должны развить нашу демократию, и здесь фундаментальные права человека – часть укрепления структуры гражданского общества. Я вижу партию „Единая Россия“ прежде всего как инструмент гражданского общества, как инструмент социального участия в политической жизни и во власти… саморегулирующуюся и некоммерческую организацию полностью нового типа… институт гражданского общества, самоорганизации граждан.
   Относительно изменений в политической системе России, типа перехода к пропорциональному представительству в парламенте, пропорциональная система более демократическая, поскольку это будет требовать большего числа голосов, поданных за «Единую Россию», чтобы иметь большинство в парламенте: «большее количество голосов, чем все другие избирательные списки вместе взятые». Это – средства для укрепления оппозиции и партийной системы вообще.
   Что касается президентского назначения губернаторов и часто повторяемого вопроса о том, как это помогает выигрывать войну против терроризма, это помогает избегать хаоса 1990-х, когда было слишком много партий, что вело к атомизации общества. Цель этих изменений – «принести пользу обществу, усиливать его основы».
   Среди политических реформ нескольких последних лет – создание Общественной палаты: «новый орган создан для реализации и развития возможностей для сотрудничества между правительством и общественными организациями». В действительности Общественная палата предназначена быть посредником между кремлевскими и неправительственными организациями.
   Но демократия имеет одного большого врага – коррупцию. Она также имеет обратную сторону – бедность. Правительство Российской Федерации должно все же доказать свою эффективность в обеспечении контроля за выплатой заработной платы; для «устойчивого развития свободного общества свободная экономика требует более справедливого распределения валового национального продукта».

ДОРОГА К ВЕЛИЧИЮ: ПРЕПЯТСТВИЯ И ВОЗМОЖНОСТИ

   Фундаментальные угрозы российскому суверенитету – международный терроризм, военные конфликты, недостаток экономической конкурентоспособности, «мягкие» перевороты по «оранжевой технологии» [американские и поддерживаемые Западом движения оппозиции во время уменьшенной национальной устойчивости к иностранному влиянию].
   Хотя военные конфликты – не текущая угроза, что-нибудь может случаться, и армия, флот и ядерное оружие – «основы национального суверенитета [России]». Экономический рост России, хотя внушительный, начат с очень низкого уровня. Структурная реформа тянулась слишком долго, и это будет в конечном счете сказываться на росте. Другие проблемы включают огромные правительственные расходы, бюджетные проблемы и недостаток развития.
   Российское общество должно «разработать реалистическую модель дальнейшего развития. Президент Путин непосредственно уже выделил эту модель, хотя мы окажемся в начале дороги. Мы должны использовать наше конкурентоспособное преимущество и развивать его».

ЭНЕРГЕТИЧЕСКАЯ СУПЕРДЕРЖАВА

   Россия должна быть энергетической супердержавой. Энергетическая промышленность составляет основу государственной собственности и дает львиную часть валового национального продукта России. Становление энергетической супердержавы требует технологических усовершенствований топливно-энергетического комплекса; иначе Россия понижает себя до роли экспортера необработанного сырья, то есть «мы станем спецназом, охраняющим их [Запада] трубопроводы». Россия уже имеет ресурсыисследовательские организации, специалистов, чтобы достичь технологического прогресса в энергетическом секторе.
   Что касается стратегических отраслей промышленности России, то «национальный не обязательно правительственный. Но сложные, стратегические коммуникации с топливной энергетикой, финансовая система и ВПК должны быть в основном российскими», в то время как другие отрасли промышленности должны открыть себя к иностранным инвестициям.
   России необходимо контролировать целый ряд секторов своей экономики, чтобы занимать свое место в мировой иерархии. «Только прямое участие российских компаний в создании мировых информационных сетей гарантирует России место в цивилизованном сообществе. Наш суверенитет и то, кто мы в „мировой паутине“, зависят от этого.
   Другая угроза суверенитету России – «мягкая экспансия», она стирает ценности, объявляет неэффективным правительство, вызывает внутренние конфликты. «Оранжевая технология» показывает это очень ясно». Имеется только один способ предотвратить «мягкое вторжение» или «цветную революция», и это – создавать национально ориентированный ведущий слой общества».
   Также жизненно важно, чтобы Россия не уступила своих суверенных интересов на фоне интересов других. Россия должна участвовать в многонациональных корпорациях глобальной экономики: «многонациональный, транснациональный или только национальный. Экономическое будущее не в исчезновении больших наций, а в их сотрудничестве».
   Имеются проблемы с деловой элитой России: а именно, что много российских бизнесменов держат семейства и активы в офшорах. «Не важно, что он имеет счета за границей, позвольте ему иметь их. Но мысленно он не живет здесь, в России, и такие люди не будут помогать России, и они не будут также заботиться о России». «Будущее России в преобразовании российской деловой элиты в национальную буржуазию».
   Любой разговор о противоречиях между бизнесом и правительством – заблуждение. Бизнес находится в противоречии с обществом, потому что правительственное должностное лицо транслирует такое отношение от общества. Отрицая популистское положение о необходимости конфискации активов богатых, Россия должна защитить свой деловой класс, кто «платит налоги и соблюдает общественные традиции и мораль». Другой элемент ведущего класса общества – эффективная бюрократия. «Бюрократия должна сделать переход из квазисоветского, квазикомпетентного, неэффективного слоя к конкурентоспособному, компетентному сообществу государственных служащих, потому что здесь мы проигрываем относительно других правительств».
   Образовательная система России «неплохая, но надо ее развивать, четче ориентировать, и, что очень важно, она должна воспроизводить национально ориентированную элиту». Образование – «создание нации, организация жизни и культуры».

ВРАГИ РОССИИ

   Враги России – те, кто требует, чтобы Россия сделала шаг назад, и те, кто требует, чтобы Россия сделала два шага назад.
   Первая группа – «олигархические реваншисты» – те, кто получал прибыль от хаоса эпохи Ельцина и ностальгирует по тем временам. Несмотря на то что заранее они влияли на принятие решений, теперь они, честно говоря, не осуществляют никакого особого влияния. Эти люди имеют много поводов повернуть часы назад. Они потенциальные лидеры этой школы мысли. И иностранные спонсоры. «Безусловно, мы не можем пойти на восстановление олигархического режима, потому что это дорога в никуда… ведущая к потере суверенитета и демократии… Но потенциальная опасность их возвращения существует, мы не должны игнорировать их».

   Враги России – те, кто требует, чтобы Россия сделала шаг назад, и те, кто требует, чтобы Россия сделала два шага назад

   Вторая группа – те, кто хочет сделать два шага назад, – «изоляционисты». Они называют себя «патриотами», но нельзя пятнать это слово, используя его, чтобы описать их. Они – неонацисты. «Трудность установления демократии в нашей стране, двойные стандарты западных политических деятелей стимулируют разочарование в демократических ценностях. Секретные тюрьмы ЦРУ в Европе, незаконное использование силы в Ираке, „оранжевые революции“ в соседних странах – они едва вносят вклад в популярность демократических идей». Анализ этого нового «вражеского списка» будет продолжен.

РОЛЬ «ЕДИНОЙ РОССИИ»

   Цель «Единой России» не просто победить в 2007 г., а подумать относительно того, что каждый должен делать, чтобы гарантировать доминирование партии в течение следующих 10-15 лет, чтобы предотвратить попытки вражеских сил выбить Россию с текущего политического курса.
   Люди должны участвовать в политических дебатах; если вы не устраиваете дискуссии друг с другом, как вы убедите других? Забудьте про правых и левых. Партия должна быть для людей всех полюсов – левых, правых, солдат, преподавателей, бизнесменов. «Все, кто не против нас – с нами», и необходимо формировать коалиции, даже с оппозиционными силами.
   Политические дискуссии могут использоваться для выработки новых подходов по реализации национального проекта. С целью самообразования сторонники партии должны «изучать идеологические документы президента и партии».

ТЕМЫ ДЛЯ РАЗГОВОРА

   – Февральская речь Владислава Суркова в 2006 г. на семинаре «Единой России» определяет стратегическое направление, которым, по мнению Владимира Путина, Россия должна следовать, цели, к которым она должна стремиться, и как партия может вести страну, чтобы достичь этих целей.
   – Речь Суркова объединяет демократическую и рыночную риторику с преднамеренными действиями централизации власти и идеологического и экономического национализма, граничащего с протекционизмом.
   – Недавние шаги, предпринятые Российской Федерацией, и публичные заявления российских должностных лиц указывают, что Россия может утверждать свое господство за границей, особенно на постсоветском пространстве.
   – Речь Суркова содержит множество причин для Соединенных Штатов, чтобы переоценить свою политику по отношению к России на основе того, что является реалистическим и возможным. США могут сделать немного, чтобы повлиять на российскую внутреннюю политику, но Америка может и должна быть подготовлена, чтобы поддержать тех, кто ищет свободу.

М. Соколов
ПРИРОДНЫЕ КСЕНОПОЛИТЫ

   В сложившихся национальных государствах наблюдается важное различие между внутренней и внешней политикой. Когда оппозиция обличает правительство, ожесточенность внутриполитической критики традиционно выше, нежели внешнеполитической. Зачастую при сохранении самых серьезных претензий к домашнему управлению оппозиция даже проявляет солидарность с правительством в конфликтах внешних. Логика здесь такова, что победа иностранного соперника может нанести больший вред общенациональным интересам, нежели временное усиление своего правительства, в данном конфликте поддержанного также и оппозицией. Поскольку правительства в отличие от общенациональных интересов преходящи, выбор достаточно очевиден.
   Практика отечественной оппозиционности несколько иная. Если национальная солидарность европейского типа скорее уклоняется в сторону Right or wrong – it is my country, в России оппозиция предпочитает иное толкование английской максимы. Поскольку my country, to уж right она там или wrong – все равно заведомо wrong. В любом внешнем споре эта страна не может быть права по определению. Прибалты настаивают на признании Россией факта советской оккупации (именно оккупации – что дает, в отличие от аншлюса, юридическое основание для репарационных требований) – обязательно надо признать. Поляки озабочены строительством Северо-Европейского газопровода, могущего лишить их доходов от транзита, – и мы осудим проект. Россия хочет прекратить газовые субсидии Украине – жестокое удушение «оранжевой» свободы etc.
   Космополит на то и гражданин мира, что ему равно чужды все державы и правительства. Его позиция именно что равноудаленная. Либо в негативном смысле – чума на оба ваши дома, либо в позитивном – чтобы в мире без России, без Латвии жить единым человечьим общежитьем. Когда интересы любой державы, спорящей с Россией, уже по самому факту спора горячо принимаются к сердцу, такой склад натуры уместнее называть ксенополитизмом, ибо высота гражданственно-политической солидарности с любым иностранным оппонентом России является образцовой. Безродности тут тоже не ночевало: ксенополитизм вполне наш, русский, природный. От поздравительных телеграмм, в 1904 году получаемых микадо от освободительной общественности, до позднесоветской эпохи, когда любые – политические, военные, спортивные – неудачи СССР вызывали в интеллигентных кругах злорадное удовольствие. Как сладостно отчизну ненавидеть и жадно ждать ее если не уничтоженья, то хотя бы уничиженья – это у нас с давних времен.
   Сам-то по себе ксенополитизм легко объясняется логикой «враг моего врага – мой друг». Когда свое государство воспринимается в качестве врага, худшего, нежели все иностранные соперники вместе взятые, всякая удача своего государства означает его укрепление в тирании, а всякая неудача – ослабление. Ergo, всякий противостоящий этому главному врагу есть объективный союзник. Что же до искреннего сочувствия врагу моего врага, то не всем же присуща ленинская простота. Ленин в Цюрихе, провозгласив лозунг поражения своего правительства, был вполне циничен и не рассматривал Германию как воплощение возвышенной правоты, но люди, как правило, более идеалистичны и потому склонны к такого рода рассмотрению. Сказать, что такой-то клоп весьма вонюч, зато как он хорошо кусает ненавистный мне режим (и страну вместе с ним), как-то неудобно. Стать на сторону молодой демократии, мужественно отстаивающей свободу в борьбе против русской тирании, гораздо краше и приличнее.
   Против того, что логика «враг моего врага» порой бывает довольно эффективной, не возразишь. Когда по государству бьют как изнутри, так и извне, сокрушать его легче – взять того же Ленина. Проблема в том, что это годится как логика госпереворота, логика приезда в чужом обозе, но не очень вяжется с демократической политикой. Последняя все-таки предлагает апелляцию к интересам суверенного народа, причем своего собственного, а вовсе не всех остальных суверенных народов, кроме собственного. Выходить на выборы с ксенополитической программой – дело довольно самоубийственное, причем в условиях не только управляемой демократии, но даже и демократии совершенно кристальной и ничуть не управляемой: при ней обладателя такой программы еще вернее вынесут вперед ногами.

   Демократическая политика предлагает апелляцию к интересам суверенного народа, причем своего собственного, а вовсе не всех остальных суверенных народов, кроме собственного

   В диалектическим споре с такой незадачей еще можно справиться, указав, что есть демократия низшая и формальная (50% плюс один голос), а есть высшая и подлинная, то есть совокупность разных превосходных ценностей, включающих, в частности, всегдашнее и безусловное отстаивание чужих интересов. Но в споре еще и не то можно сказать, а на предвыборном собрании такая диалектика мало поможет. Вроде бы остается надеяться только на чужие обозы, что совсем неприлично.
   Разгадка парадокса, скорее всего, в том, что природные ксенополиты навсегда зачарованы 1989—1992 годами, когда названное противоречие отсутствовало. Суверенный народ тогда с восторгом любил чужие интересы, видя в том залог встречной любви и гармонического слияния освободившихся наций. А раз любил тогда – полюбит и вновь, как только избавится от нынешнего морока. Фундаментальная ошибка в том, что, как бы ни относиться к периоду 1989—1992 годов – хоть как к массовому умопомрачению, хоть как к светлому освобождению, – в любом случае нельзя отрицать уникальность случившегося.
   Невозможное случилось, потому что враз рухнула 70-летняя система коммунистической лжи, и любой довод прежней эпохи – в том числе и довод о национальных интересах – отвергался по определению. Отвергли бы и 2 х 2 = 4, если бы кто сказал, что данное выражение было записано в документах КПСС. А также враз рухнул железный занавес, сформировавший представление о забугорных странах как об обители, идеже несть ни печали, ни воздыхания, но жизнь вечная в полноте общения с демократией. При таких пережатых пружинах и при столь идеалистическим взгляде на внешний мир триумф ксенополитизма был неизбежен. Для повторения триумфа пружину нужно с такой же силой опять пережимать десятилетиями и десятилетиями же держать границу на замке, чтобы вера в то, как братья нас встретят радостно у входа, стала всеобщей. В способность нынешней власти устроить такие предпосылки и сами ксенополиты не верят – но тогда непонятно, на что они рассчитывают.

Ю. Лужков
МЫ И ЗАПАД

   Мы знаем, что западные народы не разумеют и не терпят русского своеобразия. Они испытывают единое русское государство как плотину для их торгового, языкового и завоевательного распространения. Они собираются разделить всеединый российский «веник» на «прутики», переломать эти прутики поодиночке и разжечь ими меркнущий огонь своей цивилизации. Им надо расчленить Россию, чтобы провести ее через западное уравнение и развязывание и тем погубить ее.
   Иван Ильин: Отношения России и Запада сегодня точнее всего характеризуются одним словом – недоумение. Это недоумение взаимно, однако его первопричина коренится в той шумной растерянности и суетливом беспокойстве, которые столь явно прослеживаются в последнее время в реакции стран Запада на происходящее в России.
   За этой нервной реакцией стоит еще и вековая история. Несмотря на несомненную принадлежность России к европейским нациям, несмотря на ее развитие не только в контексте, но и в постоянном соучастии европейской истории и культуре, Европа («мать» современной западной цивилизации) традиционно испытывала к нашей стране смесь тяготения и страха.
   Оба этих европейских чувства проистекают не только из завораживающего хоть на карте, хоть в действительности «географического» ощущения соседства с обширной, необъятной и суровой территорией России. Из подобного пространственного ощущения вырастает иногда смутное, а порой и вполне отчетливое понимание того, что «мы рядом и мы вместе, но мы не есть одно и то же».
   Без малого полтора столетия назад выдающийся философ и историк Николай Данилевский совершенно точно описал эту проблему. Видя перед собой Россию, Европа «… инстинктивно чувствует, что под этой поверхностью лежит крепкое, твердое ядро, которое не растолочь, не размолотить, не растворить, – которое, следовательно, нельзя будет себе ассимилировать, претворить в свою кровь и плоть, – которое имеет и силу и притязание жить своею независимою, самобытною жизнью».
   Вот с этими «силой и притязанием» России быть независимой и самобытной, а также с невозможностью «растолочь и растворить» этот российский суверенитет никак и не может примириться Запад. Поэтому, как писал тот же Данилевский, Россия не перестает постоянно выслушивать одни и те же обвинения в том, что она имперское, «завоевательное государство», да к тому же представляет собой «мрачную силу, враждебную прогрессу и свободе».

   Вот с этими «силой и притязанием» России быть независимой и самобытной, а также с невозможностью «растолочь и растворить» этот российский суверенитет никак и не может примириться Запад

   Надо сказать, что с тех пор ничего не изменилось. Сегодня по-прежнему «отовсюду мы слышим стоны». Здесь – и глубокомысленные размышления о настигшем Запад кризисе в отношениях с Россией. И дипломатичная «озабоченность» планами России по развитию и укреплению собственной экономики. И призывы защитить мир от энергетической экспансии русских, подминающих под себя соседей с оранжевым отливом. И удрученные стенания об авторитарном русском медведе, не понимающем и топчущем демократию. И совсем уж эмоциональные вскрики о российских имперских амбициях с призывами соорудить вокруг нашей страны новый санитарный кордон и какой-нибудь новый занавес.
   На этом фоне филиппики в адрес России вернуться «на путь прогресса и демократии» методом проведения гей-парадов в центре Москвы, – да еще и на священной для каждого гражданина нашей страны могиле Неизвестного солдата, – эти призывы выглядят уже не иначе как отчаянная, но от того не менее безумная истерика.
   Понятно, что весь этот накал страстей и поток сознания в исполнении Запада вызывает, в свою очередь, недоумение уже у нашей страны. По меньшей мере России хотелось бы обсуждать наши взаимные вопросы и общие проблемы, с одной стороны, без умолчаний и обтекаемых фраз, а с другой – без домыслов и двойных стандартов. Желательно также – без нафталинных стереотипов политиков-динозавров фултонской эры и вильнюсского периода.
   Иначе теряется самое главное – возможность честного партнерского диалога между нашими странами.

«РОССИЯ ВНОВЬ ОБРЕТАЕТ СИЛУ»

   В начале мая руководитель российско-евразийской программы Центра Карнеги Эндрю Качинс в своей статье в The Wall Street Journal наконец дал возможность Западу признать, в чем действительно дело. Согласно его справедливому выводу, суть ситуации, с которой США и, возможно, многим другим силам в этом мире сложно смириться, заключается в том, что Россия вернулась на политическую арену. Вновь обрела силу после двух десятилетий упадка. Вернулась в игру после взятого ею болезненного геополитического тайм-аута и тяжелых травм распада Советского Союза.

   Нет никакого «авторитарного монстра». Есть Россия, которая вновь осознает свои национальные интересы и готова их защищать

   Ровно это и произошло. Не больше и не меньше. Нет никакой новой «империи зла». Нет никакого «авторитарного монстра». Есть Россия, которая вновь осознает свои национальные интересы и готова их защищать. Не лучше, но и не хуже, чем те же США, европейские державы, другие страны мира.
   Возможно, кому-то это трудно осознать, но это необходимо сделать.
   Просто для того, чтобы проводить реалистичную политику, адекватно оценивать ситуацию, строить нормальные и партнерские отношения с нашей страной. Это действительно лучше, чем пытаться махать «оранжевыми флажками» и выдумывать магические заклинания с целью отбросить Россию назад. Или прикрывать проклятиями в адрес Кремля собственное нежелание признавать реальность.
   Реальность же, к сожалению, заключается в том, что именно Запад крайне тяжело, неохотно и, главное, все еще далеко не полностью избавился от собственных комплексов по отношению к России.
   Отношение к нашей стране продолжает причудливым образом колебаться между боязнью и восторгом. Так, страх перед большевиками, «мировой революцией» и СССР сменился восторгом по поводу «перестройки вплоть до разрушения» конца 80-х, а затем – анархии государственного безвременья и готовности России заложить саму себя за похвалу «мирового сообщества» в 90-е годы. Восторг усугублялся практически бесплатным в условиях российского хаоса доступом Запада к нашим национальным ресурсам.
   Нет ничего удивительного, что соответствующая эйфория повлекла на Западе болезненную «ломку», как только Россия начала приходить в себя. И вот уже снова «на коне» взявшие было отпуск советологи, истосковавшиеся по возможности оживить страхи западных обывателей перед «дремучей Россией» и освоить десяток-другой грантов на спекуляциях вокруг «возрождения советского Франкенштейна» и наступления «конца времен», которые якобы тут же и случатся, как только Российское государство еще немного окрепнет.
   В общем, недостатка в грозных пророчествах Запад сейчас не испытывает. Качели эмоций Запада никак не замедлятся где-то посередине – там, где есть твердая почва под ногами и возможность взглянуть, наконец, на Россию спокойно и реально.

ВОЗОБНОВЛЕНИЕ ИСТОРИИ

   У этой ситуации есть еще одна фундаментальная причина. Распад СССР, нарушение баланса сил двух мировых систем, определявших развитие мира на протяжении почти всего XX века, породили для Запада опасное ощущение завершения эволюции всемирной цивилизации, достигнутого исторического и геополитического сверхмогущества.
   Провозглашенная доктрина «конца истории» утверждала, что западный мир, его ценности, экономическая структура и построенная на их основе политическая система – есть наивысшее достижение цивилизации. Остальные страны и системы так или иначе в рамках процесса глобализации будут втягиваться в подобную логику «догоняющего» по отношению к Западу развития и следовать за ним.
   Будущее человечества должно было превратиться в механический процесс перемалывания стран, народов и культур, где не все дойдут, дотянутся до «зияющих высот» цивилизации современного западного общества. Такая «невыносимая легкость бытия» позволяла Западу не учитывать остальной мир и одновременно порождала «глобальный эгоизм» западной цивилизации – право вмешательства в любую ситуацию в любой точке земли на основании «гуманитарных» соображений и ценностей прогресса.
   В результате в последние полтора десятилетия мы стали свидетелями впечатляющих и одновременно удручающих попыток стран Запада, и, прежде всего США, проводить силовую демократизацию отдельных стран и даже регионов планеты, возлагая на себя миссию «продвижения демократии в мире».

   Мы стали свидетелями впечатляющих и одновременно удручающих попыток стран Запада проводить силовую демократизацию отдельных стран и даже регионов планеты

   Когда-то тем же самым занимался Советский Союз, пытаясь перетащить некоторые страны из феодализма или даже родоплеменного строя прямо в коммунизм.
   Однако ноша «внешнего управления государствами и народами» при уничтожении понятия «национального суверенитета» может оказаться неподъемной. Не нужно забывать и о том, что сегодня в мире существуют политические силы, которые способны использовать процесс глобальной демократизации в совершенно ином и прямо противоположном плане.
   Провозглашая волю сильного решать, кто прав, а кто виноват, Запад попадает в ловушку. Потому что ничто не помешает представителям «всемирного террористического подполья» также решить, что они выше нас, и на этом основании присвоить себе право распоряжаться нашей жизнью, нашей судьбой.
   Сегодня уже очевидно, что попытка «закрыть историю» оказалась не более чем иллюзией. После трагедии 11 сентября 2001 года в Нью-Йорке автор той самой концепции «конца истории» Фрэнсис Фукуяма писал, что Соединенные Штаты станут теперь другой страной. Эта страна будет более единой, менее эгоцентричной и в гораздо большей степени нуждающейся в помощи друзей. А главное, по мнению Фукуямы, Америке предстоит стать в гораздо большей степени «обыкновенной страной – страной с более конкретными интересами и своими слабыми местами, а не державой, полагающей, что может единолично определять, каким быть миру, в котором она существует».
   Представляется, что вывод этот сегодня как никогда актуален не только применительно к США, но и ко всему западному миру. В свое время президент США Рональд Рейган призывал СССР стать «нормальной страной». Сегодня Россия, несомненно, таковой является. Аналогичная процедура «возвращения с небес на землю» необходима и Западу.
   В возвращении же России в мировую политику, усилении и укреплении Российского государства западному миру следовало бы видеть не угрозу, но, напротив, важную опору безопасности и собственного возвращения к нормальной жизни. Нормальной жизни в том самом «сложном, взаимозависимом и меняющемся» мире.

ИСПРАВЛЕНИЕ ИМЕН

   К сожалению, на Западе по-прежнему преобладают подозрения в «опасности», которую представляют процессы, происходящие в нашей стране.
   Российскую политику продолжают анализировать на основе тех самых вековых стереотипов, представлений о том, что для России якобы характерны «авторитаризм», «имперскость», «экспансия».
   На самом деле вся эта ситуация имеет точный диагноз, поставленный еще Конфуцием: «Если имена неправильны, то слова не имеют под собой оснований.
   Если слова не имеют под собой оснований, то дела не могут осуществляться…» В отношениях России и Запада на данный момент как раз и необходимо подобное «исправление имен», отказ от неправильного понимания слов и смысла событий.
   Поговорим о демократии. Тут весь сонм советологов, подобно старой артиллерийской лошади, услышавшей зов полковой трубы, начинает бить копытом на тему «похорон демократии в России». Однако дело обстоит совершенно иначе.

   Десятилетнее плавание «без руля и ветрил» в 90-е годы привело российскую нацию к пониманию необходимости более осмотрительного движения в будущее

   Процессы демократизации в России отличаются своей спецификой. Эта специфика в том, что демократические процессы последних 15 лет в нашей стране практически не имеют аналогов в ее истории. Все новое – всегда тяжело в освоении, чревато ошибками и необходимостью их исправления. Ровно этим исправлением Россия сегодня и занимается. Потому что десятилетнее плавание «без руля и ветрил» в 90-е годы привело российскую нацию к пониманию необходимости более осмотрительного движения в будущее, необходимости разумного консерватизма, осторожности в дальнейших преобразованиях. России нужна была политика увязывания между собой традиционных ценностей, без которых общество перестанет существовать, с демократией, без которой общество не сможет развиваться. Именно такая политика и проводится в России сегодня.
   Хочется еще спросить, а где она не проводится? Не будет же кто-либо всерьез утверждать, что существует некий единый «штамповочный» стандарт демократии и один-единственный на весь мир «конвейер» по ее сборке (хотя, возможно, кому-то и хотелось бы, чтобы так было). Любая страна стремится к оптимальному сочетанию ценностей своей истории и культуры с институциональными механизмами демократии. Аналогично в мире существует не одна-единственная модель автомобиля на все времена, и люди ездят на том, что им удобнее и нужнее – от малолитражек до внедорожников. И модели эти значительно отличаются друг от друга – как «Тойота», «Мерседес» или заокеанский «Форд». Стоит также напомнить, что в России процессы политического развития до недавнего времени сопровождались ослаблением и «полураспадом» государства, вплоть до превращения его в орудие воровства, инструмент манипуляций и циничных интриг в руках отдельных групп и даже личностей.
   Такая олигархическая «демократия» в любом случае может и должна быть названа слабой. Если ко всем этим «семибанкирщинам», медиатерроризму и залоговым хищениям вообще применимо понятие демократии.

   Подчас мы учимся на примерах «от противного». Но это, несомненно, процесс строительства сильного демократического государства

   И то, что мы имеем сейчас в России – это процесс «исправления» той самой неотличимой от олигархической анархии «дефективной демократии».
   Поэтому это не что иное, как процесс усиления демократии. Пусть сложного, но развития институтов демократии, укоренения демократических традиций в обществе. Иногда этот процесс идет долго, иногда болезненно. Подчас мы учимся на примерах «от противного». Но это, несомненно, процесс строительства сильного демократического государства. Которое может и должно быть достойным и равноправным членом мирового сообщества суверенных демократий.

ДРУГИЕ ПРАВИЛА ДРУГОЙ ИГРЫ

   В существующих опасениях относительно «имперских устремлений» России в еще большей степени проявляется прозябание в прошлом многочисленных «советологов». Иногда кажется, что Запад продолжает мыслить категориями противостояния СССР и США. Несмотря на то что холодная война завершилась, в головах многих западных политиков и экспертов продолжает присутствовать мысль о том, что «боксерский поединок» продолжается.
   Завершен, так сказать, только первый раунд, а впереди еще долгий обмен ударами.
   На самом деле, «бокс» закончился и мы уже давно играем в другую игру.
   Может быть, это шахматы, и тогда стоит напомнить нашим оппонентам, что приличные игроки не пытаются переворачивать шахматную доску в сложной позиции и уж тем более не подменяют незаметно фигуры. Или, может быть, современная история вообще требует нашей игры вместе, в одной футбольной команде. И тогда нам тем более нужны сыгранность, чувство партнера, умение понимать друг друга с полуслова.
   Однако именно из-за «боксерских стереотипов» прошлого до сих пор там, где должны звучать понятия «национальные интересы» и «сотрудничество», звучат слова об имперских амбициях и противостоянии. И снова кто-то бьет в набат «холодной войны» по поводу повышения обороноспособности России. Хотя очевидно, что Россия должна и имеет право противостоять чужой политике, когда та угрожает интересам России и ее граждан, национальному суверенитету, целостности и стабильности государства. Точно так же, лучше многих других стран понимая опасности экстремизма, терроризма и сепаратизма в современном мире, Россия является активным членом и участником международной антитеррористической коалиции.
   Повышение обороноспособности является абсолютно нормальной демонстрацией всем силам в мире (включая теневые и террористические) того, что Россия – не проходной двор для их далеко не вегетарианских позывов типичного волчьего поведения. А также того, что Россия готова сотрудничать с другими странами в обеспечении стабильности мирового порядка. Ровно то же самое делают все остальные страны мира, которые не собираются покончить жизнь самоубийством.
   Еще большее недоумение вызывают упреки в экспансионизме России, будь то сотрудничество нашей страны с соседями или развитие энергетики.
   Мне уже приходилось писать, что XXI век – это период фор мирования крупных «геополитических материков», новых надгосударственных политико-экономических систем, глобальных общих рынков, культурных и информационных «ареалов влияния». В этом мире способность не выпасть из общего потока развития определяется наличием у государства или группы государств собственного глобального интеграционного проекта, позволяющего развиваться и укреплять свои позиции. В том числе перед лицом таких новых явлений мирового масштаба, как международный терроризм или возникновение целой инфраструктуры институтов и механизмов «внешнего управления» развитием тех или иных стран.

   В современном мире Россия объективно должна интегрировать вокруг себя и своего проекта будущего часть мира, прежде всего постсоветское пространство и «мир соотечественников»

   При этом, несмотря на принадлежность к европейской цивилизации, простое присоединение России к европейскому интеграционному проекту Евросоюза объективно невозможно. Такой эксперимент, скорее всего, плохо закончился бы для обеих сторон – в результате невозможности «переварить» весь комплекс политических, экономических, социокультурных, да и собственно геополитических проблем, которые при этом бы возникли.
   Поэтому в современном мире Россия объективно должна интегрировать вокруг себя и своего проекта будущего часть мира, прежде всего постсоветское пространство и «мир соотечественников». «Глобальное одиночество» сегодня выжить не позволяет.
   Что касается экономики, то оставим даже в стороне то, что Россию 15 лет учили жить по рыночным законам, а теперь на Западе досадуют, что она оказалась хорошим учеником. Главное заключается в том, что Россия действительно претендует на более справедливое участие в глобализации и в мировой экономике.
   Энергетические ресурсы России объективно являются ее конкурентным преимуществом. Но Россия не говорит о том, что просто будет эти преимущества использовать. Нет, Россия, напротив, говорит о том, что готова сотрудничать и вкладывать эти ресурсы в обеспечение энергетической и, более широко, экономической безопасности всего мира. Естественно, что одновременно наша страна рассчитывает на предоставление ей равных и справедливых возможностей участия и сотрудничества в других глобальных экономических процессах.
   Иначе говоря, Россия не хочет быть сырьевым придатком Запада, но хочет участвовать своими ресурсами и своими возможностями в создании более справедливых правил игры в мире, обеспечении его развития и устойчивости.
   От того, что эти инициативы России подвергаются сомнению, реальность не меняется. Если Запад боится такого сотрудничества или отворачивается от него, то это лишь усиливает восточное направление в экономических приоритетах России.

В ТРЕЗВОМ УМЕ И ТВЕРДОЙ ПАМЯТИ

   В заключение необходимо сказать, что вопрос понимания процессов, происходящих в России, – это в том числе и вопрос доброй воли Запада.
   Умения западных политологов и политиков посмотреть на происходящее под новым углом.
   Оценка процессов развития России позволяет говорить, что стакан наполовину полон, а не наполовину пуст. Ложные подозрения по поводу развития России, ее целей и интересов способны только расплескать воду в стакане, а вовсе не наполнить его.
   За последние 15 лет в России произошли революционные преобразования, возникла совершенно новая реальность. Сегодня период революции завершен, новая Россия «встает на ноги». Демократический путь развития России не подвергается сомнению. Представления о том, что «усиление государства» в России несет в себе опасность, являются беспочвенными. Подход, когда в России стремятся видеть только врага и ничего больше, – не соответствует современным реалиям и лишь мешает нашему общему движению в будущее.
   Всякий разумный человек не может не признавать, что Россия – ведущая держава евроазиатского пространства, обладающая значительной возможностью глобального влияния на мировую систему, в первую очередь за счет наличия ядерного и институционального факторов. Потенциал России позволяет ей также стать одним из полюсов мировой экономики.
   Уникальность российского положения заключается в наличии огромного ресурсного, в том числе энергетического, потенциала, что характерно в основном для стран глобального Юга, в сочетании с гуманитарным, промышленным, военностратегическим потенциалом, а главное – культурой и историческим опытом, присущими западной цивилизации. Россия объективно становится мостом между разными мировыми цивилизациями. И ее участие в мировом политическом процессе способно стать залогом глобальной стабильности.
   Естественно, в отношениях России и Запада многое действительно нужно менять. Нужно действительно уйти от наследия прошлого, избавиться от замызганных трафаретов холодной войны, перестать рассматривать отношения почти исключительно через призму потенциалов сдерживания и необоснованных подозрений. Это в корне неверно. Необходимо существенно расширить свои знания друг о друге и сферы сотрудничества, сместить акценты в сферу экономики, диалога между общественными институтами.
   Главный вывод заключается в том, что России и Западу жизненно необходимо сделать свои отношения более сложными. Сложными в том смысле, что они должны стать многограннее и полноценнее. И Россия, и Запад достойны именно таких отношений.

С. Иванов
ТРИАДА НАЦИОНАЛЬНЫХ ЦЕННОСТЕЙ

МЕСТО РОССИИ В МИРЕ

   На протяжении долгого времени после распада СССР политика нашей страны в системе международных отношений и безопасности определялась во многом лишь инерцией советского наследия. Отсутствовали четкие представления о наших национальных интересах и какая-либо внятная стратегия по их реализации. В результате Россия постепенно выключалась из процесса формирования международной повестки дня. Из ведущего субъекта мировой политики мы превращались в ее объект, которому реально грозила утрата самостоятельности в принятии важнейших государственных решений.
   Однако за последние шесть лет ситуация начала кардинально меняться.
   Россия стала занимать активную позицию в решении важнейших мировых вопросов, превратилась в полноправного члена «Большой восьмерки» наиболее развитых государств планеты. Стремительный рост капитализации российских компаний за последние годы дает нам возможность стать одним из ведущих игроков на глобальном экономическом рынке.
   Сегодня Россия ведет последовательную, а где необходимо – даже и жесткую политику в вопросах отстаивания своих национальных интересов как внутри государства, так и за его пределами. В политической и общественной сферах мы решительно пресекаем все попытки вмешиваться в наши внутренние дела и навязывать чуждые жизненные стандарты.
   В сфере экономики Россия проявляет твердость в отстаивании своего права самостоятельно выбирать торговых партнеров, исходя из приоритета собственной пользы, а не сомнительного деления государств на «свободные страны» и «страны-изгои». Осталась в прошлом такая практика взаимоотношений, при которой Россия несла существенные экономические убытки в обмен на политическую лояльность лидеров тех или иных зарубежных государств.
   В то же время мы навсегда ушли от конфронтационной модели в системе «Восток-Запад».
   Россия активно продолжает развивать взаимовыгодное сотрудничество в политической, экономической и культурной сферах как с Западом, так и с Востоком. С российской стороны были сделаны беспрецедентные шаги по интеграции в единую Европу, активному взаимодействию с бывшим противником в лице НАТО в вопросах борьбы против общей для всего цивилизованного мира террористической угрозы. Это – реальная политика, заключающаяся в умении добиваться конкретных результатов в защите национальных интересов.
   Действия России на мировой арене стали более прагматичными.
   Они определяются четким осознанием той роли, которую может играть наша страна исходя из ее геополитических и экономических особенностей.
   В настоящее время экономический потенциал России позволяет, например, поддерживать мировую энергетическую стабильность.
   Уже сейчас очевидна и неоспорима позитивность и важность нашей роли в процессе формирования единой европейской энергетической стратегии. Для многих государств в этой сфере мы являемся надежным и предсказуемым партнером, который четко выполняет взятые на себя обязательства.
   Этим объективно определяется новый статус России как энергетической сверхдержавы.
   Некоторым нашим партнерам могут не нравиться такие цели, однако они продиктованы не стремлением вернуться к «имперским амбициям», а нашей новой ролью в глобальной экономической системе, опирающейся на уникальные возможности России и ее искреннее стремление внести свой достойный вклад в создание нового, более справедливого мироустройства, гарантирующего процветание и благополучие для всех.

НАШИ ЦЕННОСТИ И КТО ИМ УГРОЖАЕТ

   Россия сегодня в полной мере вернула себе статус великой державы, несущей глобальную ответственность за ситуацию на планете и будущее человеческой цивилизации.
   Большую роль в этом сыграло кардинальное изменение общего вектора государственной политики, формирование новой, стратегически мыслящей национальной элиты. Однако главная причина заключается в том, что в России завершился трудный, идущий с начала 1990-х годов процесс формирования новой системы ценностей, определяющих мировоззренческую основу российского общества в наступившем тысячелетии.

   Новая триада российских национальных ценностей – это суверенная демократия, сильная экономика и военная мощь

   Впервые с момента провозглашения новой России мы смогли четко сформулировать ясный ответ на ключевые для любого народа и государства вопросы: Кто мы? Куда идем? В каком обществе хотим жить? Это серьезная заявка на концептуальную независимость России, на ее право самой, без подсказок со стороны решать, как именно надлежит строить жизнь в собственном доме.
   Новая триада российских национальных ценностей – это суверенная демократия, сильная экономика и военная мощь.
   Суверенная демократия – это квинтэссенция нашего внутреннего устройства, подразумевающая право граждан самим определять политику в своей стране и защищать это право от внешнего давления любым, в том числе и вооруженным путем.
   Сильная экономика – это залог удовлетворения материальных потребностей наших граждан, их высокого качества жизни. И в то же время она позволяет обеспечивать высокий уровень обороноспособности страны.

   Заявив о своем собственном идеологическом проекте, Россия тем самым вступила в жесткую и бескомпромиссную конкурентную борьбу

   Военная мощь, основу которой составляют вооруженные силы, – важнейший гарант нашей независимости. Ее поддержание и наращивание возможно только при высочайшем уровне развития передовых технологий и наличии мощной производственной базы.
   Одной из ключевых тенденций развития мирового сообщества на сегодняшний день является обострение конкуренции. Причем не только в политической и экономической областях, но и в сфере идеологии, охватывающей различные системы ценностей. Каждая мировая держава сегодня – это не только границы, армия и экономика, но и особый идеологический проект, конкурирующий за право определять мировую повестку дня и дальнейшие перспективы развития всего человечества.
   Заявив о своем собственном идеологическом проекте, Россия тем самым вступила в жесткую и бескомпромиссную конкурентную борьбу. И мы должны не избегать неизбежного противостояния, а последовательно и аргументированно защищать нашу позицию перед лицом тех, кто нас критикует или является нашими открытыми противниками. Всех их условно можно разделить как бы на два «лагеря».
   Первый «лагерь» – это «мягкие» оппоненты, то есть те наши партнеры в сообществе демократических государств, кого не устраивает самостоятельная, сильная, уверенная в себе Россия, имеющая развитую экономику и ясную политическую позицию, способная выстоять в глобальной конкурентной борьбе и защитить свой суверенный путь развития.
   Они нередко упрекают нас в недостатке демократии и даже в попытках возрождения авторитаризма. Но сегодняшняя реальность состоит в том, что Россия уже давно и, что особенно важно, самостоятельно сделала свой выбор в пользу построения демократии и не намерена ему изменять. Мы убеждены в том, что базовые демократические ценности являются универсальными и не могут зависеть от политической конъюнктуры.
   Но при этом мы прекрасно понимаем и то, что «стерильной», «выращенной в пробирке» демократии не может существовать. Все демократические государства имеют свои национальные особенности, обусловленные уникальностью их исторического опыта и культурного наследия. А одной из главных демократических ценностей как раз и является право на суверенитет народа в принятии им самостоятельных решений без какого-либо давления извне.
   Вот почему мы считаем недопустимым такой мировой порядок, при котором на планете пытается доминировать лишь один центр силы, навязывающий всем остальным правила игры, основанные на военном и экономическом превосходстве.
   Проходя свой исторический путь, Россия всегда старалась придерживаться принципов невмешательства и уважения мнения своих политических и деловых партнеров. В то же время нельзя не отметить, что сегодня мы сталкиваемся с ситуацией, когда сплошь и рядом под лозунгами демократии осуществляется активное вмешательство во внутренние дела других государств, отстаивающих свои суверенные интересы, идущие вразрез с насильственно устанавливаемыми в мировом сообществе «стандартами».
   Вокруг этих государств искусственно создается истерическая обстановка, формируется политическая среда, благоприятная для запуска процесса свержения законных правительств.
   Двойные стандарты некоторых любителей «чистой демократии» в определении демократических норм и ценностей вполне очевидны.
   Такие же двойные стандарты существуют и в области борьбы с терроризмом.
   Есть «классические» террористы, в отношении которых все средства хороши, которых отслеживают, ловят и уничтожают по всему миру, и есть «повстанцы», нашедшие политическое убежище в западных столицах. Рядом с ними так же вольготно и безбоязненно чувствуют себя идейные вдохновители и спонсоры террористической деятельности, ведущейся против России.
   Второй «лагерь» – это те, кто не просто не разделяет наших ценностей демократии и свободы, но и исповедует абсолютно другие, человеконенавистнические идеи, объявив террористическую войну на уничтожение всему цивилизованному миру.
   Международный терроризм сегодня является одной из наиболее опасных угроз человечеству. И здесь, к сожалению, нужно признать, что, несмотря на активные и все более организованные усилия мирового сообщества, эта угроза не становится меньше.
   Одна из ключевых причин – недооценка идеологического фактора.
   Экстремистская идеология находит благодатную почву в бедных и развивающихся странах, а также в маргинальных сообществах даже наиболее развитых государств мира. Поэтому победить террор только военным путем – задача неосуществимая. Необходимы меры социального и пропагандистского характера, принимаемые на уровне глобального международного сотрудничества.
   Именно поэтому Россия последовательно выступает за создание единого международного фронта борьбы с терроризмом. Мы убеждены: такой фронт может быть эффективным только под эгидой Организации Объединенных Наций. Ни одно даже самое влиятельное государство не должно присваивать себе право использовать борьбу с террором для навязывания другим своего видения демократии.

ОТСТОЯТЬ ПРАВО НА БУДУЩЕЕ

   Судьба России как суверенного государства будет определяться ее способностью адекватно отвечать как на попытки внешнеполитического давления, так и на прямые акты агрессии, в том числе со стороны сил международного терроризма. В обоих случаях приоритетной является роль боеспособных, технически оснащенных и современных Вооруженных сил. В одном случае – как фактора сдерживания, в другом – как средства отражения возможного нападения и одного из инструментов идущей по всему миру «горячей» войны с терроризмом.

   Судьба России как суверенного государства будет определяться ее способностью адекватно отвечать как на попытки внешнеполитического давления, так и на прямые акты агрессии, в том числе со стороны сил международного терроризма

   В условиях существующих геополитических рисков мы делаем ставку на качественное совершенствование Стратегических сил сдерживания, способных в ответном или ответно-встречном ударе в любых условиях обстановки гарантированно уничтожить посягнувшего на нас агрессора.
   Для решения этой задачи на вооружение поступают ракетные комплексы наземного базирования «Тополь-М» и в ближайшей перспективе – морского: «Булава-30», дальняя авиация оснащается высокоточными стратегическими крылатыми ракетами с ядерной боевой частью.
   Все это составит современную основу отечественных стратегических ядерных сил, боевые средства которых способны преодолевать существующие и перспективные системы ПРО. Именно это является лучшей гарантией предотвращения любых попыток ядерного шантажа в отношении Российской Федерации.
   Наряду с развитием Стратегических сил сдерживания значительное место в планах военного строительства отводится и укреплению сил общего назначения.

   Наши действия в военной сфере имеют асимметричный характер, опираются на интеллектуальное превосходство и будут менее затратными

   Осуществляться оно будет за счет создания самодостаточных межвидовых группировок войск, оснащенных высокоточными разведывательно-ударными комплексами и способных совместно с ядерными силами решать любые задачи по обеспечению военной безопасности страны. При этом речь не идет о достижении количественного военного паритета с ведущими мировыми державами. Наши действия в этой сфере имеют асимметричный характер, опираются на интеллектуальное превосходство и будут менее затратными.
   В заключение хотел бы отметить, что глубоко заблуждаются те, кто говорит, будто нынешняя обновляемая Россия слаба и не способна обеспечить собственную безопасность и отстоять свои интересы на мировой арене.
   С каждым годом наша страна становится все сильнее, и не только в связи с ростом экономики и закупками новых видов вооружений. Главное – это изменение мировоззрения россиян, которые все в большей степени начинают чувствовать себя гражданами великой державы, осознавать свои ценности в современном мире и готовность защищать их от любых внешних посягательств.
   Нам сегодня есть не только ЧЕМ защищаться, но и – а это гораздо важнее – ЧТО защищать. Мы все больше начинаем понимать, что Россия может быть только суверенной демократией, а иначе у нас не останется ни демократии, ни России.

Д. Медведев
ДЛЯ ПРОЦВЕТАНИЯ ВСЕХ НАДО УЧИТЫВАТЬ ИНТЕРЕСЫ КАЖДОГО

   Интервью первого вице-премьера правительства России Дмитрия Медведева главному редактору журнала «Эксперт» Валерию Фадееву.
   – Дмитрий Анатольевич, год назад в интервью «Эксперту» вы говорили, что идеология, вокруг которой возможно сплочение элит, – это сохранение эффективного государства в существующих границах. Этот тезис близок к тому, что теперь называется суверенной демократией, или нет?
   – В существенной мере именно это и имелось в виду. Сохранение государства в текущих границах, по сути, есть элемент государственного суверенитета. Что же касается самих понятий, то я бы ими не увлекался. Игра в термины – всегда некоторое упрощение. Мне кажется, суверенная демократия – далеко не идеальный термин, впрочем, как и любой другой. Гораздо более правильно говорить о подлинной демократии или просто о демократии при наличии всеобъемлющего государственного суверенитета. Если же к слову «демократия» приставляются какие-то определения, это создает странный привкус. Это наводит на мысль, что все-таки речь идет о какой-то иной, нетрадиционной демократии. И сразу же задается определенный угол зрения. Особенно в комментариях некоторых наших партнеров.
   Демократия и государственный суверенитет должны быть вместе. Но одно не должно подавлять другое.
   – Вы имеете в виду суверенное демократическое государство? И полагаете, что два прилагательных к государству – это перебор?
   – Возможно, у меня на это более формальный взгляд, чем у моих коллег. Причина – мое юридическое образование. Меня учили, что есть триада признаков государства: форма государственного устройства, форма правления и политический режим. Это три кита, на которых стоит государство. Но если говорить о политическом режиме, форме государства, форме государственного устройства, то, конечно, демократия – абсолютно фундаментальная вещь. И ее можно противопоставлять только диктаторским и тоталитарным режимам. Что касается суверенитета, то не следует забывать, что он означает верховенство государственной власти внутри страны и ее независимость вне пределов государства. Поэтому когда говорится о таком признаке государства, как суверенитет, имеются в виду именно эти качественные категории. Они в не меньшей степени важны, чем сама демократия. Но это все-таки понятия, находящиеся в разных плоскостях.
   – Но есть страны, которые не являются полностью суверенными, потому что, например, у них нет собственной финансовой системы, хотя, конечно, есть границы и конституция…
   – Здесь и находится корень расхождения между вашим пониманием и моим. Для меня суверенитет – понятие юридическое, а для вас – элемент экономического устройства страны. Это, на мой взгляд, разные вещи. Я приверженец конструкции реального политического суверенитета, то есть суверенитета государства.
   В выражении «суверенная демократия» просматривается еще и калька с английского sovereign democracy. Но для нас эта калька не вполне подходит. Во-первых, у нас разное понимание и правовой системы, и даже некоторых правовых терминов. Во-вторых, в этой конструкции термин sovereign, по-видимому, означает все-таки не суверенный в нашем понимании, а государственный или национальный. Из этой конструкции вытекает еще одна интересная вещь, о которой сейчас много говорят, – это идея суверенной экономики.
   – То, что обсуждалось недавно на форуме «Деловой России»?

   Суверенная демократия – это демократия плюс жесткий государственный суверенитет

   – Этот термин, откровенно говоря, мне нравится еще меньше. Если суверенная демократия – это демократия плюс жесткий государственный суверенитет, то это вполне обоснованно. Но если буквально трактовать термин «суверенная экономика», то это государственная экономика. А ни вы, ни я, ни наши коллеги из «Деловой России» не являемся приверженцами идеи огосударствления экономики. Хотя нам периодически это и приписывают. Кроме того, если рассматривать термин «суверенитет» как эквивалент независимости, то возникает вопрос: что такое независимая экономика? Все экономики друг от друга зависимы, они не могут быть полностью независимыми в условиях глобализации. Более того, по ряду параметров мы стремимся к зависимости. Возьмем идею обмена промышленными активами в энергетике, столь популярную в последнее время. Это же прямая зависимость друг от друга. Европейцы нам говорят: вы нас ставите в сложное положение, мы начинаем избыточно зависеть от российских поставок газа. Но если мы осуществляем обмен активами, то тогда и мы попадаем в аналогичную зависимость. И это самая крепкая форма экономического взаимодействия.
   ‹…›

А. Миграням
ЗАЧЕМ РОССИИ КОНЦЕПЦИЯ «СУВЕРЕННОЙ ДЕМОКРАТИИ»?

   В последнее время введенное в оборот как президентом, так и заместителем главы кремлевской администрации Владиславом Сурковым понятие «суверенная демократия» вызвало неоднозначную реакцию в политических и аналитических кругах и внутри страны, и за рубежом – от полного неприятия до искаженных интерпретаций смысла и содержания. Попытаемся разобраться, почему.
   Очевидно, что в термине «суверенная демократия» сведены два понятия, относящиеся к принципиально разным сферам жизни государства: понятие «суверенитет» обычно применяется к государству как субъекту международных отношений, а «демократия» олицетворяет форму политической власти.
   Государство может иметь ограниченный суверенитет вне зависимости от формы политической власти – демократической, авторитарной или даже тоталитарной.
   Возникают и другие вопросы. Скажем, если применительно к существующей власти используется термин «суверенная демократия», предполагает ли это наличие какой-то особой демократии, которая отрицает само понимание универсальных демократических институтов и ценностей, присущих ведущим западным странам? Совершенно очевидно, что авторы концепции признают наличие универсальных ценностей либеральной демократии и не собираются от них отказываться: есть некая идеальная модель демократии (будь то плюралистическая, элитарная, плебисцитарная, демократия согласия и т. д.), в рамках которой действуют принципы индивидуальной свободы человека как неотчуждаемой от него сферы, куда не может вмешиваться государство, а также определяется характер отношений между государством, гражданским обществом и индивидуумом.
   Критики понятия «суверенная демократия» спрашивают: а что, имеются демократии несуверенные? Да – и даже среди современных развитых держав можно отыскать примеры того, как демократия навязывалась извне в течение длительного времени, как внешними усилиями обеспечивалось развитие демократических ценностей и политических институтов, которые при этом усваивались большинством народа. Достаточно вспомнить послевоенный опыт Германии и Японии.

   При «суверенной демократии» сами страны, народы, политические классы без искусственного подталкивания определяют время, темпы и последовательность развития политических институтов и ценностей

   Наиболее важный вопрос: зачем России концепция «суверенной демократии»?
   Видимо, власти не удовлетворены определениями сложившегося в 2000-е годы режима – «управляемая демократия», «авторитарный режим» – как неадекватно отражающими его характер.
   Вспомним: в 70-е годы прошлого века США в целях вмешательства во внутренние дела других стран придумали универсальную формулу – обеспечение прав человека и демократических свобод в мире. Под этими лозунгами осуществлялось давление прежде всего на СССР и входившие в советский блок страны Восточной Европы. С учетом этого опыта понятие «суверенная демократия» возможно рассматривать в качестве идеологической и внешнеполитической контрконцепции, которая, на мой взгляд, может быть использована Россией, Китаем, Индией, некоторыми странами СНГ, Юго-Восточной Азии, Латинской Америки как противодействие вмешательству США.
   Эта концепция может объяснить чрезвычайно важный процесс, который происходит в перечисленных странах: формирование политических институтов и ценностей на пути создания идеальной модели либеральной демократии. В этом направлении развиваются политические системы и более продвинутых западных демократий. Но вышеназванные страны усваивают демократические ценности исходя из собственных исторических традиций и особенностей. Они не хотят и не могут перенести на национальную почву готовые модели – произойдет отторжение, как не раз бывало, когда пытались механически заимствовать американские, британские, французские конституционные модели, в которых идеально прописывались все демократические права и свободы личности, идеальные механизмы функционирования системы, но которые не имели никаких шансов пустить корни в этих странах и обеспечить эффективную работу сформированной таким образом политической системы.
   Еще один важный момент: при «суверенной демократии» сами страны, народы, политические классы без искусственного подталкивания определяют время, темпы и последовательность развития политических институтов и ценностей.
   Необходимо, чтобы этот процесс вытекал из внутренней логики внутриполитического развития государства, природы существующего режима.

   В отличие от «цветных» революций, концепцию «суверенной демократии» могут применить лишь те страны, которые сами хотят развить демократические институты

   В отличие от «цветных» революций, используемых для «строительства» мира по-американски (PaxAmericana), концепцию «суверенной демократии» могут применить лишь те страны, которые сами хотят развить демократические институты. На всякое западное вмешательство они вправе ответить: мы строим демократию, движемся в русле западных ценностей, но мы сами определяем «повестку дня» этого процесса. И, конечно, безоговорочным условием такого движения является реальный государственный суверенитет – ибо иначе невозможно обезопасить себя от вмешательства извне, со стороны тех сил, которыми движет соблазн определять внутреннюю и внешнюю политику других стран.

Д. Орлов
СУВЕРЕННЫЙ ПОВОРОТ

   Саммит в Санкт-Петербурге стал свидетельством признания новой идентичности нашей страны Россия навязала G8 свою повестку дня, а Владимир Путин выступил на саммите как основной ньюсмейкер. Можно спорить о деталях, но саммит стал свидетельством признания новой идентичности нашей страны, описываемого формулой «суверенная демократия», – признания как международного, так и внутрироссийского. Вопреки ожиданиям, саммит в Стрельне стал главным политическим событием сезона, а новое понимание суверенитета и энергетической безопасности, предложенное Владимиром Путиным, – его основным содержательным стержнем.
   Восприятие политической системы России в среде интеллектуальной элиты Запада и в западной прессе быстро изменилось, причем изменилось качественно. Вот лишь несколько цитат – весьма, впрочем, красноречивых. Liberation: «Россия уже не нуждается в уроках демократии от своих гостей». The Washington Post: «Россия и ее элита ни в коей мере не хотят изоляции. Путин хочет признания лидирующей позиции России на мировой арене и уважения к ее интересам». Los Angeles Times: «Вашингтон должен смириться с тем, что нынешний Кремль будет энергично отстаивать национальные интересы России и не станет уклоняться от конкуренции с Западом в борьбе за политические и экономические преимущества». Транслируемая Кремлем триада «суверенная демократия – суверенная экономика – энергетическая сверхдержава» ясно прочитана (и понята!) на Западе как стратегия последовательной, комплексной и жесткой защиты национальных интересов – при сохранении открытости страны, демократических институтов и рыночных механизмов российского образца. Корреспондент Би-би-си высказался по этому поводу вполне однозначно: «В Санкт-Петербурге идея „суверенной демократии“ получила своего рода негласное международное признание – и это очень важно как для Путина, так и для его нынешних и потенциальных оппонентов внутри страны».
   Оппоненты новой концепции российского суверенитета также были вынуждены высказаться по поводу ее появления, причем руководители США, «последнего суверена», – несколько раз. И не беда, если Джордж Буш полагает, что суверенной демократии не бывает, а Дик Чейни предлагает собственную трактовку этого термина. Полагаю, это лучшее свидетельство «живучести» и органичности созданных Кремлем конструкций.
   Дать ответ Владиславу Суркову пыталась устами Михаила Касьянова и внесистемная оппозиция. Ответ оказался куцым: абстрактная «империя Свободы» и призыв к энергодиалогу с Западом, подразумевающий зависимую роль России, откровенно слабее того, что предлагают Кремль и «Единая Россия». Но – не только. Касьянов вынужден высказываться по повестке дня, которая предложена обществу далеко не им.
   Разумеется, идеал недостижим, а любая идеология нуждается в развитии. Именно об этом, полагаю, и сказал в интервью «Эксперту» вице-премьер Дмитрий Медведев: «Мне кажется, „суверенная демократия“ – далеко не идеальный термин, впрочем, как и любой другой. Гораздо более правильно говорить о подлинной демократии или просто о демократии при наличии всеобъемлющего государственного суверенитета… Демократия – абсолютно фундаментальная вещь. И ее можно противопоставлять только диктаторским и тоталитарным режимам». Юридический бэкграунд Медведева определяет его стремление к ясности, законченности и чистоте формулировок. Это естественно и логично. И тем не менее политика – не судебная тяжба. Это драма, интрига, искусство. Традиционный потенциал «подлинной демократии» и «государственного суверенитета» несопоставим с тем интеллектуальным и коммуникативным зарядом, который несет в себе «суверенная демократия». Тем более что заряд этот уже используется Кремлем для «огня по штабам» на Западе, и используется, как видим, вполне успешно.

   Традиционный потенциал «подлинной демократии» и «государственного суверенитета» несопоставим с тем интеллектуальным и коммуникативным зарядом, который несет в себе «суверенная демократия»

   Колоссальное количество мнений о суверенной демократии – это еще и очевидный знак того, что в России возможна и необходима напряженная интеллектуальная дискуссия. И совсем не беда (а большая удача), если эту дискуссию инициирует и поддерживает власть. Наличие акцентов в проводимой политике характеризует российский правящий класс не как замкнутую сословную группу, а как широкую элитную коалицию, способную и к внутриэлитному диалогу, и к широкому диалогу с обществом и интеллектуальной средой.
   Нужно только не потерять в дискуссии общего для всех, сущностного, главного. Главное – в том, что Россия действительно стала другой. Какой? Суверенной, а значит, самостоятельно принимающей политические и экономические решения. Демократической, а значит, развивающей собственные демократические институты. И этого уже не изменить.

А. Чадаев
МАШИНА ВРЕМЕНИ

   Летнее затишье – время подготовки к бурям грядущего сезона. Отдых, как правило, совмещен с наращиванием арсеналов и полевыми учениями. В лесах средней полосы и вдоль берегов наших морей – различные летние лагеря, где ангажированная молодежь осваивает азы политграмоты и приучается к коллективным действиям. В городе – свои лагеря: устроены они чуть по-другому, но их обитатели, как ни странно, занимаются практически тем же – готовят силы к будущим сражениям.
   В «Русском журнале» – тоже что-то вроде летних командноштабных учений, с марш-бросками, перегруппировкой сил, учебным планированием и долгосрочными прожектами. Мы все уже живем надвигающимся сентябрем, как будто и не стоит на дворе непредсказуемый и коварный русский август. И в преддверии сентября ведем неспешные и чуточку ленивые споры – о вещах, казалось бы, достаточно абстрактных и отвлеченных.
   То есть – о той самой «политике», в том смысле, в каком ее понимает новоназначенный премьер-министр «оранжевой» Украины Виктор Янукович. «Я, считайте, полтора года был в этом отпуске, занимался политикой, теперь хочу посвятить себя конкретным делам». Даже и пожалеешь человека: сколько, оказывается, времени ему пришлось убить на откровенную ерунду. Ну ничего, теперь уже все позади: «После того как мы с Ющенко подали друг другу руки, мы стали партнерами».
   Не в пример Януковичу высшие чины российского правительства в этом сезоне все же находят мотивации для занятий политикой. Программное интервью Дмитрия Медведева «Эксперту» – пожалуй, наиболее резонансное идеолого-политическое событие лета. Публичный спор с Владиславом Сурковым, постановка под сомнение понятия «суверенная демократия», ставшего за последние полгода ключевым для всего пропутинского агитпропа, – все это наделало шума. Причем немалую часть этого шума составило шуршание пиджаков, чьи обладатели забегали и задергались в поисках изменений в субординации. И этот пиджачный флешмоб, кстати, косвенно усиливает аргументы Дмитрия Медведева.
   Медведев, по сути, повторил те претензии к термину «суверенная демократия», которые до этого высказывали самые разные люди в диапазоне от Бориса Немцова до Джорджа Бушамл. Смысл их в том, что на слух добавление некоего специального атрибута к слову «демократия» воспринимается как претензия на обладание какой-то особой, непохожей на другие, формой демократии. Иными словами, как нелепая попытка изобрести велосипед.
   Плюс к тому у него, как у профессионального юриста, привыкшего к четким формулировкам, вызывает естественное раздражение та вольность, с которой в нем смешиваются два понятия, имеющие довольно строгие границы использования в правовом языке.
   Но сегодня есть и третье, не менее значимое основание для претензий к понятию «суверенная демократия».
   Известно, с чьей легкой руки это понятие в последнее время стало широко применяться в международной политике. Sovereign democracies – это термин, который Госдеп США использовал применительно к странам Центральной и Восточной Европы, в особенности к бывшим республикам СССР. В американском агитпропе у него была конкретная политическая функциональность, «нагружавшая» понятия. Под democ– racy понималась главным образом ориентация на США и Запад.
   А под sovereign – независимость, причем исключительно как независимость от России, т. к. никакой другой угрозы зависимости для постсоветских стран американцы по простоте душевной никогда не предполагали. В американском политическом языке термин функционирует и поныне – именно в этом значении его использовал Дик Чейни в своей известной речи в Вильнюсе.

   Фокусировка на суверенитете как на базовой и неотъемлемой национальной ценности – это реакция на серию «цветных революций», которые русское политическое сознание однозначно считало как акты десуверенизации

   В русском же политическом языке оно появилось сегодня в результате инверсии – причем не вербальной, а политической. Фокусировка на суверенитете как на базовой и неотъемлемой национальной ценности – это реакция на серию «цветных революций», которые русское политическое сознание однозначно считало как акты десуверенизации. То есть прекращение самостоятельного политического бытия народов, встраивание их в чужие системы и чужие проекты на полуколониальных правах.
   Для восточноевропейских народов периодическая утрата и возобновление национальных суверенитетов – с точки зрения их истории – дело, в общем-то, обычное. Становление и распад крупных наднациональных систем, куда вначале включаются, а затем выпадают эти народы, – один из главных европейских процессов со времен если не Рима, то Карла Великого. Поэтому в их культуре всегда существовал опыт жизни в условиях полного или частичного отсутствия национальной государственности, в том числе и достаточно успешный с точки зрения экономического и социального развития. А потому собственная государственность – это всегда повод задать вопрос: «А не слишком ли дорого для нашего небольшого народа содержать всю эту толпу зажравшихся бездельников?».
   Однако в русской истории государственное существование нации всегда воспринималось как предельная и абсолютная ценность. Более значимая, чем, к примеру, форма политического устройства – много ли идейных сталинистов было среди героев Великой Отечественной? Именно поэтому сигнал тревоги, прозвучавший в начале нового века, мобилизовал очень старый политический инстинкт, пробуждение которого маркировано прошлогодней актуализацией слова «суверенитет».
   При этом, разумеется, процент зажравшихся бездельников в русской власти никак не отличался в лучшую сторону от восточноевропейского – что, как правило, и вынуждало нашу власть становиться жестокой. Тот же Медведев, пришедший в сферу нацпроектов эдаким винни-пухом, через полгода все больше начал осваивать прокурорские обертоны. И его можно понять.
   Но инстинкты – вещь опасная. Оборонительная консолидация идет по старым ментальным шаблонам. Люди ищут начальства, к которому можно было бы встроиться и от которого получать приказы. И под угрозой оказывается вся та политическая работа, которую наш народ проделал за последние двадцать лет – это работа по построению демократических институтов. Сегодня они нуждаются в защите – и не столько от власти, сколько от всеобщей привычки, неостановимо прорастающей сквозь новую политическую систему по мере оседания революционно-перестроечной пыли. Именно поэтому так важно, отстаивая суверенитет, защищать одновременно и демократию.
   Но сегодня мы, к сожалению, видим и другое. Заметно, как российские политические элиты с пугающей легкостью ухватились за концепт «суверенная демократия», нередко откровенно извращая его смысл. Прилагательное «суверенная» в самом деле становится основанием для дурного «политического творчества» в части норм и правил организации демократических процедур. Это понимается в том смысле, что раз мы «суверенные» – значит, делаем что хотим и как хотим. Примерно так, как выразился на своей лекции В. Т. Третьяков: «Вообще-то демократией является любой суверенный политический режим, даже диктатура». Коли так, тогда вполне резонны вопросы Дмитрия Медведева: «Что это за такая особая демократия?».
   Но на самом деле проблема гораздо шире, чем внутрироссийский спор о понятиях. Дело в том, что и так называемые международно признанные демократические нормы в современном мире все более утрачивают статус базовых стандартов, поскольку превратились в инструмент манипуляции и политического давления, а подчас и прямой агрессии. «Мы не хотим такой демократии, как в Ираке» – в устах Путина больше чем просто шутка.

   Для нас самих повестка дня – это строительство системы, которая сама стремится быть эталоном мировых стандартов демократии

   Когда у тебя тащат что-нибудь из-под носа, ты бежишь вслед за вором и кричишь: «Мое!». Но это не повод быть плохим хозяином (в том числе – не повод оставлять свои вещи без присмотра там, где их могут украсть). Именно поэтому тезис о «суверенной демократии» является политически оправданным, когда мы отвечаем на внешние обвинения в несоответствии «международным демократическим стандартам». Но для нас самих повестка дня – это строительство системы, которая сама стремится быть эталоном мировых стандартов демократии. И в этом смысле никакими ссылками на «российскую специфику» и «особый путь» нельзя оправдать вольностей в отношении к основным демократическим принципам.
   Конечно, можно сказать, что «это все слова». Примерно так, видимо, рассуждал премьер Янукович, когда загнанный, казалось бы, в угол президент Ющенко обусловил его премьерство подписанием так называемого универсала национального единства. Привыкшие решать вопросы, а не заниматься политикой, люди из партии Януковича немного поторговались – больше для виду, – а потом благополучно сдали практически все пункты своей предвыборной программы, позаботившись лишь о том, чтобы оформить эту сдачу гладкими и непонятными для людей формулами. И язык, и НАТО, и федерализация, и церковный вопрос – все это ключевые элементы нынешнего украинского политического курса. В итоге сегодня уже абсолютно неважна фамилия премьер-министра – будь то «Янукович» или «Ехануров».
   Идеология – сильное политическое оружие, более сильное, чем деньги или личная харизма. Этого в упор не видят те, кто сегодня гадают, будто на ромашке, раскладывая пасьянсы с «преемниками». Реальным предметом транзита-2008 станет борьба за преемственность курса Путина, а не за то, какой будет фамилия следующего президента. И эта кампания, в сущности, уже началась.

В. Зорькин
АПОЛОГИЯ ВЕСТФАЛЬСКОЙ СИСТЕМЫ

   Несмотря на глубокие и многочисленные изменения, происходящие в мире в последние полтора десятилетия, государственный суверенитет остается основой конституционного строя большинства государств. В отличие от ситуации, сложившейся после заключения Вестфальского мира в 1648 году, сегодня объем суверенитета демократических правовых государств существенно ограничен внутренними и внешними факторами, а также правовыми нормами.
   Однако положения, закрепленные вестфальскими мирными договорами, остаются незыблемыми, в том числе и в Российской Федерации: верховенство, независимость и самостоятельность государственной власти на территории государства, независимость в международном общении, обеспечение целостности и неприкосновенности территории.
   Сейчас много говорят о необходимости пересмотра ряда международно-правовых норм и принципов. В первую очередь это касается пункта 7 статьи 2 главы I Устава Организации Объединенных Наций, в котором провозглашается принцип невмешательства «во внутреннюю компетенцию любого государства».
   Принципы соблюдения государственного суверенитета предлагается заменить принципами управления глобальной безопасностью, которое осуществляла бы «обновленная» ООН и ее Совет Безопасности. При этом как-то забывается, что сама ООН возникла и существует только благодаря воле суверенных государств, которые поставили цель не допускать впредь всемирных катастроф, подобных Второй мировой войне.
   Вместе с тем ООН является наследницей Вестфальской политической системы, в рамках которой сформировались и начали активно действовать первые межправительственные и международные неправительственные организации. Так, еще в первой половине XIX века, после победы над Наполеоном, учреждается Постоянная комиссия по судоходству по Рейну, затем появляются Международный телеграфный союз, Всемирный почтовый союз и т. п.
   Две мировые войны XX века не смогли поколебать эту систему, существенно окрепшую после создания ООН.
   И вот теперь, в начале XXI века, и особенно после событий 11 сентября 2001-го, возникла самая серьезная и самая вероятная угроза существованию Вестфальской системы, а значит, и самих основ конституционного устройства суверенных государств.
   Вестфальскую систему атакуют по двум направлениям. Во-первых, права человека и права нации на самоопределение противопоставляются принципам государственного суверенитета и территориальной целостности. Во-вторых, национальные государства упрекают в неспособности обеспечить эффективное управление в условиях глобализации.

СУВЕРЕНИТЕТ И УГРОЗА РАСПАДА РОССИИ

   Чем чреват первый подход, известно: достаточно вспомнить распад СССР и Югославии. Возможно, именно этот трагический опыт способствовал тому, что сейчас опаснейшая тенденция, ставящая под сомнение принцип суверенитета и способная, в частности, уничтожить единую российскую государственность, в значительной степени преодолена. Правда, говорить о том, что центробежные силы в России утратили свою динамику, преждевременно. Ведь до сих пор, даже после президентских выборов 2004 года, из уст отдельных региональных руководителей время от времени звучат слова о необходимости строить Федерацию на «разделенном суверенитете». И это несмотря на принятые Конституционным судом (КС) решения: положения о суверенитете должны быть исключены из конституций субъектов Российской Федерации. Согласно позиции КС, «Конституция не допускает какого-либо иного носителя суверенитета и источника власти, кроме многонационального народа России, и, следовательно, не предполагает какого-либо иного государственного суверенитета, помимо суверенитета РФ. Суверенитет РФ в силу Конституции РФ исключает существование двух уровней суверенных властей, находящихся в единой системе государственной власти, которые обладали бы верховенством и независимостью. То есть не допускает суверенитета ни республик, ни иных субъектов Российской Федерации».

   Говорить о том, что центробежные силы в России утратили свою динамику, преждевременно

   Я уверен, что в течение тех десяти лет, что действовала Конституция РФ, наибольшую и самую реальную угрозу для страны представлял собой развал государства. Не дефолт, не постоянно усиливающееся социальное неравенство, не рост масштабов бедности и распространение социальных пороков, таких как преступность, коррупция, пьянство, наркомания и проституция, а именно распад страны! Потому что если все другие социальные кризисы и антисоциальные явления можно пережить или преодолеть, то распад государства необратим. Только действующая Конституция позволила остановить развал Российской Федерации.
   Новейшая история показывает: распад государства практически всегда сопряжен с актами массового насилия, ущемления прав граждан или даже геноцида. Что же способно предотвратить развал суверенных государств, реально защитить государственный суверенитет от сепаратизма и нарушений территориальной целостности? Важную роль здесь играют нормы международного права, сформулированные в процессе взаимодействия международного и внутригосударственного права.
   Преодолеть негативные последствия распада государств может помочь международный регламент выхода той или иной национально-территориальной единицы из состава суверенных государств. Без такого регламента мировое сообщество каждый раз будет стоять перед трудной дилеммой: как определить то или иное событие – как следствие национально-освободительного движения или как проявление сепаратизма, сопряженного с терроризмом? Формула данного регламента должна основываться только на признании принципов суверенитета, заложенных в конституциях суверенных государств. То есть стороны национально-политического противоборства должны отказаться от взрывов, убийств и захвата заложников и взять на вооружение обращение к международно-правовым процедурам, которые предстоит выработать.

ГЛОБАЛИЗАЦИЯ ПРОТИВ ПРАВА

   Существует и второе направление наступления на Вестфальскую систему: национальные государства, мол, не способны обеспечить эффективное управление в условиях глобализации. Дескать, мешают застарелые территориальные инстинкты национальных государств, как писал Жан-Франсуа Ришар. В связи с этим выдвигается идея управления по сетевому принципу и построения по тому же принципу организаций, призванных решать глобальные проблемы.
   Идеологи «сетевых структур» признают, что «новое мышление» не застраховано от серьезных просчетов. Но это, по их мнению, «необходимая цена, которую приходится платить». По мнению того же Жан-Франсуа Ришара, который является первым вице-президентом Всемирного банка по делам Европы, «нынешняя международная структура и любая косметическая реформа этой структуры сами по себе не произведут блага».
   Иными словами, с точки зрения такой идеологии, «под снос» предназначено все: Вестфальская система, государственные суверенитеты, территориальная целостность и, следовательно, сложившаяся система международного права. И все это окажется той необходимой ценой, которую надо платить.
   Отказ от Вестфальской системы мироустройства помимо всего прочего приведет к тому, что политика, требующая механизма многосторонних согласований (мультилатерализм), будет вытеснена – и уже вытесняется после 11 сентября 2001 года – односторонней эгоистической политикой (унилатерализм). Нельзя не согласиться с Мануэлем Кастельсом, утверждающим, что, когда мультилатеральному миру навязывают унилатеральную логику, наступает хаос.
   В этом смысле мы действительно попали в абсолютно хаотичный мир, где все становится непредсказуемым. В неправовом мировом хаосе действует лишь одно право – право сильных и агрессивных: и сверхдержавы, и диктаторов, и лидеров мафиозных и террористических сообществ.

   «Право этносов и регионов на самоопределение» и «гуманитарные интервенции» противопоставляются национальным суверенитетам

   В американской политической аналитике все чаще встречается словосочетание «мягкие суверенитеты». «Право этносов и регионов на самоопределение» и «гуманитарные интервенции» противопоставляются национальным суверенитетам. Такой крупный политик, как Генри Киссинджер, в одном из прошлогодних интервью немецкой газете Die Welt заявил о смерти Вестфальской системы и бессмысленности идеи государственных суверенитетов.
   Более того, уже имеется агрессивное «научное» обоснование уничтожения Вестфальской системы. Так, Майкл Гленнон, один из американских идеологов, работающих в этом направлении, полагает, что «создатели истинно нового мирового порядка должны покинуть эти воздушные замки и отказаться от воображаемых истин, выходящих за пределы политики, таких, например, как теория справедливых войн или представление о равенстве суверенных государств. Эти и другие устаревшие догмы покоятся на архаических представлениях об универсальной истине, справедливости и морали… Крайне разрушительной производной естественного права является идея равной суверенности государств… Отношение к государствам как к равным мешает относиться к людям как к равным».
   Логика такого подхода ясна, а позиция более чем откровенна: любое национальное право архаично и не требует защиты. Нет «архаичной» морали – а значит, нет никакой морали – нет и права, «соответствующего политике».
   Есть уничтожение международной и национальной законности как таковой.
   Поразительно, как подобные взгляды похожи на идеи одного из идеологов германского фашизма Альфреда Розенберга. Тот еще в начале 1930-х призывал начать наступление на старые понятия о государстве, на пережитки средневековой политической системы. Последствия такого наступления мир помнит до сих пор.
   В XXI веке на смену расовым идеям Розенберга пришла еще более изощренная философия отрицания суверенного национального государства и демократии как таковой. Своеобразным манифестом этой философии является книга шведских ученых Александра Барда и Яна Зодерквиста «NETOКРАТИЯ».
   Авторы считают, что 11 сентября 2001 года станет в будущем символом того, как «информационное общество пришло на смену капитализму в качестве доминирующей парадигмы». По их мнению, «сеть заменит человека в качестве великого общественного проекта. Кураторская сеть – некая высшая каста сетевого общества – заменит государство в его роли верховной власти и верховного провидца. Сетикет – сетевой этикет – заменит собой закон и порядок по мере того, как основные виды человеческой деятельности все больше переместятся в виртуальный мир. Одновременно авторитет и влияние государства сойдут на нет в силу сокращения числа налоговых преступлений и ликвидации национальных границ. Кураторы примут на себя функцию государства по контролю за соблюдением норм морали».
   Вестфальская система ставится под сомнение и рядом международных соглашений, в рамках которых значительные объемы государственного суверенитета делегируются либо наднациональным органам, либо тем или иным субъектам в рамках одного и того же государства.
   Пример первого – Маастрихтский договор 1992 года и первое «сетевое государство» – Евросоюз. Уже сейчас звучат мнения о том, что европейская экономика будет находиться в состоянии «полустагнации» до тех пор, «пока Европа не преодолеет синдром национального государства, который уходит корнями в эпоху Вестфальского мира и остается и поныне нормой международного права.
   Пока политические деятели Европы не перестанут считать, что британский парламент, французское национальное собрание или германский бундестаг важнее Европейского парламента в Страсбурге». Естественно, что при таком подходе деятельность парламентов стран – новых членов Евросоюза может быть сведена к декоративным процедурам. Пример второго – «принцип субсидиарности», согласно которому проблемы должны передаваться на тот самый низкий уровень, на котором имеются ресурсы и возможности для их решения.

ПРАВА ЧЕЛОВЕКА КАК ЦЕЛЬ И СРЕДСТВО

   Сама ООН разрывается между жесткой вестфальской интерпретацией государственного суверенитета, с одной стороны, и возрастающим влиянием международного гуманитарного права и прав человека, которые ограничивают власть государственных лидеров над гражданами их стран, – с другой. На это указал Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан, после того как в 1999 году – без санкции Совета Безопасности – началась война в Косово.

   Опасная тенденция ведет к тому, что конкретные политические понятия «государство» и «граница» вытесняются юридически неопределенными, географическими и социально-экономическими терминами

   Сегодняшняя опасная тенденция ведет к тому, что конкретные политические понятия «государство» и «граница» вытесняются юридически неопределенными, не имеющими опоры ни в одном праве географическими и социально-экономическими терминами.
   Отсюда и насущная потребность в том, чтобы международное сообщество специалистов по конституционному праву тщательно проанализировало современное понятие полноценного суверенитета. Этот анализ должен учитывать как императивы либеральной демократии, так и необходимость обеспечивать все компоненты сильной и правовой (именно правовой) власти.
   От этого сейчас зависит сохранение и укрепление мировой субъектности суверенных государств во всех ее измерениях – политическом, экономическом, социальном.
   Вопросы терминологии имеют отношение и к пересмотру указанного выше положения Устава ООН. Оно посвящено невмешательству во внутреннюю компетенцию суверенного государства, и тем более важно определить, что входит в эту внутреннюю компетенцию, а что может быть отнесено к компетенции наднациональных органов, в частности ООН.
   Процесс определения компетенций не может быть простым. Нельзя руководствоваться упрощенными формулами типа «государства-изгои» или «несостоявшиеся государства». Такие формулы, как показала международная практика начала XXI века, годятся не для конструирования международно-правовых норм, а только лишь для поверхностного политологического анализа. Упрощенные схемы не ведут к простым и правильным решениям, а, наоборот, отвлекают от глубокого и всестороннего анализа.
   Что касается нормативного определения перечня ситуаций, при которых может быть ограничен государственный суверенитет, то и здесь возникает больше вопросов, чем возможных решений. И прежде всего потому, что такую ситуацию можно создавать искусственно. Различные политические силы, спецслужбы, террористические и мафиозные организации накопили в этом плане большой опыт.
   События 11 сентября 2001 года не только положили начало масштабным атакам на национальные суверенитеты и целостность государств, но и подтолкнули наступление еще на один из элементов конституционных основ – права человека. Такое наступление прокатилось практически по всему миру – от США и Европы до Юго-Восточной Азии, где были приняты жесткие антитеррористические законы, ограничивающие права граждан.
   Само по себе принятие таких законов, конечно, не угрожает конституционным основам государств, их принимающих. Чаще всего это вполне адекватная реакция на все более разрастающиеся проявления терроризма, организованной преступности, наркобизнеса и незаконной миграции – на все то, что принято называть новыми вызовами и угрозами человечеству.
   Другое дело – до каких пределов можно идти в ограничении конституционных прав человека? Рецепты здесь предлагаются самые разные.
   Формируется даже своеобразная идеология отказа от основополагающих прав человека. В США, например, вышла книга Алана Дершовица «Почему терроризм работает?». Известный ученый, в недавнем прошлом ярый правозащитник, призывает использовать принцип коллективного возмездия по отношению к семьям, этносам, конфессиональным группам террористов; ратует за применение любых видов пыток; выступает за то, чтобы существенно ограничить иммиграцию и права чужестранцев, в особенности выходцев из определенных регионов мира…
   Подобные взгляды получают все большее распространение в других странах, в том числе и в России. И не только среди ученых, но и политиков, за которых отдали голоса большие группы избирателей.
   Может ли сообщество специалистов в сфере конституционного права игнорировать такие тенденции? Где черта, за которой ограничение прав человека превращается в их отрицание? Во имя чего и кого проводятся эти ограничения? Как обеспечить баланс безопасности государства и соблюдения прав человека?
   Нам, очевидно, важно не только не выпасть из глобального пространства, в котором мы уже пребываем, но и построить с ним взаимовыгодные отношения открытости. А при этом необходимо точное понимание степени связанного с открытостью риска. Речь идет о риске раствориться в этом далеко еще не определившемся мире. Об опасности вобрать в себя и воспроизвести на собственной территории неправовой хаос, наступающий на мировую политическую систему.
   Мир преображается, он не становится ни лучше, ни хуже – он становится другим. Перемены, происходящие в мире, диктуют необходимость изменения международно-правовых норм, которые в свою очередь регулировали бы новые явления и процессы. Важно, чтобы эти изменения не заслоняли самого главного, во имя чего они проводятся, – человека с его правами и свободами.

СУВЕРЕННОЕ ГОСУДАРСТВО В УСЛОВИЯХ ГЛОБАЛИЗАЦИИ:
демократия и национальная идентичность

   На круглом столе в «Российской газете» известные политики, юристы и политологи обсуждали, что такое суверенная демократия и зачем она нужна России. Эту проблему в стенах «Российской газеты» обсудили представители всех крупнейших политических партий РФ, ведущие юристы, эксперты-политологи – те, кто с полным на то правом может отнести себя к «политической элите» страны.
   Поводом для обсуждения стала опубликованная в номере «РГ» от 22 августа 2006 г. статья председателя Конституционного суда РФ Валерия Зорькина «Апология Вестфальской системы». Желающих высказаться на актуальную тему «Суверенное государство в условиях глобализации: демократия и национальная идентичность» оказалось немало. И хотя никто из присутствующих не возражал, что для России «суверенная демократия» действительно не роскошь и не политическая блажь, а насущная необходимость, взгляды на суть и смысл этого понятия часто не совпадали.
   Сегодня «РГ» с некоторыми сокращениями публикует стенограмму разговора, длившегося в общей сложности более двух часов.
   Два слова о том, чего в этой стенограмме не будет в принципе. Признаемся честно: да, мы осуществили некоторую цензуру. Мы не стали публиковать несколько ядовитых реплик личного характера, которыми обменялись маститые политологи. В переложении на газетную бумагу они теряют даже ту долю шутки, которая в них еще брезжила. К счастью, суть и смысл разговора от этих досадных мелочей не пострадали.
   Участниками дискуссии стали председатель Конституционного суда РФ Валерий Зорькин, заместитель руководителя администрации президента РФ – помощник президента РФ Владислав Сурков, зав. кафедрой конституционного права юридического факультета МГУ Сурен Авакьян, председатель партии «Родина» Александр Бабаков, председатель федерального политсовета партии «Союз правых сил» Никита Белых, генеральный директор фонда «Центр политических технологий» Игорь Бунин, заместитель генерального директора ВГТРК Андрей Быстрицкий, заместитель председателя Государственной Думы, первый заместитель руководителя фракции «Единая Россия» Вячеслав Володин, генеральный директор ФГУ «Редакция „Российской газеты“ Александр Горбенко, первый заместитель председателя Российской демократической партии „Яблоко“ Сергей Иваненко, заместитель директора Центра политической конъюнктуры России Виталий Иванов, председатель Комитета Госдумы по труду и социальной политике, член фракции „Единая Россия“ Андрей Исаев, председатель Совета по внешней и оборонной политике Сергей Караганов, первый заместитель председателя Российской партии ЖИЗНИ Николай Левичев, главный научный сотрудник Института государства и права РАН Леонид Мамут, член Общественной палаты РФ Сергей Марков, первый заместитель председателя ЦК КПРФ, член совета фракции КПРФ в Госдуме Иван Мельников, профессор МГИМО, член Общественной палаты РФ Андраник Мигранян, гендиректор Агентства политических и экономических коммуникаций Дмитрий Орлов, президент Фонда эффективной политики Глеб Павловский, зам. декана факультета прикладной политологии Высшей школы экономики Леонид Поляков, первый заместитель руководителя фракции ЛДПР в Госдуме Егор Соломатин, главный редактор газеты „Московские новости“ Виталий Третьяков, главный редактор „Российской газеты“ Владислав Фронин, член Общественной палаты РФ Алексей Чадаев.
   Владислав Фронин: Уважаемые коллеги! Приветствую вас в редакции «Российской газеты». Должен заметить, что статья, которую мы сегодня обсуждаем и которая была опубликована 22 августа в «РГ», датирована 2004 годом. Мы совершенно сознательно пошли на такой «репринт». Валерий Дмитриевич в некотором смысле обогнал время: актуальность затронутых в этой статье проблем стала как никогда острой именно сейчас. От того, какой смысл мы будем вкладывать в понятия «суверенитет», «демократия», «национальное государство», зависит сейчас не теория партийных программ, а практика жизни России и ее будущее.
   Вести наш круглый стол будет Сергей Александрович Караганов.
   Сергей Караганов: Вопросы, вынесенные сегодня на обсуждение, действительно очень остры в политическом смысле, и для нашей страны ни одна из упомянутых проблем не может считаться полностью решенной. Что такое нация – и в особенности нация государствообразующая? Какие задачи она перед собой ставит и в чем видит главные для себя угрозы? Слово – Валерию Зорькину.

   Объединенные Нации – это объединенные суверенитеты. Нет объединенных суверенных государств – нет ООН

   Валерий Зорькин: Публикуя статью «Апология Вестфальской системы», я ставил главную задачу доказать: Объединенные Нации – это объединенные суверенитеты. Нет объединенных суверенных государств – нет ООН. Нет ООН – нет механизма решения региональных и глобальных конфликтов. А есть путь в никуда – в деструкцию и хаос.
   Сейчас – когда мир находится перед угрозой ядерной войны; когда размыты общечеловеческие ценности, о которых так много говорили в годы перестройки; когда видна неэффективность наднациональных институтов; когда «конец Истории» приходит не в виде триумфа западной модели демократии, а в опасности обрушения человеческой цивилизации, – именно сейчас жизненно необходимо определить роль суверенитета и демократии в современном мире.
   На фоне кризиса концептуальных идей перманентного насаждения западной модели демократии в исторически и культурологически не приспособленных для этого странах; на фоне экономического и технологического прорыва Китая, который использует для этого далеко не демократические методы, – эти проблемы не могут не обсуждаться.
   Кончилось время, когда модно было говорить: не надо никаких дискуссий, не надо никаких идеологий. Нужна одна технократия. Жизнь показала, что на одной технократии страна развиваться не может!
   Вновь приходится говорить об определениях. А главное – о том, что за этими определениями стоит. Перефразируя Конфуция, надо сказать, что есть время деструкции понятий и есть время их восстановления.
   Валерий Зорькин: Юридически по нашей Конституции нет ничего, кроме того, что Россия есть демократическое и суверенное государство. Следовательно, демократия российская суверенная, а суверенитет демократический. Иное есть искажение Конституции.
   Нужно ли демократии давать какой-либо эпитет? Что такое «суверенная демократия»? И что такое «демократия подлинная»? Есть понимание демократии в западной традиции. Но существует интерпретация демократии и в исламской культурноконфессиональной традиции. Мы с вами совсем недавно (каких-то 16-17 лет назад) спорили о путях развития социалистической демократии! О торжестве демократии говорят и Фидель Кастро, и руководство современного Китая. Довольно своеобразна демократия в понимании таких западно-ориентированных, но все же восточных стран, как Япония и Южная Корея. И здесь критерии «подлинности» демократии весьма размыты. Ведь все зависит от превалирующей в том или ином обществе системы ценностей, от национально-культурных, конфессиональных и исторических особенностей. Можно, конечно, взять шаблон, как это делают США, и постулировать, что подлинная демократия – это только та, что существует в США. И вслед за 3. Бжезинским идти еще дальше и утверждать, что США в современном мире – единственное полностью суверенное и демократическое государство.
   Руководствуясь таким принципом, можно приступить к экспорту этого шаблона демократии. Что из этого происходит, мы видим на примере Ирака и Афганистана, где национально-культурная среда отторгает эти шаблоны.

   Часто говорят, что главный критерий демократии – это не наличие парламента, выборов, независимых судов и СМИ, а степень свободы. Но кто определил эту степень?

   Часто говорят, что главный критерий демократии – это не наличие парламента, выборов, независимых судов и СМИ, а степень свободы. Но кто определил эту степень? И до какой степени может дойти свобода? Разве свобода агрессивности, свобода обмана, свобода коррупции – это и есть свобода?! Здесь нельзя не согласиться с выдающимся мыслителем Станиславом Лемом, который говорил, что «если свободы не ограничены никакой дисциплинарной санкцией, никаким внутренним убеждением трансцендентального типа („Не убий“ или же „Возлюби ближнего своего как самого себя“), то ничто не удержит от соскальзывания в распущенность, в деструкцию, в самоуничтожение, в ужасную инфляцию высших ценностей».
   Что касается внутренних убеждений, то здесь государство, конечно же, имеет минимальную возможность влияния. Но относительно санкций за деструктивное поведение оно несет полную ответственность. Мы же в слепом копировании западных либеральных стандартов ударились в крайности, дошли до радикал-либерализма. Прежде всего это касается уголовного и уголовно-процессуального законодательства. По многим позициям оставили наших граждан беззащитными перед хулиганами, бандитами, мошенниками и даже террористами.
   В результате получили в обществе огромное количество обманутых вкладчиков, обманутых дольщиков, пострадавших от рейдерства, выброшенных на улицу стариков. И, одновременно, толпы безнаказанных вандалов самой разной окраски – от исламистов до фашистов.
   Священное слово «демократия» можно извратить до такой степени, что в народе его будут употреблять не иначе как «дерьмократия».
   Но народный язык, язык улицы не возникает на пустом месте. Чтобы до такой степени произошло лингвистическое превращение, народ надо было очень сильно обидеть. Причем обидеть под флагом «демократии»! Надо было так исказить все смыслы социальной справедливости, надо было так утопить народ в коррупции и бандитизме. Надо было пойти на расстрел своего – российского парламента – символа демократии. Все это и многое другое вызвало у народа такую ненависть к этому изначально чистому понятию. И теперь потребуется много труда, чтобы вновь вернуть словосочетанию «демократия в России» его достойное место.

   Есть демократия ликвидации, демократия стагнации и демократия развития

   Нельзя не согласиться с мнением о том, что придется преодолевать последствия «политического дефолта» – невыполнения перед народом политических и социальных обязательств, провозглашенных Конституцией Демократической России!
   Если вновь вернуться к эпитетам, то правильно говорят наши политологи, что есть демократия ликвидации, демократия стагнации и демократия развития.
   В моем понимании подлинная демократия – это демократия развития.
   Все механизмы государственного регулирования, гражданского общества и частной инициативы, которые работают на это развитие, отвечают демократическим ценностям.
   Но одновременно можно тупо воспроизводить некоторые модели демократии других стран, говорить, что демократия процветает, а страна при этом будет стагнировать и идти к самоликвидации. Такие процессы мы и наблюдали до недавнего времени.
   В современной России всех долго запугивали авторитаризмом, противопоставляя его демократии. При этом забывали, что есть авторитаризм Пол Пота и людоедов-правителей в Африке, а есть авторитаризм Петра Великого, Рузвельта и де Голля. Противопоставляли эти два понятия и не хотели видеть, что на практике «чистых» форм не бывает. Что черты авторитарности присутствуют во всех выдающихся режимах и правителях, в том числе и тех, кто правит своими государствами в современном мире. Правитель не может быть амебой. Правитель в хоре голосов подсказчиков всегда сам принимает решение. Главное в том, чтобы эти решения были приняты в национальных интересах и национальных традициях.
   В последние годы не раз с удивлением я читал и слышал мнения авторитетных ученых о том, что у России сейчас нет и не должно быть суверенитета. Но пусть эти ученые удосужатся открыть Конституцию. Там черным по белому написано о народном суверенитете и о суверенитете России.
   Конституция с ее базовыми ценностями, с одной стороны, признает верховенство, приоритет международного права над национальными законами. И это прежде всего признание, соблюдение и защита прав и свобод человека и гражданина согласно общепризнанным принципам и нормам международного права. А с другой стороны, Конституция закрепляет государственный суверенитет Российской Федерации, то есть суверенитет России как Нации, соединенной с другими суверенными и равноправными Нациями в рамках ООН. Для России – в смысле ее легитимации – нет ничего более высшего, чем такая Конституция. Верховенство Конституции как раз является высшим выражением суверенитета всего народа России. И в этом смысле – это демократический суверенитет.
   В этой связи можно и нужно говорить о суверенной политике и суверенной экономике.
   При этом речь идет не об экономике, где за все отвечает и все регулирует государство, а об экономике, свободной от манипуляций транснациональных корпораций, экономике, которая управляется национальным правительством, а не внешними системами управления.
   А здесь у России немало задач.
   Это и восстановление энергетического суверенитета, который предполагает существенную корректировку соглашений с глобальными монополистами, подписанных в начале 90-х годов. Речь, например, идет о соглашении о разделе продукции, в результате которого в выигрыше в основном иностранные инвесторы, а Россия нередко еще оказывается в должниках.
   Сюда же следует отнести задачу переориентации экспорта сырья и другой продукции. Суверенная экономика предполагает увеличение объема переработки экспортируемой продукции. Это касается и нефти, и газа, и металла, и леса.
   В этой же обойме задач – обеспечение национальной безопасности при самой добыче и вывозе сырья. Что предусматривает ужесточение мер таможенного контроля и экологического надзора.

   Демократическое государство в современном мире не может быть полностью, абсолютно суверенным в первозданном понимании этого слова

   Конечно же, обеспечение этих и других задач требует ревизии законодательной базы.
   Но одновременно демократическое государство в современном мире не может быть полностью, абсолютно суверенным в первозданном понимании этого слова.
   Должно ли государство – Россия быть государством-крепостью?
   В плане защиты государственных границ, обеспечения ядерного щита в столь нестабильном мире – безусловно да!
   Но быть государством-крепостью в современной экономике, финансовых потоках, международных отношениях, конечно же, нельзя.
   Отгороженное от внешнего мира рвами, частоколом и новым «железным занавесом», государство – это путь к стагнации, загниванию. Это выброс на периферию. Это маргинализация государства.
   Какой путь мы выбираем?
   В этой непростой системе координат для конституционной России необходимо следующее.
   Во-первых, стойко отстаивать свой суверенитет, связанные с ним национальные интересы и безопасность. Оберегать эффективно работающие государственные механизмы и правовые институты. Возрождать утерянные национальные государственные и правовые традиции. Не допускать внедрения вируса инородных правовых систем, тормозящих модернизацию экономики.
   Во-вторых, гибко участвовать в процессе глобализации. Обеспечивать достаточный уровень открытости миру. Брать на вооружение эффективные зарубежные системы управления и правовые механизмы, их обеспечивающие.
   Иван Мельников (КПРФ): Коммунисты – за суверенитет страны. Коммунисты – за демократию.
   Без определенной степени открытости, без определенной доли влияния наднациональных структур невозможно модернизировать экономику, невозможно развивать информационные и биотехнологии, невозможно осуществлять международную торговлю, невозможно многое другое. А значит, невозможно развиваться.
   Глобализация – это вызов, который надо уметь достойно встретить.
   Сергей Караганов: В мире вообще не бывает несуверенной демократии. Либо мы правим собой, либо нами правят издалека. А все остальное – игра словами. Мне не очень нравится и слово «суверенная демократия», это оксюморон. Хотя я прекрасно понимаю тех, кто настаивает, что именно она нужна России.
   В современном мире более 200 государств, и примерно половина из них не являются государствами в нормальном смысле. Они не справляются со своими глобальными проблемами.
   Вестфальская система во многих случаях просто не работает, когда мы имеем дело с новыми политическими явлениями современности – и в первую очередь с так называемым сетевым управлением, которое могущественные державы осуществляют над прочими странами.
   Иван Мельников: Сегодня активно обсуждаются вопросы «суверенитета» и «демократии» как взаимосвязанных факторов обеспечения национальной стабильности и территориальной целостности страны. А «суверенная демократия» выводится как термин, обозначающий то, чем является сегодня наше государство.
   Коллеги, для начала обозначу два коротких и ясных опорных тезиса. Коммунисты – за суверенитет страны. Коммунисты – за демократию. И если в первом тезисе никто никогда и не сомневался, то относительно второго – поясню: мы, как, может быть, никто другой, сделали для себя выводы из уроков прошлого и являемся сторонниками естественной политической, идеологической и экономической конкуренции. Но я бы хотел остановиться на главном: что вкладывается в содержание понятия «демократия»?
   Как видно из различных публикаций, в понимании немалого количества экспертов «суверенная демократия» – это такая демократия, которая позволяет обеспечивать суверенность. То есть некая «особая форма» демократии, которая позволяет эту суверенность в данный исторический промежуток сохранять.
   Этот вывод можно сделать исходя из набора аргументации, который мы видели в соответствующих материалах. Но мы не можем не замечать: эта аргументация в куда большей степени обосновывает и оправдывает то, что выстроено в стране, – чем объясняет необходимость сделанных изменений.
   Мы согласны с тем, что национальные традиции, менталитет, структура государства учитываться должны. Отдельные защитники данной концепции напоминают нам, что «есть западные стандарты демократии, есть не западные». Согласны. Но есть «признаки» демократии. И если постепенно утрачиваются сами признаки демократии, то это уже нельзя назвать «российским стандартом демократии». В связи с этим подчеркну, что мы не склонны искажать картину и называть имеющиеся в современной России авторитарные преобразования – особыми российскими стандартами демократии.

   Вектор, по которому нужно исправлять и прошлые ошибки, и сегодняшние, – это создание условий для стимулирования естественной конкурентной среды

   Думаю, вектор, по которому нужно исправлять и прошлые ошибки, и сегодняшние, – это создание условий не для самовоспроизводства власти, а для стимулирования естественной конкурентной среды. Именно в ситуации конкуренции с одинаковыми для всех условиями и правилами рождается сильная и умная власть. И здесь в первую очередь действующая власть должна менять психологию подхода к конкурентам. Видеть в них оппонентов и создать как оппозиции, так и себе самим возможность взаимного оппонирования. Не комментирования друг друга, а реального влиятельного оппонирования. Убежден, это скрепляет и усиливает политическую систему государства, а не разделяет и раздирает ее.
   Система устойчива и сильна тогда, когда сильная власть ограничена сильной оппозицией. Оппозицией, которая имеет шанс прийти к власти, – и потому страна не шатается от недовольства невозможностью перемен, а власть не позволяет себе допускать многочисленных ошибок. Если же система устроена с перекосом в монопольное управление с декоративной оппозицией, то именно в те пробоины, которые образуются между властью и обществом, и попадают ресурсы, силы, идеи, направленные на подрыв суверенности.
   Не только вертикаль управления страной, но и естественность национального политического поля – механизм защиты и фактор целостности государства.
   В случае если нынешняя российская власть захочет принять такой подход, понять, что в целом именно в этом уникальность миссии – «начать с себя», попробовать решать тот вопрос, который исторически является в нашей стране тяжелым, – это было бы прорывом на пути к демократии и сильным шагом по укреплению внешнего суверенитета.
   Теперь о понимании суверенности. Мы, безусловно, против того, чтобы страна управлялась извне. Ведь для России это означает отсутствие страны. Глобализация – естественный процесс. В конце концов, мир всегда двигался по такому пути, чтобы связать себя в более общее динамичное целое, обогащаться опытом, перенимать технологии. Но было бы странным предполагать, что процессы глобализации имеют только тот вариант решения, который сегодня реализуют Соединенные Штаты.
   Ни у кого нет монополии на то, чтобы решать, как именно развиваться международным отношениям. И особенно опасно, что новые западные доктрины отторгают сложившуюся систему многосторонних согласований.

   Сегодня существует спектр государств, готовых к созданию вместе с нами полюса влияния, который станет альтернативой «глобализации по-американски»

   Мы считаем, что в этих условиях поиск конкретной выгоды для нашей страны из тех или иных отношений – это путь понимания и защиты наших национальных интересов. Поддерживаем это. Но говорить только об этом и практически не поднимать вопросы геополитического развития – странно. Как будто бы на повестке всего один вопрос: где компромисс между беззащитной открытостью и продуманным фильтром общения с внешним миром? В том числе с мировой экономикой. Компромисс нужен. Давайте искать. Мы согласны с этим. Но почему вообще не идет речь о новых прагматичных конфигурациях геополитических взаимодействий? Есть ли у нас такой план, такая политика, такие приоритеты? Пока мы этого не видим.
   Не надо ни с кем ссориться. Но сегодня существует совершенно четкий спектр государств, готовых к созданию вместе с нами такого полюса влияния, который станет альтернативой «глобализации по-американски». Обезопасит от угрозы вмешательства в наши правовые компетенции.
   Можно эти страны перечислять, можно не перечислять. Китай, Индия, Белоруссия, Казахстан, страны Латинской Америки. Сейчас не обязательно называть всю палитру. В любом случае выстраивание подобной не только экономической, но и политико-культурной, политико-философской интеграции – это первый шаг, первый ответ тем вызовам, которые сегодня ставит обсуждаемая повестка.
   Процесс глобализации – объективный. Но использование глобализации с целью разрушения основ международных отношений в интересах одной или нескольких стран, – это процесс, на который нужно влиять. Иначе под философским соусом нас лишат и весомого внешнеполитического голоса, который закреплен в правовом инструментарии ООН, и усилят целенаправленную работу по подрыву непослушных суверенитетов.
   Среди предполагаемых действий мы также не видим основной темы – темы традиционного укрепления экономики. Вопрос суверенности – это и вопрос ее основы – суверенной экономики. В том понимании, что она должна быть независимой от угроз внешнего давления и влияния. Но, как и в случае с понятием «демократии», здесь тоже видно двойное дно. Некоторые аналитики, не стесняясь, заявляют, что проект «суверенной демократии» – это долгожданный проект национальной буржуазии.
   С точки зрения экономики суть этой программы – во-первых, сохранение национального капитала от более мощных внешних игроков. Это еще можно понять.
   Во-вторых, сохранение этого капитала от недовольства собственного народа. Это то, с чем мы категорически не можем согласиться. И прогнозируем опасность, что российские крупные собственники, прикрываясь термином «суверенная демократия» и закрыв страну от «лишних» взоров, будут еще жестче эксплуатировать население. Только в отличие от ельцинской системы «первоначального накопления капитала» это уже система «контроля над накопленным капиталом».
   Фактически это национал-либеральный курс, когда начнется легализация нынешним чиновничеством собственности и приватизации того, что они контролируют в качестве государственных управленцев. В этой ситуации мы не видим возможностей для защиты суверенитета без укрепления государства как мощного экономического игрока.
   Сильное государство – это ядро национальной безопасности, ядро экономической безопасности. В этом смысле мы не можем согласиться с некоторыми представителями исполнительной власти, что участие государства в экономике должно быть ограничено стратегическими секторами.
   Мы не за то, чтобы плодить бюрократию, но государство должно играть стабилизирующую социально-экономическую роль, организовывать единое экономическое пространство, где каждый гражданин обеспечен социальными гарантиями. Добиться подобного только за счет идеи «сырьевой империи» мы также не видим возможным. Если сила страны в сырье, в экспорте, она не может процветать и в любом случае будет зависима от внешней конъюнктуры. Только эффективная промышленность, работающая внутри страны экономика, естественный экономический рост, могут быть почвой для конкурентоспособной внешней экономической политики в условиях глобализации.
   Другими словами, пока мы не определимся с промышленными приоритетами, точками роста и системой социальной защиты населения, экономическая безопасность страны будет под угрозой.
   В заключение еще раз подчеркну: мы готовы бороться за отстаивание позиций России в мире. Готовы бороться за суверенитет страны. Но на сегодняшний день на этом пути упущены такие задачи, как учет социальных интересов большинства граждан, а не только национальной буржуазии, построение конкурентной демократии, поиск путей для восстановления политики активного влияния на международные процессы за счет экономической независимости и геополитической стратегии. России нужна народная демократия, основанная на полном экономическом и политическом суверенитете страны.
   Андрей Исаев: Согласен, что слово «демократия» не нуждается в прилагательных-определениях. Например, демократия не бывает «социальной» – иначе это вообще не демократия. Однако сам термин прижился и обозначает полнее определенное и ясное явление. Язык политических понятий подвижный и непрерывно обновляющийся, его обогащает сама жизнь. Поэтому и тезис о суверенной демократии должен сейчас стать стержневой идеей программных документов нашей партии. Нас очень радует, что это уже стало центром широкой общественной дискуссии.
   Суверенная демократия, обозначенная как наш ориентир, позволяет «Единой России» подчеркнуть свой выбор ценностей. Выступая за демократию, мы совершенно четко отделяем себя от тех, кто выступает за восстановление авторитарного государственного социализма в той или иной его форме, и тех, стараниями которых в 90-е годы для значительной части общества само слово «демократия» превратилось в ругательство. Мы слишком хорошо помним те годы унижения, когда «демократическая» Россия проигрывала везде – от футбольных матчей до конкуренции на мировых рынках. Это страшно для людей, привыкших считать свое государство могущественной сверхдержавой. Наша сегодняшняя демократия – это самый значимый, выстраданный нашим народом ценностный выбор.
   Александр Бабаков («Родина»): Только достаточно развитая национальная экономика позволяет стране сохранять собственный суверенитет. И только такая национальная экономика позволяет поддерживать в обществе демократию, формируемую внутри страны, а не управляемую извне.
   Я очень рад слышать от Ивана Ивановича Мельникова, что Коммунистическая партия Российской Федерации выступает за многопартийность, многоукладность, соревновательность. Это значит, что и она в этом смысле разделяет общие ценности народа.
   Разные нации самоидентифицируют себя по-разному. Глубокоуважаемый мною еврейский народ смог сохранить себя долгое время, не имея государства, исключительно за счет иудаизма. Так исторически сложилось, что русский народ идентифицировал себя именно через государство, и не случайно русские общины на Западе быстро «растворялись», если утрачивали связь с Россией. Во многом отвращение части общества к демократии было связано с тем, что они видели в ней утрату суверенитета. Сейчас для нас очень важно эти понятия соединить, дабы стало ясно: демократия – не враг суверенитета, не предательство национальных интересов, не безволие государства. Демократия вполне сочетаема с суверенитетом. Более того – она может быть только суверенной, действующей в интересах большинства граждан страны. В этом смысле я бы не стал говорить и об «авторитарных антидемократических традициях» в России. Первые съезды народных депутатов внешне выглядели куда демократичнее, чем заседания нынешней Государственной Думы. Но работали гораздо менее эффективно – и, следовательно, были намного менее полезны большинству населения. Формально Дума-2006 мене демократична, а по сути все наоборот: именно она соответствует основной цели демократии – осуществлению власти в интересах большинства народа.
   Кроме того, я бы не назвал нашу оппозицию «карманной», как это делает глубоко мною уважаемый Иван Иванович Мельников. Мне трудно себе представить, чтобы в газетах Демократической партии США регулярно осуждали «антинародный республиканский режим» и рассуждали, кого посадят или расстреляют демократы, придя к власти. Наша оппозиция – одна из самых жестких в мире. Однако проблему здесь я вижу скорее в отсутствии диалога между властью и ее оппонентами, что, на мой взгляд, коренится в их нежелании брать на себя хоть какую-то ответственность. Лично вам, Иван Иванович, мне не страшно передать власть, проигрывая выборы. Но вот наличие среди ваших коллег господина Макашова заставляет меня напрягать все силы, чтобы ни при каких условиях не дать ему победить. И если однажды мы поймем, что оппозиционная партия полностью разделяет те базовые ценности, которые важны для всей страны – в первую очередь идеи демократии и суверенитета, – тогда, конечно, мы несколько ослабим свою железную хватку и позволим вам выиграть.
   Глеб Павловский: Дискуссия, которую мы сейчас ведем, должна была начаться лет 20 назад. Однако Россия поразительным образом ухитрилась в течение двух десятков лет вообще не обсуждать содержание понятия «демократия» – притом, что взаимные обвинения в «антидемократизме» слышались постоянно. Я думаю, причина в том, что слово «нация» в демократических кругах практически не употреблялось, так как было монополизировано группами левопатриотической оппозиции и просто маргиналами. В официальный обиход оно вернулось только лет пять назад.

   Долгое время демократия присутствовала как идеологическое клише, обозначающее совсем другие вещи – присоединение, подчинение кому-то, необходимость «учиться» у кого-то

   Как вообще можно ставить вопрос о демократии отдельно от национального суверенитета? Нет ни одного демократического режима, который не был бы режимом суверенной нации. Для нас же долгое время демократия присутствовала как идеологическое клише, обозначающее совсем другие вещи – присоединение, подчинение кому-то, необходимость «учиться» у кого-то. Учеба – вещь, безусловно, нужная. Нельзя обсуждать вещи, о которых не имеешь представления (хотя, как выяснилось, теорию множеств действительно нельзя, а демократию – очень даже можно). Так или иначе, отказ от такого обсуждения привел к обрыву интеллектуальной республиканской традиции, достаточно хорошо укорененной на нашей почве, например, в XIX веке. Это дало свои горькие плоды. Напомню лишь то, как в 1993 году Конституционный суд и лично Валерий Зорькин были растоптаны людьми, именовавшими себя «демократами»… Его шельмовали в «демократических изданиях» словами, которые вообще сегодня невоспроизводимы. В то же время Конституционный суд ФРГ принял постановление специально по поводу договора о создании Евросоюза. Этот документ ограничивает действие любого режима, дезорганизующего работу государственных органов Германии. В нем сказано, что принцип демократии в этом случае был бы недопустимым образом выхолощен. Руководствуясь этим постановлением, Германия участвует в Евросоюзе. И это пример реального развития «теории демократии» народом, образующим суверенную национальную идентичность.
   Дискуссии о демократии идут во всех государствах. В Евросоюзе официальным понятием стала демократия «социальная», в США – загадочная для европейцев «рыночная». В каждом случае важен исторический и сиюминутный контекст этой дискуссии. Поэтому и нашу «суверенную демократию» не надо трактовать как нечто «местное» или «ограниченное». Она нуждается в разработке именно как универсальное понятие.

   Понятие суверенитета все более размывается, и доминирующая страна – США – все более последовательно демонстрирует скептическое отношение к суверенным правам тех государств, чьи режимы по тем или иным причинам ее не устраивают

   Важнее всего то, что Вестфальский режим суверенных наций (с Венскими и Ялтинскими поправками) является основой международной толерантности. Попытка уйти от него ведет к возобновлению риска войны, к возрождению режимов, ориентированных на вторжение, на строительство наций извне. России это явно ни к чему.
   Игорь Бунин: Вопрос о государственном суверенитете носит отнюдь не теоретический характер для современной России. Ей приходится жить в мире, в котором понятие суверенитета все более размывается, и доминирующая страна – США – все более последовательно демонстрирует скептическое отношение к суверенным правам тех государств, чьи режимы по тем или иным причинам ее не устраивают.
   Возникает закономерный вопрос – можно ли противопоставить этим тревожным тенденциям традицию Вестфальской системы, основанной на суверенитете независимых государств и невмешательстве в дела друг друга? Напомним, что эта система утвердилась после кровопролитной Тридцатилетней войны, которая унесла жизни огромного количества европейцев. Другим источником Вестфальской системы стало отрицание национальными государствами доминирования какого-либо из двух вершителей судеб средневекового мира – Папы Римского и императора Священной Римской империи. Менее чем за столетие до Вестфальского мира это учение сформулировал Жан Воден, первым сформулировавший основные признаки суверенитета – «Суверенитет – это абсолютная и постоянная власть государства… Абсолютная, не связанная никакими законами власть над гражданами и подданными», – и противопоставил суверенное государство папству и империи.
   Но возникает закономерный вопрос – обеспечивала ли на практике Вестфальская система идеальный «боденовский» суверенитет? При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это не совсем так. Дело в том, что Вестфальская система не предусматривала запрета на ведение войн – напротив, она давала правителям такое право. И вот Франция заключает союз с восставшими жителями британских колоний в Америке и активно способствует их отделению от метрополии. Проходит несколько лет, и в августе 1791 года венский император и прусский король договариваются в Пильнице о вмешательстве во внутренние дела Франции, в которой происходит революция. Проходит еще немного времени, и Наполеон рушит все традиции Вестфальской системы, перекраивая карту Европы по собственному разумению. Но и после того как появилась венская система, она была нарушена немедленно.
   Но вот Наполеон свергнут, и Вестфальская система вроде восстановлена и закреплена в договоре о создании Священного Союза, призванного выступить гарантом стабильности в Европе. Однако в последующие десятилетия Вестфальская система показала свою уязвимость. В реальности она никогда не функционировала нормально и не могла препятствовать «праву сильного» – например, объединению Германии «железом и кровью» под властью бисмарковской Пруссии. Что уж говорить о Версальской конференции, на которой карта мира перекраивалась по старому галльскому принципу «горе побежденным!»
   Принцип безусловного суверенитета государства приводил к массовым нарушениям прав человека, поощряя тиранов на все большие зверства. Как внутреннее дело Германии воспринималась дискриминация евреев, все более усиливавшаяся в течение 30-х годов. Сходные тенденции были и в других европейских странах – таких как Румыния и Венгрия. Никто из них не подвергся санкциям, не был исключен из Лиги Наций – Германия вышла из нее сама. Таким образом, мировое сообщество бессильно наблюдало за подготовкой холокоста. Никто не ставил всерьез вопроса о каких-либо санкциях против сталинского режима в период массовых репрессий – СССР был исключен из Лиги Наций только после прямого нарушения суверенитета Финляндии.
   Обратимся к более поздним временам. Под давлением афроазиатского лобби мировое сообщество объявило бойкот двум режимам – Южной Родезии и ЮАР, в которых существовал одиозный режим апартеида. Но в то же время персоной грата для этого сообщества был маниакальный диктатор Уганды Иди Амин, который изгнал из страны от 40 до 80 тысяч проживавших в ней индусов и пакистанцев и, по ряду данных, уничтожил до полумиллиона своих соотечественников. А также не менее мрачный режим людоеда Бокассы в Центрально-Африканской империи.
   Очевидно, что международное сообщество должно иметь возможности для воздействия на подобные режимы, которые нарушают законы человечности. В противном случае мир будет и впредь сталкиваться с фактами геноцида, этнических чисток, которые имеют тенденцию к распространению.
   Обратим внимание и на проблему терроризма, которая в последнее время приобрела глобальный характер. Преступников должно постигнуть возмездие вне зависимости от того, как к ним относятся правители тех стран, в которых они могут найти убежище. Инфраструктура терроризма должна разрушаться, несмотря на то, что далеко не все государственные деятели разных стран считают, что террористы являются безусловными преступниками, а не борцами за идею – политическую, религиозную или любую другую.
   Поэтому государственный суверенитет должен быть ограничен, когда речь идет о международной безопасности и коренных правах человека. Другое дело, что, отказываясь от порочных черт Вестфальской системы, нельзя строить «новое Средневековье», при котором конкурируют доминирующая держава (император Священной Римской империи) и «моральный авторитет». Возникает необходимость в выработке новых подходов к международной политике, которые можно было назвать подготовкой к созданию «Нео-Вестфальской» системы. Она должна учитывать как позитивный, так и негативный опыт Вестфальской системы – сохранив принцип суверенитета государств, необходимо предусмотреть эффективные механизмы недопущения проявлений геноцида и этнических чисток. Механизмы, позволяющие успешно бороться с такими глобальными проблемами, как терроризм, наркопреступность, торговля людьми. Однако они должны действовать в рамках легитимных структур, обладающих достаточным моральным авторитетом для того, чтобы их решения носили общепризнанный характер, а не вызывали обвинения в произволе и двойных стандартах. Одной из таких структур могла бы стать ООН, потенциал которой явно не исчерпан. Существует необходимость в повышении роли региональных международных объединений – не только Евросоюза, но и формирующегося «пророссийского» сообщества на постсоветском пространстве (ОДКЮ плюс ЕврАзЭС), а также ШОС, АСЕАН и ряда других организаций.
   Сергей Марков: Концепция суверенной демократии – первая попытка российской власти выдвинуть свою концепцию перемен, осмыслить стратегию реформ Владимира Путина. Это и попытка дать идейный ответ на «цветные революции», эти политические технологии установления зависимого политического режима под флагом демократизации; наша демократия – без потери суверенитета, мы ее проведем сами. Это и попытка дать ответ на дискредитацию идеи демократии в России из-за неудач реформ 90-х годов: та «плохая» демократизация была зависимой – под чужим контролем и по чужим моделям, а «хорошая» российская демократия будет новой – нашей и без чужих учителей.
   Но концепция суверенной демократии еще только формируется. У нее уже есть идеологические принципы – либерализм и патриотизм, движение к западной модели при сохранении России как великой державы. Но нами должны быть решены три задачи: концептуализация – то есть оформление идеи как ясной и непротиворечивой концепции, универсализация – то есть переход от российской специфики к общей модели, приемлемой для других стран, инструментализация – то есть более четкое представление, какая внутренняя и внешняя политика России вытекает из этой модели.
   Концепцию суверенной демократии можно изложить в нескольких тезисах.
   Россия стремится развивать демократию, которая базируется на классических демократических принципах: власть большинства при уважении прав меньшинств; свобода слова и СМИ, политическая конкуренция, власть закона.
   Россия сама определяет свою внутреннюю и внешнюю политику.
   Демократию у себя мы будем развивать сами, без внешнего контроля и сами будем оценивать, что демократично, а что нет.
   Демократические институты в России будут формироваться с учетом российской специфики: нашего исторического опыта и наших социокультурных особенностей.
   У концепции суверенной демократии есть три варианта будущего: стать стратегией модернизации России – если будут реализованы и суверенитет, и демократия на базе модернизации. Но есть и угрозы: стать ширмой для авторитарного правления, если суверенитет будет, а демократия – нет; и быть забытой, если Россия вернется к модели зависимой демократии. В первом случае необходима модернизация и экономики, и политических, и социальных институтов. Авторитаризм, вероятно, будет обслуживать альянс сырьевой и силовой олигархии. Зависимое развитие будет базироваться на интеграции российской сырьевой олигархии в мировую элиту на правах младшего партнера при деградации остальной экономики и населения.
   Сергей Иваненко («Яблоко»): Из школьного курса известно, что демократия противостоит авторитаризму, суверенитет – внешнему управлению.
   Дмитрий Орлов: Политическая доктрина суверенной демократии уже стала сегодня основой национальной идентичности. Это признано внутри страны, признано и за ее пределами – особенно после саммита G8. При всей внешней схожести этот термин имеет качественные отличия от западного аналога (sovereign democracy). Прежде всего «суверенная демократия» родилась как противоположность демократии «управляемой» – извне, конечно. Однако не это главное отличие. Доктрина суверенной демократии – сложносоставная идеологическая концепция. Ее частью, например, является концепция энергетической сверхдержавы.

   Доктрина суверенной демократии опирается на широкий внутриэлитный консенсус и новое путинское большинство – устойчивую национальную модернизаторскую коалицию

   Доктрина суверенной демократии опирается на широкий внутриэлитный консенсус (его проявлением является наш сегодняшний круглый стол) и новое путинское большинство – устойчивую национальную модернизаторскую коалицию. Она апеллирует к базовым ценностям современной России, которыми являются материальное благополучие, свобода и справедливость.
   Существует несколько угроз, ответы на которые дает доктрина суверенной демократии. Угроза первая – быть «Иванами, не помнящими родства». Необходимо опираться на Традицию, в том числе использовать опыт СССР – разумеется, не лагерного барака, но модернизированного проекта. Вторая угроза – проиграть в конкурентной борьбе. Ответ на нее – использование исключительного российского положения на энергетическом рынке в качестве инструмента для развития высоких технологий. Угрозы олигархического реванша и национал-диктатуры также реальны. Путь их преодоления – создание национальной элиты и продолжение демократизации. А чтобы избежать утраты мобильности правящей элиты, необходимо гарантировать механизмы постоянного обновления национальной элиты и широкого диалога ответственных политических сил.

   Суверенитет любой страны – это, условно говоря, вопрос внешних отношений, вопрос защиты интересов и безопасности страны. Без суверенитета невозможно сохранение национальной культуры и идентичности

   Андрей Исаев («Единая Россия»): Тезис о суверенной демократии должен сейчас стать стержневой идеей программных документов нашей партии.
   Суверенитет и демократия неотделимы друг от друга. Гармоничное развитие национальных демократических институтов гарантирует суверену – народу России – свободу в принятии глобальных решений. А современные атрибуты суверенитета (прежде всего конкурентоспособность и обороноспособность), в свою очередь, гарантируют, что демократические институты будут развиваться без корректирующего вмешательства извне.
   Александр Бабаков: Говоря о суверенной демократии в практическом смысле, необходимо понимать, что речь все-таки идет о двух разных категориях – «суверенитет» и «демократия». Двух взаимосвязанных, но самостоятельных категориях.
   Суверенитет любой страны – это, условно говоря, вопрос внешних отношений, вопрос защиты интересов и безопасности страны. Без суверенитета невозможно сохранение национальной культуры и идентичности.
   Демократия же – это система внутренних отношений в стране. Да, невозможная без суверенитета, но все-таки самостоятельная. Наличие у страны суверенитета не гарантирует ее гражданам наличие в ней демократических институтов.
   Обе категории имеют влияние друг на друга, но основой и того и другого является экономика, определяющая степень реальной суверенности и возможность развития демократических процедур. Только достаточно развитая национальная экономика позволяет стране сохранять собственный суверенитет. И только такая национальная экономика позволяет поддерживать в обществе демократию, формируемую внутри страны, а не управляемую извне демократию.
   Необходимо признать, что сам принцип суверенитета имеет системного противника в лице транснациональных корпораций. Государственные границы, национальный суверенитет мешают свободному перемещению капитала, ради которого транснациональные корпорации готовы закрыть глаза на национальную идентичность, национальную культуру любого народа, каким бы количеством тысячелетий они ни исчислялись.
   Сегодня не обсуждается необходимость суверенитета для России. Очень правильно, что сегодня эта тема признана актуальной. Другой вопрос – каким образом сохранить суверенитет и гарантировать наличие демократических институтов.
   Возможно, конечно, воспользоваться стандартной государственной военной машиной – для сохранения страны от внешних угроз и репрессивным аппаратом – для сохранения возможностей для функционирования государства внутри страны. Но эти механизмы сегодня уже не дают прежнего эффекта.
   Более эффективным средством является сильная национальная экономика – сильная промышленность, эффективная занятость граждан, справедливые доходы и, как следствие, национальная безопасность – военная, технологическая, продовольственная, финансовая. Важным элементом является социальное наполнение института демократии.

   Суверенитет всегда адекватен уровню развития экономики, которой он обеспечивается

   Суверенитет всегда адекватен уровню развития экономики, которой он обеспечивается. Национальный суверенитет не может быть обеспечен не национальным производством. Аналогичным образом должны быть адекватны экономическому развитию и демократические институты.
   Сегодня мы являемся свидетелями того, как укрепление российской экономики вступило в конфликт с противниками идеи национального суверенитета – навязывать России чужие правила игры и систему ценностей идеологам глобализации становится все сложнее. Для создания более надежной системы обеспечения собственного суверенитета Россия, помимо всего прочего, заинтересована и в сохранении национальных суверенитетов другими государствами. Сохранение системы национальных суверенитетов как основы существования государств является дополнительным защитным механизмом для сохранения национальной идентичности, культуры, традиций и независимости, основанной на демократических ценностях.
   Виталий Третьяков: Почему доктрина «суверенной демократии» вызывает такое раздражение, такую яростную критику как за рубежом, так и у некоторых людей внутри России? По нескольким причинам.

   Доктрина «суверенной демократии» может использоваться не только Россией, она может привлечь и другие страны

   Прежде всего, потому, что эта доктрина, пусть находящаяся пока в эмбриональном состоянии, имеет потенциал национальной идеологии. А Россия со всеми ее возможностями плюс отсутствовавшая до сих пор национальная идеология – в сумме это уже заявка на мировое лидерство.
   Это позитивная идеология. Она не строится на голом отрицании марксизма. И это не заемная идеология, она не калькирована с зарубежных образцов. Не многие способны на создание такой идеологии. Соответственно те, кто на такое не способен, раздражены.
   Это конкурентоспособная на мировом рынке идей идеология. А рынок этот, как известно, монополизирован западной, в первую очередь американской общественной мыслью, разрабатываемой конвейерным способом. Но доктрина «суверенной демократии» может использоваться не только Россией, она может привлечь и другие страны.
   Наконец, эта доктрина предполагает, что судьбу России будет решать не кто-то извне и не кто-то один внутри самой России, а российское общество в целом суммой своих граждан, элит, социальных групп и слоев.
   Теперь поговорим о содержании самой доктрины, причем я в данном разговоре сделаю акцент на слове «суверенитет», оставив проблему демократии для отдельного разговора.
   Всегда в человеческой истории, а ныне особенно, только меньшинство стран могут обладать самой возможностью иметь суверенитет, не формально-юридический, а сущностный, реальный. Россия к числу таких стран относится уже много веков, со времен выхода из-под юрисдикции Золотой Орды. Таких стран вообще считанные единицы. Естественно, что страны, по сути никогда в своей истории полноценным суверенитетом не обладавшие, раздражены тем, что кто-то его имеет. Я их понимаю, но сделать ничего не могу.
   Суверенная демократия – это не придумка Кремля, хотя сама формула изобретена там. Это – историческая судьба России, имеющая, между прочим, не только положительные, но и отрицательные стороны. Положительное то, что мы всегда (за короткими и редчайшими исключениями) решаем свою судьбу сами. Отрицательное в том, что одновременно это бремя – под крыло стран, обладающих максимальным суверенитетом, собираются другие страны и народы. И ты становишься ответственным и за них.
   Но, может быть, легче без максимального суверенитета? Может, стоит от него отказаться? Нет. Дело в том, что безопасность, независимость и сама целостность таких крупнейших стран, как Россия, Китай, США, не могут быть обеспечены никем, кроме них самих. Это мелкие и средние страны могут сохранить свой малый суверенитет под защитой этих гигантов, но кто же даст гарантии России, если она сама их не обеспечит?
   Высшая форма суверенности – это исторический статус союзообразующей страны. Россия именно такой всегда была и является сейчас. Никогда со времен выхода из-под Орды Россия не вступала в союз в подчиненном состоянии, но всегда была центром такого союза либо как минимум равноправным членом. В антифашистской коалиции СССР был по крайней мере равноправен США, а скорее всего даже доминировал в этой коалиции – пусть не по всем направлениям. И мы вновь видим, как под крыло России собираются другие страны и народы.
   Наконец, опять поставим вопрос: не стоит ли, несмотря на все перечисленное, отказаться от максимального объема собственной суверенности, то есть стать такими, как большинство других? Тем более что, как я сказал, максимальный суверенитет это еще и бремя.
   Но этот вопрос даже не может обсуждаться, ибо наша максимальная суверенность – это наша историческая традиция, наша историческая привычка, наш исторический генетический код. И отказаться от него так же невозможно, как поменять химический состав своей крови или свой биологический генетический код.
   Сергей Иваненко: Я с интересом прочитал статью уважаемого Валерия Дмитриевича Зорькина. Вопросы, с моей точки зрения, поставлены точно. Ответов почти нет. Наша главная задача сейчас – не «ответить на вызов», а понять, что же это за вызов. К сожалению, вряд ли нам удастся сформулировать тезисы, с которыми будут согласны все. Мы представляем слишком разные политические силы. И на самом деле надо просто договориться, что термины не обсуждаются.
   Из школьного курса известно, что демократия противостоит авторитаризму, суверенитет – внешнему управлению. Либерализм является антитезой социализма и коммунизма, а национализм и религиозная нетерпимость – соответственно интернационализму и толерантности. Суверенитет – вещь очень простая: как было сказано еще в XIX веке, «это армия и флот». XX век добавил к перечню авиацию и политику, но суть не изменилась.
   И состоит она, как и в 1648 году, в деньгах. Если сегодня найдется страна, имеющая мощный экономический потенциал, она непременно станет осуществлять агрессивную и в достаточной мере «имперскую» политику. Раньше такой державой был Советский Союз, сегодня это Соединенные Штаты, которые находятся сразу на десяти «первых позициях» в мире – в высоких технологиях, в военной сфере, в науке и так далее. Поэтому вопрос о суверенитете звучит так: на какие деньги, господа, вы собираетесь поднимать экономику? Где брать средства на все то, что реально обеспечивает суверенитет?

   Достижима ли цель, которая сейчас поставлена, теми средствами, которые применяют для ее реализации?

   Второй вопрос – демократия. С моей точки зрения, демократия – это средство, и никто никогда не говорил, что это цель. Даже тем, кто в 1991 году стоял у Белого дома, не нужна была демократия как таковая – они рисовали себе другой уровень и иное качество жизни, такие, как на Западе. И в этом смысле Советский Союз развалился не из-за революций, а из-за джинсов и кока-колы. Оправдывает ли цель средства – вопрос другой, и лежит он в морально-этической плоскости. Я хочу спросить другое: а достижима ли цель, которая сейчас поставлена, теми средствами, которые применяют для ее реализации? На мой взгляд – нет.
   Демократия в России, между прочим, никогда не была народной. После Петра была Екатерина, которая привела гвардию и установила особую, специфическую «гвардейскую» демократию. В СССР после Сталина существовала демократия секретарей обкомов, которые имели достаточно серьезные намерения. Так или иначе, народ всегда был не внутри, а вне демократии. И сегодня суть проблемы в том, что под флагом «суверенной демократии» вновь делается попытка прийти к установлению демократии сугубо для политического класса. Это тупиковый путь. Потому что современные развитые страны нашли способ вовлечения всех людей в управление государством. Можно сколько угодно над этим иронизировать, но общество равных возможностей и равного старта включает в себя и равенство всех перед законом, равный доступ к образованию и здравоохранению. Демократия не жупел и не цель. Это на сегодня единственный способ рационального политического управления. Все остальное приводит к тому, что есть сейчас. Две главные проблемы у той системы, которую мы имеем сегодня. Коррупция, которая стала играть роль «смазки». Если ее остановить, завтра троллейбусы на линию не выйдут. И проблема кадров, возникшая оттого, что в этой системе нет и не может быть нормальной конкуренции. Из тупика же есть только один – нормальный, цивилизованный европейский путь.
   Николай Левичев: Вестфальская система дала жизнь гражданской идентичности народов. И угрозу суверенитету представляют не только действия извне государства. История доказывает, что успешными они могут быть только в том случае, если для этого достаточно подготовлена внутренняя почва, то есть общественное сознание. Именно его состояние важно оценить, рассуждая об угрозах суверенитету. Казалось бы, в этом смысле у нас все нормально. Судя по недавнему опросу ВЦИОМ, 60 процентов наших соотечественников на вопрос «кто вы?» прежде всего отвечают «гражданин России» и лишь потом называют свою роль в семье, профессию и т. д. И все же я хотел бы согласиться с присутствующим здесь Владиславом Юрьевичем Сурковым, который, рассуждая на тему суверенной демократии, говорил, что сохранение целостности страны – это постоянный труд всей нации. Пока же в обществе царит взаимное недоверие. Остались в прошлом времена, когда элитная творческая прослойка могла вести за собой, давать ориентиры, нести в массы идеи и ценности. Люди не доверяют прессе, журналисты и эксперты не верят собственному народу и откровенно скептически воспринимают слова об «инициативе снизу». Меня очень волнует то, что в последние годы у нас сложились своего рода интеллектуальные гетто: отдельно – академическое, отдельно – экспертное сообщество, сами по себе – региональные аналитики. Сегодня в «Российской газете» я с удивлением вижу попытку параллельных миров все-таки пересечься. Но обычно представители трех этих слоев демонстрируют снобистское неприятие друг друга. Народ вне поля их зрения. Между тем «подарить» ему суверенитет нельзя. Ситуацию не спасет и придание большей жесткости вертикали власти. Самая жесткая власть по сути своей временна и деструктивна. На мой взгляд, основа суверенитета – это развитое общество, и потому любая партия несет ответственность за активность граждан, за более сложные отношения в обществе, чем желание дать соседу по морде или пожаловаться на жизнь. Работать на суверенитет (и в конечном счете на демократию) – это вкладывать в человека, в образование, в культуру, науку, в развитие общественных связей.

   Если мы отводим себе роль народа, который будет лишь обслуживать нефте– и газопроводы, потеряв свою суверенность, это явно не европейский путь

   Вячеслав Володин: Для «Единой России» суверенное государство, суверенная демократия являются стержневыми понятиями ее идеологии. Когда говорят, что, руководствуясь этим понятием, Россия не может двигаться по европейскому пути, мне это кажется неверным. Европейский путь – путь успеха, развития. Россия обречена быть суверенным государством и идти именно такой дорогой. Если мы отводим себе роль народа, который будет лишь обслуживать нефте– и газопроводы, потеряв свою суверенность, это явно не европейский путь. Говорить, как мой коллега, что Советский Союз развалили кокакола и джинсы, тоже в корне неверно. СССР развалила неэффективная и неконкурентоспособная элита. А была она такой именно потому, что в России не было демократии и не сложилось политической системы, которая бы эффективную элиту могла породить.
   Никита Белых (СПС): Вопрос в том, сможет ли предмет наших дискуссий действительно стать национальной идеей и платформой для общественного консенсуса.
   Суверенность – это решение, которые мы должны принять для того, чтобы стать конкурентоспособными в мире. При этом демократические ценности были и остаются основой для построения суверенного государства.
   Я не согласен с коллегой Мельниковым, который говорит о том, что сегодня в России строится автократия. Будь это действительно так, в стране не было бы столь сильной оппозиции. А она сейчас имеет возможность опереться на системные решения, принятые партией парламентского большинства, президентом и его администрацией, и вступать с нами во все большую и большую конкуренцию. Следующие парламентские выборы будут ожесточенными и для нас гораздо более проблемными, нежели сейчас. Это тоже элемент развития демократии.
   Сергей Караганов: Напомню, что в своей статье Валерий Дмитриевич Зорькин поставил еще ряд вопросов, которых мы сейчас просто не касаемся, – речь идет о тех проблемах, которые государство пока просто не в силах решить, даже будучи самым суверенным…
   Андраник Мигранян: Действительно трудно за столь короткое время сосредоточиться на всех вопросах, которые поставил Валерий Дмитриевич.
   Вестфальская система никогда не существовала в столь жесткой форме, которую вы защищаете. Все новые государства – а их почти 200 – создавались после. И никогда в истории не было «суверенитета для всех». И во времена Вестфальской системы, и в эпохи Версальского мира, Парижской, Берлинской и Ялтинской конференций всегда собирались несколько великих держав, обладавших реальным суверенитетом, и решали проблемы суверенитетов других государств. Здесь противопоставляли Россию и Литву. Но ведь есть страны, которым не нужен суверенитет, и они этого не скрывают. Даже Польша, которая говорит с нами о суверенитете, тут же обращается в Брюссель и Вашингтон, чтобы войти в НАТО и передать альянсу свой суверенитет. Реальных же суверенных государств за всю историю было совсем немного.

   Реальных суверенных государств за всю историю было совсем немного

   Сегодня понятно, почему американцы – в частности Генри Киссинджер – говорят о крушении Вестфальской системы. Таким образом они пытаются доказать, что национальные государства просто обязаны позволить великим державам (или какой-то одной из них) вмешиваться в их внутренние дела. Но это уже крушение не Вестфальской, а Ялтинской системы! Глобальный баланс сил в мире сломался. Пока существовали Советский Союз и советская система, реально работал Совет Безопасности ООН и определенного рода решения не принимались, так как была возможность их блокировать. Сейчас мы сталкиваемся с тем, что одна держава, доминирующая в мире, использует в этих целях собственную идеологическую концептуальную установку. А какие лозунги нужны, чтобы доминировать? Рассказывают, что в 1976 году Збигнев Бжезинский хвалился: мы, мол, придумали «дубинку, которой будем бить по голове Советскому Союзу». И называется она «концепцией прав человека». Во времена Рейгана эта концепция была особым инструментом во внешней политике США. И Вашингтон сам определял, кто в мире демократичен, а кто нет, где соблюдаются и где игнорируются права человека…
   Всегда одна супердержава будет стремиться ограничивать суверенитет других стран и под благовидными предлогами «расширения и развития демократии» вмешиваться в их внутренние дела. Расширение демократии, развитие демократии. Почему вдруг переворошили этот улей? Я отсылаю уважаемых коллег к моей статье в «Известиях» от 26 июля «Зачем России сегодня концепция суверенной демократии», а сам отмечу более существенный момент.
   Я не согласен с Глебом Павловским, что дискуссия о природе политического режима и о сущности власти в обществе не шла. Шла, да еще какая! С приходом Путина она стала особенно острой. Но – в одни ворота. И западники, и наши либералы, и коммунисты в один голос твердили, что страна катится к авторитаризму, в России последовательно уничтожают все гражданские права, закручивают гайки, лишают граждан свободы слова и т. д. Монополию на эту интеллектуальную дискуссию держали наши западные критики, а внутри страны – так называемые либералы (которых называть этим словом у меня, человека действительно либеральных взглядов, просто язык не поворачивается) и коммунисты.
   Что сегодня делает концепция суверенной демократии? Она фактически перехватывает инициативу в этой идеологической борьбе как внутри страны, так и вне ее. Мало того, хочу обратить ваше внимание на одну существенную вещь. Когда американцы говорят о sovereign democracy, не надо переводить словосочетание буквально – имеется в виду суверенное демократическое ГОСУДАРСТВО. А демократия в мире сейчас есть только одна – либеральная. Она подразумевает права и свободы человека, правление большинства, политический и идеологический плюрализм и т. д. И эта демократия универсальная. Странно, когда нас обвиняют в том, что мы отказываемся от универсализма. Это не так. Даже если обратное утверждает мой некогда друг и соавтор Игорь Клямкин, пишущий в «Новой газете», или сам Евгений Максимович Примаков. Он задает вопрос: а что, разве есть не суверенная демократия? Конечно, уважаемый Евгений Максимович. Даже такие великие державы, как Германия и Япония, ею не обладают. Только оккупационный режим помог этим народам и этим государствам создать у себя либерально-демократические институты и ценности. Без посторонней помощи их создали только Англия и после нее Америка. На собственной почве, на основе собственных традиций, со своими приоритетами, начиная с двенадцатого века, возникала так называемая либеральная демократия. Единственная страна в Европе, которая смогла создать демократическую суверенную либеральную демократию, – это Франция. Но с каким трудом и какой ценой? Революции, контрреволюции, гражданские войны…
   Наши либералы дважды уничтожили собственное государство. Сейчас, когда власть говорит о суверенной демократии, она впервые держит идеологическую и пропагандистскую инициативу в своих руках. Впервые появилось некое пропагандистское оружие, которое позволяет таким странам, как Россия, Китай, Индия, Казахстан, да кто угодно, сказать Западу: мы уважаем универсальные ценности демократии, мы принимаем универсальные институты, мы идем в этом направлении. Но поймите: мы и вы движемся с разных исходных позиций. Мне кажется особо важным, что вокруг этого тезиса развернулись настолько оживленные дискуссии: оружие оттачивают именно так.
   Леонид Поляков: В развернувшейся дискуссии уже представлены различные точки зрения политиков и политтехнологов. Мне бы хотелось рассмотреть ключевое понятие «суверенная демократия» с точки зрения политической науки. На мой взгляд, в нем заложен очень серьезный теоретический потенциал, без выявления которого ни политико-идеологические конструкции, ни политтехнологические акции не будут давать необходимого эффекта.

   Теоретический фундамент «суверенной демократии» должен быть построен, если мы не хотим, чтобы это понятие не постигла судьба таких конъюнктурных придумок, как «развитой социализм» или «зрелый социализм»

   Теоретический фундамент «суверенной демократии» должен быть построен, если мы не хотим, чтобы это понятие не постигла судьба таких конъюнктурных придумок, как «развитой социализм» или «зрелый социализм». Будучи чисто идеологическими фантомами, они служили средством манипуляции массовым сознанием. И при этом никоим образом задачу построения национальной идентичности не решали. Этот дефицит советской идентичности и явился одним из главных факторов краха СССР после августовского путча 1991 года.
   На теоретическую глубину обсуждаемого понятия косвенно указал наш основной докладчик в своей формуле: всякий суверенитет демократичен, всякая демократия суверенна. Но из этой формулы ведущим был сделан вывод о том, что термин «демократия» не нуждается ни в каких добавлениях. Я же полагаю, что определение демократии как суверенной – это не просто добавление, а создание теоретической конструкции, с помощью которой мы можем ответить на весьма острые практические вопросы.
   Например, Валерий Дмитриевич уже говорил о том, что и «диктатура пролетариата» у большевиков, и «фашистское государство» претендовали на статус подлинной демократии в сравнении с демократией либеральной. Так вот, понятие «суверенная демократия» несет в себе, если угодно, четкий антифашистский заряд. Это понятие указывает на неделимость народного суверенитета, на невозможность его передачи различным общественным «корпорациям». А ведь смысл и фашистского, и большевистского государства – именно в корпоратизме, в передаче права представительства от отдельного лица – той или иной корпорации (профессиональной группе, трудовому коллективу и т. п.). И этот проект фашистского государства вовсе не умер. Он существует как альтернатива либеральной демократии и предлагается некоторыми политическими силами в России.
   Еще один важнейший момент – применение понятия «суверенная демократия» в дискуссиях о российском федерализме. Валерий Дмитриевич в обсуждаемой статье четко указал на невозможность дробления суверенитета внутри Федерации и передачи его субъектам. Так вот «суверенная демократия» заключает в себе именно этот смысл того федерализма, который установила в России Конституция 1993 года. Суверенитет «российского народа» как единого субъекта государственности не может быть разделен и передан на нижний (региональный) уровень. А потому контрпродуктивны попытки присвоить «суверенитет», например, бывшим национальным автономиям под предлогом дальнейшей «демократизации».
   Наконец, «суверенная демократия» дает возможность строить научно достоверное описание нашей новейшей политической истории. Предложу лишь схему. Если 1993 год можно описать с помощью шмиттовского понятия «суверенная диктатура», то период 2000—2004 годов поддается описанию с помощью термина «диктатура закона». Нынешний наш период и получает свое научное определение в качестве «суверенной демократии». И тогда это есть термин, с помощью которого передается уникальность российского опыта построения демократической государственности после распада СССР.
   Егор Соломатин: А для чего мы вообще собрались и почему обсуждаем эти вопросы? Какова цель нашей дискуссии? Вряд ли нам нужно выработать какую-то новую формулировку, так сказать, лирическую конструкцию правового существования независимых суверенных государств. Суть, наверное, в том, чтобы в новом меняющемся мире Россия сохранила свое место и обрела былое величие. Путь к этой цели мы и хотим найти. Бессмысленно спорить с Виталием Третьяковым. Россия как государство и ее суверенитет – две вещи, которые связаны неразрывно. Но, к сожалению, на сегодняшний день суверенитет нашей страны неполон. Внутри страны мы еще можем проводить независимую политику. Но во внешних контактах, в решении внешних проблем я бы Россию независимой не назвал.

   Основная цель политики нынешней власти должна быть в том, чтобы мы вернулись в число государств, которые могут нарушать правила

   И надо понять, почему одни государства могут, а другим не позволено нарушать правила, которые существовали после Вестфальского мира и после образования ООН, и, может быть, которые будут выработаны вновь. Я считаю, что основная цель политики нынешней власти должна быть в том, чтобы мы вернулись в число тех государств, которые да, могут нарушать такие правила. Это, конечно, звучит цинично, но мы должны быть в числе сильных мира сего. Для этого, я считаю, сложились сейчас все условия, если говорить и о внешней, и о внутренней политической ситуации. Сергей Иваненко прав, что для демократии необходимы деньги. Но они нужны для существования любого государства – и демократического, и авторитарного. Россия же должна дать миру не только сырье или армию, но и инновационные технологии, интеллектуальные решения и так далее. Мы должны заставить мир считаться с нами.
   Никита Белых: Я не собирался выступать, поскольку по вопросу о суверенной демократии у нас с партией «Яблоко» (в отличие от отношения к приватизации и экономическим реформам) абсолютно одинаковые позиции. Я согласен, что вопрос суверенности государства очень плотно связан с его финансовыми возможностями. Если проследить динамику упоминания слова «суверенитет» и вообще разговоров на эту тему, то можно увидеть, что этот переход от установок образца 1999 года к нынешней ситуации обусловлен не только и не столько сменой политической власти, сколько экономической ситуацией, которая позволила говорить об иных позициях России на международной арене.
   Заострю внимание на том вопросе, который задал сейчас Егор Юрьевич. Какова цель нашего круглого стола? Думаю, что нельзя ограничиваться только тем, чтобы «договориться о терминах». Хорошо, мы придем к единому пониманию того, что есть «суверенная демократия». Что будет происходить дальше? Я вспоминаю советские времена. Я, наверное, в этом зале самый молодой, за исключением господина Чадаева. Но я еще застал тот период советской эпохи, когда на ВДНХ постоянно появлялись какие-то новые продукты, однако на прилавках их по-прежнему не было. И я боюсь, что наша дискуссия о терминах точно так же не будет иметь никакой практической цели и не реализуется, если мы не осознаем, как эту задачу решать. По-настоящему важно доверие народа к действиям власти, политических персон и партийных структур. Отлично, когда Иван Иванович провозглашает, что коммунисты – за демократию. Но кто этому поверит? Хорошо, что Андрей Константинович заверяет Ивана Ивановича, что сможет передать Ивану Ивановичу власть, когда он к этому будет готов. Но пока мне вспоминается сюжет из «Покровских ворот»: «Хоботов! Когда я встречу женщину, которой смогу тебя передать, будет полное спокойствие. А пока ты – мой крест, и нести тебя буду я». В данном случае пресловутый «Хоботов» – это власть. То, что надо передать. Я считаю главной задачей этого круглого стола наконец сформулировать, чего же мы все-таки хотим. Если мы просто договариваемся о терминах (а в нашем кругу это не проблема), то мы не достойны этого высокого собрания. И я готов подписаться под всем, что здесь говорил Третьяков. Вопрос в том, сможет ли предмет наших дискуссий действительно стать национальной идеей и платформой для общественного консенсуса.
   Сергей Караганов: Дискуссия не будет пустой, если мы поймем, что мы – это народ, а государство – наше государство. Другое дело – когда же мы это поймем. Фронин должен был бы положить перед каждым из нас «Историю города Глупова» – тогда, быть может, кто-то постеснялся бы брать слово. Это вечные вопросы российской истории. Мы должны понять, кто мы, зачем мы, и можем ли мы стать теми, кто мы есть.

   И поддержка нашей темы, и возражения – все это и есть суверенная демократия. Это разговор самостоятельных людей

   Владислав Сурков: Я очень благодарен за приглашение на этот круглый стол, благодарен Валерию Дмитриевичу за его включение в эту дискуссию и всем моим коллегам. Лично я согласен с каждым из тех, кто здесь выступил. Потому что и поддержка нашей темы, и возражения – все это и есть суверенная демократия. Это разговор самостоятельных людей. Я бы со своей стороны хотел обратить внимание на то, что, конечно, говоря о Вестфальской системе, мы начали очень издалека. Коллегам, которые очень придирчиво к этой системе отнеслись, хотел бы напомнить, что ни одна международная, политическая модель никогда не работает в полном объеме. И демократия, как тут удачно заметили, это не факт, а процесс. Не коммунизм, который надо построить, а потом решить, какая эра загробных приключений за этим последует, а именно процесс, от которого возможны отклонения и бывает необходимо возвращаться обратно, если зашел не туда. Я думаю, что это во многом вопрос культуры, о чем мы иногда забываем.
   Николай Левичев (партия ЖИЗНИ): Работать на суверенитет (и в конечном счете на демократию) – это вкладывать в человека, в образование, в культуру.
   Каких-нибудь 40 лет назад, когда многие присутствующие здесь уже были деятельными людьми, одна из самых демократических стран допускала расовую сегрегацию и при этом не переставала называть себя демократической. Видимо, в тот момент культура этой страны допускала расовую сегрегацию. Мы должны это тоже помнить. Причем не в упрек кому-то и не пытаясь сказать «а вы сами такие». Нет, это нормально. Ничто не происходит сразу. Это длительный процесс, и мы, на мой взгляд, тоже являемся его участниками.
   Нужны ли суверенитету деньги? Конечно, нужны. Но здесь, наверное, начинается спор идеалистов и материалистов. Я, например, считаю, что всегда сначала замысел, сначала мотив, а потом инструмент. С этим не поспоришь. Да, в чем я согласен с либеральными нашими товарищами, так это в том, что суверенитет, особенно в русской традиции, в нашей идеологической матрице всегда ассоциируется с нашими немногочисленными союзниками в лице армии и флота. То есть имеет этакий военно-полицейский окрас. Думаю, что в современных обществах это тоже никуда не уходит и по-прежнему нужно. Но все-таки вопрос стоит уже не только в узком смысле обороноспособности – а скорее в комплексном плане, заставляя нас говорить о конкурентоспособности страны. Этот важный штрих напоминает нам, что речь все-таки идет не о суверенитете какого попало государства, а о суверенитете государства демократического. Мне кажется, что крайне важно об этом говорить, и разговор действительно не пустой. Я вообще считаю (и здесь тоже говорилось, что это следует подчеркнуть), что вопросы смыслообразования, вопросы терминов, проблемы «производства образов» – это признак действующей нации, которая имеет право называться «актором», действующим лицом истории. Если народ не производит сам образы и смыслы, если он не посылает сообщения другим народам, то он в политическом и культурном смысле в общем-то не существует. Понятно, почему мы относимся ко всему этому скептически после нашего сверхидеологизированного государства СССР, которое драматично ушло (может быть, даже еще не ушло) и, наверное, всегда вызывает дурные ассоциации. Но надо понять важность разговора. Мы в европейском дискурсе, из которого мы не выпадали даже в советские времена: что бы там ни говорили, но те идеи были вполне европейскими. Мы тоже должны об этом не забывать, в том числе когда дискутируем с нашими западными критиками. Мы должны иметь свой голос. Мы не думаем, что должны стремиться создать какую-то неслыханную экзотику и говорить какие-то «герметические» вещи, недоступные пониманию наших собеседников. Конечно, у нас должна быть своя версия политического языка. Иначе мы обречены быть просто слушателями. Но, как известно, кто не говорит, тот слушает. А тот, кто слушает, тот слушается. Если мы самостоятельный народ, мы должны участвовать в разговоре. Конечно, говорить мы должны приемлемым для наших собеседников тоном и тоже уметь слышать их. Плохо, если мы в России не создадим свой дискурс, свою публичную философию, собственную идеологию, приемлемую для большинства наших граждан (хотя бы для большинства, а желательно для всех). Я не говорю сейчас о государственной идеологии – я говорю, если угодно, об идеологии национальной.

   Задача нашей культуры в широком смысле слова – создать свою систему образов и смыслов. Это поможет и поддерживать целостность нации, поскольку она административно держаться не может

   Мне не нравится сам термин «национальная идея», он уже затертый и девальвированный, но о том, что он подразумевает, говорить надо. Иначе с нами не будут разговаривать, с нами не будут считаться: зачем разговаривать с немым? Поэтому задача нашей культуры в широком смысле слова – и в художественной ее части, и в политической – создать свою систему образов и смыслов. Это поможет и поддерживать целостность нации, поскольку она административно держаться не может. И сейчас она скорее скреплена, я бы сказал, на скорую административную руку, пусть и довольно сильную. Но это все временное. Жить, органично развиваться может только народ, имеющий целостное представление о себе и о том, кто мы, куда идем и зачем идем. Мне кажется, это самое главное в нашем разговоре, и об этом не нужно забывать.
   Но я также вернусь к статье Валерия Дмитриевича. Я просто прочитаю ее финал: «Важно, чтобы эти изменения (изменения, я так понимаю, и внутри страны, и в мире. – B. C.) не заслоняли самого главного, во имя чего они проводятся, – человека с его правами и свободами». Я считаю, что у нас сейчас тоже идеологему «сбережение народа» расслышали очень однобоко – как поручение платить деньги рожающим женщинам. Такое указание президента действительно есть, и оно будет исполнено, и это очень правильно. Но «сбережение народа», мне кажется, – это целая философия. В ней содержится основа демократии. Сберегать людей, уважать достоинство каждого человека – именно отсюда вытекает все остальное. Поэтому и концепция суверенной демократии – это всего лишь одна из концепций, дело действительно не в термине. Но она апеллирует к достоинству и русского народа, и российской нации в целом. Она о достоинстве, о том, что мы есть. И мне кажется, это самое главное.
   Валерий Зорькин: Я хотел бы еще несколько слов сказать в развитие нашей сегодняшней дискуссии.
   Суверенитет и демократия имеют много оттенков. В юридическом смысле речь прежде всего идет о мере должного, то есть о праве. В частности, о государственном суверенитете – как о возможности государства самостоятельно и независимо от иных субъектов международного права определять свою внутреннюю и внешнюю политику. В жизни бывает всякое, есть и дурная практика, но этим не умаляется ценность права. Напротив, в борьбе за это должное мы как раз и обретаем свое право. Фактически состояние демократии может быть разным. Может быть искаженная, больная демократия. И есть разное фактическое состояние суверенитета. Я же говорил о демократии и суверенитете как о юридически должном – как общепризнанных принципах международно-правового миропорядка и одновременно как основополагающих принципах конституционно-правового строя России. С этой точки зрения российская демократия – суверенная, а суверенитет Российского государства – демократический. Оправданием современного суверенитета являются императивы демократии. Государственный суверенитет был закреплен в свое время Вестфалем в качестве системообразующего принципа миропорядка. В этом смысле ничего лучше Вестфальской системы, то есть взаимодействия и развития государств на основе принципа суверенитета, придумано не было и в перспективе не видится.

   Лишь суверенитет дает формально юридически одинаковую, равную возможность всем государствам БЫТЬ в нынешнем мире

   Разумеется, суверенитет не помещен в «политический холодильник». Он эволюционирует вместе с развитием государства и общества. Что такое Ялтинская система? Что такое ООН? Это не что иное, как модификация Вестфальской системы в новых условиях.
   Лишь суверенитет дает формально юридически одинаковую, равную возможность всем государствам БЫТЬ в нынешнем мире. А как сами государства фактически реализуют этот принцип на практике – это вопрос практической политики, политического искусства. Здесь может быть по-разному, в том числе и в России – в рамках нашей Конституции. Де-факто сейчас уровень суверенности Соединенных Штатов и других стран, в том числе и России, видимо, разный. Но если мы будем отрицать государственный суверенитет как меру должного, как юридический принцип современного миропорядка, тогда судьбу России будут решать не в ней самой, а извне. Как это? На самом деле речь идет о принципе Версаля, модифицируемом в условиях глобального мира. Этот мир держится и должен держаться на этом принципе. Однако вспомните, что произошло с Югославией и Ираком.
   Мы живем в интерпретированном глобальном мире. Мы никуда от этого не денемся. И как на заре Вестфальской системы страны жили по-разному, так и сейчас. И здесь уважаемый председательствующий справедливо заострял наше внимание на том, что критика современной системы объединенных суверенитетов появляется не на пустом месте. Потому что суверенное государство не справляется перед лицом новых вызовов и угроз, но от этого не утрачивается, а, напротив, возрастает значение суверенитета как системообразующего принципа современной демократии и правопорядка. Каждый раз, на каждом новом историческом этапе этот принцип приходит в новом обличье.

   В глобализирующемся мире защита интересов государства требует объединения, а не разрушения суверенитетов

   Именно поэтому в глобализирующемся мире защита интересов государства требует объединения, а не разрушения суверенитетов. Именно поэтому требуется адекватное осмысление такой основополагающей конституционной ценности, как демократический суверенитет, или суверенная демократия в нашей стране. Если Россия не будет утруждать себя выработкой практической, жизнеспособной концепции суверенитета и демократии, она уподобится кровельщику, у которого на огромной высоте закружилась голова: лететь вроде бы приятно, но внизу – асфальт.
   Сергей Караганов: Блистательное завершение нашей дискуссии. Я хочу поблагодарить господина Фронина и господина Горбенко за то, что они собрали нас. По-моему, состоялась одна из самых интересных дискуссий за последнее время.
   Владислав Фронин: Спасибо. В свою очередь хочу поздравить вас с окончанием летних каникул и стартом нового политического сезона. Мне кажется, в СМИ остро не хватает сейчас хороших площадок для политических дискуссий, и «Российская газета» готова взять на себя эту роль. Приглашаю вас к продолжению сотрудничества, а читателей – к продолжению дискуссии.

М. Шаймиев
СУДЬБЫ ДЕМОКРАТИИ В РОССИИ.

//-- Национальная политическая модель: принципы и приоритеты --//
   Современным российским реформам – пятнадцать лет. Вместе с горбачевской перестройкой «возраст» преобразований перевалил за два десятилетия. И чем больше времени проходит, тем все более очевидным становится, что самым важным и одновременно самым сложным направлением изменений государственной и общественной жизни является политическая реформа.
   Пройдя через хаотические метания и период стабилизации, государство и общество стоят перед проблемой определения стратегии и направлений дальнейшего развития российской демократии.
   Споры по этому поводу в отечественной истории идут не впервые, напротив, это своеобразная российская традиция. Каждый переломный период приводил к глубокому анализу путей развития страны, в ходе которого предлагались различные идеологические схемы и концепции.
   Характерно, что как ранее, так и теперь дискуссия идет преимущественно не между сторонниками и противниками демократии. Предмет споров – выбор такой модели демократии, которая бы наиболее оптимально отражала реалии российской действительности, консолидировала бы общество.
   Более того, на мой взгляд, в современной политической ситуации откровенные противники демократии в России находятся в явном меньшинстве, на обочине отечественного политического процесса. За развитие демократии в стране ратуют президент и федеральное правительство, обе палаты парламента, подавляющее большинство политических партий и общественных объединений, религиозные организации, средства массовой информации, региональные и местные власти.
   И вместе с тем палитра мнений относительно перспектив демократического строительства в стране достаточно разнообразна, что делает дискуссию особенно оживленной и важной.
   Анализировать незавершенные процессы всегда непросто. В этой связи мне вспоминается разговор с известным татарским драматургом Туфаном Миннуллиным. Дело было в разгар перестройки. Я сказал ему, что для писателей наступила горячая пора для творчества, поскольку общество стремительно меняется и появляются новые сюжеты и темы. На что услышал довольно-таки неожиданный ответ: нет, для того чтобы появились глубокие произведения о новой жизни, нужно время, ситуация должна устояться, должны сформироваться оценки пройденного пути.
   К сожалению, в отличие от художников политики и управленцы не имеют такой возможности. Диагностировать текущее состояние общества и предлагать конкретные рецепты развития – их обязанность. Они постоянно находятся как бы в этом процессе.
   И в этом отношении Владислав Сурков, выдвинув идею суверенной демократии относительно современного этапа развития России, сделал достаточно смелый и ответственный шаг, завязал предметную и содержательную дискуссию.
   Естественно, что прошли те времена, когда все, что произносилось с кремлевского Олимпа, воспринималось как истина в последней инстанции. Высказывания Суркова стали предметом довольно-таки острой полемики.
   Но даже критики сурковских выступлений признают, что в идеологической практике давно не было столь последовательного и концептуального изложения оценок недавнего прошлого, современного этапа и перспектив развития политической системы нашей страны.

ИДЕТ ЛИ ОТКАТ ОТ ДЕМОКРАТИИ В РОССИИ?

   Россия скатывается к авторитаризму – об этом все назойливее твердят «доброжелатели» России по обеим сторонам Атлантики. И отдельные лица, и большие организации ведут счет российским прегрешениям против демократии, причем объем претензий стремительно растет. Что ж, учителей в этой сфере нам всегда хватало.

   Обвинения России в антидемократизме являются отражением беспокойства некоторых влиятельных кругов на Западе относительно новой политики России, формой борьбы с ней

   Самостоятельность, которую Россия все ярче проявляет в международных делах, естественна для ее нынешнего геополитического положения. Преодолев в основном внутренний кризис, наша страна стремится вернуть себе утраченные позиции на международной арене, стать равноправным членом сообщества демократических государств. На этом фоне обвинения России в антидемократизме являются не чем иным, как отражением беспокойства некоторых влиятельных кругов на Западе относительно этой новой политики России, формой борьбы с ней.
   Таковы законы большой политики. В аналогичном положении объекта критики в прошлом оказывались и другие страны. Например, Франция во времена генерала де Голля также настаивала на своем праве на собственный путь развития. Оставаясь частью западного мира, Франция в 60-е годы прошлого века перестала бездумно плыть в фарватере политики США. Суверенность французской демократии выразилась в Конституции Пятой Республики с ее исключительно сильной президентской властью, реформировании партийной системы, выходе страны из военной организации НАТО, самостоятельном строительстве вооруженных сил, сближении с Советским Союзом и ряде других инициатив. Деголлевскую Францию тогда тоже резко критиковали, в том числе и за авторитаризм, но в принципиальном плане это ничего не изменило.
   Как мне думается, задача российского политического класса и общественного мнения – не оправдываться перед кем-то, а спокойно прорабатывать приоритеты дальнейшего развития.
   А для этого чрезвычайно важно определиться в базовых понятиях. Прежде всего речь идет о смысле самого определения «демократия».
   Как любое общественное устройство, демократия представляет собой сплав теории и практики. Современная политическая наука выделяет такие классические демократические принципы, как свободные выборы и демократические свободы, парламентаризм и разделение властей, многопартийность и уважение прав оппозиции.
   Однако говоря о будущем российской демократии, необходимо ответить и на вопрос: а существует ли идеальная практика реализации этих принципов, условно говоря – типовая модель демократии?
   Как известно, мыслить и действовать по заранее разработанной схеме, шаблону, штампу намного проще. Однако даже в областях, далеких от идеологии и политики, это удается далеко не всегда.
   В частности, существует набор строгих архитектурно-строительных норм. Все знают, что в строительстве широко распространены типовые проекты. По ним строят жилые дома и производственные корпуса. Так вот, любой типовой проект перед началом строительства необходимо «привязать» к рельефу местности, учесть качество грунта, соблюсти архитектурный облик окружающего пространства, предусмотреть массу иных особенностей.
   В реальной жизни, на мой взгляд, так же обстоят дела и с демократией. Ее принципы, безусловно, относятся к числу общечеловеческих достижений, а практика, исходя из условий реализации, исключительно разнообразна.
   Афинский полис времен Перикла, самоуправление в швейцарском кантоне, британский парламент – это все демократия.
   Со времени выхода книги Алексиса де Токвиля «О демократии в Америке» пристальное внимание уделяется изучению заокеанской модели политического устройства.
   До сих пор многие ученые по-прежнему выделяют особенности демократического устройства Старого и Нового Света. Ведь что бы ни говорили, строить демократию в США, как говорится, с чистого листа было в чем-то проще. Причем сам Токвиль, говоря о достижениях американской демократии, подчеркивал: «Я далек от мысли, что мы должны следовать примеру американской демократии и копировать средства, которыми она воспользовалась для достижения своей цели. Мне хорошо известно, как сильно влияет на политическое устройство страны ее природа и история, и я считал бы великим несчастьем для человечества повсеместное однообразие форм свободы».

   Практика реализации демократических принципов сторонниками различных политических течений в отдельных государствах привнесла в нашу жизнь и расширенную терминологию применительно к демократии, которая отражает те или иные специфичные черты ее реализации

   Другой аспект. Демократия – стремительно развивающийся институт. Как-то забылось, что всеобщее избирательное право было распространено на женщин совсем недавно – в XX веке. Еще позднее к участию в выборах различного уровня стали допускаться иностранные граждане, а из Скандинавии в мировой демократической практике закрепился институт омбудсменов.
   Кроме того, практика реализации демократических принципов сторонниками различных политических течений в отдельных государствах привнесла в нашу жизнь и расширенную терминологию применительно к демократии, которая отражает те или иные специфичные черты ее реализации. Сегодня на слуху такие понятия, как либеральная и социальная демократия, англосаксонская, французская, германская и другие ее модели.
   Причем уровень развития национальных моделей демократии, как и суверенный рейтинг государств, определяет их место и роль в современной системе международных политических и экономических отношений.
   Таким образом, современная демократия прошла огромный путь от политик Аристотеля до социального государства, закрепленного в Конституции объединенной Европы.
   Что дала мировому опыту демократии Россия? Некоторым такой вопрос покажется неуместным. Не только западный человек, но и многие наши соотечественники воспринимают отечественный политический опыт как преемственность тираний от Ивана Грозного до Сталина.
   Однако такой подход является весьма однобоким и поверхностным. Древний вечевой строй, земские соборы, демократический суд XIX столетия – все это было в истории нашей страны. Недавно в России отметили столетие парламентаризма. Можно вспомнить и о том, что около 90 лет тому назад прошли первые всеобщие равные и прямые выборы во Всероссийское учредительное собрание.
   Российский коммунизм был отрицанием традиционной западной модели демократии. Однако даже на заре советской власти ее вожди не отрекались от демократии в принципе, говоря о ее новом типе. А уже спустя двадцать лет после Октябрьской революции в Конституции 1936 года произошло формальное восстановление классических норм и принципов демократии.
   Конечно, речь вовсе не идет о реабилитации советской системы, которую нередко называли постдемократией или «сверхдемократией», но и не учитывать политический опыт нескольких десятилетий было бы также ошибочно.
   В девяностые годы прошлого века Россия, отказавшись от коммунизма, вступила на путь реформ, который многие упрощенно понимали как слепое копирование, в том числе и политических институтов, политического опыта других стран, прежде всего развитых. Результаты получились в основном негативные. Престиж власти пал. Снизилась эффективность государственного управления. Дело дошло даже до того, что само понятие демократии стало неоднозначно восприниматься людьми.
   Поэтому сегодня идет не откат от демократии, а формирование национальной модели демократии, которая бы наиболее адекватно отражала особенности взаимоотношений власти и народа в России.

   Сегодня идет не откат от демократии, а формирование национальной модели демократии, которая бы наиболее адекватно отражала особенности взаимоотношений власти и народа в России

   Назовем ли процесс национальной моделью демократии, суверенной демократией, российским путем к демократии или еще как – содержание одно: это наш путь к общечеловеческим демократическим ценностям. Путь сложный, но преодолимый через обеспечение единства в многонациональной и многоконфессиональной Российской Федерации.

СПЕЦИФИКА ПОЛИТИЧЕСКОГО РАЗВИТИЯ РОССИИ

   Говоря об особенностях российской демократии, представляется уместным прежде всего отметить сложносоставную структуру общества. Она наиболее точно отражает фундаментальные отличия современной Российской Федерации от большинства стран Европы.
   Россия – целый континент, освоенный людьми за многие столетия. Страна имеет ярко выраженные евразийские истоки. Симбиоз Востока и Запада красной нитью проходит через всю ее историю. Византия и Золотая Орда сыграли решающую роль в становлении Киевской Руси и средневековой Московии, а европейская цивилизация определила основы политического устройства Российской империи начиная с петровских времен. СССР был построен на фундаменте западного идеологического течения – марксизма.
   На территории современной России существовало большое количество древних государств. Государственность многих народов России имеет многовековые корни. Прирост территории в основном шел путем образования союза государств и народов.
   Трудно представить сегодня другую страну, которая бы объединяла столь различные традиции. Даже после распада СССР Российская Федерация остается одним из самых многонациональных государств мира.
   Понимание нации в нашей стране существенно отличается от западного. Большинство населения по-прежнему воспринимает нацию не как политическое или общегражданское понятие, а этнокультурное, историческое, традиционное.
   Попытки утвердить концепцию российского народа как политико-гражданской нации встречают естественное недопонимание у части общественного мнения. К тому же в памяти еще жива и концепция советского народа как новой исторической общности людей.
   Демократия – не просто машина для голосования, не выразитель воли «механического большинства», а система, учитывающая различные интересы населения, включая этнические меньшинства. Не важно, что какой-то народ составляет всего лишь доли процента, для истории он не менее важен, чем многочисленные нации.
   Полиэтничность России дополняется и ее многоконфессиональностью. Особый интерес представляют отношения православия как религии большинства россиян и очень динамично развивающегося российского ислама. Будучи европейской страной, Россия содержит в себе мусульманский компонент. Это не искусственное соединение, а симбиоз, сформировавшийся в течение многих сотен лет.
   На фоне острых политических конфликтов с исламо-христианским контекстом, поразивших многие страны мира на рубеже тысячелетий, опыт России может быть востребованным и актуальным. Особенно четко это осознается у нас, в Республике Татарстан, где число традиционных приверженцев обеих религий примерно равно. Исламо-православный диалог является важнейшей основой гражданского согласия и межэтнического мира на татарстанской земле, без чего демократические ценности практически теряют свой смысл.

   Страна прошла большой путь от декларативного советского федерализма через децентрализацию и «парад суверенитетов» к современной федерации

   Многонациональность и поликонфессиональность делают федерализм естественным государственным устройством России. И в этом отношении в постсоветский период страна прошла большой путь от декларативного советского федерализма через децентрализацию и «парад суверенитетов» к современной федерации. При этом важно отметить, что российский федерализм отнюдь не остановился в своем развитии. Многие его принципы нуждаются в защите и последовательной реализации. И опять-таки следует отметить, что вопреки сложившимся в большинстве стран развитой демократии традициям российский федерализм имеет существенный этнический компонент, что выражается в существовании национально-государственных формирований, где общегражданские принципы государственного строительства сочетаются с заботой о статусе и свободном развитии российских народов.
   И если этого не происходит, а тем более если идет деформация общественных устоев, с чем мы, собственно говоря, и столкнулись в свое время в Чечне, да и в целом на Северном Кавказе, то опасность нарастает как снежный ком.
   Строительство демократии в сложносоставном обществе, которым является Российская Федерация, если еще учесть ее многоукладность и территориальный фактор, имеет большую специфику и большие трудности.
   В мире вообще трудно найти примеры эффективных демократий в таких сложносоставных сообществах. Возможно, что у специалистов возникнет пример Индии. Однако индийская демократия пока что не нашла надежных способов избежать системных кризисов. Новейшая история этой страны, к сожалению, насыщена многими этническими и религиозными конфликтами.
   Известный политический деятель и далеко не друг России Бжезинский недавно выступил с интересными умозаключениями: «Поспешное насаждение демократии в отсутствие социально развитого и политически зрелого гражданского общества скорее всего послужит целям радикального популизма… Демократия для меньшинства без социальной справедливости для большинства была возможна в эпоху аристократизма, но в век массового политического пробуждения она уже нереальна. Сегодня одно без другого обречено на поражение».
   У всякого политического устройства есть и человеческое измерение. При демократической системе его роль многократно возрастает, поскольку носителями прав и свобод являются конкретные люди.
   Поэтому особенности менталитета и мироощущения каждой социальной и этнической группы неизбежно накладывают свой неповторимый отпечаток на становление и развитие политического устройства той или иной страны.
   Заговорив об этом, вступил, пожалуй, на самую зыбкую почву. Социально-психологический облик народа нашей страны – это предмет давних дискуссий, в которых сколько участников, столько и мнений.
   В рамках данной статьи вряд ли целесообразно вдаваться в философские рассуждения о «загадочности русской души», об исламской ментальности и т. п.
   Однако на некоторых аспектах остановиться все же было бы уместно.
   Прежде всего об особенностях понимания свободы. Так уж сложилось, что для нашего сознания формально-правовое или сугубо политическое восприятие демократических свобод не имеет такого первостепенного значения, как для западного человека.
   Испокон веков для российского жителя существовало понятие «внутренней свободы», которое позволяло оставаться независимой личностью в самой несвободной среде.
   До сих пор нам самим трудно понять такие феномены российской истории, как подъем отечественной литературы и общественной мысли в годы николаевской реакции XIX века, достижения науки и техники в период апогея режима личной власти Сталина. Если подходить чисто умозрительно – ничего подобного быть не должно.
   Конечно, проявления свободомыслия в несвободном обществе приобретали суррогатные формы: политические анекдоты и слухи, творчество «в стол» и «на полки», переписывание запрещенного и самиздат. Но все это было и сыграло огромную роль в раскрепощении общественного сознания в России.

   Сегодня личность в России гораздо более суверенна в своих отношениях с обществом и государством. Однако посредников в системе этих отношений остается много

   Помимо «внутренней свободы» с советских времен осталось осознание самостоятельной значимости так называемых социально-экономических прав и свобод. Для многих наших соотечественников право на труд, жилище, отдых, пенсионное обеспечение, доступность образования и здравоохранения по-прежнему имеет гораздо большее значение, чем политикоюридические свободы. Однозначно сказать, хорошо это или плохо, по-видимому, нельзя, но такова реальность.
   Вновь рискую вызвать на себя критику, но не могу не сказать и о следующем. Особая приверженность коллективизму, на мой взгляд, остается особенностью менталитета населения, по крайней мере его большинства. И коммунизм лишь старался эксплуатировать в своих политических интересах этот феномен. Во многом он имеет естественные корни, уходящие в глубь веков, когда выжить и хозяйствовать в условиях нашей страны можно было только сообща.
   Несомненно, что сегодня личность в России гораздо более суверенна в своих отношениях с обществом и государством.
   Однако, образно говоря, посредников в системе этих отношений остается много.
   Ну и последнее, что хотелось сказать в этой части. В России эмоциональная составляющая в отношениях власти, общества и личности всегда играла огромную роль.
   Трепет и преклонение перед властью легко переходят в отчуждение от власти, страх перед нею, в крайние формы протеста, ненависть к конкретным носителям и представителям власти. И это тоже реальность.
   Не все из российских традиций может устраивать нас самих. С чем-то примириться достаточно трудно. Как представляется, всем нам явно не хватает в общественном развитии здоровых рациональных, прагматических начал. Будем надеяться, что по мере дальнейшего оздоровления экономической и политической жизни России все это придет.

БЛИЖАЙШИЕ ПЕРСПЕКТИВЫ РОССИЙСКОЙ ДЕМОКРАТИИ

   Сегодня Россия одновременно ищет свое место в быстро меняющемся мире и пытается определить идеологический фундамент внутриполитической консолидации.
   Идея суверенной демократии – удачная, на мой взгляд, попытка дать содержательный, объективный и рассчитанный на перспективу ответ на эти фундаментальные вопросы.
   Современные дискуссии о модели российской демократии, с одной стороны, подтверждают неизменность демократического выбора России, с другой – ее готовность к самостоятельному строительству демократии.
   Они позволяют осмыслить нам самим и мировому сообществу опыт и специфические тенденции развития национальных моделей демократии.
   Главное – реализм оценок, четкое определение российской демократии как развивающейся. При таком подходе нынешняя политическая реформа – это очередной этап продвижения к цивилизованной демократии с российской спецификой.
   Очевидно, что в ближайшее время эта специфика будет проявляться в особой роли государства, особенно исполнительной вертикали власти, высоком уровне персонифицированности политического процесса, строгом ограничении на формирование этнических и религиозных политических объединений, постепенном повышении роли в политической деятельности женщин и молодежи, приоритете в общественном сознании и социальной практике социально-экономических свобод над формально-юридическими.

   Суверенная демократия может стать основой программных документов партии. Уверен, что это будет адекватно воспринято большинством россиян

   Сегодня чрезвычайно важно, чтобы у партии «Единая Россия», которую поддерживает значительная часть граждан, была четкая и ясная позиция по основным вопросам демократизации политической системы. Суверенная демократия в этой связи может стать основой программных документов партии. Уверен, что это будет адекватно воспринято большинством россиян, так как эта концепция предусматривает учет в политическом устройстве страны ее особенностей на базе сохранения и укрепления суверенитета России.
   Время обозначит векторы дальнейших преобразований.
   Россия в буквальном смысле слова выстрадала демократию. Это ее осознанный выбор, разумной альтернативы которому просто нет.

А. Крайчек
ОСОБЕННОСТИ СУВЕРЕННОЙ ФИЛОЛОГИИ

   Спор вокруг различных ипостасей термина «суверенная демократия» продолжается. Нет сомнений, что с принятием «Единой Россией» своей новой, предвыборной партийной программы, в которой этот тезис обещает быть стержневым, дискуссия станет еще более ожесточенной. Политологам, а заодно и политикам, следовало бы поблагодарить инициаторов диспута за его своевременность. Ведь процесс общественного проектирования в последнее время переживал очевидный застой. Осмысление новых реальностей – глубокого вовлечения России в мировое экономическое и информационное пространство, трудных вопросов энергетического доминирования, неотвратимости (именно так, а не в редакции «социальный заказ») работы в рамках национальных проектов – шло в достаточной мере инерционно. Надо – так надо. Раз должны, значит должны. Казалось, что российская элита исчерпала отмеренный ей природой интеллектуальный запас, зациклившись на обмусоливании темы недопущения экономического роста за счет одного только экспорта энергоресурсов. Все политические, экономические и философские посиделки этим начинались и этим заканчивались.
   В этом смысле сегодняшний спор – это спор о государственной идентификации новой России. И это обсуждение вовсе не пустопорожнее: по той же теме сегодня спорят и внутри Евросоюза, и в США, и в Латинской Америке. Как заметил известный американский исследователь Д. Хелд, «глобальные зависимости изменяют демократию». Оказалось, что мир меняется быстрее, чем практическая мысль в головах обществоведов. И на многие вызовы ответов нет, не только у нас. Россия всего лишь присоединяется ко всеобщей озабоченности проблемой, что есть национальное государство в условиях глобализации. Однако в отличие от большинства других стран в нашем Отечестве подобные обсуждения прежде не дозревали до состояния продукта, готового к употреблению. Мы до сих пор не можем уйти хотя бы на шаг вперед от извечного спора «западников» и «славянофилов», чтобы твердо стать на более приспособленную для нынешнего положения дел дискуссионную площадку.

   «Суверенная демократия» не подразумевает немедленного администрирования. Это не призыв там урезать, здесь нарастить

   Понятен соблазн усмотреть во всем сегодня происходящем технологию, «интуитивно» связывая ее с проблемой преемственности власти в 2008 году, борьбой кремлевских «башен» друг с другом, личным пиаром Суркова и так далее. Однако аргументированно объяснять все этим – совсем не просто. В отличие от пресловутой «вертикали власти» или «энергетической доктрины», тем более «национальных проектов», «суверенная демократия» не подразумевает немедленного администрирования. Это не призыв там урезать, здесь нарастить. Это не раздел полномочий и прерогатив, не перераспределение власти. Иными словами, объект исследования нельзя пощупать, потому что нет и не может быть министра по «суверенной демократии» или хотя бы ее уполномоченного. Речь идет о достаточно абстрактных и, увы, малопонятных для большинства из той же политической элиты материях. О том, что связано с общенациональным консенсусом прежде всего на ментальном уровне. Не о «правильном» описании устройства государства Российского, а о понятных правилах, в соответствии с которыми это описание еще только появится на свет. Не о самоидентификации политического класса, навязанной сверху, а об определениях его состоятельности в качестве такового.
   Неудивительно, что коль скоро в процессе замешаны элиты, то без «Единой России» тут не обойтись. Начать обсуждение – это ведь призыв прежде всего к ней, «партии власти», внутри которой сегодня и происходит форматирование правящего класса. «Мне бы хотелось, чтобы речь шла о национальной идеологии, об идеологии национальной элиты. Я считаю, что те принципы, которые заложены в основу концепции „суверенной демократии“, созвучны вызовам времени, – излагает свой взгляд на вопрос замруководителя ЦИК партии Константин Костин. – Почему суверенная демократия подвергается такому количеству нападок? Да потому, что она четко отвечает на большое количество вопросов, относящихся и к высокой философии, и к ценностям, и к практической политике. Концепция суверенной демократии сегодня – наиболее законченная. Она уже прижилась, уже распознается. Для „Единой России“, которая берет эту программу как свою предвыборную, это очень важно. Это наше очень сильное конкурентное преимущество».
   На скорый результат уповать, конечно, рано. По сути, Владислав Сурков призвал интеллектуальное сообщество хотя бы приступить к наработкам. Подобрать кирпичики будущей конструкции, которая еще не известно как станет называться. Не исключено, что и вовсе не «суверенной демократией». Однако началось сколько-нибудь осмысленное, и уж точно первое за последние лет 10 серьезное обсуждение национальной доктрины, в которую и призваны, в конечном счете, быть вписанными все сегодняшние вызовы.
   В этом смысле «суверенная демократия» – во многом провокация к действию, призыв к политическому классу проявить свою потенцию и через это, наконец, состояться. Подвигнуть российский истеблишмент и обслуживающую его отечественную политологию, к сожалению, сегодня возможно только одним способом – через вовлечение в тему знаковых политических фигур. В этом смысле и Дмитрий Медведев, и Сергей Иванов – маяки, призванные своим участием в обсуждении придать ей самый широкий резонанс. Возможно, это и примитивная уловка. Однако с теми, кто должен «состояться», иначе не справиться. Расшевелить политическую элиту не смог даже президент, который во многом описал тему в своем послании Федеральному Собранию почти полтора года назад: Россия, сказал он тогда, «сама будет решать, каким образом – с учетом своей исторической, геополитической и иной специфики – можно обеспечить реализацию принципов свободы и демократии. Как суверенная страна Россия способна и будет самостоятельно определять для себя и сроки, и условия движения по этому пути».
   Тогда этим словам политики и экспертное сообщество серьезного значения не придали, видимо, посчитав их всего лишь изыском спичрайтерства. Хотя, казалось бы, когда, как не в тот момент, нужно было затевать общественный диспут, до хрипоты споря, опровергая или соглашаясь с Путиным. Но приглашение президента расслышано не было. Понадобились Сурков, Медведев, Иванов, тема «наследника», избирательная кампания и прочее, чтобы наконец-то возникло легкое оживление, граничащее с удивлением: «А что, это нам действительно нужно?»

   Процесс разъяснения политической элите, зачем России нужен свой собственный понятийный аппарат, вполне может затянуться

   Процесс разъяснения политической элите, зачем России нужен свой собственный понятийный аппарат, вполне может затянуться. Сказывается незрелость нашего политического класса. Незрелость столь же объективная, принимая во внимание его историю, сколь и нестерпимая ввиду неотложности стоящих перед страной задач. Попыток расширить свой кругозор, включить периферийное зрение, все еще мало. Есть желание уличить власть в незнании филологии, разложив на атомы фразеологизм «суверенная демократия». Есть намерение объявить ее другим именем «управляемой демократии». Есть желание сильно налечь на слово «суверенная», да так, чтобы слово «демократия» звучало уже на придыхании.
   Кстати, в продвижении «суверенной демократии» мы не первопроходцы. Понятие sovereign democracy давно в ходу у западных политологов. Более специфический термин independent sovereign democracy употребляется намного реже. Он впервые был предложен в 1980 году для описания политического позиционирования Канады ее тогдашним генерал-губернатором Юджином Форси. Этот термин в разном контексте применялся в отношении Китая, Ирландии, ряда других стран. Джордж Буш пообещал построить в освобожденном от Саддама Хусейна Ираке именно ее – суверенную демократию.
   Однако все это никакого отношения к подлинной сути не имеет. Собственно, Владислав Сурков уже целых два раза сказал, что за конкретную формулировку не цепляется. Иначе, но ту же мысль озвучил на встрече экспертного клуба «Валдай» Владимир Путин, если ознакомиться со стенограммой его прямой речи, а не с последующими ее интерпретациями.
   «Суверенная демократия», или «суверенитет и демократия», или «демократический суверенитет» – всего лишь вводная. Приглашение стать нацией, обнаружить в себе инстинкт воспроизводства, не только биологического, но и мировоззренческого, идейного.

А. Кустарев
РАЗМЕННАЯ МОНЕТА

   Содержание понятия «суверенитет» в эпоху глобализации быстро меняется.
   В ставших вновь популярными рассуждениях о государственном суверенитете, как правило, упускается из виду, что суверенитет есть не более чем юридический статус конкретной общности в мировом сообществе. И гораздо рациональнее видеть в суверенитете не цель, а средство для достижения тех или иных целей.
   Несмотря на неуклонное развитие общего правового пространства, нарастающую взаимозависимость государств и проницаемость их границ, государственный суверенитет отнюдь не теряет своей инструментальности. Государственный суверенитет как право есть свобода государства манипулировать своим суверенитетом (как «корзиной» прерогатив) в поисках формулы совместимости целей в нескольких сферах.
   В сфере безопасности юридический суверенитет в результате изживания войны как «продолжения политики другими средствами» превратился из объекта защиты в гарант от угрозы извне. Впрочем, внешняя угроза безопасности ныне исходит скорее не от других государств, а от агентуры, не считающейся ни с какими конвенциями (терроризм, частные армии, торговцы оружием). Речь теперь больше идет о безопасности не государства, а его граждан. Международный терроризм не угрожает суверенитету. Но возрастает значение суверенитета как ресурса, которым можно и нужно манипулировать для обеспечения безопасности граждан.
   Суверенное право допускает полную самодостаточность, то есть изоляцию от внешнего мира. Такой выбор не исключен, но должен опираться на очень сильные ценностно-моральные основания, требует высокой степени единства общества и колоссальной целеустремленности (политической воли). Во всех других случаях суверенитет инструментален, коль скоро дает право на участие в межгосударственных, надгосударственных институтах и практиках.

ЭКОНОМИЧЕСКОЕ ГОСУДАРСТВО

   Преобладающий ныне тип государства озабочен прежде всего своей экономической эффективностью в мировом хозяйстве. Коротко говоря, система требует установки на обогащение. Превращение экономического процветания в ведущую сферу политики самоопределения сказывается и на других сферах.
   В сфере безопасности это ведет к переопределению самой этой сферы. Военная безопасность теряет значение. Зато каждое государство в условиях глубокого международного разделения труда может лишиться базовых ресурсов жизнеобеспечения. Это надо как-то компенсировать. В сфере самобытности могут иметь место серьезные конституционные последствия. Ведь политическое устройство теперь становится фактически организационной структурой предприятия. В каждом отдельном случае может оказаться экономически эффективной самая причудливая организационная структура (политический строй). Поэтому конституционное разнообразие, вероятно, будет возрастать.

   Процветание без включенности в обменные потоки невозможно. На первый взгляд, это совершенно обесценивает юридический суверенитет. Но это – опасное заблуждение

   В сфере самодостаточности государство фактически лишается свободы выбора. Процветание без включенности в обменные потоки невозможно. На первый взгляд, это совершенно обесценивает юридический суверенитет. Но это – опасное заблуждение, происходящее от привычки обыденного политического сознания, склонного к национализму, отождествлять суверенитет с автаркией.
   В сфере консолидации юридический суверенитет государства, ориентированного на экономическое процветание, подвергается серьезному испытанию. В целом ориентация государства на экономический успех требует экономической либерализации и конституционной децентрализации, что трудно совместимо с сохранением целостности. Ориентируясь на выполнение экономических задач, государство вынуждено манипулировать и своими техническими прерогативами в роли высшей администрации общества. Оно выбирает себе прерогативы, разделяет их с партнерами, делегирует их или отдает в подряд.

ЭВОЛЮЦИЯ СУВЕРЕНИТЕТА

   У государства нет «естественных» функций, поскольку само государство – это конструкт. Прерогативы суверенного государства переменны. Такие классические прерогативы государства, как поддержание военного потенциала и охрана территории (границ), почти потеряли значение.
   К середине XX века казалось, что, национализируя производственные фонды, государство тем самым «развертывает» существо своего суверенитета. Теперь это выглядит архаикой. Государству как управителю общественного интереса труднее расстаться с прерогативой распорядителя бюджета и вэлфера (социального обеспечения). Но и эта его прерогатива не вечна. Сравнительно недавно функцией суверенного государства стало макроэкономическое регулирование. Но содержание этой прерогативы (набор ее компонентов) меняется.
   Превращение государства в «экономического агента» – это очень глубокая метаморфоза. Она чревата серьезными последствиями для структуры и конфигурации мирового сообщества. Во-первых, ставится под вопрос нынешняя монополия государства на юридическую субъектность в системе международных отношений. Во-вторых, возникает вопрос о жизнеспособности существующих ныне государств. И обостряется проблема их оптимального размера.
   Строго говоря, если конкретное государство не может реализовать свой суверенитет как ресурс, то в принципе оно должно быть ликвидировано. Это предполагает как дробление на более мелкие части, так и укрупнение существующих государств. Сейчас преобладает первая тенденция – мультипликация суверенитетов. Но сама она генерирует контртенденции.
   Ведь если государства – это агенты на мировом рынке, то возможны как малые фирмы, так и крупные. Это означает, что крупные государства не совсем обречены. Их конкурентоспособность на мировых рынках труднее совместима с их целостностью. Но если они предпочтут (по каким бы то ни было «экзистенциальным» соображениям включая простую историческую инерцию или соображения престижа) использовать свой суверенитет, чтобы сохранить целостность и не стать при этом убыточными предприятиями, они должны этим суверенитетом манипулировать очень творчески, комбинируя децентрализацию с реинтеграцией на новых основаниях.
   Важный прецедент новообразований – Евросоюз. ЕС больше всего напоминает картельный конгломерат государств, фирм, государств-фирм, субнаций и субнаций-фирм, сосуществующих и конкурирующих под одной крышей. Но и нынешние крупные государства (США, Россия, Китай, Индия) должны стать и уже становятся похожими на геополитические картели-конгломераты.

   Государственный суверенитет не растворяется в процессе глобализации

   Государственный суверенитет не растворяется в процессе глобализации. Он меняет свое содержание и операциональность и выступает теперь как ресурс. Глобализация расширяет возможности манипулирования суверенитетом. Но одновременно предъявляет новые профессиональные требования к политическому классу и бюрократии – новые по содержанию и более высокие.

В. Фролов
МИРОВАЯ ПРАКТИКА: САМАЯ СУВЕРЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ

   После встречи Владимира Путина с западными экспертами дискуссия вокруг понятия «суверенная демократия» вышла на международный уровень. Это можно только приветствовать. Однако достаточно лишь внимательнее посмотреть на политическую карту мира, чтобы обнаружить страну, которая является суверенной демократией в чистом виде. Эта страна – Соединенные Штаты Америки.
   «Суверенная демократия – это основа американской системы», – говорит исследователь Анатоль Ливен. Страна родилась и обрела независимость, утверждая суверенитет своих демократически принятых законов. Ключевая претензия к британской короне в период войны за независимость: «король Георг стремится подчинять нас юрисдикции, чужеродной для нашей Конституции и не признаваемой нашими законами». Это Томас Джефферсон в Декларации независимости. Или вот, например: «Бдительность свободного народа против вероломных интриг иностранного влияния должна быть постоянно пробуждена. Ибо история и опыт доказывают, что иностранное влияние является самым губительным врагом республиканского правительства» (Джордж Вашингтон, речь при сложении президентских полномочий 17 сентября 1796 г.).
   Суть суверенной демократии по-американски – никто не может нам навязывать свои правила, мы сами управляем своей страной по своим законам. Эти законы приняты демократическим путем и отражают суверенную волю нашего народа. Поэтому они имеют высшую ценность и приоритет над любыми международными нормами.
   Все международные договоры и соглашения, которые ратифицирует сенат США, становятся частью внутреннего американского законодательства. Поэтому любое международное обязательство США может быть отменено постановлением конгресса. Даже когда США вступают в международную организацию или военный союз, последние не имеют никакой законной власти над Вашингтоном. «Мы соблюдаем наши договоры только постольку, поскольку они являются нашими внутренними законами, и еще потому, что наши избранные лидеры сочли их полезными для наших национальных интересов. Но никакой договор или закон не может быть выше Конституции США» (сенатор Джесси Хелмс, председатель сенатского комитета по иностранным делам, из выступления в Совете Безопасности ООН 20 января 2000 г.).

   В Вашингтоне считают, что Америка не должна подчинять себя никаким международным правилам, так как американская система основана на принципах суверенности граждан и территорий

   Как отметил в своей недавней лекции Анатоль Ливен, внешняя политика США всегда, а при администрации Буша-младшего особенно, отличалась сочетанием двух взаимоисключающих подходов. С одной стороны, в Вашингтоне считают, что все страны мира должны подчиняться универсальным демократическим правилам, разработанным и составленным в США («вашингтонский консенсус»). С другой стороны, сама Америка не должна подчинять себя никаким международным правилам, так как американская система основана на принципах суверенности граждан и территорий. Большинство американцев, подчеркивает Ливен, считают, что антиконституционно оценивать американскую демократию и суверенность по правилам, созданным где-либо кроме самой Америки.
   Особенно отчетливо это проявилось в дебатах вокруг Международного уголовного суда (администрация Буша отозвала подпись США под статутом МУС в 2001 г.). Для США была неприемлемой претензия Международного суда на суверенную юрисдикцию над американскими гражданами (речь могла идти об американских военнослужащих за рубежом). Администрация Буша считает, что только американское правительство и американская судебная система имеют легитимность для уголовного преследования граждан США.
   Вашингтон пошел на серьезный конфликт с Евросоюзом (Международный уголовный суд – детище ЕС) и даже стал выкручивать руки «новым демократиям», заставляя их под угрозой прекращения американской военной и экономической помощи подписывать специальные соглашения, выводящие американских военнослужащих из-под действия обязательств этих стран перед Международным судом (присоединение к МУС было условием их вступления в ЕС).
   А сегодня в США идут нешуточные дебаты по поводу того, следует ли принимать специальный закон, расширительно интерпретирующий положения Женевской конвенции, запрещающие жестокое обращение с военнопленными. Все дело в том, что ЦРУ хочет использовать при допросах подозреваемых в терроризме, мягко говоря, «неоднозначные методы», например длительное лишение сна или погружение допрашиваемого с головой в воду. Но делать это сотрудники ЦРУ хотят в полной уверенности, что потом их не потащат в суд по обвинению в преступлениях против человечности. Администрация Буша предлагает детально прописать в американском законе, что такие методы ведения допроса подозреваемых вполне соответствуют положениям Женевской конвенции. При том что международная конвенция запрещает пытки военнопленных.
   Любая эффективная демократия может существовать только среди определенной группы людей, проживающих в пределах определенной территории. И в этом смысле любая настоящая, а не бутафорская демократия суверенна. Иначе не может быть реализован делегированный народом мандат на управление.
   Глобальной демократии не существует, и вряд ли она когда-либо появится. Даже попытки ЕС создать нечто подобное «наднациональной демократии» упираются в жесткие территориальные границы членства в Евросоюзе.
   Однако пример США служит и предупреждением. Если все демократии суверенны, но некоторые более суверенны, чем другие, и могут творить все, что им вздумается, в мире настанет хаос. Необходимо наличие общих ограничителей, которых суверенные демократии добровольно придерживаются. Ничем не ограниченная суверенная демократия, как ее, например, понимают в Вашингтоне, вызывает лишь всеобщее раздражение. Об этом следует помнить участникам дискуссии в России.

В. Никонов
ЕЩЕ РАЗ О СУВЕРЕННОЙ ДЕМОКРАТИИ

   В последнее время дискуссии о «суверенной демократии», о чем мне уже доводилось писать, не сходят со страниц прессы. Причем страсти кипят нешуточные. Спорят о сути понятия, о его соответствии интересам развития России, о приемлемости для высшего российского руководства и элиты в целом.
   Чаще всего оппоненты этой концепции – по составу они совпадают с традиционными оппонентами российской власти в стране и за рубежом – недовольны приставкой «суверенная» к слову «демократия». Есть, мол, демократия как таковая, а любые определения и эпитеты призваны затушевывать фактическое ее отрицание – как термин «народная/пролетарская демократия» был средством камуфляжа авторитаризма советского строя. Как политолог должен разочаровать всех сторонников «чистой», без определений, демократии. Такой в природе не существует, политической теории известно множество разновидностей демократии, которые описываются различными прилагательными. Человечество еще в поздние первобытные времена начинало с военной демократии. Продолжало прямой демократией – типа новгородского вече, – которую также называют плебисцитарной. От одного из американских отцов-основателей Джеймса Мэдисона берет начало представительная демократия, весьма распространенная в современном мире. А есть еще такие демократии: охранительная (Бентам, Милль), развивающая (Руссо), партиципаторная или «прямого участия» (Пелтман), элитарная (Шумпетер), полиархическая, или многовластная (Милтон Фридман), консоциативная (Лейпхарт). И это только основные теории демократии, подкрепленные наиболее громкими именами и реализуемые на практике. А если учесть, что у каждой из этих теорий есть либеральные, консервативные, социалистические, анархические, популистские и прочие интерпретации, то их число можно смело умножать в несколько раз. Нет одной демократии в теории и в жизни, и термин «суверенная демократия» ничуть не хуже других.

   Нет одной демократии в теории и в жизни, и термин «суверенная демократия» ничуть не хуже других

   И он вовсе не создан для ухода от демократии. Напротив, ключевым в словосочетании является именно понятие демократии. Хотя у большей части нашего народа оно весьма не популярно, поскольку ассоциируется с хаосом 90-х, Кремль и «Единая Россия» однозначно дают понять, что видят будущее России именно как демократического государства, реализующего принципы народного суверенитета. При этом никто не считает, что нынешнее состояние отвечает высшим демократическим стандартам, сознавая, что строительство институтов народовластия – долгосрочный проект. Не меньшее раздражение у критиков вызывает и «суверенитет». Причем главный контраргумент звучит приблизительно так: думать, будто что-то угрожает суверенитету огромной страны, «протянувшейся от Калининграда до Владивостока, – это опасный бред» (Мариэтта Чудакова в «Ведомостях»).
   На мой взгляд, все гораздо сложнее. Мнение, будто суверенитету крупных государств вообще ничто и никогда не угрожает, – это наивное заблуждение.
   Советский Союз был по всем параметрам больше Российской Федерации, но приказал долго жить, унеся в историю и свой суверенитет. Последний, помимо прочего, предполагает территориальную целостность. Еще несколько лет назад только ленивый не говорил, что Россию ждет та же судьба, что и СССР, в условиях продолжавшегося «парада суверенитетов». Что, такая перспектива навсегда ушла? Еще совсем недавно существовал суверенный паханат Ичкерия, отделивший себя от России. Что, сепаратизм на Северном Кавказе безвозвратно канул в прошлое? К нашей стране есть территориальные претензии со стороны ряда соседей, заявляющих свой суверенитет на некоторые наши земли. А на Западе все еще в ходу теории заклятых друзей, которые настолько любят нашу страну, что одной России им мало, им нужно несколько: до Волги, до Урала и т. д.
   А еще был целый период, когда крупное государство Россия само отказывалось от суверенных прав, в частности на собственную экономическую политику.
   Напомню, в 90-е годы бюджет страны и ее экономические планы утверждались Международным валютным фондом и Всемирным банком, которые давали займы, если Кремль полностью соглашался с их рекомендациями. К чему выполнение этих рекомендаций вело, думаю, не стоит напоминать. А без займов обойтись было нельзя, поскольку в казне было пусто, а внешний долг рос как на дрожжах, что еще больше сужало пространство для суверенных действий.
   Бывает, крупные страны отказываются от части суверенных прав, когда вступают в межгосударственные объединения. Так государства – члены Европейского союза отдали 60-70% своих суверенных функций в Брюссель. А восточноевропейские страны прямо-таки наперегонки сдавали свои суверенитеты в ЕС и НАТО, а свои предприятия – транснациональным корпорациям. Однако, с одной стороны, это далеко не гарантировало их стабильности и процветания, что хорошо видно на фоне нынешних бурных событий в Будапеште или Варшаве, отражающих 10-процентный дефицит бюджета в Венгрии и 20-процентную безработицу в Польше. А с другой стороны, даже если мы очень захотим (как хотели в начале 90-х), то не сможем отдать суверенитет европейским структурам, поскольку нас никто и никогда туда не примет. Для них мы слишком большие и слишком русские. Россия обречена оставаться самостоятельным центром силы, как США или Китай. А такие центры силы всегда суверенны.
   Одна из доминирующих тем в разговорах о «суверенной демократии»: эта концепция принимается на политическом Олимпе далеко не всеми. Заместитель главы администрации президента Владислав Сурков ее поддерживает, а Дмитрий Медведев (интервью журналу «Эксперт») и сам Владимир Путин (встреча с участниками «Валдайского клуба») ее опровергают. По-моему, здесь очевидное недоразумение, связанное с игнорированием первоисточников. Как грамотные юристы Путин и Медведев отметили, что демократия относится к характеристикам политического режима, а суверенитет – к позиционированию страны в мире. При этом президент признал дискуссию о суверенной демократии не вредной, а Медведев заметил: «Если суверенная демократия – это демократия плюс жесткий государственный суверенитет, то это вполне обоснованно».
   Ровно об этом речь и идет. «Суверенная демократия» – это концепция, которая предполагает создание в России демократического государства, сохраняющего независимость во внешних и главенство во внутренних делах.
   Не больше, но и не меньше.

А. Ливен
НАЦИОНАЛИЗМ ПО-АМЕРИКАНСКИ

//-- Глобальной демократии не бывает --//
   В последнее время в российско-американских отношениях накопилось много наболевших вопросов. Совершенно очевидно, что на сегодняшний день существуют реальные конфликты интересов – это, в частности, касается региона Ближнего и Среднего Востока и государств бывшего СССР, – связанные с желанием правительства США контролировать энергетические ресурсы и вместе с Израилем занимать господствующее положение на Ближнем Востоке, что не совсем соответствует интересам России.
   Как понять стремление США видеть Украину в НАТО, хотя Вашингтон не имеет при этом необходимых вооруженных сил, чтобы защитить ее в случае возможного кризиса? Как объяснить, что Абхазия занимает теперь важное место в российско-американских отношениях, хотя мизерное число американцев способны найти на карте Абхазию, а абсолютное большинство о ней даже никогда и не слышали? Как понимать, что значительное число американцев, включая ведущих экспертов и специалистов, готовы видеть в России угрозу? Полагаю, что причина вышеизложенного кроется как в структуре американской политической системы, так и в идеологии и политической культуре США.
   У меня есть два объяснения этим фактам. Одно из них связано со структурой американской политической системы, а второе – с идеологией и политической культурой. Начну со структурных причин. В структурной области речь идет прежде всего об инерции элит (или, по выражению американского политолога Чарльза Тейли, «остаточных элитах») – американский истеблишмент и основные принципы взаимоотношения между элитами сформировались в годы холодной войны вокруг противостояния «советской угрозе». Ключевую связующую роль играли лоббисты и компании американского ВПК. Эти элиты продолжают играть определяющую роль и ныне: хотя СССР уже пятнадцать лет как не существует, большинство американцев по-прежнему видят в России врага.

   Хотя СССР уже пятнадцать лет как не существует, большинство американцев по-прежнему видят в России врага

   Американские политические элиты сформировались, чтобы сфокусироваться на глобальном враге, на одной из крупнейших стран. После 11 сентября стало особенно заметно, что эти элитарные группы с трудом могут переоценить свою роль в мире и перенаправить свои усилия на борьбу с терроризмом. Хотя после 11 сентября 2001 года в центр внимания США переместились террористические группы, такие как «АльКаида», уже к середине 2002 года упор был сделан на Ирак, на Иран, а сейчас, с некоторыми оговорками, – на Россию и Китай. Частично это может быть объяснено термином, который бывший президент США Эйзенхауэр определил как «военно-промышленный комплекс», а применимо к современным условиям это «военно-промышленный академический комплекс».
   Угроза со стороны государства, обладающего мощными вооруженными силами, – единственное надежное основание финансирования оборонного комплекса и соответственно поддержки связанных с ним политических, деловых и научных элит. Это не говорит о том, что военные корпорации и армия в США прямо желают войны с Россией или Китаем; в действительности простые солдаты не хотят войны даже в Иране. Американские генералы агрессивны только при освоении бюджета, реально воевать с кем-либо они не желают. Но чтобы получить все эти бюджетные деньги, необходимо поддерживать определенный уровень напряженности с некоторыми странами. Сейчас, например, финансирование военно-морских сил США во многом зависит просто от наличия самой вероятности войны с Китаем.
   После терактов 11 сентября стало особенно заметно, что американские элиты с трудом могут переключиться на новые вызовы – борьбу с врагом, не имеющим «центра приложения» американской военной мощи. Иракская кампания ясно продемонстрировала, что ВПК предпочитает вести борьбу с террором традиционными методами – с помощью танков, самолетов, кораблей и пехоты. Если бы эта возможность не существовала, большая часть вооружений была бы просто не нужна. Это первое структурное объяснение поведения США после холодной войны. Однако само по себе оно не объясняет, почему США концентрируются на какой-то определенной проблеме, а не на других. Не объясняет это и порой жесткую позицию по отношению к России.
   Американская политическая элита раздроблена, и ситуация усугубляется самой природой политической системы Америки, которая основана на разделении полномочий между исполнительной, судебной и законодательной властью. Фактически в США три правительства. Конгресс и Верховный суд США имеют внутри страны такие полномочия, которые в других странах принадлежали бы только исполнительным органам. Верховный суд не может влиять на внешнюю политику, но конгресс такое право имеет, например, может самостоятельно принимать внешнеполитические концепции и стратегии.
   В соответствии с западным пониманием демократии две основные политические партии США не обладают четкой организацией или внутренней дисциплиной. Это масса людей с противоречивыми, порой даже чересчур противоречивыми взглядами. В конгрессе и сенате выступают отдельные представители этих политических сил, защищают и представляют при этом свои интересы, своего рода «независимые принцы». Эти «принцы» попадают под давление различных лоббистских групп, выражая интересы коммерческих структур или этнических меньшинств.
   Кроме того, необходимо помнить о возрастающей роли бюрократии в области реализации внешней политики США. Например, на формирование внешнеполитического курса страны чрезмерно большое влияние оказывает Министерство обороны США, да и другие государственные или полугосударственные структуры имеют доступ к такому воздействию. Все эти различные лица, группы, организации преследуют свои узкополитические цели, которые не сочетаются с общей стратегией и ведут к фрагментации американской внешнеполитической линии.
   Для того чтобы выдвинуть и реализовать единую внешнеполитическую стратегию, Америке необходим президент с дальновидной политикой, которого пока нет. С более широкой точки зрения, это не только вина администрации Буша, но и Демократической партии США, тоже не способной сфокусироваться на определенной цели и сделать соответствующие выводы.

   В идеологической области антироссийская политики США связана с самим характером американского национализма

   В идеологической области антироссийская политика США связана с самим характером американского национализма. При администрации Буша и при Клинтоне американская политика фактически стала имперской по отношению ко всему остальному миру, хотя, конечно, большая часть американцев не подозревает этого, они не считают себя империалистами в отличие от их британских, французских и российских предшественников. Эмоционально, политически и социально такая политика поддерживается национализмом.
   Это национализм двух видов. С одной стороны, это ущемленный шовинизм, который был значительно активизирован событиями 11 сентября. Кроме того, в рамках общенационального шовинизма существует национализм этнический. Например, выходцы из Ирландии осуществляли определенную вендетту по отношению к англичанам, что было обусловлено британо-ирландскими взаимоотношениями; схожие конфликты существуют у украинцев, поляков, прибалтов по отношению к русским.
   Но не менее важным в данном случае является идеологический национализм. В данном случае мы говорим о базовых идеях американского национализма – это вера в демократию, в справедливость, в свободу слова, индивидуализм, то есть все то, что мы обычно называем американскими ценностями. И эта безграничная вера в американский путь родилась задолго до того, как в Америке появился первый белый поселенец, ее корни можно найти в английском и шотландском протестантизме XVI века.
   Изначально эта вера соответствовала протестантской идее «города на холме»: Америка должна быть примером для всех других стран. Но эта идея не предполагала, что Америка будет активно распространять и насаждать свой пример по всему миру. Однако по мере роста американской мощи, по мере роста американских интересов и желаний в разных частях света эта вера приняла экспансионистский характер. А поскольку эта вера глубоко укоренилась в сердцах и умах, поскольку эта вера заложена в американскую систему воспитания и образования, культуру, американцы вырастают вдохновленными ею, слыша ее даже в церковных песнопениях, то, как правило, невозможно разделить, что относится к американским интересам, а что нет, что действительно является распространением демократии во всем остальном мире. Точно так же во времена Хрущева и Брежнева сложно было определить, что относится к интересам Советского Союза и его народа, а что относится к интересам Коммунистической партии.
   Будет, конечно, преувеличением, если я скажу, что США являются авторитарным государством, но это тесное переплетение национализма и идеологии уже нашло выражение в полугосударственных институтах, таких как «Национальный фонд в поддержку демократии» и «Фридом Хаус», которые распространяют эти идеи среди американцев и, насколько это возможно, в других странах мира.

   В мусульманских государствах или на постсоветском пространстве идеи демократии и свободы не обязательно сочетаются с полным подчинением геополитическим интересам США

   Невозможно критиковать идею развития демократии и свободы во всем мире. Однако нужно понимать, что, за исключением Западной и Центральной Европы, где существуют определенные исторические и национальные факторы, которые способствуют массовой поддержке концепции продвижения западной либеральной демократии в глобальном масштабе, в других странах мира, например мусульманских государствах или на постсоветском пространстве, идеи демократии и свободы не обязательно сочетаются с полным подчинением геополитическим интересам США.
   Неприятие многими в США идеи «суверенной демократии», взятой на вооружение нынешним руководством Кремля, мне представляется несколько странным. Ведь парадоксальным образом суверенная демократия – это именно то, на чем основана американская система. Что такое суверенная демократия? Это общество, которое считает, что невозможно и антиконституционно оценивать его демократию и его суверенность по правилам, созданным вне данного общества.
   Суверенная демократия – базовая основа американской политической системы, характеризуемая двумя противоположными понятиями. С одной стороны, все страны мира должны подчиняться универсальным демократическим правилам, разработанным и составленным США, но сама Америка не должна подчинять себя никаким таким международным правилам, так как американская система основана на принципах суверенности граждан и территорий.
   По мнению многих американцев, невозможно и антиконституционно оценивать американскую демократию и суверенность по правилам, созданным где-либо, кроме самой Америки. Вот это и есть суверенная демократия в ее чистом виде.
   Здесь необходимо отметить объективное воздействие процессов глобализации, действий международных организаций и международной элиты на внутриполитическое развитие суверенных государств. Несмотря на то что процессы глобализации сами по себе могут быть достаточно благоприятными, они зачастую имеют антидемократическую направленность, не подконтрольны и не отражают мнения людей конкретной страны или территории. Однако неоспоримым остается тот факт, что демократия должна существовать среди определенной группы людей, проживающих на определенной территории. Иначе невозможно реализовать мандат на демократическое управление. Глобальной демократии не бывает. В этом смысле все настоящие и эффективные демократии в мире являются по определению суверенными.

В. Матвиенко
РОССИЯ БУДУЩЕГО: инновации, демократия, суверенитет

   Становление новой российской государственности и поиск «новой российской идентичности» проходят на фоне усиления мировых интеграционных процессов. В этих двух тенденциях содержатся противоречия и внутренний конфликт. Эти объективные противоречия отражает и термин «суверенная демократия», вокруг которого развернулась столь острая дискуссия.
   Применительно к современному миру, по факту, все более сплоченному инновационной экономикой и глобальными общечеловеческими угрозами, возникает вопрос: как найти разумный баланс между суверенными общенациональными интересами и мировым интеграционным процессом? Как сохранить национальный суверенитет, уникальность и независимость, не превращаясь в закрытую страну, где сдерживается развитие демократических институтов? На одной чаше весов – необходимость унификации правил, по которым будет жить глобальное мировое сообщество. На другой – угроза потери собственной идентичности для каждого из участников интеграционного процесса.
   В этой связи возникает вопрос: каковы ресурсы разрешения конфликта «суверенности» и включения в процесс глобализации у России?
   Если посмотреть на российскую специфику в реалиях современного мира, то мы увидим страну огромной географической протяженности, с различными климатическими условиями, крайне неравномерным экономическим развитием регионов, разнообразием демографической ситуации, имущественным расслоением населения. Россия многонациональна, поликонфессиональна, она объединяет на своем пространстве сотни языков, этносов, культур и традиционных жизненных укладов.

   В нашей истории и современности отнюдь не только острые и трагические противоречия и конфликты. У нас есть и бесценный исторический опыт их конструктивного решения, успешного поиска путей сбалансированности интересов

   Но в нашей истории и современности отнюдь не только острые и трагические противоречия и конфликты. У нас есть и бесценный исторический опыт их конструктивного решения, успешного поиска путей сбалансированности интересов. Даже опыт последних 15 лет дает примеры разрешения и сглаживания межнациональных и межконфессиональных конфликтов. И он может быть востребован для решения не только внутренних проблем, но и проблем всего интегрирующегося мирового сообщества.
   Центробежные тенденции внутри российских регионов, остро проявившиеся в 1990-х годах, преодолены. Об угрозе распада страны сегодня не говорят даже политические кликуши. Причем в разных регионах и автономиях центральная и местная власть находили различные формы баланса национального суверенитета и государственной целостности. И что принципиально: этот баланс достигался без отказа от базовых демократических ценностей.
   Россия сама по себе уже является продуктом интеграции. И ее исторический опыт может послужить для мирового сообщества моделью для решения проблем интеграции при сохранении суверенитета. То, что на протяжении нескольких веков служило барьером для включения России в общеисторические процессы и осмысливалось как «особый российский путь», сегодня можно оценить принципиально иначе. В современной ситуации «российский путь» совпал с магистральной тенденцией исторического процесса.
   Если же говорить о сохранении суверенных прав России как независимого и демократического государства в условиях глобальной интеграции, то очевидно: Россия должна использовать новые пути для усиления общегражданской солидарности и новые стратегии экономического развития.
   Уже во второй половине XX века большинство стран, переживших резкий экономический скачок, отказывались от конкуренции с более развитыми странами в традиционных секторах экономики и ставили на развитие инновационных, быстро развивающихся отраслей. Такая стратегия часто создавала стимул для развития национальной экономики страны в целом и в исторически короткой перспективе выводила страну в экономические лидеры (вспомним, для примера, послевоенное «японское экономическое чудо»). Наше время предоставляет новые инструменты и технологии для использования процесса глобализации в интересах суверенного государства, национальной экономики.
   Очевидно, что для России фундаментальной стратегией экономического развития должен стать постепенный переход от доминирования сырьевого экспорта к высокотехнологичным производствам. Важнейшим ресурсом для такого развития является интеллектуальный и профессиональный потенциал страны и таких субъектов Федерации, как Санкт-Петербург. Конкурентоспособность наукоемких и высокотехнологичных отраслей – самый мощный импульс модернизации как региональной, так и национальной экономики. И как следствие – укрепление суверенитета на базе развития рыночных институтов, конкурентной среды, поддержки национального бизнеса и ускоренной интеграции в мировую экономику.
   В этом контексте Россия, в конце XX века остро пережившая проблему «утечки мозгов», может осуществить, пользуясь реалиями современной экономики, «интеллектуальный реэкспорт» специалистов. Речь идет о многомиллионной русскоговорящей диаспоре, проживающей не только в странах СНГ, но и в развитых странах, сохраняющей культурную связь с Россией. Нам необходимо найти возможность привлечения человеческого и профессионального капитала «высоких кондиций». Такой ресурсный потенциал, как включение в экономику национальных диаспор, расселенных по всему миру, уже показал свою эффективность, стал одним из составляющих «китайского экономического чуда», «индийского экономического чуда».

   Инновационное развитие требует открытой политической системы, предусматривающей дальнейшее совершенствование демократических институтов и расширение международных связей

   Подобная тенденция все более заметно распространяется и в развитых странах; наряду с «дистанционным» обучением все шире используется «дистанционный» труд (то есть использование в науке и высокотехнологичных производствах специалистов, проживающих в разных странах). Нам не грех воспользоваться этим опытом. Это стратегический ресурс не только для развития экономики, стремящейся переориентироваться на инновационные производства, но и для расширения базы общенациональной российской солидарности.
   Инновационное развитие требует открытой политической системы, предусматривающей дальнейшее совершенствование демократических институтов и расширение международных связей. В свое время похожий путь прошли Германия и Япония, молодые «дальневосточные тигры» вроде Сингапура и Южной Кореи.
   Для мощного рывка в постиндустриальное будущее Россия должна состояться как суверенная демократия, сочетающая свободу каждого гражданина внутри государства и свободу самого государства проводить независимую политику в ряду других мировых держав. Только так мы сможем гарантированно обеспечить свое будущее и занять достойное место в формирующемся новом мировом порядке.

С. Авакьян
ТОЧКА ОТСЧЕТА – НАРОД

//-- ПОНЯТИЯ «СУВЕРЕНИТЕТ» И «ДЕМОКРАТИЯ» СОЕДИНИТ ВОЕДИНО ТОЛЬКО ПОДЛИННОЕ НАРОДОВЛАСТИЕ --//
   Проблема суверенитета и демократии в их переплетении не может не быть политической. А обращение к ней деятелей разных партий и политологов делает эту проблему еще более политизированной.
   Причина, вероятно, кроется в том, что начинается незамедлительный поиск общественных сил, которые «единственно» есть защитники как суверенитета, так и демократии, способные соединить эти понятия в построении демократического общества и управлении государством.
   Профессиональному конституционалисту все представляется несколько проще. Любой разговор о суверенитете и демократии он начнет с понятий, а они нам давно известны – «народный суверенитет», «национальный суверенитет», «государственный суверенитет».
   И основой любого разговора о суверенитете является категория «народный суверенитет». Что это? Если говорить иными, более ясными читателю словами, народный суверенитет – это народовластие, принадлежность народу всей власти в обществе и государстве. Именно полновластие народа должно соединить такие понятия, как «суверенитет» и «демократия». В конце концов изначально демократия и означает власть народа, а суверенитет позволяет придать этой власти такое качество, как верховенство – ничего нет и не может быть выше власти народа.
   Господи, о чем он! – скажут некоторые читатели. О какой власти народа вообще, и тем более о полновластии народа, можно вести речь? Неужели не очевидно, что как раз-то народ пока отчужден, реально отодвинут от власти в нашей стране? Хорошо хоть есть суверенитет государства как свойство его самостоятельности во внутренних делах и независимости в международном общении.

   Если мы хотим соединить две исторические ценности, суверенитет и демократию, следует говорить о великом достижении человечества – идее суверенитета народа

   Не будем отрицать очевидное – до реальной власти народа нам еще далеко, а о своем – государственном – суверенитете обязано заботиться любое государство. Все так. Однако если мы хотим соединить две исторические ценности, суверенитет и демократию, следует говорить о великом достижении человечества – идее суверенитета народа, тем более когда она нашла конституционное воплощение в России. Есть ведь статья 3 Конституции, и она гласит: «Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ». И далее: «Народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы государственной власти и органы местного самоуправления». И еще: «Высшим непосредственным выражением власти народа являются референдум и свободные выборы».
   К идее власти народа и ее конституционной формулировке наша страна шла нелегким путем.
   В царской России идеологизмом, говоря современным языком, была триада «самодержавие, православие, народность». Вроде бы уже тогда уповали на народ? Нет, на деле народом считалось население страны, да и то как совокупность подданных императора. Власти народа как его права участвовать в решении государственных дел, тем более решать их, не было.
   В советское время возвысили принцип классового расслоения. Официально объявляли о принадлежности власти то рабочим, то рабочим и крестьянам, то трудовому народу, то трудящимся. Формально говорили о народе. Но конституционно власть закреплялась все-таки не за народом, а за государственными органами. Конституция РСФСР 1918 года начиналась «Декларацией прав трудящегося и эксплуатируемого народа». В ее первой статье Россия объявлялась республикой Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. «Вся власть в центре и на местах принадлежит этим Советам». По Конституции 1936 года СССР провозглашался социалистическим государством рабочих и крестьян, в котором вся власть принадлежала трудящимся города и деревни в лице Советов депутатов трудящихся.
   В разрабатывавшейся более 15 лет и принятой в 1977 году Конституции СССР как Основном Законе развитого социализма записали, что «вся власть в СССР принадлежит народу» (статья 2), а «социальную основу СССР составляет нерушимый союз рабочих, крестьян и интеллигенции» (статья 19). Но характерно: даже сказав о принадлежности власти народу, творцы Конституции все равно записали, что «народ осуществляет государственную власть через Советы народных депутатов, составляющие политическую основу СССР». В процессе всенародного обсуждения проекта Конституции многие граждане предлагали записать, что народ осуществляет свою власть «непосредственно и через Советы». Однако не прошло. Народ народом, а органы лучше.
   С удовлетворением можно констатировать, что одной из демократических реалий России, переходившей от советского к постсоциалистическому обществу, стало наконец-таки отражение в Конституции того, что народ не только обладает у нас властью, но и сам ее осуществляет. 15 декабря 1990 года в Конституцию РСФСР включили два важных положения: что вся власть в РСФСР принадлежит «многонациональному народу России» и что он осуществляет государственную власть «через Советы народных депутатов и непосредственно» (именно в такой последовательности). Действующая Конституция РФ 1993 года сохранила эти принципиальные ценности. Ее преамбула начинается со слов: «Мы, многонациональный народ Российской Федерации». А в статье 3 Конституции, как уже видел читатель, возможность прямого народовластия поставлена на первое место – «народ осуществляет свою власть непосредственно, а также через органы…» Таким образом, наконец-то народный суверенитет нашел свое истинное конституционное воплощение. Конечно, это совсем не означает, что народу надо изо дня в день самому принимать государственные и политические решения. Но важен сам принцип: народ вправе непосредственно осуществлять свою власть и может это делать – например, если надо принимать важнейшие документы, в частности Конституцию государства, решать вопрос о создании союзного государства вместе с другими народами, сказать свое слово по принципиальным вопросам и т. д. А уж выборы с возможностью для граждан оценивать множество кандидатов и политических партий, отдавать кому-то предпочтение, стали реальностью, несмотря на то, что проблем хватает.
   К сожалению, говоря о суверенитете и демократии, мы отнюдь не думаем о том, что основой России, костяком ее власти и демократических институтов должен быть народ как единая общность. Конструктивная роль категории народного суверенитета может проявляться, да и проявляется, в разных весьма важных направлениях.
   Главное видится прежде всего в том, что именно восприятие себя всеми людьми (как населения страны) единым народом с общими менталитетом, психологией, взглядами на свою жизнь и окружающий мир, достижениями и, увы, бедами способствует созданию и сохранению социального и политического мира. Не секрет, что вместе с постсоциалистической демократией мы получили социальное расслоение, достаточно очевидное и во многом неизбежное в новое российское время. Но это, к счастью, не становится определяющим фактором общественно-политического развития. В немалой степени потому, что есть осознание: эти люди – бедные, со средним достатком и богатые – обречены жить на данной территории и управлять своими делами. Они есть единый народ.

   Сейчас хотят создать общество сознательных и небезразличных людей; именно такое единение граждан в состоянии самоуправляться, выбирать достойных правителей и исполнять законы

   Что может быть взамен? А то, что уже было: или правит кучка богатеев и поставленных ими чиновников, а простой народ наливается злобой, или вчерашние бедняки приходят к власти и либо долго учатся ею пользоваться, причиняя при этом страдания своим же согражданам, либо быстро сами приобретают вкус к богатству. Но есть категория «власть народа», которая подходит всем. Нельзя вечно экспроприировать, отнимать, перераспределять и т. д. Соответственно нельзя и власть узурпировать. Управлять не думающей и равнодушной массой, как это ни парадоксально, труднее; народ не подобен стаду животных, а властвующий – погоняле. И совсем не случайно сейчас хотят создать общество сознательных и небезразличных людей; именно такое единение граждан(!) в состоянии самоуправляться, выбирать достойных правителей и исполнять законы.
   Конечно, совсем не отвлеченным является и вопрос о том, как формируется народ, как масса людей превращается в духовную и политическую общность. Есть разные пути. Каждый путь, будучи пригодным для какой-то части земли, рождая там свои представления о том, кого считать частью народа, какие демократические формы развивать и кого допускать к власти, может не прижиться в другом регионе.
   В какой-то мере было проще так называемым мононациональным территориям. Например, постепенно все слои, проживающие на исторической территории Франции, говорящие на одном языке, имеющие общий менталитет, образовали единый народ. Здесь, таким образом, «нация» и была «народом», и наоборот. Соответствующая идеология остается и в наши дни. Не случайно и конституция Франции говорит о нации, подразумевая народ. И прижившиеся в этом государстве выходцы из Африки и Азии юридически являются французами, принадлежат к данной нации-народу.
   Другой путь формирования народа можно увидеть в США: приехали люди сначала из Англии и Ирландии, затем со всех концов мира, стали вместе жить, работать, искать счастья, постепенно притерлись друг к другу. При этом прежние обычаи и языки оттирались, основой общения стал английский, со временем так модифицированный, что его называют теперь англоамериканским. Появились общая психология, образ жизни, ценности, основанные на уважении чужого достатка, невмешательстве в частную жизнь, религиозной терпимости.
   Кстати, религиозный фактор сам по себе тоже может играть важную роль в формировании единого народа – люди относятся к различным этническим группам, но исповедуют одну религию, и это постепенно трансформирует их в общность, которую называют единым народом.
   В истории можно найти и примеры стремления сформировать народ посредством переселения на территорию с одним, преимущественно мононациональным составом населения, лиц иного национального происхождения и попытки создать некое ассимилированное братство с общими интересами и способами их выражения.
   Что лучше? На этот вопрос никто не даст однозначного ответа. У любого варианта есть свои проблемы.
   По теории «одна нация – один народ» жизнь легче до той поры, когда нет массового наплыва мигрантов. Трудности начинаются тогда, когда «инородцам» из благородных побуждений дают возможность инкорпорироваться в местное сообщество, а получается со временем совсем неожиданный результат.
   Религия также не становится панацеей. Например, Турция «укрепляла» свой народ в 1915 году путем геноцида армян – граждан другой религии, физически уничтожив более полутора миллионов человек за несколько недель, и мир этого никогда не забудет. Но ведь живущие в Турции курды тоже исповедуют ислам, тем не менее никакого единого народа не получается; неясно также, что означает отраженное в конституции Турции понятие «турецкая нация».
   Как показывает опыт ряда районов мира, при «разбавлении» местного населения лицами иной национальной принадлежности и тем более веры возникают серьезные проблемы. К примеру, во времена Советского Союза тысячи русских и русскоязычных граждан приглашались в Латвию, где в значительной мере их усилиями развивалась индустрия. Сегодняшняя ситуация в этой республике наглядно показывает, что единая для граждан и «неграждан» демократия, и тем более их духовная общность, возникнет еще очень не скоро.
   Впрочем, хватит о других. А каким путем шло и идет сейчас формирование народа в России? Прежде всего давайте не забывать о том, что при всех сложностях организации советской власти в то время в нашей стране была во многих отношениях продуманная государственная политика. Если оставить в стороне охоту за «врагами» и классовый подход, в принципе советская власть достаточно умело формировала новое общество. Не будем касаться территориальных перекраиваний – здесь волюнтаризма хватало, и все сказалось в постсоветский период.
   Однако ясно то, что Советскому Союзу осталось в наследство от прежней России хотя и сложное, но готовое к общей жизни и взаимопониманию общество. Да, оно было многоязычным, многоконфессиональным. Но это не мешало. У страны были единая экономика, свободное перемещение товаров, капиталов и людей, их реальное равноправие. В Государственную Думу царского периода избирались представители многих национальностей, причем в национальных районах депутатами становились как «националы», так и русские. Государство не мешало народам жить по своим обычаям, говорить на местных языках, развивать свою культуру.
   И все это было продолжено. С одной стороны, конечно, искали пути единства, в общем-то, уже существовавшего народа на новом идеологическом, политическом, экономическом и психологическом фундаментах, создавали новую общность со своим, новым и всех связывающим менталитетом. С другой стороны, в условиях многонационального государства еще сильнее, чем ранее, и теперь уже официально провозглашались и реально обеспечивались учет национальной специфики в развитии национальных языков и литературы (нередко даже с созданием своей письменности), театра и кинематографии, формирование национальных кадров и т. д.

   Почему-то некоторые сторонники национального суверенитета видят лишь один путь его реализации – создание государства или так называемой государствоподобной единицы

   Все эти достижения, к счастью, перешли и к новой России. У нас действительно единый народ. Более того, это и многонациональный народ.
   Сочетаемо ли это? Может быть, правы те, кто предлагает отодвинуть на второй план национальную составляющую российского народа?
   К нашей теме суверенитета и демократии данный вопрос имеет прямое отношение. Не следует жить иллюзиями и в многонациональном государстве строить единое общество, не обращая внимания на национальный фактор.
   Просто следует отделять одни категории от других. И не важно, является ли государство федеративным или унитарным (т. е. сложным или простым по внутреннему устройству) – это только влияет на государственные способы учета национальных интересов, их взаимодействие с общегосударственными и просто территориальными, иного не дано.
   Если видеть национальный суверенитет в праве самостоятельного решения нацией вопросов своего бытия, а иное и невозможно, очевидно, что он всегда будет существовать – до тех пор, пока есть нации. Не надо закрывать на это глаза. Однако почему-то некоторые сторонники национального суверенитета видят лишь один путь его реализации – создание государства или так называемой государствоподобной единицы. Возможно, свои исторические параллели не дают почвы для других мыслей. В самом деле, в царской России существовал единый Туркестан, а при советской власти, начиная с 1924 года, его раскроили на ряд союзных республик. В 1922 году была образована единая Закавказская федеративная республика, состоявшая из Азербайджана, Армении и Грузии, но по Конституции СССР 1936 года они вошли в Советский Союз в качестве самостоятельных республик. Да и в наши дни можно найти примеры.
   Была единая Чечено-Ингушская Республика, теперь вместо нее две самостоятельные республики. В других регионах тоже нет покоя некоторым националам – есть сторонники «развода» Карачаево-Черкесии и Кабардино-Балкарии на самостоятельные республики. Да и зарубежный опыт дает примеры той же тенденции, взять хотя бы Югославию.
   На самом деле национальный суверенитет прежде всего означает право соответствующей нации самостоятельно думать о своей судьбе. Для этого совсем не обязательно создавать свое государство. Порой достаточно автономии в большом государстве. А можно вообще не иметь своей единицы – живут же сообща аварцы, кумыки и другие народы Дагестана в рамках единой республики!
   Интернационализация ни в коей мере не должна вести к отказу от национального фактора. От того, что в российском паспорте вычеркнули графу о национальности, ничего не изменилось. Говорят, сделано это для того, чтобы печально известный «пятый пункт» – национальная принадлежность не имела значения при зачислении в вуз, приеме на работу, привлечении к ответственности и т. д.
   На деле мы получили учет национального фактора, как говорится, с точностью до наоборот. Известное выражение из анекдота «бьют не по паспорту, а по физиономии», если его чуть подкорректировать, блестяще подтверждают милиционеры на улицах Москвы – им абсолютно не трудно вычислить по внешнему виду, кого задерживать или чьи документы проверять.
   Национальный фактор должен учитываться во всех наших демократических институтах, если надо – придавать им соответствующую окраску. Речь, конечно, идет не о возвеличивании национального момента с дискриминацией других национальностей. В некоторых республиках при отборе на государственные должности приоритет отдают лицам из коренных национальностей, растет число депутатов в местных парламентах за счет уменьшения русских. Это издержки. Президент России, Государственная Дума и Совет Федерации должны в этом вопросе занять жесткую позицию, помочь республикам, особенно в защите интересов русскоязычного населения.
   Хотелось бы коснуться и несколько щекотливого вопроса о положении собственно русского народа в нашей Федерации. Если об этом говорят русские авторы, они боятся упрека в великодержавных амбициях. Возможно, будет проще, если об этом скажет профессор Московского университета, тем более с иной национальной принадлежностью. Мне всегда казалось, что положение русской нации как костяка государства и государственности, то есть как так называемой государствообразующей нации, можно отразить конституционно. Во всяком случае это не помешало бы понять и положение данной нации, и признание, уважение этого положения со стороны других наций. В августе 1977 года, в разгар работы над проектом Конституции СССР, автор этих строк был включен в рабочую группу по созданию проекта Конституции РСФСР, которую приняли в 1978 году. При обсуждении вопроса о том, что есть РСФСР, я настаивал на включении в проект такой формулировки: РСФСР олицетворяет государственное единство русского народа и других народов РСФСР. Три вечера наша рабочая группа, состоявшая из известных ученых (я тогда еще был сравнительно молодым доцентом), ожесточенно обсуждала не только саму формулировку, но и то, можно ли ее включать в проект. Удалось убедить коллег, она вошла в проект. И никогда не забуду, как после этого прекрасный ученый, участник войны, профессор Иван Акимович Азовкин из Института государства и права АН СССР, гордившийся тем, что он настоящий русский мужик из Сасовского района Рязанской области, с горечью сказал: «Да, до чего мы, русские, дожили, что уже армяне нас защищают…» Однако в ЦК КПСС это предложение не прошло – может, из уважения ко всем нациям и народностям страны, может, по нерешительности. А ведь насколько легче было бы решать многие проблемы, если бы к идее прислушались. В значительной мере это положило бы конец регулярно возникающим вопросам: а где она, русская государственность, какое место русские занимают в данном сообществе? Не было бы и почвы для претензий на создание Русской республики в составе Российской Федерации для воплощения национального суверенитета русских.

   В последнее время благодаря как некоторым позитивным сдвигам в экономике, так и, хотя это и удивительно, определенной усталости людей стало больше единства в нашем обществе

   Итак, в национальном факторе нет угрозы народному суверенитету. А вообще-то есть ли что-то, чего надо бояться? В последнее время благодаря как некоторым позитивным сдвигам в экономике, так и, хотя это и удивительно, определенной усталости людей (от политических баталий и плюрализма мнений) стало больше единства в нашем обществе. Как на корабле в открытом море: сначала не выносят друг друга на дух, а потом понимают, что выплывать-то надо вместе, и постепенно становятся общностью.
   В обычном обществе происходит нечто сходное. И таким образом, вопрос о том, что угрожает народу и его суверенитету, существует. Не все так безоблачно.
   Есть разные внутренние угрозы. Одной является власть органов, а если быть точнее, то власть бюрократии, которой совсем не хочется всерьез воспринимать право народа на власть, а видеть в нем демократическую ширму для своего реального полновластия.
   Другой аспект той же угрозы связан с тем, что различные общественные силы могут возомнить себя единственными носителями суверенитета народа, выразителями его интересов. Через это наша страна уже проходила: была одна партия, видевшая в себе олицетворение народного суверенитета. Но почему-то ее печальный опыт не очень-то учитывается новыми политическими образованиями. Хотя записано в Конституции (статья 13), что «в Российской Федерации признаются политическое многообразие, многопартийность», некоторым силам непременно хочется быть ведущими за счет обескровливания политических партнеров. Ничего хорошего в этом нет. Нам не нравилось, когда на выборы шли более 40 партий и движений, но мы настороженно воспринимаем и наличие так называемой правящей партии, особенно когда ее членами становятся губернаторы и прочий правящий «класс», административный ресурс активно используется на выборах, оппозиция призрачна и состоит из партий-сателлитов.
   Есть и внешний фактор, который кое-кем толкуется как ведущий к разобщению народа. Речь идет о миграции – внешней и внутренней. Многие западные страны, допустив к себе иностранную рабочую силу, однозначно поставили преграду на ее интеграции со своим населением. Четыре с лишним миллиона иностранных рабочих в Германии стали частью ее населения, но не народа. Опорой государства здесь считается германская нация.
   Что ждет в этом плане Россию? Прежде всего за границей нашего государства проживает более 20 миллионов граждан, относящихся к числу русских или других коренных национальностей России. Их возвращение на историческую родину и приобретение гражданства РФ сделает их частью народа России. Особых проблем здесь, наверное, не будет.
   Более серьезный вопрос – как быть с иностранными рабочими из Таджикистана, Молдовы, Китая, Армении, Азербайджана и т. д.? Если произойдет их официальная легализация, минимум 15 миллионов получат право на беспрепятственное проживание в России. Сначала они не будут претендовать на российское гражданство, но это лишь вопрос времени. Но в состоянии ли они стать частью российского общества? Это трудный вопрос. Будет ли российский народ «разжижен» такими добавлениями и насколько? Тем более что перспектива клановых национальных диаспор уже очевидна.
   Сюда надо добавить и то, что у нас есть проблема, которой практически нет у западных стран, – внутренняя национальная миграция. Из некоторых южных национальных районов страны вытесняется русскоязычное население. В свою очередь приезжающие в среднюю полосу и северные районы выходы из национальных районов, с одной стороны, сталкиваются с проблемой их дискриминации как «лиц кавказской национальности», с другой стороны, сами тоже не могут себя вести и проявлять уважение к обычаям местного населения.

   Никакой особой связи государственного суверенитета и демократии не существует (в отличие от народного или национального суверенитетов)

   На фоне всех тех трудностей, о которых мы вели речь, вопрос о государственном суверенитете представляется более простым и понятным. Никакой особой связи государственного суверенитета и демократии не существует (в отличие от народного или национального суверенитетов). Государства демократические, авторитарные и даже деспотические, состоящие в союзах или чурающиеся их, официально независимы, они обладают государственным суверенитетом. Мировым сообществам могут не нравиться какие-то режимы, однако очень большой вопрос, вправе ли они вмешиваться во внутренние дела.
   Еще сложнее, когда государственный суверенитет нарушается по желанию другого государства. Как известно, фашистский режим начал войну с СССР, чтобы покончить с «кровавым» коммунистическим режимом. США пришли в Афганистан, чтобы положить конец правлению талибов, а затем еще и найти лидера международных террористов (чего не сделали). Приход в Ирак мотивировался тем, что там тайно изготовлялось оружие массового уничтожения – его тоже не нашли.
   Получается, что периодически одни страны вправе выдать свои представления о демократическом правлении, о справедливом строе за идеальные, желают, чтобы другие страны последовали их моделям, либо навязывают их внешним принуждением. А если не убеждает модель, тогда можно заявить об угрозе для своей обороны. Таким образом, признание и за мировым сообществом, и за отдельными странами каких-то исключительных прав и приоритета перед государственным суверенитетом других стран – это очень опасная идея.
   Кстати, Российская Федерация не лучшим образом поступила в 1993 году, записав в своей Конституции: «Общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы» (статья 15 часть 4).

   Государственный суверенитет произведен от народного суверенитета и является его логическим продолжением, служит тому, чтобы никакие внутренние и внешние силы не препятствовали выражению воли народа

   Казалось бы, все просто: общепризнанные – значит, и нами признанные. Так подходят к этому вопросу французы, немцы и другие страны. Ан нет, нам предлагают другое толкование – это может быть признание мирового сообщества, а мы ему должны подчиниться. А ведь гораздо правильнее то, что записано в той же статье Конституции далее: «Если международным договором Российской Федерации установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора». Это означает, что только с подписанием договора и его ратификацией с нашей стороны он имеет для России обязательный характер.
   Высказывания о том, что некоторым государствам суверенитет не нужен, что они его легко отдают другим странам и международным союзам, по меньшей мере некорректны. В конце концов отдавать можно лишь то, что есть, и всегда остается право вернуть свои качества. Многие десятилетия Кубой управляли ставленники США, и была она лишь местом отдыха американцев. Но пришел Фидель, и соседи узнали, что такое государственный суверенитет.
   Итак, подведем итоги. Может быть, единственное толкование сочетания суверенитета и демократии – это правление народа посредством демократических институтов; иначе говоря – это управление государственными и общественными делами самим народом, уполномоченными им институтами гражданского общества и органами публичной власти, причем все они действуют под контролем народа. Государственный суверенитет производен от народного суверенитета и является его логическим продолжением, служит тому, чтобы никакие внутренние и внешние силы не препятствовали выражению воли народа; тем самым государство становится защитником интересов народа, в том числе и на международной арене. Никакой иной связи суверенитета и демократии не существует.

Л. Мамут
ПОСЛЕ БЕЛОВЕЖСКОЙ ПУЩИ

//-- БОЛЕЕ 15 ЛЕТ РОССИЯ ЖИВЕТ В РАНГЕ «СУВЕРЕННОЙ РЕСПУБЛИКИ». ЧТО ЭТО ЗНАЧИТ ДЛЯ СТРАНЫ И ОБЩЕСТВА? --//
   Термин «суверенная демократия» стал в последнее время предметом широкой дискуссии в обществе и в кругу так называемой политической элиты. Однако сама проблема, как выяснилось в ходе обсуждений, выходит далеко за рамки политологических терминов или партийных программ – речь идет о судьбах и самоощущении Российского государства как такового, о тактике и стратегии власти в современном мире.
   Именно об этом говорили известные юристы, политики, политологи (в том числе председатель Конституционного суда Валерий Зорькин, заместитель главы администрации президента Владислав Сурков, лидеры ведущих партий и др.) во время круглого стола в редакции «Российской газеты», стенограмма которого была опубликована 6 сентября 2006 г. Поводом для обсуждения стала статья Валерия Зорькина «Апология Вестфальской системы», однако дискуссия быстро переросла рамки спора об исторических феноменах и программных терминах. «Российская газета» стала трибуной и площадкой для дискуссий не только о суверенной демократии, но и о будущности государства, о его судьбах и месте в современном мире.
   Сегодня дискуссию продолжает главный научный сотрудник Института государства и права РАН, доктор юридических наук, профессор, заслуженный юрист РФ Леонид Мамут.

   Есть в новейшей российской истории события, которые с полным на то правом можно назвать если не точками отсчета, то хотя бы «верстовыми столбами» на достаточно сложном пути, который был уготован нашей стране в конце XX века. К таким вехам, безусловно, относится и Беловежское соглашение, «юбилей» которого мы будем отмечать в декабре 2006 года.
   На рубеже 90-х годов XX века авторитетно и осознанно были обозначены ориентиры для поступательного продвижения вперед российской государственности, определен общий план государственно-правового строительства. Были ясно намечены контуры той политической модели, которую Россия твердо избрала для себя в качестве нового государственного устройства (в отличие от советско-коммунистического), – модели демократического правового государства.
   15 истекших лет – срок в известном смысле достаточный для подведения хотя бы первых итогов уже состоявшегося развития государства Российского. Чтобы верно их оценить, необходимо понимать рассматриваемый период как этап закладки фундамента, как время становления демократическиправовой государственности. Поэтому очень наивны (можно сказать и резче) ожидания увидеть в реальном облике пока лишь обретающего под собой собственную почву молодого государства точные признаки зрелых государств демократически-правового типа, имеющих за плечами позитивный опыт длительной общественно-исторической эволюции, соответствующие устойчивые традиции, высокий уровень социокультуры и т. д.
   Действительность всякого государства образуют по крайней мере два взаимодополняющих компонента: институциональный и деятельностный. Первый – это система публично-властных отношений, норм, процедур, ролей, учреждений. Обычно он возникает и кристаллизуется быстрее, чем то, что называют вторым – деятельностным – компонентом, к которому относятся действия людей, чья активность дает практическую жизнь институтам государства.
   В этом плане строящаяся российская демократически-правовая государственность не составляет исключения. Ее базовые институты, на мой взгляд, в самом общем виде уже сформировались. Но нельзя сказать того же самого о деятельностном компоненте Российского государства. По многим причинам его развитие идет труднее и медленнее, чем формирование демократически-правовых институтов, что серьезно мешает раскрытию конструктивного социального потенциала последних.

   Учреждаемые структуры, складывающиеся роли, издаваемые законы функционируют лишь так и постольку, как и поскольку их используют, как обращаются с ними люди в своей жизнедеятельности

   Сами по себе эти институты никого не организуют и никем не руководят. Законы сами по себе не господствуют и не правят. Учреждаемые структуры, складывающиеся роли, издаваемые законы функционируют лишь так и постольку, как и поскольку их используют, как обращаются с ними люди в своей жизнедеятельности. А она непосредственно зависит от социальных качеств объединенных в народ людей, от общей культуры народа, в особенности от его политико-правовой культуры. Какова фактически данная жизнедеятельность, таково в конечном счете и состояние государственности в целом, таково положение дел в ней. Это аксиома, которую невозможно опровергнуть.
   Проблема резкого роста политико-правовой культуры всего российского народа (от высших должностных лиц до рядовых граждан) стоит ныне чрезвычайно остро. Современной России как воздух нужны граждане, умеющие пользоваться и действительно пользующиеся своими правами и свободами, уважающие законы государства и добросовестно выполняющие обязанности перед ним – «коллективным российским гражданином». Один из надежных способов достижения требуемого роста политико-правовой культуры народа (общества) – усвоение и претворение в жизнь принципов Конституции Российской Федерации. Надобно знать и неуклонно блюсти букву и дух Основного Закона, а не приспосабливать их суетливо к преходящей злобе текущего дня.
   Теперь о «победах» демократии и ее «поражениях». На мой взгляд, в ходе идущего строительства российского демократически-правового государства не было и нет ни того, ни другого. Не было и нет ни победителей, ни побежденных. Гораздо уместнее говорить сейчас об успехах и неудачах этого исторически пионерского, первопроходческого опыта (после 75 лет большевистского господства). Его очевидный и сохраняющийся успех – создание ключевых институтов демократического правового государства. Разумеется, с ясным признанием того, что впереди еще большой и долгий труд по приведению их в оптимальную систему, по наладке нормальной кооперации между ними, по повышению их эффективности.

   Вопрос заключается в том, кто, когда и где доказал, что наличие демократии, бытие демократически-правовых институтов абсолютно не совместимы с преступностью, корыстолюбием чиновников, всяческими формами девиантного поведения закононопослушных граждан

   Увы, были и есть неудачи. Обусловлены они в первую очередь тем (и это уже кратко отмечалось), что темпы развития деятельностной стороны Российского государства не соответствуют динамике его институциональной стороны. В природе демократически-правовых институтов нет предпосылок для появления на свет сугубо отрицательных вещей, таких как преступность, злоупотребление властью, разгильдяйство и бесхозяйственность, настроения иждивенчества, вспышки ксенофобии и т. д. и т. п. Хотя, бесспорно, эти институты создают наиболее благоприятные условия для борьбы с ними. Тем не менее в социокультуре, в повседневной жизнедеятельности современного общества они реально присутствуют и ощутимо болезненно дают себя знать. Из-за них деформируется состояние Российского государства, весьма негативно воздействуют они на его облик. Нужны непрестанные и притом утроенные усилия для того, чтобы всеми законными и нравственно оправданными средствами распознавать, подавлять и минимизировать столь опасные социальные дисфункции.
   Вопрос, однако, заключается в том, кто, когда и где доказал, что наличие демократии, бытие демократически-правовых институтов абсолютно не совместимы с преступностью, корыстолюбием чиновников, всяческими формами девиантного поведения закононопослушных граждан. Кажется, такого рода доказательства нет. Оно вообще немыслимо, поскольку объективно (нравится нам это или раздражает) демократически-правовые институты и всевозможные социальные дисфункции – это явления, имеющие разную сущность и располагающиеся в разных сферах жизни общества. Ошибочно думать, что они либо предполагают, либо начисто исключают друг друга. Зато есть основания с сожалением заявлять, что в определенных пределах возможно их параллельное существование.
   Надеюсь, в свете сказанного понятно, почему я категорически не приемлю часто раздающихся сетований по поводу того, будто «Россия не справилась с демократией», в ней произошел «политический откат» и «вырождение российской демократии уже не вызывает сомнений». Пишут также о «неудаче демократического транзита», случившейся на российской почве. Некоторым даже мнится «отторжение Россией либерально-демократического проекта». Таких выводов – порой печальных, а порой и злорадных – немерено. Я их отвергаю. Но отвергаю вовсе не из-за того, что они исходят от людей некомпетентных и потому критически отзывающихся о нежелательных тенденциях, которые имеют место в развитии современной российской государственности. Как раз напротив. Эти люди владеют обширной информацией и неплохо отдают себе отчет в том, что и зачем выходит из-под их пера.
   Мое принципиальное несогласие с ними проистекает совсем не от того, что я пребываю в эйфории от лицезрения политикоправового мира. От эйфории я весьма и весьма далек. Но есть две веские причины не соглашаться с критикой подобного рода.
   Причина первая. В отклоняемых суждениях не вполне учитываются и тонко улавливаются как все модусы бытия государства, так и вся диалектика движения суперсложного социального механизма, каковым является современное государство (государ ственно организованное общество). На них лежит печать поверхностности и упрощенчества. Вторая причина. Отвергаемые суждения касательно состояния нынешней российской государственности выносятся теми, кто вольно или невольно покидает позиции конкретно-исторического анализа (иначе говоря, выпадает из истории) и начинает оценивать это состояние с заоблачных высот некоего абстрактного идеала. Сравнение действительности с таким идеалом неизбежно завершается не в пользу действительности, заканчивается ее посрамлением за то, что она не есть безупречное эмпирическое воплощение облюбованного идеала. Выпадение из истории всегда оборачивается отдалением от истины.

   Собственный отечественный опыт, опыт мирового общественно-политического развития недвусмысленно подсказывал вариант правильного решения. Оно состоялось

   Становление российской демократически-правовой государственности – отнюдь не триумфальный марш, совершаемый под звуки фанфар. Оно сопряжено с долгим и упорным преодолением россиянами массы трудностей самого разного свойства и масштаба. О них – разговор отдельный и обстоятельный. Но вот не пришлось, насколько мне помнится, встретиться со сфинксом и разгадывать малопонятные задачи при выборе того нового типа государства, которому предназначалось утверждаться в постсоветской, посткоммунистической России. Собственный отечественный опыт, опыт мирового общественно-политического развития недвусмысленно подсказывал вариант правильного решения. Оно состоялось. Искомым и найденным типом новой зарождавшейся российской государственности стало демократическое правовое государство.
   Нередко спрашивают: на каких устоях зиждется и какие конкретные черты приобретает строящееся в России демократически-правовое государство? Присоединяюсь к точке зрения тех моих коллег, кто полагает, что характер и лицо этого государства определяют два равнозначимых начала. Опасно и вредно преувеличивать ценность одного из них за счет умаления важности другого. Первое начало – общие, примерно одинаковые для всех современных развитых цивилизованных стран принципы организации и функционирования государства. Второе начало – национально-исторические и социокультурные особенности России в их самобытности и неповторимости.
   Политическая мудрость, с таким напряжением дающаяся нам, заключается в том, чтобы в каждый данный момент уметь находить и поддерживать баланс, разумное сочетание указанных двух равнодостойных начал.
   В связи с этим замечу, что ущербны, нежизнеспособны выдвигаемые порой проекты возрождения в России XXI века православно-самодержавной монархии.
   Также бессмысленны и утопичны намерения видеть современное российское государство буквально стопроцентной копией западных демократически-правовых порядков. Впрочем, существование именно таких абсурдных намерений в печати, в чьих-либо публичных выступлениях, по-моему, не зафиксировано – это скорее мифы и неверные толкования.
   В преддверии очередных парламентских и президентских выборов, естественно, оживляется обсуждение проблем вероятного дальнейшего развития страны. Нормальная ситуация. Нормой являются и общественные ожидания того, что Россия не свернет с однажды намеченного ею магистрального исторического пути. В такой атмосфере все ответственные политические партии, все ответственные государственные деятели в качестве своего политико-идеологического и практически-политического курса просто обязаны избрать линию на последовательное укрепление и всестороннее совершенствование российского демократического правового государства.

С. Чернышев
НОВАЯ АНТАРКТИДА

Тут один из нас, после некоторого молчания, сказал, что есть предмет, о котором мы столь же желаем, сколько боимся спросить… Счастливый остров, где мы сейчас находимся, известен лишь немногим, хотя самим его жителям известна большая часть света; это видно из того, что здесь знают европейские языки… тогда как европейцы никогда не видали этого острова и не слыхали о нем. Это кажется нам удивительным…
Ф. Бэкон. Новая Атлантида

ВСЕМИРНЫЙ ЛЕДНИК С ПРИПАСАМИ

   Антарктида для абсолютного большинства жителей Земли – далекий и таинственный континент, снежное пятно на глобусе, где часто встречаются русские названия: остров Петра, море Беллинсгаузена, Земля Александра Первого…
   Есть подзабытое русское слово «ледник» – с ударением на первом слоге. Так называлась емкость для хранения продуктов в холоде в эпоху до рождества «Электролюкса». В каждом приличном доме был ледник, зимой в погребе запасался лед, и благодаря этому все лето сохранялись свежие продукты.
   Антарктида – глобальный ледник, четырнадцать миллионов квадратных километров ничейной земли, где под многокилометровым панцирем льда до поры хранятся общие запасы человечества. Здесь не ведется не только разработки полезных ископаемых, но даже их поиска (не говоря уже о производстве).
   В XX веке континент оказался в перекрестии противоречивых национальных интересов и территориальных притязаний. Эти противоречия удалось лишь временно заморозить. В 1959-м был заключен хрупкий международный договор, по которому Антарктида объявлена достоянием всего человечества. Ныне на ее территории запрещена всякая деятельность хозяйственного характера.
   Тем не менее никто не сомневается в том, что недра Антарктиды полны ценнейших ресурсов. Как никто не сомневается и в том, что схватка за этот НЗ (неприкосновенный запас) впереди, что наступит черный день, когда на остальных континентах будут исчерпаны запасы сырья, когда станет нечего есть, нечем дышать, нечего пить, закончатся нефть, уголь и газ… А эти времена ждать себя не заставят.
   Но правда ли, что этот ледник, этот аварийный стратегический склад человечества – безальтернативный и единственный?

СЪЁМ ДОБРА С ЗЕМНОГО ПОДА

   Если взять совокупный валовой продукт всех стран мира и поделить на общую площадь всех континентов за вычетом Антарктиды, мы получим интегральный показатель, очень грубо оценивающий среднюю производительность единицы земной суши.
   Назовем его глобальным удельным валовым продуктом (ГУВП).
   Взглянув сквозь призму этого параметра на территорию возлюбленного Отечества, мы обнаружим ее воистину удивительные свойства.

   Производительность единицы российской территории (РУВП) в пять раз ниже, чем в среднем по земному шару

   Спустя пятнадцать лет после беловежского краха мы все еще занимаем около 13% земной суши, при этом производя чуть более 2,5% общемирового валового продукта. Таким образом, производительность единицы российской территории (РУВП) в пять раз ниже, чем в среднем по земному шару, включая горные субконтиненты Азии и бескрайнюю сельву Америки, африканские тропические болота, ледяную Гренландию и мертвящую Сахару.
   А если вывести за скобки более или менее развитые европейскую часть России и Урал? По площади оставшаяся Сибирская Россия (СР = Западная Сибирь + Восточная Сибирь + Дальний Восток) практически равна Антарктиде. Удельный же съем добра с квадратного километра этой территории уже в 20 раз меньше, чем в среднем по земному шару. Это катастрофа. Эффективность использования потенциала территории Сибирской России составляет менее 5% от производительности территорий таких стран-середнячков, как Пакистан, Украина и Тунис.
   Ну а если бестактно сопоставить эффективность освоения Сибирской России со странами «восьмерки»? Выяснится, что мы хозяйствуем на родной земле в 340 раз бездарнее Германии, в 480 раз бесхознее Японии, теснящейся на скалистом клочке неуютной земли, регулярно сотрясаемом землетрясениями.

КТО ПАРИТСЯ, А КТО ЛЕЖИТ ПОД ПАРОМ

   Сколько продукта можно было бы получить, если бы удалось поднять производительность использования ресурсов территории России даже не до европейского уровня, а хотя бы до среднемирового?
   Введем такой параметр, как недополученный валовой продукт:
   НдВП = (ГУВП – НУВП)×Пл(Н),
   где НУВП – национальный удельный валовой продукт, а Пл(Н) – площадь страны.
   Элементарные подсчеты показывают: недополученный валовой продукт России (НдВП) составляет почти 5,5 триллиона (то есть тысяч миллиардов) долларов. Это первое место в мире, которое мы по-родственному делим с Антарктидой. Только вот мы паримся, а она лежит под паром.

   Россия – огромный ледник, бездонный резервуар, битком набитый энергетическими, минеральными, биологическими ресурсами

   А если для сравнения нарочно выбрать страны с обширной территорией? Российская земля используется в 15 раз менее эффективно, чем США, в 12 раз хуже, чем индийская, и в 8 раз – чем китайская. По параметру производительности единицы территории Россия в целом соответствует Перу, Алжиру, заледенелой Канаде и пустынной странеконтиненту Австралии. При этом в первых двух очагах цивилизации плотность населения соответствует российской, а канадцев и австралийцев на квадратном километре в четыре с половиной раза меньше, чем нас, канючащих о депопуляции.
   Вот он – огромный ледник, бездонный резервуар, битком набитый энергетическими, минеральными, биологическими ресурсами. Конечно, в 1959-м, когда заключался Международный договор об Антарктиде, никому не пришло в голову обсудить заодно и тему России, поскольку по количеству танков мы тогда превосходили все остальные страны, вместе взятые, раз в пять… Сегодня ситуация иная, и когда в крутую годину человечество начнет лихорадочно шарить по сусекам, выяснится, что Новая Антарктида расположена куда ближе и удобнее, чем старая.
   В отличие от Антарктиды местонахождение ее богатств известно, запасы разведаны. Их не придется выковыривать из-под ледяного панциря толщиной в несколько километров. За ними не нужно плыть на край света. От американской Аляски этот архипелаг сокровищ отделяют три морские мили (пролив между Малым и Великим Диомидом). А Индия и Китай с их совокупным населением в подземного расположены вообще вплотную к кассе. Да и путь из Европы сюда вдесятеро короче, причем, его можно проделать на автомобиле.
   Приплыли. Вот она, подлинная Новая Антарктида, уникальный ресурс земного шара, который несравненно доступнее, а значит, и востребован будет быстрее.

ЧЕТЫРЕ СТИХИИ: СВОИ И ЧУЖИЕ

   Кто виноват, что Новая Антарктида не осваивается?
   Чтобы ответить на этот вопрос, поначалу его смягчим и спросим по-иному: от каких параметров – природных и общественных – зависят степень и глубина освоения той или иной территории и, следовательно, размер валового продукта, который снимается с единицы ее площади?
   Каждая из четырех стихий природы – земля, вода, воздух, огонь – по отношению к человеку выступает либо как чуждая для него, враждебная, разрушительная сила, либо как ресурс, который он может присвоить, превратить в свой – в производительную силу.
   Используя их порознь или соединяя друг с другом, человек превращает их в машины (в широком смысле слова), которые в состоянии произвести для него работу. Так, вода с помощью выталкивающей силы носит на себе суда. Океанские течения в сочетании с муссонными ветрами влекут парусные корабли в Новый Свет и проделывают большую часть работы, которую до того брали на себя весла, а в новые времена перевалили на гребные колеса и винты.
   Сила межмолекулярного сцепления и прочность кристаллических структур некоторых веществ, называемых металлами, такова, что позволяет разрушать аналогичные связи в других, более мягких веществах, таких как дерево или грунт. Та же сила межмолекулярного сцепления металла, соединенная с физической работой человеческой мышцы, позволяет использовать их комбинацию как штык или лопату.
   Огонь согревает жилище и работает в плавильных печах, вода вращает турбину, ветер держит самолеты и надувает паруса, земля производит злаки и древесину.
   Но та же земля порождает малярию, саранчу, коноплю и ядовитые грибы, вода затопляет жилища и опустошает побережья, огонь сжигает города, воздух в виде торнадо – разрушительнее ядерного оружия.
   Можно сказать, что производительная, порождающая сила единицы территории зависит, во-первых, от природных качеств самой территории и, во-вторых, от того социального способа, каким люди присваивают здесь силы природы и превращают их в свои.

В ПОИСКАХ ШИРОТЫ ПЛОДОРОДИЯ

   Бытует заблуждение, что единица северной территории значительно менее плодородна и производительна, чем единица территории южной, просто в силу того, что там теплее. На деле все не так просто.
   Во-первых, производительная сила Земли – в смысле производимой ею биомассы – не слишком зависит от широты. Леса гораздо лучше растут в тайге и предгорьях, чем в пустыне, степи и саванне. Киты идут за планктоном в северные воды, которые вообще куда богаче рыбой.
   Во-вторых, многие природные факторы на юге гораздо разрушительнее для людских производств и поселений. Такие беды, как торнадо и цунами, пресловутый Эль-Ниньо, в северных широтах встречаются куда реже. Да и для жизни хрупких человеческих существ Амазония и Сахара враждебнее, чем Таймыр. В целом, за исключением отдельных оазисов, подавляющая часть континентов, как на севере, так и на юге, большую часть года малопригодна для жизни.
   В-третьих, зона тропических лесов и болот круглый год непроходима для транспорта, в то время как на Севере существуют такие возможности, как зимники, или движение по руслам замерзших рек.
   Холод так же необходим для современной цивилизации, как тепло. Затраты электроэнергии на промышленные и бытовые кондиционеры и холодильники являются одной из главных статей в структуре энергопотребления. По этой причине веерные отключения случаются жарким летом не реже, чем холодной зимой.
   Лед, к примеру, можно рассматривать как машину по производству холода, необходимого для множества процессов, обеспечивающих жизнедеятельность человека. Лед в процессе таяния поддерживает вокруг себя нулевую температуру. Холод можно даже перевозить в виде больших кусков льда. Ледники, собственно, так и работали: лед заготавливали по зиме, резали на ровные блоки, укутывали соломой, а потом все лето эксплуатировали аккумулированный холод, созданный природой.
   Если на Западе для заготовки свежемороженой рыбы требуется могучий рефрижератор, у нас можно выловленное из полыньи просто выкидывать на берег – и все при температуре минус 20 тут же замерзнет не хуже, чем в фирменном холодильнике.
   Кроме того, лед айсбергов и ледников – это колоссальные запасы чистой пресной воды, поскольку они образовались в тот период, когда экологической проблемы на Земле не было.

   Так что природа в российских бедах невиновна. Но наши Курильские острова по природе практически не отличаются от Японии. Тем не менее, кое-какие различия имеются. В Японии производительность территории в 24 раза выше среднемирового уровня, а у нас – в 20 раз ниже…

   Так что природа в российских бедах невиновна. Казалось бы, нет ничего ужаснее природных условий Японии – одни скалы, невозможно проложить дороги, почти нет почвы, на которой можно что-то выращивать, безбожно трясет – там сплошные вулканы и разломы земной коры. Но наши Курильские острова по природе практически не отличаются от Японии. Тем не менее, кое-какие различия имеются. В Японии производительность территории в 24 раза выше среднемирового уровня, а у нас – в 20 раз ниже…
   Можно утверждать, что совокупная производительная сила единицы территории (включая возобновляемые энергоресурсы, полезные ископаемые и биопродуктивность) слабо зависит от географической широты. Участок суши характеризуется примерно одной и той же емкостью полезных для человека ресурсов. Просто разные широта и долгота дают разное сочетание по-разному производительных, но равно необходимых человеку сил и факторов. Интегрально же в сумме выходит примерно одинаковая величина. Чем больше по площади и разнообразнее по составу территория, тем ближе ее потенциал к среднеземному.
   Это обстоятельство в наиболее очевидном виде выражает формула Эйнштейна Е = тс -------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|
-------

: из любой единицы массы, независимо от того, лед это, песок, вода или плазма, в пределе человек в состоянии извлечь одно и то же количество энергии, равное произведению массы на квадрат скорости света.
   Но в этой формуле содержится и более важная идея: энергия – это антропная величина, то есть социальная, а не физическая. Энергия – мера работы, которую та или иная природная система в состоянии совершить либо для человека как сила производительная, либо против человека (в виде взрыва, например) как разрушительная сила.

НЕДОСТИЖИМАЯ ЭФФЕКТИВНОСТЬ ПАРОВОЗА

   Выходит, производительная сила территории определяется почти исключительно социальным фактором, а именно – общественным способом присвоения природных сил. Человек как биосоциальное существо, как популяция, обитающая по всему земному шару, присваивает силы природы посредством определенных форм производства; пребывая в определенных формах общения отдельных особей и частей человечества между собой; с помощью определенных форм сознания (т. е. совместного знания), благодаря которому осознает, описывает, моделирует и изменяет затем природу.
   Несовершенство каждой из этих форм порождает свои издержки и приводит к тому, что из всей совокупности сил природы присваивается только небольшая их часть, да и те эксплуатируются лишь на ничтожную долю потенциальной мощности. Большая часть энергии остается невостребованной или растрачивается впустую.

   Несовершенство форм общения выражается в такой всемирно-исторической форме, как бардак

   Несовершенство форм производства ведет к производственным издержкам. Так, человек, за редким исключением, не умеет извлечь из вещества ядерную энергию и довольствуется примитивной химической, да и то не из всех веществ, а из дров или угля. А та, в свою очередь, присваивается в паровозе с КПД 7%.
   Несовершенство форм общения выражается в такой всемирно-исторической форме, как бардак: люди большую часть времени не работают, а бестолково мечутся, наступая друг другу на ноги; на одного с сошкой приходятся семеро с ложкой и семижды семеро с калькулятором.
   Наконец, несовершенство форм сознания выражается, например, в таком феномене, как идеология. Идеи, овладевая массами, гораздо чаще превращают эти массы в разрушительную, чем в производительную силу. Люди кучу времени тратят на митинги, организуют крестовые походы, бьются друг с другом насмерть по поводу трактовки той или иной строки Священного писания, бесконечно пишут и читают неумные статьи в никчемных газетах – вместо того чтобы работать.

О НАЦИОНАЛЬНОЙ СТРАННОСТИ ВЕЛИКОРОССОВ

   Какие именно социальные причины приводят к тому, что Новая Антарктида не осваивается, что производительность земель у сибиряков ниже, чем у австралийских аборигенов?
   Чтобы найти ответ на этот вопрос, стоит для начала пренебречь различиями в производственных технологиях, используемых у нас и за рубежом. К примеру, турбины, изготовленные «Силовыми машинами», отличаются от аналогичных агрегатов Siemens или General Electric непринципиально. И высоковольтные линии электропередачи устроены примерно одинаково. Причину наших огромных потерь следует искать на другом этаже – в издержках сферы общения между людьми, компаниями, корпорациями, государством и обществом в процессе производства.

   Причину наших огромных потерь следует искать на другом этаже – в издержках сферы общения между людьми, компаниями, корпорациями, государством и обществом в процессе производства

   Почему, к примеру, в Сибирской России почти не строятся новые ГЭС? Гигантские северные реки Лена, Енисей, десятки их мощных притоков текут круглый год, текут и подо льдом, тая в себе колоссальные запасы невостребованной энергии.
   Говорят, в стране для такого строительства нет инвестиций. Этот аргумент для вменяемого человека смехотворен, потому что избыточными деньгами битком набит современный мир. Вот же они, валяются под ногами, пойдите и возьмите – хотя бы в инвестиционном банке. Выясняется, что мы этого не можем. То ли не знаем, где банк, то ли по-английски не говорим, то ли говорим, но такое, что люди в банке, вместо того чтобы дать нам кредит, срочно вызывают охрану.
   Кто-то наивно сошлется на то, что в Сибирской России слишком мало населения. Но для строительства ГЭС местное население в лучшем случае бесполезно. Электростанции возводят профессионалы-строители, они могут работать вахтовым способом. На мировом рынке труда этих строителей и простых чернорабочих избыток, и нет проблем привлечь их на наш Север, сколь бы крайним он ни был…
   Отсутствие жителей, напротив, редкая удача для гидростроителей, потому что одна из основных статей затрат при возведении станций – переселение людей из зон затопления. А у нас в Сибири тысячи километров речных берегов пустуют, там никто не живет, лишь кочуют горстки охотников… Молочные реки с кисельными берегами – пустяк по сравнению с этими могучими потоками чистой энергии в открытом доступе. Где еще на земном шаре найдется такое место?

   Антарктическая неосвоенность наших просторов вызвана только одним – транзакционными издержками хозяйственной системы

   В отличие от ледового континента у Сибирской России есть номинальный хозяин. По крайней мере сегодня он волен делать с ней все что заблагорассудится. Это означает, что антарктическая неосвоенность наших просторов вызвана только одним – транзакционными издержками хозяйственной системы, нашей немыслимой, вопиющей неспособностью и нежеланием осваивать колоссальные ресурсы, что валяются буквально под ногами.
   Мы сами, и только мы, виноваты в том, что богатства Новой Антарктиды пропадают зря. Мало того, мы навлекаем на себя беду, вводя ближних и дальних соседей в искушение. Ведь наша вызывающая бесхозяйственность существует в открытом информационном мире, в условиях перенаселения окружающих территорий, жители которых гораздо эффективнее эксплуатируют природные ресурсы.

ЗНАТЬ СТРАНУ ИЛИ СПАТЬ В СТРАНЕ?

   Можно высказать гипотезу: в ходе дальнейшего развития глобальной экономики будет происходить ускоряющийся процесс выравнивания физической производительности макрорегионов мировой территории, уровня использования их природного потенциала. Независимо от того, на севере они или на юге, мало или сильно населены [1 - Это абсолютно не противоречит кратко– и среднесрочной тенденции к усилению локальной неравномерности социального развития регионов. Развитие вообще не бывает ни равномерным, ни устойчивым. Но речь здесь не о том.]. Это необязательно означает, что завтра с каждой территории будет сниматься больше продукта, чем сегодня. Наоборот, процесс вывода производств из Японии и некоторых стран Европы – сначала энергоемких, лязгающих, с дымными трубами, а потом и всех прочих, – это тоже часть тенденции.
   Но под поверхностью процесса усреднения скрывается другая, глубинная тенденция. То, что с каждой единицы мировой территории будет извлекаться в среднем равноценное количество продуктов, вовсе не означает, что Россия, обладающая сегодня огромными землями, станет безальтернативной сверхдержавой, что Соединенные Штаты неминуемо начнут от нас отставать, а бедные Япония с Германией окончательно загнутся. Ничего подобного!

   Центры контроля и управления собственностью вовсе не обязаны быть прибитыми гвоздиком к месту производства

   Где продукт производится и чей это продукт – два совершенно разных вопроса. Центры контроля и управления собственностью вовсе не обязаны быть прибитыми гвоздиком к месту производства. Тот факт, что Ангола и Мозамбик, будучи португальскими колониями, производили добра гораздо больше, чем сейчас, вовсе не означает, что они были его хозяевами. Все-таки в основном его присваивала метрополия (впрочем, оставшегося было гораздо больше, чем сегодня).
   При этом ускоряется действие глобального аналога теоремы Коуза: страны, не способные самостоятельно подтянуться до среднего уровня и обеспечить поставки энергии и ресурсов на мировой рынок, будут все быстрее терять контроль над процессом хозяйственной разработки своих территорий – вплоть до потери суверенитета.
   Чем больше у вас транзакционные издержки, тем быстрее собственность переплывает от вас к соседям. Результат не зависит от того, кто изначально был титульным владельцем. Вы можете иметь чемодан справок, что земля ваша, но если сосед сумеет использовать ее лучше, чем вы, то через некоторое время она окажется фактически принадлежащей ему. Процесс этот может происходить в самых разнообразных формах – в конце концов, вы же сами его попросите поуправлять от вашего имени!
   Если поискать слово, чтобы как-то назвать эту линию развития, то первым на ум приходит «метаколониализм». В свою очередь, эта линия встроена в глобальную тенденцию, угаданную Бердяевым в его «Новом средневековье» [2 - Об этом мне не раз приходилось говорить и писать – например, см. «Корпоративное предпринимательство: от смысла – к предмету».].
   Сказанное выше призвано выразить одну простую мысль. Неосвоенность огромных российских просторов и ресурсов в условиях реальной глобализации создает небывалую в истории угрозу для нашего национального суверенитета. Дальше так продолжаться не может. Никто не позволит нам долго обходиться с природными ресурсами таким варварским образом – в конечном-то счете они являются достоянием всего человечества.
   Эта мысль, давно повторяемая мной с тупым упорством, вроде бы начинает привлекать внимание, превращается в тему разговоров и публикаций. Но в общественном сознании контрольно-следовая полоса, пограничник Карацупа и верный пес Индус остаются магическим кругом, навеки ограждающим родимый заказник от напастей.
   Сегодня уже поздно рассуждать, реальна или нет угроза потери суверенитета. Пора говорить о конкретных формах и сроках ее воплощения в жизнь. Российскому обществу, государству, его органам, ответственным за безопасность, жизненно важно озаботиться двумя вопросами:
   1. Каким образом, кем и когда может быть поставлен и обоснован вопрос об установлении международного контроля над освоением ресурсов нынешней территории России.
   2. В каких формах такой контроль может быть установлен.

НА КАКОМ ОСНОВАНИИ У НАС ЗАБЕРУТ РОССИЮ

   Не будем пока обсуждать проблему легитимности Московского царства в целом. Возьмем самое уязвимое его приобретение. Каков статус суверенитета России над Сибирью? Некогда мы получили ее в результате лихого рейда, самозахвата и поглощения. И почему-то уверены, что захваченное однажды навеки принадлежит нам, стоит лишь установить пограничные столбики, один на сто километров. Что с того, что Ермак бродил по тайге много столетий назад? Этнических корней у нас там нет, но это даже не полбеды. Главное – хозяйственную деятельность мы практически не ведем.
   Во многих государствах основанием для того, чтобы закрепить за человеком землю, является подтвержденный факт, что он и его предки уже несколько поколений здесь живут и упорно эту собственность осваивают. Право собственности, статус собственника необходимо регулярно подтверждать. Подтверждение, в частности, состоит в систематическом хозяйственном освоении. Как писал Тарковский, живите в доме, и не рухнет дом. Если же вы вбили колышки при царе Горохе и с тех пор не появлялись, а участок порос бурьяном, то возникают все основания вашу собственность отобрать.
   Правда, этот принцип до сих пор не применялся к территориям государств. Но ведь даже детей забирают у родителей на том основании, что те их не воспитывают и не кормят.

КАКОЙ СЧЕТ НАМ ВЫСТАВЯТ?

   Нам могут сказать от имени человечества: национальный суверенитет, конечно, вещь славная, и он имел право на существование до тех пор, пока на земле не оказалось больше шести миллиардов людей. Всем им надо есть и пить. Выбирайте одно из двух: либо вы быстро осваиваете свою территорию в общемировых интересах, в соответствии с международными стандартами интенсивности, либо придется вам крепко помочь. И подведут под это хорошо знакомое нам идеологическое основание – права человека по-советски.
   Вспомним времена борьбы западной и восточной концепций прав человека. Запад говорил о несоблюдении прав на свободу слова, вероисповедания, шествий и собраний. А СССР в ответ – о социальных правах: бесплатное образование, достойное жилье, медицинские услуги. Теперь нам могут вернуть это бумерангом: вы же сами говорили о социальных правах, и мы теперь с вами согласны. Всякий гражданин имеет право жить в человеческих условиях, то есть иметь две-три комнаты на члена семьи со всеми удобствами, университет поблизости, чтобы не добираться туда семеро суток на оленях. Давайте мы обеспечим вашим чукчам – раз вы сами не можете – джипы и коттеджи вместо оленей и яранг. Но только не забудем и про страждущих жителей Азии, Африки и Латинской Америки, на солидарность с которыми так любила напирать советская пропаганда. Давайте и впрямь поделим между ними мировые ресурсы по справедливости.
   А вот тут получается неувязочка. На 13% суши, которую вы огородили забором (имея только 2, 5% населения), по воле случая пришлось 35% мировых запасов газа, 30% железа и никеля, 40% металлов платиновой группы, 22% лесов, 20% пресной воды… Ваша заслуга в этой случайной удаче равна нулю. Так что делиться надо. Как будем делить: пропорционально территории? Тогда сдайте в глобальную казну 63% газа. Но справедливее по численности населения. Тогда сдайте 93%. Кстати, о воде. Тут у вас 11% гидроресурсов – вроде бы вполне пропорционально территории. Да, но вы же их осваиваете в разы слабее, чем Китай с Ираном.
   Будет выдвинут неоспоримый принцип – обеспечить глобминимум для каждого жителя земли. Идею равных прав и справедливости логично распространить на доступ к природным ресурсам. Можно составить глобальный реестр запасов всех ресурсов и материалов, используемых в человеческой деятельности, и поделить на численность земного населения. Одним из важнейших ресурсов является территория для проживания. Тут-то и выяснится: права всех россиян в совокупности составляют в пять раз меньше, чем территория России.

   Максимум, на что мы можем рассчитывать, – право жить в прежних границах и быть суверенными при соблюдении главного условия: все, что причитается с нашей территории остальным жителям земли, мы будем добывать сами и продавать им на рынке

   Максимум, на что мы можем рассчитывать, – право жить в прежних границах и быть суверенными при соблюдении главного условия: все, что причитается с нашей территории остальным жителям земли, мы будем добывать сами и продавать им на рынке. Нас никто не будет принуждать к продразверстке, вовсе нет. Пожалуйста, продавайте по мировым ценам, скажут нам. Но только производите, ради бога! А то и сам не гам, и другому не дам. Будьте так добры не удвоить, а упятерить ваш ВВП. И безотлагательно, а не через пять пятилеток.
   Тело России, ее хозяйственные артерии нуждаются в кратном восполнении пульсом новосозданных благ. А покуда мы медлим, из нас по капле выдавливают суверенитет.

ДЕСЯТЬ СПОСОБОВ ОТНОСИТЕЛЬНО ЧЕСТНОГО ОТЪЕМА СУВЕРЕНИТЕТА

   В какой конкретно форме может начаться освоение ресурсов Новой Антарктиды силами глобального сообщества? В отсутствие профессиональной дискуссии по проблеме могут пригодиться приводимые ниже полусерьезные сюжеты, предлагавшиеся студентам несколько лет назад.
   Сюжет первый. Lebensraum и собака на сене. Самая простая и грубая схема, хорошо известная из истории, – Lebensraum (жизненное пространство – нем.), когда чью-то территорию рассматривает как жизненное пространство та или иная сила – национальная или наднациональная, движущаяся с Запада, Юга или Востока. Идут ребята в рогатых шлемах и говорят: прочь, неполноценные расы! Или: русс, сдавайся! Матка, кура, яйка давай! Volga-Volga, global Fluss!…
   В 1920-е годы Рудольф Гесс, alter ego Гитлера, проектируя будущую партию и будущий рейх, говорил: «Одной из наших движущих сил должна быть и будет ненависть». В числе предметов этой ненависти – среди первых – он называл Россию. Причем не за какие-то исторические обиды, нанесенные Германии в прошлом, вовсе нет. Речь шла о совсем другом обстоятельстве, которое он назвал «собака на сене».
   Россия занимает колоссальную территорию и обходится с ней крайне расточительно, в то время как немцы вынуждены ютиться и толпиться на своем европейском пятачке. В этом рассуждении Гесса нет ничего относительно неполноценных рас или арийского белокурого бестии, той человеконенавистнической аргументации, за которую фашизм был справедливо повергнут в прах. Экономическая же сторона его аргументов, к сожалению, возражений не вызывает. Так или иначе, но они тем более справедливы, чем большая часть человечества страдает от нехватки ресурсов, которых у нас – битком. С каждым годом острота этого аргумента будет только нарастать.
   Это самая грубая форма отъема территории. Будем надеяться, что в XXI веке она уже не проходит. Тем более что сегодня в ней нет решительно никакой нужды.
   Сюжет второй. Почти как люди. В романе «Почти как люди» (They Walked Pike Men) американский фантаст Клиффорд Саймак открытым текстом говорит: та самая система, которую мы ценой таких мучений создавали, теперь обернулась против нас… свобода права собственности оказалась ловушкой, которую мы сами себе уготовили.
   В центре романа – журналистское расследование того, как иноземная цивилизация захватывает Землю, действуя исключительно по западным правилам и канонам. Иноземцы, приняв антропоморфный, человеческий вид, создали ряд коммерческих фирм и начали скупать земную недвижимость. После покупки они не используют ее по назначению, а просто консервируют. Скупают сначала магазины – и перестают их использовать как магазины, просто заколачивают. Скупают гостиницы – то же самое. Поскольку конъюнктура бешеная, люди начинают продавать свои дома, привычно полагая, что, когда бум пройдет и цены начнут падать, они за такие деньги купят гораздо больший дом. Но бум не проходит, купить ничего нельзя. Потому что у иноземцев денег – немерено. Скоро выясняется, что свободной недвижимости не осталось.

   Можно в рамках существующей легитимности найти способ захватить целую цивилизацию

   Обратите внимание: все это сотворили легальные фирмы, имеющие безукоризненный юридический статус. Оказывается, можно в рамках существующей легитимности найти способ захватить целую цивилизацию. Просто наметить объекты, скупить и вывести из оборота. Выясняется, что по дорогам людям ездить можно, а вот жить – негде, все, кроме дорог, – private property. Человечество не гибнет, но начинается массовое одичание.
   В свое время мы радостно и торжественно согласились: собственность священна и неприкосновенна, но при этом плати деньги – и получай. Теперь выясняется, что у нас могут просто скупить все самое ценное. Ни у кого не хватит средств, чтобы скупить весь земной шар и даже, может быть, одну Америку. Но чтобы купить Россию, денег достаточно. Причем это могут быть самые настоящие, честные деньги, а не подделки гуманоидов.
   В роли благородных скупщиков могут выступить самые разные субъекты: государства, финансово-промышленные группы, пулы банков и/или транснациональных корпораций. Может быть создан международный фонд или акционерное общество по освоению Новой Антарктиды.
   Понятно, что скупят не все сразу. Начнут, к примеру, с Чукотки – Аляска же рядом. Сначала будут покупать то, на что есть деньги, или то, что подешевле, или то, что нужнее. Освоение будет идти по долинам рек (только это будут долины финансовых рек) или по структуре месторождений.
   В конце концов могут купить даже Москву, причем под самым благовидным предлогом: хорошо, что вы сами догадались сносить не приспособленные для жизни хрущобы, но ведь почти все ваши городские коробки бесконечно далеки от качества современной жизни, а коттеджного строительства у вас – кот наплакал.
   Поэтому из лучших гуманитарных побуждений скупают Москву и сносят к чертовой матери все, кроме мемориальных зданий. Получится замечательная территория с полями и скверами, а между ними – исторические памятники. Воробьевы горы будут возвращены к тому состоянию, когда Герцен с Огаревым, обнявшись, клялись друг другу в приверженности идеям спасения Отечества. О таком городе можно только мечтать.
   Правда, население с аннулированной московской пропиской будет вынуждено жить где-то в землянках или кочевать по временно не охваченным скупщиками просторам Родины…
   Сюжет третий. Третье нашествие марсиан. В качестве одного из сюжетов подходит незаслуженно забытая пророческая повесть ранних Стругацких «Второе нашествие марсиан».
   На Землю прилетают марсиане, никто точно не знает зачем, их не видно и не слышно. А через некоторое время повсюду появляются мобильные пункты добровольной сдачи желудочного сока. Работают там только коренные земляне, технология приема сока очень щадящая, а платят за него большие деньги. Сдавая безболезненно для здоровья желудочный сок, можно за счет этого нормально питаться, одеваться и даже купить квартиру. Только наркомания мешает: желудочный сок от наркотиков портится. Тогда марсиане помогают быстро справиться и с этой застарелой проблемой человечества. Затем появляется новый сорт питательного синего хлеба, от которого отдача желудочного сока возрастает в три раза. Фермеры кидаются возделывать чудо-злак. И теперь желудочные доноры могут позволить себе яхту, машину, загородный дом…
   При этом общеизвестно, что все это сотворили марсиане, но абсолютно легитимно, в рамках действующего законодательства.
   И здесь национальная интеллигенция начинает бить в набат по поводу потери идентичности и прочих нематериальных бед, уходит в инсургенты (по-народному – в партизаны) и пытается бороться с марсианами вооруженным методом. Но фермеры самостоятельно излавливают бузотеров, мешающих бизнесу на синем хлебе, и сдают их марсианам.
   Марсиане говорят повстанцам: вот вам куча денег, создайте независимый оппозиционный телеканал! Мало одного – возьмите два, вот вам радио, газеты – боритесь с нами легально. Объясните, пожалуйста, трудящимся, какие у них проблемы с идентичностью? Никто ни с кем не воюет, никого ни к чему не принуждает. Мы ликвидировали наркоманию – разве это плохо? Хотите воевать друг с другом – воюйте, но зачем? Мы чисто экономическими методами обеспечиваем вам благосостояние, не мешаем заниматься всем чем угодно. Занимайтесь бизнесом, конкурируйте!

   Вот он, сюжет: нам просто предложат лучшие условия жизни, при которых большинство избирателей наплюет и на суверенитет, и на идентичность, и прочую трансцендентную фигню

   На этой трагикомической ноте повесть заканчивается.
   Вот он, сюжет: нам просто предложат лучшие условия жизни, при которых большинство избирателей наплюет и на суверенитет, и на идентичность, и прочую трансцендентную фигню. Причем никто не будет претендовать на наши земли: живите где жили, города останутся в неприкосновенности. Но при этом появятся пункты сдачи чего-нибудь: собольих шкур, волос, зубов – неважно, чего, лишь бы мы были способны это делать. Собирать, скажем, цветные металлы по помойкам – у нас заметная часть граждан этим промышляет.
   Средний уровень благосостояния будет заметно расти. Еще бы: если мы по освоению ресурсов Сибири поднимемся до уровня Алжира, наши доходы возрастут сразу в пять раз и наступит полное счастье! Так что, думаю, вопрос о суверенитете просто рассосется. Желающие его обсуждать окажутся примерно такой же кучкой маргиналов, как инсургенты во «Втором нашествии марсиан». Кто-то будет взывать к совести масс, кричать: «Россия, ты одурела!» или: «Граждане, одумаемся, новые жидомасоны у ворот!». А граждане, вместо того чтобы читать Достоевского или Кафку, будут волочить домой второе пианино для хранения картошки, попутно излавливая смутьянов и сдавая властям, как когда-то народовольцев…
   Сюжет четвертый. Дробление идентичности. Развитие политтехнологий вширь и вглубь может идти по пути смены идентичности. И этот путь гораздо тоньше дробления путем смены власти. Грубый сценарий реализован с бывшими советскими республиками. От единого прежде тела отгрызаются все новые куски. Грузию с Украиной отгрызли. Казахстан нас пока еще любит, но дело-то наживное, это очень быстро меняется. Армения и Азербайджан тоже пока рядом – и тоже вопрос: надолго ли? А где Азербайджан, там и Татарстан. Действительно, чем Баку сувереннее Казани?
   В Карелии, к примеру, живут люди, язык которых из той же группы, что финский и эстонский. Просто их идентичность раздроблена. Но ведь это легко исправить, предъявив взамен нынешней идентичности иную, более сильную.
   Тебе говорят: «Ты, конечно, советский (российский), но ты же удмурт (таджик, юкагир, далее по списку). А у вас очень кстати появился замечательный Самоедбаши, вон какой симпатичный. И вы вот-вот станете частью Евросоюза!».
   Неважно, что до Европы только вертолетом можно долететь. Ну не хочешь в Евросоюз – давай в Китайский союз, Индуистский, Пантюркский, Панарабский…
   Отколовшиеся могут поднять за собой диаспоры в России. Только в Москве и только азербайджанцев несколько сотен тысяч. На территории России проживает много украинцев, казахов, туркмен, молдаван, белорусов и т. д. Либо русских по паспорту, но выходцев из бывших советских республик.
   Вернемся к Сибирской России: там живут малые народы, значит, задача дробления идентичности упрощается. Нам просто говорят: «Конечно, территория в целом как бы ваша. Но вот здесь имеется угнетенная нация, коварный Ермак ее нагло захватил, а политкорректность требует ей все вернуть. Так что выделите ей территорию, предоставьте статус резервации». Организуется резервация, к примеру, селькупов – такая вот признанная международным сообществом квазинациональная территория с особым статусом. Некоторое время она будет юридически приписана к чему-то еще российскому. Но на деле все эксклюзивные права здесь – у селькупов, и они начинают работать напрямую с центрами финансирования. Ну а русских – хорошо – будем пускать к нам без виз. Пока. Какая разница, с визами они или без, главное – с водкой или без водки приехали…
   Сюжет пятый. Осмотическое давление. Вот школьная задачка. С одной стороны полупроницаемой мембраны – китайские молекулы, и там давление 1 атмосфера. С другой – мы, и тут давление 0,05 атмосферы. Граница между нами давно уже не на замке, чтобы ее пересечь, танков не требуется. И если не случится чего-то невероятного, через некоторое время мы с китайцами смешаемся, сольемся в предустановленной гармонии. И в Китае будет 10% русского населения, а у нас – 90% китайского.
   Похожий результат получится на Чукотке и в Карелии – правда, за тем исключением, что практически все наши сограждане в итоге откочуют на Аляску и в Финляндию соответственно.
   А на Чукотке будут жить американские эскимосы, туристыэкстремалы и Абрамович.
   Сюжет шестой. Сдача. Сдача – не в смысле мелких монет. Гораздо прозаичнее: сдача в смысле стеклотары, которую от нас не особо и ждали.
   От Горбачева ведь никто не требовал капитуляции – а он все сдал, от Восточной Европы в целом и до мелочевки типа резидентуры Штази. Это был, вероятно, самый широкий жест в истории человечества.
   Прямой противоположностью сценарию Lebensraum может стать добровольная сдача нами земель, которые мы не в силах эксплуатировать по международному стандарту. Так, например, случилось в свое время с русскими Калифорнией и Аляской. Мы просто отдали их за бесценок Америке. А если бы не отдали? Возможны два сюжета. Либо мы, а не американцы, воздвигли бы русские Сан-Франциско, Лос-Анджелес и Анкоридж и создали огромную страну от Балтики до Кордильер. Либо спустя некоторое время американцы отобрали бы у нас эту землю силой, точно так же, как отобрали Техас у Мексики.
   У России богатая история таких сдач. Время от времени нами овладевает страстное желание саморазорения. Возможно, корни этой традиции восходят к обычаю под названием «потлач», широко практикуемому (под разными именами) во всех архаических обществах.

   Время от времени нами овладевает страстное желание саморазорения. Возможно, корни этой традиции восходят к обычаю под названием «потлач»

   Суть традиции в следующем. Ваш сосед, неприлично разбогатевший, устраивает ритуальную общеплеменную пьянку. Все гуляют до позеленения, а богатей раздает соседям свое имущество. Зато потом его за это так уважают!
   Впрочем, потлач по-русски имеет неприятную особенность. Время от времени мы тоже начинаем расшвыривать накопленное предками добро, но от этого уважать нас почему-то начинают только меньше. Вот Михаил Сергеевич успешно сдал всех союзников, территории, армии, несметное количество ресурсов. А уважение к оставшемуся от этого исчезло окончательно, хотя потлач и был в масштабах Гиннесса…
   Так вот, очередным сценарием может стать банальная сдача. В какой-то момент вдруг чувствуем: все равно не удержать территорию, да и зачем, а вдруг нас любить станут больше? И мы заявляем человечеству: «Да, гуманистическая идеология нам очень близка, идея социальных прав и гарантий понятна. Поэтому, ребята, приходите и забирайте. Не просто придите и правьте, как некогда варяги, а именно забирайте, вот мы какие добрые. А что не возьмете – своим регионалам раздадим, пожалуем им статус независимых государств. За неимением беловежских соберем их в муромских лесах. То-то после между собой пособачатся за автономии!».
   Сюжет седьмой. Из грязи в великие князи. Встречается и хитрый вариант сдачи: жертвую целым, чтобы стать суверенным правителем части. Особенно если целое не мне принадлежит, у него имеется начальник, которого хочется сковырнуть. Это история Малого князя из фильма Андрей Рублев. Он привел татар грабить Владимир, чтобы самому стать Великим князем.

   Жертвую целым, чтобы стать суверенным правителем части. Особенно если целое не мне принадлежит

   Политтехнология сдачи на протяжении истории проработана до деталей. Весьма успешно ею пользовались большевики. Последним большевиком, которому удалось довести ее до логического конца, стал Ельцин. Еще при живом Советском Союзе был провозглашен суверенитет РФ. Симпатии Запада, понятное дело, тут же отвратились от Горбачева к выгоде новоявленных незалеженцев. На невиданном потлаче славно попировали и прибалты, и славяне, и ошарашенные нежданной свободой среднеазиаты. Главная задача, из-за которой все затевалось, была с блеском решена: президента Советского Союза слили в трубу. Вместе с самим Союзом, но это уже детали.
   А когда оставшееся стало расползаться под руками, Ельцин предложил полевым командирам Федерации утешительно пограбить награбленное – взять независимости, кто сколько сможет уволочь. Правда, вскоре спохватился, но было поздновато – понесли. Больше всего утащили в Чечню.
   Сюжет восьмой. Империя навыворот. Представим, что мировое сообщество, осоловев от политкорректности, решает: «Доведем идеи этих русских до конца, пущай возвращается Российская империя. Мы им еще и проливы отдадим, и Аляску вернем». Конечно, при этом все живущие на Аляске там и останутся – с полным сохранением прежних прав. Но с экзотической великорусской приправой.
   Для удобства пользования огромной территорией создается логистическая, жилищно-эксплуатационная империя. Ведь единый суверенитет – несомненная ценность, он позволяет по всей империи не строить таможенных терминалов, не менять туда-сюда узкую колею на широкую. Надо организовать эффективный трафик из Японии в Европу? Отлично, станционными смотрителями, начальниками участков и машинистами паровозов на всей территории будут исключительно русские. Русскоязычным евреям разрешается держать шинки по всей трассе. Можно даже клопомор производить на русском химзаводе, убьем двух зайцев: и рабочие места сохраним, и будет чем с насекомыми на станциях бороться…
   Неоантарктическая империя не имеет административной власти, но является ареалом преимущественного распространения и использования русского языка и стандартов отчетности для хозяйственных нужд. На всей территории русский язык объявляется официальным (или по крайней мере одним из двух). Территория ведь очень большая, и должен быть язык общения – пущай будет русский. Газеты станут выходить на русском и на языке зоны освоения. Нас как титульную нацию обяжут пооткрывать кругом зональные парткомы и работать ямщиками на тройках.
   Нам бросят кость, и мы с гордостью понесем на вверенной территории бремя белесого – совсем белым назвать нельзя – человека.
   Все нации и народности, проживающие в империи, будут при соблюдении приличий пользоваться всеми правами. Будь то новозеландец, негр или еще кто – изволь худо-бедно работать, выучи русский язык, уважай станционных смотрителей, не гадь в гостиницах, не взрывай железных дорог – и тогда получишь те же права, что и остальные, плюс право заниматься хозяйственной деятельностью. Только, пожалуйста, при въезде подпиши таможенную декларацию и сдай челобитную грамоту о даровании временного или постоянного гражданства Российской империи. А после – свободен, делай все что угодно. Но будь добр, справки заполняй на русском. Да еще по праздникам придется в лаптях ходить – из уважения к властям. Или раз в десять лет являться к столоначальнику за регистрацией в косоворотке.
   Мы как титульная нация для остальных служим средством социального трансферта: как носители языка общения, держатели стандартов транспортировки материальных ценностей, ремонтники дорожных знаков и т. д.
   Нас принудят к роли имперской нации для нашего же блага и пользы окружающих. Русский язык до сих пор распространен на всем постсоветском пространстве. А узбеков с таджиками тоже надо как-то объединять, чтобы и Великий шелковый путь функционировал, и нефтепроводы ремонтировались, и транзитные аэропорты на всей трассе обслуживались единообразно. По всему получается: русский язык здесь выгоднее сохранить.
   Конечно, американцы могли бы и сами, но здесь так много мелких народностей, поди разберись тут с каждой… Зачем им в это встревать? Пусть уж русские толмачи.
   Вполне вероятно, что кое-где империя по решению попечителей перешагнет границы бывшего СССР. У нас, к примеру, много курдов, а курды есть и в Турции. Много армян – а армяне живут и в других странах… Размах понятен?
   Мы вновь – по мандату международного сообщества – возьмемся за исполнение миссии, которую на себя когда-то взяли, да бросили. Получится империя навыворот. Русские в ней станут монопольными сторожами, сопровождающими грузов и письмоводителями в процессе освоения Новой Антарктиды.
   Сюжет девятый. Реприватизация Сибири, или Индейцы племени рюсс. Исторически многие народы получали свои земли путем самозахвата, и лишь потом эти завоевания были так или иначе международно признаны. Существует глубокая общность между российской экспансией на Восток и американской – на Запад. Об этом есть пронзительная песня англичанина Эла Стюарта «Russians and Americans».
   Но имеется и существенная разница: экспансия американцев закончилась не просто захватом, а освоением Дикого Запада. Там были воздвигнуты колоссальные мегаполисы, появились индустрия и современная жизнь. А мы так и не смогли завершить освоение Дикого Востока. Растянули цепочку городовбаз вплоть до Владивостока, а теперь потихоньку отступаем назад, оставляя за собой неосвоенные просторы.

   Мы так и не смогли завершить освоение Дикого Востока. Растянули цепочку городов-баз вплоть до Владивостока, а теперь потихоньку отступаем назад, оставляя за собой неосвоенные просторы

   И раз уж нам все равно не хватает силенок дотянуться за Урал, предлагается экзотический сценарий. Россия просит у мира помощи, и, чтобы нам помочь, весь мир устремляется осваивать Дикий Восток. Правда, там еще кое-где народец доживает – русскоговорящие индейцы. Но прекрасный новый мир гуманен: если раньше индейцев сначала били, а потом селили в резервации, здесь с самого начала выгородят бантустаны. Придут и спросят без обиняков: «Ребята, вам какая нужна резервация? Побольше? Поменьше? К югу? У реки?». И никаких конкистадоров, исключительно добрые поселенцы, которые приходят, открывают салуны, ставят протестантские церквушки. Мы сами выбираем комфортные условия нашей колонизации, устраиваем тендер, выбираем для туземцев наилучший пакет предложений. После чего все вместе идем и переосваиваем Сибирь (нам тоже разрешается – на общих основаниях).
   Таким образом происходит реприватизация Сибирской России. Понятно, что старая приватизация формально пока в законе, за теми, кто эффективно вел хозяйственную деятельность, закрепляется право первородства. Зачем трогать «Норникель» или Красноярскую ГЭС? Это святое, пусть пока постоят. А вот если ваш завод сливает в Енисей радиоактивную дрянь, с ним разберемся по самым строгим законам…
   Сюжет десятый. Утопия-2014. Это сценарий, обобщающий преимущества вышеописанных и вроде бы исключающий их недостатки. Он противоположен сценарию Lebensraum. Название заимствовано из фантастического романа Курта Воннегута «Утопия 14».
   Человечество вдруг решает нас облагодетельствовать и начинает относиться к нам как к этнографическому заповеднику. Поэтому освоение нашей территории идет преимущественно в таких формах, при которых заметная часть денег вкладывается в преуспеяние местного населения. Забудьте о резервациях – наоборот, мировое сообщество активно финансирует целевые программы «Коромысло и Лапти», «Щи и Хомут». Инвестирует в наши краеведческие музеи, самозабвенно слушает, как поют под гармошку в Чувашии, собирает фольклор всех народов, проживающих на территории Сибирской России.
   При этом мы вольны делать все что захотим. Можем кого угодно к себе не пускать, например, воспользовавшись передовыми латвийскими наработками, всех, кто не сдаст экзамен по русскому. Можем не предоставлять гражданство или облагать зверскими налогами.
   Можем куролесить как угодно, но при одном условии: одновременно с этим мы обеспечиваем освоение территории Сибирской России. Планка этого освоения вначале поднимается до среднемирового уровня съема добра с единицы территории. Если мы поднимаемся выше этой планки, нам оказывают любую помощь, какую только попросим. Наши предприниматели не облагаются налогами, наши граждане имеют право вето. Хотим обучить наших менеджеров – мировое сообщество это делает за свои деньги. Кругом висят плакаты: «Пролетарий – в МВА!», «Ты записался в предприниматели?». Наши поселения не трогают, хотим в дерьме жить – пожалуйста. Если надоело, захотели из пятиэтажек в коттеджи выехать – на здоровье. Во всех очередях – вне очереди.
   И только если мы существенно недотягиваем до среднемировой планки производительности, нам начинают оказывать более активные формы помощи…
   Мы будем кататься, как сыр в оливковом масле, смешанном с кокосовым (оно еще ценнее), и сыр может быть с драгоценной голубой плесенью… Важно понять, что даже при таком щадящем варианте результат для нас будет ровно тот же – потеря суверенитета.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
ЦЕНА РУССКОЙ БЛАЖИ

   Зачем сохранять суверенитет? Вопрос остался далеко за рамками данного текста. Просто посчитаем эту русскую блажь данностью. Но если мы и впрямь хотим самостояния, единственный способ – эффективно осваивать российские богатства и поставлять на мировой рынок.
   Суверенность, ясное дело, далеко не сводится к этому. Она лишь начинается с того, чтобы стать полноправным хозяином страны, ее территории, природных ресурсов, собственником ее производственных и иных активов, в которых подытожен труд и вклад предшествующих поколений. Но без национальной материи идея будет бездомной.
   В глобальном мире страны-экономики превращаются в систему сообщающихся сосудов. Эффективность освоения каждой должна быть не ниже среднемировой. Для этого надо, чтобы капитализация России срочно, на протяжении десятилетия, выросла не в два, а минимум в двадцать раз.
   В отсутствие этого международные и транснациональные субъекты найдут множество способов помимо нашей воли получить доступ к нашим ресурсам и превратить их в свои.
   Поначалу технология отъема может быть предельно мягкой. Впрочем, степень мягкости зависит от остроты проблем. Если мир столкнется с кризисами, войнами, терроризмом, если усилится угроза глобального голода – с нами особо не будут церемониться. Мягко или жестко, но заберут все.
   Буря не станет дожидаться окончания препирательств в экономическом блоке. Она уже срывает наши ставни.

B. May
ЭКОНОМИКА СУВЕРЕНИТЕТА

«СУВЕРЕННОСТЬ» СЕГОДНЯ ОПРЕДЕЛЯЕТСЯ ГЛОБАЛЬНОЙ КОНКУРЕНТОСПОСОБНОСТЬЮ СТРАНЫ

СУВЕРЕНИТЕТ И ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ

   Демократический режим и экономические успехи отнюдь не предполагают полного суверенитета. Опыт XX века дает по крайней мере два примера развития демократической системы и устойчивого экономического роста при ограниченном суверенитете. Один пример – послевоенные Япония и Германия, в которых демократические институты создавались усилиями оккупационных властей, игравших, кроме того, стабилизирующую роль при осуществлении болезненных экономических реформ. Тех реформ, которые заложили экономические основы реальной мощи этих стран, а тем самым – основы их подлинного суверенитета.
   Другим примером являются посткоммунистические страны Центральной и Восточной Европы, взявшие курс на присоединение к НАТО и Евросоюзу, а значит – ограничение своего суверенитета. Результат оказался парадоксальным: если в первый период (до вступления в ЕС) средний темп роста этих стран был выше, чем в СНГ, то теперь постсоветские страны растут заметно быстрее, чем новые члены ЕС. Однако замедление темпов роста сопровождается ростом конкурентоспособности этих стран. В рейтинге конкурентоспособности они в основном находятся среди первых пятидесяти, тогда как страны СНГ – во второй половине списка.

   Суверенитет нам практически гарантирован, если только мы сами сумеем его себе обеспечить, заняв достойное место в глобальной конкуренции

   В России рассуждения об ограничении суверенитета носят сугубо абстрактный смысл. Россия не собирается вступать в НАТО или ЕС. Оккупировать нас тоже вроде бы никто не собирается. Так что осуществлять модернизацию Россия может только самостоятельно. В этом смысле суверенитет нам практически гарантирован, если только мы сами сумеем его себе обеспечить, заняв достойное место в глобальной конкуренции. Суверенитет хорош тогда, когда обеспечивает экономическое благосостояние и конкурентоспособность экономики.

СУВЕРЕНИТЕТ И ГЛОБАЛЬНАЯ КОНКУРЕНЦИЯ

   О конкурентоспособности в России говорят все. Однако рейтинги конкурентоспособности России за 2006 год снизились на девять процентных пунктов – страна скатилась на 62-е место, примерно на один уровень с Китаем и Бразилией и чуть позади Индии. Основные проблемы России связаны с низкой защищенностью частного бизнеса вообще и его судебной поддержкой в частности. Правовая помощь в России является медлительной, непрозрачной и очень затратной (по этому показателю в рейтинге ВЭФ у России 110-е место из 125). Напротив, макроэкономические параметры (темпы роста, бюджет и т. п.) выглядят вполне прилично.
   В мире, сталкивающемся с постиндустриальными вызовами, ключевыми факторами конкурентоспособности становятся обеспечение стабильности (макроэкономической и политической), защита базовых демократических прав (безопасность жизни и собственности), а также обеспечение диверсификации производства (а в дальнейшем и экспорта), которая зависит от технологий, глубины переработки и диверсификации продукции, а вовсе не от отраслевой принадлежности.
   Очень важным аспектом конкурентоспособности сегодня является ее глобальный характер. Конкурентоспособность в условиях закрытого национального рынка эфемерна и не обеспечит подлинного суверенитета. Сильной будет только та страна, в которой действуют глобальные игроки, способные определять мировые тенденции развития технологий и финансовых потоков. Существуют два механизма обеспечения глобальной конкурентоспособности компаний. Это встраивание отечественных фирм в производственные цепочки транснациональных корпораций либо превращение своих корпораций в транснациональные. Только второй вариант создает возможность для самостоятельной глобальной игры, не только экономической, но и политической.
   Решение подобной задачи может происходить при тесном взаимодействии бизнеса и государства. Причем речь идет не о вульгарной бюджетной поддержке «точек роста», искусственно назначаемых государством. Их определит как раз рыночная конкуренция, а государство должно обеспечить политическую, гуманитарную и инфраструктурную поддержку фирмам, претендующим на роль глобальных игроков. Если это и протекционизм, то протекционизм либеральный, предполагающий, в отличие от традиционного, защиту сильных, а не слабых, а также нацеленность вовне. Он не закрывает рынок от глобальных игроков, а помогает своим игрокам выступать на глобальном рынке. Поддержка внешнеэкономической экспансии, экспорта не только товаров и услуг, но и капитала, становится принципиальным условием обеспечения суверенитета.
   Ключевыми факторами повышения конкурентоспособности являются эффективность функционирования всей системы исполнения законодательства (административной, судебной и правоохранительной систем) и реформирование социальной сферы. А главным препятствием для выхода на орбиту глобальной конкурентоспособности является то, что принято считать преимуществом России – нефтегазовое богатство и благоприятная конъюнктура цен на энергоресурсы. Деньги, приток которых не связан с ростом производительности, подрывают экономическую стабильность и оказывают разлагающее влияние на политическую систему. Власть может позволить себе экзотические и безответственные решения, компенсируя их обильными денежными вливаниями. Усиливаются риски коррупции, почти неизбежной, когда власть занимается дележом природной ренты. Происходит дестимулирование структурных сдвигов.

ТРИ СЦЕНАРИЯ ДЛЯ СУВЕРЕНИТЕТА

   Суть дискуссии о «суверенной демократии», что бы ни имели в виду ее инициаторы, состоит в определении долгосрочных тенденций развития России. Можно обозначить три варианта этого развития в стратегической перспективе.
   Первый – продолжение нынешних тенденций, при которых сохраняется отставание от наиболее развитых стран Запада примерно на 50 лет (такое отставание характерно для России на протяжении уже примерно трехсот лет). Второй – реальное ускорение социально-экономического развития, обеспечивающее конвергенцию с развитыми странами. Мало кому удавалось добиться этого в XX столетии, но шанс все же имеется. Третий сценарий – постепенная деградация системы с вероятной дезинтеграцией, поскольку у слабеющей власти не будет сил и ресурсов удерживать территориальное (политическое) единство в условиях локализации экономических интересов. Тогда обсуждение вопросов суверенитета уже будет лишено смысла.
   Инерционный сценарий представляется наиболее вероятным. Он достаточно простой и самоподдерживающийся, предполагает постепенное (по мере роста среднедушевого ВВП) развитие институтов демократии и сохранение существующего уровня независимости в принятии политических решений. Однако особенность текущего политического момента состоит в большей, чем обычно, вероятности перехода на рельсы второго сценария. Есть некоторый шанс совершить рывок. Но для этого требуется ясное осознание задачи и консолидация элит вокруг ее решения.

   Есть некоторый шанс совершить рывок. Но для этого требуется ясное осознание задачи и консолидация элит вокруг ее решения

   России предстоит предпринять еще немало усилий, чтобы обеспечить эффективность своей демократии и реальность своего суверенитета. Для этого надо, во-первых, укреплять демократические институты, не злоупотребляя ссылками на незрелость российской демократии. Во-вторых, обеспечить рост конкурентоспособности страны. А самое главное – преодолеть кризис качества государственных институтов. Именно о нем свидетельствует падение рейтинга нашей конкурентоспособности. Решение этой задачи обеспечит превращение России в подлинную демократию с подлинным суверенитетом, что и будет означать формирование реальной суверенной демократии.

   В. Сурков
   НАЦИОНАЛ ИЗАЦИЯ БУДУЩЕГО
   [параграфы pro суверенную демократию]

§ 0. ПРЕДПОЛОЖЕНИЕ

   Люди стремятся жить свободно в составе сообществ, организованных на справедливых началах. Сообщества исторического масштаба, называемые нациями [3 - Здесь нация понимается как сверхэтническая совокупность всех граждан страны. Применительно к России: «нация» в данном тексте ~ «многонациональный народ» в тексте Конституции. То есть российская нация (народ) объединяет все народы (национальности?) России в общих границах, государстве, культуре, прошлом и будущем.], состоятельны в той мере, в какой способны дать каждой личности ощущение частной свободы и справедливого порядка, общего для всех. Достоинство свободного человека требует, чтобы нация, к которой он относит себя, была также свободна в справедливо устроенном мире.
   Высшая независимая (суверенная) власть народа (демократия) призвана соответствовать этим стремлениям и требованиям на всех уровнях гражданской активности – от индивидуального до национального.
   Она утверждает принципы массового правления в качестве естественных для массовых культур в эпоху массового доступа к знаниям (информации) и средствам коммуникации. Она осуществима в сложном и усложняющемся во времени взаимодействии государственных, корпоративных и частных влияний.

   Допустимо определить суверенную демократию как образ политической жизни общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направляются исключительно российской нацией во всем ее многообразии и целостности ради достижения материального благосостояния, свободы и справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, ее образующими

   Здесь, в России, ей предстоит испытать на себе и обратить в свою пользу мощь глобализации; добиться вытеснения засоряющих перспективу теневых институтов коррупции, криминального произвола, рынка суррогатов и контрафакта; устоять перед реакционными приступами изоляционизма и олигархии [4 - Грубейшая и глупейшая ошибка обзывать олигархом каждого крупного предпринимателя. Олигархический капитал только тот, что сознательно используется для институциализации коррупции и манипулирования, незаконной узурпации государственных функций.]. Создать новое общество, новую экономику, новую армию, новую веру. Доказать, что о свободе и справедливости можно и должно думать и говорить по-русски.

§ 1. ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Рассуждение о суверенной демократии в России отвечает положениям Конституции, согласно которым, во-первых, «носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ»; во-вторых, «никто не может присваивать власть в Российской Федерации».
Таким образом, допустимо определить суверенную демократию как образ политической жизни общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направляются исключительно российской нацией во всем ее многообразии и целостности ради достижения материального благосостояния, свободы и справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, ее образующими.

§ 2. ДОПОЛНЕНИЕ

   Краткими определениями суверенной демократии способны служить почти буквальные переводы этого термина на старомодный («самодержавие народа») и современный («правление свободных людей») русский.
   Кстати, обозначаемая этим термином сумма идей под разными названиями так или иначе реализуется многими амбициозными нациями.
   Данные идеи исходят из представления о справедливом мироустройстве как о сообществе свободных сообществ (суверенных демократий), сотрудничество и соревнование которых осуществляются по разумным правилам. И потому предполагают либерализацию международных отношений и демонополизацию глобальной экономики. Чем, конечно, раздражают планетарных силовиков и монополистов.
   Что касается национальных эмоций, то в этом измерении концепция суверенной демократии претендует на выражение силы и достоинства российского народа через развитие гражданского общества, надежного государства, конкурентоспособной экономики и эффективного механизма влияния на мировые события.

§ 3. ВОЗРАЖЕНИЕ

   Возразить крикливой фракции «интеллектуалов», для которых солнце восходит на западе, нетрудно. Достаточно напомнить, что суверенная демократия отнюдь не доморощенная затея. Напротив, широко распространенное и признанное практикующими политиками понятие: «Успешная трансформация новых независимых государств в суверенные демократии является центральным звеном европейской стабильности». (У. Кристофер, государственный секретарь США, 1994 г.); «… наш [Европейский] Союз хранит сущность… федерации суверенных демократий». (Р. Проди, председатель Европейской Комиссии, 2004 г.).
   Серьезные критики указывают, что демократия не нуждается в определениях, она либо наличествует, либо отсутствует. А любое уточняющее прилагательное означает или авторитарное поползновение, или софистический подвох. Между тем давно и точно замечено: демократия не факт, а процесс, затрагивающий самые разные области жизни людей. И процесс этот «пошел» не пять минут назад.
   Многие общества в свое время считали себя демократическими, ограничивая при этом права женщин и расовых меньшинств и даже (несколько раньше) приторговывая невольниками. Была ли та демократия такой же, как теперь? И если все-таки нет, то как обойтись без определений?
   Например, относительно недавно, в конце прошлого века, некоторые эксперты стали отличать «плюралистическую» (более «современную») демократию от «мажоритарной». То есть, в оценках полноты народного правления сместили политологический акцент с доминирования самой большой группы избирателей (которая при всем к ней уважении не представляет же весь народ) на состязание за доступ к рычагам влияния на власть всех (и самых малых) групп населения. И правильно сделали, жаль только, что не обошлись без прилагательных.
   Перенос ударения на отдельные составляющие демократического процесса неизбежен и необходим в каждой новой точке исторического пространства-времени. В каждом новом контексте перманентного соперничества людей и доктрин.

§ 4. КОНТЕКСТ

   Русские инициировали грандиозную демократизацию жизненного уклада – как своего, так и множества находившихся на орбите их политического и культурного влияния народов [5 - Не будет лишним еще раз заметить: Россия приведена к демократии не «поражением в холодной войне», но самой европейской природой ее культуры. И еще раз: не было никакого поражения.]. Предприятие это, движимое (очень по-нашему) больше дерзостью, чем расчетом, отягощенное чудовищными ошибками и жертвами, стало, вместе с тем, самым многообещающим актом глобальной модернизации.
   Необратимое усложнение механизмов человеческой экспансии (так называемый прогресс) привело Россию к пересмотру стратегии участия в гонке государственных, экономических и пропагандистских машин. Дизайн последних социальных моделей явно направлен к смягчению политических режимов, росту роли интеллектуального превосходства и информационного обмена, опутыванию властных иерархий саморегулируемыми сетями, короче – к демократии.
   Соответствующие преобразования в нашей стране отозвались и драматически сочетаются с глубокими изменениями за ее границами. Демобилизация соцлагеря, удвоив территорию свободы, заодно и невольно открыла различным силам простор для геополитического произвола.
   Глобальные плоды просвещения (экономические, информационные и военные инструменты глобализации) самим своим существованием порождают не только надежду на всеобщее процветание, но и соблазн глобального господства.
   Среди соблазняемых и некоторые правительства, и банды террористов, и криминальные интербригады.

   Сохраняя демократический порядок в нашей стране, ее граждане способны ради защиты собственных прав и доходов участвовать в поддержании баланса многообразия в мире

   Конечно, тонкие ценители обнаружат существенную разницу между вселенской бюрократией, всемирным халифатом и всеядной мафией. Но любая чрезмерная централизация материальных средств тотального контроля и уничтожения, тотального производства и потребления, тотального манипулирования и коррупции формирует тотальную (тоталитарную) власть. А значит – непоправимую несправедливость и несвободу. Что крайне нежелательно в любой отдельно взятой стране и абсолютно неприемлемо в глобальном масштабе.
   Сохраняя демократический порядок (целостность многообразия) в нашей стране, ее граждане способны ради защиты собственных прав и доходов участвовать в поддержании баланса многообразия в мире. Навсегда расставшись с гегемонистскими претензиями, не дать обзавестись ими кому бы то ни было. Быть на стороне сообщества суверенных демократий (и свободного рынка) – против каких бы то ни было глобальных диктатур (и монополий). Сделать национальный суверенитет фактором справедливой глобализации и демократизации международных отношений.
   В таком деле – есть прагматизм и романтика. Найдутся союзники и противники. И – может заключаться миссия.

§ 5. УДАРЕНИЕ

   Военно-полицейский аспект национальной самостоятельности, в той или иной мере присущий всем государствам, в российском случае слишком часто проявлялся сверх всякой меры, принимая крайние формы изоляционизма и неистового администрирования. Понимание же суверенитета как свободы и конкурентоспособности открытого общества только начинает складываться, отсюда – актуализация темы.
   Демократия наша – фактически ровесница века, свежий продукт трагической трансформации через царизм, социализм, олигархию. Дело для многих все еще непривычное, поскольку никогда прежде наше государство не отличалось щепетильным отношением к гражданским правам.
   Поддерживать суверенитет без ущерба для демократии и быть открытыми, не теряя идентичности, – задача для начинающих нетривиальная.
   И вот – несмотря на то, что прилагательные теперь под подозрением, ударение может быть поставлено: суверенная.

§ 6. СУВЕРЕННАЯ

   Некоторые подвижники коммерческой философии, трудящиеся в специализированных «некоммерческих» и «неправительственных» организациях, пишут, что в наш век интеграции и взаимозависимости глупо цепляться за суверенитет. Вряд ли, впрочем, среди правительств-спонсоров подобных писаний найдется хоть одно, готовое у себя дома ликвидировать национальное законодательство, экономику, армию и самое себя.
   В пример десуверенизации во имя всего наилучшего приводят Евросоюз. Забывая о заминке с евроконституцией (что, допустим, поправимо). И о том, что речь идет либо о становлении устойчивой ассоциации суверенных государств, либо (в самых смелых мечтах) о синтезе мультиэтнической евронации и ее, так сказать, всесоюзном суверенитете, какими бы политкорректными эвфемизмами он ни обозначался.
   Для России жертвовать сегодня национальной свободой ради модных гипотез было бы так же безрассудно, как в свое время – ради карлмарксовых призраков. А расплачиваться ею за еду и одежду (и даже за «оборудование») – и безрассудно, и унизительно.
   Суверенитет, будучи «полнотой и независимостью власти», не отменяется. Но – меняется его содержание вместе с манерой властвования. Образ государства, рассредоточенный из дворцов и крепостей по присутственным местам, избирательным участкам и телеэкранам, демократизируется. Массовые действия являются в большей степени итогом обсуждения и убеждения, чем принуждения. Среди символов могущества все ярче выступают передовая наука, моральное преимущество, динамичная промышленность, справедливые законы, личная свобода, бытовой комфорт.
   Основным ресурсом обеспечения суверенитета признается не просто обороно-, а комплексная конкурентоспособность. Которая обретается на воле, в открытом соревновании, никак не в бомбоубежище или теплице.

   Наднациональные и межгосударственные структуры разрастаются отнюдь не в ущерб «полноте и независимости». Им делегируется не власть, а полномочия и функции

   Наднациональные и межгосударственные структуры разрастаются отнюдь не в ущерб «полноте и независимости». Им делегируется не власть, как мерещится многим, а полномочия и функции. Право же делегировать (а значит – и отзывать), то есть собственно власть – остается национальногосударственной.
   Конечно, политическое творчество далеко не всех наций увенчивается обретением реального суверенитета. Многие страны и не ставят перед собой такую задачу, традиционно существуя под покровительством иных народов и периодически меняя покровителей. Размножение развлекательных «революций» и управляемых (извне) демократий, кажущееся искусственным, на самом деле – вполне естественно среди таких стран.
   Что касается России, прочное иновластие здесь немыслимо. Маргинальные союзы бывших чиновников, действующих нацистов и беглых олигархов, взбадриваемые заезжими дипломатами и незатейливой мыслью о том, что заграница им поможет, могут пытаться разрушить, но никогда не смогут подчинить общество, для которого суверенитет – гражданская ценность.
   Встречается мнение, будто десуверенизация нашего государства никому не интересна (или нереальна). Но повсеместная и повседневная нужда в сырье и безопасности так громадна, а здешние запасы ядерного оружия, нефти, газа, леса, воды так обильны, что излишнее благодушие едва ли оправданно. Особенно если учесть, насколько возможность осознания, защиты и продвижения наших национальных интересов снижена повальной коррупцией, диспропорциями экономики и простой медлительностью мысли.
   Центр прибыли от международных проектов использования российских ресурсов должен закрепиться в России. Так же, как и центр власти над ее настоящим и будущим.

§ 7. ДЕМОКРАТИЯ

   Демократия у нас прижилась, но приживалка она или хозяйка – пока вопрос. Формальные ее характеристики (сколько и каких надо партий, президентских сроков, «преемников», социальных пособий, судов, муниципальных образований, государственных предприятий, независимых СМИ…) обсуждаются регулярно и остро.
   Среди производимых по столь важным и занимательным поводам шумов теряются на дальнем плане слова о свободе, справедливости, доверии. Общественные ценности и мораль почитаются темой чуть ли не академической, а то и вовсе демагогической.
   Так и поднятая Президентом идея сбережения народа расслышана только как поручение платить рожающим женщинам. Платить, конечно, нужно, и поручение такое есть. Но идея сбережения не плоско демографическая, она фундаментально демократическая.
   Социальная расточительность, привычка сорить людьми («у Бога людей много»), изводить друг друга без счета и смысла коренится глубоко в прошлом.
   Россия теряла в страшных войнах больше солдат, чем любой ее союзник или враг. А крупнейшие социально-экономические достижения обретала в периоды деспотического реформирования, подобные войнам.
   Окно в Европу прорубалось способами, которые и азиатскими назвать нельзя, не оскорбив Азию. Освоение космоса и атомной энергии добыто жестоким упорством советского крепостничества. Политическую неряшливость, с какой водворялась демократизация, могла себе позволить лишь высокомерная и не знакомая с общественным контролем номенклатура. Подменившая легитимную власть олигархия сопровождалась пандемией нищеты, коррупции и заказных убийств, настоящим коммерческим террором, самоистреблением за деньги.

   Складывающийся порядок бранят. И прекрасно, поскольку громогласное негодование по случаю изъянов и отступлений демократии – неотъемлемая ее черта

   Мрачными парадоксами прогресса отмечены биографии всех великих наций. Но утешения сравнительной тератологии отвлекают от насущного вопроса, может ли Россия расти иначе? Или всегда – через силу? Возможно ли ее свободное развитие, мирное строительство, ненасильственная модернизация?
   Впервые за тысячу лет наше общество так свободно. Складывающийся порядок бранят. И прекрасно, поскольку громогласное негодование по случаю изъянов и отступлений демократии – неотъемлемая ее черта. Одни принимают всякую сложность за хаос, разнообразие за развал, музыку за сумбур. Другие шарахаются от малейшей тени регламента и процедуры.
   Правда, среди одних и других встречаются суетящиеся перверты с необыкновенной легкостью в мыслях. Смесь дурно понятого традиционализма и либеральных суеверий прописывается простыми рецептами всем страдающим от нехватки денег, воображения и должностей. Бомбометания, баррикады, перевороты, погромы проповедуются настойчиво и с покушениями на литературность.
   Задворки демократий всегда кишат радикалами. О них не стоило бы и вспоминать, если бы их не пытались использовать для ослабления национального иммунитета. Если бы опыт свободной России был не так еще мал, а генетическая память о стране радикально революционной, радикально реакционной и радикально бюрократической не так тяжела и притягательна.
   Зыбкость, неукорененность демократических институтов питают кое у кого надежды на возвращение к олигархической либо квазисоветской модели, на присвоение власти отдельными группами денежных и аппаратных интересов.
   Впервые в нашей истории есть шанс на излечение хронической болезни судорожного (революционно-реакционного) развития. Усложнение реальности (повышение качества жизни и, соответственно, качества недовольства ею; предъявление все более строгих требований к лидерству; фабрикация необычных взрывоопасных заблуждений; вызревание неожиданных экономических проблем) удивит уже близкое будущее неминуемыми и невиданными кризисами.
   Освоит ли Россия народосберегающие технологии демократии для их преодоления? Или по обыкновению обратится к разорительному и беспощадному огосударствлению? Или – капитулирует и распадется? Оптимистические варианты ответов предполагают национальную солидарность на основе общих ценностей свободы, справедливости и материального благополучия.

   Сбережение народа может стать целью и средством обновления. Программой гуманизации политической системы, социальных отношений, бытовой культуры

   Сбережение народа может стать целью и средством обновления. Программой гуманизации политической системы, социальных отношений, бытовой культуры. Навыком бережного подхода к достоинству, здоровью, имуществу, мнению каждого человека.
   Время наблюдений ничтожно, смелые выводы делать рано, но первые шаги российской свободы обнадеживают. Демократия справилась с нищетой, сепаратизмом, общественным унынием, правовой разрухой, остановила распад армии и госаппарата. Потеснила олигархию, перешла в решающее наступление на международный терроризм, укрепила экономику… работает…

§ 8. РАБОТА

   Для суверенной демократии, отличаемой от прочих интеллектуальным лидерством, сплоченной элитой, национально ориентированной открытой экономикой и умением защищаться, абсолютно приоритетны:
   – гражданская солидарность как сила, предупреждающая социальные и военные столкновения. Свободное общество не будет мириться с массовой бедностью (на фоне массового же уклонения от уплаты налогов), убожеством социальной защиты, несправедливым распределением общественных доходов. Равно как и не поставит под сомнение (в условиях необъявленной гонки вооружений) необходимость разумных оборонных бюджетов для поддержания престижа и технического переоснащения армии, флота, спецслужб.
   За надежду на мир в будущем нужно платить здесь и сейчас;
   – творческое сословие как ведущий слой нации, возобновляемый в ходе свободного соревнования граждан, их политических, экономических и неправительственных объединений.
   Синергия креативных гражданских групп (предпринимательской, научной, культурологической, политической) в общих (значит, национальных) интересах выглядит позитивной альтернативой самозванству офшорной аристократии с ее пораженческой психологией.
   Манипуляция и коррупция могут кое-как поддерживать иллюзию государства. Воссоздавать его всерьез по силам только творческому сословию свободных людей, соединенных ценностями, способных к новациям (значит, к конкуренции), движимых личной выгодой к национальным целям;
   – культура как организм смыслообразования и идейного влияния. Россия должна говорить, что делает, а не делать, что говорят, в роли не рядового обывателя, а соавтора и соавтора европейской цивилизации.
   Производство смыслов и образов, интерпретирующих всеевропейские ценности и называющих российские цели, позволит ментально воссоединить расстроенную было нацию, собранную пока условно-административно, на скорую (пусть и сильную) руку/
   В полемике культур российское сообщение должно быть весомо и внятно, по природе свободно, по существу справедливо, по форме интересно, по тону приемлемо.
   Нужно утвердить собственные позиции в философском, социо– и политологическом дискурсах Запада. А поддержкой искусства (кино и литературы прежде всего) постепенно вернуть покоряющее обаяние отечественной культуры;
   – образование и наука как источник конкурентоспособности.
   Некоторые конкурентные преимущества, унаследованные от СССР (очевидные в энергетике, коммуникациях, обороне и в самой сфере образования) должны использоваться для устойчивого развития глобально значимой национальной экономики. Могущественная энергетическая держава (до которой пока далеко) возникнет не в результате гипертрофии сырьевого сектора, а в борьбе за обладание высокими технологиями связи и информации, энерго-машиностроения и энергосбережения, производства принципиально новых видов топлива.

   Система образования – такая же инфраструктура будущей экономики знаний, как трубопроводы для теперешней экономики нефти

   Интеллектуальная мобилизация на подъем перспективных отраслей, доступ к научно-техническим ресурсам великих экономик, усвоение современной исследовательской и производственной культуры могут стать главнейшими задачами и школ, и университетов, и внешней политики, и международной научной и промышленной кооперации.
   Система образования – такая же инфраструктура будущей экономики знаний, как трубопроводы для теперешней экономики нефти. И требует не меньшего внимания и сопоставимых инвестиций.

§ 9. СОМНЕНИЯ

   Говорят: «Россия надорвалась – длительное имперское напряжение лишило ее сил, она утратила пассионарность и покидает историю. Россия распадается – Дальний Восток обезлюдел, Кавказ озлоблен. Россия отстала навсегда – сырьевое захолустье, страна рабов/господ и вечной бедности, перебивающейся с хлеба на квас, с пеньки на газ. Россия вымирает физически – летальный исход от потери населения неотвратим.
   Вообще всяких вскриков в пользу невозможности, неподвижности, неучастия, небытия всегда хватает в дни испытаний на прочность. Среди доводов декаданса вернейшие – такие как лень, равнодушие, невежество, слабость.
   Устранение России из будущего, попытка спрятать ее в прошлом от «кошмара» глобальной конкуренции – главное в замыслах обеих реставраций (олигархической и бюрократической).
   Реванш олигархии (окончательное решение по неограниченной транснационализации российских экономических и политических активов) предписывает стране потерю субъектности, растворение в глобализации вместо участия в ней.
   Реконструкция бюрократического государства, чаемая почитателями советской старины, уведет нас от конкурентной борьбы в тупик политической изоляции и экономического прозябания.
   Реставрационные концепции вдохновлены малодушием и неверием (рекламируемыми как «здравый смысл»), признают за отдельными корпоративными группировками привилегию присваивать власть, постулируют провал модернизации и чреваты разбродом России со всеми печальными последствиями.
   Суверен-демократический проект относится к числу допускающих будущее, и не какое-нибудь, но отчетливо национальное. Потому что: народ не наделял ныне живущие поколения правом прекратить его историю; гражданам страны, известной великой цивилизаторской работой, по справедливости принадлежит достойное место в мировом разделении труда и доходов; по древнему принципу «кто правит, того и вера», правящий народ, не утративший веру в себя, – будет.

§ 10. РУССКИЕ

   Судьба российской нации непрерывно решается как нелинейное уравнение разнородных интересов, обычаев, языков и религий. Русские, неутомимые вершители этой высокой судьбы, плотно сплетены с народами, вовлеченными в создание многогранного российского мира. Вне татарского, угорского, кавказского измерений русское политическое творчество неполно. Исход из России ее народов в 91-м пережит крайне болезненно. Повторение чего-то подобного – смертельно опасно.
   Заглохший (вроде бы) сепаратизм некоторых национальнотитулованных территорий оставил повсюду тлеющие очаги культурной замкнутости и архаической нетерпимости. Этнически окрашенные преступные конгломераты (прежде всего террористические) заразили ксенофобией многих людей разных национальностей.

   В каждом регионе и «приезжие», и «местные» должны вести себя в рамках закона и приличия. Этнокриминалитет и сопутствующая ему ксенофобия разрушат русское многонациональное государство

   Нашлись и среди русских поддавшиеся пропаганде невероятной жизни без соседей и «приезжих».
   Шарлатаны, проповедующие прелести этнического уединения, на самом деле пытаются выселить русских из многонациональной России. Куда? В «русскую республику» в границах раннемосковского царства? В этнографический заповедник, где нас никто не достанет, с табличкой «не беспокоить» на заборе?
   В каждом регионе и «приезжие», и «местные» должны вести себя в рамках закона и приличия. Этнокриминалитет и сопутствующая ему ксенофобия разрушат русское многонациональное государство, если не будут побеждены правосудием, просвещением и успешным развитием.
   Величайшие русские политические проекты (такие как Третий Рим и Третий интернационал) были обращены к людям других народов и открыты для них. Критически анализируя прошлое, признавая ошибки и провалы, мы вправе и будем гордиться всем лучшим, что унаследовано от Империи и Союза. В том числе – уникальным опытом взаимопонимания православной церкви с исламской общиной, иными конфессиями, всестороннего взаимодействия и взаимопомощи земель и городов.
   Русская мысль органически толерантна. Русская политическая культура исходит из межэтнического мира и стремится к нему. Нет никаких сомнений, что русский демократический проект открыт и должен быть привлекательным для всех российских народов.

§ 11. ЕВРОПА

   В Европе нашу страну представляют по-всякому. Есть несгибаемые приверженцы ветхолатинского слогана contra omnes moscos et tartaras. И сомневающиеся, европейцы ли обитают на дальнем евровостоке. Учителя (и добрые, и суровые), претендующие преподавать беспокойному ученику незабываемые уроки разной степени тяжести. И те, для кого Россия – опаздывающий европеец. И те, кому – стратегический партнер и потенциальный союзник.
   Недопустимо, чтобы эти представления стали сплошь отрицательными. Впрочем, и превратить их в монотонно приятные вряд ли когда-нибудь удастся.
   Все влиятельнейшие европейские нации (Россия в том числе) имеют неоднозначные мнения друг о друге. Век за веком образуя действительно непревзойденную цивилизацию, они не только сотрудничали и взаимно обогащались. Знали также и много горя от ума. Фашистская галлюцинация, бред нацизма, механизированная резня 1914—1918, 1939—1945 годов – произведения (если кто забыл) стопроцентно европейские.
   Европа не нуждается в идеализации. Ее теперешнее преимущество в незаурядной воле к рациональному устройству, к поиску мирного пути, по возможности – в обход политических катастроф и ментальных затмений. Бог знает, получится ли, но как минимум в этом смысле Россия, в свою очередь осваивающая демократию, – в Европе.
   Здесь же – интеллектуальные ресурсы, без доступа к которым модернизация нашей страны невозможна. Сотрудничество в сфере науки, техники, высшей школы, мультинациональные корпорации в наукоемких и высокотехнологичных отраслях могли бы связать нашу экономику с европейской и заатлантической вернее и с большей пользой, чем примитивные поставки сырья.
   Повторимся, западнее России – разные люди: и намеренные подчинить ее, и полагающиеся на взаимовыгодное партнерство. Первым наша демократия способна предъявить решимость в отстаивании суверенитета, вторым – открытость и гибкость, и продуктивность кооперации.

   Не выпасть из Европы, держаться Запада – существенный элемент конструирования России

   Не выпасть из Европы, держаться Запада – существенный элемент конструирования России.

§ 12. СКРОМНОСТЬ

   Терроризм не добит. Инфраструктура изношена. Больницы и школы бедны. Техническая отсталость и бытовая неустроенность удручающе огромны. Творческие силы скудны и распылены.
   Когда для выживания нации срочно требуется новая экономика, упущенное время расторопно доедает старую.
   Скромность и трезвость самооценки не повредят амбициям, наоборот, сделают их реалистичнее и честнее. Напомнят – давно пора учиться изобретать, управлять, конкурировать.

§ 13. ВЕЛИЧИЕ

   Получит ли великая история России великое продолжение, зависит только от нас, ее граждан. Сегодняшнее величие небесспорно, завтрашнее неочевидно. Президент Путин постоянно напоминает, что на повестке дня – не всеобщий отдых под разговоры о великой стране, а активная работа по модернизации.
   Пока же велики не столько достигаемые цели и утверждаемые ценности, сколько цены на углеводородное сырье.

   Получит ли великая история России великое продолжение, зависит только от нас, ее граждан. Сегодняшнее величие небесспорно, завтрашнее неочевидно

   Кажется, газированная экономика тонизирует и освежает. Но если и когда она выдохнется, мы увидим, чего стоят ее производные – шипучие амбиции, игристая риторика и дутое благополучие.
   Мы обязаны выстроить базис инновационной культуры, системы создания уникальных знаний, поскольку знание это власть и капитал для сбережения народа. И сейчас, и в посленефтяную эпоху, наступление которой неизбежно.
   Мы обязаны конвертировать сырьевую экономику в интеллектуальную, чтобы проложить России путь наверх, в будущее, в сообщество креативных наций, направляющих историю.

§ P.S.

   Текст про суверенную демократию, составляемый по ходу дискуссии совместными усилиями сторонников и критиков, – одна из интерпретаций нашего недавнего прошлого и близкого будущего.
   Он основан на предположении о неизбежности усложнения и дифференциации социальных структур. Его задача – привлечение общественного внимания к взаимосвязанным вопросам личной свободы (о демократии) и свободы национальной (о суверенитете). Он открыт для согласия и спора. В нем нет почти ничего обязательного и совсем ничего назидательного.
   Единственное, на чем настаивает формируемый текст, – справедливость для каждого в России и для России в мире.
   Единственное, чему стремится способствовать, – выработка эффективной практики воспроизводства интеллектуальных, моральных, политических и экономических ресурсов свободы.

Д. Зеленин
ВРЕМЯ КРЕАТИВНОГО КЛАССА

   В какое время мы живем? Календарь не дает ответа. Социальная жизнь и экономика России (как и многих других стран) устроены так, что мы одновременно живем в нескольких разных эпохах. В начале XX века в России одномоментно существовали – патриархальное хозяйство, феодализм, капитализм, государственный капитализм. В начале XXI века сосуществуют – остатки социализма, государственный капитализм, индустриальный капитализм «нефти и стали», элементы современной экономики знаний. Все эти уклады – разные по технологии, отношениям собственности, механизмам управления, по своей идеологии и психологии – так или иначе конкурируют в общей системе современного переходного общества. Но важно понять – откуда и куда осуществляется этот переход. Наиболее радикальный ответ уже сформулировали критики – «из ниоткуда – в никуда». Однако если мы хотим, чтобы в этой злой шутке оставалась хотя бы доля шутки, нам надо попытаться серьезно разобраться в этом вопросе.
   Сегодня государству приходится параллельно, используя ограниченные материальные и, что еще важнее, временные ресурсы, решать несколько разных задач. Бороться с бедностью. Укреплять армию. Создавать мировую энергетическую державу. Преодолевать системную коррупцию. Можно перечислять еще и еще – депопуляция и ипотека, вечный ремонт дорог и ЖКХ, реформа пенсионной системы и сельское хозяйство. И так далее – по списку всем известных проблем.
   Но как бы ни были остры и важны любые из этих проблем, главное, как мне кажется, все же понять нашу стратегию и ответить на два вопроса. Какое общество мы хотим создать в России в XXI веке и для чего?
   Здесь есть два момента.
   «К чему напрасно спорить с веком» – общие мировые тенденции сильнее воли отдельного человека и государства, «ветер времени» все равно подхватывает любую страну. Но верно и другое – просто безвольно «отдаться течению» нельзя. Потому что отсутствие стратегии – это тоже стратегия.
   Стратегия отставания и поражения. Так и обстояло дело в 1980-х – и привело к распаду СССР, так обстояло дело в 1990-х годах – и это едва не привело к параличу власти и распаду России. Сейчас – иное дело. Россия, несомненно, на подъеме. Но тем более важно понять – на ту ли вершину мы поднимаемся, не станем ли двигаться вверх по лестнице, ведущей вниз?
   Сейчас в нашей экономике активно идет реиндустриализация. Не только сырьевые отрасли восстанавливаются – опережающими темпами растет металлургия, машиностроение, связь. Это процесс неизбежный и нужный. Но не попасть бы в положение тех, кто догоняет вчерашний день Человечества и рискует быть «вечно вчерашними».
   Недавно был опубликован список 400 крупнейших бизнесменов США.
   Любопытные цифры: собственно «индустрией» (машиностроение и т. д.) занимаются 19 человек, в нефтегазовой промышленности – 30, в торговле – 19, связи – 8. Однако если эти отрасли большого бизнеса есть и у нас, то с другими – значительно хуже. 39 человек заняты бизнесом в области высоких технологий (4 – программное обеспечение), 20 – в области медицины и биотехнологий, а больше всего в области сервиса и досуга – 47 человек.
   Ничего аналогичного в крупном российском бизнесе нет.

   Определяющими для характеристики современной экономики являются не привычные нам параметры, как ВВП, а совсем иные шкалы

   Так выглядит даже не современная экономика, а шире – современный образ жизни. Причем все это быстро меняется – в направлении все большего отхода от традиционных, привычных нам образцов (или, как сейчас принято говорить, паттернов) экономического и социального поведения. Недаром определяющими для характеристики современной экономики являются не такие привычные нам параметры, как ВВП, «производство чугуна и стали на душу населения в стране», и даже не количество компьютеров на 1000 человек, а совсем иные шкалы. Качество жизни, степени экономической свободы, доля в производстве высокотехнологичной продукции, индекс креативности и т. д.

ЧЕЛОВЕЧЕСКАЯ СВЕРХДЕРЖАВА

   Как же России найти свое место в этом уже возникшем почти без нашего участия мире? Разговоры об «автаркии» не стоят даже серьезного обсуждения – любому не то что руководителю, а просто взрослому человеку понятно, что это пустое сотрясение воздуха. Из глобального, единого мира России выйти некуда, да и незачем.
   Реальная же проблема перед нашей страной иная – где будет наше место в мировой экономике, шире – в мировой социальнокультурной системе? Ведь при всей важности энергетики это не более чем локальная, рассчитанная на 20-30 лет лакуна для России. Бесспорно, преступно было бы сдавать тут позиции, не воспользоваться своим естественным конкурентным преимуществом в условиях благоприятной ценовой конъюнктуры. И большая заслуга действующей власти в том, что умело сочетается политическая воля и наши экономические возможности.
   «Политическими руками» раздвигается пространство для продвижения экономики, а экономическая экспансия закрепляет политические успехи. Эта слаженная работа (такой слаженностью мало какая страна может похвастать) и позволила России добиться успехов.

   Резервы «сырьевого прорыва», похоже, исчерпаны – или скоро будут исчерпаны

   Резервы «сырьевого прорыва», похоже, исчерпаны – или скоро будут исчерпаны. На словах опять же все согласны – «из России сырьевой должна быть Россия высоких технологий». Однако как реализовать это? Вряд ли здесь можно добиться ощутимых результатов путем простого создания технопарков, налоговых льгот высокотехнологичным производствам и увеличения расходов на науку.
   О стратегическом качестве подобных примитивных решений свидетельствует история с конверсией нашей оборонки. Модная в конце 1980-х годов идея о том, что если провести конверсию наших военных производств, то мы окажемся «впереди планеты всей» в области того же хай-тека, мягко говоря, не оправдалась. Да, мы достаточно успешно участвуем в мировой торговле оружием, но в общем цифры для нас звучат не слишком утешительно.
   Если в 2004 году общий объем мирового экспорта высокотехнологичной продукции составлял 1430 миллиардов долларов, где на долю США приходилось 216 миллиардов, а на долю Финляндии с ее населением около 5 миллионов человек – 10 миллиардов, то мы с нашим населением 143 миллиона – 3 миллиарда (0, 2% мирового объема). В общем, не стоит, наверное, и дальше самим себя бодро утешать. Если действовать (бездействовать) таким образом, завтра не наступит никогда.
   Вместе с тем никак нельзя отрицать, что Россия во многом уже вышла из стадии индустриального общества. Например, по структуре занятости – 10% в сельском хозяйстве, 21,5% – в промышленном производстве, 68, 5% – в сервисе. Типичная картина для постиндустриальной Европы и США (разве что доля сельского хозяйства там ниже). А вот в Китае, на который нас часто (и во многом совершенно справедливо) призывают равняться, ситуация принципиально иная: в сельском хозяйстве – 49%, в промышленности – 22%, а в сервисе – 29%.

«ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ КАПИТАЛ»

   Россия резко отличается от стран, с которыми нас часто объединяют в одну группу (БРИК – Бразилия, Россия, Индия, Китай). В России – б 500 000 студентов, 30% граждан имеют высшее образование. Это сверхвысокий показатель, в Европе только в Скандинавских странах он выше (около 40%), в то время как в Италии – 12%, в Германии – 22%.
   В последние годы мы перешли практически к «всеобщему высшему образованию», когда число людей, принятых в вузы, даже превышает число выпускников школ (за счет техникумов и людей старшего возраста), в то время как в Китае в вузы поступает лишь 4% выпускников школ. Наконец, на образование тратится 4, 5% ВВП (в Германии – 4, 6%, в США – 5, 7%, а Китай планирует выйти на уровень 4% лишь к концу следующей пятилетки).
   Конечно, и тут дело, как говорится, не в количестве, а в качестве. Ни в коем случае не отказываясь от «всеобщего высшего», мы должны беспощадно задать себе вопрос – а подлинно ли оно «высшее»? Я даже не говорю о множестве «липовых» вузов – тут-то все и так очевидно. Но нет, серьезные «настоящие» вузы – чему учат они? Не тому ли, чему учили самих преподавателей этих вузов… лет 30 назад? Не гонимся ли мы за собственной тенью?
   На это могут возразить – но это неизбежно, так всегда было. Нет! Беда нашей системы высшего образования (особенно в бизнесе, в гуманитарных, социальных дисциплинах), что оно выпадает из мирового контекста. Это понятно – мир вообще развивается стремительно, а у нас тем более была великая ломка именно в социальном мышлении. Но «смягчающие обстоятельства» никто «в зачет» не примет. Мировая конкуренция и «прекрасный новый мир» не жестоки. Они беспощадны. Пример: лучший российский вуз – МГУ за один последний год переместился с 78-го на 92-е место в рейтинге лучших университетов мира. А это, кстати, не только потеря в имидже. Это еще и потеря в тех студентах, которые готовы со всего мира приезжать в лучшие учебные центры. Сейчас к нам едут в основном китайцы, не потому, что престиж нашего образования и дипломов высок, а потому, что обучение в России в 3-4 раза дешевле!
   Переделка системы высшего образования, как мне кажется, – главный национальный приоритет сегодня. Нам нужно образование не как сумма быстро устаревающих знаний, а как умение конкурировать в мире, построенном на основе экономики знаний.
   Но наступающее время обнажило и тут нашу ахиллесову пяту – крах лучших советских педагогов и ученых, построивших свою систему по принципу «научить думать». Умение думать – как раз сильная (сравнительно с западной системой образования) сторона наших лучших вузов. Но надо уметь не только думать в широком, несколько философском, миросозерцательном, традиционном для Большой Русской Культуры смысле. Это качество крайне важное. Но слабее другая наша сторона. Не просто думать – придумывать. Быть «повернутым», как сейчас принято говорить, на придумывании и создании (!) нового. И на умении доводить это новое до конца, до четкого результата. Вот тут, в этом умении доводить, было и есть наше слабое место.
   Но даже построенная на этих принципах реформа образования просто повиснет в воздухе, если не впишется в целом в социально-культурную систему страны.
   Наша индустриальная экономика «развивающейся страны» уже сегодня отстает от наиболее «продвинутой», постиндустриальной части нашего общества. Поэтому – а не из-за «непрактичности ученых» – наши научные разработки находят применение не у нас, а на Западе. Кстати, многие выпускники лучших вузов (в том числе и родного МФТИ), как известно, не дожидаясь, пока это противоречие будет разрешено в масштабах всей страны, решают проблему в индивидуальном порядке, «голосуют ногами» – идет массовая утечка умов. Реформа одной системы образования приведет лишь к расширенному воспроизводству «интеллектуальной эмиграции» в США. Тут, правда, мы не оригинальны – аналогичные процессы происходят по всему миру, по всей Европе. Интеллектуальная мощь мира, человеческий капитал мира в небывалой степени концентрируется в США.

   Реформа одной системы образования приведет лишь к расширенному воспроизводству «интеллектуальной эмиграции» в США

   И это не случайность, не действие «невидимой руки рынка». Нет, такова осознанная и очень дальновидная стратегия этой страны. Мы часто говорим об их военной геополитической экспансии, часто подчеркиваем, что финансовая мощь США во многом «дутая». Не вдаваясь в детальное обсуждение этих проблем, хочу сказать совсем о другом.
   Проводя во внешнем мире зачастую грубую и неадекватную политику, элита США прекрасно понимает, что подлинная сила Америки не в «летающих крепостях» и авианосцах, не в ракетных мышцах. Сохранение своего лидерства в мире США связывают со своим интеллектуальным, креативным превосходством.
   Они строят себя как интеллектуальную империю, коммуникационную сверхдержаву.
   Причем это надо понимать предельно широко. Интеллект – это и программисты, и молекулярные биологи, и физики-теоретики. Но это и финансисты, и композиторы, и социологи, и модельеры. США стараются задавать интеллектуальный стиль, интеллектуальную моду для Человечества во всем – в науке и дизайне, в шоу и социальных «играх», в сленге и одежде, в системе ценностей и менеджменте. Выстраивается новая Система современной культуры, современной цивилизации. И, кстати, одна из принципиально важных особенностей этой «сетевой» цивилизации в том, что здесь нет привычного нам деления на жанры «серьезные» и «легкие», «высокие» и «низкие», «базис» и «надстройку» – для формирования этой цивилизации новый стиль в одежде не менее важен, чем открытие «темной материи».
   Речь идет о формировании нового качества жизни, который будет принимать, под который будет подстраиваться Человечество. Речь идет о том, кто, какая страна станет дизайнером будущей человеческой цивилизации.
   Я далек от того, чтобы восхищаться этими «прогрессорами», или от того, чтобы проклинать этот «культурный империализм». Любителей «молиться» на США или выкрикивать им анафему более чем достаточно. Вопрос, который стоит перед Россией, – другой. Как обогатить наши «природно-человеческие ресурсы», как из «человеческой сверхдержавы» стать – наряду с теми же США – интеллектуальной сверхдержавой?
   Когда политики и политологи сегодня спорят о перспективах и угрозах России как суверенной демократии, мы должны понимать, что задача, стоящая перед нами, витально-дихотомична: способны ли мы еще быть в истории и «делать ее» или за нас историю сделают другие.

КРЕАТИВНЫЙ КЛАСС

   Какое только будущее не предрекают России некоторые идеологи-неофиты.
   И «либеральной» империей называют, и «империей свободы», и т. д. (поразительное умение творческого воровства путем простого перевода с английского или немецкого). Мне кажется, что речь должна идти не о красивых словесных формах, а о содержании нашего предложения на мировом рынке. И это предложение мог бы сформировать новый российский креативный класс.

   Наше общество должно жить в том времени, которое мы сами спроектируем. Это то, что называется «смыслом жизни» для нашего поколения

   В начале статьи я задавал вопрос – в каком времени мы живем? Наше общество должно жить в том времени, которое мы сами спроектируем. Мы сами должны определять свою судьбу – и это не привилегия, а ответственность.
   Это то, что называется «смыслом жизни» для нашего поколения. Глобализация сегодня приносит очевидные результаты и преимущества 3-4 нациям, и мы пока не входим в их число. Между интеграцией в мировое сообщество в качестве «охранников трубопроводов» и интеграцией в качестве равноправных субъектов существует большая разница. Мы должны говорить, что делать, а не делать, что говорят.
   Слово «креативный» многозначно. Традиционно оно обозначает творческие способности отдельного человека, творческую составляющую того или иного текста, научной разработки, идеи. Но в последние несколько лет значение этого слова принципиально изменилось. Речь идет не об отдельных талантливых людях и работах, а о новой креативной экономике, креативном стиле жизни, креативном обществе, креативной цивилизации.
   Дело не в том, что число талантливых людей скачкообразно выросло – никаких оснований так считать нет. Наоборот – отдельных гениев масштаба Ньютона, Эйнштейна, Леонардо, Достоевского сегодня в мире не видно. И даже не в том, что талантливые разработки стали более востребованными, быстрее находят применение (хотя это отчасти именно так). Дело в том, что эпоха экстенсивной цивилизации и экономики явно заканчивается, как заканчивается и «конвейерная цивилизация», когда от работника требовалось приблизиться к состоянию идеального винтика машины.
   Новая экономика, экономика знаний – только часть рождающейся новой общественной системы. В этой системе не воспроизводство (по возможности точное), а талантливое, креативное изменение становится главным социальным законом (слово «стереотип» по отношению к «изменению» звучит нелепо, хотя речь идет именно о новом стереотипе). Разумеется, речь не идет о возведении в закон необязательности, когда, скажем, каждый «креативный творец» работает на дому. Оставим эти модные на Западе попытки рассуждения специалистам по тайм-менеджменту и организации бизнеса.
   Новая креативная цивилизация только нарабатывает свой понятийный аппарат. Скажем, «креативные центры». Известно, что целые отрасли экономики возникали вокруг исследовательских центров – как в эпоху феодализма деревня лепилась вокруг рыцарского замка. Так в Калифорнии вокруг Стэнфордского университета сложилась значительная часть современного хай-тека.
   Здесь, вообще говоря, нет ничего принципиально нового. Известно, что собрание «в пределах досягаемости» некой критической массы талантливых людей запускает «цепную реакцию интеллекта». Такими центрами были в 1960—1970-е годы тот же МФТИ, МГУ, целый ряд академических коллективов. По этой же логике у нас создавались научные центры – академгородки (Новосибирск, Черноголовка). Не во всем они оправдали надежды, с ними связанные, но многое получилось.
   Однако как, посадив рядом девять беременных женщин, вы не добьетесь досрочных родов, так и, посадив рядом креативных людей, вы не добьетесь «интеллектуального взрыва». В этом, кстати, как мне кажется, одна из причин относительно малого кпд наших академгородков. Нужно умелое, адекватное самому «материалу» управление.
   Это тоже быстро рождающаяся наука и практика – креативное управление. В бизнесе, науке, в иных видах деятельности. Такое управление как раз и помогает «родить ребенка» – конвертировать идеи в реальные практики.
   Креативная экономика не существует сама по себе. Индустрия угля и стали формировала свой мир – креативная экономика формирует свой. Это мир проектов, мир дизайна, где «оболочка» часто выражает содержание. Это была традиционная слабость СССР – наш дизайн, от материального до идеологического, был удивительно, как-то вызывающе нелеп, уродлив. Кстати, поражение, разгром в «битве дизайнов» и предопределил в огромной мере поражение СССР в «психологической войне» против Запада, а затем и гибель Империи. Вместе с тем «последние да будут первыми» – как раз сейчас наши дизайнеры, в том числе специалисты по компьютерному дизайну, становятся в первый ряд мировых специалистов в этой области. Данный пример показателен.

   Мир креативной цивилизации наиболее адекватен психологической природе и культуре России

   Высокообразованное, природно талантливое наше общество буквально готово к рывку. Более того. Именно мир креативной цивилизации, как мне кажется, наиболее адекватен психологической природе и культуре России. Что греха таить – пунктуальность, точность, работа «живого конвейера» – не самые сильные наши стороны. Иное дело – творчество, фантазия, размах.
   Примеры: во-первых, посмотрите, как преобразилась за десять лет Москва, став одним из творческих центров мира. Мало кто не признает этот факт.
   Во-вторых – обратите внимание на количество наших соотечественников, продвигающихся на ключевые посты в современных западных корпорациях.
   История России дает нам примеры удивительных взлетов, удивительной «пассионарности»… Русский человек по своим социокультурным особенностям не создан для того, чтобы аккуратно и «без глупостей» «делать, что говорят» другие. Тут – сильная сторона Юго-Восточных «тигров». Мы же скорее способны «говорить, что делать», прокладывать Новые Пути для Человечества. Это не похвальба, не преувеличение. Ведь так и было: первая половина XX века в мировой культуре и цивилизации считается во многом «русским веком». Тогда и в искусстве, и в социальных практиках, и в науках Россия действительно «зажигала факел Человечества». Другое дело, какую страшную цену мы заплатили здесь за свои исторические «ошибки»…
   Но сама способность формулировать новые цели, не «подчищать хвосты», а проламывать стены – это наше. Русские мальчики никогда не прекращают думать о переделке карты звездного неба! И это хорошо соответствует новой эпохе.
   Креативная цивилизация, идущая от копирования к поиску нового, от массового «штампования» к индивидуальным проектам, от «быстрого потребления» к «игре дизайна», может дать простор нашему национальному характеру. Пока что эта цивилизация мало затронула всю страну, концентрируясь в основном в Москве и Петербурге. Говорят: «Человек – это стиль». К цивилизации это тем более относится. И стиль новой, креативной цивилизации уже вполне усваивается новым поколением в России.

   Полагаться только на «невидимую руку» новой сетевой культуры, которая сама органически разовьется в нашей стране, было бы стратегической ошибкой

   Но вхождение в новую цивилизацию является и важнейшей задачей всей страны – государства и общества, бизнеса. Шанс России – не «догоняющая индустриализация», а обгоняющая интеллектуальная, креативная экспансия. У нас есть все причины стать интеллектуальной сверхдержавой – мы обязаны ими воспользоваться. Для этого нужны слаженные усилия государства – не меньшие, чем в период ликвидации безграмотности в 1920—1930-е годы или ликвидации компьютерной безграмотности в 1990-е.
   В России необходимо создание критической массы нового креативного класса. Нет, не «богатые» и не «власть имеющие» имеют реальный шанс двинуть вперед страну в меняющемся мире. Для этого нужен новый класс, способный ответить на вызов времени, – развитие сетевого общества, развитие страны в условиях мировой конкуренции, идущей по совсем новым правилам.
   Но формирование креативного класса есть сама по себе креативная задача. Здесь необходимы сверхусилия и политическая воля Государства. Но этот живой процесс нельзя забюрокрачивать: креативность и бюрократическая система часто противоречат друг другу, как сетевая культура и управление «по вертикали». Вместе с тем полагаться только на «невидимую руку» новой сетевой культуры, которая сама органически разовьется в нашей стране, было бы стратегической ошибкой.
   Необходимо найти, спроектировать и развить естественные формы симбиоза жесткой государственной воли и креативной свободы. И то и другое равно необходимо нашей стране.
   Сейчас большой бизнес сам пришел к необходимости создания в России бизнес-школ мирового класса. Первый опыт – создание Сколковской школы.
   Ясно, что таких школ необходимо не меньше 3-4. Необходимо приглашение лучших западных менеджеров для обучения наших менеджеров и специалистов.
   Но это только самая очевидная и традиционная часть задачи.
   Другая проблема гораздо необычнее, «креативнее». Дело в том, что – так мы учили в школе, и так оно и было – изменения в культуре (я имею в виду не смену текущей моды, а глубинные перемены) происходят медленнее всего, на нашем старом сленге «надстройка» меняется медленнее «базиса» и вследствие его изменений. Но наше время переворачивает эту проблему! И экономика знаний, и шире – вся социальная среда меняются вследствие изменений в культуре! Как раз «культурная революция» является прообразом, движущей силой социальной и экономической революции! Сначала формирование ядра креативного класса – затем изменение «социально-культурного ландшафта» страны – и затем уже «подтягивание» к этим изменениям основ социально-экономической Системы. Вот такой вектор движения существует во всем мире, так будет формироваться креативный дух и в нашей стране.
   Новая экономика и новая культура требуют формирования новых социальных условий, нового социального дизайна страны. Но ведь при этом никто не отменял куда более понятных обществу и жгучих задач – борьбы с элементарной бедностью, допустим. Как же соединить решение всех этих разноуровневых, но не терпящих отлагательства задач? Вот еще одна проблема, требующая «креативного подхода»…
   Креативная революция – задача не меньшая, чем задача культурной революции (всеобщей ликвидации неграмотности и построения дизайна нового общества) в 1920—1930-е годы. Но сегодня задача конечно же совершенно иная, поскольку сегодня она основана не на государственном насилии, а на примате частных и общественных интересов.
   И если такая цель, такая перспектива – внятная и живая, захватывающая – появится, наше общество действительно оживится, сменится «качество жизни», в обществе появится, вспыхнет то ощущение Большой творческой Цели, Большой Исторической задачи, Большого Смысла, которое является куда более важной экономической категорией, чем объем ВВП.

   А. Исаев
   СУВЕРЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ —
   средство для реализации национальных целей

   Андрей Исаев – председатель Комитета Государственной Думы по труду и социальной политике – рассказывает о значении идеологии для современной России.

   – Нужна ли нашему обществу идеология, может ли сейчас народ воспринять идеологию как руководство к преобразованиям?
   – Ни одна нация не живет без идеологии. Например, американская нация очень идеологизирована. У этой нации есть такое понятие, как «американская мечта», существуют такие штампы, как «Америка – страна свободных и родина смелых», и так далее, и это подтверждается не только в официальных речах политиков, такие постулаты отражаются в голливудских кинофильмах, в постановках, в искусстве, причем никто из представителей политических партий, ни республиканцы, ни демократы, не покушается на основные постулаты. Для Западной Германии после свержения фашизма, в период возрождения, очень существенной оказалась идеология построения социального государства, которая разделялась всеми основными политическими партиями и движениями, существовавшими в Германии на тот момент: это идеология терпимости, федерализма, сосуществования различных народностей.

   Сейчас для всех ценностью является величие России, ее исторический путь, сосуществование народов, которые жили в России в течение столетий

   Для любой нации важен некий набор общепризнанных и общепринятых идей, которые не являются вопросом спора между политическими партиями. Такой набор идей должен быть и в России. После того как Россия отказалась от коммунистической идеологии, произошла определенная ломка, когда значительная часть общества стала отказываться от любой идеологии как таковой. Но сейчас, когда мы прошли эпоху 90-х годов, становится очевидным, что нам нужен общепризнанный набор ценностей. Например, для всех ценностью является победа 9 Мая, День Победы. Нет ни одной серьезной политической партии, которая бы оспаривала ценность этого великого праздника. Я надеюсь, что так же через некоторое время для всех ценностью станет праздник 4 ноября и осознание того, что произошло при освобождении России от польско-литовской интервенции, когда страна была спасена в тяжелейших условиях. Сейчас для всех ценностью является величие России, ее исторический путь, сосуществование народов, которые жили в России в течение столетий. Это все должно быть объединено в некий набор идей, которые не могут быть ревизованы ни одной политической партией.
   – Согласны ли вы с концепцией суверенной демократии? С какими положениями статьи «Национализация будущего» вы не согласны? Есть ли противоречия в самой концепции суверенной демократии?
   – Идея суверенной демократии для России крайне важна. Сегодня идея демократии принята всем российским народом, всеми народами, живущими в нашей стране: это была борьба между тоталитарным обществом, прошлым социалистическим государ ством, которое ставило другие ценности выше ценности демократии. На сегодняшний день даже коммунисты признают необходимость многопартийности, многоукладности, и это очень важно. Демократия выстрадана нашим народом. Точно так же в 90-е годы мы выстрадали идею суверенитета. Наступил момент, когда некая группировка, находившаяся у власти, ради так называемых общечеловеческих ценностей, ради демократической солидарности готова была поступиться национальными интересами, как это было в 92-м году, когда Россия в Организации Объединенных Наций проголосовала за блокаду Югославии. Это не соответствовало национальным интересам страны, это не поддерживалось абсолютным большинством наших граждан, но это делалось ради неких ложно понимаемых принципов демократической солидарности. На сегодняшний день вся русская нация осознала, куда мы решили идти.

   Сегодня суверенная демократия является центром политической дискуссии вокруг России

   Поэтому суверенная демократия – это сочетание демократии и патриотизма, сочетание демократии и национального суверенитета, признание того, что наше государство, наш народ должен жить по собственным правилам и в своих интересах в первую очередь. Это очень важный момент. И мне кажется, что статья Суркова, опубликованная в журнале «Эксперт», значительно продвигает нас в понимании этого вопроса. Сегодня суверенная демократия является центром политической дискуссии вокруг России. Можно по-разному относиться к этой идее. Но нельзя не признать того, что наибольшее количество споров, обсуждений в общественном мнении вызывает именно это понятие. И дискуссия вышла на качественно новый уровень, на уровень понимания того, в чем должна выражаться суверенная демократия. Сурков говорит о том, что суверенная демократия – это средство для реализации национальных целей и идей, а в качестве цели на ближайшее время он объявляет сбережение народа.
   – Что необходимо для осуществления этой программы?
   – Несколько слагаемых. Во-первых, мы должны стать мощной экономической державой. В этом смысле очень важна идея Путина об удвоении валового внутреннего продукта. Во-вторых, мы должны стать справедливой страной, то есть преодолеть те несправедливости, которые сложились в 90-е годы, когда разрыв между наиболее богатыми и наиболее бедными достиг разительных величин. Мы должны обеспечить равные стартовые возможности и условия для каждого гражданина, который начинает жизнь в нашей стране.

   Мы должны быть открытой страной, которая берет лучшее, что накоплено в любых странах, будь то Запад, Восток, Европа или Азия, и при этом не теряет своей национальной идентификации

   Мы должны быть страной, которая проводит не зависимую ни от кого внешнюю политику. Но при этом мы должны быть открытой страной, которая берет лучшее, что накоплено в любых странах, будь то Запад, Восток, Европа или Азия, и при этом не теряет своей национальной идентификации, национальной самобытности. Мне кажется, что реализация этих целей способствует сбережению российского народа.
   – Можно ли рассматривать положения статьи Суркова как идеологическое обоснование программы «Единой России» по преобразованию России?
   – Для «Единой России» идея суверенной демократии является одной из центральных идей, которая, несомненно, будет поддержана в наших программных документах. Мы уже готовим программный документ, который будет рассмотрен на съезде членов партии 2 декабря. Это не новая идеология партии, это преломление нашей идеологии к новым задачам, которые стоят перед страной. Если последние пять лет основным лозунгом, вокруг которого объединялся народ, был «стабильность, сохранение страны, сохранение государства», то сейчас на передний план выходят новые задачи – развитие, качественный скачок в развитии. И именно этому будет посвящен наш программный документ.

Д. Орлов
ПОЛИТИЧЕСКАЯ ДОКТРИНА СУВЕРЕННОЙ ДЕМОКРАТИИ

Суверенная демократия» – уже не просто эффективная политическая концепция. Она превратилась в действующую доктрину. Она реально консолидирует правящую элиту и правящую партию. Она признана на Западе. Она – «живая». Возникающие вокруг нее дискуссии свидетельствуют о ее популярности. И о том, что российский правящий класс – не закостеневшая сословная группа, а динамичная элитная коалиция. А это гарантия продолжения демократического развития страны. Традиционный потенциал «подлинной демократии» и «государственного суверенитета» несопоставим с тем интеллектуальным и коммуникативным зарядом, который несет в себе «суверенная демократия».

ОТ ИДЕИ К ДОКТРИНЕ

   Заместитель руководителя администрации президента – помощник президента Владислав Сурков инициировал дискуссию о национальных приоритетах (весна 2005 г.), а затем выступил с основными положениями «суверенной демократии» перед активом «Единой России» (февраль 2006 г.). Распространение этих идей в среде экспертного сообщества и политической элиты произошло очень быстро. В формировании собственно доктрины «суверенной демократии» приняли участие ведущие политологи России: Вячеслав Никонов, Глеб Павловский, Валерий Фадеев, Виталий Третьяков, Андраник Мигранян, Алексей Чадаев, Максим Соколов, Леонид Поляков, Виталий Иванов, Леонид Радзиховский. Каждый из них высказал собственное понимание ее базовых положений, и это стало одной из причин системного характера новой доктрины. К лету 2006 года вокруг «суверенной демократии» консолидировалась большая часть политического класса. Ее поддержал президент Владимир Путин. А в сентябре «Единая Россия», главная политическая партия страны, провозгласила в своем программном заявлении «стратегию качественного обновления страны как суверенной демократии».

   «Суверенная демократия» ясно прочитана (и понята!) на Западе как стратегия последовательной, комплексной и жесткой защиты национальных интересов

   Доктрину «суверенной демократии» быстро восприняли на Западе. Россия навязала G8 свою повестку дня, а Владимир Путин выступил на саммите как основной ньюсмейкер. Можно спорить о деталях, но саммит стал свидетельством международного признания новой идентичности нашей страны, описываемого именно формулой «суверенная демократия». Как отмечала Los Angeles Times, «Вашингтон должен смириться с тем, что нынешний Кремль будет энергично отстаивать национальные интересы России и не станет уклоняться от конкуренции с Западом в борьбе за политические и экономические преимущества». «Суверенная демократия» ясно прочитана (и понята!) на Западе как стратегия последовательной, комплексной и жесткой защиты национальных интересов – при сохранении открытости страны, демократических институтов и рыночных механизмов российского образца. И не беда, если Джордж Буш считает, что суверенной демократии не бывает, а Дик Чейни предлагает собственную трактовку этого термина. Полагаю, это лучшее свидетельство «живучести» и органичности созданных по инициативе Кремля конструкций.

АВТОРСКИЙ ПРОЕКТ

   «Суверенная демократия» – не калька с sovereign democracy, a авторский проект. Формула «sovereign democracy» была создана американской политологией и пропагандой в период противостояния Запада с Советским Союзом. Однако определение «sovereign» означало в ней «независимая», а еще точнее – «независимая от СССР». Дик Чейни, обращаясь к лидерам восточноевропейских стран в Вильнюсе, говорил о «сообществе суверенных демократий» именно в этом смысле. Только СССР в качестве виртуальной «империи зла» сменила Россия. Некоторые эксперты считают, что термин был рожден на Тайване, который искал собственную, отличную от Китая идентичность.
   Примечательно, что «sovereign democracy» долгое время была обречена на забвение. Вице-президент США, известный мифотворец, вспомнил о ней лишь спустя несколько месяцев после обнародования российской концепции «суверенной демократии» (октябрь 2005 г.).
   «Наша российская модель демократии называется „суверенной демократией“, – заявил Владислав Сурков. Ее антипод – „управляемая демократия“, „навязываемая некоторыми центрами глобального влияния… шаблонная модель неэффективных и, следовательно, управляемых извне экономических и политических режимов“. Уже в силу этого „суверенная демократия“, транслируемая Кремлем, принципиально отличается от „sovereign democracy“, разработанной в „вашингтонском обкоме“.

ОСНОВЫ И ГАРАНТИИ СУВЕРЕНИТЕТА

   Понятие суверенной демократии вытекает из логики Конституции. Конституция определяет Россию как «суверенное демократическое государство». Как удачно выразился председатель Конституционного суда РФ Валерий Зорькин, «суверенитет у нас демократический, а демократия – суверенная». И в самом деле суверенитет и демократия неотделимы. Гармоничное развитие национальных демократических институтов гарантирует суверену – народу России – свободу в принятии глобальных решений. А современные атрибуты суверенитета (прежде всего конкурентоспособность и обороноспособность), в свою очередь, гарантируют, что демократические институты будут развиваться без корректирующего вмешательства извне.

   Споры о пределах и моделях суверенитета продолжаются в среде американской элиты до сих пор, и они явно способствуют укреплению реального суверенитета России

   Немногие страны обладают сегодня полным суверенитетом, но Россия – всегда в их числе. Появившиеся в связи с саммитом G8 размышления о США как «последнем суверене» оказались не слишком состоятельными. Президент Джордж Буш ввел в политологический оборот оригинальный конструкт «демократия как везде», однако он оказался бессодержательным сам по себе, а кроме того, стал неудачной реакцией на российскую доктрину суверенной демократии. Универсальные (а особенно «привозные») модели демократии не пользуются спросом – смех журналистов после заявления Владимира Путина о неприемлемости демократии «как в Ираке» был весьма показательной реакцией. Споры о пределах и моделях суверенитета продолжаются в среде американской элиты до сих пор, и они явно способствуют укреплению реального суверенитета России. Для России сегодня неприемлем никакой мировой порядок, в котором она не влияла бы на принятие стратегических решений, не была «в совете директоров».
   Суверенитет – политический синоним конкурентоспособности. СССР был одним из отцов глобализации, но сегодня выгоды этого процесса распределяются весьма неравномерно – и вряд ли в пользу России. Достижение конкурентоспособности абсолютно необходимо, но этот процесс займет годы и десятилетия. Как отмечали многие участники летнего бизнес-форума «Экономика суверенной демократии», ставка государства на крупнейшие корпорации сырьевого сектора и металлургии, а также суверенный контроль над ТЭКом и стратегическими коммуникациями способны гарантировать «политическую рамку» достижения национальной конкурентоспособности.
   Глобальная энергетическая безопасность – гарантия нашего суверенитета. Россия отнюдь не стремится к имперскому доминированию на мировых сырьевых рынках. Национальные интересы страны в сфере энергетики заключаются прежде всего в стабильности отношений с потребителями нашей продукции и справедливых ценах. Но не только. Как справедливо отмечает Владимир Путин, Россия очень жестко ориентирована сегодня в поставках энергоносителей на европейский рынок. Диверсификация поставок с помощью таких проектов, как нефтепровод «Восточная Сибирь – Тихий океан», способна существенно снизить зависимость страны от традиционных потребителей сырья. А Североевропейский газопровод естественным образом снимает проблему транзита газа через ряд стран Восточной Европы. Однако надо ясно осознавать: цель российской политики в области энергетической безопасности – не превращение населения в «отряд по охране трубы», не консервирование сложившейся структуры экономики, а приток инвестиций в обрабатывающие отрасли, развитие высоких технологий и стимулирование инновационной активности. Через два десятилетия экономическая модель должна стать качественно иной – инновационной. Другого выхода нет.

УГРОЗЫ И ВЫЗОВЫ

   Ограничение национального суверенитета «сетевым управлением» и транснациональными корпорациями противоречит логике Вестфальской системы 1648 года и разрушает действующую систему Ялты – Потсдама – Хельсинки. Кто «учреждал» систему соотношения суверенитетов и определял политический смысл суверенитета? Крупнейшие мировые державы XVII– XX веков. Недавняя дискуссия в «Российской газете» показала: и руководители представленных в парламенте политических партий, и представители экспертного сообщества выразили весьма жесткое неприятие «ползучего» ограничения суверенитета тех держав, которые «учреждали» действующую систему международно-правовых отношений. Прежде всего российский истеблишмент считает недопустимым отказ от принципа невмешательства во внутренние дела – даже под предлогами «распространения демократии» и «соблюдения прав человека». Тем более что за этими универсальными, но довольно расплывчатыми формулами часто стоят конкретные экономические интересы крупнейших держав, и прежде всего интересы сырьевых корпораций.

   С основами суверенной демократии никто из серьезных деятелей оппозиции по существу не спорит

   Доктрина суверенной демократии способствует дальнейшему встраиванию в сложившуюся политическую систему парламентской оппозиции и изоляции оппозиции внесистемной. Электоральный цикл 2007—2008 годов внесистемная оппозиция де-факто считает для себя потерянным. «Империя свободы» Михаила Касьянова в этом отношении весьма показательна: помимо ее очевидной общей слабости, размытости и вторичности пассажи о диалоге и «круглых столах» явно адресованы не практической политике, а будущему. Не говоря уже о том, что, конструируя «Империю свободы», экс-премьер вынужден реагировать на доктрину суверенной демократии и высказываться по повестке дня, сформулированной отнюдь не им. При этом с основами суверенной демократии никто из серьезных деятелей оппозиции по существу не спорит. Показательно, что даже секретарь ЦК КПРФ по идеологии Иван Мельников признал ценность суверенитета и демократии для коммунистов.
   Необходимо давать ответы на реальные угрозы национальному суверенитету и национальной модели демократии.
   Угроза первая – быть «Иванами, не помнящими родства». В проведении практической политики необходимо опираться на историческую традицию, в том числе использовать опыт СССР – разумеется, не лагерного барака, но модернизационного проекта.
   Вторая угроза – проиграть в конкурентной борьбе. Ответ на нее – суверенный контроль над ТЭКом и стратегическими коммуникациями, а также использование исключительного российского положения на энергетическом рынке в качестве инструмента для развития высоких технологий и инноваций.
   Угроза третья – ослабление обороноспособности. Ответ на нее вполне возможен: сохранять в постоянной боевой готовности стратегические ядерные силы, модернизировать силы быстрого развертывания и гарантировать постоянную адекватность ситуации военных расходов.
   Угрозы олигархического реванша и национал-диктатуры также реальны. Путь их преодоления – создание национальной элиты и продолжение демократизации. А чтобы избежать утраты мобильности правящей элиты, необходимо создавать и совершенствовать механизмы постоянного обновления национальной элиты и широкого диалога ответственных политических сил.

   Доктрина суверенной демократии представляет собой серьезный фактор реальной политики

   Доктрина суверенной демократии представляет собой серьезный фактор реальной политики. У нее действительно есть реальный шанс стать не только основой программы «самой популярной партии» (Владислав Сурков), но и базой национальной программы устойчивого демократического развития. Она опирается на широкий внутриэлитный консенсус и новое путинское большинство – устойчивую национальную модернизаторскую коалицию. Наконец, она апеллирует к базовым ценностям современной России (материальное благополучие, свобода и справедливость).

   Наличие акцентов в проводимой политике характеризует российский правящий класс не как замкнутую сословную группу, а как широкую элитную коалицию, способную и к внутриэлитному диалогу, и к широкому диалогу с обществом и интеллектуальной средой

   Колоссальное количество мнений о суверенной демократии – очевидный знак того, что в России возможна и необходима напряженная интеллектуальная дискуссия. Она идет уже более полутора лет. Наличие акцентов в проводимой политике (а эти акценты подчеркивали и Дмитрий Медведев, и Борис Грызлов, и Юрий Лужков, и Минтимер Шаймиев, и Валерий Зорькин) характеризует российский правящий класс не как замкнутую сословную группу, а как широкую элитную коалицию, способную и к внутриэлитному диалогу, и к широкому диалогу с обществом и интеллектуальной средой. Нужно только не потерять в дискуссии общего для всех, сущностного, главного. Главное – в том, что Россия действительно стала другой. Какой? Суверенной, а значит, самостоятельно принимающей политические и экономические решения. Демократической, а значит, развивающей собственные демократические институты. И этого уже не изменить.

С. Уайт
СУВЕРЕННАЯ ПЕРИФЕРИЯ ЕВРОПЫ

Россия является частью европейской системы государств как минимум с XVIII века. Россия и Великобритания выступали союзниками в двух мировых войнах. Наши королевские семьи были связаны прямыми родственными связями. Но 70 лет советской власти поставили нас по разные стороны железного занавеса. Кто мы сейчас – друзья, партнеры, может, даже союзники? Или у государств не может быть «постоянных друзей» или «постоянных врагов», а только «постоянные интересы», как много лет назад сказал лорд Пальмерстон?
На вопросы такого рода призвано было ответить исследование, которое я в течение нескольких лет проводил с двумя моими коллегами из Лондонской школы экономики – Роем Аллисоном и Map го Лайт Мы провели около 60 интервью с российскими руководителями, включая тех, кто находится на самом верху, а также ряд обсуждений с представителями широких общественных кругов и два национальных соцопроса. Нас интересовала концепция «включения без членства». То есть вопрос, как после окончания холодной войны могут выглядеть отношения между Востоком и Западом, которые исключали бы и конфронтацию, и наивные иллюзии.

ВЗАИМНОЕ РАЗОЧАРОВАНИЕ

   Сейчас с обеих сторон осталось меньше иллюзий, чем в первые посткоммунистические годы. Что касается России, то серия «цветных» революций, прокатившихся в непосредственной близости от ее границ, была здесь воспринята многими как нечто большее, нежели «простое совпадение». Как сказал помощник президента Сергей Ястржембский в период украинского кризиса, «мы можем видеть ту же руку и, возможно, те же ресурсы, тех же кукловодов, и сценарии очень похожи». И правда, в России мы встретили многих, кто, кажется, верит, что речь идет о масштабном плане, нацеленном на полный развал российского государства с целью использования его природных ресурсов на благо других стран.
   Но даже представители более умеренных взглядов разочарованы «дорожными картами» и «едиными пространствами», которые сейчас определяют взаимоотношения между Россией и ЕС. Куда они ведут, кроме расплывчатого «вперед»?
   Но еще меньше иллюзий осталось у Запада. Язык, которым изъясняется российское руководство, да и простые люди, все меньше и меньше описывает действительность в терминах «демократизации» и демонстрирует все более очевидный возврат к практике авторитаризма прошлых времен. По мнению многих, между Россией и остальной Европой сейчас наблюдается «глубокое расхождение в ценностях». Это означает, что бесполезно даже пытаться прийти к согласию по поводу тех принципов, на которых строится ЕС и в числе которых необходимо подразумеваются демократические выборы, соблюдение прав человека и верховенство закона. Продолжающийся конфликт в Чечне, ограничение деятельности некоммерческих организаций и изменения в избирательном законодательстве – все это воспринимается как часть процесса возврата к советскому прошлому. И направляющая роль в нем приписывается руководству, в котором непропорционально широко представлены люди из военных ведомств и органов безопасности.

В ПОИСКАХ MODUS VIVENDI

   Конечно, России и Европе не обязательно достигать полного согласия. В нашей новой книге «Россия Путина и расширенная Европа» мы попытались представить ряд сценариев будущего развития отношений между Россией и Европой, которые можно было бы описать как «включение без членства» и которые вовсе не обязательно означают, что мы разделяем ценности друг друга или имеем всегда совпадающие интересы. Другими словами, мы приводим доводы в пользу прагматических, основанных на интересе взаимоотношений России с остальной Европой, исключающих чрезмерные и неразумные ожидания с обеих сторон.

   Мы попытались представить ряд сценариев будущего развития отношений между Россией и Европой, которые можно было бы описать как «включение без членства» и которые вовсе не обязательно означают, что мы разделяем ценности друг друга или имеем всегда совпадающие интересы

   Нам представляется, что в России есть два видения будущего таких отношений. Первое – откровенно «либеральное», которое предполагает, что членство в ЕС должно быть на повестке дня, даже если это весьма отдаленная перспектива. Россия предстает как преимущественно европейская страна, которая в будущем должна быть максимально интегрирована в европейские процессы и институты, включая НАТО. Однако после того, как проект евроконституции был отвергнут в некоторых странах самой Европы, стало очевидно, что в ЕС существуют собственные, внутренние проблемы и что на Западе совсем немногие поддерживают идею вовлечения все «новых соседей».
   Существует в России и другая точка зрения, которую можно охарактеризовать как «прагматичный национализм». Этот подход рассматривает Россию как нечто большее, чем только европейское государство, и потому предполагает естественное лидерство России в СНГ. С этой точки зрения членство в ЕС не выглядит ни реалистичным, ни даже желательным. Более того, Россия в рамках такого подхода должна защищать свои интересы, опираясь на собственные силы, то есть использовать рычаги, которые она имеет благодаря своим запасам нефти и газа, равно как и участие в других альянсах, вроде Шанхайской организации сотрудничества, в качестве противовеса ЕС и НАТО, и отвергать внешнее вмешательство в свои внутренние дела.
   Со стороны Запада также есть два сценария. Первый, «оптимистичный», подразумевает углубление отношений посредством различных форм практического сотрудничества, ведущего к общему пониманию и общему набору ценностей. Министр иностранных дел Сергей Лавров и генеральный секретарь НАТО уже обсуждали расширение рамок встреч, которые имеют место в форматах Россия – НАТО и Россия – ЕС, а также расширение сотрудничества в ключевых регионах начиная с Балкан. Расширение практического сотрудничества может привести к общему видению задач, стоящих перед «большой Европой», а затем к созданию новых институтов, в рамках которых бывший «Восток» и бывший «Запад» смогут координировать свои усилия.

ЗА ПРЕДЕЛАМИ ЕВРОПЫ

   Мы считаем, что такой сценарий вряд ли осуществим по нескольким причинам. Одна из них заключается в том, что отношения ЕС и России существенно отличаются от отношений России и НАТО. ЕС придает большую важность внутреннему развитию России – главенству закона, политическому плюрализму и рыночной экономике.

   Едва ли можно ожидать прогресса в рамках «общего пространства», пока не будет достигнут больший уровень взаимопонимания по базовым ценностям

   Но здесь сейчас гораздо меньше взаимопонимания, чем это было в недавнем прошлом. Едва ли можно ожидать прогресса в рамках «общего пространства», пока не будет достигнут больший уровень взаимопонимания по базовым ценностям. Но российская политика, скорее всего, не будет принимать во внимание взгляды других стран – вероятнее, акцент будет сделан на «суверенную демократию».
   Более реалистичен сценарий, предполагающий прагматическую кооперацию на базе общих интересов, а не на базе общих ценностей. Россия продолжит партнерство с ЕС и НАТО, но как независимый центр власти. Или, если говорить словами российского ученого, которого мы цитируем в нашей книге, как «центр власти, склоняющийся к Европе, но сохраняющий независимость и экономически самостоятельный». Это означает Россию, которая, как минимум в среднесрочной перспективе, останется на периферии расширившейся Европы и за пределами ее основных институтов, но будет искать новые формы практической кооперации с ней.

Б. Грызлов
ЭКСТРЕМИЗМ КАК УГРОЗА СУВЕРЕННОЙ ДЕМОКРАТИИ

   Последние годы стали периодом укрепления России, возвращения ее в число мировых держав, определяющих повестку дня глобальной политики. Это факт, но одних слов, что Россия изменилась и является сильным игроком в международной политике и на мировом рынке, недостаточно.
   Нынешний статус России еще далек от того, который она реально заслуживает. Жизненно важно не потерять политической воли и готовности к дальнейшим шагам, не сбиться с темпа. На это способен лишь великий народ и великая держава, какой всегда была и будет российская нация.
   Именно осознание приоритетности этой задачи позволило «Единой России» предложить обществу не политические декларации и отрывочные инициативы, а стратегию развития страны на 10 лет. Эта стратегия основана на проектном подходе, который уже дает результаты в рамках приоритетных национальных проектов.
   Наша партия выработала программу мер для того, чтобы суверенитет страны был надежно обеспечен, чтобы он опирался и на целенаправленную социальную политику, и на экономический рост.
   Многим, очень многим не нравится суверенность государства Российского, не нравится современная основа этого суверенитета – конституционный демократический строй. И если демократия в нашей стране не дает покоя зарубежным недоброжелателям, то укрепление суверенитета России вызывает раздражение у некоторых внутренних оппонентов.
   К сожалению, попытки внешнего давления на Россию находят поддержку – и осознанную, и неосознанную – внутри нашей страны.

   Неразборчивость в методах политической борьбы, нечистоплотность в выборе союзников, заигрывание с криминалом, с национал-экстремизмом – все это внутренние угрозы не только социальному согласию, но и сохранению суверенитета

   Неразборчивость в методах политической борьбы, нечистоплотность в выборе союзников, заигрывание с криминалом, с национал-экстремизмом – все это внутренние угрозы не только социальному согласию, но и сохранению суверенитета. Ведь для многонациональной и многоконфессиональной России экстремизм, связанный с расовой, национальной, религиозной ненавистью и ксенофобией, особенно опасен.
   Экстремизм практически невозможно вылечить полностью, он присутствует в большей или меньшей степени даже в наиболее благополучных странах. И мы видим, что сегодня во многих странах мира участились проявления национальной нетерпимости, ксенофобии. Где-то эта болезнь локализована и не угрожает в целом политической системе и гражданскому согласию, поскольку присутствует лишь в маргинальных слоях. Но если это социальное заболевание распространяется на другие сферы общественной жизни, затрагивает другие слои населения, то возникает угроза целостности, суверенитету страны, угроза и демократии.
   Экстремизм как социальное явление обостряется там, где у людей возникают проблемы с самореализацией. И здесь я могу повторить высказанную ранее идею о необходимости построения в России общества равных возможностей. Для нас это одна из ключевых стратегических задач.
   В борьбе с экстремизмом в России есть и успехи, и проблемы. С одной стороны, российское общество смогло успешно противостоять целому ряду таких угроз, например, связанных с «карикатурным скандалом». Последовательная позиция государственной власти позволила не допустить эскалации межэтнических конфликтов. Результативно ликвидируются последствия кризиса в Северо-Кавказском регионе, он возвращается к нормальной жизни. Российское государство играет ключевую роль в противостоянии силам международного терроризма.
   С другой стороны, обстановка остается достаточно непростой. Происходят нападения и убийства по мотивам этнической и расовой ненависти, и не все эти преступники на сегодняшний день понесли наказание. Продолжают, причем не совсем подпольно, существовать организации и сообщества нацистского толка. В средствах массовой информации, в Интернете пропагандируются соответствующая идеология и действия. Не ликвидированы каналы зарубежной поддержки организаторов и проповедников экстремизма.
   В таких условиях любые безответственные действия политических сил могут вернуть в реальность все угрозы прошлого, в том числе угрозу распада страны. Если не пресекать экстремизм хотя бы в одной сфере общественной жизни, он будет распространяться на другие.
   Надо помнить исторический опыт распада СССР, а еще раньше – революции и Гражданской войны, когда благожелательное отношение к экстремизму привело к трагедии миллионов людей.
   Государству и обществу еще предстоит выработать надежные гарантии против экстремизма. Здесь есть проблемы, связанные с непониманием значения такой работы. Это показало обсуждение принятых в этом году изменений в Закон «О противодействии экстремистской деятельности».
   Выступая против поправок, некоторые по сути отстаивали своего рода «презумпцию невиновности» экстремизма. Не конкретных подозреваемых и обвиняемых – здесь презумпция невиновности безусловно соблюдается, – а именно экстремизма как явления. Такая позиция не может быть названа конструктивной. Но она есть, и она отражена в материалах судебных заседаний, в политических заявлениях. Опросы общественного мнения дают разные цифры, но в целом нет сомнений, что безразличие к проблеме экстремизма и тем более подталкивание к действиям экстремистского характера со стороны любой политической партии представляют собой удар по гражданскому согласию и единству нашей страны, а значит, и ее суверенитету.

   Экстремизм, на какие бы ценности он ни ссылался – религиозные, национальные, политические, – несовместим с традиционными ценностями России, несовместим с традициями гражданского мира и согласия

   Мы живем в стране, где выработаны многовековые традиции мира и согласия. Но сегодня эти традиции как никогда нуждаются в защите со стороны закона и со стороны всех политических сил. В этой связи необходимо вернуться к вопросу о соответствии тяжести наказания тяжести экстремистских преступлений – об этом говорил и президент России на встрече с лидерами политических партий 6 декабря. Чем позже мы обратимся к решению проблемы, тем дороже она обойдется для страны. Не думаю, что для этого надо ждать новых преступлений.
   При этом, безусловно, не должны пострадать права людей. Наша задача – эффективная деятельность правоохранительных органов, обеспечивающая безопасность граждан. Нам не нужна новая система «палочной» отчетности.
   В этой связи внимания требует и судебная практика. Ее анализ должен разрешить один из острых вопросов, вызывающих внимание общества. А именно, какова роль различных причин в том, что суды присяжных выносят оправдательные приговоры по обвинениям в экстремистских преступлениях, включая убийства. Есть ли это необоснованная снисходительность или же плохое качество работы следствия и недостаточное умение доказывать обвинение перед присяжными?
   Если рассматривать различные объединения, представляющие наше общество, то из всех них наиболее последовательно осуждают экстремизм религиозные организации наших традиционных конфессий. Хотя экстремисты и террористы не раз пытались прикрываться ссылками на религиозные ценности, такие попытки всегда разоблачались. Эту разъяснительную работу политические партии обязаны поддержать. Экстремизм, на какие бы ценности он ни ссылался – религиозные, национальные, политические, – несовместим с традиционными ценностями России, несовместим с традициями гражданского мира и согласия. А именно эти ценности отстаивают традиционные конфессии.
   Важно подчеркнуть, что такую же последовательную позицию далеко не всегда занимают так называемые «новые» религиозные организации, некоторые из них ведут экстремистскую пропаганду, и не только пропаганду, и внимание к этой проблеме ослаблять нельзя.

   Сегодня экстремизм – это та сила, которая стремится подорвать нагие государство, наши традиции, перспективы развития нашей страны

   Представители традиционных конфессий смогли объединить свои позиции. И я не вижу объективных препятствий, по которым выработать общий подход не могли бы политические партии. Сегодня экстремизм – это та сила, которая стремится подорвать наше государство, наши традиции, перспективы развития нашей страны. То есть то, что дорого каждому из нас, вне зависимости от партийной принадлежности.
   Примеры общего подхода есть, и они должны получить продолжение. Среди них могу назвать предложенный «Единой Россией» Антифашистский пакт – Соглашение о противодействии национализму, ксенофобии и религиозной розни. Эта позиция должна более активно реализовываться, не должна оставаться только на бумаге. Тем более сейчас, когда партии повышают свою роль в политической системе страны. Кстати, Антифашистский пакт подписали далеко не все политические партии.
   Идеология экстремизма должна отторгаться обществом. Одними запретами эта задача не решается. Здесь требуются усилия и партий, и общественных организаций, и средств массовой информации. Здесь требуется эффективная работа органов власти.

   И сегодня есть примеры, когда недостаточно оперативные действия правоохранительных органов, отсутствие у общественности достоверной информации о ходе расследования, действия коррумпированных чиновников использовались в своих целях экстремистски настроенными деятелями

   Подчеркну: терпимость общества и государства к политическому экстремизму – это прямое приглашение криминала во власть, это политический стимул для тех, кто хочет разрушить Россию.
   Точно так же, как и в других преступлениях, у преступлений экстремистского характера есть условия. Среди них может быть сложная социальная обстановка, может быть безработица. Мы обязательно должны и будем решать эти проблемы.
   Но социальные условия могут только объяснять, но ни в коем случае не оправдывать действия преступников. Иногда под видом объяснения причин экстремизм оправдывают – вот этого не должно быть.
   В период распада СССР были очень часты случаи, когда даже бытовые конфликты, не говоря о преступлениях, преподносились обществу с точки зрения экстремистов. И сегодня есть примеры, когда недостаточно оперативные действия правоохранительных органов, отсутствие у общественности достоверной информации о ходе расследования, действия коррумпированных чиновников использовались в своих целях экстремистски настроенными деятелями.
   Таким образом, под экстремистскими лозунгами, натравливая граждан друг на друга, организаторы уводили людей от реальных проблем. Таких, как коррупция. Экстремизм всегда предлагает простые и неправильные, чаще всего разрушительные решения.
   От популизма до экстремизма не так далеко. Конечно, всегда будут присутствовать политические силы и отдельные политики, которые экстравагантно ведут себя, предлагают «взять все и поделить» и убеждены, что этого вполне достаточно, что это и есть настоящая политическая деятельность. Но будущее не за ними.
   И в ближайшем будущем, и в перспективе развитие России будут определять те политические партии, которые научатся работать не только в период избирательной кампании. Для этого надо выстраивать систему постоянной работы с кадрами. Нужно не только заниматься партийной учебой, но и правильно продвигать кадры, сосредотачивая интеллектуальную, управленческую, профессиональную элиту партии на наиболее сложных участках работы.
   Большинству политических партий сегодня не хватает профессионализма. Это главная трудность в построении многопартийной системы. Именно поэтому у «Единой России», единственной политической силы, которая отвечает за каждое свое предложение и каждое свое обязательство, пока нет равнозначных оппонентов.
   Недостаток профессионализма покрывается за счет многословия и популизма. Выходит серьезный с виду человек и заявляет о повышении пенсий на порядок после своего прихода к власти. И вроде бы все понимают, что нельзя верить такому «экономисту», но как хочется поверить – например, тому же пенсионеру. Так поверили наши деды и прадеды в коммунизм…
   Каждая политическая партия, если, конечно, она рассчитывает на долгую политическую жизнь, кровно заинтересована в нормальных кадрах. В тех, кто профессионально разбирается в экономике, в бюджетной системе, в правоохранительной тематике, в международной дипломатии.
   Популизм может принести политические дивиденды, но лишь на коротком отрезке – он чреват скорым разочарованием избирателя.

Н. Нарочницкая
ПОРА ЛИ РОССИИ ДЕЛИТЬСЯ НЕДРАМИ С ЗАПАДОМ?

«ЧТО ТВОЕ – ТО МОЕ, А МОЕ – НЕ ТВОЕ?»

   – Совсем недавно была озвучена мысль о превращении нашей страны в «энергетическую империю». И сразу лее на Россию начали оказывать беспрецедентное давление. Последний звонок – в западных изданиях, которые издаются на русском языке для бизнес-сообщества и класса обеспеченных людей, начали озвучиваться совершенно крамольные мысли. Еще десяток лет назад никто бы не посмел произносить их вслух: «У России слишком много ресурсов, и настало время делиться с остальным миром». Неужели это время действительно настало?
   – Эта идея не нова. Европа хочет, чтобы страны, которые волей судьбы оказались над залежами полезных ископаемых, не были единственными собственниками этих ресурсов – аргументы вроде таких: не являются же страны, над которыми проходит геостационарная орбита спутников, собственниками этой орбиты! Этот тезис пару лет назад предложил юрист крупной неправительственной организации – Европейского радиовещательного союза. Всегда сначала идеи вбрасываются в общественное мнение, а потом уже их подхватывают политики и государства. Еще один звонок – антирусская кампания в западной прессе, которая усилилась давно – сразу после триумфального приема Путина в Букингемском дворце. Накал можно сравнить только с холодной войной – «авторитарное правление», «скатывание в тоталитаризм»… Почему же эта кампания развивается как по мановению режиссерской палочки?
   У России, которую заставили на невыгодных для нее условиях встраиваться в мировую систему, было не так много козырей, которые позволяют сохранить конкурентоспособность. И мы их впервые за 15 лет начали использовать.

«ЕСЛИ НА НАС НАЖИМАЮТ, МЫ НА ПРАВИЛЬНОМ ПУТИ»

   – Про один козырь знают все. Это энергоресурсы, полезные ископаемые, вода, территории. Откуда взялся второй?
   – Да, мы богаты и самодостаточны в области ресурсов. Но если мы примем западные условия игры, три четверти территории окажутся вообще нерентабельны не только для экономической деятельности, но и для жизни – из-за глубины промерзания, краткого сельхозсезона, разнесенности центров производства и потребления на расстояния 1000 км даже до Урала, а в Европе это не более 200…

   10 лет презрения к себе, всему своему опыту, подражание привели к огромным утратам и атомизации общества

   Мы единственная нация, построившая промышленность и города-миллионники в таких широтах. Компенсируют это ресурсы. Причем их полный набор, который позволяет России теоретически производить ВСЕ и в автономном режиме. Хотя нас и называют отсталыми, но мы находимся в той же технологической цивилизации. Конечно, «труба у нас пониже, и дым пожиже», но производим ракеты, двигатели внутреннего сгорания, компьютеры, есть и передовые технологии, и на Западе не очень хотят их развития.
   Козырь второй – восстановление национально-государственной воли и оздоровление национального самосознания. Заговорили о суверенной демократии ведь не случайно. Можно сколько угодно придираться к термину, но сверка с историческим компасом назрела давно, и это просто ответ на запрос общества. 10 лет презрения к себе, всему своему опыту, подражание привели к огромным утратам и атомизации общества. Вспомним, как настойчиво и долго нам пытались навязать ложную интерпретацию, что «прогрессивное и демократическое гражданское общество» – это не связанная общими ценностями и историческими переживаниями совокупность индивидов, объединенных отметкой в паспорте. В качестве мерила цивилизованности был провозглашен тезис «где хорошо, там и отечество», а в качестве образца демократа – «гражданин мира», который желает поражения собственного правительства в войне за неделимость Отечества. Интересно, что бы сказал либерал Джузеппе Гарибальди?
   Для чего? А чтобы нация, состоящая из мнящих себя «свободными» индивидов, даже не почувствовала, что поставлена под «глобальное управление». Такой экспорт стереотипов сознания – то есть идеологическое программирование – необходим для успеха «глобального управления». Обывателю внушается псевдолиберальный идеал несопричастности к делам Отечества, а элите – иллюзия сопричастности к мировой олигархии. Такая нация не суверенна в выборе исторического пути, такая демократия – это охлократия – власть толпы, за спиной которой мировая олигархия. Нет, нам действительно нужна суверенная демократия, иначе и к нам может быть применена формула: «Мы управляем вами, так как это в ваших же лучших интересах, а те, кто отказывается это понимать, представляют собой зло, подлежащее искоренению».
   Но мы как-то вопреки всем прогнозам выросли из той клеточки на шахматной доске, куда нас поторопились определить. Мы очень сильно изменились с начала 90-х годов и уже единодушны по поводу нашего дальнейшего исторического пути – он должен быть в гармонии с миром, но самостоятельным прежде всего. Это и есть интуитивное нащупывание суверенной демократии до того, как этот вполне условный термин был предложен для дискуссии. Все поняли и причину наших объятий и охлаждений с Западом – когда страна в 90-х годах находилась в хаосе и деградировала, когда расстреливали парламент, нас на Западе гладили по головке и говорили о торжестве демократии. Как только Россия показала, что собирает камни, как только стали высвобождаться из «объятий-тисков» Запада, нас стали обвинять в отступлении от демократии.
   Мы не только выжили, мы «посмели» восстановить многовекторность своей внешней стратегии. Мы установили стратегическое партнерство не только с самовлюбленным до слепоты Западом, а с державами XXI века – Китаем и Индией. Мы поняли свой исторический шанс, который мы не должны упустить. Суверенитет России над природными ресурсами, прямая зависимость от них Запада, а также шанс использовать растущую потребность в ресурсах и интерес к нам на Востоке и есть причина недовольства и озлобления. Вот все эти факторы и стали причиной русофобской травли, невиданной со времен холодной войны.

«КТО КОМУ БОЛЬШЕ НУЖЕН? МЫ ЕВРОПЕ ИЛИ ОНА НАМ?»

   – Объявленный курс на «суверенную демократию» и есть вот эта попытка проводить собственную и независимую внешнюю политику? Экономическую в первую очередь?
   – Да, сейчас важнее всего то, что происходит внутри страны и не столько в экономике, как в головах и сердцах, в историческом сознании. Чтобы обратить в свою пользу мощь глобализации, надо действительно уметь говорить по-русски о свободе и справедливости. Но что это означает – эпигонство? Наверное, нет. Чтобы демократия воспринималась «самодержавием народа», необходимо «самодержавие духа» – способность к духовному самостоянию власти, элиты и общества, их взаимодействие и солидарность.
   А вот внутри нашей политической элиты начавшаяся вроде дискуссия на эту тему, где высокую планку задали Зорькин, Третьяков, как-то иссякла. Одни устраивают забавную широковещательную кампанию одобрения и профанируют тему своей мировоззренческой пустотой. Другие – воинствующие западники розлива 90-х – лишь ерничают и беспомощно придираются к запятым и фразам. От них, впрочем, и ожидать было нечего – свой нехитрый «исторический проект» они уже пробормотали 15 лет назад: «Рынок, пепси-кола». Кто же спорит о достоинствах демократии и рынка? Но ведь это лишь средства, а где историческая цель – общая для бедного и богатого, для старого и молодого, для образованного и простого… Когда она была – Россия множилась и возрастала, объединяя многие народы.

   Говорить по-русски о свободе и правах человека – это ведь не просто выговаривать чужие клише, но поставить вопрос о сути великих для всех, но по-разному понимаемых понятий

   Так и хочется, признаюсь, воспользоваться поводом и действительно рассмотреть волновавшие меня еще в моей книге «Россия и русские в мировой истории» великие вопросы и поучаствовать в возбуждении общенациональной дискуссии, в ходе которой можно было бы нащупать исторический проект, связующий прошлое, настоящее и будущее, связующий Россию и мир. Но разве обойтись без оценки: что есть мы и что есть мир, куда он влечет нас, кто в нем учитель и «судьи кто?». Говорить по-русски о свободе и правах человека – это ведь не просто выговаривать чужие клише, но поставить вопрос о сути великих для всех, но по-разному понимаемых понятий. «Я свободен: никто мне не может дать пощечину» или «я свободен: я каждого могу оскорбить»?
   Что есть демократия в ее замысле вчера, сегодня, завтра? Если это действительно «власть народа», то ведь народы разные – индусы, французы, китайцы, немцы, русские – они грешат и добродетельствуют по-разному, они могут и волить по-разному. Или демократия – это то, чего волят «историчные» народы для варваров?
   Конечно, не обойти в этой дискуссии и беды, и несовершенства нашей наспех скроенной государственной машины, поиск равновесия и наиболее подходящего разделения полномочий между законодательной и исполнительной властями, о несовершенстве нашей Конституции, сделанной под конкретного человека в ситуации гражданского раскола…
   Но хотя бы на международной арене Россия, слава богу, уже не объявляет «кампаний», как в советское время. Однако форум «большой восьмерки» в Петербурге, очевидно, зафиксировал новое соотношение сил и то, что мы этим воспользуемся, да еще в самой чувствительной для Запада сфере – мировой энергетической безопасности. Он показал, что Европа заинтересована в России не менее, если не более, чем мы в ней. Вспомним дело ЮКОСа, когда судьбу демократии на Западе не случайно отождествили с судьбой некоторых олигархов. Газета «Ди Вельт» открыто сокрушалась, что рухнула конечная цель планов Ходорковского – задумайтесь! – «интернационализация сибирской нефти», то есть перепродажа нефтяных активов в руки западных компаний и строительство собственных газопроводов! ЕС и сейчас не оставил таких претензий, на что мы на недавнем саммите сказали «нет». Нам бы осталось обслуживать на 50-градусном морозе энергетическую «безопасность» – комфорт и «радости жизни» Запада. Причем по нашей территории шла бы уже чужая нефть, а мы бы оплачивали саму возможность не умереть при ценах, которые бы нам диктовали, – по западным! Конец любой индустрии – «курная изба» – вот место, да еще за полярным кругом, подальше от выходов к теплым морям – туда придет НАТО…
   При наших пространствах и климате не нужно ядерных бомб: достаточно отключить зимой на наделю тепло и электричество, и можно собирать миллионы трупов. Поэтому для нас топливно-энергетическая система не может быть вне государственного стратегического программирования, что не противоречит рынку.
   А наши западные партнеры так надеялись, что ресурсы нашей страны будут целиком поставлены на службу исторического проекта «золотого миллиарда». Раздражает их и то, что Россия как-то умудрилась высвобождаться из диктата, не бросая им вызова, не дает поводов обвинять в конфронтации. Так «уж тем ты виноват, что хочется мне кушать»!

ТРЕТИЙ КОЗЫРЬ В РОССИЙСКОЙ КОЛОДЕ

   – Ситуация понятна. Западному миру от России нужно только сырье. Желательно в виде полуфабрикатов, их закупать выгоднее, к тому лее загружаются собственные мощности и есть рабочие места. Как России порвать этот порочный круг?
   – Выбор энергетической безопасности в качестве внешней стратегии только тогда будет иметь успех, когда мы будем развивать энергетический сектор, а не только торговать сырой нефтью. В годы холодной войны на Западе был список запрещенных товаров для продажи в СССР и в нем – запрет на поставку нефтеперерабатывающего оборудования – чтобы не дать нам развиваться. После краха СССР и деиндустриализации 90-х, чему Запад фарисейски рукоплескал, там хотели бы превратить нас в сырьевой придаток. В одночасье мы изменить структуру экспорта не сможем, да и для индустриализации нужны средства от экспорта. Но уже сейчас возможна диверсификация нашей экспортно-сырьевой политики, и это становится третьим козырем в наших руках.
   Пора понять: динамизм мирового экономического развития уже переместился на Восток. Индия и Китай – нации-цивилизации с людским потенциалом в 2 миллиарда человек – опровергают тезис, будто модернизация и экономическое развитие возможны только при тотальной вестернизации, а это уже означает банкротство всего либерального проекта «глобального управления».
   В этих условиях Россия с ее высокими технологиями и природными ресурсами есть естественный партнер мощных экономик Азии – Индии, Китая. Пора и Западу дать понять, что однополярный мир – это краткая переходная форма к многоцентричности. А в новом миропорядке Россия будет сама себя позиционировать и выстраивать треугольник США – Европа – Россия и треугольник Россия – Индия – Китай. Не упустить бы Центральную Азию. Иначе переломимся посредине.

   Пора и Западу дать понять, что однополярный мир – это краткая переходная форма к многоцентричности. А в новом миропорядке Россия будет сама себя позиционировать

   Значит, нам надо срочно осваивать и развивать Восточную Сибирь и Дальний Восток, что вполне можно и с дозированным привлечением западных инвестиций. Только осваивать ее нужно не так, как в б0-х годах: вахты, скважина, из которой за границу уходит труба. Освоение должно стать развитием полноценных центров жизни, дать демографический импульс для теряющих население сибирских регионов. Одновременно с нефтью надо вести газ, производить продукты нефтехимии – полимеры, высококачественное топливо. Это должен быть гигантский национальный стратегический проект. Вот тогда, поставляя ресурсы, сами начнем развитие и индустриализацию. А если просто бурить и качать, нас надолго не хватит.
   Во всех закрытых выкладках западных аналитических центров, которые мне доводилось держать в руках, уже видна легкая паника: «Россия выходит из упадка, и если с ней ничего не случится в ближайшие два-три года, дальнейший ее рост будет не остановить. Энергетическая карта разыгрывается Россией успешно, и главная ее угроза – это демография». Но, полагаю, ждать радикального демографического прорыва в городах-мегаполисах нереально. Для женщины созидание семейного очага в панельной пятиэтажке не станет творческим актом. В индивидуальном доме, в органической связи с природой и мирозданием, но и с компьютером и Интернетом – да. Выход – коттеджное строительство, развитие малых городов.

«НАМ ПОВЕЗЛО: МЫ ПОКА НЕ ЖИВЕМ, ТОЛЬКО ЧТОБЫ ЕСТЬ»

   – Для знающих историю не является секретом любопытный факт – во время Второй мировой войны против России воевала вся Европа, достаточно посмотреть список «национальных» дивизий СС и национальный состав вермахта. Если Россия займет жесткую и непримиримую позицию по какой-нибудь очередной «энергетической хартии», не попробует ли Запад в очередной раз взять наши ресурсы силой? Стоит только посмотреть на безостановочное «накачивание» НАТО последними, еще не охваченными этим блоком карликовыми государствами.
   – Сейчас конечная цель нового передела мира – контроль за ресурсами и военно-морскими подступами к ним. Поэтому в кольце оказался «энергетический эллипс» – Аравийский полуостров, Персидский залив, Ближний Восток. Его северная кривая идет по Закавказью и южным рубежам России. Нас хотят оттеснить на северо-восток Евразии. Отсюда понятно, что происходит в Черном море, почему так любят чеченских террористов, понятны цели борьбы за Украину и Грузию… Мы не должны позволить себя вытеснить с Черного моря. Помимо осознания цели, нам нужно иметь атомное оружие и Вооруженные силы в таком объеме, чтобы исключить любое посягательство как на наши ресурсы, так и на выходы к морю.
   – Запад, конечно, понять молено. Не хочет он зависеть от «варварской» России. Но и навстречу идти не хочет. Предложение Владимира Путина германскому канцлеру «нефть в обмен на технологии» было отвергнуто в циничной форме…
   – Такой «прагматизм» типичен! Крупнейший историк Арнольд Тойнби весьма скептически отзывался о пагубной роли Запада в жизни других миров, ибо «западная цивилизация стремится овладеть всем, что есть в воздухе, на земле и в воде». Запад никогда не был демократичен в международной политике и, как писал еще Н. Я. Данилевский, «если посчитает выгодным, не задумываясь, будет бомбардировать столицу государства, с которым не находится в состоянии войны».

   Разве нынешний Запад не изменяет своей собственной великой истории и культуре? И не потому ли он бессилен перед мигрантами, что утратил святыни и табу?

   Однако уникальность нашего исторического спора и взаимодействия с Западом в том, что Россия и Запад, безусловно, принадлежат к той же христианской цивилизации. Но вот еще вопрос для дискуссии: разве нынешний Запад, где «родина там, где ниже налоги» и самая волнующая тема – «выбор зубной пасты», – не изменяет своей собственной великой истории и культуре? И не потому ли он бессилен перед мигрантами, что утратил святыни и табу? Права и свободы, которые рождены христианской культурой и 200 лет привлекали к Западу другие цивилизации, извращены до неузнаваемости и отвращают многих. Свобода – разве это свобода инстинктов? Неужели ради парадов содомитов великие европейцы всходили на эшафот?
   Кстати, немало консервативных европейцев с надеждой смотрят на Россию, понимая, что вопрос уже стоит так – выстоит ли вообще западный христианский мир, не превратится ли он в скопище красивых, алчных, потребляющих животных, равнодушных к добру и злу. Таким не выдержать демографического и геополитического вызова других миров. Нам в некотором роде повезло – со всеми нашими грехами и несовершенствами мы все же еще не разложились от богатства и лени в том направлении, как на Западе, и способны еще вовремя одернуть себя: «Мы не живем, чтобы есть, а едим, чтобы жить!»

В. Плескачевский
ВАРИАНТ РОССИИ

   В канун Нового года принято подводить итоги и строить планы на будущее. Председатель Комитета Госдумы по собственности Виктор Плескачевский в интервью «РГ» рассказал о том, какие ориентиры соответствуют российскому менталитету, что такое суверенная демократия и как ее принципы можно применять в экономике.
   «Российская газета»: Виктор Семенович, наш народ всегда хотел иметь перед собой ясные цели. Но на протяжении последних нескольких лет чувствовалась неопределенность, которая угнетала, – кто мы, Восток, Запад, куда идем, что строим, на каком этапе находимся? Сейчас широко обсуждается новый ориентир – суверенная демократия. А вопросы все равно остаются.
   Виктор Плескачевский: Во всех странах с переходной экономикой и обязательно при смене политического цикла естественны разговоры о национальной идее, об особенностях развития, о самоидентификации – политической, экономической или какой-то еще. Это естественный процесс и очень позитивный. Полезно пытаться определить свое местоположение в пространстве и во времени, уточнить направления развития в разных сферах – в экономике, политике, межгосударственных отношениях и так далее. Сейчас предложена к обсуждению парадигма суверенной демократии как вектор национального самосовершенствования и развития.
   РГ: Но речь идет, насколько я понимаю, о политике. В экономике вектор как раз направлен в сторону глобализации, стандартизации, то есть к стиранию индивидуальных признаков.
   Плескачевский: Не совсем так. Глобализация не абсолютна и как механизм снижения издержек через универсализацию базовых институтов всегда уравновешена принципом экономической демократии, который обеспечивает необходимую вариабельность, изменчивость, а значит, и лучшую адаптацию экономических субъектов в неопределенности рынка. Как пример: в Евросоюзе идет очень интересный процесс гармонизации права, выработки наднациональных рекомендаций по совершенствованию национальных правовых систем. Но никому в голову не приходит предложить Германии перестроить свою правовую систему на манер английской, или наоборот. При внимательном рассмотрении оказывается, что суверенная демократия, как принцип, не только интересна в политике, но и абсолютна в любой рыночной экономике. Это вообще основной принцип Рынка. Принцип независимости каждого субъекта в своем интересе, но равного перед Законом. Обратите внимание на отношения в корпорации.

   Суверенная демократия, как принцип, не только интересна в политике, но и абсолютна в любой рыночной экономике РГ: А российская модель существует?

   Корпорация – это модель демократичной суверенности – независимость интереса каждого акционера и одновременно условное равенство-неравенство в соответствии с Законом и Уставом.
   РГ: Вы сказали об особенностях рыночных моделей.
   Плескачевский: Модели корпоративных отношений в разных странах имеют специфические различия. Например, американская – сильно децентрализована, контрольный пакет может быть 7-10%; немецкая – основные акционеры – банки и крупные пакеты; южнокорейская – еще большая концентрация капитала, а сами корпорации, по сути, отраслевые монополии (чеболи).
   Плескачевский: Российская модель – самая молодая, неопределенная, недостроенная, и контрольный пакет в 75% не гарантирует прав собственности. Именно поэтому принцип суверенности, на мой взгляд, необходим при обсуждении направлений совершенствования корпоративных отношений в России с учетом степени ее уникальности, специфичности. Фантазии наших оппонентов хватает только на предложения простого копирования чужих достижений без учета того, что корпоративные отношения регулируются на 80% обычаями делового оборота, а значит, связаны с менталитетом, уровнем развития экономических отношений.
   РГ: В чем же, по-вашему, специфичность России и как она влияет на направление и скорость экономических преобразований?
   Плескачевский: Формат вашей газеты не позволяет перечислить все, что важно. Я скажу лишь об основных, каждый образованный человек остальное назовет сам и сам же оценит влияние этих особенностей на темпы и тренды реформации.
   Например, нас часто критикуют на Западе за якобы невысокую скорость реформирования по сравнению со странами Восточной Европы. Я готов доказать, что быстрее, чем в России, реформы нигде и никогда не шли. И скорее всего, этот рекорд никогда не будет побит. Чтобы понять этот парадокс, нужно для начала признать, что скорость преобразований как минимум зависит от готовности населения понять их и поддержать. Возможно, наши критики с Запада не знают, что в Восточной Европе общенародная собственность на землю была всего 40 лет, то есть сохранились не только основные рыночные институты (поземельная книга – Кадастр), но и живы еще те, кто родился в прошлой, рыночной стране. А в России за 80 лет сменилось несколько поколений, не знающих, что такое собственность и что такое свобода. И ныне живущее поколение после 15 лет рыночных реформ по-прежнему не может понять, в чем разница между землей как «основой жизнедеятельности народов, ее населяющих», то есть Родиной-матерью, и земельным участком как объектом гражданского оборота. 80% граждан России в принципе возражают против купли-продажи земли, потому что Родину не продают и тем более не сдают в аренду. Увы, это очень существенный фактор торможения реформ. Я надеюсь, что, поняв это, можно будет точнее ставить оценки нашим темпам экономических преобразований и точнее выбирать сравнения. При необходимости для специалистов и «специалистов» могу сравнить особенности реформирования земельных отношений в восточных землях Германии, в России, в Казахстане. И объяснить, почему операция залога недвижимости по кредиту в Казахстане занимает дни, а в России – месяцы.
   РГ: И все же, с кем нас можно сравнивать?
   Плескачевский: Уж если нас с кем-то нужно сравнивать, то скорее с Чили, Индией, Китаем, но ни в коем случае не со странами Восточной Европы.
   Россия сейчас ищет свои варианты. И мне кажется, что смещение парадигмы суверенной демократии в экономику будет очень полезным, потому что это дает некую общую формулу построения наших внутренних законов.
   РГ: Неужели все наши особенности, дающие основания говорить о суверенной демократии не только в политике, но и в экономике, со знаком «минус»?
   Плескачевский: Категорически утверждать, «минус» это или «плюс», говоря об индивидуальных признаках страны, нельзя. Их просто надо признать. Надо признать, что мы, без сомнения, были самой образованной нацией. Поэтому технократическая культура, интеллектуальная составляющая нашего общества выше, чем во многих других странах, где, допустим, не было обязательного среднего образования.

   Все вместе – менталитет, сформированный несколькими поколениями, и высокий уровень технократической культуры, – создает любопытную композицию, которую можно рассматривать как ресурс для развития

   Все вместе – и определенно социально устроенный менталитет, сформированный несколькими поколениями, и высокий уровень технократической культуры, – создает любопытную композицию, которую можно рассматривать как ресурс для развития. Ну, скажем, финансовый рынок России – он весь построен не финансистами и не экономистами. Это сейчас пришли экономисты – я имею в виду профессиональных экономистов – и не дают ему развиваться.
   Кстати, по моему глубокому убеждению, в социалистической экономике системных экономистов, за исключением отдельных конкретных личностей, не было и не могло быть. К счастью, я тоже принадлежу к той части технократов, которые в результате бурного начала девяностых годов прошлого века оказались в экономике и в последующем – в финансовой сфере. Мы не были связаны с догмами социалистической экономики. Мы не знали, что такое политэкономия, кроме как в рамках краткого вузовского курса. Мы мыслили очень свободно в вопросах построения моделей. К сожалению, некоторые – слишком свободно. И не только мыслили, но и действовали. И поэтому появились финансовые пирамиды. Но огромное число финансистов, известных на сегодняшний день, сохранили незапятнанную репутацию. Таким образом, у нас появились уникальные институты. Например: безналичная ценная бумага. В результате сегодня в Германии депозитарий – это подвалы с бетонными стенами, а в России – компьютер. Благодаря технократически устроенному интеллекту мы могли анализировать тенденции в мире, выбирать наилучшие, смотреть на возможность «привязки» к России и строить эти модели в нашей стране. И если далеко не все такие модели у нас до конца реализованы, то это по причине не до конца образованных чиновников – у них нет свободы мышления, они не знают, что такое Теория Решения Изобретательских Задач, не умеют принимать нестандартные решения в стандартных ситуациях.
   РГ: Мы до сих пор говорили о суверенном. А как же с демократией в нынешней российской экономике?
   Плескачевский: Экономическая демократия – это и есть суверенная демократия. Но если говорить о демократии в чистом виде применительно к экономическому устройству, то боюсь, что ее значение у нас иногда преувеличивают.
   Скажем, некоторые наши «правые» утверждают, что инвестиционная привлекательность страны связана с демократичностью устройства. Но это абсолютная глупость. Для того чтобы понять упрощенную «ценность» этого основополагающего тезиса «правых», достаточно посмотреть на Саудовскую Аравию, Китай и Сингапур. Абсолютная инвестиционная привлекательность – и никакого демократического устройства. И потому требуется уточнение – именно стабильность экономического положения является главным фактором инвестиционной привлекательности. Тогда становится понятно, почему несогласие многих стран с позицией России в международных отношениях не снижает ее инвестиционной привлекательности – капитал сюда идет. Инвесторы поверили в неуклонность и либеральную направленность наших экономических реформ.

   Один из главных принципов демократического права – разрешено все, что не запрещено. Но в рамках нашей экономики этот принцип нельзя использовать

   Или другой пример. Можем ли мы сегодня при нашей – с особенностями – демократии использовать для решения экономической проблемы такой абсолютный институт демократии, как референдум? Скажем, обратиться к народу с вопросами по поводу приватизации и продажи земли? На фоне того, что в России, как я уже говорил, 70% населения не поддержало итогов приватизации, а 80% против продажи земли, можно представить последствия такого референдума. Но я хочу сделать еще один экскурс в политику. Как известно, основу демократии, хотя и суверенной (впрочем, суверенной – в первую очередь), составляют право, закон, общий для всех. Один из главных принципов демократического права – разрешено все, что не запрещено. Но в рамках нашей экономики этот принцип нельзя использовать. Приведу один пример: нигде в мире не закреплено законом, что только собственник имеет право принимать решения о выпуске акций предприятий. Никто, нигде, никогда не оспаривал этот тезис. Впервые в истории этот тезис был оспорен в современной России. Не так давно, в конкретном деле по Ленинградскому металлическому заводу. Арбитражный управляющий принял решение о выпуске ценных бумаг – «не запрещено, значит, можно». И что бы вы думали – арбитражный суд признал за ним это право. В итоге родилась совершенно идиотская модель, над которой хохотал весь мир (мы уже исправили эту ситуацию). В соответствии с этой моделью арбитражный управляющий, выступая как бы от имени должника, мог выпускать любое количество акций в целях погашения задолженности предприятия.
   Последствия? Собственника «кидают» – извините за простоту выражения, размывается капитал, происходит захват предприятия. Вот почему мы считаем, что в России требование к детализации права выше, чем в любой другой стране с развитой экономикой. В противном случае наши изобретательные головы изобретут такое, что на Западе с его формировавшимися веками «обычаями делового оборота» никому и не снилось.
   Нам не то чтобы не нужны стандарты права Европы, они могут быть опасны. Настоящие эксперты, и на Западе тоже, поймут и согласятся, что простая компиляция – не только удел двоечников, не только сдерживает обобщение (а значит, и развитие), но и просто опасна непредсказуемостью последствий применения в иных социально-экономических условиях.

А. Исаев
«ЕДИНАЯ РОССИЯ» – ПАРТИЯ РУССКОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ

ВСТУПЛЕНИЕ

   Единая Россия» – единственная партия, которая наследует как русской, так и советской традиции. Нет ни одного периода нашей истории, который необходимо из нее исключать либо запрещать.
   С конца 80-х годов в нашем обществе не утихают исторические споры. Все эти споры ведутся, как правило, по одному и тому же сценарию. Появляется политическая группа, которая предлагает свою версию «идеального» периода в прошлой российской истории, когда «все было правильно» – а потом будто бы что-то повредилось и с тех пор пошло плохо, вплоть до нынешнего времени.
   Для одних таким «золотым веком» объявляется брежневский режим 1970—1980 годов, для других – сталинский период, для третьих – царская Россия после 1905 года (или, как вариант, после февраля и до октября 1917-го), для четвертых, напротив, – имперский абсолютизм в чистом виде, каким он был до первой русской революции… и так далее, вплоть до тех, кто до сих пор уверен, что хорошо у нас было только до Петра (либо, как вариант, до патриарха Никона).
   В свою очередь, назвав золотой век, приходится назвать и черный – то время, которое нужно отрицать, отменять, объявлять несуществующим. Здесь примерно такой же разброс – кто-то отрицает период реформ 90-х, кто-то – коммунистическое семидесятилетие, а кто-то, напротив, все, что было до и после него.
   Простая мысль о том, что Россия, коль скоро она продолжает свое историческое существование, наследует всей своей истории, а не только каким-то отдельным ее отрезкам, почему-то никому из спорщиков не приходит в голову.

   Восстановление непрерывной в каждой точке преемственности поколений – это то же самое, что возвращение в историю. А только вернувшись в историю, можно вернуть себе будущее

   Множественность конкурирующих версий русской истории – это формула национального кризиса. Единство нации – единство исторической судьбы. Восстановление непрерывной в каждой точке преемственности поколений – это то же самое, что возвращение в историю. А только вернувшись в историю, можно вернуть себе будущее. Именно поэтому поворот к русской политической традиции сегодня является неизбежным.
   Альтернативой этому является только роспуск России. Сегодня уже есть немало таких, кто хотел бы ее распустить (или, по крайней мере, не возражал бы против этого) – от националистов всех мастей до радикальных западников. Их формирующееся на глазах противоестественное единство, которое можно было бы назвать «партией роспуска России», – наш главный политический враг.
   Название партии – «Единая Россия» – для нас означает в том числе и единство истории России во всей ее полноте. Мы не отрицаем ни одного из прошедших периодов русской истории – будь то царская Россия, Советский Союз или раннедемократические 90-е.

РУССКОЕ И РОССИЙСКОЕ

   Слово «российский» в послекоммунистические годы стало органичным заменителем слова «советский». Советский народ – точнее, та его часть, которая осталась в границах Российской Федерации, – автоматически стал называться российским народом. Мы говорим: российское государство, российский президент, российский флаг, российская армия и т. д. Но невозможно сказать «российский язык»: язык – русский.
   То же относится к истории страны. Сказать «российская история» – значит добровольно ограничить себя рамками того периода, когда самоназванием нашего государства было слово «Россия». А так было далеко не во всякий период русской истории.
   Вернуть в официальную риторику российской власти и российского государства слово «русский» – значит вернуться к исторической России. То есть – придать современной российской демократии базовую легитимность в контексте не только последних пятнадцати лет, но и последней тысячи.
   Важно понимать, что это абсолютно не противоречит конституционной идее России как многонационального государства. Напротив, обеспечивает ее полноценную реализацию. Русское государство никогда в своей истории не было моноэтническим и даже в проекте не конституировалось как мононациональное. Напротив, оно с самого начала строилось как объединяющее различные территориальные, этнические и культурные группы. Само понятие «русский» возникло в качестве политического как альтернатива местной, локальной самоидентификации – через княжество или племя. Сегодня об этом часто забывают или сознательно умалчивают – тем важнее становится напоминать.

РУССКИЕ

Русский – это не кровь и почва, а язык и культура. Быть русским – заявительное право. В России русский тот, кто объявляет себя русским.

ЧТО ТАКОЕ РУССКИЕ?

   Есть народы-интроверты, замкнутые на себе и своей культуре. Для таких важнее сберечь свою уникальность, язык, культуру, уклад, другие отличия от любых внешних влияний.
   Есть народы-экстраверты, обращенные вовне. Для таких внешний мир заведомо интересен, он является одновременно и объектом экспансии, и источником обогащения собственной культуры.

   Россия самоопределяется как то, что живет, постоянно расширяясь и взаимодействуя с другими

   Русский народ – крайний, предельный случай второго типа. Для нас внешнее часто интереснее собственного. Эта установка раз за разом загоняет нас в ловушку бездумного заимствования, нерассуждающего следования внешним образцам только на том основании, что они рождены «там». Это – наша слабость, но вместе и наше решающее преимущество. Россия самоопределяется как то, что живет, постоянно расширяясь и взаимодействуя с другими. Это то, что заложено в ее основу, является неотменяемым источником существования.
   Бессмысленно ставить вопрос об этнической чистоте русских или пытаться химическим путем выделить эталонную «великороссийскую народность», так как все мы – потомки смешанных браков, только случавшихся в разное время. Можно, конечно, развлекаться произвольной установкой «срока давности» для обрусения, но это в любом варианте будет политическим шарлатанством и насилием над историей.
   Наиболее яркие участники русской истории, ее основные творцы не проходят по критерию «этнической чистоты». Будь то норманская по происхождению династия Рюриковичей, сын литовки и внук гречанки Иван Грозный, потомки немецких и датских принцесс – Романовы после Петра, советские вожди Ленин, Сталин, Андропов, Черненко – никто из них не прошел бы «проверки циркулем». Отказывать им в русскости – значит, отказываться от собственной истории; именно поэтому худший враг национальной истории – это всегда шовинист.
   Сегодня в Тбилиси грузины открывают музей советской оккупации. Что, нам теперь в ответ открывать в Москве музей грузинской оккупации 192*7-1953 годов? Думается, это невозможно – потому, что и мы, и грузины считаем Сталина не грузинским, а русским политическим лидером.
   И это абсолютно естественно. Русское определяется не через кровь и почву, а через язык и культуру. Быть русским – заявительное право. В России русский тот, кто объявляет себя русским. В русской культуре нет ни одного аргумента, которым можно было бы опровергнуть такую заявку. Кто бы ни сказал «Я – русский», ему невозможно культурно-обоснованно ответить «нет».
   Национальности и культуры, существующие в России, всегда воспринимались как богатство, как решающее преимущество русского государства. В том числе и во вполне практическом понимании – как абсолютно уникальный кадровый резерв не только для государства, но и для всей русской культуры. Действует римский принцип: как апостол Павел, будучи иудеем по рождению, становился римлянином по праву гражданства, так и в России право гражданства становится необходимым и достаточным условием русскости. У любого человека в России есть выбор: либо оставаться в границах своей локальной – территориальной, этнической, культурной, языковой и т. д. идентификации (под которой понимается не только идентичность типа «мордвин» или «чуваш», но и, например, «рязанец» или «белгородец»), либо манифестировать себя как русского – тогда у тебя другой статус и с тебя другой спрос; тогда ты не имеешь права на локальное, диаспоральное, земляческое; тогда твоя нация – это все жители большого русского мира.
   В этом смысле исторический штамп «Москва – III Рим» – правильно описывает действительность. Русские – это те, кто собирает вокруг себя других и одновременно сами себя из них строит. Поэтому идея терпимости для России – не новомодное завоевание гуманистического просвещения и улучшения нравов, а базовое условие самого существования русского государства. И когда оно борется с проявлениями национальной нетерпимости – оно борется в том числе и за свое существование, за выживание в долгосрочной исторической перспективе.

АНТИРУССКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ

   Именно государство и государственно мыслящие люди во власти уже в постсоветские времена оказались теми, кто первым понял фундаментальную антирусскость «национализма», пытающегося играть на русских лозунгах. Понятно, что его появление на политической арене после распада СССР было исторически неизбежно. Есть объективные условия для его возникновения: более 80% населения, согласно последней переписи, идентифицируют себя как русские: это больше, чем во многих государствах, считающихся мононациональными. Одна эта цифра – достаточный рычаг, который в умелых руках политических манипуляторов может разрушить зыбкое и неустойчивое постсоветское единство «российской нации».

   Цифра в 80% уменьшится в разы, стоит только ввести взамен нынешней мягкой жесткую схему идентификации «русского»

   При этом, сыграв свою роль в ликвидации государства, она в дальнейшем так же легко будет ими сведена на нет. Сценарий прост: цифра в 80% уменьшится в разы, стоит только ввести взамен нынешней мягкой жесткую схему идентификации «русского». Какая бы ни была эта схема, довольно быстро окажется, что на самом-то деле «подлинно русские» – меньшинство: у одного украинская фамилия, у другого дедушка татарин, а третий, хоть кругом Петров и Сидоров, сам не хочет ходить строем – и записывается хоть в донские казаки (которые, как известно, тоже считались отдельной нацией еще в XX веке), лишь бы не участвовать в попытке превратить национальность в политическую партию.
   Привлекательные альтернативные варианты не заставят себя ждать, была бы конъюнктура. Недаром сегодня в «оранжевом» Киеве многие русские по происхождению люди добровольно записываются в украинцы – и их признают таковыми, даже когда они буряты. Тогда – не только последнее и окончательное дробление русского государства, но и гибель русских как государствообразующего народа России.
   Мы обязаны не допустить реализации этого сценария – уничтожения России и русских под лозунгами русского же национального возрождения.
   Но эта установка не значит, что мы не делаем никакой разницы между сегодняшним населением России и приезжающими в нее мигрантами, пытаясь превратить нашу страну в «плавильный котел» по американскому образцу. Это – другая ловушка.

«СБЕРЕЖЕНИЕ НАРОДА»

   Послание Президента России Федеральному Собранию от 2006 года собрало множество комментариев. Комментаторы сходились на том, что тема демографии – или, используя прозвучавшую в Послании солженицынскую формулировку – сбережения народа – является в нем центральной. Однако никто не заметил, с кем и как полемизирует президент, высказывая бесспорные вроде бы тезисы. Но его тезисы – именно ответ, понятный только в контексте большого доктринального спора.
   Восстановить историю спора нетрудно. В 2002 году увидел свет программный доклад Егора Гайдара, над которым несколько лет работал Институт экономики переходного периода – главный мозговой центр российских реформ 90-х. Как ни удивительно, центральной темой этого доклада тоже была демография.
   Стартовый посыл доклада звучал категорично: население России обречено уменьшаться, и никакими государственными усилиями этого не изменить. Естественная убыль населения – это не специфически российская проблема, а общий бич всех постиндустриальных сообществ. Урбанизация (переселение людей в тесные городские квартиры), индустриализация экономики (сделавшая востребованным и оплачиваемым промышленный женский труд) эмансипация женщин (уравнявшая их с мужчинами в правах), триумфальное шествие «безопасного секса», кризис института брака – все это факторы, делающие падение рождаемости неизбежным и необратимым.
   Но у России, утверждают далее либералы, еще больше проблем, чем у других промышленно развитых стран. У нас не только низкая рождаемость, но и аномально высокая смертность. А еще – очень большая территория. И экономика, в силу низкой производительности труда критически зависимая от количества рабочих рук. А потому наш демографический кризис – гораздо острее, и преодолевать его надо быстрее, чем другим.
   И значит – это основной вывод гайдаровского доклада – нет никакой альтернативы массовой миграции. Ведь это только у нас, в постиндустриальном мире – демографический кризис. А к югу, в мире доиндустриальном, – напротив, невиданный бум, и жуткий избыток людей, которые есть не что иное, как «дешевая рабочая сила». И если нам удастся эту силу привлечь к освоению наших необозримых и плохо обустроенных просторов, мы, говорит Гайдар, сможем победить в экономической гонке XXI века. Только если уж делать на это ставку, значит – забудьте об исторической России! На ее месте должен быть обезличенный «плавильный котел» вроде американского, а основами государственной политики должна стать мультикультурность, полиэтничность и политкорректность.
   Но мы знаем из опыта, насколько иногда плохо профессиональные экономисты умеют считать. Иначе говоря, во сколько на самом деле обходится нам эта фантастическая дешевизна рабочих рук, привлекаемых либеральной миграционной политикой.
   На чем экономия? В нашей культуре человек с самого раннего детства (а некоторые важнейшие навыки приобретаются только в этом возрасте) учится тысячам разнообразных вещей – от умения переходить улицы и говорить «здравствуйте» и «спасибо» до корпуса классической литературы и основ истории, которые все вместе составляют способность жить в пространстве развитой, сложно организованной культуры. Если выразить стоимость этой базовой, естественной и абсолютно необходимой у нас социализации в деньгах, получится весьма внушительная сумма. В тех же краях, где произрастает «избыток дешевой рабочей силы», себестоимость этой самой социализации дешевле в разы, если не на порядки – поскольку сама она зачастую сводится к простейшим навыкам выживания любой ценой.
   Если считать одни только «рабочие руки» и забыть, что к ним прилагается еще и весь человек – да не один, а с семьей, детьми, родственниками, обычаями, традициями, укладом, – это различие можно игнорировать. Но расплата за это состоит в том, что мы оказываемся перед лицом необходимости жить в одном пространстве с большим количеством людей, чья поведенческая культура сводится к формуле «выживание любой ценой».

   Установка на решение исключительно экономических аспектов проблем при полном игнорировании аспектов социально-культурных приводит к колоссальным проблемам

   Сегодня мы имеем редкую возможность поучиться на чужих ошибках, смотря, как страны Западной Европы, утратившие способность находить общий язык с потомками мигрантов, расплачиваются за последствия политики, аналогичной той, которую предлагают сегодня российские либералы. Когда установка на решение исключительно экономических аспектов проблем при полном игнорировании аспектов социально-культурных приводит к колоссальным проблемам – в том числе и, говоря языком экономики, к колоссальным издержкам.
   Именно поэтому ответ президента Путина – и партии «Единая Россия» – звучит так: нет, мы не будем строить у себя «плавильный котел», перемалывающий разношерстных «мигрантов» вкупе с «аборигенами» в универсальную, лишенную памяти о своих культурных корнях рабсилу. Мы – в соответствии с русской политической традицией – собираемся сохранять и приумножать в первую очередь то население, которое исторически живет на нашей земле, в какие бы «издержки» нам это ни влетало. Мы будем платить за второго и третьего ребенка (а не за четвертого, пятого, шестого), тем самым поддерживая не точечную многодетность, а массовую рождаемость в русских городах и селах. А если этим родителям и детям оказывается тесно в тех домах, где они сегодня живут, мы дадим им возможность сменить жилье. А чтобы они могли без страха его менять, мы сделаем так, чтобы в любом населенном пункте было кому их лечить и учить – в соответствии с неотменяемым базовым стандартом качества жизни. Не случайно соответствующие проекты называются не государственными, а национальными.
   Это последнее – главное, что отличает новую Россию от своего непосредственного предшественника, Советского Союза, где любой проект и любая программа могла быть только государственной. Но мы – не те, кто по определению отрицает советский опыт (тем самым полностью воспроизводя советские же схемы, только с обратным знаком). Напротив, мы считаем, что преодоление советского возможно только через его детальный анализ, беспристрастное, ответственное изучение и использование результатов этого опыта.

СОВЕТСКИЕ

   Для всего мира понятие «советский» и «русский» – это одно и то же. Новая историческая общность – советский народ – на международном языке называлась russians; именно это слово десятки лет служило главной страшилкой благонамеренных евроатлантических обывателей, и теперь этого уже точно не изменить. Тем важнее понимать, что советский период – не случайность, не ошибочное отступление от исторического русского пути, но его органичный – и, следовательно, в каком-то смысле неизбежный этап. Оставшийся, впрочем, навсегда в прошлом.

   У сегодняшней компартии нет абсолютно никаких моральных прав претендовать на наследие советской системы – поскольку они являются одной из сил, принявших самое деятельное участие в ее ликвидации

   Принято считать, что в современной России советское репрезентуется исключительно в форме псевдосоветской ностальгии, монополией на которую обладает КПРФ. Однако у нашей сегодняшней компартии нет абсолютно никаких моральных прав претендовать на наследие советской системы – поскольку они являются одной из сил, принявших самое деятельное участие в ее ликвидации.
   В 90-е партию Зюганова часто обвиняли в грехах КПСС. Обвиняли беспочвенно – эта партия не имеет к наследию КПСС никакого отношения. КПРФ генетически восходит не к компартии Союза, ведущей свою генеалогию от подпольной большевистской секты, а к так называемой «русской партии» внутри ВКП(б)– КПСС. Внутрипартийному оппозиционному течению, долгое время латентно существовавшему в советской системе и окончательно оформившемуся на пике «перестройки» в виде полозковского проекта компартии РСФСР. Не случайно основные идеологи и вдохновители зюгановской партии – не советские идеологи из институтов философии и научного атеизма, а различные почвенники и деревенщики из Союза писателей, бывшие в советское время чем-то вроде легальной фронды. КПСС в целом мирилась с этим течением, но далеко не всегда – достаточно заметить, что одним из пунктов обвинения осужденным по «ленинградскому делу» были именно планы создать компартию РСФСР.
   Последний генсек КПСС – М. С. Горбачев – сегодня демонизируется зюгановским агитпропом. Однако нельзя не заметить, что из всех советских лидеров идейно именно он находился под наибольшим влиянием этой «внутрипартийной оппозиции». Борьба с номенклатурными привилегиями, с которой началась перестройка, – это внешнее проявление борьбы Горбачева с членами ЦК – лидерами среднеазиатских и кавказских республик. И трудно не заметить, как много личного было в этой борьбе, – достаточно вспомнить презрительное горбачевское «азебаржан». Или несколько позже, на Съезде, когда Горбачев пытался использовать «почвенников» и «деревенщиков» как политический противовес «демократам». Ведь именно тогда прозвучала фраза Валентина Распутина, сделавшая политически неизбежным распад СССР: «А может, Россия выйдет?» Она и «вышла» – вслед за полозковско-зюгановской партией, «вышедшей» из КПСС. Что стало катастрофой мирового масштаба, стоимость которой – в том числе и для русского народа – исчисляется множеством человеческих жизней, не говоря уже о других, менее существенных потерях.
   Антинациональная в своей основе коммунистическая идеология и «почвенный» национализм – вещи сами по себе несовместимые, и в попытке их сочетать КПРФ превращается в политический оксюморон. Но тем не менее все же существует то, что их объединяет: ни то, ни другое не имеет никакого отношения к основам русской политической традиции. В отличие от советского опыта государственного и партийного строительства – который, впрочем, нынешняя «народно-патриотическая оппозиция» старательно игнорирует.

НАРОД-ГОСУДАРСТВО

   Опыт русской политической культуры – это в первую и главную очередь опыт государственного строительства. Вне представления о государстве русская политическая традиция невозможна. Известный социологический факт, что русские люди, оказываясь в эмиграции, почти никогда не создают диаспор, указывает на невозможность внегосударственных форм русской самоорганизации. Не будет преувеличением сказать, что в определенном смысле русские – это государство.
   В этой формуле власть понимается как начало, образующее нацию. Подобно тому, как у других народов ее образует религия, язык, гражданское общество или партия. Центральное место государства в политической организации людей парадоксальным образом отражается даже в таком значимом русском политическом учении, как анархизм – который осмысляет и репрезентует роль государства через его отрицание.
   Ликвидация русского государства буквально означает ликвидацию русской национальной идентичности. В силу этого суверенитет осмысляется как предельная ценность русской политической культуры, во имя которой в определенных случаях можно идти против всего мира. И побеждать в таких противостояниях.

   Суверенитет осмысляется как предельная ценность русской политической культуры, во имя которой в определенных случаях можно идти против всего мира

   Казалось бы, каковы были шансы России против единой Европы под водительством Наполеона? Который олицетворял собой не только передовое военное искусство, но и общечеловеческие ценности Великой французской революции – свободу, равенство и братство; а против – только отсталая империя с обветшалым феодальным суверенитетом. Тем важнее было для русской власти продемонстрировать миру, что состоялась не только военная, но и моральная победа.
   Выживание большевизма в России определяется бухаринским тезисом о «строительстве социализма в одной отдельно взятой стране». Это советская формула суверенитета. Вооруженный этим тезисом, Сталин стал безальтернативен в качестве вождя советской России – его противники не имели шансов, поскольку тезис о мировой революции игнорировал государства и суверенитеты; а следовательно, в контексте русской политической традиции был обречен.
   Евроинтеграция в гитлеровском варианте несла народам России освобождение от коммунизма – казалось бы, после страшного постреволюционного двадцатилетия разве не должна была произойти национальная консолидация ради этой цели? Однако произошло совсем другое – мобилизация русского политического инстинкта. Оказалось, что абсолютный суверенитет в собственном государстве для русских людей важнее, чем любые претензии к правящему строю. Собственно, именно Победа и оформила политическую легитимность советского периода в контексте русской истории. А «националисты» – русские, украинские, прибалтийские и т. д., поверившие в модель национального строительства по гитлеровскому образцу, оказались заклеймлены народом-победителем как предатели – и это тоже объяснимо исходя из экзистенциального требования существования русского государства.
   Демократия в России? Да, но тоже – только суверенная. Коль скоро даже такая антигосударственная в своей основе идеология, как коммунизм, состоялась в России только через формулу советского суверенитета. Демократия же – слово, составленное из двух столь важных для русской политической традиции корней, как «народ» и «власть», не может у нас пониматься иначе, как политическая форма реализации суверенитета народа-государства.
   Тотальное неприятие обществом экономических реформ 90-х: только ли из-за порожденных ими экономических и социальных неурядиц? История России свидетельствует, что при условии наличия ясно выраженной политической задачи мы умеем терпеть и более серьезные лишения. Политическая нелегитимность этих реформ имеет другую причину – они были восприняты как десуверенизация России, лишение ее самостоятельной государственной роли. Это требование игнорировалось идеологами реформ – что и стало причиной их политического краха.
   Приход Путина – это возвращение идеи суверенитета в число принципов российской государственной политики. В результате этого либеральные экономические реформы стали политически возможны. Коль скоро базовые гарантии существуют, тема реформ обретает способность разворачиваться в позитивном ключе: «как нам обустроить» новую либеральную экономику в соответствии с нашими ценностями.
   Но русская идея суверенитета не замкнута сама на себя – она обращена вовне. Суверенитет мыслится как гарантия возможности участия в мировой истории – отсутствие или недостаточная степень которого также почти всегда приводит к кризису государственности в России.

НЕИЗБЕЖНОСТЬ МИССИИ

   Именно так: мировая роль – это внутриполитическая потребность, являющаяся необходимым условием стабильности русского государства. Анекдотические «догоним и перегоним» и «борьба за мир во всем мире» – конвульсивные попытки коммунистического режима бороться с утратой мировой роли, нужной не как таковой, а для банального самосохранения. Страх провинциализации России, ее превращения во второстепенное образование – главная претензия интеллектуальной и духовной элиты к любой российской власти. Неспособность политического режима справиться с этой задачей становится приговором – даже если с остальными показателями все более или менее в порядке. Хуже жить, но не быть провинцией – тоже часть политического инстинкта. Одна из причин краха либералов: против лозунга «жить как в Европе» никто не возражал, но как при этом не стать Португалией или Люксембургом – они нации не объяснили.

   Страх провинциализации России, ее превращения во второстепенное образование – главная претензия интеллектуальной и духовной элиты к любой российской власти

   Эти русские амбиции, часто неоправданные – то, за что нас ненавидят и любят одновременно. В судорожных, порой истеричных завываниях мировой прессы о наступлении русского авторитаризма часто слышится запрос на еще большую жесткость. Которая ожидается ими как само собой разумеющаяся. Напротив, ее отсутствие порождает недоумение: где же русские? Этот же вопрос, только уже изнутри, задается власти самой нацией: где же мы? Промедление с ответом – часто смерти подобно.
   Было бы лукавством говорить, что у сегодняшней российской власти нет этой проблемы. Но ее формула – сложнее, чем простое присутствие в мировой политике. Присутствия вроде бы немало – Совбез ООН, Совет Европы, «Большая восьмерка», трубопроводы, энергетическая империя… Но присутствие само по себе еще не означает миссии. И это уже сегодня стало политической проблемой как вне, так и внутри России. Что движет политикой Кремля, кроме экономических интересов крупнейших российских корпораций? Казалось бы, этот вопрос должен звучать только извне – но сегодня он все больше становится предметом и внутрироссийской полической повестки. А значит, поиск ответа на него – одна из важнейших текущих задач партии «Единая Россия».

ЛИЧНОЕ ЛИДЕРСТВО

Часть русской политической традиции – упор на олицетворенность политики. Сильное государство – персонификация в фигуре лидера. Вопрос «кто?» предшествует вопросу «что»? Гипертрофированный личностный статус. Не только в государстве, но и про партии. Сначала «кто?» а потом уже только – «какая программа?»

ОБЩЕЕ СОГЛАСИЕ

   Противовес лидеру – советы. Склонность к консенсусной демократии. Нельзя решить, не посоветовавшись. Узкий коридор для лидера. Путин: поддержка полная, но попробуй он измени хоть строчку в Конституции: вот и нет «стабильности».
   Успешный политик – не тот, кто продавливает большинством, а тот, кому удается добиться общего согласия. Послание Путина – все оппозиционные партии наперебой соревнуются, чью из них программу озвучил президент. Политика воспринимается как дело всеобщее, в котором участвуют все. Высокая степень включенности. Аномальная, с западной точки зрения, политизация. Там массовые партии, массовая явка – но при этом очень низкая степень включенности, сила авторитетов.
   У нас же – слабость авторитетов, слабость структур – немассовые партии, высокая политизированность.

ИДЕЙНОСТЬ

Идеократия. Обязательность идеологии, вербального оформления политики. Неудовлетворительность лозунга «верьте только делам»; требование объяснять свои действия словами.

СПРАВЕДЛИВОСТЬ

Если даже «эффективно», но «несправедливо» – такое решение не принимается.
Справедливость не есть «равенство». Иногда справедливо именно неравенство, если оно является заслуженным. Профсоюзы, которые бьются за разницу ставок. Богатство принимается не как богатство в собственном смысле, а как неправедное. Заслуженность достатка. Моральное требование к богатым – соответствовать своему высокому социальному статусу. Что позволено бедному – не позволено богатому. Когда наоборот – возникает протест.

ЗЕМЛЯ

Географичность политического мышления. Русские – единственный народ, у которого карта в голове. Главный вопрос – земельный. Курильские острова, волнующие рязанскую общественность. Драматизм ситуации, в которой оказалась сегодня Россия: нынешние границы воспринимаются как несправедливые, неестественные. Ощущение ущербности – претензия к власти.

ПАРТИЯ

Особый смысл партийной идеи в России. Партийность – разновидность элитарности.

ВЫВОДЫ

Возникновение «Единой России» – ответ русского политического класса на вызов 90-х, на неспособность элиты отстаивать суверенитет. Партия национального возрождения.
Партия – способ прямой коммуникации с властью, минуя бюрократическую вертикаль (ненависть к бюрократии – бич любого сильного государства). Универсальный способ контроля: «партбилет на стол!». От партии, как от системы, сегодня ждут, чтобы она стала уздой на бюрократию. Если ей это не удается – ее нет, она повторяет судьбу КПСС 80-х. Стали кланом – потеряли страну. Эта угроза есть у «ЕР». Опричнина – страшное явление, но состоявшееся – именно потому, что в нем увидели узду на «бояр».

С. Глазьев
ПРИВАТИЗАЦИЯ НАСТОЯЩЕГО

//-- Размышления по поводу статей Владислава Суркова о суверенной демократии --//
Российская властвующая элита жаждет самоидентификации. Исходящие время от времени от главы государства нелестные оценки непатриотического поведения олигархов, которых заместитель главы администрации президента Владислав Сурков метко окрестил офшорной олигархией, возможно, заставили некоторых из них задуматься о своей роли в судьбе отечества. Во всяком случае, многие из офшорных аристократов потянулись на родину с подарками. Те же, кто не захотел присягнуть нынешней власти, вынуждены были схорониться за рубежом в ожидании лучших дней.
Но сущность власти от этого не поменялась. Просто всех обитателей и претендентов на место под солнцем разделили на своих и чужих. Своим выписали индульгенцию, чужих на всякий случай зачистили. Свои делают то же, что и раньше, – приватизируют государственную собственность, злоупотребляют монопольным положением, присваивают природную ренту и наслаждаются другими источниками получения сверхприбыли за счет завладения чужим. Но при этом строго соблюдают субординацию, знают, с кем, как и когда надо делиться, и не балуются политикой. Монополию на власть закрепили политической реформой, поставив всех претендентов на замещение выборных должностей в очередь на согласование кандидатур с президентской администрацией.

ПОТРЕБНОСТЬ В ИДЕОЛОГИИ

Казалось бы, навели в стране порядок. Но держится этот порядок на страхе и деньгах. Наиболее дальновидные из властей предержащих понимают ненадежность таких скреп. Дрожащие за свое кресло коррумпированные бюрократы – ненадежная опора, способная только дискредитировать власть. Их круговая порука ежечасно снижает эффективность государственного управления, из которого нельзя изгнать даже алчного болвана без того, чтобы не подорвать всю властную вертикаль, смонтированную на отношениях личной преданности. Преумножение некомпетентности вызывает нарастающее раздражение политически активной части общества, уставшей от проявлений тотальной коррупции, невежества и безответственности власти, паразитический характер которой становится все ярче выраженным.
Усиливается раздражение и среди деловых кругов, все более угнетаемых коррумпированными чиновниками и иностранными конкурентами, к которым наша власть традиционно относится более благосклонно, чем к отечественным товаропроизводителям. И хотя политическая нелояльность чревата конфискацией бизнеса, у многих предпринимателей нарастает склонность к политическим рискам. Так что деньги могут накопить и политические конкуренты, воспользовавшись недовольством прижатого административными поборами бизнеса. Власти срочно нужна идеология, которая, с одной стороны, обеспечит поддержку народных масс, а с другой – мобилизует саму властвующую элиту. Такую задачу поставил Владислав Сурков, выдвинувший концепцию суверенной демократии, которую тут же подхватили функционеры партии власти. Попробуем разобраться в смысле заявленной им идеологии.

САМООПРЕДЕЛЕНИЕ ВЛАСТИ: ДЕКЛАРАЦИИ И РЕАЛЬНОСТЬ

   Сурков определяет суверенную демократию как образ политической жизни общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направляются исключительно российской нацией во всем ее многообразии и целостности ради достижения материального благосостояния, свободы и справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, ее образующими.

   Вопрос, как всегда в нашей стране, заключается в конкретных технологиях реализации декларируемых государственной властью целей

   В сущности, это определение вытекает из российской Конституции, которая декларирует, что носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ. Важны нюансы – заявленная Сурковым цель (благосостояние, свобода и, главное, справедливость для каждого) и способ ее реализации (суверенитет российской нации в том, что касается выбора как власти, так и ее действий). В общем, вполне привлекательные цели и способы их достижения, соответствующие смыслу социального и демократического государства, с которыми может согласиться любая из зарегистрированных политических партий. Вопрос, как всегда в нашей стране, заключается в конкретных технологиях реализации декларируемых государственной властью целей.
   Нужно разобраться в смысле, который Владислав Сурков вкладывает в понятие суверенной демократии в ее нынешнем виде. Он ее трактует как процесс, в ходе которого России предстоит: испытать на себе и обратить в свою пользу мощь глобализации; добиться вытеснения засоряющих перспективу теневых институтов коррупции, криминального произвола, рынка суррогатов и контрафакта; устоять перед реакционными приступами изоляционизма и олигархии. Создать новое общество, новую экономику, новую армию, новую веру. Доказать, что о свободе и справедливости можно и должно думать и говорить по-русски.
   Сказано красиво. Но есть сомнение в том, что этот процесс идет в декларируемом направлении. Во всяком случае, факты говорят об обратном. Мощь глобализации сокрушила российскую обрабатывающую промышленность, выдавив экономику страны на сырьевую периферию мирового рынка и лишив ее даже суверенитета в денежной политике, суть которой сводится исключительно к поддержке американского доллара. Коррупция и криминальный произвол, по общему мнению, только усиливаются. То же, судя по массовым отравлениям алкоголем, касается и рынка суррогатов и контрафакта. Власти удалось только устоять перед приступами изоляционизма, ограничив коммунистическую альтернативу парламентской фракцией, а также построить олигархов, которые отнюдь не закрыли и даже пополнили свои офшорные счета за счет полученных от правительства откупных.
   Еще хуже обстоят дела со свободой и справедливостью. Бурный приток нефтедолларов почти не затронул широкие народные слои. Среднестатистический рост доходов населения сопровождается усилением его дифференциации по уровню средств и благосостояния. Даже официальная статистика, не учитывающая теневые механизмы перераспределения средств, показывает неприемлемо высокий для демократического государства – пятнадцатикратный – разрыв в доходах между наиболее богатым и наиболее бедным децилемнаселения. Реально, по оценкам специалистов, этот разрыв достигает тридцатикратной величины. Согласно данным социологических опросов, подавляющее большинство населения (88%) не видит улучшения в реализации принципа социальной справедливости. Причем негативные оценки бедного населения (92%) ненамного отличаются от мнения благополучных слоев (67%). Подавляющее большинство наших граждан в течение последних семи лет не видят улучшений ни в борьбе с бедностью (84%), ни в уровне жизни населения (80%).
   Россия остается единственным государством в СНГ, где минимальная зарплата официально устанавливается ниже прожиточного минимума. Причем втрое ниже, тогда как куда менее богатые Украина, Белоруссия, Казахстан давно избавились от этого позора. По оценкам ученых, степень эксплуатации труда в России самая высокая в мире – на единицу производимой продукции российские наемные работники получают вчетверо меньшую зарплату, чем их коллеги в ЕС. А цены на потребительские товары в российских городах не ниже, чем в европейских.
   В отношении свободы у не обремененных властью граждан тоже нет иллюзий. Они могут чувствовать себя свободными только от ответственности – от их мнения и желания ровным счетом ничего не зависит. Доля граждан, высоко оценивающих свои возможности профессиональной самореализации, уменьшилась с 33% в 2003 году до 24% в 2006-м. Лишь 3% наших граждан считают, что они имеют какое-либо влияние на власть. Они, конечно, могут проголосовать за один из утвержденных в Кремле избирательных списков, но народные избранники в нынешней политической системе влиянием не пользуются – все решают назначаемые президентом люди. Граждане могут, конечно, свободно высказывать свое мнение, но только у себя на кухне – доступ к телевидению возможен только с согласия администрации президента.

   Если судить о приоритетах государственной политики по структуре бюджетных расходов, то приходится констатировать, что главный приоритет – это отнюдь не подъем благосостояния российских граждан, а кредитование военных расходов США и других стран НАТО

   Говорить о свободе и справедливости действительно можно и должно. Только эти разговоры для правительственных министров что мертвому припарка. Если судить о приоритетах государственной политики по структуре бюджетных расходов, то приходится констатировать, что главный приоритет – это отнюдь не подъем благосостояния российских граждан, а кредитование военных расходов США и других стран НАТО. Только в этом году на приобретение их долговых обязательств будет потрачено 1,7 трлн. рублей, а в будущем – 1,5 трлн. рублей профицита российского бюджета. Это вдвое больше расходов на собственные Вооруженные силы и в десять раз больше ассигнований на так называемые приоритетные национальные проекты.

   Профицит российского федерального бюджета равен объему недофинансирования социальных расходов по сравнению со среднемировым уровнем

   Уровень социальных расходов государства в России один из самых низких в мире, он не соответствует ни запросам социального государства, ни потребностям развития человеческого потенциала. Чтобы достичь среднемирового уровня социальных расходов, российскому государству надо увеличить их на 4, 9% ВВП. Эта величина соответствует профициту федерального бюджета, который планируется на будущий год в размере 1,5 трлн. рублей, или 4, 8% ВВП. Таким образом, профицит российского федерального бюджета равен объему недофинансирования социальных расходов по сравнению со среднемировым уровнем. Иными словами, профицит федерального бюджета образуется не потому, что российское государство получает доходов больше, чем ему требуется для выполнения своих функций, а вследствие недофинансирования социальной сферы.
   Вот вам и новая экономика, новая армия, новая вера. По сути, это вера в американский доллар, на поддержание которого направляются валютные поступления и сверхприбыль от экспорта российских энергоносителей. Россия снабжает страны НАТО своими энергоносителями и там же оставляет валютную выручку, исполняя роль типичной колонии, обеспечивающей метрополию сырьем, дешевым трудом и национальным доходом. Возникает вопрос, может ли суверенная демократия быть экономической колонией?

ОТКАЗ ОТ СУВЕРЕНИТЕТА КАК ПОЛИТИКА ДЕНЕЖНЫХ ВЛАСТЕЙ

   Важнейший инструмент суверенного государства – его право на эмиссию собственных денег. Используя государственную монополию на денежное предложение, государство может авансировать свой экономический рост. Как известно, современный мировой экономический рост начался с промышленной революции в Европе, которая стала возможной благодаря организации долгосрочного дешевого кредита государством, создавшим механизм эмиссии национальной валюты. Возможность экономического чуда быстрого восстановления разрушенных войной стран Западной Европы появилась благодаря механизму рефинансирования коммерческих банков под векселя промышленных предприятий, которые переучитывались центральными банками этих государств. Столь же стремительный послевоенный подъем Японии был обеспечен дешевыми кредитными ресурсами, создававшимися государственной кредитно-финансовой системой на основе долгосрочных сбережений граждан. Сегодняшний рост экономики Китая питается эмиссией кредитных ресурсов, предоставляемых под низкий процент на цели модернизации производственных предприятий также через государственные банки.
   В отличие от всех уважающих свой суверенитет и национальные интересы государств, которые используют государственную монополию на эмиссию денег в интересах собственного социально-экономического развития, российские денежные власти целиком сориентировали печатный станок на поддержание американского доллара и евро. Это искусственно ограничивает возможности экономического роста экспортом сырья и внешней торговлей, угнетая внутренне-ориентированные отрасли.
   Все последние годы Центробанк использует единственный канал денежной эмиссии – приобретение иностранной валюты и единственный способ регулирования денежного предложения – стерилизацию. Нетрудно показать, что привязка денежной эмиссии к приросту валютных резервов при количественном ограничении денежной массы влечет отток денег из большей части производственной сферы, ориентированной на внутренний рынок, которая в отсутствие доступа к кредиту вынуждена занижать оплату труда и сворачивать производство.
   При такой политике выходит, чем больше валютной выручки приходит в Россию от экспорта нефти и газа, тем меньше денег будет предоставлено для развития других отраслей экономики и бюджетной сферы.
   Бесполезными при такой политике оказываются и иностранные инвестиции. Ведь чем больше капитала вложат в приобретение акций российских предприятий иностранные инвесторы, тем больше будет прирост валютных резервов и денежная эмиссия под их увеличение и тем больше денег будет стерилизовано денежными властями. Выходит, что приток иностранного спекулятивного капитала на финансовый рынок обернется оттоком денег из его инвестиционного сегмента.
   При такой политике в России никогда не будет своей полноценной банковской системы. Поскольку Центральный банк жестко ограничивает денежное предложение и не занимается созданием должной системы рефинансирования коммерческих банков, рост последних строго ограничен общим пределом увеличения денежной массы, устанавливаемым денежными властями. В результате коммерческие банки не могут удовлетворить растущий спрос на кредиты, а их наиболее благополучные клиенты, достигая уровня международной конкурентоспособности, переходят на кредитование за рубежом. И без того небольшой объем операций отечественного банковского сектора сужается. Таким образом, возникает еще один парадокс проводимой политики: чем больше валютные доходы российской экономики, тем меньше возможности развития отечественной банковской системы.
   Чтобы оценить упускаемые возможности в сфере денежной политики, представим, что Россия отказалась от Центрального банка и своей национальной валюты, перейдя на использование долларов и евро во внутреннем обороте. В таком случае денег у нас оказалось бы вчетверо больше, инфляция стала бы в три раза меньше, а кредиты – вдвое дешевле и доступнее. Об этом говорит структура денежной программы на 2006 год.
   Действительно, на 1 января 2006 года на 2,299 трлн. находящихся в обращении рублей денежной базы Центральный банк аккумулировал 5,245 трлн. рублей чистых международных резервов. При этом чистые внутренние активы ЦБ составили -2946 млрд. рублей. То есть денежные власти изъяли из экономического оборота в Стабилизационный фонд и долговые обязательства ЦБ более половины эмитированных денег. К концу года соотношение оставленных и изъятых из экономики денег составит 3095 млрд. рублей к -4869 млрд. при увеличении международных резервов до 7964 млрд. рублей. Иными словами, на один рубль, работающий в российской экономике, более двух резервируется в иностранных активах. Для сравнения заметим, что в развитых странах соотношение обратное – величина денежной базы многократно превышает объем золотовалютных резервов.

   Центр прибыли от международных проектов использования российских ресурсов должен закрепиться в России

   Продолжение такой политики обрекает Россию на колонизацию и роль донора развитых государств и, в конечном счете, на утрату внутренних источников экономического роста и фактическую потерю национального суверенитета. Сурков это понимает, когда пишет, что центр прибыли от международных проектов использования российских ресурсов должен закрепиться в России. Так же как и центр власти над ее настоящим и будущим. Но вряд ли он убедит в этом Кудрина или Игнатьева, проводящих последовательную политику поддержки американского доллара и бюджета за счет российских природных ресурсов и налогоплательщиков.

МНИМЫЕ И НАСТОЯЩИЕ ВРАГИ СУВЕРЕННОЙ ДЕМОКРАТИИ

   Сурков провозглашает истины, которые многие годы доказывали лучшие представители народно-патриотической оппозиции. Его тезис о том, что манипуляция и коррупция могут кое-как поддерживать иллюзию государства, а воссоздавать его всерьез по силам только творческому сословию свободных людей, соединенных ценностями, способных к новациям (значит, к конкуренции), движимых личной выгодой к национальным целям, был и остается краеугольным камнем программы Народно-патриотического союза. Так же как и тезисы о фундаментальном значении науки, образования, культуры, об интеллектуальной мобилизации на подъем перспективных отраслей. Об этом настойчиво все последние полтора десятилетия пишут и говорят как лидеры народно-патриотических партий, так и ученые. Это очевидно. Как и то, что все эти годы власть угнетала науку (финансирование которой до сих пор во много раз ниже минимально допустимого уровня) и образование (зарплата учителя остается в большинстве регионов страны унизительно нищенской). Власть разрушала культуру (отдавая телеэфир контркультуре самого похабного и бездарного содержания), блокировала развитие передовых отраслей (производство в которых упало на порядок и во многих направлениях уже не может быть восстановлено).

   Олигархический режим никуда не ушел – просто в альянсе паразитической олигархии и коррумпированной бюрократии поменялись места ведомого и ведущего

   Сурков явно не там ищет врагов будущего России, говоря о мнимых реставраторах олигархического или бюрократического толка. Олигархический режим никуда не ушел – просто в альянсе паразитической олигархии и коррумпированной бюрократии поменялись места ведомого и ведущего. При Ельцине олигархи помыкали насквозь коррумпированной бюрократической верхушкой. Сегодня, наоборот, они охотно строятся по команде сверху. Но от перемены мест слагаемых, как известно, сумма не меняется. Суть политэкономического устройства страны не изменилась – власть работает на деньги, деньги работают на власть, а общий смысл этого плутократического симбиоза по-прежнему сводится к выкачиванию общенационального богатства за границу. И офшоры по-прежнему служат гаванью не только для миллиардов вывезенных из России долларов, но и для прав собственности на наиболее прибыльные российские предприятия, включая недропользователей.
   Да и в бюрократической реставрации нет нужды. По уровню коррумпированности и численности бюрократического аппарата на душу населения и, тем более, на единицу производимого продукта нынешняя власть на много порядков обогнала советскую номенклатуру и достигла, по заключениям международных экспертных институтов, мировых рекордов. Так что, как ни крути, у нас самый что ни на есть кондовый олигархобюрократический режим. Как ни измеряй – по структуре бюджетных расходов, по уровню коррумпированности, по степени социального неравенства, по утечке умов, по показателям экономической и политической свободы, по вывозу капитала, по степени монополизации или криминализации экономики, – мы имеем типичное олигархическое, бюрократическое, полицейское государство с криминализованной и монополизированной экономикой.
   В отсутствие экономического суверенитета бессмысленно говорить о политической демократии. Сурков пишет, что впервые за тысячу лет наше общество так свободно. С этим можно согласиться только в смысле свободы от ответственности. Действительно, власть себя чувствует свободной от ответственности за народ, которому предлагается самому заботиться о себе. Никто ни от кого ничего не требует. На выборы ходить не имеет смысла – состав их участников предопределен и результаты заранее известны, они доводятся на места и тиражируются СМИ как ожидаемые контрольные цифры. Безработные могут ощущать себя свободными от работы, бомжи – от жилья, большинство российских семей – от собственности, алкоголики и наркоманы – от будущего.
   Вопреки собственному предостережению о том, что выводы делать рано, Сурков заключает, что первые шаги российской свободы обнадеживают. Демократия справилась с нищетой, сепаратизмом, общественным унынием, правовой разрухой, остановила распад армии и госаппарата. Потеснила олигархию, перешла в решающее наступление на международный терроризм, укрепила экономику… работает…
   Так и хочется сказать: вашими бы устами да мед пить, Владислав Юрьевич. Но лучше завершить мою затянувшуюся реплику словами самого автора: скромность и трезвость самооценки не повредят амбициям, наоборот, сделают их реалистичнее и честнее. Напомнят: давно пора учиться изобретать, управлять, конкурировать.
   Вот с этим я полностью согласен. Дайте возможность конкурировать, откройте для свободных дискуссий СМИ, заставьте министров публично отчитываться за свою работу, обосновывать принимаемые решения и, главное, отвечать за ошибки и преступления. Введите механизмы прямой персональной ответственности властей предержащих за результаты своей работы, не бойтесь свободного народного волеизъявления и патриотической оппозиции. Ведь вы уже согласились с многими ее требованиями. Отправьте в отставку пораженцев, которые не верят в то, что российская экономика может переварить намного больше денег, чем 28% от ВВП, и вывозят под этим предлогом триллионы собранных налогов из страны. Словом, не мешайте развитию производительных сил и помогите деньгами науке. И тогда народ быстро научится изобретать, а бюрократия – управлять страной эффективно. Тогда демократия станет настоящей, а суверенитет – крепким.

Д. Медведев
О ДЕМОКРАТИИ

   Фрагмент стенограммы встречи Первого заместителя Председателя Правительства РФ Д. Медведева и заместителя Руководителя Администрации Президента РФ В. Суркова с представителями молодежных организаций.
   ‹…›
   Д. МЕДВЕДЕВ: В отношении демократии. Мы с Владиславом Юрьевичем рассуждаем на эту тему уже года три, наверное. Так, Слава, да?
   В. СУРКОВ: Да
   Д. МЕДВЕДЕВ: И это никак не было связано ни с какими выступлениями, Давосами, даже программами. Просто у нас был такой дружеский разговор по поводу того, как описывать те или иные политические явления.
   Вы знаете, я считаю, что допустимы любые термины, и неоднократно говорил, что не в терминах дело. В Давосе сказал, и здесь готов повторить, простую вещь: важен реальный политический режим, сформировавшийся в стране. Демократия – это именно элемент политического режима. Мы прекрасно понимаем, что если взять элемент вот этой юридической конструкции, то республика в Древнем Риме, Французская Республика и республика Российская Федерация довольно существенно отличаются друг от друга, притом что, в общем, казалось бы, это форма правления, которая используется человечеством уже на протяжении нескольких тысяч лет. То же самое можно сказать и о политическом режиме, о демократии.

   Демократия может быть эффективной только в условиях полноценного государственного суверенитета, а суверенитет как независимость государственной власти внутри страны и вне ее может давать свои результаты только в условиях демократического политического режима

   Человечество довольно давно выработало набор подходов. Но когда меня спрашивают о том, что мне лично нравится в большей степени, – мне нравятся классические определения, меня так в университете приучили. И мне кажется, что сама по себе демократия, вот в том виде, в котором она сформулирована была уже достаточно давно, – это универсальная конструкция. В то же время я считаю, что применительно к тому небольшому терминологическому спору, который возник вокруг этой темы, никаких капитальных расхождений нет. И я, и Владислав Юрьевич, и другие коллеги, которые по этому поводу высказывались, сегодня исходят из того, что демократия может быть эффективной только в условиях полноценного государственного суверенитета, а суверенитет как независимость государственной власти внутри страны и вне ее может давать свои результаты только в условиях демократического политического режима. Вопрос скорее в акцентах.

Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл
БОГАТСТВО И БЕДНОСТЬ: ИСТОРИЧЕСКИЕ ВЫЗОВЫ РОССИИ

//-- Стенограмма выступления на XI Всемирном Русском Народном Соборе --//
   Десятый съезд Всемирного Русского Народного Собора, состоявшийся в прошлом году, начал дискуссию о модернизации России. В связи с особой важностью вопроса и тем, что Собор прошлого года лишь прикоснулся к означенной теме, но не сумел ее достаточным образом раскрыть, представляется необходимым продолжить рассмотрение этой темы в контексте обсуждения проблемы богатства и бедности.
   Существует ли у России на нынешнем этапе ее исторического развития альтернатива модернизации? Ответ представляется однозначным: «Нет!» Только модернизация страны может решить скопившиеся социальные и экономические проблемы общества. Потребность в ней вырастает из самой народной среды. Ожидание лучшей жизни, можно сказать, накалено до предела. Кажется, что, если не произойдет заметных сдвигов в этом направлении, то в обозримом будущем случится какой-то надрыв в народной воле.
   По данным на 2004 год, ниже официального прожиточного уровня жили около 20% россиян. Это значит, что у значительной части нашего общества нет материального достатка, позволяющего достойно питаться, одеваться, обзаводиться жильем, растить детей, иметь доступ к высококачественному образованию, здравоохранению, отдыху, культуре, средствам коммуникации. В России по-прежнему нет среднего класса, который бы охватывал большинство граждан. Сохраняется серьезный разрыв по уровню доходов между городом и деревней. В результате происходит отток остатков сельскохозяйственного населения в города и еще большее запустение российской деревни. К низкому уровню жизни добавляются периодические сбои коммунальных систем, плохое качество дорог, проблемы с общественным транспортом, плохое состояние общественных зданий, ухудшение окружающей среды.

   Модернизация – это еще и нравственный императив для нашего общества

   Модернизация – это еще и нравственный императив для нашего общества, потому что без модернизации будут продолжать попираться не просто человеческие законы, но Божий заповеди. С одной стороны – страна владеет несметными богатствами, которыми Господь щедро наделил наши недра. По разным подсчетам, в нашей стране сосредоточено от 30 до 40% полезных ископаемых земли. Благодаря экспорту природных ресурсов собирается Стабилизационный фонд, а также богатеет очень незначительная часть общества. С другой стороны, большинство населения страны живет в нищенских условиях. Можно было бы сказать: «Не надо завидовать, а надо работать». В том-то и дело, что люди работают, а получают за свой труд гроши. Если в прежние времена такую зарплату компенсировала мощная социальная система, доставшаяся в наследие от советских времен, то с каждым годом она все больше тает, а покупательная способность людей остается прежней.
   Согласно официальной статистике, в России доходы 10% самых богатых превышают доходы 10% самых бедных в пятнадцать раз. Можно предположить, что с учетом реальных доходов состоятельных граждан эта разница составляет 20-25 раз. Для сравнения приведу ситуацию в Швеции, в которой разрыв в доходах составляет 4 раза, а в среднем по Европе эта цифра не превышает 6-7 раз, в США – 9. Преодоление вопиющего неравенства в России – это в первую очередь вопрос выживания нашей страны.
   В других странах мира в условиях подобного разрыва между уровнями жизни людей происходят социальные беспорядки и даже революции. Мы не можем наступать на одни и те же исторические грабли, индифферентно относясь к столь резкой материальной пропасти между богатым меньшинством и бедным большинством. В начале XX века такая беспечность обошлась нам слишком дорогой ценной, чтобы ее платить еще раз.

   Плачевное социальноэкономическое состояние граждан можно и должно корректировать с помощью рычагов социальной и экономической политики

   Надо отдать должное российской власти, которая в последние годы прилагает серьезные усилия по повышению уровня жизни народа. Как всем хорошо известно, были разработаны и активно реализуются национальные проекты в области здравоохранения, образования, доступного жилья и сельского хозяйства. Безусловно, плачевное социально-экономическое состояние граждан можно и должно корректировать с помощью рычагов социальной и экономической политики. Однако как сделать так, чтобы предпринимаемые изменения позитивно воспринимались обществом и оказывали на него благотворное воздействие?
   В своей истории Россия не один раз решала вопрос о том, как проводить модернизацию. Нередко самый простой способ видели в заимствовании опыта западных стран, которые добились на этом пути некоторых успехов. Естественно, в этом случае модернизация оборачивалась вестернизацией. В прошлом на таком видении модернизации основывались реформы Петра Великого, революционные преобразования XX века, включая трансформации 1990-х годов.
   Но все реформы, предполагавшие перенесение западных образцов, оказывались половинчатыми. Каждый раз это происходило из-за того, что предложенные преобразования не принимались народом, а отвергались, как чуждые ему. Поэтому власть нередко использовала принудительный аппарат, а порой запускала и репрессивный механизм против собственного народа. Однако положение реформаторов только тогда обретало устойчивость, когда происходило приспособление реформ к российской специфике. Подобная закономерность прослеживается в судьбе тех же Петровских преобразований, а также, с некоторыми оговорками, и в развитии советского строя, который просуществовал более 70 лет только потому, что на русской почве марксизм переродился и включил в себя ценности русской культуры.
   Для того чтобы какие-либо новые реформы в России имели успех, надо раз и навсегда понять, чем объясняются трудности, а нередко и неудачи прежних попыток реформ. Дело в том, что реформаторы не учитывали специфики ценностей, которых придерживается народ. Тысячелетняя история России сформировала мощный духовно-культурный код нашего народа, который направляет образ жизни отдельного человека и всего общества. Закваской этого кода является религиозная традиция. Для большинства народа России – это Православие, а для части граждан – это другие традиционные религии.

   Когда игнорируются религиозные ценности, происходит отчуждение народа от политики, которая проводит подобный курс. Следовательно, реформы в нашей стране не должны посягать на культурный код России

   Этот код невозможно разрушить, ибо он представляет собой совокупность истин, которые сформировались под воздействием религиозной традиции и прошли проверку на опыте народной жизни. В мирное время эти ценности помогали строить общественную жизнь, а в моменты военных испытаний – преодолевать трудности и опасности. И когда игнорируются эти ценности, а тем более когда их пытаются заменить другими, происходит скрытое или открытое отчуждение народа от политики, которая проводит подобный курс. Следовательно, реформы в нашей стране не должны посягать на культурный код России. Что это значит? Это значит, что при проведении модернизации страны надо искать ценностные основания в собственной духовно-культурной традиции.
   Итак, модернизация предполагает мощное материальное развитие. Есть громкие голоса, которые говорят, что традиционная культура России не способна стимулировать усилия людей в этом направлении. Некоторые думают, что само по себе богатство и процесс его создания отвергаются Православием как грех и недостойное занятие. Поэтому, якобы с православной точки зрения, не нужно никакого экономического развития. При этом делаются ссылки на аскетическую традицию Православия и его сосредоточенность на духовном мире.
   Действительно, в культурном коде России есть мощная традиция, утверждающая приоритет духовных ценностей над материальными. Она характерна для всех традиционных религий России. В национальной культуре можно часто встретить прославление тех, кто ради духовной жизни или любви к Отечеству жертвовал своими земными благами. Удивительно, но факт: эта аскетическая традиция уживается, идя рука об руку, с другой мощной традицией – бережного и благодарного отношения к богатству, которое дает возможность совершать добрые дела. Установление этих двух архетипов поведения восходит еще к началу XVI века, знаменитому спору между Иосифом Волоцким и Нилом Сорским. И то, что впоследствии Православная Церковь канонизировала их обоих, говорит о соответствии этих двух традиций духу христианства.
   Для обоих подходов общим является то, что они без презрения относятся к материальному миру, ибо он создан Богом, а значит, имеет ценность и может приносить пользу человеку. Здесь не нужно никаких доказательств, а достаточно открыть Библию на первых страницах, где написано, что после каждого акта творения материального мира Бог говорит: «Это хорошо». Более того, Бог вручает человеку мир и благословляет его возделывать этот мир. Поэтому человек, трудящийся и умножающий богатство, делает дело Божие.
   Таким образом, спор между преподобными Иосифом и Нилом касался вопроса о распоряжении богатством, а не о его ценности. Они и их сторонники дискутировали о том, что лучше: отказаться от имеющегося богатства или употреблять его для добрых дел? Как оказалось, реального конфликта в этом споре не было. Были лишь разные взгляды, сопоставление которых привело русское сознание к твердому убеждению в истинности и спасительности того и другого воззрения.
   Синтез этих двух подходов в отечественной богословской мысли и практике открыл широкие горизонты для созидания национального богатства и использования его во благо людей. Правильное распоряжение богатством всегда считалось на Руси искусством и даром Божием. В точном переводе с греческого языка слово «экономика» означает «домостроительство». Между прочим, именно так в православной традиции называются действия Бога в отношении товарного мира и спасения человека (экономия спасения). Таким образом, человек, заботящийся об обустройстве своего дома и страны, уподобляется Богу, заботящемуся о мире и человеке.
   В христианстве нет осуждения богатства, но есть осуждение привязанности к богатству. Христианство заботится о том, чтобы человек научился разумно распоряжаться материальными ресурсами, а не «чахнуть» над ними, как известный персонаж русских сказок. Они даются для созидания, а не для накопления ради накопления. В нашей отечественной традиции есть хорошие примеры размышлений на тему мудрого ведения хозяйства.
   Одним из памятников такой традиции является сборник «Домострой». Конечно, эта книга отражает особенности своей эпохи, и многое изменилось с тех пор, однако она остается ярким примером раздумий наших предков над вопросами правильной и эффективной организации домашнего хозяйства, главной ячейки национальной экономики. Подчеркну, что это было в эпоху, когда религиозное сознание являлось главнейшим параметром общественной жизни.
   Что же значит правильное распоряжение богатством? Кто устанавливает правила? За время своей истории наш народ уже определил главные критерии. Они основываются на глубоком понимании человеческой природы, созданной Богом. Человек – это не только материальное, но и духовное существо. В отличие от материальной сферы духовные потребности человека безграничны. Если человек забывает о своем духовном свойстве и целиком погружается в материальный мир, то он экстраполирует на него свою духовную жажду и становится безудержным потребителем. Для такого человека и целого мира будет мало. В результате происходит перегрев социальной и экономической системы, которая уже не может угнаться за развитием материальных потребностей человека.
   Государство, которое стремится бороться с бедностью, постоянно попадает в ловушку невозможности решить эту проблему. Так, для одного поколения достатком является то, что для другого – черта бедности. Каждое поколение формирует свои представления о благополучии. По известной русской поговорке: «Кому-то есть нечего, а кому-то – жемчуг слишком мелкий». Поэтому любое правительство, обеспечив сегодня один уровень благополучия, завтра уже стоит перед необходимостью брать другую планку.

   Требования материального достатка растут быстрее, чем возможности экономической и социальной системы. В результате государство всегда рискует проиграть

   Получается, что требования материального достатка растут быстрее, чем возможности экономической и социальной системы. В результате государство всегда рискует проиграть. Может быть, кто-то в ответ на эти рассуждения скажет: а что же в этом плохого? Каждое последующее поколение должно, мол, жить лучше. Не спорю, материальный прогресс, как результат человеческих усилий, может и должен приносить все большую отдачу. Но возникает серьезный вопрос об уровне потребления материальных благ, особенно перед лицом глобальных диспропорций между богатыми и бедными, и все более истощающихся ресурсов планеты, которые просто не могут обеспечить бесконечное расширение материального потребления. Если все население земного шара будет жить так, как живут сегодня богатые люди, то земные ресурсы закончатся уже через 100 лет. Другим негативным последствием исключительной материальной ориентированности человеческих потребностей становится пустое и нерациональное использование богатства.
   Народная мудрость называет такое явление мотовством. Заслуживает сожаления ситуация, когда человек, заработавший деньги или наследовавший их от родителей, тратит их на свои прихоти и пороки. А сегодня потребности и удовольствия, основанные на грехе и темных стремлениях человека, создаются в больших количествах. На это работает целая индустрия. Стыдно перед всем миром, когда богатые люди России на виду у всех тратят огромные деньги на сомнительные развлечения, в то время, как на их Родине люди получают мизерные зарплаты.
   Вспоминаю, когда в 1990-е годы зашла речь о восстановлении Храма Христа Спасителя, на Русскую Церковь обрушались потоки критики: «Как вы смеете тратить огромные деньги на строительство храма, когда народ голодает?» В ответ на этот вопрос следует сказать: если в стране не будет храмов, школ, библиотек, современных учебных заведений, музеев, то люди будут выкидывать деньги на свои прихоти, а не на реальные нужды страны. И поверьте, эти суммы будут во много раз превышать все затраты на развитие духовности и культуры.
   При формировании стратегии модернизации важно задать правильные ориентиры для трат приобретаемого богатства. В культурном коде России не существует колебания в ответе на вопрос: надо или не надо трудиться? Русская традиция однозначно отвечает: «Надо». Но русскому человеку постоянно приходится отвечать на вопрос: «Ради чего трудиться?» Конечно, прежде всего необходимо обеспечить себя и семью всем необходимым. Но если это сделано, и даже сверх нормы, что же делать дальше с богатством? Для думающего человека это настоящий экзистенциальный вопрос. Он может отказаться ото всего, понять, что счастье не в богатстве, и уйти в монастырь. Но там он тоже будет трудиться, в том числе и физически.

   Важно, чтобы наш человек видел высший смысл своих трудов. В этом случае у него появляется практически неисчерпаемый запас энергии и предприимчивости

   А может найти смысл в создании материальных богатств для того, чтобы направлять средства на строительство храмов, благоустройство общественной жизни, развитие науки, культуры, открытие школ и приютов. Важно, чтобы наш человек видел высший смысл своих трудов. В этом случае у него появляется практически неисчерпаемый запас энергии и предприимчивости. И хочу свидетельствовать, что в нашей стране есть такие люди, в том числе и среди богатых, которые делают все возможное, чтобы разделить свои ресурсы с другими и поддержать Церковь, систему образования, культуру, науку, спорт, социальную сферу и просто нуждающихся.
   Все, о чем я сейчас говорил, касается ценностей. Однако одни мировоззренческие идеи могут помогать созиданию благополучного общества, а другие – его разрушать и тормозить. Поэтому государство и общество должны быть заинтересованы в поддержании ценностей, способствующих общественному развитию. Но ценности социально-экономической деятельности не могут утвердиться в умах людей сами по себе, если общество и государство не будут тратить усилия на воспитание и поддержание подобных стандартов. Это значит, что нужно, не боясь, тратить национальные средства на поддержание духовной сферы страны. И не просто содержать и открывать храмы, школы, университеты, музеи, театры, выставки, концертные залы и культурные центры, а повышать престиж культурной жизни, пропагандировать духовное развитие человека.
   Вот почему так настойчивы требования, поддержанные большинством нашего народа, открыть возможность преподавания Основ православной культуры и культуры других традиционных религий в школе по выбору учащихся.
   Другим немаловажным направлением по развитию качества жизни должно быть бережное отношение к окружающей среде. Обществу как никогда нужны зеленые города, чистые продукты питания, свежий воздух. Это невозможно без развития ресурсосберегающих технологий, поднятия престижа сельского хозяйства. Нужно вкладывать деньги во всевозможные экологически чистые технологии и внедрение их в повседневную жизнь. Но, сохраняя естественную среду обитания, сегодня не меньше усилий требуется для того, чтобы совершенствовать рукотворную среду нашей жизни – инфраструктуру городов и населенных пунктов. Ведь большую часть времени современный человек проводит в дороге и общественных помещениях. Многие сети жизнеобеспечения приходят в упадок и не выдерживают новых нагрузок – их также требуется модернизировать.
   Успешное социально-экономическое развитие России невозможно без политики, направленной на увеличение населения. Нам необходимо осваивать необжитые территории. Хватит смотреть на Сибирь только как на кладовую нашей Родины. Кладовка – это темная и неуютная часть дома. Сибирь и Дальний Восток должны становиться обжитым и обустроенным пространством нашего многонационального дома.
   Для достижения поставленных целей России необходимо проводить соответствующую внешнюю политику и соответствующий курс в международных экономических отношениях. Цель этого курса – обеспечить реальный суверенитет нашей страны, защитить ее законные интересы, выстроить справедливые и эффективные торгово-экономические и политические отношения с партнерами.
   Последние конфликты в сфере энергоресурсов показывают: другие страны оказывают давление на Россию, с тем чтобы она учитывала их, чужие для нас, интересы и забывала о своих. В отстаивании своих интересов Россия должна проявлять твердость и настойчивость. А если кто-то задает нам вопросы о ценообразовании на ее рынке, в том числе на энергоносители, то и России тоже следует не стесняться задавать свои вопросы другим. Так велит поступать элементарный принцип справедливости: либо свободные рыночные механизмы формирования цен для всех, либо за всеми странами признаются права на целенаправленное воздействие государства в этой сфере.

   В последнее время в нашем обществе появились многие серьезные попытки осмыслить самобытность России через призму ее духовно-исторической традиции. К их числу можно отнести идеи суверенной демократии, реального суверенитета, русского проекта

   Радует, что в последнее время в нашем обществе появились многие серьезные попытки осмыслить самобытность России через призму ее духовноисторической традиции. К их числу можно отнести идеи суверенной демократии, реального суверенитета, русского проекта, переосмысление такого понятия, как «империя». Однако такие шаги по осмыслению специфики России нередко наталкиваются на резкую критику и неприятие со стороны некоторых сил.
   Оппоненты такого подхода как у нас в стране, так и за рубежом говорят о том, что в России опять хотят изобрести велосипед, отгородиться от всего мира и обречь народ на новую автаркию. С таким мнением особенно явно пришлось столкнуться после прошлого Собора, предложившего свое видение прав человека. Однако наши переговоры и контакты с представителями других религиозных традиций и секулярного подхода свидетельствуют о том, что многие зарубежные общественные и политические силы готовы говорить о самобытности России и желают ее понять.
   Более того, некоторые понимают, что через свой духовный и исторический опыт мы формулируем идеи, которые являются приемлемыми для людей других традиций. Это убедительно показали собеседования, состоявшиеся в мае прошлого года с Католической Церковью в Вене, результаты Всемирного саммита религиозных лидеров, прошедшего в июле в Москве, а также две конференции, в Нижнем Новгороде и Страсбурге, по линии Совета Европы. А чтобы слова не расходились с делом, при Всемирном русском народном соборе был создан правозащитный центр, и нам сегодня есть что ответить нашим оппонентам. Осознание и реализация своей национальной специфики может вести к углублению связей с внешним миром, а не к ненависти и закрытости. Наоборот, мы должны приветствовать и консолидировать людей разных взглядов, размышляющих о специфике России. Важно, чтобы эта дискуссия продолжалась.
   В заключение хотел бы подвести итог вышесказанному. Действительно, модернизация страны имеет внешние атрибуты, одинаковые для всех народов: это хорошие дороги, аэропорты, средства транспорта, благосостояние граждан, высокий уровень науки и образования. Однако духовные и идейные источники этих изменений могут быть у каждой страны свои.
   Модернизация России станет возможной только в том случае, если мы будем искать вдохновения в собственной традиции, соединяя современность с историческим опытом нашего народа. Это потребует напряжения интеллектуальных сил, материальных ресурсов, а также умения защищать свою позицию перед всем миром. Не должна такая великая страна, как Россия, стыдиться своего национального лица.

   Россия сегодня должна избрать модель развития, основанную на синтезе научно-технического прогресса и модернизации, не наносящих ущерба Божьему творению, любви и верности нашего народа своей духовнокульурной традиции

   На мой взгляд, Россия сегодня должна избрать модель развития, основанную на синтезе научно-технического прогресса и модернизации, не наносящих ущерба Божьему творению, любви и верности нашего народа своей духовно-кульурной традиции. В центре этой традиции, как главная опора, – духовность, культура и язык русского народа в творческом взаимодействии с духовно-культурными традициями других народов России. Не станет ли этот синтез контуром той национальной идеи, которую уже на протяжении многих лет мы стремимся сформулировать для себя? Убежден: в недрах Всемирного Русского Народного Собора, являющегося уникальным местом для широкой и свободной общенациональной дискуссии, будет рождаться национальная идея, выражающая систему ценностей, объединяющих весь народ. Именно на этой идее должно основываться стратегическое видение будущего России.

Д. Бадовский
ВЕРТИКАЛЬ ВЛАСТИ ВРЕМЕН УПАДКА СТАБИЛЬНОСТИ

Когда речь заходит о достижениях Владимира Путина на посту президента России, то как одно из главных обычно рассматривается восстановление дееспособности государства, придание вертикали власти хоть и относительной, но эффективности. Дальше начинаются расхождения и дискуссии: в благих или не только целях используется эта дееспособность, почему существующая властная эффективность отнюдь не безусловна, в какой степени она зависит лично от Путина и так далее.
Накренившаяся в преддверии 2008 года вертикаль власти ставит вопрос о том, достигнет ли угол ее наклона критических значений с последующим обрушением или же архитектура вертикали и почва, на которой она стоит, вполне позволяют пережить смену власти в стране, хотя, быть может, не без труда и не без дополнительных подпорок.

СОВЕТСКОЕ НАСЛЕДИЕ

   Нынешняя властная конструкция и принципы функционирования политической элиты вовсе не являются чем-то новым, хотя, конечно, и имеют «авторские черты» сегодняшнего дня и путинского стиля руководства.
   Одна из малообсуждаемых причин «геополитической катастрофы» – крушения СССР – заключалась в том, что коммунистической номенклатуре в какой-то момент стало слишком тесно в рамках советского общественно-политического строя. После смерти Сталина и особенно за пару десятилетий так называемого брежневского застоя почва для роспуска советского государства была расчищена и подготовлена. При всей внешней неподвижности того времени внутри властной системы шла бурная и титаническая по своим последствиям работа.
   Советская правящая элита последовательно избавилась от трех ключевых механизмов, обеспечивавших до того ее единство как «ордена меченосцев» во главе с великим вождем и ее дееспособность как «служивого класса».
   В первую очередь и довольно быстро был ликвидирован такой механизм формирования, функционирования и обновления элиты, как массовые политические репрессии. Это стало основой консолидации интересов всей советской элиты, того аппаратного переворота, который завершился со смещением «волюнтариста» Хрущева. С этого момента можно говорить об оформлении в Советском Союзе номенклатурной системы правления, основанной на принципах коллективного руководства, баланса сил и недопущения монополизации всей власти лидером или одной «группой товарищей».
   Второй ключевой момент эволюции советской властной системы заключался в том, что Коммунистическая партия постепенно утратила свою изначальную роль в обеспечении единства и функциональной эффективности элиты. Рост численности партии постепенно снижал значимость членства в ней. Политические функции концентрировались только на ее верхних этажах. Партия в целом утрачивала элитный статус и тождественность правящему классу советского общества, размывалась граница между рядовыми членами партии и основной массой населения.
   Одновременно внутри номенклатуры складывались как бы две элиты: управленческая, аппаратная элита, которая реально правит, и царствующая элита высших руководителей, выполняющих в первую очередь идеологические функции. Собственно говоря, третий ключевой момент эволюции советской элиты как раз и связан с тем, что по мере деградации коммунистической идеологии и ее мобилизационного потенциала сокращались и властные полномочия высших руководителей. Вожди партии обладали властью лишь постольку, поскольку они рассматривались бюрократическим аппаратом, деидеологизированным правящим вторым эшелоном номенклатуры как «главные аппаратчики».

НОМЕНКЛАТУРНЫЙ РЫНОК

   Утрата идеологического, организационного и репрессивного стержней в обеспечении функционирования элиты потребовала формирования новых механизмов дееспособности. И главными такими механизмами становились внутренняя дифференциация элиты, усиление групповых общностей (клановых, отраслевых, регионально-земляческих, национальных и т. д.), а также оформление рынка административных ресурсов, обеспечивающего коммуникацию и взаимодействие внутри правящего класса в целом и между группировками в частности. На этих административных рынках возможности тех или иных чиновников и ведомств «порешать вопросы» обменивались по статусной стоимости на другие аналогичные решения или на возможности присвоения и распоряжения теми или иными материальными ресурсами.

   Утрата идеологического, организационного и репрессивного стержней в обеспечении функционирования элиты потребовала формирования новых механизмов дееспособности

   Дальнейшее развитие все более ярко высвечивало невозможность для номенклатуры «жить и работать» в рамках социалистической общественной и экономической системы. Ключевой для элиты становилась задача трансформировать общественно-политический строй таким образом, чтобы обеспечить более полноценные частные формы присвоения неразделенных власти и собственности, превратить «аппаратные активы» и извлекаемое из них условное владение материальными ресурсами в более или менее полноценную частную собственность, дополнительные гарантии безопасности, воспроизводства социального статуса для себя и его наследования для своих детей.
   Вызревание внутри самого правящего класса идеологии модернизации, а потом и смены общественного строя дало потом толчок и процессам перестройки, к распаду СССР. К тому же во второй половине 80-х годов прошлого века Советский Союз столкнулся с серьезнейшим конъюнктурным финансово-экономическим кризисом, а «дефицит ресурсов» только усилил остроту и интенсивность борьбы за контроль над ними внутри элиты.
   В 90-е годы произошла уже полноценная реализация и завершение программы номенклатурной приватизации и передела власти и собственности. Административный рынок слился с «диким капитализмом», породив совершенно определенную модель дальнейшей эволюции элиты и принципы ее дееспособности. Рынок административных ресурсов начал работать преимущественно в режиме конвертации, «пункта обмена» власти на собственность.
   Скорость и интенсивность обновления элиты, количество социальных лифтов и каналов вертикальной мобильности на время возросли. Элита интегрировала в себя немало новых элементов, многие из которых стали наемными менеджерами номенклатурной приватизации, а некоторые затем достигли и статуса олигархов новой системы. Уровень дееспособности элиты зависел именно от механизмов и коррупционных смазывающих материалов программы номенклатурного передела власти и собственности. Репрессивные механизмы эффективности элиты поддерживались преимущественно такими инструментами, как компромат, криминализация элиты и укоренение в ней соответствующих практик и «понятий» деятельности.

РЕГИОНАЛИЗАЦИЯ ПРАВЯЩЕГО КЛАССА

   Дальнейшая эволюция системы в конечном счете привела к программе построения вертикали власти (т. е. программе иерархической перестройки элиты и повышения ее консолидированности и дееспособности). В 90-е годы в условиях низкой эффективности и раздробленности федеральной управленческой элиты, увлеченной преимущественно программой приватизации и передела, собственно функции государственного управления в основном консолидировались, частично присваивались и преимущественно осуществлялись на региональном уровне, региональными элитными кланами.

   Торг между региональными элитами и Центром в отдельных случаях и преимущественно в отношении национальных республик оборачивается претензиями на суверенитет и сепаратизмом

   При этом их достаточно высокая эффективность и функциональная готовность обеспечивать на своей территории относительную социально-экономическую и политическую стабильность стали для них основанием для торга с федеральной элитой. Чаще всего торг между региональными элитами и Центром по схеме «эффективность в обмен на политическую лояльность и экономические ресурсы» оказывается успешным, хотя в отдельных случаях и преимущественно в отношении национальных республик оборачивается претензиями на суверенитет и сепаратизмом.
   Дефолт 1998 года вновь создал ситуацию «дефицита ресурсов» для передела и неконфликтного освоения элитой. Необходимость противодействия этой ситуации вызвала реакцию со стороны так называемого ельцинского семейного клана и поддержавших его иных группировок. Реакция эта заключалась не только собственно в подготовке «операции преемник Путин», но и в более фундаментальных для правящего класса последствиях, сопутствующих этому проекту.

АНАТОМИЯ ВЕРТИКАЛИ

   После долгого перерыва вновь оказались востребованными механизмы жесткой идеологической консолидации элиты. Естественно, что в условиях «региональной фронды» и политической активности олигархов подобный запрос оформился в конечном счете в сопровождающие весь период путинского правления идеологемы укрепления единства государства, социальной ответственности бизнеса и усиления роли государства в экономике. В дальнейшем идеологические механизмы консолидации усиливаются, укрепляются и, по мере возрастания значимости внешнеполитических и внешнеэкономических вопросов в нынешней деятельности российской элиты, дополняются новыми элементами, выливаясь в развернутую по всем основным направлениям доктрину «суверенной демократии».

   Второй ключевой момент, характеризующий ситуацию 2000-х годов в эволюции правящего класса, связан с иерархической перестройкой. Свой статус снизили и/или утратили именно те группы, которые формировали основу конструкции 90-х годов и олицетворяли ее политические риски, – региональные элиты, олигархические бизнес-группы и медиакратия. Одновременно произошло укрепление и консолидация федеральной бюрократической элиты, что было обеспечено как идеологическими механизмами, так и общей логикой перехода к политическому моноцентризму – объединению ядра правящего класса вокруг доминирующего и популярного политического лидера в лице Владимира Путина.

   Идеологические механизмы консолидации усиливаются, укрепляются и дополняются новыми элементами, выливаясь в развернутую по всем основным направлениям доктрину «суверенной демократии»

   При этом, однако, сами организационные механизмы консолидации «элитного ядра» во многом по-прежнему оказались основаны на инфраструктуре клановых групп, а именно «питерского землячества» и сообщества силовиков. Партийные механизмы консолидации элиты в последние годы также усилились, однако в целом партийно-политическая система все же до сих пор выполняет подчиненную и сугубо дополнительную роль, оставаясь ключевой лишь в одной области – электоральной, связанной со взаимодействием и коммуникациями элиты с населением.
   Наконец, статусный рост сообщества силовиков в элитной иерархии имеет непосредственное отношение и ключевое значение для еще одной тенденции последних лет. Она связана с усилением и опять же возвращением репрессивных механизмов консолидации, обеспечения единства и дееспособности элиты. Эти механизмы в настоящее время сформированы преимущественно в рамках некоей «доктрины сдерживания».
   Изменениями в законодательстве установлены правовые возможности ускоренной ротации элит и точечных репрессий (типичный пример – реформа выборности губернаторов). Однако на практике они используются достаточно редко и функционируют, таким образом, преимущественно в режиме «угрозы применения». Одновременно в правоприменительной практике проявляется модель избирательного правосудия, которая не обходится без «скелетов в шкафу» – неопределенности и неформальности правил игры периода 90-х годов. Соответственно, показательные процессы типа дела ЮКОСа также выполняют функцию принуждения элиты к согласию с выдвигаемыми политическим лидером и «элитным ядром» новыми правилами игры.

ВОТ, НОВЫЙ ПОВОРОТ

   Формальное решение «проблемы-2008» – избрание сначала элитой, а потом и народом нового главы государства – не обещает политического умиротворения.
   Политический режим вертикали власти имеет в своей основе моноцентризм власти, наличие на вершине политической пирамиды лица, обладающего подавляющим объемом ресурсов и уровнем популярности, статусом единственного внутриэлитного арбитра и гаранта, а также ролью монопольного модератора во взаимоотношениях власти и общества. Отказ Владимира Путина от подобной роли уже сам по себе подрывает основы стабильности этой политической конструкции. Необходимость передать власть в России заведомо более слабому политическому лидеру, чем нынешний президент, ставит под сомнение эффективность и возможность сохранения политического моноцентризма.
   Любой преемник не воспринимается как фигура, способная обеспечивать и соблюдать интересы всех элитных групп. Если же за следующим главой государства будет стоять власть только некой части объединенной Путиным политической элиты, то механизмы моноцентризма, заложенные в вертикаль власти, превратятся для всех остальных из залога стабильности в гарантию направленной против них узурпации.
   Это тем более неизбежно, что власть и деньги у нас сегодня попрежнему не разделены. А значит, избрание главы государства – не рутинное процедурное мероприятие, а акт описи, сдачи-приемки всех ресурсов, которыми обладает страна, и выписывания генеральной доверенности тем или иным группам и лицам на управление отдельными частичками национального богатства.

   Если элита не хочет полномасштабной «войны всех против всех», то ей ничего не остается, как обезопасить свое будущее в рамках «нового застоя»

   Вся эта ситуация, составляющая основной нерв нынешней политической борьбы и подрывающая основы функционирования и дееспособности элиты, требует того или иного разрешения. Очевидно, что если элита не хочет полномасштабной «войны всех против всех» и вытаскивания из загашника всех находящихся на взводе репрессивных механизмов, включая и полукриминальные практики 90-х годов, то ей ничего не остается, как обезопасить свое будущее в рамках «нового застоя» – системы коллективного руководства, недопущения монополизации власти преемником и роли нового президента как первого среди равных, окукливания элиты и остановки ее ротации, сохранения достигнутой власти и обретенной собственности.
   Возможности согласования интересов всех групп элиты и ее относительной дееспособности будут оставаться высокими и неконфликтными только при благоприятной экономической конъюнктуре, тогда как ухудшение ситуации и новый «дефицит ресурсов» породят обострение борьбы за власть. Если же сама эпоха нового застоя продлится долго, то обеспечит лишь «стабилизацию проблем» и атрофию способностей элиты и страны в целом к развитию и модернизации. Однако серьезно ждать каких-то иных сценариев развития событий особенно не приходится. Если, конечно, не вести речь о ликвидации являющегося способом существования элиты административного рынка единых и неделимых власти и собственности.

В. Лебедев, В. Киреев
КОНЦЕПЦИЯ СУВЕРЕННОЙ ДЕМОКРАТИИ: ПАРАДИГМА, ПРОБЛЕМЫ, ПЕРСПЕКТИВЫ

   Появление на политическом горизонте идеи суверенной демократии инициировало многочисленные дискуссии по поводу ее содержания и возможности осуществления. Основные черты суверенной демократии были предметом обсуждения на заседании круглого стола в редакции «Российской газеты» [6 - См. например, Добрынина Е. Пришли к согласию. Ведущие партии и политологи продолжают дискуссию «Суверенная демократия в условиях глобализации» // Российская газета. 2006. 31 авг.; Российская газета. 2006. 6 сент.], на медиафоруме, организованном «Единой Россией» [7 - См. Закатнова А. Без революций. Владислав Сурков предложил прессе выработать гражданскую позицию // Российская газета. 2006.14 сент.], экономическая проблематика суверенной демократии рассматривалась на заседании круглого стола «Экономика. Суверенитет. Демократия» в Академии народного хозяйства. Проблемы суверенитета и демократии были предметом анализа в статьях С. А. Авакьяна [8 - Авакьян С. Точка отсчета– народ. Понятия «суверенитет» и «демократия» соединит воедино только подлинное народовластие // Российская газета. 2006. 28 окт.], А. В. Зиновьева [9 - Зиновьев А. В. Суверенитет, демократия, государство. // Правоведение. 2006. № 6. С. 20—23.], В. Д. Зорькина [10 - Зорькин В. Апология Вестфальской системы // Российская газета. 2006. 22 авг.], Т. Я. Хабриевой [11 - Хабриева Т. Я. Национальные интересы и законодательные приоритеты России // Журнал российского права. 2005. № 12. С. 19—23.]. Несмотря на то что сам термин «суверенная демократия» в публичных выступлениях Президента РФ В. В. Путина не употреблялся, в Посланиях Президента РФ Федеральному Собранию в период с 2000 по 2006 год последовательно выражаются идеи о необходимости укрепления суверенитета и развития демократии в России [12 - См. Российская газета. 2000.11 июля; Российская газета. 2001. 4 апр.; Российская газета. 2002.19 апр.; Российская газета. 2003.17 мая; Российская газета. 2004. 27 мая; Российская газета. 2005. 26 апр.; Российская газета. 2006.11 мая.]. В Послании Федеральному Собранию от 25 апреля 2005 года он прямо сказал, что Россия самостоятельно встала на демократический путь развития и «сама будет решать, каким образом – с учетом своей исторической, геополитической и иной специфики – можно обеспечить реализацию принципов свободы и демократии… будет самостоятельно определять для себя и сроки, и условия движения по этому пути». В. В. Путин правомерно считает, что его как главу государства больше интересует не теория, а практика, не понятие «суверенная демократия», а суверенная демократия как таковая. Превращение России в страну, имеющую развитое гражданское общество и устойчивую демократию, конкурентоспособную рыночную экономику, подлинный суверенитет, возможно только при условии точного указания направления, в котором мы собираемся двигаться.

   «Суверенитет» и «демократия» как сложные политико-правовые категории не могут быть исследованы абсолютно во всех взаимосвязях и содержательных характеристиках

   В связи с этим анализ суверенной демократии немыслим без характеристики самих основ этой концепции, направленной на определение вектора социального и государственного развития России. Существующие обстоятельства определяют приоритет обращения прежде всего к понятийным аспектам тех идей, которые нашли выражение в термине «суверенная демократия». В исходном пункте анализа суверенной демократии необходимо разделение терминов «суверенитет» и «демократия» для выявления их понятийных и содержательных характеристик. Только после этого можно произвести их синтез и попытаться дать внятное (точнее, недвусмысленное) определение рассматриваемого понятия. Это предполагает выявление фундаментальных элементов концепции суверенной демократии, ее принципиальных положений и возможности реализации на существующем этапе развития российской государственности. Конечно, «суверенитет» и «демократия» как сложные политико-правовые категории не могут быть исследованы абсолютно во всех взаимосвязях и содержательных характеристиках. Поэтому следует остановиться на наиболее значимых, сущностных аспектах указанной концепции.
   Понятийные особенности рассматриваемых категорий в концентрированном выражении представлены на энциклопедическом уровне. Так, суверенитет, в самых общих его чертах, определяется как независимость государства во внешних и верховенство во внутренних делах [13 - Советский энциклопедический словарь / Гл. ред. A. M. Прохоров. – 4-е изд. – М.: Сов. энциклопедия, 1989. – С. 1297.], полная независимость государства от других государств в его внутренних делах и во внешней политике [14 - Ожегов СИ. и Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / Российская АН; Российский фонд культуры; – 3-е изд., стереотипное. – М.: АЗЪ, 1996. – С. 766.]. В правоведении общее понятие суверенитета рассматривается как признак государства, понимаемый как верховенство, самостоятельность, независимость власти [15 - См., например, Теория государства и права: Учебник / Под ред. Н. Г. Александрова. – изд. 2-е доп. – М.: Юрид. лит., 1974. – С. 62; Теория государства и права / Под ред. С. С. Алексеева. – М.: Юрид. лит., 1985. – С. 41; Теория государства и права: Учебник / Под ред. В. М. Корельского, В. Д. Перевалова. – Екатеринбург: Издательство УрГЮА, 1996. – С. 117; Теория государства и права: Учебник / Под ред. В. К. Бабаева. – М.: Юристъ, 1999. – С. 55; Лазарев В. В., Липень СВ. Теория государства и права: Учебник для вузов. – 3-е изд., испр. и доп. – М.: Спарк, 2004, С. 45; Сырых В. М. Теория государства и права: Учебник для вузов. – 4-е изд., стер. – М.: ЗАО Юстицинформ, 2005. – С. 21.]. Различаются несколько видов суверенитета, в том числе суверенитеты государственный, национальный и народный. При этом под государственным суверенитетом понимается верховенство государственной власти внутри страны и ее независимость во внешней сфере. В свою очередь национальный суверенитет трактуется как полновластие нации, ее политическая свобода, обладание реальной возможностью определять характер своей национальной жизни, включая способность политически самоопределяться вплоть до отделения и образования самостоятельного государства. Народный же суверенитет определяется как полновластие народа, т. е. обладание народом социально-экономическими и политическими средствами для реального участия в управлении делами общества и государства [16 - Румянцев О. Г, Додонов В. Н. Юридический энциклопедический словарь. – М.: ИНФРА-М, 1996. – С. 300.]. Каждому из перечисленных видов суверенитета свойственна определенная проблематика.
   Суверенитет государства обладает определенными характеристиками. Как справедливо отмечает С. А. Авакьян, суверенитет государства – это имманентно (внутренне) присущее ему свойство. Оно выражается в таких характеристиках, как верховенство, единство, самостоятельность и независимость государства и государственной власти [17 - Авакьян СА Конституционное право России: Учебный курс. – В 2 Т. Т. 2. – М.: Юристъ, 2005. С. 42]. Несмотря на наличие таких четких и исчерпывающих признаков, реальное содержание суверенитета государства зависит от геополитической обстановки и отличается высокой степенью лабильности [18 - От лат. labilis – скользящий, неустойчивый.]. Прежде всего это связано с появлением в западных странах концепции так называемого «мягкого суверенитета» и попытками реализации ее на практике посредством так называемых гуманитарных интервенций против «неудавшихся государств». Спекулятивное содержание этой концепции очевидно и служит своеобразным оправданием решения геополитических проблем путем вмешательства во внутренние дела государств. Концепция «мягкого суверенитета» категорически неприемлема для России, и ее реализация в геополитической практике представляет для нашей страны непосредственную угрозу. Наряду с указанной концепцией для нашей страны в равной степени неприемлимы и концепции так называемого «потенциального суверенитета» и «несуверенного государства», разрабатывавшиеся в советской науке применительно к автономным республикам, входившим в состав союзных республик.

   Целью демократии является обеспечение восприятия государства как организации, эффективно выражающей интересы и отдельного человека, и всего общества, устранение нигилизма из политической практики

   Вместе с тем, критерии выражения суверенитета государства как внутри, так и вне границ Российской Федерации в Конституции не отражены. В связи с этим весьма значимым представляется вопрос о возможности конституционного закрепления основных принципов выражения государственного суверенитета России.
   В наибольшей степени проблематика идей суверенной демократии связана с понятием «народный суверенитет». Следует согласиться с утверждением, что народный суверенитет является неотъемлемым признаком демократии [19 - Нудненко ЛА Теория демократии. – М.: Юристъ, 2001. – С. 14.] и даже самая общая идея суверенной демократии должна учитывать все сложности соотношения и реального содержания и выражения в действующей Конституции понятий «народный суверенитет», государственный суверенитет» и «демократия». Представления людей о государстве как о чем-либо «внешнем» по отношению к каждому индивиду и народу в целом не лишены оснований. Целью демократии является преодоление этого барьера, обеспечение восприятия государства как организации, эффективно выражающей интересы и отдельного человека, и всего общества, устранение нигилизма из политической практики. Именно с позиций взаимосвязи понятий «государственный суверенитет» и «народный суверенитет» и следует рассматривать понятие демократии. Таким образом, несмотря на четкость, научную обоснованность и всестороннюю аргументированность представленных в российской конституционно-правовой доктрине признаков суверенитета, его реальное содержание зависит от совокупности внутренних и внешних факторов, определяющих объем фактического суверенитета народа и государства. Само содержание понятия «суверенитет» в большей степени зависит от реальности верховенства, единства, самостоятельности и независимости власти народной и государственной власти. Провозглашение в Конституции суверенитета власти российского народа и государства является лишь предпосылкой их реального суверенитета. При этом отсутствие в Конституции обобщенных принципов выражения суверенитета российского народа и государства может вызвать затруднения в процессах осуществления народной и государственной власти.

   Именно с позиций взаимосвязи понятий «государственный суверенитет» и «народный суверенитет» и следует рассматривать понятие демократии

   Несмотря на сложность и многоаспектность понятия «суверенитет», термин «демократия» представляется еще более сложным и многосторонним.
   Демократия определяется как одна из форм власти, характеризующейся официальным провозглашением принципа подчинения меньшинства большинству и признанием свободы и равноправия граждан [20 - Философский словарь. / Под ред. М. М. Розенталя, П. Ф. Юдина. – М.: Политиздат, 1963. – С. 119.], как форма общественной власти, государства, основывающаяся на признании народа источником власти, его права участвовать в решении государственных дел в сочетании с широким кругом гражданских прав и свобод [21 - Советский энциклопедический словарь / Гл. ред. A. M. Прохоров. – 4-е изд. – М.: Сов. энциклопедия, 1989. – С. 337.], как политический строй, основанный на признании принципов народовластия, свободы и равноправия граждан [22 - Ожегов СИ. и Шведова Н. Ю. Толковый словарь русского языка: 80 000 слов и фразеологических выражений / Российская АН; Российский фонд культуры; – 3-е изд., стереотипное. – М.: АЗЪ, 1996. – С. 155.]. Сущностные черты демократии подвергались интерпретации и детализировались в юридической науке. С самых общих юридических позиций под демократией понимается форма государственного устройства, основанная на признании таких устоев конституционного строя, как народовластие и политический плюрализм, свобода и равенство граждан, неотчуждаемости прав человека. В современном обществе демократия означает власть большинства при защите прав меньшинства, осуществление выборности основных государственных органов, наличие прав и политических свобод граждан, их равноправие, верховенство закона, конституционализм, разделение властей [23 - См. Румянцев О. Г., Додонов В. Н. Юридический энциклопедический словарь. – М.: ИНФРА-М, 1996. – С. 72.]. С позиций наиболее устоявшихся и апробированных в многочисленных и нередко острых дискуссиях представлений, выраженных в общей теории государства и права, демократия понимается как политический (государственный) режим (демократический режим) [24 - См., например, Общая теория государства и права. Отв. ред.: Д. А. Керимов, B. C. Петров. Т. 1 Общая теория государства. – Ленинград: Изд-во Ленинградского университета, 1968. – С. 174; Теория права и государства: Учебник / Под ред. проф. В. В. Лазарева. – М.: Право и Закон, 1996. – С. 313; Теория государства и права: Курс лекций //Под ред. М. Н. Марченко. – М.: Зерцало, 1997. – С. 99; Венгеров А. Б. Теория государства и права: Учебник / 2-е изд. – М.: Омега – Л., 2005. – С. 157—158.], который основывается на признании принципа равенства и свободы всех людей, участии народа в управлении государством.

   В наши дни демократия государственного руководства предполагает умеренность и оправданность в централизации власти, а гарантией того, что централизованная власть не превратится в авторитаризм, является участие мест в формировании решений Центра

   Между тем и в наши дни демократия государственного руководства предполагает умеренность и оправданность в централизации власти, а гарантией того, что централизованная власть не превратится в авторитаризм, является участие мест в формировании решений Центра. Причем участие независимое, поскольку ожидать объективности от реально назначенных из Центра руководителей регионов не придется. Либо тогда в ожидании демократии придется уповать на настроения выборного монарха и его свиты, а это не дает перспектив [25 - См., например, Общая теория государства и права. Отв. ред.: Д. А. Керимов, B. C. Петров. Т. 1 Общая теория государства. – Ленинград: Изд-во Ленинградского университета, 1968. – С. 174; Теория права и государства: Учебник / Под ред. проф. В. В. Лазарева. – М.: Право и Закон, 1996. – С. 313; Теория государства и права: Курс лекций //Под ред. М. Н. Марченко. – М.: Зерцало, 1997. – С. 99; Венгеров А. Б. Теория государства и права: Учебник / 2-е изд. – М.: Омега – Л., 2005. – С. 157—158.]. Для формирования и поддержания баланса интересов в обществе должна существовать система правовых средств и способов, по своей эффективности соответствующая уровню социально-экономического, политического развития социума, характеру политической и правовой культуры его субъектов. Действительно, демократия в своем развитии прошла несколько этапов, и она не может быть сведена к какой-то конкретной политической форме. Но и любой режим, называющий себя демократическим, нельзя считать таковым лишь по факту самоназвания. Ни форма правления, ни факт всеобщего избирательного права еще не делают политическую систему демократической.
   Российская Конституция использует понятия «демократия» и «суверенитет» в качестве признаков, характеризующих форму государства и определяющих независимость многонационального народа России. Согласно ст. 3 Конституции РФ носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ. Поэтому суверенитет государства представляет собой выраженный особыми политико-правовыми средствами суверенитет народа. А. В. Зиновьев обоснованно отмечает, что применительно к народному суверенитету верховенство означает, что выше народной нет никакой иной власти, что это – последняя, высшая инстанция. Верховенство проявляется в полноте народной власти, регулирующей самый широкий круг общественных отношений, которые определяют все иные властные отношения. Все другие властные регуляторы общественных отношений в конечном счете производны от власти народа, подотчетны и подконтрольны ей [26 - Зиновьев А. В. Суверенитет, демократия, государство // Правоведение. 2006. № 6. – С. 22.]. Бесспорным является суждение С. А. Авакьяна о том, что государственный суверенитет произведен от народного суверенитета и является его логическим продолжением, служит тому, чтобы никакие внутренние и внешние силы не препятствовали выражению воли народа; тем самым государство становится защитником интересов народа, в том числе и на международной арене [27 - Авакьян СА Точка отсчета – народ. Понятия «суверенитет» и «демократия» соединит воедино только подлинное народовластие // Российская газета от 28 октября 2006 г. – С. 7.]. Конечно, российское государство и российский народ являются различными субъектами. Представления людей о государстве как о чем-либо «внешнем» по отношению к каждому индивиду и народу в целом не лишены оснований, и как раз целью демократии является преодоление этого барьера, обеспечение восприятия государства как организации, эффективно выражающей интересы как отдельного человека, так и всего нашего общества, устранение политико-правового нигилизма.
   Обобщая изложенное, можно сделать вывод о том, что концепция суверенной демократии основывается на современном понимании соотношения закрепленных в правовых нормах критериев, степеней: 1) независимости российского народа и государства как организации, выражающей его власть; 2) возможности народа эффективно участвовать в формировании органов государства, государственном управлении; 3) возможностей каждого гражданина реализовать конституционные права, обеспечивающие его свободу, экономическое и духовное развитие, участие в делах государства.
   Естественно, что в условиях плюрализма мнений представления о независимости государства от всякой иной власти как внутри, так и вне границ государства, а также воззрения на уровень его демократичности не являются едиными. Разброс идей весьма велик. Сегодня наиболее радикальные позиции основываются на идеях: 1) политического, экономического и духовного изоляционизма (гиперсуверенизации российского народа и государства); 2) полной политической, экономической, духовной глобализации (десуверенизации российского народа и государства). Такие позиции весьма субъективны и, как правило, охватывают оценку только отдельных сторон сложных и многомерных процессов, происходящих в современном мире.
   Поэтому необходимой предпосылкой становления, развития и воплощения концепции суверенной демократии является фор мутирование целей развития российского общества и государства, а также обобщенный анализ тех экономических, политических, идеологических и иных социальных процессов, которые происходят внутри и вне границ Российской Федерации. В свою очередь это предполагает теоретическое осмысление и обоснование концепций, которые определяют принципиальные характеристики как самой Российской Федерации, так и основные начала ее взаимоотношений с иными государствами и международными организациями. Наиболее доступная информация, базирующаяся на ответственном и всестороннем подходе, содержится в Посланиях Президента РФ Федеральному Собранию. В результате ее обобщения можно составить целостное представление о позиции государства при определении стратегической цели, задач, а также проблем развития Российской Федерации.
   В настоящее время выражена общая стратегическая цель – превращение России в страну, имеющую: 1) развитое гражданское общество и устойчивую демократию; 2) конкурентоспособную рыночную экономику; 3) современные, хорошо оснащенные и мобильные вооруженные силы.
   Достижение этой цели связывается с решением национальных задач, которые основываются на необходимости комплексного развития экономики, политической и социальной систем, а также духовной сферы.
   Решение указанных задач связывается с преодолением серьезных препятствий. К ним были отнесены: 1) негативные результаты начального периода реформ; 2) экономическая слабость России; 3) наличие внешнеполитических и внешнеэкономических проблем, а также проблем идеологического характера. Каковы же способы их преодоления? В существующих условиях сверхактуальной задачей является обеспечение возможности для России самостоятельно и свободно определять для себя условия, формы и направления развития с учетом ее исторических, экономических, геополитических, социальных и ментальных особенностей. В этом контексте весьма значимым является вывод Т. Я. Хабриевой о том, что упреки в адрес российских законодательных реформ в недостатке демократичности (иногда справедливые, а иногда безосновательные) не учитывают того обстоятельства, что в России могут быть применены и используются свои методы реализации демократической суверенности федеративного государства. Сегодня наиболее эффективной организацией, позволяющей реализовать национальные интересы российского народа, является именно государство. Подвергая справедливой и нередко острой критике отдельные государственные институты, следует осознавать, что другой организации, способной реализовать наши национальные интересы в необходимом объеме, просто не существует. С высокой степенью условности начальный период реформ можно было бы охарактеризовать как «капитализм олигархических группировок», в результате активных действий государства он превратился в «бюрократический капитализм», который, являясь необходимым этапом укрепления позиций государства, отнюдь не является той целью, к которой мы стремимся. В связи с этим призывы именно к принудительной государственности, хотя открытой и действующей в интересах общества и человека, в значительной степени утратили свою актуальность. Сегодня можно предположить, что мы находимся в начале такого периода развития российского государства и общества, который можно было бы назвать «становление демократического капитализма». Значимость действий государства в этом направлении не подлежит сомнению. Демократическое развитие России – это не только продекларированный курс, но и необходимое условие ее сохранения и развития в качестве мировой державы. Однако не менее необходимым является и ее суверенитет. В ином случае наше демократическое развитие придется осуществлять по навязанным извне образцам, которые выражают не российские национальные интересы, а интересы тех государств, которые конкурируют с нами на мировой арене. Современная межгосударственная конкуренция – это не только конкуренция экономическая. Она является также и конкуренцией суверенитетов. Вместе с тем, нужно осознать, что конкуренция между государствами есть конкуренция между соответствующими народами. Поэтому адекватное выражение суверенитета народа в суверенитете государства является решающим условием самостоятельности внутренней и внешней политики государства, ее эффективности и прагматизма.
   С учетом изложенных соображений можно определить основные, руководящие начала, выражающие сущность суверенной демократии и ее назначение в обществе.

   Современная межгосударственная конкуренция – это не только конкуренция экономическая. Она является также и конкуренцией суверенитетов

   Исходя из сложившихся в отечественном правоведении представлений, суверенная демократия является политико-правовым режимом – то есть способом осуществления народной и государственной власти, выраженным в соответствующих правовых документах.
   Указанный политико-правовой режим призван выражать исторические, экономические, геополитические, социальные и ментальные особенности российского народа.
   Сама сущность суверенной демократии заключается в полновластии народа, демократических процессах и формах выражения этого полновластия в деятельности государства на основе его независимости от всякой иной власти внутри и вне границ Российской Федерации.
   Целью суверенной демократии является обеспечение высокой динамики роста благосостояния граждан, развитие свободы личности, предпринимательства, развития институтов гражданского общества.
   Эти принципиальные положения и позволяют определить суверенную демократию как основанный на исторических, экономических, геополитических, социальных и ментальных особенностях российского общества политико-правовой режим реализации полновластия народа в независимой от всякой другой власти деятельности государства для обеспечения высокой динамики роста благосостояния граждан, развития свободы личности, свободы предпринимательства и институтов гражданского общества.
   Появление идей суверенной демократии на политическом горизонте России XXI века можно было бы предсказать с определенной степенью уверенности. Частичное преодоление негативных последствий начального периода реформ, появление новых экономических и политических возможностей в международной сфере – все это обязывает общество задуматься над той целью, к которой мы движемся. В условиях укрепления России поиск национальной идеи и дальнейшее определение национальных приоритетов превращаются в значимые социальные проблемы, которые идея суверенной демократии в ее современном состоянии отнюдь не исчерпала. Цель, объявленная сегодня стратегической, и соответствующие этой цели национальные задачи в случае их успешного достижения и решения неизбежно будут выступать основой для формулирования и реализации новой, гораздо более глобальной цели. Таким образом, формулирование идеи суверенной демократии является теоретическим обоснованием того средства, которое будет выступать инструментом и необходимым условием включения Российской Федерации в число государств, занимающих передовые позиции в современном мире. Понятийная, терминологическая дискуссионность концепции суверенной демократии в значительной степени связана с общим характером ее изначального выражения. Идея суверенной демократии как замысел представляет собой политико-правовую концепцию, причем, исходя из одного из первоначальных смыслов понятия «концепция», этот замысел действительно является общим и выражает своеобразные принципы, обоснование и теоретическое развитие которых еще далеко не завершено. Концепция суверенной демократии в самом широком смысле затрагивает не только вопросы собственно суверенитета и демократии. Она включает в себя и экономические, социальные, правовые, а также ментальные аспекты развития общества и государства. Только придание анализируемой концепции действительно всеобъемлющего характера позволит считать ее тем политико-правовым учением, которое может рассматриваться в качестве общей модели внешней и внутренней политики российского государства, определяющей содержание его основных функций и перспективы развития.

В. Чуров
СУВЕРЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ И ВЫБОРЫ

   Я, безусловно, являюсь сторонником расширения и укрепления Содружества Независимых Государств, как организации равных демократических государств, и обращаюсь с предложением всеми способами укреплять СНГ. 17 лет мне довелось изучать процесс демократических выборов с самых разных сторон: участвовать в избирательных кампаниях в качестве кандидата в депутаты различных уровней, помогать организации выборов в качестве сотрудника администрации Санкт-Петербурга, сравнивать правоприменительную практику на выборах в России и за рубежом.
   Вместе с коллегами-парламентариями из стран СНГ, ОБСЕ, НАТО, Совета Европы, США я принимал участие в миссиях наблюдения на выборах в Белоруссии, Украине, Киргизии, Таджикистане, Приднестровье, Палестине, Сербии. Как правило, это были выборы, проходившие в непростой внутри– и внешнеполитической обстановке.
   Международная оценка, равно как и присутствие наблюдателей на тех или иных выборах, имеет давнюю историю. Хорошо вооруженные польские «наблюдатели» принимали участие в выборах русского царя в 1610 году и добились избрания на престол польского королевича, шведа Владислава Вазы.
   На основе взаимности русские послали в достаточном количестве своих «наблюдателей» на выборы польского короля в 1696 году, чтобы поддержать немца Августа Саксонского.
   В условиях геополитических изменений конца XX – начала XXI века большое значение имеет укрепление универсальных принципов международного права, в том числе решение некоторых проблем, связанных с международной оценкой выборов. Среди них следующие шесть: выработка общих принципов организации демократических выборов и объективных критериев их оценки, четкое определение рамок взаимодействия международных организаций и иных внешних институтов с суверенными государствами при разработке национального законодательства, его применении и оценке; международно-правовой статус организаций и институтов, направляющих наблюдателей, взаимные обязательства таких организаций и институтов и страны, принимающей наблюдателей; ответственность организации, выдавшей мандат миссии наблюдателей, за деятельность миссии и ответственность миссии наблюдателей перед выдавшей мандат организацией; права и обязанности страны, принявшей международных наблюдателей, по отношению к ним; права и обязанности международных наблюдателей во время подготовки к выборам, предвыборной кампании, во время голосования и при подведении итогов, в период между турами и особенности, связанные с международно-правовым статусом страны – объекта наблюдения; реализация на практике принципов взаимности, универсальности и объективности.
   Наблюдая в январе этого года за выборами в парламент Сербии, я окончательно убедился в закономерности и важности понятия суверенной демократии. Признанные большинством миссий вполне демократичными, эти выборы между тем проходили в стране, чей суверенитет, и не только на территории Косово, очевидно ограничен действиями ООН, НАТО и Гаагского трибунала.

   Практика организации демократических выборов по западноевропейским стандартам в странах с ограниченным суверенитетом широко распространена в начале XXI века

   Практика организации демократических выборов по западноевропейским стандартам в странах с ограниченным суверенитетом широко распространена в начале XXI века, например в Палестинской автономии, Афганистане, Ираке.
   Особенности выборов в условиях ограниченного суверенитета (то есть, если хотите, в качестве элемента не суверенной демократии) можно разделить на две основные группы:
   – собственно особенности применения международного контроля и международного содействия (SIC!) при подготовке и проведении выборов в такой стране. (С возможностью международного содействия согласились, например, страны, подписавшие в 1999 году в Стамбуле Хартию европейской безопасности, признавшие, что «Бюро по демократическим институтам и правам человека (БДИПЧ ОБСЕ) может оказывать государствам-участникам помощь в разработке и осуществлении законодательства о выборах», а также согласившиеся «незамедлительно реагировать на заключения БДИПЧ с оценкой проведения выборов и его рекомендации». Замечу, что сами по себе институты международного контроля в форме наблюдения за выборами и международного содействия в форме разработки модельного избирательного законодательства или кодексов стандартов демократических выборов не подразумевают ограничения суверенной демократии.);
   – особенные последствия выборов в таких условиях для будущего страны, в Сербии, например, это формирование правительства для решения косовской проблемы и развития отношений с Евросоюзом, или, как грубовато, но точно заметил мой собеседник в Белграде: «Одна девушка должна лечь в постель, а другая – много позже – получить за это деньги».

   Раз сложилось понятие не суверенной или не вполне суверенной демократии, значит, должна существовать и суверенная демократия

   Доказывая от противного, предположим, что раз сложилось понятие не суверенной или не вполне суверенной демократии, значит, должна существовать и суверенная демократия, включая ее важный элемент – выборы «на основе всеобщего равного и прямого избирательного права при тайном голосовании» (в формулировке российского закона), «на основе всеобщего, равного, свободного, тайного и прямого избирательного права» (в документах Венецианской комиссии Совета Европы), или «периодические, подлинные, свободные, честные выборы на основе всеобщего и равного избирательного права при тайном голосовании» (по мнению Бюро по демократическим институтам и правам человека ОБСЕ), или «периодические и обязательные, открытые и гласные, свободные, подлинные и справедливые выборы при соблюдении принципов равного, прямого избирательного права и тайного голосования» (согласно Конвенции СНГ). Впрочем, мне кажется, что добавление многочисленных определений к основной формуле не добавляет ей ясности и однозначности, но лишь расширяет границы мнений и субъективных оценок.
   Принцип суверенной демократии был сформулирован и включен в последовательный ряд резолюций Генеральной ассамблеи ООН: «Уважение принципов национального суверенитета и невмешательства во внутренние дела государств в ходе их процессов выборов» 45/151 (1990), 46/130 (1991), 47/130 (1992), 48/124 (1993), 52/119 (1997), 54/168 (1999), а также в некоторых других резолюциях. В них указано на:
   – равноправие и самоопределение народов и их право свободно и без вмешательства извне определять свой политический статус и осуществлять свое экономическое, социальное и культурное развитие в соответствии с Уставом ООН;
   – право народов определять методы и создавать институты, связанные с процессом выборов, без вмешательства извне, и что поэтому государствам следует создавать, руководствуясь своей конституцией и национальным законодательством, необходимые механизмы и разрабатывать необходимые средства для содействия полному и эффективному участию населения в этих процессах;
   – то, что любые действия, которые представляют собой попытку прямо или косвенно вмешаться в ход свободного развития национальных процессов выборов, в частности в развивающихся странах, или которые имеют целью повлиять на результаты таких процессов, нарушают дух и букву принципов, закрепленных в Уставе и в Декларации о принципах международного права, касающихся дружественных отношений и сотрудничества между государствами в соответствии с Уставом ООН.

   Начиная с 2001 года в документах ООН принцип суверенной демократии размывается, исключается пункт, осуждающий вмешательство в развитие национальных процессов выборов

   Однако, начиная с 2001 года в резолюциях «Уважение принципов национального суверенитета и невмешательства во внутренние дела государств в ходе их процессов выборов как важный элемент поощрения и защиты прав человека» 56/154 (2001), 58/189 (2003) принцип суверенной демократии размывается, исключается пункт, осуждающий вмешательство в развитие национальных процессов выборов, приоритет отдается выборам как элементу поощрения и защиты прав человека, но все же подтверждается право народов определять методы и создавать институты, связанные с процессом выборов, и что поэтому не существует единой модели демократии или демократических институтов. Перемены в подходе ООН связаны с серьезными геополитическими изменениями и практикой различных миссий по демократизации и наблюдению за демократическими выборами.
   Сравним миссии наблюдения СНГ и БДИПЧ ОБСЕ с точки зрения легитимности мандата, содержания мандата и технического обеспечения мандата.

ЛЕГИТИМНОСТЬ МАНДАТА

   Миссия наблюдения СНГ действуют в рамках Конвенции о стандартах демократических выборов, избирательных прав и свобод в государствах – участниках СНГ, подписанной в 2002 году на заседании Совета глав государств в Кишиневе и вступившей в силу в ноябре 2003 года; на основе утвержденного 26 марта 2004 года Советом министров иностранных дел СНГ Положения о миссии наблюдателей от СНГ на президентских и парламентских выборах, а также референдумах в государствах – участниках СНГ. Рекомендации по наблюдению за выборами миссии СНГ рассматриваются и одобряются Межпарламентской ассамблеей СНГ.
   Мандат миссии БДИПЧ ОБСЕ основан на итоговом документе Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе «Парижская хартия для новой Европы» (Париж, 1990), участники которого приняли решение «создать в Варшаве бюро по свободным выборам для содействия контактам и обмену информацией о выборах в государствах-участниках». Миссия должна действовать в рамках Документа копенгагенского совещания конференции по человеческому измерению СБСЕ (Копенгаген, 1990). В частности, 8-й пункт этого документа указывает, «что присутствие наблюдателей, как иностранных, так и национальных, может повысить авторитетность избирательного процесса для государств, в которых проводятся выборы. Поэтому они приглашают наблюдателей от любых других государств – участников СБСЕ и любых соответствующих частных учреждений и организаций, которые пожелают этого, наблюдать за ходом их национальных выборов в объеме, допускаемом законом. Они также будут стремиться содействовать такому же доступу к избирательным процессам, проводимым на более низком, чем общенациональный, уровне. Такие наблюдатели будут брать на себя обязательство не вмешиваться в избирательный процесс». Кроме выделенной мною последней фразы значение имеет то, что обязательства по пункту 8 распространяются на все государства – участники ОБСЕ, а не только на так называемые «новые демократии». БДИПЧ также упомянуто в документах четвертой встречи Совета ОБСЕ в Риме в 1993 году и Стамбульской хартии европейской безопасности 1999 года.
   По моему мнению, формальные процедуры при определении мандата миссии наблюдения СНГ соблюдены полностью, при составлении мандата миссии наблюдения БДИПЧ – не полностью.

   Формальные процедуры при определении мандата миссии наблюдения СНГ соблюдены полностью, при составлении мандата миссии наблюдения БДИПЧ – не полностью

   Содержание мандата миссии БДИПЧ значительно шире содержания мандата миссии СНГ. Основное отличие в том, что миссия СНГ создается именно в целях тщательного наблюдения за организацией выборов на всех этапах, оставляя принятие решений по рекомендациям за соответствующими органами СНГ и суверенных государств. Наблюдатели от СНГ строго следуют пункту 71-й статьи Конвенции СНГ, согласно которой «не допускается какое-либо прямое или косвенное участие иностранных граждан, лиц без гражданства, иностранных юридических лиц, международных общественных движений, международных организаций в осуществлении деятельности, способствующей либо препятствующей подготовке и проведению выборов в органы государственной власти и местного самоуправления, иных органов народного (национального) представительства, выборных должностных лиц».
   (В этой формулировке, вероятно, следовало бы оговорить, что запрет не распространяется на выборы в местное самоуправление для лиц, постоянно проживающих на конкретной территории, как это предусмотрено законодательством, например, России.) Миссия СНГ, как правило, в большей мере учитывает местные и национальные особенности и обычаи, строго придерживается правил поведения и взаимоотношения с государственными органами страны проведения выборов, определенно прописанных в Конвенции и Рекомендациях. То есть миссия СНГ действует на основе уважения принципа суверенной демократии.
   Правилами БДИПЧ предусмотрено разделение стран на три группы: страны устойчивой демократии, страны новой демократии и страны, переходящие к демократии. При этом БДИПЧ считает, что содержание его мандата включает не только непосредственное наблюдение и оценку выборов, как долгосрочного процесса, но для стран новой демократии и переходящих к демократии также:
   – готовность (непосредственно) оказывать содействие властям принимающей стороны в устранении выявленных недостатков, а также представителям избирательных органов, политическим партиям, кандидатам, гражданскому обществу и др.;
   – работу в рамках долгосрочных программ, направленных на защиту прав человека, укрепление демократических институтов, уважение принципа верховенства закона и развитие гражданского общества во всех государствахучастниках (исключая помощь по проведению выборов непосредственно до или во время периода наблюдения за выборами – последнее, впрочем, соблюдается не строго, поскольку в целом ряде стран я видел выпущенные в помощь избирателям и избирательным комиссиям методические материалы, например, разъясняющие правила голосования);
   – оценку выполнения государством обязательств, принятых перед ОБСЕ, всеобщих стандартов и других международных обязательств;
   – оценку не только национального законодательства, но и того, как оно было разработано и принято;
   – право определить по собственному усмотрению количество наблюдателей, право на публичные заявления и публикацию заявления о предварительных выводах проведенного наблюдения до объявления официальных результатов выборов и до разрешения жалоб и апелляций (одно это, без сомнения, превращает миссию БДИПЧ во влиятельного участника выборов);
   – право на оценку по критериям, не поддающимся объективной проверке (верификации данных), например:
   – «законы, которые не пользуются поддержкой влиятельных сил, заинтересованных в результатах выборов», – «избирательные комиссии, которые не пользуются большим доверием со стороны заинтересованных в выборах лиц», – «неэффективность действий органов, занимающихся регулированием деятельности СМИ, которая заключается в их неспособности принять соответствующие меры для разрешения ситуации», и т. д.

   Миссия БДИПЧ отрицает принцип суверенной демократии, хотя в практической работе в отдельных случаях учитывает национальные особенности и политическую целесообразность

   Миссия БДИПЧ отрицает принцип суверенной демократии, хотя в практической работе в отдельных случаях учитывает национальные особенности и политическую целесообразность. Это подтверждается оценками перемены украинского законодательства между вторым и переголосованием второго тура президентских выборов 2004 года или совпавшим с оценками миссии СНГ заключением по результатам президентских выборов в 2005 году в Киргизии.
   Существенная неопределенность полномочий БДИПЧ позволила министру иностранных дел России С. Лаврову на встрече с журналистами «Российской газеты» в феврале 2007 года предположить, что «Бюро… не может далее существовать в том виде, в котором оно сейчас существует, поскольку оно действует на основании инструкций, изобретенных собственно чиновниками этого бюро и не прошедших никакой межправительственной экспертизы».
   С. В. Лавров сформулировал несколько простейших вопросов: «… кто в итоге, к примеру, принимает решения о направлении наблюдателей в ту или иную страну?
   Почему в одну страну наблюдатели направляются, а в другие – нет? Кто решает, сколько наблюдателей должно направиться на мониторинг выборов в одну или другую страну? Кто будет возглавлять эти группы? Какие полномочия у руководителя этих групп? Как в его оценках должны учитываться мнения всех региональных подгрупп?»

   Инструкция ОБСЕ – БДИПЧ содержит некоторую информацию, имеющую характер политических оценок

   Техническое обеспечение мандата. Сравнение справочных материалов, которые получают наблюдатели миссии СНГ и справочников-инструкций для краткосрочных наблюдателей миссии БДИПЧ, позволяет отметить: справочник-инструкция для наблюдателей миссии БДИПЧ содержит больше практически необходимой для наблюдателя информации, хорошо структурирован, дополняется специальным информационным пакетом для региональной группы краткосрочных наблюдателей, содержащим подробные сведения об организации наблюдения в конкретном округе; вместе с тем справочник-инструкция ОБСЕ-БДИПЧ содержит некоторую информацию, имеющую характер политических оценок: например, в справочнике для выборов в Киргизии в историческом очерке было указано, что «территория нынешнего Кыргызстана была аннексирована Российской империей в 1864 году, после чего в значительном количестве стали прибывать русские поселенцы, особенно на Север»; в том же справочнике разделение Севера и Юга Киргизии объясняется русификацией (!) – «поскольку Север был более русифицирован, Юг представляется более традиционным, более религиозным, сохранившим родовые связи и являющимся источником политической оппозиции»; особенно много оценочного материала содержится в описании ситуации со средствами массовой информации в государстве, проводящем выборы, с разделением их на группы по партийной ориентации и отношению к действующей власти.
   При организации миссий международных наблюдателей СНГ стоит взять за основу справочник-инструкцию БДИПЧ, расширив в нем страноведческую часть и убрав субъективные политические оценки.
   Справочник-инструкция миссии международных наблюдателей обязательно должен носить характер официального документа, обсуждаться и утверждаться в установленном порядке организацией (возможно, центральным органом этой организации), сформировавшей миссию.
   Анкета БДИПЧ все еще позволяет более точно оценить процедуру выборов. Однако ее заполнение требует тщательной подготовки наблюдателя, что сужает возможность участия в миссии в качестве краткосрочных наблюдателей лиц политического уровня – парламентариев и высокопоставленных государственных служащих.
   Порядок формирования миссии БДИПЧ вызывает вопросы не только у министра Лаврова. Например, в миссии БДИПЧ в Киргизии летом 2005 года среди членов главного штаба миссии во главе с послом Любомиром Копаем (Словакия) не было ни одного представителя России (17 человек – два словака, два британца, два поляка, американец, серб, хорват, казах, украинец, латыш, немец, узбек, голландец, швед, австриец), среди членов региональных штабов – ни одного представителя России (13 штабов -26 человек из Швейцарии, Дании, Франции, Норвегии, Великобритании, Болгарии, Грузии, Испании, Финляндии, Нидерландов, Сербии, Казахстана, Германии, США), в моей миссии в Западном Иссык-Куле из 23 человек 18 представляли Бюро по демократическим институтам и правам человека ОБСЕ (ни одного представителя России, три американца, два немца, два британца, два бельгийца, голландец, серб, француз, исландец, швейцарец, кореец, грузин, поляк, канадец), 2 человека представляли американское посольство и 3 были депутатами Госдумы. Других парламентариев в миссии не было.
   Во многом благодаря усилиям МПА и Исполкома СНГ обеспечение миссий СНГ средствами связи, компьютерной техникой, средствами передвижения примерно сравнялось с обеспечением миссий БДИПЧ.
   Два вывода – в заключение доклада. Во-первых, накопленный опыт работы миссий международных наблюдателей, прежде всего СНГ и ОБСЕ, предоставляет новые возможности специалистам по международному праву для разработки общих подходов к проблеме соотношения государственного суверенитета и международных обязательств в области гражданских прав, то есть, на мой взгляд, к вопросу о суверенной демократии. Во-вторых, государства – участники СНГ могут рассмотреть вопрос о дальнейшей поддержке и развитии Международного института мониторинга развития демократии, парламентаризма и соблюдения избирательных прав граждан и других аналогичных организаций в странах СНГ, а также о создании постоянного института Демократической миссии СНГ.

   Г. Зверева
   ПОСТРОИТЬ МАТРИЦУ:
   дискурс российской власти в условиях сетевой культуры

ПОИСК ГОСУДАРСТВЕННОЙ ИДЕОЛОГИИ?

   Изменить к лучшему повседневную жизнь простых людей –
   вот главная цель всей нашей работы…
   Сначала мы делаем свою часть работы…
   Затем свою часть работы делаете вы…
   Так вместе мы делаем нашу жизнь лучше.
  Бренд ИКЕА

   Поиск национальной идеи в России в начале 2000-х годов внешне выглядит как строительство новой государственной идеологии. Построением государственной идеологии озабочены представители центральной политической власти – Администрации президента и «Единой России». Обсуждением форм государственной идеологии занимаются разные общественно-политические объединения, бизнес-сообщества и группы интеллектуалов, которые стремятся быть в орбите внимания власти. Эта тема выходит в «мейнстрим» публичной политики и средств массовых коммуникаций. К ней обращаются профессионалы-аналитики, работающие в социологии, политологии, социальной психологии и т. п.
   Публичное обсуждение контуров идеологии фокусируется на задаче выработки адекватного политического дискурса, который служил бы фактором общенациональной государственной консолидации.
   Слово «дискурс» плотно вошло в лексикон российских топполитиков. «Забота о терминологии» приобретает перманентный характер в высших структурах Администрации президента и «партии власти» [28 - Этот тренд уже замечен в российской публицистике. См., например: Бадовский Д. Вавилонская башня Кремля. Кремль хочет создать новый политический язык и национальную «систему образов и смыслов».].
   Однако набор идейных ориентиров, вербализуемых государ ственной властью, вызывает в обществе немало вопросов, побуждая публицистов к критическим и ироническим высказываниям. Например, к такому: «Полчища врагов окружают Россию. Из-за кордона грозит костлявым кулаком надменная шляхта. Призрак цветочных революций, обезумев от опиумных запахов, стремглав преодолевает гигантские расстояния по скифским степям… Кольцо сжимается: все хотят ослабления России, расчленения России, падения России. Таковы приблизительные контуры еще не до конца оформившейся государственной идеологии Российской Федерации… Это не вязкая заумь национал-социалистического „гексогена“, постепенно превращающегося в салонный мейнстрим. Это последний писк кремлевской моды, продукт маргинального консерватизма, взятый наконец на вооружение „центральным комитетом“ ввиду отсутствия каких-либо иных видов идеологического стрелкового оружия» [29 - Колесников А. Пограничное состояние.].
   Идейные построения, спускаемые «сверху», порождают и недоуменные реакции: «Это похоже на тихую шизофрению. Но еще больше – на советский синдром. Миробоязнь. Отторжение от нормы. Искусственная ненависть к иностранному. Казалось бы, он помер своей смертью еще при Горбачеве – Ельцине… Ан нет, вновь возрождается вместе с железной птицей Феликсом. При всей своей шизофреничности эта сверхценная идея очень практична. Власть разом отпускает себе любые грехи. Не только прошлые, но и будущие» [30 - Пумпянский А. Новая дискуссия о языкознании. Заметки о вертикально интегрированной публицистике.].

   В дискурсивных поисках новой национальной идеи и медийных репрезентациях ее контуров действительно проглядывают слегка подзабытые элементы советского идеологического опыта

   Стоит, однако, более внимательно приглядеться к феномену, который маркируется словами «маргинальность» и «шизофрения». В дискурсивных поисках новой национальной идеи и медийных репрезентациях ее контуров действительно проглядывают слегка подзабытые элементы советского идеологического опыта. Однако при ближайшем их рассмотрении возникает мысль о том, что референт дискурса, способы его производства, средства продвижения и среда бытования – качественно иные.
   Обратимся к текстам документов, исходящих из президентской Администрации и партии «Единая Россия», а также к тем работам, авторами которых являются официозные активисты общественно-политических, интеллектуальных, деловых сообществ, используя процедуры дискурсного анализа [31 - Дискурс здесь понимается как определенный тип высказывания, выражающий ограничения и условия производства текста, а также как система правил и предписаний для высказывания как последовательности фраз в тексте.].

ПОСТРОИТЬ МАТРИЦУ – ПОСТРОИТЬ БРЕНД

   Бренд – это восприятие продукта в сознании потребителя, общая сумма всех впечатлений потребителя.
  Ли Хант

   То, что репрезентируется в российском обществе как поиск государственной идеологии, скорее представляет собой опыт конструирования информационной сетевой Системы в целях упрочения политической власти. Практический результат такой работы выглядит как создание Матрицы, сложного информационного продукта, адресованного обществу и способного обеспечивать функционирование государственной власти в тех параметрах, которые для нее представляются оптимальными.
   Сама цель сознается разработчиками такой идеи как вполне прагматическая. А конкретные задачи и средства ее обеспечения формулируются как проектно-технологические. Для построения такого информационного продукта активно привлекаются технологии постсовременного менеджмента и маркетинга [32 - В соответствии с этим тезисом основными единицами анализа текстов (изучение того, что и как говорится о продукте) служат: семантика базовых слов и высказываний и их контексты; структура построения «рассказа» о продукте, значимые события, персонажи; приемы маркирования новизны продукта в «рассказе»; приемы маркирования потребителя как соавтора контента продукта; приемы позиционирования «голоса» производителя продукта. Типы дискурса продукта, актуальные для маркетинга и строительства бренда: «клиенто-центрированный», «авторско-центрированный», «производственно-центрированный»; технологический, художественный, властнозакрытый или открытый для коммуникаций и т. д.], применяемые с учетом специфики культуры информационного общества и общества массового потребления (с поправкой на российские условия).

   Для построения информационного продукта активно привлекаются технологии постсовременного менеджмента и маркетинга, применяемые с учетом специфики культуры информационного общества и общества массового потребления

   Догадки на этот счет уже начали появляться в среде российских аналитиков: «Риторика в политической сфере постоянно сближается с управленческой. Термины, которыми описывается политика и политическое, мало отличаются от языка бизнеса, пиаровской лекции. Мегатренды бизнеса и политики становятся project management» [33 - Шатина Н. Корпорация «Россия».].
   Разработчики Системы не склонны скрывать проектно-технологический, прикладной характер своей работы. В своих публичных выступлениях они неизменно подтверждают актуальность «взаимообратимости» больших концептуальных построений и техник их инструментализации: «Поиск национальной идеи имеет оборотную сторону – это продуктивная конвертация теоретических идей в пропагандистский продукт» [34 - Поллыева Дж. Три составляющие русской политической культуры – этатизм, романтизм и когнитивизм.].
   Проблема, однако, состоит в том, что создание Системы – Матрицы как сложного информационного продукта, по замыслу разработчиков, должно быть осуществлено в сжатые сроки. Другая трудность состоит в том, что одновременно с проектированием концептуальной схемы продукта необходимо проводить его практическую наладку, обеспечивать успешное продвижение на рынке (то есть в обществе) и заботиться о его массовом потреблении.
   Такой multi-task подход к осуществлению проекта побуждает разработчиков ставить на первый план задачу brand-building, то есть задачу «отстраивания бренда» Матрицы.
   Постановка такой задачи обусловливает известную смену «оптики» при определении содержания деятельности аппарата государственной власти. Госаппарат рассматривается как корпорация – команда, лояльные участники которой объединяются вокруг идеи «строительства бренда» и работают во имя ее осуществления.
   На вооружение берется мысль о том, что современная Россия представляет собой часть мирового информационного общества – общества, где ключевую роль играют технологии производства, распространения и потребления информации. Характерные черты такого общества – глобальность, сетевой принцип его организации, медийный характер означивания и бытования информации.
   В соответствии с выбранной позицией усваивается и мысль о том, что информационные технологии создают новые формы отношений в системе «государство – политика – экономика – общество», качественно меняют облик политической, социальной, экономической культуры.
   Разработчики делают акцент на том, что в условиях информационного общества происходят качественные сдвиги в способах производства Знания, его представления, распространения и потребления. Знание рассматривается ими не столько как подвижные, конкурирующие системы правил и конвенций в глобальном «прозрачном» мире (либеральная позиция), сколько как режимы истины (регулятивные представления о мире, обществе, человеке).
   Формула «Знание – Власть» положена в основу стратегии и прагматики успеха, поскольку она актуальна для информационного мира и общества массового потребления. Для российской власти как никогда становится актуальной мысль о том, что управление Знанием – это утверждение Власти.

ЗАБОТА О ПОТРЕБИТЕЛЕ

   Сегодня реальные свойства продукта
   трудно ставить в основу конкурентной борьбы…
   Сегодня идет война за симпатии и головы.
   Поэтому так важна смысловая и эмоциональная связь
   между продуктом и потребителем.
  Владимир Ляпоров

   Строительство бренда Матрицы требует от его создателей опоры на установки обыденного сознания потребителей – граждан России. Проводимые российскими социологами регулярные «замеры» массовых умонастроений дают возможность разработчикам бренда точнее представлять своего адресата.
   Как известно, эти установки достаточно противоречивы. Они включают в себя: распад и локализацию привычных структур обыденного сознания, страх утраты «малой Родины», персональный страх растворения в глобальных сетях, стремление к «сохранению» личной идентичности, защитный неотрадиционализм, социальную «атомизацию».
   Вместе с тем, на сознание российских граждан оказывает громадное воздействие фактор включения в их повседневную жизнь массовой культуры, информационных технологий, медиакультуры. «Клиповое» мышление и «рассеянное (фасетное) зрение» становятся приоритетными техниками восприятия и освоения мира. Российские граждане ощущают потребность личного позиционирования в различных социальных, поликультурных, виртуальных сообществах, обнаруживают готовность к конструированию множественной идентичности в условиях взаимодействия с Другим.
   В российском обществе идет интенсивный процесс формирования «консьюмеризма» как стиля мышления и стиля жизни. Отсюда и актуальность таких установок, как: качество жизни, здоровый образ жизни, жизненное (личное, семейное) благополучие, автономность частной (семейной) жизни. В обыденном сознании совмещается бедность потребительских запросов и желание «жить как люди» с преимущественной ориентацией на процветающие страны Запада, актуальность личного позиционирования в процессе потребления и нежелание принять на себя ответственность за происходящее. Ко всему этому добавляется объективизм массового сознания, доверие к информационным потокам в официозных средствах массовых коммуникаций, вера в чудо, в магию.

   В обыденном сознании совмещается бедность потребительских запросов и желание «жить как люди» с преимущественной ориентацией на процветающие страны Запада

   Для потребителей бренда Матрицы важны компоненты, которые актуальны при консьюмеристском восприятии любого другого бренда. Это: идея правдоподобия («реальности»), идея естественности, идея заботы о здоровье, комфорте, безопасности, идея функции (простоты, удобства, оптимальности, множества в одном), идея модели (осознание значимости групповой солидарности) и возможности различения (удовлетворение потребительского желания в личном позиционировании), имитация индивидуального в продукте.
   С учетом этих и других подобных установок разработчики бренда Матрицы конструируют потребности своего адресата и разрабатывают критерии параметров продукта: выбирают базовые слова и корректируют их культурные значения, формулируют высказывания, создают дискурс.
   Как подчеркивает Владислав Сурков: «Социальная технология, и технология власти, и технология самоорганизации общества становятся все более сложными, все более, если угодно, мягкими и изощренными. От принуждения общество постепенно переходит к технологиям убеждения, от подавления – к сотрудничеству, от иерархии – к сетям горизонтальных связей. Это не значит, что один элемент исключает другой, но все-таки баланс современной цивилизации смещается в сторону умения убеждать и договариваться, с тем чтобы как можно большее Koличество людей осознанно принимало то или иное решение и по возможности добровольно. Все-таки нельзя себе представить современное общество, состоящее, повторюсь, из образованных, умных, развитых людей, которым можно просто командовать, ничего не объясняя» [35 - Сурков В. Суверенитет – это политический синоним конкурентоспособности. Стенограмма выступления Владислава Суркова перед слушателями Центра партийной учебы и подготовки кадров ВПП «Единая Россия» 7 февраля 2006 года.].
   Таким образом, поля взаимодействия производителей и потребителей бренда Матрицы – информационно-медийное, социально-культурное, бытовое, публичное, приватное – рассматриваются как сложные сети его продвижения и потребления.

КОНЦЕПТУАЛЬНЫЕ ПРИНЦИПЫ ПОСТРОЕНИЯ БРЕНДА МАТРИЦЫ

   Реальность – особый дискурс, обладающий правилами и конвенциями, некоторый код. Не более естественный и истинный, чем другие…
   Целью мимесиса является создавать не иллюзию реального мира, а иллюзию правдивого дискурса о реальном мире.
  Антуан Компаньон

   Базовая установка разработчиков: производитель продукта мыслит и действует в информационной экономике прежде всего как производитель Знания о продукте.

   Бренд-билдинг Матрицы как дискурс начинается с конструирования контуров желаемой правдоподобной Реальности. Первый шаг – поименование «реального мира»

   При построении Системы активно используются такие принципы работы со смыслами слов и образов, такие способы контроля над дистрибуцией смыслов, которые идут из практик постсовременного маркетинга. Разработчики вполне сознают, что строительство бренда – это работа со значениями и смыслами, которые составляют основу продукта – его контент и дизайн. Бренд реализуется в поиске имении в разработке дискурса Системы.
   Бренд-билдинг Матрицы как дискурс начинается с конструирования контуров желаемой правдоподобной Реальности. Первый шаг – поименование «реального мира», включение Реальности в социальный язык и речь, встраивание Реальности в систему личных и коллективных представлений, образов, стереотипов сознания.
   «Ориентирующие» президентские высказывания содержат в себе основные элементы такого поименования: «Мы не собираемся придумывать никакой своеобразной российской демократии. Мы будем привержены основополагающим принципам демократии, которые утвердились в мире вообще. При этом, разумеется,… принципы демократии должны быть адекватны сегодняшнему развитию российского общества, нашей истории и нашим традициям» [36 - Зачем Путину «управляемая демократия»?]. Ключевые элементы «кристаллизуются» в формульных словах вице-премьера: «Общество должно сплотиться вокруг новой триады национальных ценностей. Это – суверенная демократия, сильная экономика, военная мощь» [37 - Интервью с вице-премьером, министром обороны Сергеем Ивановым.]. Сотрудник президентской команды переводит «программные» слова в доходчивые установки и в проектно-технологическое измерение: «России не хватает национальной идеологии и элиты, которая бы разделяла эту идеологию… Мы – нация, привыкшая к государственности… Государство – это способ самоорганизации общества… Суверенитет – это политический синоним конкурентоспособности…» [38 - Сурков В. Суверенитет – это политический синоним конкурентоспособности. Стенограмма выступления Владислава Суркова перед слушателями Центра партийной учебы и подготовки кадров ВПП «Единая Россия» 7 февраля 2006 года.].
   Эти установки адаптируются партийными руководителями «Единой России» к практической работе по строительству Системы: «Для нас суверенная демократия – своего рода бренд. Бренд, который несет в себе все, что соответствует нашим программным целям и задачам построить сильную, безопасную, комфортную для ее граждан и уважаемую в мире страну» [39 - Интервью с Руководителем ЦИК «Единой России» Андреем Воробьевым.]. В высказываниях такого рода весьма точно выражает себя идея «реального» построения Системы-Матрицы средствами формулирования актуальных смысло-образов и их закрепления в коллективных представлениях россиян.
   Главными, опорными формулами при строительстве такого бренда служат ключевые слова: Сильная Россия, Великая Россия, Суверенная демократия, Суверенная экономика, Российская цивилизация, Российская история, Российские традиции, Российское государство, Российская нация, Российская суверенная идентичность, Национальные ценности (интересы, проекты), Национально-ориентированная элита.
   Системообразующим понятием в процессе «отстраивания» бренда Матрицы является конструкт «суверенная демократия»; «Допустимо определить суверенную демократию как образ политической жизни общества, при котором власти, их органы и действия выбираются, формируются и направляются исключительно российской нацией во всем ее многообразии и целостности ради достижения материального благосостояния, свободы и справедливости всеми гражданами, социальными группами и народами, ее образующими» [40 - Сурков В. Национализация будущего [Параграфы pro суверенную демократию].].
   Запущенный в оборот разработчиками-программистами Матрицы, он активно дебатируется в ходе имитационных публичных дискуссий, обрастая множественными толкованиями и подтверждая тем самым свою актуальность и жизнеспособность. Вот одно из таких лояльных истолкований: «Отличие „суверенной демократии“ от множества иных определений особенностей демократического строя – либеральная демократия, социалистическая демократия, охранительная, прямая, плебисцитарная и многие другие демократии – состоит в том, что этот термин в меньшей степени касается внутренних особенностей политического режима. Он характеризует политическую систему в целом как с внутренней, так и с внешней точек зрения… В федеративной России, ищущей баланс прав субъектов и Федерации, „суверенная демократия“ подчеркивает значение демократического начала именно в общегосударственном смысле… Нация – политический этнос, демократия – объединенный идеалами и государственностью народ, в том числе (и в последние десятилетия – как правило) многонациональный… Государственная власть, основанная на суверенной воле народа, независима от кого бы то ни было во внутренних делах и в международных отношениях» [41 - Рогожников М. Что такое «суверенная демократия» // Эксперт. 2005. № 43. С. 102—103.].
   Принцип построения этого высказывания типичен для «строителей» и «промоутеров» бренда: составление коллажа из разнородных паттернов и «знакомых слов». В таком коллаже значение каждой отдельной формулы не так важно («нация – политический этнос» —?, «демократия – объединенный идеалами и государственностью народ» —?), как производство общего позитивного впечатления на потребителей.

   Следующий шаг в строительстве бренда – присвоение Реальности как ее «понимание», приспособление новой, конструируемой Реальности к личной и коллективной идентичности

   Следующий шаг в строительстве бренда – присвоение Реальности как ее «понимание», одомашнивание. Это осуществляется посредством приведения конструируемой Реальности к узнаваемым, привычным «пустым» формулам – клише, которые служат местом для включения личного опыта потребителей – граждан России. Иначе говоря, происходит приспособление новой, конструируемой Реальности к личной и коллективной идентичности, ценностям и ориентирам, бытующим в массовом сознании. Рядовой «промоутер» матричного бренд-дискурса комментирует «стержень речи Суркова» таким образом: «Говоря об идеологических вопросах, он [Сурков] оперирует категориями прагматическими и объективистскими. Схема примерно такая: демократия нужна потому, что она объективно соответствует современному состоянию общества, выгодна и удобна. То же и про суверенитет: он нужен не потому, что это наше все, а потому, что выгоден для страны, удобен для граждан и эффективен в условиях международной конкуренции» [42 - Громов А. Идеологический фасад власти // Эксперт. 2006, №9. С. 73.].
   Конструирование Реальности предполагает активное использование такой «формульной» оппозиции, как свое – чужое. Свое – позитивное, лояльно-солидарное. Чужое как чуждое– пугающее, отталкивающее. Это необходимый компонент формирования Системы – Матрицы. Чужое выступает одновременно и как граница Системы, и как маркер Антисистемы.
   Опорными словами и высказываниями здесь служат: «мы – они», «наше – не наше», «враги», «либералы-реформаторы», «олигархический реванш)», «террористы», «национал-изоляционисты», «мягкое поглощение» средствами «оранжевых технологий», В процессе дискурсивного конструирования Реальности не менее интенсивно применяется клишированная оппозиция старое-новое. Старое может быть представлено как позитивное, привычное, то есть как привычное свое, наше родное, «счастливое» Прошлое. Старое может выглядеть и как негативное, изжившее себя, несовременное, подлежащее преодолению и разрыву с ним. Новое – это позитивное, иное: заманчивопривлекательное, другое, подлежащее объяснению, пониманию, признанию.
   В качестве опорных слов в дискурсе используются: Наша история, Наши традиции (ценности, вера). Важное место в этом ряду занимает концепт Советское прошлое, который несет особую смысловую нагрузку.

   Маркирование «своих» – символическое объединение тех сил, которые уже включены в процесс формирования Матрицы и должны быть приобщены к нему

   Так, в текстах Владислава Суркова Советское прошлое естественно включается в «наше настоящее», будучи представленным последовательно «с одной стороны» и «с другой стороны»: «Ни в коей мере Советский Союз не заслуживает какого-то огульного осуждения: это все – наши ближайшие родственники, это все фактически мы сами… У Советского Союза было два крупнейших достижения: с одной стороны, мощная идеологическая работа, которая была развернута в планетарном масштабе, и Советский Союз тоже оперировал понятием свободы и справедливости. Хотя нам самим не очень поздоровилось от всей этой работы, но на весь мир эта мощная поддержка, как военная, материальная, так и просто моральная, оказала огромное влияние, о котором мы сегодня забываем. Мы забываем, как Советский Союз был популярен среди западных интеллектуалов самого демократического толка. Советский Союз благодаря своим мощным идеологическим усилиям стимулировал освобождение колоний, ускорил гармонизацию социальных отношений в самих странах Запада и этим самым оказал благотворное влияние на мировой ход истории. С другой стороны – индустриализация. Не будем забывать, что мы живем на наследство, доставшееся нам от Советского Союза, что мы пока мало сделали сами. Наши железные дороги, наши трубопроводы, наше жилищно-коммунальное хозяйство, наши заводы, наши ядерные силы – это все наследство Советского Союза. При всем этом общество, которое у нас получилось тогда, вряд ли можно назвать свободным или справедливым. Мы, наверное, не должны тут долго разговаривать. Я думаю, все с этим согласятся» [43 - Сурков В. Суверенитет – это политический синоним конкурентоспособности. Стенограмма выступления Владислава Суркова перед слушателями Центра партийной учебы и подготовки кадров ВПП «Единая Россия» 7 февраля 2006 года.].
   Ключевая роль в строительстве бренда принадлежит концепту «либеральный консерватизм». Использование этого понятия позволяет выполнять одновременно несколько задач.
   Одна из них – маркирование «своих» – символическое объединение тех сил, которые уже включены в процесс формирования Матрицы или должны быть приобщены к нему: «В либерально-консервативной части политического поля должны сосредотачиваться национальная буржуазия, военные, средний класс и их духовные и политические представители. Сейчас эти группы, весьма обширные и потенциально очень влиятельные, в очень небольшой степени сознают свои общенациональные интересы, и прежде всего то, что проект России как „суверенной демократии“ – это их проект» [44 - Рогожников М. Что такое «суверенная демократия» // Эксперт. 2005. № 43. С. 103.].
   Другая задача – обозначение «преемственности и разрыва» – это определение «коллективного себя» по отношению к политической традиции, создание легитимной интеллектуальной родословной (например, русский либеральный консерватизм начала XX века) и преодоление «ультралиберализма» («реформаторы-либералы» 1990-х годов) с помощью нового обращения к национальным традициям и национальным ценностям.
   Как объясняет один из видных активистов партии «Единая Россия», «либерализм дискредитирует себя, когда отрывается от национальных корней. Когда забывает об исторической традиции. Когда пренебрежительно относится к социальным запросам граждан. Когда забывает о „приземленных“ вопросах в угоду красивым, но нежизненным конструкциям… Успешный либерализм в нашей стране должен обладать следующими характеристиками – российский, консервативный, социальный, прикладной… Настоящий либерал должен быть патриотом своей страны, последовательно выступающим за ее суверенное развитие… Консервативный либерал уважает традиционные конфессии, признавая за ними роль хранителей таких ценностей, как духовность, нравственность, совесть. С тем же уважением он относится к истории своей страны, понимая, что любая модернизация должна быть основана на неразрывной связи поколений» [45 - Зеленин Д. Либеральный консерватизм // Эксперт. 2006. № 14. С. 97—98.].
   Таким образом, процесс дискурсивного создания контента и дизайна продукта – Матрицы переводится в практическую плоскость установления доверительных смысловых и эмоциональных отношений с массовым потребителем [46 - «Именно в киберпространстве политический дискурс обогатился новыми темами и постепенно становится составной частью дискурсивных привычек значительной части пользователей. Пришла пора заново определить основы и перспективы формирования политической идентичности с учетом реалий новой среды взаимодействий… Создаваемый в киберпространстве политический миф иррационален с точки зрения социального опыта потребителя контента, но, тем не менее, на самом деле он рационально выстроен в рамках коммуникативной стратегии онлайновых мифотворцев. При этом формируемая мифологическая картина мира должна быть близка стереотипам потребителя политического контента, и только после этого появляется возможность целенаправленного воздействия на трансформацию картины реальности в нужном для политтехнологов направлении. Множество же альтернативных источников контента и простота доступа пользователя к ним ставят вопрос о многомерности и внутренней непротиворечивости создаваемых образов» (Бондаренко С. Политическая идентичность в киберпространстве).].
   Матрица строится или построена? Участники «строительства» на этот счет высказываются противоречиво. В среде «строителей» доминирует позиция: надо изобразить так, убедить российское общество в том, что большая часть работы сделана, однако предстоит сделать еще немало: «… Уже приехали, но не знаем куда. Не знаем по причине скудости средств опознания и признания своих проблем. Мешает дефицит дискуссий… Мы движемся наугад, импровизируя… На первый взгляд, перспектива 2007—2008 годов выглядит триумфально. Выборы закрепят и подтвердят данное государство… Система признана, государство состоялось. Любые перемены, хотя бы и радикальные, могут быть только на данной государственной основе. Ни на какую „другую Россию“ ни система, ни избиратель не дадут согласия. Борьба пойдет за ресурсы и системы коммуникаций внутри данного здания, за дизайн государства, а не за его снос…
   И здесь возникают запросы нового типа… И один из ключевых запросов – запрос на производство стиля, образа жизни. Страна построена, в ней должен быть некий образ жизни. Этот самый сформировавшийся городской класс уже есть, но он еще не знает, как ему жить в состоявшейся России, что носить, что читать, как говорить, что любить, что ненавидеть» [47 - Разговор с Глебом Павловским / Громов А. Транзит в неизвестное // Эксперт. 2006. №36. С. 93—94.]. Итак, российское общество предопределено к тому, что главное совершилось: «мы» уже сейчас начинаем жить в другом, лучшем по отношению к недавнему прошлому мире [48 - Полезным для понимания современной ситуации представляется суждение Ивана Засурского, сделанное еще в период смены фигур президентской власти, на рубеже 90-х – 2000-х годов: «В основе всех неудач старта кампании Ельцина – обольщение насчет реальных организационных, координационных ресурсов штаба и управляемости кандидата, возникающее как следствие предшествовавшего успеха. В основе всех его успехов – создание образа, то есть символического образа нужной, однако практически неосуществимой (в сжатые сроки) реальности. Чудес не бывает– проблемы останутся, после выборов их надо будет решать обычными средствами. чтобы сохранить шанс на победу, необходимо создать образ „начавшегося решения всех проблем“. Иными словами, мы инсценируем то, на создание чего у нас нет времени и возможностей… Президент должен снова стать „властителем чувств“ населения, их „героем“, как только вернет себе центральное место на всероссийской арене… Ключом к победе является, с нашей точки зрения, информационная драматургия кампании…» (Засурский И. Ре-конструкция России. Масс-медиа и политика в России девяностых).]. Остается отладить системы коммуникаций в Системе – Матрице и разработать соответствующий дизайн.

ТЕХНОЛОГИЧЕСКИЕ ПРИЕМЫ КОНСТРУИРОВАНИЯ БРЕНДА

   Между словами и вещами можно создать новые связи
   и уточнить некоторые свойства языка и предметов,
   обычно игнорируемые в повседневной жизни…
   Слово может занять место предмета в реальности.
  Мишель Фуко

   Один из ведущих разработчиков бренда Системы Владислав Сурков замечает: «По мере развития демократии информационная борьба обостряется. Борьба за умы… По мере развития демократии сила силы сменяется на силу слова. Вопросы смыслообразования, вопросы терминов, вопросы производства образов – это признак действующей нации… Если народ не производит сам образы и смыслы, если он не посылает сообщения другим народам, то он в политическом и культурном смысле не существует. И мы как-то к этому относимся, понятно почему, скептически после нашего сверхидеологизированного государства, от которого мы так драматично уходим, и может быть, даже еще не ушли… Мы в европейском дискурсе, из которого мы не выпадали даже в советские времена (что там ни говори, и те идеи были вполне европейскими, и мы тоже должны об этом не забывать, в том числе и в дискуссии с нашими критиками оттуда), мы должны иметь свой голос. Не думаю, что мы должны стремиться создать какую-то неслыханную экзотику и говорить какие-то герметические вещи, недоступные пониманию наших собеседников. Конечно, нет. Но у нас должна быть своя версия политического языка. Иначе мы обречены на то, как говорится, „кто не говорит, тот слушает“. А тот, кто слушает, тот слушается» [49 - Суверенитет-это политический синоним конкурентоспособности. Стенограмма выступления Владислава Суркова перед слушателями Центра партийной учебы и подготовки кадров ВПП «Единая Россия» 7 февраля 2006 года; Концепция суверенной демократии апеллирует к достоинству российской нации. Выступление В. Суркова на круглом столе «Суверенное государство в условиях глобализации: демократия и национальная идентичность» 30.08.2006.].
   Иначе говоря, «строители» дискурса в полной мере сознают значимость основных (референтной, информационной, коммуникативной) функций языка для построения Системы. В особенности – функции «ориентации ориентируемого в его собственной когнитивной области» [50 - По мнению Умберто Матураны, стоит признать, что «язык коннотативен, а не денотативен и что функция его состоит в том, чтобы ориентировать ориентируемого в его собственной когнитивной области. А не в том, чтобы указывать ему на независимые от него сущности» (Матурана У. Биология познания / Язык и интеллект. Сб. статей. М., 1996. С. 117).].
   При создании дискурса Системы как властного информационно-медийного продукта требуется креатив – творческое соединение приемов банализации и информационности, то есть увидеть (сделать) новое в старом, неизвестное в известном.
   Громадную роль в этом процессе играет соединение в дискурсе информационности (небанальность, релевантность, адекватность референции) и фатики («незначащий разговор» для установления контакта, банальный код общения). При этом особый акцент делается на фатику, прагматическое значение которой в том, чтобы переключить внимание на условия речевого контакта, скрытно провести группу смыслов, важную для адресанта.
   В конечном счете, продвигается мысль об успешности тактик «здравого смысла» при построении Системыи «материализуется» иллюзия о победе «здравого смысла» в сознании российского общества: «Это не идеология как таковая, это здравый смысл, который тоже идеологичен, но эта идеология… для пользователя. То есть тот объем идеологии, который, с одной стороны, очевиден на уровне обыденной политической практики, а с другой, как и всегда со здравым смыслом, абсолютно необходим для текущей политической работы… Этот самый здравый политический смысл – сильная сторона Суркова и Путина: они стараются сохранять движение в коридоре здравого смысла без высказываний каких-то крайних теорий, которые, может, и правильные, но не могут быть поддержаны консенсусным большинством… Важное политическое достоинство такого подхода: ощущение, которое это здравомыслие вызывает у слушателя – будто он сам так думал» [51 - Павловский Г. [Обсуждение выступления В. Суркова перед слушателями Центра партийной учебы и подготовки кадров «Единой России»] // Эксперт. 2006, № 9. С. 74.].
   Продукт – Матрица выглядит как информационное событие и мета-повествование в пространстве массовых коммуникаций. Построение повествования предполагает: формирование правдоподобного рассказа («истории») о продукте, выделение и именование события, то есть его информационномедийное учреждение, постановка в определенные рамки высказывания, текста, контекста. Одновременно прорабатывается структура повествования – рассказа (сюжет, позитивные и негативные персонажи, маркеры времени рассказа и проч.).
   Бренд Матрицы – это информационно-медийное произведение, для которого исключительно важна его «упаковка», пер формативная репрезентация. Создаваемое «идеологическое поле является результатом монтажа гетерогенных плавающих означающих, результатом их тотализации посредством введения, интервенции определенных „узловых точек“ [52 - ЖижекС. Возвышенный объект идеологии. М., 1999. С. 131.].
   Опорными когнитивными узлами служат: «было – стало», «проклятые девяностые» – «уверенные двухтысячные», «угроза распада страны» – «собирание земель», «воссоздание целостности».

   Опорными когнитивными узлами служат: «было – стало», «проклятые девяностые» – «уверенные двухтысячные», «угроза распада страны» – «собирание земель», «воссоздание целостности»

   Типично такое повествование: «На наших огромных просторах именно государство всегда было для русского народа главным элементом самоидентификации и условием выживания как самостоятельного этноса. Так сложилось в веках, прошедших в почти непрерывной борьбе с захватчиками то с Востока, то с Запада. Так было и в давние века, когда московские князья, а потом и русские цари по кусочкам собирали сперва Московское княжество, а потом и всю Россию. Так дело обстояло и несколько лет назад, когда Владимир Путин начал собирать остатки того, что принесли стране разрушительные 1990-е годы» [53 - Кислов Н. Партия суверенной демократии.].
   Именно в этом русле выстраивается и «рассказ» одного из влиятельных активистов «партии власти»: «Десятилетнее плавание „без руля и без ветрил“ в 90-е годы привело российскую нацию к пониманию необходимости более осмотрительного движения в будущее, необходимости разумного консерватизма, осторожности в дальнейших преобразованиях. России нужна была политика увязывания между собой традиционных ценностей, без которых общество перестанет существовать, с демократией, без которой общество не сможет развиваться. Именно такая политика проводится в России сегодня» [54 - Лужков Ю. Мы и Запад.].
   В конечном счете язык, формирующий дискурс бренда Матрицы, обретает функцию свидетельства символической солидарности с Системой, приобщения к ней, опознания «своих» в сетях Системы [55 - На этот счет весьма иронично высказывается Дмитрий Быков: «У новой кремлевской идеологической тусовки… уже выработался свой словарь, состоящий из ничего не говорящих слов и насквозь искусственных идиом. „Производство смыслов“, „геополитический произвол“, „целостность многообразия“ (современный псевдоним „цветущей сложности“), „эффективность“, „конкурентоспособность“, „массовые действия“, „суетящиеся перверты“ (это, как вы понимаете, о любых несогласных – хотя строкой выше заявлена необходимость и благотворность несогласия), „народосбережение“ (вариант: „народосберегающие технологии“)… По этим паролям новые кремлевские идеологи узнают друг друга… Отличительная черта этого политического языка– его стопроцентная искусственность; отличительная черта его носителей – неспособность выразиться просто, по-русски, по возможности без грамматических ошибок… Но эта иезуитская, инквизиторская витиеватость неизбежна, поскольку чем еще заплетешь пустоту?» (Быков Д. Без слов).].

СОЗДАНИЕ СЕТИ И ПРОДВИЖЕНИЕ ДИСКУРСА ПРОДУКТА

   Современное общество выглядит как постидеологическое:
   преобладает идеология цинизма;
   люди больше не верят в идеологические «истины»;
   они не воспринимают идеологические утверждения всерьез…
   Они сознают, что в своей деятельности следуют иллюзии, но все равно делают это.
  Славой Жижек

   В постсовременном мире происходит громадное расширение коммуникативного пространства (доступность, открытость, подвижность каналов коммуникации и типов сетевого взаимодействия), что создает совершенно новую Реальность социально-политического мира, который выстраивается по корпоративным правилам. Дискурс власти выглядит полицентричным. Так ли это?
   Сложность, многомерность сетей требует постоянной заботы о логистике и наладке продукта (который еще находится в процессе разработки и переработки). Это создает дополнительные трудности для разработчиков и предполагает включение в работу дополнительных (по отношению к проектировщикам) участников из разных социальных групп и социально-политических институтов [56 - Н. Шатана говорит об этом феномене следующим образом: «Говоря о политической сфере современной России, можно выделить несколько коммуникативных площадок: официально-властную (действующие политические лидеры, высшие чиновники госаппарата, „прокремлевское“ „экспертное сообщество“); „официально-оппозиционную“ (политические элиты, „допущенные“ к участию в публичной дискуссии); оппозиционную (политические лидеры и партии, не входящие в структуру властных институтов), научную (независимое экспертное сообщество, ученые) и „гражданскую“ (все сколько-нибудь интересующиеся политикой россияне)» (Шатина Н. Корпорация «Россия»).]. Так артикулируется идея соучастия («мы делаем нашу работу вместе»). Но при этом оберегается место для избранных —место проектировщиков-программистов Матрицы.

   Сложность, многомерность сетей требует постоянной заботы о логистике и наладке продукта. Это создает дополнительные трудности для разработчиков

   В верхнем сегменте исполнительной власти (президентская администрация, администрации регионов) идея соучастия такого рода реализуется наиболее успешно, поскольку здесь высок политический контроль и тщательно соблюдается принцип иерархической субординации [57 - Это явление точно характеризует Илья Кормильцев (издательство «Ультра-Культура»): «Они ставят на фаворита и желают ездить на призовой лошади».]: ядро дискурса производится в личной команде Президента, а на долю прочих – задача его артикуляции, позитивного истолкования и продвижения «на местах».
   В сегменте политических партий (в процессе строительства «партии власти» и партий «позитивной оппозиции») идея соучастия реализуется двояким образом. Во-первых, она выглядит как «дозированная», творческая работа по развитию дискурса и конкретизации содержания базовых высказываний (придание им допустимых дополнительных значений и смыслов) в среде партийной элиты; это осуществляется средствами имитации партийных и внутрипартийных дискуссий.
   Во-вторых, она может быть представлена как индексирование, кристаллизация базовых слов и высказываний для пропагандистской работы «в низах», превращение их в кластеры-клише для повседневного употребления. Это производится средствами партийной учебы с партактивом и «молодняком». Формы работы сочетают в себе советские способы трансляции дискурса с более новыми – информационно-медийными (партийные и персональные веб-сайты функционеров, партийные интернетиздания, блоги).
   Эти функции четко формулирует Владислав Сурков, обращаясь к партактиву «Единой России»: «Думаю, что наиболее удобная форма донести основные идеологические тезисы – это описать новейшую историю в оценках и под тем углом зрения, который в целом соответствует курсу Президента, и через это сформулировать наши основные подходы к тому, что было раньше, и к тому, что будет с нами в будущем» [58 - Сурков В. Суверенитет-это политический синоним конкурентоспособности. Стенограмма выступления Владислава Суркова перед слушателями Центра партийной учебы и подготовки кадров ВПП «Единая Россия» 7 февраля 2006 года.].
   В сегменте деловых элит (бизнес-сообществ) соучастие в дискурсе допускается в нескольких видах: первичной обкатки – мониторинга – корректировки запускаемых дискурсивных конструктов; «приобщения» к нему, включения в свой язык, подтверждения солидарности и лояльности (освоение формул «суверенная демократия», «национально-ориентированная элита»). Бизнес видит, что с ним говорят на его языке и в его формате проектного менеджмента.
   Так, председатель «Деловой России» Борис Титов акцентирует внимание коллег по бизнесу на том, что для них необходимо «правильное понимание суверенной демократии»: «И как это может не нравиться бизнесу? Судите сами. Бизнесу что нужно? Чтобы развивался рынок, чтобы мы шли по демократической схеме развития… Что еще нужно бизнесу? Стабильность. Мы, наконец, понимаем, что в нашем государстве есть целый механизм, который работает на обеспечение стабильности общества. Власть думает о том, с какими идеями обращаться к обществу, как выстраивать политическую систему для того, чтобы наше общество действительно было устойчивым и не подвергалось катаклизмам и шатаниям от каждого ухаба. Национальный суверенитет и, соответственно, экономический суверенитет – это то, что для нашего российского национального бизнеса очень важно» [59 - Титов Б. [Обсуждение выступления В. Суркова перед слушателями Центра партийной учебы и подготовки кадров «Единой России»] // Эксперт. 2006, № 9. С. 74.].
   В сегменте лояльных интеллектуальных элит (тех, кто сам себя позиционирует таким образом) – сотрудники многочисленных политтехнологических институтов, создатели и участники политических клубов, общественно-политических изданий и проч., – соучастие в дискурсе выглядит более противоречивым.
   Соучастие включает в себя разные формы субординационного сотрудничества с властью: ожидать дискурсивный заказ, продвигать-толковать его в обществе, предлагать «свои поправки», ожидать принятия-непринятия предложений (Фонд эффективной политики Глеба Павловского, Институт политических исследований Сергея Маркова, журнал «Политический класс» Виталия Третьякова, «аналитические программы» и «ток-шоу» на центральных каналах телевидения и многое другое).

   В 2003 году, при строительстве бренда Матрицы, актуальным выглядело продвижение «рабочего», «промежуточного» (как теперь выясняется) концепта «управляемая демократия»

   Обычное дело – «колебаться вместе с линией партии», менять базовые слова и высказывания в соответствии с тактическими переменами в дискурсе власти, сохраняя при этом верность главному. Так, в 2003 году, когда при строительстве бренда Матрицы актуальным выглядело продвижение «рабочего», «промежуточного» (как теперь выясняется) концепта «управляемая демократия», официозные интеллектуалы активно его транслировали, придавая концепту «жизненные очертания»: «Россиянам демократия надоела. Они не знают, что с ней делать. Управляемая демократия – это система, при которой те проблемы, которые нельзя решить демократическими методами, решаются другими методами… Сейчас главное для России – это возрождение государственных институтов» [60 - Как «управляют» демократией (интервью с Сергеем Марковым).].
   В 2005 году, когда этот концепт был вытеснен из дискурса власти и замещен другим, как казалось, более эффективным – суверенной демократией, – «промоутеры» легко переключились на новую задачу и стали работать с новым словом, в котором, однако, сохраняются следы прежнего значения: «Суверенная демократия… может рассматриваться и как технология, правда, уже предназначенная исключительно для внутреннего (собственного) употребления, и как характеристика режима. Демократия в самом общем смысле представляет собой комплекс правовых и политических институтов, призванных обеспечивать гражданам набор личных, политических, экономических и прочих прав и свобод, участие всех желающих граждан в управлении государством, учет их интересов. С технологической точки зрения суверенная демократия предполагает самостоятельное определение форматов демократических институтов и т. д. И назвать суверенно-демократическим можно лишь тот режим, который отстаивает собственную самостоятельность и, соответственно, самостоятельность государства настолько, насколько это целесообразно и возможно в современном мире» [61 - Иванов В. Кремлевская доктрина-2.].
   Таким образом, сегодняшнее место этой интеллектуальной группы в Системе – маркетинг, продажа дискурса, произведенного «наверху».
   Но не всех и не всегда это место устраивает. В этом смысле показательно высказывание Глеба Павловского [62 - Разговор с Глебом Павловским / Громов А. Транзит в неизвестное // Эксперт. 2006. № 36. С. 95—96.], в котором выражено неудовольствие-предупреждение по поводу продолжающегося неравноправного партнерства программистов государственной власти и новой интеллектуальной элиты в ходе строительства Системы и возможных последствий такого неравноправия: «Ключевую роль могут сыграть группы, которые рассматривают себя как производителей образцов… Эта среда, производящая поведенческие модели, в целом вполне удовлетворена социально и экономически. Не удовлетворена же она только одним: за ней не признают ее креативной роли, не дают признания в этом качестве… Запрос большинства – того самого „путинского большинства“ – на обновленный образ жизни старая элита удовлетворить не в состоянии. И возникает некий момент встречного запроса, когда вероятно такое развитие событий: образцовая среда производит миф, этот миф овладевает массой и создает – на короткое время – новое большинство… Они работают на телевидении, в прессе, в рекламных агентствах и консалтинговых фирмах… Они сегодня обслуживают власть, обслуживают систему, получая, кстати, с этого немалую ренту, но видят себя обособленно и воспринимают нынешний образ жизни нации как ненормальный. С их точки зрения, они лишены своего естественного права – производить образ жизни нации, ее представление о том, что она такое… Возникшая и уже сознающая себя нация не умеет самовыражаться, она не умеет обсуждать себя на своем языке. Не может даже поглядеться в зеркало, чтобы увидеть себя красивой – а для чего еще смотрятся в зеркало? Увидеть себя такой, какой сотворена воображением, – очищенной, сильной, честной, свободной для нового творческого броска в мир».
   Актуальное для строительства бренда Матрицы проектное мышление порождает гибкие объединения, участники которых быстро сходятся и расходятся, объединяясь лишь на время и работая вместе до конца проекта. Переход из группы в группу создает эффект «мерцаний» и взаимной подпитки проектов на организационном и символическом уровне. Так создаются сетевые контексты идейного пересечения и мутации, гибридизации продуцируемых и тиражируемых смыслов.
   Самосознание такого рода характерно для участников тех лояльных интеллектуальных групп, которые позиционируют себя как независимые (журнал «Эксперт» Валерия Фадеева, Институт Национальной стратегии Станислава Белковского – Михаила Ремизова, Серафимовский клуб, православные консерваторы, веб-сайты сообществ, объединенных в сети Интернет) [63 - О содержании деятельности групп такого рода см. подробнее: Верховский А. Серафимовский клуб. Романтика либерального консерватизма // Неприкосновенный запас. 2004. № 37. С. 26—35; Кожевникова Г. «Путинский призыв»: идеологи или мифотворцы?// Неприкосновенный запас. 2004. №37. С. 43—48.]. Характер их деятельности выражается в том, чтобы, признавая значимость мегапроекта Матрицы, пытаться активно воздействовать на процесс «строительства», настойчиво предлагать новые компоненты дискурса (вносить инновационные поправки, развивать технологически) и, в надежде быть услышанными и воспринятыми, добиваться включения своих разработок в арсенал власти. Они не хотят довольствоваться предлагаемым для них местом в системе (маркетинг, управление продажами политического дискурса). Свое настоящее место участники таких сообществ видят в качестве «программистов Матрицы».
   Характерным примером такого самопозиционирования служат базовые высказывания, содержащиеся в тексте Платформы «Клуба 4 ноября» (инициаторы создания клуба – Валерий Фадеев и Владимир Плигин), где не только развивается, но и корректируется официальная концепция «либерально-консервативного видения России».
   Смысл своей собственной работы в процессе «строительства» Системы авторы документа определяют так: «Стоящие сегодня перед Россией задачи требуют чего-то большего, нежели рутинной правительственной работы… Перед нами задача исторического масштаба – мы должны спроектировать Россию XXI века в условиях изменения вектора развития собственной страны в последние два десятилетия, а также – все более явного кризиса прежних мировых тенденций развития… У нас почти отсутствуют институты, адекватные задаче выработки нестандартных ответов на вызовы времени… С участием ученых, политиков и общественных сил мы должны наметить основные проблемные области и перспективные линии развития страны, создав затем постоянно действующие рабочие площадки по этим направлениям. Цель работы этих площадок: дать новый импульс творческому процессу создания новой России на основе современного научного знания и широкого общественного согласия… Мы должны создать образ будущего России и начать осознанно и целенаправленно создавать это будущее» [64 - Либерально-консервативное видение будущего России // Независимая газета. 18.11. 2005.].
   Между тем программисты Системы хотя часто и обращаются к такому интеллектуальному ресурсу, но по-прежнему делают это избирательно, заимствуя полезные концепты и высказывания по своему усмотрению, на ходу ресемантизируя их и подстраивая под решение конкретных, «рабочих» задач.
   Тем не менее из «независимых» интеллектуальных группировок продолжают поступать интенсивные предложения для отстраивания бренда, которые были бы признаны властью, а вместе с ними – получили официальное признание его разработчики. Именно так выглядят предложения Михаила Ремизова о России как о «государстве-цивилизации», многостраничная «Русская доктрина» Андрея Кобякова, Виталия Аверьянова, Ильи Бражникова и прочих.
   К примеру, Михаил Ремизов активно продвигает идею цивилизационного своеобразия России, подразумевая при этом возможность «реального» перевода этого историософского конструкта в практику с целью качественной смены Системы государ ственного управления: «Россия уже оформилась как локальная цивилизация, но еще не научилась осознавать и оборонять [здесь и далее выделено Ремизовым] себя в этом качестве. Главная задача российского цивилизационного проекта состоит именно в том, чтобы дать российской цивилизации ту систему эталонов, через которые она могла бы себя опознавать и воспроизводить. Образ государства-цивилизации должен быть проработан в деталях и в разных измерениях – от конституционного права до символьной географии, от академической философии до массовой культуры» [65 - Ремизов М. Проект Государство-цивилизация.]. Из этого следует и его главное предложение – о необходимости замены действующей российской Конституции как не соответствующей современным условиям [66 - «Действующая Конституция – документ, который либо просто потеряет смысл в ходе политико-территориального распада, либо будет пересмотрен при учреждении полноценного государства исторической России» (Ремизов М. Десять заповедей нового строя).].
   Рассуждая о новом консерватизме в России, Михаил Ремизов рассматривает этот феномен прежде всего как актуальный партийно-политический бренд, отмечая его огромную значимость в строительстве Системы. Он обозначает и «разметку полей» – конкуренцию между сообществами, позиционирующими себя в качестве консервативных. Консервативные приоритеты для российской политической власти Ремизов определяет с помощью емких концептов: цивилизационный антиглобализм, экономический солидаризм (против «безрассудной интеграции» в мировое сообщество), демографический национализм («государствообразующая идентичность»), государственный легитимизм (основанием целостности России является «историческая преемственность»), религиозный традиционализм («религиозная картина мира задает систему координат, в которой возможна цивилизационная самостоятельность России») [67 - Ремизов М. Консерватизм сегодня.].
   Однако главная часть этого «послания» состоит в том, чтобы указать программистам на необходимость совершенствования «технологий удержания» власти средствами развития равноправного партнерства с тем крылом «новых консерваторов», к которому себя относит автор. По его мнению, «именно создание активной консервативной общественной среды – в информационно-политической, культурной, правозащитной, экономической сферах – является наиболее естественной формой наращивания влияния».
   В числе предлагаемых форм совместной работы: «противоборство с либеральной «анти-системой», «сопротивление миру победившей «анти-системы», профилактика либеральной анти-системы» (техники вытеснения «либералов» в маргинальное пространство), а также использование форм «организационного фашизма» – прямых действий «снизу» (движения «Наши» и проч.) в «смягченно-имитационном варианте». Иначе говоря, автор заявляет о готовности творчески осуществлять проектно-технологическую работу в процессе строительства Системы – Матрицы.
   Другое «послание власти» содержится в «Русской доктрине», коллективном произведении так называемых динамических консерваторов (Андрей Кобяков, Виталий Аверьянов и их сподвижники), активно продвигаемом в «элитной» среде, близкой к власти [68 - Русская доктрина; см. также: Аверьянов В. Консерватизм в отдельно взятой стране.]. В этом тексте прописаны позиции «истинного» консерватизма, использование которых российской властью является, по мнению авторов, оптимальным интеллектуальным инструментом для строительства Системы.
   Как заявляют авторы, «Русская доктрина по своему замыслу стремится стать… комплексом стратегических разработок, очерчивающих образ желанной России – России, какой она может и должна быть; началом соборной работы смыслократического слоя современной России, началом становления смыслократии как самосознающей идейно-политической силы, сетевой и одновременно иерархической России XXI века; проектом не только экспертным и книжным, но и реально объединяющим всех неравнодушных к судьбам России людей».

   Цель интеллектуальной работы – не в сносе нынешнего «хаосократического государства», а в его «смыслократическом преобразовании»

   Как поясняется из текста «доктрины», динамический консерватизм – в отличие от классического консерватизма – это «стремление к активному формированию самих условий политического и духовного существования нации, общества и человека». От либерального консерватизма (то есть от того, что составляет идейный «мейнстрим» российской власти сегодня) его отличает «осознанное овладение новыми историческими технологиями ради защиты и раскрытия традиции». В отличие от революционного консерватизма – это «отказ от иллюзий о переучреждении государства». По мысли авторов, цель интеллектуальной работы – не в сносе нынешнего «хаосократического государства», а в его «смыслократическом преобразовании». Как говорят сами авторы, движущей силой в процессе строительства Системы должен стать «ведущий слой интеллектуального класса, который мы называем смыслократией. Он будет сплачиваться и активизироваться в форме сетевой иерархии». России необходима «сеть, которая будет существовать параллельно с органами государственной власти, подстраховывая их и восполняя их недостатки». Итак, «смыслократы» наравне с другими лояльными интеллектуальными группировками выстраиваются «на кастинге» для сетевого сотрудничества с программистами Матрицы.

ЛИБЕРАЛЫ И МАТРИЦА

   Вы все искали «источники демонизма»… Их просто-напросто нет, понимаете?
   Мы даем наркоз цивилизации, иначе она сама себе опротивела бы. Поэтому-то будить ее запрещено. Поэтому и вы вернетесь в ее лоно.
   Бояться вам нечего, это не только безболезненно, но и приятно. Нам куда тяжелее, мы ведь обязаны трезво смотреть на вещи – ради вас же.
  Станислав Лем

   Как утверждают разработчики-программисты Системы, проблема «либералов-демократов» в том, что они в отличие от российской власти не способны к выработке адекватного языка, с помощью которого можно говорить с обществом так, чтобы их услышали. Иначе говоря, проблема «выключенности» либералов из контролируемого информационно-медийного пространства переводится ими в другое, более удобное «измерение». Тем не менее вопросы о содержании Системного brand-building в либерально-демократической среде и об отношении к этому процессу действительно пока обсуждаются мало.
   Между тем сильная сторона проекта власти состоит именно в том, что обычно истолковывается как слабость «идеологии». Перефразируя Славоя Жижека, можно сказать, что сила строящейся Матрицы – «в абсолютной пустоте и формальности ее призывов, в требовании подчинения и самоотречения ради них самих» [69 - Жижек С. Возвышенный объект идеологии. С. 87.].
   Пока же в либерально-демократических интеллектуальных сообществах можно заметить укрепление тенденции «реалистического» отношения к процессу строительства Матрицы. Главный аргумент «реалистов» таков: коль скоро в России традиция разлагается и переосмысливается, надо принимать это как данность и быстрее включаться в процесс модернизации через различные мутации традиционалистского сознания. С точки зрения «реалистов» постулируемый властью «особый цивилизационный путь России» – это позитив из всех возможностей концептуализации происходящего. В данном случае срабатывает привычный синдром – принять логику, навязываемую «сверху», включиться в нее и работать «внутри» [70 - «Тактика либералов ельцинских и нынешних одинакова: мы идем на уступки бюрократии, а за это нам позволяют что-то делать. Во времена Гайдара и Чубайса это было более грубо, больше било по интересам населения, но, может быть, было оправдано в том смысле, что было бы еще хуже. Это те компромиссы, которые, возможно, предотвратили гражданскую войну. А то, что они делают сейчас – это они в основном свое собственное существование обеспечивают… Если ельцинский либеральный блок проводил необходимые реформы, одновременно маскируя режим, то сейчас осталась одна маскировка» (Прибыловский В. Что такое «управляемая демократия»: концепция, история, российский опыт).].

   В либерально-демократических интеллектуальных сообществах можно заметить укрепление тенденции «реалистического» отношения к процессу строительства Матрицы

   Это тоже могло бы стать темой серьезного разговора в российском обществе. Однако публичные дискуссии, в которых бы ясно артикулировались проблемы такого рода, – единичны.
   Итак, вопросы остаются: включаться ли «либералам – демократам» в строительство Матрицы (и таким образом пытаться изменить ее «изнутри»), следует ли им принципиально игнорировать этот процесс. Или, быть может, стоит занять позицию «разоблачения мифа» (как герой фильма «Матрица» – Нео), сопротивляться «законными средствами», формируя альтернативную информационную сетевую среду, в которой будет производиться и продвигаться альтернативный политический дискурс.

А. Белоусов
НЕУДОБНЫЙ ЕЛЬЦИН И НЕУДОБНАЯ ДЕМОКРАТИЯ

   Водном из комментариев по поводу смерти Ельцина автор написал, что он даже умер как-то неудобно. Это правда. Ельцин – очень неудобная фигура. Но не для власти, а для обслуживающих ее умов.

   Власть попрощается с Ельциным как с одним из «своих», пусть уже и бывшим. Тем, у кого они учились, кого боялись, но которого потом вдруг можно уже было и не бояться. Власть прощается с Ельциным прежде всего как с человеком, понять которого способны только те, кто сам несет бремя власти. Народ не станет скорбеть о смерти Ельцина так же, как скорбел в 53-м. Но для власти время отмеряется иначе, чем для простых смертных. И смерть Ельцина для нее – призыв взглянуть на песочные часы.
   С чем никто не поспорит, так это с тем, что Ельцин был очень мужественным и смелым человеком. Он сам отмерил себе время политической жизни выступлением в канун Нового 2000 года. Если на то пошло, то это главное отличие первого президента от второго: умение уйти. Ибо сейчас нет ни одного сценария 2008 года, в котором Путин не оставался бы на политической сцене в том или ином виде. Но рано или поздно этого не миновать. Уход из политической жизни – событие не менее драматическое, чем простая человеческая смерть. Эпоха заканчивается после ухода из политической жизни, а прощаются с ней после смерти человека, ее олицетворявшего. Сегодня очень хорошо видно, что любая эпоха уходит быстро, но кроме того – безвозвратно. Поэтому и траур.
   Теперь об умах. Все оценки Ельцина непременно сводятся к сравнению двух эпох: ельцинской и путинской. Нетрудно догадаться, в пользу какой. Некоторые такие статьи пестрят заголовками, от которых волосы встают дыбом. Чем Ельцин сумел им так насолить, ради чего стоило пренебречь даже известным моральным принципом «о покойниках или хорошо, или ничего»?
   Оценка ельцинской эпохи, как правило, ведется по двум отправным точкам. Началом считается 1991 год – переход от СССР к России. Итогом – система так называемой олигархической демократии, сложившаяся к концу 90-х. Дискутируют в основном по поводу демократии. Демократии конца 90-х и демократии нынешней. Что касается моей позиции, то я не в восторге ни от первой, ни от второй. По той простой причине, что демократия призвана обеспечивать участие граждан в управлении государством, чего не наблюдалось ни тогда, ни сейчас. Но так обращаться с историей, как это делают сегодняшние демократы, способны позволить лишь те, кого не волнует, как история оценит их собственную деятельность.

   По сути, суверенная демократия носит реактивный характер, это касается и исторического, и международного аспектов

   Демократия современная не мыслит себя без сравнения с демократией эпохи Ельцина, получившей ярлык олигархической. Олигархическая демократия выступает точкой отсчета демократии суверенной, служит картой, с которой постоянно сверяются ее строители сегодня. По сути, суверенная демократия носит реактивный характер, это касается и исторического, и международного аспектов. Однако в международном аспекте сравнительные параметры признаются недействительными, а в историческом – прямо наоборот: только они и позволяют выявить ценность суверенной демократии. Что же это за мыслительная процедура, которая в разных аспектах действует прямо противоположным образом?
   Назвать ее формированием новой идеологии, особым политическим мышлением или объяснить выполнением политического заказа – значит, быть отчасти правым, но при этом игнорировать ее суть. Потому что суверенная демократия – суть внешняя сторона продолжающегося курса укрепления власти. Чтобы понять, что это так, достаточно вспомнить историю появления данного термина. Термин «суверенная демократия» появился в 2005 году после того, как стало ясно, что публичная артикуляция курса на построение вертикали власти вызывает ожесточенную критику западных государств. Эффективный для усиления государственности термин оказался не очень удобным в пространстве международной полемики о судьбе России. И произошла смена политической терминологии.
   Отсюда понятно, что обосновывать усиление государственной власти сравнением с другими государствами не выйдет, в то время как изначально этот же курс обосновывал себя необходимостью преодоления издержек ельцинской эпохи. О демократии речи никакой и не было. Никто развитием ельцинской демократии не занимался, а состояние развития демократии как суверенной фиксируется постфактум, задним числом. Здесь нет упрека в том, что суверенная демократия – фикция, напротив, это наиболее удобный термин для обозначения того ее состояния, которое мы получили в результате реформы власти.
   Другое дело – политика Ельцина и та форма демократии, которую мы получили в результате ее взращивания. Все же вклад Ельцина в развитие России как демократического государства не возьмется отрицать никто, даже его злейшие враги. Справедливо ли ее называть олигархической? Может и так, но если это не означает некоей дефектной формы демократии, а именно такой ее и пытаются сейчас выставить апологеты суверенной демократии. Демократия при Ельцине функционировала своим естественным образом. Ее лучше называть стихийной, естественной для России демократией. Обозначение ее как олигархической отражает лишь стихийный на тот момент процесс участия групп интересов в становлении государства. Стихийная еще и потому, что демократией тогда никто не управлял, никто не подстраивал под внутреннюю политику. Наконец, стихийная потому, что это точка, к которой вернется наша российская демократия, если государство отпустит вожжи. И Ельцин здесь ни при чем. Не было, не существовало какой-то особой формы демократии, им созданной, – ельцинской демократии. В отличие от путинской демократии, на 100% сформированной. К тому же управляться со стихией гораздо сложнее. Выйти в открытое море куда сложнее, чем устраивать показательные выступления в искусственном водоеме.
   Поэтому такая демократия и неудобна. Потому что постоянно вылезает из берегов искусственного водоема своими демонстрациями, протестами, нелицеприятными заявлениями и прочими стихийными явлениями. С ней всегда приходится приручать, ограничивать, в крайних случаях бороться. Неудобная она и потому, что ее невозможно до конца преодолеть, обучив нормам и правилам поведения. Хотя сами по себе правила как выражение стремления ограничить свободу своего мнения и его выражения в пользу общества не так уж и плохи. Неудобство же доставляет осознание того, что никакой другой демократии нет и не может быть. И от той ее формы, что сегодня клеймится как производная от разгула олигархии, никуда не деться. Если ее не станет, то мы получим молчаливое, готовое на все со стороны власти большинство, которому демократия и не нужна.

С. Батчиков
СУВЕРЕННАЯ ДЕМОКРАТИЯ КАК НОВАЯ СТРАТЕГИЯ РОССИИ

   Быстротекущие мировые и внутрироссийские процессы вновь ставят нас в ситуацию исторического выбора. Обострилась общая проблема энергетической безопасности, и Россия с ее нефтью и газом оказалась в центре множественного конфликта интересов. Искусственно создаются на первый взгляд нелепые конфликты в социокультурной, в том числе «символической» сфере (например, по поводу памятников в Эстонии и Польше), на самом деле преследующие далеко идущие цели. Речь идет о пересмотре не только итогов Второй мировой войны, но и реальной геополитической карты мира, разумеется, не в пользу России. Доктрина глобализации под эгидой США все больше приобретает имперские черты, а образ будущего мироустройства в этой доктрине становится все более антигуманным. Мир как будто тащат к неоязыческому разделению на высшую и низшую расы, рушат все здание идеальных принципов и международных норм, выстроенное в Новое время.
   В этой ситуации в России обостряется идейная борьба вокруг методологических принципов анализа текущего момента и выработки образа будущего России, по поводу постулатов и структуры моделей, в которых мы осмысливаем альтернативы российской политики. Водораздел проходит между двумя подходами. Один из них развивает ту модель, которая была положена в основу доктрины «катастройки» и доведена до крайности в 90-е годы; он представляет Россию как арену борьбы Добра и Зла, как фронт мессианского сражения с силами «империи зла» ради торжества Рынка и Демократии. Другой подход отвергает идеологизированные утопии и предлагает положить в основу анализа выявление, оценку и предвидение развития тех фундаментальных угроз для самого существования России и ее народа, которые были порождены крахом государственности и хозяйственной катастрофой в начале 90-х годов и будут в полной мере реализованы в ближайшей и среднесрочной перспективе.
   Мы разделяем принципы этого второго подхода и считаем, что в момент исторического выбора, когда каждый шаг сопряжен с высокой неопределенностью и во всех структурах возникают зоны хаоса, простые идеологизированные («черно-белые») модели абсолютно непригодны. Тут требуются непрерывный анализ большого числа альтернатив и методология, основанная на новейших философских разработках, в том числе на теории сложности и хаоса, позволяющая видеть общество как быстро и не вполне предсказуемо изменяющуюся систему в сложном переплетении многих переменных.
   При таком подходе «идеальные цели» приходится загонять в «пространство возможного», очерченное реальными непреодолимыми ограничениями. Надежно гарантированная жизнь страны и народа становится приоритетной ценностью, а вовсе не утопии построения развитого капитализма или развитого социализма. Смертность и рождаемость, количество белка в рационе, тепло в домах и состояние ракетно-ядерного щита – все это превращается в политические категории.

   «Демократия» – знак отказа от конфронтации с новым мировым порядком, «суверенная» – знак отказа предоставить национальные ресурсы России в полное распоряжение новых «хозяев мира»

   В трудном и противоречивом проектировании российской государственной идеологии в последние годы важное место занимает обозначение нынешнего политического порядка в стране как «суверенной демократии». В этой комбинации слов мы видим двойной смысл: «демократия» – знак отказа от конфронтации с новым мировым порядком, установка на поиск компромисса (мол, «мы – не империя, бросающая вызов глобализации»); «суверенная» – знак отказа предоставить национальные ресурсы России в полное распоряжение новых «хозяев мира». Это декларация поворота государственной машины России к восстановлению национального суверенитета без срыва в новый виток конфликта с Западом.
   Об этом и примерно в таком же смысле говорил в своих последних работах А. С. Панарин: «Необходимо сохранить понятие демократического суверенитета народа. Это понятие отнюдь не устарело, потенциал его еще огромен».
   Совершенно иным является толкование «суверенной демократии» влиятельными либеральными кругами (составлявшими интеллектуальную опору ельцинизма). Профессор Высшей школы экономики Эмиль Паин в статье «Суверенная демократия: мировой опыт» просто приравнивает ее к франкизму: «При всей специфичности России сложившийся в ней политический режим не уникален. Такими были режимы позднего Франко в Испании или режим Каэтану в Португалии начала 1970-х годов». Изложив стереотипные представления о франкизме, Паин пишет: «Нечто похожее происходит и в современной России. Сами названия партий власти („Национальное движение“ при Франко, „Национальный союз“ при Салазаре) показывают, что это вовсе и не партии (то есть не часть общества), а корпорации, претендующие на отражение интересов всей нации, всего народа, всей Единой России. Все разновидности „вертикальных“, огосударствленных институтов квазигражданского общества должны были служить преградой для появления настоящих, самоорганизующихся институтов общества. Эту же функцию институты имитационной демократии, например Общественная палата, призваны выполнить и в России».
   Соратник Гайдара, ректор Академии народного хозяйства при Правительстве РФ Владимир May обещает дать серьезный анализ «суверенной демократии» с другой стороны – через «разделение двух терминов и выявление их экономических оснований». Его не интересует «конкретная политическая форма». Какая, мол, разница: рабовладельческая республика, корпоративное фашистское государство или криминальная псевдодемократия Ельцина?! Не в этом дело, господа! «Реальная демократия – это демократия налогоплательщика: устойчивость демократического режима требует, чтобы к избирательным урнам приходили люди, которым есть что терять в случае неэффективной политики властей». Паин и May дополняют друг друга, как две картины мира в сознании шизофреника. В своем экономическом детерминизме May доходит до степени фатализма, превосходящей самый вульгарный истмат.
   «Начиная с определенного уровня развития возникновение демократического режима в данной стране неизбежно», – пишет он. Надо бы спросить уважаемого либерала, начиная с какого уровня развития, по его мнению, становится неизбежным фашизм? Или автор считает последний тоже – разновидностью демократии?! May навязывает ложное представление, будто развитие рыночной экономики неизбежно порождает демократию. Это представление было философским обоснованием реформы 90-х годов и, как ложная утопия, усугубило кризис общественного сознания. Тезис о связи капитализма с демократией давно отвергнут серьезными либеральными мыслителями. Вот что писал в 1906 году Макс Вебер: «Было бы в высшей степени смешным приписывать сегодняшнему высокоразвитому капитализму, как он импортируется теперь в Россию и существует в Америке, избирательное сродство с „демократией“ или вовсе со „свободой“ (в каком бы то ни было смысле слова)».
   В глазах Вебера идеология российских реформ выглядела бы «в высшей степени смешной»; между тем она привела нас к трагедии. Наши «элитарные» экономисты поступали не как интеллектуальное сообщество, а как секта, отвергающая нормы рациональности. Говорить о причинноследственной связи между рынком, демократией и правами человека стало просто неприлично после того, как мир пережил опыт фашизма. Поразительно, как эта модель могла быть принята интеллигенцией, когда перед глазами был пример Пиночета, который провел в Чили реформу в условиях военной диктатуры, а вовсе не демократии.

   Говорить о причинноследственной связи между рынком, демократией и правами человека стало просто неприлично после того, как мир пережил опыт фашизма

   Итак, два статусных либерала – Паин и May – дали нам для осмысления концепции суверенной демократии две формальные одномерные модели – политическую и экономическую. У Паина с демократией несовместимы вертикальные государственные структуры, у May и того круче – не может быть демократии, пока ВВП не составляет заданной им суммы: «Демократический режим устойчив, только если всеобщее избирательное право появляется при достижении определенного уровня среднедушевого ВВП – примерно 2 тысячи долларов в ценах 1990 года». Какой регресс, какой позор для либерализма! Уже в XIX веке подобный механистический детерминизм показался бы вульгарным. А уж сегодня, вкусив постструктурализма, постиндустриализма и постмодернизма, мы могли бы принять его за тонкое издевательство.
   Мы же понимаем обе части формулы «суверенной демократии» как сложные развивающиеся понятия, которым нельзя дать «замкнутого» (окончательного) определения, не дав содержательных признаков, отвечающих конкретным координатам пространства и времени. Производил ли гражданин в демократических Афинах V века до нашей эры ВВП в 2 тысячи долларов в ценах 1990 года? Для рационально мыслящего человека этот вопрос лишен смысла. Каков был ВВП у запорожских казаков и как уживалась их бесспорная военная демократия с патернализмом и вертикальными структурами? А что скажут Паин и May о феодальной демократии славянских дружин, о демократии сельского общинного схода или о вайнахской клановой демократии?
   May пишет: «К первичным политическим условиям, необходимым для экономического роста, относятся гарантии неприкосновенности человека, его жизни и свободы». Как это понять? Да и всерьез ли это? Ректор не слыхал, что экономический рост США в XIX веке был предопределен тем, что они возродили рабский труд и индустрию работорговли? Или он не знает об экономическом росте в Италии и Германии после прихода к власти фашизма? И не сам ли он утверждает, что в Китае с его бурным экономическим ростом нет демократии? А какой смысл в понятиях «гарантии свободы» применительно к экономической истории милитаризованной императорской Японии, начиная с реформ Мэйдзи, Южной Кореи при диктаторских режимах или ЮАР? Да и что такое вообще «гарантии неприкосновенности человека»? Это полная бессмыслица в любом обществе.
   То же самое можно сказать и о трактовках суверенитета. Любая механистическая модель такого многослойного понятия приводит к заведомо ложным выводам. Особенно это опасно в переходные периоды, как тот, который переживает мир после краха советского блока. Глобализация, как бы к ней ни относиться, меняет и стирает многие признаки национального государства, увеличивает разнообразие их связей и взаимозависимостей, порождает региональные и глобальные наднациональные структуры. В этих условиях абстрактные и формальные признаки суверенитета просто теряют смысл. Взаимозависимость и координация, создание больших систем важнее, нежели изоляция. Вчитайтесь сегодня в декларации о суверенитете 1990 года – это был инструмент регресса и утраты реального суверенитета. Вне пространственно-временных координат эти понятия – демагогия.
   Говоря о «суверенной демократии», мы должны точно определять, о чем идет речь. Нас интересует «суверенная демократия» именно в РФ, причем именно сегодня и в среднесрочной перспективе. Всякие аналогии с франкизмом, античными Афинами или рабовладельческими США XIX века бесплодны.
   Отсюда первый вывод. Методологическая инициатива президентской администрации, предложившей концепцию «суверенной демократии», будет иметь конструктивный эффект только в том случае, если удастся создать площадку для разговора тех, кто готов обсуждать проблемы реальной России в реальном времени. Мы не собираемся заниматься казуистикой и спорить о месте термина «суверенная демократия» в современной политологии, выстраивать типологии стран на основе идеологизированных доктрин и подтасованных «средних» показателей. Принимая термин «суверенная демократия» в качестве рабочего, будем говорить о его содержательном наполнении только «здесь и сейчас» – в Российской Федерации первого десятилетия XXI века. А профессора типа Паина и May, которым федеральные власти предоставляют статус привилегированных толкователей истины, пусть философствуют на своей статусной, но бесплодной грядке.

   В связке «суверенитета» и «демократии» мы должны выбрать ведущую сущность. А выбрать ее можно лишь из представления о главном противоречии момента, которое должна разрешить для себя Россия

   На самом деле авторы концепции «суверенной демократии» ставят реальную и очень сложную задачу, поскольку возможности российских властных структур повлиять на ход событий в становлении суверенитета и демократии в нашей стране весьма ограниченны. Слишком далеко зашел процесс строительства «однополярного» мира за 20 лет после краха СССР. В связке «суверенитета» и «демократии» мы должны выбрать ведущую сущность. А выбрать ее можно лишь из представления о главном противоречии момента, которое должна разрешить для себя Россия. Иными словами, исходя из главных, первостепенных угроз, перед которыми реально оказалась страна. Причем речь идет не об угрозах виртуальных (идеологических), а самых что ни на есть материальных – об угрозах жизни российского общества. Эти угрозы и задают нам пространство возможного. Цель может быть идеальной (например, «Больше капитализма! Больше демократии!»). Но принять ее можно лишь в том случае, если она сопровождается ограничением – «при условии выживания страны и народа». Ограничение – категория более фундаментальная, нежели цель.
   При таком подходе приоритетной сущностью для России является суверенитет, а подкрепляющей, обеспечивающей сущностью – демократия. А если говорить об угрозах и противоречиях момента, то главной актуальной угрозой является лишение России ее суверенитета над природными ресурсами. Сегодня отмена такого суверенитета – основной постулат глобализации – представляется правящими кругами США свершившимся фактом.

   Россия не будет иметь права «ограничивать добычу нефти и газа, устанавливать или сохранять цены на них». Это – претензия на полное выведение главных природных ресурсов из-под суверенитета национального государства

   Совсем недавно сенатский комитет США по юридическим вопросам единогласно проголосовал за законопроект, запрещающий зарубежным государствам создавать нефтяные и газовые картельные организации по типу ОПЕК. Закон разрешит администрации США преследовать правительства таких государств в судебном порядке. В проекте сказано: «Незаконными и нарушающими требования настоящего акта будут коллективные или иные совместные действия в форме картеля или иной ассоциации… со стороны любого зарубежного государства, инструмента или агента любого зарубежного правительства по ограничению добычи или распределения нефти, природного газа или другого нефтепродукта, по установлению или сохранению цен на нефть, природный газ или иной нефтепродукт, а также по любым ограничениям на торговлю нефтью, природным газом или другим нефтепродуктом».
   Вчитайтесь: Россия не будет иметь права «ограничивать добычу нефти и газа, устанавливать или сохранять цены на них». Это – претензия на полное выведение главных природных ресурсов из-под суверенитета национального государства. Для России в данный конкретный исторический момент такое поражение в правах является именно вопросом выживания. У нас сейчас нет другого ресурса, опираясь на который можно было бы реализовывать национальную программу восстановления народного хозяйства и жизнеобеспечения народа. Сам переход от сырьевого к инновационному типу развития России может быть обеспечен только с помощью инвестиций, оплаченных нефтедолларами.
   Пренебрежение, которое выражает May относительно суверенитета России над этими ресурсами, говорит о полной неадекватности его модели «экономических оснований» суверенной демократии. Он пишет: «Очень важным аспектом конкурентоспособности сегодня является ее глобальный характер. Конкурентоспособность в условиях закрытого национального рынка эфемерна и не обеспечит подлинного суверенитета… Главным препятствием для выхода на орбиту глобальной конкурентоспособности является то, что принято считать преимуществом России – нефтегазовое богатство и благоприятная конъюнктура цен на энергоресурсы. Деньги, приток которых не связан с ростом производительности, подрывают экономическую стабильность и оказывают разлагающее влияние на политическую систему».
   Представляете, нефтегазовое богатство России – ее главная беда! Деньги от нефти и газа подрывают экономическую стабильность! Конечно, надо немедленно отдать месторождения нефти и газа США – они богатые, выдержат. Ну, приплатить им придется за эту их «помощь», как теперь Мексика платит США за то, что они забирают ее нефть в счет обслуживания внешнего долга. История американского захвата мексиканской территории в XIX веке и мексиканских нефтяных ресурсов в 70-80-х годах XX века – хороший урок для «премудрых пескарей» российской либеральной элиты.
   May другими доводами, но подводит нас к тому же выводу, который сформулировала Мадлен Олбрайт: несправедливо, что России досталось нефтяное и газовое богатство. Надо его у России забрать. Интересно, президентская администрация согласна с логикой ректора Академии народного хозяйства? Все-таки эта академия готовит кадры для правительства, подотчетного Президенту РФ.
   Препятствием к восстановлению суверенитета России становится поклонение идолу Конкуренции, причем прежде всего международной. Идея раскрытия России для «игроков мирового рынка» приобрела характер религиозной догмы (из нее вытекают и важные политические следствия, например, стремление вступить в ВТО). May пишет: «Сильной будет только та страна, в которой действуют глобальные игроки, способные определять мировые тенденции развития технологий и финансовых потоков».

   Идея раскрытия России для «игроков мирового рынка» приобрела характер религиозной догмы

   В «программе Грефа» сказано, что «она предусматривает прежде всего повышение конкурентоспособности России». Почему же в государственной программе социально-экономического развития конкурентоспособность прежде всего? Почему не улучшение здоровья народа, не ликвидация бездомности, не восстановление тракторного парка и ЖКХ – независимо от «конкурентоспособности» этих мер? Зачем вообще нужно такое государство? Ведь конкурентоспособность – забота корпораций, а не государства. Если не будет остановлено сползание российского государства к философии и структуре корпорации, движение к суверенитету станет принципиально невозможным. Пространство корпорации – рынок, критерий эффективности – прибыль, сфера отношений – партнеры и конкуренты, поставщики и покупатели. Государство – сущность иного мира, оно поклоняется не богам торжищ, а охраняет страну и народ.
   Цель экономики («народного хозяйства») – обеспечить народ необходимыми благами, включая благо жить в надежной независимой стране. При чем здесь конкуренция? Если следовать этой догме, наше отечественное хозяйство надо оценивать не по тому, как живет наш народ, а по тому, как оценят наши товары где-то на лондонской и амстердамской бирже. Почему? Ведь у них там совсем другие условия, другие запросы – зачем нам лезть к ним за оценкой? А если все наши товары неконкурентоспособны – мы должны закрыть все производство и умереть с голоду, как индийские ткачи? Но миллионы индийских ткачей умерли с голоду потому, что Индия была колонией Англии и просто не могла защититься – а мы сами почему лезем в эту яму? Потому, что команда Ельцина распродала суверенитет России. Но теперь надо не следовать ее же путем, а этот суверенитет выкупать и выгрызать обратно. Таков императив выживания России.
   Для интеграции в мировую экономику вовсе не надо «открывать границы». Напротив, интеграция (в отличие от «растворения») требует сохранения собственной целостности как структурного элемента мирового хозяйства. Но для этого необходимо не стирать, а создавать и совершенствовать границы, через которые происходит «активный перенос» информации, капиталов, товаров и рабочей силы. Без границ исчезает идентичность структурной единицы – она пожирается, растворяется другими элементами системы. Этого как раз не допускают те страны, с которых нам советуют брать пример. Смешно ожидать, чтобы США или Япония «открыли границы»: они и без этого прекрасно интегрировались в мировое экономическое пространство.
   Сейчас мировые финансовые и торговые институты, контролируемые Западом (МВФ, ВТО), служат для того, чтобы «распечатывать» национальные рынки перед западными товарами и капиталами и закрывать Запад перед чужими товарами, с которыми «цивилизованные страны» не могут конкурировать (например, перед главным товаром «свободного» рынка – рабочей силой). Если промышленность и сельское хозяйство США оказались неконкурентоспособными в условиях действительно свободного глобального рынка (предусматривающего свободное перемещение рабочей силы) – государство защищает их чисто административными и военными средствами, прибегая даже к строительству огромной стены на границе с Мексикой.
   Наши либералы отвергают государственный протекционизм. May пишет: «Если… протекционизм, то протекционизм либеральный, предполагающий, в отличие от традиционного, защиту сильных, а не слабых, а также нацеленность вовне. Он не закрывает рынок от глобальных игроков, а помогает своим игрокам выступать на глобальном рынке». Какое поразительное отсутствие системного мышления и даже чувства меры и инстинкта самосохранения – защитить «сильные» элементы народного хозяйства страны (скажем, 10%) и предать смерти остальные 90%, открыв рынок «глобальным игрокам»?!

   Раскрытие границ означает вытеснение России на мирохозяйственную периферию, превращение нашей страны в часть «дикой природы», из которой мировой капитал может выкачивать ресурсы

   Обращаясь к реальностям мирового рынка, мы увидим, что протекционизм – одна из главных обязанностей государства. Ни одно ответственное правительство не позволяло конкурентам разорять национальное хозяйство, не ослабляло протекционизм, пока оно не окрепнет настолько, чтобы одолеть конкурентов. Первый большой протекционистский закон, Билль о торговле, Англия приняла еще в 1651 году. Раскрытие границ означает вытеснение России на мирохозяйственную периферию, превращение нашей страны из независимой державы в «пространство», в часть «дикой природы», из которой мировой капитал может выкачивать ресурсы. Соответствующий механизм прекрасно описан, в частности, в работах латиноамериканских экономистов (Р. Пребиш, С. Фуртадо и др.), разработавших теорию «зависимого капитализма».
   Вообще навязанное нам представление о свободной конкуренции – миф, созданный на экспорт в слаборазвитые страны. Уже с середины XIX века этот миф был полностью развеян практикой империализма, а сейчас, в эпоху «глобальных» ТНК, он просто смешон. Нас же до сих пор пичкают сказками о «невидимой руке рынка». Послушаем в связи с этим Т. Фридмана, советника Мадлен Олбрайт. Он практичный человек, хотя и говорит, как поэт: «Невидимая рука рынка никогда не окажет своего влияния в отсутствие невидимого кулака. МакДональдс не может быть прибыльным без МакДоннел Дугласа, производящего F-15. Невидимый кулак, который обеспечивает надежность мировой системы благодаря технологии Силиконовой долины, называется Наземные, Морские и Воздушные Вооруженные силы, а также Корпус морской пехоты США».
   После резкого нарастания общей геополитической напряженности, которое мы наблюдаем за последние 15 лет, после бомбардировок Югославии и войны в Ираке, после всплеска терроризма и других «странных» войн кажется немыслимым возврат к утопическим представлениям времен «горбачевизма» и рассуждениям, будто России ничто в этом мире не угрожает. Чтобы понять современную связь экономики и суверенитета, стоит прочесть книгу Д. Перкинса «Исповедь экономического убийцы» или просмотреть хронику действий Дж. Сороса.
   И на этом фоне May пишет в отношении суверенитета России следующее: «Суверенитет нам практически гарантирован, если только мы сами сумеем его себе обеспечить, заняв достойное место в глобальной конкуренции». Что за нелепая логическая конструкция: «суверенитет нам гарантирован, если только мы сами сумеем его себе обеспечить»?! Это как раз и значит, что он не гарантирован, что наша задача в том и состоит, чтобы его обеспечить.
   В начале 90-х годов ближайшие соратники Ельцина (в том числе Козырев и Шумейко) непрерывным повторением внушали бредовый штамп: «Россия обречена быть великой державой!». Примечательно, что одновременно Шумейко отправил дочь рожать в США, чтобы заполучить семье американское гражданство, а Козырев вел интриги по разжиганию чеченской войны как важного средства подрыва державного статуса России.
   Теперь этот статус придется восстанавливать, что весьма непросто. Пожалуй, всем уже очевидно, что непременным условием суверенитета стало возрождение крепкого централизованного государства. На понимании этого факта, соответственно, и зиждется высокий рейтинг В. В. Путина. Но ведь самые влиятельные в мире силы противодействуют и будут противодействовать этому. Г. Киссинджер в свое время заявил: «Я предпочту в России хаос и гражданскую войну тенденции воссоединения ее в единое, крепкое, централизованное государство».

   Непременным условием суверенитета стало возрождение крепкого централизованного государства. На понимании этого факта зиждется высокий рейтинг В. В. Путина

   Перед нами стоит нетривиальная задача – воссоздать крепкое централизованное государство, не сорвавшись в открытый конфликт с Западом. В отличие от времен СССР идея достичь равновесия через противостояние блоков сейчас неприемлема – мир качественно изменился. В переходном состоянии, переживаемом ныне человечеством, выживут не «самые сильные» и даже не «самые умные», а те культуры и общества, которые обладают высокой адаптивностью – интеллектуальными и организационными средствами предвидения изменений ситуации и быстрой и адекватной подготовки к ним.
   Экономический детерминизм задает совершенно ложные ориентиры. May пишет: «Суверенитет хорош тогда, когда обеспечивает экономическое благосостояние и конкурентоспособность экономики». В России, которой не раз в истории приходилось жертвовать экономическим благосостоянием ради независимости (суверенитета), эти ориентиры кажутся просто нелепыми. Суверенитет абсолютно необходим для обеспечения жизни страны. Если при этом достигается также высокий уровень жизни населения – тем лучше, однако это все же – производное, следствие суверенитета.
   На наш взгляд, экономическим основанием той суверенной демократии, которая может быть принята ядром российского общества, может быть только такая система хозяйства, которая обеспечит преодоление самых главных угроз, перед которыми поставили Россию разрушительные 90-е годы. Это – угрозы неприемлемой утраты национального суверенитета над всеми главными ее «пространствами» и угрозы неприемлемого сокращения населения (депопуляции), деградации человеческого потенциала в его основных качественных характеристиках (здоровья, образования, культуры). Об этом и говорит В. В. Путин в ряде своих выступлений, включая Послание Федеральному Собранию 2007 года. Здесь нет возможности подробно описывать всю систему этих угроз. Составление их «карты» в ее динамике – большая и новая задача, к которой невозможно и подступиться с представлениями Паина или May

   Не удержать и суверенитета над интеллектуальным пространством, если не создать для национальной интеллигенции адекватных условий для творческой работы и достойной

   Трудно отрицать, что с той экономической системой, которую РФ унаследовала от ельцинизма, нельзя защитить суверенитет даже «видимого» пространства страны в его традиционных измерениях: территории, воздушного и водного пространств. Мы видим, например, как «дрейфуют» регионы России по самым тривиальным экономическим причинам. А ведь еще труднее защитить пространство информационное и социокультурное. Не удержать и суверенитета над интеллектуальным пространством, если не создать для национальной интеллигенции адекватных условий для творческой работы и достойной жизни. Не обеспечить защиты политического пространства России, если не восстановить мировоззренческой и культурной гегемонии своего государства, а для этого надо создать социальные условия, отвечающие укорененным в нашей культуре представлениям о справедливости.
   Другой критерий соответствия экономики требованиям суверенной демократии – обеспечение условий восстановления и развития «человеческого капитала». Приходится говорить таким суконным языком потому, что наша либерально образованная публика отучилась понимать естественный русский язык. Вот и твердим об «инвестициях в человека», об «экономике знаний», об «индексах развития человеческого потенциала».

   Приоритетной для хозяйства должна стать социальная эффективность, а не прибыль, добытая ценой разрушения людей, общества и природы

   А суть в том, что суверенная демократия – это возможность для всех граждан России честным трудом обеспечивать семье надежный достаток, жить при высоком уровне безопасности, с чистой совестью и в условиях открытости каналов социальной мобильности, так, чтобы дети могли получить хорошее образование и реализовать свои способности. А это значит, что приоритетной для хозяйства должна стать социальная эффективность, а не прибыль, добытая ценой разрушения людей, общества и природы. Можно ли разрешить противоречия, возникающие при такой постановке вопроса? Да, и залогом здесь являются наша культура и накопленный за последние полвека опыт. Растранжирить его или применить как ценный ресурс развития – в огромной степени зависит от государства.
   Наконец, стоит заметить, что определить структуру хозяйства, в приемлемой степени согласующую векторы социальной и экономической эффективности и даже конкурентоспособности, можно именно на выходе из кризиса. Хаос – это бедствие, но одновременно – и предпосылка творческих прорывов. Сегодня сломаны обветшавшие структуры, стереотипы, догмы. Разветвляются пути, их можно спрямлять, не повторяя чужих ошибок и минуя чужие тупики. Открываются новые технологические возможности, есть предчувствие интеллектуального подъема, большое число наших молодых талантливых людей посмотрели мир, многому научились, они в разных формах готовы помочь России.
   Чтобы использовать шанс, который дает нам зыбкость переходного момента, нельзя позволить общественной мысли вновь скатиться в яму механицизма или снова «воспарить» идеологической утопией. Мы дорого заплатили как за примитивную хрущевскую утопию «построения коммунизма за двадцать лет», так и за дремучую горбачевскую утопию «возвращения на столбовую дорогу цивилизации». Успеха Россия добьется только при соединении высоких идеалов с трезвым национальным расчетом.

В. Фадеев
СВОЯ ЗЕМЛЯ

   Концепция суверенной демократии задает базовые ценности экономики страны.
   Это – самостоятельность, сила и творчество.

   Предложенная заместителем главы администрации президента Владиславом Сурковым концепция суверенной демократии, с одной стороны, стала едва ли не официальной для ведущей политической партии «Единая Россия», но с другой – обсуждается как-то скудоумно.
   Главное возражение критиков банально: демократия или есть – или ее нет. Всякие дополнения к демократии якобы призваны устранить саму суть этого понятия. Такая критика, стиль которой, по-видимому, уходит корнями в марксистские времена, когда единственно верную трактовку следовало вызубрить по учебнику, упрощает понятие демократии и выхолащивает его еще до того, как кто-то попытается обсудить столь важную для нас тему. Подобная критика отказывает нам в самой возможности (и необходимости) вести дискуссию с целью наполнить конкретным содержанием – определяемым нынешним состоянием мира и страны – весьма широкие и отчасти абстрактные политические понятия.
   Тема этих заметок – экономические аспекты суверенной демократии.

САМОСТОЯТЕЛЬНОСТЬ ПРОТИВ ВНЕШНЕГО ВЛИЯНИЯ

   Почему важно иметь свою экономику? Кругом ведь только и говорят о глобализации, утрате традиционными национальными государствами своих суверенных функций, о передаче полномочий надгосударственным организациям и союзам.
   Это поспешные разговоры. Объясняются они в первую очередь весьма длительным, относительно спокойным периодом мирового развития, крахом коммунизма и наблюдаемым, впрочем весьма поверхностно, торжеством либерализма, что наиболее впечатлительные натуры стали трактовать как конец истории.

   Международные институты – МВФ, Мировой банк, даже ВТО и ООН – демонстрируют слабость и неэффективность. Странно было бы сейчас пытаться их реанимировать

   Такой наднациональный институт, как Евросоюз, который любят приводить в качестве идеального примера мировой интеграции, конечно, силен. Но, в сущности, это единственный серьезный пример. Проект европейской интеграции имеет вековую историю. Есть серьезные исторические, ментальные, религиозные, экономические, геополитические и прочие факторы, подталкивающие европейцев к интеграции. Однако другие международные институты – МВФ, Мировой банк, даже ВТО и ООН – демонстрируют слабость и неэффективность. Они были созданы для регулирования мировых процессов после Второй мировой войны исходя из послевоенной ситуации и противостояния двух великих держав – СССР и США. Когда послевоенный мир рассыпался, стали очевидны и пороки этих организаций. Странно было бы сейчас пытаться их реанимировать. Востребованной остается разве что ООН, однако необходимость ее глубокой реформы тоже очевидна всем.
   Но и Евросоюз не стал организацией, которой национальные государства передали свой суверенитет. Провалы голосования по евроконституции показали, что народы вовсе не жаждут жить в едином бюрократическом государстве.
   И это в стабильной ситуации. А что же будет в момент кризиса, когда нужен реальный суверенитет, когда действительно становится важным, кто принимает ключевые решения?
   В этом отношении очень показателен пример финансового кризиса в девяностых годах в Мексике, он произошел несколько раньше памятного нам всем российского дефолта 1998 года. Мексиканская экономика оказалась в затруднительном положении, финансовая ситуация не позволяла обслуживать внешний долг, зависли 40 млрд. долларов иностранных инвесторов. Где же принималось решение о методах выхода из кризиса? А принималось оно в Вашингтоне, президентом США Биллом Клинтоном в консультациях с этими самыми иностранными инвесторами, большую часть которых составляли, естественно, американцы. Вряд ли после этого можно было называть Мексику действительно суверенной страной. И разве к чему-то подобному стремятся свободные народы, возглавляемые их правительствами?
   Вообще борьба стран за деньги, ресурсы, влияние никуда не делась. И нет никаких оснований ожидать каких-либо принципиальных изменений в обозримой перспективе.
   Приведем еще один пример, теперь уже более сильной страны – Японии. В восьмидесятых годах прошлого века экономика этой страны переживала третье десятилетие бума. Наблюдался огромный торговый профицит, в первую очередь с США. Американцы были весьма обеспокоены сильным давлением японских импортных товаров на внутренний рынок. Как остановить японскую экспансию? Инструментом была выбрана курсовая политика. Американцы объявили курс иены неоправданно заниженным, что избыточно стимулировало японский экспорт. Сначала пытались японцев уговорить, а когда это не получилось, была предпринята атака на валютном рынке с целью поднять курс иены. К атаке были подключены европейские союзники. Иена взлетела, эффективность экспорта из Японии упала, рост промышленного производства резко затормозился. Дальше – больше, перепуганные японцы совершили роковую ошибку (впрочем, выбора у них практически не было): приостановив развитие экспорториентированных отраслей, инвесторы направили средства на рынок недвижимости и очень быстро раздули его в несколько раз. Банки оказались обременены плохими долгами, поскольку за этим финансовым бумом не стоял рост производства. Хозяйство страны вошло в депрессию, из которой не могло выбраться более десяти лет.
   Конечно, в условиях чрезвычайно взаимосвязанного мирового хозяйства нельзя избежать сильного влияния на собственную экономику извне. Мы, например, сейчас сильно зависим от конъюнктуры на сырьевые товары. Однако чем сильнее собственное хозяйство, чем глубже оно диверсифицировано, чем мощнее финансовая система, тем больше шансов устоять во время кризиса или даже выиграть от него.
   Другой важный аспект. Менее зависимое от внешней среды хозяйство, имеющее собственные цели долгосрочного развития, может поддерживать устойчивые темпы роста вне зависимости от внешних шоков. Для нас это условие особенно естественно, поскольку огромный внутренний российский рынок еще только поднимается. Как показывают расчеты, в ближайшие двадцать лет российский внутренний рынок может возрасти не менее чем в три раза. Обслуживание этого рынка прежде всего собственными силами – страховка от внешних воздействий. Это обстоятельство, конечно, не означает, что надо изолироваться от внешнего мира. Надо лишь соблюдать точный баланс между допуском в страну внешнего капитала и экономических агентов и развитием отечественных игроков.
   Не давая развития возможным упрекам в алармизме и поиске врагов, перейдем к следующему пункту.

МОЩНОСТЬ ПРОТИВ ЛОКАЛЬНОЙ ЭФФЕКТИВНОСТИ

   Принято считать, что эффективность – главное свойство и одновременно цель рыночного хозяйства. Однако это слишком учебный подход.
   Нет сомнений, что рыночные субъекты должны заботиться о своей эффективности – только тогда они смогут выигрывать в конкурентной борьбе в рамках отдельных рынков и усиливать позицию своей страны в рамках мирового хозяйства. Но есть и другой ключевой параметр, который редко принимают во внимание: мощность экономики в целом и отдельных ее субъектов. Сам масштаб деятельности не менее важен, чем эффективность. Небольшая компания почти не имеет шансов против большого конкурента. Хозяйство слабой страны рано или поздно будет поглощено сильным соседом.
   По нашему мнению, обрести требуемую мощность без сильного и имеющего цели государства сегодня невозможно. На это требуется много времени. Экономические лидеры мира со свободной экономикой тратили на это многие десятилетия и даже столетия в менее жесткой ситуации. И то практически никогда не обходилось без активного участия государства в этом процессе.

   Государство должно определять масштаб задач, инициируя и запуская большие экономические проекты, на которые не может хватить сил у частного капитала

   Что должно делать государство? Оно должно определять масштаб задач, инициируя и запуская большие экономические проекты – такие, на которые не может хватить сил у частного капитала. Недавние инициативы президента Путина, обнародованные в послании Федеральному собранию: модернизация энергетики, инфраструктуры, активизация жилищного строительства, огромные инвестиции в технологические инновации – как раз такого рода проекты.
   Критики уже упрекают Путина в наивности. Мол, деньги, отпущенные на развитие нанотехнологий, разворуют, а достичь ввода жилья в 150 млн. кв. м в год при нынешних 40 млн. вообще невозможно. Однако следует напомнить, что в 1998 году средняя зарплата российского гражданина составляла около 50 долларов, а сейчас – почти 500. И абсолютно ясно, что средняя зарплата в 1000 долларов будет достигнута через несколько лет. ВВП России превысил триллион долларов, наша экономика вышла на десятое место в мире. Не так высоко, но перспектива очевидна. Того, кто назвал бы такие цифры десять лет назад, сочли бы сумасшедшим.
   Через двадцать лет ВВП России должен составить 3, 5-4 трлн. долларов и мы будем делить пятое-шестое место с Германией. Но чтобы это произошло, государство должно последовательно проводить политику увеличения мощности народного хозяйства.
   Собственно, у нас нет другого выхода. Сегодня мощность нашей экономики неадекватна размерам и политическому влиянию нашей страны. Огромная территория России является ресурсом, но одновременно и бременем, которое надо обслуживать. В течение всего постсоветского развития России ведутся разговоры о необходимости передачи богатой ресурсами Сибири под международное управление потому, что якобы несправедливо, когда почти тридцать процентов мировых ресурсов досталось всего двум процентам населения. Сегодня такие разговоры воспринимаются как досужие спекуляции, но сценарий этот пока не снят с повестки дня. Кроме чисто политических усилий мы можем противопоставить ему свой план освоения Сибири. Мы сможем удержать Сибирь, нам не дарованную, а упорно заселяемую десятками поколений наших предков, только если сможем окончательно ее освоить, обеспечив самостоятельно добычу и переработку всего сырьевого богатства, что там есть.
   Наше геополитическое положение весьма рискованно. По нашей огромной границе расположены или бурно развивающиеся страны и субъекты – Китай и Евросоюз – или нестабильные страны. Чтобы позитивно влиять на это пространство, нужна не только экономическая мощь, но и просто военная сила. А значит, нужна модернизация армии, невозможная без сильной экономики.
   Отдельный важный вопрос об иностранных инвестициях. Зачем они нам нужны? Банальный ответ «для создания рабочих мест» неполон и, скорее, вводит в заблуждение. Это так для совсем бедных стран или для стран с высоким уровнем безработицы. У нас в такую категорию попадают некоторые регионы. Но там, кстати, и не размещают производства иностранные компании (большая часть иностранных инвестиций). Например, автомобильное производство размещается в относительно благополучной Ленинградской области, а не где-нибудь в Кургане.
   Нам не нужны любые инвестиции. По большому счету, как деньги они нам совсем не нужны, у нас денежный запас приближается к половине триллиона долларов. Нам нужны технологии, в том числе организационные, и доступ на рынки. Значит, нам нужны инвестиции, которые несут эти технологии.

   Нам не нужны любые инвестиции. По большому счету, как деньги они нам совсем не нужны, у нас денежный запас приближается к половине триллиона долларов

   Пока таких примеров мало. В основном у нас размещают производства, часто сборочные. Однако ориентация на сборочное производство в некотором смысле хуже пресловутой сырьевой экономики. Сырье – наше и в нашей земле, это наш запас, захотели – добыли и продали. А сборочное производство – это быстро изнашиваемое оборудование, размещенное в дешевых ангарах. И выбросить не жалко.
   Хороший пример правильного использования иностранных инвестиций и технологий в нашей истории – освоение Бакинского нефтяного месторождения более ста лет назад. Отрасль получила столь мощный импульс к развитию, что мы до сих пор ею живем.
   А что же экономическая эффективность, она здесь отвергается? Вовсе нет. Экономическую эффективность должны показывать субъекты рынка – компании, в первую очередь частные. Государство может дать лишь толчок к развитию – заданием долгосрочных ориентиров, установлением удобных правил игры, своими инвестициями. Но достижение конкретных экономических результатов – это в первую очередь задача частного бизнеса.

ТВОРЧЕСТВО ПРОТИВ ПОТРЕБЛЕНИЯ

   Теперь о бизнесе.
   Часто навязывается мнение, что главный критерий «правильности» устройства хозяйства страны – удовлетворение потребительского спроса. Главное – то, что может получить потребитель, причем немедленно. Если собственное хозяйство не может немедленно обеспечить потребителей товарами в нужном объеме и надлежащего качества, нужно открывать границы с целью насыщения рынков. Если собственная банковская система не может предложить требуемых услуг, значит, надо вовлекать в хозяйственную деятельность на собственной территории более квалифицированные иностранные банки…
   В этом есть очевидная логика. Однако она краткосрочна и не принимает во внимание массу других факторов. Хотя, конечно, наличие в хозяйстве лидеров, образцов, задающих высокий уровень конкуренции, благотворно сказывается на общем уровне эффективности.
   Кажется очевидным, что хозяйство любой страны имеет единственное предназначение: снабжать граждан, потребителей, всякого рода благами – товарами и услугами – во все большем количестве. При этом потребители, чтобы усвоить этот все возрастающий поток, должны получать растущий, желательно непрерывно, доход. Это называется растущим уровнем жизни и часто априори считается целью экономического развития и экономической политики, этим развитием управляющей. Однако так ли очевиден такой «потребительский подход»?
   Есть и другая сторона экономического процесса – производство. Кто-то должен произвести потребляемые товары и услуги. Вопрос заключается в том, действительно ли нам все равно, кто производит то, что мы потребляем. Дело здесь вовсе не в избыточном патриотизме, заставляющем отвергать колу в пользу кваса.
   Кажущийся очевидным «потребительский подход» чрезвычайно опасен. Всего два десятилетия назад наша собственная страна разрушилась (скажем мягко, в том числе) из-за того, что огромная часть населения поддалась потребительской пропаганде, поверила в то, что уровень жизни может быть резко повышен изданием нескольких «правильных» указов чуть ли не за пятьсот дней, и легко отдала и собственную страну, и привычную жизнь в обмен на мираж голубых унитазов.

   «Потребительский подход» чрезвычайно опасен. Всего два десятилетия назад наша собственная страна разрушилась из-за того, что огромная часть населения поддалась потребительской пропаганде

   Наш недавний пример не самый трагичный в истории человечества.
   Почему при всей жестокости эпохи индустриализации в СССР, при всех коммунистических репрессиях остается чувство успеха, а у многих даже гордости? Потому что та эпоха дала миллионам людей колоссальные возможности. Парень с окраины мог получить образование, стать инженером, даже ученым. Огромного масштаба индустриальные, научные, военные проекты вовлекали в позитивную творческую деятельность массы людей. Люди получали не только заработок или привилегии, они получали смысл своей деятельности.
   Какой должна быть главная цель хозяйства? Так ли очевидна первичность задачи обеспечения всех хлебом и кровом? И если поставить эту задачу во главу угла, не потеряем ли мы нечто важнейшее в нашей жизни, то, что, конечно, должно присутствовать в хозяйственной деятельности?
   Человек рождается не для того, чтобы только потреблять все отпущенное ему время, превращая в кучи мусора и дерьма товары и продукты. Созидание – главная функция человека.
   Хозяйственная система суверенной демократической страны должна дать миллионам своих граждан возможности для самореализации.
   Эта точка зрения позволяет несколько иначе взглянуть на протекционизм. Открытая слабая страна под давлением внешних агентов теряет целые зоны человеческой деятельности. Сильные забирают себе самые квалифицированные и интеллектуальные ее виды, а значит, и большую часть добавленной стоимости. Обрекая тем самым слабую страну оставаться в ее незавидном положении.
   Любой политический режим только тогда чего-нибудь стоит, когда дает людям возможность раскрыть свой творческий потенциал.
   Уверен, что демократия подходит для этого лучше, чем любой другой режим. Нам следует освоить ее инструменты и институты.
   Таким образом, есть по крайней мере три аспекта той хозяйственной системы, которая должна быть у суверенной демократии. Самостоятельность в принятии стратегических решений, мощность, позволяющая быть мировым игроком, и творческий характер экономической деятельности.

ИСТОЧНИКИ

   1. Третьяков В. Суверенная демократия // Российская газета. – 28 апреля 2005 г.
   2. Соколов М. Суверенитет и свобода // Эксперт. – 24 октября 2005 г. – № 40.
   3. Рогожников М. Что такое «суверенная демократия» // Эксперт. – 14 ноября 2005 г. – №43.
   4. Сурков В. Стенограмма выступления заместителя руководителя Администрации Президента РФ перед слушателями Центра партийной учебы и подготовки кадров ВПП «Единая Россия» 7 февраля 2006 года. Опубликовано на официальном сайте партии «Единая Россия» 26 февраля 2006 года, ‹http://www.edinros.ru/news›. html? id=111 148.
   5. Иванов В. Демократия – это вам не лобио кушать // Взгляд. – 15 февраля 2006 г.
   6. Радзиховский Л. Единая российская элита // Независимая газета. – 7 марта 2006 г.
   7. Проханов А. Февральские тезисы. Сурков между Ильиным и Бродским // Завтра. – 8 марта 2006 г.
   8. Третьяков В. Дефицит идеологии и поиск стратегии // Московские новости. – 10 марта 2006 г.
   9. Батчиков С. Содом и Гоморра // Советская Россия. – 30 марта 2006 г.
   11. Рудаков В. Идеология восьмого года // Профиль. – 3 апреля 2006 г. – № 12.
   12. Коновалов А. Где взять элиту с идеологией? Февральские тезисы Владислава Суркова // Политический класс. – 4 апреля 2006 г. – № 4.
   13. Юрьев М. Две логики в российской политике // Известия. – 20 апреля 2006 г.
   14. Коэн А. Доктрина Суркова: наследство Путина и новая идеология России. Опубликовано на сайте The Heritage Foundation 1 июня 2006 г.
   15. Соколов М. Природные ксенополиты // Эксперт. – 5 июня 2006 г. – № 21.
   16. Лужков Ю. Мы и Запад// Российская газета. – 15 июня 2006 г.
   17. Иванов С. Триада национальных ценностей // Известия. – 14 июля 2006 г.
   18. Медведев Д. Для процветания всех надо учитывать интересы каждого // Эксперт. – 24 июля 2006 г. – № 28.
   19. Мигранян А. Зачем России концепция «суверенной демократии»? // Известия. – 27 июля 2007 г.
   20. Орлов Д. Суверенный поворот // Независимая газета. – 28 июля 2006 г.
   21. Чадаев А. Машина времени // Русский журнал. – 7 августа 2006 г.
   22. Зорькин В. Апология Вестфальской системы // Российская газета. – 22 августа 2006 г.
   23. Материалы по круглому столу «Суверенное государство в условиях глобализации: демократия и национальная идентичность» // Российская газета. – 6 сентября 2006 г.
   24. Шаймиев М. Судьбы демократии в России. Национальная политическая модель: принципы и приоритеты // Независимая газета. – 15 сентября 2006 г.
   25. Крайчек А. Особенности суверенной филологии // Утро. ру. – 19 сентября 2006 г.
   26. Кустарев А. Разменная монета// Коммерсант. – 25 сентября 2006 г.
   27. Фролов В. Мировая практика: самая суверенная демократия // Ведомости. – 29 сентября 2006 г.
   28. Никонов В. Еще раз о суверенной демократии // Труд. – 30 сентября 2006 г.
   29. Ливен А. Национализм по-американски. Глобальной демократии не бывает// Независимая газета. – 23 октября 2006 г.
   30. Матвиенко В. Россия будущего: инновации, демократия, суверенитет// Известия. – 27 октября 2006 г.
   31. Авакьян С. Точка отсчета – народ // Российская газета. – 28 октября 2006 г.
   32. Мамут Л. После Беловежской Пущи // Российская газета. – 1 ноября 2006 г.
   33. Чернышев С. Новая Антарктида // Эксперт. – 6 ноября 2006 г. – № 41.
   34. May В. Экономика суверенитета// Коммерсант. – 8 ноября 2006 г.
   35. Сурков В. Национализация будущего: параграфы pro суверенную демократию // Эксперт. – 20 ноября 2006 г. – № 43.
   36. Зеленин Д. Время креативного класса // Российская газета. – 21 ноября 2006 г.
   37. Исаев А. Суверенная демократия – средство для реализации национальных целей // Kreml.org ‹http://Kreml.org›. – 29 ноября 2006 г.
   38. Орлов Д. Политическая доктрина суверенной демократии // Известия. – 30 ноября 2006 г.
   39. Уайт С. Суверенная периферия Европы // Коммерсант. – 4 декабря 2006 г.
   40. Грызлов Б. Экстремизм как угроза суверенной демократии // Российская газета. – 15 декабря 2006 г.
   41. Нарочницкая Н. Пора ли России делиться недрами с Западом? // Комсомольская правда. – 22 декабря 2006 г.
   41. Плескачевский В. Вариант России // Российская газета. – 29 декабря 2006 г.
   42. Исаев А. «Единая Россия» – партия русской политической культуры. – М.: Издательство «Европа», 2006.
   43. Глазьев С. Приватизация настоящего // Эксперт. – 22 января 2007 г. – № 3.
   44. Медведев Д. О демократии. Фрагмент выступления на встрече с представителями молодежных организаций. Официальный сайт Совета при Президенте РФ по реализации приоритетных национальных проектов и демографической политике, 31 января 2007 г.
   45. Митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл. Стенограмма выступления на XI Всемирном Русском Народном Соборе «Богатство и бедность: исторические вызовы России» 5-7 марта 2007 года.
   46. Бадовский Д. Вертикаль власти времен упадка стабильности // Независимая газета. – 23 марта 2007 г.
   47. Лебедев В, Киреев В. Концепция суверенной демократии: парадигма, проблемы, перспективы // Конституционное и муниципальное право. – Март 2007 г.
   48. Чуров В. Суверенная демократия и выборы // Российская газета. – 30 марта 2007 г.
   49. Зверева Г. Построить Матрицу: дискурс российской власти в условиях сетевой культуры. 11 апреля 2007 г. ‹http://polit.ru›.
   50. Белоусов А. Неудобный Ельцин и неудобная демократия // Коммерсант Власть. – 7 мая 2007 г.
   51. Батчиков С. Суверенная демократия как новая стратегия России // Завтра. – 23 мая 2007 г.
   52. Фадеев В. Своя земля // Эксперт. – 14 мая 2007 г. – № 18.

Леонид Поляков PRO суверенную демократию