Рекс Стаут
Черные орхидеи

   BLACK ORCHIDS
   Copyright © 1942 by Rex Stout
   This edition is published by arrangement with Curtis Brown UK and The Van Lear Agency
   All rights reserved

   © А. Ю. Голосовская, перевод, 1991
   © М. А. Гресько, перевод, 1991
   © Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2020
   Издательство Иностранка®
//-- * * * --//

   Я не знаю, сколько предположений было высказано в прошлом году в барах и за обеденными столами о том, как Ниро Вулф получил черные орхидеи. Я видел три разных в печати: одно в воскресном выпуске «Санди» прошлым летом, одно в колонке сплетен нью-йоркских таблоидов пару месяцев назад и одно в рассылке ассоциации прессы, когда черные орхидеи неожиданно появились на похоронах в Белфордской часовне.
   Итак, здесь описаны два дела Ниро Вулфа, в которые были вовлечены совершенно разные люди. Первый рассказ о том, как Вулф получил черные орхидеи, второй – о том, как он раскрыл еще одно убийство. Однако во втором не все для меня ясно, и это не дает мне покоя. Может, кто-то и знает Вулфа лучше, чем я, однако подождите с выводами, пока не прочитаете второй рассказ.

Арчи Гудвин

Черные орхидеи

Глава 1

   Понедельник – на выставке цветов. Вторник – на выставке цветов. Среда – на выставке цветов. И это я, Арчи Гудвин. Ну что это такое?
   Я не отрицаю – цветы приятны, но миллион цветов вовсе не в миллион раз приятнее одного-единственного цветка. Вот устрицы – вкусная штука, но кому же придет в голову съесть содержимое целого бочонка?
   Я не особенно возмущался, когда Ниро Вулф послал меня туда в понедельник после обеда. Отчасти я ожидал этого. После шумихи, поднятой вокруг выставки воскресными газетами, было ясно, что кому-то из наших домочадцев придется пойти взглянуть на эти орхидеи. А раз Фрица Бреннера нельзя надолго отделить от кухни, Теодор Хорстман слишком занят в оранжерее, а сам Вулф мог бы трудиться в физической лаборатории в качестве покоящегося тела, если бы вдруг наш детективный бизнес загнулся, то было похоже, что выбор падет на меня. Он и пал.
   Когда в понедельник в шесть часов вечера Вулф спустился из оранжереи и вошел в кабинет, я отрапортовал:
   – Я видел их. Украсть образец было невозможно.
   – Я и не просил тебя об этом, – хрюкнул он, опуская себя в кресло.
   – Никто и не говорит, что просили, просто вы ждали, что я сделаю это. Их три. Они в стеклянном контейнере, а рядом как приклеенный торчит охранник.
   – Какого они цвета?
   – Они не черные.
   – Черные цветы никогда не бывают черными. Какого они цвета?
   – Ну… – Я задумался. – Представьте себе кусок угля. Не антрацит. Кеннельский уголь [1 - Плотный, сильно матовый каменный уголь с большим содержанием водорода.].
   – Он черный.
   – Минутку. Полейте его темной патокой. Да, так будет похоже.
   – Пф! Ты даже примерно не можешь представить, какой это получится цвет. И я не могу.
   – Что ж, пойду куплю кусок угля, и мы попробуем.
   – Нет. А губа [2 - Губа, или лабеллум (от лат. labella) – нижний лепесток посередине цветка, напоминающий по форме губу; бывает увеличенным или уменьшенным.] такая же?
   – Патока поверх угля, – кивнул я. – Губа крупная, но мельче, чем у aurea, примерно как у truffautiana. Чашелистики ланцетные. Зев цветка с оранжевым…
   – Никаких признаков увядания?
   – Нет.
   – Завтра отправляйся туда снова и посмотри, не вянут ли лепестки по краям. Ты знаешь, что такое типичное увядание после опыления. Я хочу знать, опыляли их или нет.
   Вот так я оказался там снова во вторник после ланча. Тем же вечером, в шесть часов, я прибавил несколько деталей к моему описанию и доложил, что признаков увядания нет.
   Я уселся за свой стол напротив Вулфа и уставился на него холодным взглядом:
   – Не будете ли вы так добры объяснить мне, почему женщины, которые ходят на цветочные выставки, все на один манер. По крайней мере, на девяносто процентов. Особенно если посмотреть на ноги. Это что, правило? А может, никому из них никогда не дарили цветов, они потому и ходят – поглядеть? Или, может…
   – Замолчи! Не знаю. Завтра опять иди туда и ищи признаки увядания.
   Видя, как он мрачнеет с каждым часом, и все из-за трех жалких орхидей, я понимал, что Вулф дошел до ручки. И я снова отправился туда в среду и попал домой почти в семь вечера. Войдя в кабинет, я увидел, что Вулф сидит за своим столом с двумя пустыми пивными бутылками на подносе и наливает в стакан из третьей.
   – Ты заблудился? – осведомился он.
   Я не стал обижаться, понимая, что Вулф и не думал шутить. Он действительно не в силах был представить, как можно добраться от угла Тридцать пятой улицы и Десятой авеню до угла Сорок четвертой улицы и Лексингтон-авеню и вернуться обратно, ни у кого не спрашивая дорогу. Я сообщил, что никаких признаков увядания не обнаружил. Сев за свой стол, я просмотрел почту, потом поднял на него глаза:
   – Я подумываю жениться.
   Его полуопущенные веки не шевельнулись, но я заметил, что взгляд обратился на меня.
   – Мы могли бы поговорить откровенно, – продолжал я. – Я прожил в этом доме больше десяти лет, писал за вас письма, защищал вас от телесных повреждений, следил, чтобы вы не спали постоянно, снашивал покрышки вашего автомобиля и собственные ботинки. Рано или поздно одна из моих угроз жениться должна была оказаться не просто шуткой. И откуда вам знать, как обстоит дело на этот раз?
   Он издевательски хмыкнул и поднял стакан.
   – Ладно, – сказал я. – Вы достаточно хороший психолог, чтобы понимать, что означает, когда мужчине постоянно хочется говорить о какой-нибудь девушке. Предпочтительнее, конечно, с кем-нибудь, кто проявляет внимание. Вы можете себе представить, что это значит, если я хочу говорить о ней даже с вами. Важнее всего, что сегодня я видел, как она мыла ноги.
   Он поставил стакан на место:
   – Значит, ты ходил в кино. Сегодня. Это было…
   – Нет, сэр, вовсе не в кино. Во плоти. Вы когда-нибудь бывали на выставке цветов? – (Вулф закрыл глаза и вздохнул.) – Так или иначе, вы ведь, конечно, видели плакаты с этих выставок и знаете, что миллионеры и крупные фирмы всегда придумывают что-нибудь этакое. Вроде японского сада, или сада камней, или пикардийских роз. В этом году «Ракер и Дилл» – они специализируются на семенах и рассаде – превзошли всех: устроили прямо-таки уголок природы. Кусты, опавшие листья, зеленая трава, полно полевых цветов и прочей ерунды, несколько деревьев с белыми цветами и маленький ручей с прудом и камнями. Причем эта полянка обитаемая: мужчина и девушка устраивают пикник. Они там весь день, с одиннадцати до половины седьмого и с восьми до десяти вечера. Собирают цветы. Устраивают пикник. Сидят на траве и читают. Играют в ножички. А в четыре мужчина ложится вздремнуть и закрывает лицо газетой. В это время девушка снимает чулки и туфли и опускает ноги в воду. Тут уж за веревочным ограждением собирается толпа. Лицо и фигура у девушки прелестные, но ноги – прямо произведение искусства. Разумеется, она старается не замочить юбку, а вода быстро бежит по камням. Говоря как художник…
   – Пф! – хмыкнул Вулф. – Ты не смог бы нарисовать даже…
   – Я не сказал «рисуя как художник», я сказал «говоря как художник». Я знаю, о чем говорю. О слиянии линий в гармоничную композицию. Это на меня действует. Я люблю изучать…
   – У нее длинноваты икры.
   Я посмотрел на него с удивлением. Он ткнул пальцем в газету на столе:
   – Вот ее снимок в «Пост». Ее зовут Энн Трейси. Она стенографистка у «Ракер и Дилл» в конторе. Ее любимое блюдо – черничный пирог с мороженым.
   – Она не стенографистка! – Я вскочил. – Она секретарь! Секретарь У. Дж. Дилла! – Я нашел страницу в «Пост». – У нее чертовски ответственная работа! Допускаю, икры выглядят здесь чуть длинноватыми, но это просто плохое фото. Неправильный ракурс. Во вчерашней «Таймс» получше, и статья…
   – Я видел. Читал.
   – Тогда вы должны представить, что я чувствую. – Я снова сел. – Мужчины забавны, – сказал я философски. – Пока девушка с таким лицом и фигурой просто жила со своими папой и мамой и записывала то, что диктует У. Дж. Дилл, похожий на лягушку, хотя он и президент Атлантического общества садоводов – он был там сегодня, – кто знал ее и замечал? Но посадите ее в людное место, заставьте снять туфли и чулки и опустить ноги в искусственный пруд на третьем этаже Гранд-Сентрал-Палас – и что получится? Сам Билли Роуз [3 - Билли Роуз (1899–1966) – знаменитый американский импресарио, легенда шоу-бизнеса.] является посмотреть на нее. Киношников приходится силком выгонять с полянки. Фотографы отпихивают друг друга. Льюис Хьюитт приглашает ее обедать.
   – Хьюитт? – Вулф открыл глаза и хмуро посмотрел на меня. – Льюис Хьюитт?
   Я знал, что от этого имени у него пиво вспенится в животе. Льюис Хьюитт – тот самый миллионер, в чьем поместье на Лонг-Айленде вырастили черные орхидеи, породившие в Вулфе такие пароксизмы зависти, каких в его прежних ребячествах мне не приходилось наблюдать.
   – Ага, – весело произнес я, – сам Лью в пальто, которое стоит двести долларов, в фетровой шляпе и перчатках из кожи молодой газели, вскормленной медом и молоком, и с тростью, по сравнению с которой ваша лучшая – не более чем кусок старой рыболовной удочки. Я видел, как Энн выходила с ним меньше часа назад, перед тем как уехал. К ее левому плечу была приколота черная орхидея! Вероятно, он сам ее срезал. Она первая женщина, удостоившаяся чести носить черную орхидею. А всего лишь на прошлой неделе она своими прелестными пальчиками печатала на машинке: «Ваше письмо от девятого числа получено…» – Я усмехнулся. – Этому Лью надо бы запастись дихлофосом. Там ведь полно мужчин, которые не в состоянии отличить пестика от тычинки. Парень, что устраивает с ней пикник, глупо ухмыляется. Его зовут Гарри Гулд, он садовник у Дилла. Чудной старикан, которому не мешало бы побриться, глазеет на нее так, будто собирается молиться. Я видел его дважды. Благообразный молодой человек с большим подбородком прогуливается, делая вид, что не смотрит на нее. Его зовут Фред Апдеграф. «Питомники Апдеграфа», Эри, штат Пенсильвания. Их экспозиция там неподалеку. И еще масса других, но главное – я. Ваш друг Лью будет соперничать со мной. Вчера Энн случайно улыбнулась мне, и я вспыхнул с головы до ног. Намерения у меня честные и вполне определенные. Посмотрите на эту фотографию, а теперь взгляните сюда. – Я поставил ногу на край стола и задрал штанину до колена. – Представьте, что я сниму ботинок и носок, и присовокупите ваши познания в перекрестном опылении. Какой бы мог получиться результат, если…
   – Пф! – произнес Вулф. – Перестань царапать стол. Завтра пойдешь туда снова и будешь искать признаки увядания. Возвращайся к шести.
   Но он не выдержал. На следующий день за ланчем его зависть и любопытство наконец вылились через край. Он отставил чашечку кофе с видом человека, готового ради Великого Дела перенести все трудности и испытания, и сказал мне:
   – Приготовь седан, пожалуйста. Я поеду туда, чтобы взглянуть на все это безобразие.

Глава 2

   Таким образом, в четверг я оказался на выставке цветов в четвертый раз. Народу было еще больше, чем в предыдущие дни, и я тащил Ниро Вулфа на четвертый этаж, где размещались орхидеи, как эсминец, прокладывающий дорогу линкору через минное поле. Пару раз нас останавливали знакомые, чтобы обменяться приветствиями. На третьем этаже, проходя мимо лесной полянки фирмы «Ракер и Дилл», Вулф остановился, чтобы посмотреть на нее. Зрители вокруг веревочного ограждения толпились в три ряда, Гарри и Энн играли в ножички. Когда где-то рядом сверкнула фотовспышка, Энн и глазом не моргнула.
   – Взгляните на ее зубы, когда она улыбается, – сказал я, – взгляните на ее пышные волосы цвета патоки. Она держится увереннее, чем в первые дни. Год такой жизни испортит ее. Посмотрите на листья пионов: они желтеют и чахнут от тоски, ибо она пробудет с ними еще только день.
   – Это не пионы. Это азалии и лавры, и желтеют они от болезни.
   – Называйте это болезнью, если хотите. Они чахнут от тоски…
   Вулф двинулся вперед, и я, пытаясь оказаться впереди него, чтобы прокладывать дорогу, чуть не сшиб с ног трех дам.
   На четвертом этаже, не обращая внимания на другие орхидеи, хотя там были самые великолепные экземпляры B. Thorntoni, какие мне доводилось видеть, он сразу направился к стеклянному контейнеру. Табличка на нем гласила: «Безымянный гибрид мистера Льюиса Хьюитта. Только три экземпляра». Они, безусловно, представляли собой нечто особенное, я не видел ничего подобного ни на одной выставке, не говоря уже о двадцати тысячах орхидей самых разнообразных сортов в оранжерее Вулфа. Я пристроился в сторонке и стал наблюдать за лицом Вулфа. Он что-то бормотал себе под нос, потом застыл на расстоянии пяти дюймов от стекла. Его физиономия не выражала никаких эмоций, но мышца на шее подрагивала, выдавая, что все в нем кипит. За четверть часа он ни разу не шелохнулся, даже когда дамы толкали его, пытаясь протиснуться к орхидеям. Хотя, вообще-то, он терпеть не может, когда к нему прикасаются. Потом он отошел, и я решил, что с него хватит.
   – Жарко здесь, – сказал он, снял пальто и отдал его мне.
   – А-а, мистер Вулф, вы пришли! – сказал чей-то голос. – Это действительно честь для нас! Что вы о них скажете?
   Это был Льюис Хьюитт. Вулф протянул ему руку. Шляпа, пальто и перчатки на Хьюитте были не те, что накануне, а трость в руке – та же: золотисто-желтая с красновато-коричневыми крапинками. Любой хороший оценщик с ходу определил бы ее стоимость в 830 долларов, не меньше. Хьюитт был достаточно высокого роста, чтобы смотреть на Вулфа сверху вниз, с демократической улыбкой под аристократическим носом.
   – Они интересные, – произнес Вулф.
   Интересные. Ха-ха!
   – Разве они не изумительны? – Хьюитт так и сиял. – Если выкрою время, достану вам одну, чтобы вы могли рассмотреть ее получше, но сейчас я иду наверх, на обсуждение роз, оно уже началось. Вы ведь еще побудете здесь? Буду признателен. Привет, Уэйд, я уже бегу.
   Уэйдом он назвал коротышку, только что подошедшего к нам. Пока они с Вулфом обменивались приветствиями, я с интересом его рассматривал. Это был не кто иной, как У. Дж. Дилл собственной персоной, работодатель моей будущей жены. Во многом он был точной противоположностью Хьюитту: на Вулфа Дилл смотрел снизу вверх, его видавший виды коричневый костюм явно соскучился по утюгу, а колючие серые глаза, казалось, не умели улыбаться.
   – Возможно, вы меня не помните, – сказал он Вулфу, – я был однажды у вас с Реймондом Пленом.
   – Разумеется, мистер Дилл, я помню вас.
   – Я только что видел Плена внизу, и он сообщил мне, что вы здесь. Я собирался звонить вам сегодня. Хотел узнать, не окажете ли вы мне услугу.
   – Это зависит…
   – Я сейчас объясню. Давайте отойдем в сторонку.
   Они выбрались из толпы, и я последовал за ними.
   – Знаете ли вы что-нибудь о пожелтении Куруме?
   – Слышал об этом. – Вулф нахмурился. – Читал в журнале. Неизлечимая болезнь вечнозеленых широколистных. Считают, что это грибок. Впервые обнаружен на нескольких азалиях Куруме, которые Льюис Хьюитт вывез из Японии. Потом вы столкнулись с этим, и, полагаю, Уотсон из Массачусетса тоже. Апдеграф потерял целую плантацию, несколько акров растений, которые он называл родалиями.
   – Вы и впрямь в курсе дела.
   – Я помню то, что прочел.
   – Вы видели мою экспозицию внизу?
   – Взглянул, когда проходил. – Вулф скорчил гримасу. – Там толпа. Я пришел посмотреть на эти гибриды. У вас весьма красивый Cypripedium pubescens [4 - Cypripedium pubescens – башмачок пушистый – относится к семейству орхидных.]. Весьма красивый.
   – А видели вы лавры и азалии?
   – Да. Они выглядят больными.
   – Они действительно больны. Они погибают. Пожелтение Куруме. На нижней стороне листьев типичные коричневые пятна. Кто-то, без сомнения, заразил их. Я бы очень хотел знать кто. И я намерен выяснить это.
   Вулф, казалось, сочувствовал. Он и на самом деле сочувствовал. Угроза рокового грибка сплачивает всех цветоводов.
   – Очень жаль, что ваша экспозиция испорчена, – сказал он. – Но почему вы предполагаете злой умысел?
   – Это именно так.
   – У вас есть доказательства?
   – Нет. За этим я к вам и обращаюсь.
   – Мой дорогой сэр, вы, как ребенок, сердитесь на камень, о который споткнулись. Болезнь завелась на вашем участке. Где-то в почве остались споры.
   Дилл покачал головой:
   – Болезнь была на моем участке в Лонг-Айленде, а эти растения прибыли из Нью-Джерси. Почва не могла быть заражена.
   – С грибком возможно все, что угодно. Садовый инструмент, привезенный оттуда, или рукавицы…
   – Не верю. – По голосу Дилла чувствовалось: его не переубедить. – Мы были так осторожны. Я не сомневаюсь: это сделано специально, с умыслом, чтобы погубить мои растения. И я хочу знать, кто это сделал. Я заплачу вам тысячу долларов, если вы мне поможете.
   Вулф сбежал с корабля. Не физически, а, так сказать, ментально. Его лицо стало безмятежным и отсутствующим.
   – Я не уверен, что смогу взяться за ваше поручение, мистер Дилл.
   – Почему? Вы же детектив, ведь так? Разве это не ваша работа?
   – Да, так.
   – А это дело для детектива. Разве нет?
   – Нет.
   – Но почему?
   – Потому что вы не стали бы пересекать континент, чтобы искупаться в Тихом океане. Усилия и плата непропорциональны. Вы говорите, у вас нет доказательств. Вы подозреваете кого-нибудь?
   – Нет, но я абсолютно убежден…
   Я вмешался, заявив Вулфу:
   – Мне нужно идти на обсуждение брюссельской капусты, – и покинул их.
   У меня действительно была определенная цель, но главное – мне хотелось смыться. Хотя благодаря паре прибыльных дел в начале года наш бюджет был в порядке на несколько месяцев вперед, я всегда злился, когда Вулф отказывался от предложений. И я не хотел давить на него прямо перед гибридами Хьюитта. Чтобы миновать толкучку, я отворил дверь с табличкой «Вход воспрещен» и спустился на один лестничный пролет. Эта часть была закрыта для публики. Я продрался сквозь джунгли из упаковочных ящиков, каких-то деревьев и кустов, оборудования для полива и тому подобных предметов. Прошел по коридору и свернул направо. Этот боковой коридор тянулся почти через все здание, но я знал: где-то посередине есть выход. Слева вдоль стены громоздились какие-то кадки, деревья, кустарники и что-то еще, чему не нашлось места на выставке. По правой стене – служебные двери с табличками, все запертые, вели в главный зал, к самим экспозициям, но с тыла. Проходя мимо таблички «Ракер и Дилл», я послал ей воздушный поцелуй.
   Через дверь дальше по коридору я попал в главный зал. Там стало еще теснее, чем полчаса назад, когда мы проходили здесь с Вулфом. Я пробрался прямо к импровизированной сцене, обнесенной веревочным ограждением, с табличками «Питомники Апдеграфа, Эри, Пенсильвания». Экспозиции с этой стороны представляли собой полуостровки, вдающиеся в главный зал, с проходами между ними до задней стены со служебными входами. Обогнув группу зрителей, я оказался рядом с низкорослым типом, который стоял возле веревок, хмурясь на всю эту зелень.
   – Привет, Пит, – произнес я.
   – Привет, – кивнул он.
   Я познакомился с Питом во вторник, позавчера. Он мне не понравился. Очень даже не понравился. Из-за косящих глаз и шрама на носу он не выглядел заслуживающим доверия. Но вел он себя гостеприимно, и благодаря ему я быстро тут освоился.
   – Ваши пионы симпатично выглядят, – заметил я, чтобы что-то сказать.
   Слева от меня кто-то захихикал и сделал замечание, для моих ушей не предназначенное, но у меня хороший слух. Я обернулся и строго посмотрел на хихикающих. Это были будто сошедшие с карикатур Хелен Хокинсон [5 - Хелен Хокинсон (1893–1949) – известная американская карикатуристка. Постоянные персонажи на ее рисунках – две дамы из Бронксвилла, очень дорогого и при этом богемного пригорода Нью-Йорка.] две дамочки из Бронксвилла.
   – Да, мэм, пионы, – повторил я. – Вы знаете, что такое Cymbidium miranda? Нет? Я знал их еще в ту пору, когда пешком под стол ходил. А вы знаете, что такое Phalaenopsis?
   – Нет, не знаю, но уверена, что вот это – рододендроны. Пионы! Пойдем, Элис!
   И они двинулись прочь. Я посмотрел им вслед и опять повернулся к Питу:
   – Простите, что разогнал ваших посетительниц, но не их дело, если я предпочитаю называть это пионами. Что вы там разглядываете? Ищете пожелтение Куруме?
   Он дернул головой в мою сторону.
   – А что такое с пожелтением Куруме? – требовательно спросил он.
   – Ничего. Просто к слову пришлось. Я слышал, как Дилл рассказывал, что его полянка заражена. Интересно, распространяется ли это? Вам незачем смотреть на меня так. Я этой штукой не болею.
   Его левый глаз моргнул, а правый – нет.
   – Когда это Дилл говорил?
   – Да вот только что.
   – Так. Я подозревал. – Он вытянулся, насколько ему позволял рост, даже привстал на цыпочки, и стал оглядываться по сторонам. – Вы видели моего босса?
   – Нет, я только что пришел.
   Пит ринулся прочь. Похоже, я запустил какой-то процесс. Пит свернул налево, а я пошел направо, мимо розария и еще каких-то экспозиций, к «Ракеру и Диллу».
   Толпа пока еще не набежала. Было только три пятнадцать дня, а до четырех они не станут вопить и наседать на веревки. В четыре Гарри приляжет отдохнуть, а Энн снимет туфли и чулки и опустит ноги в воду, чего определенно никогда еще не демонстрировалось ни на одной выставке цветов в мире. Я занял позицию позади двух не слишком высоких дам. Игра в ножички уже закончилась. Сейчас Гарри мастерил рогатку, а Энн вязала. То, над чем она трудилась, вряд ли могло мне пригодиться, но я интересовался не продукцией, а самой Энн, что естественно для влюбленного. Она сидела на траве и вязала, будто на целые мили вокруг не было ни души. Как актер, Гарри ей и в подметки не годился. Он не смотрел на зрителей и, уж конечно, молчал, коль скоро задумана была пантомима, но его движения и взгляды выдавали, что он ни на минуту не забывал о публике.
   Разумеется, я ревновал, но он раздражал меня и без того. Он был примерно моих лет и мазал чем-то волосы, чтобы они блестели. Волосы у него были темные, как и глаза, и он то и дело самодовольно ухмылялся. А еще он был нахал. Одной из причин, по которой я выбрал для себя Энн, был случай во вторник: во время ланча он положил руку ей на плечо, а она отпрянула, что отнюдь не было похоже на приглашение повторить. Да и по другим признакам было ясно, что она решила сохранить свою невинность и чистоту для меня, хотя, конечно, пока она не могла знать, что это для меня, я ведь еще не имел шанса пообщаться с ней. Должен признаться: то, что она позволяет Хьюитту украшать ее орхидеями и кормить обедом, – горькая пилюля, но, в конце-то концов, я не мог ожидать, что она питается святым духом – с такими-то ногами.
   Вдруг Гарри вскочил и завопил:
   – Эй!
   Это было первое слово, которое я от него услышал.
   Все, включая меня, уставились на него.
   – Эй, Апдеграф! – вопил Гарри. – Убирайтесь оттуда!
   Это был тот самый босс, о котором спрашивал Пит, – Фред Апдеграф, здоровенный парень с огромным подбородком. В правом углу экспозиции он оседлал ограничительную веревку, отхватил садовыми ножницами веточку пиона, а может, лавра, подобрал ее и пошел прочь.
   – Я об этом доложу! – вопил Гарри.
   Толпа забурлила от негодования, и на секунду я подумал, что увижу суд Линча в качестве дополнительного развлечения на этой самой драматичной в истории выставке цветов. Однако дело ограничилось тем, что две женщины и один мужчина бросились вдогонку за Апдеграфом с какими-то увещеваниями, но он их проигнорировал. Хотите верьте, хотите нет, но Энн даже ни разу не взглянула в ту сторону и не пропустила ни одной петли в своем вязании. Прирожденная актриса.
   На моих часах было 15:25. До великой сцены еще больше получаса. Я не мог оставлять Вулфа так долго одного в незнакомом месте и с сожалением поплелся прочь. Возвращаясь прежней дорогой, я поискал глазами Пита, думая рассказать ему, как его босс был уличен в преступлении, но того нигде не было видно. Идя по коридору, чтобы сократить путь, я заметил там некую особу, которая не показалась мне типичной посетительницей цветочных выставок, да и к служебному персоналу явно не имела отношения. Она стояла возле двери с табличкой «Ракер и Дилл». Симпатичная маленькая штучка в сером пальто с беличьим воротником, купленном явно на Четырнадцатой улице, в маленькой голубой шляпке и с голубой кожаной сумочкой под мышкой. Когда я приблизился, она взглянула на меня с сомнением и неуверенно улыбнулась.
   – Потерялась, сестренка? – поинтересовался я.
   – Нет. – Она улыбнулась еще шире. – Жду кое-кого.
   – Меня?
   – Вовсе нет.
   – Вот и хорошо. Еще неделю назад это мог быть я, а теперь я уже несвободен.
   И я двинулся дальше.
   Наверху я обнаружил Вулфа все еще в обществе У. Дж. Дилла. Видимо, вопрос о том, чтобы выследить негодяя, погубившего экспозицию Дилла, был так или иначе решен, поскольку они спорили об инокуляции [6 - Введение в живой организм или в питательные среды какого-то инфицированного материала – по сути вакцинация, «прививка».] торфа и стерильных колбах для проращивания семян. Я присел на скамейку. Вскоре Дилл отбыл, а Вулф вернулся к стеклянному контейнеру и вновь погрузился в созерцание. Через несколько минут подошел Льюис Хьюитт с перекинутым через руку пальто. Озираясь по сторонам, будто что-то искал, он осведомился у Вулфа:
   – Я не оставлял здесь трость?
   – Я не видел. Арчи?
   – Нет, сэр.
   – Черт! – воскликнул Хьюитт. – Я повсюду оставляю свои трости, но эту мне не хотелось бы потерять. Ладно. Не желаете ли осмотреть поближе одну из моих красавиц?
   – Охотно. Даже не осматривая, я с удовольствием купил бы одну.
   – Не сомневаюсь, – хмыкнул Хьюитт. – На днях Плен предложил мне десять тысяч за одну штуку. – Он вынул из кармана ключ и склонился над контейнером. – Боюсь, меня сочтут скрягой, но я не могу отдать даже одну.
   – Я не выращиваю цветы на продажу, я любитель, такой же, как и вы, – льстиво сказал Вулф.
   – Знаю, – согласился Хьюитт, приподнимая один из горшков так осторожно, словно тот был сделан из звездного вещества и ангельского дыхания. – Но, мой дорогой друг, я просто не способен расстаться хотя бы с одной.
   Последовавшая за этим сцена причинила мне боль. Вулф сделался слащавым до тошноты, так что я вынужден был отвернуться, чтобы не выдать своих чувств. Вулф льстил Хьюитту, поддакивал и улыбался, и каждую минуту я ждал, что он предложит смахнуть пыль с его ботинок. Но что всего хуже, Вулф явно не собирался никуда уходить. Хьюитт пустился разглагольствовать о семяпочках и пыльцевых трубочках, а Вулф изображал живейший интерес и, когда наконец Хьюитт предложил подарить ему парочку C. hassellis, благодарил его так, словно именно это и просил у Санта-Клауса, хотя у него самого было по меньшей мере два десятка экземпляров этих C. hassellis, не хуже, чем у Хьюитта, а то и получше. В четверть пятого я начал закипать. Я испытывал сильное желание дать Вулфу хорошего пинка за то, что он ведет себя как олух, но еще мне не терпелось отвести его к лесной полянке и доказать, что он был не прав, когда сказал, что у моей нареченной слишком длинные икры. Всего пятнадцать минут оставалось до конца великой сцены, когда Энн должна была брызнуть водой на лицо своего партнера и разбудить его. Это всегда вызывало смех у публики.
   Я несколько расслабился, когда мы наконец тронулись с места. В обычной ситуации Вулф заставил бы меня тащить горшки, но тут он предпочел нести их сам – по одному в каждой руке, чтобы показать Хьюитту, как высоко ценит его подарок. Великий подхалим! Но худшее было впереди. Когда мы спустились по черной лестнице, я предложил двинуться прямо по коридору третьего этажа, и там, на полу у двери, ведущей к экспозиции Ракера и Дилла, я увидел предмет, который сразу опознал. Я остановился и сказал Хьюитту:
   – Вот ваша трость.
   Хьюитт тоже остановился, взглянул на нее и воскликнул:
   – Силы небесные, как она сюда попала?!
   И представляете, Вулф велел мне подобрать ее! Мне бы тут же, не сходя с места, подать в отставку, но не хотелось устраивать сцену в присутствии Хьюитта, так что я сдержался и поднял трость. Ручка была обвязана обрывком зеленого шнура, я стряхнул его и протянул трость Хьюитту ручкой вперед, подавив желание ткнуть его под ребра. Он демократично поблагодарил меня, и мы продолжили наш путь.
   – Занятно, – произнес Хьюитт, – я определенно не оставлял ее здесь. Очень странно.
   Тут перед нами открылась дверь, и из нее вышел мужчина. На двери висела табличка «Питомники Апдеграфа», а мужчина и был Фредом Апдеграфом, похитителем веточек. При виде нас он остановился и подождал, пока мы не пройдем мимо. Чуть дальше мы миновали еще две двери с табличками участников выставки, а потом я свернул к третьей, без таблички, повернул ручку и открыл ее.
   – Куда это ты? – вопросил Вулф.
   – Наяда. Эпизод у пруда. Я подумал, вы могли бы…
   – Вздор! Какой-то бедлам…
   – На это и впрямь стоит посмотреть, – объявил Хьюитт. – Очаровательна, совершенно очаровательна. Действительно прелестна. Я тоже пойду.
   Он направился к двери, которую я придерживал, и Вулф последовал за ним, как ординарец за полковником, с горшками в обеих руках. Это выглядело бы комично, если бы не было так противно. Я прошел вперед, чтобы не смотреть на него.
   У лесной полянки зрители стояли за веревочным ограждением в пять или шесть рядов, даже там, где кусты, но мы все трое были достаточно высокого роста, чтобы все видеть. Энн разыгрывала шикарное представление: полоскала ноги в пруду, разбрызгивая воду. У нее были такие красивые колени! Я ею гордился. Гарри дремал на своем обычном месте, положив голову на кочку возле камней и кустов и прикрыв лицо газетой. Зрители переговаривались. Энн плеснула водой на купы цветов, свисающие над прудом, и сверкающие капли упали с лепестков.
   – Очаровательна, – сказал Хьюитт.
   – Прелестна, – согласился Вулф. – Арчи, не возьмешь ли ты у меня эти растения? Будь очень осторожен…
   Притворяясь, будто не расслышал, я отодвинулся чуть вправо. Отчасти для того, чтобы проигнорировать Вулфа, я счел, что это будет ему полезно, но, кроме того, мне хотелось получше рассмотреть правую ногу Гарри. Нога была странно вывернута, слишком неестественно для человека, делающего вид, что он спит. Я встал на цыпочки, чтобы взглянуть поверх голов и шляп, и решил, что либо ему жмет ботинок, либо он делает йоговское упражнение для ног, после чего обратил взор на Энн – она как раз взглянула на свои часы. Энн еще раз поболтала ногами в воде, потом вынула их из пруда и бросила озорной взгляд на своего партнера. Затем, сложив ладони чашечкой, зачерпнула воды и плеснула ему на рубашку. Публика завизжала от восторга.
   Но Гарри не поддержал игру. Ему надлежало резко вскочить, заморгать и выглядеть очумевшим, но он и не шелохнулся. Энн уставилась на него в изумлении. Кто-то крикнул:
   – Облей-ка его еще раз!
   У меня мелькнула мысль, что это, пожалуй, не смешно, учитывая, что его нога так странно вывернута. Я протолкался вперед и перелез через веревки. Я уже двинулся по траве, когда охранник и кто-то из зрителей закричали мне вслед, но я подошел к Гарри и наклонился к нему. Охранник схватил меня за руку:
   – Эй, вы!..
   – Заткнитесь! – Я стряхнул его руку, приподнял газету, чтобы взглянуть на лицо Гарри, и сразу же вернул ее обратно. Но успел уловить слабый запах, который, как мне показалось, я опознал.
   – Что такое? В чем дело? – раздался голос надо мной.
   Так я в первый раз услышал голосок Энн, но не ответил и не взглянул на нее, потому что увидел кое-что во мху, покрывавшем камень прямо за головой Гарри. Из-за кустарника и камней я не видел его макушки, поэтому протянул руку и пощупал ее. Кончик моего пальца попал прямо в дырочку и провалился вглубь, вроде того, как если ткнуть пальцем в теплый яблочный пирог. Я отвернулся, стал вытирать палец о траву и вдруг с ужасом осознал, что вот это белое перед моими глазами – босые ноги Энн. Я чуть было не испачкал их кровью.

Глава 3

   Я встал и велел Энн:
   – Наденьте чулки и туфли.
   – Что…
   – Делайте, что я говорю. – Я взял охранника за рукав и резко сказал: – Вызывайте копов!
   По тому, как у него отвисла челюсть, я понял, что он слишком туп даже для такого простого дела, – без «Бесед у камина» [7 - «Беседы у камина» – обобщенное название радиообращений президента США Франклина Рузвельта к американскому народу. В период с 1933 по 1944 г. состоялось 30 передач, в которых Рузвельт понятным языком освещал актуальные политические и экономические вопросы и пресекал слухи.] не разберется. Я обернулся, чтобы позвать Хьюитта, но тут увидел Фреда Апдеграфа, который перелез через веревочное ограждение и теперь шел прямо к нам. Его взгляд был прикован к Энн, но, когда я задержал его и велел вызвать полицию, он, не проронив ни слова, развернулся и ушел. Голос Вулфа перекрыл шум толпы:
   – Какого дьявола ты там делаешь?
   Я пропустил его вопрос мимо ушей и, тоже повысив голос, обратился к присутствующим:
   – Леди и джентльмены! На сегодня все. Мистера Гулда хватил удар. Если вы в здравом уме, то идите смотреть цветы. А если не в здравом или у вас зуд, стойте, где стоите, за ограждением.
   Слева сверкнула фотовспышка. В толпе раздалось сочувственное бормотание, но зрители оказались на сто процентов не в здравом уме. Справа какой-то парень с фотоаппаратом пролез под веревками, но тут уже в мозгу охранника наконец что-то щелкнуло, и он предпринял нужные действия. Я с удовольствием отметил, что Энн проявила смекалку. Она явно видела, от чего я оттирал пальцы, и, сидя на траве, второпях, но по-деловому обувалась.
   – Арчи! – позвал Вулф своим самым грозным голосом.
   Я знал, что его гложет. Он хотел, чтобы я вытащил его отсюда и отвез домой, он думал, что я выпендриваюсь, и знал, что я раздражен. Когда он снова меня позвал, я повернулся к нему спиной, чтобы поприветствовать представителя закона. Толстый фараон без шеи протиснулся через толпу и зашагал по траве. Я встал у него на пути возле ног Гарри.
   – Что это с ним? – угрюмо спросил полицейский.
   Я отодвинулся и дал ему подойти. Он приподнял газету за уголок и сдернул ее.
   – Арчи! – взревел Вулф.
   Кое-кто из зрителей успел увидеть лицо Гарри, и толпа заволновалась. Веревки натянулись под ее натиском, и туда устремился охранник. Энн была уже на ногах, и тут же Фред Апдеграф возник рядом.
   – Черт возьми, он мертв! – сказал полицейский.
   – Как видите, – подтвердил я. – Могу я чем-то помочь?
   – Давайте.
   Не скажу, что я уже понял, в чем дело, но кое-какие мысли появились. А к тому же я вовсе не хотел, чтобы Вулф надрывал легкие, поэтому я пошел туда, где стояли они с Хьюиттом, чуть поодаль от толпы.
   – Перестаньте, – буркнул я ему.
   – К черту это…
   – Я говорю, перестаньте.
   Я припустил к телефону у входа, расстался с пятицентовиком, набрал номер, сказал добавочный – 19, назвался и попросил к телефону инспектора Кремера.
   – Чего тебе надо? – раздался его голос.
   – Мне? Ничего. Обычная поденщина. Мы тут с Вулфом на выставке цветов…
   – Я занят!
   – Ага. Сейчас вы будете заняты еще больше. Экспозиция Ракера и Дилла, третий этаж, выставка цветов. Убийство. Выстрел в темечко. Лежит там на траве под охраной одного бугая с соответствующей шеей, который никогда не станет инспектором. Это все.
   – Погоди минутку…
   – Не могу. Я занят.
   Я выскользнул из телефонной будки и, петляя в толпе, двинулся обратно. Толпа, окружавшая место происшествия, успела вырасти раза в два. Охранник с полицейским получили подкрепление. Энн и Фреда Апдеграфа нигде не было видно, а Вулф и Хьюитт стояли с другой стороны розария, поближе к двери. С ними был и У. Дж. Дилл. Вулф свирепо взглянул на меня, когда я подошел. Руки его по-прежнему были заняты этими никчемными горшками, и от злости он, казалось, утратил дар речи.
   – …Я чувствую некоторую ответственность, – говорил между тем Хьюитт. – Как почетный председатель комитета. Не люблю уклоняться от ответственности, но что я могу сделать? Вы только посмотрите на них…
   – Этот полицейский – идиот, – сказал Дилл. – Он не пускает меня к моей собственной экспозиции. И похоже, сломал мне плечо. – Поморщившись, он подвигал плечом вверх и вниз. – Есть здесь врач?
   – Врач тут не поможет. Он мертв…
   Они посмотрели на меня. Дилл перестал двигать плечом:
   – Мертв?! Мертв!
   Он бросился вперед и исчез в толпе.
   – Вы говорили, его хватил удар. – Хьюитт осуждающе уставился на меня. – Как это – он мертв? От чего он умер?
   – Оттого, что перестал дышать.
   – Арчи, – произнес Вулф своим самым отвратительным тоном, – прекрати! Я уже час назад просил тебя взять эти растения. Возьми их и отвези меня домой.
   – Да, сэр. – Я взял горшки. – Но я пока не могу уехать. Я ищу…
   – Господи боже! – воскликнул Хьюитт. – Вот же несчастье… Бедный Дилл… Я должен увидеть… Извините… – И он прошествовал к главной лестнице.
   В этот момент я увидел некий объект, который отчасти и ожидал увидеть. Краем глаза я заметил серое пальто с беличьим воротником, его обладательница явилась откуда-то с другой стороны и тут же растворилась в толпе. Поставив горшки на пол возле розария, я ринулся за ней, прежде чем Вулф успел хоть что-то сказать. Мне было все равно, если это его задело. Так ему и надо после его унизительного выступления перед Хьюиттом! Однако я все-таки оглянулся посмотреть, не метнул ли он в меня чем-нибудь. Его лицо было багрового цвета. Держу пари, он уже сбросил сегодня не меньше десяти фунтов.
   Я обошел толпу и ввинтился в нее с другой стороны. Через минуту я увидел, как та девушка протискивается вперед. Я не хотел привлекать к себе внимание, поэтому непринужденно последовал за ней и скоро оказался прямо у нее за спиной. Голубую кожаную сумочку она держала под мышкой, прижимая ее правой рукой. Перекинув пальто Вулфа через свою правую руку, я под его прикрытием ухватился за край сумочки и легонько потянул. Сумочка поддалась, а ее хозяйка была так увлечена высматриванием чего-то или кого-то в толпе, что не заметила, как ее сумочка выскользнула у нее из-под руки и укрылась под пальто Вулфа. Я держал девушку в поле зрения, отступая назад и по дороге рассыпаясь в извинениях перед любителями цветов. Оказавшись наконец вне поля зрения любопытных, я повернул к лестнице.
   Желанное уединение я обрел за пять центов в мужском туалете на втором этаже, уселся там и открыл сумочку. На ней была монограмма «РЛ». Внутри, как обычно, носовой платок, пудреница, кошелек и прочая ерунда. Нашлось и то, ради чего я старался: ее имя и адрес, они были написаны на конверте: Мисс Роуз Лэшер, Морроу-стрит, 326, Нью-Йорк. Это совпадало с инициалами «РЛ» на сумке. Я переписал все в свой блокнот. Письмо было от какой-то Элли, которая объясняла, почему не вернула два доллара. Следующая находка превысила все мои ожидания. Это была аккуратно вырезанная из газеты сложенная заметка с фотографией Энн и Гарри, играющих в ножички.
   Я убрал все обратно в сумочку, опять поднялся на третий этаж, проложил себе путь в толпе, что оказалось непросто, и нашел Роуз Лэшер возле самого веревочного ограждения. Я положил руку ей на плечо. Она резко обернулась и сердито спросила:
   – В чем дело?
   – Все отлично, сестренка. Это я. А это ваша сумочка.
   – Моя сумочка!
   – Вы уронили ее, а я подобрал, рискуя жизнью и конечностями. Она ведь ваша?
   – Разумеется, моя! – Она схватила сумочку.
   – Ну так скажите спасибо.
   Она пробормотала что-то невнятное и тем ограничилась. Я взглянул на сцену. Актеров прибавилось. Две полицейские машины выгрузили четверых полицейских в форме, и те уже толклись на полянке. Один из них, стоя в ногах Гарри, наблюдал за врачом, который, опустившись на колени, прикладывал стетоскоп к мертвому телу. У. Дж. Дилл, руки в карманах, стоял рядом с этим полицейским и хмурился. Не было никаких признаков того, что кто-то интересуется мхом на камнях. Я отступил назад, никому не нанеся особого урона, и побродил вокруг розария, высматривая Вулфа.
   Его не было.
   Он пропал. Два горшка стояли на полу, а его нигде не было.
   Чертов бегемот! – подумал я. Он заблудится. Его похитят. Он упадет в какую-нибудь яму. Или подхватит простуду.
   Я снова спустился на второй этаж, зашел в мужской туалет и громко позвал его, стоя перед закрытыми кабинками. Безрезультатно. Я поднялся на четвертый этаж к стендам с орхидеями. Его не было и там. Я спустился на первый этаж к главному входу и вышел на Сорок шестую улицу, где была припаркована наша машина, но она была пуста. Пробиваясь сквозь мартовскую метель, я пшикнул на пролетающую мимо снежинку. Наш маленький Ниро, подумал я. В такой вечер на улице – и без пальто. Мешок с салом. Он у меня дождется. Было уже четверть шестого.
   Я остановился и попробовал рассуждать логически. Он взял такси? Не может быть, ведь он ненавидит такси. Каково было его самое горячее желание, когда я оставил его? Это просто: застрелить меня, сесть где-нибудь и выпить пива. Застрелить меня он не мог, потому что меня уже там не было. А где он мог найти стул, чтобы сесть?
   Я вернулся, заплатил четыре монеты за вход, поднялся на один лестничный пролет и направился поперек основного потока посетителей к двери с табличкой «Офис» в углу зала. Вокруг стояли люди, и кто-то вцепился в мой рукав, когда я взялся за ручку двери. Я опознал его – это был тот самый чудной старикан, что в предыдущие дни издали глазел на Энн так, будто молился. Теперь он встревоженно глядел на меня из-под своей старой фетровой шляпы, а его пальцы, сжимавшие мой рукав, дрожали.
   – Прошу вас, – сказал он, – если вы идете туда, не смогли бы вы передать это мисс Энн Трейси?
   – Разве она здесь?
   – Да, она пошла… Я видел, как она вошла…
   Я взял у него сложенный листок бумаги и, пообещав передать это мисс Трейси, открыл дверь в приемную, где за столом сидела женщина с усталым лицом. Я неотразимо улыбнулся ей, чтобы она не возмущалась, развернул записку и прочел.

   Дорогая дочка,
   надеюсь, ничего серьезного не случилось. Я здесь рядом. Если могу чем-то помочь, сообщи.
Твой отец

   Написано было карандашом на дешевой бумаге. Я сложил записку, подумав, что прежде всего надо будет купить моему тестю новую шляпу.
   – Вам что-то нужно? – скорбно и недоверчиво спросила женщина за столом.
   Я сказал, что у меня записка для мисс Энн Трейси. Она открыла было рот, но потом решила, что это лишнее, и указала на одну из трех дверей. Я открыл ее и вошел. Первым, кого я там обнаружил, был Ниро Вулф. Стул под ним почти соответствовал размеру его седалища. На столе перед ним стояли четыре бутылки с пивом, а в руке он держал стакан.
   Логика непобедима!
   Справа, лицом к нему, сидела Энн, а слева, опершись на стол, – Льюис Хьюитт. За другим столом быстро писал какой-то незнакомый тип. Еще один стоял у окна с Фредом Апдеграфом.
   Вулф видел, как я вошел, но продолжал беседовать с Энн как ни в чем не бывало:
   – …По причине нервов, да. Однако прежде всего это зависит от содержания кислорода в крови. Самый замечательный пример самообладания я наблюдал в Албании в тысяча девятьсот пятнадцатом году. Его продемонстрировал осел. Я имею в виду четвероногого осла, который упал с обрыва…
   Я встал прямо перед ним.
   – Простите, – произнес я ледяным тоном. – Это вам, мисс Трейси. – И протянул записку.
   Она взглянула на меня, потом на записку, взяла ее, развернула и прочла.
   – О-о, – произнесла Энн и посмотрела по сторонам, а потом опять на меня. – Где же он?
   – Там, снаружи.
   – Но я… – Ее брови подскочили. – Не передадите ли вы ему… Нет… Я сама пойду.
   Она встала и направилась к выходу из комнаты. Я шагнул, чтобы открыть дверь, и, увидев, что у Хьюитта такое же намерение, опередил его у самой цели. Однако в тот же миг в комнату ворвался мужчина, едва не сбив Энн с ног. Я опять оказался проворнее Хьюитта и поддержал ее под локоть.
   – Виноват, – буркнул вошедший, быстро осмотрел помещение и уперся взглядом в Энн. – Это вы Энн Трейси?
   – Это мисс Энн Трейси, – сказал Хьюитт, – и вряд ли надо…
   Энн сделала попытку выйти. Мужчина протянул руку, чтобы задержать ее:
   – Куда вы идете?
   – Мне надо увидеться с отцом.
   – Где он?
   Тут в дело вступила еще одна рука – Фред Апдеграф ринулся на вошедшего и весьма неслабо пихнул его под ребра.
   – Держитесь-ка повежливее, – грубовато сказал он. – Какое вам дело…
   – Позвольте мне, – вмешался я. – Это инспектор Кремер из отдела по расследованию убийств. – Я указал на другого человека, возникшего в дверном проеме. – И сержант Пэрли Стеббинс.
   – Даже если так, – в голосе Хьюитта звучало недовольство, – вряд ли обязательно удерживать мисс Трейси силой. Она хочет всего лишь поговорить с отцом. Я Льюис Хьюитт, инспектор, могу я спросить вас…
   – Где ваш отец?
   – Он снаружи, за дверью, – ответил я.
   – Иди с ней, Пэрли. Ладно, мисс Трейси. Потом возвращайтесь сюда, пожалуйста.
   Пэрли вышел за Энн, чуть не наступая ей на пятки. В освободившемся дверном проеме появился У. Дж. Дилл. Его губы казались еще более тонкими, чем всегда. Ни на кого не глядя и ни слова не говоря, он пересек комнату и уселся на стул у противоположной стены.
   – Привет, Вулф, – сказал Кремер.
   – Здравствуйте, инспектор. – С недовольным хрюканьем Вулф поднялся и двинулся к выходу. – Пошли, Арчи. Мы будем только мешать.
   – Нет, – многозначительно произнес Кремер.
   – Нет? – переспросил Вулф. – Что – нет?
   – Гудвин мне не помешает. Наоборот. По крайней мере, пока я не разберусь с ним.
   – Он отвезет меня домой.
   – Сейчас – нет.
   – Могу я спросить, что все это значит? – Хьюитт все еще был недоволен. – Это преследование мисс Трейси… И эти ваши манеры…
   – Без сомнения, можете, мистер Хьюитт. Присаживайтесь. – Кремер махнул рукой, указывая на стулья, которых здесь было предостаточно. – Все садитесь. Сейчас мы… А-а, мисс Трейси, вы нашли отца? Хорошо. Пэрли, подвинь стул для мисс Трейси. Садись, Гудвин.
   Я сам придвинул стул для Энн и затем повернулся к инспектору:
   – Нет, спасибо. Я нервничаю.
   – Это ты-то? – прорычал Кремер. – В день, когда ты занервничаешь, я побреюсь столовым ножом. Откуда ты узнал, что этому человеку стреляли в голову, когда звонил мне?
   Некоторые присутствующие издали какие-то звуки, но не Энн. Она только вскинула голову, и ноздри ее раздулись – вот и все. Я восхищался ею все больше.
   – Стреляли! – воскликнул Хьюитт.
   А Фред Апдеграф требовательно спросил:
   – Что за человек?
   – Гарри Гулд, – сказал я им и усмехнулся Кремеру. – Как видите, я не стал болтать. Приберег это для вас.
   – Откуда ты знал?
   – О господи! – произнес Хьюитт, привстал со стула и тут же опустился обратно.
   – Тут много ума не надо, – ответил я. – Я посмотрел на его лицо и увидел, что он мертв. Почувствовал запах пороха. Увидел дырку во мху возле его затылка, и мох там вспучился. Лежал он так, что мне не видна была его макушка, но я пощупал, и мой палец попал в отверстие. Кстати, не вздумайте строить версию на том, что на траве возле его коленей кровь. Это я вытер руку.
   Энн судорожно сглотнула.
   – Черт тебя побери! – сердито сказал Вулф. – Я мог бы и догадаться.
   – Почему ты сразу пошел к нему? – строго спросил Кремер. – Ты перелез через веревки и бросился к нему. Почему ты это сделал?
   – Потому что он не шевельнулся, когда мисс Трейси брызнула на него водой, и еще потому, что я уже прежде заметил, что его нога была неестественно вывернута.
   – Почему ты это заметил?
   – О! – воскликнул я. – Тут вы меня поймали. Сдаюсь. Попался-таки в ловушку. Почему вообще кто-то что-то замечает?
   – Особенно такие нервные, как ты, – сказал Кремер с сарказмом. – Что ты тут делал? Зачем пришел сюда?
   – Я привез мистера Вулфа.
   – Он приехал по делу?
   – Вы отлично знаете, что нет. Он никогда и никуда по делам не ездит. Он приехал посмотреть цветы.
   – Почему вы оказались именно у этой экспозиции?
   – По той же причине, что и все остальные. Посмотреть, как мисс Трейси болтает ногами в пруду.
   – Ты знал мисс Трейси? Или Гулда?
   – Нет.
   – А вы, Вулф?
   – Нет, – ответил он.
   Кремер вновь занялся мной:
   – Значит, ты почувствовал запах пороха, нашел дырку во мху и еще одну у него в голове. И каким же образом, по-твоему, его застрелили? Лежа в кустах и целясь между камнями?
   – Побойтесь Бога, инспектор! – усмехнулся я. – Если вы не будете осторожны, то снова поймаете меня. В тот момент мне было не до рассуждений, но теперь прошло больше часа, а вы знаете, на что способен мой мозг, когда включается в работу. Гулд ложился вздремнуть каждый день в одно и то же время, и голова его каждый раз находилась на одном и том же месте…
   – Откуда ты знаешь?
   – Мистер Вулф посылал меня сюда смотреть на орхидеи. Но это к делу не относится. Груда камней всего в восьми или девяти дюймах от головы Гулда. Укрепите оружие в щели между камнями на нужной высоте, нацельте куда надо и прикройте мхом. Камни и мох приглушат звук выстрела, и в большом шумном зале его никто не услышит. А если и услышит, что из того? Привяжите к спусковому крючку шнурок – зеленый, чтоб не видно было в траве. И в нужное время – где-то между четырьмя и половиной пятого – дерните за шнурок.
   – Как – дернуть? Откуда?
   – О, на ваш выбор, – успокоил я его. – Можно спрятаться в кустах, дернуть, а потом выскользнуть в коридор через дверь позади экспозиции. Или, если шнур достаточно длинный, пропустите его под дверью, тогда можно дергать из коридора – еще безопаснее. Или, если хотите проявить фантазию, привяжите шнур к дверной ручке, тогда его дернет первый, кто откроет дверь со стороны коридора. А еще более экстравагантно – обмотать шнур вокруг куста, сделать на конце петлю и опустить этот конец в пруд, а потом снять туфли и чулки и зацепить его пальцами, болтая ногами в воде, и кто тогда догадается…
   – Ложь!
   Это выпалил Фред Апдеграф. Он стоял напротив меня, и его подбородок выглядел не просто большим, но прямо-таки угрожающим. Можно было подумать, что я гусеница, поедающая его лучший пион.
   – Чепуха! – выпалил теперь уже У. Дж. Дилл, не вставая, правда, со стула.
   – Мне кажется… – с сарказмом в голосе начал Льюис Хьюитт.
   – Фу! – сказал я. – Тоже мне рыцари. Да я бы не тронул и волоска на ее голове. Неужели вы думаете, что инспектор в это поверит? Я могу себе представить ход его мыслей.
   – Можешь! – прорычал Кремер. – Так же, как и я – твоих. – Он прищурился на меня. – Мы обсудим это позже, когда я закончу с мисс Трейси. Оружие действительно было укреплено в камнях и прикрыто мхом, и к спусковому крючку был привязан шнур, и он был зеленый, так что ты и впрямь весьма догадливый…
   – Какой длины шнур?
   – Вполне достаточной. Что ты еще знаешь?
   Я покачал головой:
   – Если вы не можете построить умозаключения, исходя из логики…
   – Что ты еще знаешь?
   – На настоящий момент ничего.
   – Ну посмотрим. – Кремер огляделся вокруг. – Найдется здесь комната, где я мог бы побеседовать с мисс Трейси?
   Человек, писавший за столом, встал:
   – Разумеется, инспектор. Там есть дверь…
   – Кто вы?
   – Джим Хоули, работаю на выставке. Не думаю, что там кто-то есть, но сейчас посмотрю…
   Тут, однако, произошла заминка. Дверь, ведущая в приемную, отворилась, и к нам вошла целая делегация из четырех человек. Впереди – сыщик из отдела по расследованию убийств, за ним дама, следом мой приятель Пит с косящими глазами, замыкал шествие полицейский в форме. На даме было серое пальто, под мышкой она держала голубую кожаную сумочку. Но я не стал обнаруживать наше старое знакомство и не заговорил с ней.

Глава 4

   Кремер переключился на вошедших.
   – Раскопали что-нибудь, Мерфи? – осведомился он.
   – Да, сэр. – Сыщик распрямил плечи, демонстрируя военную выправку. – Примерно в половине пятого видели, как эта женщина открывала дверь из коридора к экспозиции Ракера и Дилла.
   – Кто видел?
   – Я, – вступил в разговор Пит.
   – Ваше имя?
   – Пит Аранго. Я работаю в «Питомниках Апдеграфа». Вот он, мой босс, мистер Апдеграф. Я вышел в коридор через дверь позади нашей экспозиции, чтобы взять печенья, и…
   – Чтобы взять что?
   – Печенье. Я всегда ем печенье. В моем шкафчике в коридоре.
   – Хорошо. Вы едите печенье. И что же вы видели?
   – Видел, как она открыла ту дверь, что ведет к экспозиции Ракера и Дилла. Потом, когда все это случилось, я вспомнил и сказал полицейскому.
   – Она вошла туда?
   Пит покачал головой:
   – Она увидела меня и захлопнула дверь.
   – Она что-нибудь сказала?
   – Нет, а что ей было говорить?
   – А вы?
   – Нет, я прошел к своему шкафчику и взял печенье. А она, верно, ушла, потому что, когда я возвращался назад, ее уже не было. А потом, когда я увидел в зале…
   Кремер повернулся к молодой женщине:
   – Как вас зовут?
   – Не ваше дело! – отрезала она.
   – Да, сэр, – вставил полицейский сыщик, – она не желает сотрудничать.
   – Что это вы хотите сказать? – Она была возмущена, но, на мой взгляд, не казалась испуганной. – Это правда, я открыла дверь из коридора и заглянула туда. Я попала туда по ошибке и искала выход. И зачем это я должна называть свое имя? Чтобы оно попало в газеты?
   – А почему вы не вышли тем же путем, что вошли?
   – Потому что я пришла с другой стороны и подумала… Эй, привет!
   Все посмотрели в ту же сторону, что и она, в результате чего мы все увидели Фреда Апдеграфа. Встретившись с ней взглядом, он покраснел как рак.
   – Ну, – произнес он.
   Похоже, он считал, будто сказал нечто существенное.
   – Это были вы, – сказала она. – Стояли там и заглядывали в дверь, когда услышали мои шаги.
   – Конечно, – признался Фред. – Конечно, это был я.
   – Дверь к Ракеру и Диллу? – жестко спросил Кремер.
   – Да.
   – Вы тоже искали выход?
   – Нет.
   – Тогда что вы там искали?
   – Я… – Фред сглотнул. Он выглядел растерянным, лицо его пылало, но вдруг на нем отразилось облегчение. Неизвестно, какая мысль пришла ему в голову и так взбодрила его, но он стал говорить громко, словно хотел, чтобы никто, упаси бог, не пропустил его слова мимо ушей. – Я смотрел на мисс Трейси. Я занимался этим всю неделю. Меня зовут Фред Апдеграф, и я участник выставки. Я смотрел на мисс Трейси. – Его слова звучали как гимн.
   Однако на Кремера это не произвело впечатления.
   – Мы поговорим позже, мистер Апдеграф. – Он повернулся к сержанту. – Пэрли, оставайся здесь с мистером Апдеграфом, Гудвином, этой молодой особой и Питом. Мерфи, пошли со мной и мисс Трейси. Остальные, если хотят, могут уйти.
   – Минуту… – Хьюитт сделал шаг вперед. – Я Льюис Хьюитт.
   – Я уже понял, – буркнул Кремер.
   – Я почетный председатель комитета и отвечаю за все происходящее. Ни в коей мере не желая вмешиваться в ваши служебные обязанности, я все же считаю, что мисс Трейси, которая еще очень молода, должна быть ограждена от излишнего беспокойства и неприятностей.
   – Позвольте мне, Хьюитт. – У. Дж. Дилл поднялся и шагнул вперед, встав прямо перед Кремером. – Я работодатель мисс Трейси. И полагаю, должен оберегать ее. Если не возражаете, я пойду с вами.
   Я пристально следил за Энн, зная по опыту, что истинный характер женщины лучше всего раскрывается в стрессовой ситуации. Мне казалось, Энн в полном порядке. После четырех дней на публике в качестве звезды выставки цветов, после позирования для фотографии с Билли Роузом и обеда с Льюисом Хьюиттом, она, оказавшись замешанной в расследование убийства, угодила прямо в зловонное болото, подвергаясь риску быть забрызганной грязью с головы до ног. Однако до сих пор она не сделала ничего, что поколебало бы мое уважение к ней, даже когда я объяснял, как можно нажать на спусковой крючок пальцами ног. Но сейчас она смотрелась так себе. Она вполне могла бы сказать что-нибудь подходящее в том смысле, что защищена броней своей невиновности и не нуждается в покровительстве своего зануды-работодателя или помешанного на орхидеях миллионера. Но она невозмутимо смотрела на У. Дж. Дилла, не открывая рта. Я начал подозревать, что либо не сумел проникнуть в тайные глубины ее души, либо ум ее несколько ограничен, но не поймите меня превратно – я все еще был предан ей. Даже с этим каменным лицом она была прекрасна. А за пищей для ума я могу сходить и в библиотеку.
   Кремер заверил Хьюитта и Дилла, что нет никакой надобности защищать Энн, и уже направился с ней и Мерфи к двери, когда произошла новая заминка.
   – Мистер Кремер! С вашего позволения… – Это был голос Вулфа.
   Я скрыл улыбку. Разумеется, он будет просить или требовать, смотря по тому, что сочтет более действенным, чтобы мне разрешили отвезти его домой. Я надеялся, что Кремер согласится. И когда мы сядем в наш седан и Вулф начнет буйствовать, я не буду вмешиваться, пока он не закончит, а потом воткну ему под ребро припасенный мною маленький кинжал и еще поверну его раз-другой. Не каждый день выпадает такой шанс.
   Кремер обернулся:
   – Чего вы хотите?
   – Я бы хотел, – сказал Вулф, – закончить нашу с мистером Хьюиттом дискуссию об орхидеях.
   – Ну и на здоровье.
   – Но не в этом зверинце. А в приемлемом уединенном месте. Мы могли бы найти где-нибудь свободную комнату.
   – На здоровье. Я же сказал, что все остальные свободны.
   – И мистер Гудвин должен присутствовать, чтобы делать записи. Он придет, как только понадобится вам. Вы не можете задерживать его без соответствующих документов…
   Кремер раздраженно фыркнул:
   – Ради бога, обсуждайте свои орхидеи! Мне нужно только, чтобы Гудвин появился, когда он понадобится.
   Он и двое его спутников переступили порог, и дверь за ними закрылась. Я смотрел на Вулфа, и, не думая скрывать свою злость, Пэрли Стеббинс тоже уставился на него с подозрением. Но мы не произвели на него никакого впечатления. Вулф встал со стула, о чем-то беседуя вполголоса с Льюисом Хьюиттом. Тот, нахмурившись, кивнул без энтузиазма и направился к двери, а Вулф последовал за ним.
   – Идем, Арчи, – сказал он.
   Пэрли попытался меня задержать:
   – Куда это вы?
   – С другой стороны приемной есть комната, – ответил Хьюитт.
   Пэрли это определенно не понравилось. Он даже не улыбнулся, когда я, проходя в дверь, в шутку ткнул его пальцем под ребро.
   Комната, куда мы пришли, оказалась небольшой каморкой с одним окном. В ней только и было что два маленьких столика да четыре деревянных стула. Печальная женщина из приемной включила нам свет и удалилась. Вулф с сомнением взглянул на хрупкий стул и перевел взгляд на меня, но я сделал вид, будто не заметил, потому что вовсе не собирался хлопотать, устраивая ему сиденье поудобнее. Вулф поджал губы и сел, стараясь, чтобы стул пришелся по центру его зада.
   – Присаживайтесь, мистер Хьюитт, – пригласил он.
   Хьюитт продолжал стоять.
   – Что за дурацкий спектакль? – Он посмотрел на меня, потом на Вулфа. – О чем это столь секретном вы можете мне сообщить?
   – Есть о чем, – сухо произнес Вулф, – уверяю вас.
   – Об орхидеях? Это едва ли сейчас повод…
   – Не орхидеи. Убийство. Я знаю, кто застрелил этого человека.
   Хьюитт вытаращил глаза:
   – Вы знаете, кто его застрелил?
   – Да.
   – Но мой дорогой мистер Вулф… – Хьюитт был недоволен, но говорил вежливо. – Вряд ли следует обсуждать это со мной. Вам надо обратиться в соответствующие органы…
   – Я предпочитаю сначала переговорить с вами. И предлагаю говорить как можно тише. Весьма вероятно, что полицейский подслушивает у двери.
   – Вздор! Эта мелодрама…
   – Прошу вас, мистер Хьюитт! Не стоит глумиться, это всего лишь точка зрения, а не мелодрама. Я хочу предложить вам новую точку зрения на смерть Гарри Гулда. Выстрел произвел мой помощник мистер Гудвин… Пожалуйста, позвольте мне закончить. Прежде всего установим факты. Арчи?
   Я сел. Мой маленький кинжал… Этот толстый бездельник обезоружил меня. Я только сказал с досадой:
   – Ну а если я вас подведу?
   – Не подведешь. В любом случае не сможешь. Я видел обрывок шнура, который ты выбросил. Должен заметить, что свой спектакль ты разыграл приемлемо. Весьма приемлемо во всех отношениях. Мне недостает единственной детали: был ли рывок, когда ты ее поднимал?
   – Что за чертовщина здесь происходит?! – спросил Хьюитт, уже не стараясь быть вежливым. – Вы что, в самом деле?..
   – Прошу вас, мистер Хьюитт, не кричите так. Я изложу ситуацию предельно кратко. Должен ли я сообщить мистеру Кремеру…
   – Да, рывок был, – ответил я. – Но очень слабый. Я почти не ощутил его, потому что был зол как черт.
   – Я знал, что ты злишься, – кивнул Вулф. – Я доложил бы мистеру Кремеру следующее: Льюис Хьюитт сказал, что потерял трость. Чуть позже в коридоре на третьем этаже мы обнаружили эту трость. Она лежала на полу, рукояткой к щели под той дверью, которая ведет к экспозиции Ракера и Дилла. Это было в четыре часа двадцать минут. Мистер Гудвин поднял трость и ощутил при этом рывок. Он назвал его слабым, но мистер Гудвин исключительно силен и к тому же находился в крайне возбужденном состоянии. К рукояти трости был привязан кусок зеленого шнура, который мистер Гудвин сбросил, прежде чем передать трость владельцу.
   – Я не заметил никакого шнура, – огрызнулся Хьюитт.
   – Возможно, – допустил Вулф. – Люди, получившие свое состояние по наследству, редко берут на себя труд замечать что-либо. Но шнур видел мистер Гудвин, его видел я, и мистер Гудвин ощутил рывок. В тот момент, несомненно, и произошел выстрел, а шнурок порвался. Вот что я доложил бы мистеру Кремеру, ибо таковы факты.
   – Говорю вам, что не видел никакого шнура!
   – Но мы-то видели. Не кричите, мистер Хьюитт. Мистер Гудвин даже трогал его. Не думаете же вы, что мы все это сочинили?
   – Да нет. – Хьюитт взглянул на дверь, на меня, потом снова на Вулфа. – Нет, я не подозреваю вас. Но это непостижимо… – Он вдруг замер. – Что это?
   – Обрывок шнура, – сказал Вулф.
   Этот сукин сын вытащил его из кармана жилета. Я привстал, чтобы посмотреть. Это был тот самый шнур.
   – Ну и дела, – сказал я и сел.
   Хьюитт тоже сел. Очевидно, он размышлял, что бы ему предпринять.
   – Вы, мистер Дилл и мистер Гудвин, – начал Вулф, – оставили меня там. Бросили меня одного. Арчи поставил горшки с растениями на полу – кстати, у меня есть C. hassellis и получше, много лучше, я сам вырастил их. В какой-то момент я стал рассуждать, что, учитывая ситуацию, весьма примечательно. Не могу утверждать, что предвидел абсолютно все, но кое-какие соображения заставили меня отправиться в коридор, найти там этот кусок шнура и забрать его. Это, вне всякого сомнения, тот самый шнурок, что был привязан к вашей трости. Сравнив ее со шнуром, привязанным к спусковому крючку, мистер Кремер легко превратит наши догадки в несомненный факт. Точнее, он сможет сделать это, если я предоставлю ему такую возможность. Вы полагаете, я должен так и поступить?
   – О господи! – пробормотал Хьюитт. – Моя трость. Боже, да вы отдаете себе отчет – моя трость!
   – Совершенно верно, – согласился Вулф. – Не говорите так громко. Я отдаю себе отчет. Тот, кто устроил это, сделал петлю на конце шнура и пропустил его под дверью. Возможно, только потом, когда он увидел вашу трость там, где вы оставили ее, ему пришла в голову спонтанная идея: надеть петлю на рукоять трости в расчете на то, что первый же, кто пройдет по коридору, ее подберет. Если бы в коридоре никого не оказалось до половины пятого, он сделал бы это сам. Я представляю, какая это история для газет. Не думаю, чтобы вас официально заподозрили в том, что все это устроили вы, но публика, по крайней мере часть ее, еще даже менее деликатна, чем мистер Кремер.
   – О господи! – простонал Хьюитт. – Это же… – Он сжимал и разжимал пальцы. – Это ужасно!
   – Ну, я бы не сказал «ужасно». Неприятно.
   – Нет, ужасно. Для меня. Для Хьюитта. Ужасно!
   – Ну разве что для Хьюитта, – уступил Вулф. – Тем больше у вас причин заинтересоваться моим предложением. Я хочу эти орхидеи. Все три.
   Ситуация радикально изменилась, и это сразу же отразилось на лице Хьюитта. Прежде она была угрожающей лишь для его спокойствия и репутации, ну в крайнем случае для его свободы и жизни. Теперь же угроза нависла над его собственностью. И это легло тяжелым камнем ему на сердце и свело ему челюсть. Он сверлил Вулфа взглядом.
   – Ясно, – прошипел он. – Вот, значит, как. Короче говоря, шантаж. Шантаж! Нет! На это я не пойду!
   – Не пойдете? – вздохнул Вулф.
   – Нет!
   – Очень хорошо. Я не получу орхидей, зато буду избавлен от беспокойства. Арчи, позови мистера Кремера. Передай ему, что дело важное. Я не желаю сидеть на этой проклятой доильной табуретке ни одной лишней минуты.
   Я поднялся и не торопясь направился к двери. Я знал, что дело в шляпе, потому что Хьюитт промолчал. Теперь это была просто война нервов.
   – Шантаж, – произнес Хьюитт сквозь зубы.
   – Иди, Арчи, – сказал Вулф.
   Я взялся за ручку двери.
   – Подождите минутку, – не выдержал Хьюитт.
   Я повернул голову, но дверную ручку не выпустил.
   – Одну, – предложил Хьюитт. – Выбирайте любую.
   Я вернулся и сел. Вулф вздохнул и покачал головой:
   – Все три. Я не стану торговаться. Я собираюсь их честно заработать. Можете называть это шантажом, если так вам легче смириться с ситуацией. Но войдите в мое положение. Возможно, что как раз доказательство, которое я скрываю, для мистера Кремера стало бы решающим. И я вовсе не собираюсь становиться укрывателем убийцы. Если я помешаю розыску, то должен буду найти убийцу сам и, более того, отыскать достаточно улик, чтобы обвинить его, не прибегая к этому доказательству. Если мне это не удастся, я вынужден буду во всем признаться Кремеру, что было бы прискорбно, а также вернуть вам растения, что немыслимо. Так что я не имею права потерпеть неудачу.
   – Две, – сказал Хьюитт. – Две, и они будут доставлены вам, когда вы выполните принятое обязательство.
   Он, может, и получил свою собственность по наследству, но знал, как ее удержать.
   – Нет, – возразил Вулф. – Все три, и я возьму их с собой сейчас. Вы мне доверять можете, а я вам – нет. Ведь если окажется, что вы сами убили его и я уличу вас в этом, то я никогда не получу их.
   – Вы же не хотите сказать… – Хьюитт вытаращил глаза. – Вы имеете наглость… вы осмелились предположить…
   – Ничуть. Я ничего не предполагаю. Я рассматриваю все возможные обстоятельства и был бы дураком, если бы не делал этого. – Вулф оперся на край стола и с облегчением отодрал себя от хлипкой доильной табуретки. – Я еду домой, там хотя бы есть кресло, пригодное для сидения, и приступаю к работе. Пожалуйста, проводите мистера Гудвина наверх и отдайте ему растения: я забираю их с собой.

Глава 5

   Разумеется, у меня был припрятан туз в рукаве. Вулф забрал припасенный мной кинжал и прокрутил его в ребрах Хьюитта вместо своих, но у меня все еще имелась козырная карта.
   Возможность пустить ее в игру появилась, когда мы вернулись в комнату, где сидели до этого, и Вулф пригласил всех присутствующих на ланч. На самом деле пригласил, во всяком случае Дилла и Апдеграфа. Я слышал собственными ушами. Вероятно, он собирался весь вечер размышлять над этим случаем, чтобы во время ланча объявить результат. Хьюитт отказался от моего предложения помочь ему транспортировать орхидеи вниз. Мне показалось, что я перестал ему нравиться. Покончив с церемонией приглашения, Вулф преспокойно, без стука, отворил дверь, за которой были Кремер и Энн, и исчез за ней.
   Я подошел к Пэрли Стеббинсу, устроившемуся на стуле возле двери в приемную, и ободряюще ухмыльнулся ему. Он всегда чувствовал себя неуютно со мной или с Вулфом, а уж с нами обоими одновременно и вовсе был на грани нервного срыва. Скользнув по мне взглядом, он что-то прорычал.
   – Гляди-ка, Пэрли, – сердечно сказал я. – Тут есть кого взять на заметку. Вон ту даму.
   Она сидела в дальнем углу, все еще держа на коленях пальто, и с голубой сумочкой под мышкой.
   – Она притворщица. Она китайская шпионка. Как и я. Мы засланы сюда Ху Флун Дуном. Если не веришь, послушай наш зашифрованный разговор.
   – Иди к черту! – предложил мне Пэрли.
   – Не веришь? Ну так смотри. – Я продефилировал через комнату и остановился перед девушкой так, чтобы Пэрли не мог видеть ее лица. – Привет, подруга, – произнес я не слишком громко.
   – У вас нервы разыгрались, – сказала она. – Отстаньте от меня!
   – Нервы? У меня?
   – Отстаньте. Подруга! Я никогда вас прежде не видела.
   – Ага! – Я улыбнулся ей. – Никогда в жизни. Если я скажу им, что видел вас около половины четвертого в коридоре, где вы кого-то ждали, они мне поверят, даже не сомневайтесь. А вам придется начинать сначала сказочку про то, как вы в половине четвертого забрели в коридор по ошибке и искали выход. Соображайте быстрее и не говорите мне, чтобы я от вас отстал, иначе мы больше не увидимся. Следите за своим лицом и говорите на полтона ниже.
   Ее пальцы под пальто судорожно сжались.
   – Чего вам от меня надо?
   – Хочу узнать вас получше. Через минуту я должен уехать, чтобы отвезти домой моего босса, но скоро вернусь для маленького разговора с инспектором. Затем я отправлюсь смотреть кинохронику в Гранд-Сентрал, а вы будете ждать меня там в последнем ряду. Идет?
   – Да.
   – Точно?
   – Да.
   – Так будет лучше для вас. Если придете, то я соглашусь, что вы никогда не видели меня раньше. Когда вы тут закончите со своими сказочками и уйдете, за вами может быть хвост. Не пытайтесь его стряхнуть. Мы позаботимся об этом, когда будем выходить из кино. Все понятно?
   – Да.
   – Годится. Положитесь на меня, и вы будете прикалывать к платью черные орхидеи.
   Я направился было обратно к Пэрли, чтобы рассеять подозрения, если они у него возникли, но тут отворилась дверь и вплыл Вулф, а Кремер застыл на пороге и объявил:
   – Пэрли! Гудвин отвезет Вулфа домой и вернется через полчаса.
   – Ага, – без всякого почтения произнес Пэрли.
   – Идем, Арчи, – сказал Вулф.
   Мы подождали в приемной, пока через несколько минут не появился Льюис Хьюитт, а за ним охранник, держа на вытянутых руках стеклянный контейнер с орхидеями. Передача мне ящика прошла без особых церемоний, Вулф заглянул в него с торжествующим видом, и мы удалились. Мы добрались до места, где я припарковал наш седан, Вулф водворился на заднее сиденье – это, между прочим, довольно серьезная операция, – и я поставил контейнер у него в ногах. Через десять минут мы остановились у нашего старого особняка на Тридцать пятой улице, вблизи реки. Вздох, который испустил Вулф, когда поместил свои габариты в изготовленное по специальному заказу кресло, по глубине и продолжительности мог бы побить все прежние рекорды.
   – Тебе лучше сейчас же вернуться, – сказал он. – Сожалею и возмущен, но я дал слово мистеру Кремеру. Теодор позаботится о растениях. Если сможешь, приезжай к обеду. У нас будут колбаски минюи. – Он прямо-таки источал мед.
   – Я не давал Кремеру слова, – возразил я.
   – Нет. – Он погрозил мне пальцем. – Арчи, никаких выкрутасов!
   – Посмотрим. Мне нужно освежиться.
   Я пошел на кухню и умял две пачки крекеров с молоком, болтая с Фрицем и вдыхая запах колбасок, которые тот готовил. Поедать крекеры с молоком и при этом обонять аромат колбасок минюи – все равно что обнимать в кинотеатре провинциальную девчонку, глядя, как на экране зажигает Хеди Ламарр. Я попросил Фрица оставить мне немножко, если я задержусь, и уехал.
   Когда я пришел в просторное помещение офиса выставки на втором этаже Гранд-Сентрал-Палас, было семь пятнадцать. Там присутствовало не меньше десяти человек, в основном мне незнакомых, но среди них – У. Дж. Дилл и Льюис Хьюитт. Ни Апдеграфа, ни Энн Трейси, ни моей подружки, которой я назначил свидание, я нигде не заметил. Ее отсутствие меня встревожило, но совсем уж разволноваться я не успел, потому что через пару минут дверь во внутреннюю комнату открылась, оттуда вышел Пит Аранго и Пэрли сделал мне знак заходить. Кремер, уже до половины изжевав свою незажженную сигару, сидел там в обществе Мерфи с блокнотом и еще какого-то незнакомого сыщика, и вид у него был отнюдь не праздничный.
   – Итак, – беспечно начал я, усаживаясь, – чем я могу вам помочь?
   – Тебе бы в цирке выступать, – сказал Кремер. – О господи, ты будешь паясничать и на собственных похоронах! Для чего ты торчал здесь всю неделю?
   Ответив на целую серию «что?» «почему?» и «когда?», я дал Мерфи возможность заполнить четыре страницы блокнота, как обычно, расточая свое остроумие на отдел по расследованию убийств. На самом деле остроумие недотягивало до моего обычного уровня, потому что я хотел поскорее освободиться и бежать на свое свидание. Оказалось, что моя подружка уже отстрелялась и была отправлена восвояси. Поэтому я старался давать краткие и точные ответы, и мы уже близились к завершению разговора, когда вдруг дверь отворилась и на пороге появился низкорослый сыщик с приплюснутым носом.
   Кремер посмотрел на него и требовательно спросил:
   – Какого черта ты вернулся?
   Сыщик открыл было рот, но тут же закрыл. Ему явно не хотелось выкладывать, по какой причине он вернулся. Со второй попытки, однако, он ответил:
   – Я потерял ее.
   Кремер застонал и, казалось, утратил дар речи.
   – Я тут не виноват, – стал оправдываться сыщик. – Клянусь, инспектор! Проклятое метро. Подъехал локальный [8 - Большинство маршрутов Нью-Йоркского метрополитена делятся на экспресс-маршруты (останавливающиеся только на некоторых станциях) и локальные (со всеми остановками).] поезд, она отошла от него, будто ждет экспресс, а в последнюю минуту вскочила в вагон…
   – Ладно, хватит, – сказал Кремер. – Придержи язык. Боже… Меня удивляет, что… Хотя это не важно. Ее имя и адрес?
   Мерфи перелистал назад несколько страниц в своем блокноте:
   – Руби Лоусон. Салливан-стрит, сто четырнадцать.
   Низкорослый сыщик вынул свою записную книжку и все записал.
   – Вряд ли она это нарочно, – сказал он. – По-моему, она просто передумала в последнюю минуту. Я думаю, она…
   – Ты думаешь? Ты сказал – ты думаешь?
   – Да, инспектор, я…
   – Иди отсюда. Возьми с собой кого-нибудь, возьми Дорси, отправляйтесь по этому адресу и разыщите ее. Задерживать не надо, просто следите за ней. И ради бога, не думай! Сама мысль о том, что ты это делаешь, вызывает у меня отвращение.
   Мыслитель убрался. Мне, понятно, тоже не терпелось уйти, а потому я с удобством откинулся на спинку стула, положил ногу на ногу и начал:
   – Знаете, когда я слежу за кем-то и он спускается в метро, я обычно действую следующим обра…
   – Можешь идти, – отрезал Кремер. – Ступай вон! Если, избави боже, ты понадобишься, я знаю, где тебя найти.
   – Но я думаю…
   – Я сказал, вон!
   Я неспешно поднялся и неспешно же двинулся к выходу, а по пути даже остановился, чтобы по-дружески перекинуться парой слов с Пэрли. Но, оказавшись на лестнице, я прибавил шагу. Было сто против одного, что она меня надует, но я все равно помчался на Лексингтон-авеню к входу в Гранд-Сентрал, опустил монету и вошел в зал, где показывали хронику. В последнем ряду ее не оказалось, и я не стал тратить время, осматривая другие ряды. Раз она назвала Кремеру вымышленные адрес и имя, да еще догадалась придумать такое, чтобы оно совпадало с монограммой «РЛ» у нее на сумочке, можно было предположить, что она не станет дожидаться, когда рак на горе свистнет. В освещенном коридоре я быстро проглядел свою записную книжку, рассмотрел идею воспользоваться метро, но отмел ее и помчался на Сорок шестую улицу, где оставил машину.
   Мое высокомерное отношение к метро чуть не сыграло со мной злую шутку, потому что в этот час центр в районе Парк-авеню совершенно забит. Но ближе к окраинам я мог ехать в свое удовольствие.
   Кирпичный фасад дома номер 326 по Морроу-стрит в южном конце Гринвич-Виллидж не красили, судя по всему, уже много лет. У входа в подъезд на черных металлических кронштейнах висели два фонаря, но горел только один. Я припарковался на другой стороне улицы и поднялся по ступенькам. В вестибюле я увидел обычный ряд почтовых ящиков и кнопки звонков и под одним из них – карточку с надписью «Лэшер». Все сошлось, но вот что было занятно: на той же карточке, повыше «Лэшер», была напечатана еще одна фамилия – Гулд. Я, наклонившись, разглядывал ее, как вдруг отворилась дверь и в вестибюль вышла та, что и была мне нужна.
   Стало ясно, что мое высокомерное отношение к метро действительно едва не сыграло со мной злую шутку: девушка держала в одной руке дорожную сумку, а другой рукой, которой только что открыла дверь, уже собралась поднять с пола чемодан.
   – Разрешите мне, – сказал я, – на вид он тяжелый.
   Она бросила на меня испуганный взгляд, уронила чемодан и, присев на него, разревелась. Она даже не стала закрывать лицо руками – ее как будто прорвало.
   Я подождал с минуту, пока она успокоится.
   – Послушайте, – сказал я наконец, – вы загораживаете проход – вдруг кто-то захочет войти или выйти. Давайте возьмем эти вещи…
   – Вы грязный… – Рыдания мешали ей говорить. – Вы паршивый…
   – Нет, – твердо возразил я. – Нет, сестренка. Это вы меня надули. Даже унизили. – Я поднял сумку, которую она тоже уронила. – Идем.
   – Он мертв, – сказала она, не заботясь о таких пустяках, как слезы. – Он мертв, не так ли? Есть хоть у кого-нибудь сердце? И мне пришлось сидеть там… сидеть и изображать… – Она замолчала, прикусив губу, потом вскочила, сверкая на меня глазами. – Кто вы вообще такой? Откуда вы знаете, кто я? Как вы нашли меня так быстро? Вы сыщик, вот вы кто, паршивый сыщик…
   – Нет. – Я схватил ее за руку. – Если вы имеете в виду полицию, то нет. Меня зовут Арчи Гудвин, и я работаю на Ниро Вулфа. Моя машина на улице, и я отвезу вас к Вулфу для небольшого разговора. У него самое большое сердце в мире, помещенное в тонну жира.
   Конечно, она упиралась. И даже пригрозила позвать копа, а потом снова начала плакать, и, пока она лила слезы, я взял чемодан и сумку, вывел ее на улицу и усадил в машину. Она проплакала всю дорогу до Тридцать пятой улицы, и мне пришлось одолжить ей носовой платок.
   Обе мои руки были заняты багажом, так что на крыльце я пропустил ее вперед и попросил позвонить, чтобы Фриц открыл нам. Он впустил нас и помог ей снять пальто с таким видом, с каким метрдотель помогает герцогине Виндзорской. Одна из самых прекрасных вещей, которую можно сказать о Фрице, – это то, что в его глазах любое существо в юбке – леди.
   – Мистер Вулф обедает, – объявил он.
   – Еще бы ему не обедать. Проводи мисс Лэшер в кабинет.
   Я отнес багаж в столовую, поставил его у стены и подошел к столу. Вулф сидел там, пребывая на верху блаженства. Он перевел взгляд с чемоданов на меня:
   – Что это? Это не твои вещи.
   – Нет, сэр, – согласился я. – Это принадлежит особе по имени Роуз Лэшер, которую я привез с собой и которая сумеет помочь вам не упустить орхидеи. Она скорбит и голодна, и я голоден. Должен ли я оставаться с ней в кабинете…
   – Голодна? Приведи ее сюда. Здесь на всех хватит.
   Я сходил за Роуз. Она перестала плакать, но вид у нее был пренесчастный.
   – Мисс Лэшер, – сказал я, – это Ниро Вулф. Он никогда не говорит о делах за столом, поэтому мы сначала поедим, а потом все обсудим. – И я придвинул для нее стул.
   – Я не хочу есть, – сказала она слабым голосом. – Я не могу есть.
   Она съела семь колбасок, невзирая на всю свою скорбь. Колбаски минюи, приготовленные Фрицем, и самого Ганди сделали бы гурманом.

Глава 6

   – А теперь, – задал вопрос Вулф, – объясни мне, зачем здесь мисс Лэшер?
   Покончив с обедом, мы расположились в кабинете. Вулф восседал у себя за столом, откинувшись на спинку кресла и скрестив пальцы на усыпальнице колбасок, глаза его были полузакрыты. Я сидел за своим столом, а Роуз – в красном кожаном кресле лицом к Вулфу. Судя по складке ее губ, обед нас с ней не сблизил.
   Я быстро и полно изложил подробности.
   – Вот как! – Вулф склонил голову на одну шестнадцатую дюйма. – Приемлемо, Арчи. – Голова его повернулась к нашей гостье. – Мисс Лэшер, вероятно, вы многое можете рассказать. Говорите, прошу вас.
   – О чем говорить? – спросила она угрюмо.
   – Начните с конца. Где вы прятались в том коридоре с половины четвертого до половины пятого и кого или что вы там видели?
   – Я не пряталась. Я вышла и вернулась и тогда уже увидела, как тот человек открыл дверь. Потом я ушла…
   – Нет. Так не пойдет. Вы хотели перехватить мистера Гулда, когда он выйдет, и вы спрятались. Полиции наверняка не понравится, что вы солгали им, да еще назвали фальшивое имя и фальшивый адрес, а затем сбежали. Я могу не ставить их в известность, но при условии, что вы скажете мне правду.
   – Я вовсе не сбежала. Просто я собиралась навестить подругу.
   Выкурить ее из норы – вот это была работа! Она замкнулась на целых десять минут, наперекор всему, что говорил Вулф, и не сдавалась, пока я не принес багаж из столовой и не принялся в нем рыться. Я выудил ключи у нее из сумочки, и на мгновение мне показалось, что сейчас она начнет царапаться и пинаться, но она все-таки передумала и, сидя в кресле, только сверлила меня взглядом.
   Я перебирал вещи вдумчиво и методично. Когда я осмотрел все, в чемодане осталось полным-полно дамской одежды и аксессуаров, в основном интимного свойства, а на столе Вулфа собралась коллекция самых разнообразных вещей, отнюдь не только дамских. Рубашки, галстуки, три фотографии Гарри Гулда, пачка писем, перевязанная тесемкой, верхнее из которых было адресовано Роуз, что-то еще и большой конверт из оберточной бумаги, скрепленный зажимом.
   Я открыл конверт и извлек содержимое. Там было всего два предмета, и ни один из них не заставил мое сердце подпрыгивать. Первым был замызганный счет из «Гаража Нельсона, Саламанка, штат Нью-Йорк», причем, судя по характеру ремонта, машина по меньшей мере врезалась в гору. На счете стояла дата – 11 апреля 1940 года. Вторым предметом были несколько страниц, вырванных из «Журнала садовода», что я легко определил по качеству бумаги и типографскому шрифту. Это оказалась статья Льюиса Хьюитта, озаглавленная «Пожелтение Куруме в Америке». Я поднял брови и передал ее Вулфу. Тут я заметил нечто, что поначалу пропустил: надпись карандашом на обороте гаражного счета. Это было имя «Пит Аранго», написанное мелким изящным почерком, совершенно не похожим на тот, каким были сделаны надписи на лицевой стороне. Еще один образчик той же каллиграфии красовался на верхнем в пачке писем конверте, адресованном Роуз Лэшер. Я развязал тесемку, достал письмо и обнаружил на нем подпись – «Гарри».
   Я передал все это Вулфу, и тот просмотрел письмо.
   – Это заинтересует полицию. – Он хмыкнул и перевел взгляд на Роуз. – Это заинтересует их даже больше, чем ваш…
   – Нет! – закричала она; ее заколотило. – Вы же не станете… О, ради бога, вы не должны…
   – Где вы прятались в том коридоре?
   Тут-то ее и прорвало. Да, она находилась там с того момента, когда я увидел ее, и до того, как, приоткрыв дверь, ведущую к экспозиции, заглянула внутрь. Она пряталась за упаковочными ящиками и кустарниками у задней стены. Поднявшаяся суматоха ее встревожила, и она проскользнула из коридора в главный зал, где стала протискиваться через толпу. Тут я и вернул ей сумочку, которую она каким-то образом обронила.
   Что и кого она видела, пока пряталась?
   Ничего. Несколько человек проходили мимо. Она их не знает и никого не запомнила, кроме Фреда Апдеграфа.
   Это была явная ложь. Она не могла не видеть меня с Вулфом и Хьюиттом, когда мы шли по коридору и я поднял трость. Трость лежала как раз под той дверью, за которой она следила. Не могла она не видеть и человека, который оставил там трость. Он ведь должен был присесть, чтобы надеть петлю на рукоятку, а может быть, и приоткрыть дверь, чтобы вытянуть приготовленную петлю, скрытую среди листвы. Но Вулф оказался в незавидном положении. Он не посмел упомянуть трость, это было исключено. Неужели он ждал, что она сама невзначай проговорится о ней, а заодно и о том, кто ее там оставил?
   Ясно, ждал. Но она этого не сделала. Она снова замкнулась, и я никогда еще не видел, чтобы Вулф потратил столько сил и не продвинулся ни на шаг. В конце концов он сказал, что мы сейчас же звоним Кремеру, что было чистым блефом, но и это ни к чему не привело. После этого он сдался и вызвал Фрица, чтобы тот принес пиво.
   В эту минуту зазвонил телефон. Сняв трубку, я услышал знакомый голос:
   – Арчи? Это Сол Пензер. Могу я поговорить с мистером Вулфом?
   Вулф взял трубку у себя на столе, и я узнал, что, пока меня не было, он посылал Сола на выставку цветов. Выслушав отчет, Вулф велел Солу все бросить и ехать к нам. Положив трубку, он откинулся на спинку кресла, тяжко вздохнул и принялся бесцеремонно разглядывать Роуз.
   – Это звонил человек, – сказал он, – которого я посылал собирать информацию о мистере Гулде. Я бы предпочел, однако, получить ее от вас. Могу позволить вам до завтра покопаться в памяти относительно того, что вы видели в коридоре, но о Гулде вы расскажете мне сейчас. Впереди у нас вся ночь. Как давно вы его знали?
   – Около двух лет, – угрюмо ответила она.
   – Вы его жена? Точнее, вдова?
   Она вспыхнула, и губы ее сжались.
   – Нет. Он говорил, что он не из тех, кто женится. Так он говорил.
   – Но он жил на Морроу-стрит вместе с вами?
   – Нет, он там не жил. Он только приходил. У него была комната в одном из домов в поместье Дилла на Лонг-Айленде. Никто не знал о Морроу-стрит – я имею в виду, никто у Дилла. – Она подалась вперед, сверкнув глазами, и я был удивлен ее пылом. – И никто не должен знать, слышите? Никто, пока я жива!
   – У вас есть родственники на Лонг-Айленде? Там живет ваша семья?
   – Не ваше дело!
   – Возможно, и не мое, – согласился Вулф. – Не хотелось бы мне, чтобы оно было моим. Когда и где вы познакомились с мистером Гулдом? – (Она держала рот на замке.) – Ну же! – жестко сказал Вулф. – Не раздражайте меня без нужды. В следующий раз, когда я попрошу мистера Гудвина соединить меня с мистером Кремером, это не будет блефом.
   Она сглотнула.
   – Я работала в магазине в Ричдейле, и он… Мы познакомились там. Это было почти два года назад, он работал тогда у Хьюитта.
   – Вы имеете в виду Льюиса Хьюитта?
   – Да, в его поместье.
   – Вот как. Чем он там занимался?
   – Он был садовником. Иногда выполнял обязанности шофера. Потом его уволили. Он всегда говорил, что ушел сам, но его уволили.
   – Когда это случилось?
   – Уже больше года назад. Позапрошлой зимой, вот когда. Он был хорошим садовником и вскоре получил работу у Дилла. Это примерно в двух милях по другую сторону от Ричдейла. И он переехал туда жить.
   – Вы жили там вместе с ним?
   – Я? – Она была шокирована и возмущена. – Конечно нет! Я жила дома!
   – Прошу прощения. Сколько времени вы живете в квартире на Морроу-стрит? – (Она снова замолчала.) – Ну же, мисс Лэшер. Я могу узнать это у консьержа.
   – Послушайте, в Гарри Гулде не было ничего хорошего. Никогда не было. Я всегда знала это. Но проблема в том, что иногда если отношения начались, то уже не можешь разорвать их, даже если знаешь, что парень не подарок. Но что-то в нем было. Он всегда говорил, что он не из тех, кто женится, но, когда он привез меня на Морроу-стрит – это было в прошлом июне – и сказал, что снял квартиру, было похоже, что ему захотелось иметь дом и, может быть, жениться когда-нибудь потом. Поэтому я уволилась и переселилась туда. С тех пор я там и живу, уже девять месяцев. Сначала я тревожилась из-за денег, а потом это прошло. Денег было не слишком много, но хватало. Позже я снова начала волноваться из-за этого. Не знаю, откуда он брал деньги. – Ее как будто прорвало, и слова сыпались как горох, а Вулф просто сидел и слушал. – Он приехал как-то вечером – обычно бывал у меня четыре или пять вечеров в неделю, – это было в декабре, незадолго до Рождества, и у него было больше тысячи долларов. Он не позволил мне пересчитать их, – может, там было даже две или три тысячи. Купил мне часы, и все было прекрасно, но эти деньги… Меня тревожило, откуда у него деньги. А потом он изменился и стал приходить не так часто. А с месяц назад сказал, что собирается жениться… – Она крепко стиснула губы, а потом сглотнула.
   – Не на вас, – сказал Вулф.
   – О нет, – выдохнула она. – На мне? Нет, как вы могли бы заметить. Но он не сказал, кто она. И у него по-прежнему появлялись деньги. Он мне их больше не показывал, но я несколько раз заглядывала ночью в его карманы. У него была чековая книжка больше чем на три тысячи и множество счетов. А вчера я увидела в газете его фотографию с той девушкой на выставке цветов. Он мне ничего не говорил об этом, буквально ни слова. И не приходил на Морроу-стрит уже целую неделю. Вот почему я сегодня пошла посмотреть на них. Когда я увидела их вместе, мне захотелось его убить. Говорю вам прямо: мне захотелось убить его!
   – Но вы этого не сделали, – пробормотал Вулф.
   Ее лицо исказилось.
   – Я хотела!
   – Но не сделали.
   – Нет, – сказала она. – Нет.
   – Ну а кто-то сделал, – произнес Вулф бархатным голосом. – Его убили. И вы испытываете естественное желание, чтобы убийцу нашли. Вы, естественно, намерены помочь…
   – Не намерена!
   – Но моя дорогая мисс Лэшер…
   – Я не «ваша дорогая мисс Лэшер». – Она наклонилась к нему, сидя на самом краешке кресла. – Я знаю, кто я. Я ничтожество, вот кто, я знаю. Но не совсем уж недоразвитая – ясно? Гарри мертв, так? Кто убил его, не знаю, может, вы, а может, этот десятицентовый Кларк Гейбл, который воображает себя ужасно ловким и может по горке снизу вверх прокатиться. Кто бы это ни был, я не знаю и мне все равно. Меня волнует только одно: мои родители ничего не должны знать обо всем этом, вообще ничего. Если они узнают, им останется только похоронить меня. – Она выпрямилась. – Это дело моей чести, – сказала она. – Чести моей семьи.
   Не знаю, откуда она такого набралась, в кино или еще где, но именно так она и заявила. Я подозревал, что в кино, учитывая ее дешевую шпильку насчет десятицентового Кларка Гейбла. Это нелепо – он же так самодовольно ухмыляется. И потом, если уж я похож на киноактера, то скорее на Гэри Купера, чем на Кларка Гейбла.
   Во всяком случае, она так и сказала – честь семьи. И похоже, именно это она и имела в виду, потому что, сколько Вулф ни бился, ему ничего больше не удалось из нее вытянуть. Она не знала ни причины, по которой Гарри уволили от Хьюитта, ни источника его внезапного богатства; она не знала, зачем он так бережно хранил счет из гаража и почему интересовался пожелтением Куруме. Она о таком вообще никогда не слышала. В довершение всего она так и не вспомнила, кого или что видела в коридоре, когда пряталась там. Но Вулф продолжал давить, и было похоже, что ей предстоит тяжелая ночь.
   Около одиннадцати нам пришлось прерваться. Эта необходимость возникла в облике прибывшего Сола Пензера. Я впустил его и провел в кабинет. Быстро взглянув проницательными серыми глазами на Роуз, Сол отправил ее портрет в свою внутреннюю картинную галерею, что означало: теперь он останется там навсегда. Сол, в своем поношенном коричневом костюме – он никогда не носит пальто – и с коричневой кепкой в руке, выглядел как ветеран войны, живущий на пособие, а между тем он владел двумя домами в Бруклине и слыл лучшим детективом к западу от Атлантики.
   – Мисс Роуз Лэшер – мистер Сол Пензер, – представил их Вулф. – Арчи, дай мне атлас.
   Я пожал плечами. У Вулфа одним из любимых способов скоротать вечер было разглядывание атласа, но в такой компании? Буркнув себе под нос: «Мне нет до этого дела», я передал ему атлас и уселся на свое место, а он отправился в путешествие. Вскоре он закрыл атлас, отложил его и обратился к Роуз:
   – Мистер Гулд бывал когда-нибудь в Саламанке, штат Нью-Йорк?
   Она ответила, что не знает.
   – Письма, Арчи, – сказал Вулф.
   Я взял пачку писем, передал ему половину, а остальные начал просматривать сам. Я уже почти дошел до конца, когда Вулф вдруг удовлетворенно хрюкнул:
   – Вот открытка, которую он послал вам из Саламанки четырнадцатого декабря тысяча девятьсот сорокового года. С изображением публичной библиотеки. И написано: «Вернусь завтра или послезавтра. Люблю и целую. Гарри».
   – Значит, наверное, он был там, – мрачно согласилась Роуз.
   – Арчи, дай Солу сто долларов. – Вулф вручил Солу открытку и счет из гаража. – Поезжай в Саламанку. Самолетом до Буффало, а там найми машину. Ты знаешь, как выглядел Гарри Гулд?
   – Да, сэр.
   – Запиши даты – ну, не мне тебя учить. Поезжай туда и разузнай все, что сможешь. Как приедешь, позвони.
   – Хорошо, сэр. Могу я, если понадобится, заплатить за информацию?
   – В пределах разумного, – скорчил гримасу Вулф. – Я хочу получить все, что возможно. Дай ему двести долларов, Арчи.
   Я отсчитал из сейфа десять двадцаток, Сол спрятал их в карман и ушел, как всегда не задавая глупых вопросов.
   Позвонив, чтобы принесли пива, Вулф вновь принялся за Роуз. Сначала минут пять он пытался заставить ее вспомнить, зачем Гарри ездил в Саламанку и что он говорил ей об этом, но она ничего не вспомнила. Саламанка оставалась загадкой. Потом Вулф вернулся к прежним темам, но подошел к ним с флангов. Он обсудил с ней вопросы кулинарии. Расспросил о способностях Гарри как садовника и его опыте, о его зарплате, об отношениях с работодателями – Хьюиттом и Диллом, о том, любил ли он выпивать, и о других его привычках.
   Я, конечно, записывал все это в свой блокнот, но отнюдь не дрожал от возбуждения. Я знал, что таким образом Вулф к рассвету соберет множество фактов, которые она выболтает, сама не подозревая об этом, и один или два из них могут иметь значение, но среди них не будет того, который был нам всего нужнее, а именно: кого и что она видела в коридоре. В теперешнем нашем положении мы не могли передать ее полиции, даже если бы хотели, из-за опасности, что Кремер своими методами заставит ее говорить. А если он узнает об эпизоде с тростью, то все нам испортит. Да мне и не хотелось отдавать ее на растерзание львам, несмотря даже на ее шпильку насчет Кларка Гейбла.
   Было немного за полночь, когда в дверь снова позвонили. Я пошел открывать и был неприятно удивлен. На пороге стоял Джонни Кимс. Я никогда не был против того, чтобы привлекать других ребят для работы над нашим делом, и даже Джонни, но меня бесило, что он, со своей вечной ухмылкой, втайне метит на мое место. Так что при виде его я не взвыл от восторга, однако потом почти взвыл, хотя и не от восторга, когда увидел, что он не один, и разглядел его спутников.
   За его спиной стояла Энн Трейси. А за ней – Фред Апдеграф.
   – Приветствую, – стараясь сдержать чувства, произнес я, и они вошли.
   А этот олух сказал:
   – Сюда, мисс Трейси, – и повел ее в кабинет!
   Я шагнул вперед и преградил ему дорогу.
   – Когда-нибудь, – строго произнес я, – ты прищемишь себе нос. Подождите в гостиной.
   Он улыбнулся, как он это умеет. Я подождал, пока все трое не зайдут в гостиную, закрыл дверь, а затем вернулся в кабинет:
   – Я и не знал, что вы тут вызвали целую армию, пока меня не было. Гости. Парень, который хочет занять мое место (я ему уступлю его в любое время), моя будущая жена и здоровенный молодой человек с огромным подбородком.
   – А-а, – сказал Вулф. – Это похоже на Джонни. Он должен был позвонить. – Откинувшись на спинку кресла, Вулф хмыкнул. На миг его глаза остановились на Роуз, затем закрылись, а губы выпятились, втянулись, снова выпятились и снова втянулись, потом он открыл глаза. – Приведи их сюда.
   – Но… – начала Роуз, приподнимаясь в кресле.
   – Все в порядке, – успокоил он ее.
   Я вовсе не был уверен, что все в порядке, но это Вулфу, а не мне понадобились черные орхидеи, поэтому я повиновался, подошел к двери, соединяющей кабинет с гостиной, и пригласил их заходить. Джонни, джентльмен до мозга костей, пропустил Энн и Фреда вперед. Она остановилась посреди комнаты.
   – Здравствуйте, – вежливо сказал Вулф. – Простите, что не встаю, я редко это делаю. Разрешите познакомить вас. Мисс Роуз Лэшер – мисс Энн Трейси. Кстати, мисс Лэшер только что сказала мне, что вы собирались выйти замуж за мистера Гулда.
   – Это ложь! – заявила Энн.
   Она выглядела ужасно. Ни разу за этот день, с тех пор как началась вся эта кутерьма, она не обнаружила никаких признаков слабости: ни когда Кремер объявил об убийстве, ни когда он увел ее на допрос. Но теперь она выглядела так, будто все это ее достало. По крайней мере, так она выглядела, когда вошла, и, возможно, поэтому Энн отреагировала на заявление Вулфа столь резко:
   – Выйти замуж за Гарри Гулда? Это неправда!
   Ее голос дрожал от презрения, но, может, это было не презрение, а что-то другое.
   Роуз поднялась с кресла, ее всю трясло. Все в порядке, подумал я, Вулф сам это устроил и теперь получит сполна. Роуз выцарапает Энн глаза. На всякий случай я сделал шаг вперед. Но Роуз ничего такого не сделала. Она даже попыталась взять себя в руки.
   – Еще бы это было правдой! – закричала она, и уж в ее-то голосе точно звучало презрение. – Гарри не стал бы жениться ни на ком из вашей семьи! Он никогда не женился бы на дочери вора! – Энн молча смотрела на нее, а Роуз совсем разошлась: – Нечего задирать нос! Почему твой отец не в тюрьме, где ему самое место? А ты показываешь всем свои ноги, как десятицентовая шлюха…
   – Арчи! – резко сказал Вулф. – Отведи ее наверх.
   Роуз даже не слышала его. Я взял в одну руку чемодан, а другой схватил ее за плечо и развернул к двери. Мысль о том, что ее Гарри, который не из тех, кто женится, хотел жениться на другой, прочно засела у нее в голове, и она продолжала сыпать любезностями, даже не сознавая, что я уже вытащил ее из комнаты. Она замолчала только в прихожей и уставилась на меня.
   – Вверх два пролета, – сказал я. – Или я знаю, как нести вас, чтобы вы не смогли кусаться. – Я все еще держал ее за плечо. – Идем, сестренка.
   Она пошла. Я привел ее в свободную комнату на том же этаже, где моя, включил свет и поставил чемодан на стул.
   – Десятицентовая ванная – здесь, – показал я. – Десятицентовая кровать – там. Если вам что-нибудь понадобится… – Она уселась на кровать и разревелась, а я спустился в кухню к Фрицу. – В Южной комнате гостит леди. У нее есть своя ночная рубашка. Позаботишься о полотенцах и цветах? А то я занят.

Глава 7

   Ту ночь Энн провела в моей кровати. Вот как это произошло. Когда я вернулся в кабинет, она сидела на моем стуле, опершись локтями на мой стол и закрыв лицо ладонями. Любимая шутка Джонни – усадить кого-нибудь на мой стул. Сам он перестал делать попытки усесться на него с тех пор, как года два назад я застукал его там за изучением моего блокнота. В тот раз я вышел из себя.
   Фред Апдеграф сидел на стуле у стены, а Джонни стоял возле стола Вулфа. Вероятно, Вулф сделал ему несколько нелестных замечаний, поскольку вид у Джонни был слегка взъерошенный.
   – Да, сэр, – произнес он обиженным тоном, – но семья Трейси живет в стесненных обстоятельствах, у них нет телефона, и я решил, что лучше…
   – Ты был в доме у Трейси? Где это?
   – В Ричдейле, на Лонг-Айленде, сэр. Мне было поручено разузнать об Энн Трейси. Я выяснил, что она живет в Ричдейле, где находятся питомники и офисы Дилла. Вы знаете, она у него работает…
   – Это мне известно. Короче.
   – Да, сэр. Я отправился в Ричдейл и навел справки. Контактировал с одной молодой женщиной – вы знаете, что я всегда произвожу впечатление на молодых женщин…
   – «Контактировать» – такого глагола нет. Я сказал, короче.
   – Да, сэр. В прошлый раз вы велели мне посмотреть в словаре, и, конечно, я не хочу вам противоречить, но там есть такой глагол. Переходный или непереходный.
   – В этом доме такого глагола нет.
   – Да, сэр. Я узнал, что отец мисс Трейси много лет работал у Дилла – примерно до прошлого года. Он был помощником главного специалиста, ответственным за широколистные вечнозеленые. Дилл уволил его, когда обнаружил, что тот мошенничает с поставками грузов.
   – Мошенничает с поставками?
   – Да, сэр. Например, он должен был отправить сто рододендронов в Джерси, в поместье Каллена, но отправил двести, а за лишнее взял с получателя половинную цену и положил себе в карман. Сумма составила несколько тысяч долларов.
   Энн подняла голову, повернулась к нему и попыталась возразить.
   – Мисс Трейси говорит, там было только тысяча шестьсот долларов, – объяснил Джонни. – Я рассказываю то, что смог узнать. Люди вечно преувеличивают. Дело решили не предавать огласке, поэтому Трейси не арестовали. Он украл деньги, чтобы заплатить за лечение сына, у того что-то с глазами. Теперь Трейси не может найти работу. А его дочь работает секретарем Дилла. Она получает пятьдесят долларов в неделю, и у нее вычитают двадцать в счет компенсации за кражу, совершенную отцом, так мне сказали. Она отказалась подтвердить эти цифры.
   Вулф посмотрел на Энн.
   – Это не имеет значения, не так ли? – спросила Энн, глядя на меня.
   – Полагаю, что нет, – сказал Вулф. – Но если это не так, уточните.
   – Это не так. Я получаю двадцать долларов в неделю и плачу десять.
   – Господи, вам нужно вступить в союз! – возмутился я. Это прозвучало прямо по Фрейду. Наверное, подсознательно я имел в виду, что ей нужен союз со мной. Поэтому я поспешно добавил: – Я имею в виду профессиональный союз. Двадцать баксов в неделю!
   Джонни был явно недоволен. У него весьма консервативные взгляды. Он продолжал:
   – Это, конечно, дало мне повод. Я пошел к мисс Трейси домой и конфиденциально разъяснил ей положение, в которое она угодила. Объяснил, что в связи с расследованием убийства полиция непременно узнает о преступлении ее отца, что они с Диллом покрывают преступника и что существует только один человек, который поможет ей выпутаться, потому что он накоротке с высшими полицейскими чинами, и этот человек – мистер Ниро Вулф. Я сказал, что лучше ей немедленно отправиться к вам. Было около одиннадцати, поезда из Ричдейла уже не ходили, и мы взяли такси.
   Джонни кинул на меня победный взгляд, в котором читалось: «Попробуй-ка сравниться со мной».
   – Как далеко находится Ричдейл? – поинтересовался Вулф.
   – Отсюда? Двадцать пять миль.
   – Сколько ты заплатил за такси?
   – Восемь долларов и сорок центов, включая чаевые. Там мост…
   – Не ставь их в счет. Заплатишь сам.
   – Но сэр… Арчи всегда привозит сюда людей…
   – Заплатишь сам. Ты не Арчи, слава богу! Одного Арчи мне вполне достаточно. Я отправил тебя за фактами, а не за мисс Трейси. И уж конечно, не поручал тебе запугивать ее пустыми угрозами и рассказывать басни о моих отношениях с полицией. Иди на кухню. Нет. Отправляйся домой.
   – Но сэр…
   – Иди домой. И ради бога, перестань изображать Арчи! У тебя это никогда не получится. Иди.
   Джонни удалился.
   Вулф спросил, не хотят ли гости пива. Оба отказались. Тогда он налил стакан себе, отпил немного, вытер губы и откинулся назад.
   – Но тогда… – начала Энн, но вдруг осеклась. Она прочистила горло, сглотнула и предприняла новую попытку. – Тогда то, что он сказал… Вы говорите, что это пустые угрозы. Значит, полиция не собирается… не арестует моего отца?
   – Не могу сказать, мисс Трейси. Действия полиции предугадать невозможно. Однако это весьма маловероятно. – Взгляд Вулфа переместился на Фреда. – А вы, мистер Апдеграф? Каким образом мистер Кимс заставил приехать сюда вас?
   – Он не заставлял меня. – Фред встал. – Я приехал сам.
   – По чистой случайности? Или машинально?
   Фред шагнул вперед и положил руку на спинку моего стула, на котором все еще сидела Энн:
   – Я защищаю мисс Трейси.
   – Да? От чего же?
   – От всего, – решительно произнес он.
   Он говорил слишком громко и был еще серьезнее, чем обычно, но чем серьезнее он пытался казаться, тем моложе выглядел. В этот момент его можно было бы принять за младшего брата Энн, и я не имел против этого никаких возражений.
   – Это не простая задача, – сказал Вулф. – Вы ее друг?
   – Я больше чем друг! – заявил Фред и покраснел, как пион. – Я хочу сказать, что она позволила мне проводить ее домой.
   – Вы были у нее, когда приехал мистер Кимс?
   – Да, мы только что пришли. И я настоял, чтобы поехать вместе с ними. Мне это показалось какой-то ловушкой. Я не мог себе представить, что он работает на вас. Не похоже было. Мой отец рассказывал о вас. Он встречался как-то с вами. Вы, возможно, не помните…
   – Да, – кивнул Вулф, – это было на выставке Средне-Атлантических штатов. Как он поживает?
   – О, не слишком хорошо. – Лицо Фреда теперь приобрело нормальный цвет. – Он оставил дела, когда мы потеряли плантацию родалий. Он потратил на них всю жизнь, и, конечно, это был огромный финансовый ущерб. Думаю, вы знаете об этом.
   – Да, я читал. Пожелтение Куруме. – Вулф говорил сочувственно, но в меру. – Кстати, кто-то сказал мне – я забыл кто, – будто ваш отец убежден, что его плантацию намеренно заразил Льюис Хьюитт, из зависти. Или он подозревал Уотсона, а может, Дилла?
   – Он подозревал их всех. – Фред казался смущенным. – Всех. Но он просто… Вряд ли он сознавал, что говорит, все это так потрясло его. Он вывел больше тридцати сортов за эти десять лет, один лучше другого, и хотел весной начать их продажу. Удар был сильнее, чем папа мог вынести.
   Вулф хрюкнул:
   – Создается впечатление, что и вы не можете об этом забыть. Мистер Гудвин рассказывал мне, что сегодня днем вы ворвались на экспозицию Ракера и Дилла, срезали зараженную ветку и забрали ее с собой. В качестве сувенира?
   – Я… – заколебался Фред. – Я знаю, это было глупо. Конечно, я не могу забыть, ведь это чуть не разорило нас. Я хотел обследовать эту ветку и посмотреть, вдруг это пожелтение Куруме, вдруг эта болезнь как-то попала в экспонаты.
   – И выяснить, как именно?
   – Я мог бы, по крайней мере, попробовать.
   – Вы никогда не пытались отследить, каким путем инфекция попала на ваши плантации?
   – Нет. Два года мы не брали ни одного растения у тех, кто столкнулся с пожелтением Куруме. Только Хьюитт подарил нам несколько экземпляров японского остролиста, но они были выращены далеко от его зараженных плантаций, и все равно мы не сажали их ближе чем за полмили от родалий. – Фред как будто отмахнулся от чего-то. – Но это все в прошлом. Вот что я хочу сказать: я не думаю, что вы можете сыграть такую шутку с мисс Трейси. – Он посмотрел Вулфу в глаза. – Сейчас я отвезу ее домой.
   Выражение его глаз напомнило мне старшие классы школы. Это был взгляд «можно, я возьму тебя за руку?». Трепещи, мое сердце, меня ждет блаженство, я буду держать ее маленькую руку в своей! Я с гордостью взглянул на Энн. Девушка, способная во вторник довести Льюиса Хьюитта до того, что он пригласил ее на обед и подарил черную орхидею, а в четверг сумевшая заставить молодого выращивателя пионов так смотреть на нее, – такая девушка кое-чего стоит.
   Но в тот момент, должен признать, она выглядела не так уж и потрясающе. Она была совершенно выбита из колеи.
   – Завтра в десять утра я должна быть в офисе окружного прокурора, – сказала она Вулфу. – Я обещала, что приду. Сказала, что отвечу на все вопросы о… о том, что произошло сегодня. Но теперь я боюсь, что они станут спрашивать меня об отце. Что я должна им отвечать? Должна ли я признаться… – Она замолчала и прикусила дрожащую нижнюю губку.
   – Вам нужен адвокат, – заявил Фред. – Я найду его. Я, правда, не знаю адвокатов в Нью-Йорке…
   – Я знаю, – сказал Вулф. – Сядьте, мистер Апдеграф. – Его взгляд переместился на Энн. – Здесь найдется для вас кровать, мисс Трейси, и вам лучше воспользоваться ею. Вы выглядите утомленной. Сомневаюсь, что полиция спросит вас об отце. А если спросит, не отвечайте. Скажите им, чтобы они обратились к мистеру Диллу. Скорее они заинтересуются вашей помолвкой с мистером Гулдом.
   – Но этого не было!
   – Видимо, он думал, что было.
   – Но он не мог! Он прекрасно знал, что он мне не нравится! И он… – Она осеклась.
   – Он – что?
   – Я не могу сказать. Он же умер.
   – Он просил вас выйти за него замуж?
   – Да, просил.
   – А вы отказали?
   – Да.
   – Но вы согласились участвовать вместе с ним в этом фарсе на выставке цветов?
   – Я не знала, что он будет в нем участвовать, когда мистер Дилл попросил меня об этом около двух месяцев назад. Должен был участвовать другой молодой человек, из офиса. А потом мистер Дилл сказал, что вместо него будет Гарри Гулд. Мне он не нравился, но я не хотела отказываться, ведь мистер Дилл был так добр к моему отцу, не дал арестовать его и разрешил мне платить по частям…
   – Называйте это добротой, если вам нравится! – взорвался Фред. – Бог мой, ведь ваш отец двадцать лет на него работал!
   Вулф не обратил на него никакого внимания.
   – Мистер Гулд преследовал вас? Чтобы вы вышли за него?
   – Нет, не преследовал. Я… – Энн снова прикусила губу. – Просто он мне не нравился.
   – Вы давно знали его?
   – Не очень. Я работаю в офисе, а он на участке. Я познакомилась с ним… не помню… кажется, около трех месяцев назад.
   – А ваш отец знал его?
   Она отрицательно покачала головой:
   – Не думаю, чтобы они встречались. Папа был… Он ушел до того, как Гарри нанялся. Гарри раньше работал в поместье Хьюитта, в другой части Ричдейла.
   – Понимаю. Не знаете, почему он ушел оттуда?
   – Нет, я тогда не была с ним знакома.
   – Есть у вас какие-нибудь предположения, кто бы мог убить его?
   – Нет, – ответила она.
   Я чуть заметно приподнял бровь. Она ответила слишком быстро и расставила неправильные акценты. Темп и тон речи изменились, и этого было достаточно, чтобы поставить десять против одного за то, что она солгала. Это было плохо. До сих пор она говорила честно и откровенно, и вот, без всякого предупреждения, как будто в молоко плюхнулась большая муха. Я перевел взгляд на Фреда. Он, разумеется, ничего не заметил. Но Вулф, конечно, заметил. Его веки почти сомкнулись.
   И он набросился на нее. Он был вежлив и дружелюбен, но атаковал со всех сторон. И во второй раз за эту ночь юная особа женского пола оставила его с носом. После часа тяжелой работы он не получил даже намека на то, что сокрыто в ее черепной коробке – подозрение, факт или результат дедукции. Я тоже не получил. Но она что-то скрывала и была достаточно умна, чтобы заметить, что Вулф знает это и пытается расколоть ее.
   В половине второго Фред Апдеграф взглянул на часы, встал и объявил, что уже поздно и он должен отвезти мисс Трейси домой.
   Вулф покачал головой:
   – Она измучена, до дому двадцать пять миль, и поезда уже не ходят. Она может переночевать здесь. Я хочу поговорить с ней утром, прежде чем она пойдет к окружному прокурору. Арчи, посмотри, пожалуйста, в порядке ли Северная комната.
   Он имел в виду мою комнату и мою постель. Энн запротестовала было, но не очень настойчиво, так что я взял с собой Фрица и пошел с ним наверх, чтобы сменить белье и полотенца. Выбрав для нее пижаму – бежевую с коричневыми полосками – и положив ее на постель, я подумал, что события развиваются довольно быстро, если учесть, что не прошло и десяти часов с тех пор, как я впервые с ней заговорил, и что мы даже не были представлены друг другу как следует. Фриц отнес вниз мое белье, подушку и одеяло, а я поднялся еще на один этаж в оранжерею, срезал три черные орхидеи – по одной с каждого куста, – вернулся и поставил их в вазу на ночном столике. Хьюитт подарил ей только одну.
   На обратном пути я остановился перед дверью Южной комнаты и прислушался. Тишина. Я попробовал слегка толкнуть дверь – она была заперта изнутри. Я негромко постучал.
   – Кто там? – раздался голос Роуз.
   – Кларк Гейбл, – отозвался я. – Спокойной ночи, Руби.
   Внизу в прихожей я встретил Энн, выходившую в сопровождении Фрица из кабинета. Наверное, более галантным было бы проводить ее наверх самому, но, решив, что в собственной комнате могу слишком расчувствоваться, я просто пожелал ей спокойной ночи. Вулф сидел один в кабинете, в своем кресле, сложив руки на животе и опустив подбородок на грудь. Видимо, Фред наконец убрался. Я начал собирать диванные подушки и готовить себе постель.
   – И та и другая! – прорычал Вулф.
   – Та и другая – что?
   – Эти женщины. Две козы!
   – Только не Энн. Она, скорее, похожа на лань. Или на газель.
   – Пф!
   – Она похожа на лебедя. – Я постелил простыню на диван и заправил ее. – Я поставил возле ее кровати три черные орхидеи. По одной с каждого куста.
   – Я сказал Теодору, чтобы он поставил их в камеру для окуривания.
   – Он и поставил. Там я их и нашел. – Я расправил одеяло. – Я подумал, что мы должны получить от них как можно больше удовольствия, прежде чем они вернутся к Хьюитту.
   – Они не будут возвращены.
   – О, полагаю, будут. – Я повесил пиджак и жилет на спинку стула и сел, чтобы разуться. – А жаль. Две девушки спят наверху, и, если бы вы могли узнать то, что знают они, или, возможно, одна из них, вам удалось бы обстряпать дело. Роуз, без сомнения, видела, как убийца подстроил ловушку. Не знаю, что видела или слышала Энн, но что-то непременно есть. Это просто позор. При всем вашем хитроумии… – Я снял брюки. – При всем вашем необычайном даровании… – Я снял рубашку. – При всей вашей общепризнанной гениальности, вашем блестящем таланте вести допрос…
   Он встал и вышел, не произнеся ни слова. Я послал ему вслед пожелание спокойной ночи, но так и не дождался ответа. Тогда я запер входную дверь и улегся спать.
   И преуспел в этом. В набитом людьми доме мне надо было проснуться рано. Но когда что-то пробилось сквозь сон к моему мозгу – это был телефонный звонок – и я взглянул на часы, было уже больше восьми. Звонил Сол Пензер из Саламанки. Я соединил его с Вулфом, и тот сказал, что записывать не нужно. Это была вежливая форма приказа повесить трубку, что я и сделал. Спустившись к Фрицу в кухню, я узнал, что Вулф, Энн и Роуз уже получили свои подносы с завтраком. Я поспешно умылся, оделся и вернулся за свежим грейпфрутовым соком, яичницей с ветчиной и кофе с кексами и уже приканчивал вторую чашку, когда в дверь позвонили. Фриц был наверху, так что открывать пошел я и сквозь стеклянную панель увидел инспектора Кремера собственной персоной.
   Ситуация была весьма деликатной. Роуз могла спуститься в любую минуту, и, если она выберет ту, когда Кремер будет в прихожей, больше мы ее не увидим. Но любая задержка с открыванием двери вызовет у Кремера подозрение. И я распахнул дверь.
   – Да здравствуют закон и порядок! – сказал я сердечно. – Входите.
   – Шут гороховый, – приветствовал он меня, входя.
   Это было невежливо, и я предоставил ему самому повесить пальто и шляпу. К тому моменту, когда он покончил с этим делом, я уже закрыл дверь и опередил его на пути к кабинету. Он уставился на меня и требовательно спросил:
   – Где она?

Глава 8

   Я улыбнулся со всей любезностью, на какую только был способен.
   – Повремените минуточку, – огорченно сказал я. – И часа не прошло, как я встал, у меня еще мозг не проснулся. Во-первых, откуда мне было знать, что она замужем? Во-вторых…
   Он засопел и шагнул вперед. Я попятился назад. Маневр завершился тем, что я встал перед лестницей, которая располагалась напротив двери в кабинет, и, чтобы пройти дальше, ему пришлось бы меня задеть. Так что он остановился.
   – Я иду наверх к Вулфу, – сказал Кремер. – Я знаю, что по утрам он проводит время со своими цветочками и не спустится раньше одиннадцати. Так что я поднимусь сам. Отойди.
   Он снова двинулся вперед, и мы вступили в контакт (существительное!), но я устоял.
   – Это чертовски глупо, – заметил я. – Я имел право не впускать вас, и вы это знаете, но я впустил. Что это, по-вашему, – логово короля белых рабынь? Это дом Ниро Вулфа и его кабинет, где он принимает посетителей. Его подоходный налог за прошлый год составил одиннадцать тысяч четыреста двадцать долларов и восемьдесят три цента, и на прошлой неделе он их уплатил. Помните, что произошло, когда Пэрли обвинил меня в препятствовании должностному лицу при исполнении служебных обязанностей? Разве это было не весело?
   Кремер повернулся и протопал в кабинет. Я прошел следом, закрыл дверь и стоял между Кремером и дверью, пока он не сел. Затем, зная, что могу двигаться по крайней мере вдвое быстрее его, я прошел к своему столу.
   – Итак, – вежливо спросил я, – кто вас интересует?
   Он злобно посмотрел на меня:
   – Прошлой ночью один из людей Вулфа увез Энн Трейси из ее дома в Ричдейле. Мой сотрудник, наблюдавший за домом, опознал его и позвонил мне. Когда они прибыли сюда, здесь у дома тоже был мой сотрудник. Ваш человек скоро ушел, потом ушел мальчишка Апдеграф, а она до сих пор не выходила. Так где она?
   Итак, наша малышка Роуз пока в безопасности. Я сдержал вздох облегчения и изобразил уныние.
   – Хороший трюк, инспектор, – согласился я. – Мисс Трейси наверху, в моей кровати. Она провела там ночь.
   Кремер покраснел. Он ужасный скромник.
   – Слушай, Гудвин…
   – Нет, нет, нет, – поспешно сказал я. – Что это взбрело вам в голову? Я-то спал здесь, на диване. И вряд ли мисс Трейси все еще там. Она наверняка уже встала и оделась. У нее свидание с окружным прокурором в десять, а сейчас половина десятого.
   – Значит, ты признаешь, что она здесь?
   – Признаю? Я горжусь этим!
   – Где она? Наверху с Вулфом?
   – Понятия не имею. Я поздно встал и только что закончил завтракать.
   – Выясни. Скажи ей, что ее беседа с прокурором не состоится. Я хочу видеть ее, как только закончу с тобой.
   Я позвонил в оранжерею и через минуту услышал в трубке голос Вулфа:
   – Арчи? Ты вовремя. Позвони мистеру Хьюитту…
   – Стоп, – сказал я. – Тут у нас незадача. В кабинете сидит инспектор Кремер, свирепо глядя на меня. Вчера Джонни выследили, и мисс Трейси не должна идти к окружному прокурору, потому что Кремер желает ее видеть, как только закончит со мной. Мне кажется, он чем-то недоволен.
   – Он знает, кто ночевал в Южной комнате?
   – Думаю, нет. Уверен, что нет.
   – Очень хорошо. Я займусь этим. Мисс Трейси здесь, со мной. Она может спуститься в любой момент, как только мистер Кремер пожелает. Соедини меня с мистером Хьюиттом.
   – Прямо отсюда, при нем?
   – Разумеется.
   Я отключился и сказал Кремеру:
   – Мисс Трейси наверху, помогает Вулфу с орхидеями. Она к вашим услугам, когда захотите. Прошу меня извинить.
   Я разыскал номер телефона Хьюитта на Лонг-Айленде, позвонил, пообщался с двумя дворецкими и одним секретарем, наконец заполучил его самого и соединил с Вулфом. Затем я развернулся на своем стуле, закинул ногу на ногу и сцепил руки на затылке:
   – Хорошо, инспектор. В настоящий момент я свободен. О чем мы будем говорить?
   – Об убийстве.
   – Прекрасно. О каком-то конкретном убийстве?
   Кремер вынул из кармана сигару, сунул ее в рот и тут же вытащил обратно. Это он так пытался взять себя в руки.
   – Отдаю тебе должное, – сказал он. – За эту неприкрытую ложь я еще отыграюсь. Итак, вчера на этой выставке. Ты говоришь, что ничего не знаешь. Но… – Он снова сунул сигару в рот. – Ты ошивался там целую неделю. Каждый день. А потом происходит убийство, и ты тут как тут. Ты и Ниро Вулф.
   – Признаю, это выглядит зловеще, – сочувственно кивнул я. – Но как я уже говорил, Вулф посылал меня туда смотреть на орхидеи.
   – На экспозиции Ракера и Дилла не было орхидей.
   – Да, но там была… В общем, вы знаете, что там было. Вы видели ее. А я, в конце концов, всего лишь мужчина…
   – Паясничаешь? Ладно. Вчера около двадцати минут пятого тебя, Вулфа и Хьюитта молодой Апдеграф видел в коридоре у двери, ведущей к экспозиции Ракера и Дилла. Что вы там делали?
   – Ну… – Я помедлил. – Если я скажу вам, что дергал за шнурок, при посредстве которого был застрелен Гарри Гулд, вы ведь мне не поверите?
   – Нет.
   – Ну тогда не буду. Мы просто шли из одного места в другое.
   – Вчера ты не сказал, что вы были в коридоре в это время.
   – Виноват. Оплошал.
   – Возможно. Что ты говорил вчера Руби Лоусон?
   – Руби? – Я нахмурился. – Ах, этой девушке. Это когда я сказал Пэрли, что она китайская шпионка? Я пытался назначить ей свидание. Понимаете, когда смотришь на мисс Трейси, в душе поднимается столько чувств…
   – Не сомневаюсь. И ты назначил свидание?
   – Да.
   – Когда?
   – Никогда, его не было. Она не сдержала слово.
   – Очень плохо. Что было в записке, которую отец мисс Трейси передал тебе для нее?
   – Нет, инспектор, – сказал я с упреком, – записка была адресована не мне, и я ее не читал.
   – Ты встречался раньше с ее отцом?
   – Никогда со времен Сотворения мира.
   – Разве это не странно, что он передал дочери такую важную записку с первым встречным?
   – Не особенно. Он видел, как я входил в офис. Люди обычно доверяют мне с первого взгляда. Видимо, у меня такое лицо, особенно глаза.
   – Ясно. Этот разговор Вулфа с Хьюиттом действительно был так важен, что его нельзя было отложить, несмотря на убийство? – Кремер пожевал сигару.
   – Да, сэр, – ответил я.
   – Настолько важен, что тебе необходимо было вести записи?
   – Да, сэр.
   – Я бы хотел взглянуть на них.
   Я с сожалением покачал головой:
   – Извините, это конфиденциально. Спросите у Вулфа.
   – Спрошу. Так ты не покажешь мне записи?
   – Конечно нет.
   – Прекрасно. Так… И последнее, но важное. Почему прошлой ночью Вулф посылал в Ричдейл человека за Энн Трейси?
   – Увольте. Это происходило без меня.
   – Но ты был здесь, когда она приехала?
   – Да.
   – Ну?
   Я улыбнулся ему:
   – Когда я в детстве жил в Огайо и кто-нибудь говорил: «Ну!», мы отвечали: «Баранки гну». Разве не остроумно?
   – Еще бы! А может, Льюис Хьюитт нанял Вулфа, чтобы через него выплатить У. Дж. Диллу сумму, украденную отцом Энн Трейси, и тем самым закрыть это дело?
   Я уставился на него.
   – Вот это мысль! – с восхищением сказал я. – Все сходится. Хьюитт приглашал ее обедать…
   Дверь отворилась, и появился Фриц. Я кивнул ему.
   – Молодой человек, – сдержанно объявил он.
   – Кто? – спросил я. – Не обращай внимания на инспектора, он уже знает все на свете.
   Но Фриц не успел ответить, потому что молодой человек вошел следом. Это был Фред Апдеграф. Он остановился посередине комнаты, увидел Кремера, произнес: «О!», обратил взгляд на меня и спросил:
   – Где мисс Трейси?
   Я неодобрительно посмотрел на него:
   – Так себя не ведут. Инспектор Кремер сейчас пытает меня. Поэтому идите в гостиную и ждите своей очереди.
   – Нет. – Кремер встал. – Приведи сюда мисс Трейси, и я с ней пройду в гостиную. Я хочу видеть ее, прежде чем буду разговаривать с Вулфом. А потом мы все вместе поедем к окружному прокурору.
   – Черта с два! – заметил я.
   – Черта с два? Посылай за ней!
   Я послал Фрица. Он воспользовался лифтом, поскольку доставить надо было даму. В кабинете было слышно, как наш лифт скрипел и стонал на спуске, а потом мощно вздрогнул и остановился. Когда Энн появилась на пороге, Фред посмотрел на нее, как слепой смотрит на солнце. Надеюсь, мне удалось лучше скрывать свои чувства, тем более что Энн отнюдь не сияла. Она выдавила из себя подобие улыбки, но трудно было представить, что это лицо, с покрасневшими веками и опущенными уголками губ, еще недавно привлекало к себе больше внимания, чем миллион цветов.
   Кремер увел ее в гостиную и плотно закрыл за собой звуконепроницаемую дверь. Я прошел к своему столу, чтобы воспользоваться наконец-то представившейся возможностью просмотреть утреннюю почту. Фред слонялся по комнате, разглядывая корешки книг на полках, затем наконец сел и закурил сигарету.
   – Я мешаю? – спросил он.
   – Нисколько, – уверил я его.
   – Я могу подождать на улице. Только я немного замерз. Я тут с восьми утра.
   Я отложил почту, развернулся и посмотрел на него с благоговением.
   – Боже правый! – Я был потрясен. – Вы победили. – Я махнул рукой. – Забирайте ее.
   – Забрать ее? – вспыхнул он. – О чем вы говорите? Да кто вы такой?
   – Брат, – ответил я, – кто я такой, узнают черви, которые когда-нибудь съедят мое бренное тело, но я точно знаю, кем не являюсь. Я не тот парень, что переплыл Геллеспонт [9 - Имеется в виду античная легенда о влюбленных Леандре и Геро, которые жили по разные стороны пролива Дарданеллы (Геллеспонт), и каждую ночь Леандр переплывал пролив, чтобы увидеться с любимой.], и не тот, кто покинул поле битвы, чтобы искать сами знаете что на шелковых подушках Клеопатры. Я человек не этого типа…
   Зазвонил телефон, я снял трубку и услышал голос Вулфа:
   – Арчи, поднимись сюда.
   – Сию минуту, – сказал я, вставая, потом спросил Фреда: – Чего бы вы хотели – виски или горячего кофе?
   – Кофе, если не трудно.
   – Отлично. Идемте со мной.
   На кухне я поручил его заботам Фрица, а сам поднялся на три пролета в оранжерею. День выдался солнечный, и только несколько штор было опущено, но в первых двух помещениях окна не были прикрыты, оранжерею заливало светом, и великолепие красок буквально ослепляло. Я прошел через длинное помещение, где стоял Теодор Хорстман и осматривал колбы для проращивания семян. Здесь стекла были, конечно, затемнены. Я открыл дверь в пересадочное отделение и принюхался. У меня хорошее обоняние, и я сразу узнал запах. Я бросил взгляд на Вулфа, сидевшего на своем стуле, больше похожем на трон, убедился, что он еще жив, бросился к стене и схватил вентиль, чтобы повернуть его. Он был крепко закручен.
   – В чем дело? – сварливо спросил Вулф.
   – Пахнет цифогеном [10 - Выдуманный Рексом Стаутом смертельно токсичный фумигант для окуривания растений.].
   – Знаю. Теодор окуривал те растения и слишком рано открыл дверь. Здесь газа недостаточно, чтобы причинить вред.
   – Может быть, – пробормотал я, – но это вещество не внушало бы мне доверия, даже если бы я стоял на крыше Эмпайр-стейт-билдинга в ветреный день.
   Дверь в камеру для окуривания была приоткрыта, и я заглянул туда. Скамейки были пусты, насколько я смог разглядеть в полутьме, так как это помещение не имело окон. Запах внутри казался не сильнее, чем снаружи. Я повернулся к Вулфу.
   – Как мистер Кремер? – спросил он. – Весь на взводе?
   Я подозрительно взглянул на него. То, что он задал этот вопрос, его тон и выражение лица – любого из этих признаков было бы достаточно, чтобы я кое-что понял, а уж все три делали это кое-что настолько очевидным, что мне оставалось только спросить, как ему это удалось.
   Я посмотрел ему в лицо:
   – Кого из них вы раскололи – Роуз или Энн?
   – Никого, – ответил он благодушно. – Я целый час разговаривал с мисс Лэшер, пока ты спал, а потом побеседовал с мисс Трейси. Обе продолжают хранить свои секреты. Когда мистер Хьюитт…
   – Так почему вы злорадствуете?
   – Я не злорадствую. – Он склонил свою огромную голову набок и потер нос указательным пальцем. – Я задумал небольшой эксперимент.
   – Ах вот как! Прелестно! До того, как Кремер потащит нас всех к окружному прокурору, или после?
   Вулф хмыкнул:
   – У него такое намерение? Тогда «до». Мисс Трейси с ним?
   – Да. А юный Апдеграф на кухне. Он собирается жениться на Энн, если не окажется в каталажке в результате вашего эксперимента.
   – Я полагал, что с мисс Трейси помолвлен ты.
   – С этим покончено. Если я женюсь на ней, Апдеграф будет все время торчать под окнами и действовать мне на нервы. Он уже начал.
   – Что ж, это избавило бы нас от необходимости посылать за ним. Задержи его. Когда придет мистер Хьюитт, немедленно пришли его ко мне сюда. А сейчас спускайся вниз, позвони мистеру Диллу и соедини его со мной. По дороге убедись, что мисс Лэшер в своей комнате, не собирается выходить из нее и биться в истерике. Меня нет ни для кого, кроме мистера Дилла и мистера Хьюитта. Мне надо обдумать некоторые детали. Кстати, никому не говори о цифогене.
   Его самодовольный тон и такой же вид были просто невыносимы. К тому же я хорошо знал, что они предвещали опасность для всех заинтересованных лиц. Когда он в таком настроении, одному Богу известно, что может произойти.
   Я шел через оранжерею к лестнице, скрестив пальцы на всякий случай.

Глава 9

   Прошло около часа. Примерно в одиннадцать сорок пять, когда я сидел в кабинете один, дверь из гостиной отворилась и появилась Энн в обществе Кремера. Она выглядела разозленной и решительной, да и Кремер отнюдь не ликовал, так что я сделал вывод, что великой дружбы между ними не возникло.
   – Где Апдеграф? – спросил Кремер.
   – Наверху.
   – Я хочу видеть Вулфа.
   Я позвонил по внутреннему телефону, перемолвился несколькими словами с Вулфом и передал их инспектору:
   – Он говорит, вы можете подняться к нему. Там Хьюитт и Дилл.
   – Я бы предпочел видеть его здесь.
   Это вывело меня из себя, а я и так уже нервничал в ожидании обещанного Вулфом эксперимента.
   – Боже мой, какой же вы капризный! Придя сюда, вы готовы были пройти наверх даже сквозь меня или прямо по мне. А теперь вас надо упрашивать. Если желаете, чтобы он спустился, поднимитесь и приведите его сами.
   Кремер повернулся к Энн:
   – Пойдемте, мисс Трейси, прошу вас.
   Она медлила, поэтому я сказал:
   – Фред наверху. Пойдемте все вместе.
   Я прокладывал дорогу, а они следовали за мной. Я воспользовался лифтом, так как, поднимаясь по лестнице пешком, мы бы прошли в десяти футах от двери Южной комнаты, а Роуз могла чихнуть как раз в этот момент.
   Я отчасти ожидал увидеть примерно такую картину: один из выращивателей пионов связан, а остальные трое подносят горящие спички к его босым пяткам, но все оказалось совсем не так. Проскочив одним махом мимо двадцати тысяч орхидей в четырех помещениях, мы вошли в пересадочную комнату. В примыкающей к ней камере для окуривания горел свет, и они все сидели там и болтали, как хорошие приятели. А в пересадочной Теодор мыл старые горшки, поливая их из шланга.
   – Доброе утро, мистер Кремер, – раздался голос Вулфа. – Заходите!
   Теодор с энтузиазмом орудовал шлангом, так что вокруг летели брызги, и мы поскорее прошли в помещение для окуривания. Тут на низких шатких скамьях сидели Фред и Дилл, а Вулф, опираясь на вилы для осмунды [11 - В середине ХХ в. корневища папоротника осмунды королевской (Osmunda regalis) использовались как основной компонент субстрата для культивирования орхидей.], похожий на огромного пастушка с посохом, показывал Хьюитту вмонтированное в стену устройство и объяснял с детским пылом:
   – …Мы можем поставить цветы здесь, закрыть дверь и привести систему в действие, повернув вентиль, который я вам показывал в пересадочной. Таким образом, во время окуривания можно находиться снаружи. Дважды в год мы обрабатываем всю оранжерею и всегда используем цифоген. Это много лучше всех старых способов. Вы должны попробовать.
   – Пожалуй, я так и сделаю, – кивнул Хьюитт. – Я уж было соблазнился, но мне сказали, что он смертельно опасен.
   – Чем бы вы ни пользовались, все опасно, – пожал плечами Вулф. – Нельзя убить жучков, тлей, личинки и споры благовониями. А стоимость установки не так уж велика, если без герметической камеры, хотя я бы, разумеется, рекомендовал…
   – Прошу извинить, – саркастически произнес Кремер.
   Вулф обернулся:
   – Да, вы ведь хотели говорить со мной. – Он переместился с конца скамейки на упаковочный ящик, постепенно перенося на него свой вес, уселся прямо, ни к чему не прислоняясь и держа вилы для осмунды перпендикулярно полу рукояткой вниз, и теперь походил на старого короля Коля со скипетром. Потом притворно улыбнулся инспектору, как мог бы улыбнуться слон, если бы умел. – Итак, сэр?
   Кремер покачал головой:
   – Мне нужны вы, Гудвин и мисс Трейси. Как и окружному прокурору. Мы едем к нему.
   – Не думаю, чтобы именно это вы имели в виду, мистер Кремер.
   – Какого черта – почему нет?!
   – Потому что вам известно, что я редко выхожу из дому. Потому что вам известно, что граждане не обязаны бросать все свои дела из-за капризов окружного прокурора и мчаться куда-то по вашей прихоти. Мы уже обсуждали это не раз. У вас есть судебная повестка?
   – Нет.
   – Ну, если у вас имеются вопросы, задавайте их. Я к вашим услугам.
   – Я могу получить повестку. И окружной прокурор посодействует мне.
   – Это мы тоже обсуждали раньше. Вы знаете, что получится, если вы сделаете это. – Вулф с сожалением покачал головой. – Очевидно, опыт вас ничему не учит. Вам не удастся вынудить меня пойти на уступки. Это никому не удается, кроме мистера Гудвина. Какого дьявола вы меня раздражаете, пытаясь это сделать?! К тому же совершенно напрасно, потому что я настроен помочь вам. И я могу помочь. Хотите, окажу вам услугу?
   Если я знал Вулфа лучше, чем кто-либо из живущих, то следующим после меня был инспектор Кремер. Вот уже на протяжении многих лет время от времени он принимался бушевать – уж таковы были его методы и его характер, – но всегда знал, когда нужно остановиться. И теперь он, прищурившись, посмотрел на Вулфа, отпихнул ногой упаковочный ящик на пару футов – туда, где было посвободнее, сел и спокойно сказал:
   – Да, я хочу, чтобы вы оказали мне услугу.
   – Вот и хорошо. Арчи, приведи сюда мисс Лэшер.
   Я пошел вниз и по пути подумал, что сейчас она попадет к волкам [12 - Игра слов: фамилия Вулф (Wolfe) происходит от англ. wolf – волк.]. Мне это не нравилось. Не то чтобы я испытывал к ней какие-то теплые чувства, но мое самолюбие было задето. Это было не в стиле Вулфа. Это было вообще не в нашем стиле.
   Роуз смотрела в окно и грызла ногти. Когда она увидела меня, разразилась буря: она не может больше этого терпеть, не может сидеть взаперти, она должна выбраться отсюда, ей нужен телефон…
   – Ладно, – сказал я, – только сначала поднимитесь наверх и скажите Вулфу «до свидания».
   – Но куда я пойду… что мне делать…
   – Обсудите это с Вулфом.
   Мы поднялись с ней на один пролет и дошли до пересадочного отделения. Дверь в камеру для окуривания я, уходя, оставил прикрытой, поэтому Роуз не могла увидеть все сборище, пока я не отворил дверь и не завел ее туда. Я держал ее за руку на всякий случай – вдруг она вздумает выцарапать Вулфу глаза в качестве сувениров. Но ее реакция была совсем не такой, как я ожидал. Увидев Кремера, она словно окаменела. Постояв так секунды три, она повернулась ко мне и сказала сквозь зубы:
   – Паршивый ублюдок!
   Они все уставились на нее.
   Особенно Кремер. Наконец он заговорил, но не с ней, а с Вулфом:
   – Это и впрямь услуга. Где вы ее взяли?
   – Садитесь, мисс Лэшер, – пригласил Вулф.
   – Вы вполне можете присесть, – заверил я ее. – Тут у нас вечеринка.
   Бледная, со сжатыми губами, она почти упала на скамью. Все остальные тоже сидели на скамейках или на ящиках.
   – Я предупредил вас сегодня утром, – сказал Вулф, – что, если вы не скажете, чтó видели в коридоре, я буду вынужден передать вас полиции.
   Она не ответила. Похоже было, что она вообще не собиралась говорить.
   – Так ваша фамилия Лэшер! – зарычал Кремер. – Вы могли бы…
   – Я думаю, – вставил Вулф, – что могу сэкономить вам время. Детали выясните позднее. Ее имя Роуз Лэшер. Вчера на выставке цветов она увидела мисс Трейси и мистера Гулда на экспозиции мистера Дилла. Ей захотелось обсудить с мисс Трейси очень важный вопрос, поэтому…
   – Со мной? – вырвалось у возмущенной Энн. – Нам нечего с ней обсуждать…
   – Прошу вас, мисс Трейси, – произнес Вулф не допускающим возражений тоном. – Лучше, если меня не будут прерывать. Итак, чтобы перехватить мисс Трейси, когда та будет выходить, мисс Лэшер пробралась в коридор и спряталась там среди кустарников и упаковочных ящиков, стоящих вдоль стены, напротив двери с табличкой «Ракер и Дилл». Это было примерно в половине четвертого. Она пряталась там до половины пятого и наблюдала за дверью. Поэтому она должна была видеть все, что там происходило в течение этого часа или больше.
   Наступила тишина, слышно было только шипение шланга, из которого Теодор поливал горшки в пересадочном отделении, и плеск воды. Вулф попросил меня закрыть дверь. Я так и сделал, потом сел на скамью рядом с У. Дж. Диллом.
   – Хорошо, – сухо сказал Кремер, – детали потом. И что же она видела?
   – Она предпочитает не говорить. Но теперь, мисс Лэшер, вы нам скажете?
   Роуз посмотрела на него и снова отвела глаза, и это все, что она сделала.
   – Рано или поздно скажете, – заявил Вулф. – Мистер Кремер позаботится об этом. Он умеет… убеждать. А пока я скажу вам, чтó вы видели, по крайней мере частично. Вы видели, как к этой двери подошел человек с тростью в руке. Он воровато оглядывался и очень спешил. Вы видели, как он открыл дверь и снова закрыл ее, потом встал на колени или наклонился и что-то проделал руками, а когда ушел, то оставил на полу трость, обращенную рукоятью к щели под дверью. Вы видели это, не так ли? – (Роуз даже не посмотрела на него.) – Очень хорошо. Я не знаю, во сколько точно это произошло, но где-то между четырьмя и двадцатью минутами пятого. Скорее всего, около четырех. Следующий эпизод, о котором я знаю точно: двадцать минут пятого вы увидели, что по коридору идут трое мужчин. Они заметили трость и заговорили о ней. Один из них поднял трость, смахнул с рукоятки петлю из зеленого шнура и вручил трость другому мужчине. Не могу сказать, заметили ли вы шнур. Но вы, я уверен, не знали, что это только обрывок длинного шнура, привязанного к спусковому крючку револьвера, и что мужчина, подняв трость, тем самым произвел выстрел, убивший Гарри Гулда. Тогда вы не знали, кто эти люди, а теперь знаете. Мистер Гудвин поднял трость и передал ее мистеру Хьюитту. Третьим человеком в коридоре был я.
   Вулф достал что-то из кармана жилета левой рукой, правой он по-прежнему опирался на вилы.
   – Это обрывок шнура, снятый с рукоятки трости. Я не жду, что вы его опознаете. Могу еще сказать, что трость была передана мистеру Хьюитту, поскольку она принадлежит ему.
   И Вулф вручил шнурок Кремеру.
   Я был сражен наповал. Обычно в таких обстоятельствах я наблюдаю за выражением лиц, жестами и непроизвольными возгласами, но на сей раз Вулф меня провел. Вроде бы он был в здравом уме, со всем своим высокомерием, однако кто-то из нас двоих все же свихнулся. Он не только выложил на стол все карты, но и объяснил, как собирается проигрывать. В любом случае это означало «прощай, орхидеи!». Я взглянул на Хьюитта. Я ожидал, что он будет отчасти удивлен, отчасти разозлен, но нет. Хьюитт побледнел, но старался делать вид, что ничего особенного не происходит. Он не отрываясь смотрел на Вулфа и облизывал губы, кончик его языка ходил туда-сюда.
   «Ага, – подумал я, – вот оно что. Но тогда, господи…»
   Кремер разглядывал шнурок.
   Дилл спросил:
   – А можно и мне посмотреть? – И протянул руку.
   Кремер отдал шнурок, но глаз с него не спускал.
   – Конечно, – продолжал Вулф, – вопрос не в том, кто поднял трость, а в том, кто ее туда положил. Мисс Лэшер, которая видела, кто и как это сделал, могла бы рассказать нам, но не хочет. Она утверждает, что ничего не видела. Поэтому нам придется найти ответ косвенным путем. Есть несколько фактов, которые могут нам помочь. Но здесь беседовать не слишком удобно. Может быть, спустимся в кабинет?
   – Нет, – возразил Хьюитт. – Продолжайте и заканчивайте.
   – Продолжайте! – велел Кремер, забрал у Дилла шнурок и сунул его в карман.
   – Я постараюсь быть кратким, – пообещал Вулф. – Итак, у Гарри Гулда был работодатель. Однажды Гулд нашел в одной из его машин счет из гаража, – возможно, он завалился за сиденье и о нем забыли. Этого я не знаю. Так или иначе, Гулд нашел его и сохранил. Не знаю почему. Быть может, он подозревал, что его работодатель ездил развлекаться с женщиной, поскольку счет был из Саламанки, штат Нью-Йорк, а это довольно далеко от Лонг-Айленда. Человек, способный пойти на шантаж, склонен придерживать подобные вещи, так что понятно, почему Гулд сохранил счет. Менее понятно, почему его работодатель был столь неосторожен и оставил счет в машине. – Вулф вдруг повернул голову и резко сказал Хьюитту: – Это была просто оплошность, мистер Хьюитт?
   Но Хьюитт хорошо держался. Он уже не был бледен и перестал облизывать губы. У него были твердый взгляд и твердый голос.
   – Заканчивайте вашу историю, мистер Вулф. Я склонен… впрочем, не важно. Заканчивайте вашу историю.
   – Я предпочитаю использовать ваше имя вместо таких неудобоваримых оборотов, как «его работодатель». Так будет лаконичнее.
   – Ради бога, пусть будет лаконично! Но предостерегаю вас: лишь на том основании, что я признал эту трость своей собственностью…
   – Спасибо. Принимаю ваше предостережение. Итак, я буду говорить «Хьюитт». Настал момент, когда подозрения Гарри Гулда по поводу счета стали более определенными. Опять же не могу сказать почему, но полагаю, что он узнал о гибели в Пенсильвании самой ценной в стране плантации широколистных вечнозеленых – плантации родалий в питомниках Апдеграфа, Эри, штат Пенсильвания. Она погибла вследствие заражения пожелтением Куруме. Гулд знал также, что Хьюитт необычайно гордится своими собственными широколистными вечнозелеными и что в порыве цветоводческой гордости и зависти он способен на крайности. Будучи сам садовником, Гулд знал, как легко заразить любую плантацию с помощью одного-двух мешков загрязненного торфа, если имеешь к ней доступ. Так или иначе, но его подозрения настолько усилились, что Гулд отправился в Саламанку, расположенную на западе штата Нью-Йорк, недалеко от Пенсильвании и от Эри, и повидал владельца гаража Нельсона. Это случилось в декабре. Гулд узнал, что Хьюитт приезжал туда несколько месяцев назад на своей машине, поврежденной при аварии, и что спутником его была не женщина, а мужчина с отличительной чертой – косоглазием. Гулд поехал в Эри и нашел такого человека среди работников в питомниках Апдеграфа. Звали этого человека Пит Аранго.
   Фред Апдеграф вскочил, издав какой-то возглас. Вулф поднял руку ладонью вперед:
   – Прошу вас, мистер Апдеграф, не будем затягивать дело больше чем необходимо. – Он повернулся к Хьиютту. – Мистер Хьюитт, я честен. Я не пытаюсь запугать вас. Я признаю, что бóльшая часть этих подробностей – только предположения, но главный факт, вне сомнения, вскоре будет установлен. Прошлой ночью я послал в Саламанку человека, отчасти за тем, чтобы выяснить, почему Гарри Гулд так бережно хранил старый гаражный счет, а также – почему он записал на его обороте имя Пита Аранго, который, как я знаю, работает в питомниках Апдеграфа. Мой человек позвонил утром и сказал, что прибудет сюда в час дня и привезет с собой владельца гаража Нельсона. Он и скажет нам, приезжали вы к нему с Питом Аранго или нет. Как думаете, вы вспомните его?
   – Я… – Хьюитт сглотнул. – Продолжайте.
   Вулф утвердительно кивнул:
   – Полагаю, вспомните. Не удивлюсь, если Гулд даже получил письменное признание Пита Аранго в том, что вы подкупили его, чтобы он заразил плантацию родалий, и тогда Гулд пригрозил рассказать мистеру Апдеграфу, что Пит Аранго был вместе с вами в Саламанке, недалеко от его питомников. Так или иначе, но Гулд располагал чем-то, что позволяло ему оказывать на вас давление. Вы заплатили ему около пяти тысяч долларов. Он отдал вам это признание? Полагаю, да. А затем… Могу я высказать догадку?
   – Мне кажется, – ровным голосом произнес Хьюитт, – вы уже высказали слишком много догадок.
   – Ну, вот еще одна. Гулд увидел Пита Аранго на выставке цветов, и искушение оказалось слишком велико. Он угрозами добился у Пита нового признания и снова предъявил его вам к оплате. Сколько он требовал на этот раз? Десять тысяч? Двадцать? А может, им овладела мания величия и он притязал на шестизначную сумму? В любом случае вы решили, что дальше так продолжаться не может. До тех пор пока у Пита Аранго есть чернила и бумага, вы на крючке. И вы… Кстати, мистер Апдеграф, он все еще на выставке цветов, на вашей экспозиции? Пит Аранго? Он будет нужен нам, когда прибудет мистер Нельсон.
   – Вы чертовски правы, его можно вызвать, – мрачно сказал Фред.
   – Хорошо.
   Вулф снова повернулся к Хьюитту. Он сделал паузу, и тишина эта показалась нам гнетущей. Он подводил к кульминации и делал все так, чтобы она получилась более эффектной. Когда он заговорил, голос его был подобен гласу судьбы:
   – Полагаю, вы знакомы с законами классической драмы? Три удара возвещают о трагедии…
   Он поднял вилы для осмунды и снова опустил их, ударив об пол, и второй раз, и третий.
   Хьюитт взирал на него с саркастической улыбкой, и это получалось у него весьма неплохо.
   – Итак, – продолжил Вулф, – вы были приперты к стене и действовали быстро и эффективно. И очень искусно, если судить хотя бы по тому, что мистер Кремер не смог отследить револьвер, а ни один человек в мире не сравнится с ним в таких делах. Как почетный председатель комитета, вы, естественно, имели доступ на все этажи выставки и все экспозиции в любое время дня. Думаю, вы выбрали утренние часы, до открытия выставки для посетителей, для создания этого примитивного устройства. Я не буду притворяться, что читаю ваши мысли. Я не знаю, в какой момент и по какой причине вы решили использовать собственную трость как приманку для ничего не подозревающего человека, который пройдет по коридору и поднимет ее, тем самым произведя смертельный выстрел. Возможно, исходя из тех соображений, что…
   Дверь отворилась, и на пороге возник Теодор Хорстман.
   – Мистера Хьюитта просят к телефону, – раздраженно сказал он, поскольку терпеть не мог, когда его отрывали от дела. – Пит Аранго или как-то так.
   Хьюитт встал. Кремер открыл было рот, но Вулф опередил его:
   – Подождите! Мистер Хьюитт, вы останетесь здесь! Арчи… хотя нет, он может узнать твой голос. Ваш тоже, мистер Кремер. Мистер Дилл, ваш голос подойдет, если только вы слегка понизите его. Разговорите его, и пусть он скажет как можно больше.
   – К телефону просят меня, – сказал Хьюитт.
   И он двинулся к двери, а я встал у него на пути. Дилл поднялся с места, вид у него был нерешительный.
   – Не уверен, смогу ли я…
   – Разумеется, сможете, – заверил его Вулф. – Идите же. Телефон там, в пересадочной, на скамейке. Теодор, черт возьми, пропусти его, войди сюда и закрой дверь!
   Теодор повиновался. Когда Дилл вышел, Теодор закрыл дверь и встал возле нее, обиженно глядя на нас. Хьюитт сел на свое место и, опершись локтями о колени, закрыл лицо руками. Энн отвернулась, не желая смотреть на него. При этом она оказалась лицом к лицу с Фредом, и только тут я заметил, что он держит ее за руку. Может, это выглядело не так интимно, как если бы они сидели, скажем, в такси, но тем не менее он держал ее за руку.
   – Пока мы ждем, – продолжил Вулф, – я могу закончить свои рассуждения по поводу трости. Возможно, мистер Хьюитт решил воспользоваться ею, исходя из тех соображений, что факт принадлежности трости ему самому отвлечет от него подозрения, а не привлечет их к нему. Это так, мистер Хьюитт? Но тогда почему вы испугались моей угрозы разгласить этот факт? Полагаю, что могу ответить и на этот вопрос. Потому что вы усомнились в моей проницательности? Потому что вы опасались, что у меня вызовет подозрение, если вы, влиятельный и состоятельный человек, оберегающий свою репутацию даже от тени скандала, не будете протестовать против разглашения того факта, что ваша трость использовалась для убийства? Такие совпадения действительно чреваты неприятными осложнениями. Это было слишком скверно для вас. – Вулф смотрел на Хьюитта, с сожалением качая головой. – Однако у меня нет желания мучить вас. Теодор, попробуй-ка открыть дверь.
   – Могу и не пробовать, – отозвался Теодор, стоя спиной к двери. – Я слышал, как задвинули засов – нижний, он скрипит.
   Я встал. Не то чтобы я намеревался или мог что-то предпринять, но и пребывать в сидячем положении тоже не хотел. Кремер же остался сидеть, но глаза его, буравящие Вулфа, превратились в узкие щелочки.
   – Все равно попробуй, – спокойно сказал Вулф.
   Теодор развернулся, толкнул дверь и снова повернулся к нам:
   – Она заперта.
   – Вот как, – произнес Вулф со странным оттенком в голосе и повернул голову. – Мисс Лэшер, а вы что об этом думаете? – Его взгляд по очереди задержался на каждом из присутствующих. – Я спрашиваю мисс Лэшер, ибо она знает, что все это время я лгал. Она знает, что трость в коридоре мистер Хьюитт оставить не мог, потому что видела, как это сделал мистер Дилл. Мистер Хьюитт, позвольте поздравить вас – вы прекрасно справились с ролью!.. Мистер Кремер, вы не сможете выломать дверь: она весьма прочная…
   Кремер все-таки попробовал, налегая на дверь плечом. Лицо его побагровело. Он повернулся к нам и выпалил:
   – Бог мой, я должен был догадаться! – Он метнулся через комнату и схватил тяжелый упаковочный ящик.
   – Арчи! – резко позвал Вулф.
   За всю историю моих долгих и разнообразных взаимоотношений с инспектором Кремером мне ни разу не удавалось толком одержать над ним верх. Теперь наконец случай представился. Я обернулся вокруг него, как целлофан вокруг зубной щетки, и сильно сжал. Секунд пять он сопротивлялся, а потом перестал. Тут Фред Апдеграф вскочил и в ужасе ахнул:
   – Цифоген! Ради бога…
   – Прекратите! – скомандовал Вулф – Я знаю, что делаю. Для паники нет никаких оснований. Мистер Кремер, есть веская причина, по которой вы не должны открывать эту дверь. Если Арчи отпустит вас, вы будете слушать? Нет? Арчи, тогда держи его. Мы с вами находимся в камере для окуривания, где для уничтожения вредителей применяется цифоген – газ, вдыхая который человек за две минуты умирает от удушья. Труба проходит от баллона в пересадочном отделении, там же расположен и вентиль. Сегодня утром я перекрыл выход из трубы в этом помещении и удалил заглушку в трубе в пересадочном отделении. Поэтому, если мистер Дилл открыл там вентиль, он уже мертв или вот-вот будет мертв. Если вы пробьете в двери дыру, я не могу ручаться за последствия. Может, мы успеем выскочить достаточно быстро, но может, и нет.
   – Чертов надутый болван! – беспомощно выругался Кремер. Первый и единственный раз на моей памяти он не постеснялся присутствия дам.
   Я выпустил его и отступил назад. Он встряхнулся и рявкнул на Вулфа:
   – Вы что, так и будете сидеть здесь? Мы будем сидеть здесь? Что, нельзя позвать кого-нибудь…
   – Попробую, – примирительно сказал Вулф и стукнул своими вилами в пол пять раз с равными интервалами.
   А Льюис Хьюитт, хотите верьте, хотите нет, пробормотал, обращаясь, кажется, к Теодору:
   – В колледже я занимался в драмкружке.

Глава 10

   – Ладно, я куплю вам в награду медаль, – с явным отвращением сказал Кремер.
   Прошло пять часов. В половине седьмого вечера мы втроем сидели в кабинете: я за своим столом, Кремер в красном кожаном кресле, а Вулф за своим столом восседал, откинувшись назад и соединив кончики пальцев на вершине своего пищеприемника. Вокруг его глаз, почти полностью открытых, собрались морщинки.
   Кремер разглагольствовал:
   – Дилл был убийцей, и теперь он мертв, и это вы убили его. Вы заманили его в пересадочную комнату ложным вызовом к телефону. Он заглотил наживку, запер дверь в камеру для окуривания, где сидели мы, и открыл вентиль. Но почему же он просто не сбежал и не пошел домой? Откуда вы знали, что он не сделает этого?
   – Пф! – лениво произнес Вулф и хрюкнул. – Сбежать, не подождав четыре минуты, чтобы удостовериться, что цифоген сделал свое дело? И оставить дверь запертой, а вентиль открытым? Мистер Дилл был глуп, но не настолько же. Выждав несколько минут, он закрутил бы вентиль, открыл дверь, заглянул бы к нам и убедился, что с нами покончено, после чего спокойно вышел бы, оставив дверь закрытой, но не запертой. Как будто произошел несчастный случай. Он даже, возможно, чуть-чуть открутил бы вентиль, чтобы газ немного просачивался. – Вулф снова хрюкнул. – Нет. Здесь не было других вариантов. Я был уверен, что мистер Дилл не сбежит, не проверив, что с нами.
   – Вы были уверены.
   – Да.
   – И вы признаете это.
   – Признаю.
   – Значит, вы убили его.
   – Мой дорогой сэр, – Вулф в раздражении шевельнул пальцем, – если вы говорите так в частном порядке, чтобы выпустить пар, то у меня нет возражений. Если же вы говорите официально, то это бред. Я мог бы откровенно рассказать о своих приготовлениях даже перед судом присяжных. Я бы признал, что перекрыл выход из трубы в камеру для окуривания и открыл в пересадочной, чтобы именно в нее пошел цифоген, если мистер Дилл запрет дверь и открутит вентиль. Я также признал бы, что уговорил мистера Хьюитта разыграть этот спектакль в интересах правосудия. А он человек с чувством гражданской ответственности. Мне известно о его слабости: он всегда мечтал стать актером. Мистер Хьюитт даже позволил мне упомянуть о его трости и рассказать эту дикую басню, которая, естественно, была чистой правдой, но только не о нем, а о мистере Дилле.
   Далее, я признал бы, что договорился и с Теодором, он тоже должен был сыграть свою роль. Он работает у меня и подчиняется моим распоряжениям. Я признал бы также, что велел Фрицу находиться в комнате под оранжереей и мои три удара в пол были сигналом, чтобы он позвонил по телефону, а пять ударов позже – сигналом подняться наверх и включить вентиляцию в пересадочной, что можно сделать из прихожей. Признал бы я и то, что намеренно задержал Фрицу второй сигнал на три минуты, когда мне стало ясно, что дверь заперта; и то, что я заведомо впустил мизерное количество цифогена и в пересадочную, и в камеру для окуривания, чтобы обоняние мистера Дилла притупилось и он не встревожился, почуяв резкий запах в пересадочной после открытия вентиля. И все эти приготовления были сделаны мной в расчете на то, что если мистер Дилл откроет этот вентиль, задумав убить всех нас, то он умрет. Все это я признал бы перед судом присяжных. – Вулф вздохнул. – Но факт остается фактом: мистер Дилл открыл вентиль по собственной воле, с намерением умертвить восемь человек, включая и вас, инспектор. Ни один суд присяжных не поставит мне в вину даже причинение ущерба вашей самооценке.
   – К черту мою самооценку! – прорычал Кремер. – Почему бы вам не послать штату Нью-Йорк счет за совершение казни убийцы в вашей оранжерее? Это единственное, что вы упустили. А почему бы и нет?
   – Стоит попробовать, вдруг получится? – хмыкнул Вулф. – Скажу вам в частном порядке, мистер Кремер, что есть несколько причин, по которым было бы крайне нежелательно доводить это дело до судебного разбирательства. Первая: осудить мистера Дилла было бы весьма трудно. Это удалось бы, только если бы нашелся достаточно хороший прецедент. Вторая: всплыла бы история с тростью мистера Хьюитта, а я обязался предотвратить это. Третья: Арчи оказался бы в неловком положении. Ведь это он нажал на спусковой крючок и застрелил человека. Четвертая: мисс Лэшер покончила бы с собой или попыталась бы сделать это. Она не особенно умна, но упряма как дьявол. Она вбила себе в голову, что не должна рассказывать об увиденном в коридоре, где она пряталась, так как иначе ей придется давать показания в суде, а тогда всем станет известно о ее отношениях с Гарри Гулдом и ее семья будет обесчещена.
   – О них в любом случае стало бы известно.
   – Разумеется, коль скоро за нее взялись вы. Когда Арчи привел ее в пересадочную и там сидели вы, она уже была конченый человек. И вот в чем прелесть: мистер Дилл сознавал, как близка она к тому, чтобы сломаться, и это вкупе с перспективой встречи с владельцем гаража сломало его самого. Ситуация была щекотливая. Существовал риск, среди многих других, что в любую минуту, пока я рассказывал свою историю, мисс Лэшер сорвется и заявит, что это Дилл, а не Хьюитт положил трость у двери, и тем самым все испортит.
   – Но разве эта трость – не Хьюитта?
   – Хьюитта. И этот факт, как я уже говорил, не подлежит разглашению.
   – Как же она оказалась у Дилла?
   – Понятия не имею. Хьюитт, вероятно, оставил ее где-то, а Дилл, без сомнения, следил за ним и решил воспользоваться случаем. Кстати, не подлежит огласке и причастность к делу мисс Лэшер. Вы обещали это, не забудьте. Я обязан ей всем ходом расследования. Если бы в числе прочих вещей мистера Гулда она не упаковала бы в свой чемодан счет из гаража, я оказался бы в тупике.
   – И еще одно, – вставил я. – Публичное разглашение тех маленьких неприятностей, которые приключились с отцом мисс Трейси, не даст вам прибавки к жалованью.
   – Ничто в этом мире не даст мне прибавки к жалованью! – с чувством сказал Кремер. – А что касается отца мисс Трейси… – Он махнул рукой.
   Вулф перевел взгляд на меня:
   – Думаю, ты уже не собираешься на ней жениться.
   – Нет. Но у меня остались сентиментальные воспоминания. Боже мой, как же ей надоест Фред! И пионы! Кстати, раз уж вы подводите итоги, в чем заключалась великая тайна Энн?
   – Не такая уж великая. – Вулф покосился на часы и, убедившись, что до обеда еще почти час, скорчил недовольную гримасу. – Мисс Трейси сегодня утром подтвердила мои предположения. Мистер Гулд был насколько хитер, настолько же и безжалостен. Он пригрозил, что, если она откажется выйти за него замуж, он вынудит мистера Дилла арестовать ее отца, и убедил ее, что это в его силах. Кроме того, он упоминал о крупных денежных суммах. Поэтому естественно, что, когда Гулда убили, мисс Трейси заподозрила мистера Дилла в причастности, но по понятным причинам, опасаясь за отца, не захотела обнаруживать свои подозрения. – Вулф снова соединил кончики пальцев. – Удивительно еще, что мистер Гулд прожил так долго при его характере. Он кичился перед мисс Лэшер, что собирается жениться на другой девушке. Это было и неразумно, и жестоко. Он дал понять мисс Трейси, что шантажирует мистера Дилла. Это было крайне опрометчиво. Я полагаю даже, что это он заразил растения Ракера и Дилла пожелтением Куруме – без сомнения, чтобы усилить давление на Дилла и вытянуть из него побольше денег. Это было глупо и вызывающе. Конечно, и Дилл был не менее глуп, пытаясь нанять меня для выявления источника заражения его растений. Вероятно, подготовка убийства вывела его из равновесия, ведь в обычном состоянии он не склонен к браваде. Полагаю, у него была туманная надежда, что если он наймет меня для этого расследования, то тем самым отведет от себя подозрения в другом преступлении. Он не годился для такого обдуманного и хладнокровного убийства – у него слишком слабые нервы.
   – То ли дело у вас, – сказал Кремер, вставая. – Ну, мне пора. Одно только я не до конца понял. Дилл ездил в Пенсильванию, где подкупил этого парня, чтобы он заразил какие-то кусты. Вы говорили, что зависть цветоводов друг к другу часто доводит их до крайности, но неужели они все такие? И Дилл тоже?
   Вулф покачал головой:
   – Я говорил тогда о мистере Хьюитте. Мистер Дилл хотел только защитить свои инвестиции и доходы. Появись те родалии на рынке, и эта важнейшая отрасль его собственного бизнеса сильно пострадала бы. – Вулф вдруг выпрямился и заговорил другим тоном: – К слову, о зависти садоводов… Как вам известно, я работал на клиента. И гонорар получил заранее. Мне хотелось бы показать вам его. Арчи, принеси их сюда, пожалуйста.
   Я устал от всей этой кутерьмы и от напряжения из-за маленьких экспериментов Вулфа, но он сказал «пожалуйста». Поэтому я поднялся в оранжерею, взял орхидеи, все три, доставил их в кабинет и разместил рядышком, одну к другой, на столе Вулфа. Он встал и, сияя, склонился над ними.
   – Они абсолютно уникальны! – произнес он благоговейно. – Несравненны! Бесподобны!
   – Да, довольно красивые, – вежливо сказал Кремер, уже направляясь к выходу. – Немного однообразные, правда. Цвет какой-то тусклый. Мне лично больше нравится герань.

   Это первый из двух случаев. Вот так он получил черные орхидеи. И как вы думаете, что Вулф с ними сделал? Я не имею в виду растения. Он использовал их, чтобы, как клещами, вырвать признание в убийстве. Ведь только на прошлой неделе Куйлер Дитсон предложил ему достаточно, чтобы купить зенитную пушку. А кучу цветущих орхидей я видел на уголке шкатулки с карточкой, на которой он нацарапал свои инициалы «Н. В.». Это все.
   Я описываю этот случай только из-за орхидей. Как я уже сказал, это совершенно другие люди. Если, закончив чтение, вы подумаете, что тайна была раскрыта, то должен сказать, вы не знаете тайны, даже если видите ее.

А. Г.

С прискорбием извещаем

Глава 1

   Встреча с Бесс Хаддлстон была не первой.
   Года два назад, как-то вечером, она позвонила нам и сказала, что ей надо поговорить с Ниро Вулфом, а когда Вулф взял трубку, кротким голосом попросила его приехать к ней в Ривердейл для деловой встречи. Естественно, он осадил ее. Во-первых, если он и выбирался из дому, то только к старому другу или хорошему повару, а во-вторых, то, что какие-либо мужчина или женщина могли этого не знать, было серьезным уколом его тщеславию.
   Не прошло и часа, как она сама появилась в его кабинете – комнате, которую он использовал в качестве офиса в своем старом доме на Западной Тридцать пятой улице, возле набережной, – за чем последовали пренеприятнейшие пятнадцать минут. Я никогда не видел его взбешенным до такой степени. Лично мне предложение показалось заманчивым. Она пообещала ему две тысячи долларов, если он придет на праздник, который она устраивала для миссис Такой-то, и будет сыщиком в игре в убийство. Всего четыре часа работы, ну, может, пять, сидя с пивом, – и две тысячи долларов. Она также предложила пятьсот долларов для меня, если я приду с Вулфом и буду работать на подхвате. Видели бы вы, как он оскорбился! Можно было подумать, что он Наполеон, а она попросила его развернуть войско оловянных солдатиков в детской.
   Когда она ушла, я осудил его позицию. В конце концов, она была почти так же знаменита, как он, – самая удачливая в Нью-Йорке устроительница праздников для представителей высшего света. Сочетание талантов таких двух мастеров своего дела, как он и она, оставило бы о себе долгую память, не говоря уже о том, сколько радости принесли бы мне эти пятьсот зеленых. Но Вулф только надулся.
   Описанные события имели место два года назад. И вот жарким августовским утром, особенно жарким в силу отсутствия в нашем доме кондиционера, так как Вулф не доверял технике, она позвонила и попросила его безотлагательно приехать к ней в Ривердейл. Вулф подал мне знак отделаться от назойливой клиентки и повесил трубку. Немного позже, когда он удалился в кухню, чтобы проконсультироваться с Фрицем относительно какой-то проблемы, возникшей у них в связи с приготовлением ланча, я отыскал в справочнике номер ее телефона и перезвонил. Уже почти месяц, с тех пор как мы покончили с делом Нойхема, в доме было скучно, как в склепе, так что даже выслеживание мальчонки из прачечной, заподозренного в краже бутылки шипучки, стало бы для меня желанным занятием. Поэтому я перезвонил ей и сказал, что если она обдумывает возможность визита к нам на Тридцать пятую улицу, то я хотел бы напомнить, что Вулф занят наверху своими орхидеями утром с девяти до одиннадцати и с четырех до шести после полудня, но в любое другое время он будет рад ее видеть.
   Однако, должен признаться, он не особенно обрадовался, когда в три часа того же дня я ввел ее к нему в кабинет. Он даже не извинился, что не поднялся из своего кресла ее поприветствовать, хотя, надо заметить, ни один здравомыслящий человек после одного взгляда на его габариты и не стал бы ожидать от него подобной попытки.
   – А-а, так это вы однажды хотели подкупить меня, чтобы я изображал клоуна? – проворчал он обиженно.
   Она уселась в красное кожаное кресло, достала из большой зеленой сумки носовой платок и вытерла им лоб и шею. Она принадлежала к числу тех людей, которые мало похожи на свои фотографии в газетах, потому что самым примечательным в ее внешности были глаза, и эти глаза, стоило в них взглянуть, заставляли вас забыть обо всем остальном. Они были черными, искрящимися и производили впечатление, будто она смотрит на вас даже тогда, когда на самом деле этого быть не должно. С такими глазами она выглядела моложе своего возраста – вероятно, сорока семи или восьми лет.
   – Боже, как здесь жарко! – произнесла она. – Странно, что вы почти не потеете. Я очень тороплюсь, так как должна еще увидеться с мэром по поводу сценария шествия, организацию которого он хочет мне поручить, и поэтому не имею возможности пускаться с вами в пререкания, но ваше заявление, будто я собиралась подкупить вас, – совершеннейшая глупость. Да, глупость! С вами в качестве сыщика получился бы чудеснейший праздник. А так мне пришлось раздобыть полицейского инспектора, но он только и делал, что хрюкал. Вот так… – И она хрюкнула.
   – Если вы пришли, мадам, для того чтобы…
   – Нет, не для того. На этот раз вы нужны мне не для праздника. Хотя, может, и жаль. Дело в том, что кто-то пытается меня погубить.
   – Погубить вас? В каком смысле? Физически, в финансовых делах…
   – Просто погубить. Вам известно, чем я занимаюсь. Я организую праздники для…
   – Я в курсе, – оборвал ее Вулф.
   – Тем лучше. Мои клиенты – люди богатые и влиятельные. По крайней мере, они себя таковыми считают, и, не вдаваясь в детали, скажу, что для меня они таковыми являются в силу моей деятельности. Поэтому можете себе представить, какой будет эффект, если… Подождите, я вам сейчас покажу… – Она открыла сумочку и принялась в ней рыться, словно терьер. На пол выпорхнул маленький бумажный листок, и я было поднялся, чтобы вернуть его ей, но она лишь скользнула по нему взглядом и произнесла: – Не беспокойтесь, в мусорную корзину.
   И я, распорядившись им, как было указано, вернулся на свое место.
   Наконец Бесс Хаддлстон протянула Вулфу конверт:
   – Взгляните, что вы об этом думаете?
   Вулф осмотрел конверт с обеих сторон, вынул из него листок бумаги, прочитал и передал мне.
   – Это не подлежит разглашению, – встрепенулась Бесс Хаддлстон.
   – Мистер Гудвин не разгласит, – сухо произнес Вулф.
   Я обследовал предложенные экспонаты. Конверт с маркой и почтовым штемпелем был разрезан по краю, а адрес напечатан на пишущей машинке:

   МИССИС ДЖЕРВИС ХОРРОКС
   Восточная 74-я улица, д. 902
   Нью-Йорк

   На листке бумаги имелась надпись, также машинописная:

   Что побудило доктора Брейди неправильно выписать лекарство для вашей дочери – невежество? А может, что-то еще? Спросите Бесс Хаддлстон. Если захочет, она расскажет вам, как рассказала мне.

   Подпись отсутствовала. Я вернул листок и конверт Вулфу.
   Бесс Хаддлстон вновь вытерла лоб и шею носовым платком.
   – Это письмо не единственное, – произнесла она, глядя на Вулфа глазами, которые, как мне казалось, смотрели на меня. – Было и другое, но, к сожалению, у меня его нет. Это, как вы видите, отправлено во вторник, двенадцатого августа, то есть шесть дней назад. А то, другое, днем раньше, в понедельник, одиннадцатого, то есть неделю назад. Оно было тоже отпечатано на машинке. Я видела его. Письмо послали одному очень богатому и известному человеку, и в нем содержалось дословно следующее: «Где и с кем ваша жена бывает по вечерам? Ответ окажется для вас крайне неожиданным. Больше всех об этом знает Бесс Хаддлстон. Спросите ее». Тот человек показал мне письмо. Его жена – одна из моих самых близких…
   – Прошу вас… – Вулф направил на нее указательный палец. – Вы консультируетесь со мной или нанимаете меня?
   – Я нанимаю вас, – ответила она. – Нанимаю, чтобы вы выяснили, кто распространяет подобные вещи.
   – Дело довольно мутное и почти невыполнимое. Только корысть может заставить меня взяться за него.
   – Ну конечно, – нетерпеливо кивнула Бесс Хаддлстон. – Я и сама умею заламывать цены. И сейчас я готова к тому, что буду выжата. В противном случае что со мной станет, если все это не прекратится, и как можно скорее?
   – Очень хорошо. Арчи, твой блокнот.
   Я достал блокнот и принялся за работу. Пока она выкладывала факты, Вулф позвонил, чтобы принесли пива, и теперь сидел, откинувшись на спинку кресла и закрыв глаза. Впрочем, когда она рассказывала о почтовой бумаге и пишущей машинке, один глаз он все-таки приоткрыл. Дело в том, что бумага и конверты анонимных писем, сообщила она, были точно такими же, какие использовались для деловой переписки девушкой по имени Джанет Николс, ее ассистентки по организации праздников; причем и письма, и конверты отпечатаны на машинке, которая принадлежала ей самой, Бесс Хаддлстон, и находилась в ведении другой девушки, Мариэллы Тиммс, работавшей у нее секретарем. Конечно, при сравнении Бесс Хаддлстон лупой не пользовалась, но на первый взгляд было похоже, что использовали именно эту машинку. Обе девушки жили в ее доме в Ривердейле, и большая коробка с бумагой, конвертами и прочими канцелярскими принадлежностями хранилась в комнате Джанет Николс.
   Итак, если это не одна из девушек… Или все-таки кто-то из них?
   – Факты, Арчи, – пробормотал Вулф.
   Слуги? Нет, их не стоит принимать во внимание, сказала Бесс. Ни один слуга у нее долго не задерживался, а значит, ни один не мог успеть проникнуться к ней достаточной ненавистью. Услышав эту фразу, я понимающе кивнул, так как читал в газетах и журнальных статьях об аллигаторах, медведях и других беспокойных обитателях ее дома. Жил ли в доме кто-нибудь еще? Да, племянник Лоуренс Хаддлстон, также оплачиваемый в качестве ассистента, но, согласно мнению тетушки Бесс, никоим образом не попадавший под подозрение. Больше никого? Нет, больше никого. А лица, достаточно близкие к дому, чтобы иметь доступ к пишущей машинке и канцелярским принадлежностям Джанет Николс?
   Конечно, такую возможность имели многие.
   Вулф непочтительно хмыкнул. На всякий случай я спросил, как насчет достоверности содержавшейся в анонимках информации. Как насчет неверно назначенного лекарства и вечеров в сомнительном обществе? Черные глаза Бесс Хаддлстон впились в меня. Нет, об этих вещах ей ничего не известно. И вообще, какое это имеет отношение к делу? Какой-то негодяй пытается погубить ее доброе имя, распространяя о ней по городу неприглядные слухи, а ее, видите ли, еще и спрашивают, правда ли то, что в них говорится. Какая наглость! Хорошо, сказал я, давайте забудем о миссис Толстый Кошелек и о том, где она проводит свои вечера. Пусть на бейсболе. Но ответьте хотя бы, есть ли у миссис Джервис Хоррокс дочь, была ли она больна и лечил ли ее доктор Брейди? Да, нервно ответила Бесс, у миссис Хоррокс была дочь. Она умерла месяц назад, и доктор Брейди наблюдал ее во время болезни. От чего она умерла? От столбняка. Как она им заразилась? Расцарапав руку о гвоздь в конюшне школы верховой езды.
   – От столбняка не бывает неправильных лекарств… – проворчал Вулф.
   – Да, это было ужасно, но к делу не имеет никакого отношения, – перебила Бесс Хаддлстон. – Ой, я, кажется, опаздываю на встречу с мэром! В общем, все предельно просто. Кто-то захотел меня погубить и избрал для этого такой мерзкий и грязный способ, как клевета. Это необходимо прекратить, и, если ваши умственные способности соответствуют вашим гонорарам, вы сумеете это сделать. И конечно же, мне следует сказать вам, что я знаю, кто этим занимается.
   Я резко повернул голову в ее сторону. Глаза Вулфа широко раскрылись.
   – Что? Вы знаете?
   – Да, думаю, что знаю. Нет, точно знаю.
   – Тогда чего ради, мадам, вы меня беспокоите?
   – Потому что я не могу этого доказать. А сама она все отрицает.
   – Похоже, – Вулф метнул в нее испепеляющий взгляд, – вы менее умны, чем кажетесь, коль скоро обвиняете человека, не имея доказательств.
   – Разве я сказала, что кого-то обвиняю? Ничего подобного! Я просто поговорила по очереди со всеми: с ней, с Мариэллой, со своим племянником, с доктором Брейди и с братом. Я задавала им вопросы, я сопоставляла. И наконец поняла, что не смогу сама с этим справиться. Поэтому я и пришла к вам.
   – Методом исключения виновница – мисс Николс?
   – Да.
   – Но у вас нет доказательств, – нахмурился Вулф. – Что же у вас есть?
   – У меня есть… ощущение.
   – Пф! Основанное на чем?
   – Я знаю ее.
   – Знаете… – Вулф по-прежнему хмурился, а губы его выпятились и снова втянулись, а потом еще раз. – Вы ясновидящая? Прорицательница? Какие специфические проявления ее характера вы наблюдали? Она что, выдергивает стулья из-под людей?
   – Не кипятитесь! – осадила его Бесс Хаддлстон, хмурясь в ответ. – Вы прекрасно понимаете, что я имею в виду. Я говорю, что знаю ее, вот и все. Ее глаза, ее голос, ее поведение…
   – Понимаю. Выражаясь прямо, она вам не нравится. Она должна быть либо невероятно глупа, либо чрезвычайно умна, чтобы использовать для анонимных писем канцелярские принадлежности, за которые сама же отвечает. Вы подумали об этом?
   – Конечно. Она умна.
   – И, даже зная, что она сделала, вы продолжаете держать ее у себя на работе, в своем доме?
   – Естественно. Думаете, если бы я уволила ее, это бы ее остановило?
   – Нет. Но вы говорите, что считаете ее виновной, потому что знаете ее. Это означает, что вы знали ее неделю назад, месяц назад, год назад, знали, что она была человеком, способным на такого рода поступки. Тогда почему вы не избавились от нее раньше?
   – Потому что я… – Бесс Хаддлстон заколебалась. – А какое это имеет значение? – спросила она.
   – Для меня – огромное, мадам. Вы наняли меня, чтобы выявить источник анонимных писем. Сейчас я этим и занимаюсь. Я исследую вероятность того, что вы посылали их сами.
   Ее глаза сверкнули.
   – Сама? Но это бессмыслица!
   – Тогда отвечайте, – невозмутимо повторил Вулф, – почему, зная о дурных наклонностях мисс Николс, вы ее не выгнали?
   – Потому что она была мне нужна. Она лучшая помощница из всех, какие у меня работали. Ее идеи просто великолепны… Возьмите хотя бы Ушастого Карлика и Вечеринку Великанов… Это все она придумала. Скажу по секрету, некоторые из моих самых удачных затей…
   – Понятно… Как давно она работает у вас?
   – Три года.
   – Ее жалованье соответствует ее заслугам?
   – Да. Раньше – нет, но теперь да. Я плачу ей десять тысяч в год.
   – Тогда зачем ей губить вас? Из простого упрямства? Или вы все же дали ей повод?
   – У нее есть… вернее, она думает, что у нее есть повод для обиды.
   – Какой?
   – Дело в том, что… – Бесс Хаддлстон покачала головой. – Впрочем, не важно. Это личное. Это никак вам не поможет. Мне нужно лишь, чтобы вы отыскали источник анонимных писем и представили доказательства. Счет я оплачу.
   – Иными словами, вы заплатите мне за то, что я докажу виновность мисс Николс?
   – Вовсе нет. Любого, кто в этом повинен.
   – Независимо от того, кто это?
   – Конечно.
   – Хотя лично вы уверены, что это мисс Николс.
   – Нет, не уверена. Я только сказала, что я это чувствую. – Бесс Хаддлстон встала, взяла сумочку со стола Вулфа и поправила прическу. – Ну, мне пора. Вы сможете приехать ко мне сегодня вечером?
   – Нет. Мистер…
   – А когда вы сможете приехать?
   – Никогда! К вам приедет мистер Гудвин… – Вулф оборвал себя. – Хотя нет. Раз уж вы обсуждали происшествие со своими домочадцами, я хотел бы их увидеть. Сперва девушек. Пришлите их сюда. Я освобожусь в шесть. Вы навязали мне грязное дело, и я хочу поскорее с ним покончить.
   – Боже мой, – умиленно проговорила она, глядя на него хлопающими глазами, – с вами можно было бы устроить замечательную вечеринку! Если бы ее удалось запродать Кроутерсам, я смогла бы получить четыре тысячи… Только, похоже, если письма не прекратятся, скоро этих вечеринок будет не так уж много. Я позвоню девушкам.
   – Вот телефон, – сказал я.
   Она набрала номер, дала инструкции той, которую назвала Мариэллой, и поспешно удалилась.
   Когда, проводив посетительницу до двери, я вернулся в кабинет, кресло Вулфа оказалось пустым. В этом не было ничего тревожного, так как стрелки часов показывали без одной минуты четыре и, следовательно, ему было пора подняться к своим орхидеям, но тут я буквально остолбенел, увидев Вулфа согнувшимся, сложившимся почти вдвое, с рукой, запущенной в корзину для мусора.
   Он выпрямился.
   – Вы не ушиблись? – заботливо осведомился я.
   Проигнорировав вопрос, он придвинулся ближе к окну, чтобы рассмотреть предмет, который держал между большим и указательным пальцем. Я подошел, и он передал его мне. Это была фотокарточка девушки (на мой вкус – ничего особенного), обрезанная в форме шестигранника и размером с пятидесятицентовую монету.
   – Хотите поместить ее в свой альбом? – спросил я.
   Это он тоже проигнорировал.
   – На свете нет ничего, – сказал он, глядя на меня так свирепо, словно это я занимался рассылкой анонимок, – ничего столь же неубиваемого, как человеческое достоинство. Эта особа делает деньги, придумывая дуракам, как им лучше убивать свое время. Ими она платит мне, чтобы я рылся в ее грязном белье. Половина моего гонорара уходит на налоги, используемые для того, чтобы делать бомбы, которые разрывают людей на куски. И все же у меня есть достоинство! Пусть спросят Фрица, моего повара. Пусть спросят Теодора, моего садовника. Пусть спросят тебя, моего…
   – Правую руку.
   – Нет.
   – Премьер-министра.
   – Нет.
   – Приятеля.
   – Нет!
   – Сообщника, лакея, военного секретаря, наемника, товарища…
   Он был на пути к лифту. Я бросил фотокарточку к себе на стол и отправился на кухню выпить стакан молока.

Глава 2

   – Вы опоздали, – укоризненно сказал я девушкам, пропуская их в кабинет. – Мистер Вулф ждал вас к шести часам, в это время он спускается из оранжереи. А сейчас уже на двадцать минут больше. Теперь он удалился на кухню и занялся операциями с солониной.
   Они сели, и я принялся их рассматривать.
   – Вы имеете в виду, что он ест солонину? – спросила Мариэлла Тиммс.
   – Нет. Это будет позже. Он готовит из нее хэш [13 - Хэш (от англ. corned beef hash) – популярное в США блюдо, представляющее собой смесь из рубленого мяса (солонины), картофеля и овощей, которую запекают или поджаривают.].
   – Во всем виновата я, – сказала Джанет Николс. – Я вернулась только к пяти и была в одежде для верховой езды, поэтому мне пришлось переодеваться. Извините.
   Она не слишком походила на прекрасную амазонку. Не то чтобы она была плохо сложена, нет. Она была довольно миниатюрной, с красивой фигурой. Но ее бледное лицо скорее наводило на мысль о подземке, нежели о верховой прогулке. Не скрою, но, так или иначе, я ожидал чего-то неординарного, ведь Бесс Хаддлстон подозревала, что эта девушка была автором анонимных писем и, кроме того, придумала Ушастого Карлика и Вечеринку Великанов. Я был сильно разочарован. Она выглядела как школьная учительница… Или, точнее сказать, как заурядная школьная учительница без будущего.
   Мариэлла Тиммс, напротив, нисколько не разочаровала меня. Она меня раздражала. Ее волосы начинались далеко над изгибами бровей, что делало брови еще выше и шире, чем они были, и придавало всему лицу вид возвышенный и одухотворенный. Но ее глаза были страшно застенчивы, и это ей ужасно не шло. Если у вас вид возвышенный и одухотворенный, вам нет нужды чего-то стесняться, если, конечно, в ваших мыслях не содержится ничего постыдного. Кроме того, у нее был сильный южный акцент. «Солонина». Поверьте, я не брежу по ночам баталиями Гражданской войны, и уж во всяком случае моя сторона победила, но эти южные красотки… Их акцент звучит как намеренный вызов. Это задевает. Да и еще раз да, я родился и вырос на Севере!
   – Пойду посмотрю, не удастся ли его вызволить, – сказал я и двинулся через холл на кухню.
   Надежда заполучить Вулфа, чтобы он пришел и занялся делом, еще теплилась, покуда он не успел погрузить свои руки в мясо. Хэш, вернее, то, что должно было им стать, лежало на блюде на столе, а Фриц и Вулф стояли по обе стороны и что-то обсуждали. При моем появлении они посмотрели на меня так, словно я ввалился на заседание кабинета министров в Белом доме.
   – Они здесь, – объявил я. – Джанет и Мариэлла.
   Взглянув на лицо Вулфа в тот момент, можно было ставить сто против одного, что сейчас он прикажет мне передать девушкам, чтобы они приходили завтра. Он уже открыл рот, но в этот момент за моей спиной распахнулась дверь и через кухню проплыло:
   – А-а, так это здесь готовят хэш из солонины…
   Воспроизвести акцент я больше не пытаюсь.
   Вслед за голосом мимо меня продефилировала его обладательница. Она подошла прямо к Вулфу и наклонилась, чтобы взглянуть на блюдо с мясом.
   – Извините, – произнесла она так, как я все равно не смогу передать на бумаге, – но хэш из солонины – это мой конек. Тут ничего нет, кроме мяса, да?
   – Как видите, – буркнул Вулф.
   – Оно нарезано слишком мелко.
   Вулф окинул ее хмурым взглядом. Я чувствовал, что его раздирают противоречивые чувства. Присутствие особы женского пола на кухне было кощунством. Женщина, критикующая его или Фрица кулинарное искусство, была оскорбительницей вдвойне. Но солонина являлась в жизни Вулфа одной из самых сложных проблем, доселе так и не разрешенной. Как смягчить соленый привкус, сохранив ее уникальный букет? Как избавиться от ее сухости, этого вечного проклятия, и чтобы она при этом не раскисла? Теории и эксперименты длились годами. Он насупился, но не указал Мариэлле на дверь.
   – Это мисс Тиммс, – представил я. – Мистер Вулф. Мистер Бреннер. А мисс Николс находится сейчас в…
   – Нарезано слишком мелко – в каком смысле? – свирепо спросил Вулф. – Это не нежное свежее мясо, которое может потерять сок…
   – Только, пожалуйста, успокойтесь. – Ладонь Мариэллы легла на его руку. – Оно еще не погублено, просто было бы лучше нарезать его чуть крупнее. Но на такое количество мяса картофеля, пожалуй, многовато. К тому же, если у вас нет требухи, вам не удастся…
   – Требухи! – проревел Вулф.
   – Да, да, – кивнула Мариэлла, – свежей свиной требухи. В этом-то весь секрет. Слегка обжаренной в оливковом масле, с луковым соком…
   – Силы небесные! – Вулф стоял, уставившись на Фрица. – Ничего подобного я прежде не слышал. Это никогда не приходило мне в голову. Фриц, а?
   Фриц задумчиво наморщил лоб.
   – Не исключено, что в этом что-то есть, – согласился он. – Можно попробовать. В качестве эксперимента.
   Вулф повернулся ко мне, быстро приняв решение:
   – Арчи, позвони Крецмейеру и спроси, есть ли у него свиная требуха. Два фунта.
   – Позвольте, я помогу вам, – сказала Мариэлла. – Здесь требуется некоторая сноровка…
   Так и случилось, что мое первое и довольно близкое знакомство с Джанет состоялось в тот же день. Я решил, что для поездки на рынок за требухой было бы неплохо взять с собой компанию, и, так как Мариэлла прилипла к Вулфу, а он, во всяком случае на время эксперимента, – к ней, я прихватил Джанет. К тому времени, когда мы вернулись домой, я окончательно утвердился в мысли, что она невиновна. Хотя, впрочем, и с самого начала я не был склонен считать ее в чем-либо виновной, поскольку не мог поверить, что кто-то, кто не является очевидным монстром, способен на авантюру с рассылкой анонимных писем. Признаюсь также, что она не поразила меня живостью ума и была рассеянна в разговоре, что, однако, при данных обстоятельствах было неудивительно, так как она, по всей вероятности, знала, чему обязана своим приглашением к Вулфу.
   Я вручил засевшим на кухне виртуозам по изготовлению солонины требуху и поспешил вернуться в кабинет, где оставил Джанет. На обратном пути с рынка я рассказывал ей о гибридизации орхидей и теперь подошел к столу, чтобы взять стопку селекционных карточек, которые собирался показать ей, как вдруг заметил, что со стола кое-что исчезло. Поэтому, предоставив ей разглядывать карточки, я вернулся на кухню к Вулфу и спросил, был ли кто-нибудь в кабинете в мое отсутствие. Он стоял возле Мариэллы, наблюдая за ее манипуляциями на разделочной доске, и я услышал в ответ лишь рычание.
   – Никто из вас не покидал кухню? – не отступался я.
   – Нет, – произнес он коротко. – А что?
   – Кто-то умыкнул мой леденец, – ответил я и, оставив Вулфа с друзьями по песочнице, вернулся в кабинет.
   Джанет сидела и перебирала карточки, раскладывая их на коленях. Я встал перед ней и дружелюбно осведомился:
   – Что вы с ней сделали?
   Она подняла глаза. В таком ракурсе, с поднятым вверх лицом, она казалась почти хорошенькой.
   – Что я сделала… что?
   – С карточкой, которую взяли с моего стола. Это единственный имеющийся у меня ваш портрет. Куда вы ее дели?
   – Я не… – Она осеклась. – Я не брала! – наконец произнесла она с вызовом.
   Я сел и укоризненно покачал головой:
   – Выслушайте меня внимательно. Не стоит лгать. Мы ведь друзья. Мы плечом к плечу преследовали дикую кабанью требуху в ее логове. Снимок – моя собственность, и он мне нужен. Может быть, он случайно соскользнул в вашу сумочку? Взгляните.
   – Его там нет. – С новой ноткой гнева в голосе и с новым приливом краски к щекам она сделалась еще лучше. Левой рукой она прижимала лежавшую на стуле сумочку.
   – Позвольте, я проверю. – Я направился к ней.
   – Нет! – воскликнула она. – Его там нет! – Она положила ладонь на живот. – Он здесь.
   На мгновение я замер, решив, что она его проглотила. Затем я вернулся в кресло и сказал:
   – Ладно. В любом случае вам придется его вернуть. Есть три варианта – выбирайте. Или вы достанете его сами, или это сделаю я, или я позову Мариэллу и буду держать вас, пока она будет вас обыскивать. Первое кажется мне наиболее приемлемым для леди. Я отвернусь.
   – Пожалуйста, не надо. – Она еще крепче прижала ладонь к животу. – Ну пожалуйста. Это моя фотокарточка.
   – На этой фотокарточке действительно изображены вы, но отсюда не следует, что это непременно ваша фотокарточка.
   – Ее дала вам мисс Хаддлстон.
   Я не видел причины отрицать очевидное:
   – Да, ее дала мне она.
   – И она сказала вам… она… она думает, что это я рассылала эти ужасные письма! Я знаю, она в этом уверена!
   – Это, – твердо ответил я, – уже другое дело, и им занимается мой шеф. Меня же интересует только фотокарточка. Возможно, она действительно примечательна лишь тем, что на ней изображена девушка, которая придумала Ушастого Карлика и Вечеринку Великанов. В таком случае, если я попрошу мистера Вулфа, он, скорее всего, ее вам отдаст. Я даже допускаю, что мисс Хаддлстон могла эту фотографию украсть. Почем знать? Она не сказала, откуда ее взяла. Но в данный момент вы стащили ее с моего письменного стола, и я хочу, чтобы вы ее вернули. Вы можете сделать себе другую, а я – нет. Итак, мне позвать Мариэллу? – Я повернул голову и сделал вид, что готов завопить.
   – Нет! – воскликнула она, встала со стула и, повернувшись ко мне спиной, принялась проделывать странные телодвижения.
   Когда она протянула мне фотографию, я сунул ее под пресс-папье на столе Вулфа и стал помогать ей подбирать с пола селекционные карточки.
   – Посмотрите, что вы наделали, – сказал я. – Вы все перепутали. Чтобы привести их в порядок, придется теперь изрядно повозиться…
   На какое-то мгновение мне показалось, что сейчас польются слезы, но этого не произошло. Мы провели вместе час – не так чтобы весело, но довольно мирно. Я избегал заговаривать о письмах, потому что не знал, какую линию расследования собирается избрать Вулф.
   Наконец он принялся за дело, но выяснилось, что линии попросту нет. Минуло уже девять часов, когда, успешно расправившись с хэшем и гарниром, мы собрались в кабинете. С хэшем все оказалось в порядке. Он получился на славу. Вулф уничтожил три порции и, разговаривая с Мариэллой, чем занимался бóльшую часть трапезы, не только был снисходителен, но и выказывал определенное уважение. Вначале, правда, произошел один неприятный эпизод, когда Джанет не захотела положить себе хэша и Фрицу было велено нарезать для нее ветчины.
   – Ты не ешь, потому что это готовила я, – обиженно сказала тогда Мариэлла.
   Джанет запротестовала, уверяя, что просто не любит солонину.
   Позже, в кабинете, стало ясно, что секретарша и ассистентка по организации праздников не питали друг к другу особо нежных чувств. Нет, они не обвиняли друг друга в написании злонамеренных писем. Открытой враждебности не было, но несколько взглядов, которые я приметил, отрываясь от записной книжки, и интонации, с которыми они обращались друг к другу, свидетельствовали, что достаточно поднести спичку – и произойдет вспышка. Вулфу, насколько я мог судить, не удалось выяснить ничего, кроме набора несущественных фактов. Обе девушки проявили, мягко говоря, сдержанность. По их словам, Бесс Хаддлстон была весьма удовлетворительной патронессой. Они признавали, что ее прославленная эксцентричность временами усложняла им жизнь, но увольнение им не грозило. Джанет работала у нее три года, Мариэлла – два, и ни та ни другая не имели ни малейшего представления о том, кто бы мог рассылать эти страшные письма. О врагах Бесс Хаддлстон им ничего не было известно… Да, конечно, ее выходки задевали некоторых за живое, и за последние месяцы к канцелярским принадлежностям Джанет имели доступ многие люди, но чтобы кто-то мог посметь, чтобы кто-то мог решиться… и т. д. и т. п.
   Да, они знали Элен, дочь миссис Джервис Хоррокс, – она была близкой подругой Мариэллы. Ее смерть стала страшным потрясением. И они достаточно хорошо знают доктора Алана Брейди. Он преуспевает, приятен в общении и имеет прекрасную репутацию. Он частенько совершал верховые прогулки вместе с одной из них или с Бесс Хаддлстон. Школа верховой езды? Нет, Бесс Хаддлстон держит лошадей в конюшне у себя в Ривердейле, и доктор Брейди нередко заглядывает к ним по пути из Медицинского центра. Это всего в десяти минутах езды.
   Нет, Бесс Хаддлстон никогда не была замужем. У нее есть брат Дэниел, кажется химик, человек совершенно несветский, который показывается в доме раз в неделю к обеду. Еще Ларри, ее племянник, молодой повеса, живущий у своей тетушки и получающий деньги неизвестно за что. И больше вроде бы никаких других родственников или настоящих близких друзей, если, конечно, не принимать во внимание, что у Бесс Хаддлстон сотни друзей и знакомых обоих полов и всех возрастов…
   Это тянулось почти два часа.
   Проводив девушек к машине – я отметил, что за руль села Мариэлла, – я вернулся в кабинет и стал свидетелем того, как Вулф залпом выпил стакан пива и налил себе новый.
   – Фотография обвиняемой, если она вам нужна, там, под пресс-папье, – сказал я. – Девушке очень хотелось заполучить ее обратно. Пока меня не было, она даже стащила ее и спрятала в место, пожалуй, слишком пикантное, чтобы упоминать его в вашем присутствии. Мне удалось вернуть фотографию, каким образом – не важно. Я ожидал, что она попросит ее у вас, но этого почему-то не произошло. Кстати, если вы предполагаете, что сможете распутать дело, занимаясь…
   – Будь оно неладно, это дело! Черт меня дернул за него взяться! – Вулф с сожалением вздохнул, определенно из-за пива, которое только что проглотил. – Завтра отправляйся туда и осмотрись. Думаю, во всем повинны слуги. Проверь пишущую машинку. Далее, племянник. Поговори с ним и реши, есть ли надобность мне с ним встречаться; если да – привези его. И доставь сюда доктора Брейди. Лучше всего после ланча.
   – Будет исполнено, – отозвался я.
   – Около двух, – уточнил он. – А теперь, пожалуйста, возьми блокнот. Я продиктую письмо. Отправь его сегодня же вечером, заказным. Профессору Мартингейлу из Гарвардского университета. Дорогой Джозеф! Я сделал замечательное открытие или, вернее, проведал о таковом. Ты наверняка помнишь состоявшуюся между нами прошлой зимой дискуссию относительно возможности использования свиной требухи в связи с…

Глава 3

   С того самого происшествия в феврале 1935 года, когда Вулф отправил меня выполнять очередное поручение, я всякий раз, собираясь куда-нибудь по нашему делу, задаюсь вопросом: брать ли пистолет? Я это делаю редко, но, окажись он у меня под рукой в тот вторник, ему бы нашлось применение. Клянусь, я пристрелил бы эту гнусную тварь, этого орангутана, или меня зовут Арчибальд, а не Арчи!
   В прежние времена, чтобы добраться от Тридцать пятой улицы до Ривердейла, приходилось тратить добрых три четверти часа, но теперь, когда есть Вестсайдское шоссе и мост Генри Гудзона, это можно сделать всего за двадцать минут. Бывать у Бесс Хаддлстон дома мне раньше не доводилось, но я ничуть не удивился при виде окружавшей ее владения хитроумной ограды, так как, благодаря прессе, имел некоторое представление о ее жилище. Я оставил «родстер» на обочине дороги и, миновав калитку, направился через лужайку к дому. Участок был обильно засажен деревьями и кустарником, поодаль справа виднелся овальный плавательный бассейн.
   В двадцати шагах от дома я внезапно остановился. Откуда он взялся – ума не приложу, но вот он стоит на тропинке прямо передо мной, большой и черный, и скалит зубы в дурацкой улыбке, если, конечно, это так можно назвать. Я переминался с ноги на ногу и смотрел на него. Он не двигался. Мысленно помянув недобрым словом его предков, я шагнул вперед, но стоило мне приблизиться, как он издал какой-то непонятный звук, и я снова остановился. Черт с тобой! – подумал я. Если это твоя личная тропинка, так бы сразу и сказал. Заметив с противоположной стороны от бассейна еще один проход, я направил стопы туда. При этом я двигался бочком – мне очень хотелось посмотреть, что же он предпримет. Вскоре это выяснилось: он припустил за мной на всех четырех. И так получилось, что, глядя на него и пятясь назад, я зацепился ногой за нечто похожее на бревно и лежавшее у края бассейна и, растянувшись на земле, едва не угодил в воду. Когда я снова принял вертикальное положение, «бревно» уже медленно ползло в мою сторону. Это был один из аллигаторов Бесс Хаддлстон. Орангутан сел на траву и начал смеяться. Конечно, звук, который он издавал, едва ли можно было назвать смехом, но, судя по выражению его морды, он был в восторге. Вот тут бы я его и пристрелил. Обогнув бассейн, я выбрался на дорожку и уже в который раз направился к дому, но он снова был там – легок на помине – в десяти ярдах от меня, преграждая путь, со своими кретинскими ужимками. Я остановился.
   – Он хочет поиграть в пятнашки, – послышался мужской голос.
   До того момента я был слишком занят, чтобы заметить появившегося в дальнем конце террасы человека. Оглянувшись, я заметил, что он был приблизительно одного возраста со мной, одет в зеленую рубашку и кирпичного цвета брюки и смотрел на меня несколько свысока.
   – Он хочет поиграть в пятнашки, – повторил он.
   – А я – нет, – ответил я.
   – Если вы его рассердите, он укусит. Идите по траве к дому, а когда он попытается до вас дотронуться, увернитесь. Сделайте так три раза, затем дайте ему возможность вас запятнать и скажите «Мистер» восхищенным голосом. Вот и все. Мистер – это его имя.
   – Мне проще развернуться и поехать домой.
   – Я не стал бы этого делать. Он возмутится.
   – Но ведь он может и схлопотать от меня.
   – Может. Хотя сомневаюсь. Если вы сделаете ему больно и вас поймают, моя тетя… Вы ведь, насколько я понимаю, Арчи Гудвин? Меня зовут Ларри Хаддлстон. Я не рассылал этих писем и не знаю, кто бы мог заниматься подобными вещами. Тетя спустится позже. Она сейчас наверху, ругается с братцем Дэниелом. Я не могу пригласить вас в дом, пока вас не пропустит Мистер.
   – Вы хотите сказать, что каждый, кто сюда приходит, обязан поиграть в пятнашки с этим бандитом? Неужели орангутан…
   – Мистер не орангутан. Он шимпанзе. Он редко заигрывает с незнакомыми. Вы, должно быть, ему понравились.
   Пришлось покориться. Я зашагал по траве, был остановлен, трижды увернулся, сказал «Мистер» так восхищенно, как только сумел, и наконец был пропущен. Мистер довольно взвизгнул, промчался галопом к дереву и повис на ветке. Осмотрев тыльную сторону кисти руки, я обнаружил на ней кровь.
   – Он вас укусил? – поинтересовался племянник, не то чтобы очень заботливо.
   – Нет. Должно быть, я поранился, когда упал.
   – А-а, вы споткнулись о Моисея. Сейчас принесу йод.
   Я сказал, что не стоит беспокоиться по пустякам, но он провел меня через террасу в дом, где в просторной гостиной с большими окнами и камином стояло множество кресел, диванов и пуфиков, достаточных для проведения вечеринки средних размеров. Когда Ларри открыл дверцу висевшего возле камина шкафчика, взгляду представилась батарея расположенных в полном боевом порядке медикаментов: перекись, бинт, йод, пластырь и всевозможные мази.
   Я смазал ранку йодом и, чтобы не молчать, сказал:
   – Удобное место для аптечки. Все всегда под рукой.
   – Это из-за Мистера, – кивнул Ларри. – Сильно он не кусается, но поцарапать может. Потом есть еще Лого и Лулу. Они тоже любят повозиться.
   – Лого и Лулу?
   – Медвежата.
   – Ах, медвежата… Понимаю. – Я опасливо оглянулся по сторонам и, поставив бутылочку обратно на полку, закрыл дверцу. – А где они сейчас?
   – Дрыхнут где-нибудь. Они всегда спят после обеда. Вы увидите их позже. Может, выйдем на террасу? Вы какой виски предпочитаете: скотч, ржаной, бурбон?
   Терраса оказалась очень приятной. Она находилась на теневой стороне и была выложена большими каменными плитами неправильной формы, промежутки между которыми были заполнены полосками плотного дерна. Мы провели там больше часа, но вся польза, которую мне за это время удалось извлечь, – это три хайбола. Ларри не пришелся мне по душе. Он говорил как актер; из его нагрудного кармана торчал зеленый, под цвет рубашки, платок; меньше чем за шестьдесят минут он успел трижды упомянуть Светский календарь; и наконец, его часы имели шестигранную форму, хотя приличные часы могут быть только круглыми. Что касается невзыскательной болтовни, он показался мне довольно остроумным, но, должен признаться, в компании он выглядел бы достаточно блекло. Секретами он не разбрасывался. Тема анонимных писем вызвала у него взрыв негодования. Еще я узнал, что он умеет пользоваться пишущей машинкой, что Мариэлла отправилась в центр города с какими-то поручениями, а Джанет была с доктором Брейди на верховой прогулке. К доктору Брейди он, похоже, относился несколько неуважительно, хотя я и не смог уловить, почему именно.
   Когда пробило пять, а тетя так и не появилась, он пошел разузнать и, вернувшись через минуту, сказал, что я могу подняться к ней. Он проводил меня по лестнице, показал нужную дверь и исчез. Я переступил порог и очутился в кабинете. Там никого не было. Повсюду царил беспорядок. В кресле горой лежали телефонные книги. Листки промокательной бумаги на столе использовались, очевидно, еще со времен подписания Декларации независимости. Пишущая машинка пылилась без чехла. Я стоял и невесело глядел по сторонам, когда наконец в комнату вбежала Бесс Хаддлстон, за которой трусил тощий субъект. Его глаза были такими же черными, как у нее, но в остальном он казался усохшим и выцветшим.
   – Извините. Здравствуйте. Мой брат. Мистер Голдвин, – произнесла она, прошмыгнув мимо меня.
   – Гудвин, – твердо поправил я и пожал руку, протянутую ее братом.
   Я с удивлением обнаружил, что у него было крепкое рукопожатие. Тем временем Бесс Хаддлстон уже села за стол и выдвинула ящик. Она достала чековую книжку, взяла ручку, выписала чек, развела несусветную грязь при попытке промокнуть чернила и протянула чек своему брату. Он скользнул по нему взглядом и произнес:
   – Нет.
   – Да! – отрезала она.
   – Послушай, Бесс, но ведь это не…
   – Придется потерпеть, Дэн. По крайней мере, эту неделю. Ничего не поделаешь. Я тебе тысячу раз говорила, что… – Она замолчала, посмотрела на меня и перевела взгляд на брата.
   – Ладно, – сдался Дэниел, засунул чек в карман и опустился в кресло, задумчиво мотая головой.
   – Итак, – Бесс повернулась ко мне, – что у вас?
   – Похвастаться пока нечем, – ответил я. – На письме и конверте уйма отпечатков пальцев, но поскольку вы их показывали брату, племяннику, девушкам и доктору Брейди, я полагаю, все они к ним прикасались, верно?
   – Да.
   Я пожал плечами:
   – Еще Мариэлла научила мистера Вулфа готовить хэш из солонины. Весь фокус заключался в требухе. Помимо этого, никаких новостей. Кстати, Джанет знает, что вы ее подозреваете. И ей очень хотелось заполучить фотографию.
   – Какую фотографию?
   – Тот самый ее снимок, который я по вашему распоряжению отправил в мусорную корзину. Он случайно попался ей на глаза. Вы не возражаете, если она его получит?
   – Конечно нет.
   – Вы ничего не можете добавить по этому поводу? Вдруг существует какая-то связь…
   – Нет, карточка не имеет к делу ни малейшего отношения. Она вам никак не поможет.
   – Мистер Вулф приглашал доктора Брейди заглянуть к нему сегодня около двух, но доктор ответил, что слишком занят.
   Бесс Хаддлстон подошла к окну, выглянула и вернулась к столу.
   – Однако он не слишком занят, чтобы кататься на одной из моих лошадей, – заметила она едко. – Они с Джанет должны скоро вернуться. Я, кажется, слышала шум в конюшне.
   – Он зайдет в дом?
   – Зайдет. Чтобы выпить коктейль.
   – Ясно. Мистер Вулф просил передать, что существует некоторая вероятность найти отпечатки на втором письме. На том самом, которое получил ваш богатый знакомый.
   – Оно недосягаемо.
   – Вы не могли бы попросить его на время?
   – Не думаю.
   – Ваш знакомый передал его в полицию?
   – Господи, как вам такое пришло в голову!
   – Ладно. Я уже поиграл в пятнашки с Мистером и переговорил с вашим племянником. Теперь я хотел бы посмотреть, где хранятся канцелярские принадлежности Джанет, и взять образец шрифта пишущей машинки. Это она?
   – Да. Но сначала давайте зайдем в комнату Джанет. Я провожу вас.
   Я пошел за ней. Комната оказалась на том же этаже в противоположном конце коридора – приятное маленькое жилище, уютное и аккуратное. Но канцелярские принадлежности меня разочаровали. Они находились не в коробке, а в выдвижном ящике стола, который не запирался и имел ручку в виде тонкого металлического кольца – на нем едва ли могли оставаться отпечатки, – так что любой желающий имел возможность спокойно открыть его и взять бумагу или конверты, словом, то, что нужно, абсолютно без всякого риска. Бесс Хаддлстон ушла, предоставив мне изучать обстановку, и, осмотревшись там, где осматривать было, в общем-то, нечего, я вернулся в кабинет. Дэниел по-прежнему сидел в кресле, в той самой позе, в какой мы его оставили. Заправив в пишущую машинку взятый из ящика Джанет листок, я отстучал несколько пробных строк и уже собрался сунуть его в карман, когда Дэниел произнес:
   – Вы детектив.
   – По крайней мере, считаюсь таковым, – кивнул я.
   – Вы ищете того, кто распространял эти анонимки?
   – Да. – Я щелкнул пальцами. – Что-то вроде.
   – Каждый, кто занимается подобными мерзостями, заслуживает быть погруженным до подбородка в десятипроцентный раствор плавиковой кислоты.
   – Это что, неприятно?
   Дэниел передернулся:
   – Пожалуй. Я задержался, потому что решил, что вы, возможно, захотите о чем-нибудь меня спросить.
   – Очень признателен. О чем я должен спросить?
   – В том-то и проблема. – Он выглядел мрачным. – Мне нечего вам рассказать. Видит бог, я был бы рад. Но у меня нет даже подозрений. Могу предложить лишь комментарий. Непредвзятый. Вернее, два комментария.
   Я сел и сделал заинтересованное лицо.
   – Итак, комментарий номер один? – спросил я участливо.
   – Вы можете передать мои слова Ниро Вулфу.
   – Могу и передам.
   Дэниел смотрел на меня, поджав губы:
   – Только что в разговоре с моей сестрой вы упомянули пятерых человек: ее племянника Ларри – моего тоже, мисс Николс, мисс Тиммс, доктора Брейди и меня. Хочу заметить, что удар, направленный против Бесс, заденет четверых из этих пяти. Я, как брат, питаю к ней давнюю и глубокую привязанность. Девушки состоят у нее на службе, за что получают хорошее жалованье. Ларри она тоже платит приличные деньги. Откровенно говоря – я его дядя и имею право судить, – слишком приличные. Не будь Бесс, он смог бы зарабатывать себе на жизнь, разве что разгружая баржи с углем за четыре доллара в сутки. Во всяком случае, я не знаю другого занятия, которое не перенапрягало бы его умственные способности сверх предела. Как видите, благополучие Ларри целиком зависит от благополучия его тети. Таким образом, нас четверых можно безболезненно вычеркнуть из списка подозреваемых.
   – Допустим, – согласился я. – Остается один.
   – Один?
   – Совершенно верно. Доктор Брейди. Я перечислил пять человек. Исключив четверых, вы тем самым указали прямо на него.
   – Нет-нет, я совсем не это имел в виду. – Лицо Дэниела сделалось печальным. – Я довольно плохо знаю доктора Брейди. Впрочем, так получается, что мой второй комментарий касается непосредственно его. Повторяю, это всего лишь комментарий. Вы читали письмо, полученное миссис Хоррокс? Если да, то вы, вероятно, заметили, что оно никоим образом не угрожало репутации доктора Брейди. Оно было столь откровенно абсурдным, что просто не могло ему повредить. В самом деле, дочь миссис Хоррокс умерла от столбняка. Но от столбняка не существует неправильного лекарства, равно как не существует и правильного, когда токсин уже достиг нервных центров. Антитоксин может предотвратить болезнь, но никогда или почти никогда не поможет, если она уже началась. Поэтому содержащийся в письме выпад против доктора Брейди по сути таковым не являлся.
   – Интересно, – произнес я. – Вы сами врач?
   – Нет, сэр. Я химик-исследователь. Но в любом медицинском учебнике…
   – Конечно. Я загляну туда. Но какие могут быть у доктора Брейди причины строить козни вашей сестре?
   – Насколько мне известно, никаких.
   – Тогда он вне подозрения. А поскольку все остальные тоже вне подозрений, то остается только ваша сестра.
   – Моя сестра?
   Я кивнул:
   – Получается, она сама посылала эти письма.
   Это вывело его из равновесия. Он буквально вскипел. Как я смею шутить на такую серьезную тему! Я срочно изобразил учтивость, чтобы успокоить его. Но он оставался мрачнее тучи. Провозившись с ним без всякого результата еще десять минут, я решил, что пора двигаться дальше, и мы пошли на террасу, откуда доносились оживленные голоса.
   Если это было образцом тех веселых вечеринок, которые устраивала Бесс Хаддлстон, то спасибо, свою я устрою сам, хотя нет, я несправедлив, она ведь в данном случае ничего специально не устраивала. Хозяйка дома полулежала на широких качелях. Легкое, развевавшееся от ветра платье открывало для обозрения ноги в красных домашних туфлях. Лично я терпеть не могу, когда обувь надевают прямо на босу ногу, и дело вовсе не в том, кому эти ноги принадлежат. Возле нее на земле, привалившись к качелям, сидели два средних размеров черных медвежонка; они лизали леденцы на палочке и время от времени порыкивали друг на друга. Мариэлла Тиммс пристроилась на подлокотнике кресла, в котором развалился Ларри Хаддлстон, при этом рука девушки небрежно покоилась на его плече. Джанет Николс, в костюме для верховой езды, сидела в соседнем кресле. Разгоряченное, раскрасневшееся лицо обычно портит внешность людей, но она выглядела определенно красивее. По другую сторону качелей, также в костюме для верховой езды, стоял сухощавый тип со скуластым лицом.
   Бесс Хаддлстон познакомила нас – меня и доктора Брейди, но едва я сделал шаг, чтобы пожать протянутую им руку, как оба медвежонка устремились в моем направлении, словно я был лакомством их мечты. Подпрыгнув, я отлетел на полмили в сторону, и они по инерции пронеслись мимо, но когда я обернулся, готовый отразить их следующую атаку, сзади на меня ринулся еще один большой темный объект, и прыгать пришлось уже наугад. С двух кресел раздался смех, с качелей – голос Бесс Хаддлстон:
   – Это они не за вами, мистер Голдвин. Просто медвежата учуяли приближение Мистера, а они его боятся. Он их дразнит.
   И впрямь, медвежат как ветром сдуло. Орангутан попытался запрыгнуть на качели и свалился на землю.
   – Моя фамилия Гуленвангель, – рассвирепев, сказал я.
   – Не сердитесь на нее, мистер Гудвин, – с усмешкой произнес доктор Брейди, пожимая мне руку. – Это поза. Бесс делает вид, что не способна запомнить ни одной фамилии, которой нет в Светском календаре. Поскольку вся ее карьера построена на снобизме…
   – Вы сами сноб! – фыркнула Бесс Хаддлстон. – Таким родились, таким и остались. И давайте не будем в который раз… Мистер, дрянь ты этакая, не смей щекотать меня!
   Мистер и ухом не повел. Он уже снял с нее туфли и теперь принялся щекотать подошву ее правой ноги. Бесс взвизгнула и отпихнула его. Тогда он принялся за другую ногу и вновь заработал пинок, чего ему, видимо, оказалось достаточно, ибо он оставил хозяйку в покое и двинулся прочь. Но следующая проделка получилась у него явно случайно. Как раз в этот момент к качелям приближался слуга с подносом, полным бутылок и стаканов, и Мистер со всего размаха налетел на него. Слуга вскрикнул, потерял равновесие, и все, что он принес, полетело на пол, и хотя доктор Брейди успел поймать одну бутылку, а я на лету подхватил другую, остальное разбилось вдребезги о каменные плиты. Мистер описал в воздухе дугу и, приземлившись в кресло, сидел теперь там и хихикал. Слугу трясло.
   – Только умоляю, Хаскелл, не покидайте нас сейчас, когда к обеду вот-вот явятся гости, – сказала Бесс Хаддлстон. – Лучше идите в свою комнату, выпейте чего-нибудь, прилягте и успокойтесь. Мы все уберем.
   – Меня зовут Хоскинс, – произнес он глухо, как из бочки.
   – В самом деле? Да, конечно. Ну, ступайте и выпейте.
   Слуга удалился, и мы принялись за уборку. Сообразив, что нужно делать, Мистер немедленно приковылял к нам на подмогу и, следует отдать ему должное, оказался самым проворным собирателем осколков, какого я когда-либо видел. Джанет ушла за орудиями труда и скоро вернулась с двумя вениками, однако подметать ими было практически невозможно, так как мешали полоски дерна в промежутках между плитами. Ларри отправился за новой партией спиртного, а проблема изъятия осколков из травы вскоре разрешилась благодаря Мариэлле, которая догадалась притащить пылесос. Бесс Хаддлстон так и сидела на качелях. Доктор Брейди отнес мусор в помойное ведро, и наконец все мы вновь спокойно расположились на террасе с бокалами в руках – все, включая Мистера, правда его напиток был безалкогольным, в противном случае я бы попросту не рискнул остаться. Что учудит эта тварь, когда под его шкурой начнет циркулировать парочка мартини, я бы предпочел смотреть с самолета.
   – Сегодня какой-то странный день – все бьется, – произнесла Бесс Хаддлстон, пригубив содержимое своего стакана. – Утром кто-то расколотил в моей ванной флакон с ароматической солью, да так и оставил. Осколки валялись повсюду.
   – Может, Мистер? – предположила Мариэлла.
   – Не думаю. Он туда никогда не заходит. А прислугу я допрашивать не решилась.
   Но видимо, в доме Бесс Хаддлстон вообще не имели представления о том, что значит провести хоть полчаса за размеренной светской беседой. И был Мистер пьян или трезв, следующий инцидент произошел не по его вине. Правда, и до этого атмосфера не была сердечной, ибо, к моему удивлению, участники разговора практически не пытались скрывать некоторые свои чувства по отношению друг к другу. Всякие тонкости – не мой конек, но не нужно было звать Ниро Вулфа, чтобы заметить, что Мариэлла строила глазки Ларри Хаддлстону, что от этого зрелища у доктора Брейди начинали подергиваться мышцы лица, что Джанет смущенно отводила взгляд и притворялась, будто не видит происходящего, и что Дэниел рассеянно пил рюмку за рюмкой, будучи, очевидно, чем-то сильно озабочен. Бесс Хаддлстон напрягла слух, чтобы узнать, о чем я разговариваю с доктором Брейди, но я всего лишь уговаривал его прийти к Вулфу. Нет, сегодня вечером он никак не может. Возможно, завтра.
   Это случилось, когда Бесс сказала, что, пожалуй, ей стоит пойти посмотреть, ожидается ли вообще какой-нибудь обед и остался ли в доме хоть один человек, способный подать его на стол. Она села, благополучно надела одну туфлю, сунула ногу во вторую, но вдруг вскрикнула и выдернула ногу обратно.
   – Черт! Там, кажется, осколок! – воскликнула она. – Я порезала палец!
   Мистер подбежал к качелям, и мы столпились вокруг. Доктор Брейди взялся за дело. Оказалось, ничего страшного не произошло. Просто неглубокая ранка с полдюйма длиной на подушечке большого пальца. Но, заметив кровь, Мистер принялся жалобно выть, и заставить его замолчать было уже невозможно. Дэниел принес из гостиной медикаменты, и доктор Брейди, щедро обработав ранку йодом, прикрыл ее кусочком марли и аккуратно закрепил повязку пластырем.
   – Все в порядке, Мистер, – ободряюще произнесла Бесс. – Ты тут совсем ни… Эй!
   Утащив под шумок пузырек с йодом, Мистер откупорил его и теперь осторожно, капля за каплей, выливал содержимое на одну из полосок дерна. Он не пожелал вернуть йод ни доктору Брейди, ни Мариэлле и лишь после настоятельного требования отдал в руки своей хозяйке.
   Шел седьмой час, и, поскольку меня не пригласили остаться на обед, а зоологии на сегодняшний день было предостаточно, я поспешил откланяться. Выведя «родстер» на шоссе и вновь оказавшись среди себе подобных, я с наслаждением вдыхал запах бензина и пыли.
   Когда я вошел в кабинет, Вулф, делавший пометки на недавно приобретенной большой карте России, сказал, что заслушает мой отчет позже, поэтому, сравнив добытый мной образец шрифта пишущей машинки Бесс Хаддлстон с письмом миссис Хоррокс и убедившись, что они абсолютно идентичны, я поднялся к себе, чтобы принять душ и переодеться. После обеда, когда мы вернулись в кабинет, Вулф затребовал от меня самое подробное изложение событий. Это означало, что он так и не сдвинулся с мертвой точки и не составил о деле определенного мнения. Я ответил, что лучше подам отчет в письменной форме, так как при устном пересказе он меня постоянно сбивает, делая гримасы, а это нервирует. Но он лишь откинулся на спинку кресла, закрыл глаза и скомандовал начинать.
   Когда я закончил, была уже почти полночь. Все из-за его дурацких вопросов. Когда речь идет о подробном отчете, ему ничего не стоит вдруг спросить: «А какой лапой обезьяна держала пузырек с йодом – правой или левой?» Будь он транспортабельным объектом и занимайся разъездами самостоятельно, мне бы не пришлось столько сотрясать воздух, хотя в конечном счете за это он мне и платил. В том числе.
   Он встал и потянулся, а я зевнул.
   – Ну? – задиристо осведомился я. – Дело в шляпе? Злодей разоблачен, улики найдены?
   – Я хочу спать, – сказал он и двинулся к выходу, но в дверях остановился. – Разумеется, ты, как всегда, допустил массу ошибок, но единственной действительно серьезной, вероятно, была та, что ты не стал выяснять подробности про разбитый в ванной мисс Хаддлстон флакон.
   – Ха! – отозвался я. – И это все, что вы можете сказать? Между прочим, флакон был не с анонимными письмами, а с солью для ванны.
   – Здесь налицо нелепость. Неправдоподобие. Разбить флакон и просто уйти, оставив осколки на полу? Так не поступают.
   – Вы не знаете этого орангутана.
   – Это не орангутан, а шимпанзе. Да, он мог это сделать. Поэтому ты и должен был провести расследование. Если животное невиновно, тогда тут что-то нечисто. Крайне подозрительно. Если доктор Брейди явится завтра до без одной минуты девять, я приму его прежде, чем поднимусь в оранжерею. Спокойной ночи.

Глава 4

   Все это произошло во вторник, 19 августа. В пятницу, 22-го, Бесс Хаддлстон заболела столбняком. В понедельник, 25-го, она умерла. Как-то, обсуждая это дело с одним знакомым, Вулф заметил, что все на свете, от войны до пикников, зависит от погоды. Так вот, если бы в период с 19-го по 26-е в окрестностях Ривердейла прошел сильный дождь, то ни доказать сам факт убийства, ни тем более разоблачить преступника оказалось бы невозможным. Не могу сказать, что Вулф сделал какое-то великое открытие… Впрочем, ладно.
   В среду, 20-го, к Вулфу приходил доктор Брейди, а на следующий день заглянули Дэниел и Ларри. В результате удалось выяснить единственное: в этой компании никто никому не нравился. Тем временем, согласно инструкции Вулфа, я опутывал любовными щупальцами Джанет, завлекая ее в свои смертельные объятия. Работа была не слишком в тягость. В среду я пригласил ее на бейсбол и очень удивился, обнаружив, что она оказалась способна отличить биту от базы, а в пятницу вечером мы отправились в бар «Фламинго», где выяснилось, что она умеет танцевать почти так же хорошо, как Лили Роуэн. Правда, она была не из тех, кто прижимается к партнеру всем телом, и держалась несколько скованно, но двигалась в такт и не путалась в фигурах. В субботу я представил Вулфу следующий отчет:
   1. Если Джанет действительно имела зуб на Бесс Хаддлстон, то для установления причин этого требовался кто-то более проницательный, нежели я.
   2. Никаких существенных отклонений я у нее не заметил, разве что она предпочитала городу жизнь в деревне.
   3. Она даже не подозревает, кто мог рассылать анонимные письма, а также у кого для этого могли быть достаточные мотивы.
   – Теперь попробуй переключиться на мисс Тиммс, – сказал Вулф.
   Так как я знал от Джанет, что девушки собрались съездить на уик-энд в Саратогу, то не пытался назначить Мариэлле свидание ни в субботу, ни в воскресенье. Утро понедельника, по моим представлениям, мало подходит для начала романа, поэтому я позвонил Мариэлле лишь во второй половине дня, и она сообщила мне скорбную весть. Я поднялся в оранжерею, где Вулф в одной нижней рубашке – зрелище не для слабонервных – обрезал верхушки у ванд, предназначенных для размножения.
   – Бесс Хаддлстон умерла, – доложил я.
   – Оставь меня в покое, – проворчал он. – Я делаю все, что могу. Скоро кто-нибудь получит очередное письмо, и тогда…
   – Нет, сэр. Писем больше не будет. Я констатировал факт. В пятницу вечером у мисс Хаддлстон появились первые признаки болезни, – очевидно, столбнячные бациллы попали в организм через ранку на большом пальце ноги. Около часа назад она умерла. Я разговаривал с Мариэллой, ее голос дрожал от горя.
   – Столбняк? – Вулф мрачно уставился на меня.
   – Да, сэр.
   – Мы упустили гонорар в пять тысяч долларов.
   – Мы не упустили бы его, если бы вы соблаговолили вовремя пошевелить пальцем, вместо того чтобы…
   – Я был бессилен, и ты это знаешь. Я ждал следующего письма. Отложи дело в архив, включая письмо, адресованное миссис Хоррокс. Я рад, что от него избавился.
   Я не разделял его настроения. Просматривая в кабинете материалы дела, состоявшие из письма миссис Хоррокс, фотокарточки Джанет, двух представленных мной отчетов и нескольких надиктованных Вулфом примечаний, я чувствовал себя так, словно покидал бейсбольный матч при ничейном счете. Но видимо, с этим ничего нельзя было сделать, и изводить Вулфа не имело смысла. Я позвонил Джанет, спросил, не могу ли оказаться чем-нибудь полезен, и она ответила слабым, усталым голосом, что нет.
   Согласно объявлению, появившемуся в «Таймс» на следующее утро, траурная церемония должна была состояться в среду после обеда в Белфордской часовне на Семьдесят третьей улице. И конечно, на эту последнюю вечеринку Бесс Хаддлстон соберется большая толпа, даже несмотря на август. С прискорбием извещаем… Я решил пойти. Насколько я себя знаю, вовсе не из любопытства и не для того, чтобы еще раз взглянуть на Джанет. Ходить на траурные церемонии, чтобы глазеть на девушек, – не в моих правилах, даже если эти девушки неплохо танцуют. Назовите это предчувствием. Нет, я не увидел там ничего криминального. Я увидел нечто невероятное. Я проследовал мимо гроба в веренице людей, потому что, заметив их издалека, отказался верить своим глазам. И лишь подойдя вплотную, убедился, что все было действительно так. Восемь черных орхидей. Восемь черных орхидей, которые не могли взяться больше ниоткуда на свете, и карточка с инициалами, как он имел обыкновение их нацарапывать: «Н. В.».
   Когда я вернулся домой и в шесть часов Вулф спустился из оранжереи, я не стал заводить с ним разговор на эту тему. Я решил, что пока не стоит. Мне нужно было подумать.

   Вечером того же дня в дверь позвонили, и, отправившись открывать, я обнаружил, что на крыльце стоит не кто иной, как мой давний коллега – инспектор Кремер из отдела по расследованию убийств. Изобразив на лице неописуемый восторг, я поздоровался и проводил его в кабинет, где Вулф расставлял на карте России очередные пометки. Они обменялись приветствиями, после чего Кремер уселся в красное кожаное кресло, достал носовой платок, вытер им выступившие на лице капельки пота, сунул в рот сигару и впился в нее зубами.
   – У вас появились седые волосы, инспектор, – заметил я. – Очевидно, организму не хватает физических упражнений. Такой интеллектуальный работник, как вы, обязательно должен…
   – Ей-богу, не понимаю, почему вы его до сих пор держите, – сказал Кремер Вулфу.
   – Однажды он спас мне жизнь, – проворчал Вулф.
   – Однажды! – возмутился я. – Да я ежедневно…
   – Замолчи, Арчи! Чем могу быть вам полезен, инспектор?
   – Тем, что расскажете, какое поручение выполняли для Бесс Хаддлстон.
   – Вот как? – Брови Вулфа приподнялись. – А почему это интересует вас и отдел по расследованию убийств?
   – Потому что все управление уже буквально воет от одного назойливого типа – ее братца. Он утверждает, что Хаддлстон была убита.
   – В самом деле?
   – Да.
   – И он располагает уликами?
   – Отнюдь нет.
   – Тогда зачем вы докучаете мне? И себе заодно?
   – Затем, что от него не так-то просто отделаться. Он уже ходил к комиссару. И хотя у него нет никаких доказательств, все-таки есть один аргумент. Изложить?
   Вулф откинулся на спинку кресла и вздохнул:
   – Давайте.
   – Итак, он принялся за нас в прошлую субботу, четыре дня назад. Столбняком она заболела днем раньше. Полагаю, мне нет необходимости рассказывать о том, как она поранила ногу, поскольку Гудвин при этом присутствовал и…
   – Да, я в курсе.
   – Так я и думал. Дэниел утверждает, что его сестра не могла заразиться столбняком через этот порез. Осколок стекла, попавший в ее туфлю, когда поднос со стаканами грохнулся на террасе, был совершенно чистым – он видел. И туфли тоже, а это домашняя обувь, были чистыми и почти новыми. А босиком она не разгуливала. Он говорит, что в такой ситуации просто непостижимо, как столбнячная палочка могла проникнуть в кровь, да еще в количестве, вызывающем такой скорый и тяжелый приступ. В субботу я отправил туда человека, но доктор не позволил ему повидать больную…
   – Доктор Брейди?
   – Да. Однако братец не оставил нас в покое, а после смерти сестры даже удвоил активность, поэтому вчера утром я послал туда двоих ребят, чтобы во всем разобраться. Скажи-ка, Гудвин, как выглядел осколок – тот самый, который оказался в ее туфле и стал причиной трагедии?
   – Я не сомневался, что истинная цель вашего прихода – повидаться со мной, – сердечно сказал я. – Это был осколок стакана из толстого голубого стекла. Таких разбилось несколько.
   – Все сходится, – кивнул Кремер. – Мы отослали туфли в лабораторию, но никаких столбнячных палочек на них обнаружить не удалось. Конечно, существовали другие возможности: скажем, инфекция проникла с йодом или марлей. Поэтому заодно мы отправили в лабораторию все медикаменты из аптечки, но марля оказалась стерильной, а йод – самым обыкновенным, и никакие микробы, естественно, в нем существовать не могли. В подобной ситуа…
   – Последующие перевязки, – пробормотал Вулф.
   – Исключено. Когда доктора Брейди вызвали к заболевшей в пятницу вечером, повязка, наложенная им во вторник, была нетронутой.
   – Постойте-ка! Знаю! Ей-богу, знаю, – вмешался я. – Орангутан. Он щекотал ей ногу и мог занести…
   – Мы проверили, – покачал головой Кремер. – Один из опрошенных, племянник, высказал такое предположение. Лично мне оно кажется надуманным. Но это, конечно, возможно. Доктор Брейди сказал…
   – Прошу прощения, – перебил Вулф, – вы беседовали со всеми. Неужели мисс Хаддлстон ничего не сказала им перед смертью? Хотя бы одному из них?
   – Практически ничего. Вам известно, что делает с человеком столбняк?
   – В общих чертах.
   – Отвратительное зрелище. Как стрихнин, только еще хуже, потому что нет периода релаксации и мучения длятся дольше. Когда в пятницу вечером туда приехал Брейди, ее жевательные мышцы уже были скованы судорогой. Чтобы облегчить страдания, он ввел ей авертин и продолжал делать инъекции до самого конца. Мой человек побывал там в субботу вечером, к тому времени у нее уже два раза были общие судороги – она выгибалась дугой. В воскресенье она сквозь сжатые зубы объяснила доктору Брейди, что хочет со всеми попрощаться, и он подводил их к ней по одному. Я снял показания. Ничего существенного, как и следовало ожидать. Всего несколько слов каждому, она ведь уже была совсем плоха. Дэниел порывался сказать сестре, что причина ее смерти – не трагическая случайность, что это убийство, но сиделка и доктор Брейди увели его.
   – А у нее самой такого подозрения не возникло?
   – Кто знает? Вы же понимаете, в каком она была состоянии. – Кремер переместил сигару в противоположный уголок рта. – Брейди говорит, что одна пятидесятитысячная грамма токсина для человека смертельна. В той или иной степени бациллы и споры столбняка присутствуют всюду, но особенно много их вблизи лошадей. Конюшни буквально кишат ими. Я спросил Брейди, не мог ли он сам случайно занести столбнячную палочку в рану, ведь незадолго до этого он катался верхом, но он ответил, что, вернувшись, сразу же вымыл руки, и мисс Николс подтвердила его слова. Он согласен с Дэниелом, что наличие на осколке, туфле, пальце мисс Хаддлстон или лапе животного столбнячной палочки в количестве, достаточном, чтобы вызвать столь быстрый и сильный приступ, представляется маловероятным, но, как он выразился, столь же маловероятным кажется, что человек, переходя улицу на зеленый сигнал светофора, может попасть под машину. Тем не менее случается и такое. Он очень сожалеет, что не вернулся во вторник или в среду сделать ей укол антитоксина, но нисколько не чувствует себя виноватым, потому что на его месте такое не пришло бы в голову ни одному врачу. Когда Брейди приехал в пятницу, яд уже достиг нервных центров и вводить антитоксин было слишком поздно. На всякий случай он это сделал. Мы попросили специалиста прокомментировать действия доктора Брейди, и он признал их совершенно правильными.
   – Мне не нравится его аналогия, – заявил Вулф. – Человек, переходящий улицу, имеет чрезвычайно большой риск попасть под машину. Вот почему я никогда этого не делаю. Однако я не обвиняю доктора Брейди. Вынужден повторить свой вопрос, мистер Кремер: зачем вы докучаете мне, а заодно и себе?
   – Для выяснения этого я сюда и явился.
   – Не самое подходящее место. Попробуйте поискать ответы в своей голове.
   – О, с этим все в порядке, – заверил Кремер. – Я бы вполне удовлетворился несчастным случаем. Но этот чертов братец не желает оставить нас в покое. И пока я не разберусь с ним, мне от него не избавиться. Поэтому я решил первым делом переговорить с вами. Если кто-нибудь из домочадцев Бесс Хаддлстон вынашивал преступное намерение, вы должны об этом знать. Не можете не знать. Ведь она наняла вас. Мелкими пакостями вы не интересуетесь, следовательно, подвернулось что-то покрупнее. Поэтому я хочу выяснить, в чем заключалась ваша задача.
   – Несомненно. А разве ни один из этих людей не сообщил вам об этом? – спросил Вулф.
   – Нет.
   – Никто?
   – Нет.
   – Тогда откуда вам известно, что мисс Хаддлстон наняла меня?
   – Я допросил Дэниела Хаддлстона, когда он упомянул о визите Гудвина. Но похоже, он не понял, в чем заключалась ваша задача.
   – Я тоже.
   Кремер вытащил сигару изо рта и возбужденно произнес:
   – Послушайте, но ведь это никак не может вам повредить! Хоть раз оставьте ненужные запирательства. Я хочу исключить эту версию. Я делаю свою работу! Я лишь хочу узнать…
   – Прошу вас! – оборвал его Вулф. – Вы сказали о своей готовности удовлетвориться тем, что это был несчастный случай. У вас нет ни единой опровергающей это улики. Мисс Хаддлстон наняла меня для проведения сугубо конфиденциального расследования, и ее смерть не освобождает меня от обязательства молчать. Она лишь освобождает от необходимости предпринимать дальнейшие действия. А для вызова меня в суд основания отсутствуют. Хотите пива?
   – Нет! – Кремер свирепо сверкнул глазами. – Видит бог, эта игра в благородство вам на руку. Но ответьте хотя бы на элементарный вопрос: вы считаете, что мисс Хаддлстон была убита?
   – Нет.
   – Значит, вы считаете, что это чистая случайность?
   – Нет.
   – Тогда что же вы, черт возьми, думаете об этом?!
   – Ничего. Я ничего не знаю об этом. Меня не интересует данное дело. Женщина умерла – все женщины рано или поздно умирают. Мир праху ее, и прощай, мой гонорар! Почему вы не спросите: стал бы я, будучи на вашем месте и располагая той информацией, которой располагаю о деле сейчас, утверждать, что обстоятельства смерти Бесс Хаддлстон требуют дальнейшего расследования?
   – Хорошо, я спрашиваю.
   – Отвечаю: нет. Потому что вы не обнаружили ни одного подозрительного обстоятельства. Хотите пива?
   – Да, – буркнул Кремер.
   Он осушил бутылку и, так и не разжившись ни информацией, ни хотя бы гипотезой, покинул нас.
   Проводив его до двери и вернувшись в кабинет, я заметил:
   – Похоже, с годами старая ищейка набирается опыта. Еще бы, ведь он имеет возможность наблюдать мои методы. На сей раз он переворошил там все почти так же хорошо, как это сделал бы я.
   – Пф! – Вулф отодвинул поднос, чтобы освободить место для карты. – Не могу сказать, что не согласен с тобой. Почти так же хорошо, да. Но либо у него не хватило чутья, чтобы выяснить все обстоятельства случившегося в тот день, либо он проглядел свой лучший шанс раскрыть преступление, если таковое имело место. Ведь за последние семь дней дождя не было? То-то же, не было.
   Я уставился на Вулфа:
   – Ни слова больше! Сколько попыток на отгадывание?
   Но он не обратил внимания на мой вопрос и занялся картой. Это был один из тех многочисленных случаев, когда я с наслаждением столкнул бы его с крыши Эмпайр-стейт-билдинга, если бы существовал способ его туда заманить. Конечно, не исключалось, что он решил просто подразнить меня, но я в этом сомневался. Я достаточно изучил его интонации.
   Ночь прошла ужасно. Вместо того чтобы заснуть через тридцать секунд, я тридцать минут ломал голову над тем, что же он все-таки имел в виду, а потом дважды просыпался от кошмара. В первый раз мне приснилось, что сквозь крышу на меня льется дождь и что каждая капля – это бацилла столбняка, а во второй – что я оказался в пустыне, где уже сто лет не было дождя. На следующее утро, когда в девять часов Вулф поднялся в оранжерею, меня охватило упрямство. Я сел за стол и мысленно отправился на ту вечеринку в Ривердейл, прокручивая тот визит секунду за секундой, как я докладывал об этом Вулфу. И вдруг – эврика! Меня осенило бы раньше, если бы не всякие помехи, телефонные звонки и тому подобное, но в конце концов все сделалось очевидным, как губная помада.
   Оставалась одна деталь. Чтобы уточнить ее, я позвонил жившему через дом от нас доктору Волмеру и выяснил, что смертоносный столбняк имел три жизни – втрое больше, чем человек, хотя втрое меньше, чем кошка: он мог существовать в виде токсина, в виде бацилл и в виде спор. Попадая в организм, бациллы или споры вырабатывали токсин, который и делал свое черное дело, причем путешествуя по телу не с кровью, а по нервным стволам. Бациллы и споры были анаэробны, но могли жить на поверхности почвы многие годы, особенно споры.
   И что дальше? Просто забыть, и все? Вулф так и сделал. Но я-то, в отличие от него, не гений, а обычный человек. К тому же, добыв результат, я преподал бы ему хороший урок. Стрелки часов показывали почти одиннадцать, и поскольку я хотел уйти из дому прежде, чем Вулф спустится из оранжереи, то позвонил ему наверх предупредить, что отправляюсь по делам, и зашагал к гаражу на Десятой авеню, где взял «родстер». По дороге я остановился у магазина скобяных изделий на Сорок второй улице и купил большой кухонный нож, узкую садовую лопатку и четыре бумажных пакета. Затем я зашел в аптеку на углу, где была телефонная кабина, и набрал номер резиденции Хаддлстон.
   Ответила Мариэлла, и я спросил мисс Николс. Когда через минуту Джанет взяла трубку, я сказал, что она ведь, наверное, скоро переедет из этого дома, а я хотел бы узнать ее новый адрес, потому и звоню.
   – Это вы… Какая приятная неожиданность, – сказала Джанет. – Я, естественно, думала, что вы были здесь – я имею в виду, на прошлой неделе – просто как детектив.
   – Не притворяйтесь! Чтобы девушка, которая так прекрасно танцует, восприняла телефонный звонок как неожиданность! Впрочем, сейчас вам, видимо, не до танцев.
   – Это точно.
   – Так вы скоро переезжаете?
   – Пока неизвестно. Мы помогаем мистеру Хаддлстону приводить в порядок дела.
   – Вы пришлете мне свой новый адрес?
   – Конечно, раз вы этого хотите.
   – Хочу. А что, если я подъеду к вам? Просто чтобы сказать «привет».
   – Когда? Сейчас?
   – Именно. Я смогу быть в Ривердейле через двадцать минут. Ужасно хочется повидаться.
   – Но… – (Пауза.) – Хорошо, приезжайте. Если, конечно, это вас не затруднит.
   Я ответил, что меня это нисколько не затруднит, повесил трубку, сел в «родстер» и направился к въезду на Вестсайдское шоссе на Сорок шестой улице.
   Признаюсь, я выбрал самое неудачное время. Появись я у них, скажем, между половиной первого и часом, во время ланча, они все находились бы в доме и я, сказав, что уже перекусил, смог бы отправиться дожидаться Джанет на террасу, что мне, собственно, и требовалось. Конечно, такое поведение выглядело бы несколько странным, но выбирать не приходилось. В действительности же получилось так, что, оставив машину у калитки, я, с ножом в одном брючном кармане, садовой лопаткой в другом и свернутыми бумажными пакетами в боковом кармане пиджака, пересек лужайку и наткнулся на Ларри, который стоял возле бассейна и угрюмо смотрел на воду. Заслышав шаги, он перевел хмурый взгляд на меня.
   – Привет, – сказал я как можно дружелюбнее. – Что, высматриваете аллигаторов?
   – С ними пришлось расстаться.
   – А Мистер? А медвежата?
   – Тоже. Какого черта вы здесь делаете?
   Следовало бы его как-то утешить, ободрить, но, право же, он вел себя слишком вызывающе. Этот тон, этот взгляд… Поэтому я ответил:
   – Я пришел поиграть в пятнашки с Мистером, – и направился к дому, но как раз в этот момент на тропинке показалась Джанет.
   Она выглядела симпатичнее, чем запомнилась мне по последней встрече, или, вернее, не столько симпатичнее, сколько интереснее. Кажется, у нее были иначе уложены волосы. Она сказала мне «привет», позволила пожать руку и обратилась к Ларри:
   – Мариэлла просит тебя помочь ей разобраться со счетами от Корлисса. Некоторые из них относятся к тому времени, когда она еще здесь не работала, а моей памяти она, похоже, не доверяет.
   Ларри согласно кивнул и, переместившись на несколько шагов, оказался прямо передо мной.
   – Чего вы хотите? – требовательно спросил он.
   – Ничего особенного, – ответил я. – Свободы слова, свободы вероисповедания, свободы…
   – Если речь о счете, отправьте его по почте. И больше трех процентов получить не надейтесь.
   Я подавил всплеск возмущения и помотал головой:
   – Счета у меня нет. Я пришел повидать мисс Николс.
   – В самом деле? Вы пришли сюда шпионить…
   Джанет коснулась его руки:
   – Ларри, пожалуйста, не надо. Мистер Гудвин позвонил и попросил разрешения встретиться со мной. Не надо, хорошо?
   Я предпочел бы вмазать ему. Меня раздражало, что она держит ладонь на его руке и смотрит на него снизу вверх этим своим особенным взглядом, но, когда он развернулся и зашагал к дому, я взял себя в руки и позволил ему уйти.
   – Какая муха его укусила? – спросил я Джанет.
   – Ну… – сказала она. – Вы же детектив. А его тетя умерла совсем недавно… Ужасно, это было ужасно…
   – Понимаю. Называйте это скорбью, если хотите. А что за шуточка насчет трех процентов?
   – Ох… – Она замялась. – Впрочем, видит бог, тут нет никакого секрета. Финансовые дела мисс Хаддлстон были очень запутанны. Все думали, что она богата, но на самом деле она спускала деньги почти так же быстро, как зарабатывала.
   – И даже быстрее, если судить по тому, что кредиторам предполагается выплачивать лишь три процента. – Я двинулся в сторону террасы, и она пошла следом за мной. – В таком случае брату и племяннику сильно не повезло. Я извинюсь перед Ларри. У него действительно есть повод для скорби.
   – Нехорошо так говорить, – запротестовала она.
   – Тогда беру свои слова обратно, – отмахнулся я. – Давайте поговорим о чем-нибудь еще.
   Я прикинул, что лучше всего было бы сесть на террасе, а потом под каким-нибудь предлогом отослать ее на несколько минут – большего мне не требовалось, – но солнце стояло в зените и жарило вовсю, и Джанет, не замедляя шага, прошла в дом. Она предложила мне сесть рядом с ней на диван, но, памятуя об инструментах в карманах брюк, я предпочел расположиться напротив нее, в кресле. Началась беседа.
   Конечно, проще всего было честно рассказать ей о цели своего визита, а потом пойти и сделать то, что следовало, но если я так не поступил, то вовсе не потому, что подозревал ее в сочинении анонимных писем, причастности к убийству или в чем-либо еще. Мне просто не хотелось травмировать Джанет признанием, что в Ривердейл меня привело вовсе не желание ее повидать. Никто не знал, как будут дальше развиваться события, поэтому не стоило терять возможного союзника. И я трещал без умолку. Наконец, решив, что пора приниматься за дело, я уже начал подыскивать ей поручение – по возможности наверху, что наверняка задержало бы ее минут на пять, – как вдруг в изумлении уставился в окно.
   На террасе с газетным свертком под мышкой, длинным ножом в одной руке и садовой лопаткой в другой появился Дэниел Хаддлстон!
   Я приподнялся с кресла, чтобы лучше видеть.
   – Что там? – спросила Джанет и тоже встала.
   Я шикнул на нее и прошептал ей на ухо:
   – Первая заповедь детектива: не производить ни малейшего шума.
   Братец Дэниел остановился посреди террасы возле качелей, опустился на колени и, положив возле себя сверток и лопатку, воткнул нож в полоску дерна между плитами. Он не таился, не оглядывался через плечо, но работал быстро. Вынув с помощью лопатки из промежутка между плитами полоску дерна длиной примерно шесть дюймов и толщиной около трех дюймов, он завернул ее в газету, затем извлек вторую, справа от первой, и еще одну – слева, после чего также завернул их в газету каждую по отдельности.
   – Интересно, что он такое задумал? – прошептала Джанет.
   Я сжал ее руку.
   У Дэниела дело близилось к концу. Развернув принесенный сверток, он достал три полоски дерна точно такой же формы и размера, как те, которые только что выкопал, вставил их в ямку между плитами, утрамбовал ногой и, держа под мышкой сверток с тремя только что вырытыми полосками, торопливо куда-то направился.
   Я взял Джанет за руку и пристально посмотрел ей в глаза:
   – Знаешь, крошка, единственный мой недостаток – это любопытство. В остальном я безупречен. Помни это и не опоздай к ланчу.
   Она попыталась что-то возразить моей спине, но я был уже на пути к двери. Я осторожно выбрался из дома, проскользнул через террасу и, оказавшись возле живой изгороди, раздвинул ветви кустарника. Дэниел был шагах в сорока, однако он шел не по направлению к дороге, где была припаркована моя машина, а куда-то вправо. Я решил, что дам ему еще двадцать шагов форы, а затем перелезу через кустарник, и правильно сделал, потому что внезапно надо мной раздался чей-то голос:
   – Эй, дядя Дэн! Куда это вы направились?
   Дэниел замер на месте и обернулся.
   Я выкрутил шею и сквозь листья различил торчащую из окна верхнего этажа голову Ларри, а рядом – голову Мариэллы.
   – Вы нам нужны! – прокричал Ларри.
   – Увидимся позже! – бросил в ответ Дэниел.
   – Но ведь сейчас ланч! – напомнила Мариэлла.
   – Увидимся позже! – Дэниел развернулся и зашагал прочь.
   – Что это за спектакль? – сказала Мариэлла Ларри.
   – По-моему, он ку-ку, – заявил Ларри.
   Головы скрылись. Опасаясь, что на меня по-прежнему могут смотреть в окно, я прокрался, прижимаясь к стене, до угла дома, сделал большой крюк вокруг зарослей чего-то вечнозеленого и только потом двинулся в том же направлении, что и Дэниел. Но Дэниела уже не было видно. Эта половина участка была мне незнакома, и не успел я сообразить, что происходит, как с треском впечатался в стоявший посреди зеленых дебрей забор. Пробивать сквозь него дорогу показалось мне занятием слишком шумным, поэтому я отступил назад и, двинувшись вдоль края зарослей, довольно скоро набрел на тропинку. Никаких признаков Дэниела. Тропинка привела меня на небольшой холмик, забравшись на который по аккуратным земляным ступенькам я наконец увидел его. В ста футах прямо по курсу в заборе имелась калитка, и он как раз закрывал ее, очевидно намереваясь пересечь лежавшую за ней усаженную низенькими деревьями лужайку. Сверток был по-прежнему у него под мышкой. В действительности этот сверток интересовал меня куда больше, чем сам Дэниел. А что, если он бросит его в канализацию? При этой мысли я прибавил ходу и значительно сократил дистанцию между нами по сравнению с той, какую использую, занимаясь обычной слежкой. Добравшись до края лужайки, он остановился, и я нырнул за дерево.
   Дэниел стоял на обочине асфальтированной дороги. Судя по потоку проносившихся мимо машин, это была одна из главных транспортных магистралей. Вскоре мое предположение подтвердилось: возле Дэниела остановился двухэтажный рейсовый автобус, он сел в него и был таков.
   Я припустил за автобусом. На углу я затормозил. Это была Марбл-авеню. Автобус отъехал уже слишком далеко, чтобы можно было различить его номер, и ни в том, ни в другом направлении не виднелось ни одного такси. Я шагнул на проезжую часть, повелительно подняв руку, и преградил дорогу первому попавшемуся автомобилю. К несчастью, в нем оказались две дамочки, каких обычно изображает Хелен Хокинсон на своих карикатурах, но у меня не было времени капризничать и выбирать. Я прыгнул на заднее сиденье, махнул у них перед носом лицензией детектива и коротко бросил:
   – Полиция. Нужно догнать этот автобус впереди.
   Женщина, сидевшая за рулем, по-детски взвизгнула. Ее подруга сказала:
   – Вы не похожи на полицейского. Немедленно вылезайте! Иначе мы отвезем вас в участок.
   – Как вам угодно, мадам. Но пока мы будем сидеть и разговаривать, самый опасный гангстер Нью-Йорка уйдет от преследования. Он в автобусе.
   – О! Он станет стрелять в нас.
   – Не станет. Он не вооружен.
   – Тогда почему он опасен?
   – О боже! – Я потянулся к дверной ручке. – Лучше я остановлю машину с мужчиной за рулем.
   Тут автомобиль тронулся с места.
   – Еще чего! – обиженно произнесла первая женщина. – Я вожу машину ничуть не хуже любого мужчины. Мой муж так считает.
   Это оказалось правдой. Уже через квартал стрелка спидометра добралась до пятидесяти, и вскоре мы поравнялись с тем автобусом. Вернее, с каким-то автобусом. Когда он остановился у перекрестка, я попросил ее подъехать поближе, что она сделала великолепно, и я, прикрыв ладонью лицо, стал рассматривать пассажиров. Дэниел был там.
   – Я веду за ним слежку, – объяснил я леди. – По имеющимся данным, он сейчас направляется на встречу с одним продажным политиком. Как только попадется свободное такси, можете меня высадить, хотя это и нежелательно, потому что такси возбудит его подозрение, в то время как машина с двумя такими приятными и элегантно одетыми женщинами – нет.
   Хозяйка машины сурово посмотрела на меня:
   – В таком случае это наш долг.
   И она тащилась за этим автобусом добрых три четверти часа по всей Риверсайд-драйв, затем до Бродвея и дальше, в центр. Чтобы сделать поездку веселее, я развлекал их байками про гангстеров, похитителей и прочую нечисть. Когда мы достигли Сорок второй улицы, а Дэниел все еще был в автобусе, я с отвращением подумал, что он, по всей видимости, направляется в полицейское управление. Я принялся выискивать способ предотвратить это и так замечтался, что чуть не проморгал, когда он выпрыгнул на тротуар на Тридцать четвертой улице. Расплатившись с леди с помощью «спасибо» и сердечной улыбки, я вылез из машины и стал продираться сквозь плотную полуденную толпу шатающихся по магазинам. На какое-то время я потерял его, но вскоре заметил вновь шагающим по Тридцать четвертой улице.
   На Восьмой авеню он повернул от центра. Я следовал в двадцати ярдах позади.
   На Тридцать пятой улице он вновь повернул на запад.
   И тут у меня в мозгу зародилась догадка. Ну конечно. Так вот куда он направлялся прямехонько, словно пуля! Когда, по-прежнему бодро шагая, он пересек Девятую авеню, сомнения рассеялись окончательно. Я сократил дистанцию. Он начал вглядываться в номера домов, то останавливаясь, то снова продвигаясь вперед. Эй, парень, от меня еще никто не уходил – это я тебе говорю, Арчи Гудвин! У меня мертвая хватка. Я шел по следу этого типа через весь город, словно бульдог. Через весь Нью-Йорк – до самых дверей Ниро Вулфа.

Глава 5

   Когда до дома осталось два квартала, я принялся лихорадочно думать. Однако все три пришедших мне в голову варианта, как сделать так, чтобы Вулф ни о чем не догадался, я отверг. Каждый из них был по-своему хорош, но ни один не был хорош в достаточной степени. Да и вообще Вулфа не проведешь, как ни выкручивайся. Поэтому у самого крыльца я проскочил мимо Дэниела, взбежал по ступенькам, отпер дверь своим ключом и, пригласив его войти, проводил в кабинет.
   Вулф хмуро взглянул на нас из-за стола:
   – Как поживаете, мистер Хаддлстон? Арчи, где тебя носило?
   – Зная, сколь неумолимо приближается время ланча, буду краток, – произнес я. – Но сперва взгляните вот на это. – Я вытащил из карманов и разложил на столе нож, лопатку и бумажные пакеты.
   На лице Дэниела появилось изумленное выражение.
   – Что это за ерунда? – спросил Вулф.
   – Это не ерунда, – поправил я. – Это инструменты. Минувшей ночью дождя по-прежнему не было. Поэтому я решил съездить в Ривердейл и взять в том месте, куда орангутан пролил йод, кусочек дерна для экспертизы. Очевидно, та же идея пришла в голову мистеру Хаддлстону. И он опередил меня. Дерн у него в газете. Опасаясь, что он может выбросить сверток в реку, я проследил за ним, и он привел меня сюда. Я рассказал это, потому что предпочитаю выглядеть скорее нелепым, нежели тупым. Теперь можете смеяться.
   Вулф не смеялся. Он смотрел на Дэниела:
   – Мистер Хаддлстон, в вашем свертке действительно то, что сказал Арчи?
   – Да, – ответил Дэниел. – Я хочу…
   – Почему вы пришли с этим ко мне? Химик не я, а вы.
   – Потому что я хочу, чтобы все было сделано официально.
   – Обратитесь в полицию.
   – Нет! – Вид и тон Дэниела свидетельствовали о решимости. – Там меня считают обыкновенным занудой. Допускаю, что так оно и есть. Но произведи я экспертизу сам, без чьего-либо присутствия, и они…
   – Не производите сами. У вас ведь есть коллеги, друзья?
   – Я не хотел бы доверять им это.
   – А вы уверены, что принесли именно тот кусок дерна, на который попал йод?
   – Совершенно. Об этом свидетельствовали пятна на краю плиты. Для сравнения я взял еще две пробы по обе стороны от первой.
   – Разумно. Кто подкинул вам эту мысль?
   – Никто. Она пришла мне в голову сегодня утром, и я немедленно…
   – Вот как? Мои поздравления. Обратитесь в лабораторию Фишера. Вы слышали о ней?
   – Конечно. – Дэниел залился краской. – Но так случилось, что сейчас у меня совершенно нет при себе денег. А там дорого.
   – Откройте кредит. Под залог состояния вашей сестры. Вы ведь ее ближайший родственник?
   – Никакого состояния не существует. Оставшиеся после Бесс долговые обязательства значительно превышают стоимость имущества.
   Вулф выглядел раздраженным:
   – С вашей стороны очень непредусмотрительно не захватить наличных. Не может же у вас их совсем не быть, черт возьми! Видите ли, сэр, дело вашей сестры меня нисколько не интересует. Оно меня не касается. И у меня сейчас ланч. Следовало бы с вами распрощаться, но вы, похоже, способны шевелить мозгами, а это явление нынче столь редкое, что его надлежит поощрять. Арчи, позвони в лабораторию Фишера, спроси мистера Вейнбаха. Скажи, пусть примет от мистера Хаддлстона срочный заказ, а счет отошлет мне. Вы сможете оплатить его, когда вам будет удобно, сэр.
   Дэниел замялся:
   – Так повелось, что я оплачиваю счета с большим запозданием…
   – Этот вы оплатите. Я прослежу. Что такое аргирол?
   – Аргирол? Ну… это соединение серебра с белком.
   – Он оставляет пятна, похожие на пятна от йода. В нем могут жить столбнячные палочки?
   Дэниел задумался.
   – Полагаю, что могут. Он значительно слабее…
   Вулф нетерпеливо кивнул:
   – Скажите мистеру Вейнбаху, чтобы проверил его наличие в дерне. – Он поднялся. – А теперь меня ждет ланч.
   Разделавшись с телефонным звонком и выпроводив Дэниела с его свертком за порог, я присоединился к Вулфу в столовой. Поскольку во время еды всякие разговоры о делах считались недопустимыми, я дождался, когда мы вернулись в кабинет, и сказал:
   – Между прочим, Джанет видела, как он выкапывал дерн, а Мариэлла и племянник…
   – Напрасно стараешься. Меня это не интересует. – Он указал пальцем на нож и садовую лопатку, которые по-прежнему лежали на столе. – Где ты это взял?
   – Купил.
   – Пожалуйста, убери их куда-нибудь. И не вздумай включить в графу «деловые расходы».
   – Тогда я отнесу их в свою комнату.
   – Ради бога! Куда угодно. Возьми, пожалуйста, блокнот, я продиктую письмо мистеру Хёну.
   Своим тоном он давал понять: в этом кабинете мисс Хаддлстон и ее дела больше не существует ни для меня, ни для тебя.
   Нет сомнения, что так бы оно и было, если бы не его тщеславие. А возможно, тщеславие тут ни при чем и он позволил братцу Дэниелу вновь нарушить свой покой, только чтобы еще раз напомнить, что счет из лаборатории Фишера следует оплатить как можно скорее. Так или иначе, но когда некоторое время спустя, незадолго до семи, Дэниел опять появился у нас на крыльце, Фрицу было сказано проводить его в кабинет. С первого же взгляда – по глазам, по выпяченной челюсти – я понял: у Дэниела есть новости. Он тяжело протопал к столу Вулфа и объявил:
   – Моя сестра была убита.
   Затем достал из кармана конверт, суетясь, дрожащими пальцами вынул из него и развернул листок бумаги. Покачнулся, ухватился за край стола, поискал глазами кресло и сел.
   – Кажется, я немного ослаб от волнения, – виновато сказал он. – Вдобавок я сегодня позавтракал одним яблоком и с тех пор ничего не ел.
   Если на свете существовала фраза, способная удержать в этот момент Вулфа от совета обратиться в полицию и от просьбы выставить назойливого посетителя вон, то Дэниел произнес ее. Единственным человеком, которому в этом доме никогда не указывали на дверь, был человек с пустым желудком. Вулф насупился, взглянул на Дэниела – не с симпатией, с негодованием! – нажал кнопку и, когда на пороге появился Фриц, спросил:
   – Как долго еще ждать суп?
   – Он почти готов, сэр. Грибы на подходе.
   – Принеси чашку супа, крекеры, домашний сыр и горячий чай.
   Дэниел попытался протестовать, но Вулф не пожелал и слушать. Он испустил тяжкий вздох, откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Человек, который за последние двадцать четыре часа не съел ничего, кроме одного яблока, был для него слишком мучительным зрелищем. Когда Фриц принес поднос, я уже поставил перед Дэниелом небольшой столик. Он жадно вцепился зубами в крекер, зачерпнул ложкой суп, подул на него и отправил в рот.
   Я взял вынутый им из конверта листок бумаги и принялся читать. Это было заключение из лаборатории Фишера. Проглотив несколько ложек супа, Дэниел заговорил:
   – Я так и знал. Я был уверен. Ничего иного просто не…
   – Ешьте! – сурово приказал Вулф.
   – Я ем. Очень вкусно. Вы оказались правы насчет аргирола. Прекрасная догадка. Чистейший аргирол! – Он отправил в рот вилку с сыром и продолжил: – Йода нет и в помине. Зато миллионы, сотни миллионов бацилл столбняка! Вейнбах сказал, что в жизни не видел ничего подобного. И все это на одном куске дерна. Два других абсолютно чистые. Ни аргирола, ни бацилл. Вейнбах считает…
   В дверь позвонили, но, поскольку никаких нежелательных вторжений не ожидалось, я остался на своем месте, предоставив Фрицу пойти открывать. Выяснилось, однако, что вторжение относилось к числу тех, которые Вулф ненавидел больше всего. Страховой агент или домашняя хозяйка, желающая выследить мужа, – просто комар, от которого достаточно отмахнуться (отмахиваться, понятно, приходилось мне), но на этот раз все оказалось серьезнее. Из холла донесся негодующий и протестующий голос Фрица, затем дверь распахнулась, и в кабинет огромными шагами вошел инспектор Кремер. Его взгляд тут же уперся в меня, и этот взгляд был испепеляющим. Затем, увидев затаившегося в кресле Дэниела, он издал победное хрюканье и, широко расставив ноги, проскрежетал:
   – Пойдемте-ка со мной! Да, да, вы! – И мне: – Ты тоже, приятель!
   Я изобразил улыбку:
   – Если бы у вас, инспектор, нашлось время заглянуть в интереснейший документ, именуемый Конституцией Соединенных…
   – Замолчи, Арчи! – вмешался Вулф. – Мистер Кремер, скажите на милость, что с вами такое?
   – Ничего. Абсолютно! – ответил он едко. – Что со мной? Черта с два! – Я впервые видел его раздраженным и раздражающим до такой степени. – Послушайте, вы! – Он шагнул к столу Вулфа и стукнул по нему коротким толстым пальцем, издав звук, как от удара молотка. – Что вы сказали мне вчера вечером, сидя за этим самым столом? В чем вы уверяли меня?
   На лице Вулфа появилась гримаса отвращения.
   – Ваш тон и манеры, мистер Кремер…
   – Так вот, напомню, если забыли: вы заявили, что смерть Бесс Хаддлстон вас совершенно не интересует! Что вы ничего об этом не знаете! Не интересует, как же! – Кремер продолжал долбить пальцем стол. – А сегодня утром одному из моих людей пришла в голову мысль. Знаете, случается с нами такое время от времени. И я отправил в Ривердейл полицейского. Но когда молодой Хаддлстон показал ему то место, куда обезьяна пролила йод, и он собрался взять на исследование кусочек дерна, выяснилось, что дерн там уже был кем-то выкопан! Выкопан и аккуратно заменен другим куском такой же формы. Отличалась только трава. Мой человек стал расспрашивать, и ему сказали, что все это дело рук Дэниела Хаддлстона, который забрал дерн и куда-то ушел, а вместе с ним и Гудвин, также побывавший сегодня утром в Ривердейле.
   – Не вместе, – поправил я. – А следом за ним.
   Кремер меня проигнорировал:
   – Мы отправились за Хаддлстоном, но не смогли его отыскать. Тогда я решил повидать вас. Вернее, вас и Гудвина. Прихожу – и что же я вижу? Хаддлстона! Который сидит тут и как ни в чем не бывало уплетает за обе щеки! Никогда еще вы не действовали так грубо! Изъять улики, уничтожить их…
   – Чушь! – холодно произнес Вулф. – Прекратите кричать! Если вам угодно знать цель прихода мистера Хаддлстона…
   – Знать – да, но только не от вас! А от него самого! И от Гудвина! По отдельности! Я забираю их с собой.
   – Нет! – отрезал Вулф. – Только не из моего кабинета.
   Здесь-то и была зарыта собака. Двадцать минут назад пустой желудок Дэниела оказался единственным, что помешало Вулфу отправить его в полицию. Он отправил бы заодно и меня, без всякого ущерба для собственного аппетита. Но тут дело было иное. Уводить человека силой из этого дома, при наличии у полицейского ордера на арест или без такового, иначе как с его, Вулфа, благословения, являлось недопустимым посягательством на его достоинство, тщеславие и правильный, с его точки зрения, порядок вещей. Поэтому, как и следовало ожидать, он реагировал взрывом энергии, граничившим с буйством. Он выпрямился в своем кресле.
   – Сядьте, мистер Кремер, – сказал он.
   – Ни за что! – Кремер был настроен решительно. – На сей раз вам не удастся провести меня при помощи ваших дурацких…
   – Арчи, покажи мистеру Кремеру заключение из лаборатории Фишера.
   Я сунул бумажку ему под нос. Первым импульсом Кремера было отшвырнуть ее прочь, но ни один полицейский, пусть даже он инспектор, еще ни разу не отказался взглянуть на письменный документ. Поэтому он схватил ее и хмуро уставился в строчки. Дэниел что-то забормотал, но Вулф шикнул на него, и тот, покончив с сыром и последним крекером, опустил кусочек сахара в чай и принялся его размешивать.
   – И что? – рявкнул Кремер. – Откуда я знаю…
   – Иногда я сомневаюсь, знаете ли вы вообще что-нибудь, – отрывисто произнес Вулф. – Повторяю: я не интересовался и не интересуюсь обстоятельствами смерти Бесс Хаддлстон, хотя и вы, и Арчи, и мистер Хаддлстон продолжаете докучать мне по этому поводу. У меня нет клиента. Мой клиент умер. Вас взбесило, что вы обнаружили здесь обедающего мистера Хаддлстона. Но если он голоден, ему что, черт возьми, нельзя поесть? Когда сегодня в час дня он появился в моем кабинете с дерном под мышкой, я посоветовал ему обратиться в полицию. Он ответил, что там его посчитали докучливым занудой. Почему он вернулся сюда, получив заключение лаборатории, я не знаю; я только знаю, что он был голоден. Если вас сердит отсутствие гарантий, что исследованный в лаборатории кусок дерна действительно тот самый, на который шимпанзе вылил часть жидкости из бутылочки, предположительно содержавшей йод, то тут я ничем не могу помочь. Почему вы не вырыли его сами, когда мистер Хаддлстон обратился к вам впервые пять дней назад? Ведь это же было так очевидно!
   – Тогда я еще не знал, что шимпанзе вылил…
   – А должны были знать. При тщательном опросе свидетелей такая деталь не могла ускользнуть. Надо либо расследовать как следует, либо не расследовать вообще. Кстати, заключение можете забрать. Сохраните его. Счет из лаборатории Фишера получите позже. Арчи, пометь это себе в блокноте. Итак, бутылочка, о которой идет речь, содержала не йод. В ней был аргирол и целые полчища бацилл столбняка. Подобный трюк требует незаурядного ума. Я никогда не слышал о более коварном, но вместе с тем и более легком и простом способе совершения убийства. Полагаю, сэр, вы арестуете виновного. Теперь это достаточно просто, ибо круг подозреваемых сузился до пяти человек – тех пятерых, которые, не считая Арчи, находились на террасе, когда…
   – Постойте, постойте! – запротестовал Дэниел. – Вы ошибаетесь. Ведь бутылочку могли поставить туда в любое время…
   Вулф покачал головой:
   – Нет. Только в тот день. Чисто логически нетрудно доказать, что, появись она в шкафчике на длительный срок, ею мог бы воспользоваться любой. Но в этом нет необходимости. Еще в четыре часа того дня бутылочка содержала обыкновенный йод.
   Кремер нахмурился.
   – Откуда вам это известно? – спросил Дэниел.
   – Именно в это время йодом пользовался еще один человек. Арчи. Он споткнулся об аллигатора и расцарапал руку.
   – Боже! – проговорил Кремер и опустился на стул.
   Дэниел вопросительно посмотрел на меня, и я кивнул. Он перевел взгляд на Вулфа, рот его открылся, лицо сделалось серым.
   – Но этого н-не может б-быть… – произнес он, заикаясь.
   – Не может быть – что? – требовательно спросил Кремер.
   – Не может быть… Не важно. – Дэниел вяло покачал головой, словно отгоняя неприятную мысль. Внезапно он в ярости воскликнул: – Я не могу в это поверить! Чтобы кто-то из них! Одна из девушек, Ларри или доктор Брейди?
   – Или вы, сэр, – сухо добавил Вулф. – Ведь вы тоже там были. А что касается ваших стараний навести полицию на след, то вы, возможно, более коварны, нежели кажетесь. Оставьте эмоции. Успокойтесь. В противном случае ваш пищеварительный тракт не справится с супом и сыром. Итак, мистер Кремер, теперь дело за вами. Убийство было совершено экспромтом. Но его нельзя считать непреднамеренным, отнюдь нет. Оно было тщательно подготовлено: пузырек с йодом опорожнен, промыт и наполнен аргиролом с армией столбнячных палочек. – Вулф поджал губы. – Отвратительно! Такой замысел, не говоря уже о его исполнении, мог прийти в голову только крайне непривлекательного субъекта. И этот замысел был осуществлен. Думаю, убийца предполагал подстроить ситуацию, требующую использования йода. Есть даже основания считать, что определенные шаги в этом плане им были предприняты, однако происшествие на террасе породило возможность слишком благоприятную, чтобы ею не воспользоваться. С точки зрения техники преступление было исполнено и сокрыто великолепно. Убийце требовалось сделать лишь две вещи: подложить осколок в туфлю мисс Хаддлстон, что не составляло особого труда, так как в тот момент все были заняты собиранием осколков разбитых стаканов, и подменить стоявшую в шкафчике бутылочку йода на поддельную. Без всякого риска. Если бы мисс Хаддлстон вытряхнула осколок из туфли, прежде чем ее надеть, если бы она по какой-то причине не порезалась, бутылочки можно было легко поменять обратно. Конечно, есть одно «но»: если бы бутылочка в шкафу имела другую этикетку…
   – Этикетки на пузырьках с йодом были одинаковыми, – пророкотал Кремер.
   – На всех?
   – Да. В доме их было семь, считая тот, что в кухне, и все они имели одинаковые размер, форму и этикетки.
   – Их закупали оптом, – пояснил я. – По причине Мистера и медвежат.
   – Да-а, именно такого рода сведения вы добывать умеете, мистер Кремер, – сказал Вулф. – Надо же, семь. Не восемь, а семь. И конечно, вы отослали их все на экспертизу и в них оказался самый обыкновенный йод.
   – Верно. И что тут вызывает у вас сарказм, черт возьми?! Это ведь проясняет ваше «но», не так ли? Однако есть и еще один момент: чтобы подменить пузырек с йодом, убийце требовалось покинуть террасу и войти в дом после того, как разбились стаканы, но до того, как мисс Хаддлстон порезала ногу.
   Вулф покачал головой:
   – Это ничего не дает. В названный промежуток времени в доме побывали все. Мисс Николс ходила за веником и совком. Племянник – за новой партией спиртного. Мисс Тиммс – за пылесосом. А доктор Брейди выносил мусор.
   Кремер раздраженно уставился на него:
   – И вы еще говорите, что ничего не знаете! Господи! Что вас это не интересует!
   – Все, кроме меня, – уточнил Дэниел. – Я не покидал террасу в этот промежуток времени.
   – Насколько я знаю, это так, – согласился Вулф. – Но на вашем месте я бы этим не хвастался. Вы ходили за йодом. Это вы принесли доктору Брейди ту бутылочку, содержимым которой он обработал рану мисс Хаддлстон. У вас снова отвисла челюсть. Вы переходите от ярости к негодованию с завидной быстротой. Откровенно говоря, я не склонен подозревать вас в убийстве сестры. Но если вы это сделали, то игра ваших мимических мышц превосходит все, что я когда-либо видел. Оставайтесь обедать, и к концу трапезы я смогу дать относительно вас окончательное заключение. Куропатки в маринаде. En escabeche [14 - Рыба или дичь, замаринованные в остром соусе, – блюдо, популярное в странах Средиземноморья (прежде всего в Испании) и Латинской Америки.]. – У него заблестели глаза. – Они ждут нас. – Вулф отодвинул кресло и встал. – Итак, мистер Кремер, похоже, круг подозреваемых сузился до четверых. Это упрощает вашу задачу. А теперь, я уверен, вы извините меня…
   – Угу, – сказал Кремер. – С удовольствием. – Он тоже поднялся. – Но вам придется наслаждаться куропатками в одиночестве. Хаддлстона и Гудвина я забираю с собой. – Он окинул нас взглядом. – Идемте.
   – Но я же расчистил для вас дебри, – обиделся Вулф. – Если вы хотите повидать Хаддлстона и Гудвина непременно сегодня вечером, они могли бы зайти в управление, скажем, в десять часов.
   – Нет. Они пойдут сейчас.
   Вулф выпятил подбородок. Его рот открылся и снова закрылся. Зрелище было занятное, в особенности для меня, знающего, как тяжело, почти невозможно, вывести его из себя. Но, честно говоря, мне оно не понравилось, если учесть, кто это сделал. Поэтому я произнес:
   – Лично я остаюсь есть куропаток. Что касается десяти часов, то я могу зайти в управление, а могу и не зайти, в зависимости от…
   – Ну и черт с тобой! – пророкотал Кремер. – С тобой я разберусь позже. Пойдемте, мистер Хаддлстон.
   Вулф сделал шаг вперед. Его голос почти дрожал от ярости.
   – Мистер Хаддлстон – мой гость!
   – Но не мой. Пойдемте, мистер Xaддлстон.
   Вулф повернулся к Дэниелу. Это была невыносимая провокация, но он контролировал себя.
   – Мистер Хаддлстон, я пригласил вас к своему столу. Вы не имеете никакого обязательства, юридического или морального, следовать за этим человеком, как он того требует. Он блефует. Позже мистер Гудвин отвезет вас…
   Но Дэниел твердо сказал:
   – Пожалуй, я все-таки пойду с ним, мистер Вулф. Я потратил столько времени, уговаривая их приняться за дело, что теперь…
   Куропатки удались на славу, и я съел почти столько же, сколько Вулф. В остальном эта трапеза была одной из скучнейших на моей памяти. Вулф не проронил ни слова до самого кофе.

Глава 6

   Я описал предыдущую сцену во всех подробностях, потому что, не случись ее, сомневаюсь, что убийца Бесс Хаддлстон был бы когда-либо найден. Возможно, кто-нибудь из команды Кремера и смог бы докопаться до сути, но добыть достаточные для ареста доказательства – ни в жизнь. Что касается Вулфа, то, оставшись без клиента и, следовательно, не имея никаких обязательств, он уже забросил дело, и забросил бы окончательно, если бы Кремер не похитил у него сотрапезника прямо из-под носа, чем взбесил его до такой степени, что в тот вечер ему дважды пришлось принимать амфогель.
   Дважды. Первый раз – вскоре после обеда, когда он отправил меня за ним наверх, в его комнату. Второй – поздно ночью, когда я вернулся наконец домой от инспектора Кремера. Я тихонько проскользнул по двум лестничным пролетам в свою комнату и уже начал раздеваться, когда на столе зажужжал внутренний телефон, и, сняв трубку и получив указания, я пошел к Вулфу. В его комнате горел свет, а кровать была пуста, поэтому я проследовал в ванную, где застал его отмеряющим вторую дозу амфогеля, с оскалом на лице, способным обратить в бегство короля ринга Джо Луиса. Вулф, облаченный в десять ярдов желтого шелка, именовавшихся пижамой, – то еще зрелище!
   – Ну? – требовательно спросил он.
   – Ничего особенного. Как обычно. Вопросы и подпись под показаниями.
   – Он мне за это заплатит. – Вулф сделал лицо как у разъяренной горгульи и поставил бутылочку с амфогелем обратно в шкафчик. – Я не принимал эту гадость с весны, с того самого эксперимента с угрями. Он мне заплатит. Рано утром отправляйся в Ривердейл. Расспроси конюха и выясни…
   – Сомневаюсь, что там таковой остался. Лошади распроданы. Кредиторам выплачивают по два процента.
   – Найди его. Хоть из-под земли. Мне нужно знать, брал ли кто-либо в последнее время из конюшни какой-либо материал – все равно какой. В идеале это небольшой бумажный пакетик, наполненный из навозной кучи. Расспроси как следует. Будет отмалчиваться – привези сюда. А также… Остался там кто-нибудь из слуг?
   – Старший лакей, – кивнул я. – Думаю, он все еще торчит там в надежде получить причитающееся ему жалованье.
   – Разузнай у него насчет склянки, которую мисс Хаддлстон обнаружила разбитой в своей ванной. Все, что ему известно. Если в то время в доме был еще кто-то из слуг, расспроси их. Главное – детали…
   – А остальных? Мариэллу, Джанет, Ларри – их тоже расспросить?
   – Нет. Только слуг. Прежде чем возвращаться, позвони. Перед уходом оставь на моем столе номера телефонов: Ривердейла, мистера Хаддлстона, доктора Брейди. Вроде все. Он мне заплатит за это. Спокойной ночи.
   Так мы вновь принялись за расследование. У нас не было ни клиента, ни задатка, ни гонорара, но зато появилось дело, а это во всяком случае лучше, чем отсиживать с утра до вечера копчик и слушать радио.
   Я ограничился шестью часами сна и уже к восьми был в Ривердейле. Я не стал спрашивать разрешения приехать, так как все равно нужно было забрать машину, оставленную накануне на подъездной дороге. Встретивший меня у дверей Хоскинс сообщил, что конюх от них ушел, но у Мариэллы, возможно, сохранился его адрес. Лично я предпочел бы беседовать на эту тему с Джанет или даже с Ларри, но Хоскинс сказал, что они оба любители поспать по утрам, а Мариэлла уже встала и приступила к завтраку, поэтому пришлось узнавать адрес у нее. По счастью, это не оказался Бакирус, штат Огайо, а всего лишь Бруклин. Можете говорить о Бруклине все, что угодно, – я присоединяюсь, – однако у него есть одно крупное преимущество: он рядом.
   Моя задача оказалась простейшей, в особенности после того, как я нашел адрес, а по адресу – конюха. Его звали Тим Лавери, и, когда он не улыбался, шрам на щеке придавал его лицу злодейское выражение. Я заговорил с ним осторожно, делая вид, что интересуюсь чем-то совершенно иным, но вскоре понял, что юлить нет необходимости, и задал вопрос в лоб.
   – Конечно, – ответил он. – Около месяца назад, может чуть раньше, док Брейди принес пустую коробку из-под леденцов, чтобы набрать навоза. Я помогал ему. Он сказал, что это нужно для опыта. Его пациентка умерла от столбняка… Забыл, как ее звали…
   Я притворился, что не нахожу в его рассказе ничего особенного:
   – Откуда он брал навоз? Из стойла?
   – Нет, из кучи. По его просьбе я разворотил ее и взял навоз из самой середины.
   – С ним был кто-нибудь? Например, одна из девушек?
   Тим покачал головой:
   – Он был один. Они покатались верхом – я забыл с кем, – потом ушли в дом, и уже после этого Брейди вернулся и сказал, что ему нужно.
   – Вы помните, какой был день? Число?
   Последняя неделя июля – вот самое точное, что он смог вспомнить. Я записал подробности, удостоверился, что в случае необходимости его можно будет найти, после чего попрощался и, выйдя на улицу, позвонил Вулфу из первой же телефонной будки. Сняв трубку в оранжерее и, следовательно, находясь в состоянии совершенно отрешенном, он не выразил буйного восторга по поводу моих открытий, чего, впрочем, не произошло бы ни при каких обстоятельствах, и сообщил, что вторая половина моего задания остается в силе.
   Когда в начале десятого я вновь очутился перед особняком Хаддлстонов, удача все еще сопутствовала мне. Вместо того чтобы остановиться у боковых ворот, я проехал дальше и затормозил перед другими, от которых можно было пройти к задней двери дома. Хоскинс сидел на кухне и разговаривал с подавленного вида женщиной в униформе горничной. Мой приход они восприняли сдержанно, но не враждебно. Хоскинс даже предложил мне чашку кофе, и я согласился. Опасаясь, как бы нам не помешали, я провел беглую инвентаризацию и выяснил, что Ларри и Мариэлла куда-то ушли, Дэниел в то утро еще не появлялся, никакие городские службы в дом не приезжали, а Джанет только что затребовала завтрак в постель. Горизонт был чист, но меня не отпускало чувство, что делегация из отдела Кремера может показаться в любую минуту, поэтому я, не теряя времени, перешел к делу.
   Хоскинс и горничная отлично помнили интересовавший меня эпизод. Во вторник, вскоре после ланча, Хоскинс был вызван наверх, в комнату мисс Хаддлстон, где ему предложили заглянуть в ванную. Осколки валялись повсюду, в ванне и на полу – останки большой склянки с ароматической солью, хранившейся на высокой полке над ванной. Мисс Хаддлстон ее не разбивала. Хоскинс ее не разбивал. Горничная, будучи допрошенной, также заявила, что ничего не разбивала, после чего они с Хоскинсом принялись за ликвидацию беспорядка. Я спросил, как насчет орангутана. Возможно, ответили они, эта тварь была способна на что угодно, однако Мистеру запрещалось подниматься наверх, чего он почти никогда не делал, и в тот день никто его в доме не видел.
   Я записал их рассказ как можно подробнее и даже спросил, нельзя ли взглянуть на осколки склянки, которая, по их словам, была из толстого кремово-желтого стекла, но осколки уже давно перекочевали в помойку. Я попросил Хоскинса показать мне ванную мисс Хаддлстон. Когда мы стали подниматься по лестнице, навстречу нам попалась служанка, что-то пробормотавшая о подносе с завтраком для мисс Николс. Комната Бесс Хаддлстон больше походила на музей, нежели на спальню: все стены увешаны фотографиями в рамках, с автографами и подписями, каждый дюйм пространства захламлен чем угодно – от женского манекена в эскимосском костюме до груды китайских фонариков. Но меня интересовала только ванная. Она была размалевана всеми цветами камуфляжной окраски времен мировой войны. Голова у меня закружилась, поэтому я не смог провести обследование надлежащим образом, но основные детали, например расположение полочки, на которой стояла злополучная склянка с солью, я все же заметил. Теперь на ее месте красовалась почти полная новая бутылка, и я уже потянулся, чтобы получше ее рассмотреть, как вдруг дернулся, навострил уши и шагнул к двери. Хоскинс застыл посреди комнаты в напряженной позе, спиной ко мне.
   – Кто кричал? – спросил я.
   – В том конце холла… – ответил он, не оборачиваясь. – Там только мисс Николс…
   В крике не было ничего душераздирающего, откровенно говоря, я едва расслышал его, и исполнения на бис не последовало, но крик есть крик. Я обогнул Хоскинса и, выйдя из комнаты, пересек холл.
   – Последняя дверь направо, – сказал Хоскинс мне вслед.
   Я знал это, так как бывал у Джанет прежде. Дверь оказалась закрыта. Я повернул ручку и вошел. В комнате никого, а через другую дверь, открытую, был виден угол ванной.
   Я сделал несколько шагов, но тут послышался голос служанки:
   – Кто там?
   – Арчи Гудвин. Что…
   Она возникла в дверном проеме, лицо взволнованное.
   – Вам нельзя сюда! Мисс Николс не одета!
   – Ладно. – Понимая деликатность ситуации, я остановился. – Но я слышал крик. Джанет, вас надо спасать?
   – О нет! – ответила невидимая неодетая Джанет таким слабым голосом, что я едва расслышал. – Нет, я в порядке! – Голос был не только слабым, он дрожал.
   – Что случилось? – спросил я.
   – Ничего страшного, – сказала служанка. – Порез на руке. Она порезалась осколком стекла.
   – Она… что?! – Я вытаращил глаза и, не дожидаясь ответа, с легкостью преодолел препятствие в виде горничной и вошел в ванную.
   Джанет, неодетая в полном смысле этого слова и совершенно мокрая, сидела на табурете. Не обращая внимания на протесты и стряхнув с себя сделавшуюся вдруг красной словно свекла служанку, чья девичья скромность была травмирована моей бесцеремонностью, я снял с крючка полотенце и протянул его Джанет:
   – Возьмите. Это защитит устои цивилизации. Какого черта вы это сделали?
   Я обследовал ее руку. Порез длиной почти в дюйм, посредине между запястьем и локтем, выглядел хуже, чем был на самом деле, из-за того что йод смешался с кровью. Он, конечно, не стоил того, чтобы лишаться чувств, но, глядя на ее лицо, можно было подумать, что она вот-вот хлопнется в обморок. Я взял у нее бутылочку с йодом и заткнул пробкой.
   – Я вовсе не кричала, – сказала Джанет, придерживая край полотенца у самого подбородка. – Честное слово, я никогда не кричу. Но это показалось мне так… Порезаться осколком… всего через несколько дней после того, как мисс Хаддлстон… – Она сглотнула. – Я не кричала, когда порезалась. Не такая уж я глупая, правда… Я закричала, когда увидела осколок на щетке. Это показалось мне так…
   – Вот он, – сказала служанка.
   Я положил осколок на ладонь. Это был кусочек кремово-желтого стекла с неровными краями, размером чуть больше ногтя на большом пальце.
   – Он похож на осколок бутылки, разбитой в комнате мисс Хаддлстон, вы нас об этом спрашивали, – сказала служанка.
   – Я оставлю его себе на память, – заявил я, опуская осколок в карман, где уже лежал пузырек с йодом, и подобрал с пола щетку для мытья. Она была влажной. – Итак, вы сели в ванну, намылились, стали тереть себя щеткой, порезались и, обнаружив застрявший в щетине осколок, закричали. Так?
   Джанет кивнула:
   – Понимаю, кричать было глупо…
   – Я как раз убирала в комнате, – вмешалась служанка. – Вбежала и…
   – Хорошо, – перебил я. – Принесите марлю и бинт.
   – Они в шкафчике, – сказала Джанет.
   Я аккуратно обработал ей руку, положив побольше марли, потому что ранка все еще кровоточила. А вот в лице ее крови явно не хватало. Оно было по-прежнему бледным и испуганным, хотя она и пыталась улыбаться, когда благодарила меня.
   Я легонько похлопал ее по красивому круглому плечу:
   – Не за что, детка. Я подожду внизу. Одевайтесь. Полотенце вам очень идет, но, думаю, разумнее всего нам сейчас отправиться к врачу и сделать укол антитоксина. Я отвезу вас. Когда будете готовы…
   – Антитоксина? – Она судорожно вздохнула.
   – Конечно. – Я снова похлопал ее по плечу. – Элементарная мера предосторожности. Не нужно ни о чем беспокоиться. Я подожду внизу.
   Узнав от меня, что ничего страшного не произошло и надо лишь дать мне лист бумаги, чтобы завернуть щетку, маячивший все это время в коридоре Хоскинс вздохнул с облегчением. Оставшись один, я вытащил из кармана пузырек с йодом, откупорил, понюхал. Все, что угодно, только не йод. Я вставил пробку обратно, плотно и старательно заткнул ею горлышко, после чего, пройдя через холл в уборную и вымыв руки, отыскал телефон и позвонил Вулфу.
   Он ответил сам, из оранжереи, так как еще не было одиннадцати часов, и я выложил все новости.
   – Забери ее оттуда! – приказал он, как только я закончил.
   – Да, сэр, я как раз собирался…
   – Проклятье, немедленно! Мог бы и не звонить. Если мистер Кремер заявится…
   – Позвольте, – возразил я, – она же голая. А белой лошади у меня нет, да и волос у нее, пожалуй, маловато. Как только она оденется, мы уедем. Я хотел предложить вам позвонить доктору Волмеру, чтобы он подготовил дозу антитоксина. Мы будем у него примерно через полчаса. Или мне позвонить отсюда самому?
   – Нет. Я позвоню. Уезжайте как можно скорее.
   – Слушаюсь.
   Я поднялся и, подойдя к двери Джанет, крикнул, что буду поджидать ее у боковых ворот. Затем спустился, развернул машину и подогнал ее к условленному месту. Я уже раздумывал, как действовать, если в поле зрения окажется полицейский автомобиль, но тут на дорожке, слегка покачиваясь на высоких шпильках, появилась Джанет, не сказать чтобы элегантная, но в плаще, застегнутом на все пуговицы. Я помог ей забраться в машину и рванул с места так, что из-под колес полетел гравий.
   Настроения разговаривать у нее, видимо, не было. Я рассказал, что док Волмер – наш давний друг, что его дом находится в том же квартале, где живет Ниро Вулф, поэтому я везу ее к нему. Несколько пристрелочных вопросов из серии, каким образом осколок мог оказаться на щетке для мытья, результата не дали. Похоже, она не имела на этот счет никаких соображений. Что ей сейчас действительно требовалось, так это ухватиться за надежную мужскую руку, но я вел машину. Бедняжка была до смерти перепугана.
   Мне не пришлось давать объяснения доктору Волмеру, так как Вулф уже переговорил с ним по телефону, и мы пробыли там не более двадцати минут. Он тщательно промыл рану, обработал собственным йодом, сделал Джанет в руку укол антитоксина, после чего отвел меня в соседнюю комнату и попросил дать тот пузырек, который я прихватил в ванной мисс Николс. Я дал. Он откупорил его, понюхал, отлил часть содержимого в стеклянную пробирку, снова еще туже заткнул пробкой и вернул мне.
   – За девушку можете не беспокоиться, – сказал он. – Что за дьявольский трюк! Передайте мистеру Вулфу, что я позвоню при первой же возможности.
   Я сопроводил Джанет обратно к машине. До дома Вулфа оставалось не больше двухсот футов, но я обнаружил, что не могу проехать последние тридцать из них, так как перед нашим домом стоят два автомобиля. Джанет даже не спросила, почему я везу ее к Вулфу. Очевидно, она предоставила мне действовать на мое усмотрение. Я ободряюще улыбнулся, отпер дверь и пригласил ее в дом.
   Не зная, кем могут оказаться посетители, которым принадлежат припаркованные возле крыльца машины, я не повел Джанет сразу в кабинет, а проводил в гостиную. Но один из них находился именно там – сидел, развалясь в кресле. При виде его у Джанет вырвался удивленный возглас. Это был Ларри Хаддлстон. Мы поздоровались, я предложил Джанет сесть и, решив, что лучше не пользоваться дверью, которая вела из гостиной прямо в кабинет, прошел через прихожую. Вулфа в кабинете не оказалось, зато там были еще двое посетителей: доктор Брейди и Дэниел Хаддлстон, которые, судя по их напряженным позам, так и не стали друзьями.
   Ого, подумал я, кажется, наклевывается вечеринка, и пошел в кухню. Вулф был там.
   Он стоял возле длинного стола, наблюдая, как Фриц натирает смесью пряностей телячью печенку, а рядом с ним, ближе, чем какая-либо женщина или девушка приемлемого возраста, просунув ему руку между туловищем и локтем, стояла Мариэлла.
   Вулф скользнул по мне взглядом:
   – Уже вернулся, Арчи? Мы готовим «фальшивую черепаху» [15 - Фальшивая черепаха – блюдо, известное в старой Англии, – приправленная специями телячья голова под соусом.]. У мисс Тиммс есть идея по этому поводу. – Он наклонился, посмотрел на печенку, выпрямился и вздохнул всей своей богатырской грудью. – А где мисс Николс?
   – В гостиной. Док Волмер взял образец жидкости из пузырька и обещал позвонить, как только сможет.
   – Отлично! На самую холодную полку, Фриц. За временем следите сами. И предоставь входную дверь Арчи. Арчи, мы заняты, и нас ни для кого нет. Без исключений. Пойдемте, мисс Тиммс.
   Она не смогла держать его под руку, когда они покидали кухню, – дверной проем был слишком узок.

Глава 7

   – Я жду уже больше получаса, – недовольно проговорил доктор Брейди. – Сколько это еще продлится? К часу мне нужно быть в офисе.
   Я сидел за своим письменным столом, а он рядом, на стуле с высокой спинкой. По одну сторону от него, на вращающемся стуле, где я любил читать, расположилась Мариэлла, по другую – Ларри. Далее Дэниел Хаддлстон. И наконец замыкала полукруг Джанет в красном кожаном кресле, ссутулившаяся и, казалось, наполовину отсутствующая. Впрочем, все они чувствовали себя не в своей тарелке, даже Мариэлла, которая украдкой поглядывала то на Вулфа, то на кого-нибудь из собравшихся, покусывала губы и то и дело покашливала.
   Полузакрытые глаза Вулфа были устремлены на Брейди.
   – Боюсь, вам придется немного опоздать в ваш офис, доктор. Я сожалею…
   – Что это за спектакль? По телефону вы сказали…
   – Пожалуйста, – резко перебил Вулф, – то, что я сказал, имело только одну цель: чтобы вы пришли сюда. С тех пор ситуация изменилась. Каждому из присутствующих я сообщил, что считаю факт убийства Хаддлстон доказанным и неоспоримым. Теперь я продвинулся несколько дальше. Я знаю, кто убил ее.
   Они все уставились на него. Мариэлла еще сильнее прикусила губу. Джанет вцепилась в подлокотники кресла и перестала дышать. Дэниел наклонился вперед, выпятив подбородок, словно полузащитник, ожидающий свистка. У Брейди забулькало в горле. Единственным, кто произнес что-то членораздельное, оказался Ларри.
   – Черта с два! – сказал он грубо.
   Вулф наклонил голову:
   – Да. Это первое изменение в ситуации. И второе: кто-то предпринял попытку убить мисс Николс… Пожалуйста! Причин для тревоги уже нет. Попытка провалилась.
   – Когда? Что за попытка? – спросил Брейди.
   – Убить Джанет?! – недоверчиво воскликнула Мариэлла.
   Вулф нахмурился:
   – Мы потеряем меньше времени, если вы не станете перебивать. Я постараюсь быть краток, насколько возможно. Уверяю вас, у меня нет желания растягивать эту непривлекательную процедуру. Тем более что мне не доставляет удовольствия присутствие здесь одной крайне отталкивающей личности. Назовем этого человека Икс. Как вам известно, Икс сперва попытался навредить мисс Хаддлстон, рассылая анонимные письма…
   – Ничего подобного! – возмутился Ларри. – Откуда нам знать, что анонимные письма рассылал один из нас? И откуда вам это знать?
   – Давайте договоримся, мистер Хаддлстон. – Вулф ткнул в его сторону пальцем. – Я излагаю версию. Можете ничего не принимать на веру. В конце будет приговор, и ваше право согласиться с ним или нет. Итак, Икс рассылал анонимные письма. Затем он – тут, в силу грамматических особенностей нашего языка, я исключаю женщин, по крайней мере временно, – он либо остался не удовлетворен результатом, либо что-то случилось. Это значения не имеет. Так или иначе, Икс решился на нечто более серьезное и кардинальное. Убийство. Техника его выполнения была, вне всякого сомнения, подсказана недавней смертью от столбняка мисс Хоррокс. Небольшое количество добытого в конюшне органического материала, будучи растворенным в воде, дало необходимую эмульсию. Ее профильтровали, смешали с аргиролом и наполнили ею бутылочку с этикеткой «Йод», которой, в свою очередь, заменили аналогичную бутылочку в ванной мисс Хаддлстон. Однако…
   – В ее ванной? – В голосе Мариэллы вновь послышалось недоверие.
   – Именно, мисс Тиммс. Однако Икс был не из тех, кто станет сидеть сложа руки, дожидаясь, когда мисс Хаддлстон ненароком порежется. Он решил поторопить события, разбив в ее ванной склянку с ароматической солью и поместив один из осколков в щетину щетки для мытья. Просто и красиво. Будто осколок случайно туда попал. Если бы мисс Хаддлстон заметила его и вынула – ничего страшного, попытку можно повторить. Если нет, тогда она бы порезалась, а порезавшись, наверняка воспользовалась бы пузырьком йода…
   – Чушь! – взорвался Ларри. – Вы не можете…
   – Почему нет? – оборвал его Вулф. – Арчи, будь добр…
   Я вынул осколок из кармана, передал Вулфу, и он продемонстрировал его собравшимся, держа между большим и указательным пальцем:
   – Вот он. Тот самый осколок.
   Они повытягивали шеи. А Брейди так даже привстал со своего стула, пробормотав:
   – Ради всего святого, но как…
   – Сядьте, доктор Брейди. Как я его заполучил? Что ж, до этого мы еще доберемся. Итак, я поведал о приготовлениях. Но вмешался случай, и все упростилось. Как раз в этот день на террасе разбился поднос со стаканами, и осколков было хоть отбавляй. Икс исполнил блестящую импровизацию. Помогая собирать их, он незаметно подложил один из них в туфлю мисс Хаддлстон, после чего, отправившись в дом по какому-то поручению, что пришлось сделать всем вам в связи с этой маленькой катастрофой, сбегал наверх, где извлек из щетки осколок и прихватил бутылочку поддельного йода, которую затем поставил в висевший в гостиной шкафчик, подменив ею хранившуюся там бутылочку настоящего йода. Для подвижного человека тридцати секунд, самое большее – минуты, на это было достаточно. – Вулф вздохнул. – Как вам известно, затея удалась. Мисс Хаддлстон сунула ногу в туфлю, порезалась, ее брат принес йод, доктор Брейди обработал им рану, после чего она заболела столбняком и умерла. – Его взгляд остановился на Брейди. – Между прочим, доктор, сам собой напрашивается вопрос. Как могло получиться, что вы не заметили отсутствия характерного для йода запаха? Это интересно.
   Брейди помрачнел.
   – Коли на то пошло, – сказал он едко, – то требуется еще доказать, что бутылочка содержала не йод и, следовательно…
   – Вздор! Я же объяснил по телефону. Кусок дерна, на который шимпанзе пролил находившуюся в бутылочке жидкость, был подвергнут анализу. Аргирол, йода нет и в помине, зато есть полчища бацилл столбняка. Заключение в полиции. Уверяю вас всех, что, сколь ни неприятным может показаться дознание, которое я сейчас провожу, оно было бы неизмеримо неприятнее, если бы его проводила полиция. Выбирайте…
   Звонок в дверь заставил меня отлучиться. Не желая пропустить кульминацию, я помчался открывать, однако, прежде чем отпереть замок, принял необходимые при данных обстоятельствах меры предосторожности: отодвинул занавеску и посмотрел через стекло на улицу. И правильно сделал. Никогда прежде я не видел на нашем крыльце такого количества официальных лиц одновременно. Инспектор Кремер, лейтенант Роуклифф и сержант Стеббинс! Я приблизился к двери, щелкнул замком, повернул ручку и, отворив слегка, сказал:
   – Они здесь больше не живут.
   – Послушай, ты, чертов наглец, – невежливо произнес Кремер, – а ну, открывай дверь!
   – Не могу. Петлю заело.
   – Открывай, говорю! Мы знаем, что они здесь!
   – Как бы не так! Знаете, да не всё. Кое-чего не хватает. Если у вас это есть, покажите. Нет? Нет ордера? Какая жалость, а все судьи сейчас на обеде…
   – Ей-богу, если ты думаешь…
   – Я не думаю. Думает мистер Вулф. Мое дело – грубые физические усилия. Например, такие…
   Я захлопнул дверь, убедился, что замок защелкнулся, после чего пошел на кухню, где, встав на стул, отвинтил молоточек звонка. Затем запер заднюю дверь на засов, попросил Фрица ничего не трогать и вернулся в кабинет. Вулф умолк и вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул и, направляясь к своему стулу, пояснил:
   – Три разъяренных мужа. Очевидно, они вернутся с необходимыми документами.
   – Кто конкретно?
   – Кремер, Роуклифф и Стеббинс.
   – Ха! – На лице Вулфа появилось удовлетворенное выражение. – Отключи звонок.
   – Сделано.
   – Запри заднюю дверь.
   – Сделано.
   – Хорошо. – Он обвел взглядом присутствующих. – Инспектор, лейтенант и сержант полиции взяли это здание в осаду. Поскольку они занимаются расследованием убийства, а все замешанные в деле лица находятся здесь и им это известно, запертые двери моего дома доведут их до белого каления. Я позволю им войти, но только когда сочту нужным, не раньше. Если кто-либо желает уйти сейчас, мистер Гудвин выпустит его на улицу. Итак, есть желающие?
   Никто не двигался, не говорил и не дышал.
   Вулф кивнул:
   – В твое отсутствие, Арчи, доктор Брейди заявил, что при наличии на террасе даже легкого ветерка ни он и ни кто другой не обратил бы внимания на отсутствие запаха йода, и в этом нет ничего странного. Верно, доктор?
   – Да, – коротко ответил Брейди.
   – Очень хорошо. Я согласен с вами. – Вулф окинул взглядом собравшихся. – Итак, импровизация нашего Икса увенчалась успехом. Позднее он, конечно, забрал из шкафчика бутылочку поддельного йода и поставил обычную. С его точки зрения, все сошло гладко. И это действительно могло оказаться идеальным, не подлежащим никакому расследованию убийством, если бы шимпанзе не пролил часть содержимого бутылочки на траву. Я не знаю, почему Икс оставил данную деталь без внимания; времени было достаточно, несколько дней и ночей. Возможно, он не заметил этой шалости обезьяны или же не осознал таящейся в этом опасности. Впрочем, мы знаем, что он любит рисковать. Не избавился же он от бутылочки поддельного йода и извлеченного из щетки мисс Хаддлстон осколка, когда в них минула нужда. Он…
   – Откуда вы знаете? – поинтересовался Ларри.
   – Это просто. Он не мог не сохранить их, потому что воспользовался ими еще раз. Вчера бутылочка поддельного йода появилась в шкафчике в ванной мисс Николс. А осколок оказался в ее щетке для мытья.
   Я наблюдал, вернее, старался наблюдать за всеми сразу, но, очевидно, он – или она – был для меня слишком крепким орешком. Тот, для кого эта весть не явилась неожиданностью, сыграл роль так хорошо, что я не продвинулся ни на шаг в своих умозаключениях. Вулф тоже разглядывал собравшихся – неподвижно, полузакрыв веки и опустив подбородок на узел галстука.
   – И… – пророкотал он, – трюк сработал. Сегодня утром мисс Николс, начав мыться, порезала руку, достала из шкафчика йод и обработала им рану…
   – Боже мой! – Брейди вскочил со своего места. – Но ей же необходимо…
   Вулф остановил его взмахом руки:
   – Успокойтесь, доктор. Ей сделали укол антитоксина.
   – Кто?
   – Квалифицированный специалист. Сядьте, пожалуйста. Спасибо. В настоящий момент мисс Николс не нуждается в ваших профессиональных услугах, но я хотел бы воспользоваться вашими профессиональными знаниями. Во-первых… Арчи, щетка у тебя?
   Она лежала в моем столе, все еще завернутая в бумагу, которую мне дал Хоскинс. Я развернул ее и протянул Вулфу. Но он лишь спросил меня:
   – Ты ведь умеешь обращаться со щеткой для мытья, не так ли? Покажи, как ты ею манипулируешь. На своей руке.
   Будучи давно привыкшим к всевозможным странностям с его стороны, я повиновался. Начав с запястья, я энергичными взмахами провел щеткой к плечу и обратно.
   – Достаточно, спасибо. Несомненно, все вы, если, конечно, пользуетесь щетками для мытья, обращаетесь с ними аналогичным образом, то есть перемещаете не круговыми и не поперечными движениями, а вдоль руки, вверх-вниз. Кстати, и порез на руке мисс Николс, как мне описал его мистер Гудвин, расположен вдоль руки, приблизительно на середине между запястьем и локтем. Это верно, мисс Николс?
   Джанет кивнула, прокашлялась и негромко сказала:
   – Да.
   – Он длиной около дюйма или чуть меньше?
   – Да.
   Вулф повернулся к Брейди:
   – Теперь вопрос к вам, сэр. Нам потребуются ваши профессиональные знания, чтобы получить отправную точку, на которую нельзя будет посягнуть. Почему мисс Николс повредила руку порезом длиной почти в дюйм? Почему она не отдернула щетку сразу, как только почувствовала, что ранит себя?
   – Почему? – Брейди уставился на Вулфа. – Но это же очевидно: просто она сперва ничего не почувствовала.
   – В самом деле?
   – Конечно. Не знаю, какую отправную точку вы желаете получить, но, проводя по руке щеткой, она едва ли могла почувствовать, что острый осколок режет ее кожу. Никто бы не почувствовал. Очевидно, только увидев кровь, она поняла, что порезалась.
   – Вот как? – Вулф выглядел разочарованным. – Вы в этом уверены? Готовы присягнуть?
   – Готов. Не раздумывая.
   – Как и любой другой врач на вашем месте?
   – Конечно.
   – Выходит, придется принять ваши слова на веру. Факты – упрямая вещь. Что ж, я закончил. Теперь настал черед говорить вам. Каждому из вас. Я понимаю, что давать показания вот так, всем сразу, – несколько непривычно, но на то, чтобы обставить эту процедуру надлежащим образом и допросить вас поодиночке, требуется слишком много времени. – Он откинулся на спинку кресла и соединил кончики пальцев на вершине своего великолепного пищеприемника. – Начнем с вас, мисс Тиммс. Пожалуйста, говорите. – (Но Мариэлла молчала; она смотрела Вулфу в глаза, не произнося ни слова.) – Итак, мисс Тиммс?
   – Я не знаю… – Она кашлянула, прочищая горло. – Я не знаю, что вы хотите от меня услышать.
   – Вздор! – резко сказал Вулф. – Отлично знаете! Вы умная женщина. Вы прожили в доме Бесс Хаддлстон два года. Разве могло случиться так, что страх, неприязнь или любое другое чувство, возникнув в сердце одного из окружавших вас людей, достигли такой степени, что толкнули его на убийство, а вы ничего не заметили? Ни за что не поверю! Я хочу, чтобы вы сами рассказали сейчас то, что мне удалось бы вытянуть из вас, продержав здесь весь вечер и обстреливая вопросами.
   Мариэлла покачала головой:
   – Из человека нельзя вытянуть то, чего он не знает.
   – Вы не будете говорить?
   – Как я могу, если мне нечего вам сказать… – Вид у Мариэллы не был счастливым.
   Вулф перевел взгляд на Джанет:
   – Мисс Николс? – (Джанет тряхнула головой.) – Я не люблю повторяться. То, что я сказал мисс Тиммс, относится и к вам.
   – Я понимаю. – Она сглотнула и тихо продолжила: – Но я ничего не могу вам сообщить. Честное слово, ничего.
   – Ни даже того, кто покушался на вас? Вы хотите сказать, что не имеете представления, кто пытался убить вас сегодня утром?
   – Нет… не имею. И это испугало меня больше всего. Я не знаю, кто мог…
   Вулф фыркнул и повернулся к Ларри:
   – Мистер Хаддлстон?
   – Ни черта я не знаю! – отозвался тот.
   – Ясно. Доктор Брейди?
   – Мне кажется, вы оборвали свой рассказ, не дойдя до конца, – холодно произнес Брейди. – Ведь вы заявили, что знаете, кто убил мисс Хаддлстон. И если…
   – Я предпочитаю действовать так, как считаю нужным, доктор. Вы ничего не можете мне сообщить?
   – Нет.
   – Ничего имеющего пусть даже отдаленное отношение к какому-либо аспекту этого дела?
   – Нет.
   Взгляд Вулфа переместился на Дэниела.
   – Мистер Хаддлстон, вы уже беседовали со мной и с полицией. Вам есть что добавить?
   – Пожалуй, нет, – медленно проговорил Дэниел; сейчас он казался еще несчастнее, чем прежде. – Я согласен с доктором Брейди, что если вы действительно…
   – Так я и думал, – проворчал Вулф, обежав взглядом полукруг собравшихся. – Предупреждаю вас всех – конечно, с одним исключением, – что полиция в любом случае выжмет из вас информацию и для большинства это будет печальный опыт. Там не станут проводить различия между существенным и несущественным. К примеру, там придадут значение тому факту, что мисс Тиммс пыталась пленить мистера Хаддлстона своими чарами…
   – Неправда! – возмущенно воскликнула Мариэлла. – Что бы ни говорили…
   – Нет, пытались. Во всяком случае, во вторник, девятнадцатого августа. Мистер Гудвин замечает все. Вы сидели на подлокотнике кресла и строили глазки мистеру Хаддлстону.
   – Не строила. И ничего я не пыталась…
   – Вы любите его? Жаждете его? Грезите о нем?
   – Конечно нет!
   – Тогда подозрительность полицейских удвоится. Они решат, что вы стремились завладеть его сердцем из-за денег его тети. Кстати, раз уж речь зашла о деньгах, присутствующие не могли не знать, что брат мисс Хаддлстон периодически получал от нее финансовую поддержку и был недоволен количеством отпускаемых средств. Однако вы отказались сообщить мне…
   – Я не был недоволен! – вмешался Дэниел; его щеки пылали, голос поднялся до крика. – Вы не имеете права распространять подобные инсинуации…
   – Это не инсинуации, – сухо сказал Вулф. – Я просто показываю, за какого рода детали полицейские ухватятся в первую очередь. Они вполне способны предположить, что вы шантажировали свою сестру…
   – Шантажировал! – взвизгнул Дэниел. – Она оплачивала мои исследования…
   – Исследования? – с усмешкой вставил племянник. – Исследования! Эликсир жизни! Снимите шляпы, господа…
   Дэниел вскочил на ноги, и на какую-то секунду мне показалось, что он собирается изувечить Ларри, но он просто поднялся, чтобы произнести речь.
   – Это гнусная ложь! – сказал он, пытаясь унять трясущуюся от злости челюсть. – Цели моих исследований и используемые мной методы носят чисто научный характер. Эликсир жизни – романтическое и неверное название. Правильный научный термин – «католикон». Моя сестра, будучи женщиной с воображением и интуицией, смогла оценить значимость моих идей и на протяжении ряда лет щедро финансировала…
   – Католикон! – Вулф уставился на него с недоверием. – А я-то решил, что вы способны работать мозгами!
   – Уверяю вас, сэр…
   – И не пытайтесь. Сядьте! – Вулф смотрел на него с отвращением. – Меня не интересует, на что вы транжирили деньги вашей сестры, но есть обстоятельства, которые интересуют меня. Все вы знаете, что это за обстоятельства, и с вашей стороны глупо скрывать их. – Он погрозил пальцем доктору Брейди. – Вам, доктор, должно быть стыдно. Бессмысленно утаивать факты, которым рано или поздно суждено выйти на свет. Вы заявили, что не можете сказать ничего имеющего пусть даже отдаленное отношение к какому-либо аспекту этого дела. А как насчет коробочки, которую вы наполнили в конюшне органическими отходами с целью последующего выделения из них спор столбняка?
   Дэниел издал непонятный звук и повернулся, чтобы пронзить Брейди испепеляющим взглядом. Брейди оказался застигнутым врасплох, однако не настолько, насколько можно было бы ожидать. Он поднял глаза на Вулфа и произнес:
   – Каюсь, мне следовало рассказать вам об этом.
   – И это все, что вы можете добавить? Почему вы не поставили в известность полицию, как только они взялись за расследование?
   – Потому что я думал, что расследовать нечего. Я оставался при своем мнении вплоть до сегодняшнего утра, пока вы мне не позвонили. Я не видел смысла…
   – Что вы сделали со взятым материалом?
   – Отнес в свой офис, где я и еще двое моих коллег провели ряд опытов. Нам требовалось разрешить спор. Затем мы все уничтожили. Полностью.
   – И кто-нибудь из присутствующих знал об этом?
   – Я… – Брейди нахмурился. – Да, помнится, мы обсуждали данную тему. Я рассказывал, сколь опасен может быть в подобной ситуации даже самый ничтожный порез.
   – Только не мне, – мрачно произнес Дэниел. – Если бы я знал, что вы…
   Они уставились друг на друга. Дэниел еще что-то буркнул и сел.
   Зазвонил телефон, я развернулся на своем стуле и взял трубку. Это был доктор Волмер. Я кивнул Вулфу, и он взял трубку своего аппарата. Закончив разговор, он обратился к собравшимся:
   – Жидкость, которой мисс Николс сегодня утром обработала рану, содержала достаточно спор столбняка, чтобы уничтожить население целого города. – Его взгляд остановился на Брейди. – Можете себе представить, доктор, как полиция расценит тот эпизод, в особенности учитывая, что вы его утаили. Вашим неприятностям не будет конца. К сокрытию подобной информации никогда не следует прибегать без консультации со специалистом. Кстати, как долго вы знали мисс Хаддлстон?
   – Несколько лет. Но это было шапочное знакомство.
   – А близко?
   – Я не могу сказать, что был с ней близко знаком. Но в последние месяца два я посещаю этот дом довольно часто.
   – Чем это вызвано? Вы полюбили ее?
   – Кого?
   – Мисс Хаддлстон.
   – Конечно нет! – Брейди был не только поражен, но и задет. – Она годилась мне в матери.
   – Тогда почему вы вдруг зачастили туда?
   – Никаких особых причин – просто человек ходит же куда-то…
   Вулф тряхнул головой:
   – Только не туда, куда его ничто не влечет. Может, это была скаредность или прижимистость? Бесплатные верховые прогулки? Не думаю. У вас, вероятно, вполне приличные доходы. Простое удобство? Нет, это вам было не по пути, солидный крюк. Лично я склоняюсь к другой догадке. Используя общепринятый эвфемизм, это любовь. Вы влюбились в мисс Николс?
   – Нет.
   – Тогда какова же причина? Уверяю вас, доктор, я веду себя куда более тактично, нежели это станет делать полиция. Итак, что это было?
   На лице Брейди появилось странное выражение. Вернее, одно моментально сменялось на другое. Сперва протест, затем нерешительность, потом смущение и наконец – была не была! Все это время его глаза смотрели прямо на Вулфа. Внезапно он произнес, громче, чем говорил до этого:
   – Я влюбился в мисс Тиммс. Безумно.
   – О! – в изумлении воскликнула Мариэлла. – Но вы же никогда…
   – Попрошу не перебивать, – сказал Вулф с раздражением. – Вы уведомили мисс Тиммс о своем душевном состоянии?
   – Нет. – Брейди держался молодцом. – Я боялся. Она… Я не… Она была такой легкомысленной…
   – Неправда! Вы отлично знаете…
   – Прошу вас! – властно оборвал Вулф. Его взгляд обежал собравшихся и вернулся к Брейди. – Выходит, вы все, кроме одного, знали о том, что доктор Брейди взял из конюшни коробочку органических отходов, и, однако, утаили от меня этот факт. Случай безнадежный. Что ж, возьмем другой эпизод, более конкретный. В тот день, когда мисс Хаддлстон обратилась ко мне за помощью, она упомянула, что подозревает мисс Николс в рассылке анонимных писем, так как считает, что та затаила на нее обиду. Я спрашиваю всех, включая вас, мисс Николс: в чем заключалась эта обида? – (Никто не сказал ни слова.) – Хорошо. Я повторю вопрос индивидуально. Мисс Николс?
   Джанет потрясла головой. Ее голос был едва слышен.
   – Ни в чем. Обиды не было.
   – Мистер Хаддлстон?
   – Не имею понятия, – быстро ответил Дэниел.
   – Мисс Тиммс?
   – Я не знаю, – сказала Мариэлла, и по тому, как взгляд Вулфа на мгновение задержался на ее лице, я понял: он уверен, что она солгала.
   – Доктор Брейди?
   – Знал бы, так сказал. Но не знаю.
   – Мистер Хаддлстон?
   Ларри приготовился заранее, натянув улыбку, перекосившую уголок рта.
   – Я уже говорил, что мне ни черта не известно, – произнес он хрипло. – Какие еще могут быть вопросы?
   – Вот как. Простите, не могли ли бы вы на минутку дать мне ваши часы? – (Ларри уставился на него, вытаращив глаза.) – Тот шестигранный механизм, что на вашем запястье, – пояснил Вулф. – Могу я взглянуть?
   На лице Ларри отразилась целая гамма чувств, как незадолго до этого на лице Брейди. Он озадачился, затем решил взбунтоваться, затем самодовольно хмыкнул и проворчал:
   – Зачем вам понадобились мои часы?
   – Я хочу взглянуть на них. Сделайте это маленькое одолжение. До сих пор вы не слишком стремились помочь.
   Ларри снова скривил губы в усмешке, расстегнул ремешок, поднялся и передал часы через стол Вулфу, который тут же накрыл их своей лапищей и коротко бросил:
   – Арчи, папку с делом Хаддлстон.
   Я покинул свое место, отпер дверцу шкафа, вынул из него папку и протянул ему. Вулф взял ее, раскрыл и произнес:
   – Останься здесь, Арчи. В качестве бастиона и свидетеля. Двое свидетелей даже будет лучше. Доктор Брейди, не могли бы вы встать рядом с мистером Гудвином и следить за моими действиями?.. Благодарю вас. – Взгляд Вулфа устремился в пространство между Брейди и мной и остановился на Ларри. – Вы очень глупый молодой человек, мистер Хаддлстон. Неискушенный до крайности. Вы держались так уверенно и самодовольно, потому что думали, будто я надеюсь найти в футляре ваших часов фотографию мисс Николс и буду чрезвычайно огорчен, не обнаружив ее там. Вы ошиблись. Арчи, доктор, смотрите, пожалуйста, внимательно. Вот задняя крышка часов. А вот фотография мисс Николс, обрезанная в форме шестигранника того же размера. Окончательно соответствие можно установить, если открыть корпус часов, но я не стану этого делать. Его откроют позже, чтобы сравнить под микроскопом с фотографией и доказать, что он действительно ее там держал… Арчи!
   Бастион выстоял. Своим отвратительным поведением Ларри уже давно напрашивался на затрещину, однако он избежал ее и на этот раз, когда, разинув рот, попытался нырнуть между Брейди и мной, чтобы выхватить у Вулфа часы. Я лишь преградил ему путь рукой и, отшвырнув обратно в кресло, снова встал наготове.
   – А теперь, – невозмутимо продолжил Вулф, – я помещу часы и фотографию для сохранности в отдельные конверты. Итак. Если у вас, мистер Хаддлстон, вызывает недоумение, как ко мне попала эта фотография, отвечу: здесь ее оставила ваша тетя. Я думаю, для вас сейчас самое время немного помочь следствию. Начнем с вопроса, ответ на который я могу проверить. Когда Бесс Хаддлстон забрала у вас фотографию?
   Ларри собрался презрительно усмехнуться, но это у него не очень-то получилось. Он не смог придать лицу нужного выражения, мимические мышцы двигались самостоятельно.
   – Что ж, тогда, вероятно, пора впускать полицейских, – сказал Вулф. – Думаю, они разберутся с вами быстрее, чем…
   – Жирный ублюдок! – Голос Ларри сорвался на визг.
   Вулф поморщился:
   – Попробуем еще раз, сэр. Вам все равно придется ответить на эти вопросы, если не мне, то кому-нибудь менее жирному, но более настойчивому. Или вы предпочитаете, чтобы сведения выколачивали из слуг, из ваших друзей и знакомых? Дело и так приняло неприглядный оборот, а это его только ухудшит. Когда Бесс Хаддлстон забрала у вас фотографию? – У Ларри задвигалась челюсть, но не язык; Вулф подождал десять секунд и коротко сказал: – Арчи, впускай их.
   Я сделал шаг в сторону двери, но, прежде чем сделал второй, Ларри заговорил:
   – Черт вас всех подери! Вы же прекрасно знаете, когда она ее забрала! В тот же день, когда приходила сюда!
   – Так-то лучше, – кивнул Вулф, – Это было не впервые, когда она выразила неудовольствие по поводу ваших отношений с мисс Николс?
   – Нет.
   – Она руководствовалась какими-то моральными соображениями?
   – Черта с два! Просто не хотела, чтобы мы поженились. Она приказала мне расторгнуть помолвку. Мы держали помолвку в тайне, но она что-то заподозрила, допросила Джанет, а когда та ей все рассказала, заставила меня ее расторгнуть.
   – Чем, естественно, привела вас в ярость. – Голос Вулфа был мягким, почти бархатным. – Вы воспылали жаждой мести…
   – Ну нет! – Ларри подался вперед. Он с трудом контролировал собственную челюсть. – Прекратите этот бред! Вам ничего не удастся на меня повесить! Я никогда по-настоящему не хотел жениться на Джанет… Я даже не собирался! Это может подтвердить мой друг!
   – Вот как? – Глаза Вулфа были почти закрыты. – У такого человека, как вы, есть друг? Предположим. Но ведь после того, как тетя заставила вас расторгнуть помолвку, фотография по-прежнему оставалась в часах?
   – Да. Иначе было нельзя. Мне же приходилось как-то общаться с Джанет, и это было нелегко, ведь мы все жили в одном доме. Я боялся ее. Вы ее не знаете. Однажды я нарочно открыл часы в присутствии тети, чтобы она забрала у меня эту чертову фотографию. Джанет, похоже, считала, будто фотография для меня что-то значит, и я решил: если ей станет известно, что ее у меня больше нет…
   – Вы знали, что мисс Николс рассылала анонимные письма?
   – Нет, не знал. Догадывался, но не знал.
   – А вы ничего не заподозрили, когда ваша тетя вдруг…
   – Прекратите! Прекратите это!
   Это сказала Джанет.
   Нет, она не повысила голос. В этом не было необходимости. Одной интонации хватило бы, чтобы вдруг прекратилось всё и вся. Такое ожидаешь услышать из старой заброшенной могилы, если, конечно, ты из тех, кому такие ожидания свойственны. Она сидела неподвижно, шевелились только губы. В ее взгляде, устремленном на Вулфа, читалась такая мука, что я отвел глаза. Очевидно, такой же эффект этот взгляд произвел и на остальных, ибо они последовали моему примеру. Мы уставились на Вулфа.
   – Ха! – сказал он негромко. – Похоже, для вас это оказалось несколько чересчур, мисс Николс? – Она глядела на него, не отвечая, тогда он продолжил: – Как я и ожидал, вы сдались. Разбиты наголову. Предлагаю самый простой путь: я диктую признание, вы его подписываете. Затем я отсылаю его своему знакомому, редактору «Газетт», и сегодня же вечером оно будет на первой полосе. Он также с удовольствием получил бы исключительное право на публикацию вашей фотографии. Снимок может сделать мистер Гудвин. Вам понравится.
   Ого, подумал я, кажется, он собирается не только утереть Кремеру нос, но и реально подпортить ему репутацию! Дэниел что-то буркнул, и Брейди тоже, но Вулф сделал им обоим знак замолчать.
   – Дабы польстить вам, мисс Николс, – сказал он, – хочу отметить, что ваша виновность была отнюдь не очевидна. К окончательному выводу я пришел лишь сегодня утром, после того как мистер Гудвин позвонил мне из Ривердейла, хотя, конечно, еще девять дней назад, когда все вы были здесь, я заметил шестигранные часы мистера Ларри Хаддлстона и заподозрил, что в них могла храниться ваша фотография. Однако сегодняшний спектакль был верхом идиотизма. Вероятно, вчера вы просто оцепенели от ужаса, когда увидели, что мистер Дэниел Хаддлстон выкапывает дерн, и, поняв, какими могут оказаться последствия, решили инсценировать покушение на себя. Вы поняли, к чему я клонил, когда спросил доктора Брейди, почему вы не отдернули щетку сразу, как только почувствовали, что осколок ранит вам руку? И он, как и ожидалось, ответил, что вы попросту не могли этого почувствовать? – (Она молчала.) – В том-то и дело, что вы отдернули щетку, не проведя ею по руке и дюйма, именно потому, что знали: в щетине находится осколок и он вас режет. Знали, так как сами его туда поместили. В противном случае порез оказался бы значительно длиннее, приблизительно в половину руки. Вы видели, как мистер Гудвин манипулировал щеткой. Так ею пользуются все. И уж конечно, никто не перемещает ее всего на дюйм, чтобы тут же остановиться. Но и без этого ваша инсценировка чьей-то попытки убить вас была неправдоподобной. После всего случившегося каждый знал, что, даже обработав рану поддельным йодом, вы наверняка сделаете затем укол антитоксина, чем обречете преступный замысел на полнейшее фиаско. Да и сами вы, инсценируя покушение, были уверены, что доза антитоксина избавит вас от возможной опасности. Вы действительно…
   – Прекратите! – произнесла Джанет все тем же голосом.
   Я не мог смотреть на нее.
   И это было ошибкой. Потому что без всякого предупреждения она вдруг превратилась в молнию. Все произошло так быстро и неожиданно, что, когда она схватила осколок со стола Вулфа, я еще сидел на своем стуле, а когда поднялся, она уже неслась на Ларри, нацелив зажатый в пальцах осколок ему в лицо. Все остальные тоже задвигались, но никто не оказался достаточно быстрым, даже сам Ларри. Наконец Дэниелу удалось обхватить Джанет, прижав ее левую руку к туловищу, а я вцепился в другую ее руку, но на щеке Ларри уже виднелась красная полоска, начинавшаяся под глазом и спускавшаяся до самого подбородка.
   Все, кроме Джанет, зашумели, некоторые даже заговорили.
   – Замолчите! – рявкнул Вулф. – Арчи, если ты уже закончил дремать…
   – Идите к черту! – ответил я. – Не все же такие гении, как вы. – Я чуть сильнее сдавил запястье Джанет. – Брось бяку, детка.
   Она уронила осколок на пол и стояла теперь неподвижно, наблюдая. Брейди обследовал щеку Ларри.
   – Рана поверхностная, – констатировал он, разворачивая носовой платок. – Вот, приложите.
   – Боже! – выпалил Ларри. – Если останется шрам…
   – Это ложь, – сказала Джанет. – Ты солгал!
   – Что? – Ларри уставился на нее.
   – Она имеет в виду, – пояснил Вулф, – что вы солгали, сказав, будто никогда не хотели и не собирались на ней жениться. Я согласен с мисс Николс, что атмосфера здесь и без того была достаточно мерзкой. Вы питали ее страсть, ее надежды. Она обожала вас, одному Богу известно – за что. Когда ваша тетя встала у нее на пути, она нанесла удар. Чтобы взять реванш? Да. Или чтобы сказать тем самым: «Отдай его мне или я тебя уничтожу»? Вероятно. Или чтобы погубить ее, а потом спасти вас из-под обломков? Возможно. Или все вместе, мисс Николс?
   Джанет стояла к нему спиной, смотрела на Ларри и не отвечала. Я был начеку.
   – Однако, – продолжал Вулф, – ваша тетя обратилась ко мне, и это напугало мисс Николс. Более того, побывав тем же вечером здесь и обнаружив у меня фотографию, которую вы обычно носили в часах, она не только испугалась, но и пришла в ярость. Будучи девушкой очень сентиментальной…
   – Бог мой! – вырвалось у Брейди. – Сентиментальной!
   По телу Джанет пробежала дрожь. Я взял ее за руку, подвел к красному кожаному креслу, и она рухнула в него.
   – Арчи, блокнот! – рявкнул Вулф. – Нет – сначала фотоаппарат…
   – У меня нет сил это терпеть! – воскликнула Мариэлла, вставая. Она потянулась, стремясь за что-нибудь ухватиться, и судьбе было угодно, чтобы это оказалась рука Брейди. – Я больше не могу!
   Вулф нахмурился:
   – Отведите ее в оранжерею, доктор, и покажите ей орхидеи. Три пролета наверх. Да прихватите с собой этого раненого и подлатайте его. Фриц принесет все необходимое. Йод советую сначала понюхать.

   В шесть часов вечера я сидел за своим столом. В кабинете царили тишина и покой. Вулф все обстряпал в лучшем виде. Кремер вломился как лев – с отрядом полицейских и ордером, а удалился как ягненок – с ворохом показаний, признаний, с убийцей и апоплексией. И да не осудят меня все, кто любит Кремера, как люблю его я, но, услышав грохот лифта, спускающего Вулфа из оранжереи, я вдруг так увлекся своей писаниной, что даже не поднял головы. Я был намерен не замечать его присутствия. Решение предложить Мариэлле остаться он мотивировал тем, что при сложившихся обстоятельствах ей нет никакой возможности вернуться в Ривердейл, а больше податься ей некуда. Пф!
   Однако мне так и не удалось сразить его своим ледяным презрением, ибо, выйдя из лифта, они направились прямиком на кухню. Я остался верен письменному столу. Время шло, я злился, и работа не клеилась. Около семи в дверь позвонили. Я пошел открывать и обнаружил на крыльце доктора Брейди. Он сказал, что приглашен, и я проводил его на кухню.
   Там было тепло, светло и витали аппетитные запахи. Фриц нарезал ломтиками спелый ананас. Вулф сидел на стуле возле окна, дегустируя содержимое дымящейся кастрюльки. Мариэлла, скрестив ножки, пристроилась на краешке длинного стола и потягивала мятный джулеп. Она приветственно помахала Брейди свободной рукой. Он замер и теперь, мигая, смотрел на нее, на Вулфа, на Фрица и вновь на нее.
   – Что ж, – наконец выдавил он, – я рад, что у вас всех такое праздничное настроение. В теперешней ситуации…
   – Вздор! – оборвал его Вулф. – Тут нет ничего праздничного. Мы готовим пищу. А мисс Тиммс нашла занятие получше. Вам что, необходимы истерики? У нас состоялась дискуссия относительно приготовления «ложечного хлеба» [16 - «Ложечный хлеб», или спунбред – густой пудинг из кукурузной муки, молока, сахара и взбитых яиц; это блюдо особенно популярно в южных штатах США.], и сейчас в духовке две партии: замешенная на двух яйцах и на трех, на молоке комнатной температуры и на кипящем. Мисс Тиммс предлагает вам джулеп, берите. Арчи, джулеп?
   Брейди взял у нее джулеп, осторожно поставил его на стол, даже не попробовав, обнял ее и прижал к себе. Она не вырывалась и не царапалась. Вулф, притворившись, что ничего не замечает, мирно снимал очередную пробу с кастрюльки. Фриц начал обрезать ломтики ананаса.
   – Кажется, мне надо взда-ах-нуть, – судорожно произнесла Мариэлла.
   – Джулеп, Арчи? – любезно спросил Вулф.
   Я не ответил, развернулся и вышел в холл. Отыскав шляпу, я хлопнул дверью с наружной стороны и зашагал к находившемуся на углу заведению Сэма, где взгромоздился на табурет возле самой стойки. Вероятно, я что-то пробормотал себе под нос, потому что Сэм спросил из-за стойки:
   – Ложечный хлеб? Что за чертовщина такая – ложечный хлеб?
   – Никогда не говори, пока с тобой не заговорят, – сказал я ему. – И дай-ка сэндвич с ветчиной и стакан токсина. Если нет токсина, сойдет молоко. Старое доброе орангутанье молоко. Мне довелось играть в пятнашки с обнаженной убивицей. Знаешь, как распознать убивицу, если встретишь? Это верняк. Надо замочить ее на ночь в йоде, затем слить через марлю, добавить фунт свиной требухи… Что? А-а, ржаной виски и никаких маринадов. Кажется, мне надо взда-ах-нуть.

   Кое о чем я ему никогда не напоминал и не собираюсь. Однако у меня есть десяток теорий по этому поводу. Вот например:
   1. Он знал, что я пойду на похороны, и послал тот букет орхидей, просто чтобы меня подразнить.
   2. Что-то из его прошлого. Когда он был молодым и стройным, а Бесс Хаддлстон была ему под стать, они могли… гм… водить знакомство. Что же до того, что она его не узнала, то я сомневаюсь, что нынче это удалось бы даже его родной матери. И не сомневаюсь, что у него таких прошлых – пятнадцать или двадцать уж точно. Это-то я о нем знаю.
   3. Он оплачивал долг. В первый же день по какой-то детали, по оброненному кем-то слову он понял, что ее собираются убить, но был слишком ленив или слишком увлечен хэшем из солонины с требухой, чтобы заняться этим делом. Затем, когда она умерла, он почувствовал себя в долгу перед ней, и что же он послал на ее похороны? Какие-то чахлые орхидеи? Нет, сэр. Черные орхидеи. Это были первые в истории человечества черные орхидеи, которые украсили чей-либо гроб. Долг погашен. Уплачен сполна. Примите и распишитесь.
   4. Лично я склоняюсь к пункту номер три.
   5. Но тайна остается тайной, и когда Вулф временами ловит на себе мой взгляд, он прекрасно понимает, что у меня на уме.

А. Г.

Рекс Стаут Черные орхидеи

Черные орхидеи

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

С прискорбием извещаем

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Рекс Стаут
Черные орхидеи