Аркадий Аверченко
Вино

I

   Литератор Бондарев приехал в город Плошкин прочесть лекцию о современных литературных течениях. На вокзале Бондарев был встречен плошкинским жителем Перекусаловым – ветеринарным врачом и старым гимназическим приятелем литератора.
   Перекусалов так обрадовался встрече с Бондаревым, что от него даже немного запахло вином. Он обнял Бондарева, отошел от него, раздвинул руки и, любуясь издали, со склоненной набок головой, сказал:
   – Ах ты свинтус этакий! Эх ты собака! Как возмужал!.. Ка-кой сделался знаменитый! Боюсь, что ты всех тут с ума сведешь!.. У меня остановишься?
   – Нет, в гостинице, – пожимая руку Перекусалова, ответил Бондарев. – У тебя жена, дети, и я боюсь стеснить тебя. Приезжай вечером с женой на лекцию.
   – Он еще приглашает! Не только я буду, но и инспектор народных училищ Хромов, и Федосей Иванович Коготь, и член управы Стамякин!! И жена Стамякина будет – прехорошенькое создание! Туземная царица красоты! Увидишь – влюбишь ся в нее, как собака. Вечером после лекции ко мне отправимся – отпразднуем приезд, как это говорится, – столичной звезды! Ах, как я тебя люблю и всегда любил, милый Бондарь!
   – Ты уже… обедал? – спросил Бондарев.
   – А что? Нет, брат… на дорогу посошок выпил – перед встречей-то. Едем сейчас в отель Редькина. Там уж и пообедаем.
   Вечером, читая лекцию, Бондарев видел в первом ряду сияющего, торжественного Перекусалова, рядом с ним краснолицего мясистого человека, оказавшегося, как потом выяснилось, обладателем фамилии Коготь, а еще дальше – маленького хилого Стамякина с женой, которая действительно была на редкость красивой, интересной женщиной.
   Все эти люди неистово аплодировали Бондареву, радостно шумели, а Стамякин даже втайне гордился, что близко знаком с Перекусаловым, который в таких дружеских отношениях со столь известным литератором…
   После лекции все поехали к Перекусалову ужинать.

II

   Сначала гости дичились Бондарева и жались по углам, но когда он рассказал два-три смешных анекдота и какой-то пикантный петербургский случай – все оттаяли.
   Обильный ужин, украшенный десятком бутылок с различными этикетками и разнообразным содержимым, окончательно сломал лед. Все зашевелились, оживились.
   Бондарев, сидя рядом с обаятельной Стамякиной, не сводил с нее глаз, подливал ей вина и без умолку рассказывал о Петербурге, о себе, сообщал тысячу смешных, забавных вещей, отчего Стамякина, красиво усмехаясь, придвигалась незаметно к Бондареву ближе и изредка бросала на него из-под трепещущих ресниц сладкий, доходивший до самого сердца взгляд.
   – Да ведь она прелестна, – думал Бондарев, оглядывая ее. – Хорошо бы увезти ее в Питер… Фурор бы…
   Пили много, но никто, кроме хилого маленького Стамякина, не пьянел. Инспектор Хромов, сидевший сбоку Бондарева, бросал на него восторженные взгляды и все подстерегал удобный случай, чтобы вступить в разговор. Подстерег. И спросил робко, тронув литератора за рукав:
   – Как вам приходят в голову разные темы? Я бы думал, думал и целый век ничего не придумал!
   – Профессиональная привычка, – благодушно ответил Бондарев. – Мы уже совершенно бессознательно всасываем все, что происходит вокруг нас, – впечатления, наблюдения, факты, – потом перерабатываем их, претворяем и отливаем в стройные художественные формы.
   – Да… претворяем… в формы, – засмеялся инспектор. – В хорошую бы форму я бы претворил что-нибудь. Из всех редакций помелом бы выгнали.
   Наливая своей соседке вино, Бондарев наклонился немного и шепнул одними губами, как шелест ветерка:
   – Ми-ла-я…
   Красивая Стамякина закрыла густыми ресницами глаза.
   – Кто?
   – Вы.
   – Смотрите, – улыбнулась тихо и ласково Стамякина, – вы играете я огнем. Я опасна.
   – Пусть. Я с детства любил пожары.
   – А как вам платят за принятые сочинения в редакциях? – любовно смотря на Бондарева, спросил инспектор. – Авансом или после?
   – Большей частью авансом, – улыбнулся Бондарев. – Мы стремимся вперед и спешим жить.
   – По-моему, – заявил Хромов, – нужно бы людей, подобных вам, содержать за счет казны. Ешь, пей на казенный счет, веселись и не думай о презренном металле! Пиши о чем хочешь и когда хочешь… Гм… Или вас должно содержать общество, которое вас читает.
   – Это прекрасно, – сказал Бондарев, – пожимая под столом руку соседки. – Но это утопия.
   – Конечно, утопия, – подтвердила Стамякина, гладя бондаревскую руку.
   – Форменная утопия, – пожал плечами Бондарев, кладя руку на круглое колено соседки.
   – Безусловная утопия, – кивнула головой соседка и попробовала потихоньку снять руку, которая жгла ее даже сквозь платье.
   – Пусть так, как есть, – сказал Бондарев.
   – Нет, так нельзя, – улыбнулась Стамякина.
   – Нельзя? – вскричал инспектор Хромов. – А, ей-Богу, можно. Вот, например, где вы, Николай Алексеевич, остановились?
   – В отеле Редькина.
   – И напрасно! И совершенно напрасно!! С какой стати платить деньги? Милый Николай Алексеич! Дайте слово, что исполните мою просьбу… Ну, дайте слово!
   – Если в моих физических силах – исполню, – пообещал, сладко улыбаясь, Бондарев.
   – Милый Николай Алексеич! Я преклоняюсь перед вами, перед вашим талантом. Сделайте меня счастливым… Бросьте вашего Редькина, переезжайте завтра утром ко мне!
   – Да я ведь послезавтра вечером уезжаю, зачем же? – сказал Бондарев.
   – Все равно! На один день! Если бы я был богат, я бы построил вам на берегу тихого моря мраморный дом и сказал бы: «Бондарев! Это ваше… Живите и пишите здесь, в этом доме!» Но я не богат и предлагаю вам более скромное помещение. Но от чистого сердца, Бондарев! А?
   – Спасибо, – сказал тронутый Бондарев. – Если вам это Доставит удовольствие – завтра же перееду к вам.
   – Браво! – восторженно вскричал инспектор Хромов, шумно вскакивая с места. – Господа! Предлагаю выпить за здоровье того светлого луча, который на мгновение осветил нашу тусклую темную жизнь! Урра!
   – Урра! – крикнули гости.

III

   – Вы должны отказаться от своих слов! – бешено кричал бледный Перекусалов, тряся за плечо красного возбужденного Федосея Ивановича Когтя.
   – Нет, не откажусь! – ревел Коготь. – Ни за что не откажусь! Хоть вы меня режьте – не откажусь! Зачем мне отказываться?
   – Нет, ты откажешься!
   – Нет-с, дудки. Вот еще какой! Не откажусь.
   Прочие гости столпились около этой пары и миролюбиво уговаривали:
   – Да бросьте! Чего там… Подумаешь!
   – Будто дети какие!..
   – Нет, я этого так не оставлю! Ты должен дать удовлетворение!
   Коготь презрительно вздернул плечами.
   – Когда и где угодно!
   – Послушай, – сказал Бондарев, беря под руку Перекусалова. – В чем дело? Чего ты так разъярился?
   – Он меня оскорбил, – тяжело задышал Перекусалов. – Такого рода оскорбления требуют для своего разрешения единственного пути! Ты, надеюсь, понимаешь?…
   – Ффу, как глупо! Надеюсь, это все не серьезно?
   – Что?? Ты что же думаешь, что если мы в медвежьем углу живем, то и вопросы чести разрешаем по-медвежьи: ударом кулака или показанием языков друг другу? Не-ет, брат!.. Я, может быть, закис здесь в глуши, но поставить на карту жизнь – если затронута честь – всегда сумею.
   В глазах Перекусалова засветилось, засверкало что-то новое, красивое и необычное. Бондарев с уважением посмотрел на него.
   – Надеюсь, ты не откажешься быть свидетелем с моей стороны?
   Бондарев положил ему руку на плечо и сказал:
   – Конечно. Я все это устрою. Но, скажи, пожалуйста… чем этот субъект тебя оскорбил? Может быть, пустяки?
   – Нет, не пустяки! Вовсе не пустяки, Бондарев! Я не могу тебе сказать, что именно – мне это слишком тяжело – но не пустяки.
   – Хорошо, – серьезно сказал Бондарев. – Тогда – решено! Завтра я заеду к тебе и сообщу о подробностях.
   Гости стали торопиться домой.
   Когда Стамякина хватилась мужа, то выяснилось, что он лежит в кабинете хозяина на диване. Когда его разбудили, он с трудом открыл глаза, заплакал и заявил, что пусть лучше завтра сошлют его на каторгу, чем сегодня поднимают с дивана.
   – Завтра можете меня ругать, бить по лицу, унижать, но сегодня – я вас очень прошу – не трогайте меня… Все равно я сейчас же упаду и разобью голову до крови. Не трогайте меня, миленькие!
   – Свинья! – прошептала Стамякина и взяла Бондарева под руку. – Вы не откажетесь проводить меня?
   Сердце Бондарева сладко заколотилось.
   – Вы… спрашиваете?… Господи!
   Когда ехали на извозчике, Бондарев держал красавицу за талию, а она смотрела ему в лицо отуманенными глазами и говорила:
   – Вы мой господин! Вы приехали дерзко равнодушный, схватили мою жизнь, как хрупкий орех, и раздавили ее властной рукой. А я-то думала, что моя жизнь – крепкая, крепкая… прочная, прочная… Зачем вы сделали это?
   – Настя… если бы я тебе сказал: уедем со мной, брось все… ты бы бросила? Уехала?
   – С тобой? В Лондон, на Луну; умерла бы, если бы ты умиРал, плакала бы твоими слезами и смеялась бы твоим смехом…
   Она взяла руку Бондарева, поднесла к губам и поцеловала два раза…
   – Завтра я буду у тебя, – сказал Бондарев. – И завтра по зову тебя. Пойдешь?
   – Твоя.

IV

   Утром, проснувшись, Бондарев долго лежал на кровати и мечтал.
   – Подумать только, что среди тысячи заброшенных, забытых точек на необъятной Руси – есть одна точка: микроскопический город Плошкин. И здесь люди, как это ни странно, – другие, и живут они и думают не захолустно: в один вечер я нашел и наивного фанатика, любителя литературы, моего восторженного поклонника, и смелую, с большим сердцем, женщину, и человека, готового рискнуть жизнью ради чести… И все это очень красиво и странно!
   Он оделся, уложил в небольшой сак вещи и, расплатившись, вышел на улицу.
   – Извозчик! Знаешь инспектора Хромова? Вези меня к нему!..
   – Пожалуйте!
   Хромова дома не было. Бондарева встретила бледная беременная жена инспектора и с пугливым недоумением осмотрела его.
   – Мужа хотели видеть?
   – Да видите ли… – нерешительно сказал Бондарев. – Ваш супруг пригласил меня вчера погостить у вас денек, вместо того чтобы жить в гостинице. – Я Бондарев.
   – Вечно он… – печально качнула растрепанной головой хозяйка. – А разве в гостинице вам нехорошо было?
   – Ничего себе… Но ваш супруг так настаивал…
   – Охота вам было этого дурака слушать? Разве он что-нибудь понимает? Пригласил! У нас три комнаты всего, повер нуться негде – извольте видеть! Вы уж меня извините, но, когда это сокровище вернется, я его съем за это!
   – Приятного аппетита! – пожал плечами Бондарев, по вернулся и вышел. – Действительно, – подумал он, – идиот какой-то… Очень нужно было принимать его приглашение. Изво-озчик, черт! Свободен? Вези меня к Когтю. Знаешь – Федосеем зовут. Иванычем.
   – Господи ж! – высморкался извозчик. – Завсегда.
   – С этой дуэлью еще запутался… черт знает, что такое! Если бы не дал Перекусалову слова – сразу бы плюнул на все. А то теперь мотайся, как дурак…
   Мимоходом он заехал к какому-то доктору. Долго объяснял ему относительно дуэли, а доктор прихлебывал светлый чай и молча слушал.
   – Так как же, а? Вы не бойтесь. Вам, как врачу, не грозит никакая ответственность.
   Доктор встал, протянул литератору руку и сказал:
   – Плюньте!
   И ушел во внутренние комнаты.
   – Порядки! – размышлял Бондарев, трясясь на извозчике по направлению к Когтю. – Тут, пожалуй, и пистолетов не дос танешь…
   Коготь встретил Бондарева радостно.
   – А-а!.. Литератор! Звезда! Садись. Чаишки хотите?
   – Спасибо, – сказал Бондарев. – Я, собственно, насчет выработки условий…
   – Условий? Которых?
   – По поводу дуэли.
   – Какой дуэли?
   – Да вчера же! Перекусалов вызвал вас, и вы приняли вызов.
   – Юморист вы, – сказал одобрительно Коготь, – вечно у вашего брата заковыки.
   – Какие заковыки? Есть случаи, когда полагается быть серьезным. Надеюсь, вы не отказываете от дуэли?
   – Вы… в самом деле?
   Коготь загрохотал, обрушился на диван, закашлялся от стремительного хохота и заболтал мясистыми ногами.
   – Зарезал литератор! Уморил! Так Петька меня на дуэль вызвал? Го-го!
   – В чем дело? – закричал Бондарев.
   – Вот – голубчик: режьте меня, жгите – буквально-таки, ни капелюшечки не помню!! Где, когда, что? Правда, пили мы, как носороги. А скажите, милый… Мы… не дрались?
   – Нет, – сухо сказал Бондарев. – В таком случае, прощайте.
   Злой, поехал Бондарев к Перекусалову. Тот еще лежал в кровати.
   – Скажи, – спросил сердито Бондарев, – ты помнишь, как вчера вызвал господина Когтя на дуэль?
   – Неужто вызвал? – удивился Перекусалов. – За что, не помнишь?
   – Это тебе лучше помнить! – закричал Бондарев. – Это ты заставил меня сегодня дурака валять, ездить к доктору, к твоему противнику, который тоже решительно отперся от всякой дуэли. Как это глупо, как пошло!
   – Ты… доктора ездил приглашать? – дико посмотрел на литератора Перекусалов. Закрыл голову одеялом и захохотал стонущим, охающим смехом.
   – О-ой, не могу! О-ой, смерть пришла!
   Бондарев злобно ударил его по голове, выбежал на улицу и вскочил на извозчика.
   – На вокзал! Или нет… Постой… Ты знаешь, где Стамякин живет? Вези к ним.
   Стамякина не было дома. Красавица вышла к Бондареву, кокетливо кутаясь в розовый капот и щуря темные глаза.
   – Кого я вижу! Какой вы милый, что заехали!
   – Настя! – сказал страдальчески Бондарев, целуя ее руки. – Я только сегодня понял, среди какого ужаса, среди какой тины и пошлости ты живешь! Настя! уедем со мной…
   Она высвободила свои руки, погрозила ему пальцем и мягко, как кошечка, опустилась на диван.
   – Ответьте мне на один вопрос…
   – Спрашивай все, что угодно. Милая!
   – Сколько вы зарабатываете в год?
   – Зачем тебе? Тысяч пять-шесть…
   – Ну, будем благоразумны… Вы предлагаете мне уехать с вами. Вы, не спорю, мне нравитесь… Но что же будет!! Положение всеми уважаемой жены известного в городе человека я переменю на какое-то жалкое, двусмысленное положение – любовницы человека, который ведь может меня и разлюбить. И – что такое 6 тысяч? Мы здесь проживаем восемь, а в Петербурге – чтобы жить так, нужно двенадцать. Ну, милый… Ну, не сердитесь же! Будьте рассудительны…
   – Настя! – закричал в ужасе Бондарев. – Грежу я, что ли? Где же вчерашнее?!
   Она погрозила ему пальчиком.
   – Вчерашнее? Не нужно было подливать мне так много вина за ужином.

V

   Хотя Бондарев старался уехать из Плошкина незаметно, но провожать его собралась вся вчерашняя компания. В буфете пили вино. Общество оживилось.
   – Милый Николай Алексеич, – сказал любовно инспектор Хромов, – по-моему, несправедливо, что министерство путей сообщения берет с таких людей, как вы, деньги за проезд. Таких людей нужно возить бесплатно, в купе первого класса.
   – Эх! – простонал Перекусалов, опуская голову. – Он хоть и вторым классом поедет, но едет на красивую, интересную жизнь. Ах, братцы, если бы вы знали, как я тянусь к красоте!!
   – Красота – это страшная сила! – подтвердил Коготь, выпивая залпом вино.
   Красивая Стамякина нагнулась к Бондареву, чокнулась с ним рюмкой и шепнула:
   – Скажите на прощанье что-нибудь такое, отчего мне было бы хорошо… Что скрасило бы мою глупую жизнь.
   – Могу! – громко засмеялся Бондарев. – Господа! Пейте больше! Много пейте! Как можно больше…

Аркадий Аверченко Вино

I

II

III

IV

V

Аркадий Аверченко
Вино