-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Александр Сергеевич Пушкин
|
|  Пир во время чумы
 -------

   Александр Сергеевич Пушкин
   Пир во время чумы
   (Из вильсоновой трагедии the city of the plague [1 - Чумный город (англ.).])


   Улица. Накрытый стол. Несколько пирующих мужчин и женщин.

   Молодой человек

     Почтенный председатель! я напомню
     О человеке, очень нам знакомом,
     О том, чьи шутки, повести смешные,
     Ответы острые и замечанья,
     Столь едкие в их важности забавной,
     Застольную беседу оживляли
     И разгоняли мрак, который ныне
     Зараза, гостья наша, насылает
     На самые блестящие умы.
     Тому два дня наш общий хохот славил
     Его рассказы; невозможно быть,
     Чтоб мы в своем веселом пированье
     Забыли Джаксона! Его здесь кресла
     Стоят пустые, будто ожидая
     Весельчака – но он ушел уже
     В холодные подземные жилища…
     Хотя красноречивейший язык
     Не умолкал еще во прахе гроба;
     Но много нас еще живых, и нам
     Причины нет печалиться. Итак,
     Я предлагаю выпить в его память
     С веселым звоном рюмок, с восклицаньем.
     Как будто б был он жив.

   Председатель

     Он выбыл первый
     Из круга нашего. Пускай в молчанье
     Мы выпьем в честь его.

   Молодой человек

     Да будет так!

   Все пьют молча.

   Председатель

     Твой голос, милая, выводит звуки
     Родимых песен с диким совершенством;
     Спой, Мери, нам уныло и протяжно,
     Чтоб мы потом к веселью обратились
     Безумнее, как тот, кто от земли
     Был отлучен каким-нибудь виденьем.

   Мери(поет)

     Было время, процветала
     В мире наша сторона:
     В воскресение бывала
     Церковь Божия полна;
     Наших деток в шумной школе
     Раздавались голоса,
     И сверкали в светлом поле
     Серп и быстрая коса.


     Ныне церковь опустела;
     Школа глухо заперта;
     Нива праздно перезрела;
     Роща темная пуста;
     И селенье, как жилище
     Погорелое, стоит, —
     Тихо все. Одно кладбище
     Не пустеет, не молчит.


     Поминутно мертвых носят,
     И стенания живых
     Боязливо Бога просят
     Упокоить души их!


     Поминутно места надо,
     И могилы меж собой,
     Как испуганное стадо,
     Жмутся тесной чередой!


     Если ранняя могила
     Суждена моей весне —
     Ты, кого я так любила,
     Чья любовь отрада мне,
     Я молю: не приближайся
     К телу Дженни ты своей,
     Уст умерших не касайся,
     Следуй издали за ней.


     И потом оставь селенье!
     Уходи куда-нибудь,
     Где б ты мог души мученье
     Усладить и отдохнуть.
     И когда зараза минет,
     Посети мой бедный прах;
     А Эдмонда не покинет
     Дженни даже в небесах!

   Председатель

     Благодарим, задумчивая Мери,
     Благодарим за жалобную песню!
     В дни прежние чума такая ж, видно,
     Холмы и долы ваши посетила,
     И раздавались жалкие стенанья
     По берегам потоков и ручьев,
     Бегущих ныне весело и мирно
     Сквозь дикий рай твоей земли родной;
     И мрачный год, в который пало столько
     Отважных, добрых и прекрасных жертв,
     Едва оставил память о себе
     В какой-нибудь простой пастушьей песне,
     Унылой и приятной… Нет, ничто
     Так не печалит нас среди веселий,
     Как томный сердцем повторенный звук!

   Мери

     О, если б никогда я не певала
     Вне хижины родителей моих!
     Они свою любили слушать Мери;
     Самой себе я, кажется, внимаю,


     Поющей у родимого порога:
     Мой голос слаще был в то время: он
     Был голосом невинности…

   Луиза

     Не в моде
     Теперь такие песни! Но все ж есть
     Еще простые души: рады таять
     От женских слез и слепо верят им.
     Она уверена, что взор слезливый
     Ее неотразим – а если б то же
     О смехе думала своем, то, верно,
     Все б улыбалась. Вальсингам хвалил
     Крикливых северных красавиц: вот
     Она и расстоналась. Ненавижу
     Волос шотландских этих желтизну.

   Председатель

     Послушайте: я слышу стук колес!

   Едет телега, наполненная мертвыми телами. Негр управляет ею.

     Ага! Луизе дурно; в ней, я думал,
     По языку судя, мужское сердце.
     Но так-то – нежного слабей жестокий,
     И страх живет в душе, страстьми томимой!
     Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше.

   Мери

     Сестра моей печали и позора,
     Приляг на грудь мою.

   Луиза(приходя в чувство)

     Ужасный демон
     Приснился мне: весь черный, белоглазый…
     Он звал меня в свою тележку. В ней
     Лежали мертвые – и лепетали
     Ужасную, неведомую речь…
     Скажите мне: во сне ли это было?
     Проехала ль телега?

   Молодой человек

     Ну, Луиза,
     Развеселись – хоть улица вся наша
     Безмолвное убежище от смерти,
     Приют пиров, ничем невозмутимых,
     Но знаешь, эта черная телега
     Имеет право всюду разъезжать.
     Мы пропускать ее должны! Послушай,
     Ты, Вальсингам: для пресеченья споров
     И следствий женских обмороков спой
     Нам песню, вольную, живую песню,
     Не грустию шотландской вдохновенну,
     А буйную, вакхическую песнь,
     Рожденную за чашею кипящей.

   Председатель

     Такой не знаю, но спою вам гимн
     Я в честь чумы, – я написал его
     Прошедшей ночью, как расстались мы.
     Мне странная нашла охота к рифмам
     Впервые в жизни! Слушайте ж меня:
     Охриплый голос мой приличен песне.

   Многие

     Гимн в честь чумы! послушаем его!
     Гимн в честь чумы! прекрасно! bravo! bravo!

   Председатель(поет)

     Когда могущая Зима,
     Как бодрый вождь, ведет сама
     На нас косматые дружины
     Своих морозов и снегов, —
     Навстречу ей трещат камины,
     И весел зимний жар пиров.

 //-- * * * --// 

     Царица грозная, Чума
     Теперь идет на нас сама
     И льстится жатвою богатой;
     И к нам в окошко день и ночь
     Стучит могильною лопатой…
     Что делать нам? и чем помочь?

 //-- * * * --// 

     Как от проказницы Зимы,
     Запремся также от Чумы!
     Зажжем огни, нальем бокалы,
     Утопим весело умы
     И, заварив пиры да балы,
     Восславим царствие Чумы.

 //-- * * * --// 

     Есть упоение в бою,
     И бездны мрачной на краю,
     И в разъяренном океане,
     Средь грозных волн и бурной тьмы,
     И в аравийском урагане,
     И в дуновении Чумы.

 //-- * * * --// 

     Все, все, что гибелью грозит,
     Для сердца смертного таит
     Неизъяснимы наслажденья —
     Бессмертья, может быть, залог!
     И счастлив тот, кто средь волненья
     Их обретать и ведать мог.

 //-- * * * --// 

     Итак, – хвала тебе, Чума,
     Нам не страшна могилы тьма,
     Нас не смутит твое призванье!
     Бокалы пеним дружно мы
     И девы-розы пьем дыханье, —
     Быть может… полное Чумы!

   Входит старый священник.

   Священник

     Безбожный пир, безбожные безумцы!
     Вы пиршеством и песнями разврата
     Ругаетесь над мрачной тишиной,
     Повсюду смертию распространенной!
     Средь ужаса плачевных похорон,
     Средь бледных лиц молюсь я на кладбище,
     А ваши ненавистные восторги
     Смущают тишину гробов – и землю
     Над мертвыми телами потрясают!
     Когда бы стариков и жен моленья
     Не освятили общей, смертной ямы, —


     Подумать мог бы я, что нынче бесы
     Погибший дух безбожника терзают
     И в тьму кромешную тащат со смехом.

   Несколько голосов

     Он мастерски об аде говорит!
     Ступай, старик! ступай своей дорогой!

   Священник

     Я заклинаю вас святою кровью
     Спасителя, распятого за нас:
     Прервите пир чудовищный, когда
     Желаете вы встретить в небесах
     Утраченных возлюбленные души.
     Ступайте по своим домам!

   Председатель

     Дома́
     У нас печальны – юность любит радость.

   Священник

     Ты ль это, Вальсингам? ты ль самый тот,
     Кто три тому недели, на коленях,
     Труп матери, рыдая, обнимал
     И с воплем бился над ее могилой?
     Иль думаешь, она теперь не плачет,
     Не плачет горько в самых небесах,
     Взирая на пирующего сына,
     В пиру разврата, слыша голос твой,
     Поющий бешеные песни, между
     Мольбы святой и тяжких воздыханий?
     Ступай за мной!

   Председатель

     Зачем приходишь ты
     Меня тревожить? Не могу, не должен
     Я за тобой идти: я здесь удержан


     Отчаяньем, воспоминаньем страшным,
     Сознаньем беззаконья моего,
     И ужасом той мертвой пустоты,
     Которую в моем дому встречаю —
     И новостью сих бешеных веселий,
     И благодатным ядом этой чаши,
     И ласками (прости меня, Господь)
     Погибшего, но милого созданья…
     Тень матери не вызовет меня
     Отселе, – поздно, слышу голос твой,
     Меня зовущий, – признаю усилья
     Меня спасти… старик, иди же с миром;
     Но проклят будь, кто за тобой пойдет!

   Многие

     Bravo, bravo! достойный председатель!
     Вот проповедь тебе! пошел! пошел!

   Священник

     Матильды чистый дух тебя зовет!

   Председатель(встает)

     Клянись же мне, с поднятой к небесам
     Увядшей, бледною рукой – оставить
     В гробу навек умолкнувшее имя!
     О, если б от очей ее бессмертных
     Скрыть это зрелище! Меня когда-то
     Она считала чистым, гордым, вольным —
     И знала рай в объятиях моих…
     Где я? Святое чадо света! вижу
     Тебя я там, куда мой падший дух
     Не досягнет уже…

   Женский голос

     Он сумасшедший, —
     Он бредит о жене похороненной!

   Священник

     Пойдем, пойдем…

   Председатель

     Отец мой, ради Бога,
     Оставь меня!

   Священник

     Спаси тебя Господь!
     Прости, мой сын.

   Уходит. Пир продолжается. Председатель остается, погруженный в глубокую задумчивость.

 1830