Елена Пенская
Русская гамма

   Вместо предисловия
   Лев Аннинский
   НЕРУССКИХ ДЕЛАТЬ РУССКИМИ

   РУССКИЕ – ЭТО ВЕЛИКАЯ культура, созданная теми этносами, которые соединялись в русском лоне. Русская культура создавалась как кафалическая, а не как национальная. «Национальными» были этносы – славянские, финские и так далее. Понятие «народ» сложнее: этносы начали смешиваться, и в результате появился русский народ. Это мысль Ключевского – славяне, финны и тюрки, то есть татары, создали русский народ. Сверхэтнос, к которому кто хотел, тот присоединялся… Я вам сейчас назову татарские фамилии великих русских писателей: Карамзин – это же Кара-Мурзин! – Тургенев, Булгаков… Конечно, мы – сверхэтнос.
   Великая культура обычно создается в ситуации сверхэтноса, в ситуации империи. Мысль Григория Соломоновича Померанца: великие культуры создаются в лоне империй при сопротивлении этим империям. Это очень тонкая формулировка. Великий художник возникает на скрещении культур. Например, Саят Нова есть плод скрещения армянской, тюркской и грузинской этнических культур. И он обязательно сопротивляется имперскому давлению, потому что империя, в том числе Российская, – это, конечно, не сахар. В отсутствие империи развиваются национально-этнические культуры, которые ищут контекста, диалога.
   Перспектива русской культуры темна, потому что русские очень хотят стать этносом, а были всегда имперским народом. Историк Николай Иванович Ульянов подробно говорил о том, что есть малороссы, белороссы и великороссы: три этноса внутри общей русской культуры. В перспективе может быть все что угодно: и слияние, и расхождение, как вышло с украинцами. Русские не могли стать этносом, потому что для этого было нужно развалить империю. Начало культуры есть сопротивление имперству. А сама империя – это условие для сопротивления, почва, на которой может возникнуть великая культура. Она и возникла – как вселенская. Греки дали нам православие, вселенскую гипотезу, и мы в нее вжились. Потом был марксизм – еще одна вселенская гипотеза: мировая революция, всемирный коммунизм.
   Интересен другой вопрос. По Ключевскому, характер русских сложился из трех ингредиентов: из славян, из финнов и из тюрок. Каков вклад каждого? Татары дали имперское государство; первое, что татаро-монголы сделали – взяли у Китая «ямы», это китайское слово. Ямская служба, сообщение с востока на запад: монголы завезли, тюрки внедрили. У русских государственного инстинкта сроду не было. Были князья, которые лупили друг друга и потом плакали над могилами. А татары научили: есть федеральное государство, входя в которое, ты что-то теряешь, но взамен приобретаешь весь мир. Финские «варяжские гости» внесли таинственность и мистичность. Без них все ясно, с ними – туманно, интересно, религиозно. Славяне дали взрывной темперамент, готовность с пупу взвиться, пожертвовать собой – а потом опять деться неизвестно куда; дали умение жить при крайностях, когда – одновременно и то и другое, дали невероятную широту души.
   Сейчас русские испытывают очередное колоссальное давление. Колоссальная, мощнейшая энергия непонятным образом вулканизирует на юге. И дело не только в исламе. Все думали, что проснется Китай – нет, все думали, что Индия – нет. Но арабы проснулись. Надо куда-то девать энергию, и сейчас эта энергия пошла в ислам, хотя Мухаммед ничему подобному не учил, России придется отвечать на это давление с юга. Ситуация наша тяжелая. Да, у нас по-прежнему перевес в технике, в культуре, в атомных бомбах – но у нас недостает витальной силы. У нас не хотят рожать и воспитывать детей. Русские гуляют и спиваются. Давление будет нарастать, пока там не начнется демографический кризис – а он не начинается и, может быть, вообще не начнется. Будет колоссальная война – и как быть нам? Мы пока что выкручиваемся, отходим в сторону, но ведь нас захлестнет. Надежда одна. Надо нерусских делать русскими.
   Надо делать русскими всех, кто согласен на это. Кровь не важна, у нас и так сто кровей. Говорит самоед «моя русская» – бери его; не говори ему что он самоед. Не говори чукче, что он герой анекдота, он станет русским – если мы не станем брить головы и лупить всех, кто немножечко не похож на Илью Муромца. Пусть русским будет долговязый прибалт: Пугачева бил генерал-эстляндец, а Суворов по бабке был армянином. Сумеем мы сделать нерусских русскими – будет спасение, не сможем – будет гибель. Не сможем сделать из нерусских русских – придет очередной халиф и скажет: живите, вот вам ваш маленький анклавчик. И будем жить в анклавчике, вспоминать, что когда-то была великая культура, и думать – слава Богу, что нас не уничтожили.

Николай Данилевский
ХАРАКТЕР РУССКОГО ГОСУДАРСТВА

   Николай Данилевский
   (1822-1885)
   Публицист и социолог, идеолог панславизма.
   Создатель теории культурно-исторических типов (цивилизаций)

РУССКИЙ НАРОД не высылает из среды своей, как пчелиные улья, роев, образующих центры новых политических обществ, подобно грекам – в древние, англичанам – в более близкие к нам времена. Россия не имеет того, что называется владениями, как Рим и опять-таки Англия. Русское государство от самых времен первых московских князей есть сама Россия, постепенно, неудержимо расширяющаяся во все стороны, заселяя граничащие с нею незаселенные пространства и уподобляя себе включенные в ее государственные границы инородческие поселения. Только непонимание этого основного характера распространения Русского государства, происходящее опять-таки, как и всякое другое русское зло, от затемнения своеобразного русского взгляда на вещи европейничаньем, может помышлять о каких-то отдельных провинциальных особях, соединенных с Россиею одною отвлеченною государственною связью, о каких-то не-Россиях в России, по прекрасному выражению г. Розенгейма, и не только довольствоваться ими, но видеть в них политический идеал, которого никогда не признает ни русское политическое чувство, ни русская политическая мысль. Должно надеяться, что и этот туман рассеется, подобно многим другим.

   Такому характеру расселения русского народа, в высшей степени благоприятному единству и цельности Русского государства, соответствует и уподобительная сила русского народа, претворяющая в свою плоть и кровь инородцев.

   По этой же причине Россия никогда не имела колоний, ей удававшихся, и весьма ошибочно считать таковою Сибирь, как многие делают. Колонисты, выселяясь из отечества даже добровольно, не по принуждению, быстро теряют тесную с ним связь, скоро получают свой особый центр тяготения, свои особые интересы, часто противоположные или даже враждебные интересам метрополии. Вся связь между ними ограничивается покровительством метрополии, которым пользуется колония до поры до времени, пока считает это для себя выгодным. Колонии несут весьма мало тягостей в пользу своего первоначального отечества, и если принуждаются к тому, то считают это для себя угнетением и тем сильнее стремятся получить полную независимость.
   Кроме национального характера народов, выделявших из себя колонии, на такое отношение их к своему прежнему отечеству имеет, конечно, большое влияние и географическая раздельность вновь заселяемых стран.

При расселениях русского народа мы не видим ничего подобного. Куда бы ни заходили русские люди, хотя бы временные и местные обстоятельства давали им возможность или даже принуждали их принять самобытную политическую организацию, как, например, в казацких обществах, центром их народной жизни все-таки остается старая Русь-Москва, высшая власть в понятии их продолжает олицетворяться в лице Русского Царя. Они спешат принести ему присягу, поклониться ему новыми странами, которыми они завладели, вступить в непосредственную связь с Русским государством. Держась своего устройства, они не выделяют себя из русского народа, продолжают считать его интересы своим интересом, готовы жертвовать всем достижению его целей. Одним словом, они образуют не новые центры русской жизни, а только расширяют единый, нераздельный круг ее. Посему и новые заселения заводятся только по окраинам стран, сделавшихся уже старою, настоящею Русью. (Я говорю про самобытные народные расселения, а не про правительственные колонизационные предприятия.) Расселения скачками через моря или значительные промежутки не удаются, хотя бы им покровительствовало правительство. Не удалась нам Американская колония, не удается что-то и Амур.

Такому характеру расселения русского народа, в высшей степени благоприятному единству и цельности Русского государства, соответствует и уподобительная сила русского народа, претворяющая в свою плоть и кровь инородцев, с которыми приходит в соприкосновение или столкновение, конечно, если этому не противополагается преград ошибочными правительственными мероприятиями.

Владимир Соловьев
ПУТЬ ВНУТРЕННЕГО ПРИМИРЕНИЯ

   Владимир Соловьев
   (1853-1900)
   Русский религиозный философ, поэт, публицист и критик.
   Теоретически обосновал необходимость объединения Востока и Запада через воссоединение церквей, борец за свободу совести и против национально-религиозного гнета

И3НАЧАЛА Провидение поставило Россию между нехристианским Востоком и западною формою христианства – между басурманством и латинством; и в то время как Византия в односторонней вражде с Западом, все более и более проникаясь исключительно восточными началами и превращаясь в азиатское царство, оказывается одинаково бессильною и против латинских крестоносцев, и против мусульманских варваров и окончательно покоряется последними, Россия с решительным успехом отстаивает себя и от Востока и от Запада, победоносно отбивает басурманство и латинство. Эта внешняя борьба с обоими противниками была необходима для внешнего сложения и укрепления России, для образования ее государственного тела. Но вот эта внешняя задача исполнена, тело России сложилось и выросло, чуждые силы не могут поглотить его – и старый антагонизм теряетсвой смысл. Россия достаточно показала и Востоку и Западу свои физические силы в борьбе с ними – теперь предстоит ей показать им свою духовную силу в примирении. Я говорю не о внешнем сближении и механическом перенесении к нам чужих форм, какова была реформа Петра Великого, необходимая только как подготовление. Настоящая же задача не в том, чтобы перенять, а в том, чтобы понять чужие формы, опознать и усвоить положительную сущность чужого духа и нравственно соединиться с ним во имя высшей всемирной истины. Необходимо примирение по существу; существо же примирения есть Бог, и истинное примирение в том, чтобы не по-человечески, а «по-божьи» отнестись к противнику. Это тем настоятельнее для нас, что теперь оба наши главные противника уже не вне нас, а в нашей среде. Латинство в лице поляков и басурманство, т.е. нехристианский Восток, в лице евреев вошли в состав России, и если они нам враги, то уже враги внутренние, и если с ними должна быть война, то это уже будет война междоусобная. Тут уже не одна христианская совесть, но и человеческая мудрость говорит о примирении. И недостаточно здесь мирных чувств к противникам как к людям вообще, ибо эти противники не суть люди вообще, а люди совершенно особенные, с своим определенным характером, и для действительного примирения нужно глубокое понимание именно этого их особого характера – нужно обратиться к самому их духовному существу и отнестись к нему по-божьи.

Духовное начало поляков есть католичество, духовное начало евреев есть иудейская религия. Истинно примириться с католичеством и иудейством – значит прежде всего отделить в них то, что от Бога, и то, что от человеков. Если в нас самих жив интерес к делу Божию на земле, если Его святыня дороже для нас всех человеческих отношений, если мы пребывающую силу Божию не кладем на одни весы с преходящими делами людей, то сквозь жесткую кору грехов и заблуждений мы различим печать Божественного избрания, во-первых, на католичестве, а затем и на иудействе. Видя, что римская церковь и в древние времена одна стояла твердою скалою, о которую разбивались все темные волны антихристианского движения (ересей и мусульманства): видя, что и в наши времена один Рим остается нетронутым и непоколебимым среди потока антихристианской цивилизации и из него одного раздается властное, хотя и жестокое слово осуждения безбожному миру, мы не припишем этого одному какому-то непонятному человеческому упорству, но признаем здесь и тайную силу Божию; и если Рим, непоколебимый в своей святыне, вместе с тем, стремясь привести к этой святыне все человеческое, двигался и изменялся, шел вперед, претыкался, глубоко падал и снова вставал, то не нам судить его за эти преткновения и падения, потому что мы его не поддерживали и не поднимали, а самодовольно взирали на трудный и скользкий ПУТЬ западного собрата, сами сидя на месте, и, сидя на месте, – не падали. Если нам все человечески дурное, все мелкое и грязное так бросается в глаза, если мы так явственно и отчетливо видим весь этот прах земли, а все божественное и святое для нас, напротив, незаметно, темно и невероятно, то это значит только, что в нас самих мало Бога. Дадим Ему больше места в себе и увидим Его яснее в другом. Тогда увидим Его силу не только в католической церкви, но и в иудейской синагоге. Тогда мы поймем и примем слова Апостола об израильтянах: «У них усыновление, и слава, и заветы, и законоположение, и служение, и обетования; их же отцы, и от них же Христос по плоти, сущий над всеми Бог… Или отринул Бог людей своих? Да не будет! Не отринул Бог людей своих, которых прежде знал… Но чтобы вы не гордились, не хочу оставить вас, братия, в неведении о тайне, что ослепление было Израилю отчасти, доколе не войдет полнота народов. И тогда весь Израиль спасется… Ибо Бог заключил всех в противление, чтобы всех помиловать».

Латинство в лице поляков и басурманство, т.е. нехристианский Восток, в лице евреев вошли в состав России, и если они нам враги, то уже враги внутренние.

Воистину, если для нас слово Божие вернее всех человеческих соображений и дело царствия Божия дороже всех земных интересов, то перед нами открыт путь примирения с нашими историческими врагами. И не будем говорить: пойдут ли на мир сами наши противники, как они к этому отнесутся и что нам ответят? Чужая совесть нам неизвестна, и чужие дела не в нашей власти. Не в нашей власти, чтобы другие хорошо относились к нам, но в нашей власти быть достойными такого отношения. И думать нам должно не о том, что скажут нам другие, а о том, что мы скажем миру.

Николай Бердяев
ЧТО ТАКОЕ НАЦИОНАЛЬНОСТЬ?

   Николай Бердяев
   (1874-1948)
   Русский религиозный философ-мистик, публицист

НАШИ НАЦИОНАЛИСТЫ и наши космополиты находятся во власти довольно низких понятий о национальности, они одинаково разобщают бытие национальное с бытием единого человечества. Страсти, которые обычно вызывают национальные проблемы, мешают прояснению сознания. Работа мысли над проблемой национальности должна прежде всего установить, что невозможно и бессмысленно противоположение национальности и человечества, национальной множественности и всечеловеческого единства. Между тем как это ложное противоположение делается с двух сторон, со стороны национализма и со стороны космополитизма. Недопустимо было бы принципиально противополагать часть целому или орган организму и мыслить совершенство целого организма как исчезновение и преодоление множественности его частей и органов. Национальность и борьба за ее бытие и развитие не означает раздора в человечестве и с человечеством и не может быть в принципе связываема с несовершенным, не пришедшим к единому состоянием человечества, подлежащим исчезновению при наступлении совершенного единства. Ложный национализм дает пищу для таких понятий о национальности. Национальность есть индивидуальное бытие, вне которого невозможно существование человечества. Она заложена в самих глубинах жизни, и национальность есть ценность, творимая в истории, динамическое задание.

Всякая национальность есть богатство единого и братски объединенного человечества, а не препятствие на его пути.

Существование человечества в формах национального бытия его частей совсем не означает непременно зоологического и низшего состояния взаимной вражды и потребления, которое исчезает по мере роста гуманности и единства. За национальностью стоит вечная онтологическая основа и вечная ценная цель. Национальность есть бытийственная индивидуальность, одна из иерархических ступеней бытия, другая ступень, другой круг, чем индивидуальность человека или индивидуальность человечества как некой соборной личности. Установление совершенного братства между людьми не будет исчезновением человеческих индивидуальностей, но будет их полным утверждением. И установление всечеловеческого братства народов будет не исчезновением, а утверждением национальных индивидуальностей. Человечество есть некоторое положительное всеединство, и оно превратилось бы в пустую отвлеченность, если бы своим бытием угашало и упраздняло бытие всех входящих в него ступе – ней реальности, индивидуальностей национальных и индивидуальностей личных. И в царстве Божьем должно мыслить совершенное и прекрасное существование личностей индивидуальностей и наций-индивидуальностей. Всякое бытие – индивидуально. Отвлеченность же не есть бытие. В отвлеченном, от всякой конкретной множественности освобожденном гуманизме нет духа бытия, есть пустота. Само человечество есть конкретная индивидуальность высшей иерархической степени, соборная личность, а не абстракция, не механическая сумма. Так Бог не есть угашение всех индивидуальных ступеней, всю сложную иерархию мира нельзя заменить единством высшей ступени, индивидуальностью единого. Совершенное единство (общенациональное, общечеловеческое, космическое или божественное) есть высшая и наиболее полная форма бытия всей множественности индивидуальных существований в мире. Всякая национальность есть богатство единого и братски объединенного человечества, а не препятствие на его пути. Национальность есть проблема историческая, а не социальная, проблема конкретной культуры, а не отвлеченной общественности.

Космополитизм и философски и жизненно несостоятелен, он есть лишь абстракция или утопия, применение отвлеченных категорий к области, где все конкретно. Космополитизм не оправдывает своего наименования, в нем нет ничего космического, ибо и космос, мир, есть конкретная индивидуальность, одна из иерархических ступеней.

Образ космоса также отсутствует в космополитическом сознании, как и образ нации. Чувствовать себя гражданином вселенной совсем не означает потери национального чувства и национального гражданства. К космической, вселенской жизни человек приобщается через жизнь всех индивидуальных иерархических ступеней, через жизнь национальную. Космополитизм есть уродливое и неосуществимое выражение мечты об едином, братском и совершенном человечестве, подмена конкретно живого человечества отвлеченной утопией. Кто не любит своего народа и кому не мил конкретный образ его, тот не может любить и человечества, тому не мил и конкретный образ человечества. Абстракции плодят абстракции. Отвлеченные чувства завладевают человеком, и все живое, в плоти и крови, исчезает из поля зрения человека. Космополитизм есть также отрицание и угашение ценности индивидуального, всякого образа и обличил, проповедь отвлеченного человека и отвлеченного человечества.

Василий Розанов
ДУХ СОСТРАДАНИЯ И ТЕРПИМОСТИ

   Василий Розанов
   (1956-1919)
   Русский религиозный философ, литературный критик и публицист

ВНЕСЕНИЕ ГАРМОНИИ в жизнь и в историю, соединение красок и полотна в живую картину – вот что не выполнено человеком на земле и чего так страшно недостает ему. Недостает «пальмовых ветвей» и «белых одежд», внутреннего мира и радости, чтобы благословить Бога, свою судьбу, благословить друг друга и всякое дело рук своих.
Каким внутренним движением совершится это, как ощутится тот восторг души, которого хватит на утоление всякой скорби, на примирение всякой ненависти, – этого мы не можем знать. Мы можем только жаждать и ожидать этого, да уж и жаждают и ожидают все народы как чего-то должного и необходимого.

Раса, последнею выступившая на историческое поприще, к которой принадлежим и мы, в особенностях своего психического склада несет наибольшую способность выполнить эту великую задачу. Одинаково чуждая стремления как к внешнему объединению разнородных элементов, так и к безграничному уединению каждого элемента внутрь себя, она исполнена ясности, гармонии, влечения к внутреннему согласованию как себя со всем окружающим, так и всего окружающего между собою через себя. Взамен насильственного стремления романских рас все соединить единством формы, не заглядывая в индивидуальный дух и не щадя его, и взамен упорного стремления германских рас отъединиться от целого и уйти в нескончаемый мир подробностей, – раса славянская входит как внутреннее единство в самые разнообразные и, по-видимому, непримиримые противоположности. Дух сострадания и терпимости, которому нет конца, и одновременно отвращение ко всему хаотичному и сумрачному заставляет ее, без какой-либо насильственности, медленно, но и вечно созидать ту гармонию, которая почувствуется же когда-нибудь и другими народами; и, вместо того чтобы, губя себя, разрушать ее, они подчинятся ее духу и пойдут, утомленные, ей навстречу.

Насколько иссякает в нас сокровище веры, настолько мы начинаем тревожиться идеалами, которыми живут другие церкви [Здесь видим мы объяснение неудержимого влечения к слиянию с другими церквами, которое время от времени высказывают у нас иные.], – безбрежным развитием внутреннего чувства и субъективного мышления или заботами о судьбах человечества и его внешнем устроении. Этими заботами мы силимся наполнить пустоту, которая образуется в нашей душе с утратой веры, и это происходит всякий раз, когда почему-либо мы теряем живые связи со своим народом. «Легенда о Великом Инквизиторе» есть выражение подобной тревоги – высшее, какое когда-либо появлялось; потому что пустота, которую она замещает, – зияющая, в которой дно не только очень глубоко, но, кажется, его и совсем нет. Вспомним слова Ивана в ответ Алеше: «Наконец-то ты догадался», – и на что они были отвечены.

Одинаково чуждая стремления как к внешнему объединению разнородных элементов, так и к безграничному уединению каждого элемента внутрь себя, она исполнена ясности, гармонии, влечения к внутреннему согласованию как себя со всем окружающим, так и всего окружающего между собою через себя.

В этом смысле, т.е. в отношении к нашей исторической жизни, она есть самая ядовитая капля, которая стекла, наконец, и отделилась из той фазы духовного развития, которую мы проходим вот уже два века. Большей горечи, большего отчаяния и, прибавим также, большого величия в своем отрицании родных основ жизни мы не только не переживали никогда, но, нельзя в этом сомневаться, и не будем переживать. «Легенда» вообще есть нечто единственное в своем роде. Шутливые и двусмысленные слова, которыми Фауст отделывается от вопросов Маргариты о Боге, темнота религиозного сознания в Гамлете – все это только бедный лепет в сравнении с тем, что было сказано и что спрошено в маленьком трактире за перегородкой, куда прихотливо наш великий художник ввел выразителей своих дум, а потом, раздвинув века, – показал чудную картину явления Христа «смрадному и страдающему человечеству» и, введя Его в мрачное подземелье инквизиции, – снова показал оттуда далекую пустыню полторы тысячи лет назад, и в ней Его, готового выступить на спасение человеческого рода, и перед ним Искусителя, который говорит, что это не нужно, что не сумеет Он спасти людей, не зная их истинной природы, и ранее или позже за это спасение придется взяться ему, лучше знающему эту природу и… любящему людей не менее, нежели Он.

Прилепленные к жизни, даже «не понимая ее смысла», мы непреодолимо начинаем думать, что есть в ней нечто неизмеримо более глубокое, нежели тот жалкий смысл, который мы хотели бы в ней видеть, и, найдя только его, готовы были бы примириться с нею, «принять ее». Ощущение мистического, в чем коренится наше бытие, хотя мы его не видим, наполняет нашу душу, смиряет наш ум, но и возвращает нам силу жизни. «Прав Ты, Господи, и неисповедимы пути Твои», – невольно говорим мы в своей душе, когда после всех неизъяснимых тревог и мук сознания снова возвращаемся к покою простой веры, к этому прочному следствию исповедания непостижимого.
С прочностью веры этой соединены и надежды наши.

Сергей Котляревский
САМОСОХРАНЕНИЕ ДУХА

   Сергей Котляревский
   (1873-1939)
   Историк и юрист.
   Автор трудов по истории Запада и государственному праву; примыкал к метафизическим и религиозно-мистическим течениям

НИГДЕ НЕ ГОВОРЯТ так часто и так много о нравственных вопросах, как в России. Нигде не привыкли так подходить к задачам практического устроения жизни, отправляясь от своего рода категорического императива. Русской интеллигенции была присуща склонность к постоянному морализированию. Но это морализирование было скорее умственным упражнением. Оно не закаляло воли, а расслабляло ее, создавая, с одной стороны, постоянные колебания и сомнения. Русскому интеллигенту всегда всего труднее было на что-нибудь решиться, и он чрезвычайно охотно обращается к подымающимся внутри него нравственным недоумениям.

Главное же – все эти люди целиком погружены в собственную личность. Они в высшей степени субъективны. Всматриваясь и вслушиваясь в самые мимолетные состояния, они относятся с нездоровым равнодушием к окружающему их миру. У них точно заглушено космическое чувство. Поэтому их мироощущение такое скудное. Их старшее поколение были люди обреченные, ибо они воплощали обреченную среду, принадлежность к которой для них самих раскрылась как некий социальный первородный грех. Они превратились в кающихся дворян. Но сюда не уместить движения 60-х годов с их нигилистическим протестом, ни хождения в народ, ни русского революционного движения. Героическая мораль революционеров с их полным самозабвением, полным отказом от личной жизни, полным подчинением этой жизни объективному делу – что здесь общего с расслабленным субъективизмом? Оставим в стороне генеалогические споры, кто кого породил и кто от кого произошел.

Ибо нет тех невыносимых для нашего чувства и нашего ума противоречий, которые бы не разрешились в божественном Разуме и в божественной Любви.

Важнее другое – что эти разительные контрасты совсем не так глубоки. И, прежде всего кающийся дворянин и есть самое подлинное выражение интеллигентского субъективизма. Кающийся дворянин создал народническое мировоззрение, которое отличается прежде всего полной неспособностью воспринимать социальную действительность как она есть, и создал вместо этой действительности совершенно фантастическую обстановку, где имеется только два тона – розовый и черный. Он выдумал даже субъективный метод в общественных науках, который заменяет познавание истины познаванием собственных настроений. Он создал политическую и социальную программу народничества, в которой вопросы государственного и общественного устроения мыслятся как вопросы нравственного самочувствия и получают ответы, определяемые этой моралью настроений. Неудивительно, если этот кающийся дворянин, верования которого были так призрачны, так мало могли выдержать испытание внешнего мира, должен был уступить место уже совершенно беспочвенному неврастенику.

Наши революционные партии, так долго пораженные недугами подполья и эмиграции, не могли от них освободиться даже тогда, когда перед ними открывался путь свободной политической деятельности. Так было в 1905-1906 годах, так было в несравненно большей степени и в 1917 году, когда они оказались у влияния и власти. И какой дорогой ценой заплатила за это Россия!

На наших глазах произошло величайшее потрясение всех нравственных устоев русского народа, и если вообще мы способны что-нибудь понимать в наших испытаниях, мы должны понять, что эти устои держались сами на более глубоком основании народной веры. Когда она разрушалась и на месте ее насаждались чудовищный культ своеволия и классовой ненависти, этим предопределялась и великая грядущая катастрофа. Но именно здесь сказался инстинкт духовного самосохранения у народа, который, несмотря на все давление и все соблазны, пошел на призыв колокола своего родного храма. Мы еще не можем оценить всей силы этого несомненно начавшегося религиозного возрождения и не знаем, как глубоко пробудилась в душе русской интеллигенции воля к вере и к церкви. Одно можно сказать с уверенностью. Если настроение морализирующего субъективизма оказалось жизненно несостоятельным, то не менее несостоятельной окажется всякая попытка культурного класса построить свою жизнь на отказе и уходе от нравственных запросов. Но лишь тогда эти запросы перестанут выражаться в бесплодных и мучительных потрясениях мятущихся душ, когда они будут осознаны как религиозные искания. Ибо нет тех невыносимых для нашего чувства и нашего ума противоречий, которые бы не разрешились в божественном Разуме и в божественной Любви. У неиссякаемых живительных источников должна русская интеллигенция искать восстановления своих сейчас столь жестоко надломленных сил. И тогда, излеченная от своих давних умственных извращений и душевных недугов, она найдет в себе и готовность и способность встать на дело творческого воссоздания России, которая является сейчас как бы грудою развалин, свидетельствующей о великом содеянном грехе и великой уже понесенной каре.

Николай Трубецкой
ПРОСТРАНСТВО РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ

   Николай Трубецкой
   (1890-1938)
   Русский философ, языковед, исследователь истории славянских языков.
   Один из лидеров евразийского движения

ОСНОВНЫМ элементом, образовавшим русскую национальность, безусловно, был элемент славянский. О древнейшем облике наших славянских предков мы можем составить себе некоторое представление лишь по данным языка. Как известно, «общеславянский праязык», к которому восходят все славянские языки, есть один из потомков «общеевропейского праязыка», восстанавливаемого наукой при помощи сравнительного изучения всех его потомков. Теперь уже давно оставлен взгляд на этот индоевропейский праязык как на нечто вполне однородное. Все лингвисты согласны с тем, что в праязыке уже существовали различия между диалектами, причем с течением времени эти различия, все усиливаясь, привели к окончательному впадению праязыка и превратили отдельные его диалекты в самостоятельные языки. Говорить, что общеславянский праязык есть потомок индоевропейского праязыка, значит утверждать, что в этом последнем существовал особый «праславянский» диалект, превратившийся с течением времени в особый самостоятельный язык.

Благодаря своему серединному положению праславянские диалекты в одних своих особенностях сходились с праиндоиранскими, в других – с западно-индоевропейскими, иногда играя роль посредников между этими двумя группами индоевропейских говоров.

Культура русского народа – есть сама особая «зона», в которую кроме русских входят еще угро-финские «инородцы» вместе с тюрками Волжского бассейна.

Русские культурные верхи всегда жили культурными традициями, реципированными сначала от Византии, потом – с романо-германского Запада, более или менее органически перерабатывая эти традиции. Правда, переработанные верхами иноземные традиции проникали и вниз, в народ. Особенно сильно проникли в народную массу традиции византийского, восточного православия, окрасившие всю духовную жизнь народа в определенный тон, но это восточное православие, соприкоснувшись с народной русской стихией, настолько преобразовалось, что специфически византийские черты в нем сильно потускнели. Западная культура в народную массу проникала гораздо слабее, не затрагивая глубин народной души. Поэтому рецепция романо-германской культуры и вызвала между верхним и нижним этажом здания русской культуры такую принципиальную несоразмерность, которой не было, когда верхи реципировали культуру византийскую. Но византийскими и романо-германскими традициями не исчерпывается культурный или этнографический облик русской народной стихии. В русском образованном обществе распространено убеждение, что, своеобразные черты этого облика являются «славянскими». Это неверно.

Та культура (в смысле общего запаса культурных ценностей, удовлетворяющих материальные и духовные потребности данной среды), которой всегда жил русский народ, с этнографической точки зрения представляет из себя совершенно особую величину, которую нельзя включить без остатка в какую-либо более широкую группу культур или культурную зону. В общем, эта культура есть сама особая «зона», в которую кроме русских входят еще угро-финские «инородцы» вместе с тюрками Волжского бассейна. С незаметной постепенностью эта культура на востоке и юго-востоке соприкасается с культурой «степной» (тюрко-монгольской) и через нее связывается с культурами Азии. На западе имеется тоже постепенный переход (через белорусов и малороссов) к культуре западных славян, соприкасающейся с романо-германской, и к культуре «балканской». Но эта связь со славянскими культурами вовсе уже не так сильна и уравновешивается сильными связями с Востоком. По целому ряду вопросов русская народная культура примыкает именно к Востоку, так что граница «Востока» и «Запада» иной раз проходит именно между русскими и славянами, а иногда южные славяне сходятся с русскими не потому, что и те и другие славяне, а потому, что и те и другие испытали сильное тюркское влияние.

Эта особенность русской стихии сказывается ярко в народном художественном творчестве. Значительная часть великорусских народных песен (в том числе стариннейших, обрядовых и свадебных) составлена в так называемой «пятитонной», или «индокитайской», гамме, т.е. как бы в мажорном звукоряде с пропуском IV и VII степени. Эта гамма существует (притом в качестве единственной) у тюркских племен бассейна Волги и Камы, далее у башкир, у сибирских «татар», у тюрков русского и китайского Туркестана, у всех монголов. По-видимому эта гамма некогда существовала и в Китае: по крайней мере китайская теория музыки предполагает ее существование, и принятая в Китае нотация основана на ней.
В Сиаме, Бирме, Камбодже и Индокитае она господствует и сейчас. Таким образом, в данном случае мы имеем непрерывную линию, идущую с Востока. На великороссах эта линия обрывается. У малороссов пятитонная гамма встречается лишь в очень редких старинных песнях, у прочих славян отмечены лишь единичные случаи ее применения, у романцев и германцев ее нет вовсе.

Георгий Федотов
МОСКОВСКИЙ ТИП РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА

   Георгий Федотов
   (1886-1951)
   Русский религиозный мыслитель, культуролог, историк и публицист.
   Исследователь русской культуры и истории, культурно-исторических типов русского человека, места России между Востоком и Западом

В ТАТАРСКОЙ школе, на московской службе выковался особый тип русского человека – московский тип, исторически самый крепкий и устойчивый из всех сменяющихся образов русского национального лица. Этот тип психологически представляет сплав северного великоросса с кочевым степняком, отлитый в формы осифлянского православия. Что поражает в нем прежде всего, особенно по сравнению с русскими людьми XIX века, это его крепость, выносливость, необычайная сила сопротивляемости. Без громких военных подвигов, даже без всякого воинского духа-в Москве угасла киевская поэзия военной доблести, – одним нечеловеческим трудом, выдержкой, более потом, чем кровью, создал москвитянин свою чудовищную Империю. В этом пассивном героизме, неисчерпаемой способности к жертвам была всегда главная сила русского солдата – до последних дней Империи. Мировоззрение русского человека упростилось до крайности; даже по сравнению со средневековьем – москвич примитивен.

Он не рассуждает, он принимает на веру несколько догматов, на которых держится его нравственная и общественная жизнь. Но даже в религии есть нечто для него более важное, чем догмат. Обряд, периодическая повторяемость узаконенных жестов, поклонов, словесных формул связывают живую жизнь, не дают ей расползаться в хаос, сообщают ей даже красоту оформленного быта. Ибо московский человек, как русский человек во всех своих перевоплощениях, не лишен эстетики. Только теперь его эстетика тяжелеет. Красота становится благолепием, дебелость – идеалом женской прелести. Христианство с искоренением мистических течений Заволжья превращается все более в религию священной материи: икон, мощей, святой воды, ладана, просвир и куличей. Диететика питания становится в центре религиозной жизни. Это ритуализм, но ритуализм страшно требовательный и морально эффективный. В своем обряде, как еврей в законе, москвич находит опору для жертвенного подвига. Обряд служит для конденсации моральных и социальных энергий.

Московский тип русского национального лица: сплав северного великоросса с кочевым степняком, отлитый в формы осифлянского православия.

Может показаться странным говорить о московском типе в применении к динамизму современной России. Да, это Москва, пришедшая в движение, с ее тяжестью, но без ее косности. Однако это движение идет по линии внешнего строительства, преимущественно технического. Ни сердце, ни мысль не взволнованы глубоко; нет и в помине того, что мы, русские, называем странничеством, а французы – inquietude. За внешним бурным (почти всегда как бы военным) движением – внутренний невозмутимый покой.

Мы здесь со страстным любопытством следим за эволюцией советского человека сквозь его условную, заказную литературу. Мы с радостью, граничащей с умилением, наблюдали, как на маске железного большевистского робота 20-х годов постепенно проступают черты человеческого лица. Может быть – и это даже вероятнее, – что то была скорее эволюция цензуры или литературной политики партии, чем живой жизни. Все-таки советский человек, хотя бы с наганом в руках, был человек. И ему свойственны были, вероятно, и тогда, когда они считались запретными, и дружба, и любовь к женщине, и даже любовь к родине. Но в тоталитарном строе государство воспитывает людей, их чувства, их мысли, самые интимные. И мы приветствуем официальное воскрешение человечности, мы радуемся, узнавая в советском герое черты любимого русского лица.

Эта эволюция далеко не закончена и происходит с частыми и болезненными перебоями. Еще слово «злой», как в первые годы Чека, употребляется в положительном смысле; иной раз злою называется даже русская земля. Война принесла с собой, естественно, аналогию мести и жестокости. Но та же война разбудила ключи дремавшей нежности – к поруганной родине, к женщине, жене и матери солдата. Нет пока никаких признаков пробуждения религиозного чувства. Новая религиозная политика (НРП) остается в пределах чистой политики. Но и это со временем придет, если религия действительно составляет неотъемлемый атрибут человека; когда-нибудь метафизический голод проснется и в этом примитивном существе, живущем пока культом машины и маленького личного счастья.

Иван Ильин
ПОЧЕМУ МЫ ВЕРИМ В РОССИЮ?

   Иван Ильин
   (1882-1954)
   Русский религиозный философ-неогегельянец. Идеолог Белого движения

   КОГДА ЗАПАДНЫЕ народы ставят нам вопрос, почему же мы так непоколебимо уверены в грядущем возрождении и восстановлении России, то мы отвечаем: потому, что мы знаем историю России, которой вы не знаете, и живем ее духом, который вам чужд и недоступен.
   Мы утверждаем духовную силу и светлое будущее русского народа в силу многих оснований, из коих каждое имеет свой особый вес и кои все вместе ведут нас в глубину нашей веры и нашей верности.
   Мы верим в русский народ не только потому, что он доказал свою способность к государственной организации и хозяйственной колонизации, политически и экономически объединив одну шестую часть земной поверхности;
   и не только потому что он создал правопорядок для ста шестидесяти различных племен – разноязычных и разноверных меньшинств, столетиями проявляя ту благодушную гибкость и миролюбивую уживчивость, перед которой с таким радостным чувством преклонился однажды Лермонтов («Герой нашего времени», глава I, Бэла);
   и не только потому, что он доказал свою великую духовную и национальную живучесть, подняв и пересилив двухсотпятидесятилетнее иго татар;

и не только потому, что он, не защищенный естественными границами, пройдя через века вооруженной борьбы, проведя в оборонительных войнах две трети своей жертвенной жизни, одолел все свои исторические бремена и дал к концу этого периода высший в Европе средний уровень рождаемости: 47 человек в год на каждую тысячу населения;
и не только потому, что он создал могучий и самобытный язык, столь же способный к пластической выразительности, сколь к отвлеченному парению, – язык, о котором Гоголь сказал: «что ни звук, то и подарок, и право, иное название еще драгоценнее самой вещи»… («Выбранные места из переписки с друзьями». 15.1);

   и не только потому, что он, создавая свою особую национальную культуру, доказал – и свою силу творить новое, и свой талант претворять чужое, и свою волю к качеству и совершенству, и свою даровитость, выдвигая из всех сословий «собственных Платонов и быстрых разумом Невтонов» (Ломоносов);
   и не только потому, что он выработал на протяжении веков свое особое русское правосознание (русский предреволюционный суд, труды российского Сената, русская юриспруденция, сочетающая в себе христианский дух с утонченным чувством справедливости и неформальным созерцанием права);
   и не только потому, что он создал прекрасное и самобытное искусство, вкус и мера, своеобразие и глубина которого доселе еще не оценены другими народами по достоинству – ни в хоровом пении, ни в музыке, ни в литературе, ни в живописи, ни в скульптуре, ни в архитектуре, ни в театре, ни в танце;
   и еще не только потому, что русскому народу даны от Бога и от природы неисчерпаемые богатства, надземные и подземные, которые обеспечивают ему возможность – в самом крайнем и худшем случае успешного вторжения западных европейцев в его пределы – отойти вглубь своей страны, найти там все необходимое для обороны и для возвращения отнятого расчленителями и отстоять свое место под Божьим солнцем, свое национальное единство и независимость…

Русский народ создал правопорядок для ста шестидесяти различных племен – разноязычных и разноверных меньшинств, столетиями проявляя благодушную гибкость и миролюбивую уживчивость.

Мы верим в Россию не только по всем этим основаниям, но, конечно, мы находим опору и в них. За ними и через них сияет нам нечто большее: народ с такими дарами и с такой судьбой, выстрадавший и создавший такое, не может быть покинут Богом в трагический час своей истории. Он в действительности и не покинут Богом, уже в силу одного того, что душа его искони укоренялась и укоренилась в молитвенном созерцании, в искании горнего, в служении высшему смыслу жизни. И если временно омрачилось око его, и если единожды поколебалась его сила, отличающая верное от соблазна, – то страдания очистят его взор и укрепят в нем его духовную мощь…

Мы верим в Россию потому, что созерцаем ее в Боге и видим ее такою, какой она была на самом деле. Не имея этой опоры, она не подняла бы своей суровой судьбы. Не имея этого живого источника, она не создала бы своей культуры. Не имея этого дара, она не получила бы и этого призвания. Знаем и разумеем, что для личной жизни человека – 25 лет есть срок долгий и тягостный. Но в жизни целого народа с тысячелетним прошлым этот срок «выпадения» или «провала» не имеет решающего значения: история свидетельствует о том, что на такие испытания и потрясения народы отвечают возвращением к своей духовной субстанции, восстановлением своего духовного акта, новым расцветом своих сил. Так будет и с русским народом. Пережитые испытания пробудят и укрепят его инстинкт самосохранения. Гонения на веру очистят его духовное око и его религиозность. Изжившиеся запасы зависти, злобы и раздорливости отойдут в прошлое. И восстанет новая Россия.

Вальтер Шубарт
ЕВРОПА И ДУША ВОСТОКА

   Вальтер Шубарт
   (1887-1941)
   Немецкий философ.
   Обосновал идею спасения Европы и мира на основе православной славянской идеи

РУССКАЯ ДУША ощущает себя наиболее счастливой в состоянии самоотдачи и жертвенности. Она стремится ко всеобщей целостности, к живому воплощению идеи о всечеловечности. Она переливается через край – на Запад. Поскольку она хочет целостности, она хочет и его. Она не ищет в нем дополнения к себе, а расточает себя, она намерена не брать, а давать. Она настроена по-мессиански. Ее конечная цель и блаженное упование – добиться всеединства путем полной самоотдачи.
Ни одна революция никогда прежде с самого начала и с такой решительностью не бросала взгляд за пределы своих границ. Это широта русской души расширила даже революционные проекты и перспективы так, что они охватили весь шар земной. При этом направленность на мировую революцию, как и панславизм, нельзя объяснить в первую очередь властно-политическим и соображениями.

Русскому духу не свойственны холодный расчет и тонко продуманные стратегические планы… Русский апостол мировой революции не стал бы снова и снова рисковать своей жизнью и счастьем, жертвовать собой с кажущимся бессмысленным бесстрашием перед смертью ради идеи, которая до сих пор нигде не достигла ощутимых успехов, – если бы он не был одержим верой в то, что он несет своим пролетарским братьям во всем мире новое «евангелие».

   В отличие от Европы Россия привносит в христианское учение азиатскую черту – широко открытое око вечности.

   В большевизме… подсознательные силы революции вступают в противоречие с осознанными целями, отражая глубинную раздвоенность русской души. Сознательно большевики хотят не только подражать Западу, но и превзойти его – материалистический, технический, неверующий Запад. Но, подсознательно пробужденные, вздымаются жуткие силы, которые опрокидывают тезисы Запада, все больше отчуждая от него Россию. За словами, звучащими прозападно, действуют не западные силы. Вот почему так трудно сказать о большевизме что-нибудь точное… Россия жадно ухватилась за современные идеи Запада и с русской необузданностью довела их в стране Советов до крайних последствий. Она обнажила их внутреннюю несостоятельность и с утрированным преувеличением выставила их на всеобщее обозрение. Тем самым она опровергла их.
   Целью, к которой – сначала бессознательно – стремилась Европа, было разделение религии и культуры, обмирщение жизни, обоснование человеческой автономии и чистого светского порядка, короче – отпадение от Бога. Эти идеи и подхватила Россия, хотя они совершенно не соответствуют ее мессианской душе. Тем не менее она не просто поиграла ими, но отнеслась к ним с такой серьезностью, на какую Европа до сих пор еще не отважилась. Максималистский дух русских довел эти идеи до самых крайних последствий – и тем самым опроверг их. Большевистское безбожие на своем кровавом языке разоблачает всю внутреннюю гнилость Европы и скрытые в ней ростки смерти. Оно показывает, где был бы сейчас Запад, если бы был честным… В большевизме загнало себя насмерть русское западничество.

Запад подарил человечеству самые совершенные виды техники, государственности и связи, но лишил его души. Задача России в том, чтобы вернуть душу человеку. Именно Россия обладает теми силами, которые Европа утратила или разрушила в себе… Особенность России состоит в том, что она является христианской частью Азии, единственной, где до сих пор христианство смогло естественно развиваться. В отличие от Европы Россия привносит в христианское учение азиатскую черту – широко открытое око вечности. Но преимущество России перед европейцами и азиатами – в ее мессианской славянской душе…

Поэтому только Россия способна вдохнуть душу в гибнущий от властолюбия, погрязший в предметной деловитости человеческий род, и это верно несмотря на то, что в настоящий момент сама она корчится в судорогах большевизма. Ужасы большевистского времени минуют, как минула ночь татарского ига, и сбудется древнее пророчество: ex oriente lux (свет с Востока). Этим я не хочу сказать, что европейские нации утратят свое влияние. Они утратят лишь духовное лидерство. Они уже не будут больше представлять господствующий человеческий тип, и это станет благом для людей…
Россия – единственная страна, которая способна спасти Европу… Как раз из глубины своих беспримерных страданий она будет черпать столь же глубокое познание людей и смысла жизни, чтобы возвестить о нем народам Земли. Русский обладает для этого теми душевными предпосылками, которых сегодня нет ни у кого из европейских народов.

Игорь Шафаревич
ВСПОМНИТЬ ОБ ОБЩЕЙ ИСТОРИИ

   Игорь Шафаревич
   (род. 1923)
   Математик, академик; член нескольких иностранных академий.
   Начиная с 60-х годов выступал против гонений на церковь, психиатрических репрессий, преследования инакомыслящих.
   Автор работ по различным вопросам общественной жизни

В НАШЕЙ СТРАНЕ национальный вопрос является особенно болезненным. Причина в том, что теперешние отношения национальностей являются следствием противоречивого исторического процесса. С одной стороны, обособление различных наций, стремление к наибольшей национальной независимости протекали параллельно с подчинением всей жизни социалистической идеологии. Это были столь тесно переплетающиеся процессы, что во многих случаях их проявления трудно различить. Например, когда тенденции к обособлению нерусских наций сознательно развивались как противовес русскому патриотизму, который рассматривался тогда как основная опасность. Но с другой стороны, эти национальные устремления вскоре столкнулись с глубокими, основными сторонами социалистической идеологии – враждебностью к идее нации, стремлением подчинить ее себе, как и человеческую индивидуальность.

На этой почве возникает та, как мне кажется, в корне неверная концепция, которая лежит в основе почти всех известных мне выступлений по национальному вопросу в нашей стране (я имею в виду, конечно, лишь свободную от цензуры литературу). Концепция эта очень проста: все проблемы национальной жизни нерусских народов сводятся в конечном счете к подавлению этих народов русскими, к стремлению их русифицировать. Области, населенные этими народами, являются русскими колониями. Перед народами стоит ясная цель: освобождение от русского колониального владычества.

   Теория «русского колониализма» не только несправедлива по отношению к русскому народу, она фактически неверна, а тем вредна и для других народов, ибо мешает им верно понять свою национальную жизнь.

   Вполне понятна соблазнительность такой точки зрения. Она вводит сложную проблему в рамки некоторых простых и повсеместно принятых взглядов. Все сейчас согласны с тем, что колониализм – позор XX века и что колонии должны как можно скорее стать независимыми. Поэтому получить в глазах мира «статус колонии» – значит сейчас обеспечить себе автоматическую поддержку колоссальных сил. И это значит – предложить своему народу очень ясный, простой путь. Но решения сложных проблем никогда не бывают примитивно-простыми. Мы должны тщательно проверить, верно ли основное положение этой концепции – что нерусские народы СССР находятся в колониальном подчинении у русского народа, – не только для того, чтобы знать правду, но потому, что вывод, основанный на неверной предпосылке, не может быть надежным для тех народов, которым его предлагают.
   Мне кажется, что теория «русского колониализма» не только несправедлива по отношению к русскому народу, она фактически неверна, а тем вредна и для других народов, ибо мешает им верно понять свою национальную жизнь. На самом же деле основные особенности национальной жизни СССР являются непосредственным следствием господства у нас социалистической идеологии. Эта идеология враждебна каждой нации, как она враждебна и каждой отдельной человеческой личности. Она может временно использовать в своих интересах устремления тех или иных народов, но ее основоположная тенденция – это максимальное разрушение всех наций. Русские страдают от этого никак не меньше других, именно они первыми приняли на себя удар этой силы.

Мы все создавали предпосылки для тех проблем, которые сейчас стоят перед нами: здесь потрудились и русские нигилисты, и украинские боротьбисты, и латышские стрелки, и многие другие. Как же можно надеяться порознь распутать этот узел, затянутый совместными усилиями.
Наши отцы все вместе дружно объявили Россию «тюрьмой народов», прилагая к ней слова вдохновлявшего их гимна «… разрушим до основанья, а затем…» Разрушение «тюрьмы народов» удалось на славу, но вот «затем…» – затем, например, группа эстонских националистов обращается с письмом в ООН, уверяя, что сейчас создалась опасность для самого существования эстонского народа. И одновременно призывая к тому, чтобы порвать до конца все связи с народами СССР, выселить русских и украинцев из Эстонии, ввести войска ООН. Так разве мало учила нас история, что это не верх государственной мудрости – выбрасывать многовековые связи, как ненужный хлам, что начинать надо не с того, чтобы «разрушать до основания», а с того, чтобы менять и улучшать?

Народы нашей страны спаяны общей историей. Она наделила нас единственным во всем мире опытом, которым не обладают никакие другие народы. Как это ни странно звучит, но во многих отношениях мы сейчас находимся неизмеримо дальше на историческом пути, чем многие народы, которые мы привыкли только «догонять». Та фаза, в которой сейчас находятся Западная Европа и США, удивительно напоминает эпоху расцвета «нигилизма» в нашей стране, то есть нашу историю столетней давности. Этот выстраданный нами опыт накладывает на нас и моральные обязательства. Мы сейчас способны увидеть и сказать миру то, что никто другой не в состоянии. В этом я вижу историческую миссию тех народов, которые населяли Россию, а сейчас – Советский Союз. Они могут указать выход из лабиринта, в котором сейчас заблудилось человечество. И это единственный способ, каким любой из наших народов может оказать влияние на судьбу человечества, а тем самым и на свою судьбу.

Лев Гумилев
ПРАВО БЫТЬ СОБОЙ

   Лев Гумилев
   (1912-1992)
   Историк, географ; доктор исторических и географических наук.
   Создал учение о человечестве и этносах как биосоциальных категориях; исследовал биоэнергетическую доминанту этногенеза

   АНАЛИЗИРУЯ этническую историю Руси-России, необходимо принимать во внимание этногенезы всех народов нашей Родины. Каждый из этих этносов, обладая своим этническим возрастом и соответствующим ему пассионарным потенциалом, оказывал мощное влияние на ход этногенеза всего суперэтноса. И, только учтя весь спектр этнических контактов и их социальных последствий, можно приблизиться к истинному представлению о прошлом Отечества.
   Используя основную характеристику этнической истории – уровень пассионарного напряжения, – легко обобщить различия между Киевской и Московской Русью, указать на два разных потока русской истории. Москва не продолжала традиций Киева, как это делал Новгород. Напротив, она уничтожила традиции вечевой вольности и княжеских междоусобиц, заменив их другими нормами поведения, во многом заимствованными у монголов, – системой строгой дисциплины, этнической терпимости и глубокой религиозности.
   Поскольку культурная традиция, базирующаяся на православии, в основном была заимствована Москвой у Древней Руси и видоизменялась лишь формально, то для людей XVIII– XX вв. историческая преемственность полностью сохранялась. Для нас наследие Киевской Руси и достижения Руси Московской слиты воедино, что и дает повод говорить о поступательном ходе русской истории с IX по XX век.

Только учтя весь спектр этнических контактов и их социальных последствий, можно приблизиться к истинному представлению о прошлом Отечества.

Действительно, если мы имеем в виду культуру, то есть все созданное людьми, то с тезисом о преемственности с грехом пополам можно согласиться. Но коль скоро речь идет об этногенезе, то к нему этот тезис вообще неприменим. В отличие от культурной традиции традиция этническая – это не преемственность мертвых форм, созданных человеком, а единство поведения живых людей, поддерживаемое их пассионарностью. Что же касается стереотипов поведения людей в Киевской Руси и в Московском государстве, то они, как мы убедились, отличались весьма существенно.

Именно новая система поведения, созданная на старой идеологической основе – православии, – позволила России сказать свое слово в истории Евразии (Здесь под Евразией понимается не только огромный континент, но и сформировавшийся в центре его суперэтнос с тем же названием.). Этот континент за исторически обозримый период объединялся три раза. Сначала его объединили тюрки, создавшие каганат, который охватывал земли от Желтого моря до Черного. На смену тюркам пришли из Сибири монголы. Затем, после периода полного распада и дезинтеграции, инициативу взяла на себя Россия: с XV в. русские двигались на восток и вышли к Тихому океану. Новая держава выступила, таким образом, «наследницей» Тюркского каганата и Монгольского улуса.

Разнообразие ландшафтов Евразии благотворно влияло на этногенез ее народов. Каждому находилось приемлемое и милое ему место: русские осваивали речные долины, финно-угорские народы и украинцы – водораздельные пространства, тюрки и монголы – степную полосу, а палеоазиаты – тундру. И при большом разнообразии географических условий для народов Евразии объединение всегда оказывалось гораздо выгоднее разъединения. Дезинтеграция лишала силы, сопротивляемости; разъединиться в условиях Евразии значило поставить себя в зависимость от соседей, далеко не всегда бескорыстных и милостивых. Поэтому в Евразии политическая культура выработала свое оригинальное видение путей и целей развития.
Евразийские народы строили общую государственность исходя из принципа первичности прав каждого народа на определенный образ жизни. На Руси этот принцип воплотился в концепции соборности и соблюдался совершенно неукоснительно. Таким образом обеспечивались и права отдельного человека.

Исторический опыт показал, что, пока за каждым народом сохранялось право быть самим собой, объединенная Евразия успешно сдерживала натиск и Западной Европы, и Китая, и мусульман. К сожалению, в XX в. мы отказались от этой здравой и традиционной для нашей страны политики и начали руководствоваться европейскими принципами – пытались всех сделать одинаковыми. А кому хочется быть похожим на другого? Механический перенос в условия России западноевропейских традиций поведения дал мало хорошего, и это неудивительно. Ведь российский суперэтнос возник на 500 лет позже. И мы, и западноевропейцы всегда это различие ощущали, осознавали и за «своих» друг друга не считали. Поскольку мы на 500 лет моложе, то, как бы мы ни изучали европейский опыт, мы не сможем сейчас добиться благосостояния и нравов, характерных для Европы. Наш возраст, наш уровень пассионарности предполагают совсем иные императивы поведения.

Дмитрий Лихачев
МЫ ГРАЖДАНЕ ВЕЛИКОГО СОЮЗА

   Дмитрий Лихачев
   (1906-1999)
   Историк, литературовед, общественный деятель.
   Исследователь истории литературы и культуры Древней Руси

СУЩЕСТВУЮТ совершенно неправильные представления о том, что, подчеркивая национальные особенности, пытаясь определить национальный характер, мы способствуем разъединению народов, потакаем шовинистическим инстинктам.
Великий русский историк С. М. Соловьев в начале седьмой книги своей «Истории России с древнейших времен» писал: «Неприятное восхваление своей национальности… не может увлечь русских…» Это совершенно верно. Восхвалением самих себя по-настоящему русские никогда не «хворали». Напротив, русские очень часто, а особенно в XIX и начале XX в., были склонны к самоуничижению – преувеличивали отсталость своей культуры.

Русские хоть и не всегда, но по большей части жили в мире с соседними народами. Мы можем отметить это уже для древнейших веков существования Руси. Мирное соседство русских и карельских деревень на севере в течение тысячелетия – факт очень показательный. Соседство с русскими мери, веси, ижоры и т.д. не было окрашено кровопролитиями. В Киеве был Чудин двор – какого-то знатного представителя чуди (будущих эстонцев). В Новгороде была Чудинцева улица. Там же в недавние годы найден древнейший памятник финского языка – финская берестяная грамота, лежавшая рядом с написанными по-русски. Несмотря на все войны со степью, иные из которых носили отнюдь не национальный, а сугубо феодальный характер, русские князья женились на знатных половчанках. Не было, значит, расовой отчужденности. Да и вся история русской культуры показывает ее преимущественно открытый характер, восприимчивость и в массе своей отсутствие национальной спеси. О том же писал и Достоевский в статье «Два лагеря теоретиков…»: «Но узкая национальность не в духе русском. Народ наш с беспощадной силой выставляет на вид свои недостатки и пред целым светом готов толковать о своих язвах, беспощадно бичевать самого себя; иногда даже он несправедлив к самому себе – во имя негодующей любви к правде, истине… С какой, например, силой эта способность осуждения, самобичевания проявилась в Гоголе, Щедрине и всей этой отрицательной литературе, которая гораздо живучее, жизненней, чем положительная литература времен очаковских и покорений Крыма.

История русской культуры показывает ее преимущественно открытый характер, восприимчивость и в массе своей отсутствие национальной спеси.

И неужели это сознание человеком болезни не есть уже залог его выздоровления, его способности оправиться от болезни… Сила самоосуждения прежде всего – сила: она указывает на то, что в обществе есть еще силы. В осуждении зла непременно кроется любовь к добру: негодование на общественные язвы, болезни – предполагает страстную тоску о здоровье»

Я говорил, между прочим, и о том, как много ценного для мировой культуры дают народы Поволжья. Поволжья – поймите это! – то есть народов, живущих по великой русской реке Волге. А разве Волга не река и других народов – татар, мордвы, марийцев и пр.? Далеко ли от нее до народа коми или башкир? Сколько мы, русские, получили культурных ценностей от других народов именно потому, что сами давали им много! А культура – это как неразменный рубль: расплачиваешься этим рублем, а он все у тебя в кармане и даже, глядишь, денег становится больше.
Какие крупные русские ученые изучали языки Средней Азии, Сибири, Кавказа! Сколько у нас было выдающихся востоковедов, и как выросла сама русская филология благодаря изучению культур народов Востока, какой авторитет завоевала во всем мире…

   А искусствоведение, историческая наука, фольклористика, литературоведение, да и многое другое? Русская наука не проиграла, оттого что русские ученые принимали участие в организации национальных научных центров в нашей стране, национальных высших учебных заведений. Она обогатилась и продолжает обогащаться изучением идей, возвращающихся к нам в Россию обогащенными из Еревана, Тарту, Ташкента, Алма-Аты, Тбилиси, Баку, Киева, Минска, Петрозаводска, Вильнюса, Риги.
   Как ученый я занимаюсь древней русской литературой, то есть именно тем периодом русской литературы, в котором ее русскость была выражена с наибольшей отчетливостью. И вот что достойно внимания: в древней русской литературе наряду с русскими писателями выступали болгары (Киприан, Григорий Цамблак), сербы (Пахомий Логофет, Аникита Лев Филолог), греки (Максим Грек и многие другие), хорваты (Юрий Крижанич), поляки (Андрей Белобоцкий), мордвины (по-видимому, «протопоп богатырь» Аввакум и его недооцененный противник – патриарх Никон), белорусы, украинцы (их много в XVII в., их не перечислишь)… Все они включались в созидательный процесс развития русской литературы.
   Мы все граждане своего народа, граждане нашего великого Союза и граждане всего земного шара. Пусть это не звучит напыщенно. Это сказано мною от всего сердца, а то, что сказано от сердца, не может быть пустой фразой.

Александр Солженицын
СОДРУЖНОСТЬ НАЦИЙ

   Александр Солженицын
   (род. 1918)
   Писатель, публицист, общественный деятель.
   Предложил программу переустройства России на основе традиционных христианских ценностей

   ЭТУ «РОССИЮ» уже затрепали-затрепали, всякий ее прикликает ни к ляду, ни к месту. И когда чудовище СССР лез захватывать куски Азии или Африки – тоже во всем мире твердили: «Россия, русские»…
   А что же именно есть Россия? Сегодня. И – завтра (еще важней). Кто сегодня относит себя к будущей России? И где видят границы России сами русские?
   За три четверти века – при вдолбляемой нам и прогрохоченной «социалистической дружбе народов» – коммунистическая власть столько запустила, запутала и намерзила в отношениях между этими народами, что уже и путей не видно, как нам бы вернуться к тому, с прискорбным исключением, спокойному сожитию наций, тому даже дремотному неразличению наций, какое было почти достигнуто в последние десятилетия предреволюционной России. Еще б, может, и не упущено разобраться и уладить – да не в той лихой беде, как буре, завертевшей нас теперь. Сегодня видится так, что мирней и открытей для будущего: кому надо бы разойтись на отдельную жизнь, так и разойтись. И именно при этом всеместном национальном изводе, заслоняющем нам остальную жизнь, хоть пропади она, при этой страсти, от которой сегодня мало кто в нашей стране свободен.

Увы, многие мы знаем, что в коммунальной квартире порой и жить не хочется. Вот – так сейчас у нас накалено и с нациями.

   Слово «русский» веками обнимало малороссов, великороссов и белорусов, или – Россия (название с XVIII века), или, по верному смыслу теперь: Российский Союз.

   Да уже во многих окраинных республиках центробежные силы так разогнаны, что не остановить их без насилия и крови – да и не надо удерживать такой ценой! Как у нас все теперь поколесилось – так все равно «Советский Социалистический» развалится, все равно! – и выбора настоящего у нас нет, и размышлять-то не над чем, а только – поворачиваться проворней, чтоб упредить беды, чтобы раскол прошел без лишних страданий людских, и только тот, который уже действительно неизбежен.
   И так я вижу: надо безотложно, громко, четко объявить: три прибалтийских республики, три закавказских республики, четыре среднеазиатских, да и Молдавия, если ее к Румынии больше тянет, эти одиннадцать – да! – НЕПРЕМЕННО И БЕСПОВОРОТНО будут отделены. О Казахстане. Сегодняшняя огромная его территория нарезана была коммунистами без разума, как попадя: если где кочевые стада раз в год проходят – то и Казахстан. Да ведь в те годы считалось: это совсем неважно, где границы проводить, – еще немножко, вот-вот, и все нации сольются в одну. Проницательный Ильич – первый называл вопрос границ «даже десятистепенным». (Так – и Карабах отрезали к Азербайджану, какая разница – куда, в тот момент надо было угодить сердечному другу Советов – Турции.) Да до 1936 года Казахстан еще считался автономной республикой в РСФСР, потом возвели его в союзную. А составлен-то он – из Южной Сибири, Южного Приуралья, да пустынных центральных просторов, с тех пор преображенных и восстроенных – русскими, зэками да ссыльными народами. И сегодня во всем раздутом Казахстане казахов – заметно меньше половины. Их сплотка, их устойчивая отечественная часть – это большая южная дуга областей, охватывающая с Крайнего Востока на запад почти до Каспия, действительно населенная преимущественно казахами. И коли в этом охвате они захотят отделиться – то и с Богом.

И вот за вычетом этих двенадцати – только и останется то, что можно назвать Русь, как называли издавна (слово «русский» веками обнимало малороссов, великороссов и белорусов), или – Россия (название с XVIII века), или, по верному смыслу теперь: Российский Союз. И все равно – еще останется в нем сто народов и народностей, от вовсе немалых до вовсе малых. И вот тут-то, с этого порога – можно и надо проявить нам всем великую мудрость и доброту, только от этого момента можно и надо приложить все силы разумности и сердечности, чтоб утвердить плодотворную содружность наций, и цельность каждой в ней культуры, и сохранность каждого в ней языка.

Лев Аннинский
ВЕЛИКОРОССЫ?

   Лев Аннинский
   (род. 1934)
   Литературовед, литературный и кинокритик

   ЧТО ЭТО за племя: «Русь»? Да мы и слово-то это в истоке определить не можем. Зато понятие – однозначно, и изначально стоит оно вне, над, под, между… где угодно, только – не «внутри» племени. «Русь», собственно, это дружина, это княжеская властная структура, это государственный фермент в многоплеменном, непрерывно перемешивающемся растворе евразийского населения.
   Еще и то учтем, что раствор от веку, не очень густ: хватает незаселенных пустот и в дебрях, и в степях бескрайних. Поэтому «Русь» не завоевывает «чужие земли», а занимает, заселяет их, скорее «охватывает», чем захватывает, скорее «присоединяет», чем вторгается, а существеннее всего: она облагает данью тех людей, что в тех пространствах живут (собственно, «Орда» делает то же самое).
   Из этого изначалья идет пустотный синдром нашего сознания, наказывающий нас нищетой второе тысячелетие: «земля – ничья». Отсюда и структурный принцип: власть – внеэтнична.
   Византийцы когда-то знали, что на этой земле «русь» собирает дань со «славян».
   Получается, что «славяне» в «русь» не входят?

Входят. Наряду с кем угодно. Господствующая группа вербуется из всех: тут варяги, венгры, осетины, греки, хазары, финны, печенеги, торки, половцы. Естественно, сюда включаются и выходцы из полян, древлян, кривичей, дреговичей, вятичей – но родоплеменные связи не имеют веса, а важны функции: «русь» – это собиратели дани, и в то же время – арбитры местного населения, строители крепостей, организаторы походов, купцы и воины, вернее: купцы-воины.

   Те, что здесь смешались, и назвались – русскими. И страна назвалась – Россией.

   И когда настает пора идейного оформления этой власти – она находит себе отнюдь не национально-племенную санкцию. Она ставится как «православное царство». Она называет себя: «Третий Рим». Она претендует на «кафолическую миссию», то бишь, в новейших терминах, на «мировую» революцию, на «всечеловеческий» коммунистический порядок, на «вселенскую» истину (между прочим, не от национальных мыслителей нами полученную, а либо от «мировой религии», либо от «мировой науки»). А вот превратится ли русская культура в великорусскую – вопрос открытый.
   И другой открытый вопрос: хотим ли мы этого?
   Разумеется, в великорусском начале больше органики. Но, спасая органику, рискуешь потерять многое: масштаб и то, что называется «всемирностью». Великорусской культуре, наверное, и не до того.

У русских никогда не было ни твердого места, ни древнего корня. На евразийской равнине с ветром гуляли ватаги, дружины и орды из края в край, вернее, без конца и края; кто откуда пришел, кто куда ушел, – иной раз просто некому было выяснять: все мешалось. Шли с юго-запада славяне, шли от «финских хладных скал» – варяги, шли из азиатских степей – татары, и смешивалось все, смешивалось: кудри черные и кудри белые (получались русые), носы горбатые и носы приплюснутые (получалось что-то среднее: «картошкой»), глаза карие, глаза синие, а уж про души и говорить нечего: полная «всеотзывчивость».
Те, что здесь смешались, и назвались – русскими. И страна назвалась – Россией.

   Что их свело вместе, что эту страну – скрепило? Нужда свела вместе: вечная опасность удара сзади, сбоку, изнутри; вечный страх нашествия, междоусобия, непредсказуемого срыва. Беда страну скрепила: бесконечные кровавые счеты между своими», вечные оглядки на «чужих», непрерывное участие «чужих» в разборках между «своими», постоянное смешение своего и чужого. Вопль о границах, о межах – в безграничном просвисте сквозящих «проходных дворов», зияющих дыр, незатыкаемых промежутков. Морок маргинальности: ползла империя «пятном на скатерти», растекаясь и впитываясь, пока на гигантском пространстве не сравнялось бессилие Центра идти дальше с бессилием окружающих народов идти на Центр. Тут стали чертить на песке границы, вбивать колышки, колы, колья, тянуть проволоку: сделалась Империя.
   Национальная? Русская?
   Никак нет.
   Кто же мы такие?
   По языку – славяне.
   По внешности – скорее уж «финны», «угорцы», «чухна» белоглазая.
   По государственному устройству – орда, татары.
   Что же в нас русского?
   Сказано же: судьба.

Михаил Гефтер
КУЛЬТУ РА РАЗЛИЧИЙ

   Михаил Гефтер
   (1918-1995)
   Историк, философ, публицист и правозащитник.
   Занимался многоукладностью предреволюционной России, русским народничеством, проблемами генезиса ленинской мысли, теорией мирового исторического процесса

ГОВОРЯ «русская культура», мы разумеем для себя две вещи. Первая очевиднейшая, но не перестающая от этого быть существенной: это культура людей, говорящих на русском языке и думающих на нем. Весь процесс мысли в России сугубо не безразличен к русскому языку, к его духовным возможностям и к его невозможностям, не безразличен к его непонятийности, его склонности самые метафизические вещи внутренне сближать и, так сказать, вдвигать друг в друга.
Для нас безразлично, от родителей какого вероисповедания или какого «пятого пункта» родились люди, которые думают, живут, изъясняются с Миром в пределах русского языка. Очень важное свойство: его напряженная образность, которая нарастает по мере приближения человека к сокровеннейшим и фундаментальным вопросам.

На первый взгляд, преимущество русской культуры перед европейскими в актуальности ее имен и сюжетов. В ней как бы нет движения во времени. Грозный, Пушкин, Дантес – все это будто не стало прошлым. Для нас не имеет значения, что персонажи «Выстрела» – из девятнадцатого века. Почему они нам важны, неясно: дуэлей нет, и каждый может нагличать и подличать сколько душе угодно. Это странность, странность культуры; особое ее пространство. Уже в споре Чаадаева с Пушкиным заложено, что выбирать нам придется одно из двух: либо время, либо пространство. Важна идея встречи этих начал. Принять нормальное человеческое многообразие и стать в нормальные отношения, сохраняя при этом единство данных властью пределов, можно только приняв историческое прошлое, его многослойность и многообразие. Отсюда эти полемически крайние, заостренные попытки Пушкина отстоять морально неприглядные персоны русской истории – Бирона, Аракчеева – только по принципу их крупности, их роли в процессе. А ведь Бирон в его время звучал, как сегодня – Сталин! Отсюда при каждом поражении культуры мы видим, по крайней мере частично, ее аннигиляцию, выморочность, с прекращением всего и вся: безвременье, обрыв, отягощенный еще трагическими судьбами падших. Присутствуя, русская культура на какой-то особый лад в России отсутствует.

   Безразлично, от родителей какого вероисповедания или какого «пятого пункта» родились люди, которые думают, живут, изъясняются с Миром в пределах русского языка.

   И самый сильный всплеск к осуществлению и слиянию с человечеством – взлет русской культуры, связанный с Революцией. На сторону Революции переходит почти все лучшее, что было в культуре, и наследуется еще большее, чем непосредственно примкнуло – и все это срабатывает на власть, сливаясь с унификаторской властью.
   Тут момент сближения, момент единства – русская Революция в лице созданной ею власти, власти, продлевающей Революцию – и русская культура, реализующаяся в человечестве как в едином движении, вплоть до слияния и утраты всей оппонирующей силы – а потом расплата. Расплата сталинской реставрацией обновленного социума власти, который равносилен аннигиляции культуры.

Признаком возрождения мне кажется то, что на первый взгляд, тем более на мой – «космополитический» должно быть отнесено на счет недостатков: ее активная приземленность! Вхождение словом и образом в частные человеческие судьбы, с желанием в них разобраться, противостоит одному старому, редко замечаемому ее дефекту.
Он связан с тем, как относятся к нам за рубежом и как мы относимся к себе сами. Отношение к нам как к людям, оказавшимся не теми, за кого себя выдавали, – прямой результат того, как мы все время напряженно что-то из себя строили.

   Придумывая и изобретая, а иногда и «примучивая» себя, мы сотворили мировой эталон людей, проторяющих дорогу для всех на земле. Вначале действительный и активный эталон, затем – мнимый стандарт, и вот он, перейдя наконец в мертвящее словоблудие, становится главной уликой исторического краха – как видится при взгляде на нас извне сквозь наш же эталон! Нынешнее приземление человеческой жизни не пользуется этой меркой, находясь в поисках иных измерений и мерок: иногда заимствованных, все чаще – предчувствуемых, предугадываемых своих, «прото-своих». И это мне кажется признаком возобновления исконной работы русской культуры, ее пушкинской любви к многообразию: ранее перенося его в жизнь из культуры, а теперь стремясь закрепить культурой наличное неоднообразие, неэталонность человеческой жизни. Миссия культуры в России соразмерна той, что, по Павлу, возложена на общину христиан – христианский социум, им воздвигаемый из общины.
   Оставайтесь поддаными, а душами освобождайтесь. Соприкасаясь в этой культуре, будьте тайно свободными! Может быть, теперь недостает у нас именно того, чтобы культура вносила от себя в жизнь альтернативность и культуру различий?
   Не знаю. Но эти вот два момента позволяют не смотреть на вещи с безмерной мрачностью.

Арсений Гулыга
ФОРМУЛЫ РУССКОЙ ИДЕИ

   Арсений Гулыга
   (1921-1996)
   Специалист по истории философии и эстетике, доктор философских наук

НАЦИЯ – это общность святынь. В былые времена «русский» и «православный» были синонимами. Если ты крещен, все права тебе и полное доверие, никто не станет спрашивать о папе и маме, дедушке и бабушке, вычислять, сколько процентов в тебе «чистой» крови – пятьдесят или двадцать пять. Этот расистский бред – порождение наших дней, казарменно-социалистических порядков.
Нации не собираются сливаться, но не нужно устанавливать дополни– i тельные перегородки между ними. Национальность – вопрос не происхождения, а поведения, не «крови», а культуры, того культурного стереотипа, который стал родным. Это то, что немцы называют Wahlheimat. Каждый волен сам выбирать себе национальность, нельзя в нее затаскивать, нельзя из нее выталкивать. Можно жить среди русских и не принимая их «веру».(Тогда только не надо претендовать на лидерство, нельзя рассматривать народ как средство, как материал для манипуляции, это вызывает протест и эксцессы.)

Полное приятие культуры народа, слияние с ней, готовность разделить судьбу народа, делают любого «иноверца» русским, как, впрочем, и немцем и т.д. Разумеется, национальную принадлежность не выбирают, как галстук. Это происходит порой бессознательно, просто чувствуют неразрывную связь с людьми, со средой, в которой вырос, со святынями. «Мы сознаем себя членами нации, – пишет С. Булгаков, – потому что реально принадлежим к ней, как к живому духовному организму. Эта наша принадлежность совершенно не зависит от нашего сознания; она существует до него и помимо него и даже вопреки ему. Она не только есть порождение нашего сознания или нашей воли, скорее наоборот, само это сознание национальности и воля к ней суть порождения ее в том смысле, что вообще сознательная и волевая жизнь уже предполагают некоторое бытийственное ядро личности как питательную и органическую среду, в которой они возникают и развиваются, конечно, получая затем способность воздействовать и на самую личность».

   Национальность – вопрос не происхождения, а поведения, не «крови», а культуры, того культурного стереотипа, который стал родным.

   Главное в проблеме нации – самосознание. Народ (этническая категория) становится нацией, только осознав свою индивидуальность, живое место в общечеловеческой семье. Если пульс национального сознания падает, народ болен; повышенный пульс тоже болезнь; как и всюду, нужна мера. Дав отпор Наполеону, русские показали себя нацией, классическая литература появилась на гребне национального подъема. Уваров, говоря о «народности», имел в виду национальное самосознание.
   Русь изначально возникла как многонациональное государство, как братство народов не только славянских, не только христианских. Раздвигались границы (иногда с помощью оружия), но никто из присоединенных народов не был ущемлен в правах. Сохранялась традиционная культура, уважались верования и каждому предоставлялась возможность преуспеть в любой области.

Татарские военачальники занимали крупные посты в русской армии, грузин Багратион – великий русский полководец; во главе русской церкви стоял мордвин Никита Минов (патриарх Никон); армянин Лорис-Меликов занимал высший государственный пост империи, а немецкая принцесса Софья фон Цербст стала русской царицей Екатериной Алексеевной.

Русская нация полиэтнична, имеет много корней. Поэтому она так многочисленна. Русская нация вообще – не родство «по крови», важно здесь не происхождение, а поведение, тип культуры. Русским можно не родиться, важно стать. Но вовсе не обязательно становиться. В России множество народов, но русских всегда отличала национальная терпимость, именно она превратила Россию в мощное государство, каким была наша страна в течение веков. Хватит болтать об отсталости России! Наша родина была цветущей страной, опорой европейской культуры. Кто кормил Европу хлебом? Кто дал Европе лучшую литературу? Кто спас Европу от нашествий Наполеона и Гитлера? Русских славили – в начале прошлого века немцы, французы – в середине нынешнего. Так проникнемся же гордостью за нашу родину, возлюбим ее, сделаем все для ее возрождения.
В русской идее нет стремления утвердить свою исключительность и покорить другие народы. Социальные порядки, насаждавшиеся Сталиным от имени русского народа и силою русского оружия, противоречили духу русской культуры и историческим традициям России. Пришла пора вернуться к истокам. Что нужно для этого? Необходимо прежде всего возродить единое национальное самосознание, истребленное, задавленное, опозоренное и униженное коммунистами и посткоммунистами. Необходимо возродить уверенность русского народа в своих силах, в способности самим устроить свою жизнь, охраняя и развивая собственную самобытность. Русская философская мысль, изгнанная на многие десятилетия из нашего обихода, возвращается к нам сегодня как путеводная звезда, призванная вывести нас из мрака и запустения. Не признавать ее значения сегодня невозможно. Задача состоит в более глубоком ее освоении и дальнейшем развитии.

Другая важнейшая задача – укрепить государство. Государство – воля нации, пробуждающая, организующая ее материальные и духовные силы. Самым большим пороком для государства является слабость. Россия всегда была сильна своим государством. На нас без конца нападали; отбивалось государство, оберегая независимость и свободу. Казаки раздвигали пределы русской земли. Но всегда сохраняли верность престолу и вере, знали, что за их спиной стоит держава, оплот которой составляет русская нация. Русские не создавали колоний, не уничтожали местное население; возникали новые края с равными правами. Русскому государству по писаной истории – тысяча лет, на самом деле оно много старше. Наш долг перед предками – не допустить развала России, воссоздать национальную государственность.

Григорий Померанц
РАЗНОРОДНОСТЬ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ

   Григорий Померанц
   (род.1918)
   философ, культуролог, писатель, публицист.
   Участник Великой Отечественной войны. В 1 946 году был исключен из партии и в 1 949 году арестован за антисоветскую агитацию. В 1 953 году амнистирован и в 1 956 году реабилитирован. Печатался в самиздате, с 1972 года – за границей, с 1 990 года – в СССР

РОССИЯ НАУЧИЛАСЬ необходимости реформ на собственном горьком опыте; ее история – прямая противоположность византийской. Наша страна трижды меняла свою культурную ориентацию. Наша культура – луковица, в которой татарский слой лежит на византийском, западный – на татарском. Противоречиво, «антисистемно», грозит развалом, смутой – но живо, но толкает к развитию, к обновлению. Византия всегда была верной раз навсегда достигнутым образцам и очень мало менялась. Это идеальная «система» в гумилевском смысле, и она медленно погрузилась в Лету.
После падения Константинополя на Руси возникла идея Третьего Рима. Но этот Рим с самого начала мыслился как третий (а не простое продолжение второго). И осуществился имперский замысел совсем не на путях византийской цивилизации. Российская империя училась у европейских наций. Она никогда не стала духовным центром для других православных народов, центром православной субэкумены. Православные народы поодиночке входили в Европу. Формы жизни, вводившиеся в России – те же, которые потом вводились в Болгарии и Румынии, – это европейские формы.

Синявский писал в «Голосе из хора», что Россия наполняет заимствованные формы неким мощным духом, но сама их не создает. Я могу сказать, что Достоевский и Толстой превзошли европейских романистов, как Рублев – византийских иконописцев, но сами формы русской культуры петербургского периода – не византийские, а западные. Византийский пласт нельзя выкинуть из русской «луковицы», но не он определяет ее в целом. Русская культура – гибридная, несущая в себе возможность новых сдвигов. Сумеет ли она творчески освоить святоотеческое мышление и внести его в мировой духовный процесс – открытый вопрос. Но это вопрос русский, а не византийский.

   Таким образом, вопрос о мировом значении Византии пере – ходит в вопрос о России, в традиционный вопрос: что делать? Он распадается на множество вопросов, и не все мне понятны. Я уверен только в одном: надо вырваться из тупика, описанного Анной Ахматовой в стихотворении «Разрыв»:

     … И до света не слушаешь ты,
     Как струится поток доказательств
     Несравненной моей правоты.

   Любовную связь можно порвать; Россию разрывать – безумие. И хочется понять истоки нашей глухоты друг к другу. Отчасти ее объясняет разнородность начал русской культуры, она создает практические трудности в поисках тождества с самим собой. Достоевский заметил, что в Европе, особенно во Франции, каждому человеку доступна «приличная форма», в России же «приличная форма» доступна только гениальности. Это очень глубокая мысль. Византийское православие трудно сочетать с динамической современностью, а привычки, идущие со времен Батыя, с европейскими правами. Тождество с самим собой достигалось в романах, потрясавших мир единством, проступавшим сквозь всю мглу противоречий. Но на уровне обычного русского интеллигента, думающего о России, торжествовала скорее ложная идентичность, страстная приверженность одному принципу в ущерб другим.

Русская культура – гибридная, несущая в себе возможность новых сдвигов. Сумеет ли она творчески освоить свято-отеческое мышление и внести его в мировой духовный процесс – открытый вопрос.

Вестернизация пробудила восточные культурные миры, существовавшие раньше как бы на других планетах. Они втянуты в общий диалог, захвативший и святыни религии. Фундаменталисты могут с этим не соглашаться – это их право. Значит, с ними диалог пойдет только в обход религиозных различий. И вместо глобальной этики (связанной с религией) сегодня мыслим лишь глобальный этикет. Диалог религий всегда был уделом меньшинства, способного мыслить веру на уровне аль-Халладжа, поверх различий, созданных богословием. Остается он делом меньшинства и сегодня. Но я убежден, что диалог культур в конце концов охватит и запретные зоны. Диалог нельзя остановить, нельзя ограничить. Альтернатива диалогу – не замкнутость (она недостижима), а синкретизм, беспорядочное усвоение иглоукалывания, у-шу, хатха-йоги и т.п., одновременное празднование западного Нового года и года Зайца.

Сергей Чернышев
ВОЗВРАЩЕНИЕ «РУССКОГО»

   Сергей Чернышев
   (род.1952)
   Специалист по системному анализу и проектированию организаций.
   Эксперт в сфере корпоративного предпринимательства, гражданского общества, теоретической социологии

   ИСТОЧНИК КРУШЕНИЯ советского идеализма в перестройку – попрание «русского». До «советского» русское было всеобъемлющим. В теле советского оно стало альковным, частным и слегка оппозиционным обособлением круга «наших». Этнические манипуляции (включая историю с «внутрисоюзной суверенной Россией») окончательно политизировали русское имя, сделав его просто непригодным для глубинного личного исповедования.
   Русский человек почти уже смыт, и кто хочет, может тешиться его сменой на «россиянина» – статистическую неопределенность, внутри которой спрятан условный «русский», противопоставленный всем и всему на свете. Для него кончилось время русской истории, и сломан ее анкерный механизм – зубчатка необратимостей. Время ушло, его носят в чужих ландшафтах иные силы, он может раствориться в любую минуту. Наша работа состоит в том, чтобы попытаться приготовить себя и свою страну к этому имени – вновь, ибо места ему пока нет. Поэтому мы применяем здесь это имя не к себе, а к своему вопросу о месте и времени. Русское следует воссоздать, хотя бы как вопрос, временный протез выживания. Почувствуем риск русского, приготовимся к нему. Рискнем именовать, не именуясь.
   Банальность есть способ существования материи. Под затертой оболочкой – одна из бездн русской речи, смысловой ее узел.

Возвращение как пространственная петля, перемещение предмета, приходящее опять в исходную точку. Маятник. Орбита. Возвращение как временной цикл, периодическое воспроизведение ситуации – символ безысходности, замкнутого круга времен: «Все будет так, исхода нет…»

   До «советского» русское было всеобъемлющим. Этнические манипуляции политизировали русское имя, сделав его непригодным для глубинного личного исповедования.

   Возвращение веди, материальной ценности или ее эквивалента, похищенных, отнятых или находившихся во временном пользовании, прежнему владельцу. Возврат долга. «Возвращение забытых имен», «Возвращение исторической памяти» – фальшивые клише перестроечных времен.
   Возвращение как восстановление в результате ремонта. Возвращение в строй после лечения. Возвращение временно утраченных физических и психических функций: подвижности в суставе, зрения, слуха, сознания. Восстановление популяции раков в очищенном водоеме.
   Возвращение как целый спектр сценариев жизненной драмы героя, прибывшего домой после длительной отлучки. Крайних вариантов два. Вернувшийся остался тем же, что и был, но изменились обстоятельства в точке возврата: солдат пришел, а враги сожгли родную хату, жена ушла с другим… Либо – дома все по-прежнему, но переменился сам вернувшийся: за время пути собака смогла подрасти.

   Возвращение как ритуальный шаг: дань памяти, прошлому, ностальгии. Посещение памятных мест. Возвращение маститого писателя в родное село: «Вновь я посетил…»
   Возвращение как символический жест. Возвращение любовных писем их автору разлюбившим его адресатом. Возврат – отклонение дара. «Возвращаю проклятые деньги».
   Возвращение-знак. Возвращение голубя к Ковчегу. Возврат на прежнее место в ходе блужданий по лабиринту. Возвращение почтового отправления, не нашедшего адресата по указанному адресу или не заставшего его в живых. Летящие журавли в одноименном фильме.
   Возвращение как иррациональный поступок, проявление неодолимого действия подсознательных или сверхсознательных сил. Возвращение на место преступления.
   Возвращение как торжество и триумф: возвращение с победой, рекордом, открытием, добычей.
   Возвращение как неудача и отступление. Возвращение-раскаяние к прежним отношениям. Возвращение блудного сына. Беглый муж вернулся в лоно семьи. Возвращение к привычной форме деятельности: «Опять ты за старое?»

   Возвращение как мысленное или реальное действие с целью нащупать выход из тупика, вернуться к утраченным возможностям, начать сначала, пойти иным путем. Пьеса Макса Фриша «Автобиография». Возвращение к подлинным фактам, исходным аксиомам от далеко зашедших гипотетических умозаключений. Возвращение-воспоминание (осмысление случившегося задним числом). Возвращение к истокам, к подлинному смыслу классического наследия как его обновление, реинтерпретация.
   Возвращение в иную, подлинную Россию – как акт мужества, выбор судьбы, как знак для подложной псевдо-России, что царство ее безосновательно, страдает хронической дрожью в коленках.
   Возвращение неоплатного долга России – как запоздалый встречный дар ребенка матери, как переливание крови и души, само-выворачивание, воплощение внутренней родины вовне.
   Возвращение России в мир – как творческий акт ее воссоздания, возрождения, нового воскрешения русской земли новым русским небом.
   Все это вместе и может означать выход из межвремения, преодоление внеисторического провала, наше общее возвращение – России и мира – в живую Историю.

Валерий Тишков
РОССИЙСКИЙ МИР

   Валерий Тишков
   (род. 1941)

   Историк. Академик РАН, директор Института этнологии и антропологии РАН. Член Общественной палаты

БЕЗ ПОЗИТИВНОГО образа страны и признания необходимости порядка никакое правление невозможно. Каждое общество, прежде всего в лице интеллектуальной элиты, формулирует представление о народе, который живет в государстве и которому принадлежит это государство. Таковым может быть только согражданство, территориальное сообщество, т.е. демос, а не этническая группа, которую в российской науке называют интригующим словом «этнос», имея под этим в виду некое коллективное тело и даже социально-биологический организм.

Под воздействием этнонационализма и по причине экспертной слабости на протяжении ряда лет в России существовали смутные представления и установки по части национальной государственности и национальной идентичности. С трудом, но все-таки появились понятия национальных интересов, бюджета, обороны, безопасности, здоровья нации, лидера нации и т.п. Все равно для этнонационалистов от науки и политики Россия не существует как национальное государство, ибо сам субъект нации до сих пор спущен на уровень этнических общностей, а их территориальная автономия в виде субъектов Федерации, культура, наука, образование – это и есть субстанции, к которым прилагается «национальное». А если у русской нации нет «своей публики», то нужно ее создать, или же объявить Российскую Федерацию в качестве национального государства русских, как считает нынешние русские этнонационалисты. Или же, как некий компромисс, объявить всех жителей страны русскими, если они того пожелают, что и должно быть русской нацией, как считают С. Ю. Глазьев и другие сторонники более просвещенного варианта этнонационализма.

Этот вариант национализма представляет собой попытку вернуть ситуацию, когда русский и российский были в значительной мере тождественными понятиями. Но за последние 80 лет (фактически с момента переписи населения 1926 г.) понятие «русский» целиком ушло к бывшим великороссам, точнее, заменив его. Одновременно нерусские меньшинства, включая считавшихся когда-то русскими малороссов (украинцев) и белорусов, обрели свое «национализированное» этническое самосознание. В современной России русский – это теперь только часть российского, причем часть доминирующая, «референтная», т.е. определяющая (без русского нет российского), а российское – это больше чем русское, ибо включает в себя другие историко-культурные и этно-религиозные компоненты, носители которых в нынешней ситуации уже никак не согласятся быть русскими, ибо вполне довольны быть россиянами.:
Население нашей страны обладает высокой степенью единства в смысле общих ценностей, культурной гомогенностью, активным межэтническим взаимодействием, которым могли бы позавидовать многие крупные государства, утверждающие с разной долей успеха идею единой нации среди своего населения. Причем население этих национальных государств (другими они себя не считают) в отличие от России не может даже разговаривать между собой на одном языке и его части воюют друг с другом десятилетиями. Достаточно назвать Индию, Испанию, Китай, Бразилию, Индонезию, Мексику, Нигерию, Филиппины, ‹ Пакистан, Турцию, Бирму и десятки других стран, где этнического и языкового однообразия нет, а концепция единой нации есть и реально сплачивает страну. В России – наоборот: есть реальное единство при сохранении этнокультурного разнообразия среди россиян, но нет представления о едином народе, его национальных интересах и национальной культуре.

Люди живут веками в России, бок о бок с русскими, украинцами, немцами, коми и прочими, работают вместе, женятся и растят детей, общаются между собой на одном языке.

Получается парадокс: люди живут веками в России, бок о бок с русскими, украинцами, немцами, коми и прочими, работают вместе, женятся и растят детей, общаются между собой на одном языке, а ученые и политики убеждают их в каких-то других мирах помимо «российского мира» – действительно древнего, реального, повседневного, жизненно важного для каждого.

Итак, сохраняющееся восприятие российского народа исключительно в формуле «дружбы народов», а не сложного единства, представляют догматические и националистические заблуждения, намеренно поддерживаемые внешними противниками России. Национальную идентичность россиян нужно утверждать более последовательно, и не только редкими высказываниями президента. Нужно прежде всего признать, что национальная идентичность, а значит российская нация, существует, а не есть просто мечта или задача для очередного «строительства». Дальше отрицать и разрушать российскость недопустимо. Нужно утверждать российский национализм как осознание и отстаивание национального суверенитета и интересов страны, укрепление национальной идентичности российского народа, утверждение приоритета самого понятия «российский народ». Всякие другие варианты национализма на основе этнических крайностей – от имени одного государство-образующего народа или от имени «дружбы народов» – несостоятельны и должны быть отвергнуты.

Владимир Малахов
СТИЛИЗАЦИЯ НАЦИИ – ГОСУДАРСТВА

   Владимир Малахов
   (род.1958)
   Доктор политических наук, сотрудник Института философии РАН, специалист в области зарубежной философии XX века, переводчик.
   Автор аналитических статей и полемических выступлений на темы национализма, этничности и расизма

ХАРАКТЕРИЗУЯ российское общество как культурно-плюралистическое, или многокультурное, я бы хотел избежать одного часто встречающегося недоразумения, а именно редукции культурной неоднородности современной России к поликонфессиональности и полиэтничности ее населения, унаследованной от Российской империи и Советского Союза.
Современное общество не может существовать вне унифицированного социокультурного пространства, нечувствительного к фольклорно-этническим различиям. Разумеется, никому не возбраняется демонстрировать знаки своей этнической принадлежности. Кто-то носит косоворотку, кто-то – тюбетейку, кто-то – ермолку. От этого ни в их жизни, ни в жизни окружающих ничего принципиально не меняется.

Фольклоризация культуры – модель весьма шаткая теоретически и крайне сомнительная практически. На практике она ведет к распаду общества на ряд взаимно изолированных «этнокультурных» сообществ, между которыми потом придется налаживать «культурный диалог», дабы избежать «конфликта культур».
Что касается теории, то данная модель, восходящая к традиционному понятию культуры, бессильна описать динамическую культурную реальность индустриального общества. Традиционное понимание культуры как выражения духа народа опирается на метафоры дерева (корни, ствол и ветви) или дома (фундамент, стены и крыша). Однако для осмысления культуры современных обществ более пригодной представляется метафора поля, на котором сталкиваются, соревнуются, переплетаются различные дискурсы, давая рождение новым, ранее не существовавшим дискурсам.

Кто-то носит косоворотку, кто-то – тюбетейку, кто-то – ермолку. От этого ни в их жизни, ни в жизни окружающих ничего принципиально не меняется.

Иногда подчеркивание культурной особости – лишь сопутствующий элемент политико-идеологической позиции, как то имеет место у петербургских неоязычников, образующих карликовые партии профашистского толка, или у татарских националистов из организаций типа Милли меджлис или «Иттифак». Однако гораздо чаще культурные самоидентификации индивидов лишены политической составляющей. Большинство молодежных субкультур равнодушно не только политике, но и к идеологии. Границы между ними проходят скорее по эстетическому, чем по идеологическому признаку. Совсем немногие посетители концертов группы «Гражданская оборона» интересуются смутными взглядами Егора Летова, а для фанатов «Спартака» гораздо более серьезным прегрешением является неправильный шарф, чем неправильное мировоззрение.

Что касается привязки культурной идентичности к этнической, распространившейся особенно широко в ходе «национально-культурного возрождения» начала 90-х годов, то здесь, как правило, имеет место стилизация групповых различий под «цивилизационные», или «этнокультурные». Лучшая тому иллюстрация – помпезные фестивали национальной культуры, время от времени устраиваемые по инициативе региональных бюрократий (например, в Якутии для якутов или в Оренбургской области – для казахов): простые люди, к которым обращены эти празднования, посещают их скорее из любопытства.

Равным образом мы чаще всего имеем дело со стилизацией, когда заходит речь о культурных различиях, пролегающих по линиям конфессиональных групп. Конфессиональная принадлежность современных россиян определяется не тем, в какую церковь они ходят, а тем, в какую церковь они не ходят. Большинство православных сегодня – это те, кто не ходит в православный храм, большинство католиков – те, кто не ходит в костел, а большинство (или, выразимся осторожней, значительная часть) мусульман – те, кто не ходит в мечеть.

Означает ли это, что проблема многокультурности применительно к России – химера? Никоим образом. В конце концов, совершенно неважно, насколько в самом деле велики (и существуют ли вообще) культурные различия между группами, описываемыми в этнических или конфессиональных терминах. Важно то, что эти различия переживаются в качестве культурных. Реконструирование и конструирование коллективной памяти, охватившее российские этнические меньшинства еще на излете перестройки, пустило глубокие корни в индивидуальном самосознании. За десять лет сформировались, а во многих случаях и приобрели прочную институциональную форму татарская и бунтарская, тюркская и вайнахская, панкавказская и исламская идентичности. Поэтому образы национальной консолидации, кажущиеся вполне универсальными и «включающими» в Москве, Петербурге и Волгограде, покажутся партикулярными и «исключающими» в Казани, Элисте и Махачкале. Не говоря уже о том, что и в мегаполисах Центральной России все больше землячеств, члены которых не могут (или не хотят) отождествиться с официальными образами нации-государства.

Алексей Чадаев
ЕВРОНАЦИОНАЛИ3М «ПОД ХОХЛОМУ»

   Алексей Чадаев
   (род. 1978)
   Кандидат культурологии, публицист, член Общественной палаты РФ

ОТКУДА БЕРЕТСЯ спрос на национальное строительство? Апологеты национализма более-менее внятно отвечают на этот вопрос: нация есть способ солидаризации, выстраивания жестких и дееспособных социальных структур – «фаланг». И это более чем востребованная вещь.
Разреженное, крайне неплотное пространство постсоветского социума состоит из атомов, почти не связанных друг с другом. Любая сколь-нибудь плотная структура, обладающая хоть немного внутренней связанностью – будь то этническая диаспора, территориальное землячество или сообщество коллег по какой-нибудь специфической деятельности, – входит в это пространство, как нож в масло, и может делать в нем все что угодно. Иначе говоря, разного рода азербайджанцы, чеченцы, «афганцы», «спортсмены», «тамбовские», «питерские» и т.п. внутри нашей системы обладают неограниченными возможностями: никто и никогда не может им ничего противопоставить. Они – хозяева жизни, если только им удается как-нибудь разделить сферы влияния друг с другом.

Но механизмы солидарности нужны русскому (читай – «постсоветскому») большинству не только для того, чтобы противостоять натиску агрессивных групп меньшинств. Навык солидарного, коллективного действия сам по себе является ценнейшим ресурсом позитивного развития. Если удается мобилизовать огромное число незнакомых друг с другом людей на какое-то большое общее дело – такие сообщества могут двигать горы, творить невозможное, изменять судьбы человечества.

   Русская цивилизация, русская история потенциально содержат в себе весь мир, а не только частную судьбу одного народа.

   Позитивную программу суверенного русского национализма не так давно изложил на Глобалрусе Дмитрий Ольшанский – в развернутой литературной форме собственных страхов. Картина получилась сколь жуткая, столь и малореалистичная – так что, читая, все время хотелось вскрикнуть: брось, Митя! Так сейчас даже в Киргизии не делают. На что уж те азиаты – но и то почитай никого не поубивали, а вместо того организованно кинулись осуществлять революционный шопинг, и нехудо поборолись с перманентным кризисом затоваривания, свойственным вообще капиталистической экономике.
   А уж у нас-то и подавно не с чего рисовать зловещие картины разинщины и пугачевщины. Жизнь не та, и люди не те. Киевщина, к примеру, что бы они там ни говорили, все ж таки более дикая волость, нежели столица нашей родины с ее ближайшими окрестностями; а там вообще все было по высшему стандарту: полумиллионный майдан – и ни тебе одной разбитой витрины (не говоря уже про галицко-донецкую морду)! Нет-нет, ныне благостен наш евробунт, осмысленный и милосердный. Цивилизованные люди, чего уж там.

Откуда, спрашивается, берется вся эта цивилизованность? На самом деле – от системы, обеспечивающей «внешний контур» процесса; причем ей достаточно работать даже не на уровне институтов, а на уровне норм и правил, т.е. на уровне культуры. Именно этот «внешний контур» подменяет собой смертоносную утопию, предлагая взамен ее безобидный формат. Мы больше не реализуем вековечную мечту нашего народа – вместо этого мы просто форматируем себя под структурное соответствие другим народам, чтобы иметь возможность общаться с ними на равных. У них есть национальная солидарность и основанные на ней жесткие типы социальной связанности? Значит, и нам надо. А то как же: эти стаей нападают, а мы поодиночке отбиваемся. Нехорошо. Русских людей обижают. Надо учиться давать сдачи. Только и всего.

Но я сегодня протестую против подобной логики именно в качестве русского. Для которого настоящим вопросом может быть только то, как обеспечить возможность совместного существования на едином пространстве самых разных сущностей – и наций, и групп, и даже индивидуальных «народов», состоящих из одного-единственного человека и не желающих ни с кем объединяться ради чего бы то ни было. А опускаться на уровень битвы во имя своей стаи, причем в системе, правила которой определяет кто-то другой, – для меня равносильно утрате себя. И потому евронационализм «под хохлому» я воспринимаю как худшее предательство, безотносительно к количеству разбитых витрин и морд.
Русская цивилизация, русская история потенциально содержат в себе весь мир, а не только частную судьбу одного народа. И мы обязаны хранить этот русский мир – в какие бы издержки нам это ни влетало. А потому русский человек не может, не имеет права быть националистом – если хочет оставаться русским.

Никита Гараджа
ГРАНИЦЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ РЕЗЕРВАЦИИ

   Никита Гараджа
   (род. 1977)
   Философ, публицист.
   Преподаватель философского факультета МГУ и ВГИКа

ПОПЫТКИ националистов убедить нас, что быть русским может любой принимающий ее культуру и интересы как высшую ценность, кажется, призваны отделить национализм от расизма. Но все же вряд ли эта логика даст исчерпывающий ответ на вопрос, почему татары, мордва, чеченцы и т.д. должны непременно связать свою судьбу с русским национальным государством. Да и действительно ли русская культура и интересы русской нации – это высшая ценность? Расизм, который апеллирует к биологической физиогномике, по крайней мере не отрицает за другим статус иного, пытаясь прямым насилием утвердить свое превосходство. Национализм же не хочет признавать самого этого иного, приносимого в жертву национальным интересам, которые выдаются за ценности. В этом ли признании заключена любовь к своему отечеству и национальной культуре?

Русский человек не имеет права ставить интересы своей страны и своего народа превыше интересов других стран и народов уже только потому, что слишком велика та доля исторической ответственности, которую возложили на себя наши предки.

Все же не нация рабски преданная своим интересам, но народ, служащий своему предназначению, может оправдывать свое существование и утверждать первостепенную значимость своей культуры среди других культур как наиболее полно раскрывающую идею человеческого рода. Ее ценность определяется не самим фактом существования, но тем, насколько национальные ценности удерживаются ее актуальными носителями. А значит, никакой национальной презумции быть не может, если мы не удерживаем своего ценностно-смыслового пространства или находимся в разладе с прошлым и будущим своего рода. Да, есть у наций разного рода «интересы» – обычно измеряемые, прямо или косвенно, в единицах какой-нибудь твердой валюты на душу населения. Но никто пока не доказал, что именно они соответствуют национальному призванию.

Национализм манит к себе прелестями порнографической обманки, иллюзией того, что есть некое безусловное оправдание для собственного существования только по праву рождения. Не строить нации в наше время – это юродство. Но как бы то ни было, не интересы, а только пространство вечности делает народы действительно свободными. Надломленный эйдос русского мира не втиснуть в границы национальной резервации. Да и слишком многих русские предали, когда отреклись от своего всемирно-исторического призвания, чтобы им позволили это сделать. Афганский врач, таджикский инженер, «дочь советской Киргизии» с картинки из учебника в любом случае будут кошмарить удовлетворенного своими интересами русского националиста. В конце концов в какую нацию записать горемыку-бомжа с московского вокзала?

Нельзя резать по живому. Как бы мы ни относились к национализму, следует иметь в виду что для России национальный проект означает неизбежное сужение пространства ее мира. Он затрагивает цивилизационные контуры величайшей в мире культуры, толкая ее на путь национального обособления. Русский человек не имеет права ставить интересы своей страны и своего народа превыше интересов других стран и народов уже только потому, что слишком велика та доля исторической ответственности, которую возложили на себя наши предки. Состоявшееся в 1990-е годы добровольное отречение России от своих обязательств по отношению к тем, кто поверил нам и пошел за нами, стало причиной катастрофы для множества народов. Они вырвались из средневековья, приняв русское покровительство и избежав тем самым колониального унижения – и теперь оказались вынуждены вновь погружаться в пучину безвременья, забываясь и деградируя. Но парадокс в том, что это циничное кидалово и саму Россию не только не осчастливило – но, напротив, поставило под сомнение саму возможность ее дальнейшего существования.

«Россиянство» – доктрина ельцинизма, явившаяся инструментом разрушения единства Большой России, возникла именно как синтез антисоветчины «демократов» и русского национализма «деревенщиков», нашедшего выражение в знаменитом распутинском призыве «перестать кормить нахлебников». В этом смысле национализм уже стал фактом русской истории, ее позорным и неизжитым до сих пор эпизодом. Актуальные носители доктрины «русского национализма» несут свою долю ответственности за катастрофу 1991 года, и рано или поздно им придется платить по счетам.

Федор Гиренок
МЫ НЕ АМЕРИКАНЦЫ

   Федор Гиренок
   (род.1948)
   Философ.
   Профессор, заведующий кафедрой философской антропологии МГУ

ЗАЧЕМ РУССКОМУ человеку империя? Во-первых, затем чтобы не быть нацией. Русские никогда не были нацией, никогда не ставили перед собой и не решали национальных задач. Мы не умеем этого делать. Для этого у нас нет национального самосознания.
Русские всегда были и будут идеей. Тем, чего нет, что невозможно осуществить. Мы всегда существовали в невозможности своего существования. Определяя себя как идею, мы определяем себя в качестве апофатиков-нигилистов, антиглобалистов. И одновременно в качестве романтиков, социально наивных людей. Всеединство – это отказ от возможности быть идеей. Призыв к растворению в фактичности. Конечно, глупо искать какую-то содержательную русскую идею. Мы не американцы. Это у них есть какая-то идея, мечта. А у нас ее нет. Если бы она у нас была, то мы бы ею владели, как владеют вещью. И овладев, стали бы нацией. Наша идея – это мы сами в невозможности нашего национального существования. Мы необратимо имперский народ. Быть для нас – значит быть империей.

Во-вторых, поскольку мы не нация, постольку мы всегда решаем наднациональные задачи. Если бы мы решали задачи нашего национального существования, то мы бы занялись удобствами жизни, комфортом существования. То есть мы построили бы цивилизацию. Но так как мы решаем наднациональные задачи, мы принуждены быть бедными при всем нашем богатстве. В любой момент жизни нам нужно во что-то верить. Нам нужна идеология. Имперскость нашего существования вынуждает нас постоянно обновлять государство, а не цивилизацию повседневной жизни.
Третья причина имперскости нашего существования – это наше безволие. У русских нет воли к власти. А это значит, что у нас нет пространства, в котором бы встречались возможность повелевать с возможностью повиноваться. У русских возможность повиноваться существует вне связи с возможностью повелевать. И наоборот. У нас повеление существует вне связи с повиновением.

Для того чтобы у русских появилась воля к власти, к земному, нужно, чтобы мы стали автономными индивидами. Чтобы мы перестали служить, научившись вращаться вокруг своего «Я». Чтобы создать такое вращение, нужно когда-то убить Бога. А также нам нужно еще и отказаться от души. Ведь пока у нас есть душа, а не сознание, мы все время будем делать не то, что нам выгодно, а то, что нам хочется. И в нас будет жить Бог, ибо он живет этим нашим хотением.
Русские существуют без воли к власти потому, что наше «Я» смещено из центра. Незамкнутость существования со смещенным из центра «Я» делает нас соборными, то есть беззащитными в столкновении с автономными личностями. Империя – это защита незащищенного соборного человека в момент его столкновения с автономным волевым началом. Тяготы существования соборного человека русская империя возлагает на государство и на Церковь. Забвение государством своего имперского назначения ставит русского человека на грань вымирания. Всякие попытки поставить соборную личность выше собора разрушают и личность, и собор.

Почему русские не нация? Почему мы не можем обойтись без имперского костыля? Почему мы даже президента понимаем как самодержца? Потому что у нас, у русских, бытие – это быт. В Европе быт больше, чем ничто, но меньше, чем бытие. В Европе бытие за пределами быта. Запредельность бытия делает возможной трансгрессию быта. В основе любого национального государства лежит бытовая трансгрессия. А это значит, для того чтобы была нация, Бог не нужен. Ей достаточно бытия. Новые империи, образующиеся сегодня в Европе и Америке, – это трансгрессировавшие нации.

Глупо искать какую-то содержательную русскую идею. Наша идея – это мы сами в невозможности нашего национального существования.

Поскольку русские превратили бытие в быт, постольку эта превращенность накладывает запрет на трансгрессию быта. И, следовательно, на возможность быть нацией. Русская империя – дело Бога. Нация – дело экономики и интеллигенции. Нацией может стать только тот народ, каждый элемент которого заставляет жизнь вращаться вокруг своего «Я». Ничто больше не должно иметь своего центра вращения. Поэтому западные нации составляют лейбницевские монады. Что может обеспечить взаимное притяжение монад? Только интересы. Интересы выше нации. В конце концов и нация – это все тот же определенный интерес, а не какая-нибудь самоценность. Русские не монады. У нас всякая целостность имеет свое «Я», свой центр вращения. И все эти центры смещены имперским сознанием. Если целью нации является интерес, то целью империи является сама империя. Любой нацией можно пожертвовать ради интересов. А империей нельзя. Потому что она не определена как содержание. Наоборот, ради империи можно пожертвовать интересами. Смещение «Я» из центра делает оправданной имперскую идею служения. Все это говорит о том, что Россия не может быть без русских. Без русских она станет Евразией. Пространственным понятием. Лесом и степью, которые может заселить кто угодно.

СПИСОК ИСТОЧНИКОВ

   1. Аннинский Л. А. Великороссы? / Л. А. Аннинский. Русские плюс. – М., 1998.
   2. Бердяев Н. А. Национальность и человечество // Н. А. Бердяев. Судьба России. Сборник статей (1914-1917). – М., 2004.
   3. Гараджа И. В. Отцы и дети россиянства // АПН, 9 сентября 2005 г.
   4. Гиренок Ф. Эйдос русской империи // Русский журнал, 20 октября 2005 г.
   5. Гулыга А. Формулы русской идеи. Цитируется по: ‹http://www.patriotica.ru/religion/gulyga_rusidea.htm›
   6. Гумилев Л. Н. От Руси до России. – М., 2004.
   7. Данилевский Н. Я. Россия и Европа / Н. Я. Данилевский. Россия и Европа. Взгляд на культурные и политические отношения славянского мира к германо-романскому. – СПб., 1995.
   8. Ильин И. А. Почему мы верим в Россию / Сочинения в 3 томах. Т. 1. – М., 2006.
   9. Котляревский С. А. Оздоровление / Вехи. Из глубины. – М., 1991.
   10. Лихачев Д. С. Заметки о русском / Д. С. Лихачев. Избранные работы в 3 томах. Т. 2. – Л., 1987.
   11. Малахов B. C. Осуществим ли в России русский проект? // Отечественные записки, 2002, № 3.
   12. Павловский Г. О. Тренировка по истории. Мастер-классы Гефтера. – М., 2004.
   13. Померанц Г. По ту сторону своей идеи //Дружба Народов, 2001, №3.
   14. Розанов В. В. Легенда о Великом инквизиторе Ф. М. Достоевского / В. В. Розанов. Литературные очерки. О писательстве и писателях: Собрание сочинений под общей редакцией А. Н. Николюкина. – М., 1996.
   15. Солженицын А. И. Как нам обустроить Россию // Специальный выпуск. Брошюра к газете «Комсомольская правда» от 18 сентября 1990 г.
   16. Соловьев B. C. Сочинения в двух томах. Т. 2. – М., Мысль, 1988. С. 290-323. (Цитируется по: ‹http://lib.ru/HRISTIAN/SOLOWIEW/dostoevsky. txt)
   17. Тишков В Л. Российский народ как европейская нация и его евразийская миссия // Политический класс, июнь 2005 г.
   18. Трубецкой Н. С. Верхи и низы русской культуры (Этническая основа русской культуры) / История. Культура. Язык. – М., 1995.
   19. Федотов Г. П. Судьба и грехи России. Т. 2. – СПб., 1992.
   20. Чадаев А. В. Быть русским // Русский журнал, 29 июля 2005 г.
   21. Чернышев СБ. К возобновлению русского // Русский журнал, 14 июля 1997 г.
   22. Шафаревич И. Обособление или сближение? (Национальный вопрос в СССР)//Из-под глыб. Сборник статей. – Paris: YMCA– Press, 1974.
   23. Шубарт В. Европа и душа Востока. – М., 2000.

Елена Пенская Русская гамма

Вместо предисловия Лев Аннинский НЕРУССКИХ ДЕЛАТЬ РУССКИМИ

Николай Данилевский ХАРАКТЕР РУССКОГО ГОСУДАРСТВА

Владимир Соловьев ПУТЬ ВНУТРЕННЕГО ПРИМИРЕНИЯ

Николай Бердяев ЧТО ТАКОЕ НАЦИОНАЛЬНОСТЬ?

Василий Розанов ДУХ СОСТРАДАНИЯ И ТЕРПИМОСТИ

Сергей Котляревский САМОСОХРАНЕНИЕ ДУХА

Николай Трубецкой ПРОСТРАНСТВО РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ

Георгий Федотов МОСКОВСКИЙ ТИП РУССКОГО ЧЕЛОВЕКА

Иван Ильин ПОЧЕМУ МЫ ВЕРИМ В РОССИЮ?

Вальтер Шубарт ЕВРОПА И ДУША ВОСТОКА

Игорь Шафаревич ВСПОМНИТЬ ОБ ОБЩЕЙ ИСТОРИИ

Лев Гумилев ПРАВО БЫТЬ СОБОЙ

Дмитрий Лихачев МЫ ГРАЖДАНЕ ВЕЛИКОГО СОЮЗА

Александр Солженицын СОДРУЖНОСТЬ НАЦИЙ

Лев Аннинский ВЕЛИКОРОССЫ?

Михаил Гефтер КУЛЬТУ РА РАЗЛИЧИЙ

Арсений Гулыга ФОРМУЛЫ РУССКОЙ ИДЕИ

Григорий Померанц РАЗНОРОДНОСТЬ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ

Сергей Чернышев ВОЗВРАЩЕНИЕ «РУССКОГО»

Валерий Тишков РОССИЙСКИЙ МИР

Владимир Малахов СТИЛИЗАЦИЯ НАЦИИ – ГОСУДАРСТВА

Алексей Чадаев ЕВРОНАЦИОНАЛИ3М «ПОД ХОХЛОМУ»

Никита Гараджа ГРАНИЦЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ РЕЗЕРВАЦИИ

Федор Гиренок МЫ НЕ АМЕРИКАНЦЫ