Алекcей Чадаев
Константы русской политической культуры

В ПОИСКАХ ЯЗЫКА

   Брошюра, которую вы держите в руках, явилась итогом необычного эксперимента, начавшегося летом и продолжившегося осенью 2006 года. В июне в Москве впервые прошли Дни русской политической культуры – своеобразный интеллектуальный фестиваль, объединивший самые разные мероприятия: публичные лекции, круглые столы, дебаты, концерты, литературные чтения и так далее. Центральная идея, заложенная в основу этого мероприятия, – создать пространство, в котором допустимо и уместно было бы обсуждать ценностные основания современной российской государственности и актуальной политики. Причем не только в узком кругу профессионалов – политиков, политологов, политических журналистов, а самым широким списком, в котором могут быть представлены философы, историки, писатели, драматурги, музыканты и публичные фигуры, пользующиеся авторитетом в самых разных сферах: от известных тележурналистов до церковных иерархов. Дни русской политической культуры и стали тем местом, где беседовали духовный вождь митрополит Кирилл и партийный вождь Андрей Исаев, фантаст Сергей Лукьяненко и философ Александр Дугин, тележурналист Владимир Соловьев и театральный режиссер Кирилл Серебренников, именитый кинорежиссер Андрей Кончаловский и светская львица Ксения Собчак и многие другие. Зачем собирать вместе столь разнообразную публику, как и о чем могут говорить все эти люди? Или, поставив вопрос иначе: есть ли вообще какой-то единый язык, на котором все они могут обсуждать между собой и с нами вопросы, касающиеся нашего общего существования в едином государственном и культурном пространстве? В процессе проведения Дней наиболее рельефно проявилось, что их главная задача – поиск и формирование языка, на котором эта дискуссия в принципе может вестись. Все те, кто выступал с лекциями, в ходе дебатов – каждый со своей стороны, исходя из своего профессионального и жизненного опыта – пытались давать ответы на вопросы и пробовали на вкус разные определения ключевых понятий русской политической культуры, которые они же, лишь немногим ранее, выдвигали в качестве значимых.
   Центральным вопросом Дней стал сам концепт русской политической культуры. К политической культуре было отнесено все то неполитическое, из чего и растет политика: вера, традиция, менталитет, искусство, представления о жизни, укладе, исторической памяти, даже о моде. Ни одна из этих сфер не является политической в собственном смысле, но каждая из них очень сильно влияет (и даже во многом предопределяет) формирование политических институтов. Таким образом, говоря о политической культуре, мы говорили о всем том, что находится на грани сфер политики и неполитики, где последняя состояла из искусства, философии, истории, быта – культуры в самом широком понимании этого явления. Календарным стержнем осенних Дней стало 4 ноября – День народного единства. Праздник, совсем недавно пришедший в жизнь наших сограждан, еще только начинает обрастать собственной праздничной ритуалистикой и мифологией. Отметив его уже дважды, люди до сих пор расходятся во мнениях: то ли праздник призван обидеть поляков, то ли – компенсировать отмененный выходной день 7 ноября, то ли это еще одно движение навстречу православному календарю. На самом деле центральная идея этого праздника – подчеркнуть мысль об изначальном народном первоисточнике любой власти, о самоорганизации граждан как основе политических институтов.
   История 1613 года рассказывает нам про то, как в условиях катастрофы всех без исключения государственных институтов люди, объединившись на основе низовой гражданской инициативы, сначала освобождают страну от оккупантов, а потом устанавливают форму правления, которую считают справедливой и естественной для своей страны. Таким образом, базовая первооснова праздника 4 ноября связана именно с ментальными историческими основаниями русской политической культуры.
   4 ноября – первый общенациональный праздник в новейшей российской истории, привязанный к исторической дате, находящейся за пределами ХХ века.
   И 12 июня – День России, и 9 мая – День Победы в Великой Отечественной войне, и 1 мая – Праздник Весны и Труда, все они стали наследием годов 1900-х. Отмечаем мы, конечно, и Новый год, и Рождество Христово – древнейшие мировые праздники. Но праздники эти именно мировые, а не российские национальные. Одной из задач большого проекта русской политической культуры стало восстановление исторической преемственности через определение места современной демократической России в общем контексте всей русской истории. Сегодня мы можем уже с расстояния пройденных лет несколько абстрагироваться от спора красных и белых и уж тем более от спора о том, с какого момента история страны свернула с «истинного пути» и начались ее искажения под чуждыми национальному духу влияниями: при Иване, Петре, Владимире, Иосифе… Мы можем уже воспринимать всю русскую историю в едином непрерывном контексте непосредственно от первых русских князей до действующего Президента РФ.
   Ценность лекций и дебатов, состоявшихся в ходе прошедших Дней РПК, состоит в непрекращавшейся интенсивной работе по поиску и уточнению современных определений и терминов русской политической культуры. Казалось бы, можно поставить под вопрос все эти поиски на том основании, что ими занимались непрофессионалы от политики. Но результаты их работы показывают: знаменитая шутка о том, что в политике профессионалом себя чувствует каждый, на самом деле никакая не шутка. Ибо базовая идея демократии – в том, что сам статус гражданина уже содержит в себе все необходимые политические права и полномочия.
   Дни РПК стали сознательным выходом за рамки профессиональных сообществ и профессиональных языков. Дело становления русского политического языка и не может быть ограничено узким кругом профессионалов от политики. Как война – согласно еще одной известной и очень правдивой шутке – слишком серьезное дело, чтобы доверять его военным, так и политическая культура – слишком серьезная сфера, чтобы оставлять ее только политикам.
   Политический язык – это универсальный язык коммуникации на темы, которые касаются всех. Из этого следует, что здесь не может быть более компетентных и менее компетентных. Более того, это то поле, где сам ввод компетенции (по любому критерию!) уже является ошибкой. Задача профессионалов – политиков, политологов, экспертов – состоит в том, чтобы обеспечить каждому возможность высказывать и дискутировать таким образом, чтобы дать некий «полезный выход» из дискуссий. Профессионализм здесь – быть модератором, экспертом, консультантом, снабжать политическую дискуссию необходимым аппаратом, но ни в коем случае не пытаться ограничить ее собой. Как это получилось – судить теперь «профессиональным гражданам», читателям.
   Алексей Чадаев

I. РУССКОЕ

Россия

   Россия – страна куда более русская, чем СССР. И не только по этнокультурному составу населения. Коммунистический режим мог позволить себе вести свою историю от 1917 года, игнорируя или произвольно пользуясь всем, что было до этого. Россия же – хотя бы в силу имени – вынуждена нести бремя преемственности по отношению к исторической русской государственности. Разумеется, СССР тоже был страной русского языка и русской культуры, но он никак не соотносил себя с политической традицией этой культуры. Советский Союз мог себе это позволить – потому что не был демократией. СССР мог игнорировать любое большинство, приписывая государству монопольное право выступать от его имени. Россия не может себе этого позволить именно потому, что является демократическим государством.
   Сказать «традиция» – значит взять на себя очень жесткие обязательства. В частности, признать некоторые вещи неизменяемыми. Если твой прадед строил храм, ты не можешь его снести и поставить взамен нужник – даже если сам не веришь в Бога. Все поколения нации одновременно участвуют в историческом творчестве, и ты, как ныне живущий, действуешь не только «за себя», но и за всех тех, кто жил до тебя и будет жить после, осознавая свою ответственность перед ними. Поэтому демократическая Россия – это государство прошлого, настоящего и будущего русской нации. [1 - Чадаев Алексей. Русское. Русский Журнал. 27 октября 2006 г.]
   Алексей Чадаев

Быть русским

   Любая социальная общность существует не по отдельности в каждом человеке, а как бы «между» людьми, то есть является их неотчуждаемым общим. И рушится в тот момент, когда перестают быть общими для всех те ценности, вокруг которых эта общность организована. Эти ценности вроде бы бесплотны, их как бы нет без людей, составляющих общество, но в качестве сущего они возможны лишь «над» людьми, отдельно от каждого из них.
   Нет никакого другого способа собрать людей вместе, кроме как предъявить им какую-либо ценность, которую каждый из них мог бы посчитать своей, но при этом никто не имел бы возможности присвоить ее себе. Не может быть общей ценности, если ее носители уже заранее определены и номинированы. Отсутствие точного критерия неизбежно приводит к попыткам измерять степень ценностного соответствия произвольно. Жрецы национального дискурса становятся в позицию судей, назначая по собственному соизволению, кого считать правильным, а кого записывать в «нерусь» или «вырусь». Разумеется, решения этих «инстанций» моментально оспариваются, а между ними самими возникает конкуренция, принимающая подчас самые неблагопристойные формы.
   На Западе роль нормоустанавливающей инстанции по умолчанию выполняло государство, которое, собственно, и объявлялось национальным. Государство – строитель, организатор и вдохновитель нации; придание государственности статуса национальной есть одна из форм солидаризации, объединения властвующих и подвластных. Иерархия статусов, идущая от власти, тем самым и оказывается легитимной национальной иерархией. В этом смысле нация и национализм – это инструмент государственного строительства.
   Но русская цивилизация, русская история потенциально содержит в себе весь мир, а не только частную судьбу одного народа. И мы обязаны хранить этот русский мир, в какие бы издержки нам это ни влетало. А потому русский человек не может, не имеет права быть националистом – если хочет оставаться русским. [2 - Чадаев Алексей. Быть русским. Русский Журнал. 4 июля 2005 г. http://russ.ru/layout/set/print//politics/docs/byt_russkim]
   Алексей Чадаев

Русский универсализм

   Почему социалистическая система не выдержала конкуренции? Одна из причин этого заключается в том, что советский сталинский социализм противоречил свойственному человеку эгоизму, и эта особенность человеческой природы вступила в конфликт с реально существовавшим тотальным социализмом.
   Но главная причина не в этом конфликте, а в самом русском характере. Наша главная ошибка заключается в том, что как марксизм, так и либерализм у нас считают универсальными теориями. А восприятие каких-либо идей в качестве универсальных – глубочайшее заблуждение. Универсализм – это игнорирование культуры. Идея Маркса о всесторонне развитом человеке так же утопична, как и идея свободного гражданина государства Ирак. И с этой точки зрения Джордж Буш такой же большевик, как и Ленин, который полагал, что политика определяет культуру.
   Тем не менее весь исторический опыт свидетельствует о наличии культурологического детерминизма: культура определяет политику, а не наоборот. Если культура это делать перестает, государство разваливается. Так оно развалилось в конце прошлого века. И причина этого – насилие над русской культурой, попытка загнать ее в прокрустово ложе универсализма, парадоксально не вмещающего в себя горизонты русского. [3 - Кончаловский Андрей. Из лекции, прочитанной в рамках Дней русской политической культуры в РГГУ 3 июня 2006 г.]
   Андрей Кончаловский

Русский народ

   Русский народ – это не ориентированный на самовыживание народ-интраверт, который хочет построить свою маленькую Литву со своей маленькой литовской культурой и в ней существовать.
   Русский народ – это народ, который на протяжении всей истории строил государство, расширяясь и толерантно включая в себя другие народы. Он не переваривал их в едином плавильном котле, как это делали Соединенные Штаты.
   Русским становится любой человек, объявивший себя русским, думающий по-русски, уважающий русскую культуру и ставящий интересы русского государства превыше всего.
   Самая великая русская императрица – немка Екатерина II, самый известный русский политический деятель XX века – грузин Сталин, самый великий русский поэт Пушкин имеет эфиопские корни, и так далее. Достоинство русских не исчерпывается этническим происхождением или кровью. [4 - Исаев Андрей. Из выступления на дебатах «Русская политическая традиция. Преемственность и преемничество» 30 октября 2006 г.]
   Андрей Исаев

Русский характер

   В России исторически сложилось особое отношение к деньгам. Например, у Чехова один из героев говорит: «Я так понимаю: ежели как простой человек или господин берет даже самый малый процент, то уже есть злодей, – в таком человеке не может правды существовать». Кто имеет деньги – злодей, в народе к нему негативное отношение. Это отношение до сих пор определяет, почему люди не любят работать, хотя у них появилась возможность неплохо зарабатывать.
   Русский человек абсолютно непритязателен с потребительской точки зрения. В силу и географических, и климатических условий он может довольствоваться самым малым. В русской ментальности отсутствует стремление к потреблению: одна из важных черт русского характера – это аскетизм, отрешение от земных дел. Святые люди не должны работать. Структурный же механизм капитализма строится на потреблении. Именно оно провоцируется и становится условием товарного производства, которое должно быть рентабельно.
   Часто говорят, что русский человек терпелив. Терпение – вещь великая, иначе бы все давно взорвалось к чертовой матери, но оно одновременно и тормоз для развития. Русскому человеку, как говорил Бердяев, свойственно разрушение – он будет вымирать, деградировать, спиваться, но молчать, – и это саморазрушение серьезная опасность. Русский человек может выдержать все – и строительство коммунизма, и освоение целины, и самую страшную войну. Это одновременно и сила, и слабость русской ментальности. Строить капитализм и вообще экономически успешное общество в таких условиях очень сложно.
   Когда открылись шлюзы и в нашу политику хлынул поток либерализма, ничего хорошего из этого не получилось. Либеральная политика повергла многих в шок, и до сих пор люди оправляются от потрясения. Дефолт пролетел над русским человеком, как метеор, а он так и не понял, что это было. Русская ментальность осталась по другую сторону политической и экономической реформы.
   Как ни парадоксально это звучит, но Россия осталась крестьянской страной с кругом этических ценностей времен неолита: очень узкий круг доверия (доверяют только родственникам или очень близким людям, в то время как в обществе, где возникли города, буржуазия и пролетариат, круг доверия очень широк), низкий уровень самоидентификации. У нас нет строгого этического кода, у нас любой закон можно нарушить, а власть рассматривается как лицензия на богатство. Между прочим, это одна из черт, свойственных христианскому государству, в котором доминирует христианское сознание. Именно в силу этого, если не заниматься культурологией, любое политическое развитие очень сложно прогнозировать.
   Русский человек до сих пор живет в общине. Общинное сознание, при котором уравниловка важнее всего, очень трудно сломать. Сломать пытались многие – Петр I, Ленин, Троцкий. Сталин «ломать» перестал и сказал: правильно, продолжайте жить так же и разрешил мужику делать то, что он хочет. Самое главное соблюсти принцип уравниловки, а богатых можно на Север сослать.
   В XIX веке Бердяев предупреждал: «Мы должны усвоить себе некоторые западные добродетели, оставаясь русскими». Он имел в виду перевоспитание русского характера. Перевоспитать кого-либо сейчас нельзя, но ориентировать русского человека на переоценку ценностей необходимо. У нас не получится ни экономики, ни политики до тех пор, пока не произойдет самое главное – реформа национального сознания. [5 - Кончаловский Андрей. Из лекции, прочитанной в рамках Дней русской политической культуры в РГГУ 3 июня 2006 г.]
   Андрей Кончаловский

Соотечественники

   Россия – пропорционально своей реальной численности – имеет гигантскую диаспору. Например, очень большую диаспору, распространенную по всему миру, имеют китайцы, ее численность – 50 млн. человек, или 3 процента по отношению к населению Китая. Россия же имеет диаспору, сопоставимую с ее населением. Ее численность оценивают в 30 млн. человек – это фактически четверть населения страны.
   Наша диаспора сформировалась в течение очень короткого времени в результате крушения и исчезновения нескольких государств – это группа выживших при кораблекрушении. Государство оставило их за своим бортом в результате Беловежского соглашения: они сами никуда не уезжали, не собирались этого делать и никому не давали права переселять их в другую страну. Тем не менее это произошло.
   В течение более чем десяти лет Россия представляла собой некий странный промежуточный транзит, транзитный коридор, в котором присутствовало несчитанное и не считаемое в принципе число людей без гражданского и политического статуса. Это было принципиально для административной системы 90-х годов, потому что она не замечала человека, если ему не присвоен административный статус.
   В России с начала 90-х годов начало формироваться государство, в котором присутствовали гигантские массивы людей, не включенных в это государство ни политически, ни социально, но включенных в него экономически, как правило теневым образом. В итоге возникла парадоксальная ситуация: государство вроде бы дружественно по отношению к соотечественникам (все наши правительства без исключения посылали сигналы дружбы, любви, признательности и приглашали соотечественников возвращаться), а реально административная система не была заточена под работу ни с приезжающими соотечественниками, ни с диаспорами за рубежом. А они, приезжая, превращались без своего желания в нелегальных эмигрантов, просто потому, что система не могла их легализовать. Возникла ситуация, когда граждане страны относятся очень приязненно к своим соотечественникам на расстоянии, когда их не видят. Но когда те приезжают, их рассматривают как нелегальных эмигрантов.
   Эта административно-политическая шизофрения превращала нашу политику в подобие ситуации в коммунальной квартире, когда члены семьи не в состоянии урегулировать свои проблемы, потому что рядом живут соседи, развешивают свои кальсоны, варят борщ, некоторые просто вытаскивают кошелек, беззлобно, просто потому, что все живут в неправовом пространстве.
   Чтобы вести разумную и справедливую политику в отношении своих соотечественников, мы в первую очередь должны сами осознать, что Россия – это государство русской политической культуры, это государство русской цивилизации. Россия возникла и создана русской цивилизацией, так же, как и Советский Союз, так же, как перед этим Российская империя. И не надо бояться и стыдиться слова «русский». Нет другого способа интегрировать многочисленные народности, нации, вероисповедания в составе одного государства, как через признание того, что это государство русской цивилизации.
   Поэтому русские граждане, наши соотечественники за рубежом не являются людьми двойной лояльности. Это лояльные граждане своих стран, но для России работа с ними не менее важна, чем интеграция разных обществ внутри страны. Это интеграция в первую очередь через русский язык, русскую культуру и развитие ее не только внутри страны, но и в ее местных разновидностях. Иначе говоря, русский мир существенно шире административных границ новой демократической России, и его субъектами являются наши соотечественники, которые имеют на русское равные с нами права, и по отношению к которым мы имеем вполне определенные обязательства. [6 - Павловский Глеб. Из выступления на пресс-конференции на тему: «Всемирный конгресс соотечественников и русский мир как новая политическая реальность» 27 октября 2006 г.]
   Глеб Павловский

Оранжевая Малороссия

   Ситуация украинского Майдана крайне интересна для политического и социального анализа. Когда на Украине разворачивались революционные события, когда то один, то другой кандидат в президенты уверял народ в своей победе, в молодежной интернет-среде Украины наблюдалась определенная паника, и, на мой взгляд, довольно странная. Можно было, например, прочитать о том, что русские танки уже стоят на Крещатике, что их там уже видели, что русские десантники приехали из Москвы в пломбированных вагонах и сейчас кинутся захватывать власть.
   Когда наконец украинский народ сделал свой политический выбор, нам ничего не оставалось, как поздравить дорогих граждан Украины с тем, что они все же его сделали. И мы должны радоваться тому, что, когда через несколько лет они поймут, как их обманули, у украинского народа не будет никаких оснований винить в этом Россию, потому что это был выбор Украины, а не России. [7 - Лукьяненко Сергей. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры 27 октября 2006 г.]
   Сергей Лукьяненко

Русский язык

   Есть реликтовый русский эмигрантов первой волны. Есть сомнительный русский эмигрантов второй. Есть чудовищный русский эмигрантов третьей (колбасной) и четвертой (предпогромной). Именно их – третьей-четвертой – сейчас в основном и печатают. А в толстых журналах – практически только их, потому что у них есть пособие и на исторической родине они ищут исключительно лавры.
   Есть язык литературных «негров», опознавательная черта которого – кукиш в кармане, хоть разок, но непременно показанный подлинным автором титульному. Так, в одном из романов Марининой несравненная Каменская, рассуждая о кошечках, каламбурит на тему фелинизма и феллацио. Вы можете представить себе такую шутку в устах женщины – майора милиции? Да хоть подполковника!
   Есть литературный язык сексуальных меньшинств с ключевыми словами для посвященных: «верхний», «нижний», «тема», «система» и т. д. Ну и, понятно, никого сегодня не удивят ни «дорожка», ни «герыч», ни сами по себе «наркоши» – и в роли персонажей, и на правах авторов. Хотя как раз здесь издатель может угодить «под статью».
   Есть особый язык гламура – и гламура для бедных, более или менее восходящий к гумилевскому: «Мы в ресторане молча пили кьянти». Бедность тут как абсолютная, так и относительная: взгляд на богатых глазами интеллигентной прислуги («Мочалкин блюз», «Девушки Достоевского» и т. п.) или зависть «телок на миллион долларов» к «телкам на миллиард» у Оксаны Робски и иже с ней.
   Есть язык страсти, который, как известно, получается по-русски либо медицинским справочником, либо матерщиной. Либо, добавлю я от себя, пародией. Среди немногих счастливых исключений – проза Эргали Гера и Сергея Болмата (пяти – десятилетней давности, но более свежих примеров привести не могу).
   Есть – и набирает силу – сетевой язык: причудливое сочетание всех вышеупомянутых в произвольных пропорциях плюс всякие там «имхо», «преведы» и «смайлики». Есть романы, написанные наполовину (или только) на нем – у Сони Адлер, Дмитрия Бавильского, Виктора Пелевина. А недавний однотомник писательницы в третьем поколении (и литературной скандалистки в первом) Анны Козловой называется «Превед победителю». [8 - Торопов Виктор. Языки живые и мертвые. Русский Журнал. 14 февраля 2007 г.]
   Виктор Торопов
//-- Русская нация --//
   Если нация не решится признать себя нацией, то она не будет существовать, и ничто, никакая «аппаратура» не поможет ей защититься от чего бы то ни было. Она всю эту аппаратуру просто сдаст и съест, оптом и в розницу.
   Мы постоянно повторяем, как заклятье: «нужна политическая воля». Какая? Чья? Если это политическая воля, а не личная, то у нее должен быть политический субъект. А политическим субъектом может быть только нация. Заметьте, что Путин то вспоминает слово «нация», то снова забывает, выравнивает его – начинает говорить о «многонациональном народе» и т. д. А сегодня он опять «вспомнил» это слово, [9 - Обращение Президента России Владимира Путина от 4 сентября 2004 года. – Прим. ред.] и в довольно жестком контексте: «мобилизация нации перед общей опасностью». Правильно понятая «мобилизация нации» и есть, собственно, предъявление субъектности, следующий шаг уточнения, политической систематизации национального субъекта, агента государственного действия от имени государства Россия.
   Возникновение нации у нас, если брать предысторию, имело только два такта. Первый, довольно слабый – это учреждение Российской Федерации, 1990–1991 годы. Второй, куда более сильный и страстный – Чечня и борьба сперва армии, а затем и всей России с «независимой Ичкерией». Хорошо это или плохо, я даже не обсуждаю. Так вышло – идентичность России сформировалась фактически по ходу войны на Кавказе. И сегодня, очевидно, выявляется необходимость третьего такта суверенизации. Оказывается, первые два были недостаточными: в сумме они не дают нам необходимого уровня прочной идентичности.
   Если мы не хотим, чтобы это превращалось в вопрос воли – воли, которую бы нам диктовал тот или иной политический самозванец, – надо ускорить процесс формирования политической системы, в которой участвовали бы реальные группы интересов. Либо надо вообще отказываться от модели демократии – как языка, как дискурса. Но как раз это и грозит возвратом в казни египетские.
   И единственный путь – укреплять способность жителей Земли Русской быть российской политической нацией. [10 - Павловский Глеб. Интервью «Русскому Журналу» «Судороги рождения нации». 6 сентября 2004 г.]
   Глеб Павловский

II. РУССКИЙ МИР

Россия – Запад

   Формирование политической мысли в России проходило в контексте оппозиции Россия – Запад. И сегодня не следует забывать, что мы – восточные европейцы, так как Европа всегда делилась и до сих пор делится на восточную и западную сферы влияния. И если мы посмотрим на историю России, то увидим, что борьба между Западом и Востоком, между Византией и Римом шла всегда и не прекращается до сих пор.
   Западная Европа всегда пыталась вовлечь Россию в сферу своего влияния, не только политического, но и идейного. Когда-то Западу это удавалось в большей степени, когда-то – в меньшей. Но противостояние латинской и византийской идей никогда не прекращалось. Именно в силу того, что наша история была связана с православием и византийской религией, мы находились и находимся по другую сторону этого водораздела. Железный занавес лежал не между капитализмом и социализмом, он лежал и лежит между западным и восточным образом мышления. Между поляками и русскими этот занавес гораздо сильнее, несмотря на то, что у нас общая граница, чем например, между русскими и сербами. В силу того, что культура наша, как и сербская, является византийской.
   Византийской культурой заложен метод русского мышления. Кстати, либеральные идеи для Запада то же, что для России матрешка: мы матрешками торгуем, а они – либеральными идеями. Приезжают и начинают поучать, как надо строить наше государство.
   Запад до сих пор не понял, что русская нация хоть и белая по цвету кожи, но совсем другая. Как писал один англичанин: «Проблема русских в том, что они белые. Если бы они были в какую-нибудь полоску, крапинку, то мы бы не думали о том, что они точно такие же, как мы».
   А мы действительно не такие, как они. Однако проблема заключается в том, что мы и сами не можем понять, что мы – не как они. Так же как нельзя понять по матрешкам, что такое Россия, невозможно понять Запад, видя в нем только либеральное начало.
   Наше представление о Западе как о рае на земле до сих пор сохраняется. И поскольку при советской власти он нам действительно казался раем, прежде всего потребительским раем, мы не оставляем попыток создать у себя некий западный рай.
   Русская политическая мысль очень сильно преклоняется перед так называемым западным миром. Между тем, уже сегодня разговоры о золотом миллиарде перестают быть актуальными. Запад начинает понимать, что нельзя либерализировать все рынки. И можно понять слова Туркмен-баши, который говорил: «Какой капитализм? У меня люди на верблюдах ездят, это невозможно, зачем людей мучить».
   Мы должны отдавать себе отчет в том, что немедленно открыть рынок и построить западный рай в России невозможно. Да и сам Запад находится на пороге колоссального кризиса – кризиса индивидуализма, – от которого нас уберегает до сих пор свойственная русскому человеку восточная общинная традиция. [11 - Кончаловский Андрей. Из лекции, прочитанной в рамках Дней русской политической культуры в РГГУ 3 июня 2006 г.]

   Андрей Кончаловский

Патриотизм

   Сложно представить, что люди, сидя у себя дома за водкой, или за зеленым чаем, или еще за чем-нибудь, говорят о Родине и выпивают за это стоя, исполненные патриотизма. Наверное, это и не нужно. Потому что любовь к Родине не проявляется в каких-то громких лозунгах или в чтении гимна по утрам и вечерам. И в прочей атрибутике не проявляется.
   Любовь к Родине проявляется, если тебе хорошо в той стране, в которой ты живешь, если ты гордишься своими олимпийскими медалями, если ты гордишься людьми, которые живут в твоей стране, если когда ты куда-то уезжаешь, то уезжаешь не с чувством того, что как у нас все плохо, а у них все хорошо, а с тем, что тебе тоже есть чем гордиться, что есть некая самобытность культуры, есть некие ценности, которые настолько дороги и незаменимы для каждого человека, что он не может мыслить себя вне этой страны и вне этой культуры. [12 - Собчак Ксения. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры 27 октября 2006 г.]
   Ксения Собчак

Консерватизм

   Что такое традиция на языке философии и на языке политического мышления? Это консерватизм. Консервация сохранения.
   В массовом сознании до недавнего времени консерватизм был почти ругательным словом: ну ты, консерватор. Консерватизму противопоставлялось нечто новое, прогрессивное, обращенное в будущее, и это было понятно, это тоже произрастало из нашей политической философии XX века, которая предполагала разрушение традиции как нормы бытия. Сейчас настало время переосмысления понятия консерватизма.
   Русская политическая мысль всегда включала в себя идею консерватизма.
   Что такое консервативное начало, можно показать на примере Церкви.
   Церковь призвана сохранять традицию – мы в данном случае используем русское слово «Предание»: в переводе на латинский язык это и будет традиция. Церковь сохраняет Предание – Предание с большой буквы – и является источником вероучения: в него входит и Священное Писание как часть Предания, и весь тот поток жизни Церкви, который имеет нормативное значение для людей.
   Что же и как она сохраняет? Она сохраняет апостольскую веру, то, чему она научена Христом через апостолов, она сохраняет ядро духовных и нравственных идей и ценностей. Это ядро является для верующих идеей, абсолютной истинной, потому что получено от Бога, через поколения.
   А вот что нужно делать, чтобы эта истина усваивалась разными народами, в разные эпохи, в разных культурах, на разных языках? Как нужно передавать эту истину, как ее сохранять? Можно ее просто законсервировать, никак не менять, не двигать. Но в таком случае где гарантия, что каждое последующее поколение людей будет эту истину принимать? Где гарантия, что для каждого последующего поколения людей эта истина не будет отождествляться с неким плюсквамперфектом, потерявшим всякое значение для современной жизни?
   Поэтому задача и миссия Церкви заключается в том, чтобы каждому последующему поколению людей передать незыблемый корпус идей, но передать его на языке, понятном для современного человека. Консерватизм же заключается в том, чтобы послание Церкви, несмотря на то что его содержанием являются истины, уходящие в глубочайшую древность, было актуальным для людей.
   Консерватизм, если он желает быть актуальным, понятным, творческим и созидательным, должен всегда сохранять то ценное, что для людей является непреходящим, но сохранять таким образом, чтобы ценное и непреходящее всегда было понятно и актуально для каждого последующего поколения. [13 - Митрополит Кирилл. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры.]
   Митрополит Кирилл

Идеальное измерение политики

   Русская политическая мысль была не просто политической, а духовно-политической мыслью. Это значит, что духовные и религиозные задачи она предлагает решать политическими средствами. То есть для политических мыслителей, для правителей смыслом и целью их деятельности никогда не были какие-то реальные, практические, приземленные результаты. Всегда ставились высокие, и прежде всего духовные, цели, которых достигали политическими средствами.
   Политическая система России на протяжении веков выстраивалась на фундаменте духовных целей и задач, которые стояли перед обществом. А политическая идеология и политическая практика направлялась на то, чтобы социально-политическое состояние общества в максимально возможной степени соответствовало духовным религиозным задачам. Следовательно, для политических мыслителей, политических деятелей России было характерно прежде всего религиозно-мистическое восприятие действительности. Реальные, практические, насущные проблемы политической жизни осмысливались прежде всего в религиозном контексте.
   Именно поэтому для русского политического мышления имела и имеет огромное значение тема идеала как цели развития. И, конечно же, сами идеалы на протяжении столетий формулировались как нравственные христианские идеалы.
   Например, если посмотреть тексты древнерусских мыслителей или тексты, так или иначе обращенные к правителям, князьям и впоследствии к царям, в XVIII–XIX столетиях к императорам, то можно заметить одну очень интересную вещь: в них редко встречаются конкретные политические рекомендации. Они есть, но это всего лишь частности, следствия. А чаще всего обращается внимание на нравственный облик того или иного правителя, на то, насколько он соответствует идеалу христианина.
   Вообще тема соответствия социально-политического устройства России православному духовному идеалу наряду с темой сохранения истинной веры является важнейшей темой для политической мысли. Потому что вопросы о том, как избежать греха и как спастись, занимали самое серьезное место в размышлениях русских любомудров. И в этом отношении можно сказать, что тема святости, например, также являлась одной из основных в политическом мышлении и в русской политической традиции. Без этой темы вообще невозможно понять всю глубину русской духовно-политической мысли!
   То же можно сказать об идеалах правды и справедливости. С древнерусских времен шел спор: в чем правда и что такое справедливость. И, по мнению русских мыслителей, конкретное социально-политическое состояние русского общества могло оцениваться только в зависимости от того, насколько в социально-политической России воплощены христианские идеалы правды и справедли-вости. [14 - Переведенцев Сергей. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры.]
   Сергей Переведенцев

Русский ислам

   В православном и в русском сообществе к мусульманам, как правило, имеет место черно-белое отношение. Одни считают, что мы друзья до гроба, причем все, и на мусульман можно опереться в любой ситуации. Другие, наоборот, придерживаются мнения, что это враждебная религия, с которой нам никогда примириться не удастся. Истина, конечно, лежит посредине.
   Ни одно исламское сообщество ни в одной стране в мире не является настолько разнообразным, как российское. У нас существует огромное количество мусульманских организаций, ни один мусульманский лидер не может выражать точку зрения более чем 20 процентов мусульман. Муфтий Равиль Гайнудин, который часто выступает от имени российских мусульман, в реальности контролирует только 2 процента общин и не пользуется поддержкой большинства прихожан даже своей собственной соборной мечети. Поэтому говорить, что российские мусульмане по каким-то вопросам имеют единую точку зрения, даже по элементарным вопросам внутри одной мусульманской организации, не приходится.
   Одно время ислам был не очень дружественной религией для российского государства, затем он был интегрирован в его структуру. Традиционное мусульманское духовенство – интегрированное в государство, управляемое Советом по делам религий – пользовалось поддержкой и при Екатерине, и при советской власти. Естественно, имея поддержку, оно было оплотом российской государственности и дружественной силой православным и русским.
   К сожалению, в последние двадцать лет традиционное мусульманское духовенство этой поддержки лишилось. То, что мы видим сейчас, это, по сути, его последние дни. Если ситуация кардинально не изменится в ближайшее время, то уже через два-три года последние оплоты традиционных мусульман в нашей стране будут уничтожены. Вопрос уже стоит не о том, какой из муфтиев победит, Равиль Гайнудин или Толгат Таджудин, а о том, чтобы институт муфтиятов вообще сохранился – сейчас уничтожается именно он.
   Все сколько-нибудь заметные мусульманские средства массовой информации, и в первую очередь сетевые, контролируются экстремистами. Представьте ситуацию, что все православные газеты и сайты захвачены людьми, ненавидящими священноначалие русской православной церкви. Это был бы коллапс. Вот так и мусульмане: еще держатся, но запас прочности уже практически исчерпан.
   Те мусульмане, которые еще поддерживают православных, просто недобитые люди, которых активно сейчас добивают. И добивают их потому, что в свое время государство им не оказало помощи. А в одиночку с этой атакой они справиться не смогли, так как привыкли полагаться на государство. Их, по сути, предали. Сейчас они сдают свои последние позиции, и вскоре от мусульман и их лидеров вместо привычных заявлений о том, что они за дружбу, за межрелигиозный диалог и уважают права христиан, последуют совершенно другие заявления.
   К сожалению, также следует констатировать, что за последние двадцать лет у мусульман не возникло ни нормальных средств массовой информации, ни, что самое страшное, учебных заведений. Недавно практически закрыли самый известный мусульманский вуз – Российский исламский университет в Казани. Выяснилось, что уровень образования, которое там давали студентам, даже до ПТУ недотягивал, не говоря уже об университете. То есть ни одного ученого, ни одного человека с высшим образованием оттуда не вышло.
   За последние пятнадцать лет людей, получивших нормальное высшее богословское мусульманское образование, 15–20 человек на пятнадцать миллионов мусульман. Практически потеряно целое поколение. [15 - Силантьев Роман. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры.]
   Роман Силантьев

Национализм

   В России в решающую фазу входит то, что мы называем демаргинализацией национализма. Рост националистических настроений фиксировался и в прошлые годы, но впервые национализм вышел за пределы маргинальных слоев (скинхедов, нацболов и прочих), впервые произошли столкновения на национальной почве российского масштаба (Кондопога). Темы национализма перестали стыдиться на телевидении, очень многие культурные деятели, артисты и прочие впервые не стесняясь(!) говорят о своем национализме.
   Определенную легитимацию нашему национализму дают события в Америке и Европе (французские пожары). Социология также фиксирует, что лозунг «Россия для русских» поддерживают до15 процентов населения и около 30 процентов согласны с тем, что русские должны быть привилегированной нацией в России. Национализм стал модой!
   Между тем очевидно, национализм – единственная опасность, которая реально может взорвать и уничтожить страну.
   Никакие статьи о репрессиях Сталина сегодня уже не помогут. Народ России получил абсолютный иммунитет против демократической пропаганды. Натравливать бедных на богатых тоже уже бесполезно – это можно было делать десять лет назад. Сейчас подавляющее большинство экономически и политически активных людей, как говорится, вписалось в рынок. Есть только один способ взрыва ситуации, один способ применить старый принцип «Разделяй и властвуй!» – спекуляция на национальных, религиозных и культурных различиях.
   Тот, кто желал бы уничтожать Россию, понимал бы, что ему нужно зажечь Кавказ, что ему нужно расшевелить Татарстан, ему нужно вызвать волнения в Тыве, Бурятии, Якутии, ему нужно спровоцировать беспорядки между несколькими десятками национальных диаспор в Москве. Достаточно поднести спичку, и последствия могут быть самыми чудовищными. Про политическую стабильность и экономический рост уже говорить не придется. Не случайно старейшие диссиденты и ненавистники России усиленно пытаются сейчас натравить русских на мусульман.
   Если такая война разгорится, это спасет и Европу, и Америку. Они давно уже мечтают воевать с мусульманским миром нашими руками «до последнего русского».
   В России полтора десятка миллионов мусульман, да еще на границах миллионов сто пятьдесят! Поссорь их с русскими – и нет никакой России. Всем спецслужбам мира это ясно. Это не ясно только «патриотам России», которые усиленно кричат про засилье «черных», про «Россию для русских», а заодно и про жидомасонский заговор. [16 - Мегрэ Александр. Империализм против национализма. Русский Журнал. 19 февраля 2007 г.]
   Александр Мегрэ

Империализм

   Империя – это государство, сделавшее с момента создания или на определенном этапе развития целью и смыслом своего существования постоянную внешнюю экспансию (политическую, экономическую, военную, религиозную, культурную, идеологическую), сумевшее мобилизовать необходимые для нее ресурсы и основательно преуспевшее, то есть посредством войн, колонизации, договорных приобретений добившееся значительного территориального приращения, подчинившее своему влиянию другие страны.
   Империя – всегда держава (или даже сверхдержава), но держава вовсе не всегда империя. Державой принято называть государство, обладающее достаточными ресурсами для претензий на суверенитет, то есть проведения самостоятельной внутренней и внешней политики, вмешательства в дела других государств и защиты от вторжения в дела собственные (сверхдержава может вмешиваться в дела других держав).
   «Держава-неимперия» не концентрируется на внешней экспансии, не стремится к территориальному расширению, довольствуется признанием остальными своего державного статуса.
   История практически любой империи начиналась с захватнических войн (в том числе США, вспомним Американо-мексиканскую войну 1846–1848 годов). Но опять же любая империя на определенном этапе прекращала завоевания и вела лишь войны оборонительные или призванные укрепить, восстановить либо продемонстрировать имперское влияние в том или ином регионе, подтвердить имперский статус (хотя иракская кампания вполне может считаться завоеванием).
   Как только империя по тем или иным причинам утрачивает способность проводить эффективную экспансию, она начинает разрушаться, то есть в первую очередь терять территории, вначале зависимые, затем непосредственно входящие в состав государства. Империя также может рухнуть в результате военного поражения, восстаний или революции.
   Важной составляющей большинства имперских проектов выступают мифы о порядке, мире, процветании, прогрессе, которые империи несут человечеству. Естественно, на практике все не столь однозначно.
   Многие империи создавались в результате жестокого покорения пассионарными воинственными народами своих более культурных соседей, порой гораздо более культурных (хрестоматийные примеры – Ассирийская, Монгольская, Османская империи). Европейский колониализм и агрессивное прогрессорство прервали естественное самостоятельное развитие десятков стран. О Третьем рейхе можно даже не вспоминать. Так что империи, особенно в периоды своего создания и становления, могут принести все что угодно, в том числе хаос, войны, разруху и деградацию.
   Из сказанного вовсе не следует, что империи есть зло. Империи, если угодно, неизбежны, а значит, необходимы. Они – главные локомотивы человеческой истории, которая сама по себе не зла и не добра. [17 - Иванов Виталий. Империя и национализм. Русский Журнал. 1 ноября 2006 г.]
   Виталий Иванов

Модернизация

   В конце 1990-х годов российская экономика находилась в очень тяжелом состоянии. Власти не могли отыскать достойного выхода из сложившейся ситуации и решились на такой неоднозначный шаг, как дефолт 1998 года.
   Откровенно говоря, я не думаю, что на земле есть еще хотя бы одно правительство, которое смогло бы совершить подобный шаг и добиться при этом таких огромных результатов. Вразрез с многовековой российской традицией «отрубать хвост у кошки в три приема» все было сделано очень быстро и четко. Миллионы людей, сотни и тысячи предприятий были разорены, правительство потеряло всякое доверие внутри страны и за рубежом, над страной повисло физически ощутимое отчаяние, но ценой всего этого власть получила время и возможность экономического маневра. Теперь все зависело от того, как она сможет этой возможностью воспользоваться.
   Дефолт 1998 года привел к модернизации бизнес-элиты. В новых условиях выживали те предприниматели, которые не доверяли никому, и прежде всего не ожидали от государства помощи и защиты. В результате вместо патерналистских отношений между государством и бизнесом стали складываться партнерские, что привело к быстрому росту производства. Спор между либеральной и автократической моделями развития экономики был решен в традиционном для России ключе: государство не вмешивается в бизнес, но жестко контролирует соблюдение своих интересов вне всякой зависимости от «рамки» закона.
   В этом отношении чрезвычайно характерно «дело Михаила Ходорковского». Совершенно понятно, что бывший олигарх был арестован не за свои налоговые нарушения. Даже не за ту прямую уголовщину, о которой шепотом говорили люди, осведомленные о деятельности банка «Менатеп» в первой половине 1990-х.
   Преступление Ходорковского заключалось в попытке рыночным способом предоставить международным монополиям контроль над российскими энергоносителями.
   В свое время Николай II, самодержец всероссийский, получив информацию о примерно столь же неблаговидной деятельности главы Путиловского завода, просто позвонил в правление и произнес одно только слово: «Цыц!». Путилов все понял, отменил заключенные сделки и принес извинения. Ходорковский оказался не столь понятливым. Зато на его примере государство четко продемонстрировало границы, за которые бизнесу заходить не следует. И это был второй важнейший шаг на пути экономической стабилизации после дефолта.
   Консолидировать разрушенную стратегическую позицию после тяжелых поражений и длительного отступления очень трудно, однако по крайней мере ясно, что именно надо делать. Владимир Путин, российское правительство, бизнес, даже Государственная дума (по мере возможностей) поставили перед собой значительно более сложную задачу, нежели стабилизация. Современная Россия встала на путь модернизации. [18 - Переслегин Сергей. Россия сосредоточилась. Русский Журнал. 1 февраля 2007 г.]
   Сергей Переслегин

Национал-изоляционизм

   Национал-изоляционисты исходят из того, что русским-де пришла пора «пожить для себя» и «сбросить с плеч» кавказцев, татар и другую «нерусь». То есть отколоть от России некую «Русь» или даже несколько «русей» («Поморию», «Казакию» и т. д.), не пускать туда мигрантов и жить долго и счастливо. Не скрывая ненависти ко всей имперской истории России и русских, изоляционисты «теоретически» обосновывают свои прожекты необходимостью перезагрузки «авторитарной» московской «матрицы» государственности на «демократическую» новгородскую (либо «русско-литовскую»), расписывают прелести «многополярной Гардарики».
   Довольно показательно, что некоторые изоляционисты пытаются реабилитировать организаторов «Локотской республики» и РОНА. Эта публика легко сомкнется, уже смыкается с нерусскими национал-экстремистами, жалеющими, что Россия не разделила судьбу СССР, и живущими ожиданием нового шанса. До кучи сюда добавляются всякие безумные (но вовсе не безвредные) фантазеры, вроде тех, кто изобретает «сибирский язык», создавая тем самым базу нового «украинства» на радость Бжезинскому со товарищи.
   Если «нацисты» практически всегда «имперцы», то национал-изоляционисты проклинают империю. Опять же «нацисты», как правило, отвергают демократию как идею и тем более как политическую практику и ненавидят Запад, зато некоторые изоляционисты подхватывают либеральные и западнические лозунги, рядясь в национал-демократов. Мол, уничтожим «эрэфию» и тогда появится шанс построить «нормальную цивилизованную страну» по европейскому стандарту. Некую «русскую Данию» или «русскую Австрию». Поэтому еще одни потенциальные контрагенты изоляционистов – западные националистические и национал-экстремистские организации и деятели, не имеющие «пунктиков» по поводу славян и непосредственно русских, «признающие» наш народ частью «цивилизованного мира». Общая повестка понятна: «борьба Севера с Югом», противостояние миграции из неевропейских стран и регионов, воинственный антиисламизм и т. п.
   Впрочем, основная масса национал-изоляционистов все же настроена отгородиться и от «неруси», и от Запада.
   Обычно говорят, что «нацисты» более опасны, а национал-изоляционисты, соответственно, менее, поскольку-де идеи последних из-за своей экзотичности никогда не получат широкого распространения. Русские люди слишком любят и ценят державность, а изоляционизм (любой) и саморазделение ее полностью отменяют. Следовательно на идиотов, рассуждающих о реставрации Гардарики или пишущих тексты на «сибирском языке», можно не обращать внимания. В общем, это так и есть, но?
   Надо учитывать, что товарищи, ищущие пути дестабилизации ситуации в России, и в контексте приближающихся федеральных выборов, и в стратегической перспективе пытаются и будут дальше пытаться играть на национальном вопросе. Им интересны все, кто так или иначе способен генерировать недовольство, протест, «смущать умы». Как «паладины русской империи», так и пропагандисты «компактного национального государства». Как те, кто способен организовать многолюдный митинг, так и те, кто всего лишь строчит статейки для маргинальных сайтов и морочит головы сотне-другой праздных чудаков. [19 - Иванов Виталий. Империя и национализм. Русский Журнал. 1 ноября 2006 г.]
   Виталий Иванов

III. РУССКАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

Русские партии

   Партии в их современном понимании возникли в России достаточно поздно и по отношению к нашей тысячелетней истории сравнительно недавно.
   Первая тройка партий возникает в конце XIX века – это народнические организации «Земля и воля», «Народная воля», «Черный предел». Все эти партии нельзя назвать партиями русской политической традиции, потому что ядром их программы и являлась как раз ломка политической традиции, ее ликвидация, уничтожение сложившейся общественной системы.
   В 1905 году партии легализуются, и доминируют те, что противостоят русской политической традиции. На левом фланге это в первую очередь марксисты, большевики, меньшевики, для которых Россия – отсталая страна, слабое звено в системе империализма, а образцом для подражания является Социал-демократическая партия Германии, ее вожди и идейные вдохновители – Карл Маркс и Фридрих Энгельс. Чуть правее – конституционные демократы, которые относят себя к либерально-западнической традиции.
   Очень размытая, скорее даже протопартия, которая могла бы стать партией русской политической традиции, но не стала партией как таковой, – это октябристы. И еще правее – «Союз русского народа» и прочие структуры, которые в чем-то традиционны для России, если бы не одно «но»: они не являются партиями, их программа – ликвидация политики и партий как они есть, возврат к нормальному самодержавному устройству России.
   Таким образом, возникшие тогда партии изначально противопоставляли себя русской политической традиции. И именно на этом фоне одна из них, сначала самая маленькая, большевистская, побеждает, превращается в доминирующую, захватывает власть и начинает кромсать и уничтожать ненавистную ей русскую политическую традицию. Но вскоре выясняется, что мировая революция невозможна, что страной придется править всерьез и надолго, и Коммунистическая партия начинает обрусевать, то есть приобретать некоторые черты, свойственные для русских традиционных представлений о политике. Но и компартия перестает существовать как партия – она превращается в институт государственного управления.
   Возрождение партий начинается в 1990-е годы прошлого века, и этот процесс во многом схож со становлением многопартийности в начале ХХ века. Однако сегодня в России формируется такая политическая система, которая вызрела в недрах русской политической традиции. Мы, с одной стороны, больше не хотим слепо копировать западный опыт, а с другой – осознаем значимость отечественной политической культуры. Последнее обстоятельство вселяет уверенность, что русская политическая традиция наконец сумеет выразить себя в форме демократической многопартийной политсистемы. [20 - Исаев Андрей. Из выступления на дебатах «Русская политическая традиция. Преемственность и преемничество» 30 октября 2006 г.]
   Андрей Исаев

Русское государство

   Народы сберегают и сохраняют себя разными способами. Еврейский народ прошел через тысячелетия, не имея единого государства и постоянно налаженных связей. Он сохранился благодаря иудейской религии, которая его объединяла. Польский народ, разделенный на протяжении нескольких столетий на три государства, тем не менее сохранил единство благодаря своеобразной польской вариации католичества. Немецкий народ, раздробленный столетиями на триста государств, был объединен особой немецкой духовностью, немецкой культурой и немецкой философией.
   Самым важным объединяющим фактором для русского народа на протяжении веков было государство. Наверное потому, что русский народ пережил монголо-татарское иго – он чуть было не утратил национальную идентификацию, не растворился именно потому, что утратил государственность, – и он восстановился как народ, восстановив свою государственность.
   Поэтому государство, независимое и сильное, всегда было главной формулой собирания и сбережения народа. По этой же причине русские, оторванные и живущие в других странах, редко образуют диаспоры и очень быстро ассимилируются или растворяются. Уже второе поколение русских эмигрантов не чувствуют себя русскими: они оторвались от главного, что объединяет русский народ – русского государства. Именно поэтому угроза государству, угроза государственному суверенитету воспринимается как важнейшая национальная угроза.
   Любой режим может быть поддержан русскими при условии, что он сохранит государство от внешней экспансии. И наоборот, каким бы прекрасным ни был режим, какая бы великолепная программа ни предлагалась, если она воспринимается как угроза национальному суверенитету, она отторгается. Наполеон, который пришел с идеалами свободы и освобождения крестьянства, был угрозой государству, и потому встретил дубину народной войны.
   Красная армия в 1941 году рухнула под первыми же ударами фашистских войск, и фашисты вступили на земли, где только что бушевали крестьянские восстания против коллективизации. Несмотря на это, немцы встретили ожесточенное сопротивление, столкнулись с народной войной. И Сталин, которого еще недавно в созданных советской властью колхозах проклинали, оказался героем войны, потому что он стал символом борьбы за национальный суверенитет, за национальное самосохранение. [21 - Исаев Андрей. Из выступления на дебатах «Русская политическая традиция. Преемственность и преемничество» 30 октября 2006 г.]
   Андрей Исаев

Права и свободы

   Корпус идей, связанных с правами и достоинством человеческой личности, как известно, сформировался в западной культуре. И православный Восток, и мусульманский, и иудейский, и буддийский, и индуистский, и так далее к этого рода деятельности не имеют никакого отношения. Творческого столкновения идей, то есть выработки ценностей, обеспечивающих права и свободы человека, никогда не было.
   При создании Организации Объединенных Наций были приняты те кодексы и те идеи, которые вызрели в недрах западной цивилизации. К сожалению, советская дипломатия в то время совсем не интересовалась мировоззренческими вопросами, она просто блефовала, подписывая все эти всеобщие декларации. Тогда не верили, что эти вопросы со временем станут актуальным для Советского Союза. Теперь, когда мы живем в едином мире, когда рухнули все стены, разделяющие Восток и Запад, все нормы, на которых основывается западное законодательство, стали и для нашего законодательства обязательными. Поэтому начался процесс их переосмысления.
   Но не можем же мы в очередной раз принять очередной – изм так же бездумно, как мы в свое время приняли марксизм! Не может же русский народ, великая Россия быть постоянно ведомыми! Постоянно брать под козырек перед чужими идеями! Поэтому, не отвергая эти идеи, мы сказали: слушайте, давайте посмотрим на них с точки зрения нашей традиции. Может быть, что-то полезное получится из этого… И, на мой взгляд, получилось.
   Идея заключается в следующем: если мы настаиваем только на правах и на свободах человека, если мы подчеркиваем приоритет права и свобод человека, то мы ставим под вопрос нечто очень важное, присущее человеку и человеческой природе.
   Мы ставим под вопрос систему нравственных ценностей. Вы спросите: а почему? А вот почему. Потому что человек, реализуя свою свободу, может совершать поступки добрые или злые. И что происходит, когда, реализуя свободу, человек совершает злые поступки? Он умножает зло, он совершает нечто опасное для самой жизни человеческой цивилизации.
   Всемирный русский народный собор предложил маленькую поправку к существующим Декларациям о правах человека. Было сказано, что человек должен реализовывать свою свободу в системе нравственных координат, человек должен реализовывать свою свободу в системе нравственной ответственности. А если будет так, что произойдет на практике?
   А на практике произойдет следующее. Люди, прикрываясь идеей свободы, не будут раскрепощать свой инстинкт, не будут разрушать нравственность, не будут осквернять святыни, не будут разрушать национального начала, не будут сталкивать лбами народы и цивилизации. Ведь только грех, который господствует в условиях как бы свободы, и приводит людей к некоему коллапсу. [22 - Лукьяненко Сергей. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры.]
   Митрополит Кирилл

Рунет

   Интернет породил очень интересную ситуацию. Пять-десять лет назад электронные сети объединяли не очень большое количество людей – это были скорее энтузиасты, профессиональные программисты, люди, так или иначе имеющие отношение к компьютерам. Примером может служить сеть «Федо», которая в каком-то виде существует и сейчас, хотя уже утратила свое значение. За последние годы Интернет стал доступным абсолютно для всех, и уже не вызывает удивления встреча в Интернете с парнишкой из какого-нибудь глухого сибирского или алтайского села, находящегося в сотнях километров от ближайшей цивилизации. У него есть Интернет, он туда пишет, ведет какой-то «Живой журнал», ведет блоги, спорит и так далее. С началом компьютеризации всей страны сложилось на порядок более интенсивное, чем в обычной жизни, общение, споры и взаимопроникновение мнений.
   Никакая газета, никакое телевидение не могут дать такого эффекта сопричастности и такого разнообразия людей и мнений, которые есть в Интернете. В Сети большей частью молодые, активные люди, то есть те, кто будет делать политику, жизнь общества, культуру завтра, кто придет на смену нынешнему поколению активно работающих людей. И это делает Интернет очень интересной средой, где можно замечать тенденции, происходящие в обществе, и можно пытаться на них влиять. Однако Интернет в принципе не приемлет каких-то волевых, силовых решений. И любая попытка что-то навязывать авторитарными методами заранее обречена на провал. [23 - Митрополит Кирилл. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры.]
   Сергей Лукьяненко

Правое-левое в русской политике

   Надо отказаться от привычного определения векторов главных политических сил как правых и левых. Эти слова принесены к нам давно и издалека, уже на наших глазах их смысл не раз сменился. Вернуться к истокам смысла – тоже мало проку. Исторически левые те, кто подрывает порядок и сеет хаос (с целью установить свой, «новый» порядок). Правые, напротив, партия порядка. Когда левые за социальную справедливость, а когда за свободу наживы, зависит от порядка, который они ломают. Если на дворе капитализм – они за трудящихся, если советский строй – они за буржуа. Совсем людей запутали. Коммунисты даже говорят, что «они левые, но дело их правое».
   От путаницы в понятиях много бед. Как понять, что в Гражданской войне социалисты-революционеры и марксисты-меньшевики воевали против большевиков, которым помогали генералы-монархисты Брусилов и Куропаткин? Все дело в том, что либералы-кадеты, эсеры и меньшевики были в России левыми. А широкий фронт правых включал в себя всех, кто стоял за российский порядок – с его патернализмом, самодержавным государством и семьей народов. И ядром мировоззренческой матрицы части правых был общинный крестьянский коммунизм, к которому после 1907 года примкнули и большевики. Монархия не устояла – дальновидные правые стали поддерживать большевиков. Поэт крупной буржуазии Брюсов воскликнул: «И вас, кто меня уничтожит, встречаю приветственным гимном».
   Так большевики восстановили империю (и еще много чего). А для тогдашних левых что Российская империя, что советская – «империи зла». Так и сейчас левые и правые – это характеристики момента, а не отношения к главным ценностям. Революционер, сокрушивший тирана и установивший справедливый порядок, обязан превратиться в правого, защищающего этот порядок. Если он остается левым, «перманентным» революционером, то будет отторгнут. Обществу надо жить, а революция – это крайняя мера, спасение через катастрофу.
   Так зачем нам рассуждать в понятиях «правые-левые»? Больше пользы от «карты», полюса которой – фундаментальные ценности. Их иерархия – тоже предмет спора, но он проще. Тут люди собираются согласно своим представлениям о добре и зле, о том, как надо было бы устроить жизнь в России. [24 - Кара-Мурза Сергей. Россия: между правым и левым. Русский Журнал. 28 марта 2007 г.]
   Сергей Кара-Мурза

Бюрократия

   Российская бюрократия как тип порождена реформами Петра. Как петровский офицер не вырос из стрельца, чиновник не вырос из подьячего. Поэтому достаточно рассмотреть эволюцию чиновника с XVIII века. При проектировании его была взята скорее прусская модель чиновника, а не либеральная английская. Это тип службиста и бюрократа, но не элитарного, а содержащегося в черном теле, с низким жалованьем.
   Как образованное сословие чиновничество в России формировалось вместе с интеллигенцией и восприняло ее важные культурные особенности. Главная из них – расщепление мировоззрения. Русский чиновник и интеллигент – фигуры традиционного общества, переживающего стресс модернизации. Уставом и образованием чиновнику были навязаны ценности протестантской этики – представление о человеке как атоме (индивиде), к которому надо относиться беспристрастно, в соответствии с его правами, определенными Законом. Самому же при этом надлежит быть честным и аскетичным. Реальная же традиционная культура заставляла его «входить в положение» человека, то есть относиться к нему «по совести» (на современном языке – «по понятиям»), а не исходя из бездушной инструкции (Закона). Раз так, то и к себе, грешному, надо относиться «по совести», а людей не обижать отказом от их благодарного подношения. Как говорил просителю бюрократ в притче Кафки: «беру, чтобы ты не подумал, что упустил что-то». Но бюрократ Кафки бездушен: берет, но не сочувствует просителю и нисколько не отступает от инструкции. А русский бюрократ по возможности поможет давшему взятку просителю или хотя бы пожалеет его.
   В советское время чиновников собрали в «орден меченосцев» и превратили в касту («номенклатуру»). Это было гениальное изобретение, которое на целый исторический период дало СССР эффективную бюрократию при низком уровне коррупции. Затем неизбежно произошла предсказанная теорией Вебера «институционализация харизмы», и красные командиры, ставшие чиновниками, уступили место своим детям. Те уже имели не кастовое орденское сознание, а сословное. Не меченосцы, а новые баре.
   За 1960-1980-е годы произошло два культурных сдвига. Достойно реализовать привилегии оказалось возможным только в структурах обществ потребления («как за бугром»). Модернизация (как духовный вектор) уступила место вестернизации. Свое население стало обузой, и в мировоззренческое ядро номенклатуры был включен социальный расизм.
   В 1990– е годы та номенклатура в основном перешла в бизнес, а в бюрократию была рекрутирована масса людей из советского «духовного дна», социальной базы реформ. Цивилизованный социал-дарвинизм стал простым хамством (более человечным, но нестерпимым), коррупция как «инструмент прогресса» стала тупым воровством. И при этом наш госаппарат – чиновники – остается единственной организованной силой, которая способна худо-бедно противостоять давлению еще более разрушительных сил. Ни рынок, ни многопартийность этой защиты обеспечить не могут. Если бы не миллионы наших чиновников, парализованная страна уже остыла бы и черви обглодали бы ее уже до костей.
   Да, наш госаппарат изуродован, растрепан чередой чисток и реформ, озлоблен клеветой и издевательствами, сбит с толку идеологической чепухой и повязан коррупцией. Все мы страдаем от бюрократической машины, приведенной в такое состояние, все мы исполнены к ней злым чувством. Но если мы позволим ее добить – нам конец! Надо ее сберечь, а потом и вылечить. Ведь через всю грязь, налипшую на наш госаппарат, просвечивает и прорывается инстинкт и совесть государственного человека – надо помочь ему окрепнуть. Этого и боятся отщепенцы России. [25 - Кара-Мурза Сергей. Оплеванные и оболганные. Русский Журнал. 22 февраля 2007 г.]
   Сергей Кара-Мурза

IV. ТРАДИЦИИ И ПРЕЕМСТВО

Русская политическая мысль

   Политическая мысль – это попытка удержать власть или захватить ее. Поэтому политическая мысль связана с анализом политической ситуации, она неотрывно связана с экономикой, с социологией. Политическая мысль должна определять вектор развития идеи всевластия или политики в той или иной стране, внутри и вне нее.
   Русской политической мысли всегда была присуща социальность. В России не было индивидуализма, он не мог развиваться в силу того, что российская история, по словам Плеханова, не изготовила той муки, из которой можно было его печь. Свобода сама по себе без справедливости никому не была нужна, а справедливость – это значит разделить пополам, поровну, между всеми. Поэтому вершиной политической эволюции стал социализм, а не либерализм.
   Идея социализма очень близка русской ментальности. И русский марксизм конца XIX – начала XX века отвечал научно на вопросы, на которые потом ленинизм отвечать отказался. На этом фоне наше расставание с марксизмом чрезвычайно преждевременно. Оно похоже на расставание с каким-то тотемом.
   Не надо путать настоящий развивающийся европейский марксизм и его куцую сталинскую версию, которая привела нас к отсутствию философской мысли, наблюдавшемуся в конце XX века. Марксизм пришел к нам в искаженной форме, хотя у нас и были настоящие ученые-марксисты – Струве, Плеханов, Бердяев.
   В знаменитом споре между Лениным и Плехановым последний предостерегал Ленина, что его деятельность приведет к катастрофе. Плеханов, великий марксист и настоящий ученый, полагал, что социалистическая революция в России невозможна, потому что для нее не созданы исторические предпосылки. Со своей стороны, Ленин считал, что Плеханов не понял русской революции.
   Причины победы ленинизма связаны с тем, что России свойственны мистицизм и вера. Победа мистики и веры над научной мыслью, рациональностью – вот что произошло в России, когда марксизм был заменен на большевизм и на ленинизм.
   Феномен русского мистицизма подробно описан Ключевским, который говорил о византийском влиянии в России. Мы стали бояться мысли, как греха, пытливого разума, как соблазнителя. Когда мы встречались с чужой мыслью, мы ее принимали на веру. Научные мысли мы превращали в догматы, храм наук сделался для нас капищем научных суеверий и предрассудков. Менялось содержание мысли, но метод мышления оставался прежним. Под византийским влиянием мы были холопами чужой веры, под западноевропейским – стали холопами чужой мысли.
   Для развития политической науки в настоящее время необходимо вернуть марксизм в поле политической дискуссии, для того чтобы знать, что это такое сегодня. Марксизм для сегодняшней России необходим хотя бы для того, чтобы мы не столкнулись с проблемой кризиса системы, с которой уже познакомились так называемые цивилизованные страны. [26 - Кончаловский Андрей. Из лекции, прочитанной в рамках Дней русской политической культуры в РГГУ 3 июня 2006 г.]
   Андрей Кончаловский

Русская политическая традиция

   Политическая традиция в России – понятие предельно широкое, ибо самих традиций в политической мысли и в практическом политическом устройстве России было немало. Причем эти традиции не только соперничали, но и вполне плодотворно сосуществовали, дополняли и развивали друг друга. В той же Российской империи официальная государственная твердая власть со всеми ее институтами сосуществовала с традиционной для России и совершенно не систематизированной местной властью, властью крестьянских общин, устраивающих жизнь села и деревень на основе обычного права. Можно упомянуть в этой связи и советские традиции Советов, которые на каких-то участках в определенные периоды занимали очень серьезное место в государственном устройстве.
   Далеко не все политические традиции сводились к ныне модному консерватизму или менее модному сейчас либерализму. Мир вообще очень многоцветен, и в этом смысле нам нужно понимать, на что нам стоит опираться и от чего, возможно, следует отказываться.
   Кроме того, существует проблема, связанная с ответом на вопрос: с какого исторического периода надо начинать отсчитывать русскую политическую традицию? В советское время речь шла о 1917 годе, затем нижний рубеж опустился до Петра I, потом, в 1990-е годы, внимание стало больше обращаться на XIX век с периода отмены крепостного права, когда в России возникли либеральные политические концепции.
   Однако история России не ограничивается ни началом XX века, ни второй половиной XIX века, ни даже XVIII веком. Мы должны уметь осмыслять политические уроки XVI и XVII веков, политическую традицию Древней Руси.
   Историю русской политической традиции необходимо рассматривать в ее целостности. [27 - Ганичев Валерий. Из выступления на круглом столе в СП России в рамках дней Русской политической культуры.]
   Валерий Ганичев

Русская вера

   Ключевский написал в 1898 году, что вместе с великими благами, которые принесло нам византийское влияние, к нам пришел и один большой недостаток. Источником этого недостатка было одно – излишество самого влияния. Целые века греческие, а за ними и русские пастыри и книги приучали нас веровать во все или всему веровать. При этом нам запрещали размышлять, указывали на соблазны мысли прежде, чем они стали соблазнять нас. Предостерегали от злоупотребления, когда мы еще не знали, как следует употреблять разум.
   Вера всегда была сильнее рассуждения. В российской философской мысли очень мало дискутировали, особенно в Средние века, потому что русский монастырь никогда не был русским университетом. На Западе же монастырь всегда был началом университета, все религиозные диспуты, в том числе и чрезвычайно яркие – с еретиками, – проходили сначала в лоне религиозной философии. Для нас же было свойственно оберегать основы, поэтому мы и являемся ортодоксами. У нас развивалось религиозное отношение к Богу.
   Первый западный диссидент Курбский – конечно, он был западником, – бежал из России. Иван Грозный назвал его врагом народа, после того как Курбский написал, что Русь «чудище обло, стозевно и лайяй». Это было первое употребление термина «враг народа». Позже Петр делал попытки сделать Россию западной страной. Он «накрыл Россию тонким плащом цивилизации». Этот плащ цивилизации западной мысли коснулся только самого верха, ведь проводниками политической культуры в России в XIX веке были Чаадаев, пессимистически относящийся к тому, что происходило в нашей стране, Герцен, Огарев.
   Нашу культуру во многом определяет религия, даже если мы говорим о временах господства атеистической идеологии. Русский атеист во многом отличается от английского. Он сорвал все купола, пожег все иконы, а английский – как сидел у камина с трубочкой, так и до сих пор сидит, и ничего ему не надо. А какой-нибудь, к примеру, камбоджийский атеист взял и за год семь миллионов голов отрубил. Поэтому атеизм или какая-то другая философская вера в разных культурах дает абсолютно разные плоды.
   Религия, которая ориентируется на страдания – это религия, сопротивляющаяся прогрессу.
   Религия, которая ориентируется на успех – это религия, приветствующая прогресс.
   Если в культуре богатство – это такая ценность, которая только перераспределяется, то эта культура сопротивляется прогрессу.
   А если богатство все время приращивается, и когда корова у соседа умерла, то не обязательно быть счастливым, то тогда это религия, которая способствует прогрессу.
   Российская культура сопротивляется изменениям, сопротивлялась им всегда, с тех пор как восприняла христианство. Поэтому в цивилизованных странах, например, к деньгам относятся как к главной цели труда и жизни. Потребность в деньгах на Западе – это репрессивное начало по отношению к человеческой природе. В России деньги не являются целью, поскольку понятие богатства в большей степени связано с испытанием. Еще Бердяев писал: душа России не буржуазная, не склоняющаяся перед золотым тельцом. А поскольку деньги не являются целью в русской культуре, капитализм не может строиться на ее основах. С этой точки зрения советская власть и ее негативная установка к накоплению капитала абсолютно соответствовала русскому характеру и русской вере. [28 - Кончаловский Андрей. Из лекции, прочитанной в рамках Дней русской политической культуры в РГГУ 3 июня 2006 г.]
   Андрей Кончаловский

Русский коммунизм

   Политическая мысль перестала развиваться у нас с момента победы ленинизма. На протяжении большей части ХХ века основной тенденцией было ограничение применения марксистского анализа. Это обуславливалось огромным политическим и идеологическим влиянием Советского Союза, в котором признавалась упрощенная линейная интерпретация марксизма и где к любому отступлению от него относились с большим подозрением. Поэтому марксизм мог развиваться где-то на периферии, но только не в СССР.
   На Западе развитие марксизма происходило, но нам это было неинтересно, потому что не было ощущения какой-то недостаточности. Русскому уму свойственно не критически думать, а чувствовать истину, верить больше, чем размышлять, подвергать сомнению.
   Русский догматик очень часто фанатик. И поэтому даже сейчас, когда рухнул Советский Союз и вроде бы думай что хочешь, прежде всего стали отмежевываться от марксизма, вместе с ленинизмом и сталинизмом и со всеми его ужасами. С марксизмом простились в России легко, потому что его никто не знал.
   Тем не менее, несмотря на то, что социалистическая система интерпретировала марксизм извращенно, решения, которые принимались в Советском Союзе, никогда не были неподготовленными. Любые решения Политбюро готовили специализированные институты. Были свои политические технологии, и они работали, что отличает наше недавнее прошлое от сегодняшнего дня. Другое дело, что решения порой принимались прямо противоположные тем выводам, которые делали специалисты.
   Западные коммунисты, когда произошел раскол между марксистами и большевиками, поняли, что невозможно экспортировать советскую модель в Западную Европу, хотя до войны такие надежды были. И тогда западные марксисты решили, что сама модель была неправильной. Однако проблема здесь гораздо глубже, и заключается она в фундаментальных различиях между советской и западноевропейской моделями. Тем не менее равновесие между двумя системами существовало, и оно базировалось на разных научных подходах.
   На сегодняшний день у нас политической науки нет, нет конструктивной мысли, потому что выброшена терминология марксизма, без которой вообще никакая политическая наука не существует: Маркс создал не только теорию, но и вообще все те экономические термины, которые используются даже самыми заядлыми антимарксистами. И в этом смысле идеологии, к сожалению, у нас нет, а есть некая робкая попытка создать некое социальное государство с какой-то доброй справедливостью. И непонятно, на чем эти попытки основаны. [29 - Кончаловский Андрей. Из лекции, прочитанной в рамках Дней русской политической культуры в РГГУ 3 июня 2006 г.]
   Андрей Кончаловский

Русская интеллигенция

   Значительная часть старой российской интеллигенции выступала в качестве духовного пастыря народа. Сегодня интеллектуальная элита не играет такой роли в российском обществе.
   Состояние русской интеллигенции очень точно было охарактеризовано в начале века в знаменитом сборнике «Вехи», где отмечалось, что отщепенство – главная черта русской интеллигенции. Роль интеллигента всегда была направлена на то, чтобы бороться с властью. Если ты с властью не борешься, значит, ты ей продался. И с этой точки зрения великие русские мыслители, такие как Лесков, Толстой, Пушкин, не были интеллигентами. Они иногда хвалили, иногда ругали власть, то есть были интеллектуалами, но не интеллигентами.
   И сейчас те, кто сопротивляется, обличает, всем недоволен, – это герои. Причем герой может нести любую ахинею, но главное, чтобы он ругал. В глубине нашего сознания заложено то, что власть против нас.
   На Западе нет такого понятия, как «интеллигенция», которая считает своей святой обязанностью бороться с властью. Когда Кондолиза Райс говорит о демократии, она сама не очень понимает, что имеет в виду, особенно если речь идет о том, что в России она ужимается. Ужать демократию в России невозможно, потому что нельзя ужать пустоту. В России демократии нет и не было.
   Один хороший философ, культуролог из Африки, сказал: у нас в Африке государственный характер демократический, а вот софтвер – авторитарный. У нас – так же.
   На Западе что-нибудь действительно стоящее в нравственном или интеллектуальном отношении связано с критикой – это и критика рынка, и критика системы, и критика политического государства. Запад в этом смысле свободно развивается, там идет напряженная работа и слева, и справа в отношении того, как выравнивать перекосы, все время порождаемые современным обществом потребления, которые массовая культура и абсолютно разнузданная демократия несут в себе. [30 - Кончаловский Андрей. Из лекции, прочитанной в рамках Дней русской политической культуры в РГГУ 3 июня 2006 г.]
   Андрей Кончаловский

Национальная солидарность

   Разреженное, крайне неплотное пространство постсоветского социума состоит из атомов, почти не связанных друг с другом. Любая сколь-нибудь плотная структура, хоть немного обладающая внутренней связанностью – будь то этническая диаспора, территориальное землячество или сообщество коллег по какой-нибудь специфической деятельности, – входит в это пространство, как нож в масло, и может делать в нем все что угодно. Иначе говоря, азербайджанцы, чеченцы, «афганцы», «спортсмены», «тамбовские», «питерские» и т. п. внутри нашей системы обладают неограниченными возможностями: никто и никогда не может им ничего противопоставить. Они – хозяева жизни, если только им удается как-нибудь разделить сферы влияния друг с другом.
   У нас с механизмами солидарности и навыками коллективного действия дело всегда обстояло плохо. Русские «соборность» и «общинность» – явления скорее мифологические; а вот раздробленность, индивидуализм и неуправляемость – вполне реальные атрибуты нашей социальной истории. Советская машина лишь гигантским усилием и столь же гигантским насилием могла осуществлять эту мобилизационную функцию – и то по-настоящему она срабатывала только в крайних ситуациях, таких как Великая Отечественная война.
   Именно нежелание нести бремя коллективизма и связанных с ним ограничений индивидуальной свободы послужило одной из важнейших причин краха коммунистической системы. И сам этот демонтаж по своему пафосу был в первую очередь торжеством индивидуальности, победой Личности над всеми тогдашними надличностными форматами солидаризации. Последние были торжественно отменены и сданы в утиль практически без единого возгласа протеста со стороны трудящихся.
   Но механизмы солидарности нужны русскому (читай – «постсоветскому») большинству не только для того, чтобы противостоять натиску агрессивных групп меньшинств. Навык солидарного коллективного действия сам по себе является ценнейшим ресурсом позитивного развития. Сообщества, которым удается мобилизовать огромное число не знакомых друг с другом людей на какое-то большое общее дело, могут двигать горы, творить невозможное, изменять судьбы человечества. [31 - Чадаев Алексей. Быть русским. Русский Журнал. 4 июля 2005 г. http://russ.ru/layout/set/print//politics/docs/byt_russkim]
   Алексей Чадаев

Традиция и норма

   Традиция – это нормообразующее явление в человеческой жизни. Понятие нормы тесно связано с понятием традиции, любая норма входит в человеческое сознание и практику жизни через традицию. Это касается культурных норм, мировоззренческих норм, нравственных норм, эстетических норм.
   Возникает вопрос: а может человек существовать без нормы? По всей вероятности, физически существовать, конечно, может, но что происходит с человеком, который утрачивает свои нормы бытия? Он утрачивает свою самоидентификацию, потому что самоидентификация личности зависит от системы ценностей, в которой живет человек, а система ценностей формируется нормативным началом, которое приходит к нам из традиции. Вот когда мама говорит дочери: это нехорошо – она даже не удосуживается доказать, почему это нехорошо. Дочь воспринимает материнский наказ чисто аксиоматически, как некую данность, некую норму. Все воспитание строится на передаче последующим поколениям норм жизни. И когда мы себя самоидентифицируем как личность, или как общество, или как государство, мы всегда оперируем нормами, исходящими из нашей традиции.
   А что происходит, если разрушаются нормы, если разрушается традиция? Происходит саморазрушение идентификации. И через это проходили страны, народы, государства.
   Россия за сто лет прошла через такую ломку дважды. Самой страшной была ломка революции. «Мы этот мир до основания разрушим» – что значит «до основания разрушим этот мир»? Ведь не рушили же станки, светские здания, дороги – разрушили систему ценностей до основания. А для чего нужно было разрушать систему ценностей до основания, для чего нужно было разрушать нормы бытия? Тогда предполагалась абсолютная смена парадигмы и нужно было создать нового человека, а в условиях традиции создать нового человека невозможно – он же все время апеллирует к тем самым нормам. Ему говорят: вы знаете, можно ехать голым в трамвае – это Коллонтай объявляла, а люди говорят – да нет, нельзя. А почему нельзя? Не так воспитан: это уходит корнями в нашу историю, в нашу психологию, в нашу жизнь, в нашу культуру.
   Чтобы сломать национальную самоидентификацию России, нужно было просто отказаться от традиции. А как иначе объяснить дикий культуркампф с разрушением культовых зданий? Ну хорошо, не признаете Бога, ну считаете его опиумом для народа, но зачем здания-то разрушать, зачем уничтожать материальные свидетельства культуры народа?
   То же самое происходило и во Франции во время французской революции.
   Ведь даже внешний вид здания заставлял людей сохранять живое воспоминание о традиции, а никаких воспоминаний не должно было быть.
   Я думаю, что разрушение традиции – это путь к разрушению самоидентификации личности, общества, государства и цивилизации. [32 - Митрополит Кирилл. Из выступления в рамках дней Русской политической культуры.]
   Митрополит Кирилл

Суверенитет

   Суверенитет предполагает территориальную определенность, закрепленность за какой-то местностью. Суверенитет в классической редакции – это суверенитет оседлых, не кочевников, а тех, кто привык здесь жить, освоил эту землю.
   Удивление русского перед «бескрайними просторами» своей земли, которое перерастает в страх перед возможностью ее отторжения, общеизвестно. Такое отношение вводит отечественный суверенитет в двойную игру присвоения без освоения, что обнажает другую крупную проблему – проблему собственности.
   Не секрет, что классическая модель суверенитета предполагает определенную его экономию, то есть включенность в работу присвоения: пространства (в границах) и времени (через власть). Квинтэссенцией такой экономии является институт частной собственности.
   Вообще насколько возможен дискурс о подлинном суверенитете, о суверенитете в собственном смысле слова, настолько же идеология суверенитета завязана на необходимость разбираться с собственностью как таковой. А вопрос о собственности в России – традиционный. Впрочем, как и вопрос о власти.
   Суверенитет предполагает легитимацию власти, причем как внешнюю, так и внутреннюю. Современные трансформации системы суверенитетов выставляют в качестве своего алиби (которое в данном случае для некоторых может совпадать с тем, ради чего это алиби вводится) только определенные формы легитимации, причем такие, что ставят под вопрос само различие внешнего и внутреннего в этом процессе.
   Траектория поиска суверенитета в России совпадает с траекторией поиска нации. В определенном смысле можно сказать, что России в той же степени «не хватает» суверенитета, в какой россияне «до сих пор не стали нацией». В той же степени Россия является более чем просто суверенным государством, в какой русские (ну или россияне как граждане РФ) более чем просто нация среди других.
   Условно, Россия не совпадает с собственным суверенитетом. Вопрос в том, скажем ли мы о ней нечто существенное, если будем утверждать, что она существует в таком несовпадении. [33 - Данилов Вячеслав. «Цыганский» суверенитет. Русский Журнал. 12 августа 2005 г.]
   Вячеслав Данилов

Алекcей Чадаев Константы русской политической культуры