Михаил Успенский
Семь разговоров в Атлантиде

   Недалеко от них живут атланты, полудикие эгипаты, блеммийцы, гамфасанты, сатиры и гимантоподы. Если верить писателям, атлантам чужды человеческие обычаи: они не называют друг друга по именам, смотрят на восход и заход солнца как на гибель для них самих и их полей, ужасно проклинают его и не видят во сне того, что остальные смертные.
Плиний Старший

   …тогда, не будучи уже в силах выносить настоящее свое счастье, они развратились, и тому, кто в состоянии это различать, они казались людьми порочными, потому что из благ наиболее драгоценных губили именно самые прекрасные; на взгляд же тех, кто не умеет распознавать условия истинно блаженной жизни, они в это-то преимущественно время и были вполне безупречны и счастливы, когда были преисполнены духа корысти и силы.
Платон

   – Итак, вы уверены, что рассказ мальчика не игра воображения?
   – Да, уверен.
   – Но ведь могло же быть, что он начитался разных фантазий и все это увидел во сне?
   – Нет, я этого не думаю…
   Профессор чуть улыбается…
Ю. Шпаков. Это было в Атлантиде

Глава 1

   – Кто будешь? Да из какой страны будешь? Мать и отец твои на имя кто? Как сюда, к воротам, попал?
   – Зовусь именем Главк, из заморской страны. Матери-отца не помню, добрые люди воспитали и к делу пристроили. А прислан сюда неким незнакомцем.
   – Как же ты моря переплыл, мосты миновал, неподкупную стражу подкупил?
   – А никак не миновал. Повернул он меня трикраты, велел зажмуриться, а когда разожмурился – вот он уже и ты передо мной в воротах стоишь. Ты, кстати, на имя кто будешь?
   – Никак не зовут.
   – Как это никак? У нас всех как-нибудь да зовут. Бывает, и имя-то так себе, срамота, а все равно зовут. Рабам – и тем клички дают для удобства. Может, и ты раб? Что же мне с тобой тогда речи вести? Я и так, без речей пройду… Эх!
   – Ну вот. Что, прошел? Или не очень? Ага, не больно-то прошел. У нас больно-то не расходишься. Болит лоб-то?
   – Ой, болит. Кто же мне путь застит? Нету ничего. Может, тонкую бечевку натянули?
   – Не бечевку. Никакую не бечевку. А валяется тут поперек дорожки одно словечко, оно и не пускает.
   – Так бы и сказал, что заклято.
   – Не заклято, а поперек лежит, пройти не велит. Ну что, берешь речи про раба обратно?
   – Беру, беру.
   – Нет, не так. Говори: не раб, не раб, но человек ворот.
   – Не раб, не раб, но человек ворот.
   – Вот так-то лучше.
   – А что же ты мне имени назвать не хочешь?
   – Нету имени. И не надо. Говори, зачем пришел.
   – Пришел с товаром. Торговать пришел. Меняться, по-вашему. У нас товар, а у вас, говорят, купец.
   – Где же товар? Не вижу такого. Руки пустые, ноги босые…
   – В голове товар. Царю несу вашему.
   – Царя у нас нет, а у нас вот кто зато есть: Держатель тверди да моря.
   – И держит?
   – Еще как держит. Топни-ка ногой. Не проваливается? Вот и хорошо. Держит, куда он денется.
   – А у нас говорят: Калям-бубу землю держит на каменных руках.
   – Глупости у вас говорят. Подумай сам хорошенько: как же может Калям-бубу землю держать, да еще море в придачу? А? Замучается!
   – Не замучается, он бог.
   – Не знаю, не знаю такого бога.
   – Ну и плохо, что не знаешь. А вот если бы знал да приносил ему жертвы почаще, он бы к тебе мирволил. Не торчал бы тогда у ворот на солнце.
   – Сплюнь. У нас про него, гадину круглую, не поминают, а если и поминают, так сплевывают.
   – Как же так? Оно же священное. Оно же у Калям-бубу из пуза выскочило, а за ним два арбуза. Без него, говорят, никакой жизни нет, одна тоска.
   – От него никакой жизни нет – это точно. То вскочит, то свалится, зараза.
   – А вот есть страна, где река Нил. Там солнце сильно уважают и богом зовут.
   – Дураки, вот и зовут. Знаем мы эту вашу страну. Нету ее больше.
   – Как же нету? Три года назад оттуда купец приезжал, финики продавал. Его за это еще дети неразумные финикийцем дразнили, хотя никакой он не финикиец…
   – Чего три назад проезжал?
   – А три года.
   – Какого такого года?
   – Ты что, годов не знаешь? Калям-бубу не знаешь, счета годам не знаешь… Ну, я тебя обучу. Смотри: день прошел – кладем камешек. Еще день – еще камешек. У жены Калям-бубу на подбородке волосы растут, как у мужика. Их немного, правда: три сотни, шесть десятков да еще пяток. Последний волос она, чтобы красоту наблюсти, вырывает, да он через четыре года снова вырастает. Как раз столько дней в году.
   – Глупости говоришь. Смотри: день прошел – кладу камешек. Ночь пришла – убираю камешек. День начался – кладу обратно. Ночь пришла – убираю. Вот так. Один камешек – один денек. За все про все.
   – Ох, человек ворот, ты не злыми ли духами обуян? Голова не болит?
   – Голова у тебя болит. Ты здесь глупостей не говори, а говори лучше дело. Чего принес?
   – Про то старшим людям скажу.
   – Ну, твое дело. Как на имя-то тебя?
   – Главк.
   – Как собака пролаяла.
   – Не собачь меня, человек ворот. Я вам хорошую вещь принес, полезную очень… Да что ты за страж? Болтаешь тут со мной, а город, может, жгут уже и грабят!
   – Никто нас жечь и грабить не может, до нас не вдруг-то доберешься.
   – Вот я же добрался.
   – Ты не добрался, тебя послали. Словечко тебя подхватило да понесло.
   – Что у вас за словечко такое?
   – Да уж словечко.
   – Что же ты им хвастаешься? Вот у нас жрецы Калям-бубу сколько просяного пива ни выдуют, секреты свои при себе держат. А ну как ваши боги разгневаются?
   – Не разгневаются. Очень уж они нас любят.
   – Боги, говорят, всех людей любят. По закону, ясное дело. Вот взять, к примеру, Калям-бубу…
   – Боги только у нас есть, а у вас так: камни да бревна.
   – Как же камни да бревна, когда они чудеса творят?
   – Бывает, конечно. Редко, но бывает. То наши лазутчики над вами пошучивают.
   – Легко тебе над моей верой ругаться, если я в чужой стране, без защиты. Я торговый человек, мою веру уважай, я ваших богов не задираю.
   – И не задерешь. Они далеко, боги-то.
   – Как далеко? На небе всего лишь.
   – Сказал бы я тебе, где они, да ты не поймешь.
   – Этак мы до вечера дела не кончим. Давай не будем про большие вещи говорить. Как ваш город зовут?
   – Никак не зовут. Город и город.
   – А страна?
   – Страна и страна.
   – Ну, как-нибудь да должна ведь называться?
   – Не называется никак, и все.
   – То болтаешь все подряд, то тайны какие-то… Вы, может, гамфасанты?
   – Не знаю. Может, и гамфасанты.
   – А не авгилы, часом?
   – Может, и авгилы.
   – А давно здесь живете?
   – Как это – давно?
   – Ну, сколько лет?
   – Каких таких лет?
   – Да годов же!!!
   – Опять он про года. Живем и живем.
   – А кто главный у вас? Есть ли рабы? Много ли их? Хороши ли ремесла?
   – У нас главный – Держатель. Без него бы все развалилось. Я тебе про него уже сообщал. Рабов у нас очень много: весь мир. Ремесла нам ни к чему, у нас и так все есть.
   – А ученые люди есть? Мне к ним нужно.
   – Ни к чему нам ученые люди. Мы сами ученые. У нас есть словечко, а в нем сила.
   – Что за сила – слово?
   – А большая сила.
   – Да я понимаю, что большая. Вот мы с тобой разговариваем… Э, погоди! На нашем ведь языке разговариваем! Ты его откуда знаешь?
   – На каком таком вашем? Язык и язык.
   – На разных языках люди говорят. Левкоэфиопы есть. Рот откроет – и дыр-дыр, быр-быр. На пальцах торгуемся.
   – Знаем и эфиопов. Черненькие такие, стыда не знают. Да только нету их.
   – Да как же нету? Страна даже есть специальная – Эфиопия. У них золота навалом…
   – Золота и у нас навалом. А эфиопов нет. Сдуло их наше словечко.
   – Это ты прилыгаешь. То нильской страны нету, то эфиопов. Куда же они делись?
   – А так. Нету, и все. От них одно беспокойство.
   – И нильской страны нету?
   – Ясное дело, нету.
   – А гробницы их, пирамиды? Ох здоровы, ох я видел!
   – Да вон, выгляни за ворота. Видишь, одна стоит?
   – Калям-бубу! Она же у вас не так стоит! Она же так грохнется – всех передавит! Кто же так пирамиды ставит – на маковку?
   – Мы. Захотели и поставили. От нее тень.
   – Спасите, Эники да Беники!
   – Это кто еще?
   – Калям-бубу дети. Один луну водит, другой моря баламутит. Ой, спасите! Может, у вас и висячие сады есть?
   – Есть, конечно. Все как один висят. Корни в небо, ветками земли едва касаются.
   – Э, боюсь я вас. Заверни меня обратно, человек ворот, а я тебе за это половину денег отдам.
   – Не знаем никаких денег. И заворачивать тебя не буду.
   – Ну так я пешочком пойду. Дело привычное, да еще Калям-бубу пособит.
   – А тебя же словечко держит. А, не идет нога? И другая? Прилип?
   – Не мучай ты меня. Позови кого поглавнее.
   – Позову, как не позвать. Где тот камушек, что у нас за денек-то почитался?
   – Чего шепчешь-то?
   – Не твое дело. А ну пошел!
   – Калям-бубу! Камешек сам попрыгал! Боги, глядите-ка во все глаза: за угол завернул!
   – Конечно, за угол. Там караулка. Не поскачет же он прямо к Держателю.
   – Ты чародей, что ли?
   – Человек ворот. Самому ходить – была охота… А, вон и начальство идет. Воскресни с восходом, начальство!
   – Тебе того же, человек ворот. Кто это у тебя тут?
   – Говорит, дело есть. Товар, говорит. Наш человек прислал, говорит.
   – Еще что говорит?
   – Еще глупости говорит. Заразу эту круглую славит. Калям-бубу какого-то нахваливает. Не наш человек, словом. Просит отвести его к ученым людям.
   – Так. Кроме тебя, кто его видел?
   – Никто.
   – Порадовались боги. Ну так сгинь, человек ворот, у которого трое детей, у которого вчера собака ногу сломала, у которого отец от плохой браги помер, у которого брат косой, у которого колено к дождю болит, который воды во рту на посту не держит, который неведомого человека перевстрел – сгинь и пропади!
   – Да начальство! Да помилуй! Эх, не милует… Пропадаю! Человек! Имени им своего, смотри, не…
   – Калям-бубу! Куда мужика дели?
   – Сгинул да пропал. Имя назови мне.
   – Э… Как бы сказать ловчее…
   – Назови имя.
   – Да мы так, по торговому делу. Купец я, и все.
   – Не лги, купец.
   – Да я знал имя с утра, как из дому-то вышел, да забыл. Об словечко какое-то запнулся, башкой об камень – слово-то и вылетело из нее. Набросали словечек – пройти нельзя, а сами строжатся. Вот и шишка, коли не веришь.
   – Шишка, верно, свежая… Откуда будешь?
   – Издалека. Перенесен словечком.
   – Понятно. Страна какая?
   – Какая у нас страна? Живем на дубу, молимся Калям-бубу, бабе его, детям и всей родове…
   – Ты, видно, врешь. Надо тебя помучить.
   – Не надо, начальство! Вот голова пройдет, я и вспомню. Вспомнил: я же привез кое-что. Надо к главному начальству.
   – А что привез, не забыл?
   – Накрепко помню.
   – Как же так – имя не помнишь, это помнишь…
   – А как человек в беспамятстве за свое добро обеими руками цепляется? Так и я в голове.
   – Занятно. Иди за мной.
   – Не могу. Приклеен.
   – Отлепись!
   – Гляди – отлепился. Чудно! Далеко ли идти?
   – Иди и иди.
   – Иду, раз пришел. А за что ты, начальство, этого, у ворот?
   – Надо. Побыл и хватит.
   – А ты большое начальство?
   – Эх, не такое большое, как надо бы. А для тебя – ох какое большое! Хочешь, глаз на неподобное место переведу?
   – Не хочу. Глаза мне для дела нужны. А что это у вас все люди молчком ходят?
   – Надо так. Я здесь спрашиваю, а не ты! Они молчат потому, что воды в рот набрали.
   – Для чего?
   – Ловчее молчать. Опять спрашиваешь!
   – А что же ты сам воды в рот не наберешь?
   – Я на службе. Мне допрашивать нужно, докладывать нужно… Тьфу ты, опять спросил, а я ответил. Молчи! Уже пришли.
   – Э, да это же троглодитсякого царя дворец! Я его видел, когда в первый раз торговать ездил.
   – Нету такого царя, а дворец наш.
   – Да ведь он точь-в-точь такой же.
   – Какой же он должен быть? Молчи, на кол посажу!
   – Да я уж и так молчу, стараюсь…
   – Сейчас предстанешь перед Большим Начальством Мудрости и Большим Начальством Покоя…

Глава 2

   – Твое дело – мудрость, мое – покой. Надо этого пришлого сразу, чтобы раз – и нет.
   – Нет, чтобы раз – и нет, это в другой раз. Его же прислали. Зря не пришлют.
   – Чую, чую, что ничего не чую. Провижу, что ничего не провижу.
   – Не твое это дело – провидеть. Твое дело – чуять, вот и чуй. Да, Начальство Ворот ты того… Все про него ведаешь?
   – Ясно, что все.
   – Как про меня? Или как я про тебя?
   – Э, не шути. Плохо кончится.
   – Ладно, воздержусь. Пусть войдет. Выспросим, тогда посмотрим, что с ним делать.
   – Многих вам лет, Большое Начальство!
   – Чего многих?
   – Лет, чего же еще. А, вы ведь лет не знаете…
   – Мы знаем все. А этих твоих лет у нас нет как нет. То-то мне Начальство Ворот жаловалось, что он все спрашивает. Что ты все спрашиваешь?
   – На вопросах и ответах беседа зиждется.
   – Ну, вот мы и спрашиваем, а ты отвечаешь. Как твое имя звучит?
   – Ой, плохо звучит: Птбрсхклзжбррр!
   – Да, Мудрец, беда с такими именами: не поймешь и не запомнишь тем более.
   – Ничего, Начальство Покоя, запомню, не бойся. А имя отца твоего?
   – Ооооооааааааааоооооааауууууоооа. Тяжелый был человек.
   – Что и говорить. А страна твоя где?
   – Отсюда и не сказать где. Знаю, что слева – море, справа – горы и долины.
   – Глуп же ваш народ. Как его зовут, кстати?
   – Белыми эфиопами кличут. Эфиопов знавали? Так вот те черные, а мы наоборот.
   – Все ясно. Врет. Нету белых эфиопов.
   – Так я и не говорю, что есть. Я говорю, кличут нас так.
   – Кто же тебя к нам направил?
   – А Калям-бубу его знает. И хорошо, видно, знает: вон в какую даль пособил меня закинуть!
   – Чего же ты хочешь в нашей земле?
   – Продать товар. Чего же еще купцу хотеть?
   – Где же твой товар?
   – Мой товар – мое умение. Дали бы, Большое Начальство, отдохнуть с дороги да поесть…
   – Потом отдохнешь. Что за умение?
   – Перекладывать слова на знаки.
   – Это как?
   – А вот так. Это палочка, это дощечка вощеная. Назови слово!
   – Куда хватил!
   – Смотри, Мудрец, не проболтайся сдуру!
   – Не учи ученого, Начальство Покоя. Вот тебе слово, купец: «дерево».
   – Та-ак… Вот и на дощечке – «дерево»!
   – Какое же это дерево? Одни корешки какие-то. Вот я говорю: де-ре-во фи-го-во-е! Вот оно!
   – Калям-бубу! И впрямь дерево! Фиговое! С листочками!
   – Вот. А у тебя что за дерево?
   – Ну, вот и у меня – «дерево фиговое».
   – Вижу – закорючек прибавилось. А толку? У меня оно растет и плодоносит, а у тебя?
   – Вот, к примеру, напишу я все про это дерево: и как растет, и какие листья, и каковы плоды его на взгляд и вкус. Нашлют боги засуху, и погибнут деревья. А дощечка останется. И те, кто дерева этого не видел, все про него узнают…
   – Так. Слышал я про это умение. Нам оно ни к чему. Дерево это я и так перед собой и другими представлю. Твое умение – баловство.
   – Еще один прок: можно вести торговый счет ловчее, записывать, кто кому сколько должен…
   – Мы никому ничего не должны, а если у кого что и заведется, мы и так заберем: очень любят нас боги.
   – За что?
   – Да уж есть за что. А торговое дело – не наше.
   – Какое же ваше?
   – Тайна богов.
   – Ну так вот еще: можно про великие дела богов и героев записывать. Хотя бы про то, как из-за бабы герои десять лет воевали или как Калям-бубу из двух арбузов мужчину и женщину достал. Наши мудрецы иногда так складно пишут – зачитаешься!
   – Говоришь бессмысленное. Наши деяния все другие затмевают, об этом весь мир знает, а кто не знает, тот узнает вскорости. Лета свои опять приплел. Нет, нет никаких лет! День есть и ночь есть.
   – День да ночь – сутки прочь. Семь суток – неделя.
   – Э, Мудрец, он говорит вредное. О таком даже слушать не хочется.
   – Пусть говорит. Недолго ему говорить.
   – Что такое, Большое Начальство? Я к вам как к людям…
   – А кто тебе сказал, что мы люди? Нас боги избрали!
   – Ну, у бога всего много. Сегодня избрал, а завтра, глядишь, встал не с той ноги и прибрал. Вот и наш Калям-бубу: то ничего, а то как расходится!
   – Нет такого бога – Калям-бубу! Наших семеро есть, и все.
   – Так не берете мой товар? Прогадаете!
   – Еще и грозится. Ну, все, Мудрец, убирать его надо куда подальше. Поболтай с ним, коли охота припадет, а я уж пойду пытошный стан к работе ладить.

Глава 3

   – Э, Начальство Мудрости, как же он пошел пытошный стан ладить, коли вы ремесла не знаете?
   – Ремесла не знаем, оно нам ни к чему. А пытать – это разве ремесло? Это же удовольствие одно!
   – Ничего себе удовольствие.
   – Так. Звук, наружу не ходи, где раздался, там умри! Вот теперь нас никто не подслушает. Вижу, купец, что ты не глуп, а глупым прикидываешься. Таким умением овладеть может не всякий. Поэтому давай говорить как умные люди.
   – Обмен неравный – о чем говорить, когда я ничего о вашем народе не знаю.
   – Со смертью играешь.
   – Смерть и жизнь моя у Калям-бубу за пазухой.
   – У меня в слове жизнь и смерть твоя! Знаю, что многих людей ты города посетил и обычаи видел. Вот это мне и нужно. Умением своим наделишь тайно меня одного…
   – Ну вот, а говорил – баловство!
   – Говорил не для тебя – для того, другого.
   – А ты и вправду в стране самый умный?
   – Должность такая. И не самый умный, а самый мудрый – разницу чуешь?
   – Почуешь разницу, как воткнут кол в задницу. А то вдруг ты грамоте не научишься? Вот у меня племянник – его и добром, и розгой, все впустую. Стоеросовое дерево. Фиговое.
   – Глумишься?
   – Куда мне над мудростью глумиться. Только я крепко любопытен: где миру начало? Кто первое слово молвил и какое? Какая рыба всем рыбам царь? У меня много вопросов…
   – Оттого что ложна ваша мудрость. У нас никаких вопросов – одни допросы. Мы и так все про всех знаем. А не знаем, так под пыткой узнаем. Нас боги избрали.
   – За что избрали, что за боги?
   – Так и быть, расскажу. Жили мы здесь, как простое людское племя, прах земной. Спустились к нам как-то боги – семеро. И оказали мы им великую услугу, а какую – никто и не помнит уже…
   – Умели бы писать – и запомнили бы…
   – А в благодарность дали нам боги семеро силу слова. Слово это лишь нашему народу ведомо. С тех пор чего ни пожелаем – все нам прямо в рот сыплется. Знаем одну только радость. И поэтому ведено нам править всем миром.
   – Так прямо и ведено? А что же боги делают?
   – У них свои дела, божественные…
   – Что же вы не всем миром правите?
   – Придет время – будем.
   – Так вы же времени не знаете, дней не считаете…
   – А мы его остановили. Каждый день у нас один и тот же.
   – Зачем это и отчего?
   – Оттого что провидим вперед. И провидец один наш великий провидел, что быть нашей славе столько-то и столько-то лет! А мы судьбу перехитрили: остановили время словом. Говорим: «Нет, нет никаких лет!» – вот и нету их.
   – А время-то идет. Уже к вечеру дело.
   – Это и есть наша печаль. Падает проклятое солнце – никак не удержать. Правда, мы, к утру сил набравшись, снова его подымаем, а время стоит.
   – Ага, объяснил мне один тут на камешках. Только у нас мудрецы по-другому говорят. После трудов своих бог наш Калям-бубу струю пустил, и потекло время, как река. Всех нас эта река несет.
   – Вот вас и несет, как мусор. А нас нет. Камень посреди реки видел? Вот так и мы.
   – Когда-то и камень вода подмоет и покатит.
   – А укрепить его, подпереть?
   – Когда-то и река русло изменит. Будете на своем камне одни.
   – Мы одни не будем. Перетащим к себе весь мир помаленьку. Видел пирамиду на площади?
   – Вверх ногами-то? Видел.
   – Перенесся наш человек в нильскую страну, осмотрел пирамиду и вернулся. И мы силой своей такую же мигом воздвигли. И в других странах если что хорошее имеется, к себе утянем.
   – А зачем вы ее на маковку поставили? Некрасиво ведь.
   – Чтобы видели силу нашу. Простую-то пирамиду любой дурак построит.
   – Не скажи. Ее, говорят, тридцать лет строили. Как потрудился, так и погордился. А вам чем гордиться?
   – Как чем? А силой?
   – А куда вы нильскую страну дели? Тот, у ворот, говорил, что нету-де ее.
   – А мы ее отрицаем. Больно близко к нам расположена. Вот мы и сказали хором: «Нет и нет такой страны, нам соседи не нужны!» Их и не стало.
   – Я же там недавно бывал. Все на месте. Фараон сидит, командует, рабы вкалывают, крокодилы плавают…
   – А ты докажи, что все на месте. Докажи. Докажи, что время идет. Докажешь? Нет. Так что давай все это забудь и помогай нам. Будешь хорошо жить, примерно как мы…
   – Как же я буду избранникам богов помогать?
   – Говоришь ты складно, уменьем великим владеешь, вот только силы слова у тебя нет…
   – Еще спрошу: почему без имен живете?
   – Есть имена, есть, только их каждый друг от друга в секрете держит. От нас, конечно, у народа секретов нет. Потому что если имя человека узнаешь, с ним все сделать можно. Взять, к примеру, Начальника Покоя. Он, знаешь, сколько имен помнит? Много. Любого, который без звания, в нети отправит запросто. Потому и держится в должности.
   – А твое имя знает?
   – Знает, да что толку? Оно званием заворожено. А вот если он сможет так про меня сказать, что и без имени всяк узнает, тогда мне, конечно, туговато придется. Только он не умеет так, да и никто не умеет. Мы таких повывели.
   – А у нас есть один такой. Про любого все как есть скажет, да складно притом. Достается от него многим. Злятся, конечно, да что сделаешь? И у нас слово силой бывает.
   – Плохой человек. Вот бы его да на кол. А ты так не умеешь?
   – Не привелось. Дар богов, говорят.
   – Нехороший дар. И зачем это боги что попало да кому попало дарят? Мы таких людей не только у себя, мы их повсюду выводим. Положили такое заклятье, чтобы жизнь у них была короткая да несчастная. Крепко мы их прокляли, выдумщиков этих, и тех даже, которые когда-то еще родятся. Может, и отучатся выдумывать. И до вашего доберемся. Я думаю, ослепнет он…
   – Вижу, что зря разболтался, хорошего человека подвел…
   – О других не думай, о себе думай. Дадим тебе дворец, как у вашего царя… Как бишь его?
   – Да кто там у нас сейчас – не скажу. Сегодня он царь, а завтра, глядишь, баранов холостит…
   – Ну ладно. Потом вспомнишь. Давай клятву хоть своему Калям-бубу, а я ее скреплю словом. Клянись давай!
   – Что-то не хочется. У меня дома родни полно, друзей. И вдруг вы их – да в нети? Пусть уж лучше меня одного.
   – Другого найдем. Хоть один да согласится.
   – Вот он пусть и соглашается. А я как-нибудь перемогусь. Меня за это Калям-бубу на свою вечную небесную гулянку возьмет. За ним добрые дела не пропадают, нет у него такой привычки. А ты и без грамоты проживешь, и так вон какой мудрый…
   – Помрешь страшной смертью!
   – Имя мое сперва узнай…
   – А мы тебя и без имени.
   – Сочинишь про меня что-нибудь? Да тебя твое же заклятье и прихлопнет: башка от лишней мудрости лопнет. А грамоты-то жалко, а? Не хватает ее, грамотешки-то?
   – Да я тебя… Ничего, одумаешься, ползком приползешь. Отдам тебя Начальству Покоя. Очутись-ка у него!

Глава 4

   – Ну, купец, не договорился?
   – Не договорился.
   – А Мудрец наш как тебе?
   – У нас такие мудрецы обычно грушевые деревья околачивают от вредителей. А ты его, поди, тоже не любишь?
   – Твоя правда, не люблю.
   – Что ж ты мне правду говоришь, зачем это?
   – А как же? Скажи я, что люблю его, а вдруг кто-то поблизости произнесет словечко-то? Я его тогда взаправду полюблю, а мне нельзя. Вот у вас хорошо, у вас можно смело врать что ни попадя. Я так думаю: великий человек был тот, кто первым врать наловчился! От таких цари пошли. Пришел он к людям, сказал, что царь, они и поверили: не знали, что врать-то можно. Потом, конечно, опомнились, да уж поздно. Ото лжи пошел на земле порядок.
   – А правду говорить все же приходится?
   – Так уж выходит. Безопасно только хором врать. Когда все кругом врут, и держава как-то крепче делается… А Мудрец-то тебе много порассказал?
   – Да уж как водится…
   – Узнаю птицу болтливую… Он тебя, между прочим, велел казнить, да полютей. А я не тороплюсь. Ты мне нужен…
   – И я не тороплюсь. Знаю, что нужен. Дело привычное – цену набивать.
   – Мое условие такое: поможешь мне его место у Высокого Табурета занять – отпущу тебя. Прямо на порог родного дома.
   – У тебя поумней меня советчики есть.
   – Были бы, кабы сам же не повывел…
   – И у нас такое случается.
   – А ты – человек подходящий. Ум есть, а силы нет. И вот мы вкупе, сообща…
   – Для такого дела время нужно.
   – Да будет у тебя это… как его… ну, проклятое оно еще… Будет. И грамоте меня научишь.
   – А это зачем?
   – Как зачем? Легко ли мне в голове держать все имена и приметы? А так будут они у меня все в подвале, на табличках. Взял табличку, сказал слово – и нет человека. Была страна – нет страны.
   – Так ты сам пожелай обучиться грамоте – то и будет.
   – Э, чего нет в голове, то в слово не перейдет. Тут нам предел положен, как со светилом окаянным…
   – Что вы его так невзлюбили?
   – Мотается по небу, ночь делает.
   – Чем плоха ночь? Бабу приласкать, отдохнуть, поспать. Сон иногда вещий приснится – тоже на пользу.
   – Вот-вот, сон. Нам сны видеть нельзя. Особые сторожа по ночам ходят, сны гоняют.
   – Как же без снов? Во сне, бывает, с богом поговоришь, он дельный совет даст. Помню, снится мне один раз Калям-бубу…
   – Нет, нельзя. Люди разные, им что попало снится. Чуть зазевались сторожа – и пропало дело. Одному вот снилось, что всемирный потоп настал. Еле отвели беду. А другому снилась все время всякая дрянь: полулюди-полукони, полубабы-полурыбы, змеевласые девки и прочее. И что же? Разбежалась вся эта пакость по свету.
   – Слышал про таких полуконей, одного даже издали видел…
   – Эх, заболтались мы с тобой. А все оттого, что интересно со сторонним человеком поговорить. У нас как: он знает, что я спрошу, я знаю, что он ответит… Скука. Так что же мы с Мудрецом сделаем?
   – Думаю.
   – Ну, думай. Отдыхай, подумай, поешь, поспи… Ох, беда, солнце опять закатывается! Стой! Не движись! Держи его, люди добрые! Эх, опять усилия не хватило… Иди, купец, спать. Завтра трудный день будет.

Глава 5

   – Ну что, купец, проспался?
   – С вами, пожалуй, проспишься: всю ночь песни да пляски, глаз не сомкнул.
   – А-а, так то сторожа сон гоняли, я же тебе объяснял.
   – Как же вы при таком шуме спите?
   – А мы отвар особый пьем на ночь.
   – И крепкий отвар?
   – Слона в сон повергнет!
   – Это вы хорошо придумали – такой отвар пить.
   – А ты-то придумал насчет Мудреца?
   – Где тут придумаешь, когда голова от шума трещит!
   – Ну, тогда начинай учить меня грамоте.
   – Изволь. Вели принести деревянный клин покрепче да колотушку потяжелее.
   – Это еще зачем?
   – А что же ты думал – грамота сама в голову пойдет? Нет, в этом деле без клина да колотушки никуда.
   – А ты-то сам как учился?
   – В точности так. Сколько клиньев извели на меня – целый корабль из того дерева можно бы построить.
   – А не больно? Людей вот пытаешь, так им больно, говорят.
   – Еще бы не больно. Недаром пословицу сложили: «Грамоту учат – на всю улицу кричат». Но потерпеть надо. Первый месяц тяжеловато, зато потом привыкаешь помаленьку. Да и дырки в голове зарастают. Вот потрогай – нету дырок?
   – Нету дырок… Как это – первый месяц?
   – Долгое это дело. Вот сегодня подолблю…
   – Как это – сегодня?
   – Опять забыл, что без времени обходитесь. Короче, как день, так долбить начинаю. Как ночь – отдыхаю. Как день – опять за колотушку. Как ночь – на боковую. Как день – подставляй макушку. Как ночь – убирай макушку. Как день – подать сюда новый клин. Как ночь – отдохни, начальство. Как день…
   – Очень страшно. Так и вправду время начнешь понимать! Нет, купец, я передумал тебя домой отправлять. И грамоту твою учить передумал. Лучше я буду при себе грамотного человека держать, тебя то есть. Согласен?
   – А проведает про то Мудрец, нам обоим окорот выйдет…
   – Так я же тебя в маленького червячка для удобства превращу. Только имя скажи, а то не получится.
   – И очень хорошо, что не получится. А то курица склюет, и останешься без писаря. А с врагом твоим поступим так… Есть ли у тебя на примете сочинитель?
   – Откуда ему взяться? Которые были на примете, так те уже давно…
   – Понятно. А скульпторы у вас имеются?
   – Какие скульпторы?
   – Вот статуя стоит, кто-нибудь ведь ее изваял из камня?
   – Нет, это краденая. А своих никто не делает.
   – Худо как… Ну да постараюсь тебя выручить. Никогда за такое дело не брался, да, видно, придется. Где моя табличка с палочкой? Ага, вот…
   – Это ты что такое делаешь?
   – Стихи складываю.
   – Куда складываешь?
   – На дощечку. Он, Мудрец, сдуру-то сам меня и надоумил. Та-татата-татата-татата-та… Слышишь, будто волна на берег моря накатывается?

     Целый-то день он сидит при Высоком
     при том Табурете,
     Дабы Держатель всегда мог обратиться к нему.
     Мыслию куцей своей тщится небес он достигнуть,
     Кратким умишком своим в море нырнуть норовит.
     Каждое слово из уст его конским навозом
     Падает в уши владыке и сердце печалит.
     Он же, награды алкая, все мелет и мелет,
     Не понимая, что тем рушит державы устой!

   Теперь говори заклятье. – Сказано! Порадовались боги: небольшим насекомым ползет Мудрец по залу! Вот уж нога Держателя занесена над ним! Вот уж топнуто священной ногой! Ну, спасибо, купец! Уважил ты меня, и я тебя уважу: подарю дворец либо два…
   – А про Держателя ничего сочинить не нужно?
   – Про какого Держателя? Про нашего Держателя? Да без него же все рассыплется! Мир под землю провалится, море высохнет! И как ты до такого додуматься мог?
   – А вдруг да не развалится?
   – Нет, лучше уж не рисковать. Вы, купцы, народ отчаянный, а нам рисковать нельзя…
   – А давай попробуем: может, и ты на должность подойдешь.
   – Не искушай. А то искушусь.
   – Смотри, дело твое. Вот я однажды побоялся в нильской стране пшеницы закупить побольше, домой приплыл – ан там недород. Уж я локти кусал, кусал – до сих пор шрамы видны…
   – Эх, была не была! Сочиняй!
   – Сейчас. Та-татата-татата-татата-та… Эй, начальство, что с тобой? Что ты ежишься, корежишься? Да ты вроде и ростиком поменьше стал… А зачем из тебя лишние лапки лезут? Ну вот, так-то лучше, с вашим братом тараканом у нас, купцов, разговор короткий…

Глава 6

   – Ну, здравствуй, достойный купец! Спасибо тебе, ловко пособил мне от окружавшей меня недобросовестности избавиться. Я давно их на подозрении держал, а вот ты явился, и вся их гнилая сущность явственна стала. Давно, видно, лелеяли они черную измену…
   – А ты-то кто будешь?
   – Я-то? Или не узнал? Меня, Держателя тверди да моря? На всей земле самый главный титул.
   – Можно его переделать, чтобы еще главнее стал!
   – Неужто можно? Казалось бы, куда уж главнее… Ну-ка?
   – Прибавить две буковки, всего и делов…
   – Чего две прибавить?
   – А буковки. Это значки, которыми слова закрепляются. Так вот, ежели две буковки прибавить, получится Содержатель тверди да моря. Дескать, ты не только держишь твердь да море, а еще и содержишь их за свой счет, вот сколь богат и могуч! А все люди, выходит, у тебя вроде как постояльцы, а за постой деньги платят.
   – Славно придумано! Оно и вправду будто силы и мощи вдвое прибавилось, а всего-то две закорючки. Большая сила! Пригодишься ты мне. Задумал я заветную мечту всего нашего народа: над всем миром взять власть и силу. Но одна забота гложет царственное сердце: больно много на свете людей! У каждого в голове думка. Куда же это годится, если каждый свое будет думать? Вот когда все одинаково и враз думать станут, тогда порядок будет – гармония называется. Вот я и раздумался: а не внедрить ли единодумие? И эта твоя грамота великому делу способствует! Если человеку мои мысли глашатай на площади будет втолковывать, он их и мимо ушей пропустить может. А вот когда они записаны будут, да покрупнее, да поярче, да на каждом углу, никто мимо не пройдет, всякий усвоит и так же думать примется. Прав ли я?
   – Прав, как не прав, да только народ у вас неграмотный.
   – Так ты же всех научишь. Ты же сам говорил Начальству-то Покоя покойному, что деревянными клиньями как-то грамоту вбивают…
   – Тебе нет, деревянным не обойдешься, каменный нужен, а еще лучше – железный. От железного, правда, дырки в голове остаются лишние. А вот простому-то народишку втолковать можно и без клиньев, особенно ребятишкам. Там, если что, простой розгой или подзатыльником управишься… Тебе же нет. Добудь-ка мне для себя хороший железный клин да кувалду…
   – Нет уж, лучше я так, как есть, пребуду…
   – Никак тоже меня в писаря прочишь?
   – Хорошее имя придумал – писарь. Ты не просто писарь будешь, а Главный Писарь. Или Старший. Или Наиглавнейший Писарь тверди и моря. Нравится?
   – Должность, что и говорить, почетная. Только наши писаря и философы со сказителями смеяться начнут: вчера еще мешки с пшеницей считал, а ныне Наиглавнейший!
   – А мы их к ногтю! Они что у вас, сильно грамотные?
   – Да уж пограмотней меня.
   – А нельзя ли у них грамоту из голов повыбить? Теми же клиньями?
   – Нельзя, она при человеке до смерти состоит…
   – До смерти? Это еще лучше. Это нам раз плюнуть…
   – Понял это давно. А какие мысли записывать будем?
   – Мудрые, какие же еще? Пусть все люди живут в мире моих мудрых мыслей. Своих-то не будет, одни мои чтобы вокруг… И не на табличках жалких, а на высоких каменных стенах, да чтобы во всю стену…
   – А вдруг они твои мысли постигнут, но при своих останутся?
   – И это не беда. Надо, чтобы мои мысли повсюду были. Проснулся – на потолке. Глазами повел – на стене. Даже в отхожих местах пусть будут мои мысли у всех перед глазами! Глядишь, мало-помалу все остальные и вытеснят.
   – Ловко. Ну, давай самую главную мысль изобразим.
   – Изображай. Я, Содержатель тверди да моря… Это что у тебя на дощечке за уродец?
   – Это буква «я». Ее, по совести, в азбуке-то в черном теле держат: последней стоит…
   – Кто же осмелился самую главную букву взад поставить? В нашей грамоте ей будет почет оказан… Но больно она у тебя мелкая. Я ее лучше увеличу и каменной сделаю. Ну как?
   – Солидно, что и говорить. В два человеческих роста, как бы не более.
   – Нет, еще мелковата. Подвысить надобно…
   – Эй, она же крышу дворца проломит!
   – Не твоя забота. Нет, еще низковата. Нужно такой высоты сделать, чтобы аж в Египте видно было…
   – Спаси, Калям-бубу! Под небо буква лезет! Зачем такую-то уж? Хватит! Хватит! Не видишь – верхушка обламывается? Ты же ее без фундамента мастрячишь! Убегай оттуда хотя бы сюда! Берегись! Эх, не уберегся… Помощнички тараканами сгинули, и самого, как таракана, прихлопнуло… Дворец развалил, дурак, народ без руководства оставил… Они же без власти да со своим заклинанием такого тут наворочают! Ну, натворил я на свою голову…

Глава 7

   – Эй, купец! Ты чего это натворил: развалил весь как есть дворец!
   – Да не я это, люди добрые! Это Содержатель ваш, то есть Держатель тверди да моря. Его собственное «я» задавило до смерти. Видите, под камнем мокренько?
   – И правда мокренько. Не врет купец! Только зачем ты его не остерег, не спас? Мы тебя живо сейчас за это погубим!
   – Люди, нельзя его губить, посмотрите, где он сидит!
   – Зачем ты, купец, на Высокий Табурет забрался?
   – Как пошли камни падать, так и забрался. Со страху не то что на табурет, в ночной горшок залезешь…
   – А нам что за дело, кто на Табурете? Он залез – он пусть и держит твердь да море, пупок себе рвет. А мы по-старому будем жить. Поклонимся-ка новому Держателю!
   – Не хочу я к вам в Держатели! Я словечка вашего не знаю!
   – Не беда, научим! У тебя помощники будут, хотя бы меня взять. Я у Начальства Покоя в младших подпыточных ходил, дело знаю…
   – Я в Начальство Мудрости горазд: семь ученых слов знаю!
   – Это каких же?
   – Генезис, остранение, концепция, полифония, гипертекст, технократия да………….!
   – Ах ты бесстыжий! Да ведь…………… – вовсе не ученое, а срамное слово! Как у тебя язык-то повернулся…
   – Вот незадача! Не берешь, стало быть, в Начальство Мудрости? Стало быть, сам ты, купец, ………….!
   – Молчи, матерщинник! Э, а что это у вас вода кругом льется? Опять кому-то всемирный потоп приснился?
   – Нет, не потоп. Это народ воду изо рта выливает. Хватит, намолчались!
   – Люди добрые! Как мне вас называть-то? Раз уж намолчались, то теперь наболтайтесь вволю, я разрешаю и велю!
   – Сказать ему, что ли?
   – Еще проклянет…
   – Не проклянет, он душевный…
   – Ладно, новый Держатель, темнить не будем: атланты мы.
   – А страна ваша, надо быть, Атлантида?
   – Она самая!
   – Так я и думал. Про вас давно в ученых книгах писано…
   – Что про нас где?
   – Все равно не поймете… Вот что, атланты! Давайте я у вас в державе порядком все устрою, а вы меня за это домой отправите!
   – А как же мы без Держателя будем? Твердь провалится, море вытечет…
   – У нас в иных городах и вовсе без царя управляются, вот так и вы. Выберите верных людей…
   – Где их взять-то, верных? Нынче матери родной – и той верить нельзя…
   – Купец правду говорит. На что нам власть, какая от нее сласть? Погуляем хоть как люди!
   – Стой! Без власти вовсе все развалится. Ну-ка, скажите мне, атланты, пахать землю и сеять хлеб умеете?
   – На что оно нам? Хлеба и так полно, только пожелай…
   – А овец разводить?
   – На что оно нам? Понадобится – вот и шашлык.
   – А рыбу-то хоть ловите?
   – На что оно нам? Охота осетрины – всегда пожалуйста!
   – Эх, атланты! А ведь хлебушко-то кто-то вырастил, выходил, осетра в сети поймал. Не стыдно воровать-то?
   – А что, семеро богов зря, что ли, нас избрали?
   – Не знаю, не знаю. Только нет на земле такого народа, чтобы все поголовно воры были.
   – Правильно, нету! Может, поэтому нас и избрали!
   – Военное дело знаете?
   – На что оно нам! Враги и так замертво повалятся.
   – А если все ограбленные народы за своим добром придут? Всех-то не повалите!
   – Повалим! Не таких видали!
   – А с солнцем справиться не можете!
   – Тьфу, пакость! Твоя правда, не можем…
   – Вот так и с врагами будет. Их придет видимо-невидимо. Уже собираются. Какое там – идут уже! Я их ненамного опередил. Они такое вам устроят! И словечко не превозможет.
   – Поди, превозможет…
   – А ну не превозможет?
   – И правда, братцы, ну как они всем скопом придут и примутся злобно мстить? Сколько их там идет, говоришь?
   – Сколько? А все!
   – Как все?
   – А вот так! Сколько есть людей на земле, столько и собралось. У каждого если не меч, то дубина хорошая…
   – Надо стену ставить! Я такую у узкоглазого народа видел, перенять могу… Я понимаю, эфиопам, там, напинать или шумерам… Но чтобы все-то навалились!
   – Нет, атланты, не поможет вам стена. Вы лучше пожелайте, чтобы ваша земля ото всех других земель отпихнулась, чтобы не добраться до вас было. Так спокойнее.
   – Вот это дело! Одно слово – Держатель!
   – А ну-ка поднатужимся! Как будто в соседние страны шестами упираемся! Раз, два, взяли! Пошла Атлантида-матушка!
   – Хорошо идет!
   – Подальше, подальше, страху меньше будет…
   – Вот здесь в самый раз – от всех вдалеке…
   – Вот и молодцы, атланты. Теперь учитесь жить как люди. Землю пашите и прочее…
   – Попробовать, конечно, можно…
   – Торговлю заведите, деньги в оборот пускайте…
   – Какие деньги? Золота да серебра навалом у нас…
   – Вместо золота да серебра возьмите за деньги то, чего у вас мало.
   – А чего у нас мало? У нас всего много!
   – Вот незадача… Что же придумать? Ага! У вас всегда тепло?
   – Конечно всегда! Что мерзнуть-то?
   – Значит, нет у вас ни льда, ни снега?
   – Чего нет, того нет. И не слышали даже.
   – А я сейчас растолкую. Возьмите чашку с водой и пожелайте, чтобы стало вокруг чашки холодно-холодно… Ага! Вода твердой стала. Вот вам и лед!
   – Что-то он в руке опять водой становится…
   – А вы его в погребе, в яме храните. Он и не растает. Но вроде бы холодно становится… Ах вы, ненасытный народ! Что же вы делаете? Куда столько льда? От него же холод! Бежать, бежать надо… Эй, матерщинник, что в Начальство Мудрости мостился, иди сюда!
   – Слушаюсь, Держатель!
   – Хочешь сам Держателем стать?
   – Как не хотеть: тогда весь лед под себя подгребу!
   – Вот и подгребай, а меня домой отправь.
   – А куда домой?
   – Через море напротив нильской страны.
   – Будь по-твоему. Освободи Табурет, я пока словечко шепну… Да не подслушивай!
   – Калям-бубу! Они уже целые горы льда наворотили. Уже и домов не видать! Сейчас и пирамиду перевернутую скроет! Какая же это Атлантида? Это прямо Антарктида какая-то… Пусть так и зовется, не забыть бы ее на карту нанести… Эй, матерщинник, готов, что ли?
   – Го-го-го-готов-в-в-в… Отправ-в-в-ляйся!
   – Ну, прощай. Смотри не замерзни!
   – Не твое дело! Я еще себе сейчас ледку спроворю…

Эпилог

   – Здравствуй, певец.
   – Здравствуй и ты. Узнал твой голос, Главк. Сам видишь – покарали меня боги, а за что – не знаю…
   – Такая будет судьба теперь у певцов: век короткий да несчастливый…
   – Так богам угодно?
   – Да нет, людям. Правда, людьми бы их и не надо звать… О чем песни слагаешь? Записать за тобой не надо ли?
   – Слышал ли ты про землю атлантов, что погибла в один день и одну бедственную ночь? Вот про это думаю сложить песню.
   – Поверь, не стоят они твоей песни. Не хотели жить своим трудом да своим умом, вот и сгинули. Я только что оттуда, околел совсем…
   – Так рассказывай, Главк, будь моими глазами…
   – Ну, с чего начать? Значит, когда пройдешь земли полудиких эгипатов, блеммийцев, гамфасантов, сатиров и гимантоподов…

   1982 Красноярск

Михаил Успенский Семь разговоров в Атлантиде