Крест и полумесяц
Кэтрин Полански

   © Кэтрин Полански, 2016
   © Наталия Полянская, фотографии, 2016

   ISBN 978-5-4483-1833-7
   Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

   Злата отложила вышивку и с тоской посмотрела в окно: третий день моросил мерзкий дождик и, кажется, собирался моросить еще столько же, если вообще не до самой осени. Приходилось сидеть дома и вышивать – а чем еще заняться, если из библиотеки мачеха прогнала, из врожденной вредности, конечно же. Злата даже не успела утащить книжку, которая существенно скрасила бы ей день. А к отцу обращаться бесполезно, он занят, о чем ей было не раз сказано. Что-то папенька слишком много над бумагами сидит в последнее время… Злата вздохнула и с отвращением уставилась на незаконченную вышивку: розочки, пастушок с пастушкой, милые овечки… Так и с ума сойти можно.
   А вот Анне, сводной сестре Златы, вышивание явно было по вкусу. Умудрившись уютно устроиться в старом вольтеровском кресле и закусив губу от усердия, сестренка трудилась над не менее мерзкой картинкой: две воркующие птицы на цветущей ветке боярышника, и сердечки вокруг летают.
   – Аннушка, неужели тебе нравится? – не выдержала Злата.
   – Конечно, – пропела сестра, демонстрируя результаты своих трудов. – Посмотри, правда, красиво?
   – Аж жутко становится, – сказала Злата с тоской.
   Большие голубые глаза Ани наполнились слезами: сестра умела плакать по любому, даже самому незначительному, поводу.
   – Неужели я где-то ошиблась с нитками, и неладно выходит?
   – Нет, с рисунком все в порядке, и нитки в тон, – утешила ее Злата. – Сюжет подвел.
   Анна, недоумевая, воззрилась на влюбленных птичек.
   – Тебе не нравится? Но почему?
   Злата только отмахнулась. Объяснять сестре, что пользы и смысла в этой вышивки не сыскать, бесполезно. Аня была красивой, но глупенькой, и за годы совместного сосуществования Злата с этим смирилась. Сначала она пыталась вовлечь Аннушку в свои игры, и сестричка покорно улыбалась и старалась делать все, как Злата говорит, но воображение у нее отсутствовало напрочь. Пока Злата придумывала отчаянные приключения, встречи с разбойниками и пиратами, дуэли и интриги, Аня садилась под дерево и предавалась созерцанию мира. Из кокона улыбчивой доброжелательности ее не мог вытащить никто. Младшая сестренка ничем не увлекалась, знала наизусть целый ворох плохих виршей, но сама сочинять даже не пробовала – и слава Богу, вышло бы ужасно. Анечкина память не задерживала фактов, содержания прочитанных книг, впрочем, чтением сестренка тоже не увлекалась: пара сентиментальных романов – вот и весь репертуар. Злата иногда думала, что Аннушка станет идеальной женой для какого-нибудь светского ловеласа, вроде графа Изюмского: нагулявшись, он со спокойной душою сможет возвращаться домой, где его будет ждать всегда улыбающаяся жена и выводок разновозрастных детишек.
   Именно так полагала, видимо, и мачеха Златы, Любовь Андреевна: дочку она холила и лелеяла, но в свете оберегала, как шкатулку с фамильными драгоценностями. Голубоглазая, чуть пухленькая, с правильными чертами лица и роскошными золотистыми волосами, Аннушка привлекала внимание многих мужчин, но мать была неумолима: выдавать дочь замуж рано, нужно сыскать подходящую партию. Анна была младше Златы на два года – ей только что исполнилось пятнадцать.
   Ну вот, стоит вспомнить черта, и он появится: открылась дверь гостиной, и Любовь Андреевна вошла, вернее, вплыла в комнату. Мачеха выглядела отлично: высокая, прямая, как жердь, с холодным аристократическим лицом и голубыми, как у дочери, глазами. Но если взгляд Анны не выражал ничего, кроме доброты или безмятежности, то под прицельный взгляд ее матери лучше было не попадаться. К дочери она была строга, но снисходительна, а вот Злате пощады не было. Нет, ничего такого ужасного, в духе сказок про Золушку, Любовь Андреевна не делала, но и не упускала случая попенять падчерице, а то и мелкую гадость устроить.
   – Матушка! – заулыбалась Анна. Злата ничего не сказала, сделав вид, что увлечена левой ногой пастушка. – Взгляните!
   – Молодец, дочка, – одобрила Любовь Андреевна премерзких птичек. И добавила уже более прохладным тоном, обращаясь к Злате: – Отец хочет тебя видеть. Иди.
   Девушка обрадовано сложила вышивание, сделала реверанс мачехе и сбежала с той поспешностью, за которую еще нельзя заработать выговор. Поднимаясь по широкой лестнице в отцовский кабинет, она еле удержалась, чтобы не начать весело напевать. Разговаривать с папенькой, в чем бы не состояла беседа – что может быть лучше!
   Дом у Алимовых был роскошный: отец всегда утверждал, что при разумном распределении денег незачем скупиться на личный комфорт. Алимовым многие завидовали, Злата слышала однажды, как недоброжелатели говорили, что Петр Алимов нажил состояние нечестным путем. Но она-то знала, что деньги не берутся из ниоткуда. Отец часто беседовал с ней о делах, о торговле, которую вел. Из-за этого тоже было много пересудов: достойно ли дворянина торговать? Однако Петр Евгеньевич от таких разговоров только добродушно отмахивался. Будь отец жестким, неприятным человеком, возможно, общественное мнение и предало бы его анафеме, но в свете его любили, несмотря на эксцентричное поведение и ядовитое чувство юмора.
   Злата прошла по длинному коридору, увешанному портретами предков в тяжелых позолоченных рамах. Алимовы смотрели на нее недоброжелательно: девушка им явно не нравилась. Вздохнув, Злата потянула на себя тяжелую дверь отцовского кабинета и вошла.
   Папенька, в великолепном бархатном шлафроке с кистями, сидел за конторкой, заваленной счетами, какими-то расписками, листками со столбиками цифр. Петру Алимову было почти пятьдесят, он уже начал лысеть, но это его не портило: в свете на него до сих пор заглядывались дамы, а о его холостяцких подвигах ходили легенды, хоть и минуло с тех пор уже почти двадцать лет. Отец был красив, хотя и слегка обрюзг к старости. Злата папеньку нежно любила, и он в ней души не чаял. Подняв взгляд от бумаг, Петр Евгеньевич тепло улыбнулся дочери.
   – Заскучала небось, птичка?
   – Ох, папенька, заскучала, – весело призналась Злата, устраиваясь в кресле. – Любовь Андреевна меня из библиотеки выгнала, пришлось вышивать.
   – Что ж это она! – покачал головой Алимов. – Я ей скажу, чтоб больше не гоняла.
   Ага, он скажет, а мачеха потом все это на Злате и выместит. Девушка решительно покачала головой:
   – Не стоит, папенька, вышивание тоже полезно.
   – Ладно, – согласился отец, порылся в бумагах и извлек на свет Божий несколько листков. – Вот, возьми. Кокошкин заезжал, его племянница для тебя передала.
   Злата жадно схватила листочки. Ах, как мило со стороны Верочки переписать ей стихотворения Давыдова! Это вам не сладкие вирши, в которых только о любви да розах. Злата даже, не выдержав, ехидно пробормотала строфу:

     – Но если счастие назначено судьбою
     Тому, кто целый век со счастьем незнаком,
     Тогда… о, и тогда напьюсь свинья свиньею
     И с радости пропью прогоны с кошельком!

   – Спрячь подальше, – засмеялся отец. – Ох, и в кого ты такая выросла? Гусар, как есть гусар!
   – В вас, папа, – сказала Злата, с обожанием глядя на отца.
   Петр Евгеньевич в дочери души не чаял – возможно, потому, что онабыла как две капли воды похожа на мать, которую Алимов очень любил и часто вспоминал, чем вызывал плохо скрытое недовольство нынешней госпожи Алимовой. Мать Златы умерла родами, и Петр Евгеньевич, погоревав год, женился снова – на княжне Воропановой. Выросшая дочь никогда его не осуждала, хотя мачеха ее и недолюбливала.
   В доме Злату любили гораздо больше, чем безответную Анечку, считали за молодую хозяйку, и это очень злило Любовь Андреевну. Внимание мачехи после рождения Аннушки полностью сосредоточилось на том, как бы заставить Петра полюбить вторую дочь больше, чем первую. Но Злата по-прежнему оставалась любимицей отца, как в старой сказке. Любовь Андреевна, надо отдать ей должное, вела себя сдержанно, но сделать гадость падчерице почитала за святое дело. Злата же старалась сводить конфликты к минимуму, не желая расстраивать отца.
   – Вы меня потому звали, что стихи передать надо было? – лукаво улыбнулась Злата.
   – Я же знаю, что ты неравнодушна к поэзии. Еще есть дело… – Отец потер подбородок и положил перо. – Ко мне с визитом вчера заезжал Юрий Новаковский, ты его помнишь?
   Злата наморщила лоб. Новаковский… Ах да. На последнем балу у Мавриных этот молодой человек приятной наружности оказывал ей знаки внимания. У него были чудесные волосы – как золотистое осеннее поле, но Злата никогда не любила блондинов.
   – Да, припоминаю.
   – Он просил твоей руки.
   – О-ох! – заволновалась Злата. – Надеюсь, ты ему отказал?
   – Дочь, можно подумать, что тебя в жены попросил старый уродливый отставной генерал! – покачал головой Петр Евгеньевич.
   Руки Златы до Новаковского просили дважды. Первого кандидата папенька сам завернул, и лишь потом рассказал дочери, что некий купец из середнячков хотел на ней жениться. Во второй раз жениха отвергла сама Злата, хотя отец и хмурил брови. Конечно, третий сын Лупандиных слыл эксцентриком, и был дворянином, но очень уж Злате не нравилась его прыщеватая рожа.
   – Это не Лупандин, – улыбаясь, сказал папенька, – и уж тем более не какой-нибудь купчина. Новаковские – род хороший. Да и парень – загляденье.
   – Папенька, но ведь вы обещали, что я пойду замуж по любви, – вздохнула Злата. Было дело, выбила она из отца такое обещание. Теперь отец иногда злился по данному поводу, но поделать ничего не мог: свое слово он всегда держал крепко, за что его уважали.
   – Так чем тебе Юрий не нравится? – поинтересовался отец.
   – Не нравится, – печально улыбнулась Злата. – Папа, он как вареный карась, честное слово! Смотрит рыбьими глазами печально, не моргнет, ни слова не скажет… Не могу я так!
   – Доченька, но ты же его совсем не знаешь! – попенял Петр Евгеньевич.
   – Ну и что? – фыркнула Злата.
   Действительно, ну и что? По всем правилам, писанным и неписанным, Злате следовало соглашаться без промедления. Папенька дает за ней богатое приданое, и Новаковский не так чтоб уж очень плох, а некоторые скажут, что исключительно хорош. Вот пусть эти самые «некоторые», которые скажут, за него замуж и выходят! Злата полагала, что торопиться некуда: семнадцать лет всего, успеется еще!
   – Может, приглядишься все-таки, а?
   – Пригляжусь, – кивнула Злата, чтобы завершить неприятный разговор.
   Отец снова взялся за перо. Злата притихла в кресле, читая стихи Давыдова. Они с папенькой часто так сидели: он работал, а она читала, или мечтала потихоньку. Мечты были сумбурные: Злата и сама не знала, чего ей хочется от жизни. Ну, встретить самого прекрасного мужчину на свете и выйти за него замуж – это само собой разумеется. Но потом? Все сказки заканчиваются на том, что принцесса выходит замуж. А дальше – дети, пеленки и скучная жизнь? Злате так не хотелось, она жаждала экзотики. Но единственной доступной экзотикой были разбойники с большой дороги, которых в последнее время осталось не так и много. Тем более, не факт, что повезет, и разбойник окажется благороден и смел, как Дубровский, и возжаждет на Злате жениться. Имея доступ к отцовской библиотеке, Злата много читала, и вполне ясно представляла себе, что с девушкой в разбойничьем стане может случиться много нехорошего. Дубровских на всех не хватит.
   – Дочь, я хотел тебе сказать, – неожиданно пробасил Петр Алимов, отрывая Злату от чтения стихов, – скоро я уезжаю.
   – Куда, папенька? – улыбнулась Злата.
   Отец иногда уезжал по делам в Петербург, бывало, что и в Европу. Может быть, удастся уговорить его взять ее с собой в столицу? Перспектива остаться с мачехой и сестрицей Злату не радовала. Нет, Аннушку она любила, но Любовь Андреевна приложит все усилия, чтобы падчерица чувствовала себя здесь лишней.
   – Далеко, – вздохнул Алимов. – В Сирию.
   – В Сирию? – ошеломленно переспросила Злата. – Но… но зачем?
   – Мне посоветовали одну сирийскую компанию, которая торгует прекрасными тканями, специями и благовониями. Если мы сможем наладить торговлю с Дамаском, то это пойдет нам только на пользу. – Отец явно был увлечен этой идеей. – Я уеду на следующей неделе, сейчас же мне надо завершить дела. Путешествие будет долгим.
   – Но, папа! Там же можно погибнуть. Пустыня, змеи, дикие животные, и бедуины всякие – достаточно грубый и опасный народ.
   – Полагаю, что с этими угрозами я не столкнусь, доченька. Дамаск – отнюдь не бивуак в пустыне. Опасностей и в России хватает, а чему быть, того не миновать, – вспомнил Петр Евгеньевич одну из своих любимых поговорок.
   «А как же я?» – хотела спросить Злата, но не спросила. Отцу и так забот хватает, а Любовь Андреевна относится к ней вовсе не плохо, считает он. Естественно, мачеха делала все возможное, чтобы скрыть от мужа свое отношение к падчерице. А он старался прощать и жене, и дочери, чтобы всем было хорошо жить под одной крышей. Но если папенька уедет на несколько месяцев, Любовь Андреевна Злату со свету сживет, и некому будет заступиться.
   – А… а вы берете с собой кого-нибудь из слуг? – спросила Злата, чтобы хоть что-нибудь сказать. Отцу и так понятно, что она не в восторге от того, что он скоро уедет.
   – Да, Тимофея возьму. – Тимофей был камердинером Петра Евгеньевича. – И еще кого-нибудь, вдруг разбойники со скорпионами нападут, отбиваться придется. – Отец пытался свести все к шутке. – Ну, не хмурься, Злата. Все будет хорошо.
   – Насколько я помню, эту фразу говорят мужчины перед тем, как с ними что-нибудь случается, – буркнула девушка. Она и рада за отца была – все-таки такая перспектива для развития дела открывается, – и обидно было, что он уедет.
   – Ну, что ты, Златочка? Я пошутил, нет там никаких разбойников. – Попытался утешить дочь Алимов.
   – Папенька, я разбойников не боюсь! – засмеялась Злата.
   – Да, ты образованная девица, Пушкина читала, – усмехнулся отец. – Все будет хорошо.
   – Только грустно, – подвела итог Злата. – Вы поедете в дальние страны, а я тут останусь, вышивать…
   Попытаться никто не мешает, впрочем. Отец ее не убьет, если она попросит…
   – Папенька, возьмите меня с собой! – горячо взмолилась Злата.
   Петр Евгеньевич долго молчал, глядя на дочь.
   – Такое путешествие может оказаться тяжелым для молодой девушки, – заметил он, наконец.
   – Я не боюсь трудностей! – Злата уловила в голосе отца надежду для себя и старалась ее не упустить. – Я буду вести себя хорошо и беспрекословно слушаться вас, папенька! Ни на шаг не отойду, слова поперек не скажу! Пожалуйста, возьмите меня с собой! В Москве сейчас скучно, а без вас и вовсе невыносимо станет. И потом, – лукаво улыбнулась Злата, – вы рано или поздно выдадите меня замуж, и мне уже некогда будет смотреть мир.
   – Это все, разумеется, верно, – сказал Петр Евгеньевич, – но, надеюсь, ты понимаешь, на что идешь, прося меня об этом? Ведь придется быть очень, очень послушной!
   – Конечно! – Злата уже сияла, как новенькая монетка. Главное, поехать с отцом, а уж на счет послушания… Там видно будет.
   – Ну, хорошо, – на удивление быстро сдался Алимов. – Признаться, я и сам об этом подумывал. Едем мы к респектабельным людям, и сил моих нет с тобой расстаться так надолго, голубка моя.

   Следующая неделя превратила особняк Алимовых в приблизительный аналог желтого дома: перед отъездом хозяина все будто с ума посходили. В дом валом повалил народ с просьбами, бумагами, нерешенными вопросами. Петру Евгеньевичу нужно было передать управляющему – благообразному и надежному Дмитрию Федоровичу Степашенко – все дела по управлению торговой компанией и прочими делами на время своего отсутствия. Об отъезде Алимова пронюхали друзья – и тоже наносили визиты, дабы выпить пару бокалов вина в обществе друга, неизвестно зачем отбывающего в дальние дали.
   – Вот отчего тебе, Петр, на месте не сидится? – заметил как-то один из них, Норов. – Что за тяга к дальним странствиям, будто у мальчишки какого или восторженного молодого лейтенантика? Нешто тебе России-матушки мало для торговли своей? А хочешь путешествовать – так поезжай путешествуй, но чтоб какие-то связи там налаживать…
   – Ничего ты, Илья Алексеич, не понимаешь, – блаженно жмурясь, как сытый кот, отвечал Петр Евгеньевич. – Это же не просто ветер дальних странствий, это ниточки протягиваются между Россией и другими странами – нашему государству от этого прямая и явная выгода!
   – Лучше б ты дома о выгоде государственной думал! – пробурчал Норов, но спорить дальше не стал.
   Слуги суетились, собирая вещи Алимова и Златы в дорогу; отец только морщился, предпочитая путешествовать налегке, а дочь следовала примеру родителя во всем. Но даже Злата притихала, когда Петр Евгеньевич яростно спорил со своим камердинером Тимофеем, безуспешно пытавшимся убедить хозяина, что «без трех сюртуков парадных никуда вы, барин, не поедете, иначе стыдно будет!».
   Любовь Андреевна вела себя тише воды, ниже травы; видимо, отец поговорил с ней наедине, да так, что при всех мачеха возражать не решалась. Но Злата не раз ловила на себе ее злой взгляд, обещавший много неприятностей в будущем, по возвращении. Впрочем, Злата была не из тех, кто способен долго переживать из-за неприятностей, которые еще не произошли, а ветер дальних странствий кружил ей голову, как и отцу.
   А потом было путешествие, долгое и очень-очень интересное: поездом до Одессы, потом одним пароходом до Стамбула, а оттуда другим – до портового ливанского города Тира, затем снова поезд до Бейрута, а уж оттуда в Дамаск… И чем дальше не юг, тем более настоящим становилось лето: яркое, звонкое, солнечное и жаркое, не чета дождливому московскому.

Глава 2

   Какие звонкие названия были в этой земле! Эль-Аси, Джебель-эш-Шарки, Джедире… Название столицы – Дамаск – звучало лучшей в мире сталью. Здесь было так непохоже на Россию, хотя, когда они ехали к Дамаску, Злате казалось, что она ненадолго возвращается на родину, так похож был пейзаж на степи юга России, – и тут же в поле зрения обнаруживалась рощица пыльных олив, и сходство мгновенно пропадало.
   Злата не отрывалась от окна поезда, который вез их с отцом из Бейрута в Дамаск – в Бейруте у Петра Евгеньевича тоже обнаружились дела, и пришлось задержаться на пару дней. Было очень жарко, но Злата не обращала на жару внимания: вокруг было столько всего интересного, стоит ли думать о временных неудобствах! Спасали легкие шелковые платья, которые она привезла с собой из Москвы, и еще парочку она купила в шумном гостеприимном Бейруте.
   Вместе с отцом, своей горничной Дуней и Тимофеем, частенько крестившимся, они прогулялись по городу, который за его бурную историю несколько раз полностью разрушали и восстанавливали. Петр Евгеньевич сказал, что поэтому его часто называют городом-фениксом. Злата ничуть не жалела об оставленных в Москве подругах и делах, стоя на площади у дворца Гран Серай или гуляя по улице Риад ас-Сольх. Незнакомые названия звучали сладкой музыкой, и их можно было проговаривать до бесконечности, как заклинания или стихи. Так хорошо было слушать их и смотреть на незнакомый мир из-под полей новенькой соломенной шляпки.
   Алимов и сам радовался новым впечатлениям, как ребенок. С папенькой было очень интересно путешествовать: он многое знал и умел увлекательно рассказывать, так что Злата могла внимать его повествованию часами. Земля вокруг нее была чужой и удивительной, и уже поэтому – прекрасной. Злата не замечала нищих на улицах Бейрута, не видела ветхих кварталов, для нее Восток был волшебной красавицей, одетой в яркие цвета, словно тропическая птица.

   Дамаск показался Злате еще чудеснее Бейрута. Гора Касьюн возвышалась над городом, а город карабкался на гору, пытаясь занять собою как раскинуться как можно шире и взобраться еще выше. Пыльный, жаркий, на первый взгляд – грязно-серый, Дамаск был прекрасен. Злата не могла понять, что за чувство возникло у нее, когда она сошла на вокзале на пыльные камни перрона, и почему ей так понравился город, который она не видела еще толком, только урывками. Но в Дамаске было нечто настолько незыблемое и древнее, он вызывал такую гамму смешанных чувств, которой Злата не могла противиться – да и не хотела. Отец что-то устраивал, о чем-то договаривался, они ехали в гостиницу – а Злата смотрела и не могла насмотреться.
   Гостиница оказалась роскошной, Алимов не скупился на жилье и удобства для себя и любимой дочери. Как объяснил Петр Евгеньевич, им предстояло провести здесь всего несколько дней, прежде чем они снимут дом на время своего пребывания в Дамаске. Это было гораздо разумнее, чем жить в отеле все время.
   Дуня пугливо жалась к Злате: горничная была еще младше хозяйки, ей едва исполнилось пятнадцать, и наверняка она уже жалела, что отправилась с барышней в такую даль. У Дуни не было ни отца, ни матери, поэтому ее никто и не думал удерживать, а Злата не заставляла ее ехать – и все же Дуня решилась. Теперь, правда, от ее былого восторга не осталось ни следа. Ее пугали восточные люди, даже услужливый хозяин гостиницы, который вышел их встречать и прямо-таки излучал доброжелательность.
   – Ох, барышня, какие же они все-таки страшные! – пробормотала Дуняша, едва они со Златой оказались одни в отведенных им комнатах.
   – Кто страшный? – рассеянно переспросила Злата, разглядывая неимоверной красоты мозаику на потолке.
   – Люди здесь страшные, – в который раз пожаловалась Дуня, принимаясь разбирать вещи. Привезенные из Москвы платья и шляпки смотрелись странно на фоне восточных тканей. – Смотрят так с прищуром… – Дуня передернула плечами. – И женщины у них запуганные, с ног до головы в черное закутаны… Наверное, их тут бьют.
   – Не выдумывай! – рассмеялась Злата. Дуняша и вправду преувеличивала, и в Бейруте, и в Дамаске было, кажется, достаточно европейцев, и культура Востока, как объяснял ей отец, вовсе не была такой жестокой, как могла показаться со стороны. Она, конечно же, была чуждой. И все равно дикая, восторженная красота этой пыльной земли медленно забирала себе Златину душу, прокрадывалась в сердце, окутывала ароматами, гипнотизировала блеском и роскошью.
   Она сама не понимала, что с ней происходит, но не противилась, впитывала впечатления, как губка.
   Гостиница казалась девушке настоящим дворцом, ей вообще нравилась здешняя архитектура, легкая, летящая, как ее, Златы, собственные невесомые мысли. Нравилась яркая мозаика, полупрозрачные занавеси из таких тонких тканей, что через кольцо можно протянуть. Нравились глаза восточных женщин – Злата все пыталась поймать их взгляды во время прогулки по Бейруту и короткой поездки от вокзала до гостиницы здесь, в Дамаске, но женщины прятали глаза, хотя Злате и казалось, что на нее многие смотрят украдкой. Ее бледная кожа, не зазолотившаяся еще под жарким южным солнцем, и зеленые глаза должны были притягивать взгляды – и притягивали.
   Злата подошла к открытому окну и выглянула. Окно выходило во внутренний дворик, где журчал фонтан, вода в нем была прозрачная и прохладная даже на вид. Злате захотелось спуститься, подойти к фонтану и окунуть ладони в воду, но, наверное, это не слишком разумный поступок – надо переодеться, отдохнуть… Вокруг фонтана стояли кадки с цитрусовыми, которых здесь было неимоверное множество. А плиты, которыми был вымощен двор, сами по себе казались Злате произведением искусства, хотя, конечно, ничего в них не было особенного – так, еле заметный узор на белом мраморе, со второго этажа едва видный, но угадывающийся, как угадывается сетка капилляров под кожей.
   «Что такое с этим двориком, почему он меня так околдовал?» Ответа на вопрос не было, как не было ответов на множество неясных, сумрачных вопросов, которые не давали Злате покоя всегда – так уж повелось, так она себя чувствовала, хотя словами этого объяснить никому бы не смогла.
   Даже отец не понял бы ее, если бы она вдруг заговорила с ним о том, что происходит в ее душе. Стоя у окна и касаясь кончиками пальцев светло-голубой полупрозрачной занавески (Злата прятала ладонь за ткань, но та просвечивала, и пальцы тоже становились нежно-голубыми), девушка пыталась в очередной раз понять сама себя – и не понимала, не могла осознать, почему ей немного сумрачно и, вместе с тем, откуда в ней столько этого светлого счастья…
   Ей ведь не дальние страны, в сущности, были нужны, и не дивные мозаичные птицы и звери, и не случайные взгляды смуглых прохожих, а какой-то нездешний ветер, который заставил бы ее, наконец, получить ответ на вопрос, кто же есть она, Злата, и зачем живет на свете. В Москве все было просто и понятно, она была любимой дочерью богатого дворянина, ездила на балы, улыбалась хорошеньким офицерам и вращалась в свете, улыбалась, но ответа не было. Она читала книги, но и в книгах себя не находила, они были отдельно, а Злата – сама по себе, и не было в мире ничего, что могло бы быть с нею схоже. И она терялась от этого, пытаясь прочитать себя в строках стихов, увидеть в лицах, глядящих с портретов, ища себя даже в зеркале – но зеркало отражало глаза, волосы, кожу, но не душу. Злата считала, что такие вопросы волнуют не ее одну, и очень удивилась, когда даже лучшая подруга Верочка ее не поняла, когда она попробовала об этом с ней заговорить. Семнадцать лет – время исканий и мечтаний, и Злата искала, спрашивала, но не могла пока найти.
   А в этом городе, городе у подножия горы Касьюн, может быть, и было нечто, что могло разом дать Злате ответы на все ее невысказанные вопросы, и это что-то требовалось найти. Злата отошла от окна и позволила Дуняше заняться ее прической и одеждой.

   Ночи на востоке были роскошны, как гурии, о которых Злата только читала, но вполне ясно себе представляла. Ночи востока – это гурии в жемчугах, в легких покрывалах, танцующие под звон луны – круглого бубна. Сейчас луна убывала, совсем не так, как на севере, и обозначавшиеся рожки полумесяца смотрели вверх, как на верхушках мечетей.
   Дуняша давно уснула, а Злате не спалось, и она сидела на подоконнике, слушая фонтан и звуки ночного города. Где-то далеко, за несколько кварталов, звонко и весело пел то ли уличный певец, то ли гуляка. Лаяли собаки. Злате казалось, что она слышит звон украшений, но это был, наверное, все тот же фонтан. Ночью, наконец, стало прохладно, завеса пыли, казалось, опала – но сейчас невозможно было отправиться гулять по темным улицам, это было сплошным безумием, даже мысли такие не должны приходить в голову. Злата вспомнила их с отцом разговоры о разбойниках и улыбнулась. Интересно, есть ли в этой стране свои Дубровские?
   И воздух здесь был другой, более вкусный, что ли. Наверное, она слишком привыкла к тому, как пахнет воздух в России, и теперь ей здесь все кажется необычным, даже вдохи и выдохи превращаются в священнодействие. Злата сама себя одернула: священнодействие, придумала тоже! Все хорошо, это просто дальняя земля, ставшая вдруг близкой. Злата провела кончиками пальцев по створке окна, чтобы убедиться, что не спит и все это ей не снится. Нет, не снится, все по-настоящему, она сидит и слушает лунную ночь.
   Отчего-то нахлынули воспоминания о доме и о собственной Златиной комнате. Комната у нее была очень милая, девушка могла провести здесь целый день и не заскучать. Стены были обиты штофными обоями с цветочным рисунком, все в нежно-бежевых тонах. Злата вообще любила теплые краски. А в любимом кресле у окна она проводила долгие часы с книжкой, или просто мечтая. Иногда забиралась на подоконник и, полускрытая тяжелыми бордовыми занавесями, теребя висящие на них золотые кисти, наблюдала за суетой на улице. Злате не надоедало смотреть на спешащих по своим делам служащих, торговцев, или праздношатающихся прохожих…
   Тут же все по-другому, и будет так еще долго. У них с папенькой будет здесь дом, возможно, отец просто купит его, а не будет снимать, особенно если заключит желаемые контракты. И можно будет приезжать иногда. Кто знает, как сложится жизнь. Может быть, и замужество случится не так скоро, как планирует папенька. Злата знала, что отец очень хочет ей счастья, но в его понимании счастье выражалось в том, чтобы дочь удачно вышла замуж – и хотя он обещал ей замужество по любви, Злата предполагала, что надолго его терпения не хватит. Значит, нужно срочно найти себе человека по сердцу и выйти замуж, нарожать детей, быть как все… Быть как все – вот уж чего ей никогда не хотелось!
   Злата не считала себя умнее всех, и лучше всех тоже не считала. Однако, она почему-то всегда была уверена, что ей уготована судьба интереснее, чем у большинства дворянских дочерей, с которыми она была знакома, или которых наблюдала, или о которых слышала. Необычная судьба – вот что она всегда чувствовала в себе, это было о ней, только она пока не знала, как это будет. Поэтому ей было так любопытно жить на свете, поэтому ее и ведьмочкой называли, а отец иногда с усмешкой именовал ундиной. Что-то такое в ней, наверное, и вправду было колдовское, потому что мужчины на Злату заглядывались, но близко подходить опасались. Мужчины не хотели себе необычной судьбы, а вместе со Златой они обрели бы ее волей или неволей, иначе просто жить бы с нею не смогли.
   Женщины в ней тоже это чувствовали и поэтому не слишком любили. И хотя подруг у Златы хватало, завистниц тоже имелось немало. Причем завидовали, как она чувствовала, не столько знатности и богатству, а ее взглядам из-под пушистых черных ресниц, тонким запястьям, порывистым движениям. Это все трудно поддавалось объяснению и описанию, Злата сама не могла внятно об этом даже думать, но чувствовала, как остро чувствовала многое, что происходит с миром вокруг и с миром внутри нее.
   Она вздохнула, перестала теребить занавеску и в очередной раз подумала о том, как хорошо было бы, если бы нашелся такой человек, который смог бы ее понять и принять, как она есть, абсолютно не зная, чья она дочь, есть ли у нее приданое. Потому что с другим человеком она будет несчастна, а он будет несчастен с нею, и так будет совсем неправильно, и зачем жить, если знаешь, как правильно, а делаешь наперекор? Против судьбы не пойдешь, знать бы еще, какова она, эта судьба. Злата отчего-то была уверена, что узнает суженого с первого взгляда, но как поступить, если в ближайшее время он не встретится на пути? Негоже приличной барышне из хорошей семьи долго в девках засиживаться, папенька не раз ей это повторял, и мачеха его всецело поддерживала – ну, Любови Андреевне только на руку, если Злата выйдет замуж поскорее. И как поступить – поддаться уговорам папеньки, чьему-то сватовству, вроде того же Новаковского, или искать свою звезду, ждать и упрямиться, и может, никогда не найти…
   Все это призраки и миражи, иллюзии. В здешних пустынях, говорят, бывают миражи. Вот бы хоть глазком один увидеть… Злата слезла с подоконника и поняла, что длинный день сильно утомил ее. А значит, пора спать, видеть нездешние сны, чтобы утром проснуться бодрой и свежей и, наконец, прогуляться по городу, который приворожил ее, как деревенская ведунья, – непонятно зачем и без объяснения причин.

Глава 3

   Впрочем, прошло целых два дня, прежде чем Злата смогла отправиться на прогулку в город. У отца были дела, он где-то пропадал, и строго-настрого запретил Злате выходить в город без него. Дамаск был гораздо неспокойнее жизнерадостного Бейрута, объяснил Алимов дочери, и рисковать без нужды не следовало. Тем более, что Дуня, перепугав сама себя, отказывалась пока гулять по Дамаску – и пусть бы с ней, Злата обошлась бы обществом отца и Тимофея, да вот только первый проводил время, знакомясь с сирийскими партнерами, а Тимофей сопровождал барина, и ничего нельзя было с этим поделать.
   Впрочем, Злата не скучала, у нее были с собой книги, а еще была целая гостиница, по которой ходить не возбранялось. Она несколько часов просидела у фонтана, который ей так понравился, читая книжку и слушая шелест струй, сливавшийся с тишиной.
   Но на четвертый день их пребывания в Дамаске отец объявил, что подыскал хороший дом и хочет, чтобы Злата его тоже осмотрела. А заодно можно было зайти на базар – еще одна местная достопримечательность, которую ни в коем случае нельзя миновать.
   – Вот устроимся, тогда можно будет как следует город осмотреть, – подвел итог Петр Евгеньевич. – Здесь есть что увидеть. А пока взглянем на дом, да прикинем, что туда купить надо, чтобы себя уютно чувствовать. – Алимов улыбнулся дочери. – Ты у меня хозяйка, вот и присмотри, что нужно.
   – Папенька, а как мы будем на базаре объясняться? – Злату, как всегда, волновали практические вопросы. – Сомневаюсь, что здешние торговцы понимают по-русски или по-французски. – По-английски Злата тоже говорила, но смешно полагать, что этот язык местные лоточники хорошо понимают. И не поторгуешься ведь… Она читала, что на восточных базарах принято бурно торговаться.
   – Об этом я тоже подумал, у нас будет проводник, – пояснил Петр Евгеньевич. – Надежный человек, мне его рекомендовали. Из местных. Свободно говорит по-французски, хотя, – отец нахмурился, – образованных людей здесь не так уж много, к сожалению.
   С местными представителями знати Алимовым еще предстояло познакомиться, об этом папенька тоже упоминал. Но сегодня Злата об этом не думала, целиком поглощенная приготовлениям к первому выходу в город.
   Дуня отказалась идти, но Злата почти не расстраивалась по этому поводу и приказывать горничной не стала – пусть ее, если так боится, даже проще без нее будет. Никто не станет ахать и охать за спиной.
   Следуя совету папеньки, оделась она просто и неброско: легкое платье из серого шелка, широкополая соломенная шляпка с бледными цветами, на плечи наброшен длинный легкий шарф – чтобы прикрыть шею и руки от палящего солнца. Спускаясь вниз, Злата чувствовала себя северной нимфой, и внутри что-то сладко дрожало, как бывает, когда стоишь, перегнувшись через перила балкона, а под тобою открытое пространство, тянущее шагнуть вперед и полететь. Дамаск звал ее, и она готова была окунуться в теплую пыль его улиц.
   Отец одобрил внешний вид Златы еле заметным кивком, девушка взяла папеньку под руку, Тимофей перекрестился на дорожку, и они вышли в город. Решили пойти пешком, дабы как следует все осмотреть, да и нужный дом, как выяснилось, находился не слишком далеко от гостиницы.
   Улицы и дома жались друг к другу, как заблудившиеся дети. Злата во все глаза смотрела на людей, стены, мостовые, пытаясь вобрать все в себя и запомнить. Отец же неспешно рассказывал, вплетая историю в окружающую действительность, придавая улицам и людям смысл. Алимов говорил о римском и византийском влиянии на Сирию, о халифате Омейядов, о людях и событиях, давно канувших в прошлое – и вместе с тем, оставшихся здесь, на извилистых узких улицах. Цепляясь за руку отца, Злата провожала взглядом смуглых детей, игравших на ступеньках полуразрушенного дома, спешивших куда-то мужчин в пестрых халатах. Небо было почти белое, выжженное солнцем дотла, было не слишком легко дышать, но все равно Злате было очень хорошо, а почему – она по-прежнему объяснить не могла. Дамаск поворачивался к ней разными сторонами, и все это было прекрасно.
   На улице встречались и европейцы, без удивления смотревшие на Алимовых. Как объяснил Петр Евгеньевич, здесь было достаточно много англичан и французов, а вот соотечественников-россиян встретить было бы затруднительно. В Дамаске было российское посольство, но Злата не знала, где оно. Может быть, отец и встречался с кем-то оттуда, ей он об этом не сообщил.

   Дом оказался чрезвычайно мил: на чудесной улочке, двухэтажный, выстроенный в местных традициях, и внутри было свободно и хорошо – почти ничего докупать и не потребуется, разве что несколько ковров, жирандоли, пару безделушек и занавеси… Злата обошла комнаты, одобрив выбор папеньки, а Алимов смотрел на нее с каким-то странным выражением лица, чуть улыбаясь, – так смотрел, что она не удержалась и спросила, почему.
   – Очень ты на мать похожа, – объяснил Петр Евгеньевич с оттенком светлой грусти в голосе. – Она тоже так вот любила ходить, смотреть, и каждый раз подмечала, что нужно сделать: сюда подсвечник поставить, здесь картину повесить, а здесь медальон уронить на столик, и пусть лежит, его место там… Для каждого колечка место знала, я не удивился бы, если б она и пылинки в солнечном луче пересчитывала – чтобы так летели, что счастье в доме не иссякало. И ты такая же.
   – Вы так хорошо все понимаете, папенька! – улыбнулась Злата. Он действительно понимал – настолько, насколько это было доступно мужчине, и это было так чудесно, что ей и смеяться, и плакать от этого хотелось. – Я и правда знаю, вижу просто. Вот тут нужно бы кресло поставить, чтобы вы читать по вечерам смогли, здесь светло. И свечей купить много, тогда мозаика так заиграет! – Здесь тоже была мозаика, абстрактные узоры вновь заворожили Злату, и она одернула себя: еще будет время этим налюбоваться. Дом был восточный, немного странный и чужой, но в расположении комнат, в незатейливой обстановке, во всем его облике угадывалась доброжелательность. Злата не знала, придумала она себе это теплое отношение дома к новым хозяевам, или это и в самом деле так есть, но ощущать это тепло было приятно. И папенька вон улыбается.
   – Как хорошо, что ты со мною поехала, я теперь это еще лучше понимаю, – сказал Петр Евгеньевич. Злате было радостно, что отец не сожалеет о своем решении: больше всего она боялась, что начнет папеньке мешать.
   …Проводник, о котором говорил Алимов, ждал их у дома. Знаток французского языка оказался стройным арабом лет сорока, услужливым и скромным; звали его Фарид Буджибба, у него были потрясающие темные глаза, тонкий нос и шрам на левой щеке, что, правда, его не портило, а придавало ему романтический и слегка разбойничий вид. Вот и выяснился ответ на один вопрос: местный Дубровский тут имелся, Злата живо себе представила, как Буджибба, взяв кривой кинжал в зубы, лезет по лозе на балкон прекрасной дамы, чтобы украсть навсегда и ее саму, и ее сердце… Или тут дамы не на балконах, а за высокими стенами?
   Конечно, воспитанный араб не имел ничего общего с буйными фантазиями Златы, но улыбке девушки явно обрадовался и склонился над ее рукой, демонстрируя безупречные европейские манеры. Французский его тоже оказался безупречным.
   – Неимоверно рад знакомству с самой прекрасной мадемуазель в России, – голос у него был гортанный, острый, как тот самый придуманный Златой кинжал. – Счастлив буду показать вам Димашк. – А название города он произносит так, как все местные, Злата уже слышала это. Но звонкое – Дамаск – нравилось ей больше.
   – Я тоже рада знакомству, – искренне сказала девушка.
   Этот человек ей понравился, как вообще безотчетно нравились восточные люди. Что-то в них было неимоверно притягательное, свободное и неподвластное никому. Злата не понимала природу этой свободы, но чувствовала ее всей душой, а саму себя ощущала не связанной, но будто запертой в стеклянном фонаре, как трепещущий огонек на фитиле: вот оно все, рядом, но не дотянуться, не коснуться.
   Фарид сверкнул белозубой улыбкой.
   – Готовы ли вы к посещению восточного базара, мадемуазель?
   – Готова! – решительно ответила Злата.
   – Тогда прошу следовать за мной, – поклонился Буджибба гостям из далекой северной России. – Вы не будете разочарованы.

   Нет, Злата не была разочарована, она вообще еле дышать могла – раньше не представляла, какое же это чудо из чудес, восточный базар!
   Фарид исправно рассказывал, что Дамасский базар практически не имеет себя равных, ему около пяти тысяч лет, и представить город без него так же сложно, как человека без сердца – без сердца человек не живет, и город без базара зачахнет. Злата с головой окунулась в самую настоящую сказку, о которой даже и не мечтала, настолько она оказалась волшебной и, вместе с тем, настоящей.
   Базар был просто неотделим от города, действительно, словно сердце. Он представлял собою сплетение узких крытых улочек, с выходящими на них лавками, и нельзя было точно сказать, где заканчивается один дом и начинается другой. Фарид ловко лавировал в толпе, ведя за собой ошеломленных иностранцев, и, оборачиваясь к ним, сыпал пояснениями, и самодовольно улыбался, глядя на их потрясенные лица. Не было тут ничего общего с торговыми рядами в Москве, где Злата частенько бывала и даже ловко торговалась. Цепляясь за руку отца и слушая гортанный французский Фарида, девушка полностью окунулась в сказку, с каждым шагом будто читая строку, с каждым поворотом – переворачивая невидимую страницу текста с арабской вязью. Через некоторое время хоровод улиц закружил ее, и она уже не могла понять, на улице она или уже в коридоре дома – и где здесь лавка, а где дом торговца. Некоторые лавки были очень богатыми и просторными, некоторые заросли грязью и прятались в полутьме, но именно в таких вот неопрятных лавчонках, объяснил Фарид, можно иногда найти потрясающие вещи, которые больше нигде не купишь.
   – Потом будешь подружкам рассказывать: «Это я купила на базаре в Дамаске!» – смеялся Петр Евгеньевич, когда Злата с восторгом перебирала украшения или касалась пиалы из тончайшего фарфора, впрочем, пока не прося ничего купить.
   Одуряюще пахло пряностями и сладостями, от этого неповторимого запаха слегка кружилась голова. А еще вокруг было много людей, очень много, они громко спорили, торговались, нахваливали товар, пили кофе с кориандром, курили кальян. Оборванные дети выпрашивали подачку – бакшиш. Под пестрыми полотняными навесами разгорались нешуточные словесные баталии. Фарид, усмехаясь, перевел несколько: например, как два торговца ссорились из-за перспективного покупателя, толстого араба, у которого на лице было написано, что он не прочь потратить деньги, позвякивавшие в кошельке.
   – Ты, сын ишака, как ты можешь обманывать этого достойного господина! – кричал один торговец другому. – О, господин, не слушайте его! Он хочет вас обмануть, поверьте, вот это ожерелье сделал мой отец, знаменитый на всю Сирию мастер! Лучшего подарка для своей любимой супруги вы не найдете!
   – Господин, он вам нагло лжет! – не сдавался конкурент. – Как ты можешь лгать покупателю, Ибрагим? Как тебе не совестно? Ты хочешь продать ему ожерелье, которое сделал твой блудливый отец после трех кальянов с гашишем?
   Покупатель стоял, слушал спор и забавлялся: он выбирал, а когда выберет, то начнет торг – тоже особое искусство и удовольствие. Впрочем, как рассказал Фарид, иногда спор заканчивается плохо: не сошедшиеся во мнениях торговцы, или лавочник с покупателем, расходятся, заплевав друг другу лица, и даже иногда хватаются за оружие. С кинжалами на поясе здесь ходили, кажется, абсолютно все мужчины: от мальчика двенадцати лет и до столетнего старца.
   – Да, здесь горячий народ, – усмехнулся Алимов. – Но, конечно, и у нас бывает, что мужики морды друг другу бьют.
   Злате казалось, что впечатления сейчас переполнят ее всю, и места больше не останется – но место по-прежнему оставалось, и она готова была бродить по улочкам до бесконечности. Однако Петр Евгеньевич два часа спустя устал, Тимофей тоже выглядел немного запуганным и ошалевшим, и было решено возвращаться в гостиницу. Злата почти ничего не купила себе, успеется еще, на сегодня достаточно впечатлений – теперь базарная суета ей всю ночь будет сниться!
   Фарид проводил их до того места, где базар плавно переходил в обычную улицу, и спросил, нужно ли провести до гостиницы. Петр Евгеньевич отказался: идти было не очень далеко. Буджибба снова поклонился, сверкнул улыбкой и, уговорившись с Алимовым о времени следующей встречи, удалился.
   – Хороший человек, – сказал папенька, когда проводник ушел. – Не зря его рекомендовали.
   Они медленно пошли по улице, Тимофей плелся за ними, что-то бормоча себе под нос. Камердинер Алимова явно не одобрял сумасшедших хозяев, завезших его в дикую страну, где полно мошенников и безумцев, без конца хватающихся за ножи.
   Злата молчала, только улыбалась: впечатлений было столько, что не осталось сил о них говорить. Может быть, вечером, за ужином, или вовсе завтра. Она ничего не купила на базаре, но девушке казалось, что она идет домой с руками, полными покупок. Что это за приобретения, что она вынесла из сегодняшней прогулки по сердцу Дамаска, Злата и сама еще не знала. Вот придет домой, развернет, и тогда, может быть, станет ясно…
   Петр Евгеньевич замешкался на углу – этой дорогой они не ходили, но направление было правильным, и отец решительно свернул в совсем узкий переулок. Здесь не слишком хорошо пахло, на веревках, протянутых над улицей, сушилось разноцветное белье, но, похоже, это был кратчайший путь к гостинице. На ступеньках у одного дома сидел грязный нищий, его лицо покрывали язвы, и это было очень неприятно. Злата поспешно отвернулась. Не хотелось портить пестрый день воспоминанием о нищем с больным лицом…
   Если бы она не отвернулась так, то и не заметила бы, наверное, что по переулку вслед за русскими идут трое мужчин весьма подозрительного вида. Они были одеты в черное, но не это показалось Злате угрожающим, а их движения, и то, как они держали руки на рукоятях сабель. Люди, которым совершенно нет дела до мирных путников, так себя не ведут. И точно, тут же еще трое обнаружились на пути Алимовых, и пришлось остановиться. Злата ахнула и вцепилась в рукав отца, еще слабо осознавая, что, кажется, они попали в неприятности.
   Выражение лица Петра Евгеньевича почти не изменилось, только стало холоднее и отстраненнее. Один из людей в черном вышел чуть вперед, насмешливо разглядывая Алимова.
   – Что вам нужно? – холодно спросил папенька по-французски, не двигаясь с места. Бандит – а Злата уже не сомневалась, что это бандит, – вздернул в усмешке верхнюю губу, как ощерившаяся собака. У него было красивое лицо с волевым подбородком и блестящие черные волосы, выбивавшиеся из-под черного тюрбана. А глаза у него были злые, очень злые, и узкая бородка придавала лицу выражение кинжала – если бы кинжал смотрел, он делал бы это именно так. Девушке стало страшно.
   – Денег нужно, – сказал мужчина по-французски с ужасным акцентом, Злата даже не сразу его поняла. – Давай деньги. Иначе девушку убьем. Красавица девушка, плохо будет убивать.
   – Папенька, отдайте им деньги, может, отпустят, – зашептала Злата, но отец ее, казалось, не слышал. Он сделал шаг вперед, но бандит не отступил.
   – Я ничего не должен вам отдавать. Пропустите нас. – Отчеканил Алимов.
   – Ты не понял, чужестранец? – с наигранным удивлением вопросил араб. – Я угрожаю смертью твоей женщине. Тебе не жаль ее?
   – Мне жаль вас, если вы не отпустите нас немедленно, – процедил Петр Евгеньевич. – Мы российские подданные, и это вам будет плохо, если вы посмеете поднять руку на нас.
   – Да неужели? – ухмыльнулся бандит. Злата еще крепче вцепилась в руку отца – так страшно девушке еще никогда не было. Оказывается, встреча с разбойниками вовсе не так романтична, как ей думалось. Тимофей что-то слабо пробормотал.
   – Пропустите. – Отец сделал еще шаг. Короткий свист – и клинок, выхваченный арабом из ножен, уперся Алимову в грудь.
   – Ты станешь разумным, чужестранец? – лениво осведомился черноволосый.
   – Нет. Уйдите с нашего пути – или пожалеете.
   Злата никогда не видела папеньку таким – и не успела понять, что произошло. Просто в руке Алимова вдруг оказался револьвер, Злата и не знала, что отец его с собой носит, и этот пистолет очень громко выстрелил. Наглый араб мешком свалился под ноги отцу, но ни выстрелить еще раз ни предпринять что-нибудь еще Алимов не успел: сзади послышался щелчок взводимого курка, и грянул выстрел. Петр Евгеньевич охнул и осел на землю, схватившись за бок.
   – Папенька! – выдохнула Злата, не успевая осознать стремительность произошедшего, не понимая, как так может быть: только что все было хорошо, и вдруг стало так страшно. Как, зачем, почему?!
   Тимофей взвизгнул, одурев от страха, и попытался бежать, но один из бандитов, двигаясь легко и свободно, как тигр, загородил дорогу обезумевшему лакею. Тимофей попятился, бухнулся на колени, но он явно не был нужен городским разбойникам: короткий взмах сабли, крик, перешедший в бульканье… Злата не стала смотреть, она боялась смотреть. Она, опустившись на колени, не отрывала взгляда от лица папеньки, который, кривя губы, силился подняться.
   – Злата…
   Тот, кто убил Тимофея, остановился у нее за спиной. Его французский был еще хуже, чем у пострадавшего предводителя:
   – Мы предупреждать. Ты не слушаться. Мы убивать твоя женщина. Ты жить. Умереть легко, а ты жить.
   Стальные пальцы взяли Злату за плечи, отрывая от отца. Петр Евгеньевич был очень бледен: вот-вот потеряет сознание.
   – Меня убейте, а ее пощадите, прошу. – Взмолился он.
   – Поздно, – сказал обманчиво-ласковый голос, и пальцы сомкнулись на шее Златы. Она даже воспротивиться не успела – мир померк так стремительно, будто солнце, сбитое с неба камнем, преждевременно упало за горизонт.

Глава 4

   Петр Евгеньевич очнулся несколько часов спустя. Еще не открывая глаз, он понял, что лежит не в том проклятом переулке, а на кровати. Зверски правый бок, но лучше бы Алимов не помнил, почему он болит – а он помнил, до тошноты ярко и отчетливо. И то, как мерзавец кладет руку Злате на шею, и девушка обвисает в его руках, словно тряпичная кукла… Потом пришел благословенный туман, но забытье не может быть вечным.
   «Лучше бы умер я…»
   Алимов открыл глаза – и столкнулся взглядом с человеком, который, по всей вероятности, был лекарем. Тот немедленно что-то начал говорить, но смысла его речи Петр Евгеньевич не улавливал, понимая лишь, что эскулап говорит по-русски. А значит, они в российском посольстве, больше негде быть.
   – Хорошо, что вы пришли в себя, – услышал Алимов густой бас и, наконец, понял, что ему говорят. Бас принадлежал дородному мужчине – полномочному послу Российской Империи Виктору Александровичу Теряеву, сидевшему в кресле у кровати. – Я уж думал Григорьева прогнать взашей с его микстурами. Молодец, Григорьев, уйди теперь.
   – Не утомляйте больного, – буркнул лекарь, но удалился, как приказывали. И почему врачи вечно недовольны? Господи, о чем он думает.
   Теряев потеребил двойной подбородок и сказал несколько стесненно, что обычно ему свойственно не было:
   – Что ж вы, голубчик Петр Евгеньевич, без охраны по дамасским переулкам разгуливать решили? Вы что же, совсем из ума на старости лет выжили? Я вам Фарида этого толкового к чему рекомендовал – чтобы вы его отсылали, а сами гуляли, где вздумается?
   – Что с моей дочерью? – Голос Алимова почти не слушался, но вопрос удалось выговорить достаточно внятно. – Где Злата?
   Посол отвел взгляд. Плохой признак.
   – Мне Григорьев сказал вас не волновать, – сказал он и вдруг перешел на «ты», – да только ты так и так изведешься. Не нашли мы ее. Лакея твоего убили, труп рядом с тобой лежал, а Златы не было, только шарф ее окровавленный подобрали. – Теряев помолчал. – Боюсь я тебе это говорить, но убили ее уже, Петр Евгеньич, Богом клянусь, убили. Вот и Фарид то же говорит, а кому знать, как не ему. У нас здесь такие вещи часто случаются. Хорошо, если быстро это сделали.
   – Почему? – одними губами спросил Алимов, хотя он все знал, он все и так знал…
   – Потому что. Мерзавцев везде полно, и тут есть, и немало. Не сразу такие убивают, сперва… воспользуются. Но обычно не мучают долго. Мы искали, все обыскали, как только стража городская тебя нашла – так мы все вокруг обшарили. Никто ничего не видел, как обычно, и не знают ничего. А может, знают, да молчат. Местные боятся, кто их за это осудит? – Теряев покивал, будто ставя троеточие в размышлениях о сложной дамасской жизни.
   Думать не хотелось, и спрашивать дальше не хотелось: слова посла резали сердце сильнее, чем нож. Но Алимов должен был – из-за его вины перед Златой, которой сейчас уже нет, и представить это невозможно.
   – Если убили там же, почему не оставили труп? – через силу выдавил он слова.
   – Вряд ли там же убивали, скорее унесли и уж потом… А шарф оставили. Как мы визитную карточку подаем. – Теряев закашлялся. Ему было неловко: он понимал, кто виноват в произошедшем, и Алимов понимал.
   – Дай мне пистолет, – тихо сказал он. – Застрелюсь, и дело с концом.
   – Ошалел? – прикрикнул на него посол, все его полувиноватое, полуфилософское настроение сменилось вдруг яростью. – Из ума выжил? О жене, о второй дочери не подумал?
   – Им наследство останется, без меня не пропадут. Не могу я после такого жить. Своими руками дочь в могилу отправил. – В горле было очень сухо, слова давались с трудом, но это было все неважно – по сравнению с последним взглядом Златы, как она на него смотрела, бедная… Сам. Сам убил. Что стоило деньги отдать? Так ведь нет, пошел на принцип. – Дай пистолет, Богом тебя молю.
   – И не вздумай, – отрезал Виктор Александрович. – Я за этим прослежу.
   – Моя воля – жить или умирать, – прохрипел Алимов.
   – Не твоя, Петр Евгеньевич, – тихо сказал Теряев, – на все воля Божья. Если оставил тебя в живых – значит, зачем-то ты Ему еще нужен. То ли контракт свой заключить, то ли для жены и дочки жить, не знаю, у меня ответа нет. А ты стреляться не спеши, поживи да подумай. Ты же сильный человек, от испытаний никогда не бегал. Не бери грех на душу больший, чем тебе положен. Бог мудр, Он рассудит.
   Алимов закрыл глаза, все равно потолок кружился, словно в медленном вальсе. Наверное, следовало бы заплакать, но плакать он пока не мог. Может быть, потом.
   Сам. Убил.
   «Господи, прости. И ты, доченька, прости меня, дурака… Оттуда, с небес, прости».
   Очень болело сердце. Так до рассвета и промучился, грешный.

   Амир проснулся, как всегда, на рассвете, к фаджру [1 - Первый намаз, совершаемый до рассвета], еще даже муэдзин ближайшей мечети не прокричал призыва к молитве. Занавесь на окне чуть колыхалась от легкого ветерка, с улицы не доносилось ни единого звука. Окна всех комнат выходили в сад или во внутренний двор, так что даже в самый шумный день в доме было тихо, но в предрассветный час тишина была особенной: чистой, благоухающей и светлой.
   Амир накинул темно-синий халат из хлопка тончайшей выработки, сунул ноги в расшитые цветным шелком шлепанцы и подошел к окну. Родовое гнездо Бен-Нижадов было построено давно, когда еще благородные люди в Димашке устраивались вольготно, в просторных имениях, а не домах, подпирающих друг дружку. Это теперь по улицам не пройти без того, чтобы чья-то открытая дверь не перегородила проход. Впрочем, Амир редко так гулял по городу, в основном ездил – там, где пошире и почище.
   Дом стоял в центре сада, обнесенного каменной стеной с три человеческих роста. Он, как и сад, был разделен на мужскую и женскую половины, но сейчас женщин в семье Бен-Нижадов не было: мать давно умерла, отец вдовствовал, а сам Амир до сих пор не женат…
   Вид из окна спальни Амира был великолепный: весь Димашк, как на ладони, и дальше, до горизонта, подсвеченного сейчас розовым огнем утренней зари. И ни облачка, день будет очень жарким, но здесь, в доме, всегда прохладно. Как хорошо все это видеть, как хорошо чувствовать, как хорошо жить… Дышать, ходить, прикасаться к дереву оконной рамы, ощущать аромат цветов в саду, слышать журчание воды в фонтанах. Амир бессознательно поднял руку и провел пальцами по жуткому шраму, начинающемуся на плече, пересекающему ключицу и заканчивающемуся на груди. Чудо Всеблагого, истинное чудо, что он жив. Для встречи с гуриями он еще слишком молод, даже сыновей не успел родить.
   Еще полчаса – и над горизонтом покажется краешек солнца – пора идти. Амир вышел из спальни и оказался на широком балконе, опоясывающем внутренний двор, подошел к палисандровым резным перилам и посмотрел вниз: слуги уже разложили на розовых мраморных плитах молитвенный коврик. Отлично. Молодой человек запахнул халат и спустился к фонтану, разулся, совершил омовение, поправил коврик так, чтобы направление получилось точно на Мекку, дождался призыва муэдзина и опустился на колени.

   Нет божества, кроме Всевышнего Аллаха, всегда Единственного и Вечного. Его не постигнет ни сон, ни дремота. Ему принадлежит всё, что на небесах и земле, нет никого, кто бы ходатайствовал за другого перед Ним, кроме как по Его разрешению. Он знает о том, что было, и о том, что будет. Люди не в состоянии обладать даже частичкой Его знаний, кроме как по Его желанию. Его знания охватывают всё, что есть на небесах и земле, и не утруждает Его забота о них. Он во всём выше всех и всего, и только Он – Обладатель Истинного величия.

   С молитвой снизошел покой, новый день – новая надежда. Прежде чем подняться с колен, Амир мысленно вознес благодарность Аллаху за то, что сохранил ему жизнь и левую руку. Иншалла [2 - Слава Аллаху].
   Молодой человек встал, обулся и вышел в сад. Отец где-то здесь, свой фаджр Джибраил Бен-Нижад любил совершать в тени кипарисов. И точно, вот он, родитель. На скамье сидел уже немолодой, но крепкий мужчина, одетый в выходные одежды, несмотря на ранее утро: поверх белоснежной абайи [3 - Абайя – нижняя рубаха с длинными рукавами, закрывающая тело от шеи до щиколоток.] из тончайшего хлопка накинута темно-зеленая шелковая стеганная джебба [4 - Традиционная верхняя одежда на Ближнем Востоке, широкий халат, надевается поверх абайи.], богато украшенная вышивкой из алых шнуров, голову покрывала белая куфия [5 - Традиционный мужской головной убор на Ближнем Востоке, известный в России, как арафатка.], удерживаемая угалем [6 - Обручевидный шнур, удерживающий куфию.], сплетенным из золотых нитей. Отец задумчиво поглаживал ухоженную бороду и перебирал четки, вырезанные из ливанского кедра. Лицо Джибраила, с каждым годом становящееся все красивей, – есть люди, которых годы только красят, – было спокойным, но хорошо знавший отца Амир угадывал за привычной маской некую озабоченность. Она появилась недавно, и отец предпочитал о ней не говорить, а Амир не расспрашивал: все, что ему нужно знать, Джибраил ему скажет. Сам и именно тогда, когда нужно.
   Амир подошел к скамье и сел рядом с родителем.
   – Доброе утро, отец.
   – Доброе, сын.
   Помолчали.
   – Как твое плечо? – Джибраил посмотрел на небо. Видимо, он тоже каждый день возносит благодарственные молитвы.
   – Хорошо, слава Аллаху. Почтенный Селим обещает, что подвижность руки полностью восстановится, если я буду следовать его указаниям.
   – На все воля Аллаха. Селим – лучший лекарь во всем Димашке.
   – Но даже он хотел отнять мне руку. – Амир сжал пальцы, радуясь тому, что они двигаются. – Ты не разрешил. Спасибо, отец.
   – Ты мой сын. – Джибраил скупо улыбнулся. – Мой единственный сын.
   Помолчали еще. Наконец, Джибраил решился:
   – Я знаю, где найти того, кто чуть не лишил тебя жизни.
   Амир едва заметно вздрогнул, но сдержался и не стал задавать вопросы, вертевшиеся на языке. Не стоит подталкивать отца, не стоит проявлять нетерпение: если Джибраил начал этот разговор, то он его продолжит.
   – Он в доме Ибрагима Бен-Фарида, – слова упали тяжело, как камни.
   – Мне это имя ничего не говорит, – растерянно откликнулся Амир. – Кто это?
   – Это один из самых богатых и влиятельных людей в Димашке. – Слова отца прозвучали как-то не то растерянно, не то удивленно.
   – Но… Ведь это неважно. Он укрывает убийцу и вора. – Осторожно напомнил Амир.
   – Этот убийца и вор – мой брат. – Джибраил выглядел внешне спокойным, но Амир понял, что отцу очень больно.
   Выставить на всеобщее обозрение грехи Дауда, рассказать всем о том, что брат чуть не убил сына, ограбил дом предков – эта мысль невыносима для родителя.
   – Что ты хочешь, чтобы я сделал, отец? – голос Амира не дрогнул, хотя ему хотелось кричать.
   Отец, а как же я? Как же моя боль, моя кровь? Я жажду мести. Я хочу справедливости. Я ни в чем не виноват, почему я должен молчать? Почему ты удерживаешь мою руку?
   Но долгая болезнь сделала его старше, если не сказать старее, поэтому он заставил внутренний голос умолкнуть и прямо взглянул на отца. Джибраил молчал.
   – Что ты хочешь, чтобы я сделал, отец? – повторил Амир.
   – Сын… Моя гордыня… – слова давались Бен-Нижаду с трудом.
   – Твоя честь, отец, честь нашей семьи. Я сделаю все, что ты скажешь. – Амир взглянул на левую руку. – И в этом будет моя месть. Я верю, что ты справедливо поступишь.
   – Сын… – Джибраил отвел взгляд, глаза его подозрительно блестели.
   – Благодаря тебе, отец, я не однорукий калека. Я буду твоей карающей рукой. – Горячо пообещал Амир.
   – Я уверен в тебе, как в самом себе. – Голос отца едва заметно дрогнул.
   Джибраил как-то внезапно встряхнулся, даже помолодел. Теперь, когда самое главное уже сказано, остались одни детали. Он был готов спланировать сражение, разработать тактику и стратегию – и победить.
   Лишь значительно позже, когда юноша уже пошел готовить все необходимое для воплощения плана в жизнь, Амир понял, что отец так и ни разу не назвал имени. Имени врага. Имени брата.

Глава 5

   Роскошное небо кружилось, звезды водили хороводы, как водят его крестьянские девушки в русских березовых рощах. Березки такие белые-белые, девушки румяные и упитанные, а ленты у них в волосах разноцветные – алые, зеленые, бывает, что и синие. Еще и не так бывает… Только почему при этом тошнит, Злата понять не могла. А тошнило, и голова кружилась, даже с закрытыми глазами это было понятно – открывать их пока было рановато, но врожденное любопытство взяло свое. Мир вокруг пару раз мигнул, покачнулся, но после остановился и прояснился.
   Полутемная маленькая комната, на столе горела единственная свеча в золотом подсвечнике, а в кресле у кровати сидела женщина средних лет и не сводила взгляда со Златы. У женщины было умное узкое лицо, не очень красивое, но благородное; кожа смуглая, выдававшая в ней уроженку Востока, и прекрасные глаза – темные, миндалевидные, про такие говорят – глаза лани. Женщина была одета в скромное темно-серое платье, обрисовывавшее фигуру, расшитое цветными и серебряными нитями. На шее блестела нитка жемчуга.
   Злата попробовала повернуться – и обнаружила, что привязана к кровати. Веревки не резали тело, но держали крепко, и невозможность встать сильно разозлила девушку.
   – Развяжите меня, – приказала она незнакомке.
   Женщина не пошевелилась; Злате показалось, что она даже не моргает. Но она, конечно же, моргала, она была живая, только вот не понимала или не хотела понимать то, что ей говорили.
   – Где я?
   И на этот вопрос ответа не было. Как и на последующие. Злата быстро поняла, что незнакомка с ней общаться не будет, и умолкла: зачем тратить время и силы на то, что все равно бесполезно?
   Комната была какой-то безликой, как будто специально, чтобы не дать Злате угадать, где она находится. Белые стены, никаких картин или украшений, пустой стол – только свеча горит. Окон не было. И давила на уши тишина.
   Все говорило о том, что она находится в истинно мусульманском доме: никаких картин на стенах (изображения людей и животных строго запрещались), стрельчатый дверной проем, мраморный пол, покрытый ярким ковром. Впрочем, какие глупые мысли, чего она еще ждала от Дамаска? Если она по-прежнему в Дамаске. Злата не знала, сколько прошло времени с момента нападения в переулке, день или час, или, может быть, неделя. Во рту ощущался странный травяной привкус, может быть, ее опоили чем-то. Злата снова попробовала заговорить с неподвижной женщиной, и опять та не пошевелилась и не ответила. Оставалось ждать.
   Что же теперь делать? Бежать невозможно, от пут не освободиться, да и куда бежать? Здесь сидит женщина и не спускает со Златы взгляда, и наверняка за дверью не вход в ту гостиницу, где они остановились с отцом, а незнакомый дом, стоящий на незнакомой улице. Злата гнала от себя страх, но он возвращался, накатывал холодными волнами, и стоило больших усилий заставить себя не дрожать. Если бы ее хотели убить, ее уже убили бы, вот только бывают вещи хуже смерти.
   Тишина, неподвижность и духота сделали свое дело: девушка почти задремала, когда бесшумно открылась дверь, и на пороге появилась еще одна женщина, помоложе. Она что-то сказала по-арабски, та, что сидела в кресле, встала, и обе женщины вышли, оставив дверь распахнутой. Сон мгновенно сбежал от Златы, она вновь попробовала освободиться, но веревки держали надежно. Как бы там ни было, похоже, сейчас она выяснит, зачем она здесь.
   За дверью послышались неторопливые уверенные шаги, и в комнатушку вошел мужчина. Одет он был просто: в белую хлопковую рубашку с широкими рукавами, в шерстяные штаны и кожаные туфли без задника. На широком, богато расшитом поясе висел кинжал в украшенных самоцветами ножнах.
   Лицо мужчины показалось Злате одновременно и притягательным, и отталкивающим: нос с горбинкой, тонкие бледные губы, раздвоенная бородка и лисий взгляд. Незнакомец цепко оглядел Злату, приблизительно так, как она сама вчера разглядывала на рынке чудесные чашки ручной работы.
   Если бы Злата могла гордо вздернуть подбородок, она бы вздернула, но когда лежишь привязанная к кровати, это невозможно. Оставалось сверлить похитителя презрительным взглядом и презрительно же молчать. Не рассказывать же ему, как ей страшно, да ему и все равно, наверное.
   Игра в гляделки продолжалась минуты две. Мужчина неподвижно стоял посреди комнаты и молча смотрел на девушку, девушка пронзала его ответным взглядом. Наконец, терпение Златы лопнуло, и на смену удушающему страху пришла здоровая злость.
   – Отпустите меня немедленно! – сказала она по-французски.
   Незнакомец раздвинул губы в улыбке; зубы у него оказались белые, ровные и красивые, но, как ни странно, улыбка при этом выглядела неприятно.
   – Отпустите! Я подданная Российской Империи, вы хотите международного скандала? – пригрозила девушка.
   Злата сама понимала, что говорит чушь, если уж ее украли, то никого возможность скандала не волнует. Ну что, что сказать, чтобы этого красавца проняло? Злата была слишком молода, у нее не хватало воображения, чтобы придумать, как повлиять на этого человека. Она ведь не знает, чего он хочет.
   А почему бы не спросить прямо? Хуже не будет.
   – Чего вы от меня хотите?
   Мужчина мягко опустился в кресло, где сидела давешняя женщина и, наконец, заговорил:
   – Чтобы ты не делала глупостей.
   По-французски он говорил еще лучше Фарида, а значит, был образованным человеком и наверняка принадлежал к местной знати. Но почему он удерживает ее здесь? Может, это какой-то восточный розыгрыш, и сейчас из-за угла выпрыгнут местные скоморохи?
   – Все люди временами совершают глупости, – сказала Злата, вдохновленная духом противоречия. – Как я могу сделать глупость, если не знаю, что вы таковой считаете?
   Мужчина снова улыбнулся: девушка его явно забавляла.
   – Ты не должна задавать вопросов. Не должна пытаться бежать. Тебе не будет плохо, и тебя никто не тронет. У тебя будет одежда, еда, украшения. Ты можешь просить хоть звезду с неба, но ты не сможешь уйти.
   – Но зачем? – беспомощно переспросила Злата. Взгляд мужчины смущал ее. Незнакомец смотрел на нее так, будто она была вовсе без платья, и был в его глазах странный безумный огонек – такие глаза бывают у диких лошадей, Злата однажды видела одну взбесившуюся лошадь и навсегда запомнила ее вспыхивающий сумасшедшей синевой взгляд… Но лошадь была всего лишь животным, ее можно было усмирить, и усмирили, в конце концов, и она покорно пошла за конюхом в денник; а человек, сидевший в кресле перед Златой, казался отчетливо опасным – и на него было бы непросто накинуть узду. Он и был опасен, опасность была в его руках, в плавных движениях, в наклоне головы. Он мог сделать со Златой все, что захочет, и ощущение беспомощности превратилось в жгучий стыд, из стыда стало злостью, а потом снова удручающей беспомощностью.
   – Не задавай вопросов, – напомнил он.
   – Но хоть какие-то права у меня есть? – сердито спросила Злата.
   – У тебя есть право жить, – холодно ответил мужчина, – пока я тебе это позволяю.
   Злата не имела ни малейшего понятия, какие у него планы на ее счет, и почему он сохранил ей жизнь, и зачем эта жизнь ему нужна. Она хотела задать ему все эти вопросы – но толку? Незнакомец не стал бы отвечать, это чувствовалось. Он был здесь хозяином, и это чувствовалось тоже. Нет, это не восточная шутка, увы…
   Мужчина, прочитав все это в ее лице, как в открытой книге, ухмыльнулся. Он встал и склонился над девушкой, а она попыталась сжаться, но веревки не пускали. Мужчина протянул руку и провел кончиками пальцев по щеке Златы; девушка дернулась, а незнакомец засмеялся. Смех у него был, как ни странно, приятный. И все же скрытое безумие в его глазах пугало. Он сказал что-то по-арабски и потянулся за кинжалом. Злата забилась: обманули в очередной раз, сейчас убьет, зарежет, как кролика! Но мужчина, выхватив сверкающий клинок из ножен, одним движением перерезал веревки и отступил. Злата села на кровати, не зная, что делать теперь. Попробовать вцепиться ему в бороду – но толку? Девушка была абсолютно растеряна, хотя обычно отличалась здравым смыслом. Сейчас здравый смысл молчал, не в силах справиться с дикостью ситуации.
   – Запомни, женщина, – сказал незнакомец, больше не улыбавшийся, – исполняй то, что тебе велят, и ты будешь жить. Если ты будешь покорной, твоя жизнь станет… – тут он сделал паузу, потом ухмыльнулся уже вовсе мерзко, – раем.
   Он вложил кинжал в ножны, развернулся и вышел, а Злата осталась сидеть на постели, растерянная и злая, такая злая, что готова была рвать и метать, бросать тяжелые предметы в обидчиков и разбивать посуду об их головы. Но без зрителей все это делать глупо.
   Впрочем, в одиночестве девушка пребывала недолго: вернулась та женщина, что охраняла ее вначале.
   – Мое имя Джанан, – произнесла она по-английски, коряво, но понятно. – Я покажу тебе, что ты должна делать. Идем.

   Злата была босиком – ее туфли куда-то исчезли, и на просьбу вернуть их Джанан даже головы не повернула. Ну и пусть. Узким коридорчиком женщины прошли в другую комнату, больше и светлее; окно ее выходило в сад.
   Комната показалась Злате очень милой, несмотря на то, что девушку до сих пор трясло после встречи с похитителем. Белое полотно полностью закрывало начищенный дубовый паркет, сохраняя прохладу. В комнате стояла софа, накрытая желтым сатином, отороченным золотой бахромой; кресла и диванчики окружали полированный стол, инкрустированный слоновой костью. Восточная мебель соседствовала с тумбой времен Людовика XV. Конечно же, имелась роскошная кровать под прозрачнейшей занавесью. Стены были увешаны картинами, в основном пейзажами, – вот вам и истинно мусульманский дом, Злата растерялась даже, – обрамленными турецкими надписями, сделанными золотыми буквами по черному бархату. Расписной потолок изображал виды Босфора, это была явная копия какой-то работы. Вход задрапирован был роскошной портьерой.
   Воздух еле заметно золотился: особый вечерний свет, солнце скоро сядет, но какой это вечер, какого дня?
   – Мой господин велел мне сказать тебе, как себя вести здесь, – промолвила Джанан, остановившись у окна. – Ты будешь жить здесь. Ты не должна убегать.
   – Да, это он мне уже сказал, – буркнула Злата, осматриваясь. Хотя бы в подвале со склизкими стенами держать не будут, и то ладно. Хотя здесь, наверное, все подвалы сухие, тут же вода на вес золота. И все равно, Злате не улыбалось соседствовать с крысами, неважно, сухими или мокрыми.
   – Ты должна слушаться господина и меня. Если господин пришлет кого-то с приказом, ты должна слушаться этого человека. Ты не джарийе, и ты не должна слушать джарийе. – Монотонно, будто читая заклинание, рассказывала Джанан.
   – Кто такая джарийе? – нахмурившись, спросила Злата.
   Джанан помолчала, явно подбирая нужное слово.
   – Джарийе – это рабыни, – произнесла она, наконец.
   Злату осенило.
   – Я буду жить в гареме? Это гарем?
   – Да. – Подтвердила Джанан.
   Ситуация стала яснее, и картины на стенах объяснялись, ведь в одной из книг, которые успела прочесть девушка, было написано, что для гарема и обитающих в нем женщин их господин не жалеет ничего. Значит, ее украли, чтобы сделать наложницей в гареме этого сумасшедшего! О таком Злата только слышала, и то краем уха. О жизни в гареме она вообще имела слабое представление, в основном приходили на ум одалиски, рахат-лукум и персики. Девушка вопросительно взглянула на Джанан, которая пустилась в неторопливые объяснения. Женщина говорила короткими фразами, и понять ее было достаточно легко, хотя, конечно, акцент был ужасен.
   – Ты все выучишь. Господин велел учить тебя арабскому языку. Я буду тебя учить. Наш гарем большой, господин богатый человек. Он достойно содержит женщин. – Она помолчала. – Ты будешь жить здесь и поймешь.
   – А кто ты? Ты джа… джарийе? – полюбопытствовала Злата, с трудом вспомнив незнакомое слово. Нет, не так она представляла себе рабынь. Рабыни – это же вечно угнетенные, забитые существа с испуганными взглядами. Эта утонченная женщина никак не вписывалась в сложившийся у Златы смутный образ.
   – Нет, я катибе-уста, хранительница покоя и дисциплины. – Джанан чуть улыбнулась, но ее лицо от этого почему-то сделалось неприятным. – В гареме сейчас сто восемьдесят три женщины, не считая охраны и детей. Надо следить за покоем. Нужно, чтобы, приходя сюда, господин и мужчины этого дома отдыхали душой и телом.
   Ничего себе, они сюда отдыхать приходят! У Златы немного кружилась голова – от усталости, голода и непонятно, чего еще; то приходила злость, то наваливалась апатия. Джанан внимательно посмотрела на девушку.
   – Тебе следует поесть и лечь спать, я покажу тебе все завтра.
   – Какой сегодня день? – вздохнула Злата.
   – Хороший, – опять чуть уловимо улыбнулась Джанан и вышла, закрыв за собой дверь. Злата даже не подумала встать, чтобы проверить, заперли ее или нет, и есть ли в коридоре стража. Похоже, информацией ее снабжать никто не собирается. Но она сама выяснит все, что ей нужно. То, что она находится в доме очень богатых людей, само по себе любопытно. Богатые люди не торгуют рабами. Или торгуют? И именно поэтому они такие богатые? Злата встала и подошла к окну: за ним был виден кусочек ухоженного сада, под окном пышным цветом цвел неведомый куст. Этот куст, явно обихаживаемый местным садовником, показался Злате символом здешнего благополучия. Глянцевые листочки блестят, цветы радуют глаз… И не выбраться отсюда, похоже, кустом прикинуться не удастся. Злата вернулась, села на кровать, а потом легла. Глаза закрылись – усталость и пережитое потрясение подействовали лучше снотворного, девушка уснула прямо в одежде на неразобранной постели.
   Когда Джанан вернулась с легким ужином, Злата спала, свернувшись клубочком на огромной кровати.

Глава 6

   Злате приснилось что-то невыразимо мерзкое – только этим можно было объяснить то, что она проснулась так рано, еще до рассвета. Правда, едва она открыла глаза, как раздался призыв муэдзина к молитве. За те дни, что она провела в Бейруте и Дамаске, Злата уже привыкла к этим заунывным крикам, но сегодня это прозвучало как-то совсем мрачно, в унисон с ее самочувствием. К счастью, сны свои девушка не запоминала, но ощущение осталось отвратительное, и больше спать не хотелось. Злата откинула красивое покрывало, которым кто-то ее заботливо укрыл, подошла к окну и выглянула в сад. Тишина, спокойствие, глупый куст весь в росе. Попробовать сбежать? Но куда? Злата была не настолько глупа, чтобы не понимать, что ее быстро поймают. Если она не видит стражников, это не значит, что их тут нет.
   Сначала нужно изучить дом, а потом и способ сбежать появится. Безвыходных положений не бывает, как не бывает крепостей, из которых нельзя сбежать. Главное, с умом взяться за дело.
   На столе с вечера стоял поднос с фруктами, хлебом и водой. Злата взяла кисть бледно-зеленого винограда и начала есть. Сладкий… В последний раз она ела в обществе папеньки. Как он, что с ним? Он наверняка будет ее искать! В жизни Златы всегда был мужчина, который мог спасти ее ото всех неприятностей, и этим мужчиной был ее отец. Ни на кого больше, кроме себя и него, ей в этой жизни рассчитывать не приходилось. Вот только жив ли отец? Насколько опасна его рана?
   Злата попыталась выйти, но обнаружила, что дверь заперта. Чего и следовало ожидать.
   По ее расчетам, она ждала не меньше часа, прежде чем дверь открылась и появилась Джанан. За ней следовала молодая женщина нереальной красоты, несущая ворох одежды. Женщина положила одежду на кровать и вперилась в Злату любопытным взглядом.
   – Иди, Айиша, – велела катибе-уста.
   Злата проводила рабыню удивленным взглядом. Если здесь держат таких красивых девушек, зачем загадочному господину понадобилась она? Русская экзотика? Господин предпочитает блондинок?
   – Хорошо, что ты уже встала, – глубоким ровным голосом произнесла Джанан. – Сейчас ты переоденешься. Я расскажу тебе, как называется наша одежда. – Она взяла с кровати очень широкие штаны из нежно-голубого шелка. – Это шальвары. Надевай.
   – Шаровары! – вспомнила Злата русское название. Она подумала несколько мгновений, не стоит ли оказать сопротивление и отказаться переодеваться в местную одежду, но потом решила, что это ничего не даст. Ей все равно некуда деваться, что проку, если ее переоденут насильно? С ней здесь могли сделать все, что угодно, она ведь не знает, что обычно делают с женщинами в гареме. Наверняка не душеспасительные беседы ведут… Злата сбросила свое изрядно помятое и испачканное платье, которое некоторое время назад было таким красивым. Джанан смотрела на девушку с одобрением.
   – У тебя хорошая кожа, – сказала она. – И красивая фигура. И волосы твои хороши, только ты совсем не умеешь за ними ухаживать. Я расскажу тебе, как это делать. Вы, северные женщины, не умеете видеть, обонять, чувствовать.
   – Почему? – обиделась Злата за прекрасных дам Европы.
   – Вы принадлежите в первую очередь себе, а потом мужчине, – пояснила Джанан свою точку зрения. – Так нельзя.
   – Почему? Принадлежать себе – что может быть естественнее? – высказала Злата свои тайные мысли. – Сама с собою я свободна.
   – Нет, – покачала головой Джанан. – Принадлежать мужчине – вот настоящая свобода.
   Злата смогла только молча покачать головой, услыхав этот дикое утверждение. Конечно, мужа своего надо любить и ему подчиняться, это обязанность жены, но принадлежать и быть свободной – эти два понятия между собой никак для Златы не сочетались. Она молча влезла в шальвар, чуть стесняясь пристального взгляда Джанан. Та же смущения девушки будто не замечала, протягивая ей следующий предмет одежды – полупрозрачную нижнюю рубаху, дымчато-голубую и легкую, как порыв ветерка с моря.
   – Это хамиз.
   – Хамиз, – вздохнув, покорно повторила Злата.
   Несмотря на то, что она фактически находилась в плену, на неизвестность и беспокойство и за отца, и за себя саму, Злата не могла справиться с любопытством, с желанием знать, как здесь все устроено. С ней не случится ничего плохого, просто не может случиться, а такого уникального случая познакомиться с восточной жизнью изнутри не выдастся больше. Вернувшись в Россию, она будет вспоминать это как сказку, пусть страшненькую, но экзотическую. Злата набросила хамиз поверх шаровар – рубаха ниспадала до щиколоток – и вопросительно взглянула на Джанан.
   – Завяжи.
   Спереди на рубахе был длинный разрез со шнуровкой; Злата справилась с ней довольно быстро. Шелковая ткань приятно холодила тело, широкие, расклешенные книзу рукава оставляли открытыми только кисти рук. Джанан уже протягивала следующую вещь – богато расшитую то ли жилетку, то ли ловушку для кроликов.
   – Это фримла.
   Жилетка оказалась чрезвычайно удобной: поддерживала грудь и ничуть не мешала. Пожалуй, кролики обойдутся. А такой вышивки Злата никогда не видела – все-таки, на Востоке это особое искусство. Она невольно вспомнила свое домашнее вышивание и поморщилась. Пастушки и птички… Здесь обычная фримла была расшита таким прекрасным узором, что его можно было рассматривать час, и не надоело бы.
   Джанан открыла шкатулку, которую принесла с собой, достала оттуда переливающуюся позвякивающую кучку и велела Злате сесть. Через несколько минут на щиколотках и запястьях девушки красовались яшмовые браслеты, и яшмовое ожерелье охватывало тонкую шею. Отступив на шаг назад, Джанан полюбовалась делом рук своих и удовлетворенно кивнула.
   – Тебе нужно подвести глаза и выкрасить ногти, и ты будешь прекраснее многих, – улыбнулась она. – Тебе идут украшения, хотя много их не нужно надевать. Твоя естественная красота делает тебя привлекательнее, чем целая гора ожерелий и браслетов.
   Злата хотела спросить, зачем же ей становиться привлекательнее, но вовремя прикусила язык. Вопрос глупый: ведь ей ясно дали понять, что тут имеется господин, который любит красивых девушек, и еще какие-то члены его семьи или друзья, которые, надо полагать, тоже не прочь прогуляться в гарем. Проснувшийся не ко времени цинизм подсказал, что если как следует сопротивляться местным обычаям, может быть, на нее не обратят внимания. Или набросятся сразу – вдруг кому-то из этих загадочных восточных мужчин нравятся строптивицы? Злате впервые пришло в голову, что, если она благополучно вырвется отсюда, ее репутация все равно будет непоправимо испорчена. И тогда не придется рассчитывать не только на влюбленного Новаковского, которому семья просто не даст жениться на девушке, побывавшей в гареме, но и на старого ловеласа Изюмского, которому, по большому счету, все равно. Вообще ни на кого можно будет не рассчитывать. В монастырь, с глаз долой, – единственный выход.
   Эта мысль, а также мысль о том, как тяжело все это будет для папеньки, заставили ее помрачнеть. Но Джанан не волновало, о чем думает русская девушка; у хранительницы гаремного мира и покоя, без сомнения, была еще куча указаний, которые Злата должна выполнить быстро, четко и незамедлительно.
   – А теперь мы пойдем осмотрим женскую половину дома нашего господина, – Джанан сделала Злате знак встать.
   – Вот так и пойдем? – Злата поболтала ногами. – Босиком?
   – Мы редко надеваем туфли дома. Босиком ходить полезно. – Странная полуулыбка Джанан и нравилась Злате, и раздражала ее слегка: девушка не любила, когда к ней относятся снисходительно.
   – Ну ладно. – Злата встала и последовала за Джанан, но, едва выйдя в коридор, чуть не шарахнулась обратно: у дверей комнаты стоял огромный чернокожий мужчина.
   – Не бойся, – успокоила ее Джанан. – Это гарем-агалар, его зовут Тафари. Он будет охранять тебя. Он не понимает ни одного языка, на котором ты умеешь говорить, поэтому ты не сможешь с ним общаться, пока не выучишь арабский.
   Злата не совсем понимала, зачем ей разговаривать с этим страшным человеком.
   – Как называется его должность? – переспросила она, чтобы не стоять столбом и сказать хоть что-нибудь. – «Гарем…», как там дальше?
   – Гарем-агалар, – тщательно выговаривая слова, произнесла Джанан, и Злата несколько раз шепотом повторила незнакомое название. – Он евнух.
   – Евнух?
   – Да, кастрат, скопец, его кастрировали специально, чтобы он мог нести службу в гареме, – беспечно сообщила Джанан. И добавила с доброй усмешкой: – Не бойся его, он хороший и очень любит сладкое.
   Злата почувствовала, что краснеет. О таких вещах в московском обществе даже шепотом не говорили, девушка и помыслить не могла, что даже в семье мачеха вдруг скажет ей о ком-либо… такое. Она читала Евангелие от Матфея, где было написано: «Ибо есть скопцы, которые из чрева матери родились так; и есть скопцы, которые оскоплены от людей; и есть скопцы, которые сделали сами себя скопцами для Царства Небесного». Но Злата никогда о таких вещах даже втайне не задумывалась. И вот совершенно непонятный человек стоял перед ней, кротко смотрел темными глазами и улыбался.
   Оставалось только одно: скрыть замешательство и последовать за Джанан, стараясь не оглядываться на Тафари, который бесшумно пошел за женщинами.

   Злата полагала раньше, что гарем – это некое место, не слишком обширное, битком набитое полуодетыми одалисками. Женщины сидят все вместе в большой комнате, периодически к ним заходит султан, указывает пальцем на понравившуюся наложницу, после чего та под аккомпанемент бубна и диких напевов флейты танцует танец живота в султанских покоях. Но в реальности все оказалось не так.
   Женская половина дома была огромна. Это даже сложно было назвать половиной дома, таких домов не бывает, или Злата полагала, что не бывает. Половина территории поместья некоего могущественного человека – так это можно было обозначить. Здесь можно было долго бродить и никого не встретить. У джарийе имелись свои комнаты, выходящие в общий коридор, наподобие монастырского, где они жили по двое; у хранительницы гарема и жены господина были свои покои. Джанан объяснила Злате, что и у нее будет отдельная комната – та самая, где девушку переодевали, – но за какие заслуги, рассказывать отказалась. Похоже, существовал целый комплекс запретных вопросов, добиваться ответа на которые было бесполезно. Но Злата не переставала спрашивать – ведь на что-то она получала ответ!
   Джанан показала Злате общие пышно убранные покои, бассейны, лечебницу, баню, библиотеку, провела мимо жилищ евнухов и слуг. Были комнаты, где одалиски предавались отдохновению, играли на музыкальных инструментах, приводили себя в порядок. Злата смотрела во все глаза, не в силах поверить, что подобная красота бывает на свете: все эти летящие арки, тонкие колонны – куда там грекам! – и мозаичные чудеса приковывали взгляд. Фресковые росписи вообще были – глаз не оторвать: то бирюзовые небеса поразительной голубизны, покрытые легкими облаками, то зеленые глубины моря. Вот плафон, как бы затянутый голубоватым дымом, поднимающихся от золотых курильниц с благовониями, изображенных на карнизах… Злата надолго остановилась у стены, на которой был выложен из цветных кусочков город, вода, горбатый мост, и дома громоздились друг на друга… Джанан не без гордости сообщила, что эта мозаика является практически точной копией мозаики на западной стене мечети Омейядов на главной площади Дамаска.
   И было здесь множество мелочей, за которые цеплялся взгляд, такое множество, что и за двести лет, кажется, было их все не разглядеть. Покрывала из кружев восхитительного рисунка, большая перламутровая раковина, отливающая всеми оттенками спектра, или прекрасные цветы, отплетавшие золотую решетку.
   Встреченные при осмотре женщины с любопытством смотрели на Злату, но заговаривать не решались, их отпугивал строгий взгляд Джанан. Девушка же про себя решила, что в ближайшее время изучит тут все как следует. Кажется, ей не возбранялось гулять по женской половине дома, а вот будет ли этот громадный Тафари и дальше следовать за ней, как привязанный? Наверняка будет, не зря же его к ней приставили. Неужели она так приглянулась какому-то богатому мусульманину, что он решил сделать ее наложницей? Но где этот сумасшедший господин успел увидеть Злату? И зачем было ранить отца, убивать Тимофея? Хорошо еще, Дуняша осталась в гостинице, ведь ее тоже могли бы убить – а может, и нет, забрали бы сюда тоже.
   Самый центр гарема – просторная зала с бьющими внутри фонтанами – показалась Злате почти что райским садом. Здесь было очень просторно, тихо, хорошо и вместе с тем – уютно. Зала, называемая киоском, была вознесена на несколько метров над землей, со всех сторон окружена позолоченными решетками, полностью увитыми лозами винограда, переплетшегося с жасмином и душистыми колокольчиками – так что все это вместе составляло зеленую непроницаемую стену. В зале, где находилось несколько женщин, Джанан задерживаться не велела. Она поторопила Злату, провела ее длинным коридором и открыла дверь комнаты девушки.
   – Оставайся здесь, – велела Джанан. – Я приду за тобой, когда будет нужно. Тебе нельзя пока ходить по гарему.
   – Почему? – Злата решила изобразить кротость – вдруг выпустят пораньше. – Мне тоскливо сидеть тут в одиночестве.
   – Так приказал господин. – Дверь непререкаемо закрылась следом за катибе-уста. Злата вздохнула и повернулась к окну – ничего, сейчас можно будет вылезти в сад и разведать, как тут и что, – но и здесь ее ждало разочарование: на окне красовалась еще утром отсутствовавшая решетка.

Глава 7

   Две недели прошли очень быстро, хотя Злате казалось, что каждый день тянется бесконечно – но они исчезали, наполненные новыми знаниями и впечатлениями. Девушке позволили спать, сколько она захочет, хотя в мусульманском доме все привыкли вставать рано, еще до крика муэдзина на рассвете. Прошло несколько дней, и Злата сама стала просыпаться, едва солнце показывало горбатый краешек из-за горизонта. Если заглядывала Джанан, Злата притворялась, что спит, чтобы ее подольше оставляли в покое.
   Не то чтоб то, что с ней происходило, ей не нравилось; нет, любопытство и жажда познания этого мира во всех его проявлениях, до каких можно дотянуться, скрашивали дни неизвестности – и постепенно Злата перестала бояться того неведомого, что ее ожидало где-то в будущем. Хозяин дома не появлялся, а если и появлялся, Злату к нему не отводили. Может быть, она нужна была ему, чтобы запросить за нее выкуп? Но так Злата думала первую неделю, а потом надежда развеялась: папенька отдал бы любые деньги, чтоб ее вернуть, значит, цель у похитителя другая. Однако размышлять над этой неведомой целью можно было очень долго, и ни к чему не прийти, так что Злата бросила это бесполезное занятие. Время покажет: может, кто проболтается, а может, удастся сбежать.
   Джанан не одобряла, если девушка надолго выходила из комнаты, поэтому Злата постаралась сделать свои прогулки по женской половине дома достаточно краткими, но информативными. Ходила она быстро, однако Тафари поспевал за ней без труда. Евнух оказался спокойным улыбчивым мужчиной, хотя и выглядел опасно – однако, Злата почему-то быстро перестала бояться его. Наверное, чувствовала подсознательно, что Тафари не причинит ей вреда.
   Разговаривать с ним она еще толком не могла, хотя Джанан с обстоятельностью, ей, по-видимому, свойственной, начала учить Злату арабскому языку. Он был очень красив, и девушка, уже знавшая два языка, с энтузиазмом принялась за третий. Они начали с простых слов – названий предметов, одежды, еды. Злата учила простые глаголы и вскоре обнаружила, что с помощью пары слов и выразительных жестов способна втолковать Тафари, чего ей хочется.
   – Таббуле, – говорила Злата, улыбаясь и разводя руками. Понятливый евнух кивал, и через некоторое время девушке приносили огромную миску вкуснейшего салата из зелени.
   Познание нового мира требовало внимания и наблюдательности – иначе как отсюда сбежать? Во время своих прогулок по гарему, когда Тафари следовал за нею, будто огромная черная тень, Злата старалась запомнить план дома, выяснить, куда ведут коридоры, и что делается в саду, где стоит охрана. Впрочем, пока надежды было мало: евнухов тут было множество, они исправно стерегли вверенных им женщин, а в саду и вовсе нечего было ловить, хотя он был восхитителен – только теперь Злата увидела, что такое настоящий восточный сад, да еще и при гареме. Здесь росли финиковые пальмы, фруктовые деревья, было множество укромных уголков и изящнейших беседок, здесь бродили ручные животные – Злата только ахала, на них глядя. В доме господина имелся и зверинец, но к нему Тафари свою подопечную не подпускал. Приходилось довольствоваться короткими прогулками по прекрасному саду, слушать соловьев, срывать груши с веток и наслаждаться журчанием фонтанов.
   Но сбежать отсюда было, кажется, невозможно. Высоченная стена окружала ухоженные лужайки, и даже самые высокие деревья едва доставали до края этой стены. Единственное удобное дерево, с которого можно было бы худо-бедно перебраться на гребень стены, располагалось неудачно: рядом с ним все время кто-нибудь был, или из окон смотрели. На мужскую половину дома – селамлик – Злату, понятное дело, никто пускать не собирался, поэтому выяснить, есть ли удобный выход там, не представлялось возможным.
   – Селамлик – это покои господина, – объяснила слегка шокированная Джанан, когда Злата беспечно поинтересовалась, можно ли прогуляться по коридору, ведущему в мужскую часть дома. – Хозяин там обменивается приветствиями с гостями, беседует с ними. Селамлик открыт для всех приходящих. Женщинам там не место.
   – А к нам тоже могут приходить посетители? – Это была надежда: заорать, что ее похитили, вдруг заглянет кто совестливый. Но Джанан покачала головой.
   – «Гарем» означает «запретное». Сюда дозволяется вступать только господину и приглашенным им, и при входе прекращается даже власть закона.
   Иными словами, тут царило полное беззаконие. Очень мило. Она в полной власти страшного сумасшедшего.
   Это была тюрьма, удобная, чистая, роскошная, но тюрьма. Злату это злило. Она старалась не показывать своего раздражения Джанан, но та видела девушку насквозь – и, продолжая тихо улыбаться, учила ее разным полезным вещам. Например, подробно описала Злате идеал женской красоты, и постаралась под этот идеал подогнать.
   – Ростом женщина должна быть как бамбук среди растений, – вещала Джанан, заставляя Злату примерить очередное расшитое золотом платье, которое так плотно облегало фигуру, что просто неприлично было. – Лицо должно быть круглое, как полная луна, волосы темнее ночи, щеки белые и розовые, с родинкой, не отличающейся от капли амбры на алебастровой плите. – Родинок у Златы не было, но разве это проблема в конце девятнадцатого века? – Глаза должны быть очень черные, большие, как у дикой лани. Но твои зеленые так хороши, что никакой мужчина не устоит, – улыбалась Джанан. – Веки сонные или отяжеленные, уста небольшие, с зубами, подобными жемчужинам, оправленным в коралл, груди, подобные яблокам граната, бедра широкие, а пальцы постепенно сужающиеся, с ногтями, покрашенными ярко-красной хной.
   По всему выходило, что за исключением цвета глаз и непонятной тяжести век, Злата отлично вписывалась в местный канон красоты, и имела все шансы обратить на себя внимание хозяина. Однако, ее не спешили поставить пред светлые очи господина, выказавшего к ней столь горячий интерес. Не то чтобы Злата особо стремилась к этому, но неизвестность по-прежнему раздражала.
   Ее наставница хоть и не отвечала на половину ее вопросов, вместо этого научила ее красить ногти хной и пользоваться множеством ароматных масел для тела. Восточные запахи нравились Злате, и, справедливо рассудив для себя, что никакого вреда от этого не будет, она с интересом изучала ассортимент и подчинялась указаниям Джанан, которая совершенно точно знала, как лучше.
   С другими женщинами в гареме Злата почти не общалась. Они были прекрасны, но видела она их только издалека. Иногда кто-нибудь приходил вместе с Джанан, но женщины Злате не отвечали и быстро удалялись – видимо, на сей счет имелось еще одно распоряжение. Евнухи тоже не выказывали желания общаться, хотя и демонстрировали несомненный интерес – а Злата, в свою очередь, любопытничала на их счет.
   Джанан в свойственной ей откровенной манере поведала девушке о способах кастрации мужчин, которые после этого становились евнухами, – и хорошо, что по-английски она говорила так коряво, и Злата половину не поняла. Она немедленно прониклась жалостью к кастрированной части человечества, даже к толстым самоуверенным котам, которые в изобилии обитали в гареме. Один кот, жирный белый красавец по имени Азиз, прикипел сердцем к Злате и ходил за нею повсюду, как собачонка, что девушку чрезвычайно забавляло.
   Евнухи были в основном толсты, как винные бочки, но некоторые, вроде Тафари, сохранили силу и прекрасную фигуру. Сначала Злата натыкалась на евнухов средних лет, но на десятый или одиннадцатый день ее пребывания в заточении она убедилась, что бывает и другая разновидность этих несчастных, на ее взгляд, мужчин.
   В тот день Злате разрешили погулять в саду, и она немедленно воспользовалась этой возможностью. Был обычный – вот, это уже стало для нее обычным, – дамасский день, солнце жарило вовсю, и было так приятно прогуляться в тенистом саду, слушая шелест прохладных струй.
   Злата шла по дорожке, вымощенной белым камнем, и вела чрезвычайно содержательный разговор с Тафари, используя свои пока еще скудные знания арабского языка.
   – Цветок красивый.
   – Да, госпожа, – безмятежно кивал евнух. У него не было характера, не было эмоций, была одна безмятежность – видимо, поэтому его и приставили к Злате. Такой лишнего не сболтнет.
   – Птица красиво поет, – тщательно выговаривала девушка.
   – Да, госпожа.
   Злата остановилась у фонтана и омыла руки.
   – Вода холодная. Хорошо. Нравится.
   – Да, госпожа.
   Что еще сказать, Злата не знала, вернее, знала, но для этого не хватало выученных слов. Хотелось рассказать Тафари – а, какая разница, что он может пересказать это кому не надо, – что здесь красиво, но надоело. Слова «надоело» Злата еще не знала. Надо бы у Джанан спросить.
   Вот тогда, сидя на бортике фонтана и думая в очередной раз, как бы развить непомерную прыгучесть и одним махом перескочить через стену, отделявшую от внешнего мира, Злата увидела двоих мужчин, предававшихся невинному занятию – жующих халву и играющих в нарды. В это время они, видимо, расслаблялись, и не исполняли никаких обязанностей. Вообще, как уже поняла Злата, евнухи вели в гареме весьма расслабленный образ жизни, чем еще больше напоминали кастрированных котов.
   Первый был обычным, средних лет, полным и благодушным – Злата его уже видела в гареме. А вот второй… Таких красивых молодых мужчин Злата до сих пор не видела, и только сейчас до нее дошло, что же представляет собою настоящая восточная мужская красота.
   – Тафари, – обратилась девушка к евнуху, невежливо указав пальцем на беседующих мужчин, которые ее не видели, – это гарем-агалар?
   – Да, госпожа.
   – Оба? – уточнила Злата.
   – Да, госпожа.
   Этого не могло быть, но это было. Злата во все глаза смотрела на молодого евнуха, который, смеясь, что-то доказывал своему старшему товарищу. Господи, как жалко-то бедняжек, особенно юного – вся жизнь испорчена!
   У молодого евнуха было такое лицо, будто его рисовал самый талантливый в мире художник, стремившийся изобразить идеальную красоту Востока. Смуглая кожа, красивые темные глаза, тонкий нос, брови, правда, почти отсутствовали, так, некий намек – но у евнухов с растительностью на теле плохо. Лицо было не картинное – живое, умное, притягательное. Когда молодой человек смеялся, было видно, что зубы у него белые и ровные. А как бы ему пошла бородка и усы! Но увы, теперь ему не удастся их отрастить. И даже без них евнух был умопомрачительно хорош, девушка даже не понимала, почему он ее так заинтересовал. Вот животик у него имеется, года через два молодой человек растолстеет, но пока, пока… Злата так засмотрелась, что чуть в фонтан не упала.
   – Красиво… – пробормотала она чуть слышно и почему-то по-арабски; верный Тафари немедленно припечатал:
   – Да, госпожа.
   – И ты красивый, – улыбнулась ему Злата. Евнух, против ожидания, смолчал: смутился, что ли?
   Злате было жалко прекрасного молодого человека, просто до слез. Интересно, что побудило его стать евнухом, за какие такие грехи он решился превратиться в скопца? Что вообще толкает на это загадочных восточных людей? И не только восточных – как уже рассказала девушке образованная Джанан, знавшая об интимных сторонах жизни практически все, в России тоже существовала секта скопцов, и до сих пор, говорят, некоторые не гнушаются, тем самым, пытаясь приблизиться к Богу. Но такой молодой и красивый юноша, почему, зачем?..

   После двух недель пребывания Златы в гареме от ее дверей, наконец-то, убрали охрану.
   Утром она открыла дверь и растерялась, не увидев Тафари на привычном месте. Она даже окликнула евнуха, но он не пришел. Зато явилась Джанан и объяснила, что Злате можно теперь передвигаться по гарему без охраны, маячащей за спиной.
   – Ты помнишь, что не должна пытаться бежать, – это был не вопрос, а утверждение. – Ты знаешь, что тебя остановят. Отсюда невозможно бежать. Тебе уготована великая честь… – Джанан остановилась, она явно немного проговорилась, но ее слова Злате ничего нового не принесли – она и так догадывалась, что не зря ее холят и лелеют. Наверняка в главные наложницы готовят, только зачем она сдалась хозяину этого дома, до сих пор непонятно. В неземную любовь верилось слабо. – Ты можешь ходить по дому и саду, но не подходи близко к стене или выходу в селамлик.
   – Спасибо, – искренне поблагодарила Злата. – Можно ли мне говорить с другими обитателями гарема?
   – Большинство из них тебя не поймут, твой арабский пока ужасен, – засмеялась Джанан.
   – Приблизительно как твой английский? – обиделась Злата.
   – Намного хуже. Ты слов меньше знаешь. – Джанан, видимо, вообще не умела обижаться. Глядя на нее, перестала дуться и Злата.
   Отсутствие охраны означало одно: теперь можно попытаться бежать!

Глава 8

   Вскоре после того разговора с отцом в саду на рассвете в дом Бен-Нижадов пришел седой дервиш с солидным свертком за спиной. Амир увидел, как старик бредет через сад, и поспешил спуститься во двор.
   Дервиш уселся на скамью у фонтана и принялся распаковывать поклажу. Где-то на середине этого процесса появился отец и с некоторой иронией улыбнулся Амиру, который с ужасом взирал на разложенный по мраморным плитам двора реквизит.
   – Ты все еще готов на риск, сын? – голос Джибраила прозвучал слегка иронично.
   – Да, отец. Это же просто маскарад. – Пожал плечами Амир
   Дервиш извлек из узла с вещами огромные ножницы и зловеще ими клацнул. Амир побледнел.
   – Остричь волосы, – пояснил дервиш.
   Амир перевел дух: он, как и многие из молодежи, носил длинные волосы, хотя старшее поколение по традиции брило голову, но лучше уж расстаться с шевелюрой, чем с тем, о чем он подумал. Молодой человек снял чалму и в последний раз провел рукой по длинным, до плеч, вьющимся волосам.
   – Жалеешь? – осторожно спросил отец.
   – Нисколько, – не дрогнул Амир.
   Дервиш закончил распаковывать реквизит, слуга в это время принес скамейку, и Амир отдался в руки бродячего монаха. В начале юноша героически смотрел, как падают на розовый мрамор безжалостно состриженные черные пряди, но потом не выдержал и закрыл глаза. Не прошло и получаса, как его обрили налысо.
   – Нужно натереть кожу головы ореховым соком, – прозвучал прямо над ухом неожиданно звучный голос дервиша.
   – Зачем? – поинтересовался Амир.
   – Посмотри сам. – Отец протянул ему зеркало.
   Амир осторожно заглянул в него и хихикнул, как девчонка: бледная лысина делала его голову похожей на страусиное яйцо, уши смешно топорщились, а черные брови и бородка выглядели абсолютно чужеродно.
   – Да, действительно, – с достоинством проговорил Амир. – С головой надо что-то делать.
   – А так же с бородой и усами, – пробубнил дервиш.
   – Что? С бородой? – вырастить даже такую короткую бородку стоило Амиру большого труда.
   – Усы и бороду тоже надо сбрить, кожу смазать орехом. А брови выщипать.
   Амир вскочил со скамьи, едва ее не опрокинув, и уже было открыл рот, чтобы возмутиться, но взглянул на отца – и передумал. Джибраил изо всех сил старался оставаться серьезным, но у него это плохо получалось. Вряд ли отец посочувствует его горю.
   – Приступай! – величаво приказал юноша дервишу и вновь уселся на скамейку.
   Где-то через час Амир снова взглянул в зеркало и уже не смог даже улыбнуться. Еще утром он был молодым мужчиной, пусть слегка слишком красивым, но все же мужественным. Сейчас же в зеркале отразился молоденький мальчик, женственно смазливый, безволосый и безбородый. После бритья дервиш намазал какой-то липкой мазью щеки и заявил, что растительность на лице не будет беспокоить Амира целый месяц. Можно подумать, что борода так волновала молодого человека! Наоборот, его волновало ее отсутствие! Выщипанные в ниточку брови оказались вообще тем пределом, после которого Амир отказался воспринимать действительность и наблюдал свое дальнейшее преображение с полнейшим спокойствием и отстраненностью.
   Дервиш облачил юношу в желтые шальвары, ярко-алую абайю, темно-синюю, почти черную джеббу и намотал на лысую голову огромный тюрбан, украсив его в качестве завершающего штриха павлиньим пером, приколотым огромной брошью с явно фальшивым сапфиром. В качестве обуви Амиру были предложены сплошь расшитые золотой нитью туфли без задника с загнутыми носами.
   Пояс шальвар дервиш намотал вокруг талии и бедер Амира таким образом, чтобы со стороны создавалось впечатление, что у юноши имеется вполне солидный животик.
   – Зрелище душераздирающее, – констатировал Амир, едва взглянув на себя в зеркало.
   – Ничуть, – ответствовал дервиш. – Обычный молодой евнух.
   – Это-то и душераздирающе, – грустно вздохнул Амир.
   Остаток дня дервиш обучал юношу правильно ходить, посвятил в вопросы управления гаремом и правила поведения евнухов на женской половине. В гареме Ибрагима никто не будет даже подозревать, что новый евнух – совсем не евнух. Даже подкупленный главный хадим [7 - Евнух] думает, что просто берет еще одного молодого слугу по протекции, ведь гарему Бен-Фарида действительно нужен служитель.
   Ночью, после иша, бродячий монах проводил Амира к незаметной калитке в сплошной стене дома Бен-Фарида. Там их ждал немолодой евнух в богатых одеждах.
   – Приветствую вас, Малик-ага, – отвесил поклон дервиш. – Я привел вам нового гарем-агалара. Его зовут Амир.
   Юноша молча поклонился. Малик-ага придирчиво осмотрел Амира, одобрительно кивнул и проговорил слегка шепелявя:
   – Зайди же в гарем господина Бен-Фарида и служи честно, тогда господин отблагодарит тебя.
   Амир снова поклонился и вошел в дом врага.

   Первые две недели своего пребывания в гареме Амир не узнал ничего важного. Миниатюрный фотоаппарат так и пылился в тайнике, который молодой человек устроил под одной из плит пола своей комнаты. Обитатели и обитательницы гарема проводили дни в праздности и лени, скучали, сплетничали, плели мелкие интриги. С женщинами Амир старался не встречаться, а вот болтовня с евнухами приносила определенную пользу: он уже нарисовал по их рассказам подробный план дома и узнал, где находится вход в подвал. Оказывается, подвал дома был частью разветвленной сети туннелей, частью целого подземного города. Евнухи с наслаждением пересказывали друг другу слухи об ужасах, прячущихся под землей. Амир справедливо полагал, что нет дыма без огня: то есть, в катакомбах действительно происходит что-то странное и беззаконное. Значит, именно туда ему и надо попасть. Только вот как это сделать?
   Евнухам не запрещалось свободно перемещаться по всему дому – и по мужской половине тоже, – но всегда надо иметь причину, просто так не побродишь, живо отправят обратно в гарем и к делу пристроят.
   На пятнадцатый же день случилось нечто очень интересное.
   Среди дня в гарем с мужской половины принесли нечто, завернутое в ковер. Это «нечто» весьма напоминало человека. Потом к одной из комнат приставили охрану, и туда зачастила катибе-уста Джанан. Амир поинтересовался у Малика-аги, что происходит. Тот как-то странно взглянул на него, но все же ответил:
   – Хозяин приобрел новую наложницу.
   – Почему же ее не поместят вместе с остальными? Почему ее охраняют?
   Главный хадим настороженно осмотрелся, приблизил лицо к лицу Амира и прошептал прямо в ухо:
   – Никогда не интересуйся делами хозяина. Не задавай вопросов. Если тебе дорога жизнь.
   Амир сделал вид, что напуган.
   Неужели удача идет ему прямо в руки? Если прямо здесь, в гареме, творится нечто беззаконное, то не надо будет и лезть в катакомбы. Нужно просто познакомиться с девушкой.

   Следующие две недели ему никак не удавалось даже приблизиться к новой обитательнице гарема, но он не терял времени даром: почти каждую ночь он тихо пробирался на мужскую половину и изучал подходы к двери в подвал. Дойти до заветной дверцы ничего не стоило, а вот пробраться вниз, в катакомбы… Дверь охраняли круглосуточно: два огромных амбала, вооруженные саблями и пистолетами по очереди дежурили у входа. Несколько раз Амиру приходилось в срочном порядке прятаться под кровати и диваны, чтобы не быть обнаруженным.
   Вот и сегодня он пролежал под низкой кушеткой целых два часа, пока на ней ворковали (и хорошо хоть просто ворковали) стражник и служанка из гарема. В результате вся его одежда пропылилась, и сам он оказался покрыт ровным слоем тонкой, как пудра, пыли.
   В общие бани Амир ходить отказывался, объясняя такую причуду крайней застенчивостью, а вот ночью позволял себе водные процедуры по полной программе. Вернувшись в гарем, он первым делом спрятал фотоаппарат в тайник, а после почти побежал к бассейну и баням, которыми пользовались евнухи.
   Ночь была очень жаркая, так что баня Амира не прельщала, он решил просто понежиться в бассейне. На всякий случай во время ночных купаний юноша всегда держал под рукой полотенце, чтобы прикрыться в случае появления неожиданных полуночников-купальщиков, но пока никто ни разу ему не помешал. То ли от усталости, то ли просто расслабившись, сегодня он абсолютно забыл об этой предосторожности.
   Быстро раздевшись донага, Амир нырнул в бассейн и пару раз без остановок проплыл туда и обратно. Спасибо Аллаху, в своей премудрости он создал воду и научил людей ею пользоваться для омовений. Наплававшись и сбросив напряжение долгого дня, Амир перебрался в меньший бассейн, наполненный теплой водой с добавлением морской соли, откинулся на бортик и закрыл глаза, блаженствуя.
   Может, он задремал, а может, девушка шла почти бесшумно, так что вполне могло случиться так, что она просто прошла бы мимо, прокралась, как мышка, а он бы даже не заметил. Все могло быть, но случилось иначе.
   Уже почти миновав его, девушка почему-то сдавленно ойкнула и замерла. Амир открыл глаза и встретился взглядом с ее зелеными очами, испуганными, но удивленными и почти смеющимися.
   – Ты не евнух! – обвиняюще констатировала она и указала тоненьким пальчиком на несомненное свидетельство его мужской полноценности.

   Выйти в коридор и тихо пробраться мимо задремавшего евнуха – это еще полдела. Злата обнаружила, что по ночам дверца, ведущая в сад, охраняется, и там евнух не спал, а бдел. Девушке совершенно не хотелось, чтобы ее поймали, – в случае поимки смысл побега утрачивался, – но чтобы добраться до другого выхода в сад, нужно было пройти сложным зигзагом. Зигзаг включал в себя несколько коридоров и территорию бань и бассейнов, но в такое время там никого не должно было быть.
   Обувь у Златы была – Джанан принесла ее еще давно для прогулок по саду, – однако сейчас девушка пробиралась босиком, а туфли несла в руках. Они пригодятся в городе, если удастся перебраться через стену или незаметно выскользнуть в какую-нибудь калитку.
   Настроение у Златы было боевое. Она вообще всегда приходила в прекрасное расположение духа, решившись на что-то сумасбродное. А попытка побега была чистой воды сумасбродством: ведь Злату предупреждали, что не стоит этого делать. И как перебраться через стену, и как пройти по ночным улицам? Но все эти сложности меркли перед призраком свободы. Все-таки Джанан неправа: свобода – это когда ты можешь идти куда хочешь и делать то, что хочешь, а не принадлежишь некоему явно сумасшедшему господину, который незнамо почему заинтересовался тобой…
   Коридоры Злата преодолела без приключений, стояла уже глубокая ночь, и большинство обитателей гарема третий сон видело. Вот и хорошо. Злата огляделась и тихо пошла мимо бассейнов – здесь все было ярко освещено, можно было поплескаться в любое время дня и ночи, что, бывало, и проделывали те, кому не спалось. Вот и сейчас в бассейне с морской солью нежился евнух. Злата с изумлением узнала того самого юношу, который так приглянулся ей тогда в саду. Правда, теперь он показался ей гораздо стройнее – животика и след простыл. Юноша дремал в подсоленной водичке, на губах его блуждала блаженная улыбка. Злата застеснялась на минуту – все-таки, парень был совсем голый, – но потом смущение куда-то ушло. Во-первых, за эти две недели она уже видела евнухов в одних набедренных повязках и как-то пережила это зрелище – сказалась широта взглядов, почерпнутая в современной литературе и в разговорах с Джанан. Во-вторых, даже хорошо, что паренек задремал: удастся незаметно пройти мимо него. Злата затаила дыхание и на цыпочках двинулась мимо бассейна. Но, нечаянно скосив глаза на евнуха, сдавленно ойкнула и остановилась – оказывается, сюда и настоящие мужчины захаживают, кто бы мог подумать!
   Молодой человек открыл глаза.
   – Ты не евнух! – не удержалась от восклицания Злата и, опять же не удержавшись, ткнула пальцем в соответствующем направлении. И тут же осознала собственную глупость: теперь уж точно не удастся сбежать!

Глава 9

   Ну и что было с нею делать? Амир грозно нахмурился и начал подниматься – девушка пискнула и отвернулась. Странно, обычно джарийе повышенной скромностью не страдают. Но эта, может быть, недавно тут? Конечно, она не азиатка, скорее славянка. Амир обернул бедра полотенцем и вспомнил, что у него тут обязанности имеются, вроде поддержания порядка и спокойствия.
   – Что ты здесь делаешь? – спросил он по-арабски. Девушка явно не поняла: повернулась и уставилась на него огромными зелеными глазищами. Таких глаз Амир ни у кого еще не видел: их изумрудная глубина затягивала, как водоворот.
   – Я еще плохо понимаю, – сказала она, ужасно коверкая слова.
   Амир огляделся – никого не было видно – и спросил по-французски:
   – А на этом языке ты говоришь?
   Девушка просияла.
   – О да! – Тут ее произношение было безупречным. – Я и не подозревала, что среди евнухов встречаются столь образованные! Впрочем, – протянула она, – ведь ты не евнух.
   – Вот об этом я и хочу с тобой поговорить, – сообщил ей Амир. – Может быть, нам стоит договориться: ты никому не говоришь обо мне, а я не рассказываю, что тебя здесь видел?
   Девушка прищурилась и заложила руки за спину. В левой у нее были расшитые бисером туфли, Амир заметил.
   – Разумная сделка, – согласилась незнакомка, подумав.
   – Так что ты здесь делаешь? – вернулся к невыясненному вопросу Амир. Если он не исполнит то, что велел отец, будет очень стыдно. Подвести Джибраила – смерти подобно, и это не шутка и не красивый оборот, это реальность. Если не оправдать надежд отца, из-за глупости не исполнить то, что должен, зачем тогда жить? Одна надежда, что девушка окажется умницей и не выдаст его.
   – А ты не хочешь спросить, как меня зовут? – Ее колдовские глаза смеялись. – Я тебя видела в саду, когда гуляла. Как зовут тебя?
   – Амир, – он невольно улыбнулся. Девушка оказалась забавной. – А ты?
   – Я Злата.
   – Злата, – старательно выговорил молодой Бен-Нижад. – Это славянское имя.
   – Да, я русская.
   – Ты из России! – живо заинтересовался Амир. – Я много читал об этой стране. – И тут же спохватился: стоять посреди бани, ночью и голым и беседовать с джарийе о культуре далекой северной страны было не просто странно – это было верхом глупости и вообще попахивало безумием! Что-то сегодня он плохо соображает, то ли пыль диванная виновата, то ли взгляд этот волшебный.
   – Странный ты евнух: и не евнух вовсе, и читал много, – хихикнула Злата. Она, видимо, тоже торопилась, потому что несколько воровато огляделась. – Ты не против, если я пойду дальше? Мне лучше тут не задерживаться.
   – А куда ты собралась? – Амир нахмурился. Когда он ее увидел, девушка двигалась в противоположную от покоев джарийе сторону, а значит… – Ты что, сбежать хотела?
   Злата закусила губу.
   – Может быть. А тебе-то что?
   Да ничего, но если девушка попадет в неприятности, она может нечаянно выдать Амира. И где это видано, чтобы хорошенькие рабыни сбегали из гарема посреди ночи? Особенно из этого гарема, где все входы и выходы охраняются днем и ночью. Но почему отсюда хочется сбежать, Амир уже догадывался.
   – Тебе не удастся, – сказал он Злате. – Если ты пойдешь вон туда, – он указал в направлении, в котором шла девушка до своего опрометчивого айканья, – то обнаружишь, что сегодня там не спит Имад, и он спросит тебя, почему ты не спишь.
   Злата скривилась: Имада, одного из самых сильных евнухов гарема, знали все.
   – И как же ты сбегаешь, без всего? – улыбнулся Амир, не в силах отказать себе в удовольствии подразнить девушку. – У тебя с собой только туфли – а где же кинжал? Без кинжала в Димашке пропадешь. К тому же, женщина не может появиться без хиджаба и чадры, если не хочет, чтобы ее сочли блудницей.
   – Ага! – изумительные глаза Златы вспыхнули. – Значит, я все-таки в Дамаске! – Про блудницу она предпочла не комментировать
   – Ты не знала? – Удивился юноша.
   – Нет. Мне ничего не говорят. – Девушка подозрительно посмотрела на Амира. – Наверное, мне и с тобой нельзя разговаривать, ты ведь пойдешь и расскажешь все хозяину, да?
   – Не расскажу, – заверил Амир. Представить себя, докладывающего обстановку Бен-Фариду, было трудно.
   Продолжать чрезвычайно любопытный разговор можно было долго, однако со стороны коридора, откуда пришла Злата, послышались шаги. Девушка в панике оглянулась – бежать было некуда. Амиру, впрочем, тоже не улыбалось, если его застанут здесь беседующим с прекрасной беглянкой, да и полотенце предательски сползало. Подхватив падающий кусок ткани, Амир сгреб свою одежду и схватил Злату за руку:
   – Иди за мной!
   Злата пошла за ним без сопротивления – то ли напугана была, то ли сочла это самым разумным действием. Амир провел ее к незаметной дверце в дальней стене, открыл и вывел девушку в узкий коридор, которым ходили только евнухи и хранительница гарема. Дверь закрылась, и вовремя: кто-то вошел, но кто это, выяснять Амир не стал.
   – Идем, я отведу тебя в твою комнату. Где она? – спросил он у девушки.
   – Ты вот так и пойдешь? – Злата ткнула пальцем в опять сползающее полотенце.
   – Мне потребуется немного времени, чтобы переодеться, – улыбнулся Амир, нарочно роняя полотенце. Злата фыркнула и демонстративно отвернулась. Молодой человек, посмеиваясь, натянул шальвары. В доме Бен-Нижадов так давно не было женщин, а после того, как Амир был ранен, и вовсе поселился дух мести, так что сколько-нибудь значительного опыта в общении с прекрасными девицами юноша не имел, но интуитивно чувствовал, как себя вести, чтобы не показать смущения и поставить Злату на место.
   Впрочем, сейчас об этом думать некогда. Одевшийся Амир снова взял Злату за руку, и девушка не сопротивлялась.
   – Сейчас мы выйдем в центральный дворик, там ты сможешь показать мне, куда тебя проводить?
   – Да, – прошептала Злата.
   Попадись она на его пути раньше, Амир не преминул бы воспользоваться случаем и оказать такой женщине все внимание, коего она заслуживает. Но теперь он не питал иллюзий по поводу собственной привлекательности: на вид он сейчас не мужчина, а евнух, вряд ли прекрасная Злата будет покорена его лысой, намазанной ореховым соком головой и выщипанными бровями. Да и не дело это – думать о девушках, когда нужно выжить и отомстить. Нельзя делать ничего такого, что поставило бы под удар его миссию.
   Идти оказалось недалеко, и по счастью, на пути никто не встретился. Злата остановилась на пороге своей комнаты, явно раздумывая, пригласить Амира зайти или нет. Потом решила, что поблагодарить все же стоит:
   – Спасибо, что помог.
   – Если еще раз надумаешь сбежать, скажи и я помогу тебе вернуться обратно в комнату! – улыбнулся Амир. – Ты новая наложница хозяина?
   – Да, наверное. – Злата нахмурилась. – Ты уверен, что на волю не пройти?
   – Сегодня уж точно нет. – Заверил ее псевдо-евнух.
   – Тогда спокойной ночи. – И она захлопнула дверь у него перед носом.
   Амир покачал головой и отправился в свои покои. Надо же, какая бойкая пташка!
   Уже у самой комнаты ему встретился Малик-ага.
   – Ты почему бродишь ночью? – подозрительно поинтересовался старший евнух.
   – Задремал в бассейне, – не покривив душой, сознался Амир. Главный хадим улыбнулся, похлопал его по плечу и пошел дальше по своим делам.
   И только укладываясь спать, молодой человек подумал: Злата – не та ли самая девушка, которую недавно принесли в гарем завернутой в ковер?..

   Злата укрылась в маленькой увитой виноградом беседке в самом дальнем и редко посещаемом уголке сада. Это надо же! В гареме – мужчина. Надо тщательно все обдумать. Молодой человек, конечно, очень красивый, но ей сейчас надо думать о другом, о том, как сбежать. Может, попытаться его шантажировать, чтобы заручиться его помощью в побеге? Обдумать эту идею со всех сторон Злате помешала совсем молоденькая, даже младше нее, девушка, вошедшая в беседку.
   – Ой! Прости, я не хотела мешать! – воскликнула незнакомка по-арабски.
   – Ничего, я даже рада компании, – ответила Злата по-французски, потом спохватилась и припомнила нужное слово. – Нет, все нормально.
   – Ах! – всплеснула руками девушка и быстро и чисто затараторила по-французски: – Как хорошо, как чудесно, мы можем поболтать! Я – Хафиза. Вот все удивятся, что я говорила с тобой!
   – Ты говоришь по-французски! – обрадовалась Злата. – Как же я устала, от того, что не с кем нормально поговорить!
   – Ты – Злата, так сказала Джанан. Да? – девушка очаровательно и открыто улыбнулась. И вообще вся она была такая очаровательная: невысокая, тоненькая, но с хорошей фигурой, лицо сердечком, пухлые губы и темно-рыжие волосы.
   – Да, я – Злата. Я из России, а ты? И откуда ты знаешь французский? – ответила Злата, улыбнувшись в ответ.
   – Я из Турции, моя мать – француженка, она научила меня языку. Но я так давно не говорила на нем, наш господин и катибе-уста не одобряют никакого языка, кроме арабского. – Девушка опасливо огляделась.
   – О, но ведь нас никто не услышит, – отмахнулась Злата.
   – Конечно! – рассмеялась Хафиза. – Сюда почти никто и никогда не заглядывает, поэтому я и люблю это место.
   – Ты ищешь уединения? – поразилась Злата. Обычно обитательницы гарема предпочитали сбиваться в стайки, сплетничать, сооружать друг дружке прически, умащивать товарок ароматическими маслами, купаться и болтать, болтать, болтать. Несколько раз Злата пыталась присоединиться к обществу, но очень быстро у нее начинала болеть голова от бесконечного потока полупонятных разговоров и одуряющего запаха благовоний.
   – О, да! – Хафиза засмущалась и как-то зябко обхватила себя руками за плечи.
   – В чем дело? – ласково спросила Злата, усаживая девушку рядом с собой на кушетку.
   – Понимаешь… Они все время говорят о мужчинах, – прошептала Хафиза и густо покраснела.
   – О… о мужчинах? – Злата почувствовала, что тоже неудержимо краснеет. Она уже достаточно слышала от Джанан, чтобы представить меру откровенности этих самых разговоров о мужчинах.
   – Да… Они постоянно пересказывают, сравнивают, обсуждают свои… встречи с мужчинами. И… с евнухами.
   – С евнухами? – поразилась Злата. – Они же… не способны!
   – Знала бы ты, на что способны евнухи! И сколько способов удовлетворить женщину без, ну… без того самого я уже успела узнать! – Хафиза вздохнула. – Сначала я слушала, раскрыв рот, а теперь мне уже надоело… Господин может никогда и не позвать меня к себе, а я чувствую себя уже все попробовавшей. Надоело, просто сил нет!
   Злата ничего не ответила, пытаясь представить те способы, которыми евнухи могут быть с женщинами.
   – И что, евнухи часто имеют связь с женщинами гарема? Разве это разрешено? – решилась уточнить она.
   – Запрещено, конечно! Но кого это останавливает? Здесь очень скучно. Вот вчера Сааддат и Маджут обсуждали, как бы соблазнить того, нового молоденького гарем-агалара, Амира. – Поведала Хафиза.
   – А он хочет, чтобы его соблазнили? – Злата представила картину соблазнения: дамы получат немного больше, чем рассчитывали.
   – Да кто у него спросит! – хихикнула Хафиза. – Ты видела Сааддат?
   – О, да! – рассмеялась Злата.
   Она даже посочувствовала Амиру: Сааддат – иранка лет тридцати – была дамой крепкой, гренадерского роста и солидного телосложения. Если такая решит соблазнить, то объект и пикнуть не успеет. Представив, как Сааддат зажимает в углу Амира, Злата почувствовала какую-то странную ревность, будто бы то, что она увидела псевдо-евнуха нагим, давало ей какие-то особые права на него.
   – Боюсь, что скоро одним девственником в гареме станет меньше, – улыбнулась Хафиза.
   «Вряд ли Амир девственник, – подумала Злата. – Девственники так непринужденно не ведут себя, оказавшись наедине с девушкой в чем мать родила. И непринужденно – это еще слабо сказано».
   – А почему женщины вступают в отношения с евнухами? Разве мужчина не может проникнуть в гарем? – Злата решила выяснить этот вопрос, чтобы решить насколько сильные карты у нее на руках. Если уж решаться на шантаж, так пусть у нее будут одни козыри, а не шестерки.
   – Если мужчину поймают на территории гарема, а уж тем более с женщиной, то его оскопят, выпорют кнутом, выжгут глаза и выкинут вон, если он, конечно, жив останется после всего этого, – объяснила Хафиза. – Один раз я это видела… Жуткое зрелище.
   – А что сделают с женщиной, пойманной с мужчиной? – Если уж выяснять, то все до конца, дабы знать, чем против нее может сыграть Амир.
   – Ее высекут кнутом, разденут до хамиза, отнимут все украшения и выгонят за ворота. Любой сможет сделать с ней на улице все, что хочет. Женщина без чадры и хиджаба вне дома – проститутка и пария.
   Хм… Опасно, конечно, оказаться почти голой на улице, правильно Амир предупреждал, но ведь это же улица! Именно оказаться за воротами дома, вырваться из гарема – ее цель! Неважно, какие опасности ее еще ждут, ведь появится шанс добраться до русского посольства и вернуться домой, к отцу! Только вот придется собственными руками отправить молодого и красивого мужчину на смерть… Нет, невозможно! Но вот вынудить его содействовать ее побегу – можно.
   На этом Злата свернула разговор о евнухах и мужчинах, и девушки еще долго болтали о прочитанных романах, Хафиза оказалась весьма образованной девушкой, в доме ее родителей была приличная европейская библиотека, отец исправно снабжал француженку-мать книгами.
   – А как ты оказалась в этом гареме? – поинтересовалась Злата у девушки, которую уже склонна была называть подругой.
   – О! Я здесь не джарийе, не наложница, я – хатум [8 - Старшая жена]. Правда, я единственная жена, старшая супруга умерла несколько лет назад. – Хафиза сказала это даже с гордостью. – Мой отец дал мне хорошего мужа.
   – Жена? – Злата уставилась на молоденькую и милую девушку округлившимися глазами. Эта непосредственная и добрая девушка – жена того злого и страшного мужчины, который зачем-то похитил ее, Злату?
   – Да. Только вот господин всего один раз взял меня на ложе. Наверное, я чем-то не угодила ему. Но я рада, что он не вспоминает обо мне. – Хафиза нервно поежилась. – Наверное, я плохая жена.
   – Не знаю, какая ты жена, но я бы умерла, если бы этот человек прикоснулся ко мне, – Злата обняла подругу и погладила по голове. – Не расстраивайся.
   – Ох, я рада, что так сложилось. Только вот я не понесла ребенка, так что он еще позовет меня на ложе… У мужа нет пока детей. Прежняя хатум умерла родами, и сын вместе с ней.
   Тут Злата вспомнила, что никто еще так и не сказал ей, в чьем доме она оказалась, кто ее похититель.
   – Хафиза, а как зовут твоего мужа? – осторожно спросила она.
   – Ой! – девушка прижала ладошки к щекам и испуганно взглянула на Злату. – Джанан не велела говорить с тобой о господине!
   – Не волнуйся, – успокоила ее Злата. – Нельзя – значит, не говори. Я больше не буду спрашивать.
   Злата испугалась, что лишится подруги, единственного человека, который искренне и открыто с ней общался.
   – Спасибо… Я тут хатум, но я не чувствую себя главной. Здесь командует Джанан. – Хафиза пригорюнилась, в глазах блеснули слезы.
   – Не плачь! – Злата снова обняла девушку. – Хочешь, я помогу тебе? Я не боюсь Джанан. Вместе мы добьемся, чтобы ты заняла место, принадлежащее тебе по праву!
   – Правда? – встрепенулась Хафиза.
   – Чистая правда. Одна голова хорошо, а две лучше. Мы сможем, вот увидишь!
   – Ты первая, кто здесь просто заговорил со мной. Все остальные опасаются неизвестно чего: я ведь хатум, со мной надо дружить, но никто не хочет ссориться с Джанан. – Хафиза вытерла слезы и доверчиво взглянула на Злату. – Ты правда мне поможешь?
   – Естественно. Джанан мне совсем не нравится. Впрочем, мне и муж твой не нравится. И вообще… – Злата хотела сказать, что мечтает о побеге, но решила, что не стоит. Вот если она действительно сделает эту девочку полноправной хатум, тогда и попросит у нее поддержки. Никогда не стоит складывать все яйца в одну корзину: можно одной рукой шантажировать Амира, а другой – устраивать революцию в гареме.
   – Тогда я прикажу хадимам пропускать тебя в мои покои в любое время. И запрещу говорить об этом Джанан.
   – Хорошо. Но давай не будет привлекать внимания к нашей дружбе. Я здесь изгой, на особом положении, хатум не пристало со мной общаться. Так что до вечера. – Злата пожала Хафизе руку, та ответила на рукопожатие и убежала.

Глава 10

   Весь день Злата предавалась размышлениям о том, как бы устроить в гареме самую настоящую революцию, вроде французской, о которой она так много читала. Вряд ли ей удастся поднять джарийе на баррикады и разрушить стены гарема, как Бастилию, но одной облагодетельствованной хатум, Злата надеялась, хватит для того, чтобы увеличить шансы выбраться отсюда.
   Джанан в отношении самой Златы вела себя спокойно (видимо, получила соответствующие указания), но девушка видела уже не раз, как презрительно катибе-уста относится к другим женщинам в гареме. Даже самые высокие и сильные боялись ее, а евнухи и вовсе ходили по струночке. К Хафизе же Джанан относилась просто как к пустому месту.
   Опыта активной борьбы с железными женщинами у Златы не было. Она успешно противостояла мачехе, но скорее путем непротивления, чем открытой оппозиции. Любовь Андреевна тоже пыталась доказать всем, что в доме главная она, но Злата оставалась любимицей отца, и с этим мачеха ничего не могла поделать. К тому же, там она была дома, она была свободна и над ней не висел дамоклов меч в виде какого-нибудь особо гадкого наказания.
   При мыслях о доме слезы невольно наворачивались на глаза, и Злата даже всплакнула тихонько, хотя Джанан и учила, что плакать нехорошо, глаза опухают. А, пропади она пропадом, эта Джанан! Противная стерва. Не может же она запретить Злате думать о папеньке. Как он там, ищет ли ее? Жив ли он вообще? Если жив, то, наверное, он с ума сошел от беспокойства, а ему нельзя много волноваться: семейный врач говорил, что в последнее время сердце у Петра Евгеньевича начало пошаливать. И тут такое! И серьезная ли у него рана? Противная Джанан ни словечком не обмолвилась про отца и про похищение Златы, будто бы девушка просто свалилась в гарем с неба.
   Злата повсхлипывала еще немного, обняв подушку с вышитыми пучеглазыми павлинами, потом усилием воли заставила себя перестать думать о плохом и сосредоточиться на актуальной задаче. А павлинов зашвырнула в угол – никуда не деться от этих вышитых птичек! Даже в далеком экзотическом Дамаске. Хорошо хоть, Джанан пяльцы не притащила.
   Но в ночи, да еще после длинного дня, наполненного событиями, в голову ничего дельного не шло. Ладно, о Джанан можно подумать и утром, а сейчас можно немножко позволить себе подумать об Амире. Чем-то он ей задел сердце, этот смешной и дерзкий псевдо-евнух…
   Глаза у него просто очень красивые, вот что. Злата даже немного рассердилась на себя: нет бы, подумать о том, как правильно построить разговор, чтобы Амир согласился ей помогать, пусть и без особого желания! Шантаж – дело нехорошее, но чтобы выбраться отсюда, она и не на такое пойдет. Не зря ей не отвечают на многие вопросы, так можно себе всяких ужасов напридумывать, а ну как на деле все еще хуже окажется?
   И все-таки Злата чувствовала себя странно. Да, она не знала, для каких целей ее держат тут, почему не отвечают на вопросы, зачем она нужна этому странному господину, воспоминания о котором вызывали у нее дрожь. Он ведь сумасшедший, по глазам видно… И все же, все же… Это была настоящая жизнь, не написанная в книге, а ее. То самое чувство, что скрытно жило в Злате – жажда познания мира через нечто чрезвычайное и острое – теперь проснулось и затрепетало. Вся эта история была, словно клинок дамасской стали, иначе и не скажешь. Но Злата чувствовала, что живет, пусть на краю.
   И вот что странно – ей показалось, или похожее чувство она увидела в черных глаза Амира?..

   Наутро она и вправду отправилась к Хафизе. Стоявшие у покоев хатум рослые гарем-агалары пропустили Злату беспрекословно – значит, новая подруга не солгала, к ней можно приходить в любое время дня и ночи. Повеселевшая Злата зашла в покои Хафизы и ахнула – здесь она еще не была, а между тем, как роскошно были обставлены комнаты!
   Свод, выполненный в виде небольших куполов, напоминал пчелиные соты или грот со сталактитами из-за вычурно-сложного орнамента, где перемежались ярко-красные, зеленые, голубые и золотистые тона. Игра красок завораживала. Стены на высоту человеческого роста были выложены изумительными мозаичными плитками из стекла; сердцевидные арки грациозно опирались на пышные капители в форме тюрбанов, а те, в свою очередь, покоились на мраморных колоннах. Вдоль карнизов дверей и окон шли надписи карматским шрифтом, изящные буквы которого перемежались с цветами, листьями и завитками арабесок. В центре комнаты бил фонтан, струи кристально чистой воды поднимались до самого свода и падали в круглый бассейн с серебряным звоном, рассыпаясь на тысячи брызг.
   Хафиза возлежала на длинном диване, тянувшемся вдоль стены. Девушка очень обрадовалась приходу Златы и немедленно усадила ее рядом, чтобы без помех болтать и кушать сладости.
   – Я так рада, что у меня есть теперь, с кем поговорить! – воскликнула хатум.
   – Я тоже рада, что у меня теперь есть собеседник и подруга, – заверила ее Злата. Про Амира, пожалуй, лучше не упоминать, да и не друг он ей вовсе. Так, посочувствовал к собственной выгоде. – А у тебя здесь совсем не с кем поговорить?
   – У меня была служанка, приставленная ко мне отцом, – опечалилась Хафиза, – но потом она умерла, никто не понимал, отчего. Лекарь моего господина искал следы яда, но не нашел, а Джанан потом ходила с победным видом. Я думаю, она все-таки отравила мою служанку, хотя доказательств и не было…
   Злата зябко повела плечами, хотя в помещении было достаточно жарко. Однако, нравы здесь еще те! А ее, интересно, не отравят за то, что она болтает с Хафизой? Наверняка евнухи у дверей доложат обо всем Джанан, хорошо если еще они сейчас у замочной скважины не подслушивают! Впрочем, за шелестом струй фонтана было сложно разобрать слова, но ведь и простого визита может оказаться достаточно для того, чтобы сжить Злату со света.
   – Не бойся! – Хафиза правильно угадала опасения подруги. – Во-первых, я не допущу, чтобы с тобой что-то сделали. – Это обещание звучало слабым утешением, ведь Хафиза сама понимала, как мало у нее власти. – А во-вторых, с тобой тут носятся, как с драгоценностью, хотя я и не знаю, почему. Всем запретили тебя обижать, – добавила хатум шепотом. – Ты очень ценная. Не думаю, что Джанан рискнет тебя отравить, она ведь за твою жизнь головой отвечает.
   – Вот так новости! – Злата даже виноград перестала ощипывать.
   – Я думала, может, господин хочет тебя тоже сделать женой, – немного смущаясь, сказала Хафиза. – Это было бы хорошо, мы бы с тобой дружили. Но с другой стороны, мне этого не хочется. С хозяином мне не понравилось наедине в постели. Я не хочу об этом говорить.
   – Хорошо, – кивнула Злата. Можно целыми днями переливать из пустого в порожнее – все равно заняться нечем, – но это не даст никаких результатов, ведь о причине ее пребывания в гареме по-прежнему остается только догадываться. – Давай лучше поговорим о том, как сделать тебя полноправной хатум!
   – Как? – живо подхватила предложенную тему Хафиза. – Джанан тут заправляет всем, и ее все боятся!
   – Это я уже слышала. – Отмахнулась Злата. – Ее боятся и у нее большой авторитет – но с этим можно бороться! Если Джанан перестанет настраивать всех против тебя и удалится в сторонку, то тебе останется только взять в свои руки бразды правления, вот и все. Власть не терпит пустоты.
   – Но что мне делать? Я пробовала подружиться с другими, пробовала собрать вокруг себя верных подруг, но они все больше боятся катибе-уста, чем хотят дружить со мной.
   – Так мы ничего не достигнем, это верно, – согласилась Злата. – Мы должны бороться не с человеком, а с обстоятельствами.
   – То есть? – нахмурилась Хафиза.
   – То есть надо лишить ее влияния, как-то заставить отойти от рычагов власти – Злата задумалась. – Проще всего было бы ее скомпрометировать, пригрозить чем-нибудь. Но я не знаю, водятся ли за Джанан какие-либо грехи.
   – Я тоже не знаю, – покачала головой хатум. – Если и водятся, то о них никому и ничего не известно.
   – В этом женском царстве – и никто не знает? – Злате вспомнилось московское общество. – Женщины есть женщины! А шила в мешке не утаишь. – Хафиза посмотрела на девушку вопросительно, и пришлось пояснять: – Это поговорка русская, означает, что правду не скроешь. Либо Джанан безгрешна, и придется искать другие способы, либо кто-то что-то знает, да не говорит!
   – Тут секреты почти не хранятся, – заметила Хафиза. – Но кто выдаст тайны катибе-уста?
   – Вот именно! – с энтузиазмом воскликнула Злата. – Кто больше всего общается с Джанан?
   Хатум задумалась.
   – Пожалуй, Науваль и Латифа, только они обе такие противные, вряд ли нам что-то удастся у них узнать. – Вздохнула Хафиза.
   – О, искусство шантажа может привести нас к вершинам власти! – повторила Злата фразу, слышанную ей как-то от одного из гостей Петра Евгеньевича. – Если очевидных грехов нет у Джанан, может быть, у этих двоих они найдутся? Подумай!
   – Кроме греха чревоугодия, вряд ли, – вздохнула Хафиза.
   – Мы обязательно выясним, – пообещала Злата. – А потом вынудим их рассказать секреты Джанан. Нам с тобой нечего опасаться, нас нечем попрекнуть, а против гаремных интриганок все средства хороши!

   Злата покидала покои Хафизы в прекрасном расположении духа: она наелась сладостей, наговорилась вдоволь с подругой, и они совместно выработали первый, пока еще шаткий, но уже вполне жизнеспособный план действий по захвату власти. Девушка забрела в киоск – там никого не было, обитательницы гарема предавались послеполуденному отдыху, не иначе, – и решила выйти в сад, хотя солнце палило немилосердно. Но, как говорила Джанан, нет ничего приятней, чем предаваться неге в прохладной тени цветущего сада.
   Злата медленно побрела по дорожке, нашла маленькую беседку, густо увитую виноградом, и уселась на прохладную мраморную скамью. Здесь было хорошо и тихо, журчал неподалеку крохотный фонтанчик, в ветвях яблони ворковали голуби… Злата сидела, размышляя, чем бы заняться. Можно было почитать или попрактиковаться в арабском, но так не хотелось вставать и идти обратно в свою комнату – там хорошо, но жарко…
   Из кустов вышла миниатюрная газель и, заметив Злату в беседке, подошла. Все животные в саду были ручными, и девушка с удовольствием погладила газель. Жаль, что нечем ее угостить.
   – У меня есть виноград и халва, но будет ли она халву? – раздался голос. Злата подняла голову и увидела Амира, держащего небольшой поднос. – Хотя попробовать стоит.
   – А что ты здесь делаешь? – поинтересовалась Злата планами черноглазого псевдо-евнуха. Сердце подозрительно забилось быстрее, щеки мило порозовели – то есть Злата надеялась, что мило, а не совсем-совсем глупо.
   – Я здесь живу, в гареме, если ты не заметила, – засмеялся Амир, сел на скамью и поставил поднос между собой и Златой. Газель заволновалась, Амир протянул ей на ладони кусочек халвы. – Интересно, будет ли кушать?
   Газель снизошла, собрала угощение мягкими губами, подозрительно посмотрела на Амира, потом на Злату и убрела обратно в пышно цветущие кусты.
   Амир огляделся – все та же сонная тишина, только шуршала в кустах удаляющаяся газель да глупые голуби ворковали – взял гроздь винограда и, усмехаясь, протянул в ладонях Злате. Как газели! Девушка фыркнула.
   – Ты намекаешь, что я глупа, как животное? И буду есть у тебя с рук?
   – Вовсе нет! – Амир и вправду выглядел ошарашенным. – Этим я хотел сказать, что ты прекрасна и грациозна, как газель! Ты… ты лучше газели!
   Сомнительный комплимент, учитывая шуршание в кустах, ну да ладно.
   Злата подумала, что ее скоро тошнить будет от винограда, как бы он ни был хорош, но обижать Амира не хотелось, и она мужественно отщипнула виноградину. Юноша с удовольствием наблюдал, как Злата ест.
   – А теперь ты скажешь мне, что тут просто так с подносом проходил? – улыбнулась девушка.
   – Нет, и этого я говорить не думал, – покачал головой Амир. – Какая ты странная – все время ждешь подвоха!
   – Папенька говорит, что русская душа – субстанция загадочная и непредсказуемая, – сообщила Злата, отщипывая еще одну виноградину. – А потому от русских вечно ждут подвоха, причем сами русские от своих соотечественников его тоже ждут, даже больше, чем от иностранцев… Да положил бы ты уже этот виноград!
   Амир вздохнул, видимо, смирившись со странными славянскими причудами, и положил гроздь обратно на поднос.
   – Ты не ответил на мой вопрос, – напомнила Злата. Она сама не понимала, почему дерзит Амиру, но хотелось наговорить ему каких-нибудь мелких колкостей. Хотя, наверное, это не слишком разумно, в свете того, что она собралась прибегнуть к шантажу.
   – Почему я здесь? – улыбнулся Амир, и Злате сразу расхотелось с ним пикироваться. – Я увидел, как ты идешь в сад, и решил составить тебе компанию.
   – Ты меня искал, потому что ты меня боишься, – победно улыбнувшись, заявила Злата.
   – Отчего ты так решила? – Жаль, что у него почти нет бровей, Злата представила себе, как иронично они изогнулись бы.
   – Ты опасаешься, что я тебя выдам, ведь мой секрет гораздо безобидней твоего! – Злата подняла очи горе и продекламировала: – Если мужчину поймают в гареме, то его оскопят, выпорют… нет, дальше забыла.
   Амир ничего не ответил, наблюдая за чем-то у Златы над головой. Девушка обернулась, посмотрела – ничего интересного, голубь чистит перышки.

Глава 11

   Амир был восхищен! Мало того, что эта чудесная девушка нимало не испугалась, что у ее попытки побега есть свидетель, – так она еще, кажется, вздумала ему угрожать!
   Вот уж, действительно, русская душа – загадочная субстанция.
   Амир на своем не таком уж длинном веку знал немногих женщин, но о многих читал. Здесь, в гареме Бен-Фарида, было много просто красивых дурочек, были интриганки, были те, кто подавляет, вроде катибе-уста Джанан. Но все они носили на челе печать гарема, печать восточных женщин, невидимую, но будто осязаемую. Смирение, послушание, мягкость и робость. Если бы другая обитательница гарема вздумала так говорить с Амиром, как говорила Злата, он бы знал, как ей ответить, как поставить на место. Русская девушка в систему его представлений о женщинах не вписывалась никак, но это его скорее радовало, чем раздражало.
   – Ты угрожаешь мне? – спросил он, когда молчание начало затягиваться.
   Злата пожала плечами.
   – Нет, конечно, как я могу угрожать тебе? Я всего лишь хрупкая девушка. – Взгляд ее стал цепким. – Но ты должен понимать, что я могу рассказать всем о том, что ты на самом деле – никакой не евнух. Ты знаешь, что с тобой сделают за это?
   – Знаю, – спокойно согласился Амир. На этот риск он шел, когда соглашался пойти в дом Бен-Фарида. На самом деле, остриженные волосы беспокоили его гораздо больше, чем угроза смерти. – Аллах властен над нашей судьбой и гибелью. Если мне суждено, я погибну.
   – И не будешь сопротивляться? – округлила глаза Злата.
   – Ты принимаешь меня за труса или за святого? – прищурился Амир.
   – Ой. Ни за того, ни за другого. Извини. – Злата пристально взглянула на юношу. – Так что, ты мне поможешь – или мне выдать тебя?
   – Я не боюсь, что ты меня выдашь, потому, что тогда я выдам тебя, – вернулся к делу юноша.
   Злата победно улыбнулась: как оказалось, не зря она заранее заготовила ответ и на этот вопрос.
   – А я скажу, что это неправда. В конце концов, ты не можешь доказать того, что я пыталась сбежать, а вот то, что ты не евнух, доказывается очень быстро. – Злата покраснела, но продолжила. – Ведь это вполне очевидно.
   Она была права, но Амир не собирался так просто сдаваться.
   – А как ты думаешь, служители гарема и хозяин не заинтересуются, каким образом ты это выяснила? Ты сама отречешься от того факта, что пыталась бежать, потому что за попытку побега тебя могут высечь. Но гораздо убедительнее будет выглядеть моя версия: что ты пыталась соблазнить меня, а когда это не удалось, решила рассказать всем, что я не евнух. Или, – улыбнулся Амир, – может быть, даже соблазнила? По гарему ходят слухи о том, что некоторым женщинам я очень нравлюсь…
   Особенно той тумбообразной одалиске, которая является воплощением мечты о полных женщинах Востока. Как ее там – Сааддат, кажется?..
   Злата закусила губу и смотрела исподлобья, явно мысленно перебирая аргументы. Конечно, она не могла догадываться, что он блефует: она полагает, что всего лишь новая наложница в этом гареме, а значит, на нее распространяются общие правила. Но если это она – та самая, которую принесли завернутой в ковер, а это должна быть она, новых девушек в гареме, кроме нее, Амир не видел, – значит, она очень ценная, и вряд ли ей причинят вред. Однако она сама об этом не знает.
   – Но… они ведь смогут проверить, – выдавила девушка и покраснела до корней волос.
   – Это верно, но почему ты думаешь, что за подозрение не могут наказать? На всякий случай, так сказать? – Угроза, конечно, не сравнимая с угрозой смерти, но вдруг сработает.
   Злата явно еще плохо знала обычаи гарема; если бы лучше, то могла разрушить его карточный домик – но не разрушила. Она сидела, смотрела на Амира волчонком, и даже виноград есть перестала, вот ведь беда. Молодой Бен-Нижад улыбнулся и протянул к Злате ладонь, будто поднося невидимую кисть винограда:
   – Не бойся. Я не хотел бы ставить тебя в такое положение.
   – А в какое хотел? – буркнула неудавшаяся шантажистка. – Кстати, а почему ты так выглядишь? Ну, как евнух?
   – Может быть, мы просто подружимся? – предложил Амир. – Друзья могут хранить секреты друг друга без особых причин. Я расскажу тебе, как прикинулся евнухом.
   Злата вздохнула.
   – А Хафиза говорит, что в гареме секреты утаить почти невозможно. Вдруг и за нами сейчас кто-то наблюдает?
   – Ну и что? – пожал плечами Амир. – Вряд ли они умеют читать по губам, да и говорим мы негромко, но нет ничего предосудительного в том, что молодой евнух беседует с новой наложницей. Ты ведь новая наложница? – спросил он в упор.
   – Кажется, да, – вздохнула Злата. – Хотя не скажу, что я сама это выбрала.
   – А как ты попала сюда? Неужели твои родственники продали тебя в гарем? – Амир впился взглядом в лицо девушки. Если она расскажет какие-нибудь важные факты, можно будет их использовать! И хотя больше надежд было на фотоаппарат, чем на юную русскую наложницу, пренебрегать подобным случаем тоже не следует.
   – Нет, меня похитили! – страшным заговорщицким шепотом сообщила Злата. – Я не знаю, можно ли мне об этом говорить. Наверное, можно, ведь всем все равно, тут подчиняются господину, а я даже не знаю, как его зовут и где я…
   Амиру очень хотелось ей посочувствовать, обнять и утешить, но если за ними кто-то наблюдает, незачем давать лишний повод для подозрений. И вообще они уже слишком долго в беседке сидят. Амир, вздохнув, поднялся.
   – Прости, мне надо идти сейчас. Виноград я тебе оставлю.
   – Иди, – обиженно прошептала Злата. Он ее бросает, но что делать?
   – Я обязательно найду способ поговорить с тобой так, чтобы нас никто не видел и не слышал, – тихо сказал ей на прощание юноша и, поклонившись, быстро направился прочь от беседки.

   Злата еще некоторое время сидела на скамье после ухода Амира, потом встала и тоже пошла в дом. Какой неожиданный вышел разговор! А она-то надеялась одержать в нем верх… Но Амир знает восточные обычаи гораздо лучше нее, ведь он здесь родился, – а значит, он знает, что говорит. Если ее заподозрят в связи с евнухом, и откроется, что никакой он не евнух, ее просто убьют. Не для того ее похищали, чтобы выставить на улицу практически голой – ведь есть шанс, что она доберется до посольства и все расскажет властям! Мизерный, но есть. А умирать Злате очень не хотелось, она предпочитала выжить и победить. Пока ее не трогают, нужно действовать. И действовать наверняка.
   У киоска ей встретился Тафари, про которого Злата за прошедшие два дня едва не забыла. Тафари улыбнулся девушке, он не скрывал хорошего к ней отношения, и Злата невольно улыбнулась в ответ. Жаль, что нельзя побеседовать с евнухом, ведь он не понимает других языков, кроме арабского, а Златин арабский по-прежнему оставлял желать лучшего. Нужно приналечь на него, пока есть время.
   Но никто не мешает позаниматься не только с Джанан, но и с Хафизой, и может быть, даже с Амиром!
   Он сказал, что они будут друзьями… Странно набиваться в друзья к человеку, которого видишь во второй раз! Что Амиру от нее нужно? После всего, что с нею приключилось, Злата поxnb yt нее нужно? после всего, что с нею приключилось, во второй раз! быть, даже с Амиром!
   других языков, кроме арабского, а Златин арабский по-прежнему оставлял желать лучшего. ответ. ыстро направился прочь от беседкчти не верила в добрые намерения окружающих. С Хафизой все ясно, она просто одинокая девушка, которой нужна подруга и власть в гареме, но что нужно этому странному мужчине, который зачем-то пробрался в святая святых, рискуя жизнью? Вряд ли он пришел сюда, чтобы спасти ее, Злату, думать о таком было бы совсем глупо. И она была достаточно умна, чтобы не надеяться ни на кого, кроме себя самой.
   Решено! Она попробует сбежать снова, и без чьей-либо поддержки. Амира она не знает, а Хафиза пока не решится ей помогать. Правда, немного совестно, если побег удастся: Злата ведь, получается, бросит новообретенную подругу, оставит без поддержки и не сдержит обещания помочь. Но девушка утешила себя тем, что вернется сюда с представителями власти, мерзавца-хозяина арестуют, и все рабыни будут свободны. Нужна ли свобода жене господина она не знала, по ее мнению Хафизе лучше будет без такого мужа.

   Если бы у Тафари спросили, что такое любовь, он бы не ответил спрашивавшему. Не потому, что не знал, а потому, что отвечать на вопрос «что такое любовь?» на надо. Нужно просто промолчать, и все станет ясно. Или говорить до самой смерти, а столько слов и свободного времени у Тафари не было.
   Тафари знал, что молчание равно бесконечному разговору, что в песках водятся ядовитые змеи, что медный кувшин ему, Тафари, нужно драить ровно два часа и четыре минуты, чтобы тот правильным блеском засиял. И он знал, что от него хотят, и умел этим воспользоваться, хотя, конечно, никто этого не замечал – чего ждать от огромного, но добродушного и покладистого евнуха?
   Когда те, кто поставлял евнухов для гаремов сирийской знати, нашли молодого Тафари и кастрировали его, он понял для себя все, навсегда и сразу. Когда окровавленный кусок мяса, бывший раньше частью Тафари, зашвырнули в пески, а самого Тафари закопали в песок по шею – по старинке, чтобы заживить страшную рану, – тогда-то он и понял все: и про любовь, и про мир, оказавшийся простым и понятным.
   Вся жизнь Тафари с тех пор была проста и понятна. Он делал, что велели, он просыпался по утрам, ходил, ел и спал, он видел прекрасных одалисок и пышные покои, но все это будто проходило мимо, не задевая сознание, потому что было привычно и навсегда испытано. И когда в сердце Тафари появилась любовь, ему тоже показалось, что она была там всегда, просто он до поры до времени не замечал ее, занятый своими повседневными обязанностями, а теперь вдруг заметил.
   Тафари не умел страдать. Страдание было тем, чего его простой мир не принимал. Даже там, по шею в песке, он не страдал и не смотрел в пыльное небо, а просто ждал, когда один необходимый кусочек жизни закончится и начнется другой, по-своему важный. Он теперь едва помнил то, с чего начиналась его жизнь: просторы саванны, дикую страсть охотника, пляски у костров и жесткий ритм барабана – а потом путь в далекую Сирию, и обжигающий песок, и встающие из этого песка призрачные оазисы. Может быть, это даже не его жизнь была, просто она ему приснилась? Может быть, он всегда был статуей черного дерева, с золотым ожерельем на мощной шее, а потом его оживил могущественный колдун – его хозяин? И вид льва в зверинце господина не вызывал никаких эмоций и мыслей, кроме того, что пожилому животному скучно, как и многим здесь, только нечем себя развлечь.
   Тафари скучно не было никогда. Если бы его спросили, что такое скука, он бы не ответил не потому, что нужно смолчать, а потому, что не знал. Скука была для него пустым звуком, в простой жизни существовала своя наполненность каждого дня – просто этим самым днем, до краев. День наполнен днем, что может быть проще? Тафари казалось странным, что этого никто не понимает. Эти вещи были такими несложными и правильными, как можно их не понять?
   А любовь… ну что же любовь. Она была.
   В тот день его позвала Джанан. Тафари не боялся катибе-уста, он вообще никого не боялся, но в ее присутствии ему делалось самую малость неуютно. Она не могла причинить ему вред, Тафари никто не смог бы навредить, но говорить с ней было гораздо менее приятно, чем исполнять другие обязанности. Говорить и улыбаться катибе-уста Джанан было тяжелой обязанностью, вроде как молоденьких девушек на порку вести.
   Джанан возлежала у стола и пила кофе; запах напитка защекотал ноздри Тафари. Ему нравился этот запах, но евнух предпочел бы вкушать его в другом месте.
   – Подойди, – велела женщина, и Тафари послушно приблизился. – Ты теперь не охраняешь новую наложницу, как тебе велели.
   – Да, госпожа. – Тафари не понимал, зачем констатировать очевидное. Ему велели больше не охранять дверь в покои Златы – чего тут непонятного?
   – Но ты подружился с наложницей?
   – Не знаю, госпожа.
   Тафари и правда не знал. Дружба была делом посложнее, чем любовь. Если бы Тафари хоть раз сходил вместе со Златой на льва, да и то в той, призрачной жизни, он бы сразу сказал, друг она ему или нет. А так… Не пойдешь же силой выковыривать из клетки старого блохастого Цезаря, чтобы погонять его по саду и выяснить, что такое дружба с новой наложницей.
   – Ты должен подружиться с ней, – велела катибе-уста, придирчиво выбирая персик. – Ты должен наблюдать за ней, а если она скажет что-то подозрительное, рассказать мне. И рассказывать будешь, куда она ходит, что делает, с кем говорит. Ты понял меня?
   – Да, госпожа.
   – Иди, – махнула тонкой рукой Джанан.
   Тафари поклонился и вышел. Он понял, что хотела от него катибе-уста, но не знал, как это исполнить. До сих пор Тафари не давали таких поручений, для этого были евнухи похитрее, а он оказался слишком простодушен для такого рода дел. Простодушен – простая душа… Предательству в ней не было места. И Тафари не хотелось предавать девушку, чьи зеленые глаза заставили его вспомнить, что внутри него растет любовь.
   Но предавать тех, кто давал ему кров и пищу, и наполненные днями дни, он тоже не хотел. Впервые в жизни он не знал, что делать.

Глава 12

   Вокруг был ад. Именно так Злата и представляла себе ад – в виде нескончаемой стены огня, от которого не скрыться, потому что он повсюду. Она бежала, бежала, закрывала лицо руками, но огонь проедал веки, кожу, и никуда было от него не скрыться. Небо полыхало живым багрянцем, смотрело невидимыми глазами, выворачивало наизнанку. Как бежать, куда и, главное, зачем? Небо выткалось золотом, смотрело взглядом Джанан, взглядом безымянного, но страшного хозяина, тянуло огненные руки.
   – Иди сюда, иди, иди!
   Шел огненно-каменный дождь, падали какие-то обломки, и где-то, кажется, кричали люди. Может быть, они знали, как спастись, но Злате все равно было до них не добраться. У нее под ногами разверзлась земля, и девушка упала, потому что не умела ходить по воздуху…
   – Проснись!
   Кто-то мягко прикоснулся к ее волосам, и Злата, вздрогнув, открыла глаза.
   В комнате царил прохладный полумрак: предутренний час, рассветной молитвы еще не было. И все было хорошо, огненная пустыня ей просто приснилась, а сон можно забыть.
   Зато на краешке кровати сидел Амир. Злата вздохнула и потянулась к нему – ей просто необходимо было, чтобы ее утешили сейчас, пока кошмар еще не забылся, и игла в сердце не растаяла.
   – Ох, Амир!..
   Он нежно обнял ее.
   – Это был только плохой сон. – Тихо прошептал он, гладя ее по распущенным волосам.
   – Да, я знаю, – шмыгнула носом Злата. – И все равно как-то неприятно.
   От Амира пахло очень хорошо, мускусный запах заставлял делать что-то странное, желать чего-то большего, чем просто объятия. Это вам не Изюмский, от которого, как выразилась однажды Любовь Андреевна, за версту несет похмельем и борделем. Мачеха не думала, что Злата это слышит, а та слышала и запомнила, и с тех пор неприятных для себя мужчин определяла как тех, от кого борделем и похмельем несет. Пахнуть они при этом могли и хорошо – этот запах и в разговорах ощущался и совсем не носом чувствовался.
   Злата, наконец смутившись, отстранилась: все-таки жизнь в гареме очень быстро делает из тебя не благопристойную девушку, а вовсе даже и… Думать дальше не хотелось, и так ее репутация трещит по швам. Обниматься с псевдо-евнухом, ужас. Обниматься с мужчиной в восточном гареме, вот. Как так можно? Но ощущать руки Амира на своих руках было очень приятно.
   – Я испугалась, – прошептала Злата. – Мне снился господин и Джанан. Это было страшно.
   – Не бойся, – Амир еще раз погладил девушку по волосам, – сон не повторится.
   – Откуда ты знаешь? – она смотрела прямо ему в глаза и не могла отвести взгляд, будто завороженная ими, черными глазами с неразличимым зрачком и густыми ресницами.
   – Просто знаю, – с абсолютной уверенностью повторил Амир.
   Вот все он знает, всезнайка какой! Злата фыркнула.
   – Чтобы они мне больше не снились, надо сделать так, чтобы их рядом не было! – Злата потянула покрывало на себя, будто стараясь хоть такой мнимой стеной отгородиться от Амира.
   – И как? – Видно было, что спрашивает он просто так, не верит, что у нее есть четкий план избавления.
   – Я убегу! – сообщила Злата.
   Амир покачал головой.
   – Злата, это неразумно.
   – Еще как разумно! На этот раз я лучше подготовлюсь. – Девушка упрямо прикусила губу и гордо вздернула подбородок.
   – Ты совершаешь глупость. Отсюда очень трудно бежать. – Настойчиво попытался втолковать Амир.
   – Но возможно. – Злата стиснула его пальцы. – Ты ведь здесь на положении евнуха, так? Загадочный Амир! Выведи меня отсюда.
   – Я не могу, – покачал головой юноша. – Тогда я не исполню то, зачем пришел сюда.
   – А зачем ты пришел? Ты ведь так и не рассказал мне, почему прикидываешься евнухом.
   – Может быть, потом. Если ты это будешь знать, ты станешь опасна для них, и они тебя убьют. – Мрачно пояснил Амир.
   – Ну что ты меня пугаешь! – беспомощно вскричала Злата, которой действительно стало очень страшно. – Убьют, не убьют. Дикий Восток!
   – Мы не дикие, – улыбнулся Амир. – То, что ты привыкла к другим законам и другому правосудию, не означает, что наша система плоха. Правила Шариата очень строгие, но очень понятные, не то, что ваши запутанные и часто нелогичные законы.
   – При чем тут Шариат и законы? Мы сейчас говорим о мерзавце – хозяине этого гарема! – Повысила голос Злата.
   – Действительно, он мерзавец, – согласился Амир.
   Злата постаралась взять себя в руки: так она ничего не добьется.
   – Ты не хочешь помочь мне сбежать, за себя боишься, – резюмировала она. – Это я понять могу. Но скажи мне хотя бы, как зовут хозяина этого дома? Если мой побег удастся, и если я каким-то чудом доберусь до российского посольства, как мне сказать, у кого я была в плену?
   – Ты не уйдешь далеко, – покачал головой Амир, – тебя хватятся.
   – Пусть! – Злата снова стиснула его руки. – Бежим со мной! Я не знаю, чего ты хочешь, для чего пробрался сюда, но может быть, я смогу тебе помочь?
   – Нет, я не хочу тобой рисковать. – Покачал головой Амир.
   – Тогда я рискну сама. – Девушка так разозлилась на него, что готова была пнуть ногой, чтобы он упал с кровати.
   – Не советую.
   Злата рассердилась еще больше.
   – Откуда ты взялся, советчик такой? Что ты вообще здесь делаешь в такую рань? – Девушка поджала ноги, все больше склоняясь к мысли, что этот наглец Амир заслуживает хорошего пинка.
   Мужчина улыбнулся.
   – Я обещал тебе, что мы встретимся без свидетелей, и вот пришел поговорить.
   – А если кто-нибудь войдет? – Злата с сомнением посмотрела на Амира. – На окне решетка, а под кровать мою ты не поместишься, слишком большой. В сундук, правда, можно затолкать… – Девушка представила, как запирает сундук с Амиром на замок и не выпускает псевдо-евнуха оттуда, пока тот не ответит на все интересующие ее вопросы.
   – Никто сюда не придет, все крепко спят, а евнух, который должен смотреть за порядком в этих покоях, кажется, сильно утомился и задремал на посту. Меня он даже не заметил. Мы с тобой совсем одни. – Развеял ее мечты о пытке сундуком Амир.
   – Совсем одни…
   Злата, конечно же, понимала, что быть так долго наедине с мужчиной, да еще в такой час, да в спальне, – это верх неприличия. Но Амир не сделает ей ничего плохого, он просто гладит ее по голове, и касается ее рук, вот и все. И от него так приятно пахнет, никакого похмелья и борделя. И эта неистовая жизнь в его глазах – откуда она, как? Злата ни у кого на родине таких глаз не видела. Ну и что, что черные, вон у цыган тоже черные глаза, и у многих народов с юга – глаза-то она черные видала, а вот такую жизнь в них… Так могли смотреть отчаянные флибустьеры-джентльмены, или английский разбойник Робин Гуд, и вместе с тем так мог смотреть только он, Амир. Кто он – дворянин, простолюдин? Он не может быть простым человеком, во всех его движениях – аристократичность, и руки ухоженные, не знавшие тяжелой работы.
   – Амир, это очень хорошо, что ты пришел, но сейчас тебе нужно уйти. – Попросила Злата.
   – Почему? – искренне удивился юноша.
   – Потому что помогать мне бежать ты не можешь, а со всем остальным я сама справлюсь! – вздернула подбородок Злата.
   – Как пожелаешь, – спокойно улыбнулся Амир. – Желание прекрасной девушки – это закон, особенно такой очаровательной и смелой, как ты. – Он прижал ее руку к своей груди и поклонился.
   Злата вспыхнула.
   – Прекрати! – Какая-то опасность была в его словах, в его голосе, нечто такое, из-за чего теряют голову.
   – Как пожелаешь, госпожа! – Его глаза смеялись. Злате захотелось либо обнять его, либо запустить в него подушкой. Она выбрала второе, потому что обниматься не входило в ее планы, да и неприлично это. Высвободив руку, девушка ухватила подушку с давешними павлинами:
   – Я сказала, прекрати!
   – Хорошо, хорошо! – Амир поднялся, но улыбка свидетельствовала о том, что он не обиделся. – Я уже ухожу.
   – Уходи, – буркнула Злата. – И возвращайся, если захочешь поговорить о чем-то существенном.
   – Ладно, – Амир был на удивление покладист. – До встречи, прекраснейшая Злата.
   – До встречи, дотошнейший Амир!
   Псевдо-евнух покинул комнату, а Злата, выдохнув, взбила подушки и устроилась поудобнее – вдруг удастся ухватить за хвост сбежавший сон? Но нет, ладонь по-прежнему, как бабочку, ощущала стук его сердца, и с губами творилось что-то странное – все время норовили сложиться в глупую улыбку.
   – Так не годится! – сказала Злата дурацким павлинам. – Так неправильно! Я не должна себе это позволять!
   Павлины молчали. Что с них возьмешь, с пучеглазых.

   Амира отослали на мужскую половину за несколькими книгами из библиотеки. Отослала Айиша – девушка редкой красоты, которая очень любила читать. Некоторым джарийе позволялось брать определенные свитки и книги из библиотеки господина, те, что не имели особой ценности. Однако, этим правом пользовались совсем немногие: одалиски предпочитали проводить время в праздности, разговорах и увеселениях. Чтение в список увеселений не входило. Вот музыкантов послушать или с евнухами сплясать – это да.
   Амир шел по коридорам и думал о Злате, не в силах скрыть улыбку. Надо же, какая решительная девушка! Амир надеялся, что насчет побега она не всерьез, ведь должна же осознавать, что поймают. Но, видимо, это такая русская черта – идти напролом, какие бы опасности ни грозили. Странный и притягательный народ – не просто волею судьбы Наполеон не смог завоевать Россию. Такое государство не может быть завоеванным, оно должно само сгореть, как птица феникс, и потом возродиться из пепла.
   Возвышенные мысли о Злате и государственном устройстве далекой Российской Империи едва не помешали Амиру вовремя отступить в тень, когда открылась одна из дверей в коридоре. Вышедший из нее человек был до боли знаком молодому Бен-Нижаду, и Амир попятился, ощущая холодное волнение и упоение – как перед точным ударом, который нужно нанести противнику. Он был прав, проникнув сюда, он был абсолютно прав, и отец не ошибался.
   По коридору шел брат отца. Брат, о котором Джибраил так редко упоминал в последнее время.
   Амир скрипнул зубами, скрылся за занавесью, чтобы спешащий куда-то дядя его не заметил. Тот прошел мимо, даже не обратив внимания на колыхавшуюся ткань. Подождав, пока шаги дяди стихнут, Амир вышел в коридор и осмотрелся. Никого.
   Его колотила холодная дрожь. С такой дрожью в руке кидают на поражение кинжал – и попадают, сразу, намертво, точно.

   …Джибраил и Амир ужинали на террасе, выходящей в сад. Сумерки еще не развеяли дневной жары, так что трапеза была легкой: фрукты, немного мяса, холодный шербет. Молодой человек лениво общипывал кисть винограда, отец курил яблочный кальян, оба возлежали на диванах. Вошел слуга и склонился к уху Джибраила, тот поморщился, но все же кивнул.
   – Что случилось, отец? – Амир отложил виноград и сел. – Какая-то неприятность?
   – Твой дядя почтил нас своим присутствием, – слова Джибраила просто сочились ядом.
   Дауд Бен-Нижад был черной овцой в их семье: будучи младшим из двух братьев, он не интересовался семейным делом, вел рассеянный образ жизни, содержал с десяток наложниц в гареме, но так и не женился и не имел детей. Все бы было ничего, но Дауд имел весьма мерзкий характер, низменные устремления, грешил винопитием и тратил деньги без счету, чем очень раздражал старшего брата. В общем, Джибраил лет десять назад купил брату дом и выставил за порог родового гнезда.
   Последние несколько недель Дауд зачастил в дом Бен-Нижадов, хотя уже лет пять не показывался, только присылал за деньгами одного из своих слуг. Джибраил был весьма недоволен визитами брата, но тот вел себя вполне прилично: хозяевам не досаждал, тихо сидел в библиотеке и делал какие-то записи.
   – Отец, тебе не кажется странным такое стремление к печатному слову у моего беспутного дяди? – Амир встал и прихватил со стола блюдо с виноградом. – Не хочу с ним встречаться.
   – Сядь, сын. – Джибраил нахмурился. – Ты говоришь о своем старшем родственнике, каким бы он не был. Выкажи уважение. Не ему, а мне.
   Амир вздохнул, поставил блюдо на место и налил себе шербета. Придется потерпеть.
   Вслед за слугой на террасу вышел низенький мужчина, в богатых, но поношенных одеждах, в небрежно намотанной чалме.
   – Приветствую тебя, старший брат! – небрежно кивнул он Джибраилу. – И тебя, племянник.
   Амир встал и вежливо поклонился. Дауд без приглашения возлег к столу и придвинул к себе блюдо с виноградом, облюбованным Амиром.
   – Что привело тебя в мой дом в этот вечер? – холодно осведомился Джибраил. – Скоро время магриба [9 - Вечерний намаз, совершаемый до наступления темноты], не время для визитов.
   – Я опять в библиотеку.
   – Похвально, но тебе лучше придти завтра. Ночь – не время для чтения. – Проговорил Джибраил.
   – Прости, брат… – Дауд умолк, выбирая виноградинку, и продолжил. – Ты хочешь не допустить меня в библиотеку нашего отца?
   Джибраил, казалось, почти решился выставить братца вон, но почему-то передумал.
   – Хорошо, но не смей ничего выносить из моего дома. – Это было почти прямым оскорблением, но Джибраил пошел на это, дабы у Дауда не возникло искушения. Не хотелось бы приказывать слугам обыскивать младшего брата на выходе.
   – Спасибо и на этом, – процедил Дауд и, не попрощавшись, ушел в библиотеку.
   – Зачем он ходит к нам, отец? Что он ищет? – Амиру дядюшка совсем не нравился.
   – Я не знаю и не хочу знать, – тяжело вздохнул Джибраил. – Дауд в последние годы связался с очень плохими людьми…
   – Какими людьми? – Амир удивился, что могут быть люди еще хуже дядюшки Дауда.
   – М-м-м… Плохими. Я не знаю ничего определенного, но ходят слухи… Не думаю, что тебе стоит об этом знать, ты еще слишком молод.
   Амир вспыхнул, щеки загорелись; он потеребил короткую бородку (этим признаком взрослого мужчины он очень гордился, хотя поросль на подбородке была весьма жиденькой) и немного резко промолвил:
   – Мне уже почти двадцать, отец.
   – Я помню, но не буду смущать юный ум всякой ересью. – Джибраил отложил кальян и встал с дивана. – Время вознести молитву, а перед этим я прикажу Умару проследить, чтобы мой никчемный брат не вынес ничего из дома.
   Отец ушел, а Амир горестно вздохнул. Ну вот, опять ему поставили на вид юный возраст. Во времена Сулеймана Великолепного он давно уже был бы женатым и взрослым мужчиной. Мысль о женитьбе уже посещала юного Амира не в первый раз, но отец пока об этом речи не заводил, так что и ему мечтать рано. Юный Бен-Нижад был покорным сыном и почитал отца.

Глава 13

   Ибрагим Бен-Фарид вкушал послеобеденный отдых, когда ему доложили, что явился его младший родственник и просит принять его.
   – Пусть войдет, – недовольно скривил губы Ибрагим, вовсе не жаждавший кого-либо видеть и выслушивать. Но если прогнать сейчас, настырный родственник придет завтра – и тогда либо снова прогонять, либо слушать, лучше уж сразу.
   Мужчина вошел в покои Ибрагима стремительным шагом и поклонился. Ибрагим давал ему денег – почему бы и не кланяться?
   – Что ты хочешь мне сообщить, Фарид? – лениво протянул Ибрагим.
   Фарид приходился ему то ли троюродным братом, то ли еще каким-то родичем не первой свежести. Когда-то молодого человека называли по данному ему имени – Сауд – но он так громко и так часто повторял, что принадлежит к семейству Бен-Фаридов, что имя рода стало его собственным именем. Фарид – «уникальный». Такого имени этот разбойник не заслуживал.
   – Вчера утром Алимов покинул Димашк, – сообщил третьесортный кузен. – Я убедил посла и самого Алимова, что искать дочь бесполезно, она умерла. Он уехал, не завершив дела, и вряд ли скоро вернется, если вообще вернется.
   – Прекрасно, – кивнул Ибрагим.
   Может быть, Фарид и не слишком приятен, но зато расторопен и исполнителен. Именно благодаря ему теперь в руках Ибрагима находится девушка, которую они так долго искали! Это заслуживает награды, и Ибрагим готов был ее предоставить.
   – Иди к Кариму, он отдаст тебе то, что я обещал. Он в своих покоях.
   Фарид поклонился и вышел, а Ибрагим закрыл глаза. Так и должно быть! Ему все удается, так предначертано!

   Ко второму побегу Злата подготовилась тщательнее. Несмотря на то, что Амир ей помогать не хотел, совет он дал правильный: без необходимых вещей на улице делать нечего. Прежде всего, следовало обзавестись оружием, хотя Злата и не умела пользоваться кинжалом – вот стрелять из пистолета папенька ее научил, но толку-то, откуда ей взять пистолет… Кинжалы евнухи носили у пояса, у женщин оружия не было, даже у Джанан. И по стенам его никто не развешивал в качестве украшений, вот жалость-то какая.
   В конце концов, Злата решила, что мягкий серебряный ножик для фруктов тоже сойдет. Убить им никого не убьешь, но если ударить в глаз… Кровожадные мысли, но как иначе? Злата сама себе не сознавалась, что вряд ли ей представится возможность добраться до глаза недоброжелателя – скорее всего, этот ножик у нее из руки сразу выбьют. Ну что ж, еще один повод быть как можно незаметнее.
   Господин чуть не каждый день присылал Злате новую одежду, и ее скопилось уже немало. Для чего бы девушку ни предназначали, о ней заботились, а она могла извлечь из этого выгоду. Порывшись в сундуке, Злата нашла черный, расшитый золотом костюм, – роскошные шальвары, длинный хамиз, – и черный же хиджаб, правда, тоже расшитый золотом, но все же черный. В таком костюме ее не заметят ночью, но вот на фоне белых стен… Может быть, лучше одеться в белое? Злата снова принялась копаться в сундуке, выудила белое платье и лишь потом засмеялась над собой: надо же, выбирает наряд дли побега из гарема, будто бальное платье для раута в Москве!
   В итоге, она и вправду выбрала белое, вспомнив об улицах Дамаска. Может быть, ей повезет. Пусть повезет!
   Кроме одежды и оружия, следовало позаботиться о воде и еде – неизвестно, сколько и где ей придется прятаться, ведь она даже не знает, в какой части Дамаска находится этот дом. Она вообще не успела изучить Дамаск настолько хорошо, но если постараться, можно найти все, что угодно. Добраться до центральной площади, до мечети Омейядов, или до гостиницы, хозяин которой так хорошо понимает по-французски – и все, проблемы решены. Злата мечтала о том, как войдет в российское посольство и расскажет там все. Конечно, папенька за ней приедет, она сможет вернуться в Москву и не будет ни о чем жалеть или вспоминать, просто забудет…
   Нет, ей не хотелось забывать.
   Особенно Амира.
   Самой себе Злата не хотела сознаваться, что молодой человек ей очень нравится. Ведь это несвобода – привязать сердце к такому человеку, верно? Он не может ответить взаимностью, он правоверный мусульманин, а она – православная христианка, это пропасть поглубже, чем та, что лежит между ними в социальном плане. Хотя почему она так решила, на счет разницы в социальном положении? Может, Амир вообще принц, только инкогнито. Но несмотря ни на что, Злата продолжала думать об Амире. Его утренний визит, когда он так легко прикасался к ее волосам, когда обнял и утешил, вспоминался очень ярко, и Злата сама не могла понять, чего ей хочется: то ли стукнуть себя по голове, чтобы забыть все раз и навсегда, то ли побежать найти Амира и не отходить от него ни на шаг. Но у него какие-то свои дела здесь, а она должна отсюда вырваться, должна! И о Хафизе нельзя забывать: если господина заберут в тюрьму, хатум станет свободна. Хотя с местных варваров станется бросить жену вместе с мужем в темницу…
   Злата полдня бродила по гарему, ловя неодобрительные взгляды женщин, пока ей не удалось стащить кожаную флягу, которую девушка наполнила водой из фонтана и припрятала в сундуке. С едой проблем не было, в гареме всегда что-нибудь жевали, и Злата просто уложила вдоволь съестного в добытую по случаю расшитую бисером котомку.
   Амира она почти не встречала в те два дня, что готовилась к побегу. Она общалась с Хафизой, но подругу в планы посвящать не стала – та могла не одобрить и попытаться остановить. Злата очень не любила фразы вроде: «Ведь всем известно, что выбраться отсюда невозможно, гарем слишком хорошо охраняется!» Злата вообще не любила слово «невозможно». Еще она не любила обобщения. Она – не все! И у нее все получится, главное хорошо подготовиться.
   Амир при встречах кланялся и улыбался, как и положено услужливому евнуху. Но воспринимать его как евнуха Злата уже не могла, оставалось надеяться, что у нее на лице этого не написано. Она делала вид, что ей все равно, и, высокомерно подняв голову, проходила мимо. Амир с удовольствием принял предложенную игру и не пробовал больше пробраться в комнату Златы на рассвете или ночью, когда все уже спят. Девушка сама не знала, радует ее это или печалит, очень хотелось поговорить с молодым человеком, но ведь она не выдержит и скажет ему о побеге – а он, наверняка, попытается остановить…
   Мысли ходили по замкнутому кругу, и его можно было разорвать, лишь выбравшись отсюда.

   Злата приоткрыла дверь и прислушалась: тихо. Полуночная молитва давно завершилась, и гарем спал, набросив покрывало тишины. В саду возились и изредка противно орали сонные павлины, по коридорам иногда проходили блюдущие покой и порядок евнухи, но их можно избежать, если красться бесшумно и знать, где спрятаться. Злата знала, где: она наметила путь, которым пойдет, уже давно, и прошла им несколько раз, отмечая укромные уголки и занавеси, за которыми можно переждать опасность, буде она повстречается.
   Злата выскользнула из комнаты и прикрыла за собой дверь. Если кто-то заглянет, то увидит, что девушка вроде бы спит, укрывшись с головой покрывалом. На самом деле, на кровати мирно почивало содержимое сундука.
   Мраморный пол приятно холодил босые ступни: как и в первый раз, Злата пробиралась к выходу босиком, чтобы не стучать даже самыми мягкими туфлями по плитам. Спящий гарем представлял собою почти мистическое место: бесшумно колышутся легкие занавеси, в накрытых шелковыми платками клетках возятся птицы, вот пискнула канарейка – и заснула опять. На выходе из коридора стоял евнух, но Злата туда не пошла, а свернула к покоям джарийе: там имелся незаметный выход в сад, и если наблюдательность не подвела девушку, по ночам он не охранялся.
   Однако, не все еще спали в этих покоях: проходя мимо полуоткрытой двери в чью-то комнату, Злата услышала голоса. Она замерла, но потом решительно миновала опасное место. В другое время, возможно, она бы подслушала разговор, но женщины говорили быстро и по-арабски, а знаний языка, увы, по-прежнему было недостаточно, чтобы извлечь пользу из этой ситуации.
   Инкрустированная перламутром дверка была не заперта, как Злата и рассчитывала. Небольшое усилие – и девушка оказалась в саду. Как обычно, одуряюще пахло цветами, к этому непреходящему цветочному запаху Злата уже привыкла, и все равно каждый раз он дурманил голову. Какое же это все-таки чудо – восточный сад! «Мне будет не хватать этого в России…»
   У ворот наверняка стража, но там есть калитка, и если отвлечь стражу, и если удастся проскользнуть в калитку… Четкого плана у Златы не было, она собиралась действовать по обстоятельствам. Ежели случится так, что в ворота выйти не удастся, придется штурмовать присмотренное дерево, с которого можно перебраться на стену, а уж дальше как-нибудь спуститься вниз. Веревки у Златы не было, но, в случае чего, не разобьется же она! Стена не такая высокая, и за ней могут быть какие-либо строения или деревья…
   У ворот стража, конечно же, не спала. Злата затаилась в кустах, бесшумно надела туфли и принялась оценивать обстановку. Неутешительно: евнухов было трое, и они не играли в нарды, не пили кофе и не курили кальян, они исправно несли службу, то есть вглядывались в ночную тьму. Они ни за что не пропустят беглянку.
   Злата уже начала размышлять о штурме дерева, когда ощутила чье-то присутствие – и в то же мгновение огромная черная ладонь зажала ей рот. Злата забилась, но ее держали крепко. Неизвестный человек вытащил ее из кустов и понес прочь от ворот – и только когда отошел на достаточное расстояние, отпустил. Злата обернулась – и с изумлением узнала Тафари.
   – Зачем ты остановил меня? – почти зашипела Злата по-французски, вглядываясь в едва видное в полутьме лицо евнуха. Тот молчал, и девушка сообразила, что по-французски он не понимает. – Что тебе нужно? – произнесла она известную ей фразу по-арабски.
   – Ты бежала. – Тафари был предельно лаконичен, именно поэтому Злата смогла его понять. – Это нельзя.
   Злата фыркнула и попыталась сделать шаг в сторону, но Тафари преградил ей путь.
   – Отпусти меня! – выкрикнула девушка.
   – Нет. – Он покачал головой. – Мне сказали, что делать. Я должен отвести тебя к катибе-уста. Я не хочу, но так нужно.
   Джанан побег не одобрит, можно не сомневаться. Попробовать убежать от Тафари? Но куда и как? Все равно догонит, а не догонит, это не помешает ему рассказать все Джанан.
   – Тафари…
   Придумать, как уговорить евнуха молчать, используя доступный ей скудный запас слов, Злата не успела: Тафари подхватил ее на руки и понес обратно в павильон. И сопротивляться было бесполезно, оставалось покориться судьбе.
   Злата была очень зла и чувствовала себя чрезвычайно глупо. Что теперь будет?

   Джанан не спала – да и спит ли она когда-нибудь? Тафари поставил Злату на пол перед дверью покоев катибе-уста и постучал в эту самую дверь. Она немедленно распахнулась: оказывается, вместе с Джанан находилась и ее прихлебательница, Науваль. Науваль была черкешенкой, с роскошными формами и блестящими черными волосами, но глуповатой и чрезвычайно болтливой. Можно не сомневаться, что утром подробности неудавшегося побега будут знать все в гаремлике. Злата гордо подняла голову: до досужих сплетен ей никогда не было дела.
   Тафари подтолкнул Злату, и та вошла в покои Джанан. Глаза катибе-уста, возлежавшей на диване, полыхнули нехорошим огнем, не предвещавшим ничего хорошего нарушительнице порядка.
   – Так, я вижу, ты не выучила то, чему я тебя учила. Что случилось, Тафари?
   Евнух пустился в объяснения – лаконичные и не занявшие много времени. На губах Джанан появилась скверная улыбочка. Науваль засмеялась.
   – Спасибо, Тафари, подожди за дверью, – обронила Джанан. Евнух поклонился и вышел. – Почему ты не послушалась приказа, Злата, почему решила бежать?
   – Я не обязана отвечать! – Она проиграла, остается дерзить, потому что наказания теперь не избежать. Ну и пусть, зато она попыталась.
   – Ты обязана отвечать, – Джанан больше не улыбалась. – Ты навлекла на себя мой гнев и гнев господина. Я все ему расскажу, и он накажет тебя.
   – Ну и пусть! – Вздергивать подбородок выше уже было нельзя. – Я не боюсь ни капли!
   – Посмотрим, как ты заговоришь завтра, – усмехнулась Джанан.

Глава 14

   Однако назавтра никакие палачи за Златой не пришли. Она ждала их все утро, даже не ела ничего, чтобы потом не стало плохо, ведь неизвестно, какой вид наказания для нее изберут. Впрочем, как бы там ни было, ни порка, ни публичный позор ее не остановят, она вырвется отсюда и доберется до посольства! Злата сидела на кровати, обхватив коленки руками, и ждала, но так и не дождалась. Джанан не явилась, полузнакомый евнух принес поднос с едой и удалился, девушка и спросить-то ничего не успела. Наверное, это и была первая пытка – неизвестностью. В тот момент, когда Злата решила было, что она удалась, ее окликнули – причем от окна. Девушка бросила взгляд за решетку и мгновенно слетела с кровати: за окном стоял Амир!
   – Как я рада тебя видеть! – В тот момент скрывать правду не было сил. – Хорошо, что ты пришел! – Она просунула сквозь решетку руку, и Амир взял ее ладонь в свою. – Я сижу тут, меня заперли. Я ничего не знаю!
   – Ты все-таки пыталась убежать, – он не спрашивал, а констатировал факт, и это могло означать только одно.
   – В гареме уже все знают! – Злата передернула плечами.
   – Далеко не все, – утешил ее Амир. – Джанан приказала евнухам пристальнее наблюдать за тобой, только и всего, а мне о твоем побеге шепнул Малик-ага, когда я задал ему прямой вопрос. Но джарийе об этом не болтают, я бы услышал.
   – Джанан говорила, что меня накажут… – нервно прошептала Злата.
   – Судя по всему, Джанан погорячилась, такого приказа не отдавали. Я думаю, Ибрагим ей запретил. Ох! – Он прикрыл рот свободной ладонью, а Злата возликовала. Амир проговорился! Скрытный и расчетливый Амир проговорился!
   – Значит, хозяина зовут Ибрагим! Амир, скажи его полное имя! Я никому не расскажу, откуда узнала, и вообще не буду говорить, что знаю! Пожалуйста, Амир, ну, пожалуйста, я должна знать, кто меня похитил!
   – Ибрагим Бен-Фарид, – наконец, сдался молодой человек. – Но учти, если проговоришься, не поздоровится и тебе, и мне!
   – Хорошо, хорошо, я буду молчать, – торопливо заверила его Злата. – Я просто должна знать это имя, на случай, если мне удастся сбежать!
   Амир выглядел удивленным.
   – Ты еще не оставила эту глупую затею?
   – Конечно, нет! А когда я доберусь до посольства, то непременно укажу, где искать моего обидчика! – Неважно, что побег не удался, она будет пытаться снова и снова.
   – Очень неудобно говорить шепотом и вот так, через решетку, – Амир поморщился. – Ты уверена, что тебя заперли? Тебе приказывали оставаться у себя?
   – Нет… – растерянно сказала Злата. – Меня просто привели в комнату и заперли дверь на засов. Но теперь я припоминаю, что когда приходил евнух, принесший завтрак, он, кажется, не закрыл дверь…
   – Господин питает к тебе нежную привязанность, – буркнул Амир, – но ты можешь этим воспользоваться. Проверь, заперта ли дверь.
   Злата молнией метнулась к двери – та была открыта! И в коридоре никого нет, даже Тафари. Надо же, похоже, ее простили, вот только ей об этом не сообщили. Злата вернулась к окну.
   – Амир, открыто!
   – Тогда выходи в сад, я жду тебя в той беседке, – и он поспешно отошел от окна.
   Злата обулась – на всякий случай, вдруг Амир передумал и прямо сейчас поможет ей отсюда сбежать, – и вышла из комнаты. Никто ее не остановил и, кажется, за ней опять не следили. Попавшиеся ей по дороге джарийе только обменивались с нею улыбками. Действительно, никто ничего не знает, мистика какая-то. Может быть, Джанан велела молчать Науваль, так как ей самой велел молчать хозяин? Ибрагим Бен-Фарид. О, Злата хорошо запомнила это имя!
   Амир сидел в той самой беседке, где они говорили в прошлый раз, и задумчиво ел виноград. Опять виноград! Однако, на сей раз, на подносе лежали и персики, и сочные груши, и сладости – можно было кушать, что душа запросит. Голодная Злата налетела на угощение, а Амир, смеясь, снова подал ей гроздь винограда в ладонях, как в прошлый раз! Девушка засмеялась – такое внимание было чрезвычайно милым! За это можно было и порядочно поднадоевший виноград съесть…
   – Ты ведь так и не рассказала мне, как оказалась здесь, – заметил Амир.
   – Ты мне тоже ничего не рассказываешь! – парировала Злата.
   – Это для твоего же блага, поверь. – В очередной раз уклонился от объяснений Амир.
   – Ладно уж, – весело фыркнула Злата, – так и быть, поверю! В конце концов, ты сегодня сделал одно хорошее дело – рассказал, что меня не будут наказывать!
   – А следовало бы наказать! – сделав страшное лицо, заявил Амир.
   Молодые люди весело рассмеялись.
   – И все-таки я хочу услышать твою историю. Пожалуйста! – попросил Амир.
   – Хорошо. – Злата доела персик, прицельно запустила косточкой в кусты и принялась рассказывать.
   Рассказ получился недлинный, все-таки событий в ее жизни до приезда в Дамаск было чрезвычайно мало, но зато повествование о нападении в переулке Злата постаралась сделать как можно более подробным – хотелось бы, чтобы Амир просветил ее на счет причины похищения.
   – Я до сих пор не знаю, что с моим отцом. Тимофея они убили, это точно, но отец был жив! – Злата, в лучших русских традициях, заломила руки. – Амир, мне так страшно! Я пытаюсь ничего не бояться, и за себя мне это почти удается, но за отца я не бояться не могу!
   На глаза невольно навернулись слезы. Ну вот, только расплакаться не хватало…
   – Не переживай! – Амир прикоснулся кончиками пальцев к щеке Златы, стер слезу. Это было так приятно и нежно… – Все будет хорошо!
   – Откуда ты знаешь? – огрызнулась Злата, терзаемая чувством противоречия. – Ведь ты не хочешь помочь мне сбежать.
   – Злата, мы это уже обсудили, – поморщился Амир и убрал руку. – Ты отсюда не сбежишь. Поэтому я и не хочу тебе помогать в этом деле. Но я не сказал, что вообще не хочу тебе помогать!
   Это было что-то новенькое.
   – Но как? – Так хотелось положиться на кого-нибудь, чтобы все проблемы решились сами собой.
   – Предоставь это мне, я справлюсь. – От его тона мурашки забегали по спине у Златы. Она и не представляла, как хорошо, когда мужчина говорит тебе такие слова! На глаза снова навернулись слезы, а ведь излишней сентиментальностью она никогда не страдала…
   – Ты… Спасибо тебе, Амир!
   Он слегка растерялся.
   – Ты опять плачешь? Не плачь, Злата, прошу тебя!
   – Не могу, наверное… – Все напряжение, которое она испытывала до этой минуты, теперь вылилось в эти слезы.
   Злата не поняла, как оказалась на коленях у Амира; юноша говорил ей какие-то успокаивающие глупости, а она плакала, уткнувшись ему плечо, и его сильные руки гладили ее спину. Так хорошо и уютно ей было в последний раз, когда ее обнимал папенька, только вот папенька не собирал слезы с ее щек поцелуями… ой!
   – Злата…
   – Амир!
   Она успела только выдохнуть его имя, а потом его губы прикоснулись к ее губам.
   Все то, что Джанан успела наговорить ей про отношения мужчины и женщины, как-то не вспомнилось. Даже танец живота не понадобился, чтобы мужчина поцеловал… Это было восхитительное, захватывающее ощущение, голова немного кружилась, от Амира пахло мускусом и сладостями, и это было так странно и так волнующе. Злата закрыла глаза, но под веками вспыхивали цветным фейерверком яркие пятна. И она даже обиделась слегка, когда Амир отстранился, и сладкая сказка волнующих ощущений закончилась.
   – Почему…
   – Нас могут увидеть и доложить Джанан, – объяснил Амир, ссаживая девушку с колен. На лице его было написано такое непритворное сожаление, что Злата сразу ему все простила. – И тебе, может быть, ничего не будет, как сегодня. А я не могу рисковать.
   – Да, я понимаю, – кивнула Злата. Неизвестно, зачем он здесь, но она безотчетно верила Амиру – он не станет ей врать, почему-то девушка была уверена в этом. – Давай тогда просто поболтаем, это ведь не запрещено?
   – Нет, – улыбнулся Амир, и Злата неприкрыто залюбовалась им. Как жаль, что он маскируется под евнуха, наверняка с бородкой и длинными волосами он чудо как хорош! Впрочем, он и сейчас хорош, красоту никаким бритьем не испортишь. – С тобой так приятно беседовать, о прекрасная Злата. Редко встретишь в женщине такой живой ум и житейскую мудрость.
   – Ты надо мной смеешься? – подозрительно спросила Злата.
   – Вовсе нет! – заверил ее Амир. – Большинство одалисок в этом гареме – глупые курицы, они только и способны, что обсуждать мужчин и делиться секретами обольщения. Когда я несу службу неподалеку от киоска, у меня голова начинает болеть от таких разговоров.
   – А мне казалось, мужчинам это приятно! – Злата не упустила случая съехидничать.
   – Так то мужчинам, а я изображаю гарем-агалара, – поделился своей печалью Амир. – Значит, должен вести себя, как евнух, и думать, как евнух, иначе меня разоблачат.
   – М-м… – протянула Злата, вспоминая кое-какие разговоры, которые ей пересказала Хафиза. – Некоторые дамы просто жаждут тебя соблазнить!
   – Я знаю, – отмахнулся Амир, – и старательно изображаю стеснительность. О моей скромности уже легенды ходят, хотя для легенд я пробыл здесь достаточно мало.
   Злата протянула руку и коснулась его руки. Это было бы неприлично, будь она в московском обществе, но здесь, в гареме загадочного Бен-Фарида, все границы стирались, все правила, которые она знала назубок, перестали работать. Злата была немного растеряна – может ли она делать то, что ей хочется? Ее система ценностей в гареме оказалась бесполезной. И если ей хочется прикоснуться к надежной руке мужчины, может ли она себе это позволить?
   Ведь однажды они с Амиром расстанутся, она уедет в Россию, он останется здесь… И между ними ничего не будет, просто не может быть. Так возможно ли позволить себе прикоснуться к нему сейчас?
   – Спасибо, что ты меня поддерживаешь, – шепотом сказала Злата.
   Амир взял ее руку и поцеловал тонкие пальчики.
   – Ты чудесный цветок, Злата. Я тебя совсем не понимаю, но это тоже чудесно. И в то же время, – удивленно произнес он, глядя ей в глаза, – мне отчего-то кажется, что я знал тебя всегда и, не задумываясь, за тебя умру.
   Он понимает! Злата вглядывалась в глаза Амира, такие прекрасные темные глаза, и видела в них то, что жило и в ее душе – то самое трепетное наслаждение жизнью, которое она искала в людях, но не находила нигде и вот нашла, наконец! Она очень боялась ошибиться, но чувство, что она тоже знала Амира всегда, не проходило. Он был совершенно непонятен – загадочная восточная душа! – но это не мешало ей знать его всего, просто знать и все. Злата улыбнулась, впервые в жизни не умея найти слова для того, чтобы выразить всю красоту того факта, что вот перед нею сидит человек, который ее понимает. Откуда ей это известно, ведь они так мало еще друг другу сказали?
   – Амир, у меня такое же чувство. Может быть… может быть, мы ошибаемся? Мне так не хотелось бы этого!
   – Чего – понимания? – улыбнулся он.
   – Нет, ошибки, мне не хотелось бы ошибки!
   – Я не думаю, что что-то понял не так, – тихо произнес Амир. – Все, что я говорю тебе, – это правда, Злата. Не было еще женщины, которой я говорил такие слова.
   – Ох! – От невозможности дальнейшего, от отсутствия перспектив и неясности будущего Злате хотелось кричать, но она поспешно затолкала эти чувства подальше. Поплакать можно будет дома, в Москве, а сейчас у нее есть эта беседка, этот день и мужчина, сидящий напротив.
   – Давай поболтаем, – предложила она, отчаянно опасаясь, что сделает что-нибудь не так. – Давай просто поболтаем о чем-нибудь другом, а об этом помолчим, хорошо?
   – Хорошо, русская звезда, – улыбнулся Амир. – Читала ли ты романы Дюма?

Глава 15

   Хафиза о неудавшемся побеге Златы не знала, а та не стала ее просвещать. Меньше знаешь – крепче спишь, незачем подруге слушать о том, как глупая затея не удалась. Ну, и стыдно немного было. В следующий раз нужно готовиться тщательнее и запастись веревкой – чтобы перебраться через стену, а если снова не удастся, то повеситься от позора. А пока можно было заняться насущными проблемами, то есть помочь хатум стать настоящей хатум, как обещала. Папенька учил Злату, что обещания надо выполнять.
   Злата гнала от себя мысли об Амире, но они возвращались, и даже Хафиза заметила, что девушка какая-то рассеянная. Девушки сидели в покоях Хафизы, слушали музыку – один из евнухов, Бишр, прекрасно играл на арфе, – и наслаждались покоем.
   – У тебя что-то случилось? – поинтересовалась хатум, поглаживая ручную обезьянку. Злата обезьянок не очень любила, но эта была милая, постоянно выпрашивала фрукты и сладости, смотрела умильными глазами и давала себя гладить. Впрочем, в гареме все животные были ручными, это в зверинец без служителей было лучше не заходить.
   – Нет, – отмахнулась Злата, – просто задумалась. Ты готова осуществить тот план, о котором мы договаривались?
   – Да, но я немного боюсь, – созналась Хафиза.
   – Кого тебе бояться? – фыркнула Злата. – Джанан мы свергнем, потесним в сторону, а остальные – просто глупые курицы, пойдут за той, у кого власть, сопротивляться не будут – невольно повторила она слова Амира. – Давай, сейчас дело за тобой!
   Приободрившаяся Хафиза позвала гарем-агалара, тот явился незамедлительно: несмотря на влияние Джанан в гареме, евнухи не смели ослушаться пусть номинальную, но хатум.
   – Халиль, позови сюда Науваль! А ты, Бишр, можешь идти, – отпустила она арфиста.
   Злата одобрительно кивнула: Науваль была глупее Латифы, а соответственно, на нее можно было легче повлиять, заморочить голову и выведать нужное.
   – Самое важное – не забывай, что тут всем заправляешь ты, – наставляла Злата Хафизу. – Если ты будешь держаться как главная, тебя и будут принимать как главную. Никто и не вспомнит о том, что Джанан тут что-то собой представляет. Пусть она рабынями командует, а ты не джарийе.
   Науваль добиралась долго, хотя, казалось бы, сколько можно идти по гарему? Но подруга Джанан явно желала выказать Хафизе свое неуважение. Она и появилась так, будто делала великое одолжение: вплыла в комнату, удостоила обеих девушек презрительной улыбки и без приглашения уселась на край дивана. Дальше хатум вела беседу по-арабски, так что Злата понимала не все, но в целом суть была ясна, к тому же подруги заранее обговорили тактику ведения допроса.
   – Кажется, я не разрешала тебе сесть, Науваль, – произнесла Хафиза, и Злате показалось, что она смотрит на строптивую джарийе сверху вниз, хотя хатум была явно ниже. – Кажется, на то не было моего позволения?
   Ошарашенная Науваль, не ожидавшая услышать такие слова, произнесенные подобным тоном, от Хафизы, вскочила.
   – Вот так уже лучше, – благосклонно кивнула Хафиза, откидываясь на подушки. – Ну, Науваль, ты все расскажешь мне сама или мне придется утруждать себя разоблачительной речью?
   – О чем ты говоришь, о хатум, я не понимаю? – с вызовом сказала Науваль.
   – Ты думаешь, в гареме можно что-нибудь скрыть? – тонко улыбнулась Хафиза. В это мгновение она напоминала хищную птицу, маленького, но опасного сокола, и Злата невольно залюбовалась подругой. Оказывается, Хафизе нужно было совсем немного поддержки, чтобы почувствовать себя увереннее! Все остальное она делала сама.
   – Нет, я не думаю, но… – Науваль явно смешалась. Злата готова была поклясться, что за душой у подруги Джанан имеется пара мелких грехов. Естественно, ни Злата, ни Хафиза не знали, каких именно, однако почему бы не попробовать блефовать? Люди так боятся, что их секреты раскроются, что при малейшем намеке на то, что вы их знаете, сами могут рассказать их вам.
   – Тогда почему ты не хочешь сознаться сама, а предпочитаешь, чтоб я себя утруждала, объясняя тебе твои проступки? – вопросила Хафиза. – Ты думаешь, я от этого стану благосклоннее? Вряд ли, скорее я еще сильнее разозлюсь. А что будет, когда наш господин и повелитель узнает то, что знаю я?
   – Джанан защитит меня! – сверкнула глазами джарийе.
   – Не уверена! – покачала головой Хафиза. – Если мой господин узнает то, чем занимается Джанан, ей тоже не поздоровится!
   Конечно, они сильно рисковали, ведь могло оказаться, что Джанан не доверяет своих секретов никому. Но, судя по испуганным глазам Науваль, это было вовсе не так. Требовалось еще немного надавить на нее, и Хафиза это поняла.
   – Ты была очень самонадеянной, Науваль, полагая, что здесь у стен нет глаз и ушей. А они есть, и все видят и слышат, и докладывают мне, ведь хатум здесь я. Я позволила Джанан заиграться, но она переступила границу и решила, что может заправлять здесь всем и всегда. Это не так. – Голос Хафизы стал обманчиво-мягким, но за мягкостью этой скрывалась сталь. – Помоги сейчас мне, Науваль, и я не выдам тебя господину, и ты обнаружишь, что быть в рядах моих друзей гораздо выгоднее, чем поддерживать Джанан. Я-то уж точно не буду унижать тебя!
   То ли случайно, то ли намеренно, но последняя стрела попала точно в цель: светло-шоколадные глаза Науваль вспыхнули. Джарийе упала на колени и склонила голову.
   – Не наказывайте меня, и не выдавайте, хатум, прошу!
   – Так-то лучше! – удовлетворенно заметила Хафиза, подмигивая Злате. – Теперь говори. И не смей ничего скрывать, я все знаю и за ложь накажу!
   – Я не виновата, я всего лишь раз возлегла с Имадом, – зачастила Науваль. – Но катибе-уста Джанан, она… она и Малик-ага…
   Злата против воли расплылась в улыбке.
   – Значит, Малик-ага навещает Джанан! – протянула Хафиза. – Я это предполагала, и вот мои предположения подтвердились. Встань, Науваль, садись, покушай халвы. Я не скажу Джанан, что ты мне рассказала о ней.
   – Когда Малик-ага приходит к Джанан? – спросила Злата.
   – Обычно каждый третий день. Он приходил два дня назад, значит, придет завтра. Они очень осторожны. – Науваль помялась и спросила: – Как вы узнали? Катибе-уста свято хранит этот секрет.
   Хафиза улыбнулась.
   – Мне рассказала об этом одна джарийе. Катибе-уста не знает, как легко выманиваются секреты!

   Этот план разработали более тщательно – тут уже блефом было не взять, Джанан не Науваль, которая даже не поняла, что сама выдала и себя, и подругу. Но все средства хороши, – и Злата с Хафизой позаботились, чтобы у их плана было несколько альтернативных вариантов. То есть, они договорились, что делать, в зависимости от того, как станет действовать Джанан. Но, судя по тому, что рассказала им Науваль, выбора у катибе-уста не будет.
   Злата до вечера просидела в своей комнате, чтобы не привлекать излишнего внимания. Она валялась на кровати и читала французский роман, который по приказу Хафизы принесли ей из библиотеки. Не столько читала, сколько думала об Амире.
   Хафиза пришла сразу после полуночной молитвы, когда Злата уже почти заснула, устав от долгого ожидания. Но стоило подруге появиться в дверях, как сон мгновенно сбежал.
   – Ты готова? – улыбнулась Хафиза и поманила подруг за собой.
   – Разумеется! – Злата вскочила с кровати. – Ты нашла тех, кто пойдет с нами?
   – Да. Их не очень много, но должно хватить, ведь тут важны свидетели, а не физическая сила.
   В коридоре стояли три евнуха – Аасим, Нурлан и Мустафа – они обычно охраняли покои хатум, и Хафиза положилась на них, посчитав наиболее верными. Они только выигрывали оттого, что их госпожа обретет положенную ей власть, Малик-ага не слишком жаловал их, и евнухи затаили на него обиду. Возможность расквитаться и вознестись порадовала их, когда еще такая выпадет! Словом, в их помощи можно было не сомневаться.
   Вся компания направилась к покоям Джанан, стараясь производить как можно меньше шума, ведь лишние свидетели им не нужны. Впрочем, сейчас почти все спали, и даже если бы кто-то заметил грозную компанию, вряд ли решился бы помешать. А Малик-ага, самый могущественный евнух в гареме, не смог бы помешать ни в коем случае. Он был занят.
   Хафиза остановилась у коридора, ведущего в покои Джанан, и осторожно выглянула из-за угла.
   – У ее дверей стоит на страже Зафир.
   – Я справлюсь с ним, госпожа, – поклонился Нурлан – то ли у него с Зафиром были старые счеты, то ли он просто полагал, что лучше всех сумеет устранить препятствие. Нурлан завернул за угол, через мгновение послышался глухой удар, что-то тяжелое упало на пол, и девушки выглянули. Пусть был свободен, Нурлан стоял над поверженным Зафиром.
   – Молодец, – похвалила его Хафиза. – Надеюсь, ты не убил его?
   – Нет, госпожа, только усмирил до утра! – сверкнул белыми зубами евнух.
   – Хорошо. А теперь тихо. – Хатум прижала палец к губам.
   Хафиза осторожно приоткрыла створку дверей и замерла, прислушиваясь. Из покоев Джанан доносились еле слышные постанывания, без лишних слов свидетельствовавшие о том, что Науваль не солгала.
   – Отлично, мы пришли как раз вовремя! – прошептала Злата, едва не захлопав в ладоши от радости. – Какая удача!.
   – Пора, идем! – Хафиза решительно распахнула дверь в покои катибе-уста и шагнула в комнату. Она откинула занавесь, и грехопадение Джанан предстало перед пятью свидетелями во всей красе.
   Катибе-уста лежала на полу, ее волосы разметались, а на щеках у нее были следы меда. А над нею в недвусмысленной позе нависал Малик-ага. Джанан ногами обхватывала его бедра. Вокруг, на ковре, щедро рассыпались фрукты, некоторые были надкушены.
   – Так-так, – сладким голосом произнесла Хафиза, – ты возлегла по всем правилам обольщения, Джанан? Вот этой сцене с медом и фруктами ты меня не учила!
   При первых звуках голоса хатум Джанан уставилась на вошедших и смертельно побледнела – а так как она была смуглой, то лицо ее стало почти серым. Малик-ага тоже повернулся и замер, не завершив дело. По подбородку у него тянулась ниточка слюны, а глаза едва не вылезли из орбит. На месте отсутствующего у евнухов мужского достоинства у Малика была прилажена какая-то сбруя, достаточно точно изображающая утраченное. Нехорошо, когда тебя застигают в такой позе, но сочувствия к любовникам у Златы не было.
   Джанан просипела что-то невнятное, видимо, у нее отнялся язык. Хафиза стояла и победно улыбалась, просто наслаждаясь моментом. Злата подтолкнула подругу в бок локтем: дескать, не зевай, победу нужно закрепить.
   – Твоей власти пришел конец, Джанан, – объявила Хафиза, царственно глядя на катибе-уста сверху вниз. – Здесь я хозяйка, а ты отнимала у меня это право. С сегодняшнего дня ты не будешь это делать. Ты будешь выказывать мне уважение, иначе я все расскажу господину, и про тебя, и про твоего любовника. Вас обоих подвергнут наказанию, а господин похвалит меня.
   – Почему бы тебе не сделать этого сейчас? – спросила Злата, как они и уговаривались. Джанан едва не прожгла в девушке дырку своим бешеным взглядом.
   – Нет, – покачала головой Хафиза. – Молчать будет лучше. Ведь Джанан хочет жить, не правда ли? Она может быть мне полезна. Ты слышала, Джанан? Скажи, что слышала.
   – Да, – прохрипела Джанан, – да, я слышала тебя… хатум.
   – А ты, Малик-ага? – обратилась Хафиза к евнуху, который, кажется, вообще ничего не соображал. Действительно, неприятно быть пойманным со спущенными шальварами…
   Джанан ущипнула любовника.
   – Отвечай! – сдавленно прошипела она.
   – Я повинуюсь, моя госпожа, – покорно сказал грозный евнух. Он тоже прекрасно осознавал, что ему грозит, если Ибрагим узнает правду. Главный хадим гарема – любовник катибе-уста! Вот уж скандал так скандал! В живых обоих не оставят, это точно.
   – Не пытайся что-либо сделать нам, Джанан, – предупредила Хафиза. – Если хоть один из нас умрет, господин немедленно все узнает. Слышишь? Немедленно.
   Джанан скрипнула зубами.
   – Я поняла, – глухо проговорила она и отвернулась.
   – Вот и хорошо, – благосклонно кивнула Хафиза. – Завтра зайдешь ко мне, я решу, что тебе делать.
   На пороге хатум обернулась, еще раз обозрела поле любви и презрительно и сочувственно обронила:
   – Да слезьте вы уже с нее, Малик-ага… Заканчивайте и слезьте.
   Злата, которую душил смех, вышла вслед за Хафизой.
   Только дойдя до покоев хатум, девушки позволили себе расхохотаться.
   – Вот видишь, как ее легко было победить! – заметила Злата. Хафиза обняла подругу.
   – Это ты придумала – как! Спасибо тебе! Без тебя я так и жила бы, не зная, как обрести то, что принадлежит мне по праву!
   – Глупости! – покачала головой Злата. – Ты все сделала сама.

Глава 16

   Упрочившееся положение Хафизы в гареме принесло Злате несомненную выгоду: теперь она могла приказать приближенным евнухам хатум достать для нее какие-то вещи, и они выполняли приказ, не задумываясь. Таким образом, Злата разжилась вожделенной веревкой – на самом деле, это был моток золоченого шнура для занавесей, но девушку это мало волновало, – и припрятала ее до поры до времени. Веревка выдерживала ее вес, большего от нее и не требовалось.
   Хафизе о своих планах Злата по-прежнему не рассказывала – подруга бы не одобрила, – и с Амиром больше об этом тоже не говорила: он-то ее точно не одобрял.
   Хотя Амир и пришел к ней на следующий день после того, как Джанан лишилась своего влияния, – и снова на рассвете, причем, на сей раз, очень романтично – через окно.
   – Я решетку отвинтил, – объяснил молодой человек, осторожно открывая створки окна. Едва проснувшаяся Злата, сонно моргая, наблюдала за процессом. Амир легко забрался в комнату и победно улыбнулся. – Доброе утро!
   – Доброе утро! – невольно улыбнулась в ответ девушка. – Теперь ты будешь всегда приходить перед рассветом?
   Амир пожал плечами.
   – Это время, когда все спят, и можно не опасаться, что меня заметят.
   – А почему ты пришел не через дверь?
   – Там стоит на страже Тафари, – объяснил Амир. – Мне не хотелось бы объяснять ему, почему я сюда иду.
   – А я думала, тебе просто захотелось романтики, как Ромео! – хихикнула Злата.
   Амир уселся на пол, скрестив по-турецки ноги, и тоже засмеялся.
   – У тебя нет балкона, прекрасная Джульетта!
   – Разве это остановит настоящего романтика? – сморщила носик Злата.
   – Конечно нет! – пылко вскричал юноша.
   – Кто научил тебя сюда прийти? – Злата вспомнила строчку из классической трагедии. Амир улыбнулся и подхватил:

     – Сам бог любви. Я дал ему глаза,
     И он меня направил. Не моряк я,
     Но будь ты за морем за самым дальним,
     Я б за тобой, сокровище, приплыл…

   – Никогда не думала, что буду сидеть в гареме, и ненастоящий евнух будет читать мне Шекспира, – засмеялась Злата. – Кстати, давно хотела сказать, что этот животик тебе не идет. Но так надо, да? Ты, наверное, тоже и предположить раньше не мог, что окажешься вот так в гареме? Вряд ли ты к этому всю жизнь готовился…
   – Порою, судьба делает с нами то, чего мы никогда и предположить не могли бы, – серьезно кивнул Амир.
   – А ты веришь в судьбу?
   – Я верю в то, что Аллах назначил каждому свой путь, но каким он будет, сокрыто от человеческих глаз. Мой отец часто повторяет: «Аллах, дай мне силы, чтобы справиться с тем, что я могу сделать, дай мне мужество, чтобы смириться с тем, чего я не могу сделать, и дай мне мудрость, чтобы отличить одно от другого». Я верю, что совершу то, что предначертано, по воле Аллаха… А что говорит твоя религия?
   – Не знаю, – растерянно отозвалась Злата. – Любить и прощать, наверное.
   Она всегда смутно относила себя к церкви. То есть и молилась, как полагается, и в храм ходила, и причащалась, и исповедовалась – а вот теперь и не знает, что ответить, как будто и не учила ничего.
   – Амир, я не хочу сейчас об этом говорить, давай о чем-нибудь другом побеседуем, – она немного смущенно предложила сменить тему разговора.
   – Давай, – легко согласился юноша.
   Он просил позволения поцеловать ее пальцы, и Злата позволяла. Он рисковал жизнью, чтобы пробраться к ней и завоевать ее благосклонность – и не хотел помочь ей выбраться отсюда. Вернее, хотел, но почему-то мало об этом говорил.

   Даже неодобрение Амира не могло остановить девушку на пути к свободе. Золотая клетка была не для нее. Конечно, Злату восхищал гарем с чисто эстетической точки зрения, но жить здесь до скончания века? Увольте. Поэтому она тщательно приготовила шнур, еду, воду – все как в прошлый раз, с единственным замечанием, что к воротам она идти больше не собиралась. Там стража, ее остановят, никаких шансов. Следовало сразу попробовать дерево. Ах, если бы Амир согласился помочь! Так нет ведь. Злата попробовала еще раз намекнуть ему, что не против, если он все же поможет ей бежать, но Амир сделался столь суров, что девушка поспешно прикрыла тему: не хватало еще, чтобы он взял с нее обещание не предпринимать попыток к бегству, а вот это она обещать точно не хотела!
   Еще мог помешать Тафари, но Злата подгадала так, чтобы евнух дежурил в другом месте, а не наблюдал за ее коридором. Намеренно в прошлый раз он поймал ее или случайно увидел, как она пытается покинуть гарем, – неважно. Главное, чтобы во второй раз такого не случилось.
   Для бегства она снова выбрала время после полуночи. Конечно, ночи здесь темные, но Амир правильно говорит, что перед рассветом все спят – а значит, у нее есть шансы быстро пройти по еще темным улицам и выбраться туда, где народу побольше. Если она замотается в хиджаб, есть вероятность, что ее не остановят.
   Нагрузившись тем, что ей было нужно взять с собою, Злата вылезла в окно: зачем ходить коридорами, где можно встретить евнухов и джарийе, страдающих бессонницей, если Амир так предусмотрительно разобрался с решеткой? Прыгать было невысоко, все-таки первый этаж, Злата с легкостью справилась с этой задачей и некоторое время просидела под знакомым кустом, оглядываясь и прислушиваясь. Тишина, никто не спешит ее поймать, вот и хорошо. Даше страдающая бессонницей лань не бродит. Девушка на цыпочках пробралась в дальний конец сада. Там-то среди более мелкой поросли – кустов боярышника – и произрастало то самое дерево, которое должно было стать путем на волю.
   Это был старый раскидистый дуб, Злата так и не выяснила, что случилось раньше: был построен дом и здесь посадили это дерево, или же дерево просто оказалось в кольце стен, когда строили дом. По его стволу и широким ветвям, начинавшимся достаточно низко, можно было добраться до верха стены.
   Злата огляделась еще раз, чтобы убедиться, что за нею не следят, и принялась штурмовать дерево. Босиком взбираться было достаточно удобно, а вот о шелковых шароварах девушка как-то не подумала: ткань скользила. Следовало надеть льняные… Но все эти проблемы перестали для нее существовать довольно быстро, так как, добравшись до второй ветки, Злата услышала гортанный оклик.
   – Вот черт! – прошептала девушка, пытаясь стать как можно незаметнее среди ветвей. Но поздно: к дереву уже спешили стражники, и ночь расцвела растрепанными рыжими цветами факелов. Злату в мгновение ока сняли с дерева и куда-то потащили. Она не сопротивлялась – есть ли смысл, когда тебя держат два дюжих гарем-агалара? – но не удержалась и сказала им несколько русских слов, услышанных в свое время от челяди. Евнухи остались бесстрастны, протащили девушку по коридорам, привели ее в ту самую комнату, в которой она очнулась после похищения, и там оставили.
   Злата прошлась по комнате, попыталась оттереть измазанные землей ступни, елозя ими по дорогущему ковру. Бесполезно, тут в баню надо – ноги вымыть. Думать о своей дальнейшей участи не хотелось, еще меньше хотелось размышлять о том, что Амир был прав, и все попытки побега обречены на провал. Да, хорошо здесь охраняется гарем! Стыдно уже не было, потому что если такая хорошая охрана, зачем же стыдиться, что побег не удался? Проще списать это на волю обстоятельств, но не смириться. Правда, бежать в третий раз Злата не собиралась, вполне очевидно, что ее и тогда остановят. Но говорить кому-либо об этом она тоже не хотела. Особенно Амиру.
   Дверь распахнулась, и вошел Ибрагим. То есть это Злата теперь знала, как зовут господина, но показывать ему это было нельзя – он непременно заинтересуется, кто проговорился, а девушка не была уверена в своей способности смолчать, особенно если применяют силовые методы.
   Ибрагим был то ли зол, то ли доволен: в глазах его горел хищный огонек, и это напугало Злату. Но врагу испуг показывать не следовало. Девушка гордо подняла голову.
   – Итак, ты ослушалась, – сказал Ибрагим.
   – Да! Я ослушалась. – Отрицать очевидное не имело смысла. – А ты полагаешь, что после того, как ты пообещал мне рай на земле, я могу тут остаться?
   Его красивое лицо было Злате отчетливо неприятно.
   – Ты не должна пытаться бежать, я тебе уже говорил. – Прежде чем Злата успела опомниться, Ибрагим схватил ее за плечи и сильно встряхнул. – Это уже второй побег, а за третью попытку тебя высекут. Не совершай ошибок, женщина.
   – Не буду, – пообещала Злата, – в третий раз мне все удастся!
   И прикусила язык, но поздно. Ибрагим прищурился.
   – Это вряд ли, – пообещал он, с силой швырнул ее на кровать и вышел.

   Злата просидела в одиночестве несколько часов, потом за ней явился молчаливый Тафари и сопроводил в ее уже обжитую комнату. Никто ни о чем не расспрашивал Злату, даже Джанан не бросала подозрительных взглядов – в этот раз попытка побега осталась между нею и Ибрагимом Бен-Фаридом.
   Только Амиру Злата рассказала в тот же день, конечно же. И конечно, получила нагоняй.
   – Я ведь предупреждал тебя! – говорил Амир, вышагивая по ее комнате. – Я ведь был прав!
   – Знаю, – вяло огрызнулась Злата. – Но я не могла не попробовать.
   Амир сделал еще несколько кругов по комнате, потом уселся на диван рядом с девушкой и взял ее руки в свои.
   – Злата, пойми, я хочу тебе только добра! – слова прозвучали так горячо и искренне, что у Златы даже дыхание перехватило.
   – Я заметила, – по инерции съязвила девушка, но, увидев, какой обидой сверкнули черные глаза Амира, поспешно объяснила: – Прости, я не хотела сказать тебе гадость. Я вовсе не думаю, что ты не хочешь мне добра. Просто… просто…
   – Просто ты хочешь вырваться из этого дома, а я отказываюсь тебе помочь, но это не так. Вернее, так, но… – Амир чуть сильнее сжал руки Златы. – Мы убежим отсюда. Обещаю!
   – Когда? – жадно ухватилась она за надежду.
   – Я не могу еще сказать. Но я не оставлю тебя в беде! – Это было почти клятвой.
   – Я верю тебе, – вздохнула Злата. – Только вот…
   Амир приложил палец к ее губам.
   – Т-ш-ш. Предоставь это мне.
   Злата не успела ничего сказать, когда он поцеловал ее.
   И сразу исчезли все вопросы и сомнения, и в голове фальшиво запел хор ангелов, обрывая струны райских музыкальных инструментов. Поцелуй Амира – это было больше, чем просто прикосновение, больше, чем приятный шум в голове. Быть вместе с Амиром – это было невозможно и очень нужно, только вот Злата не хотела признаваться в этом себе, ни в какую не хотела.
   – Амир…
   – Злата, ты умеешь молчать? – он казался расстроенным. – Я тебя целую, а ты пытаешься разговаривать. Что, я очень плохо это делаю?
   – Отнюдь! – мечтательно пропела Злата. – Это у меня вечно в голове всякие глупости, которые хочется высказать. Прости…
   – Я тебя прощу, если ты подаришь мне еще один поцелуй, – хитро усмехнулся Амир. Злата погрозила ему пальцем.
   – Вот так и выманивают…
   Он опять не дал ей договорить, окончательно вскружив голову. И это ей, которая полагала себя такой разумной!
   Сейчас она делала большую глупость по классификации Ибрагима. И ей это нравилось.
   Нет ничего приятнее, чем нарушать правила, установленные сумасшедшим негодяем.

Глава 17

   Неизвестно какими путями, но в гарем доходили абсолютно все новости, и вот уже целую неделю все женщины обсуждали близящееся затмение солнца. Часть жительниц женской половины считала, что обязательно в этот день случится нечто ужасное, а другая часть высмеивала паникерш. Гарем гудел, как растревоженный улей, даже разговоры о мужчинах, как со смехом заметила Хафиза, отошли на второй план. Мужчины были и будут всегда, а затмение солнца в их жизни случится только однажды.
   Злата давно знала о затмении, поэтому старалась объяснить всем желающим физическую сущность этого явления, используя для моделирования ситуации персики и финики, так как с арабским языком у нее по-прежнему было не очень, хотя она и усиленно занималась – теперь уже под руководством Хафизы. Но словарного запаса, чтобы объяснить затмение, не хватало, приходилось использовать фрукты. Дамы охали, вздыхали, но оставались при своем мнении. В конце концов, Злата махнула на них рукой и перестала вступать в беседы на эту тему. К тому же, она решила воспользоваться затмением и еще раз попытаться сбежать, хоть раньше и давала себе зарок этого не делать. Но грех не использовать такую возможность! Кажется, в гареме будет переполох, даже гарем-агалары увлеченно чернили стекла над огнем, чтобы наблюдать затмение. Что ж, тем лучше для нее.
   – Злата, – окликнула Хафиза девушку, сидевшую у фонтана и смотревшую на текущую воду. – Присоединишься ко мне за обедом?
   Сейчас уже сложно было узнать в Хафизе ту маленькую и робкую девушку, что пришла в беседку к Злате не так уж много дней назад: старшая жена обзавелась свитой из верных только ей евнухов и распоряжалась в гареме, как полновластная хозяйка. Что ж, идея подловить Джанан в постели с Маликом-агой оказалась плодотворной, и, поставив противников в безвыходное положение, Хафиза с помощью Златы смогла перехватить бразды правления, выпавшие из их рук. Революция в гареме увенчалась успехом: Джанан вела себя тише воды ниже травы, а Малик-ага вообще удалился на покой, оставил свой пост, сказавшись больным. Вместо него главным евнухом гарема сделался Имад, но от него неприятностей можно было не ждать.
   – Конечно, Хафиза-хатум, – улыбнулась Злата. – Всегда рада.
   – Ах, оставь! – махнула рукой девушка. – Жду тебя после асра [10 - Послеполуденный намаз], Злата.
   Однако, пообедать с подругой не удалось: гарем удостоил посещением их господин. Злата намаз не совершала, так что она сидела совсем одна в киоске и размышляла о побеге. Хафиза сочувствовала подруге и казалась неспособной на предательство, так что Злата, наконец, решилась просить у нее содействия побегу, потому что Амир не сказал ей ни «да», ни «нет» по поводу помощи в этом вопросе. Лучшей возможности поговорить наедине с Хафизой может и не представиться.
   Погруженная в свои мысли, Злата сначала не обратила внимания на суету у выхода на мужскую половину, но потом неожиданное оживление привлекло ее внимание. Из киоска все было отлично видно: двустворчатые двери распахнулись, евнухи склонились в почтительном поклоне, и в гарем вступил его хозяин и повелитель в сопровождении незнакомого низкорослого и худощавого мужчины с неприятным, каким-то крысиным лицом. Гарем-агалары тут же разбежались в стороны, дабы проследить, чтобы все женщины оставались в своих комнатах, а господин и его гость проследовали в покои хатум.
   Злата огляделась и обнаружила, что про нее, кажется, позабыли: ни один евнух не пришел к ней с приказом вернуться в свою комнату. Что ж, отлично, не хочется сидеть в четырех стенах, она и так там достаточно насиделась, а новой книжки нет. Девушка на всякий случай укрылась в тени шпалеры, желая и дальше оставаться незамеченной. Как оказалось, не одна она жаждет укрыться от посторонних глаз: с другой стороны киоска, за диванами, прятался Амир.
   Злата слегка удивилась, но все же решила привлечь к себе его внимание и бросила в молодого человека виноградину. Амир оглянулся и приложил палец к губам. Злата пожала плечами и не стала шуметь. Через пару минут, когда хозяин скрылся в покоях жены, Амир перебрался под шпалеру к Злате, сурово взглянул на нее и спрятался за ее кушеткой.
   – Сиди тихо, – приказал он.
   – Что это ты мной командуешь? – возмутилась Злата.
   – Пожалуйста, сделай вид, что меня тут нет! – уже вежливо попросил Амир.
   – То-то же, – довольно улыбнулась девушка. В душе она почему-то радовалась каждой маленькой победе, которую удавалось одержать над молодым, но уже закостеневшим в своем неуважении к женщинам, восточном мужчиной. – Почему ты прячешься?
   – Меня здесь нет, ты помнишь? – прошептал Амир.
   – Успокойся, женщин заперли по комнатам, а евнухи толпятся у дверей хозяйки. – Сообщила диспозицию Злата. – Так почему ты прячешься?
   – Потому, что человек, что пришел с Ибрагимом, – мой дядя Дауд, – нехотя объяснил молодой человек.
   – Ты до сих пор не хочешь мне объяснить, зачем ты в гареме? И почему я здесь? – Злата задавала эти вопросы уже не один раз, но Амир так и не объяснился. – Он твой дядя – и что? Он тебе враг? Ты здесь из-за него?

   …Уже после иша [11 - Ночной намаз, совершается около полуночи.] Амир зашел в библиотеку, чтобы взять «Таймс», который хоть и доходил до Сирии с опозданием, все равно оставался весьма актуальным и интересным чтением. Отец всегда просматривал газету с утра, а потом оставлял в библиотеке, а сын изучал прессу перед сном. Молодой человек уже даже разделся, оставшись в одной абайе, когда вспомнил про «Таймс», но не поленился и спустился в библиотеку.
   Дауд все еще был там. Вот незадача.
   Амир взял газету со столика и уже собрался выйти из библиотеки, но заметил, что джебба дядюшки как-то подозрительно топорщится на груди.
   – Дядя, что у вас с халатом? – ехидно вопросил он.
   Дауд на секунду прижал руки к груди, но не дрогнул.
   – Не твое дело, щенок!
   Амир уже открыл рот, чтобы позвать слуг, но потом решил, что отец будет недоволен, если сын опозорит дядю перед всеми домочадцами. Не стоит шуметь, он справится сам.
   – Отдай книгу, дядя, – спокойно сказал он.
   – Нет. – Тут мерзкий Дауд показался Амиру страшным и опасным.
   – Я не выпущу тебя отсюда с книгой, – твердо стоял на своем юноша. Не хватало еще позволить дяде воровать раритеты. Какой позор для семьи Бен-Нижадов!
   Дауд неожиданно ловко перепрыгнул через стол, заваленный книгами, и оказался в паре шагов от племянника.
   – Попробуй меня остановить, – прошипел он и выхватил из складок джеббы саблю.
   Амир вытащил кинжал из ножен и встал в защитную позицию. Он каждый день занимался с наставником, поэтому был уверен в своих силах. Да, на мгновение Дауд показался ему опасным, но сейчас дядя выглядел несколько комично: чалма сбилась на бок, а саблю он держал как-то совсем неловко.
   Через пару минут Амир понял, как он ошибся… Занятия с наставником – это хорошо, но Дауд был опытнее и старше, и владел саблей виртуозно. Низенький, худой, он двигался так быстро, что казалось, его оружие превратилось в молнию. Амир отбивался из последних сил, но не отступал.
   – Ты сам напросился, – процедил Дауд, отступил на шаг и снова бросился в атаку.
   Сабля в его руке выписала сложную фигуру, Амир отразил один сильнейший удар, второй… И пропустил третий. Он видел, как серебряный росчерк несется сверху к его голове, дернулся, со всей безнадежностью ощутил, что не успевает поднять кинжал, и…
   Сабля рубанула по плечу, оставляя на белой абайе разрез, тут же превратившийся в красную разверстую пасть. Амир отлетел к стене и упал, зажимая рану. Левый рукав рубахи мгновенно пропитался кровью, а красные ручейки все струились между пальцами…
   Уже теряя сознание, Амир внезапно четко увидел название похищенной книги, она выглядывала из-под распахнувшейся джеббы Дауда: «Восставший»…

   – Я здесь из-за него, – непонятно объяснил Амир.
   – Из-за него? – Злата перестала что-либо понимать. Вечно с этими мужчинами все непонятно, любят разводить тайны на пустом месте.
   – Я должен или выманить его из этого дома, или добыть информацию, достаточную, чтобы за Ибрагимом и его присными пришли представители властей. – Амир выглянул из-за кушетки и умоляюще посмотрел на Злату. – Ты должна мне помочь!
   – Я? Ты же не хочешь помочь мне! – девушка вскочила с кушетки и нервно зашагала туда-сюда по ковру. – Ты говоришь мне красивые слова, ты даже готов рискнуть жизнью, ради моей благосклонности, но ты не хочешь и пальцем пошевелить, чтобы помочь мне бежать! Мне здесь не место, меня, наверное, отец ищет! А может, он погиб, когда на нас напали, а я даже об этом не знаю! И никто, никто мне не хочет помочь!
   – Злата… Злата, сядь, пожалуйста. Я… я не могу тебе пока помочь, но я обязательно помогу. Я отдам не только жизнь за тебя, я что угодно отдам, только не заставляй меня расстаться с честью! Выполнить то, ради чего я здесь – дело чести! – Амир смотрел на не такими глазами… Такими глазами… Ни одно женское сердце не устоит перед подобным взглядом таких невероятно черных глаз.
   – Мужчины! – фыркнула Злата. – Честь! А у меня, выходит, нет чести?
   – Ты – женщина… Для тебя есть другое.
   – О, Господи! Опять! Я – человек, у меня есть душа, у меня есть стремления, желания, у меня есть целая жизнь, которая пройдет впустую, если я не выберусь отсюда! Пойми ты это, наконец! – Злата упала на кушетку и уткнулась в подушку, пытаясь сдержать слезы.
   Амир ласково коснулся ее волос, провел пальцами по нежному изгибу шеи, легко коснулся щеки:
   – Не плачь, пожалуйста! Только не плачь! Я помогу тебе. Если я выполню задуманное – ты спасена. Сюда придут представители власти, и ты сможешь рассказать им, кто ты такая. Они помогут тебе.
   Злата отпустила подушку и выпрямилась:
   – Ты уверен?
   – Абсолютно. – Подтвердил Амир.
   – А если тебе прежде удастся выманить своего противного дядю? – уточнила Злата.
   – Я не представляю, как это сделать. Я пытался найти его на мужской половине, дабы скрутить и вытащить из дома, но он, вероятно, живет близ покоев Ибрагима, а там сильная охрана. Если дядя увидит меня – мне конец. Остается один путь – разнюхать темные делишки Бен-Фарида.
   – Хорошо. Я помогу тебе. – Если Амир справится со своей задачей, он поможет беспомощной девушке, Злата в этом не сомневалась. Ну почему всем мужчинам приходится помогать, прежде чем они тебя спасут?..
   – Как? – Амир встрепенулся, но потом лицо его посуровело. – Нет. Ты не должна подвергать себя опасности.
   – Если я буду сидеть и ждать у моря погоды, то просто упущу все возможности! Ибрагим ясно дал понять, что он чего-то ждет. А когда это произойдет – ничего хорошего мне не уготовано, это понятно. Я не хочу лично узнать, что задумал этот ужасный человек!
   Амир пристально взглянул ей в глаза, потеребил бахрому на подушке и о чем-то задумался.
   – Что тебя ждет… Это неважно. Я выполню свой долг раньше, чем оно произойдет. – Совершенно непонятно высказался юноша.
   – Оно? Что «оно»? – Злата схватила его за рукав джеббы. – Объяснись!
   – Я… не нужно тебе… Все будет хорошо.
   – Прекрати меня успокаивать! – взорвалась Злата.
   – Поверь мне, – Амир умоляюще сложил руки. – Все будет хорошо.
   – Все, я уже по горло сыта неизвестностью и ожиданием неизвестно чего! Разреши мне помочь тебе! Скажи, что мне сделать? Я больше не могу сидеть, сложа руки!
   – По-моему, ты ни дня не бездействовала. Не прошло и месяца, как ты здесь, а уже столько успела: разоблачила меня, попыталась шантажировать, два раза пыталась сбежать, стала ближайшей подругой хатум, свергла Джанан… Твои дни не назовешь пустыми, – заулыбался Амир.
   – Хватит меня восхвалять, льстец! Ты все равно не сможешь сбить меня с мысли! – Злата погрозила молодому человеку пальцем.
   – А я так надеялся… Ну что ж, ты настойчива, а я не могу устоять перед тобой. – Амир внимательно посмотрел в сторону покоев Хафизы. – Ты должна подслушать, о чем беседуют за обедом Ибрагим и Дауд.

Глава 18

   Злата осторожно пробралась к небольшому павильону, где располагались покои Хафизы, и незаметно обойдя его справа, оказалась у открытого окна комнаты, где был накрыт стол. Ибрагим уже отослал жену и теперь вел неспешную беседу с гостем.
   – Она ничего не подозревает? – спросил Дауд, затянувшись кальяном.
   Злата устроилась слева от окна и укрылась за каким-то вьющимся растением. Оставаясь незамеченной, она могла видеть и слышать все, что происходит в комнате.
   – Нет, думает, что простая наложница в гареме, – ответил Ибрагим, тоже прикладываясь к мундштуку кальяна. В окно потянуло запахом гашиша, Злата брезгливо поморщилась. Гашиш здесь курили немногие, но запах был мерзкий, такой ни с чем не спутаешь.
   – И за целый месяц никто не проболтался? – скептически поднял бровь Дауд.
   – Никто и не знает ничего определенного. Просто наложница на привилегированном положении. Охраняемая наложница. Возможно, еще одна жена, потом, в будущем. – Ибрагим усмехнулся, отложил кальян и выбрал самый сочный персик из лежавших на блюде. – Как и этот фрукт, она безупречна, о ней говорит пророчество, она умна, решительна и очень смела. К тому же красива. Если она примет свою судьбу, то станет мне хорошей женой. Если же будет противиться – я от нее избавлюсь, как только получу новое воплощение Саббаха.
   – Женщина – и умна, смела и решительна? – Дауд скривил губы в ухмылке. – Ты уверен?
   – Она несколько раз пыталась бежать. Она устроила переворот в гареме. Мне все рассказывают, она не лань, она молодая львица.
   – И ты так просто об этом говоришь? – изумился Дауд. – Ее следует наказать!
   – Не нужно. Побеги не удались, а маленькая революция даже развлекла меня. Если она станет моей женой, будет интересно посмотреть на то, как будут дальше развиваться события. Ведь моя хатум тоже не райская птичка, а хищный соколенок, как оказалось. – Ибрагим кивнул в сторону двери, ведущей во внутренние покои Хафизы.
   – Осталось два дня до затмения. Думаешь, все получится? – Дауд развалился на подушках и уставился в расписной потолок. Впрочем, вряд ли его интересовали сложные узоры.
   – Книга, что ты принес, – залог того, что нас ждет успех.
   – «Восставший», да, конечно. Я храню ее в надежном месте. А ты не думаешь, что отец девицы может выйти на твой след? – Дауд возлежал все так же расслабленно, а вот Ибрагим напрягся.
   – Фарид наговорил ему всяких глупостей, и он, рыдая, уехал в Россию.
   В Россию? Так они говорят о ней, о Злате! Девушка едва сдержалась, чтобы не вскрикнуть. О чем они говорят? Что ее ждет? Что за «Восставший»? Может, Амир объяснит? Отца обманули, и он уехал в Москву, ее никто не ищет, считают мертвой! И они говорят – Фарид, а значит, ее похожий на Робин Гуда разбойник оказался предателем! Вот и верь после этого людям. Злата едва не расплакалась, но сдержала слезы и стала слушать дальше.
   – Через два дня все это будет уже неважно. Я возлягу с ней, когда солнце погаснет, и она зачнет новое вместилище духа Саббаха. – Ибрагим мечтательно улыбнулся. – Наверняка она будет сопротивляться…
   – О, да! Ты же любишь строптивых кобылок.
   Злата чуть не зашипела от злости. Противный Ибрагим! Дорого она дала бы, чтобы сейчас вцепиться ему в волосы, но подслушать беседу несравненно полезнее.
   Ибрагим хлопнул в ладоши, и в комнату вошел один из евнухов.
   – Проводи моего гостя к Каисе, – приказал Бен-Фарид. – Я же навещу мою жену.
   Злата поняла, что разговор окончен, и поспешила вернуться к Амиру.

   Молодой человек по-прежнему прятался за кушеткой, Злата жестом приказала ему следовать за ней и направилась в ту самую беседку, где впервые встретила Хафизу. Амир даже не успел опомниться, как она набросилась на него с кулаками и принялась колотить по груди, по лицу, бешено и без разбору.
   – Ты! Как ты мог, ты же знал, знал, что он задумал!
   Амир с трудом перехватил ее руки и почти силой обнял девушку, прижал к груди, она еще немного посопротивлялась, а потом неожиданно обмякла и расплакалась.
   – Ну, тише, тише… – Амир прижимал к себе всхлипывающую Злату, чувствовал, как она дрожит, как судорожно пытается вздохнуть, и ощущал себя последним мерзавцем. Ведь он на самом деле знал.

   …Когда Амир вошел в приемную залу, отец как раз прощался с седовласым мужчиной самого бандитского вида.
   – Кто это был? – спросил Амир, едва закрылась дверь за подозрительным гостем.
   – Это дервиш, если надо узнать что-то скрытое, тайное, то спроси у дервиша. – Джибраил прошел к окну и остановился, заложив руки за спину. – Теперь у меня есть вся нужная информация.
   Амир подошел к отцу и встал рядом, почти касаясь его плечом.
   – Каков твой план?
   Джибраил коснулся изукрашенной рубинами рукояти кинжала, висевшего на поясе, и повернулся к сыну:
   – Рисковать придется тебе, – спокойно сообщил отец.
   Амир твердо взглянул в лицо родителю:
   – Я хочу рискнуть. Я об этом просто мечтаю.
   Джибраил положил руки на плечи сыну и привлек его к себе. Амир закрыл глаза и уткнулся лбом в джеббу отца. Риск – ничто. Всеблагой один раз отвел от него смерть, отведет и еще. Почему-то Амир был уверен, что месть обязательно свершится, что Аллах позволит. Даже если после мести не будет больше ничего.
   – Тогда, сын, все в твоих руках. – Джибраил отступил на шаг. – Пойдем, я расскажу тебе все за ужином.

   – Есть две возможности: во-первых, можно выманить моего брата из дома Бен-Фарида, а во-вторых, можно просто передать информацию о делах, творящихся в этом доме, властям. – Бен-Нижад резко воткнул вилку в кебаб, будто бы представил на месте еды недоброй памяти Дауда.
   – Отец, что не так с Бен-Фаридом? – Амир знал, что отец все сейчас расскажет, но уже просто не мог спокойно ждать.
   – Он – хашишин [12 - Хашишины («использующие гашиш», в европейском варианте произношения звучащее «асассины» вошло в некоторые европейские языки в значении – убийцы), радикальное направление в исламе, секта, отличавшаяся строгой дисциплиной, жесткой иерархией и верой в реинкарнацию. Орден хашишинов состоял из «верховных проповедников» и находящихся на более низкой иерархической ступени группы «обречённых», готовые действовать или погибнуть, слепо подчиняясь приказу. Самым зловещим предводителем хашишинов был Хасан Саббах. В 1273 году, укрепления хашишинов в Сирии были уничтожены Бейбарсом I, и секта уничтожена и запрещена.].
   – Хашишин? Разве они еще существуют? – Амир отложил вилку и кивнул слуге, чтобы тот налил чаю.
   – Как оказалось, существуют. И Бен-Фарид их имам [13 - Имам (арабское) – находящийся впереди, лидер.]. Они мастера скрытности, так что мне стоило большого труда об этом узнать.
   Амир постарался припомнить все, что он читал об этой зловещей секте.
   – Так вот почему…
   – Да. – Джибраил кивнул. – Мой брат около года назад стал одним из них.
   – И зачем-то ему понадобилась книга…
   – «Восставший». Не знаю, зачем я ее хранил, эту ересь, может, просто…
   – Это просто старинная книга, отец. Ты не мог знать. – Амир отпил глоток прекрасного чая, но не почувствовал вкуса. – Хашишины… Но зачем им этот манускрипт? Почему они готовы убивать ради него?
   – Эти сыновья ослицы и шакала считают, что в посмертии души не попадают в рай, а воплощаются в новом теле. Жалкие твари! Рая они и недостойны. – Джибраил сложил руки перед грудью, потом развел их в сторону. – Да отвернется от них взгляд Всевышнего!
   – Бисмилля! [14 - Именем Аллаха]
   – Бисмилля! – Отец немного помолчал и продолжил. – В украденном манускрипте описаны обряды воскрешения умерших. Я полагал, что это всего лишь старинное культурное наследие, в лучшем случае страшная сказка, но хашишины, видимо. принимают этот текст всерьез.
   – Они хотят кого-то… Воплотить в новом теле? – Амир поморщился. Богомерзкие сектанты.
   – Я не изучал книгу подробно, просто просмотрел, но кое-что я помню. Самое лучшее время для обряда – затмение Солнца. Воплощают умершего в теле младенца. Во время затмения этот младенец должен быть зачат с соблюдением определенного обряда, зачат в чреве девственницы, о которой говорит пророчество.
   Амир постарался проанализировать все, что услышал.
   – Пророчество? Они хотят оживить кого-то определенного?
   – Хасана Саббаха, естественно. Пророчество гласит, что его второе пришествие вернет хашишинам власть, и даже даст бОльшую – власть над всем миром.
   – Но почему они так нуждаются в твоем экземпляре «Восставшего»? – Амир задумчиво вертел в руках пиалу.
   – Думается, это единственный существующий экземпляр, чья подлинность не вызывает сомнений. Пока мой брат не связался с ними, хашишины и не мечтали о воскрешении.
   – Теперь у них есть книга…
   – И скоро будет затмение… – кивнул Джибраил. Амир тоже кивнул: только несколько дней назад он читал об этом в газете.
   – Нужна еще только девушка…
   – Все это неважно. – Джибраил попробовал чай и одобрительно кивнул. – Мой брат в доме Бен-Фарида. То есть, все дороги ведут туда, по какому бы из вариантов не пришлось действовать. Тебе придется проникнуть в самое сердце секты.
   – Но как? Не могу же я прийти и постучать в дверь.
   – Тебе не откроют. – Джибраил хищно улыбнулся. – Но в любой крепости есть слабое место, место, где охрана ленива, и откуда не ждут удара.
   – Ты уже все продумал, отец. – Амир вежливо склонил голову. – Просвети же меня, темного.
   – Я подкупил главного хадима. Он проведет тебя в гарем.
   – Но отец! Я же мужчина!
   – Ты молод. Из нас двоих только ты можешь прикинуться евнухом…

   Лишь четверть часа спустя Злата достаточно успокоилась, чтобы выслушать объяснения Амира и рассказать, что слышала у павильона Хафизы.
   – Насколько я поняла, – уже спокойно проговорила девушка. – Им нужна я, затмение и книга. Книгу им принес Дауд. Меня нашел Фарид. Затмение произойдет неотвратимо. Мне нужно срочно бежать, потому что ни уничтожить книгу, ни остановить солнце мы не сможем.
   – Ты права. Но дай мне срок до завтрашнего вечера. Пробовать бежать сейчас, когда охрана наверняка усилена в десять раз, – просто безумие. Разреши мне попробовать разоблачить этих мерзких сектантов. – Амир говорил убедительно и пылко. – Если у меня получится, то тебе не придется рисковать жизнью, представители власти сами придут к тебе. Я не могу позволить тебе умереть в безумной попытке спастись. Положись на меня, пожалуйста.
   Злата высвободилась из его объятий, в раздумье подошла к перилам беседки и остановилась, рассеянно оглядывая сад: стена, огораживающая гарем, была все так же высока, стража все так же бдительна, предыдущие две попытки побега не удались, удастся ли третья, даже если ей поможет Амир? Нет, если бежать, так вместе, иначе его разоблачат и предадут жестокой смерти. Кажется, остается надеяться лишь на то, что Амир сможет раздобыть необходимые доказательства. Евнуху никто не запрещает выходить из дома, так что молодому человеку останется лишь привести слуг закона – и все проблемы решатся.
   – Хорошо. Но если завтра, к вечерней молитве, здесь не появятся власти… Клянись, что мы попробуем бежать. Вместе.
   – Но… Тогда я не выполню то, зачем пришел сюда.
   – Я буду твоим свидетелем, а не какие-то фотографии. Меня же похитили. Я своими ушами слышала, что это сделали с ведома и по приказу Ибрагима. Я в курсе, зачем я им понадобилась. Все козыри у меня.
   – Да. Точно, ты права. Но побег – слишком большой риск.
   Злата промолчала. Мужчины могут быть такими глупыми… Нет никакого риска. Если она так нужна Ибрагиму, то он не станет ее убивать. Как жаль, что она этого раньше не понимала! Впрочем, понимание этого факта не сделало бы стражу менее бдительной…
   – Хорошо. Я верю тебе. Только вот еще что. Я хотела просить помощи в побеге у Хафизы.
   – У хатум? – Амир так удивился, что даже со скамейки вскочил.
   – У хатум. То, что я сегодня услышала, даст ей пищу для размышлений. Она умная и хитрая девочка, она захочет избавиться от соперницы в моем лице.
   – А что помешает ей просто отдать тебя в руки Ибрагима, предать? – спросил Амир.
   – Ну, она еще и добрая девочка, мы подруги. – Пояснила девушка.
   Злата опять не стала указывать Амиру на то, что Ибрагим ни в коем случае не убьет ее.
   – Полагаюсь в этом вопросе на тебя. Только будь осторожна. – Согласился Амир.
   – Конечно.

Глава 19

   Остаток дня тянулся бесконечно: Амир куда-то исчез, с Хафизой поговорить тоже не удалось, потому что Ибрагим так и не вышел из покоев хатум до самой утренней молитвы.
   Ночь тоже не принесла облегчения, Амир так и не появился, к тому же жара совсем не спала, темнота за окном пыхтела и исходила жаром, как печка. Злата ворочалась на смятых простынях, не в силах ни заснуть, ни просто полежать неподвижно. Еще утром она считала, что ей, в общем-то, ничего не угрожает, перспектива хоть когда-то оказаться на ложе Ибрагима была какой-то уж очень отдаленной и расплывчатой, чтобы внушать хоть какие-то опасения. Как же все изменилось! Время не просто поджимало, минуты просто убегали, как песок сквозь пальцы.
   Злата уже в бессчетный раз взбила подушку и попыталась устроиться поудобнее. Вот уж ситуация! Она, если быть до конца честной, уже успела вполне примириться с возможностью рано или поздно оказаться в постели с Ибрагимом, но вот оказаться с ним же в постели для свершения кого-то мрачного еретического обряда… Это слишком. Все эти бредни про реинкарнацию и воскрешение мертвых просто не укладывались в голове. Вот уж точно – хашишины, гашиша все обкурились, вот и несут всякую чушь.
   Впрочем, эти сектанты на все способны, ведь не зря европейцы называют их «асассинами», убийцами. Вот и Тимофея они убили ни за что ни про что. И тут Злата вскочила с постели и замерла в центре комнаты. Господи, какая же она глупая! Ведь подлый Ибрагим сказал, что ее отец жив! Пусть он в Москве, пусть он не ищет ее, но он жив! Злата упала на колени и истово перекрестилась, вознося горячую молитву, сумбурно перемежая слова «Отче наш» благодарностями за спасение Петра Евгеньевича. Боже, ну хоть какая-то радостная новость!
   Злата упала на постель и наконец-то забылась беспокойным сном.

   На рассвете, сразу после утренней молитвы, Злата отправилась к Хафизе. В покоях хатум девушки не оказалось, евнух сказал, что госпожа в банях, так что пришлось пойти туда.
   Хафиза сидела в дубовой бочке, наполненной обжигающе горячей водой, и горько плакала.
   – Что случилось, милая? – глупый вопрос, ведь все и так понятно. Жена просто провела ночь со своим мужем, любящим норовистых кобылок.
   – Не спрашивай, – Хафиза вытерла слезы, вылезла из бочки и завернулась в прохладную простыню. – Надеюсь, что я понесу сына после этой ночи. Тогда он больше ко мне не придет, а рано или поздно, после его смерти, я стану валиде. Это самое лучшее, что может выпасть на долю женщины.
   – Хафиза, милая, неужели ты всю жизнь так и будешь ждать смерти Ибрагима? – Злата присела рядом с подругой на скамью, взяла гребень и принялась расчесывать ее длинные спутанные волосы. Хорошо, что кроме них двоих, тут никого нет, можно поговорить спокойно. Даже служанок, похоже, Хафиза разогнала.
   – Надеюсь, этот счастливый момент наступит скоро. И надеюсь, что мой господин, – последние слова Хафиза произнесла с убийственным выражением, – даст мне сына, прежде, чем отправится в Ад на веки вечные!
   – Это ужасно! Мне никогда не понять и не принять такой жизни. – Как же теперь рассказать подруге про то, что ее муж – хашишин? Ведь ей и так плохо, а станет еще хуже… Хотя, куда уж хуже.
   – Мне тоже. Но я смогу вытерпеть. В конце концов, я стану валиде. Мой сын будет богат и знатен. Но… это ужасно. Я буду жить еще много лет, в одиночестве, и ждать, и желать смерти своему мужу… Но я дождусь.
   Злата закончила расчесывать волосы Хафизы, разделила их на пряди и начала плести косички. Нет, не стоит говорить подруге, что ее мужа могут бросить в тюрьму и казнить, и тогда она лишится всего, что может хоть как-то оправдать ее мучения. Но, может, она родит сына? Или вернется к отцу? Что-то же она должна мочь сделать, не нарушая законов своего народа, своей религии!
   – А ты можешь вернуться к родителям, если станет совсем невыносимо? – решилась спросить Злата.
   – Маловероятно. Если муж разведется со мной, то он просто выгонит меня на улицу. А чтобы мне развестись с ним… Он должен стать государственным преступником. Совершить страшный грех. Тогда мне вернут мое приданое, и я вернусь к отцу незапятнанной.
   У Златы от сердца отлегло.
   – А ты хочешь? Хочешь вернуться к родителям?
   Хафиза обернулась и удивленно взглянула на подругу:
   – К чему этот разговор? Ведь этому не бывать.
   – Послушай… Нет, пообещай, что не выдашь меня! – нерешительно проговорила Злата.
   – Я тебе подруга, – несколько обиженно проговорила Хафиза.
   – Тогда слушай… – И Злата пересказала все, что узнала вчера, только умолчала об Амире, не нужно, чтобы хатум о нем знала.
   – И ты хочешь бежать и разоблачить Ибрагима, – медленно и задумчиво проговорила Хафиза. – И хочешь, чтобы я тебе помогла…
   – Да, – Злата с напряженной надеждой смотрела в лицо подруге, пытаясь прочитать по нему свою судьбу.
   Хафиза молчала. Злата доплела последнюю косичку и сложила руки на коленях.
   – Что ж, ты моя единственная подруга, ты помогла мне и мне жаль, что моя помощь тебе будет всего лишь помощью самой себе, ведь благодаря этому я просто освобожусь от Ибрагима. – Хафиза взяла ладони Златы в свои. – Что я могу для тебя сделать?
   Тут уж пришлось Злате посвятить хатум в то, что один из евнухов гарема совсем не евнух, и что сейчас он ищет возможность обойтись без рискованного побега.
   – Знаешь, – несколько смущенно произнесла Хафиза, – Ибрагим говорил сегодня что-то про то, что если бы я только пожелала, то могла бы вскоре стать не просто его женой, а его единоверкой. Я не предала этому значения, но… Мне теперь кажется, что он имел в виду, что я могу поучаствовать в этом обряде во время затмения. Как мерзко! Я, правоверная мусульманка, – и этот грязный еретик! Но я все же соглашусь. Затмение будет утром, где-то между первой и второй молитвами, так что за тобой придут глубокой ночью, а я смогу отвлечь их внимание, дать вам с Амиром чуть больше времени, прежде, чем вас хватятся.
   – Но как осуществить сам побег? Я пробовала уже два раза!
   – У меня есть ключ от двери, через которую евнухи выходят из гаремлика прямо в город. После отставки Малика он хранится у меня. Имад даже не пробовал возражать, я пригрозила рассказать Ибрагиму о его связи с Науваль.
   – Хафиза! – Злата была готова упасть на колени перед подругой.
   – И еще я могу под каким-либо предлогом убрать охрану от дверей. Но если вас хватятся слишком быстро, то догонят.
   – Но хоть покинуть гарем ты нам поможешь! А там посмотрим. Может эти хашишины соберутся где-нибудь, чтобы творить свои мерзости. Амир говорил, что есть здесь какие-то подземелья…
   – Я про это ничего не знаю… Но чем могу – тем помогу.
   Злата порывисто обняла подругу.
   – Спасибо тебе! Я ведь никогда не смогу тебя отблагодарить! – девушке почему-то хотелось, чтобы Хафиза была бы счастлива.
   – Если ты избавишь меня от Ибрагима, если я смогу вернуться к отцу, вернуться с приданым… Это будет самой лучшей благодарностью. Я смогу начать новую жизнь.
   – Ты еще очень молода, все еще наладится. – Постаралась Злата ободрить хатум.
   – Если я не вырвусь отсюда, то просто сойду с ума. – Хафизу всю передернуло, как судорогой. – Мало того, что Ибрагим извращенец, так он еще и еретик самого худшего толка. Знал бы мой отец…
   – А почему ты не можешь написать ему? – спросила Злата.
   – Мои письма читают, – ответила Хафиза спокойно, как о само собой разумеющейся вещи.
   – Какой кошмар!
   – Обычное дело. Жена полностью принадлежит мужу. Хоть я и хатум, я почти ничем не отличаюсь от джарийе. Разве что меня не предлагают гостям и не продадут в другой гарем. – Хафиза говорила все эти ужасные вещи таким ровным тоном, что Злату просто в дрожь бросило.
   – Но ведь так не должно быть! Ты же человек, а тебя ставят на одну ступень с домашними животными!
   – Ты не права. Я читала про Европу, там замужняя женщина только недавно получила право на свое имущество и право на развод. Я же могу развестись, пусть уйду голой, но разведусь. А при хорошем раскладе еще и уйду со своим приданым. Дочери тоже уйдут со мной. А у вас и мальчики, и девочки останутся с отцом. Меня никогда не будут судить, не посадят в тюрьму. Муж может меня наказать, отец может, но не закон. Да, я в очень редких случаях могу просить защиты у закона, но и закон мне не указ. Понимаешь, вы считаете себя равными мужчинам. Но вы получили равные с ними обязанности, но не получили ни единого из их прав. Не хотела бы я жить в вашем мире, где женщина беззащитна не только перед своим мужем, но и перед всем миром.
   Хафиза уложила заплетенные косички в сложную прическу и прикрыла шелковым платком. Злата молчала, пытаясь осмыслить сказанное.
   – Даже сейчас, – продолжила Хафиза, – я могу изменить свою жизнь, и никто меня не осудит. А у вас все общество готово отвернуться от женщины даже за то, в чем она не виновата…
   Злата задумчиво кивнула.
   – В чем-то ты права. Даже если мне удастся сбежать, моя жизнь кончена. Отец примет меня, он меня любит, но все мои прежние знакомые отвернутся от меня, если узнают, что я была в гареме. Слухи… слухи проникают повсюду. Достаточно будет одного факта того, что я оставалась в чужой стране без отца, без пожилой родственницы.
   – Меня же никто, кроме мужа или отца не осудит, если не увидит собственными глазами моего грехопадения, моего преступления против шариата. Да и то право судить передадут мужчине, который опекает меня. А уж перед обществом будет ответственен только он. Накажет меня соответственно проступку – все покивают и посчитают вопрос закрытым.
   – Не знаю, кому из нас легче, – грустно вздохнула Злата. – Чтобы не сделал отец, тень моего «разврата» все равно падет на всю мою семью. Но это неважно. Отец будет рад, когда я вернусь, он устроит мою жизнь.
   – Все теперь зависит от того, удастся ли тебе сбежать. – Вернулась к насущным вопросам Хафиза. – В твоих руках судьба трех человек. И мы должны сделать все, чтобы побег удался. Что-то мне слабо верится в то, что Амир сможет выполнить свою задачу: целый месяц у него был, а он не продвинулся ни на йоту.
   Раздался призыв муэдзина к полуденной молитве.
   – Иди, Злата, – Хафиза погладила ее по щеке. – Я помолюсь, чтобы все получилось.

   Злата брела в свою комнату и размышляла о разнице мировосприятия. Ей исламский мир казался просто каким-то театром абсурда, где все абсолютно непонятно, а местами даже страшно. Хафиза же думала то же самое про европейские ценности. Так кто же прав? И есть ли абсолютная правда? Подруга рассказывала ей о своей жизни в доме отца, о любви своих родителей, о мире и покое, царившем в гареме Вагиз-паши, где жили лишь три женщины: Хафиза, ее мать и тетка. И многие мусульмане, даже богатые, не склонны к многоженству, живут всю жизнь с одной женой, не держат наложниц. Выходит, нет плохих или хороших жизненных укладов – есть лишь плохие и хорошие люди? Ведь и в Москве полно мужчин, имеющих не по одной любовнице, бьющих жену, проигрывающих в карты состояние. И так же здесь – есть порядочные и богобоязненные люди, а есть извращенцы и еретики, Ибрагим, например.
   Злата сама не знала, откуда у нее все эти мысли и почему она так интересуется мусульманским укладом жизни и исламской верой, ведь скоро она вернется домой и забудет гарем, как страшный сон.
   Сама того не понимая, погруженная в собственные мысли, Злата не заметила, как очутилась перед комнатой Амира. Дверь была распахнута, лишь легкая полупрозрачная занавесь трепетала на ветру. Злата уже подняла руку, чтобы отвести ее в сторону и войти, но тут раздался призыв муэдзина немедленно начать намаз, и она увидела, что Амир в комнате и готовится к молитве. Девушка замерла, не решаясь ни войти, ни развернуться и уйти. Двигаясь бесшумно и медленно, она немного отодвинула занавесь и приникла к образовавшейся щели; зачем она решилась подглядывать за молитвой Амира, Злата не знала, но почему-то ей очень хотелось увидеть это, увидеть то, каков он наедине со своим Богом.
   Амир как раз завершил омовение, ноги его были босы, пояс развязан, голова покрыта маленькой круглой шапочкой.

     – Ашхаду ан ля иляха илляллах
     уа ашхаду анна мухаммадан габдуху уа расулюх!
     Аллахумма джгальни минат-таууабина
     уа джгальни миналь-мутатаххирин!

   Злата уже не один раз слышала, как звучит по-арабски исламский Символ Веры: «Свидетельствую, что нет божества кроме Аллаха и свидетельствую, что Мухаммед Его слуга и Его Посланник!» – но в устах Амира молитва казалась наполненной особым смыслом, будто бы он действительно разговаривает с Богом. Сама Злата была вполне религиозной, но истовой, всепоглощающей Веры не ощущала. Амир же совершал не просто ритуал, но акт Веры.
   С ней он всегда говорил на чистом французском, поэтому Злата почти не воспринимала Амира, как истинного правоверного мусульманина, но теперь сила его веры, его искренность просто поразили ее. Если мужчина настолько чувствует силу божества, настолько верит, то он будет честен, будет справедлив, будет истинным мужем Ислама. Ему можно верить, но вот можно ли его любить? И может ли он любить ее, православную христианку? Или она просто приняла его доброе отношение за нечто большее? Глупо и бесплодно думать обо всем этом. При любом раскладе у них нет ни единого шанса на развитие отношений. Да и какие тут отношения? Пара случайных поцелуев, объятия вскользь… Но нет. Его глаза, его слова не могут лгать.

Глава 20

   Злата тихо отпустила занавесь, крадучись отошла от двери и побежала к себе в комнату, там упала на кровать и разрыдалась.
   Одиночество… Только теперь она поняла, что это значит. Сколько бы у нее не было друзей, сколько бы родных ее не окружало, она все равно будет одинока. Амир же никогда не останется один, у него есть его Бог. До сих пор она считала себя вполне верующим человеком, но молитвы всегда были просто словами, ни разу в жизни она не говорила с Богом, а сейчас увидела, как обычный молодой человек каждый день, пять раз в день стоит лицом к лицу со Всевышним.
   Все сразу стало таким бессмысленным: все ее попытки сбежать, революция в гареме, и даже то, что ждет ее завтра утром. Злате казалось, что Бог оставил ее. Нет, на самом деле она никогда и не была под Его рукой, просто не была, не верила, не молилась.
   Наконец, слезы измучили ее, и она заснула.

   Вечером ее разбудил крик муэдзина. Злата открыла глаза и вскочила с постели.
   – Господи! Уже вечер!
   Где же Амир? Почему он к ней не зашел?
   Умывшись, она вышла из комнаты, прошла через сад и пробралась в помещения для евнухов. Дверь Амира была прикрыта, но не заперта, так что девушка вошла, чтобы не маячить в коридоре. Молодого человека не было у себя. Где же он?
   Решив дожидаться Амира здесь, Злата села в кресло и уставилась на дверь, будто бы это могло ускорить возвращение хозяина. Уже почти стемнело, а он все не появлялся. Что же делать? Пойти к Хафизе? Девушка уже не знала, что и думать: может, Амира схватили прихвостни Ибрагима, может, он попался и разоблачен? Страшно даже подумать, что может случиться! «Его оскопят, выпорют кнутом, выжгут глаза и выкинут на улицу…» – вспомнила Злата слова Хафизы. Девушка вздрогнула и принялась нервно расхаживать по комнате из угла в угол, натыкаясь на мебель и стараясь не расплакаться.
   Время уходило, уходило неудержимо, таяло, как снег весной. «Где же ты? Где?» Злата как раз проходила мимо двери, когда та распахнулась и чуть не сбила девушку с ног: Амир, весь покрытый белой пылью, стоял на пороге, прижимая к груди небольшой фотоаппарат.

   Завершив зухр, [15 - Полуденный намаз] Амир достал фотоаппарат из тайника и решил, что сегодня пойдет на крайние меры. Терять ему нечего: или он сегодня добудет доказательства ереси Ибрагима и уйдет с ними из дома врага, или он сбежит отсюда со Златой. Время тихого шпионства миновало, если нужно, он по трупам пройдет в подземелье.
   У двери в селамлик клевал носом обкурившийся гашиша евнух, что было на руку Амиру: он открыл дверь своим ключом, вышел и просто прикрыл ее за собой, не запирая. Хорошо, что его никто не видел, так лучше, чем сочинять истории.
   На мужской половине было тихо: хозяин еще утром куда-то уехал, слуги тут же предались лени. Что ж, каждый хозяин имеет тех слуг, каких заслуживает. Амир криво усмехнулся: челядь, конечно, расслабленно бездельничает после полудня, но вот стража-то не спит. Это в гареме охранники достаточно небрежны, а здесь, в селамлике, важные двери блюдут строго. Амир уже во всех подробностях изучил планировку дома Ибрагима и точно знал, что ход в подземелье охраняется круглосуточно и недреманно.
   Юноша притаился за углом и осторожно выглянул: дверь в подвал отсюда было отлично видно, несколько ступенек вели в маленькую комнатку, где дежурил страж подвала, огромный звероподобный мавр, вооруженный двумя саблями, пистолетом и защищенный добротной кольчугой. Застать врасплох не получится: караульный пялился на лестницу, будто заговоренный, придется обманом.
   Амир вышел из-за угла, прикинулся обкурившимся гашиша идиотом и, спотыкаясь, почти скатился под ноги мавру.
   – Ты! Убирайся! – взревел стражник и потянул из ножен саблю.
   – А? Что? Где я? – Амир сделал вид, что не удержал равновесие и повис на руке с оружием.
   Мавр попытался оттолкнуть одурманенного евнуха, но тот как-то неожиданно оказался у него за спиной, а в следующий момент на шее стражника затянулась удавка, сплетенная из конского волоса. Последовала короткая борьба, в ходе которой здоровенный мавр несколько раз приложил Амира спиной о дверь, но потом страж обмяк и стал заваливаться вперед. Юноша постарался осторожно уложить его на пол, но получилось не очень, пистолет выпал из-за пояса охранника и покатился по полу, сабли звякнули друг о друга. Не успел Амир выпрямиться, как дверь в подвал распахнулась, и на пороге показался мавр, похожий на придушенного, как две капли воды. Удавка так и осталась на толстой шее первого стражника, поэтому юноше пришлось действовать по наитию. Одним прыжком он очутился у оброненного пистолета, подхватил оружие, навел на мавра и взвел курок.
   – Молчи, если хочешь жить!
   Угроза не произвела на стражника ни малейшего впечатления, он растопырил руки, каждая из которых была толщиной с Амирову ногу, и пошел на юношу. Пришлось отступать шаг за шагом, дабы не поднимать переполох звуком выстрела. Странно, но мавр и не думал поднимать тревогу, видимо, надеялся управиться с наглым евнухом сам. Патовая ситуация. Амир оглядывался по сторонам, пытаясь что-нибудь придумать, и тут ему повезло: в комнате, откуда начиналась лестница в подвал, стоял диванчик с парой подушек. Юноша схватил подушку, прижал к ней пистолет и бросился на мавра. Тот не успел среагировать, как дуло пистолета продавило подушку и уперлось ему в ребра, прямо напротив сердца. Не медля ни мгновения, Амир выстрелил. Стражник, не издав ни звука, рухнул, как подкошенный, подушка разорвалась, и мелкие перышки взлетели в воздух, осыпав все вокруг. Это было очень красиво, но юноше сейчас было не до красоты.
   Амир замер, прислушиваясь, не бежит ли кто сюда, привлеченный странным шумом, но все было тихо. Кажется, путь свободен. Юноша с трудом затащил тела стражников в подвал и затолкал их там в самый темный угол. Пару минут он ломал голову над тем, что делать с перьями на полу, но потом его осенило: Амир просто перетащил ковер, лежащий на полу, так что он накрыл рассыпавшееся содержимое подушки. Теперь можно идти. На секунду он задержался, снял с пояса одного из мавров солидных размеров ключ и вставил его в замок со стороны дома.
   Подвал быстро превратился в естественные туннели, но заблудиться здесь было сложно: на стенах были укреплены факелы, так что можно было смело идти по коридору, куда-нибудь он да приведет. Туннели были сухими и чистыми, даже странно: сектанты, а паутиной не заросли… Обнаружив несколько дверей, Амир попробовал их открыть, но поддалась только одна, за ней оказалась библиотека. Посреди комнаты стоял пюпитр, а на нем… на нем лежала знакомая книга: «Восставший». Юноша с трудом перевел дыхание, достал фотоаппарат и сделал снимок фолианта. Это уже кое-что. Выглянув в коридор, Амир не обнаружил пока никаких признаков тревоги, поэтому продолжил путешествие вглубь подземелий. Несколько следующих дверей оказались запертыми, но, в конце концов, коридор вывел молодого человека в огромный зал. Приближаясь к входу в него, Амир услышал гул голосов, поэтому осторожно заглянул в щель между полуприкрытыми створками дверей и лишь потом скользнул внутрь.
   Зал был настолько огромным, что достаточно многочисленная толпа человек в пятьдесят скромненько топталась в самой дальней от входа его части, поэтому юноша остался незамеченным, укрылся за колонной и приготовил фотоаппарат.
   Это была естественная пещера, расширенная и углубленная, видимо, гораздо позже. На стенах ее были высечены странные символы, наверняка они несли какой-то смысл, но Амир его не улавливал, все-таки он не слишком хорошо был знаком с культурой хашишинов, если только богомерзкие обряды можно назвать хорошим словом «культура»… И колонны тоже были покрыты загадочными значками. Да, немало потрудились неизвестные мастера! Судя по всему, в этой пещере обряды хашишинов вершатся не один век. Амир еле удержался от того, чтобы громко проклясть всех и вся, не стоит привлекать к себе излишнее внимание.
   Пещера была хорошо освещена, так что Амир все отлично видел, хотя до столпившихся людей было довольно далеко. Надо подобраться поближе. Тихо и быстро юноша перебегал от колонны к колонне, пока не оказался буквально в пяти метрах от странного собрания. Отсюда было не только хорошо видно, но и отлично слышно.
   Взгляды всех собравшихся были обращены на возвышение, где стоял Ибрагим, облаченный в черные одежды.
   – Завтра в это же время, – вещал Бен-Фарид, размахивая странным оружием в виде серпа на длинной рукояти. – Хасан Саббах будет вырван из небытия и поселится в новой плоти, в чреве девы, на которую указало пророчество! Завтра, завтра все свершится, завтра во время затмения, вот на этом алтаре, – Ибрагим указал серпом на грубо вырубленный из белого камня постамент. – Возлягу я с девой и…
   Договорить Бен-Фариду не удалось, откуда-то сбоку к нему подтащили связанного человека, и Ибрагим переключился с темы зачатия на тему смерти:
   – Этот человек, – направил он на несчастного указующий перст, – служит в тайной полиции. Он слишком близко подобрался ко мне и хочет помешать воскрешению Саббаха!
   – Смерть ему! – взвыла толпа.
   Амир едва успел поднять фотоаппарат, как несчастного подволокли к алтарю, десятки рук прижали его к камню, а Ибрагим лично перерезал ему горло серпом. Полицейский страшно захрипел, хлынула кровь, красные струйки потекли по белому камню, смешиваясь с пылью. Амир щелкал затвором фотоаппарата, подавляя тошноту. Да, он только что убил у входа в подвал двух человек, но такое вот отвратительное убийство беззащитного связанного человека поразило его своей мерзкой жестокостью.
   Толпа убийц в экстазе отхлынула от алтаря и завыла какие-то свои еретические песнопения. Подлый Ибрагим стоял на возвышении и потрясал серпом, с лезвия которого продолжала капать кровь. Зрелище было настолько дикое, что с трудом можно было поверить, что дело происходит в современном Димашке. Конечно, многие суеверия в народе по-прежнему сильны, но ведь это не просто убийство – на глазах Амира только что принесли в жертву человека. Нельзя допустить, чтобы подобные зверства продолжались, нужно сдать вконец распоясавшихся сектантов властям. Пора уходить.
   Амир сделал еще несколько снимков и осторожно стал пробираться к выходу. Кажется, запечатленного убийства полицейского должно хватить для визита к Бен-Фариду властей. Нет более страшного преступления, чем ересь, отягощенная убийством служителя закона. Когда до выхода оставалось каких-то несколько шагов, Амир зацепился рукавом джеббы за кольцо, в которое ставят факел, и оно неожиданно вывалилось из стены вместе с куском известняка, камень со страшным грохотом обрушился на пол и раскололся, подняв облако мельчайшей белой пыли.
   Песнопения мгновенно смолкли, и вся толпа уставилась на юношу голодными алчущими глазами.
   – Взять его! – рявкнул Ибрагим и метнул в Амира свое оружие. Серп вонзился в колонну в миллиметре от его головы.
   Молодой человек повернулся и кинулся бежать, на ходу заталкивая фотоаппарат под джеббу и вознося молитву Аллаху, чтобы там, в доме, у подвальной двери, еще не подняли тревогу.
   Амир мчался, что было сил по коридору, а за ним катилась, завывая, обезумевшая толпа фанатиков. Только вмешательством Всевышнего можно объяснить то, что тревоги еще не подняли, что юноша успел опередить преследователей достаточно, чтобы захлопнуть дверь у них перед носом и повернуть ключ в замке. Выхватив из-за пояса пистолет, Амир несколько раз изо всех сил ударил тяжелой рукоятью по ключу и сломал его прямо в скважине. Это немного задержит преследователей.
   Молнией метнулся он к выходу из дома Бен-Фарида, но едва не столкнулся нос к носу со своим дядей, так что пришлось отступить в гарем. К счастью, Дауд его не заметил, но это не меняло положения вещей. Аллах Всемогущий! Что же делать? Такой переполох сейчас поднимется… Покинуть дом с вещественными доказательствами не удалось, побег теперь тоже сильно осложнится, ибо охрана теперь будет не просто бдить, а зверствовать. Кажется, он сам себя загнал в угол. И себя, и Злату.
   В гареме пока что царил покой, день клонился к вечеру, стало темнеть. Оказывается, он пробыл в подземелье несколько часов! Амир проверил, цел ли фотоаппарат, и сломя голову помчался к себе. Надо срочно вычистить одежду и спрятать фотоаппарат.
   Едва не пинком распахнув дверь, Амир влетел в комнату, столкнулся со Златой и едва успел подхватить ее, девушка чуть не отлетела на другой конец комнаты.
   – О, Аллах! Мы пропали!

Глава 21

   – Амир! Что случилось? Где ты был? – Злата порывисто обняла юношу за шею и прижалась щекой к пыльному халату. – Почему мы пропали?
   Он несколько раз глубоко вздохнул, выравнивая дыхание, сбитое быстрым бегом по коридорам гарема, и прижал девушку к себе, прижал так, будто бы боялся, что если отпустит ее, то мир рухнет.
   – Злата, милая, я… кажется, я все испортил. – Он едва не взвыл от отчаяния.
   – Что, что случилось? – взволнованно спросила Злата.
   – Я был в подземельях, я добыл фотографии, обличающие Ибрагима, но я едва не попался. – Амир выпустил Злату из объятий и забегал по комнате от стенки к стенке.
   – Господи! Но, слава Богу, ты же цел? Ты же здесь, ты спасся! – девушка засеменила за ним следом.
   – Нет, это только временная отсрочка. Мне удалось запереть Ибрагима в подвале, я хотел выбраться из дома, но едва не натолкнулся на дядю, пришлось возвращаться в гарем. – Амир обессиленно рухнул в кресло, прижимая к груди драгоценный фотоаппарат. – Теперь все входы-выходы перекрыты так надежно, что даже мышь не проскочит. Мы не сможем бежать, а скоро сюда придут стражники и будут искать нарушителя спокойствия. Шпиона. Меня.
   Злата рухнула перед креслом на колени и схватила Амира за отвороты халата:
   – Так что же ты сидишь? Ты весь в пыли, твоя одежда превратилась в лохмотья, тебя же сразу схватят! Быстро раздевайся!
   Амир взглянул на нее застывшим взглядом, и Злата поняла, что он потерял всякую надежду и желание сопротивляться. И почему такое случается с лучшими из мужчин так не вовремя? Она силой выдрала у него из рук фотоаппарат и принялась развязывать пояс. Юноша попытался, было, протестовать, но его вдруг охватило какое-то странное оцепенение: он вставал, когда она велела, поворачивался, поднимал руки, наклонялся, а в голове звенела оглушающая пустота.
   Разоблачив молодого человека до шальвар, Злата свернула пыльную одежду в тугой узел и замерла, оглядывая комнату в поисках места, где это можно спрятать. Амир встрепенулся, показал тайник, а потом снова оцепенел, постоял немного и рухнул на постель. Злата спрятала вещи, заперла дверь и подошла к кровати. Юноша лежал абсолютно неподвижно, скрестив руки на груди, как бы обняв себя за плечи, и закрыв глаза. Девушка присела на край постели, робко протянула руку и погладила его по голове.
   – Амир, перестань, ты меня пугаешь! Уныние, между прочим, грех!
   – Нет такого греха, – прошептал Амир, не открывая глаз.
   – У вас нет, а у нас есть! – Злата даже стукнула в гневе кулачком по покрывалу. – Нельзя сдаваться!
   Амир не ответил.
   – Амир! – Злата придвинулась к нему поближе и прикоснулась к щеке. – Ты не можешь вот так лежать и ждать, пока тебя поймают и убьют!
   – Я не боюсь смерти. Аллах и так дал мне лишний год жизни. Дал, чтобы я отомстил, а я не сумел. – Амир поднял ладонь со своего левого плеча и пробежал пальцами по жуткому шраму. – Это подарок от моего дяди. Я выжил только чудом, чудом, дарованным мне Всевышним.

   …Когда Амир очнулся, боли не было. Он лежал в своей постели, ветерок из окна привычно шевелил газовый полог над кроватью, резко пахло чем-то очень противным, сладким. В голове отстукивали рваную мелодию звонкие барабаны, позвякивали цимбалы и пели свирели – целый оркестр.
   …Ковер на стене зашевелился, сложная вязь превратилась в клубок разноцветных змей, гады упали на кедровые доски пола и поползли-поструились к кровати, забрались на покрывало, поднялись на хвосты и принялись колыхаться в ритме оркестра, звучащего в голове Амира…
   …Постель утонула, и юноша понял, что это не змеи вовсе, а водоросли, а он под водой, теплое течение омывает обнаженное тело, маленькие рыбки щекотно покусывают пятки…
   …Море высохло, он лежит на пересохшем и растрескавшемся дне, змеи дико отплясывают на маленьких лапках. У каждой гадины по сотне маленьких лапок…
   …Земля засасывает его, прижимает руки к телу, не дает вздохнуть и пошевелиться…
   …Он опять в своей постели, змея осталась одна, зато самая наглая: обвилась вокруг шеи и заглядывает в лицо, шевеля раздвоенным язычком у самых губ. Амир непроизвольно открывает рот и чуть не захлебывается расплавленным серебром, льющимся ему прямо в горло. Он глотает…
   …Серебро кислое и холодное. Его грудь становится прозрачной, и Амир видит, как бьется сердце, как красная кровь перемешивается со струйками серебра, бежит по сосудам и сверкает, и светится…
   …Солнце светит сквозь потолок комнаты, выжигает глаза, а он не может зажмуриться, у него нет век…
   …Солнце что-то говорит…
   С трудом отвлекшись от внутреннего оркестра и змеи, которая почему-то улыбалась, Амир прислушался к словам отца. Джибраил говорил с кем-то незнакомым.
   – Он умирает, почтенный Селим?
   – Он может умереть. На все воля Аллаха. – Голос собеседника отца звучал глухо и как-то надтреснуто. – Но он молод и силен, он борется за жизнь.
   – Уже две недели, как ничего не меняется…
   – Рана воспалилась… Я делаю все, что могу.
   Отец вздохнул:
   – Иншалла.

   Нет божества, кроме Всевышнего Аллаха, всегда Единственного и Вечного. Его не постигнет ни сон, ни дремота. Ему принадлежит всё, что на небесах и земле, нет никого, кто бы ходатайствовал за другого перед Ним, кроме как по Его разрешению. Он знает о том, что было, и о том, что будет. Люди не в состоянии обладать даже частичкой Его знаний, кроме как по Его желанию. Его знания охватывают всё, что есть на небесах и земле, и не утруждает Его забота о них. Он во всём выше всех и всего, и только Он – Обладатель Истинного величия.

   Амир слышал голос отца, нараспев читающего аят «Аль-Кюрси», строки молитвы вспыхивали под закрытыми веками золотыми светлячками, каждая буква сияла, горела, а потом осыпалась тончайшим пеплом.
   … – Нет, Селим! – отец повторил это несколько раз.
   – Господин Бен-Нижад… Он почти наверняка умрет, если этого не сделать. Рука потеряла чувствительность, может начаться гангрена…
   – Он ничего не чувствует от того, что здесь постоянно курится хашиш!
   – Если бы не наркотик, он бы умер от болевого шока, – Селим говорил монотонно, будто бы уже не в первый раз объясняя это отцу. – Необходима ампутация.
   Отец! Нет, отец! Не разрешай ему, не надо! Нет!
   – Если моему сыну суждено умереть, то пусть он умрет в ясном уме, а не одурманенный и на операционном столе. Я знаю, он бы сам так решил!
   Спасибо, отец!
   Голоса исчезают, растворяются в тумане, почему-то наполняющем комнату.
   …А потом пришла боль. Она обрушилась ледяным душем, напрыгнула хищным зверем и вцепилась в плечо тысячей мелких и острых зубов, и вгрызалась, вгрызалась все глубже. Мерзкий аромат хашиша исчез, но привыкшее к наркотику тело требовало яда, Амира то бил озноб, то охватывал жар, иногда даже боль в плече отступала, стиралась и растворялась в безумном море угара, крика тела, мольбы о наркотике. Временами Амир кричал от боли, временами молил дать ему умереть, и лишь иногда проваливался в спасительное забытье.
   …Но вот, наконец, однажды утром, он просто проснулся, а не очнулся. Это было так удивительно, ведь он почти забыл, как это – просто проснуться. В кресле, придвинутом к кровати, клевал носом смешной толстячок, непокрытая лысая голова свесилась на грудь, пухлые руки сложены на объемистом животе, а на кончике длинного мясистого носа каким-то чудом держались круглые очки.
   Амир пошевелился и попытался, опираясь на локти, подняться повыше на подушках, первая попытка оказалась неудачной, левая рука почти не слушалась, а потревоженное плечо отозвалось обжигающей болью. Вторая попытка увенчалась успехом. Амир с трудом перевел дыхание и постарался рассмотреть левое плечо. Повернуть голову налево не удалось, поэтому он просто скосил глаза и чуть не заорал во весь голос, увидев то, во что превратилась левая половина его тела: грудь в гипсе, на плече повязка, пропитанная какой-то вонючей мазью, а рука… Рука напоминала руку скелета, обтянутую бледной кожей, покрытой сочащимися язвами. Он попробовал пошевелить пальцами, но смог лишь чуть двинуть мизинцем.
   Обессиленный, он откинулся на подушки и понял, что плачет навзрыд. Горячие слезы неудержимо катились из глаз, а горло перехватило так, что невозможно вздохнуть.
   Спящий толстячок встрепенулся и степенно встал с кресла.
   – Драгоценный Амир, ты проснулся!
   Юноша сморгнул слезы и постарался сосредоточиться на том, что говорил толстяк.
   – Позволь представиться, я твой врач, Селим Куриф. Господин Бен-Нижад будет рад узнать, что ты выздоравливаешь. Позволь, я поменяю повязку…
   Слова лились бесконечным потоком, тусклый голос лекаря убаюкивал, и Амир опять уснул, так и не успев увидеть отца.
   Но с того самого утра он пошел на поправку. Конечно, рана заживала еще долго, а потом последовали долгие месяцы мучительных тренировок и упражнений для того, чтобы рука восстановила подвижность.

   Амир рассказал про свою рану и про свою болезнь так ярко, что Злата буквально почувствовала его боль.
   – С того утра прошел уже год, и вот только месяц назад у меня появилась надежда. Надежда на отмщение. И я не смог выполнить свой долг. Долг перед отцом, не выполнил клятву, данную Всеблагому. – Амир потер шрам. – Зачем теперь бессмысленно суетиться?
   – Бессмысленно суетиться? – Злата забралась на постель с ногами, схватила юношу за плечи и несколько раз сильно встряхнула. – А как же я? Мне что, тоже смириться? Ты же обещал мне помочь!
   Амир мгновенно стряхнул апатию.
   – Ты хочешь сказать, что я лжец и клятвопреступник?
   – М-м-м… – Злата поджала ноги и обхватила колени руками, глядя на Амира снизу вверх. – Я лишь хочу, чтобы ты прекратил рефлексию и начал что-нибудь делать. Как видишь, у меня получилось.
   Амир опустился на колени перед девушкой, схватил ее руки и прижался к ним лбом:
   – Прости меня! Именем Аллаха заклинаю, прости! Я ничтожный червяк, если мог даже подумать о том, чтобы бросить в беде одинокую девушку!
   – Ты меня не бросал. Ты всего лишь немного поддался слабости.
   – У мужчин не может быть слабостей!
   – Какая глупость! У всех есть чувства, только мертвые спокойны.
   Амир обжег Злату безумным взглядом черных глаз и покрыл поцелуями ее руки, каждый пальчик.
   – Злата, милая! Если я умру этой ночью, если так суждено, я хочу, чтобы ты знала: я люблю тебя! Я ни одной женщине не говорил этих слов и, наверное, никогда больше не скажу. Но ты должна знать. Я люблю тебя!
   Злата смотрела на него широко раскрытыми глазами и не могла вздохнуть, голова закружилась, в ушах зашумело море, комната мигнула и погасла.

Глава 22

   Казалось, она закрыла глаза лишь на секунду, и вот уже ее голова лежит на коленях испуганного Амира, а он гладит ее лицо и что-то непонятное бормочет по-арабски.
   – Ах, – чуть слышно вздохнула она и облизала пересохшие губы. – Что со мной было?
   Он не ответил, осторожно переложил Злату на подушки, склонился над ней и поцеловал так, что она опять едва не потеряла сознание. Не помня себя, она ответила на поцелуй, обняла Амира за шею и притянула к себе. Тепло его обнаженного торса ощущалось сквозь тонкий шелк ее хамиза, как обжигающий жар. Злата провела ладошками по его спине, пальцы наткнулись на пояс шальвар, испуганно замерли и побежали обратно, вверх по спине. Амир едва ощутимо вздрогнул, оторвался от ее губ и принялся расстегивать ряд меленьких пуговиц на златиной рубашке. Пальцы его дрожали, поэтому пуговички поддавались с трудом. Девушка осторожно коснулась страшного шрама, провела пальцем по ключице, опустила руку пониже и легонько царапнула ноготками плоский сосок. Очередная пуговичка оторвалась и укатилась куда-то. Злата повторила ласку, и улыбнулась, услышав его стон наслаждения. Шаловливые пальчики пробежали по кубикам пресса, очерчивая каждый из них, чуть задержались у впадинки пупка… Еще ниже, опять наткнулись на пояс шальвар, только в этот раз не отпрянули испуганно, а принялись распутывать узел. Амир справился с пуговичками и спустил хамиз с девичьего плеча, поцеловал впадинку над ключицей, пощекотал языком стройную шейку… Его ладонь легла ей на грудь, чуть сжала, пальцы нашли сосок, и тут уж ей не удалось сдержаться, и она тихо застонала, выдохнула его имя:
   – Амир…
   – Злата…
   Он чуть отстранился, его рука спустилась вниз, нашарила край хамиза и скользнула под ткань, прикоснулась к обнаженной коже. Дыхание Златы на мгновение пресеклось, но она не стала останавливать Амира. Пусть… Ведь утро может и не наступить…
   – Амир, Амир, – прошептала она, судорожно вцепившись пальцами в ткань покрывала.
   Услышав ее мольбу, он опять припал поцелуем к ее губам, сначала нежно и мягко, а потом смело и страстно. Поцелуй длился, длился…
   – Что, милая? – прошептал он прямо ей в губы.
   Она чуть отстранилась, погладила его лицо:
   – Я тоже тебя люблю. И хочу, чтобы ты это знал.
   Она, наконец, справилась с узлом на поясе его шальвар и, поражаясь собственной смелости, принялась этот пояс разматывать.
   – Нет, Злата, нет! – Амир вскочил с постели и отошел в самый дальний угол комнаты. – Я не могу.
   – То есть? – Злата заморгала, с трудом выныривая из одуряющей глубины возбуждения и удовольствия.
   – Я просто хочу, чтобы у нас все было по закону и по чести, а не потому, что мы собрались умирать.
   – Но если мы умрем? Если вот сейчас в дверь постучат?
   В дверь постучали.

   Юноша зашарил рукой в поисках кинжала, но пояс с оружием лежал в кресле, а сам Амир был босиком и в одних шальварах. Злата замерла, придерживая руками сползающий ворот хамиза.
   – Амир! Открой! Это Хафиза.
   Злата мгновенно спрыгнула с кровати и впустила подругу. Амир в углу лихорадочно завязывал пояс шальвар.
   – Хафиза! Что случилось? – Злата закрыла за хатум дверь и жестом предложила кресло.
   – Я искала тебя. То есть вас обоих. – Девушка сверкнула глазами в сторону Амира и улыбнулась. – Как видно, я правильно догадалась, где вы.
   – Хафиза-хатум, – Амир, наконец, справился с поясом шальвар, накинул на голый торс джеббу и поклонился гостье. – Вы, оказывается, в курсе всего, что творится в гареме.
   – Злата помогла мне, а я помогу вам. У меня в этом личная заинтересованность. – Девушка нервно потеребила расшитый золотом ворот своего хамиза. – В гареме переполох. Стражи обыскивают все подряд, скоро доберутся и до комнат евнухов. Вы должны немедленно уходить.
   – Но как? Везде охрана! – Злата взглянула на Амира, застегивающего на талии пояс с кинжалом.
   – Я раздобыла ключ от калитки в стене, от той, через которую входит и выходит главный хадим. – Хафиза продемонстрировала солидных размеров ключ на ленточке. Ленточка была явно обрезана острыми ножницами. – Я обманула Джанан.
   – Господи, Хафиза, ты нас просто спасаешь от смерти! – Злата схватила руку хатум и крепко пожала.
   – Я спасаю жизнь только ему, – тонкий пальчик с ярко выкрашенным хной ногтем указал на Амира, прислушивающегося к тому, что происходило за дверью в коридоре. – Тебе, Злата, смерть не грозит.
   – То, что уготовал мне Ибрагим, для меня хуже смерти! – девушка до боли сжала кулаки. Ни шагу назад, как учил папенька. – Мы обязательно разоблачим этого негодяя.
   – Конечно, только вам надо спешить. До затмения осталось меньше трех часов. За тобой бы уже пришли, если бы не переполох. По какому поводу, интересно? Что они ищут?
   Амир оторвался от двери и залез в свой тайник, извлек фотоаппарат, тщательно замотал его в покрывало, осторожно извлек пленку, и спрятал ее в светонепроницаемый футляр. Хафиза удивленно следила за его манипуляциями.
   – Что ты делаешь? – не удержалась она.
   – Я прячу доказательства грехов и преступлений Ибрагима. – Амир сунул маленький цилиндрический футлярчик в поясной кармашек и вернул фотоаппарат в тайник.
   – У него новейший фотоаппарат, негативы хранятся на длинной пленке в виде ленты, – объяснила Злата Хафизе.
   – Я читала про фотоаппараты, но я думала, что это такие огромные коробки на треножниках. – Хатум восхищенно рассматривала чудо техники.
   – Амир сказал, что его отец достал опытный образец, такой фотоаппарат купить пока нельзя, их начнут продавать только в следующем году… – увелеченно принялась объяснять Злата.
   – Женщины, вы будете обсуждать технический прогресс – или мы все же попытаемся спасти свои жизни? – Трудно было представить, что этот решительный юноша не так уж давно пребывал в полнейшем унынии.
   – Да, действительно, вам пора. – Хафиза передала ключ Злате. – Я запрусь в своих покоях и буду тянуть время как можно дольше, не впущу никого без прямого приказа господина, заставлю их думать, что ты у меня. Да поможет вам Аллах.
   – Иншалла, – отозвался Амир и осторожно выглянул в коридор. – Ах, отродья шакала! Быстро, вылезаем в окно, стражники уже идут сюда.
   Амир помог девушкам выбраться в сад и сам ловко вылез в окно, закрыв за собой створки. Злата мельком подумала: хорошо, что его комната тоже на первом этаже, прыгать с высоты было бы совсем неудобно.
   – Я пойду к себе, – проговорила Хафиза. Они со Златой обнялись, хатум подхватила подол хамиза и бегом припустилась в сторону своего павильона.
   – Нам сюда, – Амир потянул девушку за руку. – Калитка выходит прямо в коридор недалеко от комнат катибе-уста.
   Каким-то чудом сновавшие повсюду стражники не заметили парочку, старающуюся держаться в тени стен и кустов, и они без приключений вошли в нужный им павильон. Злата даже вздохнула завистливо: не иначе, счастливая звезда Амира им помогает! Как еще объяснить тот факт, что ее ночью поймали без усилий, а сейчас их с юношей вдвоем никто не заметил?..
   И тут, в коридоре, их везение кончилось: они столкнулись с Джанан. Катибе-уста ехидно улыбнулась и спросила:
   – Почему ты не в комнате, Злата? Тебя ищут. – Джанан говорила по-английски все так же плохо, но не понять ее было нельзя.
   – Я веду ее туда, – быстро ответил Амир на том же языке, но потом сообразил, что стоило прикинуться непонимающим.
   – Да? А мне кажется, ты хочешь помочь ей сбежать. Или ты собрался сбежать вместе с нею? – Джанан встала посреди коридора и уперла руки в бока. – Как видишь, я о многом знаю.
   – Уйди, женщина. – Амир потянул кинжал из ножен. – Ты не сможешь нам помешать.
   – Я? Я-то не смогу остановить такого ловкого мужчину, – последнее слово Джанан явно подчеркнула. – Но вот Тафари – сможет.
   Катибе-уста выкрикнула что-то по-арабски, и в коридор вышел гарем-агалар.
   – Нет, Тафари, пожалуйста, – не делай этого! – Злата умоляюще взглянула на евнуха, но он не понял ее, он не знал ни французского, ни английского. – Нет, – крикнула она по-арабски, но тут Джанан набросилась на девушку, заломила ей руку и закрыла рот ладонью.
   – Молчи, тварь, иначе я сломаю тебе руку! – прошипела она Злате в ухо.
   Как девушка ни вырывалась, освободиться не удавалось. Тафари, тем временем, вытащил кинжал из ножен и, перебрасывая его из руки в руку, пошел на Амира. Юноша не дрогнул, перехватил свое оружие в левую руку и встал в защитную стойку.
   Евнух подошел на расстояние выпада и замахнулся на юношу, кинжал пошел вниз, казалось, что удар его неотвратим, но Амир ловко скользнул в сторону, его лезвие змеей метнулось к боку Тафари и вонзилось по самое основание. Мавр рухнул на пол.
   – Нет, Амир! – Злате, наконец, удалось вырваться из рук Джанан, но было уже поздно, огромное тело евнуха содрогалось в последних конвульсиях.
   Девушка упала на колени и приподняла голову Тафари, он что-то пытался сказать. Джанан, прошипев проклятие, развернулась и побежала куда-то по коридору.
   Тафари, глядя в лицо девушке, вдруг еле заметно улыбнулся и что-то проговорил по-арабски, Злата не смогла понять.
   Глаза евнуха закрылись, и он перестал дышать. Злата плакала, не в силах остановиться. Джанан! Это она виновата! Девушка почувствовала такую жгучую ненависть, что не успей катибе-уста убежать, она убила бы ее голыми руками.
   – Злата! – Амир обеспокоенно оглядывался, не приближается ли погоня.
   – Он был такой добрый, такой надежный, – всхлипнула девушка. – А она пользовалась им, как безмозглым орудием… Змеюка подколодная!
   – Не плачь, он выполнял свой долг и сейчас в Раю, – ладонь Амира коснулась растрепавшихся волос девушки, успокаивая. Но разве можно успокоить, когда вершится такое? Злата старалась до сих пор не вспоминать об убитом в переулке Тимофее, но сейчас та сцена снова мелькнула перед ее глазами. Амир ни в чем не виноват, он защищал ее, Злату, и если бы Тафари не послушался катибе-уста, а просто отошел в сторону… Ах, если бы, если бы…
   – Женщина, ты сможешь оплакать его после. – Голос Амира звучал сурово и настойчиво.
   Злата осторожно опустила голову Тафари на пол и с трудом поднялась с колен.
   – Да, ты прав. Пойдем, скорее, Джанан наверняка приведет стражников.
   Не успели они сделать несколько шагов, как катибе-уста вылетела из-за угла и завопила:
   – Вот они, они хотят сбежать, хватайте их!
   Коридор тут же наполнился стражниками, внушительно бряцавшими разнообразным оружием. Амир решительно отодвинул Злату за спину и приготовился дорого продать жизнь. Лучше умереть в бою, чем под пытками. Охранники, не медля ни минуты, набросились на юношу со всех сторон. Злата присела и сжалась в комочек: она была абсолютно безоружна, да и не умела драться, так что ничем помочь Амиру не могла.
   В нескольких сантиметрах от нее на пол упал пистолет и три отсеченных пальца. Злата сглотнула комок в горле. Каким-то чудом Амир все еще держался и даже умудрился приблизиться к заветной двери на пару шагов. Девушка, превозмогая дурноту, схватила пистолет и на четвереньках поползла к калитке, ведущей на свободу. Амир мельком взглянул на девушку и переместился так, чтобы прикрыть ее от врагов. Злата трясущимися руками вставила ключ в замок и провернула раз, другой… Над ее головой звенела сталь, что-то кричали стражники, тяжело дышал Амир… Свалка перерастала в бойню, но ее возлюбленный каким-то чудом еще был жив.
   – Оставьте его! – выкрикнул по-арабски голос, знакомый мерзкий голос, голос Дауда. О, Злата хорошо запомнила его, когда подслушивала у павильона Хафизы! А после того, что рассказал Амир, она и вовсе возненавидела Дауда лютой ненавистью.
   Стражники отступили на несколько шагов, но оружия не убрали.
   – Так-так-так! – Дауд подошел к Злате и рывком поднял ее с колен. – Пташка решила упорхнуть, а с ней и мой племянник. Какая встреча! – Проговорил дядюшка Амира по-французски.
   – Гори в Аду, – выкрикнул Амир.
   – Это вряд ли, – покачал головой Дауд. – А вот тебя ждет много интересного, причем при жизни. Ибрагим страшно зол на тебя. Это ведь ты убил стражу и проник в Святилище?
   – Я, – вздернул подбородок Амир: видимо, решил, что отрицать что-то уже не имеет смысла.
   – Тем хуже для тебя, – усмехнулся Дауд. – Отойди от двери, девушка! – Приказал он Злате.
   Она вопросительно взглянула на Амира, но тот, не отрываясь, сверлил дядю взглядом. Что же делать? Попытаться бежать? Догонят. Что же делать? Она не успела ни на что решиться: на сцене появился Ибрагим.

Глава 23

   Глава хашишинов Дамаска был чрезвычайно доволен сложившейся ситуацией – это было заметно по его глазам. Он просто лучился жестоким счастьем, разве что руки не потирал, как купец после завершения удачной сделки.
   – Так-так! – протянул Бен-Фарид, радостно улыбаясь. – Что мы видим? Моя пташка почти упорхнула из клетки? А с ней и молодой гарем-агалар? Чем же она прельстила тебя, евнух?
   – Он не евнух, – фыркнул Дауд. – Он сын моего брата. Шпион и убийца.
   – Да? – Ибрагим медленно обошел Амира вокруг и засмеялся. – Ничего, это легко исправить.
   Юношу заметно передернуло, но он не двинулся с места и ничего не сказал.
   – Злата, отойди от двери, прошу тебя! – Бен-Фарид шагнул к девушке и изысканно вежливо протянул ей руку. Конечно, он боится, что с ней что-нибудь произойдет. Она слишком ему нужна, вот и приходится быть вежливым.
   – А иначе что? – с вызовом произнесла девушка.
   – Да ничего. Убежать ты не сможешь, сопротивляться бесполезно. – Ибрагим холодно улыбнулся. – И разве с тобой плохо обращаются? Разве у тебя недостаточно красивых нарядов, вкусной еды, украшений? Разве слуги моего гарема плохо развлекали тебя? Разве ты испытывала нужду хоть в чем-либо?
   – Да, в свободе! Я пленница. И я хочу домой, к отцу. – Злата сама не понимала, зачем она вообще разговаривает с этим извращенцем.
   – Скоро ты забудешь свою прежнюю жизнь, – пообещал Ибрагим.
   – Ни за что. Я не подчинюсь тебе, даже если небо рухнет на землю! – Злата пылала праведным гневом. Ни за что она ему не поддастся!
   – Не упрямься, Злата. – Ибрагим подошел к девушке еще ближе. – Не надо.
   Девушка прижалась к двери и почувствовала, как она приоткрылась.
   Взгляд Бен-Фарида стал ледяным и колючим, он повернулся к стражникам и крикнул им по-арабски:
   – Взять его! – и указал на Амира.
   Амир лишь крепче сжал кинжал, юноша сдаваться не собирался. Стражники пребывали в нерешительности: молодой Бен-Нижад успел многих из них ранить и вообще не казался легкой добычей.
   – Что вы застыли? – поторопил охранников Дауд. – Вперед!
   Стражники сделали вид, что выполняют приказ, но близко к Амиру не подходили.
   – Трусы, – фыркнул Дауд, выхватил у одного из охранников дубинку и метнул ее в Амира.
   Тяжелая палка ударила юношу по руке, и он выронил кинжал. Стражники обрадованно заорали и накинулись на юношу со всех сторон. Ибрагим наблюдал за избиением, скрестив руки на груди. Злата приоткрыла тяжелую, окованную металлом дверь еще немного пошире и выглянула на улицу. Если попробовать сейчас убежать, то может все же удастся скрыться и привести подмогу, спасти Амира?
   Тем временем охранники скрутили Амира, вздернули его с пола на ноги и подтащили к Дауду. Тот отвесила ему оплеуху, голова юноши дернулась. Злата с ужасом смотрела на Амира: лицо все в ссадинах, нос разбит, губы тоже…
   – Милый племянник, как же я рад нашей встрече! – проблеял Дауд. – Если бы ты не застал меня тогда в библиотеке, я бы до сих пор пользовался деньгами Джибраила… Так что я рад, рад. Мы с тобой проведем много времени только вдвоем. Ты получишь все, что заслужил.
   Амир ничего не ответил. Злата замерла на пороге: он смотрел на нее, и в его глазах была такая тоска, такая боль…
   – Беги! – едва слышно прошептал он разбитыми губами, но она поняла, услышала, но не успела сделать ни одного шага на улицу. Ибрагим схватил ее за локоть и втащил обратно в коридор.
   – Злата, куда же ты?
   Она резко дернулась и вырвалась из его рук. И тут Злату окончательно осенило: ведь ей уже нечего терять, но жизнь ее бесценна для этих еретиков! Девушка подняла руку с пистолетом, который до сих пор прятала в складках хамиза, отбежала на несколько шагов от врагов, приставила пистолет к виску и взвела курок.
   Все замерли.
   – Женщина, что ты делаешь? – дернулся Дауд.
   – Стойте на месте, – недрогнувшим голосом приказала Злата. – И даже не дышите.
   Стражники от неожиданности отпустили Амира, и он рухнул на колени. Кровь из рассеченной брови струйкой стекала по щеке, юноша хрипло дышал и держался за левый бок. Охранники в драке пинали его ногами, видимо переломали ребра.
   – Женщина, ты сошла с ума? – голос Ибрагима звучал ласково, но в нем слышались истерические нотки. Злата поняла, что не ошиблась, и воспряла духом. Пистолет в ее руках, видимо, неслабый аргумент, особенно если направлен в ее собственный висок, а не в сердце Ибрагима, к примеру.
   – Нет, я полностью в своем уме, в отличие от некоторых из присутствующих здесь. – Девушка усмехнулась и постаралась собраться с мыслями. – До затмения меньше трех часов.
   – Причем тут затмение? – изобразил непонимание Ибрагим.
   – Я слышала твой разговор с Даудом, – снизошла до объяснений Злата: приятно было видеть, как глава секты кривится, будто съел лимон без сахара. – Я знаю, какая роль мне уготована. И я абсолютно уверена, что ты даже спляшешь голым, если я сейчас попрошу.
   Ибрагим смертельно побледнел, его верхняя губа дернулась, обнажая зубы в волчьем оскале.
   – Не будь так в этом уверена, женщина.
   – Станцуешь, куда же ты денешься, ведь мой труп не сможет родить тебе Саббаха! – Злате казалось, что она превратилась в пушинку и сейчас улетит, подхваченная ветерком. Как приятно ощутить триумф, пусть и такой ценой.
   – Мы ждали почти тысячу лет. Подождем еще. – Ибрагим, казалось, успокоился, но Злата видела, что он сжал кулаки так, что пальцы побелели.
   – Но тогда ты, Ибрагим, не будешь отцом и воспитателем нового воплощения вашего дьявольского Саббаха! – Злата содрогнулась, увидев безумный огонек в глазах Бен-Фарида, но лишь крепче сжала пистолет.
   – Чего ты добиваешься, женщина? Тебе не уйти. Ты нам нужна живая, да. Но отпустить мы тебя можем лишь мертвую. – Ибрагим достал из ножен кинжал и многозначительно посмотрел на оружие.
   Девушка поняла, что он не врет. Да, Ибрагим был мерзавцем, но сейчас он не лгал. Ее они действительно не отпустят.
   – Отпустите Амира, – не медля ни секунды, ответила Злата.
   – Да-а? – протянул Дауд. – И чем это тебе поможет?
   – Ничем. – Покривила душой Злата. – Но если я не могу спастись сама, то пусть я хотя бы спасу жизнь ему.
   Амир перевел взгляд на нее и уже больше не сводил с нее глаз. Злата улыбнулась ему и сосредоточилась на Ибрагиме.
   Амир, любимый, пожалуйста! Еще есть время, спеши, приведи помощь!
   – Он тебе так дорог? – Бен-Фарид явно не хотел играть вслепую.
   – Он просто отнесся ко мне по-доброму, мы подружились. Я не хочу, чтобы он страдал. – И это тоже было правдой.
   В это мгновение в коридоре снова появилась Джанан.
   – Мой господин, девушка лжет! Тафари следил за ней по моему указанию, эти двое все время уединялись… Они любовники.
   – Это правда? – Ибрагим немигающим взглядом уставился на Злату.
   Настоящая змея. Но тут предусмотрительность Амира, вовремя остановившегося сегодня, как ни прискорбно, играет Злате на руку.
   – Она лжет. Мы не любовники. Я вообще считала его евнухом.
   – Тафари мне говорил… – вступила Джанан.
   – Ничего он тебе не говорил, ты лжешь. – Перебила ее Злата.
   – Джанан, ты уверена в том, что говоришь? Если ты солгала мне… – Ибрагим потряс кулаком перед лицом китабе-уста. – Я ведь легко могу удостовериться в ее девственности…
   – Тафари не видел, чтобы они возлегли вместе, – нехотя призналась Джанан.
   – То-то же, – фыркнула Злата. – Я хочу вернуться к отцу. Зачем мне связь с мужчиной?
   – К отцу ты не вернешься, девушка. – Отрезал Ибрагим.
   Злата глубоко вздохнула и вернулась к самому важному:
   – Отпустите Амира.
   Ибрагим кивнул слугам, те отошли в сторону от юноши:
   – Пусть он уходит.
   – И больше ни слова. И никто не двигается. Я не хочу, чтобы ты послал кого-нибудь перехватить его. Если уж делать что-то, то делать хорошо. – Злата многозначительно скосила глаза на пистолет у виска.
   Амир поднялся с колен и застонал, прижимая руку к ребрам, но потом выпрямился, прошел к двери, толкнул створку, обернулся и взглянул Злате прямо в глаза. На мгновение весь мир перестал существовать, все исчезло, растворилось в страстном обещании этих черных глаз.
   Я вернусь.
   И он исчез в предутренних сумерках.
   Немая сцена продолжалась до тех пор, пока Злата не сочла, что Амир ушел достаточно далеко, и не опустила пистолет. Но было мгновение, когда она уже почти решилась нажать на спусковой крючок, когда ее палец задрожал, а сердце замерло.
   Нет, Амир вернется. Он обещал.
   – Ну что ж, – проговорил Ибрагим, забирая из ослабевшей руки девушки пистолет. Сердце неровно стучало, и в голове крутилась одна лишь мысль – не совершила ли она, Злата, сейчас чудовищной ошибки. – Теперь ты должна пойти с Джанан и приготовиться к церемонии. Если ты уже в курсе, нет необходимости разыгрывать сцены.
   Злата промолчала, повернулась и пошла следом за катибе-уста. Не стоит бессмысленно тратить силы, они могут понадобиться ей потом.

   Амир свернул в первый попавшийся переулок и тяжело привалился к стене. Как минимум, пара ребер сломана, хорошо хоть кровь горлом не идет, тогда до дома отца не добраться. Нужно спешить. Времени мало.
   Я вернусь.
   Стоя на пороге дома Ибрагима, Амир всеми силами души пытался сказать это. Злата обменяла свою свободу на его, и теперь только он может ее спасти. Время. Время. От имения Бен-Фарида до дома Бен-Нижадов можно было дойти неспешным шагом за полчаса. Но не в это утро и не Амиру. Боль в груди не давала вздохнуть, а обычно малолюдные улицы были заполнены народом. Сегодня многое встали до рассвета…
   Люди сбивались в кучки, переговаривались сдавленным шепотом. Особенно плотная толпа собралась у мечети. Затмение. Все ждут затмения. Ждут и боятся. Солнце уже окрасило горизонт ярко-алой зарей, а вскоре после рассвета светило погаснет.
   У мечети толпа гудела, тревожно переговаривалась и томилась в странном ожидании не то утренней молитвы, не то конца света. Амир застонал сквозь зубы и начал пробираться между людьми.
   Дряхлый старик, опираясь на палку, заунывно вещал что-то о конце света. Все взгляды обращены туда, где скоро должно показаться солнце.
   – Ну, что, правоверные, – бубнил старик, – затмения ждете?
   – Что будет! Напуганы мы, то есть до того напуганы… Ночь всю не спали. – отвечали из толпы.
   – Чем же напуганы? – вопрошал старик.
   – Да все затмением этим.
   Амир наткнулся на чью-то спину, человек повернул к нему лицо, разбухшее от бессонницы и искаженное страхом. Воспаленные глаза смотрели с оттенком какой-то надежды на чужого человека, спокойно относящегося к грозному явлению, раз уж он, этот человек, пробирается сквозь толпу, спешит по своим делам, значит, не боится?
   – Сказывали вот тоже: солнце с другой стороны поднимется, земли будет трясение, люди не станут узнавать друг дружку… А там и миру скончание… – Возвысил голос старик.
   Он смотрел из-под насупленных бровей глубоко сидящими угрюмыми глазами, Амир сильно подозревал, что эти мрачные пророчества старик почерпнул в какой-нибудь древней книге, в изъеденном молью кожаном переплете. Нет уж, хватит с него старинных книг и мрачных предсказаний! Половина пророчества старика не оправдалась: солнце поднимается в обычном месте. Старец замолчал, и по его лицу трудно было разобрать, доволен ли он, как прочие бесхитростные люди на площади, или, быть может, он предпочел бы, чтобы солнце сошло с предначертанного пути.
   Амир, наконец, выбрался из толпы. И то бегом, то шагом, насколько позволяли сломанные ребра, устремился к родному дому. Солнце уже залило безжалостно яркими лучами карабкающиеся в гору улицы Димашка, когда юноша забарабанил кулаком в дверь поместья Бен-Нижадов.
   Открылось смотровое окошко, за ним кто-то ахнул и створки распахнулись. Амир едва не упал от усталости и неожиданности. Слуга подхватил его и не дал упасть.
   – Молодой господин! Что с вами?
   – Проводи меня к отцу, Касым! – приказал Амир и тяжело навалился на плечо слуги.
   Джибраил уже встал, готовился к утренней молитве.
   – Сын! – отец подхватил Амира под другую руку и усадил в кресло.
   – Отец, я добыл нужные доказательства, – юноша достал пленку и протянул ее Джибраилу. – Только нужно, чтобы представители власти оказались у Ибрагима до затмения.
   – Осталась всего пара часов. К чему такая спешка?
   – Отец! Я выполнил твою волю, выполни и ты мою просьбу. Там осталась женщина. – Амир на мгновение зажмурился, вспоминая взгляд Златы. – Женщина, которую я люблю.
   – Женщина из гарема? – нахмурился Джибраил.
   – Нет! Она русская, ее похитили… Она та девушка, что нужна хашишинам для ритуала воскрешения, – сбивчиво объяснил Амир.
   – Что ж… Это будет непросто, но я обещаю тебе, что мы успеем. – Уверил его Джибраил.
   Амир кивнул, не в силах произнести ни слова, усталость и боль душили его.
   – Спасибо, отец.
   – Я пришлю доктора, сын.
   – Отец, я должен быть там, я пойду с тобой.
   Джибраил внимательно посмотрел в лицо Амиру.
   – Если должен – значит, пойдешь.

Глава 24

   Джанан привела Злату в бани и недовольно объявила:
   – Из-за твоего глупого поведения теперь уже не успеть как следует подготовить тебя для ложа господина.
   – Не очень-то и хотелось, – огрызнулась Злата. – То есть, совсем почему-то не хочется.
   – Тебя никто не спрашивает, – усмехнулась Джанан. – Снимай одежду и лезь в бассейн, освежись.
   Злата не стала больше пререкаться, быстро разоблачилась и погрузилась в теплую водичку. Джанан куда-то ушла, и девушка осталась в одиночестве. Вода помогла расслабиться, но напряжение затаилось где-то глубоко внутри и тлело, как угли под толстым слоем пепла. Стоит ли надеяться? Стоит ли ждать?
   Не то чтобы Злата не верила в то, что Амир захочет спасти ее, но сможет ли? Осталось так мало времени… Конечно, он ушел с фотографиями, глупцы хашишины даже и не подумали его обыскать, просто выпустили – вот уж абсолютное подтверждение мысли, что если Бог хочет наказать – отбирает разум. Эти жуткие сектанты достойны наказания как по законам людским, так и по божеским. Злата, конечно, не знала, какое наказание предусмотрено Шариатом за ересь, но вряд ли оно мягкое. В Исламе вообще мало мягкого. Суровая религия суровых людей. Даже совсем молодой Амир благодаря своей вере имел внутри абсолютно несгибаемый железный стержень.
   Вернулась Джанан в сопровождении стайки молодых джарийе, нагруженных различной поклажей. Девушки закружились в каком-то странном хороводе, раскладывая одежду, расставляя баночки с притираниями и прочие вещи, призванные сделать из любой женщины неотразимую красотку. Конечно, они ведь не один раз обряжали и готовили одалисок для ложа господина. Было страшно, но в тоже время интересно. Страх как-то затаился, надежда на спасение заслонила будущее, поэтому его как бы и не было. Вот сейчас ее оденут, разукрасят, а потом прискачет рыцарь на белом коне и спасет принцессу от дракона. По-другому и быть не может.
   Джарийе извлекли Злату из бассейна, высушили волосы и кожу огромными мягкими полотенцами и уложили девушку на кушетку. Руки невольниц выполняли привычную работу мягко, но уверенно. Две девушки занялись волосами, смочили темные пряди ароматным лосьоном и принялись заплетать множество мелких косичек. Одна красила Злате ногти на руках, вторая – на ногах. Еще одна крепкая рабыня втирала в чистую кожу девушки какое-то удушливо пахнущее благовоние.
   «Готовят, как поросенка в духовку!» – подумала Злата и даже улыбнулась. Вскоре с косметическими процедурами было покончено, рабыни под руки подняли девушку с кушетки, поставили на возвышение, и принялись одевать, как куклу.
   Злата не сопротивлялась, смысла сейчас не было, и лишь наблюдала за процессом как бы со стороны, ибо рабыни поставили перед нею роскошное зеркало. Джарийе уложили ей волосы и водрузили на них, словно алмазный шлем, маленькую, небесно-голубую атласную тюбетейку, которую почти целиком покрывали нашитые на нее бриллианты изумительно чистой воды. Этот великолепный убор очень шел к строгой и благородной красоте Златы.
   На шее Златы застегнули золотое монисто, звякавшее просто оглушительно, а распахнутый ворот шелковой рубашки, расшитой крохотными камушками, приоткрывал грудь. Поверх рубашки надели атласное платье глубокого гранатового цвета, открытой спереди, наподобие мужской шубы, с боковыми разрезами до колен и со шлейфом, точно придворное одеяние. Оно было обшито белой лентой, присобранной кое-где в сборки. Платье было настоящим чудом искусства: вышитое червонным золотом, с изображением зверей и птиц, даже страшно было подумать, сколько мастериц расшивали его и как долго. Персидская шаль стягивала в поясе шальвары из белой тафты, прикрывавший тонкие сафьянные туфли, от которых был виден лишь носок, загнутый кверху, как у китаянок.
   Злата с некоторым мрачным удовлетворением подумала, что Ибрагиму придется потрудиться, прежде чем ему удастся снять с нее этот наряд. Впрочем, Бен-Фарид любил сопротивление, а значит, радоваться особо нечему: трудности его лишь распалят. Тьфу.
   Наконец, на запястья и щиколотки ей надели какие-то странные золотые браслеты, подбитые с внутренней стороны мягким бархатом. Злата подняла руку к лицу, чтобы получше рассмотреть украшение. Каждый браслет был снабжен небольшим колечком.
   – Любуешься Оковами Страсти? – ухмыльнулась Джанан.
   – Оковы Страсти? – Злата начала догадываться, почему браслеты так называются.
   – Да, – охотно пустилась в объяснения катибе-уста. – Для непокорных женщин. В эти кольца продеваются цепочки – и вот ты лежишь, не в силах двинуться, лишенная возможности сопротивляться…
   Злату передернуло. Как мерзко.
   – Как предусмотрительно! – съехидничала девушка. – Без этих украшений Ибрагим боится со мной не справиться?
   – Упрямая ослица! – Джанан едва сдержалась, чтобы не ударить Злату. – Зачем ему возиться с дикой кошкой, если можно избежать этого?
   – Чтобы избежать этого, ему просто нужно отпустить меня, – проворчала девушка. Просто так, из принципа, ведь никто ее не отпустит.
   Амир, поспеши!
   Джанан не удостоила ее ответом.

   Двери распахнулись, и вошли два разряженных в пух и прах гарем-агалара. Злата молча позволила вставить в кольца браслетов те самые цепочки, евнухи встали с обеих сторон от девушки, и Джанан подтолкнула ее в спину.
   – Тебе пора.
   Евнухи отконвоировали Злату к выходу на мужскую половину и передали с рук на руки четырем мужчинам мрачного вида. «Сектанты», – подумала Злата. Предполагаемые хашишины усадили девушку на странный трон, снабженный по бокам скобами, похожими на ручки кастрюли, подняли и резво потащили куда-то по коридору. Злата ни разу не была в этой части дома, поэтому с интересом смотрела по сторонам: вдруг удастся сбежать, надо же знать дорогу. Зачем ей знать путь в гарем, девушка не знала, но не пялиться же тупо перед собой.
   Ибрагим явно не бедствовал, мужская половина, как и гарем, выглядела богато и пышно, просто варварская роскошь: двери из драгоценных пород дерева, инкрустированные перламутром, повсюду диваны, обитые парчой и атласом, полы выложены разноцветным мрамором, на стенах изразцы и мозаика, на низких столиках изящные дорогие вазы с фруктами и цветами. Ну, вот почему человеку не живется спокойно в этакой-то роскоши? Зачем при таком богатстве еще и ересью страдать?
   Правда, Ибрагим не страдал, а наслаждался… Но все равно непонятно: чего людям не хватает, почему спокойно не живется? Трон со Златой между тем приволокли к подвальной двери, и стража пропустила процессию вовнутрь. Да уж, дом Бен-Фарида изнутри явно больше, чем снаружи: этакий подземный мир в личном пользовании. Теперь понятно, где Амир нашел ту белую пыль…
   Мужчины затащили Злату в какую-то маленькую комнатку, поставили трон на пол и вышли. Щелкнул замок. И стоило так ее наряжать и с такой помпой носить, чтобы бросить в этой каморке? Хорошо хоть не привязали, впрочем, отсюда, кажется, и так не сбежишь.
   Злата встала, подошла к массивной двери, прижалась ухом и прислушалась: где-то неподалеку, в помещении с очень хорошей акустикой, большое количество людей распевали гимны на непонятном языке, предположительно на арабском. Кажется, вся секта в сборе. Интересно, сколько осталось до затмения? Из-за всех этих событий она совсем потеряла счет времени. О! Она же осталась без присмотра, может, стоит попытаться сбежать? Получится – хорошо, не получится – хуже не станет. Злата оглядела помещение: абсолютно пусто, только трон громоздится в центре. Девушка обошла странную мебель вокруг, подергала за все, что только можно, ничего не отломилось. Тогда она сняла с шеи тяжелое монисто и с помощью одной из монеток принялась откручивать одну из кастрюльных ручек. Неизвестно, сколько продолжалась эта неравная борьба, но Злата, в конце концов, победила. С ручкой наперевес она вернулась к двери и попыталась поковырять в замке железной скобой. Ничего не вышло. Тогда девушка попробовала отжать дверь от косяка, но на это просто не хватило сил. Можно, конечно, еще попробовать вырыть подземный ход, известняк тут на вид мягкий, но вряд ли она проведет в этой комнате шестнадцать лет, как граф Монте-Кристо. Да и скучновато тут будет сидеть без аббата Фариа.
   Не успела Злата придумать еще какой-нибудь способ побега, как за дверью послышались шаги. Девушка быстро уселась на трон и спрятала железную ручку в складках платья.
   Вошел Дауд, тоже успевший переодеться в хламиду, расшитую просто с варварским великолепием.
   – Готовься, женщина! – провозгласил этот противный помощник самозваного пророка.
   – Предлагаете мне раздеться, чтобы Ибрагиму не пришлось утруждаться? – осведомилась Злата тоном Снежной Королевы.
   Дауд опешил от такой наглости:
   – Послушай, женщина, как только ты родишь сына, то станешь не нужна. Подумай об этом.
   – И не собираюсь. Ни думать, ни рожать. Даже если Ибрагим и изнасилует меня, не факт, что я зачну ребенка. А может, это будет девочка? – Злата даже хихикнула. – Представляю, как обрадуется ваш Саббах, оказавшись в женском теле.
   Дауд побагровел, Злата даже начала надеяться, что его хватит удар, прямо здесь, не сходя с места. Но он смог взять себя в руки и прекратил всякие разговоры: просто схватил цепи, свисающие с золотых браслетов, намотал их на руку и почти поволок девушку за собой.
   – Помедленнее, пожалуйста, – капризно пропела Злата. Бесполезно.

   Огромная естественная пещера, чьи своды опирались на многочисленные рукотворные и природные колонны, потрясала своим великолепием. Повсюду, на стенах, на колоннах, были развешаны факелы, их свет отражался от белизны мрамора и известняка и разливался по всему помещению, не оставляя ни одного темного уголка. У возвышения сгрудилась вполне приличная толпа, человек пятьдесят, примерно. Но эта группа казалась жалкой в сравнении с монументальными размерами пещеры. К тому же люди были облачены в длинные мешковатые одежды мерзкого коричневого цвета, что делало каждого из них и всех вместе весьма похожими на кучки свежего навоза.
   У грубо вырубленной глыбы мрамора стоял, воздев руки кверху, Ибрагим в таком же безвкусном одеянии. В этой хламиде он не казался страшным, но взгляд его стал еще более безумным, хотя, казалось бы, больше уже некуда. Разодетый непонятно почему – даже Бен-Фарид не разрядился в пух и прах, а вот дядя Амира отличился, – Дауд втащил Злату на возвышение и попытался уложить на эту самую глыбу, служившую, видимо, алтарем.
   Амир, самое время появиться!
   Тут уж Злата уперлась и отказалась добровольно взгромоздиться на жертвенник. Ибрагим, не отвлекаясь, продолжал что-то нараспев читать из книги, лежащей перед ним на пюпитре, толпа подвывала в нужных местах. Дауд жестом призвал себе на помощь двух дюжих сектантов. Кажется, пора применять ручку от кастрюли. Рванувшись изо всех сил, Злата высвободилась из цепких рук Дауда и стрелой помчалась к Ибрагиму. Тот абсолютно не ожидал нападения, так что девушке удалось целых три раза изо всех сил треснуть негодяя по голове железякой и даже один раз пнуть ногой в живот упавшего от неожиданности на колени Бен-Фарида.
   – Это тебе за папу, это – за Тимофея, а это – от меня лично! – мстительно выкрикивала Злата.
   Тут налетели прихвостни в коричневых хламидах, скрутили девушку и все же уложили на алтарь и привязали руки-ноги цепочками к скобам на камне. Вот тут Злата действительно испугалась. Спасение, обещанное Амиром, до сих пор позволяло надеяться на благополучный исход, но вот сейчас время на исходе, а рыцарь на белом коне все не появляется.
   Дауд отыскал где-то хламиду и набросил поверх великолепного одеяния, сделавшись практически неотличимым от других. Ибрагим же захлопнул книгу и подошел к Злате, распростертой на камне.
   – Сейчас, дети мои, когда Солнце погаснет, я создам новый сосуд для духа великого Саббаха!
   Чтобы не видеть мерзкую рожу Бен-Фарида, Злата посмотрела вверх, и у нее перехватило дыхание: прямо над алтарем в своде пещеры был пролом с неровными краями, и в этом проломе, ровно посередине, во всей красе представало недавно взошедшее и еще низко висящее над горизонтом солнце. Как из-под земли можно видеть восход? Конечно же! Дамаск стоит на горе, значит, пролом в пещере выходит на ее склон, вот и заглядывает сюда восходящее солнце…
   Из глаз покатились слезы, ведь она посмотрела на светило незащищенным взглядом, но прежде чем зажмуриться, Злата успела увидеть, что на краешек солнца уже наползла тень луны.
   Неожиданно все факелы в пещере погасли, и только сноп света падал на алтарь с беззащитной девушкой.

Глава 25

   Мрачный Джибраил вел по улицам хорошо вооруженный и многочисленный отряд солдат. Вряд ли Ибрагим Бен-Нижад сдастся добровольно, так что лучше быть готовым к сопротивлению, и сопротивлению ожесточенному. Амир успел немного отдохнуть и прийти в себя, Селим туго перебинтовал его сломанные ребра, так что юноша чувствовал себя вполне сносно, насколько это возможно, когда не спишь уже больше суток, и эти сутки были полны событиями и драками.
   Что ж, теперь он шел в дом еретика и убийцы вооруженный до зубов и с солидной группой поддержки, к тому же не тайным шпионом, а открыто и с полным правом. Яркий утренний свет стал постепенно меркнуть, краешек солнца уже откусила луна.
   – Отец, надо спешить! – Взмолился Амир.
   Джибраил жестом остановил отряд и сурово оглядел солдат.
   – Солдаты! Мы идем не просто на врага, мы несем справедливый Джихад еретикам, извращающим Священный Коран. Помните об этом и не щадите никого! Если вы погибнете в этом бою, то сразу вознесетесь в Рай, где будете пребывать вечно.
   – Иншалла! – отозвались солдаты.
   Отряд, не скрываясь, подошел прямо к главному входу в имение. Массивные ворота преграждали путь в гнездо порока и разврата, но это не могло остановить людей, одержимых желанием покарать еретиков.
   – Стучать, я думаю, не стоит, – заявил Джибраил и подозвал двух солдат: – Взрывайте!
   Пару минут спустя ворота взлетели на воздух, превратившись в мелкую труху. Путь был свободен. В селамлике почти никого не встретили, а те несколько стражников, что все же попытались сопротивляться, расстались с жизнью. Вдохновленные речью Джибраила, солдаты пленных не брали.
   И вот, наконец, дверь в подвал. Стражники, услышав подозрительный шум, заперлись изнутри, так что опять пришлось прибегнуть к помощи взрывчатки. Дом содрогнулся до основания, но в главной пещере это вряд ли слышали, слишком далеко отсюда. Амир первый ворвался в подземелье и помчался по знакомому туннелю, предоставив остальным следовать за ним.
   Только вот юноша не ожидал, что в пещере будет абсолютно темно. Вылетев в зал из освещенного прохода, он на мгновение ослеп и, лишь проморгавшись, увидел всю мизансцену. Слава Аллаху, они не опоздали! Но еще бы чуть-чуть…
   Откуда-то сверху, со свода пещеры, падал яркий сноп света, освещавший тот самый алтарь, где убили полицейского, а на алтаре в совершенно неприличной позе лежала привязанная Злата, над которой уже склонился подлый Ибрагим. Забыв обо всем на свете, Амир достал пистолет, тщательно прицелился и выстрелил в Бен-Фарида, но в это время из туннеля как раз выбежал солдат и толкнул юношу в спину. Пуля, взвизгнув рикошетом, улетела куда-то в темноту. Ибрагим мгновенно выскочил из круга света и скрылся в темноте пещеры.
   – Стойте! – закричал Амир. – Назад! Несите факелы!
   Насколько он успел разобраться днем, из пещеры был только один выход – он же вход. Если немедленно не захватить всех еретиков, то потом придется вести осаду по всем правилам.
   И тут свет, падающий на алтарь, стал стремительно меркнуть. Полное затмение солнца пятого августа тысяча восемьсот восемьдесят седьмого года наступило.

   Злата и Ибрагим оказались будто отрезаны от остальной пещеры, от остального мира стенами из света, лишь было слышно тяжелое и возбужденное дыхание нескольких десятков людей.
   – Нет! – прошептала Злата одними губами. – Нет!
   – О, да! – выдохнул Ибрагим, склоняясь над ней.
   Получилось это у него как-то неловко (тоже нашелся герой-любовник!), Бен-Фарид оступился и едва не рухнул на землю, но удержался, вцепившись в край алтаря. В результате этого его лицо оказалось совсем близко от Златы, и она увидела, что один глаз у Ибрагима стремительно заплывает, зрачок расширен, а сам глаз налит кровью. Значит, хотя бы один из ударов ручкой от трона попал точно в цель. Почувствовав от этого факта какое-то мрачное удовлетворение, Злата постаралась подавить свой страх и взглянула на солнце, чтобы определить, сколько у нее осталось времени. Да, затмение уже шло полным ходом.
   Амир! Амир!
   Тут щелкнул выстрел, и девушка услышала голос Амира:
   – Несите факелы!
   Он все-таки пришел! Но радоваться было рано.
   Свет солнца окончательно померк, и в пещере воцарился хаос.
   Сектанты вопили по-арабски и носились туда-сюда, у входа перекрикивались атакующие и тоже по-арабски. Хор взволнованных мужских голосов слился в какофонию, эхо металось под сводами зала, многократно дробясь. Злата, насколько позволяли прикованные руки и ноги, сжалась в комочек и постаралась стать как можно незаметнее. Сейчас здесь начнется смертоубийство.

   Джибраил влетел в пещеру, как ангел мести: джебба развевается за спиной, в одной руке факел, в другой обнаженная окровавленная сабля.
   – Факелы на колоннах, отец! – крикнул Амир.
   Бен-Нижад последовал в указанном направлении, и вскоре факелы на колоннах стали зажигаться один за другим, а солдаты следовали за светом по пятам. Сектанты предпочитали отступать, не решаясь напасть. Видимо, рассчитывали принять решение в зависимости от числа врагов, пока, кажется, просто боялись. Вот вам и отчаянные хашишины. Да, за века способность убивать без промедления и без раздумий утратилась, лишь некоторые обкуренные фанатики теперь на такое способны. Например, Ибрагим, который так некстати затерялся в толпе.
   Как только Джибраил зажег первый факел, Амир схватил его и побежал вдоль стены к алтарю. Конечно, он сильно рисковал, отрываясь от своего отряда, но юноша не мог спокойно заниматься «световой облавой», когда Злата находилась где-то в темноте, скованная и беззащитная.
   Когда же Амир добрался до алтаря, он оказался пуст.

   Факелы зажигались один за другим, и шум как-то стих, поэтому Злата услышала, что кто-то подбирается к алтарю. Этот «кто-то» освободил ей сначала ноги, а затем руки.
   – Амир? – с надеждой прошептала Злата, голос дрожал.
   – Отнюдь, – издевательски прошипел Ибрагим. – Это из-за тебя он вернулся сюда с целой армией. Так что теперь тебе и быть моим билетом на выход.
   – Он пришел сюда из-за Дауда, – чуть не плача, ответила Злата.
   – Пришел из-за Дауда, а вернулся из-за тебя. – Ибрагим сдернул девушку с алтаря так резко, что она ободрала локти.
   – Куда вы меня тащите?
   – В темный уголок. Я не хочу, чтобы меня в суете пристрелили. Позже, когда страсти утихнут, я вступлю в переговоры. – Объяснил Ибрагим.
   Но далеко от алтаря они отойти не успели, из-за колонны выскочил Амир с факелом.
   – Амир, я здесь! – успела выкрикнуть Злата, прежде чем Ибрагим зажал ей рот рукой и приставил нож к горлу.
   Юноша услышал и, сделав несколько шагов, остановился, увидев их.
   – Стой, где стоишь! – приказал Ибрагим и сильнее прижал лезвие кинжала к шее Златы, она почувствовала, как тоненькая струйка крови побежала за воротник расшитого хамиза.
   Амир замер.
   Спаси меня!
   – Если ты меня не отпустишь, я ее убью! – прорычал Ибрагим.
   Амир, казалось, не слышал его.
   – Аллаху акбар, – начал он молитву и поднял пистолет. – Ля иляха илляллаху вахдаху ля шарика ляху. – Он взвел курок. – Ляхуль-мульку ва ляхуль-хамду юхйи ва юмит. – Тщательно прицелился в лоб Бен-Фариду. – Ва хува хаййюн ля ямуту биядихиль хайру ва хува́аля кулли шайин кадир. – Но выстрелить не успел.
   Аллах превыше всего. Нет божества, кроме Аллаха Единого, не имеющего сотоварища, власть принадлежит Ему. Хвала только Ему. Он воскрешает и отнимает жизнь. Он Живой и Бессмертный. Благодать в Его руках. Он – Всемогущ.
   Едва прозвучало последнее слово молитвы, Ибрагим вдруг закатил глаза, выронил нож и упал, как подкошенный. Тело его всего пару раз дернулось в страшной судороге – и застыло. Злата, тихо вскрикнув, отскочила прочь от мертвого тела своего мучителя.
   – Что это с ним? – едва слышно пискнула она.
   – Аллах сотворил чудо, – бесстрастно проговорил подошедший к ним немолодой, но очень похожий на Амира мужчина. – Судя по всему, кровоизлияние в мозг. Кто-то знатно приложил его по голове. Иншалла.
   – Иншалла, – эхом отозвался Амир. – Кого за это благодарить? Он спас тебе жизнь, Злата.
   – Это она его ударила, – раздался из темноты ехидный голос Дауда. – Бешеная кошка. Под стать тебе, щенок. Что ж, тогда я тебя не добил, ошибки надо исправлять.
   Щелчок взводимого курка и…
   …Злата, не помня себя, бросилась к Амиру и изо всех сил толкнула его…
   …и грянул выстрел.
   Руку обожгло, как огнем, и она мгновенно онемела.

   Амир подхватил падающую девушку.
   – Нет, Злата! Нет!
   Джибраил бросился туда, где заметил вспышку выстрела, раздался звон клинков.
   – Злата! – Амир лихорадочно шарил руками, пытаясь понять, куда попала пуля. – Ты ранена? Куда ты ранена?
   – В руку, в правую, – слабо прошептала девушка. – Но мне совсем не больно.
   Амир разорвал рукав ее хамиза и осмотрел рану.
   – Хвала Аллаху! Кость не задета, пуля прошла навылет.
   Злата слабо улыбнулась в ответ.
   – Ты спасла меня. Опять, – Амир так крепко сжал ее в объятиях, что она не могла вздохнуть.
   – И ты спас меня. Ты пришел.
   – Да.

   Джибраил положился на волю Аллаха и бросился на вооруженного пистолетом брата, и Всевышний помог старшему Бен-Нижаду. Дауд даже не успел понять, что проиграл, как оказался обезоружен и брошен на пол.
   – Тебе не тягаться со мной, предатель, я не юный Амир. – Проговорил Джибраил, прижимая брата к полу.
   Но Дауд оказался увертлив, как змея, вывернулся и метнулся куда-то в темноту.
   – Иблисов сын, – в сердцах выругался Джибраил и вернулся к сыну и Злате. Амир нежно обнимал спасенную девушку.
   – Ты поймал его, отец?
   – Сбежал, – махнул рукой Джибраил. – Но пистолет я у него отнял, так что поймаем. Девушка ранена?
   – Да, но рана неопасна.
   Джибраил отвесил Злате поясной поклон:
   – Девушка, проси у меня чего пожелаешь, ты сохранила жизнь моего сына.
   – Он тоже спас меня, – проговорила Злата.
   – Он мужчина, это его долг, – отмахнулся Джибраил.
   В углу пещеры возникла какая-то суета, солдаты столпились там и замерли в нерешительности. Все люди в коричневых хламидах валялись на полу, кто связанный, а кто и убитый.
   – Что там такое? – проворчал Джибраил. – Надо взглянуть.
   В углу, странно скорчившись, сидел Дауд и держал фитиль динамитной шашки в непосредственной близости от факела.
   – Ш-шайтан, – прошипел Джибраил.
   – Не подходите! – взвизгнул Дауд. – Дайте мне пройти.
   Солдаты в нерешительности отступили. Медленно, не выпуская из рук факел и динамит, Дауд встал. Все замерли. Дауд сделал шаг, другой и споткнулся о труп сектанта, фитиль загорелся…
   – Бегите! – Крикнул Джибраил, изо всех сил толкнул Дауда, тот упал навзничь, динамитная шашка покатилась по полу. – Бегите!
   Бен-Нижад развернулся и побежал к выходу. Амир подхватил Злату на руки и последовал за отцом, сзади топотали солдаты. Не успели все они выскочить в туннель, как сзади рвануло, земля содрогнулась, со свода коридора посыпались камни.
   Господи! Кажется, сейчас все рухнет!
   Под градом камней отряд выбежал из подвала, следом за ними в дом влетело огромное облако белой пыли и покрыло все ровным слоем, люди стали похожи на мраморные статуи.
   – Пышно он провалился в Ад, – отряхивая бороду, проговорил Джибраил.
   Злата нервно хихикнула и зарыдала, нервное напряжение, наконец, прорвалось слезами.

Глава 26

   Оказалось, что перед походом в дом Бен-Фарида Джибраил успел сообщить о Злате в русское посольство, поэтому во дворе ее уже ждала двухместная коляска и посол Теряев. Он был чрезвычайно встревожен, но, увидев выходящую из дома процессию, едва в ладоши не захлопал.
   – Барышня, милая! Златочка! Как же так, как же так! – запричитал густым басом посол. – Ну, ничего, ничего, все устроится…
   Бубня всяческие благоглупости, Виктор Александрович под локоток увлек Злату в коляску. Девушка пребывала в какой-то странной прострации, не в силах ни слова вымолвить, ни сопротивляться.
   Амир подошел к коляске и поклонился послу.
   – Берегите ее.
   – Конечно-конечно, уважаемый! Мы уже и ее батюшке телеграфировали, что она жива, он примчится вскорости… – Теряев постучал кучера тростью по спине. – Трогай!
   Коляска покатила по улице, оставляя позади покрытых белой пылью людей, оставляя позади дом Бен-Фарида, где Злата провела около месяца, и только тут девушка смогла стряхнуть оцепенение.
   – Нет, постойте, я хочу вернуться!
   – Тише, голубка, тише, у тебя шок… – Посол удержал вскочившую Злату, дабы девушка не выпала на ходу. – Куда ты рвешься?
   – К нему, к Амиру!
   – К этому юноше? – удивился посол. – Ну, дело молодое, надо будет, он знает, где тебя искать.
   – Но я даже не обняла его на прощанье! Не поблагодарила, не… не сказала, что люблю…
   – И не надо, барышня. Он же мусульманин, не чета тебе, православной.
   Обессиленная, Злата горько заплакала. Голова невыносимо болела, и огнем горела раненная рука.

   Амир смотрел вслед коляске, увозившей Злату и русского посла, и готов был взвыть от беспомощности и отчаяния.
   Ни слова на прощанье, ничего! Увидит ли он когда-нибудь еще Злату? Почему она так уехала?
   – Злата! – крикнул он и бросился за коляской.
   – Нет! – перехватила его твердая рука Джибраила. – Нет!
   – Почему, отец? Я люблю ее!
   – Ты мужчина. Ты должен сперва решить все для себя, а потом сообщить решение женщине.
   – Что решить? – Выкрикнул Амир, но перестал вырываться.
   – Как жить дальше, – пояснил Джибраил. – Любовь – это только начало.
   – Нет! Жизнь бессмысленна. Любовь есть смысл. – Именно эти слова произнес умирающий Тафари там, в гареме.
   – Романтично, но не практично. Успокойся. – Джибраил сурово взглянул на сына. – Спешить нельзя.
   – Отец! Она же уезжает!
   – Но она жива.
   – Она может уехать насовсем!
   – Насовсем только умирают.
   Амир ошарашенно моргнул и замер. Возбуждение боя схлынуло, и он, наконец, услышал крик своего усталого избитого тела: болели ребра, саднила разбитая бровь, а ушибленная дубинкой Дауда, гореть ему в Аду, рука распухла и почти не шевелилась.

   В посольстве Злату устроили со всеми удобствами. Прибежал врач, который осмотрел рану и наложил новую повязку, а также дал какую-то настойку, от которой Злате немедленно полегчало. Рука, конечно, болела, но, в общем и целом, девушка оставалась вполне дееспособной – чего не скажешь о душевном состоянии. События последних дней были слишком тяжелы. Оказавшись в своих комнатах и пометавшись из угла в угол, Злата упала на кровать и проспала больше суток. Как объяснил доктор Григорьев, – от нервного потрясения.
   Пришлось снова переодеться в привычную европейскую одежду, надеть туфли, но теперь все это Злате ужасно мешало. За месяц в гареме она привыкла ходить босиком, носить невесомые одежды, и на щиколотках больше не позвякивали браслеты – надо же, и к таким мелочам привыкла… Очень красивое голубое платье, которое, ахая, разложила перед нею служанка, показалось Злате элементом чужого мира. Она даже укорила себя за такие мысли, и платье надела, но в нем было не слишком удобно – однако переодеться обратно в восточные одежды было нельзя. Тем более, что их пришлось бы покупать, ее прекрасный костюм после беготни по подземельям пришел в полную негодность.
   Все ужасы последних дней в доме Бен-Фарида будто отодвинулись, подернулись дымкой. Теперь Злате казалось, что она спала и видела сон – яркий, волшебный и немного страшный, как все восточные сказки. Она не хотела вспоминать ни о кинжале у ее горла, ни о том, как Ибрагим хотел надругаться над ней, ни о последнем взрыве. Если думать об этом, можно с ума сойти, хотя Злате и было свойственно несокрушимое душевное здоровье. Ничего, пройдет какое-то время, и она сможет поразмыслить об этом без содрогания. Тем более что далеко не все в этой сказке было страшным.
   Ей снился Амир, и, проснувшись, она думала об Амире. Его имя по-арабски означает «принц» – он и был ее принцем на белом коне, а она-то полагала, что таких не бывает. И вот он есть, она находится в одном городе с человеком, которого полюбила сердцем и душой – и она не может к нему пойти, потому что между ними пропасть. Вне стен гарема они принадлежат абсолютно к разным и непересекающимся мирам.
   Дуня, конечно же, уехала с Петром Евгеньевичем обратно в Россию, поэтому Злате дали в услужение немногословную пожилую Глафиру, которая прекрасно справлялась со своими обязанностями, но поговорить с ней о том, что сейчас тревожило Злату, было невозможно. И с Теряевым Злата не могла об этом заговорить, потому что он был мужчина, который ничего не понимал. То есть не понимал в ней, в Злате, а объяснять бесполезно.
   Она не могла понять, что ее мучает и чего ей хочется, – а ее действительно мучило и хотелось, куда-то тянуло, как будто нужно было что-то узнать. Нечто, способное изменить ситуацию в ее пользу. Может быть, это было разновидностью бреда, вызванного приемом микстур доктора Григорьева, однако на третий день пребывания в посольстве желание, наконец, обрело суть и направление.

   Злата пришла в кабинет Теряева после обеда, когда посол был благодушен и настроен позитивно по отношению ко всему миру.
   – Чего тебе, барышня, душенька? Да садись, садись! – Теряев указал на мягкое кресло. – Как чувствуешь себя?
   – Благодарю, Виктор Александрович, хорошо, – ответила Злата, как и положено благовоспитанной барышне. – У меня к вам просьба.
   – Для тебя, Злата Петровна, все что угодно! – улыбнулся посол.
   – Я хотела бы посетить мечеть Омейядов, – застенчиво попросила Злата. – Я себя отлично чувствую, а пренебрегать возможностью осмотреть такой выдающийся памятник архитектуры не стоит.
   – Ты уверена? – обеспокоился посол. – Ох, и боязно мне тебя из посольства выпускать! Ну как снова украдут? – Он задумчиво нахмурился. Злата смотрела умоляюще. – Но если я сам с тобою поеду, то сам смогу и присмотреть.
   – Хорошо! – просияла девушка. – И еще, Виктор Александрович, я хотела бы… хотела бы поговорить с кем-то из тамошних священнослужителей. Я… я просто хочу узнать ответы на те вопросы, что не прочитаешь в книгах.
   Теряев подозрительно посмотрел на Злату и после паузы промолвил:
   – Странная ты, барышня, ох и странная! Другая бы на твоем месте в православный храм запросилась, а ты, вишь, в мечеть хочешь… Ну ладно, ладно! – воскликнул он, увидев растерянность Златы. – Всему свое время, и если душа просит, ехать надо. Завтра с утра и поедем.

   – Идея постройки этой мечети, – рассказывал Виктор Александрович по пути к вожделенному памятнику архитектуры, – принадлежит халифу Валиду, жившему в начале восьмого века. В Европе в то время были темные времена, а арабы стремились на Запад, завоевать дикие северные народы. Ну, и об искусстве не забывали. Халиф Валид был, судя по всему, человеком непростым. Именно ему принадлежали в свое время знаменитые бани «Каср Амра» в Иордании – единственный уникальный памятник той эпохи, стены которого украшены изображениями живых существ. В мозаиках же самой мечети нет ни одного изображения человека.
   …Злата стояла на краю площади, вымощенной мрамором, на краю громадного пространства, и чувствовала, что не ошиблась, приехав сюда.
   Она еще не знала, что хочет спросить у человека, к которому вел ее Теряев, – оказалось, муфтий мечети Омейядов был знакомым русского посла, – но, шагая по прекрасным мозаичным плитам, Злата чувствовала, как ее душа наполняется покоем. Такой покой она испытывала, когда рядом был Амир, и ее собственное понимание всего мира, трепетное ощущение бытия словно умножалось от его близости. Встреча с Амиром каждый раз была будто танцем в зеркальном зале, танцем во сне, где отражения оживают и протягивают ей виноград в ладонях.
   И вот сейчас она вошла в мечеть – и будто Амира встретила.

   На следующий день после побоища в катакомбах Амир послал слугу в русское посольство, чтобы осведомиться о здоровье Златы. Тот вернулся с ответом посла, что состояние девушки опасений не внушает, а сама Злата не передала ни слова, ни записки, ничего.
   Амир неприкаянно бродил по дому, не зная, на что решиться, что делать. Периодически к нему приставал лекарь Селим с какими-то лекарствами и примочками, юноша покорно подчинялся. Отец упорно избегал его, то куда-то уходя из дома, то запираясь в библиотеке.
   Что же делать? Пойти в посольство, встретиться со Златой и спросить, любит ли она его? Или просто сказать ей о своей любви? Нет, признаниями они уже обменялись. Амир понял, что находится в тупике: все его воспитание, весь жизненный опыт просто не предусматривали такой ситуации. В нормальной обстановке Джибраил бы переговорил с отцом девушки, потом их представили бы друг другу, затем, если бы ни у кого не возникло возражений, была бы помолвка, дальше свадьба, и, наконец, если повезет, возникла бы любовь… У них же со Златой все совсем не так. У них есть любовь, но больше нет ничего. Достаточно ли одной любви?
   Когда в жизни Амира возникала проблема, он взывал к Аллаху. Вот и теперь он возносил горячую мольбу, но ответа не находил, поэтому юноша решил пойти в мечеть. В мечеть Омейядов, где он всегда чувствовал себя ближе к Богу, где Бог всегда отзывался на его молитвы.
   Чтобы туда попасть, нужно пройти сквозь сук – крытую улицу-рынок, длинный сумеречный туннель, по обеим сторонам которого располагались лавки и магазинчики. Сук завершался великолепной античной колоннадой. Это – западные пропилеи храма Юпитера Дамасского, главного храма древнего римского города, что в незапамятные времена был здесь.
   Входя в ворота мечети Омейядов, Амир ощущал благоговейное чувство: он попадал в место, где человек взывает к Богу в течение тысячелетий. Римляне воздвигли свой имперский храм не на пустом месте: здесь всегда был дом Бога, пусть молящиеся в нем знали Всеблагого под другими именами.

   Муфтий оказался маленьким седым старичком, вовсе не похожим с первого взгляда на человека, который говорит с Богом так близко – но стоило Злате взглянуть в его темные глаза, как она поняла: да, говорит, и этот человек знает, что такое Бог. Это знание было им самим.
   Муфтий говорил по-французски почти безупречно. Еще бы, публичный человек, ему со многими приходится общаться.
   Чтобы Злата могла спокойно поговорить с муфтием, Теряев ушел в молельный зал, постоять у часовни Иоанна Крестителя. Злата уселась на мраморную скамейку и вдруг жутко засмущалась, не зная, с чего начать. Муфтий внимательно смотрел на нее и ничего не спрашивал, а она не знала, как заговорить, как к нему обратиться. Святой отец?..
   Наконец, муфтий сжалился над нею и заговорил сам:
   – Ты пришла сюда искать что-то, девушка?
   – Да. – Ответ нашелся вдруг сам собою. – Я ищу Бога.
   Она вдруг ясно осознала, что Бога с нею до сих пор не было. Он существовал там, отдельно от нее, в пышных золотых окладах, в сладковатом запахе лилий у алтаря, но никогда – в ней самой и с нею. Того железного стержня, на котором держалась вся жизнь Амира, у Златы не было, и ей вдруг мучительно, до слез, захотелось, чтобы – был.
   – Бог один. – Муфтий говорил тихо и мягко, и Злате показалось, что она слышит не его речь, а его неторопливые мысли. – Он – Аллах – един, Аллах, вечный; не родил и не был рожден, и не был Ему равным ни один.
   – Я пытаюсь понять, – сказала Злата.
   – Я могу рассказать тебе весь Коран, но его ты можешь прочесть сама, – еле заметно улыбнулся муфтий. – Но лучше я скажу тебе, что думаю сам. Ты знаешь своего Бога, христианского Бога, сидящего на небе, единого в трех лицах…
   – Нет, – весьма невежливо перебила Злата, но сдержаться не было сил, – я его не знаю. Если бы знала, не пришла бы сюда.
   Муфтий потеребил бороду.
   – Тому, кто станет непредвзято размышлять о Боге, принимая во внимание наблюдаемые во Вселенной факты, не остается ничего другого, кроме как понять, что Он не какое-либо существо или некий сверхчеловек, сидящий на облаках и управляющий мирскими делами, обладая при этом потребностями и признаками Своих творений. – Тут он снова едва уловимо улыбнулся. – Ведь Бог – Творец Вселенной со всеми ее обширными и совершенными системами, Тот, Кто приводит их в действие согласно Своим бесконечно мудрым законам и цели. И поэтому совершенно ясно, что Он выходит далеко за пределы всего того, что могут понять, постичь, вообразить или объяснить разум или чувства людей, и что Он несравненно выше любого из Его творений. Ибо лишь Он Создатель, а все прочее – творения; лишь Он Божество, и ни человек, ни какое-либо другое существо, ни в малейшей степени не может разделить с Ним божественность или Его неповторимые проявления Творца.
   – А… как же божественная любовь? – решилась спросить Злата. Вопрос любви волновал ее больше всего. Амир, Амир, если ли в твоем мире место для того, что я испытываю к тебе?
   – Любовь. Чего ты хочешь от любви, женщина? – вдруг спросил муфтий.
   И Злата, наконец, ответила честно:
   – Свободы.
   Она не знала, где найти эту свободу, и последним шансом был сидящий перед ней человек, который смотрел на нее очень долго, а потом начал говорить:
   – В вашем светском обществе ныне ведется много разговоров о «свободе». Такая свобода на самом деле рабство – зависимость от собственного «я», других людей, их идей и ценностей. А всякая зависимость от чего-либо или кого-либо, кроме Всевышнего Бога, – это зависимость от того, что не достойно властвовать над человеком, ибо лишь Всевышний Создатель, Хранитель и Владыка Вселенной может быть достоин занимать это место в жизни того, кто был поставлен даже выше ангелов.
   Это было так странно, но это было об Амире, о Боге, и… о ней?
   – Истинная свобода, – продолжал муфтий, – состоит не в позволении делать все, что хочется, будучи при этом рабом некоего собственного божества; свобода состоит в том, чтобы быть независимым от всего и всех, кроме своего истинного Властителя. Кроме Аллаха.
   Злата сидела, смотрела в лицо немолодого человека, который, кажется, знал о ней больше, чем она сама, и улыбался чему-то своему, и готов был показать ей путь – так правильно и нужно. Она любила Амира, и теперь она понимала, почему он не пришел до сих пор, и почему она может прийти к нему. К нему, к Богу. К свободе – это вдруг стало одними тем же, ее жизнью, ее миром от начала и до конца, ее пониманием. Злата глубоко вздохнула и на мгновение прикрыла глаза – новое чувство сделало мысли спокойными и ясными.
   «Значит, теперь я понимаю, и вижу, и сделаю. Так тому и быть!»
   Только вот… сможет ли Амир ответить? И примет ли ее?
   Злата совсем не была в этом уверена.

   Огромный прямоугольный двор, обрамленный портиками, с южной стороны был замкнут зданием многоколонного молитвенного зала, не разделенного на женскую и мужскую половину, как повелось позже.
   Амир прошел к гробнице Хуссейна. Здесь всегда очень спокойно и очень печально, а положив голову в нишу стены, к которой примыкает павильон с гробницей, можно было ощутить чудесное благоухание, которое источает святыня. Амира здесь всегда охватывало трудно передаваемое чувство подлинности, сакральной достоверности этих мест. Замкнутый архитектурный космос мечети создавал отгороженное от внешнего мира пространство, располагающее к созерцательности и размышлению.
   Амир считал, что созерцание – отнюдь не привилегия дервишей. Дом молитвы не подавлял его. Здесь – просто было хорошо…
   Завершив молитву, в которой просил Аллаха дать ему понимание, подсказать, что делать, Амир отошел от гробницы и опустился на колени, чтобы просто поразмышлять в покое. Что-то такое зрело внутри, требовало выхода, какое-то решение…
   Злата… Без нее он дальнейшей жизни не представлял. Что он должен сделать, чтобы быть с ней? Злата…
   И тут он увидел ее, девушка стояла у дальней стены мечети, возле гробницы пророка Яхьи [16 - Так в Исламе называют Иоанна Крестителя]. Иоанн Креститель. Для нее – он христианский святой. Крест и полумесяц. Если под одной крышей уживаются святые гробницы Ислама и христианства, то почему нельзя быть вместе мусульманину и православной?
   Он молча коснулся лбом пола. Бисмилля. Он решил.

   – Отец! – Амир постучал в библиотеку. – Отец, нам нужно поговорить.
   – Входи. – Разрешил Джибраил
   – Я хочу, чтобы ты просил ее для меня, – перешел сразу к главному Амир.
   – Ты так решил? – отец даже не стал уточнять, кого имеет в виду сын.
   – Да. – Амир прямо и твердо взглянул на отца. – Да.
   – Она не нашей веры. – Напомнил Джибраил.
   – Мне все равно, отец. Я люблю ее и хочу в жены. Несмотря ни на что. Как угодно.
   – А если она не захочет?
   – Я просто хочу, чтобы ты просил ее для меня. – С нажимом повторил Амир.
   – Хорошо. Ее отец приедет в Димашк завтра.
   Амир поклонился отцу и вышел из библиотеки. И только вечером он понял, что отец заранее знал, какое он примет решение, ведь Джибраил навел справки о дне приезда отца Златы.

Глава 27

   Через неделю после затмения приехал папенька. Петр Алимов обнял дочь и долго не выпускал из объятий и плакал, не стесняясь слез.
   – Златочка, золотинка моя, доченька! – Петр Евгеньевич то гладил дочь по голове, то прижимал к груди. – Я уж и не чаял, уж и похоронил, и оплакал!
   – Папенька! – вскричала Злата. – Я тоже страшно за вас боялась! Я ведь сначала думала, что вы умерли, поэтому меня не ищете!
   – Так мне сказали, умерла ты, смирись! – Петр Евгеньевич стукнул кулаком по ладони. – Ироды!
   – Я знаю, папа.

   Они долго еще разговаривали, плакали и смеялись, Злата пересказала все свои приключения, ничего не пропустила. Потому, что она решилась просить у отца совета. То есть, она вообще решилась, но как-то страшно было, и какой-то холодок внутри. Будто стоишь над обрывом, за плечами крылья, готова взлететь, а боишься упасть. И крылья есть, но боишься не полететь.
   – А этот юноша, Амир… – сразу же ухватил главное папенька.
   – Папенька, я люблю его. – Быстро, пока не потеряла решимость, сказала Злата, как в омут прыгнула.
   – А он? – Петр Евгеньевич горестно вздохнул. – Вот так и вырастают дети.
   – Говорил, что любит. – Злата потеребила манжету шелкового платья. – Папенька, помнишь, вы обещали, что я выйду замуж по любви?
   – Помню, доченька. Но звал ли тебя твой Амир? – Спросил Алимов.
   – Нет. Я его вообще не видела с тех пор. – Покачала головой Злата.
   – И не зашел, и письма не написал? – Удивился Петр Евгеньевич.
   – Я же тогда молча уехала, мало ли что он подумал. – Вздохнула девушка.
   – Он подумал, ты подумала, – Алимов потер лоб. – Дети, право слово. А поговорить?
   – Папа! Я боялась! – Злата поморщилась. – Видели бы вы его отца!
   – А что с отцом? – опешил Петр Евгеньевич.
   – С отцом-то ничего, но он такой… Такой… – Злата сделала неопределнный жест рукой.
   – Какой? – уточнил Алимов.
   Злата поежилась, вспоминая Джибраила. Не человек, а снежный барс, да и только.
   – Суровый. Опасный. Правоверный.
   – Насколько я понимаю, проблема в последнем пункте, – догадался Петр Евгеньевич. – Правоверный. И Амир, естественно, тоже.
   – Папа, я… Я, наверное, скажу сейчас страшную вещь, но я никогда раньше не понимала, что значит – верить. Истинно верить. Он читал молитву, целясь из пистолета в меня. То есть, в Ибрагима, который угрожал мне и прикрывался мной. И он бы выстрелил, веря, что Аллах направит его руку.
   – Доченька… Ты еще так молода. Бог – он един. Он только один, как бы его не называли: Христос, Аллах, Будда или Яхве. Главное – верить. Верить – и любить. Ты любишь его?
   Злата не совсем поняла, кого отец имел в виду: Бога или Амира, но твердо ответила:
   – Да. Больше жизни.
   – Тогда и думать нечего. Скажи ему об этом – и выслушай ответ. Если вы действительно любите друг друга – все решится.
   – Папенька… А если он любит Аллаха больше меня? – высказала свое главное опасение Злата.
   Перт Евгеньевич лишь секунду помедлил с ответом:
   – А ты? Ты говоришь, что не верила раньше… Ты не чувствовала любви к Богу. А теперь?
   – Теперь, мне кажется, я люблю его Бога. Потому что я люблю его. – Опустила голову Злата.
   – Ах, Злата, Злата… Заветы, что даны давным-давно, – они одни для тебя и для него: жена оставит свою семью, уйдет к мужу. Не думай о том, откуда ты уходишь, думай о том, куда придешь. – Петр Евгеньевич взял руки дочери в свои и мягко сжал теплыми широкими ладонями.
   – А как же вы, папенька?
   – А что я? Я буду приезжать в гости и нянчить внуков. Куплю здесь дом, начну дело, которое хотел… – Все эти планы Алимова звучали так по-домашнему, так обыденно…
   – Ох, папа! Так мне пойти к нему?
   – Знаешь… Мне почему-то кажется, что он сам придет к тебе, – хитро улыбнулся Петр Евгеньевич.
   Злата обернулась и увидела на пороге комнаты Джибраила, а за его плечом, на шаг сзади, Амира.

   – Джибраил и Амир Бен-Нижады, если я не ошибаюсь? – шагнул навстречу гостям Алимов. – Проходите, чувствуйте себя, как дома.
   Джибраил степенно вошел, уселся в кресло, Амир остался стоять у его локтя.
   – Чаю? Кофе? – вежливо поинтересовался Петр Евгеньевич.
   – Кофе, пожалуй, – согласился Джибраил.
   Злата так и стояла посреди комнаты, застыв соляным столпом. Принесли кофе, сваренный по местным канонам, Петр Алимов непринужденно расположился в кресле напротив гостя и спросил:
   – Чем обязан вашему визиту?
   Джибраил попробовал кофе, одобрительно кивнул и перешел прямо к делу:
   – Я пришел просить твою дочь для моего сына.
   – Вот как? – проговорил Алимов. – А между ними есть согласие?
   – Не имеет значения. Договариваемся мы, отцы. – Джибраил с трудом перевел дух и с осуждением покосился на сына. – Хотя могу сказать, что мой сын потерял сон и аппетит после того, как оказался вдали от нее. Твоя красавица-дочь околдовала его.
   – Ты, почтенный Джибраил, как вижу, не одобряешь выбор сына? – прищурился Алимов.
   – Я люблю своего сына, – просто и искренне ответил Джибраил.
   – А я люблю дочь, – кивнул Петр Евгеньевич.
   – Она будет жить, как в раю, – пообещал Бен-Нижад. – Я богат. Я знатен.
   – А твой сын?
   – Мой сын? – приподнял брови Джибраил.
   – Пока что я вижу, что он чтит отца. Как насчет других достоинств? – поинтересовался Петр Евгеньевич.
   Злата не выдержала и вмешалась в разговор:
   – Он храбрый, он умный, он нежный и он любит меня!
   Джибраил сурово взглянул на девушку:
   – Здесь разговаривают мужчины.
   Злата фыркнула, схватила Амира за рукав и почти силой вытащила в сад, на ходу заявив Бен-Нижаду:
   – Разговаривайте. Нам с Амиром тоже нужно побеседовать.

   В саду Злата отпустила рукав джеббы молодого человека и отошла на несколько шагов: требовалось прояснить несколько вопросов, а физическая близость Амира заставляла ее терять голову, немедленно и без возможности вернуть обратно.
   – Что означает весь этот спектакль?
   – Злата! – Амир порывисто шагнул к ней и привлек к себе, заключил в объятия. Ну вот, и не получится осмысленного разговора, потому что он рядом, так близко… – Я уже думал, что придется ехать за тобой в Россию.
   – Ты хотел ехать за мной? – Злата в смущении зарделась. Все вопросы вылетели из головы, за исключением самых глупых. – После того, как я уехала с Теряевым, не сказав ни слова?
   – Это неважно. – Покачал головой Амир. – Ты женщина, он твой опекун в отсутствие отца. Он увез тебя.
   – Но… Я и потом не написала тебе ни строчки!
   – Женщина не может писать мужчине, если он ей не муж и не родственник.
   – Амир! – Злата начинала понимать, что он вовсе не обиделся на нее, просто тут свои законы, жесткие, но понятные и такие удобные! – Господи, так для тебя совершенно естественно вот так заявиться с предложением руки и сердца?
   – А что, для этого надо что-то еще, кроме любви? – Он пылко осыпал ее лицо поцелуями. – Ведь все так просто: я люблю тебя. Ты любишь меня…
   – Тогда почему твой отец сидит там с таким видом, будто аршин проглотил?
   – Аршин?
   – Ах, неважно! – Злата махнула рукой. – Джибраил явно недоволен твоим выбором невесты.
   – Ты… Ты гяурка.
   – Вот открытие! – скривилась Злата. – И он все равно просит для тебя моей руки?
   – Он просит тебя мне в жены. Для него это очень тяжело.
   – Так пойдем и облегчим ему задачу. Я ведь все это время молчала не потому, что не люблю тебя. Люблю. Я решала, люблю ли я Бога. И какого именно. Сейчас мне папенька все объяснил. Пойдем.
   Растерявшийся Амир покорно пошел за ней следом.
   В комнате все было по-прежнему: Джибраил и Алимов пили кофе. О чем они успели переговорить и говорили ли вообще, Злату не волновало, ее охватила какая-то лихорадочная потребность довести задуманное до конца.
   – Насколько я знаю, достаточно трех свидетелей? – неизвестно у кого спросила Злата, но Джибраил понял ее намерение. В его глазах Злата впервые увиедла растерянность и… уважение?
   – Ты не обязана делать это, – медленно произнес Бен-Нижад. – Ты должна верить, иначе это просто слова.
   – Я верю. – Впервые в жизни Злата была настолько уверена в том, что делает. Это не было сиюминутным желанием или капризом – она ощущала это намерение, как стрелу, выпущенную в зенит. – Я верю Амиру. И я верю любви.
   – Иншалла, – согласился Джибраил. – Я буду свидетелем.
   – О чем это вы? – не понял Амир.
   Злата не ответила, она подошла к Джибраилу, он встал.
   – Ты уверена? – спросил он в последний раз.
   – Абсолютно.
   Джибраил взял ее руки в свои и напряженно заглянул в лицо.
   – На все воля Аллаха. Мы засвидетельствуем твою клятву.
   Злата опустилась на колени и совершила земной поклон:
   – Ашхаду алля иляха илляллах уа ашхаду анна Мухаммадан расулюллах.
   Чеканные звуки арабского звучали в ее устах почти напевно. Еще один поклон.
   – Ашхаду алля иляха илляллах уа ашхаду анна Мухаммадан расулюллах.
   Злата всем сердцем почувствовала, что это не просто слова. Свет наполнил все ее существо. Что мы можем понимать, когда принимаем веру во младенчестве? Часто общение с Богом становится только обрядом.
   Третий поклон.
   – Ашхаду алля иляха илляллах уа ашхаду анна Мухаммадан расулюллах.
   Папенька прав, Бог – один для всех. Но Злата хотела быть едина с Амиром не только телом, не только сердцем, но и духом. Что ж, нет Бога, кроме Бога…
   – Злата! – Амир упал рядом с ней на колени. – Злата! Я не просто люблю тебя. Ты держишь в руках мое сердце. Если ты станешь моей женой, клянусь, что другой жены у меня не будет.
   Петр Евгеньевич подошел к юной паре, стоявшей на коленях, и вложил руку дочери в раскрытую ладонь Амира.
   – Совет вам, да любовь. Что я могу еще сказать. – Алимов строго взглянул на Амира. – Но чтобы без всяких гаремных штучек!
   – Обычаи надо блюсти. В них сила и душа народа, – обронил Джибраил. – Девушка приняла Ислам.
   – Обычаи обычаями, но если твой сын обидит мою дочь, то у нее всегда найдется защитник. – Нахмурился Петр Евгеньевич.
   – Спасибо, папенька. – Злата повернулась к жениху. – Но он добрый и честный.
   – Именно. Я хорошо воспитывал сына. – Гордо объявил Джибраил.
   – Сдаюсь. – Поднял руки Петр Евгеньевич. – Не будем спорить, чье дитя лучше.
   Джибраил пребывал в некоторой растерянности. Теперь не было ни малейшего повода не одобрять выбор сына, значит, надо все обговорить с отцом невесты. Его выручил Алимов:
   – Идите, погуляйте в сад, детки, нам с уважаемым господином Бен-Нижадом надо кое-что обсудить.
   Злата опять хотела взять Амира за руку, но тот отрицательно покачал головой:
   – Ты моя невеста. Мы не должны прикасаться друг к другу до свадьбы. Все должно быть по закону.
   Злата закатила глаза и совсем было собралась уж напомнить Амиру про то, что чуть не произошло в гареме в ночь перед затмением, но взглянула на Джибраила и передумала. Держась друг от друга на расстоянии вытянутой руки, молодые люди вышли в сад.
   Сад посольства был небольшой, но очень уютный: беседка, неизменный фонтан, благоухающие цветы и аккуратно подстриженные кустарники. Ну, и глухая стена в три человеческих роста, конечно же.
   – Злата, – Амир опустился на скамейку на приличном расстоянии от девушки. – Почему ты это сделала?
   – Мы что, так теперь и будем перекрикиваться? Сядь поближе, – предложила Злата. – Соблюдать все эти условности после жизни в гареме – немного странно.
   Амир помедлил, но потом все же сел рядом с девушкой, почти касаясь коленом ее платья.
   – Наверное, ты права. Не стоит слишком уж закостеневать в условностях. Но все же, почему, Злата? Отец просил бы тебя для меня при любых условиях.
   – Знаешь, за эту неделю, что я жила здесь, в посольстве, лечила руку… Я много думала и часто гуляла в сопровождении слуги. И я была в мечети, потом поговорила с отцом, и решила, что Бог действительно один. «Нет Бога, кроме Бога». Но быть с тобою до конца, провести всю жизнь здесь, на Востоке, я смогу, только если буду жить одними с тобой чаяниями. Иначе я так и останусь для тебя игрушкой, девушкой из гарема, а не настоящей женой.
   – Злата… – Амир легко коснулся ее руки. – Я тоже много думал. И, хоть я и не говорил это отцу, я готов был пообещать тебе и твоему родителю все, что угодно, лишь бы ты стала моей. Я готов был даже уехать в Россию и… и забыть Ислам.
   – Нет, Амир! Ты бы не смог, это было бы ужасно. Я видела однажды, как ты совершал намаз. Твой Бог – он внутри тебя. А я… Я просто никогда не задумывалась над этими вопросами. Мне кажется, что я только теперь начну выстраивать свои отношения со Всевышним. – Злата порывисто обняла Амира. – Я бы не приняла такой жертвы от тебя. Я бы не смогла так глубоко разрушить твой мир.
   Амир благоговейно погладил ее по лицу.
   – Ты – мой мир.

Глава 28

   На следующий день Петр Евгеньевич купил дом, который присмотрел еще в первый свой приезд в Дамаск, и Алимовы переехали из посольства. Конечно, в новом жилище было как-то непривычно, но это был отличный и просторный дом, построенный в соответствии с канонами Ислама. Когда Петр Евгеньевич смотрел его в первый раз, он сомневался, стоит ли покупать традиционный мусульманский дом, ведь придется много переделывать, но теперь, в свете всего произошедшего, такой дом пришелся как нельзя кстати.
   Теперь Злата увлеченно объясняла отцу устройство дома, а он с улыбкой слушал.
   – Что, дочь, поселишься сразу в гаремлике?
   – Ой, папенька, а можно? Так хочется все устроить, купить мебель… – размечталась Злата.
   – Может, стоит тем же заняться в доме жениха? – напомнил отец.
   – Папа, да там уже наверняка все-все есть! – Воскликнула Злата.
   – Джибраил овдовел пятнадцать лет назад. Вряд ли на женской половине осталось слишком много удобств. – Сообщил Петр Евгеньевич.
   – Да? А я совсем ничего про семью Бен-Нижадов не знаю… – Огорчилась Злата.
   – Эх, молодо-зелено, – по-доброму рассмеялся Петр Николаевич. – Говоришь, понимаешь Амира, как себя? Говоришь, месяц провели в разговорах?
   – Папа! – обиделась Злата. – Мы про другое говорили!
   – Про любовь и про романы?
   – О! И про это тоже. Но в основном планировали побег.
   – Все с вами ясно. Так тебе рассказать про Бен-Нижадов?
   – Конечно, папенька!

   Здесь, в краю почти вечного лета, начавшийся сентябрь ничем не отличался от августа, так же цвели и благоухали сады, светило солнце, а дни хоть и сделались короче, менее жаркими не становились.
   Петр Евгеньевич рассказал дочери о тех договоренностях, которых они достигли с Джибраилом Бен-Нижадом – как деловых, так и личных. Свадьба была намечена на конец месяца, так что у Златы было время обставить дом отца, прежде чем покинуть его, перейдя в дом мужа. К тому же девушка решила стать совсем уж восточной женщиной: приобрести соответствующий гардероб и изучить обязанности жены.
   Как только Алимовы перебрались в свой новый дом, на пороге появился сухонький старичок в зеленом халате, представился муфтием Али аль-Муттанаби и сообщил, что его прислал Джибраил Бен-Нижад, дабы он стал наставником у новообращенной.
   Теперь дни Златы были полны разнообразными занятиями: во-первых, пять намазов в сутки, во-вторых, занятия с муфтием, в-третьих, обстановка дома. А вскоре ее навестила Хафиза, сопровождаемая евнухом, и рассказала, как теперь живет она и весь гарем.
   – После смерти господина воцарился хаос. – Поведала хатум, отпивая чай из пиалы и выбирая кусочек лукума.
   Вдова Ибрагима абсолютно не выглядела убитой горем, наряд ее был по-прежнему ярок, драгоценности многочисленны, а улыбка очаровательна. Подруги сидели в киоске свежеобставленного гаремлика дома Алимовых, где жила одна Злата, без всяких евнухов и рабынь. Как оказалось, жизнь в доме, разделенном на мужскую и женскую половину, мало отличалась от жизни в московском доме Петра Евгеньевича: там тоже женщины в основном ничего не делали или занимались мелким рукодельем, а их гостиная была помесью будуара и монастыря. Добавь в Москве евнухов и джарийе – и будет тот же самый гарем.
   – Солдаты обшарили весь дом, – продолжила рассказ Хафиза, – даже в гареме появлялись. Женщины едва не умерли от восторга. Кажется, некоторым солдатам не удалось избежать навязчиво предлагаемых ласк.
   Злата рассмеялась, представив, как тощего солдатика зажимает в темном углу какая-нибудь Сааддат.
   – Потом все посторонние покинули дом, я приказала повесить новые ворота взамен взорванных, заперла дом и выставила евнухов на стену. Вовремя, как оказалось. Мародеры пытались проникнуть в дом каждую ночь, как же, гарем остался без хозяина. Но теперь все уладилось. Я написала отцу, он скоро приедет. – Хафиза отщипнула виноградину и продолжила. – Надеюсь, я в положении…
   – А что, есть признаки?
   – Да, – ни капли не смущаясь кивнула Хафиза. – Как бы я хотела, чтобы родился сын! Тогда мне бы не пришлось возвращаться к отцу. Конечно, он примет меня, но вскоре опять отдаст замуж.
   – Не все мужчины такие, как Ибрагим, – покачала головой Злата.
   – Я знаю. Но не хочу больше рисковать. Ибрагим показался отцу достойным меня мужем, а что вышло? Я же не смогу познакомиться с мужчиной и полюбить его до брака… Не всем так везет, как тебе.
   – Ничего себе, везет, – рассмеялась Злата. – Похищение, гарем, безумный еретик Ибрагим, меня чуть не убили…
   – Но ты получила Амира. Я же имела Ибрагима, а теперь хочу, быть матерью, а не женой. Мой сын будет богат, я стану валиде…
   – Тебе лучше знать, где твое счастье, – согласилась Злата. – Но давай поговорим лучше о другом. Мне нужно полностью сменить гардероб. Все-все: одежду, обувь… Я хочу стать настоящей восточной женщиной.
   Хафиза обрадованно пожала подруге руку:
   – О! Как же мы развлечемся, выбирая все это… Я сейчас пошлю слугу за нужными мастерами, и нам доставят образцы прямо сюда!
   Остаток дня подруги посвятили самому любимому женскому занятию: покупкам и обновкам.

   Утром Злата проснулась до рассвета, совершила намаз и вышла в сад. Сегодня день ее свадьбы… Сегодня она войдет в дом Амира, как жена. В прошедшие со дня затмения недели они виделись редко и никогда наедине. Джибраил будто бы решил, что раз уж молодые люди начали отношения не совсем благопристойным образом, так пусть уж помолвка будет в самых строгих традициях. Ожидание стало уже просто невыносимым. Злата изнывала от какого-то томления, плохо спала и почти не ела.
   Амир же казался абсолютно спокойным, лишь иногда Злата ловила на себе его обжигающий взгляд. Значит, он тоже уже устал ждать. Амир говорил, что они могли бы просто принести клятву при двух свидетелях, но Джибраил был непреклонен: все должно быть как надо. Петр Евгеньевич полностью поддерживал будущего родственника, так что молодым влюбленным оставалось только смириться. Смирение давалось Злате с трудом, так что Амиру еще и пришлось уговаривать девушку не нервничать и просто ждать.
   – Смирение и терпение – главные женские добродетели, – напоминал он.
   – Ах, перестань, пожалуйста, – вздыхала Злата, но смирялась.
   И вот, наконец, ожидание кончилось. Через несколько часов, между асром и магрибом, муфтий прочитает проповедь, они произнесут никях [17 - Свадебный обряд в Исламе] при двух свидетелях, и Злата станет женой Амира.
   Проведя месяц в гареме, Злата вполне представляла себе, что произойдет в первую брачную ночь, но все равно немного нервничала. Как все будет? Тогда, в ночь затмения, они с Амиром едва не дошли до конца, но тогда это была какая-то лихорадочная страсть и страх перед смертью, страх, который они хотели подавить самым жизнеутверждающим актом – актом любви. Как все будет сейчас, в спокойной обстановке?
   Томимая каким-то странным возбуждением, Злата неприкаянно бродила по саду, вдыхала аромат цветов и думал ни о чем и обо всем.
   Скорей бы уже…

   Наконец, в сад вышла служанка и позвала молодую хозяйку одеваться.
   В последний раз, когда ее облачали в шикарный наряд, за этим должно было воспоследовать жертвоприношение – никак иначе этот богомерзкий акт назвать было нельзя. Но сегодня не нужно было думать о плохом, вспоминать Ибрагима. Его покарал Аллах, а у Златы сегодня свадьба.
   Хафиза помогала ей выбирать свадебный наряд, и так как бывшая хатум обладала безупречным вкусом, Злате не на что было пожаловаться. Наряд казался простым, но в этой простоте была своя прелесть. Белый, расшитый серебряными нитями и жемчугом, и жемчужное ожерелье в несколько рядов, и жемчужные серьги и браслеты. Злата будто светилась в этом наряде, чувствуя себя, наконец-то, так, как давно мечтала чувствовать.
   В качестве Завершающего штриха Злата накинула на голову широкое полупрозрачное покрывало – чадру.
   Вошел отец.
   – Доченька! Какая ты красавица!
   – Ох, папенька, кажется, я сейчас упаду в обморок! – Злата едва могла говорить, так стучало сердце.
   – Держись, девочка, ты всегда была храброй! Помнится твоя маменька, мир ее памяти, упала в обморок прямо у алтаря. Такой переполох случился! – Петр Евгеньевич улыбнулся воспоминаниям. – Потом весь свет считал, через сколько месяцев после свадьбы ты родилась.
   – Папенька! – шутливо удивилась Злата. – Какие фривольные речи!
   – Ах, Златочка! Как я любил твою маму! Ты очень на нее похожа.
   – Папа! – расчувствовалась Злата. – Как же вы там без меня, в Москве-то…
   – Ничего, доченька, ничего. Я буду часто приезжать, каждую зиму. – Пообещал Петр Евгеньевич.
   – И Аню привозите.
   – Чтобы и ее какой восточный принц умыкнул? – пошутил Алимов.
   – Ну, умыкнул меня не принц, допустим, а бандит, а принц спас, – уточнила Злата.
   – Такие приключения не для Аннушки, это ты смелая, а она… – покачал головой Петр Евгеньевич.
   – Впрочем, счастье и за печкой найдет, говорят. – Вспомнила народную русскую присказку Злата.
   – И среди евнухов в гареме, – подшутил отец.
   Злата и сама не заметила, как напряжение отпустило, и в ее сердце угнездился покой и счастье.
   Отец посадил Злату в закрытый портшез, сам устроился в другом, и крепкие слуги понесли их по улицам к мечети Омейядов.

Глава 29

   Послеполуденная молитва уже завершилась, поэтому в мечети почти никого не было. Злата, сопровождаемая отцом, вошла под каменные своды, хранящие прохладу. Здесь опять было удивительно тихо. Странно, но в центре шумного города – такой оазис покоя, всего несколько человек молились у гробницы Хуссейна.
   Злата и Петр Евгеньевич подошли к гробнице Иоанна Крестителя, Алимов истово перекрестился, а Злата мысленно пожелала мира духу пророка Яхьи – так мусульмане называли этого христианского святого.
   У южной стены, где был устроен михраб [18 - Ниша, указывающая на Мекку], рядом с минбаром [19 - Возвышение, с которого муфтий читает пятничную проповедь] стояли Амир и Джибраил. Злата, как зачарованная, пошла к жениху. Сегодня он был просто невероятно красив и умопомрачительно мужественен. В белоснежной рубахе, тоже расшитой мелким жемчугом, – догадался или Хафиза подсказала? – в темно-синей джеббе с изящнейшей вышивкой серебром, подпоясанной роскошным поясом, искрившимся бриллиантами… Но блес камней казался тусклым: ярче всего для Златы сияли глаза любимого.
   Амир улыбнулся девушке, и сердце ее замерло.
   Откуда-то из-за колонн вышел муфтий в белом парадном облачении, Бен-Нижады и Алимовы поклонились ему. Священнослужитель ответил на поклон и о чем-то спросил по-арабски у Джибраила, тот пустился в пространные объяснения.
   Амир подошел к Злате, встал рядом и незаметно пожал руку.
   – Как хорошо, что это, наконец, случится!
   – О! И ты тоже измучился ожиданием? – девушка не удержалась и хихикнула.
   – Я уже тысячу раз пожалел, что не согласился на немедленную свадьбу!
   Злата удовлетворенно вздохнула. Можно считать себя отомщенной.
   – Приступим, – провозгласил Джибраил. – Я буду говорить вам, что делать, – обратился он к Петру Евгеньевичу.
   – Хорошо, – кивнул Алимов.
   Пока муфтий читал проповедь, Злата обратила взор на купол и устремилась мыслями в прошлое.
   Могла ли она предполагать всего пару месяцев назад, что окажется здесь, в мечети Омейядов, рука об руку с Амиром? Что ее похитят, поместят в гарем, предназначат для мрачного ритуала жутких сектантов, что ее спасет любимый? Жизнь в последние месяцы просто кипела, события били ключом. Сможет ли она теперь жить обычной, день за днем, в покое и неге? Конечно, сможет. Ведь она любит и любима, Восток еще не скоро потеряет очарование новизны (если вообще потеряет), у нее будет много детей, есть подруга Хафиза, отец будет приезжать в гости каждый год. А главное, у нее есть Амир.
   Муфтий закончил проповедь и обратился к присутствующим:
   – Кто просит эту женщину для этого мужчины?
   – Я, – отозвался Джибраил.
   – Кто отдает эту женщину этому мужчине?
   – Я отдаю – ответил Петр Евгеньевич.
   – Есть ли согласие между женихом и невестой?
   – Да, – хором сказали Амир и Злата.
   – Выделен ли махр [20 - Подарки для невесты (в виде денег или ценностей). В случае смерти мужа или развода махр становится средством существования женщины] для этой женщины?
   – Да, – провозгласил Джибраил.
   – Нет ли препятствий или запретов для этого союза?
   – Нет, – по очереди ответили все присутствующие.
   – Тогда произнесите же никях!
   – Я, Амир Бен-Нижад, беру Злату Алимову в жены.
   – Я, Петр Алимов, отдаю Злату в жены Амиру Бен-Нижаду.
   – Я, Джибраил Бен-Нижад, свидетельствую клятву.
   – Я, Петр Алимов, свидетельствую клятву.
   – Да будет так! – провозгласил Муфтий. – Баракаллаху лакума ва барака «аляйкума ва джама'а байнакума фи хайр!
   Да благословит вас Аллах, и да ниспошлет Он вам Свои благословения, и да соединит Он вас во благе.
   Свершилось. Она – его жена.

   Гаремлик в доме Бен-Нижадов выглядел несколько запущенным: драгоценная, но какая-то потускневшая мебель, немного заброшенный сад – и полное безлюдье.
   – Здесь давно не было хозяйки, – немного извиняющимся тоном проговорил Амир, вводя Злату в павильон хатум. – Это комнаты моей матери. Я плохо помню ее, но это место позволяет мне чувствовать, что она была.
   – Но ведь я не хатум, ведь хозяин дома Джибраил, – возразила Злата. – Может, мне занять другой павильон?
   – Нет, отец сам так пожелал, – покачал головой Амир.
   – Слушаю и повинуюсь, – пропела Злата цитату из сказок «Тысяча и одной ночи».
   Амир рассмеялся.
   – Здесь очень красиво, – заметила Злата. – Совсем не так, как у Ибрагима, гореть ему в Аду.
   – Хорошо, что отец не слышит, как ты сравниваешь его с Бен-Фаридом, – усмехнулся Амир.
   – О, я не хотела, – испугалась Злата. – Просто… Я думала, что у всех восточных мужчин есть гаремы.
   – Гаремы есть у всех, – рассмеялся Амир. – То есть, женские половины дома, гаремлик. Но у большинства мужчин там живет максимум четыре жены, да бедные родственницы.
   Злата облегченно вздохнула и принялась за дальнейшее обследование помещений павильона хатум. За одной из дверей оказалась спальня, освещенная ярким светом изящных электрических светильников.
   – Ого! – поразилась Злата. – Джибраил – поклонник технического прогресса!
   Амир гордо улыбнулся.
   – Это я захотел сделать и сделал. Для тебя. Я мечтал увидеть тебя обнаженную, в ярком свете, чтобы не упустить ни одной детали, ни одного мгновения… Я так долго мечтал о тебе!
   – Ох, милый! – Злата повернулась к Амиру и бросилась ему на шею. – Я тоже!
   Он обнял ее, подхватил на руки и понес на постель.
   С этого момента Злата перестала принадлежать себе, забыла обо всем и полностью отдалась на волю чувств. Губы, уже однажды опьянившие ее в ту ночь перед затмением, снова повергли ее в водоворот неведомых прежде ощущений, мягко подталкивая все ближе и ближе к той черте, после которой хочется шагнуть с обрыва и упасть в пучину наслаждения. Все трепетало в ней в предчувствии неведомого блаженства, которому ничто теперь не могло помешать, которое должно соединить их, скрепить их клятвы, упоение охватило ее с такой силой, что она испугалась, что опять потеряет сознание.
   Прерывисто дыша, она то откидывалась назад, пытаясь ускользнуть от его ласк, которые открывали ей все новые и новые истоки наслаждения, то прижималась к его груди, и каждый раз, словно вынырнув из глубин всепоглощающей и затягивающей истомы, она видела его черные глаза, тонула в них и отдавалась на волю его ласк, его губ все более смело и раскованно.
   – Ты создана для любви, – шептал он ей на ухо.
   Она словно узнавала свое тело заново, и была потрясена той неведомой силой, которая жила не столько вне ее тела, подчиняясь ласкам мужа, сколько в ней самой, и толкала к вершинам страсти.
   Она почти не заметила, как он раздел ее и уложил на прохладные шелковые простыни. С неутомимым терпением он снова и снова ласкал ее, покрывал поцелуями все тело, от припухших губ до пальчиков на ногах, и с каждым разом она становилась все отзывчивее, все горячее в ответных ласках.
   Она то шептала его имя, то выкрикивала его во весь голос, но, когда возбуждение, с которым она уже не могла, да и не хотела справляться, достигло самого пика, ее внезапно охватила слабость.
   Ее не возмутила мгновение боли, так как она душой и телом подчинилась мужу, отдалась ему полностью, без остатка. Потом боль растаяла, как снег, смытый весенним дождем, и осталось только чистое наслаждение, экстаз, разделенный на двоих.

   Амир уже уснул, а Злата лежала, положив голову ему на плечо, слушала его ровное дыхание и думала, как много она нашла в загадочном и древнем Дамаске: Бога, любовь и мужа.

Крест и полумесяц Кэтрин Полански