Неонилла Самухина
Операция «КЛОНдайк»

   Автор выражает благодарность
   своему другу и советчику
   Дмитрию Сергеевичу Кирюничеву,
   к сожалению, уже покинувшему нас,
   а также другим своим консультантам:
   Владимиру Гилю,
   Татьяне Комаровой,
   Владимиру Никулину,
   Ольге Шамкович,
   Сергею Чухонцеву,
   Сергею Михайлову,
   Сергею Бурылову,
   Виктории Михайловой,
   Вячеславу Малыгину,
   Константину Новикову,
   Александру Кашину,
   Жанне Сидоровой,
   Сергею Голенскому,
   Леониду Шпектру,
   Константину Вураки,
   Геннадию Трушкину,
   Сергею Давитая,
   Виктору Блюменфельду,
   Святославу Буянову,
   Анне Всемирновой,
   Ольге Докаленко,
   Светлане Син,
   Михаилу Окуню,
   Владимиру Зюзько,
   Андрею Неклюдову,
   Игорю Яковлеву
   за помощь при написании этого романа

   Посвящаю Анатолию –
   мужу и другу

Пролог

   Санкт-Петербург, 1998 год

   – Дорогая, возможно, ты и права, я негодяй! – устав спорить, согласился Леонид и, чуть отстранив трубку, попытался потереть опухшее за время этой телефонной разборки ухо.
   Из трубки полилось довольное журчание торжествующего голоса.
   – Но моя мама меня все равно любит! Даже таким… – Приведя этот, на его взгляд, самый убедительный аргумент, он попытался оставить за собой последнее слово.
   Женский голос в трубке на секунду замер, а потом негодующе сообщил, что она-то – не его мама и терпеть его эгоизм не намерена…
   Леонид отодвинул трубку подальше от уха. Рассказ о его эгоизме обыкновенно занимал не менее сорока минут подробного повествования, но не в его правилах было обрывать собеседника. Это было бы невежливо… К тому же именно он явился причиной досады этой словообильной женщины. Приходилось терпеть и, уныло уставившись в потемневшее окно, слушать далекий возмущающийся голос.
   «А погоды стоят мерзопакостные…» – констатировал он неоспоримый факт, вслушиваясь в крупчатый шорох бьющегося о стекло сухого, колючего снега, который горстями швырял в окно порывистый ветер. В этот момент ко всем этим звукам прибавился еще один – кто-то позвонил в дверь.
   «Интересно, кого это принесло в такую погоду?» – удивился Леонид.
   – Лёня, Лёня! – раздался из прихожей голос его матери Серафимы Васильевны. – К тебе пришли!
   – Кто там, мама? – прикрыв телефонную трубку рукой, спросил он.
   Не получив ответа и почувствовав возникшее напряжение за спиной, Леонид повернулся к двери.
   Со странным выражением лица в дверном проеме появилась Серафима Васильевна и, привалившись плечом к косяку, ошеломленно посмотрела на сына.
   – Мама, что случилось? – встревоженно спросил он. – Кто там пришел?
   – До тэбе прийшов мий внук, – дрогнувшим голосом ответила Серафима Васильевна, в минуты волнения всегда переходившая на родной украинский язык.
   – Кто-о? – оторопело спросил Леонид и, забыв о всякой вежливости, положил надоевшую телефонную трубку на рычаг.
   Протиснувшись мимо застывшей в дверях матери, он выглянул в коридор.
   У порога в заметенной снегом одежде стоял высокий подросток лет четырнадцати. На полу у его ног громоздился рюкзак, с которого стекали капельки от быстро таявшего снега, образовывая на любимом мамином половичке темное неровное пятно.
   Парнишка стащил с головы большую меховую шапку и, встряхнув черными волнистыми волосами, произнес сиплым простуженным голосом:
   – Здравствуйте… Меня зовут Лёня, – и, помолчав, добавил: – Я ваш сын. – На последних словах он вдруг начал оседать на пол.
   Леонид едва успел подбежать и подхватить его.
   – Бидна дитына! Треба скынуты одежу, вона ж вся мокра! – торопливо опускаясь на колени рядом с ними, воскликнула Серафима Васильевна и начала быстро расстегивать пуговицы на промокшем пальто мальчика.
   Осторожно сняв с непонятно откуда взявшегося сына верхнюю одежду и обувь, Леонид поднял его на руки и отнес в комнату. Положив мальчика на диван и прикрыв его теплым пледом, он тронул рукой его пылающий лоб и, повернувшись к матери, спросил:
   – Ну что, будем вызывать «скорую»?
   – Та ни, не трэба! Я зараз збигаю за Скорой Машей, – возразила Серафима Васильевна и выскочила из комнаты.
   Этажом выше жила Мария Ивановна – врач «скорой помощи», лечившая Леонида с раннего детства. Он помнил ее совсем молоденькой, когда она впервые приехала к ним в дом по вызову. Ему тогда было года четыре. Он лежал в постели с тяжелой ангиной, ничего не соображая от температуры. Увидев чудо в белом халате и шапочке, он спросил маму: «Это кто? Ангел ?» Мама рассмеялась и ответила: «Нет, сынку, это "скорая"», а «чудо в белом» протянуло ему руку и представилось: «Маша!» Два ответа слились в его воспаленном мозгу воедино, и получилась «Скорая Маша». Поскольку Леонид в детстве часто болел, Скорая Маша неоднократно приезжала к нему на помощь. А через десять лет судьба свела их вместе еще и в одном доме, куда и они, и Машина семья въехали после капитального ремонта. В этом доме они дружно прожили уже более двадцати пяти лет, а имечко Скорая Маша так и приклеилось к Марии Ивановне, впрочем, она и не возражала.
   Леонид повернулся к лежащему мальчику и осторожно присел на краешек дивана рядом с ним. Лёня зашевелился, с его запекшихся губ сорвался слабый стон. Через минуту он открыл затуманенные глаза и попытался встать.
   Леонид склонился над ним, удерживая:
   – Лежи, лежи! У тебя страшенная температура, – и попытался пошутить: – Хоть чайник на тебе кипяти!
   – Значит, почаевничаем, – в тон ему со слабой улыбкой ответил мальчик, но потом устало прикрыл глаза и замолчал.
   Лихорадочный румянец и его учащенное дыхание говорили, как минимум, о сильной простуде.
   В ожидании прихода мамы с Марией Ивановной Леонид сидел рядом с мальчиком, вглядываясь в его лицо.
   «Сын, говоришь… Но откуда?» – недоумевал он.
   Да, были в его жизни женщины, с которыми он поддерживал отношения разной степени легкости, но не до такой же степени, чтобы проворонить свое отцовство. Что-то здесь было не так… Наверняка мальчик ошибся адресом. Однако в душе Леонид уже ощущал какое-то смутное беспокойство – там, у дверей, в лице парнишки промелькнуло что-то до боли знакомое, но он не успел уловить, что именно.
   В этот момент длинные, как у девочки, черные ресницы Лёни дрогнули и поднялись. Устремив на Леонида взгляд своих больших темных глаз, мальчик молчал и как будто чего-то ждал. И тогда Леонид узнал этот взгляд с характерным, чуть насмешливым прищуром… Вот так же смотрела на него когда-то и она …
   В изумлении Леонид медленно поднялся с дивана, не отрывая взгляда от лица мальчика.
   «Господи, неужели?!.. Нет! Не может быть!.. Значит, она жива!» – рефреном бились в голове потрясенного Леонида обрывки мыслей. Крохотные ростки радости несмело взломали спекшуюся корку застарелой боли, почти пятнадцать лет назад заточившей его чувства в непробиваемый кокон. И тут же нахлынуло ощущение вины: зря он тогда поверил, сдался, опустил руки, не довел дело до конца! Она жива, и у него есть сын!
   «Сын! Бог ты мой…»
   Сердце со сладко-щемящей болью забилось в груди, в голове словно застучали молоточки, и осознание пронеслось ознобом по телу, замерев непроглатываемым комом где-то в горле. Услужливая память мгновенно завертела калейдоскоп прошлого, возвращая его в то время, о котором он запретил себе и вспоминать, и думать.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НАЧАЛО

Глава первая

   1983 год

   Вскочив в уже отходящий поезд, он добрался до своего купе и, открыв дверь, поздоровался с попутчиками – стариком и хмурой, явно чем-то расстроенной девушкой.
   Бросив чемодан на багажную полку, он сел перевести дух после беготни и крайне тяжелого дня и только хотел закрыть глаза, как его что-то остановило.
   «Да… я такого еще не видел!» – изумился он, разглядывая странную родинку на правом колене соседки по купе.
   Он часто встречал разные метки на теле любивших его женщин – от трогательных мушек над капризной губой до уродливых пятен, разливавшихся в самых неожиданных местах женского тела. Но чтобы на коленке, да еще ровно посередине, и такой… волнующей формы – словно маленький глаз подсматривает за вами – не приходилось!
   «Это явное приобретение в моей коллекции достопримечательностей женского тела…» – подумал он, сонно уставившись на колени соседки.
   Хозяйка «коленного глазка» почувствовала его исследования и раздраженно качнула ногой в розовом чулке, отчего «глазок» как бы подмигнул ему с ее колена.
   – И долго вы собираетесь медитировать на мои ноги? – спросила девушка, нахмурив брови.
   – Я бухгалтер, – почему-то сразу сознался он.
   – Не вижу никакой связи, – поморщилась она.
   – Ну, как же, связь есть, и еще какая… – начал он и вдруг почувствовал, как безмерная усталость заклеивает ему глаза, тело обессиленно стекает на бок, а лицо погружается в тощую вагонную подушку…

   Проснулся он в темноте. Колеса мерно постукивали на стыках, редкие фонари пробегавших мимо полустанков высвечивали на мгновение купе. Тело, получившее долгожданный отдых, наслаждалось покоем и неподвижностью. С верхней полки доносилось заливистое похрапывание старичка.
   «Вот черт! Как неудобно получилось, – расстроился Леонид. – Завалился, соня, а деду наверх пришлось лезть. Противница медитаций, видно, не уступила ему место. А где же она, кстати?»
   И тут он чуть не подпрыгнул от неожиданности – на прежнем месте, в неизменившейся позе сидела его соседка. Пробегавшие за окном огни высветили ее сведенное какой-то душевной болью лицо и глаза, обреченно глядящие перед собой.
   – У вас что-нибудь случилось? – спросил он, спуская ноги с постели и пытаясь нащупать свои туфли, видимо кем-то заболтиво снятые, когда он уснул.
   Девушка перевела на него взгляд, но ничего не ответила, словно не услышав вопроса.
   – Как вас зовут? – попытался он снова привлечь ее внимание и тут же рассердился на себя: «Да уж, нашел время для знакомства! Ты еще про хорошую погоду вверни, – мол, давно не было такой ясной и теплой ночи!»
   Девушка продолжала молчать.
   «Может, у нее имя какое-нибудь неинтересное, ей не хочется его называть и она придумывает себе псевдоним», – пытался он объяснить ее молчание.
   – Есения, – негромко сказала она.
   «Вот это надумала!» – ошалел он.
   – А отчество, случайно, не Сергеевна ли? – попробовал он пошутить.
   – Нет.
   – А как?
   – Вообще нет.
   – Не понял…
   – Нет у меня отчества вообще, – едва слышно произнесла девушка.
   – Ну, такого не бывает, отчество хоть какое-то, а все равно должно быть! Не почкованием же вас размножили…
   – Вы почти угадали. – Девушка вдруг подалась вперед и, с силой сжав свои руки и встряхивая ими в такт словам, произнесла: – Я действительно не имею отчества, потому что я… не… родилась!
   Леонид инстинктивно потянул на себя одеяло и попытался незаметно отодвинуться к стенке: «Эге-е… Леонид Ярославович, как тебе повезло… Только тебе могло так повезти… В кои-то веки собрался в санаторий съездить, а попал в дурдом! А девушку-то как жалко – такая хорошенькая, к тому же с такой родинкой, и на тебе – сумасшедшая! Что ж делать-то?.. Говорят, с ними вроде спорить нельзя, нужно во всем соглашаться».
   Заметив его телодвижения, девушка нервно рассмеялась.
   Пытаясь разрядить ситуацию, он засуетился, стал предлагать ей угоститься пирожками, которые мама испекла ему в дорогу.
   – Вы думаете, у меня что-то с головой? – тихо спросила она. – Нет-нет, я совершенно нормальная, хотя нет… Если считать нормальным родившегося человека, то я, конечно, не нормальная. – В ее голосе послышались слезы, и она закрыла лицо руками.
   Леонид напрягся: «Все – уже заговаривается, сейчас у нее наступит какая-нибудь агрессивная фаза, чем-нибудь как звезда-а-анет – и сдачи ведь не дашь! У-у, как я вовремя проснулся – вид-то у нее был, словно она меня уже в жертву принесла и жалеет… Родился – не родился, умер – не умер… хотя нет, если уж умер, так умер совсем!»
   «Нужно проветриться!» – решил он, вставая.
   Выйдя в коридор, он постоял, выставив разгоряченное лицо в окно, и ощутил, как поезд, рассекая темный воздух, привычно катит по намеченному маршруту. Небо над головой знакомо мерцало мириадами звезд, и как-то не верилось, что сзади, в купе, едет человек, у которого, что называется, не все дома…
   Когда он тихо открыл дверь в купе, Есения лежала, укрывшись до подбородка одеялом, но не спала. Ее глаза, устремленные куда-то в пространство, выделялись на белом лице темными глубокими провалами. На щеках поблескивала влага, девушка явно плакала.
   Его охватила острая жалость: «Господи, ну что же это с ней?!»
   Он сел рядом на постель и, положив одну руку на плечо Есении, а другой вытирая ей слезы, принялся ее утешать:
   – Ну не надо плакать, ну что случилось, ну перестаньте!
   Она высвободила руки из-под одеяла и, схватив его за запястье, судорожно прижала его руку к себе. В ладонь, оказавшуюся плотно прижатой к ее груди, упругость которой не скрывало тонкое одеяло, сразу же стал биться нервный ритм ее сердца.
   Глядя Леониду прямо в глаза, она тихо заговорила:
   – Я не сумасшедшая, но я действительно не родилась… в привычном смысле этого слова. Меня искусственно вывели в лаборатории. Я – «девочка из пробирки». Слышали, наверное, об искусственном оплодотворении, клонировании и тому подобных экспериментах? Я ничего не знала до сегодняшнего дня, росла в семье врачей, считала их своими родителями. А вот сегодня я узнала правду… – Приподнявшись, она вытащила из-под подушки пухлый конверт и протянула его Леониду.
   Тот, неохотно оторвав руку от ее груди, привстал и зажег в изголовье тусклый ночник. В его бледном свете он увидел, что в конверте были какие-то листы с фотографиями, явно откуда-то вырванные. Присмотревшись, он понял, что они были, скорее всего, изъяты из какого-то научного отчета о развитии некоего биологического организма… Здесь были фотографии, напоминавшие увеличенные изображения клеток из учебника биологии, пробирок, заполненных какой-то жидкостью, и с десяток снимков, похожих на рентгеновские, на которых был изображен скрючившийся человеческий зародыш.
   Постаравшись не показать виду, что ему неприятно смотреть на все это, он добрался до фото, где было запечатлено новорожденное дитя на руках у женщины, удивительно похожей на Есению – просто одно лицо.
   Девушка, внимательно и даже с некоторым страхом наблюдавшая за Леонидом, сказала:
   – Вот это я обнаружила сегодня утром на рабочем столе моего отца под медицинскими журналами, когда ждала его возвращения от начальства. Отца… – Она горько усмехнулась. – К этому еще и пояснение было приложено – вся история создания и дальнейшего существования «экземпляра ECН-8», то есть меня, вплоть до нынешнего года.
   – Но как это могло быть? – недоверчиво спросил Леонид, продолжая рассматривать фотографии. – Это же какая-то запредельная технология… Когда вы… э-э… родились?
   – Как указано в моем свидетельстве о рождении, да и в этих документах, – в одна тысяча девятьсот шестьдесят третьем году. Но я уже ни в чем не уверена.
   – Да уж действительно не верится, чтобы в те годы такое было возможно! Наша страна тогда только-только восстанавливалась после войны, а на подобные эксперименты наверняка нужны были огромные средства.
   – Средства… – Есения грустно вздохнула. – Вы забыли, что наши ученые разработали ядерное оружие тоже после войны и человека в космос отправили тоже отнюдь не вчера. Как видите, средств у них на это хватило, и я не думаю, что это стоило дешевле, чем проведение евгенических опытов.
   – И неужели вы ни разу ничего за все это время не заподозрили? – спросил Леонид. – Ведь вы должны были находиться под серьезным надзором, – сами понимаете, что я имею в виду… Да и… всякие исследования, осмотры…
   – Да нет, насколько я себя помню, я жила, как все обычные дети, – покачала головой Есения. – Кроме того, мои… родители были врачами, и они сами меня осматривали и лечили, если я заболевала. Боже мой, ведь я для них всю жизнь была лишь научным материалом, не человеком, а только опытом, клоном – удавшейся копией моей мамы, вернее, прототипа, не являющегося моей матерью в полном смысле. Но я-то всегда считала себя ее дочерью. – И Есения снова заплакала.
   Леонид смотрел на нее и не верил, что эта живая, теплая девушка с такой соблазнительной фигуркой могла быть «выведена» искусственно. Его ладонь еще помнила волнующее биение ее сердца, и все это никак не вязалось со стеклянным холодом медицины.
   – Есть хочешь? – заботливо спросил он, бесповоротно переходя на «ты».
   Она недоуменно посмотрела на него:
   – Что вы сказали?
   – Давай поедим, – предложил он, – у меня пирожки есть. Моя мама говорит, что при неприятностях всегда нужно есть, и утверждает, что многие революционеры чахли от чахотки потому, что много нервничали и мало ели.
   – Странно, что вы до сих пор не растолстели при таком подходе! – грустно улыбнулась она, скользнув взглядом по его животу.
   – А я не революционер и никогда не нервничаю, – отшутился Леонид и подобрал живот, показывая, что у него кроме живота есть еще и пресс.
   Она опять улыбнулась, и у него промелькнула мысль, что если она откликается на шутку, то ему удалось как-то отвлечь ее от того шока, в который она, видимо, была погружена целый день. Лично он в данный момент не хотел анализировать ситуацию, в которую она попала. Леонид гнал прочь мысли об ее происхождении, считая, что на это еще будет время, а пока ее потрясение было столь велико, что могло привести к непредсказуемым последствиям. Ведь недаром же она все это ему выложила. Ясно же: девушка нуждалась в психологической поддержке, а ему ей пока нечего было сказать. Просто так что-нибудь брякнуть – еще хуже будет. Лучше переключиться на что-нибудь другое.
   «Та-ак… Есть она не хочет, а что же она хочет?..» Тут он поймал себя на мысли, что постепенно начинает сбиваться в свое любимое русло, ведь ему обычно хотелось либо есть, либо спать, либо… спать … Он вспомнил, как одна мудрая женщина сказала: «Переспать – это не значит спать очень долго…» «Как она права! – подумал он и тут же внутренне усмехнулся: – Да-а… Я, похоже, приближаюсь к опасной черте… Но, черт возьми, ведь это может помочь вывести ее из мучительных переживаний, хотя бы на время, ведь наслаждение – это лучшее лекарство от всех бед».
   «Ты бухгалтер, Леонид Ярославович, ишь разложил дебет с кредитом, да ты ее просто хочешь, а не из милосердия, и нечего прикрываться высшими гуманными целями», – попытался урезонить его совестливый внутренний голос, которому он тут же возразил: «А может, я исследователь? Наверное, немногие могли бы сказать, что они занимались любовью с нерожденным человеком…»
   Пока он пытался поприличнее обосновать свои отнюдь не приличные мысли, Есения, утомленная пережитым за день, уснула. Ему ничего не оставалось, как лечь на свое место.
   Небо за окном уже начало терять свою густоту и быстро бледнело. Рождался новый день, в течение которого Леонид должен был доехать до Юрмалы, оформиться в санатории и приступить к активному отдыху.
   Устроившись после института в одно солидное учреждение бухгалтером, он уже два года не был в отпуске. Ежедневное корпение над расчетами и бумагами, иногда разбавляемое поездками в банк и выволочками не в меру гневливого управляющего (который, впрочем, ценил «золотые мозги» молодого финансиста), – вот тот образ жизни, к которому он уже притерпелся. Правда, после работы, когда, закрыв контору и сдав ключи охраннику, он шел по вечерним улицам, в нем начинало оживать совершенно естественное человеческое стремление к общению. И тогда он отправлялся либо в гости, либо в кино, либо в театр, либо на худой конец в пивную. Его «культурные походы» частенько приносили ему довольно приятные знакомства, которые, впрочем, не были долговременными.
   «Трудно долго общаться с человеком, который целыми днями только и делает, что считает!» – так сказала ему одна его знакомая. Интересная штучка была, между прочим, социолог, поэтому она без труда его проанализировала, синтезировала, конкретизировала и обобщила. По ее словам, его любимая сказка – про теленка, который всех считал. И не женат Леонид потому, что с девушками общается краткосрочно и постоянно меняет их для увеличения количества на своем счету. И когда он с ними развлекается в постели, то тоже считает количество… В общем, заела его окончательно. Кстати, насчет сказки… У него сразу же было возражение: ему всегда более импонировал господин Крот из «Дюймовочки», которому было что считать, чем какой-то нищий теленок, который просто не знал, куда девать время. На что его подруга-социологиня съязвила: «Ах, какой же ты начитанный!» Короче говоря, поскольку Леонид не любил общаться с девушками, которые относились к нему с пренебрежением и подозревали невесть в чем, – она стала девятнадцатой. Правда, осадок у него все же остался, так как теперь при споре с очередной подругой – «чья очередь мыть посуду?» – он уже с опаской пускал в ход свою любимую, придуманную еще в детстве считалку:

     Вот живот вам, вот и рот,
     Обожающий компот,
     А кому пить неохота –
     Мой стакан из-под компота!

   Кстати, Леонид обожал компот, мясо и пирожки. Впрочем, он, вообще, обожал поесть, а потому любимой фразой, поднимающей настроение в любых обстоятельствах, была фраза, которую произносила его мама, тридцать лет прожившая в России, но так и не забывшая родной украинский язык: «Сынку! Ходимо вечеряты! Компот з м'ясом вже ждуть!»
   На этом вкусном воспоминании он и уснул.

Глава вторая

   Вокзал встретил их скрежетом, покрикиванием редких носильщиков и долговязыми фигурами прохожих. Несмотря на ясное теплое утро, в голове у Леонида было довольно туманно – ему так и не удалось выспаться. Только он уснул, как их дедуля решил, что уже пора вставать, и, видимо, решил вспомнить молодость. Поэтому он, по-молодецки крякнув, лихо спрыгнул со своей полки прямо… на живот Леониду, что вызвало у того спросонья вопль ужаса.
   От его крика проснулась Есения. Ее лицо после сна было, как ни странно, свежим и безмятежным.
   Догадавшись, в чем дело, она с сочувствием оглядела Леонида и спросила:
   – Вы живы?
   – По-моему, не совсем, – постанывая, ответил тот и, встав, поплелся умываться, хотя до прибытия было еще два часа.
   И вот теперь, очумевший от недосыпа и жесткого «массажа» живота, он стоял с Есенией на перроне города Риги. Леониду нужно было купить билет на пригородный поезд, который доставил бы его в Юрмалу, а Есении… и только тут до него дошло, что он ни разу не спросил ее, куда она направляется.
   – Ну что, пошли? – предложил он, поднимая со своим чемоданом и легкую спортивную сумку Есении.
   – Куда это? – удивленно вскинула на него глаза Есения.
   Его это тоже чрезвычайно интересовало, и он спросил:
   – А ты что, собираешься здесь сидеть или тебя кто-то должен встречать?
   – Да нет, никто встречать меня не должен, я просто собиралась погулять по городу.
   «Теперь все ясно, – сообразил он, – она купила билет в первый пришедший ей в голову город, только чтобы уехать побыстрее из дома. Представляю, что сейчас творится с ее нареченными родителями: они, наверное, понять не могут – куда и почему она исчезла. Хотя, я думаю, по распотрошенному отчету они уже догадались о причине ее ухода».
   – Если ты собиралась просто гулять, то прогулка тебе обеспечена! – твердо сказал Леонид и ринулся к пригородным кассам.
   Догнав Леонида, Есения возмущенно стала вырывать у него свою сумку:
   – Я не собираюсь гулять с вами. Какой вы самоуверенный! Хотя бы меня спросили!
   – Ничего я не самоуверенный, а даже очень застенчивый, – не согласился тот. – Ты же приехала сюда погулять, так проводи меня до Юрмалы, ведь я здесь ни черта не знаю, а вдруг я заблужусь и уеду не в ту сторону?! Ничего себе благодарность за то, что я таскаю тут твою сумку… и…
   – Ага-ага, и за пирожки. Не врите, не врите, по тому, как вы целенаправленно неслись к этим кассам, ясно, что вы тут не в первый раз. И только не надо мне врать, что вы не только бухгалтер, но еще и знаменитый сыщик, пограничник или на худой конец их собака!
   – Я – собака?! – возопил Леонид, бросая ее сумку.
   – Осторожнее! Вы что – с ума сошли?! – возмутилась она.
   «И правда, чего это я раскипятился? – удивился он. – А-а, так я же голодный, как… как собака!»
   – Идем завтракать! – почти приказал он. – А там разберемся!
   – О Господи! Помяни царя Давида и всю кротость его! – возведя глаза к небу, патетически произнесла Есения и… согласилась.
   Они плотно закусили в вокзальном ресторане манной кашей с лужицей растекшегося масла.
   Завтрак проходил молча. Леонид чувствовал себя, как на дипломатическом обеде или, по крайней мере, думал, что так на нем себя чувствуют. Вокруг говорили не по-русски тихо и даже вообще не по-русски.
   Стараясь держать спину ровно, чего Леонид терпеть не мог за едой (хотя мама всегда настаивала), он элегантно сдирал ложечкой по краям манную кашу и каким-то «голубым» движением отправлял ее в рот.
   Есения, взглянув на Леонида, отвела глаза, но, не выдержав, прыснула в тарелку:
   – О Боже! Прекратите паясничать, господин бухгалтер, вы мне мешаете есть!
   – Не поминайте имя Гошпода нашего вшуе, – с полным ртом каши изрек Леонид, чтобы она догадалась, что бухгалтеры тоже знакомы со Священным Писанием.
   Замершая сначала, Есения начала громко хохотать, привлекая укоризненные взгляды соседей.
   Потом, вытерев слезы, она сказала:
   – Пожалуй, я провожу вас до Юрмалы, а то как бы вы в монастырь не подались!
   «А что, я против женских монастырей ничего не имею», – хотел сознаться Леонид, но решил, что подобное признание будет преждевременным. К тому же там мясо дают только по каким-то праздникам, а вот насчет компота – вообще не ясно. Кажется, там все запивают кагором… Не-ет… Эдак и спиться недолго!
   После завтрака они купили билеты до станции Дубулты и сели в электричку.
   Есения хотела оставить свою сумку в камере хранения на вокзале, но Леонид настоял, чтобы они ее взяли с собой – мало ли как все сложится… У него к тому времени уже созрел план… Оправдывая себя тем, что он, как настоящий мужчина, не может оставить девушку одну в трудной ситуации, и быстро прикинув размеры своей наличности, Леонид решил, что купит Есении курсовку и снимет ей комнату где-нибудь поблизости от санатория. Тогда она будет под его присмотром, а это уже немало! Но главное заключалось в том, что ему очень не хотелось с ней расставаться: было в этой девушке что-то притягательное…
   Леонид грыз яблоко из припасов, заботливо собранных мамой в дорогу, и украдкой наблюдал за своей попутчицей, отрешенно смотревшей в окно, за которым пробегал прибалтийский пейзаж.
   – Дубулты! – неожиданно рявкнул на весь вагон до сих пор молчавший динамик.
   Леонид, закусив недоеденное яблоко, схватил вещи и, подталкивая ими Есению, бросился к выходу.
   Едва они успели выскочить на платформу, двери с треском захлопнулись, и электричка умчалась дальше. И только умолк ее грохот, как на них снизошла удивительная тишина, подчеркнутая звонкими птичьими голосами и шумом крон огромных деревьев, обступивших насыпь. Теплый, напоенный сосновым ароматом воздух как бы раздался, принимая их. Огромное пронзительно-голубое небо распахнулось над ними во всю ширь. Леонид притянул Есению к себе. «Какая огромная тишина!» – хотел сказать он, но чуть не поперхнулся.
   – Может, вы все-таки вытащите яблоко изо рта? – предложила Есения, отодвигаясь от него, и он понял, что же ему так мешало.
   Но уже ничто не могло вывести его из блаженного состояния, в какое он погружался, впитывая окружающую красоту. Все здесь сулило прекрасный отдых.
   Леонид зашвырнул огрызок коварного плода далеко в кусты, сгреб вещи и, взяв Есению под руку, скомандовал:

     Вперед – к шоколадному морю!
     К игривой звенящей волне,
     К томящему страстному зною,
     Тоскующему по мне!

   Они спустились с перрона и по указателю, притулившемуся у забора, отправились в сторону санатория и моря.
   Санаторий они нашли без труда. Маленькие деревянные домики были разбросаны среди сосен в художественном беспорядке. По заасфальтированной дорожке они добрались до административного корпуса.
   Есения присела на скамейку у входа, решив подождать на солнышке, пока Леонид будет оформляться.
   Тощая сонная дежурная долго оформляла документы Леонида и в конце продала на его фамилию курсовку для Есении, которую Леонид почему-то назвал своей племянницей. Заодно ему пришлось поведать мудреную историю о похищении ее документов.
   Еще не зная, как это преподнести Есении, но уже в превеселом настроении, забрав с собой ключи от своей комнаты, ворох талонов и еще каких-то бумаг, Леонид пошел к выходу, но, вспомнив, что забыл спросить о том, где можно снять жилье для Есении, вернулся.
   Задремавшая было дежурная тут же проснулась и, предложив остановиться у своего деда, написала адрес, сказав, что это совсем недалеко от санатория.
   – Хотя именно это и может не понравиться вашей племяннице, – хитро взглянув на Леонида, заметила она.
   – Ну что вы! У нас с племянницей чудные отношения, и я не собираюсь мешать ей развлекаться, если вы именно это имели в виду. Скорее, наоборот: я ей в этом буду активно помогать.
   Та недоверчиво улыбнулась. Поблагодарив ее за адрес, Леонид вышел на крыльцо.
   Есения сидела с закрытыми глазами, подняв лицо к солнцу. Ее туфли лежали под скамейкой, а ноги были вытянуты и упирались в край клумбы с маргаритками. Юбка была приподнята чуть выше колен, и взгляду открывалось соблазнительное зрелище.
   Леонид тихонько присел на скамейку рядом с ней, любуясь ее расслабленной позой и тем, как ее тело все целиком отдавалось солнцу. «Глазок» на ее колене устремил свой «взгляд» в сияющее лазурью небо. Сквозь капрон, обтягивающий стройные ноги Есении, нежно голубели вены.
   «Реки синие вен…» – всплыла в памяти знакомая мелодия.
   Есения почувствовала его взгляд. Повернув голову, она приоткрыла глаза и какое-то время молча и как-то таинственно всматривалась в Леонида.
   «О чем это она думает?»
   Леонид начал ерзать по скамейке, поправил галстук… воротничок… вытащил из кармана платок и вытер враз вспотевший лоб. В ее взгляде было что-то настолько манящее и загадочное, что у него перехватило дыхание.
   Он протянул к ней руку:
   – Есения…
   Загадочность из ее взгляда моментально испарилась, а глаза приобрели жесткое выражение.
   – Вас там беленой не накормили? – отстраняясь от него, спросила она.
   Леонид перевел дух и, признав свою несдержанность, встал и отрапортовал по-военному:
   – Белены не ел, это солнечный удар. Осознал, каюсь, больше этого не повторится! – «…в ближайшие два часа», – добавил он про себя, а вслух предложил: – Пойдем, отнесем вещи в мои апартаменты и – на море!
   Она с сомнением взглянула на него, но потом взяла свою сумку и пошла рядом.

   Домик, в котором должен был жить Леонид, спрятался в глубине территории, утопая в зелени. Они поднялись на крыльцо и вошли в коридор, из которого отходило несколько дверей – в ванную, туалет и четыре жилые комнаты. Дверь Леонида оказалась третьей.
   Пока он возился с ключом, дверь в соседнюю комнату распахнулась, и их взору предстал огромный мужчина лет пятидесяти пяти, в широченных семейных трусах до колен и с утюгом в руке.
   Увидев их, он потешно ойкнул и захлопнул дверь. Через секунду он появился вновь, уже без утюга и в импровизированной тоге из покрывала.
   – Я вижу, нашего полку прибыло! – прогрохотал он, протягивая Леониду руку. – Очень рад, меня зовут Кузьма Григо́рович, я из Харькова.
   Рука Леонида, которую он самонадеянно не считал маленькой, утонула в ладони гиганта и захрустела от его пожатия.
   – А вас как звать-величать, соседи? – продолжая сжимать то, что осталось от руки Леонида, любопытствовал Кузьма Григорович.
   – Леонид Ярославович, – простонал тот, вырываясь. – А это… – тут Леонид замялся, но решил играть до конца, – моя племянница, Есения, можно просто Сенечка, мы ее так дома называем – по-семейному.
   У Есении округлились глаза, она уже было потянулась за своей сумкой, но Кузьма Григорович впал в такой восторг, что, забыв о своем экстравагантном наряде а-ля древние греки, налетел на нее, заставив вжаться в стену:
   – Это ж надо! Имя какое у тебя, дочка, – Енисея! Что-то широкое, природное, вольное, от могучей реки – все тебе в жизни должно быть под силу!
   – Не Енисея, а Есения, – поправил его Леонид, а сам заторопился открывать дверь: нужно было срочно объясниться с Есенией, вон какие взгляды бросает! Не дай бог сейчас развернется и уйдет! Хорошо, что Кузьма Григорович весь коридор перегородил.
   – Все равно, что-то природное, родное! – продолжал восторженно грохотать Кузьма Григорович, совсем их оглушив.
   «Теперь у него ассоциации с сеном, наверное», – подумал Леонид и, не удержавшись, хмыкнул.
   Замо́к поддался, Леонид толкнул дверь и втащил их вещи в комнату. В это время Кузьма Григорович вдруг замолчал и потянул носом – откуда-то пахло паленым.
   – Ох ёжики-ужата! Утюг! – взмахнув руками, возопил он, покрывало упало, и он, путаясь в нем, ринулся к себе в комнату.
   Леонид, схватив за руку Есению, втащил ее в комнату.
   Закрыв за собой дверь и привалившись к ней спиной на случай, если Есения попытается уйти, Леонид произнес:
   – Вот здесь я буду жить и лечиться. Хорошая комнатка, правда? Присаживайся! – И, отделившись от двери, он стал подталкивать Есению к креслу.
   Она нехотя села и обвела взглядом комнату.
   – Действительно, очень мило, – согласилась она. – Жить здесь, наверное, будет хорошо, а лечиться – еще лучше. Кстати, а от чего вы собираетесь лечиться? Уж не от недостатка ли аппетита, дорогой дядюшка?
   – О, я серьезно болен… – трагическим голосом произнес Леонид. – Но не будем о грустном! А вот час обеда близок, и я приглашаю тебя со мной отобедать – я все устроил!
   – И когда это вы все успели, дядюшка? – упорно подвигала Леонида Есения к объяснению его посягательств на родственные связи с ней.
   – О, к чему эти церемонии, можешь называть меня просто – Лёней, – пытался увильнуть он от ответа. – Предлагаю план: я сейчас быстро раскидываю вещи, потом обедаем, а дальше – идем гулять к морю, нет – сначала в гости к одному замечательному деду!
   Его несло, он ведь понятия не имел, какой там дед у дежурной, предложившей снять у него комнату.
   – Вы удивительный человек, Леонид! – произнесла Есения. – Не кажется ли вам, что я уже проводила вас до места? Заблудиться вы не заблудитесь, по крайней мере по дороге в столовую уж точно. А мне пора! – Она встала и протянула ему руку: – Спасибо за веселые минутки.
   Почувствовав в своей руке ее теплые тонкие пальцы и увидев совсем рядом ее лицо и глаза, опять таинственно мерцающие, он понял, что не может ее вот так отпустить. Если она уйдет, он ее больше никогда не увидит. У него так часто бывало. Но от одной мысли, что это может случиться и сейчас, у него внезапно свело болью грудь.
   Видимо, все это отразилось на его лице, так как Есения вдруг испуганно схватила его за руку:
   – Леонид, что случилось? Вы так побледнели!
   – Не уезжай, – севшим голосом попросил он. – Мне будет плохо. Я не хочу, чтобы ты уезжала. – И почти шепотом высказал поразившую его самого мысль: – Я не смогу теперь без тебя!
   Есения изумленно посмотрела на него, потом смутилась и, покраснев, тихо сказала:
   – Вы с ума сошли! Разве можно так?! Я вам не верю! Вы все преувеличиваете, но зачем?
   Леонид, понимая, что может все потерять, но не в силах более сдерживаться, обнял ее за плечи и, крепко прижав к себе, как в горячке, зашептал ей на ухо:
   – Не уезжай, не уезжай, не уезжай… Я не смогу, не смогу, не смогу без тебя… – и краем сознания понимал, что то, что он говорит, для него действительно очень серьезно. Впервые в его жизни… – Я все устрою, я уже купил тебе курсовку, снимем комнату, ты сможешь отдохнуть. Мы будем купаться, загорать, гулять… Я буду исполнять все твои желания… А потом… потом мы поедем вместе домой, моя мама будет тебе рада…
   Есения подняла к нему пылающее лицо:
   – Нет, вы определенно сошли с ума!
   – Сошел! – горячо подтвердил Леонид. – И еще больше сойду, если ты уедешь! Да жить просто перестану!
   – Прекратите! Вы меня едва знаете, а уже жизни собрались лишаться! Жили же вы как-то до меня, – смеясь, попыталась вырваться из его объятий Есения.
   – Жил?! – почти возмутился таким кощунственным предположением Леонид, но потом согласился: – Может быть, и жил… Но плохо!
   – А теперь вдруг хорошо зажили? – саркастически спросила Есения и, не выдержав, снова рассмеялась.
   – Да, потому что сердцем почувствовал, что ты – моя половинка, – не обращая внимания на ее смех, ответил Леонид. – Ну что ты теряешь? Отдохнешь, наберешься сил. Я прошу тебя, останься! – Леонид умоляюще смотрел на девушку.
   – Ну хорошо-хорошо, – смилостивилась наконец Есения.
   У него от восторга сердце чуть не выскочило, он уже было потянулся, чтобы поцеловать Есению, но она уперлась ему руками в грудь и строго сказала:
   – Я останусь, но не наседайте на меня так сразу, я должна прийти в себя. Обещаете?
   – Обещаю! – воскликнул Леонид и уже хотел выпустить ее из своих объятий, однако, уловив на своем лице ее теплое дыхание, не мог заставить себя развести руки. В нем боролись дикое желание ее поцеловать и данное обещание «не наседать так сразу».
   Леонид сжал зубы и, закрыв глаза, застонал, выпуская наконец Есению из рук. В этот момент раздался стук в дверь, и Есения отскочила от Леонида.
   В дверь просунулось широкое лицо Кузьмы Григоровича.
   – Соседи, на обед идем? – спросил он и удивленно уставился на них. – У вас тут что – разборки? На голодный желудок… да вы что?!
   Есения рассмеялась и, повернувшись в Леониду, лукаво заметила:
   – Дядюшка, я пропала – вы, кажется, нашли себе единомышленника!
   – Не ехидничай! На голодный желудок это вредно!
   Так, подтрунивая друг над другом, они пошли в столовую, куда со всех сторон уже стекался народ, среди которого мелькали молодые лица, но в основном здесь были пожилые люди. Леонид еще раз в душе порадовался, что ему удалось уговорить Есению остаться с ним.
   Покормили их на удивление вкусным обедом. Кузьма Григорович грохотал на всю столовую комплименты поварам и как-то красиво, со вкусом уплетал все, что ему предлагали. И вообще, он производил впечатление человека, умеющего наслаждаться малым и восхищаться обыденным.
   – А у вас жена есть? – поинтересовался у него Леонид.
   – А как же?! – изумился тот. – Без жены нельзя! Все есть – и жена, и трое сынов, и пятеро внучат. Все живем в одном доме, только на разных этажах. Мы с Марией живем на первом. А чего лазить по лестнице туда-сюда? Да и вес мой… – Он добродушно похлопал себя по могучему животу.
   – А кем вы работаете? – спросила Есения.
   Кузьма Григорович перестал жевать, задумался и протянул:
   – Та я-ак бы это… Не к столу будет сказано: тружусь на ниве удовлетворения естественных человеческих потребностей… Можно сказать, работаю, помогая голодающим…
   – Это кем же? – не поняла Есения.
   – Неужели поваром? – предположил Леонид.
   Есения насмешливо посмотрела на него и опять повернулась к Кузьме Григоровичу:
   – Ну а все-таки?..
   – Ни, не поваром, хотя готовлю я хорошо. Мы с Марией частенько стряпаем удвох: вона – борщок, а я – что-нибудь з мяса. Другой раз такие котлеты заверну, что не токо пальчики, а и локти оближешь!
   Хотя Леонид слушал его с большим интересом, Есении показалось, что Кузьма Григорович уклоняется от темы, поэтому она продолжала допрашивать Кузьму Григоровича:
   – И как же вы этим голодающим помогаете?
   – Я их лечу…
   – Так вы врач!.. – воскликнула Есения и помрачнела.
   – Ну да, конечно, – с облегчением кивнул Кузьма Григорович и принялся сосредоточенно доедать второе.
   Леонид ничего не понимал: что за странные пациенты у Кузьмы Григоровича – какие-то голодающие! Может, жертвы диеты? Тогда точно больные – нормальный человек на диете сидеть не будет! В Леониде заговорил типичный Телец, обожающий вкусно поесть и не признающий голодовок и всяких там диет… Да, но Кузьма Григорович сказал, что он трудится «на ниве удовлетворения естественных человеческих потребностей», а с каких это пор голод стал естественной человеческой потребностью?! Голодному жрать хочется, его кормить нужно, а не лечить. А может, они уже есть не могут? Непроходимость вдруг какая-нибудь, желудок барахлит или там какой ливер не в порядке…
   Леониду от этих размышлений аж не по себе стало. Он торопливо отхлебнул компота и с облегчением почувствовал, как тот заструился прохладой по привычному здоровому руслу.
   Обед заканчивали в полном молчании. Есения уткнулась в свою тарелку. Видимо, опять задумалась о вчерашнем открытии. Кузьма Григорович сосредоточенно доедал, тоже не поднимая глаз. Потом, отставив пустые тарелки, спросил:
   – Ну что, пойдемте домой, теперь неплохо бы соснуть часочек.
   – Да нет, нам еще нужно посмотреть комнату для Есении, – отказался Леонид. – Мы пойдем в поселок.
   – Ну ладно, а я пошел на боковую – люблю отдохнуть после обеда! – опять весело сказал Кузьма Григорович и уже на выходе пробасил в сторону кухни: – Спасибо, хозяюшки, ублажили!
   Леонид с Есенией следом за ним вышли из столовой и не спеша отправились по аллее в поселок – посмотреть комнату для Есении.

Глава третья

   Улицу, указанную в записке, они нашли сразу, но дом искали долго. Он, как потом оказалось, стоял в глубине сада, а на заборе номера не было.
   Наконец какая-то проходившая мимо старушка, спросив их, кого они ищут, озадачилась, а потом хмыкнула:
   – А-а, так вам, наверное, Охмнетыч нужен… – и махнула рукой вправо.
   – Ахметыч? – удивился Леонид и глянул еще раз на бумажку с адресом, там было написано: «Несмеянов Прохор Дмитриевич» – вроде совершенно русское имя-отчество…
   Прочитав вслух, он вопросительно посмотрел на старушку.
   – Ну, я и говорю: Охмнетыч нужен… – сказала она. – Идите вон туда, аккурат в калитку упретесь.
   Они поблагодарили ее и пошли по указанной дорожке, удивляясь странному прозвищу деда.
   Забор, вдоль которого они шли, зарос кустами, и им не сразу удалось найти калитку. Толкнув ее, они попали в «лесосад» – все вокруг было какое-то дикое, запущенное. По едва приметной тропинке они начали пробираться между кустов и вдруг обнаружили прямо перед собой двухэтажный деревянный домишко.
   На крылечке сидел совершенно рыжий дед с всклокоченными, дыбом стоящими волосами. Его «прическа» соответствовала окружающей обстановке.
   Дед гладил примостившегося у него сбоку большого, тоже рыжего полосатого кота и приговаривал:
   – Ох мне эти коты, все-то им спокойно не сидится! Нет бы в саду прибраться, травку пощипать. Так нет – все по кошечкам шастают! Вот и дошастался… Сиди теперь да раны зализывай! Вон как тебя твои кореша изорвали из-за этой беленькой Мисюси. И чего ты в ней нашел?.. Ох мне эта Мисюся…
   И тут рыжие заметили их. Кот перестал вылизываться и уставился на пришельцев желтым немигающим взглядом. Дед перестал гладить кота и тоже уставился на них.
   – Здравствуйте, – поздоровались Леонид с Есенией в один голос.
   – Вот оно что… – сказал дед и заерзал, собираясь встать, потом, видно, передумал и остался сидеть. – Ну, идите сюда, чего стоять-то? Ох мне эта молодежь…
   – Мы насчет комнаты… Нас прислала к вам ваша внучка, – подходя к деду, сказал Леонид.
   – Ага… – сказал дед и, придвинув к себе ближе все еще рассматривающего их кота, предложил: – Садитесь!
   Они сели на теплые деревянные ступеньки.
   – Вот так и живем… – непонятно к чему заметил дед. – Ох мне эта жисть…
   Есения смущенно привстала:
   – Если вы не можете сдать комнату…
   – Да при чем тут комната, вон их там штук пять сзади! Я про жисть говорю… Комната! Подумаешь! Ох мне эти… Чай будем пить! – неожиданно закончил дед свои вздохи, которые, наверное, и послужили причиной его странного прозвища, и лихо вскочил на ноги. – Будет вам и комната, будет вам и стол! – Дед хохотнул и убежал в дом.
   Леониду стало не по себе. Чудной дед какой-то, ненормальный. Леонид подумал, что Есению оставлять с ним нельзя.
   – Может, пойдем? – нерешительно предложил он.
   – Вы торопитесь? – спросила Есения и тут же съязвила: – А как же чай? Неужели откажетесь?
   Это было уж слишком! Леонид обиженно насупился.
   Они молча сидели на крыльце, Есения задумчиво разглядывала заросший сад.
   Рыжий кот, которому, видимо, надоело на них смотреть, принялся опять зализывать свои боевые раны. Но через несколько минут он остановился и уставился на руку Есении, которая машинально теребила поясок от платья. Кот встал, медленно потянулся, потом подошел к Есении и стал деловито ловить лапой конец пояска. Есения рассмеялась и погладила рыжего по спине. Тот зажмурил глаза, постоял, выгнув спину дугой, млея от удовольствия, потом нагло забрался к Есении на колени и заурчал.
   Леониду захотелось добавить к его драным ушам еще пару-тройку шрамов на другом месте. Но тут из темных сеней выглянул дед:
   – Ну и что вы там сидите? Проходите в дом, смотрите! Во, аж стихами заговорил! Ох мне!
   Есения взглянула на Леонида:
   – Пойдем посмотрим?
   Она встала и пошла вслед за дедом в темные сени, Леонид нехотя поплелся за ней.
   Войдя в большую комнату, они пораженно остановились: густой, тягучий запах свисавших с потолка трав нахлынул на них и поглотил.
   Несмотря на тусклый свет из окошка, комната выглядела светлой и уютной. Вдоль ее стен были расставлены какие-то фигуры, вырезанные из коряг и корешков, а посреди комнаты стояли большой, из золотистого дерева стол, на котором пыхтел самовар, и длинная скамья, покрытая домотканой дорожкой.
   – Прошу к нашему шалашу! – подмигнув, пригласил их дед к столу и засуетился.
   Они сели на скамью. Дед Охмнетыч споро расставил на столе глиняные чашки, выставил большую миску с медом, достал увесистую ковригу хлеба, сбегал в соседнюю комнату и притащил немаленькую миску с маслом и здоровенный горшок с молоком…
   – Ой, не надо, не надо, не беспокойтесь, мы только что пообедали… – начала было Есения, но, взглянув на Леонида, осеклась.
   Дед положительно начинал нравиться Леониду: «Понимает, как к людям подходить надо… Ох, а стол-то какой вырисовывается, мать честная!»
   Дед носился как заведенный, возвращаясь из разных углов с какой-нибудь снедью. Вскоре в густой травный запах ворвался аромат свежепросоленных огурчиков, благоухание квашеной капусты и копченого бока. И в довершение ко всему этому пиршеству, центральное место на столе, уставленном мисками и плошками с различной снедью, заняло блюдо с дымящейся вареной картошкой, рассыпчатой, посыпанной жареным луком и укропом.
   – Начнем! – радостно потирая руки, сказал дед, присаживаясь к столу.
   «А как же!» – мысленно согласился с ним Леонид.
   – Ах да… Самое-то главное! Ох мне этот скляроз… – опять вскочил дед, куда-то сбегал и приволок в одной руке бутыль с вином, а в другой – жбанчик пива.
   «Ох мне…» – по-дедовски охнул Леонид про себя.
   – Вам, барышня, наливочки, – наполняя стопку Есении темно-красным напитком, сказал дед. – А мы с вами, батюшка, пивком побалуемся, пивко-то собственного произведения, да… Варфоломей Игнатьич, проходи, и тебе плесну…
   Леонид оглянулся – никого не видно, с кем дед разговаривает?
   И тут рыжий кот важно подходит к столу, забирается на лавку рядом с хозяином и, оглядывая стол, начинает довольно урчать.
   – Варфоломей Игнатьич, с гостями тебя! – поднимая большую кружку с пенящимся пивом, торжественно произносит хозяин и выпивает ее до дна.
   И началось…
//-- *** --//
   – Кузьма Григорович, ну извини, что так поздно пристаю… давай выпьем, у меня коньячок есть… С собой привез, армянский, питерского разлива… ха-ха…
   …
   – Почему не хочешь, ты тоже на диете?..
   …
   – Как почему тоже? Ты же говорил, что лечишь народ от голодухи, ну тех, кто голодает? А кстати, что ты хотел этим сказать? Я что-то ничего не понял…
   …
   – Что? Ну ладно, ладно, не хочешь, не говори… Лучше наливай… О, хорошо… Не, ну а все же, чего ты скрытничаешь?..
   …
   – Что?.. Чего боишься?.. Кто будет к тебе бегать?..
   …
   – Какие пациенты? Ты что, собираешься и здесь их откармливать?..
   …
   – А-а, ну извини, я не понял… А что же ты тогда с ними делаешь?..
   …
   – Как понять – редкая профессия?..
   …
   – Кто-кто?..
   …
   – Секса… секса… патолог?! Не, постой, а разве так бывает? Не, ну «секса» я еще понимаю, а «патолог» тут при чем?.. А, понял – ты занимаешься теми, кто помер от секса!.. Как же ты их лечишь – им же уже твой секс, что мертвому припарки… Ха-ха-ха… «Был до секса путь наш долог, но помог сексопатолог!» Не, это придумать надо – «патолог секса»!..
   …
   – Все, все… Ну, не сердись… Понимаю… Конечно, понимаю – сложная штука… По опыту знаю… Иногда так вымотаешься!.. На вот лучше – выпей…
   …
   – Григорович, извини за любопытство, а сильно тяжелая у тебя работа?.. Не, ну я в практическом смысле спрашиваю… А, одни разговоры… Жаль… А то я думал, может, тебе молодой здоровый ассистент нужен…
   …
   – Ну вот, сразу – набрался! Не, ну выпили… пивка…
   …
   – Ой, что было… Словами разве расскажешь? Это было… ну просто: ой! А дед-то! Как забацал нам на гитаре «Комаринского», струну в запале порвал! Есения тоже… Наливочка на щеках как заиграла! На меня посмотрит-посмотрит – да как зальется колокольчиком! А Варфоломей Игнатьич, у-у, вражина рыжая, все мурчит да об бедро ее нежное обтирается – знает, паразит, где приложиться. Пива с нами за компанию нализался – тарахтеть начал, как Т-34…
   …
   – Что значит «куда я смотрел»? На него и смотрел!..
   …
   – Так, а что я мог поделать? Он – животина, меньший брат наш, его обижать нехорошо…
   …
   – Почему добрый?.. Не, не со всеми…
   …
   – Да какой он ухажер, рванина рыжая!..
   …
   – Да не, Григорович, ты не понял – это ж кот…
   …
   – Да не такой кот, а кот – с полосками, рыжий… Так я так и говорю…
   …
   – Понятно, не пришли – не до ужина нам было… Да кому он нужен этот санаторский ужин, когда тут такой рай на столе и в душе… О, кстати, плесни-ка маленько… О-то-то…
   …
   – Пели… Помню, хорошо пели… громко… А Варфоломей Игнатьич-то, оказывается, подпевать умеет! Нет, хоть и вызывающе себя ведет, но мужик что надо. Мы тут его Мисюсю видели, приходила – ничего такая, беленькая. А Варфоломей Игнатьич с достоинством так, и не взглянет на окошко, где ее белая мордочка страдает за стеклом. Ну, конечно, зачем ему белобрысая Мисюся, когда тут чернокудрая Есения бока его драные своей ручкой оглаживает! У-у, гад… Налей-ка еще… Ага… Ну, давай… За них, родимых!
   …
   – Но пиво-то у деда ох и забористое! О, какое слово интересное и, главное, правильное – потому и забористое, что пьешь – и все: то к забору тянет, то под забор. Могучий русский язык… Без бутылки и не поймешь, а поймешь, так у-у-у…
   …
   – Как я добрался, как я добрался? Добрался! Шел-шел, шел-шел, полз, не – шел-шел и дошел… и все… И завтра еще пойду! Дед – мировой мужик, знает, что людям надо, а ты говоришь – удовлетворение естественных потребностей… Жрали бы твои доходяги нормально, не померли бы от секса!.. Ха-ха-ха… Ну ладно, не кипятись, твое здоровье, секса… патолог!
//-- *** --//
   Тот, кто знает, что такое тяжелое утро похмелья, поймет состояние Леонида…
   Он не помнил, как называют смесь коньяка и пива, то ли «северное сияние», то ли «адмиральский коктейль», но она была покруче традиционного «ерша». Все утро он чувствовал себя ужасно, в голове что-то гудело и взрывалось, как при артобстреле. Ему даже не помогло зелье, которое приволок Кузьма Григорович, прибежавший после завтрака, полный сочувствия и лекарского энтузиазма. Правда, при этом сосед изрядно веселился, вспоминая Леонида вчерашнего.
   Подробности Леонид помнил плохо, только ощущения – праздника и еще чего-то хорошего. Но за все надо платить, вот он и настал – час расплаты. Как сказал Кузьма Григорович, Есения к завтраку не пришла, видно, тоже плохо было, бедняжке. Ох и жалел ее Леонид! Потому что понимал и сочувствовал…
   «Зато ей сейчас наверняка не до воспоминаний о стеклянной прародине… У нее сейчас, наверное, как и у меня, перед глазами другая тара стоит… – думал Леонид. – Ой, тошнешеньки…»
   Кузьма Григорович утешал, что это пройдет, только потерпеть надо. Как будто Леонид сам этого не знал! Он в детстве так к зубному врачу ходил – представит, что через час все будет позади, и вроде веселее на душе, да вот только как час-то этот пережить!
   В открытое окно тянуло прохладой и свежестью. Нужно было вставать, умываться и идти к деду – отнести сумку Есении. Как-то она там?

   Утро выдалось теплое, солнечное.
   На воздухе Леониду стало легче. По дороге он пытался разгладить помятое лицо.
    «Днем, наверное, даже жарко будет. Вон и народ, уже загорелый, спешит на пляж», – подумал он и с отвращением посмотрел на свои бледные ноги, мохнато выглядывающие из штанин длинных шорт. Ему было так плохо, что не хотелось думать ни о пляже, ни, что удивительно, о еде. Он вспомнил картину вчерашнего дедовского стола и поспешно отогнал видение.
   Наконец Леонид добрался до знакомой улицы. Калитка была открыта, – видимо, он ее вчера впотьмах забыл закрыть.
   В саду было тихо. Леонид не спеша побрел к домику.
   Варфоломей Игнатьич сидел на крыльце и выполнял «водные процедуры». На нем не было заметно никаких следов их вчерашнего веселья, хотя к пивку он приложился тоже изрядно…
   Увидев Леонида, кот вскочил и с криками: «Мя-яу, мя-яу», побежал к нему навстречу.
   Леонид остановился, ему стало интересно, что тот будет делать. Варфоломей Игнатьич подбежал к нему и, подняв хвост трубой, весь выгибаясь, начал обтираться о его ноги. Шерстка у него оказалась очень мягкая, Леониду было щекотно.
   Он присел и погладил кота:
   – Ну, привет тебе, а где хозяин твой, дома?
   Посмотрев на него своими желтыми глазами, Варфоломей Игнатьич мяукнул и пошел, подняв хвост, к домику, оглядываясь на ходу.
   В доме царила тишина.
   – Прохор Дмитриевич! – позвал Леонид, остановившись на пороге комнаты, где у них вчера проходила «вечеринка».
   Со второго этажа раздался голос Есении:
   – Леонид Ярославович, доброе утро! Прохор Дмитриевич ушел по делам, скоро будет. Подождите, я к вам сейчас спущусь.
   И через несколько секунд Есения легко сбежала по скрипучей лесенке.
   «До чего же хорошенькая! Похоже, только на мне лица нет после вчерашнего», – расстроенно подумал Леонид.
   – Вы принесли мою сумку, вот спасибо! – воскликнула Есения. – А то мне и переодеться не во что.
   Подхватив сумку, Есения опять побежала наверх, крикнув на ходу, чтобы Леонид подождал – она быстро.
   Он сел на скамью. Через несколько минут Есения вернулась, одетая в легкое пестрое платьице, соблазнительно облегающее ее воздушную фигурку. Леонид наблюдал за ней с удовольствием, но через какую-то пелену отупляющей головной боли.
   – Вы завтракали? Нет? А меня Прохор Дмитриевич разбудил. – Тут Есения взбила волосы на голове, встала в позу и произнесла: – «Барышня! Вы вставать собираетесь? Вижу, не собираетесь, ох мне эти сони, всю-то красоту на свете проспят! Идите завтракать, а потом спите хоть до обеда!»
   Леонид рассмеялся – было очень похоже, но тут же схватился за голову.
   Есения обеспокоенно посмотрела на него:
   – Что это с вами, голова болит? Вы же вчера вроде только пиво и пили…
   Леонид заколебался, но потом решил сознаться:
   – Да мы вчера с Кузьмой Григоровичем еще коньячку немножко добавили…
   – А, все понятно… Так вы, кроме того что обжора, еще и пьяница!
   Леонид принялся возражать, но Есения улыбнулась:
   – Да ладно вам, я же шучу. Если честно, то и у меня немножко шумит в голове. А все равно вкусно было! Я наливки с детства обожаю. Была со мной одна история… Это когда я единственный раз в жизни напилась… Мне тогда годика три только исполнилось. Нас с мамой пригласили в гости, и я там познакомилась с мальчиком – чуть постарше меня, вот с ним-то мы под шумок и наклюкались вкусненького сладенького «компотика». Потом нас с мамой пришлось провожать, потому что я была совершенно невменяемой и жутко скандалила. Дядя этого мальчика нес меня на руках, а я показывала пальцем на что-нибудь и громко ругалась: «Этот дом – плохой дом! Этот дядя – плохой дядя!». А дядя мальчика со мной во всем соглашался и уворачивался от моей мамы, которая бегала вокруг него, сердилась и пыталась меня ущипнуть, чтобы я утихомирилась. Теперь этот мальчик стал режиссером, снимает фильмы… Больше мы с ним не пили, да и, вообще, жизнь нас как-то развела…
   Есения замолчала, задумавшись о чем-то.
   Леонид поспешил отвлечь ее, боясь, что она вспомнит о своей неприятной находке в кабинете отца и опять впадет в депрессию:
   – Может, на море пойдем?
   – А у меня купальника нет, – развела руками Есения.
   – Купим. Здесь наверняка есть какой-нибудь магазин, – успокоил ее Леонид. – Погода чудная, не сидеть же дома, когда море рядом!
   Послышались шаги, в комнату вошел дед Охмнетыч:
   – О, кого я вижу! Ярославич, как дела? Ну и вид у тебя! Поправить бы надо, счас я тебе холодненького принесу.
   Он убежал и через минуту принес ковшик с пивом. Потом подскочил к столу и поднял салфетку, под которой в миске лежали помидоры, огурцы и хлеб.
   Леонид отпил из ковшика и закусил хлебом с огурцом.
   – Спасибо! – сказал он. – А мы вот на море собрались.
   – Дело хорошее, только, Ярославич, скупнитесь, но на солнце не жарьтесь – совет ветерана… Хоть и не юга, но все же.
   Леонид кивнул, и они с Есенией вышли из дома. Дед с котом пошли проводить их до калитки.
   – Да, кстати, а где здесь галантерейный магазин? – спросила Есения. – Мне купальник купить надо.
   – Да по пути, не доходя до вашего санатория, сверните в первую улицу налево, там недалеко.
   – Спасибо! Ну ладно, мы пошли.
   – Давайте, а ждать-то вас когда?
   – Не знаем, как получится, – пожал плечами Леонид. – Хотим оглядеться для начала.
   Дед махнул рукой, и они пошли с Есенией искать магазин.
   Отойдя немного от дома, Леонид остановился – вспомнил, что самый главный вопрос, за которым они вчера приходили к деду, – не решили. Он попросил Есению подождать и побежал обратно.
   Дед, как обычно, сидел на крыльце со своим котом.
   – Ты чего вернулся? – удивился он. – Дороги не будет!
   – Да я же совсем забыл, Прохор Дмитриевич! Мы же не сговорились насчет цены за комнату и прочих условий… – объяснил Леонид.
   – Опять двадцать пять! Ну ты даешь, Ярославич, ты что, правда забыл?! Мы ж вчера все угомонили, теперь что – опять заново начинать? Ох мне эти квартиранты… – Дед укоризненно покачал головой.
   – Постойте, я что-то ничего не помню, разве мы уже уговаривались?
   – Ну да, я сказал, что не надо мне ваших денег – поможете по хозяйству: дровишек попиляем-порубим, картошку подкопаем, ну там, что на зиму засолим-заквасим, в саду яблоньки побелим… А ты ответил, что на свежем воздухе – это ты с удовольствием… Забыл? Еще про мамашу свою рассказывал, что она хорошо помидоры маринует, обещал позвонить ей и рецепт взять.
   У Леонида в голове что-то начало смутно мелькать, но, как он ни силился, вспомнить их разговор не мог. Но это уже не имело значения, и так все было ясно. Конечно, они старику помогут, Леонид считал себя мужиком крепким, да и Есении хозяйственная польза будет – она наверняка не занималась заготовкой на зиму. Так что ей это пригодится. «Да и мама любит хозяйственных девушек…» – добавил он про себя. Не отдавая себе отчета, Леонид уже думал о Есении как о будущем члене их маленькой семьи.
   – О'кей, Прохор Дмитриевич, договорились! Вот вернемся с моря и сразу начнем.
   – Да не, Ярославич, вы вначале в колею войдите, обживитесь недельку, жирку поднакопите. Я ж не помещик какой. Ребята вы хорошие, все сделаем. Ох мне эти торопыги!..
   – Ну ладно, тогда я пошел…
   – Отдыхай, Ярославич!

   Море было прохладным. Покрывшись гусиной кожей, они лежали мокрые на песке и обсыхали. Солнце, правда, пекло исправно.
   Есения в темных очках, которые они ей купили в магазине заодно с купальником, лежала на спине, подставляя себя солнечным лучам. Леонид старался на нее не смотреть. С того момента, когда она вышла из пляжной кабинки в купальнике, он понял, что погиб окончательно и безвозвратно…
   Нет, он, конечно, предполагал, что она хороша, но никак не ожидал, что настолько. Она его волновала, и это еще мягко сказано… Поэтому Леонид лежал на животе, уставившись в песок, по которому ползали какие-то букашки. Недавно был шторм – на прибрежном песке валялись лохмотья водорослей и мелкий мусор, вынесенный волнами на берег.
   Голова, вначале освеженная купанием, стала опять заволакиваться каким-то мерзким туманом. Леонида начало клонить в сон.
   Есения перевернулась на живот, сняла очки и, тронув руку Леонида, сказала:
   – Нам, наверное, не стоит в первый раз так долго быть на солнце. Пойдемте лучше в воду!
   Ее прикосновение опять всколыхнуло в Леониде уже начавшее было улегаться волнение… Придется еще полежать…
   Есения тем временем вскочила и стала со смехом тащить его за руку:
   – Поднимайтесь, поднимайтесь!
   «Да как тут еще поднимешься, когда уже и так в "приподнятом" настроении? Да еще и народу на пляже полно…» – с досадой подумал Леонид.
   Как можно серьезнее посмотрев на Есению, он отнял свою руку и строго сказал:
   – Иди! Я сейчас тебя догоню.
   Есения сделала большие глаза, потом развернулась и, с обиженно-гордым видом пошла к воде. Леонид на нее засмотрелся, а зря…
   «Ох ты черт, теперь она посинеет в воде, дожидаясь меня… Вот ситуация! Нет, надо будет посоветоваться с Кузьмой Григоровичем – что это за зависимость во мне такая – от красивого?..» – пытаясь отвлечься от соблазняющего зрелища, думал Леонид.
   Через пару минут он совладал с собой, вскочил и побежал к воде. Песок с него сыпался, как со старого рыцаря.
   Он хмыкнул, вспомнив, как однажды подслушал во дворе разговор соседа, спившегося историка, с его собутыльниками. Тот, непонятно в связи с чем, разъяснял им смысл слов «с него песок сыпется».
   – Вот вы говорите «с него песок сыпется», потому что он старый, что ли? Ни хрена к старости это выражение отношения не имеет, а знаете почему? Вот я вам сейчас расскажу. Помните, в старину мужчины носили такие штанишки – круглые, надутые панталончики, а ноги были обтянуты то ли колготками, то ли лосинами? Еще та мода! Ну так вот, эти старинные мужики, чтоб доказать, что они самые крутые и самые-самые, старались выпятить свои мужские достоинства… ну понятно какие… А для этого они в свои штанишки, умора просто, подкладывали мешочки с песком… Ну а там понятно… Тут тебе и психология, и физиология… Ясно же, что кто больше всех говорит и заботится о своих мужских достоинствах – у того с этим делом, значит, проблемы, – вот и размерчик этих мешочков напрямую зависел от величины проблем его носителя…
   Вспоминая сейчас об этом, Леонид подумал, что с этой патологической закономерностью и спец Григорович согласился бы – сосед, конечно, был прав. Потому что нормальному мужику, если он нормальный мужик, в голову не придет задумываться о величине своего мужского достоинства, он, скорее, о другом думает: как бы ему с этими мужским достоинством в ладу жить…
   По рассказу соседа-историка получалось, что ходил себе этот старинный мужик, ходил, потрясал своими достоинствами всё и вся, а время шло и, так сказать, стирало и крошило даже камень. Вот и начинали эти накладные «достоинства» – то ли от ветхости, то ли от трения, то ли еще от чего – по песчинке просачиваться. Ну и народ, конечно же, начал брезгливо насмешничать. Вот отсюда, оказывается, выражение и пошло. Так что ни к старости, ни к почечным больным с их песком оно отношения не имело.
   Леонид с разбегу влетел в воду. Вдалеке на волнах покачивалась черноволосая головка Есении. Он поплыл к ней мощным брассом. Плавать он любил и умел. В ранней юности ему очень нравилось покрасоваться перед томно лежащими на песке девицами. Сколько это принесло ему приятных знакомств…
   Леонид подплыл к Есении. Она лежала на спине, широко раскинув руки и ноги. Ее высокая грудь, туго объятая купальником, то показывалась из воды, то погружалась в набегавшую на нее волну. Красиво…
   Он поднырнул под Есению и обхватил ее за талию. Она испуганно взвизгнула и начала отбиваться. Потом, когда поняла, что это он, рассердилась:
   – Ах вы гадкий! Да я вас после этого знать не хочу, меня из-за вас чуть кондратий не хватил! – И она, насупившись, поплыла вдоль берега.
   Он пристроился с ней рядом:
   – Не волнуйся, я бы тебя Кондратию не отдал.
   – Да ну вас! – уже более миролюбиво отмахнулась от него Есения, бросая на него укоризненный взгляд. – Вы чего так долго? Я уже начала замерзать.
   – Еще бы! Разлеглась на волнах, а надо двигаться! А ну, кто скорее – вон до того буйка.
   И начался «заплыв века»… Есения пыхтела сбоку…
   «Так, нужно будет заняться, дышит неправильно, – заметил Леонид. – Но все равно молодец, руками работает вовсю, вот тебе и воздушная фигурка!»
   Конечно, Есения отстала, но Леонид не стал вырываться вперед, и к буйку они подплыли вместе.
   Обхватив буек руками, они покачивались на волне. Несколько раз Леонид вроде как ненароком прикасался бедром к бедру Есении, и как же ему это нравилось! Есения, понятно, заметила его якобы нечаянные касания, покраснела и стала всматриваться в морскую даль… А он вдруг размечтался – представил себе теплую ночь, море и себя с Есенией в нем вдвоем, и больше никого вокруг… Любовь в воде – непередаваемое ощущение!..
   В этот момент более крупная волна подняла и толкнула их друг к другу. Есения инстинктивно обхватила Леонида за шею, и он, еще не отошедший от своих мечтаний, крепко прижал ее к себе и поцеловал в мокрую щеку.
   Она как-то сникла и прошептала:
   – Вы же обещали…
   – Есения, я только… – прошептал Леонид и прижал ее к себе сильнее.
   «Как можно выпустить ее из рук, когда сама стихия вложила ее в мои объятия…» – подумал он, теряя голову.
   Губы ее были мягкими и солеными…
   Вырвавшись, Есения поплыла к берегу.
   Леонид не стал ее догонять – ему нужно было успокоиться.
   «Странное дело, – думал он, лежа на воде, – вроде уже давно не мальчик, а нахлынуло на меня что-то совсем юношеское, когда даже касание руки погружает в блаженство…»
   Он удивленно прислушивался к себе, чувствуя, как теплые волны нежности и возбуждения прокатываются по его сердцу. Ему хотелось петь и кричать: «Она пришла! Та, Которую Я Не Отдам Никому!».
   Когда Леонид выбрался на берег, Есении уже не было, – видимо, ушла домой к Охмнетычу. Но Леонид почему-то был спокоен. Одевшись, он не спеша пошел по берегу в сторону медкорпуса, решив показаться санаторскому врачу. Может, какие процедуры назначит…

   Врач предложил ему бывать побольше на свежем воздухе, купаться, загорать, заниматься спортом. Потом, полистав его курортную карту, решил добавить к этим общим рекомендациям радоновые ванны, душ Шарко и кислородный коктейль.
   Против первого и второго Леонид не возражал, а от коктейля наотрез отказался: глотать этот эфемерный коктейль, пахнущий шиповником, все равно что есть пену от шампуня.
   Врач-старичок посмотрел на него поверх очков и сказал:
   – Ну как знаете, батенька, заставлять я вас не буду.
   Леонид поблагодарил его за это и отправился к себе.

Глава четвертая

   Кузьма Григорович в большой белой панаме и тренировочных штанах сидел за столиком у их домика и увлеченно резался в шашки с дворником, убиравшим территорию санатория. На дворнике был синий халат, надетый на голое тело. Его грабли и метла стояли, прислоненные к столику.
   Кузьма Григорович выигрывал. Дворник вытирал синим рукавом потеющий лоб и тихо матерился, глядя, как его шашки одна за другой исчезают с доски.
   Увидев Леонида, они прекратили игру, а Кузьма загрохотал ему навстречу:
   – Леонид Ярославович, живой? А то я уже беспокоиться начал. Как головушка? – и повернувшись к дворнику, объяснил: – Товарищ вчера немного перебрал.
   – Бывает! – авторитетно заметил тот. – Надо бы помочь человеку, могу сходить.
   – Не-не-не! – запротестовал Леонид. – Никаких «сходить», я пить больше не буду!
   – Ну как знаете! Кузьма, спасибо за игру, мне пора работать. – И разочарованный дворник, прихватив свои орудия труда, пошел выскребать из углов притаившийся мусор.
   – А ты чего один, Лёня? Где твоя небога? [1 - Небога – племянница (укр.).] – спросил Кузьма Григорович.
   – Пошла домой. К обеду, наверное, придет, – ответил Леонид.
   Они сыграли с Кузьмой Григоровичем несколько партий в шахматы. Кузьма Григорович играл хорошо, и Леониду никак не удавалось его победить. Он досадовал на себя, но ругаться, как это недавно делал проигрывавший в шашки дворник, ему было неловко.
   Близилось время обеда.
   Кузьма Григорович пошел одеваться, Леонид тоже сменил шорты на летние брюки, а потом решил на минутку прилечь.
   Через полчаса Кузьма его разбудил:
   – Слушай, Леонид, мы останемся без обеда, давай вставай. Я все ждал, что ты сам проснешься, но ты что-то серьезно увлекся.
   Сон пошел Леониду на пользу. Он бодро вскочил, забежал в ванную сполоснуть лицо и через минуту уже стоял на крыльце.

   Есении за столиком не оказалось.
   «Вряд ли она уже пообедала, значит, тоже опаздывает», – решил Леонид. Аппетит у него сразу пропал, что бывало с ним крайне редко. Он весь извертелся, пытаясь увидеть за окном фигурку Есении.
   Кузьма, заметив его нетерпение, озадаченно поглядывал на него.
   – Слушай, Лёня, – отложив ложку, наконец сказал он, – ты так себе шею свернешь! Ну куда она денется, не маленькая же, успокойся и ешь, а то от тебя в глазах рябит, ажно укачало.
   – Да тут у нас небольшой инцидент вышел… – попытался ему объяснить Леонид, но продолжать передумал. Не мог же он ему сказать, что приложился к губам собственной племянницы и этим вызвал у нее отрицательную реакцию. Кузьма поймет девушку, а на Леонида будет смотреть как на прелюбодея-кровосмесителя. А рассказывать ему правду Леониду сейчас не хотелось – долго, да и ни к чему пока.
   Есения все не шла. Леонид начал глотать еду, уже не разбирая ее вкуса.
   – Кузьма Григорович, ты меня прости, но я что-то беспокоюсь, – сказал он, поднимаясь из-за стола. – Пойду к ней, узнаю, не случилось ли чего…

   Прохор Дмитриевич сидел на крыльце со своим неизменным спутником-котом, как будто их приковали к этому месту навеки.
   Увидев Леонида, он удивился:
   – Ярославич, а вы что – разминулись? Барышня твоя час назад прибежала, схватила сумку, сказала, что вы всем санаторием на экскурсию в город едете, и улетела. А тебя, значит, не взяли… Ох мне эти девы…
   Леонид обессиленно опустился рядом с дедом на крыльцо: «Вот идиот, самоуверенный кретин! Все! Она больше не вернется! Ну почему я ее не догнал, почему не остановил?!»
   – Э-э, паря, чё стряслось? – всполошился дед. – Ты чё это зеленеешь, а? Да вернутся они к вечеру, никуда не денутся. Есения твоя веселая была. Ну чё ты киснешь? Ох мне эти страдатели…
   Леонид поднял голову:
   – Веселая?
   – Ну да. Варфоломею Игнатьичу всю морду обцеловала, он теперь даже вылизываться не хочет.
   Леонид с ревностью посмотрел на кота, а тот (гад!) ему так доброжелательно в ответ сощурился…
   – Прохор Дмитриевич, где твои дрова?
   – Какие дрова? – не понял дед.
   – Да которые «попилять-порубить» надо. Чего откладывать! Мне сейчас что-нибудь «порубить» как раз по состоянию духа.
   – Ну как хочешь, Ярославич, да я говорил тебе – не к спеху это. Ну ладно, пошли, покажу.
   Дед потрусил за дом. Леонид пошел следом.
   Позади дома обнаружился сарайчик с навесом, под которым очень аккуратно был сложен не один кубометр бревен…
   – Вот это все перепилить?! – ахнул Леонид.
   – Да ты что! – захохотал дед. – Ты ж у меня тут дромадером станешь!
   – Прохор Дмитриевич! Не обзывайтесь!
   – Так ты сам думай, что говоришь! – продолжал веселиться дед. – Ты ж пилять это будешь до своей пенсии, а у меня по хозяйству еще и другие дела есть! – И, увидев вытянувшееся лицо Леонида, добавил: – Не боись, Ярославич, не заезжу, вернешься к мамаше в лучшем виде. Ох мне…
   Леонид подошел к штабелю бревен и озадаченно почесал в затылке: с какого конца к ним подступиться?
   Дед открыл сарай и чем-то там загремел в темноте, потом позвал Леонида:
   – Ярославич, иди-ка сюда, дам тебе инструмент.
   Леонид представил себе большую ржавую пилу, но, когда подошел к дверям сарая, поразился: дед пыхтя волок на животе новехонькую бензопилу «Дружба».
   – Вот! Обращаться умеешь? – поставив пилу на порог и отдуваясь, спросил дед. – Уже заправлена, хоть счас начинай пилять!
   Леонид осмотрел пилу и, поскольку в стройотряде ему приходилось такими работать, запустил ее без проблем. Пила истошно завизжала. Перепуганный Варфоломей Игнатьич с диким мявом взлетел на дерево и затаился там, раздувшись от ужаса. Леонид выключил пилу. Теперь нужно было приготовить рабочее место. Дед уже предусмотрительно подкатил два чурбана и притащил из-под навеса козлы.
   – Выбирай, как будем действовать, – сказал он.
   – Козлы пока не нужны, – заметил Леонид. – Буду пилить на чурбане. Переодеться бы вот только…
   – А, счас, счас, – засуетился дед и побежал в дом.
   Через несколько минут он вернулся со старой рубахой и штанами в руке.
   – На вот, надень, это сына моего, только рукава и штанины придется подвернуть – мой Ваня повыше тебя будет.
   «Да уж, повыше!» – хмыкнул про себя Леонид деликатности деда, прикладывая штаны к телу, – если бы он их надел, пояс пришлось бы застегивать на шее… А в боках хоть дырки для рук вырезай – готовый комбинезон получится. Славный сынишка у дедушки!.
   Леонид молча переоделся и закатал штанины – на ногах внизу получилось что-то вроде толстых бубликов.
   Дед, рассмеявшись, протянул ему веревку:
   – На вот, вставь вместо ремня, а то портки потеряешь!
   Это точно – Леонид мог эти штаны обернуть вокруг себя чуть ли не два раза. Взяв веревку, он продернул ее вместо ремня и завязал узлом на животе. Дед опять залился рассыпчатым смехом. Вид у Леонида был как у того бурлака на Волге. Рубаху он надевать не стал – жарко.
   Скатив несколько бревен на землю, Леонид поднял одно и положил его концом на чурбан. Дальше – дело техники.
   – Прохор Дмитриевич, печь-то большая? Вам как пилить – покороче или подлиннее?
   – Ярославич, пиляй блинчиками.
   – Это как – блинчиками? – не понял Леонид.
   Тут дед отмерил на бревне длину примерно с метр и попросил, чтобы Леонид из этого метра напилил штук десять «блинчиков», ну вроде как колбасы кружочками нарезал.
   – Так это ж ювелирная работа! – изумился Леонид.
   – А мне так топить удобне́е! – капризно заявил дед. – А какой блин чересчур толстый будет, так я его располовиню.
   «Нет, дед все-таки точно странный, – подумал, улыбаясь, Леонид. – Даже дрова у него какие-то ненормальные! Полешками ему, видите ли, топить неудобно! Всем на свете удобно, а ему не очень! Ну да ладно, хозяин – барин!»
   Завывая пилой, он принялся «печь» деду «блинчики». Сам дед Охмнетыч присел на другой чурбан, заложил ногу на ногу, подпер подбородок рукой и умиротворенно наблюдал, как из-под визжащей пилы опадают дрова его любимой формы…
   Скоро у Леонида под ногами все было завалено кругляками «деревянной колбасы», он выключил пилу и стал их собирать.
   – Где складывать-то будем? – спросил он, оглядываясь.
   Дед соскочил со своего чурбана и потрусил в сарай. Там, в дальнем темном углу, Леониду и пришлось выкладывать поленницу из этих чудных дров. Сарай скоро стал похож на гастроном, где вот так же на прилавке высятся пирамиды рыбных консервов. Леонид почти затосковал по обычной, привычной, нормальной поленнице.
   Вскоре он втянулся в работу и опять вернулся мыслями к Есении. Значит, она взяла сумку и уехала. Это плохой знак. Но, с другой стороны, дед говорит, что она была веселая, даже вон того рыжего обормота поцеловала. Леонид косо взглянул на кота, но, представив, как потом Есения всю дорогу отплевывалась от его рыжей шерсти, развеселился.
   – Ты чего смеешься, Ярославич? – с улыбкой спросил дед.
   – Да вот – работа радует, – ответил тот и отпилил очередной кругляк.
   Варфоломей Игнатьич, привыкший к визгу пилы, потихоньку сполз с дерева и уселся рядом с хозяином, уже с интересом наблюдая за действиями Леонида. Потом он настолько осмелел, что стал гоняться за кругляками, которые, падая на землю, откатывались в сторону. Работа спорилась.
   – Пойду пивка принесу, – сказал дед, – больно жарко сегодня.
   И он пошел в дом. Варфоломей Игнатьич побежал за ним. Вот уж точно – неразлучная пара!
   Леонид опять задумался: «Что же делать теперь, где искать Есению? А если она не вернется, разве в Питере я смогу ее найти?..» Ему почему-то стало себя очень жалко.
   Но тут вернулся дед с пивом:
   – На-ка, Ярославич, выпей, а то ты как бульдозер без остановки пашешь.
   Леонид отключил и устало поставил пилу на землю. Выпрямившись, он почувствовал, как заныли утомленные работой поясница и плечи.
   Присев на чурбан рядом с дедом, Леонид взял у него кружку с пивом.
   – Слушай, Ярославич, а может, баньку наладить? – спросил дед. – А то ты намаешься и завтрева помирать зачнешь.
   – Помирать нам рановато… Банька – это хорошо. А где она?
   – Да там, – дед махнул рукой куда-то в сторону, но за кустами ничего не было видно.
   Леонид подумал, что не лишним будет обойти весь участок деда – вдруг еще что-нибудь интересное обнаружится.
   – А огород с картошкой где?
   – А, это не здесь. Надо на поле идти, да тут недалече.
   В это время раздался женский голос:
   – Дедуля, ты дома? – Из-за угла показалась женщина, в которой Леонид узнал дежурную из санатория, оформлявшую его.
   – Вот те раз, ты уже человека припахал! – воскликнула она, останавливаясь и окидывая взглядом «наряд» Леонида. – Он же лечиться да отдохнуть приехал, а ты! И не стыдно тебе, дедуля! Что мы тебе – не помогли бы, что ли?
   – Цыц, Раиса! Ох мне эти пигалицы! Деда корить вздумала! Человек, может, жить без спорту не может – мышцу накачивает, а ты сразу – «припахал»! Квартиру он отрабатывает, за племяшку свою. Она-то в город на экскурсию укатила, да и не ей же дрова пилять!
   Раиса хитро посмотрела на Леонида:
   – А что же это ваша племянница вас с собой не взяла, вы же хотели активно помогать ей отдыхать?
   – Вот заноза! – возмутился дед. – Иди-ка лучше нам пополдничать собери, чем в чужие дела соваться! Варфоломей Игнатьич – проводи!
   Кот, давно отиравшийся у ног Раисы, взглянул на деда и, мяукнув, побежал к дому.
   – Вот человек, несмотря что кот! – ласково глядя вслед своему любимцу, воскликнул дед. – А на Раиску ты не обращай внимания, она любит побурчать да поехидничать. От нее и муж потому сбежал в прошлом годе. И мужик-то покладистый был, а и то не выдержал…
   Дед было загрустил, но потом, вспомнив о бане, опять повеселел:
   – Ладно, Ярославич, пойду огонек раздую да веники запарю, а ты работай, это полезно. Человек ты здоровый, красивый, тебе не помешает, и мне, старику, польза. Чем с Раиской связываться, лучше своими силами управимся.

   Намахался Леонид – будь здоров! Умудрился даже задремать в бане, пока дед охаживал его березовым веничком. Дед вроде пытался растолкать Леонида, а потом, подумав, что тот сомлел, притащил ковшик холодной воды и окатил его с головы до… до одного выдающегося места. Ожил Леонид моментально, с воплем подскочив на полке.
   – Фу-у, чтоб тебя! Я думал, ты упарился, а ты тут ухо давишь! – с облегчением воскликнул Охмнетыч. – Первый раз вижу, чтобы под моим веником засыпали!
   Действительно, перед тем как задремать, Леонид чувствовал, как дед с «хорошим притиром подметал» его веничком, да, видно, интеллигентское тело, умаявшееся на непривычной работе, не выдержало и уснуло.
   – Ну ладно, вставай, негоже в бане спать, тут мыться-париться положено да бабам рожать, – сказал дед.
   – Ой ли, Прохор Дмитриевич, и только? А я что-то такие рассказы слыхал… – со смешком намекнул Леонид.
   Дед хмыкнул, сел на полок и стал ожесточенно хлестать себя веником по бокам. Намокшие волосы его потеряли свою пушистость и растеклись по голове рудыми подтеками, как будто на него сверху вылили красную краску. Все его тело было покрыто веснушками, отчего смотреть на него было весело.
   – Прохор Дмитриевич, ну чего вы молчите? – пытался вызвать его на откровенный разговор Леонид.
   – А чего говорить-то? Ты, я вижу, и сам можешь много рассказать. Ох мне эти охальники… – покачал головой дед, продолжая охаживать себя веником.
   – Да неужели и вспомнить нечего? – не отставал от него Леонид.
   – Почему… Вспомнить завсегда есть чего… Много чего было за мою жисть… Да рассказывать-то не все можно, хотя развратничали мы меньше, чем сейчас…
   – Вы еще и сейчас?! Ну вы даете – в вашем-то возрасте! – поразился Леонид. Он не сразу понял, что это дед, как все старики, начал рассуждать: «Вот, мол, в наше время…»
   Но Охмнетыч тут же откликнулся на его вопрос, насмешливо посмотрел на Леонида и сказал:
   – И-и-и, милай… Любви все возрасты покорны, слыхал? А старые коты, чтоб ты знал, как соберутся вместе, кричат громче, чем молодые… Тут у меня сосед по огороду есть, мы с ним иногда в картишки перебрасываемся после пахоты, иной раз и другие мужики подтягиваются, так разговоры знаешь какие, у-у! Так вот, этому моему соседу лет так около семидесяти пяти, а все озабоченный!.. Об чем не скажет – все о бабах! Чувствуется – мужик наголодался. Ну мы ему не раз говорили: «Женись, Федотыч, что ты маешься?» Ну и сошелся он тут с одной наконец. Приходит, аж светится весь! Нас, конечно, любопытство разбирает – что это его так осчастливило? Мы же все примерно одного возраста, так сказать, способны разве что на воспоминания – у кого не сильный склероз… Свеженького вроде уже и быть-то не может… Ну мы его так сурьезно и спрашиваем: мол, что – оприходовал молодую? А он так же отвечает: «И не говорите – всю ночь сексом занимался!» Мы аж ошалели! «Это как же ты им занимался?» – спрашиваем. «Да, – говорит, – положил ей руку на живот – и всю ночь балдел!» Молодой-то тоже под семьдесят набежало… Вот такой разврат, Ярославич! – Дед рассмеялся, а потом добавил: – А вообще, я тебе скажу, мужик – он до старости мужик! Баба что? Ласку любит, доброту. Кто ж мне мешает ее приголубить? Опять же – руки на месте остались, губы – тоже, и хватит, и достаточно, ежели с умом подойти. А то что уже не можешь на нее свои килограммы завалить, значит, время такое пришло, а то завалишь, а снять и мочи не будет, так и помрешь на ней. Нехорошо!
   – Во-во, – поддержал деда Леонид, – есть тут у меня один спец знакомый, я вас познакомлю, мужик – золото, так вот он как раз этими проблемами занимается, ну теми, кто от любви помирает.
   – А чего ими заниматься? – удивился дед. – Тут уж плотник или столяр ими заниматься должен – обмерить, гроб хороший состругать.
   – Да работа у него такая! – пожалел Леонид заочно Кузьму Григоровича.
   Дед помолчал, лениво хлестнул себя еще раз по бокам веником и спросил:
   – Слушай, Ярославич, Есения-то твоя, сдается мне, никакая тебе не племяшка? Больно ты в лице переменился, как узнал, что она уехала…
   – Угадали, Прохор Дмитриевич, – вздохнул тот. – Да только она мне дороже, чем три племянницы вместе взятые.
   – Да, девка хорошая… – задумчиво согласился дед. – И какие виды у тебя на нее?
   – Женился бы, Прохор Дмитриевич! Только бы вернулась!
   – А что у вас с ней вышло-то?
   – Да ничего такого. Раненная она, вот в чем проблема!
   – Куда?! – подскочил дед. – Я ничего не заметил.
   – В душу она раненная, – пояснил Леонид.
   – А-а, а я-то подумал. Ох мне… – облегченно вздохнул дед, но тут же добавил: – В душу – это беда… И чем ты ее ранил?
   – Да не я, – сказал Леонид и неожиданно для себя выложил деду всю историю Есении.
   Тот слушал, открыв рот и сокрушенно покачивая головой, а услыхав про ее рождение, всплеснул руками и крепко выругался, помянув ученых и их ближайших родственниц по женской линии…
   – Вот теперь и не знаю, как подступиться к ней, как помочь… – сетовал Леонид. – Была бы обыкновенная девчонка, а тут… Она себя считает кем-то вроде изгоя на земле, вроде как нерожденной, как бы нелюдью… Что делать, ума не приложу! Мы с ней на эту тему только в поезде и поговорили. Но она же ждет. А я к ней с обычным набором влюбленного подбираюсь… – обличал он себя.
   – Ярославич, ну ты погоди, – остановил его дед. – Ну что ты такого особого сделал? Ну потискал ее маленько, так это полезно, у нас в деревне говорили, что девки от этого только соком больше наливаются. Если бы ей не пондравилось, она б злая пришла. А тут веселая прибежала, вся аж звенит! Вон Варфоломея Игнатьича чуть в грех не ввела, он уже готов был своей Мисюсе украшение на голову пристроить. Да не ревнуй ты, не ревнуй, давно заметил, какие ты взгляды на него кидаешь. Он хоть и мужеского полу, но безобидный. Не, Ярославич, думаю, что подождать тебе надо. Вернется она, должна вернуться! Мужик ты видный. – И он оценивающе посмотрел на Леонида.
   Тот смущенно прикрылся веником:
   – Прохор Дмитриевич, ну чего вы меня как племенного быка оглядываете!
   В это время раздался стук в дверь, а потом послышался голос Раисы:
   – Эй, мужчины, вы там себя до дыр не протерли? У меня уже все готово!
   – Не гони лошадей, Раиса, дай мужикам от работы отойти! – закричал в ответ дед.
   – Ну как знаете! – сердито отозвалась та. – Греть себе сами будете! Я тут не прислуга, да и дел у меня полно, так что я домой пошла.
   Дед с досады сплюнул, промахнулся и попал себе на ногу, из-за чего еще больше расстроился.
   – Вот заноза! И в кого характер такой? Мать ее, покойница, царствия небесного, хорошей женщиной была. Это все Ваня мой – после смерти жены совсем дочку избаловал, язычок-то ей вовремя не подровнял, а теперь уже поздно… – Дед махнул рукой.
   – А что случилось с ее матерью? – осторожно спросил Леонид.
   – Ох, Ярославич, и вспоминать-то тошно об этом! – Дед помолчал. – До сих пор не могу смириться я с ее смертью, а уж про Ваню и говорить нечего. Она ему такой женой была… Всем подходила, не только по хозяйственности. Ты же понял, что Ваня мой – мужик дородный, так жениться ему цельная проблема была: девки его габаритов боялись, да и не столько девки, как их мамаши… Мы тут к одной присватывались, уже и в невестах-то засидевшейся, так и ее мать наотрез отказала. Как завела: «Задавит он нашу курочку…» Я тогда, помню, аж взбеленился – треснул кулаком по столу и как заору: «Ну так и щупайте вашу курочку сами, пока перья от старости не вылезут!» – и ушел, хрястнув дверью. Соседка потом рассказывала, что у них там что-то даже обвалилось… Не прав был, конечно, да за сына обидно стало: парень спокойный, работящий, непьющий – чего еще желать! Ну вот, после этого случая мы решили на время отложить сватовство, все равно толку никакого. Но тут опять же случай помог, приехала сюда к своим родственникам на Лиго [2 - Лиго – языческий праздник – Иванов день в Латвии, празднуется 24 июня. Название праздника связано с традицией в этот день петь песни, имевшие припев «лиго» (от ligoties – колыхаться), обращенные к солнцу, чтобы оно поднялось над нивами. Ритуальное угощение – сыр с тмином и ячменное пиво. На Лиго собирают травы и цветы, вьют венки из дубовых листьев и цветов, украшают полевыми цветами и растениями дворы, постройки и домашних животных, вечером жгут костры, через которые прыгают, гадают о свадьбе и поют особые песни «лиго». Танцы и песни «лиго» звучат в эту самую короткую ночь года до утра. В советские времена праздник был под запретом.] одна девушка, а Лиго тогда под строгим запретом был, да у нас здесь все равно собирались – мало ли кто к кому в гости зашел! Позвали и нас, мы хоть и не латыши, но отношения у нас с соседями хорошие были. Вот так и встретились мой Ваня и Марта. Он как увидел ее – так глаз с нее и не спускал весь вечер, да и она на него – нет-нет да и стрельнет своими серыми глазищами. Гости это заметили и сначала вроде посмеиваться начали, а потом, когда смекнули, что такие переглядки чем-то серьезным обернуться могут, вроде как притихли. И хозяева посмурнели, что-то тихо по-латышски сказали Марте, та как вспыхнет! И убежала. Дружбу-то народов у нас все восхвалять умеют, да вот как до дела доходит, тут сразу свое, племенное, вылазит! Я в Латвии остался после войны, служил здесь и язык их выучил, так что понял я, что́ они бедной девушке сказали… Ваня мой как туча грозовая стал – тоже понял. Вижу, не праздник у нас получается, а не пойми что. Подошел я тогда к хозяину и говорю ему:
   «Йоганн, мы же с тобой столько лет бок о бок живем, не раз друг другу помогали, дети наши на глазах выросли – играли вместе, а теперь мой Ваня для тебя русским медведем стал? Да чем же они не пара, посмотри: где Марта еще такого мужа найдет? Он велик, так и она не маленькая, да ее стать только такой молодец удоволить и может. Уж она-то его роста не убоится!»
   А Йоганн отвел глаза и отвечает:
   «Рановато, сосед, о свадьбе говорить. Они первый раз друг друга видят. Марта одна осталась, отец ее недавно умер, так мы ей самые близкие. Да… И будем сами решать, что ей лучше».
   Ушли мы тогда с сыном из этих гостей с тяжелым сердцем. А на другой день и Марта вдруг уехала. Что было с Ваней – передать не могу! Сгорбился, осунулся, есть перестал. Думаю, зачах бы, если бы через неделю не пришло ему от нее письмо. Я так и не узнал, что она ему написала, но только подхватился он, попросил у меня денег и уехал. Я его удерживать не стал.
   А вернулись они через три недели, уже мужем и женой. Йоганн сначала раскипятился, прибежал к нам сюда, кричал Марте по-латышски, что он ее теперь знать не хочет и не пустит на порог своего дома. Марта слушала, слушала, а потом так спокойно ему по-русски и говорит:
   «А я и не к вам приехала, дядя, а к мужу своему. И порог мне ваш не нужен, у меня теперь свой есть. И вообще, мне ничего от вас не нужно, я теперь замужем и зовут меня Несмеянова Марта Карловна – латышская медведица русского медведя!»
   Сказала, развернулась и ушла в дом. Так и звали мы ее потом Медведушка, была она сильная, статная и красивая такой степенной красотой, от которой мужу сладостно, а другим – радостно. А когда родилась Раиска, так она с ней как настоящая медведица с медвежонком возилась. Раиска-то в детстве круглявой была, не то что сейчас – всю от ехидства иссушило. Ну вот… И жили-то они с Ваней душа в душу, сердце у меня успокоилось, нарадоваться на них не мог. Жена моя не дожила до тех светлых дней, у нее характер хоть и твердый был, да и она бы порадовалась. А может, она и радовалась, там, на небесах… – Дед поднял глаза к потолку и покачал головой. – А может, наоборот, хорошо, что не дожила, потому что потом… – Дед вздохнул, помолчал, пригорюнившись, и продолжил: – Так вот, прожили они вместе шесть лет, за эти годы никто от нее и слова плохого не слыхивал. Дом она вела чисто, рачительно. Еще и соседям помогала – жила у нас тут рядом старушка одна, дети уехали в город, да и забыли про мать. С дядькой своим она помирилась, часто ходила к ним – проведать, помочь. Йоганн вскорости и думать забыл, что накричал на нее тогда. Хозяйкой она была отменной, сад у нее был не то что сейчас – причесывала его как дочку свою, только что ленточки не вплетала. Когда мы с сыном огород распахали на общем поле под картошку – она ту землю своими рученьками чуть ли не всю размяла да перетерла, картошка уродилась – все сбегались смотреть!.. Вот на том огороде все и случилось. Ваня с утра поехал в Ригу по делам, к обеду должен был вернуться. Марта по дому работу сделала, да ей же никогда спокойно не сиделось, вот она и говорит мне: «Не буду я, папа, ждать Ваню – пойду на огород, начну картошку копать. А вы с Раечкой побудьте. Ваня приедет, пусть поест и ко мне идет». И знаешь, Ярославич, я как чувствовал, что не надо ей было идти на этот треклятый огород, провались он пропадом! До смерти буду помнить, как поцеловала она тогда Раю, посадила ее мне на колени и пошла через сад своей степенной походкой. А потом так на ходу оглянулась, улыбнулась и рукой помахала… Раиса ей в ответ ручонками тоже замахала… Ей в ту пору только четвертый годок шел. Откуда ж нам было знать, что видим мы нашу Медведушку в последний раз… – Дед судорожно вздохнул и быстрым движением смахнул со щеки слезу. – А где-то через полчаса услыхал я сначала один взрыв, а через какое-то время – второй, посильнее, аж земля всколыхнулась. У меня все внутри оборвалось, я как будто уже знал, что случилось… Схватил я Раиску на руки – и к соседке! Отдал ей внучку да на улицу выскочил. Смотрю – народ к полю бежит, никто ничего не знает, все кричат, спрашивают: «Что случилось?» К полю подбежали, видим: мальчишки бегут нам навстречу, тоже что-то кричат. А над полем, недалеко от нашего участка, вроде как дым застыл… Ноги у меня ватными стали, иду и не чувствую их. Люди кричат, обгоняют меня, спешат вперед. И тут слышу, что крики вроде стихать стали. Поднял я голову, смотрю – народ впереди столпился, молчит и на что-то на земле смотрит. И голос чей-то резанул криком и оборвался. Подошел ближе, все молча расступились и тут я увидел, что осталось от нашей Медведушки… Ой, не забыть мне этого вовеки, – застонал дед, обхватив голову руками. – Мальчишки, видишь ли, костерок на меже запалили – картошки напечь, обычное дело. Да они, паразиты, в этом костерке потом еще и гранату с миной решили испечь. Этого добра и сейчас хватает – только копни! Интересно им, видите ли, было, что получится. Попрятались они в канаве, что отделяет участки один от другого, и ждут. А в костре ничего не слышно. Тогда Янек, внук моего соседа через три дома, решил, что надо пойти – в костре пошурудить. Только он подошел, тут и рвануло в первый раз. Оглушенные пацаны с криками бросились бежать, а тот так и остался на земле – накрыло парня, всего осколками нашпиговало. Не знаю, зачем Марта побежала к костру, может, увидала лежащего Янека, может, поняла, что нет его среди убегающих ребят, но она оказалась рядом с ним как раз в тот момент, когда раздался второй взрыв, – откуда ей было знать, что в костре еще мина осталась. И не разорвалась же сразу, подлюга, будто поджидала! Марту изуродовало и кинуло на Янека, так мы их и нашли… Нет, не могу больше об этом! Пошли обмываться. – Дед сполз с полка и вышел из парилки.
   Леонид полежал еще немного, приходя в себя после рассказа деда. Ему вспомнились похожие истории из его детства. Ленинградская земля до сих пор хранит в себе подобные смертоносные игрушки. Вон, когда стали активно разбивать на Синявинских болотах дачные участки, так тоже – чего только не находили! Бывало, и подрывались. А сколько всего еще в земле лежит, готовит чей-то смертный час…
   Бедный дед… И что же с его Ваней было? Это же не представить себе, что человек испытал, когда вернулся домой и узнал, что нет больше его любимой, нет больше его родной, его единственной!.. Как после этого жить?! И тут Леонид на секунду словно увидел, как приходит он домой и видит лежащее на полу изуродованное тело Есении… и черный ужас захлестнул его невыносимым ощущением потери.
   «Ой, не допусти, Господи…» – застонал он. И в этот миг щемящей боли он понял Ваню… и это понимание скрутило его и, охватив жгучим спазмом горло, вырвалось в потоке слез… Он плакал так, как никогда не плакал и как нельзя плакать мужчинам… Он сотрясался от рыданий, оплакивая погибшую Марту, ее мужа и дочку, и деда, и всех, кто погиб, и тех, кто пережил их гибель…

Глава пятая

   Притихшие, сидели они с дедом на крыльце и пили горячий чай. Дед время от времени обтирал пот со лба белым полотенцем, висящим у него на шее. Раиса все-таки дождалась их и накормила ужином, а потом принесла на крыльцо самовар. Она все поглядывала на них с недоумением, потом не выдержала и спросила:
   – Вы чего такие? Словно и не из бани пришли, а с похорон!
   Дед коротко взглянул на нее, вздохнул, а потом попросил:
   – Спой нам, внученька. Так на душе погано! Спой мою любимую.
   – Опять о маме и бабушке вспоминал? – тихо спросила Раиса. – Тебе же нельзя волноваться, что же ты с собой делаешь…
   Дед махнул рукой и отвернулся. Раиса села рядом с ними на ступеньку и посадила на колени запросившегося к ней Варфоломея Игнатьича. Поглаживая его, Раиса запела. Ее высокий голос звучал нежно и протяжно. Мягко окая, Раиса пела одну из многочисленных вариаций на тему «русских страданий»:

     За рекою мне соловушка поет,
     Ко мне милый что-то нехотя идет.
     Лучше вовсе ты ко мне не приходи –
     Мое сердце понапрасну не буди.

     Спелой вишней раскраснеется закат,
     Я же вижу – встрече нашей ты не рад!
     Лучше вовсе ты ко мне не приходи –
     Мое сердце понапрасну не студи. [3 - Песня Н. Льняночки.]

   Дед слушал, подперев голову рукой и закрыв глаза. Леонид посмотрел на Раису: худенькая женщина, брошенная мужем из-за ее плохого характера, вдруг исчезла, а на ее месте сидела совсем другая и пела о неутоленной любви…
   Отзвучала и затихла песня… Дед, очнувшись, повернулся к Леониду и сказал:
   – Поверишь, Ярославич, за голос все готов ей простить. А песню эту пели в нашей деревне – я родом-то из-под Костромы. Мы с Раисой ездили туда в гости лет десять назад, родни там хватает, вот она и переняла эту песню. Мне эта песня памятна еще и потому, что в молодости пела ее моя супружница, царствия ей небесного. Рае-то голос от нее достался.
   – Дедуля, ты опять начинаешь! Давайте лучше вместе что-нибудь споем, а то что-то вы совсем приуныли.
   И в сумрак вечереющего сада понеслись песни, которые уже не одно десятилетие пелись за любым русским столом: «Ой, мороз, мороз!», «Рябинушка», «Катюша», «Степь да степь кругом», «Дорогой длинною», да разве их все перечислишь!
   Шло время, а они все пели… Раиса, не переставая петь, включила над крыльцом лампу и несколько раз подливала им горячего чая. Дед вроде отошел от горестных воспоминаний и уже бодро подтягивал ей надтреснутым голосом.
   Леонид расхрабрился и исполнил соло несколько украинских песен, которые любила его мама. Раиса тоненько подпевала ему там, где женский голос был отвечающим: «Я ж тэбэ, молодого, з ума з розума звэла!»
   Неожиданно Варфоломей Игнатьич поднял голову. Мяукнув, он соскочил с крыльца и побежал по тропинке в темноту. Все удивились и перестали петь.
   – Ну и хто там к нам идет? – спросил, вставая, дед.
   – Это мы, Прохор Дмитриевич, – раздался голос Есении, и она вышла на свет.
   За ней шел, неся на животе огромный арбуз, Кузьма Григорович.
   – А у вас тут весело! – как всегда, загрохотал он. – Что ж ты, Лёня, пропал, на ужин не пришел? Я уж думал и вправду что случилось с Есенией, а она вот – цела-невредима, полчаса назад прикатила по земле вот этого красавца. – Кузьма Григорович похлопал арбуз по полосатому боку. – Тебя, между прочим, порадовать хотела…
   – Ага, я как увидела его в куче на рынке у вокзала, так сразу и влюбилась! – явно про арбуз сказала Есения. – Заплатила, а когда поднимать стала, поняла: не под силу, пришлось бежать на вокзал – носильщика нанимать. Я его когда подвела к арбузу… нет, это надо было видеть… он посмотрел на меня как на ненормальную, да и в вагоне тоже уставились, когда мы его выгружали. Хорошо, мне со станции до санатория один парень его дотащил, а там мне уже самой пришлось его по земле катить.
   Кузьма Григорович, отдуваясь, положил арбуз у крыльца:
   – Фу, пуд целый, наверное…
   – Почти – пятнадцать килограммов! – весело подтвердила Есения и посмотрела на Леонида.
   А у того с момента ее появления, казалось, сердце застряло в горле, он молча смотрел на нее и не верил, что ему ее вернули. «Приеду в Питер, свечку Спасителю поставлю», – благодарно подумал он, вспомнив, что именно так говорила его бабушка, когда в ее жизни происходило что-то хорошее.
   Охмнетыч вскочил, засуетился, от его печали не осталось и следа. Раиса сбегала в дом и вынесла тарелки, а потом, взглянув на вьющуюся вокруг лампы мошкару, сказала:
   – Нет, лучше пойдемте уже внутрь, сядем по-людски.
   Через полчаса все с мокрыми от арбузного сока щеками сидели, выпятив животы, и отдувались. На столе высилось блюдо с огромными арбузными корками, напоминающими ребра обглоданного зверя. Двигаться никому не хотелось…
   Еще через полчаса Кузьма Григорович, поблагодарив за гостеприимство, встал, бережно пожал руку деда и вопросительно посмотрел на Леонида.
   Дед моментально среагировал:
   – Ярославич, проводи гостя и возвращайся, дело есть!
   Есения вскочила:
   – Я тоже пойду с вами.

   Проводив Кузьму Григоровича почти до ворот санатория, Леонид с Есенией возвращались обратно. Есения молча шла рядом, иногда поднимая взгляд на Леонида, будто собиралась что-то сказать и не решалась. Споткнувшись обо что-то на дороге, она чуть не упала, Леонид поддержал ее под руку и уже не отпускал ее.
   Вечер был дивный, яркая луна освещала землю не хуже фонарей у шоссе.
   – Почему вы такой грустный? – неожиданно спросила Есения.
   Леонид даже опешил: сама где-то пропадала целый день, а теперь еще и спрашивает, почему он такой грустный!
   – Потому что ты уехала, – ответил он.
   – Но я же вернулась, – тихо сказала она и остановилась.
   Леонид тоже остановился.
   Они смотрели друг на друга, ее рука подрагивала в его ладони. Вдруг она придвинулась к нему вплотную и, встав на цыпочки, поцеловала его куда-то в уголок рта, потом отпрянула и быстро пошла вперед.
   Леонид догнал ее, обнял за плечи и сказал:
   – Все, никуда тебя больше не отпущу!
   Она повернулась и, прильнув к нему, едва слышно прошептала в ответ:
   – А я уже никуда от тебя не уеду.
   «Тебя! Она сказала: тебя!» – возликовал Леонид.
   Он подхватил Есению на руки и закружил ее быстро-быстро. Звезды с луной закружились вместе с ними. Есения засмеялась и обвила его шею руками. Но он тут же поспешно опустил ее на землю – его руки и поясница возмутились, напоминая, что сегодня он с ними обошелся безобразно, заставив пилить сумасшедшие дрова.
   Обняв друг друга за талию, они не спеша направились к дому деда.
   Есения, прижавшись к Леониду теплым плечом, сказала:
   – Вы так хорошо пели там, на крылечке. Мы вас издалека услышали… – Помолчав, она продолжила: – Я тоже петь люблю, иногда даже сама песни под гитару сочиняю, но бог не дал мне голоса, чтобы эти песни хорошо петь. А в детстве я еще и слуха совсем не имела. Была у меня в четыре года любимая песня: «Три танкиста», ее-то я пела более или менее хорошо, но при этом умудрялась и все остальные песни петь на ее мотив. Мы тогда жили на канале Грибоедова, и наш сосед, парень лет пятнадцати, с хорошим голосом – он солировал в каком-то ансамбле, все время восхищался, слушая мое пение, и восклицал: «Я – почти профессионал – и то не сумею спеть "Катюшу" на мотив "Трех танкистов", а у нее с ходу получается!»
   – Да, я тоже как-то с трудом представляю подобный шлягер, – улыбнулся Леонид.
   – А это дело привычки, ничего сложного! Попробуй сам, увидишь, – засмеялась Есения. – Ну так вот, наш сосед даже ставил эксперименты, разучивая со мной слова разных песен, а потом слушал, как я из какого-нибудь романса делала строевую песню, и хохотал как безумный. Однажды он выдвинул теорию, из которой следовало, что медведь, наступивший мне на ухо, в этот момент, видимо, маршировал под «Трех танкистов», потому это единственное, что я успела запомнить. В общем, подтрунивал надо мной всячески. В конце концов мои родители возмутились, заявив, что он надо мной издевается, и запретили нам общаться. Но это не мешало ему при встрече каждый раз меня спрашивать: «Ну, как там твой Винни поживает?» Это он так намекал на того медведя… Кстати, я подумала, не дать ли мне телеграмму своим, чтобы не волновались… – неожиданно сменила тему Есения и вопросительно посмотрела на Леонида.
   Тот растерянно пожал плечами:
   – Это ты сама должна решить, но думаю, что тебе действительно нужно дать о себе знать. Они, наверное, извелись там от тревоги после твоего исчезновения, – и, испугавшись, что Есения переведет разговор на свои беды, заторопил ее: – Ну-ну, и что дальше было с твоим пением?
   – А что было… Я страшно злилась, мне очень хотелось научиться правильно петь. Мама отвела меня к своей приятельнице в музыкальную школу. Та, послушав мои бодрые взвывы, уныло взглянула на нас и отрицательно покачала головой. Вот тогда я решила для себя окончательно – я должна научиться петь! С этого дня я часами слушала радио, гоняла пластинки и подпевала во все горло всем услышанным голосам подряд, не разбирая на женские и мужские. Мне казалось, что чем громче я пою, тем лучше – горло быстрее натренируется! Кончилось тем, что через неделю я совершенно охрипла, и мама меня лечила, отпаивая теплым молоком, которое я ненавижу. И все равно я победила! В четвертом классе я наконец правильно спела одну песню! Не догадаешься какую…
   – Ну и какую? – с улыбкой спросил Леонид.
   – «Варшавянку»…
   – Да уж, какую угодно, мог ожидать, только не эту… – рассмеялся он. – Так ты у нас еще и революционерка!
   – И еще какая! – усмехнулась Есения. – Как сейчас помню, это было на уроке пения. Мария Гавриловна, наша «певичка», меня уже на уроках и не вызывала, потому что ей потом было не унять разыгравшийся патриотизм хохочущих мальчишек. А тут я вызвалась сама, сказав, что хочу спеть. Мне тогда жутко нравилась «Варшавянка». Когда я ее в первый раз услышала, она поразила меня своей мощью и печалью. И вот я запела. Представь: класс, приготовившийся в очередной раз повеселиться, просто вздрогнул! А я пела и представляла себя Гаврошем, собирающим под градом пуль патроны для революционеров. «На бой кровавый, святой и правый!» – пела я, высоко подняв голову, а класс пораженно молчал. Это был мой звездный час…
   – Представляю… – покачал головой Леонид с улыбкой.
   – А когда я закончила, никто даже не шелохнулся… Мария Гавриловна, открыв журнал, вздохнула и тихо сказала: «Спасибо, Вербицкая, садись, пять». Я села на место, а двоечник Васька Дроздов с задней парты, наклонился ко мне и протянул: «Ну ты дае-е-шь, Верба!..» Это у меня прозвище такое было в школе, ничуть не обидное, по фамилии. Дома верить не хотели, что я смогла получить пятерку по пению. А когда я похвасталась соседу, к тому времени уже отслужившему в армии, он, ухмыльнувшись, заявил: «Видно, у твоего медведя не один марш в запасе был, а два!»
   Леонид расхохотался: ну и язва был этот ее сосед!
   – Ну вот, – продолжила Есения, – потом прошло несколько лет. Я, кажется, была уже в девятом классе, когда к нам приехал один мамин знакомый, который показал мне, как играть три аккорда на гитаре. С тех пор я стала тихонько подбирать и петь песни, а потом даже сочинять свои. И знаешь, что удивительно? Мой детский метод сработал: чем больше я пела, тем лучше у меня стало получаться, и через какое-то время и слух, и голос у меня более или менее развились. Теперь мои друзья даже не верят, что я когда-то была не способна ничего спеть, хотя я, конечно, и сейчас не особенно обольщаюсь на свой счет.
   За разговором они не заметили, как дошли до дома деда Охмнетыча.
   Он сидел на крыльце и, отгоняя мошкару, поглаживал по боку неизменного Варфоломея Игнатьевича.
   – О, вы уже! – воскликнул он, завидев их. – А я думал, вы еще погуляете, вечер-то какой романтический! Я, бывало, в такие вечера с какой-нибудь кралей под березой или ивушкой сидел, разговоры разговаривал…
   Есения, смущенно взглянув на Леонида, улыбнулась.
   – Да поздно уже, – сказала она.
   – Тю, тебя что, кто-то домой загоняет? – удивился дед и добавил с уважением: – Видно, строгие у тебя родители, коли так воспитали.
   Леонид напрягся: не надо бы сейчас вспоминать ее родителей…
   – Может, действительно пойдем еще погуляем? – поспешно предложил он Есении.
   – Я бы с удовольствием, – виновато сказала та, – но я так уходилась в Риге, что меня ноги не держат, давай завтра, а?
   – Ну хорошо, – великодушно согласился Леонид, хотя в душе испытал некоторое разочарование. Ему не хотелось оставлять ее сейчас, особенно после томительного ожидания и безызвестности, в которой он пребывал почти целый день.
   Дед деликатно ушел в дом, чтобы не мешать им прощаться.
   Есения стояла на ступеньке крыльца, отчего ее лицо было почти на уровне лица Леонида, и смотрела на него застенчиво, словно чего-то ждала. Он не стал ничего говорить, а только шагнул к ней и, крепко прижав ее к себе, поцеловал в губы. Утром они были солоноватыми от морской воды, сейчас же у них был свежий и сладкий арбузный вкус. У него перед глазами вдруг возникла картина, как Есения аккуратно вгрызалась в сочную спелую арбузную мякоть, а по ее губам и подбородку стекал розовый сок, и его это вдруг бешено взволновало. Он, видимо, сделал ей больно, сильно впившись в ее губы, потому что Есения вдруг застонала и отстранилась.
   – Не целуй меня так! – выдохнула она и, круто развернувшись, убежала в дом.
   Леонид озадаченно посмотрел ей вслед и потрогал свои губы, хранящие ощущение прикосновения к ней. Сердце его бухало в груди, как кузнечный молот. Выровняв дыхание, он пошел к себе в санаторий, надеясь, что сможет со временем преодолеть застенчивость Есении и это позволит не ограничивать их общение одними лишь поцелуями.

Глава шестая

   Зайдя на следующий день за Есенией, Леонид обнаружил ее уже сидящей на крыльце при полном параде. Она нервно теребила поясок своего платья.
   Завидев его, она поднялась и пошла к нему навстречу.
   – Леонид Ярославович… – сказала она, подойдя к нему, и тут же поправилась: – Леонид, я хочу вас попросить…
   – Опять «вы»? – недовольно поморщился тот. – Мы же вчера вроде перешли на «ты»!
   – Ну хорошо, хорошо, – покорно согласилась она. – Леонид, я хочу тебя попросить… Мы же с тобой договаривались, что ты не будешь на меня наседать, но ты…
   – Разве ж я наседаю?! – воскликнул Леонид. – Я только поцеловал тебя и все!
   Есения слегка покраснела и возразила:
   – Возможно, для тебя это и «только», для меня же это много значит…
   – Ты так говоришь, как будто раньше никогда не целовалась, – улыбнулся Леонид, подходя к ней вплотную. – Что тебя так беспокоит? Тебе было неприятно?
   – Нет, что ты, наоборот! – поспешно возразила она и тут же залилась краской. – Но меня это ко многому обязывает… а я бы не хотела сейчас брать на себя обязательства и принимать какие-либо решения. Давай договоримся, что мы с тобой вместе отдыхаем, но в пределах определенных рамок… Иначе я буду вынуждена уехать, хотя мне этого, честное слово, совсем не хочется…
   – Раз это так для тебя важно, – сказал Леонид, – то я готов сделать все, чтобы ты чувствовала себя в безопасности. Постараюсь держать себя в руках, хотя мне этого, честное слово, совсем не хочется…
   Он вовсе был не намерен шутить, но, повторив слово в слово ее же слова и осознав это, рассмеялся и попросил Есению:
   – Послушай, давай все упростим, а то я чувствую себя неловко. Я буду держать себя в руках, но прошу тебя – ты со своей стороны этого, пожалуйста, не делай! Как только ты почувствуешь, что хочешь, чтобы я тебя целовал, – так сразу и скажи мне! Пообещай мне это… или… – Леонид огляделся, – …или я от отчаяния и безнадежности заберусь вон на то дерево и спрыгну оттуда вниз головой!
   – Ох мне, какие страсти! – раздался вдруг насмешливый голос деда Охмнетыча, вышедшего из дома на крыльцо. – И кто это тебе, Ярославич, позволит у меня в саду смертоубийством заниматься! – И строго добавил: – Не наседай на девушку, а то придется тебя закопать живьем под тем же деревом без всяких прыжков.
   – Прохор Дмитриевич, да вы что! – в шутку ужаснулась Есения, поворачиваясь к нему. – Это же слишком жестоко! Никак не ожидала от вас!
   – Ну вот… – проворчал дед, скрывая улыбку. – Думал заступиться и тут же получил отповедь! Идите завтракать, у меня уже все готово.
   – Нет, нет, спасибо, Прохор Дмитриевич, не беспокойтесь, – поспешно возразила Есения. – Мы позавтракаем в санатории.
   – Ну смотрите. – Похоже, старик немного обиделся, потому что вернулся в дом, не дожидаясь, пока они уйдут.
   Больше они с Есенией к разговору, прерванному Охмнетычем, не возвращались, но Леонид действительно изо всех сил пытался сдерживаться в проявлении своих чувств. Давалось ему это с большим трудом, поэтому он вынужден был наполнить их совместный отдых огромным количеством занятий. Они много купались, играли в волейбол, ездили в Ригу на экскурсии и концерты, то есть постоянно были на людях и в каких-то хлопотах, что несколько снимало эротическое напряжение между ними. Но вечерами Леониду было по-прежнему очень тяжело провожать Есению до дома.
   Теплые вечера действительно навевали романтическое настроение, и Леонид порой ловил себя на мысли, что невольно присматривается по пути к деревьям, выбирая то, под каким бы ему хотелось устроиться вместе с Есенией «разговоры разговаривать».
   Есения, словно чувствуя, какие мысли его одолевают, слегка отстранялась, но Леонид мрачно притягивал ее за руку обратно.
   Впрочем, его спасало еще и то, что они с ней постоянно о чем-нибудь беседовали. Леонид никогда не думал, что простое словесное общение может доставлять столько удовольствия. Он рассказывал Есении о себе, о своем детстве, о любимом Ленинграде. Она хоть и выросла в этом же городе, но многого о нем не знала и потому слушала внимательно. А Леониду это было очень приятно.
   Однажды, гуляя по Риге, они набрели на маленькую православную церквушку, утопающую в зелени и обнесенную по кругу высокой оградой.
   – Смотри, она мне чем-то напоминает одну необычную церковь у нас в Питере… – заметил Леонид. – Ты видела церковь «Кулич и Пасха» на проспекте Обуховской Обороны?
   – Нет. А что в ней такого необычного? – спросила Есения, с интересом оглядываясь на церковь.
   – Форма, – ответил Леонид. – Вот приедем домой, я тебя к ней обязательно свожу.
   – Давай посидим здесь, тут так тихо, а то у меня ноги немного устали, – предложила Есения. – Расскажи мне о «Куличе и Пасхе».
   Они присели на лавочку, скрывавшуюся в тени. Леонид взял ногу Есении и, не обращая внимания на ее протесты, снял туфельку и начал массировать ступню, одновременно рассказывая ей о церкви. Есения затихла, прислушиваясь и к своим ощущениям, и к его словам.
   – Эта церковь связана с именами Екатерины Великой, князя Вяземского и архитектора Львова. Когда князя Вяземского назначили директором Императорского фарфорового завода, он свою резиденцию перенес в имение, находившееся недалеко от завода. В этом имении он устраивал балы и «маскерады», на которые стекалась вся петербургская знать. «За хорошее поведение и труды великие» Екатерина Вторая выписала князю Вяземскому немалую премию. На эти деньги он и построил домовый храм, повесив над входом мраморные доски со словами благодарности и восхваления своей благодетельнице. Архитектором храма был знаменитый Львов, который построил петербургский почтамт и вообще был энциклопедической личностью – и композитором, и поэтом, и геологом, и археологом, et cetera, et cetera. Кстати, этот же Львов нашел под Петербургом бурый уголь и настоятельно предлагал им отапливаться. Но министры, как водится, отклонили поданную об этом отечественную записку и закупили такой же уголь у иностранцев, кажется у англичан… Комментарии, как говорится, излишни… Что касается храма, то в то время Львов чрезвычайно увлекался пирамидами и всяческими ротондами, увиденными им в Риме, поэтому и своим храму с колокольней придал вид ротонды и пирамиды. А русский народ сразу же узрел в них родное – кулич и пасху. Эта церковь действительно выделяется своей необычной формой, особенно сейчас – на фоне промышленного окружения. Представь себе среди зелени круглое, в форме кулича, белое здание церкви, рядом с которым в виде пасхи возносится в небо серебристая колокольня. Многие, кстати, путают и почему-то кулич называют пасхой, а пасха на самом деле это блюдо, приготавливаемое из творога и подаваемое к пасхальному столу в виде конусообразной горки.
   Рассказывая, Леонид вспомнил, как его бабушка, жившая в деревне недалеко от Белой Церкви, учила его готовить вареную пасху. У нее была доставшаяся ей еще от матери, прабабки Леонида, деревянная форма, с которой она за долгие годы пользования отскребла изрядный слой. На форме были вырезаны фигурки голубков, крест и буквы «Х. В.», что означало «Христос воскресе». Бабушка сажала Лёню на лавку, ставила ему на колени кастрюлю с ситом, и он принимался деревянной толкушкой протирать творог через сито. Работа была не из легких, потому что творога бралось много – не меньше двух килограммов, но Леонид, росший в семье, в которой почитались традиции, пыхтел и выполнял свое дело с удовольствием, осознавая всю важность поставленной перед ним задачи. Потом бабушка забирала у Лени протертый творог, добавляла в него четыре сырых яйца, пол-литра сливок, триста граммов сливочного масла и все это перемешивала с сахаром и солью по вкусу. Затем они с бабушкой опускали кастрюлю с этой массой в еще большую кастрюлю, наполненную водой, которую ставили на огонь. Лёня залезал на табурет и мешал содержимое деревянной ложкой, а бабушка одной рукой держала его, а другой – кастрюлю, чтобы он ее на себя не вывернул и сам не сверзился. Главное в этом процессе заключалось в том, чтобы масса начала загустевать, но ни в коем случае не закипала. Как загустеет, они убирали кастрюлю с огня, ставили ее в холодную воду, и Лёня уже самостоятельно продолжал мешать в одном направлении, пока творожок не остывал. Ну а дальше, как все остынет, он брал ложку и тщательно выкладывал творожную массу в форму. Бабушка выносила форму в погреб, клала на нее тяжелый камень вместо пресса и оставляла на день в холоде. Пасха получалась замечательная, на ее бело-желтых бочках проступали и целующиеся голубки, и крест с «Х. В.». Такая пасха хранилась дольше, чем обычная сырая. Правда, у них она и в сыром виде не успевала испортиться… Куличи у бабушки получались тоже замечательные, но в процессе их изготовления Леонид не участвовал, потому что бабушка пекла их рано-ранехонько. Он помнил только, как она его, сонного, обкладывала горячими, завернутыми в рушники куличами, чтобы они «доходили». Потом она покрывала их глазурью и посыпала цветным маком. Мальчиком Леонид обожал эту поджаристую веселую верхушку. Наверное, этими детскими воспоминаниями и объяснялось то, что он, уже взрослый, любил приходить к церкви «Кулич и Пасха».
   – Ты так вкусно об этом рассказываешь, что у меня даже слюнки потекли, – сказала, улыбаясь, Есения и, услышав шум, оглянулась.
   К воротам церкви подъезжал свадебный кортеж, впереди которого торжественно катила черная свадебная «Чайка».
   – Ой, смотри, свадьба! – обрадовалась Есения. – А мы можем зайти посмотреть? Я никогда не была на венчании …
   – Конечно, – сказал Леонид, надевая на ее ногу туфельку. – Пойдем!
   Из машин высыпала толпа нарядных людей с букетами в руках, устремляясь в церковь за женихом и невестой.
   Леонид с Есенией вошли внутрь вслед за гостями и встали недалеко от входа. Прохладный сумрак церкви таял в мерцающем свете свечей. Старушки в черных платочках деловито сновали вокруг, подготавливая народ к венчанию. Самому народу, чувствовалось, вся эта церемония была в новинку. Впрочем, это и неудивительно. После стольких лет нерелигиозного уклада жизни возврат к старым традициям, ставшим вдруг модными, часто приводил в церковь людей, совершенно от нее далеких. Вот и стояли они, озираясь, перешептываясь и не зная, как ступить, какой рукой, как и когда перекрестить лоб.
   Мимо Леонида прошелестела юбкой одна из церковных старушек. Зыркнув из-под темного платка в сторону притихшей Есении, она буркнула:
   – Хоть бы голову прикрыла, чай не в клуб пришла!
   Есения вспыхнула и беспомощно посмотрела на Леонида. Но тот успокаивающе улыбнулся ей и шепнул:
   – Не обращай внимания. У тебя очень красивые волосы, и ты, как чистая незамужняя девушка, имеешь право голову не покрывать.
   – Что ж я ей паспорт должна показывать, что ли? – обиженно спросила Есения.
   – Да Бог с ней! – махнул он рукой. – Смотри, уже начинают.
   Обряд венчания Леонид считал одним из самых красивых и волнующих обрядов в православной церкви. Его мама тоже каждый раз умилялась и не могла удержаться, истекая слезами, пока жениха с невестой не выводили из храма. Она говорила, что ей в это время было так хорошо на душе: с одной стороны – радостно, а с другой – почему-то всех жалко. И вот пока она за всех не поплачет – не успокоится.
   Леонид вспомнил, какие свадьбы после венчания в церкви закатывались на Украине… Гуляли все – от мала до велика! Бывало, только грянут цимбалы с дудками, как какой-нибудь захмелевший дед хватал медный таз, в котором, может, еще вчера мать невесты варила варенье, да и давай в него бухать деревянной ложкой (ну чем не бубен?) – и все вокруг пускались в пляс:

     Гоп! Кума, не журыся,
     Туды-сюды поверныся!

   А как все к этим свадьбам готовились! Задолго до срока! По домам ходили сваты и раздавали «шишки» – такие сдобные румяные булки, напоминающие сосновую шишку, – булка состояла из множества маленьких булочек. Вот такую булочку, размером с пряник, отламывал от «шишки» приглашенный на свадьбу и начинал к ней усердно готовиться. Свадьба на Украине – дело не только веселое и сытное, но и прибыльное, потому что хоть ты и несешь жениху с невестой свой подарок, но в ответ-то тоже получаешь гостинец – за то, что уважил, пришел порадоваться и выпить за молодых. Ну а выпить всегда было вдоволь! Леонид нигде больше не встречал таких чудовищных бутылей, как те, в которых держали горилку на Украине его детства. Его бабушка гнала горилку из угорок – слив-венгерок, а иногда из буряков – сахарной свеклы. И горилка у нее получалась отменная и без того тошнотворного запаха, который обычно присущ самогонке. Бабушка выкапывала спрятанный на огороде самогонный аппарат и поздно ночью начинала колдовать над ним. Это были единственные ночи, когда Леониду разрешалось не спать: во-первых, чтобы он своими недовольными воплями не будил соседских собак, во-вторых, чтобы он своими чуткими ушами слушал, не идет ли кто по их преступные души… В то время за самогоноварение преследовали покруче, чем сейчас, а милиция определяла дома, в которых варили самогонку, по дыму из трубы: раз ночью печку топят – ясно же, что не чай кипятят! И являлись с проверкой… Да и днем тоже приходили. Уж сколько лет прошло, а Леонид до сих пор помнит, как к нему, пятилетнему, пристал один молодой милиционер, обещая за показ, где «баба заховала змеевик», дать пять кило халвы, которую Леонид обожал. Лёня слюну сглотнул, но бабушку героически не выдал. Тогда милиционер, цепляясь уже к мелочам, схватил Лёню за руку и стал допытываться: «А може, у бабы е воронка?» Лёня тут же с радостью притащил ему большущую воронку, через которую бабушка наливала постное масло, и сунул ее ему в руки, щедро полив маслом милицейские портки. Матерился «милицай» мастерски… Короче говоря, хотя все боялись, но варить – варили, потому что в деревне без самогонки никак не обойтись, это была сверхконвертируемая валюта: что приобрести, или починить, или нанять огород вспахать – все за самогонку.
   Лёня обожал эти «самогонные» ночи. Когда горилочка начинала потихоньку из краника капать в жерло торчащей из бутылки воронки, бабушка брала столовую ложку и, уперев одну руку в бок, другой подносила ложку ко рту и осторожно пробовала горячую жидкость, потом, крякнув, поджигала ее от горящей лучинки, и наблюдала, как самогонка горит красивым синеватым огоньком. Так горилка и получалась – чем лучше сама горит, тем сильнее горит потом от нее внутри у питейщика. Лёня, как истинный ученик бабушки, подлезал с маленькой ложечкой к кранику и ждал, тоже уперев одну руку в бок, пока та наполнится. Обычно до стадии пробы, не говоря уже о горении, он доходить не успевал: бабушка твердой рукой брала его ручонку и, разворачивая, выливала прозрачную водицу из ложечки в «жадное» горлышко воронки. Это тогда ему казалось, что оно жадное.
   Когда он смотрел на бабушку в момент снятия пробы и слышал, как она крякает, ему казалось, что она пьет что-то очень-очень вкусное. К тому же он видел, как гости, маханув стопочку бабушкиной горилки, всегда ее хвалили. Естественно, ему и самому хотелось попробовать и по-бабушкиному крякнуть. И однажды он ухитрился!
   В один прекрасный день бабушка, натопив печку и накормив внука, ушла по делам. Лёня остался один. Тикали ходики, поскрипывали полы, хотя по ним никто не ходил. Ему было скучно, и он решил зайти в свое любимое место, в камору – большую кладовую рядом с кухней, где хранились съестные припасы. Бабушкина камора ему нравилась потому, что с ней у него был связан образ сытости и достатка. Когда Леонид читал сказки, заканчивающиеся словами: «И стали они жить-поживать да добра наживать…» – он сразу вспоминал бабушкину камору.
   Ему нравилось смотреть на полки, заставленные банками с вареньем, солеными огурцами и маринованными помидорами, на лежащие с осени большущие гарбузы-тыквы, на свисающие с потолка копченые колбасы и окорока – бабушка говорила, что их подвешивают, чтобы не достали мыши. Ему всегда было жалко бедных мышек, он представлял, как они, голодные, подпрыгивают-подпрыгивают, а дотянуться до еды не могут, и приносил им кусочек хлеба с маслом, который тайком клал в уголок. Хлеб обычно уже на следующий день исчезал, и Лёня ходил очень довольный, не зная, что бабушка, каждый раз выметая засохший хлеб из угла, ворчала, что внук приваживает мышей, а те пожрут муку и картошку. Но он об этом не подозревал и был спокоен за накормленных мышек.
   И вот стоял он тогда на пороге своей любимой каморы и любовался. Света в ней, правда, не было, так что все находящееся внутри освещалось только через дверной проем. Пошевелившись, он заметил из угла какой-то блеск – это тускло отблеснула бутыль недавно сваренной горилки. Тут-то Леонид и пал…
   Осознав, что час пробил и он может без помех испробовать недосягаемого ранее напитка, он отправился за стопкой, стоящей у бабушки на полке на кухне. С бутылкой пришлось повозиться, пробка была тугая, из кукурузного початка, и он ее еле-еле вытащил ее зубами.
   В нос дало так, что в голове сразу загудело! Но дело нужно было довести до конца. Осторожно наклонив бутыль, Лёня плеснул горилки в стопку и попытался засунуть пробку обратно в горлышко, но это уже было ему не по силам. Поэтому, просто поставив пробку сверху на горлышко, он поспешил на кухню, чтобы выпить как полагается – с закуской, то есть отрезал кусок хлеба и накрыл его шматком сала. Ощущение неуютности все-таки оставалось, – наверное, не просто так бабушка не давала ему испробовать горилки, но любопытство победило.
   Усевшись за стол, он взял в одну руку наполненную стопку, в другую – хлеб с салом и, не раздумывая, вылил одним махом содержимое стопки в рот и сунул разом хлеб под нос, как это делали взрослые.
   На какую-то долю секунды его охватило недоумение – он сидел, крепко стиснув зубы и не понимая, что с ним происходит, потом дикий спазм сжал его рот и горло. Он не мог ни вздохнуть, ни сглотнуть, ни выплюнуть… Сало прилипло где-то под носом. Во рту полыхало так, что ему казалось: если он его откроет, то из него вырвется пламя, как у Змея Горыныча, и бабушкин стол сгорит вместе со скатертью. В этот момент ему почему-то особенно жалко было скатерть. Когда он подрос и впервые услышал выражение «зелёный змий», он сразу понял, о чем идет речь…
   Он еще сильнее сжал зубы. Наконец его сгоревший напрочь язык «пришел в себя», задергался-задергался, пытаясь через стиснутые зубы вытолкнуть «огненную воду» наружу. Почти задыхаясь, Лёня выплюнул обратно в стопку то, что так хотел выпить, но не смог. Теперь это выглядело не так красиво, как раньше.
   Молча отложив хлеб и отлепив от носа кусок сала, Лёня полез на печку. Пережить разочарование было тяжело. Ощупывая опухшим языком покрывшееся пупырышками нёбо, он думал о несправедливости жизни. Ему припомнилось и то, что запах хлеба, например, вкуснее, чем сам его вкус, и то, что крапива на вид красивее, чем на ощупь… В общем, жизнь представилась чередой обманов. К тому же, поскольку мозг ото рта никакой костью не отделяется, а горилку во рту он подержал изрядно, его, само собой, начало на теплой печке «развозить». И к бабушкиному возвращению на печке уже лежало, по ее словам, «мерзкое кошеня засмоктанное»… Он этого уже не помнит, а она потом рассказывала, как он стонал и на все ее вопросы только причитал: «Ой, бабусю-бабусю! Ой, не пый же ты николы той горилки!»
   Воспоминания Леонида прервались каким-то непонятным звуком. На фоне хора и голоса батюшки прозвучало что-то странное. Вот опять…
   Он недоуменно посмотрел на Есению, которая тихонько постанывала, зажимая себе ладонью рот и показывая глазами на жениха и невесту.
   Сначала он ничего не понял, но когда жених с невестой тронулись вслед за священником вокруг аналоя, сам едва удержался от хохота… Дело в том, что шаферы, то ли по недоумию, то ли по незнанию, решили не держать венцы над головами жениха и невесты, как принято, а надели их им на головы. В итоге картина получилась такая: невесте, у которой была пышная прическа, венец был мал и торчал на голове каким-то немыслимо кособоким сооружением. А жениху, наоборот, венец оказался велик и нахлобучился ему на голову по самый нос, задержавшись только на ушах, загнутые кончики которых торчали из-под края венца. Видеть, естественно, жених уже ничего не мог. Пока они стояли, вся дикость этого еще не бросалась в глаза, но когда они пошли!.. Невеста, боясь уронить венец, семенила мелкими осторожными шажками, как африканка с калебасом на голове, а ослепший жених шел с ней рядом, при этом венец на его голове раскачивался и бился то об его лоб, то об затылок – бум-бум-бум!..
   Леонид не помнил, как они выскочили из церкви, но за оградой они еще минут десять корчились от смеха.
   «Господи, прости нас, грешных, но это ж мы сами, человеки, устраиваем из святого обряда посмешище, – думал Леонид, пытаясь успокоиться. – Ведь для того же шаферам и дают держать венцы, чтобы венчающиеся не отвлекались!»
   – Ой, мамочки! Я теперь не смогу венчаться, такое ведь не забудешь! – стонала Есения, держась за грудь.
   – Когда будешь сама венчаться, тебе будет не до смеха, – утешил ее Леонид.
   – Вот спасибо! – воскликнула Есения, перестав смеяться. – А что же я делать буду? Плакать, что ли?
   – Может, и плакать, у каждого по-разному бывает… – улыбнулся он.
   – Нет, на своей свадьбе я буду самая счастливая! – твердо сказала Есения. – И плакать ни за что не буду!
   – Некоторые люди и от счастья плачут, – заметил он.
   – Да ну! Мелодрама какая-то… – поморщилась Есения. – Ну, я готова, пойдем дальше?
   И они пошли к вокзалу, чтобы поспеть в санаторий к ужину и посидеть на скамеечке у пляжа на вечерней зорьке.

Глава седьмая

   Давно подмечено, что дни, проводимые в работе, тянутся как недели – медленно и томительно, зато дни отдыха летят с космической скоростью. Леонид даже не заметил, как пролетела первая неделя отпуска, а за ней вскачь промчались вторая и третья.
   Дней за пять до отъезда они были с Есенией на органном концерте в Домском соборе. Выйдя после концерта на площадь перед собором, они увидели фотографа.
   – Давай сфотографируемся на память, – предложил Леонид.
   Есения почему-то замялась.
   – Ты чего, не хочешь? – удивился он. – Выглядишь ты прекрасно, если тебя смущает прическа или еще что-то…
   – Нет, меня смущает не это. Говорят, что фотографироваться вместе – плохая примета, вроде как к разлуке, – сказала она.
   – Здра-а-сьте… – протянул Леонид. – А как же быть с семейными фотографиями? Люди всей семьей снимаются на память о каком-нибудь событии и не расходятся же потом, живут себе годами счастливо…
   – Но мы-то с тобой не семья… – тихо заметила она.
   – Это поправимо… – рассмеялся он и, не удержавшись, привлек ее к себе. – А ты бы вышла за меня замуж? – спросил он, глядя ей в глаза.
   Есения сначала растерялась, а потом с полуулыбкой спросила:
   – Ты шутишь?
   – Да нет, зачем же! Я говорю совершенно серьезно, – возразил Леонид. – Я бы хотел, чтобы ты до нашего отъезда определилась с этим вопросом.
   – Ага… «По какому вопросу плачете?..» – опустив голову, задумчиво произнесла Есения.
   – Что-что? – не понял он.
   – Это один из примеров канцеляризмов в обыденной речи, – пояснила она, насмешливо взглянув на него. – Значит, ты хочешь, чтобы я «определилась с этим вопросом»? А ты не мог бы сформулировать его более конкретно?
   – Иронизируешь? – расстроился Леонид. – Тогда я не буду спрашивать, а просто скажу: я хочу, чтобы ты вышла за меня и стала моей женой, супругой, суженой и еще этой… второй половиной. Так лучше?
   – Леонид, ну куда ты так торопишься? – тихо спросила она, не принимая его шутливый тон. – Мы же еще так мало знаем друг друга!
   – Понимаешь, я почему-то очень боюсь тебя потерять, – честно признался он. – Поэтому и хочу привязать тебя к себе всеми возможными узами. Примерно вот так… – Он быстрым движением снял у нее с шеи шарфик и обмотал им их руки.
   Есения рассмеялась, и в этот момент вдруг блеснула вспышка.
   Опустив фотоаппарат, к ним виновато спешил фотограф.
   – Извините, ребята, но вы так красиво смотритесь вместе, что я не мог удержаться и сфотографировал вас. Приходите завтра сюда же вечером, я подарю вам вашу фотографию, – сказал он.
   – А можно тогда сделать две? – спросила Есения, вздохнув – от судьбы, мол, не уйдешь: чему быть – того не миновать.
   – Можно, будет вам две, приходите завтра, – ответил фотограф.
   – Обязательно придем, – пообещал Леонид и, подхватив Есению под руку, побежал с ней к санаторскому автобусу, на котором их привезли на концерт. Водитель уже нетерпеливо сигналил, поторапливая задержавшихся отдыхающих.

   Последние дни отпуска пролетели вообще мгновенно. Леонид очень привязался к старику Охмнетычу, к Дубултам, и было грустно, что нужно отсюда уезжать. Все хорошее всегда когда-то заканчивается… Единственное, что его утешало, так это то, что домой он ехал вместе с Есенией и у них с ней, наоборот, все еще только начиналось.
   Их поезд уходил на следующий день вечером, и они решили оставшееся время провести на пляже, наслаждаясь последними часами ничегонеделания. Правда, Есения стала какой-то грустной и задумчивой. Леонид так и не решился за все эти три недели завести с ней разговор о ее рождении и родителях, а наоборот, пытался отвлечь ее от этой темы. Но сегодня, видимо, ему уже не удастся уйти от обсуждения. Есения была уже вся там, в Питере, вместе со своими проблемами. На его попытки развеселить ее она отвечала вяло и в конце концов сделала вид, что дремлет. Ему ничего не оставалось, как взяться за книжку, в которой он за время отпуска прочел лишь пять страниц.
   Вечером, перед тем как идти на ужин, Есения вдруг решила, что все-таки нужно дать телеграмму родителям.
   Собрав пляжные принадлежности и закинув их к Леониду в комнату, они направились к почте, которая находилась на окраине поселка.
   На почте было безлюдно.
   Скучающая над кроссвордом почтовая служащая оторвалась от своего занятия и подняла на них любопытный взгляд.
   – Лабас динас, – приветствовала она их.
   – Здравствуйте, – поздоровались они, а Леонид добавил: – Нам бы хотелось отправить телеграмму.
   – Пожалуйста, нет никаких проблем, – улыбнулась женщина и протянула Есении бланк.
   Сев за стол, Есения попросила у Леонида ручку и принялась заполнять бланк, вписывая свой домашний адрес.
   – Смотри-ка, а номер вашей квартиры зеркален нашему: у нас – тринадцатый, а у вас – тридцать первый, – заметил Леонид, глядя ей через плечо.
   – Ну и как тебе живется под таким номером? – поинтересовалась Есения, поднимая на него грустные глаза.
   – Чудесно живется! – заверил ее он. – Думаю, и тебе тоже понравится…
   Она быстро опустила взгляд и продолжила заполнять бланк телеграммы.
   Леонид несколько раз после их разговора у Домского собора пытался вернуться к своему вопросу: выйдет ли она за него замуж, – но она всячески избегала обсуждения этой темы под предлогом, что ей нужно сначала вернуться домой и разобраться с родителями.
   Отправив телеграмму, они вернулись в санаторий, поужинали, а потом решили в последний свой вечер в Юрмале погулять еще у моря.
   Вечер был превосходный, солнце уже село, и лишь алевшая кромка неба подкрашивала волны, отражаясь в них розовыми бликами.
   Они не спеша брели с Есенией под руку по песку, с удовольствием подставляя лица дувшему с моря свежему ветерку. Идиллию нарушали комары, шлейфом тянущиеся за ними.
   У кромки леса на берегу стояли скамеечки.

     По дороге лесной
     Шел с красавицей милой,
     И деревья вослед
     Мне шептали: «Прощай!» –

   вспомнились Леониду строчки неизвестного поэта.
   Они присели на скамейку. Есения тут же принялась что-то чертить палочкой на песке.
   Да, завтра они едут домой, и там все будет по-другому… Возможно, сложнее, чем здесь. Ощущение перемен уже витало в воздухе.
   Леонид, помня свое обещание, старался держать себя в руках, хотя ему это давалось все труднее.
   Есения приподняла голову и долгим взглядом окинула Леонида. Он взял ее за руку, отобрал палочку и зашвырнул ее куда-то далеко за голову.
   Он не пытался сам придвинуться к Есении и не притягивал ее, а просто сидел, держа ее за руку, и глухо наливался желанием и отчаянием. Видно, он сильно сжал ее пальцы, потому что она поморщилась и вдруг сама придвинулась к нему.
   – Ты так мучаешься, неужели ты… тебя так сильно ко мне… тянет? – спросила она смущенно.
   – Да, меня очень к тебе тянет, – честно признался Леонид, наклоняясь к ней и зарываясь лицом в ее волосы. – Скажу больше: я безумно хочу тебя…
   Она вздохнула и прислонилась к нему, не поднимая головы. Он тихонько поцеловал ее в шею. Она вздрогнула. Прикосновение к ее коже словно током пронзило его губы, а руки отчетливо ощутили сквозь легкую ткань кофточки ее тело. Как в тумане, он начал осыпать поцелуями ее шею, плечи, волосы, не думая о последствиях и пытаясь добраться до губ, которые она все время от него прятала. В этот момент, проводя по ее спине рукой, он не почувствовал под тканью традиционной застежки, и ему стало жарко, когда он понял, что это означает…
   Быстрым движением усадив Есению к себе на колени, он прижался лицом к ее груди и, почувствовав уже знакомую упругость, почти обезумел, целуя ее прямо через ткань. Его губы мгновенно наткнулись на что-то еще более упругое – это потревоженный сосок с готовностью откликнулся на его ласку, приподнимаясь ему навстречу. Леонид крепко обхватил его губами и сжал.
   Есения вздрогнула, тело ее напряглось, а руки судорожно прижали голову Леонида к груди.
   «О боже, она не против!» – безумная надежда налила тело Леонида несгибаемой силой. Чуть не оборвав все пуговицы, он одним движением расстегнул ее кофточку, и освобожденная грудь скользнула по его губам. Не в силах больше сдерживаться, он припал к ней в страстном поцелуе.
   Есения, запрокинув голову, прерывисто вздохнула и, выгнувшись ему навстречу, сильнее прижала к его губам нежную вершину своей упругой груди. Чем неистовее он ласкал ее, тем сильнее она прижимала его голову к себе.
   Через несколько сумасшедших мгновений он почувствовал, как шевельнулись и ожили ее бедра, инстинктивно ищущие более тесного контакта с ним. Едва сдержав стон, он скользнул рукой вверх по внутренней стороне ее бедра. Но тут ее тело среагировало совсем не так, как он ожидал: Есения резко вскочила с его колен, чуть не вывернув ему руку, и молча кинулась от него прочь.
   Оторопев на секунду от неожиданности, Леонид рванулся за ней следом.
   Несколько раз он догонял ее, но она вырывалась с каким-то обреченным упорством. Ее обнаженная грудь, немыслимо красивая, вздымалась не то от страха, не то от бега.
   Есения мчалась по берегу у самой кромки воды и вдруг, споткнувшись обо что-то, упала в воду.
   Здесь он ее и настиг.
   Барахтаясь на мелководье, он обхватил Есению за талию и, удерживая ее на месте, пытался успокоить:
   – Да что с тобой?! Если не хочешь – я не буду принуждать тебя! Ты чего испугалась? Или… у тебя этого никогда не было?
   И уже предчувствуя ее ответ, но еще боясь его спугнуть, он начал таять от счастья и нежности к этой девочке…
   Едва слышно она выдохнула:
   – Да…
   Он прижал всю мокрую и дрожащую Есению к себе, покрывая ее лицо поцелуями, и шепотом поклялся ей на ухо:
   – Я никогда не возьму тебя силой, любовь моя, и никогда не сделаю тебе больно!
   Есению била дрожь.
   – Дуреха, ты же вся вымокла, еще не хватало, чтобы ты простудилась! – сказал он, обхватив ее плечи и стараясь согреть своим телом.
   Никакой речи о том, чтобы она шла в таком виде к Охмнетычу, не могло и быть. Они выбрались из воды и побежали вдоль берега к санаторию.
   Все уже спали. Леонид тихонько открыл окно, оставленное незапертым днем, и помог Есении вскарабкаться на подоконник.
   Быстро стащив с себя мокрую одежду, Леонид остался в одних плавках и повернулся к Есении. Она стояла у окна не двигаясь и только подрагивала от озноба.
   – Есения, тебе нужно раздеться, ты простудишься, – сказал Леонид и начал снимать с нее мокрые кофточку и юбку, складывая их на журнальный столик.
   Когда на Есении остались лишь кружевные трусики, он нерешительно остановился. Свет луны, пробивающийся сквозь ветви деревьев в комнату, окутал серебристым сиянием тело девушки.
   Накинув на Есению большое пушистое полотенце, Леонид коснулся края ее трусиков и предложил:
   – Сними и это и ложись под одеяло – тебе нужно согреться. Я тебя не трону… Если хочешь, я даже могу поспать в кресле.
   Последнее предложение было большой жертвой с его стороны, к тому же он всегда был согласен с северной традицией, считающей, что лучшим средством при переохлаждении является не одеяло, а «грелка во все тело».
   Есения молча сняла трусики и положила их на горку мокрой одежды.
   У Леонида побежали мурашки по телу. Он старался не смотреть на Есению, хотя это было очень нелегко.
   «Да, усну я сегодня, пожалуй!» – усмехнулся он про себя, ощущая недвусмысленную реакцию своего тела.
   Есения подошла к нему вплотную и тихо сказала:
   – Ты тоже можешь простыть. Ложись со мной, я больше не боюсь… И это сними, – она легонько коснулась краешка его плавок.
   – Ложись, я сейчас, – прерывающимся голосом ответил Леонид и, схватив полотенце и халат, пулей выскочил в коридор.
   Переведя за дверью дух и стараясь тише шлепать босыми ногами, он пробрался в ванную комнату.
   Сев на краешек ванны, он уставился на свои подрагивающие руки. Потом перевел взгляд на свои плавки – в их мокрой неволе томился готовый к восстанию узник… Пожалев его, он стянул влажные, холодные и прилипающие к телу плавки и, не рискуя в эдакой тишине включать душ, пустил в ванну из крана тихую струйку горячей воды.
   Машинально намыливая свое тело и ополаскивая его теплой водой, он пытался оттянуть момент принятия решения. Одно дело – предаваться страстным поцелуям на берегу моря, другое – лечь с Есенией в постель, чувствовать ее тело рядом и, зная о ее невинности, бояться собственной несдержанности…
   Когда через десять минут Леонид смывал мыло с в сотый раз намыленного тела, уже начавшего поскрипывать под руками, он понял, что дальше тянуть нельзя.
   Выбравшись из ванны, он насухо вытерся, накинул халат и вернулся на цыпочках в комнату.
   Было тихо. Если Есения и не спала, то лежала молча.
   Леонид подошел к кровати, постоял, потом быстрым движением скинув халат, отогнул край одеяла и скользнул под него.
   Через несколько долгих секунд Есения повернула к нему лицо и остановила на нем свой характерный долгий взгляд.
   – О чем ты думаешь? – спросил Леонид, приподнявшись на локте.
   – О нас, о том, что я сегодня стану женщиной и, возможно, зачну, как положено, ребенка, который будет расти во мне – там, где предназначено природой, – и родится, как все нормальные дети…
   – О господи, Есения! – простонал он, откидываясь обратно на подушку. – С такими мыслями ты никогда не станешь женщиной…
   – Почему?
   – Да потому, что они не хуже ледяного душа остужают… Ты не можешь хотя бы сейчас не думать об этом? Посмотри на себя – ты же совершенно нормальный человек, и какая разница, как тебя зачали!
   – В том-то и дело, что меня не зачинали, а…
   – А отпочковали, – закончил он за нее. – Ну и что? Значит, ты родилась, как настоящая таукитянка.
   – Кто-кто? – переспросила Есения.
   – Дед Пихто! – передразнил Леонид и слегка куснул ее за плечо. – Песня об этом у Высоцкого есть.
   – Ты чего кусаешься? – Она со смехом отпихнула его и села на кровати, натянув одеяло себе до подбородка.
   – А ты думала, я тебя просто в постель затащил? Вот и нет! Моя мания в другом – вот покусаю тебя сейчас немножко, а потом вообще съем… – пошутил Леонид.
   – Насчет того, чтобы съесть, – это очень на тебя похоже, – насмешливо заметила Есения, вернувшись к своему обычному подтрунивающему тону. – Помнишь, как в том мультике: «Обожруся и помру молодой». Так это про тебя…
   – Про меня, про меня, – согласился он и обнял ее.
   Есения слегка напряглась, но потом, вздохнув, опять легла рядом и, прижавшись к нему, затихла, уткнувшись носом в его шею. Ее подрагивающие ресницы слегка щекотали кожу.
   – Жабы поют… – вдруг тихо сказала она.
   – Где, какие жабы? – удивился Леонид, прислушиваясь.
   И действительно, в тишине откуда-то издалека доносился характерный многоголосый жабий хор.
   – Наверное, в каком-нибудь пруду собрались на концерт и заливаются… – предположила Есения.
   «Замечательно страстная ночь у нас! То проблемы зачатия обсуждаем, то жаб…» – подумал Леонид и, не выдержав, хмыкнул.
   – Ты чего? – подняла голову Есения.
   – Ничего… Можно я тебя поцелую?
   – Не знаю, наверное, можно…
   Но он, не дослушав, уже завладел ее губами, которые на этот раз охотно встретили его и были теплыми и податливыми.
   – Что это? – прервав поцелуй и, отодвигаясь от него, спросила Есения, пытаясь понять, что же это так сильно прижимается к ее боку…
   – Я тебе сейчас объясню, – несколько севшим голосом пообещал он и, почувствовав, что на этот раз его уже не остановят, снова приник к ее губам…

   Утро он встретил совершенно счастливым и уставшим самой замечательной усталостью в мире. Есения, свернувшись клубочком, сладко посапывала у него под боком.
   «Родная моя!.. – думал он, прижимая ее к себе и глядя на ее нежное лицо с залегшими под ресницами тенями. – Господи, за что мне такое счастье! Спасибо Тебе…»

Глава восьмая

   Поезд прибыл на Варшавский вокзал Ленинграда без опоздания.
   Протолкавшись через узкий коридор, Леонид с Есенией вышли вслед за другими пассажирами из вагона.
   – Странно, – сказала Есения, растерянно оглядывая людей на перроне. – Мы же дали телеграмму моим родителям, почему они меня не встречают? Может, подождем чуть-чуть?
   – Конечно подождем, только чего здесь стоять, пойдем к вокзалу, они же все равно с той стороны подойдут, если опаздывают, – предложил Леонид.
   Взяв вещи, они пошли по перрону. Мимо них спешили люди, отовсюду слышались радостные оклики встречающих.
   Есения напряженно всматривалась в лица идущих навстречу людей, но ее родителей среди них не было.
   Подойдя к началу перрона, они остановились.
   – Ну, что будем делать? – спросил Леонид.
   – Давай подождем минут пять; если они не появятся, я пойду позвоню, – ответила Есения, расстроенно посмотрев на него. – Наверное, они на меня очень рассердились.
   – А чего ждать? Давай я им позвоню, а ты стой здесь, чтобы вам не разминуться, если они все-таки придут, – предложил он.
   – Хорошо, – согласилась Есения и, нацарапав на листочке бумаги два телефонных номера – домашний и рабочий, отдала ему. – Вот, спросишь Виктора Ивановича Вербицкого… или Веру Евгеньевну, это моя… мама.
   – Понял. Я мигом, ты не волнуйся, – постарался успокоить ее Леонид.
   Она грустно кивнула.
   Разыскав работающий телефон-автомат, Леонид набрал сначала рабочий номер отца Есении – был вторник, будний день, – но ему никто не ответил.
   «Странно, там что, никого нет рядом? – удивился Леонид, вслушиваясь в длинные гудки. – Хотя, возможно, у ее отца отдельный кабинет».
   Постучав по рычагу, он набрал домашний номер. Результат был тот же: никого нет дома… Может быть, они выехали сюда и опаздывают? Для верности он еще раз набрал рабочий номер, но там было по-прежнему глухо.
   Тогда он позвонил к себе домой и доложил обрадовавшейся маме, что он уже на вокзале и будет дома, как только разберется с Есенией. Она тут же заинтересовалась, о ком это он говорит, но он пообещал ей все подробно рассказать по приезде, заочно чмокнул в щеку и повесил трубку.
   Вернувшись к Есении, с волнением ожидавшей его, он покачал головой:
   – Ни там, ни там не отвечают. У тебя есть ключи от дома?
   – Конечно, – ответила она.
   – Боюсь, что тогда нам придется самим добираться к тебе, – сказал Леонид. – А может, ты к нам поедешь, я тебя с мамой познакомлю? Я ей о тебе уже сказал.
   – Нет-нет, я поеду домой, нужно как-то ситуацию разрешить, потом уже… – покачала головой Есения.
   – Ну хорошо, но я тебя провожу, ты не возражаешь?
   – Не возражаю, – грустно улыбнулась она. – Тем более что ехать нам недалеко, на Васильевский остров.
   – Я помню, ты же писала адрес на телеграмме. Поехали?
   – Поехали, только знаешь что… – Есения замялась, – подожди меня еще немного, мне нужно зайти… в одно место.
   Он деликатно улыбнулся, сообразив, что она имеет в виду.
   – Ну, пойдем, поищем тебе «комнату милосердия».
   Подхватив вещи, они направились к залу ожидания, но в этот момент к ним подскочил водитель-частник с предложением подвезти «куда надо».
   – Есения, ты иди, я тебя догоню, – сказал Леонид и, повернувшись к водителю, назвал адрес.
   В ответ тот заломил такую цену, за которую можно было доехать до Выборга. Объяснив, что он местный, к тому же бухгалтер и хорошо знает расценки, Леонид послал зарвавшегося водилу гораздо дальше, чем тот собирался их везти, и поспешил за Есенией, которую успел потерять из виду.
   В зале ожидания ее не оказалось.
   Спросив киоскершу «Союзпечати», где здесь женский туалет, Леонид отправился по ее подсказке в дальний угол зала и сел так, чтобы увидеть Есению, когда она будет выходить.
   Через десять минут он уже начал недоумевать, почему ее так долго нет. Очередь у них там, что ли, или у Есении какие-нибудь проблемы?
   Через полчаса Леонид начал нервничать. Подойдя к двери в туалет, он попытался заглянуть внутрь помещения поверх головы очередной посетительницы, вызвав у той брезгливо-негодующий взгляд.
   Ему пришлось поспешно ретироваться, чтобы его не приняли за какого-нибудь извращенца.
   Постояв несколько минут в ожидании, он заметил, как к туалету направляется толстая, расфуфыренная дамочка в ярко-красном примодненном платье, и решительно направился к ней. Та испуганно остановилась, уставившись на него маленькими круглыми глазками.
   Изобразив на лице обольстительную улыбку, Леонид обратился к дамочке:
   – Прошу прощения, мадам, вы не поможете мне? Моя жена пошла в туалет и вот уже полчаса не выходит. Посмотрите, пожалуйста, не случилось ли с ней чего-нибудь плохого? Ее зовут Есения. А то мне самому туда нельзя…
   – А, хорошо, хорошо, посмотрю, – согласилась та с явным облегчением и, заулыбавшись ему в ответ, поспешила скрыться за дверью.
   Минут через пять она вышла и сказала:
   – Нет там никакой Есении.
   – Как нет? – опешил он.
   – Так и нет, не смыло же ее в унитаз… – усмехнулась дамочка, поводя плечами, отчего ее грудь, затянутая в тиски явно маленького бюстгальтера, вспучилась над декольте, как убегающее тесто, грозя вывалиться наружу.
   – А тут другого туалета нет, может, она в другой пошла? – спросил Леонид, вконец растерявшись.
   – Послушайте, молодой человек, у меня нет ни желания, ни времени выяснять, в какой туалет пошла ваша жена. Так что извините и дайте пройти, – поджав накрашенные губы, процедила мадам и гордо понесла мимо него свое удовлетворенное тело.
   Леонид побежал обратно к киоскерше, но та сказала, что ближайший туалет есть только на Балтийском вокзале.
   «Есения, куда же ты подевалась, не могли же мы с тобой разминуться?» – недоумевал Леонид.
   Выйдя на улицу, он огляделся. Пассажиры уже разъехались, на перроне перед вокзалом народу было мало. Одни частники-извозчики кучковались сбоку у стоянки машин.
   Он задумчиво направился к ним.
   – Что, сбежала твоя краля? – раздался вдруг за его спиной насмешливый голос.
   Леонид повернулся. Сзади, улыбаясь, стоял давешний бомбила.
   – А вы что, ее видели? – спросил Леонид.
   – Видел, девка она у тебя приметная. Буквально через несколько минут после того, как мы с тобой расстались, – он насмешливо осклабился, – она вышла из зала с каким-то высоким мужиком, села в «Волгу» с государственными номерами и… фьють.
   – Это отец, наверное, за ней приехал, – предположил Леонид и удивился: – Что же она вещи-то у меня не забрала?
   – Да не похоже, чтобы отец, – хохотнул водила. – Скорее, любовник: молодой, высокий.
   – В морду хочешь? – моментально взъярился Леонид.
   – Ну ты, полегче! – тут же в ответ окрысился водила. – А то я тебе тоже монтировкой харю-то отрихтовать могу. Рогач хренов… – И презрительно сплюнув ему под ноги, он отошел к настороженно наблюдавшим за ними другим водителям.
   С трудом удержавшись, чтобы не броситься за ним, Леонид раздраженно глянул на часы и вконец разозлился: проторчал, как дурак, в ожидании Есении почти час, а она уже, поди, давно дома.
   Нащупав в кармане монетку, он направился к телефонному автомату. Набрав домашний номер Есении, он напряженно прислушался. Там долго не отвечали, потом кто-то снял трубку.
   – Есения, – закричал Леонид. – Что же ты уехала, ничего мне не сказав?
   В ответ раздались щелчок и зуммер отбоя.
   «Вот так так, ничего не понимаю! – растерялся Леонид. – Почему она бросила трубку? А может, это была не она? Нужно еще раз позвонить».
   Порывшись в карманах, он попытался нащупать двухкопеечную монету, но мелочи больше не оказалось.
   Решив, что позвонит из дома, он пошел к метро на Балтийский вокзал.
   Дома его встретила мама, отпросившаяся в этот день с работы. Судя по запаху, витавшему в квартире, на столе его ожидали любимые пирожки с мясом, но аппетита на этот раз у него не было никакого. Мама даже всполошилась, не заболел ли он, глядя, как Леонид без обычного энтузиазма садится за стол.
   Торопливо выпив кружку чая с шестью пирожками, он засобирался.
   – Ты куда, сынок? – спросила мама.
   – Мне нужно кое-куда заехать, вещи отдать, – сказал он, кивнув на сумку Есении.
   – Да чего такая спешка? – удивилась мама. – Завтра нельзя, что ли? Ты же только с дороги, отдохни.
   – Не устал я, вернусь, расскажу все, – пообещал Леонид и, схватив сумку Есении, направился к двери, но, вспомнив о рабочем телефоне отца Есении, решил уточнить организацию.
   Набрав справочную службу «09», он назвал дежурной номер телефона и попросил ее посмотреть, какой организации принадлежит этот номер и где она находится. Та переключила его на платную справку, где ему ответили, что такого номера в их базе данных нет, но похоже, что это где-то на Васильевском острове, точнее они сказать не могут, и утешили тем, что «зато вам не нужно оплачивать эту справку». Слабо утешившись этим обстоятельством, он, совершенно озадаченный, покинул свой дом.
   Доехав до станции «Василеостровская», Леонид вышел из метро и решил еще раз позвонить Есении. На этот раз трубку вообще никто не снял, и он пошел пешком к ее дому, подумав, что, может быть, у них там что-нибудь случилось с телефоном.
   Пройдя по Среднему проспекту до 1-й линии, Леонид перешел дорогу и, углубившись в проходные дворы, добрался наконец до дома Есении, который стоял на углу набережной Макарова прямо напротив Академии тыла и транспорта. Увидев его, он опешил – вид у дома был явно не жилой. В некоторых окнах зияли провалы разбитых стекол, вокруг стояла техника и суетились рабочие, а до второго этажа были установлены строительные леса.
   Судя по номеру, квартира Есении должна была находиться на третьем этаже. Он, задрав голову, посмотрел на темные окна и направился к подъезду.
   Дорогу ему преградил выходящий из подъезда рабочий:
   – Куда вы? Сюда нельзя!
   – Тут у меня знакомые живут, – ответил Леонид и попытался его обойти, но тот снова заступил ему путь:
   – Никто тут уже не живет, дом отправлен на капитальный ремонт.
   – Когда? – попытался уточнить Леонид.
   – Да уж неделю тут ковыряемся…
   – А жильцов куда переселили? – спросил Леонид, впадая в отчаяние, потому что начал понимать, что они с Есенией уже не просто разминулись, а растерялись.
   – Слушайте, не знаю, спросите в ЖЭКе, – нетерпеливо сказал рабочий.
   – Спасибо за совет, – поблагодарил Леонид, решив больше не испытывать его терпение.
   Перейдя дорогу, он медленно побрел по бульвару в сторону университета. Вдруг какой-то неприятный холодок прокатился у него между лопаток, как будто кто-то смотрел в спину.
   Он обернулся, но ничего подозрительного не заметил, только в машине, припаркованной у обочины на набережной Макарова, кто-то изнутри закрывал темное тонированное стекло, одновременно трогаясь с места.
    «Наверное, показалось», – подумал Леонид и пошел дальше, хотя неприятное ощущение в спине еще какое-то время сохранялось.
   Выйдя на Менделеевскую линию, он пошел вдоль здания Двенадцати коллегий, как вдруг, бросив взгляд на другую сторону улицы, он увидел комплекс Института акушерства и гинекологии, в просторечье называемого «Институтом Отто», и его осенило: «Да ведь здесь же, наверное, работают родители Есении! Она говорила, что они врачи-гинекологи и работают недалеко от дома. Может быть, Есения сейчас у них? Она, похоже, ничего не знала об отправке их дома на капремонт, иначе сказала бы мне».
   Ободренный этой догадкой, Леонид быстро перебежал по газону на другую сторону улицы, честно выполнив просьбу озеленителей: «По газонам не ходить », и, открыв тяжелую старую дверь, ворвался в холл института.
   Сидящая на вахте пожилая женщина в белом халате, испуганно посмотрела на него, но тут же, вспомнив о своих обязанностях, грозно поднялась со своего места:
   – Вы куда, мужчина?
   – Лично к вам, Мария Ивановна! – выпалил Леонид, поднимаясь по ступеням к ней.
   – Не Мария Ивановна, а Мария Петровна, – недовольно поправила та. – А в чем дело?
   – Извините, Мария Петровна, за оговорку. Меня направили к вам, сказав, что вы очень душевный человек, всех здесь знаете и обязательно поможете мне в моих поисках.
   Вахтерша, усевшись на место, недоверчиво посмотрела на него, а потом спросила:
   – А в чем дело?
   Леонид в двух словах объяснил ей, что здесь работает отец его подруги и что, скорее всего, разминувшись с Леонидом на вокзале, она поехала сюда и он хотел бы найти ее, чтобы отдать ей сумку, которую она забыла забрать. Высоко подняв в руке, Леонид продемонстрировал ей спортивную сумку Есении.
   – Может быть, вы позвоните ее отцу? Его зовут Вербицкий Виктор Иванович. Вот его телефон… – попросил Леонид.
   Взяв у него бумажку с телефонами, вахтерша посмотрела на нее, потом, поелозив пальцем по институтской телефонной распечатке, озабоченно произнесла:
   – Странно, телефон вроде похож на наш, цифры рядом, но именно такого номера у меня нет. Вербицкий, говорите? Что-то не помню я такого врача… Ну, давайте, позвоним.
   Набрав номер, вахтерша поднесла трубку к уху и, чуть приподняв белую шапочку, прислушалась. Потом, покачав головой, положила трубку на рычаг:
   – Не отвечает.
   – Может быть, у кого-то можно узнать, вдруг он на каком-нибудь совещании или… как это… консилиуме? – спросил Леонид, умоляюще взглянув на Марию Петровну.
   Та недовольно посмотрела на него, потом, смягчившись, махнула рукой и опять взялась за телефон.
   Набрав какой-то номер, она сказала:
   – Алё, Светлана Фёдоровна, здравствуйте, это Мария Петровна с вахты. Вы не подскажете, тут одного нашего работника разыскивают, Вербицкий его фамилия… Где он у нас работает?.. Да очень нужно, ага, я подожду… – Прикрыв рукой трубку, она прошептала Леониду: – Сейчас в кадрах посмотрят…
   Он приложил руку к сердцу и благодарно поклонился Марии Петровне. Она отмахнулась: мол, не стоит благодарности.
   – Да-да-да, – сказала она, когда в трубке послышался чей-то голос. – Ясно, спасибо, Светлана Фёдоровна… Ой, здравствуйте, Иван Антонович. Что? А, понятно-понятно, извините.
   Положив трубку, она сердито посмотрела на Леонида:
   – Никакой Вербицкий тут не работает и никогда не работал! А из-за тебя меня обругали, сказали, что мы вообще не имеем права давать такие справки.
   – Но ведь телефон?.. – робко напомнил Леонид.
   – Я ж тебе сказала, что у меня такой номер не значится; может, папаша твоей подружки просто где-то поблизости работает. Все, давай иди, ищи в другом месте, а то мне попадет. Позвони в справочное.
   – Да звонил я, – обреченно махнув рукой, сказал Леонид. – Спасибо и на этом, Мария Петровна, до свидания.
   Выйдя на улицу, он остановился в нерешительности: что же теперь делать? Единственный путь найти Есению – разыскать ее родителей. А для этого нужно выяснить, где они работают. Или, может, действительно, для начала попробовать обратиться в ЖЭК, там ведь должны знать, куда переселили жильцов ремонтируемого дома.
   «А вдруг Есения мне уже позвонила, а я здесь околачиваюсь?» – всполошился он и заторопился к метро, по пути высматривая телефонные автоматы. Как назло, во всех встретившихся ему будках были либо неисправны аппараты, либо отсутствовала трубка, вырванная с корнем какими-то фанатами – последнее время их излюбленным занятием стало крушить светофоры и телефонные будки.
   Добежав до метро, он набрал свой домашний номер, но мать сказала, что ему никто не звонил.
   – Мама, я скоро буду, если меня будет спрашивать девушка, запиши, куда мне ей перезвонить, – попросил Леонид.
   – Запишу-запишу, не волнуйся, – заверила его мать.
   Он спустился в метро, утешая себя тем, что Есения обязательно позвонит ему и все будет хорошо.
   Приехав домой, он остаток дня и весь вечер ждал звонка Есении, которого так и не последовало. Мать кругами ходила вокруг него, пытаясь расспросить об отдыхе. Занятый своими мыслями, он отвечал ей невпопад.
   – Лёнька! – рассердилась наконец мать. – Да что случилось-то? Ты чего сидишь как в воду опущенный?
   – Мама, понимаешь, я познакомился с замечательной девушкой, а она пропала, мы с ней разминулись на вокзале.
   И Леонид объяснил ситуацию внимательно слушавшей его матери.
   – Наверное, родители не приехали ее встречать, потому что просто не знали о ее приезде, – предположил он в конце. – Видишь, дом-то их поставили на капремонт, и телеграмму они, скорее всего, не получили.
   – А кто же тогда ее встретил? – перебила его мать. – Откуда тот человек узнал, что она приезжает этим поездом? – И она осторожно предположила: – Может, она тебя… ввела в заблуждение?
   – Мама, да ты что! Мы же с ней собирались пожениться, – воскликнул Леонид и, увидев вытянувшееся лицо матери, принялся поспешно объяснять: – Я хотел тебя с ней сегодня познакомить и все рассказать, но видишь, как все получилось… Ну мама… Она бы тебе очень понравилась… Ты же сама хотела, чтобы я женился!
   – Хотела и хочу, просто ты это так неожиданно сказал, – ответила мать и отвела в сторону подозрительно заблестевшие глаза.
   – Мама, только не плачь! – бросился он к ней.
   – Ничого, ничого, сынку, это я так, зараз пройдет, – сказала та, вытирая глаза уголком фартука. – Так куда же твоя дивчина сгинула, а?
   – Ой, не знаю, мама, я даже не видел, кто ее встречал и как ее увозили, и не понимаю, почему она уехала, ничего мне не сказав… И даже сумку свою у меня оставила! А про капремонт их дома, мне кажется, она и сама ничего не знала, иначе зачем просила позвонить ей домой? Мне сказали, что работы по ремонту начались только неделю назад, значит, уже после ее отъезда, ее ведь в городе не было три недели. Хотя тоже странно, почему такая спешка, обычно за две недели не переселяют, их должны были предупредить заранее…
   – Ну не похитили же ее! Кому нужна простая девушка? – попыталась успокоить Леонида мать.
   И тут он похолодел: простая-то она простая, да не совсем… А что, если отъезд Есении вызвал переполох не только в ее семье? Она же секретные фотографии с собой увезла… Да и сама была, если верить ее словам, отнюдь не обычным человеком…
   Он бросил взгляд на ее сумку. У Есении была еще одна, которую она носила через плечо, с ней она и ушла. Интересно, фотографии из отчета у нее с собой или здесь?
   Он подошел к сумке и, присев на корточки, осторожно пощупал ее мягкие бока. Открывать ее он счел неприличным.
   В сумке вроде бы лежали только мягкие вещи, никаких папок в ней не прощупывалось.
   – Сынок, ты чего? – спросила мать, удивленно наблюдавшая за его действиями.
   – Мама, у нее было кое-что, что могли искать, да и саму ее искать могли, – задумчиво сказал он и замолчал.
   – Ну вот что, сынок, а ну рассказывай мне все с самого начала! – решительно сказала мать. – А то вдруг ты попал в какую-нибудь историю…
   – Погоди, мама, – судорожно соображая, остановил ее Леонид.
   «Конечно же! Это наверняка была милиция! – осенило его. – Родители после ее исчезновения обязательно бы всполошились и заявили в милицию. Ее должны были искать, ведь почти месяц прошел, как она для них пропала. И почту могли проверять, вот и узнали, что она приезжает. Надо идти в милицию, если это они за ней приезжали, то знают, где она сейчас».
   Схватив абонентский справочник, он нашел телефоны отделений милиции Василеостровского района. Не зная, в чьем ведомстве находится дом Есении, он решил позвонить на удачу в шестнадцатое отделение.
   – Шестнадцатое отделение, дежурный Комаров слушает, – ответил ему приятный баритон.
   – Добрый вечер, товарищ Комаров, вы не подскажете, дом номер десять по набережной Макарова относится к вашему отделению или нет?
   – Какой дом, десятый? – уточнил дежурный.
   – Да-да, десятый…
   – Да, это наш дом, а что случилось?
   – Я разыскиваю девушку, которая жила в этом доме. Мы сегодня с ней приехали из Юрмалы и разминулись на вокзале. Я хотел бы узнать, не у вас ли она сейчас?
   Дежурный удивился:
   – А почему она должна быть у нас?
   – Понимаете, – Леонид замялся, – она три недели назад уехала из дома, никому не сказав куда, и я подумал, что ее родители могли обратиться к вам. Сегодня ее кто-то встретил на вокзале и увез на машине с государственными номерами. Вот я и подумал, что она может быть у вас.
   – Нет, никаких девушек мы сегодня не задерживали… – сказал дежурный. – Как ее фамилия?
   – Вербицкая Есения Викторовна.
   – Нет, – после паузы сказал дежурный, – в нашей книге происшествий такая не проходит.
   – А что же делать? Дом ее отправили на капитальный ремонт. Как мне ее теперь разыскать? Вдруг с ней что-нибудь случилось! – Допустив подобную возможность, Леонид почувствовал, что ему становится нехорошо.
   – Для начала – успокойтесь! – сказал дежурный, услышав, как у Леонида дрогнул голос. – Может, она скоро появится, такое часто бывает… Звонят, прибегают: «Пропал человек!» – а он потом объявляется – пил где-то три дня с дружками.
   – С какими дружками?! – возмутился Леонид. – Вы что, не понимаете, что я вам говорю – ее кто-то увез с вокзала, она даже вещи у меня не успела забрать!
   – Так, ну вот что, такие дела по телефону не решаются! – В голосе дежурного появились металлические нотки. – Приезжайте завтра утром в отделение, расскажете все обстоятельно, мы разберемся.
   – Хорошо, – согласился Леонид. – Скажите адрес.
   Дежурный продиктовал ему адрес отделения и, порекомендовав не дергаться раньше времени, положил трубку.
   Легко сказать: «не дергаться»… Да для него сейчас не было ничего хуже ожидания! И вообще, Леонид никогда не отличался терпением. Кстати, работать он тоже любил быстро, за это его и ценил управляющий, хотя в плохом настроении мог на него и «полкана спустить».
   Перед сном Леонид попробовал отвлечься, достал недочитанную в отпуске книжку, но тут из нее выпала фотография, на которой они с Есенией снялись на площади у Домского собора, где он в первый раз сделал ей предложение, связав их руки ее шарфиком.
   Увидев их счастливые смеющиеся лица, Леонид почувствовал, как болезненно дернулось и защемило сердце.
   «Я не могу, не хочу ее терять!» – в очередной раз подумал он, твердо решив утром отправиться в милицию и сделать все, чтобы разыскать Есению.

Глава девятая

   Ночь Леонид провел ужасно, провертевшись без сна почти до рассвета. Перед глазами все время стояло расстроенное лицо Есении и ее удаляющаяся фигурка, когда она уходила от него на вокзале.
   Утром мать едва растолкала его.
   – Вставай, сынок, ты же хотел ехать в милицию.
   – Да-да, – поднял тяжелую голову от подушки Леонид. – Сейчас встаю.
   – Ну ладно, я пошла на работу, завтрак на столе, поешь перед уходом.
   – Хорошо, мама, не беспокойся.
   С трудом поднявшись с постели, он пошел в ванную принимать холодный душ – горячую воду традиционно отключили из-за летней профилактики котельной.
   В десять часов утра он уже стоял у шестнадцатого отделения милиции на набережной Лейтенанта Шмидта с сумкой Есении в руках.
   Открыв дверь, он вошел внутрь и оказался перед застекленной стойкой, за которой сидел крупный милиционер с большими пшеничными усами и ежиком коротко стриженных волос. Подняв на Леонида голубые глаза, милиционер кратко спросил:
   – Проблемы?
   – Так точно! – почему-то вытянувшись перед ним по стойке смирно, ответил тот. – Нужна помощь.
   – Рассказывайте, – предложил милиционер и откинулся на спинку стула, внимательно оглядывая Леонида.
   – Пропала девушка, – начал Леонид и быстро ввел его в курс дела.
   – А кто вы ей будете? – выслушав его, спросил дежурный.
   – Пока никто, – честно признался Леонид, – но надеялся в ближайшем времени стать ее мужем. И меня очень беспокоит, куда она пропала и не случилось ли с ней беды.
   – А вы уверены, что она пропала, а не просто…
   – Боюсь, что да, – перебил его Леонид, догадываясь, что тот хочет сказать. – Видите ли, некоторые детали наводят меня на мысль…
   – Так, ну про мысли и детали лучше рассказать оперуполномоченному, идите по коридору до конца, последний кабинет направо.
   – Спасибо, – поблагодарил его Леонид. – А кого там спросить?
   – Капитана Копылова.
   Пройдя указанным маршрутом до нужной двери, Леонид постучал.
   – Заходите! – пригласил чей-то сиплый голос.
   Леонид вошел в тесный кабинет, где вплотную друг к другу стояли два стола, несгораемый сейф и четыре стула, на двух из которых сидели сотрудники милиции – один молодой, другой постарше.
   Закрывая за собой дверь, Леонид поздоровался и вздрогнул, услышав в ответ оглушительный чих.
   – Будьте здоровы! – сказал Леонид, взглянув на старшего сотрудника, который утирался большим носовым платком.
   – Да не мне желай, а ему, – указав на своего соседа, проворчал тот.
   Заметив покрасневшие слезящиеся глаза молодого сотрудника, Леонид понял, что чихнул и правда он – вид у него был очень простуженный.
   – Всю физиономию мне обчихал, – продолжал ворчать старший сотрудник, складывая платок и убирая его в карман. – Шел бы ты домой, Миша, а то и я из-за тебя в соплях ходить буду.
   – У меня обычная простуда, Василий Петрович, это незаразно, – попробовал оправдаться тот, прикрывая рот рукой.
   – Слушаем вас, – обратился к Леониду тот, кого Михаил назвал Василием Петровичем.
   – Вы капитан Копылов?
   Тот утвердительно кивнул.
   – Тогда я к вам.
   – Садитесь, – пригласил он, указывая на стул, и окинул Леонида цепким взглядом.
   Присев, Леонид нерешительно посмотрел на капитана, не зная, с чего начать.
   – Ну, я вас слушаю, – поторопил его Копылов.
   – Апчхи! – прокатился на весь кабинет чих Михаила, который тут же виновато зажал рот рукой.
   Копылов недовольно покосился в его сторону.
   – Понимаете, товарищ капитан, я очень беспокоюсь за одного человека, Вербицкую Есению Викторовну, проживающую в вашем районе на набережной Макарова, в доме номер десять, – сказал Леонид и повторил ему то, что уже рассказал дежурному.
   Капитан слушал его, не перебивая, подперев подбородок рукой, и слегка поморщился, когда Леонид признался, что разыскивает Есению, потому что очень любит ее и не мыслит без нее своей жизни.
   – И вот представляете, мне говорят, что видели, как ее с вокзала кто-то увез на машине с государственными номерами, – рассказывал Леонид. – Я сначала подумал, что это ее встречал кто-то из подчиненных ее отца, но позже предположил, что ее могли увезти ваши ребята. Короче говоря, не дозвонившись до Есении, я решил поехать к ней домой, чтобы передать ей сумку. Приезжаю, а ее дом пошел на капитальный ремонт, всех жильцов выселили, а куда – неизвестно. На работу ее отцу звонил – никто трубку не берет; где он работает, выяснить тоже не удалось – в «09» его номер не числится. Как мне теперь ее разыскать – не представляю!
   – Ну и что вы от нас хотите? – неожиданно спросил его капитан.
   – Как что? – удивился Леонид. – Чтобы вы нашли ее.
   – Ага, – сказал Копылов, – чтобы нашли, значит, – и замолчал, глядя на него испытующим взглядом.
   Леонид тоже уставился на него, недоумевая по поводу его странной реакции.
   А тот, поглядывая на Леонида, потянулся к телефону, набрал номер и сказал в трубку:
   – Коля, глянь-ка, есть у нас что-нибудь по Вербицкой Есении Викторовне?
   Выслушав ответ, он положил трубку и, оценивающе разглядывая Леонида, спросил:
   – Ну а если ты, мил человек, гонишь мне тут про вашу любовь и свадьбу-женитьбу? А может, девушка от тебя попросту сбежала? Может, ты ее домогаешься или что-нибудь плохое против нее замыслил… Я тебе ее найду, а ты ее потом грохнешь…
   – Что?! – оторопел Леонид и, буквально потеряв дар речи, уставился на него.
   – Ну или еще проще, может, у вас это был просто курортный роман… Кончился отпуск, кончилась и любовь… – В тоне капитана проскользнула ирония, но лицо его осталось серьезным. – А ты знаешь, что я тебе никаких справок давать не должен и даже заявление от тебя не приму? Ты, как я понял, ей не родственник и даже не близкий знакомый, вот если бы ее родители обратились к нам – другое дело…
   Леонид молчал, лихорадочно подыскивая аргументы, способные убедить капитана, что он должен поверить ему и помочь.
   – Я говорю вам правду, – не найдя ничего лучшего, сказал Леонид.
   – Апчхи! – раздалось со стороны Михаила.
   – Вот видите, Василий Петрович, и Михаил считает, что я говорю правду, – пошутил Леонид.
   – Мишка, черт, брысь из кабинета! – рассердился капитан.
   Михаил, прикрывая рот рукой, еще раз чихнул и опрометью выскочил за дверь, не дожидаясь повторения приказа.
   – Василий Петрович, – обратился Леонид к капитану, когда за Михаилом закрылась дверь. – Я понимаю ваши правила, но прошу вас: поймите и вы меня – я волнуюсь. Очень волнуюсь! Есения весьма ранимая девушка, к тому же за ней стоит какая-то непонятная история. Она и из дома сбежала, пребывая в растрепанных чувствах… Я должен ее найти и поддержать – у нее сейчас очень тяжелый период. Не принимайте у меня заявления, не говорите мне, где она находится, только найдите и убедитесь, что с ней все в порядке. И если будет возможность, пожалуйста, передайте, что я очень жду ее звонка, вот мой номер телефона, и еще отдайте ей, пожалуйста, ее сумку.
   – Вот что парень, тут тебе не брачная контора и не бюро добрых услуг «Невские зори». – Капитан сложил руки на груди и, глядя на Леонида с усмешкой, принялся раскачиваться на стуле. – У нас куча дел и посерьезнее, чем ваши растрепанные чувства…
   – Но послушайте! – в отчаянии воскликнул Леонид. – Вам ведь так легко узнать по своим каналам, куда переселили жильцов этого дома, и убедиться, что с Есенией и ее семьей все в порядке! Я не могу поверить, что она бросила меня, выбрав такой странный способ, не верю, что она притворялась там, на вокзале! Если с ней все хорошо, она обязательно позвонит мне. Но даже если вы правы и она решила со мной больше не встречаться, мне будет легче смириться с этим, зная, что с ней ничего плохого не случилось. Ну пожалуйста, товарищ капитан, Василий Петрович, будьте человеком, вы же наверняка тоже любили и знаете, каково это, когда переживаешь за дорогую тебе женщину.
   – Слушай, хорош, не дави мне на психику! – поморщился капитан. – Устроил мне тут Ромео и Джульетту!..
   Он помотал головой, сердито перекладывая какие-то бумажки на столе, потом раздраженно толкнул Леониду чистый лист бумаги:
   – Ладно, напиши мне ее имя и адрес, возраст, приметы, в общем, все, что знаешь о ней… Попробую помочь тебе, но официального дела я заводить не буду. Если найду твою деваху, выставишь мне бутылку коньяка.
   – Само собой! Десять выставлю, только найдите ее! – обрадовался Леонид, быстро записывая данные Есении и ее родителей.
   – Сказал – бутылку, значит – бутылку! У меня печень больная, я много не пью, – урезонил его капитан. – Кстати, у тебя нет ее фотографии?
   – Как же, есть! Правда, одна… – ответил Леонид и вытащил из нагрудного кармана их с Есенией фотографию. – Только не потеряйте ее, пожалуйста, она у меня единственная.
   Взяв фотографию в руки, капитан с любопытством взглянул на нее и сказал:
   – Красивая девушка! – и, положив фотографию в папку, пообещал: – Не волнуйся, не потеряю.
   – Спасибо! – искренне поблагодарил его Леонид.
   – Пока не за что, оставь мне свой телефон, – сказал капитан.
   Записав свой номер телефона, Леонид протянул ему лист и спросил:
   – А что делать с сумкой Есении?
   – Забери с собой, найду девушку – сам отдашь, – ответил капитан, вставая. – Ну все, бывай, а то у меня дел невпроворот!
   – Спасибо и до свидания. – Леонид протянул ему руку на прощание.
   Капитан ответил ему крепким рукопожатием и ободряюще хлопнул по плечу.
   Из отделения Леонид вышел в приподнятом настроении. Капитан оказался мировым мужиком. Леонид теперь был уверен, что скоро увидит Есению и все его нынешние волнения рассеются как дым.
   Направившись к метро, он принялся насвистывать, помахивая сумкой Есении. Погода была хорошая, светило солнышко, краснолапые голуби сновали по тротуару, подбирая хлебные крошки, высыпанные из пакетика заботливой старушкой, которая гуляла по набережной Лейтенанта Шмидта с маленькой и такой же старой, как и она, болонкой.
   Какое-то движение привлекло внимание Леонида. На другой стороне улицы медленно отъезжала машина, показавшаяся ему смутно знакомой. Сначала он не мог сообразить, почему она ему кажется знакомой, и только, когда машина уже завернула за угол, он вспомнил, что такую же черную «Волгу» с тонированными стеклами видел вчера напротив дома Есении…
   Ощутив, как по спине моментально пробежал холодок, он отругал себя: «Ну, Леонид Ярославович, так ты скоро манию преследования заработаешь!..»
   Вернувшись домой, Леонид поел и завалился на диван с книжкой. Ему опять оставалось только ждать, но теперь он это переносил гораздо спокойнее. От отпуска у него оставалось еще четыре дня.
   На следующий день он спокойно занимался домашними делами, не подозревая, что маховик обстоятельств, разлучивший его с Есенией, начал раскручиваться далее, вовлекая в вызванный им водоворот не только его, но и капитана Копылова.
//-- *** --//
   Рано утром капитан Копылов, явившись на работу, открыл папку и, наткнувшись на листок с данными по Вербицкой Есении Викторовне, решил не откладывать дело в долгий ящик и для начала подтвердить адрес ее прописки. Нужно было позвонить в ЦАБ [4 - ЦАБ – Центральное адресное бюро.], потом выяснить, куда переселили семью пропавшей девушки, если она действительно жила в доме, поставленном на капитальный ремонт.
   Узнав у дежурного пароль на тот день, капитан набрал цабовский номер и представился:
   – «Привет из Перми». Капитан Копылов, шестнадцатое отделение милиции.
   – Слушаю вас, – нетерпеливо откликнулся на том конце провода девичий голос.
   – Меня интересуют адресные сведения на Вербицкую Есению Викторовну, примерно тысяча девятьсот шестьдесят третьего, шестьдесят четвертого года рождения, уроженку Ленинграда… – заторопился Копылов.
   – Не так быстро, – сухо остановила его оператор. – Я вам не машина.
   Копылов еще раз, уже помедленнее, повторил сведения и попытался подлизаться к нелюбезному оператору:
   – Посмотри, голуба, с меня шоколадка за усердие.
   – Все вы так говорите, да не все довозите! – фыркнула девушка и добавила, смягчаясь: – Ладно, подождите…
   – Спасибо, красавица, – поблагодарил ее капитан.
   – Не за что, – ответила она и вдруг кокетливо поинтересовалась: – А откуда вы знаете, что я красавица?
   – По голосу чувствую, – ответил Копылов.
   – Ну надо же! – уже смеясь, воскликнула девушка. – Да вы просто ясновидящий! Ладно, повисите на телефоне, я пойду посмотрю в картотеке.
   Вернувшись через минуту, она вдруг произнесла прежним официальным тоном:
   – Товарищ Копылов, дайте мне ваш телефон.
   Копылов продиктовал ей номер своего телефона и очень удивился, услышав: «Вам перезвонят» – с тут же последовавшими за этим короткими гудками. Ему и в голову прийти не могло, что оператор ЦАБа вместо карточки на Вербицкую Есению Викторовну обнаружила в картотеке запись о том, что «информация о данном адресате закрыта. Обо всех интересующихся сообщать по телефону №…».
   Положив трубку, Копылов посидел несколько минут в ожидании, гадая, что все это значит, а потом, отодвинув телефон, развернулся на стуле, достал из сейфа папку с делом, над которым работал уже две недели, и, раскрыв его на середине, принялся читать.
   Когда через десять минут на столе громко затрезвонил телефон, он вздрогнул от неожиданности и поспешно снял трубку:
   – Капитан Копылов, слушаю…
   – Капитан, это вы интересовались Вербицкой? – раздался в трубке незнакомый мужской голос.
   – Да, я, – подтвердил Копылов. – Я хотел…
   – Зачем она вам? – перебив его, требовательно спросил голос.
   Копылов опешил:
   – А с кем, простите, имею честь?
   – Майор госбезопасности Круглов, – нетерпеливо представился голос. – Ну так я повторяю вопрос: зачем вам гражданка Вербицкая?
   – Ее разыскивают, – нехотя и уже чувствуя неладное, ответил Копылов.
   – Кто разыскивает? – спросил гэбэшник и взорвался: – Б…дь! Что я из тебя клещами тянуть должен?! Отвечай на поставленный вопрос!
   Копылов сжал зубы: «Говнюк, явно молодой, а туда же – строить меня пытается!» – и, не сдержавшись, рявкнул в ответ:
   – А ты не ори, я постарше тебя буду, хоть ты и майор!
   На том конце провода повисло возмущенное молчание. Капитан не стал дожидаться, когда оно взорвется потоком мата, и уже спокойно объяснил:
   – Обратился тут ко мне вчера один гражданин, сказал, что приехал вместе с Вербицкой в город, а на вокзале они друг друга потеряли. Он беспокоится – подозревает, что с ней что-то случилось. Ее, похоже, кто-то с вокзала увез.
   – А ты его самого-то проверил, кто он, чем занимается? – опять перебил его гэбэшник таким тоном, словно разговаривал не с опытным оперативником, а с зеленым курсантом.
   «Учить меня вздумал!» – разозлился Копылов и коротко ответил:
   – Пока не счел необходимым… – и, сделав паузу, пояснил: – Заявление я у него не принял, но сигнал решил проверить… сам… Дом, адрес которого Вербицкая дала парню, пошел на капремонт. По его словам, она этого не знала. Вот я и решил проверить, проживала ли такая вообще по этому адресу, не напарила ли она парня. А если проживала, то хотел найти ее и убедиться, что с ней все нормально, с людьми всякое случается…
   – Заботливый, мать твою, тебе что, делать не хер? – выругался гэбэшник. – И когда ты ему ответ давать собрался?
   – Да вот, как выяснил бы, где она и что с ней, так бы и позвонил. Зачем человека заставлять лишний раз переживать, жизнь и без того не подарок…
   – Ну вот что, – оборвал его гэбэшник, – слушай меня внимательно: с этой девочкой не все так просто, и я тебе не советую даже пытаться влезать в это дело. Хочешь спать спокойно – лучше вообще забудь о ней, понял?
   – Я-то понял, да вот парень звонить будет, он-то вряд ли о ней забудет. У них там, похоже, к свадьбе дело шло, – возразил Копылов и твердо добавил: – Он ее точно искать будет. Девушка она очень симпатичная.
   – А ты откуда знаешь? – настороженно спросил гэбэшник.
   – Парень оставил мне ее фотографию, – ответил Копылов.
   Снова выругавшись, что Копылова уже начало порядком раздражать, гэбэшник помолчал, а потом сказал:
   – Значит, делаем так: через три дня позвонишь этому кадру и вызовешь его к себе к пятнадцати часам. Это будет пятница. Я подъеду к тебе минут за десять до него. Представишь меня как сотрудника девятого отдела УУР [5 - Девятый отдел УУР – отдел Управления уголовного розыска по розыску без вести пропавших.], а дальше будешь сидеть молча. Я сам с ним поговорю. А фотографию девицы я у тебя изыму. Понял?
   – Чего уж тут непонятного, – мрачно ответил Копылов, ощущая себя предателем по отношению к Леониду. – Мне перезвонить?
   – Не надо, я буду точен, – хмыкнул гэбэшник. – Главное, чтобы ты обеспечил явку этого «следопыта». Но если что, то я сам тебе перезвоню. И помни, что я тебе сказал… Сделаешь лишнее телодвижение, двигать будет нечем, верь моему слову. – И он повесил трубку.
   – Черт! – грохнул кулаком по столу Копылов и, взяв красный фломастер из стоящего на столе стакана, жирно перечеркнул крест-накрест лист со сведениями по Есении.

Глава десятая

   Проснувшись на следующий день довольно поздно, Леонид позавтракал и, помыв посуду, взялся за уборку – пылесосить квартиру было его обязанностью еще с детства.
   Пропылесосив все ковры и мамины вязаные половички, он вытер пыль и сел у окна, наблюдая, как во дворе гуляют дети.
   Погода стояла хорошая, можно было тоже пойти погулять, но он не хотел уходить из дома, боясь пропустить звонок Есении или капитана Копылова.
   К обеду он уже начал маяться. Попытался еще раз дозвониться отцу Есении по рабочему телефону, но там по-прежнему никто не отвечал.
   Днем позвонила мама, на звонок которой Леонид бросился буквально со всех ног и испытал немалое разочарование, услышав ее голос вместо голоса Есении.
   Несколько раз он порывался позвонить Копылову, но в последний момент отходил от телефона, понимая, что времени прошло еще мало и дергать капитана не стоит, он и так взялся ему помочь из любезности.
   Но когда к вечеру не последовало никаких звонков, у него начало назревать нехорошее предчувствие, превращаясь в темный ком, разбухающий с каждой минутой ожидания. Если даже капитан Копылов, имея милицейскую возможность беспрепятственно и быстро выяснить, куда переселили семью Есении, до сих пор этого не узнал и не позвонил ему, значит, там что-то на самом деле произошло.
   «В кои веки встретил девушку, которую захотел видеть своей женой, и, черт возьми, ее тут же отбирают у меня! – думал он с досадой и тревогой. – И главное, непонятно, кто это сделал…»
   Но сидеть и ждать сложа руки было не в его характере. Ночью у него созрел план действий.
   Утром, поднявшись пораньше, он взял телефонный справочник и, открыв его на странице медицинских учреждений, попытался прикинуть, какие из них находятся на Васильевском острове и в каких могли работать родители Есении.
   Он надеялся, что, найдя ее родителей, найдет и Есению. И пусть она ему тогда в лицо скажет, что не хочет больше с ним видеться, если это действительно так. В душе он не хотел верить в это, хотя если предполагать другую причину ее исчезновения, то в голову лезли только тревожные мысли. Леонид безуспешно пытался их отогнать, молясь про себя: «Господи, только бы с ней ничего не случилось!»
   Не найдя в справочнике ничего конкретного, кроме Института акушерства и гинекологии, он пригорюнился, но потом подумал, что нужно посоветоваться с Марией Ивановной, их Скорой Машей. Она наверняка подскажет что-нибудь дельное.
   Поднявшись этажом выше, Леонид позвонил в квартиру Марии Ивановны, надеясь, что та сегодня не на дежурстве. Ему повезло: где-то из глубины квартиры послышались ее шаги, и, погремев замком, она распахнула дверь.
   – Мария Ивановна, вы почему не спрашиваете, кто пришел? – пожурил ее Леонид. – А вдруг бы это были бандиты!
   – Заходи давай, я тебя в глазок видела, – ответила Мария Ивановна, отступая от двери и приглашая его войти. – Бандиты так рано не встают, да и лифта не было слышно, значит, кто-то из своих пришел.
   – Ой, нарветесь вы когда-нибудь… – покачал он головой.
   – Ты мне еще накаркай! – проворчала Мария Ивановна, закрывая дверь и направляясь на кухню. – Позавтракал уже? А то давай со мной кофейку со сливками, я еще не садилась…
   Леонид с удовольствием присоединился к Марии Ивановне и за чашкой кофе коротко ввел ее в курс дела.
   Услышав про то, что Есения была получена методом клонирования, Мария Ивановна недоверчиво посмотрела на него и, хмыкнув, сказала:
   – Ой, что-то я сомневаюсь… В нашей-то нищей науке да чтобы такие дорогостоящие эксперименты… Ты только представь, сколько на это нужно денег! Больницы вон разваливаются… К тому же если бы это было правдой, то, думаю, это моментально стало бы мировой сенсацией.
   – Да я тоже вначале сомневался… А вы что, хотите сказать, у нас этим никто вообще не занимается? – спросил Леонид.
   – Ну так уж однозначно я бы не стала утверждать… – ответила Мария Ивановна задумчиво. – Этими проблемами, скорее всего, могут заниматься учреждения, проводящие цитогенетические исследования.
   – Какие исследования? – переспросил Леонид, поскольку был очень далек от сферы медицинских и других естественных наук.
   – Цитогенетические… – повторила Мария Ивановна и, посмотрев на него, процитировала лекторским голосом: – «Цитогенетика – наука, изучающая закономерности наследственности во взаимосвязи со строением и функциями различных внутриклеточных структур». Короче говоря, изучает хромосомы и все, что с ними связано.
   – Ну, для меня это темный лес! – признался Леонид. – Но если все-таки предположить, что родители Есении действительно занимаются этими проблемами, где они могут работать?
   – Наверное, это должен быть какой-нибудь научно-исследовательский институт, что-то типа Института цитологии или Института экспериментальной медицины, там, где есть кафедры генетики.
   – У нас в городе есть такие? Где они находятся?
   – Не знаю, но могу узнать, – сказала Мария Ивановна.
   – Когда? – нетерпеливо спросил Леонид.
   Глянув на него, Мария Ивановна улыбнулась и, отставив чашку с недопитым кофе, сказала:
   – Ну коли тебе так не терпится, то могу сейчас позвонить и узнать…
   – Мария Ивановна, вы золото!
   – Еще какое! Высшей пробы! – подтвердила та и, смеясь, вышла из кухни.
   Леонид налил себе еще кофе, разбавив его жирными прибалтийскими сливками, и приготовился ждать.
   Мария Ивановна вернулась минут через десять, держа в руке листок бумаги и очки.
   – Кроме того что я тебе назвала, – с порога сказала она, – к списку можно добавить Институт генетики и разведения сельскохозяйственных животных в Пушкине и Биологический научно-исследовательский институт нашего университета в Петродворце. Вот адреса, которые ты просил.
   Просмотрев адреса, Леонид покачал головой:
   – Нет, это все далеко! Есения говорила, что ее родители работают недалеко от дома, но рядом у них только Институт Отто. Я туда уже заходил. К сожалению, там они не числятся.
   – Ну не знаю, чем еще тебе помочь, – развела руками Мария Ивановна. – Попробуй, съезди туда, зайди в отделы кадров, хотя, боюсь, там тебе не захотят ответить.
   – Пожалуй, все-таки стоит попробовать… Спасибо, Мария Ивановна, за помощь. И за кофе тоже, – поблагодарил Леонид.
   Спустившись домой, он написал маме записку, что уехал по делам и будет вечером.
   Уже почти собравшись в дорогу, он решил позвонить Копылову – предупредить его. Однако в отделении он его не застал – тот был на выезде, и дежурный пообещал, что все ему передаст.

   Мария Ивановна оказалась права. В Институте цитологии, куда Леонид направился в первую очередь, с ним даже не стали разговаривать, заявив, что не дают подобных справок неофициальным лицам. И никакие уговоры, что Леониду нужно только знать, работают ли тут такие или нет, не помогли.
   Расстроенный, он поехал в Институт экспериментальной медицины на улице академика Павлова. Там пожилая, но очень приятная начальница отдела кадров, внимательно выслушав рассказ о причине поисков Леонида, молча ушла в соседний кабинет и, вернувшись, сказала, что среди сотрудников их института Вербицких нет и не было.
   Поблагодарив ее за хлопоты, он решил ехать дальше – в Петродворец, в Биологический институт. Поездку в Пушкин, где находился Институт генетики и разведения сельскохозяйственных животных, он отложил на завтра, рассудив, что если родители Есении искусственно вывели и исследовали человека, которого с трудом можно причислить к сельхозживотным, то вряд ли они работают в этом институте.
   В Петродворце, куда Леонид почти час добирался на электричке, ему без проблем удалось разыскать институт, а потом и самого начальника отдела кадров. Им оказался мужчина средних лет с типично коммунистическо-партийной внешностью. Разговаривать с ним оказалось нелегко – он слушал молча, по всей видимости, очень внимательно, но на его лице абсолютно не отражалось никаких эмоций. Леонид, привыкший, что люди обычно хоть как-то реагируют в разговоре, например машинально кивают, поддакивают или улыбаются, почувствовал себя так, словно он разговаривает в вакууме. В какой-то момент его монолога у него даже возникло желание помахать перед глазами кадровика рукой, чтобы проверить, реагирует ли тот вообще на мир… С трудом удержавшись от этого жеста, Леонид постарался побыстрее объяснить кадровику свою проблему и замолчал в ожидании ответа.
   – А почему вы решили, что они должны работать у нас? – спросил кадровик.
   – Дело в том, – попытался объяснить ему свои резоны Леонид, – что, по рассказу их дочери, они занимаются чем-то, связанным с искусственным оплодотворением или клонированием. Они и Есению, оказывается, не просто родили, а вывели искусственно и вырастили, всю жизнь отслеживая ее развитие. Она показывала мне фотографии, взятые из отчета об их работе. У нее был шок, когда она узнала, что она не их родная дочь, а результат эксперимента.
   Наконец-то Леонид дождался хоть какой-то реакции со стороны кадровика. Его брови удивленно дернулись, поднявшись чуть выше положенного места, и тут же вернулись обратно.
   Встав из-за стола, он прошелся по комнате, потом подошел к телефону и сказал в трубку:
   – Вера Ивановна, зайдите ко мне.
   Через мгновение в кабинет вошла молодая женщина.
   – Посмотрите, пожалуйста, есть ли у нас сведения на данных товарищей, – сказал кадровик, протянув ей листок, где были записаны фамилия и инициалы родителей Есении.
   Женщина вышла.
   Кадровик вернулся на свое место, сел и вдруг неожиданно улыбнулся Леониду. Лучше бы он этого не делал – улыбка растянула его лицо в стороны, словно наклеенную маску, для которой это движение было непосильным. Леонид даже испугался, что кожа на лице кадровика сейчас треснет и распадется на неровные лоскуты, но тот, без всякого ущерба для себя, поулыбался этой кошмарной улыбкой несколько секунд и спросил:
   – И какие же фотографии показывала вам ваша девушка, что вы поверили в возможность подобных опытов? Вы не обижайтесь, но ваш рассказ звучит, мягко говоря, несколько фантастически.
   Леонид, вспомнив, что так же поначалу среагировал на объяснения Есении, согласно кивнул:
   – Не говорите, просто чудеса какие-то! Я даже сначала принял Есению за сумасшедшую… Но потом, когда она мне показала фотографии и все рассказала, я ей поверил, хотя я, конечно, не специалист. А на фотографиях были сняты разные пробирки, зародыши, а потом и сама новорожденная Есения со своей мамой, кстати, как две капли воды похожей на нынешнюю Есению.
   – Может, это она сама и была? – скептически заметил кадровик.
   – Нет-нет, прическа и одежда на ее маме были такими, какие носили в шестидесятые годы, да и фотография не выглядела новой, – возразил Леонид. – Думаю, что Есения сказала правду.
   – Ну а где же эти фотографии сейчас? – заинтересованно спросил кадровик.
   – У Есении, – ответил Леонид. – Она у меня только сумку с вещами оставила.
   – Угу, – сказал кадровик, разглядывая его и, похоже, собираясь продолжить расспросы, но в этот момент раздался стук в дверь и вошла Вера Ивановна.
   – Валентин Борисович, у нас нет никаких сведений на этих лиц. Они у нас не работали.
   – Ну что же, на нет и суда нет, – уже без тени улыбки произнес кадровик и поднялся.
   – А вы не могли бы мне посоветовать, где еще можно было бы поискать Вербицких, учитывая их род занятий? – с надеждой спросил Леонид, тоже вставая.
   Отрицательно покачав головой, кадровик нетерпеливо взглянул на часы, и Леониду пришлось откланяться. Оглянувшись на пороге кабинета, Леонид наткнулся на пристальный провожающий взгляд кадровика, и его передернуло.
   Домой он вернулся около семи вечера, уставший и голодный.
   Снимая обувь в коридоре, он услышал, что мама с кем-то разговаривает на кухне. Скинув на ходу второй туфель, Леонид в безумной надежде рванул дверь кухни, но увидел только испуганно повернувшихся к нему маму и Скорую Машу.
   – Лёнька, ты чего нас так пугаешь? – накинулась на него Мария Ивановна.
   – Простите, не хотел, – растроенно пробормотал Леонид. – Мама, мне никто не звонил?
   – Нет, сыночек, при мне звонков не было… А ты все ждешь?..
   Леонид молча кивнул. Она, вздохнув, сказала:
   – Ладно, иди мой руки и садись ужинать.
   После ужина Леонид ушел к себе в комнату и, рухнув на диван, стал думать, что же еще можно предпринять. Завтра нужно будет все-таки съездить в Пушкин. Есения, конечно, не сельхозживотное, но мало ли… Да и с чего он, собственно, решил, что ее должны были вывести обязательно там, где ее родители работают сейчас. Может быть, они с того времени не раз сменили работу, перейдя в другую лабораторию или институт…
   В четверг, рано утром, когда Леонид уже собрался было ехать в Пушкин, раздался телефонный звонок. С замирающим сердцем Леонид подскочил к аппарату.
   – Доброе утро, – раздался в трубке мужской голос. – Позовите, пожалуйста, Леонида.
   – Доброе утро. Я вас слушаю.
   – Леонид, это капитан Копылов из шестнадцатого отделения милиции. Ты не можешь прийти ко мне завтра в пятнадцать часов?
   – Конечно могу! – обрадовался Леонид. – А почему не сегодня? Вы нашли Есению? Есть какие-нибудь новости? Я тут совершенно извелся!
   – Приходи завтра к трем, я тебе все расскажу, – не вдаваясь в подробности, ответил капитан и, попрощавшись, положил трубку.
   Леонид даже не успел спросить его – брать ли с собой коньяк…

Глава одиннадцатая

   На следующее утро Леонид проснулся ни свет ни заря, ощущая сильное волнение. Сегодня должны быть расставлены все точки над «i». Возможно, он даже увидит Есению, и она наконец объяснит ему, что же с ней произошло.
   Испытывая к Копылову чувство признательности, Леонид приготовил бутылку «Наполеона», купленную на крайний случай накануне, и, едва дождавшись двух часов, выскочил из дома, хотя ехать до шестнадцатого отделения от него было не более тридцати минут.
   Выйдя на «Василеостровской», когда до встречи оставалось еще целых полчаса, Леонид решил идти к Копылову не спеша, чтобы не ждать в коридоре, явившись раньше времени. Но «променада» у него никак не получалось – он все время ловил себя на том, что невольно ускоряет шаг.

   Пока Леонид короткими перебежками двигался в сторону отделения, терзаемый разными предчувствиями, в кабинете Копылова происходили следующие события.
   – Капитан Копылов? – спросил вошедший в кабинет худощавый мужчина лет тридцати с невыразительным лицом и тусклым взглядом бледно-голубых глаз.
   – Да, – поднялся из-за стола Копылов, догадавшись, кто перед ним.
   «Ну и глаза… как у дохлой рыбы», – подумал он с брезгливостью.
   – Майор госбезопасности Круглов. Мы договаривались о встрече. Батурина вызвал? – выстреливая в Копылова рублеными фразами, гэбэшник деловито оглядывался, выбирая, куда сесть.
   – Вызвал, он обещал к трем подойти, – ответил Копылов, удивившись, что гэбэшник знает фамилию Леонида, а ведь он ему ее не говорил… «Набурили уже, значит, в их Комитете Глубинного Бурения…» – мрачно подумал он, указывая Круглову на свободный стул.
   Но тот уже сам выбрал себе место и по-хозяйски уселся за стол отсутствующего по болезни Михаила.
   – А ты был прав, похоже, твой Батурин так просто не отступится, – сказал гэбэшник, открывая папку. Вытащив из нее какие-то документы и фотографии, он начал раскладывать их на столе изображением вниз. – Он тут развил бурную поисковую деятельность. Но ничего, его ожидает неприятный сюрприз…
   Копылов, не скрывая неприязни, смотрел на майора, но тот, не обращая на это внимания, спросил:
   – Где фотография Вербицкой?
   Капитан молча вытащил из папки фотографию Есении и Леонида и кинул ее на стол Круглову.
   Тот мельком глянул на фото и, кивнув, убрал его к себе в папку.
   – А ты, вижу, переживаешь? – усмехнулся он, поднимая на Копылова свой рыбий взгляд. – Не переживай, не надо. Помнишь, что я тебе тогда сказал? Не лезь в это дело… Сейчас я твоему пацану расскажу о его девушке, и дела больше не будет, так что через час ты сможешь выбросить его из головы.
   – Он такой же мой, как и твой, – запоздало проворчал Копылов в ответ на «твоего пацана» и отвернулся.
   – Ладно-ладно, не лезь в бутылку, – хмыкнул Круглов. – Лучше подготовься к своей роли. Помнишь, сотрудником какого отдела меня надо представить?
   – Помню, – коротко ответил Копылов.
   – Вот, а дальше сиди спокойно, я сам доведу дело до конца.
   Круглов откинулся на стуле и, достав пачку болгарских сигарет «БТ», закурил.
   Копылов встал, открыл форточку, взял с подоконника пепельницу и, ни слова не говоря, поставил ее перед Кругловым, после чего вернулся на свое место и отвернулся к окну.
   Оставшееся время до прихода Леонида они просидели молча.

   Подходя к отделению милиции, Леонид оглянулся на соседний дом. Ему показалось, что на него оттуда смотрят. Уже в третий раз за последнее время он ощущал на себе чей-то взгляд. И ему это совсем не нравилось.
   Леонид осмотрел окна, но не заметил ничего подозрительного. Лишь на втором этаже в открытом окне стояла, опершись передними лапами на подоконник, коричневая мохнатая чау-чау и, высунув от жары свой фиолетовый язык, часто дышала. Заметив взгляд Леонида, чау-чау спрятала язык, слегка напружинилась, глядя на него сверху вниз, но потом, решив, что он не стоит ее высочайшего внимания, отвернулась, уставившись куда-то вдаль.
   «В прошлой жизни, небось, была китайским мандарином!» – усмехнулся про себя Леонид и поспешил дальше.
   Без пяти три он уже стоял у кабинета Копылова. Решив, что пять минут за срок не считается, он постучал.
   – Войдите, – раздался голос из-за двери.
   Леонид вошел.
   Капитан Копылов, привстав, кивнул ему и указал рукой на свободный стул рядом со своим столом:
   – Заходи, Леонид, присаживайся.
   Леонид сел и выжидающе посмотрел на капитана, но тот почему-то молчал. Тогда Леонид перевел взгляд на мужчину в сером костюме за другим столом.
   Поглядев на него в ответ, мужчина затянулся догорающей сигаретой, выпустил дым и загасил окурок в пепельнице. Все это он проделал медленно и как-то нарочито спокойно.
   – Вот, Леонид, знакомься, это майор Круглов из отдела по розыску пропавших без вести, – представил его Леониду Копылов.
   – Очень приятно, – машинально откликнулся тот, чувствуя, как у него засосало под ложечкой, и назвался в свою очередь: – Леонид Ярославович Батурин.
   – Леонид Ярославович, – сказал майор Круглов, придвигаясь к нему. – У нас будет с вами очень тяжелый разговор…
   – Что случилось? – холодея, спросил Леонид.
   – Капитан Копылов доложил, что вы разыскиваете вот эту девушку. – Круглов, порывшись в стопке бумаг, лежащей перед ним на столе, вытащил и протянул Леониду фотографию.
   С черно-белой фотографии на него смотрела женщина. Он с трудом узнал в ней Есению – на ней был какой-то жуткий, похожий на больничный, халат. Лицо – бледное, осунувшееся, а в глазах застыла тоскливая отрешенность.
   – Господи, что с ней случилось? – в смятении воскликнул Леонид, вскакивая с места.
   – Успокойтесь, Леонид Ярославович! Значит, вы узнаете ее? А теперь переверните фотографию и посмотрите на дату…
   – Конечно узнаю! Это Есения, только что с ней произошло? Она сама на себя не похожа! – Леонид послушно перевернул снимок и прочел надпись на его оборотной стороне: «Девятнадцатое декабря 1982 года…». – Ну и что?
   – Да вы садитесь, Леонид Ярославович, разговор у нас будет долгий… – попросил Круглов.
   Леонид сел, приготовившись выслушать то, что ему скажут.
   Капитан Копылов молча сидел за своим столом и что-то чертил на листке бумаги.
   – Снимок, который вы сейчас видели, – сказал Круглов, – нам предоставили врачи психиатрической клиники Скворцова-Степанова, откуда ваша знакомая сбежала два месяца назад.
   – Что?! – Леонид оторопело уставился на Круглова.
   – Да-да, Леонид Ярославович, к сожалению, ваша знакомая душевно больна. И зовут ее, кстати, не Вербицкая Есения Викторовна, как вы ее назвали, – он глянул на лист, лежащий перед ним, – а Ольга Ивановна Мерцалова. В клинику она поступила два года назад после второго курса биофака университета. Переучилась девушка, такое бывает. Вообразила себя генетической копией какой-то женщины, которую она называла своей матерью.
   – Но они действительно очень похожи! – перебил его Леонид.
   – Кто? – спросил Круглов, удивленно поднимая на него глаза.
   – Есения и ее мать, я видел их фотографию.
   – У Ольги нет ни отца, ни матери, – сказал Круглов.
   – Как это? – не понял Леонид. – Значит, это правда, что ее вывели искусственно?
   – М-да-а… – протянул Круглов, озабоченно глядя на него. – Чувствуется влияние больного человека… Это значит, Леонид Ярославович, что ее родители всего-навсего неизвестны – Ольга выросла в детском доме в Челябинской области, куда ее подбросили в двухмесячном возрасте. А искусственное выведение человека, о котором она вам говорила, – вещь технически невыполнимая. Ученые еще даже процесс искусственного оплодотворения не до конца изучили, о каком уж тут выведении людей может идти речь! Это возможно только в фантастической литературе. А человечеству пока остается только одно – пополняться естественным путем. Тем более что это не самый неприятный путь… – Круглов цинично усмехнулся.
   – А что же тогда за женщина была изображена на той фотографии, так похожая на Есению?.. – спросил Леонид.
   – Я не знаю, о какой фотографии идет речь, но думаю, что это было ее собственное изображение, сделанное еще до больницы, – предположил Круглов.
   – А остальные снимки?.. – настаивал Леонид.
   Бросив на него короткий взгляд, Круглов поинтересовался:
   – Какие снимки, что на них было?
   – Да какие-то пробирки, клетки в увеличенном виде… человеческие зародыши…
   – А! – отмахнулся Круглов. – Наверное, хранились у нее со времени учебы на биологическом, она же не была буйной, и ей позволяли иметь свои вещи.
   – Да уж, буйной она точно не была! – подтвердил Леонид, чувствуя, что начинает злиться. – Более того, я не верю, что она вообще была душевнобольной! Мы все-таки провели три недели вместе, а я не заметил у нее никаких отклонений…
   – А вы что, психиатр? – насмешливо спросил Круглов. – Да вы себе представить не можете, насколько успешно психи прикидываются нормальными людьми! Ведь ни один из них не считает себя больным, а при некоторых психических расстройствах отклонения не сразу и распознаешь…
   – Ну знаете, это вопрос спорный: кого считать нормальным, а кого нет. Но меня в данный момент больше интересует, где сейчас Есения? Вы нашли ее? Она в клинике? Я хочу ее видеть!
   Круглов вдруг помрачнел, опустил голову и, глядя на лежащую перед ним стопку каких-то бумаг, сказал:
   – К сожалению, это невозможно. Она погибла.
   – Что?! – вырвалось у Леонида. В первый момент ему показалось, что он ослышался.
   – Она погибла, – повторил Круглов и посмотрел на него.
   «Какие у него противные глаза, – подумал Леонид, встретившись с ним взглядом. – Как у дохлой рыбы… И что он несет?! Кто погиб? Есения? Это невозможно!» В голове у него вдруг стало просторно-просторно… Обрывки мыслей метались по этому гулкому пространству, бились о стенки черепа и, отлетая от них в разные стороны, никак не давались сознанию.
   – Кто погиб? – тупо переспросил он, пытаясь заглушить гул в голове.
   Круглов, порывшись в своей стопке, вытащил еще одну фотографию и, положив ее перед ним на стол, сказал:
   – Ваша знакомая, которую вы называете Есения Вербицкая, а на самом деле Ольга Мерцалова, погибла. Посмотрите, пожалуйста.
   Леонид опустил взгляд на фотографию и отшатнулся: на снимке был запечатлен чей-то обгоревший труп, лежащий на земле среди каких-то обломков и мусора. Его верхняя часть была обуглена до черноты.
   – Вы хотите сказать, что это она? – в шоке спросил он, не в силах поверить, что это может быть его Есения. – Господи!
   – Мне нужно выйти, – сказал вдруг до сих пор молчавший Копылов и, быстро поднявшись, выскочил из кабинета.
   – С чего вы взяли, что это Есения? – выкрикнул Леонид и, привстав со своего места, схватил Круглова за грудки и принялся его трясти: – Где она? Покажите мне ее!
   Круглов, видимо не ожидавший от него такого, сначала опешил, а потом, крепко взяв его за руки и заставив разжать пальцы, усадил на место.
   – Успокойтесь! – с деланым участием сказал он. – Хотите, я вам воды налью?
   – Не хочу я никакой воды! – простонал Леонид. – Я хочу видеть Есению! Зачем вы меня мучаете, ну скажите, что вы ошиблись! – И, ухватившись за эту мысль, воскликнул: – А может быть, вы и в самом деле ошиблись? Ведь тело сильно обгорело… Почему вы так уверены, что это Есения?
   – Леонид Ярославович! Я понимаю ваши чувства, но возьмите себя в руки, – сказал ему Круглов. – На теле погибшей были особые приметы, ее опознали врачи клиники.
   – Какие еще приметы?! Посмотрите, тело-то обгоревшее! – воскликнул Леонид, ткнув пальцем в фотографию. – Как ее могли опознать?!
   Круглов молча достал еще одну фотографию и положил ее рядом с предыдущей.
   На этой фотографии крупным планом была изображена нога трупа, почти не тронутая огнем.
   Леонид застыл, глядя на темное пятнышко, четко выделявшееся на колене трупа, и почувствовал, словно его ударили под дых: он так часто любовался необычной родинкой на правом колене Есении, что не спутал бы ее ни с чем другим. В один пронзительный миг он понял, что надеяться больше не на что – Есения действительно погибла.
   Леонид смотрел на фотографии ее останков и чувствовал, как этот момент разделяет его жизнь на две половины – на до и после гибели Есении.
   – Когда это случилось? – тихо спросил он.
   – В тот же день, как вы приехали, – ответил Круглов. – Ее нашли вечером в одном из заброшенных складов у Варшавского вокзала.
   – Кто это сделал?
   – Это глухарь, Леонид Ярославович. Вряд ли мы найдем убийцу… Похоже, она попала к бомжам. Вскрытие показало, что она перед смертью хлебнула «льдинки» [6 - «Льдинка» – жаргонное название спирта-суррогата для обезжиривания поверхностей, известного еще под названием «красная шапочка». Очень ядовит.], а потом ее, видимо, ударили по голове и, облив той же «льдинкой», сунули в костер.
   – За что? – сдерживаясь из последних сил, чтобы не закричать, спросил Леонид.
   – Кто знает? – пожал плечами Круглов. – Судя по тому, что ее сумка была выпотрошена и брошена тут же, а на теле мы не обнаружили никакой одежды, ее попросту ограбили.
   – Вы нашли ее сумку?
   – Да, вот посмотрите, – сказал Круглов и показал ему снимок.
   Леонид тут же узнал сумочку Есении, которую она обычно носила с собой через плечо.
   – Где я могу увидеть ее… тело? – спросил Леонид, чувствуя, как отчаяние начинает захлестывать его.
   – Ее уже кремировали…
   – Как?! Когда?! – вскинулся Леонид.
   – Позавчера.
   – А урна?
   Круглов устало посмотрел на него:
   – Леонид Ярославович, какая урна? Вы что, не знаете, что в крематории собирают общий пепел, раскладывают его вперемешку по урнам и выдают родственникам. Где и чей там пепел – не разберешь. А у Ольги родственников нет, урну получать было бы некому. Так что могилой ей – весь белый свет…
   Этого Леонид уже вынести не мог.
   Голову вдруг пронзила такая боль, что он испугался, что она сейчас лопнет. Как в тумане он вытащил из сумки бутылку «Наполеона», которую нес Копылову, и, сорвав пробку, прямо из горлышка стал пить, пытаясь заглушить эту дикую боль и не чувствуя ни вкуса, ни запаха, ни крепости коньяка.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОБЕГ

Глава первая

   Санкт-Петербург, 1998 год

   Леонид стоял у окна, прижавшись лбом к стеклу и слепо уставившись в черный проем, за которым бушевала непогода. Его затопили воспоминания о событиях почти пятнадцатилетней давности. Он увидел их так ясно, словно это все происходило вчера, и вновь ощутил ужас, вспоминая тот момент, когда перед ним в милиции положили фотографии, убеждая, что это жуткое обгоревшее тело – его Есения…
   «А она была жива!.. – потрясенно думал он. – Я же чувствовал, что она жива, не мог поверить в ее смерть!»
   Дед Охмнетыч, с которым Леонид долго переписывался после гибели Есении, умер восемь лет назад, так и не узнав, что ее больше нет. Леонид не стал ему сообщать о смерти девушки, чтобы не расстраивать старика, хватит ему и одной Медведушки, и в конце каждого письма всегда передавал привет от Есении. Зная теперь, что Есения тогда не погибла, Леонид с облегчением перестал укорять себя за этот обман.
   «Жива… Значит, они тогда обманули меня, мерзавцы…» – думал он и чувствовал, что мир на глазах постепенно приобретает другой смысл и звучание.
   Перед его мысленным взором вновь встало ее дорогое лицо. Он не забыл его, как обычно забывают лица давно ушедших людей, и фотография Есении, бережно им хранимая, была здесь совсем ни при чем. Он просто не мог ее забыть… Ее облик навсегда врезался в память.
   Все эти годы Леонид делил женщин на похожих на Есению и не похожих на нее. Но ему так и не встретилась та, которая смогла бы вытеснить Есению из его сердца. И теперь он был безмерно рад этому.
   Громко хлопнула входная дверь, и Леонид очнулся от своих мыслей. Из коридора послышались шаги. Скорее всего, это была мама, спешащая с Марией Ивановной к неожиданно приобретенному внуку.
   Спохватившись, Леонид повернулся к дивану, на котором тихо лежал его сын.
   Мальчик молча смотрел на него. Лицо его было серьезным, лишь глаза, ее глаза, выдавали тщательно скрываемое волнение и любопытство.
   Несколько долгих секунд Леонид всматривался в него, словно боясь окончательно поверить и ошибиться, а потом, шагнув к дивану, сел и, приподняв сына за плечи, крепко обнял его.
   – Сынок, с мамой все в порядке? – тихо спросил он, страшась услышать, что с ней могло случиться что-нибудь плохое. Второй раз он не смог бы пережить ее потерю, особенно теперь, после того как узнал, что она не погибла тем злосчастным летом.
   – Мама жива… – словно прочитав его мысли, ответил Лёня и робко обнял отца, уткнувшись ему носом в плечо. – Она мне недавно все рассказала…
   – Да-да, – прижимая к себе мальчика и гладя его по волнистым волосам, прошептал Леонид и почувствовал, как его глаза начало пощипывать от неожиданно подступивших слез.
   Ворвавшиеся в комнату Серафима Васильевна и Мария Ивановна переглянулись и растерянно замерли на пороге, не зная, что делать, и боясь помешать им.
   – Сынок… – тихо позвала Серафима Васильевна, робко подходя к дивану.
   – Да, мама? – продолжая прижимать к себе своего сына, Леонид, не стесняясь, поднял к ней мокрое от слез лицо.
   Мать, впервые увидев Леонида плачущим, охнула и, сразу как-то до конца осознав, что все сказанное мальчиком – правда, обхватила Леонида и Лёню руками и припала к ним, разрыдавшись.
   – Эй, господа-товарищи! – раздался голос Скорой Маши. – А ну прекратите сырость разводить! Мало вам того, что на улице пурга, так вы еще и слякоти решили подбавить! Совсем ребенка простудите!
   И она, бесцеремонно растолкав Леонида и Серафиму Васильевну, освободила из их объятий покрасневшего и взъерошенного Лёню.
   – Ну-с, молодой человек, – деловито сказала Мария Ивановна, ощупывая его лоб, – сейчас я тебе доставлю большое удовольствие: можешь показать мне язык и тебе за это ничего не будет!
   Лёня, несмотря на высокую температуру и волнение от встречи с отцом и бабушкой, улыбнулся такому предложению и послушно открыл рот.
   Повернув мальчика к свету, Мария Ивановна заглянула ему в рот, потом, пощупав миндалины, скомандовала, щелкнув пальцами:
   – Ложку!
   Леонид и Серафима Васильевна, стоявшие рядом с одинаково счастливыми лицами, одновременно бросились на кухню за ложкой, столкнувшись при этом в дверях.
   – Бабушкам – дорогу! – галантно согнулся в полупоклоне Леонид, пропуская вперед Серафиму Васильевну.
   Та, шутливо отвесив ему подзатыльник, быстро сбегала на кухню за ложкой и, вернувшись, отдала ее Марии Ивановне.
   Проведя осмотр горла и послушав Лёнино сиплое «а-а-а», звучавшее где-то на уровне баса-профундо, Мария Ивановна сказала:
   – Ясно. Ну-ка, разоблачайся – легкие твои послушаю!
   Пока Лёня снимал свитер и рубашку, Мария Ивановна держала фонендоскоп, согревая его ладонями и несколько раз жарко дохнув на него.
   Леонид вспомнил, как Скорая Маша, приезжая к нему по вызову, всегда так грела «слушалку» перед тем, как прикоснуться ею к его телу. И когда к ним однажды приехал другой врач, маленький Леонид, привыкший к Машиным теплым рукам и инструментам, дико заорал, когда тот приложился ледяным с мороза фонендоскопом к его голой груди. Мама тогда в буквальном смысле спустила с лестницы перепуганного врача, предварительно огрев его отнятым фонендоскопом по спине, а потом швырнув его вслед…
   – Сима, иди приготовь раствор уксуса с водой и водкой, все по трети. Нужно парня растереть, чтобы сбить температуру, он весь горит, – сказала Мария Ивановна, внимательно послушав дыхание Лени и простучав его грудь. – В легких еще ничего, но бронхи очень невеселые, всхлипывают о чем-то… И горло раскаленное… Прикройся пока, сынок! – Она похлопала Лёню по плечу и отошла к столу.
   Леонид, стоявший все это время рядом с сыном, взял плед и, расправив его, накрыл им мальчика.
   – Спасибо… – благодарно взглянув на Леонида, сказал тот и, сделав секундную паузу, вдруг добавил: – …папа.
   Этого «папу» услышали все.
   Мария Ивановна, перебирающая в своем чемоданчике какие-то упаковки с лекарствами и откладывая нужные ей в сторону, повернулась.
   Возвратившаяся с кухни с банкой уксусной воды Серафима Васильевна, разрыдавшись, бросилась к внуку и, то обнимая его, то отодвигая от себя, начала над ним что-то причитать сквозь слезы.
   Лёня терпеливо замер в ее объятиях, не делая попыток освободиться. А растроганный Леонид замер, чувствуя, как его сердце гулко колотится в груди.
   Обстановку разрядила та же Мария Ивановна:
   – Сима, ну-ка прекрати реветь и отпусти ребенка. Заморишь парня, лучше иди приготовь ему что-нибудь поесть, пока я его растираю. У тебя бульон есть?
   Вытирая слезы, Серафима Васильевна оторвалась от внука и кивнула:
   – Есть куриный супчик, Машенька, сейчас разогрею. А может, ему еще котлеточек? Хочешь, Лёнечка, котлеток с картошечкой?
   Но Мария Ивановна возразила:
   – Никаких котлеточек ему сейчас не надо. Для начала пусть поест куриного бульона с белым хлебом. Да, и хорошо бы ему пить побольше давать. Вот разотру его и принесу клюквенного морса, у меня как раз целая кастрюля наварена. Сима, иди грей суп.
   – Сейчас-сейчас, – засуетилась Серафима Васильевна и убежала на кухню.
   А Мария Ивановна, положив Лёню животом на диван, налила себе в ладонь уксусной воды и быстрым движением начала растирать ему спину и руки.
   – Вот теперь тебе полегче будет, полежи пока, – сказала она, закончив, и, оглядев его истощенную, но широкую в плечах фигуру, расстроенно покачала головой. – Одни кожа да кости, тебя что, дома совсем не кормили? Прямо «крепыш Бухенвальда»…
   – По пути сюда я редко ел, – угрюмо ответил Лёня, переворачиваясь на спину и накрываясь пледом.
   – Сейчас мы тебя покормим, сынок, – сказал Леонид, подкладывая под голову сына подушку и подтыкая края пледа со всех сторон. – У бабушки ты быстро нагуляешь тело.
   – Не кутай его, – остановила Мария Ивановна Леонида. – Просто накрой. А я пойду принесу ему морс.
   С кухни вернулась Серафима Васильевна:
   – Давай, Лёнечка, поешь трошки, а то голодный желудок лекарство не примет.
   Она поставила на стул, стоящий рядом с диваном, тарелку с разогретым супом и хлебницу с булкой, а сама села рядом с внуком, жалостливо глядя на него.
   Бедный Лёня, видимо, здорово наголодался за время пути, потому что, поглядев на пищу, он судорожно сглотнул и, приподнявшись на локте, схватил ложку и стал торопливо хлебать бульон, жадно откусывая большие куски хлеба и не успевая прожевывать их до конца. Но через минуту он вдруг остановился и, испуганно сев, воскликнул:
   – Я совсем забыл… Письмо!..
   – Какое письмо? – посмотрел на него Леонид.
   – Там, в рюкзаке… Письмо от мамы… Она сказала, чтобы я сразу же его отдал, как к вам приеду, что это очень важно, а я вот видите…
   Леонид торопливо вышел в коридор и, подняв лежавший на полу рюкзак, вернулся с ним в комнату и протянул его Лёне.
   – Здесь, в кармашке, в упаковке от шоколада, – показал рукой мальчик. – Мама сказала, что вы должны внимательно прочесть письмо.
   Леонид расстегнул кармашек на боку рюкзака и, нащупав большую плитку шоколада, вытащил ее наружу.
   Поставив рюкзак на пол, Леонид сел за стол и, чувствуя, как у него дрожат руки, осторожно надорвал упаковку. Внутри между двух картонок лежал толстый конверт. В нем находился еще один конверт с обескуражившей Леонида надписью: «Прочесть в безопасном месте» – и листок, на котором мелким почерком было написано несколько строк.
   Леонид видел почерк Есении только один раз – когда она писала телеграмму родителям, но он сразу же узнал эти округлые буквочки, похожие на божьих коровок, особенно там, где Есения ставила две точки над буквой «ё».
   Сев спиной к сыну и Серафиме Васильевне и чувствуя на себе их взгляды, Леонид разгладил листок и прочел:

   «Леонид Ярославович! Это моя первая за все эти годы возможность дать Вам о себе знать. Не знаю, помните ли Вы меня, ведь прошло почти пятнадцать лет с тех пор, как нас так жестоко разлучили. Если Вы читаете это письмо, значит, наш сын благополучно добрался до Вас. Но прошу Вас, не мешкая забирайте его и уходите из дома туда, где вас обоих не найдут. Объяснения прочтёте позже, они во втором конверте. Дома вам оставаться опасно, уходите немедленно! За Лёней могут прийти те же люди, что тогда забрали и меня. Они знают, что он Ваш сын, и будут искать его у Вас.
Есения».

   Ошеломленный Леонид еще раз перечитал письмо, подумав в первый момент, что он, наверное, что-то не так понял.
   Потом, повернувшись к сыну, осторожно спросил его:
   – Ты откуда приехал, Лёня?
   – Я не просто приехал, – тихо ответил тот. – Я сбежал из…
   – Так что же ты молчал?! – не дослушав его, воскликнул Леонид и, вскочив, заметался по комнате, пытаясь сосредоточиться.
   Он никогда не был суперменом и даже представить себе не мог, что когда-нибудь ему придется от кого-то скрываться. Но сейчас в его голове всплыли все детали пятнадцатилетней давности. Как мастерски тогда все было инсценировано!
   Анализируя это сейчас с расстояния прошедших лет, он вдруг понял, что, судя по серьезности подхода при фабрикации улик, это была отнюдь не милицейская работа. Здесь чувствовалась рука других органов. Он вспомнил, как молчал и нервничал тогда капитан Копылов, как он даже выскочил из кабинета, когда майор Круглов начал предъявлять ему поддельные фотографии и убеждать, что Есения – не Есения, а какая-то там Ольга Мерцалова, и что она мертва, и что все, что она ему рассказала, – бред сумасшедшей. Круглов, похоже, был не просто майор, а майор КГБ, птица серьезная.
   «Видимо, кому-то было очень нужно, чтобы я поверил во все это и замолчал, погрузившись в свое горе, – подумал Леонид. – А если бы не поверил и продолжил поиски, то, наверное, сам бы стал обгоревшим трупом с "льдинкой" в желудке».
   Но он тогда поверил и жил многие годы с этой верой, изнемогая от горя и чувствуя, что никогда не сможет до конца смириться с потерей Есении… И вот теперь этот кошмар вновь врывается в его жизнь, словно было мало того, что у него уже один раз отняли Есению, их любовь, общее будущее, детство их мальчика… Нет, Леонид больше не намерен никого и ничего терять.
   «Так… что же делать? Куда идти? – напряженно думал он. – Лёня болен, где мне его спрятать? А вдруг ему станет хуже! Надо поговорить с Сергеем, он наверняка что-нибудь придумает…»
   Леонид, ничего не говоря матери и сыну, вышел в свою комнату и, подняв телефонную трубку, стал набирать номер Сергея, своего приятеля еще со школьных времен. И вдруг его как током ударило: «А что, если за нами уже следят и телефон прослушивается?!»
   Похолодев от этой мысли, Леонид бросил трубку на рычаг, но потом, взяв себя в руки, усмехнулся: «Черт! У меня, кажется, от всего этого уже слегка крыша поехала… Хотя, подстраховаться, конечно, не мешает!»
   Набрав заново номер Сергея, Леонид напряженно вслушивался в длинные гудки, мысленно моля Бога, чтобы друг оказался дома.
   – Алло, – раздался в трубке характерный низкий голос Сергея.
   – Серёга, привет, это я, – быстро сказал Леонид.
   – Лёнька, привет! – обрадовался Сергей. – А я тебе как раз собирался звонить насчет завтрашней баньки…
   – Серёга, погоди, у меня тут проблемы… Мы можем с тобой через час встретиться у трех сосен?
   – В такую погоду?! – удивился Сергей. – Да и темно же уже! Или ты имеешь в виду…
   – Тихо, ты правильно понял! – прервал его Леонид. – Я же сказал тебе – у меня проблемы… Так будешь?
   – Буду, – уже серьезно ответил Сергей. – Встречаемся через час. – И, не прощаясь, положил трубку.
   Леонид тоже опустил трубку на рычаг и задумчиво окинул взглядом комнату. Если уходить, то, наверное, нужно что-то взять с собой…
   Ему еще ни разу не приходилось собираться в бега. Леонид хмыкнул – в голову лез какой-то бред типа: «Герцог взял с собой смену белья, новые лакированные штиблеты и набор дуэльных пистолетов»…
   Смену белья, пожалуй, и правда придется прихватить, и, может быть, не одну… Лакированных штиблет он не имел, да и не тот сезон сейчас, а пистолет он держал последний раз года три назад, в тире у Сергея, куда тот затащил его, желая приобщить к мужскому делу. Но Леонид не любил шума, а после наушников у него страшно чесались и распухали уши… Скорая Маша, к которой он обратился с этой проблемой, посмеялась над ним, сказав, что либо он врет и уши ему просто надрали, либо у него какой-то особый род аллергии, еще не известный медицине.
   Присев, Леонид выволок из-под кровати спортивную сумку, с которой он обычно ходил в фитнесс-центр, а потом открыл шкаф и выгреб из него одежду, откладывая то, что ему может пригодиться.
   Переодевшись в теплые вельветовые брюки, рубашку и свитер, Леонид положил в сумку две пары шерстяных носков, белье, тренировочный костюм и второй свитер, раздумывая, подойдет ли все это в случае необходимости Лёне. Сын был ненамного ниже его, а в плечах, пожалуй, и пошире будет, хотя он сейчас и очень худой…
   Леонид вдруг поймал себя на мысли, что с нежностью и гордостью думает о том, какой у них с Есенией получился симпатичный парень… Но додумывать эту мысль до конца не стал, посчитав, что на это будет время потом, когда они с сыном будут в безопасности.
   Сняв с книжной полки фотоальбом, он раскрыл его и вытащил ту памятную рижскую фотографию, где они стояли с Есенией у Домского собора. Это была не та фотография, что он оставлял Копылову, ту ему так и не вернули. Это уже потом, разбирая сумку Есении, так и оставшуюся у него, он обнаружил на дне в конверте второй экземпляр этой фотографии. Он хранил ее в альбоме, вынимая раз в год летом, поминая Есению. Доставать фотографию чаще он себе запрещал, слишком сильной была боль, когда он смотрел на их счастливые лица… Вложив фотографию в паспорт, он сунул его в нагрудный карман рубашки.
   Открыв сейф, спрятанный за полкой с книгами, Леонид вытащил десять пачек со стодолларовыми купюрами, которые он держал дома на черный день, в силу профессии не доверяя нынешним банкам. Одну пачку он сунул к паспорту в нагрудный карман рубашки, еще семь – в сумку под одежду, а две оставшиеся оставил на столе – для матери – неизвестно, сколько он будет в бегах…
   За дверью раздались голоса – вернулась Мария Ивановна, ходившая домой за морсом.
   Леонид выглянул из комнаты и, приложив палец к губам, незаметно позвал Марию Ивановну к себе.
   – Что такое? – тихо спросила она, заходя в его комнату.
   Леонид закрыл за ней дверь и молча протянул ей записку Есении.
   Мария Ивановна, пробежав ее быстрым взглядом, ахнула:
   – Жива?! И это ее сын?!
   Леонид кивнул.
   – Что будешь делать? – И, увидев приготовленную сумку, запротестовала: – Парня трогать сейчас нельзя, могут быть осложнения, – но потом, еще раз глянув на записку, тяжело вздохнула и спросила: – Где ты думаешь его спрятать?
   – Пока не знаю, я позвоню вам потом, здесь, наверное, будут прослушивать. Есть у меня один человек, мы к нему сейчас поедем, он поможет. Не волнуйтесь, все будет хорошо.
   – Слушай, а если за домом уже следят? – с тревогой спросила Мария Ивановна. – Нельзя тебе ехать на твоей машине, возьмешь мою… Я сейчас спущусь, прогрею ее и если ничего подозрительного не увижу – подгоню к подъезду. А вы стойте у выхода наготове… И вот еще что: я тебе дам лекарства и напишу, как их принимать… Эх, ему бы поспать сейчас… – И, сокрушенно покачав головой, Мария Ивановна вышла из комнаты.
   Леонид последовал за ней.
   Осоловевший от еды Лёня пил морс из большой кружки, а Серафима Васильевна, сидящая рядом с внуком на диване, с умилением наблюдала за ним.
   – Наша, батуринская порода! – сказала она, повернувшись к Леониду и Марии Ивановне.
   Леонид улыбнулся, присев рядом с ними, а Мария Ивановна, подойдя к своему чемоданчику, принялась колдовать над ним, что-то выкладывая из него и выписывая на листок инструкцию по приему. Расписав все подробно, она позвала Леонида и, вручив ему пакет, тихо сказала:
   – Здесь все необходимое. Я тебе написала, что и как ему давать. Иди, мать подготовь, а я пока дам Лёне лекарство. Вперед!
   Внутренне напрягшись, Леонид позвал Серафиму Васильевну:
   – Мам, пойдем ко мне, мне нужно тебе кое-что сказать.
   Мать обеспокоенно посмотрела на внука, потом на Марию Ивановну и неубранную посуду, но, ничего не сказав, пошла за сыном в его комнату.
   – Мам, сядь, – тихо попросил Леонид, усаживая Серафиму Васильевну на кровать. – Тут вот какое дело, нам с Лёней нужно срочно уехать…
   – Куда это?! – всполошилась она. – Сдурел ты, чи шо? Дытына у огне горыть, а вин еи на мороз гонить! – И, рассердившись, поднялась, собираясь выйти из комнаты.
   – Мам!.. – остановил ее Леонид, придержав за руку.
   – Не дам! – вскинулась она, но потом, взглянув на непривычно серьезное лицо сына, сбавив тон, спросила: – Ну куда вам загорелось ехать? Та еще в таку погану погоду!
   – Мам, ты поняла, чей Лёня сын? – не глядя на нее, спросил Леонид.
   – Твой сын… и мий внук, – твердо сказала Серафима Васильевна. – И остальное, сыночек, не так уж важно…
   – Нет, мама, это важно… Он не только мой сын, он еще и сын Есении…
   – Есении?! – повторила Серафима Васильевна и потрясенно вновь опустилась на кровать. – Так она же…
   Не дав матери договорить, Леонид молча протянул ей письмо.
   – Я же не вижу без очков, – жалобно сказала Серафима Васильевна, беспомощно глянув на листок. – Что здесь написано?
   – Здесь написано, что Есения тогда не погибла, а ее похитили и держали где-то вместе с нашим сыном все эти годы. А теперь, когда Лёне удалось оттуда сбежать, за ним идут по следу и могут с минуты на минуту заявиться сюда.
   – Господи, что кому ребенок мог сделать?! За что за ним-то гонятся? – воскликнула Серафима Васильевна. – Немедленно звони в милицию!
   – Мам, какая милиция?! Ты что, не помнишь, как мне гэбэшник тогда в милиции вкручивал о смерти Есении и о том, что она сумасшедшая?! Да кто в милиции попрет против ФСБ?!
   – Ты хочешь сказать, что ее столько лет продержали у себя органы?..
   – Думаю, что да, вспомни историю ее появления на свет…
   – Ну, не знаю… Я никогда в это не верила, какие-то научные сказки… – с сомнением покачала головой Серафима Васильевна.
   – И я не знаю, но попытаюсь разобраться, если буду уверен, что Лёня в безопасности. Так что, мам, не задерживай нас…
   – Ой, Лёня… – Серафима Васильевна испуганно прикрыла рот рукой, до конца осознав всю опасность ситуации.
   – Мам, не исключено, что я с тобой долго не смогу связаться, ты не волнуйся. Нам с Лёней сейчас нужно исчезнуть, раствориться… И если к тебе придут… – тут Леонид сделал паузу, почувствовав какую-то ирреальность их разговора, словно это происходило во сне или он заигрался в казаки-разбойники, – скажешь, что я уехал в командировку и вернусь недели через две…
   Серафима Васильевна с несчастным лицом молча сидела на кровати и только кивала.
   Тут открылась дверь и появившаяся на пороге Мария Ивановна окликнула Леонида:
   – Лёнь, ты скоро? Собирай парня, а я пошла за машиной. Минут через пять стойте внизу наготове. Документы на машину я тебе оставлю в бардачке на всякий случай, – и, глянув на тихо заплакавшую Серафиму Васильевну, добавила: – Сима, сейчас не время… Иди, быстро собери им с собой что-нибудь поесть…
   Вытирая слезы, Серафима Васильевна вышла из комнаты, но, проходя мимо дивана, на котором лежал Лёня, не выдержала и, сцепив руки перед грудью, запричитала, глядя на него:
   – Ой, дитыночка ты моя, куда ж тебя, такого хворого!..
   Лёня удивленно посмотрел на нее.
   – Мам, ну не надо, я же просил тебя! – укоризненно сказал вышедший за ней Леонид, и Серафима Васильевна покорно пошла на кухню. – Сынок, вставай, пора собираться! Твоя мама пишет, что за нашим домом могут следить, нужно тебя спрятать в другом месте.
   У Лёни дрогнуло лицо, но, ничего не сказав, он сел на диване, собираясь с силами, чтобы встать.
   – Ты как себя чувствуешь? – сочувственно спросил Леонид.
   – Ничего, сейчас вроде в голове даже просветлело, – успокоил его Лёня.
   Мария Ивановна, направившаяся к выходу, повернулась и сказала Леониду:
   – Лёнь, твоему сыну нужна другая одежда, у него носки насквозь промокли, да и пальто тоже, если не ошибаюсь, в коридоре мокрое валяется, не говоря уже об обуви…
   – Да, Мария Ивановна, спасибо за подсказку, я сейчас что-нибудь ему подберу. Идите, мы скоро будем.
   Собрались они действительно быстро. У Леонида с Лёней, по счастью, оказался одинаковый размер обуви, и Леонид отдал сыну свои теплые ботинки и меховую куртку, сам же надел свою старую и еще недавно очень модную «Аляску», в которой теперь ходил на лыжах в Сосновском парке. В принципе, они туда и направлялись – недалеко от парка находился тир Сергея.
   Пять лет назад, когда Леонид шел туда первый раз пешком – машина была в ремонте, – он решил пройти по парку, срезая путь, и заблудился, опоздав на встречу часа на два. Сергей потом долго над ним посмеивался, мол, заблудился в трех соснах, хотя парк был не таким уж и маленьким… С тех пор они называли его тир «У трех сосен», поэтому Леонид был уверен, что Сергей правильно понял, где ему нужно их ждать.
   Серафима Васильевна принесла из кухни пакет с продуктами – в нем лежали хлеб, банки с консервами, что-то завернутое в фольгу и бутылка водки.
   – А водка-то зачем? – удивился Леонид.
   – Пригодится… – сказала Серафима Васильевна. – Мало ли, замерзнете, да и Лёнечке грудь на ночь нужно будет растереть… – и смолкла, вновь собираясь заплакать.
   – Мам, мам, не надо! – попросил Леонид и, выключив свет в комнате, подошел к окну.
   Пытаясь разглядеть сквозь беспокойный рой мечущихся снежинок, что делается внизу, он прижался носом к стеклу. На фоне темного двора увидеть машину Марии Ивановны, стоящую в самом углу, было нелегко, но засветившиеся тревожным красным светом габариты выдали ее размытые очертания.
   «Пора», – подумал Леонид и начал быстро собирать вещи Лёни, намереваясь забрать их с собой. Во-первых, их можно будет высушить и использовать в качестве сменной одежды. Во-вторых (тут Леонид снова поймал себя на том, что начинает ощущать себя участником какой-то шпионской истории), не помешает подстраховаться на случай, если вдруг к ним домой нагрянут с проверкой или даже обыском… Мама может сказать, что он уехал в командировку, и, если ей поверят, это даст им недели две тайм-аута, но если здесь будут найдены вещи Лёни – тут уж охота наверняка пойдет полным ходом – и за ним, и за сыном. Так по крайней мере представлял себе положение дел Леонид, знающий о работе органов в основном по фильмам и книжкам.
   Через минуту они с сыном стояли одетые на пороге квартиры.
   – Ну все, мы пошли, – сказал Леонид и, наклонившись, обнял и поцеловал Серафиму Васильевну. – Мам, не волнуйся за нас, я постараюсь все просчитать и мы обязательно найдем выход.
   – Берегите себя, – сквозь слезы прошептала Серафима Васильевна, на прощание перекрестив его и Лёню. – И позвоните, если сможете…
   Нагрузив на себя Лёнин рюкзак и свою спортивную сумку, которая заметно потяжелела после возвращения мамы из кухни, Леонид осторожно открыл входную дверь и прислушался.
   На площадке было тихо и, как всегда, темно. Лампочки в их подъезде очень котировались у промышляющего народа, разбирающего их не иначе как на сувениры…
   Несмотря на эту смешную в общем-то мысль, Леонид почувствовал легкий холодок, пробежавший по спине, – в этой темноте могли скрываться как их спасение, так и опасность.
   Глаза постепенно привыкли к мраку, и скоро Леонид стал различать окружающую обстановку по слабому свету, льющемуся из маленьких окошек на лестничных пролетах. Можно было идти, не рискуя сломать себе ноги. Лифт вызывать они не стали.
   Леонид, осторожно ступая, начал медленно спускаться. Лёня едва слышно следовал за ним, лишь его свистящее дыхание раздавалось над ухом Леонида.
   Спустившись на первый этаж, Леонид остановил сына и прошептал ему на ухо:
   – Ты постой здесь, а я посмотрю, что там у выхода…
   Лёня молча кивнул.
   Леонид внимательно оглядел тени в углах, ожидая, не шевельнется ли какая из них, и, убедившись, что на площадке никого нет, тихо спустился по оставшемуся пролету к входной двери. Чуть приоткрыв дверь, Леонид выглянул сквозь маленькую щелку наружу.
   К подъезду как раз подруливала «шестерка» Марии Ивановны.
   Остановив машину, Мария Ивановна, не заглушая двигателя, вышла из-за руля и направилась к подъезду.
   Леонид быстро распахнул перед ней дверь, заставив ее испуганно отпрянуть.
   – Ну что? – настороженно оглядывая через ее плечо двор, спросил он.
   – Вроде все спокойно, – сказала Мария Ивановна. – А вот ты меня напугал: нервы напряжены, думала это уже кто-то из них…
   – Спасибо, Мария Ивановна, за все, – сказал Леонид и попросил, обнимая ее на прощание: – Присмотрите за мамой, пожалуйста…
   – Не беспокойся, езжайте, а то не ровен час действительно кто-нибудь нагрянет…
   Позвав сына, Леонид быстро вышел из подъезда. Сев за руль, он бросил вещи на переднее сиденье и распахнул заднюю дверцу.
   Дождавшись, когда Лёня заберется в машину, Леонид сказал:
   – Тебе лучше лечь… Сделаем вид, что я еду один, да и тебе будет полегче в твоем состоянии.
   Лёня молча начал умащиваться на сиденье. Леонид подал ему рюкзак:
   – На вот, положи под голову. А ноги тебе придется поджать…
   Договорить он не успел – в подъезде над их головой вдруг раздался звон бьющегося стекла и женский крик, подхлестнувший Леонида сильнее, чем пистолетный выстрел:
   – Лёня-я-я, беги, Лёня-я-я!!!
   Леонид рванул с места, резким вывертом руля вписываясь в арку ворот, и заметил бегущую к ним фигуру, размахивающую чем-то в руке.
   Лёня, не успевший нормально улечься, скатился на пол и замер между сиденьями.
   – Жив? – не сбавляя скорости, крикнул Леонид, моля Бога, чтобы на его пути не оказалось пешеходов или встречных машин.
   Выскочив на Греческий проспект, Леонид резко повернул направо, едва не врезавшись в проезжавшую мимо машину. Та, вильнув в сторону, дала Леониду возможность завершить поворот и проехать до перекрестка.
   – Жив, а что там случилось? – озабоченно спросил Лёня, поднимаясь с пола.
   – Не знаю, но думаю, что нам нужно драпать. Ты сядь пониже и упрись ногами в пол.
   Притормозив перед перекрестком, Леонид глянул в зеркало и увидел, как из их двора следом за ними выскочил человек и замахал руками в их сторону. Стоявшая у обочины на другой стороне улицы невзрачная «девятка» тут же рванула с места, развернулась и помчалась за ними, резко набирая скорость.
   Эту «девятку» он видел у въезда во двор уже несколько дней подряд. Вот, значит, кого она пасла…
   «Плохо дело…» – подумал Леонид и, не дожидаясь зеленого сигнала светофора, свернул направо и помчался по завьюженной и колдобистой улице Некрасова, инстинктивно вжимая в пол педаль газа.
   Свернув на улицу Маяковского и глядя в зеркало, как «девятка», показавшись из-за перекрестка, неумолимо настигает, повторяя все их маневры, Леонид пытался просчитать, что сейчас сидящий в ней человек будет делать: пойдет на обгон и вынудит их остановиться или, как показывают в боевиках, будет подрезать и таранить? Или, может, вообще вытащит базуку и пальнет по ним…
   Несмотря на тревогу за сына, Леонида вдруг охватил азарт, который приходил к нему нечасто и в самые неподходящие моменты.
   Предупредив сына, чтобы тот крепче держался, Леонид с криком: «Гады немцы!», – не показывая поворота, резко повернул влево в Манежный переулок, а потом тут же крутанул руль вправо, влетая в махонький переулочек Радищева, ведущий к улице Салтыкова-Щедрина.
   Сзади раздался визг тормозов – преследующая их «девятка» с разгону проскочила поворот и теперь возвращалась к нему задним ходом.
   Леонид прибавил газу и, выскочив на Салтыкова-Щедрина, рванул на другую сторону улицы перед носом отчаянно затормозившего грузовика и, повернув влево, понесся к перекрестку с Литейным проспектом. Под уже мигавший зеленый свет светофора Леонид быстро повернул направо, в сторону Литейного моста, и успел заметить, как позади, из переулка, появилась преследовавшая их «девятка».
   «Интересно, он успел заметить, куда мы поехали?» – подумал Леонид, врубая полную скорость и мчась по направлению к мосту, благо на проспекте было свободно.
   Заметив стоявшего у Большого дома одинокого гаишника, или «гибона», как их стали называть после переименования ГАИ в ГИБДД, Леонид вынужден был снизить скорость.
   «Только бы он нас не остановил!» – взмолился он про себя, сосредоточенно глядя на дорогу.
   Но «гибон» лишь равнодушно проводил их взглядом, пряча в воротник обожженное морозным ветром лицо.
   «Дай Бог тебе здоровья и чтобы на бананы всегда хватало!» – мысленно поблагодарил его Леонид, въезжая на мост.
   – Милиционер останавливает ту машину, – послышался сзади голос Лёни. – О! А он не остановился… гонится за нами…
   – Не высовывайся! – прикрикнул на него Леонид, прибавляя газу.
   Они съехали с моста и помчались по улице Академика Лебедева к повороту на Лесной проспект, при этом чуть не оторвав подвески на трамвайных рельсах при переезде Боткинской улицы.
   Нужно было срочно отрываться, иначе их побег терял смысл…
   «Дороги, черт бы их побрал!» – с досадой думал Леонид, жалея машину Марии Ивановны, подпрыгивающую на ухабах, когда Леонид лавировал, уворачиваясь от ям и выезжая на трамвайные пути.
   Впереди уже виднелась станция метро «Выборгская», как вдруг со стороны Гренадерской улицы выехал старенький «москвич» и медленно потащился впереди них прямо посередине дороги.
   Леонид, прижавшись к обочине, обогнал «москвич», и понесся дальше, поглядывая время от времени в зеркало заднего вида.
   «Девятка», от которой они немного оторвались на Литейном, уже вновь настигала их, яростно сигналя оказавшемуся между ними «москвичу».
   Водитель «москвича», то ли занервничав, то ли разозлившись, резко дал по тормозам, его машину потащило юзом по присыпанному снегом гололеду. Поелозив по шоссе, «москвич» наконец остановился, встав боком и перегородив дорогу.
   «Девятка», которой некуда было деваться, со всего маха въехала носом в зад «москвича». Раздался характерный звук удара столкнувшихся машин, они отлетели друг от друга и, крутанувшись вокруг своей оси, остановились: одна – уткнувшись носом в тротуар, другая – развернувшись задом к движению.
   Леонид, сбавив скорость, оглянулся.
   – Что там такое? – послышался голос Лёни, который послушно распластался на заднем сиденье.
   – Доездился наш голубок, – улыбаясь, прокомментировал аварию Леонид и вдруг заорал: – Ложись! – и тут же рывком послал машину вперед, резко набирая скорость.
   Сзади раздались какие-то хлопки, потом треск и шорох осыпающегося стекла. Одновременно с этим ошеломленный Леонид увидел, как на лобовом стекле, прямо перед ним, вдруг появились одна за другой две аккуратные дырочки, от которых тут же побежали радиальные трещинки. В салоне моментально похолодало.
   Проскочив поворот под железнодорожным мостом, Леонид, резко затормозив, остановил машину и оглянулся.
   Заднего стекла практически не было, а Лёня, зажмурившись и закрыв голову руками, неподвижно лежал на сиденье под грудой стеклянных квадратиков, казавшихся под светом фонарей россыпью сверкающих льдинок.
   – Лёня, тебя не ранило?! – Леонид выскочил из-за руля и, бросившись к задней дверце, распахнул ее, замирая от страха за сына.
   Мальчик нерешительно открыл глаза и пошевелился.
   – Что это было? – спросил он, покосившись на рассыпавшееся по его груди стекло.
   – Ты не поверишь, но в нас стреляли! – не стал скрывать от него правды Леонид. – Ты можешь встать? Быстренько перебирайся ко мне на переднее сиденье, нам нужно срочно мотать отсюда.
   Он помог сыну выбраться из машины, стряхнул с него оставшуюся стеклянную крошку, а потом подтолкнул к дверце:
   – Забирайся скорее!
   «Да, все это уже становится более чем серьезно!» – потрясенно думал Леонид, отъезжая и пытаясь сдержать нервную дрожь в руках. У него так и стояла перед глазами картина, когда из отброшенной в сторону «девятки» выскочил человек и остановился, вытянув руку в их направлении. В Леонида никогда раньше не стреляли, но по позе человека он сразу понял, что сейчас последует, и рванул что было мочи, пытаясь скрыться за поворотом. Но немного не успел… Счастье, что сына не задело! В какую же историю они влипли?!
   Глянув на часы, Леонид удивился, что у них до встречи с Сергеем еще остается пятнадцать минут, а ему казалось, что прошло не меньше часа и они безнадежно опаздывают.
   Пролетев Лесной и 1-й Муринский проспекты за несколько минут, Леонид повернул еще под один железнодорожный мост и выехал на Политехническую улицу.
   Поглядывая в зеркало, он следил за дорогой, но не заметил больше никаких машин, которые бы их преследовали, – видимо, «девятка» застряла на месте аварии.
   «Кажется, оторвались», – с облегчением подумал Леонид и посмотрел на Лёню.
   Тот, нахохлившись и спрятав подбородок в воротник меховой куртки, сидел, сосредоточенно глядя на дорогу. Почувствовав взгляд отца, он повернул к нему голову и вдруг неожиданно улыбнулся.
   Леонид невольно улыбнулся ему в ответ:
   – Ну что, испугался?
   – Еще как! – признался Лёня. – Хотя сначала даже не поверил, что такое может быть.
   – Мне тоже не верится! – согласился Леонид и задумчиво добавил: – Кто-то очень чего-то боится… А ты, случайно, ничего больше не привез оттуда?..
   – Ничего, только письмо и себя… – покачав головой, ответил Лёня.
   Леонид машинально похлопал себя по карману куртки, в котором лежало второе, запечатанное письмо, и поежился то ли от нервного озноба, то ли просто от холода: поступавший через разбитое заднее стекло морозный воздух мигом выстудил машину, сравняв температуру в салоне с «температурой за бортом».
   «Хорошо, что у Марии Ивановны спереди триплекс стоит, если бы калёнка была, как сзади, не представляю, как бы мы сейчас ехали…» – подумал Леонид, поглядев в зеркало назад, где вместо стекла теперь осталась только рама, ощетинившаяся осколками.
   Чтобы не особо светиться на широком проспекте Мориса Тореза, Леонид решил проехать по Политехнической до улицы Курчатова и задворками выехать к Сосновскому парку.
   Оставшийся путь они преодолели без приключений.
   Уже подъезжая к тиру, Леонид увидел стоящий у обочины джип Сергея. В машине никого не было.
   Притормозив у входа в тир, Леонид два раза посигналил. Дверь тут же распахнулась и на пороге появился Сергей.
   С недоумением посмотрев на незнакомую ему «шестерку», он нахмурился, но, разглядев машущего ему из машины Леонида, ответно махнул рукой и пошел к ним.
   Леонид открыл дверцу и протянул руку:
   – Привет, Серёга! Куда можно поставить машину, чтобы ее не было видно?
   – Привет, Лёнька! – поздоровался Сергей и спросил, улыбаясь: – Что стряслось у нашего боевого и задиристого бухгалтера? Переквалифицировался на угон машин, что ли? – Заглянув в салон и заметив Лёню, он рассмеялся: – Да еще и с напарником?..
   Несмотря на то что Леонид давно имел свою аудиторскую фирму, Сергей продолжал называть его бухгалтером и подтрунивал над его профессией, считая бухгалтерию тихим женским занятием. Впрочем, его ирония никогда не была обидной, хотя Сергей и пытался уже несколько лет привить Леониду какое-нибудь мужское, на его взгляд, хобби. Леонид пассивно сопротивлялся, выполняя все пожелания Сергея так, что тот через какое-то время махал на него рукой. В итоге из всех «мужских занятий», предложенных Леониду, остались еженедельные походы на лыжах и тренировки в фитнесс-центре с баней, которые Леонид посещал более или менее регулярно. Сергей бы не преминул «подколоть» друга, если бы узнал, что Леонид тайно от всех предается еще одной, оставшейся от бухгалтерских времен, страсти – разработке различных финансовых схем и ситуаций, которые он сам же и распутывал. Более того, эти схемы у него оживлялись и воплощались на страницах его романа, который он начал писать лет пять назад. Роман этот имел недвусмысленное название «Похождения бухгалтера», и его героем выступал он сам, только наделенный всяческими мужскими умениями и талантами и совершающий массу не только финансовых, но и реальных подвигов. Кстати, кое-какие схемы, успешно работавшие в его романе, не менее успешно были воплощены в жизни некоторыми заинтересовавшимися клиентами Леонида, что существенно пополнило и его личный бюджет…
   И сейчас, глядя на Сергея, Леонид ловил себя на мысли, что реальная жизнь и его роман еще больше начали смещаться по отношению друг к другу, а где-то уже даже сливаясь.
   «Дописался! – подумал он. – Напридумывал на свою голову приключений, вот они и явились… Вы песен хотели – их есть у меня!»
   Тем временем Сергей обвел взглядом «шестерку» Марии Ивановны и вдруг заметил выкрошившееся заднее стекло. Оборвав смех, он перевел сразу ставший серьезным взгляд на Леонида, потом на лобовое стекло и снова на Леонида.
   – Я вижу, у тебя действительно проблемы, – тихо сказал он. – Давай ключи и быстро пересаживайся в мою машину.
   Дважды приглашать Леонида было не нужно.
   Забрав вещи из промерзшей и покалеченной «шестерки», они вместе с сыном забрались в Серёгин джип, в котором было тепло, – видимо, Сергей приехал незадолго до них.
   Сам Сергей, взбежав по ступенькам, ушел в тир и вернулся через минуту с каким-то парнем, которому он, видимо, приказал отогнать «шестерку» к стоявшим поодаль гаражам.
   Подойдя к своей машине, Сергей сел за руль, завел двигатель и выехал на Северный проспект, направляясь в сторону Выборгского шоссе.
   – Куда ты нас везешь? – спросил его Леонид.
   – Подальше отсюда… – коротко ответил Сергей, а потом настороженно поинтересовался: – Лёнька, за вами что, гнались?
   – Гнались, но не беспокойся – я оторвался на Лесном, – ответил тот, напуская на себя бывалый вид.
   – А тачка чья? Угнали?
   – Да ты что! Соседка одолжила! – возмутился Леонид.
   – Ладно-ладно, на месте расскажешь, – сказал Сергей и замолчал.
   Леонид тоже молча уставился вперед.
   «Надо же, как все может мгновенно измениться! – думал он про себя. От его первоначального азарта не осталось и следа: его мигом выдуло в две дырочки в лобовом стекле… – Еще на прошлой неделе Сосновка была для меня лишь местом отдыха, где мы с Серёгой гоняли на лыжах, а теперь… Никогда не предполагал, что буду здесь скрываться… Серёга тоже дает: какой из меня, к черту, угонщик! Нет, бред какой-то, фантастика…»
   Выехав на Выборгское шоссе, Сергей свернул направо, проехал немного и притормозил у обочины недалеко от бензозаправки. Вытащив из кармана мобильник, он набрал номер и с кем-то коротко переговорил. Леонид ничего не понял из его разговора, хотя и внимательно прислушивался. Он впервые видел друга в деле.
   Подружившись с Сергеем Ноговицыным в восьмом классе, Леонид поддерживал с ним отношения все эти годы, хотя после школы судьба их на некоторое время разбросала.
   Леонид тогда сразу же поступил в Финансово-экономический институт, а Сергей, проработав полтора года автослесарем, ушел в армию. Год отслужив, он неожиданно подал документы в военное училище, после окончания которого его загнали куда-то на север Казахстана, на реку Ишим. А еще через несколько месяцев ему предложили перейти на службу в ГРУ. Он согласился и пропал на два года, проходя обучение в учебном лагере где-то в Подмосковье. В 1985 году его командировали в Афганистан, где он служил до самого вывода оттуда советских войск. А после этого произошла какая-то непонятная история. Его неожиданно уволили из ГРУ и направили по основной специальности в танковую учебную часть в поселок Сертолово, где у него началась полоса неприятностей, завершившаяся грандиозным скандалом, поставившим крест на его военной карьере. Дело в том, что Сергей на новом месте службы от одиночества и затаенной обиды запил по-черному и однажды по пьянке устроил концерт «ночных серенад» под окном приглянувшейся ему девушки. Суровый отец девушки не оценил его замечательных вокальных данных и вызвал милицию, приехавшую на удивление быстро. Милиционеры, увидев подвыпившего и распевающего во все горло офицера, сначала попытались утихомирить его по-хорошему. Но пьяный и добродушный Сергей продолжал горланить о Марселите, вызывая ее срочно на балкон, и, не понимая «чего от него мужикам нужно», ласково отпихивал милиционеров от себя. При очередном его тычке один из них, молодой сержант, неожиданно отлетел в сторону и очень неудачно приземлился, изрядно приложившись к земле копчиком. После этого Сергея, естественно, уже не церемонясь, скрутили и отвезли в кутузку. Потом был процесс, в результате которого Сергея скоропалительно выдворили из рядов доблестных Вооруженных сил за «дискредитацию высокого воинского звания».
   Вернувшись в Питер к родителям, Сергей завязал с пьянкой, устроился в охранную контору к своему другу, через год женился на Нине, девушке, из-за которой тогда загремел в милицию, а еще через два года открыл свою собственную охранную фирму.
   Дела его неожиданно пошли в гору, фирма приобрела известность в городе. Однако это привлекло внимание не только потенциальных клиентов, но и налоговой инспекции, начавшей слишком часто напоминать ему о том, что «Бог велел делиться»…
   Налоги Сергей платил исправно и делиться сверх положенного по закону не считал нужным, но у налоговой инспекции, как известно, существовал свой негласный закон: прав, не прав, а штраф начислить – повод всегда найдется! И как-то раз начислили… Сергей платить отказался, начались разборки, суды… Засуживать у нас умеют, и «наказали» бы Сергея на немалую сумму, если бы не Леонид с его знаниями и аудиторской фирмой. Короче говоря, процесс они выиграли. Сергей был Леониду за это очень благодарен, услугу его не забыл и впредь всегда с ним советовался при возникновении непростых ситуаций. Сам же Леонид даже не представлял, что ему когда-нибудь тоже пригодится профессиональная помощь Сергея…
   Глядя сейчас на спокойное лицо друга, Леонид вдруг почувствовал, что за этим внешним спокойствием скрываются напряжение и готовность к действию.
   – Поедем ко мне на дачу, там сможем спокойно все обсудить, – сказал Сергей, вновь заводя машину.
   – Ты имеешь в виду Осиновую Рощу? – спросил Леонид.
   – Да, тут нам минут десять езды. Погода, правда, шепчет… Но ничего, скоро доедем, – ответил Сергей. – Зато там в нас никто стрелять не будет…
   – Хорошо бы, ощущение не из приятных, – признался Леонид.
   – Да уж… – согласился Сергей, серьезно глянув на него из-под бровей.
   Несмотря на усиливающуюся снежную завируху, дорога действительно не заняла много времени. Добравшись до Осиновой Рощи, они пронеслись по ней, не снижая скорости, и, свернув в одну из последних улиц, подъехали к высокому и длинному забору.
   Остановившись перед железными воротами, Сергей нетерпеливо посигналил. Ворота тут же плавно поползли вбок, а из-за них выглянул мужчина в военном полушубке и валенках.
   – Это Николай Степанович, – сказал Сергей, заезжая в ворота. – Подполковник в отставке, полгода назад комиссовали по здоровью. Никому на фиг теперь не нужен, ни семьи, ни дома. Я его недавно к себе забрал, работает и живет здесь, пока идет стройка.
   – Я смотрю, у тебя тут дела серьезно продвигаются, – сказал Леонид, разглядывая через стекло большой дом.
   – Да, дом уже закончили, обживаем теперь, – подтвердил Сергей, въезжая в открытые двери гаража, расположенного под верандой дома. – Осталось мастерскую и сарай закончить. Да еще Нинок загорелась оранжерею соорудить, в последнее время она очень цветами увлеклась. – Лицо его при упоминании жены просветлело, и Леонид подумал, что Сергею удалось найти свое счастье – он очень любил свою жену, и та отвечала ему взаимностью.
   – Как там твой тесть поживает? – улыбаясь, спросил Леонид, вспоминая, как тот сдал Сергея в милицию, подведя этим черту под его военной карьерой.
   – Обещает нам, недорезанным буржуям, что народ скоро воспрянет ото сна и покажет кузькину мать! Железный старик… – рассмеялся Сергей. – Умрет – жалко будет, таких искренних идейных мамонтов немного осталось… Ну все, мужики, вылезаем, приехали!
   Леонид с сыном вышли из машины и, забрав свои вещи, направились за Сергеем в дом.
   Раздевшись в просторной прихожей, они прошли в гостиную.
   В комнате было тепло и уютно. Бревенчатые стены, ничем не обшитые, придавали дому деревенский колорит, хотя мебель и другие предметы в нем были современными и могли стоять в любой городской квартире.
   У задней стены в камине потрескивали дрова.
   Сергей присел перед камином на корточки и, протянув руки к огню, предложил:
   – Мужики, располагайтесь! Лёнька, не пора ли тебе представить молодого человека? Кто это?
   – Серёга, знакомься: это мой сын – Лёня, – ответил Леонид, обнимая сына за плечи.
   Сергей встал и, переводя ошарашенный взгляд с Леонида на мальчика, недоверчиво спросил:
   – Заливаешь?..
   – Нет, он правду говорит, – ответил за Леонида Лёня и застенчиво посмотрел на отца.
   – Никак в «капусте» его нашел? Даром, что ли, бухгалтер! – рассмеялся Сергей, хлопнув Леонида по плечу. – Да, сегодня явно день открытий!.. Ну что ж, Лёня, давай знакомиться, я – дядя Серёжа, друг твоего отца еще со школьной скамьи. – И он протянул мальчику руку.
   Лёня серьезно пожал ее.
   – Э, брат, а чего это ты такой горячий? – озабоченно спросил Сергей, ощупывая его руку.
   – Да, Серёга, ему бы лечь нужно, он болен, – сказал Леонид и, потрогав лоб Лёни, расстроился – температура у того опять подскочила.
   – Плохо тебе? – тихо спросил он.
   – Да, как-то не очень… – признался Лёня.
   – Сейчас мы тебя устроим, – решительно сказал Сергей и, выходя из комнаты, бросил на Леонида удивленно-восхищенный взгляд.
   – Посиди пока, – предложил Леонид, указав сыну на диван, а сам полез в сумку за пакетом с лекарствами.
   Сергей вернулся через несколько минут с одеялом и подушкой.
   – В других комнатах еще холодно, придется тебе, Лёня, полежать здесь, пока они не прогреются, – сказал он, укладывая на диван принесенные вещи, и, повернувшись к Леониду, спросил: – А что с ним, может, врача вызвать?
   – Пока не надо, нам все необходимое уже дали, – ответил Леонид, вынимая из пакета антигриппин и жаропонижающее. – Воды нужно.
   – Вон, на столе, в кувшине, а ты, Лёня, ложись, – сказал Сергей.
   Мальчик, скинув ботинки, лег на диван. Леонид укрыл его одеялом и отошел к столу за водой.
   В этот момент за дверью послышались шаги, и в комнату заглянул Николай Степанович:
   – Сергей Вадимович, вам что-нибудь нужно? Самовар я уже поставил, может, баню затопить?
   – А может, действительно, попаримся? – спросил Сергей, поворачиваясь к Леониду. – Лёне при температуре нельзя, а тебе-то стресс снять не мешает, а?
   Леонид согласно кивнул, и Сергей обернулся к стоящему на пороге Николаю Степановичу:
   – Затопите баньку, Николай Степанович, и веничков наших фирменных запарьте, пожалуйста.
   – Сей момент! – козырнул Николай Степанович и вышел.
   – Вы есть не хотите? – спросил Сергей у Леонида.
   – Нет, спасибо, мы поели перед отъездом, – ответил Леонид.
   – Ну, тогда рассказывай, что у тебя там стряслось, – потребовал Сергей, садясь в кресло у камина.
   Леонид хлопнул себя по нагрудному карману и, вспомнив, что забыл вытащить письмо Есении из куртки, вышел в прихожую.
   Вернувшись, он протянул Сергею записку Есении, а толстый конверт начал вскрывать сам.
   Сергей прочел записку и поднял озабоченный взгляд на Леонида:
   – А письмо ты еще не читал?
   – Пока нет, вот как раз сейчас собираюсь, – ответил Леонид, отрывая край конверта.
   – Только сначала объясни, чтобы я понял, – остановил его Сергей, – что это вообще за «разлучная» история произошла у тебя пятнадцать лет назад и почему я об этом ничего не знаю?
   – Ты тогда служил в Казахстане, а я находился в таком состоянии, что писать об этом не мог, да и потом старался лишний раз не вспоминать об этом, – ответил Леонид и, сев в кресло напротив Сергея, принялся подробно рассказывать ему о тех давних событиях.
   Лёня, лежа на диване, тоже внимательно слушал.
   – Лёнька, но в этом деле было столько узких мест! – воскликнул Сергей, когда Леонид кончил свой рассказ. – Как ты этого не увидел? Почему не пошел на биофак разузнать о жизни их студентки? У тебя ведь была ее фотография. Даже если бы органы заставили молчать о ней администрацию, то студентам вряд ли бы рты заткнули. Да и в клинику нелишне было заглянуть.
   – Не трави душу, – попросил Леонид. – Я после того, как увидел на фотографии ее обгоревшее тело, ни о чем думать не мог. Видишь ли, есть у меня в жизни одна особенность – мне ничего не достается легко или просто так. Более того, когда мне кто-то начинает очень нравиться или становится дорог, так это у меня обязательно через какое-то время отнимают. Потому я и старался ни к кому сильно не привязываться. И когда мне сказали, что Есения погибла, я даже не усомнился, что у меня ее попросту отняли, уж слишком у нас все было хорошо… Я посчитал, что это все тот же проклятый рок, довлеющий надо мной. Мне и в голову не могло прийти, что все это было инсценировано.
   – Ну допустим, – согласился Сергей, – хотя объяснение какое-то мистическое, а я в судьбу и прочие такие вещи не верю. Ну ладно, давай посмотрим письмо.
   Леонид вытащил из конверта несколько сложенных вчетверо листочков и начал читать вслух:

   «Леонид Ярославович, надеюсь, что это письмо Вы читаете, находясь вместе с нашим сыном в безопасном месте.
   Я не знаю, как Вы живете, не знаю, женаты ли Вы и есть ли у Вас другие дети… Если да, то передайте им мои извинения, но примите Лёню под свой кров и защиту, он сейчас в Вас очень нуждается. Со мной оставаться ему уже небезопасно – я не знаю, что меня ждет в ближайшем будущем, и не хочу оставлять нашего мальчика заложником у этих бездушных монстров, называющих себя учеными…
   В 1983 году меня забрали прямо на вокзале.
   Телеграмма, которую мы дали тогда моим «родителям», вывела «кураторов» прямо на меня. Какая я была наивная, думая, что информация, неожиданно обнаруженная мной в тот злополучный день, была шокирующей только лично для меня. Мне потом популярно объяснили, что я чуть не выдала важнейшую государственную тайну и что сама являюсь частью этой тайны.
   Меня перевезли сначала в Новосибирск, а потом куда-то в тайгу на секретный научный объект, замаскированный под золотоносный рудник, где я и провела все эти годы вместе с нашим сыном.
   На этом объекте, который представляет собой огромный научно-исследовательский комплекс, еще с конца тридцатых годов проводятся закрытые и очень серьезные генетические исследования. Здесь сделаны открытия такого уровня, которые давно опередили все современные мировые достижения в этой области.
   Работники комплекса, а здесь собрано немало выдающихся голов, читая научные журналы, улыбаются над восторгами вокруг достижений западных ученых… Да это и неудивительно, ведь в нашем комплексе еще в брежневские времена был полностью расшифрован геном человека, в то время как мировые ученые планируют завершить эту работу только к 2003 году [7 - Через два года после описываемых в романе событий, а именно 7 апреля 2000 года, СМИ сообщили сенсационную новость о том, что американские ученые полностью расшифровали геном человека. Но было ли это их «национальным достижением» или плодом «притекших» к ним «мозгов» (а то и проданной информации), останется неизвестным и никогда не доказанным… – Н. С.]. Здесь же был разработан и впервые успешно осуществлен метод клонирования животных и человека. Расшифровка генома человека позволила здешним специалистам создать технологии по выращиванию человеческих органов и тканей со стопроцентной приживаемостью, более того, ими был создан ГУС – гормон ускоренного созревания, позволяющий доращивать детей в считаные годы до стадии "Z", т. е. до взрослого физического состояния.
   В настоящий момент в комплексе работают над созданием методики выращивания и последующей трансплантации сетчатки и роговицы глаз, а также клеток спинного и головного мозга. Для остального мира это запредельная фантастика. Если бы я сама не принимала участие в этих разработках, то никогда бы не поверила в их возможность на данный момент. Так что, несмотря на все мое подневольное положение, я получила здесь потрясающее образование и интереснейшую работу. Казалось бы, я должна гордиться своей страной, но то, что мне пришлось здесь вынести, то, что у меня было отнято, задушило все мои патриотические чувства.
   Комплекс в целом финансируется из закрытых правительственных источников и работает на ППРГСН – Правительственную программу репродуктивной генетики стратегического назначения под символичным названием «КЛОНдайк». Это название символизирует не только работу по клонированию, но и то, что официальным прикрытием нашего комплекса является большой золотоносный рудник «Озёрный», эдакий сибирский Клондайк.
   В комплексе содержится огромный генный архив жителей нашей страны. Пополняется он довольно просто: каждый человек хотя бы раз в жизни сдает анализ крови, а для генетических исследований и получения полной генетической картины достаточно нескольких кубиков крови, клетки которой для подобной работы наиболее удобны, поскольку малые лимфоциты представляют собой клетку, состоящую из большого ядра, окруженного тонким слоем оболочки. Удалить эту оболочку и получить чистый ядерный материал гораздо легче, чем, образно говоря, «выковыривать» его из других, более «толстостенных» соматических клеток, как это сделали доктор Вильмут с коллегами из Рослинского института, где в 1996 году был получен клон овечки по имени Долли.
    Все работы в комплексе проводятся на новейшем и самом современном оборудовании, которое мы получаем из Великобритании и США за счет бартерной реализации выращенных органов и тканей для их последующей трансплантации больным людям в западных клиниках.
   Что касается клонирования, то эта работа ведется в комплексе давно. Оказывается, я тоже была «создана» здесь, так что можно сказать, что меня вернули на «родину».
   В комплексе существует целый зоопарк клонированных животных, причем уже не первого и даже не второго поколения. А в медицинско-клиническом отделении лежит в коме человек, тоже, как и я, клон первой волны, которому скоро исполнится тридцать восемь лет. Говорят, что еще до Гагарина в космос летал тоже не обычный человек.
   Нынешних клонов, как изначально повелось, вынашивают женщины, ранее содержавшиеся в ИТК за совершение тяжких преступлений».

   – Пальцем деланные дети… – вдруг сказал Сергей.
   – Что, прости? – поднял на него удивленные глаза Леонид, отчеркнув ногтем строку, на которой он остановился.
   – Говорю: пальцем деланные дети, – тихо повторил Сергей, покосившись на Лёню, который уже спал. – Так называют детей, рожденных зэчками на зоне для облегчения своего положения. Они добывают сперму, вводят себе куда надо и забеременивают. Известно, что такое делали и на воле те бабы, которых никто не хотел…
   – Ну и ну… – растерянно протянул Леонид и, помедлив, принялся читать дальше:

   «Они играют роль лишь инкубаторов, поскольку их клетки не задействуются в экспериментах: уже точно известно, что „преступные“ гены передаются вынашиваемым детям. Думаю, что в будущем возникнет положение, когда работодатели будут подбирать сотрудников для своих фирм на основе генетического скрининга, который позволит им достаточно точно прогнозировать, чего можно ожидать от человека в плане здоровья и даже социального поведения.
   После рождения детей-клонов в комплексе их всесторонне исследуют. Часть детей используют в военных и космических программах. Некоторые предназначены для социальных экспериментов – их внедряют в семьи или детские дома. А на большинстве проводят сложнейшие медицинские опыты, – в частности, испытывают на них различные препараты, ведь клоны с точки зрения большой научной политики не совсем люди, а лишь материал, созданный в ходе исследовательской работы и идеальный для подобного рода экспериментов. Кроме этого, с помощью ГУСа здесь выращивались клоны видных партийных деятелей, которых впоследствии использовали в качестве их двойников.
   Я помню, как у нас однажды создали клона одного известного политического лидера. После доращивания его до стадии "Z", он был куда-то увезен, а через некоторое время стало известно, что этот лидер покончил с собой, застрелившись. Думаю, что на самом деле вместо него погиб наш несчастный клон, а его оригинал, наверное, играет сейчас в теннис или гольф в какой-нибудь жаркой стране».

   – Ни хрена себе! – воскликнул Сергей. – А у нас ведь не одна «шишка» покончила с собой… Слушай, да при таком раскладе можно совершить подмену любого человека. Я не удивлюсь, если узнаю, что эти архаровцы готовили подмены людей не только в нашей стране… Ты представляешь, что это значит?!
   – Но если этих клонов, как выразилась Есения, «доращивают» до взрослого состояния при помощи каких-то гормонов, то у них даже при зрелом строении тела наверняка остается детское сознание. Думаю, что их тут же бы вычислили по странному поведению, – возразил Леонид.
   – А как насчет мексикано-аргентинских сериалов? – ехидно спросил Сергей.
   – При чем тут сериалы? – удивился Леонид.
   – Я имею в виду случаи вялотекущей мексиканской амнезии, в смысле, что их киногерои постоянно теряют память… Намек ясен? А если человек в возрасте, то странность поведения можно списать еще и на маразм…
   – Ладно, Серёга, давай, дочитаем письмо, а потом поговорим, – предложил Леонид и продолжил:

   «Когда меня сюда привезли, то после рождения Лёни меня постоянно подвергали различным исследованиям и экспериментам, измучив в попытках получить клона второго поколения. Лишь восемь лет назад, после нескольких неудач, меня оставили в покое и благодаря моему образованию подключили к работе в одной из лабораторий комплекса. Наверное, это сыграло свою роль и в том, что Лёню оставили со мной. А вот своих нареченных родителей я больше так никогда и не увидела.
   В общем-то живем мы неплохо, бытовые условия в комплексе ничем не уступают городским. И место здесь, кстати, уникальное: поселок расположен в долине, окруженной высокими сопками, когда-то бывшими стенками кратера древнейшего вулкана. Посреди долины находится никогда не замерзающее озеро, которое во время крепких морозов очень сильно парит, накрывая облачным покровом всю долину. Вряд ли кто-нибудь заподозрит, что это озеро, питаемое подземными ключами, скрывает под собой основную часть лабораторий комплекса и хранилище генофонда. Кроме того, вода из озера используется в отопительной системе комплекса, потому и не замерзает зимой. А в экстренных случаях ее смогут использовать для затопления объекта…
   За озером, с внутренней стороны сопки Кольчужной находится тот самый золотоносный рудник-прикрытие. И рудник, и комплекс начали строиться еще сталинскими политзаключенными в конце тридцатых годов.
   Наверное, жить и работать здесь можно было бы и дальше, с жестким режимом контроля я уже давно смирилась, но вдруг две недели назад руководитель нашего комплекса, член-корреспондент Российской академии наук Граховский Генрих Модестович, опять начал готовить меня к рождению клона второго поколения. И теперь я очень боюсь, что со мной может что-нибудь случиться или меня куда-нибудь переведут. Как при этом поступят с Лёней и что с ним тут сделают, один Бог ведает. Поэтому я и решила отправить его к Вам. Кто мне помог организовать его побег, я писать не буду, вдруг письмо попадет не в те руки. Лёня Вам сам все расскажет.
   Я надеюсь, что Вы примете его, ведь Вы все-таки его отец, и я верю, что Вы сможете защитить его.
   Я прощаюсь с вами обоими, у меня не осталось никакой надежды на свободную человеческую жизнь, так пусть эта жизнь будет хотя бы у нашего мальчика. Берегите его, умоляю Вас!
Искренне Ваша, Есения».

   Последняя страница письма была адресована Лёне. Леонид, не читая, положил ее рядом с разметавшимся во сне сыном и, вернувшись к Сергею, сел, закрыв лицо руками.
   – Ну и в историю ты влип, Лёнька… – тихо заметил Сергей. – Когда она это написала?
   Леонид покачал головой:
   – Не знаю, я еще не успел поговорить с Лёней, пришлось из дома срочно удирать. Завтра расспрошу подробно.
   В этот момент в дверь постучал Николай Степанович:
   – Сергей Вадимович, баня почти готова, собирайтесь.
   – Ладно, Лёнька, пошли, в бане продолжим, – сказал Сергей, вставая. – Николай Степанович, побудьте с вьюношем, он тут решил приболеть, так посмотрите, чтобы не очень увлекался с этим делом, мы в бане сами справимся.
   – Лёня, тебе ничего не нужно? – спросил Леонид, подходя к сыну, который вдруг открыл глаза.
   Мальчик отрицательно покачал головой.
   – Ну тогда постарайся еще поспать, после сна всегда легче, когда болеешь, а тебе сейчас отдых просто необходим.
   – Хорошо, – сказал Лёня и прикрыл глаза.
   Через несколько минут Сергей и Леонид уже сидели голые на полке́ парилки.
   – Ну и что ты теперь намерен делать? – вернулся к прерванному разговору Сергей. – Лёню будут искать. О тебе им тоже наверняка все известно… Вам постараются перекрыть кислород.
   – Вот поэтому, Серёга, я тебе и позвонил, – сказал Леонид. – У меня в голове такой сумбур, что я пока не знаю, что нужно предпринять. Одно могу сказать точно: я хочу забрать у них Есению…
   – Как ты себе это представляешь? – нахмурился Сергей. – Так они тебе ее и отдали!
   – Я не знаю, как я это сделаю, но думаю, что мне нужно ехать в Сибирь и все на месте разведать.
   Сергей скептически посмотрел на него.
   – А тебя хотел попросить позаботиться о Лёне, пока я буду в отъезде, – продолжил Леонид, не обращая внимания на скептический взгляд Сергея. – Лучше тебя этого никто не сделает.
   – Ну, это само собой, сделаю все, как надо! – заверил тот и тут же принялся отговаривать его: – Но, Лёнька, куда тебе ехать?! Опыта у тебя в таких делах никакого. Пропадешь ведь, это не циферки в кабинете выводить… С ФСБ связываться – себе дороже выйдет! Да и Сибирь тоже не курорт, тем более сейчас – зимой. А вдруг с тобой что-нибудь случится? Я себе потом не прощу, что отпустил тебя на верную гибель…
   – Не надо хоронить меня раньше времени! – насупившись, перебил его Леонид. – Чай, не маленький, доеду! Ты, главное, Лёню береги!
   – Доехать-то ты доедешь, а там-то что? – настаивал на своем Сергей. – Безумие какое-то! Ну, как ты, бухгалтер, сможешь выкрасть человека с хорошо охраняемого секретного объекта?! Ну, подумай сам!
   – Серёга, прошу – не разубеждай меня! – попросил Леонид. – Я уже все решил! Неужели ты не понимаешь, что я не смогу спокойно жить, зная, что Есения жива, а я ничего не сделал для ее освобождения! Я хочу вернуть ее… Не знаю, сколько нам еще осталось, но она была единственной женщиной, с которой я хотел связать свою жизнь.
   – Лёнька, прошло пятнадцать лет! – напомнил ему Сергей. – Вы можете друг друга даже не узнать! О каком связывании ты говоришь?
   – Я узнаю ее! – упрямо ответил Леонид. – Я сына узнал по ее глазам! К тому же через него мы уже связаны и, почитай, никогда не расставались…
   – Ну что за мелодраматические нюни! – рассердился Сергей. – Лёнька, ты можешь погубить и себя, и сына! Если за ним идут те самые ребята, если они настроены серьезно, то это может плохо кончиться, как ты этого не понимаешь? Тебе судьба подарила сына, так забирай его, заляг где-нибудь, береги, расти его и радуйся. Документы надежные мы тебе выправим.
   – Лёне нужна мать, – тихо сказал Леонид. – Он вида не подает, но переживает за нее очень, я же вижу! Как я ему в глаза смотреть буду, радуясь в каком-то укромном месте, в то время как она там страдает? Ты не забывай, что она даже не знает, добрался ли Лёня до меня или нет, схватили его или нет! Неизвестность – тяжкое испытание, поверь мне, я через это уже прошел пятнадцать лет назад. И потом, мы же не можем вечно прятаться! Только разобравшись с ситуацией вокруг Есении, можно будет вернуться к нормальной жизни. Так что не отговаривай меня, а лучше помоги советом.
   Сергей вздохнул и сказал:
   – Пока я тебе ничего посоветовать не могу, но я подумаю… Боюсь только, что денег на улаживание всех этих дел потребуется немерено.
   – Об этом не беспокойся, деньги у меня есть, – сказал Леонид. – Я взял с собой восемьдесят тысяч… Долларов, естественно.
   – Это хорошо… Ладно, утро вечера мудренее, завтра будем принимать окончательное решение. А сейчас давай париться, – сказал Сергей, вытаскивая из бадейки распаренный веник.
   Напарившись и окатившись напоследок ледяной водой, они вернулись в дом.
   Николай Степанович сидел за столом и читал книгу, а Лёня тихонько посапывал во сне на диване.
   – Температура у него спала, – шепотом сказал Николай Степанович. – Я ему, как вы ушли, чайку с малиной дал.
   – Спасибо, – поблагодарил его Леонид и осторожно пощупал рукой лоб Лёни.
   Мальчик был весь мокрый, но уже не такой горячий, как до этого, хотя щеки у него были пунцовыми, как у русской матрешки.
   – На ночь его надо бы в сухое переодеть, – подсказал Николай Степанович. – А то он пропотел, раскроется и простудится еще больше. У вас есть что-нибудь ему на смену? А то могу одолжить свой тельник, у меня есть в запасе новый, ни разу не надеванный.
   – Спасибо, мы так и сделаем, – сказал Сергей. – Николай Степанович, гляньте, пожалуйста, угловую комнату, нагрелась она или нет, если да, то перенесем туда пацана на ночь.
   Николай Степанович, вернувшись через несколько минут, позвал Леонида:
   – Да, можно нести парня, я ему уже постелил и тельник приготовил. Пойдемте, я вас провожу.
   Леонид осторожно поднял сына на руки и пошел вслед за Николаем Степановичем.
   Переодев так и не проснувшегося мальчика и уложив его в постель, Леонид вернулся к Сергею.
   В этот момент раздался звонок сотового телефона.
   Сергей взял трубку.
   – Да?.. Извини, любимая, заработался. Скоро буду, минут через тридцать. Да, я тоже целую тебя… – Отключив трубку, он повернулся к Леониду: – Звонила Нинок, расстраивается, что ужин остывает, а меня все нет. Я обещал ей сегодня пораньше приехать, а сам пропал. – Он улыбнулся. – Так что мне пора ехать – не хочу, чтобы она лишний раз волновалась, да и понюхать нужно: что да как, на крайний случай… Сегодня вы спокойно переночуете здесь. Николай Степанович тебе все покажет и спрячет, если что… Хотя я уверен, что в этом доме вы в безопасности. А завтра устроим «совет в Филях» и решим, что делать дальше.
   После отъезда Сергея Леонид подсел к камину и еще раз перечитал письмо Есении. Глядя на листки, исписанные ее рукой, он представлял, как она прикасалась к ним, когда писала, и вдруг в безотчетном движении прижался лицом к письму, касаясь губами строк.
   «Господи, какой я стал сентиментальный…» – подумал он, спохватившись, и в смущении оглянулся на дверь. «А ты всегда был таким», – возразил ему внутренний голос. «Похоже на то», – согласился Леонид, вдыхая запах письма. От него пахло шоколадом и холстиной, наверное от Лёниного рюкзака, в котором оно лежало.
   Вытащив из кармана рубашки свой паспорт, Леонид вынул из него их давнюю фотографию и, вглядываясь в лицо Есении, подумал: «Есения, какая ты сейчас? Узнаем ли мы, действительно, друг друга, встретившись?»
   В дверь постучал Николай Степанович:
   – Леонид Ярославович, может, вы кушать хотите? У меня пельмешки налеплены.
   Леонид, уже собравшийся было отказаться, услышав про налепленные пельмени, заинтересовался:
   – Сами делали?
   – Ну да, кто же еще? Я покупных не люблю, – ответил Николай Степанович. – Ну что, пойду воду поставлю?
   – Пожалуй, да. Я вам помогу, – поднялся Леонид. – Вот только на сына взгляну.
   – Не надо мне помогать, я сам все сделаю, да все и так уже готово, только в воду закинуть, – сказал Николай Степанович и вышел.
   Леонид, вложив письмо Есении обратно в конверт, положил туда же фотографию и втиснул конверт в нагрудный карман рубашки. Похлопав по нему рукой, приминая, он пошел проведать сына.
   Лёня спал, сбросив одеяло. Из-под длинного тельника трогательно и беззащитно торчали его худые ноги. Леонид бережно накрыл сына одеялом и, потрогав его лоб, успокоенный отправился на кухню.
   Николай Степанович, обвязав вокруг пояса вафельное полотенце и закатав рукава, из-под которых виднелись полосатые края тельняшки, опускал в кипящую воду большие пухлые пельменины.
   – Ну, как он там? – спросил он Леонида.
   – Спит, и температура вроде уже нормальная, – ответил Леонид, садясь за большой дубовый стол.
   Плотно закусив, они разошлись по своим комнатам.
   Леонид, пытаясь отогнать одолевавшие его тревожные мысли и воспоминания, включил телевизор, но потом, почувствовав, что не может сосредоточиться на происходящем на экране, выключил его и лег.

Глава вторая

   На следующий день Сергей приехал рано утром.
   Леонид, сам только что проснувшийся, удивился, увидев друга ни свет ни заря.
   – Зашевелились работнички… – пояснил Сергей, проходя в комнату и садясь в кресло. – Я уже видел на тебя и пацана ориентировку. И маму твою до поздней ночи вчера продержали в «гестапо»… Ну как вы тут?
   – Лёня еще спит, наверное, – ответил Леонид. – Я к нему еще не поднимался.
   – Нужно серьезно расспросить его о побеге и этом самом Озёрном, – сказал Сергей. – Я тут ночью думал и понял, что есть только один человек, который способен тебе помочь. И живет он, кстати, под Новосибирском, в Бердске. Так что вставай, времени на выработку плана у нас не так много. Боюсь, что до меня тоже скоро очередь дойдет, нужно их опередить.
   Леонид поднялся и, одеваясь на ходу, пошел следом за Сергеем на второй этаж к сыну.
   Открыв дверь, они тихо вошли в его комнату и удивленно остановились: Лёни в постели не было.
   – Куда он делся? – спросил Сергей, оглядывая комнату.
   – Не знаю, – растерянно ответил Леонид и позвал: – Лёня, сынок, ты где?
   Под кроватью вдруг раздался шорох и оттуда показалось настороженное лицо мальчика.
   – Ты чего туда забрался? – изумленно воскликнул Леонид.
   – А откуда я знаю, кто сюда идет… – насупившись, ответил Лёня, вылезая из-под кровати и стряхивая с себя пыль. – Всякое может быть…
   – Наш человек! – сказал Сергей и сочувственно посмотрел на потрясенного Леонида.
   А тот глядел с похолодевшим сердцем на сына, только сейчас начиная осознавать, что же пришлось пережить Лёне, если у него выработалась подобная реакция.
   – Лёня, нам нужно с тобой поговорить. Расскажи-ка нам подробно, что у вас там произошло, – попросил мальчика Сергей, садясь на стул.
   – Серёга, погоди, – остановил его Леонид, подходя к сыну и щупая ему лоб. – Ты как себя чувствуешь?
   – Получше, – ответил Лёня.
   – Все равно ложись, не стой босиком на полу. – И он подтолкнул его к кровати.
   Лёня забрался под одеяло и посмотрел на Сергея.
   – Давай начнем сначала: как тебе удалось бежать? – спросил тот.
   – Мама договорилась с одним из офицеров охраны. Тот должен был меня в ящике из-под оборудования вывезти из Озёрного в Новосибирск и посадить там на поезд до Петербурга.
   – Когда это было?
   – Сразу после Нового года, третьего января.
   – Но это же три недели назад! Почему же ты так долго добирался? – воскликнул Леонид.
   – А мама сказала мне, чтобы я не дожидался Новосибирска, а как услышу, что поезд остановился на первой же станции, так сразу потихоньку вылезал из ящика и сам добирался к вам. У меня с собой вместо карты было несколько страничек из атласа автомобильных дорог. Они там, в рюкзаке, лежат. Мама почему-то не доверяла этому охраннику и боялась, что он может меня передать в другое место, такое же, как наш Озёрный.
   – Ну и?.. – поторопил его Сергей.
   – Ну и вот, дядя Николай тайком привел меня ночью на склад, посадил в большой деревянный ящик, где лежали опилки и тулуп, и сказал, чтобы я сидел тихо, а он будет ко мне наведываться в пути. Потом ящик погрузили на машину и повезли к тоннелю.
   – К какому тоннелю? – заинтересовался Сергей.
   – У рудника в сопке есть тоннель, через который поезда выходят наружу и идут на Большую землю, – пояснил мальчик и продолжил: – Потом ящик погрузили на платформу, и через какое-то время поезд тронулся. Ехали мы долго. Дядя Николай почему-то ко мне ни разу так и не подошел. Может, у него не было возможности. Когда поезд остановился, это было уже под утро, в Крутояре, я немного подождал, а потом выбил крышку ящика, выбрался наружу и побежал между другими поездами. Я все время боялся, что дядя Николай может меня увидеть и остановить. Вот… Мама мне сказала, что меня наверняка будут искать и чтобы я был настороже, остерегался милиции, ну и тому подобное. Поэтому я не пошел на вокзал, а подошел к машинисту одного из поездов и спросил его, не довезет ли он меня до следующей станции, сказав, что у меня украли деньги, билет купить не на что, а мне нужно срочно доехать к тете. Он сначала отказался, так я стал его упрашивать, говоря, что буду помогать ему уголь в топку закидывать. Он рассмеялся, сказав, что ему на электровозе как раз кочегара и не хватает, и пустил меня к себе в кабину. Так я и ехал от станции к станции по своему атласу. Некоторые машинисты, правда, меня не брали, а один даже хотел сдать в милицию. Так я как дунул от него! Спрятался в товарном вагоне, а тот в это время поехал. Я сначала побоялся выскочить, чтобы не попасться этому гаду, а потом уже страшно стало – поезд быстро пошел. Короче говоря, я в этом вагоне просидел всю ночь, замерз, думал все… Потом, когда поезд остановился, вылез из вагона и понял, что заехал совсем в другую сторону. Пришлось опять возвращаться. Так я постепенно добрался до города Тихвина, это мама мне сказала, чтобы я ехал не до Петербурга, а вышел в Тихвине, а там сел на автобус, который идет до города. Я так и сделал.
   – И что же ты ел в дороге? – тихо спросил его Леонид.
   – Сначала то, что мне мама с собой положила, а потом машинисты иногда меня угощали, так и ехал…
   – М-да… – сказал Сергей, с сочувствием посмотрев на мальчика. – Одно остается неясно: если у дома твоего отца дежурили «топтуны», то как они могли пропустить тебя во двор незамеченным? Там работают серьезные ребята, а не лохи, как их иногда пытаются изобразить в книжках.
   – Может быть, они не поняли, потому что я шел не один, – предположил мальчик.
   – В каком смысле?
   – А мне на углу улицы стало совсем плохо, и какая-то тетенька помогла мне дойти до самого подъезда. Она даже несла мой рюкзак.
   – Она вела тебя за руку? – спросил Сергей.
   – Нет, под руку, у меня ноги были как ватные, – ответил Лёня.
   – Что ж, вполне возможно… – задумчиво заключил Сергей. – Видимо, ждали одного, потому и не заподозрили женщину с пацаном. Повезло… Ну что же, мужики, идите позавтракайте, а потом, Лёня, нарисуешь нам план вашего Озёрного, сможешь?
   – Конечно! Я там все знаю. Нас же никуда не выпускали, так что я излазил долину вдоль и поперек, – ответил Лёня и, запнувшись, добавил: – Сколько было позволено, конечно…
   Через час карта была готова. Лёня подробно изобразил не только все наземные объекты, расположенные в котловине между сопками, но и высокий двойной забор из колючей проволоки, в несколько линий натянутой между алюминиевых столбов и, вероятно, находящейся под током, чего Лёня знать наверняка не мог, поскольку туда никого, кроме военных, не допускали. Этот забор шел по внутренней стороне сопок, окружая всю долину. По широкому коридору около трех метров шириной, между проволочными стенами, ходили охранники с собаками, а на алюминиевых столбах были установлены камеры слежения.
   – Тэ-экс… – протянул Сергей. – Местечко негостеприимное! Ни туда ни обратно… Не представляю, вьюнош, как твой отец туда собирается проникнуть, да еще и выйти обратно с твоей мамой! Похоже, что тут нет никаких путей-лазеек. Видно, действительно придется звать на подмогу Фёдора.
   – А кто это? – спросил Леонид.
   – Мой названый брат. В Бердске живет, я уже говорил тебе. Я ему жизнью обязан, он меня в Афгане на себе из засады вытащил…
   – Ты мне этого не рассказывал, – удивленно посмотрев на него, сказал Леонид.
   – Как видишь, мы не все знаем друг о друге … – усмехнулся Сергей. – У меня в жизни тоже были моменты, о которых я не люблю вспоминать. Ну да как-нибудь расскажу… Так, ну все, я поехал на работу, разнюхаю обстановку. Если что, позвоню, а так ждите к вечеру.
   – Хорошо.
   Однако днем Сергей неожиданно вернулся и с порога объявил Леониду:
   – Придется, Лёнька, нам активизироваться. По городу идет неслабый шмон. Ко мне на работу уже был звонок, спрашивали, не знаю ли я, где тебя разыскать. Я сказал, что ты вроде на две недели отчалил в очередную командировку, но не знаю куда. Обещал сообщить, как только ты объявишься. Так что нам срочно нужно избавляться от твоего нынешнего внешнего вида.
   – Это как? – не понял Леонид.
   – Вот, – сказал Сергей, поставив перед ним сумку. – Здесь одежда. Твою мы ликвидируем, переоденешься в это. Скоро подъедет классный специалист с «Ленфильма», будем делать из тебя другого человека. – И он, вытащив из кармана чей-то паспорт, раскрыл его и положил перед Леонидом.
   – Кто это? – спросил Леонид, разглядывая фотографию, с которой на него смотрел короткостриженный смуглый мужчина с седыми висками и тяжелым, так называемым волевым подбородком.
   – Это ты – гражданин Эстонии Велло Тынсу, – ответил Сергей, серьезно глядя на Леонида.
   – Но мы с ним совершенно не похожи! – воскликнул Леонид. – У него лицо другое, прическа, да и по колеру он темнее, чем я.
   – Потому я и побеспокоил лучшего специалиста-гримера, чтобы ты стал похож, – сказал Сергей. – Зато ты как эстонец сможешь без приключений выбраться из Питера.
   – А он тоже мало похож на эстонца, какой-то чернявый и кожа смуглая, – заметил Леонид.
   – Слышал бы он тебя сейчас, – хмыкнул Сергей, – в драку бы полез! Он и по характеру мало похож на эстонца, но не дай бог сказать ему об этом – вспыльчивый очень. Он родом из Тарту, а там в свое время стояло два казачьих полка… Может, оттуда и смуглоту его надуло…
   С улицы посигналили.
   – О, это, наверное, уже Оля приехала, пойду встречу, – сказал Сергей. – А план я тебе потом объясню.
   Через несколько минут он вернулся в комнату в сопровождении невысокой, очень уютной медноволосой женщины лет сорока пяти с квадратным чемоданчиком в руке.
   – Лёня, познакомься, это Ольга Хамкович, супермастер с «Ленфильма» и жена одного замечательного актера. А это, Олечка, Леонид – ваш подопытный.
   – Здравствуйте, – поздоровался Леонид, подходя к женщине и помогая ей снять пальто.
   Она тоже поздоровалась с ним и окинула его внимательным взглядом.
   Повесив пальто Ольги на вешалку, Леонид нерешительно остановился посреди комнаты.
   – И что мне делать? – спросил он.
   – Пока ничего. Присядьте, пожалуйста, вот здесь, поближе к свету, – ответила гример.
   Леонид послушно опустился на стул рядом с торшером.
   Сергей передал Ольге паспорт с фотографией человека, чьим двойником должен был стать Леонид.
   Ольга, надев очки, внимательно посмотрела на фотографию, а потом, отложив паспорт в сторону, подошла к Леониду.
   Оглядывая его, она попросила Леонида медленно повернуть голову в разные стороны. Он чувствовал себя очень неловко под ее изучающим взглядом: женщины уже давно так пристально не разглядывали его, – впрочем, во взгляде Ольги не было ничего личного, это был взгляд специалиста. Более того, она, словно почувствовав его смущение, ободряюще улыбнулась ему, отчего он сразу повеселел и расслабился.
   – На какой срок вам нужно изменить свое лицо? – наконец спросила она.
   Переглянувшись с Сергеем, Леонид ответил:
   – К сожалению, не знаю, возможно, надолго.
   – А точнее?
   – Думаю, минимум на неделю, а там видно будет, – ответил Леонид.
   – Так, ну что же, – сказала Ольга, поворачиваясь к Сергею, – будем делать из клиента смуглого брюнета. – И она пояснила Леониду: – Сейчас я вас подстригу под оригинал. Хорошо, что у вас волосы длинные, короткая стрижка придаст вам совсем другой облик. Кроме этого, волосы и брови покрасим в темный цвет. Глаза у вас серые, значит, придется их спрятать под карими линзами. Ну а смуглости добьемся с помощью автозагара. Да… и, наверное, нужна капа…
   – А это еще что такое? – не понял Леонид.
   – Накладные челюсти, насадка на зубы. Боксеры такие обычно надевают перед боем, знаете? А еще игрушки делают – имитацию вампирских зубов, видели, наверное, в киосках? Но мы вам сделаем настоящие. Правда, это дорогое удовольствие и потребует нескольких дней, зато очертания лица значительно поменяются и придадут более массивный вид вашему подбородку. Вот, в общем-то, и все.
   – А этого будет достаточно? – с сомнением спросил Леонид.
   Гример усмехнулась:
   – Мама родная не узнает… И никто не усомнится, что этот паспорт – ваш.
   – А эта, как ее, капа… не выпадет в самый ответственный момент? – продолжал допытываться Леонид.
   – Не выпадет, – успокоила Ольга. – И никто не заметит, что она у вас надета…
   – Ну что же, приступайте, – одобрил ее план Сергей.
   – Леонид, я вам сейчас напишу, какой крем нужно купить для автозагара, – сказала Ольга, вынимая блокнот из чемоданчика, в котором лежали различные гримерные аксессуары. – Он действует через два-три часа после применения и держится дня три. Так что купите с запасом, загар придется периодически обновлять. А линзы купите вот в этой аптеке. – Она все записала на листочке и протянула его Леониду. – А насчет капы я сейчас позвоню. Сергей, где у вас телефон?
   – Пойдемте, я вас провожу, – предложил Сергей.
   Вернувшись, Ольга сказала:
   – Через три часа мой знакомый освободится, можем съездить к нему сделать слепок для капы. Можно, конечно, его сюда пригласить, но лучше, если мы к нему приедем прямо в клинику, где есть все необходимое оборудование. Капу он обещает сделать за сутки, но нужна будет примерка и, возможно, не одна.
   Леонид промолчал, вопросительно глядя на Сергея.
   – Съездим сами, время дорого! – решил тот. – А что сейчас? – спросил он, обращаясь к Ольге.
   – А сейчас я подстригу и покрашу Леонида, – ответила она. – Здесь есть ванная?
   – Конечно, пойдемте, – сказал Сергей, открывая дверь в соседнюю комнату.
   Ольга, взяв свой чемоданчик, пошла за ним, сказав Леониду, что позовет его, как только все подготовит.
   Через полтора часа Леонид с изумлением уставился в зеркало, глядя на свой измененный облик, действительно чем-то напоминающий лицо с фотографии. Короткий ежик черных волос омолодил его лет на пять, попутно сделав похожим на военного в расцвете карьеры. А слегка посеребренные сединой виски говорили о том, что на его долю выпало немало испытаний.
   Ольга, удовлетворенно осмотрев результат своих трудов, сказала:
   – Ну вот, загар и карие линзы дополнят картину, сами себя не узнаете… А вам очень идет короткая стрижка! Теперь дело за капой. Одевайтесь, доктор нас ждет через час. – И она начала собирать разложенные на столе гримерные атрибуты.
   Сергей, который все это время занимался своими делами на первом этаже, пропустил процедуру перевоплощения Леонида и, услышав их шаги, крикнул снизу:
   – Ну, как там у вас дела?
   – Мы практически закончили, можем ехать в клинику насчет капы, – ответила Ольга. – Леонид, вот держите – это красящий шампунь, будете поддерживать темный цвет. А по мере роста волос нужно будет подкрашивать корни вот этой краской. Инструкция здесь прилагается, если вы не сможете сходить в парикмахерскую и будете краситься сами…
   – Да вы что, я со стыда сгорю краситься в парикмахерской, – возразил Леонид. – Еще подумают, что я редкой сексуальной ориентации.
   – Не такая уж она сейчас и редкая, – усмехнулась Ольга. – Ну ладно, пойдемте.
   Спустившись вниз, Леонид предстал перед Сергеем, который в этот момент пил пиво из бутылки.
   Увидев Леонида, специально оттопырившего челюсть, чтобы еще больше стать похожим на человека с паспорта, Сергей даже поперхнулся и смог только в знак одобрения поднять большой палец.
   Постучав по груди кулаком и откашлявшись, он воскликнул:
   – Терве [8 - Терве – привет, здравствуйте (эст.).], Велло! Прямо брат его родной, глаза только выдают, но ничего, линзы вставишь, тогда и я вряд ли вас различу. Ну надо же, совсем другой человек! Можно и в город выйти, никто тебя не узнает!
   – Ребята, пора в клинику, – напомнила им Ольга, прерывая восторги Сергея. – Эдуард Абрамович не любит, когда к нему опаздывают, да и у меня сегодня еще работа в телецентре.
   – Я только к сыну быстренько загляну, – сказал Леонид.
   Сергей собрался что-то возразить, но промолчал.
   Леонид, подойдя к двери в комнату, отведенную сыну, прислушался: там было тихо. Подумав, что Лёня спит, Леонид осторожно открыл дверь. Но тот не спал, а читал книгу, придвинув торшер поближе к изголовью дивана.
   – Сынок, что ты читаешь? – спросил Леонид, входя в комнату.
   – Да так, рассказ один, Стефана Цвейга. «В сумерках» называется, – ответил Лёня, поднимая взгляд на отца, и обомлел: – Что это с вами сделали?
   – Конспирация, – объяснил Леонид, улыбнувшись. – Не узнать меня, правда? – И добавил: – Я же тебя просил называть меня на «ты», мы же с тобой одной крови.
   – Я привыкну, – пообещал Лёня и восхищенно констатировал: – Нет, а здорово вас изменили, не узнать! Если бы не голос, не поверил бы, что это вы.
   – Мне сейчас нужно будет уехать к доктору, он мне еще какую-то насадку на зубы сделает, будет у меня такой тяжелый скандинавский подбородок. И линзы себе карие поставлю.
   – Это все для того, чтобы вас… тебя никто не узнал? – спросил Лёня.
   – Ну да, – ответил Леонид. – Дядя Серёжа план разработал, по которому не мне поддельный паспорт делают, а меня под чужой паспорт подделывают. Говорит, что я с этим паспортом смогу спокойно выбраться из города. Представляешь, сынок, в какую историю мы попали, прямо кино какое-то! Ну ладно, я поехал, а ты лежи, не вставай, тебе нужно как можно быстрее выздоравливать. Если что, позови Николая Степановича, он рядом будет. Пока!
   – Пока, – ответил Лёня.
   Уже на выходе Леонид повернулся к сыну и хитро спросил его:
   – А рассказ-то интересный?
   Он помнил, как в ранней юности, стянув у матери томик Цвейга и прочитав «В сумерках», ужасно возбудился и мечтал, чтобы ему самому повстречалась такая же раскрепощенная девушка, как в этом рассказе. Причем он был уверен, что не отступился бы от нее так просто, как это сделал герой рассказа, а, наоборот, выжал бы из ситуации все, что только возможно… Короче говоря, он потом несколько месяцев пребывал в плену жарких эротических фантазий, обуревавших его после прочтения Цвейга.
   Лёня же, чуть покраснев, опустил глаза в книгу и кивнул:
   – Ничего, читать можно.
   Леонид хмыкнул и, помахав ему рукой, вышел.
   Сергей и Ольга, уже одетые, стояли в прихожей.
   В город они ехали на вишневой «девятке», которая для отвода глаз заменила джип Сергея. До клиники они добрались за полчаса.
   Эдуард Абрамович, пожилой доктор с пышной седой шевелюрой, ждал их в ординаторской, читая какой-то медицинский журнал и попыхивая сигаретой, торчащей из короткого желтого мундштука.
   Увидев входящих Ольгу, Сергея и Леонида, он встал из-за стола и пошел к ним навстречу.
   – Здравствуй, Эдик, – сказала Ольга, целуя его в щеку.
   – Здравствуй, Оленька, аппетитно выглядишь! – Поцеловав Ольгу в ответ, Эдуард Абрамович обнял ее за плечи и, повернувшись к мужчинам, сразу перешел к делу: – Господа, чем могу быть полезным?
   Ольга что-то тихо сказала ему на ухо.
   Кивнув, Эдуард Абрамович выпустил ее из объятий, приглашая всех к себе в кабинет.
   Вымыв руки, он усадил Леонида в стоматологическое кресло и, осмотрев его, поинтересовался:
   – Так, ну и что бы вы хотели иметь?
   Сергей молча протянул ему фотографию Велло.
   – Тэк-тэк, – сказал Эдуард Абрамович, переводя взгляд с фотографии на подбородок Леонида. – Понятненько: чуть повысим прикус… нижнюю челюсть выдвинем немного вперед… тэ-эк… а зубы полностью перекроем. Ну что ж, давайте, сделаем вам слепок, молодой человек.
   Он вышел в соседнее помещение и через некоторое время вынес оттуда оттискную ложку – железную штуковину, похожую на совок, с зеленой массой внутри.
   – Откройте рот, молодой человек, и пошире, мне это нужно в вас засунуть, – попросил Эдуард Абрамович, в речи которого постоянно проскальзывали местечковые еврейские интонации.
   Леонид послушно распахнул рот. Доктор впихнул ему «совок» внутрь и прижал так, что Леониду показалось, будто зеленая каша тут же расползлась по нёбу, плотно облепляя рот целиком.
   У Леонида мгновенно заломило зубы от этой «каши» с привкусом то ли мяты, то ли ментола. Ему даже начало казаться, что он задыхается.
   – Все, можете пока закрыть рот, – сказал Эдуард Абрамович. – Теперь посидите так спокойно.
   «Изнутри задушат!» – в панике подумал Леонид, сжимая челюсти, и жалобно посмотрел на Ольгу.
   – Потерпите, это ненадолго, – успокаивающе улыбнулась она ему. – Вам что, никогда не делали слепков?
   Леонид развел руками.
   – Наверняка не делали, у молодого человека замечательные зубы, – ответил за него Эдуард Абрамович, одобрительно глядя на Леонида. – Я не нашел у него ни одного удаления. Видимо, хорошо следит за своим здоровьем, уважаю!
   Но Леонид не обратил внимания на комплимент, потому что в этот момент усиленно боролся с неожиданно подкатившей тошнотой.
   Через несколько долгих минут Эдуард Абрамович просунул Леониду в рот пальцы, слегка пахнущие табаком и, раскачав «совок», содрал его с окоченевших и ноющих зубов пациента.
   Леонид облегченно вздохнул. Подобрав языком оставшиеся во рту крошки «каши», он выплюнул их в мисочку слева от кресла и вытер губы платком.
   – На сегодня все, – сказал Эдуард Абрамович. – Приедете завтра в девять утра, я сделаю припасовку капы.
   – А сколько это времени займет? – поинтересовался Сергей.
   – Завтра и посмотрим. Возможно, придется повозиться.
   – А можно это сделать как-нибудь побыстрее? – спросил Сергей.
   – Уважаемый, быстро можно зубы только выбить, а чтобы новые сделать – требуется время. На все есть своя технология… Тем более на изготовление капы. Я и так оставляю нашего техника работать в ночь. А в спокойном состоянии это заняло бы около недели…
   – И сколько мы будем должны за это удовольствие? – спросил Леонид, незаметно для себя переходя на еврейские интонации доктора – он всегда был «речевой промокашкой».
   Эдуард Абрамович насмешливо взглянул на него:
   – Попрошу не примазываться, молодой человек, еврея из вас все равно уже не получится, это надо впитать с молоком мамы. А ваша мама, я так думаю, далеко не еврейка.
   – Извините, – сказал, покраснев, Леонид. – Я не хотел вас передразнивать, это случайно получилось. Мама говорит, что у меня с детства способность к языкам.
   – И что вы себе думаете, с чего бы мне это обижаться? – рассмеялся Эдуард Абрамович. – Говорите, как хотите, и дай вам Бог здоровья!
   Сергей нетерпеливо кашлянул, решив вернуть разговор в нужное русло.
   – Ах да! Сколько это стоит… – вспомнил Эдуард Абрамович заданный вопрос. – По цене я буду разговаривать с заказчиком, я так понимаю, что заказчик это вы? – спросил он, глядя на Сергея.
   – Ну, пусть буду я, – кивнул Сергей. – Так сколько же?
   Повернувшись к Ольге, тихо сидящей на стуле в углу кабинета, Эдуард Абрамович спросил ее:
   – Это тебе близкие люди?
   – Очень близкие, – ответила та. – На задание идут…
   – Ну тогда с вас сто долла́ров, – сказал Эдуард Абрамович. – И остальное меня не касается…
   Расплатившись и попрощавшись с Эдуардом Абрамовичем, они вышли из клиники.
   – Ольга, куда вас отвезти? – спросил Сергей, открывая перед ней дверцу «девятки».
   – На Чапыгина, шесть, – ответила та, садясь в машину. – У меня еще сегодня съемка.
   – Вас будут снимать? – с любопытством посмотрел на нее Леонид.
   – Нет, снимать будут программу, а я привожу ее участников в надлежащий вид, – улыбнулась Ольга.
   Высадив Ольгу у телецентра, Сергей свернул на улицу Академика Павлова, направляясь в сторону Кантемировского моста.
   – Лёнь, я тебя отвезу на дачу, а сам съезжу домой, – сказал он. – А то Нинок еще подумает, что я завел себе любовницу, и бросит меня. А завтра я за тобой заеду, часов в восемь. Будь готов.
   – Всегда готов! – шутливо откликнулся Леонид и, подумав, добавил: – Но, похоже, не ко всему…
   На следующий день ровно к девяти утра Сергей привез Леонида к Эдуарду Абрамовичу, который ждал их с уже готовой «продукцией».
   Увидев в руках доктора белую зубастую конструкцию, Леонид остановился, испуганно представив, что ему придется носить этот «щучий ряд» во рту. Но он терпеливо перенес примерку, пока доктор вкладывал копировальную бумагу в рот, заставляя то сжимать, то разжимать зубы, и стачивал с капы лишнюю пластмассу противно визжащей бормашиной.
   Потратив полчаса на припасовку капы, доктор наконец удовлетворенно кивнул и, попросив фотографию прототипа, сравнил с ним Леонида.
   – Ну что, вроде похожи? – спросил он, обращаясь к Сергею.
   – Да, очень похожи, – согласился тот. – Лёнька, попробуй что-нибудь сказать, – попросил он Леонида. – Скажи: «терве»…
   Но у Леонида, который ощущал жуткое неудобство от чужеродного предмета во рту, вместо «терве» получился какой-то рвотный звук.
   – М-да… – сказал Сергей и расхохотался.
   Быстро вытащив капу изо рта, Леонид спросил у Сергея с надеждой:
   – А Велло не может быть глухонемым?
   Сергей замахал на него руками:
   – Да ты что, он этого не переживет!
   – Ничего-ничего, с речью вы постепенно справитесь, нужно только поразговаривать побольше, – вмешался Эдуард Абрамович и, протянув Леониду зеркало и фотографию, попросил: – Вы лучше посмотрите на себя. Вас все удовлетворяет? Наденьте и посмотрите, чтобы вы потом не говорили, что Эдик Кацовский вас плохо обслужил.
   Леонид снова надел капу и посмотрелся в зеркало.
   Оттуда на него глянуло чужое лицо. Он и так не мог привыкнуть к новому облику, а тут, увидев, во что превратила капа его чудесный подбородок, чуть не упал.
   – Клашавец! – прокомментировал он, чувствуя, как растерявшийся язык заметался во рту, не зная, к чему прикоснуться, чтобы произвести в новом пространстве правильные звуки. – Но похож!
   – Однако предупреждаю: эту вешчь носить долго нельзя, у вас могут начаться изменения в суставах, – сказал Эдуард Абрамович. – Потому пользуйтесь только в крайней необходимости.
   – А при чем тут суставы? – удивился Сергей и недоуменно посмотрел на руки Леонида.
   – Вы не туда смотрите, – усмехнулся доктор. – Суставы есть не только на руках и ногах. В голове они тоже имеются.
   Леонид и Сергей непонимающе уставились на него.
   – Да, боже ж мой, я имею в виду челюстные суставы! – воскликнул Эдуард Абрамович, закатывая глаза в потолок от их непонятливости.
   – А-а, – протянули Сергей и Леонид и, переглянувшись, рассмеялись.
   Завернув капу в носовой платок, Леонид поблагодарил доктора.
   Тот, пожав им руки, сказал на прощание:
   – Не за что, приходите еще. И дай вам Бог успеха в вашем очень секретном задании!
   – Спасибо, Эдуард Абрамович, – искренне поблагодарил Сергей и вышел из кабинета, подталкивая Леонида в спину. – Все, теперь купим тебе линзы и автозагарный крем – и порядок! А потом заедем и сфотографируем тебя на будущий паспорт.
   Фотографу они заказали на крайний случай двойной комплект фотографий. Сергей забрал их часть, чтобы сделать ему российский загранпаспорт на другое имя, ведь уже была дана ориентировка на Батурина, а остальные фотографии они оставили для документов, которые Леонид должен будет приобрести в Таллине.
   Вечером, когда Леонид примерял все «обновки» скопом, Сергей, внимательно оглядев его, сказал:
   – Да, Лёнька, великое дело – конспирация! Ты действительно стал похож на Велло… Скоро приедет его напарник, посмотрим на его реакцию, но то, что в тебе ничего не осталось от Батурина, это точно!
   Леонид, одетый в камуфляж, молча рассматривал себя в зеркало. Если линзы ему не очень мешали, то капа неприятно оттопыривала губы.
   – Пойду, покажусь сыну, – сказал он, тщательно выговаривая слова, и вышел.
   Лёня сидел перед телевизором и смотрел какой-то видеофильм.
   Увидев вошедшего Леонида, он посмотрел на него и улыбнулся:
   – Папа, тебя уже вообще не узнать! Боюсь, что мама не поверит, что это ты.
   – А я скажу ей заветное слово, – пошутил Леонид. – Ну что, как считаешь: меня не вычислят?
   – Ни в жисть! – отрицательно мотнул головой Лёня.
   В этот момент раздался стук в дверь.
   – Лёнька, приехал Пууметс, – сказал Сергей, просовывая голову в комнату. – Пошли, покажешься.
   Леонид, подмигнув сыну, вышел вслед за Сергеем.
   – Ты его не предупреждал? – спросил Леонид тихо, догнав Сергея у дверей в гостиную.
   – Нет, мне самому интересно, как он среагирует, – ответил Сергей и распахнул дверь.
   – Ну вот, мужики, знакомьтесь! – воскликнул Сергей и представил их друг другу: – Лёнька, это мой коллега из Эстонии, Уно Пууметс, а это Леонид – мой школьный товарищ.
   – Добрый вечер, Уно, приятно познакомиться, – сказал Леонид, улыбаясь, потому что в голове у него вдруг завертелось абдуловско-фарадинское: «Уно, уно, уно, ун моменто…»
   Уно же, взглянув на Леонида, на секунду замер, а потом протянул Леониду руку, поздоровавшись с характерным эстонским акцентом:
   – Сдравствуйтте.
   – Ну как, Уно, похож Лёнька на Велло? – спросил Сергей.
   – Немношко похош, – сдержанно подтвердил Уно.
   – Да какое там немножко! – не согласился Сергей. – Я его когда увидел, так охренел просто! Думаю, провезешь его без проблем.
   Уно молчал, открыто разглядывая Леонида.
   – Ну ладно, мужики, садитесь, обсудим все за ужином, – предложил Сергей. – Николай Степанович парной свининки нажарил. Лёнька, зови сына и сними пока все эти причиндалы.
   Леонид отщелкнул на ладонь одну из линз и шутливо посмотрел на Сергея разноцветными глазами:
   – А что, если вот так оставить? Один серый, другой карий – два веселых глаза!
   Сергей скептически посмотрел на него:
   – Нет, мне так не нравится, будешь слишком выделяться. Да и вид у тебя какой-то дебильный!
   – Ну спасибо! – оскорбился Леонид и отщелкнул вторую линзу, вернув цветовую симметрию своим глазам.
   – А мне понравилось… – вежливо сказал Уно. – Очень красиво, как у египетской кошки…
   – Понял, Лёнька? – захохотал Сергей. – Так что иди разоблачайся, пока фараоном не заделался!
   – «Ха-ха-ха!» – передразнил его Леонид и, направляясь за Лёней, с улыбкой подумал: «Наверное, это был тонкий эстонский юмор…»
   После ужина Уно уехал.
   Отправив Лёню спать, Сергей с Леонидом сели с бутылкой коньяка у камина, решив еще раз обсудить предлагаемый Сергеем план. В углу тихо бормотал телевизор.
   – Гримомаскировку мы соблюли, – начал Леонид, – но боюсь, что на границе могут возникнуть проблемы с языком, я и так с этой капой разговариваю, как будто у меня полный рот каши, а эстонского языка так и вовсе не знаю. Какой из меня эстонец…
   – Лёнька, ты, главное, не волнуйся, – начал успокаивать его Сергей. – Смотри: ты, гражданин Эстонии Велло Тынсу, вместе со своим напарником Уно Пууметсом возвращаешься домой – в Таллин. Перед отъездом из Питера ты набираешься, да так, что и по дороге остановиться не можешь – все время добавляешь. Если к тебе на границе кто-нибудь обратится по-эстонски, то при эстонском паспорте ты имеешь единственную возможность не понимать их язык – если будешь в сосиску пьяным, тогда тебя и простое «терве» спасет. А остальное за тебя скажет Уно. Вам главное – проехать наш пропускной пункт, а эстонский вас даже проверять не будет – номера у машины таллинские. Так что придется тебе побыть немного артистом. Дальше: в Таллине Уно тебе поможет с приобретением документов гражданина Панамы или Чили – на выбор и посадит в самолет, улетающий в Казахстан. Сыграешь роль иностранца, отправляющегося в Алма-Ату, а уже оттуда по российскому паспорту поедешь в Новосибирск поездом. С этой стороны тебя ждать вряд ли будут. Так что, думаю, доедешь спокойно. В Новосибирске сядешь на автобус, идущий в Бердск, там найдешь Фёдора Савельева, передашь ему письмо от меня… Только ему я и могу тебя доверить!
   – Ты меня совсем заинтриговал, – сказал Леонид. – Уже в какой раз о нем упоминаешь. Что в нем такого особенного?
   – Да все! – ответил Сергей. – Хотя с виду обыкновенный мужик, только очень здоровый. Нас с ним свела судьба в Афгане в восемьдесят пятом году – он и еще трое бойцов сопровождали мой танк-разведчик, обеспечивая прикрытие от гранатометчиков. А в Афган он попал полудобровольно. Ему на ту пору шел уже сорок второй год. В общем-то, уже много для отправки на войну, но в части, где он служил, произошла неприятная история вокруг направления в Афганистан. Командир части должен был командировать туда кого-то на замену командира взвода и решил на борьбу с «духами» отправить молодого лейтенанта, которого по какой-то там причине не взлюбил. А у лейтенанта в это время должна была рожать жена, вернее, не совсем жена, а женщина, с которой он жил в гражданском браке. Лейтенант прибежал к командиру части, объясняет: так, мол, и так, – но тот непреклонен: посылать, говорит, кроме тебя, больше некого, официально ты не женат, так что собирай вещички и на выезд! А ночью жена этого лейтенанта прибежала за Фёдором: «Спасай, Фёдор Поликарпович, как бы мой чего не натворил на пьяную голову!»
   Фёдор отправился к ним домой и застал там сидевшего на полу в умат пьяного лейтенанта, который в этот момент раздумывал: то ли в бега податься, то ли руки на себя наложить, то ли командира части грохнуть… В общем, впал парень в отчаяние. Тогда-то и пошел Фёдор к командиру части проситься вместо этого лейтенанта в Афган. Командир скрепя сердце согласился. Лейтенант потом Фёдору письмо прислал с благодарностью и фоткой новорожденного сына, которого он назвал Федькой. Вот. А воевал Фёдор трезво и грамотно, я ему как-то сразу стал доверять, было в нем что-то такое… необъяснимо надежное. Говорил он так спокойно, хотя и немного странно – с каким-то необычным выговором и незнакомыми словечками. Это я уже позже узнал, что он потомок офеней.
   – Офеней? Это еще кто такие? – спросил Леонид.
   – Слышал, говорят: по фене ботать?
   – Ну да, это вроде воровского жаргона, – сказал Леонид.
   – Да, только феня, или, иначе, «музыка блатная» была, оказывается, не сразу воровским жаргоном, а досталась ворам от офеней. А офени представляли собой что-то типа профессионального общества коробейников, которые в девятнадцатом веке ходили с мелким товаром от Сибири до Кавказских гор и Берлина. И поскольку они были связаны с, так сказать, материальными ценностями, то у них был придуман свой особый язык, позволяющий им не только обмануть «лоха», то есть покупателя, но и уберечься от злодеев. Хотя от злодеев они имели и более действенное орудие – собственную борьбу «любки», да и вообще много чего чудесного умели. Однажды я был такому чуду свидетелем. Мы тогда ночью выходили из окружения. Наша колонна была разбита, в живых осталось только пятеро, включая меня. Двое были ранены, один – серьезно, в грудь, его приходилось нести на плащ-палатке. Мы тайком пробирались по дну узкого ущелья, надеясь выйти к своим в темноте. И вот продвигаемся потихоньку, вдруг видим: впереди свет. Мы ребят остановили, а сами с Фёдором подобрались поближе. Смотрим: прямо посреди узкого ущелья, не больше семи метров в ширину, горит костер и порядка десяти «духов» сидят вокруг него и закусывают. Вот черт, думаю, как же мы теперь пройдем? У нас из боезапасов осталась только горсть патронов и несколько гранат Ф1, лимонки то есть, которые здесь применять было самоубийством: спрятаться не успеешь – самого нашпигует, как кровяную колбасу гречкой. Тут Фёдор меня тихонько потянул за рукав, показывая, чтобы я отошел за каменный выступ. А сам, сев на землю, вытащил из «лифчика» две лимонки. Потом, отрезав от ремня две тонкие кожаные полоски, начал обматывать ими гранаты, плотно прижимая чеку к корпусу. «Если что, прикрой!» – сказал он и, вдруг встав в полный рост, двинулся по ущелью прямо к костру. Я так обалдел, что даже не успел остановить его. Смотрю, как он идет, и думаю: наверное, крыша у Фёдора съехала. И вдруг он исчез… Я сначала подумал, что это у меня что-то со зрением, но нет – Фёдор действительно бесследно исчез. А «духи» сидят себе спокойно вокруг костра, переговариваются. Не знаю, сколько я сам просидел в обалдении, когда Фёдор, как будто из воздуха, вдруг появился прямо передо мной. «Ложись!» – показывает и, растянувшись рядом, прижал меня к земле. И тут как громыхнет!.. Со стороны «духов» раздались крики, а языки пламени разлетелись во все стороны отдельными костерками. И опять все стало тихо. «Ну вот, пойдем посмотрим, – говорит Фёдор, поднимаясь, и вдруг морщится: – Руку, – говорит, – вот обжег, пока гранатки в костер подкладывал». – «Как подкладывал?! – спрашиваю я. – А "духи" что же, сидели и спокойно смотрели, как ты их готовишься взорвать?» – «Как видишь», – хитро сощурился Фёдор, это у него заменяло улыбку, и пошел в сторону бывшего «духовского» привала. Из «духов» лишь один еще был жив, пришлось его добить, чтобы в спину не шмальнул… Когда мы выбрались и даже донесли живым нашего раненого, я ничего про Фёдора никому не сказал, но потом сам начал пытать его про всю эту историю: как это у него получилось, что он сначала исчез, а потом неожиданно появился, словно из воздуха? Как будто шапку-невидимку на себя надел, а потом снял. «Вот-вот, шапку-невидимку, – подтвердил он. – Да только не на себя, а на тебя». – «Не понял», – говорю. «Никуда я, – объясняет, – не исчезал, это ты меня просто перестал видеть». – «А как ты это сделал?» – спрашиваю. «А вот натянул тебе по самый нос эту самую шапку-невидимку, из-за которой ты меня и не видел, а потом снял ее», – пошутил он. «Врешь!» – говорю. А он так хитро посмотрел на меня и вдруг исчез. Я даже рукой поводил по тому месту, где он стоял. Потом чувствую, как меня кто-то нежно сзади за горло берет… Голову поворачиваю – Фёдор! Как успел за спину зайти?! «Научи!» – говорю. А он смеется: «С детства, паря, этому обучен, на скорую руку не объяснить, а обстоятельнее – времени маловато». Вот такой мужик. Нас его умение еще не раз выручало, особенно в разведке. А когда меня ранило, он вот так же прямо из-под носа у «духов» вынес меня полумертвого, без него бы я домой наверняка вернулся в «консервах»…
   – Надо же, я о таком даже не слышал никогда! – недоверчиво покачал головой Леонид. – Просто фантастика какая-то! Мне уже не терпится познакомиться с твоим Фёдором. Кстати, Серёга, коли мы заговорили с тобой на тему Афгана… Я тебя никогда не спрашивал, хотя давно хотел узнать: что у тебя произошло с твоей военной карьерой?
   – Ты же знаешь: меня турнули из рядов «за дискредитацию высокого воинского звания», – усмехнувшись, ответил Сергей.
   – Это я знаю, – отмахнулся Леонид. – Я имею в виду почему тебя, заслуженного боевого офицера, перевели после Афгана в какую-то заштатную часть? Ты же был офицером ГРУ…
   Вздохнув, Сергей налил себе рюмку коньяка, посмотрел сквозь нее на огонь в камине и, выпив до дна, сказал:
   – Ну, положим, не в заштатную, и там служить можно было… А перевели за то, что сам был дураком – пошел против течения… Меня послали в Афганистан с заданием отслеживать связи моджахедов с пакистанской, американской и натовской разведками. За то время, что я там пробыл, мне удалось многое узнать и понять. Я был одним из первых, кто довел до сведения нашего Генерального штаба о вызревании в Афганистане новой силы – талибов, которая на основе фундаменталистского ислама сломает племенные и этнические перегородки и придет к власти в этой стране. И что эта сила, по сути, явится авангардом антиславянских, антихристианских сил, слепо действующих по указке американского, а точнее, сионистского капитала. Вот за этот прогноз я и был изгнан из ГРУ, так как мое мнение явно противоречило позиции Козырева–Примакова… Я также считал, что необходимо поддержать Бабрака Кармаля, но у руководства и на этот счет было другое мнение: решив, что Кармаля быстро сожрут, его попросту бросили, по сути дела, предав. А тот еще два года держался, ну а потом… – Сергей махнул рукой. – Вот и имеем мы теперь под боком замечательного соседа… Бедные пацаны из Московского погранотряда на афгано-таджикской границе постоянно ходят под смертью. Впрочем, америкосы со своей подлой политикой тоже когда-нибудь доиграются, известна ведь восточная мудрость, что тигра не приручишь, сколько его ни корми, рано или поздно он нападет, так что лучше его не растить вообще… – И Сергей замолчал, затягиваясь сигаретой.
   Леонид тоже сидел задумавшись. Наступившую тишину, прерываемую лишь треском поленьев, разорвала телефонная трель.
   – Ох ёлы-палы, уже третий час ночи… – ахнул Сергей, хватая телефон. – Нинок, любимая, роднулечка моя, прости меня, я тут совсем счет времени потерял! – скороговоркой зачастил он в трубку. – Сейчас, сейчас еду, скоро буду! Не убивай меня, я тебя люблю! Целую!
   Положив трубку, Сергей выбрался из кресла и, улыбаясь, сказал:
   – Ох и попадет же мне дома!.. Поеду я. До завтра!
   Подойдя к двери, он вдруг остановился:
   – А мы с тобой не обсудили самое главное…
   – Что именно? – спросил Леонид.
   – Да то, что ты будешь делать дальше, если тебе удастся не только добраться до Есении, но и умыкнуть ее с этого секретного объекта, в чем я сильно сомневаюсь… В Питер ее повезешь? Да за вами такую охоту устроят, что мама не горюй!
   Леонид растерянно посмотрел на Сергея, об этом он действительно еще не думал.
   – Нет, Лёнька, наполеоновский принцип: «Главное – ввязаться в бой, а там посмотрим» – здесь не годится… – задумчиво сказал Сергей. – Боюсь, тебе придется на время расстаться с нашим любимым городом… – И, помедлив, твердо заключил: – За границу вам придется валить, старик, ничего не поделаешь! Ни тебе, ни Есении, ни вашему сыну жизни здесь уже не будет…
   Заметив, как у Леонида дернулась щека, Сергей постарался его успокоить:
   – Ладно, утро вечера мудренее, подумаем еще, может, и найдем какой-нибудь выход.
   После их разговора Леонид не спал всю ночь. Он действительно не задумывался, что будет после того, как он найдет Есению. Как в сказке: выручил добрый молодец красну девицу из темницы злого Кощея, сыграли они свадебку и стали жить-поживать. А вот каким это «жить-поживать» будет – никто обычно не рассказывает. Тут сказочка как бы обрывается, а дальше уже быль идет, тверёзая и страшная. Хотя и сказочка-то у него тоже не больно веселая получается…
   Леонид вдруг отчетливо вспомнил лицо майора Круглова, выдававшего чей-то обгоревший труп за тело Есении…
   Да, такие ни перед чем не остановятся…

Глава третья

   Объект «Озёрный», август 1997 года
   Начальник по режиму секретного научного комплекса в поселке Озёрный подполковник государственной безопасности Сергей Сергеевич Круглов и руководитель названного комплекса Генрих Модестович Граховский сидели за столом, на котором стояли шахматная доска, бутылка армянского коньяка, две рюмки и тарелка с нарезанным лимоном.
   Граховский вел в счете, но Круглов не особо переживал по этому поводу. Глядя на своего партнера, долго обдумывающего очередной ход, Круглов сидел, откинувшись в кресле, и вспоминал, как три года назад началось их сотрудничество.
   Тогда он четко и ясно осознал, что страны, которой он служил бо́льшую часть сознательной жизни, уже нет. Исчез не только Советский Союз, изменилась сама Россия, превратившись в непонятно какое демократическое государство. Будучи неплохим аналитиком, он еще в начале девяностых годов просчитал и Хасбулатова, и Ельцина и понял, что коммунизм умер и надеяться на его воскрешение нечего, а в той новой жизни, становление которой он наблюдал на экране телевизора, главной и всеобъемлющей силой становятся деньги, и только деньги.
   Проанализировав последние двадцать лет, Круглов с горечью констатировал, что, прожив все это время по чьим-то приказам, ничего, кроме нескольких звездочек на погонах и лет, наполненных службой, службой и еще раз службой, он себе не приобрел.
   Более того, Круглов однажды ясно понял, что является всего лишь пешкой в чужой игре или конем, точно и неожиданно бьющим из-за угла по команде невидимого Игрока, от которого он был так же далек, как и те шахматные фигуры, которыми он управлял сам. Скоро на пенсию, и кому он тогда будет нужен? У него нет ни семьи, ни денег, ни дома, ни каких-либо перспектив. Одна надежда, что его, может быть, повысят в звании: хотелось хотя бы на пенсию уйти полковником… А впрочем, какая там пенсия! Во-первых, это копейки, а во-вторых, разве такие, как он, уходят на пенсию? Скорее всего, его преемник просто обеспечит ему глубокое место под крестом… Однажды его уже посылали в ангольское пекло, надеясь, что он там сгинет, но он выжил. А теперь он уже слишком много узнал за свою службу здесь, чтобы ему дали так просто уйти на покой. Он такой же поднадзорный, как и те, кого он тут контролирует… Нужно было срочно что-то предпринимать, пока не стало поздно…
   Именно тогда Круглов и поставил перед собой задачу: добиться не просто обеспеченной старости, а стать настолько богатым, чтобы иметь возможность иметь все, в чем жизнь отказывала ему так много лет. Размытая цель, которую ставили перед ним неизвестные ему Игроки, сменилась личной великой целью построения собственной жизни. А способ достижения этой цели был уже намечен. По долгу службы он следил за деятельностью научного комплекса и его руководителя Граховского и уже давно знал, что тот помимо официальной работы и поставок на Запад плановой «продукции» – человеческих органов и тканей для трансплантации – не забывает и о собственном обогащении. Но Круглов не трогал Граховского до поры до времени. Наблюдая за его «подпольной деятельностью» уже в течение года, он вник в механизм его работы, прощупал рынки сбыта, как официальные, так и теневые, и понял, что время его пришло.
   С того момента Круглов начинает предпринимать активные действия и идет напролом, осознавая себя уже не шахматным конем, а настоящим волком, и иногда почти физиологически ощущает, как у него на загривке встает шерсть, а улыбка превращается в волчий оскал.
   Интересы «конторы» перестали иметь для него значение, и он совершенно осознанно и спокойно принял решение, что с этих пор станет поддерживать с ней лишь пиететные отношения, чтобы раньше времени не остаться без места, но действовать впредь будет только в собственных интересах.
   В одно прекрасное утро, придя к Граховскому, Круглов без всяких дипломатических политесов изложил ему результаты своих наблюдений и предложил не разрушать хорошо налаженного дела, а просто взять его, Круглова, в долю.
   Увидев вытянувшееся лицо Граховского, Круглов усмехнулся и спросил:
   – Генрих Модестович, похоже, вы обиделись?
   – Какие обиды, Сергей Сергеевич, я же все понимаю! – взяв себя в руки, воскликнул Граховский, с неискренней улыбкой приложив ладонь к сердцу. – Ведь мы не молодеем, хочется хотя бы в старости пожить в свое удовольствие.
   – Ну до старости мне, положим, еще далеко, – усмехнулся Круглов, – хотя до пенсии действительно год остался. Но меня рано списывать, я надеюсь еще семьей обзавестись и детей нарожать. Однако и в ваших словах, Генрих Модестович, есть доля истины. Так что с понедельника и начнем нашу совместную долговременную операцию под кодовым названием «Сытая старость».
   Насмешливо козырнув, Круглов повернулся и пошел к выходу, стройный, прямой, как стрела, и очень уверенный в себе.
   «Да, этого колом не перешибешь! – подумал Граховский, с ненавистью глядя вслед Круглову. – Но ничего, и на тебя найдется управа! Вот разберу тебя на запчасти, а кости в ступке истолку и в саду высыплю… И вырастет из этой "крошечки-хаврошечки" еще одна яблонька. – Последняя мысль ему так понравилась, что он даже развеселился. – Да, нужно ребят подключать, а то как бы потом поздно не было», – принял он окончательное решение.
   Два дня спустя ничего не подозревающий о его планах Круглов возвращался вечером с рудника в комплекс, как вдруг из озерного тумана навстречу ему шагнули три фигуры в маскхалатах.
   – Здравия желаем, товарищ подполковник, – сказала одна из фигур, и не успел Круглов ничего ответить, как уже лежал на земле, сбитый с ног неожиданным ударом сзади.
   – Тихо! – сдавленным шепотом рявкнул на него один из нападавших, прижимая его ногой к земле и обшаривая одежду.
   Нащупав пистолет, он вытащил его и, отступив от Круглова, скомандовал:
   – Вставай, и чтоб без глупостей!
   – Ну и куда вы меня поведете? – спросил Круглов, узнав по голосу сержанта Кадуева и догадываясь, что за всем этим стоит Граховский, не пожелавший делиться своими левыми доходами.
   – Иди молча вперед, – буркнул конвоир и ткнул его в спину дулом пистолета.
   Сойдя с дороги в лес, они свернули к сопкам, удаляясь от комплекса.
   Озерный туман скрывал окружающее пространство в молочной пелене, но Круглов, исходивший за эти годы котловину вдоль и поперек, безошибочно угадывал направление.
   «Ведут к старой штольне, – сообразил он. – Интересно зачем, неужели убивать будут?»
   Он попытался повернуться, но тут же получил резкий тычок в спину.
   – Иди спокойно, а то прямо тут положим! – прошипел ему в ухо Кадуев. – А так ты еще науке послужишь…
   «Ах ты, сука! – выругался про себя Круглов, представив надменное холеное лицо Граховского. – Вона что ты задумал, польский потрох, да не бывать этому!»
   Ощущая на щиколотке привычную тяжесть «вальтера ППК», «оружия последнего шанса», он начал прикидывать, когда и как ему лучше разобраться со своими похитителями.
   Не доходя метров тридцати до старой штольни, Круглов вдруг охнул и, матерясь сквозь зубы, осел на снег, схватившись за ногу.
   – Э, ты чего это расселся?! – склонился над ним Кадуев, держа на изготовку десантный нож.
   – Ногу подвернул, – коротко пояснил Круглов, стаскивая с ноги валенок. – Дернуть бы нужно…
   Конвоиры растерянно остановились, и Круглов расстрелял их из «вальтера» в упор, даже не вынимая пистолет из голенища валенка. Звук у выстрелов получился очень странный…
   Не спеша надев валенок, Круглов встал, попинал ногой лежащих вокруг неудачливых стражей, проверяя, все ли они мертвы. Убедившись, что с ними покончено, он с перекошенным усмешкой лицом подобрал кадуевский нож и коротким опытным движением отрезал у всех троих уши. Затем, оттащив трупы к старой штольне, сбросил их там в одну из шахт и немного постоял, слушая, как затихает в глубине звук осыпающейся породы.
   Вернувшись домой, Круглов промыл окровавленные уши в теплой воде, подбирая и раскладывая их на столе по размеру.
   Чуть позже, нанизывая поскрипывавшие под иглой «трофеи» на суровую нитку, он злорадно думал, что это будет хорошим сувениром для Граховского. Он научился делать такие «поделки» еще в Анголе, куда его заслали в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году после злополучной истории с побегом Есении.
   Через несколько минут, тряхнув готовым «ожерельем», Круглов хрипло рассмеялся и повесил его себе на шею. После чего застегнул полушубок и вышел из дома, направляясь к главному зданию комплекса, где наверняка находился Граховский.
   «Небось сидит и, потея от страха, ждет известий…» – ехидно думал он, размашисто шагая по поселку.
   Свет фонарей, зависших призрачными шарами над дорогой, тускло пробивался сквозь туман.
   Подойдя к главному зданию, Круглов посмотрел на окна в кабинете Граховского: там горел свет.
   Кивнув на входе охраннику, Круглов прошел по коридору и, задержавшись на мгновение у приемной, рывком распахнул дверь.
   Приемная была пуста, секретарь давно ушла домой. Круглов тихо пересек приемную и, застыв у дверей в кабинет Гроховского, прислушался. Из кабинета доносились звуки музыки, – похоже, там работал телевизор.
   Круглов осторожно приоткрыл дверь и вошел.
   Граховский сидел за столом и что-то писал. Услышав звук открываемой двери, он поднял настороженный взгляд и, увидев Круглова, побледнел как полотно.
   – А где?.. – спросил он и потянулся к ящику стола.
   Круглов одним броском преодолел разделявшее их расстояние и, схватив Граховского за руку, участливо поинтересовался:
   – Волнуетесь за своих мальчиков?
   Граховский молчал, нелепо раскрыв рот и вытаращив глаза. Весь его обычный шарм мгновенно улетучился.
   Круглов медленно расстегнул полушубок и, сняв с шеи «ожерелье», положил его на стол перед Граховским:
   – Вот, я кое-что вам принес от них, на память…
   Граховский дернулся в кресле, издав какой-то сдавленный писк.
   – Да не волнуйтесь вы так, Генрих Модестович, вырастите себе новых, таких же! Вот из этих самых ушек… Это же вам раз плюнуть! – Круглов издевательски погладил Граховского по голове, а потом, неожиданно рванув его за волосы, процедил на ухо сквозь зубы: – Но если ты, сука, еще раз против меня что-нибудь подобное замыслишь, я не знаю, сколько лет тебе самому придется восстанавливаться в твоих пробирках…
   Так же резко отпустив волосы Граховского, Круглов пригладил их и сказал:
   – Ну а теперь, Генрих Модестович, давайте поговорим как разумные люди. Думаю, что откладывать наш разговор до понедельника уже не имеет смысла, мало ли что еще может случиться…
   Круглов взял стул и, сев рядом с Граховским, который еще не пришел в себя от потрясения, продолжил:
   – Генрих Модестович, надеюсь, вы больше не будете предпринимать таких диких и совершенно неприличных для великого ученого действий. Посудите сами, на меня было совершено покушение… Я мог бы оставить кого-нибудь из ваших мальчиков в живых, вытрясти из него признание, добавить к этому подробный рассказ о ваших подпольных махинациях и засадить вас на всю жизнь в местечко менее приятное, чем это… И прощайте тогда ваши денежки, заграничные командировки, секретарши-лаборанточки. Нет, вас бы, конечно, заставили продолжить вашу работу, но своих клоников вы бы выводили уже не как свободный ученый, гений, почти бог, а как раб, который проведет всю свою оставшуюся жизнь под неусыпным надзором и будет похоронен на неизвестном кладбище.
   – Я и так под надзором, – тихо сказал Граховский, в бессильной ярости глядя на Круглова, – вашим надзором… Не трудитесь, Сергей Сергеевич, вам никто не поверит, где доказательства? А если и поверят, то я скажу, что вы все знали и были моим соучастником. Так что мы вместе загремим… Но даже если вам удастся отмазаться, вряд ли ваше начальство погладит вас по головке за то, что вы утратили бдительность и просмотрели эти самые подпольные махинации…
   – А ведь я могу инсценировать удавшееся покушение на вас, – задумчиво глядя на Граховского, сказал Круглов. – Трое агентов иностранной разведки, просочившись на наш объект под видом работников охраны, решают захватить выдающегося ученого, но бдительный подполковник Круглов успевает раскрыть их коварные замыслы и предотвращает похищение, а также утечку важных государственных и научных секретов. Правда, вот незадача, отбивая в бою академика Граховского, Круглов, тяжелораненый, уничтожает вражеских лазутчиков, но последний злодей перед смертью успевает послать роковую пулю в профессора. Как вам такая история?
   – Звучит слишком фантастически, – скептически заметил Граховский. – Какие нынче шпионы…
   – Вы очень легкомысленны, – возразил Круглов, покачав головой. – Шпионы будут всегда. Но вернемся к нашим мутонам. Рассудите здраво, Генрих Модестович, зачем вам все эти проблемы? Зачем терять то, что вы имеете? Вы поймите, что вместе мы сможем сделать гораздо больше! Вам не надо будет постоянно дергаться и оглядываться на меня, вы сможете творить и работать с большей отдачей, а я обеспечу вам отличное прикрытие. Но и вы должны будете поделиться… Помните, Господь заповедовал делиться?..
   Граховский поморщился.
   – Не надо морщиться, Генрих Модестович, вам это не к лицу! – жестко сказал Круглов, меняя тон. – Не все коту масленица, вы уже достаточно поимели, пора бы и честь знать! И посему все операции по сбыту «продукции» я теперь беру на себя. Вы мне передадите свои каналы, я добавлю к ним свои, и мы вдвое увеличим оборот. Сопровождать грузы будут мои люди, которых вы знать не будете. Никаких контактов с ними, но и никаких хлопот в случае непредвиденных осложнений… И последнее: ваша доля от прибыли составит тридцать процентов.
   – Сколько?! – возмущенно ахнул Граховский. – Да вы…
   – Не кипятитесь, Генрих Модестович, – остановил его Круглов. – Эти тридцать процентов будут гораздо больше, чем ваши нынешние пятьдесят, верьте моему слову.
   – Все равно этого мало, я ведь создаю уникальную продукцию! – продолжал артачиться Граховский.
   – Вы, наверное, забыли, что создание этой продукции вам обходится бесплатно? – насмешливо спросил Круглов. – Ведь все здесь оплачивает наше якобы бедное государство… А за сокрытие некоторых моментов тридцати процентов вполне достаточно. Ну, право слово, Генрих Модестович, давайте жить дружно!
   – Для начала уберите это с моего стола, – указав взглядом на связку ушей, потребовал Граховский.
   – Да-да, конечно, – согласился Круглов и нарочито небрежно смахнул «ожерелье» в мусорную корзину.
   – Вы что, с ума сошли?! – вскинулся Граховский. – Хотите, чтобы завтра уборщица заинтересовалась, откуда они здесь взялись?
   – Со всеми вопросами она все равно придет ко мне, – усмехнулся Круглов, выуживая обратно страшный сувенир и засовывая его в карман полушубка.
   Граховский, мрачно наблюдая за действиями Круглова, тихо спросил:
   – Куда вы дели тела… их владельцев?
   – Какие тела? – спросил Круглов, спокойно глядя в глаза Граховскому. – Вы, наверное, имеете в виду ваших ребят? Так они же уехали в командировку со спецгрузом по вашему заданию. Или вы забыли, как вчера прислали мне прошение об этом?
   Граховский изумленно посмотрел на Круглова, впрочем изумление быстро сменилось восхищением, и, разведя руками, Граховский улыбнулся:
   – Извините, Сергей Сергеевич, склероз! Действительно, запамятовал…
   И они посмотрели друг другу в глаза понимающим взглядом.

   «Да, – думал про себя Круглов, глядя на Граховского и вспоминая события трехлетней давности, – сдал старик… Надо же, а ведь я, кажется, даже привязался к нему. Буду скучать о нем вдалеке».
   У них действительно после того памятного разговора установились какие-то странные отношения, которые можно было бы назвать лютой дружбой. Поначалу Граховский относился к Круглову весьма настороженно, но постепенно, с нарастанием оборота их совместного дела, он почувствовал, что поддержка Круглова является для него действительно существенной, и это еще мягко сказано… Кроме того, уже не было нужды в той изнуряющей конспирации, которая просто измотала Граховского за последние несколько лет. Установив деловые отношения, они стали и вне работы проводить много времени в компании друг друга: ходить вместе в баню, играть в шахматы, в которых Граховский был очень силен, и выпивать – в смысле дегустации элитных коньяков и вин, доставляемых Граховскому из столицы нашей родины.
   И вот теперь, вынашивая план своего «исхода» из России, Круглов хотел, чтобы Граховский оказал ему последнюю услугу…
   – Шах, Сергей Сергеевич, – сказал Граховский, угрожая королю Круглова. – Что-то вы сегодня какой-то задумчивый. Есть проблемы?
   – Есть. Правда, это не столько проблема, сколько просьба, – очнувшись от своих мыслей, ответил Круглов, закрывая короля конем.
   – Просьба? – удивился Граховский. – Это что-то новенькое… И что за просьба?
   – Скажите, Генрих Модестович, вы не оставили мысли о проведении эксперимента по созданию человеческих клонов второго поколения? – осторожно спросил Круглов.
   – Не оставил, но у нас здесь нет подходящих клонов женского пола, а гусовские экземпляры для этой цели не вполне годятся. Так что приходится ждать, пока наши клонированные малолетки естественным образом достигнут репродуктивного возраста.
   – Но у вас же есть вполне зрелый клон женского пола: Есения Викторовна, – напомнил ему Круглов.
   – Есения Викторовна? – удивленно переспросил Граховский. – Мы с ней так давно работаем вместе, что я уже перестал воспринимать ее как клона. Кроме того, вы же знаете, что после рождения ею обычным… так сказать… способом зачатого ребенка мы еще дважды пытались получить от нее клонов, но это заканчивалось неудачей. А сейчас ей уже тридцать пять лет, а хромосомкам ее чуть ли не в два раза больше. Она из первой партии удавшихся опытов, тогда еще никто не знал, как предотвратить перенос хромосомного возраста донора. Именно поэтому мы не стали продолжать попытки ее репродукции, лишних мутантов нам не надо. Пусть теперь спокойно дорабатывает в лаборатории, сколько ей еще осталось.
   – Вы хотите сказать, что она скоро умрет? – Круглов, нахмурившись, посмотрел на Граховского.
   – Нет, я имел в виду, что она проведет здесь всю жизнь, – улыбнулся в ответ Граховский. – А сколько кому на роду написано – это только один Бог знает.
   – Думаю, Бог к вашим клонам не имеет никакого отношения, – усмехнулся Круглов. – Папа Римский кричит на весь свет о запрещении подобных опытов, а Церковь утверждает, что у клонов не будет души. Да и откуда ей взяться, если клоны в буквальном смысле – дело рук человеческих, а не Божьих…
   – О, вот только давайте не будем устраивать дискуссии по этому вопросу и обсуждать бред всяких дилетантов, – поморщился Граховский. – Мы с вами на переднем крае науки, Сергей Сергеевич, причем такой науки, которая способна поставить человека на уровень Бога-творца. Когда говорят, что человек создан по образу и подобию Божию, это означает только одно – что человек подобен Богу именно тем, что способен к творчеству. А творение себе подобных не просто инстинктами и механизмами, заложенными в нас природой, а собственным интеллектом и руками – вот высшее творчество! Кроме того, человечество уже две тысячи лет поклоняется непорочному зачатию, вот оно его и получило…
   – Нет, я с вами не согласен, – перебил его Круглов. – Вмешиваться в природные процессы, когда они идут по уже заданному кем-то курсу, значит влезать в работу чужого механизма. Человек велик совсем не этим умением. Не знаю, обращал ли кто внимание на тот факт, что Бога, который сотворил человека, превозносят, а создание его – хают: человек-де несовершенен, мерзок и прочее. Но вспомните Гегеля: «Природа создала человека, дабы постичь самое себя». Такая крутая всемогущая Природа, а постичь себя без человека не могла, нечем ей это было сделать!.. И посмотрите теперь на человека. Говорите, его величие в создании себе подобных?.. Мелочи! Человек создал Бога – вот его главное творение! Бога! Так чье же творение лучше? Кто лучший творец? Бог, создавший всего лишь человека, или Человек, создающий богов? Конечно человек, поскольку он круче своего Создателя по качеству творения…
   – Сергей Сергеевич! – изумился Граховский. – Да вы прямо мыслитель!
   – Нет, я просто одинок, – усмехнулся Круглов, – и у меня достаточно свободного времени, чтобы думать…
   – Да, так уж у нас с вами получилось, что работа заменила нам семью, – задумчиво кивая, согласился Граховский и тут же спросил: – А почему вы заинтересовались клонами второго поколения?
   Отставив шахматную доску с проигранной партией в сторону, Круглов посмотрел на Граховского своими почти прозрачными глазами, в которых промелькнуло что-то недоброе, и сказал:
   – Хочу, чтобы Есения выносила моего клона…
   Граховский удивленно воззрился на Круглова:
   – Зачем?!
   – Хочу! – упрямо повторил Круглов.
   – Раз хотите, так заделайте ей ребенка обычным способом, – рассмеялся Граховский. – Хоть удовольствие получите, да и нам меньше возни, знаете же, что это очень дорогостоящая и кропотливая работа и она не всегда заканчивается успешно.
   – Знаю, но я хочу, чтобы именно Есения стала матерью моего ребенка… моей копии. Обычным способом, как вы изволили выразиться, вряд ли это получится, – угрюмо сказал Круглов.
   – Почему? Один раз ведь у нее получилось…
   – Ну не насиловать же мне ее… – отводя глаза в сторону, сказал Круглов.
   Граховский удивился еще больше:
   – А что, у вас с ней какие-то проблемные взаимоотношения?
   Круглов взглянул на него исподлобья:
   – В том-то и дело, что никаких взаимоотношений у нас нет. Хотя она забрала почти всю мою жизнь!
   – То есть?.. – не понял Граховский.
   Играя желваками, Круглов налил себе коньяка, выпил, чокнувшись с недопитой рюмкой Граховского, и только тогда пояснил:
   – А то и есть… Это долгая история… Вы не знаете, Генрих Модестович, а ведь я веду Есению уже двадцать два года! И знаю ее так, как многие мужья не знают своих жен! Когда я стал ее куратором, мне было двадцать пять лет, а ей всего тринадцать. Началось это в Ленинграде, но пятнадцать лет назад, узнав по халатности доктора Вербицкого правду о своем рождении, Есения сбежала из города. Мы ее вскоре, конечно, нашли, но мне пришлось заплатить за ее побег годом войны в Африке, а потом переводом сюда, опять же к ней. Так что бо́льшую часть своей жизни я был занят тем, что стерег ее, будучи с ней бок о бок… – Помолчав, Круглов продолжил: – Первое время в Озёрном мы друг друга просто ненавидели, но у меня это постепенно прошло. Более того, постоянно сталкиваясь с ней и глядя, как подрастает ее сын от другого мужчины, я вдруг почувствовал, что место ненависти заняли ревность и жуткое, патологическое влечение. Я прекрасно понимаю, что это безнадежно – она объект исследований, но это еще больше подхлестывает меня, как в той басне о лисе и винограде. Не знаю, любовь ли это, но это чувство душит меня и, наверное, когда-нибудь задушит, не найдя выхода. Есения до сих пор смотрит на меня как на врага. Теперь я хочу заставить ее почувствовать, каково это любить и ненавидеть одновременно. Пусть она растит этого ребенка, который будет мной, пусть также каждый день видит мои черты, как я ее, и мучается от того, что не может от них избавиться. Я хочу стать ее незаживающей раной, занозой в ее сердце!
   Круглов в порыве чувств сжал в руке фигурку шахматной королевы, и та, жалобно хрустнув, оказалась без коронованной головы.
   Граховский, внимательно слушавший Круглова, оказавшегося совсем не таким бесстрастным человеком, как ему представлялось, и старавшийся не выдать своего изумления по поводу подобных откровений, поспешил его заверить:
   – Хорошо-хорошо, Сергей Сергеевич, я подумаю, как убедить ученый совет в необходимости проведения этого эксперимента.
   – Добро! – бросил Круглов, наливая себе очередную рюмку.
   Уже не чокаясь, он залпом выпил коньяк и, поморщившись, закусил его лимоном. После чего, придвинув к себе шахматную доску, он поставил на нее безголовые останки королевы и оценивающе посмотрел на Граховского, готовясь к реваншу.
   А у Граховского в этот момент мелькнула и начала раскручиваться мысль, сначала показавшаяся ему дикой, однако очень подходящая для выполнения одного полученного сверхсекретного распоряжения, о котором Круглов ничего не знал, находясь в то время в командировке за границей. Это распоряжение было доставлено Граховскому напрямую курьером из Москвы вместе с материалами для генетического анализа.
   Граховскому даже стало жарко, когда он понял, какой «кандибобер» может из всего этого получиться. Как любят повторять политики: «Нужно достичь консенсуса», чтобы и овцы были целы, и волки сыты, в том числе и его друг-враг Круглов. К тому же санкцию ученого совета получать на это не нужно – проведение подобных экспериментов находится далеко за пределами полномочий его коллег…

Глава четвертая

   Санкт-Петербург, январь 1998 года

   Леонид забылся сном только под утро и поэтому никак не мог проснуться, когда рано приехавший на дачу Сергей попытался разбудить его.
   – Да вставай же ты, соня! – не выдержал наконец Сергей и стащил Леонида вместе с одеялом на пол.
   Глядя снизу на друга сонными глазами, Леонид пытался примоститься на одеяле.
   – Лёнька, хорош, дел по горло! – теряя терпение, гаркнул Сергей.
   – Ну сейчас, сейчас! – простонал Леонид, тяжело вставая с пола и садясь на край постели. – Погоди минуту, дай голове привыкнуть.
   – К чему, к телу? – засмеялся Сергей. – Ты во сколько лег?
   – А! – махнул рукой Леонид. – Лег рано, да уснуть долго не мог…
   – Понятно, – сказал Сергей, окинув невыспавшегося Леонида понимающим взглядом, и перешел к делу: – Лёнька, вот что мне в голову пришло. В Таллине тебе придется запасаться не одним, а двумя паспортами: на тебя и Есению. И Лёню, кстати, нужно было бы вписать в них. Неизвестно, как у вас там, в Сибири, сложится. Может статься, что времени фотографировать Есению и делать ей паспорт у вас не будет. А без документов вам никак, особенно если придется сразу линять за границу. Так что надо попросить Лёню составить фоторобот Есении, чтобы сделать фотку мало-мальски похожей на нее.
   – У меня есть фотография Есении, – сказал Леонид. – Только нужно будет спросить сына, насколько она изменилась.
   – О, это облегчает дело, а прическу поменять или чуть подстарить – мои компьютерщики справятся. Только это нужно делать срочно, чтобы ты завтра уже с готовыми фотографиями уехал.
   – Хорошо, я сейчас только лицо сполосну и разбужу Лёню, – сказал Леонид, вставая. – Кстати, ты уже решил, где ты его спрячешь?
   – За это не волнуйся! Я его увезу на Карельский перешеек, в наш учебный лагерь, там его мои ребята не только постерегут, но и поучат настоящему мужскому делу.
   – Ты имеешь в виду – стрелять? – уточнил Леонид, с улыбкой вспомнив свою неудавшуюся учебу.
   – Не только… – расплывчато ответил Сергей.
   – Ну а если туда нагрянут?.. – с тревогой спросил Леонид.
   – Кто? – усмехнулся Сергей. – Туда никто не полезет, даже «служба», будь спок!
   Заметив акцент на слове «туда», Леонид удивленно поднял брови, но спрашивать ничего не стал, решив не вдаваться в чужие профессиональные секреты: меньше знаешь, лучше спишь! Ничего не сказав, он пошел умываться.
   Последний день в Питере перед «великим походом» Леонида в Сибирь пролетел мгновенно.
   Сергей, глядя на фотографию Есении, внимательно выслушал Лёню, подробно описывавшего нынешнюю внешность матери.
   Леонид, слушая сына, понял только одно: Есения стала еще красивее, чем была тогда, когда он с ней познакомился.
   – Серёга, ради бога, только не потеряй эту фотографию, – попросил он друга перед его отъездом. – У меня больше ни одной не осталось.
   – Не бойся, привезу вечером в том же виде, – успокоил его Сергей и, посмотрев на озабоченное лицо Леонида, весело подмигнул ему: – К тому же ты ее сам скоро увидишь и сделаешь себе тысячу новых фоток!
   Хлопнув Леонида по плечу, он уехал, пообещав вернуться к вечеру вместе с Уно, который останется ночевать, чтобы прямо с раннего утра выехать вместе с Леонидом в Таллин.
   Весь день Леонид провел с сыном, расспрашивая его о Есении и их жизни в Озёрном, чувствуя, как с каждой минутой в нем нарастает нетерпение поскорее увидеть ее. Он ощущал, как давние чувства просыпаются в нем, масса мелких воспоминаний всплывала в его памяти. Он рассказал сыну, что ему пришлось пережить, когда Есения пропала, а потом была объявлена погибшей.
   – Ты же сможешь забрать ее оттуда? – спросил Лёня, с надеждой глядя на Леонида.
   – Я все для этого сделаю, – пообещал Леонид и обнял сына. – И мы еще заживем все вместе, дружно и счастливо…
   – Я буду вас ждать, – тихо сказал Лёня и, вздохнув, уткнулся носом отцу в плечо.

   Встав спозаранку, Леонид, Лёня и Сергей в последний раз перед расставанием сошлись вместе за завтраком. Присоединившийся к ним Уно молчал, не вмешиваясь в разговор.
   Вещи Леонида и младшего Лёни были давно собраны.
   Настроение у всех было мрачным. У Леонида сердце обливалось кровью, когда он замечал взгляд сына, в глазах которого застыло такое беспокойство, что даже характерный насмешливый прищур, передавшийся ему от матери, куда-то пропал.
   – Не волнуйся, сынок, все будет хорошо, – тихо сказал ему Леонид, успокаивающе накрывая ладонью его руку.
   Лёня только кивнул в ответ и быстро опустил глаза.
   Едва они успели позавтракать, как к дому подъехала чья-то машина, и Сергей позвал Лёню, сказав, что его увезут отсюда первым в район Кирилловского.
   Обняв сына на прощание, Леонид проводил его до машины и вернулся в дом после того, как джип с Лёней выехал за ворота.
   – Собирайся, тебе тоже пора, – сказал ему Сергей. – Я позвоню на трубку Уно, когда Лёню доставят на место, не волнуйся. – И неожиданно крепко обняв Леонида, прошептал ему на ухо, чтобы не услышал наблюдавший за ними Уно: – Ты, главное, там не газуй, положись на Фёдора и если что – звони: я тебе тут номерок написал, который никто не знает. Мне тут же доложат…
   – Спасибо тебе, Серёга, – растроганно поблагодарил его Леонид.
   – Ну, давай! Долгие проводы – лишние слезы… – сказал Сергей.
   Через несколько минут Леонид уже сидел в машине рядом с Уно. Помахав Сергею из окна, они выехали за ворота.
   Без помех проехав по городу, они повернули на Таллинское шоссе и, благополучно миновав у Красного Села КПП, которого немного опасался Уно, помчались по трассе.
   Все три с половиной часа, пока они ехали до Ивангорода, Леонид с беспокойством думал о сыне. Наконец, когда они уже подъезжали к Ивангороду, Сергей позвонил на трубку Уно и сказал, что все нормально: «клиент» на месте и с ним все хорошо. У Леонида полегчало на сердце.
   Въехав в Ивангород, Уно погнал машину в сторону пограничного моста через реку Нарву, на другом берегу которой была уже эстонская территория.
   Леонид вспомнил, как десять лет назад он на своей первой машине возил маму и Скорую Машу в Нарву за покупками.
   Как они тогда возмущались, когда еле-еле проехали по колдобистому ивангородскому проспекту, ведущему к мосту через реку… Ведь за мостом, на нарвской стороне, дорога пошла как по маслу, почему же на ивангородской стороне было такое безобразие?!
   Скорая Маша даже хотела на обратном пути заехать в ивангородский горисполком и выяснить, почему дороги настолько разительно отличаются, ведь их разделяет только мост. Неужели у Нарвы больше денег на ремонт своей дороги? Но Леонид отговорил ее, посчитав это совершенно напрасной тратой времени. Если председатель горисполкома не хозяин, то никакие выговоры его не пробьют.
   Молчавший почти всю дорогу Уно вдруг сказал:
   – Скоро пропускной пункт…
   Леонид посмотрел вперед и увидел растянувшуюся очередь машин перед уже видневшимся отсюда мостом.
   – Часа на полтора застряли, – сказал Уно. – Нужно с пользой провести это время. Приготовьте свою капу, и вот, держите. – Он вытащил из бардачка и протянул Леониду бутылку водки.
   Леонид недоуменно посмотрел на него.
   – Пейте! – приказал Уно.
   – Не хочу, – отказался Леонид. – Мне нужно быть трезвым. Сергей сказал, что я должен только притвориться пьяным.
   – Самый убедительный пьяный – это пьяный, – терпеливо сказал Уно. – Выпейте, прошу вас, от вас должно натурально пахнуть, и бутылка должна быть открыта. Вспомните, как мы планировали сыграть: вы уже пьяны, но все время добавляете… А кто вам поверит, если вы будете сидеть с открытой, но полной бутылкой. Прошу вас, не осложняйте мне задачу, выполняйте все, что я вас прошу, беспрекословно. Или я вынужден буду вас высадить.
   Леонид послушно открыл бутылку.
   Сделав внушительный глоток, он весь передернулся и посмотрел на Уно заслезившимися глазами.
   – Еще, – приказал Уно, протягивая ему конфету.
   «Гулять так гулять!» – решил Леонид, принимая у него закуску и еще раз прикладываясь к горлышку бутылки.
   «Эдак я и в самом деле напьюсь», – подумал он, чувствуя, как у него зашумело в голове, а в животе разлилось приятное тепло…
   – Хватит, – остановил его Уно. – Теперь будете отпивать из бутылки по мере приближения к пропускному пункту.
   – С какой скоростью? Один глоток на один метр пути? – пошутил Леонид.
   – Боюсь, на такую скорость вам не хватит, – серьезно ответил Уно, оценивающе глянув на бутылку. – Нужно экономнее ее расходовать, у меня водки больше нет.
   – Я могу сгонять, – улыбнувшись, предложил Леонид.
   – У меня дела дома, я не хочу задерживаться, – явно не поняв его шутки, ответил Уно и замолчал, пристраиваясь в конец вереницы машин.
   Еще на подъезде к КПП, когда перед ними оставалось машин десять, они начали отрабатывать заранее придуманный сценарий.
   Следуя указаниям Уно, Леонид несколько раз неуклюже вылезал из машины и, изображая из себя в стельку пьяного, все время намеревался куда-то отправиться, а Уно терпеливо на виду у других водителей водворял его на место. Слушая, как обычно суперфлегматичный Уно при этом громко ругается по-эстонски, Леонид изо всех сил сдерживался, чтобы не расхохотаться.
   Эта его смешливость чуть не погубила все дело. Когда Уно решил закрепить впечатление и потащил Леонида чуть ли не за шкирку к обочине, тихо скомандовав притвориться, что его тошнит, Леонид наклонился, послушно приготовившись сыграть и эту малоприятную роль. Но в тот момент, когда он собирался изобразить позыв рвоты, он вдруг почувствовал, что у него сейчас изо рта вывалится капа, и машинально прикрыл рот рукой.
   – Вы что, с ума сошли?! – прошипел ему на ухо Уно. – Кто же блюет, зажимая себе рот?!
   – У меня капа выпадает, – промычал Леонид и, осознав комичность ситуации, начал корчиться, чтобы не рассмеяться на всю округу.
   Его конвульсии со стороны выглядели, наверное, гораздо убедительнее, чем если бы его действительно рвало, но Уно, заметив внимание уже не только со стороны сочувствующих ему водителей, но и российских таможенников, поглядывающих в их сторону, поспешил утащить Леонида в машину.
   – Надо было все-таки для убедительности на вас немножко блевануть, – согнувшись на сиденье, чтобы никто не мог разглядеть выражения его лица, сказал Леонид.
   – Ну, если вы хотели несколько часов это нюхать, то, наверное, надо было так и сделать, – невозмутимо, то ли в шутку, то ли всерьез, ответил Уно, заводя двигатель.
   Проехав немного вперед, он тихо сказал Леониду:
   – А сейчас внимание: сделайте вид, что уснули. Будут будить – реагируйте на все слабо, только глазами и, главное, не разговаривайте!
   Леонид, послушно привалившись к спинке сиденья, закрыл глаза.
   Когда они подъехали к самому КПП, у Леонида по-настоящему гудело в голове от усердия в актерской игре и водки, к которой он вынужден был еще пару раз приложиться, оставив в руках почти пустую бутылку.
   Он сидел, как велел Уно, с закрытыми глазами, развалившись на переднем сиденье и чувствуя, что если это в ближайшее время не кончится, то он действительно уснет. Выпитая водка совершенно заглушила его волнение, и он на удивление спокойно ждал прохождения таможенной процедуры.
   Вскоре он услышал голос таможенника со стороны окна Уно:
   – Ваши документы…
   Уно толкнул Леонида в бок. Тот пьяно, как учили, открыл глаза и непонимающе уставился на него.
   Уно что-то сказал ему по-эстонски, протягивая к нему руку, а потом, выругавшись, сам полез во внутренний карман куртки Леонида, вытаскивая оттуда паспорт Велло Тынсу.
   Леонид для проформы что-то неразборчиво помычал и закрыл глаза с чувством выполненного долга.
   – А что это с ним? – опять раздался голос таможенника.
   – Да вот, господин офицер, как в Петербурге пить начал, так остановиться не может! Вон видите, как в бутылку вцепился! – ответил Уно и неожиданно пошутил: – Но бутылка, заметьте, открытая…
   Не приняв его шутки, таможенник серьезно спросил:
   – Что-нибудь запрещенное везете? Откройте, пожалуйста, багажник…
   Уно вышел из машины, чтобы продемонстрировать их таможенную чистоту.
   Леонид несколько напрягся, но испугаться не успел – через минуту Уно уже вернулся в машину и, сунув ему в карман паспорт его двойника, завел двигатель и направил машину к въезду на мост.
   На другой стороне реки Нарвы, медленно проезжая мимо уже эстонской таможни, Уно остановился и, опустив стекло, крикнул что-то по-эстонски таможеннику, поднявшему в приветствии руку. Потом тронулся с места и, набирая скорость, поехал по шоссе.
   – Уф!.. Кажется, пронесло… – облегченно вздохнул Леонид.
   Он вдруг почувствовал какое-то лихорадочное возбуждение, как это бывает после миновавшей опасности.
   – Да, мы уже в Эстонии, – подтвердил Уно.
   Вытащив капу изо рта, Леонид завернул ее в платок и, сунув в карман, спросил Уно:
   – А вы что, знакомы с ребятами на вашем КПП? Они нас даже не стали проверять.
   – Езжу часто, а Ивар к тому же женат на моей однокласснице, – коротко пояснил Уно.
   – Спасибо вам большое! – поблагодарил его Леонид, вдруг до конца осознав, что граница России действительно уже осталась позади.
   – Спасибо скажете, когда я вас посажу в самолет со всеми необходимыми документами, – спокойно ответил Уно и неожиданно улыбнулся. – А вы держались молодцом, теперь можете расслабиться, поспать. Нам еще часа четыре ехать.
   – Спасибо, – еще раз сказал Леонид, удобнее устраиваясь на сиденье.
   Несколько минут он наблюдал за пробегавшим мимо заснеженным пейзажем, а потом, утомившись от белого мелькания, закрыл глаза и провалился в сон.
   Проснулся Леонид, когда уже стемнело.
   Уно вел машину, внимательно глядя вперед, на освещенную фарами дорогу. Деревья темными силуэтами проскакивали за окном.
   – Где мы? – спросил Леонид, потирая рукой затекшую шею.
   – Скоро будем на месте, минут через пятнадцать, – ответил Уно.
   – Да? – удивился Леонид и, оглядевшись, спросил: – Но я не вижу Таллина, где он?
   – Он слева от нас, мы его объезжаем с севера по окружной дороге. Видите, небо светится? Это огни Таллина его подсвечивают.
   Уно, не замедляя скорости, достал из кармана сотовый телефон, зубами вытянул антенну и, набрав номер, поднес трубку к уху. Коротко переговорив с кем-то по-эстонски, он отложил телефон и вскоре свернул с шоссе, въезжая в какой-то пригород Таллина.
   – Нас уже ждут. Вы поживете несколько дней в пансионе, пока я буду заниматься вашими документами. Хозяйка – очень хорошая женщина, ее зовут Эльза. У нее вам будет спокойно, – сказал Уно.
   – Интересно! Никогда не жил в пансионе, – улыбнулся Леонид. – Мне казалось, что в пансионах живут либо юные девицы, либо старушенции…
   – Это семейный пансион, и в нем в основном живут летом, так что сейчас соседей у вас не будет, – сказал Уно.
   Через несколько минут они подъехали к кирпичному двухэтажному домику, к которому между замысловато подстриженных кустов вела тщательно расчищенная дорожка. Проехав по ней к самому крыльцу, Уно коротко посигналил.
   Дверь тут же распахнулась и на пороге появилась невысокая полная женщина. Яркий свет, бьющий из-за ее спины, мешал Леониду рассмотреть ее лицо, впрочем это было не так уж важно – не свататься же он сюда приехал…
   – Пожалуйста, Леонид, выходите: мы на месте, – сказал Уно, открывая свою дверцу.
   Леонид, перегнувшись через сиденье, забрал свою сумку, лежащую сзади, и следом за Уно вышел из машины.
    Поздоровавшись с хозяйкой пансиона, они поднялись по ступеням крыльца и вошли в небольшой уютный холл.
   Женщина закрыла за ними дверь и повернулась.
   Ей было около шестидесяти лет. У нее было типично эстонское широкоскулое лицо, большой прямой нос и серые глаза. Ее полную фигуру скрывало серое, под тон глаз, просторное платье.
   – Эльза, познакомьтесь: это Леонид, он поживет у вас несколько дней, – сказал Уно и добавил несколько слов по-эстонски.
   – Очень приятно, милости просим, – с характерным эстонским акцентом сказала женщина, доброжелательно улыбнувшись Леониду. – Пойдемте, я покажу вам вашу комнату. – И она, повернувшись, направилась к лестнице на второй этаж, двигаясь на удивление легко для такой полной и немолодой дамы.
   Убедившись, что Леонид хорошо устроился, Уно взял у него деньги на приобретение документов, а также для открытия счета в «Сити-банке» и уехал, сказав, что будет ему звонить.
   Проводив Уно, хозяйка постучала в комнату Леонида и предложила:
   – Если хотите, вы можете принять душ после дороги, а я вам пока приготовлю ужин.
   Леонид почувствовал зверский аппетит и благодарно согласился, сглотнув тут же набежавшую слюну: ведь он сегодня, не считая раннего завтрака, за весь день «откушал» лишь три четверти бутылки водки и одну конфетку, которой он эту водку закусил.

   Леонид прожил в пансионе в общей сложности трое суток.
   На следующий день после приезда в Таллин ему позвонил Сергей и сказал, что у них все нормально, Лёня обживается, в лагере ему нравится, говорит: настоящие каникулы. От его простуды остался лишь легкий кашель, он хорошо ест и успешно проходит «курс молодого бойца» с инструкторами.
   У Леонида, который все время возвращался мыслями к сыну, на сердце стало легче, теперь он мог сосредоточиться на своей основной задаче по вызволению Есении из «научного плена».
   Уно звонил Леониду раз в день, коротко докладывая ему, как продвигаются дела с документами. В остальное время Леонид ел, спал, читал или смотрел телевизор, с любопытством перещелкивая многочисленные каналы, вещающие на разных языках.
   Присутствие в доме Эльзы было практически незаметным. Она поднималась в комнату Леонида лишь для того, чтобы пригласить его к столу или спросить, не нужно ли ему чего-нибудь.
   Его совсем не угнетало это одинокое отсиживание в чужом доме, – наоборот, он понимал, что это, пожалуй, последние спокойные дни перед его путешествием в неизвестность. Правда, непонятно на чем основывавшийся оптимизм вселял в него уверенность, что там все пройдет хорошо, он обязательно найдет Есению и им удастся благополучно выбраться из всех передряг. Письмо Сергея к Фёдору, на помощь которого он очень надеялся, лежало на дне сумки вместе с деньгами.
   На четвертый день рано утром позвонил Уно и сказал, что едет к Леониду с уже готовыми документами и билетом на самолет, который вылетает через несколько часов.
   – Уно, пожалуйста, если у вас будет такая возможность, купите по пути букет роз и большую коробку конфет, я хочу поблагодарить Эльзу, – попросил его Леонид.
   – Ее услуги уже оплачены, – сказал Уно.
   – Я бы хотел поблагодарить ее лично, – упрямо повторил Леонид.
   – Хорошо, – сдался Уно и положил трубку.
   – Госпожа Эльза, – позвал хозяйку Леонид, спустившись вниз, – скоро приедет Уно. Похоже, что мое надоедливое присутствие закончилось: я сегодня уезжаю.
   – Ну что вы, – улыбнулась накрывавшая на стол Эльза, – мне было приятно иметь вас гостем. Садитесь, завтрак уже готов, вам нужно перед отъездом хорошо поесть.
   Быстро позавтракав, Леонид поднялся к себе в комнату, чтобы привести себя в порядок и переодеться в заранее приготовленную одежду, соответствующую его легендному статусу обеспеченного иностранца. В шкафу ожидали купленные еще в Питере элегантный костюм, кашемировое пальто и дорогие кожаные туфли. Все это потом придется снять в Алма-Ате, когда он уже по российскому паспорту должен будет скромно ехать в поезде по направлению к Новосибирску. А пока нужно было навести лоск.
   Леонид успел к приезду Уно принять душ, нанести крем автозагара на лицо и руки, дождаться, когда все впитается, и переодеться. Спустившись вниз с видом заезжего южного дипломата, он поверг в изумление Эльзу, стоявшую в холле у лестницы. Она даже ахнула от восхищения, когда увидела его.
   Уно же невозмутимо пожал руку Леониду и протянул ему кожаное портмоне с документами.
   Леонид вынул из портмоне и с любопытством раскрыл два паспорта – все выглядело очень убедительно, даже их лица с Есенией в этих заграничных книжицах с чужими фамилиями. Несмотря на то что Леонид на фото был без капы и линз, он все равно был мало похож на себя предыдущего.
   – Педро и Роузалия Карейрос, – прочел он. – Ничего звучит… А Лёня у нас, значит, стал Леоном Карейросом, тоже неплохо… Граждане Панамы… Вернетесь к Сергею, передайте, чтобы Лёня начал учить испанский.
   – Хорошо, – серьезно сказал Уно и, указав на портмоне, добавил: – Посмотрите внимательно: там еще водительские права, кредитная карточка «Сити-банка»…
   – Вижу-вижу, полный джентльменский набор, – кивнул Леонид, перебирая содержимое портмоне. – Спасибо, Уно, теперь я полностью экипирован.
   – Рад был помочь. Если вы готовы, то нам пора ехать.
   Прощаясь с Эльзой, Леонид вручил ей букет и конфеты, привезенные Уно, окончательно смутив ее своей галантностью.
   Когда Леонид с Уно вышли из дома и, сев в машину, покатили по дорожке к выезду, Эльза еще долго смотрела в окно им вслед. Нелюбопытная от природы, она все-таки заинтересовалась, кто же это останавливался у нее, и решила, что это был очень серьезный человек.

   К аэропорту «Юлямисте», построенному по тому же проекту, что и питерский аэропорт «Пулково», они подъехали за десять минут до окончания регистрации, чтобы не мелькать лишнее время на людях.
   – Ну что же, Леонид, желаю вам удачи и счастливого пути, – сказал Уно, останавливаясь перед входом в таможенную зону и протягивая Леониду руку.
   – Спасибо вам, Уно, за все, что вы для меня сделали, – с признательностью глядя на него, сказал Леонид, пожимая ему руку. – Когда будете в Питере, передайте от меня благодарность Сергею. Без вас, ребята, я вряд ли бы выбрался…
   – Обязательно передам, я сегодня поеду туда, нужно забрать Велло, работа, знаете ли… Идите, Леонид, а то опоздаете.
   – Да-да, – сказал Леонид и, подхватив багаж, поспешил к нетерпеливо поглядывающим на него таможенникам.
   Подойдя к стойке, он оглянулся. Наблюдавший за ним Уно поднял руку в прощальном жесте и ободряюще кивнул Леониду.
   Вживаясь в роль иностранца, Леонид выложил на стойку перед пожилой таможенницей паспорт и билет и неожиданно для самого себя поздоровался по-испански:
   – ¡Buenos días, señora!
   Спохватившись, он испуганно глянул на таможенницу – его познания в испанском на этом заканчивались. Поэтому он с облегчением перевел дух, услышав в ответ приветствие на английском языке. Теперь можно было смело переходить на английский, за который Леонид не волновался, поскольку говорил на нем довольно бегло. Конечно, он мог говорить и по-русски – мало ли в Панаме живет выходцев из России, поменявших свои имена на испанский лад, но говорить на русском языке в нынешней Эстонии было нецелесообразно. Могут сделать вид, что этот язык им незнаком…
   Пройдя без осложнений таможню и паспортный контроль, Леонид вскоре оказался в самолете. Его место было у иллюминатора, и он, ожидая вылета, расслабленно разглядывал снующих внизу техников.
   Итак, пока все шло по плану.
   Следующая остановка – Алма-Ата…

Глава пятая

   Объект «Озёрный», декабрь 1997 года

   Граховский свое слово сдержал.
   После тщательного медицинского обследования Есении начался цикл процедур, результатом которых должно было стать рождение ею клона второго поколения.
   Граховский лично занимался этим и смог скрыть от Есении имя того, кто являлся донором ядерного материала.
   А Круглов в это время очень нервничал. Ему с трудом удавалось при случайных встречах с Есенией маскировать свой повышенный интерес к ее самочувствию.
   Она же вела себя с ним, как всегда, холодно и настороженно и, если и была напугана возобновлением опытов над ней, вида не показывала. К тому же при ней постоянно находился Лёня, ее сын от другого мужчины, который связывал ее с прошлым настолько сильно, что даже после того, как она перешла из разряда исследуемых объектов в официальные сотрудники центра, она не посмотрела ни на одного мужчину, хотя на ее руку были очень серьезно настроенные претенденты. Да что греха таить, Круглов однажды сам попытался сблизиться с ней, но она чуть ли не с ненавистью отвергла его ухаживания, отгородившись от него сыном.
   С нетерпением ожидая положительных результатов работы Граховского, Круглов чувствовал, что с ним происходят какие-то непонятные эмоциональные метаморфозы. Подталкивая Граховского к проведению эксперимента над Есенией, он руководствовался только мыслью отомстить ей, но, когда маховик воплощения его мести начал раскручиваться, он вдруг понял, что месть не является его конечной целью. Реинкарнация – вот что теперь его все больше и больше захватывало… Он безумно захотел увидеть свое новое «я», проживающее другую – более счастливую, богатую и интересную жизнь. Он хотел с этим «я» прожить то, чего он был лишен в своей нынешней жизни, в которой утвердилось слово «давно»: он давно расстался с химерой совести, он давно забыл, что такое отец и мать, поскольку вырос в детдоме, попав туда в шестилетнем возрасте. Он давно забыл, что такое привязанность, будучи безумно одиноким. Секс давно стал для него не более чем оздоровительным упражнением. Ни алкоголь, ни наркотики не доставляли ему удовольствия. Он давно хотел иной жизни, и он ее получит! Таковыми были его первоначальные мысли. Но постепенно все это начало приобретать совершенно неожиданную форму.
   Однажды утром, бреясь перед зеркалом, Круглов взглянул себе в глаза и вдруг осознал, что хочет получить от Есении не просто свое воплощение, а ребенка, который бы вот так же связал его с ней, как Лёнька связывает Есению с тем бухгалтером-счастливчиком. Ошеломленный этой мыслью, он понял и еще одно – что хочет, чтобы этот ребенок связал их не на расстоянии, а навсегда: Есения должна стать его женой. Другой пары ему здесь нет, и появится ли такая в будущем – неизвестно. Если Есения согласится, он найдет способ вырвать ее отсюда, и они уедут туда, где их никто никогда не найдет и где она родит и вырастит их ребенка.
   Мысль, что он еще успеет схватить судьбу за хвост, наполнила Круглова такой силой, что он ни на минуту не усомнился в успехе. Он не только схватит, но и будет как можно крепче и как можно дольше держать эту самую судьбу за ее до сих пор ускользавший от него пресловутый хвост!
   Окрыленный открывшейся ему перспективой счастья, Круглов вышел в возбуждении из своего холостяцкого жилья и тут же на улице столкнулся с Есенией и Лёней.
   Поздоровавшись, он долго смотрел им вслед, ловя себя на мысли, что начинает ненавидеть ее сына, который стоит между ним и Есенией, стоит на его пути…
   И «волк» Круглов, рвущийся к своей новой цели и сам теперь определяющий, что для него морально, а что нет, принял решение – избавиться от мальчишки… А способ избавления ему подсказали два события.
   В начале декабря в их комплекс было доставлено новейшее оборудование, а то, на котором они работали, Граховский приказал демонтировать и сложить в ящики на складе до особого распоряжения. И вот недавно такое распоряжение поступило: отправить оборудование в «головняк». Так здесь называли головное учреждение – Институт репродуктивной генетики Сибирского отделения РАН, находившийся в Академгородке, хотя на самом деле этот институт был прикрытием научной деятельности их комплекса в Озёрном…
   В начале января демонтированное оборудование предстояло отправить спецпоездом в Академгородок. За отгрузкой Круглов проследит лично, а груз сопровождать поедет один из его людей, Николай Свиридов. Среди множества ящиков всегда может затесаться один не совсем с тем грузом… Так что техническая сторона дела Круглову была ясна, теперь оставалось разработать психологическую: как отлучить мальчишку от Есении, не вызвав у нее подозрений и чтобы при этом она еще была благодарна Круглову…
   И тут, как говорится, подвернулся случай.
   В середине декабря в школе произошла неприятная драка: Лёнька непонятно за что сильно избил сына одного из охранников комплекса.
   Отец избитого мальчишки явился к Круглову и потребовал, чтобы тот наказал «выродка», грозясь, что, если «уроду» все будет спущено, он разберется с ним сам и тогда не взыщите…
   Круглов вызвал Есению с Лёней к себе. Она пришла к нему после работы вместе с сыном и, сев напротив Круглова, подняла на него выжидающий взгляд.
   Объяснив ей причину, по которой он был вынужден их вызвать, Круглов крепко отчитал угрюмо смотревшего на него Лёню, а потом, выставив его за дверь и оставшись наедине с Есенией, осторожно заметил:
   – Есения Викторовна, мальчику нужна твердая отцовская рука, посмотри, что он творит!
   – Его отец далеко, и не моя вина, что его нет рядом с нашим сыном… – холодно ответила Есения. – А ваш подопечный получил от моего Лёни за дело. Если бы я не была женщиной, я бы тому мерзавцу еще бы от себя добавила…
   – Есения, ты не кипятись, – остановил ее Круглов. – Я же хочу тебе помочь. Бог с ним, с подопечным, тут дело в другом… Мы с тобой давно знакомы, и вы мне с Лёней небезразличны…
   Круглов сделал паузу и взглянул на Есению, проверяя ее реакцию. Но та смотрела на него с совершенно непроницаемым лицом.
   Вздохнув, Круглов продолжил:
   – Ты никогда не задумывалась, что будет с Лёней, если с тобой что-нибудь случится?
   – А что со мной должно случится? – задала ему встречный вопрос Есения.
   – Да я к примеру… – поторопился исправить двусмысленность прозвучавшего предположения Круглов. – Я имею в виду его будущее вообще… Что ему тут светит? Никакой перспективы, разве что только в охранники, да и то вряд ли…
   – Ну и что вы предлагаете?
   – Отправить его к отцу, – быстро, словно выстрелив, ответил Круглов.
   Есения изумленно посмотрела на него, потом, опустив взгляд, сказала:
   – Я ничего не знаю о его отце… Мы ведь, как вы должны помнить, не виделись уже почти пятнадцать лет.
   – Все не можешь простить мне… – покачал головой Круглов. – А у него, кстати, все нормально. Правда, он так и не женился… Проживает вдвоем с мамой там же, где и раньше, но зато довольно обеспечен… Так что, думаю, он способен дать своему сыну не только хорошее образование, но и перспективу на будущее.
   – Откуда вы знаете? – настороженно спросила Есения.
   Круглов улыбнулся:
   – Люди, хотя бы раз попавшие в поле зрения нашей конторы, никогда из него уже не выпадают…
   – Да уж… – неприязненно взглянув на Круглова, отозвалась Есения. – Кто бы в этом сомневался!
   – Ну?.. – нетерпеливо спросил Круглов.
   – Что? – сделала вид, что не поняла, Есения.
   – Что ты думаешь о моем предложении отправить твоего сына к отцу?
   – Вы серьезно? – Есения недоверчиво посмотрела на Круглова.
   – Вполне, – заверил ее тот.
   – И что вы за это попросите? – прямо спросила она.
   – Тебя… – так же прямо ответил Круглов, глядя ей в глаза.
   Есения нахмурилась, но промолчала. Круглов тоже молчал, ожидая ее ответа.
   Наконец она тихо сказала:
   – Как я понимаю, ваше желание помочь нам не санкционировано сверху…
   Круглов утвердительно кивнул, озадачившись тем, что она так спокойно отреагировала на объявление цены за его услугу.
   – Сергей Сергеевич, либо это провокация, либо вас по головке не погладят, когда станет известно о побеге Лёни. Ведь именно это вы мне предлагаете?.. – чуть насмешливо спросила Есения. – И как вы вообще себе это представляете?
   – А это уже моя забота! Не надо тебе забивать этим голову, доверься профессионалам, – ответил Круглов, ощущая легкое раздражение: разговор приобретал неожиданный для него оборот.
   Есения окинула его изучающим взглядом и сказала:
   – Хорошо, я подумаю.
   Круглов вдруг почувствовал, что в нем закипает злость: Есения разговаривала с ним так, будто не он ей делал одолжение, а она снисходила до него.
   «Ну погоди… – подумал он. – Ты еще будешь у меня шелковой, я тебя все-таки приручу!»
   Есения встала:
   – Я могу идти?
   – Иди, – отворачиваясь, мрачно сказал Круглов и добавил, стоя к ней спиной: – Надеюсь, никто не узнает о нашем разговоре?
   – А что, есть кто-то, кто вас отшлепает за него? – спросила Есения, остановившись в дверях.
   Ошеломленный Круглов резко повернулся – Есения, вся напружинившись, пристально смотрела на него.
   Впервые почувствовав себя растерянным, он разглядывал Есению и молчал, не зная, что сказать. Ее большие и чуть насмешливые темные глаза действовали на него гипнотически.
   – Извините, Сергей Сергеевич, – вдруг устало произнесла Есения, опуская взгляд. – Я, конечно же, никому ничего не скажу. И подумаю над вашим предложением. До свидания… – И она стремительно вышла.
   – До свидания, – автоматически ответил Круглов, глядя ей вслед.
   «Ну и характер! – подумал он. – Но ты все равно будешь моей, будешь!»

   Между тем приближался Новый год. В комплексе вовсю шла подготовка к празднику, однако Круглову было не до веселья. В последнем телефонном разговоре с начальством он услышал насторожившую его фразу о том, что наступающий год будет последним трудовым годом для него и что «наконец-то уважаемый Сергей Сергеевич сможет уйти на покой», ведь и так уже на два года переработал больше, чем надо. Так что к лету ему пришлют заместителя, который заменит Круглова после того, как он полностью введет его в курс дел.
   Круглов почувствовал, как у него по спине пробежал холодок.
   «Знаем мы этот ваш покой… – ощетинившись, подумал он. – Значит, сроки уже поджимают, нужно сворачивать лавочку… И Есения ни мычит, ни телится!..»
   Действительно, после разговора с ней прошло уже десять дней, а Есения все молчала и, как всегда, при встрече с ним спокойно здоровалась, тут же проходя мимо.
   Круглов пока не торопил ее, боясь спугнуть, а тут, совсем некстати, начала назревать еще одна история.
   Осуществляя общее руководство охраной объекта «Озёрный», в котором кроме научного комплекса находился еще и золотоносный рудник, Круглов недавно получил от начальства циркуляр, предписывавший усилить контроль за добычей, хранением и отправкой золота государству. Появление этого документа было вызвано поступившей в органы информации, что на черных мировых рынках появилось золото, по составу сходное с добываемым в Озёрном. А у Круглова летом как назло погиб его заместитель, майор Полуэктов, отвечавший за контроль над рудником, – неожиданно отказало сердце во время купания, и спасти его не успели.
   Взглянув на смерть Полуэктова после получения циркуляра с другой стороны, Круглов все-таки не смог найти фактов, говоривших, что эта смерть была насильственной, хотя подозрения у него остались.
   На смену Полуэктову прислали молодого капитана Степанцова, неудавшегося летчика, переведенного во внутренние войска из-за полученной на службе тяжелой травмы мозга, которая вызвала ухудшение зрения и дикие головные боли. Подлечившись, Степанцов окончил шестимесячные курсы, где познакомился с основами маркшейдерского дела, химии, металлургии, истории и практики золотодобычи в России. После чего его и прислали в Озёрный в подчинение к Круглову.
   Познакомившись со Степанцовым, оказавшимся толковым офицером и, как надеялся Круглов, еще не успевшим спеться с затаившимися на руднике злоумышленниками, он после получения циркуляра без сомнений поделился с ним поставленной задачей по выявлению «похитителей». Они вместе составили список людей, имевших прямой доступ к золоту. В список попали горняки, технологи, химики, плавильщики, лаборанты, но, постепенно отсекая одного за другим, они пришли к выводу, что налаженная охрана и серьезный контроль над рудником оставляли шанс сокрытия и вывоза золота только его руководству… Так в поле их особого внимания оказался начальник рудника Гуреев, который работал здесь с девяносто пятого года. Степанцов должен был теперь его не только пасти, но и стать чуть ли не ближайшим другом.
   Круглов не любил Гуреева. У того была мохнатая лапа в Москве, поэтому вел он себя дерзко, а порой и вызывающе, при этом получая от своего руководства всяческие премии и благодарности. Недавно ему был даже доставлен сюда новый джип, на котором тот теперь гордо рассекал по всему Озёрному. Круглов был взбешен: за какие такие достижения Гуреева так поощряют, в то время как он, Круглов, верой и правдой отслуживший в Озёрном столько лет, не получил и половины таких премий и ездит до сих пор на старом уазике. Даже мысль, что он сам может купить себе двадцать таких джипов, как у Гуреева, его не утешала.
   Когда Гуреева назначили начальником рудника, Круглов серьезно ознакомился с его личным делом и был удивлен, что тот, бывший в общем-то серой личностью, к тому же совершенно далекой от золотодобычи, получил назначение на такой серьезный и ответственный пост. В анамнезе у него была только законченная партшкола, да и то со средненьким дипломом. Правда, во время учебы он проявил себя активным комсомольцем, ездил со стройотрядом сначала рядовым бойцом, а после и его командиром. Потом, когда стройотряды коммерциализировались, он пробился в начальники объединенного стройотряда, а некоторое время спустя открыл собственную строительную фирму. Побултыхавшись безрезультатно какое-то время в строительном бизнесе, он вдруг всплыл в администрации губернатора одного из крупнейших российских городов, причем губернатора, известного своими связями в Москве. После чего и получил назначение на эту должность на руднике.
   Круглов по некоторым признакам, замечаемым благодаря его профессиональному чутью, давно подозревал, что Гуреев ведет собственную финансовую кампанию по обеспечению старости, сбывая на сторону левое золото, – ничего не попишешь: смутное время, а в мутной воде каждый норовит словить свою рыбку. Однако он не ожидал, что это достигло таких масштабов, что было обнаружено официальными органами аж на мировом уровне.
   Раньше Круглов среагировал бы на это строго определенным образом, но теперь у него это вызвало только презрение и досаду. «Жадность фраера погубит! Идиот Гуреев, причем идиот профессиональный…» – поставил он диагноз и стал ждать, когда тот явно проколется перед ним, дабы и его просветить, что Бог велел делиться…
   Отслеживая это дело, он никак не мог выбрать момент для возобновления разговора с Есенией. А тут еще и Граховский доложился, что в первых числах февраля в «головняке» состоится научная конференция «Медико-генетические аспекты трансплантологии», к которой нужно подготовить дозированно-сенсационный доклад от их комплекса.
   Граховский, страдавший в последнее время от приступов тяжелейшей стенокардии, вынужден был подключить к подготовке доклада Есению как одного из своих ведущих специалистов в этой области. Он даже приостановил на время проводимый над ней эксперимент по клонированию. Есения теперь была плотно занята, и во время своих ежедневных профилактических обходов комплекса Круглов не раз видел, как она допоздна засиживается в своей лаборатории, работая над докладом.
   Узнав, что Граховский из-за этого доклада отменил процедуры, в результате которых Есения должна была забеременеть, разъяренный Круглов ворвался в его кабинет.
   – Плохо себя чувствуете, Генрих Модестович? Может, вам пора второе сердечко вырастить? – с трудом сдерживаясь, спросил он. – А то, я смотрю, вы со своей работой не справляетесь, на других перекладываете…
   – Вырастить можно, да пересадка требует времени и сил, а у меня их нет, – проворчал Граховский, вытряхивая на ладонь таблетку нитроглицерина из стеклянной тубы.
   «Конечно нет, – зло подумал Круглов. – Сейчас ведь как раз готовится к отправке новая партия органов. Деньги большие, боится их потерять, но ничего, на том свете они ему не понадобятся, у гроба карманов нет…»
   – Не волнуйтесь, Сергей Сергеевич, – попытался успокоить Круглова Граховский, натянуто улыбнувшись, «грудная жаба» что-то в этот раз уж очень сильно навалилась на него, – через несколько дней Есения Викторовна закончит подготовку доклада, и мы с ней возобновим эксперимент, я же понимаю, что вас заботит… Но торопиться не надо… Спешка хороша при ловле блох…
   Он положил под язык очередную таблетку нитроглицерина и, тяжело дыша, посидел несколько минут, пережидая ударный эффект лекарства. Не поднимая глаз на Круглова, он усмехнулся про себя: «Знал бы ты, что так пытаешься ускорить…»
   А Круглов раздраженно молчал, глядя, как Граховский пытается отдышаться.
   Наконец, прервав затянувшуюся паузу, Граховский спросил Круглова:
   – Вы мне другое скажите, Сергей Сергеевич: как вы отнесетесь к тому, если Есении Викторовне придется вместо меня поехать на конференцию с докладом? Я действительно что-то совсем расклеиваюсь и боюсь, мне это мероприятие сейчас не под силу…
   – Это не я решаю, нужно с начальством согласовывать, – ответил несколько ошарашенный его вопросом Круглов. – Но вряд ли это позволят.
   – Ну почему же? – удивился Граховский. – Я напишу письмо, а вы по своей линии подтвердите, что будете сопровождать Есению Викторовну на конференцию и обратно. Что там может случиться? Думаю, второй раз она от вас не скроется… – намекнул он на ее исчезновение в Питере пятнадцать лет назад. – Более того, ей будет полезно проветриться, особенно если она к тому времени уже будет беременна. Положительные эмоции в данном случае очень показаны…
   Круглов лихорадочно соображал. Похоже, сама собой решилась и дата его личного исхода… Другой, более благоприятный случай исчезнуть отсюда, да еще и с Есенией, вряд ли представится.
   – Сергей Сергеевич, что же вы молчите? – окликнул его Граховский.
   – А когда мы будем отправлять оборудование в «головняк»? – спросил Круглов, вспомнив о Лёне.
   – Ну, не знаю, можем сразу после Нового года, числа третьего, как раз поезд будет. Платформу-то пригнали?
   – Да.
   – Ну вот, третьего января и отправим, чтобы над душой не висело… – сказал Граховский.
   – Понял. А насчет конференции я поговорю с начальством, – пообещал Круглов. – Но и вы тоже, Генрих Модестович, не расслабляйтесь и займитесь наконец своим здоровьем.
   «Придется Есению поторопить», – решил Круглов, выходя от Граховского.
   Поздно вечером, дождавшись, когда Есения пойдет после работы домой, он отправился за ней следом.
   На улице был довольно крепкий мороз, озеро сильно парило, затягивая всю округу туманом, который не только ослаблял видимость, но и скрадывал звуки. Поэтому Есения испуганно оглянулась, когда Круглов неожиданно окликнул ее сзади.
   – Ты чего так поздно? – спросил он ее.
   – Работы много, – коротко ответила Есения на ходу.
   – А пацан один дома сидит… – укоризненно сказал Круглов.
   Есения резко остановилась и повернулась к нему.
   – Что-то вы в последнее время стали уж очень заботится о нас, – сказала она, окидывая его насмешливым взглядом. – Меня это настораживает…
   – Ну и зря! – обиделся он. – Я всегда хотел заботиться о тебе…
   – Спасибо, вы уже однажды позаботились! – фыркнула она и быстро пошла вперед.
   – Ты не понимаешь… – следуя за ней, попытался оправдаться Круглов. – Время было такое, а я человек государственный, подприказный… Не мне было решать, что да как.
   – Время всегда одинаковое! – отмахнулась Есения. – Только люди себя в нем по-разному ведут… Подприказный, говорите… Значит, нравится вам выполнять приказы, коли на такую работу пошли. Только мне ваше пресловутое подчинение приказам жизнь сломало!
   – Есения, ну не надо… Не я, так другой бы тебя сюда отправил. Причина не в том, кто это сделал, а в самой тебе, в той ценности, которую ты представляешь для нашей науки.
   – Вот-вот! Люди для вас как заложники!
   Круглов не выдержал и, догнав ее, схватил за руку, поворачивая лицом к себе:
   – Ну что ты ершишься, ей-богу, я же хочу тебе помочь! Сейчас Лёню к отцу отправим, а потом и сами отсюда рванем… Граховский сказал, что хочет послать тебя на конференцию в Академгородок… Прикидываешь, чем это все можно закончить?..
   Есения выдернула у него руку и отступила на шаг.
   – Так вы все-таки серьезно?.. – недоверчиво спросила она.
   – А с чего мне шутить! – рассердился Круглов. – Я же тебе еще тогда сказал, что хочу помочь. Время вот упустим из-за тебя, сама будешь жалеть!
   – Хорошо, пойдемте к нам, поговорим, – посмотрев на Круглова, нехотя сказала Есения.
   – Нет, – усмехнулся он. – Дома мы обсуждать ничего не будем, и тебе не советую лишнее там болтать…
   – Что?.. Вы хотите сказать, что даже здесь все прослушивается?.. – удивленно спросила Есения. – Да куда же мы отсюда денемся, везде такая охрана, зачем все это?
   – Святая наивность… – покачал головой Круглов. – Ладно, давай завтра встретимся у меня в кабинете после работы и все обсудим.
   – Хорошо, – согласилась Есения, озадаченно посмотрев на Круглова.
   – Тогда до встречи, – сказал он и вдруг улыбнулся. – Смотри: а мы за разговором и не заметили, как дошли до твоего дома. Считай, что я тебя проводил. И знаешь, мне понравилось…
   Есения, покосившись на него, пробормотала:
   – Не могу того же сказать о себе… До свидания, – и поспешно скрылась за дверью.
   «Ничего… – подумал Круглов. – Тебе тоже понравится, дай только срок…»
   На следующий день около девяти часов вечера Есения постучала в кабинет Круглова.
   Тот, довольный, что она все-таки пришла, поднялся к ней навстречу из-за стола.
   – Проходи, садись. Чаю хочешь? – спросил он тоном радушного хозяина, плотно прикрывая дверь за Есенией.
   Она покачала головой:
   – Спасибо, дома попью, – и попросила: – Давайте ближе к делу. Сами же говорили, что время уходит…
   Круглов хмыкнул и, вернувшись обратно за стол, сказал:
   – Ну что же, давай ближе к делу.
   Есения сидела, крепко сжав руки, и внимательно смотрела на него в ожидании.
   «Волнуется… – отметил Круглов. – Это хорошо».
   – Значит так, – начал он, – третьего января мы отправляем в Академгородок платформу со списанным оборудованием, в курсе, да?
   Есения кивнула.
   – Вот на этой платформе Лёню отсюда и вывезем. В ящике для оборудования…
   – А дальше?
   – А дальше мой человек посадит его на поезд Новосибирск–Санкт-Петербург. А там он уже сам доедет как-нибудь, не маленький…
   – Да, не маленький… если не считать того, что он никогда не выезжал отсюда и ничего не знает о том мире… – заметила Есения.
   – Это пусть тебя не волнует. Его подробно проинструктируют. Потом, ведь я дам знать его отцу, и тот его встретит.
   – Почему вы так уверены? – тихо спросила Есения.
   – Потому что он порядочный мужик и от своего сына не откажется, – твердо ответил Круглов.
   Есения вскинула на него глаза и тут же опустила их, промолчав.
   – Единственное, что потом тебе нужно будет сделать, – это убедительно разыграть горе: пропал твой сын, и ты не знаешь, что с ним случилось.
   – А если его схватят по дороге? Или потом, у… Леонида Ярославовича… Ведь его же будут искать? – обеспокоенно спросила Есения.
   – О его «пропаже» ты объявишь как можно позже, чтобы он успел подальше отъехать. Будут каникулы, значит, в школе до начала занятий его вообще не хватятся, а пацанам можно сказать, что он не выходит гулять, потому что болеет. Я дам тебе знать, когда нужно будет начать бить тревогу. Что касается Питера, то я предупрежу его отца, чтобы он сразу же увез Лёню куда-нибудь и сделал вид, что понятия о нем не имеет.
   – А как вы сами выкрутитесь, у вас же наверняка будут из-за этого большие неприятности? – пыталась найти слабое место в его плане Есения.
   – Это моя забота, – коротко ответил Круглов. – Пусть это тебя тоже не волнует.
   – А он не замерзнет в дороге? – тихо спросила она.
   – В ящике не замерзнет, – улыбнулся Круглов. – Главное, чтобы не продувало, а так мы ему туда тулуп положим, опилок… доедет!
   – Когда мне его собирать?
   – Никаких «собирать», чтобы даже намека на сборы не было, – все должно выглядеть так, как будто он просто исчез.
   – Но поговорить же я с ним должна! – удивленно посмотрев на Круглова, возразила Есения. – Не засунем же мы его просто в ящик…
   – Поговорить надо, – согласился Круглов. – И сделать это нужно сразу после Нового года, за несколько часов до его отъезда, чтобы он не успел никому проговориться. Только запомни: во-первых, разговаривать с ним будешь только на улице, желательно на лыжной прогулке, где-нибудь подальше от комплекса и вышек. Во-вторых, мое имя в этом деле фигурировать ни в коем случае не должно. Скажешь Лёне, что ты сама договорилась с охранником, который его отсюда вывезет и посадит на поезд в Новосибирске. Больше ему знать ничего не надо, адрес отца напишешь ему сама.
   – Я не знаю номера дома… – сказала вдруг Есения, отводя глаза. – Только квартиру… и где это находится.
   – Хорошо, я подскажу тебе адрес, – сказал Круглов, с трудом сдержав улыбку. Поднявшись со своего места, он подошел к ней. – Ну, договорились?
   Есения, вздохнув, ответила:
   – Договорились…
   – Да не волнуйся ты так! – Круглов успокаивающе положил ей руку на плечо. – Все будет хорошо.
   «Что вам хорошо, другим – смерть…» – подумала Есения и, бросив на Круглова короткий неприязненный взгляд, повела плечом, высвобождаясь из-под его руки.
   Круглов внимательно посмотрел на нее и хотел уже напомнить ей об их уговоре, но передумал – столько лет ждал, подождет и еще немного…
   А Есения, выйдя из кабинета Круглова, в задумчивости пошла по коридору в сторону входа в подземную, вернее, подводную часть комплекса, где находилась ее лаборатория. Но потом, спохватившись, что рабочий день закончен, повернула обратно…
   Выйдя из здания на улицу, освещенную фонарями, она подняла повыше воротник дубленки и быстро пошла домой, где ее ждал Лёня.
   Открывая дверь на своей половине коттеджа, она еще с порога услышала шум и громкую музыку, доносившиеся из комнаты сына. На вешалке висело несколько пальто.
   Сняв дубленку и меховые сапожки, Есения постучала к Лёне.
   Он высунул нос из-за двери:
   – Ой, мам, ты уже пришла! А у меня ребята в гостях, ничего?
   – В общем-то ничего, – улыбнулась она, – но уже почти десять вечера, не пора ли им по домам?
   Заметив раздосадованный взгляд Лёни, Есения неожиданно обняла сына, с ужасом думая о том, что скоро ей предстоит расстаться с ним, отправив неизвестно куда.
   Лёня возмущенно затрепыхался и, оглянувшись за дверь, прошептал:
   – Мам, да ты что! Ребята увидят – засмеют… Что за телячьи нежности!
   – Ладно уж, даю вам еще полчаса, но потом – все, а то родители твоих друзей будут их искать, – сказала она, отпуская сына, и пошла на кухню.
   Разогревая ужин, она напряженно думала о том, что ей предстоит сделать. Она не была уверена, что Круглову можно доверять, вдруг он просто получил приказ перевезти Лёню на другой объект и, чтобы не вызывать у нее возражений, придумал весь этот боевик? Хотя, с другой стороны, зачем тогда Лёню вывозить из Озёрного с соблюдением такой конспирации? Его ведь могут просто посадить в вертолет и увезти куда угодно…
   «Нет, нужно сейчас, не откладывая на после Нового года, поговорить с Лёней, подготовить его», – решила она.
   Погруженная в свои мысли, Есения даже не заметила, как отпущенные сыну полчаса пролетели, и вздрогнула, когда он вошел на кухню, окликнув ее:
   – Мам, ты чего? У тебя что-нибудь случилось?
   – Да нет, сынок, просто устала, – сказала она, грустно улыбнувшись ему.
   – Мам, ты на меня не обижаешься? – спросил Лёня, виновато подходя к ней. – Просто ты не знаешь, как мальчишки к этому относятся! А я не хочу, чтобы меня прозвали маменькиным сынком или лизуном… – Он обнял Есению и поцеловал ее в щеку. – Не обижаешься?
   – Не обижаюсь, – успокоила его Есения и погладила по голове. – Ты у меня уже скоро будешь совсем взрослым…
   – Что-то не нравится мне твое настроение, – тихо сказал Лёня. – У тебя правда все хорошо?
   Есения кивнула и вдруг заплакала. Лёня испуганно воззрился на нее, глядя, как по щекам никогда не плакавшей при нем матери текут слезы. Правда, он не раз замечал, что по утрам она выходила из своей комнаты с припухшими явно от слез глазами, но они никогда об этом не говорили.
   – Мам! Ты что?!
   Есения, приложив к губам палец, показала ему на стенку, за которой была кухня соседей.
   Лёня, махнув рукой, возразил:
   – Да им не слышно, не волнуйся!
   На что Есения, вытирая рукой слезы, покачала головой и, притянув к себе сына, прошептала ему на ухо:
   – Дело не в них, нас вообще прослушивают…
   Лёня удивленно уставился на мать, и она еще раз предупреждающе поднесла палец к губам, а потом поманила его к нему комнату.
   Включив компьютер, на котором он обычно делал уроки, она, порхая пальцами над клавиатурой, быстро набрала: «Лёня, нам нужно поговорить, но нашу квартиру, как и другие, прослушивают, поэтому дома не говори ничего лишнего. Завтра мы с тобой пойдем на лыжную прогулку, и я тебе скажу кое-что важное…»
   У Лёни, когда он прочитал эти строки, загорелись глаза, и он, чуть подвинув мать, набрал: «Ух ты, как все таинственно! Что происходит?»
   «Долго печатать, я тебе завтра все расскажу, – написала Есения. – А сейчас иди мыться и спать, утром встанем пораньше».
   – Есть, мой командир! – воскликнул Лёня, прикладывая руку к виску, и тут же виновато прикрыл рот ладонью.
   «Э-э-эх!..» – укоризненно посмотрела на него Есения, покачав головой, а потом, выделив набранный ими текст, нажала клавишу «Delete», удаляя написанное.

Глава шестая

   Алма-Ата, конец января 1998 года

   Самолет приземлился в Алма-Ате по расписанию.
   Леонид поднялся, разминая затекшее за почти пятичасовой перелет тело. Он успел хорошо выспаться и был готов к дальнейшим действиям, но к нему подбежала стюардесса, попросив по-английски, чтобы он оставался на месте, пока самолет не остановится.
   – Хорошо-хорошо, – автоматически ответил по-русски Леонид, садясь обратно в кресло, и, мельком заметив удивленный взгляд стюардессы, вынужден был быстро пояснить: – Изучаю русский язык – язык будущих международных отношений…
   Стюардесса, умело спрятав скептическую улыбку, кивнула ему и, когда Леонид уже покидал самолет, подчеркнуто попрощалась с ним на русском языке. На что Леонид, прочитав имя стюардессы, указанное на ее бейдже, ответил словами из песни Киркорова:
   – ¡Viva, Victoria! – и послал ей ослепительную улыбку.
   У выхода из аэропорта стояли таксисты и частники, предлагавшие свои транспортные услуги.
   К Леониду подскочил плюгавенький кривоногий казах и на ломаном английском языке пригласил следовать за ним, почему-то при этом постоянно повторяя:
   – Гранд-отель, гранд-отель…
   – О’кей, – приосанившись, согласился Леонид и, отдав казаху свой чемодан, степенно последовал за ним к его транспортному средству.
   Но когда водитель остановился рядом со старым облезлым «фиатом», Леонид оторопел. Он подобную развалюху видел только однажды у станции техобслуживания в Питере, стоявшую там на возвышении как символ вечной поломки.
   – А кони где? – спросил он, не допуская, что сие «чудо техники» сможет двигаться самостоятельно.
   – Кони? Какие кони? – не понял казах и подозрительно посмотрел на Леонида.
   – Понятно… Коней нет, кони в степи… – задумчиво кивнув, заключил Леонид. – Ну, иди их лови, а я поймаю себе другую тачку, не обессудь. – И, забрав из рук растерявшегося казаха свой чемодан, отошел на обочину дороги.
   Видимо, за ними наблюдали, потому что к Леониду тут же подлетело такси.
   – Problems? – спросил молодой парень, выскакивая из-за руля.
   – Ноу проблемс, – ответил ему Леонид. – Открывай багажник.
   – А я думал вы иностранец… – разочарованно протянул парень, направляясь к багажнику и ожидая, пока Леонид положит туда чемодан и сумку.
   – А что, своих заподло возить? – усмехнулся Леонид. – Ничего! Можешь считать меня иностранцем: я из России… слыхал о такой великой державе?
   – Казахстан тоже не маленький, – пробурчал парень, садясь за руль. – На конях скачи – за месяц не проскачешь…
   – То-то вам космодром «Байконур» оставили – чтобы в гости побыстрее летать… из аула в аул… – рассмеялся Леонид.
   – Да ладно вам, чего накинулись-то? – воскликнул парень. – Куда ехать?
   – На железнодорожный вокзал, – ответил Леонид. – Проведем инспекцию местных транспортных артерий…
   – Я же серьезно спрашиваю…
   – А никто и не шутит, – сказал Леонид. – Поехали на вокзал.
   На вокзале Леонид прямиком направился в кассу брони, где его, благодаря Уно, должен был дожидаться билет на имя Веселова Александра Васильевича – так теперь звали Леонида согласно российскому загранпаспорту, лежащему у него в нагрудном кармане…
   Молоденькая симпатичная казашка за окошечком кассы мило улыбнулась Леониду, выдавая ему билет на поезд до Новосибирска, который отправлялся через три с половиной часа.
   В течение этого времени Леонид должен был расстаться со своим иностранным прикидом и превратиться в обычного рядового российского командировочного, направлявшегося в Новосибирск.
   Оставив вещи на вокзале в камере хранения, Леонид отправился на переговорный пункт, чтобы доложиться Сергею, что он уже в Алма-Ате.
   – Отлично! Как доберешься до Фёдора, сразу позвони, – попросил тот.
   – Хорошо! Ну как там у вас? – спросил Леонид.
   – Не волнуйся, все тихо, никто больше не звонил, – успокоил его Сергей. – У твоей мамы тоже все нормально. К ней, естественно, еще раз приходили, допытывались, где ты можешь скрываться, но она сделала большие глаза и стояла на том, что ты уехал в командировку. А когда они спросили про Лёню, заявила, что ни про какого «хлопчика» слыхом не слыхивала и ты, вообще, интересуешься только женщинами.
   – А это-то при чем? – не понял Леонид.
   – О, наша Серафима Васильевна еще та актриса оказалась, я бы с ней в разведку пошел! – рассмеялся Сергей. – Она когда мне рассказывала об их разговоре, я просто уржался, представляя себе лица «товарищей»… Она, видишь ли, сделала вид, будто оскорбилась, посчитав, что те намекают на то, что ты якобы интересуешься мальчиками, и устроила им скандал! Сейчас, погоди, дай припомнить, как она это сказала, а вот: «Подивитеся на них, люды добры, ци жополюбы зовсим показылыся! Сами у говне вошкаются, так ще и нормальну людыну цим говном обмазать хочють».
   – «Жополюбы – женоненавистники» – это хорошо! Ну, мама… – тоже рассмеялся Леонид. – Ладно, Сергей, пока! Я позвоню тебе из Новосибирска.
   Попрощавшись, Леонид положил трубку и решил сходить перед дорогой пообедать. Вокзальный ресторан его не привлек, и он вышел на улицу, чтобы найти что-нибудь более приличное.
   Запахнув поплотнее пальто – дул холодный резкий ветер, хотя температура была около нуля, – он отправился вдоль улицы. Замечая, как люди обращают на него внимание, особенно женщины, он чувствовал себя польщенным. Только один раз он испытал дискомфорт и даже немного напрягся, когда идущие навстречу ему двое местных милиционеров вдруг начали настороженно к нему присматриваться, замедляя шаг.
   «Какой паспорт показать, если остановят? Панамский или российский? – начал соображать Леонид, вспоминая, где, в каком кармане, какой паспорт лежит. – Хорошо, что в них фотки одинаковые…»
   Но милиционеры останавливать его не стали и только медленно прошли мимо, изучающе его разглядывая.
   Леонид бросил взгляд на свое отражение в витрине: может быть, у него что-то не так с одеждой?.. Да нет, все вроде в порядке – черноволосый, смуглый мужчина в дорогом элегантном пальто… Немножко на «хачика» похож, ну и что?..
   Решив не искушать судьбу, Леонид зашел в первый попавшийся по пути ресторан.
   Плотно пообедав, он вернулся на вокзал.
   До поезда еще оставалось много времени. Взяв вещи из камеры хранения, Леонид отправился искать зал для VIP-пассажиров, поскольку в вокзальном туалете был такой гадюшник, что туда не то что переодеваться, а заходить противно было.
   Купив в местном баре большущую коробку конфет и бутылку коньяка, Леонид поинтересовался у бармена, где здесь находится бывшая депутатская комната, которая обычно и теперь продолжает существовать в том же качестве, хотя и под другим названием. Бармен показал ему, куда пройти.
   Поблагодарив его, Леонид подошел к указанной двери и нажал кнопку звонка.
   Широко улыбаясь, он уставился в «глазок» камеры, встроенный в середине двери.
   Через несколько секунд дверь приоткрылась и из-за нее выглянула администратор – очень красивая казашка примерно сорока лет. Леонид даже слегка растерялся, настолько она была хороша.
   – Добрый день! – поздоровался он, окидывая ее восхищенным взглядом. – А я к вам… – Леонид задержал взгляд на ее груди, где был прикреплен бейдж с именем, – …уважаемая Айгуль.
   Женщина удивленно посмотрела на него и, оглядев его модный дорогой наряд, отступила в сторону, приглашая войти.
   – А я вас сразу узнал! – входя в холл, выложенный коврами, сказал Леонид. – Вам большой привет от Потапова, и вот это тоже. – Опустив вещи на пол, он достал из сумки предварительно положенную туда коробку конфет и протянул ей. – Я тут проездом, ненадолго. Потапов просил обязательно зайти к вам, узнать, как вы поживаете…
   – Кто такой Потапов? – спокойно спросила администратор.
   – Ну как же! – Леонид изобразил удивление, поднимая на нее честные глаза. – Он же у вас останавливался полгода назад, высокий такой, из Барнаула… Не помните?
   Женщина отрицательно покачала головой.
   – А вы на него произвели неизгладимое впечатление! И я теперь его понимаю… – протянул Леонид, снова восхищенно окидывая взглядом ее стройную фигуру. – А можно я ему скажу, что вы его помните и передаете привет? А то он расстроится…
   – А замуж звать не будет? – спросила она насмешливо.
   – А что! Все может быть, он мне про вас все уши прожужжал! – воскликнул Леонид.
   – Ну тогда лучше ничего ему не говорите, я уже замужем и у меня очень ревнивый муж, – сказала она. – Так чем могу служить?
   – Да, собственно, мне ничего не надо, я скоро уезжаю. Вот только привет передать и зашел, – сказал Леонид.
   – Ну что же, за привет вам большое спасибо, хотя, я думаю, никакого Потапова в природе не существует, – сказала женщина, открывая дверь в небольшую гостиную.
   – Ну почему же не существует? Где-нибудь, наверное, все-таки есть… – улыбнулся Леонид. – Виноват, уважаемая Айгуль. Просто услышал, что здесь работает потрясающей красоты женщина, и захотелось самому поглядеть…
   – Опять врете! – укоризненно покачала она головой и, не выдержав, рассмеялась. – Хотя не скрою, приятно слышать такие речи. Снимайте, пожалуйста, пальто и проходите – я вас чаем угощу… за изобретательность.
   – А у меня коньячок есть, – сказал Леонид, заходя вслед за ней в гостиную.
   – Нет, я на работе не пью, – отказалась она. – А вы, если хотите, можете выпить. Садитесь, пожалуйста.
   Леонид сел на мягкий диван, перед которым стоял длинный полированный журнальный столик.
   Женщина включила электрический самовар и достала из серванта две роскошные пиалы с красными цветами и золотыми листьями.
   Поставив их на столик, она села на стул напротив Леонида и спросила, разглядывая его:
   – Так все-таки, что вам от меня понадобилось?
   – Клянусь вам, ничего такого! – воскликнул Леонид, преданно глядя ей в глаза. – Ну разве что привести себя в порядок и переодеться, если позволите…
   – По-моему, вы и так в полном порядке, – насмешливо возразила она.
   – Спасибо, приятно слышать! – сказал Леонид, почувствовав настоящее смущение. – Там, куда я еду, холодно, и в этом… – он показал на свою одежду, – …ехать нельзя. Я только что из-за границы, здесь проездом, ну не в туалете же переодеваться, честное слово…
   – Понятно, – сказала Айгуль и поднялась к закипевшему самовару. – И откуда вы?
   – Из Пи… Москвы, – запнувшись, ответил Леонид.
   – Опять врете, пимосквич… – усмехнулась Айгуль. – Ну ладно, не хотите – не отвечайте, я не любопытна.
   – Редкое качество для женщины, – уважительно заметил Леонид, переводя разговор с себя на нее в соответствии с утверждением Карнеги, что любимая тема человека – он сам. – А вы давно здесь работаете?
   – Прилично, уже седьмой год, – ответила она, наливая ему чай. – А что?
   – Просто спросил. Спасибо… – сказал Леонид, принимая у нее пиалу. – А вы позволите вас иногда навещать?
   – В каком смысле? – не поняла она.
   – Я часто бываю в разъездах… – пояснил Леонид и спохватился: «Что я несу? Какие теперь у меня разъезды! Вдруг это и правда мой последний хадж по нашей бывшей стране?..»
   – Ну, если вам еще когда-нибудь понадобится привести себя в порядок и переодеться, то милости просим! – усмехнулась Айгуль.
   – А вы обиделись… – заметил Леонид, внимательно посмотрев на нее. – Но скажу вам честно: я очень рад, что мне это все понадобилось, ведь благодаря этому я познакомился с вами…
   – Вы меня соблазняете? – спросила она, подняв на него изучающий взгляд.
   – Ни в коем случае! – воскликнул Леонид, испугавшись, что вдруг она действительно серьезно воспримет его флирт.
   Нет, она, конечно же, женщина, несомненно, красивая… И раньше бы он не задумываясь приударил за ней, но сейчас, направляясь к Есении, Леонид чувствовал потребность в соблюдении чистоты и целомудрия.
   – Ну что вы так испугались! – усмехнулась Айгуль. – Вас как зовут?
   – Александр Васильевич, – постарался без запинки представиться Леонид и встал. – Рад познакомиться…
   – Айгуль Аслановна, – в тон ему ответила администратор и протянула руку. – Рада не меньше…
   Пожав ее мягкую теплую ладонь, Леонид сел.
   – А вы куда едете? – спросила она.
   – На Север, – честно ответил Леонид, отхлебывая чай.
   – В Новосибирск, значит, – догадалась Айгуль. – Тогда у вас есть еще полтора часа. Можете даже душ принять, если хотите…
   Леонид чуть не поперхнулся, так интимно прозвучало это предложение. Но администратор рассмеялась:
   – Надо же, какой вы пугливый, прямо как мальчик… Ну да меня вам нечего бояться, я не очень падка на мужчин, мне больше нравятся девушки…
   Леонид от такой откровенности все-таки поперхнулся и зашелся в кашле.
   Айгуль встала и, потянувшись через стол, похлопала его по спине.
   – А как же ревнивый муж? – спросил Леонид, откашлявшись и во все глаза рассматривая незнакомую для него породу женщин, о которых он был наслышан, но вот так близко никогда не видел.
   – А он действительно ревнивый, вернее, она…
   – Ваш муж – женщина? – недоверчиво уточнил Леонид, чувствуя, как у него в мозгах что-то заклинивает.
   – Да…
   «Высокие отношения! – всплыла у него в голове фраза из кинофильма «Покровские ворота». – Мне их не понять…»
   – И дети есть? – спросил он, тут же почувствовав глупость этого вопроса: какие могут быть дети у лесбиянок!
   – Есть, – кивнула Айгуль. – У меня – дочь… от первого брака, а у нее – сын…
   – Угу… – переваривая информацию, сказал Леонид и отхлебнул еще чая, пытаясь разобраться со своими мыслями и множеством вопросов, которые тут же завертелись у него в голове.
   Как интересно получается! Только что они с Сергеем обсуждали тему любителей однополой любви – и на тебе, он тут же натыкается на другого представителя секс-меньшинств. Вот уж правда: не поминай черта, если не хочешь, чтоб он к тебе пришел…
   – И неужели вы никогда не жалели о том, что отошли от мужчин, неужели у вас нет к ним влечения? – спросил Леонид, ожидая ее ответа с любопытством исследователя, абстрагировавшегося от своего пола.
   – Нет, не жалею… С женщинами все по-другому – гораздо тоньше…
   – Да?.. – изумился Леонид. – Интересно, чем же?
   Так, вопрос за вопросом они и проговорили с ней все то время, что оставалось у него до поезда. Иногда он ловил себя на мысли, что солидарен со многими вещами, о которых говорила Айгуль по отношению к женщинам, хотя он эти вещи знал с мужской стороны, а она со своей – полуженской… Но было и то, чего он никак принять не мог, подспудно чувствуя, что все эти нетрадиционные сексуальные ориентации – это все-таки какие-то неполадки, поломки где-то на генетическом уровне. Хотя можно ли винить больного человека за то, что он болен?.. Одно несомненно: он узнал для себя много нового и такого, что ему раньше и в голову не могло прийти…
   – Александр Васильевич, вам пора бежать, если вы не хотите опоздать на поезд! – спохватилась Айгуль Аслановна, глянув на часы.
   – Ах ты черт, совсем заговорились! – всполошился Леонид, вскакивая. – Где тут у вас можно переодеться?
   Она быстро открыла ему дверь в одну из комнат:
   – Можете здесь.
   Переодевшись впопыхах в синтепоновые брюки, фланелевую рубаху, куртку и теплые меховые сапоги, Леонид быстро скрутил свою «заграничную» одежду в узел и, запихав ее в сумку, выскочил из комнаты.
   – Спасибо вам, Айгуль Аслановна, за чай и за… содержательную беседу, – торопливо поблагодарил он стоящую у двери Айгуль. – Мне пора.
   – Приезжайте еще, – пригласила та, бросив удивленный взгляд на его новое облачение. – Вы мне понравились как один из немногих мужчин, с кем можно посидеть, поговорить без всяких там глупостей…
   – Спасибо, – на всякий случай поблагодарил ее озадаченный Леонид, не понявший, комплимент ли это для него или наоборот, и поспешил к выходу.
   Выбежав на перрон, он помчался к своему вагону.
   «Вот идиот! – ругал он себя. – Развесил уши и чуть не опоздал на поезд! Лесбиян хренов!..»
   В вагон он вскочил как всегда – когда поезд уже трогался.

   Объект «Озёрный», декабрь 1997 года

   Лыжную прогулку пришлось отложить из-за сильного мороза, неожиданно обрушившегося на Озёрный. Озеро парило больше обычного, заволакивая туманом поселок и прилегающие к нему окрестности.
   Лёня, проснувшийся рано, выглянул в окно и, увидев безрадостную картину, уныло поплелся в комнату матери.
   Есения уже тоже проснулась, но еще лежала в постели, не желая вылезать из-под теплого одеяла.
   – Мам, опять туман!
   Увидев огорченное лицо сына, Есения развела руками – мол, ничего не поделаешь: придется и прогулку, и разговор отложить.
   – Мам, а у нас сахар кончился, давай сходим в магазин, – громко сказал Лёня, подмигивая ей.
   Есения, улыбнувшись, выбралась из постели и, отдернув штору, посмотрела за окно:
   – Ты посмотри, что на улице творится! – сказала она. – Нормальный хозяин собаку на улицу не выпустит, какой уж тут сахар!
   Она зябко поежилась, взяла со стула халат и, накинув его, пошла мыться, предложив сыну:
   – Иди еще поспи, чего ты так рано вскочил! Выходной же…
   – Да выспался уже… – насупился Лёня и пошел на кухню ставить чайник.
   К обеду мороз спал, и Есения, глядя в нетерпеливые умоляющие глаза сына, согласилась прогуляться с ним по поселку.
   Однако стоило им выйти из дома, как они тут же наткнулись на Круглова, который шел к ним навстречу своим обычным размашистым шагом.
   – Здравствуйте, Есения Викторовна, – поздоровался он, подозрительно переводя взгляд с нее на сына. – Привет, Лёня. Куда это вы направились?
   – У нас кончился сахар, – ответил за Есению Лёня. – Идем в магазин, а что, нельзя?
   – Почему же, можно… – сказал, усмехнувшись, Круглов. – Только чего это вы вдвоем идете, целый мешок собрались брать? До лета с варкой варенья еще далековато. – И глядя в глаза Есении, добавил: – Мне кажется, все нужно делать вовремя…
   Последние слова явно содержали намек-предупреждение Есении, чтобы она не предпринимала преждевременных действий.
   – А я все делаю вовремя, – сказала Есения, выдержав его взгляд. – Впереди Новый год, хотим испечь чего-нибудь вкусного. Не понимаю, чем наш поход в магазин вас заинтересовал… Может быть, вы хотите нам помочь?
   – Я бы с удовольствием, но, к сожалению, спешу, – отказался Круглов. – Всего хорошего!
   Бросив последний предупреждающий взгляд на Есению, Круглов обошел их и направился к своему коттеджу.
   – Мам, чего это он к нам пристал? – спросил Лёня, с недоумением оглядываясь ему вслед.
   – У него есть на это причины, – тихо сказала Есения. – Пойдем, придется теперь и правда сахар покупать.
   – Проверять, что ли, будет? – удивленно уставился на нее Лёня.
   – С него станется, – кивнула Есения.
   Когда они, взяв в магазине пять килограммов сахара, возвращались домой, Есения тихо сказала:
   – Сынок, не иди так быстро. Я хочу сказать тебе очень важную вещь, но ты, пожалуйста, не показывай вида, даже если она тебя сильно удивит.
   – Хорошо, мама, – ответил Лёня, с любопытством глядя на нее.
   – Лёнечка, ты скоро отсюда уедешь…
   – Куда? – Лёня удивленно остановился.
   – Я же просила тебя не показывать вида, – сердито прошептала ему Есения. – Я не хочу, чтобы кто-то заподозрил, что мы говорим о чем-то серьезном. Идем… Ты уедешь отсюда тайно к своему отцу в Петербург.
   Лёня опять начал замедлять шаги.
   – А ты, мама? – спросил он.
   – А я пока останусь здесь, – коротко ответила она. – Не перебивай, у нас не так много времени, чтобы все обсудить… Тебя отсюда тайно вывезет один охранник на поезде в ящике из-под оборудования.
   – Когда?
   – В первых числах января…
   Лёня побледнел:
   – Так скоро?..
   – Сынок, тянуть нельзя, другой возможности может и не представится. Тебя должны будут довезти до Новосибирска, а там посадить на поезд, идущий в Петербург. Но я хочу, чтобы ты сам туда добирался, и хочу быть уверенной, что ты останешься на свободе. Тебе придется постараться выбраться из ящика на первой же крупной станции, еще до приезда в Новосибирск, слышишь? Тот, кто предложил мне вывезти тебя отсюда, вызывает у меня очень сильное недоверие. Возможно, тебя просто пытаются увезти от меня куда-то в другое место. Мы ведь с тобой, сынок, поднадзорные… Со мной в любой момент может что-нибудь случиться, вот уже и эксперимент начали, а без меня ты тут пропадешь. А там, в Петербурге, твой папа не даст тебя в обиду. Поэтому ты, как только поезд остановится на большой станции – ты поймешь это по шуму, – тихонько выберешься из ящика и спрячешься до тех пор, пока поезд, на котором тебя отсюда вывезут, не уедет. Когда придем домой, мы с тобой подробно разберем твой дальнейший маршрут по атласу, и ты его выучишь. Это будет твоим единственным подспорьем, потому что я ничем отсюда помочь не смогу, так что придется тебе самому постараться. Ты у меня уже большой и очень умный мальчик… – У Есении навернулись слезы на глаза.
   – Мама! – дернув ее за рукав, укоризненно покачал головой Лёня. – Ты же говорила, не подавать вида, а сама плачешь. Вон идет наш сосед, то-то он удивится…
   – Да-да. – Есения постаралась быстро сморгнуть слезы и нарочито бодрым голосом обратилась к сыну: – Ну вот, а белочка ему и говорит: «Не пойду я за тебя замуж! У тебя хвоста нет!» Представляешь! Здравствуйте, Володя… – на ходу поздоровалась она с соседом.
   – Добрый день! Помочь? – спросил тот, указывая на тяжелую сумку, которую они с сыном несли вместе.
   – Нет, спасибо, мы сами! – ответил за Есению Лёня и, когда сосед прошел мимо, тихо спросил со смехом: – Что еще за белочка?
   – Да бог ее знает! – отмахнулась Есения. – Я тебе нарисую, как добраться до дома твоего папы, Леонида Ярославовича, телефон я не забыла, но он за эти годы мог измениться. Запомни, Лёнечка, ты должен быть очень осторожным. Когда поезд, на котором ты выберешься отсюда, уйдет, ты постараешься уговорить какого-нибудь машиниста довезти тебя до соседней станции и так будешь пробираться от станции до станции. Денег я тебе дать в дорогу, к сожалению, не смогу, у нас они здесь не в ходу, дам тебе свои сережки, может, кто-нибудь их купит.
   За разговором они не заметили, как подошли к своему дому.
   – Все, – тихо прошептала Есения сыну на ухо. – Дома ни слова об этом, иначе все провалится. Веди себя как ни в чем не бывало.
   Лёня серьезно кивнул и погладил мать по руке, чтобы та успокоилась.
   Есения почувствовала, как к ее горлу снова подкатывает ком непролитых слез. Но, сдержавшись, она поднялась на крыльцо, полная решимости как можно лучше подготовить своего сына к опасному путешествию. Времени у нее для этого было еще достаточно…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СИБИРЬ

Глава первая

   Новосибирск–Бердск, конец января 1998 года

   Поезд прибыл в Новосибирск с опозданием на час.
   Расставшись со своими попутчиками по купе, с которыми он всю дорогу между сном и едой резался в карты на щелбаны, Леонид с гудящим от проигрышей лбом вышел на привокзальную площадь.
   Было уже темно, и он, не желая искать в незнакомом городе автобус до Бердска, городка-спутника Новосибирска, проголосовал проезжавшей мимо «Волге».
   За рулем оказалась женщина лет пятидесяти. Вытащив изо рта «беломорину», она поинтересовалась низким прокуренным голосом:
   – Голубь, куда надо?
   Назвав ей адрес по бумажке, Леонид услышал в ответ вполне устроившую его цену и, попросив открыть багажник, закинул в него свои вещи. Не успел он сесть рядом с женщиной-водителем и захлопнуть дверцу, как машина круто взяла с места и, пройдясь легким юзом, понеслась по улице.
   Вцепившись в поручень над головой, Леонид попросил:
   – Если можно, доставьте меня в Бердск живым и желательно с сухими штанами…
   – Сухость любишь, «ковбой Хаггис»? Пользуйся памперсами! – расхохоталась женщина, снижая скорость. – Ладно! Не писай, довезу в лучшем виде!
   – Спасибо… – пробормотал Леонид, но отпустить поручень за всю дорогу так и не решился.
   Через полчаса он с облегчением расплатился и вышел из машины на едва освещенной редкими фонарями улице, где стояли частные домики.
   – Вон твой девятый номер! – крикнула ему из машины женщина, приспустив стекло и показывая куда-то влево.
   – Спасибо! – помахал ей рукой Леонид и отскочил назад, потому что из-под колес рванувшейся с места машины полетели брызги перемешанной со снегом грязи.
   Проводив взглядом удалявшиеся габаритные огоньки «Волги», он обернулся. Дом номер девять был слева через дорогу, и в двух его окнах горел свет.
   Леонид перешел дорогу и толкнул калитку, оказавшуюся незапертой.
   «Интересно, нет ли здесь собаки?» – подумал он, настороженно вглядываясь в скрываемое сумерками пространство перед домом, и тут же услышал донесшееся оттуда утробное рычание.
   Леонид быстро отступил за калитку и захлопнул ее, отгораживаясь от невидимого пса, который, судя по рыку, должен был быть размером с баскервильскую собаку. Последовавший за его отступлением леденящий душу лай укрепил его в этом подозрении, но тут открылась дверь и на крыльце, освещенном светом из прихожей, появился силуэт крупного мужчины, который спросил голосом, почти не уступающим по тембру псу:
   – Кто там? Цыц ты, Зухра, не ори, ничего не слышно из-за тебя… Кто там?
   Лай захлебнулся, словно собаке заткнули пасть.
   – Прошу прощения, – крикнул из-за калитки Леонид. – Мне нужен Фёдор Поликарпович, я из Питера приехал, от Сергея Ноговицына…
   – От Серёги! – обрадованно воскликнул мужчина, спускаясь с крыльца. – Давно жду, – распахнув перед Леонидом калитку, он отобрал у него сумку и пригласил: – Давай, проходи, собаки не бойся, она у меня привязана.
   Леонид с опаской вошел в палисадник и, дождавшись, когда хозяин закроет за ним калитку, пошел следом за ним к дому.
   – Зухра, место! Свои! – рявкнул мужчина на собаку, которая, громко взлаяв и натянув цепь, попыталась достать гостя зубами.
   Леонид отскочил в сторону и, добравшись до крыльца, поспешно взбежал на него, радуясь, что злобная псина осталась позади.
   Войдя в дом, хозяин провел Леонида в комнату и, поставив его сумку на стул, протянул руку:
   – Ну, будем знакомы, я и есть Фёдор Поликарпович, только ты зови меня просто Фёдором.
   При свете лампочки, горящей под потолком в бумажном абажуре, Леонид рассмотрел Фёдора, которому на вид было около пятидесяти. Это был уже начавший седеть шатен крепкого телосложения, с крупными чертами лица, на котором выделялись густые, кустистые брови и неправдоподобно синие глаза, внимательно разглядывавшие Леонида.
   – Меня зовут Леонид, я – школьный друг Сергея, – сказал Леонид, пожимая мозолистую ладонь Фёдора. – Я привез вам от него письмо…
   – Хорошо, спасибо, – поблагодарил его Фёдор. – Раздевайся, Лёньша, располагайся, я как раз вечерять собирался, составишь кумпанию.
   Леонид снял теплую куртку и, повесив ее на крючок, начал разуваться.
   – Погоди, я дам, что тебе на ноги надеть, – сказал Фёдор и, сходив в прихожую, принес оттуда овчинные то ли носки, то ли тапочки. – Вот, обувайся!
   Леонид сунул ноги в предложенную обувку, ощутив, как овчинка мягким теплом окутала его ступни.
   – Давай, садись за стол, – пригласил его Фёдор. – Я сейчас жаркое принесу.
   – Мне бы руки помыть, если можно, а то я с поезда, – попросил Леонид.
   – Пойдем, на кухне рукомойник есть, – сказал Фёдор, открывая дверь на кухню, откуда пахнуло потрясающе аппетитным ароматом.
   Леонид, сглотнув набежавшую слюну, быстро вымыл руки под висевшим в углу рукомойником и вернулся в комнату, где Фёдор уже накладывал из закопченного чугунка картошку, тушенную с мясом и грибами.
   Сев за стол, Леонид с жадностью накинулся на еду, по достоинству оценив кулинарные способности Фёдора.
   Покончив со своей тарелкой жаркого, Фёдор налил им по кружке крепкого чая и, выставив на стол миску с сухарями вперемешку с кусками прессованного сахара, попросил Леонида:
   – Ну, расскажи, как там Серёга…
   Леонид поднялся и, вытащив из сумки письмо Сергея, протянул его Фёдору. Тот, откусив кусок сахара и шумно запив его обжигающим чаем, отставил кружку в сторону и, оборвав конец конверта, вытащил из него сложенное вчетверо письмо на нескольких листках.
   Пока он читал, Леонид молча пил чай и украдкой рассматривал Фёдора и его жилище. В самом доме не было ничего необычного, дом как многие дома, в которых зимой живут дачники под Питером. А вот сам Фёдор вызывал у Леонида какие-то смешанные чувства, возможно, подогреваемые тем, что ему рассказывал Сергей о его необычных способностях. С виду он был простым немолодым мужчиной, только крупным и крепким, но вот его глаза… Они были не только удивительно чистого аквамаринового цвета, чем-то напоминая фантастические глаза с картин Глазунова, но взгляд Фёдора словно пронизывал насквозь, вызывая у Леонида легкое головокружение, которое никак не содействовало аппетиту.
   Почувствовав это в первый раз, Леонид не связал свое состояние с Фёдором, но когда это начало повторяться всякий раз, стоило тому поднять на него свой синий взгляд, он понял, что это именно Фёдор так странно действует на него. Осознав это, Леонид сидел бо́льшую часть ужина, уткнувшись взглядом в стол, избегая взгляда хозяина.
   Сейчас, допивая чай, Леонид с нетерпением ждал реакции Фёдора на письмо Сергея и его просьбу о помощи.
   – Значит, женщину свою приехал выручать… – закончив читать письмо, заключил Фёдор, аккуратно вкладывая листки обратно в конверт.
   – Да, – подтвердил Леонид.
   – И тебе, как пишет Сергей, может понадобиться моя помощь…
   – Да, – опять повторил Леонид, чувствуя себя попугаем, повторяющим одно и то же.
   – Что «да»? – спросил его Фёдор, насмешливо глянув на Леонида. – Коли нужна помощь, так проси ее, как положено по закону в людской жизни…
   И тут Леонида словно прорвало! Он начал торопливо, захлебываясь словами, рассказывать Фёдору историю, произошедшую с ним и Есенией.
   Фёдор, не отрываясь, смотрел на Леонида, внимательно слушая.
   Когда Леонид закончил со словами: «Мне действительно без вас не справиться», Фёдор встал и молча вышел из комнаты.
   Вернувшись через минуту, он поставил на стол бутылку водки и сказал:
   – Вижу, правду ты говоришь… И устал ты от этой правды очень… Даже сам не ведаешь, насколько устал! Вот сейчас мы выпьем с тобой по стакашику и ляжем спать, а решать все будем завтра.
   – Хорошо, – согласился Леонид и, опрокинув в рот предложенный «стакашик» водки, тут же почувствовал, что у него действительно начали слипаться глаза. Правда, он не мог понять: то ли его разморило от тепла и плотного ужина, то ли так захотел его необычный хозяин… Сквозь неожиданно навалившуюся на него дрему он почувствовал, как Фёдор куда-то повел его и уложил на что-то мягкое. Это было последнее, что запомнил Леонид, перед тем как погрузиться в глубокий сон.

   Объект «Озёрный», 3 января 1998 года

   Упаковка оборудования близилась к концу. Большая часть ящиков уже была отправлена на грузовике к тоннелю, где их сразу же перегрузили на платформу, стоявшую в тупике и ожидавшую прихода поезда. Чтобы ящики не сдвинулись во время движения, их тут же принайтовливали стальной «катанкой».
   Круглов следил за погрузкой. Бригадир грузчиков, которому было не по себе от этого надзора, покрикивал на подчиненных, чтобы те были поосторожнее с ящиками, в которых находилась ценная и хрупкая аппаратура.
   Еще в комплексе Николай Первачёв, подчиненный Круглова, специально распределил груз так, чтобы в последнюю партию можно было незаметно включить ящик, в котором Круглов приказал спрятать мальчишку. Накануне у них по этому поводу состоялся серьезный разговор.
   Связанный с Николаем по операциям с «левым» трансплантационным товаром, Круглов знал, что может поручить ему любое задание. Любое… Потому он без обиняков разъяснил стоящую перед Николаем задачу: до Новосибирска пацана везти не нужно, а на перевале, в двух часах от Крутояра, сбросить ящик с ним с поезда и, ликвидировав Лёню, сжечь его тело вместе с ящиком. Потом добираться пешком по шпалам до Крутояра, где платформа с грузом будет стоять два дня, и, решив вопрос с составом, идущим до Новосибирска, сопроводить груз в Институт репродуктивной генетики. Но, конечно, перед этим он должен будет позвонить из Крутояра и доложить Круглову о выполнении первой части задания.
   Николай, не моргнув глазом, выслушал Круглова и, пообещав: «Сделаю все, как надо!» – отправился готовить для пацана ящик-контейнер, который станет также топливом для его погребального костра.
   И вот теперь, стоя рядом с платформой, Круглов наблюдал, как среди трех якобы припоздавших ящиков подвезли и ящик с Лёней. Грузчики разворчались, что придется теперь раскручивать «катанку», чтобы поставить их рядом с остальным грузом, но Круглов сказал им, чтобы они не мучились и попросту подсунули ящики под проволоку у края платформы, мол, никуда они оттуда не денутся.
   «И Николаю легче будет спихнуть, меньше возни…» – подумал он про себя.
   Через полчаса прибыл поезд, и платформу с оборудованием спешно подцепили к тепловозу вместо двух товарных вагонов, в которых был доставлен груз для рудника.
   Поезд обычно не задерживался на руднике и должен был через час вернуться к пакгаузу, выполнявшему роль станции по ту сторону сопок. Вход и выход поезда из секретного тоннеля всегда происходил в темное время суток во избежание лишних глаз на той стороне… Поэтому время для маневра было ограниченным.
   Круглов с облегчением убедился, что поезд скрылся в тоннеле, и, не задерживаясь, сел в машину и поехал в комплекс, приготовившись ждать известий от Николая.
   Шел третий час ночи.
   Подъезжая к комплексу, Круглов увидел, что в доме Есении светятся все окна. «С ума сошла! – рассердился он. – Навлечет на себя подозрение и провалит все дело!» Притормозив у ее дома, он вышел из машины. Свет в доме тут же погас, а на одном из окон шевельнулась занавеска.
   Поднявшись на крыльцо, Круглов тихо постучал. Дверь мгновенно распахнулась, и он увидел Есению, смотревшую на него тревожными глазами.
   Втолкнув ее в коридор, он приложил палец к губам, а потом, оттопырив большой палец, показал, что все нормально.
   – Есения Викторовна, – официально обратился он к ней, давая ей понять, что у стен есть уши. – Вы почему не спите? Еду мимо, смотрю: свет у вас горит…
   – Да вот Лёне что-то нехорошо стало, давала ему лекарство, – включаясь в игру, ответила Есения.
   – А что с ним?
   – Простудился, наверное. Каникулы, сами понимаете, вчера с друзьями бегал по улице и простыл. Но это ничего, поправится. Он уже уснул, а завтра, надеюсь, с ним все будет в порядке.
   Есения выжидающе посмотрела на Круглова.
   – Конечно, с ним все будет хорошо! И вы ложитесь спать, вам ведь рано на работу, – сказал Круглов и подкрепил свои слова недвусмысленным предупреждающим взглядом.
   Есения кивнула. Ее лицо выдавало тревогу за сына, и ему вдруг стало ее безумно жалко, хотя то, что он решил сделать с Лёней, не вызывало у него никаких угрызений совести. Он воспринимал это как часть своей работы и не собирался переживать по этому поводу: есть дела поважнее. Сейчас самое время приступать к подготовке их с Есенией побега…
   Глядя на Есению, стоящую перед ним с распущенными густыми волосами, спадавшими на ее плечи, в домашнем халатике, обутую в меховые тапочки, Круглов вдруг почувствовал, как на него пахнуло семейным уютом. Не сдержавшись, он шагнул к Есении и крепко обнял ее, прижав к своему полушубку.
   – Не волнуйся, с ним правда все будет в порядке и ты его скоро увидишь, – едва слышно прошептал он ей на ухо, и в этот момент неожиданно сам поверил в это.
   Встряхнув головой, освобождаясь от наваждения, он отпустил Есению и, круто развернувшись, вышел из дома.
   Есения застыла посреди комнаты, ошеломленно глядя на закрывшуюся за ним дверь.
   «Неужели он ко мне действительно неравнодушен?! – в смятении подумала она. – Спаси и сохрани от такого поклонника!»
   А Круглов, сидя в машине, уставился невидящим взглядом в лобовое стекло, вспоминая, какие неожиданные чувства охватили его, когда он обнял Есению. Его ладони еще хранили ощущение от прикосновения к ее теплому телу.
   «А ведь я ее люблю…» – вдруг осознал он и, взяв сигарету, заметил, как его пальцы слегка подрагивают.
   – Ты будешь моей! – тихо пообещал он себе, нервно затягиваясь, и подумал: «Надо будет сказать Граховскому, чтобы он больше ее не мучил. Даст бог – родит от меня потом настоящего ребенка…»

   Бердск, конец января – начало февраля 1998 года

   Проснувшись словно от толчка, Леонид открыл глаза и с недоумением уставился на сидевшего рядом и внимательно смотревшего на него мужчину. Но, встретившись с его синим взглядом, Леонид сразу вспомнил, где он и с кем.
   – Что со мной вчера случилось? – спросил он Фёдора, с трудом выбираясь из объятий мягкой перины.
   – Да устал ты после дороги, вот и сморился, – объяснил ему Фёдор и поднялся. – Ну, вставай, Лёньша, пора завтракать.
   После того как они поели, Фёдор тщательно протер стол, вымыл посуду и сел напротив Леонида.
   – Ну что же, давай соображать, где твоя Есения обретается, – неожиданно предложил он. – Сын-то запомнил, как добирался?
   – Да, он не только запомнил, но и отметил по карте, – сказал Леонид и, поднявшись, вытащил из куртки конверт, в котором лежали письмо Есении, план Озёрного и несколько вырванных страниц из автомобильного атласа, где карандашом были помечены населенные пункты, через которые следовал Лёня.
   – О, тогда легче! – одобрил Фёдор, принимая от Леонида листки из атласа. Сосредоточенно поизучав их несколько минут, он откинулся на спинку стула и задумчиво произнес: – Крутояр, значит… – и, сделав паузу, продолжил: – Вот не думал, что там что-то такое может быть поблизости… Значит, нужно ехать на разведку… Можно добираться туда на поезде, но, думаю, лучше нам в Крутояр на моем «козелке» прикатить. Дороги в тех краях проходимые, а машина может пригодиться. И оставить ее, если что, найдем у кого, есть там свои люди.
   Леонид почувствовал огромное облегчение от того, что Фёдор готов без уговоров помогать ему и даже уже начал прикидывать их действия.
   – А это не нарушит никаких ваших планов? – спросил он.
   – Мои планы зависят от меня самого. Сам назначаю, сам и меняю, – усмехнулся Фёдор. – А помочь другу моего друга – святой долг. Поживешь у меня дня три, пока я свои дела справлю, и поедем помаленьку.
   – Спасибо, Фёдор, – воскликнул Леонид. – Я верю, что мы с вами сможем найти и увезти Есению.
   – Погоди ты, какой прыткий! – хмыкнул Фёдор. – Для начала нужно понять обстановку. Найти – это полдела, а вот увезти… Тут нужно действовать исподволь, грамотно. А то, судя по тому, кто твою зазнобу контролирует, будете потом годами отсиживаться в медвежьей берлоге…
   – Надеюсь, до такого дело не дойдет, – сказал Леонид, испуганно глянув на Фёдора.
   – А вот это видно будет, – не согласился Фёдор. – Короче говоря, будем готовиться… а там мир подскажет.
   – Вы как Кастанеда говорите, – улыбнулся Леонид. – У него есть фраза, которую его герой часто повторяет: «Мир откликнулся». Так странно: словно мир – живое существо…
   – Не знаю, что там говорил твой Кастанеда, но мир живой и есть, – ответил Фёдор. – Вот как взмолишься душой о чем-нибудь охочем, наблюдай за миром – солнышко ли выйдет, дождик ли теплый пройдет – значит, мир откликнулся на твою мольбу, а то и на поступок или даже образ жизни… Все вокруг есть сознание…
   – Сознание?.. А как же тела, предметы? – удивленно спросил Леонид.
   – А тело – это всего лишь створожившееся сознание, – пояснил Фёдор.
   – Да?! – изумился Леонид, украдкой бросив взгляд на себя: он всегда считал, что тело – это нечто «мясное» и ничего в нем, образно говоря, напоминавшего творог он не замечал… Да и вся эта теория выглядела как-то уж очень неожиданно. – А душа тогда что?
   – А душа – тоже тело, ибо только тело может чувствовать боль, а душа ее еще как чувствует! – сказал Фёдор и добавил, глядя на озадаченного Леонида: – Да, все это нужно смыслить…
   На первый взгляд Леониду показалось, что последние слова содержали для него нечто обидное, вроде как обозвали несмышленышем, но он решил уточнить, подумав, что вряд ли Фёдор имел в виду именно это:
   – Знаете, Фёдор, вы слова говорите вроде и знакомые, но у меня ощущение, что вы в них вкладываете какой-то особый смысл. Вот что вы имели в виду, когда сказали: «Это нужно смыслить»?
   Фёдор минуту помолчал, прикидывая, как лучше объяснить Леониду свои слова, и сказал:
   – Ну, вот все говорят: «смыслить», а что сие означает? Смы-слить – это значит «слить-с-мы», то есть мышление – это то, что связывает людей вместе смыслом. «С-мы-сливание» – это когда ты примериваешь к себе, к людям – то есть к «мы», – что то или иное значит именно для нас, рода человеческого, и когда получаешь ответ для себя, тогда и начинаешь смыслить в том, о чем размышлял…
   – Но ведь когда говорят: «человек смышленый», имеют в виду, что он просто понятливый, быстро улавливающий суть дела, – возразил Леонид.
   – Не в быстроте дело, – не согласился Фёдор, – а в способности видеть смысл. Ведь многие люди живут очевидным, то есть тем, что видят их очи, которые, понятно, часто подводят, обманываясь мнимым. Жить очевидностью легко, так живут обычные люди, то есть люди обычая, которые не прозревают смысла, а следуют давно заведенному порядку. Но ни очевидность, ни обычай не есть законы природы, а есть лишь человеческое мнение. А умный – смышленый человек – зрит смысл, лежащий глубже простого человеческого мнения.
   – Можно ли тогда сказать, что обычные люди чтут ритуал без понимания его смысла, только потому, что так повелось испокон, а смысл знают только посвященные? – спросил Леонид, пытаясь разобраться в философии Фёдора. – Ну вроде как жрецы и паства… Говорят, что знание успешнее всего передается от поколения к поколению именно через ритуал, благодаря его постоянности. А потом уже, когда-то в будущем, приходит человек, который раскрывает скрытый в этом ритуале смысл, пронесенный через века в неизменном виде.
   – Ну, близко, да, – подумав, согласился Фёдор и добавил: – А русскому человеку проще, чем другим, узреть смысл – нужно только уметь слушать мир и святый русский язык, он все в себе содержит – и вопросы, и ответы.
   – А при чем тут святость языка? – удивился Леонид. – В мире огромное количество языков, что же они – хуже?
   – А в чьих языках слово само себя объясняет? – спросил Фёдор, испытующе глянув на Леонида.
   – Что вы имеете в виду? – не понял Леонид.
   – Я спросил тебя, – терпеливо пояснил Фёдор, – в каком языке можно послушать слово и понять, что оно означает?
   – Я не понимаю вопроса, – признался Леонид.
   – Ну, вот ответь: что такое бездна?
   – Что-то очень глубокое, – пожав плечами, ответил Леонид.
   – Примерно так, но короче: это то, что «без дна», – усмехнулся Фёдор.
   – Ой, и правда… – удивился Леонид. – А еще?
   – Еще… Ну, а что есть спина?
   – Спина… спина… – начал повторять Леонид, пытаясь уловить скрытый в слове смысл, более широкий, чем просто «часть тела, находящаяся сзади». Со «сзади» вообще возникала проблема – эта «задность» будет зависеть от точки зрения смотрящего. Если он будет стоять за спиной человека, так для него спина этого человека будет находиться спереди.
   – Ну, Лёньша, ты послушай: «спи-на»! – рассмеялся Фёдор. – Это указание, на чем надо спать.
   – Бог ты мой! – только и мог вымолвить Леонид. – Мне такое и в голову никогда не приходило!
   – Говорю же, нужно самому учиться слушать мир и слова, поскольку мало кто сейчас этому обучает. Есть в Питере наш человек, Мартын Балалай, учит людей слушать… И называет он свои занятия семинарами по фоносемантике, хотя скептики-филологи презрительно считают это занятиями по… как это… по вульгарной этимологии, вот, не сразу и вспомнишь! Что с людьми делает наука, одним словом: лопотники! Так вот, вершит он большое дело, раскрывает людям глаза на наш язык, вроде как вскапывает слежавшуюся землю, под которой томятся слова в их первозданном смысле. Потому что говорить нужно на человеческом языке, осмысленными словами, объясняющими себя. Ну да ладно, Лёньша, давай вернемся к нашим овечкам, – подвел итог их просветительской беседе Фёдор и тут же переключился на предстоящий разведывательный поход.
   Они обсудили детали своего прибытия в Крутояр, после чего Леонид действительно на три дня остался в доме Фёдора практически один, не считая Зухры, гремящей цепью под домом и люто взлаивавшей на прохожих. Фёдор куда-то уходил и возвращался только для того, чтобы накормить гостя и собаку. Леонид попытался было предложить свою помощь, но Фёдор отказался, сказав, что в своем доме готовить может только хозяин – это его пространство.
   – Вот приеду к тебе в гости, ты кормить меня будешь! – сказал он, смягчая свой отказ.
   – Фёдор, а вы были женаты? – спросил его как-то Леонид, с удовольствием уписывая вкуснейшие котлеты с картошкой. – Тяжело, наверное, одному справляться с хозяйством? У меня вот мама есть. Я не представляю, как бы я без нее обходился.
   – Привык уже… Была одна женщина, но потом я ее убил, – нехотя ответил Фёдор, возясь у стола.
   – Как убил?! – оторопел Леонид.
   – Ну не в прямом смысле… – сощурился в улыбке Фёдор. – Просто выкинул ее из своей жизни, из памяти.
   – А-а… – протянул Леонид, успокаиваясь, и подумал, что это очень верно: если перестаешь с человеком общаться – вычеркиваешь его из своей жизни, получается, что убиваешь его для себя.
   Он с любопытством глянул на Фёдора: сколько еще интересного скрывается в этом человеке?
   Читая целыми днями старые журналы, которые стопками лежали у Фёдора под кроватью, Леонид постоянно возвращался мыслями к необычному мировоззрению Фёдора. Памятуя о его наказе учиться слушать мир, он часами произносил слова и вслушивался в их звучание, неожиданно открывая для себя столько смысловых оттенков, о которых раньше и не подозревал. Повторив несколько раз слово «яблоко», он услышал, как то «призналось» ему, что оно – облако, то есть смесь воды и воздуха. А беременность, которая так тяжела для женщин, оказалась жертвенным предложением сначала мужу: «бери меня», а потом и ребенку, вынашиваемому в утробе… Даже латинское слово «коитус» в своей русской транскрипции «соитие» дало ему звуковое объяснение: «со-и-ты-и-я», то есть «мы вместе с тобой – и ты, и я». Какое это было потрясающее занятие! Леониду открылся новый мир, словно действительно сползла слежавшаяся асфальтовая корка с заезженных слов и те предстали перед ним в своем истинном свете, свежие, выпуклые, блистающие ясным и понятным смыслом.
   «Спасибо тебе, Серёга, за Фёдора!» – не раз мысленно обращался он к другу, чувствуя, что из этой поездки выйдет уже другим человеком.
   Однажды, попробовав послушать имя Есении, он сначала огорчился, прочитав: «Е-се-ни-я», то есть «это есть не я», вроде как она отказывалась сама от себя, но потом, уловив другой смысл: «Е-сени-я», то есть «я есть сени», возликовал: конечно же, Есения могла быть только сенями, то есть преддверием к другому миру. И он намеревался попасть с ее помощью в этот мир, в котором, как он надеялся, его жизнь обретет новый, настоящий смысл.

Глава вторая

   Окрестности объекта «Озёрный», начало января 1998 года

   Поезд, на котором был спрятан Лёня, в буквальном смысле как из-под земли проявился темным призраком по другую сторону сопок, направляясь к повороту к пакгаузу, до которого было еще около шестисот метров и где его ждали уже разгруженные вагоны.
   Николай курил на платформе, прислонившись к одному из ящиков с оборудованием и наблюдая, как хвост поезда медленно выползает из тоннеля, угадываемого в темноте по светящейся внутри цепочке красных огоньков. Через несколько мгновений что-то большое и темное перекрыло это светящееся пространство. Николай, не раз наблюдавший эту картину, не уставал восхищаться гениальным инженерным сооружением, замаскированным под отъезжавшую скалу и скрывавшим доступ в тоннель. Это напоминало ему сказку об Али-Бабе и сорока разбойниках, только этой скале не прикажешь: «Сим-сим, откройся!» Ее движением управляли изнутри тоннеля операторы, с которыми Николай за всю свою службу в «Озёрном» ни разу не столкнулся, настолько они были засекречены.
   Уже на подъезде к пакгаузу Николай заметил, как позади, за поездом, опускается поднятая в виде шлагбаума поперечина, обозначающая тупик. Когда она легла на свое место между двумя столбиками, никто бы никогда не сказал, что она может подниматься, – тупик как тупик. Маскировка секретного тоннеля была продумана очень тщательно, потому и поезда сюда входили и выходили только в самое темное время суток. А у входа в тоннель находились камеры-сканеры, мимо которых и мышь не проскользнула бы незамеченной. Правда, Николай ни разу не слышал, чтобы кто-то пытался попасть этим ходом в закрытую долину или бежать из нее. Мальчик Есении будет первым…
   Николай покосился на ящик, в котором находился Лёня, а потом, глянув по сторонам, крадучись подошел к нему и приложил ухо к боковой стенке. Внутри было тихо…
   В это время поезд начал тормозить, въезжая на запасной путь, и Николай поспешно отошел от ящика.
   Тепловоз, посвистывая, объехал стороной стоявшие на основном пути один пассажирский и два товарных вагона и, выехав по стрелке обратно на основной путь, прошел немного вперед, а потом, остановившись, начал подавать назад.
   Николай терпеливо наблюдал за этими привычными маневрами и ждал, когда станционные рабочие прицепят пассажирский вагон, чтобы перейти в него. Он не видел смысла мерзнуть на открытой платформе, охраняя огромные ящики. Кому они нужны? Никто и не узнает, что он сидел в вагоне по соседству. В положенный час он выйдет и все сделает, как его просил Круглов. А пока можно посидеть в тепле рядом с рабочими с соседнего прииска, едущими в Крутояр на выходные, ведь ему еще потом придется шлепать туда по морозу пешком не меньше трех часов…
   Николай, взяв свой баул, где у него лежала смена белья и кое-что из еды в дорогу, спрыгнул с платформы и поднялся по ступеням в тамбур общего вагона, из которого выглянул знакомый проводник, молодой долговязый парень.
   – Здорово, Петруха! Погреюсь у тебя часочек? – спросил Николай, пожимая руку проводнику. – Холодно чего-то сегодня.
   – Проходи, – пригласил его проводник. – Мне спокойнее будет.
   – Много народу… или что? – поинтересовался Николай, заглядывая в вагон.
   – Да не то чтобы много, но компания села какая-то странная… – ответил проводник. – Прямо урки настоящие, рожи – просто жуть…
   – А ты думал, на прииске работают интеллигенты в лаковых ботиночках? – усмехнулся Николай. – Работа-то – не сахар…
   Проводник мрачно кивнул, соглашаясь.
   Николай прошел в вагон и сел у окна недалеко от входа, внимательно оглядывая пассажиров. Физиономии у них действительно были еще те… Кое-кто уже находился под хорошим газом и, видимо, намеревался гудеть до самого Крутояра… Наметанным взглядом Николай также отметил нескольких бывших постояльцев мест не столь отдаленных, которые в середине вагона играли в карты. Вокруг них образовался вакуум из свободных мест. За три года в охране ИТК Николай таких перевидал – море, на всю жизнь отличать научился…
   – Сейчас отъедем, и я тебя чаем угощу, – сказал ему проводник, заходя в вагон и бросая косые настороженные взгляды в сторону своих пассажиров.
   – Добро! – довольно кивнул Николай. – У меня как раз пирожки с мясом есть.
   Вскоре поезд дернулся и, медленно набирая скорость, покатил в сторону Крутояра.
   Николаю надоело смотреть на громко базарящих между собой приисковиков, тем более что некоторые из них начали бросать на него не очень доброжелательные взгляды. Поэтому он встал и, выйдя в узкий коридорчик, постучал в купе проводника.
   Из-за двери тут же высунулась испуганная физиономия Петра.
   – А, это ты! Заходи, – с облегчением сказал он.
   – А ты чего так мандражируешь? – удивился Николай. – Впервой, что ли, у тебя такой народ едет?
   – Да понимаешь, их еще с вечера привезли, чтобы ночью машину не гонять, а они нажрались и чуть что – заводятся с полоборота! Один мне уже пообещал тут… стыдно сказать что…
   – А чего ты охрану не предупредил? – улыбнулся Николай.
   – А они ржут, говорят, чтобы соглашался, может, удовольствие получу… – ответил Петр и густо покраснел.
   Николай хмыкнул и, не выдержав, расхохотался.
   Петр бросил на него негодующий взгляд:
   – Вот и ты смеешься, а хрен их знает, зажмут где-нибудь втроем, не отобьешься!
   – Это запросто! – согласился Николай. – Ну ладно, пока тебя девственности не лишили, не смущайся. Давай лучше чай пить, обещал ведь, а то мне скоро обратно на платформу. Ты мне, кстати, попозже открой наружную дверь, хорошо?
   Петр кивнул и, взяв стаканы, выглянул в коридор, где стоял титан.
   С опаской поглядывая через стеклянную дверь в вагон, он налил кипяток и быстро вернулся в купе.
   Николай достал из баула пакет и начал выкладывать из него румяные пирожки на тарелку, стоявшую на столике.
   – Откуда это? Сам, что ли, напек? – спросил Петр, с удовольствием вдыхая исходящий от них аромат.
   – Вот еще! – фыркнул Николай. – Одна деваха из столовой сунула. Ох и девка!.. – Николай с мечтательным видом закатил глаза. – Бедра – во! – Он развел руки в стороны. – Груди – во! – Он выставил руки перед собой чуть ли не на метр. – Из-за угла видно! А губы… – он застонал, мотая головой, – пухлые, сочные… В общем, вся как сдобная булочка с помадкой, так бы и съел ее… – И он, взяв с тарелки пирожок, сладострастно впился в него зубами, показывая судорожно сглотнувшему от его красочного рассказа и снова покрасневшему Петру, как бы он поступил с этой аппетитной бабенкой.
   – А я тут жениться собрался, – застенчиво сообщил жующему Николаю Петр, садясь за столик и наливая в стаканы с кипятком заварку из маленького металлического чайничка. – Вон, на стене ее фото…
   – Угу, – с полным ртом ответил Николай и одобрительно поднял большой палец, с любопытством разглядывая миленькую брюнетку с наивными карими глазами. – Красивая…
   – Через две недели свадьба…
   – Хорошее дело… – протянул Николай и, отхлебнув чаю, спросил: – А ты уже с ней был? Ну, ты понимаешь…
   – Да ты что! – с негодованием отверг его намеки Петр. – Она девушка из порядочной семьи! Вот поженимся, тогда уж… – И он снова покраснел.
   – Слушай, ну что ты все краснеешь, как девица! – рассмеялся Николай. – Это же дело житейское!.. Жалко, что тебе девочка досталась, возни с ними много. Я тебе вот что посоветую… – Он доверительно придвинулся к Петру, но в этот момент в дверь купе громко постучали.
   Петр испуганно дернулся, порываясь встать, но Николай сделал ему знак рукой, чтобы он оставался на месте, и, проверив оружие, поднялся и открыл дверь.
   За дверью, покачиваясь, стоял высокий мужик, который, увидев Николая, попросил заплетающимся и неожиданно тонким голосом:
   – На… нашальник… ик, стакашек дай, а? Чефирку дернуть базлю…
   – А яйца себе не обваришь? – беззлобно спросил Николай, протягивая ему предупредительно подсунутый Петром стакан.
   – Не-не-не… я ак… аккуратненько, – успокоил его мужик. – Спа… спасибо…
   – Ну? А ты боялась!.. – улыбнулся Николай Петру. – Видишь, какие вежливые…
   – Это не тот, – покачал головой Петр. – У того на руке, вот тут, – он показал на тыльную сторону ладони, – выколото солнышко, ну помнишь, как раньше на папиросах «Север» было?
   – Помню. К свободе, значит, рвался кореш… Да не бойся ты, доедем как-нибудь, часа через два светать начнет. Я уйду, так ты либо запрись и не вылезай, либо, наоборот, будь все время на людях, хотя… – Николай махнул рукой, – если им что втемяшится в голову, то и люди не помешают. Ну тогда рви со всех ног ко мне на платформу, а я их быстро угомоню, не впервой.
   – Хорошо, – понурившись, сказал Петр и, помолчав, добавил: – Уйду я, наверное, с этой ветки, мне обещали место на большом маршруте.
   – А жена молодая как же, будет сидеть и ждать тебя неделями? – усмехнулся Николай. – С ними знаешь как, глаз да глаз нужен…
   – Моя Катюша будет ждать! – уверенно сказал Петр.
   – Да? Ну тогда ладно, – усмехнулся Николай и подвинул к нему тарелку с пирожками: – Давай, вот, налегай на пирожки моей Клавдии, пока не женился.
   Через час Николай поднялся. Скоро поезд въедет на вершину нужного ему подъема.
   – Петя, сходи, открой мне дверь на площадку, – попросил он. – Я сейчас, только отолью и полезу к себе на платформу. Пора, хорошего помаленьку…
   Они вышли из купе. Николай заскочил по пути в туалет, а Петр пошел в тамбур, чтобы открыть дверь, ведущую наружу.
   Выйдя в тамбур, Петр напрягся – стоя к нему спиной, у окна курил его давешний «соблазнитель». Косясь на него, Петр открыл замок наружной двери и, дернув ее, проверил, как она открывается. Та послушно подалась, и Петр, заглянув в образовавшуюся щель, с удовлетворением подумал, что Николаю теперь нужно будет только ногу перекинуть на платформу.
   Хлынувший в тамбур морозный воздух заставил Петра зябко поежиться. Захлопнув дверь и еще раз оглянувшись на курильщика, он вернулся к себе в купе, постучав на ходу в дверь туалета и крикнув Николаю, что все нормально, путь свободен.
   Застегнувшись, Николай вышел из зловонного сортира и заглянул в купе проводника.
   – Петро, хочу попрощаться! Я в Крутояре сразу же убегу, так что мы вряд ли увидимся, – сказал он, протягивая тому руку. – Желаю тебе семейного счастья, а также успехов в сексе и в бизнесе.
   – Спасибо, Коля, – покраснев уже, наверное, в сотый раз, поблагодарил его проводник. – И тебе того же! Будь осторожен. Кстати, там, в тамбуре, этот мужик курит. – И он смущенно отвел взгляд.
   – Понял, разберемся, – улыбнувшись, сказал Николай. – Пока!
   Пройдя по коридору, Николай открыл дверь и шагнул в тамбур, в котором действительно, отвернувшись к окну, курил какой-то мужчина.
   «Вот блин, как не вовремя!» – выругался про себя Николай, вытаскивая сигареты и собираясь переждать, пока ненужный свидетель докурит и выйдет из тамбура. Не будешь же скидывать ящик с платформы, когда за спиной лишние глаза…
   Но мужик явно не торопился уходить. Раздавив ногой хабарик, он продолжал стоять, глядя в темное окно.
   «Что там можно так долго разглядывать?» – разозлившись, подумал Николай, которого уже начало поджимать время.
   – Эй, приятель, у тебя какие-то проблемы? – обратился он к нему, постаравшись придать своему голосу как можно больше дружелюбия. – Чего ты один тут торчишь?
   – Это не у меня проблемы, а у тебя! – глухо ответил мужик, поворачиваясь. – Что, не узнаешь меня?.. Да где тебе вспомнить! У тебя таких, как мы, сотни были… А может, ты моего беглого друга Митьку Баранова вспомнишь, которого ты, сука, забил до смерти, поймав в тундре?
   И не успел Николай даже схватиться за оружие, как мужик подскочил и левой рукой всадил ему что-то острое в грудь.
   Николай дернулся. У него вдруг закружилась голова, ноги стали ватными, но боли он не почувствовал – ему просто мешало что-то холодное и длинное, застрявшее у него внутри.
   – Вытащи! – прохрипел он, заваливаясь на мужика, но тот, нащупав свободной рукой дверь, открыл ее и вытолкнул Николая наружу.
   Убедившись, что тот рухнул между вагонами на шпалы, мужик злорадно усмехнулся и почесал пальцем с обломанным грязным ногтем лучи солнца на правой руке.
   Что для тяжелого поезда хрупкая человеческая плоть? Его даже не тряхнуло, когда он перемалывал колесами тело Николая, оставляя за собой на шпалах дымящиеся на морозе куски кровоточащего мяса.

   Бердск, начало февраля 1998 года

   На четвертый день Фёдор разбудил Леонида рано утром.
   – Подымайся, голубь, пора собираться в путь-дорогу, – сказал он, потормошив Леонида за плечо.
   Леонид тут же вылез из теплой постели и, чувствуя необычайную бодрость и возбуждение, пошел умываться.
   После завтрака Фёдор принес два рюкзака и начал упаковывать в них банки с тушенкой-сгущенкой, сухари, чай и прочую снедь, которая им понадобится в их неизвестно сколько продлящемся разведпоходе.
   – Я позвонил в Крутояр, – сказал Фёдор, бросив короткий взгляд на Леонида. – Поезд в сторону приисков уходит завтра утром, нам нужно быть на месте сегодня к вечеру. Ехать придется быстро. У тебя есть с собой какая-нибудь другая одежка?
   Леонид открыл сумку и показал ее содержимое.
   – Ясно, это только для Домбая годится, – ухмыльнулся Фёдор. – Однако мы с тобой не на лыжную прогулку идем. Там, может, и в снегу полежать придется… А в этом на тебя не только карачун нападет, но и светиться будешь издалека. Ладно, сейчас принесу тебе свое, больше подходящее для нашего дела…
   Через несколько минут он вернулся с ворохом одежды, и, когда Леонид облачился в теплые штаны защитного цвета, камуфляжную куртку с подстежкой из волчьего меха и валенки, Фёдор одобрительно сказал:
   – Ну вот, теперь ты не будешь отличаться от обычного охотника.
   – Но на снегу-то все равно буду выделяться, – заметил Леонид.
   – Будешь, но по-другому, по-свойски, – ответил Фёдор.
   Леонид не понял, что тот имел в виду, но промолчал. Подумав, он, следуя «закону улитки»: «Все свое – ношу с собой», переложил во внутренний карман новой куртки завернутые в полиэтилен их с Есенией загранпаспорта, ее письмо и пачки с долларами.
   Через полчаса они забрались в уже прогретый «козелок» Фёдора.
   Зухра лаяла и рвалась с цепи, не желая мириться с тем, что хозяин уезжает.
   – А как же она? – спросил Леонид, глядя на беснующуюся собаку.
   – Покормят, не боись! – усмехнулся Фёдор.
   – Да разве она кого-нибудь к себе подпустит? – недоверчиво посмотрев на свирепую морду Зухры, спросил Леонид.
   – Хозяйку ее мамки подпустит, она ее знает, та пахнет знакомо.
   – Хорошо, а то ведь мы неизвестно насколько уезжаем… – сказал Леонид и вновь почувствовал азарт и возбуждение, объясняя себе это тем, что он выходит на финишную прямую, отделяющую его от Есении.
   Он мечтал как можно скорее разорвать грудью финишную ленточку и прижать к себе женщину, которую так и не смог, как ни старался, забыть все эти долгие годы…

   Объект «Озёрный», первые числа января 1998 года

   Круглову не удалось поспать.
   После визита к Есении он приехал к себе и, завалившись в кабинете на кожаный диван, пролежал с открытыми глазами до самого утра.
   Услышав, как по поселку заходили люди, спешившие на работу, он встал и, ополоснув лицо ледяной водой, потянулся. Предстояло еще несколько часов ожидания, но он умел ждать, кроме того, ему было чем заняться.
   Он выгреб все содержимое из ящиков стола и принялся перебирать его, откладывая лишнее. Скоро в комплексе начнется круговерть с разбирательством по поводу исчезновения Лёни, будет прислана комиссия. После этого его наверняка возьмут под наблюдение, нужно быть готовым ко всему.
   Приведя к часу дня в порядок все бумаги, Круглов заказал себе еду в кабинет, чтобы не уходить далеко от телефона.
   Обед ему из столовой доставила красивая и расторопная Клава, с которой он уже несколько раз переспал по случаю.
   Постучав, она приоткрыла дверь и, кокетливо спросив: «Можно?» – вкатила тележку.
   «Обслуживание здесь на высоте, не хуже, чем в "Хилтоне", – подумал Круглов, глянув на часы – со времени его звонка-заказа не прошло и пяти минут.
   – Заходи, Клава, – пригласил он девушку, с интересом окидывая взглядом ее пышные формы.
   – Вам здесь накрыть или в комнате отдыха? – игриво спросила она.
    Почувствовав неожиданно нахлынувшее возбуждение, Круглов молча закрыл дверь на ключ и, подойдя к Клаве, потянул ее в маленькую боковую комнатку, где стоял диван, на ходу расстегивая пуговицы на ее форменном белом халате.
   – Сергей Сергеевич, мне сейчас нельзя, я могу залететь… – попыталась было возразить Клава, но потом сама придвинулась к Круглову, прерывисто задышав.
   Распахнув ее халат, Круглов оглядел открывшееся ему роскошное тело и подтолкнул Клаву к дивану. Та упала навзничь, отчего взгляду Круглова предстали не только ее большие налитые груди и живот, но и светлый пушистый лобок, напоминавший ворох пшеницы, который ему нравилось трепать «за загривок».
   «Нельзя говоришь, а чего же ты ко мне без трусов приперлась? Чай не лето…» – усмехнулся про себя Круглов и провел рукой по ее уже увлажнившемуся лону. Клавдия, откинувшись на спинку дивана, охнула и подалась бедрами навстречу его руке, глядя на Круглова жадными, полными страсти глазами.
   Круглов даже не стал снимать брюки, а просто расстегнул их и, высвободив из них свою самую возбужденную часть, сел на диван рядом с Клавой.
   – Ну, давай, иди ко мне… – позвал он ее.
   Она вскочила, нависла над ним, уперлась широко разведенными коленями в диван и, обхватив руками Круглова за плечи, медленно опустила свои бедра на его подрагивающую в ожидании плоть.
   Почувствовав, как ее тело жарко приняло его, Круглов прикрыл глаза. Он сидел неподвижно, чувствуя, как распалившаяся Клава неистовствует над ним, все быстрее насаживаясь на него, и, лишь ощутив приближение конца, сделал несколько движений ей навстречу.
   В самый последний миг он вдруг представил на месте Клавы Есению и, сжав зубы, выплеснулся в нее, рыча, как зверь, от наслаждения.
   Клава поморщилась от боли, когда он, словно тисками, стиснул ее бедра, заставляя замереть на нем.
   – Есения… – зарываясь лицом ей в грудь, выдохнул он.
   Клава отпрянула. Расцепив объятия Круглова, она вскочила и, всхлипывая, торопливо натянула халат, после чего выскочила за дверь, даже не вспомнив о том, что была обязана накрыть на стол.
   А Круглов, опустошенный, остался сидеть на диване, переживая происшедшее. У него не было сил даже застегнуться. Перед глазами стоял четкий образ Есении, не давая успокоиться его все еще налитому члену.
   Круглов с яростью сжал промежность ладонью, пытаясь избавиться от наваждения, но морок уходить не желал, а, наоборот, вдруг ожил, задвигался, представ перед изумленным Кругловым Есенией с искаженным от страсти лицом, запрокинутой головой и выгнутым телом. Чувствуя, как от этой картинки в пах хлынула новая волна возбуждения, Круглов откинулся на спину и стиснул рукой свою вздыбившуюся плоть.
   Мастурбировать он прекратил еще в юношеском возрасте, считая это ниже достоинства настоящего мужчины, но сейчас, как в отрочестве, он неистово задвигал рукой, цепляясь внутренним взором за помрачающую его сознание картинку. Разыгравшееся воображение начало быстро дорисовывать ее: вот он ласкает языком лоно Есении, терпко пахнущее смородиновым кустом после грозы, целует и кусает ее полные груди, а вот уже и грубо вторгается в ее тело. Последнее видение – как его плоть погружается между темных завитков – окончательно добило его. Содрогнувшееся в оглушающем оргазме тело исторгло такую мощную струю семени, что его капли достигли даже лица Круглова, оросив одежду на груди. Круглов вскрикнул и без сил распластался на диване.
   Неожиданно раздался стук в дверь кабинета.
   – Кого это там принесло? – простонал Круглов, с трудом поднимаясь и пытаясь привести себя в порядок.
   – Сергей Сергеевич, вы здесь? – послышался голос Граховского.
   – Здесь, Генрих Модестович! – отозвался Круглов. – Проходите, я сейчас. – Он склонился над раковиной, ополаскивая разгоряченное лицо.
   – Это не от вас ли Клава выскочила как ошпаренная? – с любопытством спросил Граховский, появляясь на пороге комнаты отдыха.
   – Не обращайте внимания, женские капризы! – отмахнулся Круглов, вытираясь. Многолетняя выдержка позволила ему быстро взять себя в руки и переключиться на прозу жизни. – Хорошо, что вы здесь, я как раз хотел с вами поговорить.
   – Я тоже, – возбужденно поблескивая глазами, сказал Граховский, садясь в кресло и машинально потирая грудь в области сердца.
   – А что случилось? – спросил Круглов, внимательно посмотрев на него. – Вы обедали? Я голодный как волк и, если не возражаете, начну есть.
   – Ешьте, ешьте, я уже, – торопливо ответил Граховский и хитро посмотрел на Круглова. – А вам, кажется, плясать скоро придется…
   – Это еще почему? – удивился Круглов. – Я писем не жду, – и вдруг замер, осененный догадкой, – вы хотите сказать…
   – Да-да-да! – воскликнул Граховский. – Конечно, это еще не точно, но похоже, что Есения Викторовна все-таки попала в интересное положение…
   Круглов ошеломленно опустился на стул.
   – Но когда? Ведь вы же только две недели назад возобновили опыты с ней? – воскликнул он, не в силах поверить, что то, чего он так ожидал, – свершилось.
   – А для этого, голубчик, не нужно много времени, просто один раз попали в цель… Теперь нужно ждать, чтобы прижилось, – усмехнулся Граховский.
   – Но откуда у вас такая уверенность? Ведь еще слишком мало дней прошло, – продолжал допытываться Круглов.
   – Это верно, все еще может случиться, поэтому мы и должны срочно положить Есению Викторовну в клинику во избежание волнений и других отрицательных факторов, – ответил Граховский.
   Круглов лихорадочно соображал. Если Граховский сегодня решит принимать меры, пропажа Лёни сразу же обнаружится. А Николай еще не позвонил…
   Круглов молча поднялся, открыл шкаф и, достав оттуда початую бутылку коньяка, плеснул его в две рюмки.
   Поставив одну перед Граховским, он поднял свою и спросил:
   – Крестным будете?
   – А в какую веру крестить-то будем? – рассмеялся Граховский. – Я католик, а вы небось атеист… Да здесь и священника-то нет! Разве что самостоятельно окрестить его, использовав озеро в качестве купели. Будет он у нас своей, озёрной, веры…
   – Если он – это я, то будет православным, – сказал Круглов. – Спасибо, Генрих Модестович, за ваши труды!
   И чокнувшись с Граховским, Круглов залпом выпил свой коньяк.
   – Как наследничка-то назовете, Сергей Сергеевич? – спросил Граховский, тоже отпивая из рюмки.
   – Как-как! Сергеем, конечно, – ответил Круглов и попросил Граховского: – Генрих Модестович, вы меня простите, но я хотел бы сейчас побыть один, а вечером поговорить с Есенией. Давайте ее положим в клинику завтра. Думаю, за один день с ней ничего не случится…
   – Понимаю, понимаю, – сказал Граховский и, допив коньяк, тяжело поднялся. – Договорились…
   Он просеменил к двери и, лукаво подмигнув, добавил с порога:
   – Желаю успеха, папаша!
   – Спасибо, – рассеянно отозвался Круглов, пытаясь привести скачущие мысли в порядок.

   Бердск–Крутояр, начало февраля 1998 года

   Покинув Бердск, они вскоре въехали в Новосибирск и, промчавшись по нему, выскочили на магистральную автомобильную дорогу номер пятьдесят три, как было указано в Лёнином атласе автодорог. Ехать им предстояло почти шестьсот километров – через Кемерово до Ачинска и дальше, уже по зимнику, резко повернув на юг, к Крутояру.
   По пути Фёдор молчал, сосредоточенно глядя на дорогу, и Леонид не решился отвлекать его разговорами. Но тут, вспомнив об одной вещи, не дающей ему покоя, не выдержал:
   – Фёдор!
   – Ну?
   – А почему мы не взяли лыжи для Есении? Вы не уверены в успехе нашего предприятия?
   – Сходим на разведку, а там и лыжи найдем, если понадобятся, – пояснил Фёдор. – Ты не торопись, Лёньша, тут пороть горячку не след.
   – Хорошо, – согласился Леонид, немного успокаиваясь, хотя волнение, охватившее его с утра, не спадало.
   Он стал наблюдать за проносившимся за окном пейзажем и поселками, которые они проезжали.
   Где-то часа через четыре они добрались до Кемерово и зашли в первый попавшийся на пути ресторанчик перекусить и немного размяться.
   – Не люблю харчи, к которым прикасались чужие руки, – недовольно поморщился Фёдор, садясь за столик.
   – А как же вы служили тогда? – удивился Леонид. – Не сами же себе готовили?
   – Не сам, – согласился Фёдор. – Но я лично знал поварих, которые нас кормили. Они не были мне чужие…
   – А в Афганистане? – тихо спросил Леонид.
   – А там я в основном на сухом пайке жил. Мы на базе не сидели… Все больше в разъездах, – пояснил Фёдор совершенно будничным тоном, словно речь шла об обычных командировках, и потянулся за меню, которое положил перед ним незаметно появившийся у их столика официант.
   Поев, они двинулись дальше. Начало смеркаться. Прыгающий свет фар, освещавших дорогу перед машиной, убаюкал разомлевшего после еды Леонида. Он только на мгновение прикрыл глаза и тут же провалился в тяжелый сон, пробуждаясь на секунду, когда машину чересчур подкидывало на ухабах.
   Проспав Ачинск, Леонид проснулся, когда они уже подъезжали к Крутояру по глухой узкой дороге, то взбиравшейся на сопку, то круто летящей с нее вниз.
   – Мы скоро приедем? – спросил он у Фёдора, который устало крутил баранку, стараясь держать машину ровно на заснеженной дороге.
   – Через полчасика будем, – ответил тот. – А поспал ты хорошо. Что ночью-то делать будешь?
   – А разве мы будем где-то ночевать? – удивился Леонид. – Я так понял, что нам нужно будет сразу проникнуть на поезд, идущий к Озёрному.
   – Во лазутчик какой нашелся! – рассмеялся Фёдор. – Проникнем, не боись! Время у нас еще есть.
   Начав спускаться с пологой сопки, они вскоре увидели лежащий у ее подножия большой, ярко освещенный поселок.
   – Это и есть Крутояр? – спросил Леонид.
   – Он самый, – подтвердил Фёдор. – А вон железнодорожная станция, видишь?
   С сопки поселок казался игрушечным, а грузовые поезда, стоявшие на станции, напоминали составы из детской железной дороги. Мама купила такую дорогу Леониду на десятый день рождения в Германии, когда ездила туда по турпутевке. Дорога была потрясающая, все мальчишки мечтали о такой и, приходя к Леониду в гости после школы, с завистью и восхищением следили за игрушечными паровозиками, бегавшими по путям. Благодаря этому у него вскоре появилось много полезных вещей, полученных от мальчишек взамен на разрешение поиграть «в дорогу». Мама, узнав об этом, влепила ему подзатыльник и, заявив, что не даст своему сыну превратиться в прощелыгу Сойера, заставила все вернуть ребятам. Он тогда не понял, кого она имела в виду, и только потом, прочитав книгу Марка Твена, догадался, что она намекала на предприимчивость Тома Сойера, который брал мзду за покраску тетушкиного забора.
   – Тебе что, так понравился вид? – прервал его воспоминания голос Фёдора.
   – А? – не понял Леонид.
   – У тебя лицо стало такое счастливое, вроде как ты увидел город своей мечты, – хмыкнув, пояснил Фёдор.
   – Да вспомнилось кое-что из детства, – улыбнулся в ответ Леонид.
   Через несколько минут машина въехала в поселок и, урча мотором, медленно покатила по его центральной улице. Потом, свернув куда-то в боковой проезд, остановилась у большого деревянного дома. Дом был старый, потемневший от непогоды и времени.
   Фёдор коротко посигналил, вроде как спел: «та-та-татата». Глянув на часы, которые показывали четверть двенадцатого ночи, Леонид покосился на Фёдора: «Перебудит всех людей», но промолчал.
   Над крыльцом загорелась лампочка, потом распахнулась дверь и на пороге показался невысокий мужичок в наброшенной на плечи телогрейке. Увидев их машину, он поспешил к ним.
   Фёдор вышел, разминая затекшие от долгой дороги ноги.
   – Привет, братушка!!! – радостно приветствовал его мужичок, подбегая, что называется, с распростертыми объятиями. При этом он оказался Фёдору только по плечо.
   – Здорово, паря! Вот, принимай гостей, – смеясь, ответил Фёдор, сграбасав его в охапку и любовно похлопав по спине. Потом, отпустив мужичка, махнул Леониду рукой: – Лёньша, вылазь, приехали!
   – Да, прошу, гости дорогие, – засуетился хозяин. – А машинку-то, Федюшка, хорошо бы в сарайку поставить, а то у нас тут приисковички, как подопьют в трактире, пошаливают…
   – Ну, давай, сразу схороним, – согласился Фёдор, вновь садясь за руль.
   Мужичок побежал к большому сараю, стоявшему неподалеку от дома, и, повозившись с увесистым амбарным замком, обмотанным тряпками, распахнул широкие створки.
   Фёдор медленно въехал внутрь, высветив на минуту уставленное разнообразным инвентарем помещение. Потом, выйдя из машины, он вытащил с заднего сиденья рюкзаки и лыжи и направился к дому, не дожидаясь, пока мужичок аккуратно запрет двери сарая.
   – Лёньша, не отставай! – приказал он и, оббив с валенок снег, распахнул дверь.
   Зайдя за ним следом в дом, Леонид тихо спросил Фёдора:
   – А как хозяина-то зовут?
   – Архипушка, – бросил тот через плечо.
   – Что, я так и должен называть его: Архипушка? – озадаченно спросил Леонид.
   – Так и зови, – подтвердил Фёдор, поставив вещи и лыжи в уголке.
   В это время мужичок вбежал в прихожую, растирая руками плечи:
   – Зябко сегодня, морозец покрепчал. Ну, проходите, раздевайтесь!
   Скинув в прихожей валенки и куртки, Леонид с Фёдором вошли в большую комнату, где их встретила румяная маленькая женщина с такими же удивительно синими глазами, как у Фёдора.
   – Ой, Федюшка! – всплеснула она руками и, подбежав к Фёдору, обняла его, всхлипывая.
   Ее маленькие руки не смогли полностью обхватить широкую талию Фёдора, и, глядя на это, Леонид неожиданно по-новому понял, что означает слово «необъятный».
   – Ну ладно, ладно, Настёнушка, не реви, – попросил ее растроганный Фёдор и погладил по спине. Повернувшись к Леониду, он представил ему хозяйку: – Вот, Лёньша, моя двоюродная сестра Настёна. Одна она у меня от всей родни осталась…
   – Да, – подтвердила та, сердобольно взглянув на брата. – Отец-то его на фронте погиб в сорок третьем, ушел незадолго до его рождения, а мать, брат и сестра потом уже, после войны, от дизентерии помёрли. А нас с ним одно спасло, что у деда на пасечке в тайге жили, не заразилися. И мои родители тоже помёрли тогда.
   – Ну, разговорилась ты, матаня, – ласково перебил ее вошедший в комнату Архип. – На стол давай, что ты гостей словесами-то потчуешь?
   – Ой, и правда, я сейчас, – засуетилась женщина и убежала из комнаты.
   – Ну здравствуй, Лёньша, проходи, чувствуй себя, – подошел к Леониду Архип и, улыбаясь, протянул руку.
   – Здравствуйте… Архипушка, – ответил Леонид, стараясь «чувствовать себя», но чувствовал он себя по-идиотски, поскольку не привык так нежно обращаться к чужому человеку. Однако Архип так хорошо улыбнулся ему, что у Леонида тут же пропало чувство неловкости.
   Пока они мыли руки и рассаживались, Настёна быстро собрала поесть. Расставив угощение на столе, она тихо удалилась из комнаты.
   – Ну, рассказывай, что случилось? – посерьезнев, спросил Архип у Фёдора. – То тебя годами не зазвать, а тут позвонил – и уже тута! И начто тебе приисковый поезд?
   – Дело там есть одно важное… Тебе лучше и не знать, Архипушка, – откликнулся Фёдор.
   – Вот те на! – удивился тот. – Я хоть раз какой твой секрет раззвонил?
   – Да не в том дело! Ежели без твоей подмоги не обойдусь, тогда – да, поведаю все, а пока лучше тебя не ввязывать в эту затыку. Хочу, чтоб вы с Настёнушкой и дальше жили спокойно. Так что не обижайся! – ответил Фёдор.
   Архип промолчал, и они принялись за еду.
   – А «козелка» своего я пока у тебя оставлю, – неожиданно сказал Фёдор, отодвигая пустую тарелку. – Ох хорошо! Настёнушкина еда всегда бодрит.
   – Может, полюбшим маненько тогда, косточки попарим? – хитро сощурившись, спросил Архип у Фёдора, тоже отваливаясь от стола.
   Леонид его вопроса не понял и подумал, что речь идет о бане. «Ночью, наевшись – и в баню?!» – удивился он.
   Заметив его удивленное лицо, Фёдор пояснил:
   – Любки – это наша старая борьба, – а потом повернулся к Архипу: – А не разучился ли-то, Архипушка?
   Леонид вспомнил, что Сергей упоминал ему про любки, рассказывая об офенях.
   – А вот позрим, офенька! – задорно воскликнул Архип и, вскочив, встал перед Фёдором, выпрямившись во весь свой махонький рост, вроде как даже прибавив с вершок.
   – О, кочеты! – улыбнулась Настёна, входя в комнату и убирая со стола грязную посуду. – Напихавшись ижи, да за бока, переблюете мне тут все!
   – Да мы чуток, матаня. Ежли что – сами и подотрем! – успокоил супругу Архип и тут же полетел в угол на кровать от несильного, но неожиданного толчка Фёдора.
   – Ах ты так, Федьша, исподтишка бьешь, ну держись! – мгновенно вскакивая на ноги, воскликнул Архип и, подскочив к Фёдору, изо всех сил врезал тому в грудь. Вернее, казалось, что он бьет в грудь Фёдора, но того почему-то в момент удара на месте не оказалось. Рука Архипа, не достигшая цели, провалилась в пустоту, из-за чего он по инерции пробежал вперед и налетел на комод, стоявший у стены.
   – На пустенье купился! – насмешливо пробасил Фёдор и вскинул руку навстречу рванувшему к нему Архипу.
   Леониду показалось, что по комнате пронесся ветер, зацепивший тугим краем и его. Архип, словно напоровшись на этот порыв, мгновенно остановился.
   «Кажется, это в магии называют "посыл", – вспомнил Леонид неожиданно выплывшее из памяти слово. – Вот не думал, что когда-нибудь увижу такое на самом деле…»
   – Ну хорош, Архипушка, гостям отдохнуть нужно, – попросила Настёна мужа, словно это он держал за невидимой преградой Фёдора, а не тот его.
   Фёдор опустил руку, и Архип невольно сделал шаг вперед, когда невидимая опора, на которую он давил всем весом своего тела, надеясь преодолеть «посыл» Фёдора, исчезла.
   – Ну и силен ты, братушка! – с восхищением сказал Архип, обнимая Фёдора за плечи.
   – Есть маненько, – скромно согласился тот. – Ну да ладно, схожу-ка я погляжу, что да как, а ты, Лёньша, пока ложись поспи.
   – Да я вроде выспался, пока ехали, – заспорил Леонид.
   – Все равно поспи! У нас впереди дорога, силы еще понадобятся, ты мне квёлый ни к чему! – возразил Фёдор и пошел в прихожую одеваться.
   Настёна позвала Леонида в другую комнату, где была расстелена постель на старинной кровати с металлическими шишечками по краям изголовья.
   – Ложитесь здесь, – ласково сказала она. – Может, и правда подремится… Легкого сна! – И она вышла, тихо прикрыв дверь за собой.
   Леонид не спеша разделся и лег.
   В комнате было жарко, но ему было приятно тепло толстого старомодного лоскутного одеяла, вдетого в современный пододеяльник, которое придавило его сверху и неожиданно навеяло дрему.
   «Что-то я стал много спать. Старею, что ли?..» – подумал он и уснул.

Глава третья

   Объект «Озёрный», первые числа января 1998 года

   Не дождавшись до пяти вечера звонка Николая, Круглов начал нервничать. Не выдержав, он позвонил на станцию в Крутояр. Там подтвердили приход поезда с платформой, но никто из сопровождавших к ним в управление не заходил. Значит, у Николая что-то пошло не так…
   «Что у него там могло случиться?» – думал Круглов.
   Николай был опытным человеком, несколько лет службы в охране ИТК усиленного режима не прошли для него впустую.
   Оставив у телефона дежурного с приказом тут же вызвать его по рации, если позвонит Николай, Круглов отправился к Есении.
   Она открыла дверь, со страхом глядя на него.
   – Здравствуйте, Есения Викторовна. Как Лёня себя чувствует? Небось уже где-то с пацанами бегает?
   – Да, он гуляет, – дрогнувшим голосом подтвердила Есения.
   – Пойдемте, что ли, и мы погуляем, погода на улице замечательная, – сказал Круглов и посмотрел на нее не допускавшим возражений взглядом.
   Она кивнула и, молча повернувшись, ушла в комнату одеваться.
   Круглов сел на стоявший у вешалки стул, ожидая, пока Есения выйдет.
   «Надо же! В ней – часть меня!..» – с удивлением думал он, не в силах до конца осмыслить сей факт.
   Есения вышла к нему, одетая в теплый свитер и брюки.
   Круглов, встав, помог ей надеть теплую куртку, а когда она опустилась на стул, чтобы застегнуть сапожки, вдруг присел перед ней на корточки и, отведя ее руку в сторону, сам застегнул их.
   Есения удивленно посмотрела на него.
   Он тоже глянул на нее снизу и, неожиданно, улыбнувшись, спросил:
   – Ну что, пойдем?
   На улице Круглов взял Есению под руку. Она попыталась отодвинуться:
   – Что это вы? Люди же увидят, лишние разговоры пойдут…
   – На улице скользко, и я не хочу, чтобы, гуляя со мной, ты что-нибудь себе повредила, – тихо сказал Круглов. – А что касается людей, то ты должна вспомнить наш уговор: я помогаю уехать Лёне, а ты становишься моей. И я бы не советовал тебе идти теперь на попятный, иначе, боюсь, мальчика быстро найдут… при правильно организованном поиске.
   – Не надо меня шантажировать! – твердо сказала Есения. – Я ничего не забыла и не собираюсь отказываться выполнять ваши условия, но боюсь, что стать… вашей я сейчас вряд ли смогу – надо мной проводят эксперимент, вы же знаете.
   – А я говорю не о физической близости, – усмехнулся Круглов. – Ты теперь моя, и этим все сказано. Что касается эксперимента, Граховский намерен тебя завтра уложить в клинику, поэтому тебе уже сегодня вечером придется включаться в игру. Так что слушай меня внимательно…
   И он поведал ей свой план, по которому она должна прибежать к нему поздно вечером в ужасе, что пропал Лёня: ушел утром гулять и не вернулся. К следующему утру об этом должен знать весь поселок. И ее основная задача – как можно убедительнее изображать горе. Тогда Круглов соберет поисковую группу, мальчика будут искать по всей котловине, и чем дольше все это протянется здесь, тем дальше будет уезжать Лёня, с каждым днем приближаясь к своему отцу. А когда Круглов получит от того подтверждение, что мальчик добрался, он постарается вывести круг поиска за территорию объекта, а там, глядишь, найдется какой-нибудь скелет, обглоданный зверьем, который и будет приписан пропавшему ребенку.
   Есения остановилась и, побледнев, покачнулась, глядя на него глазами, полными ужаса.
   – Да ты что?! – воскликнул он, придержав ее за плечи. – Как ты могла такое подумать! – И зашептал ей на ухо: – Коля звонил, они сегодня выезжают из Крутояра дальше, скоро Лёня будет в безопасности.
   – Кто вас знает… – прошептала непослушными губами Есения.
   – Возьми себя в руки и не придумывай глупости! – потребовал Круглов. – Я не для того влез в это дело по самые помидоры, чтобы ты взяла и все провалила. Едет сейчас твой сын к своему отцу, живой и здоровый. И больше чтобы к этому не возвращаться! Я хочу вытащить ее отсюда, а она вон что обо мне удумала!.. – Круглов сокрушенно помотал головой, кидая обиженные взгляды на Есению.
   – Простите, Сергей Сергеевич, – едва слышно сказала Есения, опуская голову. – Я бы хотела вернуться домой. Мне что-то нехорошо, к тому же сами сказали, что в ближайшее время мне предстоит тяжелая роль…
   – Почему нехорошо? – всполошился Круглов, хватая ее за руку. – Что-нибудь болит? Или тошнит?
   Есения бросила на него короткий удивленный взгляд и подтвердила:
   – Тошнит…
   – Пойдем, пойдем, – заторопился Круглов. – Я тебя отведу. Может, врача вызвать?
   – Да чего вы так запаниковали? – усмехнулась она. – Неужели не понимаете, что я просто волнуюсь за сына…
   «Скоро за двоих переживать будешь…» – подумал Круглов и с неожиданной для себя нежностью окинул взглядом еще стройную фигуру Есении.
   Он вспомнил, какой шок он испытал пятнадцать лет назад, когда обнаружилось, что Есения не просто сбежала, а еще и вернулась из побега беременной от этого жалкого бухгалтеришки. А ведь они так ее берегли! Она ведь даже не подозревает, что тот несчастный случай, который унес жизнь ее сокурсника за два года до ее побега, отнюдь не был несчастным случаем. Просто, по их мнению, этот парень стал слишком много для нее значить, подобравшись к ней очень близко. Ее же вели на длинном поводке, дожидаясь, когда она получит образование, после чего ее бы направили в Озёрный по распределению, где и должен был состояться чистый эксперимент по ее воспроизводству с фиксацией всех стадий его проведения… Но она разрушила эти планы, приехав из Юрмалы беременной. Это стало последней каплей в чаше терпения его начальства. Именно тогда он и загремел в Анголу, так и не увидев, как Есения округляется, вынашивая этого злополучного ребенка. Он попал в Озёрный, когда Лёне уже было несколько месяцев от роду.
   Зато теперь он будет с Есенией с самого начала до конца и даже поможет ей рожать. Он видел по телевизору, что теперь в клиниках мужчинам разрешают помогать женам в родах.
   «Я буду присутствовать при собственном рождении!..» – от этой мысли у Круглова даже дыхание перехватило.
   Он довел Есению до дома и направился к себе в контору, надеясь услышать хорошие новости от Николая. Но, придя туда, он узнал, что никаких звонков не было.
   «Так, нужно что-то делать! Либо там что-то произошло, либо Николай начал свою игру… – подумал он, забывая о Есении и сосредоточиваясь на возникшей проблеме. – Нужно на дороге посмотреть. Мало ли что! Может, Николай ногу сломал, спрыгивая с поезда. Это будет совсем худо, особенно если рядом с ним обнаружат живого или мертвого Лёню… Если их найдут, Николая тут же расколют. Нет, этого нельзя допустить!»
   Сняв трубку местной связи, Круглов приказал срочно найти ему Саватеева, машиниста местной мотодрезины.
   – Алё, – раздался в трубке хриплый голос Саватеева.
   – Егор, заводи свою «шарманку», я скоро буду, поедем «расчищать снег» до Крутояра.
   – Понял, Сергей Сергеевич, будет сделано! – бодро ответил машинист, ничем не выдав своего удивления по поводу поздней поездки.
   Круглов ударил по рычагу и набрал еще один номер.
   – Петраков, ко мне! – коротко приказал он в трубку.
   Дождавшись, когда к нему в кабинет, постучавшись, зашел старший лейтенант Петраков, его подчиненный и сосед Есении, Круглов сказал:
   – Володя, остаешься здесь на связи. Я отъеду. У нас, похоже, ЧП. Поеду, проверю лично. Если что, звони мне «на спутник».
   – Слушаюсь! – козырнул Петраков.
   Вызвав машину и торопливо шагая по коридору, Круглов вспомнил, что договорился с Есенией о ее приходе сюда, и подумал: «Надо бы ее предупредить».
   Вытащив на ходу из кармана записную книжку, он вырвал листок и нацарапал: «Есения, я срочно уезжаю, буду через несколько часов. Действуй по нашему плану. В моем кабинете будет Петраков, ему все и расскажешь. Будь осторожна, следи за своей речью и жди меня».
   Сунув записку в карман, он вышел из здания и, сев в машину, ожидавшую его у крыльца, поехал к дому Есении.
   Взбежав на ее крыльцо, он распахнул дверь и вошел в дом.
   Есения была на кухне. Она испуганно посмотрела на Круглова, когда тот неожиданно появился прямо перед ней и сунул ей в руки записку.
   Прочитав ее, она кивнула и вскинула на него вопросительный взгляд. Круглов, молча забрав записку, щелкнул зажигалкой, поджигая листок, и, дождавшись, когда тот займется, бросил его догорать в раковину.
   «Уберешь это», – показал он Есении жестом и вышел.
   Через двадцать минут он был уже у рудника.
   Оставив машину недалеко от тоннеля, Круглов направился к стоявшей уже наготове мотодрезине, в кабине которой сидел Саватеев.
   – Все службы предупреждены, Сергей Сергеевич, – доложил тот. – Можем ехать…
   – Что у нас со светом? – спросил Круглов.
   – Да все нормально. Две обычные фары и еще два прожектора наверху. Все работает.
   – Отлично, тогда поехали, – скомандовал Круглов. – За тоннелем направь прожектора влево и вправо, чтобы была видна насыпь с обеих сторон.
   – Кого-то ищем? – осторожно спросил Саватеев.
   – Возможно, – ответил Круглов таким тоном, что у машиниста отпала охота проявлять любопытство.
   Выехав из тоннеля, они миновали освещенный двумя одинокими фонарями пакгауз и в сгустившихся сумерках покатили по рельсам в сторону Крутояра.
   Круглов решил доехать до подъема, где Николай должен был сбросить ящик с мальчишкой, осмотреть там все и действовать по обстановке в зависимости от того, что он там обнаружит. А пока он настороженно поглядывал по сторонам, наблюдая за всем, что появлялось в зоне, высвечиваемой прожекторами.
   Саватеев смотрел вперед на убегавший под их колеса рельсовый путь и грыз свои любимые баранки, которые он называл средними сестрами бублика и сушки. Эта его страсть к баранкам была притчей во языцех. Возвращаясь в Озёрный из Крутояра, Саватеев неизменно привозил их целыми связками и развешивал у себя по всему дому. Он вообще любил все, что могло висеть в связках. У него все окна на кухне были завешаны косицами лука и чеснока, которые присылала ему теща с Белоруссии. А со стен свисали связки трав, красного стручкового перца из Грузии, где жил его брат; вяленой и сушеной рыбы, присылаемой ему друзьями с Камчатки, и еще много чего вкусного и полезного. Из-за этого соседи прозвали его квартиру «факторией» и частенько забегали к нему, чтобы что-нибудь одолжить к столу. Саватеев был человек не жадный и всегда охотно делился своими припасами. Вот и сейчас, повернувшись к Круглову, он протянул ему баранку:
   – Угощайтесь, Сергей Сергеевич, свеженькие. Только вчера с поезда гостинчик получил.
   Круглов взял у него баранку и, разломив ее пополам, сунул в рот хрустящий кусочек.
   Они успели сжевать целую связку, когда Круглов заметил между рельсами что-то явно постороннее.
   – Егор, тормози! – приказал он, интуитивно почувствовав неладное.
   Саватеев начал тормозить. Проскрежетав несколько метров, мотодрезина встала, высвечивая передними фарами серый армейский валенок, из которого виднелась одетая в черную брючину нога… нога без человека… Дальше по пути валялись какие-то бесформенные куски.
   «Вот, кажется, и мой Николай…» – подумал Круглов, чувствуя, как у него волосы встопорщились на затылке.
   – Ой, Сергей Сергеевич, что это? – ахнул Саватеев, бледнея.
   – Пойдем, посмотрим, – буркнул тот и спрыгнул на насыпь.
   Саватеев спустился за ним следом, но, подойдя ближе к лежавшим между шпалами останкам, отскочил в сторону, сгибаясь в приступе рвоты и отправляя съеденные баранки под насыпь.
   Как в страшном фильме о маньяке-потрошителе они собирали раскиданные на путях части тела, складывая окровавленные куски на разложенном на платформе брезенте. Позже всего они нашли верхнюю половину Николая, лицо которого хоть и было сильно разбито, но узнать его было можно.
   – Кто это? – спросил Саватеев, с ужасом вглядываясь в искаженные смертью черты.
   – Не видишь? Это же Николай Первачёв… – угрюмо ответил Круглов, пытаясь понять, что же здесь произошло.
   – Боже ты мой! – отступил от платформы Саватеев. – Я же его вчера только видел, он поехал платформу с грузом сопровождать.
   – То-то и оно, что поехал, да недоехал… – сказал Круглов и вдруг похолодел: «А ведь пацан, наверное, так и сидит в ящике в Крутояре…»
   Быстро накрыв останки Николая краем брезента, он сказал Саватееву:
   – Забирайся, едем в Крутояр!
   – В сам Крутояр? – переспросил тот.
   – Да, я должен убедиться, что с грузом все в порядке. Непонятно, что случилось с Первачёвым. Просто так упасть под поезд он не мог, ему явно кто-то помог, а вот как это произошло – нужно выяснять.
   Саватеев быстро забрался в кабину дрезины и завел двигатель.
   Через полчаса они были уже на перевале.
   Круглов внимательно оглядывал дорогу и насыпь, но, как он и предполагал, никаких следов ящика здесь не обнаружилось.
   Глубокой ночью они прибыли в Крутояр.
   Оставив Саватеева охранять страшный груз, Круглов пошел через пути к отстойнику, где должна была находиться их платформа.
   Проплутав полчаса в полумраке с фонариком среди вагонов, он наконец нашел ее. Подойдя к ней ближе, он увидел, что ящик, где должен был находиться Лёня, по-прежнему стоит на своем месте, но его крышка оторвана и сдвинута чуть в сторону.
   Забравшись на платформу, Круглов со смешанными чувствами приподнял крышку ящика и заглянул внутрь.
   На него пахнуло запахом стружки, овчинного меха и мочи, но внутри никого не оказалось.
   – Та-а-ак… – протянул Круглов и обессиленно опустился на край платформы.
   «Если пацана обнаружили работники станции, – напряженно думал он, – значит, он скоро где-нибудь проявится. Тогда начнется разбирательство, кто ему помог бежать из Озёрного. Ну это, положим, можно свалить на Николая, ему уже все равно. О моем участии в этом деле, кроме Есении, никто не знает. Выкрутимся как-нибудь…»
   Опустив крышку и прижав ее поплотнее, чтобы не было видно, что ящик открывали, Круглов спрыгнул с платформы и вернулся к ожидавшей его мотодрезине.
   Поднявшись в кабину к Саватееву, он сказал:
   – Поехали обратно, груз вроде на месте.
   Тот послушно завел мотор, ничего не спрашивая.
   Подъезжая под утро к сопкам, за которыми скрывался Озёрный, Круглов связался по рации с работниками тоннеля, предупредив их, чтобы передали по инстанциям, что ему нужна крытая машина и патологоанатом.
   В нарушение всех правил они въехали в тоннель, когда уже почти рассвело и, проскочив мимо светящейся вдоль стен тоннеля цепочки красных огней, выехали в долину к руднику.
   – Егор, обо всем увиденном никому пока ни гугу, понял? Только комиссии, если она будет, – сказал Саватееву Круглов, ожидая, когда тот остановит мотодрезину у шлагбаума.
   – Само собой, Сергей Сергеевич, – обиженно ответил тот. – Что я, не понимаю разве!
   На площадке, заменявшей перрон, их уже ждали.
   – Товарищ подполковник, – обратился к Круглову Петраков, рядом с которым стоял переминающийся с ноги на ногу Степанцов. – У нас, похоже, ЧП, пропал сын Есении Викторовны…
   – Еще не легче! Когда? – произнес Круглов, изображая тревогу.
   – Вчера вечером, не вернулся с прогулки домой. Обыскали весь поселок, нигде нет. Есения Викторовна в клинике, у нее шок…
   «Версию насчет вечера придется переиграть, – думал Круглов, глядя на озабоченное лицо Петракова. – Будем давить на то, что Есения не знала о том, что ее сын пропал, видимо, еще прошлой ночью. Его увезли на поезде, скорее всего, выкрав из дома… Точно, выкрали… И выкрал его Николай для передачи заинтересованным лицам, ожидавшим их в поезде. Но что-то у него там с ними не срослось, и он погиб… Ничего версия, прокатит! Прости, Николай…»
   Он вздохнул и тихо сказал Петракову со Степанцовым:
   – Вы правы, у нас ЧП. Пойдемте, я вам кое-что покажу…
   Подойдя к краю платформы мотодрезины, он откинул брезент с останков Николая и отступил в сторону.
   Степанцов, увидев расчлененного сослуживца, от неожиданности осел в снег в полуобмороке, а Петраков побелел как мел.
   – Патологоанатом здесь? – спросил Круглов, вновь накрывая брезентом расчлененное тело.
   – Так точно, ждет в машине, как вы просили, – осипшим голосом ответил Степанцов.
   – Значит так, первое: никому ни слова! – приказал Круглов. – Второе: подгоните машину поближе и давайте носилки или еще что-нибудь. И третье: пошевеливайтесь, скоро тут появятся люди, а я не хочу, чтобы, пока мы во всем не разобрались, смерть Первачёва стала достоянием гласности. В ней слишком много непонятного…
   Степанцов тут же побежал выполнять приказ, а Круглов, помогая подняться пошатывающемуся Петракову на ноги, спросил его:
   – Ну, так что там с пацаном случилось? Куда он мог деться?
   – Ума не приложу, товарищ подполковник! – ответил тот. – Есения Викторовна прибежала около десяти вечера, искала вас. Говорит, что Лёня вроде пошел утром гулять с ребятами и пропал. Самое странное, что из ребят-то его никто сегодня не видел – ни утром, ни потом. Мы обзвонили всех.
   – А во сколько он ушел гулять?
   – Есения Викторовна не помнит, говорит, что дверь вроде около десяти утра хлопнула, – ответил Петраков и пояснил: – Она вчера плохо себя почувствовала и сегодня встала поздно.
   «Отлично, – удовлетворенно подумал Круглов. – Спишем на то, что стук двери не был связан с уходом Лёни, которого на тот момент дома уже не было… Его ведь действительно не было…»
   – А где сама Есения Викторовна? – спросил он.
   – В клинике. С ней Граховский, – ответил Петраков.
   – Понятно, – кивнул он и поморщился, увидев, что к ним торопятся Степанцов с Васюковым, хмурым хирургом из рудничной медсанчасти, который по совместительству исполнял обязанности патологоанатома, редко востребуемые здесь. Васюков был известен своим неуживчивым, ядовитым характером, но специалистом был первоклассным, это даже Граховский отмечал.
   – Здравствуй, Павел Борисович! – поздоровался с ним Круглов. – Вот, принимай подарочек…
   Вид у Васюкова был заспанный и злой, видимо, оттого, что его неожиданно подняли с постели.
   Приподняв край брезента и заглянув под него, Васюков недовольно буркнул:
   – Вот спасибо, век бы такие подарочки не получал! – Взявшись за брезент, он подтащил его к краю платформы. – Может, вы все-таки поможете или мне одному надрываться? – гаркнул он, поднимая сердитый взгляд на стоявших рядом Степанцова и Петракова.
   Те с виноватым видом бросились помогать ему. Переложив громоздкий сверток с останками Первачёва на носилки, они понесли их к машине. Васюков пошел за ними.
   – Павел Борисович! – остановил медика Круглов. – Установите, пожалуйста, причину смерти и сразу же мне доложите. И никому, пожалуйста, ни слова. Вскрытие произведите, пожалуйста, сами, без свидетелей.
   – Пожалуйста, – ответил Павел Борисович, передразнивая Круглова, и скривил губы в усмешке. – Надеюсь, телефон у вас не изменился?
   – Мне сейчас не до шуток! – вспылил Круглов. – Я жду вашего звонка и советую не тянуть!
   Круто развернувшись, он пошел к своей машине, которую оставил накануне неподалеку.
   Степанцов с Петраковым, погрузив тело Николая в спецмашину Васюкова, догнали Круглова.
   – Какие еще будут приказания, товарищ подполковник? – спросил Степанцов.
   – Ты побудь пока здесь, – приказал Круглов Степанцову, садясь в промерзшую машину. – Обеспечь эскулапу спокойную работу, а потом дуй ко мне. А ты, Петраков, давай сразу за мной… Будем искать мальчика.
   – Есть!.. Есть!.. – почти одновременно отозвались подчиненные и побежали выполнять приказание.
   Круглов, прогрев машину, покатил к поселку, выстраивая в голове версию случившегося с Лёней и Николаем.
   «Главное, чтобы Есения сейчас не сорвалась! И чтобы с ней ничего не случилось… Надо сделать так, чтобы она, войдя в роль, не поняла, что переполох вокруг поисков ее сына имеет реальную подоплеку, – думал он, поглядывая в зеркало заднего вида, в котором маячила машина Петракова, следующая за ним. – А сейчас начнется разбирательство…»
   Подъехав к медико-клиническому отделению комплекса, Круглов выскочил из машины и побежал, перепрыгивая ступени, в здание клиники.
   – Где Есения Викторовна? – спросил он первого попавшегося ему на глаза врача.
   – В первой палате, у нее сейчас Генрих Модестович, – ответил тот и укоризненно заметил: – Вы бы разделись, Сергей Сергеевич, здесь все-таки не казарма…
   Круглов, не останавливаясь, скинул полушубок прямо на руки оторопевшего врача:
   – Повесьте где-нибудь, мне некогда.
   Подойдя к палате, он провел рукой по щеке, на которой уже выступила жесткая щетина, и распахнул дверь.
   Бледная как смерть Есения лежала на кровати под одеялом, а рядом с ней на стуле сидел расстроенный Граховский.
   – Что случилось? – прямо с порога спросил у них Круглов.
   – Лёня пропал, – сказала Есения и заплакала.
   Круглов оторопел, увидев, как крупные слезы катятся по ее щекам. На игру это было мало похоже.
   «Может, чувствует материнским сердцем, что с сыном что-то произошло? – с опаской подумал он. – Пока ведь непонятно, где он…. А вдруг он тоже погиб?» И представив, что будет с Есенией, если ее вызовут на опознание трупа Лёни, Круглов вздрогнул.
   – Есения Викторовна, дорогая, перестаньте, вам нельзя волноваться, – запричитал над ней Граховский.
   – Генрих Модестович, оставьте нас, пожалуйста! Мне нужно поговорить с Есенией Викторовной, – официальным тоном обратился к нему Круглов и был очень удивлен, когда Граховский возмутился:
   – Сергей Сергеевич! Вы что, не видите, в каком Есения Викторовна состоянии?! До расспросов ли ей сейчас!
   – Генрих Модестович! – оборвал его Круглов. – Мальчика нужно искать, время идет, а вы задерживаете меня и мешаете выполнять мою работу. Выйдите!
   Граховский поджал губы и, всем своим видом говоря: «Я умываю руки: если с ней что-то случится – виноваты будете вы!» – выплыл в коридор, хлопнув дверью.
   Круглов потянул край пододеяльника, вытер им слезы со щек Есении и, наклонившись к самому ее уху, прошептал:
   – Умница, но не переборщи! Я сейчас напишу за тебя твои показания, ты их прочтешь, запомнишь и подпишешь. Поняла?
   Есения посмотрела на него полными слез глазами и кивнула.
   – И перестань так убиваться, – попросил он, снова наклоняясь к ее уху. – Еще навредишь себе! Все ведь хорошо, все идет по плану… – Произнося последние слова, он вдруг почувствовал легкий укол совести, чему сам сильно удивился.
   Вызвав медсестру, он попросил ее принести несколько листов бумаги, сел за столик и принялся записывать показания Есении, которые ей нужно будет заучить наизусть и не отступать от них, что бы ни происходило.
   Через пятнадцать минут он вручил ей несколько листов, исписанных мелким стремительным почерком.
   – Вот, прочти и подпиши: «С моих слов записано верно».
   Есения, посмотрев на «свои» показания, устало усмехнулась:
   – Прямо интервью какое-то: вопросы, ответы…
   Внимательно прочитав написанное, она с удивлением посмотрела на Круглова, а потом жестом попросив его наклониться, едва слышно спросила:
   – А как быть с нашим разговором той ночью? Если нас прослушивали, то где-нибудь, наверное, зафиксировано, как я вам говорила, что уложила Лёню спать, дав ему лекарство…
   – Не волнуйся, это уже нигде не зафиксировано. Никто не знает, что я вообще тогда заезжал к тебе. А посему… ты крепко спала, утром проснулась поздно, услышав какой-то стук. Решила, что это звук закрывшейся за сыном двери. Вполне возможно, что это так и было, но несколько раньше, ночью, когда злоумышленник уводил Лёню из дома.
   – Ох, боюсь я что-то… – с сомнением прошептала она и, чуть отодвинувшись, испытующе заглянула Круглову в глаза.
   – Бояться не надо, – ответил он и ободряюще улыбнулся. – Пока суд да дело, мы с тобой упорхнем отсюда. Ты продолжай играть роль матери, убитой горем, это снимет многие проблемы. Если какие-то расспросы для тебя станут опасными, а меня рядом не будет – сразу делай вид, что тебе плохо, тут же отстанут. Нам главное, дать время Лёне добраться к отцу. Так что держись! – Круглов неожиданно придвинулся и, чиркнув по ее щеке отросшей за ночь щетиной, поцеловал Есению в губы.
   Собрав все силы, чтобы не выказать неприязни, Есения закрыла глаза.
   – Я пошел организовывать поиск, а вы поспите, – громко сказал напоследок Круглов, выходя из палаты.
   Наткнувшись на нервно расхаживающего у палаты Граховского, он взял его под руку и повел к выходу со словами:
   – Генрих Модестович, все в порядке, Есения Викторовна уснула. Пойдемте, нам нужно поговорить.
   – Уснула? – удивленно переспросил тот. – Никак вы ей колыбельную спели? Я час ее не мог успокоить и уговорить поспать. Колоть ее чем-либо сейчас опасно, это может отразиться на беременности.
   – Кстати, а это на нее не повлияет? – спросил Круглов, искоса взглянув на Граховского, имея в виду пропажу Лёни.
   – Все может быть, – с тревогой покачал головой Граховский. – Но будем стараться этого не допустить, хотя благополучное завершение беременности зависит от такого количества факторов, что все не учтешь…
   – Вот горе-то… – расстроился Круглов. – Что ж это все так сразу навалилось-то?
   – А что еще случилось? – спросил Граховский.
   – Погиб сопровождающий нашего груза – Николай Первачёв.
   – Матка Боска! – воскликнул Граховский, останавливаясь. – Как это произошло?
   – Не здесь, – увлекая его за собой, попросил Круглов. – Поехали ко мне, по пути все расскажу.

   Крутояр, первые числа февраля 1998 года

   Проснулся Леонид оттого, что Фёдор тряс его за плечо:
   – Лёньша! Пора!
   – А? – уставился на него ничего не понимающий спросонья Леонид.
   – Пора в дорогу, подымайся! У нас кое-какие проблемы…
   Леонид сел на кровати:
   – Что случилось?
   – На поезд нам придется действительно, как ты давеча сказал, проникать. Месяц назад на дороге какое-то ЧП случилось, кого-то убили в этом поезде, а потом сбросили под колеса. Теперь усилили охрану…
   – И что же будем делать? – растерянно спросил Леонид, одеваясь.
   – Пришлось Архипушку просить. Он хоть и не потомственный офенька, но глаза отводить научился. Потянет охрану на себя, пока мы с тобой в какую-нибудь щель заползем…
   – Это как же он потянет? – полюбопытствовал Леонид, прыгая на одной ноге, а другой пытаясь попасть в штанину.
   – Долго объяснять, уметь надо, – отмахнулся Фёдор. – Ну, ты готов?
   – Да.
   – Тогда пошли.
   Они вышли из комнаты. В прихожей их ждал Архип, уже одетый в тулуп, ватные штаны и валенки.
   – Чего так долго? – шепотом спросил он, видимо боясь разбудить спавшую за стеной Настёну. – Я аж взопрел весь!
   – Все-все, идем, – успокоил его Фёдор, забирая стоявшие в углу лыжи и рюкзаки.
   Леонид тоже попытался лихо закинуть рюкзак за плечи, как Фёдор, но ему это не удалось. Тяжелый рюкзак обвис на сгибах локтей, зацепившись лямками за широкие рукава куртки. Леонид, как норовистая лошадь, взбрыкнул задом, пытаясь закинуть рюкзак на плечи, но тот только звякнул лежащими внутри банками. Архип, спрятав улыбку, поторопился помочь Леониду, и они наконец вышли из дома.
   На улице было не очень холодно, но шел какой-то злой, колючий снег.
   – Ничего погодка, в самый раз, – похвалил Фёдор. – Следы скорее завеет.
   Они быстро пошли в сторону станции.
   Леонид, с трудом поспевая за Фёдором и Архипом, тащил на себе рюкзак, который он никак не мог удобно разместить на спине. Наконец он кое-как умостил его между лопатками и, догнав ушедших вперед Фёдора и Архипа, пошел с ними рядом, приноравливаясь под их скорость.
   Снег залеплял глаза и оседал на щетине, выступившей у Леонида за сутки. Побриться ему не удалось.
   До станции добирались задворками. Наконец Фёдор велел им остановиться.
   – Поезд стоит вон за теми вагонами, на запаске, – сказал он, указывая направление, и распорядился: – Лёньша, пойдешь между нами.
   Леонид послушно переместился, оказавшись перед Архипом.
   – Ты, Архипушка, держи его за макушку, а я передом поведу, – отдал совершенно непонятную команду Фёдор и двинулся вперед.
   Леонид ожидал, что Архип по меньшей мере положит ему руку на голову, следуя указаниям Фёдора, но тот лишь ласково подтолкнул его в спину, показав глазами, что нужно идти за Фёдором. Леонид вдруг вновь почувствовал легкое головокружение, какое ему уже довелось испытать в доме Фёдора в Бердске.
   «Колдуют что-то», – уже не удивляясь, заключил он и поспешил за Фёдором.
   Они долго пробирались по путям между вагонов, обходя освещенные участки.
   Станция жила ночной жизнью. Где-то что-то разгружали, слышались голоса, перекрикивающиеся матерком.
   Нужный им поезд стоял на запасной ветке, вокруг него было пустое пространство, а у трех вагонов дежурили охранники.
   Фёдор остановил Леонида и Архипа в тени последнего вагона.
   «Как же Фёдор думает попасть внутрь?» – озадачился Леонид, глядя через его плечо на переминающихся у вагонов охранников. Он представил себе, как они с Фёдором подкрадываются к охранникам сзади и коротким ударом по шее «вырубают» их всех, открывая доступ на секретный поезд. В азарте он даже непроизвольно дернул рукой и, задев ею Фёдора, удостоился его насмешливого взгляда.
   – Архипушка, давай! – коротко приказал Фёдор, когда охранник у ближайшего к ним вагона отвернулся.
   Архип отделился от них и не таясь пошел, слегка покачиваясь, к поезду.
   Охранник оглянулся и, заметив его, насторожился. Выставив оружие, он громко окликнул Архипа:
   – Эй, стой! Здесь ходить не положено! Поворачивай!
   – Чего разорался-то? – донесся до Леонида ласковый и слегка пьяный голос Архипа. – Хочешь, чтобы тебя аж в космосе услыхали? А вдруг над нами сейчас вражеский спутник пролетает и узнает, что здесь вот, в Крутояре, вот на этом самом месте, ходить не положено. «А почему?» – заинтересуются вражьи силы и начнут за нами шпионить. Тебе это надо? – сыпал Архип словами, а сам все ближе подходил к охраннику, который стоял, уже опустив оружие, и оторопело слушал приближавшегося Архипа.
   Потом слов уже стало не слышно, Леонид увидел только, как Архип подошел к охраннику и вдруг, обняв его за плечи, повел к следующему вагону, где стоял такой же удивленно наблюдавший за ними охранник.
   – Что это он делает? – шепотом спросил Леонид у Фёдора.
   – Отвлекает… Вот соберет всех троих, тогда и мы пойдем, – коротко ответил тот.
   – А как у него это получилось? Почему они не сопротивляются? – удивленно спросил Леонид.
   – Постоишь на морозе с их, тоже сопротивляться перестанешь, – с ухмылкой сказал Фёдор и красноречиво щелкнул пальцем по горлу.
   – Понятно… – протянул Леонид, несколько разочарованный. Он-то думал, что Архип проявил какие-то колдовские способности.
   «Да, расшаталась вся система, – подумал он. – Раньше бы его скрутили, а то и пристрелили бы не задумываясь, ведь не подчинился человек приказу, а нынче…»
   – Пора! – Фёдор прервал его размышления и потянул Леонида за собой.
   Дальше все происходило как в кино: они понеслись со всех ног к ближайшему вагону. Распахнув дверь в тамбур, Фёдор мощным движением подсадил Леонида и, заскочив сам, быстро закрыл за собой дверь.
   Очутившись в темноте, Леонид попытался оглядеться, но свет станционных фонарей через обледеневшее окно в тамбур не проникал.
   В этот момент распахнулась внутренняя дверь вагона и на фоне ярко освещенного проема нарисовался мужской силуэт. Леонид в ужасе замер.
   – Кто здесь? Панаев, ты? – спросил человек, видимо проводник, всматриваясь в темноту тамбура.
   Его глаза скользнули по Фёдору и Леониду, но он, словно и не заметив их, пожал плечами и закрыл дверь.
   – Он что, нас не заметил? – ошеломленно прошептал Леонид, но Фёдор сердито пихнул его в бок, чтобы помалкивал.
   Выждав несколько минут, Фёдор осторожно повернул ручку двери, отделяющей их тамбур от тамбура соседнего вагона, но та не поддалась.
   «Перекрыто», – понял Леонид, заметив, как Фёдор переместился к двери, за которой скрылся не заметивший их проводник. Осторожно приоткрыв дверь, Фёдор заглянул в освещенную щель, после чего поманил за собой Леонида и вошел в коридор вагона. Леонид старался не отставать от него.
   Они миновали купе проводника и уперлись в дверь, ведущую в общий вагон. Через стекло было видно, как на скамейках спят люди, подложив под голову ватники.
   Фёдор открыл дверь и прошел к свободным местам в середине вагона. Быстро скинув куртку, он свернул ее и, положив в изголовье, показал Леониду на соседнюю скамью.
   «Ложись!» – одними губами приказал он.
   Леонид поспешно разоблачился и, свернув куртку, улегся, сунув ее себе под голову. Валенки он снимать не стал, хотя, судя по запаху, соседи спали без обуви…
   В вагоне было тепло, и Леонид почувствовал, как заледеневшие на щеках снежинки тают, покрывая кожу росой, и обтерся рукой.
   Фёдор, перед тем как лечь, наклонился к самому уху Леонида и прошептал:
   – Что бы ни происходило, не дергайся и слушай мои команды!
   Леонид кивнул.
   Через час поезд тронулся, как ни странно, без всякой проверки пассажиров. Видимо, считалось, что охрана у входа не пропустит в вагоны посторонних. Леонид, напряженно ожидавший чего-то страшного, немного расслабился. Спать ему не хотелось, поэтому он незаметно рассматривал Фёдора, который лежал с закрытыми глазами на соседней полке.
   «Только бы он в самом деле не уснул… – подумал он. – Вдруг все-таки нагрянет проверка или еще что-нибудь…»
   Фёдор, словно почувствовав его опасения, приоткрыл глаза и подмигнул Леониду, отчего тот сначала опешил, а потом вздохнул с облегчением: «Не спит…»

Глава четвертая

   Объект «Озёрный», первые числа января 1998 года

   Приехав в контору, Круглов в сопровождении Граховского направился в свой кабинет. Граховский едва поспевал за его размашистым шагом и, войдя в кабинет, буквально рухнул на стул, отдуваясь.
   – Сергей Сергеевич, так что же все-таки произошло? – спросил он у Круглова, который, подняв трубку, принялся сосредоточенно набирать по ВЧ номер коллеги в Крутояре.
   – Извините, Генрих Модестович, я объясню все чуть позже, – прервал его тот, услышав далекий голос, и закричал в трубку: – Алло, Земцов?.. Это Круглов из «Озёрного». У нас тут ЧП. Во-первых, погиб Николай Первачёв, сопровождавший наш груз номер сто три, который сейчас стоит у вас, в Крутояре. Во-вторых, исчез поднадзорный категории «Р-бис», пацан четырнадцати лет. Я полагаю, что эти два события могут быть связаны между собой. Поэтому прошу: организуй досмотр груза – возможно, там будут обнаружены какие-нибудь следы – и обеспечь охрану платформы до прибытия моих людей. Кроме того, нужно искать пацана. Ориентировку на него я тебе вышлю через пару минут. И еще нужно разыскать проводника с поезда, который вез нашу платформу, а также тех, кто ехал в пассажирском вагоне. Может, кто-нибудь что-нибудь слышал… Если что, телефон мой ты знаешь…
   Положив трубку, Круглов поднял на Граховского тяжелый взгляд. Тот, в свою очередь, потрясенно смотрел на него.
   – Вот такие дела, Генрих Модестович…
   – Вы предполагаете, что Лёня мог сбежать на этом поезде и по пути убить Первачёва?! – воскликнул Граховский.
   Круглов сначала чуть не рассмеялся – такая дикая версия в голову ему не приходила, но потом он помолчал, обдумывая, нельзя ли ее как-то использовать. Решив все-таки не делать из Лёни малолетнего убийцу, он сказал:
   – Пацан сам бы сбежать не смог. Я лично присутствовал при погрузке на поезд, в него и мышь посторонняя не проскочила бы. Но исключать версию, что парня могли на нем вывезти, – нельзя…
   – Я что-то не понимаю… – нахмурился Граховский.
   – Да что тут понимать! – вздохнул Круглов. – Если связать все вместе: отход поезда с нашей территории, убийство Первачёва, а это именно убийство, можете мне верить, и исчезновение Лёни, все это не может не вызвать определенные подозрения… – Он помолчал, будто бы не решаясь озвучить тяжелую для него мысль. – Похоже, Генрих Модестович, что Первачёв пытался вывезти Лёню из Озёрного…
   – Зачем?!
   – Не знаю! Но погиб он при невыясненных пока обстоятельствах… Кто мог его убить и за что? Первое, что приходит в голову, – он хотел передать пацана кому-то, кто был очень заинтересован его получить…
   – А кто бы это мог быть? – побледнев, спросил Граховский. – Ведь мало кто знает о нашем объекте и сущности проводимых здесь экспериментов.
   – А, перестаньте! – отмахнулся Круглов. – Сейчас не то время, когда люди хранят государственные секреты… За «мани» в кармане нынче продадут любую «военную тайну», или бартером возьмут: за один наш большой секрет – два-три их секрета поменьше. Политика!
   – То есть вы хотите сказать, что кто-то пронюхал о нас и решил получить мальчика в качестве живого доказательства? А Первачёв им в этом, значит, помогал?
   – Не могу сказать пока ничего определенного, – покачал головой Круглов. – Я просто поделился с вами своими мыслями. Подождем известий с поезда. Если пацана вывозили на нем, там обязательно должны остаться какие-то следы.
   – Но почему Есения Викторовна ничего об этом не знает? – задумчиво произнес Граховский и вдруг испуганно посмотрел на Круглова: – А она ведь правда ничего не знает?
   – Судя по ее реакции, исчезновение сына было для нее шоком, – согласился Круглов. – Почему я и думаю, что тут действовал не посторонний, а свой, опытный человек, который все проделал быстро и грамотно. И, кроме Первачёва, не вижу других кандидатур на эту роль. Он имел доступ первой степени, готовил тару для упаковки оборудования и был моим доверенным лицом… – Круглов бросил острый взгляд на Граховского, проверяя его реакцию, но тот сидел понурясь и только согласно кивал. – И если бы не смерть Первачёва, нам бы и в голову не пришло, обнаружив исчезновение мальчишки, искать его за пределами Озёрного, лазили бы здесь по штрекам. А теперь, я думаю, искать его придется по всей территории нашей необъятной родины, если он еще жив, конечно…
   – Если его выкрали, то вряд ли вы его теперь найдете, – сокрушенно покачал головой Граховский. – Спрячут концы в воду – и все! Кому же он мог понадобиться? И почему именно он?
   – Да мало ли кому… Вот и нужно теперь это выяснять… – Круглов поднялся. – Генрих Модестович, вы меня извините, но мне нужно рапорт подготовить и людей в Крутояр отослать. Я к вам попозже зайду, а вы пока займитесь Есенией Викторовной. Нежелательно, чтобы с ней что-нибудь случилось. Обо всем, что я вам рассказал, ей ни слова! Для нее мы будем искать мальчика здесь, и никто в поселке не должен знать, что отсюда мог быть совершен побег… Сами понимаете, прецедентов нам не нужно, а дурной пример заразителен.
   – Да-да, я понимаю, – сказал Граховский, тяжело поднимаясь и направляясь к дверям.
   Вдруг он вернулся и, подойдя к Круглову, положил ему руку на плечо:
   – Сергей Сергеевич, я вам сейчас не завидую!.. Первачёв ведь был вашим подчиненным, так что… – он сделал паузу, с сочувствием глядя на Круглова, – …постарайтесь без потерь выпутаться из этой истории… Вы же знаете, что я очень тяжело схожусь с новыми людьми… Так что держитесь, голубчик! И главное – не переживайте сильно. Бог с ним, с этим Первачёвым, значит, судьба у него такая! Да и пацана этого – к черту! Найдут – вернут, не найдут – нужно будет что-нибудь придумать, чтобы и не искали больше…
   Он похлопал на прощание Круглова по плечу и заковылял своей старческой походкой к двери.
   Круглов ошеломленно смотрел ему вслед. Он не ожидал от Граховского подобного проявления «чуйств» по отношению к себе. Однако, вспомнив его фразу: «Вы же знаете, что я очень тяжело схожусь с новыми людьми», Круглов сообразил, что обольщаться не стоит: Граховскому просто не нужны на старости лет новые люди в его бизнесе, вот и все.
   – «Держитесь, голубчик!» – передразнил Круглов Граховского, садясь за стол. – Засранец, я тебе этого «голубчика» еще припомню!
   И он быстро начал набрасывать что-то на бумаге, расставляя и увязывая факты предстоящего дела так, чтобы можно было исподволь управлять ими, как фигурами в шахматной партии. Положение его было рискованным, это Граховский верно подметил, но предстоящую партию он проиграть не имел права, иначе следующей партии – последней, победной – ему не видать!
   Через час ориентировка на Вербицкого Леонида Леонидовича, четырнадцати лет от роду, ушла по инстанциям с сопроводительным текстом об особой ценности фигуранта поиска, поскольку он не только сам являлся субъектом государственного значения, но и мог быть источником секретнейшей информации. Там же было рекомендовано установить наблюдение за домом отца фигуранта, Батурина Леонида Ярославовича, в Санкт-Петербурге по адресу…

   Объект «Озёрный» и его окрестности, первые числа февраля 1998 года

   – Давай! – скомандовал Фёдор, выбрасывая наружу рюкзак с притороченными к нему короткими охотничьими лыжами, и, сильно оттолкнувшись ногами, соскочил с поезда, замедлявшего ход у последнего поворота перед конечной станцией.
   Скинув свой рюкзак и прыгнув вслед за Фёдором, Леонид скатился под насыпь, сразу же провалившись по пояс в глубокий сугроб. Отплевываясь от снега, залепившего лицо, Леонид подполз к Фёдору и улегся рядом.
   – Пусть проедет подальше, – тихо сказал Фёдор, осторожно выглядывая из-за насыпи вслед поезду, и вдруг насторожился. – Кажись, паря, мы с тобой не одни тут такие… Лежи-ка тихо.
   Сквозь затухающий стук колес до них донесся скрип снега под чьими-то быстрыми шагами. Бежало явно несколько человек.
   Боясь поднять голову, Леонид замер.
   – За нами с поезда соскочили еще трое, – шепотом сказал ему на ухо Фёдор. – Идут по той стороне.… Полежи-ка пока.
   Леонид услышал, как Фёдор пополз вдоль насыпи, и вдруг почувствовал себя без него совсем одиноким и беззащитным.
   Низкое небо, затянутое серой пеленой, из которой сыпал сухой снег, давило на психику. Налетавшие временами порывы ветра бросали в лицо колючие снежинки. Леонид опустил голову в снег, чувствуя, как у него потихоньку замерзают живот и ноги, и подумал: «Как же на фронте люди часами лежали в засаде или в окопах? Им ведь погоду выбирать не приходилось…»
   Он уже совсем замерз, когда вернулся Фёдор.
   – Наши попутчики двинулись по тайге в обход станции в сторону твоего Озёрного. Сдается мне, что нам и дальше по пути, так что будем пробираться за ними. Давай за мной на ту сторону! – сказал Фёдор и начал подниматься на насыпь.
   Леонид встал и, повесив свой рюкзак на одно плечо, двинулся вслед за Фёдором, на ходу стряхивая свободной рукой снег с одежды.
   Перейдя рельсы, они спустились с насыпи на противоположную сторону железной дороги.
   Фёдор, отвязав от рюкзака лыжи, протянул Леониду одну пару, а другую стал пристраивать к собственным валенкам. Дождавшись, когда Леонид тоже закрепит свои лыжи, он повернулся и пошел по следам идущей впереди троицы.
   Леонид, приноравливаясь к коротким и широким охотничьим лыжам, последовал за Фёдором.
   Следы, оставленные подозрительным авангардом, вскоре начали забирать вправо. Видимо, отступив на какое-то расстояние от «железки» вглубь тайги, впереди идущая троица следовала теперь параллельно железной дороге к сопкам, за которыми скрывался поселок Озёрный.
   – Интересно, кто это такие? – шепотом спросил Фёдора Леонид. – Похоже, они и впрямь идут туда же. Как бы они нам не помешали!
   – Не спеши! Может, они нам еще и подсобят… – сказал Фёдор, настороженно поглядывая вперед. – Посмотрим…
   Они шли где-то с час, как вдруг Фёдор остановился, придержав рукой идущего за ним по пятам Леонида.
   – Что? – одними губами спросил Леонид.
   – Погоди, впереди дорога. Побудь-ка здесь! – И Фёдор, пригибаясь, пошел вперед, петляя между кустами.
   Леонид, чувствуя, что рюкзак отдавил ему все плечи, снял его и, опустив на снег, уселся на него сверху. Сидеть было жестковато – твердые края банок с тушенкой ощутимо выпирали из-под рюкзачной ткани, – но все же это был отдых. Однако длился он недолго. Появился Фёдор и взмахом руки позвал его за собой.
   Кряхтя, Леонид опять закинул рюкзак на тут же отозвавшиеся болью плечи и поспешил за Фёдором.
   Через несколько минут Фёдор приказал пригнуться и вслед за ним осторожно подобраться к дороге, которую нужно было пересечь. Недавно расчищенная дорога, скорее всего, вела к станции, которую за поворотом не было видно, но порывы ветра доносили оттуда характерный шум: тарахтел двигатель, звучали человеческие голоса. Там, похоже, уже шла разгрузка вагонов.
   Фёдор с Леонидом залегли за снежным валом, образовавшимся на обочине дороги после прохождения снегоуборочного шнекоротора, и прислушались. Нужно было успеть перейти дорогу и уйти подальше в тайгу, пока не появился какой-нибудь транспорт.
   Не услышав ничего подозрительного, Фёдор спустился вниз и, внимательно оглядевшись по сторонам, подал сигнал Леониду, который тут же съехал вслед за ним и торопливо перешел на другую сторону дороги. Там, с трудом взобравшись на противоположный снежный вал, он присел, чтобы его не было заметно.
   – Давай, давай, не засиживайся, – шепотом позвал его Фёдор. – Идти надо, скоро начнет темнеть, а по здешней тайге в темноте не пролезешь, да и лыжню может начать заносить, а по ней всяко легче бежать.
   Леонид послушно последовал за ним. Следы, оставленные лыжами идущих впереди людей, действительно уже начал заполнять падавший снег, и Фёдор с Леонидом прибавили скорость, боясь потерять их из-за заминки у дороги.
   Вскоре Фёдор пошел медленнее и подал Леониду знак, чтобы тот вел себя тихо, – они почти нагнали ушедших вперед мужчин, теперь нужно было держаться от них на безопасном расстоянии.
   Подняв голову, Леонид неожиданно заметил, что впереди сквозь кроны елей проглядывает высокая сопка, вершина которой скрывалась в серых клубящихся облаках.
   Догнав Фёдора, Леонид тронул его за плечо, указывая на сопку. Тот понимающе кивнул и вдруг насторожился. Резко остановившись, он повернулся в сторону сопки и прислушался.
   – Стой здесь, я сейчас приду, – шепотом сказал он, устремляясь вперед.
   Леонид замер, напряженно прислушиваясь, но ничего, кроме шуршания кустов и елей, раскачиваемых порывами ветра, не услышал.
   Минут через пять, появившись между деревьями, Фёдор знаком подозвал Леонида к себе и, когда тот подъехал, тихо сказал:
   – Впереди «колючка». Наши «проводники», не долго думая, повалили один столб и двинулись напрямик. Что-то они больно серьезно настроены, и мне это уже не нравится…
   – Ну и что будем делать? – спросил Леонид.
   – То же, что и раньше, – за ними пойдем. Что-то мне подсказывает, что они знают, куда идти.
   Двинувшись дальше, Фёдор с Леонидом прошли метров триста, и недалеко от подножия сопки Леонид увидел преградивший им путь и тянущийся в обе стороны забор из колючей проволоки. Один из столбов был повален, а прикрепленные к нему нити «колючки», провиснув к земле, четко выделялись на снегу, напоминая громадный нотный стан с диезами.
   Подойдя ближе, Леонид увидел, что на одной из нитей была прикреплена ржавая табличка с надписью: «Стой! Запретная зона!» – но ее со злостью вмяли в снег…
   Прошкрябав на лыжах поверх лежащей на снегу проволоки, Фёдор с Леонидом вступили в «запретную зону» и пошли по лыжне, которая почему-то забирала не вправо – к железной дороге, где должен быть, по рассказу Лёни, тоннель, а, наоборот, вдоль сопки влево.
   – Ты думаешь, они знают другой путь в Озёрный? – спросил Леонид у Фёдора.
   – Похоже, что да. Смотри, как они уверенно идут, – ответил тот.
   «Ага, заведут нас эти Сусанины куда-нибудь не туда!» – подумал Леонид, но ничего не сказал, доверившись интуиции Фёдора.
   Лыжня, по которой они передвигались, шла влево вдоль подножия сопки, все дальше удаляясь от железной дороги.
   Часа через два Леонид, чувствуя, как у него от навалившейся дикой усталости подгибаются ноги, начал отставать от Фёдора, и тому приходилось время от времени останавливаться, дожидаясь его, но привала он объявлять явно не собирался.
   Вскоре начало темнеть. Ветер стих, но снег все валил и валил, ухудшая и без того плохую видимость в наступавших сумерках, а тут еще и лыжня вдруг начала забирать вверх по склону сопки. Кое-где Фёдору с Леонидом даже пришлось подниматься вверх классической «лесенкой». Леонид переставлял лыжи, автоматически считая про себя: «Ра-аз, два, ра-аз, два… Согнул ногу… выпрямил, согнул… выпрямил… А если мы заблудимся? – думал он при этом. – Замерзнем, и ведь никто нас не найдет! И звери растащат наши косточки!»
   Леонид поежился при мысли от подобной перспективы и ускорил шаг, инстинктивно стараясь держаться поближе к Фёдору, хотя это было довольно трудно, потому что тот шел в гору как заведенный, ровно переставляя лыжи.
   Поднявшись довольно высоко по склону, они огляделись. Впереди, метрах в ста, виднелся темный распадок между сопками. След от лыжни вел туда.
   – Может быть, это и есть проход внутрь зоны? – спросил Фёдора Леонид.
   – Не знаю. Нужно проверить, чего гадать-то. Пошли!
   Добравшись до распадка, они немного прошли по нему и увидели, что этот распадок является еще и перевалом, потому как через несколько метров вдруг неожиданно обнаружился крутой спуск вниз…
   – Мы здесь будем спускаться? – с опаской спросил Леонид, ни разу в жизни не съезжавший на лыжах с такой высоты. Его опыт в основном ограничивался лыжными пробежками по ровной территории Сосновского парка в Питере.
   – Боишься? – спросил Фёдор серьезно.
   – Боюсь, – честно признался Леонид, отступая от края. – Вдруг полечу кубарем или наеду на тех мужиков… – Он подбородком указал на летящие вниз по склону три темные фигурки, хорошо видные отсюда на фоне девственно-белого снега. – Да и устал я…
   – Добро, тогда подожди меня здесь, – сказал Фёдор. – А я съезжу на разведку. – И он, с силой оттолкнувшись ногами, бросил свое тело вниз и покатился, чуть согнувшись, по склону вслед за их удаляющимися «проводниками».
   Леонид скинул рюкзак и, опустив его позади себя на концы лыж, сел на него сверху, наблюдая за стремительно спускавшимся вниз Фёдором.
   «Не, я отсюда только на заду или на саночках смогу…» – подумал он и вдруг, осененный идеей, бросил взгляд на свои лыжи.
   Поднявшись с рюкзака, он открепил лыжи от валенок и принялся прикидывать, как из них сделать салазки.
   «А что, если я просто сяду на обе лыжины сверху и потихонечку поеду вниз, притормаживая ногами?» – размышлял он, оценивающе оглядывая спуск.
   Троих мужчин уже не было видно, а Фёдор, спустившийся вниз, скользил вслед им по равнине широкими размашистыми движениями.
   Леонид вновь вернулся к своей идее.
   Перехлестнув лямки рюкзака крест-накрест, он продел их через нижнюю часть лыж и, поставив рюкзак на лыжи сверху, пристроился впереди рюкзака. Поелозив ягодицами и слегка попрыгав, апробируя доморощенную конструкцию салазок, убедился, что сидеть было удобно.
   «Вот теперь можно и к Фёдору спускаться, когда позовет… – удовлетворенно подумал он. – Надо только рюкзак к поясу прикрепить, а то, не дай бог, соскочит с лыж во время движения, лазай потом за ним по снегу, подбирай».
   Он глянул вниз, проверяя, как там Фёдор, и не увидел его.
   «Странно, неужели он так быстро ушел за поворот?» – Леонид наклонился вперед, пытаясь заглянуть подальше в долину, но там, как писал Джек Лондон, было все то же Белое Безмолвие и ни одного человека вокруг. Леониду вдруг стало жутко.
   «Нет, не буду я тут ждать! Мужик я, в конце концов, или кто?! Почему Фёдор все должен делать один?!»
   Охваченный приступом мужества, Леонид подтащил лыжи к краю, потом, сняв ремень, пропустил его через лямки рюкзака и, усевшись на лыжи, застегнул ремень на поясе… и тут заметил на концах лыж дырочки. Вытащив из кармашка рюкзака шнурок, он продернул его в дырочки на обеих лыжах и туго завязал, чтобы лыжи не расползались во время движения. Усевшись на лыжи между рюкзаком и креплениями, Леонид направил свои салазки вниз и едва успел поднять ноги.
   Судорожно вцепившись в крепления, он заскользил вниз по склону, чувствуя, как тугой ветер со снегом бросился ему в лицо, не давая возможности взглянуть, куда он едет. Стараясь не впадать в панику, Леонид слегка откинулся назад и потихоньку начал спускать пятки с лыж, чтобы хоть немного замедлить скольжение, но на такой скорости ему чуть не выломало ноги, и он отказался от дальнейших попыток.
   «Ну все! Мне конец!» – обреченно подумал он, сжав зубы, чтобы не закричать, и закрыл заслезившиеся глаза в ожидании катастрофы. Он уже видел себя валяющимся внизу с переломанными костями… Но катастрофа почему-то не спешила происходить. Он летел вниз, ощущая сосущую пустоту под ложечкой, свист в ушах и обжигающее прикосновение морозного воздуха к щекам.
   Неожиданно скольжение изменило «градусность». Леонид робко приоткрыл глаза и изумился: оказывается, он уже миновал наиболее крутую часть спуска и теперь по инерции летел по его более пологой части.
   «Может, еще раз попробовать затормозить? – подумал он, вдохновленный тем, что еще жив и «на коне». – Ладно, еще немного прокачусь!»
   Но тут он увидел, что свободное пространство перед ним вскоре закончится – впереди темнели быстро приближавшиеся деревья.
   «Боже, если я в какое-нибудь из них впилюсь, то получится свеженький деревянный сандвич – со мной вместо бекона!» – испугался он.
   Откинувшись назад, Леонид вцепился в крепления и, почти распластавшись над лыжами, стал изо всех сил тормозить пятками о снег.
   На этот раз его попытка удалась: прокатившись по инерции несколько метров, он остановился.
   Вздохнув с облегчением, Леонид осмотрелся и вдруг заметил, как вдалеке на фоне густых темных облаков двигается из стороны в сторону яркий луч света. Он заметил этот свет еще раньше, во время спуска, но подумал, что это ему привиделось, вроде как у Моуди: свет в конце того тоннеля.
   «Похоже на прожектор, – решил он теперь, приглядевшись. – Значит, мы совсем рядом с секретным объектом. Где же Фёдор?»
   Отстегнув ремень, Леонид высвободил его из-под лямок рюкзака и тяжело перекатился на бок, отдуваясь.
   «Нужно хоть за елку какую-нибудь отползти. А то лежу прямо на дороге, – подумал он и, оглядевшись, испугался: – Ой, мамочки, а перебуруздил-то как тут все!»
   И действительно: позади на взрыхленном снегу четко выделялся оставленный им двойной «тормозной путь», как будто кто-то непонятно зачем вырыл в снегу две траншеи, параллельные друг другу.
   «Кажется, я что-то делаю неправильно», – подумал Леонид, направляясь в сторону одной из раскидистых елей. Пригнувшись и проваливаясь в снег, он с трудом тащил за собой лыжи с рюкзаком.
   «А если меня по следам найдут? – озабоченно поглядев на свои следы, подумал он. – Где же все-таки Фёдор? Не дай бог, провороню его!..»
   Добравшись до ели, Леонид втолкнул лыжи с рюкзаком под нижние ветви, а сам осторожно выпрямился во весь рост, пытаясь рассмотреть, что же там, впереди, находится…
   – Ну и чего ты, паря, застыл, как суслик в степи? – раздался за его спиной тихий голос Фёдора.
   Леонид подскочил от неожиданности.
   – Как это ты так неслышно подобрался ко мне? – испуганно воскликнул он.
   – Тихо, не ори! – шикнул на него Фёдор. – Кто к кому подбирался – еще вопрос… Я тут давно стою, а вот ты-то чего тут делаешь? Я же тебя просил ждать на перевале. Захотел прямо охране в лапы загреметь? Смотрю: несется джигит с горы на лихом коне… За тобой что, кто-то гнался?
   – Да нет, никто не гнался. Но я решил, что негоже тебя одного сюда отпускать, вдруг с тобой что-то случится, а я там отсиживаюсь, – объяснил ему свое поведение Леонид.
   Фёдор хмыкнул.
   – Ладно, защитничек, – сказал он. – Сиди здесь и уж отсюда ни ногой, понял?
   Леонид обиженно кивнул.
   – Наши мужички впереди засели. Кажись, чего-то ждут. Пойду послушаю… Побудь здесь. – И Фёдор растворился в сумраке между деревьями.
   Леонид уселся на лыжи, устало привалившись к рюкзаку. Возбуждение от быстрого спуска уже прошло, и, расслабившись, Леонид почувствовал, как тело его гудит от переутомления, словно старый телеграфный столб. Он на минуточку прикрыл глаза…
   – Лёньша, вставай, не на курорте, – вырвал его из дремы голос Фёдора.
   Леонид нехотя начал подниматься:
   – Ну что там?
   – Там пока ничего, но скоро будет. Эти хо́хоры ждут с той стороны гонцов с золотишком, – ответил Фёдор, помогая Леониду закинуть рюкзак за плечи.
   – И что, ты хочешь его отнять? – в шутку спросил Леонид.
   – Ты смотри, раздухарился! – хмыкнул Фёдор, насмешливо глянув на него из-под кустистых бровей. – Нет, их злата нам не надо, а вот посмотреть, как к ним оттуда пойдут, не помешает. Может, их тропка и нам сгодится. Давай за мной! – И он быстро поехал поперек распадка к ближайшей сопке.
   Леонид, с трудом переставляя усталые ноги, покатил за ним.
   Через некоторое время он с удивлением обнаружил, что, взбираясь по пологому склону этой сопки, они поднялись до такого уровня, что им открылось пространство не только самого распадка, но и части запретной зоны с охранной вышкой и паутиной высокого забора из колючей проволоки. На вышке двигался автоматический прожектор, освещавший по дуге внешнее пространство перед ней.
   За забором из колючей проволоки, вдоль которого тянулась хорошо освещенная дорога, уже на территории Озёрного сияли в темноте далекие огоньки.
   – Вот здесь мы с тобой и устроим наблюдательный пункт, – тихо сказал Фёдор, останавливаясь у одинокой ели, растущей на склоне, куда луч прожектора не доставал. – И видно все хорошо, и спускаться, если что, недалеко. Хотя опыт по быстрому спуску у тебя теперь есть, так что с этим проблем быть не должно. – Он ехидно сощурился.
   Леонид промолчал.
   Примяв снег под елью, они сняли лыжи и рюкзаки.
   Фёдор, вытащив большой охотничий нож из ножен на поясе, короткими сильными движениями обрубил у ели несколько пушистых веток и бросил их на лыжи, чтобы не сидеть на голом снегу:
   – Садись, не торчи, мало ли кто увидит тебя…
   – Так темно же, разве можно нас разглядеть? – спросил Леонид, послушно опускаясь на лежащую на лыжах еловую лапу и пристраивая свой рюкзак за спиной в качестве спинки для этого импровизированного сиденья.
   – Это смотря как глядеть, – ответил Фёдор, расчехляя тяжелый морской бинокль.
   Поднеся к глазам бинокль, он внимательно оглядел сначала распадок, а потом и вышку с охранником на ней.
   – Мужички наши пока на месте, – констатировал он. – На вышке один охранник, курит. Все спокойно, никакого движения.
   – Фёдор, а откуда ты узнал, что они ждут золото? – спросил его Леонид.
   – Они мне сами сказали, – рассеянно ответил Фёдор, возвращаясь взглядом к засевшим в распадке лазутчикам.
   – Так прямо и сказали! Ну что ты меня за дурака держишь! – обиделся Леонид.
   – Конечно, не прямо сказали. – Фёдор примиряюще положил руку ему на плечо. – Они базарили между собой, когда я подошел. У одного из них, как я понял, брат на озерском руднике охранником работает. Он радовался, что наконец «брательника повидает, когда тот рыжье понесет». А второй все подначивал их, что нужно золотишко забрать и свалить по-тихому. Мол, на троих поделим – на всю оставшуюся хватит. На что третий, самый молодой, трусоватый такой хлопчик, замахал на него руками: ты что, говорит, да нас Бурый из-под земли достанет, сожрать заставит это золото, будешь потом, говорит, как Курочка Ряба, золотые яйца нести… А тут еще первый вдруг вынимает телефон и говорит: «Бурый, мы на месте, все путем, ждем брательника», так второй тут чуть не обмочился от страха, перестал их совращать. – Фёдор ухмыльнулся и без всякого перехода сказал, поморщившись и поведя плечами: – Раны болят, погода будет меняться. Но пока снежок нам кстати, следы заметет и твой тормозной путь тоже…
   Он опять поднес бинокль к глазам.
   – Ну, где же эти гонцы? Чего-то они не чешутся… Ну ничего, подождем, нам торопиться некуда.
   – Если не считать, что холодновато и костерка не развести, – заметил Леонид.
   – Замерз?
   – Пока нет, но собираюсь, – признался Леонид.
   – Придется потерпеть, паря. Начнешь замерзать, зайди за елочку да присядь раз сорок, согреешься, – посоветовал Фёдор.
   В этот момент прожектор, освещающий распадок и монотонно ходивший по полукругу, вдруг замер на одной точке, высветив поляну с редким ивняком метрах в шестистах от вышки.
   – Интересно… – сказал Фёдор, хватая бинокль и направляя его в сторону распадка. – Ага, зашевелились наши голубчики… – Потом, переведя бинокль к вышке, присвистнул: – А охранничек-то тоже участвует в этом деле. Вряд ли мы пройдем этим путем, Лёньша…
   – Что там? – спросил Леонид, вытягивая шею и пытаясь рассмотреть происходящее у вышки.
   – А на-ка посмотри, – предложил Фёдор, протягивая ему бинокль.
   Леонид поднес бинокль к глазам.
   – Вот это да! – воскликнул он, наблюдая, как по спущенной охранником веревочной лестнице из охраняемой зоны на вышку поднялся один человек, а второй начал снизу подавать ему какие-то тяжелые мешки. – Если это золото, то его там очень много…
   – Так и встречающих пришло трое, – заметил Фёдор. – Чтобы все унести, наверное. Глянь-ка, что наши лазутчики там поделывают?
   Леонид перевел взгляд в сторону распадка.
   – Кажется, идут к освещенному месту. Странно… и не боятся же, что их увидят из зоны.
   – А там низинка, так что со стороны зоны их не должно быть видно, только с вышки, да вот отсюда, с вершинки. Но вот эти-то двое лезут через забор что-то больно спокойно… Дай-ка я посмотрю.
   Леонид вернул Фёдору бинокль, наблюдая уже невооруженным взглядом, как маленькие темные фигурки, перекинув через колючий забор веревочную лестницу, спускаются уже с внешней стороны. Охранник им по очереди скинул сверху тяжелые мешки. Подняв их, люди закинули по мешку за плечи, третий мешок взяли вдвоем за лямки и пошли в сторону освещенного пятна.
   – Так, значит, заборчик не под током, несмотря на имеющиеся изоляторы и прочее. А охранник на вышке действительно их человек, – сказал Фёдор. – Он, видимо, не только дает проход из зоны, но еще и обеспечивает безопасность. Засел у пулемета, будет контролировать передачу золотишка. Ну-ну, и что у нас дальше будет?..
   А тем временем обе группы целенаправленно двигались навстречу друг другу. Троица с поезда достигла освещенного прожектором места раньше и остановилась на краю света и темноты. Двое, идущие от вышки, спешили к ним, но, видимо, груз у них был немалый, поэтому двигались они медленно. Один из них на спуске в низинку подскользнулся и упал, потащив за собой и второго. Фёдор видел в бинокль, как встречающая их троица расхохоталась, наблюдая за барахтавшимися в снегу фигурами.
   Наконец, добравшись до круга света диаметром метров пятнадцать, группы встретились. Один из пришедших из зоны, бросив свой мешок на землю, крепко обнял подошедшего к нему мужчину с поезда. По-видимому, это были те самые братья.
   – Ага, передают им свои три мешка, – сказал Фёдор, внимательно наблюдавший за ними в бинокль. – А те дают им взамен только один, наверное с деньжатами. Встреча на Эльбе состоялась, эти двое возвращаются назад…
   Леонид, видевший отсюда фигурки, разделившиеся в круге света, оглянулся на вышку и вдруг насторожился.
   – Фёдор, – позвал он, толкая его в бок. – Посмотри, что это там?
   Фёдор быстро перевел бинокль в сторону вышки и сказал удивленно:
   – Опа! Обстановка меняется. Сейчас что-то будет! Кто-то из зоны влез по опорам забора и крадется к площадке, где стоит пулемет… Ого! Да этот орел прирезал охранника!
   – Дай посмотреть! – попросил Леонид.
   – Да погоди ты! – отмахнулся Фёдор. – Тут что-то серьезное намечается.
   И словно в подтверждение его слов над распадком застрекотала пулеметная очередь.
   Леонид вздрогнул и даже без бинокля увидел, как троица с золотом, которая все еще находилась в круге света, прилаживая тяжелые мешки на салазки из лыж, попадала как подкошенная на снег. Луч прожектора несколько секунд еще постоял неподвижно, освещая тела расстрелянных людей, а потом, сорвавшись с места, метнулся ближе, высветив фигурки двоих, возвращавшихся к вышке. Они, заслышав пулеметную очередь, тут же рухнули в снег, пытаясь зарыться в него до того, как их обнаружат, но им это не удалось – они лежали, четко выделяясь темными силуэтами на освещенном снегу.
   Над распадком пронесся усиленный мегафоном голос, резко отдававший команды, слова которых относил ветер. Одна из фигурок, поднявшись, побрела в обратном направлении к неподвижно лежащим на снегу телам, а вторая – к вышке. Луч света опять вернулся к прогалине, на которой лежали расстрелянные люди.
   – Брательника, видимо, послали обратно за золотом, – сказал Фёдор. – Ох и плачет он, кинулся к брату, пытается поднять. Да нет, тот уже мертвый.
   В этот момент опять раздалась короткая команда по мегафону с последовавшей за ней предупредительной очередью из пулемета, вспоровшей снег в нескольких метрах от «брательника». Тот, подпрыгнув, засуетился, укрепляя мешки на лыжных салазках. Потом, взявшись за веревку и развернув их, с трудом потащил салазки за собой к вышке.
   А второй в это время уже дошел до вышки и поднимался по веревочной лестнице наверх, где его ждал кто-то очень суровый.
   – Боюсь, нам тут ничего не светит, – с досадой сказал Фёдор. – Сейчас сюда набегут разбираться, а следы наши вряд ли до конца занесло. Так что придется нам с тобой убираться отсюда подобру-поздорову… Давай поднимайся, да осторожнее, поглядывай, вдруг прожектор повернет в нашу сторону…
   Он отдал Леониду бинокль, а сам встал на колени, надевая свой рюкзак, а потом, стряхнув еловые ветки с лыж, приладил крепления к валенкам.
   – Ой, смотри! – воскликнул Леонид, глядя, как человек, подтащивший к вышке мешки с золотом и подавший их по очереди наверх, начал сам подниматься по веревочной лестнице, как вдруг рухнул с нее обратно вниз и замер, раскинувшись на снегу.
   – Что там? – спросил Фёдор, забирая у него бинокль. – Ага… и этого убили…
   Он несколько минут наблюдал, как оставшиеся на вышке два человека о чем-то ожесточенно спорили. Потом они вдруг, забрав лестницу, перекинули ее внутрь зоны и начали спускаться туда, предварительно скинув мешки на землю.
   – Не понял… – недоуменно сказал Фёдор, всматриваясь в происходящее. – Лёньша, они уходят, садятся в машину и, похоже, сваливают… Интересно… А чего же они все бросили, не дождались охраны? А ну давай быстро собирайся, – кажись, у нас появился шанец.
   Леонид вскочил и, поспешно приладив лыжи, закинул за плечи рюкзак.
   – Я готов, – сказал он, но душа у него ушла, что называется, в пятки. На минуту ему показалось чистым самоубийством лезть в зону при такой заварухе. Да их там захлопнут, как в ловушке, попробуй потом выбраться! Это же ясно, что при таких обстоятельствах режим безопасности всегда ужесточается.
   Он хотел высказать свои сомнения Фёдору, но, посмотрев на его сосредоточенное лицо, раздумал. У того был слишком серьезный опыт в прошлом, чтобы он мог принять опрометчивое решение. Да и стыдно было Леониду показывать свои сомнения: в конце концов, Фёдор рисковал ради него и то не сетовал, чего уж тогда зачинщику всех этих приключений праздновать труса…
   – Поехали, будем спускаться тем же путем, что и пришли сюда, – сказал Фёдор. – Выйдет, конечно, крючок, но в темноте по незнакомому месту ходить опасно.
   Подъехав к месту, где лежали три трупа, Фёдор остановился.
   – Я посмотрю, Лёньша. Вдруг у них оружие есть, оно им больше не понадобится, а нам может пригодиться…
   Он быстро обыскал трупы, обнаружив у них несколько «пушек», а потом, вытащив у последнего из кармана что-то черное и продолговатое, протянул Леониду.
   – Что это? – со страхом спросил тот и тут же узнал спутниковый телефон – он такой однажды видел у Сергея. Вот бы позвонить другу…
   – Бери, бери, пригодится! Серёге позвоним, если что… – сказал Фёдор, словно прочитав его мысли, и покатил к вышке. – Не отставай!
   Леонид сунул телефон в рюкзак и поспешил за Фёдором.
   Добравшись до вышки, возле которой лежало еще одно мертвое тело, Фёдор, не обращая на него внимания, быстро скинул рюкзак и лыжи.
   – Держи, я слазаю за лестницей, – сказал он Леониду.
   Наступая ногами на изоляторы, он неожиданно ловко для своей комплекции взобрался по столбу на вышку и, перебежав площадку, втащил наверх все еще висевшую с внутренней стороны веревочную лестницу.
   Перекинув ее Леониду, Фёдор спустился до половины, принял у Леонида рюкзаки и лыжи и, закинув их наверх, подал ему руку:
   – Забирайся, только смотри, не вляпайся тут.
   Леонид, неуклюже вскарабкавшись на вышку, отшатнулся, увидев лежавшего сбоку от пулемета охранника с перерезанным горлом, под которым растеклась большая лужа черной крови. Леонид замер, в ужасе глядя на следы чьих-то ног, растащивших кровь по всей вышке. Тела расстрелянных на поляне не произвели на него такого ужасающего впечатления, как эта фигура, лежавшая здесь с как будто двумя распахнутыми ртами. Она буквально повергла Леонида в шок.
   – Не отвлекайся! – приглушенно рявкнул Фёдор, перекидывая лестницу на другую сторону. – Лезь вниз, а то нас тут накроют по твоей милости. – Он заметил прыгающий вдалеке свет фар несущегося по проволочному коридору «Бурана».
   «Господи, что же это за монстр был здесь! Сотворить такое хладнокровно, да еще и топтаться по чужой крови?! – думал Леонид, спускаясь вниз по качающейся веревочной лестнице. – Не хотел бы я попасться ему в руки…»
   Он спрыгнул вниз и остановился, озираясь в ожидании Фёдора

Глава пятая

   За день до происходящих событий Круглов у себя дома готовился к отъезду из Озёрного. Он провел в квартире «прополку», выкидывая старые и ненужные вещи и оставляя только то, что бы он хотел взять с собой в новую жизнь.
   Такого оказалось немного, и его квартира, и так по-холостяцки не обжитая, вскоре стала напоминать пустующий дом, из которого спешно выехали жильцы.
   Недавно Круглов вернулся из недельной поездки в Англию, куда он лично сопроводил контейнеры с выращенными в Озёрном органами, пополнившими его счет в американо-швейцарском банке «First Boston» еще на пятьдесят тысяч американских долларов. А в общем за эти годы там скопилась более чем кругленькая сумма в два миллиона триста тысяч долларов, если не считать ценных бумаг на полтора миллиона, хранящихся в ячейке другого швейцарского банка. Из Англии он привез два паспорта на граждан Уругвая со всеми положенными въездными российскими визами. По этим паспортам они с Есенией были почтенной уругвайской супружеской парой, задержавшейся по делам в России на пути в Японию. Ему осталось только заказать билеты на транзитный самолет, следующий до Токио.
   Казалось бы, радуйся и предвкушай, что скоро заживешь припеваючи на свои деньги в какой-нибудь благодатной стране, но Круглову сейчас было не до радости, наоборот, он был очень встревожен: по всем признакам на руднике затевалось что-то серьезное. Только что завершилась чехарда с побегом Лёни, комиссиями и разбирательствами. Круглову нервы помотали, как говорится, на полную катушку, но, поскольку вина Первачёва по организации и вывозу мальчишки была очевидна, Круглов отделался строгим выговором за утрату бдительности в работе с кадрами и угрозой со стороны начальства отправить его в самое ближайшее время на пенсию. Тому, что Круглова не погнали с работы сразу, способствовали показания нескольких человек, которые подтвердили, что тарой и упаковкой злополучного оборудования занимался сам Первачёв, а Круглов лишь осуществлял внешний контроль за уже упакованными ящиками. Действия Первачёва во время отправки поезда не вызвали ни у кого никаких подозрений, но он, как оказалось, использовал свое служебное положение для обделывания каких-то своих делишек и тайно вывез человека из Озёрного, чего, конечно, никто ожидать от него не мог. А пустой ящик, использованный им как схрон для беглеца, был обнаружен при первом же досмотре груза в Крутояре.
   Граховский лично руководил исследованием опилок, лежащих в ящике, и по генетическому анализу содержащейся в них мочи смог определить, что в ящике находился именно сын Вербицкой – Лёня.
   Глядя, как Есения Викторовна страдает от пропажи сына, Граховский не удержался и под большим секретом сообщил ей, что мальчика, похоже, выкрали с объекта и его следы обнаружены в Крутояре. Правда, он умолчал о роли в этом Первачёва и его смерти, чем нечаянно оказал услугу Круглову, которому пришлось бы выкручиваться, ведь он сказал Есении, что Первачёв звонил ему из Крутояра перед тем, как они с Лёней двинулись дальше. А Есения, получив таким образом подтверждение, что побег сына удался, обрадовалась и чуть не выдала себя, но быстро нашлась, объяснив свою радость тем, что у нее «теперь хоть есть надежда, что сын ее жив, а то она уже ожидала услышать самое плохое».
   Короче говоря, история с побегом получила в Озёрном логическое завершение, дальше ею будут заниматься сотрудники на железной дороге и в Питере. И даже если они поймают пацана, то причастие Круглова к его побегу доказать будет невозможно. Но поскольку у начальства все равно появился еще один зуб на Круглова, теперь ему следовало бы перед решительной партией сидеть тихо, но этого, похоже, не получится…
   Днем Степанцов, получивший не так давно звание майора, доложил, что начальник рудника Гуреев последнюю неделю почему-то стал много разъезжать по Озёрному, часто останавливаясь неподалеку от зоны «колючки» и вступая в разговоры с охранниками. Его поведение показалось Степанцову подозрительным.
   – Кажется, он что-то готовит, товарищ подполковник, все ездит, высматривает, – объяснил он свои подозрения Круглову.
   Круглов напрягся: послезавтра они с Есенией должны были вылетать в Академгородок на конференцию, и ему не нужны были новые осложнения, но и проигнорировать сигнал своего подчиненного он не мог.
   Тогда он отдал Степанцову приказ «взбодрить» охрану, но без особого нажима, профилактически, а самому по-прежнему не спускать глаз с Гуреева, с которым у Степанцова дружбы все-таки не получилось: майора коробили плоские шутки Гуреева, его нарочито приблатненный жаргон и бесконечные попойки с подчиненными. А Гуреева раздражал слишком правильный, с его точки зрения, Степанцов, и он тоже старался как можно реже общаться с майором вне работы.
   Круглов не опасался, что Степанцов его подведет, несмотря на то что тот не смог переступить через себя и выполнить задание, став приближенным Гуреева. Скорее, наоборот, именно поэтому Круглов стал даже больше ему доверять, понимая, что полностью положиться на других, которые могли быть уже повязаны с Гуреевым, он не может.
   Особенное недоверие у Круглова вызывал охранник Поздюшин, который появился на руднике сразу же после назначения Гуреева и так близко сошелся с начальником, что везде следовал за ним и участвовал во всех его попойках.
   На следующее утро Круглов приехал на рудник. У Гуреева при встрече с ним воровато забегали глазки, он все норовил предложить Круглову коньячку, но тот резко отказался от угощения. Стараясь не вызывать особой настороженности у Гуреева, он прошелся с ним вдоль рудника до входа в железнодорожный тоннель, посмотрел на ряды колючей проволоки, между которыми курсировала охрана с собаками, и, выпив чаю в конторе рудника, поехал обратно в комплекс.
   А вечером Степанцов доложил ему по рации, что Гуреев с Поздюшиным выехали с рудника и, похоже, направляются в сторону заброшенной штольни.
   Почувствовав охотничий азарт, Круглов отдал ему приказ не предпринимать никаких действий и находиться на связи, а сам отправился к штольне на лыжах. Он должен был там оказаться раньше Гуреева – от комплекса до нее ближе, чем от рудника, к тому же он шел напрямую, а Гуреев, если он действительно направлялся сюда, вынужден был ехать по дороге вкруговую.
   Хорошо ориентируясь на местности даже в сумерках, Круглов вскоре добрался до штольни. Порадовавшись, что у входа не было свежего снега, следы на котором могли бы его выдать, он подошел к штольне и снял лыжи.
   – Степанцов, я на месте, жди моих указаний, – сказал он по рации и, отключив ее, чтобы не шипела, притаился в штольне у входа.
   Через десять минут раздался звук мотора, и вскоре к штольне подъехала и остановилась машина. Хлопнули дверцы, и две темные фигуры направились ко входу в штольню. Круглов отодвинулся за выступ.
   Гуреев, а это оказался именно он, вместе с охранником Поздюшиным вошли в штольню и, включив фонари, направились по наклонной горизонтальной выработке внутрь.
   Круглов осторожно двинулся за ними.
   Полчаса он крался позади них вдоль стен, ориентируясь на свет их фонарей, и уже забеспокоился, что не сможет найти дорогу назад в этом хитросплетении штреков. Они уже давно миновали знакомую ему шахту, на дне которой в свое время упокоились три безухих тела…
   Наконец Гуреев и охранник, свернув в один из штреков, неожиданно остановились.
   Круглов едва не наскочил на них. Но те, тихо переговариваясь, с чем-то возились в полумраке и не заметили его.
   Проскользнув мимо входа в штрек, Круглов затаился за поворотом и стал ждать.
   Через несколько минут Гуреев с Поздюшиным вышли из штрека с тяжело нагруженными рюкзаками за плечами. Третий рюкзак они несли вместе, взявшись с двух сторон за лямки.
   «Не иначе как золотишко прут… Сколько же его в этих рюкзаках?! – ошеломленно подумал Круглов, следуя за ними. – И куда это они его потащили, интересно?..»
   Натужно дыша, Гуреев с Поздюшиным понесли свой груз к выходу из штольни.
   «Неужели вынесут наружу? Чеканулись! – подумал Круглов. – Думают, никто не заинтересуется, что у них в рюкзаках! Орел – Гуреев! А золота, похоже, там немало… Если такими партиями сбывать, то, естественно, засветишься!»
   Впереди появилось бледное пятно выхода из штольни.
   Заторопившись, Круглов нечаянно наступил на камень, который, отскочив от ноги, покатился с громким стуком по земле.
   Гуреев с Поздюшиным настороженно остановились.
   – Да это порода оседает, – сказал Поздюшин, успокаивая Гуреева. – Пошли!
   Они вышли из штольни, и Круглов, замерший с пистолетом в руке, облегченно перевел дух.
   Дождавшись, когда Гуреев с напарником уйдут подальше, Круглов осторожно выглянул наружу.
   Гуреевский джип стоял не там, где они его оставили, а гораздо ближе ко входу в штольню. Значит, в машине был еще один человек…
   В темноте Круглову не удалось рассмотреть сидящего за рулем водителя, но он догадывался, кто бы это мог быть.
   Дотащив до джипа тяжелые рюкзаки, Гуреев с охранником загрузили их на заднее сиденье и сами забрались в машину, которая тут же рванула с места.
   «Так… Значит, и Ванька Михеев замешан…» – констатировал Круглов, выходя из штольни и вынимая рацию.
   – Степанцов! – позвал он, прислушиваясь сквозь треск помех к ответу.
   – Слушаю, товарищ подполковник, – тут же откликнулся майор.
   – Кажется, ты был прав… Птичка полетела обратно в сторону рудника. Встреть и проследи. Я скоро буду. И смотри, не спугни мне их…
   – Понял! – ответил Степанцов и отключился.
   Круглов, надев лыжи, размашистым шагом направился в сторону комплекса.
   «Если Гуреев забрал золото из тайника и куда-то его попер, значит, вот-вот должен состояться "сплав", – размышлял он на ходу. – А сегодня ночью в тоннель как раз должен прибыть бронированный вагон за плановым золотишком. Может, они хотят в нем каким-то образом вывезти отсюда и нелегальные рюкзачки?.. Но там же охрана… Неужели у них там тоже все схвачено? И как это я проворонил? Вот черт! И разбираться с этим времени нет, иначе придется поездку на конференцию отменять…»
   И чем больше Круглов думал об этом, тем сильнее злился. Приспичило же Гурееву именно сейчас заняться своими махинациями, да еще так неловко, что это заметил Степанцов!
   «Можно, конечно, с Гуреевым пристрастно поговорить, припугнуть, чтобы не высовывался, пока я не уеду… – раздраженно прикидывал он. – Но черт его знает…»
   Впереди уже показались постройки комплекса. Круглов прибавил скорость.
   «А вот возьму и уложу гадов! – вдруг подумал он. – При попытке хищения золота с объекта… А?.. А золото верну государству. Хотя нет! Такое количество сдавать нельзя, там его пудов пять, наверное. Как потом объяснить, что просмотрел хищение такого масштаба? Да еще после Лёнькиного побега… Вот зараза! Куда ни кинь, везде клин! Нет, шум поднимать нельзя…»
   Домой Круглов влетел совершенно разозленный. Поставив лыжи в угол прихожей и вызвав по рации машину, он начал быстро собираться.
   Сноровисто примотав ножны скотчем к предплечью правой руки, Круглов вложил в них финский нож «puukko» и, одевшись потеплее, потому как кто его знает, где и сколько ему придется сидеть, достал из сейфа «стечкин» с ПББ [9 - «Стечкин» с ПББ – автоматический пистолет Стечкина (АПС) с глушителем (ПББ – прибор бесшумный беспламенный, в просторечии: «глушак», «бесшумка» или «щенок»).] и две запасные обоймы с патронами. Сунув пистолет в деревянную кобуру на поясе, а «глушак» в карман, он проверил «вальтер ППК», как всегда прикрепленный чуть выше правой лодыжки, и выскочил на улицу.
   Машина уже ждала его у дома, урча мотором.
   – Максим, отправляйся в казарму, я сам сегодня поеду, – нетерпеливо сказал Круглов, буквально выпихивая молодого водителя из-за руля.
   Сев в машину, он захлопнул дверцу и, резко набирая скорость, погнал по дороге к руднику.
   Ошарашенный Максим удивленно смотрел ему вслед.
   – Товарищ подполковник! – раздался в рации голос Степанцова.
   – Да, Вася. Что там?
   – Гуреев, кажется, не на рудник едет. Сканер показывает, что он движется по зимнику к распадку.
   «Никак Гуреев и сам слинять собрался?!» – удивился Круглов и спросил Степанцова:
   – Машина твоя где?
   – Стоит у конторы…
   – Дуй тоже к распадку, но только тихо, я минут через десять там буду.
   Распадок между сопками находился километрах в трех от рудника и с внешней стороны был «заткнут» искусственной насыпью таким образом, что если зайти в него изнутри, то все равно упрешься в тупик. К тому же вдоль распадка проходил коридор из колючей проволоки с охранной вышкой. Что Гурееву там понадобилось, непонятно…
   Свернув с окружной дороги на зимник, который здесь называли «поперечкой», Круглов погнал подскакивающую на ухабах машину на предельной скорости, но вскоре ему пришлось сбавить темп, потому как по такой дороге разгоняться было опасно.
   Это его и спасло…
   Он едва успел увернуться от неожиданно появившегося в свете его фар гуреевского джипа, который несся без единого огонька прямо на него.
   В машине был один Михеев.
   Проскочив мимо него в нескольких сантиметрах, Круглов притормозил и оглянулся.
   Джип стремительно удалялся.
   «Плохо дело!» – подумал Круглов, вынимая «стечкин» из кобуры.
   Взяв рацию, он спросил:
   – Степанцов, ты где?
   – Подъезжаю, товарищ подполковник!
   Круглов сам уже заметил приближавшийся свет фар его машины, который высветил несущийся навстречу ему джип Гуреева.
   – Разверни машину поперек дороги, не пропусти джип! Это Михеев дурит, – если что, бей на поражение, – приказал он в рацию.
   – Понял, – озадаченно отозвался Степанцов.
   Свет моргнул и ушел в сторону, после чего почти одновременно раздались два коротких выстрела, разнесшихся эхом над дорогой.
   «Ну, началось!» – с досадой подумал Круглов, заводя машину и разворачиваясь.
   – Степанцов, что у тебя? – выкрикнул он в рацию.
   – Кажется, я его достал, – послышался сквозь шорох помех какой-то растерянный голос Степанцова.
   – Ну и молодец! Жди, я еду.
   Обогнув уткнувшийся носом в снежный вал джип Гуреева, Круглов подлетел к стоявшей поперек дороги машине Степанцова.
   Выскочив из машины, он чуть не наступил на Михеева, неподвижно лежавшего на дороге вверх лицом рядом с джипом.
   Вывернув из его ладони судорожно зажатый «макаров», Круглов быстро обыскал его, но другого оружия не нашел.
   «Хорошо, что я не переехал его, теперь допросить можно, – подумал он, направляя луч фонарика на лицо Михеева, но, глядя, как между губ того вздуваются и лопаются черные кровавые пузыри, понял: – Не жилец, ну и черт с ним!»
   Разогнувшись, Круглов повернулся к машине Степанцова.
   Тот сидел за рулем, навалившись на него грудью.
   Круглов распахнул дверцу и тронул его за плечо:
   – Вася, ты ранен?
   – Нет… – подняв голову, ответил Степанцов, потерянно глядя на Круглова. – Я сам, кажется, убил его…
   – Э-э, майор, ты чего это раскис? Ну-ка прекрати! – Круглов потряс его за плечо. – Ты выполнял приказ. Возьми себя в руки, нам еще остальных нужно найти…
   Он отошел от машины и, вновь склонившись над Михеевым, решил переложить его к краю дороги, поскольку возиться с ним было некогда, можно было упустить золото.
   – Степанцов, давай сюда! – позвал Круглов.
   Степанцов вылез из машины и направился на его зов, но, увидев залитые кровью лицо и грудь Михеева, отскочил от него и, сгибаясь в приступе рвоты, побежал к снежному валу на обочине дороги.
   «Не майор, а беременная гимназистка!» – с раздражением подумал Круглов, глядя ему вслед.
   Взяв под мышки Михеева, он сам оттащил его в сторону, а потом повернулся к сидевшему на снегу бледному Степанцову.
   – Михеев доходит, – сказал Круглов. – Давай поднимайся, пора искать Гуреева, пока у нас тут война не началась.
   – Я не могу, товарищ подполковник, – глухо сказал Степанцов.
   – Что значит «не могу»?! – угрожающе надвигаясь на него, прорычал Круглов. – Тебя, майор, что, в бирюльки играть сюда пригласили?! Тебе охрану государственного объекта доверили!
   – Одно дело охранять, а другое – убивать! – истерично выкрикнул Степанцов, отползая от Круглова. – А я не могу, не хочу убивать людей!
   – Ну ты, сопля собачья, пошел ты знаешь куда со своими «хочу», «не хочу»! – взорвался Круглов. – Поучить бы тебя Родину-мать любить, да времени нет возиться с тобой! – И он с силой саданул Степанцова по голове «стечкиным».
   Степанцов безмолвно рухнул навзничь в снег.
   «Вот сволочь! Зараза! – никак не мог успокоиться Круглов, засовывая обмякшее тело Степанцова в его уазик. – Придется теперь одному искать Гуреева! Замочу всех к чертям собачьим, но не дам им сорвать мой отъезд… Снег еще этот, падлюка, сыпет!»
   Чувствуя, как в нем закипает звериная ярость, Круглов направился к своей машине, но потом, передумав, открыл дверцу и забрался за руль гуреевского джипа. Лихо развернув его, он поехал в сторону распадка, надеясь, что если Гуреев с Поздюшиным где-нибудь засели, то подумают, что это возвращается Михеев.
   Внимательно оглядывая пространство вокруг дороги, он проехал почти до самого конца зимника, но никого не встретил.
   Когда же перед ним засветились тусклые огоньки окружной дороги, за которой виднелась вышка № 2 с прожектором наверху, Круглов выключил фары и медленно поехал вперед. Мотор, работая на малых оборотах, едва слышно урчал, но, решив не рисковать, Круглов остановился, не доезжая до темной ажурной конструкции вышки метров триста, и, прячась за снежным валом, пошел пешком.
   Осторожно выглянув из-за сугроба, Круглов насторожился: прожектор на вышке почему-то светил в одном положении куда-то в распадок, а по ту сторону колючего забора свисала веревочная лестница.
   «Мать твою так! – выругался про себя Круглов. – Значит, и Кольцов с ними заодно! Прямо банда под носом, и как это я прощелкал?! Что же делать?»
   Можно было, конечно, все спустить на тормозах, пусть потом бы разбирались уже без него, но сзади оставался Степанцов, который вряд ли станет скрывать факты подозрительных телодвижений Гуреева. Значит, нужно либо ему рот заткнуть, либо Гуреева с его кодлой брать…
   Времени на раздумье не было.
   «Черт бы вас всех подрал, засранцы! Придется все-таки брать с поличным, – с досадой решил Круглов. – Хоть задание руководства выполню…»
   Понаблюдав за вышкой и увидев, что охранник, вероятно надеявшийся на прикрытие Михеева, застыл у пулемета, не обращая внимания на то, что творится у него за спиной, Круглов перебежал дорогу и, броском закинув тело на столб, подтянулся вверх, цепляясь за изоляторы, на которых была натянута колючая проволока.
   Затаившись за спиной Кольцова, он неслышно вытащил из рукава нож и, одним прыжком преодолев отделявшее их расстояние, резким взмахом перерезал охраннику горло. Тот даже не вскрикнул.
   Отпихнув осевшее на пол тело Кольцова в сторону, Круглов обтер об тулуп охранника нож и, вложив его в ножны, посмотрел туда, куда светил прожектор.
   В световом круге общались несколько человек.
   Круглов, наклонившись, стащил с шеи мертвого Кольцова бинокль и, стерев со стекол его же шарфом кровь, посмотрел на пришлых удальцов, которым Гуреев с Поздюшиным уже передали все три рюкзака с золотом.
   Чужаков было трое, причем один из них был очень похож на Поздюшина, только старше. Они спокойно разговаривали с Гуреевым, который стоял с небольшим мешком, видимо полученным взамен рюкзаков с золотом.
   «Значит, уходить он пока не собирается, коли деньги или еще что-то там получил, – заключил Круглов. – Ишь ты, сам пошел на такое дело, дурак! – Сплюнув под ноги, он взялся за пулемет, подумав при этом с сарказмом: – Ну что же, голубчики, золотцы мои, не уйти вам от дяди Серёжи. Не вовремя вы сюда приперлися!»
   Дождавшись, когда Гуреев и Поздюшин пустятся в обратный путь, он прицелился в трех мужиков, пристраивавших рюкзаки с золотом на салазки из лыж, и плавно нажал на гашетку.
   «Есть! – с удовлетворением констатировал он, убедившись, глядя в бинокль, что пулеметная очередь чисто срезала всех троих златолюбцев. – А теперь ваша очередь, говнючки слоеные!»
   Развеселившись от незнамо откуда выскочившего выражения, Круглов дернул прожектор, опуская луч ниже: как раз туда, где залегли Гуреев с Поздюшиным.
   – Подъем, суки, не на пляже! – сказал он в микрофон, стоящий рядом, а «колокольчик», укрепленный на крыше вышки, разнес его голос по распадку. – Поздюшин, а ну быстро за саночками, вези их обратно. А ты, Гуреев, дуй сюда, быстро и без глупостей.
   Фигуры зашевелились. Поздюшин отправился обратно по своим же следам, а Гуреев на полусогнутых испуганно заспешил к вышке.
   Круглов, наблюдая за обоими, видел, как Поздюшин, спустившись в низинку, где лежали трупы и рюкзаки с золотом, вдруг бросился к одному из мертвых мужиков и попытался поднять его, прижимая к себе.
   «Ну точно, брат его там!» – заключил Круглов, рассматривая в бинокль, как у Поздюшина открывается рот в немом крике.
   – Поздюшин, еще секунд десять порыдаешь – и ляжешь рядом с ними! Быстро вези санки сюда! – сказал Круглов в микрофон и, подтверждая, что он не шутит, пустил вкруг Поздюшина короткую пулеметную очередь.
   Тот подпрыгнул и, схватившись за веревку, привязанную к концам лыж-салазок, потащил их к вышке, от натуги глубоко проваливаясь в снег.
   Гуреев, белый от страха, уже добрался до вышки и остановился в ожидании внизу.
   – Забирайся сюда, – крикнул ему Круглов.
   «Смотри-ка, а лезет он профессионально, боком. Каков молодец!» – подумал он, оценивающе глядя, как Гуреев заводит ноги в веревочные ступени не фронтально, а сбоку, чтобы лестница далеко не отклонялась под весом его тела.
   Дождавшись, когда голова Гуреева поднимется над уровнем деревянной ограды пулеметной площадки, Круглов схватил его за шиворот и втащил наверх. Быстро обыскав Гуреева, он отобрал у него пистолет и нож и, сунув их себе за пояс, оттолкнул того в угол, где лежал Кольцов.
   Гуреев, поскользнувшись на крови, натекшей из-под мертвого охранника, грузно упал и суетливо завозился на полу, пытаясь отползти от трупа подальше.
   Круглов, одновременно наблюдая за приближавшимся Поздюшиным, открыл мешок, который принес Гуреев. Там лежали пачки со стодолларовыми купюрами…
   Закрыв мешок, Круглов помолчал, разглядывая Гуреева, а потом спросил:
   – Ну и сколько тут?
   – Чуть больше восьмисот тысяч должно быть… – ответил тот, настороженно глядя на Круглова.
   – Понятно… – протянул Круглов и приказал: – Иди помоги своему подельнику поднять сюда еще и рюкзаки с золотом. Там же у вас золотишко, не правда ли?
   Гуреев не стал отвечать на его риторический вопрос, а с опаской обошел Круглова и, наклонившись над веревочной лестницей, стал принимать подаваемые снизу Поздюшиным рюкзаки.
   Когда третий рюкзак оказался на площадке, Круглов вновь скомандовал:
   – Гуреев, быстро в дальний угол! А ты, Поздюшин, поднимайся сюда, – и, повернувшись к сжавшемуся в углу Гурееву, укоризненно спросил: – Что же ты, Гуреев, такой жадный? Все себе да себе! Нет бы поделиться с боевыми товарищами… Глядишь, и повернулось бы все по-другому.
   – Да я, Сергей Сергеевич, да мы… – замельтешил было Гуреев и вдруг испуганно присел, когда Круглов, даже не оглянувшись на появившегося на площадке Поздюшина, отставил назад руку с гуреевским пистолетом и выстрелил, словно плюнув в охранника огнем.
   Поздюшин, взмахнув руками, завалился спиной назад и через секунду рухнул вниз, с глухим шлепком ударившись о землю.
   – Ну что, сука, влип ты со своими погаными баксами и ворованным золотом? – спросил Круглов у Гуреева, угрожающе надвигаясь на него. – Я тебя сейчас тоже либо убью, либо сдам. Кончилась твоя вольготная житуха.
   С отчаянием загнанного в угол зверя Гуреев вдруг тоже окрысился и выкрикнул в лицо Круглову, срываясь на визг:
   – А ты что думаешь, тебя за это похвалят и орден дадут? Да тебя самого к «сливу» определили! Вот сразу после конференции и «сольют»!
   – Откуда ты знаешь про конференцию и, вообще, про это ? – внутренне напрягаясь, спросил его Круглов.
   Но тот, выпустив пар, замолчал и только испуганно смотрел из угла.
   – Гуреев, я что, должен повторять свой вопрос? Откуда ты про все это знаешь? – повышая голос, вновь спросил Круглов.
   – Разведка донесла… – неопределенно ответил Гуреев. – У меня тоже связи есть…
   – Наслышан я о твоих связях, – усмехнулся Круглов и нарочито дружелюбно спросил: – Так, говоришь, к «сливу» меня определили?
   – Да, – осмелев, кивнул Гуреев и сказал: – Сергей Сергеевич, валить тебе отсюда надо, валить, а то скоро тебе самому крышка. Я точно это знаю.
   – Знаешь и молчишь… – процитировал Круглов слегка перефразированную строку из известной песенки и задумчиво посмотрел на Гуреева.
   – В нашем мире каждый сам за себя, – ответил Гуреев, виновато отводя глаза.
   – Это точно! Ну и что будем делать?
   Гуреев растерянно посмотрел на него, проверяя, действительно ли Круглов ждет от него ответа, и, убедившись, что тот серьезно спрашивает, предложил:
   – Говорю, бежать тебе надо! Возьми вот один рюкзачок с собой на конференцию, а там уезжай куда-нибудь. Не мне тебя учить, сам опытный… А я второй рюкзак себе оставлю, если не возражаешь, а третий – государству сдам, надо же нам чем-то оправдать то, что ты тут натворил… – Гуреев мотнул головой в сторону мертвого охранника.
   – Я натворил… ну ты и наглец!.. – покачал головой Круглов. – Золота мне не нужно, забери себе оба рюкзака и… положи их обратно в штольню. – Он усмехнулся, увидев, как у Гуреева вытянулось лицо, и добавил: – А вот валютку я у тебя возьму, если не возражаешь…
   – Да бери, конечно! С ней тебе действительно будет меньше хлопот, – согласился Гуреев, но метнул сожалеющий взгляд в сторону мешка с валютой, а потом делано-равнодушным тоном спросил: – А откуда ты про штольню-то знаешь?
   – Да я там вместе с породой оседал… – намекнул Круглов.
   – Так это был ты! Чувствовал же я, что кто-то мне в спину смотрит… – с досадой сказал Гуреев.
   – Плохо чувствовал! – оборвал его Круглов. – Ты вообще малочувствительный: перед Степанцовым вот засветился, на черных рынках наследил… Ну ладно, чего теперь это обсуждать, двигать отсюда надо. Бери рюкзаки, нужно перенести их в машину. Поедем на рудник и по дороге обсудим детали наших показаний, чтобы расхождений не было. И тут еще одно дельце незаконченное осталось…
   Сбросив рюкзаки с золотом вниз, они спустились по перекинутой внутрь зоны веревочной лестнице и бегом потащили их через дорогу к «поперечке», где за снежным сугробом был «припаркован» джип.
   А снег все валил и валил…
   Увидев джип, но без Михеева, Гуреев бросил испуганный взгляд на Круглова.
   Тот усмехнулся:
   – Ты все правильно понял, Михеева больше нет – сражен вражеской пулей…
   Сказав это, он вдруг замер. У него родилась идея, которую он начал прокручивать, загружая рюкзаки на заднее сиденье.
   Забравшись с насупившимся Гуреевым в джип, Круглов прогрел двигатель, а потом покатил по «поперечке» к месту, где он оставил Степанцова и свою машину.
   Труп Михеева по-прежнему лежал у обочины. В свете фар Круглов успел заметить, что и Степанцов из машины не выходил – сидел, темной грудой навалившись на руль, а вокруг машины белел покров свежего нетронутого снега.
   – Гуреев, даю тебе шанс укрепить мое доверие к тебе, – остановив джип напротив уазика Степанцова, сказал Круглов. – Сейчас ты выйдешь и пристрелишь Степанцова через лобовое стекло.
   Гуреев вздрогнул, с ужасом глядя на Круглова.
   – А ты думал, я все время буду делать за тебя грязную работу? – усмехнулся Круглов. – Нет, мил человек, придется потрудиться, а то потом не отмоешься: Степанцов давно за тобой следил и молчать о твоих выкрутасах не будет…
   Он вышел из машины и, обойдя ее, открыл дверцу со стороны Гуреева:
   – Вперед!..
   – Я не могу… – выдохнул тот.
   – Еще один импотент: могу, не могу! – зло сощурился Круглов. – А ну давай выходи! Еще минута, и я тебя самого завалю! – Он выдернул Гуреева за воротник из машины.
   Подтащив его к уазику Степанцова, он открыл дверцу и посмотрел на майора. Глаза у того были закрыты, он все еще находился без сознания.
   Приподняв Степанцову опущенную голову и усадив его на сиденье поровнее, Круглов захлопнул дверцу и повернулся к обомлевшему от ужаса Гурееву.
   Вытащив из кармана гуреевский пистолет, Круглов вложил его в безвольную руку хозяина и, подняв ее, помог спустить ему курок, выстрелив через стекло прямо в запрокинутое лицо Степанцова.
   Выстрел всколыхнул снежную завесу, на секунду заглушив завывание ветра и шорох снега. Лобовое стекло уазика перестало быть темным, мгновенно покрывшись густой сетью белесо-серебристых трещин, разбежавшихся от маленькой аккуратной дырочки в нем, словно кто-то одним движением накинул на него мерцающую паутину.
   Гуреев вскрикнул и, отпихнув от себя пистолет, тяжело обвис на руках Круглова, который его тут же безжалостно встряхнул:
   – Не время в обмороки падать! Нам еще Михеева нужно положить в салон, приходи в себя! – И он отхлестал Гуреева по щекам, а потом, зачерпнув снега, жестко обтер ему лицо.
   Гуреев слабо отпихиваясь, выпрямился и, покачиваясь, словно пьяный, спросил:
   – Зачем?..
   – Затем, что, когда вы с Михеевым ехали на задержание, Степанцов в попытке прикрыть своих сообщников, стрелял в вас и убил Михеева. А ты вынужден был, обороняясь, стрелять в него. Ясно?
   Гуреев обреченно кивнул.
   – Все, а теперь быстро перегружай два рюкзака с золотом ко мне в «собачник», по пути закинем их в штольню. А третий рюкзак и Михеева отвезем на рудник. Нужно ехать, пора людей отправлять на вышку, а то еще кто-нибудь приползет в наш уютный уголок…
   Затаскивая тяжелого Михеева на заднее сиденье джипа, он даже не подозревал, как недалек был от истины, произнося последние слова.

Глава шестая

   Спустившись с вышки, Фёдор с Леонидом перебежали через освещенную дорогу и, надев лыжи, покатили по целине туда, где они видели габаритные огоньки машины, увозящей двух человек после состоявшейся разборки.
   Неожиданно они наткнулись на еще одну дорогу, неосвещенную, узкую, но хорошо расчищенную и накатанную.
   Съехав на нее со снежного вала, они остановились.
   Вновь выпавший снег покрывал дорогу пушистым ковром, мягко проседавшим под ногами. Следы от проехавшей здесь машины почти занесло.
   – Наверное, это «поперечка», зимник, – тихо сказал Фёдор. – На карте у твоего сына была нарисована, помнишь? Потому тут и фонарей нет… Пойдем по ней, пока никто навстречу не едет. Увидишь свет фар, сразу прыгай туда. – Он показал на снежный вал у дороги.
   Закинув рюкзаки за спину, они пошли по краю дороги вдоль снежного вала.
   – Если память мне не изменяет, где-то в этих краях по левую руку должна быть вертолетная площадка, – сказал на ходу Леонид.
   – Рука у тебя больно длинная, – проворчал Фёдор. – До вертолетной площадки отсюда не меньше пяти километров. И там до научного поселка вкруг озера еще километров восемь. Так что крепись…
   «Бедные мои ноженьки…» – в который раз пожалел себя Леонид.
   Минут тридцать они шли спокойно по едва видной в сгущающейся темноте дороге, как вдруг впереди на ее ровном бледном фоне появилось что-то темное.
   Фёдор резко остановился, придержав рукой Леонида.
   – Кажись, машина, – сказал он. – Постой здесь. Если что – сигай за вал.
   Он пошел к машине, а потом вдруг пропал.
   Леонид поморгал глазами, думая, что ему привиделось, но Фёдор действительно исчез. Леонид сразу вспомнил афганскую историю с костром и «духами», рассказанную Сергеем.
   «Вот это да! – восхищенно ахнул он. – А я думал, что это-то уж точно сказки!»
   Но долго восхищаться ему не пришлось: в темноте запрыгали, чиркая по черному небу, лучи от фар мчавшейся навстречу машины, и Леонид, сам не ожидая от себя такой прыти, действительно сиганул за вал и затаился там, наблюдая, как к стоявшему поперек дороги уазику подлетел еще один и из него выскочили люди в военной форме. Один из них, подбежав к уазику, распахнул дверцу и ему на руки с водительского места выпал человек.
   «Господи, еще один труп! Что у них тут происходит?!» – оторопел Леонид.
   А военные тем временем подхватили тело и, открыв заднюю дверцу, затолкали его внутрь, потом расселись по обеим машинам, развернулись и укатили.
   Леонид выждал немного и спустился обратно на дорогу.
   «Где же Фёдор? – подумал он, всматриваясь в темноту впереди, и осторожно двинулся туда, где недавно стояла машина.
   Подойдя к взрытому колесами снегу, он растерянно огляделся: Фёдор как сгинул.
   «Может, он с ними уехал? Забрался тайком в машину – и тю-тю! – пришла Леониду в голову шальная мысль. – Тогда мне придется дальше идти одному… Или все-таки лучше подождать?»
   Он покрутился на месте, а потом жалобно позвал:
   – Фёдор…
   – Да не ори ты! – раздался сзади недовольный голос Фёдора.
   Леонид обрадованно повернулся.
   Фёдор сидел на дороге, пытаясь прикрепить к валенку лыжу, вернее, то, что от нее осталось.
   – Что с тобой? – бросился к нему Леонид.
   – Да вот, по лыже проехали, носок обломали, – объяснил Фёдор, показывая ему обломанный конец лыжи.
   – Они же могли тебя самого переехать! – в ужасе воскликнул Леонид, представив, как водитель уазика наезжает на невидимого ему Фёдора. – Чего ты туда поперся?
   – Я не успел к тебе вернуться, когда они появились. Пришлось встать в сторонке. А они потом как стали разворачиваться, подали вперед и достали меня. Эх, пришли бы мы раньше, ехали бы с тобой сейчас на уазике…
   – Ага, с трупом вместе… – саркастически заметил Леонид. – Тебе не кажется, Фёдор, что здесь какое-то погибельное место? Если тут каждый день такое творится, людей не напасешься…
   – А они их тут пучками выращивают, забыл, что ли, письмо твоей Есении? – усмехнулся Фёдор.
   – И правда забыл. Никак в это поверить не могу… – озабоченно потер лоб Леонид.
   Дождавшись, когда Фёдор примотает к валенку остатки лыжи, они двинулись дальше по дороге. Больше им никто навстречу не попался.
   Миновав перекресток с широкой освещенной дорогой, ведущей, если судить по карте, к вертолетной площадке, они выбрались на целину и направились между деревьев к озеру, срезая путь к научному поселку, где они надеялись найти Есению.
   Через час они достигли озера с незамерзшей парящей водой и пустились вокруг него по берегу.
   У Леонида, видимо, открылось второе дыхание, и он размеренно шагал на лыжах, хотя лес здесь был гуще и приходилось пробираться между деревьями, что заметно замедляло их движение. Зато перестал идти снег, и теперь не нужно было отворачивать от него лицо.
   Вдруг Леонид почувствовал какое-то движение у себя в рюкзаке. В первый момент он даже испугался, а потом, вспомнив, что сам положил туда телефон, сообразил, что тот был поставлен на вибрирующий режим, видимо, чтобы звонком не обнаружить своих владельцев…
   – Фёдор! – позвал Леонид, вынимая телефон из рюкзака и разворачивая антенну.
   – Что? – откликнулся тот, поворачиваясь.
   – Телефон звонит… Ответить?
   – А ты что, ждешь от кого-то звонка? – насмешливо спросил Фёдор. – Отключи ты его вообще от греха подальше. По нему могут определить наше местонахождение…
   – А может, ответить, что абонент убыл? Чтобы не беспокоили, а? – шутливо предложил Леонид.
   И не успел Фёдор ничего ответить, как Леонид уже нажал на кнопку и, поднеся трубку к уху, произнес низким хрипловатым голосом:
   – Алё, генерал Емельяненко слухает, какая зараза посреди ночи названивает?!
   В трубке сквозь помехи послышался чей-то недоумевающий голос, воскликнувший: «Что за черт?!» – а потом тоненький зуммер отбоя.
   Леонид отключил трубку и посмотрел на Федора. Тот явно был разозлен.
   – Ну не сердись, пожалуйста, – попытался оправдаться Леонид. – За это время нас вряд ли бы засекли.
   – Еще выкинешь что-нибудь подобное, дальше пойдешь один, я из-за тебя подставляться не собираюсь! – твердо сказал Фёдор и двинулся дальше.
   – Ну извини, Фёдор! – догоняя его, попросил Леонид. – Так на нервы все это давит, хотелось разрядиться…
   – Ладно, иди не базарь, мало ли кто услышит… – буркнул тот.
   Под утро они добрались до спавшего поселка и, сверяясь с планом, разыскали дом, в котором жила Есения.
   Леонид с удивлением увидел, что это был настоящий коттедж, стоящий в ряду таких же красивых одноэтажных коттеджей вдоль центральной улицы. Часть его крыши была плоской и использовалась, видимо, как открытая веранда-солярий, куда вела наружная лестница, а на выпуклой части крыши была установлена спутниковая антенна. В коттедже было два входа – с разных торцов. По рассказу Лёни, их соседкой была учительница по русскому языку Нина Ивановна, бывшая замужем за старшим лейтенантом внутренних войск из охраны Озёрного.
   За коттеджем стояла хозяйственная постройка, в которой, как сказал Лёня, хранился садовый инвентарь, лыжи, санки и прочая мелочь. Ее дверь никогда не закрывали на ключ. Как понял Леонид, у них вообще было не принято запираться – чужих в поселке не имелось, только свои: научные работники комплекса, охрана и обслуга – опасаться некого… Но Леонид подумал, что это правило было введено, скорее всего, для удобства контролирующих органов…
   Поглядывая на окна коттеджа, за которыми не было ни света, ни движения, Фёдор с Леонидом осторожно обошли дом, потом быстро перебежали к сараю и, пробравшись внутрь, прикрыли за собой дверь.
   – Холодно, но по крайней мере ветра нет, – прошептал Леонид и, подойдя к окошку, с волнением выглянул наружу. – Скоро светать начнет… Люди на работу пойдут… У Есении на эту сторону выходит кухня, так что мы увидим, когда она проснется…
   Почувствовав его волнение, Фёдор положил ему руку на плечо:
   – Послушай, увидишь свою Есению, не натвори глупостей! После побега сына за ней может быть установлено особое наблюдение.
   – Не беспокойся, – ответил Леонид, серьезно взглянув на него, и опять отвернулся к окну.
   Через час в окнах соседской половины коттеджа зажегся свет, на занавесках заметались чьи-то тени. А еще минут через пятнадцать к коттеджу подъехала машина и остановилась в ожидании.
   На крыльцо вышел высокий военный и, на ходу застегивая полушубок, быстрым шагом направился к машине.
   Следом выскочила молодая женщина и, кутаясь в шаль, побежала за ним:
   – Володя! Ты бутерброды забыл! – Догнав военного, она протянула ему сверток.
   – Не до бутербродов сейчас, Ниночка, – отмахнулся тот, но все-таки забрал у нее сверток и, чмокнув в щеку, подтолкнул ее в сторону крыльца: – Беги домой, а то простудишься!
   Женщина повернулась и поспешила обратно в дом, оббив на крыльце снег с валенок.
   – Это, наверное, и есть Нина Ивановна, соседка Есении, – прошептал Леонид и перевел взгляд на окна Есении. – А у нее почему-то до сих пор света нет. Может, ее нет дома? Может, она в ночную смену работает?
   – Тогда мы увидим, как она возвращается, – резонно заметил Фёдор.
   – А вдруг с ней что-нибудь сделали?! – предположил Леонид и почувствовал, как у него внутри все содрогнулось от этой мысли. – Вдруг ее после Лёниного побега наказали или еще что-нибудь похуже сотворили?..
   – Не накручивай себя, Лёньша! – остановил его Фёдор. – И перестань дергаться. Подождем еще немного, а потом попробуем разузнать…
   – Да как тут разузнаешь? Не выйдешь же на улицу с вопросом: не знаете ли, где находится Есения Викторовна? – Леонид заметался по сараю.
   Фёдор молча посмотрел на него, а потом, поправив шапку на голове, направился к дверям.
   – Ты куда? – кинулся к нему Леонид, но тот уже закрыл за собой дверь и пошел по тропинке к коттеджу.
   Заглянув в темные окна Есении, он постучал в ее дверь и, не дождавшись ответа, отрицательно покачал головой и пошел к крыльцу Нины Ивановны.
   Леонид приоткрыл дверь сарая, наблюдая в щелочку за происходящим.
   Фёдор постучал к соседке Есении. Нина Ивановна распахнула дверь и с удивлением посмотрела на незнакомого ей мужчину.
   – Здравствуйте, вас зовут Нина? – спросил Фёдор.
   Женщина утвердительно кивнула.
   – А меня – Фёдор Поликарпович. Я пришел к вашей соседке, Есении Викторовне. Она у нас месяц назад была на руднике и обещала помочь мне с моей хворобой. Я ждал-ждал, а она все не едет. И сейчас ее дома нет. Не знаете, где она?
   – А Есения Викторовна сейчас дома не живет, она в комплексе. И завтра утром улетает на трехдневную конференцию в Академгородок.
   – А домой она не зайдет, не знаете? Может, я бы ей записку оставил?
   – Думаю, что нет. Она вчера за вещами заезжала…
   – Спасибо. А не подскажете, на чем она улетает?
   Нина Ивановна бросила на него удивленный взгляд:
   – Как на чем? На вертолете, конечно. Почему вы спрашиваете?.. – И она вдруг отступила назад, с подозрением глядя на Фёдора.
   Что сделал Фёдор, Леониду увидеть не удалось, поскольку тот неожиданно придвинулся к женщине, загораживая ее своей широкой спиной, и поднял руку. Потом, отступив от нее обратно со словами: «Жаль, уважаемая Нина Ивановна, что не застал вашего мужа», он развернулся и спокойно пошел к сараю, где его ждал ошеломленный Леонид.
   Женщина на крыльце оцепенело смотрела перед собой, потом, словно очнувшись, растерянно повела глазами, не понимая, что она здесь делает, и медленно ушла в дом.
   – Ну что? – возбужденно спросил Леонид, когда Фёдор вернулся.
   – Есения твоя на работе, а завтра улетает в Академгородок на какую-то научную конференцию, – ответил Фёдор.
   – О, черт! – воскликнул с досадой Леонид. – А во сколько?
   – Этого мне ее соседка не сказала… – усмехнулся Фёдор. – Она и так насторожилась, когда я спросил, на чем та улетает.
   – Что же теперь будет? Кстати, а что ты с Ниной Ивановной сделал? Она как-то странно выглядела после вашего разговора… – спросил Леонид.
   – Ничего особенного, просто помог ей забыть ненужную встречу… – объяснил Фёдор.
   – Ну да… – протянул Леонид, с уважением взглянув на него: не человек, а маг-супермен какой-то. – Ну ладно, и что же теперь делать?
   Он вконец расстроился, подумав о том, что все повторяется снова. Они уже были так близки к цели, и на тебе – у него вторично отнимают Есению… Пятнадцать лет ее безвылазно продержали в этом комплексе, но стоило ему к ней приблизиться, как ее опять умыкают у него из-под носа.
   Леонид еще больше бы расстроился, если бы узнал, что за отъездом Есении стоял тот же самый человек, который уже однажды отнял ее у него на Варшавском вокзале города Ленинграда.
   – Что же делать? – опять воскликнул Леонид, не видя выхода из сложившейся ситуации.
   – Думаю, нам тоже надо ехать в Академгородок, – сказал Фёдор. – Кстати, там будет легче скрыться с Есенией, чем здесь. Сам видишь, какая тут обстановочка…
   – А как мы туда попадем? – с пробудившейся надеждой спросил Леонид.
   – Попробуем пробраться в вертолет, на котором ее повезут… – спокойно ответил Фёдор.
   Леонид с сомнением посмотрел на него.
   – По крайней мере попытаемся. Так что вечером будем выдвигаться к вертолетной площадке, – пояснил Фёдор.
   – А сейчас что будем делать? Если честно, я с ног валюсь, да и есть охота, спасу нет, – признался Леонид.
   – Отсидимся до вечера здесь. Хлеб у нас есть, откроем тушенку… Не боись, не помрем…
   – Конечно не помрем, – повеселев, согласился Леонид и вдруг, осененный мыслью, повернулся к Фёдору: – Слушай, Фёдор, а давай к Есении зайдем?
   – Куда, на работу, что ли? С ума сошел? – не понял Фёдор.
   – Да нет, домой. У нее ведь никого нет, там и отсидимся до вечера… Очень хочется посмотреть, как она тут жила…
   Фёдор бросил в окно задумчивый взгляд.
   – Следы на крыльце увидят… – покачал он отрицательно головой.
   – Так ты и так там уже наследил, – напомнил ему Леонид. – Ну, пойдем!.. Дверь у нее должна быть не заперта.
   – Может, ты и прав, – с сомнением сказал Фёдор и, поднявшись с ящика, подошел к двери. – Я сейчас гляну, а ты потом быстро, след в след, погоняй за мной. И в доме не разговаривай, вдруг его прослушивают… – сказал он, открывая дверь.
   – Зачем его сейчас прослушивать, если Есения на работе? – спросил Леонид.
   – На всякий случай, – коротко ответил Фёдор и вышел из сарая.
   Леонид не запомнил, как они бежали к крыльцу Есении, он очнулся только тогда, когда Фёдор уже тихо закрывал за ними дверь, действительно оказавшуюся незапертой.
   В квартире Есении было тепло, тихо и едва ощутимо пахло духами.
   Сняв валенки в коридоре, Фёдор с Леонидом в одних носках прошли в комнату.
   Бесшумно двигаясь в полумраке, Фёдор задернул плотнее шторы на окнах и только после этого осветил фонариком комнату.
   Вероятно, это была гостиная. Леонид увидел в центре комнаты круглый стол со стульями, диван в углу с журнальным столиком перед ним и телевизор. Остальное пространство занимали шкафы, заполненные книгами. Над диваном висела какая-то картина.
   Вторая комната, куда Леонид заглянул с порога, была явно комнатой Лёни. Там стояла кровать с красочными плакатами над ней и письменный стол. Вдоль одной стены тянулся длинный книжный стеллаж, а к другой – была прибита «шведская стенка». С потолка свисали кольца и боксерская груша. Видимо, это был Лёнин «спортивный уголок».
   Открыв дверь в третью комнату, Леонид с трепетом понял, что это спальня и кабинет Есении.
   Он осторожно вошел. Ковер на полу скрадывал его шаги.
   Сев за письменный стол, на котором стояли компьютер и причудливая настольная лампа, он провел рукой по деревянной столешнице, словно пытаясь ощутить тепло рук Есении.
   «Вот где ты живешь…» – подумал он с нежностью, и у него перехватило горло.
   В комнату вошел Фёдор. Взяв со стола лист бумаги и ручку, он что-то написал и протянул лист Леониду.
   «Пойдем на кухню, поедим. Соседка ушла, видел в окно», – прочел Леонид и кивнул, поднимаясь, при этом стул его громко шкрябнул по полу.
   Отвесив Леониду подзатыльник, Фёдор поднес ему под нос кулак, а потом снова схватился за ручку.
   «Хочешь, чтобы нас тут и повязали?» – написал он.
   Потирая с виноватым видом затылок, Леонид отрицательно помотал головой.
   «Давай за мной!» – приказал ему жестом Фёдор, выходя из комнаты с листом и ручкой в руке.
   За окнами быстро светало, и фонарик уже был не нужен.
   Кухня у Есении оказалась очень уютной, чистенькой, по-настоящему женской. Все было на строго определенных местах: крупы и специи в красивых фарфоровых банках, чашки-тарелки в шкафчике. Но Леонида больше всего удивило современное импортное оборудование, которое встретишь даже не во всех супернавороченных квартирах питерских новых русских, здесь же, в такой глуши, оно смотрелось вообще как из фантастических фильмов о будущем.
   У Есении были даже дорогущие электроплита и посудомоечная машина, не говоря уже о разных миксерах, соковыжималках, кофемолках и тостерах, расставленных по ранжиру на полке. А в углу, на тумбе, белела микроволновая печь.
   Фёдор озабоченно окинул все это техническое великолепие взглядом и покачал головой.
   Попросив у него бумагу, Леонид написал: «Может, чайку поставим?» – и указал на стоявший на столе «индезитовский» электрочайник.
    «Прости, Есения, что мы так бесцеремонно распоряжаемся у тебя на кухне, – виновато подумал при этом Леонид. – Но очень хочется чего-нибудь горяченького».
   Фёдор бесшумно набрал в чайник воды и протянул Леониду. Тот осторожно подключил его в сеть.
   «Эх, помыться бы еще», – мечтательно подумал он, выходя из кухни в коридор. Там были еще две двери, открыв которые он обнаружил туалет и ванную.
   Сообразив, что свет в ванной никто не увидит, Леонид тихо закрыл дверь на кухню и, стараясь не шуметь, включил светильник, ярко озаривший стены, выложенные нежно-коралловым кафелем. В хромированных деталях импортной сантехники, которая здесь тоже была на «высшем мировом уровне», Леонид увидел свои многочисленные отражения.
   «Не иначе бартером за что-то получили, купить такое не по карману даже президенту Академии наук, – заключил Леонид, оглядывая сияющую обстановку, и с удовлетворением подумал: – Хорошо им тут жилось… Вряд ли я смог бы предложить такое Есении в Питере…»
   Выключив свет, он вернулся на кухню и написал Фёдору: «Как ты думаешь, если мы помоемся, это будет слышно тем, кто прослушивает?»
   «Не будем рисковать. Потерпи, не завшивеешь…» – написал тот в ответ и отрицательно покачал головой.
   «Сколько терпеть? – вздохнув, подумал Леонид. – Неизвестно, где мы скоро будем и что нас ждет впереди… Может, нас убьют, как тех. – Он содрогнулся, вспомнив зияющую рану на горле охранника с вышки. – Так хоть чистым помереть…» И он написал: «А я тихо в ванну воды налью, как мышка, а?»
   Дернув бровями, Фёдор сердито посмотрел на него, но потом махнул рукой, соглашаясь.
   «Только действительно тихо!» – написал он и показал Леониду кулак.
   «Не извольте беспокоиться, сударь!» – письменно ответил на это Леонид и на цыпочках выскользнул из кухни.
   Это было самое тихое и аккуратное мытье в мире.
   Заткнув в ванне сливное отверстие, Леонид взял полотенце и, завернув в него душ, положил его на дно ванны, пустив маленькую струйку горячей воды. Сидя на краю ванны и наблюдая, как та медленно заполняется водой, он улыбался: «Здесь лежала она… »
   Он оглядел ряд шампуней, баночки с солью и какими-то травами и, не выдержав, взял одну из них, с кристаллами розового цвета. Отвинтив крышку с баночки, он вдохнул запах ее содержимого и уже без раздумий бросил щепотку в воду. Воздух тут же наполнился ароматом роз.
   Бесшумно раздевшись, Леонид без плеска погрузился в воду и закрыл глаза, наслаждаясь.
   Через несколько минут по дуновению прохладного воздуха Леонид понял, что кто-то распахнул дверь в ванную. Он приоткрыл глаза, на пороге стоял Фёдор, недвусмысленно показывая ему чашку, мол, чай готов…
   Кивнув, Леонид сел в ванне и, намылившись, вновь погрузился в воду, медленными движениями смывая с себя мыло.
   То, как он выбирался из ванны, составило бы честь самому кудеснику Копперфилду: ни одной капли не успело сорваться в воду во время его акробатического пируэта. Приземлившись за бортом ванны на мягкий коврик, Леонид взял большое полотенце, висевшее на батарее, и принялся вытираться.
   От полотенца пахло ландышами.
   Взглянув на свои брюки и рубашку, лежавшие на корзине для белья, он с отвращением понял, что ему сейчас не хочется натягивать их на свежее и пахнущее розами тело. Он подошел к шкафу и, приоткрыв, заглянул в него. Там висело два махровых халата, один из которых был явно халатом Есении… С замершим сердцем Леонид протянул руку, вынул халат из шкафа и, вдохнув его запах, надел на себя.
   Когда он вошел в таком вальяжном виде на кухню, Фёдор, пивший чай с хлебом и ломтями тушенки, чуть не поперхнулся. Прикрыв рот, он выровнял дыхание, а потом быстро написал на листке: «Садитесь, барин. Кушать подано…»
   Прочитав эти милые строки, Леонид улыбнулся и, налив себе чаю, набросился на еду.
   После бессонной ночи, дальнего пути, ванны и горячего чая Леонида совсем разморило. Он начал зевать, и Фёдор, пожалев его, написал: «Будем спать по очереди. Иди первый. Захочешь храпеть, лучше сразу заклей рот изолентой».
   «Изолента не поможет. Постараюсь не храпеть», – написал в ответ Леонид, хотя не представлял, как можно во сне «постараться» не храпеть, это же не контролируемые силой воли звуки…
   «Давай иди!» – махнул рукой Фёдор.
   Леонид вышел в коридор и, выбирая, куда ему отправиться спать, постоял в раздумье. Потом, зайдя в спальню Есении, потрогал ее кровать и, убедившись, что та не отзывается скрипом на его движения, прямо в халате забрался под покрывало.

   ***
   Известный в Сибири предприниматель Виктор Прошкин, прозванный Бурым за свою медвежью фигуру и повышенную волосатость, лежал в просторной ванне-джакузи у себя дома в Красноярске и с недоумением смотрел на помощника, стоявшего на пороге ванной:
   – Какой еще генерал Емельяненко? Может, ты не тот номер набрал?
   – Да нет, правильно я набирал, – ответил помощник, растерянно глядя на шефа.
   – Ну-ка, дай-ка я сам! – сказал Бурый и, отобрав у помощника трубку, набрал номер, с которого ему должны были еще час назад доложиться его люди, ушедшие в тайгу за «рыжьем».
   Подержав телефон у уха, он с недоумением произнес:
   – Не отвечают… Неужели засыпались?
   – А может, спутник из зоны вышел? – предположил помощник.
   Бросив взгляд на часы, Бурый покачал головой:
   – Рановато еще… Ладно, иди, набирай их, пока не дозвонишься.
   Все удовольствие от джакузи пропало.
   Бурый, выругавшись, вылез из ванны и, завернувшись в махровый халат, осторожно заглянул в спальню, где на огромной кровати раскинулась молодая беременная женщина, лениво листавшая какой-то иллюстрированный журнал.
   – Витёк, я тебя уже заждалась, ты чего так долго? – недовольно спросила она.
   – А ты бы спала, Ритуля, не ждала меня, у меня еще дела, – сказал Бурый, подходя к ней. – Малинка ты моя… – И склонившись над женщиной, он ласково погладил ее округлившийся живот.
   – Ну какие дела в три часа ночи? – капризно протянула она. – Иди ко мне, я по тебе соскучилась.
   – Нет, нет, ягодка, спи, а я еще поработаю, – терпеливо повторил Бурый. – Нам все равно нельзя заниматься любовью, доктор же запретил после нашего последнего раза…
   – К черту доктора! Я тебя хочу! – воскликнула женщина, рывком распахивая на груди кружевной пеньюар, сквозь который и так просвечивали ее роскошные налитые груди. – Мы осторожненько…
   Увидев ее набухшие соски, он не выдержал и, опустившись на постель, склонился над ними, покусывая по очереди их упругие кончики – за три года семейной жизни с Маргаритой он так и не охладел к ее груди, когда-то поразившей его необъятностью и красотой формы.
   Бурый вообще обожал свою жену, которая была не только умна и красива, но и совершенно неукротима в постели. Она заводила его с полоборота, доводя до бешеного, почти животного экстаза в таких немыслимых позах, которых он раньше по своей физкультурной нерадивости и представить не мог. Кому сказать – не поверили бы, но за эти годы Бурый ни разу не изменил жене. Даже в бане, куда он ходил со своими «деловыми» партнерами, он равнодушно отворачивался, когда те на его глазах развлекались с девочками – эти длинноногие «мокрощелки» в подметки не годились его жене.
   Все было бы хорошо, но Марго обожала боль. Она буквально ввергала Бурого в исступление своими стонами и требованиями, типа «резче», «сильнее», «крепче». Он от этого просто шалел, и часто после их бурных ночей Рита ходила, едва передвигая ноги, с распухшими багровыми сосками и покрытой следами от его страстных поцелуев грудью.
   Подобная вспышка страсти в последний раз чуть не закончилась выкидышем. Перепуганный Бурый, мечтая о сыне, решил впредь неукоснительно соблюдать все требования врача, в частности и его запрет на их с Ритой половую жизнь. Поэтому теперь он старался ложиться в постель, когда та уже спала, отговариваясь наплывом работы. Но Рита, быстро вычислив причину его «трудоголизма», перестала ложиться спать без него. Беременность обострила ее сексуальное влечение к мужу, но Бурый ограничивался тем, что ласкал ее грудь, со страхом ощущая, как ее живот каменеет из-за «входящей в тонус матки».
   Вот и сейчас, почувствовав ее нарастающее возбуждение, он был вынужден оторваться от ее груди и, глянув в затуманенные страстью глаза жены, отодвинулся подальше.
   – Ритуля, конфетка моя, мой сахарный бумбончик, тебе же нельзя так волноваться, – уговаривал он ее, сам с трудом сдерживая свои эмоции.
   – Если бы я знала, что мне придется так страдать, никогда бы в жизни не согласилась забеременеть! – простонала Рита, ложась на бок и подтягивая ноги к животу.
   – Ну что ты говоришь! – рассмеялся Бурый. – У нас ведь скоро будет сын!
   – Вот рожу его, и ты у меня тогда не отвертишься! – в шутку пригрозила Рита и махнула рукой. – Ну ладно, так уж и быть, иди работай, а я попробую уснуть. Что-то твой пацан сегодня разбушевался…
   Бурый чмокнул ее в нос и вышел в гостиную, плотно прикрыв за собой дверь.
   – Ну что? – спросил он помощника, набиравшего номер по мобильному телефону.
   – Глухо как в танке… – послушав долгие гудки, ответил тот и нажал кнопку отбоя.
   Но в этот момент телефон вдруг разразился громкой трелью.
   Бурый выхватил из рук помощника телефон:
   – Слушаю!
   – Не спишь? – раздался в трубке знакомый голос Пряхина – начальника Красноярского управления по золотодобыче.
   – Не сплю, – ответил Бурый, напрягаясь.
   Пряхин ни разу не звонил ему ночью, да еще тогда, когда Бурый ждал горячих новостей.
   – Тут ЧП у нас на объекте…
   – Что случилось?
   – Люди погибли…
   У Бурого заныл затылок. Когда-то в бурной молодости ему хорошо приложились по голове, и с тех пор, как только он начинал нервничать, его донимали головные боли.
   Потерев затылок, Бурый коротко спросил:
   – Гуреев жив?
   – Жив, это он мне и доложился час назад.
   – Что конкретно он сказал?
   – Сказал, что при попытке передачи тридцати килограммов золота были ликвидированы три неизвестных лица и три охранника, замешанные в этом деле…
   – Тридцати килограммов, говоришь… – переспросил Бурый, у которого вдобавок к головной боли еще и задергался в нервном тике правый глаз. – Кто это, интересно, к нему приходил, мы своих еще не успели отправить… Ну, и что ты будешь делать?
   – Утром начну формировать свою комиссию и буду ждать комиссию из Москвы, – вздохнув, сказал Пряхин.
   – И когда ты их собираешься отправлять туда?
   – Если погода позволит, завтра же свою и отправлю, нужно подготовиться к приему столичных проверяющих…
   – Что ж, спасибо, что позвонил. Значит, нам теперь нельзя отправлять туда ребят…
   – Так ты говоришь, что это не твои были?
   – Нет, я бы тебе сказал. Ну ладно, желаю успеха… – ответил Бурый.
   – Странно… Ну пока! – протянул Пряхин и, попрощавшись, отключился.
   – Ах ты, сука! – прошипел Бурый, положив трубку и сжимая челюсти так, что желваки взбугрились на его добродушном с виду лице, делая его неузнаваемым и страшным. – Тридцать килограммов… – И он в ярости грохнул кулаком по столу.
   Помощник настороженно посмотрел на него.
   Из спальни раздался сонный голос Риты:
   – Витёк! Что там у тебя?
   – Ничего, ничего, дорогая, спи, это я нечаянно уронил тут, – крикнул Бурый, стараясь взять себя в руки.
   – Что случилось? – спросил помощник.
   – Что случилось? Да ничего особенного, Валера, если не считать, что Гуреев ссучился.
   – То есть? – нахмурился помощник, который хорошо знал Гуреева еще по совместным поездкам в стройотряды, где тот командовал зелеными студентами.
   – А то и есть… Звонил Пряхин, сказал, что Гуреев ему доложился о предотвращенной попытке хищения с рудника тридцати килограммов золота. Похоже, что наши ребята погибли вместе с какими-то его тремя охранниками, на которых Гуреев, как я понимаю, повесил все дело. А где, спрашивается, остальные шестьдесят килограммов золота и мои бабки? Там же сумма не хилая – восемьсот с лишним тысяч баксов! Себе, сучара, небось припрятал…
   – Может, там возникла непредвиденная ситуация? – попытался оправдать Гуреева Валера.
   – Да насрать мне на его непредвиденную ситуацию, даже если она и возникла! Мне больше сдается, что Гуреев просто собрался свалить с моим золотишком и деньгами. Но я ему этого не дам… Едем в офис!
   Заглянув в спальню, Бурый убедился, что Рита задремала, и, одевшись, оставил ей на тумбочке записку, что ему пришлось срочно уехать по делам.
   Промчавшись на «мерседесе» по спящим, скованным морозом улицам, они подлетели с Валерой к офису.
   Заспанный охранник, всполошенный нежданным ночным визитом шефа, кинулся открывать двери.
   Поднявшись к себе в кабинет, Бурый сбросил дубленку и, сев за стол, сказал:
   – Вот что, Валера, нужно вынимать у Гуреева либо наши бабки, либо золото, а лучше и то и другое. Собирай ребят! И дай мне материалы по Гурееву…
   Кивнув, Валера достал из потайного сейфа толстую папку и, отдав ее шефу, уселся за телефон.
   Бурый вытащил из папки фотографию Гуреева и, склонившись над столом, начал составлять план действий, что-то чиркая и рисуя на листе бумаги.
   Через час в офисе собрались шесть человек, не считая Бурого и Валеры.
   Показав фотографию Гуреева, Бурый коротко ввел прибывших в курс дела и спросил:
   – Какие будут соображения?
   – Добираться туда нужно только на вертолете, «железка» не годится, – сказал Борисов, по кличке Голован – за свои два высших образования. – Да и Гуреева легче будет вывезти.
   – Будет вам вертолет, – пообещал Бурый и, глянув на Валеру, отдал ему распоряжение: – Оформи на сегодня доставку груза одной из наших левых фирм на какой-нибудь прииск поблизости от Озёрного. И впиши их как сопровождающих… – Он мотнул головой в сторону сидящих перед ним мужчин.
   Валера кивнул.
   – А зачем такие сложности? – угрюмо поинтересовался самый молодой из сидящих. – Можно ведь просто за бабки нанять «вертушку», без всякой засветки…
   – Затем, что есть в нашей доблестной армии такая мелочь, как войска ПВО, которые твою «неопознанную вертушку» в два счета собьют к едрене-фене, – объяснил ему Голован. – После наглого приземления Руста на Красной площади они получили приказ сбивать все, что без спросу шевелится в воздухе. Хотя ты этого, наверное, не помнишь, ты был тогда маленький.
   «Маленький», сжав кулаки, хмуро посмотрел на него.
   Воздух в кабинете как будто сразу сгустился.
   – А ну!.. – грохнул по столу Бурый, привлекая внимание присутствующих. – Не отвлекаться! – И продолжил: – Гуреев ждет правительственную комиссию для разбора произошедшего на руднике ЧП. Вы опередите ее и явитесь на рудник под видом областной комиссии. Гуреев никого из вас не знает и примет все за чистую монету. Вот, сами решите по списку, кто за кого будет себя выдавать. – Он кинул им через стол лист, на котором были написаны состав и должности членов комиссии. – Ваша задача привезти сюда золото, деньги и по возможности самого Гуреева. Если не получится, можете его ликвидировать, чтобы «дядям» лишнего не наболтал… С экипажем разберетесь сами, не в Турцию, чай, лететь… Денег пообещайте, а на обратном пути пусть они вас высадят где-нибудь недалеко от города, где вы их и оставите… – Он усмехнулся, не сомневаясь, что все поняли его намек. – Место выберите сами, там вас будут ждать машины. Если экипаж заартачится, то вон, кажется, Егор с Банзаем умеют управлять вертолетом…
   Те, кого он назвал, подтвердили:
   – Сумеем!
   – Долетим!
   – Добро! Связь будем держать по спутниковому телефону. Доложите, как прибудете на место. Валера, выдай им три трубы.
   – А не прослушают? – засомневался хмурый «маленький».
   – Не прослушают, спутник-то не наш… – усмехнулся Валера, доставая из сейфа три новеньких спутниковых телефона.
   – Ну все, мужики, за дело! Времени на подготовку мало.
//-- *** --//
   Леониду показалось, что он только-только успел голову опустить на подушку, как Фёдор уже начал расталкивать его.
   Ничего не понимая, Леонид испуганно вскочил, и Фёдор вынужден был зажать рот ему рукой, чтобы тот спросонья не подал голос.
   «Пора!» – губами показал ему он и мотнул головой в сторону кухни. Вид у него был усталый, и Леонид вдруг подумал, что Фёдору тоже приходится нелегко, ему все-таки было далеко за пятьдесят. Почувствовав угрызения совести за то, что он взвалил на немолодого в общем-то человека свои проблемы, Леонид быстро поднялся с кровати и пошел за Фёдором, отдавая себе отчет, что, если бы не этот «немолодой человек», он бы никогда не смог даже приблизиться к этому проклятущему секретному Озёрному.
   А Фёдор ждал его на кухне с листком, на котором было написано: «Разбудишь меня в семь вечера. На плите горячая гречневая каша. Сиди тишком!»
   Кивнув, Леонид благодарно приложил руку к груди, втягивая ноздрями аромат каши и чувствуя, что успел проголодаться, пока спал.
   Хватая ложкой прямо из кастрюли теплую кашу с неизменной тушенкой, Леонид подошел к окну и выглянул в щелку между занавесками наружу.
   Шел третий час дня. Людей на улице не было видно, – наверное, все разошлись по рабочим местам до вечера.
   «А поселок довольно большой», – подумал Леонид.
   Он помнил по плану множество строений, нарисованных Лёней, но в натуре это все выглядело куда значительнее: поселок был похож, скорее, на современный пригород какого-нибудь финского города. Здесь были красивые здания явно не российской конструкции, нерусская чистота на улицах. А две оранжереи, мимо которых они с Фёдором пробирались утром, вообще его поразили. Он помнил, как Лёня рассказывал, что их отправляли туда со школы на работы по обеспечению поселка зеленью и овощами, и Леонид ожидал увидеть что-то типа наших северных тепличек, а тут стояло два просторных стеклянных дома, похожих на оранжерею на Потемкинской улице в Питере.
   Из окна Леониду была видна довольно высокая труба местной ТЭС, снабжающей Озёрный теплом и светом.
   «Да, задумано все солидно! Прямо как отдельное государство, живущее самодостаточной жизнью, – заключил Леонид. – Где-то ты, Есения? Может, в ста метрах от меня, может, в тысяче… Ничего не изменилось, я опять тебя ищу, и мне опять приходится ждать…»
   Леонид совсем приуныл и, чтобы отвлечься, пошел в гостиную выбрать что-нибудь почитать.
   Взяв с полки какую-то научную книжку с картинками, он рассеянно полистал ее, как вдруг услышал, что к дому подъезжает машина.
   Он замер, боясь подойти к окну, чтобы посмотреть, кто там. От волнения у него похолодело в животе.
   Хлопнула дверца машины, но вышедший из нее человек направился, судя по звуку шагов, к крыльцу соседей.
   Услышав, как открылась и захлопнулась там дверь, Леонид облегченно перевел дух.
   Он заглянул в спальню к Фёдору, собираясь предупредить его, что вернулся сосед, но Фёдор крепко спал, накрывшись покрывалом с головой.
   Тогда Леонид вернулся на кухню и сел, прислушиваясь к происходившему за стеной. Видимо, кухни здесь были смежные, потому что он услышал, как там торопливо ходит человек, гремя посудой. И вдруг к этому прибавился еще и удивленный женский возглас.
   «Как это я проморгал ее приход? – раздосадовался Леонид, припадая ухом к стене. – Тоже мне лазутчик!»
   Мужской голос что-то отвечал женщине, но Леонид не мог разобрать слов. Вспомнив виденный им в детстве какой-то шпионский фильм, Леонид взял стакан и, приставив его к стене, прижался к нему ухом.
   «О!» – удивился он, отчетливо услышав, о чем там говорят.
   – И когда ты вернешься? – спрашивала Нина Ивановна.
   – Не знаю, должна прилететь комиссия, ты даже не представляешь, что этой ночью случилось!.. – Мужчина помолчал. – Начальник приказал мне быть за него на руднике, он утром улетает с Есенией Викторовной в «головняк». Хочет, чтобы я принял комиссию по высшему разряду.
   – А что произошло-то? – спросила Нина Ивановна.
   – Это служебная тайна, не спрашивай. Одно могу сказать: будет серьезное разбирательство. Так что не жди меня скоро, – если что, я тебе позвоню. Давай скоренько обедать, а то бог его знает, когда еще поесть придется…
   Леонид взял лист и тщательно записал все, что услышал, чтобы доложить Фёдору, когда тот проснется. «Если будет разбирательство, а оно обязательно будет, нам тут вообще могут перекрыть кислород», – приписал он от себя…
   У соседей хлопнула входная дверь, и через мгновение от дома отъехала машина.
   Оставив лист на столе, Леонид вернулся в гостиную, решив продолжить осмотр книжных полок. Здесь было много научной литературы, но несколько полок было заставлено подписными изданиями русской и зарубежной классики. Вдруг на одной из полок, под альбомами по искусству, Леонид заметил темно-синий коленкоровый переплет какого-то толстого издания. Уже догадываясь, что это может быть, он с волнением вытащил его.
   Предчувствие его не обмануло – это оказался фотоальбом. Раскрыв его, Леонид тут же встретился с грустными глазами Есении, державшей на руках ребенка, которому было чуть больше годика. Они были сфотографированы на фоне сопок. Весенний ветерок взметнул волосы Есении. Она стояла, крепко прижимая к себе сына, испуганно смотревшего в объектив.
   «Сибирская мадонна… – пронеслось в голове Леонида, и он почувствовал, как у него перехватило дыхание. – Родные вы мои…»
   Фёдор, проснувшийся около семи часов, застал Леонида сидящим в сумерках в гостиной: тот все еще рассматривал при свете фонарика семейный альбом Есении.
   Посмотрев в его полные боли глаза, Фёдор положил ему руку на плечо и сказал одними губами: «Ничего, паря, все будет хорошо! Я тебе обещаю!»
   Леонид благодарно пожал ему руку, а потом, поманив, повел его на кухню, где протянул ему листок.
   Фёдор, прочитав написанное, задумчиво покивал, а потом написал: «Ночью пойдем к вертолетной площадке, нужно осмотреться. Может, удастся выбраться отсюда тем же вертолетом, на котором повезут и ее. Можешь поспать еще».
   Леонид кивнул и пошел в спальню Есении.

   Во втором часу ночи Фёдор разбудил его. Леонид тщательно застелил за собой постель, скрывая следы их пребывания в доме.
   В ванной, где он уже испытанным способом нацедил себе в таз воды, он тихо ополоснул лицо, после чего расставил все по своим местам, а полотенце, отжав посильнее, повесил на батарею сушиться.
   Войдя на кухню, он глянул на плиту, где стояла кастрюлька, еще наполовину полная гречневой каши. «Возьмем с собой?» – жестом спросил он Фёдора, указывая на кастрюлю, но тот насмешливо посмотрел на него.
   Леонид, у которого бабка по отцу умерла в блокадном Ленинграде, не мог представить, как это можно бросить еду. Взяв ложку, он начал есть прямо из кастрюли. «Нехай пузо лопне, чем добру пропадать!» – вспомнил он присказку с маминой родины и улыбнулся.
   Через несколько минут, собираясь к выходу, Леонид переоделся в свою одежду, с сожалением возвращая в шкаф теплый махровый халат Есении и, оглянувшись на Фёдора, быстро засунул в свой рюкзак ее фотоальбом. Он не мог оставить его здесь. Если им не удастся вырвать Есению из рук ее надзирателей, то у него хотя бы это на память останется.
   Полностью собравшись, они уже стояли на пороге, как Фёдор, вдруг спохватившись, вернулся на кухню. Вынеся оттуда листок, на котором они переписывались, он показал его Леониду и, с досадой покачав головой, убрал к себе в карман.
   «Да, вот бы охрана порадовалась, найдя его здесь!» – поежился Леонид.
   Они открыли дверь на улицу.
   Мороз за сутки заметно спал, и с неба ровными рядами, не тревожимые ветром, летели крупные пушистые снежинки. Вокруг было тихо и красиво. И в этом было что-то от Нового года, – казалось, что сейчас из-за поворота появится запряженная оленями упряжка, везущая Деда Мороза.
   Поселок спал, и лишь дежурные фонари освещали его безлюдные улицы.
   Фёдор, оттолкнувшись, спрыгнул на землю, минуя ступени крыльца, на котором уже легким слоем лег снег.
   «Я так не смогу, – озадаченно посмотрел на крыльцо Леонид. – Да и зачем, снег все равно к утру занесет наши следы».
   Но, решив последовать примеру Фёдора, он тоже прыгнул и, подскользнувшись при приземлении, проехал на «мягком месте» прямо под ноги Фёдора. Тот, хмыкнув, подал ему руку, и они, оглянувшись на темные окна Нины Ивановны, поспешно вышли за калитку.
   Миновав коттеджи, они пошли к лесу уже знакомым маршрутом и, когда добрались до его опушки, надели лыжи и двинулись к озеру.
   – Надо было взять тебе другие лыжи в сарае у Есении, – тихо заметил Леонид, глядя, как Фёдор осторожно ступает на обломанную лыжу.
   – Ничего, дойду! Вдруг бы кто-нибудь заметил пропажу раньше времени, – возразил Фёдор. – Есения еще здесь, мы пока ее не увезли в безопасное место. Сейчас все может обернуться против нее. Хорошо, если ее отлет не задержат из-за приезда комиссии.
   Беспокойство Леонида оказалось не напрасным. Через полчаса, наехав в темноте на какой-то выступающий из-под снега валун, Фёдор совсем доломал свою покалеченную лыжу – она треснула вдоль на две половины.
   Фёдор выругался, но связать или исправить уже ничего было нельзя. Идти по снегу без лыж было тоже невозможно, – попробовав, Фёдор провалился выше колена.
   – Что делать? – испуганно спросил его Леонид. – Может, на дорогу выйдем? Идти-то далеко…
   – Ну да, кругаля такого давать, мы тогда и к обеду не доберемся, да и машины могут ездить или патрули какие-нибудь… – проворчал Фёдор, оглядываясь.
   Взяв нож, он подложил под живот одну лыжу и, опираясь на нее, пополз к ближайшему ивняку. Леонид стоял в ожидании.
   Минут через пятнадцать Фёдор вернулся, осторожно ступая по снегу какой-то немыслимой конструкцией на ноге, отдаленно напоминающей ракетку для бадминтона, только гораздо больше.
   – Готово, как-нибудь доберемся, – сказал он и пошел вперед.
   Леонид понаблюдал, как Фёдор медленно идет, стараясь не сильно опираться на свой импровизированный снегоступ, и молча последовал за ним.

Глава седьмая

   Подъехав вплотную к старой штольне, Круглов остановил машину и, дождавшись Гуреева, выпрыгнул в снег. Оглядевшись, он подумал, что их следы к утру успеет занести, но нужно срочно избавляться от рюкзаков с золотом и ехать на рудник. Он взял один рюкзак и, сунув второй Гурееву, отправился к темному зеву штольни.
   Далеко углубляться они не стали, а спрятали рюкзаки за кучей породы в одном из штреков.
   – Сам потом перепрячешь подальше, – сказал Круглов. – Поехали, а то еще заметят нас здесь ненароком.
   Уже подойдя к своей машине, Круглов вдруг резко повернулся к Гурееву и спросил:
   – Слушай, а у тебя здесь есть еще сообщники? А то смотри, как бы они не заложили тебя из чувства мести за смерть своих товарищей…
   – Никого больше не осталось, – угрюмо буркнул Гуреев и после паузы уточнил: – Здесь не осталось…
   – Ну это понятно… Где-то у тебя еще много дружбанов, – хмыкнул Круглов, – но меня они пока не колышут. На данный момент мы должны быть уверены, что наша версия не вызовет ни у кого подозрений. Нам сейчас придется докладывать начальству. Думаю, сразу нагрянет комиссия, так что держись. Приедешь на рудник, вызови к себе зама Степанцова, пусть меня ждет, а я заеду в казарму, отправлю ребят на вышку и за трупами.
   Притормозив минут через пятнадцать у казармы, Круглов разбудил лейтенанта Козарнова и, обрисовав ему свою версию происшедшего, дал указания к действию, а сам поехал к руднику.
   «Нужно за остаток ночи и день все тщательно проработать, чтобы можно было завтра спокойно уехать с Есенией отсюда… – думал он. – Вот свалилось на мою голову! Хотя… – Он вспомнил о лежавшем в «собачнике» мешке с деньгами. – Нет худа без добра, деньги лишними никогда не бывают!»
   Подъехав к зданию конторы рудника, Круглов остановился у гуреевского джипа и вышел из машины. Взбежав на крыльцо, он рванул дверь и быстро пошел по коридору к кабинету Гуреева.
   Тот сидел в компании зама Степанцова – Фатейкина и глушил вместе с ним спирт. Оба были уже в полуневменяемом состоянии, но пока еще держались на стадии «ты меня уважаешь?».
   Круглов подошел к ним и со злостью вырвал стакан из рук Гуреева:
   – Охерел, мать твою?! Не время сейчас пить! Где тело Михеева?
   – Михеев… ик… в леднике, – заплетающимся голосом ответил Гуреев, поднимая налитые кровью глаза на Круглова. – Скоро его можно будет на строганинку пустить…
   – У тебя что, крыша совсем съехала? – встряхнул его за шиворот Круглов. – Строганинки ему захотелось! А ну пошел! – И он потащил Гуреева в туалет, к умывальнику.
   Сунув вяло сопротивлявшегося Гуреева головой в раковину, Круглов до конца отвернул кран, из которого тут же хлынула сильная струя ледяной воды, и, взяв руку Гуреева, чуть ли не всю кисть запихал ему в рот. Вырвавшийся из Гуреева фонтан спирта не содержал ни крошки закуски… Круглов едва успел увернуться от этого потока.
   Оставив отмокать Гуреева в туалете, Круглов вернулся в кабинет и по пути к столу отвесил пьяному Фатейкину оплеуху.
   Тот брыкнулся со стула на пол и, заерзав ногами, попытался встать:
   – Сергей Сергеич… За что? Мы Михеева поминали… Хороший мужик был…
   – Бл…ь! Поминали они, а кто делом будет заниматься? – рявкнул на него Круглов, садясь за стол перед рядом телефонов. – Сейчас сюда твоего начальничка привезут… Он тоже хороший мужик был?
   – Кто? Товарищ Степанцов? Да, тоже хороший мужик. – Фатейкин, кряхтя, наконец поднялся с пола и попытался встать ровно перед вышестоящим начальством. Но в этот момент до него, видимо, дошел смысл вопроса Круглова, и он, насторожившись, вытаращил пьяные глаза. – А почему «был»? С ним тоже что-то случилось?!
   – А тебе Гуреев ничего не сказал? – нахмурился Круглов.
   – Нет, мы только Михеева успели отнести в ледник… – трезвея на глазах, ответил Фатейкин.
   «Вот дерьмо! На меня все объяснения перевалил! – подумал Круглов о Гурееве, поднимаясь из-за стола. – Хотя… может, это и к лучшему…»
   Он вернулся в туалет, где на полу, покачиваясь, сидел в луже доблестный начальник рудника: сток в раковине не справился с напором воды, и она переливалась через край Гурееву на грудь, растекаясь вокруг него.
   Круглов завернул кран и, пнув Гуреева ногой в бок, прошипел сквозь зубы:
   – Вставай, сука, расселся тут!
   Тот, ни на йоту не протрезвевший, ухватился за край раковины, чуть не сверзив ее на пол, и тяжело поднялся.
   Втащив мокрого Гуреева за собой в кабинет, Круглов толкнул его в кресло в углу, а сам сел за стол и, придвинув к себе телефон, набрал номер Васюкова…
   Предугадывая реакцию медика, Круглов заранее окрысился: «Пусть этот мне только что-нибудь вякнет…»
   Притихший Фатейкин молча сидел на стуле и следил пьяно поблескивающими тревожными глазами за Кругловым.
   – Павел Борисович, прошу срочно явиться в кабинет Гуреева! – услышав сонное «алё» Васюкова, приказал Круглов тоном, не допускавшим возражений.
   – Хорошо, сейчас буду! – неожиданно без всяких выкрутасов согласился Васюков и устало поинтересовался: – А что там у него? Приступ белой горячки?..
   – Приедешь, сам увидишь! – оборвал его Круглов. – Поторопись!
   – Уже еду! – сказал врач и положил трубку.
   Ожидая приезда медика, а также подвоза трупов, Круглов посмотрел на Гуреева, развалившегося в кресле. Тот безмятежно спал, пьяно отвалив на грудь подбородок, на который из приоткрытого рта стекала тонкая ниточка слюны.
   Круглова от омерзения даже передернуло.
   «Надо было его шлепнуть вместе со всеми! Свинья, завалит мне все дело!» – подумал он.
   В ночной тишине послышался звук подъезжающей машины, потом громко хлопнула входная дверь в контору. Для Васюкова это было еще рано. Круглов повернулся лицом к двери в кабинет.
   Раздались шаги по коридору, и, постучав, в кабинет заглянул лейтенант Козарнов:
   – Разрешите, товарищ подполковник?
   – Докладывай, что там у тебя? – сделав приглашающий жест рукой, спросил его Круглов.
   – Привезли… – одним словом доложился лейтенант и выжидающе посмотрел на Круглова.
   – Ну пусть пока полежат в машинах, – предугадав его следующий вопрос, ответил Круглов. – Сейчас приедет Васюков, разберемся, куда везти, а ты пока посмотри, чтобы лишних глаз не было рядом. На вышке все нормально?
   – Нормально, если не считать трупа Кольцова… – отводя глаза, сказал Козарнов. – Ребята уже заступили…
   В этот момент спавший в кресле Гуреев громко всхрапнул.
   Козарнов оглянулся на него и недоуменно посмотрел на Круглова.
   – Поминал Михеева… – пояснил тот, поморщившись. – Ладно, иди, жди у машин.
   Козырнув, Козарнов вышел, но дверь закрывать не стал, потому что на пороге появился Васюков, подошедший к кабинету своей характерной неслышной поступью.
   «Шаг разведчика или подлеца…» – подумал Круглов, вспомнив чье-то определение подобной походки, и встал навстречу входящему медику:
   – Здравствуй, Павел Борисович!
   – Здравствуйте, – угрюмо поздоровался Васюков на ходу, направляясь к Гурееву. – Ну и что тут у вас?
   – Не тут, – остановил его Круглов. – А в леднике и в машинах…
   – Так… – без удивления промолвил Васюков, поднимая мрачный взгляд на Круглова. – Значит, еще один подарочек привезли мне… Не забываете вы меня… Видно, боитесь, что заскучаю…
   – Что-то типа того, – усмехнулся в ответ Круглов. – А подарочек – не один – несколько. Пойдем!
   – А с этим что? – Васюков посмотрел в сторону Гуреева.
   – Пьяный, проспится без нас! – отмахнулся Круглов, направляясь к выходу.
   Они вышли на улицу. Фатейкин, покачиваясь, потащился вслед за ними.
   Площадь перед конторой была заполнена машинами. Казалось, что они замерли стадом черных верблюдов на белом снегу. Два уазика, на которых привезли трупы, стояли рядом с крыльцом, а васюковский и кругловский уазики разместились чуть в стороне, по обе стороны гуреевского джипа.
   Козарнов, увидев появившихся на крыльце Круглова и Васюкова, открыл дверцу в «собачник» ближайшей машины, в которой были привезены трупы троих «пришельцев», и направил внутрь луч фонарика.
   Заглянув туда, Васюков задумчиво поскреб отросшую за ночь щетину и тихо спросил:
   – А во второй что?
   – То же самое – трупы, – тихо ответил Козарнов.
   – Чьи?
   – А они только при жизни фамилиями отличались, – недобро усмехнулся Круглов. – Там Степанцов и Кольцов…
   Бросив на него ошеломленный взгляд, Васюков поспешно подошел ко второй машине. Самостоятельно открыв «собачник», он внимательно вгляделся в лица лежащих внутри покойников и молча закрыл дверцу.
   Круглов удивился, впервые увидев, как обычно брезгливо-пренебрежительное выражение лица Васюкова вдруг меняется, искаженное вполне человеческими чувствами. Сейчас его побледневшее лицо выражало большое горе.
   Заметив удивление Круглова, Васюков отвернулся.
   – Вы что-то еще про ледник говорили… – после напряженной паузы сказал он, ни на кого не глядя.
   – Да-да, – вмешался Фатейкин, который следовал за Васюковым и тоже заглядывал в машины через его плечо. – Там наш Михеев…
   – Ну ладно! Везите их ко мне… – тяжело вздохнул Васюков, подходя к Круглову. – Хотя у меня-то и столов на всех не хватит, придется их на полу положить, – добавил он, пытаясь за озабоченностью скрыть свои эмоции, однако не утерпел и все-таки спросил: – Сергей Сергеевич, а можно полюбопытствовать: что же это у вас такое произошло?
   – Предотвращена попытка хищения и передачи золота… – не вдаваясь в подробности, ответил Круглов, пытаясь понять, чья смерть так сильно взволновала Васюкова – Кольцова или Степанцова? И тут же получил ответ, услышав от него:
   – А Степанцов?..
   – Он был тоже во всем этом замешан, – внутренне напрягаясь, сказал Круглов, многозначительно посмотрев на медика.
   – Не верю! – вдруг взорвался Васюков, заиграв желваками. – Не мог Вася быть замешан ни в чем таком! Он был настоящим человеком!
   «Та-ак, обстановка накаляется… – подумал Круглов, разглядывая Васюкова. – Интересно, что он скажет, когда выяснит, что Степанцов был застрелен Гуреевым? Поверит ли, что тот защищался после того, как Степанцов убил Михеева, или, заподозрив неладное, начнет копать?.. А я и не знал, что у них со Степанцовым были такие теплые отношения… "Настоящий человек"… Ишь ты!»
   – Поверь, Павел Борисович, мне самому в это до сих пор не верится, тем более что Степанцов был моим непосредственным подчиненным, – примиряюще сказал он, не желая раздувать конфликт накануне своего отъезда в Академ. – Но факты, как говорится, упрямая вещь, и нам еще предстоит разобраться, как это все получилось…
   Окатив его недоверчивым злым взглядом, Васюков буркнул:
   – Разобраться… Вы наразбираетесь!.. Вон, до сих пор не выяснили, что тогда случилось с Первачёвым! – И, резко повернувшись, направился в сторону своей машины.
   Круглов молча смотрел ему вслед.
   Подошел Казарнов и замер, ожидая распоряжений.
   – Вези, лейтенант, трупы за доктором. Да не забудь прихватить еще и Михеева, – приказал ему Круглов и пошел обратно в контору.
   Фатейкин побежал за ним.
   – А ты иди проспись, засранец! – бросил ему на ходу Круглов. – Утром чтоб был как огурец, и ни в одном глазу до моего возвращения из Новосибирска! Иначе вылетишь отсюда в два счета, понял?
   – Есть, товарищ подполковник, – вытянулся Фатейкин, пожирая его виноватым взглядом и, дождавшись, когда Круглов скроется за дверью конторы, поспешил домой выполнять приказание.
   Круглов закончил писать рапорт только к утру. Устало поднявшись из-за стола где-то около семи, он прошелся по кабинету мимо храпящего Гуреева, разминая затекшие мышцы. Потом вернулся к столу и поднял телефонную трубку, набирая номер Петракова.
   – Ниночка, доброе утро! – поздоровался он, услышав голос его жены. – Разбудите-ка мне вашего мужа. Ах, он уже встал? Замечательно!
   Дождавшись, когда трубку возьмет Петраков, он сказал:
   – Володя, быстро собирайся и жди меня в кабинете! Я скоро буду.
   – Хорошо, Сергей Сергеевич! – откликнулся тот.
   Положив трубку, Круглов сходил в туалет, набрал в графин холодной воды и, вернувшись в кабинет, окатил все еще храпящего в кресле Гуреева. Тот с диким матом подскочил в кресле, отмахиваясь от льющейся на него струи.
   – Просыпайся, тетерев! – брезгливо приказал Круглов. – Хорош спать, пора начальству докладываться…
   Гуреев уставился на него ничего не понимающими глазами, потом выпрямился в кресле, приходя в себя после сна.
   – Я своему еще ночью доложился, сразу, как приехал, – сказал он осипшим голосом, стряхивая воду с волос. – Потому и нажрался, что такого наслушался!
   Круглов удивленно посмотрел на него: «Надо же… наш пострел везде поспел!»
   – Ну и что же тебе такого сказали? – поинтересовался он, подозрительно сощурив глаза.
   – Не все ли тебе равно? – понизив голос и оглядевшись по сторонам, проворчал Гуреев. – Ты завтра отсюда свалишь, и больше тебя ничего не касается, а я здесь сам уж как-нибудь с ситуацией разберусь… – И он отвел нехорошо блеснувшие глаза.
   Круглову не понравился этот блеск.
   – Гуреев, я тебя предупреждаю: если ты задумал все свалить на меня, то тебе лучше повременить с этим дня четыре после моего отъезда. – В голосе Круглова зазвучали угрожающие нотки. – Если не выдержишь этот срок – я тебя и с того света достану… Верь моему слову!
   – Ладно, не закипай!.. – лениво перебил его Гуреев. – Нам с тобой ссориться ни к чему, езжай ты отсюда с богом! Я тебе искренне желаю удачи! Я помню, как мы с тобой договорились, не беспокойся!
   – Ну, смотри! – сказал Круглов, направляясь к двери, чтобы уже от себя связаться со своим начальством.
   Предстоял неприятный разговор, но поскольку Круглов относил его к последним неприятностям, то предстоящий рапорт его не особенно волновал – и не через такое проходил раньше…
   Выходя из конторы, Круглов столкнулся в дверях с Фатейкиным. У того было «перевернутое» с похмелья лицо, но он был трезв и чисто выбрит.
   – Значит так, я завтра уезжаю в «головняк» на три дня, – сказал ему Круглов. – Вместо меня останется Петраков, нужно обстоятельно подготовиться к приезду комиссии, так что днем в три часа – ко мне в кабинет на совещание. Тебе предстоит держать рудник под неусыпным надзором. А сейчас отправляйся к Васюкову, спроси, как у него там дела. Если он закончил, заключение – мне на стол.
   – Слушаюсь! – козырнул Фатейкин, отступая в сторону.
   Прогрев выстуженную за несколько морозных часов машину, Круглов поехал в комплекс.
   К вечеру у него уже все было подготовлено к отъезду. Все распоряжения были отданы, все звонки сделаны. Как он и предполагал, ЧП на руднике вызвало страшный переполох не только у рудничного начальства, но и в Конторе. Так что в ближайшее время ожидался приезд расширенной комиссии, однако Круглов надеялся, что она его уже не застанет. Все разрешающие бумаги на вывоз Есении на конференцию у него были заранее заготовлены. И он постарался ничем не напоминать об этой поездке, чтобы ее не отменили в последний момент.
   У него осталось только два невыполненных дела, которые он задумал еще тогда, когда ему пришла в голову мысль уходить из «Озёрного». Но их надо было делать не раньше чем за несколько часов до отлета, то есть как можно позже… И похоже, что время для их выполнения пришло…
   Круглов подошел к сейфу и, открыв его, вытащил из темной глубины черный баллончик. После чего, захлопнув дверь в кабинет и пройдя по коридору до лифтов, которые вели в подземную часть комплекса, кивнул охраннику. Тот с готовностью нажал на кнопку, и дверь лифта поползла в сторону. Круглов шагнул внутрь и, подождав, пока дверь закроется, нажал кнопку спуска на пятый уровень.
   Там, глубоко внизу, прямо под озером, располагался машинный зал, в котором находились электронные «мозги» комплекса. Эти «мозги» содержали полную информацию о проводимых в «Озёрном» работах, они же управляли и всеми системами комплекса, как наружными, так и подземными.
   Круглов обычно сам производил здесь вечерний обход, исключая дни командировок, когда его заменял Петраков.
   Выйдя из лифта, Круглов пошел по длинному коридору-тоннелю, ведущему под озеро. Неоновые лампы освещали ему путь, а по всему маршруту следования камеры слежения провожали его своим равнодушным стеклянным глазом. Впрочем, следить было особо не за кем – сюда, на пятый уровень, вход был разрешен только пятерым в комплексе, включая Круглова, они же только и знали код доступа в машинный зал.
   Добравшись до места, Круглов вошел в тамбур перед машинным залом. Здесь был последний контроль доступа. Он ввел код и положил обе руки на сканер, ожидая, когда раздастся характерный звук, напоминающий звук камертона, и тяжелая дверь откроется. Если бы он ошибся с кодом или система контроля не распознала бы его данных, то тамбур автоматически был бы заблокирован, а стоящего в нем нарушителя вызволила бы только охрана. Вернее, не вызволила, а повязала…
   Несмотря на многолетнюю практику, Круглов всегда немного напрягался во время этой процедуры, но сейчас он чувствовал себя совершенно спокойно и даже усмехнулся про себя: «Надо же, и на этот раз все нормально», когда дверь медленно отъехала в сторону, приглашая его войти.
   В машинном зале, спиной ко входу, перед семнадцатидюймовым монитором сидел в наушниках программист Евгений Шкирятов. Притопывая ногой в такт льющейся из плеера музыки, он сосредоточенно поглощал бутерброд, судя по запаху – с рыбой, и запивал его кофе прямо из термоса.
   Круглова передернуло. Его питерская бабушка очень любила селедочное масло. Она покупала его к праздникам в Елисеевском магазине и заставляла внука пить чай с булкой, щедро намазанной этим маслом. Горячий чай, смешиваясь с селедочным маслом, выделял из него стойкий привкус рыбьего жира, отчего маленький Серёжа, не выдерживая такой пытки, выплевывал все изо рта обратно в чашку. За что и был жестоко бит хлопушкой для мух, оставлявшей на его ягодицах красные прямоугольные отметины.
   – Опять жрешь, Женька! – хлопнул Круглов Шкирятова по плечу, отчего тот испуганно подскочил. – Ты же на боевом посту!
   – Сергей Сергеевич, вы меня напугали! – вставая, сказал программист и предложил: – Угощайтесь!
   Но Круглов, снова содрогнувшись от отвращения, отказался.
   Пожав плечами, Шкирятов опустился обратно на стул и продолжил трапезу. Несмотря на то что он был капитаном ФСБ, он так и не научился соблюдать субординацию, относясь с пиететом только к своим компьютерным ящикам. Было ему уже далеко за сорок, хотя на вид он был совершенно неопределенного возраста. Курносое лицо, лопоухость и большие круглые голубые глаза, казавшиеся огромными из-за толстых стекол сильных очков, придавали ему какой-то детский вид. Окончив Баумановское училище, он всю жизнь занимался компьютерами и еще помнил те времена, когда один компьютер заполнял целую комнату.
   Семь лет назад Шкирятова порекомендовали к отправке в Озёрный, хотя руководство относилось к нему весьма настороженно. Он вел слишком замкнутый образ жизни и совершенно не обращал внимания на женщин, как будто страстная увлеченность компьютерами и программированием заменяли ему влюбленность, отчего Шкирятова все и воспринимали как весьма странного человека. И вот однажды одному из его непосредственных кураторов пришла в голову мысль, что такой человек не затоскует в малонаселенном и отрезанном от мира объекте, и он предложил отправить Шкирятова в Озёрный, где «затосковывание» сотрудников существенно сказывалось на «производительности труда». Так Шкирятов попал в комплекс, где он, как от него и ожидали, моментально прижился, хотя возможно, что за большим наплывом работы он просто не заметил изменения обстановки. Просиживая перед монитором часами, он мог не спать, не мыться, от него всегда припахивало потом и давно не чистыми ногами, но работал он как вол.
   Круглов несколько раз за свою жизнь сталкивался с такими же одержимыми и сделал для себя вывод, что программист – это вечно грязный, вонючий неряха с безумным взглядом и совершенно съехавшими мозгами. Впрочем, в своем деле Шкирятов был асом. Поселившись в Озёрном, он в первые же месяцы проделал титаническую работу, не только наладив компьютерное управление всем хозяйством комплекса, но и создав компьютерную базу данных архива комплекса и хранилища ДНК с поисковой системой и другими необходимыми для работы параметрами. Как раз результатами его работы Круглов и хотел сейчас воспользоваться.
   – Чего это вы с обходом сегодня так поздно? – спросил его Шкирятов, глянув на часы.
   – Да дел было много, – уклончиво ответил Круглов. – Я завтра с Есенией Викторовной улетаю в «головняк» на конференцию.
   – Я в курсе, – кивнул Евгений. – У меня здесь, в принципе, все в порядке, можете не беспокоиться. Враг не пройдет!
   – Это хорошо, но я все-таки для успокоения совести сам пройдусь, – усмехнувшись, сказал Круглов, и пошел вдоль громоздящейся вокруг аппаратуры, подмигивающей ему разноцветными огоньками.
   Нащупав в кармане баллончик с газом, Круглов медленно обошел помещение, а потом незаметно положил баллончик между двух тумб, предварительно активизировав таймер. После чего не спеша направился к выходу. Хлопнув на ходу Шкирятова по плечу, он попрощался с ним и, выйдя за дверь, плотно прикрыл ее за собой.
   Пройдя по коридору в угол, который, как он давно знал, не попадал в поле видимости ни одной из камер слежения, Круглов подождал десять минут, а потом, надев респиратор, вновь вернулся к двери в машинный зал и, набрав код, вошел внутрь.
   Шкирятов спал, уронив голову на клавиатуру, отчего на экране монитора полз нескончаемый ручеек из знаков, попавших в зону давления его головы. Круглов осторожно вытащил клавиатуру из-под Шкирятова и отодвинул ее в сторону, освобождая часть стола для расслабившегося программиста. После чего, поколдовав у компьютера, он отдал команду произвести двойную очистку воздуха в машинном зале. Когда команда была выполнена, о чем незамедлительно было отрапортовано услужливой программой, Круглов снял респиратор и удалил все следы своего вмешательства в систему очистки воздуха, а также того, что он дважды входил в зал. Потом, осторожно вынув из большого внутреннего кармана пакетик с жестким диском, он разорвал упаковку и направился к суперкомпьютеру. Подключившись к нему и набрав тройные пароли доступа, он просмотрел каталоги и удовлетворенно кивнул: здесь была полностью изложена ППРГСН с именами ученых, участвующих в ее осуществлении, за все десятилетия существования комплекса, доклады, описание проведенных работ, перечень лиц, чьи клоны были получены в лабораториях и родильном блоке клиники комплекса, архив и база данных хранилища ДНК с полным досье на каждого донора.
   Улыбнувшись, Круглов открыл крышку суперкомпьютера, и через несколько минут эта уникальная информация потекла на его хард-диск, соединенный с винчестером-«аборигеном»…
   С удовлетворением прислушиваясь к гудению компьютера, трудящегося над перепиской информации, Круглов сел на стул рядом со спящим Шкирятовым и, сняв с него наушники, приложил их к уху: плеер выдавал какую-то странную музыку, напоминавшую индийские раги. Круглов поймал себя на том, что вскоре тоже начал притопывать в такт, совсем как Шкирятов до этого. Усмехнувшись, он поводил глазами и шеей, изображая индийскую танцовщицу, но, увидев свое отражение в стекле, разгораживающем зал на несколько частей, хмыкнул и, нацепив наушники обратно на Шкирятова, решил походить по залу, пока идет перекачка данных.
   Он в нетерпении покосился на суперкомпьютер. Действие газа на Шкирятова закончится не скоро, так что программиста можно было не опасаться, но Круглов не хотел слишком долго задерживаться здесь, чтобы не вызвать подозрений у охраны наверху.
   «Какой сумасшедший день!» – подумал он и, потянувшись, размял мышцы. Пройдясь по залу, он, вдруг по-молодецки гикнув, выдохнул резко воздух из живота и сделал несколько стремительных движений, имитируя что-то среднее между маваши-гери в прыжке и усира-гери в развороте. Почувствовав, как по встрепенувшемуся телу разлился бодрящий поток разбуженной энергии, он приосанился и вернулся к монитору, проверяя, как идет дело. Да, на диск перетекал материал, равный по взрывной силе атомной бомбе, и Круглов надеялся, что это станет гарантом его безопасности, а может быть, и их с Есенией обеспеченной старости, если, конечно, все будет хорошо и им удастся выбраться из России…
   Через полчаса, отключив наполнившийся наконец диск от суперкомпьютера, Круглов положил его в «дипломат» вместе с использованным баллончиком из-под газа и респиратором. Внимательно оглядевшись, чтобы невзначай не оставить что-нибудь после себя, он не нашел ничего подозрительного и, тихо выйдя из машинного зала, направился по тоннелю в сторону лифтов.
   Поднявшись на поверхность, Круглов вышел из лифта и, кивнув охраннику, спокойно пошел к себе в кабинет. По пути он заглянул в приемную Граховского, в которой за компьютером сидела Есения, видимо вносившая последнюю правку в свой доклад.
   Решив ее не беспокоить, Круглов тихо прикрыл дверь и пошел к себе.
   Тщательно проверив еще раз содержимое стола и шкафов на предмет лишних вещей, он сел и обвел взглядом комнату, прослужившую ему ни много ни мало почти тринадцать лет и ставшую почти родным домом. Однако он не чувствовал никакого сожаления, – наоборот, он расставался со своим кабинетом с радостью, надеясь, что его будущая жизнь восполнит то, чего он недополучил, сидя в этих стенах. А сюда вселится его «сменщик», которого он лишит удовольствия общения с собой, поскольку их встреча противопоказана его, Круглова, здоровью, о чем недвусмысленно намекнул Гуреев.
   «Нет, голуби мои, "слить" вам меня не удастся, я еще всех вас переживу!» – подумал он со злорадством, поднимаясь из-за стола.
   Зайдя в комнату отдыха, он открыл сейф и нажал скрытую в нем кнопку. Часть стены мгновенно отъехала в сторону, открывая небольшое помещение, где у Круглова хранились оружие, яды, химикаты и другие необходимые в его деле вещи.
   «Пришла пора попрощаться с Граховским…» – подумал Круглов, вынимая из коробки тубу с таблетками нитроглицерина, которые отличались от обычных только дозой – большей в сто раз. Их прием вызовет сильнейший приступ, который, как любит говорить один известный шоумен от политики, «однозначно» закончится для «клиента» летальным исходом, но никому не придет в голову, что это запланированное убийство…
   Оставив в тубе одну таблетку, Круглов высыпал остальные в унитаз и, нажав на рычажок, проследил, чтобы мощная струя воды смыла их до конца. Затем, плотно закрыв пробкой тубу с заветной таблеткой, опустил ее в карман.
   Постояв минуту в раздумье, он медленно снял со стеллажа мину и уже без колебаний выставил таймер на сорок восемь часов, после чего спокойно закрыл потайное помещение и вернулся в кабинет.
   Окинув его последним цепким взглядом, Круглов взял свой «дипломат» и, выйдя в коридор, запер за собой дверь.
   «Ключ заберу с собой! – решил он. – Пусть мой "сменщик" не думает, что ему легко удастся попасть в мой кабинет… если от кабинета вообще что-нибудь останется…»
   Мысль была по-детски мстительной, но она доставила ему удовольствие, и он несколько раз возвращался к ней, представляя вытянувшееся лицо своего преемника, стоящего на обугленном пороге.
   Направляясь к дому Граховского, Круглов совсем не думал о том, что ему сейчас предстоит сделать, а радовался, что утром он от всего этого уедет навсегда и далеко-далеко, одновременно ощущая, насколько ему здесь все осточертело.
   Подойдя к дому Граховского и увидев, что света в его окнах нет, Круглов выругался, подумав, что «член корреспондента», как он его называл про себя, уже лег спать и теперь придется его будить, хотя обычно тот засиживался часов до трех ночи, будучи «совой» по натуре. Но стоило Круглову нажать на кнопку почему-то промолчавшего звонка, как дверь тут же распахнулась, словно Граховский ждал, спрятавшись за ней.
   – Проходите, Сергей Сергеевич, – пригласил он Круглова, отступая в сторону.
   – Вы чего в потемках сидите? – спросил Круглов, заходя в темную прихожую.
   – Да вот пробки вылетели, шел включать, а тут в окно узрел, что вы идете, – объяснил ему Граховский. – Вы раздевайтесь пока, я быстро.
   Круглов снял полушубок и на ощупь повесил его на вешалку. В доме Граховского он бывал столько раз, что и в темноте мог вполне свободно ориентироваться.
   Тем временем Граховский щелкнул кнопкой пробки-автомата, и по всему дому зажегся свет.
   – Нужно электрика вызвать, пятый раз выбивает за последнее время, утюг не включить! – возмущенно сказал Граховский.
   «Вот она, цена за член-корреспондентство, – подумал Круглов с иронией. – Беспомощен в быту, как ребенок! Дел-то там на пять минут…»
   – Ну что, завтра летите? – спросил Граховский, приглашая его в гостиную. – Садитесь. Выпьем коньячку?
   – С удовольствием, – согласился Круглов и сел, машинально нащупывая в кармане тубу с нитроглицерином. – Да, завтра с утра и летим, нам нужно прибыть до открытия конференции. Есения Викторовна наверняка захочет привести себя в порядок в гостинице, ну и вообще… Как вы-то себя чувствуете?
   – Если честно – отвратительно! – махнул рукой Граховский, медленно направляясь к бару. – Душит проклятая «жаба», словно лапками за горло уцепилась и наваливается на грудь! Плечо, рука горят огнем, дышать нечем, на одних таблетках и держусь. Боюсь, что придется мне скоро уходить на покой, а то и вообще на погост…
   Круглов поднял внимательный взгляд на Граховского, но возражать, как это принято в подобных случаях, не стал, а просто молча наблюдал, как хозяин неторопливо разливает по рюмкам коньяк.
   – Сейчас принесу лимончик, – сказал Граховский.
   – Может быть, вам помочь? – предложил Круглов, вставая.
   – Нет-нет, это я еще пока сам в состоянии сделать, сидите! – отказался от помощи Граховский и вышел из гостиной.
   Круглов быстро огляделся в поисках тубы с нитроглицерином Граховского, но лекарства нигде не было видно.
   «Черт, видимо, носит с собой, придется что-то придумывать… – с досадой подумал Круглов. – Не оставлять же на столе свою упаковку…»
   В этот момент вернулся Граховский, неся в руках тарелку с кружочками нарезанного лимона и вазочку с шоколадными конфетами.
   – Ну что, может, партеечку в шахматы разыграем напоследок? – предложил он, поставив тарелку и вазочку на журнальный столик и садясь в кресло напротив Круглова.
   – Почему же напоследок? Мы с вами еще не раз сыграем, но сейчас больше одной партии я не могу себе позволить. Мне еще собираться нужно, все-таки на три дня едем, да еще в цивилизацию… – сказал Круглов.
   Расставив фигуры на доске, они погрузились в игру, потягивая при этом коньяк из рюмок и закусывая его лимоном и конфетами.
   Круглов, думая о том, как ему подложить принесенное с собой лекарство Граховскому, сделал несколько неудачных ходов, чем Граховский не замедлил воспользоваться.
   Через какое-то время, заметив, что Круглов играет сегодня почему-то очень рассеянно, Граховский спросил:
   – Сергей Сергеевич, чем вы так озабочены?
   – Да думаю, как бы Есении Викторовне не повредила эта поездка… – нашелся Круглов. – Вы уверены, что ей не опасно лететь в ее положении?
   – Беременность, Сергей Сергеевич, не болезнь, – хмыкнул Граховский. – Есения Викторовна чувствует себя вполне прилично и способна не только прочесть доклад, но даже танцевать бальные танцы.
   – Ну уж вы скажете! – не поверил Круглов.
   – Не волнуйтесь, у нее все будет хорошо! – заверил его Граховский. – А вот я чего-то совсем расклеиваюсь… – И он потянулся к карману за нитроглицерином. Руки его при этом слегка подрагивали.
   – Давайте, я вам помогу! – сказал Круглов, почти выхватывая одной рукой у Граховского стеклянную трубочку, а другой – откупоривая у себя в кармане пробку со своей тубы и зажимая между пальцев выпавшую из нее таблетку. – Подставляйте ладонь!
   Открыв пробку с тубы Граховского, он вытряхнул ему на ладонь таблетку, которую тот тут же отправил в рот, а сам, чуть повозившись с пробкой, умудрился незаметным движением отправить «нелегальную» таблетку внутрь тубы, после чего с невозмутимым видом вернул упаковку с лекарством Граховскому, подумав при этом: «Надеюсь, никто пальчиков с тубы снимать не станет, его смерть будет выглядеть так естественно… А впрочем, я тогда буду уже далече…»
   Провернув всю эту операцию и не вызвав при этом никаких подозрений у Граховского, Круглов немного успокоился и сосредоточенно взялся за игру, отвоевывая сданные ранее позиции. Партию они завершили вничью.
   – Все, Генрих Модестович, мне пора, – заторопился Круглов, вставая. – Пойду собираться, завтра тяжелый день, хочу попробовать выспаться…
   – Счастливый человек! – воскликнул Граховский, пожимая протянутую Кругловым руку. – А я не то что выспаться, порой просто уснуть не могу… Эх, старость – не радость… Ну, счастливо вам слетать! Буду с нетерпением ждать вашего возвращения. До скорой встречи!
   «Не дай бог мне этой скорой встречи! – подумал про себя Круглов, выходя из дома Граховского. – Надеюсь, что она состоится лет через тридцать-сорок… где-нибудь уже на том свете…»
   Шагая своим привычным размашистым шагом, он быстро добрался до своего дома, где на самом деле у него уже давно было все собрано, и, поставив будильник на шесть утра, лег спать, в чем был – не раздеваясь. Это была его последняя ночь в Озёрном. Утром они с Есенией улетят отсюда в новую жизнь…

Глава восьмая

   Добраться-то они, конечно, добрались, но уже почти на подходе к вертолетной площадке, в каких-нибудь метрах восьмистах от нее, Фёдор с Леонидом услышали характерный шум взлетающего вертолета.
   Леонид с отчаянием смотрел, как в посеревших сумерках «Ми-8», поднявшись над тайгой, стрекоча и задрав хвост, медленно отваливал к сопкам. Ему даже показалось, что он увидел в иллюминаторе лицо Есении.
   – Не успели… – простонал он и сердито посмотрел на «снегоступы» Фёдора.
   – Не переживай! Если бы и успели, толку все равно было бы мало, – сказал тот. – Вертолет маленький, не спрячешься, пришлось бы его захватывать… – И он вдруг с интересом взглянул в сторону вертолетной площадки.
   – Вот черт! Что же делать?! Что же я такой непутевый! – Леонид в отчаянии опустился на снег. – Ничего-то у меня не получается!
   – Ну чего ты разнылся, как баба! – оборвал его Фёдор. – Придумаем что-нибудь, выбираться-то все равно надо!
   – Как?! – выкрикнул Леонид.
   – Не ори ты, оглашенный! – рявкнул на него вполголоса Фёдор. – Будет еще вертолет, сам говорил, комиссию ждут. И мы подождем…
   – Да сколько ждать? Мы же даже не знаем, когда она прилетит… – понурившись, махнул рукой Леонид.
   – Сколько надо, столько и будем ждать! – снова оборвал его Фёдор. – Есения все равно три дня будет на конференции. Успеем, не боись!
   Леонид уныло посмотрел на него, но Фёдор подал ему руку и, дернув на себя, заставил встать.
   – Пошли, подберемся поближе. Нужно разведать, – сказал он.
   Они вышли на окраину леса и затаились за сугробом.
   – Лёньша, – сказал Фёдор, кладя тяжелую руку на плечо огорченного Леонида, – не переживай, найдем мы твою Есению! Вот приедем в Новосибирск, я тебя познакомлю с сыном моего афганского товарища, Мишей Вороновым. Он журналист газеты «Обновленная Сибирь», пишет о науке и многих знает из этого мира. Думаю, он сможет нам помочь узнать не только, где проходит эта конференция, но и провести нас на нее. Парень он надежный и хороший, правда, не в меру горячий, весь в отца, но это ничего, остудим… Все будет путем, не горюй!
   – Хотелось бы надеяться, – тихо сказал совсем разуверившийся в успехе своего дела Леонид, оглядывая пустую вертолетную площадку, по которой мела поземка.
   Снег перестал идти еще час назад, но поднялся ледяной порывистый ветер, разогнавший тучи и туман над озером. Небо, светлевшее с каждой минутой, уже начало окрашиваться красными лучами поднимавшегося зимнего солнца.
   Бетонная вертолетная площадка с кольцами для крепления лопастей вертолета была только что расчищена от снега. Двухэтажное здание из бруса, стоявшее неподалеку, служило, по-видимому, всем сразу – и аэровокзалом, и диспетчерской, и метеостанцией. Леонид заметил рядом с домом огороженную метеоплощадку с приборами в нескольких будочках на ножках.
   На мачте полоскался на ветру полосатый, почти клоунский колпак. Леонид не помнил, как он назывался, но знал, что тот указывает направление и силу ветра. У сегодняшнего ветра определенного направления не было, он налетал с разных сторон, то надувая и дергая колпак, то оставляя его безвольно обвисать на мачте.
   «Странно, как это им разрешили вылет? – подумал Леонид о вертолете, на котором увезли Есению. – Видимо, конференция очень важная, коли даже в такую погоду полетели…»
   Через час Леонид почувствовал, что продрог до костей. Зябко кутаясь в меховой воротник, он прошептал Фёдору:
   – Я больше не могу. Еще полчаса – и ты будешь иметь рядом с собой окоченевший труп…
   Фёдор, взглянув на его посиневшее лицо, молча вытащил из-за пазухи плоскую фляжку и протянул ему.
   – Что это? – спросил Леонид, отвинчивая непослушными пальцами пробку.
   – Моча на анализ… – хмыкнул Фёдор, отворачиваясь.
   – Какой ты брутальный! – укоризненно сказал Леонид, стуча зубами, и понюхал плескавшуюся во фляжке жидкость, которая пряно пахла какими-то травами.
   – Какой-какой? – спросил Фёдор, поворачиваясь к Леониду.
   – Брутальный, то есть грубый, – пояснил Леонид и сделал на пробу глоток из фляжки.
   – Помаленьку! – дернул его за рукав Фёдор, но было уже поздно – у Леонида глаза полезли на лоб. – Это ж на спирту. Вот, ей-богу, навязался на мою голову!
   А Леонид закашлялся, зажимая рот рукой и чувствуя, как жар опалил все его нутро.
   – Тише ты, филин! Кто-нибудь услышит, завалимся мы с тобой! – попытался привести его в чувство Фёдор, треснув по спине кулаком.
   В ответ Леонид, улыбаясь и сипло дыша, неожиданно продекламировал:

   Бухгалтер продал счеты и пистолет купил,
   Днем грабил вертолеты, а ночью водку пил.

   Но тут его голос заглушил звук моторов неожиданно выруливших из тайги на вертолетную площадку машин. Их было три: джип и два уазика.
   Фёдор напрягся. Леонид тоже притих, от Фёдоровой настойки у него уже слегка поплыла голова, и он почти без страха подумал: «Неужели это по нашу душу?»
   Но машины остановились в стороне, подъехав к двухэтажному зданию. Вышедшие из них два человека в военной форме и один штатский сразу же направились внутрь здания.
   – Похоже, они готовятся кого-то встречать, – сказал Фёдор. – Крепись, Лёньша, кажись, ждать нам осталось недолго!
   Леонид обрадованно кивнул, но радовался он, как выяснилось, рано: прилетевший действительно в скором времени «Ми-8» высадил группу подтянутых мужчин, которых тут же разобрали по машинам и увезли встречающие их люди. Экипаж из вертолета почему-то не вышел.
   – Странно, обычно вертолет расчаливают и зачехляют. Значит, ненадолго прилетели, – сказал Фёдор. – Нужно активизировать наши действия.
   – Да уж, пожалуйста, активизируй, – попросил Леонид, безуспешно пытаясь спрятать все лицо в воротник, изнутри он на какое-то время согрелся, но снаружи уже опять начал подмерзать. – А то я превращусь в ледышку…
   Понаблюдав за вертолетом и убедившись, что его никто больше не собирается покидать, Фёдор сказал:
   – Я пошел. Внимательно следи за мной. Махну рукой, сразу давай ко мне… – но тут же, не договорив, остановился: из дома вышел какой-то мужчина, вероятно диспетчер, и направился в сторону вертолета. Подойдя к нему, он постучал в борт.
   В вертолете приоткрылась дверь, и из него на землю спрыгнул здоровенный мужчина. Коротко переговорив с диспетчером, он пошел вслед за ним к зданию.
   В этот момент Леонид заметил, как в окне кабины вертолета появилось лицо какого-то человека, внимательно наблюдавшего за уходящими. На летчика он был мало похож – мордоворот какой-то…
   – Такое ощущение, что они там, в вертолете, забаррикадировались… – недоуменно сказал Леонид.
   Бросив на него короткий взгляд, Фёдор согласился:
   – Ты тоже заметил? Тут и правда что-то не так… Почему экипаж не пошел с диспетчером? Их там должно быть не меньше пяти человек. Вертолет выстуживается моментально, а они сидят, мерзнут. Чего ради?
   В этот момент мужчина, который уходил с диспетчером, уже вышел из здания, но направился не к вертолету, а почему-то ко входу на метеостанцию.
   Дверь неожиданно распахнулась ему навстречу, и на пороге появилась девушка. Она что-то спросила мужчину, но тот, вдруг грубо впихнув ее внутрь, шагнул вслед за ней и захлопнул дверь.
   Леонид ахнул:
   – Это еще что такое?! Что он собирается с ней сделать?
   Фёдор озабоченно нахмурился.
   – Так, пора двигать, а то как бы и на этот рейс не опоздать… – сказал он и, оставив Леонида лежать за снежным бруствером на краю площадки, пополз вдоль нее в сторону здания.
   Потеряв его из вида, Леонид даже не пытался всматриваться: если Фёдор опять врубил свой «невидимый режим», то бесполезно его высматривать, все равно ничего не увидишь.
   Минут через пятнадцать Леонид опять начал замерзать и пожалел, что не попросил у Фёдора его заветную фляжку. Теряя остатки терпения, он принялся отжиматься на снегу, не опасаясь, что его съежившиеся от холода ягодицы кто-нибудь увидит за высоким сугробом. Чувствуя, как тепло медленными толчками все-таки начало расходиться по телу, он выглянул из-за сугроба.
   Фёдора нигде не было видно. На площадке вообще ничего не происходило, лишь поземка гоняла по бетонному покрытию снежную крупу.
   Леонид уже начал опускаться за бруствер, как вдруг что-то заставило его насторожиться: сначала послышался какой-то стук, потом скрежет дверных петель, и в вертолете неожиданно приоткрылась дверь.
   Мужчина, которого он уже видел сквозь стекло в кабине, непонятно зачем встал на колени у порога и, наклонившись, высунулся наружу, пытаясь заглянуть под днище вертолета. А еще через секунду он выпал из вертолета на землю, причем не просто упал, а стремительно рухнул, словно его кто-то дернул вниз.
   «Не иначе, Фёдоровы штучки…» – подумал Леонид.
   И точно, словно ниоткуда, Фёдор появился рядом с вертолетом и призывно помахал Леониду рукой.
   Обрадовавшись, Леонид подхватил рюкзаки и свои лыжи и, перебравшись через бруствер, побежал по широкой площадке к вертолету.
   – Давай, залезай по-быстрому, – сказал Фёдор, забирая у него свой рюкзак и подсаживая Леонида.
   Леонид вскочил в вертолет и замер: на полу рядком сидело пять человек в летной форме со связанными сзади руками.
   Фёдор втащил за собой мужчину без сознания, которого он до этого в полном смысле слова «поверг» на землю, и, настороженно глянув на связанных летчиков, мгновенно оценил ситуацию. Захлопнув за собой дверь, он вытащил нож и, освободив пленных членов экипажа, их же веревками связал руки и ноги валявшегося на полу без сознания мордоворота.
   – Кого это вы сюда доставили? – спросил он, обращаясь к летчикам.
   – Сами бы хотели знать… – растирая занемевшие запястья, ответил командир. – Бандиты какие-то. Мы их в Красноярске взяли с грузом для доставки на соседний прииск. Они по документам проходили как сопровождающие. А на подлете вдруг вытащили оружие и потребовали, чтобы мы свернули сюда. Запрашивая посадку, диспетчеру пришлось сказать, что везем какую-то комиссию. Комиссия, блин… – Он зло мотнул головой и пнул ногой начавшего приходить в себя обидчика.
   – Вот что, мужики… – обратился к летчикам Фёдор. – Я только что освободил раненых диспетчера и радиста, метеоролог, кстати, тоже была без сознания. Недалеко идет бой с вашими «пассажирами», и они наверняка будут пробиваться сюда, к вертолету. То, что приятели у братана серьезные, – он кивнул на таращившегося на него с пола бандита, – думаю, вы уже не сомневаетесь, так что предлагаю вам валить отсюда, покуда те не вернулись. Единственное, что хочу у вас попросить за ваше освобождение, это доставить нас с другом в Новосибирск. А там советую сдать террориста органам и рассказать все, как было. Естественно, не упоминая нас…
   Летчики недоверчиво переглянулись.
   – Мы теряем время, – поторопил их Фёдор.
   – То есть теперь вы хотите захватить наш вертолет? – с сарказмом уточнил бортинженер.
   – Да что вы мелете? – возмущенно вмешался Леонид. – О каком захвате может идти речь?! Тут дай бог ноги живыми унести! Заводитесь – и ходу! Или вам хочется опять лежать связанными, а то и похуже?
   – Угрожаете? – Бортинженер зло сощурился.
   – Я?! – оторопел Леонид. – Да нет, что вы!
   – Лёньша, погоди! – остановил его Фёдор. – Мужики, времени на раздумье больше нет, посмотрите. – И он указал в иллюминатор на появившиеся вдалеке две армейские машины, направлявшиеся по дороге к вертолетной площадке.
   Командир, наконец приняв решение, коротко отдал приказ, и экипаж в считаные секунды занял свои места, готовясь к взлету.
   Леонид, весь напружинившись, следил в иллюминатор за тем, как машины неумолимо приближались.
   «Господи! Спаси и сохрани!» – взмолился он и тут же закричал:
   – Да взлетайте же вы, черт бы вас побрал! Перестреляют нас тут всех к чертям собачьим!
   Но второй пилот невозмутимо продолжал щелкать какими-то тумблерами, а командир переговаривался по связи с диспетчером, запрашивая разрешение на взлет «во избежание повторного захвата вертолета террористами».
   – Тебе, кстати, привет от вашего и нашего освободителя, – услышал Леонид его слова, обращенные к невидимому диспетчеру. – Мы доставим одного захваченного бандита куда следует, а ваши пока пусть разберутся здесь. Без нас бандюка́м все равно некуда отсюда деться.
   Видимо, диспетчер разрешил взлет и пожелал им счастливого пути, потому что командир поблагодарил его, прощаясь, после чего лопасти вертолета дрогнули, качнулись и медленно завращались, с каждым оборотом набирая скорость. Оглушительный рев двигателя ударил по ушам.
   Тяжело оторвавшись от земли, «Ми-8» поплыл вверх, пролетая над машинами, уже въезжавшими на противоположный край вертолетной площадки.
   Леонид, выглянув в иллюминатор с другого борта, увидел, как из машин высыпали солдаты.
   «Только бы стрелять не начали!» – испуганно подумал он, представляя, как пули пробивают бензобак вертолета и они взрываются, на какое-то время согрев ледяное окружающее пространство.
   Но никто не стал их обстреливать, и вертолет беспрепятственно поднимался все выше. С высоты вся секретная долина была видна как на ладони и очень напоминала Леониду карту, нарисованную Лёней.
   Слева, на дороге, ведущей к старой штольне, стояло несколько машин, бегали какие-то люди. Видимо, здесь шел тот самый бой, о котором говорил Фёдор, но сверху он смотрелся как игрушечное, невсамделишное действо.
   Леонид не успел все рассмотреть, как вертолет уже оказался над сопками и, перевалив их, полетел над тайгой.
   «Кажется, вырвались, – с облегчением подумал Леонид, откидываясь на сиденье и закрывая глаза. – Эх, горяченького бы чайку сейчас для полноты счастья…»
   Усталость последних двух суток, замешанная на нервном напряжении, навалилась на него в виде какого-то дремотного отупения, но, промерзнув до костей в «засаде», он никак не мог согреться и уснуть. Однако вскоре в вертолете потеплело, и Леонид погрузился в тяжелый, без каких-либо видений, сон.
   Он, видимо, проспал не менее четырех часов, потому что, когда его растолкал Фёдор, они уже подлетали к Новосибирскому аэропорту местного сообщения, находящемуся на северной окраине города.
   Сообщив обстоятельства диспетчерской службе и получив разрешение на экстренную посадку, командир посадил вертолет в указанной ему зоне.
   Поблагодарив летчиков и пожелав им удачи, Фёдор и Леонид выпрыгнули из вертолета и торопливо направились к концу летного поля. Издалека уже была слышна сирена мчавшейся к вертолету милицейской машины.
   – Не беги, иди спокойно, – сказал Фёдор, шагая уверенной широкой поступью человека, имеющего право здесь находиться.
   На счастье, им попался стоящий заправщик, и они смогли пройти бо́льшую часть пути, как бы отгородившись им от вертолета.
   Уже на краю поля они оглянулись посмотреть, что происходит сзади, и как раз успели увидеть, как люди в форме выводили из вертолета бандита и засовывали его в машину.
   – Ну теперь ходу! – сказал Фёдор. – Возьмем машину и рванем по Красному, а там выедем на Ипподромскую магистраль, где живет Миша.
   – А если его сейчас нет дома? – спросил Леонид.
   – Найдем где перекантоваться до вечера, – успокоил его Фёдор. – Только терять время жалко, вдруг Миша дома.
   – Так давай ему позвоним, – предложил Леонид. – Ты его телефон знаешь?
   – Знаю, да где сейчас бегать искать телефон… – отверг его идею Фёдор, торопливо двигаясь в сторону проспекта.
   – А про это ты забыл?.. – спросил его Леонид, вытаскивая из внутреннего кармана трофейный спутниковый телефон.
   – Точно, забыл, – сказал Фёдор, забирая у него телефон и вытаскивая антенну.
   Михаил ответил сразу.
   – Миша, привет, это дядя Федя, – поздоровался Фёдор. – Ты чем там занимаешься?.. Да, мне нужно с тобой срочно повидаться… Ага, добренько, жди. Только я буду не один…
   Отключив телефон, он посмотрел на Леонида:
   – Все путем, поехали, он нас ждет.
   Через полчаса они уже были на месте, и Фёдор нажал кнопку звонка.
   – Входите, открыто! – послышался из-за двери молодой мужской голос.
   Толкнув дверь, они вошли в тесную прихожую, заставленную ящиками и пачками газет, перетянутыми бечевкой.
   – Дядь Федь, проходите на кухню, я здесь! – опять донесся тот же голос.
   В квартире стоял запах жареного лука и еще чего-то вкусного.
   – Раздевайся, – пригласил Леонида Фёдор, снимая верхнюю одежду и валенки.
   Из-за кухонной двери показался парень лет тридцати в тельняшке, джинсах и тапках на босу ногу. Рукава его тельняшки были завернуты, на поясе повязан фартук.
   – Здравствуйте, – приветствовал он. – Извините, что так встречаю, но у меня там лук подгорает. Скоро обед будет готов, мойте пока руки. Небось есть хотите.
   И он опять скрылся на кухне.
   Леонид потянул носом вкусный запах, доносящийся из кухни, и услышал, как в животе у него заурчало.
   – Пошли уж, коли хозяин приглашает, – усмехнулся Фёдор, тоже услышавший этот зов голодного чрева.
   Вымыв руки, они прошли на кухню, где Михаил колдовал над большой чугунной сковородой, которая была до краев наполнена жареными луком и морковью.
   «Куда ему столько?» – удивился Леонид.
   Но когда через несколько минут они приступили к трапезе, он оценил Мишины усилия, с удовольствием уплетая борщ с большим ломтем хлеба, на котором высокой горкой лежал поджаристый золотистый лук. Леонид, немало поевший на своем веку деревенской пищи, никогда даже не предполагал, что бутерброды с луком – это так вкусно!
   – Потрясающе! – похвалил он Михаила, закатив в восторге глаза.
   – На здоровье! – откликнулся тот.
   Познакомились они уже после обеда, когда Михаил проводил их в большую комнату.
   – Так чего вы хотели меня видеть, дядь Федь? – поинтересовался Михаил.
   – Да хотел узнать, в курсе ли ты, в каком институте в Академе занимаются генетикой? Там сейчас должна проходить научная конференция, – объяснил ему Фёдор.
   Михаил удивленно посмотрел на него и с улыбкой сказал:
   – Не знал, что вы, дядь Федь, интересуетесь проблемами генетики…
   – Да это не я, а вот Леонид интересуется, – усмехнулся тот. – Хочет на конференцию попасть…
   – Миша, мы были просто поражены, когда прочли в одном из январских выпусков вашей газеты статью [10 - Имеется в виду статья Айдара Кудирмекова в новосибирской газете «Новая Сибирь» от 26 января 1998 года «Как вырастить кентавра», в которой рассказывалось об исследованиях, проводимых в 1973 году в ИЦГ СО РАН и позволивших получить химерных мышей способом, близким к клонированию.] о том, что у вас в Новосибирске были получены какие-то мышиные химеры, причем способом, близким к клонированию, да еще чуть ли не по разработкам тысяча девятьсот семьдесят третьего года, – объяснил Леонид. – Это действительно потрясающе! До какого же уровня дошла наука, которую в нашей стране так долго притесняли! Ведь всех же ученых разогнали! А сейчас еще и денег на науку выделяют крохи, и тем не менее просто удивительно…
   – А я вот ничему не удивляюсь! – возразил Михаил. – Тут, знаете ли, начали просачиваться кое-какие сведения, дающие основание полагать, что, когда при Сталине начались гонения на генетику, некоторых из тех, кого забирали и как будто бы расстреливали, на самом деле оставляли в живых. Их, оказывается, вывозили на секретные объекты, где они уже без имен и биографий продолжали работать до самой своей смерти, осуществляя обезличенные научные открытия, о многих из которых мы еще, наверное, долго не узнаем.
   – И что, действительно есть этому подтверждение? – спросил Фёдор, бросив многозначительный взгляд на Леонида.
   – Наверняка есть… – серьезно сказал Михаил. – Впрочем, это коснулось не только генетики… Все уже знают, что основные разработки в космической и авиационной сферах проводились именно заключенными в стенах закрытых учреждений, в так называемых «шарашках». И это было не только выгодно экономически – ведь заключенным за работу платить не надо, – но и давало возможность сохранять высокую степень секретности.… Да что там говорить – большинство «великих строек» и вообще восстановление страны после войны осуществлялись за счет труда огромной армии заключенных. Соцлагерь… лагерь и был.… А академик Лысенко, видимо, был всего лишь прикрывающей фигурой для нашей генетики. Помните, наверное, этого чудика, построившего свою селекционную теорию на факторе воспитания и заявлявшего, что рожь можно «перевоспитать» в пшеницу. Видимо, кто-то из серых кардиналов, консультирующих Сталина, осознал гигантские перспективы генетики и предложил ее напрочь засекретить. А выбирая отвлекающую стратегию, они, похоже, намеренно решили вознести на пьедестал официальной науки автора совершенно бредовых теорий, из-за которых никому в мире и в голову не смогло бы прийти, что в стране, где академиком может являться дремучий Лысенко, на самом деле проводятся реально серьезные исследования в области генетики. И что они не просто проводятся, а проводятся с большим успехом и ошеломляющими результатами.
   – Да ладно… – недоверчиво перебил его Леонид.
   – Правда-правда! Мы ведь изначально были лидерами в этой области. Сейчас мало кто об этом вспоминает, но в двадцатых-тридцатых годах именно к нам приезжали перенимать опыт ученые из Америки и Европы. И даже собирались у нас в тысяча девятьсот тридцать седьмом году провести Всемирный конгресс генетиков, на котором планировалось доложить о потрясающих достижениях советских ученых. Такая же история, кстати, происходила и с разработками в области ядерной физики. Правда, там не озаботились такой мощной операцией прикрытия – просто в один прекрасный момент упоминание об этих исследованиях исчезло из научных журналов и конференций, все было враз засекречено и выведено из сферы открытого научного обсуждения. Это, кстати, и насторожило западную разведку, вызвав небеспочвенные подозрения, что здесь что-то затевается, и нашим пришлось изрядно потрудиться, сохраняя тайну ядерных исследований. Поэтому в случае с генетикой, видимо, и было все проделано тоньше: сначала обвинение ее в фашистско-расистской направленности, травля ученых, а в финале жуткий и окончательный разгром – и все это только для того, чтобы остановить несанкционированное любопытствование ученых на темы медицинской и вообще современной генетики, которую Сталин и его окружение считали очень важными. Ведь проблемы наследственности тогда очень волновали руководство страны. Это, в частности, и решение вопросов личного здоровья. Кстати, вы слышали о жутких фактах, всплывших после смерти Ким Ир Сена? Оказывается, у него существовал целый штат девушек и отнюдь не для любовных утех, а для поддержания его здоровья путем трансплантации ему их молодых органов…
   Фёдор с Леонидом опять переглянулись.
   – Дядь Федь, вы чего это все время переглядываетесь? Я что-то не то говорю? – настороженно спросил Михаил.
   – Да все то, ты даже не представляешь, насколько то… – ответил Фёдор, покачав головой. – Объясни ему, Лёньша…
   – Миша, нам нужна твоя помощь, причем помощь конфиденциальная и как раз связанная с тем, о чем ты сейчас говорил. Только писать об этом ни в коем случае нельзя, – сказал Леонид. – Мы ищем мою давнюю знакомую… если быть честным до конца, то мать моего сына. Она здесь, в Сибири.
   – Сибирь большая, вы что же, точнее не знаете, где она находится? – удивленно поднял брови Михаил.
   Леонид молча смотрел на него, собираясь с мыслями.
   – Она что, заключенная и находится в какой-нибудь из местных колоний? – предположил Михаил и вдруг, осененный догадкой, воскликнул: – Или вы хотите сказать, что ее держат на одном из секретных объектов, о которых мы только что говорили?
   Переглянувшись с Фёдором, который хмыкнул в бороду, покачав головой: вот, мол, какие догадливые попадаются, – Леонид решил открыться Михаилу, поэтому он молча достал из нагрудного кармана уже слегка слежавшееся письмо Есении и протянул ему.
   Михаил взял письмо, аккуратно развернул и, подсев ближе к свету, принялся читать. Где-то на середине письма он поднял глаза, обвел Фёдора и Леонида потрясенным взглядом со словами: «Так вот оно что!» – и опять углубился в чтение. На щеках его выступил румянец.
   Закончив читать, он вскочил и забегал по комнате. Фёдор убрал ноги под стул, чтобы бегавший в ажиотаже Михаил не споткнулся.
   А тот бегал, не замечая ничего, и только повторял:
   – Вот где собака зарылась, вот где собака зарылась…
   Леонид с Фёдором молча наблюдали за ним, потом Леонид, не выдержав, остановил его:
   – Прекрати бегать и объясни, что тебя так возбудило?
   – Да ведь это же сенсация! – воскликнул Михаил и тут же возразил себе: – Да, но это же невозможно! – И опять забегал. – Вы поймите, весь мир носится с клонированной овечкой Долли, а у нас тут такое! А на Западе только затевают дискуссию – можно или нельзя клонировать человека, ах, наивные…
   – Миша, ты, кстати, не можешь растолковать мне популярно, что такое это самое клонирование и с чем его едят? И чего это ты так переполошился? – спросил Фёдор, останавливая его и заставляя присесть рядом.
   Михаил сосредоточенно потер лоб рукой и начал объяснять:
   – Собственно клонированием называется процесс искусственного изготовления генетически идентичных копий отдельной клетки или организма, хотя в природе существуют так называемые естественные клоны – это однояйцевые близнецы, которые являются генетическими копиями друг друга. Здесь процесс клонирования осуществляется самой природой. Один врач в Штатах решил пойти вслед за природой и немного подтолкнуть ее. Он взял у одной женщины восьмиклеточный эмбрион, разделил его на восемь отдельных бластомер и подселил их в восемь разных женщин, которые, по идее, должны были впоследствии родить восемь генетически идентичных младенцев. Говорят, его выгнали с работы и лишили лицензии, но дело-то было сделано. А у нас еще в тридцатые годы Астауровым был разработан метод термического воздействия, который позволил в результате партеногенеза, то есть без процесса оплодотворения, клонировать личинки тутового шелкопряда, полностью повторяющие генотип матери. Но собственно клонирование как процесс, о котором с февраля тысяча девятьсот девяносто седьмого года гудит весь мир после известия в журнале «Nature» о рождении овечки Долли, – это процесс переноса генетического материала из одной – донорской – клетки в энуклеированную, то есть освобожденную от собственного ядра, яйцеклетку. В результате этого процесса и появляется клон донора. Короче говоря, если из яйцеклетки женщины изъять ее собственное ядро, а на его место вставить ядро клетки другого человека – донора, то женщина выносит и родит клона донора.
   – Если это популярно, то, значит, я совсем оглупел на старости лет, – покачал головой Фёдор. – Но чувствую, что дело тут нечисто.
   – Да нет, все понятно, – возразил Леонид, – хотя дело и правда непростое. Кстати, это же все напрочь устраняет принятое понятие семьи, да и все другие понятия: «мать», «кровное родство»… Кто же тогда является матерью этого клона? Та женщина, у которой взяли яйцеклетку? Или та, у которой взяли ядерный материал для переноса в освобожденную от собственного ядра яйцеклетку? Или та, которая в итоге выносила и родила этого ребенка-клона?
   – Да, тут сложно разобраться, – согласился Михаил. – Помните, по Кодексу Наполеона отцом ребенка признается муж родившей женщины, даже если она зачала этого ребенка от другого? И сейчас в случаях экстракорпорального оплодотворения, даже при полном донорстве, когда и яйцеклетка, и сперматозоиды заимствуются в банке клиники, матерью ребенка все равно считается женщина, выносившая и родившая этого ребенка, а его отцом – муж этой женщины.
   – Хорошо, а как же быть с суррогатным материнством, когда, например, бабушка вынашивает собственного внука за свою дочь? Кто он ей тогда – сын или внук?
   – По рождению – сын, а по генетическому материалу – внук, – ответил Михаил, – ведь бабушка выступила для этого младенца только своеобразным инкубатором, а исходный-то материал был взят у ее дочери и зятя.
   – Тогда получается, что факт вынашивания и рождение ребенка не делает женщину его матерью, если то, из чего он развился, взято от другой женщины… А женщина, выносившая и родившая ребенка из генного материала, взятого в банке клиники, является всего лишь его приемной матерью, вернее, приемной матерью для чьей-то осиротевшей яйцеклеточки или сперматозоидика. Во тоска-а-а…
   – Да, тут есть над чем задуматься… – снова согласился Михаил.
   – А если женщине в ее собственную, освобожденную от ядра яйцеклетку перенесут ядерный материал из ее же соматической клетки, то получается, что она сама себя… поимеет, забеременеет, выносит и родит… саму же себя… или это будет все-таки ее дочь, или сестра-близнец, только с разницей в возрасте?.. Блин, у меня мозги совсем враскорячку встали! Страшные времена грядут! Теперь для продолжения рода человеческого не нужны будут ни мужики, ни соитие. Сбылась мечта амазонок… А как же любовь и наслаждение?! – воскликнул Леонид.
   – Ну, не думаю, что все так уж страшно… Мы тоже на что-нибудь сгодимся, – улыбнулся Михаил. – Хотя если честно признаться, то я тоже морально не готов к такому обороту дела, ведь считается, что клонирование человека – это дело далекого будущего, и все только гипотетически обсуждают этические и прочие проблемы, которые могли бы возникнуть при всех этих делах. Ученые убеждены, что клонирование решило бы проблемы многих бездетных семей и проблемы, связанные с наследственными заболеваниями, а также с выращиванием органов для трансплантации человеку. Но есть много противников этого. Священнослужители заявляют, что у клонов не будет души, хотя неясно, в чем это будет выражаться и чем это может навредить человечеству. Не думаю, что это означает потерю нравственности… Вон, убийцам наличие души не мешает убивать…
   – Люди без души – это не́люди, – тихо заметил Фёдор. – Нечистая сила, значит… Через них Сатана глядит в наш мир…
   Михаил удивленно покосился на него, но продолжил развивать свою мысль, никак не прокомментировав высказывание Фёдора:
   – Меня другое занимает в связи с этим, вот скажите мне: что такое желание человека иметь ребенка? Почему так переживают бездетные люди? Это что, желание продлить себя? Но тогда клонирование – это более идеальный способ увековечить себя. Ведь при обычном зачатии и рождении в ребенке перемешиваются гены обоих родителей, и что из этого микса получится – один бог знает, а при клонировании – получается почти точная твоя копия. Особенно везет женщинам – они могут выносить и родить свой собственный клон. Вот!
   – Паря, а тебе женщина когда-нибудь говорила, что хочет от тебя ребенка? – спросил его Фёдор.
   Михаил смешался и, покраснев, покачал головой:
   – Нет, а что?
   – А вот как раз то самое! – снисходительно ответил Фёдор. – Зеленый ты еще, жизни не нюхал. Женщины своей еще не встретил, той, которая бы захотела от тебя ребенка. Не просто ребенка из каких-то там клеток, а именно твоего пацана или девчонку.
   – Но мы же говорим еще и о тех, кто не может сам зачать и родить, им бы все это помогло продолжить свой род, – напомнил ему Михаил.
   – Вот что я тебе скажу… – вздохнув, сказал Фёдор. – В природе мы многое не постигли, а она мудро устроена, тысячелетиями в ней все ладно работает. А теперь человек начинает влезать в ее законы и хочет взять на себя роль творца, когда еще даже жить в ладу с природой не научился. А как зовут того, кто уже пытался стать на место Творца, помните? Кто возомнил себя равным Богу?
   – Вы Люцифера имеете в виду? – спросил Михаил.
   – Можно и Люцифером его назвать, – согласился Фёдор. – Ну вот, а если природа не дает женщине ребенка, значит, не нужно ей его рожать, значит, если она и выносит его с помощью разных там медицинских вспомоществований, то это все потом обязательно выйдет боком: либо нездоровьем, либо еще чем-нибудь похуже. Лучше уж взять обездоленного ребятенка из детдома и воспитать его в любви и заботе, чем рожать своего урода, которого природа и в мир-то выпускать не хотела.
   – Фёдор, ну ты прямо мракобес какой-то! – возмутился Леонид. – Если по-твоему рассуждать, то и болезни, которые природа насылает на нас, лечить не надо! Помирает человек, например, от аппендицита, и пусть: нечего препятствовать природе! Вдруг он потом что-нибудь натворит, а так помрет в срок – и все спокойны!
   – Мы забыли про главное! – остановил его Фёдор. – Миша, так ты можешь узнать, где проходит конференция? Нам нужно на нее попасть.
   – Сейчас узнаю, – сказал Михаил и вышел из комнаты.
   Через десять минут он вернулся, держа в руке лист с факсом.
   – Вот, думаю, то, что вас интересует: научная конференция по «Медико-генетическим аспектам трансплантологии», открылась сегодня в Институте репродуктивной генетики. Как, вы говорите, зовут вашу знакомую?
   – Есения… Есения Викторовна Вербицкая, – ответил Леонид, чувствуя, как у него замирает сердце.
   – Есть такая, – кивнул Михаил. – Вот тут указано, что второй день конференции начинается в десять ноль-ноль с доклада доктора медицинских наук Е. В. Вербицкой на тему…
   Леонид выхватил у него из рук листок, впиваясь взглядом в печатные строки. Шевеля губами, он медленно, чуть ли не по складам, прочел фамилию Есении и опустился на стул, ощутив неожиданную слабость в ногах. Кроме письма Есении этот листок был еще одним документальным подтверждением, что она жива и даже успешно трудится на поприще отечественной науки. Печатные строки и эта приставка перед ее именем «д-р мед. наук» были очень официальны, но Леонид, глядя на них, внезапно увидел перед собой живые глаза Есении.
   – Мне надо попасть на эту конференцию, – севшим голосом сказал он и взволнованно посмотрел на Михаила.
   – Сделаю все, что смогу, – пообещал тот, сочувственно глядя на него.
   Переночевав у Михаила, на следующее утро они поехали на его не новом, но ухоженном «жигуленке» в Академгородок. По пути Михаил заехал в редакцию, откуда через несколько минут вынес факс-приглашение и беджи сотрудников газеты без фотографий, но с впечатанными в них фамилиями. Один бедж был выписан на него, другой – на Александра Веселова в соответствии с «запасным» паспортом Леонида.
   Вручив все это Фёдору и Леониду, он сказал:
   – Вот, все реально. Даже можете пройти аккредитацию, если таковую будут проводить. Дядя Федя пройдет под моей фамилией.
   – А как же ты будешь выкручиваться перед своей редакцией, когда выяснится, что ты не был на конференции, тебе же надо будет все-таки какую-то статью написать? – спросил его Леонид.
   – Не волнуйтесь, – усмехнулся Михаил. – У меня там есть свои источники информации, напишу без проблем. Тем более что присутствовать на конференции я все равно не собирался – через три часа улетаю в командировку в Иркутск.
   Высаживая их у ворот института, он пожелал им удачи и сказал на прощание:
   – Машину я на крайний случай оставлю за углом, ключ будет под ковриком. Вернете, когда у вас все уладится. А не вернете – тоже в обиде не буду.
   – А ты как же?
   – Возьму такси, не волнуйтесь. Счастливо!
   И он медленно отъехал, а Фёдор с Леонидом направились к проходной, боясь опоздать к началу конференции.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ОСВОБОЖДЕНИЕ

Глава первая

   Филипп Кондратюк, ученый секретарь Института репродуктивной генетики и личный референт его руководителя, был доволен. Его идея с проведением научной конференции осуществилась. Первый же день ее работы показал, что необходимость в проведении такой конференции давно назрела, ученым было чем поделиться друг с другом. Профессор Козинцев из Ожогового центра Института Склифосовского прочел доклад об их замечательных успехах по выращиванию кожных тканей в питательных средах. Скоро для людей, работающих в областях повышенного риска, – пожарников, спасателей, горняков, химиков – можно будет создать что-то вроде банка тканей, где взятые у них сантиметровые кусочки кожи будут храниться и расти до того момента, пока они не понадобятся. Известно, что человек не выживает, если кожный покров у него поражен более чем на пятьдесят процентов. Теперь появилась возможность поспорить с этой цифрой.
   Филипп, увлекшись докладами, даже начал испытывать гордость за достижения российских ученых, на какой-то момент забыв, кто он такой и с какой целью внедрен в Россию.
   А был он Филом Вышицки – сотрудником закрытого генетического военного центра в Канаде и агентом ЦРУ. Конечно, никто в здешнем институте этого даже заподозрить не мог, поскольку легенда у него была тщательно разработана и подкреплена документально.
   В Институт репродуктивной генетики Сибирского отделения РАН аспирант Филипп Кондратюк поступил в тысяча девятьсот девяносто третьем году после трех лет стажировки в Канаде, куда его якобы направляли после окончания биофака Киевского университета. Он действительно стажировался в Канаде, но только после окончания не Киевского, а Мичиганского университета. А киевский стажер, очень удачно оказавшийся круглым сиротой, бесследно исчез, замененный на своего канадского коллегу, с которым они, кстати, были удивительно похожи. В Киеве Филипп никогда не был и к Украине имел очень опосредованное отношение – его дед, Степан Вышицкий, был выходцем из-подо Львова. Во время Великой Отечественной войны старший Вышицкий был активным членом УНА УНСО, воевал в формированиях Бендеры, а потом попал в эсэсовскую дивизию «Нахтигаль» [11 - Нахтигаль (от нем. Die Nachtigall) – соловей.], соловьиная песня которого загубила немало жизней. После наступления Красной армии он бежал с немцами в Германию, откуда в сорок пятом, не выданный американцами, сумел перебраться в Канаду, где пополнил ряды украинских националистов, крайне враждебно настроенных к Советской России. Степан Вышицкий сыграл решающую роль в формировании мировоззрения внука, практически отобрав его у безвольного сына и его жены – дородной канадки, чем-то напоминавшей Степану их довоенную кобылу.
   Филипп еще в студенческие годы, обучаясь на биологическом факультете Мичиганского университета, был завербован ЦРУ с подачи украинских националистов, которые в последние десятилетия полностью подпали под влияние ЦРУ, фактически став одним из подразделений управления в его разносторонней деятельности против СССР. Характерным показателем их эффективной работы было современное положение дел на Украине и состояние российско-украинских отношений.
   Несколько лет Филиппа готовили к конспиративной работе, после чего он прямо из Канады, не скрываясь, прибыл в Новосибирск.
   За пять лет пребывания в Академгородке Филиппу удалось не только успешно защитить кандидатскую диссертацию и собрать материалы для докторской, но и сделать карьеру. Руководство института отметило его еще в первые годы обучения в аспирантуре. Филипп действительно учился и работал как заведенный, но, кроме этого, он обладал общительным веселым характером, играл на гитаре и неплохо пел, оказываясь душой любой компании, и, наверное, все это и привело к тому, что по окончании аспирантуры и защиты диссертации его оставили в институте, где он с еще большим рвением продолжил работу. Такое усердие не пропало втуне, и сейчас, через пять лет, Филипп был уже ученым секретарем института и личным референтом академика РАН Вениамина Игоревича Вахрушева – руководителя Института репродуктивной генетики.
   Будучи по природе очень энергичным и дисциплинированным человеком, Филипп успевал очень много. Поэтому свою официальную деятельность он довольно успешно совмещал с конспиративной работой по сбору и анализу научной информации, а также активно сотрудничал с националистами Казахстана и постоянно наблюдал за всеми проявлениями национализма в Якутии, Татарстане, Башкирии, поддерживая эти движения материально и идеологически. У него имелись окна на российско-монгольской и российско-китайской границах, через которые он получал посылки с литературой и другими необходимыми националистам «просветительскими» материалами. Связь с ЦРУ он поддерживал через Интернет и дипломатические каналы, благо в нынешнее время общение с иностранцами уже не так отслеживалось, как раньше.
   Большую помощь в хранении контрабандных посылок из-за границы ему оказывал его двоюродный дядя – Григорий Тарасович, сын родного брата его деда. Филипп нашел его сразу же по прибытии в Новосибирск.
   Отец Григория Тарасовича тоже служил в дивизии «Нахтигаль», но ему повезло меньше, чем его брату Степану: при отступлении немцев его ранили, из-за чего он в конце концов попал в плен к советским войскам и после установления личности и, главное, деятельности был расстрелян как предатель Родины. Его жену вместе с двухлетним Грицьком выслали в Сибирь, где они провели много лет в ужасающих условиях на грани выживания.
   Всю свою жизнь Григорий Тарасович прожил с клеймом «сына фашиста» и «эсэсовского выродка», что не могло не наложить отпечаток на его характер. С пятнадцати лет он подрабатывал в местном леспромхозе, сторонясь людей и выполняя свои обязанности с угрюмой сосредоточенностью. Когда ему исполнилось восемнадцать лет, мать его умерла от туберкулеза, и он остался совсем один. В это время произошло несчастье со знакомым лесником, Парфенычем, которого сильно помял медведь, и он уже не мог один выполнять свою работу. Григорий Тарасович пришел к местному начальству и попросился в помощники к леснику. Там, посмотрев на здорового угрюмого парня, после короткого совещания согласились. Так Григорий Тарасович выбрал себе работу на долгие годы, из помощника дослужившись до лесника, когда Парфеныч состарился и умер.
   Пропадая все время в лесу, Григорий Тарасович так и не женился и прожил до пятидесяти шести лет бобылем, редко наведываясь в город. В восьмидесятом году в один из своих редких приездов в Ачинск он умудрился подхватить вирус тяжелейшего гриппа, который дал ему осложнение на руки в виде острого полиартрита. Болезнь начала бурно прогрессировать, и вскоре он получил инвалидность, которая, впрочем, не мешала ему исполнять свои обязанности. За годы лесничества он потихоньку выстроил себе в тайге хуторок, на котором поставил пасеку, прослышав, что пчелы помогают при его болячке. Живя вдалеке от людей, он перенес всю свою нерастраченную любовь и заботу на живность, имевшуюся у него на хуторе: двух собак – Буяна и Славку, козла Яшку, двух козочек – Яруню и Мурельку [12 - Муреля – абрикос (укр.).], прозванную так за нежно-абрикосовый цвет шерстки, и нескольких кур во главе с петухом Тунгусом. Григорий Тарасович их всех любил и даже с пчелами разговаривал как с разумными существами, дав имена пчелиным маткам во всех шестнадцати ульях. Животные тоже платили ему любовью, и надо было видеть, как он сидел на крылечке дома в окружении своего «стада», когда даже глупые куры пригревались у его бока, а Тунгус, сидя на перекладине у плеча Григория Тарасовича, осторожно расправлял клювом волосы за ухом хозяина.
   Именно такую картину и застал Филипп, когда пять лет назад неожиданно нагрянул к дядьке на пасеку с приветами от заокеанской родни. Кстати сказать, за эти годы в свите Тунгуса курочки уже не раз сменились, закончив свою жизнь в наваристом борще, зато все остальные обитатели хоть и постарели, но так и продолжали жить с хозяином, включая и голенастого Тунгуса, на которого рука Григория Тарасовича просто не поднималась.
   Григорий Тарасович, привыкший к одиночеству, сначала принял племянника настороженно, но Филипп развел такую бурную деятельность, что в конце концов добился расположения родственника. Для начала он привез ему в подарок новую рацию и раз в неделю выходил с ним на связь, спрашивая о самочувствии и не надо ли чего – лекарств, продуктов или еще чего-нибудь. Потом по случаю помог с реализацией меда, а к осени, узнав о том, что Григорию Тарасовичу тяжело ходить на лыжах – полиартрит начал поражать уже и суставы ног, – подарил ему замечательный снегоход «Skeedu» с нартами.
   Со временем Григорий Тарасович, не избалованный человеческим вниманием, полюбил племянника, отдавая ему часть скупой мужской привязанности, которую до этого дарил только своим животным. Кстати, и Филипп неожиданно для себя тоже прикипел сердцем к угрюмому старику. Видимо, что-то действительно было в этом самом «голосе крови»…
   Где-то через год, в один из приездов на хутор к дядьке, во время беседы на политические темы Филипп слегка приоткрыл ему завесу над своей истинной деятельностью, попросив о небольшой помощи. Григорий Тарасович поразмышлял несколько дней и, видимо не испытывая особого пиетета к власти и государству, под которыми он жил, согласился помогать племяннику, сохраняя у себя на хуторе привезенные спецкурьером посылки с границы. Он держал их у себя до поры до времени и доставлял на снегоходе к шоссе между Новосибирском и Ачинском, куда в оговоренное время приезжал либо сам Филипп, либо его люди из националистического подполья.
   В институте Филипп вел себя очень осторожно, в открытую нос никуда не совал, хотя был в курсе всех дел, но в институтской деятельности пока не обнаружил ничего такого, что вызвало бы интерес у его руководства за океаном. Но, как известно, курочка по зернышку клюет…
   Получив неограниченный доступ к институтскому архиву, где он работал над диссертацией, Филипп неожиданно наткнулся в самом конце архива на стоящий за стеллажами ящик с какими-то старыми хозяйственными документами. Каково же было его удивление, когда среди этих бумаг он обнаружил наряды на довольствие, датируемые пятьдесят вторым годом, в которых были указаны фамилии и имена трех человек, по официальным сведениям расстрелянных еще в конце тридцать девятого года!.. Готовясь к отправке в Россию, Филипп хорошо изучил историю советской генетики и знал имена практически всех, кто внес в развитие этой науки хоть мало-мальский вклад. Как человек и ученый он поражался патологической жестокости Сталина и его приближенных, расстреливавших и ссылавших ученых такого уровня, какими бы гордилась любая другая страна.
   Перечитав заново фамилии, напротив которых стояли цифры, перечисляющие ассортимент скудного пайка и медикаментов, Филипп почувствовал, как озноб пробежал по его телу от понимания, что он в буквальном смысле нашел «скелет в шкафу», но, к сожалению, вопросов по этому поводу задать он никому не мог… Он мысленно поблагодарил собственную интуицию, толкнувшую его покопаться именно в этой стопке пожелтевших документов, и, вчитываясь в сухие строки, начертанные на обтрепанных ломких листках, подумал, что, похоже, сюда, в Академгородок, свозили ученых, «вычеркнутых из списка живых», которые обезличенно, без имен и прав, продолжали свою работу. А это, зная русских, может иметь ой-ёй-ёй какие последствия…
   Филипп срочно доложил о находке своему настоящему руководству за океан, и реакция не заставила себя ждать: ему тут же поручили выяснить, кто еще из генетиков проходил через Академгородок, над чем они работали, где велись работы и нет ли у института, созданного только в конце шестидесятых годов, предшественника, какой-нибудь секретной лаборатории или центра, где велись бы генетические исследования…
   Филипп только крякнул от поставленной перед ним задачи и стал, что называется, рыть носом землю, пытаясь подняться по служебной лестнице до такого уровня, чтобы иметь возможность добраться до подобной информации. Потому он был счастлив, когда ценой большой кропотливой работы и умелого обхождения с институтским начальством стал приближенным человеком руководителя института, затем его референтом, а вскорости и ученым секретарем всего института.
   Впрочем, академик Вахрушев не торопился раскрываться перед Филиппом и лишь однажды обмолвился, попросив побыстрее подготовить ему какие-то необходимые бумаги, о том, что дела в одном из филиалов заставляют его срочно уехать.
   Упоминание о филиалах насторожило Филиппа, поскольку официально никаких филиалов за институтом не числилось. Он и это доложил своему руководству, которое решило проверить международную деятельность института, и в девяносто седьмом году неожиданно были обнаружены интересные детали, чрезвычайно насторожившие ЦРУ. Выяснилось, что интересующий их Институт репродуктивной генетики поставлял в западные клиники довольно большое количество человеческих органов для трансплантации, получая за это достаточно крупные суммы и приобретая на них новейшее медицинское оборудование. Но особенно смутило американскую разведку не столько количество органов, сколько их качество и удивительная гистосовместимость с организмом пациентов, о чем говорилось в историях болезней людей, которым были имплантированы «русские запчасти».
   Филиппу было поручено выяснить происхождение этих органов, но, сколько он ни вынюхивал, следов органотворчества в институте ему обнаружить не удалось. Он даже пошел на риск и влез ночью в институтскую бухгалтерию, надеясь в документах обнаружить счета на получение и отправку органов, но ничего такого он там не нашел. Оставалось только предположить, что либо за всем этим скрывалась большая афера, либо вся документация вместе с самими органами проходила через другую организацию. А вот что это за организация – нужно было выяснить.
   Как-то в приватном разговоре с Вахрушевым, сославшись на книгу «Русский транзит», Филипп попробовал вскользь затронуть тему органов, нелегально поставляемых за границу, насколько, мол, эта подпольная торговля органами серьезна, и уловил быстрый и даже испуганный взгляд академика.
   Буркнув что-то неразборчивое, типа: «Не читаю беллетристику», Вахрушев поспешил сменить тему и вскоре закруглил разговор вообще.
   Филипп еще несколько дней после этого ловил на себе его настороженные взгляды и решил больше не нарываться. Именно тогда ему и пришла в голову идея подбить Вахрушева на проведение какого-нибудь мероприятия, которое бы позволило приоткрыть завесу тайны над филиалами института и потоком органов, поставляемых институтом в западные клиники, причем поставляемых вроде бы официально, но почему-то настолько законспирированно, что это скрывалось даже от самих работников института.
   Филипп начал исподволь внушать Вахрушеву мысль о необходимости проведения научной конференции по теме: «Медико-генетические аспекты трансплантологии», постоянно ссылаясь на существующие медицинские проблемы с лечением заболеваний, от которых можно было бы успешно избавить людей с помощью замены пораженных органов. При этом он старался обставить дело так, чтобы Вахрушев сам пришел к выводу о необходимости проведения такой конференции. И в конце концов Филипп добился своего… Более того, его даже включили в число ответственных за подготовку и проведение конференции, что играло ему на руку, поскольку ему теперь нужно было понять: будут ли присутствовать на конференции ученые из филиалов института, и если да, то кто они и как выйти на них с целью получения нужной ему информации и при этом не раскрыться.
   Ответ на вопрос «кто?» он получил от самого Вахрушева, который вызвал его за две недели до конференции и сообщил, что вместо член-корреспондента РАН Граховского Генриха Модестовича в программу конференции придется включить другого докладчика, вернее, докладчицу – доктора медицинских наук Вербицкую Есению Викторовну, которая прибудет на конференцию с сопровождающим, и поэтому нужно забронировать в гостинице номер люкс со смежными комнатами.
   Пометив у себя в блокноте это изменение, Филипп осторожно задал вопрос, который у него давно вертелся на языке еще по поводу Граховского:
   – А от какой организации будет доклад?
   Подняв на него тяжелый взгляд, Вахрушев раздраженно сказал:
   – От нашего института, естественно! Разве вы забыли?
   – Извините, я, вероятно, что-то упустил. – Филипп с виноватым видом застрочил в блокноте, но внутри у него что-то щелкнуло: «Вот оно!..» – поскольку ни о чем он забыть не мог – эта тема с ним просто не обсуждалась раньше, а среди сотрудников института эти фамилии точно не числились, он хорошо знал институтский кадровый состав. А во-вторых, если Вербицкая все-таки была сотрудницей института, то есть, по логике, местной жительницей, то почему тогда для нее и сопровождающего ее лица нужно было бронировать номер в ведомственной гостинице? И в-третьих, никого из докладчиков никто не сопровождал, почему же она оказалась на особом положении? Она что, была под охраной… или под надзором?
   Весь этот ворох «непоняток» еще больше укрепил Филиппа в его подозрении, что эта дама – непростая. Он послушно внес исправления в отсылаемый в типографию текст тезисов конференции и стал с нетерпением ждать ее начала, горя желанием поскорее познакомиться с таинственной докладчицей.
   Но в день открытия конференции Филипп был на взводе. Сколько раз за время ее подготовки он проклинал про себя русское разгильдяйство, когда самое простое дело или поручение усложнялось до неимоверности, а то и вообще срывалось из-за того, что кто-то что-то недовыполнил, что-то забыл или перепутал.
   «Вот это русских когда-нибудь и погубит!» – со злостью думал он о проштрафившихся, но абсолютно не чувствующих себя виноватыми сотрудниках.
   В кутерьме последних приготовлений он чуть не упустил момент приезда Вербицкой и сопровождающего ее человека, спохватившись только тогда, когда услышал гул приземляющегося на институтскую посадочную площадку вертолета.
   Филипп бросился в гараж к своей машине, чтобы лично встретить гостей, и подрулил к летной площадке, когда невысокая красивая женщина в дубленке и сухощавый мужчина с неприветливым лицом и бесцветными, почти прозрачными глазами уже вышли из вертолета и направились в сторону главного корпуса института.
   – Добрый день, как долетели? – поздоровался с ними Филипп, выскакивая из машины и, услышав от них ответное приветствие, представился: – Филипп Кондратюк, референт Вениамина Игоревича, прошу в машину, я отвезу вас в гостиницу. Номер уже ждет вас, до начала конференции еще два часа, вы сможете отдохнуть после перелета.
   Он довез их до гостиницы, где для них был забронирован двухкомнатный люкс с недавно сделанным евроремонтом и, проводив их до номера, попрощался, оставив им программу конференции.
   Выходя из гостиницы, Филипп уже был уверен, что Вербицкая под надзором. Для этого достаточно было взглянуть на лицо ее спутника, представившегося подполковником ФСБ Кругловым.
   У Филиппа было всего три дня для сбора информации, и он лихорадочно прикидывал, как подобраться к Вербицкой поближе. С этим мрачным мужиком за ее спиной сделать это будет явно непросто. Ну что же, для начала нужно к ней присмотреться и послушать ее доклад, который состоится завтра. Как говаривал один каннибал: «Будет день, и будет пища»…

Глава вторая

   Бурый устало потер лицо. Он ждал известий от группы Голована, которая уже должна быть на месте. Послав своих лучших специалистов на рудник, Бурый надеялся тихо вернуть свои деньги или золото, а там уже дальше будет видно, как поступить с Гуреевым.
   Заверещал спутниковый телефон.
   Бурый схватил трубку и услышал неожиданно близкий голос Голована:
   – Мы на месте. Едем за «багажом» в какую-то старую штольню. Там шестьдесят килограммов. Насчет денег Гуреев говорит, что их забрал какой-то подполковник Круглов, который сейчас находится в Академгородке на трехдневной конференции в Институте репродуктивной генетики.
   – Понял, – сказал Бурый, озадачиваясь новой проблемой. – У вас-то все тихо?
   – Пока да, Гуреев сам приехал нас встречать… Поверил, что это комиссия прибыла. – Бурый почувствовал усмешку в голосе Голована. – Думаю, обернемся за час, «вертушка» стоит наготове.
   – Добро, жду вас! – попрощался Бурый и отключил телефон.
   Пройдясь в задумчивости по кабинету, он несколько раз энергично взмахнул руками, разминая затекшие мышцы плеч, и, открыв дверь в приемную, где сидела его секретарша, коротко приказал:
   – Галюня, позови Валеру, пусть заводит машину – поедем обедать.
   Галюня, лукаво взглянув на него, козырнула, накрыв макушку другой рукой, чтобы не прикладывать к пустой голове, и, нажав какую-то кнопку, сказала приятным грудным голосом, не соответствующим ее худой фигуре:
   – Валерочка, на выход, Виктор Иванович приглашает тебя в ресторан. Я тебе завидую. – И она вновь стрельнула лукавым взглядом в сторону шефа.
   – Не хулигань! – погрозил ей пальцем уже стоявший в дверях Бурый, но сердиться на нее он не мог.
   Галюня была младшей сестрой его одноклассницы, с которой он поддерживал теплые отношения. У них была многодетная семья, и Бурый помогал им с тех пор, как встал на ноги. Галюню он знал практически с пеленок, в детстве с ней много играл и взял ее на работу, как только она после школы окончила училище по делопроизводству. Несмотря на ее задорный характер, она была надежным и исполнительным секретарем, к тому же очень преданным Бурому.
   Выйдя из офиса, Бурый увидел, что Валера уже стоит, ожидая его у машины.
   – Новые проблемы… – сказал ему Бурый, садясь на переднее сиденье.
   – Что случилось? – напрягся тот.
   – Денег, если верить Гурееву, на руднике нет, они у какого-то подполковника Круглова, который сейчас на конференции в Академгородке.
   – Ну и чего вы так расстроились? Там их легче будет добыть, это же не тайга! – оптимистически воскликнул Валера.
   – Ты гляди, добытчик какой! – рявкнул на него Бурый, отчего Валера сразу сник. – У нас штат для таких дел не резиновый… Может, сам поедешь добывать?
   Помощник испуганно посмотрел на него и залепетал что-то о том, что это находится вне его компетенции, но если надо, то он готов…
   – Да ладно, успокойся! – оборвал его Бурый. – Давай думать, что и как будем делать, времени у нас в обрез.
   Остановив машину у ресторанчика, где они обычно обедали, Бурый с Валерой поднялись в зал на втором этаже. Здесь всегда было тихо, а кормили вкусно и быстро.
   Сев за столик в уединенной кабинке в конце зала, Бурый сделал заказ и, дождавшись, когда официант уйдет, сказал Валере:
   – Нужно сегодня же послать в Новосибирск наших людей. Позже решим, кого именно. Пусть едут на машине, вертолетов на всех не напасешься, да и скоро темнеть начнет. Узнай, что это за Институт репродуктивной генетики и как попасть на проходящую там конференцию. Подключи нашего человека в органах, пусть пошустрит и узнает, где остановился этот самый Круглов, ну и вообще, обстановочку нужно разведать, не к салаге идем, все-таки подполковник ФСБ…
   Валера только молча кивал, преданно глядя на шефа. «Человек в органах» был майором ФСБ Копытиным, его родственником, который и пристроил Валеру на работу к Бурому. Копытин не только предоставлял Бурому нужную информацию, естественно за определенное вознаграждение, но и сам получал от него немало «сведений по интересу» из сферы бизнеса.
   Пообедав, они вернулись в офис, где Валера сразу же убежал в свой кабинет договариваться о встрече с Копытиным.
   Войдя в приемную, Бурый спросил Галюню, бойко набиравшую что-то на компьютере, не было ли каких-либо звонков, но та отрицательно покачала головой.
   Спутниковый телефон тоже пока молчал.
   – Никого ко мне, кроме Валеры, не пускай. Меня ни для кого нет! – сказал он, закрывая дверь в свой кабинет.
   Вытащив из шкафа плед и подушку, расшитую розочками, – подарок бабушки, – Бурый прилег на диван, решив немного подремать, пока Валера выясняет насчет Круглова: начала сказываться бессонная ночь, кроме того, его всегда клонило в сон после обеда.
   Пристроив на стуле у изголовья спутниковый телефон, Бурый укутался в плед и моментально уснул.
   Проснувшись часа через полтора, он в панике вскочил. Звонка от Голована до сих пор не было… Бурый набрал по очереди номера всех трех спутниковых телефонов, но ни один из них ему не ответил.
   У Бурого похолодело в животе от мысли, что ситуация повторяется… Он находился в режиме ожидания уже вторые сутки. Первых гонцов он не дождался – они погибли при выполнении его задания, вторые тоже почему-то молчат. Не замолчали ли и эти навеки?
   – Галюня, где Валера? – спросил он секретаршу по селектору.
   – Сейчас позову, – отозвалась та.
   Через пять минут в дверь раздался стук и вошел Валера.
   – Ну что там? – нетерпеливо спросил его Бурый.
   – Я только что вернулся от Копытина. Он обещал к вечеру все узнать, – ответил тот.
   – А чего так долго? – недовольно насупился Бурый.
   – Говорит, быстрее не может, требуется время, – развел руками Валера и осторожно спросил: – От Голована что-нибудь слышно?
   – В том-то и дело, что нет! – покачал головой Бурый. – Как ты думаешь, почему они молчат? Может, у них там тоже что-нибудь произошло?
   – Не знаю, – ответил Валера. – Подождем немного, – может, у них просто нет возможности позвонить…
   – У них с собой спутниковые телефоны, – напомнил Бурый и с досадой добавил: – А у нас время, блин, уходит… Вдруг этот Круглов решит свалить с моими деньгами, не дожидаясь окончания конференции. Если Голована на руднике положили, то времени у нас вообще уже нет…
   Помолчав, он принял решение:
   – Все, будем отправлять людей в Новосибирск, не дожидаясь, что нам скажет Копытин. Разберутся на месте. В крайнем случае сообщим им детали по телефону.
   – У нас больше не осталось в запасе спутниковых телефонов, – тихо заметил Валера.
   – Значит, свой отдам, – сказал Бурый. – Давай думать, кого пошлем. Нужно человек пять, включая водителя…
   – Может, им еще дать с собой удостоверения сотрудников ФСБ? – предложил Валера и пояснил: – Чтобы со входом в институт не было проблем, да и Круглова реальнее искать будет – все-таки коллеги и их расспросы не вызовут ни у кого подозрений. Жаль, фотографии у нас его нет… Как искать человека, не зная, как он выглядит?
   В этот момент на столе зазвонил телефон, Бурый с Валерой вскочили, глядя друг на друга.
   Поднеся трубку к уху, Бурый настороженно прислушался, и его обычно свекольного цвета лицо вдруг побелело.
   Валера с волнением смотрел на шефа.
   – Я понял, – сказал Бурый и положил трубку.
   – Что? – тихо спросил его Валера.
   – Звонил Пряхин из Красноярского управления по золотодобыче, предлагает срочно встретиться, – ответил Бурый. – Похоже, что наше дело действительно швах… Я поеду поговорю с ним, а ты позови Козака, пусть меня ждет. И приготовь для его ребят удостоверения и машину.
   Выскочив из кабинета, Бурый помчался вниз, провожаемый встревоженным взглядом Галюни.
   Встречу Пряхин назначил у бани, где они обычно парились по четвергам, но сегодня им было не до бани.
   Припарковав свой «шестисотый» у фешенебельного двухэтажного здания, Бурый выбрался из машины и пошел, стараясь сохранять равнодушно-спокойное выражение лица, к Пряхину, нервно расхаживающему на крыльце.
   Увидев Бурого, Пряхин поспешил к нему навстречу и, не подав руки, демонстративно засунутой в карман, коротко предложил:
   – У тебя в машине поговорим, – неизвестно, что там внутри напихано… – Он мотнул головой в сторону бани.
   Забравшись в машину, Пряхин раздраженно повернулся к Бурому, севшему на водительское место, и, едва сдерживаясь, зло спросил:
   – Ты почему меня не предупредил, что пошлешь туда своих людей?
   – И что бы ты сделал? – посмотрев ему в глаза тяжелым взглядом, в свою очередь спросил Бурый. – Запретил мне?
   – Ты же прекрасно понимаешь, что у меня и так были бы разборки, а сейчас так вообще! – взорвался Пряхин. – У меня там кроме тех троих теперь еще пять трупов лиц, прибывших на объект под видом комиссии на захваченном вертолете! Их личности установят, будь уверен. Гуреев убит, ранено несколько охранников, радист умер от кровоизлияния в мозг после нанесенного удара по голове, диспетчер и метеоролог покалечены. Да твои ребята там просто настоящую бойню устроили! Но это было бы полбеды, если бы твои архаровцы не упустили вертолет. Экипаж, который, как я понимаю, был силой принужден лететь в Озёрный, каким-то образом освободился и, захватив одного из твоих ребят, свалил под шумок.
   – Откуда ты знаешь?
   – Да оттуда! – огрызнулся Пряхин. – Они только что приземлились в Новосибирске и сдали твоего человека в транспортную милицию как террориста, откуда он прямиком будет отправлен в ФСБ, где, уверяю тебя, его быстро раскрутят. И что он расскажет – неизвестно!
   – Хорош панику разводить! – оборвал его Бурый, напряженно прикидывая, что делать. Похоже, теперь нужно будет двумя проблемами в Новосибирске заниматься: этим… как его… Кругловым и одним из ребят Голована. Придется Валере все-таки ехать в Новосибирск, по телефону о некоторых услугах не попросишь…
   – Ну, чего молчишь? – спросил Пряхин.
   – А, собственно говоря, чего ты-то переполошился? – спросил его Бурый, спокойно глядя на него. – Это мне горевать нужно, а ты… ну от души напоишь комиссию, да и дело с концом! Не переживай! – Он хлопнул Пряхина по плечу. – Давай расходиться, у меня дел невпроворот. Спасибо, что предупредил…
   Пряхин ошарашенно посмотрел на него, но промолчал и, пожав на этот раз Бурому руку на прощание, выбрался из машины.
   Возвращаясь в офис, Бурый гадал, кого из людей Голована могли сдать в милицию в Новосибирске.
   «Специалисты, мать их!.. Так обосраться… – с тоской думал он. – Плакали мои денежки…»
   Подъехав к офису, он быстро поднялся к себе.
   – Козак ждет, – сказал Валера, встретив его в приемной.
   – Хорошо, – буркнул Бурый, входя в кабинет и закрывая за собой дверь.
   В кабинете сидел невысокий плотный мужчина с типично боксерской внешностью – перебитым носом и сломанными ушами. При появлении Бурого мужчина поднялся, но сделал это, не умаляя собственного достоинства, а только проявляя уважение к хозяину кабинета.
   Снимая на ходу куртку, Бурый пожал ему руку и, сев, сразу объявил:
   – Козак, возьми человека четыре из своих ребят, считая водителя, поедете в Новосибирск, точнее в Академгородок… – И он обрисовал ему общую задачу. – Документы Валера вам выдаст. – Нажав кнопку селектора, Бурый приказал: – Валера, зайди! – И, повернувшись к Козаку, добавил: – Времени даю тебе на все про все сутки, не больше. Если что, мочите этого Круглова, на мои бабки гужевать он не будет!
   – А не обознаемся? – спросил Козак. – Фотографии-то нет…
   – Зато язык есть! – оборвал его Бурый. – Будете спрашивать о нем как сотрудники ФСБ, посторонние не допетрят, а на него выйдете – действовать быстро придется. Обстановку разведай вначале, не лезьте сразу, но сроку у тебя после приезда будут считаные часы, если этот Круглов вообще еще там… Понял?
   – Понял… – хмуро кивнул Козак.
   В кабинет тихо вошел Валера, выжидающе глядя на Бурого.
   – Ну, тогда иди с Валерой и смотри, чтобы все путем было! – сказал Бурый и бросил помощнику: – Потом зайдешь ко мне!
   Ожидая возвращения Валеры, он вызвал по селектору секретаршу и, когда та вошла, попросил:
   – Сделай мне крепкого кофе с коньяком.
   – Сей момент, – кивнула та и, уже развернувшись к дверям, сказала: – Я не успела вам доложить, звонила Маргарита Ивановна.
   – Понял, спасибо.
   Бурый снял трубку и, набирая домашний номер, с досадой подумал, что эти проклятые дела не дают ему побыть рядом с беременной женой.
   – Ритуля, – сказал он, услышав немного сонный голос супруги. – Это я, ягодка. Как ты себя чувствуешь?
   – А как должна чувствовать себя женщина, брошенная мужем и таскающая целыми сутками тяжелый рюкзак перед собой? – капризно спросила его Рита.
   – Я тебя не бросал! – с жаром возразил ей Бурый. – Я просто занят, работаю, наследство наследничку нашему кую…
   – Куёвая у тебя работа… – вздохнула Рита.
   – А хочешь, я сейчас все брошу и приеду к тебе? – воскликнул Бурый, подумав, что, как только он отправит ребят в Новосибирск, ждать известий он сможет и дома.
   – Ведь не приедешь, так что нечего риторические вопросы задавать, провокатор! – рассердилась Рита.
   – А вот и приеду, через час, ну от силы через полтора, жди! Я тебя жутко люблю!
   – Хорошо, дорогой! – растаяла Рита. – Я тебя тоже обожаю, мой бегемотик! Приезжай скорее, и я тебе покажу, насколько сильно я это делаю!
   Бурый положил трубку, чувствуя, как его пах наливается теплом и тяжестью. Жаль, что Рите сейчас нельзя… Он бы с удовольствием сейчас забылся с ней! Эх, хотя бы на время отрешиться от проблем! Правду люди говорят: нет ничего хуже, чем ждать и догонять…
   «Так, теперь с головановским лохом нужно разобраться, – подумал он, откидываясь на стуле. – Вот только потянет ли Валера такое поручение?.. По телефону об этом не попросишь, в письме писать тоже нельзя… Нет, придется все-таки посылать Валеру».
   Вошла секретарша с кофе. Поставив его перед Бурым, она повернулась к бару, достала оттуда бутылку коньяка и, открыв ее, попросила:
   – Командуйте, шеф, сколько?
   – Лей давай! – скомандовал он и остановил ее, когда чашечка наполнилась до краев. По кабинету поплыл кофейно-коньячный аромат. – Поторопи там Валеру, где он застрял?
   Бурый сделал большой глоток обжигающей жидкости и с удовлетворением почувствовал, как у него потеплело внутри.
   В кабинет влетел Валера.
   – Все, Козак поехал! – доложил он.
   – Собирайся и ты, – сказал Бурый и залпом допил кофе.
   Валера непонимающе смотрел на него.
   – Возьмешь Селивана и поедешь в Новосибирск. Твоя задача встретиться там с Курбановым. У него передо мной один должок, – скажешь, что спишу ему, если выполнит мою просьбу… – Помолчав, Бурый пояснил: – Если головановского парня из ментовки вытащить не удастся, то лучше пусть он останется там навсегда…
   Валера побледнел, осознав смысл «просьбы», которую он должен был передать давнему партнеру Бурого в Новосибирске.
   – Ну чего молчишь? Собирайся! Завтра эту проблему нужно ликвидировать, мне не нужны лишние разборки, да еще с органами, я на них и так немало бабок угробил. А как Курбанову дело делать – пусть сам решит, скажи: я надеюсь на его опыт…
   – Хорошо, – тихо сказал Валера.
   – И звони мне по ходу дела. Да только не так, как наши!
   Валера поежился.
   – Да не дрейфь ты, не на дело же идешь, всего-то весточку передать! – поморщился Бурый, с неодобрением наблюдая за реакцией помощника. – Покантуешься у Курбанова, пока он будет решать наш вопрос, и обратно домой, нигде не задерживайся и ни во что не лезь. К Козаку тоже не суйся.
   – Хорошо, – снова повторил Валера.
   – Да чего ты заладил: «хорошо, хорошо», чего уж тут хорошего! – разозлился Бурый. – Было бы хорошо, мы бы с тобой сейчас и при бабках, и при золоте были… – Бурый вздохнул. – Ладно, иди! Как найти Курбанова, ты знаешь. Я домой поехал, звони мне туда или на трубку. И удачи тебе…
//-- *** --//
   Есения с Кругловым пришли в институтский актовый зал за несколько минут до начала конференции. По регламенту второй день работы конференции открывался ее докладом.
   Большинство мест в зале было уже занято, а в президиуме пустовало только одно кресло – председателя: Вахрушев по какой-то непонятной причине отсутствовал.
   Есения почему-то очень волновалась, но Круглов, смотревший на все окружающее с точки зрения прощания, не разделял ее волнения.
   Когда объявили ее имя, он, наблюдая, как лицо идущей по сцене к трибуне Есении покрывается лихорадочными алыми пятнами, недоумевал: «Что ей до этих людей, когда через каких-то несколько часов мы уже будем лететь в страну самураев, цветущей сакуры и карате!..» Он сказал ей об этом утром. А к аргументам того, что уезжать нужно срочно, добавился еще один. Как только они с Есенией вчера прибыли в Новосибирск, Круглова тут же вызвал к себе Слепаков, заместитель начальника местной Конторы, в ведении которой был Институт репродуктивной генетики, и приказал сразу же после конференции доставить Вербицкую к нему. На осторожный вопрос Круглова, что случилось, он подозрительно посмотрел на Круглова и нехотя объяснил, что сын Вербицкой объявился в Петербурге у своего отца, с которым они исчезли в неизвестном направлении, а попасть в Питер он мог только при содействии матери. Поскольку в этом сейчас уже никто не сомневается, нужно выяснить у нее, кто еще был причастен к побегу мальчишки. Круглов напрягся, но вида не подал, прикидывая про себя, что у него осталось только два дня, чтобы скрыться с Есенией.
   Сев на свободное место и положив «дипломат» к себе на колени, Круглов приготовился слушать доклад Есении. Однако через несколько минут позади хлопнула дверь. Оглянувшись, он увидел идущую на цыпочках по проходу секретаршу Вахрушева и интуитивно почувствовал, что та направляется к нему.
   «Ну что там еще? Или уже есть новости из Озёрного?..» – подумал он и не ошибся.
   – Сергей Сергеевич, – прошептала, наклонившись к нему, Маша. – Вениамин Игоревич просит вас срочно зайти к нему.
   – Что-то случилось? – тихо спросил он, поднимаясь.
   – Похоже, – кивнула Маша. – Вениамин Игоревич сидит в кабинете весь белый… Видите, даже на конференцию не пошел, сказал, чтобы начинали без него.
   – Разберемся, – сказал Круглов и, оглянувшись на Есению, доклад который был рассчитан на сорок минут, пошел к выходу из актового зала.
   Выйдя в вестибюль, он с непроницаемым лицом последовал за Машей на третий этаж, где находилась приемная Вахрушева.
   – Сергей Сергеевич! У нас ЧП! – увидев входящего в кабинет Круглова, воскликнул действительно совершенно белый Вахрушев, поднимаясь из-за стола ему навстречу.
   «Эка его проняло!» – хмыкнул про себя Круглов и спросил:
   – Что случилось?
   – Звонили из Озёрного: умер Граховский…
   «Вот и хорошо!» – удовлетворенно подумал Круглов, но тут же, изобразив потрясение, опустился на стул.
   – Та-а-ак… – протянул он убитым голосом. – Значит, не выдержал старик, не дождался нового сердца. Как всегда: сапожник без сапог… Трудно его будет заменить…
   – Но это еще не все… – перебил его Вахрушев.
   – А что еще? – уже по-настоящему встревожившись, вскинулся Круглов.
   – Было совершено нападение на объект…
   Круглов, внутренне похолодев, поставил «дипломат» на пол и, встав, потянулся через стол к телефону ВЧ.
   Дозвонившись до Озёрного, где ответил капитан Петраков, он молча выслушал его доклад и только потом спросил:
   – Когда это произошло?
   – Вчера, сразу же после вашего отлета, – ответил Петраков.
   – Так что же ты, мать твою, мне сразу не доложил? – взъярился Круглов, не обращая внимания на находящегося в кабинете Вахрушева.
   – Я был ранен, да и разобрались со всем только к вечеру, а потом дозвониться к вам не могли…
   – Ты мне сказки-то не рассказывай, – зло оборвал его Круглов. – Дозвониться они не могли! Гуреев успел сказать, что они от него хотели?
   – Нет, когда мы его вытащили из машины, он был уже мертв. Кстати, товарищ подполковник, на его теле были обнаружены характерные следы, – похоже, его… пытали.
   – Час от часу не легче, дожили! – воскликнул Круглов и, вздохнув, устало добавил: – Ладно, пока отбой! Ждите меня, к вечеру буду…
   Положив трубку на рычаг, Круглов опустился на стул, переваривая полученную информацию.
   «Та-ак, в Озёрный на вертолете под видом комиссии, похоже, прилетели дружки тех ребят, кого я накануне положил, – размышлял он. – По пути на рудник братки захватили Гуреева и, видимо, потребовали отдать золото, иначе как объяснить, почему они поменяли маршрут и направились именно к старой штольне… При этом еще непонятно, кто угнал их вертолет, предварительно освободив диспетчера и радиста. Дальше… На трупе Гуреева обнаружены следы пыток… Интересно, успели бандюки его расколоть насчет меня или нет? Хорошо, что их всех перекоцали, а то вели бы меня сейчас под белы рученьки… Козел, Петраков, дозвониться, видите ли, не мог! Нет, пора сматываться… И от своих, и от чужих… А братков-то, видимо, послал непростой человек, информированный, со связями, коли снабдил их вертолетом да еще грамотно отправил под видом комиссии… Все… Находиться здесь дальше небезопасно, придется до вечера отсидеться где-нибудь, а потом пробираться в аэропорт… Пора уходить…»
   Приняв решение, Круглов поднял взгляд на Вахрушева:
   – Вениамин Игоревич, я должен срочно лететь в Озёрный, только вот дождусь окончания доклада Есении Викторовны, чтобы забрать ее. На завтрашний банкет мы оставаться не будем, не до банкетов теперь, сами понимаете…
   Вахрушев сочувственно кивнул.
   Протянув Вахрушеву руку на прощание, Круглов добавил:
   – Я позвоню вам насчет похорон Граховского.
   Вахрушев снова кивнул и сказал, пожимая руку Круглову:
   – Я обязательно прилечу. Передавайте поклон Есении Викторовне, у нее блестящий доклад, я вчера его тезисно просмотрел, но мы с ней так и не успели его обсудить. Думал, послушаю ее, время еще будет, а видите, как все обернулось…
   – Да уж… До свидания, Вениамин Игоревич, – попрощался Круглов и вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь.
   Секретарша, сидевшая перед компьютером, с любопытством посмотрела на него.
   – Прощайте, Машенька, – сказал он ей. – Мы с Есенией Викторовной улетаем в Озёрный.
   – А что случилось? Конференция ведь еще не закончилась, – удивилась та.
   – Дела… – многозначительно ответил Круглов и подмигнул девушке: – Счастливо оставаться.
   Маша, улыбнувшись ему в ответ, помахала в воздухе кончиками пальцев.
   Круглов, выйдя из приемной, быстро направился по коридору в сторону лестницы, сосредоточенно думая о своих дальнейших действиях. Он прекрасно понимал, что если Гуреев заговорил, то с минуты на минуту можно было ожидать гостей.
   Озабоченный непредвиденными осложнениями, Круглов не заметил, как позади него бесшумно отворилась дверь в один из кабинетов, и, когда от удара по голове у него перед глазами вспыхнул ослепительный свет, он только и успел подумать, проваливаясь в темноту: «Они уже здес-с-сь…»
//-- *** --//
   Филипп Кондратюк сидел в третьем ряду, слушая доклад Есении Викторовны Вербицкой, и, что называется, «нутром чуял», что вот она наконец настоящая рыба. Доклад Вербицкой повествовал об успехах их лаборатории в опытах по выращиванию органов из органических клеток. Докладчица представляла это как первые результаты успешной экспериментаторской работы, у которой грандиозное будущее, но Кондратюк чувствовал, что за ее профессиональным спокойствием стоит что-то еще. Вербицкая явно знала о предмете неизмеримо больше, чем говорила. Ему было знакомо это спокойствие профессионалов. И если органы, поступавшие на Запад и так насторожившие его начальство своим качеством, являются не донорскими, а выращиваются из ткани самих пациентов в одной из лабораторий института, то тогда понятно, что эта лаборатория не просто начала робкие и удачные опыты в этом направлении, а имеет в этом уже достаточный опыт, если не сказать больше. И об этой лаборатории нужно узнать подробнее.
   «Нужно будет выяснить, – думал он, – не запрашивали ли здешние специалисты образцы тканей пациентов? Если да, то тогда понятно, как им удавалось присылать в клиники органы, идеально совместимые с организмом реципиентов».
   Внимательно слушая докладчицу, Кондратюк прикидывал, как лучше к ней «подкатить». Ему нужна была информация, которой владела Вербицкая, но дело осложнял этот подозрительный гэбэшник, который все время крутился возле нее.
   «Кстати, куда это Маша его увела? – подумал Кондратюк, покосившись на пустое место, на котором десять минут назад сидел Круглов. – Хорошо бы, если бы он там задержался подольше… Тогда можно было бы подойти к Вербицкой под видом обсуждения ее доклада, а там уже действовать по обстановке…»
   Кондратюк, слушая доклад, непроизвольно разглядывал Вербицкую. Ему нравилась эта красивая женщина, обстоятельно и спокойно излагающая свои мысли. Если бы она вот также рассказала все его тамошнему руководству, это было бы высоко оценено, но человека в чемодан не засунешь и не увезешь…
   А докладчица тем временем приступила к показу слайдов, иллюстрировавших проводимые в ее лаборатории опыты. В зале выключили свет, и в темноте на экране появились яркие фотографии, на которых были изображены печени и почки, успешно выращенные из фрагментов органов. Закончила Вербицкая свое выступление фразой, что «недалек тот час, когда эти органы можно будет имплантировать больным людям взамен изношенных».
   Кондратюк вспомнил, что в начале девяностых годов в научной среде промелькнуло утверждение директора Института хирургии Казахстана, академика Мухтара Алиева о возможности трансплантации клеток печени. Казахские исследователи пытались пересадить клетки из здоровой печени эмбриона в печень, пораженную циррозом, считая, что эти клетки должны хорошо прижиться и активно расти, заставляя пораженную циррозом печень уменьшиться и, постепенно атрофируясь, уступить место здоровой. Эти исследования были продолжены в Актюбинской медицинской академии, но практического результата они пока не дали. Хотя вполне возможно, что в недалеком будущем эти методы наконец помогут человечеству справиться со многими тяжелыми недугами.
   Когда в зале зажегся свет, публика начала засыпать докладчицу вопросами, на которые она легко и доброжелательно отвечала.
   Филипп, ощущая нетерпение, поглядывал на еще пустующее кресло Круглова и думал о том, что скорее бы эти научные светила удовлетворили свое любопытство и отпустили Вербицкую с трибуны.
   Наконец, провожаемая бурными аплодисментами, она спустилась в зал и села на свое место в пятом ряду недалеко от прохода. К сожалению, рядом с ней не было свободных кресел, а окружавшие ее ученые, улыбаясь, наперебой кинулись пожимать ей руку, осыпая комплиментами.
   Филипп почувствовал, как у него внутри шевельнулось ревнивое раздражение: «Какого черта! Она – моя! Из-за нее я затеял весь этот сыр-бор!..»
   Но никто этого, конечно, не знал, а Вербицкая, почувствовав пристальный взгляд Кондратюка, настороженно повернулась и, встретившись с ним глазами, неожиданно улыбнулась ему. Филипп тоже улыбнулся ей в ответ и в знак одобрения поднял большой палец руки, не боясь показаться фамильярным, поскольку это вполне могло выглядеть как выражение восторженного одобрения коллеги.
   Заместитель Вахрушева объявил следующего докладчика из петербургского НИИ цитологии. Пока тот шел к сцене, Филипп, еще раз убедившись, что Круглов пока не вернулся, начал прикидывать, как пересадить на его место кого-нибудь из окружения Вербицкой и самому сесть рядом с ней.
   Но в этот момент мимо него вдруг прошел высокий мужчина лет пятидесяти, который направился прямиком к Вербицкой и что-то тихо сказал ей. Есения удивленно посмотрела на него, после чего, извинившись, поднялась и пошла вслед за мужчиной к выходу из зала.
   Филипп насторожился: сначала куда-то вызвали ее соглядатая, теперь ее саму… Неужели ее увезут сразу после доклада?
   Решив проверить, что происходит, он дождался, когда Вербицкая с мужчиной выйдут из зала, и тоже поднялся, поспешив к выходу за ними следом.
//-- *** --//
   Очнувшись, Круглов открыл глаза и обнаружил себя лежащим на полу лицом вниз. Руки его были больно вывернуты и чем-то связаны за спиной. «Дипломата», который у него был до этого пристегнут к руке, он не чувствовал.
   Подняв голову, он попытался осмотреться, и тут же наткнулся взглядом на сидящих рядом двух мужчин, которые внимательно следили за ним. Он их явно не знал.
   На бандитов они похожи не были, хотя один из них, постарше, был довольно крупного телосложения и носил короткую стрижку. А вот второй, помладше и посубтильнее, вдруг показался Круглову знакомым.
   – Что вам от меня надо? – спросил их Круглов, попытавшись перевернуться на бок.
   – Лежи тихохонько, – сказал тот, что постарше, и ласково прижал его к полу ногой.
   Второй молчал и пристально разглядывал Круглова с таким выражением лица, что тому стало не по себе.
   «Где же я его видел?» – мучился Круглов в догадках. У него была хорошая память на лица, ошибки быть не могло – они где-то встречались…
   – Нет, серьезно, мужики, зачем вы меня связали? – снова спросил Круглов, чувствуя себя совершенно по-идиотски.
   Не обращая на него внимания, полузнакомый мужчина обратился к здоровяку:
   – Фёдор, сходи за ней, она уже, наверное, закончила доклад. И не забудь забрать наши куртки. А я с ним побуду. – И он опять вперил неприязненный взгляд в Круглова.
   Тот, кого он назвал Фёдором, поднялся и, передав напарнику кругловский пистолет, на который был навернут глушитель, сказал:
   – Если будет рыпаться, успокой его вот этим по черепку.
   Мужчина с опаской взял у него оружие и осторожно положил к себе на колени.
   Фёдор вышел, тихо закрыв за собой дверь.
   Круглов набрал воздуха в легкие, чтобы крикнуть, позвать кого-нибудь на помощь, – может, и охрана услышит – но мужчина угрожающе привстал со своего места и, подавшись к Круглову, тихо произнес:
   – Не вздумай орать, кокну и не задумаюсь!
   Круглов озадаченно замер. Ситуация была какая-то дикая.
   Повернув голову в сторону сидящего на стуле мужчины, он спросил его:
   – Мы где-то встречались? Лицо мне ваше вроде знакомо…
    Мужчина зло усмехнулся и, бросив на него уничтожающий взгляд, произнес:
   – Ишь ты, какой памятливый! Это у тебя профессиональное небось…
   И тут Круглов его узнал: «Ни хрена себе! Да это же бухгалтер Есении собственной персоной! Ты смотри, нашел ведь ее!»
   Он восхищенно посмотрел на Леонида.
   – Не ожидал увидеть вас здесь, Леонид Ярославович, – сказал он, улыбаясь во весь рот. – А что это вы со своими волосами сделали, в молодости вы вроде шатеном были? Или седеть начали? Понимаю, женщины седых не любят…
   Леонид окатил его презрительным взглядом, но промолчал, сжав челюсти.
   – А чего мы ждем? И чего это вы на меня такие взгляды кидаете? – вновь спросил Круглов, надеясь разговорить Леонида и, дождавшись какой-нибудь его оплошности, освободиться. Он просто ощущал, как у него под ногами начинает гореть земля.
   – И он еще спрашивает?! – едва сдерживаясь, чтобы не звездануть Круглова по голове, возмутился Леонид. – Ну ты и наглец! Да ты ведь мне всю жизнь сломал! Отнял женщину, которую я любил, отнял сына! Как ты хочешь, чтобы я на тебя смотрел?
   – Ты считаешь, что это я тебе жизнь сломал? – тоже переходя на «ты» и делая ударение на «я», усмехнулся Круглов. – Нет, я тебе ее не ломал. Я, чтоб ты знал, выполнял свой профессиональный долг, оберегая государственные интересы моей страны. И когда я начинал работать, то свято верил, что обязан охранять секреты нашей великой державы, которая противостояла кровожадному миру капитализма, мечтавшему нас сожрать. Да только и мы не лыком шиты. Наши ученые давно поняли, что есть вещи поэффективнее ядерных и прочих бомб. Поэтому в то время, когда Америка сливала к себе «мозги» и бряцала оружием, мы со всего мира собирали генетический материал. В наших хранилищах находятся сливки генофонда Земли, в частности ДНК известных политиков и бизнесменов мира. И это дает нам большой простор для действий…
   – Не сомневаюсь, но только зачем ты мне это все рассказываешь? – отмахнулся Леонид. – Наслышан я о ваших достижениях и всяких там ППРГСН… Все это лабуда, не стоящая страданий людей.
   – Лабуда?! – вскинулся Круглов. – Да ты знаешь, что эта «лабуда» работает почище любого самого мощного оружия? Причем работает незаметно и нераскрываемо?
   Леонид недоверчиво посмотрел на него.
   – Да-да! А то, что всех, кто валил в прошлые годы из нашей страны, мы отпускали с «сюрпризом», знаешь? То-то и оно, что не знаешь, а они уже заложили такую закваску в давно бродящем западном мире, особенно в Штатах, что мне иногда самому становится страшно. Все эти взлеты наших мафий за рубежом, думаешь, это все случайность? Ни хрена! Просто уже лет тридцать всем «отъезжантам» в «дринк» незаметно добавляются генетические присадки, которые полностью блокируют появление иррациональных чувств у них самих и их потомков, а изменения в психологии не так заметны, их сразу не уловишь. Слышал, наверное, какой огромный процент психически больных людей проживает сейчас в Штатах… Хотя после расшифровки генома человека нашим ученым не составило бы особых проблем применить и генетическое оружие, вызывающее физиологические мутации, например рост хобота и рогов у всех солдат противоборствующей стороны, но нам пока это не нужно.
   – И что же это еще за иррациональные чувства? – спросил Леонид, чувствуя холодок от речей Круглова.
   – Да те самые: совесть, честь, долг, грех. Мутанты этих чувств знать не будут и станут жрать свое общество, друг друга и самих себя. И сожрут, верь моему слову… Так что наши эмигранты, или «бывшие русские», – это живые мины с отложенным взрывом, так сказать, наши «секс-бомбы»… Америка думает, что она поставит Россию на колени, но придет время, и ей будет не до наших коленок. Она не будет знать, как ей с собственным-то населением разобраться…
   Увидев, что Леонид внимательно слушает, Круглов решил идти ва-банк:
   – Слушай, Леонид, развяжи ты меня! Ну не представляю я ни для тебя, ни для Есении больше никакой опасности. Если ты думаешь, что моя жизнь здесь была сахарной, то глубоко ошибаешься. Да я, если хочешь знать, из-за твоей женщины загремел сюда и проторчал тут без малого пятнадцать лет. У тебя-то хоть сын есть, да и Есения твоя жива, а у меня ничего – только эта долбаная работа. А сейчас жизнь пошла к закату: еще немного, и я буду никому не нужен. Ты посмотри, что творится вокруг. Все ведь разваливается, разворовывается, продается! Но мне теперь хочется просто жить. Надоело бороться, хочу на покой, под какую-нибудь пальму. Мы как раз сегодня собирались с Есенией уходить отсюда, для этого и была затеяна вся эта поездка на конференцию. У нас уже и билеты заказаны…
   – Ты еще скажи, что вы с Есенией большие друзья, – перебил его Леонид, насмешливо глядя на него.
   – Да, друзья! – с напором ответил Круглов. – Я все эти годы поддерживал ее как мог. Кстати, и сына я тебе вернул. И он, по моим сведениям, добрался до тебя цел и невредим…
   Леонид бросил на него удивленный взгляд.
   – Да-да, спроси у Есении, если не веришь… – предложил Круглов.
   – Зачем же в нас тогда стреляли? – с недоумением спросил Леонид.
   – И что, попали? – спросил в свою очередь Круглов, насторожившись. Он об этом не знал, в Конторе ему только сказали, что мальчишка объявился в Питере, где его вместе с отцом безуспешно пытались задержать, но как это было – не прокомментировали.
   – Нет, но стекла в машине попортили.
   – Ну, вот видишь! – с облегчением воскликнул Круглов. – Если бы хотели попасть, то обязательно бы попали! А стреляли просто так: для создания видимости горячей обстановки…
   В этот момент открылась дверь, и вошли Фёдор с Есенией. В руках Фёдора была охапка одежды: поверх своей куртки и Леонида он нес дубленку Есении.
   Есения, войдя в кабинет и увидев лежащего на полу Круглова, опешила.
   Повернувшись к Фёдору, она сурово спросила его:
   – Что здесь происходит?
   Тот промолчал и посмотрел поверх ее головы на Леонида.
   Поднявшись со своего места, отчего лежавший на его коленях пистолет с грохотом упал на пол, Леонид сказал дрогнувшим голосом:
   – Здравствуй, Есения…
   Она резко повернула голову и устремила на него потрясенный взгляд.
   Леонид молча смотрел на нее, наблюдая, как недоверие в ее глазах сменяется надеждой, а потом и радостью.
   – Леонид Ярославович? – ахнула она. – Это правда вы?
   – Ну какой я тебе «Леонид Ярославович»? – укоризненно сказал он, подходя к ней. – Ты что, все забыла?! – И он обнял ее, а она вдруг судорожно обхватила его руками, словно боясь, что он сейчас исчезнет, а потом, закрыв глаза, стала незряче ощупывать чуткими пальцами его лицо. Леонида это даже немного испугало.
   – Какая трогательная встреча! – не утерпел Круглов, чувствуя бешеную ревность и злость от того, что он находится перед Есенией в таком унизительном положении.
   – Развяжите его, – попросила Есения, услышав голос Круглова. – Он мне очень помог.
   – Это правда, что он устроил побег Лёне? – тихо спросил ее Леонид.
   – Да, – коротко подтвердила она.
   Озадаченно посмотрев на Круглова, Леонид помедлил, решая, что делать, но потом сказал:
   – И все-таки я ему не доверяю. Давайте лучше оставим его здесь. Полежит немного связанным, пока его не найдут, а мы тем временем скроемся.
   – Без меня вам не скрыться, – твердо произнес Круглов. – По вашему следу бросят таких профессионалов, что далеко вы не уйдете, верьте моему слову! У вас есть шансы только в одном случае: если вас поведу я.
   – Сергей Сергеевич прав, он знает, что делать, – сказала Есения. – Тем более что мы сегодня как раз собирались исчезнуть…
   – …и у меня уже все готово… – добавил Круглов.
   Фёдор молча резанул по шнуру, который опутывал руки Круглова, освобождая его.
   Сев рывком на полу, Круглов принялся растирать запястья.
   – Может, и оружие вернете? – больше для проформы спросил он.
   Фёдор отрицательно покачал головой и, похлопав себя по поясу, ответил:
   – Пусть у меня пока побудет, так спокойнее…
   – Ну ладно, нужно выбираться отсюда, – сказал, вставая, Круглов. – Где мой кейс?
   – Вон… – показал Леонид на лежавший под столом «дипломат».
   Он с трудом запихнул его туда, когда Фёдор отстегнул «дипломат» от запястья Круглова, чтобы связать ему руки. При этом их удивила неожиданная тяжесть элегантного с вида чемоданчика – что Круглов мог в нем такое таскать, не пудовую же гирю?
   – Кстати, а чем это вы меня шарахнули? – спросил Круглов, потирая затылок и морщась от боли. – Шишак здоровенный набили, садисты…
   Фёдор усмехнулся, глянув на Леонида, и вдруг предостерегающе поднял руку: из коридора донеслись тяжелые шаги нескольких человек, следовавших мимо их кабинета. Спустя секунд десять хлопнула дверь где-то дальше по коридору.
   Круглов тоже насторожился.
   «Кто это тут может ходить группами? – подумал он, глянув на часы. – Перерыв еще не начался…»
   Его интуиция, обострившаяся в последнее время, подсказывала ему, что оставаться здесь дольше становится опасным.
   – Кто-нибудь видел, как ты вел сюда Есению? – тихо спросил он у Фёдора, придвигаясь к нему.
   – Охранник видел, как мы с ней поднимались из гардероба по лестнице сюда. А что?
   – Да жду я тут одних «гостей»… – туманно ответил Круглов. – Если это они, то что-то слишком быстро…
   – Не из тех ли это «гостей», что в Озёрный прилетали под видом комиссии? – спросил Леонид, прислушивавшийся к их разговору.
   – А ты-то откуда об этом знаешь?! – удивился Круглов, уставившись на Леонида.
   – А мы там тоже были… – ответил тот спокойно и метнул ехидный взгляд на пораженного Круглова.
   – Уж не вы ли угнали их вертолет? – недоверчиво спросил Круглов.
   – Мы самые! – гордо кивнул Леонид.
   – И откуда что берется?.. – протянул Круглов, с уважением переводя взгляд с Леонида на Фёдора и обратно. – Да я теперь, мужики, уверен, что мы прорвемся… в широком смысле прорвемся…
   – Хорош лясы точить, прорывальщики! – вдруг прервал их разговор Фёдор. – Уходить будем тихо. – Подойдя к двери, он приложил к ней ухо и стал слушать.
   Из коридора не доносилось ни звука.

Глава третья

   Выйдя в вестибюль, Филипп с удивлением увидел, что Вербицкая вместе с мужчиной направляется в гардероб.
   «Так и есть, – расстроился Кондратюк. – Ее увозят! Черт, что же делать, как ее задержать?!»
   Пока он лихорадочно соображал, что делать, Вербицкая вышла из гардероба уже в теплых сапожках, а ее сопровождающий нес целый ворох верхней одежды. Но они почему-то пошли не к выходу, а повернули к лестнице и стали подниматься наверх.
   Кондратюк остановился в ожидании, давая им уйти подальше, и решил последовать за ними, но в этот момент сзади хлопнула входная дверь.
   Он оглянулся и увидел, как четверо человек атлетического вида вошли в вестибюль и, предъявив какие-то удостоверения, спросили у охранника, где можно разыскать подполковника Круглова.
   Охранник, мельком глянув на красную книжицу у первого мужчины, повернулся и указал им в сторону лестницы, по которой им нужно было подняться в приемную Вахрушева. Мол, он видел, как Круглов выходил из зала вместе с секретарем Машей и пока обратно не спускался.
   Кивнув, четверка, сосредоточенно глядя перед собой и не заходя в гардероб, проследовала в указанном направлении. Один из мужчин, проходя мимо Кондратюка, мазанул по нему цепким взглядом.
   «Это, видимо, коллеги "цербера" Вербицкой», – подумал Филипп, глядя им вслед, как вдруг его что-то насторожило. Ему показалось, что полы кожаной куртки идущего последним мужчины как-то слишком сильно оттопыриваются. Это было подозрительно.
   Подождав, пока они скроются на лестнице, Филипп подошел к охраннику и спросил:
   – Егор, кто это был?
   – Из ФСБ, – коротко ответил охранник.
   – И что они хотели?
   – Ищут подполковника Круглова, – сказал тот и, бросив взгляд в сторону лестницы, на которой уже никого не было видно, предложил: – Может, предупредить Машу, что к Круглову прошли люди, пусть его поищет?
   – Не надо, – остановил его Кондратюк. – Я сам поднимусь. Круглов все еще у Вахрушева?
   – Наверное… По крайней мере сюда не спускался.
   Бросив взгляд в окно на улицу, Филипп увидел на бульваре, ведущем к воротам, черный джип, внутри которого сидел водитель.
   – Да, они на нем приехали, – подтвердил охранник, проследив за его взглядом.
   «Хорошо их органы жить стали…» – подумал Филипп и, кивнув охраннику, быстро пошел к лестнице, решив догнать странную четверку.
   «Неужели секреты, которыми владеет Вербицкая, настолько значимы, что для ее сопровождения вызвали еще четверых людей? – думал он на ходу. – Да еще, похоже, с автоматом… Кажется, накрылась моя идея что-то узнать через нее…»
//-- *** --//
   Фёдор медленно приоткрыл дверь и осторожно выглянул в щелку.
   В коридоре было пусто.
   – Я пойду погляжу, а вы тут сидите тишки, – сказал он и, переведя взгляд на Круглова, добавил: – И ты не балуй мне тут…
   Круглов только развел руками: мол, мы же договорились…
   Фёдор выскользнул в коридор и прикрыл за собой дверь… С этого момента события понеслись вскачь. Показалось, что Фёдор вернулся тут же, буквально через несколько секунд. Он влетел в кабинет и, закрыв за собой дверь, сказал, обращаясь к Круглову:
   – Ты был прав, там ищут именно тебя. Секретарь их убеждает, что ты ушел в гостиницу собираться, а они спорят, что охрана не видела, как ты выходил.
   Круглов подобрался.
   – Есения, иди за шкаф! – тихо скомандовал он, и та, безропотно подчинившись, шмыгнула в простенок между книжным шкафом и стеной. – Леонид, прикрывай ее. А ты… извини, не знаю твоего имени-отчества, верни мне оружие. Эти ребята шутить не будут…
   – Это я и без тебя знаю, – усмехнулся Фёдор. – Да вы друг друга стоите, – с намеком сказал он, но Круглов не понял его. – Оружие тебе дам только в крайнем случае.
   – Ты не понимаешь… – прошипел Круглов, но в этот момент хлопнула дверь со стороны приемной, и по коридору вновь зазвучали шаги нескольких человек.
   Слышно было, как идущие по коридору люди распахивают по пути двери в кабинеты и, видимо никого там не обнаруживая, следуют дальше.
   Со стороны приемной раздался вопрошающий голос секретаря Маши, которая, видимо, вышла в коридор и поинтересовалась, почему эти люди так бесцеремонно ведут себя в стенах государственного учреждения. На что в ответ послышался какой-то странный звук, что-то типа хлопка, как будто кто-то открыл шампанское. Чей-то мужской голос приглушенно выругался матом, после чего последовал шорох, словно что-то мягкое проволокли по полу, хлопнула дверь, и шаги вновь продолжили свое шествие по коридору…
   Круглов напружинился и бросил на Фёдора предупреждающий взгляд. Тот, насупившись, посмотрел на него, а потом, вытащив из-за ремня его «стечкин», бросил ему. Круглов ловко поймал оружие на лету и присел за стол, глядя на дверь.
   Шаги быстро приближались к их кабинету.
   Круглов прицелился, чтобы всадить где-то на уровне груди пулю первому же, кто появится в кабинете.
   Шаги вдруг замедлились и, не доходя до двери, остановились.
   Наступила напряженная тишина.
   Леонид инстинктивно еще больше вжал Есению в промежуток между стеной и шкафом, стараясь полностью закрыть ее своим телом. При этом он умудрился среагировать на легкий запах духов, исходивший от нее, и почувствовал волнение, очень напоминающее то, давнее, но такое несвоевременное сейчас…
   Фёдор притаился у двери, держа наготове оружие.
   В этот момент дверь распахнулась, и на пороге появился парень в кожаной куртке, из-под полы которой торчало дуло автомата.
   Круглов выстрелил первым. Бандита откинуло в коридор, но он успел нажать на спусковой крючок, и автоматная очередь взорвала академическую тишину института, веером пройдясь по стенам и потолку.
   Фёдор заметил в образовавшуюся щель между дверью и стеной еще одного нападавшего, стоявшего вне линии огня Круглова, и аккуратно уложил его четким попаданием в лоб.
   Круглов выскочил из своего укрытия под столом, пытаясь в прыжке перекрыть расстояние до двери и не дать бандитам снова возможности достать их очередью из автомата. Но в этот момент в коридоре, напротив проема двери, появился еще один бандит, мордатый и здоровенный, как медведь.
   Он и Круглов выстрелили друг в друга почти одновременно, и мордатый рухнул как подкошенный на пол. Вокруг его головы тут же начала расплываться темная лужа крови. Дверь, никем не придерживаемая, медленно закрылась, скрывая за собой безрадостную картину.
   Круглов же несколько секунд постоял и вдруг, побледнев, начал медленно заваливаться навзничь.
   – Сергей Сергеевич! – бросилась к нему Есения, отодвинув Леонида. – О господи, что же это!..
   Упав рядом с Кругловым на колени, она тщетно пыталась заткнуть носовым платком рану под левой ключицей, из которой толчками выбрасывалась кровь.
   Круглов отвел ее руку от раны и, не отпуская ее пальцев, сказал голосом, севшим от боли:
   – Не надо, напрасно все это! Просто побудь рядом…
   Леонид тоже опустился рядом с ними и, не зная, чем помочь, с состраданием смотрел на Круглова, лицо которого на глазах становилось пепельно-серым.
   Круглов, конечно, был большой сволочью, но Леонид, ни разу раньше не видевший воочию, как страдает раненый человек, не смог удержаться от жалости.
   Круглов перевел взгляд с Есении на Леонида и сказал:
   – Возьми мой «дипломат». Там деньги, документы, номера и коды моих счетов в двух банках в Цюрихе и еще кое-что. Ты – бухгалтер, разберешься… Вам там надолго хватит. А мне это уже все не понадобится… Берите и уходите за границу.
   – Круглов, перестань, поживешь еще! – возразил Леонид, не верящий, что тот может сейчас вот так взять и умереть.
   Закрыв глаза, Круглов помолчал, превозмогая боль. На его скулах ходили желваки, лицо все больше серело, а губы начали приобретать сиреневато-лиловый оттенок.
   – И еще… – тихо сказал он, открывая глаза и глядя уже на Есению. – Я хочу попросить тебя: не убивай моего… ребенка… Не такой уж я плохой человек. Сохрани и вырасти его таким, каким бы ты хотела, чтобы был я.
   Есения отшатнулась, вырвав свою руку и, побледнев не меньше Круглова, посмотрела на него с ужасом.
   Леонид потрясенно замер, глядя на Есению: «Как "его ребенка"?! Они что же, были близки?..» Ему показалось, что у него сейчас сердце разорвется от резкой боли.
   – Обещай… – попросил Круглов Есению слабеющим голосом. – Это моя единственная и последняя просьба.
   А Есения все смотрела на него глазами, наполняющимися слезами, и молчала.
   – Обещай!.. – еще раз повторил Круглов и умоляюще взглянул на нее.
   – Обещаю… – судорожно выдохнув, произнесла Есения и, закусив губу, заплакала.
   – Спасибо… и прости меня… – тихо сказал Круглов и удовлетворенно закрыл глаза.
   – Я ничего не знала, – с искаженным от слез лицом, прошептала Есения, глядя на Леонида. – Мне не раскрывали имя донора ДНК… Я и представить себе не могла, что это он!..
   Они посмотрели на Круглова. А тот уже, похоже, их не слышал. Грудь его вздымалась все медленнее, дыхание становилось тише.
   – Он засыпает? – шепотом спросил Леонид у Есении.
   – Нет, он умирает… – ответила она сквозь слезы.
   И словно в подтверждение ее слов, Круглов вздрогнул всем телом, будто стряхивая с себя остатки жизни, и замер, вытянувшись на полу. Лицо его разгладилось и стало таким умиротворенным, что действительно могло показаться, будто он уснул.
   Есения, зажав рот рукой, приглушенно зарыдала, глядя на распростершееся у ее ног тело Круглова и раскачиваясь из стороны в сторону.
   Леонид обнял ее за плечи и прижал к себе, чувствуя, что у него самого застрял комок в горле.
   – Ну, будя, будя! – раздался голос Фёдора. – Пора ноги уносить, сейчас тут начнется столпотворение!..
   Леонид затравленно взглянул на него.
   – Лёньша, соберись, если не хочешь опять ее потерять… – Фёдор кивнул в сторону Есении.
   – Да-да, – пробормотал Леонид и, поднявшись с пола, потянул Есению за собой. – Пойдем, милая, ему уже ничем не поможешь, а нам отсюда выбираться нужно. Я обещал Лёне тебя привезти живой и здоровой.
   Последние слова дошли до сознания плачущей Есении. Она медленно поднялась с пола и, бросив прощальный взгляд на тело Круглова, повернулась к Леониду:
   – С Лёнечкой все в порядке?
   – Да, все в полном порядке, не волнуйся! Он ждет нас в очень надежном месте…
   – Это, что ли, имел в виду Круглов? – перебил его Фёдор, указывая на «дипломат», валявшийся на полу.
   – Да, – печально подтвердила Есения. – Он его все время с собой носил.
   – Ого, тяжелый!.. – сказал Фёдор, поднимая его.
   Увидев, что Леонид направляется к дверям, он остановил его:
   – Погоди, Лёньша, не открывай, я сам сначала посмотрю.
   Но в этот момент дверь распахнулась сама, и на пороге появился молодой русоволосый мужчина.
   Леонид от неожиданности отпрянул назад.
//-- *** --//
   Филипп взлетел на третий этаж, но не успел завернуть за угол в коридор, как услышал издалека голос Маши, кого-то о чем-то спрашивающий, и последовавший за этим характерный хлопок выстрела из пистолета с глушителем.
   «Holy shit! [13 - Holy shit! – Ничего себе! (англ.)] – остановился Филипп, внутренне напрягаясь. – Да тут что-то не так!»
   Присев, он уже было собрался осторожно выглянуть из-за угла, как вдруг заметил, что одна из створок двери в коридор немного отошла в сторону, отражая в стекле происходящее за поворотом.
   По коридору двигались люди, предъявившие охраннику внизу удостоверения сотрудников ФСБ, двое из них поспешно затаскивали в ближайший кабинет чье-то тело, по-видимому Маши… Двое других следовали вдоль ряда дверей в кабинеты по обе стороны коридора, резким толчком открывая их и осматривая помещения.
   «Интересно, почему они здесь ищут? Круглов же должен быть у Вахрушева или он уже оттуда ушел?» – пронеслось в голове у Кондратюка, и он пожалел, что оставил оружие в машине.
   Бежать за охраной было уже поздно, могут заметить, а оставаться здесь после того, как эти странные фээсбэшники убили секретаршу, – глупо. Составлять «компанию» Маше ему совершенно не хотелось…
   «Но где же Вербицкая? – насторожился он, сообразив, что та тоже должна быть где-то здесь, рядом. – Не дай бог, и ее убили…»
   Он напряженно наблюдал в отражение, как из кабинета, куда затащили труп секретарши, вышел человек и присоединился к досматривающей кабинеты парочке. Подойдя к кабинету, который занимал заместитель Вахрушева по науке, троица остановилась, а потом один из них, тот, что был с автоматом, рывком дернул на себя дверь и впрыгнул внутрь.
   Тут же раздались хлопок пистолетного выстрела и последовавшая за ним очередь из автомата выпадавшего из кабинета стрелка. Видимо, умирая, он успел нажать на курок. Следом прогремел еще один выстрел из кабинета, уложивший на пол второго нападавшего. Третий, вскинув руку, выстрелил, но и его ждала участь предшественников – он упал рядом с ними.
   «Ни черта себе! – подумал Филипп. – А куда делся четвертый, их же было четверо, может, это он из кабинета и стрелял? Прямо Чикаго какой-то! Сейчас сюда народ налетит!»
   Филипп поднялся и крадучись пошел по коридору в сторону лежавших на полу трупов.
   «Крови-то сколько!» – поморщился он, оглядывая несомненно мертвые тела, и, пройдя между ними, тихо приблизился к двери в кабинет, где засел грозный стрелок. Оттуда донеслось несколько голосов, среди которых он узнал голос Вербицкой.
   «Ага, скорее всего, там находится и Круглов, – подумал Кондратюк. – Для подполковника ФСБ эдакая история наверняка не в новинку… но почему он их убил и почему они шли к нему тоже с явным намерением убить? Ребус…»
   Опасаясь получить пулю в лоб через дверь, он осторожно приложил ухо к косяку, пытаясь услышать, что происходит внутри. Неожиданно он почувствовал неприятное ощущение, словно кто-то ему смотрит в спину. Он резко оглянулся, но ничего подозрительного не заметил. А из кабинета вдруг донесся женский плач и утешающие мужские голоса.
   «Там явно что-то случилось!» – сделал вывод Филипп и уже было собрался постучать и предложить помощь, как вдруг дверь сама распахнулась и он увидел плачущую Есению, которую поддерживал черноволосый мужчина, а за ними стоял с кругловским «дипломатом» в руках тот, кто забрал Вербицкую из актового зала.
   Мгновенно сориентировавшись, Филипп решил действовать напористо… Если он хотел что-либо узнать от Вербицкой, нужно было выводить ее отсюда к себе на конспиративную квартиру, а то набежит сюда орда дознавателей, и прости-прощай…
//-- *** --//
   – Здравствуйте, – поздоровался стоявший в проеме двери мужчина, окидывая их взглядом внимательных глаз. – Что у вас тут происходит? – И он заглянул Леониду через плечо.
   Заметив лежащее на полу окровавленное тело Круглова, он присвистнул:
   – Ничего себе, подполковник Круглов убит! Знаете что, господа, кажется, у вас проблемы. На улице еще один из этих, – он мотнул головой, указывая на лежавшие сзади тела, – ждет в джипе. Пойдемте-ка со мной, я помогу вам выбраться отсюда.
   – А вы кто такой? – настороженно спросил Леонид, прикрывая собой Есению.
   – Меня зовут Филипп Кондратюк, я ученый секретарь сего института и референт господина Вахрушева. Есения Викторовна меня знает. – Филипп улыбнулся Есении. – У меня внизу машина, я смогу вас тихо увезти отсюда. – И, хладнокровно переступив через тело мордатого покойника, он вышел в коридор, приглашая их следовать за ним.
   Леонид бросил вопрошающий взгляд на Фёдора.
   – Пошли, – буркнул тот.
   – А он?.. – оглянулась на Круглова Есения.
   – Пойдем, здесь с ним без нас разберутся, мы ему уже ничем помочь не можем… – тихо ответил Фёдор и обнял ее за плечи.
   Подхватив свою одежду, они вышли из кабинета и поспешили за стремительно удалявшимся по коридору Кондратюком.
   По полу от приемной к двери одного из кабинетов протянулась влажная темно-красная полоса. Есения ахнула, прикрыв рот рукой, когда поняла, что это кровь секретарши, которую проволокли по коридору. Но Леонид, твердо держа Есению за руку, увлек ее за собой.
   Со стороны лестницы уже доносились голоса и топот ног: кто-то спешил наверх.
   – Скорее! – поторопил Фёдор Леонида с Есенией, буквально вталкивая их за угол в конце коридора, не заметив, как из-за дверей кабинета, в котором лежало тело убитой секретарши, выскользнул какой-то мужчина и крадучись последовал за ними.
   Кондратюк вывел беглецов к черной лестнице и начал торопливо по ней спускаться.
   Догнав его, Фёдор спросил:
   – Может, дашь нам ключи от машины, зачем тебе самому рисковать? Мало ли что… А мы тебе потом позвоним и скажем, где ее оставили…
   – Я хочу вам помочь, нельзя рисковать жизнью Есении Викторовны. Так что я вывезу вас отсюда сам! – твердо сказал Кондратюк.
   – Ну, смотри… – протянул Фёдор, бросив на него подозрительный взгляд.
   Спустившись в подвальное помещение, где находился институтский гараж, Филипп остановил их:
   – Вы подождите здесь, я сейчас подгоню машину. – И он быстро направился в сторону серебристой «тойоты» с в меру тонированными стеклами.
   «Немало, должно быть, зарабатывает референт руководителя этого института…» – подумал Леонид, прикинув, сколько может стоить такая тачка.
   Машина, плавно выехав из ряда, подкатила к ним. Филипп, перегнувшись через сиденье, распахнул заднюю дверцу. Леонид с Есенией забрались на заднее сиденье, но Фёдор не стал садиться рядом с ними, а открыл переднюю дверцу и сел рядом с Филиппом, пристроив кругловский «дипломат» на колени.
   Бросив на Фёдора недовольный взгляд, Кондратюк повернулся к Леониду с Есенией:
   – Хорошо, если бы вас вообще не видели… Там сзади есть плед. Если вас не затруднит, пригнитесь и накройтесь им.
   Есения с Леонидом быстро выполнили пожелание, распластавшись на сиденье под пледом и очутившись друг с другом наедине в полумраке, отделившем их от всего мира. В этом было что-то от детства, когда было достаточно спрятаться под одеяло, чтобы все страхи ушли…
   Леонид нашел руку Есении и успокаивающе сжал ее.
   – Готовы? – нетерпеливо спросил Кондратюк.
   – Да, – приглушенно ответил Леонид из-под пледа.
   Филипп посмотрел на Фёдора, и тот, даже не поворачиваясь к нему, сказал:
   – Поехали, за меня можешь не беспокоиться…
   Филипп тронул машину с места, направляя ее к выезду из гаража.
   Сделав минутную остановку около вахтера, который, увидев Кондратюка, разрешающе махнул рукой, они выехали на улицу.
   Следивший за ними сзади мужчина, поднес ко рту рацию и тихо сказал:
   – Квач! Наших всех положили… Сейчас у тебя там появится серебристая «тойота», давай за ней! Посмотри номер и проследи, куда она направляется.
   – Козак, а ты как же? – спросил его невидимый Квач.
   – Выберусь, не боись. Встретимся у «Корвета» через два часа…
   Сунув рацию в карман, мужчина спокойно направился к выходу из гаража, показав стоявшему там охраннику фээсбэшное удостоверение.
   Тем временем, объехав вокруг здания, Кондратюк свернул у парадного входа направо и покатил по дорожке к воротам.
   – Вот это я имел в виду, – кивнул Филипп в сторону черного джипа, стоящего метрах в ста от ворот.
   В нем сидел здоровенный мужик в летной куртке.
   Фёдор внимательно посмотрел на него и вдруг насторожился: лицо водителя было ему очень знакомо. Но тот, бросив на их машину скучающий взгляд, отвернулся.
   – Не гони, – тихо сказал Фёдор Филиппу.
   Кондратюк слегка сбросил скорость и, проезжая мимо бандитской «тачки», даже чуть притормозил.
   Неожиданно встретившись с глазами водителя джипа, Фёдор увидел, как во взгляде того вдруг промелькнуло удивление, а потом, по мере узнавания, вспыхнула ненависть, исказившая черты его широкого и слегка обрюзгшего лица.
   «Ага…» – подумал Фёдор, мгновенно вспомнив, откуда он его знает. Это был Михей Квач, его бывший подчиненный, которого он в Афгане поймал на мародерстве и содействовал его отправке под трибунал. «Эка его развезло, и не узнать сразу…»
   Пытаясь «навести» на водителя джипа «забытуху», Фёдор бросил Филиппу:
   – Гони к воротам, быстро…
   Но было уже поздно. Водитель джипа начал разворачивать машину на узкой дорожке, явно намереваясь последовать за ними.
   – Черт, этого нам только не хватало! – раздраженно воскликнул Филипп и со злостью нажал на клаксон, громко сигналя.
   Подлетев к воротам, которые испуганный вохровец уже начал открывать, Филипп крикнул ему в окно:
   – Задержи джип и вызови милицию, это террорист! – и, проскользнув в образовавшуюся щель в воротах, понесся по аллее к повороту на проспект.
   Растерявшийся вохровец, вместо того чтобы бежать в свою будку и поднимать тревогу, тоже выскочил за ворота и попытался закрыть их снаружи, но джип на скорости врезался в не до конца сомкнувшиеся створки и, распахнув их, вырвался наружу.
   Беднягу-охранника откинуло створкой ворот в сторону. Пролетев кубарем несколько метров, он ударился головой о бетонный забор и упал, вытянувшись на тротуаре.
   Свернув на повороте за угол, Филипп на полной скорости понесся по проспекту Лаврентьева в сторону Морского проспекта, стремясь вырваться из Академа к Новосибирску, или Энску, как его здесь называли.
   Посмотрев назад, Фёдор увидел, как из-за угла вынырнул джип и помчался по проспекту следом, с каждой секундой сокращая расстояние между ними.
   – Что ему от нас надо? Они же уже нашли Круглова! – с недоумением воскликнул Кондратюк.
   Покосившись на него, Фёдор вытащил пистолет Круглова, не спеша отвернул глушитель, открыл окно и попросил Кондратюка:
   – Прими как можно дальше влево и сбавь маленько газ.
   Тот мельком бросил взгляд на оружие и резко вильнул влево, испугав при этом ехавшего навстречу водителя грузовика, а Фёдор, как в американском боевике, высунулся из окна и послал две пули в сторону догонявшего их джипа.
   – Это он за мной гнался… – пояснил он Филиппу, садясь на место.
   Сзади раздался визг тормозов – одна из пуль достигла цели, продырявив у джипа переднее колесо, из-за чего машину повело юзом и выбросило на встречную полосу.
   – А вы попали! – удивленно воскликнул Кондратюк, наблюдая в зеркало заднего вида за происходящим.
   Несчастный водитель грузовика чудом увернулся от столкновения с джипом и, проехав несколько метров, остановился. Видимо, на этот раз у него лопнуло терпение, потому что он, выскочив из кабины, подбежал к джипу, который с трудом притормозил у обочины, и начал лупить по нему монтировкой. Под его ударами обвалилось внутрь салона разбитое лобовое стекло, один «дворник» отлетел на обочину, другой, искореженный, выгнулся полумесяцем.
   Квач, попытавшийся выйти из джипа и уже было открывший дверцу, тоже получил монтировкой по голове и выпал на дорогу. Это отрезвило разбушевавшегося водителя, он бросился к своему грузовику и, забравшись в кабину, помчался с места побоища, быстро набирая скорость. Квач остался лежать у машины.
   – Интересно, он жив?.. – озадаченно спросил Кондратюк. – Мужик-то хорошо ему приложил…
   – Ничего, оклемается, проверять не будем, а пока суд да дело – нужно отрываться, – сказал Фёдор. – Кажись, паря, ты с нами влип по самые «не могу»! Говорил я тебе: дай ключи… Тогда мог бы выкрутиться, что, мол, машину угнали. Эти ребята, – он мотнул головой назад, – мужики серьезные. Они без труда теперь вычислят по номеру машины твой адрес и имя, и жизни у тебя здесь больше не будет. Так что придется тебе бросать твою «лайбу» в Энске и, отсидевшись в каком-нибудь надежном месте, уезжать отсюда.
   – Никакие надежные места проблемы не решат, – перебил его Кондратюк. – Я думаю, что нужно убираться не только отсюда, но и вообще из страны. В свете гибели Круглова наш побег с Есенией Викторовной может быть неправильно истолкован людьми куда более серьезными, чем ваши знакомые… Мне не хочется провести всю оставшуюся жизнь в страхе либо в российской тюрьме. А такому талантливому ученому, как Есения Викторовна, вообще, нужны комфортные и спокойные условия для жизни и работы. Это же возможно только за границей, в каком-нибудь престижном научном центре…
   Услышав его слова, Есения высунула голову из-под пледа и с подозрением посмотрела на Кондратюка. Ей этот референт Вахрушева еще вчера показался человеком непростым, себе на уме.
   – Мне это не нравится… – прошептала она на ухо Леониду, снова ныряя под плед. – Как бы с одного объекта не попасть на другой…
   – Не бойся, я этого больше не допущу, но пока он нам помогает, нужно использовать его до конца, – ответил Леонид и вдруг, взглянув в ее поблескивавшие в полумраке глаза, придвинулся к ней и прошептал: – Господи, Есения, не могу поверить, что я наконец нашел тебя. Что это ты рядом… – И он крепко обнял ее, прижимая к себе.
   Она доверчиво прильнула к нему.
   – Эй, подпольщики! – окликнул их Фёдор. – Вылезайте, погоня пока откладывается. Нужно подумать, что будем делать дальше…
   Увидев их раскрасневшиеся лица, появившиеся из-под пледа, он понимающе усмехнулся.
   – Для начала хотелось бы уяснить, куда мы едем… – сказал Леонид, поправляя растрепавшиеся волосы и делая вид, что не заметил ухмылки Фёдора.
   – Ко мне на квартиру, – коротко ответил Кондратюк и, не отрывая глаз от дороги, предложил: – Давайте познакомимся, коли судьба свела нас вместе, да еще при таких непростых обстоятельствах. Меня, как я уже говорил, зовут Филипп Кондратюк. С Есенией Викторовной мы уже знакомы… а вот вас я не знаю. – Он посмотрел в зеркало на Леонида, а потом перевел взгляд на Фёдора.
   – Меня зовут Леонид Ярославович, я муж Есении Викторовны, – представился Леонид и ощутил, как в его ладони вздрогнула рука Есении, однако возражать она не стала. – А это – Фёдор Поликарпович, мой друг.
   – Так все-таки, что же у вас там произошло?
   – А мы не знаем, – неожиданно ответил Фёдор. – Сидели, разговаривали с Кругловым, как вдруг какие-то мужики влетели и начали по нам стрелять, и….
   – И вам пришлось отстреливаться… – договорил за Фёдора Кондратюк, насмешливо покосившись на него.
   – Приблизительно так, – согласился Фёдор.
   – Ну ладно, меня это пока не касается. Главное, сейчас добраться до моего дома, – сказал Кондратюк, сосредоточиваясь на дороге.
   – А с чего это ты так уверен, что мы будем там в безопасности? – недоверчиво спросил Фёдор. – Я же говорил, что Квач, тот, что сидел у нас на хвосте, мог запомнить номер машины. Они быстро узнают по нему твой адрес.
   – Я что, похож на дегенерата? – усмехнулся Кондратюк. – Мы едем в дом, о котором не знает никто, вообще никто… И оформлен он не на меня.
   – И далеко этот секретный бункер находится? – спросил Леонид.
   – Не очень, на Богданке… Скоро приедем.
   Добравшись до Новосибирска, они какое-то время ехали по Красному проспекту мимо заснеженных тополей и лип, растущих на бульваре, а потом, сделав несколько поворотов, проехали еще какое-то время и остановились у двухэтажного дома, вокруг которого лежал давно никем не убираемый снег.
   – Паразит, голову бы тебе оторвать! – ругнулся на кого-то Кондратюк и, не выходя из машины, вытянул вперед руку с пультом дистанционного управления.
   Двери гаража, находящегося в цокольной части дома, медленно поползли вверх.
   – Недурно! – заметил Леонид, с интересом взглянув на Кондратюка.
   Тот, услышав его, усмехнулся. Тронув машину, он въехал в гараж, который внутри оказался очень просторным. Вспыхнувшие по неслышимой команде лампы осветили находящуюся там еще одну машину, правда, это была скромная «шестерка» зеленого цвета.
   Махнув назад пультом, отчего двери тут же поползли вниз, закрывая обзор с улицы, Кондратюк вышел из-за руля.
   – Прошу за мной! – деловито пригласил он своих пассажиров.
   Выбравшись из машины, Фёдор, Леонид и Есения последовали за Кондратюком, который направился к лестнице, ведущей внутрь дома. Все комнаты, которые они проходили, поднявшись наверх, имели нежилой вид. Воздух в них был холодный и спертый.
   – Я здесь не живу, – пояснил Кондратюк. – Дом мне нужен для другого.
   – Мы так и поняли, – сказал Леонид, оглядываясь.
   Проведя их в большую комнату, в которой был камин, Кондратюк предложил им сесть, а сам начал возиться с дровами, лежавшими рядом с камином.
   Есения, опустившись в ближайшее кресло, зябко поежилась, стараясь прикрыть полами короткой дубленки колени, обтянутые капроном. Видимо, меховые сапожки ее плохо согревали.
   Фёдор с Леонидом сели на стоявший неподалеку от нее диван. Кругловский «дипломат» Фёдор поставил на пол между ног.
   Когда в камине, разгоревшись, загудело пламя, Кондратюк тоже сел в кресло, обвел присутствующих внимательным взглядом, после чего сказал:
   – Времени у нас, господа, практически нет. Думаю, что все аэропорты скоро будут перекрыты, да и дороги тоже, поэтому нам нужно торопиться. Давайте еще раз прикинем, что мы имеем на данный момент. В институте осталось четыре трупа, один из них подполковник ФСБ Круглов.
   – Пять… – тихо поправила его Есения.
   – Что пять? – не понял Кондратюк.
   – Пять трупов… Секретарь Вахрушева, Маша, похоже, тоже погибла…
   – Тем более… – покачав головой, сказал Кондратюк. – Я бы хотел узнать, кто были нападавшие и что они хотели от Круглова? И почему он отстреливался от них? Я видел, как один из этих ребят показывал внизу нашей охране удостоверение сотрудника ФСБ. Зачем Круглову было стрелять в коллег или это не Круглов их приголубил? – И он посмотрел по очереди на Фёдора и Леонида.
   – Это были люди не из ФСБ, – сказал Леонид. – Они застрелили секретаршу раньше, чем вышли на Круглова. Мы в это время беседовали с ним, спокойно сидя в кабинете, и не поняли, что им было от него нужно. А когда началась перестрелка, Круглов скончался от полученной раны, ничего не успев нам объяснить.
   – Может быть, они хотели что-то у него забрать? Что-то из того, что имело большую ценность и ему не принадлежало? – вкрадчиво спросил Кондратюк, бросив почти незаметный взгляд на «дипломат», стоявший у ног Фёдора.
   Фёдор, уловивший этот заинтересованный взгляд, подобрался.
   Леонид тоже напрягся и, пытаясь отвлечь внимание Кондратюка от «дипломата» и вообще от этой щекотливой темы, решил ответить ему.
   – Насколько я знаю, – сказал он, – единственная ценность, имевшаяся у него на тот момент, была Есения Викторовна, которую он сопровождал на вашу конференцию.
   Кондратюк недоверчиво посмотрел на него и спросил:
   – Но, как я вижу, вы захватили его «дипломат»? Я видел, как он его все время носил с собой…
   – А с чего вы взяли, что это его «дипломат»? – неожиданно раздался голос Есении, до сих пор не принимавшей участия в этом странном полуразговоре-полудопросе. – Он – мой. В нем лежат документы и материалы для моего доклада.
   – Я заранее прошу прощения, если покажусь бестактным, но неужели эти бумаги настолько ценны, что их должен был охранять подполковник ФСБ? – спросил Кондратюк, смягчая улыбкой свою иронию.
   – Нет, все гораздо прозаичнее: они просто тяжелые, – усмехнулась в ответ Есения. – Сергей Сергеевич любезно согласился носить мой «дипломат» вместо меня…
   «А я бы только тебя и носил!» – подумал Леонид, услышав в ее фразе еще один смысл, но, решив поддержать ее версию, сказал совсем другое:
   – Я в школе девочкам тоже портфели носил, – и сконфуженно замолчал, сообразив, что сморозил что-то по-детски наивное.
   – Хорошо, тогда, может быть, они как раз и хотели забрать Есению Викторовну? – не отставал Кондратюк.
   – Не похоже, если только они не некрофилы! – хмыкнула Есения. – При той стрельбе, что они устроили, там должны были остаться только трупы. Я – кабинетный ученый, почти никуда не езжу и никому насолить до такой степени, чтобы меня пожелали убить, не могла…
   – А кстати, где же вы работаете? – спросил Кондратюк, вроде как между прочим..
   – В одном из филиалов нашего института, вы же знаете… – уклончиво ответила Есения.
   – А где этот филиал находится?
   – Зачем это вам? – настороженно спросила она.
   – Вы собираетесь туда вернуться?
   Есения бросила взгляд на Леонида.
   – Нет. Есения Викторовна туда уже не вернется, ее работа там закончилась сегодняшним докладом, – ответил он за нее. – Мы собирались сегодня уезжать в отпуск.
   – А после отпуска? – настойчиво допытывался Кондратюк.
   «Вот пристал!» – рассердился Леонид и ответил:
   – Мы пока еще не думали об этом. Есении Викторовне нужно хорошо отдохнуть, она много лет работала без отпуска.
   – Тогда у меня будет к вам предложение, – сказал Кондратюк. – Я готов помочь вам перебраться за границу и устроиться в таком месте, где жизнь будет отдыхом, а работа – праздником.
   – Неужто где-то уже построили коммунизм… – усмехнулся Фёдор. – Прямо рай какой-то…
   – Для ученых такого уровня, как Есения Викторовна, там такие условия, что никакой коммунизм не предложит, так что не иронизируйте, – сказал Кондратюк, раздраженно дернув губами.
   – А что же тогда вы тут прозябаете? – саркастически спросил Леонид.
   – А передо мной стоят некоторые задачи, которые я должен решить, прежде чем уехать туда, – отводя глаза, пояснил Кондратюк.
   – Интересно… – протянул Леонид, неожиданно поняв, что за задачи могли стоять перед референтом руководителя подобного института. – Да вы, батенька, никак сбываете на Запад наши секреты?
   – Если смотреть отсюда, то – на восток, – усмехнулся Кондратюк и решительно добавил: – Времени у нас, господа, остается все меньше, так что давайте начистоту. Ни в какой отпуск вы не собирались, а пришли, похоже, за Есенией Викторовной, чтобы увезти ее отсюда. Я же видел, как неусыпно пас ее Круглов. Так вот, предлагаю вам помощь в этом побеге. Правда, мне нужно немного времени, чтобы все подготовить, но у меня есть надежный человек, у которого вы сможете отсидеться. Он заберет вас на шоссе, куда мы доберемся на «шестерке», – он указал пальцем на пол, под которым находился гараж, – и отвезет к себе на таежный хутор. Когда у меня все будет готово, я вас вызову по рации. Мой же человек доставит вас до Абакана, где я буду вас ждать. Там мы сядем на самолет до Благовещенска и будем пробираться к китайской границе. А за границей нас встретят…
   – Зачем вам все это? – почти грубо спросил Леонид. – Вы же можете уйти сами без хлопот… Зачем мы вам? Что вы собираетесь получить от нас за подобную помощь?
   – У меня есть ряд вопросов к Есении Викторовне, – улыбнувшись, сказал Кондратюк. – Если она даст на них ответы, это не только оправдает мои хлопоты, но и покроет все затраты по нашему «турне».
   – Отчего вы так уверены, что я знаю ответы на ваши вопросы? – поинтересовалась Есения, глядя на него своим характерным иронично-спокойным взглядом.
   – Интуиция… – улыбнулся в ответ Кондратюк.
   – Нам нужно подумать, – сказал Леонид, вставая.
   – Думайте… – согласился Кондратюк и добавил: – Пока я готовлю кофе… Дальше придется действовать быстро.

Глава четвертая

   Начальник Новосибирского управления ФСБ Визорин Борис Дмитриевич стоял, держась за спинку больничной койки, не в силах распрямиться из-за скрючившего его радикулита, и матерился. Ему сейчас для полноты счастья только не хватало трупов на международной научной конференции, убийства подполковника ФСБ и исчезновения ученой, которую тот охранял и которая к тому же являлась носителем сверхсекретной информации государственной важности.
   Заместитель Визорина Слепаков, привыкший к приступам «матогона» у своего начальника, стоял, опустив глаза, в ожидании, когда тот немного успокоится и можно будет доложиться более обстоятельно.
   – Ну что там у тебя еще? – спросил Визорин, когда поток мата его утомил, не принеся облегчения.
   – У трупов троих мужчин, которые нападали на Круглова, нашли удостоверения сотрудников ФСБ города Красноярска, они их предъявили на входе.
   – Надеюсь, фальшивые? – глянул на него Визорин.
   – Да, поскольку среди красноярских сотрудников нет лиц с фамилиями, указанными в этих удостоверениях, – мы уже проверили. Хотя сами удостоверения и печати подлинные, и с этим еще будем разбираться.
   – Хорошо, что еще было предпринято?
   – Сейчас брошены все силы на поиск пропавшей Вербицкой и ученого секретаря института Филиппа Кондратюка, а также джипа, который, по словам очевидцев, преследовал машину Кондратюка, сбив охранника у ворот. Не исключено, что Кондратюк тоже мог погибнуть. Номер джипа установить, к сожалению, не удалось, – это упущение институтской охраны, не зафиксировавшей данных на машину, которую они пропустили на территорию института. А наши коллеги из милиции, прибывшие в институт на место происшествия, проговорились, что видели по пути туда стоявший на проспекте Лаврентьева джип с выбитым лобовым стеклом. В нем сидели двое. Пока они допетрили, что нужно их проверить, и вернулись, тех и след уже простыл.
   – Но куда же могла подеваться Вербицкая?
   – Пока не знаем. Прочесали весь институт, ее нигде нет. Гардеробщик сказал, что она получила верхнюю одежду в разгар конференции. С ней был немолодой крупный мужчина, похоже, один из представителей прессы, но охранник на входе показал, что на улицу она не выходила, а пошла наверх, в приемную директора института. Больше ее никто не видел.
   – А она не могла уехать вместе с Кондратюком?
   – Охранник гаража показал, что в его машине было только двое мужчин – Кондратюк и еще кто-то.
   – Адрес этого Кондратюка узнали? Может, он дома отсиживается после пережитого?
   – Мы уже послали к нему своих людей, но дома он пока не появлялся.
   – Свяжитесь с ГИБДД, пусть проверяют все джипы, а заодно было бы неплохо прошерстить автостанции, где те двое могут поменять поврежденное лобовое стекло.
   – Уже предупредили, но если у них есть свой автослесарь, то вычислить их будет сложно.
   – А кто обещал, что будет легко? Ты представляешь, что начнется, если мы не найдем Вербицкую и не разберемся в сложившейся ситуации в самое ближайшее время! Знаешь, какой уровень секретности стоит за этой бабой? Да за нее головы в самой Москве полетят!
   – Лучше бы мы ее вообще не выпускали с этого объекта, – тихо сказал Слепаков.
   – Это точно, – согласился Визорин. – Но было ходатайство ее непосредственного начальника, член-корреспондента РАН Граховского… Да и сопровождал ее сам Круглов, начальник по режиму их объекта.
   – Кстати, – спохватился Слепаков. – Директор института Вахрушев, который во время стрельбы был у себя в кабинете, сказал, что Круглов незадолго до этого ушел от него, как раз собираясь возвращаться с Вербицкой в Озёрный, поскольку получил известие, что Граховский накануне умер от сердечного приступа.
   – Еще один покойник… – покачал головой Визорин. – Что же все-таки произошло? И что нападавшие хотели от Круглова? Наверное, что-то очень важное, если на такое дело пошли и погибли… Объявляйте пока Вербицкую и Кондратюка в розыск и держите меня в курсе. Эх, не дадут спокойно поболеть, придется, наверное, выписываться… – Он с трудом опустился на кровать.
   Слепаков возразил, сочувственно глядя на него:
   – Нельзя вам, Борис Дмитриевич, выписываться, нужно долечиться, я вам сюда обо всем буду докладывать, вы только поправляйтесь.
   – Ладно, там видно будет!
//-- *** --//
   Бурый был вне себя. То, что он услышал от Козака, его взбесило. Деньги, несмотря на то что они были у его людей уже почти в руках, опять уплыли, и теперь, похоже, безвозвратно.
   Бурого не утешило даже то обстоятельство, что сволочь-подполковник, «начальничек, ключик-чайничек», который увел его баксы с рудника, лежит сейчас «умоченный» в морге. В игру неожиданно вмешались новые и непонятно откуда взявшиеся фигуры. Правда, Квач опознал одну из них, но по тому, что Бурый услышал, это был далеко не желторотый пацан, а матерый волкодав, да еще с Афганом за спиной… Видимо, потому и смог, уходя от погони, на полном ходу двумя выстрелами пробить скат у Квача. Да, такой человек достоин уважения! Но даже такому уважаемому человеку Бурый был не намерен дарить свои деньги. Хотя сейчас его уже, собственно, и не сами деньги волновали, а принцип. Ведь с какого-то момента у него вдруг все пошло наперекосяк, и сейчас он был просто обязан справиться с ситуацией, иначе удержать в узде свою, пусть небольшую, но все же «империю» он не сможет. И тогда это будет означать начало конца… Бурый такое уже не раз наблюдал со стороны и не собирался допускать, чтобы подобное произошло и у него.
   – Слушай сюда! – приказал он Козаку. – Я не знаю, как ты это сделаешь, но вы с Квачом должны найти этого мужика! Как хочешь, через военкомат, через паспортную службу, но найди мне его! Где живет, где работает, что ест, с кем спит… Свяжись с Валерой, он сейчас тоже в Новосибирске, возьмешь у него денег на информационные расходы.
   Бурый любил иногда выдать несвойственный ему словесный оборот, вот и сейчас, произнеся «информационные расходы», он почувствовал приятную теплоту, прокатившуюся у него по груди. Нет, все-таки слово – великая сила!
   – Сделаем, шеф! – отозвался Козак и отключился.
   Едва Бурый нажал кнопку сброса, как его телефон снова зазвонил.
   Поднеся трубку к уху, он слегка напрягся, не зная, что за сообщение ждет его на сей раз:
   – Слушаю!
   – Это я, – сквозь шорох помех раздался голос Валеры, которого Бурый отсылал в Новосибирск разобраться с арестованным членом группы Голована. – Все в порядке…
   – В каком именно порядке?.. – уточнил Бурый. – И кто это был? Ты его вытянул? Он сейчас с тобой?
   – Я хочу сказать, что уже все в порядке, – с нажимом на слове «уже», перебил Бурого Валера. – Это был «маленький», помните? Ну, нервный такой… – Бурый тут же вспомнил лицо самого молодого участника группы Голована. – Говорят, он очень нервничал, метался по камере, кричал, в итоге нечаянно поскользнулся и башку об «толчок» разбил, да так неудачно, что умер, не приходя в сознание.
   В нарочито-циничном тоне Валеры прорвались наружу две-три истеричные нотки.
   – Ясно… – мрачно протянул Бурый и, помолчав, добавил: – Ты, главное, сам там не нервничай. Жди звонка Козака, у них-то как раз наоборот – не все в порядке. Дашь ему денег и возвращайся сюда.
   – Хорошо… – отозвался Валера. – А сколько?
   – Как обычно.

   А в это время Козак, опустив трубку в нагрудный карман, повернулся к Квачу, с насупленным видом ожидавшему окончания разговора с шефом. Голова его была туго замотана бинтом, а вся правая щека отекла и стала зловещего черно-синего цвета.
   Если бы Козак тогда не подоспел на выручку, то Квач валялся бы у джипа с разбитой головой неизвестно еще сколько времени и его, скорее всего, загребла бы милиция. Хорошо, что Козак издалека увидел их машину и догадался, что с Квачом что-то неладно. Он едва успел добежать до джипа, усадить Квача на сиденье и заменить простреленное колесо, как мимо них по направлению к Институту репродуктивной генетики промчалось несколько машин милиции и «скорой помощи».
   Одна из милицейских машин вдруг резко сбавила скорость, а сидевший рядом с водителем милиционер, заметив разбитое лобовое стекло у джипа, подозрительно оглядел машину, но останавливаться они не стали.
   Козак, опасаясь, что кто-нибудь из любопытных всерьез заинтересуется ими, дождался, когда милиция скроется за поворотом, и рванул по шоссе в сторону города, щуря глаза, слезящиеся от ветра, бьющего в разбитое стекло.
   До города они добрались без приключений и тут же загнали машину в глухой угол у кафе «Корвет», где директором работала бывшая любовница Козака, Вероника. Несмотря на то что они разбежались лет десять назад, Козак до сих пор поддерживал с ней теплые отношения и, приезжая в Новосибирск, всегда ее навещал. Он даже был на ее первой свадьбе и совершенно искренне поздравил молодых, чем вызвал благодарные слезы у невесты и крепкое рукопожатие жениха, который, как вскоре выяснилось, открыл собой длинный список официальных мужей Вероники. Козак потом даже перестал запоминать при знакомстве их имена, называя всех «наш муженек».
   Валентин, заместитель Вероники по кафе и ее нынешний муж по жизни, погнал джип Квача к знакомому мастеру вставлять новое лобовое стекло и менять номер и документы.
   Сам Козак не хотел светиться, поскольку ЧП, произошедшее в институте, наверняка уже подняло на ноги всю местную милицию. Их должны уже искать, поэтому они с Квачом сидели в служебном помещении, а именно в предбаннике шикарной сауны кафе «Корвет», и думали, что нужно предпринять в первую очередь.
   «Эх, надо было все-таки память отбить у охранника в институтском гараже… – сокрушался Козак. – Он ведь меня близко видел и сможет описать. Тем более что этот придурок, – он покосился на понуро сидевшего рядом Квача, – умудрился сбить еще и охранника на воротах… Это всё так не оставят…»
   – Ну что? – спросил Квач, не выдержав затянувшейся паузы после разговора Козака с Бурым.
   – Бурый велел искать твоего мужика… – ответил тот, очнувшись от своих мыслей. – Ты хоть номер-то их машины запомнил?
   – Не только запомнил, даже вот на бумажке записал… – Квач вытащил из кармана клочок газетного листа. – Только как нам его теперь искать? Они уж, поди, залегли где-нибудь. Недаром же уходили со стрельбой…
   – Для начала выясним, кому принадлежит машина, – сказал Козак, забирая у него газетный обрывок с номером. – А «дружбана» твоего как зовут, кстати?
   Записав на том же газетном клочке продиктованные Квачом имя и фамилию его обидчика, Козак поднялся:
   – Ну ладно, жди меня здесь. Отдыхай пока, поспи, если хочешь. Я Веронику предупрежу.
   Он вышел из сауны и направился к кабинету Вероники.
   Вероника сидела за столом и с кем-то разговаривала по телефону. Увидев Козака, она помахала ему рукой, приглашая проходить и садиться.
   Закончив разговор, она положила трубку и спросила Козака:
   – Дорогой, обедать будешь? Я прикажу…
   – Ника, погоди! – остановил он ее именем, которым называл в те времена, когда они были близки. А был он тогда классным боксером, много выступавшим, и богиня победы была ему «лепшей подружкой».
   Вероника удивленно подняла на него глаза, которые от воспоминаний тут же заволокло таким туманом, что Козак, спохватившись, постарался побыстрее приглушить произведенный им эффект и спросил:
   – Ты можешь мне помочь еще кое в чем? У тебя есть знакомые в ГИБДД?
   – Есть, – кивнула Вероника, томно кладя руку себе на грудь, пытаясь, наверное, вернуть в норму свое сбившееся дыхание. – А что нужно?
   Козак, не обращая внимания на ее недвусмысленный жест, молча положил перед ней листок с номером машины.
   – Требуется узнать, кто хозяин? – догадалась бывшая зазноба.
   – Правильно…
   – Нет проблем! – уверенно сказала Вероника, снимая свою «усмиряющую» руку с груди, и потянулась к листку. – Сделаем!
   – Да, и вот еще: нужно бы узнать адресок вот этого дяденьки, – Козак постучал пальцем рядом с нацарапанной на листке надписью: «Фёдор Поликарпович Савельев», после чего подвинул листок Веронике.
   – И это могём, – улыбнулась она. – Только придется немного подождать. Пойдем, я тебя посажу поесть, а сама пока займусь этим делом.
   – А сюда не могут принести? – спросил Козак. – Не люблю есть на людях, ты же знаешь…
   Он действительно не выносил людных мест, но раньше это объяснялось тем, что из-за его популярности к нему вечно приставали со своей дружбой очередные почитатели его боксерского таланта. Бросив большой спорт, он вообще ушел в тень, поскольку его новый род деятельности, которым он занимался уже третий год, не терпел огласки и популярности…
   «Самый стильный киллер этого сезона», «Киллер-1998», «Звезда киллерского искусства»… «Забавные были бы плакаты, – подумал он, – если бы какому-нибудь чокнутому шоумену вздумалось провести конкурс в подобной номинации…»
   – Без проблем, тебе принесут сюда, – кивнула Вероника. – А чего ты хочешь?
   – Мне все равно, выбери на свой вкус, – попросил Козак. – Я позвоню пока?
   – Конечно звони, – сказала Вероника, направляясь к выходу.
   Пока она занималась делами, Козак связался по телефону с Валерой, договорившись с ним, что тот сам привезет к вечеру деньги в «Корвет» и оставит их у Вероники.
   Через полчаса перед уже поевшим Козаком лег лист бумаги, на котором было написано не только имя владельца серебристой «тойоты», увезшей стрелявшего в Квача «афганца», но и указаны адреса: домашний и рабочий, а также телефоны. Судя по рабочему адресу, было ясно, что Филипп Павлович Кондратюк является сотрудником Института репродуктивной генетики.
   – А вот это тебе доверенность на мою машину, пользуйся, пока твою не привели в порядок… – сказала Вероника, выкладывая перед Козаком нотариально заверенную бумагу (когда успела!) и ключи от своей «BMW».
   – Ты – золото! – оценил усилия экс-любовницы Козак, поднимаясь и мимолетом целуя ее в щеку. – Спасибо тебе. Пойду навещу нашего раненого… Да, кстати, я сейчас отъеду ненадолго, тем более что теперь есть на чем. – Он благодарно улыбнулся ей. – Сюда придет один человек, он мне должен кое-что оставить, подержи это у себя, пока я вернусь, ладно?
   – Конечно… милый… – Вероника окинула его нежным взглядом, но он поспешил отвести глаза. – А когда тебя ждать? К ужину будешь?
   – Постараюсь…
   Идя по коридору, Козак думал, что теперь, когда они установили личности двух сообщников Круглова, им будет легче выйти на их след, чтобы наконец вернуть буровские деньги их владельцу.
   Квач спал, подсунув руку под совсем почерневшую и еще больше отвисшую щеку.
   Растолкав его, Козак сказал:
   – Пора, поедем тут по одному адресочку. Будешь на подхвате. За руль я сам сяду.
   Квач, не споря, поднялся на ноги и покорно пошел следом за Козаком, на ходу осторожно разминая заспанное разбитое лицо.
   Подъехав через полчаса к интересующему их дому по указанному в бумажке адресу, Козак заглушил мотор. Квач нахохлившейся птицей сидел рядом, опустив щеки в вязаный шарф.
   – Нужно посмотреть… – сказал Козак, протягивая ему бумажку с номером квартиры, но, взглянув на черноту, залившую лицо Квача, решил сам пойти на разведку.
   Склонившись к лобовому стеклу, Козак предварительно внимательно оглядел дом, прикидывая количество квартир в каждом подъезде и пытаясь сообразить, какие из окон принадлежат квартире Филиппа Кондратюка. По его расчетам выходило, что они должны были находиться на четвертом этаже и смотреть сюда, во двор.
   Оглядев окна четвертого этажа, он почему-то сразу безошибочно нашел их, и не только потому, что в цепочке других светящихся прямоугольников именно на их месте был темный провал, но и потому, что его взгляд словно сам потянулся туда.
   – Похоже, что корешок наш домой не приходил, – сказал Козак. – Жаль, нет бинокля… Ладно, пойду посмотрю. А ты зырь! Если он появится, иди следом.
   Вытащив из бардачка небольшой фонарик, Козак вышел из машины и направился к дому. Быстро вычислив код по стертым из-за частого пользования цифрам кодового замка, он открыл дверь и вошел в темный подъезд.
   «Идеальное место для ликвидации…» – машинально отметил он.
   Уже закрывая дверь, он оглянулся во двор – что-то его там насторожило. Это была неприметная «шестерка», стоявшая в углу двора, в которой неподвижно сидели два человека.
   «А что, если и они "пасут" Кондратюка? И мы сами приперлись к ним прямо в руки? – подумал Козак, нащупывая лежавшее в кармане оружие. – Надо было сказать Квачу, чтобы сел за руль и мотор не глушил… Мало ли что!»
   Однако он решил не возвращаться (плохая примета) и пошел к лифту.
   Лифт в подъезде не работал, о чем предупреждала старая, облупившаяся надпись, нужно было подниматься на четвертый этаж пешком, но это было и к лучшему – никто неожиданно не свалится на голову, просто нужно прислушиваться повнимательнее…
   На втором этаже Козаку пришлось ускорить шаг, потому что в одной из квартир раздался скрежет открываемого замка, а он не мог допустить, чтобы его кто-нибудь здесь увидел. Поэтому он, стремительно взлетев на площадку третьего этажа, замер, пережидая, пока вышедший из квартиры жилец спустится вниз, и только после этого продолжил свое «восхождение».
   Наконец благополучно добравшись до четвертого этажа, Козак огляделся – на площадку выходило четыре квартиры. Все двери, кроме одной, были обшиты дерматином, а четвертая, на которой стоял нужный ему номер, была обита дощечками «в елочку».
   Подойдя к этой двери, Козак приложил ухо, но не услышал за ней ни одного подозрительного звука. Тогда он на крайний случай дважды коротко нажал на звонок, после чего, подождав для уверенности несколько секунд, вытащил из кармана набор отмычек и отработанными движениями открыл замок. Толкнув дверь, он быстро проскользнул в образовавшуюся щель.
   Прикрыв за собой дверь, Козак прислушался – было тихо.
   «Точно, никого нет! Но ничего, подождем. Мы – привычные…» – подумал он и хмыкнул, вспомнив известный анекдот о двух киллерах, которые в назначенный час ждали в подъезде «клиента», и, когда, минут через двадцать, «клиент» все еще не появился, один из киллеров, глянув на часы, встревоженно сказал второму: «Слушай, я волнуюсь: не случилось ли с ним чего-нибудь?»
   Осторожно ступая, Козак медленно прошелся по квартире, осваиваясь.
   Подойдя к окну, он выглянул наружу. В темном салоне Вероникиной «бээмвэшки» какими-то беспорядочными рывками двигался красный огонек, – видимо, Квач курил, как всегда нервно поднося ко рту зажженную сигарету. А непонятная «шестерка» по-прежнему стояла в углу двора. Правда, сверху не было видно, вышли из нее пассажиры или нет.
   Задернув поплотнее шторы, Козак включил фонарик и осветил им окружающее пространство. Обстановка в квартире была вполне приличная, но какая-то безликая – никаких тебе фотографий, никаких безделушек. На всем лежал явный холостяцкий налет – в этом доме абсолютно не чувствовалось женской руки. Видимо, Кондратюк был не женат и вообще жил один.
   Пройдя на кухню, Козак открыл холодильник. В нем сиротливо стояло несколько консервных банок, недопитая бутылка кефира, пачка масла и полбуханки черного хлеба, завернутого в полиэтиленовый мешок.
   «Ну и чмо манерное! Хлеб хранит в холодильнике! – хмыкнул про себя Козак и ткнул пальцем в буханку. – Мягкий, хотя и холодный, видимо, недавно куплен…»
   Вернувшись в комнату, Козак еще раз внимательно огляделся, пытаясь найти хоть что-то примечательное, но безуспешно. Подойдя к книжному стеллажу, он осмотрел ровные ряды книг и журналов – сплошная медицина. Если бы Козак сам не видел, как этот «ученый червь» грамотно уводил людей из института, никогда бы не поверил, что такой человек оказался способным оторваться от Квача.
   «Не простой мужичок, похоже… – с досадой подумал Козак. – И ждать его тут, видимо, бесполезно. Нужно попробовать найти второго, хотя… тот еще более непростой…»
   Он уже было направился к выходу, когда тишину вдруг взорвал громкий звонок в дверь. Козак замер. С лестничной площадки доносились чьи-то голоса.
   Вытащив оружие, Козак быстро снял ботинки и, едва касаясь пола, тихо подошел к двери.
   – Я говорю вам: он дома! – раздался дребезжащий старческий голос. – Я видела, как он входил в дверь. Звоните еще!
   «Черта с два ты видела, сука старая! – с раздражением подумал Козак, напрягаясь. – Хотя, может, и видела… В глазок небось пялилась, тварюга!»
   Козак ненавидел старух, считая, что они вечно суют нос не в свои дела, каждой бочке – затычка!
   «Мочить таких любознательных надо, в их же собственной моче и мочить!» – со злостью подумал он, пробираясь обратно в комнату и соображая, что делать.
   А в дверь уже не только звонили, но и стучали.
   – Открывайте, милиция!
   «Ого, это уже серьезно!» – неожиданно весело подумал Козак.
   Он осторожно выглянул из-за шторы в окно и похолодел: машины с Квачом на месте не было, зато там стояли два милицейских уазика.
   «Бляха-муха! Кажись, вляпался!» – Козака мгновенно из холода бросило в жар.
   Под грохот, доносящийся из прихожей, где уже начали вышибать дверь, он быстро надел ботинки и рывком распахнул окно. Морозный воздух ледяным порывом ударил ему в разгоряченное лицо.
   «Хоть бы балкончик какой-нибудь…» – озадаченно подумал он, выглядывая из окна, и тут же увидел ниже этажом наполовину занесенный снегом балкон, однако перебираться туда передумал – по следам тут же вычислят, – а наоборот, поднял голову. Над окном нависала грязно-серая плита верхнего балкона. Если встать на подоконник и вытянуться, то можно было достать до края балкона, а там уже подтянуться – раз плюнуть, физической крепостью Бог его не обидел.
   Не долго думая, он залез с ногами на подоконник и, стараясь не смотреть вниз, медленно выпрямился, одной рукой держась за край окна, а другую вытягивая над собой. Вскоре его пальцы нащупали край балконной плиты. Вцепившись в нее, он рывком послал вторую руку вверх и схватился за прутья ограды. Пальцы сразу обожгло холодом от прикосновения к выстуженному морозом металлу. Но Козак, не обращая на это внимания, поплотнее обхватил прутья, подергал их, проверяя на надежность, а потом крякнул и сильным броском послал тело свечкой вверх, закидывая ноги за край балконной ограды наподобие абордажных крючьев. Руки его при этом даже не заскользили по гладкому металлу. Еще в юности он вызывал у сверстников дикую зависть, научившись отжиматься на руках, находясь в состоянии свечи – стоя на руках вверх ногами. И сейчас ему это умение впервые пригодилось.
   Резко выдохнув, Козак перекинул тело на балкон и, отпустив руки, приземлился среди чьих-то банок с соленьями-вареньями. Сразу же присев, он посмотрел между решеткой балконной ограды вниз во двор, где стояли милицейские машины, – там, похоже, его маневров никто не заметил. Понимая, что передышка не будет долгой – сейчас внизу ввалятся в квартиру, увидят открытое окно и начнут его искать, – Козак начал судорожно соображать, что предпринять дальше, и в этот момент почувствовал спиной чей-то взгляд.
   Он резко обернулся и увидел сквозь стекло балконной двери ошеломленно смотревшую на него девушку. В ее взгляде было такое изумление, что он невольно улыбнулся. Она удивленно улыбнулась ему в ответ, продолжая пристально разглядывать его, словно не верила, что это происходит на самом деле.
   Не переставая улыбаться, Козак сделал ей знак, чтобы она открыла ему балконную дверь. Та, как под гипнозом, шагнула вперед и, повернув ручку, распахнула перед ним дверь. Козак тщательно отряхнул с обуви снег, после чего вошел внутрь и, прикрыв за собой дверь, закрыл щеколду и задернул штору.
   – Здрасте! – сказал он, поворачиваясь к девушке. – Гостей принимаете? Я – Карлсон, который живет на крыше… А ты – Малыш?
   Девушка молча смотрела на него, и улыбка медленно сползала с ее лица. Тогда Козак шагнул к ней навстречу, отчего она испуганно попятилась, выставив перед собой руку.
   – Не бойся, я тебе ничего не сделаю… – сказал он, опасаясь, что она закричит. – Я немножко посижу у тебя, хорошо?
   Он говорил, а сам надвигался на нее, пока она не уперлась спиной в стену. В ее глазах мелькнула паника, губы раскрылись, но она не издала ни одного звука.
   – Ты ведь кричать не будешь? – спросил он, почти прижимая ее своим телом к стене и поднимая в готовности руку, чтобы зажать ей рот, если что.
   Девушка отрицательно помотала головой.
   – Ты что, немая или язык проглотила? – поинтересовался он.
   Она опять помотала головой и неожиданно показала ему язык: мол, «с языком у меня все в порядке». У нее действительно с языком все было в порядке, его мелькнувший розовый и влажный краешек неожиданно так возбудил Козака, что он шумно выдохнул.
   – А что же ты тогда молчишь? Дай-ка мне его, я проверю, все ли с ним хорошо… – хрипло сказал он и жадно впился в ее губы, сминая их сопротивление и вторгаясь во влажную глубину ее рта.
   Девушка дернулась, пытаясь отстраниться от него, но Козак держал ее крепко и с каким-то диким, садистским наслаждением, покусывая, втягивал к себе в рот нежный кончик ее языка.
   «Ах ты чертовка!» – застонал он через мгновение, почувствовав, как ее язычок, перестав сопротивляться, сам подался навстречу и заскользил по его языку и изнанке губ.
   От нахлынувшего дикого возбуждения Козак притиснул девушку к стене, рывком раздвинул своими бедрами ее чуть расставленные ноги и прижался к низу ее живота с такой силой, что почувствовал сладкую боль, когда его восставшая плоть вмялась в твердую выпуклость лобка.
   Девушка вдруг обвисла в его руках, и он сначала даже не понял, что произошло, когда она начала сползать вниз.
   – Ты чего? – спросил он, едва успев удержать ее за талию, но она ничего не ответила, закрывая глаза.
   «Никак сомлела!» – оторопел он, глядя, как она покорно привалилась к нему. Эта обреченность почему-то мгновенно отрезвила его, сразу же напомнив, что он выбрал не лучшее время для амуров – рядом «архангелы» зависли, а он тут страсти предается!
   Придерживая ее за талию, он начал двигаться в сторону коридора.
   – Дома кто-нибудь есть? – шепотом спросил он ее.
   Она отрицательно помотала головой.
   – А когда придут?
   – Никто не придет, отец в командировке, – тоже шепотом ответила девушка.
   – Ты смотри, заговорила! – улыбнулся Козак и покрепче обхватил ее за талию.
   Высунув голову из комнаты в коридор, он прислушался: с лестницы доносился топот ног.
   «Забегали…» – констатировал он, закрывая дверь в комнату.
   – Тебя как зовут? – спросил он у девушки.
   – Женя… – ответила та.
   – Женя, а выпить у тебя найдется?
   – Что? – недоуменно переспросила она.
   – Ну, водка, коньяк… есть?
   – В баре стоит бутылка коньяка, вроде бы… – показав на сервант, неуверенно ответила девушка.
   Козак подвел ее к отсеку с баром:
   – Достань, пожалуйста!
   Девушка открыла бар и слегка дрожащей рукой вытащила оттуда едва початую бутылку «Хеннеси».
   – Неслабо! – оценил Козак, вспомнив времена, когда самым крутым коньяком из «не наших» считался «Наполеон», стоивший пол месячной зарплаты. Теперь цены на стильное загранпитье превышали прожиточный минимум в несколько раз…
   – Посиди пока здесь, – предложил он, слегка подтолкнув девушку к тахте.
   Одним движением он открыл бутылку и, присев рядом с Женей, сказал:
   – На-ка, выпей!
   – Не хочу, – помотала та головой, отшатываясь. – Не люблю…
   – Придется полюбить! – В нетерпеливом голосе Козака прозвучали жесткие нотки.
   Девушка обреченно потянулась за бутылкой, но Козак сам поднес ее ко рту Жени и влил ей прямо из горлышка в рот изрядную порцию.
   – Глотай быстрее! – приказал он, глядя, как у девушки расширяются глаза.
   Та сделала два больших глотка и скривилась, отворачиваясь. Часть коньяка пролилась и потекла по ее подбородку. Козак быстрым движением слизнул капли с ее кожи и опять почувствовал возбуждение.
   – Выпей еще немного! – сказал он, на этот раз воздержавшись от поцелуя.
   – Я не могу… – попыталась отвернуться девушка. – У меня во рту пупырышки вскочили.
   – Надо их утопить, – пошутил Козак. – Давай-давай, еще пару глоточков.
   Она покорно отпила из бутылки два глотка и жалобно посмотрела на Козака.
   – Ну ладно, пока достаточно, – смилостивился он. – Будем знакомы – меня зовут Коля, и давай сразу на «ты»! Считай, что на брудершафт мы уже выпили.
   В этот момент в дверь раздался звонок.
   – Ты кого-нибудь ждешь? – спросил Козак, напрягаясь.
   Женя опять потеряла дар речи, отрицательно помотав головой.
   – Раздевайся!
   – Что?! – Ее глаза стали в пол-лица.
   – Раздевайся, а сверху на голое тело накинешь какой-нибудь халатик, – приказал Козак, сам лихорадочно разоблачаясь.
   Одним движением он скинул и запихнул свои мокрые меховые ботинки и джинсы под тахту, стянул свитер с футболкой и, оставшись в одних плавках, глянул на Женю.
   Та стояла, оцепенев, а в дверь уже звонили не переставая.
   – Ну что же ты! – рассердился Козак, грубо стаскивая с нее платье, благо оно легко снималось через голову.
   Не обращая внимания на прелести Жени, он быстрым движением расстегнул ее бюстгальтер и сбросил его на тахту. Потом, присев перед девушкой, стащил с нее трусики из набора «неделька», через которые она покорно переступила, когда они упали на пол. Перед тем как Женя смущенно повернулась к нему спиной, а вернее, той частью тела, которая была несколько ниже и ни в чем не уступала фасаду, Козак на мгновение увидел у своего лица темный треугольник меж ее бедер.
   – Крикни: «Кто там?» – попросил он, отгоняя соблазнительную картинку и, резко выпрямившись, подтолкнул Женю к двери в коридор.
   – Кто там? – неожиданно сильно выкрикнула Женя в направлении входной двери.
   – Милиция… Откройте пожалуйста, у нас к вам несколько вопросов, – донесся вежливый молодой мужской голос с лестничной площадки.
   – Скажи, что ты не одета, пусть подождут, – прошептал Жене на ухо Козак.
   Та неожиданно повторила эту фразу с таким кокетством, что Козак изумленно уставился на девушку. А Женя, вдруг выскользнув из его рук, подошла к шкафу и, распахнув дверцу, сняла с вешалки черный пеньюар. Не спеша накинув его на свое обнаженное тело, она слегка качнулась, а потом, бросив взгляд на тахту, несколько секунд помедлила в раздумье и вытащила из шкафа простыню, подушку и плед.
   – Надеюсь, сам постелить сможешь? – спросила она у Козака, без смущения глядя ему в глаза.
   – Смогу, но…
   – Не бойся, не выдам! – оборвала она его. – Это ведь тебя ищут?
   Он молчал, во все глаза глядя на словно подмененную девушку – как будто ее предыдущий образ сняли вместе с одеждой – никакого тебе страха, никакого смущения! Видимо, верно сказал когда-то Геродот: «Вместе с одеждой женщина совлекает с себя стыд»… Или это коньяк так раскрепощающе на нее подействовал?.. Стои́т себе эдак дерзко, поблескивая белым стройным телом сквозь черный капрон какого-то чересчур блядского пеньюара…
   – Ложись… Коля… – с усмешкой сказала Женя, явно польщенная его реакцией. – Я с ними быстро разберусь. Так что готовься отблагодарить… – И она, многозначительно посмотрев на Козака, направилась к двери.
   «Во попал!» – потрясенно подумал он, лихорадочно расправляя на тахте простыню. Он едва успел завалиться под плед, как в дверь опять настойчиво позвонили.
   – Иду-у… – пропела Женя, подходя к двери и, предварительно набросив цепочку, открыла ее. – Что случилось?
   Козак прислушался, но ответ последовал не сразу, – видимо, милиционеры ошалели, увидев перед собой полуобнаженную красотку.
   – Вы не видели сейчас вашего соседа снизу? – наконец раздался смущенный мужской голос.
   «Точно ошалели!» – развеселился Козак.
   – Какого соседа вы имеете в виду? – игриво поинтересовалась Женя и тут же добавила, не давая никому ответить: – Впрочем, я бы никого сейчас все равно не увидела, у меня сейчас в сфере внимания находятся куда более интересные вещи…
   «На этом месте она должна томно провести рукой по всему телу…» – режиссировал Козак, прислушиваясь к происходящему и жалея, что не может этого увидеть.
   – В квартире есть посторонние? – пытаясь напустить на себя строгость, спросил все тот же голос, но ему это плохо удалось, потому что «посторонние» прозвучали у него почти так же фривольно, как Женины «интересные вещи»…
   – Смотря кого называть посторонним… – проворковала Женя. – Вот вы свою любимую можете назвать посторонней?..
   – Гражданка, отвечайте по существу! – перебил ее другой голос, более грубый и старше: видимо, подошел кто-то починовнее.
   – Я и отвечаю: я в квартире не одна, а со своим возлюбленным, – оскорбленно ответила Женя.
   – Мы бы хотели на него посмотреть! – жестко сказал старший милиционер.
   – Коля, тут тебя хотят видеть! – крикнула Женя и со смехом добавила, давая Козаку время принять решение: – Милый, ты бы накинул на себя что-нибудь, не стоит смущать людей своей мужественной обнаженностью…
   Козак, взъерошив волосы, натянул на себя плед, под которым на всякий случай спрятал пистолет, и выглянул в коридор.
   Женя стояла, привалившись к стене и выставив в щель между дверью и косяком ножку в разрезе пеньюара на обозрение двух милиционеров и старухи, маячившей за их спиной.
   «Это небось та грымза, которая приняла меня за Кондратюка», – догадался Козак, подходя к Жене.
   – Ну что тут у нас? – даже не взглянув на милиционеров, спросил он, обнимая Женю и зарываясь лицом в ее волосы. – Разбирайся скорее и пойдем, я уже совсем заждался. – И он несколько раз поцеловал Женю в шею, недвусмысленно демонстрируя свое нетерпение.
   – Это он? – спросил старший милиционер, поворачиваясь к старухе.
   – Нет. В первый раз вижу, тот повыше будет, – ответила уже знакомым голосом та и, брезгливо поджав губы, процедила: – Не думала я, Женя, что ты так себя можешь вести…
   – Извините, гражданочка, за беспокойство! – оборвал обещавшие затянуться стариковские нравоучения старший милиционер и попросил Женю: – Если вдруг увидите вашего соседа снизу, Кондратюка, сразу же сообщите нам в районное отделение милиции, хорошо?
   – Непременно! – воскликнула Женя и шутливо козырнула.
   Закрывая дверь, Козак успел заметить сожалеющий и словно прощающийся взгляд, которым окинул тело Жени второй, более молодой милиционер. Однако Козак ничего не успел подумать по этому поводу, потому что, как только дверь захлопнулась, Женя налетела на него и со словами «Пришел час расплаты!» впилась в его губы таким жгучим поцелуем, что он в первый момент буквально оторопел. Позже, отвечая на ее поцелуи с пьянящим привкусом коньяка и чувствуя нешуточный напор этого явно подмененного тела Жени, он все-таки не мог отделаться от мысли, что ему не следует здесь задерживаться, чтобы не потерять Кондратюка совсем… Однако осознавая, что его сейчас не оттянуть от Жени и портальным краном, он философски перефразировал про себя известное изречение: «Никогда не знаешь, что найдешь, что потеряешь…» – и без раздумий бросился в уже захлестывающий его водоворот страсти.

Глава пятая

   Когда Кондратюк вернулся в гостиную с четырьмя чашками и большой дымящейся турой с кофе, все уже было решено.
   – Мы согласны, – сказал за всех Леонид. – Только нам нужно знать подробности нашего побега, действовать вслепую мы не будем.
   – Конечно-конечно, – разливая по чашечкам кофе, сказал Кондратюк. – Во-первых, нужно решить вопрос с паспортами, иначе авиабилеты купить мы не сможем. Поэтому мы сейчас быстро пьем кофе и я вас всех сфотографирую. У меня здесь есть для этого все необходимое оборудование. А обсудим все по дороге. Нам добираться до нужного места несколько часов. Надеюсь, что дороги еще не перекрыты.
   – Эх, черт подери! – покачал головой Фёдор. – Жаль, что мой «козелок» остался в… – И, взглянув на сразу навострившего уши Филиппа, оборвал себя на полуфразе.
   – Ничего, – утешающе сказал Филипп, внимательно глядя на него. – На «шестерке» доедем не хуже, не волнуйтесь.
   Через полчаса они уже спускались вниз в гараж. На Есении был надет теплый синтепоновый зимний костюм, который выделил ей из своих запасов Филипп.
   Леонид заметил, как тот сожалеюще осмотрел напоследок покидаемую «тайную» квартиру. Еще бы, здесь все было прекрасно оборудовано для хорошей отсидки.
   Забравшись в тесную после «тойоты» «шестерку», все расселись в прежнем порядке. Есения с Леонидом опять оказались на заднем сиденье, а Фёдор – рядом с Филиппом.
   – Ну что же, поехали с Богом, – сказал Филипп. – Григорий Тарасович нас будет ждать на шоссе через шесть с половиной часов…
   – А кто это? Он надежный человек? – поинтересовался Леонид.
   – Это мой дядя, – коротко ответил Филипп. – Надеюсь, у вас нет больше сомнений? Я бы хотел, чтобы между нами установилось полное понимание, иначе выбираться отсюда нам будет чрезвычайно сложно.
   Саму дорогу Леонид запомнил плохо. Сосредоточившись на Есении и заботясь, чтобы ей было удобно – им все-таки придется ехать довольно долго, – он не смотрел по сторонам. А когда они выехали из города на шоссе, так и смотреть стало не на что – зимой все кажется одинаково унылым, тем более что они уже один раз здесь проезжали, когда направлялись в Крутояр.
   Вскоре Есения, положив голову Леониду на плечо, уснула.
   «Милая моя… Неужели ты наконец рядом… – с нежностью думал Леонид, глядя, как ее длинные ресницы, которые унаследовал их сын, сомкнулись, удлинив тени под ее глазами. – Господи, спасибо тебе, мне даже не верится, что это она!» И он, наклонившись, осторожно поцеловал ее в лоб.
   Есения вздрогнула во сне и теснее прижалась к Леониду.
   Через какое-то время, пригревшись, Леонид тоже уснул – дали о себе знать усталость и напряжение.
   Кондратюк спокойно вел машину, не зная, что у них за спиной кроме Квача остался еще один свидетель их побега.
//-- *** --//
   Когда Слепакову доложили, что в одном из трупов мужчин, нападавших на Круглова, была обнаружена пуля не из кругловского ствола, он насторожился. К тому времени ему уже было известно из показаний охранника институтского гаража, что по крайней мере один человек из группы нападавших остался жив. Невысокий плотный мужчина с перебитым боксерским носом вышел из гаража, предъявив охраннику удостоверение сотрудника ФСБ, сразу же после того, как Кондратюк выехал. По всей видимости, именно он и отдал приказ ждавшему в джипе сообщнику, чтобы тот организовал погоню за машиной Кондратюка. Зачем им понадобился безобидный ученый секретарь, тогда было неясно, но теперь, в свете новых данных, начинала вырисовываться интересная картина. Видимо, Кондратюк находился рядом с Кругловым, когда на них было совершено нападение, и помогал тому отстреливаться. Хотя наличие огнестрельного оружия у научного сотрудника и точность, с которой тот уложил одного из террористов, были неожиданными. Настораживало также и то, что он до сих пор нигде не объявился. У обычного ученого перестрелка в институте и погоня должны были вызвать по меньшей мере шок, он бы давно уже прибежал в милицию. Но этот исчез бесследно, как в воду канул. Кроме того, так и не удалось установить личность мужчины, который был с Кондратюком в машине. Он держал на коленях «дипломат», который, как потом выяснилось, принадлежал Круглову – запомнили, как тот носил его все время с собой пристегнутым к запястью. По описанию, именно этот мужчина приходил за Вербицкой в зал и заходил с ней в гардероб, а на конференцию он прошел, по показаниям охранника на входе, как представитель прессы, правда, пока не удалось установить, от какой газеты. В итоге родилась версия, что этот мужчина мог быть организатором нападения на Круглова и заставил Кондратюка вывезти его из института. Хотя охраннику гаража не показалось, что Кондратюк был запуган, наоборот, он выглядел очень спокойным. Более того, у ворот он крикнул, чтобы остановили преследовавший их джип, в котором, по его словам, находился террорист. Если мужчина, сидящий с ним, был организатором нападения, то странно, чтобы он мог отдать приказ раскрыть сообщника, да и водитель джипа был настроен против них очень решительно и чуть не угробил охранника у ворот, бросившись в погоню за «тойотой» Кондратюка…
   Слепаков вздохнул: на их контору свалилось не дело, а сплошные вопросы. Визорин нервничал и матерился уже не переставая. Срочно нужен был кто-то, кто видел Кондратюка и мог хотя бы намекнуть на его местонахождение.
//-- *** --//
   Саша, охранник, должен был не только охранять дом Кондратюка, но и убирать вокруг него снег. Это было его «партийным заданием», данным русской националистической организацией «Дети Сварога», в которую он входил уже четвертый год. Три года назад, когда Саша вернулся из армии, его привлек к работе в этой организации сосед – бывший десантник, а ныне тренер по многоборью в местном спортивном обществе. Парню понравились суровые тренировки в зале, где члены организации поддерживали себя в физической форме. В дебри идеологии, проповедуемой лидерами, он не вдавался, ему было достаточно испытывать национальную гордость и удовлетворение, когда он с другими «детьми» давил «азеров» и прочую «черноту», заполонившую улицы российских городов своими наглыми рожами, бабами и многочисленными выводками. В последний год он, правда, несколько отошел от этого, став курьером, разъезжающим по СНГ с секретными поручениями руководства организации, но это тоже льстило его самолюбию, не говоря уже о том, что он мог за чужой счет удовлетворять свою любознательность путешественника. Поэтому, когда его неожиданно перевели на «объект», то есть на охрану дома Кондратюка, он это воспринял как понижение в должности, и его совершенно не утешало то, что этот дом являлся секретной базой резидента ЦРУ, помогавшего «Детям Сварога» в их нелегкой и требующей больших финансовых вливаний борьбе.
   За те три месяца, что Саше пришлось сидеть на «объекте», он совершенно извелся от одиночества, ведь ему приходилось куковать в пустом доме по пять дней в неделю, поскольку пригласить в гости он никого не мог, а отлучаться самому в будние дни запрещалось. Только на выходные его сменял напарник.
   Мать, которую Саша почти забросил, не ворчала на него лишь тогда, когда он приносил ей очередную месячную порцию денег.
   Несмотря на подспудно копившееся недовольство, Саша старался выполнять свои обязанности добросовестно, однако два дня назад не выдержал и сорвался. Кондратюк на тот момент не появлялся уже больше двух недель, и Саша решил, что ничего страшного не случится, если он сходит в кино с девчонкой, с которой познакомился в магазине в прошлые выходные. Она снимала комнату недалеко от его дома, была красивой и без всяких там видимых закидонов, так что он надеялся, что сумеет ее быстро раскрутить на что-нибудь существенное…
   Это «существенное» он получил в тот же вечер, да еще и с лихвой, проведя за этим занятием две ночи и полтора дня, практически не вылезая из постели. А снег в это время вокруг дома Кондратюка оставался лежать нетронуто-девственным, и надо же было случиться, что именно в это время и свалился на голову этот долбаный резидент!
   Невыспавшийся и утомленный «сексуальным марафоном», Саша подошел к дому как раз в тот момент, когда Кондратюк въезжал в гараж и закрывал за собой ворота. Спрятавшись за угол, Саша постоял в раздумье: объявляться ему или нет, – но, представив, как придется выслушивать от Кондратюка претензии за неубранный снег и выстуженный дом, решил переждать в кафе напротив, пока Кондратюк не уберется – обычно тот надолго здесь не задерживался.
   Однако на этот раз ждать пришлось дольше обычного. Сев в кафе за столик у окна и наблюдая за домом, Саша увидел, как закурилась труба на крыше, и сделал для себя неутешительный вывод, что Кондратюк, видимо, решил подзадержаться, если начал топить камин…
   Он допивал уже четвертую чашку кофе, когда двери гаража в доме Кондратюка отползли в сторону и оттуда выехала зеленая «шестерка». Саша с удивлением отметил, что в ней находилось четыре человека и одна из них была женщина, сидящая с каким-то мужчиной на заднем сиденье. Сам Кондратюк вел машину, а рядом с ним был еще один человек – крупный немолодой мужчина. Саша едва успел спрятаться за занавеску, когда этот пассажир, неожиданно повернув голову, мазанул взглядом по окнам кафе.
   Дождавшись, когда Кондратюк завернет за угол, Саша расплатился за кофе и вышел из кафе, направившись к дому – снег нужно было убрать в любом случае, даже если его теперь и вышибут отсюда.
   Открыв дверь в гараж, Саша вошел внутрь и щелкнул выключателем. Стоявшая внутри «тойота» тут же засеребрилась под светом сильной лампы. Направляясь в угол, где находились лопаты и прочий снегоскребущий инвентарь, Саша по пути любовно погладил полированный бок машины.
   Часа через три он закончил расчистку снега вокруг дома и уставший вернулся в гараж. Поставив лопату на место, он поднялся на первый этаж и не спеша принял душ, раздумывая, что делать дальше. Вернется ли сегодня Кондратюк или нет, было непонятно, поскольку уехал он на «лохматке», которая хоть и содержалась в полном порядке, но Саша не помнил, чтобы ею пользовались.
   Выпив после душа чая, Саша спустился обратно в гараж.
   «Надо бы развернуть "тойоту" передком к воротам, – подумал он. – Кондратюку удобнее будет выезжать, может, и орать тогда меньше на меня будет». Хотя, справедливости ради, нужно отметить, что за все время его работы в этом доме Кондратюк ни разу не повысил на Сашу голос, несмотря на то что у него неоднократно находились поводы для недовольства.
   «А может, дать кружок по городу? – подумал Саша, любуясь машиной. – Например, Катю прокатить…»
   Мысль ему понравилась, и не из-за понтярства, – мол, гляди: «Какой крутой я и иномарочка моя!» – а просто захотелось порадовать девчонку, которая давеча так горячо отзывалась на его ласки.
   Сунув руку во внутренний карман куртки, Саша нащупал ключи и проверил доверенность, позволяющую ему водить серебристую красавицу. Доверенность на него Кондратюк оформил месяц назад, когда «тойота» забарахлила и нужно было срочно гнать ее на станцию техобслуживания, на что у самого Кондратюка времени не было.
   Уже садясь в машину, Саша вспомнил, что мать больше месяца назад попросила его забрать из ремонта телевизор, а он так и не смог найти время для этого в будний день, а в выходные мастера тоже отдыхали.
   Порывшись в бумажнике, Саша нашел квитанцию на телевизор и решил, что выполнит материну просьбу, а уже после этого заедет за Катей и часок погоняет с ней по городу.
   «Будем надеяться, что Кондратюк за это время не объявится», – подумал он, выезжая из гаража на улицу, ярко освещенную фонарями.
   Район здесь был престижный, хотя еще и не обжитой – вокруг вовсю шло строительство, так что ни Кондратюка, ни Сашу соседи пока не доставали.
   К ателье Саша подъехал к самому закрытию и едва уговорил хмурого и куда-то спешившего мастера выдать ему телевизор. Смилостивившись над ним, тот быстро продемонстрировал выполненную работу, содрав с Саши при этом не только за ремонт телевизора, но и за его сверхурочное хранение.
   Саша спорить не стал, расплатился сполна и, радуясь, что сможет наконец порадовать вечно недовольную мать, загрузил телевизор на заднее сиденье машины.
   На полпути к дому он вдруг заметил едущую позади него гаишную машину, которая и не обгоняла, но и не отставала от него.
   Саша расстроился – он только собрался притопить газку, а теперь из-за этого «хвоста» прокатиться с ветерком не удастся… Задержавшись на «зеленом» светофоре, он попытался пропустить гаишников вперед, но те почему-то не спешили и, дождавшись, когда Саша тронется, поехали почти параллельно с ним.
   И тут Саша уже разозлился, он не чувствовал за собой никакой вины, документы у него были в порядке, какого черта им надо! Он с ненавистью посмотрел на них. Сидящий на переднем сиденье гаишник внимательно оглядел Сашу, а потом отвернулся и что-то сказал водителю. Их машина, тут же резко набрав скорость, рванула вперед и, оставив кондратюковскую «тойоту» позади, умчалась по проспекту.
   «Ну и что это было?» – с недоумением подумал Саша, поворачивая на улицу, где у них с матерью была небольшая трехкомнатная кооперативная квартира, доставшаяся им по наследству от деда.
   С той стороны, откуда Саша обычно заворачивал во двор, оказалось, что к парадной было не подъехать: какой-то умник так припарковал свой джип, что его задняя часть перекрыла половину и без того узкой дорожки. Объехать иномарку, не зацепив, не было никакой возможности, потому как вокруг высились сугробы. Саше пришлось остановиться за джипом, метрах в пятидесяти от своей парадной.
   «Вот въехал бы тебе какой-нибудь грузовик в задницу, так быстро бы перестал оттопыриваться!» – с раздражением подумал он, выходя из машины.
   Забрав с заднего сиденья телевизор, он понес его к дому.
   Вдруг сзади раздался шум мотора быстро приближающейся машины и визг тормозов.
   Саша от неожиданности шарахнулся за джип, испугавшись, что кто-то ненароком собьет его.
   Выглянув, он увидел притормозившую у обочины милицейскую машину, в которой сидело три человека.
   «Носятся, блин, как шальные!» – в сердцах сплюнул Саша и, повернувшись, продолжил свой путь, неся перед собой телевизор, который уже порядком начал оттягивать руки.
   – Стоять! – раздалось вдруг позади него.
   Саша повернулся на окрик, с недоумением наблюдая, как к нему спешат два милиционера: один – в лейтенантской форме, другой – сержант с «ксюхой» через плечо.
   – Документы! – подойдя к нему, потребовал лейтенант.
   Саша озабоченно повел вокруг глазами, выбирая, куда пристроить телевизор, а потом, не найдя ничего подходящего, протянул его лейтенанту:
   – Подержите!
   – Еще чего, на землю поставь! – отодвинулся тот.
   – Так грязно тут!
   – Ничего, оботрешь потом! – усмехнулся лейтенант. – Не задерживай!
   Вздохнув, Саша поставил телевизор, и полез во внутренний карман куртки за документами, вызвав своим движением настороженную реакцию сержанта – тот сжал автомат, недвусмысленно наводя его на Сашу.
   – Мужики, а в чем, собственно, дело? – обеспокоенно спросил Саша, протягивая паспорт лейтенанту.
   Тот, ничего не ответив, сосредоточенно пролистал его паспорт, задержавшись взглядом на фотографии и прописке, а потом как бы невзначай спросил:
   – А на машину документы есть?
   – Есть, вот доверенность. – Саша протянул ему сложенную вчетверо бумагу.
   – А машина чья?
   – Одного моего знакомого, я за ней ухаживаю по его просьбе.
   – Та-а-ак… – протянул лейтенант, читая доверенность. – Ну и где твой знакомый сейчас?
   – Откуда я знаю? На работе, наверное. Он мне не докладывается, – пожал плечами Саша, внутренне напрягаясь.
   – Боюсь, что вам придется проехать с нами, – вдруг официальным тоном объявил лейтенант, вкладывая доверенность внутрь Сашиного паспорта и засовывая его к себе в нагрудный карман.
   – Куда это? – оторопел Саша. – И с какой стати? Я ничего не сделал!
   – Никто вас и не обвиняет… пока… – Лейтенант поднял на Сашу внимательный взгляд. – Просто ваш знакомый, этот самый Кондратюк, объявлен в розыск.
   – Ну а я-то здесь при чем?! – воскликнул Саша, обмирая про себя: «Доигрались, блин!»
   – Поможете нам разобраться, – ответил лейтенант.
   – Времени у меня нет на разборки, вот телевизор надо маме отнести… – Саша показал на стоящий у его ног телевизор.
   – Телевизор и мама подождут! – похоже начиная терять терпение, оборвал его лейтенант.
   – Да тут же недалеко, вон, на второй этаж подняться надо и все, – попытался настоять на своем Саша, для которого вдруг стало очень важно отдать матери этот несчастный телевизор.
   Он представил, как тяжело ей будет одной коротать вечера, когда его засадят. А в том, что он влип, он почему-то уже не сомневался. Видимо, Кондратюк где-то прокололся, недаром уехал на «шестерке», бросив «тойоту» в гараже нелегального дома. То-то вокруг Саши по пути кружили гаишники.
   Наклонившись и подняв телевизор, Саша сказал, угрюмо глядя на милиционеров:
   – Телевизор я здесь не брошу, не даете матери отнести – повезу его с собой в участок.
   – Не возражаю, – хмыкнул лейтенант. – Положи его в машину, никуда он не денется.
   Уже не думая о соблюдении чистоты в салоне «тойоты», Саша плюхнул телевизор грязным днищем на светлый чехол заднего сиденья и выпрямился, ожидая дальнейших распоряжений.
   – Залезай к нам, твою сержант за нами поведет, – приказал лейтенант, распахивая перед Сашей заднюю дверцу милицейской машины.
   Вздохнув, Саша забрался в машину. Лейтенант сел рядом с ним и хлопнул по плечу водителя:
   – Давай, Вадим, дуй в отделение!
   По пути Саша сидел молча, отвернувшись к окну, пытаясь скрыть свое волнение, и напряженно прикидывал, что милиции может быть известно о его личной деятельности, ведь ему всегда удавалось уйти с места разборки до прибытия туда ментов. И сможет ли он сейчас отмазаться: «я не я, и хата не моя!» – если Кондратюк вляпался во что-то серьезное?
   «А если накрыли всю организацию?» – вдруг пришла ему в голову мысль, заставившая его поежиться. Он машинально положил руку на рукав куртки, скрывавший выколотый по глупости еще в начале его членства в организации знак Сварога. Впоследствии руководство запретило подчиненным наносить на тело какие-либо отличительные знаки, призывая к осторожности и соблюдению конспирации.
   В отделении Сашу провели в кабинет, в котором сидело двое штатских, один с коротким черным ежиком волос, а другой совершенно лысый, как бильярдный шар.
   – Присядь! – подтолкнул лейтенант Сашу к стулу, – когда тот нерешительно остановился посреди комнаты, – после чего положил на стол перед штатскими Сашин паспорт и доверенность.
   Один из штатских, лысый, взял документы в руки, внимательно просмотрел их, потом вытащил из папки, лежащей рядом с ним, несколько фотографий и, бросив их на стол перед Сашей, спросил:
   – Ответь-ка нам, уважаемый Александр Иванович, есть ли среди них хозяин машины, на которой ты ехал?
   Раздвинув фотографии, Саша сразу же увидел лицо Кондратюка, но, сделав вид, что пристально всматривается в лица, изображенные на других фотографиях, он несколько секунд помедлил, соображая, признавать Кондратюка или нет. Потом, решив не навлекать на себя лишние подозрения, ткнул пальцем в его фотографию…
   – И когда ты его в последний раз видел? – спросил лысый.
   – Сегодня.
   – Когда и где?
   – Часа четыре назад, когда пришел убирать снег вокруг его дома.
   – Где это было?
   Саша назвал адрес, штатские удивленно переглянулись между собой.
   – А ты ничего не путаешь? – нахмурившись, спросил его лысый.
   – Да нет, я ведь у него работаю дворником.
   – А говорил, что ухаживаешь за машиной… – вмешался в разговор лейтенант, который сидел за соседним столом, что-то записывая.
   – Ну и это тоже… И дом иногда протапливаю… и… – принялся перечислять свои внешне безобидные обязанности Саша.
   – Ладно-ладно! – оборвал его лысый. – Скажи-ка еще раз адрес этого дома. Он что, частный?
   – Подгорная, восемнадцать. Да, большой такой домина, с гаражом внизу…
   Штатские вновь переглянулись.
   – Я знаю это место, дома там нехилые строят, – заметил лейтенант. – И люди селятся непростые… Только отнюдь не из научной среды…
   – А еще какие-нибудь адреса Кондратюка ты знаешь? – спросил лысый у Саши.
   – К сожалению, нет, – покачал головой тот. – В городе у него, возможно, есть еще жилье, поскольку на Подгорную он наведывается нечасто, но адреса его я не знаю. А может, он в Академе, у себя в институте ночует, черт его знает… Я, вообще-то, человек не любопытный и чужой жизнью особо не интересуюсь, со своей бы разобраться…
   – А жаль… – усмехнулся лысый. – Ну и что тебе сказал хозяин перед тем, как уехать? Куда он направился?
   – Понимаете, тут такое дело… – замялся Саша. – Я должен был накануне почистить снег вокруг дома, но кое-какие обстоятельства мне этого не позволили. Поэтому когда я пришел и увидел, что он приехал, то решил не попадаться ему на глаза и переждал в кафе, пока он уедет.
   – Он был один?
   – Нет, с ним было несколько человек, но я их не рассмотрел, не хотел, чтобы меня заметили.
   – Постарайся вспомнить, не было ли с ними женщины?
   – Да говорю же вам, что я спрятался, поэтому не разглядывал их! – воскликнул Саша. – Ну, наверное, человека два-три с ним были, а была ли там женщина или нет – не углядел. Одно могу сказать, раньше к нему домой никто не приезжал, ни с ним, ни без него.
   – А они были на машине или шли пешком?
   – На машине, – осторожно ответил Саша.
   – На какой? – быстро спросил его до сих пор молчавший штатский, стриженный «под ежик». Он все это время сосредоточенно вертел в руках доверенность Кондратюка. – Тебя же задержали на его «тойоте»…
   – А у него есть еще одна машина… – Саша отвел глаза, прикидывая, стоит ли называть ее реальную марку и номер, ведь пока Кондратюка ищут, у него есть время обдумать свою линию поведения.
   – И что же это за машина? – нетерпеливо спросил тот же штатский, окидывая Сашу острым недобрым взглядом. На скулах у него дернулись желваки.
   От его взгляда Саше вдруг стало зябко. «А, блин! – неожиданно разозлился он. – Почему я, собственно, должен Кондратюка выгораживать?! Пусть сам выкручивается, если подставился! В конце концов, мое дело маленькое: я был всего лишь дворником в его доме, – и пусть попробуют доказать обратное!»
   – Зеленая «шестерка». Номер А243НС, – ответил он, почувствовав облегчение от того, что выбор уже сделан и назад дороги нет, теперь он постарается ответить на все вопросы, лишь бы отвести от себя подозрение.
   Записав номер на бумажке, лейтенант направился к двери, сказав на ходу:
   – Пойду озадачу ГИБДД… А вы – продолжайте.
   – Как ты думаешь: Кондратюк собирается сегодня вернуться в свой дом на Подгорной? – спросил Сашу лысый.
   – А кто его знает… – пожал тот плечами. – Разве что только для того, чтобы машину поменять. Он оставил «тойоту» без каких-либо распоряжений, может, и вернется за ней.
   – То есть ты сегодня воспользовался ею без его ведома? – с усмешкой спросил лысый.
   – У меня доверенность есть, – буркнул Саша, отводя глаза.
   В этот момент в кабинет вернулся лейтенант:
   – Порядок, ориентировку дал. Ну, что делаем дальше?
   Стриженный «под ежик» поднялся из-за стола и, хмуро взглянув на Сашу, ответил лейтенанту:
   – Думаю, можно снимать людей с квартиры на Воронина, вряд ли он там вообще появится. Придется лететь на Подгорную. Вызывай группу и оформи санкцию на обыск дома.
   Саша тоже встал, но «ежатый» махнул на него рукой:
   – Присядь, парень, мы тебя еще не отпускаем, поедешь с нами, покажешь резиденцию твоего хозяина.
   Услышав слово «резиденция», Саша внутренне дернулся: «Точно накрыли!» – и опустил голову.
   – Да не расстраивайся ты так! – хмыкнул лысый, глядя на него с некоторым сочувствием. – Он что, хорошо тебе платил?
   – Жить можно было… – нехотя ответил Саша, не поднимая головы, а потом, взглянув исподлобья на лысого, спросил: – А что он натворил-то, можете сказать?
   – Мы пока точно не знаем, проходит он у нас как свидетель по делу об убийстве, но вот исчез вместе с другими свидетелями… Так что приходится его теперь повсюду искать.
   «И всего-то!» – чуть не воскликнул Саша, а он-то себе навоображал! Почувствовав, что у него словно камень с души свалился, он возликовал, уже не сомневаясь, что все обойдется, ведь ни о каком убийстве он не слышал и отношения к нему не имел. В этот момент невероятного облегчения он дал себе слово, что, если все благополучно разрешится, он выйдет из «Детей Сварога». По большому счету, ничего ему эта тайная организация не дала: деньги платили невеликие, а рисковать приходилось не раз, хотя бы тогда, когда ему приходилось развозить по СНГ литературу и доллары от зарубежных коллег-благодетелей Кондратюка…
   Через час группа из восьми человек, включавшая Сашу, обоих штатских и лейтенанта, который, кстати, оказался совсем не простым лейтенантом, отправилась на место.
   Саша с лейтенантом и «ежатым» ехали на кондратюковской «тойоте», лейтенант, переодевшийся в штатское, сидел за рулем. Они и подъехали первыми к дому, чтобы не насторожить Кондратюка, если тот вернулся за своей машиной.
   Но дом стоял темный и тихий. На вычищенной перед гаражом площадке виднелись следы только от колес «тойоты». Кондратюк в дом не возвращался.
   – Давай, Александр Иванович, открывай владения, нечего нам тут на улице светиться, – приказал лысый, который прибыл со второй машиной.
   Саша открыл гараж, через который оперативники прошли в дом, предварительно неприметно запарковав машину с ребятами из «наружки» чуть дальше по улице, а «тойоту» Кондратюка вернув на место в гараж. Саша включил там свет и нажал кнопку автоматического закрытия ворот.
   – Вот что, надо бы вычистить площадку перед гаражом. Если он подъедет, не нужно, чтобы он заметил следы колес, – наблюдая за тем, как ворота отрезают внешний мир от дома, сказал «ежатый» лейтенанту, и они оба повернулись к Саше.
   Тот понимающе кивнул и, вздохнув, пошел за лопатой. Пока он тщательно соскребал следы колес с земли, а «ежатый» и лейтенант следили за ним из гаража, спецы по обыску, работавшие в доме, случайно наткнулись на первый тайник, содержимое которого повергло их в изумление: это была настоящая оружейная комната, где хранился довольно солидный арсенал, которым можно было вооружить целый взвод. Лысый побежал вниз за «ежатым» и лейтенантом. Те, поручив «наружке» последить за Сашей, чтобы тот ненароком не сбежал под шумок, рванули наверх, где у них просто глаза разбежались от оружейного изобилия.
   А через полчаса были найдены еще два тайника: маленькая комнатка, по-видимому, служившая фотолабораторией для подделки документов, и кладовая, в которой хранились суперсовременная электроника для прослушивания и наблюдения, приборы ночного видения, а также ящики с литературой националистического и религиозно-подрывного содержания.
   – Ни хера себе ученый… – протянул «ежатый». – Мужики, похоже, этот клиент изначально наш. Все атрибуты шпионской деятельности налицо.
   – Одно непонятно, если он решил по-тихому свалить, то почему все это не уничтожил? – недоуменно спросил лысый.
   – А с чего ты взял, что он по-тихому свалил? – усмехнулся «ежатый». – Скорее всего, он напрямую замешан в убийстве подполковника и исчезновении бабы, которую тот сопровождал и из-за которой теперь трясется наше начальство. Если Кондратюк ее умыкнул, то, естественно, у него сейчас земля горит под ногами. Думаю, что времени на ликвидацию этой берложки у него просто не было, вот что… Куда же он может сейчас направляться, а? И что мы будем делать в свете новых вводных?
   – Докладывать начальству, – вздохнув, ответил лысый, вынимая телефон.
   Визорин, выслушав его короткий доклад, выматерился, после чего сказал:
   – Пусть ваши молодцы продолжают там работать, может, еще что-нибудь надыбают, а ты давай ко мне.
   – А что с пацаном делать? Задержать или отпустить?
   – Куда отпустить, охерел, что ли? Не может быть, чтобы он ничего не знал о деятельности своего хозяина… Пусть твои люди его детально прокрутят, жмите из него все, вплоть до дерьма и снов его бабушки.
   – Понял, Борис Дмитриевич! – сказал лысый и, отключив трубку, устало сказал «ежатому» и лейтенанту: – Везите-ка этого дворника к нам, хватит ему там в снегу ковыряться. Поговорите по-серьезному, а я к Визорину… на ковер.
   Саша уже закончил уборку площадки перед гаражом и отдыхал, сидя на стуле под присмотром одного из сотрудников, когда лысый с «ежатым» и лейтенантом спустились вниз.
   Увидев выражение их лиц, Саша понял, что произошло что-то чрезвычайное, и насторожился.
   – Поехали, – коротко сказал ему «ежатый», мотнув головой в сторону выхода.
   – Куда еще? – обмирая, спросил его Саша. Паника, промелькнувшая в его глазах, не укрылась от внимания оперативников.
   «Похоже, Визорин был прав – наш парнишка что-то знает», – подумал про себя лысый, глядя, как «взбледнувший» дворник медленно поднимается со своего места.

Глава шестая

   До места встречи они добрались без приключений. Никто их не останавливал и не проверял.
   Наконец притормозив через несколько часов у одному ему известного ориентира на обочине дороги, Филипп вышел из машины.
   За окнами было уже темно. Огни редких машин, проезжающих мимо, освещали на мгновение окружавшую местность.
   Филипп нервно оглядывался по сторонам, пытаясь рассмотреть что-то в темноте. Фёдор тоже вышел из машины и встал рядом с Филиппом.
   Вдруг справа, на фоне черного леса, обступившего дорогу, появился прыгающий луч света, который начал приближаться к ним.
   – Ага, вот и он! – обрадованно воскликнул Филипп, наблюдая, как к дороге приближается «снегоход» его дядьки, позади которого подпрыгивали сани-волокуши.
   Филипп открыл дверцу машины и несколько раз поморгал фарами, указывая родственнику, где его ждут.
   Лихо притормозив рядом с ними, снегоход обдал Фёдора снежной пылью и остановился.
   Филипп поспешил к нему.
   – Здравствуйте, дядьку! – сказал он, обнимая старика в ватных штанах и куртке.
   – Здорово, племяш! Ну, чего стряслось? – спросил тот.
   – Уходить буду, дядьку, времени нет рассказывать. Надо вот этих людей укрыть у вас, пока я прочищаю пути. Как у меня все будет готово, я вам радирую, нужно их будет в Абакан доставить.
   – Добро! – коротко ответил старик, бросив исподлобья взгляд на Фёдора и сидевших в машине Леонида с Есенией. – Тогда пусть грузятся, дорога неблизкая.
   Он слез со снегохода и, подойдя к саням, прицепленным сзади, сказал, обращаясь к Фёдору:
   – Меня зовут Григорий Тарасович. Я тут вам тулупчики захватил, чтоб не померзли в пути…
   – Спасибо, – ответил Фёдор, скупо улыбнувшись. – Не померзнем. – И, повернувшись, махнул рукой Леониду и Есении.
   Есения, выйдя из машины, зябко поежилась, почувствовав, как морозный воздух охватил ледяной маской лицо, и недоверчиво посмотрела на сани, в которые им предложили садиться.
   – А мы в них разве втроем поместимся? – спросила она шепотом Леонида, который вышел из машины следом за ней.
   Тот, окинув взглядом сани, тоже озадачился и предположил:
   – Ну, если сесть как в танце летка-енка, то – наверное…
   Фёдор подал Есении тулуп, который оказался ей до пят, и сказал:
   – Лёньша, ты садись позади Есении, а я спереди буду ее прикрывать.
   – Ну, что я тебе говорил? – рассмеялся Леонид. – Настоящая летка-енка получается…
   – Раньше бы ты сравнил это со слоеным пирожком или еще с чем-нибудь съестным, – улыбнулась Есения.
   – Все течет, все изменяется, и я тоже не стою на месте, – улыбнулся Леонид, надевая и ему предложенный тулуп, после чего, усевшись в сани, похлопал ладонью перед собой, приглашая Есению садиться.
   Она, путаясь в длинных полах тулупа и переваливаясь, как медвежонок, забралась в сани и села, прислонившись спиной к груди Леонида.
   Фёдор, вытащив из багажника машины два рюкзака с припасами, которые они пополнили по пути в местных магазинчиках, присоединился к ним. Сев поудобнее и взявшись за передок саней, он повернулся к стоявшим поодаль Филиппу и Григорию Тарасовичу:
   – Мы готовы!
   – Да-да, сейчас! – отозвался Филипп и стал что-то тихо говорить старику.
   Тот слушал, понурившись, а потом вдруг неожиданно крепко обнял племянника, троекратно расцеловал его и, оттолкнув от себя, направился к снегоходу.
   – Я радирую вам! – крикнул ему вслед Филипп, отступая к своей машине. – Счастливо добраться, не волнуйтесь – все будет хорошо!
   Последняя фраза, видимо, была уже адресована троице беглецов, поэтому Леонид благодарно помахал ему рукой и едва успел вцепиться в борта саней, когда Григорий Тарасович резко принял с места.
   – Ой, мама! – охнула Есения, хватаясь за мощную талию Фёдора. – Мы же выпадем!
   Леонид придвинулся к ней ближе и, перекрикивая порыв ветра, бьющий на скорости в лицо, успокоил Есению:
   – Не волнуйся, я тебя удержу!
   Как ориентировался Григорий Тарасович в темноте, прорываемой тонким лучом фары, – одному Богу известно! Леонид ежесекундно ожидал, что они «на полном скаку» врежутся в какое-нибудь дерево и покалечатся. Тогда их ждет долгая и мучительная смерть посреди тайги. Он вспомнил свое состояние, когда летел на импровизированных санках из лыж с сопки вниз к Озёрному, и у него внутри все знакомо похолодело. Однако чем дальше они ехали, тем больше Леонид успокаивался, чувствуя, как старик уверенно управляет снегоходом, благополучно проскакивая между деревьями.
   Вскоре, съехав с крутого холма, они оказались на заснеженной целине. Темнота здесь была не такая густая. Слабые и далекие зимние звезды освещали мутно-белое пространство, окруженное по обеим сторонам черной стеной леса. Леонид вскоре сообразил, что они, скорее всего, едут по замерзшему руслу какой-то таежной реки.
   «Только бы никакой расщелины не попалось!» – думал он, вспомнив рассказы, читанные в детстве, о коварстве льда, то вздыбливающегося торосами, то таящего скрытые под снегом разломы, куда проваливались собачьи и оленьи упряжки… Что уж тут говорить о тяжелом снегоходе с водителем и тремя людьми в санях!..
   Чтобы отвлечься от этих мрачных мыслей, он подался вперед и спросил Есению:
   – Тебе удобно?
   – Пока да, спасибо, – повернув к нему лицо, ответила она.
   – А не холодно? Ветер не докучает?
   – Даже жарко! – успокоила она его. – Тулуп очень теплый, а ветер Фёдор загораживает.
   Леонид удовлетворенно прислонился щекой к ее макушке, скрытой под маленькой меховой шапочкой, и закрыл глаза.
   Сани иногда подбрасывало, но в основном они катились за снегоходом довольно ровно. И если бы не ветер, бьющий в лицо и постепенно выстуживающий удерживаемое тулупами тепло, то их поездку можно было бы назвать приятной, особенно для Леонида, обнимавшего женщину, которую он не чаял увидеть живой.
   Часа через два Григорий Тарасович повернул к пологому берегу. Разогнавшись, он с налету въехал на него и уверенно направил снегоход между деревьев.
   Леонид почувствовал, что у него, несмотря на меховые рукавицы, замерзла рука, которой он вцепился в борт саней, стараясь удержать и себя, и Есению, привалившуюся к его груди.
   «Господи! Ну когда же мы наконец доберемся?!» – подумал он, пытаясь осторожными движениями разогнать кровь по занемевшим мышцам.
   И, словно в ответ, снегоход Григория Тарасовича, скатившись в низинку, остановился у незаметной, занесенной почти по крышу снегом избушки, притулившейся в изножье высокого холма.
   Леонид с облегчением вздохнул, когда Григорий Тарасович заглушил двигатель. Старик молча слез со снегохода и, ни на кого не глядя, направился к избушке.
   – Ну все, кажись, мы добрались до места, – сделал вывод из его поведения Фёдор, соскакивая с саней и поворачиваясь к Есении и Леониду.
   Леонид помог подняться Есении, но, когда сам начал вставать, почувствовал, что ноги едва держат его. Несколько раз попрыгав на снегу с приседаниями, Леонид ощутил жгучую боль в наполнявшихся свежей кровью мышцах, словно рой злющих мурашек накинулся на них, свирепо вгрызаясь внутрь мякоти и растаскивая ее по кусочкам. Дождавшись, когда боль пройдет, он обнял Есению за талию и повел ее вслед за Фёдором, который уже стоял рядом со стариком, возившимся у дверей с замком.
   – И это хутор? – удивленно спросил Леонид, оглядывая маленькую неказистую избушку через плечо Фёдора.
   – Это зимовье, – невозмутимо ответил Григорий Тарасович, поднимая тяжелый засов на двери избушки, и пригласил их: – Проходите, тут на сегодня будет ваш схрон. Здесь никто вас не найдет.
   В зимовье было темно и холодно, одно только хорошо – не было пронизывающего до костей ветра.
   Леонид нашел на ощупь лавку, усадил на нее Есению и сам сел рядом, с облегчением привалившись к стене.
   Григорий Тарасович, пошарив в темноте в каком-то закутке, вытащил керосиновую лампу и, чиркнув спичкой, зажег огонь. Осторожно приладив исковерканными полиартритом руками стекло над лампой, он поставил ее на грубо сколоченный деревянный стол. Тусклый свет высветил простую обстановку зимовья.
   – Ну все, я поехал, хочу до ночи к себе успеть. Располагайтесь, завтра вас навещу, – сказал Григорий Тарасович. – Оставлю вам на крайний случай Буяна. Если что, он за мной прибежит. Можете записку за ошейник заложить.
   – А вы далеко отсюда живете? – спросил его Леонид.
   – Недалече, – буркнул старик и, больше не говоря ни слова, вышел, прикрыв за собой дверь.
   – Как же мы будем здесь жить? – воскликнул Леонид, оглядывая темное помещение.
   У противоположной стены была пристроена большая печка с лежанкой, на которой при желании могли поместиться двое-трое человек. Рядом с печкой на полу лежала приготовленная охапка поленьев. В центре «комнаты» стоял стол, в углу – небольшой топчан, а вдоль остальных двух стен тянулись деревянные лавки. Окошко в зимовье было только одно, да и то маленькое, наверное, чтобы в морозы не выстуживало помещение и зверь не мог забраться внутрь.
   Сбоку от печки висела полка с необходимым запасом посуды, банкой с солью и спичками.
   – Не боись, паря, не помрем! – сказал Фёдор, проследив за взглядом Леонида и, сняв с полки большой чайник и кастрюлю, вышел из зимовья.
   Вернувшись, он поставил на плиту наполненную снегом посуду и, присев, принялся растапливать печку.
   – Будем обживаться, нам тут несколько дней отсиживаться, – сказал Фёдор, разгибаясь, когда в печи весело затрещал огонь. – Есения, вот тут ведерко помойное стоит, как понадобится, можешь пользовать для естественных надобностей. – И, заметив ее смущенный взгляд, пояснил: – На двор тебе с этим делом нельзя – протянет на ветру в два счета.
   Леонид, несмотря на сумрак, царивший в зимовье, заметил, как Есения мучительно покраснела, но Фёдор, видимо не придавая своим словам особого значения – жизнь есть жизнь, – не обратил на ее смущение никакого внимания и невозмутимо продолжил:
   – Ну ладно, а я пойду поваблю, чтоб в тылу спокойно было.
   Леонид, решив, что «повабить» – это тоже что-то типа «справить малую нужду», поднялся на еще подрагивающих ногах со словами:
   – И я с тобой – за компанию.
   Фёдор, надевая тулуп, замер и с удивлением посмотрел на Леонида:
   – А ты что, умеешь? Откуда?
   – Ну, немудреная наука, с детства обучен, – хмыкнул Леонид, бросив на Есению стыдливый взгляд.
   – Ну пошли… – с сомнением протянул Фёдор, выходя из зимовья.
   Леонид вышел за ним.
   Снаружи было совсем темно. Неожиданно затянувшееся тучами небо не пропускало света звезд и луны, да еще и морозный ветер, который тут же залепил ресницы и бороду Леонида сухим колючим снегом, не улучшал видимости.
   «Ну и погодка! С одной стороны, хорошо – все следы заметет, а с другой – как бы что не отморозить!..» – подумал про себя Леонид, поднимаясь вслед за Фёдором на холм.
   «И куда его понесло? – удивился он, глядя на удалявшуюся спину Фёдора. – Можно подумать, что рядом с зимовьем пожурчать было нельзя! Ему бы в санэпидемстанции работать!..»
   Поднявшийся на холм Фёдор вдруг остановился.
   Леонид облегченно вздохнул и, решив, что свои дела он может сделать и не так торжественно – стоя на холме, а скромнее – у его подножия, принялся замерзшими пальцами расстегивать брюки и содрогнулся, ощутив, как холодный воздух тут же ворвался внутрь одежды, заставив его заплясать на месте.
   «Ну и холодина!» – думал он, нетерпеливо облегчаясь и чувствуя, как его начинает охватывать дрожь, идущая откуда-то из солнечного сплетения. Пытаясь унять эту дрожь, Леонид быстро завершил дело и, застегиваясь, начал поворачиваться к Фёдору, как вдруг на него обрушилась нарастающая волна жуткого волчьего воя.
   Едва удержавшись на ногах от, казалось, вдавившего его в землю чудовищного звука, Леонид замер на месте, сумев только поднять голову к вершине холма, откуда доносился этот кошмарный вой.
   На холме, лицом к нему, недвижимо стоял Фёдор, сделавшийся как будто бы ниже ростом, и выл…
   «Матерь Божья! Спаси и сохрани! – пронеслась в голове Леонида заполошная мольба. – Никак Фёдор с ума сошел!»
   А Фёдор вдруг присел, пуская воющий звук вниз по склону холма, как раз туда, где стоял помертвевший от страха Леонид. В последний момент, едва не раздавив Леонида, вой неожиданно взметнулся вверх, к клубящемуся черной ватой небу, и Леонид почувствовал, как его словно повлекло за этим звуком в вышину, а земля начала вдруг уходить из-под ног. Окружающее пространство вспыхнуло серебристым светом и поплыло маревом вокруг него.
   Из последних сил борясь с наваждением и охватившим его первобытным ужасом, Леонид не отводил взгляда от воющего на холме Фёдора, как вдруг в том месте, где тот стоял, полыхнуло белесым светом, и Фёдор исчез…
   Вой еще несколько секунд разносился над лесом, а потом словно улетел в вышину, оборвавшись на высокой тоскливой ноте.
   Леонид стоял, не веря своим глазам, до боли вглядываясь в холм, вернувший свои четкие очертания, только на нем больше не было Фёдора.
   В наступившую тишину со стороны зимовья неожиданно ворвался яростный захлебывавшийся лай Буяна, заставив Леонида очнуться от оцепенения.
   Со всех ног бросился Леонид на лай собаки. Добежав до зимовья, он распахнул дверь тамбура, из-за которой тут же стрелой вылетел Буян, открыл внутреннюю дверь, ввалился, даже не обтряхнув снега, внутрь и сел прямо на пол.
   Есения, стоявшая у печки, с беспокойством посмотрела на него:
   – Что случилось? Где-то рядом волк выл, да так страшно, у Буяна даже шерсть дыбом встала.
   – Если бы волк!.. – жалобно сказал Леонид. – А то Фёдор…
   – Что Фёдор? – не поняла Есения. – А где он, кстати, вы же вместе выходили?
   – Не знаю, повыл-повыл и исчез…
   – Куда исчез? Можешь толком объяснить?! – нетерпеливо воскликнула Есения.
   – Я и объясняю: Фёдор завыл, а потом исчез, – моргая мокрыми ресницами, пытался втолковать ей Леонид и сам чувствовал, насколько это бредово звучит.
   – А чего он завыл-то? – продолжала недоумевать Есения.
   – Не знаю я, может, холодно ему стало, мы же отлить пошли… – растерянно сказал Леонид и, бросив виновато-смущенный взгляд на Есению, поднялся с пола и потянул ее за собой к лавке.
   – Ты-то как себя чувствуешь? – спросил он, сев рядом с ней и беря ее за руку.
   Есения, улыбнувшись, ответила:
   – Да ничего, вот только немного отдохну, и все будет в порядке. Тело болит, очень хочется лечь.
   В этот момент дверь вдруг резко распахнулась, и в зимовье вошел Фёдор в сопровождении повизгивавшего Буяна.
   Леонид от неожиданности подпрыгнул на лавке и замер, почему-то поджав под себя ноги, будто бабка, завидевшая мышь.
   А Фёдор не спеша отряхнул снег с валенок и тулупа и, сняв шапку, посмотрел по очереди на Есению и Леонида.
   – С детства, говоришь, обучен… – хмыкнул он, насмешливо глянув на Леонида, и снял тулуп. – Дунул ты обратно знатно! Ажно не поспеть за тобой было!
   – А ты сам чего!.. – вскинулся на него Леонид. – Предупреждать нужно! Ведьмак окаянный! У меня душа в пятки ушла!
   – Это ничего, там ее самое место, родина, – добродушно успокоил его Фёдор, садясь на лавку.
   – Ну да… – насмешливо согласился Леонид. – Родина трусов…
   – Трусость тут ни при чем, в своем доме не только прячутся, но и обороняются, – не согласился Фёдор, поправляя поленья в печке. – А пята, Лёньша, это дом души, и чем длиннее пята у человека, тем дольше срок его жизни. Повитухи раньше перво-наперво пятки у младенцев смотрели: коли коротка пятка – значит не жилец, уйдет с этого мира, коли длинная – жить долго будет. А вот у беса, например, – «чужого» – вообще пяты нет, потому как пята его укоренена в другом, чуждом человеку мире.
   Леонид молча слушал Фёдора. У него вдруг в памяти всплыла история, которую рассказывала его прабабка. В ее деревне жил парень, у которого было «большое хозяйство», то самое, от которого дети бывают. Так вот, никто из баб с этим парнем жить не мог – рвал он их нутро, можно сказать, в клочья. А с другой стороны, и ему было несладко – ведь хочется человеку и женой обзавестись, и детками, а какие тут детки, когда бабы себя с ним жучками на палочке чувствуют… В общем, не светило ему счастья ни в семейной, ни в половой жизни. Запил парень, пропадать начал. Тогда собрались старики в деревне и стали думу гадать: что же делать с бедолагой, где ему найти подходящую девку?.. А тут на сход вдруг приполз дряхлый дедок, про которого и думать-то все забыли – считали, что он уже давно истлел, а он, оказывается, еще небушко коптил и помирать пока вовсе не собирался. Вот он и подсказал: «Ищите, – говорит, – девку с толстыми пятками, она нашему Авдею "по глыбине" в аккурат подходящей будет!» Услышав сей совет, может, кто из стариков про себя и усмехнулся, да вслух ничего не возразил. И решил сход последовать дедову совету, потому как уже не знали, что и делать, – парень-то совсем доходил… И вот, через какое-то время обнаружили их посланцы в дальнем селе одну толстопятую деваху – пятки у нее были здоровенные, словно воздухом качанные. Сосватали ее без промедления. И что вы думаете? И правда, все у нее оказалось, как говорится, «размер в размер» деревенскому страдальцу! Прожили они с ним долгую ладную жизнь, троих деток вырастили. Вот тебе и пятки…
   Историю Леонид вспомнить-то вспомнил, но промолчал, потому как стеснялся при Есении рассуждать на такие интимные темы.
   А Есения в это время удивленно слушала Фёдора, рассказывающего о роли пяты в жизни человека.
   – Надо же! – воскликнула она, переводя недоверчивый взгляд с Фёдора на Леонида. – Я даже не знала, что пятка такое важное место для нас… Так, значит, когда только что родившийся ребенок не кричит и его обычно шлепают по пяткам, это вроде как его пытаются «втащить» сюда из другого мира? А медицина это объясняет по-другому.
   – А ты послушай химиков или физиков, они тебе тоже найдут свое объяснение этому явлению, – сказал, усмехнувшись, Фёдор, садясь на лавку у стены напротив. – Мало ли кто как описывает, суть от этого не меняется. Есть вещи само собой разумеющиеся, то есть которые разумеются без тебя, без разума.
   – А что же тогда, по-вашему, разум? – спросила Есения.
   Леонид тоже с интересом ждал, что скажет Фёдор. Для него это был уже не первый урок по офенской философии, которой Фёдор, правда, не учил, а только рассказывал о ней.
   – Разум – это способность ума познавать мир, изучать познанное, делать из этого выводы и принимать решения о действиях. И все это в образах, – ответил Фёдор и, увидев, что Леонид с Есенией не очень понимают, о чем он говорит, сказал: – Ладно, как-нибудь расскажу поподробнее. А зато застава у нас теперь, братцы, что надо! Вряд ли кто к нам незаметно подберется…
   – Что вы имеете в виду? – недоуменно спросила его Есения, не уловив связи с предыдущим разговором.
   – А ты глянь за дверь-то, да только не выходи, – предложил ей Фёдор.
   Есения с опаской вышла в тамбур, потом нерешительно приоткрыла дверь наружу, выглянула и тут же захлопнула, испуганно отпрянув от нее.
   – Там… – начала она и замолчала, побледнев.
   – Что там?.. – холодея, спросил ее Леонид.
   – Огоньки зеленые… бегают, – ответила Есения.
   – Какие еще огоньки? – не понял он.
   – Глаза наших сторожей, волков, – ответил за нее Фёдор.
   – Еще не легче! – воскликнул Леонид. – Как же мы теперь отсюда выберемся? Хорошо, что я успел сходить… до ветру.
   – Не боись, Лёньша, как призвал, так и отгоню! – усмехнулся Фёдор.
   – Что, опять выть будешь? – содрогнувшись, спросил Леонид.
   – Не выть, а вабить… – поправил его тот. – Нет, зачем, айкать буду…
   – Это как же? «Ай, мои волчатушки, ай, мои хорошие, не ешьте нас, мы невкусные!» Так, что ли? – недоверчиво спросил его Леонид.
   Бросив на него из-под кустистых бровей насмешливый взгляд, Фёдор ответил:
   – Вот завтра и послушаешь, а сейчас надо бы перекусить и на ночь пристраиваться.
   – Перекусить – это дело! – согласился Леонид, почувствовав зверский аппетит после всех треволнений, пережитых за день, и потер руки в предвкушении.
   В зимовье раздался смех Есении.
   – Узнаю друга Васю… Господи! Прошло столько лет, а вы все тот же! Совершенно не изменились, – сказала она, с иронией глядя на Леонида.
   – Постоянство в моем характере, – шутливо ответил Леонид и, вдруг посерьезнев, внимательно посмотрел ей в глаза.
   Она перестала смеяться и тоже остановила на нем свой долгий и такой незабываемый взгляд.
   В воздухе повисла напряженная тишина, которую нарушил Фёдор, начав греметь посудой у печки.
   Сварив макароны и заправив их говяжьей тушенкой, они поужинали, завершив трапезу крепко заваренным чаем с сухарями.
   После ужина Фёдор, поднявшись из-за стола, подошел к печке, чтобы подбросить в нее еще дров. А Есения начала собирать грязную посуду и нерешительно остановилась с ней в руках, не зная, куда ее поставить.
   Заметив это, Фёдор нашел какую-то большую миску и, смахнув рукой накопившуюся в ней пыль, налил в нее остававшуюся в чайнике горячую воду.
   – Вот, можешь помыть этим. – Поставив миску на лавку в углу у печки, Фёдор протянул Есении непонятно откуда взявшийся у него обмылок хозяйственного мыла.
   Кивнув, она принялась мыть посуду.
   Леонид, несколько разомлевший после еды, наблюдал, как ее влажные руки гладящими движениями обмывают и протирают алюминиевые кружки и миски-ложки, и у него в душе шевельнулась ревность к этим предметам. Ему захотелось стать вот такой же глиняной миской, даже пусть с отбитыми краями, лишь бы Есения вот так же бережно прикасалась к нему. Удивившись пришедшей к нему в голову такой странной идее, Леонид подумал, что для того, чтобы она к нему прикасалась, совсем не нужно становиться миской, достаточно того, что он мужчина… Кстати, а как они разместятся на ночлег?..
   Фёдор, словно услышав его незаданный вслух вопрос, неожиданно сказал:
   – Вы ложитесь на лежанку, чтобы не замерзнуть с непривычки. Она уже горячая, ну а я тут посплю, не люблю жару.
   Встряхнув свой тулуп, он бросил его на топчан и улегся на него, прикрывшись сверху ватником.
   – Лёньша, соберетесь ложиться, лампу задуй, – сказал он и отвернулся к стене.
   Леонида с Есенией уговаривать не пришлось. После снегоходной поездки по тайге, покрыв, как показалось Леониду, расстояние в пол-Сибири, они чувствовали себя одинаково выдохшимися. Есения вытерла руки, подошла к лежанке и, сняв валенки, молча легла ближе к стене, тут же завернувшись в свой тулуп.
   Леонид, встав из-за стола и задув лампу, на ощупь нашел в темноте лежанку и лег с краю, почувствовав, как его обдало жаром, когда он ненароком коснулся Есении. Он вспомнил, как он лежал с ней рядом в Юрмале в их первую и единственную ночь… Сейчас это тоже была их первая ночь, после долгой разлуки.
   Леонид, потянувшись к Есении, нащупал ее руку и крепко сжал в своей ладони. Есения нерешительно придвинулась к нему. Через мгновение она уже лежала, уткнувшись носом Леониду в шею, а ее ресницы, вздрагивая от волнения, щекотали его кожу.
   «Как тогда!..» – пронеслось в голове у Леонида, и он прижал ее к себе крепче, жалея, что рядом находится Фёдор, а сами они застряли где-то посреди тайги, в непонятном месте и с непонятным будущим.
   Поглаживая плечо Есении, Леонид чувствовал необычайный покой, словно к нему вернулась долго отсутствовавшая часть души и мир наконец приобрел свою целостность. Так и уснули они, тесно прижавшись друг к другу и ощущая окутывавшее их тепло.

Глава седьмая

   Квач, предусмотрительно отъехавший за угол соседнего дома, как только во дворе появились милицейские машины, в буквальном смысле дергался на сиденье. Нервно оглядываясь, он не знал, что делать: ждать Козака или валить отсюда, пока самого не захомутали? Этот мучительный выбор усугублялся еще и тем, что, когда он нервничал, ему всегда безумно хотелось «отлить», а где тут, посреди города, отольешь! Вскоре он уже ерзал на сиденье, как глистатый кот, а еще через полчаса ему стало совсем невмоготу. Он уже было решился приоткрыть дверцу и незаметно помочиться под машину, когда увидел бомжа, который тащил перед грудью рваный пакет, полный пустых пивных бутылок.
   Из последних сил сдерживая в себе рвущийся наружу поток, Квач выскочил из машины, выхватил у оторопевшего бомжа одну бутылку и, сунув ему чуть ли не в лицо десять баксов, первыми попавшиеся в кармане под нетерпеливую руку, забрался обратно в машину. Там он рванул молнию на брюках и с почти оргастическим стоном пустил тугую струю в бутылку, взбивая в ней пену не хуже пивной.
   Посидев после этого в блаженстве несколько секунд, Квач застегнулся и, открыв дверцу, выставил бутылку из машины. К ней тут же метнулся бомж.
   «Десяти баксов ему мало! Пойти отобрать, что ли?.. – с неприязнью подумал Квач, наблюдая, как бомж торопливо сливает на газон содержимое бутылки и запихивает ее обратно к себе в пакет. – Где же Козак, мать его, запропал?!»
//-- *** --//
   А Козак в этот момент, задыхаясь и забыв обо всем на свете, напряженно двигался, глядя снизу на Женю, которая извивалась на нем в страстных движениях, и одновременно испытывал безграничное удивление от фантастичности сложившейся ситуации.
   – Мо-о-ой!!! – вдруг выкрикнула Женя, стремительно откидываясь назад и резко выгибаясь, отчего ее острые груди прочертили сосками перед лицом Козака темную дугу.
   Почувствовав, как заколыхавшиеся внутри нее волны накатывают и на него, Козак выплеснул в глубину бьющегося в оргазме Жениного тела все, что накопилось в нем за последние дни невольного воздержания.
   Послевкусие было неожиданным. Обычно Козак реагировал на близость как на приятное и полезное для здоровья занятие и после этого прощался с женщинами без особых чувств, ощущая лишь что-то похожее на сытое удовлетворение. Тут же его просто накрыло! Прижимая к себе упавшее на него сверху обессиленное тело Жени, он ощущал непривычный для него прилив нежности. Такого ему переживать еще не приходилось.
   «А ведь это она меня оттрахала! – с восхищением подумал он. – Ни хрена себе!..»
   – Что ты натворил? – уткнувшись лицом ему в грудь, спросила Женя.
   – А что, в тебя нельзя было кончать? – всполошился Козак.
   – Я не об этом! Почему тебя ищут? – Она подняла лицо.
   – Ищут не меня, если ты помнишь, а твоего соседа… – ответил Козак, с облегчением целуя ее в глаза, вокруг которых уже залегли характерные после близости темные тени.
   – А как ты тогда оказался на нашем балконе и зачем?
   – Давно мечтал познакомиться… Надо же было как-то удивить тебя, малыш!
   – Не называй меня так!
   – Почему? – удивился Козак и погладил ее по спине.
   – Потому что я – девушка, а не мальчик… Или ты педофил?
   – Скажешь тоже! – обиделся он. – Да и ты, кстати, как я понял, уже давно не девушка…
   – Фу, как грубо! – поморщилась Женя и скатилась с Козака на тахту.
   – Чего же тут грубого! У тебя классная квалификация! Понимаешь, как завести мужика!
   – Ну знаешь!.. – воскликнула Женя, приподнимаясь на локте и сердито глядя на него. – То, что я ответила на твой порыв, еще не значит, что можно меня так оскорблять! Сказал бы лучше спасибо, что я тебя не сдала!
   – Ну не злись! – Козак повалил Женю обратно на тахту и, нависнув над девушкой, прижался к ней бедрами. – Мне правда понравилось! Видишь, я, кажется, опять тебя хочу…
   – Не вижу, а чувствую, и меня это радует, – рассмеялась Женя, тоже потянувшись к нему навстречу.
   – Жаль, но мне уже нужно идти… Меня ждут! – с сожалением отодвигаясь от нее, сказал Козак.
   Женя мгновенно вскочила с тахты и, раскинув руки, словно белая птица, загородила проход:
   – Я никуда тебя не отпущу!
   – Здрасте! Как это? – усмехнулся Козак.
   Она метнулась к окну и, отдернув штору, посмотрела во двор, где в свете фонарей толпились люди.
   – Там тебя действительно ждут! Не считай меня за дурочку, ты же скрываешься…
   – И что? – спросил Козак, натягивая на себя одежду.
   – А то, что я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось!
   – Вот за это тебе спасибо… – посмотрев на Женю, сказал Козак и, не выдержав ее горестного взгляда, подошел к ней и крепко обнял.
   – Я провожу тебя, – уткнувшись ему в шею, прошептала она.
   – Это ни к чему! – отказался он.
   Но она даже слушать его не захотела:
   – Я сказала, что провожу тебя, значит, так и будет!
   – Куда же ты меня проводишь, птаха? – улыбнулся он.
   – Хотя бы выведу из дома… – Она освободилась из его рук и стала быстро одеваться. – Пойдем!
   «А может, она и права, – подумал Козак, вглядываясь в пространство двора. – Выйдем с ней вместе, это вызовет меньше подозрения. Куда же, блин, Квач усвистал?..»
   Через несколько минут они с Женей, одетой в модную короткую дубленку и высокие сапожки, уже выходили из подъезда.
   Стоявшие у машин милиционеры повернули к ним настороженно-хмурые лица. Среди них были и те двое, что заходили к Жене. Женя приветливо улыбнулась молодому, заставив его смущенно отвести глаза. Проходя мимо, Козак покосился на него и уловил его провожающий завистливый взгляд. Он был прав: завидовать и правда было чему – такой пылкой любовницы, как Женя, у Козака еще не было.
   Проходя через двор, Козак бросил внимательный взгляд вокруг: ни Квача, ни Вероникиной машины нигде не было видно.
   «Бросил, значит… – недобро сжав губы, подумал он. – Ну смотри теперь…»
//-- *** --//
   Квач, отчаявшийся дождаться Козака, решил пойти посмотреть, что происходит у дома, в котором застрял его напарник. Он поправил шарф, чтобы тот как можно выше прикрывал его избитое лицо, и, закрыв машину, двинулся к арке, ведущей в злополучный двор.
   Милицейские машины по-прежнему стояли у подъезда, и вокруг них толпился народ и несколько ментов.
   «Куда он подевался? Если бы его поймали, то уже за это время давно бы вывели…»
   Квач осмотрел окна. Дом выглядел совершенно буднично. Вдруг хлопнула дверь подъезда и оттуда вышел Козак собственной персоной под руку с какой-то незнакомой длинноногой кралей.
   «Во дает! Где это он ее подцепил?!» – обалдел Квач, глядя, как сладкая парочка, проходя мимо ментов, чуть ли не раскланивается с ними.
   Квач отступил за угол и, дождавшись, когда Козак с девицей выйдут из арки, тихо сказал им в спину:
   – Ваши документы…
   Реакция последовала незамедлительно. У Квача брызнули искры из глаз, когда Козак, откинув девушку в сторону, мгновенно оказался рядом с ним и оприходовал его по лбу чем-то тяжелым, похоже пистолетом.
   – Ой, бля-я… – простонал Квач, хватаясь за голову и оседая в грязный снег.
   Козак, разглядевший, что он припечатал не охотившегося за ним мента, а своего же напарника, от неожиданности отступил назад и вдруг расхохотался: бедному Квачу в последнее время не везло, видимо, судьба у него теперь такая – ходить с черно-синей рожей.
   Глядя на возившегося на земле Квача, Козак подал руку разъяренной Жене, тоже упавшей в снег от его толчка.
   – Совсем с ума сошел?! – накинулась она на него. – Хорошо еще, что я упала в чистый сугроб, а то сейчас бы отправила тебя с моей дубленкой в химчистку.
   – Тихо! Не злись! – попросил он, отряхивая с нее снег. – Сама же слышала, что этот му… чудак сказал. Ума палата!
   Он помог подняться Квачу, который встал, держась за голову и покачиваясь.
   – Где машина? – спросил его Козак.
   Тот мотнул головой за угол.
   – Ну все, Женя… Спасибо тебе большое за… все, я поехал, – сказал Козак, заглядывая ей в глаза. – Я тебе обязательно позвоню…
   – Как же ты позвонишь, если номера моего не знаешь? – усмехнулась она и вдруг порывисто прижалась к нему. – Позвони мне, пожалуйста! У меня легкий телефон… – И она принялась нашептывать ему на ухо телефонный номер вперемешку с какими-то сумасшедшими словами о том, что она его никогда не забудет, будет вечно ждать, и тому подобное.
   Совершенно разомлевший от этого девичьего лепета Козак припал к ее подрагивающим губам, но потом взял себя в руки и отстранился. Погладив на прощание плечи девушки, он подхватил Квача под руку и поволок его в сторону, где стояла их машина.
   – Кто это? – спросил его Квач, оглядываясь.
   Женя все еще стояла возле арки и смотрела им вслед.
   – Не твое дело! – оборвал его Козак. – Ты почему уехал?
   – А что, нужно было рядом с ментами все это время сидеть? – огрызнулся Квач. – С моим-то фейсом сейчас …
   – Да, фейс у тебя что надо! – хмыкнул Козак, подходя к машине и открывая дверцу.
   – Ну и куда сейчас? – пробурчал Квач, забираясь в машину.
   – Поедем по второму адресу, искать твоего Фёдора. А здесь нам ловить нечего. Тутошний корешок под таким колпаком, что будет полным идиотом, если сунется сюда… А на идиота он не похож…
   Козак завел уже остывший двигатель, подождал немного, пока он прогреется, и медленно тронул машину с места, выезжая на дорогу.
   В Бердске, куда они, поплутав, добрались за час, их ждало еще одно разочарование. В доме, в котором по полученной информации жил Фёдор, было темно – ни одного огонечка, и лишь невидимая злобная собака бесновалась на цепи за забором, оживляя своим лаем черное безлюдное пространство.
   Они дважды проехали мимо дома, но не заметили в нем никакого движения, хотя… там могли и затаиться… Однако проверить это незаметно при таком непрекращавшемся лае было возможно, только застрелив собаку, но это значило переполошить всех соседей. А торчать посреди пустынной улицы в машине и ждать, пока появится Фёдор, было тоже глупо. Да и появится ли он – неизвестно…
   Козак в порыве злости нажал на газ и, пройдясь по улице юзом, рванул в сторону шоссе.
   Неожиданно раздался звонок спутникового телефона, лежавшего на заднем сиденье, – Козак бросил его туда, когда уходил в дом Кондратюка.
   – Послушай! – приказал он Квачу.
   Тот перегнулся через сиденье и, нащупав телефон, поднес его к уху:
   – Алё… – и протянул трубку Козаку. – Это тебя…
   Козак притормозил у обочины и взял у него трубку:
   – Слушаю!
   – Ну что там у вас? – раздался недовольный голос Бурого.
   – Пока ничего! – коротко ответил Козак. – По адресам, где эти двое прописаны, пусто.
   – Какие у них адреса? Диктуй!
   Козак с расстановкой зачитал ему адреса и фамилии тех, кого они искали, не понимая, зачем это Бурому в Красноярске.
   – Ищите дальше! – зло бросил Бурый и отключился.
   – Ищите… – пробурчал Козак. – Ветра в поле, иголку в стоге сена, черную кошку в темной комнате, дырку от бублика…
   – Ты чего? – уставился на него Квач.
   – Ничего… – раздраженно проворчал тот, сосредоточиваясь на темной дороге.
   Радостное возбуждение, до сих пор пробегавшее сладкими мурашками по его телу после неожиданной близости с Женей, бесследно улетучилось, сменившись усталостью и апатией.
   – Теперь куда? – спросил его Квач.
   – В «Корвет». Валера должен подъехать…
   Всю обратную дорогу они молчали.

   Подъехав с задней стороны к «Корвету», Козак трижды посигналил. Выглянувший из калитки охранник тут же распахнул ворота, впуская машину в тесный двор, где в углу Козак увидел свой уже обновленный джип.
   «Быстро "наш муженек" сработал…» – довольно подумал он.
   Выйдя из машины, он поднялся по посыпанным песком обледеневшим ступенькам и сразу же столкнулся в коридоре с Вероникой.
   – Валера приезжал? – спросил он.
   – Кто? А… Да, приезжал, деньги тебе оставил. – Вероника посмотрела в глаза Козаку и вдруг побледнела.
   – Ты чего? – насторожился он.
   – Где это ты уже успел?.. – ревниво сощурившись, спросила та.
   – Ты про что? – обнимая Веронику за талию и увлекая за собой в сторону ее кабинета, спросил он, уже догадываясь, что та имеет в виду.
   – Сам знаешь про что… – Вероника обиженно задышала. – У тебя такие глаза только после бабы бывают…
   – Какие такие? – усмехнулся Козак, и у него внутри что-то сладко сжалось при воспоминании о Жениных объятиях.
   – Такие… шальные…
   – Слушай, Ника, а ведь тут где-то рядом твой муж, – намекнул он. – Что это ты мне за допрос устраиваешь? Мы же с тобой уже давно только друзья…
   – Друзья! – фыркнула Вероника и вдруг торжественно и с выражением процитировала: – «Когда прекраснобедрая, томимая любовью, сама пришла к мужчине, то он пойдет в ад, убитый ее вздохами, если не насладится ею»…
   Козак, оторопев, остановился:
   – Это еще что?
   – Это из «Шукасуптати», семидесяти рассказов попугая… индийский эрос, – ответила Вероника, с гордостью посмотрев на него. – И я полностью согласна с этими древними словами…
   – Прекраснобедрая… томимая любовью… Нужно запомнить… Это ты о себе, что ли? – Не выдержав, он расхохотался.
   Вероника возмущенно пихнула его в бок локтем:
   – Чем это тебе мои бедра уже не нравятся?!
   – Да нравятся, нравятся, успокойся! – продолжал смеяться Козак, уворачиваясь от ее разящей руки. – Однако меня еще ни разу не соблазняли, цитируя такие мудреные изречения!
   – Конечно! Твои мокрощелки небось молча отклячивают перед тобой жопку и расставляют ножки, – презрительно скривила губы Вероника.
   – Фу!.. Чего это тебя от индийского эроса в русский фольклор кидает? – спросил Козак, осуждающе покачав головой. – Зачем же так о прекрасном? Чувствуется в тебе, Вероника, некая неудовлетворенность жизнью…
   – Зато ты, похоже, очень удовлетворен кем-то! – гнула та свою линию, открывая перед ним дверь в кабинет. – Даже припахивает от тебя, как от кошака после… Хоть бы поделился немножко своей удовлетворенностью, жадина!
   Она вроде и шутила, но Козак, заглянув ей в глаза, вдруг увидел в них такую женскую тоску и томление, что ему стало ее безумно жалко. Понимая, что совершает большую глупость, он шагнул к ней и, крепко обхватив ее за ягодицы, притиснул к себе, целуя в давно забытые губы.
    «Останусь с ней на ночь, а там видно будет…» – пронеслось у него в голове. Огонь, ненароком зажженный в нем Женей, видимо, не сразу утихнет, так пусть от него хоть еще одна душа согреется – он вовсе не жадина…
//-- *** --//
   Бурый в раздражении смотрел на Валеру. Тот только что вернулся из Новосибирска, надеясь на похвалу за успешно проделанную работу. Но Бурый был не в «премиальном» настроении и даже шуганул жену, когда та за чем-то вошла в комнату, где он сидел, чего раньше никогда себе не позволял.
   – Козака видел? – спросил Бурый.
   – Нет, я ему деньги оставил там, где он просил… – преданно глядя в глаза шефу, ответил Валера.
   – Можно было и не оставлять… – махнул рукой Бурый.
   – Но вы же сказали…
   – Сказал, сказал… – проворчал Бурый. – Только толку от Козака пока мало, все самому, видно, придется делать, блин! На вот тебе фамилии и адреса в Новосибирске, поезжай…
   Валера испуганно вскинул на него глаза.
   – Да не дергайся ты! – прикрикнул на него Бурый. – Поезжай к Копытину, пусть посмотрит, что у них есть на этих мужиков, только предупреди, чтобы пока не светил их. Я скажу, когда их можно будет отдать органам. Пусть постарается. Возможно, это и ему по службе пригодится, сейчас небось все ищут того, кто замочил их фээсбэшника.
   – Но ведь это же наши сделали… Что же мы, сдадим им Козака? – удивленно посмотрел на него Валера.
   – У тебя, братан, чего-то совсем с котелком… – покрутил пальцем у виска Бурый. – Круглова замочил этот самый Кондратюк, да еще и мои деньги прихватил, сука. Его наверняка сейчас ищут, а мы должны найти его быстрее, раньше всех, иначе плакали мои «мани-мани»… Как ты думаешь, где они могут скрываться?
   – Кто? «Мани-мани»? – не поняв его, спросил Валера.
   Бурый, багровея, грохнул кулаком по столу:
   – Блин, ты что, совсем охренел?! Мозги в Энске отморозил?
   Валера вжал голову в плечи.
   – Не «мани-мани», а те мужики, что меня обнесли! – Бурый встал и заходил по комнате, пытаясь успокоиться. – Где они могут прятаться? – Он остановился напротив помощника.
   – Не знаю… – виновато опустил глаза Валера.
   – Вот пусть Копытин и узнает, у него возможностей больше. Скажи, что мы ему заплатим вдвойне, а после и этих гавриков отдадим, когда сами с ними разберемся.
   – Хорошо. Я поехал? – потянулся всем телом к выходу Валера, боясь, что шеф передумает и пошлет его еще куда-нибудь похуже… Хотя хуже его «командировки» в Новосибирск уже вряд ли что может быть, несмотря на то что сам он там ничего не делал.
   – Езжай…
   Валеру словно ветром сдуло. Бурый вздохнул: опять ждать…
   Он устало откинулся в кресле и тут же вспомнил об обиженной жене. Накричал на нее, да еще при чужих! Нужно было срочно идти заглаживать свою вину.
   «Вот довели, суки, Ритулю обидел…» – расстроенно думал Бурый, вставая и тихо подходя к двери в спальню. Приоткрыв дверь, он заглянул внутрь и тут же получил по физиономии тугим углом брошенной в него подушки. Он отпрянул за дверь.
   – Лучше не заходи! – послышался из спальни звенящий от злости голос Риты. – Вовек тебе не прощу!
   Бурому вдруг стало смешно. Заслонив лицо рукой, он распахнул дверь и в два шага перекрыл расстояние до кровати, на которой сидела разъяренная жена.
   Она, видимо, не ожидала от него такой прыти и немного растерялась, когда он упал рядом с ней на постель, зарывшись лицом в ее колени. Однако ее возмущение было так велико, что она несколько раз довольно увесисто приложилась к его спине.
   – Ну прости меня, ягодка! Прости своего бегемота! – взмолился Бурый, покрывая кусающими поцелуями ее ноги. – Целый век твоей немилости я не выдержу!
   – Ой, щекотно! Пусти! – начала вырываться Рита, со смехом отпихивая его от себя, но Бурый крепко обхватил ее бедра, сильнее прижимаясь к ним лицом и вдыхая родной и возбуждающий запах любимой женщины.
   – Не отпущу, пока не скажешь, что простила! – шутливо пригрозил он и тут же начал оправдываться: – Ритуля, я не хотел тебя обидеть! Ну сорвался, каюсь, прости меня, конфетка моя сладенькая, мой сахарный бумбончик!..
   – У тебя есть только один способ заработать себе прощение… – сменяя гнев на милость и томно глядя на него, с намеком проворковала Рита. – И только попробуй сослаться на врачей! Я тебе тогда все оторву – за ненадобностью…
   От ее призывного взгляда у Бурого пересохло во рту.
   – Ну уж так уж и за ненадобностью… – смущенно хохотнул он. – Это же только временно…
   – Нет ничего постояннее, чем временное, – веско оборвала его Рита и распахнула пеньюар, оголяя свою роскошную налитую грудь и тугой торчащий живот, по которому пробегали волны – это их ребенок плавно передвигался внутри материнского чрева.
   Бурый склонился к животу жены, осторожно целуя выпирающие бугорки – то ли пятки, то ли локотки их наследника:
   – Мой масенький…
   – Не сюсюкай, терпеть не могу! – сердито закрыла ему рот ладонью Рита, а потом потянула мужа наверх. – Ну, давай, отрабатывай прощение, грубиян!
   Через час, совершенно опустошенный, Бурый лежал, откинувшись, рядом с засыпавшей, удовлетворенной и простившей его женой.
   «Если бы и в бизнесе все было так же просто и приятно…» – с тоской вернулся он мыслями к своим разладившимся делам.
   Он тихонько вытащил руку из-под головы уже уснувшей Риты и вышел в гостиную.
   «Надо что-то делать, не могу я больше сидеть сиднем!» – думал он, набирая номер трубки своего помощника.
   Услышав его, похоже, навсегда испуганный голос, Бурый спросил:
   – Ну что там у тебя?
   – Только что виделся с… – Валера многозначительно обозначил паузу.
   – Ну и…
   – Говорит: не все так просто.
   – А ему этого никто и не обещал! – разозлился Бурый. – Так он берется? Узнает что-нибудь?
   – Он уже кое-что знает и считает, что лучше не соваться в это дело.
   – Ну, пошло-поехало! – психанул Бурый. – Почему?! Я что, мало ему плачу? Черт, без его возможностей нам будет труднее. О господи, как же мне все надоело! Ну не до второго же пришествия бегать за этими деньгами, народу сколько полегло, а все без толку! Ладно, давай-ка, лети ко мне, сами попробуем прикинуть, куда эти засранцы могли податься.
   Валера напряженно помолчал, а потом робко заметил:
   – Да я хотел помыться и поесть, целый день мотался, с дороги же…
   – У меня поешь! – отрезал Бурый и бросил трубку.
   «О чем он думает?! До еды ли сейчас?! Вот послал бог помощничка… Мало того что ссыкло, так еще и халявщик! И эти где-то там болтаются без толку! – вспомнил он о Козаке и Кваче. – Нарвутся еще на приключения!»
   Набрав номер Козака и услышав его далекий голос, Бурый приказал:
   – Возвращайтесь, вы мне здесь нужны! Чтоб к утру были!
   Положив трубку, Бурый прошел в просторную кухню, где в углу возвышался вместительный холодильник, и, открыв его, заглянул внутрь.
   «Обожрется!» – сделал он вывод, ревизовав взглядом заграничную и элитную отечественную снедь, выставленную на пяти холодильных полках, после чего вернулся в гостиную.
   Чувствуя, как накопившаяся за эти дни усталость, усугубленная бурным сексом с женой, отдается колокольным гулом в голове, Бурый решил принять контрастный душ.
   Зажимая руками виски, в которых, казалось, кто-то изнутри пытался пробить люки наружу, он побрел в ванную. В таком состоянии он не сможет сосредоточиться, а ему это сейчас было ой как нужно!
   Постояв попеременно сначала под горячими, а потом под обжигающе холодными струями воды, Бурый вылез из ванны и, накинув на себя большое мохнатое полотенце, начал энергично растираться. В зеркале, запотевшем по краям, отразились его торс и живот, на которых багровели несколько следов от жарких поцелуев Риты.
   Бурого это развеселило: «Засосы, как у пацана… Нужно будет Ритуле предъявить, а то не поверит, что это ее работа, и убьет ни за что ни про что».
   Стоявший на тумбочке телефон тихо зазвонил. Отложив полотенце, Бурый поднял трубку:
   – Алло!
   – Я уже у входа, – прозвучал голос Валеры. – В дверь звонить не хочу: Маргарита Ивановна, наверное, спит.
   – Я тебе открою, подожди, – ответил Бурый, натягивая на себя халат.
   Впустив в квартиру Валеру, он с удивлением уставился на него:
   – Кто это тебя так? Ты же уезжал от меня в нормальном виде!
   На красном, как свекла, носу помощника красовался большущий пузырь.
   – Да я на ходу прикуривал, а тут, как назло, ухаб, вот кончик носа и подпалил… – объяснил Валера.
   Бурый хмыкнул, покачав головой.
   – А ведь Минздрав предупреждал… – насмешливо сказал он. – Ладно, проходи. Давай сразу на кухню. Там у Ритули запас для пира на весь мир.
   Но не успели они сесть с Валерой за стол, как трубка Бурого запищала.
   – Алло, – ответил он, удивившись, кто это так поздно ему звонит.
   – Виктор, не суйся в это дело, бог с ними, с деньгами, – услышал он голос Копытина. – Поверь, ничего не получишь, а себя подставишь. Я только что узнал, что там все очень серьезно, очень! Там кроме твоих денег слилась еще и сверхсекретная информация, пропали какие-то ценные сотрудники, а один вообще погиб… Разбираться аж из Москвы прилетели! Так что мой тебе совет – забудь и отдохни…
   – Легко тебе говорить! – усмехнулся Бурый. – Там такой кусок осел… Что же ты мне предлагаешь, списать его на амортизацию?
   – Думаю, другого выхода у тебя нет… – твердо сказал Копытин. – Я тебя предупредил. И серьезно советую взять жену и поехать куда-нибудь в теплые края, отдохнуть недельки две-три…
   – Спасибо за совет, я подумаю, – пробурчал Бурый и положил трубку.
   – Кто это был? – тихо спросил Валера, увидев, как у шефа перекосилось лицо, а рука начала массировать затылок.
   – Да твой Копытин… – Бурый с мучительным выражением на лице покрутил головой, пытаясь отогнать накатывавшуюся боль. – Говорит, что там пропал кто-то очень важный, а наши обидчики кроме наших денег увели еще и какую-то секретную информацию, и их теперь усиленно ищут…
   – И что теперь?
   – Предлагает «забыть и отдохнуть», – со злостью ответил Бурый.
   Валера невольно улыбнулся: это было любимое выражение Копытина.
   – Чего лыбишься-то? – взорвался Бурый. – Весело тебе очень? – И тут же испугавшись, что разбудит жену, понизил голос: – А мне, знаешь ли, совсем не до смеха!
   Он рванул дверцу холодильника и, вытащив из него бутылку водки, налил себе прямо в кофейную чашку до краев и залпом выпил.
   Утром проснувшаяся в одиночестве Рита, обеспокоенно прошлась по квартире, недоумевая, куда подевался ее муж, и на кухне застала трогательную картину: Бурый и Валера похрапывали, уткнувшись, как говорится, мордой в стол, заставленный почти нетронутой снедью. Судя по количеству пустых бутылок и стойкому запаху перегара, вырывавшемуся из их похрапывающих глоток, выпито ими было немало.

Глава восьмая

   Утром Леонид по привычке проснулся рано и, открыв глаза, огляделся.
   Есения, свернувшись клубочком, спала рядом, подложив, как ребенок, руки под щеку. В сумерках хоть и плохо видно, но он заметил, что во сне ее лицо было спокойным.
   Фёдора с Буяном в зимовье не было.
   «Ой как на двор-то хочется! Вставать надо», – подумал Леонид, чувствуя характерное томление в теле, но, вспомнив о волках, приуныл.
   «Вчера чуть все не отморозил, сегодня, того и гляди, чего-нибудь отгрызут… Где же Фёдор?»
   Снаружи не доносилось никаких звуков, даже ветер, всю ночь завывавший под окном, стих.
   Леонид тихонько сел на лежанке и, зябко поджав ноги, попытался дотянуться до своих валенок, стоявших на полу у печки. Кончилось это тем, что он, потеряв равновесие, полетел с лежанки вниз и, пытаясь защитить нос, выставил руки, с грохотом уронив при этом лавку.
   – Ой! – вскинулась Есения.
   «Вот черт! Все-таки разбудил!» – расстроился Леонид, виновато поворачиваясь к ней.
   – Что случилось? – спросила Есения, вглядываясь в сумрак зимовья, который не мог разогнать бледный свет, проникавший внутрь сквозь маленькое оконце.
   – Фёдора волки съели, – мрачно пошутил Леонид, поднимая лавку и надевая валенки, просохшие за ночь у печки.
   – Ты серьезно?! – ахнула Есения.
   – Нет конечно! Успокойся, думаю, что это он их сейчас ест…
   – Кого? – не поняла Есения.
   Спросонья она явно плохо реагировала на шутки.
   В это время за дверью послышался шум и какие-то хлопки – кто-то оббивал снег с валенок.
   Открылась дверь, и с клубами пара в зимовье ввалился Фёдор с большим свертком на плече.
   Положив сверток на стол, он сел на лавку и, удовлетворенно улыбаясь, сообщил:
   – Вот, волки завалили лося, так я отогнал их и взял нам немного мяса, неизвестно, сколько мы еще тут пробудем. Да, и вот еще какое дело, Лёньша: я тут наткнулся на непонятную узкоколеечку, на моей карте ее нет. На совсем новую она не похожа, кажись, не первый год ей. От снега уже утром была прочищена, – значит, кто-то ею активно пользуется. Пройтись бы вдолечки по ней? Поглядеть бы… а, как думаешь?
   – Я с тобой! – сказал Леонид, поднимаясь, и тут же скривился – ноги после вчерашнего горели огнем.
   – Не торопись, поесть нужно сначала, – остановил его Фёдор.
   – А зачем нам эта узкоколейка? – спросила Есения. – Филипп сказал, что Григорий Тарасович привезет нас в Абакан тоже на снегоходе…
   – Мы должны иметь несколько путей отхода… – объяснил ей Фёдор. – Мало ли что со снегоходом, техника есть техника, да и Григорий Тарасович – всего лишь человек…
   – Ты хочешь сказать, что мы можем попытаться уйти отсюда самостоятельно и сами будем пробираться за границу? – спросил его Леонид.
   – Врага надо использовать до конца, а Филипп – враг, – ответил Фёдор, отрезая от лосиной ляжки большой шмат мяса. – Пусть он поработает на нас, но вслепую следовать за ним нельзя. Есения, на-ка вот мясо. В печку дровишек подкинешь да на сковородке вон той и поджаришь. Сможешь?
   – Смогу конечно, – улыбнулась Есения, подходя к нему.
   – Вот и хорошо, а я остальное пока на морозе пристрою, – сказал Фёдор и вышел на улицу.
   – Фёдор, постой! – окликнул его Леонид, выскакивая следом за ним.
   Фёдор, прилаживавший к ногам лыжи, остановился, в ожидании глядя на него.
   – Помочь тебе? – спросил Леонид, подбегая по хрустящему под ногами снегу к нему и указывая на мясо.
   – Да я и один справлюсь, тут на краю поляны есть дерево со схроном.
   – Все равно я с тобой! Прогуляюсь, заодно и нужду справлю. – И тут же вспомнив про вчерашнюю «заставу», с опаской оглянулся: – Фёдор, слушай, а мы на волков здесь не напоремся?
   Вокруг на снегу виднелись волчьи следы и помет.
   – Шуганул я их, не боись! – усмехнулся тот. – Дед же обещал сегодня наведаться…
   – А откуда ты знаешь, что они отсюда ушли? Как ты можешь быть в этом уверен? – продолжал допытываться Леонид, с опаской оглядывая окружавшие их черные заросли, где, как ему казалось, могла затаиться любая хищная живность, желающая отведать его, Леонидова, нежного мясца.
   – Не боись, Лёньша, я их чую, – уже серьезно повторил Фёдор.
   – За версту чуешь? – уточнил Леонид.
   – Не только за версту, – покачал головой Фёдор. – Вообще чую…
   Леонид уважительно промолчал, он в своей жизни, стыдно сказать, чуял только крыс. Правда, чуял их очень хорошо еще с детства. Если в радиусе пяти метров оказывалась крыса, у него начинали шевелиться волосы на голове и холодел затылок. А крысы, похоже, наоборот, – очень любили Леонида. Однажды, когда он гостил у бабки на Украине, проснувшись рано утром от озноба и какого-то странного запаха, он обнаружил, что у него под боком спит крыса и разве что только не похрапывает… Бабка, заслышав истошный вопль внука, подумала, что его режут… Даже в городе крысы не оставляли Леонида в покое. Стоило ему случайно пройти мимо какого-нибудь продуктового склада, вдоль которого в это время спешила по своим делам какая-нибудь крыса, она обязательно меняла свой маршрут и радостно неслась со всех лап навстречу Леониду. У него было подозрение, что та просто хотела потереться об его ноги, но ему никогда не хватало мужества дождаться этого момента и проверить ее намерения на деле. Бегал он быстро…
   Выйдя на поляну, у которой росло дерево с устроенной клетью для хранения продуктов, Фёдор забрался по прибитой сбоку лесенке наверх и забросил лосиную ногу в клеть, после чего, потянув за веревку, перекинутую через сук, подвесил клеть в воздухе. Как он объяснил Леониду, чтобы в нее не забрались росомаха или горностай.
   – Фёдор, а правда, что горностаи залезают в гнездо, где только что родились маленькие горностайчики, и насилуют новорожденных самочек? – спросил Леонид, когда Фёдор спустился вниз.
   – Первый раз такое слышу… – удивленно посмотрел на него тот.
   – Да, об этом как-то в передаче «В мире животных» рассказывали, – пояснил Леонид. – Представляешь, изнасилуют мелюзгу, а те с зародышами в себе и растут. А когда достигают взрослого состояния, рожают. Эдакое отложенное зачатие получается… Мерзость какая! – передернул он плечами. – И мех этих педофилов еще царским считают!
   Но Фёдор с ним не согласился:
   – Есть в этом, наверное, какой-то смысл для выживания их вида. В природе горностаев много опасностей поджидает, да и человек без счету истребляет их за ценный мех. Вот они и приспосабливаются.
   – Ну, так можно все оправдать! – проворчал Леонид. – А я этих извращенцев носить бы побрезговал.
   Когда они вернулись в зимовье, Есения уже накрывала на стол, а в воздухе стоял потрясающий аромат жареного мяса.
   Полив друг другу на руки, Фёдор с Леонидом умылись и сели за стол.
   – А мы совсем неплохо здесь устроились, – сказал Леонид, с вожделением поглядывая на миску, наполненную толстыми кусками сочного поджаристого мяса.
   Но не успели они приступить к трапезе, как за стеной послышался шум мотора.
   – Кажись, к нам гости, – сказал Фёдор, вставая.
   И точно, оббив снег за порогом, в зимовье без стука вошел Григорий Тарасович в сопровождении отчаянно махавшего хвостом Буяна, обрадовавшегося приезду хозяина.
   – У вас все нормально? – спросил старик, окидывая их по очереди обеспокоенным взглядом.
   – Спасибо, все хорошо! А что? – спросил в свою очередь Леонид.
   – Да всю ночь волки выли, и вокруг все застлано их следами… – объяснил свою тревогу Григорий Тарасович. – Откуда их взялось столько, не пойму, редко увижу пару-другую, а тут будто цельная стая побывала…
   Фёдор с Леонидом молча переглянулись, а Есения пригласила старика за стол:
   – Присоединяйтесь к нам, Григорий Тарасович.
   – Да я уже поснедал, благодарствую, – отказался тот. – Пожалуй, перевезу вас к себе, чтобы на сердце поспокойнее было. Собирайтесь!
   – Да мы вроде устроились уже, – попытался возразить Леонид.
   Но старик не стал его слушать.
   – Доедайте и на выход! – сказал он, направляясь к двери. – Жду вас снаружи.
   Когда за ним закрылась дверь, Леонид тихо заметил:
   – Похоже, что с ним связался Филипп и испугался, что дед оставил нас без присмотра. Ну, что будем делать?
   – Для начала поедим, – ответил Фёдор, подцепляя кусок мяса на толстый ломоть хлеба.
   Леонид с Есенией последовали его примеру.
   – Вкуснятина! – похвалил Леонид, с удовольствием жуя сочное мясо.
   – Мне тоже нравится, я раньше никогда лосятину не пробовала, – сказала Есения.
   Съев без остатка все приготовленное Есенией, они прибрали за собой, готовясь к отъезду.
   Леонид видел в оконце, как Григорий Тарасович нетерпеливо расхаживает у снегохода, поглядывая то на дверь в зимовье, то на волчьи следы, покрывавшие снег вокруг сложным разлапистым узором. С вершины ближайшего дерева эти следы, наверное, напомнили бы какую-нибудь африканскую вышивку. Хотя почему, собственно, африканскую? В Сибири, например, все народы расшивали свои костюмы природными узорами, в которых часто встречались мотивы звериных следов.
   Размышляя об этом, Леонид вспомнил про мясо, которое Фёдор недавно подвесил в клети на дереве.
   – Фёдор, надо бы за мясом сходить, чего его здесь оставлять? Оно же испортится, – сказал он.
   – По пути заберем, – согласился Фёдор, подхватив их рюкзаки. – Пойдем, неудобно старика заставлять ждать.
   Они вышли и в том же порядке, что и прибыли сюда накануне, сели в сани, прицепленные к снегоходу.
   Григорий Тарасович накинул засов на дверь, запер замок и, проверив его на прочность, вернулся к снегоходу.
   «Действительно, большой сход был сегодня ночью!» – поежившись, подумал Леонид, еще раз бросив взгляд на видневшиеся повсюду волчьи следы, которые сбегались к зимовью.
   – Григорий Тарасович, будьте добры, остановите у того дерева. Я кое-что должен там забрать, – крикнул Фёдор старику в спину.
   Дед оглянулся и, проследив, куда указывает Фёдор, подвез их к этому месту. После чего он с недоумением наблюдал, как Фёдор лезет на дерево и вынимает из подвешенной клети лосиную ногу.
   Спустившись вниз, Фёдор бросил мясо в сани и сел на место. Заметив удивление деда, он пояснил ему:
   – Сегодня отбил у волков…
   Тот понимающе кивнул и, отвернувшись, взялся за руль, трогая с места.
   Волчьи следы сопровождали их на всем пути к хутору Григория Тарасовича. Пропетляв с полчаса между деревьями, старик вывез их к поляне, на которой стоял большой дом, несколько хозяйственных построек и стожки сена, накрытые толем с грузилами по углам.
   – Вот это уже похоже на хутор, – сказал Леонид Есении на ухо.
   – Верю тебе на слово, потому что хутора видела только в кино, – ответила она.
   – Приехали, – сказал Григорий Тарасович, слезая со снегохода. – Проходите, будьте как дома.
   В этот момент бурая лайка, вылетевшая откуда-то из-за сарая, бросилась с рычанием на чужаков.
   – Славка, я тебе дам! – прикрикнул на нее Григорий Тарасович, и та, тут же угомонившись, начала прыгать вокруг хозяина, норовя лизнуть его в нос.
   Старик добродушно отмахивался от собаки, дожидаясь, пока гости вылезут из саней, чтобы вести их в дом.
   Кроме лая первое, что услышал Леонид после того, как старик выключил двигатель снегохода, был характерный звук работающего генератора. Оглядевшись, он с удивлением обнаружил, что между постройками натянуты электропровода, а на невысоких столбах висят лампы.
   «Да у деда тут все цивильно!» – поразился он и посмотрел на Фёдора, который тоже внимательно оглядывал эти признаки технического прогресса среди тайги. У одной из построек, откуда доносился стук движка, стояло несколько бочек с соляркой.
   Леонид, вспомнив упоминание Фёдора об узкоколейке, подумал, что, скорее всего, дед снабжался по ней, не на снегоходе же он волочил сюда это горючее от Ачинска…
   – Эх, летом бы здесь побывать, красотища, наверное… – мечтательно произнесла Есения, оглядывая густо-зеленые разлапистые ели, стеной окружавшие широкую поляну, на краю которой расположился хуторок. На другом краю поляны виднелись заросли осоки и камышей, – видимо, там была вода, скрытая сейчас под ровным снежным покровом.
   Фёдор хмыкнул:
   – Красотища-то красотищей, однако без накомарника тут не погуляешь… Озеро же вон рядом. Гнус так разукрасит, что мама родная не признает!
   – Фёдор, я много лет провела среди этого самого гнуса, и ничего… – улыбнулась Есения.
   Тот промолчал, зато в разговор вмешался Григорий Тарасович:
   – Да нормально тут живется! Мазей разных хватает, чтобы комары не заедали, да и костерок можно запалить…
   – Вот именно! – подтвердила Есения.
   – Ну, давайте проходите! – сказал Григорий Тарасович и повел Есению к крыльцу.
   Леонид с Фёдором, взяв рюкзаки, двинулись за ними следом.
   Снаружи дом Григория Тарасовича выглядел очень большим, и было непонятно, зачем такой домина одному человеку, но когда Леонид вошел внутрь, то понял, что часть здания была отведена животным – они прошли мимо двери, из-за которой раздавалось блеяние коз.
   Заметив удивленный взгляд Леонида, Григорий Тарасович пояснил:
   – У нас тут зимой студено, скотину в холодном хлеву не подержишь, топить приходится. А как пурга зарядит на несколько суток, то и из дому не выйдешь, чтобы их согреть и накормить… Вот мы все под одной крышей и расположились…
   – А кто у вас в хозяйстве есть? – поинтересовалась Есения.
   – Козы, куры, а по осени взял еще пару поросят…
   – А можно мне потом будет посмотреть на ваших животных? – спросила Есения.
   – А вот пойду доить Мурельку, так и посмотришь…
   – Мурелька – это кто? – спросил Леонид, услышав украинское название любимого фрукта.
   – Моя коза. Рыжей масти… – пояснил дед и, заведя их в большую комнату, предложил: – Могу вам яешни нажарить, яйца только утром из-под курей забрал.
   – Спасибо, мы же перед отъездом поели, – сказала Есения и осеклась, глянув на Леонида.
   А тот удивленно спросил:
   – А у вас куры и зимой несутся?
   – А чего же им не нестись? – в свою очередь удивился дед. – Кормлю я их справно, да и хозяин у них боевой, простою женкам не дает. – Он усмехнулся в бороду. – Ну раз есть сейчас не хотите, то обождем до обеда. Я вам скоро парного молочка принесу. Располагайтесь! – И он показал на лавки, стоявшие вокруг большого деревянного стола, накрытого клеенкой.
   Есения с любопытством рассматривала висевшие на стенах рамы, в которых за стеклом были вставлены старые фотографии и репродукции из журналов. Рамы были сверху убраны богато вышитыми украинскими рушниками. Несмотря на то что они слегка пожелтели от времени и вышивка на некоторых из них совсем выцвела, было видно, что выполнила ее очень искусная рука. Такие же рушники украшали «красный угол», где висели три иконы с теплившейся перед ними лампадкой.
   – Это моя матинка вышивала, – проследив за взглядом Есении, тихо сказал Григорий Тарасович.
   – Очень красиво, – уважительно заметила Есения.
   – Все, что мне от нее осталось… – грустно покачал головой старик и повернулся к Фёдору: – Ну, давайте, что ли, поближе познакомимся?
   – Фёдор, – сказал тот, протягивая ему руку.
   – Я – Леонид, а это моя супруга – Есения, – в свою очередь представился Леонид и обнял Есению за талию, притягивая ее к себе.
   – Очень приятно познакомиться, – кивнул Григорий Тарасович. – Ну что же, мужики, спать вы будете на печке, а Есении я уступлю свою кровать в соседней комнате.
   Заметив недовольный взгляд Леонида, он пояснил:
   – Кровать моя одиночная, вдвоем вы на ней не уместитесь, не вижу смысла тесниться.
   «Конечно не видит! – хмыкнул про себя Леонид. – У него же уже все в прошлом! Небось забыл, какое это удовольствие "тесниться" с любимой женщиной…»
   Видимо, его взгляд выдал его чувства, потому что Есения смущенно отвела глаза и, слегка отодвинувшись от Леонида, спросила старика:
   – А вы как же?
   – А я здесь, на грубе [14 - Грэба – лежанка, выступ у печи, используется как спальное место. Обогревается как от большой печи, так и имеет собственный обогрев в виде печурки, отапливаемой дровами (укр.).], посплю. Мне еще и лучше: старые кости погрею… – сказал Григорий Тарасович. – Ну, пойдем, что ли, я покажу тебе, где ты будешь спать.
   Он направился к двери в соседнюю комнату. Есения послушно пошла за ним следом.
   Фёдор, взглянув на Леонида, стоявшего с потерянным видом, подошел к нему.
   – Не грусти, паря, побудешь ты еще с ней наедине, – сказал он, с добродушной ухмылкой хлопая Леонида по плечу. – Может, еще и надоест…
   – Никогда! – твердо возразил тот, глядя на дверь, закрывшуюся за Есенией, и, повернувшись к углу, из которого на него испытующе смотрел Спаситель, повторил то ли Ему, то ли себе: –Никогда!
   – Эка тебя присушило! – уважительно покачал головой Фёдор. – Ну, дай Бог!..
   – А ты в него веришь? – спросил его Леонид.
   – В кого? – не понял Фёдор.
   – В Бога…
   – Верю, я же православный человек, – ответил Фёдор.
   – Ты – православный? Христианин? – удивился Леонид. – А мне почему-то показалось, что у вас, офеней, какая-то другая вера.
   – Это еще какая? – прищурился Фёдор.
   – Ну-у… Языческая, многобожная… Ну уж никак не христианская… – пояснил Леонид.
   – А я и не говорю о христианской вере, – усмехнулся Фёдор. – Православие на Руси, паря, было еще задолго до принятия ею христианства. И означает сие, что русские славили Правь, то есть шли Стезей Прави, которую и можно только назвать Праведной верой. Славяне изначально ведали Правду, то бишь Пра-Веды: древнейшие Веды, или священные предания об истоке Ведической веры, которая была первой верой почти всех народов.
   – Ты говоришь, что веришь в Бога, но славяне же были язычники, у них бытовало многобожие, и только христианство принесло монотеизм, то есть веру в единого бога… – заметил Леонид.
   – И кто это тебе сказал, что славяне были многобожцы? – насмешливо спросил Фёдор. – Славяне – это «славные люди, жившие в потоке славы Бога», это даже в Библии сказано, какое уж тут многобожие?
   – Ну как же?! – воскликнул Леонид. – Ведь об этом везде написано! Есть масса книг, где перечисляется огромное количество славянских богов: там и Сварог, и Род, и Перун, и Велес, и… и так далее…
   – Эх вы, лопотники… – покачал головой Фёдор. – Наш Бог – и един, и множествен, узри эту простую истину. В жизни как бывает? Для тебя, допустим, один человек сделал добро, ты его называешь добрым. А для другого – он же – средоточие всего зла мира! А сойдись вы вместе – удивитесь: «Об одном ли мы человеке говорим?» Один говорит: «Я – про Иван Иваныча», второй: «Так и я о нем же!» И что получается? Говорите вроде о разных людях, а оказывается, про одного и того же человека, и имя ему – Иван Иванович. Так и тут: Бог есть Всевышний. И когда, например, рождает женщина дитё, то она взывает не просто к состраданию Всевышнего, а к его чадолюбивой стороне – Роду. А когда гремит гром, значит, то Всевышний гневается, становясь на время гнева Перуном. Вот ты, например, когда гневаешься – про тебя можно сказать: «гневный человек», когда женщину ласкаешь, ты – «муж страстный», когда дитё свое колышешь, ты – «отец любящий»… Видишь, сколько у тебя названий? Так какой же ты – единый или размножествлённый?
   – И такой и такой, – растерялся Леонид, никогда прежде не смотревший на вещи с подобной точки зрения. – То есть ты хочешь сказать, что Всевышний настолько велик, что его разные личностные стороны или «профессиональные качества» получают отдельные имена?
   – Ну-у… примерно так, – кивнул Фёдор.
   – Интересная теория, – озадачился Леонид. – Слушай, но если Бог один и един, то ему, наоборот, не нужны имена, ему вообще не нужно имя, ведь имя нужно тому, кого нужно выделить и отделить от другого, например, людям, чтобы их можно было отличать друг от друга. А Богу, если он один, един и вездесущ и нет других богов, не от кого отличаться, значит, и имя ему не нужно – он просто Бог, Творец, Всевышний, Создатель. Тогда получается, что те, кто верит, что, узнав сокровенное имя Бога, получат силу, заблуждаются по определению, ибо Он – Все, а как можно Всему дать конкретное имя? Получается, исходя из твоей теории, что у всех людей – разных национальностей, культур и вероисповеданий – Бог един. Смотри, что происходит: кто-то верит в Яхве, кто-то в Иисуса Христа, кто-то в Будду, кто-то в Кришну-Вишну и так далее. И каждый народ, называя своего бога по-своему, претендует на то, что его религия лучше, чем у других, и его бог могущественнее богов других народов. В каждой религии есть свое предание о сотворении мира, но именно то, что мир-то у нас один – наша планета Земля, на которой вместе живут люди разных верований, – и подтверждает, что, когда говорят о Творце, оказывается, имеется в виду один и тот же бог, иначе была бы не одна Земля, а много: Земля христиан, Земля иудеев, Земля мусульман, Земля кришнаитов и так далее. Тогда получается, что когда люди «расчленяют» Бога и не понимают, что он один для всех, то это и создает основу для религиозных войн и распрей… Смотри, у тех же христиан что получается: есть общее положение о непорочном зачатии Христа, но у католиков есть еще предание о непорочном зачатии и самой Девы Марии ее матерью, что православными не признается. Видимо, они считают, что это противоречит символу веры, так как высшая суть заключалась именно в том, что Христос, родившись от обычной земной женщины и Святого Духа, исходившего от Отца, соединяет в себе и человеческую природу, и Божественную. А если Дева Мария, как верят католики, тоже была зачата непорочно, то есть чудесным образом, то она уже была не обычной э-э… человечицей, а кем-то полубожественным. И что получается из этих двух разных подходов: православные начинают с предубеждением относиться к католической Деве Марии, считая свою Богородицу истинней… Но ведь Мадонна у католиков и Богоматерь у православных – это один и тот же человек, и нельзя ее делить, а потом сравнивать и из-за этого воевать. Хотя я помню, как мне один поляк как-то сказал: «Наш Иисус больше любит комфорт, чем ваш, он добрее и мягче, чем ваш суровый Христос, поэтому вы на службе в церкви стоите – либо на ногах, либо на коленях, а у нас в костеле люди удобно сидят и не отвлекаются телесным неудобством от службы».
   – Тот обычно терпим к другой вере, кто понимает, что Бог один и различия только в форме поклонения и служения Ему, – согласился Фёдор. – Иначе говоря, различие есть лишь в религии, если понимать это слово в значении «связь». И Бог действительно один, а «связей с ним» в истории человечества – много. Посему и есть, что люди борются между собой не из-за спора, у кого Бог могущественнее, а из-за спора, кто лучше ему поклоняется, считая, что только тот, кто ему лучше служит, достоин Его милостей и благодати.
   – Так значит, правы те, кто ратует за экуменическое движение, за Единую веру на Земле?
   В этот момент дверь тихо отворилась, и в комнату вошла Есения.
   – У Григория Тарасовича одеяло сделано из медвежьей шкуры, – сообщила она. – Такое пушистое, теплое… Первый раз под таким спать буду.
   Улыбаясь, она села на скамью и обвела Леонида и Фёдора взглядом:
   – Я перебила вас? Вы о чем-то важном говорили?
   – Да нет, ничего особенного. Так… о природе Божественного… – ответил Леонид.
   – И это называется «ничего особенного»! – удивилась Есения. – С чего это вы такую тему обсуждать взялись?
   – Да к слову пришлось, – сказал Фёдор, садясь рядом с ней, и, окинув ее внимательным взглядом, спросил: – Ты как себя чувствуешь? Бледная чего-то…
   – Спасибо, немного голова кружится, а так вроде ничего, – ответила Есения.
   – Если что, скажи, может, чем и помогу, – предложил Фёдор, продолжая рассматривать ее.
   – Хорошо, спасибо, – тихо сказала Есения, не поднимая глаз.
   У Леонида тревожно сжалось сердце. Есения действительно была немного бледной.
   «Наверное, это из-за беременности… – подумал он, глядя на нее, и почувствовал, как в нем шевельнулась легкая неприязнь к ребенку, ставшему причиной ее недомогания, но он сразу же постарался заглушить ее в себе. – Я все равно буду его любить…» – неожиданно понял он, потому что этот, еще не рожденный человечек был не только кругловской копией, он был прежде всего ребенком Есении… А значит, нужно сделать все, чтобы Есения благополучно доносила его и родила.
   Леонид сел рядом с Есенией с другого бока и бережно отвел упавшую ей на лицо прядь волос. Она бросила быстрый взгляд на Леонида, на который он поспешил ответить подбадривающей улыбкой.
   «Интересно, и чем же может помочь ей Фёдор? – подумал он при этом. – Неужели он и в беременности что-то понимает? Странно как-то, одинокий же мужик…»
   Он уже хотел спросить об этом Фёдора, но тут в сенях раздались шаги.
   – Я козу доить иду, – появившись на пороге, сообщил Григорий Тарасович и предложил Есении: – Ты вроде хотела посмотреть на мое стадо, так пошли.
   – Да-да! – обрадовалась та, вскакивая с лавки: видимо, ей было неловко от сочувствующих взглядов Фёдора и Леонида, и она поспешила из комнаты за дедом.
   Леонид не выдержал и увязался за ними следом. Он боялся расстаться с Есенией даже ненадолго, ему все время казалось, что если она останется без его присмотра хоть бы на минуту, то может опять исчезнуть, как тогда, на вокзале, пятнадцать лет назад.
   «Скотный закут», как назвал его Григорий Тарасович, был довольно большой. В нос сразу ударил ядреный запах животных и навоза.
   В «закуте» было устроено несколько клетей, в которых по отдельности находились две козы, косматый черный козел, двое козлят и поросята, а на шестах под потолком сидели нахохлившиеся куры.
   Есения как увидела загон, где прыгали маленькие козлята, так и отходить от них не захотела, пытаясь улучить момент, чтобы их погладить, но те не давались и все норовили ткнуть ее еще мягким лобиком в выставленную руку. Зато рядом похрюкивали молодые кабанчики, которые, наоборот, требовали к себе внимания. Они даже поднялись передними копытами на верхние жерди, чтобы быть поближе к Есении, и влюбленно взирали на нее неожиданными для свиного племени ярко-голубыми глазенками.
   Григорий Тарасович вошел в загон, где стояли две козы, ярко-рыже-абрикосовый цвет одной из них тут же обозначил ту, которую дед назвал Мурелькой. Вот к ней и подсел Григорий Тарасович, обтерев ей вымя влажной тряпкой.
   – А козлят к ней подпускать не будете? – с видом знатока спросил Леонид, вспомнив, что бабушка прежде, чем подоить их корову Зозульку, всегда подпускала к ней на время теленка, а то иначе та молоко в вымя не пускала.
   – Козлят я уже отлучил, – ответил дед и начал доить козу.
   Тугие струи белого молока звеняще застучали по дну и бортам еще пустого жестяного ведерка-подойника. Леониду с детства нравился этот звук, он ему напоминал весенний дождь с градом.
   Довольно быстро и умело подоив козу, Григорий Тарасович аккуратно процедил через марлю молоко из подойника в банку. Потом, зачерпнув из стоящей в углу бочки воды, он тщательно промыл ведерко и повесил его на крюк, накрыв чистой тряпицей.
   – Ну, пойдемте, что ли? – предложил он, поднимая банку с молоком.
   – А можно, я с ними еще побуду? Они такие хорошенькие! – спросила Есения, поймав наконец за шею одного из козлят и поглаживая его по мягкой шерстке.
   – Ну побудь, – разрешил Григорий Тарасович. – А мы с Леонидом пойдем вдарим по кружечке парного молочка!
   Перейдя из «скотного закута» на жилую половину, Леонид с облегчением перевел дух, подумав, что козлы действительно испускают не самый приятный аромат…
   – А правда, что козлятину не едят, потому что козлы писают себе в рот и потому мясо у них вонючее? – спросил он у Григория Тарасовича.
   Фёдор, сидевший в углу на лавке, расхохотался:
   – Лёньша, да где ты все эти сведения черпаешь? То горностаи у тебя портят своих малолеток, то козлы в рот отливают… Козлы вонючие сами по себе…
   – Да у любых производителей мясо вонючее, – добавил Григорий Тарасович. – Что кнура возьми – есть же невозможно, смердит и на сковороде метра на два подпрыгивает. А коты что, лучше пахнут?
   – Не ел – не знаю! – рассмеялся Леонид. – Хотя… когда коты метят, то воняет ужасно! А, кстати, хотите, я вам одну историю расскажу? О кнурах заговорили, так я тут вспомнил… Это случилось на Украине, в деревне, где жили мои дедушка с бабушкой.
   – Ну, расскажи… – согласился Григорий Тарасович, поставив банку с молоком на стол и доставая из-под полотенца чистые кружки.
   – Было это лет тридцать пять назад, тогда дедушка мой еще был жив, – начал рассказывать Леонид. – Колхозной свинофермой в то время у них управлял Микола Иванович, мужик строгий, но прозвище имел очень смешное – «Мундерка», это его так прозвали за любовь к картошке в мундире. И был этот Микола Иванович большой аккуратист. А в его хозяйстве на то время кроме свиноматок состояло еще три кнура-производителя, каждый по полтонны весом. И вот забеспокоился Микола Иванович о гигиене самых «производительных» частей этих кнуров, – мол, от этого зависит здоровье свиноматок и хороший приплод. Вызвал он к себе свинарок и дал им приказ: с этого дня ежедневно обмывать «ядра» и другие кабаньи прелести чистой водицей. Бабы, понятное дело, ойкнули, но, не смея возразить грозному заведующему, поплелись выполнять приказ. Не надо описывать, как они, бедолаги, дрожа от страха, заходили с ведром в загон к кабанам, подымали ничего не понимавших животных на ноги и подлезали под их толстое пузо с мокрой тряпкой… Конечно, им было очень страшно, к тому же, как рассказывал потом мне дед, кабаны оказались очень сообразительными ребятами. Довольно порыкивая в ответ на такую «санобработку», они стояли смирно только до тех пор, пока свинарка не заканчивала процедуру и не разгибалась, чтобы выйти из загона. И вот тогда кабан с несвинячьей прытью подскакивал к двери загона, перекрывая выход, плюхался в навоз и, повозившись в нем брюхом, поднимался вновь на ноги, показывая свинарке, что дело придется повторить. При этом вид у него был очень свирепый. Когда у Чутыхи ее кабан сотворил такое уже во второй раз, она заголосила, одним махом взобралась на перегородку и, балансируя по жердинам, перелезла в проход. Ее кабан, оставшись без «сладострастного омовения», в гневе попытался разнести стену клыками. И так было со всеми тремя кнурами. Бедные бабы, не зная, что и делать, пожаловались моему деду. Тот, постоянно сталкиваясь с этими животными, прекрасно осознавал, насколько опасное дело затеял Микола Иванович, сам при этом нисколько не рискуя. И тогда дед дал бабам совет…
   Вечером, когда уже стемнело – а на Украине ночь приходит сразу, как только опустится солнце, и темнота настает такая, что хоть глаз выколи, – шел Микола Иванович к себе домой. По дороге ему нужно было миновать мост через хвосу – глубокую канаву, обросшую по берегам густыми кустами. Вот тут-то его и настигла расплата… Непонятная многорукая сила в полной тишине ухватила его за ноги и поволокла с моста на дно хвосы, на то время пересохшей. Там ему быстро за спиной скрутили руки, затем спустили портки, после чего все детали его мужского отличия были намазаны чем-то липким и теплым, – судя по запаху, очень свежим навозом. Все это заняло секунды, а потом шорох раздвигаемых кустов и топот ног сменился мертвой тишиной, нарушаемой нежным стрекотом кузнечиков… Сколько пролежал в хвосе Микола Иванович, пытаясь освободиться от пут, – неизвестно. Только потом его соседи рассказывали, что проснулись ночью от чьих-то истошных причитаний и, прислушавшись, узнали по голосу жену Миколы Ивановича…
   Увидев, что Григорий Тарасович и Фёдор внимательно его слушают, Леонид по ходу повествования так разошелся, в лицах рассказывая свою историю, что ее конец потонул в хохоте слушателей, представивших, как герой рассказа отмывался от навоза.
   – Ну и садист же был твой дедушка! – неожиданно раздался укоризненный голос стоявшей на пороге Есении, которая, оказывается, уже вернулась и все слышала. – Как можно такое деликатное место навозом мазать, это же наверняка вредно! А вы еще и потешаетесь! Вас бы так!
   Леонид, смутившись, что Есения услышала его не очень приличный рассказ, попытался оправдаться:
   – А я этого не знаю! Мне было неловко расспрашивать деда по поводу того, бывают ли какие-либо плохие последствия, если намазать эти самые места навозом. Но, судя по тому, что на следующий день Микола Иванович отменил свой приказ, а через неделю продал кнуров в соседний колхоз и перевел свиноматок на искусственное осеменение, урок был действительно жестоким…
   – Еще бы! – покачала головой Есения, садясь рядом с Леонидом.
   – Ну вот, угощайтесь… – предложил Григорий Тарасович, разливая молоко по кружкам.
   – Я не буду, спасибо, – отказался вдруг Фёдор. – Я молоко не пью. Пойду лучше прогуляюсь…
   – Куда это? – удивился Григорий Тарасович.
   – Прогуляюсь… – уклончиво ответил Фёдор и спросил, глядя прямо в глаза Григория Тарасовича: – Надеюсь, мы тут не под домашним арестом?
   – Ни боже мой! – обиделся старик. – Иди куда хочешь! Да вот только здесь тайга и волки рыскают, сам же видел, сколько следов вокруг…
   – За это не волнуйтесь, – серьезно ответил Фёдор и, повернувшись к Леониду, сказал: – Вернусь часика через три. Обедайте без меня. А ты, Есения, полежала бы…
   – Я хорошо себя чувствую! – удивленно посмотрев на него, возразила она.
   – Ну смотри, мое дело – предупредить… – пожал плечами Фёдор и вышел в сени, захватив с собой лыжи.
   Григорий Тарасович, выпив молока, тоже засобирался, сказав, что у него дела по хозяйству.
   Есения было предложила ему свою помощь, но тот отказался, объяснив, что все привык делать сам, к тому же они его гости. И кроме того, им, по его мнению, нужно набираться сил перед дальней дорогой…
   – Ведь дорога вам предстоит дальняя? – внимательно глядя на Леонида и Есению, как бы невзначай спросил старик.
   – А это нужно у вашего племянника узнать, – пожал плечами Леонид. – Он нас ведет…
   – Так не на аркане же он тянет вас в эту заграницу… Что вы – малые дети? Сами знать свой путь должны… – пробурчал Григорий Тарасович, выходя за дверь.
   – На что это он намекает? – удивленно спросила Есения Леонида.
   – Я и сам не понял. Может, ему не очень нравится деятельность его родственничка и он предлагает нам свалить по-тихому? – предположил Леонид.
   – Не знаю…
   Вечером, лежа на теплой печке и прислушиваясь, как Григорий Тарасович, спавший ниже их, на лежанке, громко похрапывал во сне, Леонид тихо передал вернувшемуся Фёдору слова старика.
   – Правильный дед, – коротко охарактеризовал Фёдор.
   – Я не понял, он что, не хочет, чтобы мы шли с его племянником? – спросил Леонид.
   – Я тоже не хочу, но другого выхода у нас нет. Ладно, давай спать. Завтра поговорим, без лишних ушей, – предложил Фёдор и отвернулся лицом к стенке.
   Леонид несколько минут молча полежал, таращась в темноту, а потом тихонько тронул Фёдора за плечо:
   – Слушай, Фёдор, надо бы позвонить Серёге…
   – Зачем? – сонно спросил тот.
   – Посоветоваться… И потом, у него наш сын, ты забыл?
   – Почему же, помню… А ты тут лишнего не болтай! – оборвал его Фёдор.
   – Да спит он! – прислушавшись к храпу Григория Тарасовича, возразил Леонид и торопливо зашептал: – Я вот что думаю… Если мы будем выбираться отсюда через Китай, может, попросить Сергея привезти Лёню, чтобы мы все вместе могли уехать?
   – Куда привезти? – В голосе Фёдора послышалось раздражение. – Сами-то не знаете, как выберетесь, еще и пацана с собой тащить вздумал! Вот когда нормально у вас все сложится, тогда и сына перевезешь к себе, а так куда? В белый свет как в копеечку?..
   – Наверное, ты прав, – вздохнул Леонид. – Но я тут подумал, что невзгоды переживать легче вместе. Серёга, конечно, верный друг, но и вешать на него своего ребенка – это слишком, у него жена молодая. Да и Лёне жить без отца, без матери тоже нехорошо… Семья должна быть вместе… Кстати, а почему ты говоришь: «Сами-то не знаете, как выберетесь?» Ты что, с нами не едешь?
   Фёдор повернулся к Леониду:
   – Не еду, Лёньша. Провожу вас до границы – и домой.
   Леонид от неожиданности даже привстал.
   – Но тебя же могут!.. – воскликнул он и, испуганно оглянувшись на оборвавшего храп Григория Тарасовича, добавил тише: – Этот, ну, что гнался за нами на джипе, он же тебя признал! Вдруг он тебя найдет, жизни ведь не дадут!
   – Лёньша, я тут покумекал и думаю, что Квач не только за мной гнался. Похоже, все дело в кругловском «дипломате»… – сказал Фёдор.
   – С чего ты взял? – насторожился Леонид.
   – Смотри: они пришли с оружием и сразу же начали стрелять. Если бы им нужен был сам Круглов, то они бы постарались взять его живым. Значит, им был нужен не столько он, сколько то, что у него было. А у него с собой был только его чемодан, с которым он не расставался, и в нем, как он сказал, были деньги и какие-то счета… А если это не его деньги? И их хозяин послал за ними?
   – Вполне возможно… – согласился Леонид. – Но тогда это тем более означает, что если через тебя будут искать эти деньги, то домой тебе нельзя…
   Сказав это, Леонид вдруг подумал и о другом последствии их расставания: они ведь с Есенией останутся один на один с вражеским агентом, в чужой стране, и не будет никого рядом, кто бы мог им помочь, если что… Леониду от этой мысли стало не по себе. Он подавленно замолчал.
   А Фёдор ответил ему так, что внес еще большую сумятицу в мысли Леонида:
   – Это означает, что за нами пойдет охота со всех сторон: Квач с его дружками, милиция, – сказал он. – Смотри: был убит подполковник ФСБ, находящийся «при исполнении», да еще после его убийства исчезло два человека – Есения с Филиппом, а поскольку они кадры ценные, то их уже будут искать на всех уровнях, и МВД, и ФСБ. Так что ничего не попишешь, придется вам всяко уходить за границу, а я здесь как-нибудь выкручусь. Я давно подумывал вернуться на дедову пасеку, там меня никто никогда не найдет…
   – Кстати, а куда это ты ходил? – спросил Леонид, вспомнив, что не узнал, где Фёдор пробыл почти пять часов, вернувшись уже в полной темноте, когда и дед, и Есения уже начали нервничать.
   – Да смотрел я эту узкоколеечку… – ответил Фёдор. – Так и не понял, откуда она и куда идет. Видимо, все ж таки придется на дедовом снегоходе добираться в Абакан к Филиппу.
   – Слушай, Фёдор, я думаю, что нужно позвонить Серёге. Если ты с нами не поедешь, то боюсь, что мне одному будет не справиться…
   – Ты про что? – не понял Фёдор.
   – Да не нравится мне этот Филипп, совсем не нравится… Как бы нам от него по пути оторваться? Ведь неизвестно, куда он нас так настойчиво зазывает… Я вот что думаю, надо его в Абакане выспросить о планах. Рассказать ему о сыне, попросить где-нибудь, уже за границей, пересечься с нашим другом, который привезет нам Лёню. А, как ты считаешь?
   – Так он тебе о своих планах и доложится! – усмехнулся Фёдор.
   – А мы можем сказать, например, что без сына никуда не поедем, – предложил Леонид. – И если он на наше требование согласится, то должен же он будет где-то назначить нам встречу с Серёгой. А тот что-нибудь обязательно придумает, он у нас – голова, и связи у него – будь здоров! Если мы объегорим Филиппа, то сможем уехать куда захотим.
   – А кто вам это все оплатит? Он же берет на себя расходы по переходу через границу, – спросил Фёдор.
   – Прости, Фёдор, я тебе не сказал, – придвинувшись к нему ближе, прошептал Леонид. – У меня есть с собой свои деньги, да и в «дипломате», судя по весу, сумма тоже немалая… Надо, кстати, как дед куда-нибудь уйдет, полюбопытствовать, что же там внутри.
   – Интересно, а как ты эту сумму собираешься провезти через границу?
   – Часть провезу официально, а часть, видимо, придется спрятать…
   – Китайцы тебе не дураки… – усмехнулся Фёдор. – Хотя среди «челноков» и может прокатить. Ладно, давай спать, утро вечера мудренее…
   – Спокойной ночи, – вздохнул Леонид и нехотя повернулся на бок.
   Он еще долго слушал, как в темноте разливались рулады храпа Григория Тарасовича, к которому прибавилось мерное посапывание уставшего за день Фёдора, и все думал, думал, что же он будет делать… Как только Фёдор их покинет, все ляжет на его, Леонида, плечи. Поддержки ждать будет неоткуда, а способностями он обладал только в своем бухгалтерском деле – героя Стивена Сигала или Брюса Уиллиса из него никогда не получится. С этой прискорбной мыслью он и уснул.

Глава девятая

   После того как дворника Кондратюка всю ночь «раскручивали», выяснилась масса новых деталей, связанных с таким безобидным на вид ученым секретарем. И совсем не «Дети Сварога» вызывали сейчас негодование Визорина – этой вонючей организацией он займется потом, – самое поганое было то, что Кондратюк оказался резидентом чьей-то разведки, а судя по тому, что стажировался он в Канаде, можно было предположить, на кого он работает. То, как он умело скрылся с места происшествия, говорило о его немалой опытности, а ведь был же когда-то, судя по характеристике, тихим киевским пареньком…
   Накануне Кондратюка чуть не перехватили, соседка заметила, как он входил в свою квартиру на Воронина, но, пока милиция звонилась, а потом взламывала дверь, он смог каким-то образом уйти через окно, причем, что удивительно, с четвертого этажа, и опять исчезнуть в неизвестном направлении.
   Да, за столько лет пребывания в институте такой кадр, наверное, мог переправить на Запад немало важных научных секретов. Из разговора с директором Института репродуктивной генетики Вахрушевым выяснилось, что именно Кондратюк был инициатором и организатором проведения конференции по трансплантологии, значит, зачем-то ему это понадобилось. И скорее всего, он не случайно оказался рядом с Кругловым, когда на того напали, а потом вместе со своим сообщником вывез из института его «дипломат», а может, и Вербицкую тоже, поскольку местонахождение ее до сих пор не установлено. Исчезновение Вербицкой очень встревожило Москву, и это еще мягко сказано. Сюда уже прилетела правительственная комиссия, а Визорину было дано недвусмысленное распоряжение с самого верха, в контексте которого прозвучало, что если не удастся получить Вербицкую живой, то лучше ей тогда и не жить вообще, так же как и тем, кто ее упустит… Наверху уже не сомневались, что ее будут пытаться вывезти за границу, поскольку она обладала настолько ценными сведениями, что любая информированная об этом иностранная разведка сделает все, чтобы ее заполучить. Были предприняты всевозможные меры, чтобы это предотвратить: фотографии Кондратюка и Вербицкой были срочно размножены и переданы по электронной почте во все аэропорты и на железную дорогу, задействованы дополнительные люди. Пути, по которым беглец с заложницей предположительно могли пробираться за границу, сейчас спешно просчитывались. Анализируя ситуацию, Визорин со своими подчиненными остановился на том, что в западном направлении те вряд ли будут уходить – слишком большое расстояние до границы, да и охраняется она не в пример другим. А на Восток они могли уходить по трем направлениям: либо в Монголию, либо в Китай, либо на Аляску, хотя туда было дальше всего. На крайний случай были предупреждены сотрудники Красноярска, Владивостока, Петропавловска-Камчатского, Магадана и Благовещенска.
   Но убийством Круглова и исчезновением Кондратюка и Вербицкой проблемы не закончились – в процессе следствия открылись другие, еще более неприятные факты. Недаром говорят: пришла беда, открывай ворота… Выяснилось, что с покойным Кругловым все обстояло гораздо хуже, чем казалось на первый взгляд: поступили сведения, заставившие по-другому взглянуть на смерть начальника по режиму объекта «Озёрный», погибшего якобы при исполнении… И от этих сведений дело распухало на глазах как снежный ком, обрастая новыми деталями, показывавшими, что у Круглова рыльце в пушку, да еще в каком! В ином свете взглянули и на события, произошедшие в Озёрном: смерть подчиненного Круглова – Николая Первачёва, совпавшая с побегом сына Вербицкой, кровавые разборки вокруг рудника…
   Утром Визорину доложили, что в кабинете Круглова в Озёрном раздался взрыв такой силы, что разворотило полкрыла административного здания, имеются жертвы. Чудом остался жив полковник Сазонов, прибывший на смену Круглову. Спрашивается, кто и что пытался скрыть этим взрывом? А два часа назад поступили сведения, что программист научного комплекса капитан Евгений Шкирятов во время работы с базой данных обнаружил по оставленным им неприметным «якорям», что кто-то входил в глобальный компьютер и скопировал с него информацию, связанную с ППРГСН.
   Прикинув по времени, Шкирятов вспомнил, что за несколько минут до этого в тот день в компьютерный зал с проверкой спускался сам Круглов, после посещения которого Шкирятов неожиданно уснул, чего с ним никогда не случалось во время работы. Поковырявшись в «электронных мозгах» головного компьютера, Шкирятов нашел запись о выполненной команде по очистке воздуха от постороннего газа и понял причину своей сонливости.
   Копирование информации, взрыв в кабинете, отъезд на конференцию и исчезновение там Вербицкой – все это были этапы тщательно спланированного Кругловым побега из Озёрного вместе со сведениями государственной важности. Однако, видимо, он чего-то не учел и погиб от рук неизвестных лиц, личности которых устанавливаются. А сведения, которые Круглов вывез с секретного научного комплекса, скорее всего, попали в руки Кондратюка и его сообщника, личность которого тоже выясняется.
   Сейчас вообще шерстили всех, кто был так или иначе задействован на конференции. Из аккредитованных представителей прессы опросили почти каждого, не удалось найти только двоих. В редакции «Обновленной Сибири», от которой эти журналисты аккредитовались, про Александра Веселова сообщить ничего не смогли, заявив, что, скорее всего, это был внештатный сотрудник, работавший в газете на общественных началах. А второй – Михаил Воронов, их сотрудник, отбыл накануне в Иркутск в командировку. Кстати, пустая машина этого самого Воронова была обнаружена недалеко от института. То ли она была брошена, то ли оставлена специально… Коллеги Визорина в Иркутске ищут Воронова, обещая доставить его в Новосибирск ближайшим рейсом. Нельзя было упускать ни малейшей зацепки в этом деле, иначе у самого голова полетит, а до пенсии оставалось так мало…
//-- *** --//
   Бурого мутило. Рита заставила его выпить полстакана водки и лечь в постель, но это не облегчило его мук. Он давно так не напивался…
   Глядя на перекошенное с похмелья лицо мужа, Рита с тревогой думала о том, что же у него происходит, если он так сорвался.
   Обычно Бурый не посвящал ее в свои дела, и ей приходилось о многом только догадываться. Но сейчас она хотела знать наверняка, что́ у него стряслось, отчего он в последние дни ходит сам не свой и даже намедни впервые в жизни гаркнул на нее.
   Она подумала о Валере, который продолжал кимарить на кухне. Можно было попытаться взять его сейчас, обессиленного и ничего не соображающего, и, используя орехово-гастрономический подход, прижать к стенке и расколоть, выжав из него все, что он знает. Рита не сомневалась, что это у нее получится, тем более что Валера почему-то всегда побаивался ее, впрочем, как и многих других… Трусоват был парень, и как этого не видел сам Бурый, она не понимала, но вмешиваться не хотела.
   Дождавшись, когда Бурый уснул, Рита вернулась на кухню и, растолкав Валеру, налила ему стакан водки и силой заставила выпить. Того даже передернуло.
   Через полчаса она уже знала все. Задав с десяток уточняющих вопросов, на которые Валера ответил заплетавшимся языком, она вызвала такси и выпроводила Валеру домой отсыпаться, а сама устало опустилась в кресло, переваривая полученную информацию. Мужа нужно было спасать… Прав Копытин, черт с ними, с деньгами, Витёк сейчас должен отойти от всей этой истории, пока на него самого не вышли… «Боже мой! Столько людей погибло! – покачала она головой. – А если, не дай бог, что-нибудь выплывет…»
   Встав, она набрала номер телефона знакомой, у которой муж был наркологом, и попросила, чтобы тот приехал помочь снять ее мужу похмельный синдром, де у него сегодня важные дела, а он вчера сильно перебрал.
   Бурый, которого Рита разбудила через полчаса, глянул в ее печально-укоризненные глаза и, решив, что это ее реакция на его пьяную ночь, почувствовал себя последней сволочью. Поэтому он даже не рыпнулся и стоически перенес все мучительные процедуры, которые над ним проделал приехавший на дом нарколог.
   Рита все это время сидела непривычно молча и разглядывала мужа с каким-то болезненным вниманием, словно видела его впервые.
   Когда врач уехал, Бурый было попытался сунуться к ней с извинениями, но она решительно отстранилась, сказав, что ему пора ехать на работу.
   – Да черт с ней, с работой! – отмахнулся Бурый, пытаясь притянуть жену к себе.
   – Витёк, ты сейчас поедешь на работу, – упершись ему в грудь руками, сказала Рита. – Подобьешь все свои дела, а потом вернешься сюда, и мы с тобой уедем.
   – Куда это? – нахмурился Бурый.
   – Отдыхать… Куда угодно… – Рита спокойно выдержала подозрительный взгляд мужа.
   – Милая, но я не могу все бросить! – воскликнул Бурый, отводя взгляд. – У меня, блин, дела, бизнес, черт бы его побрал! – Он попытался примиряюще улыбнуться. – Ну что с тобой? Чего ты так расстроилась? Перепил разок, с кем не бывает! Обещаю, что больше ты меня в таком виде не увидишь.
   – Не увижу, – серьезно кивнула Рита, не ответив на его улыбку, – потому как я тебя тогда просто сама придушу… Моему сыну отец-алкаш не нужен!
   – Ну так уж сразу и алкаш… – обиделся Бурый.
   – Теряем время! – резко оборвала его Рита. – Давай, собирайся: ты – на работу, я – в турфирму, вперед!
   Бурый посмотрел на жену, обескураженный ее непривычной суровостью, и, решив с ней не спорить, пошел в комнату одеваться. В конце концов, Ритуля была права – утром должны были вернуться Козак с Квачом, нужно их будет подробнее порасспросить, как там все было…
   Рита, проводив мужа, тоже собралась и поехала в турфирму.

   Бурый, приехав на работу и кивнув улыбнувшейся ему Галюне, прошел в свой кабинет и сразу же набрал номер Козака.
   – Ты где? – спросил он, услышав его голос.
   – Через десять минут можем быть у офиса, – ответил тот.
   – Позвони мне снизу, как подъедете, – приказал Бурый. – Наверх не поднимайтесь – я сам спущусь. Поедешь за мной следом, где-нибудь остановимся, погутарим.
   – А что, еще что-то случилось? – напрягся Козак.
   – Ничего пока не случилось, – успокоил его Бурый. – И нечего каркать!
   – Понял, не буду…
   – Галюня! – позвал секретаршу Бурый, нажав кнопку селектора. – Кофе мне, быстро и побольше!
   – Сей момент! – тут же отозвалась та. – Коньячку плеснуть?
   – Ни в коем случае! – Бурого передернуло. – Принеси лучше аспирин, если есть.
   – У нас как в Греции – есть все! – весело объявила Галюня.
   «Вот трещотка!» – беззлобно усмехнулся Бурый, потирая рукой ноющий затылок.
   Через несколько минут Галюня вошла в кабинет, неся на подносе дымящуюся чашку с кофе и стакан, в котором шипела и брызгалась бешено метавшаяся по воде таблетка аспирина.
   – Поправляйтесь! – улыбнулась она, поставив поднос перед Бурым и окидывая понимающим взглядом опухшее лицо шефа.
   – Спасибо, – вздохнул тот и, взяв стакан, с отвращением влил в себя лекарство.
   Когда Козак отзвонился ему снизу, Бурый вышел из кабинета, сказав секретарше на ходу:
   – Я ненадолго, через час буду. Всех отсылай к едрене-фене. Да… и закажи к вечеру большой букет красных роз…
   – Для Маргариты Ивановны? – уточнила Галюня.
   – Любопытная, – усмехнулся Бурый. – Смотри, чтобы нос на базаре не оторвали…
   Выйдя на улицу, он нашел взглядом джип Козака и, едва заметно кивнув, сел за руль своего «мерседеса».
   Тронувшись с места, он поехал в сторону от центра, на одну неприметную улицу, вдоль которой тянулись кооперативные гаражи. Там можно было остановиться, не привлекая ничьего внимания, и спокойно поговорить.
   Прибыв на место, Бурый заглушил мотор и подождал, пока Козак перейдет к нему в машину.
   – Здоро́во! – протянул ему руку Козак, плюхнувшись рядом на сиденье.
   – Здоро́во! – отозвался Бурый, глядя перед собой и игнорируя протянутую руку. – Ну, рассказывай, что вы там наваляли!
   Козак сжал губы, убирая отвергнутую руку в карман, но, сдержавшись, стал подробно излагать ход событий, как он их понимал.
   Бурый молча слушал его и наливался глухим раздражением. Даже ему, никогда не участвовавшему непосредственно в подобных разборках, было понятно, что пацаны повели себя как последние отморозки, за что и поплатились жизнью, и его, Бурого, наказали на деньги, не выполнив задания.
   – А как же ты сам остался жив? – спросил он у Козака, бросив на него подозрительный взгляд. – Ну, Квач – понятно, он на улице в машине сидел, а ты-то как от пули ушел, если там такие асы были?
   – Задержался в кабинете… Васька пошел к ребятам, я кровь секретарши подтирал, а то она протекла бы в коридор. Я же не думал, что там все так быстро получится. А потом уже поздно было… Все произошло слишком быстро…
   – А Ваське поручить пол подтереть ты не мог? – саркастически спросил Бурый. – Может, если бы ты вместо него пошел, там все бы по-другому обернулось, может, и ребята твои не все тогда полегли бы?
   – Ты на что намекаешь?! – заиграл желваками Козак. – Что я их под пули подставил, а сам отсиделся?
   – Ну примерно так, – зло сощурив глаза, ответил Бурый. – А ты попробуй, докажи обратное! Ты пошел главным и должен был руководить ходом всей операции, а у тебя сначала твой Васек в секретаршу сдуру палит, а потом остальные прут на рожон и, понятное дело, нарываются на отдачу. Я же говорил вам: не на лоха идете, мать вашу, а на профессионала! Неужели нельзя было тихо выйти на Круглова, сообразить, что к чему, а уже потом стрельбу поднимать?! Зачем мы, вообще, вам фээсбэшные удостоверения выправляли? Покрасоваться? Нет, не для этого, а чтобы вы могли пройти тихо и без шума там, где другие не пройдут, а вы что устроили?! Шмон на всю Сибирь!
   – Ты мне морали не читай! – вскипел вдруг Козак, ощерившись, а потом тише, сквозь зубы, добавил: – Тебя там не было, а что получилось – теперь не исправишь. Это мои люди погибли, а не твои, и мне еще их семьям что-то объяснять надо будет. Так что давай договоримся: ты с нами рассчитываешься, и мы полюбовно разбегаемся в разные стороны!
   – Рассчитываюсь?! – взорвался Бурый. – Да ты вообще ох…ел! За что это я буду с тобой рассчитываться?! Ты дело сделал?! Где мои деньги, за которыми ты ездил? Да это ты мне еще должен, понял? И верни то, что тебе Валерка в Новосибирске дал, у тебя там расходов не было!
   – А кто мне расходы возместит за лобовое, которое какой-то придурок высадил, да еще Квача чуть не замочил? – Козак вроде как даже заскучал, задавая этот вопрос нарочито спокойным голосом. – А колесо простреленное кто оплатит? Оно тоже не копейку стоит, да и хорошо, что я успел его поменять до прибытия ментов, а то… Короче, Бурый, давай не будем кипятиться, а разойдемся по-хорошему. Согласен, не выполнили мы твоего задания, но мы старались, видит бог. Ребята жизни лишились. Так что давай договоримся: то, что Валерка мне передал, – я у себя оставлю, и мы в расчете…
   Бурый хотел послать Козака с его «давай договоримся», но в этот момент у него в кармане запищал мобильный телефон. Бурый раздраженно выхватил его, собираясь отключить, но, увидев высветившийся номер, поднес трубку к уху:
   – Да, Пряхин, что тебе? Я сейчас очень занят.
   – А я тебя надолго не задержу, – услышал он заплетавшийся голос начальника золотодобычи.
   – Ты что, пьяный? – Бурый поморщился. – Перезвони, когда протрезвеешь!
   – Когда это еще будет? Так что ты трубочку не бросай, как бы хуже не стало!
   – Ты мне угрожаешь?! – Бурый оторопел.
   – Пока нет, просто хочу с тобой поговорить, – ответил Пряхин, тщательно выговаривая слова.
   – Ну, слушаю тебя, – устало произнес Бурый. – Только давай по-быстрому!
   – У меня проблемы, Виктор!
   – А у кого их нет? – с раздражением перебил его Бурый, не желая сейчас выслушивать о чужих бедах.
   – А в моих проблемах виноват ты! – вдруг зло выпалил Пряхин.
   – Здрасте! Это с какой стати? – удивился тот.
   – А с такой! Из-за того, что там твои архаровцы натворили… сам знаешь где, меня теперь снимают с работы. Меня, ветерана труда, орденоносца! Причем, дай бог, чтобы просто сняли, а то ведь следствие еще идет…
   – Ну и что ты от меня хочешь? Чтобы я тебя к себе на работу взял? – с усмешкой спросил Бурый. – Так мне молодые нужны, а тебе, извини, в тираж пора. Без своей должности ты мне неинтересен.
   – Во-во, я так и думал! – злобно прошипел Пряхин. – Все люди – суки, добра никогда не помнят! А мало я тебе помогал?! Теперь меня выкинут на пенсию, как жить буду?!
   – Да ты из себя казанскую сироту-то не строй! – в свою очередь разозлился Бурый. – Ты только от меня одного столько поимел, что можешь припеваючи жить на шикарной вилле где-нибудь в Италии.
   – Ну, на виллу у меня, может, и хватит, а вот чтобы жить на ней припеваючи – капиталец нужен. Может, подсобишь будущему пенсионеру по старой дружбе, как говорится, на посошок?
   – Да откуда? – усмехнулся Бурый. – У меня у самого сейчас крутой прогар везде…
   – Ну, тогда смотри… – недобро сказал Пряхин. – Не хочешь подсобить, так и мне незачем тебя особо выгораживать…
   – Где это ты меня выгораживать собрался? – насторожился Бурый.
   – Ну как же…. – изобразил удивление Пряхин. – Я ведь могу намекнуть кое-кому, от кого та «комиссия» прилетала, да и первые трупы, похоже, из твоей же обоймы…
   Бурый подобрался и вкрадчиво заметил:
   – Если ты меня сдашь, так и сам же на соседние нары присядешь…
   – А нар у тебя в этом деле не предвидится, – с усмешкой возразил Пряхин. – Вышачок… как пить дать, вышачок тебе припаяют. А за меня ты не беспокойся – я человек аккуратный, сдам тебя так, что ни одна сволочь не догадается, откуда ветер дует, даже ты…
   – Ну, во-первых, вышачки у нас сейчас отменены, а во-вторых, если бы и приводились в исполнение, то это не такое быстрое дело, – сказал Бурый. – Так что времени у меня хватило бы подсуетиться, чтобы и ты «присел» со мной рядом… – Потом, уже приняв решение, он сменил тон и посетовал, вроде как с укоризной: – Что-то у нас с тобой, Пряхин, разговор нехороший получается. Мы с тобой старые знакомые и обижать друг друга нам не к лицу…
   – Вот это правильно – и не обижай! – обрадовался Пряхин.
   – Ну и сколько же ты хочешь? – устало спросил Бурый.
   – Да всего ничего: один ма-а-аленький зелененький лимончик… – ответил Пряхин и засмеялся: – Люблю недозрелые цитрусовые.
   – От целого, да еще зеленого тебя может и пропоносить, – заметил Бурый, внутренне закипая.
   – Ничего, у меня желудок крепкий, выдержит! – заржал Пряхин.
   – А мне негде тебе целый лимон взять, – сказал Бурый. – Давай хотя бы напополам его разрежем и сахарком присыпем.
   – А что за сахарок будет? – заинтересованно спросил Пряхин.
   – Моя тачка… Перекрасишь в белый цвет, чем тебе не рафинад?
   – А сам на чем ездить будешь? Неудобно как-то без колес тебя оставлять, – сделал вид, что застеснялся, Пряхин.
   – Не боись, не обезножу, – успокоил его, усмехнувшись, Бурый. – Только подождать тебе придется, мне еще нужно твою половинку от чего-то отрезать…
   – Даю тебе сутки, – быстро сказал Пряхин. – А потом – не обессудь!
   – Суток мало! – попытался возразить Бурый.
   – Сказал – сутки, значит – сутки, и не торгуйся, не на базаре, – оборвал его Пряхин. – Я тебе завтра позвоню в это же время. – И он отключился.
   – Бл…дь! Сука! Ну обложили! – Бурый в бессильной ярости откинулся на сиденье, забыв о сидевшем рядом Козаке.
   – Проблемы? – спросил тот тихо. – Может, помочь?
   Бурый резко повернулся к нему:
   – Ты мне уже в Энске помог, помогальщик, мать твою!
   – Ну смотри, было бы предложено, – пожал плечами Козак. – Я тебе по дружбе предлагаю. Без денег… в компенсацию за моральный ущерб…
   – Тот ущерб уже не компенсировать! – махнул рукой Бурый, неожиданно успокаиваясь.
   Решение он принял еще во время разговора с Пряхиным. Что-что, а шантажировать себя он никому не позволит! К тому же Пряхин не из тех, кто наедается, наверняка захочет годами тянуть с него. Перспектива всю жизнь находиться в подвешенном состоянии Бурого не грела.
   – Ты понял, кто звонил? – спросил он у Козака.
   – Понял, – кивнул тот. – Пряхин – личность известная.
   – Да? – удивился Бурый. – Сталкивался, что ли?
   – Было дело… – уклончиво ответил Козак. – Потому с особой ответственностью отнесусь к делу.
   – Так что, действительно без гонорара его сработаешь? – вроде как невзначай поинтересовался Бурый.
   – А Валеркин кусок оставляешь мне? – задал встречный вопрос Козак.
   – Оставляю, черт с тобой! – кивнул Бурый.
   – Тогда ничего больше не надо. Есть какие-нибудь пожелания?
   – Нужно продумать, как это сделать, чтобы все было чисто, – задумчиво сказал Бурый. – Очередного прокола я не потерплю, но и тянуть нельзя – у нас всего только сутки.
   – А тут мудрить нечего. Где ты с ним обычно встречаешься? – спросил Козак.
   – В бане или в ресторане, – ответил Бурый, не понимая, к чему тот клонит.
   – Вот и назначь ему завтра встречу в ресторане, вроде как деньги лично передать и обмыть по-дружески.
   – Это еще зачем? – удивился Бурый. – Да у меня водка в рот не полезет с ним пить…
   – А никто и не предлагает, ты, главное, сиди и жди его в ресторане, да так, чтобы все видели, что ты ждешь друга…
   – Ну?..
   – А мне сообщишь точное место и время вашей встречи… Мы его с Квачом проводим…
   – Зачем? – удивился Бурый. – Как потом убирать будете после нашей встречи? На меня же сразу падет подозрение…
   – А встреча не состоится… – Козак, скрывая усмешку по поводу непонятливости Бурого, отвел глаза. – И ты по этому поводу попереживаешь, а потом, безутешный, поедешь домой.
   – А… – сообразил Бурый. – Вы его по пути?.. Годится! Только осторожнее, не проколитесь в этот раз, а то доедет, устроит скандал по поводу денег. Убирать его придется все равно, но после шума труднее будет отвести от себя подозрение.
   – Не волнуйся, Бурый, на сей раз все будет путем! – твердо пообещал ему Козак.
   – Ну тогда ладно! – повеселел Бурый. – Расходимся, а насчет места и времени я тебе завтра сообщу, после разговора с Пряхиным. Да! – остановил он вылезающего из машины Козака. – Купи в магазине ма-а-аленький зеленый лимончик и вставь Пряхину в задницу… на прощание, он так любит недоспелые цитрусы…
   – Сделаем! – хмыкнул Козак. – В конце концов, менты – тоже люди, будет им не только жмурик, но и приятный сюрприз – лимон к чаю…

Глава десятая

   На следующий день Григорий Тарасович разбудил их рано – за окнами была еще сплошная темень.
   Леонид, чувствуя, что глаза его никак не хотят просыпаться, нехотя побрел в сени к рукомойнику с ледяной водой.
   Есения в это время помогала старику с завтраком, который был, даже на взгляд Леонида, чересчур обильным, но, видимо, хозяин придерживался традиционной точки зрения, что «утренняя заправка» – это топливо на весь день.
   Допив свой круто, до черноты, заваренный чай, Григорий Тарасович, отдуваясь и отодвигая от себя пустую кружку, предложил:
   – Пойду-ка я затоплю вам баньку.
   – Вот это здорово! – обрадовался Леонид.
   – Действительно здорово, помыться очень хочется… – поддержала его Есения и, уловив недвусмысленный взгляд Леонида, слегка покраснела.
   – Я тебе помогу, – очарованный ее постоянным и каким-то девическим смущением, предложил он, чем вызвал еще больший румянец у Есении на щеках.
   Она поспешно вышла из-за стола, схватила что-то и убежала на кухню. Григорий Тарасович, остановившийся у порога, бросил на Леонида внимательный взгляд.
   «Только этого не хватало! – внутренне сжался Леонид. – Не дай бог, догадается, что никакие мы не муж и жена, и доложит об этом своему племяннику…»
   – Не надо бы Есении сейчас в баню, – сказал Фёдор, когда Григорий Тарасович вышел.
   – Почему? – удивился Леонид.
   – Скинуть может… – коротко пояснил тот и, поднявшись, понес свою тарелку на кухню, затем молча оделся, взял лыжи и опять куда-то ушел.
   Леонид помог Есении доубирать со стола и сел на кухне на лавку, глядя, как она привычными, отработанными движениями моет посуду.
   Чувствуя неловкость от того, что они доставляют старику лишние хлопоты, Леонид вызвался чистить картошку. Срезая с картофелин закручивавшиеся спиралью очистки, он украдкой поглядывал на Есению. Разговор у них почему-то не клеился. Так обычно бывает, когда люди давно не виделись и у каждого столько всего накопилось, что самым сложным оказывается выбор, с чего начать. А задать банальный вопрос: «Ну, как ты жила все эти годы?» – у Леонида язык не поворачивался. Поэтому диалог у них долго крутился вокруг малозначимых вещей, от рецептов быстрейшего приготовления тушеного мяса, если его отбить и вымочить в уксусе, до погоды.
   Есения первая не выдержала такого разговора и, опустив нож, которым она разделывала мясо, спросила Леонида о том, что ее волновало больше всего:
   – Как тебе наш сын?
   Леонид несколько секунд молчал, не зная, как коротко ответить на такой сложный вопрос. Ему казалось, что обсуждать подобные темы среди грязной картошки и мяса нельзя, для этого должны быть соответствующие место и атмосфера.
   – Сын – он сын и есть! И этим словом все сказано… – наконец сказал он и выразительно посмотрел на Есению.
   Есения отвела подозрительно заблестевшие глаза и сморгнула, отчего по ее щеке тут же побежала прозрачная слезинка.
   Леонид вскочил:
   – Ну что ты! Не надо! Зачем же плакать?
   Он попытался взять Есению за руку, но она убрала ее за спину, прошептав:
   – Ты запачкаешься…
   – Да наплевать мне на это! – воскликнул он и обнял Есению, прижимая ее к себе. – Главное, ты не плачь! Сын у нас замечательный, и сейчас он у моего друга, в надежном месте. Мы еще будем все вместе…
   – Я так по нему соскучилась!.. – прошептала она, уткнувшись лицом в рубашку на его груди.
   «А по мне?» – захотелось спросить ему, но он промолчал, боясь спугнуть Есению такой прямотой, и только легонько поглаживал ее по спине.
   – Ничего, все пройдет, мы с тобой выберемся отсюда, и Лёня будет с нами, – утешал он ее, чувствуя, что Есения с трудом сдерживается, чтобы не разрыдаться.
   – Как ты себе это представляешь? – спросила она, подняв лицо и с надеждой глядя на Леонида.
   – Попрошу друга привезти Лёню к нам…
   – Куда?
   – Туда, где нас уже не найдут…
   – И ты знаешь такое место?
   – Доверься мне! – сказал Леонид и в этот момент сам поверил, что у них все будет хорошо, только надо будет посоветоваться с Сергеем для осуществления этого «хорошо».
   – Я тебе верю! – просто сказала она и, отодвинувшись, снова взялась за нож, а Леонид вернулся к картошке.
   Наконец дочистив ее, он встал:
   – Я отлучусь ненадолго…
   Есения кивнула.
   Войдя в комнату, Леонид направился к своему рюкзаку, стоявшему в углу. У него возник план, как немного успокоить Есению. Вытащив из рюкзака спутниковый телефон, он оделся и, спрятав телефон под куртку, вышел из комнаты. Пройдя по просторным сеням, он открыл дверь во двор и чуть не столкнулся на крыльце с Григорием Тарасовичем.
   Отступив в сторону, он уступил старику дорогу.
   – А ты куда? – спросил его Григорий Тарасович.
   – Пойду пройдусь.
   – Мое дело, конечно, сторона… – посмотрел на него старик, – но тебе я бы не советовал отходить далеко от дома. Это Фёдор – бывалый в лесу человек, сразу видно, а ты житель городской, пропадешь – ищи тебя потом…
   – Да я, вон, к озеру схожу и обратно, – успокоил его Леонид. – Хочется подышать свежим таежным воздухом…
   – Ну-ну… – хмыкнул Григорий Тарасович и пошел в дом.
   Леонид сбежал с крыльца и, пройдя двором, расчищенным от снега, озадаченно остановился у кромки целины. Стало понятно, почему дед хмыкнул: пройти к озеру не представлялось возможным – провалишься по пояс, нужны были лыжи. Но Леониду, во избежание лишних вопросов, не хотелось возвращаться в дом за ними, поэтому он просто пошел к дальней постройке, над крышей которой курился дымок. Подойдя поближе, он понял, что это была баня, которую готовил для них Григорий Тарасович. Обойдя ее вокруг, он увидел свежевырубленную полынью, – видимо, озеро здесь подступало к самому хутору.
   «Дед, наверное, хочет, чтобы мы после бани окунулись в эту прорубь, прямо полный сервис», – подумал он и, представив сие удовольствие, передернулся – на улице было морозно.
   Оглянувшись на дом, из которого пока никто не появлялся, Леонид присел на поленницу, сложенную у задней стены бани, и вытащил из-за пазухи телефон. Разобравшись в кнопках, он набрал номер Сергея – память на цифры у него была профессиональная.
   – Серёга… – только и мог он сказать, услышав неожиданно близкий голос друга.
   – Лёнька! – обрадовался тот. – Ты где?!
   – Я в Сибири, Есения уже со мной…
   – Не может быть! – вырвалось у Сергея. – Ну ты и молоток! А тут петелечки затягивают, все еще ищут и тебя, и сына… Как же тебе это все-таки удалось?
   – Фёдор помог. Как там Лёня? – спросил Леонид.
   – Хочешь с ним поговорить? – неожиданно предложил Сергей. – Он тут, рядом.
   – Рядом? Нет, погоди, я перезвоню тебе минут через пять, хорошо? Никуда его не отпускай, слышишь?
   – Слышу… – озадаченно откликнулся Сергей.
   Леонид, отключив телефон, помчался к дому. Взбежав на крыльцо, он рванул дверь и, торопливо отряхнув снег с валенок, пошел прямиком на кухню, где Есения возилась с обедом. Григория Тарасовича видно не было, – видимо, он был у своих питомцев.
   – Есения, вытри руки и пошли прогуляемся, – сказал он.
   Она удивленно повернулась к нему.
   – Пойдем говорю. Одевайся быстрее.
   Ничего не понимая, она сполоснула руки и пошла следом за Леонидом, который уже держал ее куртку. Пока она застегивалась, он присел перед ней и по очереди натянул ей на ноги валенки.
   Выйдя на крыльцо, Леонид внимательно огляделся – Григория Тарасовича по-прежнему нигде не было видно.
   – Пойдем. – Он взял Есению за руку и повел ее к бане.
   Откуда-то налетел Славка и стал с игривым лаем прыгать вокруг них, загораживая им проход.
   – Псина, не приставай! – отмахнулся от него Леонид.
   Собака отскочила в сторону и замерла, обиженно опустив только что дружелюбно вилявший хвост.
   – Куда ты меня тащишь? – поинтересовалась Есения. – Что за спешка?
   – Пока никто не видит… – озираясь, ответил Леонид.
   Он завел ее за баню и усадил на дрова. Есения вопросительно посмотрела на него. Леонид достал из-за пазухи телефон и набрал номер Сергея.
   Когда в трубке раздался его голос, он коротко попросил:
   – Позови…
   – Ага, сейчас, – моментально сообразил Сергей.
   Леонид почувствовал волнение. Он посмотрел на Есению, которая, уже догадываясь, кого пошли звать, привстала, глядя на Леонида большими тревожными глазами.
   – Алло, – послышался в трубке голос Лёни.
   – Здравствуй, сынок, – сказал Леонид. – Я тебе сейчас дам маму.
   Есения буквально вырвала из рук Леонида трубку.
   – Лёнечка, сыночек… – простонала она, услышав голос сына, и вдруг заплакала, опустив трубку в ослабевшей руке.
   Леонид обнял Есению и, забрав у нее трубку, спросил:
   – Сынок, у тебя все хорошо?
   – Все нормально. Что с мамой?
   – С ней тоже все нормально. Плачет…
   – Почему?
   – От радости, – пояснил Леонид. – Сынок, скоро мы будем все вместе. Позови дядю Серёжу.
   Когда Сергей взял трубку, Леонид коротко описал ему обстановку.
   – Так… – протянул Сергей. – Договаривайся с этим твоим Филиппом, что я привезу Лёню. Так по крайней мере будет хоть одна точка соприкосновения, а там «будем посмотреть»… А ты откуда, кстати, звонишь?
   – Из лесу, вестимо. По трофею…
   – Не понял, но это потом. Позвони, как договоритесь, я приму меры со своей стороны.
   – Хорошо, пока! – сказал Леонид, отключая трубку и засовывая ее в карман.
   Есения плакала, уткнувшись Леониду в грудь.
   – Успокойся, родная, ну что ты!
   – Я сейчас… это пройдет, просто нервы не выдержали, – сказала она, вытирая слезы и, взглянув снизу вверх на Леонида, вдруг привстала на цыпочки и крепко поцеловала его солеными от слез губами.
   Это был их первый поцелуй после встречи. Леонид потрясенно замер, ощутив прикосновение ее подрагивающих губ. В следующую секунду он, задыхаясь от распиравшей его нежности, уже покрывал бешеными поцелуями ее лицо.
   За этим занятием и застал их вышедший из дома Григорий Тарасович, который, видимо, решил проверить баню.
   – Бог в помощь! – сказал он, с доброй усмешкой глядя на целующуюся парочку.
   Есения, став пунцовой, отшатнулась от Леонида и, развернувшись, поспешно пошла к дому. А Леонид, двинувшись за ней следом, не нашел ничего лучшего, как поблагодарить старика, буркнув: «Спасибо».
   – В доме места много, чего на улице-то морозиться? Губы потрескаются… – усмехнулся опять Григорий Тарасович.
   Леонид взбежал на крыльцо.
   Он нашел Есению на кухне, она как была – в куртке и валенках – стояла у плиты и что-то сосредоточенно помешивала в чугунке.
   – Очень неудобно получилось, – тихо сказала она, не поднимая глаз, когда Леонид вошел на кухню.
   – Ты не права, во всех отношениях получилось замечательно, – возразил Леонид, подходя к ней. Сняв с нее куртку, он обхватил ее за плечи, обтянутые свитером, и поцеловал в шею. – Не забывай, что и Филипп, и Григорий Тарасович считают нас мужем и женой, поэтому мы должны вести себя соответственно.
   – Но в баню я идти с тобой не готова, – сказала она, вспомнив разговор за завтраком. – Фёдор ведь знает, что мы с тобой не…
   Леонид помолчал, а потом, вздохнув, предложил:
   – Попросись у Григория Тарасовича сходить помыться до нас, скажи – пар тебе сейчас противопоказан, что, кстати, соответствует истине. А мы с Фёдором попариться захотим…
   – Хорошо…

   Фёдор вернулся на хутор, когда остальные уже обедали.
   Помыв руки и пожелав всем приятного аппетита, он сел за стол и принялся за еду, заботливо придвинутую к нему Есенией.
   Григорий Тарасович, который до его прихода рассказывал о своем житье-бытье здесь, в лесу, замолчал, вопросительно глядя на прибывшего гостя, но тот не отрывал взгляда от тарелки, мрачно поглощая дымящиеся куски мяса с картошкой. В итоге обед завершился в полном молчании.
   После обеда Григорий Тарасович ушел по делам, предварительно выложив на лавку чистые полотенца для бани.
   Вымыв посуду, Есения направилась к себе в комнату, неожиданно почувствовав себя неважно. Встревоженный Леонид двинулся за ней следом, но она выпроводила его:
   – Извини, я просто хочу полежать.
   Ему ничего не оставалось, как вернуться к Фёдору. А тот, порывшись в рюкзаке, вдруг достал бинт и положил его на полотенце.
   Леонид испуганно посмотрел на него, не поняв, для чего Фёдору понадобился бинт, – неужели тот где-то поранился?
   – Буду учить тебя мыться, – объяснил Фёдор, заметив обеспокоенность Леонида.
   – Бинтом? – удивился Леонид.
   – Ничего другого подходящего под рукой нет.
   – Да? – Леонид заинтересованно посмотрел на Фёдора. – Когда начнем?
   – Часа через два, на сытый желудок нельзя. Можешь пока поспать, глаза у тебя вон после еды совсем осоловели…
   – Это мысль! А то дед поднял нас сегодня ни свет ни заря… – согласился Леонид, забираясь на печку.
   – Как сам встает, так и гостей поднимает… Скажи спасибо, что он вообще нас приютил, – сказал Фёдор.
   – Большое ему спасибо! – с чувством произнес Леонид, поудобнее укладывая голову на подушке, а потом опять привстал, вспомнив, что не сказал Фёдору о разговоре с Сергеем. – Фёдор, а я с Сергеем разговаривал.
   Тот резко повернулся к нему:
   – Хочешь, чтобы нас засекли?
   – Да ладно, кто тут в тайге кого засечет! Кстати, Сергей одобрил мой план и сказал, чтобы мы ему отзвонились, где состоится встреча. Он готов привезти Лёню, куда мы скажем…
   – Я тебе уже высказал свое мнение по этому поводу, – сурово глядя на Леонида, сказал Фёдор. – Нечего тащить пацана в пекло!
   – Но и оставлять его здесь тоже нельзя. Сергей не может вечно скрывать его у себя, он сказал, что и меня, и Лёню по-прежнему ищут… Что же ты предлагаешь?
   – Поспать перед баней, – буркнул Фёдор, отворачиваясь.
   Леонид послушно закрыл глаза и почувствовал, как его веки вдруг налились липкой, как мед, дремой.
   «Все будет хорошо!» – была его последняя мысль перед погружением в глубокий сон.
   Он, наверное, мог так проспать до позднего вечера, но Фёдор растолкал его часа через три.
   – Вставай, Лёньша, пора в баню! Есения уже помылась, – сказал он, тряся Леонида за плечо.
   Леонид открыл глаза и огляделся. За столом сидела румяная Есения, на голове которой тюрбаном было накручено полотенце, и пила чай с медом.
   – С добрым утром! – насмешливо поздоровалась она. – Ну ты и соня, Фёдор тебя добудиться не мог!
   – Как ты себя чувствуешь? – спросил ее Леонид, садясь на печке.
   – Ничего, спасибо…
   – Давай, давай, не рассиживайся, а то баня выстудится, – поторопил Леонида Фёдор.
   Кряхтя спустившись с печки, Леонид размял мышцы. На печи спать было тепло, но жестковато.
   В бане Фёдор преподал ему урок правильного мытья. Сначала он хорошенько пропарил его, а потом, выведя в обмывочную, разложил на лавке. Обмотав каждый палец бинтом, он густо натер мылом эту своеобразную перчатку и прошелся ею по телу Леонида, одновременно намыливая его и разминая каждую мышцу. Вскоре Леонид лежал в белом коконе из шипящих и лопавшихся пузырьков и, прикрыв глаза, прислушивался к своим ощущениям. Пена, постепенно сползая с тела, обнажала кожу, ставшую вдруг очень чувствительной, и Леониду казалось, что он как бы вылупляется на белый свет из какой-то окружавшей его последнее время тесной скорлупы.
   «Вот оно что значит, когда люди говорят, что заново родились после бани!» – понял он, поднимая свою новорожденную руку. Рука была легкой, почти невесомой и какой-то прозрачной, не в смысле того, что просвечивала, а было ощущение, что она состоит из мелких дырочек, сквозь которые свободно гулял прохладный освежающий ветерок.
   Потом Фёдор щедро облил его из деревянной бадейки горячей водой, смывая пену с тела, и вновь повел в парилку.
   Березовый веник, которым он его парил, был густым и душистым. Потряхивая им над лежащим на полке́ Леонидом, чтобы подогнать побольше пара к его телу, Фёдор то ли что-то нашептывал нараспев, то ли действительно напевал какую-то песню. Перед глазами у Леонида вдруг все поплыло, стены бани куда-то исчезли, а над ним во всю ширь распахнулось черное ночное небо с колючим светом зимних звезд.
   «Красота-то какая! Лепота-а-а… – Грудь Леонида затопило восторгом, а мысли его потекли медленно и тягуче в ставшей гулкой голове. – Как же это возможно? Я же лежу в бане… Куда делась крыша? И почему мне не холодно?..»
   Ему казалось, что он поднимается над баней и уже видит под собой прогалину среди леса, на краю которой приютился хутор Григория Тарасовича и белело заледеневшее озеро. Сначала он даже испугался, что его унесет куда-то туда, откуда нет возврата, но чем выше он поднимался, тем радостнее становилось у него на душе. Хор, который до этого состоял из разных оттенков голоса одного Фёдора, вдруг дополнился женскими высокими подголосками, вызывая трепет в душе своим ангельским звучанием. Запели дудки, зазвучали цимбалы, а вот уже и невидимый барабан начал отбивать ритмичную дробь, напоминающую стук человеческого сердца. С каждым его ударом Леонид все больше отрывался от земли, уносясь в черную бездонную высь. Ему уже не хотелось возвращаться обратно, он готов был бесконечно воспарять все выше и выше. Но неожиданно что-то привлекло его внимание: далеко-далеко внизу вдруг засияли огоньки, разбросанные по огромному темному пространству, словно светлячки на широком лугу. Они разгорались, выпуская из себя тонкие лучики, которые тянулись друг к другу. Наблюдая за ними, Леонид отстраненно подумал, что ткань, ткущаяся из этих переплетавшихся лучей, очень похожа на Млечный Путь. И тут же вспомнил маму.
   «Мама, как ты там?» – эта мысль сдернула его с небес, и он полетел вниз, набирая скорость, к несущимся навстречу ему лучам.
   «Это души тех, кому я нужен, – вдруг понял Леонид и поразился: – Как же их много!»
   И в этот миг осознания всё, кроме этого потока света, померкло. Многоголосый хор резко смолк, словно его оборвали, и наступила всеобъемлющая тишина.
   «Приземления» Леонид не почувствовал, только ощутил, как световой поток достиг его лица, обдав обжигающей волной, от чего он сразу же ослеп, но его слепота была не черной, а девственно-белой. На ней не было ни одного темного пятнышка, за которое можно было бы зацепиться сознанием.
   Очнулся Леонид в проруби, куда его бережно опустил Фёдор. В первый момент Леониду показалось, что его положили в кипяток. Он выскочил из проруби в буквальном смысле как ошпаренный и, судорожно стряхивая с себя ледяную воду, побежал обратно в баню, оскальзываясь на таявшем под босыми ногами снегу.
   Вслед ему несся смех Фёдора.
   Вскочив в баню, Леонид сунулся к бочке с горячей водой и, зачерпывая из нее ковшиком, начал быстро обливать себя, пытаясь согреть тело, исходившее иголками, но этого было мало. Тогда он бросился в парилку и, забравшись на самый высокий полок, растянулся на нем, обмахиваясь веником, и наконец почувствовал жаркие объятия пара.
   «Воспаление легких можно подхватить после этакой бани!» – думал он, но тело его пело, наполненное непривычными силой и бодростью.
   Вернулся Фёдор и, зайдя в парилку, шутя стряхнул с себя несколько холодных капель на Леонида.
   – Заморозишь, черт, хватит мне уже твоей проруби! – воскликнул тот, загораживаясь веником как щитом.
   – Ничего с тобой не станется, только здоровее будешь! – ухмыльнулся Фёдор. – А в прорубь тебя нужно было окунуть, больно далеко ты улетел…
   – Откуда ты знаешь? – насторожился Леонид, считавший, что о его видениях никто, кроме него самого, знать не мог.
   – Да тебя с земли-то уже едва видно было, ты вроде как далекий спутник стал, – посерьезнев, сказал Фёдор.
   Леонид слегка опешил:
   – Ты что, хочешь сказать, что я и в самом деле куда-то летал?
   – А разве ты этого уже не помнишь? – покосился на него Фёдор, плеская воду из бадейки на раскаленные камни.
   – Я думал, что мне это только показалось… – уже совсем растерявшись, вымолвил Леонид, глядя во все глаза на Фёдора.
   – Может, и показалось… – неожиданно согласился Фёдор, садясь на поло́к ниже Леонида.
   – Что значит: «может»? Люди ведь на самом деле не летают …
   – Тебе виднее… – насмешливо сказал Фёдор и тут же переменил тему: – Ну, так что Сергей сказал?
   – Сказал, чтобы мы ему позвонили после того, как убедим Филиппа, что без сына в заграничный рай не поедем. Нужно, чтобы наш шпион заранее назначил встречу где-нибудь на нейтральной территории, тогда Сергей сможет предпринять меры для нашего освобождения.
   Фёдор в сомнении покачал головой:
   – Не нравится мне это, очень рискованно! Хотя, может, ты и прав, нужно попробовать.
   – По крайней мере, так мы сможем выяснить ближайшие планы насчет нас и хотя бы примерный маршрут нашего ухода за границу, – привел аргументы в защиту своего плана Леонид.
   – Надо попросить Григория Тарасовича связать нас с Филиппом, – сказал Фёдор. – Условие про Лёню лучше ставить отсюда.
   – Почему так?
   – Чтобы у него было больше времени подготовиться и обсудить это условие со своим начальством.
   – А, ну да! – согласился Леонид. – Он же, наверное, ни шагу сделать не может без разрешения… Слушай, а он не может нас просто-напросто сдать здесь, если посчитает, что мы слишком многого хотим и с нами чересчур много возни?
   – Не думаю… – покачал головой Фёдор. – Он отрабатывает или зарабатывает свои бабки. В институт ему уже обратной дороги нет, а возвращаться туда, где его дом, без улова тоже смысла нет. Нет, он будет крутиться, лишь бы доставить вас в целости и сохранности на место.
   – Где только это место?.. – задумчиво произнес Леонид.
   – Вот это и надо выяснить… Ладно, пойдем, хватит тебе пару на сегодня… Сейчас окачу тебя – и в дом, Есения твоя, поди, уж заждалась.
   – Не иронизируй!
   – И не думал!
   Через пятнадцать минут, с трудом натянув одежду на скрипевшее после мытья тело, они вышли из бани и не спеша направились к дому. Над крыльцом горела лампа, освещая им путь.

Глава одиннадцатая

   Визорин внимательно рассматривал парня, который вошел в его кабинет. Вид у того был усталый и несколько помятый, но держался он уверенно и, не отводя взгляда, в упор смотрел на начальника ФСБ.
   Визорин кивнул на стул перед своим столом:
   – Садитесь, гражданин Воронов.
   Губы у парня дернулись, словно он хотел что-то сказать, но потом, видимо передумав, молча сел на предложенный стул и опять уставился на Визорина.
   Начальник ФСБ придвинул к себе запротоколированную «предварительную беседу» с Вороновым, еще раз пробежал ее взглядом и спросил:
   – Значит, вы действительно не знаете, куда мог подеваться ваш протеже после конференции?
   Парень устало вздохнул:
   – Опять… Я не понимаю… Меня уже об этом спрашивали… Да и не был он моим протеже – просто предоставил ему возможность испытать себя в деле.
   – В каком это деле он хотел себя испытать? – метнул на него быстрый взгляд Визорин.
   Воронов удивился:
   – Как в каком? Журналистском, конечно… Если бы он сделал по этой конференции хороший материал, то можно было подумать о дальнейшем сотрудничестве с ним.
   – А где вы с ним познакомились, гражданин Воронов?
   – Нигде. Он просто позвонил мне на работу накануне. Сказал, что хочет с нами сотрудничать, но опыта у него маловато, и спросил – нет ли какой-нибудь работы для пробы пера? Просил дать возможность осветить какое-нибудь мероприятие. Вот я и подумал об этой конференции, материал о ней для газеты был нужен, а мне самому писать времени уже не было – улетал в Иркутск в плановую командировку.
   – То есть он должен был написать за вас статью, пока вы были в Иркутске?
   – Почему же за меня? – даже обиделся Воронов. – За себя должен был написать, а я бы проверил и передал в редакцию.
   – Ну хорошо, после конференции вы расстались, и куда же этот… – Визорин заглянул в записи, – …Веселов мог подеваться? Вы же наверняка обменялись с ним телефонами?
   – Нет, телефона у меня его нет, он должен был сам мне позвонить, когда статья будет готова. А куда он делся – я не знаю. Я ведь вообще не был на конференции.
   – Как не был? – оторопел Визорин, опять заглядывая в записи. – Вы же аккредитовались…
   – Лично я? – Воронов удивленно посмотрел на Визорина. – Я же вам объяснял, что у меня не было времени сидеть на конференции – я улетал в Иркутск. Поэтому я только довез Веселова до института и поехал обратно, но у меня, как назло, машина забарахлила, пришлось оттуда добираться домой и в аэропорт на такси. А моя тачка до сих пор должна стоять у института, если ее не угнали. Не было времени забрать, меня же сразу к вам…
   Визорин недоверчиво посмотрел на него. В данных, полученных от администрации института, четко говорилось, что от «Обновленной Сибири» аккредитовалось два журналиста – один лет сорока, другой – постарше.
   – Сколько лет Веселову?
   Воронов пожал плечами:
   – Лет сорок, наверное, я к нему особенно не приглядывался. Да и виделись мы от силы минут тридцать – он приехал к редакции, я передал ему приглашение и бедж и отвез в Академ, поскольку он уже опаздывал. И все.
   – Одного отвезли?
   – Одного, а почему вы спрашиваете? – Михаил внутренне сжался: «Что же там произошло? Похоже, они не знают, что это дядя Фёдор прошел по моему беджу».
   – Так на конференции сказали, что было два журналиста… – Визорин внимательно посмотрел на Воронова.
   – Может, Веселов решил меня подстраховать и зарегистрировал как присутствовавшего? – предположил Михаил. – Но я его об этом не просил…
   Визорин вздохнул: «Был, был там кто-то еще, нужно искать… А к этому журналюге мы, кажется, зря прицепились. Мало ли кто за кого у них там пишет статьи… Хотя проверить никогда не мешает. Может, этот Веселов кого-то с собой провел, пользуясь отсутствием Воронова? Да, подозрительный тип какой-то – решил попробовать перо и тут же попал туда, где столько трупов…»
   – Ну добро, Михаил…
   Визорин поднялся со своего кресла, обошел стол и подошел к Воронову.
   Михаил тоже встал, усмехнувшись про себя на то, что Визорин перешел в разговоре с фамилии на имя. Значит, впереди намечалась какая-то просьба. Как в воду глядел…
   – У нас будет к вам просьба: как этот Веселов объявится, так сразу же сообщите нам, хорошо? – И начальник ФСБ по-дружески положил руку журналисту на плечо.
   – Хорошо, – согласился Воронов. – А что случилось? Он что-нибудь натворил?
   Визорин посмотрел на Воронова оценивающим взглядом: журналист есть журналист, скоро ведь все равно что-то раскопает и понесет по всему свету. Демократия, мать ее ети! Нужно было бросить этому писаке косточку, чтобы не сильно рылся и был склонен к сотрудничеству.
   – В институте произошло ЧП, – понизив голос, сказал он и, упреждая вопрос Воронова, тут же оговорился: – Об этом пока писать нельзя, но позже я сам вас попрошу изложить ход событий для прессы. Так вот, произошло ЧП, и, возможно, ваш коллега мог что-нибудь видеть. Мы теперь пытаемся выяснить – либо с ним тоже что-то случилось, либо он испугался, что увидел лишнее, и теперь где-нибудь прячется. А было бы лучше, если бы он не прятался, а все рассказал нам.
   – Если появится, я дам вам знать, – пообещал Михаил и подумал: «Интересно, будут теперь за мной следить или нет? Надо на случай, если дядя Фёдор выйдет на меня, придумать способ предупредить его, что их с Леонидом ищут, хотя они и сами это, наверное, знают… Что же там произошло?»
   Визорин проводил взглядом выходившего из кабинета Воронова и потянулся к кнопке селектора:
   – Слепаков, зайди!
   Но не успел его заместитель войти в кабинет, как на столе у Визорина запищал телефон ВЧ-связи. Визорин нехотя снял трубку. Послушав несколько секунд невидимого собеседника, он сказал: «Есть» – и положил трубку на рычаг.
   Слепаков выжидающе смотрел на него.
   – Приглашают в Москву… – скривившись, как от зубной боли, пояснил ему Визорин. – Разгонять тоску… Чтоб оно все провалилось. Остаешься за меня. Подготовь к моему отъезду все, что есть по этому проклятому делу.
   – Когда летите?
   – Как только будем готовы. – Визорин резко встал из-за стола и тут же скривился, схватившись за поясницу. – Вот бл…дь, чтоб им всем пусто было!

   На следующий день Козак с Квачом на битой и обшарпанной «девятке» племянника Квача с утра дежурили неподалеку от дома Пряхина. Тот на работу почему-то не пошел, видимо, маялся похмельем. Решив на крайний случай удостовериться, что Пряхин дома и они его не упустили, Козак набрал номер его телефона и услышал злой и охрипший спросонья голос:
   – Алло!..
   – Глафиру Сергеевну, пожалуйста! – вежливо попросил Козак.
   В ответ раздалась тирада по поводу того, что если он, мудила, не может правильно попасть пальцем в диск, то на хрена ему Глафира Сергеевна, в которую он вряд ли попадет членом. Пусть он сначала потренируется им правильно номер набирать.
   Козак, представив себе картину маслом: «Набор телефонного номера членом», едва успел отключить трубку, такой смех его разобрал.
   – Ты чего? – уставился на ржущего Козака Квач.
   – А наш клиент с юмором! – выдавил из себя Козак сквозь смех. – Почти как Бурый…
   – Чего он тебе сказал?
   – Да не суть! – отмахнулся Козак. – Короче, он дома, так что сидим и ждем звонка Бурого…
   Мороз днем начал крепчать, Квач из экономии на время отключал двигатель и в машине начинался настоящий дубак. Спасал их кофе с коньяком, который утром Козак налил в термос. Окна по краям вскоре начали покрываться морозным узором.
   Бурый отзвонился только к шести вечера. Козак с Квачом к этому времени уже успели по очереди сбегать в соседнюю кафешку перекусить. Пряхин из дома так и не выходил. Бурый позвонил как раз в тот момент, когда Козак сквозь протаянную прогалину в обледеневшем стекле наблюдал в бинокль, как «золотой начальник», сгорбившись, ходил по кухне в стеганом халате и что-то пил стаканами: то ли вновь нагружался водкой, то ли отпаивался водой или рассолом…
   – Встреча в восемь, в «Саванне», – не здороваясь, сообщил Бурый и поинтересовался: – Ну, как он там?
   – Сидит дома и пьет, – коротко ответил Козак.
   – Что пьет?
   – Не знаю, отсюда не унюхать, – усмехнулся Козак. – Ты не волнуйся, мы его поведем. Все будет путем…
   – Не путем, а по пути, – машинально поправил его Бурый.
   – Ну и по пути, конечно… – согласился Козак, хмыкнув.
   – Не забудь про лимон, – напомнил ему Бурый.
   – Не забуду! – успокоил его Козак, а сам про себя подумал: «Дался ему этот лимон, в качестве каламбура это еще прокатит, а в действии… Хотя, черт его знает, потом обзовут нас "лимонными киллерами", будет свой неповторимый почерк…»
   Отключив трубку, он повернулся к Квачу:
   – Дуй в гастроном!
   – Зачем?
   – За лимоном, маленьким и зеленым, Бурый приказал…
   Квач недоверчиво посмотрел на Козака.
   – Давай, давай, – поторопил его тот. – Я серьезно.
   – А сколько купить-то?
   – Один, но маленький и зеленый. Велено в зад запихать Пряхину на прощание.
   – А! Понял, понял, прикольно! – оценил шутку Бурого Квач.
   – Ничего прикольного, сплошной цинизм, – поморщился Козак. – Ладно, давай иди, а то ненароком Пряхин поползет куда-нибудь. А нам еще прикинуть надо, каким маршрутом он может в «Саванну» поехать.
   А Пряхин тем временем метался по квартире, не находя себе места и прикладываясь к водке, чтобы заглушить тревогу, которая не оставляла его с утра. Проснувшись от какого-то дурацкого ошибочного звонка, он уже не мог уснуть, а тут еще сквозь дикую головную боль его начала донимать неприятная мысль, что с Бурым он повел себя неправильно. Не надо было так наседать на него. Вчера-то на пьяную голову Пряхину было море по колено, его душил гнев на Бурого за то, что его, Пряхина, отодвигают от кормушки, к которой он уже за много лет прикипел всеми фибрами души и плоти, и раз одна кормушка уплывает, должна возникнуть новая. Но теперь Пряхин уже сомневался, что Бурый захочет его подкармливать. Тот не выносил давления, а это значит, что, решившись на шантаж, Пряхин сам себе подписал смертный приговор.
   «Нужно ему позвонить, – думал он, обхватив в отчаянии голову, – отказаться от своих претензий или снизить их, а заодно и попросить прощения, чтобы не обижался». Но тут же отдернул руку, потянувшуюся было к аппарату: «Поздно, никаких извинений он не примет. Ети твою мать, что ж я натворил-то!»
   Не в силах найти выход из сложившейся ситуации, Пряхин побрел на кухню за очередным опохмелочным стаканом. Когда ему позвонил Бурый с сообщением, что ждет его с деньгами в «Саванне» к восьми, у Пряхина внутри булькала уже вторая бутылка водки, которая, впрочем, не забрала голову, а только нарушила координацию движений.
   Голос Бурого звучал ровно и даже приветливо, что удивило и насторожило Пряхина.
   – Виктор, ты не сердишься на меня? – спросил он и сам поежился от сопливой жалостливости своего вопроса.
   Бурый, видимо, тоже опешил, потому что ответил не сразу:
   – Да нет! На что же мне сердиться? Я все понимаю, каждый устраивается как может…
   – Ну тогда спасибо тебе и до встречи… – почти искренне поблагодарил его Пряхин и положил трубку.
   Но через минуту его вдруг начало ломать еще сильнее, чем до звонка: неспроста Бурый стал таким предупредительным, гляди-ка, и деньги успел собрать, а сумма-то немалая… Нет, надо бы подстраховаться….
   Решение у Пряхина созрело неожиданно, зажигая мстительный огонек в душе. Если Бурый что-то против него замыслил, то пусть не думает, что ему все так гладко сойдет с рук…
   Пряхин прошел в кабинет, сел за стол и, придвинув к себе несколько листов бумаги, принялся писать. Давно он не писал таких бумаг, пожалуй, даже стосковался по ним за время этой гребаной перестройки, когда на доносы или анонимки уже не обращали должного внимания. Расписать все про Бурого оказалось делом нелегким, квалификацию слегка подрастерял, да и коньяк, к которому Пряхин прикладывался теперь между строк, не содействовал ясности мысли. Поэтому над пятью листами текста он просидел не меньше часа, потом, подписавшись в конце, положил их на середину стола, придавив сверху тяжелой чернильницей, словно опасался, что непонятно откуда взявшийся ветер может смахнуть его эпистолу на пол, где она затеряется.
   «Вернусь, спрячу в сейф, авось еще пригодится», – удовлетворенно подумал Пряхин, окидывая последним взглядом исписанные листы бумаги. Теперь можно было ехать на встречу с Бурым…
   С успокоившимся сердцем Пряхин пошел одеваться. По пути к вешалке его пару раз качнуло из стороны в сторону, и, нащупывая в дубленке ключи от машины, Пряхин засомневался, не лучше ли ему взять такси, однако тут же передумал: обратно-то придется возвращаться с большими деньгами, а это делать лучше на своей машине…
   «Ничо! Доеду! Не впервой!» – подумал он и, с трудом вписавшись в проем двери, вывалился на лестничную площадку, где, держась за стену обеими руками, двинулся по направлению к лифтам. Оставшиеся лежать на столе в кабинете заветные листки вселили в него уверенность в неизбежное торжество справедливости, и Пряхин с пьяной самодовольной ухмылкой начал репетировать свой воображаемый разговор с Бурым.
   Спустившись вниз и выйдя из подъезда на улицу, он так увлекся этой «беседой», что и не взглянул в дальний угол двора, где стояла неприметная машина, в которой Козак с вернувшимся из гастронома с цитрусовым в кармане Квачом прикидывал по карте, где лучше «завалить» Пряхина. По всем вариантам выходило, что мимо улицы Карнаухова тому не проехать, а там как раз был подходящий узкий, безлюдный и темный участок.
   Когда Пряхин вышел из дома, размахивая руками, словно с кем-то о чем-то ожесточенно споря, Козак присвистнул, наблюдая, какими галсами тот идет к своей машине.
   – Во набрался, как он поедет? – тоже удивился Квач.
   – Поглядим, может, оно и к лучшему… Заводись!
   Сдав задом, они выехали из двора и, завернув за угол, встали, дожидаясь, когда мимо них проедет Пряхин. Но тот не торопился, видимо, прогревал двигатель. Козак уже хотел идти смотреть, чего тот так долго возится, как вдруг машина Пряхина, резко вынырнувшая из двора, пронеслась мимо них.
   – Во черт! – выругался Квач, срываясь за ним следом.
   Но Козак дернул его за рукав, глядя, как в темноте удаляются габаритные огоньки пряхинской машины:
   – Давай на соседнюю улицу, там к нему прицепимся, а то тут догонять несподручно.
   – А не упустим? Смотри, как он понесся! – обеспокоенно спросил Квач, выруливая в переулок, ведущий к параллельной улице. – Бурый нам не простит!
   – Перехватим у Засельской, там светофор долгий.
   – Думаешь, он сейчас на светофоры смотреть будет? – возразил Квач, выезжая на заснеженную улицу.
   – Давай-ка дворами на Карнаухова. Будем там его ждать. Надо было сразу туда ехать.

   Пряхин, ожесточенно крутя руль, с трудом выравнивал на поворотах машину, идущую юзом. На очередном заносе он едва не въехал в бок грузовику, водитель которого ощерил рот в неслышимом мате и показал ему кулак. После чего Пряхин решил ехать помедленнее, тем более что часы показывали еще достаточно времени до встречи с Бурым. Но когда он въехал на улицу Карнаухова, неудобную, практически однополосную, по которой встречные машины могли разъехаться только впритирку друг к другу, его охватило раздражение – впереди тащилась старая «лохматка», когда-то бывшая «жигулями» девятой модели. Объехать ее было невозможно: она то прибавляла, то снижала скорость, забирала то влево, то вправо, двигаясь по улице какими-то зигзагообразными рывками.
   «Пьяные там, что ли, за рулем? – со злостью подумал Пряхин. – Или "подснежники" раньше времени на дорогу выползли?»
    Впереди замаячил светофор на перекрестке, где можно было попытаться обогнать этого горе-водителя. Пряхин резко посигналил, отчего «девятка» испуганно скакнула вперед, зашныряла носом в разные стороны и, подрулив к светофору, некстати заалевшему запрещающим глазом, вообще встала, развернувшись почти поперек дороги.
   «Вот блин!» – хрястнул по рулю рассвирепевший Пряхин, притормаживая и пытаясь рассмотреть за обледеневшими стеклами, кто засел в этой пародии на машину.
   В этот момент дверь со стороны пассажира открылась, и из «девятки» вылез невысокий парень в кожаной куртке с мотком буксировочного троса в руке.
   «Небось будет просить подцепиться!» – скривился Пряхин, наблюдая, как парень спешит к его машине, загораживаясь от света фар рукой.
   Пряхин со злостью нажал на кнопку, опускавшую стекло.
   – Ну чо на таком дерьме ездите? – обрушился он на подошедшего парня. – Перегородили дорогу, бля… а меня ждут, некогда мне тут с вами возиться!
   Его эскападу прервала резкая трель мобильного телефона. Пряхин нетерпеливо поднес трубку к уху:
   – Алло! А Бурый! Да еду я, еду, тут заминка по дороге, счас разберусь… Я и объясняю им, что тороплюсь…
   Он говорил, глядя на парня, молча стоявщего у его машины, и вдруг осекся, замерев в ужасе, когда тот, вроде невзначай уронив моток троса на дорогу, направил на него пистолет с «дудочкой» глушителя.
   Пряхин дернулся, чтобы закрыть окно, как будто тонкое стекло могло уберечь его от пули, но даже не успел дотянуться до кнопки. Лицо парня показалось ему знакомым.
   – Извини, у нас времени тоже немного! – сказал тот, резко наклоняясь к Пряхину и выдергивая у него из рук мобильник.
   «Клиент пораскинул мозгами», – всплыл у Козака в голове известный анекдот, когда он холодно посылал второй, «контрольный», выстрел между уже умиравших глаз Пряхина.
   Оценив опытным взглядом проделанную работу, он поднес трубку к уху.
   – Слышал? – спросил он.
   – Да… – донесся до него из трубки голос Бурого.
   После секундной паузы в трубке раздались короткие гудки. Козак хмыкнул: и правда, что тут еще, собственно, обсуждать?..
   Подбежал Квач, не понимая, почему Козак медлит с отходом.
   – Ну что, будем ему это в жопу запихивать? – вытаскивая на ходу из кармана зеленый лимон, спросил он и озабоченно оглядел мертвого Пряхина.
   – И так красиво! – усмехнулся Козак и, забрав у Квача лимон, швырнул его через окошко на колени Пряхину вместе с мобильником.
   – Тоже верно! – согласился Квач, по-хозяйски подбирая с земли моток троса.
   Через несколько секунд с визгом под колесами они направили свою машину влево, на боковую и плохо освещенную улицу, стремительно удаляясь от места происшествия, к которому с дальнего конца улицы Карнаухова уже приближалась какая-то машина.
   – Может, заедем к нему на квартиру, пошуруем? – сосредоточенно глядя на дорогу, предложил вдруг Квач.
   – Ага, – насмешливо покосился на него Козак. – Видал: там кто-то ехал, сейчас вызовет ментов, во они тебе обрадуются!
   – Да пока они прочухают! Им же личность нужно будет установить, описать все…
   – Пряхин тебе не бомж, скоро тут такой кипеж поднимется! – перебил его Козак. – Так что жми давай! Всех денег не схаваешь, хватит пока и того, что получили…
   Рассуждая о мере в финансовых вопросах, Козак не знал, что своим отказом от поездки на квартиру Пряхина он практически положил рядом с пряхинским трупом еще один.

Глава двенадцатая

   За ужином, приступая к осуществлению своего плана, Леонид обратился к хозяину:
   – Григорий Тарасович, скажите, а когда у вас ближайшая связь с Филиппом?
   – А что? – спросил старик, поднимая на него настороженный взгляд.
   – У нас возник срочный вопрос к нему. Не могли бы вы нас с ним связать?
   Помолчав, Григорий Тарасович нехотя ответил:
   – На случай срочности у нас предусмотрен утренний сеанс, в шесть часов…
   – Вот и хорошо, – сказал Фёдор. – Позовете нас…
   Насупившийся Григорий Тарасович молча кивнул и понес грязную посуду на кухню.
   Есения было кинулась тоже собирать со стола, но Фёдор попридержал ее рукой, показывая, чтобы она села на место, – нужно было обсудить завтрашний разговор с Филиппом.
   Леонид вкратце рассказал Есении их с Сергеем план.
   – А это для Лёнечки не опасно? – испугалась она.
   Фёдор многозначительно посмотрел на Леонида: мол, а что я тебе говорил?..
   – Не волнуйся, дорогая. Сергей – человек опытный и зря нашим сыном рисковать не будет. К тому же это единственный шанс оторваться от Филиппа. Уж больно он мягко стелет, как бы жестко спать не пришлось… – ответил Леонид, но, увидев, что еще больше встревожил ее, поспешил пояснить: – Если нам не дано узнать наш маршрут, то хотя бы нужно выяснить промежуточный пункт, где мы можем оказаться. Так мы хоть как-то будем представлять, куда нас действительно приглашают, и назначить там встречу с Сергеем.
   – А как он сможет провезти Лёнечку через границу? – спросила Есения.
   Но Леонид не успел ответить, потому что в этот момент в сенях неожиданно послышались чьи-то тяжелые шаги.
   Все в ожидании посмотрели на дверь, не понимая, кто бы это мог быть, ведь Григорий Тарасович до сих пор не выходил из кухни. Но на пороге появился именно он и, глядя на Фёдора, спросил:
   – Кто будет говорить с Филиппом? Он – на связи…
   Леонид вопросительно посмотрел на Фёдора. Тот, спокойно поднявшись из-за стола, ответил:
   – Оба говорить будем… Пойдем, Лёньша!
   Григорий Тарасович поспешно провел их в небольшую комнату за скотным закутом, в которой тоже витал ядреный запах животных и все было заставлено верстаками и какими-то заготовками.
   В углу, на грубо сколоченном столе стояла вполне современная рация с горевшим на передней панели красным огоньком.
   Подойдя к столу, Григорий Тарасович передал Фёдору микрофон.
   Тот, кашлянув в мембрану, позвал:
   – Филипп, это Фёдор.
   – Да-да, слушаю, Фёдор! Что случилось? По плану я вас сюда должен был вызвать дня через три, – раздался неожиданно громкий голос Филиппа.
   Леонид даже вздрогнул.
   – Ничего не случилось! Мы просто забыли предупредить тебя об одной важной детали…
   – И что же это за деталь? – Голос Филиппа прозвучал несколько напряженно.
   – …что у Леонида Ярославовича с Есенией Викторовной есть сын. И его нужно забрать вместе с нами.
   – Это невозможно! – недовольно вырвалось у Филиппа, однако он быстро взял себя в руки и попытался сгладить свою резкость: – Во-первых, мы не можем терять время; во-вторых, уходить такой большой группой будет весьма сложно… А где, кстати, находится мальчик?
   – Это не важно, мы с ним свяжемся, – взяв у Фёдора микрофон, ответил Леонид. – Его привезут туда, куда вы укажете. Более того, это не обязательно должно быть здесь, в России. Возможно, где-нибудь по пути, уже там… – Он замер, ожидая реакции Кондратюка, но тот молчал, и лишь слабое потрескивание динамика подсказывало, что эфир живой.
   Наконец Филипп отозвался:
   – Вы усложняете мне задачу…
   Чувствуя, что Филипп готов согласиться, Леонид решил его дожать:
   – Без сына мы никуда не поедем… И в России есть места, где можно спокойно жить и работать…
   – С трудом верится… – усмехнулся Филипп. – Ну хорошо, я подумаю. На связь выйду завтра, в это же время… Спокойной ночи… – И он отключился.
   – А говорили, связь в шесть утра… – укоризненно сказал Леонид старику, который сидел, насупившись, на чурбаке и слушал их разговор.
   Тот поднял на него тяжелый взгляд и ответил:
   – А ты меня не кори! А как засыплется мой племяш с вами?! Последнюю связь с родней потеряю!
   – Ничего с вашим племяшом не случится! – пообещал ему Фёдор. – Я их лично до границы провожу и вам радирую…
   – И на том спасибо! – буркнул старик. – Ну, пошли, что ли…
   Он встал в дверях, ожидая, когда гости выйдут из его «радиорубки», однако не пошел вместе с ними на жилую половину, а, тщательно заперев дверь, направился к своим животным.
   Когда Фёдор с Леонидом вернулись к Есении, нетерпеливо ожидавшей их в комнате, она взволнованно поднялась из-за стола, глядя на Леонида большими тревожными глазами. Ее состояние особенно выдавали пальцы, нервно теребившие полы меховой жилетки, которую одолжил ей Григорий Тарасович.
   – Все нормально. Он подумает и завтра с нами свяжется, – сказал Леонид, понимая, что́ она хочет у него спросить.
   Есения кивнула и с облегчением опустилась на лавку.
   – А как он вообще среагировал? – поинтересовалась она.
   Леонид не успел ответить – вернулся хмурый Григорий Тарасович. Не глядя на гостей, он прошел к лежанке и, сев на табурет рядом, начал, покряхтывая, снимать валенки, по всей видимости готовясь ко сну.
   Есения посмотрела на Леонида и нерешительно поднялась.
   А Григорий Тарасович, сняв валенки, демонстративно взбил подушку, после чего забрался на лежанку и, отвернувшись, пробурчал в стену:
   – Как спать соберетесь, не забудьте свет погасить.
   – Я тогда тоже пойду, спокойной ночи, – шепотом сказала Есения и, слегка пожав руку Леонида чуть выше локтя, быстро направилась к двери в свою комнату.
   Когда она вышла, Фёдор подошел к лежанке, на которой сердито сопел Григорий Тарасович, и, встав у изголовья, спросил:
   – Отец, мы тебя чем-то обидели?
   Плечи Григория Тарасовича дернулись, потом он повернулся лицом к Фёдору и насмешливо посмотрел на него:
   – Какой я тебе отец? Тоже мне, сынок нашелся…
   – Григорий Тарасович, голубчик, а действительно, что случилось? Почему вы сердитесь на нас? – вмешался Леонид, не понимая, в связи с чем создалась конфликтная ситуация.
   – А я скажу вам почему! – Старик рывком сел на лежанке, поджав под себя одну ногу. – Потому, что вы используете моего племянника. Он рискует ради вас, а вы как гнилые нитки: дёрни вас посильнее – и вы поползете…
   – Куда это мы поползем? – спросил Леонид, сделав вид, что не понял, хотя внутри у него шевельнулось чувство вины, ведь они действительно собирались использовать Филиппа. Однако он поспешил отогнать все сожаления прочь: во-первых, Филипп тоже был не подарок; во-вторых, он был врагом его родины, пусть и покидаемой, но родины. И неизвестно еще, какую судьбу им с Есенией он приготовил.
   – Не «куда», а… Не прикидывайся дурачком! – оборвал его старик. – Мне Филипп все рассказал!
   «И когда это он успел?» – удивился про себя Леонид.
   – И что именно он вам рассказал, что так настроил против нас? – спросил он.
   Но Фёдор вдруг аккуратно отодвинул Леонида и, сев рядом с Григорием Тарасовичем, положил руку ему на плечо и что-то тихо зашептал в ухо. Леонид удивленно воззрился на них.
   – Лёньша, ложись спать! – приказал Фёдор, не глядя на него.
   Леонид послушно полез на печку, хотя спать ему совсем не хотелось.
   Растянувшись на теплой печи и с удовольствием ощущая свежее распаренное тело, он стал прислушиваться к бормотанию Фёдора, но так ничего и не смог разобрать.
   Минут через десять Фёдор поднялся с лежанки и уложил Григория Тарасовича на бок. Тот был какой-то странный, вялый и даже не стал возражать, когда Фёдор подоткнул ему, как ребенку, одеяло, а сразу же уснул, тихонько захрапев.
   Леонид свесил голову с печки:
   – Фёдор, ты что это с ним сделал?
   – По душам поговорил, кресанием называется, – ответил тихо Фёдор, выключая свет.
   – Ну и что его беспокоит? – В темноте голос Леонида прозвучал несколько зловеще.
   – А беспокоит то, что его любимый племянник, подневольный раб ЦРУ, вынужден покинуть Россию, доставляя нас, дюже опасных и важных людей, по заданию руководства в Америку, – сказал Фёдор, забираясь на печку. – А старику это не нравится, он привязан к племяннику и не хочет, чтобы тот уезжал. К тому же его мучают дурные предчувствия.
   – Это он тебе сказал? – поежившись, спросил Леонид.
   – Нет, его предчувствия я сам увидел…
   – Как это? – удивился Леонид.
   – Как темный вихрь, несущийся навстречу тому, кто его ждет, – объяснил Фёдор.
   – И что этот вихрь означает? – осторожно задал вопрос Леонид.
   – Что он может смести и того, кто стоит рядом…
   – Ты прямо как в страшных сказках выражаешься, – недовольно заметил Леонид. – Объясни хоть…
   – Тот, кто ждет беду, – натягивает ее на себя. Скорость у нее, когда она несется к своему творцу, большая, а выглядит все это, как темный вихрь, сметающий всех: и бедового, и того, кто рядом.
   – То есть нам нужно держаться от Григория Тарасовича подальше? – сообразил Леонид.
   – Вот-вот. Завтра будем говорить с Филиппом, чтобы он поторопился.
   – Слушай, Фёдор, а может, мы сами как-нибудь попробуем выбраться из страны, а? – спросил Леонид. – У меня есть на нас с Есенией паспорта иностранного подданства. Может, ты нас доведешь до какого-нибудь города, откуда летают самолеты, – ты же эти места хорошо знаешь, – и мы попытаемся тихо отвалить?
   – Думаю, что нас ждут уже во всех аэропортах, и на что надеется Филипп – не понимаю… – Фёдор покачал головой и, помолчав задумчиво, сказал: – Слушай, рассказывали, что в пятидесятых годах погранцы обнаружили необычное «окно» на границе: один знающий человек водил в Китай контрабандистов по дну промерзшей таежной речки, которая пересекала границу и шла вглубь Китая. Бывают такие года, когда в одночасье падают сильные морозы, в реках моментом промерзает исток, обезвоживая русло. И тогда получается, что первый лед, зацепившись за берега, превращается в крышу или потолок и между оставшимся хилым течением и льдом образуется воздушное пространство, иногда до метра с лишним высотой. Вот эти лазутчики и входили под лед такой реки километра за три до границы и, проползая по руслу, выходили километра через два после нее. А наверху следов не было никаких…
   – Как же они лезли столько?
   – Как-то лезли… – пожал плечами Фёдор.
   – И ты нам предлагаешь с Есенией вот так же проползти по дну какой-нибудь реки под границей? – изумился Леонид.
   Он представил, как беременная Есения будет несколько километров лезть по донной грязи, согнувшись в три погибели, и сам почти ощутил родовые схватки, которые за этим наверняка последуют.
   – Нет, Есения такого не выдержит, – сказал он. – Надо что-то другое придумать…
   – Какое же ты дите все-таки, Лёньша! – хмыкнул в темноте Фёдор. – Куда тебя отпускать одного! Нет, сомнений быть не может: будете уходить вместе с Филиппом, тот свои интересы до конца блюсти станет, потому выведет вас отсюда, а там – поглядим! – Он замолчал, отвернувшись к стене.
   «Для чего он мне эту речную историю рассказал? – недоумевал Леонид. – И заговорил прямо как Серёга перед моим отъездом: "Куда тебя одного отпускать!" Ничего, справились же! Вон она, Есения, рядом, за стеночкой спокойно спит!»
   И тут Леонид вдруг почувствовал непреодолимое желание увидеть Есению прямо сейчас.
   «Пойду к ней!» – решил он.
   Боясь передумать, он осторожно, стараясь не задеть спящего Григория Тарасовича, начал сползать с печки.
   – Ты куда? – схватил его за руку Фёдор.
   – К ней…
   – Не тревожь ее сейчас… – строго сказал Фёдор.
   – Я только посмотрю, – ответил Леонид, мягко освобождая свою руку из железной хватки Фёдора.
   Он не стал надевать валенки, а как был, в носках, проскользнул на цыпочках к двери, за которой спала Есения, и медленно приоткрыл ее, опасаясь, как бы она не заскрипела.
   Постояв немного на пороге, чтобы привыкнуть к полумраку комнаты, освещенной лишь крохотным огоньком горящей в углу перед образами лампадки, Леонид шагнул к кровати, на которой выделялся силуэт Есении.
   Подойдя вплотную, он прислушался: Есения спала, отвернувшись лицом к стене, ее дыхание было ровным и глубоким. Рука, лежащая поверх темного мехового одеяла, отливала белым матовым светом.
   Леонид опустился на колени перед кроватью и, склонившись к Есении, осторожно прикоснулся губами к ее обнаженному плечу.
   «Замерзла, моя маленькая!» – ощутив прохладное прикосновение ее кожи, с нежностью подумал он.
   Одним движением он стащил через голову футболку и накрыл ею плечо Есении, после чего вышел из комнаты, ступая на цыпочках.
   Как только за ним закрылась дверь, Есения шевельнулась на кровати, с трудом переводя дыхание. Ее переполняли противоречивые чувства: все это время она безумно хотела, чтобы Леонид пришел к ней, но когда это произошло, она почему-то очень испугалась. Испугалась той лавины эмоций, которая обрушилась на нее.
   Она не спала и слышала, как Леонид открывал дверь в ее комнату. Успев в последний момент положить обнаженную руку сверху на меховое одеяло и постеснявшись раскрыться более откровенно, она с бешено колотящимся сердцем замерла в ожидании. И в тот потрясающий момент, когда Леонид склонился к ее плечу с поцелуем, она последним усилием воли сумела удержаться и не выдать себя ни движением, ни сбившимся дыханием.
   Сейчас она с трудом приходила в себя, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Высвободив вторую руку из-под одеяла, Есения потянула на себя футболку Леонида, согревающую ее оголенное плечо, и прижалась к ней лицом, вдыхая исходящий от нее знакомый запах Леонида. И не смогла сдержать стона от неожиданно накатившего на нее почти непереносимого желания. Она столько лет провела в холодной раковине своего одиночества, что ее буквально смяло это желание, заставив заметаться на постели.
   Уже совершенно не владея собой, она откинула в сторону медвежье одеяло и, прижимая футболку к своему обнаженному телу, стала гладить мягкую ткань, словно это был сам ее хозяин.
   – Я хочу тебя, я хочу тебя… – горячечно шептала она, одновременно вслушиваясь в собственные слова, словно их произносил он, и в этот момент перед ее внутренним взором стояло лицо Леонида, когда он овладевал ею в первый раз там, в Юрмале.
   Как он тогда боялся сделать ей больно! Как из последних сил сдерживал себя, в напряжении нависая над ней, осторожно и медленно проникая в глубь ее тела…
   Подол футболки под неистово поглаживающей ее рукой соскользнул к низу живота и, теранув подшитым краем нежную плоть лона, вызвал у Есении еще больший взрыв эмоций, заставив изнемогавшую от страсти женщину широко развести бедра. Но в следующую секунду она опять судорожно свела бедра и, перевернувшись на живот, изо всех сил прижалась к кровати, ощущая между ног скрутившуюся в валик футболку. Где-то в глубине ее тела зародился и нарастал какой-то дикий восторг, грозивший затопить собой все: и сознание, и окружающее пространство.
   А Леонид, вернувшись на печку, откинулся на спину и несколько раз потрогал пальцем свои губы, которые еще хранили ощущение прохладной кожи плеча Есении. Это было какое-то святое ощущение.
   Если бы Леонид знал, какой взрыв чувств бушует сейчас за стеной, то вряд ли бы смог уснуть, но он об этом не подозревал, поэтому умиротворенно закрыл глаза и забылся сном праведника.

Глава тринадцатая

   Бурый нервно проглотил очередную рюмку коньяка, не чувствуя ни вкуса, ни крепости, лишь в голове слегка шумело, но это было, скорее всего, от напряжения…
   Демонстративно глянув на часы, на которых минутная стрелка уже успела отщелкать сорок минут после характерного хлопка, раздавшегося в трубке мобильного телефона, Бурый подозвал метрдотеля и сказал, притягивая его к себе за пуговицу:
   – Принеси счет, я уезжаю. Приедет Пряхин, будет спрашивать, скажи, что я поехал домой. Пусть теперь он звонит, я его и так тут с час, как дурак, прождал. Хотя нет, погоди, принеси-ка мне бумагу и ручку, я ему записку оставлю…
   Вышколенный метрдотель мгновенно выудил из кармана блокнот с ручкой и протянул Бурому.
   Тот вырвал из блокнота листок и написал на нем:

   «Пряхин! Что там у тебя произошло? Совести у тебя нет, уже девять часов, я тебя час прождал, блин! Проверь трубу, не могу до тебя дозвониться. Позвони или заезжай ко мне домой. Буду ждать. Виктор».

   Перечитав записку, он протянул ее метрдотелю:
   – На вот, передай ему, как приедет.
   – А если он не приедет? – спросил его метрдотель.
   Бурый настороженно зыркнул на него исподлобья:
   – Чего это он не приедет? Опаздывает, как всегда, ты же знаешь… – и, помолчав, вроде как нехотя добавил: – А если не приедет, то вернешь записку мне при следующей встрече.
   Добавил он это для подстраховки, чтобы метрдотель не выкинул, а сберег его записку и, когда все закрутится, она в нужное время оказалась бы у ментов, еще раз демонстрируя его, Бурого, святое неведение о произошедшем с Пряхиным несчастьем.
   Никаких угрызений совести Бурый не испытывал. Спускаясь по лестнице к машине, он на ходу набрал домашний номер и обрадовал Риту, что едет домой.

   Козак несколько ошибся с прогнозами насчет милиции и кипежа: машина, которая вскоре подъехала к стоявшей иномарке Пряхина, даже и не подумала останавливаться. Ее водитель, увидев в незакрытое окно окровавленную голову Пряхина, на ходу резко дернул руль влево. Наехав на снежный бруствер, он почти на двух колесах протиснулся мимо машины Пряхина к перекрестку и, не дожидаясь очередного зеленого, рванул прочь под красный…
   Только через двадцать минут возле остывающих машины и трупа вынужден был остановиться подъехавший к перекрестку грузовик – при его габаритах он не смог бы повторить маневр своего предшественника.
   Сидевший рядом с водителем грузовика экспедитор оказался малым не робкого десятка, да к тому же еще и сообразительным. Заметив на коленях трупа мобильник, он обернул руку носовым платком и, просунув ее в окно, вытащил трубку, после чего невозмутимо набрал «02».
   Ну а дальше все уже пошло по сценарию Козака. Как только прибывшая следственная бригада поняла, кто перед ними, машина завертелась. Через час на квартире Пряхина уже работали сотрудники милиции, а еще через десять минут они обнаружили его предсмертную записку, прямо указующую на убийцу или, вернее, заказчика убийства.

   Бурый уже успел задремать в объятиях жены, когда в дверь позвонили.
   – Кто это? – удивленно спросила сонная Рита.
   – Не знаю… – вставая с постели, пожал плечами Бурый и, накинув халат, направился в коридор.
   У него были подозрения, кто бы это мог быть, поэтому он спокойно среагировал, увидев высветившихся на экране монитора нескольких человек в милицейской форме, которые стояли вдоль стен, оставляя перед дверью пустое пространство.
   «Надо же, каким составом!» – усмехнулся Бурый и спросил в селектор:
   – Кто там?
   – Откройте, милиция!
   Бурый распахнул дверь и, обведя взглядом милиционеров, поинтересовался:
   – Чем могу быть полезным в столь поздний час?
   Внутри у него, как всегда, сладко сжалось от столь красиво сказанной фразы… Ему бы филологом быть или поэтом…
   – Вы – гражданин Прошкин Виктор Иванович? – строго спросил его капитан, в то время как двое – лейтенант и сержант – почти незаметно проскользнули мимо Бурого в квартиру и, оказавшись позади него, замерли по бокам. Двое других остались стоять на площадке позади капитана, настороженно разглядывая Бурого.
   – Он самый, – подтвердил Бурый. – А почему «гражданин»? Я вроде пока по вашему ведомству не прохожу.
   – Верно замечено: пока… – неожиданно сверкнув белозубой улыбкой, с нажимом произнес капитан. – Пока просим только пройти с нами в отделение.
   – Что-то произошло? – посерьезнев, спросил Бурый. – Почему так срочно? Может, завтра с утра к вам зайду?
   – Дело не терпит отлагательства, просим проехать с нами, – терпеливо попросил капитан.
   – С вещами на выход? – глядя на него с усмешкой уверенного в своей безопасности и невиновности человека, съерничал Бурый. – А санкция у вас есть?
   – Есть, а вещи, если понадобится, вам потом довезут, – парировал капитан, бросив на него насмешливый взгляд. – Одевайтесь.
   Бурый направился к спальне, двое по бокам двинулись за ним.
   – У меня там жена спит, – остановил их Бурый. – Я возьму вещи и выйду.
    Милиционеры вопросительно посмотрели на капитана. Тот разрешающе махнул рукой, рассудив, что с пятого этажа Бурый не сбежит. А даже ежели у него и появится такое желание, то внизу стоят его ребята…
   Войдя на цыпочках в спальню и закрыв за собой дверь, Бурый наткнулся на испуганно-настороженный взгляд Риты.
   – Ты чего не спишь? – спросил он шепотом. – Мне нужно ненадолго отъехать…
   – Кто там пришел? – перебила она его, садясь на постели.
   – Лежи, лежи, – остановил он ее, укладывая обратно и накрывая одеялом. – За мной приехали. Не волнуйся, часа через два я буду дома.
   – Да кто приехал?
   – Милиция… – нехотя ответил Бурый, понимая, что если Рита захочет узнать, то он ее не удержит.
   – Что произошло? – побледнела она.
   – Говорю тебе: не волнуйся, у них какие-то срочные вопросы, узнаю скоро и расскажу, – успокаивающе ответил Бурый.
   В дверь деликатно постучали.
   – Сейчас, сейчас! – отозвался Бурый, вытаскивая из шкафа одежду. – Видишь, как спешат. Успокойся, у меня все нормально.
   Он быстро оделся, чмокнул жену в губы и живот и вышел из спальни.
   – Пойдемте, я готов! – по-деловому сказал он и стремительно двинулся по коридору к выходу.
   Милиционеры растянулись в шеренгу и последовали за Бурым, стараясь поспеть за его скорым шагом…

   Следователь в отделении принял Бурого грубо-настороженно, но потом, когда тот начал отвечать на все задаваемые вопросы без всякого выёживания, часто свойственного «новым русским», он немного ослабил натиск и даже подобрел, несмотря на то что на сидевшем перед ним бизнесмене висело подозрение в организации убийства начальника управления золотодобычи.
   – Виктор Иванович, когда вы в последний раз видели Пряхина? – неожиданно по имени-отчеству обратился следователь к Бурому, испытующе глядя на него.
   – О, вот это так сразу и не вспомнишь – довольно давно, – задумчиво покачал головой тот. – Сегодня как раз собирался с ним увидеться, прождал его в ресторане с час, но он почему-то не приехал, а телефон не отвечает. А что? У него что-нибудь случилось?
   – К сожалению, не у него, а с ним… – многозначительно посмотрел на него следователь, внимательно следя за реакцией Бурого.
   – Что?! – умело изобразив волнение, привстал со своего места Бурый.
   – Да вы сидите, сидите, – остановил его порыв следователь. – Вы что, с Пряхиным были близкими друзьями?
   – Да не то чтобы друзьями, скорее, хорошими знакомыми, – ответил, опускаясь на место, Бурый. – Иногда вместе в баню ходили. Он мужик толковый, край хорошо знает, людей. Всегда путевый совет даст, если что. Я его даже хотел к себе на работу переманить. Он тут обмолвился, что у него в управлении какие-то неприятности и возраст уже дает знать – нервотрепка ему ни к чему, вот и подумывали поработать вместе. Жалко, когда хороший человек пропадет – он ведь попивать начал…
   – А у вас, значит, работа спокойная, без нервов, и алкоголя не требует? – недоверчиво улыбнулся следователь.
   – Ну, по-всякому бывает, – усмехнулся Бурый. – Как везде… Бизнес есть бизнес…
   – Ну ладно, – сказал следователь, что-то записывая. – Так говорите, отношения у вас хорошие были?
   – Вполне… А почему вы спрашиваете? – нахмурился Бурый. – Что все-таки произошло?
   – Тяжело ранен ваш Пряхин, – ответил следователь и бросил внимательный взгляд на Бурого.
   А тому в этот раз даже притворяться не пришлось: «Как ранен?! – пронеслось у него в голове. – Неужели Козак опять прокололся?!»
   – Как ранен?! – вырвалось у него вслух, но он тут же спохватился и добавил: – Кому нужно было в него стрелять?..
   – А почему вы решили, что в него стреляли? – быстро спросил его следователь, насторожившись.
   – Пряхин не мелкий пост занимал, – беря себя в руки, объяснил Бурый. – Если его заказали, то не ножом же пырнули!
   – Экая осведомленность у вас в этих делах! – недобро прищурился следователь.
   – Ну зачем же так? Средства массовой информации кого хочешь просветят, – укоризненно посмотрел на него Бурый. – Тут собственные знания иметь не обязательно.
   – Да? А что вы скажете на то, что заказчиком Пряхина считают вас?
   – Меня?!
   Бурый так оторопел от неожиданности, что его потрясенный вид поколебал уверенность следователя в причастности Бурого к смерти Пряхина и к тому, о чем Пряхин поведал в своей предсмертной записке.
   А Бурый судорожно соображал, откуда могла просочиться информация, и тут его прошиб озноб: «А ну как Козака с Квачом взяли и они меня заложили?!» Ведь следователь обмолвился, что Пряхин только ранен, а не убит. Значит, у Козака что-то сорвалось…
   Внимательно наблюдая за Бурым, следователь видел, как на побледневшем лице бизнесмена сменяются эмоции – от недоумения до растерянности. Решив, что с того достаточно, он попытался его успокоить:
   – Да вы не переживайте так, Виктор Иванович! Разберемся… Давайте по порядку, – и, вытащив из папки предсмертную записку Пряхина, попросил: – Расскажите, пожалуйста, о ваших взаимоотношениях с Гуреевым.
   – А кто это? – спросил Бурый, решивший про себя, что будет все отрицать, какие бы ему обвинения не предъявляли.
   – Ну как же! – удивился следователь. – Это же начальник золотоносного рудника, с которым у вас были какие-то дела. – Он говорил так, словно это было общеизвестным фактом.
   – Вы ошибаетесь, мой бизнес с золотом никак не связан, – отказался Бурый.
   – Я и не говорю, что с золотом, – перебил его следователь, – я спрашиваю о вашей связи с начальником рудника Гуреевым.
   – Да не знаю я никакого Гуреева! – возмутился Бурый. – И связей у меня по этой части никаких нет! Пряхин в данном случае был единственным человеком из моих знакомых, кто работал в золотодобыче, но мы с ним общались вовсе не на этой почве, и совместных дел у нас с ним не было.
   – Да не может быть, чтобы такой занятой человек, как вы, стали бы тратить время на общение с человеком, не связанным напрямую с вашим бизнесом! – с усмешкой посмотрел на него следователь.
   – Почему? Что я – не человек и не могу иметь просто друзей? – вроде как даже обиделся Бурый.
   – А говорили, что он вам не друг, а просто хороший знакомый, – опять прищурился следователь.
   – Ну вот, начинается! – Бурый погладил начавший ныть затылок. – Теперь будете к словам придираться? Вы лучше объясните, что вы от меня хотите… Если вы пытаетесь что-то на меня навесить, так мне тогда лучше вызвать адвоката и пока помолчать.
   – Тоже кино насмотрелись или это уже из собственного опыта? – поддел его следователь.
   – А вот это вы должны знать уже точно, – хмуро парировал Бурый. – Наверняка перед моим приездом «проконсультировались» по поводу меня – чист я перед законом, не привлекался.
   – Верно! Пока не привлекались, – согласился следователь. – Но от сумы и от тюрьмы, сами знаете… – И он неожиданно положил перед Бурым исписанные Пряхиным листки, а сам откинулся на стуле, закуривая сигарету.
   Бурый поднял первый листок и начал читать. По мере того как он углублялся в смысл, ему становилось не по себе: Пряхин довольно подробно и почти безошибочно изложил свою версию событий, произошедших на руднике, а также роль Бурого в истории с попыткой хищения золота. Бурый отдал ему должное: умный все-таки был мужик, быстро все просчитал, только не учел, что все это только слова… Очевидцев нет, все свидетели погибли… слава богу… Только трое – Валера, Козак и Квач знают… Надо бы их куда-нибудь подальше отправить, пока все не уляжется…
   Дочитав до конца, Бурый вернул следователю листки и спросил, спокойно глядя ему в глаза:
   – У Пряхина большие неприятности на работе?
   Следователь слегка растерялся, но Бурый вроде и не ждал его ответа.
   – Все это – пьяный бред, – твердо сказал он. – Проверяйте, если не верите, а я не обязан тратить время на доказательства, что я не верблюд.
   – Где вы были сегодня с девятнадцати до двадцати одного часа? – спросил его следователь, склоняясь над бумагами, лежавшими на столе.
   – В семь вечера я выехал из офиса в ресторан, где должен был встретиться с Пряхиным, и просидел там почти до двадцати одного, спросите у обслуги…
   – Спросим, – кивнул следователь. – Какие отношения у вас были с Пряхиным и для чего вы назначили встречу?
   – До сегодняшнего дня… – Бурый демонстративно покосился на записку Пряхина, – …считал, что нормальные отношения, а встретиться мы собирались потому, что давно не виделись, хотели выпить и пообщаться.
   – У вас с ним были конфликты?
   – Нет, я могу себе позволить не общаться с теми, с кем у меня могут быть конфликты, – усмехнулся Бурый. – Повторяю, у нас было банное общение. Ну базарили за жизнь, иногда спорили по поводу политики, но не более того.
   – Значит, у вас не было причин «заказывать» его? – сощурился следователь.
   – Блин… – раздраженно покрутил головой Бурый и усмехнулся: – Ну наступил он один раз на мое любимое мыло, но это же не причина…
   – Виктор Иванович, я же вас серьезно спрашиваю! – оборвал его следователь.
   – Не похоже, чтобы серьезно, – сказал Бурый. – Неужели вы думаете, что кто-то на такой вопрос будет серьезно отвечать? Если бы и были у меня причины «заказать» Пряхина, то я все равно никогда бы о них не сказал. Хотя бы потому, чтобы вы на меня лишнего не навешали. Короче, не имею я никакого отношению к покушению на Пряхина, более того, хоть он и написал обо мне всякую чушь, мне его жаль. И как только вы меня отпустите, я поеду к нему в больницу. Говорю это вам для ясности. Где он, кстати, сейчас?
   – В морге, – буркнул следователь, вынимая какие-то бумаги из конверта.
   – Как в морге? Вы же сказали… – Бурому снова не пришлось изображать потрясения, поскольку его и так тряхануло.
   – В морге, – еще раз повторил следователь. – Два выстрела в голову. Вот, можете полюбоваться. – Он протянул Бурому фотографию.
   Но тот мельком взглянул на нее и, отвернувшись, сказал:
   – Нет уж, увольте! Я не хочу видеть весь этот ужас. Это ваша прерогатива.
   Окровавленные лицо и грудь Пряхина, которые он успел заметить, словно впечатались в его память, но при всей своей жути эта картинка вдруг странным образом успокоила Бурого.
   «Молодец, Козак! – мысленно похвалил он. – Хоть это дело до конца довел…»
   – А того, кто это сделал, поймали? – спросил он у следователя.
   – Ищем… Если бы сразу взяли, то гадать о вашей причастности к этому делу не пришлось бы. – В голосе следователя прозвучала странная интонация. Было непонятно, то ли он имел в виду, что вина Бурого была бы тут же доказана, то ли наоборот, мол, все бы разрешилось, и история с компромитирующей Бурого предсмертной запиской – тоже.
   – Ну ладно, – помолчав, сказал следователь. – Подпишитесь здесь, – он ткнул пальцем в низ протокола, – и не уезжайте из города, пока идет следствие…
   – А сколько оно будет длиться? – озадаченно спросил Бурый. – У меня жена должна скоро рожать, мы как раз хотели перед этим съездить отдохнуть, а то потом с мальцом особо не разъездишься.
   – Сколько продлится, столько и продлится… – отрезал следователь и, решив смягчить свою резкость, добавил, улыбаясь: – Потом погуляете, чай не бедные – наймете няню и погуляете. Нужно же с этим делом разобраться. Не уезжайте пока из города, чтобы быть под рукой.
   «Да уж, перспективка: под рукой у органов быть… Но ничего, как-нибудь вывернусь из-под этой рученьки… Улик, кроме этой бездоказательной записки, у них все равно нет», – думал Бурый, расписываясь в протоколе.
   Вернувшись домой, он сразу же, не снимая дубленки, прошел в спальню, где, судя по горевшему свету, его ждала жена.
   Рита села на постели, пристально глядя на мужа.
   – Ну, как ты тут? – спросил он, скидывая дубленку на кресло и садясь у нее в ногах. – У меня все нормально. Разговор, правда, вышел несколько длиннее, чем я предполагал, но, видишь, я уже дома.
   – Что произошло? – спросила Рита тихо, пальцы, нервно теребившие воротник пеньюара, выдавали ее волнение.
   На Бурого накатила волна щемящей нежности, он обнял жену и, уткнувшись ей носом в плечо, сказал:
   – Убили одного человека, с которым у нас должна была состояться встреча, вот меня и вызвали задать ряд вопросов.
   – Кого убили?
   – Ты не знаешь его, это некто Пряхин – начальник управления золотодобычи.
   – У тебя с ним были дела? – спросила Рита.
   – Были, – тихо ответил Бурый, – но говорить об этом мы не будем.
   «Не будем, я и так догадываюсь, что за дела у вас были…» – подумала Рита и спросила:
   – Ты есть не хочешь?
   – Нет.
   – Ну, тогда иди мойся и ложись, утро вечера мудренее…
   «Завтра нужно будет Валеру прижать…» – подумала Рита, наблюдая, как муж раздевается.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ИСХОД

Глава первая

   На следующий день Григорий Тарасович разбудил Фёдора и Леонида в седьмом часу и, хмуро глядя на них, сказал:
   – Идите, вас Филипп зовет.
   – Он здесь? – удивился Леонид, соскакивая с печки.
   – Нет, по рации.
   В «радиорубке» знакомо потрескивал динамик.
   – Слушаем, – сказал Фёдор, пододвигая к себе микрофон.
   – Я обсудил ваше условие со своим руководством, – раздался голос Филиппа. – Мы согласны, но встречу назначить можно только в Гонконге, когда мы будем уже в безопасности. Однако нужно решить, как сын Есении Викторовны туда доберется.
   – Об этом мы побеспокоимся сами, – ответил Фёдор. – Нам нужно будет связаться с нашим человеком, чтобы он его туда привез.
   – Связываться с вашим человеком вам придется при мне, из Абакана. Я должен его проинструктировать. Кроме того, обстоятельства заставляют нас торопиться. – Сделав паузу, он пояснил: – По моим сведениям, не сегодня завтра наши с Есенией Викторовной портреты появятся во всех аэропортах, нужно срочно продвигаться к границе. Григорий Тарасович рядом?
   – Я тут. – Старик подошел к микрофону.
   – Сможете их к вечеру привезти ко мне? – спросил Филипп. – Вы знаете, где меня искать…
   – Чего же не смочь, привезу, – ответил Григорий Тарасович, у него почему-то поникли плечи, когда он добавил: – Если выедем через час, то к пяти вечера будем у тебя.
   – Тогда я вас жду, – обращаясь уже, видимо, ко всем, сказал Филипп. – Не задерживайтесь.
   Когда он попрощался, Григорий Тарасович буркнул:
   – Идите собирайтесь! В восемь часов по «железке» «кукушка» пойдет, нужно на нее поспеть.
   – А что, мы разве не на снегоходе в Абакан поедем? – спросил его Леонид.
   – Долго и холодно, на снегоходе я вас только до «железки» довезу, – ответил тот, остановившись в дверях в ожидании, пока они выйдут из «радиорубки».
   Когда они вернулись в большую комнату, Фёдор тихо сказал Леониду:
   – Не нравится мне эта спешка, по пути нужно будет обсудить, как мы станем связываться при Кондратюке с Сергеем насчет Лёни. Да и с «дипломатом» нужно что-то решать. Если там действительно деньги, то Кондратюк ничего не должен о них знать. Надо было нам вчера пошуровать в нем.
   – Мы же не думали, что сегодня придется ехать, Филипп ведь говорил о нескольких днях, – попытался оправдать их просчет Леонид.
   Через полчаса, спешно позавтракав и собравшись, они вышли на крыльцо. Фёдор нес рюкзак, в котором лежал кругловский «дипломат».
   Мороз за ночь набрал силу.
   Есения, зябко кутаясь в выданный ей, уже знакомый тулуп, остановилась на крыльце.
   – Мне страшно, – шепнула она Леониду.
   – Нам нельзя бояться, – покачал головой тот. – Что делать? Не век же здесь сидеть, надо выбираться.
   Они с Фёдором ничего не сказали ей об опасениях Филиппа насчет их портретов, ей и так хватало поводов для волнения. Он обнял Есению, подводя ее к снегоходу, на котором уже сидел Григорий Тарасович.
   До «железки» они добрались быстро и некоторое время ехали вдоль нее, благо пространство между насыпью и кустами для этого было достаточным. Наконец Григорий Тарасович остановил снегоход и попросил всех сойти, а сам загнал свой транспорт под ближайшую елку.
   Посмотрев на часы, он сказал:
   – Сейчас подойдет «кукушка». Пока я буду договариваться, снимите тулупы, бросьте их в снегоход и подходите к тепловозу.
   – А поезд остановится? – с тревогой спросил Леонид.
   – Остановится, меня здесь знают, – покосившись на него, ответил Григорий Тарасович и пошел к насыпи, осторожно неся какой-то баул, который он прихватил из снегохода.
   Есения спросила его в спину:
   – А вы с нами поедете?
   – Куда же мне от вас деваться? – на ходу ответил старик. – Филипп просил довезти вас до места.
   Он забрался на насыпь и, демонстративно отвернувшись, стоял, ожидая, когда появится поезд.
   Вскоре послышался характерный перестук колес. Из-за заснеженных елей показался тепловоз, тащивший за собой два грузовых вагона.
   Григорий Тарасович сошел с путей и поднял руку. Свистнув, поезд начал замедлять ход и вскоре остановился возле старика.
   Из окна тепловоза высунулся машинист:
   – Здорово, Григорий Тарасович! В город собрался? А это кто с тобой?
   – Здравствуй, Володя. Подбрось нас в Абакан, мне вот гостей проводить нужно. – Он поднял руку с баулом: – А я тебе тут молочка свежего принес и яиц.
   Машинист махнул рукой:
   – Забирайтесь!
   Сбросив с себя тулупы и положив их на снегоход, «гости» подошли и начали карабкаться вслед за Григорием Тарасовичем по железной лесенке в кабину. Леонид поддерживал Есению, чтобы она не поскользнулась на металлических перекладинах.
   В кабине было тесно и жарко.
   – Сколько вас! – улыбнулся машинист, оглядывая пассажиров, и предложил, посмотрев на Леонида, все еще державшего Есению за руку: – Двоих могу разместить у себя в «спальне». А вам, – он повернулся к Фёдору и Григорию Тарасовичу, – придется устраиваться здесь. – И он кивнул на два замасленных табурета рядом с собой.
   – Спасибо, Володя, тут вполне хорошо разместимся, – поблагодарил Григорий Тарасович, усаживаясь на один из табуретов.
   – Пойдемте, я покажу ваши места, – сказал машинист, протискиваясь мимо Леонида и Есении и открывая в тесном коридоре дверь в купе с двумя спальными полками и столиком. Обледеневшее окно почти не пропускало свет, поэтому машинист сразу включил электрическую лампочку под потолком, которая высветила убогую и грязную обстановку.
   На нижней полке валялось скомканное одеяло и чьи-то старые тренировочные штаны. Машинист откинул их к изголовью и накрыл подушкой.
   – Присаживайтесь, до Абакана ехать несколько часов, можете даже поспать, – предложил он.
   – Спасибо, – поблагодарил его Леонид, бросая украдкой взгляд на покрывало весьма сомнительной свежести.
   – Не за что! – отмахнулся машинист, выходя из купе и закрывая за собой дверь.
   Есения опустилась на постель и расстегнула куртку. Леонид поставил под столик свой рюкзак и сел рядом с ней. В окно смотреть было бесполезно – покрывавшую его ледяную корку, шапкой застывшую даже с внутренней стороны стекла, можно было растопить разве что только паяльной лампой. Это не Питер, где в детстве Леонид любил протаивать пальцем на замерзшем трамвайном стекле дырочку и смотреть через нее наружу.
   Коротко постучав, в купе вошел Фёдор, занося рюкзак.
   – Пока они там обсуждают семейные дела Володи и политику, нам нужно решить, как будем действовать дальше. Для начала надо посмотреть, что же лежит в этом «дипломате», – сказал он.
   Закрыв дверь, он поставил рюкзак на пол и, вытащив из него «дипломат», попытался его открыть.
   – Нужен ключ, – подсказал Леонид, наблюдая за его тщетными попытками.
   – И где я тебе его возьму? – насмешливо посмотрел на него Фёдор и, положив «дипломат» на пол, изо всех сил ударил по нему сверху ногой.
   – Осторожно! – воскликнул Леонид. – А вдруг там бомба! Или что-нибудь хрупкое.
   Фёдор, не обращая внимания на его слова, удовлетворенно посмотрел на повреждения, нанесенные «дипломату» его ударом, а потом зацепил пальцами его чуть разошедшиеся края и, крякнув, дернул их в разные стороны. «Дипломат» распахнулся, из него выпали две пары мужских трусов, носки, футболка с рубашкой и бритвенный набор. Больше в «дипломате» ничего не было…
   Все трое недоуменно воззрились на пустое дно. Зачем же Круглову понадобилось пристегивать к запястью «дипломат», в котором, кроме белья, ничего ценного не было? Леонид тут же по-бухгалтерски рассчитал, что на средства, вырученные от продажи этого скарба, ребенка не вырастишь, о каких же деньгах и ценных бумагах тогда Круглов говорил?
   – Погодите-ка… – сказал вдруг Фёдор, взвешивая «дипломат» в руках. – Тяжеловастый, однако…
   – И дно слишком мелкое при его внешней толщине, – заметил Леонид.
   Фёдор положил «дипломат» на стол и, вытащив из ножен, висящих у него на поясе, охотничий нож, вогнал его в стык дна и стенки. Там что-то щелкнуло, и дно, как крышка, подскочило вверх, приподнимаясь над скрытым содержимым.
   Взглянув на то, что там лежало, Леонид потрясенно опустился на сиденье. Деньги деньгами, но такую сумму Леонид увидеть не ожидал: под стопкой ценных бумаг, о которых говорил Круглов, несколькими плотными рядами были уложены упаковки со стодолларовыми купюрами, и лишь в одном углу виднелась еще какая-то пластмассовая коробка.
   – Ну и сколько здесь, на твой взгляд? – спросил Фёдор, посмотрев на Леонида.
   – Похоже, тысяч восемьсот… – ответил тот, оценивающе прикидывая количество пачек, в каждой из которых было по десять тысяч долларов.
   Фёдор присвистнул:
   – Почти мильон! А это что? – Он потянулся к пластмассовой коробке.
   Открыв ее, он передал Леониду лежавшие сверху два паспорта, а потом недоуменно покрутил в руках вытащенную из-под них деталь, напоминавшую транзистор в полуразобранном виде.
   Леонид, взглянув на нее, сказал:
   – Это жесткий диск от компьютера. Видимо, Круглов серьезно готовился к побегу: и деньги припас, и паспорта, и информацию какую-то.
   Он полистал первый паспорт и, обнаружив фотографию Есении, с удивлением узнал, что она, оказывается, гражданка Уругвая, недавно въехавшая в Россию по пути в Японию. Все визы были на месте. Второй паспорт принадлежал Круглову, который, судя по одинаковой фамилии, приходился Есении мужем.
   Леонид молча положил паспорта к тем, что уже лежали в кармане его куртки. По ним получалось, что Есения имела мужа не только в Панаме, но и в Уругвае, прямо латиноамериканская роковая женщина! В душе Леонида шевельнулась ревность. Если бы Круглов не погиб, а вывез Есению из страны, то она считалась бы его женой не только на бумаге… И ребенка она носит от Круглова, вернее, не совсем от него, но это сути не меняет.
   От размышлений его отвлек голос Фёдора, который озабоченно заметил:
   – Так деньги везти нельзя – в любом аэропорту заинтересуются, не говоря уже о том, чтобы их через границу переть. Да и перед Кондратюком их лучше не засвечивать. Надо их в одежду зашить, тяжело будет, правда, но зато всегда при себе. – Он посмотрел на Есению. – Кстати, часть можно провезти под видом беременности. Как ты, Есения, не против? Кондратюку скажем, что это конспирация, которую можно и в аэропорту использовать.
   – Боюсь, что в аэропорту такое количество баксов выдаст звон, когда будем проходить через эти… не помню, как они называются, ну такие ворота…
   – Что-нибудь придумаем, – сказал Фёдор. – А вот этот, как ты говоришь, диск, что ли? Вот он точно звенеть будет, и на телевизоре его увидят. Если на нем важная информация, то…
   – Я думаю, что на нем очень важная информация, – перебила его до сих пор молчавшая Есения. – Круглов имел доступ к базе данных нашего комплекса, скорее всего, он списал сведения по работам, которые у нас ведутся. Если мир о них узнает, это будет похлеще ядерной бомбы.
   – Еще не легче! – воскликнул Леонид. – Значит, теперь должны искать не только вас с Кондратюком, но и этот диск. Может, за ним и охотились те, кто стрелял в Круглова?
   Фёдор покачал головой:
   – Нет, думаю, те охотились за долларами, сумма-то немалая, откуда у Круглова могли быть такие деньги! Столько не накопишь, откладывая с зарплаты… Он, видимо, где-то их хапанул. И диск небось вез, чтобы продать и жить припеваючи за границей. Короче, Кондратюк ничего не должен узнать о диске. Помните, как он облизывался на «дипломат»? Словно чуял, что там может быть что-нибудь интересное для него!
   – Может, нам его, от греха подальше, где-нибудь здесь спрятать? – спросил Леонид. – Я имею в виду дома, в России. Вдруг там и правда важные сведения, зачем же тащить их за рубеж?
   – Ладно, по ходу решим, – ответил Фёдор. – Давайте-ка деньги рассовывать. «Дипломат» выкинем в лесу, нечего Кондратюка дразнить лишний раз. А ценные бумаги, Лёньша, нужно вшить в подкладку твоей куртки.
   – Тогда и часть долларов нужно тоже ко мне вшить, а то Есении все эти пачки на себе будет тяжело нести, – сказал тот.
   – Буду переваливаться по-утиному, как и положено беременной, – улыбнулась она и осеклась, наткнувшись на взгляд Леонида, в котором явно читалась ревность.
   Всю дорогу до Абакана они вшивали пачки с долларами под подкладку курток Леонида и Есении. Прикинув, что они хорошо распределяются, «беременный пояс» решили пока не делать, тем более что подходящего материала под рукой все равно не было. Леонид заставил Фёдора взять себе двадцать пачек, что составило сумму в размере двухсот тысяч долларов, аргументируя тем, что если тот останется в России, то ему тоже понадобятся деньги, чтобы залечь на дно, коли он так из-за него, Леонида, подставился. Леонид, вообще, хотел отдать Фёдору половину кругловских денег, но тот воспротивился, заявив, что и этих двухсот тысяч он не израсходует за всю оставшуюся жизнь, разве что будет на них кататься два раза в год за границу в гости к Леониду с Есенией и там шиковать. А пока эти деньги нужнее им. На том и порешили, правда, Леонид еще не придумал, как будет провозить такую сумму через границу, тем более что у него была еще и взятая из дома валюта.
   Фёдор, выйдя из купе, осторожно, чтобы его не заметили из кабины, прошел в конец тепловоза и, открыв дверь, зашвырнул кругловский «дипломат» подальше в кусты, чтобы на него не наткнулись путевые обходчики. После чего пошел посмотреть, что делают машинист с Григорием Тарасовичем, но, похоже, тех абсолютно не волновало, что их пассажиры уединились. Они спокойно беседовали о житейском, прихлебывая чай из эмалированных кружек, пока старенький тепловоз не спеша тащил их к цели. Фёдор присоединился к ним, чтобы Есения с Леонидом могли спокойно завершить «швейное предприятие» по сокрытию баксов.
   Когда они уже почти заканчивали, Леонид, оставив Есению за «рукоделием», тихо позвал Фёдора из кабины в коридор:
   – Слушай, может, позвоним сейчас Серёге? Надо его предупредить, что вновь связываться с ним мы будем уже при Кондратюке и что, скорее всего, встреча состоится в Гонконге.
   – Этой узкоколейки на карте нет, так что если нас и вычисляют, то в тайге не найдут, – задумчиво сказал Фёдор. – Можно позвонить, но после этого от телефона нужно будет избавиться…
   – Избавиться! Знаешь, сколько он стоит? – возмутился Леонид. – Лучше Григорию Тарасовичу подарим.
   – И кому он будет из лесу звонить? – усмехнулся Фёдор. – У него же, кроме племянника, как я понял, никого и не осталось.
   – Вот племяннику и будет, пока оплата не истечет, – стоял на своем Леонид.
   – Ладно, давай позвоним, только твоя бережливость нас до добра не доведет.
   Войдя в купе, где Есения уже закончила вшивать последние пачки в свою куртку и расправляла ее, собираясь примерить, Леонид вытащил телефон из рюкзака и, развернув антенну, набрал секретный номер Сергея.
   Тот откликнулся, словно сидел и ждал, когда Леонид ему позвонит.
   – Привет, Серёга! – обрадовался Леонид голосу друга. – Докладываю: начальство нашего шпиона согласилось насчет приезда Лёни. Мы сейчас направляемся в Абакан, где встречаемся с Кондратюком, и едем дальше. Кондратюк хочет, чтобы мы с тобой связались при нем, собирается проинструктировать тебя. А встреча с вами, похоже, состоится в Гонконге. Ты можешь себе это позволить? Деньги я тебе в Гонконге отдам.
   – Иди ты со своими деньгами! – вспылил Сергей. – Я чай тоже не нищий, найду, на что добраться. Вы, главное, там осторожнее. Фёдор с тобой?
   – Да. Проводит нас до границы. Как там Лёня?
   – Да все нормально! Не волнуйся. И мама твоя в порядке, просила передать тебе привет. Ты сам ей пока не звони – телефон прослушивают. Короче, давай, жду от вас конкретного звонка, и будем готовить встречу.
   Леонид едва успел убрать в рюкзак телефон, как дверь открылась и Григорий Тарасович, угрюмо оглядев их, сказал с порога:
   – Подъезжаем. Пошли, нужно сойти здесь, а то у Володи могут быть неприятности за подвоз пассажиров, тут и пешком недалече…
   Они спешно оделись, причем Есения и Леонид весьма заметно потолстели, и двинулись в кабину на выход. Фёдор шел сзади. Когда они прощались с машинистом, Леонид, подчиняясь непонятному порыву щедрости, сунул руку в карман, где у него лежала пачка с долларами, которые он хотел при случае обменять на непредвиденные расходы, и, на ощупь вытянув две сотенные бумажки, сунул их в руку Володи со словами благодарности. Тот ошеломленно посмотрел на неожиданно привалившие деньги, но сказать ничего не успел, потому что Фёдор подтолкнул Леонида к выходу, а сам задержался в кабине, что-то тихо говоря машинисту на ухо.
   На улице было уже темно. Редкие фонари вдоль дороги, мимо которой проходила узкоколейка, освещали только узкий круг под собой, и за ними едва угадывались темные силуэты приземистых длинных складов.
   Григорий Тарасович нетерпеливо переминался с ноги на ногу.
   – Ну чего он там застрял? – с досадой проворчал он, глядя на окно тепловоза, где за стеклом был виден силуэт Фёдора, склонившегося к Володе.
   Наконец Фёдор спрыгнул на землю. Григорий Тарасович тут же повернулся и пошел по дороге. Леонид с Есенией, дождавшись Фёдора, пошли следом за стариком.
   Фёдор незаметно сунул что-то в руку Леониду, пробурчав при этом:
   – Рокфеллер!
   – Тебе что, жалко?! – рассердился тот, поняв, что это были двести долларов, которые он отдал машинисту.
   – Да не жалко, а следов оставлять не надо, – ответил Фёдор тихо. – Конспиратор!..
   – Ты что, отобрал их у него? – спросил Леонид, не представляя, как можно было это сделать.
   – Да он сам их вернул! – хмыкнул Фёдор и добавил уже серьезно: – Сам подумай, мучился бы парень потом, откуда они взялись, а вспомнить бы не смог. Зачем на такие страдания обрекать человека…
   – Ты ему… – догадался Леонид, вспомнив, как Фёдор напустил «забытуху» на соседку Есении Нину Ивановну.
   Фёдор молча кивнул.
   Шли они долго, вопреки тому, что сказал Григорий Тарасович. За темными складами вскоре потянулись освещенные улицы с домами, характерными для окраины любого российского города.
   Есения в утяжеленной долларами куртке вскоре начала уставать, да и Леониду его рюкзак уже порядком оттянул плечи. Один только Фёдор невозмутимо вышагивал за Григорием Тарасовичем, который, невзирая на свой возраст, тоже шел довольно бодро.
   Наконец они подошли к частному дому, во дворе которого стояла уже знакомая «шестерка».
   – Во дурак! – тихо сказал Фёдор. – Что же он на виду-то ее оставил?
   – А что? – не понял Леонид. – Он же говорил, что она не засвеченная.
   – В таких вещах уверенности быть не может. Коли его ищут, значит, и свидетели могут найтись, кто видел его в этой машине. Тогда и на нас выйдут в два счета.
   Григорий Тарасович, сделав вид, что не слышит их разговора, несколько раз негромко постучал в дверь условным стуком. На окне, справа от крыльца, колыхнулась занавеска, и вскоре в сенях послышались шаги. Но в этот момент Есения испуганно вскрикнула, указывая рукой на что-то позади Леонида и Фёдора. Те оглянулись: с дальнего конца двора к крыльцу, на котором они стояли, молча неслась большая мохнатая зверюга с ощерившейся пастью.
   Фёдор отодвинул Леонида и Есению к себе за спину, а сам повернулся лицом к собаке, ожидая ее приближения.
   Когда та уже была в нескольких прыжках от них, Фёдор вытянул вперед руку с развернутой в сторону собаки ладонью и рявкнул:
   – Стоять!
   Леониду показалось, что собака как будто стену увидала: она вроде и хотела уже остановиться, но инерция бега тащила ее вперед. И тогда она начала тормозить всеми четырьмя лапами и задом, на котором и доехала почти до самого крыльца. Вид у нее при этом был очень ошарашенный. Леонид рассмеялся, вспомнив анекдот про глистатого котенка, который, прокатившись по дорожке из наждака, положенной хозяином, затормозил у окна в виде одних только ушей.
   А Фёдор, опустив руку, начал сурово отчитывать собаку, оказавшуюся большой матерой лайкой с обмороженными ушами:
   – Ты на кого это зубы навострила, а? Ты что не видишь, кто перед тобой? Как тебе не стыдно!
   Собака, неожиданно взвизгнув и припадая брюхом к земле, поползла к ногам Фёдора. Уткнувшись носом в его валенок, она закрыла морду лапами.
   – Боже мой! Ей что, действительно стыдно?! – поразилась Есения, выглядывая из-за плеча Леонида.
   Не ответив, Фёдор присел на корточки и, потрепав лайку за ухом, продолжил ее увещевать:
   – Ну и чего ты так озлобилась? Твое дело – охранять. Если пришел кто чужой – так поори погромче, а то сразу на людей кидаешься, да еще молчком…
   Собака заскулила, словно хотела на что-то пожаловаться ему.
   – Неужели?! – воскликнул Фёдор. – Что же это за хозяин у тебя за такой! Эх, бедолага… – И он погладил лайку по голове, за что та благодарно лизнула его в ладонь.
   Леонид осторожно присел рядом с ними.
   – Она что, и правда тебе что-то сказала? – спросил он недоверчиво у Фёдора.
   – Сказала… – недовольно покачав головой, ответил Фёдор и повернулся на скрип двери, из-за которой выглянула старуха в накинутом на голову пуховом платке.
   – Чего надо? – хмуро оглядев гостей, спросила та.
   – Мы к Филиппу, – ответил Григорий Тарасович и, распахнув дверь, отодвинул старуху в сторону и зашел в сени.
   – Ну, тогда проходите, – запоздало пригласила старуха и ругнулась на собаку, все еще прижимавшуюся к ногам Фёдора: – А ну пошла на место, дармоедка!
   Собака, оскалившись, глухо рыкнула, но все же послушалась и потрусила через двор к своей будке.
   Филипп при их появлении вышел из-за стола, накрытого к ужину.
   – Наконец-то, а то я уже начал волноваться! – воскликнул он, обнимая Григория Тарасовича.
   – Разве мы припозднились? – проворчал старик, стараясь не показывать вида, что рад встрече с племянником. – Вот, доставил тебе твоих… подопечных в полном комплекте.
   – Спасибо, дядьку! Здравствуйте, проходите, – поприветствовал он остальных. – Раздевайтесь, садитесь, поешьте с дороги, потом обсудим наши планы. Времени мало – завтра в полдень у нас самолет.
   – Самолет? – удивился Леонид. – А как же?.. – Тут он осекся, оглянувшись на старуху, которая расставляла на столе дополнительные тарелки.
   – Детали – после ужина, – тоже посмотрев на нее, ответил Филипп и подошел к Есении, чтобы помочь ей раздеться.
   Вышла небольшая заминка, Есения испугалась, что Филипп обязательно обратит внимание на неожиданный вес ее куртки, и умоляюще посмотрела на Леонида. Тот, не долго думая, отстранил Кондратюка по «праву мужа» и забрал у Есении куртку, подумав при этом, что нельзя ей все-таки носить на себе такую тяжесть, черт бы побрал эту конспирацию! Нет, надо что-то решать с этими деньгами… Жаль, что в Абакане нет представительства «Сити-банка» – было бы хорошо избавиться от наличных баксов здесь, положив их на счет своей панамской личины по имени… как же его… Педро Карейроса. Хотя вряд ли и это удалось бы – в банке обязательно потребовали бы объяснения, откуда у него такие деньги. И даже если бы он попытался положить их на российский счет, а потом отправить в «Сити-банк», то больше двух тысяч долларов перевести на счет иностранца ему бы не разрешили, пришлось бы открывать кучу российских счетов и отправлять по две тысячи с каждого, а на это понадобилась бы уйма банков… Леонид быстро прикинул в уме: получалось триста счетов в трехстах банках – абсолютно нереально, даже если бы и время его не поджимало. Придется звонить Серёге, советоваться: может, через его связи удастся получить разрешение от Центробанка на официальный вывоз этих денег? Вот у таможенников вытянутся лица!
   Когда они поужинали, Филипп сказал, обращаясь к старухе, угрюмо собиравшей со стола грязную посуду:
   – Спасибо, можете идти.
   Та, поджав губы, кивнула и молча ушла на кухню, плотно закрыв за собой дверь.
   – Завтра мы летим через Красноярск в Благовещенск, – объявил Кондратюк. – Там нам передадут турпутевки для поездки в Китай, куда мы отправимся под видом «челноков». В Хайхэ, на другой стороне Амура, по которому проходит граница, нас будут ждать. Вот документы. – И он веером разложил на столе паспорта и авиабилеты. – Есения Викторовна, это ваше, а это – вам. – И он глянул на Фёдора и Леонида. – Кстати, визы уже проставлены…
   Фёдор с Леонидом одновременно протянули руки, разбирая документы.
   Повертев в руках паспорт со своей фотографией и странной фамилией «Коприлаев», Леонид хмыкнул – количество паспортов уже раза в три превышало количество удостоверяемых в них лиц… А сделано было все по-настоящему, не подкопаешься, – видимо, дело у них с этим давно налажено…
   – Филипп, а скажите мне: кто за вами все-таки стоит? – спросил он тихо, продолжая рассматривать документы.
   Кондратюк недовольно глянул на него:
   – Зачем вам это знать? Разве недостаточно того, что кто-то взял на себя все расходы и хлопоты по переправке нас за границу? И кстати, это немалые деньги! Так что давайте сменим тему.
   – Я не слишком силен в разведках, – не захотел менять тему Леонид. – Кроме ЦРУ, Массада и МИ-6 ни о ком больше и не слышал. А спрашиваю, чтобы понять, насколько сильные у вас покровители и можно ли на них положиться? Может, нам лучше здесь остаться? По крайней мере, здесь хоть своя страна. А то мне рисковать жизнью жены, знаете, как-то не хочется…
   – Покровители надежные, – усмехнулся Филипп. – А насчет силы, думаю, они самые сильные в мире, так что не волнуйтесь, все будет хорошо.
   – Хорошо-то хорошо, ну а если нас задержат в аэропорту? Ведь нас всех ищут… Как вы себе представляете, например, прохождение контроля? – не унимался Леонид.
   Но тут вмешался Фёдор:
   – Лёньша, это я беру на себя.
   Филипп удивленно посмотрел на него. Но Фёдор, не обращая на это внимания, продолжил:
   – Есении мы соорудим живот, как у беременной, и пристроим к какой-нибудь мамаше с детьми, а сами пойдем отдельно. Я вас прикрою.
   – Есению Викторовну тоже ищут, – осторожно заметил Филипп. – Однако, по моим сведениям, в местный аэропорт ни на нее, ни на нас ориентировки еще не поступали. Нужно попытаться проскочить к границе как можно быстрее. А нам еще предстоит несколько часов провести в Красноярске, потому что самолет в Благовещенск оттуда вылетает в час ночи. Мы будем на месте только послезавтра утром. Так что время работает против нас, потому я вас и вызвал раньше, чем планировал, даже не все дела успел завершить, но нужно спешить.
   – Ты бы лучше машину для начала со двора убрал… – подняв на Кондратюка тяжелый взгляд, сказал Фёдор. – Или ты собираешься на ней завтра в аэропорт ехать?
   – А что такое? – недовольно спросил тот.
   Фёдор только хмыкнул, покачав головой, словно говоря: «И чему вас там, в разведках, учат!..»
   – Нет, в аэропорт нас отвезут на другой машине, – ответил Кондратюк. – Не волнуйтесь, у меня все продумано, все будет нормально.
   – Дай-то Бог… – недоверчиво произнес Фёдор и отвернулся.
   Кондратюк, не скрывая раздражения, встал из-за стола и куда-то засобирался.
   – А про Лёню он не забыл? – тихо спросила Леонида Есения.
   – Да, кстати, Филипп, – окликнул его тот, – вы же хотели проинструктировать моего друга, куда ему привезти нашего сына.
   – Ах да, сейчас позвоним.
   Кондратюк достал из большой сумки, стоявшей под лавкой в углу, аппарат, напоминавший трофейный спутниковый телефон, что был у Леонида.
   – Диктуйте номер…
   – А позвольте, я его сам наберу, – протянул руку к телефону Леонид.
   Филипп усмехнулся, но уступил.
   – Серёга, это я, – сказал Леонид, услышав голос друга. – Передаю трубку э-э… – он слегка замялся, не зная, как официально представить Кондратюка, – …нашему проводнику, он тебе объяснит, куда везти Лёню.
   Филипп, усмехнувшись на «проводника», взял трубку и холодно, словно отдавая распоряжение подчиненному, сказал:
   – Вы должны быть в Гонконге через неделю… – он оглянулся на отрывной календарь, висевший на стене под ходиками, – …девятнадцатого числа. В отеле «Пакирон» для вас будет заказан номер на фамилию Смитсон, там и ждите. Мы свяжемся с вами, как только прибудем в Гонконг. Если же мы окажемся там раньше, то оставим на рецепшине информацию, где нас искать. Ждать мы вас больше суток не сможем, так что постарайтесь прибыть не позже девятнадцатого.
   Вероятно, Сергей его спросил, как они будут добираться, потому что Кондратюк довольно резко ответил:
   – Наш маршрут вас не касается. Главное, чтобы вы были на месте в условленный день, повторяю: ждать вас мы не сможем. Так что лучше прилетайте заранее. – И он повернулся к Леониду: – Ничего не хотите ему сказать?
   Тот отрицательно покачал головой.
   – Еще раз прошу – не опаздывайте. До свидания, – сказал Филипп и отключил телефон. – Ну вот и договорились… Через неделю ваш сын будет с вами. – Он посмотрел на Есению. – Ладно, располагайтесь, мне нужно отойти по делам, вернусь часа через два. А вы, – он перевел взгляд на Леонида и Фёдора, – пока займитесь «поясом» для Есении Викторовны, это хорошая идея. Все необходимое попросите у хозяйки. Дядьку, пойдемте со мной!
   После секундного раздумья он положил телефон обратно в сумку и, задвинув ее ногой под лавку, направился к дверям, на ходу надевая дубленку и шапку. Григорий Тарасович молча последовал за ним.
   – Это хорошо, что Кондратюк собрался переходить через границу под видом «челноков», – задумчиво сказал Фёдор. – В таможне зоркие ребята работают, если дело дойдет до личного досмотра, то все камуфляжи – до задницы дверца, тут же просекут, что под одеждой что-то проносится. Обыщут, потом не отвертеться будет. Одна надежда на «челночную» сутолоку, думаю, там никто особо копаться не будет – идет такой поток и все с деньгами. Да и слышал я, что нынче таможне выгоднее собирать мзду, чем пресекать вывоз валюты и ввоз товара.
   – Ты прав, такую сумму на себе тащить боязно, – согласился Леонид. – Я сейчас Серёге позвоню, посоветуюсь, что можно сделать.
   Он проследил в окно, пока Кондратюк и его «дядьку» выйдут со двора, и вытащил из рюкзака телефон, раздобытый на прииске. Было искушение воспользоваться телефоном Кондратюка, но Леонид решил не рисковать: может, тот накануне отъезда захотел их этим проверить…
   Набрав заново номер Сергея, он сказал:
   – Серёга, привет еще раз! Значит так, завтра днем мы через Красноярск вылетаем в Благовещенск. Оттуда на автобусе с «челноками» едем в Китай, дальше пока не знаю, одно ясно, что через неделю мы каким-то образом окажемся в Гонконге. Слушай, тут вот какое дело… Скажи, а нельзя срочно организовать и переправить мне в Благовещенск разрешение от Центробанка на вывоз в Китай суммы в районе шестисот тысяч долларов?
   – Какой суммы? – переспросил Сергей после паузы. – Ты сказал «шестьсот тысяч», я не ослышался? – Голос у него был явно ошарашенный, это было слышно даже через жуткий шорох, который все усиливался в трубке.
   – Все правильно, не ослышался. Мы тут, панэмаешь, немного деньжатами разжились… – И Леонид рассмеялся, представив лицо друга.
   – Ага, совсем немного, чтоб я так жил! – озадаченно воскликнул Сергей. – И что, ты хочешь их официально провезти в Китай? Ты же – бухгалтер и знаешь, что там тебя так пасти начнут, что мама не горюй, зачем тебе лишнее внимание к себе привлекать?
   – А куда же мне их девать? Такую сумму в трусах тайком не провезешь. Может, что посоветуешь?
   – Уно открыл на твое панамское имя счет в «Сити-банке»?
   – Да.
   Было слышно, что Сергей что-то лихорадочно листает.
   – У тебя есть чем записать? – спросил он.
   Леонид схватил с подоконника огрызок карандаша и, вырвав из конца календаря листок, сказал:
   – Готов. Что писать?
   – Запиши телефон моего знакомого в Красноярске и оставь ему эти деньги, я найду способ часть из них положить на твой счет, а часть привезу тебе в тревлер-чеках в Гонконг. А вы через границу везите только дозволенный минимум, иначе могут возникнуть проблемы, а они вам сейчас ни к чему. В конце концов, попроси твоего шпиона – пусть возьмет что-то и на себя. Кстати, он не знает об этих деньгах?
   – Нет, что ж я – дурак, по-твоему… – Леонид даже слегка обиделся.
   – Тогда и не засвечивай! Ну, пиши телефон… – И он продиктовал номер и имя своего знакомого. – Позвони ему на трубу, как только приземлишься в Красноярске. Я его предупрежу, он будет ждать и скажет, где сможет с тобой встретиться. А как ты, кстати, собираешься пронести такую сумму баксов через контроль в аэропорту, там же, как я понимаю, их не один килограмм?
   – Мы пока вшили деньги в куртки, но Фёдор предлагает сделать из них пояс на живот Есении, как у беременной.
   – Ну не знаю… – с сомнением в голосе заметил Сергей. – Алё, алё! – Голос Сергея стал вдруг прерываться, звук пропал.
   – Да, да, алло, Серёга! – закричал в трубку Леонид и потряс телефон.
   – У тебя там, похоже, аккумулятор садится? – прорвался наконец сквозь треск помех голос Сергея. – Ты откуда звонишь?
   – Да с такого большого переносного телефона с антенной.
   – Со спутникового, что ли?
   – Наверное.
   – Что значит «наверное»? Ты не знаешь, с чего звонишь? Чей это телефон?
   – Долго объяснять… Мы тут его позаимствовали у кое-кого… – Леонид запнулся на секунду, – …кому он больше не нужен.
   Видимо, его ответ не удовлетворил Сергея, и тот, словно почуяв неладное, попросил:
   – Дай-ка трубку Фёдору!
   Леонид молча передал трубку Фёдору. Что ему говорил Сергей, он не слышал, но Фёдор, коротко ответив: «Добро!», – отключил телефон и посмотрел тяжелым взглядом на Леонида.
   – Что? – всполошился Леонид.
   – А ничего! Звонить мы больше с этого телефона не будем и избавимся от него как можно скорее. Я тебе уже предлагал это. Сергей сказал, что если этот телефон будут искать, то через оператора смогут установить, откуда и кому мы звонили. Можем подставить человека, на кого Серёгин номер записан. А ребята, ты сам видел, там непростые были. И если нам до сих пор не заблокировали связь, то это может означать одно из двух: либо там некому заявлять о пропаже телефона, либо нас уже пасут. И на первое лучше не рассчитывать.
   У Леонида похолодело в животе. Он с опаской посмотрел на телефон, словно «непростые ребята» могли вылезти прямо из него.
   – Давай действительно выкинем его от греха подальше, он и так нам уже службу сослужил.
   Фёдор убрал телефон к себе в рюкзак, сказав:
   – Разберемся по ходу дела, куда его девать.
   – Слушай, с деньгами вроде уже понятно, а как же мы диск провезем? – спросил Леонид у него. – Вдруг его тоже ищут…
   – Я положу его к себе, – ответил тот.
   – Так на контроле он ведь сразу просветится. Хорошо бы его тоже подо что-нибудь замаскировать… – И Леонид оглянулся в поисках чего-нибудь подходящего для этой цели.
   В углу комнаты стояла старая швейная машинка «Зингер», рядом с которой он увидел жестяную коробку, расписанную под Палех. Он открыл ее: внутри лежали катушки с нитками, потертая сантиметровая лента и россыпь пуговиц всевозможных размеров и расцветок.
   – Может, под это на дно положить? – спросил он, посмотрев на Фёдора.
   – Ну да! А если попросят открыть? – покачал головой Фёдор. – Ржать же потом будут полгода, что мужик ездит с такой галантерейной коробкой. Не буду же я им объяснять, что это память о предках-коробейниках… – И он улыбнулся.
   Леонид сначала не понял, что тот имел в виду, а потом вспомнил, что профессиональным делом офеней являлось коробейничество.
   – Ну хорошо, а если мы сюда еды какой-нибудь положим, того же сала например, – предложил он, кивнув на стол, где на тарелке под холстинкой лежал большой шмат сала. – Это-то подозрения не вызовет, оно только на Украине за наркотик идет.
   – А что, пожалуй, можно… – улыбнувшись, согласился Фёдор. – К салу вряд ли придерутся – жирное, потому и в коробку положено.
   – Только как нам уговорить хозяйку, чтобы она нам ее отдала? – опять озаботился Леонид.
   – Договорюсь… – усмехнулся Фёдор.
   – Не сомневаюсь… – взглянув на него, хмыкнул Леонид.
   – Ну тогда я пошел, нужно у нее еще попросить плотной ткани, чтобы пояс соорудить для Есении, – сказал Фёдор и направился к двери на кухню.
   Он толкнул дверь и посуровел: хозяйка, явно подслушивавшая под дверью, отпрянула в сторону и вызывающе уставилась на Фёдора с видом: «Попробуй мне что-нибудь сказать, я у себя дома!»
   «Ну и этой теперь "забытухи" не избежать», – со злорадством подумал Леонид.
   Через несколько минут Фёдор вернулся с валиком саржевой ткани и положил его на стол.
   – Вот, можем приступать… Ты какой месяц хочешь? – спросил он у Есении, улыбнувшись.
   Она слегка покраснела, но ответила:
   – Это зависит от количества денег…
   – Впервые объем талии беременной женщины будет измеряться в долларах. – Фёдор с улыбкой посмотрел на Леонида, но того эта шутка почему-то не развеселила, ведь Есения на самом деле была беременна, и это его вовсе не радовало.
   – Есения, давай-ка измерим тебя. – Фёдор вытащил из коробки сантиметровую ленту и, когда Есения к нему подошла, приподнял ей свитер и принялся ее обмерять.
   Посмотрев на отметку, он разложил ткань на столе.
   – Лёньша, вы пока с Есенией выпорите деньги из ее куртки, – попросил он, а сам большими старинными чугунными ножницами начал отрезать от ткани кусок необходимой длины.
   Когда Есения положила перед ним первые пачки с долларами, он выложил их по ткани в ряд и заметил:
   – Жаль, ваты нет, надо бы чем-нибудь их сверху проложить, а то бугриться будет неестественно.
   – Может, шарф подойдет? – предложил Леонид.
   – Давай попробуем, – согласился Фёдор.
   Через час пояс был почти готов. Есения пришила к нему сзади крючки, чтобы он плотнее сидел на талии, но после примерки стало ясно, что придется пришивать еще и помочи, а то без фиксации сверху получившееся тяжелое «корсетное изделие» сползало с ее еще стройного живота на бедра.
   Когда с помощью Фёдора Есения наконец надела готовый пояс под свитер, Леонид понял, какой она будет через несколько месяцев: живот выглядел более чем правдоподобно.
   – Тебе не тяжело? – спросил он, стараясь скрыть очередной приступ ревности.
   – Ничего, терпеть можно, – успокоила она его и, огладив живот, сначала прошлась по комнате, потом села.
   Картина была убедительной.
   – Нормально! – оценил Фёдор.
   Он оторвал еще один кусок ткани, а на оставшуюся часть вытряхнул пуговицы и прочую мелочь из хозяйской коробки. Завязав все в узелок, он положил его на швейную машинку.
   – Давай диск, примерим, пока Кондратюк не вернулся, – сказал он Леониду.
   Когда тот вытащил его из рюкзака, Фёдор обмотал диск тканью и положил на дно коробки, потом смял несколько старых газет, лежавших на подоконнике, и подоткнул ими диск со всех сторон, чтобы тот не ерзал.
   Леонид, наблюдавший за ним, сказал:
   – Хорошо бы дно сымитировать, фольга нужна или какая-нибудь старая металлическая банка из-под рыбных консервов. Знаешь, бывают такие большие…
   И они одновременно посмотрели на пол, где у печки на полу стояла именно такая банка, служившая, видимо, миской для кого-то из домашних животных.
   – Грязная… – сказал Леонид.
   – Вымоем, – откликнулся Фёдор и, подняв банку с пола, пошел на кухню.
   – Вот сам и мой! – донесся оттуда недовольный голос старухи. – Все банки у меня позабирали! Сходили бы в магазин, там все есть, чего меня обирать! Скажу постояльцу, пусть выплатит компенсацию за убыток.
   «Ты смотри, какие слова знает, поднаторела, видать», – усмехнулся про себя Леонид.
   Вскоре идеально подогнанный металлический круг лег вторым дном, скрывая под собой диск.
   – Во, другое дело, а теперь только сала сверху наложим, и все. – Фёдор довольно оглядел плоды своих трудов.
   Едва они успели упаковать заполненную банку в рюкзак к Фёдору, как на крыльце послышались шаги и в комнату вскоре вошел Кондратюк.
   – Как дела? – спросил он, раздеваясь.
   Есения молча встала перед ним, демонстрируя свою фигуру.
   – Хм… – только и сказал тот, одобрительно кивнув.
   – А где Григорий Тарасович? – спросила Есения. – Он не придет? Мы с ним не попрощались.
   – Он переночует у знакомых и с утра вернется к себе, – ответил Филипп. – Давайте устраиваться на ночь, завтра вставать рано. Кстати, – он посмотрел на Фёдора, – оружие придется оставить здесь, в самолет его не пронести.
   – А я его и так в лесу оставил, – ответил Фёдор, посмотрев на Леонида, который с трудом удержался от ответного взгляда, он-то знал, что на дне рюкзака Фёдора лежал не только его охотничий нож, но и пистолет…
   «Как он действительно собирается пронести его в самолет? Вон с диском какие приняли меры предосторожности…»

Глава вторая

   Валера оказался легок на помине. Заявившись в семь утра, он разбудил Риту своим звонком. Бурый крепко спал, накрыв голову подушкой, не изжив с возрастом своей детской привычки.
   Рита впустила Валеру в квартиру. На том лица не было.
   – Что случилось?
   – Где Виктор Иванович?
   – Спит еще.
   – Разбудите его, Маргарита Ивановна, пожалуйста. У меня срочные новости. – И он поднял руку, в которой был зажат какой-то листок.
   – Какие?
   – Это я могу сказать только ему, – глядя ей в глаза, умоляющим голосом ответил Валера.
   Тогда Рита с силой подтолкнула его в сторону кухни:
   – А ну шагай, конспиратор! Завтракать будем.
   Когда Валера нехотя двинулся впереди нее на кухню, она, изловчившись, выхватила у него из руки бумажку.
   – Марга… – только и успел воскликнуть Валера, но Рита в ответ так толкнула его своим тяжелым животом, что парень пробежал оставшиеся метры до обеденного стола, где и плюхнулся на первый попавшийся на пути стул.
   Развернув листок, Рита прочла: «Встречаемся в парке в девять часов, телефоном не пользуйся».
   – От кого записка? – спросила она, возвращая ее ему.
   – Так. От одного нужного человека, – расплывчато ответил Валера, засовывая листок поглубже в карман. – Бизнес…
   – Бизнес, говоришь… – усмехнулась она, и что-то в ее тоне и во взгляде было такое, что Валера поежился. – Давай-ка выкладывай, что у вас там за бизнес! И почему моего мужа вчера в милицию вызывали? Кого убили? Я жду…
   Она подошла к холодильнику, достала из него четыре помидора и, положив на разделочную доску, начала их резать тонким острым ножом.
   – Маргарита Ивановна, я не имею права ничего говорить, спросите сами у Бу… у Виктора Ивановича, – попросил Валера, завороженно наблюдая, как из-под пальцев Марго стекают густые красные капельки томатного сока.
   – Я спрошу, но и ты мне ответь: кто автор этой записки, зачем он вызывает Витюшу в какой-то парк? Я все равно это узнаю, но лучше ты мне это сам скажешь! – И она резко ударила ножом по сочному помидору, отчего тот мгновенно развалился на две половины.
   Валера замер, с ужасом глядя на расчлененную помидорную плоть, на срезах которой медленно набухали кровавые капли. Что у него пронеслось в этот момент в голове, какие ассоциации возникли, неизвестно, но он почему-то быстро и захлебываясь словами, выложил Рите все, что она хотела узнать, и добавил:
   – Записка от Копытина, это очень серьезный человек, из ФСБ. – Называя эти три буквы, Валера понизил голос и метнул испуганный взгляд на дверь.
   – Что ему нужно от Виктора? – спокойно поливая майонезом помидоры, словно ее совершенно не взволновало то, что рассказал Валера, спросила Рита.
   – Предостеречь…
   – Предостеречь? От чего?
   – Он хочет, чтобы Бурый уехал из города. – Сказав это, Валера даже не заметил, что на этот раз назвал шефа по кличке. – Он говорит, что закручиваются такие дела, которые могут зацепить бортом всех нас.
   – А почему телефоном пользоваться нельзя? Нас уже прослушивают?
   – Не исключено.
   Рита хмыкнула:
   – Если решили прослушивать, то телефоны тут ни при чем, при нынешней аппаратуре пук зайца в дальнем лесу можно услышать… Ладно, на вот, поешь салата, – она поставила перед Валерой миску с помидорами, на которую тот воззрился с отвращением, – а я пойду разбужу Виктора.
   – Маргарита Ивановна! – окликнул ее в спину Валера. – Только не говорите ему… ну сами понимаете.
   – Не бойся! – отмахнулась Рита и вышла из кухни, подумав, что Валера, если его припрут, наверняка сразу же сдаст своего шефа.
   «Нужно с ним что-нибудь решать, с этим Иудушкой Головлевым…»
   Но события с этой минуты понеслись вскачь, Рита даже не успела спросить мужа о его планах, не то чтобы что-то предпринять.
   Разбуженный ею Бурый молча прочел записку, после чего быстро помылся и спешно начал куда-то собираться, хотя до встречи с Копытиным у него еще было время.
   – Позвоню днем, не волнуйся, – ответил он на немой вопрос жены и, поцеловав ее в губы, на секунду задержал свою руку на ее животе.
   Рита еще долго ощущала это прощальное прикосновение, даже ее малыш замер, боясь неосторожным движением потревожить и без того встревоженную мать.

   Бурый не был удивлен, что Копытин назначил встречу в парке: там с утра практически никого не бывало, и лишь к обеду туда выползали мамаши и бабушки с колясками. Однако обычно с Копытиным встречался Валера, которому тот доверял по причине родственных уз, но, видимо, сейчас произошло что-то неординарное, если он потребовал личной встречи. Встреча должна была состояться в самом глухом углу парка, на дальней аллее, где можно было спокойно поговорить.
   Садясь в машину, Бурый спросил у Валеры:
   – Что произошло? Чего такая срочность и риск?
   – Копытина ночью вызывали на работу – Пряхин убит, – Валера метнул быстрый взгляд на Бурого.
   – Знаю, – спокойно сказал тот.
   – Откуда? – удивился Валера.
   – От верблюда, – усмехнулся Бурый. – Меня тоже вызывали ночью, мы ведь с Пряхиным должны были вчера встретиться, а он так и не приехал.
   – Ну и…
   – Вот, в общем-то, и все… – ответил Бурый.
   – Но у Пряхина дома нашли кое-что, компрометирующее вас…
   – Ты имеешь в виду его записку, что ли? Читал я ее… Пусть докажут, что это не бред алкоголика, – отмахнулся Бурый. – Все знают, что у Пряхина были неприятности в управлении и что в последнее время он не вылезал из запоев. Так что в этом плане его записка выглядит как попытка виновного свалить все с больной головы на здоровую…
   – Да, но он написал, что едет на встречу с вами и если с ним что-нибудь случится, то виноватым в его смерти следует считать вас. И погиб он по пути к вам.
   – Да ладно, проехали! – отмахнулся Бурый. – Что Копытину-то нужно? О чем он хочет поговорить?
   – Я не знаю, он сам вам скажет.
   – Ну хорошо, разберусь, едем в офис.
   – Да, Копытин просил, чтобы вы с оглядкой к нему на встречу ехали, не на этой машине – не исключено, что за вами будут следить. Я взял у приятеля машину, она у нас во дворе офиса стоит, постараюсь вас вывезти незаметно.
   – Вот блин! – сквозь зубы выругался Бурый. – Дожил! – И он замолчал, угрюмо задумавшись.
   «Надо бы Козаку позвонить, договориться о встрече, поблагодарить. Хотя… мог бы и в квартире пошерстить, теперь еще и эти разборки на мою голову из-за записки старого придурка!» – подумал он и уже было потянулся к трубке, но, вспомнив предупреждение Копытина, не стал звонить – береженого Бог бережет. Но созвониться с Козаком нужно было во что бы то ни стало, предупредить, чтобы они с Квачом на время уехали из города.
   Бурый глянул в окно: они проезжали мимо памятной ведомственной гостиницы, где один из его деловых партнеров любил устраивать переговоры, плавно переходящие в «разгуляево» с девочками. В «разгуляеве» Бурый обычно не участвовал, уезжая сразу после деловой части, но место это знал хорошо. Поэтому, осененный мыслью, он попросил Валеру развернуться и подъехать к крыльцу гостиницы. Если за ними и следят, то посещение гостиницы вряд ли вызовет удивление – мало ли какие у него могут быть дела, может, он готовится принимать гостей.
   – Жди меня здесь, я быстро, – приказал он Валере. – И поглядывай: нет ли за нами хвоста…
   За стойкой сидела знакомая администратор.
   – Валюша, привет! – поздоровался Бурый со вскочившей и вытянувшейся перед ним женщиной. – У тебя люкс свободен?
   – Свободен, Виктор Иванович!
   – Посмотреть можно? Ко мне тут люди едут…
   – Посмотреть можно, да вы же там уже бывали.
   – Ну, оглядеть хозяйским взглядом перед приемом гостей никогда не помешает, – улыбнулся Бурый.
   Администратор торопливо достала из шкафчика ключи и пошла к лифтам. Бурый последовал за ней. Поднявшись на третий этаж, они прошли по коридору в торец, где администратор открыла дверь в просторный холл люксовского номера.
   Посторонившись перед Бурым, который сразу же прошел внутрь, она спросила с порога:
   – Мне подождать?
   – Да нет, Валюша, можешь идти, я сам посмотрю, а ключ на обратном пути занесу, иди.
   Дождавшись, когда администратор плотно прикроет за собой дверь, Бурый поспешил к телефону и набрал номер сотового телефона Козака. Расчет его сводился к тому, что если конспирироваться и на встречу с Копытиным ехать с оглядкой, то почему бы там сразу же не встретиться и с Козаком? Зато будут убиты сразу два зайца. Всплывшая в голове поговорка почему-то заставила Бурого поежиться.
   Козак ответил ему сонным голосом.
   – Это я, просыпайся! – приказал Бурый. – Встречаемся в парке, у меня там в девять будет встреча, так что подъезжай к девяти тридцати. Мне не звони, мои телефоны прослушиваются.
   Объяснив, куда именно нужно приехать, он положил трубку, после чего закрыл дверь номера и спустился в холл.
   Возвращая ключ администратору, он бросил на ходу:
   – Валюша, я позвоню, как только мне понадобится этот люкс.
   Администратор ответила ему полукивком-полупоклоном, подобострастно улыбаясь.
   Вернувшись в машину, Бурый поинтересовался у Валеры:
   – Ну что?
   – Да вроде все спокойно, – ответил тот, трогая с места. – Ничего подозрительного я не заметил. Никто вроде не следит.
   Тут он был не прав, потому что за буровским «мерседесом» следили как минимум из двух машин. В одной из них, синей «Ладе», сидел Копытин, который, готовясь к встрече с Бурым, решил сам проверить, как тот соблюдает осторожность и не притащит ли за собой «хвост». Он сразу же обнаружил, что Бурого «пасет» голубая обшарпанная «девятка», и удивился: для эмвэдэшной «наружки» они больно светились, да и вряд ли в отделении за ночь успели бы оформить документы, разрешающие установить наблюдение за Бурым, – бюрократия, как и везде, там тоже все тормозила. Но тогда кто бы это мог быть? Копытин напрягся – в том деле, которое он замыслил, свидетели ему были не нужны.
   Он нервно потер лицо, разгоняя сон. Сегодня ему не дали поспать: среди ночи разбудил звонок дежурного, сообщивший об убийстве Пряхина. Пока он съездил в морг и к себе в контору, потом в отделение, где чуть не столкнулся с Бурым, пока почитал дело и предсмертную записку Пряхина, – уже настало утро. И утро это, по мнению Копытина, отнюдь не было добрым. Несмотря на то что следователь вроде не особенно зацепился за пряхинский донос, но ситуация вокруг Бурого сложилась, мягко говоря, щекотливая. И если его действительно всерьез начнут крутить, то тот может и расколоться. А это значит, что веревочка тогда потянется, потянется, пока в какой-нибудь канатик не совьется, и что это будет за канатик – одному Богу известно. Как бы концом этого канатика его, Копытина, не зацепило! А посему концы эти лучше отрубить заранее…
   А в голубой «девятке» отнюдь не сонные Козак и Квач внимательно следили за перемещением буровского «мерседеса», последовав за ним, когда тот от гостиницы направился в сторону офиса Бурого.
   Поужинав после убийства Пряхина у Козака на квартире, которую тот купил по случаю после нескольких удачных «заказов», они проспали до шести утра, а в семь уже были у дома Бурого. Козак хотел прощупать обстановку перед тем, как звонить Бурому с докладом о выполненной работе. Они видели, как через несколько минут после них к дому на буровском «мерседесе» подъехал Валера и торопливо направился к подъезду.
   – Чего это он так рано? Значит, не все так спокойно, как ждал Бурый. Давай-ка посмотрим, что дальше будет, – сказал Козак.
   Когда Бурый с Валерой вышли из дома и сели в машину, Квач осторожно поехал за ними.
   – Ты же хотел звонить ему… – напомнил он Козаку, когда они проехали минут десять. – Вроде все спокойно. Мы что, так и будем за ним тащиться?
   – Погоди, не мельтеши, – остановил его Козак, наблюдая, как буровский «мерседес» остановился у какого-то здания, похожего на гостиницу.
   Они пристроились у обочины на противоположной стороне улицы, ожидая развития событий, а через несколько минут раздался звонок Бурого. Козак сначала подумал, что тот их заметил, но Бурый звонил, чтобы назначить встречу, и Козак не стал признаваться, что они рядом, а то еще подумает невесть что…
   Переговорив с Бурым, Козак сообщил Квачу:
   – Через полтора часа встречаемся с Бурым в парке. Надо бы съездить посмотреть, что там за место. А пока проводим его до офиса, он обмолвился, что опасается слежки.
   Когда Бурый вышел из гостиницы и сел в свой «мерседес», Квач, пропустив несколько машин, развернулся и поехал за ним следом.
   Внимательно оглядывая машины вокруг, Козак обратил внимание на синюю «Ладу», пристроившуюся позади них. Ничего подозрительного в ней не было, она и не обгоняла, и не отставала от потока машин, двигаясь ровно, но за рулем сидел водитель с настолько непримечательной внешностью, что Козак подумал: «Вот идеал для гэбэшника, может, и правда, за ним уже следят».
   – Квач, погляди! Кажись, «хвост»?
   Квач понаблюдал несколько минут в зеркало заднего вида за «Ладой», которая в этот момент, подрезав соседнюю «газель», ни с того ни с сего пошла на обгон, и покачал головой:
   – Что-то не похоже… Лох какой-то! – он осуждающе глянул на пристроившуюся уже сбоку от них «Ладу».
   Водитель «газели», вынужденный притормозить, судя по выражению лица, матерился водителю «Лады» в спину.
   Доведя Бурого до офиса, Квач свернул на боковую улицу и остановился. Козак отметил, что водитель «Лады», слегка притормозив, бросил на них внимательный взгляд, а потом, резко набрав скорость, поехал дальше, даже не посмотрев на сворачивавший во двор «мерседес» Бурого.
   Дождавшись, когда «мерседес» скроется во дворе за железными воротами, Квач тронул машину, сдавая назад и выезжая обратно на проспект, с которого они свернули. Синей «Лады» уже не было видно.
   «Наверное, показалось», – подумал Козак и сказал:
   – Ладно, поехали в парк. Оглядимся: до встречи с Бурым не так много времени осталось.
   А Копытин уехал недалеко, он свернул за угол и, оставив машину, пошел обратно в сторону офиса Бурого. Нужно было убедиться, что эта голубая «девятка» действительно «вела» Бурого. Но не успел он пройти и полдороги, как интересующая его «лохматка» бодро прошуршала шинами мимо него по еще неубранному на проспекте снегу.
   «Наверное, показалось», – подумал он, успокаиваясь, но решил подстраховаться до конца.
   Он просидел в своей «Ладе», наблюдая за обстановкой и высматривая машину, на которой он подсказал Валере отправить Бурого к нему на встречу. Наконец он увидел ее. На большой скорости старенькая «вольво» вылетела со двора и, взвизгнув тормозами на повороте, понеслась по проспекту в сторону парка. Сидевший за рулем Бурый был в темных очках, но его приметную большую фигуру под подобным «фиговым листочком» было не спрятать.
   «Вот идиот! – разозлился Копытин. – Если «наружка» выставлена, то уже засекла его, и машину бесполезно было менять».
   Он пропустил несколько автомобилей перед собой и поехал следом за Бурым.
   На встречу он опоздал на три минуты, высматривая по пути и на подъезде к парку что-либо подозрительное, но все вроде было нормально. Голубой «девятки» тоже не было видно.
   Он въехал на аллею, за поворотом в конце которой должен был ждать его Бурый. На свежевыпавшем снегу виднелись следы протекторов нескольких машин.
   «Кто это тут с утра разъезжал?» – мимолетом удивился Копытин и сразу же забыл об этом, сосредоточиваясь на предстоящей задаче.

   Бурый нервничал – Копытин опаздывал. Наконец он услышал звук мотора, и с аллеи на площадку, где он остановился, въехала синяя «Лада». Открылась дверь со стороны водителя, и вылезший из «Лады» Копытин с каким-то пакетом в руках торопливо направился к машине Бурого.
   – Здравствуй, Виктор, – поздоровался он, забираясь на заднее сиденье за спиной у Бурого.
   Тому пришлось развернуться боком на сиденье, чтобы видеть Копытина.
   – Здорово! Чего звал? – спросил он, протягивая руку Копытину.
   Тот пожал его руку и ответил:
   – Для начала дай сюда твою трубку.
   Бурый с недоумением протянул ему мобильный телефон. Копытин, опустив стекло, выставил руку и, резко размахнувшись, забросил мобильник далеко в кусты.
   Взглянув на ошарашенного этим Бурого, он сказал:
   – Я же тебя просил куда-нибудь уехать, но ты, кажется, не внял моему совету…
   – Я не могу вот так сразу все бросить и уехать! – перебил его Бурый, пытаясь объяснить обстановку.
   – Меня твой бизнес не волнует! – отрезал Копытин. – Я тебе посоветовал уехать, исходя из информации, которой владею. А теперь ты попал по самые уши, Виктор! За тобой следят, тебя слушают… И ладно бы просто была записка с недоказуемыми обвинениями на покушение, хотя ввиду смерти писавшего ее Пряхина она приобрела некоторый вес, но в ней есть еще и сведения о твоей причастности к делам на вверенном ему руднике, а это уже покруче! Ты себе даже и представить не можешь, что это за рудничок был… Поэтому слушай меня внимательно!
   Жестко и коротко он вывалил на Бурого ряд условий и советов, которым Бурый, если хочет выпутаться, должен следовать. Впрочем, перечень этот был небогат, поскольку Копытин не сомневался, что Бурый, даже если бы у него и была такая возможность, вряд ли бы ими воспользовался.
   Подведя итог своим наставлениям, Копытин внутренне собрался и, сделав вид, что поперхнулся, склонился к коленям в приступе правдоподобного кашля. Хлопая одной рукой себя по груди, второй он быстро засунул под сиденье Бурого пакет с шестьюстами граммами тротила и химическим взрывателем, в котором под звуки кашля раздавил, предварительно нащупав, капсулу с реактивом.
   Все как будто бы было сказано, поэтому, попрощавшись с Бурым, Копытин вышел из машины и, стараясь не спешить, направился к своей «Ладе». Теперь все было делом времени – содержимое капсулы доберется до взрывателя минут за десять…
   Копытин выехал на аллею и помчался к выходу из парка, чтобы к моменту взрыва оказаться подальше от машины Бурого. Тот должен был выехать за ним следом. Уже сворачивая на улицу и глянув в зеркало заднего вида, Копытин насторожился: аллея была пуста, значит, Бурый не поехал за ним, почему? А ну как он сунулся сейчас под сиденье и обнаружил пакет или, вообще, вышел из машины обмозговать на свежем воздухе свои неприятности?
   «Надо бы остановиться и посмотреть. Чтоб наверняка…» – подумал он, притормаживая.

   Разговор с Копытиным оказался намного короче, чем предполагал Бурый, и абсолютно бесполезным – никуда уезжать он не собирался, дел было невпроворот, да и Рите рожать скоро. Бросить все может только такой вот голоштанный, как Копытин, которому терять нечего, даже своих цепей – цепи давно перешли к браткам.
   Бурый улыбнулся, вспомнив, как однажды, встречаясь в Новосибирске с Курбановым, едва сумел сдержать смех, увидев, как один из курбановских прихвостней, прикусив язык от старания, бережно смазывал кремом на шее шефа пролежни от тяжелой цепи. Цепь там, и правда, была знатная, – казалось, что Курбанов даже слегка пригибался под ее тяжестью, но никуда не денешься – статусную атрибутику в его кругу не обойдешь.
   Бурый глянул на часы. До встречи с Козаком оставалось еще двадцать минут, придется ждать… И поторопить никак нельзя – Копытин, зараза, выкинул его телефон.
   «Пойти, что ли, подобрать? – посмотрев в сторону кустов, куда осторожный фэб зашвырнул его сотовый, подумал Бурый. – А, ладно, другой организую, на подставного! Может, правда, этот прослушивают…»
   Он потянулся, усаживаясь поудобнее, и опустил стекло, любуясь стоявшими вокруг заснеженными, словно сказочными, деревьями. Сюда не доносился городской шум, и воздух был морозно свеж. На Бурого как будто пахнуло детством.
   «Пойти, что ли, по аллейке прогуляться, пока время есть? – подумал он. В этот момент все его проблемы показались ему очень далекими, словно отошедшими на задний план на фоне умиротворения и тишины парка. – В кои веки на природу выбрался, спасибо Копытину… – И тут он неожиданно вспомнил: – Копытин же вроде с пакетом был. Забыл он его, что ли, у меня, склеротик?..»
   Бурый повернулся и, заглянув назад между сиденьями, сразу же заметил край копытинского пакета, торчащего из-под сиденья. Потянувшись к нему, он вдруг услышал странный щелчок, после чего перед Бурым с громоподобным грохотом разверзлось пространство, выбросив из своих недр спрессованный монолит ударной волны. Перед тем как Бурого размазало по салону, а голову оторвало и вышвырнуло вместе с брызнувшими осколками в проем лобового стекла, он на мгновение ощутил приторно-сладкий запах крови – во лбу, над переносицей и в глазах, но боли почувствовать уже не успел.
   Взметнувшийся с заиндевевших деревьев снег начал медленно опадать на землю, стремясь укрыть собой одиноко лежавшую голову Бурого, но в этот момент в уже и так раскореженной «вольво» сдетонировал бензобак. Новый взрыв подбросил зад автомобиля, багажник распахнулся, по нему тут же разбежались огненные ручейки пламени, и через мгновение заполыхала уже вся машина.

   Козак потом не мог объяснить себе, почему он сразу не пошел к Бурому, а решил выждать немного, продолжая наблюдать за ним в бинокль. Вероятно, его интуиция за годы опасной и непростой работы обострилась до предела.
   Они были с Квачом в парке задолго до предстоящей встречи и, проехав дальше по аллее мимо того поворота, за которым находилась площадка, где Бурый собирался с ними встретиться, свернули в лес. С аллеи их машину было не видно.
   Проваливаясь в снег, Козак прошел между деревьями поближе к месту, где у Бурого, как он понял, должна была состояться встреча с кем-то до них.
   Осторожно расположившись за деревом, с которого при малейшем движении тут же осыпался иней, он поднял бинокль, всегда бывший у него при себе, и стал наблюдать.
   Первой на место подъехала чья-то подержанная «вольво». Козак очень удивился, разглядев за рулем Бурого. Тот въехал на площадку и, остановившись, начал нервно крутить головой, оглядываясь на аллею.
   Потом появилась уже примеченная Козаком на проспекте синяя «Лада», из которой вышел мужик с пакетом и пересел в машину к Бурому.
   «Значит, не зря я тогда обратил на него внимание», – подумал Козак, разглядывая собеседников. Мужик с заднего сиденья вдруг открыл окно и, размахнувшись, швырнул в сторону Козака что-то черное.
   «Неужели заметили?!» – Козак машинально отшатнулся от летящего предмета, настолько близким он показался ему в бинокль. Но, сообразив в последний момент, что это всего лишь телефон и направление его полета, скорее всего, было выбрано случайно, успокоился, отметив место падения сотового, после чего продолжил свое наблюдение.
   Мужик что-то выговаривал Бурому, который сидел, неловко развернувшись к нему, и пару раз открывал рот, очевидно пытаясь вставить слово, но, видимо, ему этого не давали. Впрочем, разговор был недолгий. Мужик вскоре вышел и, забравшись в свою «Ладу», вырулил на аллею, где сразу же дал по газам.
   Козак обратил внимание, что вышел он без пакета, с которым садился.
   «Видимо, расплачивался за что-то…» – предположил Козак.
   Постояв еще минут пять, наблюдая как Бурый с расслабленной улыбкой сидел, откинувшись на сиденье, он пошел обратно по своим следам к машине, где его ждал Квач. Раньше времени заявляться к Бурому он не хотел, но и стоять по колено в снегу в ожидании тоже не имело смысла – ноги уже начали подмерзать.
   «Жаль, позвонить нельзя, – подумал Козак. – Какого хрена этот шибздик его телефон выкинул? Хотя Бурый просил не звонить ему, могут слушать…»
   Уже почти подойдя к машине Квача, Козак обернулся и с досадой заметил, что наблюдать за Бурым он мог бы и отсюда, не ползая по снегу вглубь парка, – линия деревьев здесь выстроилась так, что можно было выбрать удачный ракурс и видеть все происходящее на площадке.
   Он поднял бинокль, решив еще раз взглянуть, что там делается, и вдруг остолбенел: машина Бурого на глазах меняла конфигурацию – вспухла каким-то немыслимым горбом крыша, во все стороны брызнули осколки стекла, задние двери рывком распахнулись, словно кто-то их вышиб изнутри с неимоверной силой… и только через секунду до Козака докатился звук сильного взрыва.
   Квач выпрыгнул из машины, вытягивая голову в сторону грохота:
   – Что случилось? Взорвалось вроде что?
   Козак молча протянул Квачу бинокль, тот приник к нему и увидел за деревьями, как исковерканная машина подпрыгнула еще от одного взрыва и, словно облившись огнем, заполыхала.
   – Бурый?.. – спросил он, поворачиваясь к Козаку.
   – Он самый… – ответил Козак, сжав зубы.
   – Слушай, поехали отсюда! Счас поналетят! – воскликнул Квач, запрыгивая в машину и заводя двигатель.
   Козак быстро обошел машину и, сев рядом с Квачом, сказал:
   – Успеем! Нужно посмотреть, что там. Давай-ка подъедем поближе.
   Квач бросил на него недовольный взгляд, но возражать не стал. Через минуту они уже въезжали на площадку, где полыхала буровская машина.
   Тела Бурого в салоне за пляшущими языками пламени было не разглядеть, да и вряд ли после такого взрыва он остался бы жив…
   Марево от жарко пылавшей машины и черный копотный дым поднимались над заснеженными деревьями.
   Козак с Квачом вышли из машины. Они молча смотрели на «погребальный костер» Бурого, как вдруг внимание Козака привлек темный предмет, выделявшийся на уже начинавшем чернеть от копоти, но еще светлом снегу. Подойдя ближе, он понял, что это голова…
   – Квач, у тебя есть пакет или какая-нибудь тряпка? – окликнул он напарника.
   Квач недоуменно посмотрел на него:
   – Надо в багажнике пошуровать, машина-то не моя, забыл, что ли?
   – Посмотри… – попросил его Козак.
   Квач нехотя открыл багажник и, порывшись в валявшемся там хламье, обнаружил брезентовый плащ.
   – Пойдет? – спросил он, показывая Козаку находку.
   – Давай сюда, – кивнул Козак и, взяв у Квача плащ, вернулся к голове Бурого.
   То, что это Бурый, можно было только предполагать – почерневшее лицо с кровавыми пузырями вместо глаз было не узнать, – но вряд ли тут могла валяться еще чья-то голова.
   Козак, обернув руку краем ткани, поддел голову снизу и накатил ее на брезент, после чего быстро запеленал.
   Квач с ужасом следил за его действиями:
   – Ты куда это хочешь? В машину? А если остановят, улика же?
   – Значит, поедем так, чтобы не останавливали… – отрезал Козак, укладывая голову в багажник. – Давай-давай, поторапливайся, времени больше нет!
   Сев в машину, они выехали на аллею и рванули к выезду из парка.
   Уже поворачивая на улицу, ведущую к центру города, они успели заметить впереди на перекрестке уезжавшую на большой скорости знакомую синюю «Ладу».
   – Ты смотри! – воскликнул Квач. – Это та же самая или мне кажется?
   – Она, – кивнул Козак. – Давай-ка номерок запишем… – Он посмотрел в бинокль. – Вот гад, грязью заляпал…
   – А на хрена он тебе нужен? – спросил Квач.
   – Так это он же Бурого того… – Козак крестообразно взмахнул рукой.
   – Да?! – Квач с новым выражением посмотрел на удалявшуюся «Ладу». – Гад, такого заказчика замочил, кто теперь платить нам будет?
   – Жена Бурого, – ответил Козак. – Когда мы ей отдадим голову мужа и расскажем, кто и как его убил… Поехали-ка за ним, поглядим, где он гнездышко вьет…
   – Голова-то не испортится? – озабоченно спросил Квач.
   – У меня дома спирт есть, зальем.

Глава третья

   Кондратюк разбудил их в девять утра. Его было не узнать: большие роговые очки и густые пшеничные усы скрывали пол-лица, а длинные русые волосы разметались кудрями по плечам модной зимней куртки. Преображение было полным.
   Быстро позавтракав, Фёдор помог Есении надеть пояс с деньгами, после чего они перенесли вещи в старенький уазик, в котором сидел угрюмый пожилой мужик. Он должен был доставить их в аэропорт.
   Машины Кондратюка во дворе не было, видимо он все-таки загнал ее в один из сараев.
   Есения, с трудом застегнув куртку на оттопыривавшемся животе, забралась на заднее сиденье.
   Хозяйка попрощаться не вышла, то ли не посчитав нужным, то ли была обижена за утрату банок и сала.
   На улице едва начало светать.
   Дорога заняла у них полчаса. Леонид разглядывал окрестности, но они проезжали мимо ничем не примечательных построек.
   Прибыв в аэропорт, Филипп отпустил водителя, что-то коротко сказав ему на прощание, после чего они вошли в битком забитый народом зал ожидания. Фёдор неожиданно придержал их движением руки.
   – Ну и что мы остановились? – недовольно спросил его Кондратюк. – Нужно пройти регистрацию.
   – Нужно посмотреть, к кому пристроить Есению, – ответил тот, оглядывая очередь.
   От стойки регистрации как раз отходила с оформленными документами женщина с девочкой лет трех. Ребенок неожиданно закапризничал, и женщина, отчаявшись справиться с ней и вещами, которые оттягивали ей руку, раздраженно отвесила дочери подзатыльник:
   – Успокойся же ты наконец! Маме и так тяжело!
   Она потащила ее за собой к выходу на посадку, но девочка заплакала в голос и, вырвавшись от матери, побежала по залу.
   Фёдор посмотрел на Есению, и та, поняв намек, преградила девочке путь и, подхватив ее на руки, прижала к себе:
   – Ну что ты плачешь, маленькая? Успокойся.
   – Мамка плохая, делётся! – пожаловалась та, размазывая кулачками слезы по лицу.
   – Мама хорошая, она просто устала. Пойдем, помиримся с ней, она не будет больше драться, – сказала Есения, направляясь к идущей навстречу им с расстроенным лицом женщине.
   – Ох, извините! Прямо не знаю, что с ней делать! – воскликнула та. – Нам еще столько ехать, в Красноярске нужно будет пересаживаться на самолет до Норильска, а она уже совершенно меня измотала, просто как черт в нее вселился.
   – А я лечу в Благовещенск, к мужу, – сказала Есения. – Если вы меня подождете, я вам с ней до Красноярска помогу.
   – Ой, ну что вы, зачем вам эти хлопоты, вы ведь в положении, – стала отказываться женщина, глянув на выпуклый живот Есении.
   – Да бросьте вы, меня это не затруднит, а беременность – не инвалидность, сами знаете, – рассмеялась Есения. – Подождите меня, я зарегистрируюсь и пойдем.
   – Хорошо, спасибо вам. Валечка, иди к маме, тете тяжело, – позвала она дочь, но та, сморщив носик, заявила:
   – Буду с тетей! Ты делёшься!
   Женщина попыталась забрать отбивавшегося от нее ребенка у Есении, но та остановила ее:
   – Пусть побудет со мной, а вы посидите.
   Женщина виновато посмотрела на нее, но потом кивнула и села в кресло.
   Когда Есения подошла к стойке регистрации, Филипп и Леонид уже оформились и стояли поодаль. А Фёдор продолжал разговаривать со служащей «Аэрофлота», блондинкой лет сорока пяти, которая на какие-то его слова заливисто смеялась.
   Делая вид, что они с Есенией не знакомы, Фёдор отступил в сторону, дожидаясь, пока ей зарегистрируют билет, намереваясь продолжить разговор с явно понравившейся ему женщиной. Регистратор, проверяя документы Есении, все время поглядывала на него с улыбкой. Но каково же было ее разочарование, когда он, дождавшись ухода Есении, сразу же попрощался и тоже направился к выходу на посадку, повесив на плечо свой рюкзак, который не стал сдавать в багаж. Леонид с Кондратюком пошли за ним следом.
   На контроле у ворот металлоуловителя и монитора, показывающего внутренности ручной клади, почему-то сидела только одна служащая. Она лениво покрикивала на пассажиров, чтобы они быстрее выкладывали на ленту транспортера свои вещи. Фёдор, обогнавший Есению, быстро сунул свой рюкзак под резиновую шторку транспортера и прошел через ворота.
   Служащая, увидев на экране монитора содержимое рюкзака, дернулась, разглядев пистолет.
   Фёдор улыбнулся:
   – Везу внуку в подарок, не пугайтесь, – и неожиданно потянувшись через стойку, погладил служащую по голове.
   Та покачнулась и, сонно посмотрев на него, сказала:
   – Все в порядке, забирайте.
   Фёдор снял свой рюкзак с ленты транспортера и оглянулся на Филиппа, который все еще стоял за воротами металлоуловителя, настороженно наблюдая за происходившим. Увидев, что у Фёдора все в порядке, Кондратюк быстро прошел через ворота. Леонид поспешил за ним следом, слегка напрягшись в ожидании, что баксы, вшитые в его куртку, устроят трезвон, но все обошлось. Он перевел дух, оказавшись по ту сторону ворот.
   Есения, держа Валю за руку, подошла к контролю вместе с матерью девочки. Перед воротами Валя почему-то испугалась, но Есения ласково прижала ее к себе, сказав:
   – Не бойся, я же иду вместе с тобой. Это такая игра.
   Служащая, сидевшая все еще с сонным видом перед монитором, поторопила их:
   – Давайте быстрее, не задерживайтесь.
   – А чего это у тебя нет сумочки? – громко спросила девочка, когда они благополучно миновали ворота.
   Есения не нашлась что ответить.
   – Ты – бедная? – не отставала от нее Валя.
   – Валя, перестань! – дернула ее за руку мать. – Простите ее, несет всякую чушь!
   Есения положив руку на живот, рассмеялась:
   – Нет, Валечка, я богатая, но сумочка мне не нужна, потому что я все свое ношу с собой.
   Леонид бросил на нее предостерегающий взгляд, но Есения успокаивающе посмотрела на него.
   В это время Филипп, подойдя к Фёдору, тихо спросил:
   – Что она… – он бросил косой взгляд на служащую, – увидела у вас в рюкзаке?
   – Ничего особенного! – отрезал Фёдор. – Иди спокойно к самолету, я сам разберусь, если что.
   – Если мы из-за вас попадемся, то…
   Фёдор поднял на него тяжелый взгляд, оборвав его угрозы на полуслове. Кондратюк отвернулся и, играя желваками, направился к выходу на взлетное поле.
   В самолет они попали без эксцессов.
   Валина мать, поблагодарив Есению, забрала наконец у нее свою дочь и прошла в конец салона. Есения с Леонидом направились к своим местам. У окна, по левую руку от них, устраивалась молодая женщина, которая при их приближении вдруг удивленно посмотрела на Есению и положила руку на свой слегка выпуклый живот.
   – Как странно! – сказала она вместо приветствия.
   – Что именно? – спросила Есения, садясь рядом с ней.
   – Я тоже в положении. Малыш у меня только недавно начал шевелиться. А вот сейчас, как я вас увидела, он вдруг во мне так сильно забрыкался, словно обрадовался вам. Как вас зовут?
   – Мария, – после секундной паузы назвалась Есения, увидев в этой встрече с беременной женщиной и взыгравшим в ее чреве ребенком аналогию со старой библейской историей.
   – А меня Лиза…
   «Ничего себе, она еще и Елизавета!» – удивилась про себя Есения такому совпадению.
   – Вам когда рожать? – продолжала любопытствовать соседка.
   – Уже скоро, недель через шесть.
   – Боитесь?
   – Нет, – улыбнулась Есения, – у меня это уже во второй раз.
   Леонид заинтересованно прислушивался к их разговору и потому не успел сделать отстраненное лицо, когда женщина спросила:
   – А это ваш муж?
   Есения не растерялась:
   – Нет, мы познакомились перед посадкой.
   – А вас как зовут? – обратилась к Леониду Лиза.
   «Ну, раз Есения – Мария, то я…» – подумал Леонид и ответил:
   – Иосиф.
   – Правда? Надо же, такое старинное имя… но оно вам не подходит, вы совсем не похожи на еврея, – заметила Лиза, окидывая его изучающим взглядом.
   – А что, все Иосифы – евреи? – рассмеялся Леонид. – Сталин, например, был грузином.
   – Ну, мы-то знаем, каким он был грузином… Впрочем, сейчас вообще редко встретишь чистокровных людей, без семитской примеси, – усмехнулась Лиза и добавила, поясняя: – У меня муж – историк.
   – Ваш муж антисемит? – спросила Есения, устраивая поудобнее тяжелый «живот» на коленях.
   – Ну не совсем так… Просто он согласен с книгами Климова…
   – Понятно, – сказал Леонид, а потом, не выдержав, добавил: – Если бы Климов только излагал факты, его книги имели бы значение, но поскольку для исследователя он чересчур пристрастен и эмоционален, то это сводит на нет всю значимость его высказываний, которые действительно выглядят банальным антисемитизмом, а не научными выводами. А в национальных вопросах подобный подход неприемлем.
   – Прошу прощения, что прерываю вашу беседу, но мне хотелось бы поспать, – сказала Есения, устало закрывая глаза. Она не любила разговоры о политике и еврейских или масонских заговорах.
   Леонид кивнул и, с извиняющимся видом посмотрев на Лизу, тоже откинулся на спинку кресла.
   Вскоре зашумели двигатели. Из динамиков раздался механический голос стюардессы, призывавший всех пристегнуться и не покидать своих мест, пока не погаснет табло. Через несколько минут, пробежав, подскакивая, по взлетной полосе, их самолет взмыл в небо.
   Фёдор, сидевший через проход, подмигнул Леониду: мол, все путем – летим…
   «Слишком как-то все просто получается, – подумал Леонид. – Как бы это плохо не кончилось! Нам ведь еще Красноярск нужно миновать… Город значимый, информацию о нас туда наверняка уже отправили. Эх, лучше бы нам по окраинам добираться, но слишком большие здесь расстояния. Действительно: "только самолетом можно долететь"».
   Перелет был коротким, каких-то сорок минут, и, не успев набрать высоту, самолет вскоре начал снижаться.
   Есения проснулась, пожаловавшись на боль в ушах. Леонид сочувственно посмотрел на нее.
   – Иосиф, вы не поможете мне донести сумку? – раздался вдруг голос Лизы, и Леонид не сразу сообразил, что обращаются к нему. – Как я вижу, Мария не обременена поклажей?
   – Конечно, обязательно помогу, – согласился Леонид без удовольствия, но отказать беременной женщине ему было неудобно.
   Когда самолет остановился, пассажиры засуетились, собираясь, а Есения пробралась по проходу в конец салона, где на руках у матери сонно потягивалась Валя.
   – Поспала, малышка? – потрепала она ее по мягким кудряшкам.
   – Да сморилась вот. Все ноги отсидела, – пожаловалась женщина.
   – Давайте я помогу вам довести ее до аэровокзала, а вы несите вещи.
   – Спасибо, – поблагодарила та, поднимаясь.
   Аэропортовский автобус довез пассажиров до дверей в зал ожидания. Есения попрощалась с Валей и ее мамой и направилась в сторону ожидавших ее Фёдора, Леонида и Филиппа. Леонид в этот момент что-то оживленно говорил, а Филипп с сердитым лицом возражал ему. Когда она подошла к ним, они замолчали.
   – В чем дело? – спросила она.
   – Есения, нам с тобой и Фёдором нужно ненадолго отлучиться в город, а Филипп возражает, – объяснил Леонид.
   – Я не просто возражаю, а настаиваю на том, что нам нельзя разделяться, – перебил его Филипп. – Мало ли как сложатся обстоятельства! Может, придется искать другой путь отхода. Или, может быть, вы пытаетесь отделаться от меня?
   – Зачем? – спокойно спросил Фёдор. – Без тебя им из страны не выбраться.
   – Что значит «им»? – Кондратюк настороженно посмотрел на Фёдора. – А вы, что же, с нами не собираетесь?
   Фёдор отрицательно покачал головой.
   – Почему же вы мне об этом раньше не сказали?! Я столько денег потерял из-за ваших новых документов! – рассердился Кондратюк. – Да и ждут нас там четверых…
   – Ничего, Филипп, не переживай! Их доставишь, – он кивнул на Леонида и Есению, – и тебе твое руководство возместит все расходы. А я вас провожу до Благовещенска.
   – Ну так куда вы собрались? – с раздосадованным видом отвернувшись от Фёдора, обратился Кондратюк к Леониду.
   – Мне нужно встретиться в городе с одним знакомым, через два часа мы вернемся сюда, – ответил тот.
   – Я поеду с вами, только заберу у своего человека билеты, – сказал Кондратюк.
   – Вот что, Филипп! Будете давить на нас – тогда мы точно никуда с вами не поедем, – твердо заявил Леонид. – Мы вам не марионетки!
   – Кажется, вы не понимаете обстановки. Вашу жену и меня ищут! – напомнил ему Кондратюк, раздраженно дернув головой.
   – Ну тогда чего мы тут стоим у всех на виду и препираемся? – разозлился Леонид. – Давайте назначим встречу и разойдемся по своим делам.
   – Хорошо, Филипп, я останусь с тобой, – предложил Фёдор. – Это будет гарантией, что они вернутся.
   Филипп криво усмехнулся.
   В этот момент какой-то человек направился в их сторону. Проходя мимо, он тихо сказал, обращаясь к Леониду:
   – Машина вас ждет.
   Тот удивленно посмотрел на него.
   – Я от Сергея, – пояснил мужчина и направился к выходу.
   – Встречаемся здесь через два часа, – бросил на ходу Леонид и, взяв Есению под руку, поспешил следом за мужчиной, недоумевая, как тот их разыскал, ведь он никуда еще не звонил.
   Пройдя к автостоянке, мужчина сел в черную «Волгу» и распахнул перед ними заднюю дверцу:
   – Садитесь скорее.
   Есения, неуклюже согнувшись из-за тяжелого «живота», с трудом забралась на сиденье. Леонид сел с ней рядом.
   Машина тут же тронулась с места.
   – Как вы нас нашли? – задал Леонид водителю беспокоивший его вопрос.
   – Сергей прислал мне по «мылу» вашу фотографию, а из Абакана рейс сегодня только один, – пояснил тот. – Сейчас мы заедем ко мне в офис, я заберу у вас деньги. Мне еще нужно успеть сегодня передать их Сергею с питерским рейсом.
   – А это надежно? – спросил Леонид.
   – Командир экипажа – мой друг, – коротко ответил мужчина.
   Офис у него оказался в центре города и весьма комфортабельный, – видимо, евростандарт завоевал и Восток. Одно смущало: в просторном помещении, где стояло штук двадцать столов с компьютерами, не было ни одного сотрудника, только охранник на входе.
   Леонид подозрительно посмотрел в спину идущего перед ними мужчины.
   – А вы можете позвонить Сергею и сказать, что мы у вас? – спросил он.
   – Сейчас позвоним, – не оборачиваясь, ответил тот. – Правда, в Питере еще раннее утро. Деньги при вас?
   – Сначала позвоним Сергею… – упрямо повторил Леонид, игнорируя вопрос о деньгах, и невольно сжал руку Есении.
   Мужчина провел их в кабинет и направился к столу, на котором стояло несколько цветных телефонов.
   Набрав номер на одном из них, он подождал ответа и сказал:
   – Сергей Вадимович, доброе утро! Все в порядке, я их встретил, сейчас они у меня. Деньги передам вам сегодняшним рейсом.
   – Дайте мне с ним поговорить! – потянулся к телефону Леонид.
   Мужчина протянул ему трубку.
   – Серёга, это ты? – спросил Леонид, напряженно ожидая ответа, и с облегчением выдохнул, услышав знакомый голос. – С нами действительно все в порядке. Сейчас отдадим деньги и вернемся в аэропорт. У нас ночью самолет в Благовещенск.
   – Вы что, собираетесь болтаться по аэропорту до ночи? – удивился Сергей. – Тогда твой э-э… проводник – полный лох! Дай-ка мне Виталия.
   Леонид вернул трубку мужчине, которого Сергей назвал Виталием.
   Тот молча выслушал Сергея, сказал, что все сделает, и положил трубку.
   – Вам лучше побыть здесь до самолета.
   – А как же остальные? Они же будут нас ждать, – растерялся Леонид.
   – Это те, что с вами стояли? Я за ними съезжу.
   – Но они с вами не поедут, – покачал головой Леонид.
   – А вы им записку напишите, вот на этом. – И он протянул Леониду через стол его фотографию. – А пока давайте разберемся с деньгами. Где они?
   – Часть у меня в куртке, часть в поясе у Есении.
   – Отпарывайте, – протянув нож с тонким лезвием, сказал Виталий. – А я пока кофе заварю. Или вам лучше чаю? – обратился он к Есении, мельком бросив взгляд на ее живот.
   – Спасибо, я бы действительно лучше чаю выпила, – ответила та.
   Пока Виталий выходил в маленькую комнатку позади кабинета, они распороли подкладку на куртке Леонида и выгребли оттуда пачки с долларами. Потом Есения сняла свитер и с помощью Леонида освободилась от пояса.
   Леонид собрался разрезать и его, но Есения возразила:
   – Не надо, он еще пригодится. Вдруг кто-нибудь из пассажиров с абаканского рейса с нами полетит и узнает меня? У них может возникнуть вопрос, куда так неожиданно пропал мой живот? Давай заполним пояс чем-нибудь вместо долларов, бумагой например. Если вдруг нас возьмут, то, по крайней мере, к его содержимому будет не придраться. Спишем просто на попытку конспирации.
   – Вас не возьмут. В аэропорту ориентировки на вас пока не было, я узнавал… – сказал вернувшийся в кабинет Виталий.
   – Пока не было, – вздохнул Леонид и осекся, бросив взгляд на Есению. Волновать ее лишний раз он не хотел. Впрочем, выглядела она спокойной, и Леонид подумал, что все эти дни, которые они скрываются, находясь в бегах, какие-то совершенно будничные… Нет никакой романтики, упоения опасностью, как в книгах или фильмах. Просто хлопотно и неуютно…
   – Когда вы должны встретиться с вашими попутчиками? – спросил Виталий, расставляя на столе чашки.
   – Через два часа, – Леонид взглянул на часы, – нет, уже через час двадцать.
   – Хорошо, сейчас попьем чая, вы напишите записку, и я за ними съезжу. Сергей Вадимович настоятельно рекомендовал вам приехать в аэропорт непосредственно перед окончанием регистрации. А пока вы можете отдохнуть вон в той комнатке, там есть диван и душ. Вернусь – отвезу вас пообедать или лучше закажу обед сюда. Да, и еще, скажите мне ваши фамилии, по которым вы пойдете через границу, я привезу вам банковскую справку на вывоз десяти тысяч долларов на каждого. Сергей Вадимович сказал, что без денег вам ехать нельзя.
   – А мы не знаем, под какими фамилиями нас будут переправлять через границу, – озадаченно сказал Леонид. – Это знает только Кондратюк, который нас ведет. Пока он нам выдал вот эти… – И он вытащил из куртки их с Есенией паспорта.
   – Не думаю, что он будет вам их менять, – задумчиво протянул Виталий. – Это же нормальные загранпаспорта…
   Налив им чая, он переписал на бумажку фамилии, а потом, вернув с паспортами двадцать тысяч долларов из кучи пачек, лежавших на столе, остальные убрал в сейф.
   Леонид, быстро выпив чая, написал на своей фотографии записку:

   «Фёдор, поезжайте с Виталием. Мы с Есенией ждем вас в его офисе. Здесь и пересидим до отлета. Наш друг прав: нечего мозолить глаза в аэропорту. Леонид.»

   Когда Виталий уехал, Леонид заглянул в комнату отдыха.
   – Слушай, когда еще придется нормально помыться… Может, и правда, душ пока принять? – предложил он Есении, стоявшей у окна.
   Та, не поворачиваясь, спросила:
   – Вместе?..
   Леонид смутился – о таком варианте он и не мечтал, поэтому осторожно заметил:
   – Я был бы не против…
   Но Есения, сама испугавшись своего провокационно прозвучавшего вопроса, отрицательно покачала головой:
   – Иди первый.
   В небольшой душевой, оборудованной по последнему слову сантехники, все было приготовлено для комфортного мытья. В углублении под зеркалом Леонид обнаружил три тубы с шампунями, кремы для и после бритья, а также нераспечатанные упаковки с мылом. Несколько чистых полотенец аккуратной стопкой лежали на полке.
   «На целый штат, что ли, припасено? Или наш хозяин чересчур чистоплотный…» – улыбнулся Леонид, раздеваясь.
   Вскоре он вышел из душа, освеженный и взбодрившийся. Приглаживая мокрые волосы перед зеркалом в комнате отдыха, он позвал Есению, по-прежнему стоявшую у окна в кабинете:
   – Иди, дорогая, сервис – люкс! – И он проводил ее взглядом, когда она молча скрылась в душевой, сожалея, что у него не хватило смелости хотя бы в шутку предложить потереть ей спинку…
   – Какая благодать! – сказала она, выходя из душевой через двадцать минут. – Так хорошо, мышцы прогрелись, а то после этого «пояса» вся спина болит.
   – А ты приляг, подремли, пока никого нет, – предложил ей Леонид.
   – Не хочется, в самолете посплю, – отказалась Есения. – Да и мужчины, наверное, скоро подъедут. Давай пока телевизор посмотрим. – Она кивнула в сторону стоявшего в углу «Панасоника».
   Но когда через два часа никто не появился, Леонид всерьез забеспокоился:
   – Если Виталий их не нашел, то, по крайней мере, мог бы позвонить сюда. Не хватало нам еще растеряться с ними!
   – Не волнуйся, если он их и не привезет, то мы сами подъедем к самолету, рейс-то мы знаем, там и встретимся, – резонно заметила Есения.
   Они уже по третьему кругу сели пить чай, когда Виталий наконец привез Фёдора.
   – Вы чего так долго? – накинулся на них Леонид. – И где Кондратюк?
   – Да вот, пока доехал, пока нашел их, пока в банк заскочил за справкой для вас, – объяснил Виталий. – А второй из ваших ехать отказался, сказал, что будет ждать у стойки регистрации за сорок минут до отлета. Самолет улетает в час тридцать пять. Так что времени еще много. Я по пути заказал обед, скоро привезут. Ну, как вы тут, освоились?
   – Спасибо, все нормально. Мы воспользовались вашим душем, ничего?
   – Конечно. Я же сам вам предложил.
   В этот момент на столе Виталия запищал селектор внутренней связи.
   Виталий нажал кнопку:
   – Слушаю… А, да, пропустите их. Прибыл обед, – объявил он, направляясь к двери.
   В кабинет вошли два молодых человека, одетые в форменную одежду какого-то ресторана. Один из них толкал тележку, на которой стояли посуда и металлические судки, накрытые куполообразными крышками. Пока официанты сноровисто сервировали стол, по кабинету распространился опьяняющий запах еды, и Леонид почувствовал зверский аппетит. Есения тоже с нетерпением следила за действиями официантов.
   – Выпьете? – спросил Виталий. – Я заказал хорошее грузинское вино.
   – С удовольствием! – отозвался Леонид и посмотрел на Фёдора – тот одобрительно кивнул.
   Поскольку все были голодны, с обедом расправились быстро. Блаженно откинувшись в кресле, Леонид поблагодарил Виталия за хлебосольство.
   – Не стоит, вы же друзья Сергея Вадимовича, а значит, и для меня дорогие гости… – впервые улыбнулся тот.
   Официанты, ожидавшие в приемной, аккуратно собрали посуду и удалились.
   – Ну что же, вы отдыхайте, а мне нужно съездить отвезти деньги к питерскому рейсу, – сказал Виталий. – Приеду за вами часов в одиннадцать. Располагайтесь поудобнее, здесь вас никто не потревожит.
   Он открыл сейф и, достав из-под стола «дипломат», стал перекладывать в него пачки с долларами. Леонид с Фёдором переглянулись: если бы они не были уверены, что кругловский «дипломат» валяется сейчас в тайге, то подумали бы, что это тот же самый. Просто мистика какая-то…
   Разложив пачки ровными рядами, Виталий сказал:
   – Ну, я поехал. До вечера.
   – Одну минуточку, Виталий, – остановил его Фёдор. – У нас тут один трофей образовался, выкидывать жалко, а с собой таскать – опасно, может, он вам тут на что сгодится? – И он изложил историю появления у них спутникового телефона.
   – Конечно сгодится, оставьте его здесь. Заменим сим-карту, и все дела, я на днях как раз еду в Голландию, там и перерегистрирую его. Еще послужит, а так им, конечно, пользоваться небезопасно, – согласился Виталий и вышел.

Глава четвертая

   Высадив по пути Квача, Козак поехал домой. Нужно было для начала разобраться с головой Бурого – поместить ее в спирт, а потом подумать, как передать ее вдове Бурого. Они не были знакомы, он лишь однажды видел ее издалека и пока не знал, как организовать их встречу. Рассудив, что милиции придется повозиться с опознанием личности погибшего ввиду отсутствия у него головы, он надеялся, что сможет опередить их и встретиться с Маргаритой раньше, чем ей официально сообщат о смерти мужа. Подъехав к дому, он поднялся к себе, прихватив из багажника завернутую в брезентовый плащ голову Бурого.
   Зайдя в квартиру, он сразу прошел в ванную и, развернув плащ, аккуратно переложил голову в раковину. В воздухе резко и тошнотворно запахло гарью и паленым мясом. Обгоревший череп с лохмотьями кожи и мышц смотрелся на белом фаянсе совершенно неправдоподобно. Козак представил, как черные хлопья будут плавать в спирте вокруг головы бывшего заказчика, и включил воду, чтобы смыть с нее гарь. Понаблюдав несколько секунд, как вода, соприкасаясь с поверхностью обугленного шара, становится черно-бурой, он отрегулировал напор воды и вышел из ванной. Сняв с антресолей новое пластиковое ведро, он пошел на кухню, где у него хранилась целая канистра спирта, припасенная для рыбалки. Теперь и ведро, и спирт пригодятся совсем для другой рыбы, причем далеко не мелкой в этом городе.
   Зачем-то тщательно ополоснув запылившееся ведро, хотя Бурому теперь было все равно, Козак налил в него до половины спирта и понес в ванную.
   Вода в раковине, стекавшая с головы Бурого, была по-прежнему темной. Козак надел резиновые перчатки, присел на край ванны и стал переворачивать голову то одним, то другим боком, ожидая, когда с нее смоется запекшаяся кровь и копоть и вода посветлеет. Минут через десять он закрутил кран, вынул голову из раковины, стряхнул с нее воду и осторожно опустил в ведро со спиртом. Голова, вытесняя спирт, с глухим стуком опустилась на дно.
   Теперь нужно было доставить этот «экспонат» его владелице.
   Квач еще по дороге предложил снять для этой встречи номер в гостинице, но Козак отверг его идею, сказав, что вдова Бурого вряд ли будет встречаться с незнакомыми людьми в гостинице, к тому же как он собирается туда пронести ведро с головой Бурого? Да и без головы им светиться в гостинице опасно.
   Поразмыслив, Козак решил назначить Маргарите встречу у гаражей, но никак не мог придумать, как дать ей об этом знать и как убедить, что она должна приехать. Но потом ему пришла в голову мысль, что в этом ему может помочь секретарша Бурого – Галюня, как тот ее называл. Бурый ее обычно отпускал с работы в шесть вечера, даже если сам и задерживался. Значит, имеет смысл подождать на улице в конце ее рабочего дня. Про Валеру, помощника Бурого, Козак почему-то даже и не вспомнил.
   Сняв перчатки, он прошел в комнату и набрал номер Квача:
   – Михей, подваливай ко мне к пяти вечера.
   – Куда?
   – Домой, куда же еще! – раздраженно ответил Козак.
   – Не, я спрашиваю: куда поедем?
   – По делам! – обрезал Козак, раздражаясь еще больше. – Ты, блин, совсем мышей не ловишь!
   – Ладно, ладно, не ори! Буду, – сказал Квач и положил трубку.
   Козак вернулся в ванную, нужно было придумать, чем накрыть ведро, чтобы по дороге спирт не расплескался. Он принес из кухни прозрачный целлофановый пакет, натянул его сверху на ведро и накрепко приклеил края пакета скотчем. Потом на пробу несколько раз встряхнул ведро и, удовлетворенный отсутствием протечек, выставил его в коридор.
   Теперь нужно было собрать вещи. Он не сомневался, что из города придется на какое-то время уехать. Номера на своем джипе он сменил, так что с этой стороны опасаться ему было нечего. Значит, поедет он на машине, чтобы лишний раз не светить паспорт в аэропорту или в железнодорожных кассах.
   К приходу Квача чемодан и сумка были готовы, все электрические приборы – выключены. Козак даже успел разморозить и вымыть холодильник.
   – Какие планы? – угрюмо поинтересовался Квач, окидывая взглядом стоявший в коридоре багаж.
   – Едем к офису Бурого, – сказал Козак, – я – на джипе, ты – на «девятке». Там подождем Галюню, секретаршу. Потом объясню дальнейшее.
   Ждать Галюню долго не пришлось, она вышла из офиса сразу же после шести, перешла улицу и направилась в сторону остановки автобуса. Козак тронул джип и, поравнявшись с идущей секретаршей, притормозил, открывая дверь:
   – Галюня, садись, подвезу!
   Девушка сначала отпрянула, но потом, узнав Козака, обрадовалась и села в машину.
   – Вот спасибо, а то ехать в этой толчее… – сказала она.
   – У тебя какие планы на вечер? – спросил Козак, трогаясь с места.
   Галюня удивленно повернулась к нему:
   – А что? Ты хочешь меня куда-то пригласить?
   – С удовольствием бы, – искренне ответил Козак, перестраиваясь в крайний ряд и набирая скорость, – но, к сожалению, я должен попросить тебя об одном одолжении.
   Девушка вопросительно посмотрела на него.
   – Хочу тебя попросить съездить с Квачом домой к Бурому…
   – К Виктору Ивановичу… – укоризненно поправила его Галюня.
   – Хорошо, к Виктору Ивановичу, и уговорить его жену встретиться со мной.
   – Это еще зачем? – настороженно спросила Галюня и даже отодвинулась от Козака.
   – Да не на свидание я ее приглашаю, – хмуро хмыкнул Козак, – к сожалению, у Бурого неприятности и мне нужно ее предупредить.
   – Какие неприятности? – вскинулась Галюня, а ее румяное лицо враз побледнело. – Что с ним случилось?
   «Уж не влюблена ли Галюня в нашего шефа?» – подумал Козак, взглянув в ее не на шутку встревоженное лицо, и ответил:
   – Это я могу сказать только его жене. Поезжай к ней и передай, что от Виктора Ивановича пришел человек и срочно просит о конфиденциальной встрече. Квач тебя отвезет, а потом привезет ко мне Маргариту… как, кстати, ее по отчеству?
   – Ивановна… – с несчастным лицом ответила Галюня и вдруг заплакала: – Я так и чувствовала, что с ним случится что-то плохое!
   – Ну-ну, не раскисай, а то всполошишь его жену, а ей волноваться нельзя, она же вроде ребенка ждет.
   Галюня кивнула, вытирая слезы.
   Козак притормозил и, подождав, пока подъедет Квач, еще раз объяснил девушке, что́ ей нужно передать жене Бурого. Та, сдерживая слезы, только кивала.
   Договорившись с Квачом, что тот подвезет к гаражам одну Маргариту Ивановну, они разъехались в разные стороны.
   Долго ждать Козаку не пришлось – вскоре к гаражам подрулила «девятка» Квача, в которой на месте пассажира сидела красивая женщина. Не выходя из машины, а только распахнув дверцу, она молча посмотрела на вышедшего из джипа Козака. Лицо ее было бледным.
   Козак на всю жизнь запомнит ее реакцию на страшную ношу, которую он, открыв багажник, ей принес. Она не забилась в истерике, а только медленно откинулась на спинку сиденья и долго смотрела на изуродованную голову мужа, покачивающуюся в спирте на дне пластикового ведра у ее ног.
   Потом, подняв глаза, тихо спросила:
   – Что произошло?
   Козак изложил ей ход событий, не забыв упомянуть и про угрозы Пряхина. Маргарита слушала молча, пока он не закончил.
   – Значит, и Валера в этом замешан, – заключила она. – Это он вызвал Витюшу на встречу с Копытиным.
   Подумав минуту, она спросила:
   – Могу я попросить вас об одолжении?
   Козак кивнул.
   – Найдите эту мразь… А с Копытиным я потом сама разберусь.
   Козак переглянулся с Квачом и сказал:
   – Обещаем.
   Маргарита открыла сумочку, достала из нее пачку с долларами и протянула ее Козаку:
   – Здесь десять тысяч. Думала Витюше понадобятся… – Она судорожно сглотнула, но справилась с собой и добавила: – Сделаете дело, уезжайте из города…
   Козак взял деньги.
   – А это куда? – спросил он, указывая на ведро.
   – Я заберу, поставьте его сюда, – сказала она, показывая себе под ноги.
   Козак осторожно пристроил ведро у нее в ногах и выпрямился. Маргарита обхватила ведро ногами и вдруг, застонав, схватилась за живот.
   Козак, не зная, что предпринять, замер, глядя, как бедная женщина корчится на сиденье. А та, несколько раз со свистом втянув воздух сквозь сжатые от боли зубы, попросила Квача:
   – Отвезите меня домой.
   – Может, в больницу? – спросил тот, сочувственно глядя на нее.
   – С этим? – сквозь боль усмехнулась Маргарита, указав взглядом на ведро. – Нет, везите меня… – Но приступ новой боли не дал ей договорить.
   – Это неразумно, Маргарита Ивановна, – вмешался Козак. – Пусть Квач отвезет вас в больницу, а ведро с… – он замешкался на секунду, – …короче, ведро я могу пока поставить у себя в гараже. Я сейчас вам напишу адрес. Потом, когда все обойдется, приедете и заберете. Вот вам ключ. – Он вытащил из данной ею пачки стодолларовую купюру и, написав на ней адрес, открыл ее сумочку и положил туда банкноту с завернутым в нее ключом от гаража.
   Маргарита, прерывисто дыша, переждала приступ боли, потом, вытащив из сумочки банкноту, вернула ее Козаку и приказала Квачу каким-то новым, суровым голосом:
   – Вези меня домой, а завтра я пойду в ГУВД …
   Квач метнул на Козака испуганный взгляд, но Маргарита не дала тому и рта раскрыть.
   – Вези домой, я сказала, а то я еще тут разрожусь, – вновь приказала она. – И не бойтесь, не сдам! А ты… – перевела она взгляд на Козака, – займись срочно Валерой, уж этот-то всех вас заложит, если органы до него раньше вас доберутся. Потом через Галю сообщишь о выполнении. Поехали!
   Квач послушно рванул с места.
   Козак вернулся в машину. Он был зол на себя, ведь он действительно не подумал, что Валера может их сдать, если его начнут серьезно раскручивать. Тут отъездом из города не обойдешься, страна не такая маленькая, но если в ней грамотно организовать поиск… Нужно было задержаться и обрубить концы…

   На второй день Козак перехватил Галюню по пути на работу и попросил передать Маргарите Ивановне лично, не по телефону, что ее просьба выполнена.
   – Какая просьба? – спросила девушка и, увидев, как Козак недовольно нахмурился, спокойно пояснила свой вопрос: – Я имею в виду, поймет ли она, о чем идет речь?
   – Поймет! – кивнул Козак. – А с другими держи язык за зубами.
   – Не беспокойтесь, – коротко ответила та, и Козак ей сразу поверил, а она, помявшись, спросила его уже в спину: – Скажите… Что же все-таки произошло? Где Виктор Иванович?
   Козак обернулся. Помолчал, оглядев ее внимательным взглядом, а потом со вздохом сказал:
   – Ищи себе другую работу, девочка…
   – Вы хотите сказать, что вчера в парке… – И Галюня в ужасе прижала руку ко рту.
   Он молча кивнул, поражаясь догадливости девушки, – в новостях, сообщивших о взрыве в парке, не называли фамилии погибшего, так как его личность была еще не установлена.
   Галюня, попятившись от Козака, вдруг резко развернулась и, не глядя по сторонам, бросилась через дорогу. Раздался резкий визг тормозов, звук удара, и тело Галюни, подлетев высоко вверх, рухнуло сбоку от «Волги», которую повело юзом из-за резкого торможения.
   Движение тут же остановилось, и откуда ни возьмись набежала толпа. Козак тоже подошел к месту происшествия и, взглянув через головы прохожих на лежавшую на асфальте секретаршу, понял, что она уже не здесь, а рядом со своим любимым шефом. Сожаления он по этому поводу не почувствовал, скорее, даже облегчение, ведь как бы там ни было, а она тоже была свидетелем его связи с Бурым.
   Возвращаясь к своей машине, Козак думал только о том, как теперь передать Маргарите, что он свою работу выполнил. А потом, рассудив, что вскоре труп Валеры все равно найдут и, узнав об этом, Маргарита и так все поймет, решил уехать из города немедленно и не важно куда.
   Неожиданно в памяти всплыло лицо Жени, когда она, откинувшись назад, с безумной страстью отдавалась ему… Козак даже остановился, настолько четким было видение, и попытался вспомнить номер ее телефона, который она несколько раз повторила ему при прощании. Понимая, что ехать к ней при данных обстоятельствах было бы верхом безрассудства, он оправдывал себя тем, что, в конце концов, совсем не обязательно встречаться с ней именно в Новосибирске. Есть ведь и другие, более теплые места… Пробираясь сквозь толпу, он порадовался, что оставил джип за углом.

   Копытин был доволен. Он сумел все организовать так, чтобы дело по взрыву в парке поручили курировать именно ему. Налицо было явное заказное убийство, хотя не осталось ничего, что бы указывало на личность погибшего – сдетонировавший бак вызвал сильный пожар, в котором сгорело все – машина, тело, одежда. Судмедэксперт доложил, что взрыв, видимо, полностью уничтожил голову погибшего, потому что в салоне не было обнаружено ни одного фрагмента головы и ни единого зуба, которые обычно все-таки остаются после подобных взрывов. А обугленные части тела, которые сейчас лежат в их морге, вряд ли когда-нибудь смогут быть кем-то опознаны. И это устраивало Копытина.
   Убедившись, что ликвидация Бурого прошла успешно, да еще так чисто, что пока никто не знает, кто погиб, он в срочном порядке связался с Валерой и поручил ему отогнать «мерседес» Бурого в аэропорт, где он должен был заодно приобрести билет на фамилию шефа в Москву или Петербург. Еще Валера должен был сообщить жене Бурого, что тот уехал в срочную командировку, чтобы та не подняла шум раньше времени. Это уже потом, когда Бурый не вернется, все будет выглядеть так, будто он просто свалил из города. Даже если после и выяснится, что он не летел тем рейсом, не страшно, – значит, уехал другим транспортом. А поскольку на нем висело подозрение по делу Пряхина, по которому он дал подписку о невыезде, его побег можно будет запросто расценить как желание уйти от ответственности. Короче говоря, Бурый должен бесследно исчезнуть. Правда, была одна загвоздка: «следак», прибывший на место происшествия, обнаружил следы протекторов машины, которая подъезжала туда уже после взрыва. Кто бы это мог быть и что он там делал? Копытин не заметил никого, кто бы заезжал в парк в те десять минут, которые он ждал у входа, а другой дороги туда зимой не было…
   И вдруг Копытин похолодел, вспомнив: в парке действительно были следы автомобильных шин, проехавших по дороге до их с Бурым встречи. Вот только он не обратил внимания, в какую сторону вел след – в парк или из парка. А вдруг те, кто ехал на этой машине, во время ликвидации Бурого были в парке? Тут ему стало вообще не по себе – он вспомнил еще и о телефоне Бурого, который он выкинул в кусты.
   Он судорожно начал просматривать листы протокола с описью предметов, обнаруженных на месте происшествия, но телефон в списке не значился.
   «Нужно его срочно найти, иначе вся выстроенная схема рассыплется, – подумал Копытин, нервно забегав по кабинету. – Сразу же узнают, что телефон принадлежал Бурому, и личность погибшего в парке будет идентифицирована. Хотя… – Копытин на минуту остановился, пытаясь успокоиться и сосредоточиться. – А если предположить, что телефон был специально подброшен на место происшествия, чтобы Бурого считали погибшим, а сам он в это время где-нибудь уже на Гавайях греется?»
   У останков трупа ведь смогут только группу крови сличить с буровской, но это не поможет идентификации его личности.
   «Ну и монстр, этот Бурый! – почти восхитился Копытин. – Это ж надо, сначала заказал Пряхина, а потом еще и собственное убийство подстроил! Вот народ удивится, будут гадать, что же это за бедолага вместо него сгорел в чужой машине? Думаю, найдем кого-нибудь из без вести пропавших… – И он удовлетворенно кивнул: – Ну что ж, вроде тоже ничего версия получается…»
   На следующее утро Копытин отправился в парк и, облазав округу радиусом в пятьдесят метров от закопченной площадки, нашел наконец в кустах телефон Бурого, но поднимать его не стал. Если опера его сразу не обнаружили, то пусть пока полежит здесь. Может, он и не понадобится, и тогда можно будет убрать его, а если понадобится – нужно, чтобы все выглядело правдоподобно, так что пусть сыреет в снегу.
   Копытин не знал, что пока он возился в грязном от копоти снегу парка, в «убойный отдел» ГУВД пришла вдова Бурого. Недрогнувшей рукой она вытащила из спортивной сумки голову своего мужа и положила ее перед остолбеневшими сотрудниками прямо на их разложенные на столе документы. Потом вытерла руку платком, достала из кармана свернутое вчетверо заявление и протянула его одному из сотрудников, после чего согнулась пополам и сползла на пол в схватках преждевременных родов.
   Узнав об этом по приезде на работу, Копытин струхнул, – значит, рядом действительно был кто-то еще и этот кто-то начал свою игру. Чем эта игра обернется для него, видел ли этот таинственный свидетель Копытина, что он знает и видел ли вообще что-нибудь? Поразмыслив, Копытин немного успокоился. Рассудив, что раз он не арестован и даже не снят с расследования, то «похититель голов» либо его не видел и не знает о его роли в этом взрыве, либо скоро выйдет не на начальство, а на него, чтобы выставить свои условия. Значит, не стоит паниковать – ничего страшного пока не произошло. Нужно теперь только придумать новую и правдоподобную версию в отношении Бурого.
   Можно представить дело так, будто бы Бурый, на которого кому-то не удалось спихнуть вину за смерть Пряхина, скорее всего, знал действительного «заказчика» Пряхина, потому-то его и убрали вслед за приятелем. Версия была прямолинейной, без извилин. Но после того, как ребята из «убойного отдела» чуть не приняли буровского сына прямо у себя в кабинете в присутствии головы его папаши и, отправляя Маргариту в больницу, пообещали ей найти того, кто убил ее мужа, настаивать на иных версиях было небезопасно, а версия трагической гибели бизнесмена всех бы устроила.
   Нужно будет опросить его окружение, может, кто-то подскажет имена потенциальных и настоящих врагов Бурого, а потом это дело с поиском «заказчика» убийства традиционно и плавно перевести в разряд «глухарей».
   Вот только кто же передал голову Бурого его вдове? В управлении между схватками, пока за ней не приехала «скорая», она сказала, что обнаружила сумку с останками мужа у входной двери, когда открыла на чей-то анонимный звонок. Врет она или говорит правду? Выяснить это можно будет только встретившись с ней лично.
   На следующий день с утра Копытин решил вызвать на допрос секретаршу Бурого, но с удивлением узнал, что та накануне погибла, перебегая улицу. Из запрошенного протокола явствовало, что это был банальный несчастный случай, хотя у Копытина и закрались некоторые сомнения. Он попытался найти Валеру, но тот тоже как в воду канул. Пришлось Копытину вечером скрепя сердце ехать в больницу к вдове Бурого.
   Она лежала в отдельной палате. Выражая соболезнование этой почерневшей от горя и мучительных родов женщине, Копытин даже предположить не мог, что разговаривает с будущей хозяйкой буровской «империи», которая не только жесткой рукой наведет в ней пошатнувшийся порядок, но и укрепит ее настолько, что с ней начнут считаться власти предержащие.
   А Рита, отвечая Копытину на вопросы, связанные с трагической гибелью мужа, старалась не смотреть на фээсбэшника, чтобы тот не заметил ненависти в ее взгляде.
   «Погоди, милый… Родственничек твой, иуда Валерочка, свое не сегодня завтра получит! Будет и тебе по заслугам, дай вот только оклематься…» – думала она, сжимая посиневшей от бесчисленных капельниц рукой больничную простыню.
   За что Королеву Марго, как ее потом назовут, будут искренне уважать и политики, и бизнесмены, и криминальные авторитеты, так это за то, что она никогда не будет бросать слов на ветер, всегда выполняя данные ею обещания. Особенно те обещания, которые она будет давать самой себе, мысленно положив руку на череп своего мужа, хранившийся в сейфе ее офиса…

Глава пятая

   Подъехав к аэропорту, Есения робко потянула Леонида за рукав и, краснея, прошептала ему на ухо, что неплохо было бы купить что-нибудь из одежды, хотя бы нижнее белье, а то время идет, а переодеться не во что. Леонид, стоявший перед такой же проблемой, согласился. Попросив Фёдора подождать минут десять, они с Есенией зашли в небольшой галантерейный магазинчик, находившийся на аэровокзале, где купили все необходимое, сложив покупки в здесь же приобретенную сумку. Эта сумка пригодится в Благовещенске и на границе, а то вид «челноков», едущих за товаром без тары, явно вызовет подозрение.
   Посадка на самолет в Благовещенск прошла так же без осложнений, как и в Абакане. Встретив их в зале отправления в назначенное время, Филипп выглядел недовольным, но ничего не сказал, только все время дергал себя за ус, рискуя ненароком оборвать сие маскировочное изделие. А Леонид все время думал о том, что, может быть, нужно было либо уничтожить, либо отдать Виталию для передачи Сергею и жесткий диск тоже, ведь если их перехватят на границе, то попытка вывоза информации государственной важности может запросто подвести их под самую серьезную статью. Тогда им, невзирая на всякие моратории на смертную казнь, просто устроят какой-нибудь несчастный случай… Но думать об этом было уже поздно – диск лежал в рюкзаке Фёдора, прованиваясь свиным «конспиративным» салом, и теперь можно было уповать только на то, что его не обнаружат ни на границе, ни за ней, потому что Леонид не собирался передавать секреты, способные навредить покидаемой родине, никому из иностранцев, даже самым приветливым и гостеприимным.
   Есения, поглаживая рукой свой, на сей раз набитый мятыми газетами, «живот»-пояс, поскольку двадцать тысяч долларов теперь официально лежали у Леонида в кармане, смотрела в иллюминатор, ожидая, когда от самолета отъедет трап и можно будет на время перевести дух. Но дух перевести удалось ненадолго, поскольку Филипп на этот раз сел рядом с ними и, как только самолет взлетел, начал выговаривать Леониду:
   – Послушайте, я хотел вас спросить: неужели вы не понимаете, как мы рискуем? Нас ищут, а вы тут самодеятельность устраиваете! Я бы просил впредь не преподносить мне никаких сюрпризов и подчиняться беспрекословно, иначе мне придется оставить вас здесь.
   – Именно меня? – уточнил Леонид, искоса посмотрев на Филиппа. – Но без меня Есения Викторовна никуда не поедет.
   – Я имел в виду вас всех, – окатив его в ответ недобрым взглядом, пояснил Филипп.
   Леонид несколько секунд поразглядывал его, а потом сказал:
   – Филипп, не надо кипятиться. У меня были дела в Красноярске, в конце концов, мы покидаем родину… Но дальше мы будем во всем следовать вашим указаниям. А насчет того, чтобы нас здесь оставить… Не блефуйте, мы оба с вами прекрасно знаем, почему вы так стремитесь доставить Есению Викторовну вашему руководству.
   – Неужели? – криво усмехнулся Филипп.
   Но Леонид оставил без внимания его реплику и, отвернувшись, закрыл глаза. Была уже глубокая ночь, самолет прилетал в Благовещенск рано утром, и им действительно предстоял тяжелый день. Нужно было поспать хотя бы эти два часа отпущенного спокойного времени перед основным испытанием. Филиппу ничего не оставалось, как прекратить высказывать свои претензии.
   Проснулся Леонид от какого-то странного ощущения. Открыв глаза, он увидел, что на месте Филиппа сидит Фёдор и смотрит на него своим характерным синим взглядом. Леонид взглянул в иллюминатор, там было темно, а ровный гул моторов говорил, что они все еще в воздухе. Есения спала, откинувшись на спинку кресла.
   – Что случилось? – шепотом спросил Леонид.
   – Ничего, – покачал головой Фёдор.
   – А где Филипп?
   – Вон похрапывает, аж усы шевелятся, как у таракана. – Фёдор мотнул головой в сторону. – Я попросил его поменяться со мной местами. Лёньша, скажи-ка мне телефон и адрес Сергея. Я как вас отправлю, сразу же позвоню ему.
   – Да-да, конечно, – кивнул Леонид и полез в карман за ручкой.
   – Не надо писать, просто скажи, я так запомню.
   Леонид назвал ему адрес и номер телефона и вдруг почувствовал, как эти слова словно отделили его от Фёдора. Вот секунду назад они были вместе, а теперь между ними будто ров образовался, и каждая минутка его ширила. Скоро они с Фёдором разойдутся навсегда и останутся с Есенией одни.
   Видимо, выражение лица выдало его чувства, потому что Фёдор положил руку ему на плечо и сказал:
   – Не боись, Лёньша, все будет как надо.
   И Леониду вдруг стало невыносимо стыдно. Стыдно, что с ним носятся как с маленьким. Стыдно, что он, взрослый мужчина, стольких людей втянул в свое, в общем-то, личное дело, ведь Есения была его женщиной и он сам должен был разобраться с ситуацией, в которую они попали. Но, думая так, Леонид отдавал себе отчет, что без участия друзей он ничего не смог бы сделать. Он не был суперменом и вряд ли когда-нибудь им станет. Поэтому Бог, наверное, и послал ему на помощь таких людей, как Сергей и Фёдор. Однако с Сергеем они были друзьями с детства, а вот Фёдор… Ему-то зачем все это было нужно? Неужели настолько крепка была их дружба с Сергеем, что он ради его друга пошел на риск, нажил себе на голову столько неприятностей, что теперь неизвестно сколько времени будет вынужден скрываться на дедовой пасеке?..
   Леонид посмотрел на Фёдора и сказал:
   – Я не боюсь, Фёдор. Но мне очень стыдно, что я втянул тебя в свои разборки! Я очень тебе благодарен за помощь. Без тебя я бы Есению не нашел. Ты – настоящий герой, и я горжусь, что судьба свела меня с тобой.
   Фёдор усмехнулся:
   – Я сделал то, что нужно было сделать. Ты попросил о помощи – я тебе помог. А насчет героя… Герой-то как раз ты сам.
   Леонид удивленно и недоверчиво посмотрел на Фёдора, не смеется ли тот над ним?
   – Правду говорю. Ты и есть герой. Потому как не сдрейфил перед обстоятельствами и лиходеями, пронес через столько лет свою любовь и пошел, невзирая на опасности, выручать свою суженую у кощеев из полона. А на Руси это всегда почиталось. И впереди тебе предстоит еще многое сделать, но я уверен, что ты все сдюжишь, потому как ты – не унывающий и веселый человек, любящий жизнь, а значит, люб и этой жизни тоже. Есть люди, которых сама жизнь бережет. Таких людей сразу видно. Потому я и взялся тебе помогать, что ты хороший человек и что не за богатство или власть ты пошел на риск, а за любимую женщину, как настоящий мужчина, богатырь. – Фёдор улыбнулся.
   – Ну, ты скажешь тоже, Фёдор… – Леонид смущенно посмотрел на него, таких слов ему никто никогда не говорил. – Какой из меня богатырь!..
   – И вот что я еще тебе скажу, Лёньша, – не обращая внимания на его смущение, продолжил Фёдор. – Вы поедете с этим катом Кондратюком в чужую страну, но ты один не останешься – мы с Серёгой будем мысленно с вами и обязательно придумаем, как вам выпутаться. Но ты тоже не плошай, слушай чутко свое сердце, оно тебе подскажет, как правильно поступить. И не доверяй Кондратюку, потому как кто живет иудой – того своя уда найдет и придушит, это у христиан верно подмечено… Главное, чтобы он за собой тебя не потянул. И все у вас получится, найдете вы на этой земле пристанище, и будет у вас с Есенией все ладно, потому как ниспослана вам настоящая любовь, а в ней великая сила заключена. Кто так любит, тому Лада благоволит, а чтобы ее удержать рядом с собой – ладить нужно, а чтобы ладить – нужно друг друга гладить, а чем гладят-ладят? Ладонью… Тот муж живет с женой в ладу, который гладит ее любящей ладонью. Запомни это, так славные люди, то бишь славяне, и жили. И не дай Бог той ладонью припечатать боль к телу супруги… Убьешь этим ее любовь, а если женщина разлюбит – не будет света в доме, а в потемках, сам знаешь, что деется…
   Леонид сделал протестующий жест, потому что даже в мыслях не допускал, что может обидеть Есению, а тем более ударить ее, но Фёдор остановил его:
   – Слушай, пока говорю, потом свое скажешь… – и, склонившись ближе к Леониду, продолжил: – Как разрешится Есения от бремени, не кори ее за дитя, а, наоборот, лелей его – ведь оно часть матери, вскормленная ее кровью. Взрасти его со своими сынами…
   – У меня же только один сын, – перебил его удивленный Леонид.
   – Еще будут! – нетерпеливо бросил Фёдор, досадуя, что Леонид не дает ему договорить. – И никогда, никогда не сомневайся в Есении, потому как верная она тебе. Это я сразу увидел. Хоть и были вы с ней только одну ночку близки, но из-за нее она годы потом никого к себе не подпускала, ни один мужчина не познал ее после тебя.
   – Откуда ты знаешь? – недоверчиво глядя на него, спросил Леонид, хотя в душе очень хотел верить в это.
   – Каждый мужчина оставляет на женщине знак, – вздохнув, пояснил Фёдор. – А Есения твоя – чиста…
   «Как же она столько лет жила без… этого?» – подумал Леонид. Он не мог похвастать таким же целомудрием. Однако его оправдывало то, что он считал Есению погибшей, к тому же он всегда чувствовал – с кем бы ни встречался, ни одна женщина не могла занять места Есении в его сердце. И сейчас он мог твердо сказать, что по-настоящему любил в своей жизни только ее.
   – Ты почему так грустно сказал это? – спросил Леонид, заметив, что Фёдор после своих слов стал вдруг печальным.
   – Грустно, да, – согласился Фёдор. – Потому как тяжело видеть, что творится вокруг. Иную женщину за теми знаками порой и не разглядишь, так густо они ее покрывают… Да и мужики-то не лучше. И беда не в том, что блудят, а в том, что любви не знают. Не знающий любви человек хуже зверя может быть. А зверь-то в нашей душеньке только через любовь и утишается, причем через любовь сердечную, душевную, а не блудную. Через чувство, а не просто через телесное деяние. Беда в том, что нынешние люди любить не умеют, потому как учить некому было, вот и пользуются только тем, что чувствует их тело, кидаются друг к другу в объятия, а и не объятия это вовсе, а токмо телесная суета, ма́цание, которого для мира мало…
   – Ты с таким пониманием говоришь об этом, почему же ты сам одинок? – спросил Леонид.
   – Потому и одинок, что понимаю. – Фёдор помолчал и нехотя добавил: – Помнишь, я как-то уже говорил тебе, что была у меня женщина? – Он посмотрел на Леонида.
   – Помню, – кивнул тот. – Ты тогда меня еще ошарашил, сказав, что убил ее. И что между вами произошло? Чем она не подошла тебе?
   – Знаешь, как говорят: «всем была хороша»? – спросил Фёдор. – Вот именно, что всем… то есть каждому, любому. А как бабу мужики начинают осаждать, то не всякая может искушение вынести. Вот и принесла однажды на себе не мой знак… А я измены не прощаю. Хоть и смотрела на меня потом, как умирающая собака, молила простить и вернуться, но не смог я себя перебороть. Видел я ее потом еще несколько раз. Вроде и не было на ней новых знаков, и замуж она не вышла, насколько я знаю, до сих пор… Но как подумаю, что она отдала тогда свое лоно другому, да еще без любви, а так, на слова купившись, так и сейчас сердце переворачивается! – У Фёдора даже костяшки на руках побелели, с такой силой он сжал колени руками, переживая, видимо, не утихшую с годами душевную боль.
   – А ведь ты ее до сих пор любишь, – заметил Леонид. – А говоришь, убил…
   Фёдор оторопело посмотрел на него, Леонид даже почувствовал некоторое удовлетворение, что вот и он смог наконец-то чем-то озадачить Фёдора.
   – Да-да, и не смотри на меня так, – сказал он, кивая. – Любишь ее и душа у тебя за нее болит. Говорил: «из памяти выкинул», а сам до сих пор помнишь. И не в обиде дело. Ну обидела она тебя, – так сам говоришь, что потом пыталась загладить свою вину перед тобой. Неужели у вас, офеней, нет милосердия? Почему ты не дал ей шанс доказать тебе свою любовь и верность?
   – Раз оступившись, потом всю жизнь падала бы, – угрюмо ответил Фёдор.
   – Так ты решил ей ноги совсем повыдергивать, чтобы она вообще не ходила! – заключил Леонид, возмущенно глядя на Фёдора.
   – Ничего я ей не делал, – отмахнулся тот.
   – Не делал! Да если она тебя любит, так ты ее просто убил, действительно убил! – сердито возразил Леонид. – Представь, каково жить женщине, зная, что ее любимый никогда не будет рядом и виновата в этом она сама. Да другая бы руки на себя давно наложила! А твоя еще, видимо, ждет, надеется… На твое милосердие надеется…
   – Ладно, Лёньша, оставим это! Дело прошлое, так что не трави мне душу, – попросил его Фёдор.
   – Звать-то ее как? – поинтересовался Леонид, игнорируя его просьбу.
   – Аграфена, – нехотя ответил Фёдор, а самого вдруг как теплым ветром обдало: память неожиданно выдала медвяный запах ее волос – она всегда мыла их густым травным настоем. «Грушенька, Грушенька, что же ты с нами содеяла…»
   В этот момент ожил динамик, сообщавший, что пора занять свои места и пристегнуться, потому что самолет идет на посадку, и разговор пришлось оборвать. Тем более что проснулась Есения, и Леонид стал помогать ей застегивать ремень, который нужно было пристроить выше ее торчащего живота. Если бы, не дай Бог, что и случилось, то в такой ситуации этот ремень беременной женщине вряд ли бы помог, скорее, наоборот, – вызвал бы у нее преждевременные роды, выдавливая ребенка. Подумав об этом еще при взлете в Абакане, Леонид порадовался, что собственный живот у Есении еще не велик. Однако беспокойство не оставляло его – все эти взлеты и посадки, воздушные ямы вряд ли были полезны беременной женщине. У него когда-то была знакомая стюардесса, которая пожаловалась ему, что через несколько лет этой работы из-за перепадов высоты и давления у нее началось опущение матки и влагалища. Это привело к тому, что она не могла даже чихнуть на людях, боясь «писнуть» в трусы. Да и в постели это вызывало определенные сложности, потому что ей было больно «общаться» почти во всех известных позах… Все ее любовники постепенно разбежались. Он тоже «разбежался», потому что их близость не приносила ни ей, ни ему радости. Она ложилась с ним, почти скукоживаясь в ожидании боли, а он «проваливался» в ее лоно словно в пустую кастрюлю, не чувствуя ни влажной упругости, обычно обхватывавшей мужскую плоть со всех сторон, ни встречного движения…
   Леонид виновато покосился на Есению, но зато эти воспоминания отвлекли его от разговора с Фёдором, а потом суета, начавшаяся перед посадкой, и вовсе заставила забыть о том, что они обсуждали.
   Выходя из самолета, приземлившегося в аэропорту Благовещенска, Леонид поежился от холода. Яркие огни вокруг только усиливали предутреннюю промозглость, и пока они шли от самолета к зданию аэровокзала, то изрядно промерзли. Леонид не мог отделаться от мысли, что это их последняя остановка перед расставанием с родиной. Здесь оставались его мама, сын, друзья, его детство и молодость…
   Леонида охватила тоска, и даже Есения, неожиданно взявшая его за руку, не сразу смогла отвлечь его от грустных мыслей, но, взглянув на нее, он вдруг почувствовал такой сильный прилив нежности и надежды, что даже остановился.
   – Что?.. – спросила Есения, тоже останавливаясь и непонимающе глядя на него.
   – Ничего, все нормально, – успокоил он ее и, взяв крепче за руку, пошел дальше.
   Однако дойти до аэровокзала им не дали – неожиданно подъехала «ауди», из нее выскочил мужчина в черном пальто и, осмотрев идущих пассажиров, быстро направился прямиком к Кондратюку. Фёдор придержал Леонида и Есению, встав перед ними. Однако Кондратюк не выказал никакого беспокойства, а, наоборот, повернувшись к ним, призывно помахал рукой, показывая, чтобы они следовали за ним к машине. «Ауди», явно не ожидавшая такого количества пассажиров, просела, как только в нее забралась вся прибывшая группа.
   Встречавший их мужчина озадаченно посмотрел на сложившуюся диспозицию и сказал:
   – Вы поезжайте, а я возьму такси, – и, захлопнув дверцу, направился ко входу на аэровокзал.
   Водитель «ауди», вероятно, зная, куда ехать, молча рванул с места.
   Через полчаса они подъехали к трехэтажному дому.
   – Приехали, первый подъезд, последний этаж, квартира десять. Вас там ждут, – сказал водитель и, высадив их, тут же уехал.
   – Что это за дом? – спросил Фёдор у Кондратюка.
   – Не волнуйтесь, надежный, – усмехнувшись, ответил тот. – Это мои знакомые. Здесь мы переждем время до отправления автобуса.
   Они поднялись на третий этаж, Филипп нажал на кнопку звонка рядом с обшарпанной дверью. Она тут же бесшумно распахнулась, и на пороге оказался встречавший их в аэропорту мужчина, только уже без пальто, в джинсах и свитере. Леонид ошарашенно уставился на него – тот никак не мог приехать раньше их, поскольку водитель «ауди» гнал всю дорогу. Но Кондратюк, улыбаясь, поздоровался, как будто видел его в первый раз:
   – Здравствуй, Василий.
   Тот, скупо улыбнувшись в ответ, отступил в сторону, приглашая войти.
   Когда они, уже раздевшись в тесной прихожей, прошли в комнату, где, несмотря на раннее утро, был накрыт стол к завтраку, раздался звонок в дверь. Вошедший в квартиру мужчина в пальто развеял недоумение – хозяин квартиры Василий и встречавший их в аэропорту Владислав оказались братьями-близнецами.
   Владислав разделся, и они тут же уединились с Кондратюком, а Фёдора, Леонида и Есению Василий пригласил за стол.
   Несмотря на ранний час, они с удовольствием перекусили, после чего Василий отвел их в соседнюю комнату и, показав на три постели, сказал, что они могут, если хотят, еще поспать, поскольку автобус уходит только через четыре часа.
   Однако сон уже был перебит, да и спать в этом чужом доме никому не захотелось. Только Есения прикрыла глаза, сев на кровать и откинувшись спиной к стене. Сидеть прямо ей мешал довольно большой, хотя теперь и легкий живот. Она хорошо держалась, и было непонятно – испытывает ли она сейчас волнение, удачно его скрывая, или действительно настолько спокойна.
   Леонид же испытывал смешанные чувства. Во-первых, каждый раз, когда он смотрел на Есению, внутри у него что-то вздрагивало от радости, отчего он начинал чувствовать себя совершенно отупевшим от счастья. Ему даже приходилось одергивать себя, потому что эта разнеженность чувств сейчас, когда их будущее было еще не определено, могла привести к какой-нибудь роковой оплошности с его стороны. Во-вторых, он не мог избавиться от волнения, в которое ввергал его предстоящий переход границы, хотя он и понимал, что этот переход будет совершенно цивилизованным, не в пример проползанию на брюхе по дну замерзшей реки, как ему рассказывал Фёдор. В-третьих, ему было грустно. Грустно оттого, что предстояло расставание с Фёдором, к которому он за время их приключений успел привязаться. Но он сидел сейчас рядом с Фёдором и не знал, что ему сказать. Вроде все, что нужно, уже было сказано, а то, что осталось невысказанным, в слова облечь было трудно… Их оборвавшийся в самолете разговор поразил Леонида, приоткрыв душевную боль Фёдора, до этого казавшегося невозмутимым и спокойным человеком. И судя по той горечи, с которой Фёдор рассказывал о своей потерянной любви, боль эта была велика.
   Обстановку, как ни странно, разрядил Кондратюк. Он заглянул в комнату и, увидев, что они не спят, сказал, улыбаясь:
   – Ну вот, все в порядке. Скоро поедем, турпутевки готовы, так что, думаю, проблем не будет. Не волнуйтесь. Вот только жаль, что вы, Фёдор, так поздно сказали, что не едете с нами. Пропали деньги за лишнюю путевку, да и документы, знаете ли, недешево мне обошлись.
   – Сколько? – спросил Фёдор, у которого это повторное напоминание о материальном уроне сначала вызвало раздражение, но потом его осенила очень хорошая мысль…
   – Что сколько? – не понял Филипп.
   – Сколько я тебе должен?
   – А, вон вы о чем! – Кондратюк усмехнулся. – Да ладно, пустяки…
   – Было бы пустяком, не обмолвился бы… – парировал Фёдор. – Так что давай, называй свою цену, я хочу выкупить у тебя и эти документы, и путевку, они мне еще пригодятся.
   У Кондратюка забегали глаза. Леонид, глядя на него, с усмешкой подумал: странно, что не слышно, как щелкают цифры у того в голове, настолько Филипп был занят подсчетом.
   Наконец Кондратюк назвал сумму, от которой Леонид даже присвистнул – он помнил, во сколько ему обошлись документы, сделанные Уно в Эстонии, не могла же путевка стоить так дорого…
   Заметив, что Фёдор явно вознамерился расплатиться с этим рвачом, Леонид остановил его жестом и сказал, обращаясь к Кондратюку:
   – Филипп, а ты дорого обходишься своему начальству, не экономишь его денег. Да эти документы можно было раза в три дешевле сделать. Если у тебя нет возможностей работать по нормальным ценам, то грош тебе цена в этой стране как разведчику, значит, не смог ты разглядеть, что люди тебя напаривают…
   Филипп от такого заявления даже пятнами пошел, но, взяв себя в руки, молча окатил Леонида ледяным взглядом, потом покосился в сторону Есении, которая отстраненно следила за их пикировкой, и, демонстративно повернувшись к Фёдору, сказал:
   – Я сейчас принесу вашу путевку, – и вышел из комнаты.
   – Фёдор! Не вздумай отдавать ему эту сумму! – сказал Леонид, дергая того за рукав. – Тебе она самому пригодится.
   – Так есть же деньги, пусть подавится! – возразил Фёдор, доставая из рюкзака несколько пачек с долларами.
   Глядя на то, как Фёдор раскладывает деньги на стуле, а потом проводит над ними рукой, словно прощается, Леонид недовольно засопел, у него даже сердце зашлось от досады.
   «Да покойный Круглов, наверное, там в гробу переворачивается от злости, что его денежки достанутся этому гаду!» – думал он, испытывая в этот момент к Кондратюку чувство острого отвращения.
   А Фёдор вдруг повернулся к нему и, серьезно посмотрев в глаза, сказал:
   – Лёньша, ты с ним лишний раз не цапайся. А то он при случае тебе отомстит…
   – Фёдор прав, – согласилась с ним до сих пор молчавшая Есения.
   Леонид не успел ничего им ответить, потому что в этот момент в комнату вернулся Кондратюк и протянул Фёдору продолговатую цветную книжечку, состоявшую из нескольких тонких листков:
   – Вот ваша путевка! – и, покосившись на Есению, добавил: – А денег мне ваших не нужно, раз ваш друг считает, что… – Тут он заметил на стуле лежащие пачки с деньгами. Взгляд его заметался, и он завершил фразу явно не так, как собирался вначале: – …ну, разве что вернете мне за оформление документов ту сумму, которую считает правомерной наш уважаемый Леонид. И стоимость путевки, конечно, тоже.
   В сторону Есении он уже не смотрел. Когда Фёдор молча подвинул к тому пачки с долларами, с лихвой покрывавшие названные расходы, Кондратюк, не в силах сдержать радостный блеск в глазах, быстро сунул деньги в карман брюк и, сказав, что зайдет, когда нужно будет собираться, буквально выскочил из комнаты.
   Леонид с досадой посмотрел на Фёдора:
   – Ну и кто тебя за язык-то тянул? Поиздержались бы его начальнички, не обеднели бы!
   – Лёньша, проехали! – оборвал его Фёдор. – Пока эти деньги с ним будут, а он вряд ли с ними расстанется, вона как у него глазья-то разгорелись, вам беды от него можно не ждать.
   – Как это? – удивился Леонид.
   – Наговор на деньги – самая надежная вещь, – тихо пояснил Фёдор. – Будет вас через них беречь пуще себя и бояться потерять.
   – Этого нам еще не хватало! Как же мы от него тогда отделаемся? – спросил Леонид.
   – Тропа покажет… – загадочно сказал Фёдор, и у Леонида вдруг отпало желание дальше обсуждать эту тему.
   А Фёдор, внимательно прочитав, что было написано в путевке, вдруг сказал:
   – Смотрите-ка, а вы, оказывается, едете на две недели в Шанхай. Это сколько же вам трястись на автобусе?
   – В Шанхай? – удивился Леонид. – Дай-ка посмотреть… Но Кондратюк же говорил, что нас будут ждать именно в Хайхэ.
   – Ну, значит, они такой долгий конец оформили, чтобы подольше вас не хватились – настоящие-то «челночники» через день-три всяко возвращаются, а вам нужно время, чтобы спокойно добраться до Гонконга. Ехать-то придется чуть ли не через весь Китай, путь неблизкий.
   – А, кстати, Шанхай ведь не далеко от Гонконга, – припомнил карту Леонид. – Может, они, наоборот, рассчитали, чтобы мы официально как можно ближе подобрались к цели. Тогда им легче будет переправить нас в Гонконг. Там же, говорят, от материковой части совсем близко, даже видна эта вольная земля без бинокля.
   – Не знаю, не бывал, – развел руками Фёдор.
   – Эх, жаль, Серёги с нами нет рядом, – посетовал Леонид. – Он Гонконг хорошо знает, он туда по бизнесу не раз летал.
   – Погоди, встретитесь еще там с Серёгой-то, – успокоил его Фёдор.
   – Если Кондратюк не обманет, – тихо сказал Леонид, украдкой оглянувшись на Есению. – Слушай, а что с диском-то делать будем? Вдруг нас с ним все-таки на границе прихватят?
   – Да думал я тоже об этом, – ответил Фёдор. – Знаешь, пусть он у меня останется, я его либо где припрячу, либо найду способ Сергею передать. Не нужно вам его с собой тащить.
   У Леонида словно груз с души сняли. Конечно, не стоит тащить секреты за кордон, мало ли что… А то, что от Фёдора диск в плохие руки не попадет, Леонид был уверен на все сто.
   За разговорами они не заметили, как прошло время, и даже удивились, когда в комнату вошел то ли Василий, то ли Владислав и сказал, что пора собираться.
   – Мы на автовокзал поедем? – спросил у него Леонид.
   – Нет, в турфирму, – ответил тот. – Автобус от нее отходит. Как группа соберется, так сразу и поедете…
   Леонид помог Есении подняться с кровати. Она поправила пояс на животе и разгладила свитер, а он вдруг подумал, нужен ли ей вообще такой большой живот? Не привлечет ли это, наоборот, внимание на границе. Ведь те, кто ее ищут, знают, что она беременна по-настоящему. А вдруг у пограничников уже есть на них ориентировка, и не натолкнет ли в таком случае ее живот на мысль, что это именно она?
   Он высказал Фёдору свои опасения.
   Тот повернулся к Есении и спросил:
   – Тебе очень неудобно в поясе?
   – Не очень, но неудобно конечно, – ответила она.
   – Снимай! – приказал Фёдор. – Ни к чему он теперь.
   Леонид помог Есении расстегнуть и снять пояс. Та с облегчением оправила свитер на своей враз постройневшей фигуре. А Леонид, повертев пояс в руках, положил его на кровать, – может, он еще пригодится здешним хозяевам, учитывая, что́ за квартиру те тут держат…
   В этот момент в дверь заглянул Кондратюк.
   – Что вы там возитесь? – спросил он, неприязненно глянув на Леонида. – Пора ехать.
   На этот раз за руль сел сам Владислав, а может, и Василий, если у него было такое же черное пальто, как у брата. Его «девятка» была гораздо уже, чем «ауди», поэтому, когда Кондратюк уселся на переднее сиденье рядом с водителем, Фёдору, Леониду и Есении сзади оказалось тесновато. Но долго мучиться им не пришлось, поскольку до турфирмы ехали они минут десять, не больше.
   Турфирма разместилась на первом этаже двухэтажной гостиницы, у входа в которую уже стоял автобус. Вокруг него толпился народ с большими, но еще пустыми сумками. Судя по количеству человек, провожавших здесь не было, да и чего там, собственно, было провожаться – как понял Леонид, многие здесь ездили в Хайхэ на один день, поскольку дорога туда и обратно вместе с посещением рынка, куда, в общем-то, и ездили все эти люди, занимала несколько часов.
   Владислав подрулил поближе к автобусу и, притормозив, вышел из машины. Подождав, пока следом за ним выйдет Кондратюк, он сразу направился к женщине, стоявшей на крыльце. Как потом выяснилось, это была руководитель группы, отправлявшейся в Китай. Леонид сочувственно посмотрел на нее, ведь, когда они не вернутся по истечении срока путевки в Россию, у нее наверняка будут неприятности. Хотя, может быть, ей было за это заплачено…
   Они не выходили из машины, ожидая, когда их позовут. Наконец Владислав вернулся к машине и, сев за руль, сказал:
   – Ну все, идите к автобусу, скоро отправление.
   Леонид помог Есении выбраться из машины, забрал их сумку, а Фёдор задержался, спросив у Владислава, не мог бы тот подвезти его до границы вслед за автобусом, чтобы убедиться, что его друзья нормально уехали в Китай. Владислав ответил, что не хотел бы там лишний раз маячить, но потом согласился, сказав, что знает место, где можно незаметно встать и откуда все будет видно.
   Фёдор вышел из машины и, повесив свой рюкзак на одно плечо, взял Леонида и Есению под руки, провожая их к автобусу.
   – Скоро увидимся, – неожиданно сказал он им на прощание на ухо. – Так что езжайте спокойно.
   Леонид удивленно посмотрел на него, но тот сделал знак глазами, что ничего спрашивать не нужно, и молча обнял Леонида, успокаивающе похлопав его по спине. Потом, повернувшись к Есении, поцеловал ее в обе щеки и погладил, как маленькую, по голове. Есения сначала вскинула на него изумленные глаза, а потом как-то по-детски доверчиво прижалась к его широкой груди и замерла. Фёдор поверх ее головы серьезно посмотрел на Леонида, словно напоминая, о чем он ему говорил.
   – Пойдем, Есения, – тихо позвал Леонид, заметив, что Кондратюк нетерпеливо подает знаки: мол, пора садиться в автобус.
   Есения оторвалась от Фёдора, взяла Леонида за руку, и они направились к дверям автобуса. Фёдор поднял руку то ли в прощальном, то ли в благословляющем жесте…
   Когда они сели на свои места, то увидели в окно, как синяя «девятка», в которой сидело двое мужчин, скрылась за поворотом…

   Переход границы оказался не просто банальным, а разочаровывающе-банальным. Леонид готовился к нему как к испытанию, жутко волновался, а все оказалось чрезвычайно буднично. Он даже разозлился, что затеял эту дурацкую операцию с деньгами, Сергею голову заморочил, Виталия втянул, а их проверять никто даже и не думал на этой великой российско-китайской границе! Руководитель группы просто собрала у всех паспорта и, когда автобус подъехал к берегу Амура, где прямо перед спуском на лед находилась таможня, вручила эту пачку пограничнику. Тот, даже не взглянув на пассажиров, молча потыкал во все паспорта каким-то штампиком и, вернув документы руководителю, отошел от автобуса, махнув водителю рукой, что тот может проезжать.
   Автобус не спеша съехал на дорогу, накатанную прямо по занесенному снегом льду, и направился в сторону противоположного берега, до которого было рукой подать – не больше двух-трех километров. За этими километрами находилась первая цель их путешествия – китайский город Хайхэ, который пока был виден только как торчащий в небе частокол труб.
   Когда автобус проехал полпути, оказавшись на середине заледеневшего Амура, Леонид повернул голову назад, глядя в окно на покинутый ими берег. У него было такое чувство, что он оставлял за собой огромного спящего медведя, хотя и любимого всей душой, но которого он теперь вынужден был опасаться, потому что по нему расползлись такие паразиты, что укус их для Леонида и его близких мог стать смертельным. Его до сих пор охватывал озноб, когда он вспоминал те дырочки на лобовом стекле, которые запросто могли оказаться на его лбу…

Глава шестая

   Вернувшись из Москвы, Визорин слег.
   Встретивший его в аэропорту Слепаков сразу же почуял неладное – начальника было не узнать. Обычно напористый, мощный и яро матерящийся, если что-то шло не так, сейчас он был хмур, сгорблен и непривычно молчалив. Казалось, за три дня командировки он постарел лет на двадцать.
   Угрюмо поздоровавшись с заместителем, Визорин попросил отвезти его сразу в больницу и всю дорогу потом просидел молча.
   Слепаков не решился донимать его вопросами, а самому порадовать начальника было нечем – следов пропавших Кондратюка и Вербицкой они так и не обнаружили, хотя были предприняты все мыслимые и немыслимые меры. И то, что за это время была практически полностью раскрыта деятельность националистической организации «Дети Сварога», члены которой работали на Кондратюка, ничего нового в поисках не дало. Поэтому Слепаков молчал и ждал, когда Визорин сам что-нибудь скажет.
   А Визорин, нахохлившись и превозмогая боль в пояснице, буквально скрутившую его после московской выволочки, думал о том, что как жаль, что он не успел уйти на пенсию чуть раньше – до всей этой заварухи. А теперь ему четко дали понять, что если резидент иностранной разведки, работавший у него под носом, а также Вербицкая не будут найдены, то он может пускать себе пулю в лоб, так как дело его отставкой не ограничится.
   Визорин и сам понимал, что если хоть какая-то информация об объекте «Озёрный» просочится «наружу», то в научно-исследовательском комплексе придется спешно свернуть работы, сотрудников – эвакуировать, а хранилище и лаборатории – затопить, иначе правозащитники разных мастей такой вой подымут, что мама не горюй! И это грозило не просто многомиллионными убытками, а катастрофическим уроном в области тех исследований, которые позволяли быть спокойными за безопасность России, придерживая в ее широком рукаве такое оружие, о котором Запад и не мечтал…
   Все это Визорин понимал, но ничего изменить уже не мог. Он каждый час получал от Слепакова доклад о ходе расследования и убеждался, что его управление делает все, что в его силах, но выше головы не прыгнешь! А жаловаться, что у них не хватает средств и кадров, чтобы провести нормальную поисковую операцию, которая при необходимости могла бы выйти и за границы страны (ведь где-то же эти беглецы когда-нибудь объявятся), оказалось бесполезно. Более того, в Москве в ответ на его жалобы недвусмысленно дали понять, что дело не в недостатке средств, а в недостатке личных качеств у него и его коллег из Красноярска, в чьем ведении был объект «Озёрный». И что теперь из-за них наверху были вынуждены принять тяжелейшее решение обратиться за содействием к китайской стороне, так как уже не было сомнений, что беглецы будут уходить через Китай. Кроме того, теперь придется мобилизовывать российских резидентов по всему миру на предмет отслеживания утечки сибирской информации, что неизбежно отвлечет их от других, не менее важных задач. Если им удастся установить «центр осведомленности», то появится шанс локализовать его, но по сегодняшним финансовым меркам такая операция сожрет чуть ли не весь годовой бюджет разведуправления. Что опять же не преминули поведать Визорину, прозрачно намекая на его служебное несоответствие.
   Впрочем, при всей злости и досаде, которые Визорин сейчас испытывал, он не мог ни на кого обижаться. В претензиях, высказанных ему, была доля истины – почему, спрашивается, он сразу не насторожился, когда поступил запрос от Граховского и Круглова о выезде Вербицкой на конференцию? Ведь незадолго до этого из Озёрного исчез ее сын, который до сих пор находится в розыске. И вместо того, чтобы еще тогда принять серьезные меры, он проявил беспечность, не стал препятствовать участию Вербицкой в конференции, а дело о побеге ее сына вообще спустил на тормозах, удовлетворившись версией Круглова о том, что мальчика вывез из Озёрного охранник Первачёв, погибший впоследствии при невыясненных обстоятельствах. Пребывая в благодушном состоянии, видимо в преддверии пенсии, Визорин тогда даже не усомнился, а может, и не захотел сомневаться в версии Круглова и его заверениях, что охранник в комплексе сработал один, без сообщников. Вот когда уже была допущена серьезная ошибка!
   Визорин вспомнил, как обрадовался, когда узнал, что пацан объявился в Питере и питерские коллеги не сумели его взять, упустив вместе с отцом. Он тогда даже немного позлорадствовал, что вот и в центре могут лохануться. А на деле самым большим лохом оказался он сам… Если бы он тогда сразу занялся этим Кругловым, который работал в их системе еще до прихода Визорина, то обнаружил бы, что тот на объект «Озёрный» попал не по своей воле, а после того, как у него произошло ЧП – побег этой Вербицкой еще в Ленинграде. И пусть Круглова потом дважды наказывали – сначала послав в зону военных действий в Анголе, а потом «сослав» в Озёрный, – но факт его служебной халатности из биографии не вычеркнешь. Хотя какая там халатность! Теперь, в свете последних событий, было абсолютно ясно, что Круглов не только с самого начала был замешан в побеге сына Вербицкой, но и, скорее всего, являлся разработчиком плана этого побега, да и последующих событий тоже. А уж его связь с резидентом иностранной разведки вообще о многом говорит. Особенно если вспомнить, сколько раз Круглов выезжал в служебные командировки за границу… Похоже, что конференция задумывалась вместе Кондратюком и Кругловым для того, чтобы вывезти из страны не только сверхценную информацию, но и ее «физическое» подтверждение в лице Вербицкой и ее сына.
   Нет, правы «наверху»: он теперь должен если и не пускать пулю себе в лоб, то в отставку подавать – точно. Ведь не только об этом гребаном резиденте Кондратюке с его шестерками, «Детьми Сварога», ничего не ведал, но даже в собственной конторе не разглядел предателя Круглова! Какой же он после этого, к черту, профессионал! Так что как только ситуация прояснится, он сразу положит рапорт на стол. А пока лучше залечь в больницу: поясницу подлечить и подумать на досуге о предстоящей жизни, все равно от него сейчас уже ничего не зависело – необходимые меры приняты и теперь остается только ждать.
   Эх, черт бы побрал этого Круглова! Заварил кашу! Думая о нем, Визорин чувствовал, как у него темнеет в глазах от ярости. Если бы Круглова не убили, он бы сам его сейчас пристрелил! Вместе с Кондратюком, Вербицкой, ее сыном и его папашей…

Глава седьмая

   – Да!
   – Сергей? – осторожно спросил Фёдор, не узнавая голоса друга.
   – Нет, это не Сергей Вадимович.
   – Позовите, пожалуйста, Сергея.
   – Одну минуточку…
   Фёдор ждал, с любопытством прислушиваясь к шуму в далеком петербургском офисе. Там кто-то переговаривался, слышались смех, шаги… Противно повизгивая, стрекотал принтер…
   – Алло! – раздался нетерпеливый голос Сергея, чувствовалось, что он куда-то спешил.
   – Сергуньша, здоро́во!
   В трубке несколько секунд было тихо, а потом Сергей, сообразивший, кто ему звонит, закричал:
   – Фёдор, это ты?! Здоро́во, брат! А я не сразу понял, что это ты. Ну, как там у вас?
   – Да все путем, по плану. Тебе привет от нашего общего друга… Так ты подъедешь к нему повидаться?
   – Конечно, он же мне звонил, мы обо всем договорились, я как раз начинаю готовиться к отъезду, – ответил Сергей. – Кстати, ты говори нормально, здесь чистый телефон.
   – Зато у меня – не очень, я с почты звоню, – отозвался Фёдор, но продолжил уже прямым текстом: – Они направляются сейчас через Китай в Гонконг, я их только что проводил на «челночный» автобус. Ну так что мы будем с ними делать? Этот Кондратюк тянет их непонятно куда. Лёньша просил передать, что хочет от него избавиться и уехать вместе с женой и сыном в какое-нибудь тихое место.
   – Да я это сразу понял из нашего с ним первого разговора, – сказал Сергей, а сам про себя пожалел, что Фёдор не поехал с Лёнькой – все было бы спокойнее за друга.
   – Надо готовить операцию… – как бы между прочим заметил Фёдор.
   – Надо… – согласился Сергей и взволнованно замер в ожидании, боясь спугнуть удачу – Фёдор, по-видимому, хотел предложить ему что-то конкретное.
   – А вдвоем, как думаешь, справимся? – вроде как сомневаясь, спросил Фёдор.
   – Вдвоем? Такой толпой! – воскликнул, не скрывая своей радости, Сергей и представил, как на том конце провода Фёдор сощурился в усмешке. – Тесновато вот только будет! Как бы локтями друг друга не зашибить!
   – Ничо! Попросторнее встанем… – успокоил его Фёдор, смешком отозвавшись на шутку. – Ну тогда, как соберешься, подхвати меня где-нибудь на перекладных…
   Сергей хмыкнул, припоминая эту будничную манеру Фёдора разговаривать. Вот и сейчас его слова прозвучали так, будто они с ним в соседних деревнях жили, мол: «Будешь на телеге мимо пылить, так заворачивай»…
   – Ты сейчас в Благовещенске? – спросил Сергей, уже начав прокручивать план с новыми вводными.
   – Да.
   – Деньги на билет до Владивостока есть или прислать?
   – Имеются, а что? – поинтересовался Фёдор.
   – Поезжай во Владик к моему человеку. Есть чем адрес записать?
   – Так запомню, говори, – сказал Фёдор.
   Сергей назвал ему адрес Максима Горностаева, своего партнера в Приморье, который занимался отслеживанием прохождения морских грузов его клиентов через восточные порты страны, и попросил:
   – Как доберешься до него, сразу свяжись со мной, скоординируем дальнейшие действия.
   – Понял, жди звонка. Покедова! – сказал Фёдор.
   – Удачи!
   Сергей, положив трубку, посидел в задумчивости, после чего снова взял телефон и набрал номер Горностаева во Владивостоке.
   Там долго не отвечали, потом раздался щелчок, и запыхавшийся Горностаев выкрикнул в трубку:
   – Алло, я вас слушаю!
   – Макс, здравствуй! Это Ноговицын. Там к тебе скоро придет мой человек. Цивилизуй его и пришли мне по электронной почте его фотографию для загранпаспорта.
   – Понял, сделаю! А когда его ждать?
   – Он во Владик из Благовещенска добирается, так что жди, скоро будет. Отзвонитесь, как только он у тебя появится.
   – Добро! Счастливо, Сергей Вадимович! – попрощался Горностаев и повесил трубку.
   Нажав кнопку сброса, Сергей открыл записную книжку. Полистав ее, он нашел страничку, где были записаны данные турфирмы «Азия-Турс», которую возглавляла его давняя знакомая, и набрал номер. Ему тут же ответил молодой звонкий голос.
   – Будьте добры Гали́ю, – попросил Сергей, произнося имя на греческий манер, с ударением на предпоследнюю гласную.
   – А кто ее беспокоит? – поинтересовалась ответившая ему девушка.
   – Ее не беспокоит, а спрашивает Сергей Ноговицын, – сердито осадил девицу Сергей, он бы такую «любезную» секретаршу с работы в два счета вытурил.
   – Извините, одну минуточку… – испуганно пискнула та, переключая его на начальницу.
   Телефон проиграл ему в ухо электронную версию регтайма «Артист эстрады», после чего в трубке раздался звонкий голос Галии:
   – Серёженька, здравствуй, дорогой! Давно тебя не слышала!
   – Галия, привет! – поздоровался с ней Сергей. – Мне нужна твоя помощь. Когда мы могли бы с тобой встретиться?
   – Ну, коли таким голосом, приезжай хоть сейчас, – сразу же посерьезнела Галия. – Или я могу подъехать…
   – Прекрасно, давай тогда встретимся на нейтральной территории. Ты обедала?
   – Еще нет.
   – Ну вот и хорошо, тогда вместе и пообедаем. Встречаемся через час у ресторана «Амбассадор», удобно?
   – Вполне! До встречи!
   До ресторана Сергею ехать было минут пять, но из-за диких пробок, ставших уже традиционными, этот путь мог вылиться и в сорок минут.
   «Совсем тесный стал город, – подумал Сергей. – Пойду-ка я лучше пешком».
   Сделав несколько неотложных звонков, Сергей вышел через полчаса в приемную.
   – Буду часа через два, – сказал он своему «адъютанту», обязанности которого выполнял у него еще один отставник, инвалид по сердцу, но с виду очень крепкий и, главное, очень толковый мужик – Иван Тимофеевич.
   – Понял, – кивнул тот.
   Кстати, «адъютантом» Иван Тимофеевич назывался совсем не потому, что они оба в прошлом были военными. Просто после того, как Иван Тимофеевич пришел работать к Сергею, у того намного уменьшилось количество лишних посетителей, и, спросив у помощника, как это ему удается, Сергей услышал в ответ, что просто нужно уметь веско говорить «adieu»… Так он и стал «адъютантом», когда Сергей со смехом заметил, что это слово в своем звучании содержит точную расшифровку определенных профессиональных обязанностей.
   Выйдя на улицу, Сергей вдохнул морозный воздух.
   «Мороз и солнце – день чудесный!» – всплыла в памяти строфа незабвенного классика. Погода и правда была замечательная, только под ногами было противно – снег, раскисший из-за соли, которой дворники посыпали улицы, превратился в месиво, летящее черными брызгами из-под ног прохожих и машин. Но Сергей не стал отказываться от намерения пройтись пешком и только бдительно следил, чтобы проезжавший мимо транспорт не обдал его грязью.
   К ресторану он подошел минуты за три до назначенного срока, но у обочины уже припарковывалась машина Галии.
   Заметив приближавшегося Сергея, Галия вышла ему навстречу. Ее густые черные кудри, ни при какой погоде не убираемые под шапку, взметнулись на ветру, открывая смуглое лицо с большими черными глазами. В Галие текла горячая греческая кровь, заставлявшая ее поклонников танцевать вокруг нее огненное сиртаки, но она очень любила своего мужа и оставалась равнодушной к чужим па. За что Сергей, кстати сказать, очень ее уважал, поскольку ценил верных женщин.
   – Привет, ну и чего ты такой озабоченный? У тебя что-то произошло? – спросила Галия, чуть приподнимаясь на цыпочки, чтобы поцеловать Сергея в щеку – он был намного выше ее.
   – Есть небольшой вопрос, надеюсь решить его с твоей помощью, – ответил Сергей, открывая перед ней дверь в ресторан.
   Сделав заказ, Сергей посмотрел на Галию:
   – Собственно говоря, особых проблем нет, просто навалилось много работы, а тут срочно понадобилось отвезти моего друга и его сына в Гонконг. Но сам друг сейчас находится во Владивостоке, а его сын – здесь. Нужно продумать маршрут так, чтобы на той неделе мы с пацаном смогли подхватить моего друга во Владивостоке и сразу же лететь дальше.
   Галия, выслушав Сергея, с улыбкой повела плечами, – мол, никаких проблем, – после чего подозвала официанта и, спросив у него факс ресторана, позвонила к себе на фирму.
   Дав задание сотрудникам срочно подготовить и скинуть по факсу нужную ей информацию, она повернулась к Сергею:
   – А как твоя супруга поживает?
   – Спасибо, хорошо, а почему ты спрашиваешь? – удивился Сергей – Галия никогда раньше не задавала ему подобных вопросов.
   – Да просто спросила… Ты с годами становишься все более интересным мужчиной, ей повезло с тобой… – ответила Галия, опуская взгляд на свои пальцы, нервно поглаживавшие бокал с минеральной водой.
   – Галия! – с тревогой окликнул ее Сергей.– У тебя что-то случилось? Что-нибудь с твоим ненаглядным?
   – Ненаглядным?.. – переспросила Галия с усмешкой. – А ведь верно: ненаглядным, наглядеться на него не могу… Ушел он от меня, Серёжа…
   – Как же это! – оторопел Сергей. – У вас же такая любовь была!
   – Оказалось: не у нас, а только у меня… – с грустью сказала Галия, поднимая на Сергея глаза, в которых полыхали ревность и затаившаяся боль. – И если бы еще к молодой, я бы это смогла понять, но она-то старше не только меня, но и его на десять лет! На десять, представляешь?!
   Подозвав официанта, Сергей попросил два бокала шампанского, и, когда тот мгновенно принес им заказ, он поднял свой бокал и сказал:
   – Я хочу выпить за одну из самых красивых, самых сексуальных и самых умных женщин этого города – за тебя, Галия! Наконец-то здешние мужчины получили шанс попытать счастья завоевать такую женщину! Давай выпьем с тобой за твоего будущего избранника!
   Галия попыталась возразить, что она-де за рулем и пить ей нельзя, но потом решительно взяла предложенный ей бокал и, чокнувшись с Сергеем, выпила шампанское до дна.
   Сергей, с улыбкой наблюдая, как она это проделала, приказал:
   – А теперь бей его к чертовой матери, чтобы всё, что загадали, – исполнилось!
   Галия со всей силы грохнула бокал об пол.
   Подошедший в этот момент официант с факсом в руках едва успел отскочить от полетевших во все стороны осколков. Невозмутимо положив факс перед Галией, он быстро сходил за метелкой, молча собрал осколки и удалился, непонятно чему улыбаясь.
   Галия углубилась в содержание факса.
   – Серёжа, смотри, вот подходящий для вас маршрут, – сказала она через несколько секунд, – в понедельник в восемнадцать пятнадцать вы вылетаете авиакомпанией «Крас Эйр» во Владивосток, а в полдень во вторник будете уже на месте. Там встретитесь с твоим другом, передохнете несколько часов, и дальше, уже «Корейскими авиалиниями», в шестнадцать пятьдесят вылетите в Гонконг с посадкой в Сеуле.
   – Отлично! И что нужно сделать, чтобы все это провернуть? – спросил Сергей.
   – Для начала мне нужны ваши паспорта и доверенность от твоего друга на приобретение путевки и получение виз…
   – Понял, подвезем.
   – Кстати, а сколько сыну твоего приятеля лет?
   – Пятнадцатый, и загранпаспорт у него уже есть.
   – Паспорт – это хорошо, но тут есть подводный камень… До Владивостока юноша может лететь без сопровождения, то есть ничего особого ему для оформления билета не нужно. Просто полетите каждый по своему паспорту. А вот чтобы осуществить его дальнейший перелет в Гонконг, оформить на него путевку и визу, нужна будет доверенность от матери. Причем обязательно!
   – Матери у него нет, умерла… – перебил ее Сергей. – Давно уже, его растил отец.
   – Бедный мальчик… – сочувственно покачала головой Галия. – Ну, тогда, значит, нужно будет предоставить справку о ее смерти. Понимаешь, сейчас участились случаи нелегального вывоза детей за границу, поэтому и ужесточился контроль за их передвижением… Короче говоря, Серёженька, готовь все документы, я лично займусь вашей отправкой. Гостиницу в Гонконге предлагаю «Маджестик», это четыре звезды, вполне прилично.
   – А это нам без разницы, мы там все равно жить не будем, было бы где переночевать, – махнул рукой Сергей.
   – Ну, тогда жду тебя с документами, не тяни, а то мне потом придется на уши вставать…
   – Понял, постараюсь побыстрее, – сказал Сергей и поднялся. – Спасибо, Галия!
   – Да не за что, – улыбнулась та, отчего на ее щеках наметились очаровательные ямочки, в которые он ее и расцеловал, прощаясь. – Это тебе спасибо…
   – А мне-то за что? – удивился Сергей.
   – За моральную поддержку… – грустно улыбнулась Галия и, кивнув ему на прощание, пошла к своей машине.

   На следующий день, придя в офис, Сергей по пути в свой кабинет заглянул к компьютерщикам.
   – Мне «емели» не было? – поинтересовался он. – Жду фотографию…
   – Есть, Сергей Вадимович, только что скачали, – кивнул субтильный паренек с жиденькими, как у сельского дьячка, волосами, убранными в хвостик.
   – Покажите! – сказал Сергей, подходя к нему.
   Парень пощелкал мышкой, и тут же на весь экран высветилось лицо Фёдора, над которым постарались «имиджмейкеры» Горностаева.
   «Хорош! Интересно, он сам-то себя узнал? – подумал Сергей, с улыбкой разглядывая фотографию друга. – Надо же, как законсервировался прапор, совсем не стареет!..»
   – Распечатай это на фотобумаге под формат загранпаспорта, анкет, в общем, под пакет для загранки, – отдал он распоряжение оператору. – И срочно мне на стол.
   – Хорошо, Сергей Вадимович, я быстренько, – пообещал тот.
   И действительно, через десять минут он принес в кабинет ожидавшему Сергею несколько фотографий Фёдора разного размера:
   – Вот, готово.
   Быстро просмотрев их, Сергей удовлетворенно кивнул, отпуская его, и попросил по селектору Ивана Тимофеевича:
   – Вызовите мне нашего паспортиста и нотариуса…
   – Слушаюсь, Сергей Вадимович, – откликнулся исполнительный «адъютант».
   К вечеру Сергею уже привезли все необходимые документы: несколько доверенностей, о которых говорила Галия, паспорта для Фёдора и Лёни, причем мальчик был вписан в паспорт к Фёдору как его сын Владимир, и справку о смерти некоей Полины Матвеевны Сухоруковой, которая, по легенде, была матерью Лёни-Владимира, внебрачного сына Фёдора.
   Сообщив Галие по телефону, что все документы готовы, Сергей отослал их ей с водителем, а сам стал прикидывать, что ему нужно перед отъездом сделать в первую очередь. Времени у него на все про все было мало – только пока Галия будет заниматься оформлением путевок и виз. А с билетами проблем не будет – деньги нынче решают все.
   Думая о предстоящем, Сергей отдавал себе отчет, что то, что они хотят с Фёдором провернуть, будет делом нелегким, и его нужно провести так аккуратно, чтобы и самому не засыпаться, и друга с семьей успешно переправить в безопасное место.
   Наметив план действий, последние дни перед отъездом Сергей провел в хлопотах: подчистил все дела на работе, созвонился с нужными людьми в Гонконге, обставляя свою поездку туда как рядовую рабочую командировку, связанную с его профессиональными делами.
   Сложность предстоящей операции стала еще более очевидной после поступившей к нему информации, что ФСБ серьезно взялась за поиски Есении и даже намерена обратиться за содействием к китайским спецслужбам через Бюро иностранных дел при МГБ Китая. Это осложняло дело, поскольку в последнее время китайские спецслужбы стали набирать вес в негласном рейтинге разведок ядерных держав мира, особенно после развала Союза, КГБ которого ранее считался учителем спецслужб Китая. Но способные ученики давно перещеголяли своего учителя…
   Если в дело вмешается Третье бюро, проводившее операции в Гонконге, Макао и Тайване, то вывезти Леонида с Есенией и Лёней из Гонконга будет чрезвычайно трудно. Да и наши тоже не лопухи, подстрахуются, а остров – остров и есть. Конечно, на территории Гонконга еще не ввели древнюю китайскую систему доносов «У Ши Бай» – «пятерка, десятка, сотня», – придуманную еще при китайских императорах, когда старший пятерки «стучал» на членов своей семьи, старший десятки – на своих сотрудников или соседей, и так далее. Но и без этого в сторону европейцев в Гонконге направлено огромное количество узких щелочек, сквозь которые «за белыми» следили бдительные азиатские глаза. Именно поэтому гонконгская полиция славится как одна из сильнейших полиций в мире.

Глава восьмая

   Процедура на китайской таможне была идентичной российской и заняла несколько минут, после чего автобус въехал в Хайхэ и покатил к рынку, где можно было купить самые дешевые вещи в Китае. Те, кто был поденежнее или целенаправленно занимался закупкой обуви, обычно ездили в Харбин, но туда нужно было еще добираться целую ночь на поезде, а те, кто был попроще и нетерпеливее, затаривались именно здесь, в Хайхэ.
   Когда группа вышла из автобуса и направилась на рынок, Филипп с Леонидом и Есенией вышли вместе со всеми, но на рынок не пошли, а остановились у входа, стараясь не привлекать к себе особого внимания. Все еще пребывавший в разочаровании Леонид одновременно чувствовал какую-то эйфорию, вроде как что-то и натворил, но наказания удалось избежать.
   Он весело глянул на Есению, та ему улыбнулась в ответ краешком губ, но сказать ничего не успела, потому что к ним подошел коренастый китаец, жестом приглашая их в свою машину.
   – Спасибо, мы ждем друзей, – отказался Филипп, подкрепляя слова отрицательным покачиванием головы.
   Но китаец вдруг обратился к нему на отличном английском языке:
   – Я как раз от ваших друзей, они ждут вас. – И он что-то показал Филиппу, после чего тот, кивнув Есении и Леониду, последовал за китайцем.
   Они сели в видавший виды джип, который неожиданно рванул с места и понесся по улицам, слегка притормаживая лишь на перекрестках.
   Минут через десять их водитель подъехал к небольшому дому, стоявшему в центре хитросплетения построек и маленьких улочек. Леонид подумал, что в случае чего самим им отсюда никогда не выбраться.
   Из дома поспешно выскочил еще один китаец и обратился к Филиппу на русском языке:
   – Вас ждут, а ваших гостей сейчас отвезут покушать. – И он по-китайски отдал короткую команду водителю.
   Тот, едва дождавшись, когда Филипп выйдет из машины и захлопнет за собой дверцу, тронулся с места и, ловко лавируя в тесноте небольшого дворика, выехал через арку на другую улицу.
   Через несколько минут Леонид и Есения уже сидели в каком-то маленьком ресторанчике перед накрытым столом. Названия заведения по причине незнания китайского языка Леонид прочесть не мог. Он тогда еще с улыбкой подумал, что, несмотря на то что здешние рестораны все – китайские, им все-таки подали нормальную европейскую еду. На столе стояло даже неплохое испанское вино.
   – Ну что, Есения, выпьем за удачный переход границы? – спросил он у Есении, поднимая бокал, который наполнил ему молчаливый официант.
   – Мне же нельзя, – отрицательно покачала головой Есения и полусмущенно-полуиспуганно посмотрела на Леонида.
   У него что-то неприятно сжалось внутри – он все-таки никак не мог примириться с беременностью Есении.
   – За твое здоровье! – сказал он наконец и, выпив бокал до дна, молча принялся за еду.
   В итоге ужин проходил в некотором напряжении. Есения, встречаясь с Леонидом глазами, тут же опускала взгляд в тарелку, а он все никак не мог найти слов, чтобы преодолеть возникшую отчужденность.
   Когда они заканчивали есть, в ресторанчике неожиданно появился Филипп и, несколько виновато глядя на грустную Есению, тихо сказал:
   – Собирайтесь, пора ехать. Спать, к сожалению, придется в машине. Яхта уже ждет, а путь неблизкий. Чем скорее мы уберемся из Китая, тем лучше. Здесь и триады под колпаком у китайских спецслужб…
   – А как же ужин, вы же, наверное, тоже голодны? – спросила Есения.
   – Спасибо, меня уже покормили, – улыбнулся Филипп.
   «Разулыбался тут! – неприязненно подумал Леонид. – Небось радуется, что удалось выполнить очередное задание руководства, продажная шкура!»
   Они вышли из ресторанчика и увидели стоявший рядом с ним новый, отливающий черным джип с тонированными стеклами. За рулем сидел тот же китаец, что привез их сюда.
   «И когда это он успел сменить машину?» – удивился Леонид, а потом подумал, что джип-«ветеран», скорее всего, стоит где-нибудь в гараже неподалеку.
   Дождавшись, когда пассажиры рассядутся по местам, китаец рванул с места, следуя одному ему известным маршрутом.
   – А куда мы едем? – тихо спросил Леонид у Филиппа, который сидел на переднем сиденье рядом с водителем.
   – На побережье Восточно-Китайского моря, там нас ждет яхта, – ответил тот, слегка повернув к нему голову.
   – Это далеко?
   – А что, в вашей школе географию не изучали? – усмехнувшись, с сарказмом спросил Филипп.
   «Ишь ты, оно еще и зубы показывает!» – разозлился Леонид и только собрался ответить наглецу, как неожиданно раздался тихий и холодный голос Есении:
   – Попрошу отвечать на вопросы моего мужа, когда он вас спрашивает, и относиться к нему уважительно!
   – Извините! Я не хотел никого обидеть, – тут же попытался смягчить свою резкость Филипп, оборачиваясь и почти виновато глядя на Есению. – До побережья нам ехать двое суток.
   Леонид, услышав фразу Есении, давшей отповедь зарвавшемуся Филиппу, замер и украдкой бросил на нее взгляд.
   Она сидела с сердитым лицом и смотрела мимо затылка водителя на дорогу впереди. Губы ее были плотно сжаты.
   Филипп, видимо уже пожалев о своей язвительной реплике, повернулся к Леониду и примиряюще сказал ему:
   – Леонид Ярославович, не обижайтесь, я немного задумался – нам предстоит весьма ответственная часть пути.
   Кивнув, Леонид посмотрел в окно. Они уже выехали из города и неслись по пустынной дороге.
   Глядя на окружавший пейзаж, Леонид еще раз понял, почему такие слова, как Монголия и Китай, навевают на него тоску. И не только потому, что их жители имеют вызывающий у него настороженность разрез глаз, но и из-за ландшафта, который он никогда бы не смог полюбить. Причем он представлял его именно таким – бескрайняя унылая степь, каменистые участки которой перемежались с песчаными. Глаз не радовали даже редкие островки чахлого кустарника и пожухшей травы, мимо которых они проносились.
   Отвернувшись от окна, он посмотрел на Есению. Ее явно клонило в сон.
   Леонид, тронув ее руку, тихо предложил:
   – Поспи, Есения. Здесь места много, положи голову мне на колени и отдыхай.
   – А ты? – спросила она, укладываясь боком на широком сиденье и послушно кладя голову к Леониду на колени.
   – А я могу спать в любом положении, – успокоил он ее и, улыбнувшись, погладил по плечу.
   Есения с благодарностью взглянула на него снизу вверх и улыбнулась в ответ, но, смутившись от его слишком пристального и недвусмысленно нежного взгляда, закрыла глаза.
   Леонид снял с себя шапку и подложил ее под голову Есении, получив еще один благодарный взгляд уже совсем сонных глаз. Тогда он осмелел и обнял Есению, удерживая ее от сползания вниз, когда машина подпрыгивала на скорости, наезжая на какой-нибудь ухаб или выбоину.
   Вскоре он тоже задремал, однако, чувствуя спавшую у него на коленях Есению, часто просыпался и проверял, все ли с ней в порядке.
   За окном вскоре стало черно. Филипп, тоже сморившись, спал, откинув голову на верх сиденья, и, широко открыв рот, похрапывал. Один только водитель невозмутимо катил сквозь ночь, зорко вглядываясь «раскосыми и жадными глазами» в освещенную фарами дорогу.
   А утром их неожиданно остановил патруль у какого-то небольшого населенного пункта.
   Есения пошевелилась на коленях у спавшего Леонида, порываясь встать. Он тут же проснулся и помог ей подняться.
   – Мы уже приехали? – тихо спросил он у Филиппа, который со своего места беспокойно прислушивался к разговору между водителем и полицейским на дороге.
   – Я же сказал, что нам ехать почти двое суток, – раздраженно ответил тот, не оборачиваясь. – Черт, что им надо? Не может быть, чтобы нас уже искали здесь…
   В этот момент полицейский неожиданно улыбнулся и, протянув документы водителю, козырнул.
   Водитель вернулся за руль и, даже не взглянув на своих пассажиров, рванул с места, объезжая на скорости полицейскую машину.
   Есения от неожиданности упала на Леонида.
   – Осторожнее! – сказал в спину водителя Леонид. – Не картошку везешь…
   – Не трудитесь! – усмехнулся Филипп. – Он все равно по-русски не понимает.
   Есения успокаивающе положила ладонь на руку Леонида, он ее тотчас накрыл второй рукой и замер, ласково поглаживая ее пальцы.
   А за окном проносился все тот же унылый пейзаж. Порой в поле зрения появлялись две-три юрты, стоявшие недалеко от дороги и окруженные отарами отощавших грязно-серых овец. Иногда на низкорослых и непропорционально длинных лошадях встречались всадники, которые останавливались и долго смотрели вслед их машине.
   Неожиданно водитель свернул на совершенно разбитую дорогу и, проехав по ней километра два, притормозил у небольшого домика, окруженного несколькими юртами. Откуда-то сразу же набежала ватага ребятишек, которые, обступив приехавшую машину, принялись молча рассматривать сидевших в ней людей.
   Леонид почувствовал себя неуютно.
   – Куда это он нас привез? – спросил он у Филиппа.
   – Не знаю, – ответил тот и что-то спросил у китайца.
   Китаец коротко ответил, после чего вылез из-за руля и устало пошел к дому.
   – Что он сказал? – спросил Леонид.
   – Сказал, что дальше нас повезут на другой машине.
   – А можно выйти и немного размяться? – спросила Есения. – А то все тело затекло, хорошо бы еще и туалет найти.
   – Выйти, думаю, можно, – ответил Филипп. – А что касается туалета, то, скорее всего, туалетом здесь является вся степь…
   – Степь – это замечательно, но, боюсь, туда меня будет сопровождать слишком многочисленный эскорт, – заметила Есения, указывая на любопытные мордашки за окном.
   Она открыла дверцу и вышла, разминая затекшие ноги. Леонид выполз за ней следом. В лицо сразу ударил холодный ветер.
   «А туалет бы сейчас действительно не помешал», – подумал Леонид, нетерпеливо оглядываясь, но не увидел ничего даже близко похожего на «пряничный домик».
   – Может, пойдем вон за тот барханчик, – предложил он Есении. – Я покараулю, чтобы ребятишки за тобой не увязались.
   Есения мучительно покраснела, но в этот момент из домика вышел их водитель вместе с каким-то мужчиной. Спустившись с крыльца, они пошли за дом. Леонид уловил незаметный взгляд, который бросил на них идущий рядом с их водителем китаец.
   Через несколько минут за домом взревел мотор и оттуда появился точно такой же черный джип, который подъехал к стоявшей в нерешительности троице.
   Из джипа вышел местный китаец и, подойдя к Филиппу, представился на английском языке:
   – Сун Чань. Буду сопровождать вас до побережья.
   – Очень приятно, – сказал Филипп. – А нельзя ли нам посетить перед отъездом туалет?
   – Сожалею, но здесь нет туалетов, отъедем отсюда подальше, я остановлю машину.
   – Но с нами женщина… – вмешался Леонид.
   – Настоящий мужчина всегда способен держать глаза в правильном направлении, – замысловато ответил китаец и, давая понять, что разговор на эту тему исчерпан, переложил их сумку из машины, на которой они приехали, к себе.
   Дальнейший путь превратился в мучение. Сун Чань выполнил свое обещание, остановившись через какое-то время у небольшого распадка, чтобы дать пассажирам возможность справить нужду. Но, когда они снова тронулись в путь, Есению вдруг начало укачивать. Видимо, давала знать о себе беременность. Пришлось бесконечно останавливаться, как только Есению начинало тошнить, а ее буквально выворачивало наизнанку. Когда это произошло первый раз, Леонид страшно испугался и кинулся помогать ей, но она, оттолкнув его, отбежала в сторону и согнулась пополам, сотрясаясь в приступе рвоты. Но потом, когда они были вынуждены останавливаться чуть ли не каждые полчаса, у Есении уже не было сил сопротивляться. Леонид, обнимая ее за талию, поддерживал ее, пока она силилась освободить желудок, в котором уже ничего не было, кроме желчи.
   «Господи, неужели она так и с Лёней мучилась?!» – с ужасом подумал он, но спросить ее об этом не решился.
   – Я сейчас умру, – простонала Есения после очередного приступа.
   Леонид начал поспешно ее утешать, что жить она будет еще долго, вот доедут они до места и все образуется. Он освободил ей почти все сиденье, забившись в угол, чтобы она могла лечь, надеясь, что так ей будет легче переносить дорогу.
   Когда начало темнеть, Сун Чань сообщил им, что вскоре они подъедут к небольшому городку, где смогут перекусить. Но когда они туда приехали, «перекусывать» пошел только Филипп. Есения даже думать о еде не могла, а Леонид не мог оставить ее в таком состоянии.
   Поглядев озадаченно на бледную Есению, Сун Чань куда-то ушел, а потом, вернувшись, сказал:
   – Мы остановимся здесь на ночь. Женщине нужно отдохнуть. Пойдемте со мной!
   Он привел их в небольшую комнату на втором этаже над магазином сувениров, где были душ и просторная кровать. Наверное, в обычные дни эта комната использовалась для чьих-то интимных свиданий.
   Есения, едва переставляя ноги, прошла в душевую, заперлась там и пустила воду.
   Леонид присел на край кровати, ожидая, когда она выйдет. Прождав минут двадцать, он уже начал беспокоиться.
   Подойдя к двери, он тихо постучал:
   – Есения, с тобой все в порядке?
   – Да, – раздался ее слабый голос. – Я сейчас.
   Через пять минут она вышла, бледная, с мокрыми волосами.
   – Не смотри на меня, я очень страшная, – попросила она Леонида, отворачиваясь.
   – Не выдумывай! – улыбнулся он. – Ты для меня всегда самая красивая, – и, испугавшись, что его слова прозвучали излишне откровенно, быстро добавил: – Ложись, я посижу рядом с тобой.
   – Отвернись, пожалуйста, мне нужно раздеться, – тихо попросила она.
   Он послушно отошел к окну и уставился на улицу, освещенную рекламой бара напротив.
   Через несколько минут заскрипели пружины кровати, и Есения сказала:
   – Я – все. Можешь повернуться.
   – Тебе ничего не нужно? – спросил Леонид, подходя к кровати.
   – Нет, и только не вздумай мне предлагать поесть, – сказала она с гримасой отвращения.
   – Хорошо-хорошо, не буду, – поспешно ответил он и поправил одеяло, подтыкая его под бок Есении.
   – Спасибо, – тихо сказала она и закрыла глаза.
   – Спи, – шепнул Леонид и, наклонившись, поцеловал ее в щеку.
   Выключив свет, он опустился на стул рядом с кроватью, положил голову на край постели и неожиданно почувствовал, как рука Есении опустилась ему на волосы и начала тихонько поглаживать и перебирать их. Поймав руку Есении, Леонид поцеловал ее в ладонь.
   – Я очень тебе неприятна? – вдруг спросила Есения.
   – Неприятна?! С чего это ты взяла? – Леонид удивленно посмотрел на нее, силясь разглядеть ее лицо в сумраке.
   – Мне так показалось… – грустно сказала Есения.
   – Если бы ты себя нормально чувствовала, я бы тебе показал, насколько это тебе показалось… – тихо сказал Леонид, целуя ее руку и каждый палец в отдельности. – Но, я думаю, у нас еще будет для этого время. А сейчас тебе нужно выспаться.
   И чувствуя, что если она его сейчас позовет, то он не сможет устоять, добавил:
   – Я пойду поговорю с Филиппом, а ты постарайся уснуть.
   Он спустился по деревянной лестнице к машине, но в ней никого не было. Безуспешно покрутившись в надежде отыскать Филиппа и водителя-проводника, Леонид решил зайти в бар напротив. Правда, в кармане у него лежали только доллары и рубли. Но доллар и в Китае доллар…
   Зайдя в полутемное помещение и приглядевшись, он обнаружил, что в зале занято всего несколько столиков, причем за одним из них сидели Сун Чань с Филиппом. Заметив его, Филипп помахал рукой.
   – Ну, как там Есения Викторовна? – спросил он, когда Леонид подошел к ним.
   – Я уложил ее спать, надеюсь, к утру ей станет полегче, – ответил Леонид, садясь за столик.
   – А что с ней случилось? Она так сильно реагирует на укачивание? Как же мы тогда поплывем на яхте? – озабоченно спросил Филипп. – Сейчас зима, и часто штормит.
   Леонид, задумчиво посмотрев на него, решил открыть причину недомогания Есении:
   – Есения Викторовна… – начал он, а потом поправился: – Мы с Есенией Викторовной ждем ребенка.
   – Да?! – удивился Филипп, как будто рождение ребенка было совершенно немыслимым делом. – Ну тогда понятно… – И он вздохнул.
   Леонид огляделся, чтобы понять, что тут едят окружающие, но все в основном пили.
   Заметив его взгляд, Филипп спохватился:
   – Вы хотите есть? Сейчас закажем. – И он что-то тихо сказал Сун Чаню, который тут же подозвал официанта.
   – Я могу сам расплатиться, у меня есть доллары, только не знаю, в ходу ли они здесь… – сказал Леонид, чувствуя неловкость.
   – Не волнуйтесь, Сун Чань имеет на нас кредит от своего руководства на время всего… э-э… нашего путешествия, – усмехнувшись, успокоил его Филипп.
   Поужинав, Леонид, в соответствии с легендой об их супружестве, вернулся в комнату к Есении.
   Она спала, тихонько посапывая во сне.
   Он осторожно сел рядом с ней на кровать, боясь лишним движением потревожить ее сон, отвел волосы от ее лица и долго смотрел на нее с нежностью, пока глаза у него самого не начали слипаться.

   Утром они продолжили путь. У Есении за ночь прошла бледность, она даже с удовольствием выпила в баре чашку чая с булочкой.
   Леонид тоже почувствовал себя отдохнувшим, несмотря на то что проспал всю ночь, сидя в ногах у Есении. Он так и не решился лечь рядом с ней, хотя места на кровати для двоих было вполне достаточно.
   Неожиданно они выехали на новое шоссе, без всяких колдобин и ухабов, которые так измучили Есению накануне.
   Есения положила голову Леониду на плечо и, запрокинув лицо, задремала под ровный гул машины, несущейся по гладкой дороге. Леонид сидел не шелохнувшись, ощущая теплую щеку Есении и борясь с искушением прикоснуться к ее таким близким губам.
   По пути они еще раза два за день останавливались перекусить в каких-то придорожных ресторанчиках у небольших селений и уже поздно вечером выехали на финишную прямую, ведущую к побережью. В часе езды, у маленького рыбацкого селения Кунцзян, их должна была ждать яхта.

Глава девятая

   Горностаев довез Фёдора до здания аэропорта в половине третьего пополудни, а дальше их пути разошлись: Фёдор направился в зал ожидания пассажиров, улетавших за границу, а Максим побежал встречать прибывавший из Питера самолет компании «Крас Эйр», который должен был прилететь еще в двенадцать часов, но, как всегда, опаздывал. До вылета корейского самолета, который был назначен на без десяти семнадцать, оставалось чуть больше двух часов. Горностаев уже нервничал: вдруг, как это частенько бывает, самолет из Питера задержат в Чите и он не прибудет до отлета корейского самолета. Но Фёдор был спокоен, считая, что чем меньше времени они потом с Лёней будут толкаться в аэропорту «Артем», тем лучше. Он был уверен, что все сложится как надо. Иначе и быть не могло!
   Горностаеву нужно было встретить Лёню и довести его до Фёдора, ведь именно тот, по легенде, был его отцом. У Лёни находились документы и билет для Фёдора, которые дал ему водитель Сергея по пути в аэропорт «Пулково», так как по плану знакомство Фёдора и Лёни с Сергеем должно состояться только в самолете, направлявшемся в Гонконг, где они «случайно» окажутся на соседних местах. По дороге во Владивосток, на случай слежки, Лёня с Сергеем не должны были общаться и даже сидели на разных местах, чтобы ни взглядом, ни жестом не выдать, что они как-то связаны.
   Фёдор шел по залу ожидания, чувствуя себя несколько непривычно в одежде, которую ему подобрали.
   Когда он в первый раз увидел себя в зеркале после того, как работники Максима поколдовали над ним, он себя не узнал: из зеркала на него смотрел этакий сибирский купчина конца девятнадцатого века – кустистые брови сурово топорщились, крупные черты лица дышали силой и властностью. Припорошенная сединой шевелюра цвета темного пива была аккуратно подстрижена, словно по линейке прочерченный пробор светился розовой полоской кожи. Руки, прошедшие испытание маникюром, отпаренные и отшелушенные, с тщательно удаленными кутикулами, принадлежали вальяжному предпринимателю, явно не ведавшему в жизни тяжелого физического труда. Ногти отполированно блестели, а на безымянном пальце правой руки красовался массивный перстень с каким-то черным камнем. Костюм-тройка, не без труда подобранный на массивную фигуру Фёдора, подчеркивал его солидность и основательность. Меховые полусапожки со слегка зауженными по моде носами сидели на ногах исключительно элегантно, хотя и неприятно сжимали непривыкшие к такой узкой обуви ступни Фёдора.
   Когда Горностаев увидел преображенного Фёдора, он тоже одобрительно крякнул и заметил, что породу, мол, не скроешь. На что Фёдор отмахнулся – никакой особой породы у него в роду не было, одна стать русская, но про себя усмехнулся – он и не представлял, что может так шикарно выглядеть. Вот и сейчас, идя по залу ожидания аэропорта «Артем», он украдкой поглядывал на свое отражение в оконных стеклах – уж больно ему нравился свой вид в новом темном пальто с широким каракулевым воротником и такой же каракулевой шапке-«пирожке», какую носили в свое время члены советского правительства. Из вещей у него был большой портфель, где лежали бумаги, три смены белья и несколько рубашек, ведь он ехал с сыном на двухнедельный отдых в Гонконг. А также пакет с металлической коробкой из-под печенья, в которой были аккуратно уложены бутерброды, поскольку диабет, которым якобы страдал наш предприниматель, требовал всегда иметь еду под рукой.
   Найдя свободное место, Фёдор сел, развернул газету и, делая вид, что читает, изредка поглядывал на входную дверь, из-за которой минут через десять должны были появиться Сергей и Горностаев с Лёней.
   Однако Максим неожиданно появился раньше. Рядом с ним шел высокий черноволосый подросток, несущий спортивную сумку, перекинутую через плечо. За ними следом, пропустив несколько пассажиров вперед, катил большой чемодан на колесиках Сергей. Фёдор узнал его сразу, несмотря на то что прошло уже много лет, как они виделись последний раз. Сергей лишь мельком бросил взгляд на вставшего навстречу Лёне Фёдора и прошел мимо. А Фёдор сосредоточил свое внимание на «сыне». Горностаев, убедившись, что «отец» и «сын» узнали друг друга, развернулся и пошел на выход.
   Открыв объятия, Фёдор сграбастал Лёню в охапку и, пророкотав над ним: «Здравствуй, сынок», звонко поцеловал того в вихрастую макушку.
   – Как долетел?
   – Все нормально, спасибо… отец, – ответил Лёня, включаясь в игру.
   Выбравшись из объятий Фёдора, Лёня поднял на него глаза, и тот понял, почему Леонид при первой же встрече с мальчиком признал в нем сына Есении – у того были не только ее глаза, но и характерный взгляд с насмешливым прищуром.
   – Вот тут документы, билет и путевка, – сказал Лёня, вытащив из нагрудного кармана куртки узкую пластиковую папочку.
   – Ну раз все нормально, то пора двигаться, – сказал Фёдор, забирая у него документы и улыбаясь.
   Парень ему понравился. Фёдор даже почувствовал какую-то грусть и сожаление, что судьба не подарила ему такого же пацана. «А ведь у нас с Грушенькой…» – и он усилием воли оборвал себя. Эх, зря Лёньша разворошил ему душу, заставил снова все вспомнить.
   Приобняв Лёню за плечи, Фёдор направился к таможенной зоне, но прежде, чем переступить порог, оглянулся от какого-то неприятного ощущения в спине и увидел стоявшего на улице мужчину, который с напряженным выражением лица пытался рассмотреть его сквозь стекло.
   «Неужто Квач? – опешил Фёдор. – Как же это он меня выследил?» Но мужчина, встретившись глазами с Фёдором, отвернулся.
   «Да нет, вроде как просто похож, – успокоил себя Фёдор. – Видимо, старею уже, вот и мерещиться начало».
   Благополучно миновав таможенный досмотр и паспортный контроль, Фёдор с Лёней прошли в «накопитель», где их вместе с другими пассажирами продержали полчаса, а потом, посадив в автобус, отвезли к трапу самолета «Корейских авиалиний».
   Симпатичная стюардесса-кореяночка, умильно улыбаясь, с полупоклонами проводила их до места, где уже устраивался Сергей. Несмотря на мороз, в самолете было тепло. Сергей скинул пиджак и, аккуратно сложив его, укладывал на багажную полку. Когда Фёдор с Лёней подошли к нему, он предложил помощь и закинул спортивную сумку Лёни в багажник.
   Пропустив Лёню к окну, Фёдор с чувством пожал руку Сергею и представился:
   – Савельев Фёдор Поликарпович, предприниматель из Владивостока. Мой сын Владимир.
   – Ноговицын Сергей Вадимович, можно просто Сергей, предприниматель из Петербурга, – улыбнулся ему в ответ Сергей.
   Когда загудели турбины, Сергей склонился к уху Фёдора и прошептал:
   – Времени у нас совсем мало – в Сеуле будем чуть больше чем через полчаса, там хоть и проболтаемся полтора часа, но в аэропорту лучше разойтись – неизвестно, вдруг кто-нибудь все-таки следит за мной. Так что останется у нас с тобой время только два с половиной часа, пока будем лететь из Сеула в Гонконг. Лёне скажи, чтобы постарался поспать, так как в Гонконге нам нужно будет действовать по обстоятельствам, и, думаю, быстро…
   Но Лёня не ждал приглашения. Видимо, сморившись за долгий перелет из Петербурга во Владивосток, он уже и так посапывал, прислонившись головой к стене.
   – Думаешь, тебя там будут ждать? – спросил Фёдор.
   – Страхуюсь, – мотнул головой Сергей. – Командировка обставлена как обычно, но черт его знает! Направление-то то же, в каком сейчас пробираются наши, и Контора это знает. К тому же мы все-таки столько лет дружили с Лёнькой, и об этом там тоже хорошо знают.
   – На что же ты рассчитываешь, если вдруг так оно и есть? – нахмурившись, спросил Фёдор, бросая взгляд на спавшего Лёню.
   – Доберемся, а там разберемся, – уверенно ответил Сергей. – Держи вот связь, роуминг подключен, – он украдкой передал Фёдору тоненькую пластинку мобильного телефона. – Действовать будем так…

   В Сеуле Лёня еще сонными глазами рассматривал магазинчики зоны duty-free с товарами в ярких упаковках, надписи на английском и корейском языках, пестро одетых туристов со всего света, снующих туда-сюда. Для подростка, который всю жизнь безвыездно провел в одном месте, события последних месяцев принесли столько впечатлений, что их при других обстоятельствах хватило бы на несколько жизней.
   В одном из магазинчиков он увидел пару – невысокого коренастого молодого мужчину и длинноногую стройную девушку, которые летели с ним в одном самолете во Владивосток из Красноярска, а теперь следовали дальше, видимо тоже до Гонконга. Девушка нюхала выставленные на прилавке образцы духов и потом, восторженно округляя глаза, подсовывала пробники под нос своему спутнику, который снисходительно втягивал в себя воздух, но явно только для вида – его перебитый боксерский нос, похоже, давно утратил способность различать запахи.
   От созерцания Лёню отвлек Фёдор, предложивший перекусить в одном из кафе, где к кофе подавали какие-то замысловатые булочки. Уводя Лёню в кафе, Фёдор тоже обратил внимание на пару «парфюмерных дегустаторов» – лицо мужчины напомнило ему лицо довольно известного боксера Вадима Козака, который несколько лет назад неожиданно исчез со спортивной арены, несмотря на многообещающее будущее. Но мало ли похожих друг на друга людей на белом свете! Вон во Владике ему и Квач привиделся…

   Козак, а это был именно он, у которого его последняя «профессия» развила обостренное чутье, правда, отнюдь не парфюмерного толка, почувствовал направленное на них с Женей внимание, но, провожая взглядом дородного мужчину, направлявшегося с подростком в кафе, даже и предположить не мог, что это был обидчик Квача и один из неудавшихся «клиентов» его самого. С Квачом они, кстати, расстались во Владивостоке час назад, где тот решил погостить у тетки по матери, пока Козак с Женей не вернутся из Таиланда, куда они летели на отдых через Гонконг.
   Еще раз столкнувшись почти нос к носу при посадке в самолет, ни Козак, ни Фёдор не обратили друг на друга уже никакого внимания. В самолете они сидели в разных концах и потому в Гонконге, куда они прибыли спустя три часа, на выходе уже не встретились.
   Так шутница-судьба, словно в насмешку, соединила их в последний раз вместе на несколько часов, чтобы потом развести навсегда…

Глава десятая

   Добравшись до Кунцзяна и подъехав к какому-то дому со светящейся вывеской на китайском языке, Сун Чань остановил машину и вышел.
   Леонид, выглядывая в окно, пытался понять, что это за здание, но оно было какое-то безликое. Наверное, какая-нибудь рыболовецкая контора.
   – Мы уже приехали? – спросила проснувшаяся Есения.
   – Да, Есения Викторовна, – подтвердил Филипп. – Скоро мы будем на яхте. Слава богу, что проехали без задержки. Я, честно говоря, немного волновался.
   – Не говорите «гоп»… – скептически покачал головой Леонид, настороженно осматривая угрюмые дома поселка. – Мы же еще не на яхте… – И, повернувшись к Есении, спросил ее: – Ну как ты? Очень устала?
   – Тело болит от сидения, – пожаловалась она. – А так вроде ничего… Интересно, скоро мы поплывем?
   – А вон Сун Чань идет с кем-то, – заметил Леонид, глядя, как к ним быстрым шагом направлялись их водитель и китаец неопределенного возраста в высоких рыбацких сапогах.
   – Следуйте за этим человеком, – подойдя, сказал им Сун Чань и поспешно вытащил их сумку из машины, передав ее Леониду.
   Они пошли за мужчиной по мосткам, над которыми горела лампочка, и вскоре увидели покачивавшийся у причала и скрытый в темноте небольшой катер.
   Мужчина молча сделал приглашающий жест рукой. Филипп первым спрыгнул в катер и повернулся, чтобы помочь перебраться Есении, которую со своей стороны поддерживал за руку Леонид.
   Когда пассажиры оказались на борту, мужчина не спеша завел катер и, отвалив от берега, нацелился на горящие огни стоявшей вдалеке на рейде яхты. Катер словно летел по спинам пологих размашистых волн, иногда подпрыгивая на них и вздымая вокруг бортов фонтаны серебристых даже в темноте брызг. Силуэт большой белой яхты с каждым прыжком катера становился все ближе и крупнее.
   Наконец, подскочив в последний раз на волне, катер плавно причалил к трапу, спущенному с яхты, где их уже ожидали.
   Два матроса тут же пришвартовали катер к яхте и помогли пассажирам перебраться на борт. Один из матросов взял их багаж, который был так скромен, что они могли нести его и сами.
   Ступив на палубу, Леонид почувствовал, как яхта ощутимо покачивается на волнах, и с беспокойством взглянул на Есению. Если ее так сильно укачивало в машине, то как же она перенесет плавание?
   На палубе новоприбывших встретил сам капитан яхты – немногословный подтянутый китаец, который, сказав несколько гостеприимных ритуальных фраз на английском, отступил в сторону, приглашая их следовать за стюардом к приготовленным для них каютам.
   Отплытие было объявлено немедленно. Заурчали двигатели, яхта вздрогнула и, набирая скорость, направилась к выходу из бухты.
   Спустившись по крутой лесенке внутрь яхты, Филипп и Леонид с Есенией пошли следом за стюардом по коридору, в который выходило несколько дверей.
   Наконец стюард остановился у одной из них и, открыв дверь ключом, отошел в сторону, с непроницаемым лицом глядя на Есению.
   – Это ваша каюта на ближайшие несколько суток, – сказал Филипп, распахивая дверь перед Леонидом и Есенией. – А я буду вот тут, по соседству. Располагайтесь!
   Есения нерешительно вошла в каюту.
   Она была довольно просторной, представляя собой что-то типа гостиной, из которой отходила еще одна дверь – в спальню. Есения, бросив мельком взгляд на широкую кровать, видневшуюся в проеме двери, покраснела.
   Леонид почувствовал, как его затопляет дикий прилив нежности к ней: «Господи, краснеет, как девочка… Как тогда, в Юрмале…»
   Он быстро подошел к Есении и, обняв ее сзади за плечи, тихо спросил, касаясь губами ее уха:
   – Тебя что-то смущает?
   – Слегка… Размеры спального места… – запнувшись, уточнила она.
   – Но мы ведь с тобой муж и жена, вот они нам и выделили семейную каюту, – рассудил Леонид и с опаской посмотрел на Есению – дело было не в тех, кто предоставил им это откровенно широкое ложе, а в том, как Есения отнесется к тому, чтобы разделить его с ним. Спать на стульчике у нее в ногах пятеро суток он не выдержит.
   – Если я тебе буду очень мешать, то ты сможешь меня отодвинуть на край постели, кровать рассчитана не меньше чем на восьмерых, – сказал он. – Будем с тобой перекрикиваться с одного края на другой. «Есения, ты меня слышишь?» – буду кричать тебе я. «Слышу, слышу», – отзовешься ты. Я тебе: «Как у тебя там с погодой, не слишком качает?» – а ты мне: «Нет, у меня здесь полный штиль!»
   Есения фыркнула и, потершись щекой о его щеку, сказала:
   – Ты все такой же, шутник… А помнишь, как ты меня уговаривал не держать себя в руках и тут же признаться, как только я захочу, чтобы ты меня поцеловал?
   – Помню… – тихо ответил Леонид и, зарывшись лицом в ее волосы, закрыл глаза от долгожданного и такого незабытого ощущения.
   – Если бы ты знал, сколько раз я просила тебя об этом, когда нас с тобой разлучили… – прошептала Есения. – Если бы ты знал, сколько раз ты мне снился и как я плакала, проснувшись и понимая, что тебя нет рядом со мной…
   Леонид застонал и, притянув за подбородок ее лицо к себе, стал целовать ее жадными, обжигающими поцелуями.
   «Родная моя, родная моя…» – рефреном звучало у него в голове.
   Она потянулась к нему навстречу, словно изнуренный жаждой путник за глотком свежей воды. А он уже почти не владел собой, сжимая ее тело в объятиях и ощущая, как она откликается на его близость.
   – Дверь… Ты не закрыл дверь, вдруг кто-нибудь войдет! – оторвавшись от его губ, выдохнула Есения, глядя на Леонида затуманенными глазами.
   Леонид, не отпуская Есению, вместе с ней подошел к двери, вытащил с наружной стороны ключ и быстро закрыл дверь изнутри.
   – Теперь тебе спокойнее?
   – Гораздо! – улыбнулась она и вдруг сама притянула его к себе за отвороты куртки, припадая к его губам.
   Они целовались как сумасшедшие, кружа по каюте и постепенно продвигаясь к спальне. Наконец, наткнувшись на кровать, они рухнули на нее, не разжимая объятий, и только тут Леонид сообразил, что они даже не сняли верхнюю одежду.
   Быстро сбросив с себя куртку прямо на пол у кровати и глядя на запрокинутое лицо Есении с уже припухшими от его поцелуев губами, Леонид торопливыми движениями расстегнул пуговицы на ее дубленке и, откинув полы в стороны, прижался лицом к ее груди, обтянутой толстым свитером. Он вспомнил, как прижимался к ней последний раз много лет назад. Тогда ее грудь была по-девичьи высокой, а сейчас она приобрела пышные женственные формы, хотя и не потеряла своей упругости, несмотря на то что Есения родила и выкормила их сына…
   В этот момент яхта слегка вздрогнула и накренилась, – видимо, в ее борт особенно сильно ударила волна.
   – Что это? – спросила Есения, поворачивая лицо к иллюминатору.
   – Наверное, мы вышли из бухты в открытое море, – предположил Леонид. Голос его прозвучал глухо, потому что он говорил, не отрывая лица от ее груди. – Теперь начнет качать. Как ты все это перенесешь?
   Не услышав ответа, Леонид скользнул рукой ей под свитер и, вытащив заправленные в брюки края кофточки, нетерпеливо приподнял Есению и, расстегнув бюстгальтер, нежно сжал освободившиеся тугие груди.
   – Если ты продолжишь в том же духе, то я, наверное, ничего и не замечу, – неожиданно ответила Есения на его повисший в воздухе вопрос и подалась навстречу ласкающей руке.
   Кровь потоком ударила Леониду в голову (и в другие, менее возвышенные места). Он вскинулся, нависая над Есенией, а потом, медленно опустившись на нее сверху, прижал ее к постели своим телом. Она тут же оплела его ногами.
   – Боже, как я хочу тебя!.. – простонал он, до боли вжимаясь в ее бедра низом живота, и вспомнил, как она тогда, в их единственную ночь, удивленно отодвинулась, чтобы посмотреть, что же в нее так сильно упиралось…
   – Я тоже… тебя хочу! – прерывающимся голосом призналась Есения, потянувшись ему навстречу, а потом, чуть отодвинув его от себя, начала стаскивать с него свитер и рубашку. Глаза у нее при этом стали совершенно шальные.
   – Есения, подожди, мы слишком торопимся! – попытался остановить ее Леонид, но она его уже не слушала.
   Освободив Леонида по пояс от одежды, она прижалась губами к его груди, покрывая ее мелкими кусающими поцелуями, как голодный маленький зверек, и прикусила попавшийся ей на пути его плоский сосок. Леонид вздрогнул от неожиданно острого ощущения.
   – Господи! Что ты со мной делаешь! – выдохнул он, переворачиваясь на спину, и потянул Есению на себя. Усадив ее сверху к себе на бедра, он, торопясь и путаясь в ее одежде, начал снимать с нее свитер, кофточку и расстегнутый бюстгальтер, отшвыривая их в сторону.
   Увидев ее обнажившуюся грудь, он почувствовал, что начинает совершенно терять голову, но в этот момент раздался стук в дверь.
   – О господи! – с досадой простонал Леонид и, бережно сняв с себя Есению, встал с кровати и пошел через гостиную к двери.
   Он даже не потрудился накинуть рубашку – пусть видят, от какого важного дела его оторвали.
   За дверью оказался Филипп. Увидев обнаженный торс Леонида, он в первый момент смутился, но потом сказал:
   – Леонид Ярославович, через полчаса капитан приглашает нас на ужин… – и многозначительно замолчал.
   – А отказаться никак нельзя, например, сославшись на плохое самочувствие Есении Викторовны? – с надеждой спросил Леонид.
   – Мы с вами на китайской территории, – напомнил ему Филипп, – а здесь чтят этикет. Я прошу вас уговорить Есению Викторовну появиться на ужине хотя бы в наш первый вечер на яхте. Гардероб вы сможете выбрать на свой вкус в спальне в шкафу.
   – А размер подойдет? – спросил Леонид.
   – Подойдет, – успокоил его Филипп. – Я заказал наши размеры. Там все должно быть приготовлено, чтобы не тратить времени в Гонконге.
   – Однако-о… – ошеломленно протянул Леонид. – А служба у вас работает…
   – На том стоим! – усмехнулся Филипп и добавил: – Будьте готовы, я зайду за вами через полчаса, вернее, уже через двадцать пять минут.
   – Хорошо, мы постараемся быть готовы к этому времени, – кивнул Леонид и, закрыв дверь, вернулся в спальню.
   Есения сидела на постели, застегивая на себе кофточку.
   – А вот это ты зря делаешь, – сказал он, взяв ее руки и заводя их за спину. Ее грудь тут же натянула ткань кофточки, через которую проступили соски. – Нам нужно собираться на ужин, Филипп говорит, что в шкафу есть какая-то одежда, заказанная для… – Не договорив, он наклонился и прямо через ткань с тихим стоном прикусил торчащий сосок Есении.
   Она, рывком высвободив руки из-за спины, обняла его за плечи и притянула к себе.
   – Господи! Как я не хочу идти на этот ужин, вот мой самый лучший десерт! – с трудом отрываясь от ее груди, сказал Леонид. – Но обижать капитана нельзя, а то он еще себе от огорчения харакири сделает…
   – Харакири японцы делают, грамотей! – рассмеявшись, поправила его Есения и с явным сожалением выпустила Леонида из объятий.
   – Ну, давай посмотрим, что нам здесь предлагают… – со вздохом сказал он, подходя к шкафу и открывая его.
   Там было два отделения, в одном из которых висели пара черных смокингов, несколько рубашек, клубный пиджак с брюками и темно-серое кашемировое пальто, похожее на то, в котором он летел из Эстонии. Приготовлено было даже нижнее белье, не говоря уже о галстуках, носках и носовых платках, на полке лежала шляпа, а внизу стояло несколько коробок с обувью. Второе отделение было полностью заполнено женской одеждой; среди висевших на плечиках блузок и юбок яркими мерцающими красками выделялись два вечерних платья. В самом конце вешалки висел потрясающей красоты белый плащ с капюшоном и манжетами из белой норки. В обувной коробке лежали стильные белые сапожки.
   Есения, стоявшая рядом с Леонидом, обвела взглядом все это великолепие и, выбрав малиновое длинное платье из бархата, вытащила его за плечики из шкафа.
   С восхищением глядя на него, она приложила платье к себе и, посмотрев в зеркало, сказала:
   – Я никогда не носила ничего подобного… Даже не знаю, как это надевать…
   – А я тебе помогу… – пообещал слегка севшим голосом Леонид, обнимая ее сзади.
   – Ну да, конечно! – рассмеялась Есения. – С твоей помощью мы, несомненно, справимся, только вот на ужин опоздаем точно…
   – Тогда одевайся скорее и не соблазняй меня, – шутливо рассердился он и повернулся к мужскому отделению, выбирая себе одежду.
   – Интересно, а мы успеем принять душ? – спросила Есения.
   – Здесь есть душ? – удивился Леонид и, оглядевшись, увидел незаметную, на первый взгляд, дверь в углу спальни.
   – Есть, я уже проверила, – сказала Есения. – И, чур, я – первая.
   – Хорошо, только давай скорее, чтобы и я успел освежиться, – попросил он, – а то мы столько ехали…
   Есения побежала в душ, а Леонид, порывшись среди коробок, стоявших на дне шкафа, с любопытством вытащил оттуда черные туфли из тонкой кожи. Стоить они должны были уйму денег по причине известной фирмы и натуральности материала.
   «Посмотрим-ка, будут ли они мне впору? – подумал он и, скинув полусапожки, приложил туфли подошвой к своей ноге. По виду они должны были быть ему как раз. – И как это Филиппу удалось так точно угадать с размером?.. Может, он в прошлом был профи по шмоткам?.. – И сам же себе возразил: – Нет, он просто профессиональный разведчик, а их, наверное, обучают замечать многие вещи, вплоть до определения размеров одежды…»
   Пока он отбирал и раскладывал на кровати свой вечерний «прикид», Есения уже выбралась из душа и вышла к нему в пушистом белом халате, вся розовая и посвежевшая.
   – Иди, теперь твоя очередь, – поторопила она Леонида, вытирая на ходу мокрые волосы, – а я пока переоденусь и наведу красоту.
   – Ты и так бесподобна! – высказал свое мнение Леонид и по пути в душ чмокнул Есению в нос.
   В туалетной комнате было приготовлено все, что могло понадобиться человеку для комфортного мытья. Побрившись, Леонид встал под горячие струи и, намыливаясь каким-то очень душистым мылом, принялся смывать с себя грязь и усталость после долгой дороги.
   Когда он, совершенно разомлевший, выполз из душа, накинув на себя белый халат, висевший в шкафчике рядом с душевой кабиной, Есении в спальне не оказалось, а дверь в гостиную была плотно прикрыта.
   Расчесываясь перед зеркалом, Леонид с досадой заметил, что в его неродной черной шевелюре начали прорастать более светлые корни.
   «Черт, надо же, как волосы быстро растут! Срочно нужно подкраситься, а то скоро стану похожим на неопрятного голубого… Только вот где краску взять?» – думал он. Ту краску, что дала Ольга, он израсходовал еще в пансионе, а новую купить не получилось.
   Быстро одевшись, он посмотрел на себя в зеркало и улыбнулся: «Все-таки как одежда красит человека!»
   Из зеркала на него смотрел весьма привлекательный стройный брюнет. Леонид медленно прошелся, привыкая к новым туфлям. За этим занятием и застала его Есения, неожиданно распахнувшая дверь.
   Увидев ее, Леонид остановился и, ахнув, в восхищении опустился на кровать – Есения была неотразима в длинном малиновом платье с несколько откровенным декольте и разрезом на бедре.
   «Убью Кондратюка!» – почему-то подумал Леонид, ощутив бешеную ревность от одной только мысли, что всю эту красоту будут лицезреть посторонние мужчины.
   Видимо, эта мысль отразилась на его лице, потому что Есения обеспокоенно спросила его:
   – Мне не идет?
   – Идет, и даже слишком! – сердито возразил Леонид. – Я готов придушить любого, кто попытается положить на тебя глаз.
   – Тогда тебе придется начать с самого себя, – польщенно улыбнулась Есения. – Ты-то уж точно положил на меня глаз, да еще в такое место…
   Леонид действительно не мог оторвать взгляд от груди Есении, соблазнительно обтянутой малиновым бархатом.
   – Кстати, ты тоже весьма привлекательно выглядишь, – добавила она, одобрительно оглядывая Леонида.
   – Лучше молчи, а то я за себя не ручаюсь! – предупредил тот, надвигаясь на нее, и она, вдруг по-девчоночьи взвизгнув, отскочила за кресло.
   – Ах ты бежать!.. – со смехом воскликнул Леонид и бросился за ней.
   Шумно носясь по каюте друг за другом, лавируя между мебелью, они прослушали стук в дверь.
   Филипп, пришедший за ними, чтобы позвать на ужин, не дождавшись их ответа, толкнул дверь и остолбенел, с изумлением глядя, как Леонид со смехом бегает по каюте за раскрасневшейся Есенией.
   – Извините! – громко сказал он. – Но нам пора…
   Услышав его, Леонид с Есенией резко остановились и повернулись к нему с виноватым видом нашкодивших детей, застигнутых на «месте преступления».
   – Филипп, я хотел поблагодарить вас за гардероб, – сказал Леонид, поправляя выбившуюся из брюк рубашку. – На каких условиях нам это досталось?
   – Считайте, что это аванс за будущую работу Есении Викторовны, – ответил тот, снисходительно улыбнувшись.
   – Извините, я – муж Есении Викторовны, а не альфонс на ее содержании, – не согласился Леонид, сразу же помрачнев. – И сам в состоянии оплатить все это, как только мы прибудем в Гонконг. Надеюсь, там есть филиал «Сити-банка»?
   – Там есть филиалы всех крупных банков, – усмехнулся Филипп. – Мы обсудим этот вопрос, если ваша щепетильность не позволяет получить подобный подарок. Прошу за мной!
   Выходя следом за ним, Леонид ощутил прилив сильнейшего раздражения.
   «Ну и хлыщ! – подумал он. – Делает подарки за счет Есении и еще пытается унизить меня при ней. Но ничего, мы тебе еще покажем кузькину мать!..»
   Ужин Леониду не понравился. Точнее, сама еда была очень вкусной, но эта церемонная беседа с обязательными, приклеенными к лицу улыбочками напрочь лишила его аппетита. К тому же, как он и боялся, на Есению пялились все мужики, присутствовавшие в кают-компании, включая капитана и даже Филиппа. Леонид не раз замечал направленные в ее сторону оценивающие взгляды и наливался злостью.
   Он едва дождался окончания ужина. Как только капитан встал, Леонид вскочил за ним следом и, схватив Есению за руку, быстро повел ее к выходу, не обращая внимания на недовольный взгляд Филиппа.
   – Ты ведешь себя неприлично! – возмутилась Есения, вырывая у него руку, когда они вышли из кают-компании и направились в сторону их каюты.
   – Возможно! Но я твой муж и не желаю, чтобы на тебя бросали кобелиные взгляды посторонние мужики, – отрезал он, вновь овладевая ее рукой.
   Есения изумленно остановилась:
   – Леонид, ты что? Совсем заигрался? Какой муж?
   – Почему же заигрался? – серьезно спросил ее он. – Мы должны были тогда с тобой сразу же по приезде пожениться, если помнишь… Или ты все забыла? – Высказав столь кошмарное для себя предположение, он даже остановился и с замершим сердцем посмотрел на Есению.
   – Я все помню, – тихо ответила Есения, и глаза ее наполнились слезами.
   – А ты говоришь «заигрался»! Да мне без тебя жизни не было! – Он привлек ее к себе и, поглаживая по плечу, повел к каюте.
   Войдя в каюту, Леонид закрыл дверь на ключ и повернулся к Есении.
   – Ты – моя! – тихо сказал он, приближаясь к ней. – Я шел за тобой все эти годы! И никому теперь тебя не отдам!
   Есения вспомнила, как ей также говорил покойный Круглов: «Ты – моя!» – но тогда это не вызывало сладко-щемящего чувства покорности, когда хотелось согласиться: «Да, я твоя!» – и лечь у ног любимого…
   – Тогда ты тоже – мой! – сказала она. – Я ждала тебя все эти годы, родила и вырастила твоего сына. И ни одного мужчины не было в моей постели за все это время. Да мне никто, кроме тебя, и не был нужен! Ты должен мне верить, а ревности я не потерплю.
   – Тише, тише, любимая, – прошептал Леонид, обнимая ее. – Ревность – выше человека, это чувство, не поддающееся контролю, наверное, так же, как любовь… Ты стала еще прекраснее, расцвела такой женственной красотой, что у меня дух перехватило, когда я тебя увидел там, на трибуне вашего института. Как же я могу не ревновать тебя, когда только что опять нашел? Да я любого разорву за тебя в клочья!
   – Боже ты мой, я и не подозревала в тебе такой кровожадности! – улыбнулась Есения.
   – Станешь тут кровожадным, – проворчал Леонид, – когда на тебя так откровенно пялятся! Больше не надевай это платье. Давай снимай его сейчас же!
   Он дернул за бретельки, и платье вдруг неожиданно упало к ногам Есении, разом открыв его взгляду ее стройное тело и полные упругие груди безо всякого бюстгальтера… Если бы он знал, что под платьем на Есении была надета только вот эта кружевная полоска, притворявшаяся трусиками, то он бы ее вообще не выпустил из каюты!
   Опустив взгляд на пока еще плоский живот Есении, он заметил тонкие бледные полоски на его коже, бегущие к бедрам.
   – Что это? – спросил он, осторожно проводя по ним пальцем.
   – Это растяжки после беременности. Лёнечка был большим и беспокойным мальчиком… – тихо ответила Есения.
   Леонид молча опустился на колени и прижался губами к ее животу – «родине» их сына – и в этот момент почувствовал, как внутри Есении что-то дрогнуло, устремляясь к нему навстречу.
   Он пораженно поднял на Есению глаза, та тоже смотрела на него сверху не менее изумленно.
   – Господи, да рано же еще! – прошептала она побелевшими губами. – Он не может начать так рано шевелиться…
   – Но и я почувствовал… – почему-то тоже шепотом, словно боясь кого-то спугнуть, сказал Леонид.
   Возбуждение его сразу же куда-то ушло, он приложил щеку к животу Есении и почти всерьез спросил:
   – Эй, на подлодке, есть кто-нибудь?
   И тут же вновь почувствовал движение, словно кто-то изнутри погладил его по щеке. Леониду даже показалось, что в воздухе пронеслось едва уловимое: «Е-е-есть…»
   «Господи! Мистика какая-то!» – подумал он, поднимаясь с колен.
   – Пойдем, дорогая, я отведу тебя в постель, – сказал он, беря Есению за руку.
   Она молча пошла за ним в спальню.
   Когда она легла, Леонид окинул ее обнаженное тело долгим взглядом, но вместо того, чтобы сразу лечь рядом с ней, он неожиданно накрыл ее одеялом и только потом опустился на постель.
   Есения сначала удивленно глянула на закрывшее ее тело одеяло, а потом на Леонида, лежавшего чуть поодаль от нее. На ее лице отразились разочарование и обида.
   – Не обижайся, любимая… – попросил Леонид, протянув к ней руку и бережно тронув ее за плечо. – Но он там… живой… Вдруг я ему наврежу?
   Он неожиданно почувствовал не просто ответственность за этого маленького человечка, который жил в Есении, а какую-то незнакомую щемящую нежность.
   «Я буду любить тебя, ты только родись!» – пообещал он, обращаясь к малышу, и услышал, как Есения тихонько ойкнула.
   – Что ты? – всполошился Леонид, обеспокоенно глядя на Есению.
   – Опять шевельнулся… – виновато улыбнувшись, ответила Есения и откинула одеяло. – Иди ко мне, никому ты не навредишь…
   Желание новой волной обрушилось на Леонида. Он даже не успел зафиксировать тот миг, когда приблизился к Есении. Через секунду она уже была в его объятиях и, прижавшись к нему полной грудью, крепко обвила его ногами.

Глава одиннадцатая

   Сидя с закрытыми глазами в шезлонге на палубе яхты, Есения наслаждалась утренним солнцем. Леонид заботливо укрыл ее пледом, а сам пошел в кают-компанию взять что-нибудь выпить. Сегодня выпал первый, более или менее спокойный с точки зрения волн день из тех трех дней, которые они провели в море по пути в Гонконг. Есения очень тяжело переживала качку и не выходила из каюты, бо́льшую часть времени проводя в пробежках между кроватью и туалетом. Сегодня же море успокоилось, и Леонид решил, что Есении просто необходимо побыть на свежем воздухе.
   «Какая я счастливая!» – думала Есения, прикрыв глаза. Несмотря на то что их страстная ночь с Леонидом завершилась тогда под утро самым неприятным образом из-за приступа жесточайшей тошноты, вызванной усилившейся качкой, сейчас Есения ощущала себя полностью удовлетворенной. Леонид не отходил от нее ни на минуту, ухаживая за ней все то время, пока ее выворачивало наизнанку.
   «Он любит меня… Ну не чудо ли это? Ведь столько лет прошло!»
   На лицо Есении вдруг упала тень. Она нехотя приоткрыла глаза.
   Рядом с ней, загораживая солнце, стоял Кондратюк и внимательно рассматривал ее.
   – Филипп, разве можно так тихо подкрадываться? Вы меня напугали, – недовольно сказала Есения, вновь закрывая глаза. – Какое чудесное утро, не правда ли?
   – Да, – согласился Кондратюк, садясь в соседний шезлонг. – Есения Викторовна, вы меня простите за нетерпение, но у меня к вам есть один вопрос. Можно?
   – Извольте… – согласилась та и, открыв глаза, в ожидании посмотрела на него.
   – Мое руководство просило разобраться с поставкой из вашего института органов, предназначенных для трансплантации. Это ведь были не донорские органы… – Он сделал паузу, испытующе глядя на Есению. – Ведь эти органы где-то выращивались, верно? И похоже, что они выращивались не в самом институте, а где-то в другом месте…
   – Ну и как же ваше руководство догадалось об этом? – усмехнувшись, поинтересовалась Есения, сделав акцент на слове «ваше».
   – Просто закрались сомнения из-за качества и идеальной совместимости присылаемых из России органов, – пояснил Кондратюк. – Невозможно было постоянно находить таких близких по гистосовместимости доноров, но и работ по выращиванию органов в самом институте не велось, это я точно знаю. Потому я и затеял всю эту канитель с конференцией, надеясь, что на ней хоть что-нибудь всплывет…
   – Ах, так это вы стояли за этой конференцией… Вы правы, Филипп, таких идеальных доноров действительно вряд ли найдешь… – согласилась Есения. – На Запад мы отправляли клонированные органы пациентов…
   Кондратюк на время даже онемел от подобного сенсационного заявления, сделанного совершенно будничным тоном.
   – Есения Викторовна, но как же вам это удалось сделать? – наконец вкрадчиво поинтересовался он, невольно подаваясь к ней навстречу. – Насколько мне известно, вам не присылали образцов ткани… Да это проблему бы и не решило: одно дело вырастить печеночную ткань, другое – вырастить печень в комплексе. Поделитесь секретом, иначе я просто умру от любопытства…
   Есения рассмеялась:
   – Придется вас пощадить – вы выбрали себе слишком жестокую смерть! Понимаете, секрет заключается не в самом методе, а в тщательности проведения процедуры и ухода за растущим органом, – сказала она и оглянулась, услышав шаги Леонида, возвращавшегося с бутылкой сухого вина и двумя бокалами.
   Леонид, увидев Кондратюка, сидевшего рядом с Есенией, невольно ускорил шаги.
   «Вот черт, никуда от него не скроешься!» – с досадой подумал он.
   – А мы здесь беседуем с Есенией Викторовной, – пояснил ему Кондратюк, как будто тот сам этого не видел. – Не возражаете?
   – Да нет, что вы! – сказал Леонид, насупившись. – Я только попросил бы вас уступить мне место рядом с супругой.
   – О, конечно! – Кондратюк без смущения встал и пересел в шезлонг, стоявший напротив.
   Леонид поставил на маленький столик принесенные бокалы и принялся откупоривать бутылку.
   – Прошу прощения, Филипп, – чопорно обратился он Кондратюку. – Я не предвидел, что вы присоединитесь к нам, и захватил лишь два бокала…
   – Не волнуйтесь, Леонид Ярославович, – вежливо ответил тот. – Я в это время никогда не пью.
   Леонид внутренне поморщился от его тона и, не выдержав, сказал:
   – Ну, а мы с женой, как давние почитатели Омара Хайяма и главного героя его стихов, выпьем, причем с большим удовольствием. Может, все-таки присоединитесь к нам?
   – Уговорили! Пожалуй, я тоже выпью с вами немного, – согласился Кондратюк, но не пошел за бокалом для себя, как это сделал бы Леонид, а просто поднял руку и, подозвав стюарда, на безукоризненном английском языке сделал заказ.
   Леонид метнул вопрошающий взгляд на Есению: мол, чего этому шпиёну нужно?
   Та успокаивающе положила ладонь Леониду на руку и тихо пояснила:
   – Мы говорили о том, как в нашем филиале клонировались органы, которые потом доставлялись в западные клиники.
   – А-а, мне тоже интересно было бы послушать, – сказал он, бросив Есении предупреждающий взгляд. – Хотя, боюсь, я многого не пойму.
   – Я постараюсь объяснять доходчиво, – улыбнулась Есения.
   В этот момент стюард принес блюдо с фруктами и бокал Кондратюку. Забрав у Леонида бутылку, стюард ловко открыл ее и разлил вино по бокалам.
   Кондратюк, взяв свой бокал и подняв его, провозгласил тост:
   – За научные достижения человечества!
   Леонид, мимоходом заметив:
   – Хотелось бы еще и выжить после всех этих чудесных «достижений»… – чокнулся с Есенией и Кондратюком.
   – Есения Викторовна, я с нетерпением жду вашего рассказа, – отставив недопитый бокал в сторону, напомнил ей Кондратюк.
   Помедлив, вероятно собираясь с мыслями, Есения сказала:
   – Вы знаете, что яйцеклетка размножается делением. Так вот, основной этап для нас наступает тогда, когда она вырастает до состояния морулы…
   – Что такое морула? – вмешался Леонид.
   Кондратюк бросил на него разраженный взгляд.
   – «Морула», дорогой, означает: «ягода», – пояснила Есения. – Яйцеклетка, размножаясь, образует примерно вот такой шар, похожий на малину или ежевику и полый внутри. – Есения соединила сложенные лодочками ладони обеих рук так, что получилось что-то похожее на шар. – А потом, когда пройдет гаструляция путем инвагинации, то есть втягивание одной из частей морулы внутрь… – она медленно завернула концы пальцев внутрь сложенного из ладоней «шара», так что костяшки пальцев в итоге сошлись вместе, – …образуется первичная щель, на месте которой впоследствии начинает развиваться позвоночник. А вот здесь… – она, чуть развернув ладони к Леониду «лицом», пошевелила расположенными между ними кончиками пальцев, – …находятся два слоя клеток: эктодерма и эндодерма. Из эктодерма в дальнейшем образуются кожа и мышцы, а из эндодерма – внутренние органы. Мы просто выделяем ту часть, из которой формируется нужный нам орган или комплекс органов, и выращиваем его в искусственных средах при помощи гормона ускоренного созревания. При достижении нужных нам параметров по величине и форме процесс роста приостанавливается, а выращенный орган в специальном контейнере со встроенным аппаратом искусственного кровообращения и при пониженной температуре доставляется в клинику, где его ждет больной. Вот, в общем-то, и все… – Есения посмотрела на Кондратюка.
   Тот сидел с потрясенным выражением лица.
   – То есть вы хотите сказать, Есения Викторовна, что выращиваете абсолютно новый орган? – спросил он и, ошеломленно покачав головой, воскликнул: – То-то наши специалисты поражались, что присылаемые вами органы взрослых людей были чистыми, как у младенцев, хотя жизнь и экология в России оставляют желать лучшего.
   – Экология оставляет желать лучшего везде… – заметила Есения. – Мы думали о разработке метода наведения на органы «временно́й патины», да руки все не доходили, а, видимо, зря… Теперь мы и имеем массу щекотливых вопросов от коллег на Западе. Насколько я знаю, вы не первый, кто их задает…
   – Да-да-да, – рассеянно сказал Кондратюк, что-то напряженно обдумывая. – Но каким образом вы находите яйцеклетку, которая потом дает так идеально подходящий больному орган?
   Леонид насмешливо посмотрел на него. Даже он, не будучи специалистом, давно бы все понял.
   – Я же вам сказала, – терпеливо ответила Есения, – что это клонированный орган самого пациента…
   – То есть? – удивился Кондратюк и вдруг, побледнев, спросил: – Вы хотите сказать… Но тогда получается, что вы научились клонировать людей?!
   – Я этого не говорила, – прервала его Есения, внутренне напрягаясь от того, что сказала больше, чем следовало: Кондратюк, как цитогенетик, способен был быстро сложить два плюс два, но решила закончить. – Хотя мы действительно умеем переносить ядерный материал из клетки донора в освобожденную от собственного ядра яйцеклетку реципиента и доращивать ее до нужного нам состояния, но на этом мы и останавливаемся.
   – Останавливаетесь или нет, это уже несущественно, ведь всегда можно продолжить… Значит, в этом плане Россия опередила всех! – У Кондратюка даже дыхание перехватило от перспектив, которые наверняка откроются перед ним после того, как он доставит своему руководству специалиста с таким уровнем информации. – А где же вы брали сам генетический материал для клонирования?
   – Если вы спросите в клинике, сотрудничавшей с нами, что́ мы запрашивали от больного, то вам скажут, что кроме полной истории болезни пациента мы просили некоторое количество крови и спинномозговой жидкости. Этого достаточно… – ответила Есения.
   – Боже мой! – вскочил Кондратюк. – Да вам цены нет, Есения Викторовна! Это же потрясающий скачок вперед… Я гарантирую вам самую обеспеченную работу в самом оснащенном научном центре США.
   – Как вы можете мне это гарантировать?.. – усмехнулась Есения. – Простите, Филипп, но, думаю, решать это будете уже не вы…
   Он обескураженно молчал.
   – Не обижайтесь! Мне, вообще, кажется, что, как только мы с вами прибудем в Гонконг, меня у вас отберут и мы никогда больше не увидимся. Более того, я очень опасаюсь, что наши органы, – она слегка усмехнулась двусмысленности этого слова, – тоже дремать не будут и вряд ли смирятся с моим исчезновением. Так что я не жду впереди ничего хорошего.
   Леонид предупреждающе посмотрел на Есению, незаметно наступая ей под пледом на ногу, но Кондратюк, не обращавший ни на что внимания, воскликнул:
   – Есения Викторовна, что вы! Откуда такой пессимизм? Я гарантирую вам, что мы примем все меры безопасности и не позволим увезти вас обратно. Нет, мы определенно должны это отметить! – Бросив взгляд на почти пустую бутылку, он поискал глазами стюарда и, не увидев его, побежал его искать.
   – С ума сошла, зачем ты все это ему рассказала? – возмущенно зашептал Леонид Есении. – Еще не хватало, чтобы к приезду Сергея они приставили к нам кучу охраны! Тогда ты точно загремишь в такой же бункер, что был в Озёрном, только по другую сторону океана! И нас опять разлучат – я же им не нужен!
   – Нужно же было бросить какую-то косточку, чтобы он понял, насколько важной информацией я располагаю! – прошептала в ответ Есения. – Но, если что, я твердо скажу им, что без тебя никуда не поеду и никакими сведениями делиться не буду.
   – Господи, родная, да кто будет слушать твои ультиматумы? Сейчас существует так много средств, развязывающих язык…
   – В том деле, в котором я специализировалась, кроме знаний нужны еще и навыки – опытные руки, а это языком не выбалтывается, даже под воздействием самой наисовременнейшей «сыворотки правды»…
   – О господи! – опять воскликнул Леонид, прижимая к себе Есению. – Я не переживу, если вновь тебя потеряю!
   – Ты меня больше не потеряешь! – уверенно пообещала ему Есения и поцеловала его в краешек рта.
   Прибежавший с уже открытой бутылкой дорогого вина Кондратюк возбужденно разлил темно-красный напиток по бокалам и предложил «уважаемой Есении Викторовне» выпить за науку.
   Та молча отсалютовала ему полным бокалом.
   – Дорогая, ты особо не увлекайся! – обеспокоенно сказал Леонид, глядя на Есению, подносившую к губам бокал. – Не забывай, что ты не одна…
   – О, не беспокойтесь! – перебил его Филипп. – Вина много, я еще принесу…
   – Я не имел в виду, что нам не хватит вина, – усмехнулся Леонид и многозначительно положил руку на живот Есении.
   От его жеста покраснели оба – и Есения, и Филипп, наконец сообразивший, что Леонид намекает на беременность жены.
   Торжественность, которую так хотел придать этой минуте Кондратюк, была скомкана, поэтому, выпив свое вино, он ретировался, оставив Есению и Леонида ненадолго в покое. Он даже перестал настаивать на их выходах в общую кают-компанию на обеды и ужины. Китайский этикет не имел для него такого большого значения, как он говорил, и теперь, после услышанного от Есении, он думал только об одном – как бы скорее добраться до места и благополучно передать драгоценного «носителя информации» своему руководству. Думая об этом, он вдруг представил, что Есению могут у него отобрать где-нибудь по пути, и ощетинился: не для того он просидел столько лет в российском захолустье, чтобы упустить шанс внести существенные изменения в карьеру. Нужно только принять необходимые меры безопасности, тем более что в Гонконг летит еще один лишний человек, везущий сына Есении Викторовны. А она, кстати, очень недурна собой, несмотря на то что у нее почти взрослый сын и лет ей самой уже немало. Если бы не этот ее зануда-муж с замашками Отелло, вечно торчащий рядом, он бы мог попытаться привязать ее к себе еще одной ниточкой, часто оказывающейся самой прочной… Осчастливив за последние несколько лет не один десяток отчаявшихся от одиночества женщин, Филипп не сомневался в своих сексуальных способностях. «Нужно будет прощупать почву…»
   А Леонид к концу путешествия впал в совершенное озверение от присутствия Кондратюка. Мало того что тот постоянно крутился вокруг Есении, раздражая Леонида своей навязчивостью, так он еще начал поглядывать на нее как на свою собственность и кривился, когда Леонид давал ему понять, что, вообще-то, ее муж – он.
   Конечно, Есении было интересно разговаривать с Кондратюком – тот все-таки был ее коллегой, и они могли часами обсуждать какие-то свои профессиональные вопросы, о чем-то спорить, – но Леонид при этом чувствовал себя третьим лишним и все чаще, отчаявшись понять суть их бесед, ловил себя на том, что ревнует и не может равнодушно наблюдать, как оживляется Есения в общении с Филиппом. Леонид старался им не мешать, но и сидеть рядом с тупым лицом ему было неловко, поэтому он прикрывал глаза, делая вид, что спит, а сам внимательно вслушивался в их разговор. Он подметил, что стоило ему закрыть глаза, как интонации у Филиппа начинали приобретать бархатистые обертона, а в речи проскальзывали, на его взгляд, слишком фривольные нотки и неприкрытая лесть по поводу внешности Есении. Это еще больше насторожило Леонида, он решил держать ухо востро и не ошибся.
   Однажды, отлучившись на несколько минут, чтобы принести Есении из каюты плед, по возвращении он случайно услышал, как Кондратюк говорил Есении, что такая красивая женщина, как она, может составить счастье настоящего мужчины, например известного политика или блестящего ученого. Говоря про блестящего ученого, он, вероятно, намекал на себя. Они стояли к Леониду спиной и не заметили его возвращения.
   Это было то, чего так опасался Леонид, осознававший свое шаткое положение, – он будет рядом с Есенией только до тех пор, пока она этого хочет сама. Кто знает, как она поведет себя, если ей действительно предложат интересную партию. Но в этот момент он услышал слова Есении, которые пролились бальзамом на его истерзанное сердце, – Есения, гордо выпрямившись и посмотрев вполоборота на Филиппа, тихо и твердо сказала:
   – Вы забываетесь! Я замужем. Еще раз позволите себе подобные намеки – и мы с вами прекратим наше общение. – После чего развернулась и пошла вдоль борта в сторону носа яхты, где стоял шезлонг, в котором она любила сидеть.
   Леонид не признался ей, что слышал их с Кондратюком разговор, и она ему тоже ничего не сказала. Но Леонид затаился и, стараясь не оставлять Есению даже на несколько минут, наблюдал из своего «виртуального окопа» за поведением Кондратюка, не упуская случая лишний раз подпустить шпильку в его адрес.
   Есения сначала воспринимала их пикировки с долей иронии, но потом погрустнела и словно ушла в себя, перестав общаться и с Леонидом так, как ему хотелось. Он начал нервничать. Все это не могло не привести к взрыву, который и произошел за сутки до их прибытия в Гонконг.
   За ужином Кондратюку, демонстративно не обращавшему внимания на Леонида, вдруг вздумалось довольно откровенно поухаживать за Есенией. Это вызвало у всех присутствующих удивление, включая и саму Есению, но все старались не показывать виду. Капитан, наблюдая за развитием ситуации, незаметно бросил несколько внимательных взглядов на Леонида.
   Естественно, Леонид не оставил без внимания поползновения Филиппа, но решил на людях отношений не выяснять. Терпеливо дождавшись окончания ужина, он проводил Есению в каюту и, извинившись за то, что вынужден ненадолго отлучиться, поднялся на палубу, куда, как он видел, пошел выкурить вечернюю трубку Кондратюк, который с каждой милей, отдалявшей его от России, приобретал все более импозантный вид.
   Леонид нашел Кондратюка на палубе с подветренной стороны, тот стоял, опираясь плечом о стену, и курил, мечтательно уставившись в темноту за бортом. Тихо подойдя к нему под шипящие звуки разрезаемых яхтой пологих волн, Леонид окликнул его.
   Кондратюк, вероятно вырванный из своих любовно-карьерных грез, неохотно повернулся.
   – Филипп, есть разговор… – начал Леонид, неприязненно глядя в глаза соперника-дебютанта.
   – Слушаю… – Кондратюк отвел взгляд в сторону, словно почуяв, о чем пойдет речь.
   – Вы были в Петербурге?
   – Да, один раз, на симпозиуме, – ответил Кондратюк, с удивлением посмотрев на Леонида, видимо не ожидая такого вопроса.
   – А в Эрмитаже были?
   – Был, а что? – все больше недоумевая, поинтересовался Филипп.
   – И Венеру Милосскую видели?
   – Это та, что без рук? Видел конечно. Красивая статуя.
   – Вот и ты станешь таким же красивым, если не уберешь свои руки от моей жены. Я требую, чтобы ты оставил ее в покое. – Леонид в упор посмотрел на Кондратюка.
   – Это – невозможно! – ответил тот, нехорошо усмехнувшись и подумав про себя, что ему уже осточертел этот ревнивец, но ничего, в Гонконге его освободят от этой обузы. – Мы с ней теперь повязаны на многие годы. У нас общие научные интересы и будущая совместная работа. Кроме того, если вы обратили внимание, я вам помог выехать из России, должно же у вас быть хоть какое-то чувство благодарности.
   – Если в качестве благодарности за свое «благодеяние» ты ждешь, что я отдам тебе свою жену, то это слишком высокая плата, – возразил Леонид и тихо добавил: – И я этого не допущу, так что и не рассчитывай!
   – А вот это не вам решать! – с вызовом глядя ему в глаза, ответил Филипп. – Есения Викторовна сама сделает свой выбор. Вы здесь всего лишь ее приложение, и, на мой взгляд, не самое лучшее. Я вообще не понимаю, что она в вас нашла! Но ничего, прибудем на место, там у нее будет достаточно кандидатур для достойного выбора. – Глянув на изменившееся и побелевшее лицо Леонида, Филипп, слегка улыбнувшись, добавил: – Вы извините, Леонид, я не собирался вас обижать, просто хочу быть предельно откровенным, чтобы вы не питали иллюзий. И не буду скрывать еще одно обстоятельство: я заинтересован, чтобы мы с Есенией Викторовной стали не просто коллегами, а по-настоящему близкими друг другу людьми. Так что извините еще раз…
   Леонид потом не мог вспомнить, что послужило последней каплей – то ли мерзкая ухмылочка Кондратюка, то ли его слова, то ли издевательские полуизвинения-полуоскорбления. Он, резко выбросив руку, ткнул Кондратюка в грудь, отчего тот, не ожидая нападения, отлетел к перилам, где его достал еще один удар – в челюсть. Этот удар неожиданно подкинул Кондратюка вверх, и он, словно в замедленной съемке, перевалился через борт и, мелькнув ногами в воздухе, беззвучно полетел в черневшую внизу воду.
   – О, черт! – вырвалось у Леонида.
   Такого исхода выяснения отношений он не желал, просто впервые во взрослой жизни ему так захотелось врезать по физиономии зарвавшемуся наглецу, что он не смог сдержаться.
   Леонид в смятении сорвал со стены спасательный круг и, размахнувшись, бросил его вдоль борта яхты в воду, в сторону, где, по его подсчетам, должен был находиться Кондратюк.
   – Не волнуйтесь! – раздался вдруг рядом голос капитана. – Мы его достанем.
   Леонид от растерянности даже не сразу понял, что капитан говорит с ним по-русски и что́ именно он хочет достать – круг или Кондратюка, и только посторонился, когда капитан быстро направился к мостику. Потом, опомнившись, крикнул ему в спину:
   – Человек за бортом! – и повторил то же самое по-английски.
   – Я видел! – махнул на ходу рукой капитан.
   Через несколько секунд вокруг забегали люди, загорелись прожектора, освещая пространство за бортом. Яхта остановилась, на воду спешно спускались шлюпки.
   Леонид в оцепенении наблюдал за этими действиями, машинально потирая ушибленные костяшки непривычной к дракам руки.
   Обычно время в ожидании тянется долго, но Леониду показалось, что прошли считаные секунды до того момента, как люди на первой лодке наткнулись на «жертву разборки» и вытащили ее из воды. Леонид с облегчением вздохнул.
   Когда Кондратюка подняли на яхту, он был без сознания. Из рассеченных затылка и брови текла кровь.
   «Это не я, – подумал Леонид. – Обо что это он так поранился?»
   Капитан распорядился срочно отнести Кондратюка в каюту, где его должен был осмотреть корабельный врач, а потом повернулся к Леониду и жестом попросил следовать за собой. Они молча дошли до капитанской каюты. Хозяин открыл дверь и, пропустив Леонида внутрь, плотно прикрыл дверь за ними.
   – Садитесь! – предложил он по-русски.
   Леонид опустился в кожаное кресло, стоявшее у темного дубового столика, и выжидающе посмотрел на капитана.
   Тот не спеша закурил сигарету и, выпустив тонкую струйку дыма в сторону раскрытого иллюминатора, сказал:
   – Не волнуйтесь, никто не узнает, что произошло. Просто мистер Вышицки был неосторожен, оступился и упал за борт. Сам…
   – У вас могут быть неприятности, – возразил Леонид и, еще не привыкнув к настоящей фамилии разведчика, назвал его по имени: – Вряд ли Филипп, когда очнется, подтвердит эту версию перед своими людьми в Гонконге.
   Капитан задумчиво затянулся и, выпустив дым на этот раз тонкими, изящными колечками, сказал:
   – Я слышал ваш разговор. Он повел себя не как мужчина, а как… шкодливый кобель, правильно я выразился? И вы были правы, что нанесли ему удар за посягательство на честь вашей семьи.
   «Точно: шкодливый кобель! – согласился Леонид про себя и удивленно подумал: – Надо же, какие слова капитан знает! И акцент у него не очень сильный».
   – Где вы так хорошо научились говорить по-русски? – спросил он.
   – В одном из ваших военно-морских училищ, – коротко ответил капитан.
   – Где? В каком городе?
   – В Ленинграде.
   – Да что вы! Какое совпадение! – воскликнул Леонид, собираясь сообщить ему, что Ленинград – его родной город, но вовремя прикусил язычок – лишнюю информацию выдавать ни к чему, хотя он был благодарен капитану за то, что тот принял его сторону и даже взял на себя рискованные хлопоты по подтверждению непричастности Леонида к падению Филиппа за борт.
   В этот момент раздался стук в дверь. Капитан отрывисто пригласил войти. На пороге появился корабельный врач. Он робко вошел в каюту и, поклонившись Леониду, начал что-то тихо говорить капитану по-китайски. Тот невозмутимо выслушал его и отпустил, сказав несколько фраз.
   Когда врач вышел, капитан сказал:
   – У мистера Вышицки серьезная черепно-мозговая травма. Его нужно как можно быстрее доставить в госпиталь в Гонконге.
   – А когда мы там будем? – поинтересовался Леонид.
   – Завтра к вечеру.
   Помедлив и чувствуя укол совести, Леонид спросил:
   – Он все еще без сознания?
   – Да, и доктор говорит, что после таких травм люди часто теряют память. – Он недвусмысленно посмотрел на Леонида и добавил: – Для вас, наверное, было бы лучше, если бы он ее на время действительно потерял… Как я понимаю, он вас куда-то сопровождает и вы зависите от его расположения?
   – Действительно, мы с ним едем вместе, но это не значит, что мы к нему привязаны, – возразил Леонид. – Честно говоря, за его поведение с моей женой я с ним вообще не желаю иметь каких-либо дел. Руки бы поотрывал…
   – Как у Венеры Милосской, которая выставлена у вас в Эрмитаже? – усмехнулся капитан.
   – А вы и это слышали? – невольно улыбнулся Леонид. – Нет, еще короче! – И он показал, до какой степени инвалидности он хотел бы довести Кондратюка.
   Капитан хмыкнул, а потом, посерьезнев, спросил:
   – У вас есть где остановиться в Гонконге на тот случай, если мистер Вышицки выйдет из строя надолго? Вас будут встречать?
   Леонид насторожился. Он вдруг подумал: а все-таки не странно ли то, что капитан так хорошо говорит по-русски? Причем поначалу он ведь никак не обнаруживал свои знания, хотя они вместе столовались, разговаривая по-английски, а теперь вдруг на тебе: и по-русски заговорил, и такую заботу стал проявлять, что даже готов скрыть падение Филиппа за борт после удара Леонида (хотя клиентом капитана был именно Филипп, а не темная лошадка Леонид), и беспокоится о том, будет ли им с Есенией где преклонить голову. С чего бы все это?
   Спохватившись, что вопросы капитана повисли в воздухе, Леонид торопливо ответил:
   – Спасибо за заботу, нас встретят коллеги. Кроме того, в таком большом городе всегда есть отель на любой вкус, не пропадем.
   – Ну и хорошо. Ну что ж, пока идите к вашей супруге, она, наверное, волнуется, что вас так долго нет.
   «Надеюсь, что это так», – подумал Леонид и поднялся.
   – Спасибо, господин капитан, – сказал он.
   – Не за что. За два часа до прибытия я вам сообщу.

Глава двенадцатая

   Есения лежала на кровати с книжкой в руках. Увидев входящего Леонида, она спросила:
   – Мы, кажется, останавливались? Что-нибудь произошло? Я как будто слышала какой-то шум…
   – Ничего особенного, – ответил Леонид, садясь рядом с ней и машинально поглаживая все еще ноющую руку. – Просто Кондратюк, пардон, мистер Вышицки выпал в осадок.
   – В каком смысле? – спросила Есения, приподнимаясь на локте, и вдруг ахнула: – Вы что же, подрались?
   – Ни боже мой! – попытался отвертеться Леонид.
   Но Есения взяла его за подбородок и, повернув к себе лицом, заглянула ему в глаза:
   – Быстро говори правду!
   – Он выпал за борт, сейчас находится без сознания, – признался Леонид. – Говорят: черепно-мозговая травма, наверное, обо что-то ударился, когда падал в воду.
   – Обо что-то или об кого-то? – уточнила Есения.
   – Обо что-то… Я ему эти раны не наносил. Нет, я, в принципе, готов за тебя драться насмерть, но это не тот случай.
   Поглядев с сомнением на Леонида, Есения встала:
   – Я должна идти к нему.
   – Это еще зачем?! – возмутился Леонид.
   – Ты забыл, что я медик? – почти вызывающе спросила она, надевая свитер. – Я просто обязана его осмотреть.
   – Там есть корабельный врач, – попытался отговорить ее Леонид, но потом уступил: – Ладно, пошли, но я с тобой.
   – Если он сейчас без сознания, то абсолютно не опасен для меня. Эх ты, Отелло! – Есения насмешливо посмотрела на Леонида, но он упрямо двинулся за ней.
   В медицинский отсек, где лежал пострадавший, Есения Леонида все-таки не пустила, захлопнув перед ним дверь со словами:
   – Жди в коридоре, если что – позову.
   Минут через двадцать, когда он уже начал терять терпение, она вышла и, не глядя на Леонида, с озабоченным видом направилась к лестнице.
   – Ты куда? – окликнул ее Леонид.
   – Мне нужно к капитану. У Филиппа серьезное положение. Врач наложил швы на поверхностные раны, но в затылочной части… В общем, его нужно срочно оперировать, а здесь нет ни необходимых условий, ни инструментария, ни медикаментов.
   – Ну и что ты хочешь от капитана? – спросил Леонид, следуя за ней.
   – Пусть вызывает авиатранспорт.
   «Интересно, а кто это будет оплачивать? – пронеслась у Леонида бухгалтерская мысль. – Этот полет, наверное, не в один цент влетит…»
   В каюте капитана не оказалось. Пришлось подниматься на мостик, где им сказали, что капитан в радиорубке, но беспокоить его сейчас нельзя – у него связь с берегом.
   Ожидая, когда он освободится, Леонид, привалившись к стене рубки спиной, обнял Есению, укрывая от ветра, и воскликнул:
   – Ну и какой сейчас авиатранспорт? Посмотри, какая темнотища!
   И действительно: за бортом яхты было ничего не видно – только черная, колыхавшаяся в такт волнам пелена, которая сверху была слегка украшена редкими блестками звезд.
   Когда из рубки показался капитан, Леонид, опередив Есению, окликнул его по-русски:
   – Господин капитан!
   Тот резко повернулся.
   – Прошу вас не афишировать мои лингвистические познания, – тихо сказал он, подойдя к ним вплотную. – Следуйте за мной, поговорим у меня в каюте.
   Есения если и удивилась, то вида не подала и молча последовала за мужчинами.
   – Что вы хотели мне сказать? – спросил капитан, когда они вошли к нему.
   – Есения Викторовна осмотрела Филиппа и считает, что его срочно нужно оперировать в больничных условиях.
   – То же самое мне сказал мой врач, – кивнул капитан.
   – И что вы собираетесь предпринять? – спросила Есения. – Нельзя откладывать – нужно плыть в ближайший населенный пункт или вызывать авиатранспорт.
   – Медицинский транспорт сможет прилететь только утром, когда рассветет, я уже связался, сейчас он нас просто не найдет. А до ближайшего берега тоже несколько часов ходу.
   – Но до утра ждать нельзя! – воскликнула Есения.
   – Ничего не поделаешь, – покачал головой капитан. – Придется ждать. Кстати, с нами связались ваши друзья в Гонконге, они обеспокоены ситуацией и просят вас до прибытия быть осторожнее.
   – Какие друзья? – осторожно спросил Леонид, не веря в то, что Сергей нашел способ каким-то образом выйти на капитана.
   – Ну как же? Вы же сами говорили, что вас в Гонконге встречают коллеги – ваши и мистера Вышицки.
   «Если бы ты только знал, насколько разные у нас коллеги! – подумал Леонид и испытующе посмотрел на капитана. – Может, довериться ему, чтобы высадил нас где-нибудь в укромном местечке? С другой стороны, как он потом объяснит, куда подевались его пассажиры?»
   В этот момент Есения решительно сказала:
   – Ждать нельзя! Пойду еще раз взгляну на оборудование в вашем медицинском отсеке. Филиппу нужно сделать хотя бы предварительную операцию – извлечь осколки кости, которые сейчас вдавлены в мозг.
   Леонид вдруг со злостью подумал: «Да пусть он вообще сдохнет – одной проблемой будет меньше! Хорошо, что он наши паспорта успел нам передать, с ними мы и без Кондратюка как-нибудь выкрутимся. Главное теперь – добраться до Гонконга и не попасть в лапы "коллегам" Филиппка, а то все начнется сначала».
   – Вы – хирург? – спросил капитан, внимательно глядя на Есению.
   – Да, – после секундной паузы ответила она. – И я бы хотела вас спросить: если я соберусь делать операцию, не могли бы вы остановить яхту?
   – Остановить можно, но качку отменить я не смогу, мы в море, сами понимаете. – Капитан указал на иллюминатор, через который доносился шипящий звук рассекаемых яхтой волн.
   – Понимаю. Но я должна попробовать.
   По пути в медицинский отсек Леонид с досадой поинтересовался у Есении:
   – Слушай, ну чего ты так всполошилась? На что он тебе сдался, этот Филипп? Или, может, ты заинтересовалась его предложениями… – и он с замиранием сердца добавил: – …не только рабочего характера…
   – Не говори глупости! – сердито оборвала его Есения. – Я – врач и не могу бездействовать, когда человек погибает.
   – Ты забыла, наверное, что этот человек – враг! – напомнил ей Леонид, останавливаясь.
   – Сейчас это не важно, – покачала головой Есения, увлекая его за собой. – Я должна сделать все, что в моих силах. По крайней мере, это сыграет нам на руку, если нам не удастся отвертеться от людей Филиппа, ведь они знают, что я способна была что-то предпринять в этой ситуации, и насторожатся моим бездействием.
   – Возможно, ты и права! – нехотя согласился с ее аргументом Леонид, а про себя подумал, что нужно постараться что-нибудь придумать, чтобы уйти от ждущих их в Гонконге сотрудников ЦРУ или кто там еще стоит за Кондратюком.
//-- *** --//
   Леонида уже почти сморил сон в кресле, где он сидел, безуспешно пытаясь предугадать ход дальнейших событий, когда после четырехчасовой операции, полумертвая от усталости, вернулась Есения.
   – Ну как? – поднялся ей навстречу Леонид.
   – Жить будет, – коротко ответила она, падая на постель прямо в одежде.
   Через несколько мгновений она уже спала. Зыбкий свет бра высветил черные круги, залегшие у нее под глазами. Леонид, стараясь не разбудить ее, начал осторожно снимать с нее одежду. Полюбовавшись на представшее перед ним стройное тело в белом бюстгальтере и узеньких кружевных белых трусиках, он накрыл Есению одеялом и, примостившись рядом, выключил свет.
   «Что же ждет нас завтра? – думал он, закрыв глаза. – Может, попросить капитана связать нас с берегом? Сергей уже должен был прилететь и ждать нашего звонка в отеле. Попробую утром поговорить с капитаном».
   Однако утро они проспали, более того, они проспали и прилет медицинского вертолета. Капитан не стал будить их, зная, что Есения полночи провела за операционным столом. Он сам объяснил обстановку, а корабельный врач изложил медицинскую сторону травмы и объем оказанной пациенту помощи. Врачи, прилетевшие за Кондратюком, отметили высокий уровень проведенной операции и увезли еще не пришедшего в сознание пациента.
   Солнце было в зените, когда Леонид проснулся от легкого стука в дверь. Накинув халат, он пошел открывать.
   За дверью стоял стюард с подносом, уставленным тарелочками и кофейными принадлежностями.
   – Господин капитан приказал принести вам завтрак в каюту, – объяснил он, указывая взглядом на поднос, источавший аромат свежих булочек и кофе. – А также просил передать, что мы прибудем в Гонконг немного раньше, чем планировали, – через два часа, поскольку всю ночь дул попутный ветер.
   – Передайте ему нашу благодарность! – сказал Леонид, забирая у стюарда поднос, даже не дав тому переступить порога каюты.
   Внеся поднос в спальню и поставив его на постель, Леонид посмотрел на Есению, которая еще спала, свернувшись калачиком на своей половине кровати.
   – Любимая… – тронул он ее за плечо. – Просыпайся, труба зовет! – И, взяв одну из булочек, еще горячую и потрясающе пахнущую ванилью, он поднес ее к носу Есении.
   Реакция была мгновенной: крылья носа Есении затрепетали, и она, не открывая глаз, потянулась к булочке, вдыхая ее аромат. Леонид, посмеиваясь, чуть отвел руку, заставляя Есению тянуться все дальше, пока она наконец не села на постели.
   – Есения, просыпайся, дорогая, нужно собираться. Капитан передал, что мы скоро прибываем.
   Подвинув к Есении поднос, Леонид отправился в душ.
   Когда он, вымытый и тщательно выбритый, вышел через двадцать минут из душевой, то удивился, обнаружив в спальне стюарда. Есения в халате сидела в гостиной, допивая кофе, а стюард укладывал вещи из шкафа в два больших чемодана, непонятно откуда взявшихся.
   Заметив удивленный взгляд Леонида, стюард пояснил:
   – Господин капитан приказал помочь собрать ваши вещи.
   «Но они не наши», – хотел возразить Леонид, но сдержался: зачем возбуждать лишнее подозрение, ведь эти вещи, как сказал Кондратюк, покупались именно для них, и будет странно, если они от них откажутся.
   – Я уже сказал вашей супруге, – продолжил стюард, – что господин капитан просил вас подняться на палубу, как только вы будете готовы. Он хочет, чтобы вы увидели Гонконг на подходе к нему со стороны моря.
   – Спасибо, а вы не знаете, где именно мы причалим?
   – Знаю, – с готовностью ответил стюард и назвал совершенно невоспринимаемое европейским слухом название.
   – А вы не могли бы мне написать это английскими буквами? – попросил его Леонид.
   – К сожалению, я не умею писать по-английски, – покачав головой, ответил стюард.
   – Но ведь вы вполне бегло говорите по-английски, – удивился Леонид.
   – Да, – согласился с ним стюард, – но писать не умею. Попросите господина капитана, он вам все скажет.
   «Ишь ты, похоже, парень чего-то опасается! – подумал Леонид, наливая себе кофе из чайника-термоса. – Видимо, не хочет, чтобы потом, если что, у нас обнаружили записи, сделанные его рукой. Либо просто субординацию соблюдает…»
   Есения отправилась в душ, а Леонид, спешно позавтракав и дождавшись, когда стюард закончит собирать их вещи и уйдет, оделся, чтобы идти к капитану.
   Он нашел его в рубке.
   – Проснулись? – спросил его с улыбкой капитан, но глаза его при этом оставались серьезными. – Мы скоро прибудем, смотрите.
   Леонид бросил взгляд за борт – прямо по курсу он увидел картинку, которую не раз показывали по телевизору, когда речь заходила о Гонконге и окончании срока его аренды англичанами. Перед ним расстилался типично западный урбанизированный пейзаж – за соломинками мачт пришвартованных яхт высились стеклянные фасады многоэтажных высотных зданий. Даже издалека были видны огромные рекламные щиты.
   Прошло уже несколько месяцев, как сам остров и другие арендованные территории Гонконга перешли под юрисдикцию Китая, хотя и с сохранением суверенитета до 2047 года. Леонид с грустью подумал, что неужели и эта красота, перейдя к коммунистическому Китаю, поблекнет и все здесь постепенно разрушится, превратившись в унылый и грязный мир? Почему там, где у власти капитал, страны расцветают, например в Южной Корее, а там, где правят коммунисты, царит серость, бытовая неустроенность, а то и нищета? Возьмем ту же Северную Корею или Вьетнам…
   – Нравится? – оторвал Леонида от его мыслей голос капитана.
   – Красиво… – коротко ответил тот и слукавил: – Всегда мечтал здесь побывать.
   – Красиво, – согласился капитан и грустно добавил: – Жаль это все было отдавать.
   Леонид удивленно посмотрел на него, но тот, как будто и не было этой реплики, продолжил уже обычным тоном:
   – Вот и хорошо, что вам здесь нравится, через полчаса пришвартуемся, а пока пройдем вдоль берега к месту швартовки. А где же ваша супруга? Она не хочет взглянуть на это?
   – Она заканчивает собираться, я сейчас за ней схожу, – ответил Леонид и попросил: – Господин капитан, у меня к вам просьба – мне нужно позвонить в отель, узнать насчет номера.
   – Вы, конечно, можете позвонить, но вам не о чем волноваться, так как ваши коллеги будут вас встречать, они уже предупреждены. Правда, когда они со мной связывались, я еще не знал, что мы прибудем раньше графика. Но ничего, пришвартуемся и подождем их приезда.
   У Леонида похолодело внутри. Избавившись хоть на время от Кондратюка, они все равно попадали в лапы его «коллег», а как те себя с ними поведут – никто не знает. А вдруг их увезут, наплевав на обещание воссоединить с сыном, и тогда…
   – Пройдите в радиорубку, там сможете позвонить, куда вам нужно, – сказал капитан и тихо спросил по-русски: – Есть ли еще какие-нибудь пожелания?
   – Пока нет, может быть, позже… – по-английски ответил Леонид и пошел в радиорубку.
   Находившийся в радиорубке радист подвинул ему радиотелефон и, объяснив по просьбе Леонида, как связаться со справочной Гонконга, вышел с непроницаемым лицом. Сначала Леонид хотел набрать напрямую номер Сергея, но потом подумал, что этот номер останется в памяти телефона и по нему легко будет узнать, кому и куда он звонил. И стирать номер тоже будет бессмысленно, так как компания, обслуживавшая телефон капитана, наверняка фиксирует как входящие, так и исходящие звонки, так что восстановить историю переговоров при желании не составит труда. Поэтому он решил узнать в справочной номер отеля «Пакирон», где Сергей уже должен был их ждать. Требовалось позарез связаться с ним, так как Леонид не знал, что делать в сложившейся ситуации. Нужно было решить что-то в эти полчаса, иначе дальнейшая их судьба становилась совершенно непредсказуемой, и это-то на завершающем и главном этапе всей их эпопеи.
   Дозвонившись до отеля, Леонид попросил связать его с номером мистера Смитсона, если тот уже прибыл. На рецепшине заверили, что «мистер Смитсон уже въехал и находится у себя в номере».
   Сергей откликнулся быстро, Леонид даже несколько растерялся, услышав почти рядом его голос.
   – Серёга, это я, мы уже на подходе, – только и смог сказать он и вздохнул.
   – Лёнька, привет! – радостно воскликнул Сергей. – Мы уже ждем вас. Пацан твой в надежном месте, а мы с… сам знаешь с кем – сидим в отеле, как и было велено. А что у вас? Чего это у тебя голос такой кислый? Ты можешь говорить?
   Леонид кратко ввел его в курс дела, сказав, что не знает, куда прибывает яхта, так как Кондратюка-Вышицки увезли в госпиталь, а спрашивать капитана он опасается, поскольку тот ясно сказал, что их с Есенией заберут коллеги Кондратюка. Излишнее любопытство в сложившейся ситуации может вызвать ненужное подозрение. Хотя… И Леонид высказал Сергею соображение, что капитан, говоривший по-русски, вроде бы выказывает к ним расположение, иначе зачем бы ему было покрывать Леонида в происшествии с сотрудником ЦРУ, на которое, по-видимому, работает и данная яхта со своим капитаном.
   – Черт их поймет, азиатов… – задумчиво произнес Сергей. – Сделаем так. Ничего не предпринимайте, ведите себя естественно. Мы с Фёдором будем ждать вашего звонка в отеле, как только вас встретят в порту. Куда бы вас не привезли, требуйте сразу связать вас со мной, поскольку у меня ваш сын, которого я по договоренности, о чем наверняка коллеги Кондратюка знают, привез в Гонконг, чтобы передать его вам. И не волнуйся, ведь вы им нужны, так что они, наоборот, будут содействовать воссоединению семьи, чтобы не создавать конфликта с так необходимым им ученым. А дальше уже наше дело. Если же вдруг вам удастся в порту избежать встречи с «кондратюковцами», то хватайте такси и летите в отель «Маджестик», – он по буквам продиктовал название отеля, – я там номер для вас забронировал на имя Карейроса. Я надеюсь, ты паспорт, что тебе Уно сделал, не потерял?
   – Нет, что ты! Он при мне, и на Есению тоже.
   – Вот и хорошо. Говорите только по-английски и из номера не высовывайтесь. Свяжетесь со мной по мобильнику, я тут же приеду. Если дозвониться по какой-либо причине не удастся, то просто сидите в отеле и ждите, я сам позвоню. Короче – действуйте по обстановке и держите себя в руках.
   Немного успокоившись после разговора с другом, Леонид спустился в каюту. Есения уже собралась. На кровати лежала спортивная сумка, которую они купили в Красноярске, а приготовленные им Кондратюком вещи были тщательно упакованы в два больших чемодана, которые стояли у кровати. Их багаж существенно увеличился с момента прибытия на яхту…
   Свою зимнюю одежду они решили не брать – снаружи было тепло, все-таки субтропики, но, рассудив, что неизвестно, как сложится их дальнейший маршрут, решили воспользоваться, так сказать, одеждой осенней, висевшей в шкафу, – вполне возможно, что она им еще пригодится, а пока можно и расстегнуться или на руку повесить. Есения надела белый плащ и сапожки, тут же превратившись в сказочную снегурочку. Леонид надел на костюм, состоявший из клубного пиджака и брюк ему в тон, новое кашемировое пальто и шляпу.
   Подумав, он решил переложить документы и деньги во внутренний карман пиджака – пусть при себе будут на крайний случай.
   – Пойдем, дорогая, на палубу, посмотришь на Гонконг, мы как раз идем вдоль берега.
   Пока они поднимались на палубу, у Леонида созрел план.
   Оставив Есению разглядывать береговую линию, он отправился в рубку к капитану.
   – Дозвонились? – поинтересовался тот.
   – Да, спасибо, господин капитан, дозвонился, все хорошо, – ответил Леонид и, стараясь быть убедительным, сказал: – Наши коллеги слегка удивились, что мы уже почти на месте, и сказали, чтобы мы их уже не ждали на причале, а брали такси и ехали к ним сами. Адрес мне сказали.
   – Какой адрес? – спросил капитан.
   Леонид на секунду растерялся, так как Гонконга он совершенно не знал и даже не подумал спросить адрес отеля, в который ему велел ехать Сергей. Нужно было что-то быстро ответить, чтобы не вызвать подозрений, иначе может статься, что их с яхты без сопровождения не отпустят. Кстати, отель…
   – Нам нужно ехать в отель «Пакирон», – с облегчением, что ему пришла эта мысль в голову, ответил Леонид. Этот отель был назван самим Кондратюком. – Мне сказали, что любой таксист знает к нему дорогу.
   – Да у них есть навигационная система, показывающая все маршруты, – согласился капитан. – Ну что же, я рад, что вы договорились, действительно, какой смысл ждать два часа на яхте. А наше путешествие подходит к концу, через несколько минут мы пришвартуемся вон к тому причалу. – И он показал на видневшийся справа причал, у которого уже стояло несколько яхт. – Если вдруг вам что-то понадобится, то вы сможете позвонить мне вот по этому телефону, буду рад вам помочь. Гонконг – мой дом, и у меня здесь есть связи. Жаль, что я свою машину оставил в гараже, а то бы я сам вас подвез.
   – Ну что вы, не стоит беспокоиться, мы возьмем такси, вы и так для нас много сделали. Я очень рад нашему знакомству, спасибо вам за все, – искренне сказал Леонид, забирая протянутую ему визитную карточку на английском языке, и несколько озадаченно посмотрел на нее – складывалось впечатление, что капитан о чем-то догадывается и недвусмысленно предлагает свою помощь.
   – Кстати, такси мы можем заказать и по телефону, прямо к причалу, – сказал капитан и, подозвав своего помощника, отдал ему какую-то команду по-китайски. – Все в порядке, пока пришвартуемся, такси уже подъедет.
   Леонид насторожился – капитан их вроде бы и отпускал, но кто знает, какое такси он им вызвал, а вдруг это и не такси вовсе? Куда же им тогда ехать – в засвеченный «Пакирон» или в «Маджестик», как велел Сергей?
   «Решу по ходу», – подумал он и отправился к Есении, сказав капитану, что не хочет мешать ему при швартовке.
   Есения стояла на палубе, наблюдая, как приближается берег. Леонид молча подошел к ней и обнял за плечи. Несколько минут, пока яхта медленно подходила к причалу, они стояли, тесно прижавшись друг к другу, словно опасаясь, что с берега на них налетит ветер и снесет их в море.
   – Вот мы и прибыли, – тихо сказал Леонид, когда яхта остановилась и матросы четкими натренированными движениями закрепили швартовы.
   Стюард уже принес из их каюты чемоданы и сумку, поставив рядом с выходом на трап.
   – Ну что же, пора прощаться, – раздался сзади голос капитана. – Вон уже и ваше такси прибыло, – добавил он, указывая на стоявшую на набережной красную «Тойоту LPG» с белым треугольным рекламным табло на крыше. – Желаю вам удачи, может быть, еще встретимся.
   Попрощавшись с капитаном и командой, Леонид с Есенией спустились по трапу на причал. Стюард следовал за ними, неся чемоданы.
   Леонид внимательно осмотрелся по сторонам, но ничего подозрительного не заметил. И водитель, вышедший из-за руля им навстречу, выглядел вполне обычно.
   Дождавшись, пока стюард загрузит в машину их багаж, Леонид усадил Есению на заднее сиденье и, повернувшись лицом к яхте, бывшей им пристанищем несколько суток, помахал рукой стоявшему на палубе капитану.
   Тот тоже поднял руку и улыбнулся. И почему-то эта улыбка Леониду не понравилась.
   Сев рядом с водителем, Леонид по-английски попросил отвезти их в отель «Пакирон», решив, что нет смысла тратить время и ехать в «Маджестик», когда можно сразу встретиться с Сергеем и Фёдором в «Пакироне» и уже вместе отправиться в надежное место, где ждал их сын.
   Такси ехало быстро, и поэтому Леониду, глядевшему из окна на проносившиеся мимо кварталы, казалось, что он находится внутри какого-то кино. Он пока до сих пор не осознал, что едет по реальному Гонконгу… Мимо мелькали магазины с замысловатыми витринами, кинотеатры, скверы, отели, рекламные щиты.
   Проезжая очередной отель, Леонид вдруг понял, что ехать в «Пакирон» нельзя – вдруг их там уже ждут… Если коллеги Кондратюка свяжутся сейчас с капитаном и тот им скажет, что они с Есенией направились в «Пакирон», то их там и перехватят, а Сергею с Фёдором опять придется придумывать, как выручать их.
   Высматривая впереди другой отель, у которого можно было бы остановиться, не вызывая у водителя вопросов, Леонид напряженно вглядывался в проносившиеся мимо здания. На рецепшине любого отеля ему дадут позвонить, из автомата он это сделать не мог – у него не было ни карточки, ни местных монет.
   Водитель, время от времени переговаривавшийся на китайском с кем-то по селектору, вдруг резко свернул в узкую улочку и, подкатив ко входу невысокого здания, объявил:
   – Приехали.
   Леонид в первый момент растерялся – он не ожидал, что они доедут так быстро. Делать было нечего, нужно было выгружаться, хотя… Он выглянул, но никакой вывески не увидел, да и здание мало походило на отель.
   Повернувшись к водителю, Леонид спросил:
   – Куда это вы нас привезли? Это же не отель.
   – Вас здесь ждут.
   – Мы должны были встретиться с нашим другом в отеле «Пакирон», – продолжал настаивать Леонид, которого начала охватывать паника.
   Но водитель довольно жестко отрезал:
   – Вашего друга скоро тоже доставят сюда.
   Леониду не понравилось слово «доставят», да и тон был явно нетипичным для водителя такси.
   «Кажется, мы влипли!» – подумал он, бросив взгляд на Есению. Она испуганно смотрела на него. Нужно было что-то делать. И тут на него вдруг накатила такая злость, что он, ни слова не говоря, схватил мужчину за волосы и что есть мочи саданул его головой о руль. Прозвучало одновременно три разных звука: резкий взвыв клаксона, хруст ломающегося хряща и крик водителя, схватившегося за нос. Но Леонид, не выпуская волос водителя, еще раз припечатал его головой о руль. Водитель, видимо, потерял от боли сознание, потому что тут же обмяк, и тогда Леонид, удостоверившись, что по улице никто не едет, крутанулся ягодицами на сиденье и ударом обеих ног вытолкнул водителя на мостовую, выкрикнув при этом:
   – Чтоб вы все провалились, сволочи! Надоели! Житья от вас нет…
   Из здания вдруг начали выбегать какие-то люди.
   Продолжая бормотать проклятия, Леонид быстро перебрался на водительское сиденье и, включив зажигание, рванул такси с места. У него уже был опыт автопобега. Один из преследователей успел уцепиться за ручку дверцы, но Леонид бросил вперед такси на такой скорости, что мужчину даже проволокло по тротуару, пока он не отцепился.
   Глянув в зеркальце заднего вида на Есению, сжавшуюся в ужасе на сиденье, он успокаивающе сказал:
   – Ничего, дорогая, сейчас отъедем подальше, бросим машину и смоемся. Вещи, правда, тоже придется оставить, сейчас не до того, чтобы таскаться с чемоданами.
   Есения только кивнула. Она в этот момент так напомнила ему сына, когда они удирали в Питере от погони, что у него появилось легкое ощущение дежавю.
   «Ничего! – подумал он, выруливая из узкой улицы на какой-то проспект и приноравливаясь к движению несущихся мимо авто. – Тогда ушли и сейчас оторвемся. Не может быть, чтобы столько вынести и все напрасно!»
   – Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел и от тебя – волк – тоже уйду! – ни с того ни с сего громко запел он и подмигнул Есении в зеркало. Та в ответ только головой покачала, но потом невольно улыбнулась.
   Промчавшись квартал, Леонид повернул на первом перекрестке и остановился у обочины.
   – Вылезай скорее! – скомандовал он Есении.
   – Давай хоть сумку нашу заберем, она не тяжелая, – предложила Есения.
   Но Леонид отмахнулся:
   – Нет времени, все, что нужно, потом купим, еще не хватало попасться из-за шмоток.
   Они выскочили из машины и торопливо, но стараясь не привлекать к себе внимание поспешили к подземному переходу. Прохожие все-таки оглядывались на них – уж больно эффектно выглядела Есения в своих белых плаще и сапожках.
   «Эх, счас бы наш трофейный телефончик во как пригодился бы! – подумал Леонид. – Хотя таскать его – тоже дело нелегкое. Как же мне с Серёгой-то связаться?..»
   Выбравшись из подземного перехода на другой стороне улицы, они увидели кафе.
   – А из кафе ведь тоже можно позвонить, – осенило Леонида. – Я в кино видел – на Западе даже подзывают к телефону посетителей, если им кто-то туда звонит.
   Зайдя в кафе, Леонид усадил Есению за свободный столик, а сам направился к барной стойке.
   – Нельзя ли от вас позвонить? Мы только что приехали и не успели обзавестись телефонной картой, – по-английски спросил он у бармена, меланхолично потряхивавшего шейкер.
   Тот, окинув его взглядом, назвал цену за жетоны и показал на телефонную будку, стоявшую в углу кафе. Расплатившись с ним, Леонид взял жетоны и, бросив успокаивающий взгляд Есении, пошел к телефонной будке.
   Он не стал набирать номер отеля, а позвонил Сергею на его мобильный телефон. Поскольку связь была через роуминг, голос друга звучал как бы издалека.
   – Серёга, это я, – сказал Леонид и услышал свои слова, отдававшиеся эхом.
   – Вы где?
   – Мы уже в городе. Нас ведь никто не встретил, вот я и решил ехать к вам в «Пакирон», но водитель такси нас куда-то не туда завез. Кажется, он из их числа… ну сам понимаешь… Сейчас нам удалось оторваться от него. Что делать?
   Сергей его сердито перебил:
   – Я же тебе сказал, куда ехать. Езжайте сейчас же туда и ждите нас.
   – Серёга, вам тоже нужно оттуда уходить, мне показалось, что вас там перехватят.
   – Не волнуйся за нас! Хватайте такси и поезжайте в отель, пока не поздно. И без самодеятельности. Как прибудете на место – сразу же позвони.
   Повесив трубку, Леонид вышел из будки.
   Есения сидела у окна, что-то напряженно выглядывая на улице.
   – Что ты там увидела?
   – Посмотри, у такси, которое мы с тобой угнали, какие-то люди.
   Леонид глянул в окно: действительно, у такси стояли двое мужчин. Один из них открыл дверцу и осматривал салон, а другой вертел головой, оглядывая улицу. Они были похожи на тех, кто выскочил из здания, когда Леонид угонял такси.
   – Как это они его так быстро нашли? – поразился Леонид. – Все, нам нужно срочно уходить отсюда, возьмем такси на соседней улице. Сергей сказал, чтобы мы ехали в отель «Маджестик» и ждали его там.
   – А где Лёнечка? – спросила Есения.
   – Он сказал, что тот в надежном месте, не станет же он парня таскать с собой.
   Выйдя из кафе, они быстрым шагом, прячась за прохожими, добрались до перекрестка и свернули на соседнюю улицу. Стоило им поднять руку, как к ним сразу же подкатило такси.
   Забравшись в машину, Леонид назвал отель и попросил отвезти их туда как можно быстрее.
   Водитель почему-то хмыкнул, трогая с места.
   Его хмык стал понятен, когда он через две минуты остановился у обочины. Глянув в окно, Леонид увидел вывеску: «Hotel “Majestic”».
   Расплатившись, они уже было собрались выйти из машины, как вдруг Леонид, бросив случайный взгляд на большое окно холла отеля, остолбенел: за стеклом стоял капитан их яхты и смотрел прямо на него.
   – Поезжайте! – помертвевшим голосом приказал Леонид, хватая водителя за руку.
   Тот удивленно посмотрел на него.
   – Поезжайте скорее!
   – Куда? – спросил водитель, но тронулся с места.
   – Пока прямо! Быстрее, прошу вас!
   Водитель прибавил скорость.
   – Что случилось? – испуганно спросила Есения, которую отбросило на спинку сиденья от резкого рывка машины.
   Леонид повернулся к ней лицом и молча указал назад. Она со страхом обернулась и успела увидеть, как из дверей удалявшегося отеля выскочил человек и, размахивая руками, нетерпеливо стал подзывать к себе машину.
   – Это кто? – спросила она непослушными губами.
   – Это был наш капитан, – ответил Леонид и устало подумал: «Ну вот, похоже, и все! Куда теперь деваться в незнакомом городе?»

Глава тринадцатая

   А в это время в отеле «Пакирон» в дверь номера, из которого Сергей после разговора с Леонидом уже собрался выходить, раздался стук.
   Сергей, ожидая увидеть Фёдора, у которого был соседний номер, не спрашивая, распахнул дверь. Но на пороге оказался какой-то мужчина в сером костюме с азиатской внешностью.
   – Мистер прибыл из России? – вежливо спросил он и улыбнулся.
   – Да.
   – Прошу вас и мальчика пройти со мной, вас ждут. – И он чуть отошел в сторону, как бы приглашая на выход.
   – Мальчика нет, – ответил Сергей.
   – А где же он? – вроде как удивился мужчина.
   – Пошел вниз в кафе мороженого поесть.
   – Один?
   – А что? Он уже большой.
   – И когда же он вернется?
   – Думаю, скоро, – ответил Сергей и предложил: – Да вы проходите, подождем его вместе. – Последние слова он произнес погромче, чтобы Фёдор, который наверняка насторожился за дверью своего номера, его услышал.
   Сергей отодвинулся в сторону, давая пройти незваному гостю, и с досадой подумал, что теперь отвязаться от него можно будет только кардинальными мерами. Но для того, чтобы начать действовать кардинально, нужно было дождаться звонка от Леонида. Скорее бы они с Есенией уже оказались в безопасности, чтобы за них не нужно было волноваться. Видимо, коллеги Кондратюка уже узнали, что его подопечные смылись с яхты, поэтому и решили подстраховаться, забрав Сергея с мальчиком отсюда и дожидаясь, пока беглецы не найдутся.
   «Странно, почему агент у них азиат?» – подумал Сергей. Он ожидал, что за ним с Леней придут агенты-американцы. Хотя не исключено, что на них работают и местные жители…
   Не успел Сергей закрыть дверь и пройти к бару, чтобы предложить агенту выпить, как в дверь опять постучали.
   Сергей, подумав, что это-то уж точно Фёдор, напрягся, направляясь с бутылкой в руке к двери и придумывая причину, по которой к нему в номер мог ввалиться эдакий русский богатырь, которого здесь никак не должно быть. Но агент, посмотрев на него, улыбнулся и остановил его:
   – А вот и наш мальчик. Позвольте, я сам открою.
   В этот момент дверь резко распахнулась, и Сергей увидел, как на пороге появился высокий мужчина, но это был не Фёдор.
   Агент-азиат сначала замер, а потом сделал шаг назад, заводя руку за спину и вытаскивая оружие. Но шансов ему не оставили: опередив его на доли секунды, мужчина в дверях выхватил свой пистолет и нажал на курок. Причем казалось, что стрелявший узнал азиата и совсем не ожидал его здесь увидеть.
   Из пистолета с глухим чмоком что-то вылетело, и азиат начал тяжело заваливаться назад. Прижавшись к стене, Сергей одновременно с ударом тела об пол услышал со стороны дверей вскрик, переходящий в булькающий хрип. Глянув туда, он остолбенел: только что стрелявший мужчина стоял, покачиваясь в каком-то мреющем воздухе, и смотрел перед собой выпученными невидящими глазами. Но Сергея поразило другое – у мужчины не было шеи… Его подбородок с распахнутым ртом торчал прямо над грудью, как будто кто-то чушкой, заколачивающей сваи, дал ему сверху по голове, заставив шею провалиться внутрь тела.
   Постояв несколько секунд, мужчина рухнул на пол, а у двери, словно из воздуха, проявился Фёдор.
   Втолкнув мужчину ногой с порога в номер, он быстро закрыл дверь и подошел к Сергею:
   – С тобой все в порядке?
   – Нормально, по крайней мере гораздо лучше, чем им! – Сергей кивком указал на лежавших на полу мужчин.
   Фёдор склонился над азиатом и сказал:
   – Погоди… Чем это он в него стрелял? Непохоже, что пулей… – Он выдернул какой-то предмет, напоминавший то ли ампулу, то ли шприц из груди неподвижно лежащего азиата, после чего пощупал у него пульс. – Живой! Это, кажись, только ампула со снотворным. И скорее всего, была предназначена не для него, а для тебя с Леней. Продумали, похоже, на случай хлопот с вами. Только непонятно, почему один в другого стрелял.
   – Ты знаешь, Фёдор, мне кажется, это ребята из разных контор… – заключил Сергей. – И сие хреново – от одних-то уйти легче, чем от нескольких сразу, причем мы даже не знаем, кто они. Давай-ка убираться отсюда. Только вот что с ними делать? Тот, что у порога, похоже, навсегда зажмурился.
   «Зажмурился» – это было образно сказано, так как глаза трупа были, наоборот, широко раскрыты, отчего его лицо выглядело чрезвычайно удивленным.
   – Некогда было силу удара рассчитывать, я-то думал, что он в тебя тут стреляет, – развел руками Фёдор. – Давай китайца здесь оставим – очухается и доложит начальству, что вас похитили, он же не знает, что мы стрелявшего в него мужика завалили. В полицию они вряд ли пойдут, будут сами вас искать. А вот труп отсюда лучше бы и вправду убрать.
   Он подошел к окну, открыл его и выглянул наружу. Далеко внизу виднелся квадрат хозяйственного двора отеля. Во дворе стояло несколько машин, кажущихся отсюда маленькими, но людей видно не было.
   – Ну так чем проще, тем лучше, – сказал Фёдор, распахивая окно пошире и оглядывая окна на стене напротив. – Давай мы его просто выбросим из окна.
   Сергей подошел и тоже посмотрел вниз: лететь здесь десять этажей, высота вполне приличная, чтобы объяснить полученную смертельную травму – ну, впилился жмурик головой прямо в асфальт, видимо «ласточкой» летел. Если бы «солдатиком», то ноги бы в живот въехали, а так – только шея провалилась – вполне логично.
   Сергей внимательно осмотрел номер – ничего не выдавало произошедшего здесь – и подошел к лежавшему на полу азиату. Тот спал, это видно было по его дыханию, хотя и немного более частому, чем в норме, да еще глазные яблоки беспокойно подергивались под веками.
   – Знаешь, что-то мне не хочется и его здесь оставлять. Как только внизу обнаружат труп, полиция тут же налетит, начнут номера обходить, натолкнутся здесь на него, а там, глядишь, и администратор вспомнит, что я в этот номер приходил. С нынешней техникой фоторобот составить – раз плюнуть.
   – А мы его перенесем в холл у лифта, посадим в кресло, бутылку из бара в руку вставим – вроде как человек выпил и задремал, – предложил Фёдор.
   – Фёдор, – хмыкнул Сергей, – это же тебе не Россия, где исторически сложилось снисходительное отношение к пьяным.
   – Ну и что! Пьяный – он и в Африке пьяный, – возразил Фёдор. – Давай решай, а то время уходит.
   Еще раз убедившись, что в окнах напротив никого не видно, они подтащили труп к окну, усадили его на подоконник, потом резко перевалили через край окна и, секунду подержав, аккуратно отпустили. Летел он четко вниз головой.
   Фёдор быстро закрыл окно и аккуратно задернул штору, после чего вытащил из бара бутылку с виски, отлил в раковину половину и подошел к азиату. Легко подняв его, словно тот был не тяжелее мешка с ватой, он попытался поставить его на ноги – но ноги азиата не держали.
   – Во напился-то, гад! – обхватывая его под мышки и притискивая к себе, ругнулся Фёдор. – Ничего, дотащим. Сергуньша, иди посмотри, нет ли кого в коридоре.
   – Погоди, давай посмотрим, может, у него есть какие-нибудь документы, чтобы понять хоть кто это. Второй-то явно был американец, а этот кто-то из местных парней.
   В кармане лежали паспорт, автомобильные права и ключи от машины с брелком сигнализации. Судя по брелоку, у азиата была «тойота».
   Забрав права и ключи от машины, решив, что они могут пригодиться, хотя взятая им напрокат машина стояла на соседней улице, Сергей подошел к двери и, открыв ее, выглянул в коридор – там было пусто. Он быстро прошел к дверям лифтов, вызвал оба и, когда те через несколько минут гостеприимно распахнули двери, заблокировал их, после чего вернулся к номеру. Заперев дверь номера, они с Фёдором почти бегом перенесли азиата в холл, усадили в кресло и сунули ему в руки бутылку с виски, предварительно обтерев ее носовым платком.
   После чего сев в разные лифты, поехали вниз. Отдав ключи от своих номеров администратору, они также порознь вышли из отеля.
   Припаркованную рядом с отелем «тойоту» Сергей увидел сразу, но, чтобы убедиться, что это машина именно их азиата, Сергей через карман нажал на кнопку отключения сигнализации, и машина послушно пиликнула в ответ. Однако в этот момент Сергей обратил внимание, что на фасаде отеля установлено несколько видеокамер, одна из которых смотрела прямо в его сторону. Значит, воспользоваться машиной азиата им не удастся: мало ли он заявит об угоне, и тогда полиции будет достаточно только пленочку просмотреть. А гонконгская полиция по праву считалась одной из самых серьезных в мире, так что не стоило нарываться.
   «Поедем на своей, – решил Сергей. – Ну где же Лёнька, блин! Почему не звонит!»
   И тут, словно услышав его вопрос, в нагрудном кармане Сергея завибрировал мобильный телефон. Он поднес трубку к уху, направляясь к перекрестку с улицей, где стояла арендованная машина:
   – Алё!
   – Серёга! – услышал он голос Леонида. – Он нас выследил!
   – Кто? – не понял Сергей.
   – Да капитан этот с яхты, он нас поджидал в отеле, который ты назвал. И откуда он мог узнать, что ты велел нам ехать в этот «Маджестик»?!
   – Видимо, телефон в номере прослушивался уже тогда, когда ты мне еще с яхты звонил, – предположил Сергей. – Вы где сейчас?
   – Да я из такси тебе звоню, водитель одолжил свой мобильник. Мы вроде оторвались от погони, но что дальше-то делать?
   – Где вы сейчас едете? – спросил Сергей, ускоряя шаг, чтобы быстрее добраться до машины. Краем глаза он видел, как параллельно с ним идет Фёдор, хотя и не подает вида, что они знакомы. Нужно было что-то срочно предпринимать в усложнявшейся ситуации.
   В трубке слышались голоса – Леонид, видимо, спрашивал у водителя название улицы, по которой они ехали.
   Когда Леонид назвал ее, Сергей сразу принял решение:
   – Лёнька, спроси у водителя: знает ли он ресторан «Золотая лилия»?
   Через несколько секунд Леонид ответил:
   – Говорит, что знает и что это недалеко от нас.
   – Попроси его подвезти вас к нему, только со служебного входа. Там спросишь Кима Ли, он говорит по-русски, я его предупрежу. Я найду вас там.
   – Хорошо, – с явным облегчением сказал Леонид и отключился.
   А Сергей, набрав номер своего старого знакомого, предупредил, что к нему сейчас подъедут его друг с любовницей, которых нужно будет проводить в один из уединенных кабинетов и угостить там на славу чем его корейский бог послал, а он, Сергей, к ним скоро присоединится.
//-- *** --//
   До ресторана они добрались довольно быстро и, завернув за угол, остановились у служебного входа. Леонид постоянно оглядывался, но машины с капитаном он не приметил, – похоже, им действительно удалось оторваться.
   Расплатившись с водителем втройне, учитывая и международный телефонный разговор через роуминг, Леонид подал Есении руку, помогая ей выбраться из машины.
   Открыв дверь служебного входа, парочка оказалась в коридоре, из которого через стеклянную дверь была видна большая кухня, где сновали повара в белых халатах. В коридоре сидел охранник, который тут же встал и направился к ним навстречу.
   Упреждая его, Леонид обратился к нему по-английски, поздоровавшись и попросив позвать Кима Ли.
   – Вас ждут, – ответил охранник по-английски и, вернувшись к своему месту, поднял телефонную трубку, в которую сказал на чистом русском языке: – Ким, твои гости приехали.
   Леонид с Есенией переглянулись, но промолчали.
   – Подождите одну минуту. Сейчас за вами придут, – положив трубку, сказал им охранник опять по-английски.
   Через несколько минут открылась дверь справа, и невысокий то ли китаец, то ли кореец жестом пригласил их следовать за ним.
   Они поднялись по лестнице, а потом, пройдя по длинной галерее, прошли в кабинет, где, видимо, проходили приватные встречи, так как в нем кроме стола, уже накрытого на три персоны, был выделенный угол, где на покрывалах лежало множество подушек и где можно было очень комфортно отдохнуть… во всех отношениях.
   Жестом предложив им снять верхнюю одежду и забрав ее, кореец, поклонившись, вышел, оставив их одних.
   Леонид окинул взглядом стол и понял, что из всего того, что лежало на многочисленных тарелочках и подносиках, он смог распознать только суши.
   – Есения, давай поедим, – предложил Леонид, который, несмотря на стресс от всех их приключений, вдруг почувствовал зверский аппетит. – Смотри, как удобно здесь устроено – не просто стол, у которого нужно садиться, поджав под себя ноги, что не очень привычно европейцам, да и тебе в юбке было бы неудобно, а вот… – И он, приподняв скатерть, продемонстрировал ей углубление под столом, куда можно было спустить ноги, сев у стола на пол как на обычный стул.
   – Погоди, неудобно как-то, а вдруг это не для нас, – засомневалась Есения.
   – Здрасте, как это не для нас, нас же специально сюда привели, – возразил Леонид. – Давай-давай, не стесняйся, а то еще неизвестно, когда нам удастся поесть, да еще такой экзотики. Пока Серёга к нам едет, подкрепимся.
   В этот момент раздался стук, перегородка отъехала в сторону и на пороге появился еще один кореец-китаец, который, улыбаясь, протянул к ним руки, приветствуя по-русски:
   – Добро пожаловать! Меня зовут Ким. Сергей просил принять вас как дорогих гостей. Он скоро приедет, а вы пока располагайтесь. Не хотите ли выпить чего-нибудь, саке, водочки, вина?
   Леонид, пожав ему руку, согласился:
   – Я бы от саке не отказался, а моей даме хорошо бы…
   – Просто воды будет достаточно, – перебила его Есения.
   – Ну садитесь, располагайтесь, не буду вам мешать. – Кореец попятился к выходу и хлопнул в ладоши.
   Тут же девушка в национальной одежде внесла два подноса со свернутыми в трубочку полотенцами, от которых шел пар.
   Следом за ней другая девушка принесла графинчик с подогретым саке Леониду и воду для Есении.
   Сев за стол и обтерев руки влажными горячими полотенцами, Леонид с Есенией приступили к трапезе, подтрунивая над неуклюжестью друг друга в обращении с палочками.
   – Ты же опьянеешь, – предостерегла Леонида Есения, увидев, как он уже в третий раз подливает себе саке. – А нам еще добираться неизвестно куда.
   – Да что тут пить! Такими-то наперстками… – показывая ей действительно крохотную стопочку, рассмеялся Леонид. – Нужно же как-то снять напряжение. Я совсем не приспособлен к таким передрягам, с моей-то мирной профессией. – И он вспомнил о своей конторе, которая теперь казалась ему пристанищем тишины и покоя на другом конце Вселенной.
   – Да и я тоже воякой никогда не была, – заметила Есения. – Скорее бы увидеть Лёнечку… – добавила она с грустью, но потом взяла себя в руки и сказала: – Однако ты лихо расправился с тем таксистом, даже и не скажешь, что у тебя нет опыта в таких делах…
   – Ну что ты, это был просто момент такой, все получилось совершенно спонтанно, я здесь ни при чем, – стал смущенно отнекиваться Леонид и подумал, что какой же он все-таки свин – себя вот саке успокаивает, а каково Есении все это переживать, да еще в ее положении!
   И он потянулся к ней через стол.
   Так и застали их, целующимися, Сергей и Ким, отодвинув перегородку, когда не услышали на свой стук разрешения войти. Леонид с Есенией на этот стук просто не обратили внимания…
   Оторвавшись от губ Есении, Леонид ошарашенно уставился на улыбавшегося в дверях Сергея, сначала даже не поверив своим глазам. А потом бросился к нему:
   – Серёга, друг! Как же я рад тебя видеть!
   Пока они сжимали друг друга в объятиях и шлепали по спине, Есения тихо сидела у стола и смотрела на них.
   – Серёга, вот, хочу тебя познакомить с моей Есенией!
   Леонид подтащил Сергея к столу.
   Сергей молча взял руку Есении и поцеловал ее, после чего внимательно посмотрел на женщину, которая так много значила для его друга и была матерью его сына. И увидел уже знакомые глаза – у ее сына были такие же.
   – Очень рад познакомиться, – искренне сказал он.
   – Как Лёнечка? – спросила Есения, пожимая ему руку.
   – Вы скоро его увидите, – пообещал ей Сергей. – Кстати, если вы уже перекусили, то поехали, там, в машине, ждет Фёдор. Надо разобраться, кто за вами следил.
   Он вывел их из ресторана, задержавшись на минуту с Кимом, с которым перебросился парой слов.
   У служебного входа стоял джип «Паджеро», в котором сидел Фёдор. Он не стал выходить из машины, а только подвинулся, когда к нему подсела Есения, бросившаяся чуть ли не со слезами его обнимать.
   – Ну-ну, – растроганно сказал Фёдор, поглаживая Есению по спине. – Все же хорошо!
   Леонид пожал руку Фёдору и сел на переднее сиденье рядом с Сергеем, который, не тратя времени, завел мотор и, отъехав от ресторана, сразу же свернул на одну из улочек.
   – Ну, рассказывай, что там у вас приключилось, – потребовал Сергей.
   Леонид вкратце пересказал события последних дней.
   – Экий ты хулиган стал! – усмехнулся Сергей. – И Кондратюка завалил, и таксиста – просто терминатор!
   – Издевайся, издевайся, а нам было совсем не смешно, – обиделся Леонид.
   – Понимаю, что не смешно, это я так. Хорошо, что все позади, – посерьезнел Сергей. – Мы тут с Фёдором тоже немного развлеклись… Да… Так на кого же работает этот капитан? Не похоже, чтобы на Кондратюка с его напарниками. Неужели китайцы зашевелились, но тогда зачем вас приперли в Гонконг, могли бы и в Китае захомутать.
   – Как я понял из слов капитана, он живет не в Китае, а здесь, в Гонконге, – ответил Леонид. – Он, кстати, дал мне зачем-то свою визитку.
   Порывшись в кармане пальто, он нащупал карточку и протянул ее Сергею.
   – Совсем интересно… – удивился тот, разглядывая визитку, на которой все сведения были напечатаны и иероглифами, и на английском языке. – Может, позвонить и спросить его, что ему было нужно от тебя?
   – Ты же засветишь свой номер, – испугался Леонид.
   – А у меня сделана такая переадресация, что это не страшно, – успокоил его Сергей. – Ты забыл, чем я занимаюсь? Кроме того, он сможет только одно понять – что ему звонят из России, так как высветится зарегистрированный в Питере номер, и все. Он даже не поймет, что я с ним разговариваю по роумингу, а нахожусь здесь.
   – Ну если ты так уверен… – протянул Леонид, – может, действительно стоит узнать, что он хотел, может, он и в правду собирался помочь.
   – Ну да, а ты его человеку нос свернул, капитан тебе за это большое спасибо скажет, – усмехнулся Сергей, снизив скорость и доставая телефон. – Нет, когда хотят помочь, так не действуют.
   И он, поглядывая то на дорогу, то на визитку, набрал номер.
   – Добрый день, – сказал он по-русски, видимо услышав, что абонент ответил. – Я звоню вам по просьбе моего знакомого, вашего недавнего пассажира… – Сергей замолчал, слушая ответ. – Да, видимо, вы правы – он вас не понял. Ему показалось, что за ним следили отнюдь не с предложением помощи. Так вот, ему действительно нужна помощь. Только что неизвестные ребята захватили его с женой в Гонконге и увезли на катере в море. Поговаривают, что в направлении, куда движется катер, недавно видели подводную лодку, судя по всему, американскую… Нет, я не шучу. Есть ли у вас возможность что-то предпринять? Конечно подумайте… Нет, со мной смысла созваниваться нет – я слишком далеко и ничем помочь не смогу. Найдите нашего друга, очень вас прошу! Одна надежда – на вас.
   Когда он отключил трубку, Леонид укоризненно покачал головой и сказал:
   – Может, не нужно было его так уж уговаривать? А то вдруг он меня действительно найдет.
   – Не боись, Лёньша, – почти как Фёдор, сказал Сергей, хлопнув его по плечу. – Мы уже почти приехали, замучаются они тебя искать!
   Он свернул на небольшую улочку, сделал еще один поворот и посигналил перед воротами какого-то дома. Ворота тут же поползли в стороны, открывая широкую арку, за которой был виден двор и противоположная стена дома.
   – Вот мы и на месте! – въезжая под арку, объявил Сергей. – Это дом-крепость моего старого доброго знакомого. Он мне кое-чем обязан, так что тут мы в абсолютной безопасности.
   Квадратный двор, куда они попали, был довольно большим, с трех сторон окружен стенами, а с одной стороны – верандой, на которой стояли столики. Ветер колыхал скатерти, а растения, обвивавшие деревянные стойки веранды, придавали пейзажу почти итальянский вид.
   Не успел Сергей выключить двигатель, как со стороны веранды кто-то выбежал и помчался к их джипу. Это был Лёня.
   Есения едва успела выйти из машины, как оказалась в объятиях сына и заплакала, целуя его во все, что попадалось ей под губы.
   Леонид из машины наблюдал за двумя самыми дорогими ему после мамы людьми. Лёня, казалось, за то время, что Леонид не видел сына, вытянулся и как-то даже повзрослел.
   «Вот оно, счастье…» – подумал Леонид и устало откинулся на спинку сиденья, потом повернулся к Сергею и благодарно сжал его руку.
   – Ничо-ничо, Лёнька, все будет нормально, я уверен! – подбодрил его друг. – Иди к семье!

Глава четырнадцатая

   Когда эмоции после радостной встречи немного улеглись, Сергей позвал Фёдора и Леонида поговорить – расслабляться было еще рано, нужно было обсудить детали и сосредоточиться на завершающем этапе побега Леонида и его близких.
   Оставив Есению с Лёней, которому не терпелось рассказать матери все, что с ним произошло, мужчины уединились в кабинете приютившего их и отсутствовавшего в данный момент хозяина. Он должен был появиться только к вечеру – бизнес есть бизнес, и пауз он не терпит.
   Поскольку у Сергея с Фёдором тоже не было времени что-либо обсудить до этого, он попросил Фёдора с Леонидом еще раз все обстоятельно рассказать. После того как те поведали ему обо всем произошедшем с ними, Сергей задумался.
   – Что-то тут не так, ребята, – сказал он. – Слишком многие заинтересовались Есенией. А где то, что вы обнаружили в дипломате у вашего Сергей Сергеича?
   – У меня, – сказал Фёдор. – Под бутербродами так и лежит. Надо вытащить, а то там уже, наверное, все протухло.
   – Давай, показывай, – сказал Сергей. – Может, из-за этого и весь сыр-бор. Будем рассуждать логически: если капитан вашей яхты – человек китайских спецслужб, то и «спецаки» из нашей Конторы скоро узнают, что Есении с Леонидом удалось скрыться от Кондратюка и его людей. При этом очевидно, что Есения вряд ли пойдет еще к кому-то на службу, а, скорее всего, постарается просто исчезнуть, иначе зачем было сбегать от Кондратюка, гарантировавшего ей работу по специальности. Если Есения исчезнет и все ее знания останутся при ней, то тогда можно было бы и оставить ее в покое. Но если у нее находится что-то еще, что можно было бы, не открывая своего местонахождения, передать или продать через посредников заинтересованным людям, то это «что-то» будут обязательно пытаться вернуть, особенно если это какая-нибудь важная информация.
   – Согласен, – сказал Фёдор. – Сейчас принесу.
   Сходив в другую комнату, он принес с собой коробку, вытряхнул из нее пакет с бутербродами, ножом поддел фальшивое дно и вытащил из-под него сверток, внутри которого лежал жесткий диск. Развернув сверток, он молча протянул его Сергею.
   Тот, с любопытством оглядев его, быстро снял крышку со стоявшего на столе компьютера и подсоединил кругловский трофей параллельно «родному» диску.
   – Придется вам пока поскучать, – сказал он. – Это займет время.
   Отодвинувшись через полчаса от монитора, он протянул:
   – Да-а… Ничего себе матерьяльчик, да это просто информационная бомба! Мир подскочит от таких сведений…
   – Рановато пока для подобных скачков, он и без того бешено скачет, – скептично заметил Леонид. – Нужно найти безопасное место для хранения этого диска, это не только бомба, но и гарантия нашей жизни. Может быть, спрятать его в швейцарском банке на черный день?
   Сергей насмешливо посмотрел на него и сказал:
   – Угу, а когда этот черный день наступит, ты побежишь в Швейцарию за диском! Да тебя еще по дороге шлепнут! Не успеешь не только воспользоваться им, но даже до него добраться.
   – Ну, мы можем договориться, что я буду звонить в банк, например, раз в три дня и если от меня в назначенный час не поступит звонка, то банк изымет этот диск и обнародует информацию, содержащуюся на нем.
   – Тогда шлепнут не только тебя, но и твоих банкиров, а жесткий диск из банка все равно заберут. После того как евреи заставили «вскрыть» некоторые швейцарские счета, якобы связанные с нацистским капиталом, эти банки уже перестали быть такими уж надежными… К тому же ты разоришься на этих звонках, – опять раскритиковал его идею Сергей. – Нет, это все вчерашний день… Надо придумать такой способ, при котором информацию невозможно будет отнять… и в то же время, в случае угрозы вашей с Есенией жизни, она должна быть мгновенно и беспрепятственно предана гласности.
   – Ну и что ты предлагаешь? – спросил Леонид.
   – Есть такое выражение: человеку лучше прятаться в толпе. Так вот, думаю, что и информацию нужно прятать в море информации…
   – Что ты имеешь в виду? – не понял Леонид.
   – Я думаю, что нужно использовать возможности Интернета, – ответил Сергей. – Погоди, дай подумать. – Он схватил листок и стал на нем что-то прикидывать.
   Через десять минут он положил исписанный листок перед Леонидом:
   – Вот план, который нам позволит не только спрятать информацию, но и безопасно хранить и управлять ею на расстоянии…
   Леонид начал читать, но, запутавшись в терминах, попросил:
   – Серёга, объясни популярно, я в этом не силен, ничего здесь не понимаю.
   – Значит так, – Сергей азартно потер руки, – создаем программу-вирус… Назовем ее условно «Clonus», что соответствует нашему делу и означает в переводе с латыни «повторение». Затем, размещаем на двадцати серверах, разбросанных по всему миру, информацию с этого диска в закодированном виде и прицепляем к ней «Clonus». Задача у вируса будет двойная. С одной стороны, попадая через электронную почту к адресату из списка рассылки, он станет разворачивать анонсовую страничку, в которой будет указан адрес-ссылка, где лежат наши документы. С другой стороны, он, образно говоря, будет заражать этим анонсом все компьютеры и дискеты, с которыми он соприкоснется, то есть начнет распространяться по типу эпидемии. Визуально это будет выглядеть как несанкционированное появление информационного окна с нашим анонсом на мониторе пользователя. И все, кто захотят, смогут сходить по ссылке к нашим документам, прочитать и даже переписать их себе. А захотят все, это уж точно! Список рассылки может включать огромное число адресатов, в том числе правительства всех стран, медицинские учреждения, прессу и так далее.
   – Понятно… Ну а если он не вовремя раскроет наши документы? Этого же нельзя допустить, обнародование информации должно произойти только в случае прямой угрозы нашей жизни, – заметил Леонид.
   – Я как раз к этому перехожу, – продолжил Сергей. – Нужна будет еще одна программа – назовем ее программой отбоя рассылки вируса – «ПО», которая будет находиться на каждом сервере. Мы выберем режим, например раз в сутки, когда нужно будет выходить в Интернет и запускать так называемый скрипт-сценарий, который обойдет минут за пять все двадцать серверов и даст команду «ПО», чтобы она дала отбой рассылке вируса. И так это будет происходить до тех пор, пока этот режим не будет нарушен. Если же «ПО» не сработает и отбоя не поступит – ну, убили нас или мы не вышли в сеть, потому что нас пытают, то уже другая программа – программа запуска рассылки вируса – «ПЗ», которая тоже будет находиться непосредственно на серверах, запустит рассылку нашего «Clonus’а» по электронной почте в соответствии со списком адресатов. Пока «Clonus» будет разворачивать на компьютерах пользователей анонсовую страничку с указанием адреса сенсационных материалов, «ПЗ» параллельно раскодирует эти самые сенсационные материалы и опубликует их на web-серверах. И публика ломанется читать! Это будет охват колоссальнейшей аудитории! Кроме того, если кто-то и попытается стереть эту информацию с серверов, то наша «ПЗ» будет ее постоянно возобновлять. Им придется отключить все серверы, чтобы ее уничтожить. А это не так легко сделать, особенно если эти серверы находятся в разных странах.
   – А кто-нибудь сможет выйти на нас как на тех, кто поместил туда эту информацию? – настороженно спросил Леонид.
   – И этого можно избежать, придумав программу маскировки нашего адреса. Или еще проще: передать информацию на сервер, связавшись с Интернетом через мобильную телефонную связь, а после окончания передачи информации этот телефон вместе с номером просто выкинуть. Конечно, предварительно этот номер нужно будет получить на чужое имя. Так что если кто-то и будет нас искать, то выйдет только на провайдера, со стороны которого была послана информация, но у провайдеров бывают миллионы клиентов, отследить их сложно, да и то только по номеру телефона, а его у нас уже не будет. А «ПО», программу отбоя, можно будет запускать с любого компьютера, это несложно. Главное, не забывать это делать вовремя. Но ничего, привыкнешь, привыкли же англичане пить свой вечерний чай ровно в пять часов и пьют его в это время всю свою жизнь – с рождения до самой смерти.
   – Какой же все-таки это кошмар! – воскликнул Леонид, на которого все сказанное Сергеем подействовало угнетающе. – Чего только люди не напридумывали! Да, когда-нибудь мы доиграемся с нашими изобретениями…
   – Кое-кто поговаривает, что Интернет – последнее искушение человечества, – усмехнувшись, сказал Сергей.
   – Остается только один вопрос… – задумчиво произнес Леонид. – А кто сделает для нас все эти программы?
   – А твоего покорного слугу ты в расчет уже не берешь? – обиженно спросил Сергей.
   – А сможешь? – спросил Леонид.
   – Как любил повторять товарищ Берия: «Попытка не пытка», – голосом Сталина ответил Сергей и засмеялся. – В крайнем случае у меня есть надежные люди, которые волокут в этой теме… Не волнуйся, питерские программисты – одни из лучших в мире.
   Леонид улыбнулся и, почувствовав, что на душе стало спокойнее, спросил:
   – А все-таки, что мы будем делать с самим диском?
   – Положим для блезиру в твой любимый швейцарский банк… – ответил Сергей. – Естественно, сделав предварительно себе копию. Так что диск я пока у тебя забираю. Поедете налегке, хватит того, что Фёдор его через границу протащил, не нужно рисковать лишний раз.
   – Но ты тоже смотри… – озабоченно сказал Леонид. – Объявись этот диск на Западе, и через какое-то время американцы или англичане начнут делать сенсационные заявления, что они-де уже расшифровали геном человека, открыли технологии клонирования человеческих органов, а то и самого человека… Ну и так далее… И опять на чужом горбу попытаются в рай въехать. Всю жизнь Америка питалась за счет притока «мозгов» извне, вспомни ту же историю разработки ядерного оружия…
   – Обижаешь, Лёнька! – перебил его Сергей. – Я отдаю себе отчет в ценности данного диска.
   Он отсоединил диск и, вынув его из компьютера, аккуратно вложил в специальный футляр и сказал:
   – Ну ладно, пора заняться делами. Ваш самолет на ридну Панамщину, как сказала бы твоя мама, улетает завтра рано утром.
   – Как, уже завтра? – всполошился Леонид, который еще не отошел от прошлых приключений и к новым еще не успел подготовиться.
   – Да, тянуть не стоит – время работает против вас, так что мы сегодня попозже соорудим отвальную, а пока нужно привести в соответствие Есению.
   – Что ты имеешь в виду? – спросил его Леонид.
   – Надо изменить ей внешность и вклеить новое фото в ее паспорт. Времени катастрофически мало, но иначе вы очень рискуете. Боюсь, что ее приметы уже на руках тех, кто за ней охотится.
   – И что же делать? – растерянно спросил Леонид.
   – Не волнуйся, сделаем все в лучшем виде! – успокоил его Сергей. – Положись на меня. Кстати, и тебе нужно вернуть облик славного Педро Карейроса. Нужно нанести автозагар и волосы подстричь и покрасить, чтобы ты опять стал похож на фото в паспорте. Я уже вызвал парикмахера-визажиста.

   Через два часа в комнату, где перед телевизором сидели Фёдор, Лёня и Леонид – уже загорелый, подстриженный и черноволосый – вошла ослепительная блондинка с огромными серыми глазами, ярким модным макияжем и короткой стрижкой. Некоторым диссонансом, правда не лишенным приятности, в ее стройной подтянутой фигуре, подчеркнутой спортивной одеждой, выделялась ее неожиданно полная грудь, не заметить которую было невозможно.
   – Здравствуйте, – привстал со своего места Леонид, решивший, что это пришел специалист по изменению внешности Есении, типа их Ольги в Питере. Но потом он насторожился: уж больно знакомыми были очертания груди у этой женщины…
   Женщина с усмешкой смотрела на них.
   – Есения, это ты?! – потрясенно спросил Леонид, с трудом узнавая ее. – Боже ты мой, да тебя не узнать!
   – Мама! – воскликнул Лёня, вскакивая со своего места. – Я и не представлял тебя такой… Круто!
   – О, уже нахватался городских словечек в Питере! – поморщилась Есения. – Ну так как?
   – Потрясающе! – восхищенно выдохнул Леонид.
   – А вы как думаете, Фёдор Поликарпович? – повернулась к Фёдору Есения.
   – Думаю, что Лёньше в Панаме придется нанять охранников, чтобы отгонять от тебя очумевших от страсти местных мучачос, – с улыбкой ответил тот.
   – Я не это имела в виду! – смутилась Есения. – Как вы думаете, не узнают меня в аэропорту?
   – Нет! – коротко и твердо ответил Фёдор, посерьезнев.
   – Нет, не узнают, – добавил и Сергей, который только что вошел в комнату. – Аэропорт здесь огромный, народу много, затеряемся, мало ли сколько семей уезжает! Да и подъехать туда мы постараемся грамотно… Ничего! Прорвемся! Ну все, а сейчас предлагаю устроить отвальную и отметить то, что основная часть побега вам удалась. Я, честно говоря, не верил в успех сего предприятия. Теперь дело остается за малым – незаметно исчезнуть отсюда, чтобы навсегда раствориться в пампасах…
   – Пампасы – это из другой оперы! – с улыбкой заметил Леонид.
   – Я же образно выражаюсь, тоже мне, знаток географии выискался! – насмешливо посмотрел на него Сергей. – Ладно, переходим в гостиную, сейчас нам привезут всякие местные деликатесы. Город не увидите, хоть к кухне приобщитесь.
   – Да, жаль, что мы не сможем погулять по городу, – огорченно сказал Леонид. – В кои-то веки попали в легендарный Гонконг, и приходится прятаться…
   – Ничего не попишешь, – развел руками Сергей. – Ваша прогулка может закончиться долговременной экскурсией в гонконгскую или еще какую-нибудь тюрьму. А там, думаю, не самая увлекательная экспозиция…
   – Да уж! – Леонид сердито посмотрел на Сергея: и чего его на пессимизм потянуло?
   Но Сергей, видимо, сам почувствовал, что его гиперреализм никому сейчас не придаст радости, обнял Леонида и Есению за талию и повел их в гостиную, где уже накрывался стол двумя энергичными китаяночками.
   – Проходите, проходите, сейчас и хозяин подъедет, привезет паспорт Есении Викторовны с вклеенной новой фотографией.
   – Так быстро? Когда это вы успели все провернуть? – удивился Леонид.
   – Фирма веников не вяжет, – гордо заявил Сергей. – Пока тебя прихорашивали, все и успели. А теперь – гуляем!

Глава пятнадцатая

   Утром они встали ни свет ни заря. За окном было бы еще темно, если бы не яркие сполохи реклам, переливавшихся на фасадах соседних зданий и делавших даже скрытые от улицы стены двора похожими на покрытое разноцветной глазурью пирожное.
   Поправив Леониду и Есении внешность согласно легенде и плотно позавтракав, они в молчании спустились во двор, где стоял уже знакомый джип, взятый Сергеем напрокат, и поехали в аэропорт «Кай Так». За ними следовала машина хозяина дома, с которым Леонид и Есения познакомились накануне вечером. Леонид тогда еще подумал, что надо же, сколько народу оказалось завязано вокруг их побега… И как они все рискуют из-за него и его семьи! За такое ничем не отблагодаришь, только и остается, что вечно молиться за их здоровье и благополучие.
   Настроение у всех было напряженное. Один Лёня оживленно поглядывал по сторонам, воспринимая все происходившее с ними как интересное приключение.
   – О чем ты думаешь? – тихо спросил Леонид Есению, молча сидевшую рядом.
   – Плащ жалко, такой красивый был и пришлось оставить, – неожиданно пожаловалась она.
   Леонид даже рассмеялся такому детскому ответу.
   – Нашла о чем жалеть! – воскликнул он. – Во-первых, он же слишком приметный был; во-вторых, тебя в нем уже видели, а женщины, насколько я знаю, не любят появляться дважды в одной и той же одежде; а в-третьих, я тебе таких тридцать штук потом куплю, если захочешь.
   – Не нужно мне тридцать, – улыбнулась Есения. – Сам же говоришь, что женщины не любят ходить в одном и том же! Но все равно спасибо за утешение. – И она благодарно уткнулась носом ему в шею.
   Сергей специально так все рассчитал, чтобы не светиться в аэропорту лишнее время. Когда они подъехали, до окончания регистрации оставалось пятнадцать минут, а им еще нужно было пройти таможенный контроль.
   В аэропорту Сергей, хорошо изучивший его по своим прежним, профессиональным командировкам, быстро довел «убегантов» до нужного места.
   – Пора! – глянув на часы, сказал он, подводя их к стеклянной перегородке, за которой виднелись стойки таможни. – Лёнька, вот тебе мобильный телефон, я на него положил достаточно денег и роуминг соорганизовал. Пока не устроишься, будешь пользоваться только им. Как сядете в самолет – позвони, что все прошло удачно.
   Заметив, что у Леонида подозрительно заблестели глаза, Сергей поспешил его утешить:
   – Лёнька, ненадолго же прощаемся… Устраивайтесь там получше и ждите нас в гости, приедем налаживать деловые отношения с местной общественностью, – и пояснил, увидев непонимающий взгляд Есении: – Придется мне придумать какой-нибудь бизнес с Панамой, а то как я замаскирую свои поездки к вам?.. Мне ведь еще Серафиму Васильевну нужно будет к вам доставить…
   – Да, передай маме, что мы ее ждем, – сказал Леонид. – Как только улягутся страсти, надо будет ей вообще переехать к нам.
   – Там будем «посмотреть»! – улыбнулся Сергей. – Боюсь, что Серафима Васильевна не променяет сырой, но уже родной Питер на жаркую и чужую Панаму. А вот в гости я обязуюсь ее сопроводить. Все будет хорошо! Идите, а то опоздаете на регистрацию.
   Обменявшись короткими объятиями и рукопожатиями, они разделились. Сергей с Фёдором остались стоять, наблюдая, как Леонид с Есенией и Лёней направляются к таможенной стойке.
   Есения держалась уверенно и каким-то покровительственным жестом обнимала Леонида за талию.
   Досмотр их скромного багажа – всего-то один чемодан и сумка – занял у таможенника считаные минуты, после чего все трое благополучно прошли регистрацию и паспортный контроль.
   Сергей с облегчением вздохнул, увидев, как Леонид с семейством направился к эскалатору, ведущему в зал ожидания, к которому примыкали посадочные терминалы.
   Перед тем как ступить на эскалатор, Леонид оглянулся и, разглядев Сергея с Фёдором в толпе, в последний раз помахал им рукой. Те ободряюще махнули ему в ответ.
   – Ну, как ты чувствуешь? Все у них в порядке? – спросил через десять минут Сергей, глядя на Фёдора, который стоял рядом с каким-то странным отрешенным лицом.
   – Подождем их звонка после того, как они сядут в самолет, – ответил тот.
   И, словно услышав его, раздалась трель сотового телефона, висевшего у Сергея на поясе. Тот поспешно отцепил его и поднес трубку к уху.
   – Серёга, у нас все в ажуре, места замечательные, и из окна вид открывается дивный, – услышал он голос Леонида.
   – Добро! Позвони, как долетите, – попросил он.
   – Обязательно! Серёга, спасибо вам с Фёдором за все. Обнимаю тебя! Мои тебе тоже шлют привет и спасибо.
   – Счастливого пути! До связи… – попрощался Сергей и отключил трубу. Помолчав, он сказал: – Ну, вроде все нормально. Подождем, пока они взлетят, и поедем.
   Фёдор кивнул, соглашаясь, и присел в пластиковое кресло, приготовившись ждать.
   Убедившись, что самолет с друзьями благополучно улетел, Сергей с Фёдором покинули аэропорт и вернулись в дом друга Сергея. Тот, проводив беглецов в аэропорт, сразу уехал по своим делам. Без Леонида, Есении и Лёни в доме было тихо и как-то пусто.
   Фёдор устало сел на диван и, привалившись к его спинке, с облегчением закрыл глаза.
   – Ну что, Фёдор, выпьем, чтобы у них сложилось все хорошо? – предложил Сергей, открывая бар, в котором стоял ряд разнокалиберных бутылок.
   – Можно… – согласился Фёдор, не открывая глаз.
   – Водочки?
   – Давай.
   Выпив, они помолчали, зажевывая водку оставшимися после завтрака порезанными на дольки овощами.
   – Фёдор, и что ты теперь намерен делать?
   – Как что? Домой подамся…
   – Так там же тебя непонятно какие дела ждут, – заметил Сергей. – Я тут подумал… Может, ты со мной рванешь?
   – Куда это? – спросил Фёдор, взглянув на Сергея.
   – В Питер… У меня же там охранная фирма. Закончим Лёнькино дело с этим диском, да и вообще, поработаем вместе, как когда-то…
   – Ну и что я там буду делать? Охранять склады или новых русских?
   – Ну, работы достаточно… – ухмыльнулся Сергей. – Только не в складские охранники я тебя зову. Нужен мне в фирме антикиллер, а то что-то у нас в Питере в последние годы тенденция наметилась на предмет громких заказных убийств… Кому-то очень хочется выставить наш город криминальной столицей России… Надо и о балансе подумать… Знаешь, как говорят: против лома нет приема, если нет другого лома.
   – Так и в трудовой запишешь: лом с окладом в «цать» рублей? – пошутил, сощурившись, как всегда, в улыбке, Фёдор.
   – Ну зачем! – посерьезнел Сергей, почувствовав, что Фёдор заинтересовался его предложением. – Поставим тебя заместителем директора фирмы по безопасности. И с окладом не обидим, будет что на спокойную старость отложить…
   – С тобой состаришься, пожалуй!.. – В синих глазах Фёдора промелькнула смешинка. – Знаешь, Сергуньша, а я и думать не буду – согласен! Что-то меня такая тоска дома в последнее время забрала… Вот только о Зухре нужно позаботиться.
   – Кто это? – не понял Сергей.
   – Собака моя, – ответил Фёдор. – Позвонить надо соседке, чтобы взяла ее к себе. Чужим ее отдавать нельзя – матерая больно, новых хозяев вряд ли подпустит.
   – А хочешь, мы ее в Питер заберем? – предложил Сергей.
   – Где же она жить-то там будет? Сия девица не для городской квартиры…
   – Есть место, недалеко от города, – загадочно улыбнулся Сергей. – У меня там что-то типа тренировочной базы… Кстати, там и тебе тоже будет чем заняться. Ты не думал передать свой опыт и умения молодежи, а, Фёдор? Ты же, как я понял, офеня-то из последних… Нельзя, чтобы эти уникальные знания пропали, и так много уже утеряно безвозвратно!
   – Не боись, паря, земля русская все в себе держит, ничего в ней даром не пропадает, – усмехнулся Фёдор. – Придет час, и все людям возвернется… Но если есть толковые ребята, может, и подвезет найти близкую душу. Загодя загадывать нечего… На месте разберемся!
   – Ну, тогда давай выпьем еще и за наше общее будущее, – предложил Сергей, наливая по второй. – За жизнь и ее милосердие к нам!
   – Давай! – согласился Фёдор, принимая от него полную рюмку, и неожиданно вспомнил разговор с Леонидом в самолете на пути в Благовещенск. Тот тогда еще спрашивал, имеется ли у офеней чувство милосердия…
   Придержав рюмку у рта, Фёдор замер. Он вдруг ясно понял, что перед Питером ему обязательно нужно будет заехать еще в одно место… Там, наверное, его милосердия уже давно заждались…

Глава шестнадцатая

   Через три месяца на террасе комфортабельного дома в живописном предместье городка Архаварес, который даже на самой подробной карте Панамы мог бы найти только въедливый географ, раздался телефонный звонок.
   Женщина «в интересном положении» с уже приметным животом не спеша сошла по ступеням террасы в сад, держа в руке мобильный телефон.
   Загорелый мужчина, улыбнувшись, потянулся из плетеного кресла-качалки к ней и обнял располневший стан, прижимаясь щекой к ее животу. Женщина с нежностью потрепала его волосы, а потом, мягко отстранившись, сказала:
   – Тебя к телефону, – и, отдав ему трубку, пошла обратно в дом.
   Мужчина, откинувшись на спинку кресла и раскачиваясь, поднес телефон к уху:
   – Халлоу…
   – Халлоу-халлоу, – передразнил его в трубке низкий мужской голос и продолжил по-русски: – Здорово, паря! Запиши-ка себе кое-что на заметку…
   Продиктовав несколько цифр, голос спросил:
   – Ну что, все успел записать?
   – Все…
   – Остальное пришлю с вещей птицей-вороном… жди! – Помолчав секунды две, чтобы до его собеседника дошло, о ком идет речь, голос попрощался: – Ну, покедова, паря, будь здоров, жене с сыном привет передавай, а будете в наших краях – милости просим!
   – Нет уж, лучше вы к нам… – рассмеявшись, ответил мужчина с интонацией артиста Миронова и со смехом откинулся на спинку качалки. – А может, и правда, Фёдор, к нам рванешь?
   – Не, паря, я жару не выношу! Мне и в нашем болоте хорошо! К тому же я теперь не один…
   – Ну что ж, спасибо тебе! За все спасибо… Да, кстати, а как там все прошло?
   – А ничо, нормально. – В голосе послышался смех. – Гостинец доставлен по назначению… Да тебе потом Мишка все расскажет.
   – Ну хорошо, счастливо!
   Положив трубку, мужчина задумчиво откинулся на спинку кресла-качалки, сложил бумажный листок с рядком цифр вчетверо и, засунув его в нагрудный карман, с удовлетворенной улыбкой прикрыл глаза.
   Через несколько мгновений он уже сладко посапывал.
   Если бы кто-нибудь умел подсматривать чужие сны, он был бы очень удивлен, увидев странное содержание сна этого мужчины… Он бы увидел, как чьи-то большие мозолистые руки аккуратно вкладывают пластиковый пакет с компьютерным жестким диском в какой-то ящичек, очень напоминавший банковскую ячейку, и закрывают дверцу маленьким ключиком, кажущимся в этих огромных руках просто игрушечным.
   – Лежи покедова, – произносит низким, уже знакомым нам голосом герой сна и, похлопав по дверце ладонью, выходит за тут же закрывшуюся за ним тяжелую герметичную дверь с эмблемой одного из надежных банков Швейцарии.
   «Лежи покедова…» – раздробившись на множество фраз, разносится последним эхом под сводами меркнущего сознания сидевшего в кресле-качалке мужчины, и он погружается в глубокий сон без образов и звуков, где царит лишь одна симфония покоя – абсолютное безмолвие.
//-- *** --//
   А в это время далеко-далеко от Панамы, в славном городе Новосибирске, генерал Визорин, лежа на больничной койке, читал письмо, которое доставили ему в серебристом «дипломате» вместе с компьютерным жестким диском. «Дипломат» накануне был подброшен в Контору, где его с большими предосторожностями вскрыли, опасаясь взрыва. Обнаруженные в нем диск, письмо и фотография с изображенными на ней трупами были тут же переданы Слепакову.
   Стоя за плечом начальника, Слепаков еще раз прочел набранные на компьютере строки, невольно цепляясь взглядом за ошибки:

   «Братаны! Пасылаем вам пасылку с ненашим добром. Свое мы забрали, а этот диск, кажись, по вашей части. Мужик перед смертью раскалолся, будто его кое-кто из ваших уволок из какого-то схрона, штоб за кардон отнести. Баба, правда, сказать ничего не успела, померла сразу, зацепили мы ее случайно. Но и нас винить нельзя, мы же за ними три месяца гонялись, а тут они уже валили на ту сторону, пришлось нам за погранцов сработать. Схоронили мы их обоих прямо на границе, головой к Китаю, куда они хатели идти. Так что мы вроде по ходу дела и за вас дело зделали, но мидалей нам не надо. Сначала не хатели вам этот диск отдавать, а потом рассудили, что лучше вам там разобраться, штоб всякие гады не здавали наши секреты вонючему западу, а то сколько ж можно родину прадавать в натуре! Так что ни поминайти лихом!
   Патреоты ».

   Опустив письмо, Визорин оглянулся на Слепакова:
   – Проверили? Тот диск или?..
   – Тот, товарищ генерал, – подтвердил Слепаков, выходя из-за его спины. – Да и «дипломат» опознали, Круглов везде носил его с собой. Можно надеяться, что информация никуда не ушла, если верить этим «патреотам»… – Слепаков осторожно посмотрел на начальника, ожидая его реакции.
   Визорин с облегчением выматерился, разглядывая фотографию и чувствуя, как его отпускают напряжение и тоска последних дней. В голове у него вдруг оформилась мысль, что даже если это и не «братки-патреоты» подкинули им посылку, то все равно это знак, что информация никуда не уйдет, а те, кто ею владеют, будут немы как могила, не пуская свою осведомленность дальше границы. Откуда взялась эта уверенность, он даже не захотел задумываться, но на душе у него вдруг стало спокойно.
   То, что диск теперь у них в руках, – это хорошо, да и фотография вполне убедительная. А как эту историю повыгоднее подать в Москву – он придумает, не обязательно посвящать «верхи» во все детали успешного завершения операции. Так что теперь можно было надеяться и на пенсию…

   В это же время на юго-востоке от Новосибирска его спокойствия совсем не разделяли. Даже наоборот…
   Обхватив в отчаянии голову руками, за столом, заваленным бумагами, сидел преемник Круглова, полковник Сазонов. За окном бушевала непогода, от шквальных порывов ветра с дождем подрагивали стекла, но Сазонов ничего не слышал, уставившись оцепеневшим взглядом в два документа, лежавших перед ним. Эти документы накануне были обнаружены в сейфе-тайнике в кабинете Генриха Модестовича Граховского. Одним из них было секретное распоряжение «О проведении анализа волокон Туринской плащаницы» [15 - Тури́нская плащани́ца (итал. Sindone di Torino) – христианская реликвия, полотно, в которое, по преданию, Иосиф из Аримафеи завернул тело Иисуса Христа после его крестных страданий и смерти. В настоящее время хранится в соборе Святого Иоанна Крестителя в Турине и представляет собой древнее льняное полотно размером 4,3 х 1,1 метра с проступающим на нем изображением обнаженного тела в двух проекциях – спереди со сложенными впереди руками и ровно лежащими ногами и со спины, – расположенного таким образом, как если бы человека положили на нижнюю часть полотна головой к центру, затем перегнули ткань пополам и накрыли ею тело. Невооруженным взглядом с расстояния 4–5 метров (ближе изображение исчезает и не удается различить никаких деталей) можно рассмотреть черты лица, бороду, волосы, губы, пальцы, а также следы истязаний, полностью соответствующие тем, что описаны в Новом Завете (ранами от неоднократных падений под тяжелым крестом, от бичевания, от гвоздей, пронзивших ноги и руки, от тернового венца и удара копьем), со следами крови от этих ран. Исследования следов крови и фрагментов ДНК, сохранившихся на плащанице, показали, что в нее был завернут 30-45-летний мужчина ростом около 178 см, с четвертой группой крови (АВ), принадлежащий по природному типу к иудеям-сефардам.], а вторым – тезисный отчет Граховского о проделанной работе. Взгляд Сазонова остановился на нескольких строках: «Достигнуты положительные результаты по ДНК-анализу и выделению клеток крови из прилагаемых волокон и последующей трансплантации полученного ядерного материала в энуклеированную яйцеклетку реципиента». Ниже излагались подробные данные о женщине-реципиенте, вынашивавшей клона того, чьи следы крови сохранились на древнем покрывале. И было в ее имени что-то поэтическое, есенинское…
   В памяти неожиданно всплыло изображение фрески художника Синьорелли в одном из соборов итальянского города Орвието, где Сазонов побывал со своей покойной женой в их единственную заграничную турпоездку. Та фреска его тогда так сильно поразила, что он долго не мог забыть ее. Она изображала Антихриста, и лик его был копией лика Христа, правда, с иным выражением: «горделив, уныл и неуверен» – так выразилась гид, которая и объяснила, что Антихрист, или «Противохристос», по словам византийского богослова Феофилакта Болгарского, – не Сатана, а некий человек, принявший всю Его силу, – самозванец, носящий маску Христа, но отрицающий Его и стремящийся занять место Назарянина и быть за Него принятым. Святое Писание обещало, что, когда состоится их встреча, Антихрист погибнет…
   «Будет всем нам Третий Рим…» – подумал Сазонов, у которого зашевелились волосы на голове, когда перед его глазами вспыхнули слова из Апокалипсиса, огненным росчерком пропоровшие черные строки злополучных документов: «И Он собрал их на место, называемое по-еврейски Армагеддон»…

Неонилла Самухина Операция «КЛОНдайк»

Пролог

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ НАЧАЛО

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

ЧАСТЬ ВТОРАЯ ПОБЕГ

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ СИБИРЬ

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ ОСВОБОЖДЕНИЕ

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

ЧАСТЬ ПЯТАЯ ИСХОД

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Неонилла Самухина
Операция «КЛОНдайк»

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НАЧАЛО

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ПОБЕГ

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СИБИРЬ

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ОСВОБОЖДЕНИЕ

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ИСХОД