Елена Нестерина
Угнанное пианино

Глава I
Праздничный храп

   Эта история случилась в тот самый знаменательный день, который в народе с тысяча-девятьсот-лохматых годов зовут праздником всех женщин Восьмое марта. И началась она именно тогда, когда ученица седьмого «В» класса Зоя Редькина вместе с матерью и братом-первоклассником вошла в единственную комнату своей родной квартиры.
   На дворе стояло праздничное утро: вся страна отмечала Восьмое марта. Хорошо встретил его и удалой Зоин папаша, регулярно пьющий сантехник Редькин: на всю квартиру раздавался его громкий праздничный храп.
   Увидев спящего и храпящего муженька, мать Зои и Толика, работница одеяльно-матрацной фабрики Клавдия Редькина привычно расстроилась: ведь, чтобы заработать семье на праздничный обед, с раннего утра она вместе с наследниками торговала возле супермаркета мимозами. Владелец большого склада цветов и плодов, добрый человек Карен Бабкенович, часто давал всей округе заработать – по сниженной цене отпускал цветы на реализацию. Не отказал и сегодня.
   И вот мимозы проданы, продукты куплены – но никто в квартире Редькиных не встречает с объятиями маленький трудовой коллектив. Отец семейства спит, не собираясь ничем, кроме носовых рулад, радовать своих близких… Даже входная дверь оказалась незапертой. Чувствовалось, что праздника так сегодня и не будет.
   Не будет, это точно! Зоя первой осознала это. Потому что дверь не заперта, папаша спит, а… в квартире побывали воры! Всё, абсолютно всё находилось на местах в единственной комнате и маленькой прихожей. И только пианино, прекрасного чёрного пианино фабрики «Аккорд», там, где оно всегда стояло, теперь не было! Осталось от него лишь пустое пыльное место – серый прямоугольник у стены.
   Его не оказалось ни в ванной, ни на кухне. Укатило пианино на своих колёсиках в неизвестном направлении. О том, что укатило, красноречиво говорили следы на полу. И даже царапина осталась на повороте.
   Такого вероломства от папаши Зоя не ожидала. А уж тем более в светлый праздник всех дочек страны… Понятно на все сто процентов: папаша пианино продал, а деньги пропил – и спит теперь счастливо!
   Зоя всё ещё не могла до конца поверить в это, а потому по двадцать седьмому разу принялась обшаривать их немудрящее жильё – а вдруг всё-таки завалялось где это пианино, вдруг она просто устала и его не замечает?..
   «Где же оно? Где моё прекрасное пианино? – горевала Зоя. – Как вообще это могло случиться?» Чёрное пианино – это была её единственная личная вещь. Пианино подарила незадолго до своей смерти тётя Маруся – мамина сестра. Все родственники обещали Марусе, что не притронутся к пианино и ничего с ним не сделают, пока Зоя сама этого не захочет. Даже специальную дарственную бумагу тётя Маруся, которая очень любила кроткую Зою, для этого составила. Знала, что к её мнению прислушиваться особо не будут, если что. А так – документ. Бумага отпугивала своей грозной печатью.
   И до последнего времени, даже в самые голодные времена, на музыкальный инструмент никто не покушался. Да, пусть Зою ругали, пусть соседи возмущённо стучали в стенку, когда девочка исполняла, громко себе аккомпанируя, арии собственного сочинения. Или когда она импровизировала в разных стилях. Её просили не долбить по клавишам и не петь, грозились руки ей за спиной завязывать и рот скотчем заклеивать, но Зоя продолжала играть.
   И, тем не менее, ничего с её инструментом не делали, помня завещание тёти.
   И вот теперь папаша это совершил!.. Но ведь обещал же не трогать! Как же так? Он, правда, регулярно что-нибудь пропивал – недавно вот дублёнку материну пропил и пластиковый электрический чайник. А на пианино не покушался. Ни-ког-да. Значит, сегодня-таки покусился, беспринципный человек…

   … – Что, правда, что ли, пианино нету? – удивилась мать.
   – Да… – ответила Зоя – и первая слезинка покатилась из её глаза.
   – Он? – мать ткнула шапкой в сторону папаши.
   – Наверно…
   Мать принялась будить отца, чтобы спросить, куда он фортепьяно дел, но тот не реагировал – сладко шлёпал губами и продолжал смотреть праздничные сны.
   – Самая дорогая вещь в доме пропала, а он хоть бы хны! – возмущалась мать.
   Она с проворностью, которой позавидовал бы любой полицейский, быстро обшарила папашины карманы, но денег там не нашла.
   – Пропил ведь фортепьяно, подлец! Пропил наш праздник, пропил, пропил! – горя обидой и возмущением, ругалась она и била мужа по физиономии мохеровой шапкой, на которой снежинки не спеша превращались в дождинки.
   Поняв, что всё напрасно и бить лежачую тушку бесполезно, мать уселась за стол на кухне и принялась горевать. Сумки с праздничными продуктами сиротливо жались к её ногам, но она не замечала их. Вот такой невесёлый праздник ждал Клавдию Редькину…

   А Толик Редькин встал в самом центре пыльного прямоугольника, оставшегося от пианино, и, радостно улыбаясь, вскинул руки вверх.
   – Ура! – воскликнул он.
   – Я тебе сейчас дам «ура!» – всхлипнула Зоя и погрозила брату кулаком.
   А Толик продолжал чувствовать себя счастливым. Он понял: Восьмое марта – это чудесный праздник, потому что именно на него, а не под Новый год, сбываются желания. Сколько раз он загадывал, чтобы ненавистное пианино исчезло наконец из квартиры. Правда, Толик добавлял всегда к этой просьбе ещё и то, чтобы вместе с пианино испарилась из дома и сама пианистка. Но без её любимого инструмента сестру он ещё терпел, так что все равно мог считать, что желание его исполнилось.

   «Что же делать? – лихорадочно думала Зоя Редькина. – В полицию обращаться? Придётся».
   Хлопнув дверью, Зоя вылетела из квартиры. Все равно городского телефона в доме у них не имелось, мобильный только у матери, а она не даст.
   К Арине! Конечно, надо идти к Балованцевой Арине! У неё и телефоны есть. И мозги! Арина обязательно Зое поможет!

   Зоя пробегала очередной лестничный пролёт, когда вдруг откуда ни возьмись перед ней, как лист перед травой, возник одноклассник Антоша Мыльченко. Зачем он таскается по её подъезду, если сам живёт в другом доме – в соседнем, Зоя размышлять не стала. Не до того ей было.
   – Зоя! – воскликнул Антоша, протягивая к Редькиной Зое руки. – А вот и ты! Радуйся! Сюрприз тебя ждёт! Сюрприз!
   – Какой ещё сюрприз? – удивилась Зоя, но тут же горестно ахнула, не сбавляя темпа бега. – Ах, Мыльченко! У меня уже есть – та-а-акой сюрприз! Так что не до тебя…
   – Постой, Зоя, куда ты?! Я хочу тебе кое-что сказать! – начал было Антоша, и глаза его привычно закатились к небу.
   – Нет-нет, не надо! Мне некогда сейчас! – бросила Зоя Редькина.
   Но Антоша, не желая, видно, чтобы девочка исчезала, точно видение, принялся хватать её за руки.
   – Да ну тебя, Гуманоид несчастный! – испугалась Зоя и стала отчаянно вырываться. – Чего ещё придумал?
   – Ну, Зоя… – взвыл Антон. – Ну сюрприз же!
   Но Зоя, не зная, что может быть сейчас на уме у этого странного мальчика, дёрнулась особенно резво и, чуть не сбив Антошку с ног, вылетела из подъезда.
   Крики и призывы Антона затихли у неё за спиной. А путь к дому Арины Балованцевой был неблизкий. Она жила на самом краю города, вернее, даже за его чертой – по другую сторону загородного шоссе. Улица Трикотажная, на которой стояли дома Зои и Антоши Мыльченко, тоже находилась в окраинном микрорайоне, но Аринин домик – просто на отшибе. Так что бежала туда плачущая и дрожащая от обиды Зоя долго – минут двадцать точно. С серого совсем не праздничного неба повалили крупные влажные хлопья, скоро все дорожки покрылись снегом, а Зоя бежала и бежала…

Глава II
Небо в клеточку, друзья в полосочку

   А за это время успело произойти следующее. Красивая девочка Вероника Кеник, одноклассница Зои, Арины и Антоши, как следует убралась в своей квартире. Её родители по случаю праздника уехали в гости, оставив дом в полном дочкином распоряжении.
   Вероника украсила стол двумя длинными свечами в медных подсвечниках, подумала-подумала и зажгла их, выставила на середину торт со взбитыми сливками, налила в высокие бокалы гранатового сока, похожего на настоящее красное вино…
   Она поджидала Богдана, своего поклонника. Богдан учился в восьмом классе, был весел, остроумен, хорош собой: имел красивую чёлку, которая так падала ему на глаза, что казалось, нет более загадочного парня на всём белом свете!
   Подружки завидовали Веронике, когда она проплывала мимо них под ручку с прекрасным Богданчиком.
   И вот сегодня, в день праздника Восьмое марта, он должен был нанести Веронике визит… Потом они собирались пойти в кино, а оттуда на дискотеку – так что всё предполагалось, как у взрослых, и даже лучше.
   Стол для романтического ужина, а вернее обеда, был давно накрыт. Вероника посмотрела на себя в зеркало, поправила волосы и тщательно замалякала губы, которые ей показались наивно розовыми, ядрёно-коричневой помадой. Из зеркального овала на Веронику глядела весьма взрослая девушка. Вероника сама себе понравилась.
   Но до прихода Богданчика по-прежнему оставалось время. А чем ещё заняться, Вероника не знала.
   Как раз в этот момент раздался звонок в дверь.
   «Какой Богдан молодец! – обрадовалась девочка. – Он понял, что я скучаю, и пришёл раньше! Умница!»
   Она распахнула дверь – и тут в квартиру, как вихрь, ворвался очень неожиданный персонаж: растрёпанный и взмокший Антоша Мыльченко. Решительно захлопнув за собой дверь, он придавил её задом.
   И тут же скороговоркой (чтобы его не выгнали), не давая Веронике опомниться, Антоша забормотал:
   – Здравствуй, Вероника! Уф-уф! Ты мне доверяешь – потому что открыла дверь не глядя. Вот спасибо! Это я. Ох, какой снег на улице… И это в день такого торжественного, такого цветочного праздника…
   Вероника просто обалдела – меньше всего именно этого мальчика она ожидала увидеть у себя дома всего лишь в нескольких метрах от стола с тортом и горящими свечами.
   – Погоди, Мыльченко… Ты… – она еле-еле смогла что-то вообще сказать, так была удивлена. – Здравствуй, конечно.
   Антон порывисто взмахнул рукой, сделал шаг вперед, вытащил из-за спины какой-то шуршащий пакет и… принялся декламировать:

     Красивых женщин всех поздравить
     Мы очень радостно хотим!
     Всем им подарки сразу дарим,
     Их осчастливить…

   С этими словами он сделал ещё шаг к Веронике (явно собираясь осчастливить), снова взмахнул рукой – и на него упало пальто с вешалки. Это не позволило ему немедленно осчастливить Веронику, но дало возможность ей понять, что происходит. Девочка сдёрнула с незадачливого декламатора упавшее пальто. Антоша завертел головой, на миг замолчав.
   – Стоп, стоп, стоп, Мыльченко. Кого это ты собираешься осчастливить?
   Антоша тут же набрал в легкие воздуха и затараторил:
   – Я сочинил эти поэтические строки, Вероника… Ты знаешь, я не только писатель, я ещё и поэт, хочу вместе с ними преподнести тебе, как самой красивой девочке в школе, в городе и в мире! Во всём мире! Преподнести одну вещь…
   Этот текст Веронике показался небезынтересным – согласитесь, и в будни, и в праздники такое слышать всегда приятно!
   – Погоди-ка… – сказала она. – Ты, может, не будешь в куртке и в шапке тут в коридоре топтаться? Чувствуется, тебе очень жарко.
   Антоша охотно с этим согласился.
   – Да! – воскликнул он. – В моей груди полыхает пожар!
   – Клади сюда.
   – Что? – не понял Антоша, пряча свёрток за спину.
   – Да шапку свою. – Вероника хлопнула ладошкой по мягкой обивке пуфика. – Сюда.
   Антоша метнул на пуфик свою шапку-ушанку, вновь зашуршал загадочным пакетом.
   – И я хочу преподнести тебе, Вероника… – опять запел-завыл он.
   Вероника улыбнулась, незаметно покосилась на часы: до прихода ненаглядного Богдана оставалось пятнадцать минут. Мыльченко поздравлять собрался – так пусть поздравляет. Пустячок, а приятно. Правда, вчера в школе их однокласснички уже поздравили – каждой девочке подарили по булке, пластиковым прыгалкам и теням для век. Кому пришло в голову такое странное сочетание – булки, прыгалок и косметики, – оставалось только гадать… Но зачем заглядывать в зубы дарёным коням, тем более накануне Восьмого марта? Дорог не подарок, а мужское внимание…
   – Надевай тапки, Мыльченко, проходи… – скомандовала Вероника, закрывая дверь в комнату с праздничным столом и приглашая поздравительного юношу на кухню. – Знаешь, у тебя ушки сейчас такие красные. Горят.
   Антоша, который казался себе галантным мужчиной, а не лопоухим школьником, тут же бросился к раковине.
   – Я их сейчас водой помочу! – воскликнул он, открывая мощную струю холодной воды. Брызги летели во все стороны, и скоро не только уши, но и волосы Антона стали мокрыми. – Всё, остыли мои ушки. А ты на-ка вот этот свёрток… То есть нет. Не бери пока! Погоди, не открывай!
   Вероника, в руках которой оказался шуршащий свёрток, уже переживала, что пустила к себе в дом это беспокойное хозяйство. То на-ка, то не открывай…
   А тем временем Антоша у зеркала над раковиной причесал щедро смоченные волосы на прямой проборчик.
   – Я мил? – улыбаясь и заглядывая Веронике в лицо, спросил он.
   – Оч-чень…
   Антоша вновь выхватил свой сверток у девочки из рук, вышел на середину кухни, отставил ножку в сторону, взмахнул головой, отчего капли с волос полетели в разные стороны, и заговорил:
   – Дорогая Вероника. Прошу принять от меня этот скромный подарок в честь Восьмого марта. Пусть это радует тебя. Вот… Дарю. Бери насовсем.
   И вручил (уже в который раз за время визита) свёрток в руки Веронике.
   – Ой, Антошенька… – Вероника поняла, что наконец-то подарок приплыл к ней. – Что же это такое?
   – Пижамка, – ответил Антоша.
   – Пижамка? – удивилась Вероника, извлекая из пакета что-то большое, шелковистое, струящееся. – А почему у неё рукава такие… длинные? Какой это размер?
   – Размер истинно твой, Вероника. А рукава – потому что это пижамка в виде костюма Пьеро.
   – Пьеро?
   – Да. Ты потрогай материальчик, Вероника, – тут же предложил Антоша и принялся трясти пижамой у Вероники перед самым носом.
   Он один знал правду, а потому старался отвлечь от неё оподароченную девочку любой ценой. Дело в том, что пижама всем была хороша, но имела один дефект. Ошибаться могут все, и не только в нашей стране, но и за рубежом, где сшили эту пижамку. То ли тамошние швеи были рассеянны в тот день, то ли отвлеклись на что-то более интересное, но только вместо рукавов они пришили к курточке штанины панталон. Поэтому-то рукава и оказались такими длинными. Наверное, где-то моталась по свету незадачливая сестра этой пижамы – и напрасно пыталась неизвестная тётенька влезть в неё: ведь к полосатым панталончикам купленной ею пижамы были пришиты рукава…
   Сам Антоша заметил это слишком поздно, и поменять её было уже нельзя. В целом же пижамка смотрелась весьма симпатично, так что теперь приходилось выкручиваться. А где уж он её взял – новую, с торчащими в разные стороны этикетками, – можно только догадываться.
   – Потрогай, оцени материю, говорю! – как ухарь-купец на ярмарке, суетился Антошка.
   – Ну… Шёлк, – с сомнением проговорила Вероника.
   – Шёлк, конечно! Натуральный! А бирочку посмотри! Фирма «Нина Риччи»! – продолжал переводить стрелки Антоша.
   Но Вероника перебила его. Какие-то сомнения, видимо, начали закрадываться в её голову.
   – А почему же Пьеро не белый, а в полосочку? – с пристрастием спросила она.
   – Потому что белых Пьеро навалом! – не сдавался Антон. – А сейчас это самая что ни на есть мода на дамское бельё во Франции! Чтоб чередовались: полосочка серая – розовая, серая – розовая!
   – Ну, знаешь ли… – растерялась Вероника.
   И вдруг смысл подарка начал доходить до неё.
   – Дамское бельё… – повторила Вероника. – По-моему, я не давала тебе повода дарить мне такие интимные подарки. Ну-ка, Мыльченко, забирай…
   И она решительно сгрузила струящуюся кучу в руки Антошке.
   – Ой, Вероника, Вероника, не обижайся! Ну она же такая красивая, эта пижамка! И тебе идёт-то как!
   – Ну вот и уходи-ка ты со своей пижамкой домой. Надо же – придумал! – Вероника, казалось, была настроена решительно.
   Антон не мог смириться с отказом.
   – Ну, Вероника, ну ты посмотри на неё как следует! Какие панталончики! – проныл он.
   А ныть, общаясь с девушками, никак нельзя. Этого начинающий покоритель дамских сердец ещё не знал. Девушки свирепеют от нытья.
   – Сейчас ты у меня получишь панталончики… – рассвирепела и Вероника.
   Но Антошка проявил завидную прыть.
   – А вот ещё ночной колпачок, Вероника! – воскликнул он, подпрыгивая и помахивая в воздухе таким же розово-серым шёлковым изделием. – К пижамке! С пумпончиком! В нём спать нужно, он причёску берёжет!
   Вероника покосилась на циферблат настенных часов. Стрелки показывали, что наступило время свидания.
   – Да что ж ты никак не поймёшь! – всплеснула руками она. Выставить Гуманоида из дома она уже просто отчаялась.
   – Погляди, как здорово смотрится! – почувствовав её слабинку, тут же сильнее засуетился Мыльченко. – Я сейчас примерю! Вот! Штанишки!
   С этими словами он уселся на пол и схватился за пижамные штаны.
   – Не вздумай раздеваться! – испугалась Вероника.
   – Не, я прям на джинсы! – успокоил её Антоша, действительно нацепив шелковые панталоны поверх своих джинсов. – Вот… Теперь кофточку… Ты не смотри, что на мне велико кажется, Вероника. Это ничего, что я прямо на куртку меряю. Ты же на голову выше меня, так тебе пижамка в аккурат будет. Видишь, раз мне на куртку чуть-чуть внатяг, значит, тебе на голое тело самое оно…
   – На какое ещё голое тело! Мыльченко…
   – Ой, не на голое! В смысле, на тебя вообще! – испугавшись, что ляпнул что-то не то, оправдывался Антон, стараясь облачиться в пижаму ещё быстрее. – Самый раз! Самый раз! Во, смотри!
   – Боже мой! – воскликнула Вероника, когда через минуту Антоша встал перед ней. – Весь оделся.
   Антон надел на мокрую голову шёлковый колпачок, разгладил его ладонями.
   – А теперь я и в колпачке, – он галантно поклонился. – Готов. Вот я и Пьеро. А? Красавец?
   – Гуманоид, то есть Антоша, ну, понимаешь… – не нашлась, что сказать, бедная девочка.
   – А знаешь, какие сны тебе будут в этой пижамке сниться! – воскликнул Антоша, мечтательно закатывая глаза.
   – Да уж… – вздохнула Вероника.
   – И рукава длинные – специальные, – с вдохновением подхватил Антон. – Чтобы тебе во сне лицо ногтями не расцарапать.
   – Да я и не собираюсь себя царапать, – удивленно пожав плечами, начала Вероника.
   Но не договорила. В это время позвонили в дверь.
   Вероника бросилась открывать, краем глаза успев заметить, что Антоша подобрался к зеркалу и с довольным видом в нём себя разглядывает.
   На пороге стоял Богдан, держал в руках букет крупных роз и лучезарно улыбался. Наступил миг настоящего женского счастья для Вероники… Она тоже улыбнулась. Но вспомнила про своего первого посетителя. И улыбка исчезла с её лица…
   – Привет, Богдан, – пробормотала девочка.
   – Здравствуй, Вероничка… – встряхнув благоухающий букет, произнёс Богдан. – Это тебе. Поздравляю.
   – Спасибо! – кивнула Вероника, не чувствуя той радости, какую она ждала вот уже несколько дней, едва узнала о предстоящем свидании. – Богдан, я так ждала тебя, но…
   В этот момент из комнаты, дверь в которую была закрыта, выскочил Антон Мыльченко в полосатой пижаме.
   – И она не мнётся, смотри! – воскликнул он, прыгая козликом. – Я специально на диване повалялся.
   Восьмиклассник Богдан опешил. Конечно, он Антона узнал – да и кто в их школе не знает старика Мыльченко?
   – А это что такое? – хмыкнул Богдан. – Вероника, что это у тебя тут Гуманоид по квартире скачет?
   Антошу с детских лет дразнили Гуманоидом – за всё, чем отличалась от остальных его многогранная личность. Поэтому Антон великодушно не обижался на своё межпланетное прозвище. И даже гордился им – в порывах поэтической или вселенской грусти.
   – Богдан, понимаешь, он пришёл меня поздравить… – начала оправдываться Вероника. – Он вообще-то мой одноклассник.
   Веронике показалось, что не так уж сильно Богдан и против того, чтобы Антоша поздравлял её на правах нейтрального одноклассника. Ей сразу стало легче.
   – А во что это он одет? – вот что заинтересовало сейчас Богдана, и он принялся внимательно разглядывать поэта. – То ли во что-то дамское, то ли в тюремное… Что, Гуманоид, теперь так и живешь – небо в клеточку, друзья в полосочку?
   – Ты ничего не понимаешь, Богдан, – презрительно качнул помпоном Антоша. – Это самая модная пижама сезона. Французская! Мой подарок Веронике.
   Вот тут-то и началось то, чего бедная девочка боялась больше всего.
   – Ты уже принимаешь в подарок пижамки, да, Вероника? А также другие предметы туалета. Очень мило, – проговорил Богдан, ехидно прищуриваясь.
   – Богдан, понимаешь… – Вероника растерянно посмотрела на Богдана, потом оглянулась на Гуманоида.
   – Понимаю… – Богдан тоже пристально посмотрел на Антошу, и голос его стал зловещим. – А что, Гуманоид, ты думаешь, что моя девушка примет в подарок твой клоунский костюм?
   – Да, – с достоинством ответил Антоша, и Вероника посмотрела на него уважительно. – Примет. Потому что эта пижамка…
   – Такого же бесконечно дебильного цвета, как ты сам, – рявкнул Богданчик, который заметил уважительный Вероникин взгляд в сторону Антона.
   – Богдан! Что ты говоришь? – обиделась Вероника.
   – Ах, ты за него ещё и заступаешься. Здорово. А я тут как раз к французской пижамке духи французские тебе хотел презентовать… – с этими словами расстроенный Богдан полез в карман, вытащил коробочку духов, вынул из неё флакончик, взболтал его, отвинтил крышку и посмотрел жидкость на свет. – Остается эти духи только выпить… Куда они в сравнении с таким шикарным подарочком прекрасного Гуманоида…
   Богдан горестно вздохнул, но духи пить не стал.
   «А я бы выпил, – глядя на него, подумал Антоша. – Ради женщины. Проблема-то».
   После этих мужественных мыслей он сразу почувствовал себя увереннее. Преимущество у него появилось. Антошка сам поднялся в собственных глазах.
   – А что, Богдан, ты считаешь, что я не могу Веронике подарок на Восьмое марта сделать?
   – Можешь, можешь… – с угрозой в голосе проговорил Богдан.
   Вероника испугалась. Драки в доме с тортом и свечами ей не хотелось.
   – Богдан, он неожиданно пришёл… – начала Вероника.
   – Значит, так же неожиданно и уйдёт! – без тени сомнения заявил Богдан.
   Но уж с этим Антон Мыльченко был совершенно не согласен! Пусть он мальчик хилый, малорослый, неспортивный. Но не трус!
   – Это чегой-то? Я первый в гости пришёл! – крикнул Антон.
   Но Богдан, крупный восьмиклассник, парень своей девушки, уже разозлился по-серьёзному. У него в данный момент тоже было важное свидание, к которому он готовился не менее тщательно, чем Вероника.
   – Ты портишь мне настроение, Гуманоид, – медленно проговорил он, засучивая рукава и наступая на Антошу. – Нечего тут мелькать.
   – Но-но! – подпрыгнул Антон. – Не толкайся!
   Артур не захотел больше вести с непрошеным гостем переговоров, а потому, несколько раз толкнув Антошку в грудь, допинал его таким манером до двери.
   – Богдан! Не надо так! Ты что его толкаешь? – возмущалась Вероника, бросаясь вслед за ним.
   Но Богдан ничего не слышал.
   – Давай-давай! Выкатывайся, Гуманоид, из квартиры! – одной рукой схватив Антона за шиворот, а другой – открывая дверь, решительно заявил Богдан.
   – Ты не имеешь права! – возмущался Антоша, дрыгая ногами.
   С этими словами он вылетел из квартиры. Дверь захлопнулась. Антоша оказался на лестничной площадке совсем один.
   – Пустите! – закричал он, прыгая на резиновом коврике. – Я же в тапочках!
   – Проветрись, герой! – насмешливо донеслось из-за двери.
   Антон Мыльченко заметался, принялся возить по двери длинными рукавами пижамы, предназначенными, как он сам утверждал, не позволить ободрать что-нибудь своими ногтями. А так хотелось Антоше всё драть сейчас в ярости, рвать, метать, негодовать! Вот, значит, как с ним, да?..
   – Кладбище, да, только кладбище успокоит меня… – простонал Антон в замочную скважину. – Покой, вечность, тишина…
   – Хе! – донеслось в ответ из квартиры. Это был голос торжествующего победителя-Богдана.
   И снова всё стихло…
   Антоша звонил в дверь, стучал, прислушивался, даже заскулил, но никто не открывал ему, никто не приглашал в квартиру, где на столе с горящими свечами стоял вкусный торт со взбитыми сливками…

Глава III
Девочка в подарках

   Это же я такая невезучая уродилась! – горестно подумала Зоя, когда в очередной раз на шоссе её обдала из лужи водой с грязью огромная машина. – Водитель машины специально, что ли, меня из лужи окатил? Нельзя было подальше объехать? Видит же, что я бегу… Не уважает меня никто, даже в международный женский день…» Оставалась Зое самая малость – перебежать оживлённое шоссе. А там, за ним, спрятанные за небольшим леском, стояли коттеджи. Там Арина. Там, может быть, ей всё-таки помогут…

   Оставшись наедине с Вероникой, Богдан наконец вздохнул спокойно.
   – Ну, всё нормально, Вероничка? – улыбнулся он. Вероника, даже такая рассерженная, очень ему нравилась.
   Но Веронике не казалось, что всё нормально.
   – Богдан, но как же? – спросила она, глядя в его улыбающееся лицо. – Что же это мы с ним так? Может, обратно человека позовём?
   – Ага, вместе с подарком, – ухмыльнулся Богдан. Он чувствовал себя победителем. Ведь это он выставил соперника, а не соперник его.
   Но Вероника по-прежнему не веселилась и не собиралась приглашать его к столу, начинать праздничное свидание.
   – А что? – фыркнула Вероника.
   Богдан растерялся.
   – Вероника, но я же думал, что ты ждёшь только меня. А тут Гуманоид ваш откуда ни возьмись… – сказал он.
   – Богдан… – замялась Вероника. – Он хоть откуда ни возьмись, но выгнали-то именно его. И он действительно в тапочках… И в пижамке поверх одежды… Как ему там, в подъезде?
   Богдан не хотел ссориться, тем более в праздник, да ещё из-за какого-то комического Гуманоида.
   – Ну, Вероника… И что из этого? Мы ведь не часто бываем с тобой совсем одни… – проговорил он и предложил: – Давай забудем про всю эту глупость…
   – Тебе глупость, а человек на лестничной площадке. В дедушкиных тапочках замерзает…
   – Нечего ему было к тебе приходить. У тебя же не с ним было свидание назначено, – резонно заметил Богдан и добавил: – Ну ничего, побегает Гуманоид по подъезду, на батареях погреется… А потом мы его впустим и отдадим ему его ботинки. Зачем они нам?
   – А вдруг он на улицу убежит?
   Богдан усмехнулся, приглядываясь к торту:
   – Ну не такой же он дурачок – на улицу идти? Нет. Всё с твоим другом Гуманоидом будет хорошо.
   – Ага…
   – Ну, ладно, всё… – Богдан решительно уселся за стол. – Свечи, торт… Вероника, ты в самом деле ждала меня! Так приятно!
   Но добрая девочка Вероника сейчас не думала о том, кого она пригласила к себе отмечать Восьмое марта. Мысли её были заняты бедным страдальцем в полосатой пижаме…
   Нет, решила Вероника, так нельзя. А если она когда-нибудь сделает то, что Богданчику не понравится? Что ж это он – возьмёт и её точно так же выгонит, как сейчас Антошу Мыльченко?..
   – Богдан, погоди садиться за стол, – твёрдо сказала Вероника. – Нужно пойти и вернуть Мыльченко из подъезда. Хотя бы за тем, чтобы он свои ботинки забрал. И шапку. А ещё надо извиниться перед ним – и пусть он потом домой идёт. Так что давай, иди в подъезд и позови его.
   Богдану, признаться, и самому было как-то не по себе от того, что он Гуманоида выставил. С одной стороны, он повёл себя как решительный мужчина, а с другой… Ну жалко же дурачка… К тому же Вероника говорила весьма сурово и требовательно.
   – А может, давай ему просто позвоним – и скажем, что пусть заходит за вещами? – предложил он.
   – Нет, – ответила Вероника, – я номера его мобильного не знаю. И никогда не интересовалась.
   – А, ну, ладно, – вздохнул Богдан, поднимаясь со стула. – Пойду найду я этого Гуманоида, всучу ему его шапку, штиблеты. Но чтобы духу его здесь не было!
   – Давай, давай скорее! – Вероника бросилась к двери и распахнула её. – Веди его сюда!
   Богдан понёсся в подъезд. Минут пять Вероника ждала его…
   – Ну? Что вы там? – нетерпеливо воскликнула она, едва входная дверь снова распахнулась.
   – Нету Гуманоида нигде, – понуро ответил раскрасневшийся от беготни по лестницам Богдан. – Я весь подъезд обежал, на улицу даже выскочил – нет его ни возле дома, ни во дворе…
   Вероника представила, как холодно, сыро и снежно сейчас на улице.
   – Ты жестокий, ты злой человек, Богдан! – воскликнула она и топнула ногой. – Разве можно так поступать с людьми? Из-за тебя Мыльченко пропал! Ты его выгнал, выгнал, а это подло! Не хочу тебя видеть!
   С этими словами она повернулась на каблучках лаковых туфелек, убежала в комнату и, сложив руки бубликом, уселась на диван.
   – Вероника, ну а как же быть-то… – начал Богдан, несмело подходя к ней и растерянно разводя руками.
   – Никакой Вероники! За это я знать тебя даже не хочу.
   И тут Богдан не выдержал. В конце концов – или он, или Гуманоид! Да что же это такое!
   – Ну и не надо! – крикнул он. – Каприза, тоже мне. Ишь, носится как с писаной торбой со своим Мыльченко… А со мной вот, значит, как… Мало, думаешь, девчонок на свете? Я ухожу. Потому что я себе и не такую принцессу найду!
   С этими словами он резко повернулся. Гордо махнули Веронике на прощание полы его расстёгнутого пальто.
   – Ах так! Ну и катись. Вот тебе! – Вероника решительно вскочила, схватила со стола праздничный торт и запустила его в гнусного Богданчика.
   Если бы это было кино, кадр получился бы замечательный – морда жестокосердного негодяя оказалась бы облепленной нежным сливочным кремом.
   Но Богдану повезло – в долю секунды он ухитрился подскочить к двери в комнату и захлопнуть её. Торт впечатался в дверь. А Богдан как ошпаренный выскочил из квартиры.
   Не обращая внимания на оплывающий по двери торт, Вероника в два прыжка оказалась в прихожей и, высунув голову в подъезд, закричала вслед Богданчику:
   – Катись-катись колбаской! Ищи принцессу. И пусть тебе какая-нибудь девица типа нашей Балованцевой попадётся! Вот тогда ты взвоешь! Вот тогда ручным станешь! А то ишь какой…
   В сердцах Вероника так грохнула входной дверью, что откуда-то сверху резвыми снежинками посыпалась штукатурка.
   Вероника закрутила оба дверных замка и усмехнулась: она представила, как принцесса Арина Балованцева отдаёт команды, а ставший послушным и даже дрессированным Богданчик их охотно выполняет. Бегает, высунув язык, мучается, старается. И никак не может угодить Балованцевой. А та капризничает, капризничает…
   Стоп! Балованцева! Вероника даже подскочила от посетившей её мысли. Арина Балованцева, её одноклассница, всех пришибленных защищает! А Антошка Мыльченко, гонимый Гуманоид, как раз один из её подопечных. Наверняка она знает, куда он может отправиться, где его можно искать!
   Вероника утёрла слезы, прошла в комнату, взяла телефон и набрала номер Арины…

   Арина Балованцева, к которой в этот же самый момент бежала через снег и лужи заплаканная Зоя Редькина, принимала праздничные подарки. По случаю Восьмого марта в её доме было множество народу: помимо родителей и брата, там собрались двое дедушек, две бабушки, а также другие родственники. Женщины получали подарки, мужчины с удовольствием эти подарки им дарили, все вместе они то и дело подходили к огромному столу с угощениями, накрытому в гостиной с самого утра, – и праздновали, праздновали, праздновали. Играла музыка, причём в разных углах дома своя, стоял весёлый шум и гам.
   Арина вскоре до такой степени напраздновалась, что уползла в свою комнату, улеглась на кровать, решив сладко вздремнуть, – и тут раздался телефонный звонок…

   Зоя Редькина мокрой дрожащей рукой открыла калитку, которую никто не потрудился запереть, пробежала по расчищенной от снега дорожке к двухэтажному серо-белому дому, влетела на крыльцо. Зажмурилась и нажала кнопку звонка…
   – Ой, здравствуй, здравствуй, Зоенька! – буквально через миг распахнулась дверь, и на пороге появилась Аринина мама. – В гости пожаловала. Отлично! Проходи скорее, ты что-то вся промокла. И быстрее за стол. Скажите Ариночке, что к ней подружка пришла!
   С этими словами она потащила Зою за собой, мигом сняла с неё куртейку, раскисшие ботики, заставила натянуть на ноги толстые вязаные носки. Зоя и глазом не успела моргнуть, как оказалась за праздничным столом. У неё под носом тут же возникла огромная тарелка – и горки салатиков как будто сами собой шлёпнулись туда. Конечно, не сами собой – за Зою принялись Аринины дедушки и бабушки, любимым занятием которых было создавать любому, без разбора, ребёнку счастливое детство. Зоя Редькина и слова не могла вставить, а ей всё предлагали и предлагали то одного, то другого угощения, наливали то сока, то компота, то морсика. Как это было бы приятно, если бы не пропавшее пианино…
   Время шло. Под руководством дедушек и бабушек Зоя Редькина пила и ела. А Арина всё не появлялась. То ли никто её так и не предупредил, что Зоя пришла, то ли её вообще дома не было – среди такого шумного общества и не разберёшь, кто где… Улучив момент, когда добрые старички отвлеклись на фокусы, которые показывал Аринин старший брат, Зоя улизнула из-за стола и бросилась в комнату подружки.

   Арина сидела на кровати и разговаривала по телефону. Зоя бросилась к ней.
   – Арина, страшная потеря! – закричала она. – Пропажа! Среди бела дня…
   Но Арина остановила её, жестом индейского вождя вскинув руку. После этого попрощалась с тем, кто ей звонил, и ответила:
   – Я знаю, Зоя. Надо искать его.
   – Да, надо! – обрадовалась Зоя и запричитала: – Только где? Как же я не уследила, я же его так люблю!
   Услышав это, Арина изрядно удивилась:
   – С каких это пор, Зоя?
   Редькина Зоя всхлипнула:
   – Да с самого первого момента, как увидела!
   Арина в полном потрясении смотрела на Зою.
   – Ну надо же… – проговорила она медленно. – А я думала, что раз ты так с ним бьёшься, значит, мучаешься, страдаешь… А ты прям вот так – и любишь его. Да ещё и с того самого момента, как увидела…
   – Да! – горячо подтвердила Зоя, яростно мотнув головой. – Я так с ним сроднилась, что теперь даже представить не могу, что когда-то у меня его не было!
   «Удивительные вещи выясняются! – подумала Арина, слушая страстное признание своей одноклассницы. – Никогда бы не подумала. Битвы не на жизнь, а на смерть. Каждый день. Это у них, оказывается, любовь…»
   – Ох, Арина, как же мне сразу грустно-то без него стало! – Зоя прижала руки к груди. – Ведь вся моя душа всегда тянулась к нему, к искусству, понимаешь меня?..
   – Это да… – согласилась Арина. – Искусство и Мыльченко – это прямо-таки близнецы-братья.
   – А Мыльченко-то тут при чём? – не поняла Зоя. – Искусство, музыка, счастье…
   – Ты что? – в свою очередь удивилась Арина. – Мыльченко – это стихи, проза ну и… всякое там такое. Литература, я бы сказала. Может, и положат когда на музыку его тексты.
   Зоя посмотрела на неё в полном изумлении.
   – Ариночка, да зачем про творчество Мыльченко говорить! Ну его! Я поняла, ты вот уже в курсе, да? Что пропало, исчезло моё прекрасное пианино! Утром было, а сейчас уже нету!
   – Как – пианино пропало? – этого Арина Балованцева явно не ожидала услышать. Она-то думала, что речь идёт совсем о другом – о том, что ей Вероника сейчас по телефону поведала. Про Мыльченко. А не про Редькинскую любовь к нему, пропавшему…
   – Я поняла, что ты знаешь о пропаже моего пианино… – пролепетала Зоя.
   – Не знаю, Зоя, но говори же скорее! – Арина удивилась ещё больше. – Как могло пропасть пианино из квартиры?
   – Вот так, – развела руками Зоя, собираясь заплакать, но постеснялась. Да и тяжело оказалось плакать на такой полный желудок.
   – А мне Вероника Кеник сейчас звонила, – ответила Арина, слезая с кровати. – Антон Мыльченко пропал.
   А вот с этим-то Зоя как раз была не согласна. В смысле с тем, что от Арины сейчас услышала.
   – Чегой-то он пропал? – усмехнулась она. – И ничего не пропал. Я его только что у себя в подъезде видела.
   – Прямо сейчас?
   – Ага.
   – А что он там делал?
   – Не знаю… Да и как это пропал? – Зоя, как ей казалось, знала своего соседа по парте как облупленного. – Куда это Мыльченко может пропасть?
   Арина вкратце рассказала ей историю о том, как был изгнан Антоша из квартиры Вероники в тапочках на пять размеров больше и в шёлковой полосатой пижаме.
   – Подожди, а что это он там в пижаме делал? – крайне удивилась Зоя.
   – Говорю – подарок Веронике на Восьмое марта дарил! Вот и в пижаму, как я поняла, переоделся, – ответила Арина. – Бал-маскарад. Ты что, нашего Мыльченко не знаешь?
   – Да знаю… – вздохнула Зоя, которой, как никому, было известно, как Антошка любит театр, мистификации и другую показуху: всё-таки семь лет за одной партой – это вам не шутка…
   – Вот, – продолжала Арина. – Оказался он в подъезде, а дальше его след теряется. Вероника Кеник сейчас дома, я ей посоветовала открыть входную дверь и слушать, что в подъезде происходит. Может, он в какую-нибудь квартиру зашёл, а значит, наверняка скоро оттуда выйдет…
   – Конечно, выйдет! Наплачется на свою судьбу у кого-нибудь в гостях – и его оттуда выставят быстренько! – обрадовалась Зоя. – Арина, всё понятно с Мыльченко. Давай скорее моё пианино искать! Вот пропажа так пропажа!
   – Будем, будем искать… – кивнула Арина. – А вспомни, кто из наших знакомых в подъезде Вероники живёт?
   – Ну… – Зоя почесала нос. – Двое ребят из восьмого класса. Мыльченко с ними точно не дружит… Девчонка из шестого «Б», Надюшка. С ней он тоже вряд ли общается. Это я с Надюшкой сижу иногда во дворе, раньше играли вместе…
   – А может, родственники Антошкины какие у вас в подъезде проживают?
   – Точно – нет.
   – Тогда плохо дело. – Арина двинулась к шкафу и спешно принялась переодеваться. – Пойдём туда немедленно.
   – А пианино, пианино, Арина! – взмолилась Зоя.
   – И пианино. Но сначала, Зоя, ищем человека. Согласна? – Арина пристально посмотрела на Зою, и та немедленно с ней согласилась. – Человек важнее.
   – Да, да, человек, конечно, важнее!
   Девочки выскочили из Арининой комнаты, пронеслись мимо гостей, сопровождая это криками: «Мы погулять! Проветриться!»
   И уже через пять минут бежали по улице. С хмурого набрякшего неба валил крупный мокрый снег, проносились машины, поднимая брызги из грязных луж, – одним словом, погода была непраздничная. Да Зое с Ариной было сейчас и не до праздника.

Глава IV
Сюрприз или не сюрприз?

   А в это же самое время от распахнутой двери квартиры к кухонному окну носилась туда-сюда Вероника Кеник – девочка, из-за которой совсем недавно едва не случилась настоящая дуэль.
   «Уж лучше бы дуэль, чем Мыльченко пропал! – лихорадочно думала Вероника. – Или нет, как же – дуэль лучше? Чтобы Богданчик застрелил Антошу?» А в том, что прекрасный Богданчик прекрасно стреляет, она просто не сомневалась. Конечно, Богдан хороший. Но ведь и Мыльченко тоже ни в чём не виноват, зачем же с ним так… И вот что теперь делать? Ни Богдана уже не вернуть – ушёл, значит, ушёл. Ни где искать Мыльченко – ясности никакой.
   Вероника снова с надеждой посмотрела на улицу. Где Богдан, где Антон? Ни того, ни другого не было видно в окно. Вероника открыла входную дверь, послушала. И в подъезде была тишина. Один раз только сосед с собакой промчался. Девочка вернулась на пост у кухонного окна.
   Резкий звонок в дверь не застал Веронику врасплох – она увидела из окна, как к её подъезду подошли Зоя и Арина.
   – Не вернулся? – увидев Веронику, спросила Арина первым делом.
   – Нет… Никто не вернулся, – вздохнула Вероника.
   Арина прошла из прихожей в коридор, осмотрела там все углы, взялась за ручку двери, ведущей в гостиную, весело окинула взглядом бисквитно-кремовую композицию на этой двери…
   – Его? – кивнула Арина в сторону пуфика, на котором несчастной меховой зверюшкой съёжилась шапка-ушанка.
   – Ага. Мыльченко шапка, – снова вздохнула Вероника. – И штиблеты вот его тоже…
   Она показала в угол, где сиротливо жались друг к другу оббитыми носиками мальчуковые ботинки. Это было всё, что осталось в квартире Вероники от исчезнувшего поэта-поздравителя. Да ещё шуршащая подарочная бумага, в которую горе-пижамка была завёрнута, тоже сохранилась – она валялась в мусорном ведре. Все эти вещественные доказательства очень бы пригодились в том случае, если бы вместе с Зоей и Ариной прибыла в Вероникину квартиру поисковая собака-нюхач. Она бы быстро все эти вещи обнюхала – и тут же отправилась по следу, отыскала бы пропавшего поэта и привела домой. Но собаки такой не было. А были всего лишь три девочки, которые не предполагали, где искать униженного и оскорблённого Богданом и общим положением вещей Антона Мыльченко…
   – Зоя, ты мне вот что скажи… – начала Арина Балованцева, которая какое-то время молчала, задумчиво соскабливая лепёшки кремовых розочек с двери и слизывая их с пальцев. – Мыльченко тебе говорил, зачем он в твоём подъезде толокся?
   – Сюрприз, говорил… – нахмурилась Зоя, пытаясь вспомнить подробности. – Да. Я к тебе, говорит. У меня для тебя сюрприз.
   – А не может такого быть, что пианино – это и есть сюрприз? – спросила Арина.
   – Эх, может… Я, пока к тебе бежала, тоже так подумала.
   – Ну, так давайте представим картину, – предложила Арина, повеселев. – Мыльченко решил всем девочкам, которые живут поблизости, устроить сюрпризы. Ну, в честь Восьмого марта. Тебе, Зоя. И тебе, Вероника. Веронике он что – пижаму подарил, так?
   – Так, – согласилась Вероника и чуть не заплакала: вспомнила подробности того, как Антошка эту пижаму дарил.
   – А для тебя, Зоя, он какой-то другой сюрприз подготовил, – предположила Арина. – Выкатил из твоей квартиры пианино, придумал какие-то стихи, а то и песню или ораторию какую-нибудь. И собирался исполнить в торжественной обстановке.
   – То есть… – растерянно произнесла Зоя. – А как же он один пианино-то мог выкатить? И куда? И зачем?..
   – Куда – не знаю. Зачем – тоже не знаю, можно ведь было тебя дождаться и сыграть тебе дома на этом пианино. Но вот как – это вполне понятно, – попыталась выстроить модель поведения Антона Мыльченко Арина. – Ты рассказывала, что когда вы с мамой и с братом пришли домой, то входная дверь открыта была.
   – Ага, – согласилась Зоя.
   – А вы когда уходили, запирали её? Помнишь, нет?
   – Помню, – уверенно сказала Зоя. – Запирали. Мать – ключом снаружи. А тут пришли, она только ключ из кармана вытащила, смотрим, а дверь не заперта, и даже щёлочка небольшая, ну, не до конца, значит, дверь-то прикрыта.
   – А это о чём говорит? – воскликнула Арина.
   – Да, о чём?
   – О том, что её или изнутри кто-то открыл, или снаружи. Отец-то ваш дома был, когда вы уходили?
   – Дома…
   – Пьяный, извини, конечно, или трезвый? – стыдливо поинтересовалась Вероника, которая тоже начала кое-что для себя понимать в том, что могло случиться в квартире Редькиных.
   – Трезвый, – гордо начала Зоя, но потом сбилась. – Мы рано уходили, часов в полседьмого утра, чтобы очередь за цветами занять. Ну, на складе дяди Карена Бабкеновича… А папаня на работу должен был к девяти пойти, ну, сантехник же он – где-то что-то проверить. Вот. Ему там недолго, на работе, особенно по праздникам… А когда мы пришли… Он уже… Храпит…
   – Отмечал на работе, – с пониманием кивнула Арина. – Ясно. Он мог забыть входную дверь закрыть, когда уходил на работу?
   – Нет! – уверенно воскликнула Зоя. – Трезвый он очень положительный! Ответственный, исполнительный и… И вообще!
   Она, видимо, очень любила своего непутевого папаню. Арина посмотрела на Зою с уважением, но всё равно спросила:
   – А когда он… Ну, после того, как отметит? Помнит, как до дома добирается? И дверь за собой запирает?
   – Всегда, – ответила Зоя Редькина, но уже без прежней уверенности.
   – Понятно. Зоя, вполне может быть так, что пианино твоё никуда не пропало, – сказала Арина и увидела, как загорелась надежда в глазёнках Зои Редькиной – любительницы фортепьянной музыки. – Раз Антон сказал, что тебя какой-то сюрприз ждёт, значит, может оказаться так, что он с папанькой твоим договорился, тот позволил ему пианино из дома выкатить. Чтобы тебя сюрприз где-нибудь в подъезде и ждал. Только вот в чём проблема…
   – В чём? – Зоя уже полностью поверила в эту версию и очень не хотела, чтобы были ещё какие-то проблемы.
   – Пианино-то тяжёлое, – развела руками Арина. – В одиночку Мыльченко вряд ли его с третьего этажа спустить смог.
   – Нет, конечно.
   – Значит, у него были сообщники! – воскликнула Вероника.
   От резкого колебания воздуха (а может, и сам по себе, устав висеть) с двери отвалился и шмякнулся на пол самый большой и хорошо сохранившийся при ударе торта о дверь кремовый цветочек.
   – Не сообщники, Вероника, – загадочным голосом проговорила Арина Балованцева, проводив взглядом летящий кусок.
   – А кто же?
   – Может быть, речь идёт о похитителях, преступные действия которых увидел Антошка Мыльченко! – заявила Арина. – Пока он пианино катил, в подъезде, предположим, преступная банда какая-нибудь орудовала. Он увидел её действия. Кто тогда Антошка получается? Правильно – ненужный свидетель… А потому ему угрожала и сейчас угрожает опасность. Ведь свидетелей преступления всегда стараются убрать…

Глава V
Кремовая розочка на лаковой туфельке

   Еще несколько фрагментов ни в чём не повинного торта шлёпнулись на пол. Один даже уютно приземлился вверх розочкой на нарядную лаковую туфельку Вероники Кеник. Получилось красиво и необычно – кремовая розочка на лаковой туфельке. Но Вероника даже не заметила этого…
   – Ему угрожала опасность, а я его из дома выгнала! Не спасла, не укрыла! – горестно воскликнула она. – А Антон просил убежища, он спасался от преступников! Эх…
   Да, перед мысленным взором Вероники явственно предстала вся ужасная картина происшедшего. Когда наивный бедняжка Антончик Мыльченко для своих культурно-поздравительных целей выкатывал пианино в подъезд, некие бандиты совершали там какое-то злодеяние. Невольным свидетелем всего этого, как говорят по телевизору в оперативных сводках криминальных событий, и стал Антон. Из подъезда-то он, видимо, благополучно вышел. Но затем… Преступники шли за ним по пятам. До самого дома Вероники. И схватили его при первом же удобном случае – то есть именно тогда, когда сама жестокая Вероника лишила его надёжного крова или просто пристанища, позволив такому же жестокому Богдану изгнать бедолагу Антона из её квартиры…
   – Ой-ёй! Ой-ой-ой! – схватившись за голову и раскачиваясь из стороны в сторону, запричитала красивая девочка. – Как же мне не стыдно! Что же я натворила!
   – Ну погоди, Вероника, ты чего? – удивилась Арина и бросилась успокаивать Веронику. – Это же пока лишь мои предположения. Версии. Мы же ничего не знаем. Ну не убивайся ты так. Не твоя тут вина.
   – А чья же? – оживилась Вероника. – Преступников, похитителей Антона?
   – Скорее похитителей пианино, – ответила Арина. – Но это я тоже только предполагаю. Может быть, у него просто это пианино перехватили.
   – Как это?
   – Едва Антон его из редькинской квартиры выкатил, а умные люди у него это пианино тут же – хвать! И поминай, как звали… Вот и не получилось у Антошки для тебя, Зоя, сюрприза.
   – И он с другим сюрпризом к Веронике наладился! – догадалась Зоя. Но от этого ей было не легче.
   – Может быть, – кивнула Арина. – Но ведь в то же время он сам тебе говорил, что сюрприз есть.
   – Говорил, – согласилась Зоя Редькина.
   Арина подъела с двери остатки крема с бисквитом. И решительно сказала:
   – Зоя, нужно идти к тебе домой. Там мы всё и выясним. Может, придётся полицию вызывать.
   – Нет! – с жаром воскликнула Зоя Редькина и схватила Арину за руки. – Ни в коем случае полицию не надо!
   – Почему?..
   – Ну… – Зоя нахмурилась, готовая вот-вот заплакать. – Соседи сразу увидят, что к нам полиция пришла…
   – И что? Это даже хорошо, – улыбнулась Арина. – Может, они как раз что-нибудь видели. Свидетельские показания дадут.
   – Да. И Антон, и пианино быстрее найдутся, – поддержала её Вероника.
   – Нет! – ещё громче воскликнула бедная девочка. – Они, наоборот, полиции на нас нажалуются! Потому что и сами давно грозились её вызвать! К нам! То есть от нас… Ну, потому, что у нас дома дебоши бывают. Соседям слышно, они этим очень недовольны. Вот. Так что поэтому не нужно, я вас прошу, полицию! Девчонки, не надо! Ну, не найдётся пианино – и ладно! Только бы не…
   Тут Зоя не выдержала и горько заплакала.
   Арина и Вероника бросились к бедняжке.
   – Зоя, ну что ты! Конечно, не будем вызывать! Как хочешь! – ласково заговорила Арина Балованцева. – А пианино твое обещаю найти. Честное слово. И не плачь, пожалуйста!
   – Не плачь, Зоенька!
   Благодарная девочка посмотрела на одноклассниц. Улыбнулась, вытерла слёзки с конопатого лица.
   – Ну, вот и хорошо! – тоже улыбнулась Арина. – Тогда побежали скорее к тебе. Там все и выясним. А ты, Вероника, оставайся дома. У тебя тут будет наш штаб. Жди. Вдруг Мыльченко объявится. Звони мне на мобильный, если что. Вот номер…
   До этого Вероника и Арина никогда друг другу не звонили и вообще только здоровались.
   – Хорошо, Арина. Я жду. Я на посту, – выпуская девчонок из квартиры, проговорила Вероника.
   Ботинки Зои и Арины загрохотали вниз по ступенькам.

   …Дверь в квартиру Редькиных была прикрыта, но снова не заперта на ключ. Зоя и Арина толкнули её и вошли в маленькую прихожую.
   В квартире стояла тишина. Мерный храп – вот единственное, что было слышно.
   – Мама, это я! – с надеждой, что всё счастливо изменилось, Зоя Редькина бросилась в комнату.
   Но там все было по-прежнему. На кровати спал улыбающийся папаня. А на пыльном месте исчезнувшего пианино уже пристроился малолетний Толик со своими игрушками. Раньше им не хватало места, и всё игрушечное хозяйство Толика было спрятано в коробку и задвинуто под стол. Теперь же гордо выплыли на свет божий и солдатики, и две машины, и конструктор. Вольготно расползлись по полу… И среди всего этого счастья сидел Толик, радостной улыбкой не уступая ни капельки родному папаше. Сиял мальчик. Его был день. Его праздник. Хоть и Восьмого марта.
   – У, морда! Доволен! – оглядев братца, хмыкнула Зоя и помчалась на кухню.
   – Что ищешь? – вместо приветствия поинтересовалась у Зои мама.
   – Пианино-то, мама, моё… Как же? – пролепетала Зоя. – Неужели продал его папашка? Украл, получается, у меня…
   – Здрасьте, – в кухню протиснулась Арина Балованцева. – Скажите, это похоже на правду?
   – Нет! – Клавдия Редькина решительно стукнула кулаком по столу. Посуда звякнула и подпрыгнула. – Васенька не вор! Это судьба наша такая невезучая. Нет у нас хорошей жизни, нет достатка, ничего… Вон и Зойка наша не пойми кто: и рыжая, и учится плохо, и талантов никаких нету. Только всё барыню из себя строит на фортепьянах, понимаешь, бренчит. Как начнет трынькать да голосить – уши вянут! Мы тут с хлеба на воду, а она на фортепьянах! И не хнычь…
   Зоя всё равно всхлипнула.
   А мама её горестно продолжала:
   – Да, обошла нас судьба в этой конуре. Последней дорогой вещи – и то больше нет.
   Арина Балованцева хотела сказать, что мама Зои не права, что ей этой самой Зоей гордиться надо. Ну и что, что Редькина учится плохо. Её главный талант – это доброе сердце. Таких людей ещё поискать нужно.
   Но Арина ничего этого не сказала. Промолчала. И только вздохнула. Для роняющей слёзы в рюмку водки Клавдии Редькиной это были не аргументы.
   Девочки покинули кухню и вернулись в комнату.
   – В общем, Зоя, версий получается несколько, – проговорила Арина после долгого молчаливого сидения на узеньком детском диванчике. – И в основе каждой из них могут лежать три разных ключевых события. Первая версия: Антон, пианино и неизвестные преступники как-то связаны между собой. В этом случае где искать, как искать всех их – совершенно непонятно. Вторая: между собой связаны только какие-то два объекта из этой группы. Может, Антошка и пианино, может, пианино и преступники, или же Антошка и преступники… Тут можно гадать долго. И метаться по ложному следу. А давай предположим, что никто ни с кем не связан?
   – И что преступников вообще нет? – удивилась Зоя Редькина.
   – Да! – обрадовалась Арина: ведь Зоя моментально её поняла. – Может, пианино исчезло само по себе, а Мыльченко – сам по себе!
   – Ну, это совсем просто… – вздохнула Зоя. – Так не бывает.
   – Что делал Мыльченко в твоём подъезде? – вздохнула Арина. – Если мы это выясним, многое станет понятным. Ведь если бы ты его не увидела в своём подъезде, мы бы даже никак и не связывали эти два события, правильно?
   – Ага.
   – А давай, Зоя, теперь искать именно пианино? – предложила вдруг без всякого перехода Арина.
   – Давай! – обрадовалась Зоя. – Человек, конечно, дороже. Но Мыльченко, он такой, что…
   – Нет, – перебила её Арина. – Мыльченко нормальный человек. Просто пианино может быстрее на какой-нибудь иной след вывести. Большой, всё-таки, предмет, увесистый. Кто-то да видел его похищение точно. Давай сначала спросим твоего папу?
   – Давай, – неуверенно проговорила Зоя.
   – Ты только разбуди его, – попросила Арина, внимательно разглядывая свирепо-беззаботную физиономию спящего сантехника Редькина.
   Зоя долго трепала папаньку, но тот лишь рычал, мычал и кряхтел. И упорно не просыпался. Праздник и горячительные напитки делали его сон поистине богатырским.
   – Надо дождаться, пока проспится, – сказала Зоя, отходя от спящего чудо-богатыря. – Тогда можно и спрашивать. Сейчас вообще никак.
   – Ну, тогда знаешь что, Зоя… – начала Арина. – Ждать, пока он проснётся, мы не можем. Но тот факт, что папа твой пил сегодня, налицо?
   – Да, – согласилась кротко Редькина Зоя. Против фактов, храпящих на кровати, не попрёшь.
   – И выпил хорошо, качественно, раз так сладко спит, – заключила Арина Балованцева, как будто много лет только и занималась экспертизой пьяных пап. – Значит, он пил много. И недавно. Поэтому вот что, Зоя. Пойдем-ка пройдёмся по домам всех его собутыльников. Поспрашиваем. Может, тут пианино-то и всплывёт. Ты знаешь каких-нибудь папанькиных дружбанов?
   – Знаю, – кивнула уверенно Зоя.
   – Погнали!

   Девочки вышли из квартиры, внимательно разглядывая полы, лестницы подъезда. В некоторых местах явственно проступали следы колесиков пианино – катилось оно здесь, катилось, а не улетело. И под мышкой его никто не унёс.
   Однако на улице след терялся. Жидкая снежная каша – вот и всё, что можно было увидеть на дорожках, которые дворник по случаю праздника не чистил.
   – Может быть, следов нет только потому, что пианино моё на машину погрузили и увезли? – предположила Зоя, устав бегать, уткнувшись носом в землю.
   – Может, Зоя… – пожала плечами Арина.
   И ещё раз проинспектировала дорожку, что шла вдоль дома. Ни в правую сторону от подъезда, ни в левую следов разобрать было уже невозможно – и люди натоптали, и машины закатали, а нападавший снег сделал дальнейшие поиски бессмысленными.

   Главные друзья Василия Редькина обитали здесь же – в домах, что стояли неподалёку от пятиэтажки, в которой проживала семья этого самого Василия. Сначала девочки посетили дядю Серёжу, затем красноносого дядю Альбертика, дядю Володьку с многочисленным семейством, назадавали им вопросов про сантехника Редькина. Все дядьки отвечали, что сегодня, Восьмого марта, они не пили с Васюхой. Вчера днём – да, а сегодня – ни-ни. Все как с утра начали праздновать Восьмое марта в кругу семьи, так до сих пор и продолжали. Про то, что пианино имеется в квартире Редькиных, все они, конечно, знали, но о дальнейших его продвижениях по городу – нет. Никто.
   Друзья-приятели Васюхи Редькина оказались простыми незатейливыми людьми. Говорили они правду, что не видели и не брали Зоиного пианино. Переживали о пропаже, предлагали даже помощь.
   Последним был дядя Роман, тоже приятель отца Редькиной. Услышав про пропавшее пианино и получив вопрос о том, как и с кем он проводил сегодняшнее утро, дядя Роман вдруг надулся, точно индюк, затряс длинным мягким носом, как будто индюшачьей соплёй, и гневно заговорил:
   – Не надо, дети, строить из себя следователей по особо важным делам, ищеек, детективов! Пианино не вы купили – не вы! Не вам им и заниматься. А раз его нету, – значит, родители решили его продать. Или ещё куда-то дели. Имеют законное право. А вы-то пока кто такие? Фи-и! Фи-и-интюльки!
   – Мы вам, между прочим, вполне нормальные вопросы задаём. Об очень важных для нас вещах, – не выдержала Арина. Она не привыкла к тому, чтобы взрослые с ней так разговаривали. – А вы грубите нам. Это недостойно и низко.
   – Ах ты… – дядя Роман вывалился из двери – в свою квартиру он девчонок так и не пустил, шагнул на Арину, даже замахнулся было. Но Арина не попятилась ни на полшага и только твёрдо, не отводя взгляда, смотрела в лицо рассвирепевшему дяде Роману.
   И тот не выдержал. Он вновь заскочил к себе в квартиру, схватился за дверь. И перед тем как её закрыть, крикнул девочкам:
   – А будете умничать – ремня получите! Идите отсюда!
   Вот теперь-то дверь захлопнулась. Зазвенела цепочка, защёлкнулись замки.

   – Вот ведь… – презрительно сморщилась Арина, разворачиваясь и уходя прочь от квартиры дяди Романа. – Какой противный у твоего отца друг. Все остальные дядьки как дядьки, а этот… Фу!
   Зоя была с ней согласна. Она тоже не любила дядю Романа.
   – Арина, а может, это он пианино наше… забрал? – предположила она.
   – Это было бы слишком просто, – ответила Арина. – Но… На это ничто не указывает. Не можем же мы его подозревать только потому, что он такой противный.
   – Не можем, – согласилась Зоя.
   – Знаешь что, а пойдём-ка тогда к Веронике домой, – предложила Арина. – Вот хоть ты тресни, никакой ниточки, которая бы нас к пианино вела, мы найти не можем. Давай тогда снова Антона нашего искать.
   – А потом опять пианино?
   – Да. А потом опять пианино, – повторила Арина. – А после снова Антона. Так и будем искать. Пока не найдём.

Глава VI
Возвращение негодяя

   В квартире Вероники Кеник раздался звонок. Это был не телефон – это кто-то пришёл и звонил в дверь.
   Вероника, устав от бессмысленного ожидания то у кухонного окна, то у входной двери, решила заняться делом. Переодевшись в свою повседневную одежду, она решительно стёрла губную помаду, отчистила дверь и стены от торта, выбросила ошмётки в мусорное ведро, убрала со стола все намёки на праздник – и посуду, и красивые свечи. Нежные цветы Богданчика, не успевшие постоять в вазе даже часа, полетели в форточку.
   И вот – звонок! Антончик, милый выдумщик Антончик Мыльченко! Он вернулся! С ним не случилось ничего плохого, он стоит у двери и просится войти. Значит, он простил Веронику, простил и этого бессердечного негодяя и ревнивца из восьмого класса, то есть Богдана! Он замёрз и хочет получить свои вещи. Скорее – надо открыть ему дверь!
   Сияя радостной улыбкой, Вероника бросилась открывать.
   На пороге стоял… Богдан. Он держал в руке огромную коробку с тортом. И просительно заглядывал Веронике в глаза.
   – Я к тебе, – пролепетал он кротко. – Можно?
   Вероника, пытаясь скрыть удивление и разочарование, молча отошла в сторону, пропуская Богдана в квартиру.
   – Я всё осознал, – продолжал Богдан. – Ты прости меня. Я обычно… Это… Добрый. Пожалуйста, прости. И не сердись, Вероничка. Прощаешь?
   – Прощаю, – с трудом произнесла Вероника. Она была, наверно, очень рада возвращению Богдана. Но ещё не осознавала этого. Просто не тот, кого ожидала она увидеть сейчас, появился в дверях.
   – Правда, прощаешь? – обрадовался Богдан. – Ура! Тогда давай будем праздновать. Вот. Это торт. Это тебе.
   Они прошли в комнату. Отсутствие торжественности не сломило радостного настроения Богдана. Он плюхнул новый торт на стол, достал из посудной горки чашки, блюдца, сгонял даже на кухню, нашёл чайник, поставил его кипятить. Заварил чай. Хозяйственным парнишкой показал себя, одним словом.
   Даже то, что в комнате он не заметил недавно подаренных им розочек, не смутило прощённого кавалера. Он всего лишь раз обратил внимание на пустующую вазу, перевёл взгляд на Веронику. Та никак не отреагировала, и Богдан вопросов задавать не стал.
   Вскоре они сели за стол. Богдан порезал на куски торт необыкновенной красоты и витиеватости, налил своей девушке чаю, искромётно шутил, сыпал комплиментами.
   Вероника ела торт и пила чай поначалу молча, изредка улыбалась и отвечала «Да» или «Нет» – всё никак не могла отойти от разочарования. Ей было жалко, что пришедший оказался не пропавшим Антошенькой Мыльченко. Где он, несчастный, обретается сейчас? А так бы нашёлся – и никаких страданий и угрызений совести бы не было. Но и появлению прекрасного Богданчика Вероника была очень рада. Вот, оказывается, как он её любит, что даже вернулся после ссоры и торт принёс! Вскоре радость перевесила – постепенно Вероника разговорилась, разрумянилась, стала весёлой, сама шутила, хохотала.
   – Я так и знал, что ты мне обрадуешься, Вероника! – в восторге говорил Богдан. – Я как увидел твое лицо, когда ты мне дверь открыла, сразу понял – она ждала меня! Она меня простила! Ты ведь так сияла, когда на пороге стояла!
   – Я думала, что это Мыльченко пришёл, – сказала Вероника. Сказала правду. И…
   И тут же Богданчик взвился чуть ли не до потолка.
   – Ах, Мыльченко!!! – изменившись в лице, воскликнул Богдан, хлопая кулаком по куску торта на блюдце. Жирные брызги полетели в разные стороны, часть их капельками повисла у Богдана на бровях и ресницах. Но он даже не заметил этого. – Понятно… Это ты Гуманоиду своему так обрадовалась, это ему сломя голову дверь бросилась открывать! А я-то, дурак, думаю, это она меня ждёт не дождётся! Тортик приволок. Встречает она меня так хорошо, думал… А тут только о Гуманоиде и мечтают!
   – Богдан, нет! – встревожилась Вероника.
   Ну что он говорит такое? Так ведь всё хорошо, праздник, торт, радость, любовь…
   – Что – нет?! Сама призналась! – Богдан вскочил из-за стола и помчался в прихожую. – На фиг надо мне всё это! Катись к своему Гуманоиду, с ним и целуйся!
   Схватив с вешалки пальто, Богдан принялся одеваться. От негодования он не попадал руками в рукава. Да и мимо ботинок постоянно промахивался.
   – Богдан, не уходи! – забыв про гордость, кричала Вероника. Ей было обидно – она ведь ни в чём не виновата, а этот мелкий Отелло обижаться вздумал. И портить праздник.
   Но Богдан уже открутил оба дверных замка и решительно схватился за ручку.
   – Нет, уйду.
   – Нет, не надо! – Вероника подскочила к самой двери.
   – Уйду. Целуйся-обнимайся со своим Мыльченко. Привет неземным пришельцам! – с этими словами Богдан распахнул дверь.
   Но Вероника тоже схватилась за ручку и изо всех сил дёрнула дверь на себя. Уйти Богдану не удалось.
   Но он снова повторил попытку. И снова Вероника не выпустила его.
   – Ишь ты какая! – Богдан чуть не плакал – так ему было обидно. – Жди-жди своего Гуманоида. Он тебе ещё крышу снесёт. Не жалуйся потом… Ишь… Вот будет тебе плохо… А сама меня Балованцевой пугала! Угрожала, можно сказать!
   – Ну чего я пугала-то? – со слезами воскликнула Вероника.
   – Я всё слышал! Ты на весь подъезд горлопанила. Чтобы мне такая, как ваша Балованцева, попалась… – Богдан как следует приналёг плечом на дверь. Вероника не смогла удержать её.
   Дверь распахнулась.
   На пороге стояла… Арина Балованцева.

   – А я только позвонить собралась, – спокойно сказала Арина и решительно шагнула в квартиру.
   Богданчику пришлось отступить и войти туда же.
   За спиной Арины топталась Зоя Редькина. Она тоже проникла в Вероникину квартиру и закрыла за собой дверь.
   – Да, в звонок позвонить хотела. А тут, слышу, про меня говорят. А вот она я и здесь. Привет, Богдан. Зачем я тебе понадобилась?
   – Ни з-з-з-з-за чем… – прозудел Богдан.
   – Бежать куда-то собрался? – поинтересовалась Арина. – За подарками, наверно?
   – Д-да. То есть нет.
   – А Вероника тогда почему плачет?
   – Ну, мы это… А тебе-то что? – Богдан взял себя в руки.
   – А нечего на моих подружек наезжать, – ответила Арина. – Вероника, он тебе ещё тут нужен?
   – Нужен! – воскликнула Вероника.
   Она так сильно хотела, чтобы Богданчик остался, что не заметить этого не смог даже он.
   – Тогда давай, пальтецо скидывай, пойдём поговорим, – скомандовала Арина.
   Богдан повиновался. И действительно понял, что с Вероникой в сто раз лучше – не зря, ой, не зря она его Балованцевой Ариной пугала. Попадётся такая девчонка на жизненном пути, и всё – замучает… Уж чего-чего, а командовать Балованцева умела.
   – Антон не появлялся? – спросила Арина, когда все четверо оказались в комнате и расселись на диване.
   – Нет, – ответила Вероника, как можно более нейтрально, и покосилась на Богдана. Но тот сделал вид, что всё нормально.
   – Плохо, – вздохнула Арина.
   – Ой, угощайтесь, девчонки, тортом! – вскочила с дивана Вероника. – Это Богдан мне торт принёс! В честь Восьмого марта.
   – Обновил, значит, подарочек, – улыбнулась Арина. – Уважаю.
   Богдан в это время сидел и счищал салфеткой с кулака прилипший крем. Он только сейчас вспомнил, что раздолбал кусок торта в блюдце. А прекрасное чёрное пальто его, наверно, тоже всё перепачкано… Об этом он сейчас думал, а вовсе не о ненавистном Гуманоиде, о котором снова начали говорить девчонки. И что он им так дался?
   Тем временем Арина, обращаясь именно к Богдану, спросила:
   – А скажи-ка, Богдан, может, Мыльченко говорил что-то такое, когда ты его…
   – Когда ты его безжалостно из квартиры выставлял, – добавила Вероника.
   Она специально так сурово сказала – чтобы закрепить результат. Если Богданчик к ней хорошо относится, значит, он на справедливую критику будет нормально реагировать. А если капризничать начнёт… Эх, лучше бы не начал – расставаться с этим красавцем Веронике совершенно не хотелось.
   – Да, – подтвердила Зоя.
   Она сама сегодня утром с Антошей весьма резко обошлась, поэтому тоже некоторую вину за собой чувствовала.
   Богдан почесал голову – но не как деревенский неотёсанный конюх какой-нибудь, а интеллигентно так, Зоя и Вероника прямо залюбовались им.
   – Ну… – протянул Богдан, вспоминая. – Говорил что-то. Не надо, типа, меня выгонять.
   – Понятное дело, – кивнула Арина. – А ещё что-нибудь… Поэтическое… Или, может, планами своими дальнейшими поделился.
   – Ага, планами! – усмехнулся Богдан. – Ему в тот момент уж точно не до планов было. Когда выгоняют-то…
   «Ах, какой же он всё-таки умница! – счастливо подумала Вероника Кеник. – Богданчик думает о ближних, о страдающих. Он гуманист, значит. Как хорошо, что я в нём не ошиблась!»
   – Это точно, – вновь согласилась Арина. – И больше ничего? Жалко…
   – Может, стихами говорил? – Зоя подобралась поближе к Богдану и заглянула ему в лицо, словно хотела там увидеть будущее и настоящее Антона Мыльченко.
   – Ну… – опять почесался интеллигентный Богдан. – Поэтическое-то было. Какая-то такая поэзия предсмертная.
   – О, это вполне в Антошкином духе, – сказала Зоя.
   – А что за стихи-то?
   – Ну, не очень складные. Или не стихи… Да я и не особо помню, – неуверенно протянул Богдан. – Что-то про кладбище. Что оно успокоит его. Что там вечность, покой, тишина… Да это он уже из подъезда кричал, может, я всё и не так расслышал. И долго он в квартиру просился.
   – Кладбище… – всхлипнула Вероника. – Покой, тишина, вечность… Девочки, это же он с жизнью покончить решил. Самоубийством. И всё из-за меня!
   Вероника горько заплакала. Богдан подскочил к своей подруге, из-за которой другой молодой человек решил покончить жизнь самоубийством, и принялся её успокаивать.
   Зоя Редькина уже было начала завидовать прекрасной Веронике, в которую красавец Богдан влюблён и из-за которой Антошка Мыльченко жизнь покончить собрался… Из-за неё, Зои Редькиной, покончить жизнь самоубийством ещё ни один мальчик не решался… Вот, стало быть, как важно быть красивой! Чтобы из-за тебя самоубийством…
   Но тут же опомнилась. С чего это – Антошка, и самоубийством?! Он хоть и чудной, но не больной. А кладбище…
   – Арина, вот она, ниточка! – воскликнула Зоя, перекрывая громкие всхлипывания роковой красавицы Вероники. – Кладбище!
   – Что – кладбище? – не поняла Арина, которая уже думала о том, что надо срочно бежать в полицию и сообщать о мальчике-самоубийце.
   – А вот что! – воскликнула оставшаяся без пианино Зоя Редькина.
   Она вышла на середину комнаты и подняла вверх руку с вытянутым указательным пальцем. Зоя торжествовала. Её было просто не узнать. Из скромницы с тощими рыженькими косичками, с обильными веснушками и в простеньком одеянии она превратилась чуть ли не в мудрую и прекрасную Афину Палладу. А всё потому, что Зоя обладала сейчас ЗНАНИЕМ! То есть информацией.
   О том, зачем Антошке кладбище.
   – А на кладбище, туда, где вечность, покой и тишина, он ходит тогда, когда чувствует особую поэтическую грусть! – сообщила Зоя тем голосом, которым она обычно читала стихотворения. Причём не на уроках когда читала (там она стеснялась и бормотала кое-как, запинаясь и ошибаясь, хотя всегда выучивала все стихи назубок). А так выразительно, громко и художественно, как она делала это дома, когда там никого, кроме неё, не было. Иногда она себе ещё и на фортепьяно аккомпанировала, получалось вообще просто супер – стихи под музыку, ну чистая опера. Но это удавалось редко…
   И вот сейчас Зоя вещала – медленно, нараспев и очень значительно. Как трагическая актриса на сцене Малого театра.
   – Есть там, в старой части нашего кладбища, у Антона одна могилка. Заветная… Вот как обидят его особенно, так он туда и отправляется. Он и меня туда приводил два раза. Там поэму вслух читал мне. Про любовь и смерть. Один раз черновик читал, а потом уже законченную. Правда, он говорил, что зимой там непоэтично. И не проберёшься – снегу полно, он ходил. Нет того романтизма, что ему надо.
   – Ой, точно! – всплеснула руками Арина. – А сейчас-то снег почти растаял! А тот, что сегодня нападал, не считается! Зоя, ты молодец! Ведь если правда он про кладбище, покой и тишину говорил, значит, туда и отправился! Погнали и мы. Так, Богдан, хватай Антонову шапку, ботинки, понесёшь на кладбище. А то он в тапочках совсем промок. И одежду ищите его. В одной пижаме, да без верхней одежды, бедный Мыльченко ой как задубел. Где его одежда?
   – Да он в куртейке и в джинсах, чегой-то он в них задубеет, – удивилась Вероника. – Он пижаму-то прямо поверх всего натянул.
   – О-го-го, вот это пижама! – удивилась Арина. – Так, хорошо. Вероника, ты оставайся здесь. Продолжай ждать. А мы втроём на кладбище.
   – А чего это я… – начал Богдан, но под Арининым взглядом стушевался. Влюблённо и страдальчески посмотрел на Веронику. И вслед за Зоей и Ариной вышел из квартиры.
   Вероника вновь осталась одна – наедине с тортом номер два. Она подождала, когда ребята наверняка отойдут от её дома, выскочила на улицу и бросилась под окна. Там должны валяться прекрасные розы, подаренные прекрасным Богданчиком. Нужно было их срочно вернуть и реанимировать.
   Но роз под окнами не оказалось. Вероника напрасно бегала туда-сюда, носилась по раскисшей клумбе, разгребала руками снежную кашу. Не было роз. Наверно, кто-то шустро подобрал их. А уж куда пристроить – нашёл. Праздник же сегодня. Международный женский день. А уж тому, кто Богданчиковы цветы под окнами подобрал, рассказать женщине о том, что эти розы были куплены специально для неё, не проблема. Увидит букет – обязательно поверит.
   Так что, сделав какой-то неизвестной дамочке подарок, Вероника вернулась домой. Подсела к торту и принялась его ковырять.
   «Ничего, – утешала она себя. – Это не последний букет. Мой милый Богдан ещё много мне цветов подарит!»

Глава VII
Каменный ангел

   Кладбище находилось в рощице за загородным шоссе. Идти туда было целых полчаса, ещё больше, чем до Арининого дома. Но другого выбора у ребят не было.
   – Как же бедный Мыльченко сюда в тапочках прискакал? – в который раз сокрушалась Арина.
   Все трое месили мокрый снег, пробираясь по дорожкам кладбища в старую его часть – туда, где уже давно никого не хоронили. Там всё заросло деревьями, особенно прижились почему-то плакучие ивы. Вот и сейчас они стояли, под тяжёлым водянистым снегом согнув свои тонкие ветки почти до земли, унылые, вечно скорбящие.
   – Редькина, ну скоро уже? – в очередной раз недовольно спрашивал Богданчик.
   Таскаться за безумными девчонками ему совершенно не хотелось. У Богдана по плану праздничного дня сейчас должен был уже вовсю идти киносеанс в «Ледоколе» – самом лучшем кинотеатре города. А после кино уютное кафе – маленький столик, свечи, он и Вероника… А уж после посещения кафе – дискотека…
   И теперь планы рушились! А всё из-за Гуманоида! Какой инопланетный чёрт дёрнул его припереться к Веронике со своей дурацкой пижамкой?! Ищи его вот теперь… На кладбище…
   Но в то же время Богдан неустанно с какой-то завистью размышлял: а вот начались бы такие поиски-розыски, если бы его, Богдана, кто-то так же обидел? Принялись бы плакать, носиться по городу, таскаться по кладбищу? Неизвестно… А вот Мыльченко – ну чем он так хорош, что за него переживают? И не только плакса Редькина, но ещё и каприза Балованцева, которой его Вероника пугала? Да и сама Вероника вон как бросилась за него заступаться! Чем Гуманоид всё это заслужил?
   Мысли Богдана прервал звонкий возглас Редькиной:
   – Вот! Вот эта могила! Вот этот ангел. Он один такой на всём кладбище.
   Арина, Зоя и Богдан остановились возле старого, заваленного снегом высокого надгробия. Ангел склонился над ним, ветви плакучей ивы, свисающие со всех сторон, создавали иллюзию закрытого пространства – как будто каменный ангел постарался уединиться.
   И это ему удалось.
   – Как тут тихо… – прошептала Арина. – Кажется, что вообще больше нигде никого нет.
   – Да, – тихонько согласилась Зоя.
   Богдан молчал. Он стоял и смотрел на ангела. Скорбная зеленоватая фигура с проломленным черепом и без одной кисти руки – как будто ангел пострадал в боях за что-то необыкновенно важное. И вот теперь он скорбит. Но не сдаётся – крылья ангела не были печально опущены, не поникли, как обычно это бывает на кладбищенских скульптурах. Они были наполовину открыты, как будто ангел тут совсем ненадолго. Точно он взлететь собирается. Да! Он сейчас воспрянет духом, а потом взмахнет крыльями, и полетит. На бой…
   Снова голоса девчонок прервали романтический ход Богдановых мыслей.
   – А смотрите, как тут натоптано, – сказала Арина, указывая на многочисленные следы возле надгробия и прямо на нём.
   – Да. И не одни. В смысле не одного человека, – добавила Зоя. – Видишь, Арина, – вот эти, без рисунка, как будто от лёгкой обуви. Тапочки как раз с такой подошвой и делают – в мелкую крапочку на резине. Такая подошва на снегу почти и не отпечатывается. А вот ещё одни следы. Они и больше, потому что от уличной обуви. И такие…
   – Как от галош, которые на валенки обувают! – догадалась Арина.
   – А на эту могилу, вот сюда, – Зоя показала на надгробие, – Антон всегда забирался, вставал вот так, прямо под ангелом, чтобы ему казалось, что крылья эти не ангела, а его. Ну, он, Антон, значит, с крыльями, понимаете?
   – Да, да…
   – И стихи читал. С вдохновением.
   – Понятно, – сказала Арина. – Похоже, так оно было и сейчас.
   – Ага, – согласилась Зоя.
   Она стояла и вспоминала, как прошлым летом Антон первый раз привел её сюда. Ей тогда ещё очень тут не понравилось. Ну не любила девочка смерть и могилы.
   – Зато я тут частый гость! – с гордостью заявил Антон. – Чуть что, грусть какая или приступ чёрной вселенской меланхолии – я сразу сюда! Грущу, размышляю, пишу, сочиняю…
   И хотел продолжить свой рассказ вот так же рифмами. Но Зоя, которая до этого уже прослушала черновой вариант элегической Антошкиной поэмы, рифм больше выносить не могла. Да и странная поэзия была у её соседа по парте. Очень странная. А Зоя любила жизнеутверждающую. Поэтому она как можно скорее заставила тогда поэта покинуть приют скорби.
   И второй раз была возле каменного ангела уже этой осенью. Тогда ей тоже было очень грустно и обидно – в классе составляли рейтинги красавиц, и Зоя заняла САМОЕ последнее место. Таблица случайно попалась ей в руки. И она так расстроилась, что с удовольствием плакала на кладбище и слушала в Антошином исполнении законченный вариант всё той же многотрудной поэмы. Антон думал, что она из-за поэмы плачет, а Зоя-то плакала из-за последнего места…
   Всё это вспоминалось сейчас Зое с умилением. И тоской – ведь где он теперь, бедолага-поэт, если его нет и на кладбище тоже?
   – По следам можно сделать вывод, что Мыльченко был тут, но кто-то его прогнал, – заключила Арина, завершив осмотр следов на снегу. – Наверно, человек в валенках с галошами.
   – А может, он раньше пришёл, этот, в валенках, – хмыкнул Богдан.
   – Нет, – ответила Арина. – Видишь, некоторые следы без рисунка, особенно те, которые ведут сюда, новым снегом занесло. А те, которые от валенок, да те безрисуночные, которые ведут обратно, уже нет. Потому что и снег к этому времени кончился. Видите, сейчас-то уже снег не идёт!
   – Он уже полчаса не идёт! – воскликнула Зоя.
   – Значит, Мыльченко кто-то увёл отсюда!
   – Преступник! – ахнула Зоя, попятилась и, оступившись, угодила в сугроб.
   Богдану пришлось поднимать её.
   – А может, сторож кладбищенский! – недовольным голосом крикнул Богдан.
   – Сторож! – хлопнула себя перчаткой по лбу Арина. – Молодец, жених! Пойдёмте скорее к воротам! Сторожа там. Мы их видели!
   Услышав словечко «жених», Богдан скривился, хотел сказать Арине в ответ тоже что-нибудь такое едко-презрительное, но не успел – её спина маячила уже далеко впереди. Но он обязательно должен гадость какую-нибудь вредной Балованцевой сказать. Отдать должок. С этой мыслью Богдан припустил вдогонку за Ариной и Зоей.
   Все трое вновь брели по заваленному снегом кладбищу. По пути они тщательно смотрели на следы, которые, как очень хотелось верить, были Антошиными. Старая часть кладбища быстро кончилась, ребята двинулись по просторной дорожке, что шла в центре нового кладбища. Они всё так же продолжали отыскивать следы Антона, стараясь не смотреть на кладбищенский пейзаж, пёстренький от живых и искусственных цветков на свежих и полинялых веночках.
   Сторожа искать им не пришлось. Он сам откуда ни возьмись появился перед ними.
   – Вот они, голубчики! – рявкнул он, нарушая кладбищенский покой.
   У Зои Редькиной сразу сердце ушло в пятки. Что это значит – вот они? Он их искал, что ли? Зачем? Для чего нужны они, дети, кладбищенскому сторожу? Вон у него какие жуткие железные зубы, да ещё так странно – через один: раз – зуб, два – дырка, три – зуб, четыре – дырка… Не то что странно. Страшно! Неужели он…
   – Надеюсь, вы местный сторож? Добрый день. Мы вас ищем, – деловито говорила тем временем Арина, обращаясь к железнозубому дядьке. – Вы очень, просто очень нам нужны. Необходимо задать вам несколько вопросов.
   – А чего это сегодня вы тут расшастались? – пыл совсем сошёл со сторожа после тирады Арины.
   – «Вы» – это кто? – решила уточнить она.
   – Да ребятня! – ответил сторож и притопнул ногой в валенке с галошей.
   – Вы, наверно, говорите о мальчике! – обрадовалась Арина.
   И Зоя тоже, услышав её радостный голос, обрадовалась – и страх её тут же улетучился.
   – Не видели ли вы здесь мальчика в полосатом таком одеянии? – продолжала Арина, не отрывая взгляда от хмурого сторожа. – Шёлковое, серо-розовое. И обутого…
   – В тапки домашние обутого! – рявкнул сторож.
   – Да! – взвизгнула Зоя. – Он жив? Что с ним?
   Но Арина остановила её, взяла за руку и сильно сжала пальцы.
   – Хотел я погнать как следует этого вашего мальчика, – заговорил сторож, и физиономия его как-то потеплела, и даже зубы, блистающие железом, сами собой спрятались под губы и уже не торчали так устрашающе. – Нечего по кладбищам без дела шариться… А потом смотрю – парнишечка-то в комнатных тапочках. Это по снегу-то… Сиротинка, думаю, горемычная, остался без роду без племени… Некому присмотреть за ним, некому приодеть – в такой детдомовской одежде ходит, жуть. Фрицы в лагерях такое на людей надевали… Я уж тут всего насмотрелся, но как увидел такого полосатого мальчонку – страх жуткий меня пробрал… Прибежал, стало быть, бедолажка, на кладбище, мамочку-папочку проведать, с праздником, значит, поздравить… Да так замёрз, так замёрз, значит, что забываться начал – в старую часть погоста отправился, а там уж лет пятьдесят не хоронят… И бормочет, убивается… Ох, бедняга. Плачет, слёзы шапкой с бумбоном вытирает. Я его и вывел оттуда. Хотел деньжат ему дать, бурки свои тёплые на ноги. Но он как ворота увидел, так «Прощайте» сказал. И пошёл, и пошёл…
   – Куда пошёл? – быстро спросила Арина.
   – А прямо. Туда, вдоль шоссе наладился… А теперь вы вот прискакали. Чего вам-то надо? Что-то вы на сироток не похожи.
   – Да мы и не сиротки, – заявил Богдан. – Мы вот нашему полосатому мальчику его ботинки принесли. И шапку.
   С этими словами он показал сторожу пакет, который он таскал всё это время за девчонками…
   – А больше он ничего не говорил? – спросила Арина.
   – Нет. Только про птиц бубнил что-то, – пожал плечами сторож. – Небесные, говорит. Про горе и судьбу, что ли. Про небо точно… Да всё складно так, ладно… Но непонятно. И ушёл. Птиц разыскивать, я так понял.
   – А этот мальчик без пианино был? – спросила Зоя. И тут же осеклась, настолько удивлённо посмотрел на неё железнозубый сторож.
   – Сюда на кладбище, девонька, с оркестром приезжают, – как терпеливый школьный учитель, принялся объяснять он. – Это да, бывает, и часто. Трубы, тарелки, барабаны… Но чтобы с пианино – нет. Точно. И мальчонка ваш без всего был.
   Богдан хихикнул: он представил, как Гуманоид заявился на кладбище, толкая перед собой пианино. Зоя заметила это, помидорно покраснела и опустила голову.
   Больше ничего конкретного сторож кладбища не сообщил. Самое главное и так ясно – был тут Антошка, да сплыл. Хоть живой – и то хорошо. Никаким самоубийством тут и не пахло. Это было замечательно.
   Арина, Зоя и Богдан медленно удалялись от кладбища.
   – Так, – деловито хлопнула в ладоши Арина. – Наша загадка слегка упрощается. Мы теперь знаем, что Мыльченко жив, раз люди его видели.
   – Тогда и искать его нечего, – сказал Богдан. – И не надо на меня волком смотреть, Балованцева. Погуляет ваш безумец и домой вернётся. И что вы вообще с ним носитесь, как с писаной торбой? Он свободный человек.
   – Свободный-то свободный… – проговорила Арина. – Понимаешь, так-то, конечно, всё было бы нормально. Можно было бы сейчас остановиться и его не искать. Раз у поэта меланхолическое настроение, пусть он ему и предаётся. Мыльченко это любит.
   – Да уж, раз по собственной воле по кладбищам шастает, – усмехнулся Богдан.
   – Но у Зои из дома пропало сегодня пианино, – продолжила Арина. – Большое, настоящее. Вот утром было, а сейчас нету. И никто не признаётся из домочадцев. Так вот Антошка примерно в это же время был в Зоином подъезде. Сюрприз Зое какой-то готовил. А стало быть, как-то с этим пианино связан или его похитителей видел.
   – И от них скрывается поэтому… – добавила Зоя.
   – Или ещё какое-то этому всему есть объяснение, – тоже добавила Арина.
   И девочки постепенно рассказали Богдану всю сегодняшнюю неприятную историю. Арина рассказывала, Зоя рассказывала, Богдан слушал, задавал вопросы. Все трое совершенно забыли, что какой-то час назад они ссорились и насмехались друг над другом. Богдан забыл, что он называл Арину капризой, Зою плаксой, а Арина его – обидным словечком «жених». Забыл, что мстить собирался. Проблемы, что ни говори, сближают.
   – …Мы прошлись по всем друзьям-собутыльникам Зоиного отца, – говорила Арина. – Но никто утром с ним не пил. Или неправду говорят. Но скорее они действительно не виделись с ним сегодня.
   – А что это за друзья? – уточнил Богдан. – С его работы?
   – Ой, точно… – Арина даже остановилась. И как раз посреди шоссе, которое они в этот момент переходили. Так что пришлось Богдану и Зое её подпихивать и буксиром тащить, так она задумалась.
   – Что? – спросила Зоя, когда опасность миновала – то есть шумную дорогу они перешли и направились в микрорайон.
   – Планы снова меняются, – заявила Арина. – Мы сейчас опять ищем пианино, а не Антошку. Всё равно его след потерялся за воротами кладбища.
   – Это почему теперь не Антошку ищем, а пианино, не пойму? – удивилась Зоя.
   И Богдан тоже удивился.
   – Зоя, ты говорила, что с утра отец твой на работу должен был идти? – спросила Арина.
   – Ага. Он и ходил, видимо, раз напился.
   – А мы с тобой к кому ходили? К тем, с кем он работает? Или просто к друзьям?
   – Просто к друзьям, – ответила Зоя. – Это главные его собутыльники. С ними он всегда сидит, с ними квасит – и во дворе за столиком, и ещё где-то таскается.
   – Так если они говорят, что с ним сегодня не пили, а он пьяный и был на работе, то, значит, где он напраздновался с утра? – подхватил Богдан.
   – На работе! – сообразила Зоя. – А ведь точно. Друзья-то его в других местах все работают: дядя Серёжа сторожем на нашей одеяльно-матрацной фабрике, дядя Володя тоже там, он наладчик станков, дядя Альбертик дворник. А дядя Роман самый богатый – он на оптовом рынке подметает.
   – А с работы отцовской ты кого-нибудь знаешь? – спросила Арина.
   – Знаю… – ответила Зоя. – Дядя Валентин, дядя Фока, Митрич, Кочерга… Они сантехники, как и мой папа. Но вот где они живут – не знаю. Но не здесь, не у нас в окрестностях – это точно.
   – Тогда срочно, срочно к тебе домой! – воскликнула Арина и прибавила ходу.

Глава VIII
Рота, подъём!

   Вероника Кеник окончательно измучилась. Только что, уже, наверное, в пятидесятый раз за этот день выглянув в окно, она увидела, как в проёме между домами появились Богдан, Зоя и Арина. Значит, возвращаются! Богдан возвращается! И к ней, к ней! Очень хотелось скорее с ним в кино, на дискотеку… Ведь она даже подаренными Богданом духами, которые он оставил на тумбочке в коридоре, надушилась. Это означало мир и любовь.
   Но все трое просвистали мимо Вероникиного подъезда и… направились в подъезд, где жила Редькина!
   Запах духов сразу показался Веронике неприятным. Противным просто!
   И зачем она отпустила Богдана с девчонками на кладбище? Надо было и самой с ними идти! Редькину вон оставить у себя дома, пусть она Мыльченко караулит. И с Богданом идти, с Богданом, не отпускать его с другими девчонками. А то вдруг он переметнётся к какой-нибудь из них! Балованцева его очарует. Редькина вряд ли, а Балованцева точно… И капец тогда, пропал поклонник, останется Вероника одна, как дура…
   С мыслью о том, что надо срочно принимать меры, Вероника помчалась в прихожую и принялась одеваться.

   К сожалению, в квартире Редькиных все спали. То есть почти все. Спал Василий Редькин, по-прежнему вольготно и празднично развалившись на кровати и храпя на всю Ивановскую. Спала Клавдия Редькина, уронив голову на кухонный стол. Один Толик бодро копошился со своими игрушками, что-то строил и даже заносил какие-то чертежи в тетрадочку.
   – Толик, ты ел? – спросила Зоя, мужественно не замечая того, что её любимого инструмента на привычном месте больше нет.
   Толик не ел, а потому вслед за сестрой направился в кухню.
   Арина и Богдан остались в комнате одни. За исключением спящего отца Редькиной.
   – Ну что, решаемся? – глядя на Богдана, тихо спросила Арина.
   – Давай, – ответил Богдан.
   И в этот миг раздался звонок.

   К сожалению, он не разбудил ни мать Редькиной, ни отца. Только Зоя подскочила, точно ошпаренная, плюхнула кастрюлю на плиту и бросилась открывать.
   В дверь влетела Вероника Кеник. Пристально посмотрела на Зою. Спустя миг спросила:
   – Где они?
   – В комнате, – ответила Зоя, решив, что речь идёт об Арине и Богдане.
   Не говоря ни слова, Вероника ринулась туда. Распахнула дверь. Хотела оглушительно-обидно крикнуть: «Ага, вот вы где!». Но увидела странную картину: Арина и Богдан стояли у изголовья кровати, на которой развалился крепко спящий краснолицый отец Зои Редькиной. Стояли и всё.
   А Вероника-то думала, что в этот миг у Богдана и Арины, оставшихся наедине, происходит любовное объяснение…
   – Вероника, ты чего примчалась? – удивилась Арина. – Ты зачем пост бросила?
   – Мне… Очень надо было… – Вероника растерялась.
   – А вдруг сейчас Мыльченко туда прибежит? А у тебя дома никого нет… И что же тогда делать?
   – Н-не знаю…
   – Ладно, быстренько возвращайся домой, – скомандовала Арина. – Но сначала давай помоги нам. Иди сюда. Становись рядом.
   Вероника, чтобы не показаться Богдану глупой, не стала рассказывать об истинной цели своего визита и своих подозрениях, подошла к нему и встала рядом.
   – На счет раз-два-три ты сейчас вместе с нами как можно громче должна крикнуть: «Рота, подъём!!!» – объяснила Арина. – Мы так Зоиного отца разбудить попытаемся.
   – Мой брат только так просыпается, – добавил Богдан. – Чем громче и свирепее крикнем, тем вернее то, что он вскочит.
   – Ну, раз, два, три! – скомандовала Арина.
   Все трое заорали так, что проснулась даже Клавдия Редькина. Подняла голову с кухонного стола, отставила недопитую рюмку. Увидев своего Толика, который хлопал голодными глазками и принюхивался к тому, что готовила на плите Зоя, она тут же вспомнила о своём материнском долге.
   – Детки мои, сейчас я вас накормлю! Сейчас я такой вкусной еды сделаю! – подхватилась мать и принялась хлопотать.
   Зоя бросилась в комнату.
   Средство, предложенное Богданом, подействовало. Василий Редькин вскочил – Арина, Вероника и Богдан еле-еле отпрыгнуть от кровати успели – и, не открывая глаз, принялся шарить по стулу в поисках одежды. Вспомнилась ему, видно, давняя армейская жизнь.
   Но не найдя формы, ни сапог, он удивленно продрал глаза. Понял, что был он сейчас не в армии.
   Осознав это окончательно, он сел на кровать и уставился на ребят.
   – Это… Чего случилось? – поинтересовался Василий Редькин, не узнавая никого из них.
   И только когда появилась перед ним примчавшаяся с кухни дочь Зоя, Василий начал понимать, где он находится.
   – Папа, доброе утро! – сказала Зоя.
   – Ага… – откликнулся папа.
   – Здравствуйте, – сказали гости Зои.
   – Ага… – повторил Редькин.
   – Скажите, а вы сегодня на работе были? – спросила Арина.
   – Ага… – в ответах Зоиного отца разнообразия пока не намечалось.
   – Только вы не спрашивайте, пил он там или не пил! – зашептала Арине в ухо Зоя. – А то он обидится. И рассердится на вас…
   – А чего спрашивать – и так ясно, – так же шёпотом ответила Арина.
   – Чего шепчетесь? – спросил отец очень хриплым после здорового сна голосом. – И чего вам тут надо?
   – Папа, скажи, а где моё пианино? – кротко спросила Зоя.
   – Как – где? Вот оно, – охотно ответил Василий Редькин, повернулся, чтобы указать неразумной дочери на пианино. Да так и замер. – А где ж?.. А куда ж?..
   – Вот и я не знаю – куда ж, – в комнате появилась Клавдия Редькина. – Кому продал пианино? Зачем все деньги пропил?
   – Я?! – Василий поднялся со своего лежбища. – Я не продавал. Так я не понял, куда его дели-то?
   – И он врёт, и он ещё врёт, заливает! – вскинулась Клавдия. – И это в честь праздника. Да с тобой всю жизнь никаких праздников! Паразитская твоя морда!
   Назревал скандал. Зоя привычно шмыгнула в ванную, увлекая за собой Арину, Богдана и Веронику. С большим трудом все четверо поместились там – хорошо ещё, что санузел в квартирке Редькиных оказался совмещенным.
   – Сейчас, наругаются, мы у него снова спросим, – зашептала Зоя.
   – Да чего спрашивать – я заметила, как твой отец удивился, что пианино на месте не оказалось, – сказала Вероника. – По нему видно было, что он действительно удивился. Значит, не трогал он его.
   – Папаша у нас артист ещё тот, – вздохнула Зоя.
   – А говорила, что он не врёт никогда, – заметила Арина.
   – Ну… Да, – согласилась тут же Зоя. – Ой, тогда не знаю!
   – Где твой отец работает? – спросила Арина.
   – Не знаю… – Зоя растерялась. – Нигде. То есть везде. По подвалам, по квартирам…
   – Да не может такого быть! – воскликнул Богдан. – Нигде! Он у тебя кто? Сантехник?
   – Да.
   – Мы когда сантехника вызывали, в ЖЭК, или как он там называется, ходили. Специальная контора такая, в соседнем подъезде у нас в доме располагалась. Там все эти сантехники и их начальники и тусуются.
   – Давайте и мы туда пойдём! – предложила Вероника. Но тут же вспомнила, что Богдан жил весьма далеко, в противоположной стороне от школы, а значит, ЖЭК у него тоже другой. Так что делать там нечего.
   – Во всяком случае, из дома мы уматываем точно, – сказала Арина и вслед за Зоей стала пробираться к выходу.
   Богдан с Вероникой последовали их примеру.

   – Наш ЖЭК находится в подвале пятого дома, – сообщила Вероника, когда все четверо оказались на улице.
   – А при чём тут, всё-таки, ЖЭК? – Зоя ничего не понимала. – Папа же сказал, что на работу ходил. А это значит, трубы всякие проверил в домах, задвижки на этих трубах, краны… А уж пить он мог в любом месте.
   Дело вновь застопорилось. После нескольких минут выяснения положения вещей решили разделиться на две группы. Одна – Вероника и Богдан – должна была заниматься Антоном. То есть просто ждать его у Вероники дома. Лучшего просто придумать не удалось. А Арина и Зоя отправлялись на фронт «Пианино». Связь, в случае чего, по-прежнему должна была осуществляться через Аринин мобильный телефон.
   Вероника и Богдан радостно усвистали.
   – Ну, как ты думаешь, утихомирились там у тебя дома? – спросила Арина Зою.
   Зоя прислушалась. Обычно вопли её родителей можно было услышать с улицы. Но сейчас было почему-то тихо.
   – Наверное, уже наругались, – ответила она.
   – Всё-таки давай попробуем ещё раз с отцом твоим поговорить, – предложила Арина. – Всё равно другого варианта нет. Он ДОЛЖЕН был или что-то видеть, что с пианино твоим происходило. Или сам с этим со всем как-то связан. Неужели твой папаня совсем русского языка не понимает?
   – Да понимает, – вздохнула Зоя. – Но не любит. В смысле не любит, когда не по его выходит.
   – Мы будем аккуратно с ним разговаривать, – пообещала Арина.

   В квартире было действительно тихо. Девочки сняли верхнюю одежду в прихожей, прошли на кухню.
   Там мать семейства Редькиных гремела кастрюлями. Пахло чем-то вкусным, – видимо, праздничный обед всё-таки готовился и обещал состояться. Толик стоял поблизости, что-то жевал и пытался заглянуть во все ёмкости, с нетерпением ожидая начала праздника. Арина и Зоя молча с кухни удалились – чтобы не разрушать идиллию.
   – Иди к нему и спрашивай. Я у двери буду слушать, – остановившись в узком коридорчике, шепнула Арина Зое на ушко.
   – Хорошо! – и Зоя смело шагнула в комнату.
   Ее отец хмуро сидел на кровати и смотрел телевизор. Румяные лыжницы с ружьями за плечами, взмахивая палками, сосредоточенно катили по всему экрану мимо могучих финских ёлок. Комментатор что-то бодро о них рассказывал. Хвалил, видимо, за спортивные успехи.
   Зоя подошла к отцу и начала разговор.
   – Пап, а ты чего сегодня на работе делал? – спросила она очень спокойным и добрым голосом.
   – Работал, – буркнул папа.
   – А что делал?
   – А тебе-то что? Трубы проверял. Вентили. Как обычно.
   Этот диалог продолжался довольно долго. Арина внимательно его слушала, прислонив ухо к чуть приоткрытой двери. Зоя не теряла кротости и терпения. Отец рассказал ей о том, как он сегодня вышел из дома, как посетил несколько объектов. И поведал даже о том, чего никогда не рассказывал своей жене Клавдии, – с кем и сколько он выпил. Это были Фока и Валентин, которые сегодня тоже дежурили. Но так как время поджимало – этот положительный во всех отношениях Зоин папа хорошо знал: дома его ожидал праздничный обед, который обещала ему вся семья ещё за неделю до Восьмого марта, – он постарался как можно быстрее залить в себя горячительное. Побыстрее и побольше. А дальше дорожки его и Фоки с Валентином расходились: Василий Редькин, сдавший свою смену, отправлялся домой. А Фока и Валентин пошли дальше дежурить.
   Чрезвычайно утомившись за те два часа, которые он провел на работе, Василий Редькин пришёл домой и сразу же улёгся спать.
   – Праздника ждать, Зойка, понимаешь? – вот так объяснил он это событие собственной жизни.
   Так он и спал, ожидая праздника.
   – И ничего не происходило, когда ты спал? – спросила Зоя, которой подавала сигналы из двери Арина. Арину Зоин отец не видел, потому что сидел к ней спиной.
   – Не-а, – помотал головой папаня. – Ну, Валентин вроде ещё приходил за инструментом. Что-то там у них случилось, что ли. Я не понял. Ну я говорю: бери. И даже с кровати не встал. Закрыл глаза и давай опять спать, вас с матерью дожидаться. Да и Валентин свой человек, работяга, понимаешь… А портфель с моими инструментами у нас всегда в прихожей стоит, ты сама знаешь. А вот занёс их Валентин нам домой обратно – нет, я не помню. Ну-ка, доча, иди глянь, на месте они или нет. Важнецкие вещи!
   Зоя бросилась в прихожую. Пузатый портфель с папаниными железками стоял на месте.
   – Дверь, про дверь спроси! – зашептала Арина. – Закрыта она была, или…
   – Поняла! – кивнула Зоя и, подхватив тяжёлый портфель с сантехническими инструментами, помчалась в комнату. – Пап, всё на месте! Вот, смотри, твои ключи и всё остальное!
   – О! Хорошо, порядок, – крякнул довольно отец. – Хороший человек Валентин. Ответственный. Уважаю таких. И ты уважай, Зойка.
   С этими словами он поднялся, определив для себя, что всё – разговор с дочерью окончен. С кухни потянуло чем-то мясным и очень вкусным. Вот на этот дух он и направился.
   Но Зоя остановила папашку.
   – Скажи, а ты, когда пришёл домой, дверь входную запер или нет? – спросила она. – Это важно. Вспомни!
   – Да что же ты пристала ко мне? – отмахнулся от неё папашка. – И что ты всё спрашиваешь, не пойму никак? В Лубянку, что ли, играешь? Думаешь, если Восьмое марта, то тебе всё позволено?
   – Ага, – улыбнулась Зоя. И подумала о себе в этот миг: какая же я всё-таки артистка хорошая! Что хочешь сыграть могу.
   – Ну… Тогда ладно. Но завтра я тебе спуску не дам, – воспитательно нахмурился папаня. Ему иногда очень нравилось всех своих домочадцев воспитывать. А детей в основном криками и ремнем.
   – Не давай, не давай спуску, но завтра. Только сегодня скажи: запирал дверь? Ты же часто забываешь её запереть… – не сдавалась Зоя.
   – Ну так… Это… Запирал! – уверенно ответил отец. – То есть это ты не ври! Всегда я, конечно же, её запираю. На замок. Да! Но сегодня… Забыл. Да, не запер. Потому что как же Валентин тогда вошёл, если я спал и не поднимался с кровати?..
   – Значит, не запер?
   – Да! Не запер! – рявкнул папаня, решительно отодвинул Зою с прохода и скрылся на кухне. Уже оттуда добавил: – И имею полное на это право. А ты смотри у меня…

   Арина выскочила из-за угла прихожей.
   – Хватит! Я всё слышала! Ты умница, Зоя! – обрадованно зашептала она. – Ты задавала правильные вопросы!
   – Правда? – Зоя так утомилась, общаясь с собственным папенькой. С ним тяжело было – как с вулканом, как с разъярённым тигром: чуть что не так, не по его, и он зарычит, и прыгнет, и разорвёт на части. В переносном смысле, конечно…
   – Папашенька твой героический действительно не пропивал твоего пианино! – патетически заявила Арина.
   – Правда, Арина? – ахнула Зоя.
   – Да. И он сам ответил на этот вопрос, сам с себя подозрения снял!
   – Как?
   – А вот так, Зоя. Вспомни, что ты из прихожей ему принесла! Помнишь?
   – Помню. И что?
   – А вот пойдём, я тебе все объясню!
   Арина и Зоя сдёрнули с вешалки свои куртки, обулись и вылетели вон из квартиры.
   Дверь хлопнула. Никто из Редькиных этого даже не заметил. Так уж у них дома было заведено.

Глава IX
Птиц небесных не достать, не догнать…

   А параллельно событиям, которые происходили с Вероникой, Ариной, Зоей, её семейством и остальными участниками заварившейся каши, неизвестный, обиженный и страдающий изгнанник, воздевая в необыкновенной тоске руки к небу, во весь голос стенал:
   – Горе мне, горе! Куда я иду, зачем иду… Нет мне места меж людей, один я среди снега… Плохо мне, несчастному! За что вы так со мной, люди? Бедный ты мой подарок, горемычная пижамка! Намок твой помпончик, и панталончики все заляпались… О небо марта! Прекрати кидать в меня свой холодный недружелюбный снег, будь милосердным. Я страдаю, и ноги мои промокли! Выгнал меня злой Богдан!.. Небо, послушай меня, страдальца! Нашли на Богдана бурю и ураган с молнией! Ой, нет, не надо. А то на Веронику тоже попадёт… Что мне делать, о птицы-голуби, куда мне податься, о резвые машины? Судьба, судьба, зачем ты со мной так жестока?
   Конечно, в этом гонимом страдальце без труда можно было узнать Антона Мыльченко. Забрызгались грязью по самые колени его шёлковые панталончики, под снегом и дождем измокли колпачок и пижамная куртка. А ноги в комнатных тапочках без задников на резиновом ходу так промокли и замёрзли, что даже говорить об этом не приходилось…
   Прохожие, которым на улицах города попадался этот странно одетый и разговаривающий сам с собой мальчик, то печально вздыхали над судьбами оставленных без присмотра детей, то показывали на него пальцем и смеялись над дурачком, то… Да, некоторые делали вид, что не замечают полосатого чудака в колпаке. Антон Мыльченко мужественно всё это переносил – страдать так страдать. Вот какой линии поведения решил придерживаться он.
   Антон вполне мог вернуться домой, согреться как следует, вкусно поесть, уютно устроиться в кресле перед телевизором или за письменным столом с книжкой.
   Но не этого жаждала сейчас душа поэта. Так её обидели, так оскорбили, что требовалось что-то такое сверхнеобыкновенное, чтобы заглушить Антошины тоску и скорбь. Где он, край света? Если бы был, то Антон непременно бы туда отправился. А так ведь нету – и хоть ты избегайся, не найдёшь его. А как бы он пригодился! Грустно поэту – и он – раз! И на край света отправился. Обязательно дойдёт до конечной точки маршрута. А так таскайся себе по городу, сколько выдержишь, топи грусть-тоску в ледяных лужах вместе с ногами, зарабатывай простуду или даже воспаление легких…
   А если взять и смертельно заболеть? Нет, в конце концов вылечиться, конечно, но сначала пусть все подумают, что он умирает! Зоя Редькина пусть так подумает, Вероника, все, все, все! Пусть придут к изголовью его белой печальной кровати, льют слёзы, вспоминают, какой он, Антон Мыльченко, был хороший, просят врачей сделать невозможное, предлагают все свои сбережения, чтобы только спасти его. И пусть не помогает ничто. И все сразу поймут, каким тусклым мир станет без него, Антона Мыльченко… Вот тогда-то и выздоравливать можно! И тогда уже все его навсегда полюбят, будут бояться за его здоровье, жалеть станут, оберегать…
   И всё это из-за кого!? Женщины, какие же они всё-таки коварные, эти женщины! Для них ещё и праздник придумали. А они вот как с людьми поступают…
   Мужчины, правда, тоже не лучше – тут же подумал Антон-правдолюб. Богданчик… Негодяй. Низкий человек. Зачем он так поступил с ним?
   А все ведь и на самом деле из-за этого Богданчика, из-за его грубой силы, которая вытолкнула его, Антошку, на лестницу. Нет, ещё раньше – из-за кое-кого другого… Редькина, вероломная Зоя Редькина отказалась от его подарка! А ведь Антон так хотел сделать ей приятное! Когда же она на бегу бросила, что ей не до него сейчас, Антон крайне обиделся. Боль чуть не разорвала его поэтическое сердце.
   «Ну и ладно! – подумал он, когда Редькина торпедой пронеслась мимо него. – Не хочешь, Зоя, быть поздравленной, тем более самим мною, ну и не надо! Не так много женщин в нашем городе будет поздравлено с поэтическим уклоном. Ты не попадешь в их число. Ты не станешь избранной, о Редькина!»
   Антон тут же подумал о красивых девочках, которых можно было с успехом поздравить. Сразу на ум пришла Арина Балованцева. Но она жила очень далеко.
   А в соседнем с Зоиным подъезде проживала записная красавица из их седьмого «В» класса – Вероника Кеник. Тоже отличный вариант!
   Подумав о ней, Антоша гордо вскинул голову и направился в соседний подъезд. Уверенность и праздничное настроение вновь вернулись к нему. А уж что произошло в квартире Вероники и как это подорвало веру Антона в людей, хорошо известно.
   И вот тогда, будучи выгнанным с позором вон, Антоша принялся страдать. И затем решил, что в таком состоянии он непременно напишет что-то сверхгениальное. Трагедию в стихах, это точно! А потому непременно нужно подходящее место для вдохновения! И Антон, минуты три побившись грудью о дверь квартиры Вероники, отправился на кладбище. Встать на старинную каменную плиту, оказаться осенённым крыльями ангела – и начать сочинять! Строки сами будут ложиться одна к одной, рифмы небесной красоты появятся. Чудо!
   Но с кладбища его погнал сторож. Он что-то всё предлагал Антону, – наверно, как понял Антон, оставлял его навсегда тут при кладбище жить. Снег на надгробиях разметать, дорожки чистить, могилы рыть… Антон не хотел ничего этого, а потому решительно отказался от предложения дяденьки с железными зубьями – и рванул прочь.
   И вот теперь, чувствуя себя одиноким, гонимым и непонятым, Антон шёл по городу, не обращая никакого внимания на удивлённые взгляды прохожих.
   И никто не мог ни помочь ему, ни ответить на вопросы. И так брёл он, неведомый, гонимый и страдающий. И не было ему покоя, и не было приюта. Страдать же хотелось необычайно. Он и страдал – во всю ширь могучей романтической души.

   – Зоя, я отгадала секрет! – сказала Арина, когда они с Зоей выбежали на улицу. – Мы с тобой о чем говорили? О портфеле?
   – Ага.
   – А в портфеле что?
   – Инструменты, – ответила Зоя.
   – А пианино что такое? Тоже… – воскликнула радостно Арина.
   Но в это время зазвонил её мобильный телефон. Арина, оборвав фразу, поднесла его к уху.
   – Арина, срочно, очень срочно иди ко мне! Тут ужас что творится! – раздался в трубке взволнованный голос Вероники Кеник.
   – Что случилось, Вероника? – воскликнула Арина.
   – Ой, скорее, Арина, скорее! – и пошли короткие гудки: Вероника бросила трубку.
   – Ну, Зоя, снова планы меняются, – развела руками Арина. – Надо мчаться к Веронике. Поиски твоего пианино откладываются. Но ты не падай духом. Бодрись, как говорится. Найдём.
   – Понимаю… Бодрюсь… – ответила Зоя и потрусила вслед за Ариной, которая помчалась в подъезд Вероники.

   Артур и Вероника рассматривали её детские фотографии. Им было хорошо и весело. А что в кино они не пошли – да ничего страшного! Молодые годы Веронички: от пупсового возраста до сегодняшних дней – это тоже своего рода документальный фильм. А к нему ещё и торт вкусный, и много другой еды, и музыка, и взаимно приятное общество…
   И тут раздался звонок в дверь.
   – Ой, да кто же это сейчас-то пришёл? – удивилась Вероника. Она так долго ждала в течение сегодняшнего дня, что волноваться уже просто устала.
   – А может, это твои родители? – предположил Богдан. И не то чтобы он струхнул, но всё-таки всегда почему-то неприятно, когда чужие родители внезапно возвращаются.
   – Нет. Вряд ли, – ответила Вероника. – Пойдём, что ли, вместе откроем.
   – Пойдём, – согласился Богдан, – может, это Мыльченко за своей одеждой прибежал.
   – Ох, хотелось бы… – с этими словами Вероника распахнула дверь.
   На пороге стоял человек в белом халате. Молодая привлекательная женщина. Но Веронике и Богдану в этот момент ничего в её облике привлекательным не казалось…
   – Здравствуйте, – серьёзно и как-то зловеще сказала женщина-врач. – Трикотажная, девять, квартира двенадцать?
   – Да… – пролепетала Вероника чуть слышно.
   – Заносите, – скомандовала зловещая женщина в белом.
   В квартиру вплыли носилки, на которых лежало что-то, накрытое простынёй. По очертаниям вполне было понятно, что простыня скрывает какое-то тело…
   – Боже, что это? – ахнула Вероника.
   – Это вам, – ответил молодой фельдшер, стоящий ближе всех к Веронике.
   – Что это? Скажите, что там на носилках под простынёй? – стараясь держаться бодро, произнес Богдан, оттесняя Веронику в глубь комнаты.
   – Вы должны опознать, – заявила зловещая женщина замогильным голосом. – Поднимите простыню.
   – Я боюсь, – умирающим голоском воскликнула Вероника из-за плеча Богдана.
   Богдан тоже боялся, хоть изо всех сил старался не показать этого. Ужас пробрал его – потому что он увидел торчащий из-под простыни знакомый полосатый колпачок с помпончиком… Антон Мыльченко, несчастный Гуманоид! Его принесли для опознания! Что же с ним случилось? Как же так? Ведь это он, он, Богдан, во всём виноват! И не будет ему прощения за его поступок уже никогда! Потому что с Мыльченко случилось страшное…
   – Поднимайте, поднимайте простыню, молодой человек, – предложила женщина-врач и приглашающим жестом указала на передний край носилок.
   И Богдан сделал это. Он приподнял простыню, уже зная, чьё лицо он увидит под ней…
   Однако лица там не оказалось. Потому что, как выяснилось, Антона занесли в квартиру…
   – Вперёд ногами… – воскликнул Богдан, бросая край простыни на место. – Это значит, что надежды никакой нет.
   – Я себе этого не прощу! – горько заплакала Вероника.
   – Погодите, как это – вперёд ногами? – заглядывая под простыню, удивлённо, но тихонько проговорила врач, обращаясь к одному из санитаров.
   – Ага, вперёд. И когда же это он, бандит, перевернуться успел? – также удивлённо прошептал пожилой санитар.
   – Я не видел… – пожал плечами фельдшер, отчего носилки с усопшим Антошей качнулись вверх-вниз.

   Вероника горько плакала. Она видела ножки Антоши – уже без тапок её дедушки, в одних мокрейших носках, высовывающихся из штанин незабвенной пижамы. Это было ужасно…
   – Мы обидели, незаслуженно обидели Антошу! – голосила она. – Он ничего плохого-то ведь не хотел. Подарок принёс. А мы его выгнали! Антоша! Бедняжка!
   С этими словами она бросилась к телефону и принялась названивать Арине Балованцевой.
   – Такой душевный, такой добрый мальчик… – запричитала зловещая врачиха. – Тонкие ножки в тапочках… Ах…
   – И что с ними, скажите? – бросился к ней Богдан.
   – С тапочками?
   – Нет, с ножками! Они у него ещё, может быть, ходят? Есть надежда? Неужели медицина бессильна?
   – Ну… – запнулась зловещая женщина.
   И тут на всю квартиру раздалось:
   – Э-хе-хе-хе! Ещё как ходят! Прыгают и бегают! Медицина всесильна!!! Я живой, я хороший! Ведь правда?
   Это безвременно усопший Антон Мыльченко вскочил с носилок и как молодой павиан принялся скакать по комнате. Скакать и голосить.
   – Ой… – только и смогла сказать Вероника. И без сил плюхнулась в кресло.
   Ей было бы легче, если бы обморок с ней случился – тогда она всего этого просто бы не видела. Но обморока не произошло.
   – Ожил… Счастье-то какое! – пробормотала она.
   И увидела, как в дверях её гостиной появились перепуганные Арина Балованцева и Зоя Редькина. Они молча стояли и наблюдали за плясками мальчика. Они ещё не знали, что он только что был внесён в дом вперёд ногами.
   – Счастье? Да, я приношу счастье! Я такой! – вопил Антошка и продолжал скакать, размахивая длинными рукавами.
   – Милый, ну до чего же милый! – сложив ладошки пирожком, восторгалась бывшая зловещая женщина, которая сразу подобрела и развеселилась.
   – Пьеро в полосочку, – фыркнул Богдан, который стоял уже возле Вероники со стаканом воды.
   – Ну, парень, артист… – покачал головой пожилой медработник.
   Антон оглядел публику, заметил в задних рядах Редькину, показал ей язык и обратился к Веронике:
   – А теперь-то ты подарок возьмёшь?
   – Ну… – нерешительно подала голос Вероника и посмотрела на Богдана. Может, лучше взять, чтобы больше таких неприятностей не было?..
   – Доктор, а вы? К Восьмому марта? Я эту пижамку между вами разделю! Вот мой подарок для вас… И мои стихи…
   Он вскочил мокрыми носками на обитый натуральной кожей стул и принялся декламировать:

     Красивых женщин всех поздравить
     Мы очень радостно хотим.
     Всем им подарки сразу дарим…

   – Кофточку всё-таки все равно вам, доктор…
   С этими словами он соскочил со стула, оставив на нём грязную лужу со своих носков, стащил с себя длиннорукавную куртку от пижамы, комком протянул её доктору.
   – Ой, мальчик… – улыбнулась врач.
   – Штанишки… – Антон стянул с себя и штанишки, под которыми оказались джинсы. – Ой, нет. Я их грязью на улице заляпал. Но я их постираю, Вероника, поглажу, и тебе завтра подарю!
   – Спасибо, Антоша… – пробормотала Вероника, с ужасом представив, что всё это может продолжиться и завтра.
   Тем временем Богдан подкрался к молодому медработнику и зашептал ему в ухо:
   – Доктор, а может, вы этого пациента обратно на носилочки – и домой? Я его адрес вам скажу… А там валерьянки ему литр. Или укол успокаивающий всадите.
   – А ночной колпачок… – с этими словами Антон подобрался к Арине и махнул им в воздухе у неё перед носом.
   – А ты его сам носи, – перебила его Арина. – Очень тебе идёт.
   – Ой… Это дамский-то… – сморщил нос Антоша, как будто буквально несколько минут назад не таскался в этом колпаке по городу. – Но не хочешь, Арина, как хочешь. Дядя Толя, тогда вот вы его возьмите, жене своей подарите. Она будет в нем причёску моделировать.
   – Моделировать, говоришь… – усмехнулся дяденька. – Ну спасибо. Давай… Ну, скажи, ты доволен, герой?
   – Нам пора ехать. – доктор подошла к Антону.
   И тут, вместо того чтобы остаться на месте и объяснить своим друзьям-приятелям, что тут сейчас произошло, Антон засуетился, запрыгал возле носилок и стал проситься:
   – А ещё покатайте меня, пожалуйста, на скоропомощной машине, а? Очень мне понравилось, ещё хочется!
   Фельдшер выразительно посмотрел на часы.
   – Хорошо, – быстро согласилась врач. – Толик, довезём героя до дома…
   – Ура! – воскликнул Антоша, забыв о том, что его дом всего в нескольких шагах отсюда. – Ура! Давайте я носилки в машину понесу!
   – Неси, моя умница… – улыбнулась врач.
   – Обуйся, Мыльченко. – Богдан метнул в Антошку пакет с его имуществом. Но тот на это не среагировал.
   – До свидания, Вероника! – Антон помахал рукой. – Я вернусь! Я штанишки от пижамки постираю, высушу, поглажу – чтобы загляденье было! И завтра принесу!
   – Только попробуй! – угрюмо произнес Богдан.
   Но Антон уже этого не слышал. Он, шлёпая мокрыми ногами по ступенькам, попёр носилки в машину.
   И пока все отходили от пережитого шока, Арина снялась с места и бросилась в подъезд.
   – Я его сейчас верну! – крикнула она, уже спускаясь по лестнице.
   – Что же это было-то? – спросила Зоя, когда через пару минут на пороге вновь очутился Антоша, а следом за ним Арина.
   – Давай, Мыльченко, вещай, – сказала Арина, вместе с Богданом усаживая артиста страдательного жанра на диван, снимая с него мокрые носки, куртку и обкладывая подушками и накрывая одеялом.

Глава Х
Вперёд ногами

   А за какие-то пятнадцать минут до этого дело было так. По дороге ехала машина линейной бригады «Скорой помощи». В машине, помимо водителя, сидели тётенька-врач и молодой фельдшер. Смена этой бригады недавно закончилась, а потому все трое стремились как можно скорее сдать дежурство и отправиться по домам, поближе к семьям и праздничной обстановке.
   Однако маленькая полосатая фигура, бредущая по тротуару, привлекла внимание врача и водителя. Тётенька-врач даже на сиденье приподнялась и, вытянув шею, принялась всматриваться в то, что видела за стеклом.
   – Ой! Гляньте, какой странный мальчик идёт! – воскликнула она.
   – Да, Вера Васильевна, занятный мальчишка, – согласился водитель. – По-моему, форма на нём весьма характерная. В полоску.
   Молоденький фельдшер тоже приник к стеклу – машина «Скорой помощи» как раз обгоняла мальчика, а потому фельдшеру было с его стороны видно этого мальчика лучше всех.
   – Малолетний узник Бухенвальда, что ли? – усмехнулся водитель.
   Фельдшер не согласился с ним.
   – Нет. Узник души. Из соответствующего дома, – заявил он. – Ну надо же. Кто только по улицам не таскается… Да чтоб мне треснуть, ведь действительно узник! И рукава у него, смотрите, специальные, длинные. Очень удобно фиксируются сзади.
   В этот момент мальчик как раз широко взмахнул руками и воздел их к небу.
   – Мальчику явно плохо, – уверенно сказала врач Вера Васильевна. – Видите, что-то с ним не то… В тапочках идёт, руки поднимает… Надо ему помочь. Останови-ка, Егорыч, машину!
   Она положила руку на плечо водителя, решительно предлагая ему остановить машину.
   «Скорая» притормозила у обочины. Но фельдшер возмутился.
   – Да ладно, Вера Васильевна! Пусть его психиатричка отлавливает. Это сто процентов – её пациент.
   – Кирюша, какой же ты будешь врач, когда институт закончишь? Разве тебя клятва Гиппократа за пятки не грызёт? – пристыдила своего молодого помощника Вера Васильевна.
   Кирюша вздохнул и чуть не плача сказал:
   – Да грызёт… Но ведь так жалко – смена закончилась. Уже вроде как по домам можно…
   Но врач уже распахнула дверцу.
   – Мальчик, эй, мальчик! – крикнула она, увидев, что полосатый мальчик приближается к машине. – В колпачке!
   – Я? – шарахнулся Антоша Мыльченко, потому что, конечно же, этим мальчиком в колпачке был он.
   – Ты! – ответила врач. – Что с тобой? Поди сюда!
   Антон всепонимающе улыбнулся и попятился назад, разворачивая тяжёлые мокрые тапки так, чтобы немедленно дать деру.
   – В «Скорую помощь»? Не… Вы меня схватите.
   – Очень ты нам нужен, – в дверцу высунулся фельдшер Кирюша. – Подойди, раз Вера Васильевна сказала. Не бойся.
   Антон приблизился на несколько шагов. Мокрый тапок не сразу отклеился от заснеженного асфальта, а потому бедолага наступил носком в лужу. Наступил, тут же сморщился от досады и холода, взмахнул длинными рукавами и чуть не упал.
   – Что с тобой? – врач выскочила из машины и подбежала к Антоше. – Тебе плохо?
   – Мне внутри плохо, – глубоко вздохнув, сообщил тот и понуро склонил голову.
   – Тошнит? – врач Вера Васильевна попыталась заглянуть ему в лицо.
   – Нет. Душа болит, – снова вздохнул Антоша и тут же оживился. – Доктор, хотите, я подарю вам пижаму?
   – Мне? – Вера Васильевна очень удивилась такому переходу.
   Зато не удивился молодой фельдшер:
   – Да всё ясно, Вера Васильевна, чей это пациент. С душевной болью. А вы говорите, психиатричку не надо…
   Антон вновь испугался и опять попытался развернуться, чтобы убежать, но Вера Васильевна схватила его за длинный рукав и потянула к себе.
   – Я не пациент! Пустите меня! – как раненая птица, забился Антоша. – Я не психический!!!
   – Успокойся, мальчик, – голос врача был спокойным и доброжелательным. – Тут все свои. Вот дядя Анатолий Егорович, он шофер.
   – Здрасьте, – робко кивнул Антон Мыльченко, которого схватили уже за два рукава, а потому вырваться у него возможности не было.
   – А это фельдшер Кирюша, он тебя не обидит, – добавила тётенька-врач.
   – Верю, верю! – воскликнул тут Антоша и стал пытаться вылезти из пижамной длиннорукавной курточки.
   – Стой, ты чего это раздеваешься? – удивился фельдшер и все остальные вслед за ним.
   Антон махнул головой – и колпачок, соскочив с неё, упал на плечо врача Веры Васильевны.
   – К Восьмому марта возьмите эту пижаму, доктор, – со слезой в голосе, проникновенно заговорил Антоша, которого врач продолжала держать за руки. – Мне её одной девушке подарить… Не дали… Прогнали. А пижама вам будет как раз впору…
   Чуть не прослезившись, добрая тётя-доктор посмотрела на своего молодого напарника.
   – Прогнали… Вот оно что, маленький… – проговорила она и с укоризной добавила: – А вы говорите – психиатричку.
   – Ну, Вера Васильевна… – растерянно развёл руками фельдшер Кирюша.
   – Мальчика обидели…
   – Я так несчастен… – тут же подключился к стенаниям доброй женщины Антоша. А поговорить о своих несчастьях, ожидая всеобщего сочувствия, он был большой любитель.
   – И в тапочках, – тут же расчувствовался шофер дядя Толя Егорыч. – Холодно небось?
   Антоша перетащил один мокрейший тапок поближе к другому, пальцами ноги приподнял его над землей, чтобы публике лучше было его видно, и принялся рассказывать:
   – Я этими тапками черпал снег всех улиц города… Шёл – и черпал, шёл – и черпал… Бежали вместе с ними мои ножки неизвестно куда. Страдать где-то там, на краю земли…
   Первым опомнился трезвомыслящий фельдшер Кирюша:
   – Что?
   Шофер тоже попытался сбросить оцепенение, в которое его вогнал маленький сказочник.
   – Адрес-то свой помнишь? – спросил он, игнорируя то, что рабочая смена закончилась. – Давай домой отвезём. Простынешь ведь.
   – Заболею и умру, – вместо ответа на вопрос, охотно добавил Антоша. – Молодой-молодой, как ясный месяц.
   – Вера Васильевна, потрогайте, у него нет температуры? – тревожно поинтересовался Кирюша, открывая другую дверцу машины и помогая врачу запихнуть горе-мальчика в салон. – Мальчик, давай-ка градусничек поставим.
   – Не поможет мне теперь градусничек, – вздохнул Антоша предсмертным вздохом, удобно устраиваясь на сиденье.
   Добрейшая врач захлопнула за ним дверь и уселась на свое место рядом с водителем.
   – Вот фрукт, на жалость давит, – пока Вера Васильевна не слышала, заметил Кирюша, приглядываясь к Антоше. – Клизма тебе сифонная поможет.
   – Нет, – подбирая под себя мокрые замёрзшие ноги, возразил Антон. Он понял, что добрый человек теперь весьма от него далеко, поэтому церемониться с ним сейчас не будут. – Я свой домашний адрес помню очень чётко. Отвезите меня, пожалуйста, домой. Это все из-за любви. Пострадал я, пострадал…
   – Тогда говори, куда тебе. И не хнычь, – посоветовал Кирилл. – Тоже мне – любовь-морковь…
   – Не любовь. Французская пижамка…
   – Адрес, страдалец! – Кирюша уже примерился, чтобы дать Антошке подзатыльник, но машину качнуло на дорожной выбоине, и подзатыльника не состоялось.
   – Ах… – всплеснул руками Антоша, но постарался отсесть от решительного фельдшера подальше. – Улица Трикотажная, дом семь, квартира двадцать девять.
   Водитель тут же свернул с центральной улицы. Врач не возражала. Довольная тем, что исполнила свой врачебный долг, она устало откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
   – Ишь какой, прямо в квартиру хочет, чтоб довезли, – покачал головой Кирилл.
   – А можно? – вскинулся Антоша – и тут же кое-что придумал… – Пожалуйста, вы можете внести меня в квартиру на носилках? Тогда у меня другой адрес: улица Трикотажная, дом девять, квартира двенадцать.
   – На носилках? – врач Вера Васильевна так удивилась, что даже открыла глаза и, повернувшись, посмотрела на полосатого выдумщика.
   – В квартиру? – вслед за ней удивился водитель и тоже на миг повернулся, чтобы посмотреть на Антона.
   – Да! – звонко крикнул Антошенька.
   – Зачем?
   – Я войду к ним с триумфом!
   – Что? – сам недавний школьник, а ныне студент медицинского института, фельдшер Кирилл был просто потрясен таким оригинальным поведением.
   – Меня внесут! – махал рукавами серо-розовый полосатый Пьеро. – Пусть они удивятся!
   – Кто?
   – Да они! И тогда Богдан будет трепетать!
   Фельдшер и водитель примолкли. Зато доктор Вера Васильевна воскликнула:
   – Я так понимаю, он разыграть своих обидчиков хочет. Да?
   – Да! Вы самый умный врач на свете! – обрадовался Антоша. – Обидчики! Да, есть у меня обидчики! У-у, я вот им задам!
   Показался поворот на улицу Трикотажную.
   – Ну что, ребятки, поможем мальчику? – заговорщицки подмигнув Антону, спросила у сотрудников Вера Васильевна. – А? Не вижу энтузиазма.
   – Помогите мне, бедному! – театрально заголосил Антон Мыльченко, размахивая рукавами.
   Но Кирюша, которому попало по физиономии пижамной штаниной (той, что на Антошиной пижаме играла роль одного из рукавов), решительно пресёк прыжки полосатого школьника по медицинской машине.
   – Ну цирк… – вздохнул Кирюша, когда Антоша чуть угомонился. – Кто как праздник собирается отмечать… А наша бригада, вместо того чтобы к родным очагам поближе подбираться после смены, мальчишку развлекает…
   Врач Вера Васильевна, лицо которой украшала задорная улыбка, снова повернулась и сказала фельдшеру:
   – Кирюша, ну что ты – молодой такой, а брюзгливый. Это ж так весело! Ну когда ты последний раз кого разыгрывал?
   Кирюша смутился:
   – Ну… Я… Это… Вера Васильевна…
   Зато Антоша приободрился и посмотрел на фельдшера Кирюшку весьма покровительственно – как на младшего неразумного братишку, который пока мало что в жизни понимает.
   – Устроим, ребятки, себе маленькое приключение! У меня сегодня праздник, в конце-то концов! – весело воскликнула женщина-врач. – Так что слушайтесь меня в честь Восьмого марта! Поехали, Егорыч!
   – Мчу, Вера Васильевна! – залихватски откликнулся пожилой водитель. – Может, сирену включить?
   – Включайте!!! – за всех решил Антоша.

   …И вот с душераздирающим воем сирены «Скорая помощь» въехала во двор одного из домов по улице Трикотажной.
   – Эй, пацан, этот твой дом? – поинтересовался водитель.
   – Этот, этот! – нетерпеливо закивал Антоша, натягивая на голову заветный пижамный колпачок.
   – Ложись на носилки, – скомандовала врач Вера Васильевна. – Кирилл, накрой его простыней.
   Антоша быстренько улегся на носилки, которые подготовил для него Кирюша.
   – И меня ногами вперёд, пожалуйста, несите! – когда открылась дверь и в неё заглянула Вера Васильевна, скомандовал Антоша.
   – А это ты ещё успеешь, герой… – твердо сказал водитель Егорыч, который принялся вытаскивать носилки из машины, помогая Кирюше.
   – Ну, пожалуйста, так трагичнее! – засучил ножками Антоша.
   – Не надо, мальчик, – Вера Васильевна поправила на нем простыню и заставила улечься спокойно. – Ну, ребята, пойдемте в квартиру.
   Носилки выплыли из машины, и под присмотром Веры Васильевны Антошу аккуратно внесли в подъезд.
   – Я вам сейчас быстренько объясню, что нужно сказать… – зашептал Антон Мыльченко, выглядывая из-под белой простыни. – Слушайте…
   – Ой, цирк, ой, цирк… – слушая его указания и поднимаясь по лестнице, не переставал повторять скептически настроенный фельдшер Кирюша.

   И действительно, цирк получился редкий.
   Зоя, Богдан, Вероника и Арина, узнав подробности Антошкиных похождений, смотрели на него сейчас в полном недоумении. И не знали, что делать. То ли ругать дурака такого, циркача-артиста, то ли радоваться, что он жив-здоров.

   Да и Антошка растерялся. Он не подумал о том, что все так за него испугаются, когда увидят недвижимое тело вперёд ногами. Он ведь, по большому счёту, такую акцию и не планировал – шёл-то он скитаться по миру, это «Скорая помощь» случайно под руку подвернулась. А дальше творческое воображение подсказало ему замечательный сюжетный ход… И вот он, ход…
   Сейчас Антон сидел на диване и старался не подавать виду, что переживает. Наоборот, даже хорохорился, выкрутасничал. Потребовал даже чаю себе к дивану.
   Вероника метнулась ставить чайник, вытащила Антону чистую чашку с блюдцем. Подала восседающему на диване пострадавшему горячего чаю и пригласила всех остальных за стол. Девочки и Богдан тут же расселись вокруг торта, которого по-прежнему было много – щедрая, видно, душа была у Вероникиного кавалера Богданчика, с размахом.
   Пили чай, молчали. Думали. Антон – о проведенной акции, перепугавшей такое количество народу. Не сговариваясь, Вероника и Богдан подумали об одном и том же: что никогда, больше НИКОГДА они не будут с безумным поэтом связываться! Зоя Редькина о пропавшем пианино скорбела. А Арина не переставала обмозговывать версии того, как и где именно Зоино пианино следует искать.
   Вскоре Антон, напротив которого уселась за стол и гоняла чаи раскрасневшаяся Редькина, переключил свои мысли на неё. Ух, как он был зол на Зою! Ух, сколько гнева и презрения было в его взгляде на эту мымру, когда он принялся вспоминать, как нёс пижаму этой глупой конопатой девице, чтобы подарить!
   С приближением Восьмого марта обилие цветов на улицах, женских портретов на щитах рекламы и экране телевизора так вскружило голову Антону Мыльченко, что он понял – нужно непременно сделать роскошный, глубоко осмысленный подарок. Для кого? Странный вопрос. Конечно же, для самой милой, терпеливой и доброй девочки на свете – для соседки по парте Зои Редькиной. И пусть она иногда драла его за вихры, пусть обзывала дураком и даже иногда Гуманоидом, стихоплётом несчастным и так далее, Антошка-то был в ней уверен на все сто! Он присмотрел в ювелирном магазине одно замечательное изделие. Оставалось только заработать денег, купить его, дождаться праздника Восьмого марта и идти поздравлять Зою… Стихи к этому случаю уже давно готовы, а вот денег не было.
   И тут подвернулась удачная сделка – соседи-коммерсанты из квартиры сверху, дядя Боря и тётя Мила, торгующие на рынке, предложили ему работу: по утрам выгружать их товар, а вечером забирать его и тащить на тележке до ворот рынка к машине.
   – Деньгами не обидим! – заверили они Антошу, тем более что по простоте душевной он успел сообщить им, что копит деньги на элегантный подарок даме.
   Так и трудился Антоша честно целую неделю, даже первые уроки пропускал в школе из-за этого – таскал тележку, грузил туда-сюда шуршащие пакеты с тряпками.
   Утром Восьмого марта, когда по договоренности должен был состояться расчёт, Антон проснулся ни свет ни заря. Намылся до резинового скрипа, надушился папиным одеколоном, причесался, приоделся и отправился к соседям. Те, видно, не собирались в этот день работать, а потому необходимости в грузчике у них не было. Поначалу соседи даже на порог Антошку не пустили.
   Он не падал духом, звонил им в дверь, барабанил кулаками и ногами, требовал зарплаты.
   Наконец дверь соседской квартиры распахнулась, появилась тётя Мила, накрученная в бигуди и завёрнутая в розовый халат. Зевнув, она протянула Антоше красивый пакет с чем-то шёлковым.
   – На вот, держи, – сказала она. – Подаришь своей даме.
   – А деньги? – удивился Антоша, получая в руки пакет.
   – Э, голубчик, бери что дают, – тётя Мила пошла на него пузом, отпихивая таким образом Антошку от своей квартиры подальше. – А то и этого не получишь. Денег мы ещё не наторговали, плохо ты помогал… А эта вещица гораздо больше стоит, чем мы тебе обещали деньгами. Так что будь здоров. Беги и лучше не даме, а маме подари. И больше не тревожь нас.
   И всё. Тетя Мила исчезла в своей квартире. А Антон Мыльченко, трудолюбивый и галантный, остался на лестничной площадке с серо-розовым шёлковым изделием, завёрнутым в полиэтиленовый пакет.
   Несколькими минутами позже он на чём свет стоит ругал себя за то, что схватил это барахло, а не спрятал руки за спину и не потребовал денег в ультимативной форме. Но это уже было после, когда соседская дверь закрылась и больше не открывалась.
   Он развернул пакет, увидел шёлковую пижаму и колпачок. «Маме подари!» – чуть не плача передразнил тётку Милу Антоша. У него были совершенно другие планы. А маме он уже смастерил подарок: из двух её кофточек самостоятельно сшил одну – необыкновенной красоты, прямо-таки королевскую, с большим стоячим воротником. Это было просто: он взял одну кофту, раскромсал её, сделав из неё воротник. Его нужно было пришить к другой кофточке. У неё словно специально был большой вырез. Именно туда-то воротник такой и просился.
   Хотел Антон собрать воротник гармошкой, чтобы мама в этой чудо-кофте совсем уж была королевой, но материал не поддавался. Тогда Антон сложил веером толстую бумагу, приклеил на неё тонкую трикотажную материю. Но получалось плохо – какие-то мокрые пятна незасыхающего клея кругом, все края в разные стороны закондрючиваются. Долго трудился Антоша, в работу шли булавки, для устойчивости в суперворотник были вшиты две линейки. После недели трудов нарядная кофтейка для любимой мамы получилась что надо.
   Рано утром в день Восьмого марта он подкрался к спящей маме, положил необыкновенное изделие на тумбочку рядом с ней и приколол рядом открытку с надписью: «Дорогой мамочке от творческого сына! Ты самая красивая, мамуся! Целую!»
   Потом помчался к соседям, чтобы скорее отправиться в магазин за подарком для Зои. Проснётся мама, мечтал он, прыгая через ступеньку, увидит оригинальное изделие, наденет на себя. А папа оценит по достоинству и мамину красоту, и фантазию Антона. И будет в семье праздник!
   Больше он дома не появлялся, поэтому пока не знал, какой на самом деле была реакция мамы. Совершенно другие дела закрутили-завертели его…
   Штаны вместо рукавов Антон заметил на пижаме сразу, но поначалу не придал этому значения. Пижама – это вам не перстенёк, о котором он так мечтал, с маленьким камешком, такой красивый, такой нежный, специально для Зои…
   Антошка хотел заплакать, но решил, что не имеет на это права. А к тому, что мир жесток, несправедлив и подл, он почти привык… Да и денег всё равно не было. Что ж. Пижамка так пижамка.
   Антон сбегал к палатке, бойко торгующей сувенирами, купил лист подарочной упаковки с нарисованными на ней пупсиками, упаковал пижаму и направился к Зое.
   А дальше всё хорошо известно. Зоя осталась без пианино. А Антошка не знал об этом и обвинил Зою в чёрствости. Очень сильно обиделся и направился поздравлять совершенно другую девочку. А там… Эх, да чего уж там!

Глава XI
Антон Мыльченко тоже зачем-то нужен…

   – Мыльченко, ну-ка говори, где моё пианино! – нарушила тишину Зоя, которую с того самого момента, как она увидела поэта и гражданина живым и здоровым, так и подмывало задать ему этот вопрос. А сейчас грозные орлиные взгляды закутанного в одеяло Антона просто вывели её из себя.
   – Не знаю, – ответил Антошка.
   – Ты чего врёшь-то? Не знает он… – набычилась Зоя. – А ты, когда по моему подъезду мотался, не видел, чтобы какие-нибудь подозрительные личности пианино катили?
   – Не-а. Пусто было в подъезде. Ни души не было, – закатив глаза к потолку, промурлыкал Антошка. – Кроме нас с тобой.
   – Странно. – Зоя старалась быть очень серьёзной в разговоре с этим легкомысленным и непредсказуемым человеком. – А ты ко мне домой не заходил?
   – Нет, не успел, – ответил честно Антон. – Мы же с тобой между первым и вторым этажом встретились. Я вверх шёл, ты вниз бежала.
   – А может, ты какое-то время назад у нас дома был? – не отставала Зоя.
   – Не-а, не был, – умиротворённо повторил Антошка. Он говорил, как человек, совершенно не понимающий, о чём идет речь.
   – Ну не может быть, что ты про моё пианино ничего не знаешь! – чуть не плакала Зоя.
   Она подозревала каким-то двадцать первым или двадцать вторым чувством, что Антон и её пропавшее пианино как-то связаны. Но доказать ничего не могла. И даже её подруга Арина Балованцева не верила ей.
   – Да не знает Мыльченко, где твое пианино! – воскликнула Арина. – А я… Ещё пока тоже не знаю, но догадываюсь.
   Она схватила блокнот и принялась чертить в нём что-то, грызть ручку, думать…
   Антону было сейчас не до криков и разбирательств. Он, намёрзшийся и настрадавшийся, наконец-то отогрелся, напился горячего чаю. И захотел… Нет, не спать.
   – Я хотел бы принять ванну, – капризно заявил он, не вслушиваясь в перепалку девчонок. – Я могу, конечно, и домой пойти, но раз уж я тут…
   Он все ещё не знал, сколько усилий было потрачено на его поиски. А потому продолжал вести себя задиристо. Никак из роли выйти не мог.
   Вероника отправилась набирать страдальцу ванну с душистой успокоительной пеной. Богдан стоял рядом с ней и держал полотенце для Антона: эта парочка уже смирилась с мыслью, что Антон Мыльченко – это их крест на всю оставшуюся жизнь.
   Вскоре Антошка ушлёпал в ванную принимать водные процедуры.
   Арина подняла голову и проводила его долгим взглядом. Потом резко вскочила, хлопнув себя ладонью по лбу.
   – Срочно! Хватит терять время, Зоя! – воскликнула она и бросилась в прихожую. – Ты помнишь заветное слово «инструмент»? Вот в чём разгадка. Времени терять нельзя! Ты как хочешь, а я побежала!
   Зоя чуть куском торта не подавилась. Она надеялась – вот последний кусманчик вкусного торта, последний глоток чая – и она, Зоя, будет бодра, весела, и надежда обрести пианино вернётся к ней.
   – Что? Куда, Арина? – спросила она, вылезая из-за стола.
   – Операция «Пианино» должна быть завершена! – заявила Арина.
   – Конечно! – Зоя была полностью согласна с ней.
   – Инструмент, Зоя! – говорила Арина, одеваясь. – Дядя Валентин инструмент попросил, а отец твой что ему сказал?
   – «Бери», – ответила Зоя. – Так, во всяком случае, папашка мне рассказывал…
   – Правильно! А пианино – это тоже инструмент, только музыкальный! – Арина подняла указательный палец вверх. – Дядя Валентин брал у вас когда-нибудь пианино? Он вообще играть на нём умеет?
   – Не брал. И не умеет.
   – Значит, не для себя просил! – не сдавалась Арина. – Он его и укатил! Всё. Правильно!
   – Нет! – крикнула Зоя. – Дядя Валентин, знаешь, какой тощенький, ты бы его видела! С таким же успехом, как он, я бы могла пианино с третьего этажа скатить!
   – Значит, у него были сообщники! В смысле помощники у него были. Просто они, наверно, в подъезде остались его ждать. Или папа твой их просто не увидел – он же сам сказал, что сразу, как разрешил инструмент взять, спать продолжил, правильно?
   – Ну?
   – Вот тебе и ну! А дядя Валентин в тот момент, когда твой папа с дежурства домой пришёл, где должен был находиться? – спросила Арина азартно. Ей уже хотелось бежать, искать, найти и торжествовать! А она всё с владелицей пропавшего пианино пререкается.
   – Где-где… На работе.
   – Так, значит, вперёд, к нему на работу, Зоя! – и Арина бросилась к двери, уже щёлкнула замком, но обернулась и добавила: – А то, что мы не знаем, где его работа конкретно, это не беда! Спросим. Язык до Киева доведёт. И сейчас он нас поведёт в этот… Как его… В ЖЭК! А там уже спросим, где сантехники у них обретаются! Ну, Редькина, вперёд! За пианино!
   И в этот момент приоткрылась дверь ванной. Оттуда появилась голова с белой мыльной шапкой на ней.
   – Подождите! Не уходите! – отплёвываясь от пены, которая щедрыми потоками текла с головы в рот, воскликнул Антошка Мыльченко. – Вы же всё равно никуда! Без моих-то сведений!
   – Что ещё такое? – обернулась Зоя Редькина.
   – Я же говорил, что вам ещё пригожусь! – с ликованием добавил Антон. – Да подождите же! Я выйти сейчас не могу! Но всего минута – и я кое-что скажу… Подождите!
   Дверь закрылась. Зашипел душ.
   Арина взвыла.
   – Давай подождём, – попросила Зоя. – Может, он…
   – Нет, сил моих больше нет! Всему есть предел, Мыльченко! В том числе и твоим выкрутасам. – Арина распахнула входную дверь. – Зоя, проследи за ним. А я – я буду работать по плану своего расследования. Время. Встретимся… Встретимся возле твоего пианино, Зоя! Подгребайте!

   Арина исчезла.
   – Да, я! Я всё понял и оказался в нужном месте! – Антон вылетел из ванной даже меньше, чем через пять минут.
   На ходу он застёгивал пуговицы на рубашке, возил полотенцем по мокрым волосам с остатками пены, прямо на пол отжимал свои по-прежнему мокрые носки.
   – Так что ты хотел сказать? – нетерпеливо спросила Зоя Редькина, которая из-за его очередной идеи осталась без надёжной опоры – Арины.
   – Вы все пианино ищете, я понял, – наконец, плюхнувшись на диван, проговорил Антошка. – Куда-то оно у вас делось.
   – Не куда-то делось, а ИСЧЕЗЛО моё ДОРОГОЕ ЛЮБИМОЕ ПИАНИНО! – чеканя каждое слово, чтобы Антошке было всё понятно, громко произнесла Зоя. Она всё-таки боялась, что зря Мыльченко безмозглого во всё это посвятили. Сейчас как начнёт врать…
   Но в то же время она продолжала быть уверенной, что лимит его вранья и выкрутасов на сегодня исчерпан – как-никак семь лет за одной партой, успела повадки Мыльченко изучить… И интуиция. Она по-прежнему подавала Зое сигналы.
   – Да, я понял, – кивнул Антон, обдав девчонок и Богдана порцией брызг с мокрой головы. – Ну так и что? Что упало, то пропало, как говорится. Потерял – не плачь…
   – Хватит фольклора, Гуманоид. По делу давай, – произнёс Богдан, стряхивая с себя воду. – Не тяни.
   – Ну чего… Сам ты гуманоид…
   – Мыльченко Антон, я имею в виду, – исправился Богдан. – Ну…
   – Вот то-то… То, что пропало, я говорю, уже не вернёшь, правильно? – развёл руками Антошка.
   – Не очень. Дальше.
   – А взамен пропавшего можно приобрести новое! – и безумный Мыльченко расплылся в улыбке.
   – И это всё, что ты хотел нам предложить? – Зоя Редькина в ярости схватила полотенце, брошенное Антоном на пол. И собралась хлестать глупца.
   Вот что он, оказывается, решил ей предложить! Новое пианино приобрести!!!
   – Это на какие же деньги я буду приобретать новое фортепьяно, ты мне скажи, умник ты эдакий? – держа мокрое полотенце в руке, Зоя медленно двинулась на Антона.
   Тот попытался прижаться к сидящей рядом с ним на диване Веронике. Вероника гордо отпихнула его.
   Артур смотрел на все это из кресла и не собирался препятствовать избиению, то есть наказанию Антона.
   – А? На какие деньги? На твою спонсорскую помощь, что ли, вся надежда? – продолжала Зоя.
   Ей было обидно – она снова ошиблась в Мыльченко. А так хотелось, чтобы он предложил что-то конструктивное, за что его можно было бы уважать. И даже гордиться. Ну уж, во всяком случае, все его выкрутасы простить за это… А он, а он… Купить новое пианино! Эх!..
   – Зоя, Зоя, ну что ты! – Антон вскочил с дивана и отбежал к двери. – Ну какая моя спонсорская помощь? Нет, я, конечно, не против. Но зачем покупать-то? Зачем?
   – А как же?!
   – Пианино можно и так взять! Там, в соседнем дворе, точно такое же, как у тебя, пианино на улице стоит!

Глава XII
Операция «Пианино»

   Арина понимала, что играет сейчас в Антона Мыльченко, который периодически шёл по чьему-нибудь криминальному следу. Потому что он, как известно, не только поэт, но и писатель криминального жанра. Но сейчас ей было не до самоиронии.
   «Что же мы тянули? – причитала про себя Арина, продолжая тем не менее выстраивать версию того, что же произошло с Зоиным пианино. – Я ещё когда догадалась! Инструмент! «Дай инструмент!» А он и дал! Сегодня же праздник, Восьмое марта! Отец Редькиной был на работе. Вернулся домой, потому что смена его закончилась. А у кого-то она, соответственно, началась! А о чём это говорит? О том, что кто-то из сантехников будет продолжать работать. Дальше. В ЖЭКе, где они все так или иначе появляются, кто-то всегда трется… Ага, так. Этот дядя Валентин – товарищ отца Редькиной по работе. Среди друзей Редькина, по квартирам которых они с Зоей ходили, его не было. Значит, он празднует где? НА РАБОТЕ!!! Живёт он, видимо, не очень близко, раз не входит в категорию друзей Зоиного папы, с которыми он во дворе в свободное время тусуется. Поэтому просить инструмент для того, чтобы домой его к себе отвезти, вряд ли он станет. Получается что?.. Дяде Валентину инструмент понадобился, чтобы притащить его в ЖЭК – наверняка праздник собрались отмечать на работе, там всё равно сегодня начальства нет. И он, попросив инструмент и получив разрешение, взял пианино. Факт. И пусть кто-то попробует меня переубедить! Нет, это уже сто процентов – пианино надо искать по месту папашкиной работы. Да».
   Каждое дело Арина любила доводить до конца. А иначе как? И себя не уважать, и другим, тем, которые пострадали и нуждаются в помощи, плохо станет. Зою, у которой в жизни и так было очень мало радости, Арина всегда жалела. Поэтому – вперёд!
   ЖЭК Арина искала долго. Но это ей казалось долго, потому что пятки горели от желания найти музыкальный инструмент как можно скорее. Язык, конечно же, довёл Арину до «Киева» – до обслуживающей окрестные дома жилищной конторы, находящейся в полуподвальном помещении. И всего-то это было в двух домах от дома Вероникиного.
   «Эх, сколько лишней беготни, и всё за этим Мыльченко, пороть его некому, – думала Арина, обходя нужный ей дом вокруг, потому что он упирался в забор, а она этого не знала и попыталась подойти к нему с противоположной стороны, – устроил девушкам праздничек, ничего не скажешь…»
   В первый раз за всё время общения с романтическим поэтом её взяла необыкновенная злость на него! Сколько времени упустили! До кладбища добрались… А он, видите ли, ванну принимает и разглагольствует. Это вместо того чтобы прислушаться к её логическим умозаключениям, она так грамотно выстроила цепочку связанных между собой фактов! Нет, всё надо делать самой, без помощников, и уж тем более без мальчишек, которые только хнычут о своих несчастьях, устраивают сцены на пустом месте и раздувают проблемы до планетарных размеров! Да, без всяких там Антончиков и Богданчиков. Ну или в крайнем случае, чтобы они были на подхвате, но не в главной роли, не мозговым центром – это уж точно!..
   Тем временем Арина завернула за угол и пошла вдоль подъездов. Где-то в одном из них этот ЖЭК и должен был находиться. Ага, вон и полуподвальные окна, забранные металлическими решетками. Но где же пианино может быть? Неужели в подвал его-таки занесли?
   Какая-то небольшая грузовая машина с кузовом, обтянутым тентом, стояла у подъезда и загораживала обзор. Несколько человек бегали вокруг неё, что-то обсуждали.
   Арина прибавила шагу…

   – Да, такое же пианино стоит, как у тебя. На улице. Снег на него падает… – продолжал Антон, не замечая, какая гробовая тишина повисла в комнате. – Я как раз мимо проходил. Я тогда страдал безмерно, и в тапках комнатных мне холодно было. Я ещё подумал, что пианино – вещь домашняя, оно, бедное, наверно, как и я, тоже замёрзло на улице…
   – Где… В каком дворе ты его видел? – Зоя Редькина верила и не верила своим ушам.
   – Да в соседнем, – пожал плечами Антошка. – В смысле, не в Вероникином и не в моём, а в следующем.
   – Ах… – это было всё, что сказала Зоя.
   – Зоя, так давай, если оно ещё там стоит, мы его и заберём? – предложил Антон. – Взамен исчезнувшего.
   Он увидел, как все повскакивали со своих мест и кинулись в прихожую. «Ишь, – подумал он, – как новости-то обрадовались! Вот! Чтоб знали – я всегда найду выход из положения».
   – Ну, что? Хорошую информацию я вам подогнал? – Антон тоже поскакал вслед за Вероникой, Зоей и Богданом.
   – Хорошую, – сквозь зубы проговорила Зоя. Она едва сдерживалась, чтобы не заплакать. – Как ты думаешь, а оно там есть ещё?
   – А кто его знает! – беспечно махнул рукой Антошка, натягивая куртку. И вдруг замер. – Погоди, Зоя. Или… ты хочешь сказать… Что это – твоё пианино?!
   – Конечно, моё, конечно, моё… – повторяла Зоя. – Ну, что же вы стоите? Скорее!
   – А Балованцева как же? – спросил Богдан.
   Вероника бросила на него ревниво-суровый взгляд – что это он про Арину вспомнил?
   – В смысле, она-то что и где искать ушла? – оправдался Богдан.
   – Я думаю, она уже на месте, – уверенно сказала Зоя, выскакивая в подъезд. – Если бы Мыльченко так долго разговоры не разводил, мы бы давно уже были на месте преступления. Вернее, там, где пианино… Ну, в смысле, где и Арина, наверное, сейчас уже находится…
   Она бормотала это, прыгая вниз по лестнице через ступеньку. Скорость – вот что нужно было сейчас Зое.

   Они бежали быстро. Очень быстро. И нельзя сказать, чтобы кто-то отставал или вырывался вперёд. Плотная группа из четырёх человек мощной бронебойной машиной могла смести всё на своем пути. Поэтому редкие прохожие, уже издалека заметив бегущих детей, шарахались в стороны или отходили на безопасное расстояние.
   – Да не лети ты так, Редькина! – на бегу говорил Богдан. – Никуда оно не денется, если там и есть. Кому оно нужно, пианино твоё?
   – Пианино всем нужно! – стараясь не задохнуться, кричала Зоя. – Это материальная ценность! Ну, конечно, нет его там уже! Каких денег-то оно стоит!
   – Ух, ух! А ещё я слышал, как на нём играли! – добавил Антоша. – Когда за обёрткой для подарка в палатку бегал. Я не мимо него конкретно бежал, а наискосяк по двору… Я тогда не понял, откуда это такая живая музыка доносится. И крики. В смысле, пел кто-то. Или нет… Орали на кого-то. Во! Ещё думаю, кто ж это музицирует-то? Сначала решил – свадьба. Потом сообразил, что в государственные праздники-то свадеб, наверно, не бывает. И подумал: неужели кавалер подкатил инструмент под балкон дамы и серенаду исполняет в честь Восьмого марта…
   – И почему же кавалер это пианино тогда на улице бросил? – удивился Богдан.
   – Да потому что тяжёлое – не смогли его обратно укатить, – предположила Вероника.
   – «Не смогли»… Кавалеров много, что ли, было? – с трудом переводя дух и стараясь не отставать от остальных, спросил Антошка.
   – Мыльченко, не тупи…
   …Седьмой дом закончился. Начался двор дома номер пять.
   Все четверо продолжали бежать…

   Так и есть! Пианино, небольшое лакированное пианино стояло на асфальте совсем рядом с машиной! В том, что это и есть редькинское имущество, у Арины просто не было сомнений – ну чей ещё папаша будет по праздникам инструментами разбрасываться?
   Арина подошла к пианино, сгребла ладошкой снег с его крышки. Вот как все просто оказалось – нужно только было собраться с мыслями и связать воедино, как это делают лучшие умы сыскного дела, все разрозненные детали картины происшедшего. Да, определенно брали этот музыкальный инструмент работники ЖЭКа, чтобы себя и других в праздничек повеселить. Но тогда почему же они его в само помещение ЖЭКа, в тепло, не затащили? Или оно просто в подвал не пролезло?

   А в подвал пианино действительно не пролезло. Узкие ступеньки – раз, резкий поворот – два, и тяжесть самого инструмента – три. Так что его подкатили к самому окну, открыли форточку – и началось музыкальное веселье.
   За полчаса до этого музыки действительно не хватало. Все те сотрудники ЖЭКа, которые вышли сегодня на работу, а также присоединившиеся к ним гости захотели искусства. Они разрядили все свои телефоны на музыку, которая шла фоном, и когда решили петь сами, телефоны по очереди сказали «вяк» и погасли. Зарядных устройств никто на работу не взял. Пару раз сантехники спели хором, потом принялись подыгрывать себе – звеня на стаканах, бутылках и ложках. Стало значительно веселее.
   – Эх, гитару бы! – хлопнул себя по коленкам удалец-сантехник Фока.
   – Или балалайку! – подхватила его призыв уборщица подъездов баба Глаша.
   – Да, бабуля! Ух, мы бы тебе в честь международного женского праздничка – такую бы музыку забабахали, только держись! – мечтательно гаркнул Фока.
   Весёлая компания принялась обсуждать особенности того или иного музыкального инструмента, рассказывать, кто на каком умеет играть. Музыки хотелось всё сильнее.
   И тогда сантехник по кличке Кочерга сбегал домой за губной гармошкой, откуда ни возьмись появилась деревянная дудка, отобранная, видимо, у кришнаитов. Вновь зазвенели ложками по бутылкам и стаканам – тот или иной самодельный музыкальный инструмент оказался в руках у каждого. И давай оркестр музыкальных сантехников и присоединившихся к ним наяривать кто во что горазд! Лихо получалось, задорно, зажигательно! Женщины, ради которых всё это и было устроено, пустились в пляс по тесной подвальной каморке, где обычно сантехники собирались для получения инструкций и распределения фронтов работ.
   И скоро не остановить стало шумную праздничную компанию. Веселье выплеснулось на улицу. Пели и плясали вместе с весёлыми музыкантами уже и прохожие, и из квартир кто-то выскочил – несмотря на утренний час.
   И только одинокий электрик Феликс все подливал себе и подливал в стакан горячительных напитков – и в музыкальном празднике участия не принимал.
   – А ты чего, мил человек, ни на ложках, ни на губной гармошке не играешь? – трепали его собутыльники. – Не умеешь, так давай пой или пляши. Чего киснешь-то?
   – Я умею играть, умею… – повторял он с неземной грустью на лице. – Только не на бутылках…
   – А на чём?
   – На рояле, – вздохнул Феликс, – на фортепьяно. Первый концерт Рахманинова, Шнитке, Брамс… Ах, ох, эх…
   – Да где ж мы тебе фортепьяно-то найдём? – гаркнул плотник дядя Соболенков. – А ты давай лучше, сбацай этот первый концерт… Вон – на дудке! А я тебе на зубариках подыграю. Трын, тыры-дын, тыры-дын, тыры-дын! Эх-ха!
   Но Феликс не хотел на дудке. И сколько его ни кружили в хороводах, участия в общем веселье он не принимал всё равно.
   – Эх, мать честная! – всплеснул тут руками заядлый танцор дядя Валентин. – Так у Васюхи Редькина это пианино как раз и имеется! Ух, знатный инструмент, громкий! Так что, Феликс, не дрейфь! Сейчас ты нам класс покажешь, сейчас нам ещё веселее будет! Мы тебе этот инструмент мигом доставим! Проблем-то? Васька – мужик щедрый! А ну погнали-ка до Васюхи!

   А дальше всё было просто.
   – Василий, дай инструмент на время, а? – увидев, что дверь не заперта и никого, кроме спящего хозяина, в доме Редькиных нет, Валентин прошёл прямо к раскинувшемуся по кровати, как море широко, Василию.
   Тот, разлепив полглаза, махнул рукой и пробормотал:
   – А вон, в углу стоит. Бери.
   – Мы ненадолго! – предвкушая будущее веселье, зашептал Валентин. – И вернём. Как пушинку к вам на этаж занесём! Спасибо, братан!
   Василий что-то промычал и продолжил спать.
   В квартиру тут же вбежали Кочерга, пара электриков, прискакавших вместе с ним, Валентин скомандовал: «Потащили!» И в полминуты пианино уже оказалось вынесенным из дома.
   Резво покатило оно под напором мощных мужских рук. Благополучно доехало до жилищно-эксплуатационной конторы. Ещё издалека Феликс увидел, как катится инструмент, из которого он умел извлекать поистине неземные звуки.
   И, несмотря на то что занести пианино в подвальное помещение ЖЭКа не удалось, музыкальный утренник продолжался на улице. Феликс заиграл. То ли Листа, то ли Гайдна, многозвучно, трепетно. Но его тут же перебили и заставили жарить что-нибудь животрепещущее. Ох весело, эх весело было праздничным утром у ЖЭКа!
   Не было там суровой начальницы этой конторы, Калерии Фёдоровны. Была бы в праздник на рабочем посту эта славная женщина, так и стояло бы себе пианино в квартире Редькиных, радовало бы Зою, изводило бы всех остальных членов её семьи. Но – не судьба…

   А потом откуда ни возьмись стали появляться супруги певцов, танцоров и музыкантов, потянули их к родимым домам. Примчалась и свирепая Феликсова жена. Надавала электрику по рукам, потащила за собой – прочь от музыки. В первых рядах увели дядю Валентина, забрали Фоку, Кочергу, сам ушёл плотник Соболенков. Кто-то упорный долго играл на дудке, без прежней красоты и музыкальности долбил по бутылкам и стаканам, кто-то вяло плясал, баба Глаша, подбирая пустую посуду, напевала что-то себе под нос. Прибежали и постучали по клавишам пианино дети. Но это оказалось неудобным – на клавиши падал снег, пальцы скользили. Немузыкальные дети быстро нашли себе другое занятие.
   И вскоре площадка возле подвальных окон ЖЭКа совершенно опустела. Лишь пианино одиноко стояло там. И, решив, видимо, что это собственность жилищной конторы, никто до сих пор не посягал на него.
   Впрочем, пока шло на улице музыкальное веселье, одна хитренькая мордочка часто мелькала в окнах квартиры на верхнем этаже. Ещё до того, как все разошлись, человек сразу понял, что пианино бесхозное, а потому ему можно смело и быстренько приделать ножки. То есть грамотно освоить его – в смысле продать!
   Человек ждал, когда пьяная горлопанистая толпа рассосётся. А это произойдёт, рано или поздно произойдёт обязательно. И вот тогда можно будет действовать.
   Главное, чтобы никто не опередил. Шустрых-то много!

   И вот время пришло… Ушлый человек придумал, как без привлечения к себе внимания увезти пианино. И пусть был белый день и люди ходили по улице – это его не смущало. Поговорив по телефону, он подождал, когда подъедет под окна вызванная им неприметная машина с крытым брезентом кузовом, потеплее оделся и вышел из своей квартиры.

   Арина стояла у пианино Редькиной, караулила его и думала, как лучше этот тяжёлый инструмент, на котором веселые мужички поиграли, да и бросили, транспортировать на место. И тут к ней подошёл дядька, появившийся из кабины машины, что стояла неподалёку.
   – А ну-ка, девочка, отойди быстро отсюда! – скомандовал дядька.
   – Не могу, – спокойно ответила Арина. – Я охраняю это пианино. Я стою рядом с ним. И вам не мешаю.
   – Отойди, говорю, – повторил дядька и дёрнул Арину за плечо. – Я сейчас это пианино грузить буду.
   Арина с таким омерзением на лице схватила дядьку за кисть руки и сбросила со своего плеча, что тот даже несколько растерялся и сделал шаг назад.
   – Куда это вы собираетесь его грузить? – удивилась Арина, всё с тем же отвращением глядя на дядьку.
   Попутно она заметила, что к ней приближается второй мужик.
   – Не твоё дело, – заявил этот второй.
   Вместе с первым, который уже пришёл в себя, они развернули толстые верёвки и принялись обвязывать ими пианино.
   – Нет, постойте-ка, – Арина была возмущена. – Что это вы делаете? Отойдите немедленно.

   И в этот момент вопль радости огласил всю округу. Это Зоя Редькина увидела своё драгоценное, свое многоклавишное, свое благозвучное фортепьяно!
   – Есть! Оно! – не помня себя от радости, на бегу кричала Зоя. – Вот оно, моё дорогое пианино! Нашлось, моё хорошее! Стоит, моё любимое! Ариночка, оно нашло-о-о-ось!
   Обогнав всех – так быстро Зоя не бегала ни на одном уроке физкультуры, – она подскочила к своему инструменту, обхватила его мокрый бок, принялась поглаживать, приговаривая что-то счастливо-ласковое.
   Но тут какой-то дядька оторвал её от прекрасной находки и отшвырнул в сторону.
   – Да вы что? – Зоя чуть не задохнулась от возмущения. – Вы чего меня толкаете?
   – Я не пойму, – добавила Арина, – что вам это пианино мешает здесь?
   – Сейчас я его домой заберу, – крикнула Зоя.
   – Как это ты его домой заберёшь? – спросил первый дядька. – Оно не твоё.
   – То есть почему это не моё?! Моё! – воскликнула Зоя, и ноги-руки её задрожали, голос сорвался…
   – А чем докажешь?
   Зоя не нашлась, что ответить. Растерялась.
   – Ну вот и молчи. Нам продали это пианино, мы его и забираем.
   – Как – продали? – теперь уже воскликнула Арина. Она такого поворота дел не ожидала. А казалось – нашлось пианино…
   – Моё пианино вам продали? – Зоя решила, что дяденьки сошли с ума. – Это как?
   – Просто – взяли и продали. За деньги. Всё, отойдите, девочки, не до вас тут.
   – Не-е-е-е-ет! – Зоя снова закричала на весь двор.
   В этот момент подбежали Вероника, Богдан и Антоша. Они видели, как Зоя помчалась к своему любимому инструменту, как принялась облизывать его. Арину Балованцеву возле пианино заметили. Всё наконец-то в порядке – успокоились ребята. И пошли не спеша, переводя дыхание.
   Но тут появились дядьки из машины, стали к Зое и Арине приставать, и ребята вновь поддали газу.
   – Будьте любезны отойти от этого пианино, – заявила Арина, загораживая пианино собой.
   Подбежавшие мальчишки и Вероника присоединились к ней.
   Но дядьки не послушались.
   – Дети, задрали вы уже, – фыркнул один из них. – Гуляете – и гуляйте себе спокойно. Не мешайте нам грузить имущество.
   – Это имущество вот этой девочки! – храбро крикнул Антон и указал на Редькину Зою.
   – А где доказательства?
   – Это пианино с утра стояло у неё дома, – звонко воскликнула Вероника.
   – А потом его в этот двор укатили, – подхватила Арина.
   – Что вы говорите! – ехидным голосом проговорил второй дядька. Он выбросил из кузова своей машины широкую доску.
   И без объяснений было понятно, что сейчас по этой доске Зоино пианино очень легко и удобно закатят в машину – и поминай как звали. Ищи ветра в поле, да вообще где хочешь ищи, – не будет у Зои Редькиной этого пианино уже никогда!
   Ребята остолбенели. Вот оно, Редькинское пианино – и на него уже претендуют другие люди!
   – Это не имущество! – крикнула Арина. – Тьфу! То есть имущество, но не ваше! А её! Вот – её, понятно?
   Дядька посмотрел на Арину. Потом перевёл взгляд на своего напарника, который в это время сбегал к подъезду и, возвратившись к нему, снова схватился за пианино.
   – А этот инструмент нам продали родители этой девочки, – уверенно заявил он. – Всё понятно? Ну, отойдите, сопляки, отсюда. Кыш!
   Зоя, Арина, Антон, Богдан и Вероника переглянулись. Неужели всё-таки действительно продал папаша фортепьяно? Вот это да!

   … – Слышишь, ты определись, чей это инструмент-то? – в подъезд влетел удивлённый партнер. Один из тех, что грузили пианино в машину.
   – Ваш! – негромко, но страшно рявкнул маленький человечек и яростно мотнул головой с заметной проплешинкой на темечке.
   – А почему же соплячка эта ноет, что её?
   – Может, и было когда-то её, – усмехнулся наглый бизнесмен. Эта усмешка неприятно исказила его мордочку постаревшей лисички. – А теперь всё! Было ваше – стало наше. А её друзьям скажи, что это родители нам фортепьяно продали.
   – А, хорошо… – и мужик направился на улицу.
   Маленький незаметный человечек-коммерсант очень рисковал, предлагая сказать, что музыкальный инструмент продали ему родители. И вдруг он увидел, что это сработало! Все пятеро школьников попятились и сникли, услышав об этом! Значит, угадал! Очень похоже на правду, что девчонкины родители могли пианино продать. Но расслабляться пока рано…
   Человечек то и дело осторожно выглядывал из подъезда. Чёрт принёс этих шумных детей… Сейчас устроят тут такой гам-тарарам, что вся операция насмарку. А пианино в хорошем состоянии, правда, немного расстроенное, но это не проблема. За него можно приличную сумму выручить.
   Однако и внимание привлекать нельзя. Кто-нибудь дотошный из окна высунется или мимо пройдёт. И сворачиваться тоже поздно – мужики заставят не только свои деньги вернуть, но и сверху потребуют за ложный вызов и напрасные труды…
   А девчонка-то как орёт! Это вполне может быть и, правда, её пианино! Ну где же она была раньше? И не могла заявиться десятью минутами позже! Даже пятью… Вот что теперь делать?
   Надо детей нейтрализовать. И немедленно. Они ведь и машину запомнят, и мужичков…

   – Вот так вы, значит…
   Да, совсем не знали криминальные грузчики и их руководитель девочку Арину Балованцеву! Борьба с несправедливостью была её любимым занятием. А потому она взобралась на верхнюю крышку пианино и сказала оттуда эту фразу. Один из дядек сделал шаг по направлению к ней, хотел стащить девчонку с инструмента за шкирку, но не успел. Под ноги ему попался растрёпанный мелкий парнишка. Мужик поскользнулся и чуть не упал, зло выругался, хотел отпихнуть подальше маленького наглеца, но тот снова юркнул куда-то мимо него.
   Это, конечно, Антон Мыльченко тоже вышел на тропу войны. Арина оценила его поступок, сказала даже: «Антон, иди сюда!» А Мыльченко Антошка и собирался вскарабкаться на пианино к Арине, но споткнулся и попал дядьке под ноги. А оказалось – решительный и нужный поступок совершил…
   – Ваши действия незаконны, – повторила Арина, глядя на злых мужиков. – Поэтому я предлагаю вам уйти от этого инструмента, связаться с продавшими это пианино родителями Зои. Отменить сделку. Если же вы этого делать не хотите, то и мы отсюда никуда не уйдём. Мы будем сидеть здесь. И привлекать к своим действиям широкие слои общественности. Чтобы все знали, как вы пытаетесь незаконно увезти пианино Зои Васильевны Редькиной.
   Вероника, Богдан и Зоя поняли её. И тоже прочно заняли позиции рядом с Ариной, Антошей и инструментом.
   – Зоя, а ты беги скорее домой, вызывай папашку своего на улицу! – видя, что мужички звонить продавцам пианино не собираются, скомандовала Арина. – Расскажи, что тут происходит! И мама пусть тоже приходит.
   – Да вы… – растерялся один из дядек. – Охамели!
   Второй попытался оттащить Богдана от фортепьяно, тот увернулся, а Вероника звонко крикнула: «Караул, детей обижают! Пожа-ар!» И в окне одной из квартир мелькнула любопытная старушечья физиономия.
   Дядька, попытавшийся стащить с пианино теперь Антошу, оставил эти попытки и кинулся в подъезд. За новыми инструкциями.
   А Арина достала мобильный телефон, набрала номер и негромко заговорила:
   – Добрый день. Извините, что к вам обращаемся. Да ещё и в праздник. Это Балованцева. У нас тут небольшие проблемы. Приходите, пожалуйста, на улицу Трикотажную. Знаете, где Мыльченко живёт… Да, это очень срочно… Спасибо!

   Нужно было сматываться. Сделка схлопывалась. Вопли детей вызывали нездоровое оживление в окрестностях. И вместо того чтобы быть при барыше, человек-бизнесмен оказывался в минусе…
   О чём и сообщил ему прибежавший с улицы мужик.
   – Мы поехали, – заявил он. – Ничего нам тут не выгорит. Сам разбирайся со своим пианино. Деньги гони взад. И три сотни сверху.
   – Да-да-да, – кивнул несостоявшийся продавец, прощаясь с денежками.

   Но судьба явно пыталась помочь ему.
   – Ну, чего? Наше вроде пианино… – согласился Василий Редькин, оглядывая музыкальный инструмент, которому совершенно не место было на улице.
   – Конечно, папа! – воскликнула Зоя. – Теперь надо как можно скорее домой его забирать!
   – Мы поможем вам его до дома дотолкать! – охотно предложил Антошка Мыльченко.
   – Чего? – Василий Редькин почесал пятернёй затылок. – И ты, Зойка, опять тренькать на нем будешь? Не-е-ет. Пусть уж лучше туточки стоит. Приходи сюда и тренькай от всей души.
   – Как? – Зоя чуть в обморок не упала. – Здесь?! На улице?
   – Ага! – Зоин папаша очень обрадовался этой своей мысли. – Во будет! Музыка на всю округу. И я не услышу! А то у меня от твоего бряканья так уши вянут, что ремнём лупить тебя хочется! А тут – играй – не хочу. Выходи во двор – и бацай!
   – Вы что? – Арина Балованцева соскочила со скользкого пианино и воскликнула: – Это тонкий инструмент, ему ни в коем случае нельзя на улице находиться! Расстроится и сломается – не исправить уже будет.
   – И не продать его тогда, не играть на нём, – добавил Богдан, не меньше девчонок потрясённый невежественной папашкиной речью. – А оно больших денег стоит. Что же это вы разбазариваете семейное имущество?
   – Эх, ёшкин пудель… – крякнул Василий. – Вот незадача. Продать… И не продашь ведь его никому.
   И тут откуда ни возьмись перед Василием Редькиным, совершеннолетним владельцем музыкального инструмента, возник маленький незаметненький человечек.
   – Как это – не продашь никому? – искренне удивился он. – Продать такую хорошую вещь всегда можно. Тем более и покупатели имеются. Давайте-ка, любезный, я у вас это пианинце с удовольствием и приобрету. Расплачусь наличными деньгами. И немедленно!
   С этими словами он, точно фокусник, выхватил откуда-то толстую пачку денег и призывно тряхнул ею под носом у Василия.
   Пачка была толстой, но купюры в ней мелковаты. Однако этого немузыкальный сантехник Вася Редькин не заметил.
   – Ты чего, купишь его – и у меня дома оно больше стоять не будет? – не веря возможному счастью, переспросил сантехник. – И Зойка на нем тренькать перестанет?
   – Да, да, любезный!
   – Забирай! – с этими словами Василий Редькин хлопнул в свои большие трудовые ладоши и схватился за деньги, что продолжал протягивать ему неизвестный благодетель.
   Но Зоя с криком и слезами бросилась к нему, повисла на отцовской руке и руке, протягивающей деньги. Она надеялась, что кто-то – или отец, или уличный покупатель пианино – ручонки-то разожмёт. И сделка не состоится. Но оба очень хотели, чтобы сделка как раз состоялась. А потому Зоя продолжала висеть и верещать:
   – Нет, папа, нет!!! Не смей продавать пианино! Я его люблю! Оно моё! Ты его не можешь продать! Вы же все тёте Марусе обеща-а-али!..
   – Отвали, дочка, – с этими словами папа решительно стряс Зою со своей руки.
   Зоя плакала, сидя на снегу.
   – Уважаемый, да что же это такое? – Арина подскочила к начинающему продавцу музыкальных инструментов Василию Редькину. – Это же Зоино пианино! Она же вам ясно сказала, что вы не имеете права его продавать.
   – Вот когда станет деньги для семьи зарабатывать честным трудом, тогда и будет распоряжаться, – заявил папаня.
   – Да, – охотно подтвердил ловкий покупатель. – Идите, дети, отсюда, по-хорошему. И вы, гражданочка, идите, идите…
   Это он уже сказал старушке, которая подобралась поближе к месту разыгравшейся трагедии и с интересом наблюдала.
   – Ну, папа, ты же не можешь оставить меня без музыки! – плакала Зоя.
   – Надоела ты со своей музыкой. Я тебе ещё когда пальцы обещал бустилатом склеить, чтобы ты ими по клавишам не молотила, – жизнерадостно заявил папаня, похлопывая пачкой денег.
   – А документики на этот инструмент у вас имеются? – Антон Мыльченко ещё не знал тогда, что произнёс поворотную во всей этой истории фразу. Ключевую фразу.
   – Да! – поддержали его все остальные. Как ещё отстоять пианино Зои, никто, даже деловая Арина Балованцева не знала.
   И тут Зоя вспомнила.
   – Папа, у нас же есть документ, тётя Маруся написала, что дарит пианино мне! И если вы его захотите продать, то только с моего разрешения!!! Она его у этого… Как его…
   – У нотариуса, – подсказал Богдан – тоже неожиданно для самого себя.
   – Да, точно! – закричала Зоя. – Тётя Маруся ж и сама юристом была! Помнишь, адвокат, что ли…
   – Поняли? Без её согласия продавать нельзя, – голосом детского правосудия заявила Арина. – А иначе вы совершите подсудное дело. Зоя, беги давай домой, неси сюда свой документ!
   – А… – нерешительно начала Зоя.
   – Не бойся, Зоенька! – патетически воскликнул Антон Мыльченко. – Мы отстоим инструмент. Даже не сомневайся. И беги, как горный олень!
   Зоя хотела уже сказать, что сам он олень, но сейчас было не до обид и разборок. Со всех ног понеслась она домой. Там мама, она ведь тёти-Марусина сестра, не может же мама в память о сестре допустить, чтобы свершилась такая несправедливость!
   Зоя умчалась.
   – Слушайте, дети, откуда это вы такие умные понабежали? – по знаку маленького человечка два дюжих мужика снова пошли на четвёрку обступивших Зоино пианино ребят. – Вы разве не знаете, что, когда взрослые свои дела решают, вам свои носы совать незачем?
   – Ага. А то и по ушам можно как следует получить.
   – Да и по носам по этим тоже.
   Сантехник Редькин, приверженец суровых методов воспитания, был согласен с мужиками. Осознание того, что большая куча денег у него в кармане символизирует очень приятное времяпрепровождение в самом недалёком будущем, делало его ещё более суровым по отношению к этим маленьким неслухам. И ещё ему хотелось, чтобы всё это поскорее закончилось…
   – Так, вы мне Зойку не сбивайте с панталыку, – грозно начал Редькин, хватая своими рабочими руками за шкирки Антона Мыльченко и Веронику – именно они стояли ближе всего к нему. – И давайте-ка, по домам разбегайтесь. А не хотите, я помогу…
   С этими словами он приподнял ребят над землей. Это было неприятно и даже унизительно.
   Антон Мыльченко страдал молча и мужественно, раскачиваясь в воздухе из стороны в сторону. Вероника сдавленно пискнула.
   – Эй, дядя, а ну-ка быстро отпусти её! – в ту же секунду Богдан смело бросился вырывать свою девушку из хамских лап неотёсанного редькинского папаши.
   Но тот гневно рявкнул, размахнулся Вероникой – и Богдан еле-еле устоял на ногах. Один из мужичков отпихнул его подальше, протянул руки к Арине, чтобы откинуть от пианино и её.
   – Вызываю полицию! – размахивая мобильным телефоном, заявила она, видя, что ничего другого не остаётся. – Вы нарушаете права детей!
   – Ха-ха-ха! – засмеялся другой мужик, который тоже расчищал дорогу к инструменту. – Какие права? Денежки-то заплачены! Идите в баню!
   И тут же отлетел в сторону.
   – И ничего не «ха-ха-ха». И никакой бани, – серьезно заявил Пётр Брониславович Грженержевский. – А ну-ка немедленно оставьте этих детей в покое. Что тут происходит?

Глава XIII
Было ваше, стало наше!

   Да, он пришёл, он не мог не прийти, этот молодой, красивый и очень ответственный учитель физкультуры Пётр Брониславович, классный руководитель Зои, Антоши, Арины и Вероники – то есть седьмого класса «В», в котором они учились. Есть, решила Арина, всё-таки мужчины, на которых можно положиться и которые способны на поступок! И это, в первую очередь, он – Пётр Брониславович!
   Когда Арина позвонила ему и попросила о помощи, он поверил, что всё серьезно. И, оставив молодую жену Галину Гавриловну за праздничным столом, ринулся выручать своих питомцев.
   Вероника, выпавшая из руки наглого мужика, подскочила к своему классному руководителю и запричитала сбивчиво:
   – Пётр Брониславович, это отец Зои Редькиной, он сейчас вот это пианино этим людям продал!
   – Да, продал, имею право! – Василий Редькин, теперь тоже коммерсант, был доволен собою.
   – Деньги вам заплачены. Мы забираем покупку и уезжаем, – заявил маленький дядечка-коммерсантик, махнул рукой, отдавая команду.
   И крупные дядечки-грузчики подхватили пианино.
   – Было ваше, стало наше! – лихо заявил один из них и презрительно свистнул.
   Пётр Брониславович растерялся.
   – Ребята, а в чём проблема-то тогда? – негромко спросил он. – Продали пианино. Всё, кажется, законно.
   – Нет, Пётр Брониславович, незаконно. – Арина оттёрла плечом Веронику, которая увела разговор не в то русло, и подошла поближе к классному руководителю. – Зое Редькиной это пианино подарили. И специальным документом поставили условие, что продать его могут только с её собственного согласия.
   – А она этого согласия не даёт! – патетически воскликнул Антоша Мыльченко.
   – Не даю! Ой, не даю! – откуда ни возьмись, вынырнула Зоя Редькина и очутилась перед самым носом Петра Брониславовича. – Мама, подтверди! Ну где же ты, мама?
   Мать Зои не спеша брела где-то в отдалении. Лицо её было очень недовольным. Испуганный первоклассник Толик семенил рядом с ней. Мальчик сразу понял, что проклятое пианино может вновь оказаться на том месте, где по праву должны были стоять, да теперь уже и стояли, его замечательные игрушки. Так что видеть пианино на законном месте игрушек он всей душой не хотел!
   – Ты документ нашла? – спросила у Зои Арина.
   – Да! Вот он! – и Зоя потрясла в воздухе бумажкой.
   – Видите, это документ, заверенный в нотариальной конторе, где говорится о том, что пианино подарила Зое Редькиной её родная тётка, Мария Ивановна. – Арина быстро пробежала глазами бумажку, которую крепко держала двумя руками Зоя. Держала, да ещё и загораживала своим худосочным тельцем от папаши – потому что знала: он может просто схватить бесценный документ и разодрать его в клочки. Для папашки ведь нет ничего святого…
   – И ещё тут написано, что продать можно, когда я письменно это сделать разрешу! – крикнула Зоя. – Читайте сами, Пётр Брониславович!
   Петр Брониславович заглянул в документ.
   – Ясно, что тут и говорить, – твердо сказал он. – Уважаемый Василий… Э-э-э…
   – Виссарионович! – подсказала Зоя своему классному руководителю.
   – Да, Василий Виссарионович, пожалуйста, верните деньги покупателю. Сделка не состоится, – всё так же твёрдо произнес Пётр Брониславович и обратился к маленькому бизнесменчику, который и сам уже хотел удрать отсюда поскорее. – А вы будьте добры, во избежание проблем с законом, забрать свои деньги.
   – И не претендовать на этот музыкальный инструмент! – ввернула Арина. Ей очень хотелось, чтобы справедливость наконец восторжествовала.
   Стараясь скрыть разочарование, хитренький человечек сделал шаг к Ваське Виссарионовичу Редькину, протянул руку и негромко сказал:
   – Ну, ладно. Давайте деньги. Не получится у нас…
   – Скорее, скорее, папа, отдавай! – срывающимся от волнения голосом поторопила Зоя.
   – ДА?! – взревел сантехник с сатрапским отчеством Виссарионович. С толстой пачкой денег, что празднично грела его карман, расставаться ему совсем не хотелось. – А я семью без средств к существованию, значит, из-за этой соплюхи Зойки с её музыкальной блажью оставлять должен?
   Это был важный аргумент. Но совершенно несостоятельный. Арина Балованцева усмехнулась.
   Это увидела мама Зои и Толика – Клавдия Редькина.
   – А ты чего смеёшься? Ишь, деловая какая! – грозно рыкнула она. – Посмотри, как мы живём! Не барствуем, вкалываем с утра до вечера с отцом на работе, надрываемся! Нам деньги всегда нужны! А Зойке пианино зачем? У неё всё равно слуха нет!
   – Есть! – взвизгнула Зоя несмело.
   – Нет! – уверенно возразила Редькина-мать. – И денег точно нет. Продавай, Василий.
   – Не продавай! – закричала Зоя. – Не имеешь права! Я несогласная!!!
   Сцена затянулась. Со всех сторон подтягивались зрители.
   – Но, Клавдия Ивановна, Василий Виссарионович… – попытался вновь наладить мир в семье Пётр Брониславович. – Раз есть дарственная бумага, раз девочка против, ничего нельзя сделать, понимаете? Нельзя продавать. Возвращайте деньги.
   – Давай, не задерживай, – грубый мужик-грузчик хлопнул Редькина Василия по плечу.
   – Нам ехать отсюда надо, – добавил второй. – Не тормози процесс, паря.
   Этот простой незамысловатый язык сантехник Редькин понимал лучше всего. Он, чуть не плача, протянул толстую пачку несостоявшемуся покупателю Зойкиного пианино.
   – Василий! – Клавдия Редькина подскочила к мужу и попыталась выхватить у него из руки заветную пачку.
   И тут… Эта пачка выскользнула у него из руки, рассыпалась. Деньги разлетелись по асфальту.
   – Денежки! Госс-поди ты боже мой! – Клавдия кинулась подбирать их из луж и с мокрого снега. – Собирайте! Зойка! Васька! Чего стоите?! Наши денежки!
   Все, не сговариваясь, бросились собирать мелкие купюры, из которых состояла толстая пачка. Вмиг ничего на асфальте уже не валялось.
   – Вот, держите, – протянул маленькому человечку Петр Брониславович его деньги – те, что собрал с асфальта.
   Остальные последовали его примеру. Только супруги Редькины медлили. Но вскоре расстались с остатками былой большой кучки и они.
   – А что-то маловато вы давали за пианино, – усмехнулся Пётр Брониславович, окинув взглядом всё то, что протягивали таинственному предпринимателю Редькины и ребята. – Я так прикинул, тут примерно раз в пятнадцать меньше, чем в магазине за такое же пианино просят.
   – Ну, это уже не ваше дело! – буркнул маленький человечек и вместе со своими мужичками двинулся к машине.

   Клавдия Редькина от всей души треснула кулаком по крышке проклятого пианино и заплакала. Заплакал и маленький Толик. Он подбежал к маме, обнял её за талию, открыл рот – и рыдал.
   Пыхтел и Василий Редькин, косил глазом в сторону капризной дочери и хотел сейчас одного – оказаться дома и задать ей хорошего ремня.
   Всем остальным было очень больно смотреть на то, до чего же в семье Редькиных не желали возвращения пианино назад, в квартиру!
   – Ну почему, почему, Зоя, нельзя было продать это пианино людям? – спрашивала мама, не обращая внимания на собравшихся зрителей.
   – Ну, мама… – всхлипнула Зоя. – Эти люди были… Нехорошие.
   – Ну ты ж понимаешь, что нам твоё пианино уже вот где…
   – Ох, понимаю, ох…
   – Неужели так сильно оно вам надоело? – тихонько спросила у Клавдии Редькиной Арина.
   – Не то слово! – всхлипнула та. – И Зойкины песни тоже… Не умеешь – не берись, сколько раз я тебе говорила, Зоя! Вышивала бы лучше крестиком, рисовала ноликом, ну не знаю, что ещё! Но только бы не играла и не пела…
   – Ужас, – покачала головой Вероника Кеник. – Ты чего, Редькина, плохо поёшь разве?
   – Нормально. – Зоя пожала плечами. – Мне нравится…
   Все знали, что по музыке у неё было в четверти обычно три балла, и не больше. Однако с остальными предметами ситуация обстояла не лучше, Зоя шла ровно, без всплесков в сторону четвёрок или конкретных двоек. Поэтому её удачи или неудачи в музыке никому не бросались в глаза.
   – Неужели всё так печально? – спросил тут Пётр Брониславович. – И пианино вам хотелось бы непременно продать?
   – Ой, хотелось бы, – ответила Клавдия.
   – А давайте я у вас его куплю? – неожиданно для всех предложил Пётр Брониславович. – Зоя, ты не будешь против?
   – Вы?! – опешила Зоя.
   – Я, – улыбнулся Пётр Брониславович и, смущаясь, принялся объяснять: – Сразу предложу условия: ты будешь приходить к нам домой, когда захочешь, и играть на своем инструменте, сколько твоей душе будет угодно! Это я тебе точно обещаю! Подумайте, господа Редькины! И вам тогда будет хорошо, и нам!
   – Правда?
   – Правда! Супруга моя, Галиночка Гавриловна, очень музыке захотела обучиться, – продолжал, всё так же смущаясь и краснея, Пётр Брониславович. – Я отправился накануне Восьмого марта, значит, подарочек ей этот купить, пианино. Но в магазинах оно такие бешеные деньги стоит, а у меня и нет таких! Очень, очень дорого! Это новые. Я искал в интернете продажу подержанных, ездил даже смотреть. Такой хлам. Или рояли с половину квартиры… Рояль нам не годится, куда ж нам рояль с Галиночкой – физзарядкой тогда с утра не позаниматься, да и не развернуться вообще. А пианино в хорошем состоянии – страшный дефицит, разобрали все! Так я и не купил, значит, фортепьяно… Ограничился другими подарочками. После, говорю, будет тебе, Галина, музыка… Так что, если бы вы не возражали, я бы с большим удовольствием у вас это пианино приобрёл. Только не за такие деньги, которые вам этот мошенник предлагал. А гораздо за большие!
   – По цене комиссионного магазина? – переспросил Богданчик.
   – Конечно! – ответил Пётр Брониславович.
   – Я дам больше! – вмиг возле кучки людей, окруживших пианино, снова появился маленький человек-бизнесмен.
   – А мы не возьмём! – смело ответила Зоя и показала ему фигу.
   – Зоя, нехорошо… – попробовал усмирить её Пётр Брониславович.
   Но глазки Зои Редькиной уже горели благодарным огнем, так что поведение девочки Пётр Брониславович счел уместным и вполне справедливым.
   Оживились сразу Клава и Василий, повернулись в сторону Петра Брониславовича.
   – Это плут, не верьте ему! – выскочил на передний план доселе молчавший Антошка Мыльченко и указал рукой в сторону маленького человечка. – Мне его подозрительные глаза не нравятся!
   – Да, мама. Да, папа. – Зоя была решительной, на себя непохожей. – Я дам свое согласие продать пианино только Петру Брониславовичу.
   – А я дам гораздо больше денег, – заявил бизнесмен.
   – Ничего не выйдет!
   Коммерсант и сам это понял – зачем разоряться попусту? Он исчез так же, как и появился. Незаметно уехала машина с его подельниками.
   – Продаём. – Василий и Клавдия воспрянули духом.
   – Я согласна, – торжественно кивнула Зоя. – И подпишу все бумаги.
   – Давайте, скажите ей, где нужно подпись поставить! – обрадовался Антоша. Всё пошло так замечательно!
   – Так где поставить подпись? – повторила Зоя, оглядывая собравшихся.
   В этот момент она казалось себе героиней-победительницей самого красивого телесериала. Они там тоже то и дело какие-то важные для всех бумаги подписывают.
   – И даже поможем домой к вам это пианино оттащить! – добавил Василий Редькин.
   – Ой, вот спасибо! – Пётр Брониславович был искренне рад. – То-то моя Галиночка Гавриловна обрадуется! Да ещё такое хорошее, с тремя педалями пианино! Галиночка как раз такие любит, она мне сама говорила! А по поводу денег вы не волнуйтесь – они у меня дома. Как привезём, я сразу и расплачусь. Достаточно будет…
   И Пётр Брониславович назвал такую сумму, услышав которую супруги Редькины переглянулись. И затем счастливо обнялись, – кажется, впервые за несколько лет.
   – Зоенька, дочка, ты уж покажи, на что твой инструмент, так сказать, способен… – засуетился тут же свирепый сантехник Редькин. – Сыграй-ка учителю своему что-нибудь такое, чтобы он убедился, какая у этого пианино красота звука, какой этот… Тембр многоголосный…
   – Я могу ещё и спеть, – скромно предложила Зоя.
   – Нет, вот этого не надо, – тут же пресёк её поползновения папа. – Я же просил красоту.
   – Да, мы же продаём пианино, а не тебя, – встрял в разговор Толик Редькин.
   Арина Балованцева втихаря отвесила ему пинок и показала кулак. Мелкий сразу заткнулся.
   – Музыка народная. Гамма, – провозгласила Зоя, открыла пианино, и на всю улицу понеслась простая гамма до-мажор в две руки.
   – Хорошо играешь, Зоя, с душой, – похвалил Пётр Брониславович. Он привык уважать чужой труд. – Скажи-ка, а не жалко расставаться-то? Нет, приходить к нам домой играть – этот уговор остаётся. Ну, а всё-таки?
   – Не жалко ей, не жалко! – закрывая крышку пианино, вместо Зои ответила её мама. – А в нагрузку я вам ещё и целый чемодан нот отдам. Пусть ваша супруга упражняется. Чемодан этот у нас дома тоже места много занимает. А у вас, интересно, площадь позволяет?
   – Ну, чемодан-то и фортепьяно мы точно пристроим, – улыбнулся Пётр Брониславович.
   Зоя кивнула. Расставаться со своим имуществом было очень жалко. В чемодане было килограмма два нот произведений Брамса, клавир музыкального спектакля «Свадьба Кречинского» и даже несколько тетрадей с произведениями её собственного сочинения. И всё это исчезнет теперь из дома?
   Зою радовало только одно – и Пётр Брониславович, и его супруга были людьми добрыми. Уж если они сказали, что мешать не станут, когда она придёт на своем инструменте у них дома поупражняться, то, значит, так оно и будет. И ни орать не начнут, ни руки скотчем заматывать, чтобы она по клавишам не била… Одним словом, что ни делается – всё к лучшему. Так решила Зоя, вздохнула и облокотилась на бывшее своё пианино. Нужно было дождаться заказанную Петром Брониславовичем по телефону машину, погрузить в неё инструмент – и лети, музыка, к новой хозяйке!

Глава XIV
Неземные звуки из лифта

   В этот праздничный день заказать грузовую машину оказалось не так просто – так что к ним приехал очень большой фургон. Вмиг выскочивший из кабины шофер, Пётр Брониславович, Василий Редькин и Богдан с Антошкой, которые тоже бросились помогать, закинули в фургон инструмент. Он встал сироьтливо – малюсенький в огромном пустом пространстве. Водитель прикрепил его специальными лентами с крючкамит, чтоб не падало. И фургон двинулся в путь.
   Клавдия Ивановна и Толик стояли на обочине дороги и долго махали вслед уезжающему от них навсегда кошмару семьи.
   Василий Виссарионович, едва выслушав адрес Петра Брониславовича, шустро забрался в кабину к водителю и принялся по дороге вести разговоры за жизнь. А пианино, его теперь уже бывшая хозяйка, Пётр Брониславович, то есть супруг будущей хозяйки, а также остальные ребята с удовольствием разместились внутри фургона, хоть водитель долго сопротивлялся.
   Всю дорогу Зоя большей частью на ощупь (темновато было в фургоне, что и говорить) играла на своем инструменте. Прощалась с ним.
   И вот тогда-то все и поняли, какой ужас преследовал семейство Редькиных. Что не зря, ох, не зря, родитель хватался за ремень, а брат пытался заклеить Зое рот и замотать скотчем руки за спиной. Слуха у Зои Редькиной не было…
   Не было совсем. Но она этого отчаянно не понимала. Конечно, может, от того, что внутри машины было темно, а может, из-за тряски, но даже в простой песенке «Во поле берёзка стояла» она ухитрялась промахиваться пальцами мимо всех нужных клавиш. И пела так, что ни в одну правильную ноту не попадала. Но делала она это громко, с душой, и потому всем приходилось её слушать.
   – А ещё вам сыграть? – бодренько спрашивала Зоя, завершая одну композицию и тут же переходя к другой. – Вот эта вещь – моего собственного сочинения! И следующая будет тоже…
   К концу пути все утомились от музыки так, как будто слушали сводный хор морских сирен в сопровождении оркестра полицейских свистков.
   Пианино захлопнули и выгрузили с большой поспешностью, едва машина остановилась около дома.
   И пока Пётр Брониславович расплачивался с водителем, а пианино вновь стояло на улице и ждало, когда его внесут в новый порт приписки, Антоша подбежал к Зое, схватил её за руку и жарко зашептал в ухо:
   – Зоя, ты извини, пожалуйста, меня, что я тебя с праздником Восьмого марта не поздравил, что я тебя оставил без пижамы…
   Зоя хотела было растрогаться извинительной речью своего суматошного соседа по парте, но то, что он залепетал дальше, её просто возмутило:
   – Что значит – оставил без пижамы? – вспыхнула она и вырвала у Антона свою руку. – Когда? Ты говори, да не заговаривайся!
   – Ой, Зоенька, в смысле, без вещественного подарка! – тут же исправился Антон. – Я же когда в подъезде тебя увидел, думал, что ты злобная, вредная женщина и на меня сердишься. А у тебя горе такое было… Не посочувствовал я тебе, да… Но я наверстаю! И в плане поздравлений тоже, Зоя!
   Зоя снова не знала, куда деться. Антон мелькал у неё перед глазами, лопотал, бормотал…
   – Что ты хочешь, Мыльченко?
   Антон вытащил из кармана скомканные и заляпанные грязью шёлковые панталоны, собираясь окончательно исправиться и преподнести подарок именно той, которой он и предназначался. Вспомнил и пожалел о колпачке, который откочевал к неизвестной жене водителя «Скорой помощи»… Потом понял, что людям, которые помогли ему, нужно быть благодарным. И их родственникам тоже. Вздохнул, поняв, что комплекта из оставшейся части пижамы уже не составить, а потому лучше Зое эти панталоны и не дарить.
   И решил сделать настрадавшейся девочке новый подарок. Мысли закопошились у Антона в голове, смутная мечта приобрела определённые очертания. Дело осталось за малым – поскорее закончить эту прозаическую операцию по перетаскиванию с места на место порядком поднадоевшего ему пианино. И приступить к созданию и декламации нового поэтического шедевра – на радость Зое. Она поймёт, она обязательно оценит! Она же сама музыку, оказывается, сочиняет. Творческая натура. А скрывала. И от кого? От него, своего бессменного соседа по парте и верного рыцаря! Эх, женщины…
   – Ты помнишь вот эту пижаму? – спросил Антон, встряхивая полосатыми штанами перед носом Зои.
   – Ещё бы, – фыркнула Зоя. – Ты в это нарядился и народ на улицах пугал.
   – Точно… – грустно кивнул Антон, вспоминая свой печальный пробег по городу. – Но на самом деле эта пижама предназначалась только тебе! Да! Честное слово, о тебе я думал, когда праздник Восьмое марта приближался… Ты без моего подарка не останешься, Зоя, не бойся!
   – Да не боюсь я…
   – Я тебе сейчас вот что лучше прочитаю. Это только начало. Но я дальше всё стройно сочиню. Это будет поэма в твою честь. Пока слушай первые сорок строф. Поэма в честь Восьмого марта…

     Красивых женщин всех поздравить
     Мы очень радостно хотим…

   Пока Антон, прикрыв глаза, декламировал свое стихотворение, Зоя уже упорхнула от него. И подошла к Арине, которая только что убрала в карман мобильный телефон – с кем-то она разговаривала.
   – Арина, – обратилась к ней Зоя, – слушай, спасибо тебе большое, что ты… Ну, вот так вот пианино моё бросилась искать. И вообще… Что оно нашлось, спасибо…
   – Пожалуйста, Зоя, – улыбнулась Арина. – Это хорошо, что пианино мы нашли. Ты сама-то рада? Видишь, как получилось… Оно больше и не твоё… Может, не надо было Брониславовича-то вызывать? Это всё я взбаламутила. А так бы мы, может, и сами справились. И заставили бы твоих родителей домой пианино затащить. Чтобы они твои права не нарушали.
   – Они не нарушают, Арина! – воскликнула Зоя с жаром. – Я ж сама согласилась продать. Да и что было делать? Ну, кончилось бы тем, что продал бы папашка это пианино на улице кому-нибудь другому, дядькам тем же самым подозрительным… Я стану к Петру Брониславовичу домой играть ходить. Так даже лучше будет. Арина, я вот что хочу сказать…
   – Что?
   – Ты – талант, – с этими словами Зоя трепетно зажмурилась и даже встала на носочки.
   – Почему?
   – Ну, нашла так всё. Скажи, Арина, а тебе вот охота с нами, с дураками такими, возиться? – с этими словами Зоя покраснела и кивнула в сторону Антона Мыльченко, который, бормоча что-то себе под нос, лазил возле колёс фургона. А водитель уже завёл мотор и собирался отъезжать.
   – С кем – с дураками? – не поняла Арина. – Вы, по-моему, нормальные.
   – Да ладно, – вздохнула Зоя, наблюдая на этот раз, как Антошу вытаскивает из-под машины вовремя подбежавший Пётр Брониславович. – Вечно то я во что-нибудь влипаю, то вон Мыльченко… А ты с нами носишься – как с писаными торбами…
   – Ну, значит, хочу так сама, – уверенно ответила Арина. – С каждым может всё что угодно произойти. Что ж не постараться вам помочь? Ведь если не я, то кто? Да и справедливость должна торжествовать. Иначе в жизни вообще смысла никакого нет.

   Бодро-весело вкатили Пётр Брониславович и сантехник Редькин пианино в подъезд. Арина и Антоша вбежали вслед за ними.
   Вероника и Богдан, взявшись за руки, стояли на улице и смотрели вслед въезжающему в двери инструменту. Домой к Петру Брониславовичу эта парочка не планировала подниматься. Двое сильных мужчин и Антошка в придачу спокойно вкатят фортепьяно в лифт, точно так же легко выкатят его и доставят в квартиру Грженержевских. События этого дня, наверное, сплотили Вероничку и Богдана. А если не сплотили – тоже хорошо. Значит, любви никакой не будет, она быстренько сойдёт на нет. Да и зачем такая любовь-то – которая не выдерживает таких вот проверок?
   Когда за Антошкой Мыльченко захлопнулась дверь, Богдан и Вероника, всё так же держась за руки, побрели прочь. Они улыбались друг другу. И это, скорее всего, значило, что у них всё хорошо, всё по-настоящему.

   – Ну, орлы, влетели? – ух, какое хорошее настроение было у сантехника Виссарионовича Редькина! – Так, а где моя дочь?
   – А она побежала вперёд, лифт вызывать! – сообщил Антоша.
   Василий Виссарионович довольно потёр руки.
   – Деловая девка выросла, – крякнул он. – Не зря я её воспитывал, помнит уроки отца.
   Арина усмехнулась, отвернувшись в сторону, но ничего не сказала.
   – Ну, уважаемый Василий Виссарионович, давайте совершим последний, так сказать, рывок, – немного стесняясь, что приходится напрягать продавца его будущей собственности, произнёс Пётр Брониславович.
   – Ну так… – схватился за бок пианино Василий Редькин.
   – Мы всегда готовы! – поддержал его Антоша Мыльченко и изо всех сил потянул инструмент на себя.
   – Антон! Осторожно! – перепугался Пётр Брониславович, потому что пианино подозрительно накренилось в сторону Мыльченко. – Ты отойди лучше. Мы сами справимся. Тут всего ничего осталось… Так…
   – Вы знаете, Пётр Брониславович, – заявил Антошка, заглядывая в лицо своему классному руководителю, – я каждый день на специальном сайте читаю, какие предсказания на этот день нам посланы. Очень мне это в жизни помогает, честное слово. И вот знаете, что сегодня за день такой?
   – Восьмое марта, Антошенька! Кто ж не знает! – не удержалась Арина.
   – А вот и не только! – принялся интриговать всех Антон, отчего речь его стала медленной, плавной, напевной. По голове прямо стукнуть такого Кота-Баюна хотелось, честное слово.
   – Ну, а что же ещё, Антон? – повёлся тут же Пётр Брониславович. – Говори скорее. Интересно.
   – А вот такой день… Если сегодня до шестнадцати часов дня в дом внести новый предмет, то, по народным поверьям, это очень хороший знак. Как раз к вам это, по-моему, относится…
   – Ой, Антон, конечно! Спасибо, что сказал! – обрадовался Пётр Брониславович. – Ты, как зайдём с инструментом, ещё раз моей Галиночке про это предсказание скажи! Она страсть как любит всякие гадания да предсказания!
   Под эти жизнеутверждающие разговоры пианино внесли на площадку перед лифтом.
   Подбежала Зоя, которая уже давно караулила у дверей.
   – Вот он, подъехал! Прошу! – сообщила она, жестом приглашая людей и пианино в тесный лифт.
   – А как же мы его туда? – почесал голову Антоша, оглядывая небольшое пространство.
   – Да поставим на попа, и всех делов-то! – хмыкнул Зоин папанька.
   – В смысле, боком? – удивился Пётр Брониславович.
   – А чего ж ему будет? Клавиши ссыпятся? – пошутил сантехник. – Ничего, нормалёк! Становь, Брониславович!
   – В самом деле? Это не страшно? – Пётр Брониславович всё никак не решался, тогда как Редькин уже приподнял один край инструмента, заваливая его на бок. – Смотрите-ка, входит! Отличненько!
   Его послушались. Вскоре пианино оказалось стоящим на боку в лифте.
   – Ой, как хорошо вошло! – всплеснула руками Зоя. – Да ещё и место для одного человека осталось! Как раз для меня! Точно! Давайте, вы все идите пешком. Какой этаж?
   – Четвёртый, – ответил Пётр Брониславович.
   – Ну вот, так и сделаем! – Зоя обрадовалась своей идее. – Вы пешком пойдёте, а я в лифте вместе с пианино поеду! Это будет как бы моё с ним прощание. Побуду с ним наедине. В последний раз…
   С этими словами она вошла в лифт. Двери за ней закрылись. Лифт поехал.

   – Пётр Брониславович, ну почему же вы такой грустный? – поднимаясь по лестнице вслед за своим учителем, спросила Арина. – Всё же хорошо, все довольны.
   – Понимаешь, Ариночка, дело в том, что мне вроде и грустно, и радостно одновременно. Галочке такой подарок роскошный. А с другой стороны – Зоя… За пианино-то я её родителям деньги заплачу, а сама-то она ни с чем останется. Надо ей хоть дудку какую подарить, что ли… Или металлофон. Ведь если у ребенка есть тяга к музыке…
   – Мы эту тягу вышибем из неё только так, – заверил его папаша Редькин.
   – Этого-то я и боюсь, уважаемый… – начал Пётр Брониславович.
   Между тем все четверо уже поднялись на этаж, где находилась квартира Петра Брониславовича. Но лифт до сих пор не подъехал к площадке. И даже того, что он едет, слышно не было.
   Однако музыка, странная фортепьянная музыка доносилась откуда-то снизу. Какофония жуткая, лишь отдалённо напоминающая мелодию «Полонеза Огинского».
   – Зоя давно уже должна была приехать, – встревожилась Арина. – Уж если не раньше нас, то одновременно с нами точно.
   – Да. Лифт не едет, – констатировал Василий Редькин. – Она что там, решила над нами подшутить и вышла на каком-то другом этаже? Эй, Зойка, не ерунди! Давай быстро сюда жарь! Нам пианино выносить надо. Что ещё за фокусы такие?
   – Вы знаете, по-моему, девочка застряла в лифте, – сообразил Пётр Брониславович.
   – И, по-моему, очень рада этому, – фыркнул девочкин папаня. – Слышите, как играет? Как за деньги. Вот и дома всегда так…
   – Как же это она ухитряется играть, если пианино боком перевёрнуто? – удивилась Арина.
   – Было бы желание. И вдохновение, – ответил Антошка. – Люди искусства, истинные творцы, и не на такие жертвы способны!
   – Зоя, Зоя, ты слышишь меня? – закричала Арина, прильнув к щели между дверцами лифта. – Где ты?
   – Что с тобой, Зоя? – поддержал её Пётр Брониславович.
   Звуки музыки прекратились, раздался тоненький голосок:
   – Я здесь! Я застряла! Лифт ехал-ехал и остановился! Я, честное слово, ничего не трогала!
   – Не волнуйся, Зоя, мы тебя вытащим! – воскликнул Антон Мыльченко, не на шутку встревожившись за вечную Даму своего сердца. Вот, как только его не оказалось рядом, с ней снова произошло несчастье. Отсюда мораль – нельзя её бросать одну. Антоша решил непременно так и поступать впредь, когда удастся Зою освободить…
   – Да вы не волнуйтесь! – вновь раздался голос доброй девочки. – Это, наверно, пианино со мной не хочет прощаться! Вот и продлилось наше с ним общение!
   – Нет, хочет, очень даже хочет пианино прощаться! – рявкнул невежественный Зоин папаша. – Это ремень с тобой не хочет прощаться!
   – Ну что вы так с девочкой, она же ни в чём не виновата! – одёрнул Пётр Брониславович, безнаказанно практикующего домашнее насилие.
   – Зовите спасателей, зовите свидетелей, а я пока вам поиграю! – послышалось из лифта, который встал где-то между вторым и третьим этажом.
   Вслед за этим подъезд снова наполнила какофоническая музыка. Играть боком Зое удавалось ещё хуже, чем в обычном состоянии. Но она всё равно очень старалась и прямо-таки упивалась этим процессом.
   – Я позвоню диспетчерам лифтов! – догадалась Арина.
   – Да, Ариночка, скорее! – согласился Пётр Брониславович.
   Арина выхватила свой телефон и помчалась вниз по ступенькам – табличка с номерами телефонов диспетчерской висела возле почтовых ящиков.
   – Не переживайте, Пётр Брониславович, до шестнадцати часов есть ещё время! – перед учителем физкультуры возник Антошка Мыльченко. – Внесёте вы обновку в дом! Будет вам счастье!
   – Ой, хорошо бы, Антоша! – Пётр Брониславович метался по лестничной клетке туда-сюда. – Ну прямо всё как назло, жалко будет, если не успею я до этого специального срока… Галиночка огорчится… И Зоенька – такая бедняжка…
   – Ой, а вдруг трос оборвётся! – воскликнул Антошка. – Тот, который лифт держит! Пианино ведь тяжёлое…
   – Ничего там не оборвётся! – возразил сантехник. А уж слово сантехника – твёрдое слово. – Там всё соответствует нормам. Кроме Зойки…
   – Да что ж вы дочку так не любите! – в сердцах воскликнул Пётр Брониславович.
   – Да не дочку – музыку её. Да. Не люблю.
   – Эх… – Пётр Брониславович, точно на безнадежно больного, махнул на сантехника Редькина рукой.
   В этот момент Зоя запела.
   – А вот если петь будет, трос может и не выдержать. Вибрации, понимаете… – на этот раз встревожился отец. – Эй, Зойка, не смей петь, слышишь?
   – А я тут вне зоны досягаемости! – заявила Зоя, на миг перестав петь, но продолжая играть. – Хочу – пою, хочу – играю! Вот! И ничего вы со мной не сделаете!
   – Ну, я тебе! – рявкнул сантехник Редькин.
   – Не грусти, Зоенька, скоро тебя вытащат! – крикнул Пётр Брониславович.
   – А я и не грущу, Пётр Брониславович! – весело ответила Зоя. – Когда я касаюсь клавиш, я обо всём забываю и сливаюсь с искусством! Какая уж тут грусть?
   И она снова запела. В этот момент показалась Арина и сообщила:
   – До диспетчеров дозвонилась. Сказали, что сейчас лифт включат. Но чтобы не трогали никакие кнопки.
   Эта весть взбодрила всех.
   – Слышишь, доча! – крикнул в щель лифта папаша Редькин. – Ничего там не трогай. И от пианино держись подальше! Сейчас поедешь!
   – Ага! – обрадовалась Зоя.
   И вот Антон, Арина, Пётр Брониславович и свирепый сантехник Редькин молча встали у дверей лифта и принялись гипнотизировать их, ожидая, когда же лифт поедет.
   Застрявшая вместе со своим искусством Зоя продолжала петь. Пётр Брониславович слушал её и очень надеялся, что его Галиночка Гавриловна окажется более музыкально одарённой. Ведь он любое её творчество слушать станет, и не осудит, и ни про какой скотч даже и не заикнётся. Но очень бы уж хотелось, чтобы играла и пела она получше, чем Зоя…
   Когда музыка и пение достигли своего апогея, лифт зарычал, загудел, дёрнулся и поехал вверх.
   – Ура! – закричали все четверо.
   Зоя ответила им бравурным маршем и не менее громким криком «Ура!».
   И вот лифт остановился на четвёртом этаже. Пётр Брониславович с нетерпением ждал, когда же разъедутся створки и покажется его несчастная ученица Редькина.
   Этот лифт не застревал и не останавливался ещё ни разу с момента его пуска. Но Зоя Редькина, которая наконец выскочила из него, об этом не знала.
   Зою обнимали, тормошили, спрашивали о самочувствии. Она ощущала себя настоящим героем дня.

   А пианино вкатили в распахнутую Галиной Гавриловной дверь квартиры Петра Брониславовича.
   – Смотри, Галиночка, какой подарочек я тебе приобрёл! – обнимая свою милую румяную жену, воскликнул Пётр Брониславович. – Ещё раз поздравляю тебя с Восьмым марта!
   Радость их была беспредельна. Чувствовалось, что Галиночка Гавриловна и на самом деле очень хотела получить в подарок пианино.
   Всем гостям волей-неволей пришлось усесться за накрытый стол, который прямо-таки ломился от яств.
   И не успел Пётр Брониславович вручить Василию Редькину обещанную сумму за приобретённое у него музыкальное счастье, как Галина Гавриловна принялась всех потчевать.
   Так пианино Зои Редькиной оказалось у новой хозяйки. Его торжественно установили в гостиной на почётное место, положили сверху ажурную салфетку и поставили вазочку с цветком. Участники этой операции были довольны, спокойны, а некоторые даже и очень счастливы.
   Но все почему-то чувствовали, что приключения этого пианино и Зои Редькиной, спасённой из застрявшего лифта, а также всех остальных на этом не закончились.
   И действительно: так вскоре и произошло. Но это уже – отдельная история.

Елена Нестерина Угнанное пианино

Глава I Праздничный храп

Глава II Небо в клеточку, друзья в полосочку

Глава III Девочка в подарках

Глава IV Сюрприз или не сюрприз?

Глава V Кремовая розочка на лаковой туфельке

Глава VI Возвращение негодяя

Глава VII Каменный ангел

Глава VIII Рота, подъём!

Глава IX Птиц небесных не достать, не догнать…

Глава Х Вперёд ногами

Глава XI Антон Мыльченко тоже зачем-то нужен…

Глава XII Операция «Пианино»

Глава XIII Было ваше, стало наше!

Глава XIV Неземные звуки из лифта