У Чэн-энь
Путешествие на Запад

У Чэн-энь и его роман «Путешествие на Запад»

I

   Создание романа «Сиюцзи» – «Путешествие на Запад» относится к середине правления Минской династии (1368–1644). Это была эпоха усиления господства императорской власти, эпоха жесточайшего угнетения народа. Коррупция, жадность и произвол чиновников достигли чудовищных размеров. Народ страдал от невыносимого гнета.
   Интенсивное развитие товарно-денежных отношений в Минскую эпоху способствовало росту товарного производства в сельском хозяйстве и вместе с тем усиливало тягу к роскоши со стороны государственной бюрократии и правящей верхушки. Все это привело к усилению эксплуатации народа, к захвату земель и к высшей концентрации земельной собственности. Минские императоры превратились в крупнейших помещиков страны, сосредоточив в своих руках огромные земельные угодья, которые именовались дворцовыми, или кабинетскими, поместьями. Нет надобности говорить о том, что эти огромные поместья создавались за счет ограбления крестьян. Помимо императорских, было множество поместий, принадлежавших членам императорской фамилии или придворной знати.
   Жестокий гнет, грабежи и насилие вызывали время от времени крестьянские бунты. Против гнета, вымогательств и грабежа со стороны правящих кругов не раз поднималось с оружием в руках и городское население. И хотя все эти восстания подавлялись с беспощадной жестокостью, они все же сыграли свою историческую роль как предшественники огромного крестьянского восстания Ли Цзы-чэна и Чжан Сянь-чжуна, вспыхнувшего в конце правления Минской династии и охватившего почти всю страну. Борьба народа против угнетателей нашла своеобразное отражение в романе.
   В основу романа легли предания о путешествии китайского монаха Сюань-цзана в Индию.
   Уже с конца II века до н. э., в эпоху Ханьской династии (206 до н. э. – 220 н. э.), между Китаем и странами Центральной Азии установились непосредственные связи.
   Многочисленные караваны с шелком, железом, драгоценными металлами, лаковыми изделиями отправлялись в Бактрию, Индию, Согдиану. Китайские товары шли далеко на запад. В свою очередь, из Центральной Азии в Китай проникали такие культуры, как виноград, фасоль, ореховое дерево. Ввозилось стекло, драгоценные камни, пряности, косметика.
   Установлению культурного и торгового обмена между Китаем и странами Запада во многом способствовали китайские путешественники.
   Наиболее знаменитым из них был Чжан Цянь, который еще в 138 году до н. э. побывал в Центральной Азии. За время своего путешествия Чжан Цянь посетил многие страны и собрал ценные сведения о культуре и народах этих стран, в том числе и об Индии.
   Огромное значение для развития и укрепления культурных связей между Китаем и Индией имело путешествие другого знаменитого китайского путешественника – буддийского монаха Фа Сяня, жившего в IV–V веках н. э. В 399 году, в возрасте шестидесяти пяти лет, Фа Сянь в сопровождении десяти монахов покинул Китай, пересек безводные пустыни, Памирское плато, изъездил вдоль и поперек всю Индию, побывал на Цейлоне и Суматре и в 413 году морем вернулся в Китай. В 414 году он написал книгу о своем путешествии под названием «Записки о путешествии в буддийские страны», которая является одним из наиболее ранних китайских памятников литературы этого рода. Книга представляет собой подробное описание поездки Фа Сяня и является богатейшим источником, содержащим разносторонние сведения по географии, истории, а также знакомит с нравами и обычаями народов, населявших страны Центральной Азии, Индии и Южных морей.
   Знаменитый ученый и путешественник, буддийский монах Сюань-цзан (596–664) жил в Танскую эпоху (618–907). Предания о его путешествии в Индию как раз и послужили материалом для создания фантастического романа У Чэн-эня. Посвятив свою жизнь укреплению и распространению в Китае буддизма, Сюань-цзан решил изучить буддизм на его родине, в Индии, и привезти оттуда буддийские священные писания. С этой целью он и отправился в Индию в 629 году. Сюань-цзан не был послан в Индию императором, как об этом повествует роман, а наоборот, уехал туда тайно, вопреки воле императора. Это случилось после того, как на его просьбу разрешить ему и другим монахам поехать в Индию последовал отказ. Он провел в странствиях семнадцать лет и за это время посетил более пятидесяти государств.
   Из Индии Сюань-цзан вывез свыше шестисот буддийских сутр (священных книг) и, возвратясь на родину, возглавил работу по их переводу, показав себя блестящим ученым и переводчиком.
   Однако Сюань-цзан известен не только как ученый-филолог, переводчик буддийских книг. Он оставил также замечательный труд – описание своего путешествия в Индию, который называется «Да тан Сиюцзи» – «Записки о странах Запада».
   Записки Сюань-цзана являются подлинно научным географическим и этнографическим трудом и представляют собой подробное описание стран, городов и селений, лежавших на его пути, а также быта, нравов и обычаев народов, с которыми он встречался. Труд этот и в наши дни служит ценнейшим материалом для изучения истории стран Средней Азии и Индии.
   Несомненно, что путешествия китайских ученых – буддийских монахов, несмотря на их специфические цели, сводившиеся к стремлению насадить и распространить в Китае буддизм, помогали китайскому народу расширять знания об окружающем мире. Они являлись источником сведений о существовании богатых и культурных стран, таких как Индия, и тем самым способствовали дальнейшему расширению издавна существовавших культурных и торговых связей со странами Запада, которыми для Китая в первую очередь являлись страны Центральной Азии и Индия.

II

   Автор романа «Путешествие на Запад» У Чэн-энь родился в уезде Хуай-ань провинции Цзянсу в 1500 году. С малых лет он отличался хорошими способностями, но служебной карьеры так и не сделал и прожил всю жизнь в крайней бедности.
   Чтобы получить официальную должность, открывавшую в старом Китае доступ к чинам, а следовательно, и к благополучию, надо было сдать государственные экзамены. К ним готовились многие годы, порой до глубокой старости, и зачастую безуспешно. Как раз наиболее талантливым соискателям ученых званий, одаренным фантазией и способностью самостоятельно мыслить, было очень трудно одолеть схоластическую науку. У Чэн-энь неоднократно терпел неудачи и лишь в возрасте сорока пяти лет на отборочных экзаменах в провинции получил звание «суйгуншэна» (отличного студента) – кандидата для прохождения столичных экзаменов. Но сдать экзамены в столице ему так и не удалось. Лишь на старости лет У Чэн-энь после многократных просьб и унижений получил незначительную должность помощника начальника уезда Чансин в провинции Чжэцзян. Однако на официальной службе он пробыл недолго; не поладив с начальством, он вернулся на родину, где целиком посвятил себя литературной работе. Когда У Чэн-энь приступил к написанию романа «Путешествие на Запад», ему исполнился семьдесят один год. Дата окончания романа неизвестна.
   Не достигнув поставленной цели – сдачи экзамена на ученую степень, – У Чэн-энь очутился в числе ученых-неудачников, которых было немало в старом Китае.
   В официальных летописях уезда Хуайань – «Хуайань фу чжи» – сохранилась следующая биографическая запись, характеризующая У Чэн-эня как «талантливого и мудрого человека, незаурядного поэта, обладавшего прекрасным и изящным стилем и наделенного даром сарказма и иронии». Однако, несмотря на свои дарования, писатель жил в бедности. Почти все оставшиеся после него рукописи исчезли бесследно. Земляк У Чэн-эня – Цю Чжэн-ган собрал то, что сохранилось после смерти писателя (умер У Чэн-энь в 1582 году), и издал его сочинения в четырех томах под названием «Шэ Ян цуньгао» – «Наследство Шэ Яна» [1 - Шэ Ян – прозвище У Чэн-эня.]. Впоследствии был опубликован еще один том. Эти издания сохранились до наших дней, но они составляют лишь незначительную часть творческого наследия писателя. Кроме «Путешествия на Запад», У Чэн-энь написал еще две книги: «Треножник императора Юя» и «Новое издание цветов и трав», однако эти книги до наших дней не сохранились.
   Из предисловия к книге «Треножник императора Юя» известно, что У Чэн-энь с детства любил художественную литературу, особенно фантастические рассказы. Вот что говорит о себе У Чэн-энь в этом предисловии: «В детстве мне нравилось все чудесное и необычайное. Когда я был маленьким и учился в школе, я пользовался каждым удобным случаем, чтобы сбегать на рынок и купить популярную народную книжку, повествующую о каком-нибудь историческом событии. Опасаясь, что отец или учитель будут ругать меня или отберут книгу, я прятался где-нибудь в укромном местечке и там читал. Чем длиннее была книга, тем больше она мне нравилась. Когда я стал взрослым, я старался повсюду отыскивать песни и легенды, и ими была полна душа моя».
   Еще в юности У Чэн-энь полюбил народные предания и легенды и собирал их всюду, где мог. Прекрасное знание фольклора в соединении с блестящим даром сатирика позволило писателю создать такое замечательное произведение, как фантастический роман «Путешествие на Запад», который по праву можно назвать гордостью китайской классической литературы.

III

   Роман «Путешествие на Запад» возник на основе народных легенд и сказаний. Подобно другим китайским средневековым историческим романам, таким как «Речные заводи» Ши Най-аня и «Троецарствие» Ло Гуань-чжуна, в романе «Путешествие на Запад» много элементов народной фантазии. До своего литературного воплощения все эти романы имели длительную историю и жили в народе в виде устных повествований. Еще задолго до того, как в XVI веке при Минской династии писатель У Чэн-энь собрал воедино рассказы о путешествии ученого монаха Сюань-цзана в Индию за священными буддийскими книгами и придал им стройную форму романа, память об этом историческом факте, поразившая народное воображение, сохранялась и развивалась. Передавая из уст в уста в течение столетий рассказ об этом необыкновенном путешествии, одаренные богатой фантазией рассказчики-шошуды украсили легендарными вымыслами и сказочными образами оставшиеся в далеком прошлом подлинные события. Шошуды обращались непосредственно к народной аудитории. Одобрение слушателей, очень любивших сказочный вымысел, заставляло рассказчиков усиливать и усложнять фантастические и легендарные элементы.
   Положив в основу своего романа паломничество буддийского монаха Сюань-цзана в Индию, У Чэн-энь обратился не к подлинной истории его путешествия по западным странам, от которой в романе осталось только несколько имен и дат, а выбрал народную версию, складывавшуюся в течение веков вокруг этого путешествия в виде легенд и сказаний. Эта версия облекает в сказочную фантастическую форму даже исторические лица.
   И возможно, поэтому главный герой романа монах Сюань-цзан отходит на второй план и его место занимает Сунь У-кун, фантастическое существо – Царь обезьян, наделенный сверхъестественной силой. Описанию неутомимой борьбы Сунь У-куна с небесными силами и злыми духами и посвящено в основном все повествование.
   Сюань-цзан олицетворяет собой человека малодушного, нерешительного, трусливого. Всякий раз, как на пути ему встречаются трудности, он отчаивается, впадает в уныние.
   Его спутники – в противоположность ему – наделены мужеством, готовностью преодолеть любое препятствие и честно, до конца выполнить свой долг – охранять монаха в его паломничестве на Запад.
   Народ имел основания сделать главным героем своих повествований Сунь У-куна, поскольку безвестный пилигрим Сюань-цзан, вопреки императорской воле отправившийся на Запад, по возвращении на родину снискал милость императора и стал одним из представителей высшей духовной знати, по сути дела духовным государем. У народа не было кровной заинтересованности ни в его глубоких научных исследованиях, ни в его проповедях. Поэтому, наградив его всевозможными почтительными эпитетами и титулами, народ тем самым отделил его от себя.
   Еще до появления фантастического романа У Чэн-эня ученики Сюань-цзана на основе народных преданий написали «Историю Танского милостивого учителя Сюань-цзана», в которую внесли некоторый элемент фантастики. В целом книга описывает трудности, которые приходилось преодолевать мужественному путешественнику, и является одним из первых опытов житийной буддийской литературы.
   В созданной в Юаньскую эпоху (1280–1367) истории в стихах, повествующей о «Поездке за священными книгами Танского монаха Сюань-цзана», уже появляются образы волшебной обезьяны и монаха Ша-сэна (впоследствии герои романа «Путешествие на Запад»). Мало чем отличаются по своему содержанию от романа У Чэн-эня и пьесы У Чэн-лина (конец Юаньской династии) и Ян Чжи-хэ (середина Минской династии), написанные на сюжет путешествия Танского монаха. Однако вот что пишет по этому поводу Лу Синь:
   «Пьеса Ян Чжи-хэ написана таким плохим и небрежным языком, что ее с трудом можно считать литературным произведением. Что же касается У Чэн-эня, то благодаря своему замечательному таланту, острому уму, глубокой эрудиции и изящному стилю он смог значительно обогатить имевшийся в его распоряжении материал. Подвергая осмеянию состояние современного ему общества, он почти полностью обновил то, что было до него.
   …Личное дарование автора, умеющего подметить смешное, дало ему возможность, несмотря на то что он рассказывает о чудесном и сверхъестественном, заставлять духов и оборотней принимать облик людей. Фантастика принимает вид непочтительного иносказания, высмеивающего общество».
   По мере того как предания о путешествии Танского монаха в Индию изменялись, обогащались и переделывались, человеческая фантазия в значительной степени преувеличила трудности путешествия и придала им мистический оттенок. Превращение зверей в духов, наделенных человеческим обликом и манерами, сделало повествование о паломничестве Танского монаха на Запад живым и увлекательным.
   Начинается роман (после небольшого вступления, излагающего историю создания мира согласно китайской мифологии) с описания того, как зародилась и появилась на свет волшебная обезьяна.
   Первые семь глав повествуют о жизни Сунь У-куна с момента его чудесного появления на свет до усмирения его Буддой и заключения под гору Усиншань.
   Уже с самого начала увлекают необыкновенные приключения и подвиги героя романа. Волшебная обезьяна, появившись на свет, начинает проявлять бурную деятельность. Преодолевая множество преград, она находит для сородичей прекрасное жилье – «Пещеру водного занавеса», за что обезьяны провозглашают ее своим царем. Стремясь избавиться от естественных законов, которым подчинены простые смертные, волшебная обезьяна отправляется искать учителя, способного открыть ей путь к бессмертию, и находит его. Она постигает вечные истины и становится бессмертной; научается принимать семьдесят два различных вида: превращается в дерево, птицу, рыбу, кумирню, различных духов и тем самым получает возможность вводить в заблуждение своих противников. Наконец она получает монашеское имя Сунь У-кун. Постигнув способ семидесяти двух превращений, Сунь У-кун из озорства превращается в сосну, чем вызывает гнев своего учителя, и тот прогоняет его.
   Далее рассказывается о том, как Сунь У-кун применяет свою чудодейственную силу. Он добывает у Царя драконов волшебное оружие – огромный железный брус весом в 13 500 цзиней [2 - Цзинь – мера веса, равная 596 граммам.], которым когда-то был утрамбован Млечный Путь. Впоследствии он использует этот посох в борьбе с врагами. Брус этот, имеющий название «Посох исполнения желаний с золотыми обручами», обладает способностью увеличиваться и уменьшаться по желанию своего хозяина.
   Затем Сунь У-кун по недоразумению попадает в подземное царство, учиняет там скандал, так как считает, что, постигнув вечную истину, он уже неподвластен законам жизни и смерти. В ярости он вычеркивает из «Списка сроков жизни» всех обезьян и освобождает своих сородичей от власти смерти.
   Жалобы Царя драконов и судей преисподней на то, что Сунь У-кун нарушил установленные небом порядки, вызывают вмешательство самого Нефритового императора (так называли небесного владыку – верховное даосское божество), который по совету Духа Вечерней звезды [3 - Название планеты Венера.] сначала пытается усмирить Сунь У-куна, поселив его в небесных чертогах и назначив на должность конюшего. Неискушенный в званиях и должностях, Сунь У-кун сначала соглашается на это назначение, но потом, узнав, что предоставленная ему должность настолько незначительна, что даже не указана в табели о рангах небесных чинов, в гневе самовольно покидает небесные чертоги и спускается в свое царство, на Гору цветов и плодов.
   Небесный император, обеспокоенный поведением Сунь У-куна, по совету своих сановников снова призывает его на небо, соглашается пожаловать ему звание «Великого Мудреца, равного небу» и назначает его хранителем сада, где растут персиковые деревья, приносящие плоды бессмертия.
   Но и здесь Сунь У-кун остается недолго. Прежде всего он тайком поедает почти все священные плоды, а узнав случайно о том, что в списках приглашенных на пир у небесной царицы нет его имени, незамеченным проникает на место пиршества, выпивает там вино и поедает яства. В довершение ко всему, опьянев, он случайно попадает на небо Тушита – местопребывание Тайшан Лао-цзюня [4 - Даосское божество.] и проглатывает там приготовленный для пира эликсир бессмертия. Поняв, что его проступки не останутся безнаказанными, он поспешно покидает небо и возвращается домой.
   Проделки Сунь У-куна встревожили обитателей неба, и Нефритовый император созывает все небесное воинство для усмирения Сунь У-куна.
   Однако даже среди самых сильных военачальников, таких как Князь неба Вайсравана и его сын князь Ночжа, не нашлось никого, кто мог бы одолеть Сунь У-куна. Только с помощью одного из могущественных властителей преисподней – племянника самого Нефритового императора Эрлана – и волшебства Лао-цзюня в конце концов удалось поймать Сунь У-куна. Чтобы покончить с этим смутьяном, Лао-цзюнь предложил поместить его в одну из своих волшебных печей, в которых он приготовляет эликсир бессмертия. Но даже волшебный огонь не смог причинить вреда познавшему вечную истину Сунь У-куну. После четырех дней пребывания в печи он вышел оттуда невредимым. Только вмешательство самого Будды прекратило бесчинства Сунь У-куна: Будда заточил его на пятьсот лет под гору Усиншань.
   Переломным моментом в истории Сунь У-куна явилось посвящение его бодисатвой Гуаньинь в монашество. Сунь У-кун, дав обет свято соблюдать законы буддийского учения и быть верным учеником Танского монаха, освободился из заточения, в котором находился в течение пятисот лет, и отправился вместе с Танским монахом на Запад. В пути он должен был охранять своего учителя и тем самым искупить свои грехи. Сунь У-кун выполнил свой обет честно: он беззаветно боролся со встречающимися им чудовищами и злыми духами, много раз спасал жизнь Танскому монаху и помог ему выполнить его миссию.
   На протяжении всего романа читатель может видеть, с какой любовью и симпатией автор рисует образ своего героя Сунь У-куна, наделяя его лучшими качествами: отвагой, бесстрашием, острым умом, гуманностью. Сунь У-кун в любой момент готов вступить в борьбу с насилием и несправедливостью.
   К тому же Сунь У-кун, постигший вечную истину, наделен сверхъестественной силой: он обладает волшебным оружием, знает способ семидесяти двух превращений. Гордый и вспыльчивый, Сунь У-кун не раз возмущается поступками Танского монаха и делает попытки оставить его, но бодисатва Гуаньинь для обуздания строптивого характера Сунь У-куна передает Танскому монаху волшебный обруч. Красота этого обруча прельщает Сунь У-куна, и он сам попадает в ловушку, надевая обруч себе на голову. Снять его он уже не в силах, и ему приходится покоряться Танскому монаху, так как при малейшем неповиновении монах начинает читать заклинание и обруч тотчас же сжимается, причиняя Сунь У-куну невыносимую боль.
   Другим заслуживающим внимание героем романа является Чжу Ба-цзе. Как и Сунь У-кун, хотя и в меньшей степени, Чжу Ба-цзе наделен чудесными способностями. Когда-то он был небесным полководцем, но за пристрастие к вину, несвойственные небожителям земные страсти и учиненное буйство был изгнан с неба. Бесхитростный, неуклюжий, грубоватый, любитель вкусно поесть и сладко поспать, он с трудом преодолевает пристрастие к земным радостям. Однако благодаря именно этим человеческим слабостям все действия и рассуждения Чжу Ба-цзе становятся близкими и понятными читателю. За простоту и бесхитростность Чжу Ба-цзе прозвали «Дурнем». Из-за своих слабостей Чжу Ба-цзе постоянно попадает в трудные и нелепые положения, вызывает насмешки Сунь У-куна. И все же, несмотря на свои недостатки, Чжу Ба-цзе завоевывает симпатию читателя. Читатель видит перед собой не духа, а живого человека со всеми его земными страстями и недостатками, понятными ему привычками и наклонностями. Однако следует сказать, что Чжу Ба-цзе свойственны не только недостатки. Автор наделяет его также и положительными качествами. Это существо в высшей степени жизнерадостное, незлобивое. Он не боится труда, храбр и вынослив. Несмотря на то что он иногда сомневается в правильности избранного им пути, он верен обету, данному бодисатве Гуаньинь, и добросовестно выполняет свой долг. Он приходит на помощь Сунь У-куну, когда тот попадает в беду, хотя и не упускает случая выместить на нем обиду за его издевки.
   Китайские литературоведы не без основания считают, что в образе Чжу Ба-цзе автор правдиво отобразил характерные черты китайского крестьянина. Об этом свидетельствует и тот факт, что вначале Чжу Ба-цзе выступает зятем старшины Гао в деревне Гаолаочжуан, в семью которого он был принят как хороший работник. Чжу Ба-цзе скрепя сердце расстается с деревней, но не теряет надежды снова вернуться туда. Наконец об этом же говорят грабли, которые служат Чжу Ба-цзе и как сельскохозяйственное орудие, и как грозное оружие в сражении.

IV

   В течение многих веков в Китае одновременно господствовали три религии: конфуцианство, буддизм и даосизм. Представители этих религиозных направлений мирно уживались друг с другом, хотя временами между ними и возникало довольно острое соперничество за власть и влияние при императорском дворе. Такое длительное сосуществование привело к тому, что народ с трудом отличал одну религию от другой. Когда возникала необходимость обратиться за помощью к какому-нибудь высшему божеству, то обращались к тому из них, которое по народному представлению могло быть полезным для данного случая, независимо от того, к пантеону какой из этих трех религий оно относилось.
   Персонажи романа в основном являются последователями двух из перечисленных выше религий: буддизма и даосизма. Конфуцианство упоминается лишь вскользь.
   Являлся ли автор последователем буддизма, неизвестно, однако несомненно, что персонажи его романа – почитатели буддизма – пользуются у него большей симпатией, нежели представители даосизма. Буддисты – это серьезные и положительные герои. Даосы же показаны недалекими, лживыми, способными обманом завоевать власть и притеснять народ. В состязаниях и схватках почитателей буддизма с даосами верх почти всегда берут буддисты.
   Тем не менее по ходу романа буддисты и даосы часто помогают друг другу. Так, Нефритовый император просит у Будды помощи для усмирения взбунтовавшегося Царя обезьян; охрану Танского монаха в его поездке на Запад несут как буддийские, так и даосские духи; Танский монах водит дружбу с даосскими праведниками, Сунь У-кун обращается за помощью к даосским небожителям.

V

   Заимствуя лучшие традиции старого, У Чэн-энь создал новый вид китайской национальной художественной литературы – фантастический роман, в котором он в аллегорической форме выступил с резким осуждением существовавших в его время общественных порядков.
   Среди китайских критиков есть две точки зрения.
   Одни считают, что хотя в романе «Путешествие на Запад» и нет прямых указаний на крестьянские восстания, там в образе злых духов, с которыми Сунь У-кун ведет неутомимую борьбу на протяжении всего романа, ярко и правдиво показаны чиновники того времени и раскрыта сущность господствующего класса.
   Другие же считают, что усматривать в борьбе Сунь У-куна элементы отражения крестьянских войн – значит упрощенно подходить к исследованию романа.
   Представляется несомненным тот факт, что У Чэн-энь как великий писатель и художник не мог не раскрыть, хотя бы в иносказательной форме, картину общественной жизни своей эпохи. В этом именно и заключается большое социальное значение его романа. Но в силу своей исторической ограниченности и классового происхождения автор, естественно, не сумел определить конечную цель борьбы народа против угнетателей. Поэтому устами своих героев он высказал лишь пожелание, чтобы правители были более мудрыми и справедливыми, а отнюдь не ставил вопроса о том, чтобы избавиться от них совсем, несмотря на все их пороки, тупость и жестокость.
   Как известно, глубокое и правильное отображение жизни общества соответствующей эпохи является основным критерием оценки художественного произведения. Поэтому чем правильнее и богаче художник отображает в своем произведении жизнь современного ему общества, тем большую социальную значимость приобретает его произведение, тем выше становится художественная ценность его творческого труда.
   Роман «Путешествие на Запад» выдержал испытание временем, являясь в течение нескольких веков одной из любимейших книг в Китае. Пьесы о Царе обезьян, главном герое романа «Путешествие на Запад», столетиями не сходят со сцены китайских театров, доставляя высокое эстетическое наслаждение зрителям. Сам роман неоднократно переиздавался. Отрывки из него помещаются во всех школьных хрестоматиях и учебных пособиях, постоянно перепечатываются в современных газетах и журналах.
   Несмотря на кажущуюся фантастичность героев и нереальность обстановки в романе, произведение это понятно и близко китайскому народу.
   Необходимо отметить, что сама фантастика в романе У Чэн-эня постоянно переплетается с действительностью. Исторические личности наделяются сверхъестественными фантастическими качествами. Танского императора Тай-цзуна фантазия автора направляет в потусторонний мир на загробное судилище.
   Он присутствует при разбирательстве возбужденного против него казненным драконом дела. Попав в мир тьмы, император встречает души умерших родственников, а также души людей, погибших по его вине. Чтобы избавиться от их назойливых требований, императору приходится откупаться. И наконец, очевидно в назидание Тай-цзуну, прежде чем отпустить его в царство света, его проводят через восемнадцать отделений ада, в которых пребывают души различных грешников, подвергающихся всевозможным видам кары в зависимости от совершенных ими при жизни преступлений.
   Очень интересно то обстоятельство, что духи наделены автором не только сверхъестественными качествами. Они живут в обычных жилищах, как и человек, нуждаются в одежде и пище, женятся и рожают детей, ездят в гости, на охоту – в общем, делают все то, что свойственно простым смертным. Доспехи и оружие духов-воинов такое, какое было в XVI веке. Описание боев представляет несомненный интерес для тех, кто изучает историю военного дела, тем более что устами духов – героев романа автор часто рассказывает о тех или иных законах ведения боя, упоминаемых в древних военных трактатах.
   Наделяя духов человеческими свойствами, У Чэн-энь, естественно, приписывает им качества, присущие представителям общества его времени. Следовательно, герои его романа выступают как представители того или иного класса или сословия.
   Описывает ли автор небо, землю или подземное царство, читатель всюду может заметить одни и те же формы общественной организации: правитель, сановники, чиновники, хозяева – владетели гор, рек, монастырей, слуги, простой народ. И взаимоотношения между представителями перечисленных сословий в указанных трех мирах – на небе, на земле и в подземном царстве – такие, какими они были на земле. Благодаря этому роман понятен широкому китайскому читателю.
   Такая фантастика, которая заставляет читателя видеть перед собой живые существа, переживать вместе с героями романа их неудачи и радоваться их успехам, и дает основание китайским литературоведам, несмотря на кажущееся несоответствие, рассматривать роман «Путешествие на Запад» как реалистическое художественное произведение, как отображение современного автору феодального общества.
   Роман «Путешествие на Запад», несомненно, вызовет у советского читателя живой интерес. В яркой, увлекательной художественной форме он познакомит читателя с жизнью и бытом средневекового Китая, с древними верованиями и обычаями китайцев. Путешествуя по воле автора вместе с героями его романа по небу, земле и преисподней, читатель попадает в такие уголки и закоулки, знакомится с такими деталями жизни китайского народа, о которых он вряд ли узнает из специальных учебников истории и этнографии Китая.
   Перед читателем развертываются картины жизни и быта знати и господствующего класса феодального Китая: описание дворцов, официальных приемов, пиров, боев; описание внутреннего убранства помещений, парадной одежды, боевых доспехов. В романе много ценного материала, касающегося архитектуры и устройства буддийских и даосских храмов и монастырей, распорядка жизни в этих монастырях, описание религиозных споров и распрей, происходивших между представителями различных вероисповеданий, и изложение сущности религий, описание храмовых богослужений, одеяний духовенства и много других любопытных вещей.
   Интересны подробности, касающиеся процедуры оформления охранных грамот, получения Танским монахом транзитных виз.
   Во многих местах автор описывает жизнь охотников, земледельцев, ремесленников, помещиков, их дома, усадьбы, одежду.
   Перед читателем проходит бесконечная галерея персонажей романа: императоры, сановники, полководцы, чиновники, торговцы, монахи, рыболовы, охотники, содержатели гостиниц, ремесленники, дровосеки, гадальщики, колдуны и злые духи. Каждый из этих персонажей представляет собой яркий запоминающийся образ, данный автором в реальной специфической для каждого из героев обстановке.
   Самым подробным образом описаны флора и фауна Китая. Читатель может найти много сведений о зверях, птицах, домашних животных, обитателях гор и рек.
   Таким образом, роман У Чэн-эня не только очень интересная, увлекательная книга, но и ценная энциклопедия о средневековом Китае, из которой читатель сможет почерпнуть для себя самые разнообразные сведения о жизни и быте китайского народа.

VI

   В заключение следует сказать несколько слов об У Чэн-эне как поэте. На протяжении многовековой истории поэзия пользовалась в Китае особым почетом и уважением. Одним из главных атрибутов образованного человека было знание на память классической поэзии и умение писать стихи. Поэтическое творчество, требовавшее, помимо таланта, широкого образования, глубокого знания литературы своей страны, обычно являлось привилегией знати и господствующих классов. Но, несмотря на это, народ также любил и ценил поэзию.
   Наибольшее развитие китайская поэзия получила при Танской династии. Это была эпоха расцвета культуры, искусства, живописи. Доказательством широкого распространения поэзии может служить «Антология танской поэзии», изданная при Цинском императоре Кан-си (1662–1722), которая состоит из 900 томов, включающих более чем 48 900 поэтических произведений, написанных 2300 поэтами. Если учесть, что эта антология далеко не полная и что в нее включены наиболее выдающиеся поэтические произведения только Танской эпохи, то станет ясным, что в Китае поэзия не была достоянием узкого круга привилегированных классов, а широко распространилась в народе.
   В романе «Путешествие на Запад» автор широко пользуется поэтической формой повествования. Нет почти ни одной главы, в которой У Чэн-энь не прибегал бы к стихотворной форме для выражения своих чувств, мыслей, раздумий. Можно с уверенностью сказать, что, несмотря на то что стихотворения представляют собой один из излюбленных приемов повествования, широко применяемых в произведениях китайской классической прозы, нет ни одного крупного произведения, в котором стихи занимали бы такое значительное место, как в романе «Путешествие на Запад».
   Не углубляясь в ритмику китайского стиха и поэтики, которые требуют специального изучения, нельзя не отметить того разнообразия жанров и настроений, посредством которых автор выражает свои мысли и чувства. Стихи У Чэн-эня органически связаны со всем ходом повествования, и читатель чувствует, что появляются они тогда, когда душа писателя переполнена возвышенными эмоциями и свои мысли он может передать только высоким слогом, отвечающим этим эмоциям.
   В У Чэн-эне чудесным образом сочетались дарование прозаика-сатирика и замечательного лирического поэта. В стихах он выразил любовь к родной земле, воспел ее историю, природу, людей. Стихами он излагает свои философские раздумья о бренности и суетности мира.
   У Чэн-энь любил и знал поэзию и потому так широко и умело применял ее для создания своего произведения. В его стихах отражены всевозможные стили: здесь есть и песенное творчество, и стихи, воспевающие героику, доблесть и отвагу, и стихи, посвященные описаниям природы. Здесь читатель может встретить и волнующую, задушевную лирику, и отголоски древних мифов; в стихах автор выражает свои философские размышления о мире, жизни и бытии, в поэтической форме герои романа рассказывают о своей жизни. Стихами автор описывает и бои, ведущиеся его героями, и их боевые доспехи, и оружие. Даже описание дворцов, храмов и монастырей, убранство помещений, пиршеств и яств, описание отдельных персонажей дается автором в поэтической форме.
   Необходимо особо отметить то обстоятельство, что каждое стихотворение У Чэн-эня, несмотря на кажущуюся иногда фантастичность, не представляет собой абстракции, не оторвано от действительности. Напротив, его стихи глубоко реалистичны.
   Приведем, например, разговор в стихах двух друзей – дровосека и рыбака. Эти стихи не только дают читателю в живых и ярких образах полное представление о жизни и быте простых тружеников, они, кроме того, полны жизнеутверждающего оптимизма. Устами своих героев автор воспевает жизнь на лоне природы, говорит о том, что счастье и радость люди могут найти только в близком общении с природой. Он отрицательно относится к городской культуре, к призрачности мирской славы, богатству и почету. Здесь, как и в других местах романа, отражены личные настроения У Чэн-эня, вызванные неудачами на служебном поприще.
   Ввиду обширности материала здесь нет возможности остановиться хотя бы вкратце на перечислении всех тем и мыслей, которым автор в ходе своего повествования считает необходимым придать поэтическую форму. Нельзя не отметить лишь того, что вся поэзия У Чэн-эня глубоко связана с народными традициями, с китайским фольклором. Народность проявляется и в описании природы, и в описании боев, где мечи сравниваются с коноплей, а лук – с серпом луны. Другие сравнения также близки к жизни, к народу: лицо старухи сравнивается с чайным сморщенным листом, пасть чудовища – с кузнечным горном, клыки – с шилом, губы – с вялыми листьями лотоса. Цвет одежды сравнивается то с желтым пухом гусенка, то с нежно-зеленой веткой ивы.
   И наконец, для иллюстрации того, насколько стихи У Чэн-эня реалистически описывают окружающий мир, укажем на небольшое стихотворение в главе 35-й «От станции к станции десять ли», в котором дается картина государства, с определенным административным делением, четким распорядком жизни городов, хорошо налаженной связью как на суше, так и на воде. Любое стихотворение У Чэн-эня, посвященное описанию хижин, селений, усадеб, монастырей или городов, отличается большой силой изобразительности и высокой художественностью.
   Отражение своеобразной символики китайского фольклора видно в описании похода водяного царства рыб, крабов, черепах. В романе упоминаются многие герои старинных народных сказаний и китайской мифологии: здесь мы встретим Пань-гу – установившего порядок на земле, великого Юя – усмирившего водную стихию, Нюй-ва – починившую небо, Янь-вана – владыку ада, не говоря уже о персонажах народных преданий, о мифических зверях и птицах: цилине, фениксе, драконах, лисах и других животных.
//-- * * * --//
   Перевод романа У Чэн-эня на русский язык осуществлен с пекинского издания 1954 года, выпущенного издательством «Писатель». В предисловии к этому изданию сообщается, что прежде, чем выпустить роман в свет, над текстом была проделана большая редакционная работа, позволившая внести исправления и устранить неточности. В основу этой работы были взяты как издания романа при Минской династии (XVI век), так и более поздние издания, появившиеся в эпоху Цинской династии.
   При чтении романа «Путешествие на Запад» читатель будет испытывать некоторые затруднения с запоминанием собственных имен и наименований. Как известно, в старом Китае человек имел несколько имен и прозвищ. Так, главный герой романа Сунь У-кун встречается в тексте под самыми различными именами: Царь обезьян, Великий Мудрец, равный небу, Странствующий монах, бимавэнь (небесный конюший) и т. д. Сюань-цзан выступает под именем Монаха, принесенного рекой, Танского монаха, Цзинь-чана – законоучителя, аскета, Трипитаки и т. д. Там, где это было возможно, в переводе мы старались придерживаться какого-нибудь одного имени или прозвища. Остальные имена или прозвища употреблялись только в тех случаях, когда этого требовал контекст.
   А. Рогачев

Путешествие на Запад

Глава первая,

//-- которая расскажет вам о том, как в чудесном камне зародилась жизнь и как появившееся на свет существо благодаря стремлению к самоусовершенствованию постигло великое учение --//
   Стихи гласят:

     Когда владел вселенной хаос темный,
     То покрывали весь простор огромный
     И мрак, и мгла, и мутная вода,
     Людского не виднелось здесь следа.

     С тех пор, когда Пань-гу в порядок стройный
     Привел начальный хаос беспокойный,
     Земля и Воздух им разделены
     И каждому созданию даны.

     Так почвою земля отныне стала,
     И небо распростерло покрывало;
     За эту милость тварь благодарит,
     Все принимает совершенный вид.

     Пусть тот, кто пожелает разуменья,
     Великого потока становленья,
     «На Запад путешествие» возьмет,
     Внимательно и тщательно прочтет! [5 - С первой по десятую главу включительно (кроме некоторых страниц) стихи в обработке Н. Павлович.]

   Говорят, что жизнь вселенной исчисляется циклами. Полный цикл длится 129 600 лет. Цикл, в свою очередь, делится на двенадцать периодов, или двенадцать земных ветвей: Цзы, Чоу, Инь, Мао, Чэнь, Сы, У, Вэй, Шэнь, Ю, Сюй и Хай. Продолжительность такого периода 10 800 лет.
   Если говорить о периодах применительно к суткам, то мы узнаем, что каждый период длится два часа. В период Цзы (между одиннадцатью часами вечера и часом ночи) появляется положительное начало созидания; в период Чоу раздается пение петуха. Когда наступает Инь, еще не светает, а во время Мао уже всходит солнце. Период Чэнь приходит после того, как люди поедят, а в период Сы приводятся в порядок дела. Полдень приходится на У, во время Вэй солнце начинает катиться на запад, в период Шэнь день уже клонится к вечеру. В период Ю солнце заходит за горизонт; когда наступает Сюй, спускаются сумерки, и в период Хай все люди отходят ко сну.
   Если теми же периодами исчислять историю мироздания, то происходит следующее. К концу периода Сюй вселенная погружается во мрак, и для всех живых существ наступают бедствия. По истечении 5400 лет, в начале периода Хай, не остается даже следов человека. Все окутано мраком. Поэтому-то и называют период Хай царством хаоса. Но проходит еще 5400 лет, и перед концом периода Хай появляются признаки чистоты, а при приближении периода Цзы начинается постепенное просветление. Об этом периоде Шао Кан-цзе [6 - Шао Кан-цзе, он же Шао Юн (1011–1077) – ученый Сунской эпохи (960–1278). Комментатор книги «Ицзин».] говорит так:

     Посередине Цзы
     Зима была бессменно,
     И неподвижно
     Замер центр вселенной.
     С движеньем
     Животворного начала
     Явленье жизни
     Вэй знаменовало.

   Только в этот период возникают признаки образования неба. Через следующие 5400 лет, в период Цзы, чистые пары возносятся вверх и появляются солнце, луна, звезды и разные созвездия, называемые четырьмя видами небесных светил. Недаром говорят, что небо появилось в период Цзы.
   По истечении следующих 5400 лет, когда период Цзы уже завершается и приближается период Чоу, начинает появляться твердь. Вот что написано об этом в книге «Ицзин» [7 - «Ицзин» – «книга Перемен». Третья книга Конфуцианского Пятикнижия.].

     Нет меры беспредельности небесной,
     О, как земля огромна и чудесна!
     Законы неба держат в подчиненье
     Всего живого в мире зарожденье.

   К этому времени масса земли начинает сгущаться, постепенно затвердевает. Проходит еще 5400 лет, и в период Чоу твердеющая масса опускается; образуются вода, огонь, горы, камни, земля – пять элементов, которые получили название пяти стихий. Поэтому и говорят, что земля появилась в период Чоу.
   Через следующие 5400 лет период Чоу кончается, и с наступлением периода Инь на земле зарождается жизнь. Вот что написано об этом времени в календаре:

     Дух неба опустился с высоты,
     И к небесам свой дух земля послала,
     От сочетанья неба и земли
     Живого на земле первоначало.

   В период Чоу небо полностью отделяется от земли и силы Ян и Инь – положительного и отрицательного начал – приходят во взаимодействие. Проходит еще 5400 лет, и наступает период Инь. В этот период появляются живые существа и человек. Недаром говорится, что к этому времени три начала – Небо, Земля и Человек – заняли свои места. Вот почему и говорят, что человек появился в период Инь.
   После того как Пань-гу преобразовал первобытный хаос на земле, три императора устроили мир, а пять императоров установили отношения между людьми [8 - Три мифических императора – Фу-си, Шэнь-нун и Хуан-ди – и пять императоров, живших, по преданию, в 2952–2205 гг. до н. э.]. Земля разделилась на четыре больших материка: Пурвавидеха, Джамбудвипа, Годанья и Курудвипа. Но в нашей книге речь пойдет лишь о материке Пурвавидеха.
   Была за морем страна и называлась она Аолайго. Страна эта прилегала к великому морю, посреди которого возвышалась Гора цветов и плодов. Она образовалась после того, как отделились друг от друга небо и земля и был положен конец хаосу. От этой горы шли подземные жилы, питавшие десять больших островов и являвшиеся источником благоденствия трех малых островов, населенных небожителями.
   Это была поистине чудесная возвышенность, доказательством чего служит хвала, которую ей воздали в стихах:

     Она по положенью своему
     Владычицею стала над морями,
     По грозному величью своему
     Над бурными господствует морями.

     Волн перламутр смиряется пред ней,
     Но если волны серебристо-серы
     И кажутся горами серебра,
     То рыбки робко прячутся в пещеры.

     Когда ж она в величии своем
     Встает державно над волной зеленой,
     Чудовище, живущее на дне,
     Вдруг выплывает из морского лона.

     И дерева стихии, и огня
     Взлетают ввысь, зияет море щелью.
     Здесь вся гора в обрывах страшных скал,
     Здесь красные глубокие ущелья.

     Здесь фениксов четы всегда поют,
     Уходят ввысь заостренные пики,
     А у подножья гор лежит цилинь,
     Фазанов золотых не молкнут крики.

     И часто можно видеть у пещер
     Драконов, выходящих и входящих,
     И можно встретить оборотней лис,
     Оленей долговечных в горных чащах.

     И птицы там разумные живут,
     Там аист мудрый, там прекрасны сосны,
     В цветенье вечном редкие цветы,
     И персики волшебно плодоносны.

     И кажется весенним кипарис,
     А на бамбуке задержались тучи,
     Всегда свежа и зелена трава,
     В долинах горных – сеть лиан могучих.

     Поистине возможно говорить,
     Что многих рек здесь чудное скрещенье,
     Что эту гору – корень всей земли —
     Не возмутят стихийные волненья,

     Что бедствия бессильны перед ней,
     Она стоит твердыней непреклонной,
     Поддерживая весь небесный свод,
     Как непоколебимая колонна.

   На вершине Горы цветов и плодов стоял волшебный камень высотой в три чжана [9 - Чжан – мера длины, равная 3,2 метра, чжан равен 1 чи; 1 чи равен 10 цуням.], шесть чи и пять цуней и окружностью в два чжана и четыре чи. Три чжана, шесть чи и пять цуней составляют триста шестьдесят пять цуней, что соответствовало тремстам шестидесяти пяти дням, в течение которых происходит смена года на земле. Два чжана и четыре чи составляют двадцать четыре чи, что соответствует двадцати четырем периодам года, указанным в императорском календаре. На горе было девять углублений и восемь отверстий, что соответствовало восьми триграммам и девяти гунам в исчислении.
   Вокруг этого камня не росли деревья, которые могли бы защитить его от горячих лучей солнца, однако там зеленела душистая трава и цвели чудесные цветы чжи-лань, приносящие долголетие.
   Прошло много времени, и вот небо и благоухания земли, животворная энергия солнечных лучей и сияние луны словно вдохнули жизнь в скалу, и она зачала чудесный плод. Однажды скала эта раскололась и произвела на свет каменное яйцо величиной с мяч. Под действием ветра это яйцо постепенно развивалось и наконец превратилось в каменную обезьяну, наделенную всеми пятью органами чувств и четырьмя конечностями. Обезьяна сразу же выучилась карабкаться и бегать.
   Прежде всего она поклонилась на все четыре стороны и, совершая поклоны, устремила свой взор вдаль. Сверкавшие золотом лучи ее глаз достигли дворца созвездия Полярной звезды, и сияние этих лучей так встревожило священного властителя неба – всемилостивого высочайшего Нефритового императора, восседавшего в это время в тронном зале в высших сферах неба в окружении священных сановников – что он приказал своим придворным Всевидящему глазу и Всеслышащему уху открыть Южные ворота неба и разузнать, что происходит.
   Выполняя приказ своего повелителя, оба небесных сановника вышли за ворота, тщательно все осмотрели, прислушались и, возвратившись, доложили:
   – По вашему повелению мы установили, что золотистый свет исходит из страны Аолайго, расположенной на материке Пурвавидеха, в восточной части моря. Там стоит Гора цветов и плодов, а на ней священная скала. Скала эта произвела на свет яйцо, которое под действием ветра превратилось в каменную обезьяну. И вот, когда эта обезьяна совершала поклоны, лучи света, исходящие из ее глаз, достигли дворца Полярной звезды. Сейчас обезьяна стала пить воду и есть пищу, поэтому блеск ее глаз уже тускнеет.
   Выслушав такое сообщение, Нефритовый император соизволил склониться, удостоил сановников взглядом и милостиво промолвил:
   – Создания, живущие там, внизу, появились в результате взаимодействия животворной силы неба и земли, и поэтому подобное событие не может вызывать удивления.
   Между тем обезьяна, живя в горах, научилась ходить, бегать и скакать. Она питалась травой и растениями, утоляла жажду из ручьев и источников, собирала горные цветы и отыскивала на деревьях плоды. Ее постоянно сопровождали волки и пантеры; она была дружна также с тиграми и барсами, ланями и оленями. Родственные ей породы обезьян окружали ее. На ночь обезьяна устраивалась под утесами, а с наступлением дня отправлялась бродить по горным пикам и ущельям. Поистине про нее можно было сказать:

     В горах мгновеньям
     Не ведется счет,
     Кому же знать,
     Который ныне год?

   Однажды утром, когда уже наступила сильная жара, обезьяна в сопровождении своих приятелей, укрывшись в тени сосен, предавалась играм и забавам. Вы только посмотрите, что они проделывали:

     Взбирались они на деревья,
     В игре проводили все дни.
     Но Будду они почитали,
     И кланялись небу они.

     Карабкались резво по веткам
     И в ямы бросались стремглав,
     Песчаные строили башни
     И туфли сплетали из трав.

     Искали плодов они вкусных,
     Красивых цветов для венка,
     Купались они и плескались
     В прозрачной воде родника;

     Чесались, ища насекомых,
     И блох выгрызали в шерсти,
     Толпились, теснились, толкались,
     Другим не давая пройти.

   И вот как-то раз это стадо обезьян, вдоволь нарезвившись, отправилось к горному потоку купаться.
   Глядя на его бурные воды, которые перекатывались, словно дыни, обезьяны задумались. «И птицы, и животные имеют свой язык», – гласит старая поговорка.
   – Никто не знает, откуда течет эта вода, – говорили между собой обезьяны. – Делать сегодня нечего, не отправиться ли нам ради забавы вверх по течению потока, чтобы посмотреть, откуда он берет свое начало! Кликнув младших и старших братьев, таща за собой детенышей, они с веселым шумом гурьбой стали карабкаться в гору, к тому месту, откуда начинался поток. И здесь они увидели водопад. Это было поистине великолепное зрелище.

   И вот как-то раз это стадо обезьян, вдоволь нарезвившись, отправилось к горному потоку купаться.

     Здесь, радугою трепеща,
     Спадала лента водопада.
     И в мириадах брызг цветных
     Стояла горная громада.

     Морского ветра никогда
     Не прекращалось дуновенье.
     Стекавший по траве ручей
     Поил прибрежные растенья.

     Холодный воздух наполнял
     Скалистых круч разрез природный.
     Поистине тот водопад
     Был дивной занавесью водной.

   – Что за прелесть! Какая чудесная вода! – в один голос закричали обезьяны, хлопая от восторга в ладоши. – Так вот откуда, оказывается, вытекает поток. Беря начало у подножия этой горы, вода проделывает огромный путь к далекому морю. Если бы среди нас нашелся кто-нибудь, кто решился бы проникнуть через этот водный занавес, – продолжали они, – и вернулся бы цел и невредим, мы сделали бы его своим царем.
   И вот, когда они повторили это несколько раз подряд, из толпы выскочила каменная обезьяна.
   – Я пойду! Я пойду! – громко крикнула она.

     О, дорогая обезьяна!
     Ведь это вызвалась она!
     В тот день решающий, великий
     Она прославиться должна.

     Ей уготовано жилище
     И предназначены пути,
     Чтоб в этот самый день отсюда
     В чертог небесных сил взойти.

   Теперь послушайте, что сделала наша обезьяна. Она зажмурила глаза, присела на корточки, затем распрямилась и одним прыжком перемахнула через струю водопада. И вот, когда она открыла глаза и, подняв голову, осмотрелась, ни воды, ни волн уже не было. Ее глазам представился большой мост во всем блеске.
   Замерев на месте, она с затаенным дыханием стала рассматривать его. Мост был сделан из железа. Вода под ним била струей из скалы и затопляла вокруг все пространство. Наклонившись немного вперед, обезьяна взобралась на мост и, осмотревшись по сторонам, вдруг увидела перед собой что-то вроде жилища. Что это было за прекрасное зрелище!

     Всюду расстилался
     Мох ковром зеленым;
     Облака скользили
     Вдаль по небосклону.

     То они сверкали,
     То они белели,
     То они, как яшма,
     В небе розовели.

     Через окна видишь
     Тихие покои:

     Отшлифован камень
     Опытной рукою.

     Гладкие скамейки,
     Каменные ложа,
     Чаши и кувшины —
     На цветы похожи.

     Влага чуть сочится
     Из расселин в скалах,
     Как глаза драконьи,
     Светится в кристаллах.

     Есть цветы живые
     И теперь в жилище;
     На столах остатки
     И питья и пищи;

     Очага обломки,
     След огня былого…
     И казалось, люди
     Поселятся снова.

     Рос бамбук у входа,
     Зеленели сосны,
     Зацветала слива,
     Сеял дождик росный.

   Обезьяна долго рассматривала все это, затем перебралась на середину моста и здесь увидела каменную плиту, на которой большими квадратными знаками была сделана надпись: «Благословенная земля на Горе цветов и плодов, Пещера водного занавеса – обитель бессмертных».
   Прочитав это, обезьяна пришла в неистовый восторг. Она бросилась назад, закрыла глаза, присела и, сделав прыжок, снова очутилась за струей водопада.
   – Ну и удача! – громко закричала она. – Нам просто счастье привалило!
   – Что же там такое? – окружив ее, стали расспрашивать другие обезьяны. – Очень глубоко?
   – Да там совсем нет воды, – отвечала каменная обезьяна. – Там стоит большой железный мост, а рядом с ним возвышается дом, созданный самим небом и землей.
   – С чего ты взяла, что это дом? – снова спросили ее.
   – А вот с чего, – продолжала каменная обезьяна, – вода вырывается из расщелины в скале и, протекая под мостом, заполняет собой все пространство. А за мостом, там, где растут цветы и деревья, стоит каменный дом. В нем все сделано из камня: и котлы, и очаги, и чашки, и посуда, а также кровати и скамьи. Я видела там каменную плиту с надписью: «Благословенная земля на Горе цветов и плодов, Пещера водного занавеса – обитель бессмертных». Это великолепный уголок для нас. Там очень просторно и места хватит на тысячи таких, как мы. Давайте все вместе отправимся туда и станем жить. Это будет для нас прекрасным убежищем в любую погоду.

     Возможно было спрятаться от ветра.
     Убежище подобное найдя,
     Возможно было отдыхать спокойно,
     Не опасаясь бури и дождя.

     Возможно было не бояться снега;
     Сюда не долетал весенний гром…
     Здесь розовое облако блистало,
     Дышал благоуханьем светлый дом.

     Бамбук вставал и зеленели сосны,
     Был круглый год прекрасен их убор;
     Здесь никогда цветы не увядали
     И красотою восхищали взор.

   Выслушав каменную обезьяну, остальные обезьяны пришли в восторг и закричали:
   – Ну что же, в таком случае ты иди первая и веди нас за собой!
   Тут каменная обезьяна снова закрыла глаза, присела на корточки и прыгнула.
   – Следуйте за мной! – крикнула она. – Идите все сюда!
   Те, что были посмелее, тотчас же прыгнули вслед за ней, а трусливые лишь вытягивали и втягивали голову, почесывали за ушами и потирали от волнения щеки. Но наконец вся ватага с шумом и криком ринулась вперед, и вскоре все они очутились за водопадом. Тут обезьяны стали карабкаться на мост, хватать тарелки и чашки, дрались друг с другом из-за очагов и кроватей, перетаскивали вещи с места на место – словом, вели себя так, как и полагается обезьянам, обладающим буйным, озорным характером. Они ни на минуту не успокоились до тех пор, пока вся эта суматоха окончательно не утомила их. Лишь тогда они притихли. Тут каменная обезьяна уселась на возвышении и, приняв чинный вид, заявила:
   – Друзья мои! Пословица гласит: «С человеком, которому нельзя верить, не следует иметь дела». Не вы ли только что говорили, что того, кто сумеет пройти сюда и возвратиться невредимым, вы сделаете своим царем. И вот я не только вошла сюда и возвратилась назад, но и привела всех вас на это место, нашла убежище, где вы можете спокойно отдыхать, спать и наслаждаться благополучием людей, имеющих свое собственное жилище. Почему же вы не приветствуете меня как своего повелителя?
   Выслушав это, обезьяны почтительно сложили ладони рук и выразили свою покорность. Затем все они выстроились в ряд по старшинству и, почтительно кланяясь ей, воскликнули:
   – Да здравствует великий государь!
   Взойдя на возвышение, обезьяна не пожелала больше называться «каменной», а стала величать себя: «Прекрасный царь обезьян». Об этом рассказывается в стихах:

     Если пробуждается природа,
     Силы жизни в ней пробуждены.
     И таит в себе священный камень
     Семена и солнца и луны.

     Из яйца родилась обезьяна,
     Постепенно к истине пришла,
     Имя новое себе снискала
     И бессмертья камень обрела.

     Внутреннюю сущность обезьяны
     Невозможно было бы познать —
     У нее нет образа и формы,
     Как же этот образ начертать!

     Внешнее же было очень ясно —
     Ведь таков весь человечий род:
     Государем быть захочет каждый,
     Мудростью снискать себе почет.

   Возглавив обезьянье царство, Прекрасный царь обезьян разделил своих подданных на группы и распределил между ними должности сановников и их помощников. Днем обезьяны разгуливали по Горе цветов и плодов, а с наступлением ночи устраивались на ночлег в Пещере водного занавеса. Жили они в дружбе и согласии, от птиц и зверей держались особняком. Сердце Царя обезьян было исполнено радости: ведь он стал независимым правителем. Поистине:

     И пища и питье
     Для них цветы —
     Весной;
     Плоды
     Они вкушали
     В летний зной;
     А овощи
     Их осенью питали;
     Увядшую траву
     Зимою собирали.

   Довольно долго наслаждался этой простой, беззаботной жизнью Прекрасный царь обезьян, пока однажды, когда все обезьяны предавались веселью на пиру, он вдруг не загрустил и не разразился слезами. Увидев это, обезьяны встревожились, выстроились перед ним и, почтительно склонившись, спросили:
   – Что вас так опечалило, великий государь?
   – Даже сейчас, во время веселья, меня не покидает забота о будущем – вот о чем я печалюсь, – ответил им Прекрасный царь обезьян.
   – Никак не угодишь на вас, великий государь, – сказали в ответ на это, смеясь, обезьяны. – Мы что ни день весело проводим время, живем в благословенных местах среди волшебных гор, в древних пещерах и на священных островах. Мы не подвластны ни единорогу, ни фениксу. Нас не притесняют также правители людей, и мы наслаждаемся полной свободой и безграничным счастьем. Что же может заботить и печалить вас, великий государь?
   – Хотя сейчас мы и не подчинены законам человеческих правителей и можем не бояться ни зверей, ни птиц, но вот в будущем, когда я состарюсь и стану дряхлым, в один прекрасный день владыка преисподней Янь-ван прервет мою жизнь. Так разве не напрасно проживу я свою жизнь, если не сумею добиться бессмертия и остаться навсегда среди небожителей?
   Выслушав это, обезьяны закрыли лица руками и горько заплакали; каждая из них думала о своем смертном уделе и бренности жизни. Вдруг в этот момент выскочила вперед какая-то обезьяна и громко крикнула:
   – Раз вы, великий государь, стали беспокоиться о будущем, то это значит, что в вас зародилось стремление познать путь Истины – Дао! Из живущих на земле существ только три категории не подчинены владыке преисподней Янь-вану.
   – Что же это за категории? – с живостью спросил царь.
   – Это – Будда, бессмертные и мудрецы, – отвечала обезьяна. – Они не подчиняются законам жизни, перевоплощения и разрушения; они вечны, как небо и земля, как горы и реки.
   – А где же находятся эти небожители? – спросил повелитель обезьян.
   – Они живут в стране Джамбудвипа, на священной горе, в древней пещере, – отвечала обезьяна.
   Услышав это, Царь обезьян очень обрадовался и сказал:
   – Тогда я завтра же распрощаюсь с вами, спущусь с горы и отправлюсь вслед за облаками. Пусть даже мне придется идти на край света, я непременно должен найти бессмертных, чтобы научиться у них бессмертию и навсегда избежать власти Янь-вана – владыки преисподней.
   И что же вы думаете?! Слова эти были сказаны не напрасно. Царь обезьян научился, как избавиться от мук перевоплощения и в конце концов стал Великим Мудрецом, равным небу.
   А обезьяны громко захлопали в ладоши.
   – Вот и чудесно! – кричали они. – Вот и прекрасно! Завтра мы обойдем горы и холмы, наберем фруктов и ягод и устроим большое пиршество в честь отъезда нашего повелителя.
   И действительно, на следующий день обезьяны отправились собирать волшебные персики и невиданные плоды. Накопали горных корнеплодов, собрали лечебные травы, орхидеи, душистые цветы и другие удивительные растения. Все это они аккуратно разложили на каменных скамьях и столах, а затем подали великолепную еду и напитки. Чего здесь только не было!

     Вот пилюли золотые,
     Шарики жемчужные!
     Вот и вишни восковые,
     Вишни в пору вьюжную.

     Это косточки краснеют,
     Мякоть – желтовата;
     Цвет – чудесен; вкус приятен!
     Сладость аромата.

     Золотистые пилюли,
     Жемчуга зернистые…
     Вот плоды созревшей сливы,
     Сочные, душистые!

     Это косточки краснеют,
     Мякоть желтовата,
     Слива зимняя прекрасна,
     Нежно-кисловата.

     Плод похож на виноградный,
     Кожица – атласная.
     Плод лайчи с малюткой-косточкой,
     Мякоть – ярко-красная.

     Яблоки приносят с ветками,
     А кизил – с листочками;
     Головам подобны заячьим
     Эти груши сочные.

     Формой финики кунжутные,
     Как сердца куриные,
     А плоды личжи [10 - Личжи, най – плоды, произрастающие на юге Китая.] с агатовой
     Твердой сердцевиною.

     Абрикосы здесь и персики
     Как вино небесное,

     И бодрят они с похмелья
     Сладостью чудесною.

     Здесь лежат арбузы красные
     С семечками черными
     И гранаты переспелые
     С жемчугами-зернами.

     Нежный вкус настоек грушевых,
     Чистых, прохладительных,
     Виноградных вин и сливовых,
     Крепостью живительных.

     Апельсины, мандарины
     Горкою высокою,
     И хурма четырехдольная
     И золотобокая.

     Абрикос – годятся косточки
     На заварку чайную;
     Сок пьянящий пальм кокосовых,
     Най – необычайные.

     И орехов блюда полные,
     С гор картофель жареный,
     И фулин [11 - Фулин – лекарственный гриб.] с целебной силою,
     Медленно распаренный.

     Но хотя в еде изысканность
     У людей встречается,
     С дивной трапезой бессмертною
     Стол их не сравняется.

   Своего повелителя обезьяны усадили на главном месте, а сами устроились ниже, в соответствии с возрастом и занимаемым положением. Братская чаша переходила из рук в руки, и каждая из обезьян старалась поднести царю вино, цветы, фрукты. Пир продолжался целый день. Назавтра Царь обезьян поднялся рано утром и распорядился:
   – Дети мои! Срубите несколько старых сосен и сделайте из них плот. А затем найдите длинный бамбуковый ствол для шеста и соберите для меня плоды. Я отправляюсь в путь.
   Когда все было готово, Царь обезьян взошел на плот. С силой оттолкнувшись от берега, он поплыл по волнам все дальше и дальше, направляясь прямо к морю. Благодаря попутному ветру он очень быстро добрался до границ страны Джамбудвипа. Вот что можно сказать про его путешествие:

     Велик был совершенствования путь
     У той, рожденной небом обезьяны;
     Спустившись с гор, на маленьком плоту
     Она пересекала океаны.

     Ей было предназначено судьбой
     Быть от земных страстей освобожденной
     И беспечально встретить на пути
     Главнейшего, сильнейшего дракона.

     Великую себе поставив цель,
     Имела и великие деянья;
     Она хотела с помощью друзей
     Постигнуть все законы мирозданья.

   Надо сказать, что судьба благоприятствовала Царю обезьян. С того самого момента, как он взошел на плот, и все время, пока плыл, дул сильный юго-восточный ветер. Вскоре плот прибило к северо-западному берегу. Там начиналась страна Джамбудвипа. Измерив шестом глубину воды и убедившись, что здесь мелко, Царь обезьян оставил плот и вскарабкался на берег. На берегу было много народу. Одни ловили рыбу, другие охотились на диких гусей, третьи вылавливали из воды ракушки и устриц, сушили соль.
   Приблизившись к ним, Царь обезьян стал проделывать всевозможные штуки. Это так напугало людей, что они побросали свои корзины и сети и разбежались кто куда. Лишь один из них от страха не смог бежать. Царь обезьян поймал его, сорвал с него одежду и нарядился, как это делают люди. Затем он с важным видом отправился разгуливать по городам и селениям, площадям и рынкам. Он перенял манеры и привычки людей, научился их языку. Утром он вставал и завтракал, вечером ложился спать. Все его помыслы были устремлены к тому, чтобы найти бессмертных и узнать у них секрет вечной юности.
   Но, встречаясь с людьми, он убедился в том, что все они гонятся лишь за выгодой и славой и никто не думает о бренности жизни.

     За выгодой или за славой
     Когда ж прекратится погоня?
     С утра до отхода ко сну
     Человек все мятется…
     Имеет осла или мула,
     И все недоволен,
     И все он стремится
     Себе завести иноходца,
     Сановником будучи первым,
     Мечтает о троне;
     Все думы людей об одном —
     Как поесть им сегодня,
     И нет даже мысли
     О времени том неизбежном,
     Когда призовет их Янь-ван —
     Господин преисподней.
     И все помышляют о том,
     Чтоб оставить наследство,
     Никто и подумать не хочет
     О праведном деле,
     О том, как прожить эту жизнь,
     Восходя к совершенству,
     В своем оставаясь
     Назначенном кармой уделе.

   Все поиски Царя обезьян оказались тщетны – он так и не нашел бессмертных. Незаметно прошло лет девять. Продолжая свои поиски, он странствовал из города в город, от селения к селению, пока вдруг не очутился у Западного океана. Тут он решил, что за этим океаном непременно должны жить бессмертные. Тогда он соорудил себе такой же плот, какой у него был когда-то, и отправился в путь через Западный океан. Он плыл до тех пор, пока не достиг Западных земель. Выйдя на берег и внимательно оглядевшись вокруг, он увидел красивую высокую гору, покрытую густым зеленым лесом. А так как Царь обезьян не боялся ни волков, ни тигров, ни барсов, то он смело стал взбираться на вершину горы, чтобы узнать, что там есть. Гора поистине была прекрасна.

     Словно трезубцы,
     К небу вздымались
     Тысячи пиков.

     Множество лезвий
     Ширмой колючей
     Рядом вставали.

     Ливни смягчили
     Ярость блистанья
     Солнечных бликов.

     Средь испарений,
     Как изумруды,
     Солнце играло.

     Цепко лианы
     Ствол обвивали,
     Сохли, чернели.

     Издавна тропы
     Здесь обрывались
     У переправы.

     Стебли бамбука,
     Стройные сосны
     Здесь зеленели.

     Склоны Пэнлая
     Плотно покрыли
     Пышные травы.

     Неподалеку
     Пели на склонах
     Дивные птицы

     И неумолчно
     Чистых потоков
     Слышался лепет.

     Скалы, долины,
     Луг в орхидеях
     Шли вереницей…

     То подымались,
     То опускались
     Горные цепи.

     Местность удобна,
     Чтоб предаваться
     Здесь размышленью.

     Мудрого мужа
     Встретить смогу я
     В уединенье.

   И вот, когда Царь обезьян стал осматриваться кругом, до него из глубины леса донеслась вдруг человеческая речь. Он поспешил на голос, вошел в самую чащу и, внимательно прислушавшись, понял, что кто-то пел песню:

     Пока глядел с восторгом дровосек,
     Как шахматная шла игра,
     За это время сгнила у него
     Вся рукоятка топора.

     Я лес рублю в горах,
     И слышен звук – дин-дин,
     Я рядом с облаком
     Иду среди теснин.

     Продав дрова,
     Вина себе купил,
     И хохочу я
     До потери сил.

     Я осенью лежу
     Лицом к луне;
     Сосновый корень —
     Как подушка мне.

     О, как высок
     Осенний небосвод!
     И вот рассвет
     На труд меня зовет.

     Вокруг меня
     Знакомые места,
     И я иду
     На перевал хребта.

     Рублю лианы
     По обрывам гор,
     В руках моих
     Испытанный топор.

     Когда же я
     Вязанку наберу,
     Пойду на рынок
     С песней поутру.

     И вот цена
     Товару моему:
     Три шэна [12 - Шэн – мера объема, равная 670 миллилитрам. – Примеч. ред.] риса
     За него возьму.

     Я по дешевой
     Продаю цене,
     И торговаться
     Непривычно мне.

     Ни заговоров
     Я не составлял,
     Ни хитростей,
     Ни зол не замышлял.

     Ни славе, ни позору
     Не сродни,
     Простая жизнь
     Мои продолжит дни.

     И тот, кого
     Встречаю с простотой,
     Иль дух бессмертный,
     Иль земной святой.

     Спокойно сидя,
     Разъясняет он
     Ученья Дао
     Правильный закон.

   Услышав это, Прекрасный царь обезьян несказанно обрадовался и подумал: «Здесь, конечно, обитает бессмертный!» Он подбежал поближе и, присмотревшись, увидел дровосека, который, взмахивая топором, рубил кустарник. Наряд дровосека был не совсем обычен:

     Одетый непохоже на других,
     Он – в шляпе из побегов молодых,
     Бамбуковой, с широкими полями,
     А поясок на нем расшит шелками.
     Ногам его удобны и легки
     Из скрученных травинок башмаки.
     Халат на нем широкий, полотняный,
     Из пряжи хлопковой искусно тканный,
     В руке его подъят топор стальной,
     И вот над расщепленною сосной
     Взвивается веревка с коромысла:
     Умело брошена – петля повисла.

   Тут Царь обезьян выступил вперед и сказал:
   – Уважаемый бессмертный, ученик почтительно приветствует вас.
   Дровосек, быстро отбросив топор, повернулся к подошедшему и, отвечая на приветствие, сказал:
   – Вы ошибаетесь, уважаемый! Я простой невежественный дровосек и не в состоянии даже прокормить себя, как же я могу называться бессмертным?
   – В таком случае почему вы говорите так, как говорят бессмертные? – спросил Царь обезьян.
   – Да что же я особенного сказал, что вы приняли меня за бессмертного? – удивился дровосек.
   – Когда я был у опушки леса, – отвечал Царь обезьян, – то слышал, как вы говорили: «Тот, кого мне приходится встречать, либо бессмертный, либо праведник, и я спокойно сажусь с ним разбирать священную книгу Хуан-тин». А ведь книга Хуан-тин проповедует учение Дао. Кто же вы тогда, если не бессмертный?
   – Ну что же, мне нечего обманывать вас, – промолвил, улыбаясь, дровосек. – Этой песне, которая называется «Мань-тин-фан», меня действительно обучил бессмертный: он живет недалеко от моей хижины. Видя, сколько горя в моей жизни и как много и тяжело я работаю, он посоветовал мне, когда придет какая-нибудь беда, читать вслух слова песенки. «Это, – сказал он, – утешит тебя и избавит от многих трудностей». И вот как раз сейчас мне нелегко приходится, грусть одолевает, потому я и пел свою песенку. Однако я не предполагал, что вы слушаете меня.
   – Но ведь ты живешь по соседству с бессмертным, почему же не стал его учеником? – снова спросил Царь обезьян. – Не так уж плохо было бы узнать от него, как остаться вечно молодым.
   – Жизнь моя очень тяжела, – отвечал на это дровосек. – До девяти лет я жил с отцом и матерью. Но не успел я узнать жизнь, как отец мой умер. Мать осталась вдовой. У меня нет ни сестер, ни братьев, и мне одному приходится трудиться с утра до ночи, чтобы поддерживать ее. Сейчас моя мать уже стара, и я не вправе бросить ее. Кроме того, с нашего огорода, который запущен, мы не можем прокормиться и одеться, вот и приходится мне рубить хворост и нести его на рынок для продажи. На вырученные медяки я покупаю несколько доу [13 - Доу – мера объема, равная примерно 10 литрам.] риса, сам вожусь у очага, готовлю пищу и чай и кормлю свою старую мать. Поэтому я и не могу стать учеником бессмертного.
   – Судя по всему, я вижу, что ты достойный человек и почтительный сын, – сказал Царь обезьян. – И за это в будущем ты будешь, конечно, вознагражден. А мне все же хотелось бы повидать бессмертного.
   – Да это совсем недалеко отсюда, – заметил дровосек. – Эта гора называется Священной террасой. В центре ее есть пещера под названием Пещера косых лучей луны и звезд. Вот там и живет бессмертный. Имя его Суботи. Много было у него учеников, да и сейчас есть человек сорок. Вы идите вон по той тропинке и, когда пройдете на юго-восток семь-восемь ли, увидите его дом.
   – Уважаемый брат, – обратился Царь обезьян к дровосеку, взяв его за руку, – пойдем вместе со мной. И если там меня ждет удача, я никогда не забуду, что ты помог мне найти бессмертного.
   – Ну до чего же трудно с тобой договориться, – отвечал Царю обезьян дровосек. – Ведь я только что объяснял тебе, почему не могу идти, а ты все понять не можешь! Да если я пойду вместе с тобой, то у меня остановится работа. Кто же будет кормить мою мать? Нет, уж ты ступай один, а я буду рубить дрова.
   После этих слов Царю обезьян не оставалось ничего другого, как распроститься с дровосеком. Он вышел из леса, отыскал нужную тропинку и отправился к бессмертному на гору. Пройдя ли [14 - Ли – мера длины, равная 576 метрам.] восемь, Царь обезьян увидел пещеру; он вытянул шею и осмотрелся кругом. Что за чудесное место! Да вы, читатель, сами посмотрите:

     Вся в радуге – туманов пелена;
     Сияют ярко солнце и луна,
     И кипариса тысячи стволов
     Вбирают жадно влагу облаков,
     Бамбук высокий в тысячу колен
     Листвой зеленой взял ущелье в плен,
     И золотой парчой цветы лежат,
     А травы льют у моста аромат.

     Все заросло темно-зеленым мхом,
     С вершины повисает он ковром;
     Порой священным крикам журавля
     Внимает потрясенная земля,
     И фениксов прекрасные четы
     Слетают постоянно с высоты.
     Когда кричит журавль, протяжный звук
     Летит и небо сотрясает вдруг;

     Когда же длится фениксов полет,
     В их оперенье радуга цветет;
     Играя, в чаще спутанных лиан,
     Мелькают стаи желтых обезьян.
     Гуляют белоснежные слоны,
     А тигры и видны и не видны, —
     Скрываясь, прячутся они в тени,
     И снова появляются они.
     К благословенной присмотрись стране —
     Она поспорит с раем в вышине!

   Царь обезьян увидел, что дверь в пещеру крепко заперта. Кругом царила полная тишина, ничто здесь не напоминало о присутствии человека. Оглядевшись, Царь обезьян заметил на краю скалы камень вышиной в три чжана и восемь с лишним чи в ширину. На нем была надпись большими иероглифами:
   «Гора Священная терраса», «Пещера косых лучей луны и звезд». Прекрасный царь обезьян пришел в неистовый восторг: «А народ здесь очень правдивый и честный, – подумал он. – И гора такая, и пещера – все как дровосек сказал, так и есть».
   Царь обезьян долго глядел на дверь, но постучаться не решался. Наконец он взобрался на верхушку сосны, стал там срывать сосновые шишки, грызть орехи и забавляться. Немного погодя он вдруг услышал скрип, дверь растворилась и из пещеры вышел божественный отрок удивительной красоты. От него так и веяло благородством, и он ничуть не был похож на обычных молодых людей. Да вы только взгляните на него!

     Он в две косички волосы заплел
     И ленточкою подвязал с боков;
     И отличался у него халат
     Свободной шириною рукавов.

     У отрока был необычный вид:
     Был чужд страстей всегда спокойный взор,

     Ничто его не смело б загрязнить.
     То был бессмертный отрок этих гор.

     И шло вдали течение времен,
     Которому был неподвластен он.

   Появившись в дверях, отрок крикнул:
   – Кто нарушает здесь тишину?
   Тут Царь обезьян спрыгнул с дерева и почтительно поклонился.
   – Божественный юноша, – сказал он, – я пришел для того, чтобы научиться бессмертию. Разве осмелился бы я бесчинствовать здесь?
   – Ты пришел учиться бессмертию? – со смехом переспросил отрок.
   – Да, – подтвердил Царь обезьян.
   – Как раз сейчас, после отдыха, мой учитель взошел на кафедру читать проповедь, но, еще не начав ее, он велел мне выйти. «Там, за дверью, стоит человек, который хочет заняться самоусовершенствованием, выйди навстречу ему», – сказал он. Это он, наверное, о тебе и говорил.
   – Ну конечно, обо мне, – смеясь, сказал Царь обезьян.
   – Тогда ступай за мной! – приказал отрок.
   Царь обезьян оправил на себе одежду и вошел вслед за отроком в пещеру. И вот чем дальше они углублялись в пещеру, тем больше открывались перед ними огромные покои. Они проходили по величественным жемчужным залам и великолепным перламутровым палатам. В отдаленных покоях стояла какая-то необыкновенная тишина. Наконец они приблизились к возвышению из зеленой яшмы, на котором восседал сам патриарх Суботи. Кафедру окружало человек тридцать бессмертных учеников. Поистине:

     На западе наставник он святой,
     Великий непорочной чистотой;
     И времени не подчинялся он;
     Бессмертный, он в себе являл закон,
     И был он в созерцанье каждый миг, —
     Таким путем он святости достиг
     И стал подобен вечным небесам;
     Людское горе он изведал сам,
     Но чистоту хранил и чувств и дел:
     Все трудности свои преодолел,
     И, умудренный святостью своей,
     Наставником он сделался людей.

   При виде патриарха Царь обезьян тотчас же распростерся перед ним и, без конца отбивая земные поклоны, бормотал:
   – О учитель! Я, твой ученик, пришел сюда с искренним намерением приветствовать тебя! Прими мое нижайшее уважение.
   – Из какой страны явился ты? – спросил патриарх. – Ты вначале скажи, откуда ты родом, назови свою фамилию, а потом уж совершай поклоны.
   – Я из Пещеры водного занавеса, что находится на Горе цветов и плодов, в стране Аолайго, на земле Пурвавидеха, – отвечал на это Царь обезьян.
   – Выгоните его вон! – вскричал тут патриарх. – Он, оказывается, лжец и обманщик! Как же может он говорить о самоусовершенствовании!

   – О учитель! Я, твой ученик, пришел сюда с искренним намерением приветствовать тебя! Прими мое нижайшее уважение.

   Царь обезьян, оторопев, изо всех сил продолжал отбивать поклоны.
   – Я говорю сущую правду, – уверял он.
   – В таком случае, – продолжал патриарх, – как можешь ты говорить, что прибыл сюда из Пурвавидеха? Ведь Пурвавидеха от здешних мест отделяют два океана и Южный материк. Как же мог ты добраться сюда?
   – Я переплыл океаны, более десяти лет странствовал по суше и наконец добрался сюда, – отвечал с поклоном Царь обезьян.
   – Вот как! Ну, раз ты пришел сюда не сразу, то это еще понятно, – промолвил патриарх. – А как твоя фамилия?
   – Я никогда не проявляю своего характера [15 - Игра слов. Слова «фамилия» и «характер» по-китайски произносятся одинаково – «син».], – отвечал Царь обезьян. – Когда меня бранят, я не обращаю внимания, и если даже бьют, то и тогда не сержусь. Наоборот, я становлюсь куда почтительнее – вот и все. За всю свою жизнь я ни разу не проявил характера.
   – Да нет же, под словом «син» я подразумеваю не характер, а фамилию в вашем роду, – объяснил патриарх.
   – У меня не было родителей, – сообщил Царь обезьян.
   – Как же это у тебя не было ни отца, ни матери, – удивился патриарх, – ты что же, на дереве вырос, что ли?
   – Да нет, не на дереве, – отвечал Царь обезьян, – меня породил камень. Я знаю, что на Горе цветов и плодов стоит священная скала. Когда пришло время, она раскололась, и вот тогда я и появился на свет.
   – Ну, в таком случае ты действительно являешься порождением неба и земли, – сказал патриарх. – Встань и пройдись, я посмотрю на тебя.
   Царь обезьян вскочил на ноги и вразвалку прошелся несколько раз.
   – Скроен-то ты как-то нескладно, – засмеялся патриарх, – и по виду напоминаешь обезьяну Ху-сунь, питающуюся кедровыми орехами. Если дать тебе фамилию в соответствии с твоим видом, то ты будешь называться Ху. Этот иероглиф состоит из трех частей: первая обозначает животное. Ее можно бы и откинуть. Но остальные две части имеют значение «древний» и «луна». Древний – это значит старый, луна – относится к темному началу в природе. А как известно, ни старое, ни темное не поддаются перевоспитанию. Поэтому, пожалуй, лучше дать тебе фамилию Сунь, которая также состоит из трех частей. Если отбросить первую часть, обозначающую животное, то остальные две значат «ребенок» и «отпрыск» и вполне соответствуют смыслу этих слов. Поэтому я даю тебе фамилию Сунь.
   Выслушав это, Царь обезьян был безгранично счастлив и, отвешивая поклоны с благодарностью, воскликнул:
   – Вот и прекрасно и чудесно! Только сейчас наконец я получил фамилию! Никогда не забуду, учитель, оказанную мне великую милость! Ну а теперь, раз у меня уже есть фамилия, то я почтительнейше прошу дать мне еще и имя.
   – В нашей школе есть двенадцать категорий иероглифов, которые мы берем для имен. Ты принадлежишь к десятой.
   – А что это за иероглифы? – поинтересовался Царь обезьян.
   – Это гуан, да, чжи, хуэй, чжэнь, жу, син, хай, ин, у, юань, цзюэ, что значит: широта, величие, мудрость, даровитость, истина, уподобление, натура, океан, разум, понимание, совершенство и просвещенность. Ты по своему положению принадлежишь к десятой ступени, поэтому тебе следует дать имя У, что значит – понимание. Мы дадим тебе еще буддийское имя, и будешь ты называться У-кун, что значит Познавший небытие. Таким образом, твое полное имя будет Сунь У-кун. Ну что, согласен?
   – Чудесно! Замечательно! – радостно воскликнул Царь обезьян. – Отныне все будут называть меня Сунь У-кун.
   Поистине можно сказать:

     Тогда, когда лишь хаос был кругом
     И родового не было деленья,
     Когда же в пустоте небытия
     Великое свершилось разрушенье,
     То истина осознана была,
     И мысль тогда в сознание вошла.

   Если вы хотите узнать, каковы были успехи Царя обезьян в самоусовершенствовании, то прочтите следующую главу, которая вам об этом расскажет.

Глава вторая,

//-- повествующая о том, как Сунь У-кун проникает в тайны учения Суботи, побеждает Демона – нарушителя спокойствия и возвращается к своему родному очагу --//
   Вы знаете уже о том, как Царь обезьян получил фамилию и имя. Это привело его в такой восторг, что от избытка радости он прыгал перед патриархом и в знак благодарности почтительно кланялся ему. Патриарх велел своим ученикам отвести Сунь У-куна в помещение во втором дворе, научить его опрыскивать водой и подметать пол, объяснить, как нужно обращаться с людьми и как вести себя. Получив приказание, ученики покинули зал. Тут Сунь У-кун поклонился всем своим товарищам и затем устроил себе на террасе место для спанья.
   На следующее утро Сунь У-кун вместе со всеми стал обучаться разговору, манерам поведения, читал священные книги, учился писать, а также возжигать фимиам. Так проходили день за днем. В свободное время Сунь У-кун подметал полы, полол сад, ухаживал за цветами и деревьями, ходил за хворостом и топил печи, носил воду. В общем, вел все хозяйство. Так незаметно он прожил в пещере несколько лет. Однажды патриарх, поднявшись на кафедру и заняв свое место, выступил перед собравшимися учениками и начал излагать учение о великой Истине. О том, как он излагал это учение, действительно можно сказать:

     Поистине он был красноречив,
     Ученики речам его внимали.
     Он высоту ученья разъяснял,
     Не пропуская ни одной детали.

     Бычачьим он размахивал хвостом,
     Казалось, нить жемчужная блистала, —
     Порядок объясненья был таков:
     Он положенье предлагал сначала,

     А позже доказательства к нему…
     Один исток у главных трех учений,
     Одно живое слово мудреца
     Давало ясность ходу рассуждений.

   Однажды во время проповеди Сунь У-кун пришел в такой восторг, что в волнении стал пощипывать себя за уши и потирать щеки. От возбуждения глаза его были широко открыты, он ни минуты не мог оставаться спокойным и все время двигал руками и ногами. Наконец патриарх обратил на него внимание.
   – Сунь У-кун, ты ведь на занятиях! – заметил он ему. – Почему же, вместо того чтобы слушать мои разъяснения, ты пляшешь и прыгаешь?
   – Я с большим вниманием слушаю вас, учитель, – отвечал Сунь У-кун. – Но вы рассказываете так чудесно, что я не могу удержаться от восторга. Потому и кажется, что я прыгаю. Умоляю вас простить меня!
   – Ну, раз ты уяснил глубокий смысл моего учения, то ответь мне на такой вопрос: сколько времени прожил ты в этой пещере?
   – А вот этого я как раз и не знаю, – даже смутился Сунь У-кун. – Помню только, что, когда в очаге угасал огонь, меня посылали собирать хворост. Там, за горой, я видел прекрасные персиковые деревья, они покрывали всю гору. Раз семь наедался я персиками до отвала.
   – Гора, на которой ты был, называется Горой спелых персиков, – пояснил патриарх, – и если ты ел плоды семь раз, то я думаю, что прожил ты здесь семь лет. Чему же ты хотел бы научиться у меня?
   – Я целиком полагаюсь на вас, учитель, – отвечал на это Сунь У-кун, – и готов заниматься всем, что относится к великому учению.
   – Для постижения великого Дао существует триста шестьдесят всевозможных учений, – промолвил патриарх. – И все они обеспечивают путь к совершенству. Какое же из этих учений хотел бы ты познать?
   – И в этом я тоже полностью полагаюсь на вас, учитель, – повторил Сунь У-кун. – Я готов выполнить все ваши указания.
   – Ну хорошо. А что, если я предложу тебе изучать волшебство?
   – В чем же заключается этот способ? – поинтересовался Сунь У-кун.
   – Изучив его, ты сможешь при помощи оракула общаться с небожителями, гадать на стеблях тысячелистника, ты узнаешь, как обрести счастье и избежать несчастья.
   – А можно ли этим способом добиться бессмертия? – спросил Сунь У-кун.
   – Нет! Нельзя, – последовал ответ.
   – Ну, в таком случае я не стану изучать его, – сказал Сунь У-кун.
   – Может быть, ты хочешь постичь учение о перевоплощениях? – предложил тогда патриарх.
   – А в чем оно заключается?
   – Сюда входят разные школы: конфуцианцы, буддисты, даосы, гадатели, альтруисты, школа Мо-цзы, врачеватели. Одни из них занимаются конфуцианскими канонами, другие постигают учение Будды, некоторые проводят дни в молениях, общаются с праведниками или вызывают духов. И все в таком роде.
   – Ну а таким путем можно добиться бессмертия? – спросил Сунь У-кун.
   – Если ты хочешь добиться бессмертия, то этот путь будет для тебя чем-то вроде подпорки к стене.
   – Учитель, – проговорил Сунь У-кун. – Я человек простой и вашего городского языка не понимаю. Что значит «подпорки к стене»?
   – Когда люди начинают строить дом и хотят сделать его прочным и крепким, то между стенами они ставят подпорки. Но проходит время, и здание рушится, это значит, что подпорки сгнили.
   – Судя по вашим словам, и этот способ не годится для вечной жизни. Нет, в таком случае я не хочу заниматься этим, – заявил Сунь У-кун.
   – Ну что ж, тогда, может быть, ты будешь изучать созерцание? – спросил патриарх.
   – А что это такое? – спросил Сунь У-кун.
   – Тут необходимы умеренность в пище, полная бездеятельность, созерцание, самоуглубление и покой, а также воздержание в речах и соблюдение поста. Приверженцы этого учения совершали подвиг, пребывая в распростертом положении или же стоя. Некоторые сидя замирали и углублялись в самосозерцание, другие заточали себя в крохотные кельи, отказывались от всего мирского.
   – А разве подобным путем можно достичь вечной жизни? – спросил Сунь У-кун.
   – Учение – это все равно что сырой кирпич до обжига в гончарной печи, – отвечал патриарх.
   – Учитель, это просто невозможно, – рассмеялся Сунь У-кун. – Ведь я только что сказал, что не понимаю ваших загадок, а вы опять говорите о какой-то сырой глине и гончарной печи.
   – Кирпич и черепица, сделанные из глины, имеют определенную форму, однако, если их не обжечь в печи, они при первом же ливне превратятся в грязь.
   – Раз этот путь тоже не сулит долголетия, то я и учиться ему не желаю.
   – Ну а если я предложу тебе обучаться действию, что ты на это скажешь? – снова спросил патриарх.
   – А это что за способ?
   – Этот способ заключается в деятельности и энергии, – отвечал патриарх. – Ты будешь упражняться в заимствовании жизненной силы от темного начала и пополнять им светлое начало, натягивать лук и ударять по катапульте, растирать живот, чтобы сделать правильным дыхание, изготовлять лекарства и снадобья, сжигать пырей, бить в треножник, изготовлять лекарство из мочи мужчины, принимать в виде лекарства месячные женщин, питаться грудным молоком и многое другое.
   – Ну а этим путем можно достичь долголетия? – спросил Сунь У-кун, выслушав патриарха.
   – Надеяться на это – все равно что пытаться выловить луну из воды, – отвечал патриарх.
   – Ну вот, вы опять за свое! – воскликнул Сунь У-кун. – Что значит «выловить луну из воды»?
   – Луна находится на небе, и хоть отражение ее мы видим в воде, но все попытки выловить ее оттуда оказались бы напрасными.
   – Ну, тогда учить мне все это совершенно не нужно! – заявил Сунь У-кун.
   Услышав подобные слова, патриарх даже крякнул от изумления, спустился с возвышения и, тыча в Сунь У-куна линейкой, воскликнул:
   – Ах ты, жалкая обезьяна! И этого ты не хочешь, и того не желаешь, так чего же тебе надо?
   С этими словами он подошел к Сунь У-куну и стукнул его три раза по голове.
   После этого он покинул своих слушателей и, заложив руки за спину, удалился во внутренние покои, закрыв за собой дверь. Испуганные ученики набросились на Сунь У-куна.
   – Ты совсем не умеешь вести себя, мерзкая обезьяна! – кричали они. – Вместо того чтобы изучать законы истинного пути, которые предлагал тебе учитель, ты стал препираться с ним. Ты оскорбил его, и теперь неизвестно, когда он снова выйдет к нам.
   Возмущенные поступком Сунь У-куна, ученики старались всячески выказать ему свое негодование. Однако Сунь У-кун ничуть не опечалился, а, наоборот, широко улыбался, не вступал ни с кем в спор и молча сносил нападки. А дело заключалось в том, что Царь обезьян понимал условный язык. Он знал, что три удара, которыми наградил его учитель, это третья стража, в которую он – Сунь У-кун – должен явиться на свидание к учителю. Заложенные за спину руки патриарха звали Сунь У-куна во внутренние покои, а закрыв двери, учитель дал понять Сунь У-куну, что он должен прийти с черного хода и выслушать его учение.
   Остаток дня Сунь У-кун провел у пещеры, играя и забавляясь с остальными учениками и с нетерпением ожидая наступления ночи. И вот, как только стемнело, он вместе с другими отправился спать. В постели Сунь У-кун притворился спящим, стараясь дышать ровно и спокойно. А надо вам сказать, что в горах ночную стражу не отбивают и там нет никаких приборов для измерения времени, поэтому определить время там трудно. И Сунь У-куну приходилось отсчитывать каждый свой вдох и выдох и так узнавать время. Когда, по его подсчетам, приближалась третья стража, он потихоньку поднялся, натянул на себя одежду и крадучись оставил своих товарищей. Выйдя за двери, Сунь У-кун поднял голову, и что же он увидел!

     Луна светила яркая,
     Роса была чиста,

     И блеском звездных полюсов
     Сияла высота.

     Дремали птицы сонные
     Под мерный плеск реки,
     И светляков мерцающих
     Мелькали огоньки.

     Летели гуси дикие,
     И час уже настал,
     Когда пред третьей стражею
     Наставник ожидал.

   Вы только посмотрите: по знакомой дороге наш Сунь У-кун прошел к черному ходу и здесь увидел, что дверь полуоткрыта.
   «Сомнений нет, – с радостью подумал Сунь У-кун, – учитель желает дать мне наставления и поэтому оставил дверь полуоткрытой». Он согнулся, вошел внутрь и направился прямо к постели патриарха. Учитель, поджав ноги, спал, повернувшись лицом к стене. Сунь У-кун не решился будить его и опустился перед постелью на колени. Вскоре патриарх проснулся и, вытянув ноги, пробормотал:

     Это трудно! Это очень трудно —
     Все глубины истины понять!
     Разве философский камень можно
     К придорожным камням приравнять!

     Если я достойного не встречу,
     Чтобы в тайны жизни тот проник,
     Значит проповедь была бесплодной,
     Я – напрасно иссушал язык.

   Заметив, что патриарх проснулся, Сунь У-кун промолвил:
   – Учитель, я давно уже здесь ожидаю, преклонив колена!
   Услыхав знакомый голос, патриарх накинул на себя одежду и, сев на постели, закричал:
   – Ах ты, жалкая обезьяна! Почему ты покинул помещение и не спишь? Зачем пришел в мои покои?
   – Я осмелился появиться перед вашим ложем лишь потому, что вчера во время беседы вы при всех велели мне прийти к вам в третью стражу через черный ход, чтобы выслушать ваши наставления, – отвечал на это Сунь У-кун.
   Патриарха удовлетворил подобный ответ, и он подумал: «Этот парень действительно создан небом и землей! Иначе он не мог бы понять мои условные знаки».
   – Здесь нет посторонних, – продолжал Сунь У-кун, – я здесь один, умоляю вас, учитель, проявите великое милосердие и передайте мне учение о вечной жизни. Подобную милость я никогда не забуду!
   – Ну, раз у тебя такая судьба, – сказал патриарх, – и ты понял мой условный язык, я охотно научу тебя. Подойди ближе и внимательно слушай, я открою тебе тайну вечной жизни.
   В благодарность Сунь У-кун отвесил земной поклон, снова опустился перед постелью на колени и, прочистив уши, приготовился внимательно выслушать все наставления патриарха. И учитель сказал:
   – Способ этот наиболее совершенный, всеобъемлющий и таинственный из всех существующих. Нет иного учения, которое помогло бы постичь тайну вечной жизни. Способ этот сводится к совершенствованию духа и соблюдению полной тайны. То, что я передам тебе, – ты спрячь глубоко в своей душе, бережно храни это и способствуй его процветанию. Учение, в которое я посвящу тебя, откроет перед тобой широкий путь. Крепко запомни сказанное мной, и это принесет тебе большую пользу. Все твои мысли должны быть устремлены только к одной цели, и все остальное ты должен забыть. Только тогда ты будешь способен наслаждаться небесным светом и любоваться блеском луны. На луне спрятан яшмовый заяц, на солнце – золотой ворон. Змея и черепаха сочетаются с ними, и от этого сочетания жизнь твоя станет настолько крепкой, что ты будешь в состоянии разводить в огне золотой лотос. Природа пяти элементов будет полностью подвластна тебе, и за свои заслуги ты станешь равным Будде и небожителям.
   Познав все тайны, Сунь У-кун возликовал душой. Он крепко запомнил все, что поведал ему патриарх, и, почтительно поблагодарив его за оказанную высокую милость, вышел через черный ход и огляделся. На востоке медленно пробивалась бледная полоса света, на западе небо стало золотым. Вернувшись к себе прежней дорогой, Сунь У-кун легонько толкнул дверь и, подойдя к своей постели, нарочно стал с шумом убирать ее.
   – Уже рассвело! Вставайте! – крикнул он.
   Все ученики еще крепко спали и, конечно, ничего не знали о том великом, что произошло в эту ночь с Сунь У-куном. Весь последующий день Сунь У-кун был словно в тумане. Он все время сдерживал себя, стараясь спокойно сидеть и отсчитывать свое дыхание.
   Время летело, и незаметно прошло еще три года. Однажды патриарх взошел на свою кафедру и обратился с проповедью к ученикам. Предметом беседы были принципы жизни, излагавшиеся в виде притчей, и внешние проявления и формы этих принципов. Неожиданно патриарх прервал беседу вопросом:
   – А где Сунь У-кун?
   – Я здесь, учитель, – выступив вперед и опустившись на колени, отвечал Сунь У-кун.
   – Многому ли ты научился за это время? – спросил его патриарх.
   – За последнее время я в известной мере постиг сущность законов Будды и чувствую, что силы мои постепенно крепнут, – почтительно молвил Сунь У-кун.
   – Ну, раз ты уже постиг основы учения Будды, смог освоить его основные начала и всем своим существом проникся этим учением, то тебе остается лишь подготовиться к тому, чтобы уберечь себя от трех стихийных бедствий.

   В благодарность Сунь У-кун отвесил земной поклон, снова опустился перед постелью на колени и, прочистив уши, приготовился внимательно выслушать все наставления патриарха.

   Выслушав учителя, Сунь У-кун долго думал и наконец сказал:
   – По-моему, вы, учитель, ошибаетесь. Я давно уже слышал, что тот, кто постиг великое учение, становится бессмертным. У того стихии огня и воды находятся в полной гармонии, и он избавлен от всяких болезней. О каких же трех бедствиях вы говорите?
   – Это совсем особый закон, – пояснил патриарх, – ему подвластны творения неба и земли, которые он может разрушать. Это волшебная сила, способная поглотить даже солнце и луну. После того как ты овладеешь философским камнем, с тобой не смогут справиться ни черти, ни бессмертные – ты будешь вечно юным. И все же через пятьсот лет небо ниспошлет на землю гром, который поразит тебя. Чтобы избежать беды, ты должен обладать прозорливостью, и, если тебе удастся спастись, ты будешь вечен как небо, иначе жизнь твоя оборвется. Пройдет еще пятьсот лет, и небо пошлет на тебя огонь, который испепелит тебя. Огонь этот не небесный огонь, а особенный – называется он «скрытый огонь». Он возникнет в тебе самом и дойдет до мозга. Он сожжет все твои внутренности и уничтожит весь твой организм. И тогда все те лишения и трудности, которые ты претерпел на пути к своему усовершенствованию, окажутся призрачными. Но пройдет еще пятьсот лет, и с неба придет новое бедствие – ветер, который уничтожит тебя. Он не будет похож на ветры, дующие с востока, юга, запада и севера, или те ветры, которые колышут цветы, ивы, сосны и бамбук. Это будет страшный смерч, который появится в тебе самом, проникнет в твои внутренности, пройдет через грудобрюшную преграду и вырвется через девять отверстий. Он рассеет твои кости и мускулы, и все тело твое распылится. Вот от каких бедствий ты должен спастись.
   От слов патриарха волосы у Сунь У-куна стали дыбом. Распростершись ниц перед учителем, он стал умолять его:
   – Учитель, сжальтесь надо мной, научите, как избавиться от этих трех бедствий. Подобной милости я никогда не забуду.
   – Да в этом не было бы ничего трудного, если бы ты не отличался от обыкновенных людей. А так ничего сделать для тебя не могу, – сказал патриарх.
   – Да ведь у меня такая же круглая голова, которая поднята кверху, такие же ноги, которыми я хожу по земле. У меня девять отверстий и четыре конечности и такие же внутренности, как у человека. Чем же я отличаюсь от людей?
   – Хотя ты и похож на человека, однако щеки у тебя меньше, – возразил патриарх.
   А у обезьяны действительно были впалые щеки и заостренная мордочка. Сунь У-кун пощупал их рукой и рассмеялся:
   – Да ведь это же пустяки! Хотя щеки мои малы, но зато у меня есть подсумок, которого нет у людей, и это должно быть зачтено мне как достоинство.
   – Ну ладно, – сказал патриарх. – Избежать этих бедствий можно двумя способами: способом созвездия ковша Большой Медведицы, который включает в себя тридцать шесть превращений, и способом звезды Земного исхода, который состоит из семидесяти двух превращений. Какой же из них ты хотел бы изучить?
   – Я желал бы изучить более сложный, – отвечал Сунь У-кун, – способ звезды Земного исхода.
   – Ну, тогда подойди ко мне, и я скажу тебе магическое заклинание.
   С этими словами патриарх наклонился и стал шептать на ухо Сунь У-куну. Царь обезьян был очень способным; он запомнил заклинание, стал упражняться в применении семидесяти двух способов превращений и вскоре полностью овладел ими.
   Однажды, отдыхая со своими учениками перед пещерой и любуясь вечерним пейзажем, патриарх вдруг спросил:
   – Сунь У-кун, как твои успехи?
   – Я глубоко признателен вам за вашу великую милость, – отвечал Сунь У-кун. – Все ваши наставления я хорошо усвоил и теперь могу уже летать на облаках.
   – Ну-ка, поднимись в воздух, я посмотрю, – предложил патриарх.
   Сунь У-кун употребил все свое умение и, напрягшись, сделал прыжок, оторвавшись от земли на несколько чжан. Оседлав облако, он поездил на нем ровно столько времени, сколько необходимо для одного приема пищи, и, проделав около трех ли, опустился перед патриархом на землю. Сложив на груди руки, Сунь У-кун с поклоном обратился к учителю:
   – Это и называется парить в облаках.
   – Ну, я бы этого не сказал, – со смехом отвечал патриарх. – Это, скорее, можно назвать ползанием в облаках. Ведь еще в древности говорили: «Бессмертные утром отправляются к Северному морю, а вечером они уже в Цан-у». А ты так долго пробыл в воздухе и не проделал даже трех ли. Да это и ползанием, пожалуй, не назовешь!
   – А что это значит: «Бессмертные утром отправляются к Северному морю, а вечером они уже в Цан-у»? – спросил Сунь У-кун.
   – Тот, кто парит в облаках, – объяснил патриарх, – утром отправляется от Северного моря, пролетает над Восточным, Западным и Южным морями, поворачивает обратно и прибывает в Цан-у. А Цан-у – это горный пик в Северном море. Совершить в течение одного дня круговой полет по четырем морям – вот что называется парить в облаках.
   – Это очень, очень трудно! – заметил Сунь У-кун.
   – В мире нет ничего трудного, – возразил патриарх, – было бы твердое желание.
   Тут Сунь У-кун почтительно склонился перед патриархом.
   – Учитель, – сказал он, – говорят: «Если быть человеком, так надо уж быть им до конца». Прошу вас оказать еще одну великую милость и научить меня парить в облаках. Я никогда не забуду ваших великих благодеяний.
   – Когда бессмертные собираются в облака, они прежде всего ударяют ногой о землю. Ты же делаешь не так. Я наблюдал, как ты перекувырнулся в воздухе и затем подпрыгнул. Я научу тебя делать настоящий прыжок в облака.
   Сунь У-кун снова почтительно склонился перед учителем, и патриарх сообщил ему волшебное заклинание.
   – Смотри на это облако, правильно произнеси заклинание, сделай движение руками, крепко сожми кулаки и затем сильным рывком оторвись от земли. Выполнив все это, ты сразу очутишься за сто восемь тысяч ли отсюда.
   Ученики, услышав об этом, захихикали.
   – Посчастливилось Сунь У-куну! – говорили они. – Если ему удастся изучить этот способ, он может служить гонцом, быстро доставлять почту, донесения и везде заработает себе на хлеб.
   Так как время было уже позднее, учитель и ученики разошлись по своим помещениям. Сунь У-кун всю ночь усиленно изучал способ, который рассказал ему учитель, и постиг прыжок в облака. Последующие дни никто его не беспокоил, и он наслаждался сознанием того, что может изучить способы достижения бессмертия.
   Однажды, в конце весны, когда уже начиналось лето, ученики долго занимались, сидя под соснами. Наконец один из них сказал:
   – Сунь У-кун, в каком же это перевоплощении тебе была предназначена такая судьба? Ты уже знаешь, как избежать трех бедствий, ведь тебя недавно обучил этому наставник?
   – Не стану скрывать от вас, – отвечал Сунь У-кун, – благодаря наставлениям учителя, а также моему усердию в течение многих дней и ночей мне удалось уже овладеть всеми способами превращений.
   – Сейчас как раз подходящий случай, – сказал один из учеников, – показать нам хоть что-нибудь из того, чему ты научился.
   Тут Сунь У-кун и сам загорелся желанием показать свое искусство и, обращаясь к товарищам, спросил:
   – Во что бы вы хотели, чтобы я превратился?
   – Да вот хотя бы в сосну, – ответили ему.
   Сунь У-кун сделал магическое движение руками, произнес заклинание, встряхнулся и превратился в сосну.

     Поистине прекрасная сосна!
     Туманами всегда окружена,

     Она стоит и свежей и зеленой,
     Упершись в тучи горделивой кроной,

     И признаков нет обезьяньих в ней!
     Она укрыта пологом ветвей,

     В ней столько закаленности природной,
     Что ей не страшен снег зимы холодной.

   Превращение Сунь У-куна вызвало у товарищей восторг. Они хохотали и, громко аплодируя, восклицали:
   – Прекрасно, обезьяна! Замечательно!
   Своим шумом они потревожили патриарха, который с посохом в руках вышел к ним.
   – Кто это поднял здесь такой шум? – спросил он.
   Услышав его голос, ученики тотчас же притихли и, оправляя на себе одежду, выстроились перед учителем. Сунь У-кун поспешил принять обычный вид и, смешавшись с остальными, заговорил:
   – Разрешите сказать, уважаемый учитель! Мы занимались своим делом, посторонних здесь не было, так что никто не мог шуметь.
   – Люди, занятые своим усовершенствованием, не станут так кричать, – сердито сказал учитель. – Когда человек, занимающийся самоусовершенствованием, открывает рот, то с дыханием у него исчезает одухотворенность; когда он действует языком, то он либо скажет правду, либо соврет. Как же вы смеете здесь смеяться?
   – Мы не осмелимся скрыть от вас правду, учитель, – сказали тогда ученики. – Мы только что попросили Сунь У-куна для забавы показать нам свое искусство превращения и уговорили его превратиться в сосну. Он выполнил просьбу, и это привело всех в такой восторг, что мы стали громко выражать свое одобрение и аплодировали ему. Вот какой шум обеспокоил вас. Простите нас за это, учитель.
   – Уходите отсюда все, – приказал патриарх. – А ты, Сунь У-кун, подойди поближе! Хотелось бы мне знать, на что ты растрачиваешь свои духовные силы, превращаясь в какую-то сосну? Ты, видно, проделываешь это, чтобы позабавить других? Но представь себе, что ты увидел бы, как кто-нибудь совершает то, чего ты не умеешь, разве не стал бы ты допытываться, как он это делает? Так вот, когда ты будешь показывать другим свое искусство, то, несомненно, найдутся такие, которые захотят выведать твою тайну. И если у тебя не хватит решимости отказать, тебе придется выдать им свой секрет. А если ты не захочешь отвечать, то неизбежно навлечешь на себя беду. Вот видишь, ты сам подвергаешь свою жизнь опасности.
   – Я виноват, простите меня, учитель! – взмолился Сунь У-кун, низко кланяясь.
   – Я не стану наказывать тебя, но ты должен уйти отсюда, – сказал патриарх.
   Выслушав это, Сунь У-кун со слезами на глазах спросил:
   – Куда же вы хотите послать меня, учитель?
   – Мне кажется, ты должен вернуться туда, откуда пришел, – сказал патриарх.
   – Вы хотите, чтобы я отправился в Пещеру водного занавеса, на Горе цветов и плодов, в стране Аолайго? – быстро проговорил Сунь У-кун, поняв мысль патриарха.
   – Да! – подтвердил патриарх. – И если ты хочешь сохранить свою жизнь, ты должен сделать это сейчас же. Оставаться здесь тебе больше нельзя!
   – Разрешите сказать вам, учитель, – виновато проговорил Сунь У-кун. – Двадцать лет я не был дома, и мне, конечно, хотелось бы повидать своих подданных. Но как могу я уйти отсюда, зная, что еще не отблагодарил вас за все оказанные мне милости.
   – Какие там еще милости? – сказал патриарх. – Мне хотелось бы лишь одного: чтобы ты не натворил какой-нибудь беды и меня в нее не впутал!
   Видя, что делать нечего, Сунь У-кун поклонился патриарху и распростился со своими товарищами.
   – Я уверен в том, – сказал, прощаясь, патриарх, – что в этих твоих странствованиях тебя ждет немало злоключений. Однако какую бы беду ты ни натворил, я запрещаю тебе даже упоминать, что ты был моим учеником. И если только я узнаю, что ты хоть намекнул на это, я сдеру с тебя, обезьяна, шкуру и разрежу тебя на куски, а душу твою спущу в преисподнюю, где она и останется на веки вечные, без всякой надежды на перевоплощение!
   – Можете не сомневаться, учитель, я не обмолвлюсь о вас ли словом, – поспешил заверить патриарха Сунь У-кун. – Я буду говорить, что до всего дошел сам.
   Еще раз поблагодарив учителя, Сунь У-кун повернулся, сделал движение руками, произнес заклинание и, выпрямившись, прыгнул в воздух на облако. Он направился прямо к Восточному морю и через каких-нибудь два часа уже увидел Пещеру водного занавеса на Горе цветов и плодов. Прекрасный царь обезьян был очень рад.
   Он опустился на облаке прямо к Горе цветов и плодов и, отправившись по знакомой дороге, вдруг услышал курлыканье журавлей и крики обезьян. Они кричали так жалобно, что становилось даже больно.
   – Дети мои! – позвал Сунь У-кун. – Я вернулся домой.
   В тот же миг из всех расщелин скалы, из травы и кустарников повыскакивали тысячи обезьян, больших и малых. Они окружили Прекрасного царя обезьян и, низко кланяясь ему, восклицали:
   – Великий царь! Вы совсем забыли о нас! Как же могли вы бросить нас на произвол судьбы на такое долгое время. Мы ждали вас с таким нетерпением, как голодающий ждет еду и питье. Сейчас нам житья не стало от злого духа. Он хочет отобрать у нас Пещеру водного занавеса, но мы боремся с ним не на жизнь, а на смерть. За это время этот негодяй отобрал у нас все имущество, отнял детей и довел до того, что мы все время должны сторожить наше жилище, не смыкая глаз ни днем ни ночью. Как хорошо, что вы наконец вернулись. А не будь вас еще год-два, мы все и наша пещера оказались бы в чужих руках!
   Выслушав обезьян, Сунь У-кун пришел в ярость.
   – Что за злой дух осмелился безобразничать здесь? – заорал он. – Расскажите-ка мне обо всем подробно, и я постараюсь отомстить ему за вас!
   – Разрешите сообщить вам, великий царь, что прозвали его Демон – нарушитель спокойствия, – с поклоном отвечали обезьяны, – и живет он к северу отсюда.
   – А далеко это? – осведомился Сунь У-кун.
   – Он появляется здесь словно облако и исчезает подобно туману, ветру или дождю, грому или молнии, – отвечали обезьяны. – Поэтому мы даже не знаем, далеко ли это отсюда.
   – Ну, теперь-то вам бояться нечего, – успокоил их Сунь У-кун. – Вы тут мирно забавляйтесь, а я отправлюсь искать его.
   Прекрасный царь обезьян! Он весь напрягся, подпрыгнул и, сделав прыжок, очутился на севере. Взглянув вниз, он увидел высокую гору, грозную и суровую на вид. Это была поистине замечательная гора:

     Гора вздымалась кистью
     В вышину.
     Ущелья уходили
     В глубину.

     Подобно кисти,
     Горный пик вздымался;
     Казалось, ад
     В ущельях раскрывался.

     Крутые склоны
     Грозных этих скал
     Ковер цветов
     Чудесных покрывал.

     Породы незнакомой,
     Неизвестной —
     Росли деревья
     На горе отвесной.

     Соперничая в зелени,
     Вокруг
     Вставали рядом
     Сосны и бамбук.

     Гуляли слева
     Мирные драконы,
     Приютом игр
     Лесные были склоны.

     Ручные тигры
     Справа жили тут,
     И вол железный
     Начинал свой труд,

     Распахивал прилежно
     Землю эту,
     Где золотые выросли
     Монеты.

     Здесь голос птиц
     Невиданных звучал,
     Пурпурный феникс
     Весь в лучах стоял.

     И свет от камня
     Лился фосфористый;
     Родник в горах
     Плескал струею чистой.

     Бежали тропы
     Вверх по кручам гор,
     И был прекрасен
     Дальний кругозор.

     Пусть славных гор немало
     Во вселенной,
     Но эти пребывают
     Неизменно.

     Цветы, раскрывшись,
     Скоро опадут,
     Но мириады новых
     Зацветут.

     Из бездны
     Восходя до облаков,
     Встает гора —
     Источник трех миров.

     И пять стихий,
     Питая светлой верой,
     Видна в горе
     Огромная пещера.

   Залюбовавшись пейзажем, Сунь У-кун вдруг услышал голоса. Пройдя немного вниз по холму, он увидел пещеру, а перед ней – нескольких бесов, которые забавлялись и танцевали. Заметив Сунь У-куна, они бросились наутек.
   – Постойте! – остановил их Сунь У-кун. – У меня есть к вам дело. Я – владетель Пещеры водного занавеса на Горе цветов и плодов. Ваш начальник, Демон, нарушитель спокойствия – кажется, так его называют, – много раз обижал моих подданных; вот сейчас я пришел, чтобы рассчитаться с ним!
   Услышав это, бесы опрометью ринулись в пещеру.
   – Великий царь! Беда пришла! – доложили они.
   – Что еще за беда? – спросил Демон-повелитель.
   – Возле пещеры стоит кто-то с головой обезьяны и заявляет, что он владетель Пещеры водного занавеса на Горе цветов и плодов. А поскольку вы много раз обижали его подданных, то сейчас он пришел расправиться с вами, – отвечали бесы.
   – Я часто слышал от обезьян о том, что царь их отправился куда-то, чтобы заняться самоусовершенствованием, – со смехом сказал Демон. – Вот он, вероятно, вернулся. А как он одет и есть ли при нем оружие?
   – Оружия при нем нет никакого, – отвечали бесы, – и голова ничем не покрыта, а одет он в красный халат, подпоясан желтым кушаком, и на ногах у него черные туфли. Ни на монаха, ни на мирянина он не похож, да и даоса как будто не напоминает. Он пришел с голыми руками, стоит около пещеры и вызывает вас на бой.
   – Ну-ка, дайте мне сюда мое оружие! – приказал Демон.
   Бесы тотчас же подали боевые доспехи. Демон надел шлем, взял в руки меч и, выйдя в сопровождении бесов из пещеры, громко крикнул:
   – Ну, кто это тут владетель Пещеры водного занавеса?
   Сунь У-кун уставился на Демона и увидел:

     Шлем на нем
     Прекрасный, медный,

     Пламенеющий
     Победно.

     Сверх брони
     Железной, черной

     Он халат
     Носил узорный;

     С плеч
     Халат его спускался

     И по ветру
     Развевался.

     Был ремень
     Затянут туго,

     Опоясывал
     Кольчугу;

     Сапоги
     Из легкой кожи…

     Облик грозный
     И похожий

     На вождя
     И полководца…

     Мощный стан его
     Не гнется:

     В десять он охватов
     Станом.

     Высотой
     В четыре чжана;

     Меч в руках его
     Блестящий.

     Страшен этот дух
     Грозящий.

     Выходящий
     Для сраженья, —

     Дух могучий
     Разрушенья.

   – Негодный, мерзкий Демон! – заорал Сунь У-кун. – Глазищи у тебя огромные, а не можешь даже меня распознать!
   – Ты что, взбесился, что ли? – смеясь, крикнул Демон. – В тебе нет и четырех чи роста, и лет тебе не больше тридцати. Да к тому же ты без оружия, а кричишь о том, что пришел расправиться со мной!
   – Ах ты, проклятый дух! – стал браниться Сунь У-кун. – Ты, видно, совсем ослеп. Я хоть и мал, но могу сделаться таким большим, как пожелаю. Пусть нет у меня никакого оружия, но этими вот руками я могу обхватить луну на небе. Ну, держись, испробуй, каковы мои кулаки!
   С этими словами Сунь У-кун распрямился, прыгнул вперед и замахнулся, стремясь ударить Демона по лицу, но тот протянул руку, отразил удар и крикнул:
   – Ты по сравнению со мной – карлик и дерешься одними кулаками, а у меня меч. Да если я убью тебя, меня же и засмеют. Постой, я положу свой меч и покажу тебе, как надо драться на кулаках!
   – Вот это правильно! – воскликнул Сунь У-кун. – Ну, герой, выходи-ка!
   Демон приготовился и нанес удар. Сунь У-кун ринулся на него, и завязалась борьба. Они дрались кулаками и ногами, налетая друг на друга. И надо сказать, что длинный удар часто пропадал впустую, тогда как короткий был крепким и твердым. Сунь У-кун наносил Демону удары под ребра, в пах и так его дубасил, что тот вынужден был отступить. Схватив свой меч, демон нацелился в голову Сунь У-куну и размахнулся, однако Сунь У-кун увернулся, и удар не попал в цель. Увидев, что Демон рассвирепел, Сунь У-кун применил способ «бесконечного размножения». Он выдернул у себя клок шерсти, изжевал его в мелкие куски и, развеяв их по воздуху, крикнул:
   – Изменитесь!
   В тот же момент частички шерсти превратились в маленьких обезьян, которых оказалось не меньше трехсот. Они окружили Демона – нарушителя спокойствия и стали наступать на него.
   Вы должны знать о том, что человек, ставший бессмертным, получает способность выделять частицу своей души и совершать всевозможные превращения. Так было и с Царем обезьян. После того как он постиг истину, каждый из восьмидесяти четырех тысяч волосков на его теле он мог по желанию превращать во что угодно. Вызванные им к жизни маленькие обезьяны оказались настолько проворны и изворотливы, что их нельзя было поразить ни мечом, ни пикой. Чего только они не проделывали! Они налетали на духа спереди, вцеплялись в него, тащили, колотили в грудь, дергали за ноги. Они награждали его пинками, вырывали у него волосы, ковыряли глаза, щипали за нос, нападали толпой и опрокидывали его. Между тем Сунь У-кун, воспользовавшись суматохой, протиснулся вперед и схватил меч Демона. Растолкав маленьких обезьян, он размахнулся и с такой силой хватил Демона по голове, что рассек его пополам. Затем впереди остальных обезьян он ринулся в пещеру, и там они быстро прикончили остальных демонов, больших и малых. После этого Сунь У-кун снова произнес заклинание, и вырванный им у себя самого клок шерсти вернулся на место. Однако осталось еще штук пятьдесят обезьян. Это были те самые обезьяны, которых Демон похитил из Пещеры водного занавеса.
   – Как это вы очутились здесь? – удивился Сунь У-кун.
   Обезьяны со слезами на глазах отвечали:
   – Вы, великий царь, отправились в путь, чтобы постичь истину, и вот за последние два года, что вас не было с нами, мы подвергались нападениям этого Демона. В конце концов он выкрал нас, похитил все наши пожитки – тарелки, чашки – и притащил сюда.
   – Ну, раз все это имущество наше, забирайте его с собой! – приказал Сунь У-кун.

   Растолкав маленьких обезьян, он размахнулся и с такой силой хватил Демона по голове, что рассек его пополам.

   После этого они подожгли пещеру, принадлежавшую Демону, и уничтожили ее дотла.
   – Ну а теперь за мной! Двинемся в обратный путь! – сказал Сунь У-кун, когда они собрались все вместе.
   – Великий царь, – отвечали ему на это обезьяны. – По дороге сюда мы слышали лишь свист ветра, который домчал нас в эту пещеру, но дороги мы не знаем. Как же мы теперь вернемся домой?
   – Демон доставил вас сюда при помощи волшебства, – пояснил Сунь У-кун. – Однако трудного в этом ничего нет. Теперь я сам овладел магией и умею делать то же, что и он. Вы только закройте глаза и ничего не бойтесь!
   Прекрасный царь обезьян! Он произнес заклинание, и сразу же сильный вихрь поднял всех их в воздух. Вскоре облако, на котором они неслись, опустилось вниз.
   – Ну, ребятки! Можете открыть глаза! – крикнул Сунь У-кун.
   Осмотревшись, обезьяны увидели, что стоят на твердой земле возле своего жилища. В неистовом восторге помчались они по знакомой тропинке. Вместе с другими обезьянами они заполнили всю пещеру и, выстроившись в ряд соответственно возрасту и положению, приветствовали своего повелителя. В честь его приезда устроили большое пиршество. Обезьяны расспрашивали Сунь У-куна о том, как удалось ему расправиться с Демоном и освободить их сородичей. Царь рассказал обо всем, что произошло, не упустив ни малейшей подробности, и привел в восторг слушателей.
   – Вот уж никак мы не думали, что, пройдя учение, вы овладеете столь замечательным волшебством! – восклицали они радостно.
   – В тот год, когда мы расстались, – продолжал Сунь У-кун, – я доверился волнам, и меня прибило к берегу в стране Джамбудвипа. Я проезжал Восточное море и страну Синюхэчжоу. Там я изучил обычаи и нравы людей. Научился носить их одежду и обувь. Затем в течение восьми-девяти лет я скитался по свету, но никак не мог познать истину. Мне пришлось пересечь еще один, Западный океан, и тогда я очутился в стране Синюхэчжоу. Прошло много времени, пока наконец мне не посчастливилось найти одного старца. Он стал моим учителем и открыл мне тайну вечной жизни.
   – Какое редкое счастье обрести бессмертие! – радостно восклицали обезьяны, поздравляя своего повелителя.
   – Дорогие мои дети! – продолжал Сунь У-кун. – У меня есть еще одна приятная новость для вас. Все мы отныне будем носить фамилию!
   – Как же вас зовут? – поинтересовались обезьяны.
   – Фамилия моя Сунь, а имя У-кун, – отвечал он.
   Услышав это, обезьяны пришли в еще больший восторг и, хлопая в ладоши, зашумели:
   – Великий царь, вы наш родоначальник, а мы все ваши потомки, дети. Теперь наш род и вся наша страна будут называться Сунь.
   И тут все они наперебой стали подносить своему властелину чаши с финиками и виноградным вином, волшебные цветы и фрукты. Каждая из обезьян переживала торжественный момент.

     Их связывает всех единый род,
     Одно желанье в их сердцах живет,

     Чтоб в список жизни им попасть блаженной
     И пользоваться жизнью совершенной.

   Однако мы не знаем, чем кончится все это и как потечет жизнь обезьян в дальнейшем, поэтому давайте послушаем, о чем расскажет нам следующая глава.

Глава третья,

//-- из которой читатель узнает о том, как все горы и моря покорились Царю обезьян и почему были вычеркнуты имена из десяти списков преисподней --//
   Итак, уничтожив Демона – нарушителя спокойствия – и захватив его огромный меч, Прекрасный царь обезьян с триумфом возвратился домой. С этих пор он стал ежедневно проделывать военные упражнения и научил своих подданных изготовлять из бамбука острые пики, делать деревянные мечи и носить знамена. Показал им, как нужно нести дозорную службу, вести наступление и отступление, располагаться лагерем, строить заграждения и еще многому другому. Много времени проводили обезьяны в подобных забавах. Но однажды их царь сел и задумался.
   – Наши забавы, – сказал он, – могут принять за военные приготовления. И тогда какой-нибудь правитель людей, птиц или животных подумает, что мы замышляем что-то недоброе, и обвинит в том, что мы готовим войну. Как же мы будем защищаться? Ведь вы вооружены только одними бамбуковыми пиками да деревянными мечами! Надо иметь острые мечи, алебарды, трезубцы – настоящее оружие: только тогда мы будем жить спокойно. Но где достать все это?
   Обезьяны встревожились.
   – Наш повелитель совершенно прав, – говорили они, – но нам негде достать оружие.
   Тут выступили вперед четыре старые обезьяны – две краснозадые и две с совершенно гладкой спиной.
   – Великий царь, – молвили они. – Достать настоящее оружие не так уж трудно.
   – Почему вы так думаете? – спросил Сунь У-кун.
   – А вот почему, – отвечали обезьяны. – К востоку от нашей горы на двести ли расстилается водное пространство. Это – граница страны Аолайго. Там в одном из городов живет правитель, у которого войска и населения не перечесть. Вот где можно найти мастера и по металлу, и по золоту, и по серебру. Стоит вам только побывать в тех краях – и можете не сомневаться – вы закажете или купите оружие. Тогда вы обучите нас пользоваться им, и мы будем готовы защитить нашу гору и на долгие времена сохраним мир и спокойствие.
   Мысль эта очень понравилась Сунь У-куну, и он сказал:
   – Вы пока оставайтесь здесь, забавляйтесь, как и прежде, и ждите меня, а я отправлюсь в путь.
   И с этими словами Прекрасный царь обезьян подпрыгнул, уселся на облако и в одно мгновение очутился по ту сторону водного пространства. Там он действительно увидел большой, обнесенный рвом город со множеством домов и улиц. Везде было полно народу, у всех был счастливый и радостный вид.
   «Здесь, конечно, можно найти оружие, – решил Сунь У-кун. – Спущусь-ка я вниз да куплю немного. А может быть, лучше добыть его с помощью волшебства?»
   Подумав так, он произнес заклинание и, глядя на землю, с силой выдохнул из себя воздух. Тотчас же поднялся невообразимый ветер, песок и камни закружились в воздухе и напугали людей.

     Сходились облака из разных стран,
     Мрак наступил, и черный пал туман.

     Вздымались волны силы несравненной
     Во всех концах взволнованной вселенной.

     И эти волны испугать могли б
     Креветок, крабов и проворных рыб.

     В лесах деревья, падая, ломались,
     И волчьи стаи в страхе разбегались.

     Тигр присмирел и в горы убежал,
     Чтоб прятаться под выступами скал.

     И продавцов на улицах не стало,
     И покупателей осталось мало:

     Князья в покоях ищут тишины,
     Военные, гражданские чины

     Давно уже вернулись в управленья;
     Дворец многовековый впал в смятенье,

     Шатаются высокие дома,
     И трон свалила эта кутерьма.

   Буря повергла в страх правителей страны Аолайго. В городе началась паника. Народ спешил закрыть двери и окна, и никто не решался выходить на улицу. Тогда Сунь У-кун спустился на землю и направился прямо ко дворцу. Он отыскал арсеналы с оружием, взломал двери и увидел бесчисленное количество оружия. Чего там только не было: и мечи, и пики, и сабли, и алебарды, и боевые топоры, и секиры, косы, кнуты, грабли, вилы и дубинки, луки и арбалеты, копья и многое другое. Глядя на все это, Сунь У-кун пришел в восторг и воскликнул:
   – Много ли смогу я один унести? Нет, чтобы переправить все, придется снова прибегнуть к волшебству.
   Тут Прекрасный царь обезьян выдернул у себя пучок шерсти, разжевал ее на мелкие кусочки и, выплюнув, произнес заклинание.
   – Превращайтесь! – крикнул он.
   В тот же миг появились тысячи маленьких обезьян, которые наперебой стали хватать оружие. Кто посильнее, тащил по шесть-семь штук сразу, послабее – по две-три штуки. Арсенал быстро опустел. После этого все они взобрались на облако, и вызванный волшебством страшный ветер сейчас же доставил их на Гору цветов и плодов.
   В это время обезьяны как раз забавлялись около своей пещеры. Вдруг они услышали вой ветра и в воздухе увидели бесчисленное множество существ, которые визжали и кричали. В страхе обезьяны разбежались и попрятались кто куда. Но вскоре Прекрасный царь обезьян спустился вниз, рассеял туман и, отряхнувшись, водворил на место выдранный клочок шерсти. Сложив на склоне холма все оружие в кучу, он крикнул:
   – Ну-ка, ребята! Идите, разбирайте оружие!
   Выглянув из своих укрытий, обезьяны увидели, что, кроме Сунь У-куна, никого больше нет. Тогда они бросились к нему и, кланяясь, стали расспрашивать обо всем, что с ним произошло. Сунь У-кун рассказал подробно о том, как вызвал бурю и доставил сюда оружие. Поздравив своего повелителя с успехом, обезьяны подбежали к оружию и целый день таскали его. Кто хватал меч, кто саблю, кто пику, кто топор, тащили луки и арбалеты. Шум стоял весь день невообразимый.
   Назавтра они, как обычно, выстроились в ряд. Сунь У-кун насчитал более сорока семи тысяч обезьян. Цари диких зверей и животных, населяющих окрестные горы: волков, тигров, кабарги, оленей, диких кошек, барсуков, лис, сусликов, обезьян, львов, слонов, горилл, медведей, кабанов, козлов, маралов, носорогов, а также повелители Духов семидесяти двух пещер – все пришли засвидетельствовать свое уважение Прекрасному царю обезьян и выразить ему свою покорность. Каждый год они преподносили ему дань и четыре раза являлись на проверку. Некоторые из них по очереди отбывали разные работы, другие доставляли в определенный срок продовольствие. На Горе цветов и плодов воцарился полный порядок, и она стала крепка, как железная стена. Отовсюду повелители Духов наперебой слали бронзовые барабаны, цветные знамена, кольчуги и шлемы. С этих пор обезьяны ежедневно обучались владению оружием и совершали боевые походы.
   И вот как-то раз, любуясь всем происходящим, Прекрасный царь обезьян вдруг обратился к своим подданным.
   – Ну что же, – сказал он, – вы, кажется, научились обращаться с оружием, умеете стрелять из лука и арбалета. Только вот мой меч мне не особенно нравится: какой-то он большой и нескладный. Не знаю даже, как мне быть.
   Тут вперед выступили четыре старые обезьяны и почтительно доложили:
   – Ведь вы, великий царь, бессмертны, и вам просто не пристало носить обычное оружие. А теперь скажите нам, могли бы вы проникнуть в водные пучины?
   – С тех пор как я познал путь истины, я овладел искусством семидесяти двух земных превращений, – отвечал им на это Сунь У-кун. – И самым чудесным из них является то, что я научился летать на облаках. Я могу также стать невидимым. Для меня открыт путь и на небо, и под землю. Проходя мимо солнца и луны, я не оставляю тени, могу без всяких препятствий проникать сквозь камень и металл. Вода не поглотит меня, а огонь не сожжет. Что же может помешать мне проникнуть в морские глубины?
   – Раз уж вы, великий царь, владеете подобным волшебством, – молвили обезьяны, – то должны знать, что вода, которая протекает под этим мостом, ведет прямо во дворец Дракона Восточного моря. И если только вы пожелаете нанести визит повелителю драконов, то могли бы попросить у него какое-нибудь оружие. Он, конечно, не откажет вам в этом.
   Совет обезьян пришелся Сунь У-куну по душе, и он сказал:
   – Ждите меня! Я сейчас же отправляюсь туда.
   Остановившись на краю моста, Прекрасный царь обезьян произнес заклинание, которое должно было предохранить его от действия воды. Нырнув в волны, он, прокладывая себе через воду путь, очень быстро очутился на дне Восточного моря. По дороге ему вдруг встретился дозорный Якша, который остановил его.
   – Что за праведник прокладывает себе путь в воде? – спросил он. – Скажите, кто вы такой, чтобы я мог доложить о вас своему повелителю, и он устроит вам подобающую встречу.
   – Как же можешь ты не знать меня? – удивился Сунь У-кун. – Ведь я – рожденный небом праведник с Горы цветов и плодов по имени Сунь У-кун и прихожусь, можно сказать, ближайшим соседом вашему Царю драконов.
   Якша мигом бросился в хрустальный дворец и доложил своему повелителю:
   – Великий царь, сюда пожаловал рожденный небом праведник Сунь У-кун. Он называет себя вашим ближайшим соседом и говорит, что прибыл с визитом во дворец.
   Услышав это, Царь драконов Восточного моря Ао Гуан поспешно поднялся и, ведя с собой детей и внуков, а также креветок-солдат и крабов-генералов, вышел из дворца навстречу Сунь У-куну.
   – Прошу вас, почтенный бессмертный, входите! – обратился он к пришедшему и ввел гостя. После обычных церемоний гостя усадили на почетное место и поднесли ему чаю.
   – Могу ли я узнать, – спросил Царь драконов, – когда вы постигли истину и какому волшебному искусству научились?
   – Только появившись на свет, – отвечал Сунь У-кун, – я сразу же отрешился от бренного мира и начал самоусовершенствоваться. И вот сейчас тело мое уже неподвластно законам рождения и разрушения. Недавно я стал обучать своих подданных военному делу, чтобы они могли защищаться, если будет нужно, и мне самому необходимо хорошее оружие. Я давно уже слышал, что у вас, уважаемый сосед, в покоях вашего дворца из кораллов и зеленого нефрита хранится много волшебного оружия. И вот сейчас я прибыл сюда только для того, чтобы попросить у вас что-нибудь из этого оружия для себя.
   Царь драконов не решился отказать его просьбе и велел командиру-окуню тотчас же принести огромный меч, который и преподнес гостю.
   – Я почему-то не могу пользоваться этим мечом, – сказал Сунь У-кун, – может быть, вы соизволите дать мне что-нибудь другое?
   Тогда Царь драконов послал командира-малявку и силача-угря за боевыми вилами с девятью зубцами. Увидев вилы, Сунь У-кун вскочил, схватил их и, проделав несколько упражнений, воскликнул:
   – Нет, они легкие! Очень легкие! Да к тому же мне как-то неудобно ими действовать. Очень прошу вас, дайте мне что-нибудь другое.
   – Уважаемый бессмертный! – возразил, смеясь, Царь драконов. – Да вы разве не видите, что в этих вилах три тысячи шестьсот цзиней [16 - Цзинь – мера веса, равная 0,6 килограмма.] весу.
   – Все равно они мне не годятся, – повторил Сунь У-кун.
   Тут Царь драконов растерялся и приказал генералу-лещу и командующему-карпу доставить огромную алебарду весом в семь тысяч двести цзиней. Увидев алебарду, Сунь У-кун подбежал к ней, схватил и, сделав несколько упражнений и выпадов, воткнул ее в землю.
   – И это все еще не то! Легковата она! – сказал он.
   Царю драконов стало страшно.
   – Уважаемый бессмертный! – обратился он к Сунь У-куну. – Это самое тяжелое оружие, которое есть в моем дворце. Больше мне нечего вам предложить.
   – Еще в старину люди говорили, – отвечал со смехом Сунь У-кун, – «Это все равно что Царю драконов печалиться о том, что у него нет сокровищ!» Вы поищите-ка получше, и если найдется что-нибудь подходящее для меня, то я перед вами в долгу не останусь.
   – Но у меня действительно ничего больше нет! – продолжал уверять Царь драконов.
   В этот момент из внутренних покоев появилась жена Царя драконов с дочерью и, приблизившись к супругу, сказала:
   – Великий царь! По всему видно, что этот мудрец – существо необыкновенное. У нас есть волшебное железо, которым был утрамбован Млечный Путь. В последние дни от этого железа исходит какое-то странное сияние. Я думаю, что оно предвещало нам приход этого мудреца, а сейчас словно велит нам отдать железо ему.
   – Да ведь железо это священное. Сам великий Юй устанавливал с его помощью глубину рек и морей, – сказал на это Царь драконов. – Как же сможет мудрец им пользоваться?
   – А ты не беспокойся об этом, – уговаривала жена своего супруга, – ты подари ему железо, и все. Пусть делает с ним, что хочет. Лишь бы только выпроводить его из дворца.
   Царь драконов послушался совета жены и рассказал о железе Сунь У-куну.
   – Ну-ка, принесите его мне, я посмотрю, – попросил Сунь У-кун.
   – Да что вы! – замахал руками Царь драконов. – Оно такое тяжелое, что его и с места не сдвинуть. Вы сами пойдите посмотрите.
   – Что же, покажите тогда, где оно находится, – попросил Сунь У-кун.
   И вот Царь драконов привел Сунь У-куна в сокровищницу моря. Тут вдруг в глаза им ударил блеск множества золотых лучей.
   – Вот здесь оно и лежит! – сказал Царь драконов, указывая на то место, откуда исходило сияние.
   Сунь У-кун подобрал полы своего халата, сделал несколько шагов вперед и, приблизившись к предмету, пощупал его. Оказалось, что это большой железный столб, толщиной с бадью и длиной свыше двух чжан. Сунь У-кун поднатужился и схватил его обеими руками.
   – Длинноват, пожалуй, да и объемист! – сказал он. – Если бы чуть покороче и потоньше, вот было бы хорошо!
   Не успел он закончить, как железный столб уменьшился в объеме и стал короче. Сунь У-кун прикинул, сколько он весит, и опять сказал:
   – Еще бы чуточку потоньше!
   И подумать только! Столб снова уменьшился, чем доставил Сунь У-куну огромное удовольствие. Сунь У-кун вытащил его и стал рассматривать. Столб был сделан из черного железа, по краям сверкали золотые обручи. На одном из них выделялись выгравированные иероглифы: «Посох исполнения желаний с золотыми обручами. Весит 13 500 цзиней», – гласила надпись.
   Сунь У-кун остался очень доволен и решил: «Это как раз то, что мне нужно».
   Однако, неся посох и подбрасывая его на ходу, Сунь У-кун снова стал размышлять: «Как было бы чудесно, если бы он стал еще меньше».
   Но когда Сунь У-кун вышел из сокровищницы, то оказалось, что посох уже имел два чжана длины, а толщиной был лишь в чашку. По дороге во дворец Сунь У-кун начал проделывать с посохом всякие чудеса, показывал различные приемы и так напугал всех, что Царь драконов дрожал от страха, а у принцев душа ушла в пятки. Напуганные черепахи втянули головы, рыбы же, крабы и креветки попрятались, кто куда мог.
   Придя в хрустальный дворец, Сунь У-кун уселся и, не выпуская из рук своего сокровища, с улыбкой обратился к Царю драконов:
   – Я вам очень благодарен, уважаемый сосед, за вашу доброту.
   – Ну что вы, стоит ли говорить об этом.
   – Слов нет, этот кусок железа мне очень нравится, – продолжал Сунь У-кун, – однако я хочу попросить вас еще об одном.
   – О чем же, великий бессмертный?
   – Пока я не имел этого железа, то и говорить было не о чем, – сказал Сунь У-кун. – Но теперь, когда оно у меня в руках, а на мне нет подобающего одеяния, я чувствую себя как-то неловко. Что же делать? Может быть, у вас найдется какой-нибудь наряд, я бы очень просил подарить его мне, а я за все сразу уж и отблагодарю вас.
   – Вот уж таких вещей у меня действительно нет, – отвечал Царь драконов.
   Но Сунь У-кун сказал на это:
   – Старая поговорка гласит: «Порядочный гость не будет беспокоить двух хозяев». Вы хоть и говорите, что у вас нет подходящего одеяния, но знайте, что я не уйду отсюда, пока не добьюсь своего.
   – Вы бы отправились в другое море; быть может, вам удастся там найти то, что нужно, – посоветовал Царь драконов.
   – Говорят: «Лучше остановиться в одном доме, чем бегать зря по трем», – возразил Сунь У-кун. – Я еще раз очень прошу вас найти для меня что-нибудь.
   – Но право же, у меня ничего нет, – продолжал уверять Царь драконов. – Поверьте, имей я такое одеяние, я с удовольствием преподнес бы его вам.
   – Так вы говорите, что у вас действительно ничего нет? – с угрозой в голосе сказал Сунь У-кун. – Ну что ж, придется мне тогда испробовать на вас это железо.
   – Постойте, великий бессмертный, не надо драться, – поспешно заговорил Царь драконов. – Я посмотрю, нет ли чего-нибудь у моих братьев. Тогда, может быть, я и смогу удовлетворить ваше желание.
   – А где ваши братья? – поинтересовался Сунь У-кун.
   – Один из них, Ао Цинь, – Царь-дракон Южного моря, другой, Ао Шунь, – Царь-дракон Северного моря и третий, Ао Жун, – Царь-дракон Западного моря.
   – Но я вовсе не желаю идти к ним! – воскликнул Сунь У-кун. – Правильно говорит пословица: «Лучше синица в руках, чем журавль в небе». Я надеюсь все же, что вы сами найдете что-нибудь подходящее для меня.
   – Да вам и не нужно идти к ним, – успокоил его Царь драконов. – В моем дворце есть металлический барабан и золотой колокол. И вот в особо важных случаях мы бьем в эти инструменты, и братья тотчас же являются сюда.
   – Ну, тогда бейте скорее в колокол и барабан, – согласился Сунь У-кун.
   И действительно, не успел крокодил ударить в колокол, а черепаха в барабан, как три царя-дракона, встревоженные этими звуками, немедленно явились на зов. Хозяин встретил их около дворца.
   – Дорогой брат, – молвил Дракон Южного моря Ао Цинь, – что случилось? Почему ты бьешь в барабан и колокол?
   – Дорогие братья, – заговорил старый Дракон. – Трудно даже рассказать вам об этом. Какой-то праведник с Горы цветов и плодов, рожденный небом, пришел навестить меня как своего соседа. А затем стал просить какое-нибудь оружие. Я дал ему стальные вилы, но они показались ему малы. После этого я предложил ему огромную алебарду, однако и ее он счел легкой. Тогда я решил отдать ему священное железо, которым утрамбовывали Млечный Путь. Он сам вытащил его и проделал несколько упражнений. Сейчас этот праведник сидит во дворце и требует для себя еще одеяние, а у меня здесь ничего подходящего нет. Вот почему я приказал бить в барабан и в колокол и звать вас сюда. Может быть, у вас, дорогие братья, найдется для него какое-нибудь платье, тогда мы отдадим его праведнику и выпроводим его.
   Выслушав это, Дракон Ао Цинь так и вскипел от гнева.
   – А почему бы нам не привести сюда наши войска и не схватить его? – воскликнул он.
   – Об этом ты даже и не заикайся! – поспешно перебил его старый Дракон. – Стоит только ему взять в руки это железо, и гибель наша неизбежна. От одного прикосновения этого железа можно расстаться с жизнью.
   – Действительно, лучше не трогать его, братья, – предложил Дракон Западного моря Ао Жун. – Мы найдем ему какое-нибудь платье, лишь бы только избавиться от него, а затем обратимся с жалобой к небу, и оно накажет его.
   – Правильно, – подтвердил Дракон Северного моря Ао Шунь. – У меня, например, есть туфли из корней лотоса, в которых можно ходить по облакам.
   – А я захватил с собой золотую кольчугу с замками, – сказал Дракон Западного моря Ао Жун.
   – У меня есть шлем из пурпурного золота, украшенный перьями феникса, – сообщил Дракон с юга Ао Цинь.
   Слова их доставили огромное удовольствие старшему Дракону. Он ввел братьев во дворец, чтобы познакомить их с Сунь У-куном и преподнести ему подарки.
   Сунь У-кун надел на себя шлем, кольчугу и туфли и с железным посохом в руках сейчас же покинул дворец.
   – Ишь разворчались! – сердито бросил он, проходя мимо драконов.
   Мы не будем рассказывать о том, что возмущенные братья стали держать совет, как обратиться к владыке неба с жалобой на Сунь У-куна.
   Послушайте лучше, что случилось дальше. Покинув подводное царство, Царь обезьян быстро очутился у железного моста и взобрался на него. Здесь его уже поджидали четыре старые обезьяны, а с ними и остальные. Они увидели, что неожиданно появившийся из воды Сунь У-кун совершенно сух. Весь сияя золотом, он прошел на мост, и тут все обезьяны склонились перед своим повелителем, то и дело восклицая:
   – Какое великолепие! Какая роскошь!
   Широко улыбаясь, Сунь У-кун поднялся на трон и поставил перед собой свой посох. Не зная, что это за диковина, обезьяны бросились к сокровищу, желая подержать его. Но представьте себе, что стрекоза захотела бы потрясти железный столб! Они даже с места не могли его сдвинуть. Покусывая пальцы и высовывая языки, обезьяны выражали свое удивление:
   – Повелитель! Лишь тебе одному под силу такая тяжесть!
   Тут Сунь У-кун выступил вперед и поднял посох одной рукой.
   – Каждая вещь имеет своего хозяина! – улыбаясь, проговорил он. – Это сокровище пролежало на дне моря много тысяч лет и лишь в этом году стало излучать свет. Царь драконов думал, что это просто кусок черного железа, хоть и называл его чудесным сокровищем, которым утрамбовали Млечный Путь. Никто не мог поднять посох, и они попросили меня пойти и взять его. Когда он впервые очутился в моих руках, то имел более двух чжан в длину и был толщиной с бадью. Я решил, что это, пожалуй, велико для меня, и он тотчас же стал намного меньше. И вот всякий раз, как я хотел, чтобы посох уменьшился, желание мое исполнялось. На посохе я увидел надпись: «Посох исполнения желаний с золотыми обручами. Весит 13 500 цзиней». А теперь расступитесь и посмотрите, как по моему велению посох будет изменяться.

   Сунь У-кун надел на себя шлем, кольчугу и туфли и с железным посохом в руках сейчас же покинул дворец.

   И действительно, держа в руке свое сокровище, Царь обезьян крикнул:
   – Уменьшайся! Уменьшайся! Уменьшайся!
   И посох сразу же стал таким маленьким, как игла для вышивания, которую совершенно свободно можно спрятать в ухе. Все были поражены и закричали:
   – Великий царь! Проделай с ним еще что-нибудь!
   Тогда Царь обезьян вытащил иглу из уха и, положив ее на ладонь, приказал:
   – Становись больше, больше, больше!
   И посох увеличился до двух чжан длины и стал толщиной с бадью. Тут Сунь У-кун вошел в азарт. Он вскочил на мост, выбежал со своим сокровищем из пещеры и, прибегнув к небесному волшебству, нагнулся и крикнул:
   – Становись длиннее!
   В тот же момент Сунь У-кун поднялся вверх на десять тысяч чжан. Голова его стала подобна горе Тайшань, талия напоминала горные хребты, глаза сверкали, словно молнии, рот походил на кровавую чашу, а зубы – на ножны сабель. Посох, который Сунь У-кун не выпускал из рук, достигал вверху тридцать третьего неба, а внизу касался восемнадцатого слоя преисподней. Перепуганные тигры, барсы, волки, шакалы и другие звери заполнили горы, а злые демоны – правители обитателей семидесяти двух пещер, дрожа от страха, пали ниц и отбивали земные поклоны. Вдруг Сунь У-кун снова произнес магическое заклинание и принял прежний вид, а его драгоценность превратилась в иглу для вышивания. Он спрятал ее в ухо и вернулся к себе в пещеру. Демоны – обитатели пещер явились к нему с поздравлениями.
   И тогда приказали бить в барабаны и гонги. Был устроен торжественный пир, во время которого подавали всевозможные редкие яства, сок из кокосовой пальмы, разные наливки и настойки из винограда. Веселились очень долго, а затем снова приступили к занятиям военным делом.
   Царь обезьян пожаловал четырем старым обезьянам звания полководцев. Двух макак он назвал командующими Ма и Лю, а двух других назвал военачальниками Пэн и Ба.
   Поручив четырем обезьянам устройство и укрепление лагеря, а также распределение наград и наложение наказаний, Сунь У-кун со спокойной душой стал каждый день совершать на облаках прогулки по окрестным морям и горам. Он упражнялся в военном деле, посещал доблестных героев, совершенствовался в применении волшебных заклинаний и завел много друзей среди небожителей. Он успел побрататься с шестью злыми демонами: быком, водяным драконом, грифом, духом обезьяны, макакой, львом. Они часто встречались, беседовали о житейских делах и о военном искусстве, пили чарами и кубками вино, играли на музыкальных инструментах, распевали песни и танцевали. Так, собираясь по утрам и расходясь лишь к вечеру, проводили они время во всевозможных забавах и увеселениях. Проделать путь в десять тысяч ли было для них все равно что выйти за ограду своего дома. Стоило им кивнуть головой, и они могли очутиться в другом месте, где-нибудь за три тысячи ли. Один поворот тела переносил их дальше, чем на восемьсот переходов.
   Как-то раз Сунь У-кун приказал своим четырем полководцам устроить пиршество и пригласил к себе в пещеру шестерых своих побратимов – правителей духов. Забили коров и лошадей, чтобы принести жертвы небу и земле. Всем было разрешено петь, плясать и веселиться до упаду, есть и пить вволю.
   Проводив своих гостей – шестерых повелителей духов, Сунь У-кун оделил подарками больших и малых начальников, после чего прилег у моста, в тени под сосной, отдохнуть и тотчас же уснул. Четыре военачальника охраняли покой своего повелителя, и никто не осмеливался громко разговаривать.
   И увидел Царь обезьян во сне, что к нему приблизились два духа с бумагой в руках. На бумаге было три иероглифа, из которых состояло его имя: «Сунь У-кун». Не успел Царь обезьян произнести и слова, как они вытащили веревки и, связав ему душу, поволокли ее за собой к обнесенному стеной городу. К этому времени хмель у Сунь У-куна стал проходить. Подняв голову и оглядевшись, он увидел на стене железную вывеску: «Преисподняя».
   «Как же это я очутился здесь? – промелькнуло в голове у Сунь У-куна. – Ведь преисподняя находится во власти Князя смерти Янь-вана».
   – Годы твоей жизни кончились, – промолвили тут духи, доставившие его сюда, – и нас послали за тобой.
   – Я выше земного мира чувственных страстей! – воскликнул Сунь У-кун. – Я не состою из пяти элементов и не подчинен власти Князя смерти. Вы что, с ума сошли? Как же осмелились вы схватить меня и тащить сюда?!
   Но посланцы ада продолжали тащить Сунь У-куна, не обращая внимания на его слова. Тут Царь обезьян рассердился, достал из уха свою драгоценность, потряс ею, и она стала толщиной с чашку. Он легонько взмахнул ею и ударил духов, посланных за его душой. От тех осталось лишь мокрое место. Освободившись от веревок, Сунь У-кун, широко шагая, направился в крепость, размахивая своим посохом. Увидев его, демоны с головой быка и мордой лошади в страхе стали метаться из стороны в сторону, а толпа других демонов ринулась во дворец и доложила:
   – Великий царь! Беда! Беда! Какой-то Бог грома с обросшим шерстью лицом приближается ко дворцу!
   Тут десять судей смерти пришли в сильное замешательство и, быстро приведя себя в порядок, вышли посмотреть, что происходит. Увидев рассвирепевшего Сунь У-куна, они выстроились в ряд и громко приветствовали его:
   – Великий бессмертный, назовите нам свое имя!
   – Раз вы не знаете меня, то как осмелились послать за мной своих людей? – крикнул Сунь У-кун.
   – Да разве посмели бы мы поступить подобным образом! – возразили судьи. – Вероятно, посланные допустили какую-то ошибку!
   – Я святой мудрец из Пещеры водного занавеса, с Горы цветов и плодов, – представился Царь обезьян. – А вы кто будете? – спросил он их в свою очередь.
   – Мы десять судей Владыки преисподней, – отвечали те с поклоном.
   – Ну так вот, если не хотите, чтобы я побил вас, быстрее называйте свои имена! – приказал Сунь У-кун.
   И все десять судей назвали свои имена.
   – Если вы действительно судьи смерти, то должны быть наделены божественным провидением, – сказал Сунь У-кун. – Как же вы не разбираетесь в делах? Я постиг истину и стал бессмертным праведником, вечным, как небо. Я стою выше чувственного мира и не подчиняюсь законам пяти стихий. Как же смели вы послать своих людей схватить меня и привести сюда?
   – Не гневайтесь, праведник, – отвечали судьи. – Мир велик, и людей, носящих одинаковые имена, много. Очевидно, наши посланцы совершили ошибку и спутали вас с кем-нибудь другим.
   – Все это ерунда! – крикнул Сунь У-кун. – Ведь существует даже поговорка, которая гласит: «Правители могут быть плохими, чиновники могут быть плохими, но тот, кого они посылают, ни при чем». Дайте-ка мне сейчас же книги с именами живых и мертвых, и мы посмотрим, в чем дело!
   Судьи пригласили Сунь У-куна во дворец Владыки преисподней, и он с посохом в руках последовал за ними и уселся в центре зала лицом к югу [17 - В древнем Китае лицом к югу садились цари, князья, правители.]. Между тем судьи приказали чиновнику, ведающему списками, принести все дела для проверки. Чиновник поспешил в канцелярию, вытащил там несколько папок с документами и десять книг со списками и стал одну за другой просматривать их. Он проверил список обыкновенных насекомых, насекомых, покрытых шерстью, крылатых насекомых, чешуйчатых, но нигде не обнаружил имени Сунь У-куна. Тогда он взялся за списки обезьян, но и здесь Сунь У-куна не оказалось. А надо вам сказать, что обезьяны хоть и похожи на человека, а в списках людей не числятся. Есть у них сходство и с животными, но они не живут в какой-либо определенной стране. Похожи они также на зверей, однако не подчиняются цилиню и, несмотря на свое сходство с птицами, неподвластны фениксу.
   Но нашлась еще одна книга, которую Сунь У-кун решил проверить сам. И вот здесь он прочитал: «Душа номер 1350», а ниже: «Сунь У-кун. Каменная обезьяна, порожденная небом. Продолжительность жизни – 342 года. Спокойная смерть».
   – Я сам не помню, сколько лет я прожил! – воскликнул Сунь У-кун. – Мое имя надо вычеркнуть отсюда! Дайте-ка мне кисть!
   Чиновник поспешно подал ему кисть, густо обмакнув ее в тушь.
   Тогда Сунь У-кун взял книгу и вычеркнул из нее все имена обезьян, которые там значились. Затем, отбросив книгу, он воскликнул:
   – Ну, теперь мы в расчете! Больше мы вам неподвластны!
   И, взяв свой посох, он стал прокладывать себе дорогу из царства мрака.
   Ни один из десяти судей не решился даже приблизиться к нему. Они отправились во Дворец бирюзовых облаков и, склонившись перед бодисатвой Дицзан-ваном, стали спрашивать его, следует ли им обратиться с жалобой к Нефритовому императору. Однако рассказывать об этом мы сейчас не будем.
   Выбравшись из крепости, Царь обезьян запутался в траве и едва удержался на ногах. Тут он пришел в себя и понял, что все это было сном. Потягиваясь, он услышал, как четыре его полководца и другие обезьяны говорили:
   – Великий царь! Вы много выпили, проспали здесь всю ночь и все еще не можете проснуться.
   – Все это не важно, – отвечал им Сунь У-кун. – Но когда я спал, сюда пришли два человека, которые увели меня в царство мрака. Тут только я проснулся и произнес свое волшебное заклинание. Меня проводили прямо во дворец Владыки преисподней, где восседали судьи смерти. Их было десять. Я поссорился с ними, с этими судьями, просмотрел книгу жизни и смерти и там нашел наши имена. Я вычеркнул их, и теперь мы не будем больше подчиняться Владыке преисподней.
   Обезьяны стали низко кланяться своему повелителю, благодарили его. И вот с тех пор многие горные обезьяны не стареют, потому что их имена были вычеркнуты из списков ада. Царь поведал о том, что с ним произошло, и обезьяны-полководцы оповестили обо всем духов – властителей пещер. А те не замедлили прийти и принести свои поздравления. Прошло несколько дней, и шесть побратимов Сунь У-куна явились с поздравлениями. Они тоже выслушали рассказ Сунь У-куна и несказанно обрадовались тому, что имена обезьян вычеркнуты из книги. Вместе с царем братья проводили время в забавах и увеселениях, но рассказывать об этом мы не будем.

   Тогда Сунь У-кун взял книгу и вычеркнул из нее все имена обезьян, которые там значились.

   Послушайте лучше о том, как Дракон Восточного моря подал жалобу божественному всемилостивейшему Нефритовому императору неба. Как-то раз во время утреннего приема, когда император восседал в своем облачном дворце с золотыми воротами в Зале божественного небосвода, окруженный божественными сановниками, военными и гражданскими чинами, один из придворных, праведник Цю Хун-цзи почтительно молвил:
   – Разрешите доложить вам, великий царь! Ко дворцу прибыл Дракон Восточного моря, он принес жалобу и нижайше просит принять его.
   Император велел пригласить Дракона. Ао Гуана ввели в Зал божественного небосвода, и он воздал императору полагающиеся почести. После этого стоявший в стороне божественный отрок взял у Дракона бумагу и поднес ее императору. Император начал читать:

     Я – Ао Гуан, Восточного моря Дракон,
     Отдаю повелителю неба смиренный поклон,
     Доношу, что обидел меня безо всяких на это причин
     Сунь У-кун, знаменитый волшебник из горной пещеры.
     Он без спроса спустился на дно океанских пучин
     И ворвался в подводный дворец, обнаружив плохие манеры,
     И, оружия требуя, поднял в покоях скандал,
     И тогда, повелев прекратить назревавшую драку,
     Я невольно злодею оружие грозное дал,
     Повинуясь смиренно волшебному жесту и знаку…
     Распугал он в воде обитающих рыб и зверей,
     В скалах прятались крабы, уплыли на дно черепахи,
     И драконы могучие трех океанских морей
     Притаились, втянув чешуйчатые головы в страхе.
     И тогда перед ним я склонился, бессилен и нем,
     И поднес победителю посох волшебный, железный,
     Золотой, разукрашенный перьями феникса, шлем,
     Башмаки для ходьбы в облаках над воздушною бездной
     И кольчугу с замком… Дорогие подарки приняв,
     Удалился злодей, повторяя прыжки и удары, —
     Не принес извинений за свой необузданный нрав
     И ушел невредимый, избегнув заслуженной кары.
     И поскольку волшебная сила его велика,
     О привычном спокойствии в мире подводном радея,
     Я прошу императора тотчас отправить войска
     И могучей рукой покарать наглеца и злодея [18 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Прочитав жалобу до конца, император соизволил приказать:
   – Пусть Дракон возвращается в свое море. Мы пошлем войска и арестуем преступника.
   Склонившись перед императором и поблагодарив его, Дракон удалился. Но не успел он уйти, как появился небесный советник по имени Гэ Сянь-вэн, который, представ перед императором, провозгласил:
   – Ваше величество! Во дворец прибыл первый судья смерти. Он принес с собой жалобу от бодисатвы Дицзан-вана.
   Тогда божественная фея взяла бумагу и преподнесла ее императору. Нефритовый владыка прочитал ее с начала до конца:

     В тиши преисподней в подземной таинственной мгле
     Судом беспристрастным подводятся жизням итоги,
     И демоны ищут приюта на грешной земле,
     И есть для святых в небесах безмятежных чертоги.
     Как мир изначально мелькание ночи и дня,
     У птиц и зверей оболочки телесные тленны,
     Но души не старятся, цепь воплощений храня,
     Законы природы во веки веков неизменны.
     И эти законы задумал нарушить злодей —
     По воле небесной родившийся Царь обезьяний.
     Он вестников смерти убил, напугал в преисподней судей,
     Устроил скандал во дворце и немало иных злодеяний.
     Он в книге судеб, что в подземных покоях хранится,
     Посмел зачеркнуть подчиненных своих имена
     И черною тушью запачкал святые страницы, —
     Теперь над его обезьянами смерть не вольна.
     Подземные силы бессильны его покарать,
     Небесное войско для этого дела пригодней,
     И мы умоляем направить волшебную рать,
     Могуществом неба покой возродить в преисподней [19 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   – Пусть правители царства мрака возвращаются к себе в преисподнюю, – приказал император, прочитав все до конца. – Мы отправим военачальников и схватим этого смутьяна.
   Склонившись перед императором и поблагодарив его, первый судья царства мрака удалился. Тогда император обратился к окружавшим его сановникам:
   – Когда появилась эта волшебная обезьяна и в каком перевоплощении ей было предназначено постигнуть великое учение?
   Едва он произнес это, как вперед выступили Всевидящий глаз и Всеслышащее ухо:
   – Эта каменная обезьяна появилась триста лет назад из расщелины скалы. Вначале она ничем особенным не отличалась. Но за последние годы ей каким-то образом удалось усовершенствовать себя и достичь бессмертия. И вот теперь она покоряет драконов, усмиряет тигров и самовольничает, изменяя списки царства мрака.
   – Кто же из вас, бессмертных, согласится сойти вниз, чтобы смирить этого беззаконника? – спросил, выслушав их, император.
   Тут выступил вперед Дух Вечерней звезды и, преклонив колена, молвил:
   – О священнейший! Все существа, которые населяют землю и имеют девять отверстий, могут достичь бессмертия. Поэтому вовсе не удивительно, что обезьяна, созданная небом и землей, сиянием солнца и луны, вскормленная росой и жившая под открытым небом, достигла пределов возможного. Она самоусовершенствовалась, познала великое учение и теперь обладает силой, способной покорять драконов и тигров. Обезьяна эта ничем не отличается от человека. Поэтому я обращаюсь к вашему величеству с нижайшей просьбой: явите свое императорское милосердие и вызовите эту обезьяну на небо, назначьте на официальную должность и занесите в списки слуг вашего величества. Здесь она будет постоянно находиться под надзором. И тогда, если она станет подчиняться велениям неба, вы сможете даже повысить ее в должности и наградить. А не пожелает слушаться, то ее тут же можно и усмирить. И вот, если мы поступим подобным образом, не нужно будет посылать войска, а кроме того, это будет лучшим способом привлечь к себе бессмертного.
   Слова эти доставили большое удовольствие Нефритовому императору.
   – Быть по сему! – молвил он и тут же велел своему писцу написать соответствующий указ, с которым отправил Духа Вечерней звезды. Дух вышел через Южные ворота, сел на облако и вскоре очутился на Горе цветов и плодов у Пещеры водного занавеса.
   – Я посланец неба, – обратился он к толпе обезьян, – и прибыл сюда с высочайшим указом. Нефритовый владыка призывает вашего царя на небо. Доложите ему об этом поскорее.
   Обезьяны стремглав бросились во внутренние помещения пещеры.
   – Великий царь! – обратились они к своему повелителю. – Там, у пещеры, стоит какой-то старец. Он говорит, что послан сюда небом с высочайшим указом, в котором вас приглашают отправиться вместе с ним на небо.
   Услышав это, Прекрасный царь обезьян не мог скрыть своей радости.
   – А я ведь последнее время как раз думал о том, чтобы отправиться на небо, – промолвил он, – и вот видите, посланец прибыл очень кстати. Пригласите-ка его побыстрее сюда.
   Царь быстро привел в порядок свою одежду и головной убор и поспешил навстречу гостю.
   Пройдя в середину зала, Дух звезды остановился, повернулся лицом к югу и произнес:
   – Я – Дух Вечерней звезды. Меня послал сюда Нефритовый император. Он шлет вам указ, в котором призывает вас на небо. Там вы получите должность и станете небесным чиновником.
   – Я очень тронут тем вниманием, которое вы оказали мне, спустившись на землю, – отвечал на это Сунь У-кун и тут же велел своим подданным устроить в честь гостя пир.
   – Но я привез с собой священный указ, – возразил Дух звезды, – и поэтому не могу долго задерживаться. У нас еще будет случай побеседовать с вами после вашего назначения.
   – Не смею настаивать, – почтительно отвечал Сунь У-кун. – Благодарю за честь, которую вы оказали нам своим посещением.
   После этого он подозвал четырех старых обезьян-военачальников и дал им наставления:
   – Обучайте молодых обезьян со всем усердием и ждите меня. Я побываю на небе, посмотрю, хорошо ли там, и тогда возьму и вас туда с собой, и мы будем жить вместе.
   Обезьяны-полководцы склонились перед своим повелителем в знак согласия, и Царь обезьян последовал за Духом звезды. Они сели на облако и стали подниматься ввысь.
   И поистине:

     Вознесся на небо,
     И ныне в высшем сане

     В одном ряду
     С бессмертными он встанет:

     Теперь он к облакам
     Небесным близок,

     Внесенный
     В самый драгоценный список.

   Читатель! Вы еще не знаете, какую должность получил Сунь У-кун. Поэтому прошу вас послушать, о чем повествует следующая глава.

Глава четвертая,

//-- повествующая о том, как Царь обезьян остался недоволен назначением на должность бимавэня, и о том, как он не успокоился даже после того, как стал называться Великим Мудрецом, равным небу --//
   Итак, Дух звезды вместе с Прекрасным царем обезьян покинул пещеру. Они сели на облако и поднялись ввысь. А надо вам сказать, что Сунь У-кун передвигался на облаках особым способом и именно благодаря этому двигался необычайно быстро. Очень скоро Дух звезды остался далеко позади, и Сунь У-кун первым прибыл к Южным воротам неба. Однако в тот момент, когда он уже собирался войти, дорогу ему преградил начальник стражи небесных ворот, сопровождаемый большим отрядом охраны, вооруженной пиками, мечами и алебардами.
   – Оказывается, этот старый Дух просто жулик! – возмутился Царь обезьян. – Ведь он сам пригласил меня сюда – зачем же ему понадобилось высылать навстречу мне стражу с мечами и пиками?!
   Как раз в этот момент подоспел запыхавшийся Дух звезды. Увидев его, Сунь У-кун сердито крикнул:
   – Ты что это, старик, вздумал обманывать меня! Ты сам сказал, что по указу Нефритового императора пригласил меня на небо! Почему же стража не впускает меня?
   – О государь! Не сердитесь, – с улыбкой промолвил Дух. – Ведь вам еще не приходилось посещать небесные чертоги, и здесь вас никто не знает. Как же могла небесная стража впустить вас? Вот сегодня, когда вы представитесь императору и получите назначение и звание, никто больше не помешает вам входить и выходить.
   – Ах вот как, – сказал Сунь У-кун, – в таком случае я не хочу идти туда.
   – Да нет, со мной-то вы войдете. – И с этими словами Дух остановил Сунь У-куна, собиравшегося уже уходить, и, приблизившись к небесным воротам, громко крикнул: – Эй! Охрана, военачальники и стражники! Дайте дорогу! Сюда явился бессмертный с земли, которого я вызвал по указу Нефритового императора.
   Тут начальник стражи и охрана убрали оружие и удалились. Лишь теперь Сунь У-кун поверил Духу и спокойно последовал за ним. Когда он вошел во дворец, его глазам представилась картина, о которой поистине можно было сказать:

     Кто посещал впервые мир небесный,
     Тот попадал и во дворец чудесный,
     Где радуга на стенах трепетала
     И алые лучи свои сплетала,
     Где сотни струй эфирных в сочетанье
     Отбрасывали алое сиянье.
     Взгляните же на Южные ворота —
     Какая здесь искусная работа! —
     Отделаны глазурью совершенной
     И темно-синей яшмой драгоценной.
     По сторонам начальники стояли
     И потолка главою достигали,
     В руках бунчук держали и оружье,
     А воины стояли полукружьем,
     В строю, за полководцами своими,
     Кольчугами сверкая золотыми.
     У них в руках стальные были плети,
     Блюли порядок строгий стражи эти.
     Снаружи все не слишком поражало,
     Зато внутри пришельцев ослепляло.
     Стремились ввысь огромные колонны,
     Вокруг которых обвились драконы,
     И чешуя сверкала золотая.
     Прогуливались фениксы, блистая
     Раскрашенными яркими крылами
     И красными качая головами;
     Здесь длинные мосты повсюду были,
     По ним-то эти фениксы ходили,
     Неся лучей небесных отраженье
     В своем прекрасном пестром оперенье;
     Оно цветы земли напоминало,
     Туманы над Медведицею Малой!

     Здесь тридцать три дворца в небесной сени;
     Вот, например, «Дворец пяти учений»,
     Большой «Дворец Хранителя закона»,
     Иль «Облаков – скитальцев небосклона».
     Здесь семьдесят и два имелось зала:
     «Лингуандянь»… да и других немало,
     «Просторов неба», «Светов знаменитых»,
     цилини здесь стояли из нефрита.
     Терраса Шоусин была веками
     Засажена бессмертными цветами,
     И никогда цветы не увядали.

     Здесь в тигле эликсир приготовляли —
     Бессмертье сообщающий напиток;
     И был вокруг зеленых трав избыток.
     Когда же императора покои
     Увидели пришельцы пред собою,
     То темно-синий занавес кисейный,
     Весь в звездах, распахнулся легковейно.
     Там в глубине покоилась корона,
     Она казалась мальвой золоченой.
     Алмазным блеском ослепляли взоры
     Бесценные прекрасные уборы.
     Расшиты были туфли жемчугами,
     Лежали ленты рядом с орденами.
     При звуках колокола золотого
     Сановники к вратам спешили снова.
     Когда же громко в барабан ударят,
     Князья идут в покои государя.
     Вошли пришельцы в Зал небес священный,
     Где дверь была из яшмы драгоценной,
     А створки на златых гвоздях держались,
     Где фениксом ворота украшались.
     Его изобразили кисть и краски,
     Прекрасного в своей священной пляске.
     Так шли они от зала к залу – дале,
     И множество чудес они видали:
     Лепились по карнизам крыш драконы,
     На гребне кровли, высоко взнесенном,
     Темно-пурпурный куполок вздымался;
     Источником сиянья он являлся
     И был подобен тыквочке-горлянке;
     Внизу же феи, верные служанки,
     Держали – кто зонты, кто опахала,
     А та салфеткой блюдо прикрывала.
     И стража, и начальник по приему
     Хранили верность духу боевому,
     Здесь воины стояли в карауле
     И стерегли бессмертия пилюли,
     Которые в прекрасном этом зале
     В лазурной вазе горкою лежали.
     А в дивной вазе черного агата
     Коралла ветвь светилась красновато.
     Здесь столько было во дворцах небесных
     Вещей необычайных и чудесных:
     Ворота раскрывались золотые,
     Звонили колокольчики литые
     Серебряным своим прозрачным звоном,
     Луна плыла тихонько перед троном,
     И солнце, к утреннему встав приему,
     В низине шло по небу голубому.
     Попав сюда, владыка обезьяний
     Не должен был спускаться в мир страданий
     И пасть на землю из небесной сени
     Для суеты людской, для искушений.

   – Эй! Охрана, военачальники и стражники! Дайте дорогу! Сюда явился бессмертный с земли, которого я вызвал по указу Нефритового императора.

   Вместе с Прекрасным царем обезьян Дух подошел к Залу священного небосвода и без доклада проследовал прямо к императорскому трону. Здесь он, низко склонившись, приветствовал императора. Сунь У-кун между тем стоял выпрямившись рядом с ним. Он, видимо, не имел ни малейшего намерения отдавать почести императору и лишь слегка склонил ухо, чтобы слышать все, что скажет Дух.
   – Разрешите доложить, – начал посланец неба, – я выполнил ваш указ и привел земного бессмертного.
   – О каком бессмертном идет речь? – взглянув вниз, спросил владыка неба.
   – Это я – Сунь У-кун, – подал голос Царь обезьян, склонившись наконец перед императором.
   – Что за невежественная обезьяна! – побледнев от негодования, возмущенно заговорили присутствовавшие на приеме сановники. – Как осмелилась она не воздать императору должных почестей, а ответить просто: «Это я – Сунь У-кун». Да за такой поступок она достойна смерти!
   – Этот Сунь У-кун – земной бессмертный, – соизволил заметить император. – К тому же он недавно приобрел человеческий облик. Неудивительно, что он не знает правил придворного этикета, и на этот раз мы должны отнестись к нему снисходительно.
   Подобная милость вызвала восхищение божественных сановников, а Сунь У-кун только теперь произнес приветствие. Затем император приказал всем гражданским и военным сановникам просмотреть списки и найти для Сунь У-куна свободную должность. Тут выступил вперед властитель звезды Уцюй и почтительно доложил:
   – Сейчас ни в одном из дворцов и залов небесных чертогов не найдешь свободной должности. Только у надзирателя императорских конюшен есть место смотрителя.
   – Ну что ж, назначьте его на должность бимавэня – смотрителя конюшен, – приказал император.
   Все снова выразили восхищение милостью императора. А император велел Духу звезды Мудэ проводить Сунь У-куна к надзирателю конюшен, где он и должен был приступить к исполнению своих обязанностей.
   Между тем Прекрасный царь обезьян очень охотно последовал за Духом звезды Мудэ и, прибыв на место, вступил в свою должность. После того Дух звезды Мэду вернулся во дворец. В конюшнях собрались надзиратели, их помощники, военная охрана, писари, служители и все остальные, большие и малые чиновники конюшен. Ознакомившись с делами, Сунь У-кун узнал, что здесь находится только тысяча небесных коней. Тут были и восемь знаменитых скакунов Чжоуского императора Му-вана, знаменитый скакун Гуань-юя – Красный заяц и много других прославленных в истории коней.
   Каждый конь был так могуч, что от ржания его поднимался ветер, и так быстр, что мог догнать молнию. Эти кони умели бегать по туманам и облакам, и сила их была неиссякаемой.
   Сунь У-кун вначале просмотрел все инвентарные списки, а затем проверил количество коней и ознакомился с обязанностями служащих. Писари ведали заготовкой фуража, конюхи должны были чистить и мыть коней, косить и нарезать траву, носить воду и готовить корм. Надзиратели и их помощники помогали управляющим вести остальные дела. День и ночь все они ухаживали за лошадьми, кормили их, и ни у кого не оставалось времени даже поспать. Кони подобрались капризные и беспокойные. День еще проходил сносно, но вот ночью они доставляли всем конюхам много хлопот. Надо было поднять и накормить лошадей, которые уже улеглись спать, или же идти и ловить тех, что убежали.
   В тот день, когда небесные кони увидели Царя обезьян, они с такой жадностью стали пожирать корм, что очень скоро разъелись. Недели через две выдалось свободное утро, и служащие конюшен решили устроить пирушку в честь прибытия Сунь У-куна. Они хотели поздравить его с назначением. В разгар веселья Царь обезьян вдруг отставил свой бокал.
   – Что за звание бимавэнь? – поинтересовался он.
   – Это просто название твоей официальной должности, – отвечали ему.
   – А к какому рангу относится эта должность? – снова спросил У-кун.
   – Да ни к какому.
   – Выходит, должность эта настолько высока, что не относится ни к одному из разрядов?
   – Да нет, это совсем маленькая должность, она даже так и числится «без ранга».
   – Как это так – «без ранга»? – продолжал допытываться Сунь У-кун.
   – Это самая последняя должность. На такие должности, как ваша, назначается тот, кто не зачислен ни в один из служебных рангов. Назначенные на должность бимавэня должны присматривать за конями. Если они делают это добросовестно, может быть, их и похвалят иногда. Если же кони станут хиреть, то за это может и достаться. А когда с ними что-нибудь случится, нечего и говорить – накажут без всякого снисхождения.
   В груди Царя обезьян забушевало пламя гнева, и он даже зубами заскрежетал.
   – Так вот как обошлись со мной – Сунь У-куном! На Горе цветов и плодов я был отцом и государем, а здесь меня обманули и заставили ухаживать за лошадьми! Если моя должность считается такой ничтожной и ее могут выполнять подростки и низкие люди, так зачем назначили меня сюда?! Нет, не стану я больше работать на них и сейчас же уйду!
   С криком негодования Сунь У-кун опрокинул стол, вынул из-за уха свое сокровище, которое вмиг превратилось в посох толщиной с чашку и, прокладывая себе дорогу, ринулся вон из конюшен прямо к Южным воротам. Небесная стража, которой уже было известно, что он зачислен в списки бессмертных и занимает официальную должность бимавэня, не осмелилась задержать Сунь У-куна, и он свободно прошел через Южные ворота.
   Вскоре на облаке он достиг Горы цветов и плодов и здесь увидел, как его четыре военачальника вместе с духами – правителями пещер производят военные учения.
   – Ребятки! К вам вернулся ваш господин! – громко крикнул Сунь У-кун.
   В тот же миг его толпой окружили обезьяны и, низко кланяясь, приветствовали. Затем они с почетом проводили своего повелителя в пещеру, усадили на трон и спешно занялись приготовлением пира в честь его прибытия.
   – Примите наши поздравления, великий царь, – говорили они. – Вы прожили на небе более десяти лет, остались, несомненно, довольны и прибыли со славой.
   – Ведь я покинул вас всего каких-нибудь полмесяца назад – откуда же вы взяли, что я пробыл там более десяти лет? – удивился Сунь У-кун.
   – На небе время течет незаметно, – отвечали ему. – Один день, проведенный там, равен году на земле. Осмелимся ли мы узнать, великий царь, какую вы там получили должность?
   – Даже сказать стыдно! – замахал в ответ руками Сунь У-кун. – От подобного позора можно умереть! Этот Нефритовый император совсем не умеет ценить людей и не придумал ничего лучшего, как назначить меня на должность бимавэня, как у них она называется. Мне поручили уход за лошадьми, а занимающему эту должность звания вообще не полагается. Вначале я ничего об этом не слышал и жил в свое удовольствие в императорских конюшнях. И лишь сегодня, беседуя со своими сослуживцами, узнал о постигшем меня позоре. Я сильно разгневался, опрокинул рабочий стол и, бросив свою должность, спустился на землю.
   – Вы замечательно поступили, великий царь! – воскликнули в один голос обезьяны. – Разве можно променять трон правителя столь счастливой страны, как наша, на должность какого-то конюха!
   – В таком случае, ребятки, приготовьте-ка поскорее вина, чтобы рассеять печаль вашего повелителя, – приказал Сунь У-кун.
   И вот в разгар веселья в пещеру вошел дежурный и доложил:
   – Великий царь, у дверей ожидают два духа Единорога, они хотят видеть вас.
   – Ну что же, зови их сюда.
   Духи оправили на себе одежду и, войдя в пещеру, пали ниц перед царем.
   – По какому делу вы пожаловали ко мне? – молвил Прекрасный царь обезьян.
   – Мы давно слышали о том, что вы принимаете в свое царство всех достойных, – отвечали духи, – но до сих пор у нас не было случая засвидетельствовать вам свое почтение. И вот, узнав о том, что вы получили назначение на небесах и с почетом вернулись, мы решили принести вам, великий царь, свои поздравления и в знак нашего уважения преподнести вам халат оранжевого цвета. Если же вы не сочтете унизительным принять к себе на службу нас, недостойных, то мы до конца дней своих будем служить вам верой и правдой.
   Эти слова доставили большое удовольствие Царю обезьян. Он тут же облачился в оранжевый халат, а остальные обезьяны, сияя радостью, выстроились в ряды и воздали ему почести. Духам было присвоено звание военачальников передовых отрядов. Поблагодарив за оказанную им милость, духи принялись расспрашивать Сунь У-куна о том, долго ли он пробыл на небе и какую должность там занимал.
   – Нефритовый император не ценит способных людей, – отвечал на это Царь обезьян. – Он назначил меня на должность какого-то бимавэня.
   – Да разве можно с такими волшебными способностями, какими обладаете вы, великий царь, ухаживать за лошадьми? – воскликнули духи. – Неужели вы недостойны получить звание Великого Мудреца, равного небу?
   Царь обезьян пришел в неописуемый восторг и стал радостно восклицать:
   – Вот это чудесно! Замечательно!
   Он тут же велел четырем военачальникам отдать приказ изготовить знамя с надписью из четырех больших иероглифов: «Великий Мудрец, равный небу» – и вывесить его на большом бамбуковом шесте. Отныне все должны были называть его Великим Мудрецом, равным небу, а не просто великим царем, как раньше. Он повелел оповестить об этом приказе всех демонов – властителей пещер. Однако распространяться об этом больше нет надобности.
   На следующий день, когда у Нефритового императора происходил прием, небесный наставник подвел к трону начальника конюшен и его помощника, а те склонились перед императором.

   Он тут же велел четырем военачальникам отдать приказ изготовить знамя с надписью из четырех больших иероглифов: «Великий Мудрец, равный небу»…

   – Разреши доложить тебе, великий государь, что вновь назначенный бимавэнем Сунь У-кун вчера покинул небесный дворец, так как считает для себя эту должность унизительной.
   Как раз в этот момент к трону приблизился начальник охраны Южных небесных ворот в сопровождении стражников.
   – По неизвестным причинам бимавэнь прошел через небесные ворота и удалился, – доложил он.
   Тогда Нефритовый император повелел:
   – Пусть небесные служители возвращаются к своим делам. Мы пошлем небесных воинов арестовать негодника.
   Тут из толпы царедворцев выступил князь неба Вайсравана со своим сыном Ночжа и, приветствуя владыку неба, молвил:
   – Великий государь! Хоть способности мои и невелики, но я просил бы послать меня с этим поручением.
   Нефритовый император остался очень доволен, назначил Вайсравану главным командиром, сына его – Ночжа – помощником, велел им собрать войско и отправиться в поход.
   Вайсравана и Ночжа пали ниц перед императором, поблагодарили его за оказанную честь и вернулись к себе во дворец, где собрали войско и назначили командиров. Передовым отрядом должно было командовать огромное божество. В арьергарде следовало войско под командой генерала Юйду, а Якша командовал резервом. Войско прошло через Южные небесные ворота и очень быстро достигло Горы цветов и плодов. Выбрав ровное место, воины расположились лагерем. Дух рек Цзюйлиншэнь должен был вызвать врага на бой. Он привел себя в боевую готовность и, размахивая огромными топорами, приблизился к Пещере водного занавеса. Там он увидел множество оборотней. Среди них были волки, тигры, шакалы и другие звери, которые с диким визгом и ревом прыгали и бегали, размахивая пиками и мечами. Они проводили учебный бой.
   – Эй вы, твари! – крикнул Дух рек. – Я прибыл сюда по приказанию Нефритового императора, чтобы усмирить бимавэня. Немедленно доложите ему об этом и скажите, чтобы он сейчас же вышел сюда, не то я всех вас уничтожу.
   С криком: «Беда пришла, беда пришла!» – оборотни стремглав бросились в пещеру.
   – Какая там еще беда? – спросил их Царь обезьян.
   – К пещере подошел какой-то небесный полководец и говорит, что прибыл сюда по повелению Нефритового императора, чтобы усмирить вас. Он требует, чтобы вы сейчас же вышли к нему и выразили свою покорность небу, иначе все мы поплатимся жизнью.
   – Подать мне боевые доспехи! – приказал Царь обезьян. Ему принесли шлем из пурпурного золота и кольчугу из желтого золота, туфли для хождения по облакам и волшебный посох. Облачившись и взяв в руки посох, царь вывел всех своих воинов и выстроил их в боевой порядок. Дух рек от удивления даже глаза раскрыл и не мог не согласиться с тем, что Царь обезьян действительно выглядел великолепно:

     Кольчуга дивная была на нем,
     Он в шлеме красовался золотом;
     На посохе был обруч золотистый;
     Звездой светился взор его лучистый.
     Магические туфли на ногах
     Носил он для хожденья в облаках;
     А тело, подготовя к превращенью,
     Держал он непрерывно в напряженье.
     Стояли брови у него торчком,
     И в голосе был колокольный гром;
     А уши у него до плеч свисали.
     Он скалился – и зубы выступали.
     Но бимавэнь, зубастый, остромордый,
     Охвачен был одной мечтою гордой,
     И целый день он помышлял о том,
     Что будет равным небу мудрецом.

   – Ничтожная обезьяна! – громко крикнул Дух рек Цзюйлиншэнь. – Ты что, не узнаешь меня?
   – Ах ты, несчастный дух! – крикнул в ответ Мудрец. – Мне никогда не приходилось встречать тебя. Ну-ка, говори живее, как тебя зовут?
   – Да как ты смеешь, низкая обезьяна, притворяться, что не узнаешь меня! – крикнул Дух рек. – Я Цзюйлиншэнь – командир передового отряда небесного войска, которое по повелению Нефритового императора прибыло сюда под командованием князя неба Вайсраваны, чтобы усмирить тебя! Немедленно сложи оружие и сдавайся на милость неба, если не хочешь, чтобы все обитатели этих гор были уничтожены. Помни! При малейшем сопротивлении тебя сотрут в порошок!
   Эти слова привели Царя обезьян в неописуемое бешенство.
   – Ах ты, подлый дух! Перестань бахвалиться и спрячь свой длинный язык! Я мог бы прикончить тебя своим посохом, но не сделаю этого только потому, что мне некого будет отправить с донесением на небо. Сейчас же ступай к своему императору и передай ему мои слова. Он совершенно не ценит способных людей, если не нашел для меня лучшей должности, чем бимавэнь. Видишь, что написано на этом знамени? Так вот, если император согласен сохранить за мной это звание, я не стану с ним воевать, и тогда и на небе и на земле будет царить покой. Если же он не пожелает поступить подобным образом, я нанесу такой удар по его священному трону, что он свалится.
   Цзюйлиншэнь взглянул в ту сторону, куда указывал Сунь У-кун, и увидел там развевающееся по ветру большое знамя с крупными иероглифами: «Великий Мудрец, равный небу». Тут Цзюйлиншэнь не выдержал и презрительно расхохотался:
   – Какая дерзость! Значит, ты, ничтожная обезьяна, хочешь стать Великим Мудрецом, равным небу, ну так испробуй сначала моего топора!
   С этими словами он взмахнул топором и нацелился прямо в голову Сунь У-куна. Но Царь обезьян увернулся и отразил удар. Между ними завязался жестокий бой.

     «Посохом желаний» – назывался посох,
     «Истины поборник» – топора названье.
     И достойны оба встретиться друг с другом,
     Началось в сраженье их соревнованье.

     Дар свой чародейный скрыл один противник,
     А другой хвалился волшебством могучим:
     Дунув, мог он вызвать облака, туманы,
     И, воздевши руки, пыль вздымал он тучей.

     Постиженьем дао Цзюйлиншэнь был славен,
     Сунь У-кун – искусством дивных превращений.
     Был топор, как феникс средь цветов душистых,
     Посох был драконом с красотой движений.

     Цзюйлиншэня чтили всюду в Поднебесье,
     Но его противник славился недаром:
     В голову нацелясь, посохом вращал он,
     Чтоб его обрушить бешеным ударом.

   Наконец Цзюйлиншэнь понял, что ему не устоять. И в тот момент, когда Царь обезьян занес над его головой посох и Цзюйлиншэнь, чтобы отразить удар, поднял свой топор, раздался громкий треск, и рукоятка топора разлетелась надвое. Тут Цзюйлиншэнь бежал с поля боя.
   – Эх ты, щенок! – крикнул, смеясь, Царь обезьян. – Я пощажу твою жизнь! Беги быстрее и сообщи, что произошло!
   Вернувшись в лагерь, Цзюйлиншэнь прошел прямо к Вайсраване и, повалившись ему в ноги, задыхаясь, промолвил:
   – Бимавэнь обладает столь чудодейственной силой, что я не смог одолеть его, потерпел поражение и вот явился к вам с повинной.
   – Этот негодяй опозорил меня! – с негодованием закричал Вайсравана. – Выгнать его отсюда и отрубить ему голову!
   Но в этот момент вперед выступил сын Вайсраваны Ночжа и, низко поклонившись отцу, молвил:
   – Не гневайся, отец! Помилуй на этот раз Цзюйлиншэня и разреши мне вступить в бой с обезьяной. Я сам хочу посмотреть, что за существо этот бимавэнь.
   Вайсравана послушался совета сына, приказал Цзюйлиншэню вернуться в лагерь и ждать там окончательного решения. А Ночжа, надев на себя шлем и кольчугу, помчался из лагеря и сразу же очутился у Пещеры водного занавеса. Сунь У-кун как раз собирался отвести свои войска, как вдруг увидел Ночжа. Этот принц выглядел настоящим героем.

     В косички часть волос заплетена,
     Лишь темя закрывать она должна,
     А волосы, что на затылке были,
     Длиной до плеч ему не доходили.
     Был юноша и мудр, и даровит,
     Имел прекрасный и изящный вид;
     Открытым был, разумным и спокойным
     И сыном своего отца достойным.
     Он праведностью славился своей;
     Конечно, не походит на людей
     Ведущий род от самого дракона,
     И, с детства красотою одаренный,
     Он отличался от детей земных
     И существом не походил на них.
     Шестью приемами он мог сражаться —
     Оружье неба может изменяться;
     Указ же императорский гласил,
     Чтоб он высокий чин в войсках носил —
     «Помощника и друга полководца».
     Так этот чудный юноша зовется.

   – Ты откуда взялся? – выступив вперед, спросил его Сунь У-кун. – И зачем ворвался к нам?
   – Да ты, я вижу, и узнавать меня не желаешь, негодная обезьяна? – крикнул тот. – Я принц Ночжа, сын небесного князя Вайсраваны. По повелению Нефритового императора мы прибыли сюда схватить тебя.
   – Вот что, князек! – рассмеялся Сунь У-кун. – У тебя молоко еще на губах не обсохло, да и пупок не совсем засох, а ты осмеливаешься разговаривать со мной таким тоном! Я сохраню тебе жизнь, но хочу, чтобы ты прочитал надпись на этом знамени. Передай Нефритовому императору: если он присвоит мне такое звание, я сам выражу ему покорность и ему незачем будет посылать сюда свои войска. Если же он не согласится выполнить мое желание, я разнесу его драгоценный Зал священного небосвода.
   «Видно, эта подлая обезьяна в самом деле вообразила себя каким-то необычайным волшебником, раз посмела называться таким именем!» – подумал Ночжа, прочитав надпись на знамени.
   – Ну, держись! Придется тебе познакомиться с моим мечом.
   – Смотри же! – крикнул Сунь У-кун. – Руби своим мечом, сколько хочешь! Я с места не двинусь.
   Эти слова вывели Ночжа из себя.
   – Изменись! – воскликнул он и тотчас же превратился в божество с тремя головами и шестью руками.
   Ночжа был страшен. В каждой руке он держал оружие. Тут были и меч для казни чудовищ, и нож, и веревка, и пест для покорения, и разрисованный шар, и огненное колесо. С этим оружием принц ринулся вперед.
   Сунь У-кун встревожился.
   – А этот мальчишка кое-что умеет, – сказал он. – Смотри не зазнавайся! Сейчас я покажу тебе свое волшебство! Изменись! – раздался громкий голос Сунь У-куна.
   И в тот же миг он превратился в существо с тремя головами и шестью руками. Затем он взмахнул своим жезлом с золотым обручем, и в руках у него оказалось сразу три жезла. Сунь У-кун ринулся вперед, и вот между Царем обезьян и принцем завязался такой бой, что задрожала земля и покачнулись горы. Поистине это было замечательное сражение:

     Был Ночжа шестирукий смел и рьян,
     Соперник – Царь прекрасный обезьян;
     Для одного – здесь с неба нисхожденье,
     Чтоб данное исполнить порученье.
     Другой же о себе настолько мнил,
     Что небеса мятежно возмутил.
     Был приготовлен острый меч для казни.
     Никто не мог увидеть без боязни
     То лезвие, что чудища разит,
     Пред ним святой и демон задрожит.
     Уже взвились удавом жадным путы,
     Был волчьей мордой пест, смирявший смуты,
     Вращенье посоха рождало блеск и жар,
     И грозно перекатывался шар.
     Три посоха желаний вверх взлетали
     И Мудреца надежно прикрывали.
     Вничью кончалась схватка не одна,
     И не была победа решена.
     Ночжа не допускал и на мгновенье
     Прекрасного сраженья прекращенье;
     Он много раз оружье умножал,
     По-разному врага он поражал,
     Но Сунь У-куна это не страшило,
     Смеялся он, сражаясь с новой силой:
     Не посохом одним вооружен, —
     Был в тысячи тот посох превращен.
     И посохов теперь взметнулась стая,
     Как молнии, по воздуху летая.
     И повалились демоны в горах,
     Скрыв головы, испытывая страх.
     Властители пещер закрыли входы;
     Перед Ночжа трепещет вся природа.
     Когда ж оружье двух бойцов встречалось,
     То грохотанье грома раздавалось,
     Небесный вопль с одной шел стороны,
     И люди были им потрясены;
     С другой же стороны во вражьем стане
     Взвивался стяг высокий, обезьяний,
     И это было страшно для людей.
     Так битва шла в жестокости своей:
     Противники сражались, не робея,
     Но кто из них сильнее, кто – слабее?

   Принц Ночжа и Царь обезьян Сунь У-кун вихрем носились, пустив в ход все свое искусство. Они схватывались уже более тридцати раз. За это время принц успел приумножить свое оружие во много тысяч раз. То же самое проделал Сунь У-кун со своими посохами. Оружие их сверкало в воздухе, искры разлетались во все стороны; но все еще нельзя было сказать, кто из них победит.
   Сунь У-кун был очень ловок и проворен. В разгар боя он выдернул у себя из шерсти волосок и крикнул: «Изменись!» В тот же миг волосок превратился в точную копию царя. И этот второй Сунь У-кун стал наступать на Ночжа спереди. Воспользовавшись этим, Сунь У-кун зашел позади Ночжа и, взмахнув своим жезлом, нанес ему сильный удар в левое плечо. В этот момент Ночжа собрался совершить какое-то магическое заклинание. Услышав позади свист посоха, он хотел уклониться от удара, однако не успел и, ощутив сильную боль, бросился бежать с поля боя. Ночжа потерпел поражение. Он снял с себя чары волшебства, принял свой обычный вид и вернулся в лагерь.
   А надо вам сказать, что наблюдавший за ходом боя Вайсравана хотел уже послать войска на помощь сыну, как вдруг перед ним предстал принц Ночжа и, весь дрожа от страха, доложил:
   – Венценосный отец мой! Этот бимавэнь – существо поистине необыкновенное! Даже я, твой сын, владея всевозможными волшебными приемами, не в состоянии был одолеть его. Он нанес мне поражение и ранил в плечо.
   – Если этот мошенник обладает столь чудодейственной силой, то разве сможем мы усмирить его?! – воскликнул, окончательно растерявшись, Вайсравана.
   – Около его пещеры на огромном шесте висит знамя с надписью: «Великий Мудрец, равный небу», – продолжал Ночжа. – И вот он хвастается, что заставит Нефритового императора пожаловать ему это звание. Иначе он угрожает разнести Зал священного небосвода.
   – Тогда лучше пока оставить его в покое, – заметил на это Вайсравана. – Вернемся на небо и обо всем доложим императору. А потом усилим небесные войска подкреплением и еще успеем окружить и захватить этого негодяя.
   Мы не станем подробно рассказывать вам о том, как принц из-за боли в плече уже не мог сражаться и вместе со своим отцом вернулся на небо.
   Когда Царь обезьян с победой возвратился к себе на гору, демоны – правители семидесяти двух пещер и шесть его побратимов явились к нему с поздравлениями. По этому случаю в пещере обетованной земли был устроен великолепный пир. И вот на пиру Сунь У-кун обратился к своим побратимам:
   – Поскольку отныне меня будут величать Великим Мудрецом, равным небу, вы все также должны называться великими мудрецами!
   В ответ на это князь демонов громко воскликнул:
   – О! Это очень разумно, мудрый брат! Пусть теперь все называют меня Великим Мудрецом, усмиряющим небо.
   – А меня Великим Мудрецом, будоражащим море, – закричал демон Водяной дракон.
   – А я буду Мудрецом, вызывающим смуту на небе, – предложил Дух грифа.
   – А я – Мудрецом, сдвигающим горы, – промолвил Дух льва.
   – Пусть зовут меня Мудрецом, проникающим всюду ветром, – заявил Дух обезьяны-макаки.
   – А меня – Мудрецом, изгоняющим священных духов, – откликнулся Дух обезьяны.
   Итак, каждый из шести названых братьев сам пожаловал себе звание; все они остались очень довольны друг другом, гуляли и веселились весь день и разошлись только с наступлением вечера.
   Между тем Вайсравана и принц Ночжа во главе своих отрядов вернулись на небо, явились в Зал священного небосвода и доложили:
   – По твоему приказу, наш повелитель, мы с войсками спустились на землю, чтобы усмирить бессмертного Сунь У-куна. Однако, вопреки нашим ожиданиям, его волшебные силы оказались настолько велики, что мы не смогли одолеть его. Поэтому покорнейше просим, ваше величество, дать нам еще подкрепление, – тогда мы уничтожим его.
   – Как же так! Неужели какая-то ничтожная обезьяна обладает такими огромными силами, что для того, чтобы справиться с ней, нужно еще подкрепление? – молвил император.
   В этот момент вперед выступил Ночжа.
   – Великий государь! – сказал он. – Я совершил тяжкое преступление, но прошу смилостивиться надо мной. У этой дикой обезьяны есть железный посох, им-то она и поразила Цзюйлиншэня, а затем ранила в плечо и меня. Около пещеры, в которой она живет, стоит бамбуковый шест, на котором висит знамя с иероглифами: «Великий Мудрец, равный небу». И вот она заявила, что, если получит это звание, тогда незачем посылать войска, она сама придет сюда. В противном случае обезьяна грозит разрушить Зал священного небосвода.
   – Как же смеет эта дикая обезьяна так нагло вести себя! – гневно воскликнул император и тут же приказал отправить войско уничтожить Сунь У-куна.
   Но в этот момент из рядов придворных выступил вперед Дух Вечерней звезды и так сказал:
   – Все это пока только разговоры. Никто не знает, на что способна эта обезьяна. Если снова послать войска для ее усмирения, то надо приготовиться к длительной и упорной борьбе, так как вряд ли удастся справиться с ней сразу. Уж лучше вы, великий государь, явите свое милосердие. Призовите эту обезьяну к себе и пожалуйте ей титул Великого Мудреца, равного небу. Это можно сделать лишь для виду, не назначая обезьяну на сколько-нибудь важную должность с жалованьем.
   – Я что-то не совсем понимаю, как можно иметь должность и не получать жалованья, – удивился император.
   – Очень просто, обезьяна получит звание Великого Мудреца, равного небу, но никакой официальной должности и жалованья иметь не будет, – ответил Дух Вечерней звезды. – Однако, находясь в Поднебесной, она отучится от своих порочных привычек и не станет вести себя так сумасбродно, как до сих пор. Тогда на небе и на земле воцарятся мир и спокойствие.
   – Быть по сему, – молвил император, выслушав Духа звезды, и тут же велел приготовить указ, с которым приказал отправить Духа звезды.
   И вот Дух снова вышел через Южные небесные ворота и направился прямо к Пещере водного занавеса. Однако теперь здесь все изменилось. Местность имела грозный вид. Каких только чудовищ, свирепых, сильных, могущественных, здесь не было! Размахивая мечами и пиками, саблями и палицами, они с диким визгом скакали и носились. Увидев Духа, они сразу же ринулись на него.
   – Эй вы, начальники! – обратился к ним Дух. – Доложите своему повелителю, что сюда со священным указом прибыл посланец небесного императора. Вашего царя приглашают прибыть в небесный дворец.
   Чудовища тотчас же бросились докладывать.
   – Возле пещеры стоит какой-то старик, – сказали они. – Он говорит, что прибыл сюда с императорским указом, в котором вас приглашают в небесный дворец.
   – Что ж, очень хорошо! – обрадовался Сунь У-кун. – Это, наверное, Дух Вечерней звезды. Он и в прошлый раз приходил приглашать меня на небо. Хотя мне и не дали достойного звания, но я не жалею, что побывал там. А сейчас он, вероятно, прибыл сюда с хорошими вестями.
   И Сунь У-кун приказал своим командирам выстроить войска и встретить посланца с развернутыми знаменами и барабанным боем. Сам Мудрец облачился в оранжевый халат, надел шлем, кольчугу и туфли для хождения по облакам, поспешил во главе своих подданных навстречу посланцу и, низко склонившись перед ним, громко его приветствовал:
   – Прошу вас, почтенный Дух, войти и извинить меня за то, что не успел встретить вас.
   Быстрыми шагами Дух Вечерней звезды вошел в пещеру и, остановившись в центре, повернулся лицом к югу и провозгласил:
   – Я должен сообщить тебе, Великий Мудрец, следующее: когда небесному императору доложили о том, что ты счел для себя оскорбительным то назначение, которое ты получил, и покинул конюшни, владыка сказал: «При прохождении службы обычно начинают с низких должностей и постепенно доходят до более высоких. Как же можно уже в самом начале выражать недовольство незначительной должностью?» После этого император отдал приказ Вайсраване и Ночжа спуститься на землю, чтобы усмирить тебя. Однако твоя волшебная сила победила их. Вернувшись на небо, они доложили о том, что ты требуешь для себя звания Великого Мудреца, равного небу. Тогда против тебя снова хотели направить войска, и вот я, рискуя навлечь на себя гнев императора, предложил не отправлять против тебя войск, а присвоить тебе это звание. Император согласился, и сейчас я пришел за тобой.
   – Премного благодарен вам за ваши хлопоты и заботу обо мне как в прошлый раз, так и сейчас, – с улыбкой промолвил Сунь У-кун. – Не знаю только, есть ли на небе звание Великого Мудреца, равного небу?
   – Я осмелился явиться сюда лишь после того, как уверился, что звание это ты получишь, – отвечал Дух звезды. – Во всяком случае, что бы там ни произошло, всю вину я готов принять на себя.
   Слова эти очень обрадовали Сунь У-куна. Он хотел было задержать Духа звезды, чтобы устроить в честь него пир, но тот отказался. Тогда они отправились на облаке к Южным небесным воротам и там прошли прямо в Зал священного небосвода. Склонившись перед императором, Дух звезды доложил:
   – Ваше повеление выполнено: Сунь У-кун здесь.
   – Подойди сюда, – приказал император Сунь У-куну. – Я провозглашаю тебя Великим Мудрецом, равным небу. Звание это высокое, и я надеюсь, что отныне ты будешь вести себя рассудительно.
   Царь обезьян остановился перед троном и громко приветствовал императора, выражая свою благодарность. После этого император приказал небесным служителям выстроить справа от персиковых садов управление Великого Мудреца, равного небу. В управлении учреждалось два департамента: один под названием «департамент тишины и спокойствия», другой – «департамент спокойных духов». Для ведения дел ему выделили целый штат небесных служащих. Затем император приказал Духу созвездия Удоу проводить Сунь У-куна в его помещение. Царю обезьян были пожалованы две меры вина и десять золотых цветов. При этом ему пожелали успокоить свое сердце, утвердиться в своих стремлениях и не допускать впредь безрассудных поступков.
   Получив свое назначение, Сунь У-кун тотчас же отправился с Духом созвездия Удоу к себе. Здесь он откупорил вино и вместе со всеми распил его. После этого Дух созвездия вернулся во дворец. Добившись осуществления всех своих желаний, Сунь У-кун был безмерно счастлив и стал жить в свое удовольствие в небесных чертогах, не зная ни забот, ни печали.
   Поистине:

     Бессмертный, в списки жизни занесенный
     И времени уже не подчиненный,
     И превращеньям неподвластен он…
     Что для него круговорот времен!

   О том же, что происходило в дальнейшем, вы можете узнать из следующей главы.

Глава пятая,

//-- из которой вы узнаете о том, как Сунь У-кун расстроил Персиковый пир и украл эликсир бессмертия, а также о том, как он учинил дебош в небесных чертогах и небожители устроили поход против волшебной обезьяны --//
   По правде говоря, Мудрец, равный небу, был всего-навсего волшебной обезьяной. В чинах и званиях он совершенно не разбирался, деньги его тоже не прельщали, и больше всего ему хотелось, чтобы имя его значилось в списках небожителей. Жил он во дворце, где к нему были приставлены чиновники двух департаментов. Три раза в день наш Мудрец принимал пищу, по ночам великолепно спал, не знал забот и наслаждался полной свободой.
   Все свое время он употреблял на встречи с друзьями, прогулки во дворец и на завязывание знакомств с обитателями неба. Из всех небожителей он должен был с особым почтением относиться только к троице буддийского божества и правителям четырех небес, называя буддийское божество «преподобным», а каждого правителя «ваше величество». С Духами же девяти планет, зенита и четырех стран света, двадцати восьми созвездий, четырех небесных правителей, двенадцати знаков зодиака и остальными обитателями звезд и Млечного Пути Сунь У-кун обращался как равный с равными.
   Свои прогулки Сунь У-кун совершал на облаках. Сегодня он отправлялся на восток, завтра держал путь на запад. В своих передвижениях он не ставил перед собой каких-нибудь определенных целей, а летел, куда ему вздумается. Но вот однажды, во время утреннего приема у императора, из рядов придворных выступил бессмертный по имени Сюй Цзин-ян и, склонившись перед императором, молвил:
   – Почтительно довожу до сведения вашего величества, что Великий Мудрец, равный небу, проводит время в безделье и праздности. Он со всеми перезнакомился, и сейчас все духи звезд, как высших, так и низших, стали его закадычными друзьями. Боюсь, как бы он не натворил беды. Не лучше ли дать ему какую-нибудь работу.
   Император тут же велел привести Царя обезьян. Сунь У-кун явился в радостном настроении.
   – Вы звали меня, ваше величество, конечно, для того, чтобы объявить мне о повышении или награде?
   – Мы слышали, – отвечал император, – что у тебя нет сейчас подходящего дела, и решили дать тебе работу. Отныне ты будешь охранять Персиковый сад. Надеюсь, что к своим новым обязанностям ты отнесешься с должным усердием.
   Подобная милость доставила Великому Мудрецу огромное удовольствие. Он поблагодарил императора и, отдав ему почести, удалился. Горя нетерпением вступить в новую должность, Сунь У-кун поспешил в Персиковый сад. Но когда он приблизился, Дух-сторож преградил ему дорогу:
   – Куда вы направляетесь, Великий Мудрец?
   – Нефритовый император повелел мне наблюдать за Персиковым садом, и вот я прибыл сюда, чтобы осмотреть мои новые владения.
   Тогда Дух оказал Сунь У-куну все полагающиеся почести и позвал землекопов, водоносов, подметальщиков, чтобы представить их новому начальнику. Работники поклонились ему до земли, а потом провели в сад. Что за волшебная картина открылась перед глазами Сунь У-куна!

     Качаются, блестят на солнце
     Деревьев стройные ряды,
     Одни – еще цветут прекрасно,
     А на других – висят плоды.

     На кожицу плодов – узоры,
     Как на парчу, легко легли;
     Под тяжестью плодов созревших
     Склонились ветви до земли.

     Но только раз в тысячелетье
     Деревья ведают расцвет,
     Для них значенья не имеют
     Ни миг, ни десять тысяч лет.

     Созрев, плоды в румянце алом
     Казались от вина пьяны,
     На черенках еще висели
     Те, что остались зелены;

     Под солнцем искрились янтарно,
     А у корней трава росла,
     И ни в какое время года
     Она увянуть не могла.

     Везде встречались там беседки,
     Менялись радуги цвета,
     И поражала, ослепляла
     Неведомая красота.

     Ведь не простой садовник смертный
     Творцом был этаких чудес:
     Сад посадила драгоценный
     Ван-му – владычица небес.

   – Сколько же здесь деревьев? – спросил Великий Мудрец.
   – Деревьев здесь три тысячи шестьсот, – отвечал Дух. – В начале сада растут деревья с мелкими цветами и небольшими плодами, их всего тысяча двести. Плоды на них созревают раз в три тысячи лет. Тот, кто вкусит эти плоды, превращается в бессмертного, познавшего истину; тело его становится крепким и легким. В центре сада растет еще тысяча двести деревьев. Цветут они в несколько слоев и имеют сладкие плоды, которые созревают раз в шесть тысяч лет. Тот, кто отведает этих плодов, остается вечно юным; он может свободно подниматься на облаках и туманах. И в конце сада вы увидите еще тысячу двести деревьев. Плоды у них пурпурного цвета, с бледно-желтыми косточками. Созревают они раз в девять тысяч лет, и тот, кто отведает этих плодов, становится равным небу и земле, вечным, как солнце и луна.
   Все, что услышал Сунь У-кун, привело его в восторг. Он сразу же проверил, в порядке ли деревья, пересчитал беседки, пагоды и павильоны, после чего вернулся в свой дворец. В дальнейшем раз в пять дней, а то и чаще, Сунь У-кун с удовольствием посещал сад. Теперь он уже не встречался со своими друзьями и не путешествовал.
   Но вот однажды высоко на деревьях он заметил много спелых персиков. Ему захотелось отведать свежих плодов, но, как нарочно, его всегда сопровождал кто-нибудь из служителей: то Дух, то работники сада. В этот раз он решил во что бы то ни стало избавиться от своих провожатых.
   – Вы можете идти, – сказал он им. – Я что-то устал и, пожалуй, отдохну немного здесь, в беседке.
   Оставшись один, Царь обезьян сбросил одежду и, вскарабкавшись на дерево, принялся рвать самые крупные и спелые плоды. Когда персиков собралось очень много, он пристроился на ветвях и стал с наслаждением уплетать их. Вдоволь наевшись, Сунь У-кун спустился вниз, облачился в свои одежды, позвал свиту и торжественно вернулся в свои покои. Дня через три он снова нашел способ, чтобы полакомиться персиками.
   Но вот однажды царица неба Ван-му задумала устроить Персиковый пир. Для этого празднества были отведены драгоценные залы и Дворец нефритовой заводи. Царица приказала феям-служанкам – в красном, синем, черном, пурпурном, желтом и зеленом одеяниях – отправиться с корзинами в сад и собрать там персиков. У ворот феи встретили Духа, служителей сада и чиновников двух департаментов.
   – Царица Ван-му приказала нам собрать персиков для пира, – молвили феи. – Мы пришли сюда выполнить ее поручение.
   – Придется вам обождать, волшебные красавицы, – отвечал им Дух. – Сейчас здесь не так, как в прошлом году. Нефритовый император назначил Великого Мудреца, равного небу, наблюдать за Персиковым садом. Мы должны доложить ему о вас, и если он разрешит, то откроем ворота.
   – А где сейчас Великий Мудрец? – спросили феи.
   – Он утомился и отдыхает в беседке.
   – Ну так пойдите за ним. Нельзя нам здесь задерживаться.
   И вот они все вместе направились к беседке. Но там они нашли лишь головной убор да одежду Великого Мудреца. Тщательные поиски оказались напрасными – Сунь У-куна нигде не было. А надо вам сказать, что, ускользнув от своих спутников, наш Мудрец съел несколько персиков и, превратившись в крохотного человечка, уснул под большим листом на верхушке дерева.
   – Мы должны выполнить приказ царицы, – тревожились феи-служанки. – Что будет, если вы не отыщете Великого Мудреца? Ведь не можем мы вернуться с пустыми руками!
   – Ну что ж, волшебные красавицы, раз вы пришли сюда по высочайшему повелению, – сказал один из служителей Великого Мудреца, – мы не смеем задерживать вас. Наш Великий Мудрец в свободное время обычно совершает прогулки и сейчас, возможно, отправился к кому-нибудь из своих друзей. Идите за персиками, а когда он вернется, мы доложим о вас.
   Феи-служанки так и сделали. В начале сада они собрали три корзины, потом столько же в центральной его части и затем пришли в конец сада. Но тут на деревьях почти ничего не было. Лишь на некоторых ветках можно было заметить несколько зеленых персиков. Все спелые плоды съел Царь обезьян. Долго искали феи-служанки и наконец на ветке, обращенной к югу, увидели один-единственный, еще не дозревший персик. Фея в синем нагнула ветку, а фея в красном сорвала плод. Это была как раз та самая ветка, на которой спал превратившийся в крохотного человечка Великий Мудрец. Когда ветку отпустили и она взлетела вверх, Сунь У-кун от резкого толчка проснулся. Он тут же принял свой обычный вид и вытащил из уха посох с золотыми обручами. Помахав им, он превратил его в большой посох и закричал:
   – Ах вы, ведьмы, откуда вы явились? И как осмелились без разрешения срывать мои персики?!
   Перепуганные феи одна за другой упали на колени и взмолились:
   – Не гневайтесь на нас, Великий Мудрец, мы вовсе не ведьмы. Мы феи, нас послала сюда сама царица неба Ван-му и велела нам собрать волшебных персиков. Ведь скоро в Драгоценном зале будет Персиковый пир. Когда мы прибыли сюда, то встретили Духа-сторожа и другую вашу стражу. Они везде искали вас, но так и не нашли. А мы, боясь нарушить приказ царицы, не дождались вас и стали собирать персики. Умоляем вас простить нашу вину!
   Выслушав их, Великий Мудрец сменил гнев на милость и молвил:
   – Встаньте, красавицы, и скажите мне, кого позовут на Персиковый пир к царице Ван-му?
   – По обычаю, – отвечали ему феи, – на пир приглашают Будду западного неба, Лоханей бодисатв, небожителей. Приходят также богиня Южного полюса Гуаньинь, высокочтимый священный император Востока, бессмертные духи десяти материков и трех островов, Дух северного полюса, Великий Мудрец вселенной – с желтым рогом, божества всех частей света, духи восьми верхних пещер, духи трех небес, четыре небесных правителя, Дух Северной звезды Тай-и, духи восьми верхних средних пещер Нефритового императора, духи моря и гор, духи восьми нижних пещер, Владыка преисподней и те, что ведут счет всем живым существам. Ну и, конечно, все высокочтимые небожители дворцов и залов небесных чертогов.
   – Ну а меня пригласят на пир? – спросил, улыбаясь, Сунь У-кун.
   – Об этом мы ничего не слышали, – отвечали ему феи.
   – Ведь я Великий Мудрец, равный небу. Почему бы вашей царице не пригласить и меня на это торжество?
   – Мы сказали вам лишь о том, как было раньше, – отвечали феи, – а кого пригласят на этот раз – не знаем.
   – Да, это верно, – согласился Великий Мудрец, – и я на вас нисколько не сержусь. Побудьте здесь, а я обо всем узнаю.
   О Прекрасный Мудрец! Он поднял руки, произнес заклинание и крикнул феям:
   – Стойте на месте! Не шевелитесь!
   И тотчас феи словно приросли к земле и застыли под деревьями, от испуга тараща друг на друга глаза. А Великий Мудрец в это время покинул сад, взобрался на облако и устремился во Дворец заводи зеленого нефрита. По дороге ему открылось удивительное зрелище:

     До краев простор небесный
     Наполняли облака,
     Разноцветные качались,
     Прилетев издалека.

     Вдруг журавль прекрасный, белый
     Громко крикнул с высоты,
     Пробудив в речных низинах
     Задремавшие цветы.

     А кругом необозримо
     Закипал листвы разлив.
     Появился дух бессмертный,
     Благороден и красив.

     Танец радуги волшебной
     Свод небесный окружал.
     Списки точные бессмертных
     Босоногий дух держал,

     В красоте, великолепье,
     Восходя в небесный мир,
     С этой книгой вечной жизни,
     Шел на Персиковый пир.

   И вот, повстречавшись с Босоногим бессмертным, Великий Мудрец решил обмануть его и пробраться на Персиковый пир.
   – Куда путь держите, почтенный Мудрец? – склонившись, спросил Сунь У-кун.
   – Царица неба Ван-му зовет меня на Персиковый пир, – отвечал тот, – сейчас я туда и направляюсь.
   – О, вы еще ничего не слышали, – промолвил Великий Мудрец. – Нефритовый император, зная, как быстро я передвигаюсь на облаках, послал меня предупредить всех гостей, чтобы они сперва посетили Дворец космического света, где начнется торжество, а затем уже отправлялись на пир.
   По простоте душевной бессмертный принял эту выдумку за истину, но все же заметил:
   – Обычно торжество начиналось во Дворце заводи зеленого нефрита. Почему же сейчас все изменилось?
   Но, несмотря на некоторое сомнение, он повернул свое облако и направился во Дворец космического света. А Великий Мудрец тем временем произнес заклинание, встряхнулся и в тот же миг принял вид Босоногого бессмертного. После этого он помчался ко Дворцу заводи зеленого нефрита и очень быстро достиг Башни сокровищ. Здесь Сунь У-кун остановил свое облако и потихоньку вошел внутрь. Что за картина представилась его глазам!

     Дым благовонных свечей заполнял все пространство.
     И расходилась кругами волна аромата.
     Башня сокровищ энергией жизни лучилась,
     Мрамор террас был украшен резьбою богатой.

     Как бы парили, спускаясь с небес на колонны,
     Фениксов пестро окрашенных изображенья.
     Девять престолов стояло – над каждым был феникс,
     Радугой яркой блистало его оперенье.

     На середине прекрасный престол возвышался;
     Радугой он отливал, золотой и точеной,
     А с потолка опускались цветы золотые,
     Словно жемчужные гроздья, свисали бутоны.

     Тонкий рисунок сквозил на нефритовых вазах.
     Яства изысканны были, и редки, и странны:
     Феникса хрящ и отменная печень дракона,
     Лапа медведицы или губа обезьяны.

     Были плоды неземной красоты ароматны;
     Свежестью яства пленяли и были приятны.

   Все уже было приготовлено к пиру, но гости еще не собрались. Великий Мудрец никак не мог насмотреться на это великолепие. Вдруг в нос ему ударил аромат вина. Он обернулся и увидел, что справа, под балконом, у стены, несколько волшебных служителей приготовляют вино. Одни подносили барду, другие таскали воду, подростки подбрасывали щепки в огонь, мыли и вытирали чаны и кувшины. Готовое вино и всевозможные настойки издавали нежный аромат. У Великого Мудреца даже слюнки потекли, и ему захотелось сейчас же отведать вина, но из-за служителей он не мог сделать этого. Тогда он решил пустить в ход волшебство. Выдернув у себя из шерсти несколько тоненьких волосков, он положил их в рот, разжевал на мелкие кусочки, выплюнул и громко произнес заклинание:
   – Изменитесь!
   В тот же миг волоски превратились в насекомых, от укусов которых люди засыпáли. Насекомые мгновенно облепили лица служителей. И что только с теми сталось! Руки их ослабли, головы опустились, глаза сомкнулись. Забыв о своей работе, служители заснули. Тогда наш Мудрец выбрал самые лучшие яства и отправился под балкон. Здесь, переходя от кувшина к кувшину, наклоняя каждый чан с вином, Сунь У-кун напился допьяна.
   Надо сказать, что он довольно долго наслаждался трапезой, но вдруг спохватился:
   – Плохи мои дела! Скоро начнут собираться гости, и тогда мне несдобровать. Они сразу схватят меня. Как же быть? Пожалуй, пока их еще нет, надо отправиться домой и выспаться хорошенько.
   О прекрасный Великий Мудрец! Покачиваясь из стороны в сторону, совершенно пьяный, он побрел прочь. Он плохо понимал, что делает, и поэтому ничего нет удивительного в том, что сбился с дороги и вместо того, чтобы отправиться к себе домой, забрел во дворец Тушита. Оглядевшись, он понял, куда попал, и удивился.
   – Ведь дворец Тушита – заоблачное обиталище великого Тайшан Лао-цзюня – находится над тридцать третьим небом. Как же я мог спутать дорогу и очутиться здесь? А впрочем, все равно! Я давно хотел встретиться с этим почтенным старцем, но до сих пор не было подходящего случая. Раз уж я по ошибке попал сюда, пожалуй, будет неплохо, если познакомлюсь с ним.
   И вот, приведя себя в порядок, Сунь У-кун вошел во дворец. Но ни самого Тайшан Лао-цзюня, ни других небожителей он там не увидел. А надо сказать, что в этот момент Тайшан Лао-цзюнь вместе с Буддой Прошлого Дипамкара находился на третьем ярусе верхнего помещения Небесной жемчужной террасы и вел беседу об истине. Вокруг расположились слушатели – небесные отроки, военачальники, чиновники и служащие.
   Тогда Сунь У-кун отправился в помещение, где изготовлялся эликсир бессмертия, но и там никого не нашел. У очага он увидел жаровню, в ней горел огонь. Рядом стояло кувшинов пять, сделанных из тыквы и наполненных эликсиром бессмертия.
   – О? Ведь это самое драгоценное сокровище бессмертных! – с восторгом воскликнул Великий Мудрец. – С тех пор как я постиг учение о Великой Истине, мне удалось познать законы единства тождества внутреннего и внешнего. Еще тогда я хотел заняться изготовлением эликсира бессмертия, чтобы помочь людям. Но неожиданно мне пришлось вернуться домой и уже некогда было взяться за это дело. Но вот сегодня я случайно попал сюда, во дворец, и нашел эликсир бессмертия. Воспользуюсь тем, что здесь нет самого Тайшан Лао-цзюня, и отведаю этой божественной пищи.
   С этими словами наш Мудрец взял тыкву, наклонил ее и съел все содержимое, словно жареные бобы. От эликсира Сунь У-кун стал приходить в себя и понял, что совершил преступление.
   – Плохи мои дела! – воскликнул он. – Страшно даже подумать, что может получиться из всего этого! Если о моем поступке узнает Нефритовый император, я погиб! Бежать! Бежать сейчас же! Уж лучше быть правителем на земле!
   Сунь У-кун покинул дворец Тушита, но побежал не обычным путем, а через Западные ворота неба. Здесь он произнес заклинание, стал невидимым и, взобравшись на облако, отправился на Гору цветов и плодов. Прибыв в свои владения, Сунь У-кун увидел множество знамен, перед ним засверкали пики и мечи. Оказалось, что как раз в этот момент его подданные – четыре военачальника и Духи – правители семидесяти двух пещер проводили военные занятия.
   – Дети мои! Я снова вернулся к вам! – крикнул Великий Мудрец.
   Все мигом побросали оружие и, склонившись перед Сунь У-куном, молвили:
   – Великий Мудрец! Вы так беззаботны! Сколько времени прошло с тех пор, как вы покинули нас! Вы совершенно забыли о своих подданных.
   – Но ведь я совсем недавно расстался с вами, – оправдывался Сунь У-кун.

   У очага он увидел жаровню, в ней горел огонь. Рядом стояло кувшинов пять, сделанных из тыквы и наполненных эликсиром бессмертия.

   Так, беседуя, они вошли в пещеру. Здесь военачальники распорядились привести все в порядок, тщательно убрали возвышение, на котором обычно восседал Сунь У-кун, и, склонившись перед царем, стали спрашивать:
   – Вы провели сто с лишним лет на небе. Что делали вы там все это время? И какое получили назначение?
   – Почему сто с лишним лет! Мне кажется я пробыл там всего лишь полгода, – отвечал со смехом Сунь У-кун.
   – Но ведь день на небе равен году на земле, – молвили в ответ военачальники.
   – В этот раз мне удалось добиться милости Нефритового императора, – продолжал Сунь У-кун, – и он пожаловал мне титул Великого Мудреца, равного небу. Для меня выстроили дворец с двумя департаментами: один назывался «Департамент тишины и спокойствия», другой – «Департамент спокойных духов». При департаментах состоял целый штат служащих. Но потом император узнал, что я не у дел, и отдал в мое ведение Персиковый сад. И вот царица неба Ван-му задумала устроить Персиковый пир, а меня не позвала. Не дожидаясь приглашения, я сам отправился во Дворец заводи зеленого нефрита и тайком съел там все яства и выпил вино, которое было приготовлено для пира. Я сильно опьянел и, выйдя из Дворца заводи зеленого нефрита, по ошибке попал во владения великого Тайшан Лао-цзюня, где опустошил еще пять кувшинов с эликсиром бессмертия. Тут я решил, что за все это Нефритовый император непременно накажет меня, сейчас же покинул небо и вот, как видите, прибыл к вам.
   Все радовались возвращению Сунь У-куна. Сейчас же появился большой чан с вином из кокосового ореха. Верноподданные собирались распить его в честь своего царя. Но Великий Мудрец отведал вина, скривился и воскликнул:
   – Да это вино никуда не годится! Его просто невозможно пить!
   – Конечно, после того, как вы вкусили волшебного напитка и чудесных яств в небесных чертогах, вам уже не нравится вино из кокосового ореха, – почтительно молвили два военачальника. – Однако поговорка гласит: «Не важно, какое на вкус, а важно, что свое».
   – А есть и другая, – добавил Сунь У-кун, – «Земляки – всегда близкие люди». Кстати, сегодня утром, когда я был на небе и пировал внизу под галереей, то заметил там множество кувшинов, наполненных экстрактом из нефрита и рубина. Вам, я думаю, никогда в жизни еще не приходилось отведать подобного напитка. Я мигом слетаю на небо и добуду там несколько кувшинов для вас. Кто выпьет хоть полчашки этого вина, никогда не состарится и будет жить вечно.
   Обезьяны пришли в восторг. А Великий Мудрец снова покинул пещеру, сделал магический прыжок, превратился в невидимку и тотчас же очутился на том месте, где должен был состояться Персиковый пир. Когда он вошел во Дворец заводи зеленого нефрита, служители, изготовлявшие вино, подносчики-барды, водоносы, истопники – все еще сладко похрапывали. Захватив два огромных кувшина под мышки и взяв в каждую руку еще по кувшину, Сунь У-кун благополучно покинул дворец, повернул свое облако и пустился в обратный путь. И вот в пещеру собрались все обезьяны на Пир с вином бессмертных. Каждой досталось по нескольку чашечек небесного напитка. Можете представить себе, какое поднялось веселье!
   Однако оставим в покое подвыпивших обезьян и вернемся к феям-служанкам, которых, если вы помните, заколдовал Великий Мудрец. Весь день стояли они, не шелохнувшись, на месте и лишь к вечеру освободились от чар. Феи тут же подхватили свои цветные корзинки, помчались к царице неба Ван-му и доложили ей о том, как Великий Мудрец своим волшебством приковал их к месту. Вот почему они и запоздали.
   – А сколько вы набрали персиков? – поинтересовалась царица.
   – Две корзины маленьких персиков и три корзины средних, – отвечали феи. – Затем мы пошли в конец сада, но там не нашли ни одного. Вероятно, их тайком съел Великий Мудрец. Когда мы искали персики, вдруг показался он сам. Вид у него был очень свирепый, и он уж совсем было собрался нас бить, но потом спросил, кто приглашен на Персиковый пир. Мы рассказали ему, кого звали раньше в подобных случаях. Тогда он при помощи волшебства пригвоздил нас к месту, а сам куда-то исчез. Только сейчас нам удалось избавиться от его чар и вернуться.
   Царица Ван-му тотчас же отправилась к Нефритовому императору и сообщила ему обо всем, что произошло. Не успела она закончить, как явилась толпа служителей, изготовлявших вино, и другие слуги, которые доложили императору о том, что в зале, отведенном для Персикового пира, какой-то неизвестный учинил беспорядок. Он выпил весь экстракт из нефрита и рубина, а также съел все яства. В этот момент четыре небесных наставника доложили, что прибыл сам Тайшан Лао-цзюнь. Нефритовый император вместе с царицей неба Ван-му поспешил ему навстречу. Когда была закончена церемония приветствия, Лао-цзюнь обратился к императору:
   – Позвольте доложить вашему величеству, что девять сортов эликсира бессмертия, которые я приготовил специально для пира, украл какой-то разбойник.
   Такое сообщение не могло не встревожить императора.
   В это время появился служащий из управления Великого Мудреца. Он доложил о том, что Сунь У-кун со вчерашнего дня не выполняет своих обязанностей, куда-то исчез и до сего времени еще не возвращался. Нефритовый император, давно уже питавший недоверие к Великому Мудрецу, еще больше убедился в своей проницательности. Вдобавок ко всему явился Босоногий бессмертный, который, склонившись перед императором, сообщил следующее:
   – Получив приглашение царицы неба прибыть на пир, я отправился в путь и вчера повстречался с Великим Мудрецом, равным небу. Он сказал мне, что по приказу вашего величества должен оповестить всех гостей о том, что в этот раз торжество начнется в Зале космического света. Ну, я и отправился туда. Однако, не обнаружив там вашей колесницы, поспешил сюда, во дворец.
   Тут возмущение Нефритового императора достигло предела, и он воскликнул:
   – Как смеет этот бездельник обманывать моих мудрых сановников, выдумывая, будто я просил его оповестить гостей! Сейчас же послать небесных инспекторов разыскать этого мошенника!
   Инспекторы не мешкая произвели тщательное расследование, вернулись к императору и подробно обо всем доложили, подтвердив, что беспорядки в небесных чертогах действительно произведены Великим Мудрецом, равным небу.
   Нефритовый император дал волю своему гневу. Он приказал четырем главным небесным князьям, а также Князю неба Вайсраване и его сыну Ночжа взять с собой двадцать восемь военачальников дворцов, Духов девяти планет и военачальников двенадцати счастливых созвездий, пять Духов – распространителей учения Будды, четырех небесных стражей, Духов созвездий Востока и Запада, Духов Южной и Северной Полярных звезд, Духов пяти священных гор и четырех больших рек, а также Духов всего небосвода и во главе стотысячного небесного войска выступить в поход. Император велел захватить восемнадцать заграждений и спуститься на землю, окружить Гору цветов и плодов, схватить и наказать преступника. Получив приказ, небесные полководцы тотчас же собрали войско и покинули небесные чертоги. Поистине поход этот являл собой величественное и грозное зрелище:

     Сильный ветер клокотал и бился,
     Желтизной окрашивая небо,
     И туман клубился темно-красный,
     Нагоняя сумерки на землю.
     Только потому, что князь-волшебник
     Обманул на небе государя,
     Отдан был приказ сойти на землю
     Четверым небесным полководцам.

   На землю были отправлены четыре главных небесных военачальника и пять Духов – распространителей учения Будды. В руках главных четырех небесных военачальников находилась вся власть. Пять Духов – распространителей учения Будды ведали передвижением войск. Вайсравана занимал командный пост, грозный Ночжа командовал передовыми отрядами. Князь тьмы Раху был назначен главным инспектором, князь Кету вздымался в арьергарде. Дух луны имел бодрый и воинственный вид, Дух солнца ярко освещал все вокруг. Духи пяти стихий горели желанием проявить свое геройство и отвагу, Духи девяти планет были рады возможности отличиться друг перед другом, Духи двенадцати счастливых созвездий ведали распределением времени. Все как один были отважны и сильны. С востока и запада следовали духи У-вэнь и пяти священных гор, следившие за боевым и моральным духом воинов, слева и справа – даосские духи тьмы и света Лю-дин и Лю-цзя. Священные драконы четырех рек, разделившись, контролировали верхнее и нижнее течения. Духи двадцати восьми планет следовали рядами один над другим. Четыре Духа восточных планет были назначены начальниками, а четыре Духа западных планет бурно проявляли свой боевой дух. Семь Духов северных созвездий показывали свои способности, семь Духов южных созвездий, потрясая пиками и размахивая мечами, проявляли божественную мощь. Приостановив облака и опустив туман, они сошли на землю и разбили лагерь перед Горой цветов и плодов.
   Стихи гласят:

     Царь прекрасный обезьяний,
     Небом и землей рожденный,
     Зная тайны превращенья,
     Эликсир бессмертной жизни
     И вино украл на небе;
     У себя в пещере горной
     Он устроил угощенье.

     Но за то, что он нарушил
     Персиковый пир священный,
     Пренебрег порядком древним,
     Войск стотысячная сила,
     Под начальством полководцев
     И начальников небесных,
     Ту пещеру окружила.

   И вот небесный князь Вайсравана отдал приказ разбить лагерь и окружить Гору цветов и плодов таким плотным кольцом, чтобы даже вода туда не проникала. Когда наконец устроили крепкий заслон и в восемнадцати местах на небе и на земле выставили заставы, вперед отправились Духи девяти планет. Они должны были вызвать Сунь У-куна на бой. Когда духи во главе отряда прибыли к пещере, то увидели множество обезьян самых различных возрастов, которые забавлялись и кувыркались.
   – Эй вы, оборотни! – крикнул начальник, Дух планеты. – Где ваш Великий Мудрец? Мы посланцы небесного войска, которое прибыло усмирить этого мятежника, Великого Мудреца. Скажите ему, чтобы он немедленно явился и выразил нам свое повиновение. Иначе все вы будете уничтожены!
   Обезьяны опрометью бросились в пещеру с криком:
   – Великий Мудрец! Беда пришла, беда! К пещере явились Духи девяти планет. Они говорят, что посланы сюда небом для того, чтобы вас привести в покорность.
   А надо вам сказать, что Великий Мудрец в это время как раз веселился и распивал вино вместе с Духами – повелителями семидесяти двух пещер и четырьмя полководцами. Он пропустил мимо ушей слова своих подчиненных и как бы невзначай сказал:
   – Раз есть вино, будем пить. Нам дела нет до того, что творится за дверьми нашего дома!
   Однако не успел он договорить, как в пещеру снова вбежали его подчиненные.
   – Эти страшные духи в бешенстве бранятся и рвутся в бой! – кричали они.
   – А вы не обращайте на них внимания, – рассмеялся Великий Мудрец. – Лишь бы были вино и стихи, чтобы сделать радостным сегодняшний день, а за славой не гонитесь.
   Тут в пещеру вбежала целая толпа обезьян.
   – Повелитель! Ужасные духи сломали ворота и ворвались сюда, – сообщили они.
   – Видно, эти негодяи совсем не знают приличий! – разгневанно крикнул Великий Мудрец. – Я не хотел связываться с ними – зачем же они сами лезут сюда и наносят мне оскорбление?!
   И он тут же приказал Единорогу – повелителю дьяволов, а также Духам – повелителям семидесяти двух пещер вступить в бой с врагом, сам же он вместе со своими четырьмя полководцами последовал за ними. Повелитель дьяволов немедленно отправился со своим войском вперед, но у железного моста дорогу им преградили Духи девяти планет. Вид у них был грозный. Повелитель дьяволов приготовился к бою, однако в этот момент на помощь ему подоспел Великий Мудрец.
   – Прочь с дороги! – закричал он и несколько раз взмахнул своим посохом. Посох тотчас же удлинился до двух чжанов и стал в чашку толщиной. Тогда наш Мудрец начал орудовать им и пробивать себе дорогу. Ни один из девяти небесных духов не осмелился оказать ему сопротивление, все они отступили. Однако после того они все же выстроились в боевой порядок, и предводитель их крикнул:
   – Ах ты, конюх несчастный! Глупая твоя голова! Каких только преступлений ты не совершил! Украл персики и вино! Расстроил Персиковый пир. Утащил эликсир бессмертия у Лао-цзюня! Унес божественное вино, чтобы наслаждаться им здесь! Неужели ты не понимаешь, что натворил?!
   – Ну что ж, все это правильно! Все так и было! – рассмеялся Великий Мудрец. – Но что вы можете со мной сделать?!
   – Мы получили приказ Нефритового императора прибыть сюда с войском и усмирить тебя, – отвечали ему Духи планет. – Немедленно сдавайся, тогда мы сохраним жизнь всем этим существам. Если же будешь сопротивляться, разнесем всю вашу пещеру и сравняем эту гору с землей.
   Но Великий Мудрец с гневом крикнул:
   – Да как вы, презренные духи, посмели сказать мне все это?! Разве хватит у вас сил выполнить свою угрозу?! Ну, держитесь! Сейчас вы познакомитесь с моим посохом!
   Все девять духов ринулись на Великого Мудреца, но Прекрасного Царя обезьян это ничуть не испугало. Размахивая своим посохом, он спокойно отражал сыпавшиеся на него со всех сторон удары. Наконец духи окончательно выбились из сил и, волоча за собой оружие, один за другим покинули поле боя. Потерпев поражение, они поспешили укрыться в своем лагере и, представ перед Вайсраваной, доложили:
   – Этот Царь обезьян поистине отважный воин. Мы не могли одолеть его и отступили.
   Тогда Вайсравана приказал вступить в бой четырем главным военачальникам и духам двадцати восьми звезд. Однако Великий Мудрец и на этот раз не испугался. Он вывел войска Единорога – повелителя дьяволов, Духов – повелителей семидесяти двух пещер и своих четырех полководцев и расставил их перед пещерой в боевом порядке.
   Невозможно описать, какая ожесточенная борьба началась между врагами, она могла повергнуть в трепет людей.

     Холодный ветер завывал уныло,
     И землю тень туманная покрыла.
     Взвивался стяг на стороне одной.
     Напротив – копья высились стеной;
     Кипело море шлемов и сверкало.
     Казалось, небо музыкой звучало,
     И разносилась в воздухе игра
     Звенящего на солнце серебра.
     Подобно молнии, взлетавший меч
     Одним ударом тучу мог рассечь,
     А демонов заостренные копья
     Туманные нанизывали хлопья.
     И плети с глазом тигра встали в ряд,
     Как в поле стебли конопли стоят.
     Из арбалетов пущенные стрелы
     Летели во враждебные пределы,
     И опереньем беркута была
     Оснащена крылатая стрела.
     Гадюками кончавшиеся пики
     В сердцах врагов рождали страх великий,
     А бронзовых мечей высокий лес,
     Казалось, подымался до небес.
     На этом необъятном поле брани
     Мудрец сражался посохом желаний,
     Желал он войско неба одолеть.
     Здесь птица не могла бы пролететь, —
     Настолько всюду стало в Поднебесной
     От схваток и ударов этих тесно.
     Для всех был страшен бушевавший гнев:
     Спасались бегством тигры, оробев,
     И край нагорный волки покидали,
     Удары грома землю сотрясали.
     Пугал чертей и духов грозный звон,
     Казалось, грохот шел со всех сторон.

   Все девять духов ринулись на Великого Мудреца, но Прекрасного Царя обезьян это ничуть не испугало.

   Бой завязался ранним утром и не утихал до захода солнца. Единорог – повелитель дьяволов и Духи – повелители семидесяти двух пещер попали в плен к небесным воинам. А четырем полководцам и обезьянам удалось бежать и скрыться в самых отдаленных уголках Пещеры водного занавеса. На поле боя остался только Великий Мудрец. Он один своим посохом сдерживал натиск четырех главных небесных военачальников, князя Вайсраваны и Ночжа, продолжая биться с ними даже в воздухе. Долго сражался наш Мудрец не на жизнь, а на смерть со своими врагами. Наконец он заметил, что становится уже поздно. Он вырвал у себя клок шерсти, пожевал ее и, выплюнув, крикнул:
   – Изменись!
   В тот же миг в воздухе появились тысячи таких же, как он, Великих Мудрецов, с такими же посохами, украшенными золотыми наконечниками. Они отразили нападение Ночжа и нанесли поражение Духам пяти стран света.
   Одержав победу, Великий Мудрец водворил вырванный клок шерсти на прежнее место и отправился в пещеру. Там, на железном мосту, с четырьмя полководцами во главе, его встретили остальные обезьяны, которые, смеясь и плача, кланялись своему повелителю.
   – Почему, встречая меня, вы и смеетесь и плачете? – удивился Великий Мудрец.
   – Плачем мы потому, что небесные воины захватили в плен Духов – повелителей семидесяти двух пещер и Единорога – повелителя дьяволов и нам пришлось бежать, спасая свою жизнь. Ну а смеемся мы, конечно, от радости: ведь вы вернулись с победой целым и невредимым.
   – В военном деле победы и поражения часто сменяют друг друга, – молвил Великий Мудрец. – Ведь еще в старину говорили: «Уничтожение десятитысячного войска противника обходится в три тысячи жизней своих солдат». Нечего горевать! В плен попали начальники тигров, барсов, волков, оленей, лисиц и других животных, а из обезьян никто не пострадал. С помощью волшебства я заставил врагов отступить. Они, наверное, разобьют лагерь около нашей горы. Нужно быть начеку и беречь свои силы. На рассвете я пущу в ход все свое искусство, захвачу небесных полководцев и отомщу за наших пленников.
   После этого четыре полководца и остальные обезьяны выпили по нескольку чашечек кокосового вина, улеглись спать, и в эту ночь ничего особенного больше не произошло.
   Между тем, когда четыре небесных военачальника отвели свои войска, со всех сторон стали поступать донесения. Некоторые докладывали о том, что им удалось захватить тигров и барсов, другие сообщали, что захватили оленей, третьи – что лисиц и барсуков. Однако никому не удалось захватить хотя бы одну обезьяну.
   Затем они сделали все так, как и предполагал Великий Мудрец: разбили лагерь, опоясали его высоким частоколом, а после этого раздали награды тем, кто их заслужил. Войска расположились вокруг пещеры. Воинов, которые охраняли заслон в воздухе и на земле, предупредили о том, что по сигналу они должны будут тесным кольцом окружить Гору цветов и плодов. На рассвете предстоит решающий бой. Вот уж поистине:

     Волненье в небесах
     Мятежно вызвал он,
     И будет он теперь
     Врагами окружен.

   Однако о том, что произошло, когда наступил рассвет, вы узнаете из следующей главы.

Глава шестая,

//-- повествующая о том, как бодисатва Гуаньинь, прибыв на Персиковый пир, узнала, что там произошло, а также о том, как Малый Мудрец своим могуществом покорил Великого Мудреца --//
   Мы не будем пока говорить вам о том, как небесное войско окружало Великого Мудреца в то время, как он спокойно отдыхал у себя дома. Расскажем лучше, как всемилосердная и сострадательная, помогающая в горестях и бедствиях бодисатва Гуаньинь по приглашению царицы неба Ван-му прибыла с горы Путолоцзяшань из-за Южного моря, чтобы принять участие в великом Персиковом пире. Бодисатву сопровождал ее старший ученик Хуэй-ань.
   Войдя во Дворец заводи зеленого нефрита, оба гостя увидели беспорядок. Там, правда, оказалось несколько бессмертных, но никто не занимал своих мест, все слонялись из угла в угол и что-то оживленно обсуждали. Обменявшись с Гуаньинь приветствием, бессмертные подробно рассказали ей обо всем, что здесь произошло.
   – Что ж! Раз торжество не состоялось и обряд возлияния вина отменяется, – сказала она, – давайте вместе отправимся к Нефритовому императору.
   Все охотно согласились с предложением бодисатвы и последовали за ней. У Дворца космического света они встретили четырех небесных наставников, Босоногого бессмертного и других гостей. Все они приветствовали бодисатву Гуаньинь и сообщили ей о том, что Нефритовый император очень обеспокоен и отправил небесное войско захватить чудовище, однако воины его до сих пор не вернулись.
   – Мне бы очень хотелось повидать Нефритового императора, – промолвила тогда Гуаньинь, – и я прошу вас доложить ему о моем прибытии.
   Небесный страж Цю Хун-цзи поспешил в Зал священного небосвода, доложил о бодисатве императору и после этого пригласил ее войти. Рядом с императором в это время находился Тайшан Лао-цзюнь, а позади него – императрица неба Ван-му. Войдя в залу, бодисатва совершила перед Нефритовым императором полагающиеся почести, а затем приветствовала Лао-цзюня и царицу Ван-му.

   …Бодисатва Гуаньинь по приглашению царицы неба Ван-му прибыла с горы Путолоцзяшань из-за Южного моря, чтобы принять участие в великом Персиковом пире.

   – Что же произошло с Персиковым пиром? – усевшись, спросила бодисатва.
   – Каждый год мы проводим этот праздник в радости и веселье, – отвечал император. – Но на сей раз эта ужасная обезьяна перевернула все вверх дном. Нам очень неприятно, что понапрасну побеспокоили вас.
   – А откуда взялась эта ужасная обезьяна? – поинтересовалась бодисатва.
   – Она вылупилась из каменного яйца на Горе цветов и плодов в стране Аолайго, на материке Пурвавидеха. Из глаз ее исходило золотое сияние, озарившее даже небесные чертоги. Вначале ее появление не тревожило нас, но со временем эта обезьяна приобрела такую волшебную силу, что стала покорять драконов и тигров и осмелилась даже вычеркнуть себя из списков смертных. Об этом мне донесли Царь драконов и Князь смерти Янь-ван. Я тогда же хотел приказать, чтобы ее схватили и привели сюда, но Дух Вечерней звезды – Чангэн доложил о том, что все существа вселенной, имеющие девять отверстий, способны стать бессмертными. Тогда я послал за обезьяной своих мудрецов, призвал ее на небо и назначил в императорские конюшни на должность бимавэня. Однако подобное назначение показалось обезьяне недостойным ее, и она взбунтовалась. Чтобы усмирить ее, я отправил на землю Князя неба Вайсравану и его сына Ночжа. Таким образом мне еще раз удалось привести ее к послушанию. Я снова призвал ее к себе и дал ей звание Великого Мудреца, равного небу. Но это было одно только звание без официальной должности и жалованья. И вот, свободная от всяких обязанностей, обезьяна стала повсюду разгуливать. Опасаясь, как бы она снова чего-нибудь не натворила, я поручил ей ведать Персиковым садом. И тут-то, нарушив законы, она тайком съела все персики с самых больших и старых деревьев. На Персиковый пир мы решили ее не приглашать, поскольку она не состоит в списках официальных чиновников. Тогда она пошла на хитрость, обманула Босоногого бессмертного и, приняв его облик, проникла туда, где должен был состояться пир. Там она съела все яства, выпила все вино, выкрала у Тайшан Лао-цзюня эликсир бессмертия и в довершение ко всему унесла с собой все императорское вино и устроила на Горе цветов и плодов пир со своими подданными – обезьянами. Все это меня очень встревожило, и я решил отправить стотысячное небесное войско, окружить и поймать ее. Однако до сих пор мои воины не вернулись, и я не знаю, как обстоят у них дела.
   Выслушав такое сообщение, бодисатва обратилась к своему ученику:
   – Немедленно отправляйся к Горе цветов и плодов и разузнай, каков исход сражения. Если встретишься с врагом, прими бой и окажи небесным воинам помощь. Что бы ни случилось, непременно разузнай, что происходит у Горы цветов и плодов, и возвращайся обратно.
   Хуэй-ань не мешкая привел себя в порядок, взял железный посох и, оседлав облако, покинул небесные чертоги; вскоре он очутился у горы, которая представляла собой сплошную линию укреплений. У всех ворот были выставлены часовые. Укрепления образовали настолько плотное кольцо, что на гору невозможно было проникнуть. Хуэй-ань остановился и громко крикнул:
   – Эй! Небесные воины, кто там из вас находится в лагере! Доложите о моем прибытии. Я – второй сын небесного князя Вайсраваны – Мокша и первый ученик бодисатвы Гуаньинь – Хуэй-ань. Меня прислали узнать, как у вас тут обстоят дела.
   Об этом немедленно передали в главный штаб, и к воротам прибыли духи созвездий Овена, Козерога, Весов и Рака. Те, в свою очередь, известили о Хуэй-ане главное командование. Князь неба Вайсравана отдал приказ открыть ворота и впустить прибывшего.
   На востоке уже забрезжил рассвет. Следуя за вестовым, Хуэй-ань вошел в шатер и склонился перед хранителями четырех стран и Князем неба Вайсраваной.
   – Откуда ты, сын мой? – спросил его Вайсравана.
   – Я сопровождал бодисатву на Персиковый пир, – молвил Хуэй-ань, – но вместо торжества бодисатва нашла полное запустение и необычную тишину во Дворце заводи зеленого нефрита. Тогда, в сопровождении бессмертных, а также захватив меня с собой, она отправилась к Нефритовому императору. Император поведал ей о том, что вы, великий отец, отправились на землю усмирить волшебную обезьяну. Целый день ждали от вас вестей, однако напрасно. Тогда бодисатва приказала мне, вашему сыну, отправиться сюда и обо всем узнать.
   – Мы прибыли к этой горе вчера и расположились здесь лагерем, – отвечал Вайсравана. – Я послал Духов девяти планет вызвать на бой этого мошенника. Но негодяй использовал волшебные чары, и Духи девяти планет, потерпев поражение, вернулись обратно. Тогда я сам повел свою армию. Мошенник этот тоже вывел свое войско и расставил его в боевой порядок. Все сто тысяч небесных воинов сражались с ним до самого вечера, однако он опять использовал колдовство и заставил нас отступить. При проверке пленных оказалось, что попались только тигры, волки, барсы и другие звери. Ни одной обезьяны среди пленников не было. Сегодня мы еще не вступали в бой.
   Не успел он это сказать, как от главных ворот прибыли люди с донесением о том, что к воротам лагеря во главе множества обезьян прибыл Великий Мудрец и вызывает на бой. И вот, когда хранители четырех стран, Вайсравана и его сын совещались о том, как вывести войска и начать сражение, Мокша сказал:
   – Князь – отец мой! Посылая меня на землю, бодисатва велела мне узнать обо всем, что здесь происходит. Кроме того, она сказала, что если я встречу врага, то должен помочь вам и принять участие в бою. Мне бы очень хотелось взглянуть на этого Великого Мудреца и посмотреть, что он собой представляет.
   – Сын мой, – молвил Вайсравана. – Последние годы ты находился в обучении у бодисатвы и, несомненно, узнал, как применять некоторые способы магии. Не забудь сейчас о них, но действуй осторожно.
   О герой-принц! Туго подпоясав свой расшитый халат и держа обеими руками посох, он выскочил из ворот лагеря и громко крикнул:
   – Кто здесь Великий Мудрец?
   – Это я, – отвечал Сунь У-кун. – А ты кто такой, что осмеливаешься мной интересоваться? – спросил он в свою очередь.
   – Я – второй сын небесного князя Вайсраваны – Мокша! – отвечал тот. – Первый ученик бодисатвы Гуаньинь и охранитель религии. Мое духовное имя – Хуэй-ань.
   – Но ведь ты совершенствуешься в Южном море – зачем же пожаловал сюда?
   – Меня прислал мой наставник узнать, каков исход боя. Но, увидев такого разбойника, как ты, я решил захватить тебя сам.
   – Как ты смеешь столь заносчиво разговаривать со мной?! – воскликнул Великий Мудрец. – Вот я покажу тебе! Испробуй-ка вкус моего посоха!
   Однако Мокша ничуть не испугался этой угрозы и с железным посохом в руках смело ринулся на своего противника. И вот на склоне горы, вблизи лагеря, между двумя достойными соперниками разыгрался невиданный бой.

     Были посохи оружьем
     У того и у другого,
     Но из разного железа
     Этих посохов основа.

     Завязалась здесь не битва
     Человеческого рода, —
     Сунь У-куна породила
     Силой дивною природа.

     А противник – бодисатвы
     Ученик был несравненный,
     С посохом особой ковки,
     Чудодейственной, священной.

     Посохом желаний – посох
     Сунь-укуновский назвали.
     Этим посохом когда-то
     Млечный Путь утрамбовали.

     Все моря ему покорны
     И подвластны водоемы…
     Изменялись непрерывно
     Двух противников приемы.

     Посох первого, как ветер,
     Налетал на поле брани,
     Промаха в бою не ведал
     Царь прекрасный обезьяний.

     Угрожавшие удары
     Отражал он непрестанно;
     Подымались справа флаги,
     Слева – били в барабаны.

     А небесных войск отряды
     Продолжали оцепленье,
     Обезьян они теснили,
     Отступавших к укрепленью.

     Но в чудовищном тумане
     Перепутались дороги.
     Дышат смертью и войною
     Все небесные чертоги.

     Бой вчерашний показался
     Лишь игрой – пустой, бесцельной,
     А сегодняшняя битва —
     Это ужас беспредельный.

     Ведь способности у Мокши
     Необычны, без сомненья,
     Но бежал он, жизнь спасая,
     Из опасного сраженья.

   Раз шестьдесят схватывались противники, наконец у Хуэй-аня от усталости онемели плечи, и он, не в силах дальше сопротивляться, лишь для виду помахивая оружием, бежал с поля боя. Великий Мудрец отвел своих воинов-обезьян к пещере отдыхать. Между тем небесные стражники князя Вайсраваны встретили принца и, распахнув перед ним ворота, провели его в центр лагеря. Представ перед хранителями четырех стран света, Вайсраваной и Ночжа, Хуэй-ань, едва переводя дух, заговорил:
   – Это поистине Великий Мудрец; он проник в самые тайники волшебства. Я не мог с ним справиться и вынужден был покинуть поле боя.
   Князь Вайсравана пришел в отчаяние и тут же приказал составить донесение на небо и просить о помощи. С донесением он отправил Князя демонов и принца Мокшу. Они немедленно покинули лагерь и, оседлав облака, полетели на небо.
   Вскоре они прибыли во Дворец космического света, и четыре небесных наставника провели их в Зал священного небосвода, где посланцы передали донесение. Увидев бодисатву, Хуэй-ань отдал ей полагающиеся почести.
   – Ну, как обстоят дела там, внизу? – спросила бодисатва.
   – Выполняя ваш приказ, – отвечал Хуэй-ань, – я прибыл к Горе цветов и плодов и, приблизившись к линии укреплений, попросил, чтобы меня впустили. Там я встретился с отцом и рассказал ему, зачем вы послали меня на землю. Отец сообщил мне, что вчера в бою они захватили много вражеских воинов, но ни одна обезьяна не попала в плен. И вот в тот момент, когда он говорил со мной, доложили, что волшебник прибыл к лагерю и вызывает на бой. Я тут же вооружился железным посохом и стал с ним драться. После того как мы схватились раз шестьдесят, я понял, что не смогу одолеть его, покинул поле боя и удалился в лагерь. Вот почему отец решил послать Князя демонов и меня на небо с просьбой о помощи.
   Выслушав это, бодисатва опустила голову и задумалась. Между тем Нефритовый император распечатал донесение и, дойдя до того места, где излагалась просьба о помощи, иронически улыбаясь, сказал:
   – Неужели эта волшебная обезьяна обладает такой магической силой, что осмелилась одна сопротивляться стотысячному небесному войску? Кого могу послать я на помощь самому Князю неба Вайсраване?
   Только успел он произнести это, как Гуаньинь, сложив ладони, обратилась к нему.
   – Не печальтесь, ваше величество, – молвила она. – Разрешите только призвать одно божество; оно-то непременно победит обезьяну.
   – Какое же это божество? – поинтересовался император.
   – Ваш племянник – Высочайший Мудрец бессмертный Эрлан, – отвечала бодисатва Гуаньинь. – Живет он у устья реки Гуаньцзян и наслаждается благовониями, которые возжигаются в честь него на земле. Еще в давние времена он сумел уничтожить шесть чудовищ. Есть у него еще братья с горы Мэйшань и тысяча двести травяных божеств, обладающих великой чудодейственной силой. Но просьба на него не подействует, ему надо приказать, только тогда он послушается. Прикажите ему послать войска, и тогда с его помощью мы сможем захватить преступника.
   Выслушав это, Нефритовый император тотчас же приказал заготовить указ и поручил Князю демонов Махабали доставить его по назначению. Князь демонов тотчас же взгромоздился на облако и направился к устью реки Гуаньцзян. Не прошло и часа, как он достиг храма Эрлана. Стоявшие у ворот на страже духи демонов поспешили доложить Эрлану о прибытии небесного посланца с рескриптом Нефритового императора. Эрлан вместе со своими братьями поспешил навстречу гостю, возжег благовония и, распечатав рескрипт, прочел его. Рескрипт гласил:
   «Великий Мудрец – волшебная обезьяна с Горы цветов и плодов – творит бесчинства. Она осмелилась украсть в небесных чертогах волшебные персики, утащила вино и эликсир бессмертия, натворила много всяких бед в зале, где обычно устраивается Персиковый пир. За это мы выслали против нее стотысячное небесное войско и у Горы цветов и плодов возвели укрепления в виде восемнадцатиярусной сети; мы окружили Великого Мудреца со всех сторон, стремясь привести его к покорности, однако все понапрасну. Настоящим повелеваем тебе, мудрый племянник, вместе с твоими достойными помощниками отправиться к Горе цветов и плодов и оказать помощь в уничтожении преступника. В случае успешного завершения боя вы будете вознаграждены по заслугам и получите соответствующее повышение».
   Прочитав рескрипт, бессмертный Эрлан остался доволен и молвил в ответ:
   – Небесный посланец может передать императору, что мы тотчас же поведем свои войска и сделаем все, что в наших силах.
   О том, как возвратился Князь демонов с докладом, мы говорить не будем.
   Тем временем Эрлан вызвал всех своих сподвижников с горы Мэйшань: четырех правителей – Кана, Чжана, Яо и Ли – и двух полководцев – Го Шэна и Чжи Цзяня. Когда все собрались, Эрлан повел такую речь:
   – Только что я получил приказ Нефритового императора идти к Горе цветов и плодов для усмирения волшебной обезьяны. Сейчас мы все вместе и отправимся туда.
   Его сподвижники обрадовались возможности принять участие в походе и тут же собрали свои волшебные войска. У каждого на плече сидел сокол, за собой они вели собак, в руках несли самострелы. Подхваченные бешеным ветром, сподвижники вмиг пересекли Восточное море и очутились у Горы цветов и плодов. Тут они увидели, что укрепления плотным кольцом окружили гору, двигаться дальше было невозможно. Тогда они крикнули:
   – Эй вы, воины, охраняющие кордон, слушайте нас! Я, бессмертный Эрлан, прибыл в лагерь по приказу Нефритового императора, чтобы захватить обезьяну-волшебника. Живее открывайте нам ворота!
   И волшебные воины один за другим вошли в лагерь. Хранители четырех стран света и Князь неба Вайсравана вышли им навстречу. После церемонии приветствий прибывшие поинтересовались боевыми успехами. Князь неба Вайсравана подробно рассказал о том, что случилось.
   – Я прибыл сюда посостязаться с обезьяной в применении волшебных превращений, – сказал, смеясь, Эрлан, выслушав Вайсравану. – Оставайтесь здесь, охраняйте кордон и не беспокойтесь о том, что будет происходить наверху. Если мне придется туго, вы можете не оказывать помощи. Меня поддержат мои воины. Если же я одержу верх, не спешите связывать преступника, так как с этим делом они тоже справятся. Все, о чем я хотел бы попросить вас, Князь неба, – это находиться между небом и землей с «волшебным зеркалом», чтобы следить за действиями этого волшебника. Я боюсь, что в случае поражения он попытается улизнуть. Тогда, чтобы не дать ему возможности бежать, дайте мне сигнал этим зеркалом.
   Небесный князь и все остальные заняли соответствующие места и расставили в боевом порядке небесные войска. А Эрлан во главе четырех правителей и двух полководцев покинул лагерь и отправился вызывать противника на бой. Всем командирам он строго-настрого приказал охранять лагерь и крепко держать на привязи соколов и собак. Духи с соломенными головами тоже получили соответствующие распоряжения.
   Прибыв к Пещере водного занавеса, Эрлан увидел огромное количество обезьян, выстроенных в строгом боевом порядке, который формой своей походил на извивающегося дракона. В центре стоял огромный шест со знаменем, на котором красовались четыре иероглифа: «Великий Мудрец, равный небу».
   – Как же эта ничтожная обезьяна осмелилась назвать себя равной небу? – воскликнул Эрлан.
   – Да не обращай ты на это внимания, – посоветовали ему названые братья. – Вызывай его на бой, и все.
   Между тем находившиеся возле лагеря обезьяны, завидев Эрлана, поспешили сообщить о нем своему царю. И вот Царь обезьян надел кольчугу из желтого золота, туфли для хождения по облакам, укрепил на голове золотой шлем и, схватив железный посох, ринулся из ворот. Оглядевшись, он увидел перед собой Эрлана. В своем роскошном одеянии он выглядел поистине великолепно:

     Величье у него и обаянье,
     В глазах его лучистое сиянье.
     И уши длинные до плеч свисают,
     На шлеме перья феникса блистают.
     Халат, как пух гусенка, желтоватый;
     Лук, словно месяц молодой, рогатый;
     Расшит богато пояс жемчугами;
     Дух держит пику с острыми зубцами;
     В два лезвия зубец наточен каждый;
     Он дивный подвиг совершил однажды:
     Гора Таошань, где мать была сокрыта,
     Волшебным топором была разбита,
     И Персиков разрушена «обитель»;
     И победил чудовищ небожитель,
     Двух фениксов убил из арбалета, —
     И принесло ему известность это.
     Семи бессмертных на горе Мэйшани
     Он – родич, но на реку Возлияний
     Ушел и связей не любил семейных,
     Знал тайны превращений чародейных.
     Святым он в Красном городе считался
     И мудрецом Эрланом назывался.

   Увидев его, Великий Мудрец рассмеялся и, взмахнув своим железным посохом с золотым обручем, крикнул:
   – Ты откуда взялся, ничтожный вояка?! Как осмелился прийти сюда и вызывать меня на бой?!
   – Да никак у тебя в глазах зрачков нет, что ты не узнаешь меня? – отозвался Эрлан. – Я племянник Нефритового императора – Эрлан, мне пожаловано высокое звание Линь-сянь вана, и прибыл я сюда по высочайшему повелению, чтобы схватить тебя – жалкую обезьяну-конюха, нарушившего покой в небесных чертогах. Неужели ты не понимаешь, что пробил твой последний час?
   – Теперь как будто припоминаю: когда я был на небе, то слышал, что младшая сестра Нефритового императора полюбила простого смертного Янь Цзюня, сделалась его женой и родила сына, а сын этот топором расколол Персиковую гору. Так уж не ты ли это? Для начала следовало бы тебя хорошенько отругать, да ведь нет между нами вражды. Можно, конечно, вздуть тебя как следует, но ведь от моего удара ты, пожалуй, распрощаешься с жизнью. Вот что, барчонок, ступай-ка ты поскорее туда, откуда явился, и позови четырех небесных полководцев.
   Выслушав это, Эрлан так и вскипел от гнева.
   – Ах ты, низкая обезьяна! – заорал он. – Не мешало бы тебе обращаться со мной немного повежливее. Ну-ка, познакомься с моим мечом!
   Однако в этот момент Великий Мудрец ловко уклонился от удара и, размахнувшись своим железным посохом, нанес ответный удар. И разгорелся сказочный бой между ними.

     С одной стороны был великий Эрлан,
     С другой – был прекраснейший Царь обезьян;
     Один в самолюбии гордом своем
     Не мыслил о том, чтоб считаться с врагом;
     А Царь обезьян полководца не знал,
     И в сердце вражды никакой не питал.
     И каждый из них в состязанье вступил,
     Не зная противника подлинных сил.
     Вничью эти схватки кончались не раз,
     Друг друга враги узнавали сейчас.
     То посох желаний летал, как дракон,
     Метался, бросался по воздуху он;
     Как феникс танцующий, пика была,
     Взлетала она и остра и светла.
     Вот слева удар отраженный отбит,
     Вот справа противник в атаку летит,
     Но сзади – защита, удар – лобовой,
     И враг отвечает своей головой.
     С одной стороны встали братья с Мэйшань
     И ждут, не пора ли им ринуться в брань,
     С другой стороны – полководцы Ма, Лю
     Готовят к сраженью дружину свою.
     И машут знаменами зря и не зря,
     Чтоб в битве вернее подбодрить царя;
     Там гонг боевой и звучал и крепчал,
     Чтоб дух подымался, не падал накал!
     Скрестились вплотную мечи у врагов,
     И каждый к продлению боя готов.
     Вот посох летит с ободком золотым,
     Победу неся превращеньем своим…
     Одно промедленье, неправильный ход —
     И ждет пораженье, и все пропадет.

   Уже более трехсот раз схватывались друг с другом чжэнь-цзюнь Эрлан и Великий Мудрец, однако все еще нельзя было сказать, кто из них победит. Вдруг Эрлан встряхнулся что было силы и, пустив в ход все свое волшебство, превратился в великана, став выше на десять тысяч чжанов. В каждой руке он держал по волшебному трезубцу с обоюдоострыми зубьями. Трезубцы эти походили на пики гор Хуашань [20 - Горы Хуашань – одна из высочайших горных цепей Восточного Китая.]. Лицо у великана было синее, волосы ярко-рыжие, зубы безобразно торчали. Он был поистине страшен. Нацелившись, великан нанес Великому Мудрецу страшный удар. Однако Великий Мудрец тоже пустил в ход волшебство и в один миг превратился в точно такого же великана, как Эрлан. Он взмахнул своим железным посохом, который походил на огромный столб, вздымающийся к небу выше гор Куэньлунь, и отразил удар Эрлана.
   Это зрелище повергло в такой трепет обезьян-военачальников Ма и Лю, что они даже перестали размахивать флагами. А полководцы Пэн и Ба от страха утратили способность владеть мечами. Военачальники Кан, Чжан, Яо, Ли, Го Шэнь, Чжи Цзянь отдали приказ вывести божества с головами растений, те бросились к Пещере водного занавеса и, выпустив соколов и собак, с натянутыми луками смело ринулись в бой. И – о ужас! – они сразу же рассеяли войско четырех полководцев обезьян и захватили в плен почти три тысячи этих волшебных созданий. Несчастные, побросав оружие и снаряжение, с криком и визгом разбежались кто в горы, кто в пещеру, словно спящие птицы, вспугнутые кошкой. Однако, как одержали братья эту победу, мы рассказывать не будем.
   Вернемся лучше к Эрлану и Великому Мудрецу. В тот момент, когда они, превратившись в чудовища, сражались друг с другом, Великий Мудрец заметил вдруг, что обезьяны, находившиеся в его лагере, в страхе разбегаются. Это встревожило его и, приняв свой обычный вид, наш Мудрец стремительно побежал прочь.
   – Ты куда? – крикнул Эрлан, бросившись за ним вдогонку. – Сдавайся лучше, тогда я пощажу твою жизнь!
   Однако у Великого Мудреца не было ни малейшего желания продолжать бой, и он улепетывал что было мочи. Наконец он достиг пещеры, но тут дорогу ему преградили четыре давэя и два цзянцзюня [21 - Давэй, цзянцзюнь – воинские звания.] – сподвижники Эрлана.
   – Ах ты, наглая обезьяна, – закричали они, – куда бежишь?!
   Тут уж Великий Мудрец совсем растерялся. Он тотчас же превратил свой посох в иглу, спрятал ее в ухо, а сам встряхнулся, сразу же превратился в воробья, взлетел и сел на ветку. Все шесть братьев метались из стороны в сторону, пытаясь найти его, но напрасно.
   – Сбежала-таки проклятая обезьяна! Сумела скрыться! – громко ругались они.
   Пока они суетились и кричали, к месту происшествия прибыл Эрлан и сказал:
   – Братья! Я гонюсь за этим мошенником – не видели вы его?
   – Да мы только было окружили его, а он куда-то скрылся, – отвечали те.
   Эрлан округлил свои глаза, огляделся и увидел, что Великий Мудрец превратился в воробья и сидит на ветке. Тогда он отбросил свое волшебное копье и самострел, встряхнулся и, превратившись в коршуна, расправил крылья и ринулся на воробья. Тут Великий Мудрец мигом обернулся большим бакланом и взлетел в небо. Но Эрлан, расправив крылья, тут же превратился в огромного морского журавля и ринулся в погоню за своим противником. Однако Великий Мудрец устремился вниз и, превратившись в рыбу, нырнул в поток. Эрлан же, достигнув берега, не нашел следов Великого Мудреца и решил: «Эта мерзкая обезьяна, превратившись в рыбу, ракушку или какую-нибудь водяную тварь, скрылась в воде, и, чтобы поймать ее, мне тоже придется принять другой вид».
   Он превратился в баклана и стал плавать по поверхности воды, выжидая удобного момента. Между тем Великий Мудрец, превратившись в рыбу, плыл по течению, как вдруг увидел вверху птицу. Она напоминала коршуна, но оперение ее не было черным. Походила она также на цаплю, однако не имела хохолка. Ее можно было бы принять за журавля, если б ее лапы были красными. «Это Эрлан превратился в птицу и высматривает меня», – подумал Великий Мудрец, быстро повернулся и, сделав круг, уплыл.
   Эрлан в это время раздумывал: «Рыба, метнувшаяся в омут, с виду похожа на карпа, однако хвост у нее не красный. Может быть, это линь, но почему чешуя у него не разноцветная? Если это черная рыба, так отчего у нее на лбу нет звезды? А если это лещ, то почему на жабрах у него нет колючек? И отчего, завидев меня, она сейчас же повернула обратно? Вероятно, это обезьяна превратилась в рыбу». И Эрлан, раскрыв клюв, тотчас же ринулся в погоню. Однако Великий Мудрец выскользнул на берег, превратился в ужа и скрылся в траве. Эрлану так и не удалось схватить рыбу, но, заметив, что из воды выскользнула змея, он сообразил, что это Великий Мудрец, и моментально превратился в серого журавля с красным хохолком. Вытянув голову с острым, словно ножницы, клювом, Эрлан совсем уж было приготовился проглотить змею. Но она, подпрыгнув, неожиданно превратилась в пятнистую дрофу, одиноко и мрачно стоящую среди прибрежных зарослей.
   Когда Эрлан увидел, что Великий Мудрец превратился в столь низкую тварь, а надо вам сказать, что среди птиц дрофа считается самой низкой и грязной, так как она сходится без разбору с любой птицей, которая попадается ей на пути: и с цаплей, и с фениксом, и с ястребом, и с вороном, то он не стал даже приближаться к нему, а, приняв свой первоначальный вид и взяв пращу, выстрелил в нее. Великий Мудрец даже перекувыркнулся.
   Однако, воспользовавшись этим, Великий Мудрец кубарем скатился с горы и превратился в кумирню бога земли. Его пасть стала входом в кумирню, зубы – створками дверей, язык – статуей бодисатвы, а глаза – круглыми окнами. Он не мог только придумать, что сделать с хвостом, но потом, задрав его кверху, превратил в шест для флага.
   Достигнув подножия горы, Эрлан не нашел здесь никакой дрофы и увидел лишь небольшую кумирню. Тщательно присмотревшись, он вдруг разглядел позади кумирни шест для флага и рассмеялся:
   – Да ведь это же обезьяна! Она снова задумала провести меня. Много встречал я кумирен на своем веку, но никогда не видел, чтобы позади кумирни был шест для флага. Эта тварь снова проделывает всякие штуки, она хочет укусить меня и думает, что я подойду к ней. Так я к тебе и подошел! Вот обожди! Выбью сначала кулаком окна, а потом ногой высажу двери!
   Тут Великий Мудрец сильно струхнул. «Это уж, пожалуй, слишком! – подумал он. – Ведь двери – это мои зубы, а окна – глаза. Что же будет, если он и в самом деле выбьет мне зубы и вышибет глаза?» И он, прыгнув, словно тигр, исчез в небе.
   Эрлана уже стала утомлять эта беспорядочная погоня, но в этот момент к нему на помощь подоспели его братья – четыре давэя и два цзянцзюня.
   – Ну как, брат, поймал ты Великого Мудреца? – поинтересовались они.
   – Эта обезьяна хотела надуть меня и превратилась в кумирню, – со смехом отвечал Эрлан. – И когда я уж совсем было собрался выбить окна и вышибить двери, она вдруг неожиданно сделала прыжок и исчезла. Это поистине странно!
   Все были поражены и начали осматриваться по сторонам, но никаких следов Великого Мудреца так и не обнаружили.
   – Вот что, братья, – сказал тогда чжэньцзюнь. – Сторожите его здесь, а я подымусь наверх.
   С этими словами он резким прыжком вскочил на облако и поднялся вверх. На полпути он увидел вдруг Вайсравану с волшебным зеркалом в руках, а рядом с ним принца Ночжа.
   – Князь неба, – обратился к нему чжэньцзюнь, – не встречался ли вам Царь обезьян?
   – Здесь его еще не было, – отвечал Вайсравана. – Я слежу за ним в зеркало.
   Чжэньцзюнь рассказал о битве, обо всех превращениях Великого Мудреца, о том, как захватили обезьян, и закончил:
   – Под конец он превратился в кумирню, я хотел разнести ее, но не успел оглянуться, как кумирня исчезла.
   Выслушав Эрлана, Вайсравана снова осветил все вокруг своим зеркалом и, расхохотавшись, сказал:
   – Ну, чжэньцзюнь Эрлан, пошевеливайся быстрее! Обезьяна сделалась невидимой, удрала с поля боя и сейчас мчится к твоему обиталищу – реке Гуаньцзян.
   Эрлан, не мешкая, схватил свою волшебную пику и ринулся в погоню.
   Тем временем Великий Мудрец достиг реки и, встряхнувшись, принял облик Эрлана. Спустившись на облаке, он вошел во дворец. Духи, ничего не подозревая, низко кланялись и приветствовали своего господина. Усевшись посредине храма, Великий Мудрец стал рассматривать принесенные жертвоприношения и проверять, верно ли они записаны. Ли-ху принес в жертву обещанных животных [22 - Свинья, бык и баран.], Чжан-лун – обещанный узел с подношением, Чжао-цзя молил о ниспослании сына, а Цянь-бин – об исцелении от болезни. Вдруг Великий Мудрец услышал, как кто-то пришел и доложил:
   – Еще один господин Эрлан пожаловал!
   Духи поспешили взглянуть на прибывшего и пришли в неописуемое изумление.
   – Не было ли здесь сейчас кого-нибудь, кто называет себя Великим Мудрецом, равным небу? – спросил Эрлан.
   – Никакого Великого Мудреца мы не видели, но в храме находится еще один священный Эрлан, который проверяет запись жертвоприношений.
   Услышав это, чжэньцзюнь ринулся в храм, но Великий Мудрец, увидев его, принял свой обычный вид и заявил:
   – Господин Эрлан! Не шумите зря! Эта кумирня теперь уже принадлежит мне.
   Тут Эрлан схватил свое волшебное копье с трезубцем и, размахнувшись им, ударил Великого Мудреца прямо по лицу. Царь обезьян применил прием, называемый шэн-фа, то есть броском в сторону избежал удара. Затем он выдернул из уха иглу, помахал ею и, превратив ее в огромный посох, ринулся на противника. Завязалась борьба. С криками и бранью они вылетели из храма и, очутившись в облаках, продолжали бой. Так незаметно они снова оказались у Горы цветов и плодов, где переполошили четырех небесных военачальников и других обитателей горы, которым пришлось усилить оборону. Навстречу Эрлану вышли братья и объединенными силами стали со всех сторон наседать на прекрасную обезьяну. Однако говорить об этом мы пока не будем.
   Передав приказ Эрлану и шести его братьям во главе войск отправиться для поимки Великого Мудреца, Князь демонов поспешил на небо с докладом о выполнении своей миссии. В это время Нефритовый император, бодисатва Гуаньинь, царица неба Ван-му, окруженные сонмом небесных сановников, находились в Зале священного небосвода и вели беседу.
   – Сражаться отправился сам Эрлан – почему же нет никаких известий? – недоумевали они. – Ведь прошел уже целый день.
   – Может быть, вы разрешите, ваше величество, – обратилась Гуаньинь к императору, почтительно сложив ладони рук, – мне вместе с патриархом выйти за Южные ворота неба и посмотреть, что там происходит.
   – Что ж, в этом, пожалуй, есть смысл, – отвечал император. И в сопровождении пышного кортежа, вместе с патриархом, Гуаньинь, царицей неба Ван-му и сановниками, направился к Южным воротам, где небесная стража поспешила распахнуть перед ним ворота. Взглянув вниз, они увидели огромный заслон – это было небесное войско. Вайсравана с принцем Ночжа находился в центре, между небом и землей, и держал в руках волшебное зеркало. А Эрлан с братьями окружили Великого Мудреца и, наседая на него со всех сторон, вели отчаянную борьбу.
   – Ну как, права я была, когда посоветовала отправить сражаться Эрлана? – обращаясь к Лао-цзюню, спросила Гуаньинь. – Он поистине обладает волшебной силой. Правда, ему не удалось пока захватить Великого Мудреца, но он уже успел загнать его в ловушку. Вот погодите, сейчас с моей помощью он захватит его.
   – Какое же оружие вы намерены использовать? – спросил Лао-цзюнь.
   – Я брошу в голову этой обезьяне вазу с веткой ивы, – отвечала на это Гуаньинь. – Ваза не убьет обезьяну, а только свалит ее с ног, а Эрлан тем временем схватит ее.
   – Да ведь ваза фарфоровая, – запротестовал Лао-цзюнь. – Хорошо, если вы попадете прямо в цель. А вдруг ваза пролетит мимо и ударится о железный посох, ведь она разлетится на куски. Вы уж лучше погодите и дайте мне помочь ему.
   – Ну а вы чем хотите сразить обезьяну? – поинтересовалась Гуаньинь.
   – Да у меня есть чем, – отвечал Лао-цзюнь и, взмахнув рукавом халата, с левой руки снял браслет. – Это оружие, – объяснил он, – сделано из сплава золота и стали, к которому добавлен эликсир бессмертия. Теперь браслет превратился в волшебное существо и легко перевоплощается. Он не боится ни огня, ни воды и обладает способностью охватывать любую вещь. Называется он «цзиньганчжу», или «цзиньгантао» [23 - Браслет или кольцо из золота и стали.]. Еще в те годы, когда я выезжал за пределы Ханьгугуань и призывал варваров к просвещению, этот браслет мне очень помог. Он всегда предохраняет от всякого рода опасностей. Дайте-ка я брошу его на эту обезьяну.
   С этими словами он бросил браслет. Браслет полетел вниз, словно блестящая струя, по направлению к Горе цветов и плодов и опустился прямо на голову Царя обезьян. Тот был всецело поглощен ожесточенной борьбой с наседавшими на него семью волшебниками и вовсе не ожидал, что с неба на него свалится подобное оружие. Не удержавшись на ногах, он свалился, но тотчас же вскочил и побежал. Однако вдогонку за ним пустилась собака Эрлана, она стала хватать его за икры, и он снова споткнулся и упал.
   – Ах ты, дьявол этакий! – громко ругал он собаку, растянувшись на земле. – Лучше б ты охраняла своего хозяина.
   Он сделал резкое движение, желая перевернуться, но встать не мог. Семеро братьев крепко прижали его к земле, крепко скрутили веревками и переломали ему ключицу, чтобы он не смог уж больше менять своего вида. Между тем Лао-цзюнь забрал свой браслет и пригласил Нефритового императора, Гуаньинь и царицу Ван-му в Зал священного небосвода.
   В это время четыре небесных военачальника, Вайсравана и остальные небесные полководцы отозвали свои войска, сняли ограждения и, окружив Маленького Мудреца Эрлана, поздравляли его.

   – Ах ты, дьявол этакий! – громко ругал он собаку, растянувшись на земле. – Лучше б ты охраняла своего хозяина.

   – Эта победа принадлежит вам, – говорили они.
   – При чем тут я? – скромно отвечал Эрлан. – Захватить обезьяну удалось исключительно благодаря милостям неба и отваге небесного воинства.
   – Не будем говорить об этом, – вмешались тут братья Эрлана. – Сейчас следует доставить этого молодчика на небо и получить указания от Нефритового императора, что с ним делать.
   – Дорогие братья, – сказал на это чжэньцзюнь Эрлан, – вы не состоите в списках бессмертных и вам не положено лицезреть Нефритового императора. Пусть небесные войска доставят обезьяну на небо, а я вместе с Вайсраваной тоже отправлюсь туда, чтобы доложить о выполнении порученного нам дела и получить дальнейшие указания. Вы же обыщите здесь всю гору, а затем возвращайтесь к реке Гуаньцзян и ждите меня. Я представлю вас к награде, и когда получу ее, то вернусь к вам и мы все вместе отпразднуем нашу победу.
   Братья согласились. А Эрлан вместе с остальными взобрался на облако и, распевая победные песни, отправился на небо. Вскоре они достигли Дворца космического света, где небесный наставник доложил:
   – Четыре небесных военачальника и их войско захватили волшебную обезьяну – Великого Мудреца, равного небу, и прибыли сюда, чтобы выслушать ваши указания.
   Нефритовый император тут же приказал Князю демонов Махабали и другим небесным воинам доставить пленника на эшафот и разрубить его на мелкие части. И увы!

     За ложь и за мятежное восстанье
     Жестокое потерпит наказанье,
     А дух геройский будет осужден
     Молчать века и лучших ждать времен.

   Но если вы хотите узнать, что же в конце концов произошло с Царем обезьян в дальнейшем, прошу вас выслушать следующую главу.

Глава седьмая,

//-- повествующая о том, как Великий Мудрец бежал из волшебной печи и как горой Усиншань была придавлена бунтующая обезьяна --//

     Богатство, и славу,
     И происхожденье
     Судьба назначает
     Еще до рожденья.

     Подобный порядок
     Извечно ведется,
     И люди не могут
     С законом бороться.

     Так честность в той жизни
     Даст в нынешней славу,
     Заслужит возмездья
     Поступок лукавый.

     Хоть ты и не терпишь
     Сейчас наказанья,
     Тебя не избавит
     Его опозданье.

     И праведна кара
     И неотвратима.
     За что обезьяна
     Судьбою гонима?

     За то, что в безумном
     Своем самомненье
     Она безрассудна
     В делах и стремленье.

     И мира порядок
     Она нарушала,
     И старших не чтила,
     Как чтут изначала.

   И вот небесные воины подвели Великого Мудреца, равного небу, к эшафоту и привязали его к столбу. Они принялись рубить его мечами, рассекать топорами, колоть пиками и разрубать саблями. Однако Великий Мудрец остался цел и невредим. Тогда Дух звезды Южного полюса приказал Духу Огненной звезды напустить на него огонь. Однако и огонь не сжег Мудреца. Наконец духам Грома было приказано сразить Мудреца громом и молнией. Но все их старания оказались напрасными. Мудрец по-прежнему оставался невредим, ни один волос его не пострадал. Тогда Князь демонов Махабали, а за ним все остальные обратились к Нефритовому императору.
   – Ваше величество, – молвили они. – Мы совершенно не понимаем, откуда удалось этому Мудрецу узнать подобные способы самозащиты. Ни меч, ни топор, ни гром, ни молния, ни огонь не берут его. Что же с ним делать?
   – Да, он просто неуязвим, и трудно даже сказать, как поступить с ним, – выслушав их, растерянно ответил Нефритовый император.
   Но тут вперед выступил Лао-цзюнь и сказал:
   – Эта обезьяна съела персики бессмертия, выпила небесное вино, а затем украла еще у меня пять бутылей эликсира бессмертия. Правда, не весь он был готов. Все это находится теперь у нее в желудке и при помощи огня Самади расплавилось и превратилось в одно целое. Благодаря этому тело ее стало твердым, словно алмаз, и сейчас она неуязвима. Давайте отведем обезьяну ко мне, я помещу ее в волшебную печь, где алхимический огонь выплавит из нее эликсир бессмертия, тогда тело ее превратится в пепел.
   Выслушав Лао-цзюня, Нефритовый император приказал воинам передать ему Мудреца. Приказание его было выполнено, и Лао-цзюнь отправился выполнять распоряжение императора. После этого Эрлана занесли в списки бессмертных и наградили сотней золотых цветов, сотней кувшинов небесного вина, сотней шариков эликсира бессмертия, а также несметным количеством драгоценных камней, жемчуга, шелка, парчи, которые он должен был разделить между братьями. Поблагодарив императора за оказанные милости, Эрлан отправился к реке Гуаньцзян, однако говорить об этом мы не будем.
   Между тем Лао-цзюнь вернулся во дворец Тушита, освободил Великого Мудреца от веревок, вытащил клинок, который был воткнут в ключицу Мудреца, и втолкнул пленника в волшебную печь. Затем он приказал прислуживавшим у печи работникам и поддерживавшим огонь подросткам раздуть сильное пламя и приступить к расплавливанию.
   Надо вам сказать, что очаг этот был разделен на восемь частей, каждая из которых представляла одну из восьми триграмм: цянь, кань, гэнь, чжэнь, сюнь, ли, кунь, дуй – соответственно означающих: небо, воды, горы, гром, ветер, сияние, земля, разлив. И вот изо всех сил пытавшегося освободиться, извивающегося Мудреца втолкнули в часть очага, именуемую «сюнь» – «ветер». От ветра огонь тотчас погас, но зато повалил такой дым, что глаза у Мудреца стали красными от боли. Эта болезнь осталась у него навсегда – вот почему его и стали впоследствии называть «Огненные глаза».
   Время быстро летело, прошло уже семь раз по семь дней, и вот наступил наконец сорок девятый день, в который должен был завершиться процесс алхимии. Когда Лао-цзюнь подошел к волшебной печи, чтобы достать из нее эликсир жизни, Великий Мудрец так сильно тер глаза, что из них даже потекли слезы. Услышав, что с очага сняли крышку, он широко раскрыл глаза. Но свет причинил ему сильную боль. Не в силах вынести ее, он выпрямился и тотчас же с шумом выпрыгнул из печи. На ходу он перевернул волшебную печь и бросился бежать. Находившаяся у печи охрана – служители и истопники – пустилась было за ним вдогонку, но он всех разбросал. В этот момент он походил на дракона, белолобого тигра или же взбесившегося единорога. Лао-цзюнь бросился вперед и хотел сам схватить его, но Великий Мудрец так швырнул его, что тот полетел вверх тормашками и бежал, спасая свою жизнь.
   Тогда Сунь У-кун вынул из-за уха свой посох желаний и помахал им по ветру. Посох тотчас же стал толщиной в чашку и увеличился во много раз. Тут Сунь У-кун схватил его и стал громить в небесных чертогах все, что попадалось ему под руку. Он производил разрушения с такой яростью, что Духи девяти светил поспешили закрыть свои двери, а четыре небесных военачальника бесследно исчезли. Громадной силе, какую на сей раз проявила прекрасная обезьяна, посвящены даже стихи, которые гласят:

     Строенье тела обезьяны
     Закон небес определил.
     Пройдя сквозь тысячи мучений,
     Мудрец все тот же, что и был.

     Он все такой, каким природа
     Его когда-то создала,
     И ни в одной печи горящей
     Не мог бы он сгореть дотла.

     Не ртуть, не медь здесь расплавляли —
     Сжигали с грозным торжеством
     Того, кто был рожден священным,
     Был настоящим божеством.

     И, проходя все превращенья,
     Он жизни длил круговорот,
     Трех драгоценностей буддизма
     Еще не принимал в расчет.

   Есть другие стихи, которые гласят:

     До краев проник вселенной
     Самый малый луч священный;
     Так и посох чудотворный:
     Он, хозяину покорный,

     Был прямым и поперечным,
     Был коротким, бесконечным,
     Был способен к расширенью
     И к такому ж сокращенью.

   И далее:

     Был в этом теле обезьяньем
     Дух человечий заключен,
     А если этот дух разумен,
     То, значит, мыслить может он.

     Мудрец Великий, равный небу,
     Наименован так не зря,
     Не зря назначен бимавэнем —
     Великим конюшим царя.

     Бег мысли в нем не прекращался —
     Таков коня упорный бег,
     А в сердце вечную тревогу
     Нес обезьяночеловек.

     Но эти мысли и стремленья
     Связаться накрепко должны,
     И власти одного закона
     Все существа подчинены.

   Не в силах вынести ее, он выпрямился и тотчас же с шумом выпрыгнул из печи. На ходу он перевернул волшебную печь и бросился бежать.

   Царь обезьян уничтожал всех без разбора. Он наносил удары во все стороны, и никто не осмелился бы остановить его. Однако, когда он уже пробился в Зал космического света и очутился перед Залом священного небосвода, тут, к счастью, оказался помощник начальника охраны Ван Лин-гуань, который как раз ведал этим залом. Увидев Великого Мудреца, Ван Лин-гуань, подняв металлическую плетку, преградил ему дорогу.
   – Ты куда лезешь, проклятая обезьяна! – закричал он. – Разве не видишь, кто перед тобой? Оставь свои сумасбродные выходки!
   Однако Великий Мудрец не пожелал даже разговаривать с Ван Лин-гуанем и бросился на него со своим посохом. Но Ван Лин-гуань тоже взмахнул хлыстом и ринулся навстречу противнику. И вот перед Залом священного небосвода между ними завязалась ожесточенная борьба.

     Верностью, храбростью, славой
     Ван Лин-гуань был велик;
     Царь обезьян святотатством
     Лишь поношенья достиг.

     Два храбреца и героя
     Силой равняться могли,
     Встретились в схватке жестокой
     Дети небес и земли.

     Посох был страшен; сверкала
     Молниевидная плеть;
     Ван Лин-гуань обезьяны
     Больше не мог потерпеть.

     Был он Тай-и – громовержцем,
     Славой он был осиян,
     Враг же его назывался
     Славным Царем обезьян.

     Посох и плеть золотая
     Были оружьем святым,
     Силу они проявляли,
     Втайне присущую им.

     Бой завязался у входа
     В дышащий святостью зал;
     Каждый из этих героев
     Только любовь вызывал.

     Не было личной корысти
     В пламенном гневе сердец,
     Только мятежник стремился
     Взять многозвездный дворец.

     Вышел другой на защиту
     Светлых владений небес.
     Было еще не известно,
     Чей в этот день перевес.

     Посох и плеть золотые
     Так и взлетали в бою;
     Страха не знали герои,
     Честь защищая свою.

   Долго боролись они, но одолеть друг друга не могли. Тогда начальник охраны послал своего помощника во Дворец грома и призвал тридцать шесть полководцев. Они плотным кольцом окружили Великого Мудреца. У каждого в руках было грозное оружие. Однако и это нисколько не испугало мятежника. Вращая в воздухе свой посох, он как ни в чем не бывало отражал сыпавшиеся на него со всех сторон удары. Кольцо из мечей, копей, пик, хлыстов, топоров, крючьев, серпов, бунчуков и другого оружия сжималось все теснее и теснее. Наконец Великий Мудрец встряхнулся и тут же превратился в чудовище с тремя головами и шестью руками. Затем он взмахнул несколько раз посохом, и из одного посоха стало три. Взяв каждый посох двумя руками, он стал вращать ими так быстро, что казалось, вертится колесо прялки. Ни один из полководцев Грома не смел даже приблизиться к нему. Поистине это было так:

     Посох, в воздухе вращаясь,
     Создавал круги блистанья.
     Мир извечно существует —
     Но откуда эти знанья?

     Мудреца вода и пламя
     Погубить бы не сумели,
     И мечи и алебарды
     Повредить ему не смели.

     Мог быть злым, а мог быть добрым,
     Доброе творить и злое.
     Человек, творящий благо,
     Входит Буддой в мир покоя.

     Как чудовище с рогами,
     Будет зло творящий – гадок.
     Обезьяний царь устроил
     В самом небе беспорядок.

     Проходил он превращенья,
     И являлся по-другому,
     Отступал пред ним бессильно
     Даже Бог великий грома.

   Итак, полководцы Грома, окружив Великого Мудреца, все же не могли приблизиться к нему. Наконец весь этот шум достиг ушей Нефритового императора и встревожил его. Он тут же приказал послать двух чиновников в страну Запада и просить там Будду усмирить мятежника. Получив распоряжение, посланцы тотчас же очутились перед обиталищем Будды – храмом Раскатов грома. Они поклонились божествам-хранителям и восьми бодисатвам, а затем стали просить их как можно скорее доложить об их прибытии. И вот все небожители предстали перед троном Будды. Услыхав о прибытии посланцев, Будда велел привести их к нему. Посланцы совершили по три поклона и встали перед троном.
   – Что случилось? Почему Нефритовый император потревожил вас и послал сюда? – спросил их Будда.
   Посланцы рассказали, что в один прекрасный день на Горе цветов и плодов родилась обезьяна. Каким-то образом ей удалось собрать вокруг себя других обезьян, и она стала чинить в мире беспорядки. Тогда Нефритовый император призвал обезьяну к себе и, чтобы умиротворить ее, назначил на должность бимавэня. Однако должность эта показалась обезьяне унизительной, и она вернулась на землю. Для поимки ее были посланы Князь неба Вайсравана с сыном – принцем Ночжа, но схватить обезьяну не удалось. Тогда решили обойтись с ней мирным путем и присвоили ей титул Великого Мудреца, равного небу. Вначале у него был только этот титул, но через некоторое время Мудреца назначили ведать Персиковым садом. И вот тут-то он украл персики, а затем отправился во Дворец нефритовой заводи, где тайком поел приготовленные для пира яства, выпил вино – в общем, расстроил намеченный банкет. Опьянев, он отправился во дворец Тушита, выкрал там изготовленный Лао-цзюнем эликсир бессмертия и после этого покинул небесные чертоги. Тогда Нефритовый император отправил стотысячное небесное войско, чтобы схватить мятежника, но и это не удалось. Тут бодисатва Гуаньинь призвала Эрлана, который вместе со своими братьями вступил с мятежником в смертельный бей. Но мятежник при помощи волшебства много раз изменял свой вид. И лишь благодаря Лао-цзюню, который набросил свой золотой браслет на смутьяна, Эрлану удалось его захватить и доставить к Нефритовому императору. Император повелел немедленно казнить мятежника. Обезьяну кололи мечами, рубили топорами, жгли в огне, поражали громом, но все это не причинило ей ни малейшего вреда. Тогда Лао-цзюнь предложил расплавить мятежника в своей печи. Но когда через сорок девять дней волшебную печь открыли, смутьян выскочил, расшвырял небесных воинов и проник в Зал космического света. Однако перед Залом священного небосвода помощник начальника охраны Ван Лин-гуань задержал его. Тут между ними начался ожесточенный бой. Через некоторое время были вызваны еще тридцать шесть божеств Грома, они плотным кольцом окружили смутьяна, но приблизиться к нему никак не могли. Положение создалось угрожающее. Поэтому Нефритовый император и решил обратиться к Будде с просьбой о помощи.
   Выслушав их, Будда обратился к окружавшим его бодисатвам с такими словами:
   – Вы оставайтесь здесь, в храме, и не нарушайте установленных молений. А я, как только усмирю это чудовище, сейчас же вернусь.
   Затем Будда подозвал своих учеников Ананду и Касьяпу и велел им сопровождать его. Покинув свое обиталище, все трое сразу же очутились перед Залом священного небосвода. Здесь среди невообразимого шума и грохота тридцать шесть божеств Грома старались окружить Великого Мудреца. Будда тут же приказал божествам Грома прекратить сражение и покинуть поле боя, а Великому Мудрецу велел приблизиться, чтобы узнать, какими волшебными силами тот обладает. Когда божества Грома удалились, Великий Мудрец принял свой обычный вид и, выступив вперед, надменно крикнул:
   – Ты что за птица такая, что смеешь мешать нашему бою и учинять мне допрос?!
   – Я Сакья-муни из рая Западного мира, – с улыбкой отвечал Будда. – Недавно я прослышал, что ты творишь безобразия и уже не раз восставал против небесных чертогов. Откуда же ты явился, когда постиг Учение, и почему творишь подобные безобразия?
   На это Великий Мудрец ответил так:

     Землей и небом порожденный,
     С Горы цветов я и плодов,
     Ученьем тайным просвещенный,
     Я не жалел своих трудов.

     Я Царь почтенный обезьяний
     И наконец бессмертным стал,
     Мир человеческих страданий
     Ничтожен для меня и мал.

     В Пещере занавеси водной
     Я знал одни свои дела,
     Теперь волшебник я свободный,
     Мне силы магия дала.

     Я обучился превращенью,
     Во все я превращаться смог,
     Во мне – великое стремленье
     Небесный захватить чертог.

     О, разве должен непременно
     Властитель прежний им владеть!
     Земным правителям есть смена,
     Черед уйти и умереть.

     Сильнейшему – почет и слава,
     И он уступит мне дворец.
     Один герой имеет право
     На первенство и на венец.

   Выслушав все это, Будда холодно усмехнулся.
   – Ведь ты всего лишь обезьяна, – молвил он. – Как же смеешь ты даже мыслить о том, чтобы захватить трон Нефритового императора? Он занимался самоусовершенствованием с самого раннего возраста, упорно работая над собой в течение тысячи семисот пятидесяти кальп, а каждая кальпа составляет сто двадцать девять тысяч шестьсот лет. Ты только подумай, сколько нужно времени, чтобы достичь столь глубокой мудрости! Как же ты, животное, впервые появившееся в мире в образе человека, осмеливаешься так бахвалиться?! Это недостойно сына человека. Я лишаю тебя долголетия. Смирись и больше не твори подобных глупостей. Если же ты совершишь еще какое-нибудь злодеяние, то немедленно поплатишься за это и умрешь. А на сей раз я буду снисходителен и сохраню тебе жизнь.
   – Пусть даже он и начал свое самоусовершенствование с юных лет, – сказал Великий Мудрец, – но это вовсе не значит, что он должен оставаться здесь навсегда. Ведь не зря же существует поговорка: «Сегодня император он, а завтра – я». Прикажи ему убраться отсюда и уступить небесные чертоги мне. На этом мы и покончим. Если же он не согласится, я буду действовать как и прежде, и в небесных чертогах никогда не наступит покой.
   – Какими же волшебными силами, кроме умения превращаться, ты обладаешь, что осмеливаешься говорить о захвате небесных чертогов? – спросил Будда.
   – О, я многое постиг, – отвечал Великий Мудрец. – Я обладаю способом семидесяти двух превращений. Мне известен секрет вечной юности и бессмертия. Я могу совершать прыжок на расстояние сто восемь тысяч ли. Отчего же мне не занять небесный трон?
   – Ну, тогда давай заключим пари, – предложил Будда. – Если ты действительно обладаешь такими способностями, выпрыгни из ладони моей правой руки: сделаешь это – значит выиграл; тогда можно будет прекратить эти ожесточенные сражения, и я попрошу Нефритового императора перебраться на жительство в Западную страну, а небесные чертоги уступить тебе. Если же ты не сможешь этого сделать, то в наказание должен будешь отправиться на землю и в течение многих кальп находиться там. Лишь после этого ты сможешь оспаривать свое право.
   «Да этот Будда – настоящий дурак, – подумал с усмешкой Великий Мудрец. – Я могу прыгнуть на сто восемь тысяч ли, а его ладонь не больше одного чи. Как же я не смогу выпрыгнуть из его ладони?»
   – А сможешь ли ты выполнить то, что обещаешь? – поспешил спросить он.
   – Конечно смогу, – успокоил его Будда и с этими словами вытянул вперед правую руку, раскрыв ладонь величиной с лист лотоса.
   Великий Мудрец заложил свою палицу в ухо и, встряхнувшись всем телом, прыгнул как раз на середину ладони. Затем, сотворив магическое заклинание, он устремился вперед и, как ему казалось, мчался словно луч света, проследить за полетом которого совершенно невозможно. А Будда, наблюдавший за ним оком разума, убедился в том, что стремительный полет Великого Мудреца подобен всего-навсего вращению колеса прядильного станка.
   Между тем, стремясь вперед, Великий Мудрец вдруг увидел пять розовых столбов, вздымавшихся к небу.
   «Ну, здесь – конец мира, – подумал он. – Сейчас я могу вернуться к Будде и, рассказав об этих столбах, требовать свой выигрыш. Трон в Зале священного небосвода отныне принадлежит мне. Однако, – продолжал он думать, – не мешает оставить здесь надпись. Так легче будет добиться у Будды выполнения заключенного пари».
   И, выдернув у себя волосок, он дунул на него и приказал: «Изменяйся!» Тотчас же волосок превратился в кисточку, густо смоченную тушью. И вот на центральном столбе Великий Мудрец сделал такую надпись: «Это место посетил Великий Мудрец, равный небу».
   Водворив кисть на прежнее место, он из озорства помочился у основания первого столба. Проделав все это, он совершил прыжок и, снова очутившись на ладони у Будды, сказал:
   – Ну вот я и побывал там, где нужно. Теперь можешь приказать Нефритовому императору уступить мне небесные чертоги.
   – Гнусная ты обезьяна! – выругался Будда. – Все это время ты оставался на моей ладони!
   – Да ведь ты ничего не знаешь! – вскричал Великий Мудрец. – Я побывал на краю света, видел пять вздымающихся к небу столбов цвета человеческого тела и на одном из них сделал даже надпись. Если хочешь, то можешь вместе со мной отправиться туда и сам посмотреть.
   – В этом нет никакой надобности, – промолвил Будда. – Ты лучше посмотри вниз.
   Великий Мудрец широко раскрыл свои огненные глаза, посмотрел вниз и на среднем пальце руки Будды прочел надпись: «Это место посетил Великий Мудрец, равный небу». А между большим и указательным пальцем чувствовался запах мочи. Все это так поразило Великого Мудреца, что он мог лишь воскликнуть:
   – Невероятно! В чем же тут дело? Я сделал надпись на столбе, который вздымался к самому небу, – как же она очутилась на пальце Будды?! Не иначе как он применил какое-то волшебство! Я не верю, не верю! Отправлюсь-ка я туда еще разок и посмотрю, в чем дело!
   О драгоценный Мудрец! Только было собрался он совершить прыжок, как Будда неожиданно перевернул ладонь и вытолкнул Царя обезьян прямо к Западным воротам неба. После этого он превратил пять своих пальцев в пять элементов: металл, дерево, воду, огонь и землю, а из этих пяти элементов сделал гору, состоящую из пяти пиков и с пятью вершинами и назвал ее Усиншань, что значит «гора пяти элементов». Гора в момент накрыла Великого Мудреца. Наблюдавшие эту сцену божества Грома, а также Ананда и Касьяпа не могли сдержать своего восторга и, сложив ладони рук, восклицали:
   – Чудесно! Превосходно!

     Когда-то под влиянием природы
     Царь обезьян родился из яйца.
     Усовершенствовать себя хотел он
     И степени достигнуть мудреца.

     Навеки, несмотря на все старанья,
     Без измененья оставался он,
     Теперь же пожелал он измениться,
     Но был в беде бессильем поражен.

     Хотел нарушить он законы неба
     И захватить в небесном царстве власть,
     Он обманул бесстыдно Лао-цзюня,
     Чтоб эликсир бессмертия украсть.

     Но чаша переполнилась терпенья,
     И безнаказанным не будет зло,
     Возможно ли отныне возрожденье,
     Когда возмездье за грехи пришло.

   Гора в момент накрыла Великого Мудреца.

   Усмирив таким образом обезьяну-волшебника, Будда подозвал к себе Ананда и Касьяпу, чтобы вместе с ними вернуться в земной рай на Запад. Но в этот момент к нему приблизились посланцы небесного императора, срочно прибывшие из Дворца священного небосвода, и, обращаясь к нему, сказали:
   – Умоляем вас, великий Будда, обождать немного, сейчас сюда прибудет наш владыка.
   Услышав это, Будда повернул голову и, взглянув вверх, вскоре увидел колесницу, покрытую сверкающим драгоценностями балдахином и разноцветными зонтами. В тот же миг послышались таинственные звуки священной музыки и пение псалмов. Наполняя все пространство чудесным ароматом, в воздухе летали священные цветы.
   – Очень благодарен вам за то, что вы расправились с этим чудовищем, – молвил Нефритовый император, приблизившись к Будде. – Надеюсь, вы не откажетесь немного задержаться здесь. Я хочу пригласить всех бессмертных на пир, который устрою в вашу честь.
   Будда не мог отказаться от приглашения и, сложив руки, поблагодарил.
   – Я прибыл сюда по вашему вызову, великий император, – сказал он, – и этот скромный успех не следует считать моей личной заслугой. Просто это ваше счастье и победа всех небожителей, поэтому я вовсе недостоин вашей благодарности.
   Тут Нефритовый император приказал божествам Грома отправиться в разные места и пригласить императоров трех небес, четырех цензоров, пять старейшин, шесть начальников департаментов, семь старейшин, восемь Духов всех сторон света, Духов девяти светил и десять начальников отделов во дворец императора, чтобы отблагодарить Будду за оказанную им милость. Затем он приказал четырем небесным военачальникам и небожительницам девятого неба раскрыть все дворцы и сокровищницы, дворцы Тай-сюань и Дун-ян-юй-гуань и пригласил Будду занять место на Троне семи драгоценностей. Для всех остальных были устроены сиденья соответственно чину и рангу. На столах среди множества яств можно было увидеть печень дракона и мозги феникса, сок яшмы и волшебные персики.
   Вскоре на приглашение явились императоры трех небес, бессмертные четырех туманностей, Духи пяти созвездий, три даосских божества – неба, земли и воды, четыре божественных мудреца, Духи девяти светил, два помощника слева и справа, небесный принц Ночжа.
   Кругом развевались флаги и знамена, несли балдахины и хоругви, Будде преподнесли сверкающий жемчуг и редкие драгоценности, плоды долголетия, редчайшие изумительные цветы и, почтительно кланяясь, говорили:
   – Мы глубоко тронуты проявлением вашей необыкновенной силы, благодаря которой вам удалось усмирить волшебную обезьяну. И вот, пользуясь тем, что наш великий император устроил в честь вас пир, мы прибыли отблагодарить вас за оказанные милости и просим вас, священный Будда, особо отметить этот пир, присвоив ему соответствующее наименование.
   Выслушав небожителей, Будда отвечал:
   – Я думаю, что сегодняшний пир следует назвать Пиром успокоения неба.
   Это предложение очень понравилось всем небожителям, и они в восторге стали хором восклицать:
   – Чудесно! Прекрасно! Пусть этот пир называется Пиром успокоения неба!
   Затем все расселись по своим местам, и кубки и чаши пошли по кругу. Звуки чудесной музыки, сопровождавшиеся боем барабана, разносились вокруг, наполняя воздух. Пир был поистине великолепен. Его воспели в стихах:

     Пир из персиков сорван Царем обезьяньим вначале,
     Но не менее праздничным шествием он заменен,
     Колесницы сиянье волшебных камней излучали,
     На ветру колыхались шелка драгоценных знамен.
     В тихом воздухе лились святые мелодии песен,
     С трелью яшмовых флейт образуя торжественный хор,
     Аромат из курильниц взмывался, и чист и чудесен,
     Поздравляли прибывшие мирно ликующий двор…

   И вот в самом разгаре веселья на пиру появилась сама царица неба. Выступая, словно пава, в сопровождении небесных отроков, прекрасных девушек и изящных сановных дам, она, танцуя, подошла к Будде и, учтиво склонившись перед ним, произнесла:
   – До этого наш Персиковый пир был нарушен волшебной обезьяной. И только благодаря вашей божественной силе вы смогли обуздать этого злостного упрямца. В честь вас устроен этот пир, Пир успокоения неба, но нет такой драгоценности, которой можно было бы достойно отблагодарить вас. Сегодня я своими собственными руками сорвала несколько больших персиков бессмертия, которые почтительно и преподношу вам.
   И поистине об этих плодах можно сказать:

     Полукрасные, полузеленые,
     Источали они аромат,
     И растили их тысячелетьями
     Для небесных, бессмертных услад.

     Эти персики лучше по качеству,
     Чем плоды в заповедном раю:
     Светло-желтая косточка в мякоти,
     Источающей сладость свою.

     В этих персиках тайна бессмертия,
     Смерть она прогоняет навек;
     Кто плодов долголетья отведает,
     Тот уже не простой человек.

   В ответ на эти слова Будда сложил ладони рук и, склонившись, поблагодарил ее за подношение.
   Затем царица подала знак, чтобы явившиеся с ней небесные отроки, девушки и сановные дамы продолжали пение и пляску. Присутствующие на пиру небожители пришли в восторг. Поистине об этом зрелище можно было сказать:

     Туманное небо заполнилось все ароматом,
     Цветы покрывали широкое это пространство,
     Дворцы золотые блистали своей красотою,
     И было чудесно небесного пира убранство.

     Бессмертные гости, священные жители неба,
     Сюда собрались и теперь отдыхали блаженно;
     Хоть тысячи бедствий они испытали когда-то,
     Но все прожитое на небе забылось мгновенно.
     Когда же они вспоминали свои воплощенья,
     То не было в них перед прошлым своим изумленья.

   И вот в самом разгаре пира, когда царица неба велела небесным отрокам и девушкам танцевать, а гости чокались бокалами, все вдруг почувствовали какой-то необычайный аромат.

     Созвездий духи, духи звезд молчат,
     Необычайный чуя аромат;
     Отставил Будда чашу в изумленье,
     Все смотрят вверх, не будет ли явленья?
     Меж небом и землею просияв,
     Чудесный старец нес корзину трав,
     А в тыкве нес пилюли жизни вечной,
     И сам он жил на свете бесконечно.
     Таков ему судьбой был дан удел:
     В пещерах жил свободно, как хотел;
     Хранил он силу жизни в тыкве этой
     И много путешествовал по свету.
     Он посетил немало разных стран,
     Бывал на Персиковом пире пьян,
     А протрезвившись, замечал, бывало:
     Луна все та же на небе сияла.
     Длинноголов он был и длинноух,
     Звезды бессмертья знаменитый дух.

   Итак, на пир прибыл Дух звезды долголетия. Отдав полагающиеся почести Нефритовому императору, он затем принес глубокую благодарность Будде.
   – Как только я услышал о том, что Лао-цзюнь увел волшебную обезьяну во дворец Тушита, чтобы расплавить ее в волшебной печи, я решил, что, несомненно, воцарятся мир и спокойствие. Но, вопреки ожиданиям, обезьяне снова удалось ускользнуть невредимой. И вот, к нашему общему счастью, вам, великому Будде, удалось наконец усмирить это чудовище, за что все мы и приносим вам свою благодарность на этом пиру, устроенном в честь вас. Узнав об этом, я поспешил сюда. Не имея ничего более достойного, чтобы отблагодарить вас, осмелюсь преподнести вам этот фиолетовый ирис и драгоценные травы, лазоревый корень лотоса и эликсир жизни.

     Корень лотоса лазурный
     И пилюли жизни вечной
     Подношу владыке Будде
     С благодарностью сердечной.

     Пусть покой благополучья
     На земле отныне будет.
     Воздадим и честь и славу
     Побеждающему Будде.

     Он владыка всех бессмертных,
     Словно предок для вселенной,
     Дар бессмертья получает —
     Муж бесстрастный, совершенный.

     Изваянье Будды может
     Облегчить людей страданье,
     В милосердной власти Будды
     Долголетья дарованье.

   Будда с благодарностью принял подношение, после чего Дух звезды долголетия занял свое место. И снова по кругу пошли чаши и кубки, наполненные вином. Вскоре на пир прибыл Босоногий бессмертный. Отдав земные поклоны Нефритовому императору, он обратился с выражением благодарности к Будде.
   – Разрешите и мне, – сказал он, – принести вам, Великий Будда, нижайшую благодарность за усмирение волшебной обезьяны. Не имея ничего особенного, чтобы выразить вам свое уважение, я принес с собой лишь две груши и несколько красных фиников.

     Пришел на пир в небесные чертоги
     Великий и Бессмертный босоногий.
     И Будде финики подносит он
     И отдает почтительный поклон:
     Незыблемым да будет над вселенной
     Его престол, навек благословенный,
     Святого Будды жизнь, как мир, вечна
     И счастлива поистине она,
     Потоки счастья источая людям,
     Хвалить его нелицемерно будем.
     На западе его сияет царство —
     Благополучно это государство.

   Будда снова поблагодарил за принесенные ему дары и велел Ананде и Касьяпе собрать все подношения. После этого он еще раз поблагодарил Нефритового императора за роскошный пир. И вот, когда гости сильно захмелели, неожиданно появился один из небесных патрулей.
   – Из-под горы показалась голова Великого Мудреца! – доложил он.
   – Ну, это ничего не значит, – успокоил всех Будда и вытащил из рукава печать с надписью: «Ом мани падме хум» [24 - «O ты, сокровище на лотосе». Буддийское заклинание.]. Передав печать Ананде, он велел ему поставить ее на вершине горы, под которой был заключен Великий Мудрец.
   С печатью в руках Ананда вышел из небесных ворот и, достигнув горы Усиншань – пяти элементов, – крепко-накрепко приложил печать к квадратному камню на вершине горы. В тот же миг все трещины у подножия горы исчезли, и осталось лишь отверстие для воздуха. Однако сквозь это отверстие нельзя было даже просунуть руку или хотя бы сделать попытку освободиться.
   – Все сделано, – возвратившись, доложил Ананда.
   После этого Будда распростился с Нефритовым императором и остальными небожителями и в сопровождении своих учеников вышел из ворот неба. Здесь Будда проявил свое милосердие и, произнеся заклинание, вызвал местного духа, которому приказал вместе со стражами пяти сторон света жить у горы и охранять ее. Если Великий Мудрец проголодается – давать ему железные пилюли; когда его станет мучить жажда – преподнести ему расплавленную ярь-медянку. «По окончании срока наказания сюда прибудет тот, кому предназначено освободить обезьяну», – сказал Будда.

     Обезьяну, что имела смелость
     Выступить мятежно против неба,
     Усмирил лишь всемогущий Будда,
     И теперь она в неволе тяжкой.
     Ей веками жажду утоляет
     Лишь расплавленная ярь-медянка.
     Если голодом она томится,
     То одни железные пилюли
     Подают ей для продленья жизни.
     Так она переносила беды;
     Как ни трудно было заключенье,
     Жизнь свою она продлить хотела,
     Чтоб зажить по-прежнему свободно,
     Надо было ей, по слову Будды,
     В путешествии святом на Запад
     Танскому сопутствовать монаху.

//-- * * * --//

     Царь обезьян был полон дерзновенья,
     Он изучил искусство превращенья,
     Смирил драконов силой чудотворной,
     Носил он даже важный чин придворный
     И, сопричтенный всем небесным силам,
     Разгуливал свободно по светилам.

     Но, переполнив меру злодеяний,
     Познал теперь он горечь испытаний.
     Душой он был хорош и, без сомнений,
     Ждал для себя счастливых изменений;
     И верил, что закончатся напасти,
     Что избежит он Будды грозной власти,
     А Танского монаха появленье
     Подаст ему возможность избавленья.

   Если вы хотите узнать, сколько длилось это наказание и в каком году и каком месяце кончился его срок, вы должны прочесть следующую главу.

Глава восьмая,

//-- повествующая о том, как Будда создал священные каноны с изложением высшего блаженства, а также о том, как бодисатва Гуаньинь получила указание отправиться в Чанъань --//

     Обратимся нынче
     Мы с вопросом к Будде:
     Тщетно суетятся
     В этом мире люди.

     Никакого толку
     Нет от их старанья:
     Так беречь возможно
     Снег для пропитанья,

     Кирпичу простому
     Блеск давать зеркальный…
     Сколько лет пропало
     Пусто и печально!

     Изваянье Будды
     Только улыбнется,
     Если выпить море
     Кто-нибудь возьмется,

     Или кто Сумеру
     Сдвинуть пожелает:
     Счастлив тот, кто эту
     Мудрость понимает.

     Три пройдет извечных
     Десяти ступеней,
     Будет он свободен
     От перерождений.

     Где зарю не встретят
     Крики козодоя,
     Цао-си струится
     Мертвою водою.

     И Цзю-Лин взмывает
     Ввысь за облаками…
     Здесь не будет встречи
     С прежними друзьями.

     Здесь лишь водопадов
     Грозное паденье.
     Пятилепестковых
     Лотосов цветенье.

     Высятся на скалах
     Древние палаты;
     Сквозь завесу двери
     Льются ароматы.

     Три драконьих клада
     Там открыты знанью;
     Люди постигают
     Тайны мирозданья.

   Стихи эти написаны в стиле Су-у-мань. А теперь вернемся к Будде. Распростившись с Нефритовым императором, он возвратился в храм Раскатов грома. И тут пред ним предстали три тысячи Будд, пятьсот архатов, восемь огромных богов – хранителей ворот и великое множество бодисатв. Все они со знаменами и хоругвями в руках, возжигая божественные благовония, рядами выстроились у границ священной горы и под священными деревьями Сала, чтобы достойным образом встретить Будду. Остановив свое священное облако, Будда обратился к собравшимся с такой речью:
   – Благодаря глубокой мудрости я познал три мира существования: мир желаний, мир формы и мир бесформенности. По природе своей человек подвержен полному уничтожению. Все в мире – суета сует, все тщетно. Я употребил все свое умение, чтобы усмирить лукавую обезьяну, но она этого не поняла. Когда приходит слава, наступает смерть. Таковы священные законы Будды.
   Когда Будда умолк, вспыхнула радуга, ее разноцветные лучи осветили все небо и разошлись по сорока двум направлениям, соединив юг и север. При виде этой картины все присутствующие почтительно приветствовали Будду. Немного погодя он собрал чудесные разноцветные облака и туман и, поднявшись к высшим ярусам своего обиталища, уселся там. Тогда три тысячи будд, пятьсот архатов, восемь богов – хранителей ворот и четыре бодисатвы, сложив ладони рук, склонились перед Буддой и обратились к нему с вопросом:
   – Кто же это посмел учинить беспорядки на небе и расстроить Персиковый пир?
   – Это сделала волшебная обезьяна, которую породила Гора цветов и плодов, – отвечал им Будда. – Злодеяния, совершенные ею, столь велики, что даже описать невозможно. Никто из небесных военачальников не мог усмирить волшебную обезьяну. Эрлану, правда, посчастливилось поймать ее, а Лао-цзюнь даже поджаривал ее на огне, но обезьяна оставалась невредима. И вот, когда я прибыл туда, обезьяна-волшебник, несмотря на то что ее окружили божества Грома, пустила в ход всю свою силу и искусство, хвастаясь своим волшебством. Когда я приказал прекратить бой и спросил волшебника, откуда он взялся, – он ответил, что постиг истину, а также законы превращений, может летать на облаках и одним прыжком преодолеть расстояние в сто восемь тысяч ли. Я заключил с ним пари. Однако выпрыгнуть за ладонь моей руки он не смог, тогда я схватил его и, придавив рукой, превратил свои пять пальцев в гору Усиншань, под которую и упрятал волшебника. Желая отблагодарить меня, Нефритовый император отворил небесные чертоги и устроил пир, который получил название Пира успокоения неба, а также оказал мне всяческие почести. Лишь после этого я смог распрощаться с ним и вернуться сюда.
   Все небожители с неописуемым восторгом выслушали рассказ Будды и, поблагодарив его, разошлись каждый по своим делам, наслаждаясь предоставленными им природными дарами.

     Над Индией разлился аромат,
     И радугами Будда был подъят.
     На Западе верховный он властитель
     И несравненный мудрости учитель.
     Там фениксы танцуют на цветах;
     Бессмертье – дар священных черепах.
     Плоды несут смиренно обезьяны,
     Олень и лось – цветущие лианы;
     Пророчат людям счастье журавли,
     И безмятежна чистота земли;
     Растенья той страны – в цветенье дивном,
     Плоды же – в созреванье непрерывном.
     И самосозерцанья верный путь
     Дает возможность истину вернуть;
     Для праведных, прошедших очищенье,
     И в небесах свободное движенье,
     Зной не томит и холод не гнетет.
     И времени там не ведется счет.

//-- * * * --//

     Здесь свободно ходят в облаках,
     Не смущают ни печаль, ни страх,
     Здесь, в раю, всегда простор и свет,
     Для счастливцев времени здесь нет.

   – Кто же это посмел учинить беспорядки на небе и расстроить Персиковый пир?

   Однажды Будда, пребывавший на священной горе, в храме Раскатов грома, собрал всех будд, архатов, бодисатв, богов – хранителей ворот, странствующих монахов-бикшу и монашек и других небожителей и обратился к ним с такими словами:
   – Не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я усмирил строптивую обезьяну и на небе воцарилось спокойствие. Полагаю, что по земному исчислению уже половина тысячелетия. Сейчас как раз наступил первый месяц осени. У меня есть драгоценные вазы со всевозможными цветами и редкими чудесными фруктами. Что вы скажете, если я отдам все это для пира, который хочу устроить во имя спасения бесприютных душ.
   При этих словах все присутствующие сложили ладони рук и почтительно склонились перед Буддой, благодаря его за милости. И вот Будда велел своим ученикам Ананде и Касьяпе взять вазы с цветами и фруктами и преподнести небожителям. Глубоко тронутые оказанным им вниманием, небожители в знак благодарности сложили следующие стихи:
//-- СТИХИ О СЧАСТЬЕ --//

     Перед Буддой вечно светит
     Счастья яркая звезда,
     И да будет это счастье
     Неизменным навсегда.

     Добродетель и блаженство
     Беспредельны и вечны,
     Предназначены судьбою,
     Небесами нам даны.

     Урожай земли счастливой
     Возрастает каждый год.
     И в бездонном море счастья
     Глубина его растет.

     Полнятся земля и небо
     Счастьем чистым и святым,
     Подавая людям радость,
     Покровительствуя им.

//-- СТИХИ О БЛАГОПОЛУЧИИ --//

     Благополучье высится горой,
     Где феникс дивный распевает песни,
     Оно и процветает, и растет,
     И вечно живо, становясь чудесней.

     Здоровье ваше укрепит оно,
     И вы способствуете миру в мире.
     Благополучье ваше велико —
     И равно небесам, и моря шире.

     Благополучья все желают вам,
     Нет для него ни меры, ни границы,
     Благополучье всюду на земле
     Желается, и ценится, и чтится.

//-- СТИХИ О ДОЛГОЛЕТИИ --//

     Дух звезды долголетья
     Подносит дары,
     Принимает их Будда;
     Долголетье само
     Начинается в мире
     Отсюда.
     И блистает,
     Неся долголетья плоды,
     Драгоценное блюдо.

     Трон великого Будды
     Цветы долголетья обвили,
     И стихи красоте долголетья
     Поэты сложили,
     Долголетию песни
     Блаженство в душе пробудили.

     Как луна и как солнце,
     И жизнь на земле бесконечна.
     Долголетье, как море и горы,
     Продолжится вечно.

     И оно еще дальше,
     Не зная пределов,
     Продлится,
     Потому что бессмертию
     Нет во вселенной
     Границы.

   И вот, после того как бодисатвы прочли свои подношения, Будда по просьбе учеников изложил основы и истоки своего учения и дал толкование священным буддийским книгам.
   И вы только посмотрите:

     Небесными драконами он окружен.
     Падают цветы разноцветным дождем.

   И поистине:

     Сердце Будды светило,
     Как луна над вселенной;
     Существо его – небо
     В чистоте неизменной.

   Окончив проповедь, Будда сказал своим ученикам:
   – Я познакомился с жителями четырех стран света и установил, что они по своему характеру совершенно различны. Жители восточного континента почтительны, миролюбивы и жизнерадостны. Люди, населяющие северный континент, жестоки и воинственны, – но такими сделали их условия жизни. Они недалеки, угрюмы и апатичны, однако особого вреда причинить не могут. На нашем, западном континенте нет ни жадности, ни убийств. Мы воспитываем в себе жизненную энергию и накапливаем духовные силы. Высшего совершенства мы еще не достигли, однако все у нас достигли долголетия. А вот в Джамбудвипа, на южном континенте, народ жаден, похотлив и склонен к преступлениям. Эти люди любят побоища и драки. У них процветают ссоры и сплетни, они утопают в море лжи и злобы. Но у меня есть священное писание, которое помогло бы изменить нравы этих людей.
   Тут бодисатвы с благоговением преклонили колена и спросили:
   – Что же это за священное писание?
   – В одной книге, посвященной буддизму, – Винайя – рассказывается о небе, – отвечал Будда. – Вторая книга – Трактаты, там говорится о земле. И третья книга – Сутра, в которой говорится о злых демонах. Эти книги состоят из тридцати пяти частей и составляют пятнадцать тысяч сто сорок четыре тома. Они помогают людям совершенствоваться и указывают истинный путь. Мне хотелось бы послать эти книги людям восточного континента. Однако жители земли – народ недалекий, они, пожалуй, станут глумиться над истинным учением, не поймут главного в моем законе и не оценят правильного учения йогов. Если бы нашелся мудрый небожитель, который отправился бы в Китай и отыскал там верующего человека, а этот человек смог бы проделать длиннейший путь через горы и реки и прибыть сюда за книгами, я передал бы ему священное писание, чтобы он увез его в Китай и с его помощью изменял сердца людей. Подобное деяние можно было бы счесть огромным благом. Кто из вас согласится отправиться в Китай?
   Не успел Будда договорить, как к лотосовому трону приблизилась бодисатва Гуаньинь. Трижды поклонившись Будде, она произнесла:
   – Несмотря на скромные способности, которыми я обладаю, я хотела бы отправиться в Восточную землю и отыскать человека, который явился бы сюда за священными книгами.
   Тут все небожители подняли голову и увидели стоявшую перед ними бодисатву Гуаньинь.

     Являла, светлой мудрости полна,
     Четыре добродетели она;
     Была, как золотое изваянье, —
     На нежной шее жемчуга блистанье,
     Прическа словно свившийся дракон,
     А волосы как в тучах небосклон.
     Из тюля сделан воротник открытый,
     Пошел на юбку лучший бархат рытый,
     А золотой изящный поясок —
     На счастье бодисатвы был намек.
     Ее лицо сияло белизною,
     Краснели губы точкою одною,
     Прекрасный взор ее горел звездой,
     А брови, словно месяц молодой,
     Казалось, изгибались прихотливо.
     Неувядающие ветви ивы
     Она в сосуде золотом несла.
     Роса в нем благодатная была.
     Она в ответ на каждое моленье
     С любовью посылает облегченье,
     Ей молится с надеждою народ,
     Она от всяких бед его спасет,
     И, как гора Тайшань, она надежна,
     И потому довериться ей можно.
     Она живет у южных берегов
     И чутким сердцем слышит каждый зов.
     Лиловая довольна орхидея,
     Когда бамбук прекрасно лиловеет, —
     Так добрый человек другому рад,
     Так радостен цветенья аромат.
     Добра – как Лоцзяшань, гора святыни, —
     Та бодисатва из пещеры Чаоиня.

   – Вы, пожалуй, лучше всех справитесь с этим поручением, – взглянув на нее, восторженно промолвил Будда. – Ваша святость и необычайные дарования помогут вам с успехом завершить это дело.
   – Может быть, вы дадите мне какие-нибудь наставления или указания, перед тем как я отправлюсь в дорогу? – спросила бодисатва Гуаньинь.
   – Необходимо изучить путь, которым вы будете следовать, – сказал Будда. – Поэтому вы не должны лететь на самых высоких облаках, летите на средних облаках или на тумане. Исследуйте горы и реки, которые попадутся вам в пути. Запомните количество остановок и расстояния между ними. Все это необходимо будет сообщить искателю священных книг. Пусть он твердо верит в свое дело, путь предстоит ему тяжелый. Поэтому я дам вам пять талисманов. – И он тут же приказал Ананде и Касьяпе принести вышитую парчой рясу и посох священнослужителя с девятью кольцами. Передавая эти вещи бодисатве, Будда сказал: – Рясу и посох передайте искателю священных книг, отныне они принадлежат ему. Если он примет твердое решение приехать сюда, пусть наденет эту рясу – и он навсегда будет избавлен от земных перевоплощений. А этот посох избавит его от всяких бедствий.
   Бодисатва Гуаньинь почтительно приняла переданные ей вещи, после чего Будда вынул три обруча и, передавая их бодисатве, молвил:
   – Эти амулеты называются «сжимающие обручи». По виду все они одинаковы, но каждый из них имеет свое назначение и свое заклинание. Если паломник встретит на своем пути какого-нибудь демона, обладающего сверхъестественной силой, то вы должны направить этого демона на путь Истины и обратить его в ученика паломника. Если же демон не пожелает сразу подчиниться, тогда этот обруч следует надеть ему на голову и произнести соответствующее заклинание. После этого глаза демона полезут из орбит, ему покажется, что от боли у него разрываются мозги, и тогда будет совсем легко обратить его в нашу веру.
   Выслушав наставление, бодисатва почтительно поклонилась и, приказав своему ученику Хуэй-аню следовать за ней, ушла. Хуэй-ань захватил с собой огромный железный посох весом в тысячу цзиней, так как должен был неотлучно находиться около бодисатвы в качестве телохранителя и усмирять встречающихся демонов. Бодисатва увязала рясу, велела своему ученику нести узел на спине, затем, спрятав обручи, взяла посох и вместе с Хуэй-анем спустилась со священной горы.
   И как будто самой судьбой было предопределено, чтобы ревностный последователь учения Будды Танский монах, стремящийся найти путь к Истине, достиг своей цели.
   Очутившись у подножия горы, бодисатва и ее ученик увидели скит, в котором жил великий отшельник. Святой преградил бодисатве дорогу и умолял ее остановиться – он хотел преподнести путнице чай. Однако бодисатва не пожелала долго задерживаться.
   – Будда велел нам отправиться в Восточную землю, – сказала она праведнику, – и найти человека, который явился бы в нашу страну за священными книгами.
   – А когда должен прибыть этот паломник? – поинтересовался отшельник.
   – Точно сказать нельзя, но думаю, что через два-три года он доберется сюда, – ответила бодисатва.
   После этого наши путники распростились с бессмертным. Летя не очень высоко в небе, они отправились в путь, отмечая и запоминая дорогу, по которой им пришлось следовать.
   И вот, продвигаясь вперед, бодисатва и ее ученик увидели устье реки Жошуй, впадающей в реку Сыпучих песков.
   – Ученик мой, – молвила Гуаньинь, – это место очень трудно перейти. А ведь паломник, который отправится за священными книгами, будет простым смертным. Как же он переправится здесь?
   – Бодисатва, взгляните, большая ли это река? – спросил Хуэй-ань.
   Остановив полет своего облака, Гуаньинь посмотрела вокруг. Что же она увидела?

     С востока на запад река уходила,
     Где есть дикарей племена;
     На юге У-гэ достигала, на север
     К татарам склонялась она.

     Длиною на тысячи ли, шириною
     Казалась на ли восемьсот;
     Не мог бы проплыть по волнам и порогам
     Самих небожителей плот.

     Гремела река на больших перекатах
     И за десять слышалась ли,
     И волны вставали, как темные горы,
     Казалось, из лона земли.

     И грохот стоял
     На речном перекате;
     В заливе носилась
     Трава на закате.

//-- * * * --//

     Облака были желты
     И тени бросали на солнце.
     И плотины безмерность
     Эта желтая мгла омрачала;

     Разве мог бы сюда
     Продавец забрести для торговли,
     Разве мог бы рыбак
     Здесь найти уголок для причала?

     На песчаной равнине
     И стаи гусей не спускались.
     Только крик обезьян
     За рекой раздавался, как стоны.
     Можно было узнать это место
     По красной осоке,
     Да вода была в заводи
     Ряской покрыта зеленой.

   Но в этот момент вдруг раздался сильный всплеск и из бушующих волн выскочило отвратительное чудовище.

     Он как будто черный и не черный,
     Синий и не синий;
     Сумрачная морда,
     Словно он в тревоге;
     Длинный и не длинный,
     И большой и малый,
     Страшный, босоногий.
     А глаза пылали,
     Пламенели жарко;
     В очагах пылает
     Пламень этот яркий.
     Пасть была подобна
     Мясника лохани.
     А клыки мечами
     Острыми торчали;
     Он метался в гневе,
     В яростном тумане,
     И раскаты грома
     В реве грохотали;
     Рыжий, и лохматый,
     И смерчу подобный,
     Вызывал на битву
     И рычал он злобно.

   С посохом в руках чудовище выскочило на берег и ринулось на бодисатву. Однако находившийся рядом Хуэй-ань своим железным посохом преградил путь чудовищу и крикнул: «Стой!»
   Тут чудовище бросилось на Хуэй-аня, и между ними на берегу реки Сыпучих песков завязался страшный бой.

     Муча
     Железным посохом своим
     Ученье защищал
     И был непобедим.

     А посох духа
     Злобной силой чар
     Мог нанести
     Решающий удар.

     Казалось, два
     Серебряных удава
     Свиваются
     И грозно и лукаво.

     Так два монаха
     Бились у реки.
     Обоих силы
     Были велики.

     Один подобен был
     Пескам зыбучим;
     Другой же – Гуаньинь
     Защитник был могучий.

     Один вздымал волну
     Из лона вод;
     Другой же тучи гнал
     На небосвод.

     От возмущенных волн
     По всей вселенной
     Распространялся сумрак
     Постепенно.

     От облаков
     И мутного тумана
     И солнце и луна
     Мрачнели странно.

     И посох одного,
     Как тигр, был разъярен.
     Другого посох был
     Как дремлющий дракон.

     Так, посохи взметнув,
     Шли оба в наступленье,
     Чтоб насмерть поразить
     Противника в сраженье.

     И до ночи они
     Борьбы не прекращали,
     Но вот спустился мрак,
     И звезды заблистали.

     Один был той реки
     Исконный обладатель,
     Другой – священных гор
     Отважный обитатель.

   Уже несколько десятков раз сходились друг с другом противники, но так и нельзя было сказать, на чьей стороне перевес. Вдруг чудовище остановилось и, поставив на землю железный посох, крикнуло:
   – Ты откуда взялся, монах, и как смеешь сопротивляться мне?!
   – Я принц Мокша, второй сын Вайсраваны, а монашеское имя мое Хуэй-ань, – отвечал тот. – Я охраняю моего учителя, направляющегося в Восточную землю разыскать человека, который был бы достоин отправиться за священными книгами. А ты что за чудовище и как смеешь преграждать нам путь?
   – Так вот оно что! – воскликнуло чудовище. – Теперь я припоминаю, что видел тебя в пурпурной бамбуковой роще Гуаньинь на Южном море, ты занимался самоусовершенствованием. Как же ты попал сюда?
   – Да разве ты не видишь, что на берегу стоит сама бодисатва – мой учитель? – спросил в свою очередь Хуэй-ань.
   Услышав это, чудовище в ответ лишь застонало и, отдавшись в руки Мокше, позволило отвести себя к Гуаньинь.
   – Смилуйся надо мной, бодисатва, – взвыло чудовище, склонившись перед Гуаньинь. – Разреши слово молвить. Я вовсе не чудовище, я главный полководец Дворца священного небосвода. Прежде я прислуживал Нефритовому императору во время его поездок на колеснице фениксов. И вот на Персиковом пиру со мной случилось несчастье: я разбил хрустальную вазу. По приказу императора я получил восемьсот ударов палками и был отправлен в нижний мир и превращен в чудовище. Но это еще не все. Каждые семь дней здесь появляется летающий меч, который более ста раз пронзает мне грудь и бока. Вот какие беды приходится мне переносить! Я страдаю от голода и холода, поэтому раз в несколько дней выхожу из воды и подкарауливаю какого-нибудь путника, он и служит мне едой. И вот сегодня, по своему неведению, я сам, не желая того, напал на вас, милосердная бодисатва.
   – За совершенные на небе преступления ты изгнан в нижний мир, – сказала бодисатва. – А сейчас еще осмеливаешься губить живые существа, ведь этим ты усугубляешь свою вину. По велению Будды я направляюсь в Восточную землю для того, чтобы найти человека, готового отправиться на поиски священных книг. Почему бы тебе не присоединиться к нам и не вступить на путь добродетели? Ты мог бы стать учеником искателя священного писания и вместе с ним отправиться в Индию к Будде за священными книгами. Я же сделаю так, чтобы летающий меч больше не мучил тебя. Успешно завершив дело, ты искупишь свою вину и будешь восстановлен в прежней должности. Что скажешь ты на это?
   – Я бы очень желал встать на истинный путь, – отвечало чудовище. – Но, милосердная бодисатва, вот что я должен сказать тебе: за время своего пребывания здесь я поел огромное количество людей, в том числе и паломников, которые отправлялись на поиски священных книг. Головы съеденных мной людей я бросал в реку Сыпучих песков, и все они погружались на дно. Эта река отличается тем, что на поверхности ее воды не может продержаться даже пушинка. Однако черепа девяти паломников не пошли ко дну и продолжают плавать на поверхности. Подобное явление мне показалось необычайным. Я нанизал эти черепа на веревку и забавлялся ими в часы досуга. И вот я опасаюсь, что паломники за книгами уже больше не пойдут этим путем, а тогда мои надежды на лучшее будущее не оправдаются.
   – Не может этого быть, – успокоила чудовище бодисатва. – Ты возьми эти черепа и повесь их себе на шею. А когда прибудет паломник, для них найдется применение.
   – Ну, в таком случае, – сказало тогда чудовище, – я с большой охотой дам обет.
   И вот бодисатва возложила на чудовище руки, сообщила ему заповеди и дала имя Ша У-цзин – Песчаный монах; так чудовище приняло монашеский постриг. Проводив бодисатву через реку, новоявленный монах всего себя посвятил раскаянию и очищению от грехов. Он не загубил больше ни одной жизни и с нетерпением ожидал прибытия паломника за священными книгами.
   А бодисатва, расставшись с чудовищем, вместе с Мокшей отправились дальше, стремясь поскорее добраться до Восточной земли. Они проделали уже довольно большой путь, как вдруг увидели перед собой высокую гору. Сверху донизу гора эта была окутана каким-то отвратительным смрадным чадом, который мешал подниматься на гору. И вот в тот момент, когда бодисатва и ее ученик хотели подняться на своих облаках и перевалить через гору, неожиданно забушевал ураган и перед ними появилось отвратительное, свирепое на вид чудовище.

     Чудовище сморщило губы,
     Как лотоса вялые листья,
     И хлопали длинные уши,
     Как будто бы веер работал.
     И золотом очи блистали,
     Клыки были остры, как шило,
     Огромная пасть раскрывалась,
     Подобно кузнечной жаровне;
     А шлем золотой и забрало
     Держались надежно и плотно.
     Тугой облегающий панцирь
     Похож был на кожу удава;
     Чудовище грабли держало,
     Подобные лапе дракона,
     И лук на его пояснице,
     Как месяца серп, изгибался.
     Чудовище это металось,
     Волненье и злобу являя.
     Желая в бою повстречаться
     С планеты Му-син властелином.
     Оно было духом отважным,
     В своей дерзновенной гордыне,
     Готовым к отчаянной схватке
     Со всею небесною силой.

   Чудовище ринулось на бодисатву и, взмахнув своими граблями, собралось нанести ей удар. Однако Мокша отразил этот удар и грозно крикнул:
   – Ах ты, грязная тварь! Не смей безобразничать! Вот испробуй-ка мой посох!
   – Тебе что же, поганый монах, жизнь надоела, что ли?! Ну, так познакомься с моими граблями!
   И вот у подножия горы завязался ожесточенный бой.

     Чудовище свирепость проявляло
     Но Хуэй-аня все ж не испугало.
     Железный посох был непревзойден,
     Но граблями удар был отражен;
     И долго над высокими горами
     Вздымалась пыль огромными столбами,
     Летели камни, – в черных небесах
     На демонов напал великий страх.
     Один боец – Мокша – был небожитель;
     Его отец небесный был властитель.
     Другой же – был прославленный герой,
     Он много лет придавлен был горой;
     А тот силен в буддийском был законе,
     И вот они сошлись на горном склоне.
     Кто верх возьмет – нельзя предугадать,
     Кто будет бит?
     Кто сможет устоять?

   И вот в самый разгар сражения Гуаньинь, следившая за всем, что происходило внизу, бросила цветок лотоса, который упал как раз между вилами и посохом. Цветок этот привел чудовище в неописуемое удивление.
   – Да ты откуда взялся, поганый монах, что осмеливаешься еще выкидывать со мной всякие штуки?
   – Вот я тебе покажу, ничтожная тварь! – крикнул Мокша. – Я ученик бодисатвы Южного моря! Как же ты не понимаешь, что этот цветок бросила сама богиня?
   – О ком это ты говоришь? – изумилось чудовище. – О всемилостивой бодисатве Гуаньинь, избавляющей от трех бедствий и восьми несчастий?
   – О ком же еще мог я говорить?! – воскликнул Хуэй-ань.
   Тут чудовище швырнуло наземь свои грабли и, склонившись до земли, молвило:
   – Дорогой брат! А где же сейчас бодисатва? Умоляю тебя, проведи меня к ней.
   – Да вот же она! – отвечал Мокша, указывая вверх.
   Тут чудовище снова поклонилось до земли и, глядя вверх, громко запричитало:
   – Смилуйся надо мной, бодисатва!
   В это время Гуаньинь спустилась на своем облаке и, приблизившись к ним, сказала:
   – Ты кто, кабан или старая свинья, и где применяешь свое колдовство? Как смеешь ты преграждать мне путь?
   – Да я вовсе и не кабан и не старая свинья. Я был небесным полководцем на Млечном Пути. Однажды я немного выпил и пошутил с богиней луны. За это Нефритовый император приказал всыпать мне две тысячи ударов и изгнать на землю. И вот, когда настал срок моего перерождения, мне пришлось драться, чтобы воплотиться в какое-нибудь существо. К несчастью, я по ошибке попал свинье в брюхо. Вот поэтому я и приобрел подобный вид. Свинью-матку я загрыз, перебил много поросят. И после этого обосновался здесь. Живу я тем, что пожираю людей. Но на тебя, бодисатва, я не думал нападать. Смилуйся надо мной!
   – А как называется эта гора? – поинтересовалась бодисатва.
   – Это Гора счастья, – отвечало чудовище. – В горе есть пещера, которая называется Пещера облаков. В этой пещере раньше жила Луань Эр-цзе. Когда она убедилась в том, что я искусный воин, она сделала меня своим хозяином и назвала зятем. Но не прошло и года, как она умерла и все имущество пещеры перешло ко мне. Живу я тем, что ловлю путников и пожираю их. Умоляю тебя, бодисатва, простить мои прегрешения!
   – Еще древние люди говорили, – молвила бодисатва, – «Если хочешь своего спасения, не делай того, что этому мешает». Ты нарушил законы неба, но вместо того, чтобы покаяться в своих грехах, ты продолжаешь творить зло, пожирая людей. Неужели ты думаешь, что своим поведением не заслужишь еще большего наказания?
   – Да разве могу я думать о спасении?! – гневно воскликнуло чудовище. – Последуй я твоему совету, мне придется одним ветром питаться. Не зря существует поговорка: «Если придерживаться законов, установленных властями, – забьют до смерти; если же следовать законам Будды – помрешь с голоду». Иди-ка ты лучше своей дорогой! А я по-прежнему буду ловить одиноких путников и наедаться досыта. Все равно семь бед – один ответ.
   – «Небо помогает людям с добрыми намерениями», – гласит пословица, – отвечала на это бодисатва. – Если захочешь вступить на путь Истины, то можешь не сомневаться, что у тебя всегда будет пища. На земле растет много хлебов, которыми можно утолить голод. Зачем же питаться человеческим мясом?
   Слова бодисатвы как будто пробудили чудовище от сна.

   – Ты кто, кабан или старая свинья, и где применяешь свое колдовство? Как смеешь ты преграждать мне путь?

   – Да, я хотел бы исправиться, но ведь не зря же существует пословица: «Тому, кто совершил преступление против неба, не помогут никакие молитвы».
   – Сейчас я по велению Будды следую в Китай, чтобы найти паломника за священными книгами. И вот если бы ты стал учеником этого паломника, то смог бы отправиться вместе с ним в Индию и искупить все свои грехи. Тогда, ручаюсь тебе, ты избавился бы от всех бедствий.
   – Я всеми силами желаю этого! – несколько раз повторило чудовище.
   Тогда бодисатва возложила на его голову руки, и чудовище приняло постриг, получив монашескую фамилию Чжу – свинья, а полное имя – Чжу У-нэн – Свинья, постигающая человеческие способности. Ему было велено встать на путь Истины, дать зарок не употреблять запретной пищи и ждать прибытия паломника, который отправится за священными книгами.
   После этого бодисатва и Мокша простились с Чжу У-нэном и, поднявшись на невысокие облака и туман, продолжали свой путь. Вдруг они услышали зов Нефритового дракона. Приблизившись к нему, бодисатва спросила:
   – Откуда ты взялся, дракон? И за какие грехи находишься здесь?
   – Я сын Царя драконов Западного океана Ао Жуна, – отвечал тот. – По моей вине во дворце произошел пожар и сгорело много драгоценностей. Мой отец в донесении небесному суду обвинил меня в непокорности. Тогда Нефритовый император велел дать мне триста ударов и подвесить на небе. На днях меня казнят. Милостивая бодисатва, помоги мне, спаси меня!
   Выслушав его, Гуаньинь и Мокша тотчас же поднялись к Южным воротам неба, где их встретили небесные наставники Цю и Чжан.
   – Куда путь держите? – спросили они.
   – Мне хотелось бы повидать Нефритового императора, – отвечала бодисатва.
   Наставники поспешили доложить о прибытии бодисатвы, и Нефритовый император вышел из дворца встретить ее. Приблизившись к императору и воздав ему соответствующие почести, бодисатва сказала:
   – По велению Будды я направляюсь в Китай, чтобы найти паломника, который отправился бы за священными книгами. И вот по дороге мы встретили подвешенного в небе дракона. Я пришла просить вас помиловать его и передать мне. Пусть он сопровождает паломника за священными книгами.
   Выслушав бодисатву, Нефритовый император тотчас же отдал приказ о помиловании дракона и послал небесных командиров привести преступника и передать его в распоряжение бодисатвы. Поблагодарив императора за оказанную милость, бодисатва удалилась. Молодой дракон принес благодарность за спасение и выразил свою готовность служить бодисатве. Бодисатва же приказала дракону спуститься в глубокую реку и там ожидать прихода паломника. После этого дракон должен превратиться в белого коня и искупить свою вину верной службой. Получив приказ, дракон тотчас же исчез, и говорить о нем мы больше не будем.
   Миновав гору, бодисатва с Мокшей продолжали свой путь. Но не успели они пройти и нескольких ли, как перед ними блеснули расходящиеся во все стороны золотистые лучи и воздух наполнился чудесным ароматом.
   – Учитель, – промолвил Мокша, – эти лучи исходят с Горы пяти элементов, на которой я вижу печать Будды.
   – Не под этой ли горой заключен Великий Мудрец, равный небу, который расстроил Персиковый пир и учинил неслыханный дебош в небесных чертогах? – спросила бодисатва.
   – Именно под этой, – подтвердил Мокша.
   Поднявшись на гору, они увидели там печать и на ней четыре священных слова: «Ом мани падме хум». Тяжело вздыхая, бодисатва сложила такие стихи:

     Печально узнать, что волшебная та обезьяна
     И доблестью и безрассудством была знаменита,
     Законов не чтила, нарушила пира уставы,
     Бесчинство она учинила в чертоге Тушита.

     Сто тысяч небесного войска она одолела,
     Во всех девяти небесах вызывала смятенье,
     И только наш Будда смирил ее властью священной,
     В неволе она – и дождется ли освобожденья?

   Разговор бодисатвы с Хуэй-анем растревожил Великого Мудреца.
   – Кто это там, на горе, читает стихи о совершенных мной проступках?! – громко крикнул он.
   Услышав это, Гуаньинь спустилась с горы и пошла на голос. Под горой она увидела местных земных и горных духов, а также стража-хранителя, стороживших Великого Мудреца. Они собрались, чтобы приветствовать ее. Дух-страж провел бодисатву к тому месту горы, где была упрятана обезьяна. Преступник находился в каменном ящике, и хотя мог говорить, но не в состоянии был шевельнуть ни рукой, ни ногой.
   – Ну как, Сунь У-кун, узнаешь ты меня? – спросила бодисатва.
   Великий Мудрец широко раскрыл свои огненные глаза и, кивнув головой, громко крикнул:
   – Да как же мне не узнать тебя?! Ты – милосердная спасительница от всех бедствий, бодисатва Гуаньинь с острова Поталака. Очень благодарен тебе за внимание. Сюда, где день тянется, словно год, никто из моих друзей и знакомых не пришел навестить меня. Откуда же ты явилась?
   – По велению Будды я направляюсь в Китай, чтобы отыскать паломника, который отправится за священными книгами, – отвечала Гуаньинь. – А так как эта гора лежит на нашем пути, то я и решила задержаться и навестить тебя.
   – Будда одурачил меня, – пожаловался Великий Мудрец, – прошло уже более пятисот лет с тех пор, как он заключил меня под этой горой, где я не могу даже шевельнуться. Умоляю тебя, милосердная бодисатва, спаси меня, если можешь!
   – Ты совершил слишком тяжкое преступление, – отвечала ему Гуаньинь, – и я боюсь освободить тебя, ведь ты снова можешь натворить всяких бед.
   – Нет, я уже раскаялся, – сказал на это Великий Мудрец, – и надеюсь на твое милосердие. Единственное, чего я желаю сейчас, – это стать на путь Истины и всего себя посвятить делам милосердия. Об этом можно сказать так:

     Если сердце человека
     Мысль великую рождает,
     То вселенная об этом,
     Без сомнения, узнает.

     Если зло с добром, смешавшись,
     Возмещенья не имели,
     Это значит, что корыстны,
     Что нечисты были цели.

   Бодисатва осталась очень довольна ответом Великого Мудреца и сказала ему:
   – В священном писании говорится: «Добрые слова находят сочувствие за тысячу ли, дурные слова встречают отпор за тысячу ли». Если у тебя действительно добрые намерения, то обожди, пока я побываю в Китае, в земле Танов, и найду паломника. Я постараюсь, чтобы он освободил тебя. Ты станешь его учеником, примешь постриг и сможешь вступить на путь Истины. Что ты на это скажешь?
   – Я всем сердцем готов так поступить! – воскликнул Великий Мудрец.
   – Если ты действительно хочешь принять постриг, то мне остается лишь дать тебе монашеское имя, – промолвила Гуаньинь.
   – А оно уже есть у меня, – отвечал Великий Мудрец. – Имя мое Сунь У-кун, что значит – «познание пустоты».
   – Есть еще двое, выразившие желание принять постриг, в их монашеские имена тоже входит иероглиф «у» – «познание». Ну что ж, значит, имена у вас совпадают, это очень хорошо. А теперь мне нечего больше делать здесь, и я отправлюсь дальше.
   Так Великий Мудрец показал, что он всеми своими помыслами готов встать на путь Будды, а бодисатва, не забывая о своей цели, отправилась на поиски преподобного монаха.
   Покинув гору, бодисатва и Хуэй-ань пошли дальше на восток и вскоре достигли города Чанъаня в царстве Танов. Спустившись на землю, наши путники приняли вид оборванных странствующих монахов и вошли в город. Наступил уже вечер. Бродя по улицам, путники увидели храм Бога города и вошли в него. Появление бодисатвы, которую, несмотря на превращение, можно было узнать, привело в страх и трепет местного бога и богов – хранителей храма, и все они почтительно склонились перед богиней.
   Местный бог немедленно оповестил все остальные храмы и кумирни города о прибытии бодисатвы, и вскоре в храм Бога города собрались духи и божества всех городских кумирен, чтобы приветствовать бодисатву и принести ей свои извинения за то, что они не вышли встретить ее.
   – О моем появлении никто не должен знать, – сказала им Гуаньинь. – Прибыла же я сюда по поручению Будды. Мне нужно найти паломника, который доставил бы священные книги из Индии в Китай. Я хотела бы остановиться на несколько дней в одном из ваших храмов, а как только найду нужного мне человека, тотчас же отправлюсь в обратный путь.
   Выслушав бодисатву, все божества вернулись по своим местам, а бодисатва со своим учеником остались в кумирне Бога города под видом простых монахов.
   О том же, кто согласился отправиться в Индию за священными книгами, вы узнаете, прочитав следующую главу.

Глава девятая,

//-- повествующая о том, как Чэнь Гуан-жуя постигло несчастье и как монах, принесенный рекой, отомстил за совершенное преступление --//
   Надо сказать вам, что город Чанъань в течение многих веков был столицей Китая. Со времен Чжоу, Цинь и Хань эта страна расцветала, словно узоры на парче. Омываемая со всех сторон водой, страна поистине была знаменита.
   В тот момент, когда бодисатва прибыла в этот город, на престоле вот уж тринадцатый год восседал император Танской династии Тай-цзун [25 - Годы правления – 627–650.]. Он переименовал годы правления на Чжэнь-гуань. В стране царили мир и спокойствие. Со всех концов сюда стекались дань и дары, и все страны выражали готовность признать Тай-цзуна своим повелителем.
   И вот однажды, когда перед восседавшим на троне императором собрались высшие гражданские и военные сановники, вперед выступил первый министр государства Вэй-чжэн и обратился к императору с такой речью:
   – Сейчас, когда в стране и на ее границах царят мир и спокойствие, разрешите, как это полагается по древнему обычаю, устроить очередной экзамен, дабы отобрать достойных и ученых мужей для управления страной.
   – Ваши слова вполне разумны, почтенный сановник! – соизволил ответить на это император; и вслед за тем по всей стране, во всех областях и уездах были расклеены объявления, призывавшие всех, независимо от чина и сословия, явиться в Чанъань и принять участие в экзаменах.
   И вот некий Чэнь Э из Хайчжоу, второе имя которого было Гуан-жуй, прочитав объявление, тотчас же вернулся домой и сказал своей матери:
   – Император призывает всех талантливых людей из всех провинций принять участие в экзаменах. Я хочу держать эти экзамены. И если мне посчастливится получить какую-нибудь должность, это даст мне возможность быть достойным сыном своих родителей и помочь семье. Таково мое скромное стремление. Итак, я пришел сообщить тебе о том, что уезжаю.
   – Ты человек ученый, сын мой, – промолвила в ответ мать. – Пословица гласит: «Учись, пока молод, чтобы применить свои знания, когда станешь взрослым». Поступай так, как решил. Прошу тебя лишь об одном: береги себя в дороге и, как только выдержишь экзамены, возвращайся домой.
   Чэнь Гуан-жуй приказал слуге собрать необходимые вещи и, простившись с матерью, поспешил в столицу. Он прибыл в Чанъань как раз к началу экзаменов и отправился в то место, где они происходили. По окончании экзаменов выяснилось, что Чэнь занял первое место, о чем ему была выдана соответствующая грамота, собственноручно подписанная императором. Затем, как того требовал обычай, победителя в течение трех дней возили верхом на коне по улицам столицы.
   И вот однажды, когда процессия поравнялась с воротами дома первого императорского сановника Инь Кай-шаня, дочь его, по имени Вэнь-цяо, или Мань Тань-цяо, сидела в разукрашенной цветами башне и собиралась гадать. Гаданье это состояло в том, что она хотела бросить вниз вышитый мяч, и тот, в кого этот мяч попал бы, должен был стать ее мужем. Когда Чэнь Гуан-жуй проезжал мимо башни, девушка заметила его и сразу же увидела, что человек он необычный, да еще красив и умен. Она догадалась, что это тот человек, который занял первое место на экзаменах, очень обрадовалась и сразу же бросила мяч вниз. Мяч попал прямо в черную парадную шапочку Чэнь Гуан-жуя.
   В тот же миг раздались чарующие звуки свирели, и с башни сошла толпа служанок; они взяли под уздцы коня Чэнь Гуан-жуя и повели его во двор сановника, приветствуя молодого ученого как жениха. Навстречу ему из своих покоев вышел сам сановник с супругой; они стали приглашать гостей на свадебную церемонию, которую собирались устроить в честь их дочери и Чэнь Гуан-жуя. После того как жених с невестой поклонились небу и земле, а затем и родителям невесты, сановник приказал устроить свадебный пир. Веселье продолжалось всю ночь. Когда же пир окончился, новобрачные, держа друг друга за руки, удалились в брачные покои.
   На рассвете следующего дня, когда Тай-цзун восседал на своем троне в Зале золотых колокольчиков, к нему на утренний прием собрались гражданские и военные сановники.
   – На какую должность назначен Чэнь Гуан-жуй, занявший первое место на экзаменах? – спросил император.
   Тут выступил вперед первый сановник Вэй-чжэн и почтительно доложил:
   – В подвластных мне областях и городах есть вакансия начальника округа в Цзянчжоу. Прошу вашего разрешения назначить его на это место.
   Тай-цзун не замедлил отдать приказ о назначении Чэнь Гуан-жуя на эту должность и велел ему тотчас же отправляться к месту назначения, чтобы приступить к выполнению своих обязанностей.
   Поблагодарив императора за милость, Чэнь Гуан-жуй покинул двор и возвратился в дом своего тестя-сановника. Здесь он собрался с женой в путь и, распростившись с тестем и тещей, отправился к месту своего назначения в Цзянчжоу.
   Когда они выехали из Чанъаня, весна была на исходе. Нежный ветерок колыхал зелень ив, а небольшой дождь орошал пестрые цветы. По дороге Чэнь Гуан-жуй заехал к себе домой, чтобы познакомить мать со своей молодой супругой.
   – Прими мои поздравления, сын мой, – промолвила мать. – Ты должен быть счастлив вдвойне, так как вернулся с молодой женой.
   – Благодаря твоему благословению я выдержал экзамены, – отвечал Чэнь Гуан-жуй. – А когда меня как победителя возили по улицам города, я очутился у дома сановника Инь Кай-шаня, тут в меня попал гадательный мяч, и сановник оказал мне честь, выдав за меня замуж свою дочь. Теперь же я еду к месту своего назначения, в город Цзянчжоу. Император назначил меня на должность начальника округа. А сюда я приехал за тобой – поедем все вместе.
   Госпожа Чжан была счастлива, быстро собралась, и они отправились в путь. Через несколько дней путники остановились в гостинице Ваньхуадянь, которую содержал некий Лю Сяо-эр. Здесь госпожа Чжан неожиданно заболела.
   – Мне что-то нездоровится, – пожаловалась она сыну. – Отдохнем день-два, а потом поедем дальше.
   Чэнь Гуан-жуй согласился. На следующее утро он увидел у ворот гостиницы рыбака, который продавал золотого карпа. Чэнь купил его за связку монет, намереваясь изжарить рыбу и угостить мать. Но вдруг он заметил, что глаза карпа как-то странно сверкают. Это его изумило. «Говорят, что когда глаза у змеи или у рыбы сверкают, это какое-то волшебное существо», – подумал он.
   – Ты где поймал эту рыбу? – спросил он у рыбака.
   – На реке Хунцзян, в пятнадцати ли от города, – отвечал тот.
   Чэнь Гуан-жуй отправился к реке Хунцзян, пустил рыбу в воду и, возвратившись в гостиницу, рассказал обо всем матери. Выслушав его, госпожа Чжан сказала:
   – Освобождение живых существ – доброе дело. И твой поступок меня очень радует.
   – Мы живем здесь уже три дня, – продолжал Чэнь, – истекает назначенный императором срок явки к месту назначения. Я думаю, что завтра следует трогаться в путь. Как ты себя чувствуешь?
   – Я еще не совсем здорова, – отвечала мать. – А сейчас такая жара, что, боюсь, в дороге мне станет еще хуже. Может быть, ты снимешь для меня комнату и я пока останусь здесь. Дай мне только немного денег на расходы, а сам с женой поезжай. Я поживу тут до осени, и когда станет немного прохладнее, ты приедешь за мной.
   Чэнь Гуан-жуй посоветовался с Вэнь-цяо, затем снял для матери комнату, оставил ей денег и, распрощавшись, вместе с женой двинулся дальше.
   Путь был тяжелый. Выезжали они рано, а отдыхать останавливались только ночью. Вскоре они достигли переправы через реку Хунцзян и увидели двух перевозчиков – Лю Хуна и Ли Бяо, которые на своей лодке подъехали к ним навстречу. Возможно, когда-то в одном из предыдущих перевоплощений Чэнь Гуан-жуй чем-нибудь обидел этих людей и они стали его врагами, и вот сейчас ему суждено было попасть в беду. Как только они с женой очутились на пароме и очень удобно там устроились, Лю Хун во все глаза уставился на молодую женщину. А она была поистине писаная красавица. Лицо словно полная луна, глаза – осенние волны, маленький ротик – что плод вишни, тонкая талия – как гибкая ива, – в общем, вся она была красоты удивительной. И вот перевозчики задумали недоброе. Пошептавшись, они решили завести лодку в безлюдное место, а глубокой ночью убить сначала слугу Чэня, а потом и его самого, а трупы их бросить в воду. Так они и сделали. Увидев, что муж ее убит, жена решила броситься за ним в воду, но Лю Хун крепко держал ее.
   – Если ты будешь слушаться меня, – сказал он ей, – то можешь ни о чем не беспокоиться. Если же станешь сопротивляться, то этим мечом я рассеку тебя надвое.
   Жена Чэня не знала, что делать, и ей не оставалось ничего другого, как уступить и полностью подчиниться воле Лю Хуна. А этот разбойник переправил паром на южный берег и передал его в распоряжение Ли Бяо. Сам же он нарядился в одежду Чэнь Гуан-жуя, взял все его документы и вместе с женой Чэня отправился в Цзянчжоу.
   Между тем, в то время как выброшенное в воду тело слуги поплыло вниз по реке, тело Чэнь Гуан-жуя опустилось прямо на дно и лежало там неподвижно. И вот, когда дозорный Якша, обходя реку Хунцзян, увидел это, он опрометью бросился во дворец и доложил только что взошедшему на трон Царю драконов:
   – Сегодня какой-то человек убил на реке Хунцзян одного ученого, а тело его бросил в реку.
   Царь драконов приказал доставить погибшего к нему, а когда труп принесли, он внимательно оглядел его и сказал:
   – Это мой благодетель, он спас мне жизнь. Как же это его убили? Пословица гласит: «За добро платят добром». Я должен отплатить ему за добро и вернуть ему жизнь.
   И царь тут же написал бумагу и отправил Якшу в храм местного бога в Хунчжоу с просьбой отдать душу Чэнь Гуан-жуя и вернуть его к жизни. Бог местного храма призвал к себе подчиненного и велел ему передать душу Чэнь Гуан-жуя Якше. Якша доставил душу в Хрустальный дворец Царя драконов и, представ перед своим повелителем, доложил о выполнении данного ему поручения.
   – Как вас зовут, уважаемый ученый? Откуда и зачем вы прибыли сюда и кто вас убил? – спросил царь.
   – Зовут меня Чэнь Э, мое второе имя Гуан-жуй, – отвечал тот. – Сам я из уезда Хуннун, области Хайчжоу. Недавно я занял первое место на экзаменах и получил назначение на должность начальника округа Цзянчжоу. Вместе с женой я следовал к месту своего назначения, и вот, когда мы доехали до реки и сели на паром, чтобы переехать на другой берег, один из перевозчиков, по имени Лю Хун, воспылал страстью к моей жене, убил меня, а тело мое бросил в реку. Умоляю вас, великий царь, помочь мне!
   – Так вот оно что, – промолвил Царь драконов. – А знаете ли вы, господин ученый, что золотой карп, которого вы однажды отпустили в реку, не кто иной, как я сам. Так разве могу я вас, моего благодетеля, не выручить из беды?
   И он тут же приказал положить труп Чэнь Гуан-жуя в сторону, рот ему заткнуть «жемчужиной», предохраняющей тело от разложения, чтобы впоследствии в него могла вселиться душа и отомстить за себя, а затем сказал:
   – А сейчас я хотел бы, чтобы ваша душа служила чиновником в моем дворце.
   Чэнь Гуан-жуй почтительно склонился перед Царем драконов и с благодарностью принял его предложение.
   По этому случаю Царь драконов устроил роскошный пир, однако распространяться об этом мы не будем.
   Жена Чэнь Гуан-жуя продолжала питать глубокую ненависть к разбойнику Лю Хуну. Однако она помнила, что должна стать матерью, и потому, превозмогая свое отвращение, старалась ни в чем не перечить ему. Вскоре они прибыли в Цзянчжоу. Встречать их вышли все чиновники. В областном управлении устроили в честь вновь прибывшего начальника пир, и вот на этом пиру Лю Хун сказал:
   – Я прибыл сюда и надеюсь на вашу помощь и поддержку.
   – Ваше высокое назначение является достойной наградой за исключительные способности, которыми вы обладаете, – отвечали ему на это чиновники. – В свою очередь, и мы выражаем надежду на вашу отеческую доброту к подчиненным, на вашу справедливость и проницательность при решении судебных дел. Поэтому не умаляйте своих достоинств и не считайте наши слова лестью.
   Как только пир окончился, все разошлись по домам.
   Время летело быстро. И вот однажды, когда Лю Хун уехал по делам службы, жена Чэня сидела в садовой беседке, предаваясь печальным размышлениям о судьбе мужа и его матери. Вдруг она почувствовала какое-то недомогание и резкие боли в животе, затем, лишившись чувств, упала и тут же родила сына. В этот момент какой-то торжественный голос сказал ей на ухо следующие слова:
   – Мань Тань-цяо, внимательно слушай, что я буду говорить тебе. Я – Дух Южной Полярной звезды. По велению бодисатвы Гуаньинь я принес тебе сына. Он будет необыкновенным человеком и прославится. Когда разбойник Лю Хун вернется, он постарается погубить ребенка, но ты должна любым способом сохранить его. Твоего мужа спас Царь драконов, и придет время, когда вы снова будете все вместе, а ваши обидчики понесут заслуженное наказание. Крепко запомни мои слова, а теперь быстрее просыпайся!
   Сказав это, дух исчез, а женщина, очнувшись, крепко запомнила каждое сказанное ей слово и сжала в объятиях ребенка, но что делать дальше, она не знала. Неожиданно возвратился Лю Хун. Увидев ребенка, он тотчас же хотел уничтожить его, но женщина сказала:
   – Сегодня уже поздно. Разреши мне завтра самой бросить его в реку.
   К счастью, на следующий день Лю Хун снова уехал по какому-то срочному делу.
   «Как только вернется этот разбойник, – раздумывала жена Чэня, – он тут же погубит моего ребенка. Уж лучше я сама брошу его в реку, а там будь что будет. Если небо сжалится над ним, какой-нибудь добрый человек спасет и вырастит его. Может быть, когда-нибудь мы и встретимся с сыном…»
   Затем она подумала, что, когда сын вырастет, она может не узнать его, и, надкусив палец, собственной кровью на листе бумаги написала имена родителей ребенка, подробно изложив всю его историю, а затем сделала надкус на мизинце его левой ноги. После этого она взяла свою рубашку, завернула в нее младенца и, пользуясь тем, что на улице никого не было, с ребенком на руках вышла из дома. К счастью, ямынь [26 - Ямынь – управление.] находился недалеко от реки. Подойдя к берегу, женщина горько заплакала. И вот в тот момент, когда она хотела бросить ребенка в воду, она увидела доску, которую прибило к берегу. Женщина сотворила молитву, взяла свой шарф, привязала к доске ребенка, положила ему на грудь написанное собственной кровью письмо и оттолкнула доску от берега. После этого, едва сдерживая слезы, она возвратилась домой. Однако говорить об этом мы не будем.
   Тем временем доску все несло и несло по течению и наконец прибило к подножию горы, на которой стоял монастырь Цзиньшаньсы – монастырь Золотой горы. Настоятеля этого монастыря называли Фа-мин – Просвещенный монах. Это был человек необыкновенной святости и высокой добродетели, постигший великую тайну истинного учения. И вот однажды, когда он сидел погрузившись в самосозерцание, раздался плач ребенка. Плач этот встревожил настоятеля, и он отправился к реке посмотреть, что случилось. Оказалось, что к берегу прибило доску с привязанным к ней младенцем. Настоятель поспешил вытащить доску на берег и сразу же заметил, что на груди у младенца спрятано письмо, написанное кровью. Из этого письма настоятель узнал всю историю ребенка. Он тут же дал мальчику монашеское имя Цзян-лю, что значит «Принесенный рекой», и отдал его на воспитание крестьянам, а письмо и вещи спрятал в надежное место.
   Время летело быстро. Дни и месяцы мелькали, словно челнок в ткацком станке, и Цзян-лю незаметно исполнилось восемнадцать лет. Тогда настоятель монастыря постриг его в монахи и дал ему монашеское имя Сюань-цзан. Приняв обет, Сюань-цзан целиком отдался изучению Истины.
   И вот однажды, в конце весны, когда монахи в тени под соснами предавались самосозерцанию, читали священные книги и обсуждали тайны учения Истины, один из них, поставленный доводами Сюань-цзана в тупик, вышел из себя и закричал:
   – Ах ты, несчастная скотина! Да как ты, человек без роду без племени, смеешь еще рассуждать!
   Не стерпев подобного оскорбления, Сюань-цзан вошел в храм и, встав на колени перед своим учителем, горько заплакал.
   – Как известно, все люди состоят из пяти элементов, происходящих от двух начал Инь и Ян, и каждый рожден от отца и матери. Как же может быть, чтобы человек не имел родителей?
   Он долго умолял учителя сжалиться над ним и открыть ему тайну, кто же его родители. Наконец настоятель промолвил:
   – Если ты действительно хочешь узнать, кто твои родители, следуй за мной в мою келью.
   Сюань-цзан повиновался. Когда они пришли, настоятель достал ящичек, находившийся далеко за балкой, и, открыв его, вынул письмо, написанное кровью, и женскую рубашку. Все это он передал Сюань-цзану. Юноша развернул письмо, прочитал его и лишь теперь узнал, кто его родители и какое зло им причинили.
   Он разрыдался и, повалившись наземь, восклицал:
   – Тот, кто не в силах отомстить за родителей, недостоин называться человеком. Восемнадцать лет я прожил, не ведая, кто мои родители, и лишь сейчас узнал, что у меня есть мать! И если бы не вы, дорогой учитель, вскормивший и воспитавший меня, я так и остался бы в неведении. Разрешите же мне отправиться на поиски моей матери. Торжественно клянусь, что в будущем я восстановлю этот храм, чтобы отблагодарить вас, дорогой учитель, за все ваши милости.
   – Ну что же, раз ты решил идти на поиски матери, возьми с собой это письмо и рубашку. Выдавай себя везде за странствующего монаха, а когда придешь в Цзянчжоу, ступай прямо к начальнику округа. Там ты найдешь свою мать.
   Сюань-цзан последовал совету учителя, нарядился странствующим монахом и отправился в Цзянчжоу. И вот случилось так, что, когда он прибыл в город, Лю Хун уехал по служебным делам. Казалось, само небо желало, чтобы сын и мать встретились. Подойдя к двери окружного управления, Сюань-цзан попросил подаяния. А надо вам сказать, что его матери в эту ночь приснился удивительный сон. Она видела, как луна, бывшая на ущербе, сделалась снова полной. И тогда она подумала:
   «От матери мужа я не имею никаких вестей, мужа убил этот бандит, а своего ребенка я бросила в реку. Если кто-нибудь подобрал и воспитал его, ему теперь должно быть уже восемнадцать лет. Может быть, небо поможет нам еще встретиться, кто знает?..»
   Она была погружена в глубокое раздумье, когда вдруг услышала, что у ворот их дома кто-то читает молитву и просит подаяние. Женщина тотчас вышла и увидела монаха.
   – Ты откуда? – спросила она.
   – Я ученик Фа-мина, настоятеля монастыря Цзиньшаньсы, – отвечал тот.
   – Ах вот как, ты ученик настоятеля монастыря Цзиньшаньсы, – промолвила женщина, пригласила монаха войти в дом и дала ему постной пищи.
   Внимательно приглядевшись к нему, она едва удержалась от того, чтобы не воскликнуть: «Как он похож на моего мужа!..» Затем, отослав служанку, сказала:
   – Ты еще так молод, духовный наставник! Когда же тебя постригли в монахи – в детстве или позднее? Как тебя зовут? Есть ли у тебя родители?
   – Я не по своей воле покинул мир, – отвечал Сюань-цзан. – Не стану скрывать от вас, я затаил обиду, великую, как само небо, и ненависть, глубокую, словно море! Какой-то злодей убил моего отца, а мать захватил в плен. Мой духовный отец – настоятель монастыря Цзиньшаньсы – велел мне идти в Цзянчжоу, в дом окружного управления, и сказал, что здесь я найду свою мать.
   – А как же зовут твою мать? – спросила женщина.
   – Фамилия ее Инь, а имя – Вэнь-цяо, – отвечал Сюань-цзан. – Фамилия моего отца – Чэнь, а имя – Гуань-жуй. Мое мирское имя Цзян-лю, а духовное – Сюань-цзан.
   – Вэнь-цяо – это я, – произнесла женщина. – А есть ли у тебя какие-нибудь доказательства в подтверждение твоих слов? – спросила она.
   Тогда Сюань-цзан упал на колени и, громко рыдая, воскликнул:
   – Если ты не веришь мне, то вот взгляни. – И он передал ей письмо, написанное кровью, и рубашку.
   Женщина тотчас узнала эти вещи, и мать с сыном, обняв друг друга, разрыдались. Вдруг она воскликнула:
   – Уходи отсюда, сын мой. Уходи скорее!
   – До восемнадцати лет я не знал ни отца, ни матери! И вот теперь, когда я наконец нашел тебя, ты гонишь меня!
   – Сын мой, уходи отсюда сейчас же! – настаивала она. – Если вернется разбойник Лю Хун и застанет тебя здесь, он убьет тебя! А я притворюсь завтра больной и скажу, что когда-то дала обет подарить монахам сто пар туфель и для того, чтобы выполнить этот обет, я повезу эти туфли в монастырь, и тогда мы с тобой обо всем поговорим.
   Сюань-цзан послушался матери и, поклонившись, ушел.
   Между тем встреча с сыном и радовала и печалила мать. На следующий день она вдруг сказалась больной, легла в постель и отказалась пить и есть. А когда вернулся Лю Хун и спросил, что с ней, она ответила:
   – Еще в молодости я дала обет пожертвовать монахам сто пар туфель. И вот пять дней тому назад мне приснился монах. В руках он держал острый меч и требовал обещанные туфли. С той ночи я и почувствовала себя больной.
   – Ну, это ерунда, – успокоил ее Лю Хун. – Почему ты не сказала раньше?
   И он через своих подчиненных отдал приказ, чтобы сто дворов населения Цзянчжоу изготовили по одной паре соломенных туфель и в течение пяти дней доставили их в управление. Когда приказ был выполнен и туфли доставлены, женщина сказала:
   – Ну вот, туфли готовы, какой же тут есть поблизости монастырь, куда бы я могла съездить без особых хлопот и выполнить свой обет?
   – В области Цзянчжоу есть два монастыря: Цзиньшаньсы и Цзяошаньсы [27 - Цзяошаньсы – монастырь Опаленной горы.]. Поезжай в любой из них, – посоветовал ей Лю Хун.
   – Я слышала много хорошего о монастыре Цзиньшаньсы, – сказала женщина, – туда, пожалуй, и поеду.
   Лю Хун приказал слугам приготовить лодку, в которую села его жена в сопровождении наиболее преданной ей служанки, и очень скоро лодочник доставил их в монастырь Цзиньшаньсы.
   Здесь надо сказать, что когда Сюань-цзан вернулся в монастырь, он рассказал своему учителю обо всем, что с ним произошло, и его рассказ доставил большое удовольствие настоятелю. На следующий день к ним явилась служанка, которая известила их о том, что ее госпожа, желая выполнить данный ею обет, направляется в монастырь. Все монахи вышли навстречу гостье. Прибыв в монастырь, женщина поклонилась изображению бодисатвы, устроила торжественную трапезу для монахов, а затем велела служанке сложить носки и туфли и отнести их на подносе в зал. В зале женщина зажгла фимиам, прочитала молитву, а затем попросила настоятеля удалить всех монахов. Как только монахи вышли, Сюань-цзан подошел к матери и опустился перед ней на колени. Мать велела ему снять туфли и носки. На мизинце левой ноги у него до сих пор действительно виднелся след от надкуса. Тогда мать и сын снова обнялись, и мать склонилась перед настоятелем, благодаря его за то, что он сделал доброе дело и воспитал ее сына.
   – Сударыня, вы повидались с сыном, а теперь вам следует поскорее вернуться домой, чтобы не вызвать подозрений у злодея и не накликать на себя новой беды, – сказал настоятель.
   – Сын мой, – промолвила тогда женщина, – возьми вот эту ладанку и отправляйся в город Хунчжоу, – это примерно в тысяче восьмистах ли к северо-востоку отсюда. Там ты найдешь гостиницу Ваньхуадянь, где когда-то мы оставили мать твоего отца госпожу Чжан. Кроме того, я дам тебе письмо, с которым ты пройдешь в столицу и разыщешь дом сановника Инь Кай-шаня, что находится около Золотого дворца. Там живут твои дедушка и бабушка, мои родители. Передай это письмо дедушке и скажи ему, чтобы он подал императору ходатайство. Пусть император пошлет сюда свои войска, которые схватят и казнят этого разбойника. Только тогда твой отец будет отомщен, а я вырвусь из рук этого злодея. Однако сейчас мне нельзя больше задерживаться здесь, чтобы этот злодей чего-нибудь не заподозрил.
   После этого женщина села в лодку и отправилась в обратный путь.
   А Сюань-цзан в слезах вернулся в монастырь, прошел к настоятелю и, простившись с ним, тотчас же отправился в Хунчжоу. Придя в гостиницу Ваньхуадянь, он обратился к хозяину Лю Сяо-эру с таким вопросом:
   – Когда-то у вас в гостинице останавливался начальник округа Цзянчжоу по имени Чэнь и оставил здесь свою мать. Как сейчас ее здоровье?
   – Некоторое время, – отвечал Лю Сяо-эр, – она действительно жила здесь, в гостинице. Но потом она ослепла и в течение нескольких лет не платила за свою комнату. Сейчас она живет в заброшенной гончарной печи у Южных ворот и собирает милостыню. Не знаю почему, но чиновник, который оставил ее здесь, до сих пор не дает о себе знать.
   Выслушав его, Сюань-цзан тотчас же направился к Южным воротам и там очень скоро разыскал бабушку.
   – Твой голос так напоминает мне голос моего сына – Чэнь Гуан-жуя, – сказала старуха.
   – Нет, я не Чэнь Гуан-жуй, я его сын, – отвечал Сюань-цзан, – а Вэнь-цяо – моя мать.
   – Почему же твои родители так долго не приезжали за мной?
   – Злодей убил моего отца, а мать насильно сделал своей женой.
   – А как же ты нашел меня?
   – Мать послала меня разыскать вас и дала мне письмо и ладанку.
   Взяв письмо и ладанку, старушка громко разрыдалась.
   – Ох, горе какое! – причитала она. – Мой сын был послан на должность за свои заслуги. А я-то еще подумала, что он забыл свой сыновний долг и бросил меня. Откуда же я могла знать, что он погиб от руки злодея! Спасибо, что небо сжалилось надо мной и послало нашему роду наследника. Теперь хоть внук пришел навестить меня!
   – А что у вас с глазами, бабушка?
   – Я все время думала о твоем отце и не переставала ждать его. А когда отчаялась, то так горько плакала, что глаза мои перестали видеть.
   Тогда Сюань-цзан опустился на колени и стал молиться:
   – Мне исполнилось восемнадцать лет, но до сих пор я не мог отомстить за зло, причиненное моим родителям. По велению матери я прибыл сюда, чтобы разыскать бабушку. О небо, внемли моим искренним молитвам и верни зрение моей бабушке!
   Завершив молитву, он кончиком языка провел над веками старушки, и в тот же миг глаза ее раскрылись и она снова стала видеть.
   – Ты действительно мой внук! – воскликнула она, взглянув на молодого монаха. – Вылитый отец!
   Старушка даже не знала, то ли ей радоваться, то ли печалиться. Сюань-цзан повел ее в гостиницу Лю Сяо-эра, снял для нее комнату и оставил деньги на расходы.
   – Сейчас я должен уехать примерно на месяц, – сказал он, – а потом вернусь сюда.
   И, распростившись с бабушкой, Сюань-цзан отправился в столицу. Прибыв туда, он разыскал на Восточной улице императорского города дом сановника Иня и, обращаясь к привратнику, сказал:
   – Я родственник вашего хозяина и хотел бы повидаться с ним.
   – У меня нет родственников-монахов, – ответил сановник, когда ему доложили о приходе гостя.
   – Прошлой ночью я видела во сне нашу дочь Тань-цяо, – вмешалась в разговор его супруга, – может быть, этот монах принес письмо от зятя?
   Тогда сановник велел пригласить монаха в парадный зал. Увидев сановника и его супругу, монах, рыдая, опустился на колени и, кланяясь, вынул из-за пазухи письмо и передал его сановнику. Когда сановник распечатал и прочитал письмо, то зарыдал от горя.
   – Что случилось? – спросила его супруга.
   – Жена, – промолвил сановник, – этот монах – наш внук. Нашего зятя – Чэнь Гуан-жуя – убил разбойник, который насильно взял нашу дочь себе в жены.
   Услышав это, женщина стала горько плакать.
   – Ну ладно, не отчаивайся, – успокаивал ее муж, – завтра на аудиенции я доложу императору обо всем и сам поведу войска, чтобы отомстить за смерть нашего зятя.
   И действительно, на следующий день сановник прибыл на аудиенцию к императору и обратился к нему с такой речью:
   – Мой зять Чэнь Гуан-жуй занял на экзаменах первое место и, получив назначение на официальную должность, вместе с женой выехал в Цзянчжоу. По дороге он был убит перевозчиком Лю Хуном, который силой заставил мою дочь стать его женой. И вот теперь, выдавая себя за моего зятя, негодяй уже много лет занимает официальную должность. Это дело чрезвычайной важности, поэтому умоляю вас отправить войска и уничтожить разбойника.
   Выслушав это, император пришел в ярость и тотчас же приказал отрядить в поход войско в шестьдесят тысяч человек под командой сановника Иня. Сановник Инь, получив приказ, покинул дворец и сразу же отправился на плац, где произвел смотр войску, и не мешкая двинулся в поход на Цзянчжоу. Солдаты шли ускоренным маршем и в короткий срок достигли Цзянчжоу. Здесь, на северном берегу реки, сановник Инь разбил свой лагерь. Он тут же отправил местных жителей к двум заместителям начальника округа Цзянчжоу с сообщением о случившемся и просил их прийти с войсками на помощь, вместе с ним перейти реку и двинуться вперед. Перед рассветом ямынь, где служил Лю Хун, был окружен. Лю Хун только что проснулся, когда услышал звуки стрельбы и барабанного боя. Не успел он предпринять что-нибудь, как очутился в руках вторгшихся в его дом воинов. Сановник велел связать разбойника и вместе с другими преступниками отвести на место казни, а своим солдатам приказал разбиться лагерем за городскими стенами.
   Затем он прошел в главный зал управления округа и тотчас послал за своей дочерью. Сначала Вэнь-цяо хотела было выйти к отцу, но потом она ощутила стыд и решила покончить с собой. Как только Сюань-цзан узнал об этом, он поспешил к матери и, встав перед ней на колени, сказал:
   – Я и мой дед прибыли сюда отомстить за моего отца. Преступник схвачен, зачем же ты вздумала покончить с собой? Разве смогу я пережить твою смерть?
   Тут пришел сановник Инь и тоже начал успокаивать Вэнь-цяо.
   – Я слышала, – сказала Вэнь-цяо, – что порядочная жена должна сохранять верность своему мужу. Но мой несчастный супруг был убит этим разбойником. Я же подчинилась ему лишь потому, что была беременна, я превозмогла стыд, чтобы сохранить жизнь ребенку. К великой радости, сын мой вырос и стал взрослым. А мой почтенный отец привел сюда войска, чтобы отомстить за нанесенное нам оскорбление. Как же я теперь стану смотреть вам в глаза? Мне остается лишь умереть, чтобы искупить свою вину перед мужем!
   – Это вовсе не твоя вина, дочь моя, – отвечал ей на это сановник. – Все произошло вопреки твоей воле. Чего ты стыдишься?
   Отец и дочь обняли друг друга и горько заплакали, рядом безудержно рыдал Сюань-цзан.
   – Ну, вам теперь не о чем больше беспокоиться, – промолвил, вытирая слезы, сановник. – Преступник схвачен, и остается только покончить с ним.
   С этими словами сановник отправился к месту казни.
   Между тем по распоряжению помощника начальника округа Цзянчжоу были посланы люди для того, чтобы арестовать и привести второго злоумышленника – Ли Бяо. Когда его привезли, сановник обрадовался и приказал отвести обоих преступников под строгим конвоем к месту казни и каждого из них наказать ста ударами палок. Затем были составлены протоколы с подробным изложением показаний об обстоятельствах убийства Чэнь Гуан-жуя. После этого Ли Бяо пригвоздили к фигуре деревянного осла и доставили на рыночную площадь, где и разрезали на мелкие части, а голову вывесили на шесте.
   Лю Хуна же отвезли к реке Хунцзян, на то самое место, где он когда-то убил Чэнь Гуан-жуя. Сановник, его дочь и Сюань-цзан отправились туда же. Здесь они совершили жертвоприношение и, вырезав у Лю Хуна сердце и печень, принесли их в жертву Чэнь Гуан-жую. Одновременно была сожжена жертвенная бумага.
   Обращенные к реке стенания трех человек привели в смятение водное царство. Дозорный Якша доложил о молении Царю драконов. Когда же Царь драконов узнал, по какому поводу совершено моление, он тотчас послал командира-черепаху за Чэнь Гуан-жуем и, когда тот прибыл, сказал ему:
   – Примите мои поздравления, почтенный ученый! В этот момент ваша супруга, сын и тесть на берегу реки в память о вас совершают церемонию жертвоприношения. Сейчас я верну вам вашу душу. Кроме того, я подарю вам «жемчуг – амулет исполнения желаний», две жемчужины, обладая которыми вы сможете ездить, куда вам заблагорассудится, десять кусков шелка и пояс, отделанный жемчугом. Сегодня вы наконец можете встретиться со своей супругой и сыном.
   Чэнь Гуан-жуй в знак благодарности трижды поклонился Царю драконов. А тот приказал Якше доставить тело Чэнь Гуан-жуя на прежнее место в реке и вернуть ему душу. Якша удалился выполнять распоряжение.
   Между тем жена Чэня, оплакивая своего мужа, хотела броситься в реку, и Сюань-цзану стоило больших усилий удержать ее. И вот как раз в этот момент они вдруг увидели, как на поверхность реки всплыл труп человека и его прибило к берегу. Вэнь-цяо, подавшись вперед, присмотрелась к трупу, признала в нем своего покойного мужа и разразилась громкими рыданиями. В это время каждый старался подойти поближе вперед и посмотреть, что делается. Вдруг все увидели, как Чэнь Гуан-жуй расправил руки и ноги и стал двигаться. Затем, к великому изумлению всех присутствующих, он взобрался на берег, сел и широко открыл глаза.
   Подле него, рыдая, стояли его супруга, тесть и молодой монах.
   – Как вы очутились здесь? – спросил он.
   – После того как тебя убили, я родила сына, – начала рассказывать жена. – На наше счастье, ребенка подобрал настоятель монастыря Цзиньшаньсы и воспитал его. Затем сын нашел меня. Я отправила его к моему отцу, и наш сын обо всем ему рассказал. Отец доложил об этом деле императору, а император отрядил войска на поимку разбойника. Злодея схватили, и вот мы только что вынули у него сердце и печень и принесли их тебе в жертву. Нам и в голову не приходило, что ты оживешь и вернешься к нам.
   – А произошло это потому, что когда-то я купил в гостинице Ваньхуадянь золотого карпа и выпустил его на волю, – сказал Чэнь Гуан-жуй. – Кто бы мог подумать, что этот карп окажется Царем драконов? Гнусный злодей бросил мой труп в реку, но Царь драконов спас меня и вот сейчас вернул мне душу, да еще преподнес дорогие подарки. Разве мог я подумать, что ты родишь сына и что мой дорогой тесть отомстит за меня? Вот уж поистине: когда зло достигает предела, приходит добро! Какое необыкновенное счастье!
   Когда местные власти услышали об этой истории, они все поспешили прибыть, чтобы принести свои поздравления. А сановник Инь приказал устроить в честь прибывших торжественный пир и в тот же день отправился со своим войском в обратный путь. У гостиницы Ваньхуадянь сановник Инь приказал остановиться, а Чэнь Гуан-жуй с сыном пошли навестить старушку. А надо вам сказать, старушке в прошлую ночь приснилось, что расцвело засохшее дерево и за домом стрекочут сороки. «Никак внук мой приедет…» – подумала она.
   И только она об этом подумала, как увидела, что к гостинице подошли ее сын и внук. Указывая на нее отцу, Сюань-цзан сказал:
   – А вот и моя бабушка!
   Чэнь Гуан-жуй поклонился матери до земли, и, обнявшись, они расплакались. Затем они долго рассказывали друг другу о том, что с ними произошло за это время.
   Расплатившись за гостиницу, все отправились в столицу. И вот в доме сановника Чэнь Гуан-жуй, его супруга, мать и сын от всего сердца приветствовали хозяйку дома. А та была вне себя от радости и тотчас же приказала слугам приготовить все к торжественному пиру в честь прибывших.
   – Наше сегодняшнее торжество мы должны назвать «пиром встречи после разлуки», – предложил сановник Инь. Его предложение было принято с восторгом.
   На следующий день во время аудиенции сановник Инь подошел к трону и подробно доложил императору обо всем, что произошло. Кроме того, он советовал, учитывая таланты Чэнь Гуан-жуя, назначить его на должность императорского академика. Император согласился и отдал приказ о назначении Чэнь Гуан-жуя.
   Отныне Чэнь Гуан-жуй обязан был находиться при дворе и заниматься делами правления государства.
   Сюань-цзана же, поскольку он твердо посвятил себя монашеской жизни, отправили в храм Хунфусы для дальнейшего самоусовершенствования.
   Жена Чэня все же покончила с собой. А Сюань-цзан, перед тем как отправиться в храм Хунфусы, вернулся в монастырь Цзиньшаньсы и отблагодарил настоятеля Фа-мина за все его благодеяния.
   Если вам, читатель, интересно узнать о том, что произошло дальше, прочитайте следующую главу.

Глава десятая,

//-- повествующая о том, как Царь драконов нарушил волю неба и как сановник Вэй-чжэн отправил письмо в царство мрака --//
   Мы не будем пока говорить о том, как Чэнь Гуан-жуй справлялся со своими обязанностями и как Сюань-цзан занимался самоусовершенствованием, а расскажем здесь лишь о двух мудрых людях, которые жили на берегу реки Цзинхэ, в предместье города Чанъань: о рыбаке Чжан Шао и о дровосеке Ли Дине. Оба они отличались ученостью, хоть никогда не держали государственных экзаменов и были просто крестьянами-грамотеями.
   Однажды они пришли в Чанъань: один – с вязанкой дров, другой – с корзиной карпов. Продав свой товар, друзья заглянули в кабачок и изрядно выпили, а затем, захватив с собой еще по бутылке вина, спокойно отправились в обратный путь вдоль берега реки Цзинхэ, ведя тихую беседу.
   – Дорогой брат Ли, – молвил Чжан Шао, – мне кажется, что люди, которые гонятся за славой и выгодой, только губят себя. Ведь получить высокий титул все равно что с закрытыми глазами броситься в объятия тигра, а уж принять чьи-либо благодеяния – не лучше чем положить змею в собственный рукав. Как вспомнишь обо всем этом, так и подумаешь, что лучше нашего с тобой привольного житья нет. Мы живем среди гор, на берегу реки, можем любоваться красотами природы и гулять, когда нам вздумается, мы довольствуемся своей скромной участью: чем богаты, тем и рады.
   – Твои слова вполне справедливы, дорогой Чжан, – отвечал на это Ли Дин. – Но скажу тебе, что жизнь у воды все же не так хороша, как в горах.
   – Ну, это ты не говори, – запротестовал Чжан Шао. – Красоту гор никак нельзя сравнить с пейзажем реки. Вот послушай, о чем говорится в стихах из сборника «Де-люань-хуа»:

     В туманных пространствах струящихся вод
     Челнок, словно маленький листик, плывет;
     И я под навесом сижу, одинок,
     Покой охватил и меня и челнок.
     И песня красавицы где-то слышна…
     Мне кажется, слава уже не нужна,
     Корысть и расчеты – ничто для души,
     Блаженствуешь здесь, где шумят камыши.
     И радостно чаек приморских считать,
     К заросшему берегу тихо пристать,
     Где встретят и дети тебя и жена,
     Закроешь глаза – все лепечет волна;
     О славе, бесславье не думаешь ты,
     Далекий от тщетной мирской суеты.

   – И все же твоим водным просторам далеко до моих гор, – настаивал Ли Дин. – Если хочешь, я тоже могу прочитать тебе стихи из того же сборника:

     Где к облакам леса устремлены,
     Заметна крона гордая сосны;
     Стоит в лесу дремучем тишина,
     И только песня иволги слышна.
     Как флейта – звуки песенки лесной,
     И мир окутан теплою весной.
     Одела зелень ветви и кусты,
     И всеми красками цветут цветы.
     Но не замедлит летних дней приход…
     Вот снова наступает поворот,
     И, подбираясь, осень входит в сад,
     Цветы желтеют, льется аромат.
     Покой и радость чувствуешь тогда,
     А там уже подходят холода,
     В зиме ты удовольствие найдешь.
     Так – беспечально круглый год живешь.
     Никто, вмешавшись дерзостной рукой,
     Не станет мирный нарушать покой.

   – Никак твои горы не могут быть лучше моего водного царства, – стоял на своем рыбак. – Ничего полезного там не найдешь. Вот что говорится об этом в стихах из сборника «Чжэгутянь»:

     В стране бессмертных облака
     И чистая вода
     Для жизни нужное дают —
     Питье в них и еда.

     Послушным
     Я гребу веслом,
     Мне лодка
     Заменила дом.

     Зажариваю черепах,
     Креветок я ловлю.
     Камыш, и водяной орех,
     И лотос я хвалю.

     Пусть многолетний лотос вновь
     Побег живой дает!
     Прекрасны лотоса цветы
     На светлом лоне вод.

   – Да разве можно сравнивать твои воды с зеленью моих гор! – воскликнул дровосек. – В сборнике «Чжэгутянь» также говорится о многих полезных предметах, которые можно найти в горах. Вот послушай:

     Высокие горные пики
     Стремятся кругом в синеву,
     Я в хижине, крытой травою,
     Средь гор и ущелий живу.

     Солю для себя куропаток,
     А мясо гусей и свиней
     Намного, конечно, креветок,
     И крабов, и рыбы вкусней.

     Какая же прелесть – побеги,
     Съедобные листья, му-юй,
     Пурпурные сливы и груши! —
     Похваливай их да ликуй!

   – Нет, уж ты не сравнивай свои горы с моей водой, – не сдавался рыбак. – Вот послушай-ка, что говорят об этом стихи из сборника «Тяньсяньцзы»:

     Плыву на маленьком челне,
     А надо отдохнуть,
     Где захочу – остановлюсь
     И не боюсь ничуть.

     Пусть за волною чередой
     Опять идет волна,
     Заброшу сеть, и без приправ
     Уха для нас вкусна.

     На трапезу садится в круг
     Со мной моя семья:
     Богатый свой улов всегда
     Продам в Чанъани я.

     На выручку куплю вина,
     И вдрызг я буду пьян,
     И одеялом старый плащ
     Послужит мне в туман.

     А по ночам я крепко сплю,
     Не ведая забот,
     За знатностью я не гонюсь,
     Не нужен мне почет.

   – И все же твоя вода не может идти ни в какое сравнение с моими горами, – не унимался дровосек. – Вот послушай, что говорится в том же сборнике «Тяньсяньцзы»:

     У самого подножья гор
     Я хижину сложил;
     Пошло на все мое жилье
     Лишь несколько стропил.

     Хожу я много по горам,
     Валежника ищу…
     Кому ж входить в мои дела? —
     Да я и не пущу!

     Я, сколько захочу, продам
     Валежника и дров,
     И я по рыночной цене
     Отдать товар готов.

     На выручку могу купить
     Дешевого вина,
     Чтоб выпить, если захочу,
     Когда душа полна.

     Я чайник глиняный припас,
     И чашка есть со мной,
     Напьюсь и завалюсь я спать
     Спокойно под сосной.

     И до меня ни у кого
     На свете дела нет,
     И безразлично мне, что там —
     Упадок иль расцвет.

   – Дорогой брат Ли, да как же ты можешь говорить, что жить в горах привольнее, чем у воды. Вот послушай, что говорится по этому поводу в сборнике «Сицзянюэ»:

     Красные заросли
     В дивных цветах —
     Под сияньем луны;

     Желтый камыш
     Покачнулся
     Над зыбью волны.

     Небо Чунцзяна
     Бездонно;
     На зыби волны
     Звезды небесные
     В заводи
     Отражены.

     В лодке сижу я,
     И мелкая рыба
     Клюет,
     Стаями крупная рыба
     В мой невод идет.

     Щедрый улов – и уха —
     Мой сегодняшний пир.
     С тихой усмешкой
     Жалею
     Мятущийся мир.

   – Ну, если говорить о приволье, брат Чжан, так жизнь на воде не может равняться с жизнью в горах. В доказательство этого я приведу тебе стихи из того же сборника «Сицзянюэ»:

     Уже застилают дороги
     Сухие лианы,
     Бамбука валяются всюду
     Сухие верхушки;
     Чтоб связывать хворост,
     Из трав я сплетаю веревки,
     И цапля стоит
     Средь увядшей листвы —
     На опушке.
     Червь точит у ивы
     Глубоко ее сердцевину,
     И ветер ломает
     Сосновые ветки и кружит…
     Валежник продам,
     Часть его на вино обменяю,
     И зиму я встречу теперь
     И дыхание стужи.

   – Ну, может быть, у тебя в горах и неплохо, – промолвил рыбак, – но там не найдешь ни покоя, ни красоты, которыми славится вода. Вот послушай, что об этом говорится в стихах «Линьцзянсянь»:

     С отливом челнок
     Возвращается мой,
     И еду я с песнями
     Ночью домой.

     В плаще травяном,
     При ущербной луне,
     Как в платье волшебном,
     Плыву по волне.

     Но чайка спокойно
     На отмели спит,
     Ее не пугает
     Мой сказочный вид.

     Прозрачен, лишен облаков
     Небосвод;
     Я сплю в камышах
     Без житейских забот.

     Уж солнце в зените,
     По-прежнему сплю.
     На что променяю
     Я долю свою!

     Министр, приходящий
     К царю на прием,
     Стесненней меня
     В положенье своем.

   – Ну, где уж покою и уединению твоих речных просторов сравниться с тишиной моих лесов? Послушай-ка в доказательство стихи из того же сборника:

     В осенний лес пошел я с топором,
     Вязанку дров принес домой потом
     И в волосы воткнул цветок полей —
     Особенность наружности моей!
     В туманах горных я искал проход.
     Луна взошла – и вот я у ворот.
     Бегут навстречу дети и жена,
     И радости семья моя полна.
     На ложе я соломенном лежу.
     Под голову чурбанчик подложу;
     Уже дымится на столе пшено,
     И молодое пенится вино,
     Поистине какая благодать!
     Какой покой! Чего еще желать!

   – Ну ладно, пока мы говорили только о наших занятиях и о том, чем мы богаты, – сказал тогда рыбак. – Но вот часы досуга ты не можешь проводить так прекрасно, как я.

     В свободное время любуюсь
     На белого аиста я
     И лодку свою оставляю,
     Вернувшись домой, у ручья.

     Ворот закрываю я створки,
     Вхожу по-хозяйски в свой дом,
     Сажусь под навесом – и сына
     Знакомлю с моим ремеслом.

     Устал я от гребли, и сети
     Сушить помогает жена,
     Душа успокоилась так же,
     Как в речке утихла волна.

     Все тело мое отдыхает,
     Под ветром смиряется зной;
     К услугам моим постоянно
     И шляпа и плащ травяной;

     И если об этом подумать,
     То здравым рассудком поймешь,
     Что лучше такая одежда
     Парадного платья вельмож.

   – Ну нет, об этом могу еще с тобой поспорить и в доказательство тоже приведу стихи:

     Я в свободные минуты
     Облаками очарован;
     Закрываю двери дома
     И сижу один, взволнован,

     И даю советы сыну,
     Предлагаю наставленья;
     Вместе с сыном мы читаем
     Знаменитые творенья.

     А когда бывают гости,
     В шахматы играю с ними,
     И брожу с веселой песней
     Я тропами полевыми.

     А когда на сердце радость,
     Лютню я беру с волненьем,
     Восхожу на холм зеленый,
     Там играю с упоеньем.

   – Дорогой Ли Дин, – сказал наконец Чжан Шао, – зря мы спорим с тобой. Нельзя же сравнивать сандаловое дерево с золотым сосудом для вина. Однако мы занимаемся только лишь литературными упражнениями, а это ведь не такое уж трудное дело. Каждый из нас может, не задумываясь, сложить собственные стихи. Давай поговорим о наших занятиях собственными стихами и посмотрим, что из этого получится.
   – Вот это замечательно, дорогой брат Чжан, – воскликнул Ли Дин. – Так начинай же.

     Стал на зеленой воде
     Мой челнок,
     Дом мой в горах
     И от речки далек.

     Больше всего я
     В сторонке моей
     Мостик люблю
     Через горный ручей.

     И подымается
     В сердце тоска,
     Если плывут
     Над горой облака.

     Радуюсь я
     На хороший улов;
     Рыбу варить я
     И жарить готов.

     Невод и удочки
     Будут меня
     Сытно кормить
     До последнего дня.

     И с коромыслом, с веревкой —
     Нигде
     Не пропаду я
     В жестокой нужде.

     С лодочки
     Долго слежу я своей
     За перелетами
     Диких гусей.

     Как-то я шел
     По тропинке лесной,
     Стон лебединый
     Звучал надо мной.

     Мирно живу я,
     От дрязг в стороне,
     Правда и кривда
     Остались вовне.

     Сеть я развесил
     В кустах, как парчу;
     Острый топорик
     На камне точу.

     С удочкой длинной
     Сижу над волной,
     Тихо сижу
     Под осенней луной.

     Пусто в горах
     И во время весны:
     Горы особой
     Полны тишины.

     Если же сеть моя
     Рыбой полна,
     Я покупаю
     На рынке вина.

     Пью понемногу
     С женою своей;
     Хворост продам —
     Угощаю детей.

     Всё в моей воле:
     Захочется пить,
     Можно и милых
     Друзей угостить.

     Весело нам:
     Соберемся и пьем,
     «Братьями» все мы
     Друг друга зовем.

     Часто зовем
     На пирушку свою
     И дровосеков старейших
     Семью.

     Чаша застольная
     Ходит кругом,
     В игры играем
     И песни поем.

     Крабами мы
     Угощаем гостей,
     Вдоволь нажарим
     Мы диких гусей.

     Чаю для нас
     Приготовит жена,
     Льется беседа друзей
     Допоздна.

     Если жена
     Приготовит обед,
     Больше забот
     У хозяюшки нет.

     А на заре
     Я свой посох беру,
     Радуюсь легким волнам
     Поутру.

     Солнце восходит,
     С вязанкою дров
     Улицы города
     Мерить готов.

     В дождь надеваю
     Накидку свою,
     Карпов живых
     Я на речке ловлю.

     Ветер подымется,
     С песней простой
     В лес я иду
     И рублю сухостой.

     Имя скрываю,
     Держусь простаком —
     Глухонемой
     В окруженье мирском.

   – Ну что ж, дорогой Ли, – промолвил Чжан Шао. – Я начал и сложил свои стихи как мог, теперь твоя очередь, а потом снова я буду продолжать.

     О, как прекрасен этот вид
     Величья наших гор!
     Рыбак я старый и люблю
     Родную ширь озер.

     Свободная, простая жизнь
     На долю мне дана,

     От всех раздоров я далек —
     На сердце тишина.

     В соломенном своем жилье
     Спокойно, крепко сплю,
     А на рассвете старый плащ
     Напялю и встаю.

     Лишь сливы дикие в горах
     Да сосны – мне друзья,
     И независим я и горд,
     Забыл о прошлом я.

     Средь белых цапель день идет,
     Средь чаек на волне,
     Уже ни слава, ни корысть
     Не докучают мне.

     И гулом боя не смутит
     Жестокая война;
     Как только захочу – налью
     Душистого вина.

     Три раза в день вкушаю я
     Полей простую снедь.
     Две связки хвороста нужны,
     Чтоб мне не умереть.

     Удилище и леска – снасть,
     Что кормит с давних пор;
     Порою детям я велю
     Мне наточить топор.

     Порою сыну прикажу,
     Чтоб починил он сеть…
     А как мне нравится весной
     На тополя смотреть!

     Мне летом радует глаза
     Цветенье камыша:
     На выращенный мной бамбук
     Любуется душа.

     Ешь летом водяной каштан,
     И вкусен этот плод,
     А осень куропаток нам
     С собою принесет.

     В девятом месяце, глядишь,
     И раки подрастут;

     Потом зима придет – и с ней
     К нам холода придут.

     Бывает, солнышко взойдет,
     А я все сплю да сплю,
     Оно уже не хочет греть,
     Вот я и не встаю.

     В любое время года мне
     В горах легко везде,
     И никогда не тягощусь
     Я жизнью на воде.

     Вязанку хвороста связав,
     Повеселюсь я всласть;
     До мира мне и дела нет,
     Когда заброшу снасть.

     Как небожитель счастлив я,
     Прекрасна жизнь моя,
     Когда тихонько по воде
     Скользит моя ладья.

     С тремя сановниками я
     Меняться б не хотел.
     Сильнее крепости мой дух,
     Надежен мой удел.

     А крепость ждать врагов должна,
     И высшие чины
     Другим чинам, иным князьям
     Еще подчинены.

     Поклонник я и вод и гор —
     Ценнейших этих благ.
     Хвала и небу и земле
     За каждый день и шаг!

   Так, напевая песенки и складывая новые стихи, они дошли до того места, где пути их расходились, и стали церемонно раскланиваться, прощаясь друг с другом.
   – Береги себя, дорогой брат, – промолвил на прощание Чжан Шао. – Особенно остерегайся в горах тигров. Случись какая беда, и, как говорится, «назавтра у меня будет одним другом меньше».
   – Ах ты, негодяй этакий! – рассердился Ли Дин. – Хороший человек сам готов жизнь отдать за друга, а ты что говоришь? Если я погибну от тигра, то ты-то непременно перевернешься с своей лодкой и утонешь в волнах.
   – Ну уж этому не бывать, – отвечал Чжан Шао.
   – Пословица говорит: «Счастье изменчиво, как погода». Как же ты можешь утверждать, что с тобой ничего не случится? – удивился Ли Дин.
   – Дорогой Ли, говорить-то ты говоришь, а сам ничего не понимаешь. Что же касается моего дела, так я твердо уверен в том, что ни в какую беду никогда не попаду.
   – Да ведь рыбацкий промысел – занятие очень опасное и рискованное, – сказал Ли Дин. – Ни в чем нельзя быть уверенным. Почему же ты так уверен в себе?
   – Ты, видно, не знаешь, – отвечал на это Чжан Шао, – что у Западных ворот города живет один прорицатель. Я каждый день преподношу ему золотого карпа, а он из своих волшебных рукавов каждый раз преподносит мне определенное предсказание. Он еще ни разу не ошибся. Сегодня я тоже ходил к нему. Он велел мне забросить сети к востоку от залива на реке Цзинхэ, а на западном берегу расставить переметы и предсказал богатый улов. И вот завтра, когда я продам рыбу в городе, мы с тобой, брат, снова выпьем и потолкуем.
   На этом они и расстались. Однако не зря говорит пословица: «Что говорят на дороге, то слышит человек в траве». Случилось так, что в тот момент, когда друзья разговаривали, поблизости находился дозорный Якша. Услышав о том, что гадальщик никогда не ошибается в своих предсказаниях, он тотчас же ринулся в Хрустальный дворец и поспешил с докладом к Царю драконов.
   – Беда! Беда! – закричал он.
   – Что случилось? – спросил Царь драконов.
   – Когда я обходил с дозором, – отвечал Якша, – то очутился около берега и услышал, как разговаривали рыбак с дровосеком. И вот, когда они расставались, я услышал нечто ужасное. Рыбак говорил о том, что в Чанъане, у Западных ворот, есть гадальщик, который очень верно предсказывает. Этот рыбак каждый день дарит ему карпа, а гадальщик гадает ему и всегда правильно. Если так будет продолжаться, наше водное царство скоро погибнет. Как же мы можем теперь спокойно жить? Как можем будоражить волны и поддерживать могущество великого царя?
   Услышав это, Царь драконов рассвирепел, схватил меч и хотел уж было броситься в Чанъань, чтобы разом покончить с дерзким гадальщиком, но тут к нему подоспели его сыновья и внуки, креветки-сановники, крабы-воины, рыбы-военачальники и еще многие чины водного царства.
   – Не гневайтесь, великий царь, – успокаивали они его. – Ведь в пословице говорится: «Нельзя верить всем слухам». Если вы отправитесь в город, за вами понесутся облака, пойдет дождь, вы только перепугаете народ, и люди будут жаловаться на это небу. Уж лучше пустите в ход волшебство, ведь вы обладаете способностью превращения и можете явиться в Чанъань под видом ученого. Там вы разузнаете все подробно, и, если то, что вам рассказали, – правда, вы немедленно уничтожите гадальщика. А вдруг все это ложь – тогда было бы несправедливо причинять вред невиновным.
   Царь драконов послушался и отбросил меч. Не собирая туч, не вызывая дождя, он вышел на берег, сделал магическое заклинание и, встряхнувшись, превратился в молодого ученого, одетого в белую одежду.
   И поистине:

     Он, поднимаясь в поднебесье,
     Величественный вид хранил.
     Мэнцзы, Конфуцию подобно,
     О нравственности говорил.

     На нем халат был цвета яшмы,
     Отличный шелковый халат;
     И вдруг толпа пред ним предстала
     У Западных чанъаньских врат.

   Прибыв к Западным воротам города Чанъань, он увидел толпу, которая шумела и толкалась. Посредине толпы кто-то важно разглагольствовал:
   – Тому, кто родился под знаком дракона, будет сопутствовать благополучие. Того, кто родился под знаком тигра, постигнет несчастье. Созвездия Близнецов, Льва, Девы и Рыбы хоть и собраны вместе, однако для них есть один страшный властелин – это дух Юпитера.
   Царь драконов понял, что это как раз и есть предсказатель, и протиснулся вперед. Что же он увидел:

     И угломер и четки были там,
     Развешаны по четырем стенам,
     Там вышивки искуснейшие были.
     Хранилась чистая вода в бутыли.
     Курился драгоценный аромат,
     Ван Вэя [28 - Ван Вэй (699–759) – знаменитый поэт и художник Танской эпохи.] живопись пленяла взгляд;
     Висело там Гуй Гу [29 - Гуй Гу – философ-мистик.] изображенье,
     Стояло для учителя сиденье.
     Тушница с тушью дымно-золотой,
     И кисточки блистали красотой;
     Гаданье Го-Бу [30 - Го-Бу (276–324) – жил в Цзиньскую эпоху. Поэт. Разработал систему гадания.] правил было строгих,
     Покоилось оно на знаньях многих —
     Шестерки знаков и восьми триграмм, —
     Учитель в этом разбирался сам.
     И злых и добрых духов заклинанье
     Входило в это мудрое гаданье.
     Учитель знал движение светил,
     О прошлом без ошибки говорил,
     И лунное волшебное зерцало
     Грядущее послушно отражало.
     И мог он тайным знанием прочесть,
     Что ждет в грядущем – гибель или честь.
     Предсказывал и смерть он, и рожденье,
     И дождь, и зной, и ветра измененье,
     Одной запиской трепет наведя,
     Он ждал от духов вёдра иль дождя.

   На вывеске было написано: «Предсказатель, ученый Юань Шоу-чэн».
   Здесь следует сказать вам несколько слов об этом человеке. Он приходился дядей Юань Тянь-гану, императорскому цензору, и обладал поистине необыкновенной внешностью. Он был статен и красив, благодаря своему искусству прославился по всей стране и считался непревзойденным прорицателем в Чанъане.
   Войдя в помещение, Царь драконов поклонился предсказателю. Когда же церемония была закончена, хозяин пригласил гостя сесть и приказал подростку-слуге подать чай.
   – По какому делу вы прибыли? – осведомился хозяин.
   – Я хотел попросить вас погадать о том, какая будет завтра погода, – отвечал ему Царь драконов.
   Предсказатель вытащил из рукава кости, стал гадать и наконец промолвил:

     Лес покрыла пелена тумана,
     В облаках и скалы и обрывы.
     Хочешь знать о завтрашней погоде —
     Будет завтра хмуро и дождливо.

   – А в какое время пойдет дождь и много ли воды прольется на землю? – допытывался Царь драконов.
   – В час дракона тучи заволокут небо, в час змеи грянет гром, в полдень польет дождь, и будет он идти до часа овцы, а выпадет его всего три чи, три цуня и сорок восемь дяней.

   Войдя в помещение, Царь драконов поклонился предсказателю. Когда же церемония была закончена, хозяин пригласил гостя сесть и приказал подростку-слуге подать чай.

   – Так вот что я тебе скажу, только без шуток, – выслушав его, рассмеялся Царь драконов. – Если завтра сбудется все, как ты предсказал, я преподнесу тебе в награду пятьдесят лян [31 - Лян – название старой весовой единицы, примерно 31,25 грамма.] золота. Если же дождя не будет или хоть одно из твоих предсказаний окажется ложным, предупреждаю тебя: я разнесу все, что здесь есть, разломаю твою вывеску, выгоню тебя из города и не позволю больше обманывать простой народ!
   – Пожалуйста, пожалуйста, – охотно согласился предсказатель. – Вы можете ставить любые условия, какие вам угодно. Завтра после дождя мы с вами встретимся.
   Расставшись с предсказателем, Царь драконов покинул Чанъань и вернулся к себе во дворец. Здесь его встретили все обитатели дворца от мала до велика и начали расспрашивать о том, что узнал он, посетив предсказателя.
   – Да, там действительно есть такой человек, но это просто болтун. На мой вопрос, когда будет дождь, он ответил, что завтра. А когда я пожелал узнать, в какое время и сколько выпадет дождя, он подробно рассказал, когда появятся тучи, когда ударит гром и сколько точно выпадет дождя. Тогда я заключил с ним уговор: если сбудутся все его предсказания, я подарю ему пятьдесят лян золота; если же хоть что-нибудь будет не так, я разнесу все его заведение, а его самого выгоню из города, чтобы он больше не обманывал народ.
   Выслушав царя, все рассмеялись.
   – Ведь вы – повелитель восьми рек, – промолвили они, – и Дракон дождя подвластен вам. Будет дождь или не будет – зависит только от вас. Как же смеет этот предсказатель болтать подобные глупости! Он наверняка проиграет!
   Но в этот момент с неба вдруг раздался голос, который повелевал Царю драконов принять высочайший указ. Все как один подняли голову и увидели небесного посланца в золотых одеждах. Он прибыл во дворец с указом Нефритового императора. Встревоженный Царь драконов быстро привел себя в порядок, поспешил воскурить фимиам и лишь после этого принял указ. А посланец в золотой одежде вернулся на небо. Вознеся благодарность небу за оказанную ему милость, Царь драконов вскрыл конверт и прочитал указ. Там говорилось: «Настоящим предлагается владыке восьми рек собрать гром и молнии, отправиться завтра в город Чанъань и послать на его землю ливень».
   Далее следовали указания о том, когда должен начаться дождь и сколько времени он должен идти, которые в точности совпадали с тем, что говорил предсказатель. Царь драконов был ошеломлен.
   – Возможно ли, чтобы среди простых смертных был такой чародей, который проникал бы в законы неба и земли? – медленно, с трудом произнес он, немного придя в себя. – Как же его победить?
   – Успокойтесь, великий царь, – промолвил тут полководец-рыба. – Вы легко можете одержать над ним верх. У меня есть небольшой план, прибегнув к которому мы сразу же заставим замолчать этого мошенника.
   И на вопрос Царя драконов о том, что это за план, полководец так отвечал:
   – Надо только немного изменить время, когда пойдет дождь, и количество осадков. Тогда предсказания гадальщика окажутся неправильными и вы наверняка останетесь победителем. За вами сохранится полное право сорвать у него вывеску, а его самого выгнать из города.
   Царю понравился этот план, и он немного успокоился.
   На следующий день он призвал повелителей ветров и грома, молодых распорядителей облаками и мать молний, вместе с ними отправился в город Чанъань и расположился там на девятом небе. И вот, когда наступил час змеи, он опустил облака, в полдень выпустил гром, а с наступлением часа овцы вызвал дождь. Кончился дождь в час обезьяны, и выпало его всего три чи и сорок дяней. Таким образом он изменил время на одну стражу и уменьшил количество дождя на три цуня восемь дяней. После этого он распустил подвластных ему повелителей сил природы, опустился на облаке вниз и, приняв вид молодого ученого, отправился к дому предсказателя. Ворвавшись к нему, он без всяких разговоров сорвал и разбил вдребезги вывеску, а также уничтожил кисти, тушницу и остальные принадлежности гадальщика.
   Между тем гадальщик продолжал невозмутимо сидеть в своем кресле, не выражая даже удивления. Тогда Царь драконов схватил створку дверей, взмахнул ею и приготовился бить гадальщика.
   – Ты, гнусный волшебник, ты только и можешь наносить вред простым людям и смущать их сердца! Твое предсказание оказалось выдумкой и нелепой болтовней! И время дождя, и его количество не совпадают с тем, что ты предсказывал, а ты еще сидишь с гордым видом, как ни в чем не бывало! Немедленно убирайся отсюда, если хочешь остаться живым!
   Однако Юань Шоу-чэн продолжал сидеть, не выражая никакого страха. Наоборот, устремив взор на небо, он холодно усмехнулся и ехидно сказал:
   – А я ничуть тебя не боюсь! Я не совершал никакого преступления, которое следовало бы покарать смертью! А вот ты совершил такой проступок! Ты можешь обманывать кого угодно, но меня провести тебе не удастся! Мне известно, что ты вовсе не ученый, а Царь драконов из реки Цзинхэ. Ты нарушил приказ Нефритового императора: изменил время и уменьшил количество выпавшего дождя, установленного небом. Боюсь, как бы тебе не пришлось кончить свою жизнь на плахе для казни драконов. А ты, несмотря ни на что, осмеливаешься еще приходить сюда и браниться!
   Когда Царь драконов услышал это, у него от страха даже волосы стали дыбом, створка дверей, которой он грозил ударить гадальщика, выпала из его рук. Он поправил на себе одежду и опустился перед предсказателем на колени, восклицая:
   – Дорогой учитель, не гневайтесь на меня! Я говорил все это в шутку! Да разве мог я подумать, что моя шутка будет воспринята как нарушение небесного приказа? Умоляю вас, простите меня. Если же вы не поможете мне, то я и после смерти не дам вам покоя!
   – Сам я не в силах сделать что-либо для тебя, – отвечал на это Юань Шоу-чэн. – Но я могу указать тебе путь, который поможет тебе остаться в живых и снова переродиться.
   – Я выполню все, что вы мне скажете! – с готовностью промолвил дракон.
   – Тебя должны предать смерти завтра в полдень, – сказал тогда гадальщик. – Главным распорядителем во время казни назначен сановник Вэй-чжэн. Так вот, если хочешь спасти свою жизнь, немедленно отправляйся к императору Танов – Тай-цзуну, у которого этот сановник состоит министром. Если император прикажет ему проявить милосердие, ты спасен.
   Выслушав предсказателя, Царь драконов простился с ним и ушел, едва сдерживая слезы.
   В это время огненно-красный диск солнца уже опустился за горизонт, и на небе засверкала луна.
   Вы только взгляните:

     В долинах расстилаются туманы,
     А горы сделались пурпурно-алы.
     В гостинице ночлега ищет путник,
     И вороны домой летят устало.

     И гусь дикий, молодой, отстав от стаи,
     Здесь отдыхает на песке нагретом,
     На небе Млечный Путь блеснул звездами,
     И третью стражу отбивают где-то.

     Вот огоньки мелькают одиноко
     В далеком и заброшенном селенье.
     Спят бабочки, и улицы безлюдны,
     И нет в домах ни шума, ни движенья.

     В буддийском храме дым из труб выходит,
     По ветру вьется смутной пеленою,
     И тень цветов проходит по решетке,
     Освещена спокойною луною.
     Мерцают звезды; полночь над вселенной, —
     Страж ночи происходит смена.

   Царь драконов реки Цзинхэ не вернулся в свое водное царство. Он продолжал оставаться в воздухе до тех пор, пока не наступил час крысы. Тогда он привел свои волосы и бороду в порядок и очутился как раз перед императорским дворцом. А в это время императору приснилось, что он вышел из дворца погулять в тени цветущих деревьев и вдруг увидел Царя драконов, в образе человека, который выступил вперед и опустился перед ним на колени.
   – Спасите меня, ваше величество! Помогите! – произнес он.
   – Кто ты такой? – спросил Тай-цзун. – Я, конечно, помогу тебе.
   – Ваше величество, – отвечал Царь драконов. – Вы – чистый дракон. Я же дракон, обреченный на смерть. Я нарушил указ неба и теперь должен быть казнен вашим сановником Вэй-чжэном. Вот почему я и обратился к вам. Умоляю вас, ваше величество, спасите меня.
   – Если тебя должен казнить действительно Вэй-чжэн, то я помогу тебе, можешь не беспокоиться, – успокоил его император.
   Поблагодарив императора и отвесив ему земной поклон, обрадованный Царь драконов удалился.
   Между тем, когда император проснулся, он отчетливо вспомнил все, что ему приснилось. И вот утром в пятую стражу и три четверти наступил час приема во дворце: сюда собрались все сановники, как гражданские, так и военные, и выстроились перед императорским троном. Что за величественное это было зрелище!

     Окутывал дворец, дымился фимиам,
     Вздымался аромат к последним этажам,
     Блестели во дворце краснеющие окна,
     И плыли облаков прозрачные волокна.
     Такой же при дворе хранился ритуал,
     Какой при Хань и Чжоу уставом строгим стал;
     Такие ж, как при Яо, остались отношенья —
     Властителя страны, двора и населенья.
     На двери в виде ширм написан был павлин,
     И украшал дворец поставленный цилинь;
     Фонарь дежурного, придворной дамы веер,
     Казалось, смутный свет вносили в галереи.
     Когда владыки вход был громко возвещен,
     В одеждах пышных двор отдал ему поклон.
     Сады кругом цвели, даря благоуханье,
     А музыка была полна очарованья,
     И над плотиною склонялись ветви ив,
     Движение свое вплетая в тот мотив.
     Все потонуло здесь в сиянии и блеске;
     На золотых крючках висели занавески,
     И шелка бирюза, и скатный жемчуг штор,
     Медали, ордена ошеломляли взор.
     Дорога во дворце шла вверх, а то – в низину.
     Сановники на ней стояли все по чину,
     И, обвеваемый прохладой опахал,
     Властитель той страны надменно проезжал.
     Как небо и земля, империя стояла —
     Могуществом она и крепостью сияла.

   Как только закончилась церемония приветствия, каждый сановник занял свое место. Император обвел величественным взором ряды своих сановников: перед ним выстроились знакомые ему именитые гражданские и военные чины, но среди них он не увидел Вэй-чжэна. Тогда он подозвал к себе сановника Сюй Ши-цзи и сказал ему:
   – Сегодня ночью мне приснился необыкновенный сон. Будто я встретил одного человека, который, склонившись передо мной, сказал, что он Царь драконов реки Цзинхэ и что за нарушение воли неба должен быть казнен сановником Вэй-чжэном. Он умолял меня спасти ему жизнь, и я обещал ему помочь. И вот сегодня я почему-то не вижу Вэй-чжэна среди других сановников.
   – Вэй-чжэна нужно вызвать во дворец, – сказал Сюй Ши-цзи, – и не отпускать целый день. Тогда дракон, которого вы видели во сне, будет спасен.
   Император был очень доволен этим ответом, тотчас же приказал послать за Вэй-чжэном и вызвать его во дворец.
   Между тем, когда Вэй-чжэн сидел ночью у себя дома и наблюдал за небесными явлениями, возжигая драгоценный фимиам, он вдруг услышал высоко в небе крик журавля. Это был посланец неба, прибывший к нему с указанием Нефритового императора. Этим указом ему предписывалось в полдень, во сне, казнить Царя драконов реки Цзинхэ. Сановник вознес благодарность небу за оказанную ему честь, принял обет поста и совершил омовение. Затем он проверил свой меч и решил собраться с душевными силами, вот поэтому он и не явился на прием к императору. Однако, когда к нему прибыл посланный с указом явиться ко двору, он даже встревожился, опасаясь, что навлек на себя гнев императора. Не смея больше задерживаться, он поспешил надеть парадные одежды и вместе с посланцем отправился ко двору. Представ перед императором, он отвесил земной поклон и принес свои извинения.
   – Великодушно прощаю вас и не считаю, что вы совершили преступление, – промолвил император Танов.
   И так как сановники все еще были на местах, последовал указ о том, что прием закончен и сановники могут свернуть свои свитки и разойтись. Император повелел остаться одному только Вэй-чжэну. Затем он приказал Вэй-чжэну пройти с ним во внутренние покои. Там они поговорили сначала о государственных делах, о вопросах умиротворения и укрепления государства, а когда время стало приближаться к полудню, император приказал принести шашки.
   – Я хочу сыграть с сановником партию в шашки, – заявил император.
   Присутствовавшие фрейлины тотчас же принесли шашки и приготовили столы для игры. И вот между императором и сановником началась борьба, которая перешла в настоящий бой. О такой игре и говорится в книге «Ланькэцзин» [32 - «Ланькэцзин» – «Книга о гнилом топорище».]:
   «В искусстве игры в шашки самым главным считается строгость и осторожность. Самым важным местом для развития действий считается центр доски, худшим – у ее бортов и средним – ее углы. Это – общеизвестный закон для игроков в шашки. Закон этот гласит: лучше лишиться шашки, чем потерять инициативу. Когда бьешь влево – смотри направо, атакуя сзади – смотри вперед. Ибо случается, что, продвигаясь вперед, оказываешься позади и, наоборот, отступая назад, очутишься впереди. Когда два пункта твоих неуязвимы – не разрывай их. Если все пешки оказываются недоступными – не соединяй их. В ширину – позиция не должна быть слишком разреженной, а плотность ее не может быть слишком тесной. Не жалей шашек и не стремись к тому, чтобы все они были целы. Бывает так, что, пожертвовав ими, добиваются победы. Чем делать ход на безопасное или изолированное поле, лучше так укрепить позицию шашек, чтобы они могли поддерживать друг друга. Если противник силен, а твои силы незначительны, прежде всего обеспечь как следует безопасность своих шашек. Когда же ты достаточно силен, то смело разворачивай свою мощь. Не борись с тем, кто умеет побеждать; не вступай в бой с тем, кто искусен в построении позиций. Ты не сможешь поразить того, кто хорошо сражается, и не приведешь в смятение того, кто умеет переносить поражения. Ведь игра в шашки начинается с правильной расстановки и кончается удивительной победой. Когда противнику ничто не угрожает, а он усиливает сам себя, – это значит, что он имеет намерение вторгнуться и прорвать твой фронт. Когда кто-нибудь не обращает внимания на мелочи и жертвует ими, – это значит, что он замыслил что-то более крупное. Беспомощен в стратегии тот, кто ставит шашки на доске как попало. Тот, кто отвечает на удар противника, не продумав своего хода, обрекает себя на поражение».

     Пусть это будет
     Памяткой полезной:
     Будь осторожным,
     Словно ты над бездной.

   А в стихах по этому поводу сказано:

     Доска лежит,
     Подобная земле.
     Движенья шашек —
     Звездные движенья.
     Как мир, что созидают
     Инь и Ян,
     Так совершенно их расположенье.
     Отдельный ход
     Едва приметен нам,
     Вдруг вся игра
     Пойдет ясней и чище,
     Смеешься ты
     И хвалишься потом,
     Как отроки с Горы
     Гнилого топорища.

   – Я хочу сыграть с сановником партию в шашки, – заявил император.

   Игра между императором и его министром продолжалась до полудня, и вот, когда еще нельзя было говорить о том, кто победит, Вэй-чжэн вдруг склонил голову на край столика и тотчас же сильно захрапел.
   – Сановник весьма утомлен делами благоустройства государства, и нет ничего удивительного в том, что он задремал, – сказал, улыбаясь, император и не стал будить Вэй-чжэна.
   Через некоторое время Вэй-чжэн проснулся и, поняв, что задремал, бросился к ногам императора, восклицая:
   – Я тысячу раз заслуживаю смерти! Но я почувствовал вдруг какую-то усталость и сам не понимаю, как все это произошло. Умоляю вас, ваше величество, простить мне мою непочтительность!
   – Встаньте! Ничего непочтительного вы не сделали, – отвечал на это император, – и, убрав с доски остававшиеся на ней шашки, предложил сановнику начать новую партию.
   Вэй-чжэн поблагодарил за оказанную ему милость, но в тот момент, когда они снова расставили шашки и хотели продолжать игру, на улице вдруг раздался шум и в комнату вбежали полководцы Цинь Шу-бао и Сюй Мао-гун, неся голову дракона, с которой капала кровь.
   – Ваше величество! – воскликнули они. – Нам известно, что мелеют моря, что высыхают реки, но мы никогда не слышали о таких страшных вещах.
   – Откуда вы это взяли?! – в один голос воскликнули император и Вэй-чжэн, вскочив со своих мест.
   – Это упало из облаков, на перекрестке, в тысяче шагов от Южной галереи, – ответили в один голос Цинь Шу-бао и Сюй Мао-гун, – и мы сочли необходимым тотчас же доложить вам об этом.
   – Что все это может значить? – спросил взволнованный император, обращаясь к Вэй-чжэну.
   – Это голова дракона, которого я только что казнил во сне, – склонившись перед императором, ответил Вэй-чжэн.
   – Да как же вы могли казнить дракона, когда во время сна даже не шелохнулись и к тому же у вас не было при себе меча! – воскликнул изумленный император.
   – Ваше величество, – отвечал Вэй-чжэн:

     Несмотря на то что тело
     Оставалось в этом зале,
     Был во сне в другом я мире,
     Где меня вы не видали.

     Хоть за столиком сидел я,
     Это не было помехой,
     Я в страну звезды Полярной,
     Сев на облако, поехал.

     Там дракон лежал на плахе,
     Ожидая смертной казни.
     Увидав меня, заплакал
     От печали и боязни.

     Я сказал ему: «Ты неба
     Нарушал предначертанья,
     И казнить тебя я должен,
     Выполняя приказанье».

     А дракон все плакал горько,
     Взгляд его был полон страха;
     Шаг вперед тогда я сделал,
     Меч я поднял для размаха.

     Наконец, собравшись с духом,
     Я ударил непреклонно —
     Вниз на землю покатилась
     Голова того дракона.

   Выслушав это, император был очень опечален и вместе с тем доволен. Он радовался тому, что пока при дворе есть такой отважный и преданный герой, как сановник Вэй-чжэн, то нечего беспокоиться за безопасность страны. Опечалило же императора то, что во сне он обещал спасти дракона, но так и не смог выполнить своего обещания. Наконец, придя в себя, император приказал вывесить голову дракона на базарной площади и оповестить об этом жителей города Чанъаня, а Вэй-чжэна вознаградил, после чего отпустил своих сановников.
   Весь вечер император не мог освободиться от печали. Он все время вспоминал о том, как Царь драконов со слезами на глазах умолял его спасти ему жизнь, и вот получилось так, что он оказался не в состоянии предотвратить этого бедствия. Император так сильно переживал это событие, что в конце концов почувствовал себя совершенно больным.
   В эту ночь, во вторую стражу, император вдруг услышал плач у ворот дворца, и это еще сильнее встревожило его. Позднее, когда он только задремал, он увидел перед собой Царя драконов реки Цзинхэ, который, держа в руках окровавленную голову, взывал к нему:
   – Император Танов Тай-цзун! Верни мне мою жизнь! Спаси меня! Вчера ночью ты говорил, что поможешь мне, почему же, когда наступил срок казни, ты послал своего сановника обезглавить меня? Пойдем сейчас же к Владыке ада Янь-вану; ты повинен в нарушении обещания. – Говоря это, он все время хватал императора за полы одежды.
   Император пытался закричать, но звуки застревали у него в горле. Ему как будто зажали рот, и он не мог произнести ни слова. Он сопротивлялся изо всех сил, тело его покрылось потом. И вот, когда последняя надежда была, казалось, потеряна, в южной стороне вдруг начали клубиться благовонные облака, и в цветах радуги появился образ Бессмертной женщины. Она приблизилась с ивовой веткой в руках, взмахнула ею, и дракон без головы с горькими стенаниями удалился на северо-запад.
   И кто бы, вы думали, это был? Это была сама бодисатва Гуаньинь, которая по указанию Будды прибыла в Китай для того, чтобы найти паломника за священными книгами. Находясь в храме местного бога города Чанъань, она услышала ночью стенания и явилась, чтобы прогнать дракона и спасти императора. И дракон, сетуя на несправедливость, удалился в царство мрака.
   Между тем император наконец очнулся и закричал:
   – Привидение! Привидение!
   Своим криком он так всех напугал, что императрица, придворные дамы, дежурный придворный евнух, а также остальные обитатели дворца трепетали от страха и всю ночь не могли сомкнуть глаз. Когда наступила пятая стража и три четверти, все гражданские и военные чины собрались у ворот дворца и стояли в ожидании утренней аудиенции. Однако стало уже светать, а аудиенция не начиналась. Все стояли растерянные и напуганные, не зная, что делать. Наконец, когда солнце было уже совсем высоко, вышел посланец и объявил, что, так как императору нездоровится, утренний прием отменяется. Прошло несколько дней. Придворные сановники каждый день толпились у ворот дворца, желая узнать о здоровье императора. Затем стало известно, что по приказу императора во дворец вызвали лекаря и императору было прописано лекарство. У дворца собралась толпа народа – всем хотелось узнать последние новости, – и когда из дворца вышел лекарь, народ тесным кольцом обступил его, наперебой спрашивая о здоровье императора.
   – У его величества неровный пульс, – ответил лекарь, – то слабый, то учащенный. Он, как безумный, говорит с привидением. После каждых десяти ударов пульс останавливается. В его внутренних органах уже нет жизненной энергии. Я опасаюсь, что в течение семи дней наступит конец.
   Эти слова привели всех в неописуемый ужас, все стояли подавленные. Вдруг стало известно, что император вызывает к себе трех высших сановников: Сюй Мао-гуна, Ху Го-гуна и Юй Чи-гуна. Сановники поспешили во дворец и, приблизившись к ложу императора, отдали ему соответствующие почести. Обращаясь к ним, император твердым и спокойным голосом сказал:
   – Мои мудрые сановники! С девятнадцати лет я водил свои войска в походы по всем направлениям и участвовал в многочисленных и жестоких боях. И за все это время я никогда не подвергался злому наваждению духов. А вот теперь мне стали являться привидения!
   – За время наших завоеваний, – сказал на это Юй Чи-гун, – вы, ваше величество, погубили немало жизней, почему же именно теперь вы стали бояться привидений?
   – Вы не поверите мне, – продолжал император. – Но как только наступает ночь, вокруг моей спальни начинают летать кирпичи и черепицы, а духи так пронзительно визжат, что нет сил выносить это. Днем, может быть, не было бы так страшно, но ночью это просто невыносимо.
   – Можете быть спокойны, ваше величество, – промолвил тогда сановник Цинь Шу-бао. – Сегодня ночью мы с сановником Ху Цзин-дэ будем охранять ворота дворца и увидим, какой дух беспокоит вас.
   Император согласился, а сановники, раскланявшись, удалились. С наступлением ночи два полководца в полном боевом вооружении, с топорами и алебардами в руках, стали на караул у ворот императорского дворца.

     Золотые шлемы
     С блеском отраженным,
     Панцири как панцирь
     Золотой дракона.

     Для защиты сердца
     Служит щит могучий,
     На железной глади
     Отразились тучи.

     Поясом узорным
     Панцирь стянут ловко;
     Крепкие застежки —
     Львиные головки.

     Полководец справа —
     С фениксовым взглядом.
     Небо отвечало
     Взгляду звездопадом.

     А глаза другого —
     С лунною игрою…
     Так у врат стояли
     Славные герои.

   С наступлением ночи два полководца в полном боевом вооружении, с топорами и алебардами в руках, стали на караул у ворот императорского дворца.

   Всю ночь доблестные полководцы стояли у ворот дворца, но так и не увидели никакого привидения. Император же спокойно спал эту ночь, а наутро вызвал полководцев к себе и щедро наградил их.
   – Когда у меня началась болезнь, – сказал он им, – несколько дней я был лишен покоя и сна. Сегодня же благодаря вашей могущественной охране я чувствовал себя совершенно спокойно. Идите отдыхайте, а с наступлением ночи снова встаньте на стражу.
   Поблагодарив императора, военачальники удалились. Они несли охрану еще три ночи, и все было спокойно. Тем не менее у императора совсем пропал аппетит, и здоровье его все ухудшалось. Не желая больше утруждать своих военачальников, император вызвал их, а также Ду Ю-фая и Фань Сюань-лина к себе и сказал им:
   – Последние дни я чувствую себя лучше, однако мне неудобно больше утруждать военачальников Цинь Шу-бао и Ху Цзин-дэ, заставляя их по ночам охранять ворота. Найдите искусных художников, пусть они сделают точные изображения полководцев и прикрепят их к воротам дворца. Это избавит их от излишнего труда. Что вы скажете об этом?
   Воля императора была выполнена: два художника нарисовали точные копии полководцев, причем изобразили их в том облачении, в котором они несли стражу в предыдущие ночи. Эти изображения прикрепили к воротам дворца, и ночь прошла без всяких происшествий.
   Однако через несколько дней грохот и шум по ночам стали раздаваться у задних ворот дворца, и снова в воздухе летали кирпичи и черепицы. Наутро император вызвал к себе сановников и сказал:
   – На наше счастье, вот уже несколько ночей у передних ворот дворца все спокойно. Но к сожалению, сегодня ночью шум и беспорядки произошли у задних ворот. И это вселяет в сердце тревогу.
   Тут вперед выступил сановник Сюй Мао-гун.
   – Когда было неспокойно у передних ворот, – молвил он, – на охрану их стали полководцы Ху Цзин-дэ и Цинь Шу-бао. Пусть же сейчас охрану у задних ворот возьмет на себя Вэй-чжэн.
   Император согласился и приказал Вэй-чжэну нести в эту ночь охрану задних ворот. Выполняя волю императора, Вэй-чжэн в полном боевом снаряжении с мечом, которым он казнил дракона, стал на стражу у задних ворот дворца. Вид у него был поистине воинственный и геройский:

     Была в повязке черной
     Голова,
     И ветер забирался
     В рукава;
     Из шелка был
     Халат широкий сшит,
     И пояса
     Поблескивал нефрит.
     Чернели туфли
     На его ногах,
     Держал он грозно
     Острый меч в руках.
     Вэй-чжэн со всею зоркостью
     Глядел,
     Злой дух к нему приблизиться
     Не смел.
     Так напрягал и зренье он,
     И слух,
     Что никакой не смел явиться
     Дух.
     Уж ночь прошла и наступил
     Рассвет;
     Явлений духов не было
     И нет.

   Однако императору становилось все хуже. И вот как-то раз по повелению императрицы был созван совет сановников. Они должны были обсудить вопрос об устройстве императорских похорон. Сам император вызвал к себе сановника Сюй Мао-гуна и объявил ему свою волю точно так, как в свое время Лю Бэй [33 - Лю Бэй – полководец и государственный деятель. Герой средневекового романа Ло Гуань-чжуна «Троецарствие».]. После этого императора обмыли, облачили в чистые одежды, и он лежал, ожидая своей кончины.
   Но тут выступил вперед сановник Вэй-чжэн. Приблизившись к императору, он коснулся края его одежды и произнес:
   – Не тревожьтесь, ваше величество, я знаю, как продлить вашу жизнь на долгие годы.
   – О чем ты говоришь, – промолвил император, – ведь я чувствую, что болезнь проникла в костный мозг и ощущаю дыхание смерти. Как же можно спасти меня?
   – У меня есть письмо, которое вы возьмете с собой в царство мрака и передадите там судье Цуй Цзюе.
   – А кто такой Цуй Цзюе? – спросил император.
   – Он был сановником при дворе основателя нашей династии, – отвечал Вэй-чжэн. – Вначале он служил начальником области Цзы-чжоу, а затем возвысился до поста распорядителя церемоний. Мы были с ним в самых близких и дружественных отношениях. Когда он умер, в царстве мрака ему поручили ведать книгами суда смерти. Я часто вижу его во сне. И вот, если, отправляясь туда, вы возьмете мое письмо и передадите ему, он из уважения ко мне освободит вас и поможет вернуться обратно. Он сделает так, что ваша душа возвратится в этот мир, вы снова будете в столице и взойдете на императорский трон.
   Выслушав это, Тай-цзун взял письмо и положил его в рукав. После этого он умер. Императрица, наложницы, а также все придворные чины, военные и гражданские, оплакивали императора с примерным благочестием. Тело его перенесли в Зал белого тигра, и говорить об этом мы больше не будем. О том же, вернулась ли душа в тело императора, вы узнаете из следующей главы.

Глава одиннадцатая,

//-- повествующая о том, как вернулась душа к императору Тай-цзуну, побывавшему в преисподней, а также о том, как Лю Цюань принес плоды в царство мрака и встретился там со своей женой --//
   Стихи гласят:

     Уплывают столетья рекою…
     Плоды твоих долгих деяний

     Так же, как пузыри на воде,
     Не оставят следа,

     Щеки были вчера еще
     Цвета персика даже румяней,

     А сегодня, как снег,
     Голова твоя стала седа.

     Лишь во сне тебе грезилась
     Радость побед боевая.

     Добродетель твоя
     К светлой истине путь озарит.

     Кто добро совершает —
     Тот жизни другим продлевает.

     Небо знает о нем
     И достойно его наградит [34 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Однако вернемся к императору Тай-цзуну. Душа его очутилась у Башни пяти фениксов, окутанной пеленой тумана. Неожиданно император увидел своего охранника, который держал под уздцы его боевого коня и приглашал императора отправиться на охоту. Тай-цзун охотно согласился и, как тень, легко и быстро направился к нему. Он прошел довольно большое расстояние, когда вдруг обнаружил, что и охранник и конь исчезли, а он совершенно один идет по какой-то дикой и глухой местности. Растерявшись, он стал искать хоть какую-нибудь тропинку, но в это время услышал чей-то голос:
   – О великий император, прошу вас, пожалуйте сюда!
   Император поднял голову и увидел человека, который звал его:

     Шапка его из шелка,
     Шелк – золотисто-черный,

     У пояса – рог носорога,
     Умелой рукой золоченный.

     Ленты нежны, прозрачны,
     Их ветерок колышет,

     Узор причудливых линий
     На ярком поясе вышит…

     Шелков переливы прекрасны —
     Блестит ослепительный бисер…

     Волшебные белые туфли
     Несут в безграничные выси.

     Он знает дорогу в вечность,
     Откуда уж нет возврата,

     Он стар – и недаром щеки
     Заросли бородой косматой.

     Прежде он был вельможей
     Во дворе императора Танов,

     А теперь он – чиновник ада —
     Всесильный слуга Янь-вана [35 - Перевод стихов И. Голубева.].

   Тай-цзун подошел поближе. Незнакомец стоял на коленях у обочины дороги и почтительно кланялся ему.
   – Простите меня, ваше величество, что я не мог встретить вас раньше.
   – Кто вы? И почему вышли встречать меня? – спросил его император.
   – Полмесяца назад, – отвечал тот, – в зале Владыки ада я встретил духа Царя драконов реки Цзинхэ. Он приходил с жалобой на то, что вы, ваше величество, обещали спасти ему жизнь, а его все-таки обезглавили. И вот старший судья смерти Цинь Гуан послал демонов, чтобы привести вас на суд. Узнав об этом, я и пришел сюда встретить вас. И вот уж не думал, что опоздаю. Умоляю вас быть великодушным и простить меня.
   – Но позвольте узнать, как вас зовут и какую должность вы занимаете? – снова спросил император.
   – Имя мое – Цуй Цзюе, – отвечал тот. – При жизни я служил покойному императору. Вначале был начальником округа, затем – распорядителем церемоний. Здесь же, в царстве смерти, меня назначили судьей личного приказа.

   Тай-цзун подошел поближе. Незнакомец стоял на коленях у обочины дороги и почтительно кланялся ему.

   Услышав это, император остался очень доволен, поспешил к Цуй Цзюе и помог ему встать.
   – Весьма признателен за внимание, – промолвил император. – Очень хорошо, что мы встретились. У меня есть к вам письмо от моего сановника Вэй-чжэна. – С этими словами он вынул из рукава письмо и протянул его Цуй Цзюе.
   Цуй Цзюе почтительно принял послание и, распечатав его, прочитал следующее:
   «Ваш недостойный младший брат Вэй-чжэн, почтительно склонив голову, приветствует вас, высокочтимый брат Цуй. Вспоминая наши прежние встречи, я как бы снова слышу ваш голос и вижу вас перед собой. Но уже много лет я не получаю ваших высоких наставлений. В установленные сроки я приношу вам жертвы, но не знаю, доходят ли они до вас. Однако вы были очень любезны, известив меня о вашем высоком назначении. О, почему царство света так далеко от царства тьмы и мы лишены возможности встречаться с вами! И вот сейчас, когда внезапно скончался наш император Тай-цзун, я подумал, что он обязательно встретится с вами на суде смерти. Поэтому и решил обратиться к вам с глубокой мольбой в память о нашей дружбе, когда вы были еще в этом мире, сделать все возможное и вернуть нам нашего владыку! Разрешите еще раз поблагодарить вас и на этом закончить свое послание».
   Прочитав письмо, судья пришел в неописуемый восторг и воскликнул:
   – О том, что Вэй-чжэн несколько дней тому назад обезглавил во сне почтенного дракона, я уже знаю и считаю, что поступил он замечательно! Мне известно также, что он всегда был добр и справедлив к моим потомкам. Не сомневайтесь, ваше величество, я сделаю все, чтобы вы вернулись в мир света и снова заняли свой трон!
   Тай-цзун выразил Цуй Цзюе свою глубокую благодарность. В это время появились два отрока в черных одеяниях с огромными императорскими зонтами в руках.
   – Князь смерти Янь-ван просит вас пожаловать к нему, – громко провозгласили они.
   Император последовал за судьей и отроками. Вскоре они остановились у ворот с огромными золотыми иероглифами: «Вход в царство мрака». Отроки несколько раз взмахнули зонтами, ввели Тай-цзуна в город и вместе с ним пошли по улице. Здесь император увидел своих предшественников: Ли Юаня, своего старшего брата Ли Цзянь-чэна и младшего брата Ли Юань-цзи. Все они бросились к нему с криком:
   – Смотрите, Ши-минь [36 - Ши-минь, Ли Ши-минь – имя Тай-цзуна.] пришел! Ши-минь здесь!
   Братья стали хватать его за полы одежды, умоляя спасти их. Тай-цзун попытался было проскользнуть мимо, но не успел – они остановили его. К счастью, Цуй Цзюе велел клыкастому демону с черным лицом прогнать их, и лишь тогда Тай-цзун продолжал свой путь. Пройдя всего несколько ли, они очутились у высокой башни, сделанной из бирюзового кирпича. Что за великолепная это была постройка!

     Летят облака,
     Как букеты прекрасных цветов.

     Подкрался туман —
     Стал багровым большой небосвод.

     Зверей изваянья
     Красивы на стенах дворцов,

     И птиц на карнизах
     В полете застыл хоровод…

     Гвоздями из золота
     Дверь и стена скреплены,

     Порог из нефрита
     У двери похож на ковер.

     Туман и туман,
     И под утро кончаются сны,

     И молнии луч
     Промелькнул меж трепещущих штор…

     Огромные башни
     В небесные выси глядят,

     Беседки, кумирни
     Прелестны при свете зари,

     Придворных одежда —
     Сколь тонок ее аромат!

     Парча и шелка —
     Все на утреннем солнце горят!

     А слева – похож на быка —
     Полководец святой

     И справа святой,
     Что конем благородным слывет.

     Усопшим даруют они
     Безмятежный покой, —

     Взмахнут белой лентой —
     И в рай открывается вход…

     Так им повелел
     Тот, кто знает всех жизней исход! [37 - Перевод стихов И. Голубева.]

   Тай-цзун внимательно осмотрелся и заметил, что башня украшена гирляндами, унизанными колокольчиками. Вокруг распространялся чудесный аромат. В этот момент из-за башни показалось несколько факельщиков, за которыми следовали десять судей смерти: Цинь Гуан-ван [38 - Ван – князь.], Чу Цзян-ван, Сун Ди-ван, У Гуань-ван, Янь Ло-ван, Пин Дэн-ван, Тай Шань-ван, Ду Ши-ван, Ця Чэн-ван и Чжуань Лунь-ван. Они вышли из дворца Князя смерти навстречу и, склонившись, приветствовали императора. Эти почести так смутили Тай-цзуна, что он остановился в нерешительности.
   – Вы, ваше величество, – промолвили судьи, – владыка на земле, мы же – Демоны – властители царства мрака. Наш долг – оказать вам почести, и вам не следует проявлять излишнюю скромность.
   – Я предстал перед вами за совершенное мной преступление, – отвечал Тай-цзун. – Так разве осмелюсь я даже напомнить о своих правах! – Лишь после долгих уговоров он согласился пройти первым.
   Во дворце Князя смерти после совершения полагающихся церемоний все расселись, заняв соответственно места хозяев и гостя. После непродолжительного молчания старший судья смерти Цинь Гуан-ван, почтительно сложив руки, обратился к императору:
   – Дракон – властитель реки Цзинхэ подал жалобу на ваше величество. Он обвиняет вас в том, что вы обещали спасти ему жизнь, а его все же казнили. Что вы можете сказать по этому поводу, ваше величество?
   – Я видел дракона во сне, – отвечал Тай-цзун. – Он умолял спасти его, и я действительно обещал ему помочь. Но разве мог я подумать, что он совершил тяжкое преступление, за которое должен непременно быть казнен? И так как обезглавить его было поручено моему сановнику Вэй-чжэну, то, желая спасти дракона, я пригласил Вэй-чжэна во дворец поиграть со мной в шашки. Но мне и в голову не приходило, что Вэй-чжэн заснет и именно в этот момент казнит дракона. Мой сановник совершил казнь во сне, – это поистине странно, однако дракона за его преступление следовало обезглавить. Поэтому я не могу понять, в чем состоит моя вина.
   Выслушав императора, старший судья с почтительным поклоном отвечал ему:
   – Еще до появления этого дракона на свет в Книге смерти Южной Полярной звезды было записано, что дракон будет обезглавлен человеком. Но поскольку он подал жалобу, мы вынуждены были вызвать вас сюда и разобрать это дело. Теперь мы предадим этого дракона Колесу перевоплощения, и он перейдет в новый вид существования. А сейчас, пользуясь тем, что вы, ваше величество, спустились в наш мир, мы умоляем вас простить нас за те неприятности, которые мы вам невольно причинили.
   После этого судьи приказали чиновнику Цуй Цзюе, ведающему делами жизни и смерти, принести книги, чтобы посмотреть, сколько времени еще суждено жить императору. Цуй Цзюе поспешил туда, где хранились книги, и разыскал те, в которых значились имена всех императоров Поднебесной. Найдя в списке императоров Южного континента имя Тай-цзуна, он увидел, что императору предназначено умереть в тринадцатый год правления Чжэнь-гуань.
   Цуй Цзюе был так напуган этим, что, схватив кисть, густо обмакнул ее в тушь и к первой единице прибавил еще две черточки [39 - Китайские цифры пишутся так: единица – одна горизонтальная черточка, тройка – три черточки.]. Лишь после этого он представил книгу судьям. Старший судья, увидев, что Тай-цзуну предназначено умереть в тридцать третий год правления Чжэнь-гуань, с изумлением спросил:
   – Сколько времени вы пробыли на троне, ваше величество?
   – Ровно тринадцать лет, – отвечал император.
   – Ну, тогда вам не о чем беспокоиться, – промолвил Князь смерти Янь-ван. – Вы проживете еще двадцать лет. Здесь мы уже всё выяснили по вашему делу, и теперь вы спокойно можете возвращаться в мир света.
   Тай-цзун низко поклонился, поблагодарив за оказанную ему милость. Затем Князь смерти Янь-ван велел судье Цуй Цзюе и командиру Чжу Тай-юю сопровождать императора и вернуть ему душу.
   Выходя из дворца Князя смерти, Тай-цзун обернулся и спросил Янь-вана:
   – А всё ли в порядке с членами моей семьи и не угрожает ли кому-нибудь из них опасность?
   – Все они в полной безопасности, – отвечал Янь-ван. – Вот только вашей младшей сестре как будто осталось немного жить.
   Тай-цзун еще раз поклонился и с благодарностью сказал:
   – Вернувшись в мир света, я хотел бы послать вам какой-нибудь подарок. Скажите, любите ли вы плоды и фрукты?
   – Мы всегда получали много дынь и фруктов и с востока, и с запада, а вот с юга у нас еще не было, – обрадовавшись, сказал Янь-ван.
   – Что же, как только я вернусь, я вам тотчас же пришлю этих дынь, – пообещал император.
   После этого он распрощался с Князем смерти и последовал за Чжу, который шел впереди со знаменем духа-праведника. За ним, охраняя императора, следовал судья Цуй Цзюе. Так они вышли из дворца смерти.
   Неожиданно Тай-цзун заметил, что они идут не по той дороге, по которой он пришел сюда.
   – А не сбились ли мы с пути? – спросил он судью Цуй Цзюе.
   – Нет, не сбились, – отвечал тот. – В этом месте царства мрака есть только выход, войти же здесь невозможно. Сейчас, когда мы снова провожаем вас в царство света и вы проходите через Колесо превращений для перерождения, мы хотим показать вам царство тьмы и, кроме того, вернуть вас к жизни через перевоплощение.
   Тай-цзун послушно следовал за ними. Пройдя несколько ли, они очутились у высокой горы. Темные тучи нависали сверху. Густой черный туман заволакивал воздушное пространство.
   – Почтенный господин Цуй Цзюе, что это там за горы? – поинтересовался Тай-цзун.
   – Это Гора теней в царстве мрака, – отвечал тот.
   – Как же я взберусь на нее? – испугался император.
   – Не извольте беспокоиться, ваше величество, мы проведем вас туда, – успокоил императора Цуй Цзюе.
   Дрожа всем телом, владыка Поднебесной в сопровождении своих спутников взбирался по отвесным скалам. И когда он поднимал голову, перед ним открывалась величественная картина.
   Охраняемый своими спутниками, Тай-цзун наконец благополучно миновал Гору теней. Они прошли еще много страшных мест, откуда доносились душераздирающие стоны. Стоны были столь ужасны, что сердце сжималось от страха.
   – Что же это за место? – спросил император.
   – Мы находимся за Горой смерти в восемнадцатом аду, – отвечал Цуй Цзюе.
   – Что это за восемнадцатый ад? – продолжал расспрашивать император.
   – А вот послушайте, я расскажу вам. – И Цуй Цзюе начал читать:

     Тянули жилы, мучили в темницах,
     Держали в ямах, где бушует пламя.

     Тянулось время медленно и скучно —
     В душевной пустоте, большой печали.

     Кто совершал грехи большие в жизни,
     Кто был запятнан черными делами,

     За прошлое, за тяжкие проступки
     Заслуженную кару получали…

     Их устрашали, за язык тянули…
     Как мясники, сдирали клочья кожи

     С тех, кто презрел небесные законы,
     С тех, кто разил людей змеиным жалом,

     Их, грешников, – на муки обреченных —
     Избавить от суда никто не может:

     В муку смололи, в ступе раскрошили
     И, чтобы мучить, снова воскрешали…

     И рвали на куски тела несчастных,
     Безжалостно калечили их лица,

     Вытягивали прочь кишки из чрева,
     Мороз на них свирепый напускали,

     Варили в масле, в темноте томили,
     В крови повелевали им топиться…

     На дыбе истязали долгой пыткой,
     Дробили кости, жилы подрезали…

     На долгие столетья каждый грешник
     В темницы ада для расправы брошен,

     Бежать нельзя – напрасны все попытки:
     Веревками тугими грешник связан,

     Для тех, кто прежде убивал и мучил,
     Исход перерождений невозможен,

     Кто лицемерит, кто наживы жаждет, —
     Тот будет за грехи свои наказан! [40 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Стихи эти повергли Тай-цзуна в страх и трепет. Пройдя еще немного, они увидели толпу духов-посланцев. Выстроившись в ряд по обеим сторонам дороги со знаменами и зонтами в руках, они, почтительно склонившись, доложили:
   – Нас послал навстречу вам управитель мостами.
   Цуй Цзюе приказал им идти вперед, а за ними по золотому мосту последовал Тай-цзун. Пройдя золотой мост, Тай-цзун увидел впереди еще один, сделанный из серебра. По этому мосту навстречу им тоже со знаменами и зонтами двигалось множество душ. Это были души праведников. За серебряным мостом возвышался еще один, под которым завывал ледяной ветер и бушевали кровавые волны. Здесь не умолкали вопли и стенания.
   – А чем знаменит этот мост? – спросил Тай-цзун.
   – Это Мост страданий, – отвечал Цуй Цзюе. – Когда вы, ваше величество, вернетесь в царство света, постарайтесь непременно рассказать о нем.

     В реке
     Водовороты и пороги,

     И грешники
     Висят над крутизной,

     Узка над бездной
     Полоса дороги,

     Людей пронзает
     Ветер ледяной.

     Внизу клокочет
     Огненная лава,

     Вскипает где-то
     Яростный поток,

     О нет, здесь невозможна
     Переправа!

     …С косматой головою,
     Босоног,

     Спасенья ищет грешник —
     Бесполезно!

     Ведь мост высок —
     Немало сотен чи,

     Нет поручней —
     Летит несчастный в бездну,

     И там его хватают
     Палачи…

     Невестки,
     Не послушные свекрови,

     Развратницы —
     Без чести и стыда —

     Для вас теперь
     Бушуют волны крови,

     От кары
     Не уйти вам никуда!

     Наги вы —
     Платья брошены на сучья,

     Здесь злобных духов
     Вечен грозный вой,

     Здесь псы и змеи
     Будут падших мучить,

     Здесь – демон зла
     С коровьей головой… [41 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   В это время вернулись духи-посланцы с Моста страданий. Тай-цзун был в таком ужасе от всего услышанного, что только покачивал головой да тяжело вздыхал, следуя за своими провожатыми, с которыми он только что перешел зловещий Мост страданий и вышел из пределов ада крови. Затем они подошли к Городу смерти. Оттуда доносились крики и шум. Среди этого шума можно было ясно различить возгласы:
   – Ли Ши-минь пришел! Ли Ши-минь пришел!
   Тай-цзуна охватило смятение. В этот же момент на него ринулась толпа жалких духов с изуродованными телами. Некоторые из них были с ногами, но без головы. Все они кричали:
   – Верни нам жизнь! Верни нам жизнь!
   Император до того растерялся, что не знал, куда деваться, и воскликнул:
   – Господин Цуй Цзюе, спасите меня! Помогите!
   Они вышли на ровную дорогу и двинулись вперед. Шли они довольно долго и наконец очутились у Моста шести превращений. Здесь они увидели следующего на облаках служителя, выполняющего различные приказания, на котором был накинут плащ, сотканный из зари, а к поясу у него была подвязана золотая рыба – знак его полномочий. Тут же было множество буддийских и даосских монахов, всякого рода зверей и птиц, а также разных духов и демонов. Все они стремительно мчались по дорогам превращений, следуя каждый по предназначенному ему пути.
   – Что все это значит? – изумленно спросил император.
   – Следите как можно внимательнее и хорошенько запоминайте, ваше величество, все, что вы здесь увидите и услышите, для того чтобы рассказать об этом людям в царстве света. Место это называется «Мостом шести превращений». Тот, кто совершает добро, превращается здесь в бессмертного праведника; кто доказал свою безграничную преданность, перерождается в более благородное существо, существо высшего порядка; проявивший почтительность старшим возрождается к счастливой жизни; придерживающийся справедливости может снова стать человеком; тот, кто был добродетельным, возрождается к богатой жизни; и, наконец, творившие зло превращаются в демонов.
   Выслушав это, император Танов лишь покачал головой и, вздохнув, промолвил:

     О небосвод – высокий, благодатный!
     Творя добро – спасемся от несчастий!
     Добра желая, будешь добр всегда ты,
     Ведь дверь к добру всегда раскрыта настежь!

     Не дозволяй, чтоб сердце зло искало,
     И хитростью не оградишь себя ты,
     Ведь небо всем удел предначертало:
     Творящий зло не избежит расплаты! [42 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   – Ваше величество, – промолвил судья, – это духи бунтовщиков из шестидесяти четырех мест и приспешников всяких разбойничьих главарей из семидесяти двух мест. Все они напрасно подвергаются наказанию за свою невинную гибель, и здесь никто не желает принимать их или ведать ими. Вот поэтому они и не могут вернуться к жизни. Кроме того, у них нет средств на пропитание, и все они страдают от голода. Дайте им немного денег, ваше величество, и они сразу же оставят вас в покое.
   – Но у меня ничего нет при себе, – отвечал Тай-цзун, – где же я возьму деньги?
   – В царстве света, ваше величество, живет один человек, который посылает в царство мрака большие суммы золотом и серебром. Вы можете занять у него под мое поручительство и раздать эти деньги бесприютным духам. Тогда они отстанут от вас, и вы сможете свободно пройти.
   – Кто же этот человек? – спросил император.
   – Зовут его Сян Лян. Живет он в провинции Хэнань, в городе Кайфын. Здесь есть тринадцать кладовых с золотом и серебром, которые принадлежат ему. Возьмите из этих кладовых, а когда вернетесь в царство света, отдадите ему.
   Тай-цзун очень обрадовался и подписал долговое обязательство на бочонок серебра, который ему дал Цуй Цзюе. Затем он попросил сопровождавшего его командира Чжу Тай-юя распределить деньги между духами.
   – Только по-честному делите! – крикнул Цуй Цзюе. – А теперь дайте дорогу его величеству, императору великих Танов. Ему еще суждено долго жить. По приказанию судей смерти я должен отдать ему душу и научить, как вернуться в царство света. А вы, если снова воскреснете к жизни, не творите больше безобразий!
   Выслушав это наставление, духи взяли деньги и, поклонившись, удалились. Цуй Цзюе приказал командиру несколько раз взмахнуть флагом и вывел Тай-цзуна из Города смерти.
   Цуй Цзюе проводил императора Танов до ворот, открывающих путь к благородству, и, поклонившись ему, сказал:
   – Здесь, ваше величество, уже выход, и я должен возвращаться. Оставляю вас на попечение командира Чжу, который проводит вас дальше.
   – Разрешите поблагодарить вас, – промолвил император, – извините, что доставил вам столько хлопот.
   – Когда вы, ваше величество, вернетесь в царство света, – продолжал Цуй Цзюе, – не забудьте совершить моление о душах, не имеющих пристанища. Если в царстве мрака никто не будет жаловаться на несправедливость, то и в царстве света все будут наслаждаться миром и спокойствием, и любой проступок легко будет исправить. Велите всем совершать добро, и род ваш продлится на долгие годы, а владения будут вечны и нерушимы.
   Император обещал все это выполнить, распрощался с Цуй Цзюе и последовал за командиром Чжу Тай-юем. В воротах стоял оседланный гнедой конь с черным хвостом. Чжу пригласил императора сесть на коня и помог ему взобраться. Конь стрелой понесся вперед и вскоре примчал императора к берегу реки Вэйхэ, которая протекала к югу от его столицы. Здесь император увидел двух золотых карпов, которые резвились и прыгали, то и дело появляясь на поверхности воды. Императору очень понравилась эта игра, и, осадив коня, он залюбовался рыбами.
   – Надо спешить, ваше величество, – сказал Чжу, – вам следует пораньше прибыть в город.
   Однако император так увлекся, что у него пропала охота ехать дальше.
   – Почему вы медлите?! Чего ждете?! – закричал Чжу и с силой столкнул ногой коня в реку. В этот момент император перешел из царства мрака в царство света.
   Между тем вся семья императора, императорские сановники Сюй Мао-гун, Цинь Шу-бао и другие дворцовые служащие собрались в восточной части дворца, в Зале белого тигра, для совершения обряда погребения и оплакивали покойного императора. Было решено на этом же богослужении испросить волю неба и возвести на престол наследника.
   – Я попрошу вас, господа, повременить немного, – обратился ко всем сановник Вэй-чжэн. – Этого сейчас никак нельзя делать. Если мы потревожим народ, могут произойти всякие неожиданности. Подождем еще день, и ручаюсь вам, что к нашему повелителю вернется душа.
   Тут выступил вперед сановник Сюй Цзин-цзун.
   – Что за вздор вы мелете, сановник Вэй-чжэн, – возмутился он. – Недаром еще в древности говорили: «Пролитую воду не собрать, умершего не оживить». Зря вы болтаете, лишь смущаете людей.
   – Не стану обманывать вас, почтенный Сюй Цзин-цзун, – отвечал ему Вэй-чжэн. – Но я еще с малых лет овладел искусством бессмертия и совершенно точно знаю, что император не умер.
   В этот момент из гроба послышались громкие крики:
   – Он утопил меня, утопил!
   Присутствующие гражданские и военные сановники, жена императора и его родственники, услышав эти крики, были перепуганы насмерть.
   Всех, кто был в Зале белого тигра, словно ветром смело, никто не осмелился приблизиться к гробу. Лишь честнейший Сюй Мао-гун, справедливый Вэй-чжэн, доблестный Цинь Цзюн и бесстрашный Ху Цзин-дэ подошли к гробу и, склонившись, промолвили:
   – Если вы испытываете какие-нибудь неудобства, ваше величество, скажите нам об этом. Только, пожалуйста, не шумите зря, ведь вы перепугали всю вашу семью.
   – О каком шуме может быть речь, – вмешался тут сановник Вэй-чжэн, – император возвращается к жизни. Принесите поскорее инструменты!
   Когда гроб был вскрыт, все увидели императора, который сидел там и продолжал кричать:
   – Он утопил меня! Спасите!
   – Успокойтесь, ваше величество, – промолвил Сюй Мао-гун, поддерживая императора. – Вы возвращаетесь к жизни, и мы, ваши сановники, всегда готовы охранять вас.
   – Мне только что угрожала смертельная опасность, – открыв наконец глаза, произнес император. – С огромным трудом я вырвался от духов в царстве мрака, а затем чуть было не утонул в реке.
   – Не волнуйтесь, ваше величество, – успокаивали владыку сановники, – и скажите нам, где вы могли утонуть?
   – Я ехал верхом, – промолвил император, – и на берегу реки Вэйхэ залюбовался резвящимися в воде рыбами. В этот момент сопровождавший меня командир Чжу задумал недоброе, столкнул меня вместе с конем в воду, и я чуть было не утонул.
   – Вы, ваше величество, еще находитесь во власти нечистой силы, – сказал Вэй-чжэн.
   Тут был немедленно вызван придворный врач, который приготовил микстуру и кашицу. Император в несколько приемов принял лекарство и лишь после этого пришел в себя и стал узнавать окружающих. С момента смерти императора и до возвращения его на трон прошло всего трое суток. Об этом удивительном происшествии сложили стихи:

     С древних времен наши горы и реки
     Облик меняли не раз,

     Пало немало великих династий —
     Новые власть обрели,

     Чжоу и Цини, Хани и Цзини
     Знали о многом до нас,

     Только о том, чтоб воскрес император,
     Разве помыслить могли? [43 - Перевод стихов И. Голубева.]

   Когда день, в который происходили описываемые события, закончился и наступил вечер, все пожелали императору спокойной ночи и разошлись по домам.
   Назавтра сановники спрятали траурные одежды и, надев парадное платье, расшитые парчой и золотом халаты и черные головные уборы, собрались у ворот и ожидали аудиенции.
   Между тем император, приняв лекарство, восстанавливающее дух и энергию и съев несколько порций кашицы, крепко спал всю ночь и теперь чувствовал себя здоровым и бодрым. Он встал на рассвете и снова принял свой величественный вид. Вы только взгляните, как роскошно он был одет!

     Острой шапкой своею
     Высокое небо пронзит,

     Халат его желтый
     Как будто огнем озарен,

     Пояс – нежно-зеленый,
     И пряжка – лазурный нефрит,

     В чудодейственных туфлях
     Не знает усталости он.

     Он достоинства полон,
     Он храбр, всемогущ и велик,

     Поступь танского вана
     Всегда тяжела и грозна,

     Превосходит он силою
     Самых могучих владык,

     С ним покой и расцвет
     Обретала большая страна.

     Ныне он доказал,
     Где находится жизни исток:

     Он из мертвых воскрес —
     Даже смерть Ли Ши-минь превозмог! [44 - Перевод стихов И. Голубева.]

   Как только император великих Танов вышел в зал для приемов, все собравшиеся гражданские и военные сановники выстроились перед ним двумя рядами. После того как были совершены полагающиеся поклоны и произнесены приветствия и каждый из сановников занял полагающееся его званию место, было провозглашено обычное:
   – У кого есть какое-нибудь дело к императору, пусть выйдет вперед и доложит; у кого дела нет, может удалиться!
   Тут сановники, стоявшие по правую сторону: Сюй Мао-гун, Вэй-чжэн, Ван Гуй, Ду Жу-хуэй, Фан Сюань-лин, Юань Тянь-ган, Ли Чунь-фын, Сюй Цзин-цзун – и стоявшие слева: Инь Кай-шань, Лю Хун-цзи, Ма Сянь-бао, Дуань Чжи-сянь, Чэн Яо-цзинь, Цинь Шу-бао, Ху Цзин-дэ, Сюэ Жэнь-гуй, – выступили вперед и, склонившись перед белым нефритовым троном, спросили:
   – Можно ли нам узнать, ваше величество, почему вы так долго спали? Ведь вы уснули несколько дней тому назад!
   – Когда я взял от Вэй-чжэна письмо, – начал рассказывать император, – то почувствовал, как душа моя покинула дворец, затем я увидел одного из моих охранников, который пригласил меня на охоту. Но когда я приблизился к нему, и он, и конь исчезли. Потом я увидел своего покойного отца и братьев, они что-то кричали мне. И вот, находясь в весьма затруднительном положении, я вдруг заметил человека в черном халате и черной шапочке. Это был судья Цуй Цзюе, он-то и отогнал от меня духов умерших. Я передал судье письмо, которое мне дал Вэй-чжэн. Когда Цуй Цзюе читал письмо, появился еще один человек, также одетый в черное, с большим зонтом в руках. Он проводил меня в царство мрака, прямо во дворец Владыки ада Янь-вана, который долго уговаривал меня занять почетное место. Янь-ван сказал мне, что владыка реки Цзинхэ – дракон – обвинил меня в том, что я обещал спасти ему жизнь, а вместо этого казнил его. Тогда я рассказал все, как было. На этом Владыка ада закончил разбор моего дела и приказал доставить ему книгу смерти, чтобы определить, сколько мне еще осталось жить. Цуй Цзюе тотчас же принес эту книгу, оказалось, что мне суждено царствовать всего тридцать три года, а так как на престоле я уже тринадцать лет, то жить мне осталось двадцать лет. После этого Янь-ван приказал командиру Чжу и судье Цуй Цзюе проводить меня в царство света. Я простился со всеми и пообещал послать им в благодарность плодов. Как только я вышел из дворца Янь-вана, я сразу же увидел ад. Кто при жизни нарушил верность или был непочтителен к старшим, недостаточно учтив или несправедлив, кто вытаптывал хлеб, лгал и обманывал, обвешивал, насильничал, разбойничал, занимался блудом и обманом, подвергается там всевозможным мучениям: его пропускают через мельничные жернова, предают огню, толкут и рассекают. Там и поджаривают, и варят, и подвешивают, и сдирают кожу. Наказаний там столько, что всех и не перечесть. Затем мне пришлось проходить через Город смерти невинно погибших, где находится бесчисленное множество бесприютных духов. Все это – либо разбойники из шестидесяти четырех наиболее известных мест и мятежники, либо души разбойников других семидесяти двух мест. Они набросились на меня и преградили мне путь. Лишь благодаря помощи Цуй Цзюе, который поручился за меня и помог мне получить взаймы денег из кладовой хэнаньского жителя Сяна, мне удалось откупиться от этих духов. Провожая меня в царство света, судья Цуй Цзюе строго-настрого наказал мне совершить заупокойное богослужение для того, чтобы помочь этим бездомным духам найти успокоение. Этот наказ он повторил мне и при расставании. Когда мы вышли из ада, где совершается шесть превращений, командир Чжу Тай-юй пригласил меня сесть на коня. Вихрем долетели мы до берега реки Вэйхэ, и здесь я увидел в воде двух резвящихся рыб. Я невольно засмотрелся на них, и в этот момент Чжу столкнул меня вместе с конем прямо в воду. Тут-то ко мне и вернулась моя душа.

   Как только император великих Танов вышел в зал для приемов, все собравшиеся гражданские и военные сановники выстроились перед ним двумя рядами.

   Все сановники, выслушав императора, поспешили принести ему свои поздравления. Вскоре весть об этом событии облетела всю страну, и чиновники различных уездов и областей приносили императору свои поздравления, однако распространяться об этом здесь мы не будем.
   Между тем император приказал опубликовать указ о всеобщем помиловании, а также велел произвести проверку посаженных в тюрьму за особо тяжелые преступления. Расследованием было установлено, что в ведомстве по уголовным делам преступников, приговоренных к повешению или обезглавливанию, насчитывается более четырехсот, о чем и было доложено императору. По приказанию императора казнь этих преступников была отложена на год, а сами они были отпущены по домам, чтобы проститься со своими родными и оставить распоряжения об имуществе. Далее был опубликован указ об оказании помощи вдовам и сиротам. Затем был произведен учет имеющихся во дворце наложниц – оказалось, что их имеется три тысячи. Все они были распределены среди военных. После этого во дворце и во всей стране воцарились мир и порядок.

   Между тем император приказал опубликовать указ о всеобщем помиловании, а также велел произвести проверку посаженных в тюрьму за особо тяжелые преступления.

     Добродетели Танского вана
     Велики, как поток бездонный,

     Он, как Яо и Шунь, желает,
     Чтобы жили люди богато.

     Отпустил он из мрачных тюрем
     Всех, на страшную казнь обреченных,

     Дал он волю дворцовым женам —
     Опустели гаремов палаты.

     И чиновники всей Поднебесной
     Молят небо продлить его годы,

     Восхваляют его, превозносят
     Все простые, незнатные люди.

     Небо вану добром ответит,
     Раз творил он добро народу, —
     Для семнадцати поколений
     Свет его лучезарным будет! [45 - Перевод стихов И. Голубева.]

//-- * * * --//

     Мир вечен —
     Он горит, но не сгорает,
     Он озарен огнем
     Немеркнущих светил,
     О, нет вселенной
     Ни конца ни края,
     И зло
     Закон всеобщий запретил!

     Кому обманы
     По душе пришлись,
     Того еще при жизни
     Кара ждет,
     Но кто добро творит,
     Презрев корысть,
     Тот и за гробом
     Будет награжден…

     Полезней в мире
     Жить самим собой,
     Не быть злодеем,
     Право же, умней,
     Чем недовольным
     Миром и судьбой
     Войти в ряды
     Бессовестных людей.

     Когда ты мыслишь
     Только о добре,
     Я поклоняюсь
     Твоему уму,
     Но если людям
     Ты приносишь вред,
     То все твои молитвы
     Ни к чему!.. [46 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   И вот весь народ в Поднебесной стал совершать добрые дела. Надо еще вам сказать, что повсюду были расклеены также объявления, призывающие всех достойных людей доставить плоды в царство мрака. Не забыл император и о своем долге. Государственному казначею было дано распоряжение отправить сановника Ху Цзин-дэ к Сян Ляну с огромным количеством золота и серебра.
   Через несколько дней во дворец явился какой-то добродетельный человек по имени Лю Цюань из Цзюньчжоу, который заявил о своем желании доставить плоды в царство мрака. Человеком он был весьма состоятельным. Как оказалось, его жена Ли Цуй-лянь стояла однажды у ворот и, вытащив из прически золотую шпильку, подала ее проходившему монаху как подаяние. Лю побранил ее и сказал, что ее поведение недостойно замужней женщины и что она вообще не должна была выходить из женской половины дома. Жена его была оскорблена и, не в силах вынести такого позора, повесилась. Осталось двое маленьких детей, которые жалобно плакали дни и ночи. Лю Цюань не мог перенести всего этого и так же решил покончить с собой, покинув свою родню и детей. Увидев объявление, он выразил желание доставить дыни в царство смерти. Когда он прибыл ко двору, император приказал провести его во дворец. Там на голову ему положили две дыни, в рукав засунули бумажные жертвенные деньги, а в рот вложили пилюлю с ядом.
   Проглотив яд, Лю Цюань сразу умер, а душа его, держа на голове дыни, тотчас же очутилась у ворот ада.
   – Ты кто такой? И как осмелился явиться сюда?! – крикнул стоявший у ворот дух-привратник.
   – Я посланец императора великих Танов – Тай-цзуна. Он велел мне доставить дыни судьям смерти, – отвечал Лю Цюань.
   Услышав это, дух-привратник охотно впустил его и провел прямо во дворец владыки.
   – По указу императора Танов я принес вам дыни, которые он посылает вам в знак благодарности за ваше милосердие и великодушие, – сказал Лю Цюань, преподнося дыни Янь-вану.
   – О, император Тай-цзун очень добродетельный человек, он вполне заслуживает доверия, – обрадованно воскликнул Владыка ада, принимая дыни. Затем он спросил, кто он такой и откуда родом.
   – Я родился в Цзюньчжоу, – отвечал тот, – а зовут меня Лю Цюань. Жена моя повесилась, оставив мне двоих детей, за которыми некому было присмотреть. Поэтому я тоже решил покинуть мир. Желая послужить моей родине, я выразил готовность принести вам дыни от Танского императора, великий князь, в благодарность за ваши милости.
   Выслушав его, десять судей тотчас же послали за душой его жены Цуй-лянь. Дух-посланец быстро разыскал ее и доставил во дворец властителя ада. Супругам велели изложить свое дело. Оказалось, что по Книге судеб им суждено прожить до преклонного возраста и сделаться бессмертными. Тут же был дан приказ немедленно вернуть их к жизни. Однако дух, которому было поручено сделать это, доложил:
   – Душа Ли Цуй-лянь уже долгое время находится в преисподней, и я думаю, что тело ее уже разложилось. Что же делать?
   – Сегодня должна умереть сестра императора – Ли Юй-ин, – сказал тогда Владыка ада. – Возьми ее телесную оболочку и вложи в нее душу Цуй-лянь.
   Дух-посланец взял с собой души Лю Цюаня и его жены, чтобы вывести их из царства мрака.
   Однако о том, как душам супругов удалось вернуться к жизни, вы узнаете из следующей главы.

Глава двенадцатая,

//-- повествующая о том, как император Танов устроил торжественные моления и как бодисатва Гуаньинь явилась в своем божественном величии --//
   Когда Лю Цюань с женой в сопровождении духа вышли из царства тьмы, их подхватил черный вихрь и понес в столицу империи Чанъань. Душу Лю Цюаня примчало прямо в беседку императора, а душу его жены Цуй-лянь – во внутренний сад дворца. В этот самый момент принцесса Юй-ин как раз прогуливалась в тени деревьев по зеленой лужайке. Сопровождавший супругов дух толкнул принцессу в грудь, и она упала. Дух вынул у принцессы душу и вселил в тело Юй-ин душу Цуй-лянь. После этого он вернулся в царство смерти, однако об этом мы говорить здесь не будем.
   Находившиеся в саду служанки видели, как принцесса Юй-ин замертво упала на землю, и бросились в зал сообщить императрице, что принцесса умерла. Перепуганная императрица поспешила с этой вестью к императору.
   – Так и должно было случиться, – сокрушенно покачивая головой, вздохнув, сказал император. – Когда я спросил судей смерти о судьбе моей семьи, они ответили, что ни с кем из нас ничего не случится и только сестра моя вскоре умрет. Так оно и вышло.
   К месту происшествия собрались все придворные, чтобы выразить свое горе. Тут они заметили, что принцесса еще слабо дышит.
   – Не шумите! Не тревожьте ее! – промолвил император. Он подошел к сестре и приподнял ее голову. – Сестра! Очнись!
   В тот же миг принцесса пошевелилась и закричала:
   – Муж, не торопись! Обожди меня!
   – Сестра, – стал успокаивать ее император, – мы все здесь с тобой.
   Тогда принцесса приподнялась и, с удивлением глядя на императора, воскликнула:
   – Кто вы такой? Как смеете прикасаться ко мне?
   – Да ведь это я – твой царственный брат, и царица-золовка здесь, – отвечал император.
   – У меня никакого царственного брата и царицы-золовки нет, – отвечала принцесса. – Я родилась в семье Ли, и зовут меня Ли Цуй-лянь, а моего мужа – Лю Цюань. Оба мы из Цзюньчжоу. Три месяца тому назад я отдала монаху, который просил подаяния, мою золотую шпильку. Муж выбранил меня за то, что я осмелилась выйти из дому, и сказал, что я веду себя не так, как подобает замужней женщине. Не вытерпев такого позора, я повесилась на собственном поясе. Остались двое детей, они плакали день и ночь. И вот теперь император великих Танов послал моего мужа отнести дыни в царство тьмы. Но владыка Янь пожалел нас и возвратил нам жизнь. Муж шел впереди, я задержалась и хотела его догнать, но споткнулась и упала. Не будьте столь бесцеремонны со мной. Ведь я даже не знаю, как вас зовут, – зачем же вы прикасаетесь ко мне?
   – Очевидно, моя сестра при падении повредила себе голову и говорит все это в бреду, – промолвил император, обращаясь ко всем, кто здесь находился.
   Он приказал придворному врачевателю приготовить лекарства, а Юй-ин велел перенести во дворец.
   Когда император взошел на трон, появился чиновник.
   – Разрешите доложить вашему величеству: человек, которого вы послали с дынями в царство тьмы, – по имени Лю Цюань – ожил, находится сейчас возле дворца и ждет ваших указаний.
   Император был изумлен и приказал тотчас же ввести Лю Цюаня. Войдя, Лю Цюань склонился перед троном.
   – Расскажи, как удалось тебе доставить дыни в царство тьмы?
   – Когда я очутился в царстве тьмы, – начал свой рассказ Лю Цюань, – меня провели во дворец Владыки ада. Там я увидел самого Янь-вана и преподнес ему дыни, сказав, что дыни эти посланы вами в знак вашей признательности за его благодеяния. Янь-ван был очень доволен и с большим уважением отозвался о вас. «О, император Тай-цзун очень добродетельный человек, он вполне заслуживает доверия», – сказал он.
   – Что же ты видел в царстве тьмы? – спросил император.
   – Пробыл я там недолго и почти никуда не ходил, – отвечал Лю Цюань. – Когда же меня спросили, откуда я родом и как меня зовут, я рассказал всю свою историю: о том, как удавилась моя жена, как я решил расстаться с жизнью и покинул свою семью, а также о том, как сам выразил желание доставить дыни в царство мрака. После этого Янь-ван тотчас же приказал одному из духов привести душу моей жены к нему во дворец. Так мы и встретились с ней. Затем Янь-ван раскрыл Книгу судеб и сказал, что нам с женой суждено бессмертие. Потом он послал духа проводить нас в царство света. Я шел впереди, жена следовала за мной. К моему великому счастью, я снова вернулся к жизни, но где сейчас моя супруга – не знаю.
   – Вспомни, не говорил ли Янь-ван еще что-нибудь о твоей жене? – спросил изумленный император.
   – Нет, кажется, ничего больше, – отвечал Лю Цюань. – Правда, я слышал, как сопровождавший нас дух говорил о том, что душа моей жены Лю Цуй-лянь находилась в царстве мрака очень долго и в ее тело уже невозможно вселить ее душу. На это Янь-ван сказал, что сестре Танского императора Ли Юй-ин суждено сегодня умереть, и приказал духу вселить душу Цуй-лянь в тело Юй-ин. Но где находится ваша царственная сестра – мне неизвестно, поэтому я не успел еще разыскать ее.
   Император остался очень доволен и, обращаясь к присутствующим, сказал:
   – Прощаясь с Владыкой ада Янь-ваном, я спросил его, какая судьба ждет мою семью. Он ответил, что все обстоит благополучно, только моей сестре осталось жить недолго. И вот, гуляя по саду, Юй-ин вдруг упала замертво; я поспешил к ней на помощь, но очень скоро она очнулась и стала звать мужа, кричала, чтобы он подождал ее. Сначала я думал, что сестра повредила себе голову при падении и заговаривается, а потом когда подробно расспросил ее, то оказалось, что ее рассказ полностью совпадает с тем, что сказал Лю Цюань.
   – Ваша сестра стала говорить все это, как только очнулась, – сказал Вэй-чжэн. – А это как раз и значит, что душа жены Лю Цюаня вселилась в тело вашей сестры. Это вполне возможно. Давайте пригласим вашу сестру сюда и послушаем, что она скажет.
   – Я только что приказал придворному врачу подать ей лекарство и вот не знаю, что теперь с ней, – промолвил император и приказал придворным дамам пойти пригласить принцессу.
   Когда посланные пришли во дворец, они услышали, как принцесса кричит:
   – Что еще за лекарство вы мне даете? Разве это мой дом?! Я живу в скромном доме, крытом черепицей, а не в этих противных огромных желтых палатах, разукрашенных и блестящих! Отпустите меня! Отпустите!
   Она продолжала кричать и тогда, когда несколько придворных дам и евнухов, поддерживая ее, привели в зал.
   – А ты узнаешь своего мужа? – спросил император.
   – Да что спрашивать об этом! – воскликнула Юй-ин. – Как же я могу не узнать его, если мы были помолвлены с детства и я имею от него детей?!
   Тогда император приказал свести ее с трона.
   Как только принцесса увидела Лю Цюаня, она сразу же бросилась к нему и закричала:
   – Дорогой мой муж! Почему же ты не подождал меня? Я споткнулась и упала, а когда очнулась, то увидела, что возле меня столпились эти бесцеремонные люди. Что же это такое происходит?
   Лю Цюань стоял в нерешительности, не зная, что делать. По голосу говорившая, несомненно, была его женой, но наружность ее ничего общего с наружностью его жены не имела.
   – Это поразительное событие! – воскликнул император Танов. – Где это видно, чтобы живого человека подменяли умершим?
   И добродетельный император велел передать Лю Цюаню все принадлежавшие принцессе сундуки с туалетами, платья, головные украшения, словно выдавал за него замуж свою сестру. Кроме того, он приказал заготовить указ о пожизненном освобождении Лю Цюаня от всякого рода повинностей и работ, а затем отпустил супругов домой. Муж и жена, отблагодарив императора за оказанное им благодеяние, радостные вернулись к себе на родину.
   Это необыкновенное событие воспето даже в стихах:

     И рожденье и смерть
     Начертаньям судьбы подвластны,

     Жизни вымерен срок —
     Он не может быть больше иль меньше,

     Лишь один Лю Цюань
     Путь нашел из подземного царства —

     И вселилась душа Цуй-лянь
     В тело Юй-ин умершей… [47 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Итак, простившись с императором, супруги направились прямо в город Цзюньчжоу. Там они нашли свой дом в полном порядке, а детей в добром здравии и отныне стали прославлять свое имя добрыми делами. Но об этом мы рассказывать здесь не будем.
   Вернемся теперь к сановнику Юй Чи-гуну, который, захватив с собой золото и серебро, отправился в провинцию Хэнань, город Кайфын, чтобы найти Сян Ляна и вернуть ему долг. Сян Лян работал водоносом и, кроме того, вместе со своей женой по имени Чжан-ши торговал у ворот дома гончарными изделиями. Они тратили из своего заработка лишь на самое необходимое, а все остальное расходовали на богослужение или же накупали жертвенные деньги и, сжигая их, совершали жертвоприношения. За все их добрые дела небо ниспослало им благополучие. Поэтому и получилось так, что в этом мире они были людьми весьма добродетельными, но очень бедными, зато в царстве мрака у них скопились большие деньги.
   И вот, когда сановник Юй Чи-гун в сопровождении большого количества экипажей прибыл к хижине с грузом денег, супруги были до того перепуганы, что не знали, что и делать. Онемев от ужаса, они упали перед сановником на колени и без конца отбивали поклоны.
   – Встаньте, почтенные люди, – промолвил сановник. – Я прибыл сюда по поручению нашего императора лишь для того, чтобы вернуть вам деньги, которые вы одолжили ему.
   – Мы никогда никому не одалживали денег, – дрожа от страха, отвечали супруги, – как же мы можем принять богатство, которое не принадлежит нам?
   – Мне известно, что вы люди бедные, – продолжал Юй Чи-гун, – однако благодаря тому, что вы помогаете монахам и постоянно сжигаете жертвенные деньги в честь духов, у вас в царстве мрака скопились большие деньги. На днях наш император провел три дня в царстве мрака. Когда он возвращался в царство света, ему понадобились деньги, чтобы откупиться от преследовавших его духов. Пришлось позаимствовать из ваших накоплений. И вот сейчас я прибыл сюда для того, чтобы вернуть вам долг. Вы можете проверить это, тогда я вернусь и доложу императору о том, что его указ выполнен.
   Однако супруги Сян Лян только кланялись и никак не решались взять деньги.
   – Если мы примем все это богатство, – говорили они, – нам скоро придет конец. Мы, как люди верующие, действительно совершали жертвоприношения, но никому об этом не говорили. Да, кроме того, где доказательство, что император занял именно наши деньги? Нет, мы не можем на это согласиться.
   – Да ведь в качестве поручителя за его величество выступил сам судья Цуй Цзюе, так что вы уж лучше примите эти деньги, – уговаривал Юй Чи-гун.
   – Нет, мы скорее умрем, чем согласимся на это, – стояли на своем супруги.
   После столь упорного отказа сановнику Юй Чи-гуну не оставалось ничего другого, как послать гонца к императору. Прочитав донесение о том, что супруги Сян Лян отказываются от денег, император промолвил:
   – Это поистине очень высокая добродетель.
   Затем он приказал сановнику Ху Цзин-дэ выстроить на эти деньги храм в честь супругов, возле храма поставить статуи мужа и жены и совершить богослужение, считая, что этим самым он возместил свой долг.
   Ху Цзин-дэ поклонился в сторону дворца, выражая благодарность за великую милость, и объявил волю императора. Затем был куплен свободный участок земли в пятьдесят му, на который не могли бы претендовать ни военные чины, ни гражданские, и на нем воздвигнут храм. По обеим сторонам у входа были поставлены статуи супругов Сян. Кроме того, на большой плите выгравировали надпись, гласящую о том, что постройка храма производилась под наблюдением сановника Юй Чи-гуна.
   Этот храм, называемый Дасянго, стоит до сих пор.
   Когда императору доложили о том, что храм выстроен, он остался очень доволен. Затем он призвал к себе сановников и приказал им объявить о том, что из разных мест приглашаются монахи для совершения заупокойной службы о спасении душ умерших. Извещения об этом были разосланы по всей стране. Чиновники выбирали монахов, отличающихся ученостью и благочестием, и примерно через месяц все они собрались в Чанъане. Тогда император приказал главному астроному Фу И выбрать из собравшихся монахов наиболее достойного и поручить ему провести богослужение. В ответ на этот указ Фу И представил письменный доклад с просьбой не приступать к сооружению буддийской пагоды, утверждая, что никакого Будды не существует. Учение Запада не признает отношений между господином и подданным, отцом и сыном. По этому учению существует три стадии наказания и шесть стадий перевоплощения, которыми и одурманивают простой народ.

     Распространенное на Западе учение
     Не требует от сыновей почтения.
     Покорности властям не признает,
     Три наказания, шесть перевоплощений —
     Дурман, которым опоен простой народ;
     Познав всю мерзость заблуждений прежних,
     Ты обеспечишь счастье впереди,
     Чтоб уберечь себя от мыслей грешных,
     Священное писание тверди.
     Жить долго будешь ты на свете или мало, —
     Природы тайна – кто в нее проник?
     Но горе, счастье, милость и опала
     Зависят только от земных владык:
     Твердят теперь невежды повсеместно,
     Что это все приносит людям Будда, —
     Разоблачить нетрудно эту ложь:
     Пять императоров, три князя в Поднебесной
     Совсем недавно правили – и все ж
     При них о Будде не было известно,
     Никто не знал ни кто он, ни откуда,
     Но были преданны тогда чины и войско,
     Сановники умны и прозорливы,
     И до глубокой старости в довольстве
     И счастье жил народ трудолюбивый.
     Но Мин-ди Ханьский Будде поклоненье
     Ввел, – и с тех пор учение пустое
     Идет из поколенья в поколенье,
     Нарушив все исконные устои [48 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Ознакомившись с этим докладом, Тай-цзун передал его на обсуждение своим сановникам. И вот вперед выступил первый министр Сяо Юй; склонившись перед императором, он промолвил:
   – Учение Будды процветает уже в течение многих веков, оно сеет добро и борется со злом, тем самым способствуя укреплению государства. Поэтому отказываться от этого учения было бы неразумным. Будда – святой человек, и тот, кто осмеливается порочить его учение, нарушает закон. Поэтому я прошу сурово наказать выступающих против учения Будды.
   Между Фу И и Сяо Юем разгорелся спор. Один говорил, что добродетель заключается в служении своему государю и своим родственникам, а учение Будды проповедует отказ от родных и отрешение от мира. Тем самым оно призывает народ к сопротивлению императору и восстанавливает детей против родителей. А Сяо Юй хотя и не буддист, но сторонник учения, отрицающего повиновение родителям. Тот же, кто отрицает учение о почитании старших, не признает родителей. Тут Сяо Юй, почтительно сложив руки и кланяясь императору, сказал:
   – Ад создан именно для таких людей, как Фу И.
   Тогда Тай-цзун велел подойти сановникам Чжан Дао-юаню и Чхан Ши-хэну и спросил их: можно ли, почитая буддизм, достигнуть счастья и как вообще следует относиться к этому учению.
   На это сановники отвечали следующее:
   – Учение Будды проповедует очищение от грехов, гуманность и всепрощение и ведет к добру, но Будда – это лишь имя, так как конечная цель буддизма – нирвана. Со времен императора У-ди, династии Чжоу, конфуцианство, даосизм и буддизм существовали одновременно, и на протяжении веков народ почитал их. Еще в древности говорили, что нет ничего выше, чем три религии. Эти религии нельзя ни уничтожить, ни забыть. Все это мы и осмелились представить на высочайшее рассмотрение вашему величеству.
   Император остался очень доволен и сказал:
   – Ваши слова, несомненно, справедливы, и тот, кто выступит против них, будет сурово наказан.
   После этого император приказал Вэй-чжэну, Сяо Юю и Чжан Дао-юаню созвать всех собравшихся буддийских монахов и выбрать из них наиболее добродетельного и достойного священнослужителя, который руководил бы церемонией богослужения. Выслушав императора, присутствующие почтительно склонились перед ним в знак благодарности и разошлись.
   С этого времени учение Будды укрепилось в стране, а у того, кто поносил или порицал это учение, отсекали руку.
   На следующий день три сановника созвали монахов и в храме гор и рек произвели тщательную проверку, выбрав из среды монахов наиболее достойного.

     Он принял имя Золотой цикады —
     Земного воплощенья божества,
     И небом удостоен был награды —
     Услышать Будды мудрые слова.
     Его душа с рождения казалась
     Запутанной в сетях молвы мирской,
     У злых людей кипела в сердце зависть,
     Но не терял он мудрость и покой.
     На жизненном пути его немало
     Должно случиться было разных бед.
     В великой императорской столице
     Придворным был его известный дед,
     Отец его – хайчжоуский начальник.
     Прославленный познаний глубиной, —
     Но сына ожидал удел печальный —
     Младенцем он тонул в воде речной.
     Течение несчастного помчало
     Вниз по реке с огромной быстротой
     И выбросило на берег песчаный
     На остров пред Горою Золотой.
     И местный настоятель монастырский
     Решил его вскормить и воспитать,
     Но юноша с монахом распростился,
     Чтоб отыскать свою родную мать.
     Потом в столицу он стопы направил,
     Почтить визитом деда-старика,
     Но полководец-дед тогда возглавил
     Громившие разбойников войска.
     С отцом он снова очутился вместе,
     Когда покинул тот загробный мир,
     Он удостоен был владыкой чести
     И всех в стране заслугами затмил.
     Но гордо он отверг мирскую почесть
     И вновь монахом сделался простым.
     Чтоб знания расширить и упрочить,
     Пошел в Хунфу – известный монастырь.
     И вот – с буддийским, истинным ученьем
     Все мысли навсегда свои связал,
     Был в мире прозван «Быстрое теченье»,
     Монашеское имя – Сюань-цзан [49 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   В тот же день весь народ оповестили об избрании Сюань-цзана распорядителем церемоний. Этот человек с детства был посвящен в монахи и еще в раннем возрасте принял обет воздержания и поста. Его дед, Инь Кай-шань, был главнокомандующим при царствовавшей в то время династии. Отец – Чэнь Гуан-жуй – получил первую ученую степень на экзаменах и был назначен академиком императора. Все стремления Сюань-цзана были направлены на то, чтобы постичь великое учение Будды. Его не интересовали ни почести, ни слава. Он всем сердцем стремился к тишине и покою. Это был человек добродетельный, благородного происхождения. Не было такой книги из священного писания, которую бы он не знал: каждое божественное слово Будды находило понимание в его сердце.
   И вот три сановника, ликуя, привели Сюань-цзана к трону императора. Когда были закончены церемонии приветствия, сановники сказали:
   – Во исполнение вашей монаршей воли мы выбрали распорядителем церемонии этого достойного монаха, его зовут Чэнь Сюань-цзан.
   Император глубоко задумался и затем сказал:
   – Уж не приходитесь ли вы сыном ученому Чэнь Гуан-жую?
   – Совершенно верно, – отвечал Сюань-цзан, низко кланяясь императору.
   – О! Тогда выбор сделан вполне правильно, – с удовлетворением промолвил император. – Я слышал, что человек этот святой и весьма добродетельный. Жалую вас званием главы всех монахов и всей религии в стране.
   Сюань-цзан снова склонился перед императором и принял это почетное звание. Затем ему были пожалованы парчовая, шитая золотом ряса и шапочка буддийского монаха. Император приказал ему с должным усердием относиться к своим обязанностям и как подобает провести богослужение. После этого был написан указ, в котором император повелевал Сюань-цзану отправиться в храм Воплощения и выбрать счастливый день для проведения церемонии.
   Получив приказ, Сюань-цзан поклонился императору и, покинув дворец, проследовал прямо в храм Воплощения, где призвал к себе монахов. Они привели в порядок места для самосозерцания, развесили изображения Будды, приготовили музыкальные инструменты. Он выбрал тысячу двести наиболее достойных монахов и велел им совершить богослужение в трех храмах – верхнем, среднем и нижнем. Все ритуальные предметы были в полном порядке расставлены перед изображением Будды.
   Счастливый день, в который предстояло совершить богослужение, приходился на третий день девятого месяца. Заупокойная служба должна была продолжаться семь седмиц, то есть сорок девять дней. Обо всем этом Сюань-цзан доложил императору. Сам Тай-цзун, его семья, императорский двор и все гражданские и военные чиновники пожаловали на богослужение в точно установленное время. Они возжигали благовония и слушали проповеди.
   В тринадцатый год Чжэнь-гуаня, в третий день девятого месяца Чэнь Сюань-цзан – распорядитель церемонии богослужения – собрал тысячу двести высших священнослужителей, и вот в храме Хуашэнсы в городе Чанъань началось богослужение, чтение священных книг и пение псалмов.
   Император по окончании утренней аудиенции в сопровождении множества сановников – гражданских и военных – сошел с трона, сел в императорскую карету, украшенную изображениями фениксов и драконов, и направился прямо в храм Хуашэнсы для возжигания благовоний. Императорский выезд был поистине великолепен:

     В бескрайнем небе разлилось благоуханье
     Над миром, ярким солнцем озаренным,
     Чиновники в парадных одеяньях
     Стоят двумя рядами перед троном;
     По сторонам взметнулись к небу стяги,
     И добрый ветер шелестит шелками,
     И полководцы, полные отваги,
     Сжимают древки алебард руками.
     Фонариков сверкают вереницы,
     Струится из курильниц дым и тает,
     За рыбою ныряют в воду птицы,
     И смелый коршун в облаках летает.
     Стремится в небеса дракон огромный,
     И феникс в танце закружился плавном,
     У трона – справедливый люд чиновный —
     Владыка мудрый святостью прославлен!
     Так прежде Шунь и Юй в свое правленье
     Держали мир в довольстве непрестанном,
     Так всем на десять тысяч поколений
     Покой дарован Яо был и Таном.
     Чиновники богато разодеты,
     На каждом драгоценностей немало,
     Из пестрой яшмы сделаны браслеты,
     Из фениксовых перьев – опахала,
     Их медленные плавные движенья
     Рождают легкий ветерок прохладный,
     Дракона на груди изображенье
     Украсило парадные халаты.
     Была и величава и пышна
     Торжественно шагающая свита!
     Сверкали золотые ордена,
     Чтоб солнце было легкой тенью скрыто.
     Идет в рядах могучая охрана,
     И двигается тихо колесница,
     Владыка Будду почитает рьяно
     И неустанно к истине стремится [50 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

//-- * * * --//
   Когда пышный выезд Танского императора остановился у храма, последовал приказ прекратить музыку. Император сошел с колесницы, в сопровождении сановников вошел в храм, поклонился статуе Будды и возжег благовония. Когда эта церемония была закончена, император поднял голову, и перед ним открылась прекрасная картина:

     Шелка знамен слегка затрепетали,
     Когда прохладный ветер пробежал,
     И отраженный пестрыми зонтами
     Огонь зари был необычно ал.
     Стояло в центре Будды изваянье
     И статуи Лоханей по бокам.
     Сандала дым, дразнящий обонянье,
     Из храма уносился к облакам.
     В великолепных вазах из фарфора
     Букетов красота еще видней,
     И на подносах – фруктов красных горы,
     Совсем недавно сорванных с ветвей.
     И на столах изысканные яства,
     И, выстроившись в ряд, жрецы поют,
     Несчастному вымаливая счастье,
     А бесприютным – ласку и приют [51 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Тай-цзун и сопровождавшие его сановники, неся благовонные свечи в руках, совершили поклонение перед золотым изваянием Будды, а затем поклонились также статуям Лоханей. Затем распорядитель церемоний Чэнь Сюань-цзан собрал всех монахов для воздания почестей императору. Когда и эта церемония была закончена, монахи разделились на группы и начали богослужение. Распорядитель церемоний поднес текст молитвы за спасение усопших императору. Текст молитвы гласил:

   Тай-цзун и сопровождавшие его сановники, неся благовонные свечи в руках, совершили поклонение перед золотым изваянием Будды, а затем поклонились также статуям Лоханей.

     Добродетели
     Конца и края нет,

     Воцарилась
     В храме тишина.

     Проникает
     В душу чистый свет,

     К Трем мирам
     Уносит вдаль волна,

     Перевоплощений
     Длинный ряд

     И проникновенье
     В Инь и Ян

     Тело укрепят
     И закалят.

     Тот бессмертен,
     Кто познал «чжэнь-чан»!

     …Но к душе
     Умершего в изгнанье

     Да не потеряет
     Состраданье!..

     А святой наказ
     Гласит о том,

     Что монахов
     Следует собрать,

     В суть ученья вникнуть —
     И потом

     Смысл канонов всех
     Пересказать.

     Пусть ученью
     Двери распахнут,

     Милосердию
     Дадут простор,

     В море зла
     Еще живых спасут.

     Шесть путей пройдут:
     Увидит взор

     Самые большие
     Устремленья —

     И от бед
     Наступит избавленье!

     На дорогу Истины
     Ступить,

     В хаосе
     Найти благой удел,

     Прекратить движенья —
     И застыть,

     Чтобы мутный хаос
     Просветлел! [52 - Перевод стихов И. Голубева.]

   Далее шли следующие строки:

     Поверх курильниц медленно струится
     Дым фимиама сладкий в храме душном,
     Секрет таят священных книг страницы —
     Как дать свободу бесприютным душам.
     И вот уж неба к ним спустилась милость,
     Они выходят навсегда из ада.
     Молиться будем, чтоб установились
     В стране навек спокойствие, отрада [53 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Прочитав это, Тай-цзун остался очень доволен и, обращаясь к монахам, сказал:
   – Вы с чистым сердцем относитесь к своему делу и к делу служения Будде. Я щедро награжу вас, и вы с миром вернетесь домой, зная, что не напрасно потратили время.
   Монахи почтительно склонились перед императором. После богослужения император сел на колесницу и вернулся во дворец. А по истечении семи дней богослужение возобновилось, и императора снова пригласили для возжигания благовоний. К вечеру все сановники стали расходиться по домам. Перед ними открылся вечерний пейзаж:

     Солнце поблекло —
     близок его заход,

     А пустота ниспростерта
     на тысячи ли.

     Черные вороны
     свой прекратили полет.

     И, опустившись на землю,
     покой обрели…

     Трубы дымятся,
     покой безмятежен, глубок,

     Вот уже город
     в ночных переливных огнях,

     Это и есть
     установленный ранее срок —

     Час твоего появленья,
     буддийский монах [54 - Перевод стихов И. Голубева.].

   На следующее утро священнослужители снова пришли в храм и продолжали богослужение, однако говорить об этом мы пока не будем.
   Вернемся теперь к бодисатве Гуаньинь; она, как мы знаем, в поисках добродетельного человека, который должен был отправиться за священными книгами и доставить их в Китай, по повелению Будды прибыла в Чанъань с горы Путошань из-за Южного моря. Прошло много времени, а она все не встречала человека, который обладал бы необходимыми добродетелями. Но вот она услышала о том, что император Тай-цзун устраивает богослужение и главным распорядителем церемонии назначил наиболее достойного священнослужителя. Узнав, что этот священнослужитель не кто иной, как Монах, прибитый течением реки, сын Будды, сошедший из рая, тот, рождению которого она способствовала, ниспослав Духа Вечерней звезды, бодисатва осталась очень довольна и, захватив данные ей Буддой драгоценности, отправилась с Мокшей на рынок продавать их.
   Может быть, читатель спросит: «Что это за драгоценности?» А это как раз и были драгоценная парчовая ряса и монашеский посох с девятью кольцами. Кроме того, у нее были три золотых обруча для обуздания непокорных, но их она оставила у себя, так как они могли ей пригодиться.
   В это время по улицам бродил один невежественный монах, который не попал в число избранных для богослужения. Увидев бодисатву Гуаньинь, переодетую жалким монахом, в лохмотьях, босую, с непокрытой головой и сверкающей на солнце рясой в руках, монах вспомнил, что у него еще остались кой-какие деньжата, и, подойдя к бодисатве, крикнул:
   – Эй ты, паршивый монах! Сколько хочешь за свою рясу?
   – За рясу – пять тысяч лян, а за посох – две тысячи, – ответила Гуаньинь.
   – Ах вы, проклятые монахи, с ума вы, что ли, спятили? – воскликнул монах. – Запрашивать семь тысяч лян за такие грубые, скверные вещи! Даже средство, дающее бессмертие или же возможность стать Буддой, не стоило таких денег. Забирайте-ка свое барахло и живо убирайтесь отсюда! Все равно вам его не продать!
   Гуаньинь не стала спорить с монахом и отправилась с Мокшей дальше. Шли они довольно долго и наконец достигли ворот Дунхуа. Здесь они повстречались с самим Сяо Юем, первым сановником, который возвращался домой с аудиенции императора. Его свита расчищала ему путь. Но Гуаньинь даже не подумала отойти в сторону, она стояла посреди дороги, держа в руках рясу и ожидая приближения сановника. Подъехав, Сяо Юй остановил коня и, увидев ослепительно сверкающую рясу, приказал слуге спросить, сколько она стоит.
   – Пять тысяч лян – за рясу и две тысячи лян – за посох, – отвечала бодисатва.
   – В чем же достоинства этих вещей и почему так высока их цена? – поинтересовался Сяо Юй.
   – Эта ряса может оказаться весьма полезной для одних и столь же вредной для других, – отвечала бодисатва. – Для одних она может стоить дорого, для других – ничего не стоить.
   – В чем же все-таки ее достоинства и в чем недостатки? – снова спросил Сяо Юй.
   – Тот, кто наденет эту рясу, – отвечала бодисатва, – не утонет, не попадет в ад, не будет отравлен и не встретит на своем пути хищных зверей. Вот в этом ее достоинства, но они проявятся лишь в том случае, если ее наденет достойный человек. Если же ею завладеет прожорливый и похотливый монах, или же тот, кто не выполняет обетов и заповедей, или мирянин, который наносит вред священному писанию и поносит священное имя Будды, то он пожалеет о том дне, когда увидел эту рясу. Вот в этом ее недостаток.
   – А почему же ты говоришь, что для одних эта ряса может стоить очень дорого, а для других – ничего не стоить? – снова спросил Сяо Юй.
   – А это значит, что человеку, который не почитает учения Будды и трех сокровищ [55 - Три сокровища – Будда, его учение и буддийская община.] и который силой приобрел бы эти вещи, ряса и посох обойдутся в семь тысяч лян. Но тому, кто почитает три сокровища, кто совершает добрые дела и предан Будде, я охотно отдам эти вещи просто так, ради хорошего знакомства. Вот что это значит.
   Выслушав все это, Сяо Юй просиял от радости, так как понял, что перед ним добродетельный человек. Он сошел с коня и, почтительно склонившись перед Гуаньинь, промолвил:
   – Уважаемый наставник Великого учения! Простите меня за невежливость. Император Танов – человек добродетельный, и все сановники уважают его. Сейчас согласно его повелению происходит торжественное богослужение. Эта ряса вполне подойдет верховному священнослужителю монаху Сюань-цзану, распорядителю церемонии богослужения. Пойдемте во дворец, вы доложите об этом императору.

   Здесь они повстречались с самим Сяо Юем, первым сановником, который возвращался домой с аудиенции императора. Его свита расчищала ему путь.

   Бодисатва охотно последовала за Сяо Юем, и они прошли прямо в ворота Дунхуа. Стража доложила об их прибытии, и император приказал провести гостей в зал. Когда Сяо Юй вошел, ведя за собой двух покрытых паршой монахов, император обратился к нему с вопросом:
   – Что привело вас сюда, Сяо Юй?
   Склонившись перед императором, Сяо Юй отвечал:
   – Когда я выехал за ворота Дунхуа, то повстречал там этих монахов. Они продавали рясу и посох. Я сразу же решил, что эти вещи как будто специально предназначены для нашего верховного священнослужителя Сюань-цзана, поэтому я и осмелился привести этих монахов к вам.
   Император пришел в восторг от этого предложения и поинтересовался ценой рясы и посоха.
   Между тем бодисатва со своим учеником Мокшей стояли в ожидании около трона, даже не думая совершать церемонию поклонов, и лишь когда император спросил о цене рясы и посоха, они ответили:
   – Ряса стоит пять тысяч лян, а посох – две тысячи.
   – Каким же достоинством обладает эта ряса, что стоит так дорого?

     Небесные девы волшебную рясу соткали
     Из тонкого шелка червей «ледяных» шелковичных,
     Ее невозможно обычными выткать станками,
     И вся она сплошь состоит из узоров различных.
     На рясе из ткани, покрытой узором блестящим,
     Повсюду цвета сочетались легко и удачно,
     И нет украшений на свете таких же изящных,
     И ткани на свете не встретишь такой же прозрачной.
     Оденешь ее – словно в красный туман облачишься,
     Снимаешь – и полы цветными плывут облаками,
     Сиянье ее у небесного входа лучится,
     Пять горных вершин озарив с вековыми снегами.
     На тонкой материи западный выдавлен лотос
     И звезд изобилье, небесным созвездиям равных.
     Ночами от жемчуга пламень невиданный льется,
     На самом верху изумруд изумительный вправлен.
     Коль даже не полностью он озаряется светом,
     Все ж восемь святых драгоценностей он затмевает,
     Касаться одежды святой не дозволено смертным —
     И только бессмертный порою ее надевает…
     Хоть тысячу раз заверни эту рясу – и снова
     Заметишь, как в воздухе яркие радуги блещут.
     Увидев волшебную рясу на теле святого,
     Нечистые духи в бессилии злобном трепещут;
     Есть жемчуг на ней, что желанье исполнит любое,
     Есть жемчуг такой, что любой ураган обуздает.
     Она белизною соперничать может с луною,
     И ясное солнце своей красотой затмевает.
     Украшена ряса богато прекрасным агатом,
     Останками Будды, коралловой темною веткой,
     И, тело святого сияньем прикрыв благодатным,
     Она аромат источает – прекрасный и редкий.
     И тигры от блеска ее убегают большими прыжками,
     Драконы с морских островов уплывают в смятении страшном,
     Скрепляется ряса двумя золотыми замками.
     Застежки и ворот украшены белою яшмой [56 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Имеются стихи по этому поводу, которые гласят:

     Триратна – всемогуща, высока,
     И путь ее буддистами любим,
     «Четыре существа» и «шесть путей» —
     Все учтено учением святым.
     Стремление к душевной чистоте —
     Вот для людей и для небес закон,
     Тем мудрецам, кто суть во всем нашел,
     Большой светильник разума зажжен!
     И телом и душою крепким быть —
     То значит – золотой приблизить век,
     Но, как луна – кристальной чистоты.
     Душа твоя должна быть, человек!
     С тех пор как ряса соткана была,
     Открыт простор для истин мудреца, —
     Кто станет отрицать, что Будды путь
     Не знает ни начала ни конца? [57 - Перевод стихов И. Голубева.]

   Выслушав эти хвалебные стихи, император остался очень доволен и спросил монахов о том, какими достоинствами обладает посох с девятью кольцами.
   – О моем посохе я вот что вам скажу, – отвечала Гуаньинь:

     Девять колец из железа и меди, —
     Причудливой формы цветные узоры.
     Окрашенный в цвет самый чистый и нежный,
     Красив этот посох – он радует взоры.
     Возьмешь его в руки – он сразу невидим,
     Спускаешься с гор – как на облаке белом,
     Ло, ищущий мать, был могуч и отважен,
     На посохе этом весь мир облетел он! [58 - Перевод стихов И. Голубева.]

   Когда бодисатва умолкла, император приказал развернуть рясу, тщательно осмотрел ее и, убедившись в том, что перед ним действительно редкостная вещь, промолвил:
   – Ну что ж, наставник! Скрывать нам от вас нечего. Сегодня я буду присутствовать на торжественном богослужении о спасении бесприютных духов, чтобы избавить их от бедствий. Там соберется множество монахов и будет проповедоваться учение Будды. Среди монахов, совершающих богослужение, есть один, наиболее достойный по своей святости и добродетели. Его монашеское имя Сюань-цзан. Я покупаю вашу рясу и ваш посох для него и хотел бы знать окончательную цену.
   Когда император умолк, бодисатва и ее ученик Мокша, почтительно сложив ладони рук и склонившись перед императором, произнесли приветствие.
   – Если это человек поистине добродетельный, тогда мы, скромные монахи, охотно подарим ему эти вещи, и никаких денег нам не нужно.
   Сказав это, они повернулись и пошли прочь. Император приказал Сяо Юю сейчас же вернуть их и со своего трона с поклоном сказал:
   – Ведь вы говорили, что ряса стоит пять тысяч, а посох две тысячи лян, а теперь отказываетесь от денег. Может быть, я был недостаточно учтив с вами и вы подумали, что я хочу силой завладеть вашими вещами, так должен вам заявить, что подобных намерений у меня не было. Я уплачу вам ту сумму, которую вы назвали, и на этом мы покончим.
   – Мы дали зарок, что если повстречаем добродетельного человека, почитающего три сокровища буддизма, то, выполняя волю Будды, отдадим ему эти вещи безвозмездно, – промолвила бодисатва, воздев руки к небу. – Сегодня мы убедились в вашей высокой добродетели, ваше величество, и в милостивом внимании к последователям учения Будды. Вы сказали нам о том, что монах, которому предназначаются эти вещи, отличается высокой добродетелью и святостью и проповедует учение Будды. Поэтому мы сочли своим долгом преподнести ему рясу и посох и решительно отказываемся от всякой платы. Разрешите же нам оставить эти вещи здесь и удалиться.
   Искренность и почтительность, прозвучавшие в словах бодисатвы, до глубины души тронули императора, и он тотчас же приказал одному из сановников приготовить торжественную трапезу, чтобы отблагодарить монахов за их подарок, но бодисатва наотрез отказалась принять угощение и с достоинством удалилась прочь, укрывшись в кумирне местного бога. Однако распространяться об этом мы не будем.
   Вы должны узнать о том, что в полдень император устроил у себя прием и приказал Вэй-чжэну пригласить Сюань-цзана. Сюань-цзан в этот момент собрал всех монахов и совершал богослужение, во время которого читались священные книги и звучали песнопения. Узнав о том, что его вызывает император, Сюань-цзан сошел с алтаря, привел себя в порядок и вместе с Вэй-чжэном отправился ко двору.
   – Я пригласил вас в Чанъань на богослужение, но не имел еще случая отблагодарить вас за труды, – сказал император, обращаясь к нему. – Сегодня Сяо Юй привел ко мне двух монахов, которые изъявили желание подарить мне вышитую парчовую рясу и посох с девятью кольцами. И вот я пригласил вас сюда для того, чтобы преподнести вам эти вещи.
   Выслушав императора, Сюань-цзан склонился перед ним, выражая благодарность за оказанную милость.
   – Если вы не откажетесь от подарка, – продолжал император, – то прошу вас надеть эту рясу. Я хочу посмотреть, идет ли она вам.
   Сюань-цзан взял рясу, встряхнул ее и надел, затем взял посох и стал перед троном. Все присутствующие были поражены его великолепным видом. Сюань-цзан выглядел истинным последователем Будды:

     Лицом красив и станом величав,
     Он в платье Будды дивное оделся,
     И так оно сидело на плечах,
     Как будто он и был его владельцем.
     О, блеск волшебный платья был таков,
     Что им весь мир огромный озарялся,
     И длинными рядами жемчугов
     Украшена была святая ряса.
     Фестоны, словно в воздухе застыв,
     Края одежды покрывали снизу,
     И ярким блеском нитей золотых
     Весь шелк великолепный был пронизан.
     Свисала всюду шелковая ткань,
     Парча ее изящно окаймляла,
     Сплетенье вышивок, куда ни глянь,
     Искусством выполненья изумляло.
     Восьми сокровищ прелесть высока,
     Их украшают яркие букеты,
     Сквозь золото колец воротника
     Шнурки из пряжи бархатной продеты.
     Огромна статуй Будд величина,
     И ряса словно небо охватила,
     И в небе по заслугам и чинам
     Расставлены небесные светила.
     Да, Сюань-цзан судьбою наделен
     На самом деле необыкновенной!
     Святую рясу Будды принял он —
     И был прекрасен, как Лохань священный.
     И эта святость – есть ли ей предел? —
     Не уступала западной нисколько.
     Железный посох весело гремел,
     Прекрасные на нем блестели кольца,
     И шапочка его была под стать
     Сверкающему Будды одеянью,
     И ясно было – он сумел познать
     Возвышенное духа состоянье! [59 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Все гражданские и военные чины остались очень довольны всем происшедшим. Император был в восторге. Он назначил свиту, которая должна была сопровождать Сюань-цзана, выделил большое количество чиновников, всем им надлежало отправиться с Сюань-цзаном по улицам города до храма и торжественно сопровождать его, как обычно сопровождали выдержавшего экзамен на высшую ученую степень.
   Сюань-цзан снова поклонился императору, выражая свою благодарность, и торжественная процессия двинулась по улицам. Что творилось в городе! Проезжие купцы и именитые местные торговцы, вся знать города, ученые и писатели, пожилые и молодые стремились получше рассмотреть эту процессию и выразить свое восхищение.
   – Благородный священнослужитель! Лохань, спустившийся на землю! Живой бодисатва, сошедший в мир! – слышались повсюду восторженные крики.
   Когда процессия достигла храма, все монахи вышли встретить Сюань-цзана. Увидев его в новом облачении, с посохом в руках, они готовы были поверить тому, что это прибыл сам бодисатва Кшитигарба, и, почтительно поклонившись ему, выстроились в два ряда. Войдя в храм, Сюань-цзан возжег фимиам перед статуей Будды и поблагодарил народ за оказанные ему почести. Когда церемония закончилась, все расселись по своим местам.

     Круг блестящий солнца опустился
     И в закатных облаках исчез,
     А туман вечерний уж сгустился,
     Он окутал и луга и лес.
     И простор столичных светлых улиц
     Опустел от пешеходов вдруг, —
     Жители усталые вернулись,
     Полночь возвещает гонга звук…
     И в деревне дальней запустенье,
     В царстве темноты и тишины
     Только монастырские строенья
     Множеством огней озарены.
     Там монахи службу начинают,
     Чтоб молиться ревностно всю ночь,
     Помогает тишина ночная
     Отогнать мирские мысли прочь…

   Время летело, и вскоре наступил день последнего торжественного богослужения, – это было в седьмой день седьмой седмицы (сорок девятый день). Сюань-цзан приготовил заключительную проповедь и пригласил императора пожаловать на богослужение. В это время по всей Поднебесной разнеслись добрые вести. Слава императора распространилась по всей вселенной. Ранним утром Тай-цзун в сопровождении огромной свиты, множества гражданских и военных сановников, императрицы и членов императорской фамилии отправился в храм. Устремились послушать проповедь и жители города: и стар, и млад, и благородный, и простолюдин.
   – Сегодня – конец седьмой недели, в храме будут служить последнюю и самую торжественную заупокойную службу, – говорила в это время бодисатва Гуаньинь своему ученику Мокше. – На этом церемония богослужения заканчивается. Мы пойдем с тобой вместе, смешаемся с толпой и посмотрим, как все это будет происходить. Интересно, принесли ли Сюань-цзану наши дары счастье. Кроме того, необходимо послушать и узнать, какую школу буддизма он проповедует.
   И вот бодисатва вместе с Мокшей направились в храм. И словно было им суждено попасть в родную обстановку. На богослужении незримо присутствовала Парамита – высшая мудрость, последняя ступень к переходу в нирвану. Войдя в храм, они увидели истинное великолепие, достойное великой империи и великой династии. И все это великолепие затмевало блеск рясы и свидетельствовало о том, что ряса попала в надлежащие руки. Такую торжественную обстановку можно было встретить только в лучших буддийских храмах. Громко звучали божественные звуки, превознося имя Будды. Гуаньинь прошла прямо к кафедре, и перед ней во всем великолепии предстал Сюань-цзан.
   Об этом сложены стихи:

     Все озарили лучи —
     До самой малой частицы,

     Он возвестил начало
     Великого торжества.

     Бездомные души,
     Взлетев высоко над столицей,

     Жадно ловили
     Священные эти слова.

     Он совершает службу,
     И в ревностной вере

     Мысли свои далеко,
     Глубоко устремил.

     Каждое слово его
     Открывает широкие двери

     К заветным желаньям:
     Снова вернуться в мир!

     Вера в ученье Будды
     У всех возрастала,

     Снова твердя заклинанья
     Священных сутр,

     С радостью ждали
     В храме малый и старый,

     Какую же милость
     Им небеса принесут?! [60 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Сюань-цзан стоял на возвышении. Вначале он прочитал сутру о спасении умерших и успокоении душ, затем об умиротворении государства и наконец изложил учение о пользе самоусовершенствования. Тут Гуаньинь приблизилась к кафедре и, ударив по ней рукой, громко крикнула:
   – Почему же ты, монах, говоришь только об учении Малой колесницы [61 - Учение Малой колесницы, или Хинайяна, – одно из разновидностей буддизма.] – отчего не расскажешь о писании Большой колесницы?
   Этот вопрос привел Сюань-цзана в восторг – он сошел с возвышения и, подойдя к бодисатве, приветствовал ее:
   – Почтенный наставник! Простите, что я не приветствовал вас. Присутствующие здесь монахи проповедуют лишь учение Малой колесницы, они понятия не имеют о Большой колеснице.
   – Ваше учение Малой колесницы, – отвечала на это Гуаньинь, – не может спасти души умерших и создает путаницу. Я обладаю тремя сокровищами буддийских писаний, известных под названием Большой колесницы, которые включают изречения Будды, порядок и учение о религии. Все вместе они называются Трипитака, три сокровищницы. Они помогают душам умерших переселиться на небо, могут избавлять от бедствий, могут продлить жизнь и освободить верующих от грядущих перевоплощений.
   В то время как они беседовали, один из придворных чиновников, на обязанности которого лежало наблюдение за порядком в храме, бросился к императору и доложил ему, что какие-то покрытые паршой монахи прервали проповедь верховного священнослужителя и, стащив его с кафедры, затеяли с ним глупый спор. Император приказал задержать монахов и привести к нему. Представ перед императором, монахи не только не приветствовали его поднятием руки или земными поклонами, но, глядя ему прямо в лицо, спросили:
   – Зачем вы звали нас, ваше величество?
   – Ведь вы те самые монахи, которые принесли мне рясу, – сказал император. Он узнал их.
   – Да, это действительно мы, – подтвердила Гуаньинь.
   – Раз уж вы пришли послушать проповедь, – промолвил император, – то имеете право разделить трапезу наравне с другими. Но почему вы прерываете проповедь нашего учителя? Нарушая установленный порядок богослужения, вы мешаете нам молиться Будде.
   – Ваш проповедник говорил только об учении Малой колесницы, – отвечала на это Гуаньинь, – а это учение не помогает душам умерших переселиться на небо. Мы же постигли учение Большой колесницы, оно может спасти души умерших, помогает людям, попавшим в беду, дает долголетие и благополучие.
   Эти слова доставили большое удовольствие императору, и он спросил:
   – А где же проповедуют это учение?
   – В Индии, в храме Раскатов грома, в том месте, где обитает Будда – Татагата [62 - Будда – Татагата (в китайской транскрипции Жу Лай-фу) – в буддийских странах почитается как главный Будда.], – отвечала Гуаньинь. – Это учение может избавить от всяких невзгод и предотвратить всевозможные бедствия.
   – А вы знаете это учение наизусть? – снова спросил император.
   – Да, знаю, – отвечала бодисатва.
   – Тогда мы попросим нашего учителя пригласить вас на кафедру, чтобы вы изложили это учение, – произнес довольный император.
   Но в этот момент бодисатва вместе со своим учеником Мокшей поднялась на кафедру, оттуда вознеслась в облака и, держа священную вазу с ивовой ветвью в руках, предстала народу по всем своем блеске и славе. Слева от нее, держа посох в руках, стоял ее ученик Мокша – Хуэй-ань, – вид у него был поистине величественный. Пораженный великолепием этой картины, император Танов пал ниц, вслед за ним, возжигая благовония в честь бодисатвы, склонились все гражданские и военные сановники. Присутствующий в храме народ – монахи, монахини, миряне, чиновники, ремесленники и торговцы – тоже с благоговением склонился перед бодисатвой.
   Император позабыл обо всем на свете, а его сановники были настолько возбуждены, что забыли всякий этикет. Из окружавшей их толпы беспрерывно неслись восклицания:
   – Слава великой бодисатве Гуаньинь, слава!
   Император Тай-цзун повелел вызвать искуснейшего живописца, для того чтобы в красках запечатлеть истинный облик бодисатвы. Тотчас же был приглашен искуснейший живописец У Дао-цзы, прославившийся своими изображениями святых и небожителей. Это был тот самый художник, который впоследствии написал портреты великих людей Танской эпохи в знаменитой галерее Парящих облаков. Живописец взял в руки свою волшебную кисть и в точности воспроизвел облик бодисатвы. Между тем бодисатва постепенно уносилась все выше и выше, исходившее от нее лучезарное сияние вскоре исчезло, а с неба упал свиток бумаги, на котором очень отчетливо было написано следующее:

     Шлю привет и поклон
     Государю империи Танов!

     Текст канонов буддийских
     На западе ныне хранится,

     Тот, кто хочет познать
     Заклинанья из книг Махаяны,

     Будет долго в пути —
     Но труднее назад возвратиться…

     Много ли впереди —
     Этот путь и суров, и опасен,

     Столько тягот приняв,
     Кто сумеет пройти испытанья?

     Коль найдется такой —
     Он поистине смел и прекрасен,

     Он – мудрец совершенный,
     Достойный священного званья! [63 - Перевод стихов И. Голубева.]

   Тогда император Танов, обращаясь к монахам, промолвил:
   – Пусть прекратится на время богослужение. Необходимо тотчас же найти человека, который отправился бы за священными книгами Большой колесницы. Это даст нам возможность быть более искренними и обеспечит путь к самосовершенствованию.
   Все были готовы выполнить волю императора. И как только в храме прозвучал вопрос о том, кто хотел бы во исполнение воли императора отправиться на Запад, за священным писанием, вперед выступил Сюань-цзан и, низко кланяясь императору, произнес:
   – Я скромный монах и, хотя не обладаю особыми талантами, хочу верой и правдой послужить вам и, выполняя вашу волю, отправиться за священными книгами. Надеюсь, что этим я хоть в какой-то мере буду способствовать укреплению нашего государства.
   Услышав подобные речи, император остался очень доволен, подошел к Сюань-цзану и, помогая ему подняться, сказал:
   – Преподобный учитель! Если вы поистине преданны и добродетельны и готовы сослужить мне эту службу, если вас не останавливают трудности столь дальнего пути, горы и реки, которые вы встретите в дороге, тогда разрешите мне считать вас отныне своим братом.
   Сюань-цзан низко склонился перед императором, благодаря за оказанную ему честь. Император же, человек весьма добродетельный, перед изображением Будды отвесил Сюань-цзану четыре поклона и промолвил:
   – Святой отец, брат мой!
   Сюань-цзан не переставая благодарил императора и в свою очередь сказал:
   – Ваше величество! Разве смею я, скромный монах, не отличаясь ни особыми добродетелями, ни выдающимися способностями, принимать столь незаслуженные милости? Я приложу все свои ничтожные силы, чтобы добраться до Индии. Если же мне не удастся завершить свой путь и привезти священные книги, то я скорее умру и навеки сойду в преисподнюю, нежели соглашусь вернуться на родину с пустыми руками.
   Желая подтвердить свою клятву, он воскурил фимиам перед статуей Будды. Император пришел в восторг и отдал приказ возвращаться во дворец и ждать счастливого дня, чтобы снабдить паломника документами, необходимыми ему в пути.
   Все разъехались по домам. Сюань-цзан вернулся в храм Хунфусы. Навстречу ему вышли монахи и его ученики, до которых уже дошли слухи о предстоящем паломничестве их учителя. Он подтвердил им, что дал клятву отправиться в Индию.
   – Учитель, – молвил тогда один из его учеников, – я слышал, что путь в Индию далек и труден, что по дороге очень много тигров, барсов и злых духов. На каждом шагу там подстерегают опасности, и вряд ли вы благополучно возвратитесь.
   – Я торжественно поклялся в том, что если не привезу священных книг, то лучше отправлюсь навеки в преисподнюю, – отвечал Сюань-цзан. – После того как я щедро осыпан милостями императора, я должен сдержать данное мной слово и с честью послужить стране, хотя отлично представляю себе все трудности, которые предстоят мне на моем пути. Ученики мои! Возможно, что мы расстаемся с вами на два-три года, а может быть, даже на пять-семь лет. Но что бы ни случилось, знайте: если ветви сосны, которая растет во дворе этого храма, будут обращены на восток – значит я возвращусь. Если же нет, мы с вами никогда уже больше не увидимся.
   Ученики крепко запомнили эти слова.
   На следующий день император в присутствии всех сановников написал рескрипт о том, что Сюань-цзан уполномочен привезти священные книги, и закрепил этот рескрипт печатью, которая давала свободный проезд. В этот момент астролог Цянь доложил:
   – Сегодня как раз благоприятный день для отправления в дальний путь. Расположение звезд предсказывает счастливую дорогу.
   Император остался очень доволен. В этот же момент доложили о приходе Сюань-цзана, и император приказал ввести его.
   – Брат мой, – промолвил, обращаясь к нему, император, – мне сообщили, что сегодня благоприятный день для отправления в путь. Вот здесь бумаги для беспрепятственного проезда. Кроме того, я хочу подарить вам золотую чашу, она пригодится вам для сбора подаяний в пути. Я уже выбрал двух человек, которые будут сопровождать вас, а также жалую вам коня, который будет везти ваши вещи. Вы можете тронуться в путь сейчас же.
   Сюань-цзан с радостью выслушал императора и, с благодарностью приняв предназначенные ему дары, без всякого промедления, сопровождаемый императором и целой свитой сановников, двинулся к городским воротам. У ворот Сюань-цзана ожидали монахи и ученики из храма Хунфусы, они принесли ему зимнюю и летнюю одежду. Император приказал упаковать все это, приготовить коня, а когда все было сделано, приказал подать вина.
   Подняв чашу, Тай-цзун обратился к Сюань-цзану с вопросом:
   – Брат мой, как ваше имя?
   – Ведь я монах, ушел из мира и считал невозможным называть себя каким-нибудь именем, – отвечал на это Сюань-цзан.
   – Я слышал, бодисатва говорила, – продолжал император, – что священные книги в Индии называют Трипитака. Согласны ли вы, чтобы ваше прозвище было Трипитака и напоминало о том, что вы отправляетесь на поиски этих книг?
   Сюань-цзан с благодарностью принял свое новое прозвище, однако, получив от императора чашу с вином, промолвил:
   – Ваше величество! Воздержание от вина является первой заповедью монаха, и за всю свою жизнь я не брал в рот ни капли хмельного.
   – Но сегодня исключительный случай, – заметил Тай-цзун. – Да и вино совсем слабое. Выпейте чашечку за то, чтобы ваша миссия завершилась успехом.
   Трипитака не посмел отказаться. Но в тот момент, когда он хотел выпить, император быстро наклонился и, взяв горсть земли, бросил ее в чашу. Трипитака не мог понять, что это значит, но император, улыбаясь, сказал ему:
   – Дорогой брат! Сколько времени вы будете отсутствовать?
   – Надеюсь года через три вернуться домой, – отвечал Трипитака.
   – О, это очень долгий срок, – произнес император. – Вам предстоит большой и трудный путь. Дорогой брат, выпейте это вино. Ведь правильно говорится, что горсть родной земли дороже десяти тысяч лян чужеземного золота.
   Тут только Сюань-цзан понял, зачем император бросил ему в вино горсть земли, и с благодарностью осушил чашу до дна. После этого он тронулся в путь, а император со своей свитой вернулся во дворец.
   Если вы хотите узнать, как началось путешествие Сюань-цзана, прочитайте следующую главу.

Глава тринадцатая,

//-- повествующая о том, как путники попали в логово тигра, как Дух Вечерней звезды спас их от опасности, а также о том, как охотник с горы Шуньчалин пригласил к себе Сюань-цзана --//
   Приказом Танского императора Сюань-цзану предлагалось отправиться на поклонение основателю религии.

     Сюань-цзан во время дальних странствий
     Видел цель перед собой одну:
     Дал рескрипт ему владыка Танский —
     Сакья-муни посетить страну.
     Путника дорога пролегала
     Через множество далеких стран,
     И порой его на перевалах
     Облачный окутывал туман.
     Но держал он твердо направленье
     К западу, одну мечту тая:
     Вникнуть в суть буддийского ученья
     И постигнуть смысл небытия [64 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Итак, Сюань-цзан покинул Чанъань за три дня до полнолуния девятой луны в тринадцатом году правления Чжэнь-гуаня. До городских ворот его провожал сам император со своей свитой. После двух дней тяжелого пути они добрались наконец до монастыря Фамынь. Настоятель, окруженный множеством монахов – их было больше пятисот, – вышел ему навстречу. Монахи выстроились в два ряда. Сюань-цзана провели в храм, предложили ему чаю, а затем устроили роскошную трапезу, которая закончилась лишь к вечеру. Что за картина открылась взорам всех собравшихся!

     В мерцанье чистых звезд водой речною
     Небесная Река отражена,
     Блестящей, без единого пятна
     Окрестность озаряется луною…
     А в небе – одинокий дикий гусь,
     Пронесся звонко крик его печальный;

     Однообразьем навевает грусть
     Стук равномерный дальней наковальни.
     И стаи птиц летят издалека
     К своим гнездовьям, и в покое полном
     Монахи на коврах из тростника
     Псалмы читают далеко за полночь… [65 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Зажгли огни. Монахи вели беседу о законах буддизма и обсуждали предстоящее путешествие Сюань-цзана. Говорили о широких реках, через которые ему придется переправиться, о неприступных горах, о тиграх, барсах и других диких зверях, которыми кишат дороги. Рассказывали об опасных, труднопроходимых горах и пропастях, о непобедимых свирепых духах и демонах. Сюань-цзан сидел молча, он не произнес ни единого слова и лишь, указывая пальцем на свое сердце, качал головой. Монахи не могли понять, что хочет сказать Сюань-цзан и, почтительно сложив руки, обратились к нему:
   – Учитель, соблаговолите объяснить нам вашу мысль.
   – Когда в сердце возникают желания или чувства, непременно появляются духи, – отвечал Сюань-цзан. – Но если желания уничтожены, духи исчезают. В монастыре Хуашэнсы я торжественно поклялся перед изображением Будды выполнить свою миссию, какие бы трудности ни возникали передо мной. Раз уж я пустился в путь, то должен во что бы то ни стало добраться до Индии, увидеть Будду и попросить у него священные книги, чтобы его учение могло свободно распространяться и обеспечить нашему священному государству прочное и вечное царствование.
   Эти слова привели монахов в восторг.
   – Верный, доблестный священнослужитель! – восклицали они, провожая Сюань-цзана после беседы на покой.
   На рассвете, когда серп луны скрылся в зарослях бамбука, пропел петух и заря окрасила облака, монахи приготовили утреннюю трапезу. Сюань-цзан облачился в рясу, прошел в храм и, склонившись перед статуей Будды, промолвил:
   – Ученик твой Сюань-цзан отправился в трудный путь за священными книгами. Однако мои невежественные глаза еще не удостоились лицезреть живого Будду. Торжественно клянусь в каждой кумирне, которую встречу по дороге, возжигать фимиам и совершать поклоны перед каждым изображением Будды, а также наводить порядок в каждой пагоде. Молю тебя, Будда, яви милосердие и образ свой в золотом сиянии, пожалуй мне священные книги и помоги доставить их в Китай.
   Окончив молитву, Сюань-цзан вернулся в келью и приступил к трапезе. После трапезы спутники Сюань-цзана оседлали для него коня, и все они поспешили в путь. За воротами монастыря Трипитака стал прощаться с монахами. Однако те никак не хотели расставаться с ним и, лишь проводив его за целых десять ли, со слезами на глазах простились. Сюань-цзан отправился прямо на Запад. Стояла уже поздняя осень.

     В деревнях поникли деревья,
     Опадают цветы тростника,

     Листву на сырую землю
     Роняют осенние клены.

     Встреча с друзьями
     В пути в эту пору редка,

     Видны только цветы хризантем
     И хребта силуэт отдаленный.

     Лотос замерз,
     И на сердце печаль и тоска,

     В белом инее красная ряска,
     Под снегом осока,

     Камнем падает утка,
     Туманом подернут закат,

     Облака пролетают тоскливые
     В небе далеком.

     Улетают от холода лебеди,
     Ласточка к югу стремится,

     Ночь спускается быстро —
     Умолкли и люди и птицы [66 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Через несколько дней они достигли города Гунчжоу. Власти и население вышли за городские ворота встретить Сюань-цзана. Отдохнув за ночь, они на следующее утро отправились дальше. Проголодавшись, Сюань-цзан и его спутники останавливались, чтобы утолить голод и жажду. С наступлением ночи они располагались на отдых, а на рассвете продолжали свой путь. Вскоре они достигли заставы Хэчжоу. Здесь в Танскую эпоху проходила государственная граница. Командующий местной пограничной охраной и монахи, заранее узнав о прибытии посланца и побратима императора, следующего на Запад повидать Будду, устроили Сюань-цзану торжественную встречу и с почетом проводили его в монастырь Фуюаньсы, чтобы он отдохнул там. После того как все монахи по очереди представились Сюань-цзану, был устроен ужин. После ужина Сюань-цзан велел своим спутникам накормить коня и сказал, что они отправятся дальше до рассвета.
   И действительно, как только пропел петух, Сюань-цзан разбудил своих спутников, а за ними поднялись и все остальные монахи. Они быстро приготовили чай, закуски и пригласили гостей позавтракать. После завтрака отправились в путь и выехали за заставу.
   Они выехали так рано потому, что Сюань-цзан очень спешил. Стояла уже глубокая осень, в это время года петух поет раньше, чем обычно, во всяком случае не позднее четвертой стражи. Все вокруг было покрыто инеем, который сверкал при ярком свете луны. Пройдя несколько десятков ли, путники увидели перед собой горный кряж. Здесь дороги уже не было и приходилось прокладывать себе путь, раздвигая высокую траву. Шли они по извилистым, крутым и труднопроходимым горам. Вдруг им показалось, что они сбились с пути. И вот, когда они остановились в нерешительности, обсуждая, что им делать, земля у них под ногами заколебалась, и они все вместе с конем полетели в глубокую яму. Сюань-цзан растерялся, его спутники дрожали от страха. Не успели они опомниться, как неожиданно услышали свирепые крики:
   – Хватайте их! Тащите!
   В тот же миг на них вихрем налетела целая толпа чудовищ. Они выволокли Сюань-цзана и его спутников наверх. Чуть живой от страха Сюань-цзан огляделся вокруг и увидел возвышавшегося над другими Князя демонов. Он был поистине страшен.
   Он кричал так ужасно, что душа Сюань-цзана от страха ушла в пятки, у спутников его подкосились ноги, а руки беспомощно повисли. По приказу Князя демонов чудовища связали пленников и собрались их сожрать, как вдруг услышали снаружи какой-то шум. Кто-то сообщил, что это прибыли властитель Медвежьей горы и молодой Бык-отшельник. Сюань-цзан поднял голову и увидел перед собой черную фигуру.

     Противников он сразу потрясал
     Свирепым видом, телом мускулистым,
     Неутомимо бегал по лесам,
     Играя силой, – радостен, неистов.
     Легко одолевал потоки вплавь…
     Богатыря достойный, крепким станом
     И мощью никому не уступал,
     Не мыслил он, что эти дни настанут,
     Что грезы и мечты увидит въявь.
     Выхватывал стволы деревьев с корнем,
     О холодах задолго узнавал, —
     И духи слушались его покорно:
     По праву звался он владыкой горным! [67 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Поэтому-то он и назывался властителем горы. За ним следовал здоровенный детина.

     Торчат на шлеме выше гор рога,
     Могучий стан попоною прикрыт,
     Вся внешность и спокойна и строга,
     Тверда походка, громок стук копыт.
     Зовется ныне по отцу Быком,
     Коровой прежде звался он, как мать,
     С работой в поле хорошо знаком,
     Быком-отшельником его привыкли звать [68 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Князь демонов поспешил им навстречу:
   – Ну как, полководец Инь, кажется, как всегда, везет? Могу поздравить вас с удачей!
   – У вас замечательный вид, – поддержал приятеля Бык-отшельник. – Это чрезвычайно приятно!
   – А как ваши дела? – спросил в свою очередь Князь демонов.
   – Да так, пробавляемся кое-как, – ответил властитель горы.
   – Тянемся понемногу, – поддакнул Бык-отшельник.
   Они сели, продолжая шутить и разговаривать. Вдруг один из спутников Сюань-цзана, которого скрутили веревками, завопил от боли.
   – Как они сюда попали? – спросил черный.
   – Сами заявились, – отвечал князь.
   – Так, может быть, угостите нас? – со смехом сказал Бык-отшельник.
   – Сделайте одолжение! – промолвил князь.
   – Но за один раз нам их не съесть, – проговорил властитель Медвежьей горы. – Расправимся вначале с двоими, а одного, пожалуй, оставим?
   Князь отдал приказ. Чудовища тотчас же разделали туши двоих спутников Сюань-цзана, вынули у них сердце, печень. Голова, сердце и печень были предложены гостям, а ноги и руки хозяин взял себе. Остальное разделили между чудовищами. Заскрежетали челюсти, защелкали зубы, – казалось, тигр пожирает пойманную им овцу. Очень скоро пир закончился. Сюань-цзан был ни жив ни мертв от страха. Но это было лишь первым испытанием после его отъезда из Чанъаня.
   Когда Сюань-цзан был уже в полном отчаянии, на востоке начала заниматься заря. Чудовища исчезли.
   – Ну и попировали мы сегодня, – расходясь, говорили между собой чудовища. – Завтра продолжим.
   После этого все они удалились. Вскоре над небосклоном появился красный диск солнца. Сюань-цзан от страха был почти без сознания и потерял уже всякую надежду на спасение, когда вдруг появился какой-то старец с посохом в руках. Подойдя к Сюань-цзану, он протянул руку, прикоснулся к веревкам, и они тотчас же упали. Потом он дунул в лицо Сюань-цзана, тот словно ожил и рухнул перед своим спасителем на колени.

   Остальное разделили между чудовищами. Заскрежетали челюсти, защелкали зубы, – казалось, тигр пожирает пойманную им овцу.

   – Благодарю вас, почтенный старец, – говорил он, – вы спасли мне жизнь.
   Ответив на его поклоны, старец молвил:
   – Встаньте и скажите мне, не потеряли ли вы что-нибудь?
   – Двух моих спутников, – отвечал Сюань-цзан, – сожрали чудовища. А где мои вещи и мой конь, я не знаю.
   – Лошадь и два тюка находятся вон там, – сказал старец, указывая посохом.
   Сюань-цзан посмотрел в том направлении, куда указывал старец, и действительно увидел, что его конь и тюки целы и невредимы. Успокоившись немного, он спросил старца:
   – Скажите, почтенный человек, как называется эта местность? И откуда вы явились сюда?
   – Это место называется Хребет двух вилок, – отвечал старец. – Оно кишит тиграми и волками. Как это вас занесло сюда?
   – Мы встали сегодня с петухами, – стал объяснять Сюань-цзан, – и вышли за заставу Хэчжоу. Было еще очень рано, и пришлось идти по дороге, покрытой инеем. Мы заблудились и вот неожиданно очутились в этом месте. Тут мы попали в лапы к Князю демонов, страшному и свирепому. Его чудовища связали нас. Затем пришел какой-то черный человек, которого называли властителем Медвежьей горы, и с ним здоровенный детина по прозвищу Бык-отшельник. Князя демонов они называли командующим Инем. Втроем они съели двух моих спутников, а когда стало светать, исчезли. Вот уж не ожидал, что судьба будет так милостива ко мне. Я глубоко благодарен вам, почтенный отец, за то, что вы спасли мне жизнь.
   – Бык-отшельник – это Дух быка, – сказал старец, – властитель Медвежьей горы – Дух медведя, а полководец Инь – Дух тигра. Остальные чудовища – духи различных зверей и деревьев. Чистота вашей внутренней природы лишила их возможности съесть вас. А сейчас ступайте за мной, я выведу вас на правильный путь.
   Преисполненный благодарности, Сюань-цзан увязал тюки и, взяв коня за повод и без труда следуя за старцем, вышел на дорогу. Сюань-цзан отвел коня в сторону, привязал его и хотел было совершить перед старцем поклоны, но тот превратился в ветерок и, оседлав белого журавля с красной головой, вознесся на небо. Затем Сюань-цзан увидел листок бумаги, который, трепыхаясь на ветру, упал с неба. На листке было написано: «Я – Дух Вечерней звезды с Запада и прибыл сюда для того, чтобы спасти вашу жизнь. На всем вашем пути небесные силы будут оказывать вам помощь; они будут ограждать вас от всевозможных опасностей».
   Прочитав это, Сюань-цзан трижды поклонился небу:
   – Благодарю тебя, Дух Вечерней звезды, за то, что ты избавил меня от смертельной опасности. – И, взяв под уздцы коня, Сюань-цзан отправился дальше совершенно один, навстречу всем тем превратностям, которые предстояло ему встретить по пути, рискуя собственной жизнью.

     Разлился в чаще леса холодок,
     Как будто бы прошел внезапный ливень,
     И где-то вдалеке шумел поток
     На перекатах – быстрый и бурливый.
     Прохладный ветер аромат цветов,
     Росой обрызганных, донес с полянки,
     Утес нагромоздился на утес,
     На склонах гор высоких, в беспорядке.
     Из глубины лесной во тьме неслись
     Стай обезьяньих яростные крики,
     А на лугу сверкающем неслись
     Пугливые стада оленей диких.
     Неугомонный щебет птиц летел
     Из густоты ветвей, с деревьев ближних,
     И о желанной близости людей
     Не говорил здесь ни малейший признак.
     В лесу густом стоял опасный мрак,
     И сердце у святого трепетало;
     Коню с трудом давался каждый шаг —
     Частенько спотыкался конь усталый… [69 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Добрую половину дня Сюань-цзан взбирался на высокий хребет, не встретив на своем пути никаких признаков человеческого жилья. Он проголодался. Дорога становилась все более крутой и труднопроходимой. Сюань-цзан стал выбиваться из сил и вдруг услышал где-то неподалеку рыканье тигров, а оглянувшись, увидел нескольких огромных извивающихся змей. Но это было еще не все. Слева от него ползали какие-то ядовитые гады, а справа появился чудовищный зверь. Одному ему, конечно, было не под силу справиться со всеми этими зверями, гадами и чудовищами, поэтому ему не оставалось ничего другого, как положиться на свою судьбу. У коня от страха подкосились ноги, и он опустился на землю. Сколько Сюань-цзан ни хлестал его, как сильно ни тянул за повод, конь не двигался с места. Сюань-цзан понял, что положение критическое и что в этом глухом, заброшенном месте неоткуда ждать спасения. Но спасение пришло. Вдруг все дикие звери и гады разбежались в разные стороны. Исчезли свирепые тигры, уползли огромные змеи. Подняв голову, Сюань-цзан увидел выходящего из-за холма человека с рогатиной в руках, с луком и стрелами у пояса. Выглядел он настоящим молодцом.

     Леопарда шкурой пятнистой
     Верх его головы покрыт,
     Страшен в злобе своей неистовой —
     Вылезают глаза из орбит.
     Носит он расшитый узорами
     Из овечьей шерсти халат,
     Как у духа речного, в стороны
     Борода и усы торчат,
     Сапоги, из замши пошитые,
     Богатырским под стать ногам,
     Стрелы острые и ядовитые
     Наполняют его ятаган.
     С мордой львиною пряжка пояса,
     Ствол рогатины лапами сжат,
     Смелость духа и мощь его голоса
     Всех зверей в округе страшат [70 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Сюань-цзан опустился на колени и, почтительно сложив руки, кланяясь, промолвил:
   – Великодушный человек, спасите меня!
   Незнакомец подошел к нему, положил рогатину и, поддерживая Сюань-цзана, помог ему подняться и сказал:
   – Не бойтесь, уважаемый учитель! Я не разбойник, я житель этих гор и промышляю охотой. Фамилия моя – Лю, имя Бо-цинь, а прозвище Великий усмиритель гор. Я отправился, чтобы раздобыть парочку горных животных себе на ужин, и вот неожиданно встретил вас. Извините, что своим появлением напугал вас.
   – Я посланец императора Танов и еду в Индию поклониться Будде и испросить у него священные книги, – пояснил Сюань-цзан. – Не успел я прийти сюда, как меня со всех сторон окружили дикие звери, ядовитые гады, и я не мог идти дальше. Лишь благодаря вашему появлению звери разбежались, и мне остается только выразить вам свою нижайшую благодарность за то, что вы спасли мне жизнь!
   – Мой дом недалеко отсюда, – промолвил охотник, – живу я тем, что охочусь на диких зверей. Звери боятся меня и потому сейчас разбежались. А мы, оказывается, с вами земляки, вы ведь идете в Индию по велению Танского императора, а эти земли находятся в его владении. Бояться вам теперь нечего. Следуйте за мной. Вам и вашему коню необходимо отдохнуть, а завтра утром я провожу вас.
   Сюань-цзан с радостью принял приглашение охотника и последовал за ним, ведя под уздцы коня. Когда они перевалили через гору, то вдруг услышали свирепое рыканье.
   – Обождите немного, учитель, – сказал охотник, – когда шумит ветер, это значит, что идет тигр. Я сейчас убью его и угощу вас ужином.
   Сюань-цзана обуял страх, и он не осмеливался ступить и шагу дальше. А охотник взял свою рогатину и двинулся вперед. В этот момент прямо перед ним вырос огромный тигр. Увидев охотника, он бросился бежать.
   – Куда бежишь, скотина! – громовым голосом закричал охотник.
   Тигр, почуяв, что ему не удрать, выпустил когти и ринулся на охотника. А охотник, взмахнув своей рогатиной, бросился на тигра. Сюань-цзан, никогда в жизни не видавший подобных схваток, от страха в изнеможении опустился на землю.
   У подножия холма между охотником и тигром завязалась отчаянная борьба.

     Гнев и гнев —
     Им воздух напоен,

     Ветер, ветер —
     Стал неистов он!

     . . .
     Гнев и гнев —
     Им воздух напоен:

     Богатырь
     Всю мощь свою напряг,

     Ветер, ветер —
     Стал неистов он:

     Зверь могуч —
     Ему не страшен враг!
     . . .
     Зверь взревел
     И все вокруг потряс,

     Горы, реки
     Задрожали вдруг,

     Звери, птицы
     Скрылись вмиг из глаз,

     Их сердца
     Сковал немой испуг…

     Богатырь вскричал —
     Вскричал, как волк,

     Звезды задрожали
     В небесах,

     Небо и земля —
     Весь мир умолк,

     Столь велик
     Перед борцами страх! [71 - Перевод стихов И. Голубева.]

   Прошло два часа, тигр стал уставать. Наконец охотнику удалось всадить рогатину зверю прямо в грудь. Зверь упал, заливая кровью все вокруг. Охотник оттащил его за уши на дорогу и как ни в чем не бывало сказал:
   – Повезло! Мяса этого тигра хватит нам надолго.
   Сюань-цзан был потрясен и восторженно воскликнул:
   – Уважаемый охотник! Вы – истинный бог гор!
   – Да что же тут особенного, – возразил охотник. – Вы напрасно хвалите меня. Мне повезло потому, что вы были здесь. Однако пойдемте скорее домой. Надо содрать шкуру, а мясо мы зажарим, и я угощу вас на славу.
   Держа в одной руке рогатину, а другой волоча убитого тигра, охотник вышел на дорогу. Сюань-цзан, ведя под уздцы своего коня, следовал за ним. Перевалив через гору, они увидели перед собой усадьбу. Это было поистине великолепное строение:

     Вздымалась к небу роща вековая —
     Лианами стволы оплетены,
     Холодный ветер мчался, завывая,
     В ущельях непроглядной глубины.
     Кругом – нагромождения утесов.
     Благоухал цветами горный луг,
     Сплошной стеной зеленою вознесся
     В тенистых рощах молодой бамбук.
     Поместье наконец открылось взорам:
     Фасад к воротам стройным обращен,
     Двор огорожен глиняным забором,
     Покрытым густо вьющимся плющом.
     И над наполненным водою рвом
     Ряд каменных мостов сооружен;
     Хотя пейзаж осенний был суровым —
     Он прелести особой не лишен.
     Вдали клубятся тучи над хребтами,
     Края дорог засыпаны листвой,
     И птиц лесных не молкнет щебетанье,
     И лает злобно пес сторожевой [72 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Подойдя к воротам, охотник оставил убитого тигра и крикнул работников. На его зов появилось несколько парней свирепого вида. Он приказал им внести тигра в усадьбу, освежевать его и приготовить кушанья.
   После этого он пригласил Сюань-цзана в дом. Здесь он еще раз приветствовал своего гостя и предложил ему сесть. Сюань-цзан снова низко поклонился и поблагодарил его за то, что он спас ему жизнь.
   – За что же благодарить меня? – отвечал охотник. – Ведь мы земляки.
   Когда они выпили чаю, из внутренних комнат вышли две женщины: одна – пожилая, другая – молодая. Хозяин представил Сюань-цзану мать и жену.
   – Разрешите просить вас занять почетное место и совершить перед вами полагающиеся поклоны, – сказал Сюань-цзан, обращаясь к матери хозяина.
   – Вы гость, прибывший к нам издалека, – отвечала старушка, – и вам не следует утруждать себя подобными церемониями.
   – Этот почтенный монах по велению Танского императора направляется в Индию, чтобы повидаться с Буддой и попросить у него священные книги, – пояснил матери хозяин. – Я случайно встретил его в горах и, когда узнал, что мы земляки, пригласил к нам отдохнуть с дороги, а завтра мы снова проводим его в путь.
   Услышав это, мать чрезвычайно обрадовалась.
   – Вот и чудесно! – промолвила она. – Ведь более удобный случай трудно было найти. Завтра годовщина смерти твоего отца, и мы попросим святого монаха совершить службу и почитать священные псалмы. А потом проводим его в путь.
   Следует сказать вам, что этот охотник, невежественный истребитель тигров, был очень почтительным сыном. Не успела мать договорить, как он сейчас же распорядился приготовить курительные свечи и жертвенную бумагу и уговорил Сюань-цзана остаться на день.
   Время было позднее. Слуги накрыли стол и принесли несколько блюд, приготовленных из тигра. Мясо, видимо, только что сняли с огня, так как оно еще потрескивало. Все эти блюда поставили перед гостем и хозяином. Хозяин пригласил Сюань-цзана отведать угощения и сказал, что потом приготовят еще блюда. Однако Сюань-цзан, почтительно сложив руки и, благодаря хозяина, воскликнул:

   Подойдя к воротам, охотник оставил убитого тигра и крикнул работников.

   – О боже милосердный! Должен признаться вам, что стал монахом почти сразу же после своего рождения и никогда в жизни не потреблял мясной пищи.
   Услышав это, охотник подумал и сказал:
   – Почтенный отец! А в нашем роду на протяжении нескольких поколений даже не знают, что такое постная пища. У нас, конечно, есть побеги бамбука, мы собираем грибы, разные коренья, приготовляем бобовый сыр, но готовим все это на животном жиру. И очаг насквозь пропитан этим жиром. Как же быть? Вы уж простите меня, что по своему невежеству я предложил вам пищу, которую вам нельзя есть.
   – Не беспокойтесь, почтенный хозяин, – отвечал Сюань-цзан, – кушайте сами. А я, чтобы не нарушить монашеского обета, могу дней пять совсем не принимать пищи.
   – Но разве могу я допустить, чтобы вы умерли здесь с голоду! – воскликнул хозяин.
   – Я так благодарен вам за то, что вы спасли мне жизнь, – сказал Сюань-цзан, – гораздо лучше умереть с голоду, нежели быть съеденным тигром.
   – Да что тут говорить, – вмешалась в разговор мать хозяина. – Я могу предложить нашему гостю постную пищу. – И она тут же велела снохе принести небольшой котел, выжгла на огне все остатки масла, а затем хорошенько почистила и вымыла его. Затем наполнила котел до половины кипятком и поставила его на очаг. Сорвав листьев с горного дерева, женщина заварила чай, потом помыла рис и приготовила овощей. Когда еда была готова, она накрыла стол скатертью и поставила две чашки.
   – Прошу вас, почтенный отец, отведать кушанья, – сказала она. – Мы с невесткой сделали все как полагается.
   Сюань-цзан поблагодарил и сел к столу.
   Между тем хозяин сел отдельно и принялся за мясо тигра, которое ему подали без соли и всяких приправ. Кроме того, перед ним были блюда с олениной, мясом змеи, лисы, кролика, а также куски сушеной оленины. И вот, когда хозяин совсем было приготовился приступить к еде, он услышал, что Сюань-цзан, сложив руки, что-то говорит. Охотника это так поразило, что он отложил в сторону палочки для еды и поспешно встал рядом с Сюань-цзаном. Между тем Сюань-цзан произнес всего лишь несколько фраз и сказал, что можно приступать к еде.
   – У вас какие-то очень короткие псалмы, – удивился хозяин.
   – А это не псалом, – ответил Сюань-цзан, – я просто молился перед едой.
   – Много у вас, монахов, каких-то странных обычаев, – сказал хозяин. – Даже перед едой вы читаете молитвы.
   Когда они поели, время было уже позднее, и хозяин предложил гостю посмотреть его усадьбу и повел его из центрального помещения по дорожке в хижину, крытую соломой, позади дома. Стены ее были сплошь увешаны луками, пращами, колчанами со стрелами и другим оружием. На балке висели две свежие, еще окровавленные шкуры. Вдоль стены в стойках были расставлены пики, мечи, рогатины. Посредине стояли два кресла. Хозяин предложил гостю присесть. Однако Сюань-цзан от одного лишь вида этих ужасных, вызывающих у него отвращение вещей почувствовал себя плохо и, не в силах задерживаться здесь, вышел наружу. Они пошли дальше и очутились у беседки в саду, где все вокруг поросло кустами золотистых хризантем и кленом с багряными листьями. Вдруг послышался шум и из-за кустов выскочило более десятка откормленных оленей и стадо желтых косуль. Приход людей нисколько не спугнул их, и они свободно разгуливали по лужайке.
   – Это ваши питомцы? – спросил Сюань-цзан.
   – Да, – подтвердил охотник. – Жители Чанъаня копят деньги и ценности, крестьяне делают запасы зерна, а мы, охотники, должны иметь прирученных животных на черный день.
   Пока они беседовали, совсем стемнело, и они вернулись домой отдыхать. На следующее утро собралось все семейство охотника. Для гостя приготовили трапезу и попросили его совершить богослужение. Сюань-цзан вымыл руки, вместе с хозяином дома возжег благовонные свечи перед домашним алтарем, затем, совершив поклоны, начал бить в барабан, имеющий форму рыбы. Он прочитал молитву об очищении уст от грехов, затем об очищении души. После этого он раскрыл книгу и прочел псалом о спасении души. Тогда охотник попросил его написать на полоске бумаги молитву о спасении душ умерших, и Сюань-цзан громко и внятно прочел гимны из сутры Алмазного резца и сутры Гуаньинь. После этого моления был устроен обед, а затем Сюань-цзан снова прочел несколько гимнов из сутр Лотоса и Амитаба, далее прочел гимн из сутр Павлина и рассказал историю о том, как Будда помог бедному человеку, посвятившему себя самосовершенствованию. С утра до позднего вечера они возжигали благовония, сжигали сделанных из бумаги жертвенных животных, а также поминания о душах усопших с написанными на них молитвами. Когда моления были закончены, все разошлись на покой.
   Надо вам сказать еще о том, что душа отца охотника после смерти попала в преисподнюю, благодаря молитвам освободилась оттуда и в эту ночь явилась во сне всем членам семьи и сообщила им следующее:
   – Моя душа после смерти попала в преисподнюю, где претерпевала всяческие мучения и была лишена возможности перерождения. И вот сейчас благодаря молитвам этого благочестивого монаха моя душа очистилась от всех грехов, и Владыка преисподней Янь-ван отправил ее с провожатым в Китай для того, чтобы я перевоплотился в новорожденного ребенка богатого землевладельца. Не жалейте ничего, чтобы достойно отблагодарить почтенного священнослужителя. А теперь я ухожу.

     Был величествен и могуч —
     Будде в жизни он подражал,

     Приношения делал предкам, —
     Часа смертного избежал! [73 - Перевод стихов И. Голубева.]

   На следующее утро вся семья проснулась, когда солнце уже взошло на востоке. И вот жена охотника, обращаясь к мужу, промолвила:
   – Тай-бао [74 - Тай-бао – муж.], сегодня во сне ко мне явился твой отец. Он рассказал о том, что долгое время терпел в преисподней мучения и никак не мог возродиться к новой жизни. И вот благодаря тому, что духовный отец совершил богослужение, теперь ему отпущены его грехи, и Владыка преисподней Янь-ван отправил его душу с провожатым в семью богатого землевладельца в Китай, чтобы он перевоплотился во вновь рожденного. Он велел достойно отблагодарить священнослужителя и после этого исчез. Я хотела остановить его, звала, но все напрасно. Проснувшись, я поняла, что это был всего лишь сон.
   – Мне приснилось то же самое, – сказал охотник. – Пойдем расскажем матери.
   Но мать опередила их.
   – Сынок, – сказала она, – иди-ка сюда. Мне надо кое-что тебе рассказать. – И когда они подошли, мать, сидя на кровати, продолжала: – Сынок, мне приснился сегодня очень хороший сон. Я видела, будто к нам приходил отец и рассказал о том, что благодаря молитвам почтенного монаха ему сейчас отпущены все грехи и он перевоплотится в новорожденного в почтенной семье в Китае.
   Охотник и его жена выслушали ее и рассмеялись.
   – Мы видели то же самое, – сказали они. – И только было хотели рассказать тебе об этом, как ты позвала нас.
   После этого собралась вся семья и, окружив паломника, стала сердечно благодарить его. Затем Сюань-цзану оседлали коня, собрали вещи и, кланяясь, говорили ему:
   – Мы глубоко признательны вам, почтенный отец, за то, что вы помогли возродиться душе нашего покойного отца, и не знаем даже, как отблагодарить вас за это.
   – Я не сделал ничего особенного – зачем же так усердно благодарить меня? – отвечал Сюань-цзан.
   Однако, когда хозяин рассказал Сюань-цзану, что трое из их семьи видели один и тот же сон, он остался очень доволен. Хозяева приготовили гостю завтрак и преподнесли ему в благодарность один лян серебра, но Сюань-цзан, несмотря ни на какие уговоры, решительно отказался от денег и только сказал:
   – Если бы вы были так добры и проводили меня один переход, это было бы для меня вполне достаточным вознаграждением.
   Тогда женщины поспешили испечь лепешек и сказали хозяину, чтобы он проводил Сюань-цзана. Сюань-цзан с благодарностью принял лепешки, а хозяин в сопровождении нескольких парней, вооружившись охотничьим оружием, отправился провожать Сюань-цзана. Когда они вышли на дорогу, перед ними раскрылся горный пейзаж неописуемой красоты.
   К полудню они подошли к высокой горе. Вершина ее, казалось, упиралась в небо. Здесь было много суровых ущелий и скал. Охотник начал легко взбираться на гору, как будто шел по ровной земле, а Сюань-цзан в это время только добрался до подножия. И вот, когда они достигли половины горы, охотник остановился и, обращаясь к Сюань-цзану, сказал:
   – Здесь, почтенный отец, я должен проститься с вами. Вы идите, а мне нужно возвращаться домой.
   Услышав это, Сюань-цзан поспешно сошел с коня и сказал:
   – Я очень прошу вас проводить меня еще один переход.
   – Вам неизвестно, конечно, почтенный отец, что эта гора называется Горой двух границ. Восточная ее часть входит во владения великих Танов, а западная – принадлежит татарам. Тигры и волки на той стороне уже неподвластны мне. Да к тому же я не имею права переходить границу. Так что дальше вам придется идти одному.
   Сюань-цзан в отчаянии ломал руки и, ухватившись за одежду охотника, едва сдерживал слезы.
   И вот, когда они стали прощаться, не в силах расстаться друг с другом, из-под горы прогремел голос:
   – Учитель пришел! Учитель пришел!
   И Сюань-цзан, и охотник от изумления замерли на месте.
   Но если вы хотите узнать, чей это был голос, прочтите следующую главу.

Глава четырнадцатая,

//-- повествующая о том, как мятущаяся обезьяна вступила на путь Истины и как были уничтожены шесть разбойников --//

     Я душу Буддой назову,
     А Будду – символом души,

     Душа и Будда – вот закон,
     Что миром правит, всем вершит…

     Кто овладел своей душой,
     С мирской расстался суетой,

     Тот – Будда чистый и простой,
     Тот – Будда мудрый и святой.

     Тот – Будда истинный вовек,
     Кто вечное добро творил.

     Его блаженная душа,
     Как солнце, освещает мир!

     Вне тела истина живет,
     Вне тела истину творят,

     Не в форме истина, а в том,
     В чем формы нет на первый взгляд;

     Есть пустота. Быть может, в ней
     Ни формы, ни пространства нет,

     И кто ушел – тот не придет,
     Его уже потерян след…

     Где тождеств нет, различий нет, —
     Там все подвластно пустоте:

     Небытие – там все же есть,
     И есть святое бытие!

     То, что в душе и вне души
     Везде одним лучом горит,

     Лишь Будда все объединит
     И наши души озарит…

     Быть может, тысячу миров
     Уже вложил в песчинку он,

     И в разуме его живет
     Из тысячи любой закон!

     Быть равнодушным к суете,
     То значит Истину познать,

     Нельзя для этого себя
     Ни очернить, ни запятнать…

     Кто цену знал добру и злу —
     И не во сне, а наяву, —

     Того – великим и святым —
     Того я Буддой назову! [75 - Перевод стихов И. Голубева.]

   И вот не успели охотник и Сюань-цзан прийти в себя от изумления, как снова услышали тот же голос:
   – Учитель пришел!
   Тогда слуги, сопровождавшие охотника, сказали:
   – Это голос старой обезьяны, которая заключена в каменном ящике под горой.
   – Да, конечно, это она! – воскликнул охотник.
   – А что это за обезьяна? – спросил Сюань-цзан.
   – Когда-то гора эта называлась Усиншань – Горой пяти элементов, – пояснил охотник. – Но после того, как император Танов совершил походы на запад и установил здесь границу, эта гора стала называться Пограничной. Несколько лет назад один старик рассказывал мне, что, когда Ван-ман [76 - Ван-ман – император Ханьской династии. Годы правления – 9–23.] узурпировал власть во времена Ханьской империи, небо опустило эту гору на землю, чтобы придавить ею волшебную обезьяну, которая не ест, не пьет и не боится ни жары, ни холода. Охраняет ее местный дух, который, если обезьяна очень уж проголодается, дает ей поесть железных пилюль и расплавленной меди. Несмотря на холод и голод, обезьяна до сих пор жива. Это, конечно, она кричит. Но вам, почтенный учитель, нечего беспокоиться. Мы сейчас спустимся с горы и посмотрим на эту обезьяну.
   Сюань-цзан последовал за охотником. Они прошли всего несколько ли и действительно увидели каменный ящик. Из него высовывалась голова обезьяны и лапы, которыми она усиленно жестикулировала:
   – Учитель! Почему вас так долго не было? Вы пришли очень кстати. Освободите меня из этого ящика, и я буду охранять вас на протяжении всего вашего пути.
   Сюань-цзан подошел к ящику и внимательно посмотрел на обезьяну. Кого же, вы думаете, он увидел?

     Острая мордочка —
     С виду как будто без щек,

     Хитрые глазки,
     А в них – золотой огонек…

     Мох нависает
     Над хрупкой его головой,

     Уши обвиты
     Целебною дикой травой.

     Вместо волос он травою порос,
     В длинных усищах – песок,

     А борода опускается вниз,
     Словно осоки росток…

     Глины кусок
     В переносицу узкую врос,

     Грязью дорожною
     Туго закупорен нос…

     С виду он был
     И неистов, и жалок, и дик,

     Руки не мыл он
     И грязные ногти не стриг,

     Сплошь бородавками
     Пальцы его обросли,

     К жесткой ладони
     Приклеились комья земли…

     Но излучали зрачки его глаз
     Теплый и радостный свет,

     Чистым и радостным стал голосок —
     В нем добродушный привет…

     Быстро и радостно заговорил, —
     Что за приятная речь!

     Только не в силах он двигаться был —
     Ни приподняться, ни лечь…

     Силою неба пять долгих веков
     Скован Великий Мудрец.

     Кончился срок – и страданьям его
     Будет сегодня конец… [77 - Перевод стихов И. Голубева.]

   Охотник смело приблизился к обезьяне, вытащил траву из ее шерсти и, смахнув с подбородка песчинки, спросил:
   – Что ты хочешь сказать?
   – Тебе – ничего, – ответила обезьяна. – Позови сюда почтенного отца, я хочу его спросить кое о чем.
   – О чем же ты хочешь спросить меня? – поинтересовался Сюань-цзан.
   – Не вас ли император великих Танов послал в Индию за священными книгами?
   – Да, именно меня, – отвечал Сюань-цзан. – А почему ты об этом спрашиваешь?
   – Я – Великий Мудрец, равный небу, – промолвила обезьяна. – Пятьсот лет тому назад я обманул небо и учинил там дебош. За это Будда заточил меня в ящик. Недавно здесь побывала бодисатва Гуаньинь, посланная Буддой в Китай для того, чтобы отыскать человека, который отправился бы на Запад за священными книгами. Я обратился к ней с просьбой спасти меня, и она обещала мне сделать это, если я не буду впредь совершать злодеяний, буду следовать законам Будды и преданно охранять человека, отправившегося на Запад за священными книгами. С тех пор я дни и ночи с нетерпением жду вашего прихода в надежде, что вы освободите меня. Я буду охранять вас во время вашего пути и стану вашим верным учеником.
   Сюань-цзан, выслушав его, пришел в восторг.
   – То, что у тебя такие благие намерения и ты решил стать последователем учения бодисатвы, очень хорошо. Беда лишь в том, что у меня нет с собой ни топора, ни долота и я не знаю, как освободить тебя.
   – Для этого не потребуется ни топора, ни долота, – отвечала обезьяна. – Достаточно вам только захотеть, и я буду свободен.
   – Я очень хочу помочь тебе, – промолвил Сюань-цзан, – но как это сделать, не знаю.
   – На вершине этой горы, – сказала тогда обезьяна, – есть печать с золотыми иероглифами, тиснутыми самим Буддой. Вам нужно только подняться на гору, снять печать, и я буду свободен.
   Сюань-цзан тут же попросил охотника проводить его на гору.
   – Да ведь еще не известно, правда ли все это? – усомнился охотник.
   – Это самая настоящая правда, и никакого обмана здесь нет, – громко крикнула обезьяна.
   Тогда охотник, поддерживая Сюань-цзана под руку, повел его на гору, а своим работникам приказал взять у Сюань-цзана коня и следовать за ними. Им пришлось пробираться сквозь густую чащу. Цепляясь за заросли, они с большим трудом взобрались наконец на вершину. И здесь действительно увидели квадратную каменную плиту, излучающую золотое сияние, предвещающее счастье. На плите была надпись из золотых иероглифов: «Ом мани падме хум».
   Приблизившись к плите, Сюань-цзан опустился на колени и стал отбивать поклоны. Затем, повернувшись лицом к Западу, он произнес молитву:
   – Твой почтительный ученик Сюань-цзан, повинуясь указу, отправился за священными книгами. И если этой обезьяне действительно суждено быть моим учеником, пусть эта надпись отделится от плиты, волшебная обезьяна получит освобождение и будет сопровождать меня к священному месту Будды. Если же эта обезьяна не может быть моим учеником, не совершит ничего достойного и по-прежнему останется непокорным чудовищем, тем самым опозорив звание ученика, тогда пусть эта надпись останется на месте.
   И вот, когда он кончил молитву и, продолжая кланяться, подошел к плите и легонько дотронулся до надписи, подул ароматный ветерок, который отделил надпись от плиты и вознес ее в воздух. В тот же момент раздался голос:
   – Я охраняю Великого Мудреца. Сегодня кончился срок его испытания, и я отправляюсь к Будде, чтобы отнести ему эту надпись с печатью.
   Трепеща от страха, Сюань-цзан, охотник и работники склонились в том направлении, откуда послышался голос, затем спустились с горы и, приблизившись к ящику, в котором сидела обезьяна, – сказали ей:
   – Надпись снята, можешь выходить.
   – Учитель! – обрадованно воскликнула обезьяна. – отойдите немного, не то я могу напугать вас своим появлением.
   Услышав это, охотник отвел Сюань-цзана и сопровождавших его работников в сторону на несколько ли, но тут снова раздался голос обезьяны:
   – Дальше, дальше!
   Сюань-цзан и его спутники отошли еще немного и спустились с горы. В этот момент они услышали такой грохот, словно земля разверзлась и рушились горы. Они замерли от страха и тут увидели обезьяну, которая приблизилась к коню Сюань-цзана и, как была, голая, опустившись на колени, сказала:
   – Учитель, я свободна! – Совершив перед Сюань-цзаном четыре поклона, она поспешно вскочила на ноги и приветствовала также охотника. – Почтенный брат, – промолвила она. – Вы взяли на себя труд проводить нашего учителя. А теперь не откажите в любезности и вытащите солому у меня из шерсти.

   Они замерли от страха и тут увидели обезьяну, которая приблизилась к коню Сюань-цзана…

   Поблагодарив за услугу, обезьяна увязала тюки и уложила их на спину коня. А конь, завидев обезьяну, стал смирным, послушным и дрожал, не смея двинуться с места. Дело в том, что обезьяна была в свое время бимавэнем – надзирателем в небесных конюшнях – и знала, как управлять конями и драконами, вот почему этот земной конь отнесся к ней с величайшим послушанием.
   Убедившись в том, что у обезьяны добрые намерения и что ведет она себя, как и подобает истинному последователю Будды, Сюань-цзан обратился к ней с вопросом:
   – Скажи, ученик мой, как твоя фамилия?
   – Фамилия моя Сунь, – отвечал Царь обезьян.
   – Я дам тебе духовное имя, так удобнее будет к тебе обращаться, – предложил Сюань-цзан.
   – Не затрудняйте себя понапрасну, учитель, – сказал на это Царь обезьян. – Оно уже есть у меня, и зовут меня Сунь У-кун, что значит – «познание пустоты».
   – Вот и замечательно, – обрадовался Сюань-цзан. – Это имя как раз напоминает имена, которые носят последователи Будды моей секты. Но так как с виду ты похож на отшельника, то я хотел бы дать тебе еще и другое прозвище и назвать тебя Странствующим монахом. Что ты на это скажешь?
   – Чудесно! – воскликнул Сунь У-кун, и с этого времени у него появилось еще одно имя: Сунь – Странствующий монах.
   Между тем охотник, увидев, как старательно Сунь У-кун все выполняет, стал поздравлять Сюань-цзана:
   – Я очень рад, почтенный учитель, что вам посчастливилось найти такого хорошего ученика. Он очень пригодится вам. Теперь я могу спокойно распрощаться с вами и вернуться домой.
   – Я заставил вас так далеко идти, – промолвил Сюань-цзан, – и не знаю даже, как благодарить вас. Когда вернетесь домой, передайте вашей матушке и жене мою благодарность и извинения за те хлопоты, которые я причинил им. На обратном пути я непременно заеду к вам, чтобы еще раз поблагодарить за все.
   На этом они расстались.
   Сунь У-кун пригласил Сюань-цзана сесть на коня, а сам, взвалив на спину вещи своего учителя, совершенно голый пошел впереди. Через некоторое время, когда они перевалили Пограничную гору, перед ними вдруг появился тигр. Он свирепо рычал и яростно колотил хвостом. Сюань-цзан пришел в ужас, но Сунь У-кун почему-то обрадовался.
   – Вы не бойтесь его, учитель, – сказал он, опуская вещи на землю. – Этот тигр пришел для того, чтобы снабдить меня одеждой.
   С этими словами он вынул из уха иголку и, повернувшись лицом к ветру, взмахнул ею. В тот же миг игла превратилась в огромный железный посох.
   – Прошло уже более пятисот лет, как я в последний раз пользовался этой прекрасной вещью, – сказал, смеясь, Сунь У-кун. – Пусть же сегодня она послужит мне и поможет добыть одежду.
   И вот, ринувшись навстречу тигру, он крикнул:
   – Ты куда бежишь, проклятая тварь?
   Тигр от страха даже присел, а потом припал к земле, не смея пошевелиться. В тот же момент посох всей своей тяжестью обрушился на голову тигра, земля вокруг обагрилась кровью, зубы повыскакивали, словно бусинки жемчуга. Пораженный всем этим, Сюань-цзан даже свалился с коня, отскочил и, кусая пальцы от страха, воскликнул:
   – О небо! – Он вспомнил, что, когда позавчера охотник убил тигра, ему пришлось очень долго бороться с ним. А Сунь У-куну это не стоило никаких трудов. Он подошел и одним ударом уложил тигра на месте. Недаром говорится: «И среди сильных всегда найдется более сильный».
   Между тем Сунь У-кун подтащил тигра и сказал:
   – Вы отдохните немного, учитель, пока я сниму с него одежду и надену ее на себя. А потом мы двинемся дальше.
   – Да какая же у тигра одежда? – удивился Сюань-цзан.
   – Не беспокойтесь, учитель, – отвечал на это Сунь У-кун. – Я знаю, что делать.
   О Прекрасный царь обезьян! Он выдернул у себя волосок, дунул на него своим волшебным дыханием и крикнул: «Изменяйся!» В тот же момент волосок превратился в небольшой острый нож. Царь обезьян вспорол тигру живот и снял с него шкуру. Затем он отрезал лапы и голову, вырезал квадрат и поднял шкуру тигра, примеряя ее:
   – Немного широка, – сказал он, – надо разделить на две части.
   С этими словами он разрезал шкуру. Одну часть обмотал вокруг талии, а другую свернул и заткнул за пояс. Затем он выдернул растущее у дороги ползучее растение и, крепко подпоясавшись им, скрыл нижнюю часть своего тела.
   – Ну что ж, учитель, теперь можно идти, – сказал Сунь У-кун. – Когда мы доберемся до какого-нибудь жилья, я попрошу иглу и там уж сделаю все как полагается. – После этого он произнес заклинание, и посох снова превратился в иглу, которую он положил в ухо. Взвалив вещи на спину, он пригласил Сюань-цзана сесть на коня.
   Когда они тронулись в путь, Сюань-цзан спросил:
   – А где же твой посох, которым ты убил тигра?
   – Вы не знаете, учитель, что это за посох, – сказал с улыбкой Сунь У-кун. – Я получил его во дворце Царя драконов Восточного моря. Он раньше назывался волшебным брусом, утрамбовавшим Млечный Путь, или еще Посохом исполнения желаний. Как раз с этим самым посохом я и учинил дебош в небесных чертогах. Я могу изменять его по своему желанию, делать большим или маленьким. Сейчас я превратил его в иглу для вышивания и положил в ухо. Таким образом он у меня всегда под рукой.
   Сюань-цзан остался очень доволен.
   – А почему, когда тигр увидел тебя, он застыл на месте и позволил убить себя? – снова спросил Сюань-цзан.
   – Мне нечего скрывать от вас, учитель, – отвечал Сунь У-кун. – Не только тигр, но даже дракон при встрече со мной не осмелится причинить мне вреда. Более того, я обладаю сверхъестественной силой: могу усмирять драконов, покорять тигров, поворачивать вспять реки и вызывать бурю на море. Встретив любой предмет, я могу определить его сущность; услышав звук, могу определить причину его возникновения. Я могу одолеть все на свете от тончайшего волоска до всей вселенной, я могу бесконечно превращаться, и никто не сможет догадаться, что это я. Поэтому нет ничего удивительного в том, что я смог содрать с тигра шкуру. Вот когда мы встретимся с настоящими трудностями, вы увидите, на что я способен.
   Выслушав все это, Сюань-цзан понял, что теперь ему можно ни о чем не беспокоиться, и, подхлестнув коня, спокойно поехал вперед. Так, беседуя друг с другом, они не заметили, как солнце стало склоняться к западу.

     Сверкающее, яркое светило
     Бросает свой косой вечерний луч,

     Оно уходит далеко за море,
     Где волнами омыты клубы туч,

     На склонах гор еще щебечут птицы,
     Но, глядя на вечернюю росу,

     Пока светло – подумай о ночлеге, —
     Ужели нет пристанища в лесу!

     Спешат в берлоги друг за другом звери
     И парами и стаями бредут,

     Они проходят семьями, стадами —
     Есть и у них в полночный час приют.

     И вот уже, как чистый серп, сверкая,
     Над миром месяц молодой плывет,

     И вот уже, мерцающий и яркий,
     Сияет в небе звездный хоровод… [78 - Перевод стихов И. Голубева.]

   – Учитель, – промолвил Сунь У-кун, – поспешим, время не раннее. Я думаю, что в лесу, который виднеется вдали, непременно должны жить люди. Нам надо прийти туда пораньше и попроситься на ночлег.
   Сюань-цзан подхлестнул коня, и вскоре они действительно увидели усадьбу. Подъехав к воротам, путники остановились. Сунь У-кун положил вещи на землю и, подойдя к воротам, громко крикнул:
   – Откройте!
   В тот же момент, опираясь на бамбуковую палку, из дома вышел старик и распахнул ворота. Увидев Сунь У-куна, закутанного в шкуру тигра и страшного, словно Бог грома, он от страха едва не упал и мог лишь пробормотать:
   – Оборотни явились! Дьяволы!
   Но Сюань-цзан поспешил к нему и, поддерживая, сказал:
   – Высокочтимый благодетель! Не бойтесь. Это не оборотень, а мой ученик.
   Глядя на Сюань-цзана, имевшего степенный вид, старик немного успокоился и спросил:
   – Из какого монастыря вы пришли и откуда взяли такое чудовище?
   – Я посланец императора Танов, иду в Индию за священными буддийскими книгами, – отвечал Сюань-цзан. – Встретив на пути ваш дом, мы решили обратиться к вам с просьбой разрешить нам переночевать у вас, так как время уже позднее. А завтра до рассвета мы отправимся дальше. Окажите милость и пустите нас переночевать.
   – Вы, может быть, действительно посланец императора, – сказал на это старик, – но можно поручиться, что это отвратительное чудовище к Танам никакого отношения не имеет.
   – Да что у тебя глаз, что ли, нету? – заорал Сунь У-кун. – Посланец Танов – мой учитель. И никакой я не сахарный [79 - Здесь игра слов. По-китайски название династии и сахар звучат одинаково – «тан».] и не медовый. Я – Великий Мудрец, равный небу. В здешних краях знают меня. Да и с тобой мы раньше встречались.
   – Где же это мы встречались? – удивился старик.
   – Разве не ты, когда был маленьким, очищал от травы и мха мое лицо?
   – Что ты городишь? – рассердился старик. – Где жил ты и где я? Когда это с твоего лица я собирал хворост?
   – Это ты ерунду городишь, дорогой сынок! – сказал Сунь У-кун. – Ты просто не узнал меня. Всмотрись-ка хорошенько, неужели ты не узнаешь Великого Мудреца, заключенного в каменном ящике на Пограничной горе?
   – И верно, ты похож на него. – Только теперь старик начал припоминать Сунь У-куна. – Но как же тебе удалось выбраться оттуда? – спросил он.
   Тогда Сунь У-кун рассказал ему историю о том, как бодисатва призвала его к добродетельной жизни и как после этого он ждал прихода Танского монаха – Сюань-цзана, который должен был снять с него заклинание. После этого старик почтительно склонился перед Сунь У-куном и пригласил их с Сюань-цзаном в дом. Он позвал жену и детей и представил их гостям. Потом был подан чай.
   – Сколько же вам лет, Великий Мудрец? – спросил старик Сунь У-куна.
   – Ты лучше сначала скажи, сколько лет тебе? – вопросом на вопрос отвечал Сунь У-кун.
   – Да вот сто тридцать стукнуло, – отвечал старик.
   – Тогда ты можешь быть моим праправнуком, – сказал Сунь У-кун. – Я сам не представляю, когда родился, но знаю точно, что под этой горой я пробыл пятьсот лет.
   – Верно, верно! – подтвердил старик. – Помню, как еще мой прадед рассказывал мне, что эта гора была опущена с неба для того, чтобы заключить под ней волшебную обезьяну. Значит, вы только сейчас освободились. Когда я был еще ребенком, то видел вас. На голове у вас росла трава, а щеки были вымазаны грязью, и все же я не боялся. А вот сейчас травы на голове у вас нет, лицо чистое, вы стали как будто тоньше, но шкура тигра делает вас похожим на чудовище.
   Тут все громко расхохотались. Вскоре его жена подала на стол постную пищу. После еды Сунь У-кун спросил у хозяина:
   – А можно узнать, как ваша фамилия?
   – Наша фамилия Чэнь, – отвечал старик.
   Услышав это, Сюань-цзан встал и, поклонившись старику, промолвил:
   – А мы с вами, уважаемый благодетель, однофамильцы.
   – Как же так? – удивился Сунь У-кун. – Ведь ваша фамилия Тан!
   – Моя фамилия в миру была Чэнь, – пояснил Сюань-цзан. – Я уроженец деревни Цзясянчжуан, уезда Хуннун, округа Хайчжоу, империи Танов. Мое монашеское имя – Чэнь Сюань-цзан. Когда император великих Танов сделал меня своим побратимом, он пожаловал мне еще одно имя – Трипитака и повелел носить фамилию Танов, вот почему я и называюсь Танский монах.
   Старику было очень приятно, что гость – его однофамилец.
   – Уважаемый господин Чэнь! – обратился к хозяину Сунь У-кун. – Раз уж нам пришлось побеспокоить вас, я хочу обратиться к вам с просьбой. Дело в том, что в последний раз я умывался более пятисот лет тому назад. Не можете ли вы дать нам немного горячей воды? Я думаю, что и учитель с удовольствием умоется. На прощание мы за все отблагодарим вас.
   Хозяин тотчас же велел согреть воды, принести таз и зажечь лампу. Умывшись, гости сели у лампы.
   – Почтенный Чэнь, – снова обратился к хозяину Сунь У-кун. – У меня есть к вам еще одна просьба. Не могли бы вы дать мне иголку с ниткой?
   – Как же, пожалуйста! – с готовностью отвечал хозяин и велел жене принести иголку с ниткой.
   Сунь У-кун был очень наблюдателен. Заметив, что Сюань-цзан снял перед мытьем белую рубашку и больше не надел ее, он схватил рубашку и напялил на себя. После этого он стащил с себя шкуру тигра и сшил оба куска вместе. Получилось нечто вроде передника со складками. Он надел его, закрепил поясом из пальмы, завязав его узлом в виде лошадиной морды, и, подойдя к Сюань-цзану, спросил:
   – Как вы находите, сегодня я одет лучше, нежели вчера?
   – Великолепно! – воскликнул Сюань-цзан. – Вот теперь ты похож на настоящего паломника. Ученик мой, – продолжал он, – если не брезгуешь, то можешь носить мою рубашку всегда.
   – Премного вам благодарен, – промолвил Сунь У-кун, почтительно кланяясь.
   После этого он вышел во двор, достал сена и накормил коня. К этому времени все уже закончили свои дела и разошлись на покой.
   На следующее утро Сунь У-кун поднялся очень рано и предложил Сюань-цзану отправляться в путь. Сюань-цзан стал одеваться и велел Сунь У-куну собрать постели и упаковать вещи. Они хотели распрощаться с хозяевами, но в это время хозяин принес им кувшины с водой для мытья и приготовил завтрак. Позавтракав, они отправились в путь. Сюань-цзан ехал верхом, а Сунь У-кун шел впереди в качестве проводника. Так, потихоньку, они продвигались вперед. Ранним утром отправлялись в путь и поздним вечером останавливались на ночлег. Днем они делали привал, чтобы отдохнуть и подкрепиться. Незаметно наступила зима.

     Красные листья иней покрыл,
     И поредели леса,

     Сосны и кедры вершины свои
     С гор вознесли в небеса,

     Запахом нежным цветов мэйхуа
     Воздух уже напоен —

     Тонким лучом молодая весна
     Каждый раскроет бутон,

     А хризантемы завяли уже,
     Вянут и лотос, и чай,

     И по холодным перилам моста
     Ветки сухие стучат… [80 - Перевод стихов И. Голубева.]

   И вот однажды раздался резкий свист, и на дорогу с пиками, мечами, кинжалами и луками выскочили разбойники – их было шесть человек – и с шумом и криками бросились на них.
   – Эй вы, монахи! – кричали они. – Куда идете? Если вам дорога жизнь, оставляйте своего коня и вещи.
   Сюань-цзан свалился с коня и от страха не мог вымолвить ни слова.
   – Да вы не беспокойтесь, учитель, – поддерживая его, сказал Сунь У-кун. – Теперь у нас прибавится одежды и денег на дорогу.
   – Да ты что, оглох, что ли? – удивился Сюань-цзан. – Они требуют у нас коня и вещи, а ты говоришь, что у нас прибавится одежды и денег.
   – Вы присмотрите за вещами и конем, а я сейчас расправлюсь с ними. Тогда поймете, что я хочу сказать.
   – Не зря говорится, что один в поле не воин. Их шесть здоровенных парней, а ты – маленькое существо. Как же ты рискнешь драться с ними?
   Сунь У-кун не стал больше спорить, выступил вперед и, сложив руки на груди, поклонился разбойникам:
   – Почтенные господа! Зачем вы останавливаете нас, бедных монахов, и не даете нам возможности следовать своим путем?
   – Мы атаманы с большой дороги, справедливые хозяева гор. Наши имена известны повсюду. Неужели вы не слышали о нас? Ну, живо оставляйте свои вещи – и можете отправляться дальше. Не вздумайте только возражать, не то мы раскромсаем вас на куски и сотрем в порошок ваши кости.
   – А я ведь тоже наследный царь и долгое время был правителем гор, – продолжал Сунь У-кун. – Но о вас я никогда не слышал.
   – Ну, раз не слышал, так вот что я тебе скажу, – промолвил один из них. – Первого из нас зовут Глаз, который видит и наслаждается, второго – Ухо, которое слышит и возмущается, третьего – Нос, который обоняет и радуется, четвертого – Язык, который пробует и жаждет, пятого – Разум, который постигает и испытывает вожделение. Шестой олицетворяет собой печаль.
   – Да вы просто мелкие воришки, – рассмеялся Сунь У-кун. —
   А известно ли вам, что мы – монахи – ваши господа, как же вы смеете преграждать нам дорогу? Сейчас же доставьте сюда награбленное добро, разделите его на семь частей и одну отдайте мне. Тогда я помилую вас!
   Его слова поразили разбойников и в соответствии со своими именами каждый реагировал на это по-своему. С криком они ринулись вперед.
   – Да что этот монах спятил, что ли?! – орали они. – Хочет, чтобы мы делились с ним. Прощайся лучше со своим добром!
   Размахивая пиками и мечами, они ринулись на Сунь У-куна, и на его голову посыпался град ударов. Однако он продолжал спокойно стоять, словно все происходящее вовсе не касалось его.
   – Вот так монах! – закричали они. – Крепкая у тебя голова!
   – Ну что, убедились! – воскликнул Сунь У-кун. – А вот когда вы устанете, я выну свою иглу и немного побалуюсь с ней!
   – Да этот монах, видно, из лекарей, которые лечат уколами, – сказал кто-то из разбойников. – Но среди нас ведь нет больных.
   Тут Сунь У-кун вынул из уха свою иглу и, взмахнув ею несколько раз против ветра, превратил ее в огромный железный посох толщиной с чашку.
   – Ни с места! – крикнул Сунь У-кун. – Сейчас увидите, как я буду расправляться с вами!
   Разбойники в страхе бросились кто куда, но Сунь У-кун мигом догнал их и перебил всех по одному. Затем он стащил с них одежду, забрал их пожитки и, подойдя к Сюань-цзану, сказал:
   – А теперь, учитель, мы можем следовать дальше. Я перебил их всех до единого.
   – Должен сказать тебе, что ты чересчур жесток, – упрекнул его Сюань-цзан. – Этих разбойников надо было передать властям. А тебе следовало отогнать их, вот и все. Зачем же ты убил их? Это говорит о твоей жестокости, а монах не может быть жестоким. Человек, отрекшийся от мира, подметая пол, старается не погубить муравья, а из любви к бабочкам на фонарь надевает шелковый абажур. Как же мог ты без разбору убивать их? И если здесь, в горах, где так мало людей, ты ведешь себя подобным образом, что же будет в городе? Если ты будешь раздражаться по всякому поводу и убивать, в какое положение поставишь меня?
   – Но если бы я не убил их, они убили бы вас, – оправдывался Сунь У-кун.
   – Нам, монахам, лучше умереть, нежели совершить злодеяние, – отвечал Сюань-цзан. – Если бы они убили меня, погиб бы один человек, а ты убил сразу шестерых. Чем же можно оправдать твой проступок? Представь себе, что это дело разбирали бы в суде и судьей оказался бы твой отец, ведь и он не смог бы тебя оправдать.
   – Известно ли вам, учитель, – сказал тогда Сунь У-кун, – что пятьсот лет назад, когда я царствовал на Горе цветов и плодов, я перебил невесть сколько народу. И если бы я придерживался таких же взглядов, как вы, я никогда не стал бы Великим Мудрецом, равным небу.
   – Вот за все твои преступления и сумасбродные действия, за то, что ты обманывал небо и бесчинствовал на земле и никто тобой не управлял, ты и должен был нести наказание в течение пятисот лет, – отвечал на это Сюань-цзан. – И если впредь будешь совершать злодеяния и губить людей, ты не сможешь идти в Индию, не сможешь быть монахом. Ведь это отвратительно.

   Разбойники в страхе бросились кто куда, но Сунь У-кун мигом догнал их и перебил всех по одному

   А надо вам сказать, что Сунь У-кун не выносил, когда его ругали. Вот и на этот раз он не сдержал своего возмущения.
   – Хорошо! Раз вы позволяете себе так говорить и считаете, что я недостоин быть монахом, я не пойду в Индию и покину вас. Не желаю слушать ваши нападки!
   Сюань-цзан молчал. Это еще больше разозлило Сунь У-куна, и он крикнул:
   – Я ухожу!
   Когда Сюань-цзан поднял голову, обезьяны уже не было. Слышался лишь гул, удалявшийся в восточном направлении. Сюань-цзан одиноко стоял, покачивая головой. «Учить таких людей бесполезно, – подумал он, тяжело вздыхая. – Сказал ему несколько слов, а он исчез. Ну что ж поделаешь! Не суждено мне, видно, иметь учеников. Теперь все равно не найдешь его. Станешь звать – он не откликнется. Придется идти одному». И, несмотря на опасности, которые ждали его в пути, Сюань-цзан все же решил отправиться дальше.
   Собрав вещи, он привязал их к коню и, держа в одной руке повод, а в другой посох, тяжело вздыхая, двинулся на запад. Пройдя совсем немного, он увидел старуху. Она несла рясу, поверх которой лежала вышитая шапочка. Когда старуха приблизилась, Сюань-цзан поспешил отвести лошадь в сторону, чтобы пропустить женщину.
   – Вы откуда, почтенный отец, и куда направляетесь в одиночестве? – спросила старуха.
   – Я посланец Танского императора и путь держу в Индию к Будде, чтобы взять у него священные книги.
   – Будда живет в Индии, в храме Раскатов грома, – промолвила старуха. – Это в восемнадцати тысячах ли отсюда. Как же вы доберетесь туда без помощников и учеников, с одним лишь конем?
   – Несколько дней назад я нашел было одного послушника, – отвечал Сюань-цзан, – но он стал бесчинствовать, и я отчитал его. Это ему не понравилось, и он покинул меня.
   – Ватная ряса, которую я несу, и шапочка с металлическим обручем, – продолжала старуха, – принадлежали моему сыну. Он постригся в монахи, но через три дня после этого умер. Сейчас я как раз возвращаюсь из монастыря: поплакала там, простилась с его учителем и взяла себе эти вещи на память. Если бы у вас, почтенный отец, был послушник, я с радостью подарила бы вам эти вещи для него.
   – Вы очень добры, – сказал Сюань-цзан, – но мой ученик сбежал от меня, поэтому я не могу принять от вас эти вещи.
   – А в каком направлении он исчез? – спросила старуха.
   – По звуку можно было определить, что в восточном, – отвечал Сюань-цзан.
   – В таком случае он далеко не ушел, – сказала старуха. – Там как раз находится мой дом. Я думаю, что он непременно придет туда. У меня есть заклинание, которое называется «Истинное наставление для утверждения сердца», или «Заклинание сжатия обруча». Вы хорошенько запомните его, но, смотрите, не передавайте никому другому. А я пойду искать вашего ученика и пришлю его к вам. Дайте ему рясу и шапочку. А если он не будет повиноваться вам, произнесите это заклинание, и он никогда не будет бесчинствовать и не посмеет больше покинуть вас.
   Выслушав это, Сюань-цзан склонил голову в знак благодарности, а старуха превратилась в золотой луч и исчезла в восточном направлении. Тут Сюань-цзан понял, что слышал наставления самой бодисатвы Гуаньинь, и поспешил возжечь фимиам и совершить поклоны. Затем он убрал рясу и шапочку в узел, а сам сел у дороги, повторяя переданное ему заклинание. Он повторял его до тех пор, покуда не выучил наизусть.
   Вернемся теперь к Сунь У-куну. Покинув своего учителя, он сделал волшебный прыжок и вмиг очутился у Восточного моря. На облаке он опустился вниз и, рассекая воду, явился ко дворцу Царя драконов Восточного моря. Встревоженный царь вышел ему навстречу и, введя во дворец, усадил на почетное место.
   Когда была закончена церемония приветствий, Царь драконов сказал:
   – Я слышал недавно, что срок вашего наказания кончился, но не успел поздравить вас. Я всегда был уверен, что вы снова станете праведником и вернетесь в свои владения.
   – Так я и хотел сделать, – промолвил Сунь У-кун. – Но сначала мне пришлось стать монахом.
   – Как же так? – удивился Царь драконов.
   – Бодисатва Южного моря Гуаньинь посоветовала мне стать на праведный путь и сопровождать Танского монаха в Индию к Будде за священными книгами. Я выполнил ее волю и стал странствующим монахом.
   – Вы поступили очень хорошо, – сказал Царь драконов, – примите по этому поводу мои поздравления. Это как раз и называется искупить свои прегрешения, встать на праведный путь, осудить свои заблуждения и усовершенствовать свое сердце. Однако почему вы возвратились на восток? – спросил он. – Вы ведь должны быть сейчас на западе.
   – Этот Танский монах совершенно не понимает вежливого обращения, – сказал Сунь У-кун. – В пути на нас напали разбойники, ну я и перебил их. А он стал меня отчитывать. Стерпеть этого я не мог, покинул его и теперь возвращаюсь в свое царство. По дороге решил заглянуть сначала к вам в надежде на то, что вы угостите меня чаем.
   Царь драконов тут же приказал подать ароматного чаю. Выпив чашку, Сунь У-кун оглянулся и увидел висящую на стене картину: «Чжан-лян на мосту Ицяо подносит туфлю». Сунь У-кун поинтересовался, что это за картина.
   – Вы не знаете ее истории, – сказал Царь драконов, – потому что в то время были на небе. Эта картина называется «Троекратное подношение туфли на мосту Ицяо».
   – А что это значит? – спросил Сунь У-кун.
   – Святой человек, который изображен здесь, – Хуан Ши-гун, – промолвил Царь драконов. – А этот паренек, Чжан-лян, жил в Ханьскую эпоху. Хуан Ши-гун сидит на мосту, с ноги его упала вниз туфля. Он подозвал Чжан-ляна и велел ему достать туфлю. Чжан-лян поспешил выполнить приказ и, почтительно преклонив колени, преподнес ему туфлю. Но бессмертный снова уронил ее, – так было три раза. Однако Чжан-лян не проявил ни нетерпения, ни заносчивости. Хуан Ши-гуну понравились прилежность и почтительность Чжан-ляна, и в одну прекрасную ночь Хуан Ши-гун передал Чжан-ляну небесную книгу и послал его оказать поддержку дому Ханей. Впоследствии Чжан-лян стал самым заслуженным сановником Ханьской династии и, работая у себя в кабинете, решал исход сражений за тысячу ли. После того как в государстве воцарился мир, он бросил свою должность, отправился в горы, сделался учеником Чи Сун-цзы и постиг учение Дао. Великий Мудрец, – закончил свою речь Царь драконов, – если вы не будете сопровождать Танского монаха и не раскаетесь в своих проступках, то так и останетесь простым мудрецом-волшебником и никогда не постигнете Истину.
   Выслушав его, Сунь У-кун глубоко задумался.
   – Вы должны научиться сдерживать себя, Великий Мудрец, – продолжал Царь драконов, – и не действовать так, как вам заблагорассудится. Иначе вы погубите свое будущее.
   – Ну ладно, хватит об этом, – сказал Сунь У-кун. – Я вернусь к Танскому монаху, буду сопровождать его в Индию, и дело с концом.
   Царь драконов несказанно обрадовался.
   – В таком случае не смею задерживать вас, – сказал он. – Явите милосердие и не будьте грубым и невнимательным к своему учителю.
   Заметив, что царь торопит его, Сунь У-кун простился, потянулся и покинул дно морское. И вот, когда он на облаке плыл обратно, он повстречал бодисатву Гуаньинь.
   – Ты что здесь делаешь? – обратилась она к нему. – Почему не совершенствуешься и не сопровождаешь Танского монаха?
   Растерявшийся Сунь У-кун поспешил приветствовать бодисатву и промолвил:
   – Вы милостиво обещали мне, что Танский монах освободит меня из заточения. Так и случилось. После этого я стал учеником монаха. Но когда он упрекнул меня в жестокости, я решил сбежать. А сейчас снова иду к нему.
   – Отправляйся быстрее и постарайся исправиться, – сказала бодисатва. После этого каждый из них отправился своей дорогой.
   Вмиг Сунь У-кун очутился на месте. Сюань-цзан с убитым видом сидел на обочине дороги. Сунь У-кун подошел к нему и спросил:
   – Учитель, почему же вы не отправились дальше?
   – Где же ты был? – спросил в свою очередь Сюань-цзан, подняв голову. – Ты отбил у меня всякую охоту идти, я сидел и дожидался тебя.
   – А я ходил к Царю драконов Восточного моря попить чайку, – ответил Сунь У-кун.
   – Вот что, ученик мой, – отвечал Сюань-цзан. – Запомни, монахи никогда не должны лгать. Ты ходил всего какой-нибудь час, а говоришь, что пил чай у Царя драконов Восточного моря.
   – Мне нечего обманывать вас, учитель, – улыбнулся Сунь У-кун. – Я обладаю искусством одним прыжком сквозь облака покрыть расстояние в сто восемь тысяч ли. Вот почему я успел побывать у Царя драконов и вернуться обратно.
   – А я подумал было, что ты рассердился на меня и сбежал, – сказал Сюань-цзан. – Хорошо, что ты обладаешь способностью совершать прогулки, во время которых можешь попить чаю. А я вот не могу этого сделать и поэтому сижу голодный. Тебе, я думаю, и самому стыдно.
   – Если вы голодны, учитель, – сказал Сунь У-кун, – я могу достать для вас еды.
   – Нет, в этом нет никакой необходимости, – отвечал Сюань-цзан. – У меня в узле осталось немного сухих лепешек, которые мне положила мать охотника. Ты лучше возьми чашку и принеси воды: я подкреплюсь, и мы двинемся дальше.
   Сунь У-кун развязал узел, достал сухие лепешки и передал их Сюань-цзану. И тут он заметил сверкающую на солнце вышитую парчовую рясу и вышитую шапочку с металлическим обручем.
   – Вы привезли эти вещи из Китая? – спросил он.
   – Я носил их, когда был еще маленьким, – не задумываясь, отвечал Сюань-цзан. – Тот, кто наденет эту шапочку, может читать священные книги, даже не изучив их, – продолжал он. – А кто наденет эту рясу, может совершать церковные обряды, даже не зная их.
   – Дорогой учитель! Разрешите мне надеть их на себя, – попросил Сунь У-кун.
   – Что ж, если они тебе подойдут, надевай, – сказал Сюань-цзан.
   Сунь У-кун не мешкая нарядился в рясу, а на голову надел шапочку. Все это, казалось, было сделано специально для него. Увидев, что Сунь У-кун нарядился, Сюань-цзан не стал есть, и быстро пробормотал заклинание.
   – Ой, голове больно! – завопил Сунь У-кун.
   Сюань-цзан продолжал шептать заклинание, а Сунь У-кун от боли катался по земле, пытаясь сорвать металлический обруч. Боясь, как бы он этого действительно не сделал, Сюань-цзан на миг умолк, и в тот же момент у Сунь У-куна прекратились боли. Он ощупал голову, и ему показалось, что кто-то металлической проволокой крепко-накрепко прикрепил эту шапочку к его голове, она словно вросла в кожу, так что ни снять, ни сдвинуть с места ее было нельзя. Тогда Сунь У-кун вынул из уха свою иглу и попробовал приподнять шапочку, но напрасно. Между тем Сюань-цзан, опасаясь, как бы Сунь У-кун не сломал обруч, снова начал бормотать свои заклинания, и у Сунь У-куна тотчас же начались боли. Он корчился, прыгал, как стрекоза, кувыркался. Лицо его побагровело, и казалось, что глаза вот-вот выскочат из орбит.
   Сюань-цзан не в силах был больше смотреть на мучения Сунь У-куна и перестал произносить заклинания. Сунь У-кун тотчас же успокоился.
   – Эту боль вызывают у меня, вероятно, ваши заклинания, – промолвил Сунь У-кун.
   – Какие еще заклинания? – сказал Сюань-цзан. – Я просто читал цитату из сутры Железный обруч.
   Не успел Сюань-цзан раскрыть рот, как боли сразу возобновились.
   – Остановитесь! Стойте! – закричал Сунь У-кун. – Как только вы начинаете читать, у меня сразу же появляется боль! Что все это значит?
   – Ну как, будешь ты впредь выполнять все, что я тебе скажу? – в свою очередь спросил Сюань-цзан.
   – Конечно буду, – сразу же согласился Сунь У-кун.
   – И никогда больше не станешь безобразничать?
   – Никогда, – отвечал Сунь У-кун.
   Однако в душе Сунь У-кун затаил недобрые намерения. Он вынул свою иглу, помахал ею и, превратив в огромный посох, бросился на Сюань-цзана. Сильно напуганный Сюань-цзан снова произнес заклинание, и Сунь У-кун тут же свалился от боли, посох выпал из его рук, и он, совершенно беспомощный, закричал:
   – Учитель, простите меня! Перестаньте читать!
   – Вот видишь, как ты коварен, ты осмелился поднять на меня руку!
   – Теперь уж я больше не осмелюсь поступать подобным образом, – сказал Сунь У-кун. – А кто научил вас этому заклинанию, учитель?
   – Старуха, которую я только что встретил, – отвечал Сюань-цзан.
   – Можете больше не говорить! – гневно воскликнул Сунь У-кун. – Теперь все ясно, это была не кто иная, как Гуаньинь! И как только она осмелилась причинить мне такое зло? Вы обождите меня, учитель, а я мигом слетаю на Южное море и дам ей хорошую трепку!
   – Раз этому заклинанию научила меня она, – сказал Сюань-цзан, – то сама, видимо, тоже знает его. Если ты отправишься к ней, она прибегнет к помощи заклинания, и ты погиб!
   Поразмыслив, Сунь У-кун пришел к выводу, что Сюань-цзан прав, и, не решаясь больше что-нибудь предпринимать, опустился на колени:
   – Учитель! Этот способ Гуаньинь придумала для того, чтобы заставить меня сопровождать вас в Индию. Я больше не буду вызывать ее недовольство. Учитель, не принимайте всерьез того, что я говорю, и молитесь бодисатве Гуаньинь. Отныне я буду верой и правдой служить вам и охранять вас до конца вашего пути.
   – Что ж, очень хорошо, – отвечал Сюань-цзан. – А сейчас помоги мне сесть на коня.
   Удрученный Сунь У-кун покорно уложил вещи, встряхнулся и подвязал рясу. Затем навьючил вещи на коня, и они двинулись на Запад.
   Однако о том, что происходило дальше, вы узнаете из следующей главы.

Глава пятнадцатая,

//-- повествующая о том, как духи с горы Шэпаньшань тайно помогали паломникам и как был усмирен взбунтовавшийся дракон реки Инчоуцзян --//
   Так, Сунь У-кун вместе с Танским монахом отправился на Запад и в пути прислуживал ему. Прошло несколько дней. Стоял двенадцатый лунный месяц. Погода была холодная. Дул резкий северный ветер. Все вокруг покрылось изморозью.
   Путникам приходилось взбираться по отвесным скалам, по извилистым крутым тропинкам. Перед ними вздымались мощные утесы, громоздились горные цепи. И вот однажды Сюань-цзан услышал шум бурлящей воды. Обернувшись к Сунь У-куну, он спросил:
   – Скажи, пожалуйста, что это за шум?
   – Если память не изменяет мне, – отвечал Сунь У-кун, – это место называется Шэпаньшань – гора Извивающейся змеи, а река, которая здесь протекает, носит название Инчоуцзян, что значит – река Орлиной печали. Я думаю, что здесь слышно, как она шумит.
   И не успел он договорить, как они очутились у реки. Сюань-цзан остановил коня, и глазам его представилась великолепная картина:

     Волны устремились в облака,
     Бешеное море бушевало,

     Яркие, багровые лучи
     На потоки вод заря бросала.

     Было шумно – словно сильный дождь
     Ночью разбудил немые горы.

     Выли ветры – стали тесны им
     Моря необъятные просторы…

     . . . .

     Цапля чайку
     В небе не найдет,

     Над землей ползет
     Густой туман,

     И рыбачью лодку
     Поглотил

     Неспокойный,
     Грозный океан! [81 - Перевод стихов И. Голубева.]

   Вдруг на середину потока со страшным шумом выскочил дракон. Рассекая воду и вздымая волны, он ринулся прямо к берегу. Сунь У-кун поспешно положил свою ношу и, стащив Сюань-цзана с коня, отбежал с ним назад. Дракон, видя, что ему не догнать их, проглотил коня вместе с седлом и сбруей и тотчас же исчез в волнах.
   Между тем Сунь У-кун привел Сюань-цзана на высокий холм, усадил его там, а сам отправился за конем и вещами. Однако на берегу он нашел только вещи, коня нигде не было. Вернувшись с вещами к Сюань-цзану, Сунь У-кун сказал:
   – Учитель! Этот проклятый дракон скрылся, но он, очевидно, напугал вашего коня, и тот ускакал куда-то.
   – Ученик мой! – воскликнул Сюань-цзан. – Как же мы найдем его?
   – Успокойтесь, учитель, – отвечал Сунь У-кун. – Я тотчас же отправлюсь на поиски.
   С этими словами Сунь У-кун свистнул и взвился ввысь. Прикрыв рукой свои огненные глаза, он осмотрел все вокруг, но никаких следов коня не обнаружил. Тогда он на облаке спустился вниз и, подойдя к Сюань-цзану, сказал:
   – Учитель! Нет никаких сомнений в том, что нашего коня сожрал дракон. Я очень внимательно осмотрел все вокруг, но коня не обнаружил.
   – Ученик мой! – отвечал на это Сюань-цзан. – Неужели у этого дракона такая огромная пасть, что он смог проглотить моего коня вместе с седлом и сбруей? Нет, я думаю, что конь испугался и спрятался где-нибудь в ущелье. Поищи получше.
   – Вы, видно, не знаете моих способностей, – отвечал Сунь У-кун. – Днем мои глаза могут разглядеть счастье и несчастье на тысячу ли. И если на таком расстоянии стрекоза взмахнет крыльями, я непременно замечу. Как же мог я не увидеть такого огромного коня?
   – Но если дракон действительно проглотил коня, как мы пойдем дальше? – спросил Сюань-цзан. – Вот беда! Ведь теперь нам не пройти ни через горы, ни через реки. – Говоря это, Сюань-цзан горько заплакал.
   Отчаяние и слезы возмутили Сунь У-куна, и он крикнул:
   – Учитель! Не унижайте себя так! Сейчас я разыщу этого мерзавца-дракона, заставлю его вернуть нам коня, и дело с концом!
   – Дорогой ученик! – стал удерживать его Сюань-цзан. – Где же ты будешь искать его? А вдруг он притаился тут поблизости и, когда ты уйдешь, выскочит? Тогда я погиб.
   Эти слова окончательно вывели Сунь У-куна из терпения, и он громовым голосом закричал:
   – Вы совершенно невозможный человек! Так дело не пойдет. Вы хотите ехать на коне и в то же время не даете мне возможности отыскать его. Так мы можем просидеть на ваших вещах до самой старости и ничего не сделаем! – бушевал Сунь У-кун, не в силах подавить своего гнева.
   Вдруг откуда-то сверху раздался голос:
   – Великий Мудрец Сунь У-кун, усмири свой гнев! А вы, побратим императора Танов, не отчаивайтесь. Мы – духи, посланные сюда бодисатвой Гуаньинь для того, чтобы сопутствовать вам и тайно охранять паломника за священными книгами.
   Сюань-цзан поспешил приветствовать их поклонами, а Сунь У-кун спросил:
   – Сколько вас и как зовут? Я должен знать это.
   – Мы духи тьмы и света – Лю-дин и Лю-цзя, хранители пяти частей света, четыре стража и восемнадцать хранителей монастырей. Охрану будем нести по очереди.
   – Кто начнет? – спросил Сунь У-кун.
   – Сегодня будут нести охрану Лю-дин, Лю-цзя, четыре стража и стражи монастырей. Один только Златоглавый страж будет неотлучно находиться здесь и днем и ночью.
   – Кто не занят на дежурстве – может удалиться, – распорядился Сунь У-кун. – Лю-дин, постоянный дух времени и духи-хранители останутся здесь и будут охранять нашего учителя, пока я не вернусь. А я отправлюсь на поиски этого проклятого дракона и заставлю его вернуть нам коня.
   Духи почтительно выполнили приказание. Только теперь Сюань-цзан окончательно успокоился и, усевшись на скале, стал давать напутствия Сунь У-куну, наказывая ему быть осторожным и беречь себя.
   – Вы можете быть совершенно спокойны, – отвечал ему Сунь У-кун.
   После этого он подвязал рясу, подоткнул полы и, держа в руках посох с золотым обручем, ринулся прямо к потоку. Плывя на легких облаках над водой, он кричал:
   – Эй ты, проклятый угорь! Сейчас же верни нам коня!
   Между тем дракон, сожрав белого коня, принадлежавшего Сюань-цзану, лежал в это время на дне и переваривал свою добычу. Вдруг он услышал, что кто-то шумит и требует вернуть коня. Этого он, конечно, стерпеть не мог и, вздымая волны, выпрыгнул наверх.

   Мы – духи, посланные сюда бодисатвой Гуаньинь для того, чтобы сопутствовать вам и тайно охранять паломника за священными книгами.

   – Кто смеет шуметь здесь и ругать меня? – крикнул он.
   – Ни с места! – прогремел Сунь У-кун. – Сейчас же верни моего коня! – Размахнувшись посохом, Сунь У-кун опустил его на голову дракона. А дракон, разинув пасть и выпустив когти, ринулся на Сунь У-куна. И на берегу между ними завязался отчаянный бой. Соперники дрались, как истинные герои.

     У дракона, что выпустил когти из лап,
     В позе оборонительной,
     Седина бороды сравниться могла б
     С белоснежных жемчужин нитями.
     Взметнулся в небо посох царя,
     Золотым украшенный ободом,
     Глаза расширились, двум фонарям
     Сверканием грозным подобные.
     Один облака на врага выдыхал,
     Усы жемчужные выставив,
     Другой в небесах поднимал ураган
     Движеньями посоха быстрыми.
     Безвестных родителей сын-дракон
     Не знал ни рода ни племени,
     А Царь чародеями был порожден
     И сослан за преступления.
     Окрепли они, через много преград
     Пройдя невредимыми ранее,
     И каждый в бою был использовать рад
     Свои сокровенные знания [82 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Они долго бились, то наступая, то отступая, то кружась, пока наконец дракон не почувствовал, что силы его покидают. Тогда он бежал с поля боя, бросился в воду и скрылся на дне реки.
   Как Сунь У-кун ни бранил, как ни поносил его, он не отзывался. Убедившись, что ничего не может сделать, Сунь У-кун вернулся к Сюань-цзану.
   – Учитель! – сказал он. – Когда я стал бранить это чудовище, оно вылезло из воды. Мы долго бились, но он струсил, бежав с поля боя, скрылся в реке и больше не показывался.
   – Но как узнать, действительно ли он съел моего коня? – промолвил Сюань-цзан.
   – Подумайте, что вы говорите! – воскликнул Сунь У-кун. – Разве стал бы он вступать со мной в драку, если бы не съел коня?
   – Когда несколько дней назад ты убил тигра, – сказал Сюань-цзан, – ты, кажется, говорил, что обладаешь способностью усмирять драконов и покорять тигров. Почему же сегодня ты не смог расправиться с этим чудовищем?
   Вы уже знаете, читатель, что эта обезьяна совершенно не выносила, когда кто-нибудь задевал ее. И вот, когда Сюань-цзан бросил ей такое оскорбление, она призвала всю свою волшебную силу и закричала:
   – Довольно! Хватит! Я с ним схвачусь еще раз, и тогда посмотрим, чья возьмет!
   И Царь обезьян большими шагами направился к берегу. Призвав на помощь свою волшебную силу, он так взбаламутил реку Инчоуцзян, что прозрачная, как стеклышко, вода стала желтой. Такой бывает Хуанхэ во время большого половодья.
   Между тем дракон-изгнанник, находившийся глубоко на дне реки, встревожился и не знал, что делать.
   «Вот уж не зря говорится: „Пришла беда, открывай ворота“, – думал он. – Я едва избежал смертного приговора небесного суда. Но не прошло и года, как, покорившись своей судьбе, я обосновался здесь и на мою голову свалился этот проклятый черт. Он, несомненно, хочет погубить меня!»
   И чем больше дракон размышлял, тем больше расстраивался. Наконец не в силах сдерживать своей обиды, он, скрипнув зубами, выпрыгнул из воды.
   – Откуда только ты взялось, окаянное чудовище! – кричал он. – И как смеешь оскорблять меня?!
   – Зачем тебе знать, откуда я взялся? – крикнул в ответ Сунь У-кун. – Если хочешь остаться в живых, сейчас же отдавай коня!
   – Да ведь я твоего коня проглотил. Ну что ты теперь со мной сделаешь?
   – В таком случае видишь эту дубинку? Чтобы отомстить за нашего коня, мне придется убить тебя, только и всего!
   И тут под горой снова разгорелся отчаянный бой. После нескольких схваток дракон, убедившись в безвыходности своего положения, при помощи волшебства превратился в водяную змею и скрылся в прибрежных зарослях.
   Царь обезьян с дубиной в руках ринулся за ней. Раздвигая кусты и траву, он обшарил все вокруг, но змеи и след простыл. Тогда Сунь У-кун призвал трех духов, обитающих в каждом человеке, и из всех семи отверстий у него повалил дым. Затем он произнес заклинание: «Ом», – и тотчас же перед ним предстали все местные духи-хранители и, склонившись, промолвили:
   – Мы явились по вашему приказанию.
   – Протяните ваши лапы, и я вкачу вам для первого знакомства по пяти ударов, чтобы хоть немного отвести душу, – сказал Сунь У-кун.
   – Мы желаем вам всяческого благополучия, Великий Мудрец, – отвечали двое из духов, печально склонив голову, – разрешите нам, ничтожным, обратиться к вам!
   – Ну, что там у вас такое?
   – Нам было известно, что вы долго находились в заточении, – отвечали духи, – но мы не знали, что вы прибудете сюда, поэтому не смогли достойным образом встретить вас. Будьте снисходительны и простите нас.
   – Ну что же, на первый раз прощаю, – сказал Сунь У-кун. – Да, кстати, что за волшебный дракон живет в реке Инчоуцзян и как посмел он сожрать коня моего учителя?
   – Великий праведник, ведь раньше у вас не было никакого учителя, – удивились духи. – Все знали, что вы бессмертны и не желаете подчиняться ни земным, ни небесным властям. Откуда же взялся у вас учитель и о каком коне вы говорите?
   – Вы, значит, ничего не знаете, – произнес Сунь У-кун. – За все дела, которые я натворил, я в течение пятисот лет находился в заключении. Но теперь срок моего наказания кончился. По милости бодисатвы Гуаньинь Танский монах освободил меня. Но бодисатва заставила меня стать его учеником и следовать за ним в Индию за священными книгами. И вот, добравшись сюда, мы лишились коня, на котором ехал учитель.
   – Так вот оно что! – воскликнули духи. – В этой реке никогда не водились чудовища. И, несмотря на то что она глубока и широка, вода в ней настолько прозрачна, что видно дно. Вороны и сороки боятся пролетать над ней, так как принимают свое отражение за живых птиц и в страхе бросаются в воду. Вот почему река эта называется рекой Орлиной печали. Но в прошлом году, когда бодисатва Гуаньинь, направляясь в Китай искать паломника за священными книгами, проходила здесь, она спасла от казни Нефритового дракона и направила его в эти места, приказав ждать паломника за священными книгами и не совершать никаких злодеяний. Дракон выходил на берег, только сильно проголодавшись, и ловил ворон, сорок, а иногда ланей или оленей. Как мог он не узнать вас, Великий Мудрец, да еще напасть на вас, совершенно непонятно.
   – Он осмелился даже драться со мной, но затем покинул поле боя, и, как я ни бранил его, как ни оскорблял, он не показывался. Тогда я взбаламутил реку, и он вынужден был выйти из воды. Тут он еще раз попробовал схватиться со мной, но, видимо, не знал, как тяжела моя дубина. Не в силах защититься от ее ударов, он поспешно превратился в змею и скрылся в траве. Сколько я ни искал его, не мог обнаружить даже следов.
   – Вы, вероятно, не знаете, Великий Мудрец, – сказал местный дух, – что эта река изобилует множеством отверстий и скважин. Поэтому она так глубока и стремительна. В одно из отверстий дракон, обернувшись змеей, скрылся. Но зачем волноваться и искать его? Лучше обратиться к бодисатве Гуаньинь, и она сразу же усмирит его.
   Выслушав это, Сунь У-кун вместе с духами явился к Сюань-цзану и доложил ему обо всем происшедшем.
   – Если ты отправишься за Гуаньинь, то, пока вернешься, я могу умереть с голоду или замерзнуть.
   Но едва успел он сказать это, как откуда-то с высоты раздался голос Златоглавого стража:
   – Великий Мудрец! Вам незачем ходить за бодисатвой. Я сам сделаю это.
   – Будь так любезен, только побыстрее, пожалуйста, – обрадованно сказал Сунь У-кун.
   Златоглавый страж взобрался на облако и тотчас же исчез в направлении Южного моря. Сунь У-кун приказал духам охранять учителя, а дежурному велел принести поесть. Сам же он отправился на берег, чтобы продолжить поиски, однако распространяться об этом мы здесь не будем.
   Между тем Златоглавый страж очень быстро достиг Южного моря и, следуя в том направлении, откуда исходило лучезарное сияние, очутился у пурпурной бамбуковой рощи. Это было местопребывание бодисатвы. Дух в золотом панцире и Мокша Хуэй-ань доложили о Златоглавом страже, и его доставили к бодисатве.
   – Что привело тебя сюда? – спросила бодисатва.
   – Танский монах у реки Инчоуцзян, которая протекает в местности Шэпаньшань, потерял своего коня. Он очень взволнован, и даже Великий Мудрец Сунь У-кун ничем не может помочь ему. Он вызвал местных духов, рассказал им, что коня сожрал дракон, отбывающий наказание в реке Инчоуцзян, а меня послал к вам доложить об этом. Он велел просить вас усмирить дракона и заставить его вернуть коня.
   – Этот дракон – сын Царя драконов Западного моря Ао Жуна, – выслушав его, промолвила бодисатва. – За то, что он устроил пожар во дворце и сжег драгоценности, отец обвинил его в сыновней непочтительности, и небесный суд приговорил его к смертной казни. Но я попросила небесного императора сослать его в наказание на землю и заставить служить Танскому монаху. Как же он мог сожрать его коня? Придется отправиться в Шэпаньшань.
   И, сойдя с трона, бодисатва покинула священную пещеру и на луче божественного света пересекла Южное море.

     «Святые сутры в три сокровищницы собраны
     И в странах Запада сохранены» —
     Так объяснила бодисатва добрая,
     Из-за Великой появясь стены.
     И вот уже познала вся вселенная
     Значенье этой мудрости святой,
     И оболочка тягостная, бренная
     Отброшена Цикадой золотой.
     Реки Инчоу яростным течением
     Путь к Истине героям прегражден,
     Но был дракон исправлен поучением
     И в скакуна мгновенно превращен [83 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Очень скоро бодисатва в сопровождении духа-хранителя прибыла в Шэпаньшань. Остановив божественный луч света, они посмотрели вниз и тут увидели Сунь У-куна, который ходил по берегу и ругался вовсю. Бодисатва велела позвать Сунь У-куна. Тогда Златоглавый страж спустился на облаке вниз и, не подходя к Сюань-цзану, прошел прямо на берег.
   – Бодисатва явилась, – сказал он Сунь У-куну.
   Услышав это, Сунь У-кун выпрямился и, прыгнув на облако, обратился к бодисатве:
   – О ты, учитель семи Будд, основатель учения о милосердии и сострадании! Как могла ты причинить мне такое зло!
   – Ты – безрассудный бродяга! Глупая краснозадая обезьяна! Ведь я только о том и думаю, чтобы паломник за священными книгами благополучно достиг цели. Я велела ему освободить тебя из заключения, а ты, вместо того чтобы благодарить меня за это, начинаешь бесчинствовать.
   – Хорошо ты обращаешься со мной! – отвечал Сунь У-кун. – Раз уж ты освободила меня, так разрешила бы действовать, как мне заблагорассудится, и все было бы в порядке. Я готов даже смириться с тем, что получил выговор, когда повстречался с тобой несколько дней назад над морем и ты заставила меня идти к Танскому монаху и служить ему верой и правдой. Но для чего тебе понадобилось дарить ему вышитую шапочку, от которой я терплю невыносимые мучения? Ведь обруч прирос к моей голове. К тому же ты научила его заклинанию, и, как только монах начинает читать его, голова у меня трещит по всем швам. Вот какое зло ты мне причинила!
   – Ах ты, обезьяна! – улыбнулась бодисатва. – Ты ведь не желаешь выполнять то, что тебе велят, и не стремишься к истинному блаженству. Дай тебе только волю, ты снова взбунтуешься против неба. Кто удержит тебя? А теперь тебе хоть и пришлось перенести все эти испытания, ты сама изъявила желание встать на праведный путь нашего великого Будды!
   – Ну хорошо, – сказал Сунь У-кун. – Пусть то, что вы сказали обо мне, – справедливо. Но зачем в таком случае вы послали сюда этого дракона и позволили ему съесть коня моего учителя? Ведь подобный поступок не назовешь добрым делом!
   – Этот дракон, – сказала бодисатва, – отправлен сюда в наказание Нефритовым императором по моей личной просьбе и должен сопровождать паломника за священными книгами. Подумай сам, как мог обыкновенный конь пересечь тысячи гор и рек и доставить паломника из Китая в Индию, к священной горе – обиталищу Будды! Это под силу было лишь коню-дракону.
   – Но что же теперь делать? Я так его напугал, что он куда-то спрятался и не показывается, – признался Сунь У-кун.
   Тут бодисатва подозвала Златоглавого духа и сказала ему:
   – Ступай сейчас же на берег реки и крикни: «Нефритовый дракон, третий сын царя драконов Ао Жуна, выходи! Сюда явилась бодисатва Гуаньинь с Южного моря». Как крикнешь, так он тут же выйдет.
   И действительно, не успел Златоглавый дух подойти к берегу и крикнуть дважды то, что ему велела бодисатва, как молодой дракон, вспенивая воды, выпрыгнул на поверхность реки, превратился в человека, встал на облако и, поднявшись в воздух, предстал перед бодисатвой. Воздав ей почести, он сказал:
   – Вы были так милостивы, бодисатва, что спасли мне жизнь. Я нахожусь здесь уже очень долго, но до сих пор ничего не слышал о паломнике.
   – Разве ты не видишь, что перед тобой великий ученик паломника? – указывая на Сунь У-куна, сказала бодисатва.
   – Да это же мой заклятый враг! – воскликнул дракон, увидев Сунь У-куна. – Вчера, сильно проголодавшись, я действительно проглотил коня. А он, – дракон указал на Сунь У-куна, – пользуясь своей силой, вступил со мной в драку. Ну, я не вытерпел и бежал с поля боя. После этого, как он ни ругал меня, я не смел больше показаться. Но он ни слова не сказал мне о том, что является учеником паломника и вместе с ним идет в Индию.
   – Да ты и не поинтересовался, как меня зовут и кто я такой! – воскликнул Сунь У-кун.
   – Разве я не спрашивал тебя о том, откуда ты, низкое чудовище, появился? – воскликнул дракон. – Но ты в ответ закричал: «Тебе незачем знать, откуда я явился, верни коня, вот и все!» Разве ты хоть словом обмолвился о том, что вы посланники Танского императора?
   – Да эта обезьяна только и знает, что бахвалится своей силой, – сказала бодисатва. – Разве станет она обращать внимание на кого-нибудь? Ну так вот что, – продолжала она, – в пути ты должен строго выполнять следующее правило: на вопрос о том, кто вы, ты прежде всего отвечай, что вы идете за священными книгами. Тогда тебе не придется тратить понапрасну силы, так как все будут подчиняться тебе.
   Эти слова доставили Сунь У-куну большое удовольствие. Бодисатва подошла к дракону, удалила жемчужину мудрости из-под его подбородка, затем взяла ивовую ветвь, окропила дракона свежей росой, дунула на него своим волшебным дыханием и крикнула: «Изменись!» В тот же миг дракон превратился в коня, которого недавно проглотил. После этого бодисатва дала ему следующий наказ:
   – Ты должен всеми силами стараться искупить свой проступок. В награду за это ты станешь золотым.
   Взнузданный дракон выразил полную готовность выполнить все наставления. Тогда бодисатва велела Сунь У-куну отвести дракона к Сюань-цзану.
   – А сейчас я удаляюсь к себе, на Южное море, – промолвила она.
   Однако Сунь У-кун схватил ее за полы одежды и крикнул:
   – Никуда я не пойду! Не желаю! Путь в Индию далек и опасен. Кто может поручиться, что простой смертный сможет когда-нибудь добраться туда? Да при всех тех тяготах и невзгодах, которые предстоит нам перенести, я не могу поручиться даже за свою собственную жизнь. Что же тут говорить о каких-то заслугах? Нет, я решительно отказываюсь идти!
   – Помнится мне, что ты с большой охотой и искренностью готов был получить познание тогда, когда еще не было проявлено милосердия. Почему же ты отлыниваешь от этого сейчас, когда избавился от постигшего тебя бедствия? Только уединением и самоуничижением мы достигаем совершенства, только глубокая вера приносит свои плоды. Ну а в тех случаях, когда вашей жизни будет грозить опасность, я разрешаю тебе обращаться к небу, и оно придет вам на помощь, духи земли помогут вам. Если же вы попадете в безвыходное положение, я сама приду вам на помощь. А теперь подойди ко мне, я научу тебя еще кое-чему.
   С этими словами бодисатва оторвала от ивовой ветки три листочка и, положив их на затылок Сунь У-куна, крикнула: «Изменитесь!» Листочки мгновенно превратились в волшебные волоски, обладающие способностью спасать от смерти.
   – Когда увидишь, что положение безвыходно, можешь тотчас же превратить эти листочки, во что тебе будет угодно, они спасут от любой беды.
   Выслушав эти добрые советы, Сунь У-кун поблагодарил милосердную бодисатву. А она, восседая на покачиваемых благовонным дуновением радужных облаках, отправилась домой. После этого Сунь У-кун на облаке спустился вниз и, держа за загривок коня-дракона, подошел с ним к Сюань-цзану.
   – Ну, учитель, теперь мы с конем! – промолвил он.
   Увидев коня, Сюань-цзан пришел в восторг, но тут же заметил:
   – Не кажется ли тебе, что наш конь стал тучнее? Где ты нашел его?
   – Учитель! – воскликнул Сунь У-кун. – Неужели вы только что проснулись? Разве вы не слышали, как Златоглавый дух пригласил сюда бодисатву? Ведь это она превратила дракона в белого коня, точь-в-точь такого, какой был у нас. Жаль только, что этот конь без сбруи. Поэтому мне и приходится держать его за гриву.

   – Ну, учитель, теперь мы с конем! – промолвил он.

   – А где же бодисатва? – встрепенулся Сюань-цзан. – Погоди, я пойду отблагодарю ее.
   – Не стоит утруждать себя! Бодисатва сейчас уже на Южном море.
   Тогда Сюань-цзан взял щепоть земли, возжег благовония и, обратясь лицом на юг, совершил поклоны. После этого он вместе с Сунь У-куном уложил вещи, и они собрались в путь. Между тем Сунь У-кун отпустил местных духов, дал наказ Златоглавому духу и стражам и подвел к Сюань-цзану коня.
   – Как же я поеду? Ведь конь без узды и поводьев! Кроме того, надо найти лодку, чтобы переправиться через реку. А там уж мы посмотрим, что делать.
   – Этот учитель не от мира сего! – воскликнул Сунь У-кун. – Где возьмешь паром в таких глухих горах? Этот конь давно живет здесь и, конечно, хорошо знает реку. Садитесь, не бойтесь, он перевезет вас лучше всякого парома.
   Сюань-цзану ничего не оставалось, как согласиться с Сунь У-куном, и он взобрался на коня. Сунь У-кун подхватил тюки, и странники двинулись в путь. Очутившись у берега, они заметили рыбака, который плыл вниз по течению на старом, прогнившем плоту. Сунь У-кун помахал ему рукой и крикнул:
   – Эй, рыбак! Подъезжай сюда! Мы паломники из Китая и идем за священными книгами. Мой учитель не может перебраться на тот берег, перевези его!
   Рыбак тотчас же поспешил к ним, а Сунь У-кун помог учителю сойти с коня. Сюань-цзан вошел на плот. Туда же ввели коня и уложили вещи. Когда все разместились, рыбак оттолкнулся от берега, и плот с быстротой ветра переправил их. Как только они сошли на берег, Сюань-цзан велел Сунь У-куну достать из узла немного денег и дать их рыбаку, но тот уже отчалил и крикнул:
   – Не надо никаких денег! – С этими словами он скрылся из виду.
   Сюань-цзану было очень неловко, и, сложив руки, он выразил свою благодарность.
   – Да что его благодарить, учитель! – сказал Сунь У-кун. – Вы ведь не знаете, кто он такой. Это водяной дух, и, если бы он не вышел нам навстречу, я непременно вздул бы его. Пусть скажет спасибо, что остался небитым. А о плате и толковать нечего.
   Сюань-цзан отнесся к словам Сунь У-куна с недоверием, но промолчал, взобрался на коня, и они двинулись дальше. Глазам их открылись необъятные просторы. Казалось, они попали в другой мир и, очистившись сердцем, вступили на священные горы. Они и не заметили, что красный диск солнца стал клониться к западу – приближались сумерки.

     Тучки беспорядочные, быстрые
     Бледною озарены луной,
     Иней воздух наполняет искрами,
     Дрожь рождает ветер ледяной.
     Птичьих стай, летящих к югу с криками,
     В небесах лазурных больше нет,
     С озаренными закатом пиками,
     Кажется, уходит вдаль хребет.
     Средь ветвей шуршания постылого
     Только обезьян тоскливый визг,
     И дорога пыльная, пустынная
     Вьется по горам то вверх, то вниз.
     Лишь когда ночная тьма сгущается,
     Вдалеке мелькают огоньки —
     То из странствий дальних возвращаются
     К берегу родному моряки [84 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   – Сунь У-кун! – позвал он. – Я вижу человеческое жилье. Мы остановимся там на ночлег, а утром тронемся дальше.
   Посмотрев вперед, Сунь У-кун промолвил:
   – Нет, учитель, это не жилье.
   – Как же так? – удивился Сюань-цзан.
   – Там, на крыше, я вижу изображения не то летающих рыб, не то животных. Это, пожалуй, храм или кумирня.
   Так, беседуя друг с другом, они добрались до ворот строения, которое заметили издали, и над воротами увидели доску с тремя огромными иероглифами: «Храм местного бога». Они вошли в ворота и во дворе увидели старца, у которого на шее висели четки. Сложив руки и приветствуя их, старец сказал:
   – Прошу, учитель, садитесь!
   Сюань-цзан поспешил поклониться ему в ответ и, подойдя к алтарю, совершил поклон перед изображениями святых. Старик велел юному послушнику принести чаю. Когда они выпили по чашке, Сюань-цзан спросил:
   – Почему эта кумирня называется «Храмом местного бога»?
   – Это место называется государством Хами, – отвечал старец. – За храмом находится селение. Жители его отличаются благочестием и решили построить храм. Вот почему он и называется «Храмом местного бога». Каждый сезон – весной, во время пахоты, летом при прополке, осенью во время сбора урожая и зимой, когда уже сделаны запасы продовольствия, – крестьяне приходят в храм и здесь совершают жертвоприношения. Поэтому счастье не покидает их, они всегда собирают обильные урожаи, стада их множатся.
   Слушая это, Сюань-цзан одобрительно кивал головой и наконец сказал:
   – Вот уж не зря говорится: «Отъедешь от дома на три ли – и встретишь другие обычаи». У нашего народа, к сожалению, нет такого хорошего обычая.
   – А вы откуда пожаловали, учитель? – поинтересовался старец.
   – Я из страны великих Танов, – отвечал Сюань-цзан. – По высочайшему повелению я направляюсь в Индию за священными книгами. День уже клонился к вечеру, когда мы увидели ваш храм и решили обратиться в это священное место с просьбой приютить нас на ночь. С рассветом мы тронемся дальше.
   Старик с радостью согласился предоставить им ночлег и все приговаривал:
   – Вы уж простите меня, что не встретил вас как полагается.
   И он тут же приказал послушнику приготовить ужин. После ужина Сюань-цзан поблагодарил хозяина. Между тем от зорких глаз Сунь У-куна не скрылось, что под навесом висит веревка для сушки белья. Он схватил ее и спутал ноги коня.
   – Где это вы украли коня? – смеясь, спросил старик.
   – Что ты болтаешь, старик, – огрызнулся Сунь У-кун. – Как можем мы воровать, если носим священный сан и идем на поклонение Будде!
   – Почему же в таком случае на нем нет сбруи? – не отставал старик. – И чтобы стреножить его, ты берешь мою веревку для сушки белья?
   – Ну что за вредное создание! – промолвил Сюань-цзан, извиняясь за Сунь У-куна. – Ему бы только зло творить. Если хочешь стреножить коня, попросил бы у почтенного хозяина веревку – зачем же хватать без спросу? Вы уж не сердитесь на него, уважаемый хозяин, – продолжал он. – Не стану обманывать вас, но конь этот действительно не краденый. У белого коня, на котором я ехал из Китая и добрался до реки Инчоуцзян, была сбруя. Но совершенно неожиданно дракон, который отбывал наказание в этом потоке и совершенствовался там, выскочил из воды и проглотил его вместе со сбруей. И только благодаря моему ученику, который обладает чудесным даром, а также великой милости бодисатвы Гуаньинь нам удалось поймать этого дракона. Бодисатва превратила его в белого коня, точь-в-точь такого, какой был у меня, велела ему служить мне и сопровождать к обиталищу Будды, в Индию. Не прошло еще и дня, после того как мы переправились через реку, и вот попали к вам. Поэтому-то наш конь без сбруи, мы не успели ее достать.
   – Вы не сердитесь на меня, учитель, что я позволил себе пошутить немного, – стал извиняться старик. – Я не думал, что ваш ученик примет мою шутку всерьез. Когда я был молод, у меня водились деньги, и я любил хороших рысаков. Ну а потом с годами отяжелел и, как приехал сюда, уж больше не занимался этим делом. Я согласился быть служителем этого храма, совершаю богослужения, возжигаю фимиам, совершаю жертвоприношения. Мои благодетели, живущие в деревне за храмом, не забывают обо мне. Они собирают для меня подаяния. Однако до сих пор у меня сохранилась сбруя, которой я когда-то больше всего дорожил. Несмотря на всю мою бедность, я никак не мог решиться продать ее. Но после того, что вы мне рассказали, узнав, что сама бодисатва спасла этого священного дракона и, превратив его в коня, заставила служить вам, я считаю своим долгом хоть чем-нибудь вам помочь. Завтра я достану сбрую и преподнесу ее вам, почтенный отец. Надеюсь, вы не откажетесь принять от меня этот скромный дар.
   Сюань-цзан был тронут до глубины души и выразил старику свою искреннюю признательность. После того как все поели и послушник прибрал со стола, зажгли фонарь, приготовили постели и отправились на покой. На следующий день, поднявшись рано утром, Сунь У-кун, обращаясь к Сюань-цзану, сказал:
   – Учитель! Вчера вечером хозяин обещал дать нам сбрую. Напомните ему об этом!
   Не успел он это сказать, как увидел, что старик несет полный комплект сбруи. Здесь были и седло, и уздечка, и аркан – в общем, все, что полагается. Подойдя к ним, старик положил все это на землю и сказал:
   – Разрешите преподнести вам мой скромный дар, учитель?
   Сюань-цзан с благодарностью принял подарок и велел Сунь У-куну надеть все это на коня. Сунь У-кун внимательно осмотрел каждую вещь и убедился в том, что сбруя действительно отличная.
   О ней даже сложены стихи:

     Как серебро звезды, горят сплетенья
     Узоров на поверхности седла.
     И кожа драгоценного сиденья,
     Как золото, блестяща и светла.
     И край попоны праздничной, атласной
     Спускается в три слоя со спины,
     И в шнур поводьев, тонкий и прекрасный,
     Три длинных нити шелка вплетены.
     И украшают яркие букеты
     Узду из превосходного ремня.
     Чтоб от простуды оградить, надеты
     Накидки шерстяные на коня.
     И на зонте фигуры золотые
     Диковинных невиданных зверей,
     И удила железные, литые,
     Тяжелые, – чтоб конь бежал скорей [85 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Сунь У-кун остался очень доволен всеми полученными вещами и надел сбрую и седло на коня. А Сюань-цзан в знак благодарности низко поклонился старцу, который тут же бросился поднимать Сюань-цзана:
   – Что вы, что вы! Стоит ли благодарить за это?
   Когда церемонии были окончены, хозяин не стал задерживать гостей. Сюань-цзан вышел за ворота и, ухватившись за седло, взобрался на коня, а Сунь У-кун взвалил на спину вещи.
   В этот момент старик вытащил из рукава плетку, сделанную из полосок кожи, с кнутовищем из душистого дерева, переплетенным жилами тигра и кисточками из красного шелка, и, подавая ее Сюань-цзану, сказал:
   – Святой отец, возьмите заодно и эту плетку.
   – Я очень благодарен вам за внимание и любезность, – отвечал Сюань-цзан и только было собрался спросить о чем-то старца, как тот исчез.
   Сюань-цзан оглянулся на храм, но увидел лишь ровное место. В этот момент с высоты вдруг раздался голос:
   – Святой отец! Простите, что не был достаточно учтив с вами. Я – местный дух Лоцзяшань и по поручению бодисатвы доставил вам сбрую для коня. Всеми силами стремитесь на Запад и не теряйте попусту времени.
   Перепуганный Сюань-цзан от неожиданности свалился с коня и, простирая руки к небу, стал отбивать поклоны.
   – Прости меня, божественный дух, за то, что своими грешными глазами я не распознал твою божественную сущность. Передай от меня глубокую благодарность бодисатве за ее великие к нам милости!
   Он без конца продолжал отвешивать поклоны, устремив взор в небо. А на обочине дороги Великий Мудрец Сунь У-кун так и покатывался со смеху. Затем, подойдя к Танскому монаху и схватив его за рукав, он сказал:
   – Учитель! Да вставайте же! Он уже сейчас далеко, не слышит ваших молитв и не видит ваших поклонов. Зачем же зря стараться?
   – Почему, скажи, когда я совершал поклоны, ты не только не последовал моему примеру, но еще позволил себе насмехаться надо мной? Разве можно так?
   – Да что вы понимаете? – рассердился Сунь У-кун. – Этого стервеца следовало бы вздуть хорошенько; лишь ради бодисатвы я не тронул его, пусть этим будет доволен. Чтобы я ему кланялся, пусть и думать об этом не смеет. Я с юных лет был истинным удальцом и никогда не снисходил до того, чтобы кланяться кому-то. Даже при встрече с Нефритовым императором и Лао-цзюнем я ограничился только одним приветствием.
   – Ты недостоин звания человека! – возмущенно сказал Сюань-цзан. – И не болтай зря! Вставай скорее, нам нельзя мешкать!
   И, собрав свои пожитки, путники двинулись дальше.
   Целых два месяца они шли спокойно, хотя на пути им встречались люди из дикого племени ло-ло и мусульмане. Нередко попадались волки, тигры, барсы.
   Время летело быстро, и незаметно подошла весна. Горы оделись в яркий бирюзовый наряд, буйно разрослась трава, и на деревьях появились почки, слива оголилась, а на ивах распустились нежно-зеленые листики.
   И вот однажды, наслаждаясь в пути весенней природой, учитель и ученик не заметили, как наступил вечер. Сюань-цзан, сидя на коне, посмотрел вдаль и увидел очертания каких-то строений. Видны были крыши беседок и павильонов.
   – Сунь У-кун! Как по-твоему, что это за место?
   – Это или храмовые постройки, или же монастырь, – посмотрев в том направлении, куда показывал Сюань-цзан, отвечал Сунь У-кун. – Нам надо поспешить и попроситься там на ночлег.
   Сюань-цзан охотно согласился с ним и подстегнул своего коня. Вскоре они прибыли на место.
   Однако о том, куда они прибыли, вы узнаете, прочитав следующую главу.

Глава шестнадцатая,

//-- повествующая о том, как настоятель монастыря замыслил овладеть буддийской драгоценностью – рясой и как Дух горы Черного ветра похитил эту драгоценность --//
   Итак, Сюань-цзан подстегнул своего коня и вместе со своим учеником поспешил к видневшимся вдали храмовым постройкам. Приблизившись к воротам, они действительно убедились в том, что это монастырь.

     Был монастырь на этом горном склоне,
     Изящные беседки здесь стояли,
     И шли от павильона к павильону
     Террасы многоцветными слоями…
     Прославивший утехи и отраду,
     Огромный зал окутан облаками, —
     И радужные клубы за ограду
     Сквозь стройные ворота проникали.
     Тенистые сосновые аллеи,
     Бамбука купы окружали зданья,
     Годов не замечая, не старея,
     Они вовек не знали увяданья…
     Среди акаций гордо и спокойно
     Столетние вздымались кипарисы.
     На пагоды взгляни и колокольни —
     На их верхушках облака повисли…
     Не потревожит суета мирская —
     Монахи могут в думы углубиться,
     Шумит, шумит листва, не умолкая,
     В ветвях поют, не умолкая, птицы.
     Покой, что для молений предназначен,
     Как никакой иной, и чист и светел,
     И духу безграничную прозрачность
     Способна дать одна лишь добродетель [86 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Они хотели было войти в ворота, но в этот момент оттуда вышли монахи. И вы только посмотрите, как они выглядели:

     Высокие шапки
     Головы украшали,

     На них белоснежные
     Были халаты надеты,

     Неспешно шагали,
     Качались у них под ушами

     Из меди блестящей и красной
     Литые браслеты.

     И шелком крученым
     Они затянули у талий

     Широкие полы
     Одежды изящной и скромной,

     И ноги усталые
     Туго обули в сандальи,

     Искусно сплетенные ими
     Из прочной соломы.

     И каждый рукою
     Держал барабан деревянный,

     И в такт песнопеньям
     Монахи по ним колотили.

     И видел любой,
     Что, молитвы твердя непрестанно,

     Монахи служению Будде
     Себя посвятили [87 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Завидев монахов, Сюань-цзан почтительно посторонился и приветствовал их. Монахи поспешили ответить на приветствие и, улыбаясь, сказали:
   – Простите, что не заметили вас. Откуда путь держите? – и пригласили гостя в келью настоятеля выпить чаю.
   – Ваш покорный слуга едет из Китая по высочайшему повелению в храм Раскатов грома для того, чтобы поклониться Будде и попросить у него священные книги. Сейчас поздно, вот мы и решили обратиться к вам с просьбой приютить нас на ночлег.
   – Пожалуйста, сделайте милость, заходите, – снова пригласил их монах.
   Тогда Сюань-цзан велел Сунь У-куну ввести коня. Между тем монах только сейчас как следует разглядел Сунь У-куна и был настолько поражен его видом, что с опаской спросил:
   – Скажите, пожалуйста, что это за существо такое?
   – Говорите потише, – предупредил Сюань-цзан. – Этот парень очень горяч. И если ему покажется, что вы сказали что-нибудь не так, он тут же подымет скандал. Это мой ученик.
   У монаха от этих слов даже мороз пошел по коже, и он, покусывая пальцы, сказал:
   – Как же вы решились взять такое чудовище к себе в ученики?
   – Ну, вы его не знаете, – отвечал Сюань-цзан. – Вид у него действительно безобразный, но он приносит мне большую пользу.
   Все втроем они вошли во двор, где помещался центральный храм с надписью, сделанной крупными иероглифами: «Храм созерцания бодисатвы Гуаньинь». Увидев это, Сюань-цзан очень обрадовался:
   – Бодисатва много раз оказывала мне милости, но до сих пор я не имел возможности поклониться ей в знак благодарности. И вот сейчас мне представляется счастливый случай. Вознести благодарность в этом храме все равно что совершить моление перед самой бодисатвой.
   Тут монах подозвал послушника, велел ему открыть двери храма и пригласил Сюань-цзана войти и совершить поклонение. Сунь У-кун, положив вещи на землю и привязав коня, тоже вошел в храм.
   Подойдя к золотой статуе бодисатвы, Сюань-цзан благоговейно распростерся перед ней. В этот момент монах начал бить в барабан, а Сунь У-кун стал звонить в колокол. Сюань-цзан, распростершись перед алтарем, возносил самые горячие молитвы. Наконец он умолк, монах перестал бить в барабан, а Сунь У-кун все звонил и звонил. Удары то учащались, то становились реже.
   – Зачем же бить в колокол, если моление уже закончено? – наконец, не вытерпев, заметил монах.
   Тут только Сунь У-кун бросил молоток и, улыбаясь, сказал:
   – Да кто вас там разберет! Мне что, я, как говорится, отзвонил и с колокольни долой!
   Между тем барабанный бой и колокольный звон переполошили всех обитателей монастыря, и они все, независимо от звания и положения, высыпали из своих келий и, столпившись, встревоженно говорили:
   – Что за дикарь бьет в колокол и колотит в барабан?!
   Выскочив из храма, Сунь У-кун крикнул:
   – К вашим услугам почтенный Сунь У-кун! Это я, видите ли, немножко позабавился.
   Увидев его, монахи пали ниц и, ползая перед ним на коленях, восклицали:
   – Отец наш, Бог грома!
   – Ну, Бог грома мне приходится праправнуком! – возразил на это Сунь У-кун. – Встаньте! Вам нечего бояться меня. Мы – священнослужители великой империи Танов и прибыли сюда из Китая.
   Но монахи успокоились лишь после того, как увидели Сюань-цзана. Среди них был сам настоятель монастыря.
   – Прошу вас, почтенные, пройти в келью, что позади храма, и выпить чаю, – пригласил он гостей.
   Сунь У-кун взял вещи, отвязал коня и, ведя его под уздцы, вместе со всеми обошел главный храм и вошел в находившееся позади жилое помещение. Здесь все расселись по старшинству. Настоятель велел принести чай и закуски. Было еще не поздно, когда они закончили трапезу. Не успел Сюань-цзан отблагодарить за радушный прием, как из внутреннего помещения вышел старый монах, поддерживаемый под руки двумя послушниками.

     На голове у старца верх убора
     Опаловыми выложен камнями,
     Из тонкой золотой парчи оборки
     Шерсть рясы бирюзовой окаймляли.
     С лишаньскою богиней престарелой
     Был внешне схож. Светился ум во взоре,
     И так же проницательно смотрел он,
     Как яростный дракон в Восточном море.
     Зубов не много у него осталось,
     И был всегда открытым рот щербатый,
     Сухое тело так согнула старость,
     Как будто был он смолоду горбатым [88 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   – Наставник пришел, – раздались голоса.
   – Почтенный наставник, разрешите приветствовать вас! – низко склонившись, промолвил Сюань-цзан, поспешив навстречу монаху.
   Священнослужитель ответил на приветствие, и они уселись, как и полагалось, по старшинству.
   – Мои послушники сказали мне о том, что к нам прибыл из Китая посланец Танского императора, – промолвил наставник. – И я поспешил приветствовать вас, почтенный отец.
   – Простите великодушно за то, что мы без предупреждения нарушили ваш покой, – отвечал Сюань-цзан.
   – Стоит ли об этом говорить! – возразил монах. – Скажите, пожалуйста, далеко отсюда до Китая?
   – От Чанъаня до границы я проехал более пяти тысяч ли, – отвечал Сюань-цзан. – Когда проезжал через Пограничную гору, небо послало мне ученика. Мы миновали Западное государство Хами, ехали два месяца, затем проделали еще пять-шесть тысяч ли и вот очутились в этих местах.
   – Значит, всего вы проехали десять тысяч ли, – сказал наставник. – А я так и прожил свою жизнь, никогда не выезжая из монастыря. Вот уж поистине живешь как бесплодная смоковница, сидишь, словно в колодце, и видишь только клочок неба над собой.
   – А разрешите спросить, сколько вам лет, почтенный наставник? – спросил Сюань-цзан.
   – Да вот исполнилось двести семьдесят, – отвечал наставник.
   – Значит, ты приходишься мне праправнуком, – вмешался в разговор Сунь У-кун.
   – Веди себя пристойнее! – одернул его Сюань-цзан, покосившись на него. – Надо думать, когда говоришь. Тебе бы только оскорблять человека.
   – А сколько вам, почтенный господин, лет? – в свою очередь спросил Сунь У-куна наставник.
   – Мне? Трудно даже сказать! – произнес Сунь У-кун.
   Наставнику этот ответ показался неучтивым, он не стал больше обращаться к Сунь У-куну и велел подать чаю. Расторопный послушник вытащил блюдо из белоснежной яшмы и три синих с золотым ободком чашки. Второй послушник налил всем из медного чайника душистого чаю. Аромат его был настолько восхитителен, что с ним не могли сравниться даже цветы коричного дерева.
   – Какой прекрасный напиток! Какие чудесные сосуды! – не переставал восторгаться Сюань-цзан.
   – Да вы просто льстите нам! – сказал наставник. – Вы прибыли сюда из великой страны, где, несомненно, много редкостных вещей, так стоит ли говорить о какой-то посуде. Вы, конечно, везете с собой какие-нибудь драгоценности – не соблаговолите ли показать их нам?
   – К великому сожалению, – промолвил Сюань-цзан, – ничего особенно примечательного у меня на родине нет. А если бы даже и было, я все равно не смог бы взять это с собой в такой дальний путь.
   – Учитель, – вступил тут в разговор Сунь У-кун. – А разве ряса, которую я видел в вашем узле несколько дней тому назад, не драгоценность? Почему бы не показать ее?
   Тут монахи ехидно улыбнулись.
   – Что рассмешило вас? – спросил Сунь У-кун.
   – Да это действительно смешно, – отвечал наставник. – Разве ряса – это драгоценность? У каждого из нас есть не меньше двадцати-тридцати ряс. А вот у меня за двести шестьдесят лет службы здесь накопилось штук восемьсот! Принесите-ка их, покажем гостям! – приказал он.
   Монаху очень хотелось похвастаться своим богатством. Он позвал работников и приказал им открыть кладовые. Монахи вытащили ящиков двенадцать, поставили их посреди двора и стали вытаскивать оттуда рясы, встряхивая и развешивая их на веревках. Весь двор и стены сверкали шелком, золотом, парчой.
   Сунь У-кун внимательно осмотрел все рясы. Они были поистине великолепны. Но он с улыбкой сказал:
   – Замечательно! Однако уберите все это. Теперь мы покажем то, что есть у нас!
   – Ученик, – тихонько сказал Сюань-цзан, одернув Сунь У-куна, – нам не следовало бы хвастаться. Мы на чужбине, одни, как бы чего не случилось.
   – Да что может случиться от того, что они посмотрят рясу? – возразил Сунь У-кун.
   – Ты многого не понимаешь, – сказал ему Сюань-цзан. – Еще в старину говорили: «Никогда не показывай драгоценности жадным, завистливым людям». У завистливого человека непременно появится желание во что бы то ни стало завладеть твоей драгоценностью. Ты играешь с огнем! Смотри, не накликай на себя беды! Тут можно и жизни лишиться.
   – Успокойтесь, – промолвил Сунь У-кун, – и предоставьте все мне!
   Тут он без дальнейших разговоров быстро подошел к узлу, развязал его, и сразу же вокруг разлилось лучезарное сияние. А когда Сунь У-кун развернул два слоя промасленной бумаги, в которую была упакована ряса, и, вынув ее, встряхнул, все помещение засияло и чудесный аромат разлился в воздухе. Все так и замерли от восхищения. И надо сказать, что ряса была поистине великолепна:

     Повсюду перлы драгоценные разбросаны,
     Они на нити длинные нанизаны,
     Применены таинственные способы,
     Чтоб свет их всю материю пронизывал.
     И бородатые драконы извиваются,
     И по краям блестит кайма волнистая,
     При виде рясы в преисподнюю спускаются
     Мгновенно духи злобные, нечистые [89 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Наставник был пленен и взволнован. Приблизившись к Сюань-цзану и опустившись перед ним на колени, он со слезами в голосе воскликнул:
   – Что за несчастная судьба у меня!
   – Почему вы так говорите, уважаемый наставник? – спросил Сюань-цзан, помогая ему подняться.
   – Ну сами посудите, разве это не так? Не успел этот почтенный человек развернуть драгоценность, как вокруг потемнело. А в сумерках глаза мои ничего не видят.
   – В таком случае надо принести фонарь, – посоветовал Сюань-цзан.
   – Ваша драгоценность, почтенный отец, – сказал на это наставник, – сама излучает сияние. А если зажечь фонарь, то можно будет просто ослепнуть. Разве рассмотришь как следует?
   – Ну а где бы вы хотели полюбоваться ею? – спросил Сунь У-кун.
   – Если вы будете столь любезны, почтенный отец, и разрешите мне взять ее к себе в келью, то я буду созерцать ее всю ночь, а завтра утром, когда вы соберетесь в путь, верну ее вам. Каково будет ваше просвещенное мнение?
   Услышав это, Сюань-цзан испугался и сердито сказал Сунь У-куну:
   – Вот что ты наделал!
   – Да что его бояться? – улыбаясь, отвечал Сунь У-кун. – Я сейчас заверну рясу и пусть берет. А если что-нибудь случится, я отвечаю.
   Сюань-цзану ничего не оставалось, как передать рясу наставнику.
   – Пожалуйста, возьмите, – сказал он. – Только, прошу вас, обращайтесь с ней осторожно, не попортите, не испачкайте.
   Наставник пришел в восторг, велел послушнику отнести рясу к нему в келью, а монахам приказал прибрать в храме, постелить две циновки и приготовить гостям постель: пусть хорошенько отдохнут. Кроме того, он распорядился наутро приготовить завтрак, чтобы достойно проводить гостей. Наконец все разошлись отдыхать. О том, как Сюань-цзан со своим учеником ушел в храм, затворил двери и лег спать, мы пока говорить не будем.
   Расскажем сейчас лучше о том, как наставник, выпросив рясу, зажег светильник у себя в келье и стал рассматривать ее. Любуясь этой великолепной вещью, наставник предавался полному отчаянию, плакал, стенал и так переполошил послушников, что те не решались идти спать. Не зная, что делать, они пошли к монахам и сказали:
   – Наш отец наставник проплакал до второй стражи и до сих пор не спит.
   Тогда два любимых ученика наставника решили пойти к своему учителю и узнать, что случилось.
   – Отец наставник, – молвили они, придя к нему. – Почему вы так убиваетесь?
   – Мне очень горько, что я не могу вдоволь налюбоваться такой драгоценностью, – отвечал им наставник.
   – Зачем так убиваться? – спросили ученики. – Вы, уважаемый отец, немало пожили на свете, многое повидали. Ведь ряса лежит перед вами, и можете любоваться ею сколько угодно.
   – Времени очень мало, – промолвил наставник. – В этом году мне исполнилось двести семьдесят лет. Те несколько сот ряс, которые мне удалось приобрести, ничего не стоят в сравнении с этой. А вот как достать такую драгоценность, как стать Танским монахом?
   – Ну, тут вы, почтенный отец, не правы, – сказали в один голос ученики. – Танский монах покинул родину и пустился странствовать. Вам же, в столь почтенном возрасте, следовало бы довольствоваться своим высоким саном. Разве можете вы думать о том, чтобы пуститься в такое путешествие?
   – Хотя остаток моей жизни я провожу здесь в покое и радости и наслаждаюсь природой, меня все же огорчает то, что я никогда не смогу надеть такой рясы. Если бы мне удалось поносить ее хотя бы день, я мог бы умереть спокойно с сознанием того, что не зря прожил жизнь.
   – Все это пустяки! – сказали монахи. – Если вам так уж хочется поносить эту рясу, это вовсе не трудно сделать. Мы можем задержать монаха. Захотите день ее поносить – задержим на день. Захотите десять – задержим на десять, и все будет в порядке. Зачем же так страдать?
   – Не этого я хочу, – продолжал наставник. – Пусть даже вам удастся задержать его на год, в таком случае я смогу носить рясу всего лишь год. А когда он захочет уйти, мне придется с ней расстаться. Ведь навсегда он не останется здесь.
   И вот, когда они говорили об этом, молодой монах по прозвищу Гуан-чжу Смекалистый подошел к наставнику и тихо сказал ему:
   – Если бы вы, почтенный отец, пожелали оставить себе эту рясу навсегда, все можно было бы легко устроить.
   – Что ты хочешь сказать, сын мой? – живо спросил наставник, которого слова монаха привели в восторг.
   – Ведь Танский монах и его ученик – простые путники, – отвечал тот. – В дороге им пришлось перенести немало трудностей. Они сильно устали и сейчас крепко спят. Давайте соберем нескольких сильных парней, вооружимся пиками, взломаем дверь в храм и покончим с ними. Трупы закопаем позади храма в саду. Конь и вещи достанутся нам, а рясу можно будет считать наследственной драгоценностью. Нравится вам мой план?
   Эти слова привели наставника в еще больший восторг. Он вытер слезы и радостно сказал:
   – Замечательно! Прекрасный план!
   Тотчас же приготовили оружие. Однако другой молодой монах по прозвищу Гуан-моу Сообразительный, духовный брат Гуан-чжу, выступил вперед и сказал:
   – Я считаю, что план этот негоден. Чтобы покончить с ними, придется применить силу. Если легко справиться с белолицым монахом, то убить того, у которого лицо обросло шерстью, не так-то просто. А если нам не удастся покончить с ним, неприятностей не оберешься. Я хочу предложить другой способ, который даст возможность покончить с ними, не прибегая к оружию. Не знаю только, понравится ли он вам.

   – Если бы вы, почтенный отец, пожелали оставить себе эту рясу навсегда, все можно было бы легко устроить.

   – Говори, сын мой, – велел наставник.
   – Надо сейчас же собрать всех монахов из келий, расположенных на Восточной горе, и приказать им принести по вязанке сухого хвороста. Придется, конечно, пожертвовать храмом с тремя залами, сложить там хворост и поджечь. Бежать они не смогут и погибнут в огне вместе со своим конем и вещами. Пожар увидят жители гор, и им можно будет сказать, что постояльцы сами были виноваты, так как неосторожно обращались с огнем. И тогда нас ни в чем не заподозрят. Таким образом ряса достанется нам по наследству.
   Монахам очень понравился этот план.
   – Вот здорово! Ай, ловко! Конечно, так куда лучше! – раздавались голоса. Вслед за этим монахам было приказано принести по вязанке хвороста.
   Но увы! Эта затея печально кончилась. Жизнь наставника храма прервалась, а монастырь бодисатвы Гуаньинь превратился в пепел. Надо сказать, что в монастыре было примерно около восьмидесяти келий, в которых проживало человек двести. О том, как в эту ночь обитатели монастыря таскали хворост, обкладывали им со всех сторон стены храма и, заложив все выходы, подожгли, мы пока рассказывать не будем.
   Вернемся лучше к Сюань-цзану и его ученику. Итак, придя в храм, они устроились на ночлег и спокойно заснули. Однако Сунь У-кун, как существо необыкновенное, даже во время сна бодрствовал, все видел и все слышал. Когда снаружи послышались шелест и шуршание, у него тотчас же возникло подозрение.
   «Ночь спокойная, тихая, – размышлял он. – Кто же это ходит там? Не иначе как разбойники, которые задумали погубить нас…» При этой мысли он тотчас же вскочил на ноги и хотел было выйти через дверь, но побоялся разбудить учителя. Тогда он снова прибегнул к помощи своего волшебства и, встряхнувшись, сразу же превратился в пчелу. Поистине об этом можно было сказать:

     С узенькой талией, крошечным телом,
     Рыльце в меду, а в жале яд —
     Сквозь ветви ив, подобно стрелам,
     В поля за нектаром они летят.
     Звездам небесным подобны падучим,
     Сыплются, сыплются вниз без конца
     И поднимаются с грузом пахучим, —
     Плотно на тельце налипла пыльца;
     Тонкие крылышки бьются упрямо,
     Ноша при ветре для них тяжела…
     Выползла из буддийского храма
     Маленькая пчела [90 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Увидев, как монахи, обложив храм хворостом, приготовились поджечь его, Сунь У-кун, в душе смеясь, подумал: «А ведь прав оказался мой учитель! Они задумали погубить нас и завладеть нашей рясой, вот почему и решились на такое злодеяние. Тут надо было бы поорудовать моим посохом, но это невозможно: учитель снова будет обвинять меня в жестокости. А ведь достаточно одного удара, чтобы перебить их всех. Постой, постой! – обрадовался он. – А почему бы мне тоже не пуститься на хитрость и не сорвать их план? Ничего нет трудного на их козни ответить кознями».
   И, совершив прыжок в воздух, он тотчас же очутился перед Южными воротами неба. Четыре стража – Лун, Лю, Гоу, Би – затрепетали от страха при его появлении и почтительно склонились. А небесные военачальники – Ма, Чжао, Вэнь и Гуань – хором воскликнули:
   – Беда пришла! Беда! Парень, который учинил дебош на небе, снова здесь!
   Сунь У-кун помахал им рукой и сказал:
   – Господа! Оставьте церемонии и не бойтесь меня. Я пришел к князю Западного неба Гуан-моу Вирупакше.
   Не успел он этого сказать, как к нему прибыл сам небесный князь.
   – Давненько не виделись, – приветствовал он Сунь У-куна. – Слышал я, что бодисатва Гуаньинь побывала у Нефритового императора и просила его послать небесных духов охранять Танского монаха в его поездке в Индию за священными книгами. От нее мы также узнали, что вы стали учеником этого монаха. Каким же образом вы очутились здесь?
   – Сейчас мне не до разговоров, – сказал Сунь У-кун. – По дороге мы повстречались с дурными людьми, и они собираются поджечь храм, в котором сейчас находится Танский монах. Ждать нельзя ни минуты. Я явился сюда для того, чтобы попросить у вас колпак для защиты от огня. Дайте мне его поскорее. Мы вернем его вам.
   – Вы что-то спутали, – отвечал на это небесный князь. – Для того чтобы спасти монаха, вам нужна вода. При чем же тут колпак для защиты от огня?
   – Да вы не знаете всех тонкостей! – воскликнул Сунь У-кун. – Огонь, конечно, можно загасить водой, но этим я лишь помогу нашим врагам. Колпак же защитит Танского монаха от огня, а на остальное мне наплевать, пусть хоть все сгорит. Пожалуйста, не задерживайте меня, я должен как можно быстрее возвратиться на землю.
   – Эта обезьяна неисправима, – рассмеялся небесный князь. – Только и думает что о себе, а до других ей дела нет.
   – Да перестаньте вы болтать! Давайте быстрее колпак, – торопил Сунь У-кун. – Неужели вы не понимаете, насколько все это опасно!
   Не смея возражать, небесный князь передал Сунь У-куну колпак. Сунь У-кун взобрался на облако и вмиг опустился на крышу храма. Накрыв колпаком Танского монаха, белого коня и вещи, сам он отправился на задний двор, к покоям, в которых жил наставник, и уселся на крыше стеречь рясу. Увидев, что монахи подожгли хворост, Сунь У-кун произнес заклинание и дунул. В тот же миг налетел сильный порыв ветра и огромные языки пламени взметнулись в небо.

     Все тонуло в клубящемся черном дыму,
     Только пламя порой языками вздымалось,
     Прорезая над миром нависшую тьму, —
     И на небе звезды ни одной не осталось;
     И на тысячу ли над бескрайней землей
     Свет пожара разлился тревожный, багряный,
     И огонь, что пополз золотою змеей,
     Вдруг взметнулся, как конь с окровавленной раной;
     Словно в пламени, «Жизни Начало» бурлит,
     Бог огня передал ему силу стихии,
     И Суй-жэнь свое дерево снова сверлит,
     Чтобы порохом вспыхнули ветки сухие.
     Жар палящий небесных ворот достигал,
     Разноцветное пламя гудя бесновалось
     Так, что справиться с дверцами у очага
     Даже Лао-цзы мудрому не удавалось.
     В небе вихрь раскаленные смерчи крутил, —
     Царь его обуздать не сумел бы, пожалуй,
     Он ужасного бедствия не прекратил,
     А, напротив, способствовал силе пожара.
     Пламя крепло от ветра и к небу рвалось,
     Вверх на тысячу чжанов поднявшись колонной,
     И на небе девятом бессмертным пришлось
     Очутиться под пеплом его раскаленным.
     И такой оглушительный грохот и треск
     Над стихией бушующей там раздавались,
     Словно лопался старый бамбук на костре,
     Словно в небе ракеты, шипя, разрывались;
     Так огонь разгорелся, что в злобе тупой
     Уничтожил священные статуи даже,
     И в притворе восточном, собравшись толпой,
     Ждали гибели верной несчастные стражи.
     Величавою силой огонь поражал,
     С ним способны бы выдержать были сравненье
     Лишь в чертогах Афан знаменитый пожар
     Да еще под Чиби боевое сраженье [91 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Увидев, что монахи подожгли хворост, Сунь У-кун произнес заклинание и дунул. В тот же миг налетел сильный порыв ветра и огромные языки пламени взметнулись в небо.

   Искры плясали в воздухе, – казалось, пламя спалит все поля, простирающиеся вокруг. Бушующее море огня вмиг захлестнуло храм бодисатвы Гуаньинь. А что творилось с монахами! Одни тащили сундуки, другие – корзины, третьи хватали столы, утварь. Они заполнили весь двор, издавая жалобные вопли. Только дом, в котором жил Танский монах, охраняемый Сунь У-куном, и храм в переднем дворе, накрытый колпаком, оставались невредимы. Все остальные постройки пылали. Столбы пламени поднимались к небу, вокруг все вспыхивало.
   Пожар встревожил обитателей окрестных гор, зверей и чудовищ. Здесь следует сказать, что в двадцати ли от монастыря бодисатвы Гуаньинь прямо к югу находилась гора Черного ветра. На этой горе была пещера, которая также называлась пещерой Черного ветра. В этой пещере жил дух-волшебник. И вот ночью, переворачиваясь с боку на бок, волшебник заметил, что в окно проникает свет. Подумав, что уже светает, волшебник встал, но, выглянув наружу, увидел в северной стороне пламя пожара.
   – Ай-я! – воскликнул волшебник. – Да ведь это горит монастырь бодисатвы Гуаньинь! Какой неосторожный народ эти монахи! Придется отправиться им на помощь.
   Тут волшебник сел на облако и вмиг очутился на месте пожара. Море огня ослепило его. Передние храмы были пусты, два ряда строений стояли охваченные пламенем. Волшебник ринулся прямо к месту пожара и стал кричать, чтобы несли воду. Но тут он вдруг заметил, что помещение позади храма уцелело, а на крыше сидит какой-то человек и изо всех сил дует. Он бросился в помещение и увидел, что келья наставника вся в лучезарном сиянии, а на алтаре лежит что-то завернутое в синюю шерстяную материю. Развязав узел, он обнаружил парчовую рясу, которую последователи Будды считали неоценимой драгоценностью.
   Недаром говорят, что богатство вызывает алчность. Волшебник мгновенно забыл о том, зачем явился сюда. Он не звал больше никого таскать воду, а, воспользовавшись суматохой, стащил рясу и быстро вернулся к себе в пещеру.
   Между тем пожар бушевал всю ночь и лишь к пятой страже, когда начало светать, утих. С монахами творилось что-то невообразимое. Раздетые, они с воплями и рыданиями разыскивали в пепелище остатки меди и железа, разбрасывали тлеющий уголь и искали золото и серебро. Одни покрывали циновками отверстия в стене, пытаясь соорудить себе какое-нибудь убежище. Другие подносили к обожженным стенам котлы, собираясь приготовить еду. Кругом царили хаос и беспорядок, раздавались стоны, крики. Однако об этом мы больше говорить не будем.
   Вернемся пока к Сунь У-куну. Сняв колпак, защищающий от огня, он одним прыжком оказался у Южных ворот неба и, отдавая его небесному князю Гуан-моу, промолвил:
   – Премного благодарен вам за вашу любезность.
   – А вы, оказывается, очень честны, Великий Мудрец! – сказал, принимая колпак, небесный князь. – Я, признаться, начал уже беспокоиться, думал, что вы не возвратите моего талисмана и вас теперь не найти. Но к счастью, вы сами явились.
   – Да разве я обманщик какой-нибудь, – обиделся Сунь У-кун. – Ведь не зря говорится: «Долг платежом красен». Отдашь вовремя – тебе и в следующий раз одолжат.
   – Давненько мы с вами не виделись, – продолжал небесный князь, – может быть, зайдете во дворец, отдохнете немного.
   – Не могу. Сейчас не то что раньше, когда я мог свободно ходить по гостям и вести разговоры, – отвечал Сунь У-кун. – Я должен охранять Танского монаха. Так что вы уж извините меня!
   И, поспешно распрощавшись, Сунь У-кун на облаке спустился на землю и снова увидел над собой солнце и звезды. Очутившись перед храмом, он встряхнулся и, превратившись в пчелу, проник внутрь. Здесь он принял свой настоящий вид и увидел, что Сюань-цзан продолжает сладко спать.
   – Вставайте, учитель, уже рассвело! – окликнул его Сунь У-кун.
   – А ведь правда, – повернувшись, промолвил Сюань-цзан.
   Он оделся и вышел. Его взору представились разрушенные, обгорелые стены; ни строений, ни пагод, ни храмов – ничего не было.
   – Ай-я! – воскликнул он в ужасе. – Где же храмы?! Почему кругом пепелище?
   – Вы всё проспали! – сказал Сунь У-кун. – Сегодня ночью был пожар!
   – Как же так! – спросил пораженный Сюань-цзан.
   – Я охранял этот храм, – пояснил Сунь У-кун. – А вы так сладко спали, учитель, что мне жаль было вас тревожить.
   – Почему же ты не спас остальные строения? – спросил Сюань-цзан.
   – А для того, чтобы вы еще больше убедились в своей правоте, учитель, – рассмеялся Сунь У-кун. – Как вы вчера сказали, так и получилось. Монахам понравилась ваша ряса, и они решили сжечь нас. Если бы я вовремя не узнал об этом, то сейчас от нас остались бы только пепел да обожженные кости.
   – Неужели это они подожгли? – испуганно спросил Сюань-цзан.
   – Ну а кто же?
   – Я не хочу обидеть тебя подозрениями, но не твоих ли рук это дело?
   – Да что я, разбойник какой-нибудь, что ли, чтобы чинить подобные безобразия? – обиделся Сунь У-кун. – Подожгли, конечно, монахи. А я не только не помог им гасить пожар, но еще и раздул его ветерком.
   – О боже! – в отчаянии воскликнул Сюань-цзан. – Всем известно, что пожар гасят водой, – зачем же ты вызвал ветер?
   – Вы должны знать, учитель, – отвечал Сунь У-кун, – что еще в древности говорили: «Если человек не разозлит тигра, то и тигр не нанесет вреда человеку». Если бы они не устроили поджога, разве стал бы я раздувать пламя!
   – А где же ряса? – спохватился Сюань-цзан. – Неужели сгорела?
   – Да нет же! – успокоил своего учителя Сунь У-кун. – Целехонька. Келья, в которой она спрятана, не сгорела.
   – Я не желаю тебя знать! – сердито закричал Сюань-цзан. – В том, что пожар причинил столько бед, есть доля твоей вины. Сейчас я прочту заклинание, и ты погибнешь!
   – Учитель, пожалуйста, не читайте! – в испуге закричал Сунь У-кун. – Давайте разыщем вашу рясу и отправимся в путь.
   Сюань-цзан сменил гнев на милость. Взяв под уздцы коня, он повел его, а Сунь У-кун взвалил себе на спину вещи. Они вышли из храма и направились в помещения, находящиеся позади храма.
   Когда убитые горем монахи вдруг увидели перед собой Сюань-цзана, ведущего коня, и Сунь У-куна с вещами, у них от испуга душа ушла в пятки.
   – Души невинно погибших явились за нами, – истошным голосом закричали они.
   – Какие там еще души! – сердито крикнул Сунь У-кун. – Верните нам нашу рясу! Живо!
   Тут монахи повалились на колени и стали отбивать земные поклоны, непрестанно причитая:
   – Дорогой отец! Ведь всем известно, что у каждого обиженного есть мститель, так же как у каждого должника заимодавец. Вы пришли расправиться с виновниками, но мы к этому делу непричастны. Погубить вас замыслил Гуан-моу вместе с наставником, так что вы уж смилуйтесь над нами!
   – Вот скоты безмозглые, черт бы вас побрал! – не вытерпев, воскликнул Сунь У-кун. – Кому нужна ваша поганая жизнь! Говорят вам, верните рясу, и мы отправимся своим путем.
   В этот момент два монаха посмелее, обращаясь к Сюань-цзану и его ученику, сказали:
   – Почтенные господа! Вы ведь находились в храме и должны были сгореть там. А сейчас вы вдруг пришли и требуете рясу. Кто же вы, в конце концов, люди или духи?
   – Ну прямо скоты безмозглые, да и только! – смеясь, сказал Сунь У-кун. – Да вы пойдите взгляните на центральный храм, а потом будем разговаривать.
   Монахи с трудом поднялись с земли и отправились в передний двор. Храм действительно стоял на месте цел и невредим, двери и окна не тронул огонь. При виде этого зрелища монахи затрепетали. Теперь они поняли, что Сюань-цзан – святой, а Сунь У-кун истинный последователь буддизма. Приблизившись к ним, монахи низко поклонились и промолвили:
   – И зачем только человеку глаза даны! Не могли распознать праведника, сошедшего на землю. Так знайте, ваша ряса находится в келье наставника.
   Проходя мимо разрушенных стен и обгоревших строений, Сюань-цзан тяжело вздыхал. Но келья наставника стояла невредимой. Монахи вбежали туда с криком:
   – Почтенный отец! Танский монах – святой! Он не сгорел в огне. Зря сожгли столько добра! Лучше вернуть поскорее рясу.
   Между тем наставник, обнаружив, что рясы нигде нет, пришел в отчаяние. Он не знал, что ответить, и, не находя выхода из создавшегося положения, решил, что в живых ему все равно не остаться. Тогда он с разбега ударился головой о стену. Удар был настолько силен, что голова несчастного раскололась и из нее хлынула кровь, оросив землю.
   Об этом были сложены стихи:

     Увы, монаха жизнь была напрасной,
     Он прожил много лет – и все ж умрет,
     Стремился дерзкий, чтоб священной рясой
     Стал обладать его ничтожный род.
     Как мыслить мог о рясе драгоценной
     Привыкший думать о простых вещах?
     И замысел монаха дерзновенный
     Был обречен на неизбежный крах!
     От Гуан-чжу и Гуан-моу мало толка, —
     Всех ненавидя, вред другим творя,
     Они ошибок допустили столько,
     Что вызвали пожар монастыря [92 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Монахи от горя совершенно обезумели.
   – Что нам теперь делать? – причитали они. – Наставник погиб, рясы нигде нет!
   – Видно, кто-то из вас, разбойников, спрятал ее, – сказал Сунь У-кун. – Ну-ка, принесите мне списки монахов, я проверю! – приказал он.
   Смотритель монастырских зданий тотчас же принес две книги, где были записаны монахи, послушники и работники. Всего двести тридцать человек. Сунь У-кун попросил Сюань-цзана занять почетное место и после этого начал по очереди вызывать монахов. Каждого из них он заставлял развязывать пояс и тщательно обыскивал. Но, несмотря на все усилия, рясы обнаружить не удалось. Тогда из всех помещений были вынесены и просмотрены сундуки, корзины и другие вещи. Однако все оказалось бесполезным.
   Сюань-цзан, восседавший на возвышении, был до того огорчен и зол на Сунь У-куна, что решил проучить его. Он стал читать заклинание, и в тот же миг Сунь У-кун повалился на землю, обхватил руками голову и, не в силах вынести адской боли, завопил:
   – Учитель, остановитесь! Ручаюсь вам, что найду рясу!
   Мучения Сунь У-куна повергли в ужас монахов. Дрожа от страха, они повалились перед Сюань-цзаном на колени и умоляли его пощадить Сунь У-куна. Сюань-цзан сжалился. Тогда Сунь У-кун вскочил на ноги, выхватил из уха свой железный посох и ринулся на монахов. Но Сюань-цзан грозно крикнул:
   – Глупая обезьяна! Видно, мучения не проучили тебя! Ты снова собираешься безобразничать. Не смей двигаться! И смотри, никому не наноси вреда! А теперь ищи рясу!
   Между тем монахи, пав ниц и отбивая перед Сюань-цзаном поклоны, говорили:
   – Дорогой отец, пощади нашу жизнь! Мы клянемся, что не видели рясы. Все это дело рук старого хрыча. Вчера, увидев вашу рясу, он плакал до глубокой ночи и все не мог налюбоваться ею. Он только и думал о том, как бы оставить ее у себя навсегда и сделать наследственной драгоценностью. И вот он вместе со своим учеником задумал сжечь вас. Когда начался пожар, поднялся бешеный ветер, и все были заняты тем, что старались погасить пламя и спасти вещи. Но куда могла деться ряса, мы понятия не имеем.
   Тут Сунь У-кун окончательно рассвирепел. Ворвавшись в келью наставника, он вытащил его труп, снял с него одежду и тщательно обыскал. Но и тут не нашел никакой рясы. Он даже вырыл под кельей наставника яму в три чи глубиной, но там также ничего не было. Тогда, поразмыслив, он спросил у монахов:
   – А нет ли здесь поблизости какого-нибудь волшебника?
   – Вот хорошо, что вы спросили, мы сами не вспомнили бы об этом! – воскликнул смотритель монастыря. – К юго-востоку отсюда находится гора Черного ветра. В горе есть пещера, которую тоже называют пещерой Черного ветра. В этой пещере живет дух, Черный князь. Покойный наставник часто беседовал с ним. Этот князь – настоящий волшебник.
   – А далеко до этой горы? – поинтересовался Сунь У-кун.
   – Да всего двадцать ли, – отвечал смотритель. – Видите вон ту вершину? Это и есть гора Черного ветра.
   – Ну, теперь успокойтесь, учитель, – смеясь, сказал Сунь У-кун, – больше мне ничего не надо. Рясу, конечно, похитил этот волшебник.
   – Да ведь гора эта находится в двадцати ли отсюда, – возразил Сюань-цзан, – откуда же тебе известно, что это сделал именно он?
   – Вы не видели, какой сегодня ночью был пожар, – отвечал на это Сунь У-кун. – Пламя вздымалось на десятки тысяч ли вверх. Его отблески достигали третьего неба. Тут не только за двадцать, за двести ли все было видно! Увидев пламя, волшебник тайно прибыл сюда и, заметив вашу драгоценность, решил воспользоваться суматохой и унести ее с собой. Дайте срок, я найду его.
   – Как же я останусь здесь без тебя? – испугался Сюань-цзан.
   – Не бойтесь, – успокоил его Сунь У-кун. – Я позабочусь о том, чтобы вас оберегали духи, и прикажу монахам служить вам. – С этими словами Сунь У-кун подозвал к себе монахов:
   – Нескольким людям накажите закопать труп старого дьявола, а остальные пусть ухаживают за моим учителем и присматривают за конем!
   Монахи покорно склонились.
   – Но смотрите, – предупредил Сунь У-кун, – в мое отсутствие не вздумайте нарушить своего обещания. Чтобы учитель был всем доволен, а у коня были бы в достатке и вода и корм. Если сделаете хоть что-нибудь не так, придется вам отведать моего посоха.
   С этими словами он поднял посох и с такой силой опустил его на стену, что превратил несколько рядов ее в песок. У монахов от страха даже ноги подкосились и, низко кланяясь, они со слезами на глазах говорили:
   – Дорогой отец! Можете спокойно отправляться, мы сделаем все возможное, чтобы достойным образом служить учителю, и не допустим никаких ошибок.
   Тут Сунь У-кун совершил прыжок в воздух, очутился на облаке и отправился на гору Черного ветра разыскивать рясу.
   Однако о том, удалось ли Сунь У-куну найти рясу и что ему пришлось испытать, вы узнаете из следующей главы.

Глава семнадцатая,

//-- повествующая о том, как Сунь У-кун учинил разгром на горе Черного ветра и как бодисатва Гуаньинь усмирила Духа медведя --//
   Итак, Сунь У-кун взлетел на облако. Видевшие это монахи, послушники и монастырские работники перепугались насмерть, пали ниц и, совершая поклоны, говорили:
   – Милостивый отец! Оказывается, это сошел на землю праведник, который обладает способностью ездить на облаках и путешествовать на тумане. Ничего нет удивительного в том, что огонь не нанес ему вреда. Будь проклят этот старый сквалыга, который не сумел распознать божественное существо. Перемудрил и сам погиб.
   – Встаньте, почтенные, и не давайте волю своему гневу, – промолвил Сюань-цзан. – Пусть только мой ученик найдет рясу, и все будет в порядке. А вот если он не найдет ее, дело может обернуться скверно. Характер у моего ученика дурной, и я не смогу поручиться даже за то, что кто-нибудь из вас останется в живых.
   Услышав это, монахи пришли в отчаяние и стали призывать на помощь небо, давая всевозможные обеты, моля о том, чтобы ряса нашлась. Однако мы пока оставим монахов с их переживаниями и вернемся к Сунь У-куну. Повернувшись несколько раз вокруг собственной оси, он быстро добрался до горы Черного ветра и здесь, остановив свое облако, внимательно осмотрелся. Перед ним была чудесная гора. Весна стояла в полном разгаре. Картина открывалась поистине великолепная:

     Потоки мчатся по ущельям с ревом
     И злобно брызжут пеною седой,
     И пики – величавы и суровы —
     Соперничают дикой красотой;
     Повсюду тишь. Умолкли птичьи стаи.
     Не видно человеческих следов.
     И благоухать леса сильнее стали —
     Густ аромат увядших трав, цветов…
     Промчался ливень, небосвод обширный,
     Казалось, стал и ярче и светлей,
     И лес сосновый протянулся ширмой,
     Колышет ветер изумруд ветвей.
     Разросшихся зеленых трав сплетенья
     Над пропастью свисают со скалы,
     И гибкие ползучие растенья
     Смоковниц пышных оплели стволы.
     Здесь, на тропе, не встретится отшельник,
     Топор в лесу не застучит вблизи,
     И лишь журавль с подругой длинношеей
     Склонились, клювы в воду погрузив… [93 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Любуясь красивым пейзажем, Сунь У-кун вдруг услышал голоса. На покрытом душистой травой склоне горы кто-то разговаривал. Осторожно ступая, чтобы не быть услышанным, Сунь У-кун шмыгнул за скалу и, украдкой выглянув оттуда, увидел трех духов-оборотней, сидевших на земле. Наверху сидел какой-то черный человек, слева от него – даос и справа – ученый. Говорили они напыщенно, громко. Разговор в основном шел о том, как устанавливать треножники и печи, о способах закладки киновари, свинца и ртути [94 - Способы изготовления эликсира бессмертия в даосской магии.] и о тех путях и способах, которые применяются в других религиозных учениях.
   – А ведь послезавтра у меня день рождения, – смеясь, сказал черный человек. – Надеюсь, что вы, уважаемые, окажете мне честь своим посещением.
   – Мы каждый год празднуем день вашего рождения, почтенный князь, – как же можем мы не явиться в этом году? – отвечал ученый в белых одеждах.
   – Сегодня ночью я раздобыл одну драгоценность, – продолжал черный человек, – расшитую золотом рясу Будды. Вещь поистине великолепная. В честь дня своего рождения я завтра выставлю ее напоказ и приглашу всех даосских служителей – пусть придут поклониться рясе Будды. А пир мы назовем Пиром в честь одеяния Будды. Что вы об этом скажете?
   – Превосходно! Замечательно! – в восторге воскликнул даос. – Завтра я непременно буду у вас, хочу заранее поздравить вас с днем вашего рождения, а послезавтра приду на пир.
   Сунь У-кун, услышав слова «ряса Будды», сразу же решил, что речь идет о драгоценности, которую он ищет. Не в силах больше сдерживать своего гнева, он выскочил из-за скалы и, взмахнув посохом, крикнул:
   – Наконец вы попались мне, разбойники! Украли мою рясу да еще собираетесь устраивать какой-то Пир в честь одеяния Будды! Ну-ка, верните мне ее, только живо! Ни с места! – закричал Сунь У-кун и взмахнул своим посохом, целясь в голову противника. Однако черный человек, испугавшись, превратился в ветер и исчез. Успел сбежать и даос: он улетел на облаке. Остался только ученый, которого Сунь У-кун одним ударом уложил на месте. Оттащив его в сторону и рассмотрев хорошенько, Сунь У-кун увидел, что это была белая пятнистая змея-оборотень. Сунь У-кун растерзал ее на мелкие кусочки и ринулся в горы на поиски черного человека, оказавшегося волшебником. Он обогнул острый пик, перевалил через хребет и там увидел высокую отвесную скалу, а в ней пещеру. Что за великолепная картина открылась перед ним!
   Густой лес из сосен и кипарисов стоял окутанный розовой дымкой.
   У входа в пещеру Сунь У-кун увидел плотно затворенные каменные ворота, а над воротами – каменную плиту с надписью, сделанной крупными иероглифами: «Пещера на горе Черного ветра». Вращая посохом, Сунь У-кун закричал:
   – Открывай!
   Охранники-оборотни открыли ворота и, выйдя наружу, спросили:
   – Ты кто такой и как смеешь врываться в нашу священную пещеру?!
   – Ах вы, мерзкие скоты! – заорал Сунь У-кун. – Да как вы смеете называть эту поганую дыру священной пещерой, хоть для вас она, может быть, и священна. Если хотите остаться в живых, живо бегите к своему господину и скажите ему, чтобы он сейчас же принес мне рясу.
   Духи мигом скрылись и, вбежав к своему повелителю, сказали:
   – Великий князь! Устраивать Пир в честь одеяния Будды не придется. У пещеры стоит какой-то монах, очень похожий на Бога грома, лицо его покрыто шерстью. Он требует рясу.
   Между тем Черный волшебник, удрав от Сунь У-куна с лесной поляны, едва успел затворить ворота своей пещеры и еще не отдышался. Когда ему доложили о том, что Сунь У-кун явился сюда, он со злостью подумал: «Откуда только взялась эта тварь и как смеет она ломиться в ворота?»
   Властитель горы Черного ветра накинул на себя одежду, туго подпоясался и, вооружившись пикой с черной кисточкой, вышел из пещеры. Сунь У-кун шмыгнул за створку ворот и, держа посох наготове, уставился во все глаза на Черного волшебника. Вид у властителя Черной горы был действительно свирепый.

     Шлем – словно чаша по форме —
     Блестит ослепительным светом,

     Из червонного золота латы
     Ярким огнем горят,

     Шелковая одежда
     На плечи его надета,

     Нежный ветер волнует
     Прекрасный его наряд.

     Идет он тяжелой походкой.
     В руках – две большие плети

     И черный волшебный посох.
     С посохом он могуч

     Поистине: горный владыка
     По имени Черный ветер.

     Но взгляд его столь же светел,
     Как молния среди туч! [95 - Перевод стихов И. Голубева.]

   «Этот стервец словно обожжен в гончарной печи или же сделан из угля, – подумал, смеясь про себя, Сунь У-кун. – Видимо, он кормится тем, что подметает уголь. Иначе он не стал бы таким черным».
   – Ты откуда взялся, монах? – закричал громовым голосом Черный волшебник. – И как смеешь так дерзко вести себя?!
   – Нечего зря болтать! – тоже во всю мочь закричал Сунь У-кун и ринулся на противника с посохом. – Немедленно отдавай рясу твоего деда [96 - Оскорбительное обращение к противнику.].
   – Да ты из какого монастыря? – спросил властитель горы. – Где потерял свою рясу и почему пришел искать ее именно сюда?
   – Моя ряса лежала в келье наставника монастыря бодисатвы Гуаньинь как раз к северу отсюда, – отвечал Сунь У-кун. – А ты, мерзавец, воспользовавшись пожаром в монастыре и суматохой, выкрал эту рясу и собираешься еще устроить пир в день своего рождения и назвать его Пиром в честь одеяния Будды. Может быть, ты посмеешь отрицать это? Так вот, сейчас же отдавай рясу, тогда я помилую тебя. Если же вздумаешь возражать мне, я переверну твою гору, сравняю с землей пещеру, а всех твоих оборотней сотру в порошок!
   Услышав это, Черный волшебник презрительно расхохотался.
   – Ах ты, низкая тварь! – воскликнул он. – Ведь пожар ты сам устроил! Ты сидел на крыше дома наставника, раздувая пламя бешеным ветром. Пусть даже я и взял эту рясу, тебе-то что? Откуда ты явился и кто такой? Какой особой силой ты обладаешь, что позволил себе явиться сюда и хвастаться?
   – Значит, ты не желаешь признавать своего деда! – воскликнул Сунь У-кун. – Я – ученик буддийского священнослужителя Сюань-цзана, побратима самого императора великих Танов! Фамилия моя Сунь, зовут У-кун, по прозвищу Странствующий монах. Ты спрашиваешь, на что я способен? Да если я скажу тебе, у тебя от страха душа улетит и ты тут же умрешь!
   – Я что-то тебя не понимаю! – отвечал властитель горы. – Говори толком, я послушаю!
   – Ну, младенец, – рассмеялся Сунь У-кун. – Держись крепче и внимательно слушай, что я тебе скажу:

     В боях меняя образ свой мгновенно,
     Я побеждал любых героев грозных —
     Недаром способ быстрых превращений
     В младенчестве еще был мною познан.
     Я закалялся, проходило время
     В лучах палящих солнца, под луною,
     Законы смерти, властные над всеми,
     Теперь уже не властны надо мною.
     Трудился долго, искренне, упорно,
     Стремлением высоким увлекаем,
     И на горе Линтай ученья зерна
     Заколосились бурным урожаем.
     Там, от земного мира отгорожен,
     Отшельник одинокий обитает, —
     Сто восемь тысяч лет на свете прожил,
     Секретом долголетья обладает.
     К нему я обратился, грешник сирый,
     И мне ответил мудрый: «знай отныне:
     Кто примет тайно каплю эликсира,
     Того навеки страх земной покинет.
     Когда святые книги ты получишь,
     Где заклинаний смысл глубок и сложен,
     Ты вникни в них, познай как можно лучше —
     И сам тогда владеть их силой сможешь.
     Сиди под отраженными лучами,
     Чтоб сердце было в благостном покое,
     Чтоб страсти ненасытные молчали,
     Чтоб душу не терзало все мирское, —
     И чувств шести утраченные силы
     Проснутся заново в окрепшем стане.
     И тот, кто старцем дряхлым был и хилым,
     По воле неба снова юным станет.
     И если за три года ты не выдашь
     Ни разу тайны волшебства великой,
     То к святости широкий путь увидишь
     И будешь приобщен к бессмертных лику».
     Я триста лет скитался неустанно
     По островам и странам отдаленным,
     И за бескрайней далью океана
     На край земли взирал я изумленно.
     И все же не был на небе девятом, —
     Хотя на дно морское опустился,
     Там, в глубине пучин драконом спрятан,
     Волшебный посох с обручем хранился.
     Я драгоценность дивную похитил
     И на Горе цветов и плодов зажил,
     Как оборотней признанный правитель,
     Нечистых духов окруженный стражей.
     Призвал меня Нефритовый владыка,
     Был Мудрецом я, равным небу, назван,
     Но на небе разбушевался дико —
     И совершил поступок безобразный.
     Не мог я званьем удовлетвориться,
     Мала казалась мне небес награда,
     И у самой Ван-му – небес царицы —
     Украл святые персики из сада.
     Я окружен стотысячным был войском,
     Никто сквозь строй, казалось, не пробьется, —
     Но в поединке трудном и геройском
     Поверг на землю князя-полководца,
     И Ночжа ожидала та же участь,
     И отражен был стойкий в обороне
     Сошедший с неба праведник могучий,
     В искусстве превращений изощренный.
     Нефритовый владыка, бодисатва
     И Лао-цзюнь с небесного порога,
     Увидев, как войска бегут обратно,
     Смутились, охватила их тревога…
     Пришлось вмешаться Лао-цзы, – иначе
     Был и Эрлан бы мною обесславлен.
     Тогда лишь только был я войском схвачен
     И с ликованьем на небо доставлен.
     Там, во дворце, воздвигли столб позорный,
     К нему узлами тело привязали,
     И палачи, орудуя проворно,
     Меня с утра до вечера терзали:
     Мечи вонзали, пиками кололи,
     По сердцу молотком стучали медным, —
     Как каменный, не ощущал я боли,
     И оставалось рвенье их бесследным.
     Тогда они позвали духов грома,
     Чтоб разом в пепел превратили тело,
     Но было заклинанье мне знакомо,
     И туча молний мимо пролетела.
     Тогда меня в жаровню посадили,
     В очаг для выплавленья эликсира.
     Усердно духи Лю и Дин следили,
     Чтоб в нем огонь пылал неугасимо.
     Когда же наконец я обнаружил,
     Что иссякает палачей терпенье,
     То в злобе лютой выскочил наружу,
     Чтоб разгромить небесные владенья.
     Размахивая посохом от гнева,
     Я взад-вперед метался там, и скоро
     Все тридцать три перетревожил неба,
     Не повстречав достойного отпора.
     И лишь святого Будды заклинанью
     Я должен был с позором подчиниться,
     Он гору взял своей могучей дланью
     И опустил ко мне на поясницу…
     Я пять веков под нею был придавлен
     И думал, что навеки там останусь,
     Но, к счастью для меня, совсем недавно
     Пришел святой монах из царства Танов.
     Путь к Истине для нас далек и труден, —
     Ведь тайна в странах Запада хранится,
     Но в храм Раскатов грома мы прибудем,
     Чтоб перед Буддой золотым склониться;
     Кого захочешь, на земле спроси ты,
     Тебе любой немедленно ответит,
     Что я волшебник самый знаменитый
     Из всех, какие есть на белом свете! [97 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   – Так ты, оказывается, тот самый конюх из небесных чертогов, который учинил дебош на небе, – ехидно сказал волшебник.
   А следует вам сказать, что Сунь У-кун не выносил, когда его называли конюхом, и потому пришел в бешенство.
   – Ах ты, проклятое чудовище! – заорал он. – Ты выкрал рясу и, вместо того чтобы вернуть ее, еще оскорбляешь меня! Отведай же моего посоха!
   Волшебнику удалось уклониться и избежать удара. С пикой в руках он ринулся навстречу противнику, и между ними завязался отчаянный бой.

     Гром битвы оглашал пещерный свод…
     Они сражались в ярости великой:
     Один свой посох выставил вперед,
     Другой вращал над головою пикой.
     Вот первый – тело изогнул дугой,
     Как белый тигр, терзающий добычу,
     И не жалеет сил, чтобы другой
     Признал его надменное величье.
     А враг, как желтый сказочный дракон,
     Что кольцами клубится в злобе рьяной,
     Отбросил милосердия закон —
     И в голову и в грудь наносит раны!..
     Дыханье двух борцов все горячей —
     Сгустилось мглой и знойным ветром веет,
     И мечется слепящий сноп лучей,
     Он средь паров зловеще пламенеет.
     Измучились борцы, но, не склонясь,
     Они удары множат с дикой силой…
     За что же бьются и Мудрец и Князь?
     Священная одежда их прельстила! [98 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Они схватывались уже раз десять, и все же нельзя было сказать, на чьей стороне перевес. Раскаленное солнце стояло в зените, когда Черный волшебник, защищаясь копьем, крикнул:
   – Монах Сунь! Сделаем передышку! Я хочу подкрепиться! А потом продолжим!
   – Ах ты, скотина мерзкая! – заорал в ответ Сунь У-кун. – А еще называешься удальцом! Хорош удалец! Сейчас только полдень, а ты есть захотел. Я больше пятисот лет был придавлен горой и все это время не пил и не ел. А за пятьсот лет можно было проголодаться! Нет, увильнуть тебе не удастся! Никуда ты не уйдешь! Верни рясу, тогда я отпущу тебя!
   Однако Черный волшебник, притворившись, что собирается защищаться, быстро скрылся в пещере, затворив за собой каменные ворота. Нет надобности распространяться о том, как он собрал всех подвластных ему духов, распорядился об устройстве пира и написал приглашения всем духам и демонам – властителям гор с просьбой прибыть на торжество.
   Как Сунь У-кун ни осаждал ворота, никто ему не открывал. Пришлось вернуться в монастырь. Монахи уже успели похоронить наставника и находились в его келье, прислуживая Сюань-цзану. Они приготовили ему завтрак, а в полдень подали обед. И вот, когда они сменяли блюда и подносили воду, появился Сунь У-кун, опустившийся прямо с воздуха. Монахи почтительно склонились перед ним и провели его в келью.
   – А, Сунь У-кун! Вернулся! – обрадовался, увидев его, Сюань-цзан. – Ну, что с рясой?

   Они схватывались уже раз десять, и все же нельзя было сказать, на чьей стороне перевес.

   – Да все как будто в порядке, – отвечал Сунь У-кун. – Зря я обидел монахов. Оказывается, украл рясу волшебник с горы Черного ветра. Я незаметно подкрался к нему: он сидел на лужайке на склоне горы и беседовал с каким-то ученым и даосом. Волшебник оказался недостаточно осторожным. Он рассказал, что послезавтра у него день рождения и он приглашает к себе всех духов. Кроме того, он сообщил, что ночью ему удалось достать одеяние Будды и в день своего рождения он устроит пир, который назовет Пиром в честь одеяния Будды. Ну, тут я бросился на волшебника и пустил в ход свой посох. Однако волшебник превратился в ветер и скрылся. Исчез также и даос. Мне удалось только убить ученого-оборотня, который оказался белой пятнистой змеей. После этого я помчался к пещере Черного волшебника и вызвал его на бой. Он признался в том, что взял рясу. Мы бились с ним полдня, однако никто из нас не вышел победителем. Потом волшебник сказал, что проголодался, скрылся в пещере, запер каменные ворота и больше не показывался. Я вернулся лишь для того, чтобы посмотреть, как вы себя чувствуете, и сообщить обо всем. Самым главным было узнать, где находится ряса. А хочет он ее вернуть или нет, меня нисколько не беспокоит.
   Монахи, кто благоговейно сложа руки и низко кланяясь, кто отбивая поклоны, в один голос причитали:
   – О милостивый, святой Амитофо! Если мы сегодня узнаем, где находится ряса, наша жизнь вне опасности.
   – Погодите радоваться, – сказал Сунь У-кун. – Рясу я пока не отобрал, а учитель еще от вас не уехал. Вот когда у меня в руках будет ряса, а вы достойным образом проводите учителя, тогда можете считать, что все в порядке. Смотрите не допускайте даже малейшей небрежности, раздражать меня нельзя! Ну а сейчас у вас, может быть, найдется хороший чай для моего учителя и корм для нашего коня?
   – Есть, как же! Конечно есть! – с готовностью ответили монахи. – Мы со всяческим усердием рады служить учителю.
   – Пока тебя не было, – сказал Сюань-цзан, – меня три раза поили чаем и два раза кормили. Они очень внимательны ко мне. А сейчас отправляйся и постарайся поскорее принести рясу.
   – Не спешите, учитель, – отвечал Сунь У-кун. – Теперь нам известно, где она находится, и дело лишь за тем, чтобы поймать этого мерзавца и отобрать у него вашу драгоценность. А это я сделаю, не сомневайтесь.
   Пока они разговаривали, смотритель верхних зданий приготовил еду и пригласил Сунь У-куна поесть. Подкрепившись, Сунь У-кун снова взобрался на облако и отправился на гору Черного ветра. По пути ему повстречался оборотень, который шел по главному пути и нес под мышкой цветной деревянный ящичек, сделанный из грушевого дерева. Сунь У-кун сразу же догадался, что в ящичке лежат пригласительные карточки. Тогда он поднял свой посох и опустил его на голову оборотня. Но к несчастью, он не рассчитал удара, и от волшебника осталась одна лепешка. Сунь У-кун оттащил его в сторону, взял ящичек, раскрыл его и увидел, что там действительно лежит пригласительная карточка, на которой было написано:
   «Я, Черный волшебник, низко кланяюсь и почтительно обращаюсь к вам, почтенный старец Цзинь-чи. В прошлом вы неоднократно оказывали мне милость, за что я вам глубоко признателен. Ночью я был свидетелем пожара, но не мог оказать вам помощи. Надеюсь, что вы остались невредимы. Мне случайно удалось приобрести рясу Будды, и я собираюсь устроить пир, на который почтительно приглашаю вас. Выражаю надежду, что вы прибудете со своей свитой. Примите мое уважение. Приглашение посылаю за два дня до торжества».
   Прочитав это, Сунь У-кун не выдержал и расхохотался.
   – Вот так мерзавец! – воскликнул он. – Он хоть и подох, но получил по заслугам. Так вот оно что! Оказывается, он в одной шайке с этим волшебником. Что ж тут удивляться, что он прожил двести семьдесят лет. Очевидно, волшебник научил его какому-нибудь способу подчинения духа, вот он и стал бессмертным. Я отлично помню, каков он из себя. Приму-ка я сейчас его вид, проникну в пещеру и разыщу рясу. Если будет нетрудно, возьму ее, чтобы избежать дальнейших хлопот.
   О чудесный Мудрец! Он произнес заклинание и, встав против ветра, тотчас же изменил свой вид, превратившись в точную копию наставника монастыря. Спрятав посох, он, широко шагая, подошел к пещере и крикнул:
   – Открывайте!
   Духи-охранники открыли дверь и, увидев перед собой знакомую фигуру, бросились докладывать своему властителю, что прибыл почтенный отец Цзинь-чи.
   – Да ведь я только что отправил к нему посыльного с приглашением, – изумился Черный волшебник. – Посыльный не успел еще прийти к нему. Как же мог почтенный отец так скоро очутиться здесь? Они, вероятно, разминулись. Видимо, Сунь У-кун подослал его за рясой. Спрячь ее подальше, чтобы он не увидел! – приказал волшебник.
   Между тем, пройдя первые ворота, Сунь У-кун увидел небольшой двор, посреди которого росли сосны и бамбуки, поражающие яркостью своей зелени; персики и сливы оспаривали друг у друга красоту. Везде были цветы. Прекрасные орхидеи разливали в воздухе нежный аромат. Это был поистине благословенный уголок. На вторых воротах Сунь У-кун увидел две бумажные полосы с надписями: «В далеких и тихих горах нет мирских печалей», «Уединение в райском уголке приносит истинное счастье».
   «Этот волшебник покинул мир и познал тайны неба», – подумал Сунь У-кун. Он отправился дальше и, очутившись у третьих ворот, увидел стены с росписью и потолки с лепными украшениями. Двери были окрашены, окна большие, вокруг светло. Здесь находился сам Черный волшебник. Одет он был в темно-синюю власяницу и шелковый халат. Поверх халата была накидка из черного, как воронье крыло, шелка. Голову украшала повязка из мягкой материи, завязанная cпереди в виде треугольника. Черные сапоги были сшиты из кожи молодого оленя. Увидев Сунь У-куна, волшебник поспешно одернул халат, поправил повязку на голове и пошел гостю навстречу:
   – Почтенный друг Цзинь-чи! Давненько не видались! Присаживайтесь, пожалуйста!
   Сунь У-кун ответил на приветствие, совершил по всем правилам этикета поклоны, и вместе с хозяином они уселись. Подали чай. После чая Черный волшебник, почтительно склонившись, сказал:
   – Я только что отправил вам приглашение на пир, который состоится послезавтра, как мы и договаривались. Что же привело вас сюда сегодня?!
   – Ваше приглашение я получил как раз в пути, когда шел к вам, – отвечал Сунь У-кун. – Весть о прекрасном Пире в честь одеяния Будды заставила меня поспешить сюда и попросить вас показать мне это платье.
   – Тут что-то не так, дорогой друг, – сказал, смеясь, волшебник. – Эта ряса принадлежит Танскому монаху. Он ведь остановился в вашем монастыре. Как же могли вы не видеть ее?
   – Не успел я вчера вечером развернуть ее и вдоволь налюбоваться, как вы унесли ее к себе, – отвечал Сунь У-кун. – А тут еще случился пожар, все наши дома и имущество сгорели. На беду, ученик Танского монаха оказался очень уж отчаянным. В суматохе мы обыскали все кругом, но рясы так и не нашли. На наше счастье, вы унесли ее к себе. Вот почему я и пришел к вам с просьбой показать рясу мне.
   Неожиданно их беседу прервал волшебник, который охранял горы.
   – Великий князь! Беда! – сказал он, входя. – Гонец с приглашениями по дороге убит Сунь У-куном. Сам же Сунь У-кун под видом наставника монастыря Цзинь-чи явился сюда, чтобы завладеть одеянием Будды.
   Выслушав это, волшебник подумал: «Мне и самому показалось странным, что наставник так быстро пришел сюда. Конечно, это Сунь У-кун!»
   Вскочив на ноги, волшебник схватил копье и ринулся на Сунь У-куна. А тот, выхватив из уха свой посох, приняв свой настоящий вид, отразил удар и выскочил во двор. Здесь, перед воротами, завязался ожесточенный бой. Волшебники, населяющие пещеру, помертвели от страха. В этот раз противники дрались куда яростней, нежели в прошлый.
   Начав бой у самой пещеры, противники постепенно передвинулись на вершину горы, а оттуда взлетели на облака. Они вызывали туман и ветер, кружили песок и камни. Они дрались до тех пор, пока красный диск солнца не стал спускаться к западу. Однако все еще нельзя было сказать, на чьей стороне перевес.
   – Эй, Сунь! – крикнул наконец волшебник. – Остановись! Сейчас уже поздно. Иди-ка к себе, а завтра утром приходи. И тогда мы сразимся с тобой не на жизнь, а на смерть.
   – Нет, постой! – крикнул Сунь У-кун. – Биться – так до конца. Разве можно уходить только потому, что поздно?!
   Сунь У-кун продолжал наступать. Тогда Черный волшебник превратился в ветер и скрылся в пещере. Он запер каменные ворота и больше не показывался. Сунь У-куну ничего не оставалось, как снова вернуться в монастырь бодисатвы Гуаньинь. Опустившись на облаке вниз, он крикнул:
   – Учитель!
   Трипитака, с нетерпением дожидавшийся своего ученика, очень обрадовался. Однако, заметив, что тот вернулся без рясы, не на шутку испугался.
   – Что ж ты и на сей раз вернулся без рясы?
   В ответ на это Сунь У-кун вынул из рукава пригласительную карточку и, передавая ее Трипитаке, сказал:
   – А ведь волшебник с покойным настоятелем были друзьями. Волшебник отправил к нему гонца с приглашением на Пир в честь одеяния Будды. Я убил гонца, а сам принял вид монаха-наставника и таким образом попал к волшебнику в пещеру. Меня приняли как дорогого гостя, напоили чаем. Но когда я попросил показать мне рясу, он наотрез отказался. В довершение ко всему во время нашей беседы появился дух, который охранял горы, и все дело раскрылось. Тогда Черный волшебник начал со мной драться. Мы бились до позднего вечера, но ни один из нас не вышел победителем. Наконец волшебник улизнул к себе в пещеру и крепко заперся там. Мне тоже не оставалось ничего другого, как вернуться домой.
   – Ну а как ты думаешь, сможешь ты в конце концов одолеть его? – спросил Трипитака.
   – Вряд ли, – отвечал Сунь У-кун. – Силы у нас, пожалуй, равны.
   Прочитав пригласительную карточку, Трипитака передал ее смотрителю.
   – А ваш наставник, вероятно, тоже был волшебником? – спросил он.
   Смотритель упал на колени.
   – Почтенный отец, – взмолился он, – наш наставник был человеком. Однако Черный волшебник путем совершенствования овладел человеческой сущностью и постоянно приходил к настоятелю беседовать о священных книгах. Кроме того, он обучил нашего учителя искусству подчинения духа. Так они и стали друзьями.
   – Нет у этих монахов никакой волшебной силы, – вмешался в разговор Сунь У-кун. – Голова у них торчит вверх, ноги обычные, ступают по земле. Они толще меня. А это тоже говорит о том, что они не духи. Однако взгляните, на карточке написано: «Почтенному храброму медведю». Это значит, что в настоятеле, несомненно, сидит Дух медведя.
   – Я слышал, что в старину люди говорили, будто обезьяны и медведи относятся к одной породе зверей, – сказал Трипитака. – Как же мог он превратиться в духа?
   – Стал же я, с вашей точки зрения относящийся к породе зверей, Великим Мудрецом, равным небу, – со смехом сказал Сунь У-кун, – так чем же он хуже меня? Ведь всякое живое существо на земле, имеющее девять отверстий, может путем самоусовершенствования, достичь бессмертия.
   – Ты только что сказал, что способности у вас одинаковы, – возразил Трипитака. – Как же в таком случае ты сможешь одолеть его и отобрать рясу?
   – Э, не беспокойтесь! – успокоил Трипитаку Сунь У-кун. – Я знаю, что делать.
   Пока они беседовали, монахи накрыли на стол и пригласили учителя с учеником поесть. После ужина Трипитака с фонарем в руках отправился на отдых в передний храм. Монахи расположились на ночлег вдоль стен, во временно устроенных шалашах. Задние помещения – покои наставника – они уступили старшим священнослужителям. Ночь прошла спокойно. Вот что рассказывается о ней в стихах:

     Чертогов неба линия сверкала
     Волшебной, безупречной чистотой,
     Небесная Река пересекала
     Все небо полосою золотой.
     Но россыпь звезд не только в черном небе —
     Их огоньки дрожат в реке земной,
     Умолк в горах веселый птичий щебет
     И мир уснул, объятый тишиной.
     Померк костер рыбачий, пепла грудой
     Вдали едва его отмечен след,
     И в пагоде высокой перед Буддой
     Угас лампадки благодатный свет.
     Еще вчера здесь гонга медь гудела,
     Звал барабан остатки сил напрячь,
     Сегодня ночью в храме опустелом
     Лишь слышатся стенания да плач… [99 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Но Трипитака, почивавший в храме бодисатвы Гуаньинь, спал беспокойно. Все его мысли были сосредоточены на рясе. Повернувшись на бок и взглянув в окно, он вдруг увидел, что забрезжил рассвет. Он быстро встал и позвал:
   – Сунь У-кун! Уже светло! Иди скорей за рясой!
   Сунь У-кун одним прыжком вскочил с постели. Монахи уже принесли воду для умывания.
   – Смотрите, как следует прислуживайте моему учителю, – приказывал им Сунь У-кун, – а я снова отправляюсь в путь.
   Встав с постели, Трипитака остановил его:
   – Ты куда идешь?
   – По-моему, бодисатва Гуаньинь довольно беззаботна, – не отвечая на вопрос, сказал Сунь У-кун. – В ее честь здесь воздвигнут прекрасный монастырь, возжигаются благовония, а она допускает, чтобы по соседству жил какой-то волшебник. Я сейчас отправлюсь к Южному морю. Найду ее и скажу, чтобы она прибыла сюда сама и отобрала у волшебника рясу.
   – А когда ты вернешься? – спросил Трипитака.
   – Если успею, вернусь, когда вы еще будете завтракать, – сказал Сунь У-кун. – Могу и задержаться. Но к полудню непременно буду здесь. Вы не беспокойтесь, монахи будут хорошо служить вам. Итак, я отправляюсь.
   Не успели замереть еще звуки его голоса, как он бесследно исчез. Вмиг очутился он у Южного моря и, остановив свое облако, стал осматриваться. Величественная картина открылась перед ним:

     Морской простор лазурный, необъятный
     От синевы небес неотделим,
     И залиты сияньем благодатным
     Вершины гор и глубина долин.
     И, с яростью сшибаясь непрестанно,
     Валы швыряют хлопья пены вверх,
     И в сумраке прибрежного тумана
     Ликующий и ясный день померк.
     Как гром, прибой грохочет небывалый.
     Великолепна неба красота.
     Там радуг многоцветных покрывало
     Раскинулось над пиками хребта,
     Цвета переливаются и гаснут,
     И снова – алость, желтизна и синь…
     На море Южном есть утес прекрасный.
     Его ты взором пристальным окинь —
     Там Гуаньинь в блаженстве обитает
     И, красоты исполнен неземной,
     Хребет вершины грозные взметает
     До неба достающею стеной.
     Колышет ветви ветер, свеж и ласков,
     Траву, которой мягче нет нигде,
     И солнца светлый круг на небе ясном
     Горит, как лотос золотой в воде.
     И на дворцовой черепичной крыше
     Глазурь необычайной красоты,
     И двери в грот, где звук прилива слышен,
     Сплошь покрывают черепах щиты.
     В густой тени под веткой тополиной
     Рой попугаев весел и болтлив,
     А у бамбука, где кричат павлины,
     На листьях фиолетовый отлив [100 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Сунь У-кун долго любовался всей этой красотой и никак не мог налюбоваться. Наконец он на облаке опустился у бамбуковой рощи. Тут его встретили небожители и обратились к нему с такими словами:
   – Бодисатва говорила нам, что Великий Мудрец встал на путь Истины, и даже оповестила всех об этом. Сейчас вы должны охранять Танского монаха. Как же вам удалось выбрать свободное время и прибыть сюда?
   – Именно потому, что я охраняю Танского монаха, я и хотел побеспокоить бодисатву. Дело в том, что мы с учителем попали в затруднительное положение.
   Тут дух-хранитель вошел в пещеру и доложил бодисатве о приходе Сунь У-куна. Бодисатва приказала ввести его. Войдя в пещеру, Сунь У-кун подошел к лотосовому трону и приветствовал бодисатву поклоном.
   – Зачем ты явился? – спросила бодисатва.
   – В пути мы с учителем зашли в монастырь, выстроенный в честь тебя. Народ приносит тебе жертвы. А ты позволила волшебнику – Духу черного медведя поселиться рядом с монастырем и выкрасть рясу моего учителя. Я много раз пытался отобрать у него рясу, но не смог и сейчас прибыл специально для того, чтобы просить у тебя помощи.
   – Ну что за невежественная обезьяна! – возмутилась бодисатва. – Как ты смеешь так со мной разговаривать и требовать, чтобы я спасала вашу рясу? Из-за тебя все и получилось. Зачем тебе понадобилось хвастаться этой драгоценностью и показывать ее простым смертным да вдобавок ко всему вызывать ветер и раздувать пожар? Ведь ты сожгла мой монастырь Задерживающихся облаков. А теперь явилась сюда и поднимаешь шум.
   Сунь У-кун понял, что бодисатве известно все, что было, и все, что будет, и поспешно опустился на колени.
   – О бодисатва! – воскликнул он. – Прости твоему сыну грехи! Все это правда. Но я осмелился побеспокоить тебя, милостивая бодисатва, лишь потому, что волшебник ни за что не хочет отдавать рясы, а учитель сердится и грозит заклинанием, от которого у меня голова раскалывается на части. Яви свое милосердие, помоги отобрать у волшебника рясу, и мы сможем продолжать свой путь.
   – Этот волшебник обладает огромной силой и, пожалуй, не уступит тебе. Но ради Танского монаха я, так и быть, отправлюсь вместе с тобой.
   Тут Сунь У-кун снова склонился перед бодисатвой, выражая ей свою глубокую признательность, и затем вслед за ней вышел из пещеры. Сев на радужное облако, они вмиг очутились у горы Черного ветра и здесь спустились вниз.
   Направляясь по тропинке к пещере, они вдруг заметили даоса, который появился из-за склона горы. В руках у него было стеклянное блюдо, а на блюде лежали две пилюли бессмертия. Чрезвычайно обрадованный этой встречей, Сунь У-кун выхватил свой посох и с размаху так стукнул даоса по голове, что у того вылетели мозги и фонтаном брызнула кровь.
   – Ну что за обезьяна! – в ужасе воскликнула бодисатва. – Опять ты за свое! Ведь не он украл твою рясу, ты даже не знаешь его. Значит, между вами не могло быть никакой вражды. За что же ты убил его?
   – Ты знаешь, кто это такой? Это приятель Черного волшебника. Вчера они еще с каким-то мудрецом сидели на полянке и беседовали. Черный волшебник пригласил его на Пир в честь одеяния Будды. Дух, которого я убил, шел поздравить Черного волшебника, а завтра должен был явиться на Пир в честь одеяния Будды. Вот откуда я знаю его.
   – Ну ладно! – сказала бодисатва.
   Сунь У-кун приподнял даоса, чтобы рассмотреть его как следует, и тут увидел, что это волк. На блюде была выгравирована надпись: «Сделал Лин Сюй-цзы».
   Прочитав это, Сунь У-кун от радости рассмеялся.
   – Вот удача! – воскликнул он. – Теперь нам не придется затрачивать усилий! Этот волшебник, можно сказать, сам попал нам в руки, а с другим мы быстро разделаемся.
   – О чем это ты говоришь? – спросила бодисатва.
   – У меня есть одна мысль, которую можно назвать: «На план ответить планом». Только я не знаю, одобришь ли ты ее.
   – Ну говори, что надумал.
   – Взгляни на это блюдо, – сказал Сунь У-кун. – Здесь лежат две пилюли бессмертия. Мы понесем их в подарок волшебнику. На оборотной стороне этого блюда вырезаны четыре иероглифа: «Сделал Лин Сюй-цзы». На эту удочку мы и поймаем волшебника. Если ты согласишься, нам не придется прибегать к оружию и драться с волшебником. Его мгновенно поразит болезнь, и тогда ряса в наших руках. Если же ты не согласишься, ты можешь спокойно отправляться к себе на Запад, а я вернусь на Восток. В этом случае рясу можно считать подаренной волшебнику, а поездка Танского монаха кончится впустую.
   – Ну и язык у этой обезьяны! – рассмеялась бодисатва.
   – Что ты, помилуй! Я просто хотел предложить тебе свой план! – отвечал Сунь У-кун.
   – Ну, что же ты придумал? – спросила бодисатва.
   – На этом блюде выгравирована надпись: «Сделал Лин Сюй-цзы». Надо полагать, что Лин Сюй-цзы – имя этого даоса. Ты, бодисатва, должна принять вид этого даоса. Я же съем пилюлю бессмертия и приму ее вид, только буду немного побольше. Затем ты возьмешь блюдо с пилюлями и преподнесешь волшебнику ко дню его рождения. Потом предложишь ему съесть пилюлю, которая побольше. Когда волшебник проглотит ее, то есть меня, я у него в желудке найду, что делать. Пусть только откажется вернуть рясу, я из его кишок веревки совью.
   Бодисатва покачала головой, но возразить ничего не могла и вынуждена была согласиться.
   – Каково? – смеясь, спросил Сунь У-кун.
   Тут бодисатва проявила свое великое милосердие и безграничную божественную силу. Обладая способностью превращаться в любое существо или предмет, она в мгновение ока превратилась в даоса – отшельника Лин Сюй-цзы.

     У журавлей священных ветер страшный
     Пух развевает, вдруг рассвирепев,
     И вой его суровый и протяжный
     Напоминает боевой напев.
     И стонут под могучим этим ветром,
     Стволами ударяются порой,
     Красивые не по-земному кедры
     И лучезарно-синих сосен строй.
     Природа только кажется единой.
     Различиям в природе нет числа!
     Но для людей все к одному сводимо —
     К борьбе неутомимой против зла! [101 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   – Чудесно! Замечательно! – с восторгом воскликнул Сунь У-кун. – Не разберешь: не то этот оборотень – бодисатва, не то бодисатва – оборотень.
   – Бодисатва, оборотень – все это лишь одни понятия, – сказала, смеясь, бодисатва. – Если говорить по существу, то ничего подобного нет.
   Сунь У-кун тотчас же понял, что хотела сказать бодисатва, и, повернувшись, превратился в пилюлю бессмертия.
   Пилюля, в которую превратился Сунь У-кун, была чуть побольше. Бодисатва отметила это, взяла блюдо и отправилась прямо к пещере.
   Бодисатва осталась очень довольна.
   «Эта грязная скотина не зря выбрала себе такое место для жилья», – подумала она, и все же в душе у нее родилось чувство сострадания.
   У пещеры бодисатва увидела духов, они охраняли вход.
   – Преподобный отшельник Лин Сюй-цзы прибыл! – закричали духи. Одни из них бросились доложить о его приходе, другие пошли навстречу.
   Тотчас же показался дух-волшебник, вышедший встретить гостя.
   – Я очень рад, – сказал он, – что ты осчастливил мое убогое жилище своим высоким посещением.
   – Примите от меня скромный дар – пилюлю бессмертия и пожелание вам вечной жизни, – промолвила в ответ бодисатва.
   Закончив церемонию приветствий, они уселись и начали обсуждать вчерашние события. Бодисатва поспешила достать блюдо с пилюлями.
   – Великий князь, – молвила она, – прошу вас взглянуть на мой скромный подарок.
   Выбрав шарик побольше, она преподнесла его волшебнику со словами:
   – Желаю вам, великий князь, здравствовать тысячу лет!
   Волшебник в свою очередь взял второй шарик и, подавая его бодисатве, сказал:
   – Желаю того же и вам, дорогой Лин Сюй-цзы!
   Как только церемония была окончена, волшебник хотел проглотить пилюлю, но пилюля сама проскользнула прямо в желудок. Там Сунь У-кун принял свой обычный вид, потянулся во все стороны, и волшебник тотчас же повалился на землю. Бодисатва тоже приняла свой обычный вид и велела волшебнику отдать рясу.
   Тем временем Сунь У-кун успел уже выйти через нос волшебника. Однако, опасаясь, как бы волшебник не учинил какого-нибудь буйства, бодисатва набросила ему на голову обруч. И когда волшебник, вскочив на ноги, бросился на Сунь У-куна с копьем, она вместе с Сунь У-куном была уже высоко в воздухе и стала произносить заклинание. В тот же миг у волшебника началась мучительная головная боль, он выронил из рук копье и стал кататься по земле. А Прекрасный царь обезьян, наблюдая все это, посмеивался.
   – Ну что, мерзкая тварь, вернешь ты теперь рясу или нет? – спросила бодисатва.
   – Я готов сделать это сейчас же, – поспешил ответить волшебник. – Только пощадите меня.
   Между тем Сунь У-кун, боясь, как бы дело не затянулось, решил избить волшебника, но бодисатва остановила его.
   – Не причиняй ему вреда! – сказала она. – Он мне еще пригодится.
   – Да на что может пригодиться это чудовище – убить его надо, вот и все, – ответил Сунь У-кун.

   – Пожалейте меня! Я готов вступить на путь Истины.

   – Часть горы Лоцзяшань, где я живу, – сказала бодисатва, – сейчас никем не охраняется. Я возьму его с собой и сделаю небожителем – хранителем этой горы.
   – Ты поистине милосердна и всегда выручаешь из беды, – сказал, смеясь, Сунь У-кун. – Тебе жаль погубить всякое живое существо. Вот если бы я знал это заклинание, то наверняка прочитал бы его не меньше тысячи раз. Однако здесь еще осталось много духов, надо и с ними кончить.
   Волшебник тем временем пришел в себя. Он катался по земле и жалобно кричал:
   – Пожалейте меня! Я готов вступить на путь Истины.
   Тогда бодисатва опустилась на облаке вниз и, возложив руки на голову чудовища, взяла с него обет монашества. Затем она заставила волшебника поднять копье и следовать за ней. Наконец-то лихие помыслы Духа черного медведя исчезли и строптивый характер его был усмирен.
   – А ты, Сунь У-кун, возвращайся теперь обратно, – приказала бодисатва, – и как следует служи Танскому монаху. Смотри, чтобы в дальнейшем не было никаких упущений или безобразий.
   – Прости, бодисатва, что доставил тебе столько хлопот и заставил ехать в такую даль, – сказал Сунь У-кун. – Позволь мне проводить тебя немного, – добавил он.
   – Нет, не нужно, – отвечала бодисатва.
   Тогда Сунь У-кун взял рясу и, распростившись с бодисатвой, отправился в монастырь. А бодисатва в сопровождении Духа черного медведя пустилась в обратный путь к Великому морю.
   Вот что рассказывается об этом в стихах:

     Темь облаков раздвинулась внезапно,
     И в ореоле мягкого сиянья
     С небес сошла на землю бодисатва,
     Чтоб людям грешным облегчить страданья.
     Ей троном служит лотос совершенный
     С большими золотыми лепестками,
     Она следит за тем, чтоб нарушений
     Законов Будды мы не допускали.
     Она познаний жажду утоляет,
     И объясняет сутр священных строки,
     И, уходя на небо, оставляет
     Лишь добродетель, истребив пороки [102 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   О том, как же развивались события в дальнейшем, вы узнаете из следующей главы.

Глава восемнадцатая,

//-- из которой вы узнаете о том, как Танский монах избавился от грозивших ему опасностей в монастыре бодисатвы Гуаньинь и как Сунь У-кун покорил оборотня в деревне Гаолаочжуан --//
   Простившись с бодисатвой, Сунь У-кун опустился на облаке вниз, повесил рясу на дерево и с посохом в руках ворвался в пещеру Черного ветра. Однако там было пусто. Духи видели, как явилась бодисатва, видели они и то, как заставила она волшебника кататься от боли по земле, и, трепеща от страха, вмиг разбежались.
   Сунь У-кун пришел в ярость. Он натаскал ко всем воротам хворосту, поджег его и превратил пещеру Черного ветра в пещеру Красного ветра. После этого он взял рясу, оседлал волшебное облако и отправился прямо на север.
   Между тем Трипитака с нетерпением ждал Сунь У-куна, а тот все не возвращался. Монаха стали одолевать сомнения. Может быть, Сунь У-куну не удалось упросить бодисатву прийти на помощь или он просто выдумал все это, чтобы сбежать? И вот, погруженный в свои думы, он вдруг увидел радужное сияние, и в тот же миг перед ним предстал Сунь У-кун, который, склонившись, промолвил:
   – Учитель, я принес рясу!
   Трипитака был счастлив. Ликовали также все монахи.
   – Прекрасно! Замечательно! – восклицали они. – Теперь нам нечего больше опасаться за свою жизнь!
   Между тем Трипитака, приняв от Сунь У-куна рясу, сказал ему:
   – Отправляясь в путь, ты обещал вернуться к завтраку и, уж во всяком случае, не позже чем в полдень. А сейчас уже вечер – что же случилось?
   Сунь У-куну пришлось подробно рассказать всю историю о том, как он приглашал бодисатву, как перевоплощался и как был усмирен волшебник. Выслушав все, Трипитака повернулся лицом к югу, возжег благовония и совершил поклоны.
   – Ну, дорогой ученик! – сказал он после этого. – Ряса Будды у нас, давай собирать вещи – и в путь!
   – Не нужно спешить, учитель! – остановил его Сунь У-кун. – День клонится к вечеру. Подождем до утра.
   Тут все монахи опустились на колени.

   На следующее утро монахи вычистили и снарядили коня, сложили вещи и вместе с гостями вышли за ворота, далеко провожая их. Сунь У-кун шел впереди.

   – Почтенный Сунь У-кун совершенно прав, – говорили они. – Время позднее, а кроме того, мы дали обет и хотим выполнить его, поскольку все, к нашему счастью, благополучно завершилось и ваша драгоценность нашлась. Просим вас, почтенный господин, присутствовать при богослужении. А завтра утром отправитесь дальше.
   – Совершенно верно! – поддержал монахов Сунь У-кун.
   И вы посмотрите только, что сделали монахи! Они перевернули все вверх дном, собрали ценности, которые им удалось спасти от огня, принесли все, что у них осталось, и устроили роскошное угощение. Затем они совершили жертвоприношение, сжигая жертвенную бумагу, что делается только в особых случаях, пели гимны, предохраняющие от бедствий и несчастий. Молениями и закончился день.
   На следующее утро монахи вычистили и снарядили коня, сложили вещи и вместе с гостями вышли за ворота, далеко провожая их. Сунь У-кун шел впереди. В то время как раз начиналась весна.

     Ступали мягко по земле
     Копыта стройного коня,
     Вокруг жемчужины росы
     В траве рассыпались зеленой,
     Качалась ива на ветру,
     Наряд ветвей к земле склоня —
     Весь в ярких нитях золотых,
     Росою чистой окропленный;
     И персик с абрикосом вновь
     Соперничали красотой
     Убора молодых ветвей
     С их цветом нежно-розоватым,
     И протянулись вдоль дорог
     Ряды смоковницы густой,
     И веял свежий ветерок
     Их животворным ароматом.
     А на плотине из песка
     В лучах весеннего тепла,
     Подставив солнышку бока,
     Дремала уток нежных пара…
     Долина меж высоких скал
     Цветами пышно расцвела,
     И бабочки легко над ней
     Порхали в поисках нектара [103 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Семь дней шел Трипитака со своим учеником по пустынной дороге. И вот однажды, когда день уже клонился к вечеру, они увидели невдалеке селение.
   – Взгляни, это как будто горная деревушка. Не переночевать ли нам здесь, а завтра двинемся дальше, – обратился Трипитака к Сунь У-куну.
   – Погодите, учитель, – отвечал Сунь У-кун. – Сначала я посмотрю, не грозит ли нам опасность, а потом решим, что делать.
   Трипитака остановил коня, а Сунь У-кун стал внимательно присматриваться к лежащему впереди селению – и что же он увидел?!

     Так тесно молодой бамбук растет,
     Что получилась изгородь живая,
     Вздымаются деревья у ворот,
     Приветливо прохожих осеняя.
     Куда ни глянь, виднеется кругом
     Убогих деревенских крыш солома,
     И мостик над извилистым ручьем
     Украсил вид перед фасадом дома,
     И протянулась по краям дорог
     Зеленых ив и тополей аллея,
     А из садов несется ветерок,
     Цветущих веток ароматом вея.
     Уж близится ночной холодный мрак,
     Щебечут в светлых горных рощах птицы,
     Поставлен в доме ужин на очаг,
     Дымок вечерний к небесам струится,
     Усталые стада бредут домой,
     Дремота сытых кур одолевает,
     По улице идет сосед хмельной
     И безмятежно песню распевает [104 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   – Пойдемте, учитель! – сказал наконец Сунь У-кун. – Народ здесь хороший, и мы можем смело попроситься на ночлег.
   Трипитака подстегнул коня, и очень скоро они очутились у селения. По улице торопливо шел паренек в синей куртке. На голове у него была полотняная повязка, в руках – зонт, на спине он нес узел. Полы одежды его были подоткнуты, штаны засучены. Ноги обуты в соломенные туфли с завязкой в три ушка. Держался парень заносчиво. Сунь У-кун остановил парня и спросил у него:
   – Ты куда путь держишь и как называется это место?
   Но парень только грубо оттолкнул Сунь У-куна и крикнул:
   – Чего пристал? Неужели во всей деревне некого было спросить?
   – А ты, благодетель наш, не сердись, – улыбаясь, сказал Сунь У-кун. – Как говорится: «Помогая другим, помогаешь самому себе». Ведь от того, что ты скажешь нам, как называется это место, вреда никому не будет? А я, может быть, смогу оказаться тебе чем-нибудь полезным.
   Не в силах вырваться от Сунь У-куна, паренек заметался.
   – Что за чертовщина такая, – кричал он, – мне дома надоели всякие неприятности, а тут еще от какого-то лысого черта терпи издевательства!
   – Ладно, – сказал Сунь У-кун. – Не хочешь говорить, не надо, иди своей дорогой, только попробуй раньше вырваться из моих рук.
   Парень вертелся во все стороны, стараясь освободиться от Сунь У-куна, но напрасно. Его словно пригвоздили к месту. В ярости он швырнул на землю узел и зонтик и обеими руками колотил Сунь У-куна.
   Сунь У-кун, поддерживая одной рукой свой багаж, второй придавил паренька, и как тот ни старался, ничего не мог сделать. Сунь У-кун тоже рассвирепел.
   – Сунь У-кун, – сказал в это время Трипитака. – Там, кажется, кто-то идет. Спроси лучше его. Что толку держать этого парня? Отпусти его.
   – Вы, учитель, кое-чего не понимаете, – сказал, смеясь, Сунь У-кун. – Какой интерес спрашивать у других? Пусть он сам скажет, и все будет в порядке.
   Видя, что ему никак не освободиться, парень вынужден был заговорить.
   – Здесь проходит граница Тибетского государства, – сказал он. – Деревня называется Гаолаочжуан [105 - Гаолаочжуан – в переводе значит «селение рода Гао».]. Называется она так потому, что здесь почти каждый житель носит фамилию Гао. А теперь отпусти меня.
   – Судя по твоему багажу, ты собрался в далекий путь, – продолжал Сунь У-кун. – Так вот, если хочешь, чтобы я тебя отпустил, скажи мне правду, куда идешь и чем занимаешься.
   Парню не оставалось ничего иного, как рассказать о себе всю правду.
   – Я слуга почтенного Гао, – начал он. – Зовут меня Гао Цай. У нашего старосты есть дочь. Ей исполнилось двадцать лет, но она еще не замужем. Три года назад ее похитил волшебник, и все это время этот волшебник считается зятем нашего старосты. Ну, староста, конечно, очень расстроен. Он говорит, что это большое несчастье для семьи, так как подрывает ее репутацию и, кроме того, у них не будет родственников, с которыми можно было бы поддерживать связь. Ему очень хочется как-нибудь избавиться от этого волшебника, но разве можно надеяться на то, что тот добровольно согласится уйти. Он запер свою жену в заднем помещении своего дома и вот уже полгода держит ее там, не разрешая выходить оттуда и даже видеться с родными. И вот наш староста дал мне несколько лян серебра, чтобы я нашел какого-нибудь буддийского монаха и попросил его усмирить волшебника. С тех пор я не знаю ни минуты покоя: хожу повсюду и разыскиваю монаха. Я нашел человек четырех, но все это были либо никудышные монахи, либо прыщавые даосы, которые никак не могли справиться с этим волшебником. И вот староста только что отругал меня, сказал, что я ничего не умею делать, дал пять цяней серебра на расходы и снова послал меня на поиски монаха, который сможет выгнать волшебника. Но тут, на беду, я повстречал вас. Потеряв надежду освободиться, я затеял с вами ссору. Против вашей необычайной силы мне не устоять, вот и пришлось рассказать вам все начистоту. Ну, теперь, надеюсь, вы отпустите меня и я пойду своей дорогой.
   – Знаешь, парень, тебе, можно сказать, повезло, – промолвил Сунь У-кун. – Да и мне это дело нравится. Здорово получилось! Тебе незачем далеко ходить и тратить зря деньги. Мы не какие-нибудь никчемные монахи или паршивые даосы. Что-нибудь придумаем. Нам ничего не стоит усмирить любого волшебника. Не зря говорится: «И врачу дал работу, и сам выздоровел». Спокойно возвращайся домой и доложи своему хозяину, что сюда пришел монах из Китая, который является побратимом самого императора и идет в Индию поклониться Будде и привезти оттуда священные книги. Передай ему также, что мы отлично умеем расправляться с волшебниками и оборотнями.
   – Смотри, не обманывай меня, – предупредил Гао Цай, – ведь мне и без того тошно. А если вы не сможете усмирить волшебника, мне лишний раз придется сносить оскорбления.
   – Никто и не думает тебя обманывать! – возразил Сунь У-кун. – Ты лучше проводи нас к своему дому.
   Парень взвалил на спину узел, взял зонт и повернул обратно. Приведя их к дому, он сказал:
   – Вы, почтенные, посидите пока на скамеечке у коновязи, а я пойду доложу о вас хозяину.
   Тут только Сунь У-кун выпустил его руку, положил вещи на землю и, привязав коня, сел вместе с учителем у ворот.
   Между тем Гао Цай вошел во двор, прошел прямо в центральное помещение и тут лицом к лицу столкнулся с хозяином.
   – Ах ты, скотина мерзкая! – увидев его, сердито заорал хозяин. – Почему ты не отправился на поиски монаха? Зачем вернулся?
   – Разрешите доложить, – промолвил Гао Цай, опуская на землю узел и зонт. – Не успел я выйти из деревни, как сразу же повстречал двух монахов. Один ехал верхом, другой нес вещи. Вдруг один из монахов схватил меня за руку и стал расспрашивать, куда я иду. Сначала я ничего не хотел говорить, но он так крепко держал меня, что я не в силах был освободиться и решил рассказать ему о вашем деле. Услышав это, он очень обрадовался и сказал, что может усмирить нашего волшебника.
   – А откуда они пришли? – спросил хозяин.
   – Говорят, что из Китая, – отвечал Гао Цай. – Один из них побратим самого императора. Император послал его в Индию поклониться Будде и привезти оттуда священные книги.
   – Раз они из дальних мест, – заметил хозяин, – то вряд ли смогут что-нибудь сделать. Где они сейчас? – спросил он.
   – Ждут у ворот.
   Тут староста поспешил переодеться и вместе с Гао Цаем вышел встретить гостей.
   – Почтенный отец! – произнес он, выйдя за ворота.
   Трипитака обернулся и увидел перед собой хозяина дома. На голове у него была повязка из черного шелка, халат из сычуаньского шелка был светло-зеленого цвета, туфли сделаны из мягкой кожи. Пояс был темно-зеленый. Приветливо улыбаясь, хозяин пошел навстречу гостям.
   – Прошу, уважаемые священнослужители, принять мои поклоны, – промолвил он.
   Трипитака ответил на приветствие, но Сунь У-кун продолжал неподвижно стоять, а хозяин, увидев безобразную обезьяну, не решился даже поклониться ей.
   – Почему же вы меня не приветствуете? – спросил Сунь У-кун.
   Хозяин испугался и, подозвав к себе Гао Цая, напустился на него:
   – Что ж ты, мерзавец, погубить меня хочешь, что ли? Хватит с нас одного безобразного чудовища – зятя, от которого мы никак не можем избавиться, так надо было тебе приводить еще Бога грома, от которого добра не жди!
   – Почтенный отец! – вмешался тут Сунь У-кун. – Прожил ты много, а ничему не научился. Неужели ты не понимаешь, что нельзя судить о человеке по внешнему виду? Я, конечно, безобразен, что и говорить, но зато умею кое-что делать. Могу, например, справиться с обосновавшимся в вашем селе волшебником – вашим зятем – и вернуть вам дочь, умею вылавливать всяких чертей и оборотней. Все это хорошо, не правда ли? Зачем же ругать меня за мое безобразие?
   Услышав все это, хозяин задрожал от страха, однако, набравшись духу, пролепетал:
   – Пожалуйста, входите!
   Сунь У-кун велел Гао Цаю нести вещи, а сам взял под уздцы коня и вместе с Трипитакой вошел во двор. Не считаясь ни с какими приличиями, он привязал коня к столбу около парадного помещения, взял какое-то потертое кресло, предложил Трипитаке сесть, а для себя взял другое кресло и сел рядом.
   – Однако этот молодой монах не отличается особой вежливостью, – заметил хозяин.
   – Вот если бы ты оставил меня пожить здесь с полгодика, тогда не то еще увидел бы, – отвечал Сунь У-кун.
   Когда все наконец уселись, хозяин обратился к своим гостям:
   – Мой работник сказал мне, что вы прибыли из Китая, это правда?
   – Совершенно верно, – подтвердил Трипитака. – Мы идем по указу императора в Индию, чтобы поклониться Будде и попросить у него священные книги. Проезжая мимо вашего селения, мы решили попроситься на ночлег, а завтра снова двинемся в путь.
   – Если вы думали здесь только переночевать, то как могли рассчитывать поймать волшебника? – удивился хозяин.
   – Ну и что же! – сказал Сунь У-кун. – Для нас выловить за одну ночь даже нескольких оборотней – пустое дело. Сколько их у вас в доме?
   – О небо! – взмолился старый Гао. – Он еще спрашивает сколько? Да один зять и тот замучил до смерти.
   – Ну-ка, расскажите нам поподробнее все, что знаете про этого волшебника, – попросил Сунь У-кун. – Какими чарами он действует? А потом мы постараемся схватить его.
   – В нашей деревне, – начал хозяин, – никогда не водились ни духи, ни оборотни, ни черти – словом, никакая нечисть; никогда мы не терпели от них бедствий. Однако должен признаться, что в жизни мне не везло. Небо не послало мне ни одного сына, родились три дочери: старшая Сянь-лань – Душистая орхидея, средняя Юй-лань – Жемчужная орхидея и младшая Цуй-лань – Бирюзовая орхидея. Двух старших я еще в детстве просватал за жителей нашей деревни, а для младшей хотел найти мужа, который поселился бы в нашем доме и помогал мне вести хозяйство. И вот три года назад в деревне появился парень. С виду он был хорош собой, сказал, что он житель гор Фулиньшань и что фамилия его Чжу. Парень рассказал, что ни родителей, ни родственников у него нет и он хотел бы войти в чью-нибудь семью в качестве зятя. Раз этот парень ничем не связан, подумал я, то пусть станет моим зятем. Поселившись у нас в доме, парень проявил необычайное усердие. Для пахоты и боронования ему не нужно было ни вола, ни плуга. Урожай он тоже собирал без всяких серпов и без ножей. Уходил в сумерки, а возвращался на следующий день. И все, казалось, шло хорошо, если бы не одно дело. Лицо его стало меняться.
   – Как это меняться? – спросил Сунь У-кун.
   – Ну, первое время он был парень как парень, правда, толстоват и черноват, а потом рот и уши у него начали увеличиваться и он стал походить на какого-то дурня. Шея его покрылась щетиной, он стал каким-то неуклюжим, даже страшным, а голова его превратилась в настоящую свиную морду. Ел он так, что за один раз нужно ему было пять доу каши. А утром, чтобы слегка закусить, он съедал не меньше ста лепешек. Хорошо еще, что он ест только растительную пищу. А если бы он потребовал мяса, то от моего добра за каких-нибудь полгода ничего бы не осталось.
   – Видимо, он ест так много потому, что хорошо работает, – заметил Трипитака.
   – Это еще можно было терпеть, – сказал старый Гао. – Но он начал напускать облака и туманы, вызывать ветер такой сильный, что в воздухе кружил песок и летали камни. Он запугал нашу семью, даже соседи не знают покоя. А мою Цуй-лань он запер в заднем помещении, и вот уже полгода мы ее не видели. Мы даже не знаем, жива она или нет. Теперь мы поняли, что этот парень – волшебник. Уж вы, пожалуйста, господа хорошие, выгоните его отсюда.
   – Ничего трудного в этом нет, – сказал Сунь У-кун. – Вы можете быть совершенно спокойны, почтенный хозяин. Сегодня ночью я поймаю этого волшебника, заставлю его отказаться от брачного договора и вернуть вам дочь. Как вы на это смотрите?
   – То, что он стал моим зятем, еще полбеды, – обрадованно сказал хозяин. – Но он опорочил мое доброе имя, отпугнул всех моих родственников. Только бы поймать его, что там говорить о брачном контракте. Надо уничтожить его, и дело с концом.
   – Это тоже нетрудно, – согласился Сунь У-кун. – Вот как наступит ночь – и решим, что делать.
   Хозяин пришел в неописуемый восторг. Он тотчас же распорядился накрыть стол и принести постную пищу. Когда трапеза была закончена, наступил вечер.
   – Надо бы заранее все приготовить, – забеспокоился хозяин. – Какое вам понадобится оружие и сколько людей? – спросил он.
   – А у меня есть свое оружие, – отвечал Сунь У-кун.
   – Да у вас всего только по монашескому посоху, – взглянув на гостей, сказал хозяин. – А разве посохом можно убить такое чудовище?
   Тут Сунь У-кун вынул из уха свою иглу, повертел ее в руках, помахал ею против ветра, и в тот же миг она превратилась в огромный железный посох с золотым обручем.
   – Ну что, можно сравнить этот посох с вашим оружием? – спросил Сунь У-кун, показывая посох старому Гао. – Сумею я побить вашего волшебника?
   – В таком случае, может быть, понадобятся люди? – спросил Гао.
   – Не понадобятся, – отвечал Сунь У-кун. – А вот для моего учителя надо подыскать нескольких почтенных добродетельных старцев, пусть займут его разговорами, пока я не вернусь. В благодарность за это я поймаю чудовище, представлю его на суд всей деревни и избавлю вас от зла.
   Хозяин тотчас же кликнул подростка и велел ему пригласить самых близких родственников и друзей. Вскоре все они явились. Когда они познакомились с гостями, Сунь У-кун сказал:
   – Ну, учитель, я отправляюсь! А вы ни о чем не беспокойтесь и спокойно ждите меня здесь.
   Затем, крепко сжимая железный посох, он взял за руку старого Гао и сказал:
   – А теперь ведите меня в помещение, где живет ваш волшебник, я хочу взглянуть, что там происходит.
   Гао подвел его к главному входу заднего помещения.
   – Дайте-ка мне ключ!
   – Нет, вы только посмотрите на него! – удивился Гао. – Да если бы можно было обойтись ключом, я бы не смел беспокоить вас!
   – Эх ты, прожил столько лет, а шуток не понимаешь! – засмеялся Сунь У-кун. – Я пошутил с тобой, а ты принял шутку за правду.
   Подойдя к двери, он ощупал замок и понял, что замок залит расплавленной медью. Рассердившись, Сунь У-кун с силой ударил по замку посохом и высадил дверь. Внутри было темно, как в погребе.
   – Почтенный Гао! Окликните дочь! Посмотрим, здесь ли она.
   Старый Гао набрался храбрости и позвал:
   – Дочка!
   – Отец, я здесь! – едва слышно отвечала дочь.
   Сунь У-кун стал всматриваться в темноту своими золотистыми глазами – и что же он увидел?

     Была она причесана небрежно,
     Уже давным-давно не умывалась,
     Но красота изысканная – прежней
     Наперекор страданьям оставалась.
     В губах ее уж нет ни капли крови,
     Склонился стройный, гибкий стан устало,
     Как бабочки, взлетали кверху брови…
     Едва шептала, страшно исхудала… [106 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Она подошла к старому Гао, схватила его за руку, а затем, обхватив голову руками, разрыдалась.
   – Не плачь, девушка, не плачь! – стал утешать ее Сунь У-кун. – Ты лучше скажи, куда сейчас отправился волшебник?
   – Я не знаю, куда он уходит, – отвечала девушка. – Последние дни он отправляется с рассветом и возвращается к ночи. Его всегда сопровождают тучи и туман, поэтому трудно сказать, где он бывает. Однако ему стало известно, что отец собирается совершить обряд, который помогает изгонять духов, и он, видимо, готовится к этому. Вот почему он уходит с рассветом и возвращается только к ночи.
   – Все ясно, – остановил девушку Сунь У-кун. – Уведите дочь в переднюю часть дома, устройте ее как следует, а я останусь здесь. Как только волшебник появится, я покончу с ним. Если же он не вернется, не сердитесь на меня.
   Старый Гао, вне себя от радости, тотчас же увел дочь. А Сунь У-кун произнес заклинание, встряхнулся, принял вид дочери хозяина, уселся и стал ждать волшебника. Через некоторое время поднялся ветер, закружился в воздухе песок, полетели камни.

     Вначале легкий ветерок возник,
     Но мощь его все больше разрасталась —
     И постепенно стал он так велик,
     Что для него препятствий не осталось.
     Валились ивы, словно конопля,
     В садах склонялись до земли растенья,
     Ломались скалы, трескалась земля, —
     Объяло мир жестокое смятенье.
     А ветер в рощах вырывал стволы,
     Как овощи на грядах огородных,
     Вздымал на реках и морях валы,
     Распугивая всех чертей подводных.
     Бродил олень среди цветущих трав —
     Теперь он мчится в ужасе с поляны…
     Плоды на землю в спешке побросав,
     Среди ветвей укрылись обезьяны…
     Рвет ураган святых знамен шелка
     И налетает в злобе бесполезной
     На пагоду, что прямо в облака
     Вздымает свой седьмой этаж железный.
     К дворцу приблизясь, ураган не стих:
     Обрушены колонны из нефрита,
     Погнулись своды балок золотых,
     И крыша драгоценная разбита…
     Уносит кровлю яростный порыв,
     Как ласточки, мелькает черепица,
     И лодочники, весла осушив,
     Одно лишь могут – продолжать молиться.
     Овец приносят в жертву и свиней,
     Чтоб ураган замолк, утихомирен,
     Но снова он становится сильней, —
     Вот убегают боги из кумирен.
     И в знак своей покорности из волн
     Драконы четырех морей явились…
     Разбит сторожевого духа челн,
     И городские стены развалились [107 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Когда бешеный порыв бури утих, в воздухе показался волшебник. Облик у него действительно был безобразный. Черная морда, покрытая щетиной, длинное рыло, огромные уши. Одет он был в заплатанную рясу из грубого холста не то синего, не то черного цвета, подпоясан полотенцем из крапчатой цветной материи.
   – Вот так штучка! – подумал, улыбаясь, Сунь У-кун.
   Он не вышел навстречу волшебнику, ни о чем не спрашивал его, а, притворившись больным, лежал на кровати и беспрерывно стонал. Волшебник, ничего не подозревая, вошел в комнату, обнял его и хотел поцеловать.
   «Что же это он, собрался позабавиться со мной, что ли?» – смеясь в душе, подумал Сунь У-кун и, схватив чудовище за морду, дал ему подножку. Тот рухнул на пол.
   – Дорогая моя! Ты за что это на меня сердишься? Может быть, за то, что я немного опоздал? – ухватившись за край кровати и пытаясь подняться, промолвил волшебник.
   – Да я вовсе не сержусь, – ответил Сунь У-кун.
   – В таком случае, – продолжал волшебник, – почему ты меня отталкиваешь?
   – А почему ты себя непристойно ведешь? – в свою очередь спросил Сунь У-кун. – Тебе бы все обниматься да целоваться. Я чувствую себя не совсем хорошо, поэтому не встретила тебя, как обычно. А сейчас раздевайся и ложись спать.
   Не догадываясь, в чем дело, волшебник стал раздеваться. А Сунь У-кун между тем вскочил с постели и сел на комод. Волшебник подошел к кровати и, обнаружив, что никого здесь нет, спросил:
   – Дорогая! Куда же ты исчезла? Сними одежду и давай спать!
   – Ты спи, а я схожу оправиться, – сказал Сунь У-кун.
   Волшебник разделся и лег.
   Между тем Сунь У-кун, горестно вздыхая, промолвил:
   – Ну что за несчастная жизнь у меня!
   – О чем ты беспокоишься? – спросил волшебник. – Что я сделал тебе плохого? Разве я зря ем ваш хлеб? Я и двор мету, и канавы рою, и кирпич доставляю и черепицу, возвожу стены. Я и пашу, и бороню, сею пшеницу, сажаю рис – в общем, всячески стараюсь увеличить добро. У тебя есть шелковые платья и золотые украшения. Круглый год ты можешь есть фрукты, овощи у нас никогда не переводятся. А ты жалуешься на свою судьбу. Говоришь, что несчастна!
   – Сама-то я всем довольна, – продолжал Сунь У-кун. – Но вот родители мои сегодня бросали через стену камни и черепицу и ругали меня!
   – За что же они тебя ругали? – удивился волшебник.
   – Они говорят, – продолжал Сунь У-кун, – что, несмотря на то что мы поженились и ты вошел к ним в дом зятем, почета от этого им никакого нет. Что у такого урода, как ты, не может быть никаких родственников. И неизвестно, что ты за существо, если появляешься и исчезаешь в тумане и облаках. Никто не знает, как тебя зовут, и ты только позоришь доброе, честное имя нашей семьи. Вот за что они ругали меня. Поэтому мне так тяжело.
   – Я действительно неказист, – признался волшебник, – однако мне ничего не стоит превратиться в красавца. Ведь твои родители сами пожелали принять меня в свой дом зятем – почему же они сейчас всё это говорят? Моя семья живет в пещере Юньчжаньдун, в горах Фулиншань. Фамилию мне дали Чжу, что значит Свинья, а имя Ган-ле – Жесткая щетина. Если они снова заведут с тобой разговор, расскажи им все это.
   «А этот волшебник – честный малый, – с удовлетворением подумал Сунь У-кун. – Мне не пришлось прибегать к насилию, он сам выложил все начистоту. Теперь, когда я узнал, откуда он родом и как его зовут, он в моих руках».
   – Они собираются пригласить монаха, чтобы поймать тебя, – продолжал Сунь У-кун.
   – Ты не беспокойся и спи спокойно! – смеясь, отвечал волшебник. – Не обращай внимания на то, что они делают. Я обладаю небесным даром различных превращений, у меня есть грабли с девятью зубцами, и никакие монахи и даосы мне не страшны. Если твой отец человек очень набожный, пусть призывает самого патриарха Дан-мо с девятого неба, я и с ним готов познакомиться – ничего он мне не сделает.
   – Они говорят, что пригласили Великого Мудреца, равного небу, по фамилии Сунь, который пятьсот лет назад учинил дебош в небесных чертогах, и просили его усмирить тебя, – продолжал Сунь У-кун.
   Услышав это, волшебник встревоженно сказал:
   – В таком случае мне надо немедленно убираться отсюда. Поспать нам с тобой не придется.
   – Отчего же? – удивленно спросил Сунь У-кун.
   – Да ты не знаешь, что этот монах из небесных чертогов обладает огромной волшебной силой и с ним, конечно, мне не справиться.
   С этими словами он встал, оделся и, открыв дверь, хотел выйти. Но тут Сунь У-кун схватил его за руку и, потерев лицо, принял свой настоящий вид.
   – Ну, милое чудище! Куда же это ты собрался? Подними-ка голову и посмотри, кто перед тобой!

   – Куда бежишь? – кричал Сунь У-кун. – Если ты спрячешься на небе, я найду тебя даже во дворце созвездия Южной Медведицы!

   Волшебник взглянул и увидел существо, очень похожее на Бога грома: с узенькой мордочкой, острыми зубами, с огненным взглядом, плоской головой и обросшим шерстью лицом. От страха у него опустились руки и подкосились ноги. Он с шумом оставил свое тело и, превратившись в бешеный вихрь, умчался прочь.
   Сунь У-кун ринулся за ним и, размахнувшись, ударил своим посохом по ветру. От этого удара полетели тысячи искр, но ветер умчался по направлению к своей горе. Сунь У-кун на облаке погнался за ним.
   – Куда бежишь? – кричал Сунь У-кун. – Если ты спрячешься на небе, я найду тебя даже во дворце созвездия Южной Медведицы! Если попытаешься скрыться в землю, я достану тебя из царства Владыки преисподней Янь-вана!
   Чем окончилась эта погоня и кто в конце концов победил, вы можете узнать, прочитав следующую главу.

Глава девятнадцатая,

//-- из которой вы узнаете о том, как Сунь У-кун усмирил волшебника Пещеры облаков и как Сюань-цзан на горе Будды познал сутру о моральном и телесном очищении --//
   Итак, волшебник, став лучом света, умчался, а Великий Мудрец на радуге пустился в погоню за ним. Вдруг перед ними, словно из-под земли, выросла гора. В тот же миг волшебник, превратившись в большой красный луч, принял свой настоящий облик, ринулся в пещеру и, схватив там грабли с девятью зубьями, выбежал, готовый к бою.
   – Ах ты, низкая тварь! – заорал Сунь У-кун. – Откуда ты взялся? И каким образом узнал, кто я такой? Ну, показывай, на что ты способен, тогда я пощажу тебя.
   – Даже тебе неизвестно, на что я способен! – отвечал волшебник. – Иди-ка сюда, держись крепче и слушай, что я тебе скажу.

     Я с малых лет был по натуре грубым,
     В невежестве не чувствовал стыда,
     И более всего мне было любо
     Укрыться от постылого труда.

     Себя улучшить я и не пытался,
     И жажда истин не владела мной, —
     Потокам грез неясных отдавался
     Под солнцем – днем, а ночью – под луной.

     Но вот однажды, предаваясь лени,
     Я праведного мужа повстречал,
     И он, радея о моем спасенье,
     Меня в беседах долгих поучал.

     Он к чистой жизни звал искать дорогу,
     Остерегал – не падать в бездну зла:
     Ведь те, кто посвящает жизнь пороку, —
     Вершат грехи, которым нет числа!
     Как небо ни гневи, а неизбежно
     Приходит смерть – и ты познаешь страх.
     Но думать будет поздно, безнадежно
     О трех путях и о восьми концах.

     В словах священных мощь была такая,
     Что я с себя стряхнул мирскую грязь
     И стал трудиться, искренне раскаясь,
     К познанью вечной тайны устремясь.

     Любви к учителю я преисполнен! —
     Нет. Гнев его мне не принес вреда:
     Он отвратил меня от преисподней
     И указал небесные врата.

     И познавал я «девять превращений»,
     И эликсир бессмертья получал,
     Охваченный неистощимым рвеньем,
     Над книгами склоняясь по ночам…

     Меня туманы в небе окружили
     Сияющей цветною пеленой,
     Наполнились здоровой силой жилы —
     И вход в чертог открылся предо мной.

     Там был устроен лучезарный праздник
     В честь моего прихода – и вокруг
     Бессмертные расселись сообразно
     Ступеням рангов и былых заслуг.

     Я оказался равен им по чину —
     И подошла Небесная река,
     Чтоб опуститься мог в ее пучины
     И в бой водить подводные войска!

     Когда уж безупречным все казалось,
     Царицы день рожденья наступил —
     И в заводях Нефритового зала
     Толпа придворных собралась на пир.

     Но там вино мой разум одолело
     И пробудило мой свирепый нрав…
     Я все громил направо и налево,
     Я буйствовал, рассудок потеряв.

     Я в тот дворец, где крылся холод вечный,
     Посмел ворваться в ярости слепой…
     Небесных фей я видел рой беспечный,
     Был окружен их шумною толпой.

     Едва я очутился вместе с ними,
     Как сердце охватил любовный пыл:
     Не совладав с желаньями земными,
     Я дерзко и бесстыдно поступил.

     Запретное казалось мне возможным…
     Не ведая, где чистота, где грех,
     Чан Э я выбрал из толпы наложниц,
     Схватил и обнял на виду у всех.

     Я долго умолял ее, но тщетно!..
     И, все сбивая на своем пути,
     Я стал метаться в страсти безответной,
     Не в силах утешенье обрести.

     Я так тогда разбушевался дико,
     Что потерял и выход из палат,
     И получил Нефритовый владыка
     Об этом от чиновника доклад.

     Такой осадой был дворец обложен,
     Что ускользнуть не мог бы ветерок…
     Вот так поступок мой неосторожный
     Меня на гибель верную обрек!

     Я крепко схвачен был волшебной стражей,
     Но продолжало действовать вино, —
     И предстоящий суд мне не был страшен,
     Что ждет меня – мне было все равно.

     Предстал я на допросе перед троном,
     Охраной огражден со всех сторон, —
     И тут же, в соответствии с законом,
     К жестокой казни был приговорен.

     И ждал я смерти, ужасом объятый…
     Но вдруг придворных дрогнули ряды —
     И вышел неожиданный ходатай:
     Дух милосердный Золотой звезды [108 - Золотая звезда – планета Венера.].

     Его слова не прозвучали даром
     И жизнь мою ничтожную спасли,
     Но молотом две тысячи ударов
     Мне палачи по телу нанесли.

     С костями перебитыми, без кожи,
     В мученьях я познал вину свою,
     И сброшен был в поместье у подножья
     Горы Фулинь – и превращен в свинью…

     Преступника молва не пощадила,
     И, зная жизнь мою, немудрено
     Понять, за что мне «Жесткая щетина»
     В округе было прозвище дано! [109 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   – Так ты, оказывается, дух неба, Повелитель небесных водных сил, изгнанный на землю, – промолвил Сунь У-кун. – Тогда нет ничего удивительного в том, что тебе известно мое имя.
   – Ишь ты, сумасбродный конюх, – воскликнул волшебник. – Сколько духов пострадало, когда ты учинил на небе дебош. А теперь ты явился сюда, чтобы обманывать людей! Хватит безобразничать! Отведай-ка моих грабель!
   Сунь У-кун не в силах был снести подобного оскорбления, взмахнул посохом и ринулся на своего противника. И вот на склоне горы между ними завязался бой.
   Бой начался во вторую ночную стражу и продолжался до самого рассвета. Наконец волшебник почувствовал, что теряет силы, превратился в ветер и скрылся в пещере, крепко заперев ворота. Осмотрев пещеру, Сунь У-кун обнаружил плиту с надписью: «Пещера облаков». Увидев, что уже совсем рассвело, а чудовище все не появляется, Сунь У-кун подумал: «Ведь учитель ждет меня. Пойду-ка я к нему, а потом вернусь и изловлю чудовище».
   На облаках он быстро вернулся в Гаолаочжуан. А надо вам сказать, что Сюань-цзан всю ночь провел в беседе со старцами, толкуя о старине, а также о современных делах, и даже не сомкнул глаз. И не успел он подумать, что Сунь У-кун долго не возвращается, как, выглянув во двор, увидел его. Спрятав посох, Сунь У-кун поправил на себе одежду и вошел в помещение:
   – Я здесь, учитель!
   Старцы поспешили подняться и почтительно склонились перед ним.
   – Много пришлось вам потрудиться! – промолвили они.
   – Ты пропадал всю ночь, – сказал Сюань-цзан. – Удалось тебе поймать волшебника?
   – Учитель, – отвечал Сунь У-кун, – этот волшебник не простой оборотень и не какое-нибудь горное чудовище. Он изгнанный с неба Повелитель водных сил. По ошибке он был зачат не в той утробе, поэтому лицо его и похоже на свиную морду. А свою духовную сущность он не утратил. Он сказал, что фамилию и имя ему дали соответственно его наружности и потому называют Чжу Ган-ле – Свинья Жесткая Щетина. Я выманил его из пещеры и вступил с ним в бой, однако он превратился в ветер и улетел прочь. А когда я посохом ударил по ветру, он превратился в золотистый луч и скрылся в пещере своей горы. Там он схватил грабли с девятью зубьями и бился со мной всю ночь. Однако на рассвете волшебник струсил, бежал с поля боя и заперся в своей пещере. Я хотел было высадить дверь и схватиться с этим чудовищем не на жизнь, а на смерть, но вспомнил, что вы, учитель, будете беспокоиться, и решил вернуться сюда, рассказать вам, как обстоят дела.
   Когда он кончил свой рассказ, старый Гао подошел к нему и, опустившись на колени, взмолился:
   – Почтенный отец! Что же теперь будет? Как только вы уйдете, это чудовище снова вернется сюда. Умоляю вас довести дело до конца, вырвать зло с корнем, чтобы после не случилось какой-нибудь беды. Сделайте для меня такую милость, а я отблагодарю вас по заслугам. В присутствии всех моих родственников я составлю бумагу о том, что половину всей земли и имущества отдаю вам. Только уж, пожалуйста, вырвите вредную траву с корнем, чтобы дом наш мог пребывать в спокойствии и мире.
   – Мне кажется, что вы немного преувеличиваете, почтенный Гао, – сказал, смеясь, Сунь У-кун. – Волшебник сам сказал мне, что аппетит у него действительно велик, однако и работает он на вас усердно. Благодаря его стараниям вы за эти годы приумножили свои богатства. Так что он не зря ест ваш хлеб. Почему же вы непременно хотите выгнать его? Он – небесное божество, изгнанное на землю, он помогает вам вести хозяйство и, как мне кажется, не причинил никакого вреда вашей дочери. По-моему, такой зять очень ценный в доме человек и никак не может запятнать честь вашей семьи, опозорить вас. Я считаю, что вы должны оставить его у себя в доме.
   – Дорогой отец, – сказал на это старый Гао. – Пусть все это верно, однако слава о нем идет дурная. Мне постоянно приходится слышать разговоры о том, что старый Гао взял в зятья чудовище. Как вы думаете, приятно это?
   – Раз уж ты начал это дело, – вмешался тут Сюань-цзан, – то надо довести его до конца.
   – Да я просто пошутил, – сказал Сунь У-кун, – хотел послушать, что он будет говорить. На этот раз я непременно изловлю это чудовище и приведу сюда. Так что можете ни о чем не беспокоиться. А теперь, почтенный Гао, позаботьтесь как следует о моем учителе, а я отправлюсь! – закончил Сунь У-кун.
   С этими словами он исчез. Одним прыжком Сунь У-кун очутился у горы и, подойдя к пещере, ударом посоха разнес ворота.
   – Эй, ты! – громко крикнул он. – Прожорливый дурень! Мешок с мякиной! Живо выходи! Померяемся с тобой силами!
   Волшебник в это время спал, сладко похрапывая. Шум и ругань разбудили его. Он в бешенстве схватил свои грабли и, набравшись духу, выбежал из пещеры, пронзительно крича:
   – Ах ты, проклятый монах! С тобой бед не оберешься! Почему ты разбил мои ворота? Что я тебе сделал?! Почитай законы, и узнаешь, что за насильственное вторжение в чужой дом виновный карается смертной казнью!
   – Да ты, видно, настоящий дурень! – сказал, смеясь, Сунь У-кун. – Если я и разбил твои ворота, так не зря: были на то причины. Не забывай, что ты силой захватил чужую девушку и без всяких полагающихся в таких случаях церемоний жил с ней. Известно ли тебе, что за такие вещи полагается смертная казнь?!
   – Да что с тобой разговаривать! – крикнул волшебник. – Отведай-ка лучше мои грабли!
   – Ведь этими самыми граблями ты работал на поле почтенного Гао, – сказал Сунь У-кун, без труда отражая удар. – Так неужели ты думаешь, что я испугаюсь тебя?
   – Ну, если ты считаешь, что это обыкновенные грабли, то ошибаешься! – воскликнул волшебник. – Послушай, что я тебе о них расскажу:

     Их твердостью могучей обеспечил,
     Надежно закалив, священный лед.
     С клещами Лао-цзюнь сидел у печи,
     Шуруя уголь, ночи напролет.

     Волшбой отполированы на славу,
     Пылают зубья в солнечных лучах, —
     Недаром уголь дух Звезды Кровавой
     Подбрасывал в пылающий очаг.

     Пять полководцев, не боясь усилий,
     Раскрыли мудрой тактики секрет,
     И знанье сокровенное вносили
     В работу боги всех пяти планет!

     Старались духи тьмы и света дружно,
     И труд был завершен в конце концов,
     Вот девять зубьев светятся жемчужных
     И с золотыми листьями кольцо.

     И небо грабли достают, и землю, —
     Безмерно протяженные в длину, —
     Начало Инь с началом Ян объемлют
     И разделяют солнце и луну.

     И шесть двойных волшебных начертаний
     Порядку в небесах помочь должны,
     А чтобы звезды верно сочетались, —
     Триграммы ба-гуа нанесены.

     Их высшей драгоценностью недаром
     Назвали, ибо нет для них преград,

     От мастеров их получив в подарок,
     Правитель неба был безмерно рад!

     Я улучшал себя, и стал бессмертным,
     И заработал полководца чин, —
     Сам император в милости безмерной
     С почетом эти грабли мне вручил.

     Поднимешь их – полно сияньем небо,
     Опустишь их – завоет ураган,
     И, урожай суля, сугробы снега
     Укроют землю, к радости крестьян!

     Самим бессмертным силы их опасны,
     Владыка ада ощущает дрожь…
     А отчего их нет у смертных – ясно:
     Где на земле металл такой найдешь?

     Свой облик изменять они способны,
     И заклинанья слушаясь, – как вихрь,
     Они взметнутся в небеса и сотни
     Покажут упражнений боевых!

     Расстаться с ними ни на миг не в силах,
     Их ствол резной сжимаю я во сне,
     На Персиковый пир я захватил их,
     И были во дворце они при мне.

     Но, опьянев и став не в меру пылким,
     Я оскорбил святые небеса,
     И на земле я очутился в ссылке,
     И здесь скорблю, возмездие неся;

     Став духом-людоедом, злым и гневным,
     Тащу в пещеру путников с дорог,
     И оттого приятно мне в деревне
     Прожить хотя бы и недолгий срок.

     Да, грабли эти – славное оружье!
     Им тигров и волков легко убить,
     Они драконов могут обнаружить
     В их логове, во тьме морских глубин.

     С той дивной остротой и мощью грозной
     Я побеждаю в споре боевом,
     Хотя бы ты был весь из стали создан, —
     Один удар – и дух из тела вон! [110 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   – Брось молоть чепуху, дурень! – выслушав его, отвечал Сунь У-кун, опуская посох. – Я готов подставить тебе свою голову. Попробуй ударь по ней – и сам увидишь, улетит у меня душа или нет.
   Тут волшебник взмахнул граблями и что было силы хватил ими Сунь У-куна по голове. Раздался страшный треск, от граблей полетели искры, но на голове у Сунь У-куна не осталось даже царапины. У волшебника от страха опустились руки и ноги подкосились.
   – Вот так штука! Что за голова! – изумленно воскликнул он.
   – Ты меня еще не знаешь! – продолжал Сунь У-кун. – Когда я учинил дебош в небесных чертогах и выкрал эликсир бессмертия, утащил персики бессмертия и унес вино небесного императора, бессмертный Эрлан захватил меня и доставил во дворец Духа звезды Южной Медведицы. Все небесное воинство рубило меня топорами, мечами и саблями, колотило молотками, на меня напускали гром и молнию, но все напрасно – я остался невредим. После этого меня забрал с собой святейший Лао-цзюнь, он поместил меня в свою волшебную печь и поджаривал на священном огне. Глаза мои стали огненными, голова – медной, а руки – железными. Если не веришь, бей еще, посмотришь, будет ли мне больно.
   – Я помню, что до того, как ты учинил дебош на небе, ты проживал в Пещере водного занавеса на Горе цветов и плодов, в стране Аолайго. Однако потом я о тебе ничего больше не слышал. Какими же судьбами ты очутился здесь и почему решил напасть на меня? Уж не мой ли тесть пригласил тебя?
   – Нет, твой тесть тут ни при чем, – отвечал Сунь У-кун. – Я вступил на путь Истины, отрешился от даосизма и стал монахом. Мой учитель, почтенный Сюань-цзан, названый брат Танского императора, следует сейчас в Индию поклониться Будде и попросить у него священные книги. Я охраняю его. Прибыв в деревню Гаолаочжуан, мы разговорились со старым Гао, и вот тогда-то он и попросил нас спасти его дочь и изловить тебя, грязное животное!
   Тут волшебник отбросил свои вилы и, громко приветствуя Сунь У-куна, воскликнул:
   – А где же сейчас этот паломник, который идет за книгами? Очень прошу вас представить меня ему.
   – А для чего он тебе понадобился? – спросил Сунь У-кун.
   – По правде говоря, – промолвил волшебник, – я живу здесь по повелению бодисатвы Гуаньинь, которая призвала меня стать на путь Истины, питаться только растительной пищей и ожидать здесь прибытия паломника в Индию к Будде за священными книгами. За это она обещала мне прощение. И вот я живу здесь уже несколько лет, но так ничего и не слышал о паломнике. Почему же ты, его ученик, сразу не сказал мне, что вы идете за священными книгами, а решил действовать силой, врываться в мой дом и вступать со мной в драку?!
   – Ты только не хитри и не вздумай улизнуть от меня! – предупредил волшебника Сунь У-кун. – Поклянись перед небом, что ты действительно желаешь охранять Танского паломника, тогда я сведу тебя к моему учителю.
   Тут волшебник упал на колени, поднял глаза к небу и, отбивая земные поклоны, воскликнул:
   – О милостивый Амитофо! Тебя я призываю в свидетели! Если я солгал, пусть меня сочтут преступником и разрежут на мелкие части!
   – Ну, в таком случае неси огонь, – приказал Сунь У-кун, – и спали свое жилье, тогда я отведу тебя к своему учителю.
   Волшебник вмиг натаскал соломы и хвороста, раздобыл огня и поджег. Вскоре от Пещеры облаков остались одни развалины и она стала похожа на заброшенную гончарную печь.
   – Ну, теперь я свободен. Веди меня к учителю! – сказал волшебник.
   – Отдай раньше грабли, – потребовал Сунь У-кун.
   Волшебник повиновался. Тогда Сунь У-кун выдернул у себя пучок шерсти и, дунув на нее, крикнул:
   – Изменись!
   Шерсть тотчас же превратилась в веревку. Сунь У-кун подошел к волшебнику, скрутил ему руки назад и крепко-накрепко связал. Волшебник не оказал никакого сопротивления. Затем Сунь У-кун схватил его за ухо и потащил за собой, приговаривая:
   – Ну, живее иди! Пошевеливайся!
   – Да ты полегче! – взмолился волшебник. – У тебя такая тяжелая рука, что у меня уши трещат от боли.
   – Полегче нельзя! – отвечал Сунь У-кун. – А то мне за тобой недоглядеть! Ведь не зря говорит пословица: «Дело будет вернее, если даже самую смирную свинью крепче держать за ухо». Вот погоди, придем к учителю, выяснится, что ты говоришь правду, тогда я отпущу тебя!
   На облаках и туманах они отправились прямо в деревню Гаолаочжуан.
   Очень быстро они достигли деревни. Одной рукой держа грабли, а другой таща за ухо своего пленника, Сунь У-кун сказал:
   – Видишь, вон сидит человек? Это и есть мой учитель!
   Между тем семья Гао, все родственники и старик Гао, увидев, что Сунь У-кун тащит волшебника за ухо, вышли им навстречу.
   – Почтенный учитель! Дорогой учитель! – воскликнули они. – Да, это действительно наш зять!
   Тут волшебник выступил вперед и, как был со связанными за спиной руками, повалился перед Сюань-цзаном на колени.
   – Учитель, твой ученик рад приветствовать тебя! – промолвил он. – Если бы я раньше узнал о том, что вы пожаловали в дом моего тестя, то давно бы пришел приветствовать вас и не допустил бы никаких неприятностей.

   – Да ты полегче! – взмолился волшебник. – У тебя такая тяжелая рука, что у меня уши трещат от боли.

   – Что все это значит? – спросил Сюань-цзан, обращаясь к Сунь У-куну. – Тебе, оказывается, не только удалось усмирить это чудовище, но оно даже пришло приветствовать меня?
   Тогда Сунь У-кун отпустил своего пленника и, ударив его палкой, крикнул:
   – Ну, Дурень! Рассказывай!
   Тут волшебник подробно рассказал о том, что бодисатва Гуаньинь уговорила его встать на путь Истины. Выслушав его, Сюань-цзан пришел в восторг.
   – Почтенный Гао, – сказал он. – Принесите, пожалуйста, столик для жертвоприношений.
   Гао тотчас же выполнил его приказание. А Сюань-цзан, вымыв руки и обратившись лицом к югу, возжег благовония и вознес молитву.
   – О великая бодисатва! – говорил он. – Благодарю тебя за твои бесконечные милости!
   Старцы молились вместе с ним. Окончив молитву, Сюань-цзан вошел в дом и сел на возвышение. Затем он приказал Сунь У-куну развязать волшебника. Сунь У-кун встряхнулся, и веревки тотчас же превратились в шерсть, а волшебник был освобожден. Он склонился перед Сюань-цзаном и выразил желание сопровождать его в пути. Затем он поклонился Сунь У-куну, просил считать его своим братом и сказал, что будет называть Сунь У-куна «брат-учитель».
   – Ну, раз ты решил встать на путь добродетели и следовать за мной, то я должен дать тебе монашеское имя, так будет удобнее.
   – Учитель! – отвечал волшебник. – Я уже получил посвящение от бодисатвы, она дала мне имя Чжу У-нэн.
   – Ну вот и замечательно! – обрадовался Сюань-цзан. – Имя твоего старшего брата – У-кун, а твое будет – У-нэн. – Эти имена как раз соответствуют тем, которые приняты в нашей секте.
   – Учитель, – сказал тогда У-нэн. – Бодисатва не разрешила мне есть мясного и скоромного. Живя в доме моего тестя, я ни разу не нарушил этого запрета. Но теперь, учитель, я прошу вас снять его с меня.
   – Ни в коем случае, – запротестовал Сюань-цзан. – Раз ты не ешь ничего мясного и скоромного, то я дам тебе другое имя, отныне ты будешь называться Ба-цзе.
   – Я готов выполнить все ваши приказания! – радостно воскликнул Дурень. С этого времени его стали называть Чжу Ба-цзе.
   То, что чудовище было поставлено на путь Истины, доставило еще большее удовольствие старому Гао. Он был очень благодарен Танскому монаху и приказал устроить в честь его пир. Между тем Чжу Ба-цзе выступил вперед и, взяв за руку старого Гао, сказал:
   – Отец! Ты бы позвал жену, пусть поклонится учителю и брату!
   – Дорогой брат! – рассмеялся Сунь У-кун. – Раз уж ты принял посвящение и стал монахом, то теперь не должен даже вспоминать о том, что у тебя есть жена. Среди даосов еще встречаются женатые монахи, но среди буддистов – никогда. А сейчас рассаживайтесь и давайте есть. Нам надо поскорее отправляться в путь.
   Столы уже были накрыты, и старый Гао предложил Сюань-цзану занять почетное место. По обе стороны от Сюань-цзана он усадил Сунь У-куна и Чжу Ба-цзе. Затем хозяин налил бокал некрепленого вина, принес его в жертву в честь неба и лишь после этого преподнес вино Сюань-цзану.
   – Должен откровенно признаться вам, – промолвил Сюань-цзан, – что за всю свою жизнь я никогда не ел мясного и не потреблял вина.
   – Зная, что вы не вкушаете ничего скоромного, – отвечал хозяин, – я приготовил вам исключительно постную пищу. Вино это тоже, можно сказать, постное, поэтому я думаю, что вы можете выпить чашечку.
   – Нет, этого я никак не могу сделать, – наотрез отказался Сюань-цзан. – Первая заповедь у нас, монахов, – это не пить вина.
   – Учитель! – забеспокоился Чжу Ба-цзе. – Я хоть и ел только постную пищу, но от вина никогда не отказывался.
   – Ну, я не очень люблю, больше фляги не пью, однако не откажусь, – вставил тут свое слово Сунь У-кун.
   – Ну вот вы вдвоем и выпейте, – сказал Сюань-цзан. – Только смотрите не напивайтесь и чтобы никаких недоразумений не было.
   После этого Сунь У-куну и Чжу Ба-цзе преподнесли кубки с вином. Остальные расселись за столом в соответствии с возрастом и положением. Каких только яств здесь не было! Столы ломились от изобилия.
   После того как пир был закончен, старый Гао вынес на красном лакированном блюде двести лян серебра и преподнес их Сюань-цзану и его ученикам на дорожные расходы. Кроме того, он хотел подарить им три шелковых халата.
   – Мы, странствующие монахи, живем на подаяние, которое собираем в селениях, попадающихся на пути, – сказал Сюань-цзан, – как же можем мы принять от вас деньги и ценные подарки?
   Но в этот момент вперед выступил Сунь У-кун. Схватив деньги и обращаясь к слуге, он крикнул:
   – Гао Цай! Вчера мы заставили тебя проводить нас с учителем сюда, а сегодня у нас появился еще ученик. Нам нечем отблагодарить тебя, так возьми себе эти деньги. Купи соломенные туфли. А если когда-нибудь у вас снова появятся волшебники, можешь обратиться ко мне, и я смогу лучше отблагодарить тебя.
   Гао Цай взял деньги и низко поклонился.
   – Раз вы не хотите брать денег, – сказал тогда старый Гао, – то примите это грубое платье – скромный дар в знак моей глубокой признательности.
   – Если мы, монахи, примем в дар хотя бы одну нитку, для нас навсегда будет закрыт путь к спасению, – отвечал Сюань-цзан. – Мы будем очень довольны, если вы дадите нам на дорогу немного оставшихся от угощения лепешек и фруктов.
   – Уважаемый учитель и вы, старший брат, – вмешался в разговор Чжу Ба-цзе. – Не скромничайте. Сколько лет я работал в доме моего тестя. Если заплатить за это одними только продуктами, то это будет не меньше трех даней. Дорогой тесть, – обратился он к старому Гао, – старший брат в схватке изорвал вчера мой халат, дай мне, пожалуйста, новую рясу из черного шелка. Да и туфли у меня прохудились, так что заодно дай мне пару новых туфель.
   Старый Гао не мог ему отказать в этой просьбе. Он тотчас же послал купить туфли и вместе с халатом преподнес Чжу Ба-цзе. Чжу Ба-цзе надел все новое, степенно подошел к тестю и, почтительно обращаясь к нему, сказал:
   – Прошу вас передать уважаемым теще, невестке, деверям и всем моим родственникам, что сегодня я стал монахом, и попросите их извинить меня за то, что не успел попрощаться с ними лично. А тебя, дорогой тесть, я прошу не обижать тут мою жену. Кто знает, может быть, нам и не удастся достать священные книги, тогда я вернусь в мир и снова стану вашим зятем.
   – Не болтай глупостей, дубина ты этакая! – крикнул Сунь У-кун.
   – Это вовсе не глупости, – возразил Чжу Ба-цзе. – Я хочу лишь сказать, что все может случиться. Это, конечно, не значит, что я буду выполнять свой долг недобросовестно. Но если ничего не выйдет, я вдвойне проиграю.
   – Нечего зря болтать! – сказал Сюань-цзан. – Пора трогаться в путь!
   Они быстро собрали вещи, Чжу Ба-цзе взял узел, Сюань-цзан сел верхом на коня, а Сунь У-кун с посохом через плечо пошел вперед. Распростившись со старым Гао и всеми его родственниками, они двинулись на Запад.

     Дым очагов над соснами клубился,
     Был темным лес, и пламенел закат.

     Все дальше уходил монах на Запад,
     И было много на пути преград!

     Питался подаяньями прохожих
     И в непогоду крова не имел,

     В лохмотьях жалких шел монах на Запад,
     Он был настойчив, терпелив и смел.

     …Гони соблазны, подражай монаху —
     И отрешись от суеты мирской,

     Учеником святого Будды будет,
     Кто в созерцанье обретет покой! [111 - Перевод стихов И. Голубева.]

   Целый месяц шли они втроем без всяких приключений. И вот однажды, пересекая границу Тибета, они увидели впереди высокую гору.
   – Надо быть осторожнее, впереди гора, – сказал Сюань-цзан, остановив коня.
   – Пустяки! – ответил Чжу Ба-цзе. – Это гора Футушань – гора Будды. На ней живет монах по прозвищу Отшельник Воронье Гнездо, который занимается самоусовершенствованием. Мне приходилось с ним раньше встречаться.
   – А что он за человек? – спросил Сюань-цзан.
   – Это человек высокой добродетели, – сказал Чжу Ба-цзе. – Он предлагал мне тоже заняться самоусовершенствованием, но я отказался.
   Беседуя, они незаметно добрались до горы. Это была чудесная гора.

     На юге – зелень темная сосны
     И бирюза изящная акаций,
     А птицы в густоте ветвей лесных
     Не устают с утра перекликаться.

     На севере – склонились ветви ив,
     И персиков плоды налиты соком;
     Попрыгав, крылья пестрые раскрыв,
     Исчезли журавли в пути высоком.

     Сейчас – цветенья дивная пора,
     Весь мир насыщен тонким ароматом,
     И травы ярче лучшего ковра,
     Разнообразием цветов богатым.

     Ручьи в ущельях весело журчат
     И вниз со скал кидаются бросками,
     И контур белых облаков курчав
     Над черными могучими хребтами.

     Поистине прекрасен этот вид!
     Взгляни – и вмиг исчезнут все тревоги…
     Что ж путник ни один не оживит
     Петляющей ущельями дороги? [112 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Сидя на коне, Сюань-цзан увидел впереди под душистой акацией соломенную хижину. По одну сторону хижины разгуливали олени, держа в зубах цветы. По другую сторону – горные обезьяны несли куда-то фрукты. На верхушках деревьев пестрокрылые фениксы распевали песни. Священные журавли и золотистые птицы собирались стаями.
   – А вот и сам отшельник У-чао, – сказал Чжу Ба-цзе, указывая вперед.
   Сюань-цзан подстегнул коня и подъехал к дереву. Между тем, заметив приближающихся путников, отшельник поспешил спрыгнуть с дерева. Сюань-цзан сошел с коня и почтительно склонился перед ним. Поддерживая Сюань-цзана под руку и помогая ему подняться, отшельник промолвил:
   – Прошу вас, святой монах, встаньте. Простите, что не встретил вас раньше.
   – Примите, почтенный отец, также и мои поклоны, – сказал тут Чжу Ба-цзе.
   – О, да это Чжу Ган-ле с горы Фулиньшань! – изумленно воскликнул отшельник. – Как же ты очутился вместе со святым монахом?
   – В позапрошлом году, – отвечал Чжу Ба-цзе, – бодисатва Гуаньинь повелела мне встать на путь добродетели, и вот согласно ее воле я стал учеником этого святого отца и следую за ним.
   – Отлично! Замечательно! – воскликнул отшельник. – А это кто такой? – спросил он, указывая на Сунь У-куна.
   – Что же это такое, святой отец, его ты узнал, а меня признавать не хочешь? – смеясь, спросил Сунь У-кун.
   – Видимо, я незнаком с вами, – отвечал монах.
   – Это мой старший ученик Сунь У-кун, – пояснил Сюань-цзан.
   – Простите мне мою неучтивость, – с улыбкой извинялся отшельник.
   Сюань-цзан еще раз поклонился отшельнику и спросил его, далеко ли до храма Раскатов грома, который расположен в Индии.
   – Ох, далеко, далеко! – сказал отшельник. – Дорога туда трудная, много диких зверей.
   Сюань-цзан стал просить отшельника поподробнее рассказать о предстоящем пути.
   – Путь, конечно, далек, – промолвил отшельник, – но в конце концов вы достигнете цели своего путешествия. Трудно только будет вам бороться с духами. Но я знаю сутру о духовном и телесном совершенстве. В ней всего пятьдесят четыре фразы и семьдесят иероглифов. Как только повстречаете духов, читайте сутру, и они не причинят вам никакого вреда.
   Сюань-цзан поклонился монаху до земли и попросил его прочесть сутру. Монах начал читать.
   «Сутра о великой мудрости и полном совершенствовании» гласила:

     О Гуаньинь, милостивая бодисатва!
     Ты углубилась в высочайшую мудрость в деяньях своих.
     Всегда тебя озаряет сиянье,
     Ты видишь, что форма, чувствование, сознание, действие, знание —
     Все это лишь пустота.
     Ты преодолеваешь все бедствия и все невзгоды,
     О, останки нетленные Будды!
     Форма – это пустота,
     Пустота – это форма,
     Но все повторяется снова и снова —
     О, останки нетленные Будды!
     Они всех Будд воплощение призрачное,
     Они не рождаются, не умирают,
     Они не грязнятся, не очищаются,
     Они не увеличиваются, не уменьшаются,
     И поэтому в мире
     Нет ни формы, ни чувствования, ни сознания, ни действия.

     Нет и пяти корней зла —
     Глаз, ушей, носа, языка и тела,
     Нет и способов, чтобы иметь представление
     О форме, звуке, запахе, вкусе, осязании,
     Мир невидимого приводит к миру, где нет
     Чувственных желаний и познания.
     Ясности нет, но нет и полной неясности,
     Старости и смерти нет,
     Но нет и полноты их отсутствия:
     Избавленье от страданий, обращенье к нирване
     Непостижимо и недостижимо.
     Недостижимо потому,
     Что нужно пройти путь бодисатв десяти степеней,
     На сутру Великого Просветления опираясь,
     Душа не встречает трудностей,

     А когда затрудненья отсутствуют,
     Места нет опасениям.
     Когда покинешь иллюзии, —
     Приблизишься этим к нирване,
     К трем поколениям Будд.
     Опираясь на сутру Великого Просветления,
     Ты достигнешь полной и совершенной Мудрости,
     Поэтому, узнав сутру Великого Просветления,
     Ты увидишь, что это и есть заклинание великого духа —
     Явное и ясное заклинание!

     Высшее заклинание, заклинание, которому нет равного,
     Заклинание, которое способно устранить все страдания,
     Заклинание истинное и не лживое,
     Поэтому произносить сутру Великого Просветления —
     Это то же, что повторять заклинания:
     «О гата, гата! О премудрость! О Великое Просветление!»

   Сюань-цзан обладавший необычайными способностями, прослушав сутру всего лишь раз, запомнил ее всю от начала до конца и даже передал ее потомству. Это была главная сутра для самоусовершенствования, путь к превращению в Будду.
   Закончив чтение, отшельник сел на облако, чтобы подняться в свое убежище на дереве, но Сюань-цзан удержал его и еще раз попросил рассказать о пути, который им предстояло проделать. Монах рассмеялся и сказал:
   – Если вы будете во всем следовать моим указаниям, то преодолеете все трудности, которые встретятся на пути. Впереди много гор и глубоких рек. Вы будете проходить по гибельным местам, встретите множество духов и оборотней. Может случиться, что вы попадете на край света, но сохраняйте спокойствие и не поддавайтесь страху. Когда достигнете Мо-эр-янь, будьте особенно осторожны. Остерегайтесь леса черных сосен. Там будут вам чинить препятствия оборотни, лисы и другая нечисть. Волшебные существа наполняют города в этом лесу, демоны владычествуют над горами. Управляет лесом черных сосен тигр, волк там главный учетчик. Львы и слоны носят княжеский титул, тигры и барсы служат адъютантами, а дикие свиньи – носильщиками. Там выйдут встречать вас водяные чудовища, и наконец вы увидите старую каменную обезьяну, в которой живут гнев и ненависть. Спросите у них дорогу на Запад, они вам скажут.
   Выслушав это, Сунь У-кун ехидно улыбнулся и сказал:
   – Пойдемте дальше! Нечего с ним разговаривать. Обо всем этом вы можете узнать от меня.
   Сюань-цзан не понял, что хотел сказать Сунь У-кун. Между тем отшельник, превратившись в огненный луч, исчез в своем гнезде. Сюань-цзан в знак благодарности поклонился в том направлении, куда он исчез.
   Все это вызвало у Сунь У-куна такой гнев, что он поднял свой посох и стал колотить им по воздуху. В тот же миг цветы лотоса покрылись тысячами бутонов и с неба опустился радужный туман, окутавший все вокруг. Даже Сунь У-кун, обладавший волшебной силой поворачивать вспять реки и будоражить моря, не мог рассчитывать на то, что ему удастся повредить хотя бы одно растение из гнезда отшельника. Тогда Сюань-цзан взял его за руку и сказал:
   – Ведь это же сам бодисатва! А ты хочешь разбить его гнездо!

   Все это вызвало у Сунь У-куна такой гнев, что он поднял свой посох и стал колотить им по воздуху.

   – Он обругал нас с братом, – возмутился Сунь У-кун.
   – Откуда ты это взял? – удивился Сюань-цзан. – Он просто объяснял нам дорогу на Запад!
   – Где уж вам понять, – сказал Сунь У-кун. – Говоря о диких свиньях, которые таскают тяжести, он имел в виду Чжу Ба-цзе, а упомянув старую каменную обезьяну, обругал меня. Разве могли вы понять скрытый смысл его слов?
   – Не гневайтесь, дорогой брат, – вмешался тут Чжу Ба-цзе. – Этому отшельнику известно то, что было, и то, что будет. А вот встретятся ли нам водяные чудовища, о которых он говорил, это еще не известно. Поэтому пусть отправляется восвояси.
   В этот момент Сунь У-кун увидел, как цветы лотоса радужным туманом обволакивают обиталище отшельника. Тогда он пригласил Сюань-цзана сесть на коня, и они двинулись дальше, на Запад.

     Ничто не предвещало счастья.
     Их ожидали демоны в горах [113 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Однако о том, что ждало наших путников впереди, вы узнаете из следующей главы.

Глава двадцатая,

//-- в которой рассказывается о том, как Танский монах на горе Желтого ветра встретил преграду и как Чжу Ба-цзе на склоне горы одержал победу --//

     Рождается в сердце
     Закона основа

     И в сердце живет
     До конца рокового.

     Какой же мудрец
     Небытью и рожденью

     Пределы увидит
     И разграниченья?

     Для каждого сердца
     Свои есть законы —

     Они для него,
     А другим незнакомы.

     Все ж нужно добиться
     Всесилья такого,

     Чтоб кровь выжимать
     Из железа сухого

     И чтобы верхушку
     Древа покоя

     Веревкой связать
     С мировой пустотою.

     Коровы и люди
     Неравны на свете,

     Но солнце для них
     Одинаково светит.

     Луна проплывает
     Над всеми мирами,

     Не делая выбора
     Меж существами.

   Этот гимн сутры Великого Просветления Сюань-цзан особенно хорошо запомнил, он как бы открыл перед Сюань-цзаном двери в мир. И чем больше он повторял этот гимн, тем более просветленным и возвышенным чувствовал себя.
   Однако вернемся к нашим путникам. Огромные трудности и испытания выпали на их долю. Им приходилось голодать, ночевать под открытым небом, делать ночные переходы. Лето давно миновало.

     Пчелки, пестрые бабочки
     Не резвятся, молчат,

     Лишь цикады с деревьев
     Звонкий слышится голос.

     Ожил тутовый кокон,
     Распустился гранат,

     Лепестки раскрывает
     На озере лотос [114 - Перевод стихов И. Голубева.].

   И вот однажды, когда день уже клонился к вечеру, путники увидели хижину у дороги.
   – Сунь У-кун, – промолвил Сюань-цзан. – Видишь, солнце садится за горы и скоро совсем скроется, а над Восточным морем уже всплывает холодный диск луны. К счастью, мы можем остановиться на ночлег вон в той хижине, а завтра тронемся дальше.
   – Вот это правильно! – обрадовался Чжу Ба-цзе. – А то я что-то проголодался, хоть подкреплюсь немного – легче будет нести ношу.
   – Ишь ты, черт какой, домовой! – рассердился Сунь У-кун. – Не успел покинуть дом, как уже начинает роптать?
   – Ну, брат! – возразил Чжу Ба-цзе. – Ты можешь питаться ветром и дымом – разве я могу равняться с тобой? А я, да будет тебе известно, с того момента, как пошел за учителем, все время ощущаю голод.
   – У-нэн, – сказал ему Сюань-цзан. – Если твоя душа тяготеет к дому и у тебя нет желания отрешиться от мира, возвращайся лучше обратно.
   Дурень был так напуган этими словами, что грохнулся на колени и сказал:
   – Учитель, не слушайте моего старшего брата! Он любит порочить других. Я даже не думал жаловаться, просто он xoчeт обвинить меня в этом. Как человек простой и невежественный, я прямо сказал, что голоден и неплохо было бы зайти куда-нибудь поесть. А он обозвал меня за это домовым. Учитель, я дал обет бодисатве, и вы оказали мне милость, разрешив сопровождать вас на Запад. Клянусь, что ни капли не раскаиваюсь в своем поступке. Ведь это и называется – «презирать трудности и стремиться к самоусовершенствованию». Зачем же говорить, что у меня нет желания отрешиться от мира?
   – Ну, если ты говоришь правду, встань! – сказал Сюань-цзан.
   Дурень поднялся, бормоча что-то себе под нос, взял свою ношу и уныло поплелся вперед. Вскоре они пришли к хижине. Сюань-цзан спешился, Сунь У-кун взял коня под уздцы, а Чжу Ба-цзе опустил на землю свою ношу. Они остановились в тени деревьев. Сюань-цзан, держа наперевес свой монашеский посох, подошел к калитке увитого плющом домика и увидел старца, который сидел на бамбуковой кушетке и читал буддийские молитвы. Сюань-цзан тихонько окликнул его:
   – Учитель, разрешите побеспокоить вас.
   Старик быстро вскочил, оправил на себе одежду и, выйдя за ворота, приветствовал Сюань-цзана.
   – Простите, что я не встретил вас, – извинился он. – Откуда вы прибыли и как очутились около моей хижины?
   – Я – Танский монах, путь держу из Китая, – отвечал Сюань-цзан. – По высочайшему повелению я направляюсь в храм Раскатов грома поклониться Будде и испросить у него священные книги. Время сейчас позднее, и вот, увидев ваш дом, мы решили обратиться к вам с просьбой разрешить нам переночевать здесь. Вы уж, пожалуйста, приютите нас.
   Выслушав его, старик замахал руками и, покачивая головой, сказал:
   – Путь на Запад необычайно труден, вам его не пройти! Если хотите достать священные книги, отправляйтесь на Восток.
   Сюань-цзан промолчал и, растерявшись, подумал про себя: «Гуаньинь велела мне идти на Запад, почему же этот старик сказал, что следует идти на Восток? И где на Востоке можно достать священные книги?»
   Между тем Сунь У-кун, обладавший, как известно, упрямым и злым характером, не мог спокойно вынести того, что сказал старик, и, выступив вперед, громко крикнул:
   – Эй, старик! Прожил ты на свете много, а не умеешь обращаться с людьми. Мы, монахи, прибыли издалека и думали, что найдем здесь пристанище на ночь, а ты начинаешь пугать нас какой-то ерундой. Может быть, твоя хижина так тесна, что для нас не найдется места, тогда мы проведем ночь под деревьями и не будем тебя беспокоить.
   – Учитель, – сказал старик, взяв Сюань-цзана за руку, – вы все время молчите. Зато ваш ученик, с лицом разбойника, впалыми щеками, острым подбородком и огненными глазами, напоминающий Бога грома, осмелился оскорбить меня, старого человека!
   – Эх ты, старик! – смеясь, сказал Сунь У-кун. – Да у тебя, видно, глаз нет. С виду ты как будто неплохой человек, но не зря говорится: «Хорош на вид, но негоден на вкус». Я же хоть мал, да крепок. Весь соткан из мускулов.
   – Что ж ты хочешь сказать, что и способности у тебя какие-то есть? – недоверчиво спросил старик.
   – Не стану хвастаться, – отвечал Сунь У-кун. – Но кое-что я умею.
   – А где твой дом? И что заставило тебя пойти в монахи? – поинтересовался старик.
   – Родина моя – Пещера водного занавеса, в стране Аолайго за Восточным морем, – отвечал Сунь У-кун. – Еще в детстве я познал тайны волшебства и меня назвали У-кун, что значит «познание небытия». Благодаря своим способностям я стал Великим Мудрецом, равным небу. Однако за то, что я отказался повиноваться велениям неба и учинил дебош в небесных чертогах, пришлось мне перенести немало мучений. Но сейчас уже все позади, я постригся в монахи, вступил на путь Истины и сопровождаю моего учителя, Танского монаха, на Запад для поклонения Будде. Мне ли бояться высоких гор, опасных дорог, широких рек или бурных волн? Я могу ловить оборотней, покорять чертей, усмирять тигров и вылавливать драконов. Если понадобится – взберусь на небо и сойду в преисподнюю. Так что, если у вас здесь летают кирпичи, бьется черепица или же гремят котлы и раскрываются двери, в моих силах все это прекратить.
   Выслушав все это, старик расхохотался.
   – Так вот, оказывается, какой отчаянный говорун-монах бродит по свету, прося подаяние, – сказал он.
   – Будь я проклят, – отвечал Сунь У-кун. – Поговорить люблю. Правда, последнее время из-за всяких неприятностей, которые нам с учителем пришлось пережить в дороге, у меня пропала всякая охота к разговорам.
   – Если бы путь не утомил вас, ты, чего доброго, заговорил бы меня до смерти. Ну, при таких способностях вы свободно дойдете до Запада. Сколько вас всего человек? – спросил он. – Пожалуйста, заходите в мою скромную хижину.
   – Мы очень признательны вам, благодетель, за вашу любезность, – промолвил Сюань-цзан. – Нас трое.
   – А где же третий? – спросил старик.
   – Да что это ты, старик, ослеп, что ли? – рассердился Сунь У-кун. – Не видишь, кто стоит в тени дерева? – И он указал рукой.
   Старик действительно был подслеповат. Внимательно присмотревшись и увидев морду Чжу Ба-цзе, он со страху чуть не упал и опрометью бросился в дом, крича:
   – Закрывайте ворота, оборотень явился!
   Сунь У-кун кинулся за ним и удержал его за руку:
   – Не бойся, почтенный! Это совсем не оборотень, а мой брат-монах.
   – Ладно, ладно! – пробормотал, дрожа всем телом, старик. – Вот так история, один монах безобразнее другого!
   – Почтенный хозяин, – сказал тут, выступив вперед, Чжу Ба-цзе. – Если вы судите о людях только по их внешнему виду, то совершаете большую ошибку. На вид мы действительно неказисты, зато народ полезный.
   В это время с южной стороны усадьбы показались двое молодых людей и старушка с четырьмя ребятами. Они шли, подоткнув одежду, босые, так как, видимо, сажали рис и теперь возвращались домой. Увидев белого коня, коромысло с вещами на земле и услыхав шум у ворот своего дома, они, не понимая, что все это значит, бросились вперед и крикнули:
   – Что вы тут делаете?
   В этот момент Чжу Ба-цзе обернулся и, вытянув морду, похлопал ушами. Все в страхе бросились в разные стороны и повалились наземь. Сюань-цзан не на шутку встревожился, замахал руками и закричал:
   – Не бойтесь! Не бойтесь! Мы не дурные люди! Мы монахи и идем за священными книгами!
   В этот момент из ворот вышел старик и, подымая старуху, сказал:
   – Встань, жена, не бойся! Этот учитель прибыл из страны Танов. Вот только у его учеников вид какой-то неприятный. Да это не беда, с виду они хоть и страшноваты, зато люди хорошие. Забирай детей и иди в дом.
   Уцепившись за старика, старуха ушла в дом, а детей увели молодые люди. Сидя со своими учениками во дворе на бамбуковой кровати, Сюань-цзан, отчитывая их, говорил:
   – Ученики мои! Вы поставили меня в очень неудобное положение, мало того что вид у вас безобразный, вы и в разговоре грубы. Ведь вы чуть не насмерть перепугали всех!
   – Не стану скрывать от вас, учитель, – сказал тут Чжу Ба-цзе, – что сейчас я стал гораздо красивее. А вот когда я жил в деревне Гаолаочжуан, было совсем другое; стоило мне вытянуть шею и задвигать ушами, как сразу же человек двадцать-тридцать со страху богу душу отдавали.
   – Вот Дурень! – рассмеялся Сунь У-кун. – Брось болтать глупости! Ты бы лучше как-нибудь прикрыл свое безобразие.
   – Да ты что говоришь, Сунь У-кун! – изумленно воскликнул Сюань-цзан. – Ведь наша внешность дается нам от рождения. Ты советуешь ему невозможное!
   – Пусть хотя бы свое свиное рыло прячет, – отвечал Сунь У-кун. – А ушами, огромными как веера, пусть не шевелит. Вот это и значит прикрыть свое безобразие.
   Чжу Ба-цзе так и сделал. Он спрятал свою морду, плотно прижал к голове уши и отошел в сторону. Между тем Сунь У-кун привязал коня к столбу и внес в дом вещи. В это время старый хозяин вошел с парнем, который на деревянном подносе принес гостям зеленого чаю. После чаю хозяин велел приготовить ужин. Паренек вынес во двор ветхий некрашеный стол, поставил его в тени деревьев, а затем вынес две полуразвалившиеся скамейки. Гостей пригласили к столу.
   – Можно узнать вашу фамилию, почтенный хозяин? – спросил Сюань-цзан.
   – Фамилия моя Ван, – отвечал старик.
   – А большая у вас семья?
   – Двое детей и три внука.
   – Прекрасно! – сказал Сюань-цзан и поинтересовался, сколько хозяину лет.
   – Шестьдесят один год.
   – Вот здорово! – сказал Сунь У-кун. – Значит, вы проживете еще столько же.
   – Скажите, почтенный хозяин, – снова обратился Сюань-цзан к хозяину, – почему вы сказали, что идти на Запад за священными книгами не следует?
   – Достать священные книги – дело нелегкое, – сказал хозяин. – Одна дорога туда чего стоит. В тридцати ли отсюда есть гора, которая называется горой Желтого ветра, эта гора протяжением в восемьсот ли. Там водится бесчисленное множество всяких оборотней. Но если этот почтенный младший монах, как он говорит, знает всякие волшебные способы, то вам удастся достичь своей цели.
   – Все это пустяки! – подтвердил Сунь У-кун. – Со мной да вот еще с моим младшим братом никакие черти и оборотни не посмеют связываться.
   Пока они беседовали, паренек принес еду и пригласил гостей к столу. Сюань-цзан, молитвенно сложив ладони, стал читать псалом. Однако Чжу Ба-цзе ухитрился сразу же проглотить целую чашку пищи. А пока Сюань-цзан прочел несколько строк псалма, Дурень успел съесть уже три чашки.
   – Ну и обжора! – воскликнул Сунь У-кун. – Ты словно бесприютный голодающий дух.
   Увидев, с какой жадностью ест гость, старик Ван с любопытством сказал:
   – А этот монах, видимо, действительно проголодался. Принесите-ка ему еще еды!
   Здесь уместно напомнить, что аппетит у Дурня был и в самом деле невероятный. Он как сел за стол, так, не поднимая головы, проглотил одним духом более десяти чашек еды, в то время как Сюань-цзан и Сунь У-кун не успели съесть и двух.
   – Уж вы не обессудьте! Мы приготовили все наспех: чем богаты, тем и рады, – сказал старый хозяин.
   – Вполне достаточно! – промолвили в один голос Сюань-цзан и Сунь У-кун.
   – Да что вы там бормочете, почтенный, – сказал Чжу Ба-цзе. – Разве кто-нибудь упрекнул вас? Если у вас есть еще еда, давайте, и все будет в порядке.
   Дурень съел все, что нашлось в доме, но заявил, что не наелся. После ужина гостям поставили внизу бамбуковые кровати, и они улеглись спать.
   На следующее утро, как только рассвело, хозяин велел жене приготовить гостям закусить. После этого Сунь У-кун оседлал коня, Чжу Ба-цзе взял коромысло с вещами, и они, распрощавшись с хозяином, двинулись в путь. На прощание хозяин сказал:
   – Если в дороге с вами что-нибудь случится, непременно возвращайтесь к нам!
   – Не говори чего не следует, почтенный хозяин, – отвечал на это Сунь У-кун. – Мы, монахи, никогда не возвращаемся!
   И они двинулись в путь. На этот раз им действительно предстояло перенести очень много трудностей. Им встречались черти и оборотни, бесчисленные бедствия так и сыпались на их голову. Не прошли они и полдня, как перед ними выросла высокая гора. Выглядела она зловеще. Приблизившись к обрывистым утесам, Сюань-цзан приподнялся на стременах – и что же он увидел?

     Была хребтов безмерна высота,
     Вздымались пики к небу величаво.

     Источников прозрачная вода
     Внизу переливалась и журчала.

     Утесы там скалисты и круты,
     Ущелья там тенисты и бездонны,

     Душистыми цветами до вершин
     Покрыты гор пленительные склоны.

     Касались неба острия вершин,
     В аду глубины пропастей терялись,

     И ветер вольный тучи ворошил,
     Которые над пиком простирались.

     Там входы меж причудливых камней
     В пещеры, где драконы обитали,

     Где своды эхо делали слышней, —
     И даже капли громом грохотали.

     Из чащи выбегали иногда
     Рогатые и гордые олени,

     Косуль пугливых быстрые стада
     На путников взирали в изумленье,

     В ветвях скользил медлительный удав,
     В броне чешуй, как сталь кольчуги, твердых,

     И не было покоя от забав
     Стремительных мартышек беломордых!

     Там к вечеру, усталостью влеком,
     Тигр торопился в логово на отдых,

     А на заре, подняв прибой, дракон
     К пещере из пучин стремился водных.

     Взлетали с шумом птицы из травы,
     Убежищ звери в панике искали,

     И исчезали путники с тропы,
     Когда являлся волк, клыки оскалив.

     Ну и гора! Поистине она
     Средь гор других сверкает словно чудо!

     Под пеленой туманной зелена,
     Как дымчатая глыба изумруда [115 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Сюань-цзан ухватился за серебристую гриву своего коня. Сунь У-кун остановил облако и медленно пошел дальше пешком, а Чжу Ба-цзе с ношей на плечах плелся сзади. Вдруг поднялся сильный ветер.
   – Сунь У-кун, начинается буря! – с тревогой промолвил Сюань-цзан.
   – Ну и что же, – сказал Сунь У-кун. – Здесь постоянно дуют ветры, так что бояться нечего.
   – Нет, это какой-то зловещий ветер, он совсем не похож на обычный, – взволнованно произнес Сюань-цзан.
   – Чем же он необычный? – спросил Сунь У-кун.
   – Да ты сам посмотри, – отвечал Сюань-цзан.

     Как он могуч, как он велик, —
     Со свистом мчащийся и ревом, —

     Он где-то далеко возник
     В бездонном небе бирюзовом…

     Он пролетает над хребтом
     И мчится вдаль, преград не зная,

     И издают деревья стон,
     И никнет глухомань лесная,

     А он несется вдоль реки
     И выворачивает ивы,

     С цветов срывают лепестки
     Его свирепые порывы.

     Улов богатый побросав,
     Спешат на берег рыболовы,

     Суда спускают паруса,
     Пережидая вихрь суровый.

     Качается обрыва край,
     Деревья он хоронит, рухнув,

     К смятенью обезьяньих стай,
     Бросающих огрызки фруктов.

     Олень во всю несется прыть
     С заросшего цветами луга,

     И весь поток лесной покрыт
     Листвой опавшею бамбука.

     Кружится в воздухе земля,
     И смерч проносится мгновенный,

     Река вздувается бурля,
     И море бьет волною пенной [116 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   – Дорогой брат, – взяв Сунь У-куна за руку, сказал Чжу Ба-цзе. – Ветер крепчает. Надо бы укрыться!
   – Ну, куда мы годимся! – рассмеялся Сунь У-кун. – Если бы ветер действительно был силен, можно было бы подумать о том, чтобы куда-нибудь укрыться. А вдруг мы встретим здесь какого-нибудь волшебника, тогда как быть?
   – Дорогой брат, – промолвил тут Чжу Ба-цзе. – Ты разве не знаешь, что: «Избежать соблазна все равно что избежать врага; а спрятаться от ветра все равно что спрятаться от стрелы». Лучше все же укрыться куда-нибудь: вреда это не принесет.
   – Погодите! – сказал Сунь У-кун. – Я сейчас поймаю ветер и узнаю, чем он пахнет.
   – Опять ты за свое, дорогой брат, – смеясь, сказал Чжу Ба-цзе. – Как это ты будешь ловить ветер и нюхать его? Если даже тебе и удастся поймать, он все равно тут же ускользнет.
   – Да ты, дорогой, и не знаешь, что я обладаю способностью ловить ветер, – заметил Сунь У-кун.
   О Великий Мудрец! Он схватил ветер за хвост и, понюхав его, сразу же ощутил смрадный дух.
   – Да, ветер этот действительно вредный, – сказал он. – Это не ветер, который подымает на ходу тигр, это ветер волшебника. Тут что-то неладно.
   Не успел он договорить, как у подножия холма откуда ни возьмись появился свирепый пятнистый тигр. Сюань-цзан от испуга кубарем скатился с седла и, отскочив в сторону, сел на землю ни жив ни мертв. Тут Чжу Ба-цзе бросил ношу, схватил свои грабли и, отстранив Сунь У-куна, закричал:
   – Ах ты, грязная скотина! Куда это тебя несет? – Он размахнулся и ударил тигра граблями по голове. Тигр стал на задние лапы, выпустил когти на передней левой лапе и, со страшным шумом разорвав на себе шкуру, встал у края дороги. О, что это было за страшное чудовище!

     На теле голом потоки крови,
     Сгибались ноги – не чуял их…

     Торчком поднимались в ярости брови,
     Торчали концы усов огневых.

     За молнией молнию глаза метали,
     Злобно сверкал оскаленный клык,

     В полном смятенье враги замирали,
     Когда раздавался чудовищный рык [117 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   – Стойте, обождите! – закричал он. – Я охрана Князя Желтого ветра. По его приказу я обхожу дозором гору и хотел выловить нескольких простых смертных, чтобы приготовить из них закуску к выпивке. Вы что за монахи, откуда взялись и как осмелились ранить меня?
   – Сейчас я тебе покажу, грязная скотина! – орал Чжу Ба-цзе. – Ты что, не узнаешь нас? Мы не обыкновенные прохожие, мы ученики Сюань-цзана – названого брата Танского императора. По высочайшему велению мы следуем на Запад поклониться Будде и попросить у него священные книги. Не пугай нашего учителя и немедленно убирайся с дороги, тогда я пощажу тебя. Если же ты будешь безобразничать, я пущу в ход свои грабли, и тогда пеняй на себя.
   Однако чудовище, не желая ничего слушать, ринулось на Чжу Ба-цзе, стремясь схватить его за голову. Чжу Ба-цзе успел уклониться и яростно завертел своими граблями, а волшебник, у которого не было оружия, повернул обратно и пустился наутек. Чжу Ба-цзе бросился за ним, но волшебник подбежал к подножию холма и скрылся между скалами. Очень скоро он выскочил навстречу противнику, яростно размахивая двумя мечами из красной меди. И вот на склоне холма между ними завязался бой. Они то отступали, то наступали. Тогда Сунь У-кун, поддерживая Танского монаха, сказал:
   – Вы, учитель, не бойтесь! Посидите здесь, а я пойду помогу Чжу Ба-цзе покончить с этим чудовищем, тогда путь нам будет открыт.
   Тут только Сюань-цзан поднялся с земли и, весь дрожа, начал читать сутру Великого Просветления. Однако распространяться об этом мы не будем.
   Между тем Сунь У-кун, схватив свой посох, закричал:
   – Держи его!
   В тот же момент Чжу Ба-цзе напряг все свои силы, и чудовище, потерпев поражение, покинуло поле боя.
   – Не выпускай его! – закричал Сунь У-кун. – Его надо догнать!
   И оба они спустились с горы, размахивая один – граблями, другой – посохом. Оборотень не растерялся и, применив способ «цикада сбрасывает с себя оболочку», сделал прыжок и сразу же принял свой прежний образ, то есть превратился в свирепого тигра. Это, конечно, не остановило Сунь У-куна и Чжу Ба-цзе, и они продолжали преследовать тигра, желая вырвать зло с корнем.
   Однако, когда они уже совсем было настигли оборотня, тот схватил себя за грудь, сдернул с себя шкуру и, накинув ее на камень, сам превратился в бешеный вихрь и ринулся назад. Вдруг он заметил Сюань-цзана, который продолжал читать сутру. Оборотень схватил его и унес с собой. О бедный Сюань-цзан! Его имя Цзян-лю – Принесенный Рекой – говорило о том, что на своем веку ему придется претерпеть немало страданий и бедствий, прежде чем он выполнит свою миссию.
   Между тем оборотень доставил Сюань-цзана ко входу в пещеру. Здесь он приостановил ветер и сказал привратнику, охранявшему вход:
   – Пойди доложи князю, что тигр-охранник поймал монаха и ждет у входа дальнейших приказаний.
   Вскоре привратник вернулся и передал, что властитель пещеры велел привести прибывших к нему. Тигр-охранник, заткнув за пояс оба меча, взял Танского монаха и, подойдя с ним к властителю пещеры, опустился на колени.

   Оборотень схватил его и унес с собой. О бедный Сюань-цзан!

   – Великий князь! – промолвил он. – Ваш скромный раб, выполняя ваше распоряжение и обходя дозором горы, вдруг увидел монаха. Этот монах – названый брат Танского императора – учитель Сюань-цзан. Он идет на Запад поклониться Будде и испросить у него священные книги. Я поймал его и вот доставил вам, чтобы вы полакомились.
   Выслушав это, властитель пещеры не на шутку испугался:
   – Я давно уже слышал, что учитель Сюань-цзан – святой монах, который следует по высочайшему повелению Танского императора за священными книгами. Сопровождает монаха ученик по имени Сунь У-кун, обладающий сверхъестественной силой и великими познаниями. Как же удалось тебе поймать этого монаха?
   – У него два ученика, – сказал тигр-охранник. – Они шли впереди. Один из них с длинной мордой и огромными ушами вооружен граблями с девятью зубьями. Второй несет железный посох с золотой оправой. У него – огненные глаза. Они гнались за мной, и я едва отбился. Потом, применив способ «цикада сбрасывает с себя оболочку», я оставил свою телесную оболочку и исчез. И сейчас этого монаха я почтительно преподношу в дар вам, великий князь, отведайте его.
   – Пока не смей говорить об этом! – приказал властитель пещеры.
   – Ну, куда это годится, князь, перед вами угощение, а вы что-то выдумываете и отказываетесь от него.
   – Ничего ты не понимаешь! – рассердился властитель пещеры. – Съесть его ничего не стоит. Но я боюсь, что явятся его ученики и устроят здесь скандал. Тогда неприятностей не оберешься. Привяжи его пока к столбу усмирения ветров в саду позади дома. Обождем деньков пять, и если ученики его не станут беспокоить нас, тогда мы и съедим его. Во-первых, тело его будет чище, а во-вторых, мы избежим скандала и никто не будет нам мешать. Мы не спеша его поджарим, а может быть, сварим или испечем и сможем насладиться им в свое удовольствие.
   – Вы очень дальновидны, великий князь, – с одобрением сказал дух тигра. – Все, что вы сказали, совершенно правильно. Ну-ка, ребята, уберите его отсюда! – приказал он.
   Тут, словно ястребы-стервятники, нападающие на маленьких пташек, на Сюань-цзана налетели восемь оборотней и связали его по рукам и ногам. В этот тяжелый момент Сюань-цзан вспоминал о Сунь У-куне и Чжу Ба-цзе.
   – Дорогие ученики мои! – восклицал он. – В каких горах вы сейчас ловите чудовище, где усмиряете оборотней, мне неведомо. А я вот попался в лапы к дьяволу, который готовит мне гибель. Увидимся ли мы еще когда-нибудь? Какое горе! Если вы успеете вовремя вернуться, я спасен; если же запоздаете, все будет кончено. – Говоря это, Сюань-цзан всхлипывал, и слезы градом катились из его глаз.
   Что же делали в это время Сунь У-кун и Чжу Ба-цзе? Преследуя тигра, они вдруг увидели, как он подпрыгнул, а затем лег, притаившись у скалы. Сунь У-кун взмахнул своим посохом и изо всех сил ударил тигра. Раздался оглушительный грохот, удар был так тяжел, что у Сунь У-куна даже руки заныли. Чжу Ба-цзе с такой же силой ударил тигра граблями. Но, как выяснилось, они колотили шкуру, надетую на камень, точь-в-точь похожий на спящего тигра.
   – Дело дрянь! – воскликнул изумленный Сунь У-кун. – Мы попались на удочку!
   – Как же это он нас провел? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Штука, которую он выкинул с нами, называется «цикада сбрасывает с себя оболочку». Он накрыл этот камень шкурой тигра, а сам сбежал. Надо сейчас же возвращаться назад, а то как бы с нашим учителем беды не приключилось.
   Они поспешно бросились назад, но Сюань-цзана нигде не нашли.
   – Он успел похитить нашего учителя, – загремел во весь голос Сунь У-кун. – Что ж теперь делать?
   Взяв коня под уздцы, Чжу Ба-цзе запричитал:
   – О небо, небо! Где же нам искать его?
   – Перестань реветь! – прикрикнул на него Сунь У-кун. – Когда плачут, смелость пропадает. Необходимо что-нибудь придумать. Искать его нужно здесь, на этой горе.
   Они ринулись в горы, пересекли хребет и шли довольно долго, пока наконец не увидели выступ над горой со входом в пещеру. Тут они остановились и начали внимательно присматриваться. Картина перед ними открылась зловещая:

     Здесь горы-великаны громоздились,
     Отрог переходил в другой отрог, —

     И путники невольно заблудились
     Среди давно заброшенных дорог.

     К развесистой сосне благоуханной
     Бамбук ветвями жадными припал,

     Вокруг – камней нагроможденье странных,
     В лесу тенистом много птичьих пар,

     Несутся в небе облачные клочья,
     Вода потоков пенна и быстра.

     И изумруд травы густой и сочной
     Простерся наподобие ковра.

     В траве порою зайцы пробегали,
     Скрывались лисы в мраке темных нор,

     Олени со склоненными рогами
     Готовились дать хищникам отпор.

     И полосы лиан тысячелетних
     Вокруг больших стволов переплелись,

     И гибкие раскидистые ветви
     Склоняет над оврагом кипарис.

     Вид этих мест волшебных необычен,
     Как пик Хуа красив и величав,

     Склоняются цветы, и крики птичьи
     Весь день, как на горе Таньбай, звучат [118 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   – Вот что, брат, – сказал Сунь У-кун. – Спрячь вещи где-нибудь в ущелье, чтобы их не унесло ветром, а коня пусти погулять. Сам же сиди и не показывайся. Я схожу к самому главному из них и померяюсь с ним силами. Нужно словить этого волшебника, только тогда учитель будет спасен.
   – Ладно! Нечего учить меня! Отправляйся скорее! – сказал Чжу Ба-цзе.
   Сунь У-кун одернул свой кафтан, подтянул тигровый плащ и, схватив посох, ринулся прямо к пещере. У входа была надпись: «Пещера Желтого ветра на горе Желтого ветра». Сунь У-кун остановился, словно врос в землю, и громко крикнул:
   – Эй ты, волшебник! Сейчас же освободи моего учителя, не то я переверну твое логово и сровняю его с землей!
   Духи-прислужники, дрожа от страха, ринулись в пещеру.
   – Великий князь, беда! – доложили они.
   – Что случилось? – спросил дух Желтого ветра.
   – К пещере подошел какой-то монах, похожий на Бога грома, с лицом, заросшим волосами, и огромным железным посохом в руках. Он требует, чтобы освободили его учителя.
   Встревожившись, властитель пещеры вызвал к себе Духа тигра и сказал:
   – Я велел тебе обойти горы и выловить горных козлов, диких кабанов, жирных оленей и глупых баранов. Зачем же тебе понадобился этот Танский монах? Ты только раздразнил его ученика. Что ж теперь делать?
   – Успокойтесь, великий князь, – отвечал тигр. – Я хоть и не обладаю особыми талантами, но сейчас возьму себе пятьдесят помощников и выйду к нему навстречу. Что бы там ни было, я поймаю его и преподнесу вам на угощенье.
   – Не считая старших командиров, в моем распоряжении есть еще около семисот младших духов, – промолвил властитель пещеры. – Возьми, сколько тебе надо, только слови этого Сунь У-куна. Тогда уж нам никто не помешает полакомиться монахом, а я охотно побратаюсь с тобой. Боюсь только, что этот Сунь У-кун изувечит тебя, тогда не будь на меня в обиде.
   – Не волнуйтесь! И ждите моего возвращения! – сказал тигр.
   Он отобрал себе пятьдесят самых сильных духов, подвязал к поясу два меча из красной меди и с оглушительным барабанным боем, размахивая знаменами, выскочил из пещеры.
   – Ты откуда взялся, обезьяний монах? И как смеешь шуметь здесь? – заорал тигр.
   – Ах ты, скотина ободранная! – крикнул в ответ Сунь У-кун. – Ты сбросил с себя оболочку, утащил нашего учителя, а теперь еще спрашиваешь, как я смею шуметь! Если хочешь остаться в живых, немедленно возврати моего учителя!
   – Я действительно захватил твоего учителя, – подтвердил тигр. – Мы с князем собираемся приготовить из него угощение. Если у тебя есть хоть капля ума, уходи отсюда подобру-поздорову. Иначе мы и тебя съедим. Просто я хотел поступить по принципу: поймал одного, другого можно помиловать.
   Эти слова привели Сунь У-куна в неописуемое бешенство. Яростно заскрежетав зубами, он вытаращил глаза и, размахивая посохом, заорал:
   – Какими же способностями ты обладаешь, что так расхвастался! Вот сейчас я познакомлю тебя с моим посохом!
   Тигр напряг все силы, чтобы отразить удар. Это был страшный бой, в котором оба противника пустили в ход всю свою силу и умение.
   Почувствовав, что ему не устоять против Сунь У-куна, Дух тигра бежал. Однако возвращаться к князю, перед которым он так похвалялся, было неудобно, поэтому он, спасая свою жизнь, бежал прямо в горы. Сунь У-кун с громким криком бросился за ним и гнался до тех пор, пока не достиг ущелья.
   Там он увидел Чжу Ба-цзе, который пас коня. Услышав крики и увидев удирающего тигра, он бросил коня, взмахнул своими граблями и наотмашь ударил тигра по голове. Несчастный Дух тигра, решивший избежать наказания своего начальника, неожиданно для самого себя попал в другую беду. Одного удара Чжу Ба-цзе было достаточно, чтобы продырявить ему голову сразу в девяти местах. Хлынула кровь, и мозги разлетелись в разные стороны.
   Между тем Дурень, встав ногой на спину повергнутого тигра, взмахнул граблями и нанес ему еще удар. Увидев это, Сунь У-кун в восторге крикнул:
   – Так ему и надо, дорогой брат! Он вместе со своими духами осмелился выступить против меня, но, признав себя побежденным, покинул поле боя. Однако побежал он не в пещеру, а сюда и здесь нашел свою смерть. Хорошо, что ты пришел мне на помощь, не то он мог улизнуть.

   Услышав крики и увидев удирающего тигра, он бросил коня, взмахнул своими граблями и наотмашь ударил тигра по голове.

   – Вероятно, это он вызвал ветер и похитил нашего учителя? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Конечно он, – подтвердил Сунь У-кун.
   – А ты узнал, где находится сейчас учитель?
   – Волшебник утащил учителя в пещеру, – сказал Сунь У-кун, – и с каким-то чертовым князем решил съесть его. Услышав об этом, я не мог сдержаться, вступил в бой с волшебником и загнал его сюда. А тут уже ты его прикончил. Выходит, брат, это твоя заслуга. Ты оставайся здесь и стереги коня и вещи. А я уберу отсюда труп этого волшебника и вызову духов из пещеры на бой. Надо во что бы то ни стало изловить главного волшебника, лишь тогда учитель наш обретет свободу.
   – Ты совершенно прав, дорогой брат, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Постарайся во время боя загнать духов сюда, а я покончу с ними.
   О прекрасный Сунь У-кун! Взяв в одну руку посох, а второй волоча за собой убитого Духа тигра, он отправился прямо к пещере.
   Если вы хотите узнать, удалось ли Сунь У-куну покорить духа и спасти Танского монаха, прочтите следующую главу.

Глава двадцать первая,

//-- повествующая о том, как Духи – хранители буддизма устроили селение, чтобы дать приют Великому Мудрецу, и как бодисатва Лин-цзи с горы Сумеру усмирил духа Желтого ветра --//
   Итак, уцелевшие после боя духи с изорванными знаменами и разбитыми барабанами бросились обратно в пещеру.
   – Великий князь! – запыхавшись, докладывали они. – Тигр не смог устоять против этого волосатого монаха и бежал от него в восточные горы.
   Эта весть окончательно расстроила старого волшебника, и вот, когда он, опустив голову, молча раздумывал над тем, что предпринять, к нему подошел дух, охраняющий вход.
   – Великий князь! – доложил он. – Волосатый монах убил тигра, притащил его труп к пещере и сейчас скандалит там.
   Волшебника охватило отчаяние.
   – Ну что за негодяй! – воскликнул он. – Ведь я даже пальцем не тронул его учителя, а он взял и убил моего тигра! Безобразие! Дайте-ка мне мои доспехи! Я кое-что слышал об этом Сунь У-куне! Вот сейчас выйду и посмотрю: что он о девяти головах и девяти хвостах, что ли? Давайте его сюда, я отомщу ему за моего тигра!
   Духи поспешили принести своему повелителю боевые доспехи. Волшебник надел их, привел себя в порядок и, взяв стальные вилы с трезубцем, во главе своих подчиненных выскочил из пещеры. Перед Сунь У-куном предстал храбрый воин в полном боевом облачении.
   – Кто тут странствующий монах Сунь У-кун?! – закричал во все горло волшебник.
   Сунь У-кун в это время стоял на убитом тигре и, не выпуская из рук своего посоха, ответил:
   – Твой почтенный дедушка Сунь У-кун здесь! Сейчас же возврати моего учителя!
   Когда волшебник увидел Сунь У-куна, рост которого не достигал и четырех чи, а лицо было сморщенным, он со смехом воскликнул:
   – Вот досада! Я думаю, что за непобедимый храбрец здесь появился, а это, оказывается, какой-то сморчок!
   – Ничего ты не смыслишь, мерзавец! – отвечал с улыбкой Сунь У-кун. – Ростом я, конечно, мал, но стоит тебе ударить меня своими вилами разок по голове, и я сразу вырасту до шести чи.
   – Ну, раз ты такой твердоголовый, испробуй моих вил! – крикнул волшебник.
   Но Великий Мудрец продолжал стоять, не проявляя никакого страха. Тогда волшебник размахнулся и хватил его вилами по голове. Сунь У-кун слегка покачнулся и сразу же увеличился на шесть чи, став ростом в один чжан.
   – Сунь У-кун! – воскликнул изумленный волшебник, убирая вилы. – Как смеешь ты в моем присутствии прибегать к способу превращения для защиты своего тела?! Не трать зря времени! Ступай лучше сюда, померяемся силами.
   – Эх ты, щенок! – смеясь, сказал Сунь У-кун. – Недаром говорится: «Когда хотят пощадить, руки не поднимают. А уж если поднял руку, пощады быть не может». У дедушки твоего рука чересчур тяжела, боюсь, ты не вынесешь и одного моего удара!
   Но разве могло что-нибудь остановить волшебника! Он размахнулся, нацелив вилы прямо в грудь Сунь У-куна. Но Великий Мудрец никогда не терялся и умел найти выход из любого положения. Он выставил свой посох, ловким приемом отпарировал удар и в свою очередь нанес удар противнику по голове. И вот у пещеры Желтого ветра начался бой.

     Великий гнев обоих охватил,
     Их пыл с ударом каждым разрастался,
     Один за гибель Авангарда мстил,
     Другой за жизнь учителя сражался.
     Волшебный посох на расправу скор,
     Но грабли отбивают нападенье,
     Один из них – защитник местных гор,
     Другой – хранит буддийское ученье.
     Так два богатыря в бою сошлись
     И бьются в тучах пыли, ввысь летящей,
     Сверкает обод посоха, лучист,
     Стальные грабли остры и блестящи.
     Здесь участь неизбежная грозит
     Немедля увидать владыку ада
     Тому, кто вмиг удар не отразит
     Иль нанесет удар не так, как надо;
     Но каждый веру в свой успех имел
     И полагал, что враг ему не равен,
     И трудно разобраться – кто был цел,
     А кто в смертельной схватке этой ранен [119 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Раз тридцать схватывались противники, но все еще нельзя было сказать, кто победит. Сунь У-кун, желая во что бы то ни стало одолеть своего врага, применил один из многих волшебных способов, которыми он обладал. Выдернув у себя пучок шерсти и пожевав его во рту, он выплюнул его и крикнул: «Изменяйся!» В тот же миг появилось более ста Сунь У-кунов. Все они были одеты, как и он сам, и у каждого был железный посох в руках. Они плотным кольцом окружили волшебника. А тот, перепуганный, решил применить один из известных ему способов и, быстро повернувшись лицом к юго-востоку, трижды раскрыл рот и с силой выдохнул из себя воздух. В тот же миг подул Желтый ветер. Это был ветер неимоверной силы.

     Когда завыл холодный ветер грубо,
     Земля и небо изменились сразу,
     Он ввысь взметнул, сворачивая в клубы
     Пыль желтую, чуть видимую глазу.
     Гора тот ветер не остановила,
     Лишь сосны вековые поломались,
     Бурлила Хуанхэ, и тучи ила
     Со дна в воде кипящей поднимались.
     И на Сянцзяне ветром образован
     Прибой необычайный и жестокий,
     На необъятном небе бирюзовом
     Треща шатались звездные чертоги;
     Вопль пятисот святых подхвачен эхом,
     И страх велик среди небесных стражей;
     Манджутра в небе сумрачном проехал
     На льве, заросшем черной шерстью страшной,
     И слон Пусяня скрылся, – не способна
     Найти его была толпа конюших;
     Слетели с мулов расписные седла,
     И строгий строй небесных войск нарушен [120 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Ураган, вызванный волшебником, развеял созданные Сунь У-куном существа, и они завертелись в воздухе, словно ось в колесе. Где уж тут было действовать посохом, они не знали, как удержаться в воздухе.
   Тогда Сунь У-кун встряхнулся, вставил пучок шерсти на прежнее место и, взмахнув посохом, ринулся на противника. Тут волшебник снова дунул прямо в лицо Сунь У-куну, и поднялся такой бешеный ветер, что Сунь У-кун был вынужден зажмурить свои огненные глаза и никак не мог раскрыть их снова. Это лишило его возможности действовать посохом, и он потерпел поражение. Мы не будем сейчас распространяться о том, как волшебник прекратил действие ветра и возвратился к себе в пещеру.
   Вернемся лучше к Чжу Ба-цзе. Когда начался ураган, окутавший всю вселенную мраком, он взял вещи и повел коня в ущелье. Там он сел и, опустив голову, не смея даже открыть глаз, читал буддийские псалмы и давал обеты. Что сталось с Сунь У-куном, который отправился драться с врагом, ему было неизвестно, не знал он также, жив ли учитель.
   И вот, в то время как он сидел, погруженный в свои думы, ветер стих и небо прояснилось. У пещеры все было тихо, оттуда не доносился барабанный бой и никаких признаков сражения не было. Чжу Ба-цзе не знал, что делать, он хотел было пойти к пещере, но боялся оставить без присмотра коня и вещи. Стоя в нерешительности, он вдруг увидел Великого Мудреца, который с шумом и грохотом появился с западной стороны. Приветствуя его низким поклоном, Чжу Ба-цзе сказал:
   – Дорогой брат! Ты откуда прибыл? Какой ужасный ветер!
   – Беда! Беда! – с досадой махнул рукой Сунь У-кун. – За всю свою жизнь я еще ни разу не видел такого чудовищного ветра. Этот волшебник сначала ринулся на меня со стальными вилами, но после того, как мы схватывались с ним раз тридцать, я применил свой волшебный способ и окружил его со всех сторон существами, подобными мне. Тогда он вызвал этот дьявольский ветер. Я едва удержался на ногах, и мне пришлось покинуть поле боя. Это было настоящее наваждение, а не ветер! Я ведь тоже могу вызывать и ветер и дождь, но поднять такой ураган не в моих силах.
   – А что, силен волшебник в военном искусстве, дорогой брат? – поинтересовался Чжу Ба-цзе.
   – Да как будто ничего, – отвечал Сунь У-кун. – Он неплохо орудует своими вилами. В общем, силы у нас равны. Но против урагана, который он поднял, я устоять не мог.
   – Как же нам спасти учителя? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Ну, об этом мы еще успеем поговорить, а сейчас я хотел бы найти здесь лекаря, который полечил бы мне глаза.
   – А что у тебя с глазами? – поинтересовался Чжу Ба-цзе.
   – Да этот волшебник своим ураганом попортил мне глаза, и теперь как только подует ветер, так у меня слезы из глаз текут.
   – О каком еще лекаре ты толкуешь, дорогой брат! Время позднее, а нам даже переночевать негде.
   – Да ночлег найти – дело нетрудное, – сказал Сунь У-кун. – Я думаю, что волшебник не осмелится сейчас причинить какой-нибудь вред нашему учителю. Давай выйдем на дорогу, найдем какое-нибудь жилье и переночуем. А завтра утром вернемся сюда и расправимся с волшебником.
   – Вот это дело! – обрадовался Чжу Ба-цзе.
   Взяв вещи и ведя за собой коня, они вышли из ущелья. Стало быстро темнеть. Вдруг они услышали, что на южном склоне горы воет собака. Они остановились и впереди увидели усадьбу, в темноте мелькал свет фонаря. Не разбирая дороги, они двинулись прямо к усадьбе и вскоре очутились у ворот.
   Не решаясь сразу войти во двор, они остановились и крикнули:
   – Откройте, пожалуйста!
   Тотчас же во двор вышел старик в сопровождении нескольких деревенских парней, которые держали в руках вилы, грабли и метелки.
   – Кто там? Что за шум? – встревоженно спросил старик.
   – Мы ученики святого Танского монаха из Китая, – почтительно кланяясь, сказал Сунь У-кун. – Держим путь на Запад. Здесь, в этих горах, Князь Желтого ветра похитил нашего учителя, и мы еще не успели выручить его. А так как время позднее, то мы и осмелились побеспокоить вас и попроситься на ночлег. Будьте милостивы, не откажите нам в нашей просьбе.
   – Простите, что не успел встретить вас, – отвечая на поклоны, промолвил старик. – Здесь у нас людей почти не бывает, одни только облака разгуливают. Ну, мы и испугались, когда услышали шум у ворот. Подумали, уж не оборотни ли это или злодеи какие-нибудь. Вот почему мы встретили вас так неприветливо. Пожалуйста, заходите, почтенные монахи!
   Сунь У-кун и Чжу Ба-цзе вошли во внутренний двор, привязали коня и, поставив на землю вещи, сели и завели разговор. Старик-слуга подал чай. После чая подали несколько чашек каши из кунжутного семени. А когда трапеза была закончена, гостям приготовили постели.
   – Спать нам вовсе не обязательно, – сказал Сунь У-кун. – Вы лучше скажите нам, добрый человек, нельзя ли здесь где-нибудь достать лекарства для глаз?
   – А у кого из вас болят глаза? – спросил хозяин.
   – Не станем обманывать вас, – сказал на это Сунь У-кун. – Мы, монахи, вообще не подвержены болезням. Поэтому и не знаем, как лечить глаза.
   – Но если у вас не болят глаза, для чего вам лекарство? – удивился старик.
   – Да вот сегодня, когда мы были у пещеры Желтого ветра, желая спасти нашего учителя, волшебник поднял такой бешеный ураган, что глазам стало больно. А теперь непрерывно текут слезы. Вот я и хотел найти какое-нибудь лекарство.
   – Ах, боже мой, боже! – вздохнул старик. – Как ты, молодой монах, можешь рассказывать такие небылицы! Ветер, вызываемый Князем Желтого ветра, – страшная вещь. Его не сравнить ни с весенним, ни с осенним, ни с каким другим ветром…
   – Это, вероятно, ветер, сжимающий мозг, – перебил его Чжу Ба-цзе, – а может быть, ветер бараньего уха, конопли или всесокрушающий ветер?

   Пожалуйста, заходите, почтенные монахи!

   – Нет-нет, – возразил старик. – Он называется – «священный ветер с горы Самади».
   – Что же это значит? – спросил Сунь У-кун.
   И старик ответил:
   – Этот ветер может окутать мраком всю вселенную; он может нагнать печаль даже на чертей; он так свиреп, что раскалывает камни и обрушивает вниз утесы; человек, встретивший такой ветер, – погибает. Да если бы вы встретились с этим ветром, – продолжал старик, – никакой надежды на спасение у вас быть не могло. Только бессмертные могут устоять против этого ветра.
   – Вы не ошиблись! – воскликнул Сунь У-кун. – Мы сами хоть и не бессмертные, но зато наши младшие потомки бессмертны. Поэтому нас невозможно лишить жизни. А вот глаза от этого ветра у меня все же заболели.
   – Так вот оно что! – сказал старик. – Таких людей мне еще не приходилось встречать. Никаких лекарств здесь не достанешь. Но от ветра и холода у меня тоже текут из глаз слезы и вот какой-то шутник оставил мне рецепт: «Мазь трех цветков и девяти плодов». Эта мазь может излечить любую болезнь глаз, пострадавших от ветра.
   Услышав это, Сунь У-кун почтительно склонился перед хозяином и стал просить его:
   – Будьте добры, дайте мне немного, я попробую, – может быть, легче станет.
   Старик согласился и пошел за мазью в другую комнату, где вынул небольшой флакон, сделанный из агата. Вернувшись с флаконом, он открыл его, макнул туда шпильку, помазал Сунь У-куну глаза и велел не открывать их до утра. Затем он приказал всем домашним уйти во внутреннее помещение и унес флакон. Чжу Ба-цзе развязал узел и, приготовив постель, предложил Сунь У-куну лечь спать. Когда Сунь У-кун стал ощупью искать постель, Чжу Ба-цзе рассмеялся:
   – Где же ваш посох, учитель?
   – Дурень ты толстобрюхий! – рассердился Сунь У-кун. – Лучше помог бы мне, ведь я ничего не вижу.
   Наконец Дурень заснул. А Сунь У-кун долго еще ворочался на постели и уснул, лишь когда наступила третья стража. Спали они крепко и проснулись, когда наступила пятая стража. Проснувшись, Сунь У-кун потер лицо и, широко раскрыв глаза, воскликнул:
   – Замечательное лекарство! Я вижу даже лучше, чем раньше.
   Осмотревшись, он вдруг обнаружил, что ни строений, ни ворот нет, вокруг стоят только старые акации и высокие ивы, а они с Чжу Ба-цзе лежат на зеленой траве среди осоки.
   – Ты что, брат, кричишь? – проснувшись, спросил Чжу Ба-цзе.
   – Открой глаза и посмотри, что делается, – сказал Сунь У-кун.
   Дурень поднял голову и, не увидев ни дома, ни людей, моментально вскочил на ноги.
   – А где же конь? – закричал он.
   – А у дерева кто привязан – не конь, что ли?
   – А грабли мои где?
   – А что около тебя лежит?
   – Вот вредный старик! – рассердился Чжу Ба-цзе. – Переселился и ни слова не сказал нам об этом. Мог бы хоть предупредить нас или оставить нам немного чаю и фруктов. Наверное, скрывается почему-нибудь и, боясь, как бы не узнал староста, решил бежать ночью. Но мы тоже хороши! – воскликнул он. – Спали как убитые! Как же это он перевез целый дом, а мы ничего не услышали?
   – Да не ори ты, Дурень! – смеясь, сказал Сунь У-кун. – Пойди прочитай, что написано на бумаге, которая приклеена к тому дереву.
   Чжу Ба-цзе подошел к дереву и, сорвав бумагу, прочитал следующие строчки:

     В этом жилище
     Необычный монах проживал,

     Защищая закон,
     Привлекал он страдальцев сюда,

     Он лекарством мудреным
     Больные глаза врачевал,

     Колебаний не ведал
     И был милосерден всегда! [121 - Перевод стихов И. Голубева.]

   – Этот дух очень силен, – сказал Сунь У-кун. – После того как он помог вернуть нам коня, я ни разу не вызывал его, а тут такое пустячное дело, и он решил показаться!
   – Ты вот что, брат, – сказал Чжу Ба-цзе. – Не сердись на него. Только я не пойму что-то, как это ты можешь вызывать его?
   – Э, брат, ты многого еще не знаешь, – отвечал Сунь У-кун. – Этот Дух – хранитель буддийских монастырей, духи тьмы и света Лю-дин и Лю-цзя, Духи пяти стран света и Духи, несущие постоянную охрану, получили приказ Будды охранять нашего учителя. Ну вот тогда я и запомнил их всех хорошенько. Но после того, как ты присоединился к нам, я не прибегал к их помощи и не вызывал их.
   – Дорогой брат, – сказал тогда Чжу Ба-цзе. – Теперь все ясно. Будда велел им тайно охранять нашего учителя, поэтому они не появляются и специально устроили эту деревню. Благодаря им тебе удалось вылечить свои глаза, они накормили нас. Видишь, как они стараются, так что ты уж не сердись на них, пойдем лучше выручать нашего учителя.
   – Ну что ж, ты прав, – сказал Сунь У-кун. – Отсюда до пещеры Желтого ветра недалеко. Ты оставайся в лесу, присмотри за конем и вещами, а я пойду взгляну, что там делается, постараюсь разузнать, где учитель, а потом уже вызову на бой волшебника.
   – Так и сделай, – сказал Чжу Ба-цзе. – Но прежде всего надо выяснить, жив ли учитель. Если его уже нет в живых, каждый из нас пойдет своей дорогой и найдет подходящее для себя занятие. Если же он жив, мы приложим все силы, чтобы выручить его.
   – Ну, хватит болтать! Я пошел! – прервал его Сунь У-кун.
   После этого он встряхнулся и сразу же очутился у пещеры. Там все еще спали, и ворота были заперты. Сунь У-кун не стал стучаться, боясь разбудить стражу, а произнес заклинание, встряхнулся и превратился в комара.

     Тельце крошечное венчалось
     Острым тоненьким хоботком,
     И жужжание разносилось,
     Словно в небе весенний гром.
     В щели дома ветхого прячась,
     Он сквозь шелк завес проникал,
     Летний воздух в полдень горячий
     На прогулки его увлекал.
     Опасался он только дыма —
     Бился в дверь, чтоб спастись скорей,
     И к тому же неудержимо
     Устремлялся на блеск огней.
     Цепко, словно болезнь, вгрызался, —
     Не глядите, что с виду мал,
     И в пещере он оказался,
     Где могучий волшебник спал [122 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   У входа в пещеру сладко спал привратник, храпя во всю мочь. Сунь У-кун сел ему на лицо и так укусил, что волшебник сразу вскочил.
   – О небо! – воскликнул он. – Вот это комар! От одного укуса выскочил огромный волдырь! Однако уже рассвело! – сказал он, протирая глаза.
   В это время раздался скрип, и раскрылись вторые ворота. Сунь У-кун влетел внутрь. Тут он услышал, как старый волшебник приказал расставить оружие вдоль стены.
   – Боюсь, – говорил он, – что после вчерашнего урагана Сунь У-кун все же остался жив. В таком случае он сегодня непременно явится сюда. Ну что же, тем лучше. Здесь он найдет свою смерть.
   Выслушав это, Сунь У-кун пролетел в главное помещение, а затем в помещение, которое находилось в конце пещеры. Ворота были крепко заперты. Проскользнув в щелку, Сунь У-кун увидел огромный сад, а у стены – привязанного к столбу Ветров Танского монаха. Тот горько плакал и все время вспоминал своих учеников. Тогда Сунь У-кун опустился ему на голову и позвал:
   – Учитель!
   Сюань-цзан, отлично знавший голос Сунь У-куна, встрепенулся.
   – Сунь У-кун! – позвал он. – Где ты? Ты что, смерти моей хочешь?
   – Я у вас на голове, учитель, – отвечал Сунь У-кун. – Вы не волнуйтесь. Мы непременно изловим этого мошенника и освободим вас.
   – Дорогой ученик! Когда же это будет?
   – Тигра, который похитил вас, Чжу Ба-цзе уже убил. А волшебник, который хозяйничает в этой пещере, умеет напускать страшной силы ветер. Я думаю, что сегодня нам удастся расправиться с ним. Не отчаивайтесь, а сейчас мне надо отправляться.
   Сказав это, он зажужжал и улетел. В помещении, которое находилось в начале пещеры, Сунь У-кун увидел восседавшего на возвышении старого волшебника, который производил проверку командиров, назначенных для ведения боя. Затем он увидел еще одного волшебника, который размахивал флажком со знаком «приказ» у входа в пещеру и, вбежав, доложил:
   – Великий князь! Я обходил гору и, выйдя из пещеры, увидел в лесу монаха с длинной мордой и огромными ушами. Я едва удрал от него. Но волосатого монаха, который был здесь вчера, я не видел.
   – Ну, значит, Сунь У-кун погиб от ветра. Теперь ему уж не придется искать помощи.
   – Великий князь, – сказал второй волшебник. – Хорошо, если вы уморили его своим ветром. А может быть, он жив и отправился созывать на помощь других духов? Что тогда делать?
   – Никакие духи мне не страшны! – сказал волшебник. – Один только бодисатва Лин-цзи может остановить мой ветер.
   Сидевший в это время на балке Сунь У-кун, услышав эти слова, пришел в восторг. Он вылетел из пещеры и, приняв свой обычный вид, отправился прямо в лес к Чжу Ба-цзе.
   – Брат! – позвал он.
   – А! – откликнулся тот. – Где ты был? Я только что прогнал отсюда волшебника-знаменосца.
   – Вот здорово! Молодец! – похвалил его, смеясь, Сунь У-кун. – Я превратился в комара и проник в пещеру, чтобы взглянуть, что с учителем. Он привязан к столбу и горько плачет. Я успокоил его, а затем влетел в какое-то помещение, где устроился на балке. Там как раз я и увидел волшебника-знаменосца, который, запыхавшись, вбежал в пещеру и доложил, что ты гнался за ним. Он сказал, что меня не видел. Тогда старый волшебник стал строить всякие догадки и болтать разные глупости. Он высказал, например, предположение о том, что я погиб от поднятого им ветра, а другой сказал, будто я ушел за войском духов. Этим он выдал себя. В общем, все это очень интересно.
   – Кого же он почитает? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Он говорил, что ему не страшны никакие небесные силы. Один только небесный воин способен укротить его. Это бодисатва Лин-цзи. Но где этот Лин-цзи, я понятия не имею, – закончил Сунь У-кун.
   Так, беседуя, они вдруг заметили на дороге старца.

     Хоть посох не служил ему опорою,
     Была походка у него тверда,
     Под ветром встречным развевались в стороны
     Красивые усы и борода.
     Хотя глаза его и были тусклыми,
     Но в них ума светились огоньки,
     Сухие кости, старческие мускулы
     Еще надежны были и крепки.
     Сутулый чуть, с движеньями неспешными,
     Румяный, брови все еще густы,
     Был с человеком схож по виду внешнему
     Дух древний Долголетия звезды [123 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Чжу Ба-цзе очень обрадовался и сказал:
   – Дорогой брат! Пословица говорит: «Если хочешь знать, как пройти под горой, спроси прохожего человека». Что, если ты пойдешь и поговоришь с ним?
   Тут Сунь У-кун спрятал свой посох, привел в порядок одежду и, выступив вперед, обратился к старцу:
   – Почтенный, разрешите спросить у вас.
   Старец нехотя ответил на приветствие и в свою очередь обратился к ним с вопросом:
   – Вы как попали сюда и что делаете в этих глухих местах?
   – Мы идем за священными книгами, – отвечал на это Сунь У-кун. – И вот вчера потеряли своего учителя. Не можете ли вы сказать нам, почтенный старец, где обитает бодисатва Лин-цзи?
   – Идите прямо на юг, – сказал старик. – Пройдете три тысячи ли и увидите гору, которая называется гора Малая Сумеру. На горе этой стоит храм, в этом храме бодисатва проповедует свое учение. А вы что, хотите взять у него священные книги? – спросил старик.
   – Нет, за книгами мы идем не к нему, – сказал Сунь У-кун. – Мы хотели бы побеспокоить его по одному делу и вот не знаем, как к нему пройти.
   – Видите эту извилистую дорогу? Она как раз и ведет к бодисатве. – Старик показал на юг.
   Не успел Великий Мудрец повернуться и посмотреть, куда указывал старик, как того и след простыл – он превратился в ветер и вмиг исчез. А на том месте, где он стоял, осталась записка из четырех строк:

     Докладываю Великому Мудрецу, равному небу, что я
     Не кто иной, как Ли Чан-гэн.
     На горе Сумеру есть посох Летающего дракона.
     Лин-цзи в тот год покарал войско Будды.

   Сунь У-кун поднял эту записку и хотел тотчас же отправиться в путь, но в этот момент его окликнул Чжу Ба-цзе:
   – Брат! Последние дни нам что-то не везет. Среди бела дня являются черти. Кто же этот старик, который превратился в ветер?
   Вместо ответа Сунь У-кун протянул Чжу Ба-цзе записку. Прочитав ее, тот спросил:
   – Кто же такой Ли Чан-гэн?
   – Это Дух Вечерней звезды, – отвечал Сунь У-кун.
   Услышав это, Чжу Ба-цзе поспешно опустился на колени и, низко кланяясь тому месту, где стоял дух, воскликнул:
   – О милостивый благодетель! Если бы ты не заступился за меня перед Нефритовым императором, что сталось бы со мной?
   – Ну, брат! – сказал Сунь У-кун. – Хватит изливать свои чувства. Оставайся здесь, спрячься подальше в лесу, хорошенько стереги коня и вещи да смотри не впутывайся ни в какие истории. Я отправлюсь на гору Сумеру и попрошу бодисатву помочь нам.
   – Ладно, ладно, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Иди живее! Я знаю способ «Черной черепахи». Он пригодится мне, если понадобится спрятать голову.
   Сунь У-кун совершил прыжок в воздух, сел на облако и с молниеносной быстротой устремился прямо на юг. Кивнув головой, он проделал три тысячи ли, а шевельнув поясницей, еще восемьсот. Через какой-нибудь миг перед ним выросла высокая гора, над которой висело радужное облачко и клубился волшебный туман. Среди гор действительно стоял монастырь; оттуда доносились колокольный звон и звуки цимбал. Воздух был напоен фимиамом. Великий Мудрец направился прямо к воротам монастыря и здесь увидел монаха-даоса, который, перебирая четки, читал молитву.
   – Разрешите приветствовать вас, почтенный, – кланяясь, промолвил Сунь У-кун.
   Отвечая на приветствие, даос спросил:
   – Откуда вы прибыли, отец?
   – Скажите, пожалуйста, здесь бодисатва Лин-цзи проповедует свои священные книги? – вопросом на вопрос отвечал Сунь У-кун.
   – Совершенно верно, – подтвердил даос. – А почему вас это интересует?
   – Осмелюсь просить вас, почтенный отец, доложить обо мне бодисатве, – попросил Сунь У-кун. – Я ученик преподобного отца Сюань-цзана, названого брата самого императора великих Танов, а зовут меня Великий Мудрец, равный небу, странствующий монах Сунь У-кун. Я хотел бы поговорить с бодисатвой по весьма неотложному делу.
   – Отец мой! – улыбаясь, сказал даос. – Вы наговорили столько, что всего и не упомнишь.
   – Тогда скажите просто, что пришел ученик Танского монаха Сунь У-кун.
   Даос удалился в храм. Как только бодисатва услышал о Сунь У-куне, он приказал прибавить благовоний в курильницах и приготовился встретить гостя. Великий Мудрец вошел в храм, и перед ним открылась великолепная картина:

     Вид величавый храму придавало
     Свеченье золота средь мягкой полутьмы,
     Толпа пришельцев стройно распевала
     Буддийские священные псалмы.
     И, в барабан стуча, служитель старый
     Весь дружный хор всегда сопровождал,
     И много было у высоких статуй
     Цветов и фруктов, принесенных в дар.
     Здесь изобилье яств – в больших сосудах
     Расставлены на длинные столы,
     И сладкий дым струится из курильниц,
     Клубился он, заполнив все углы.
     Здесь пламени спокойное горенье
     В затейливых подсвечниках литых,
     Здесь обретают все успокоенье
     От проповедей ясных и святых…
     Густой и белый – вдруг туман спустился,
     Чтоб на верхушки сосен мягко лечь,
     И демон злобный головы лишился —
     И вот уж убран всемогущий меч [124 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Бодисатва оправил на себе одежду и пошел навстречу гостю. После этого Сунь У-куна подвели к столу, пригласили занять почетное место и тотчас же приказали подать чай.
   – Прошу вас не беспокоиться, – промолвил Сунь У-кун. – Я пришел сообщить вам, что наш учитель на горе Желтого ветра попал в беду, и прошу вас, милостивый бодисатва, проявить свою божественную силу: усмирить волшебника и спасти учителя.
   – Я получил приказ Будды, – сказал бодисатва, – укротить духа Желтого ветра. Будда пожаловал мне шарик, «усмиряющий ветер» и Драгоценный посох Летающего дракона. Когда-то я схватил этого волшебника, но сохранил ему жизнь и разрешил удалиться в горы. Я строго запретил ему наносить вред кому бы то ни было и творить безобразия. А то, что он собирается причинить зло вашему учителю, – мне неизвестно. В его преступлении отчасти повинен и я.
   Несмотря на настойчивые приглашения бодисатвы остаться закусить и побеседовать, Сунь У-кун решительно отказался. Тогда бодисатва захватил посох Летающего дракона и вместе с Великим Мудрецом отправился на облаке в путь.
   Очень скоро они прибыли на гору Желтого ветра.
   – Великий Мудрец! – сказал тут бодисатва. – Волшебник боится меня, так что лучше я останусь на облаках, а ты спустись вниз и вызови его на бой. Когда он выйдет из пещеры, мне удобнее будет расправиться с ним.
   Сунь У-кун так и сделал. Он опустился на облаке вниз и посохом разнес ворота пещеры.
   – Эй, волшебник! Отдавай моего учителя!
   Перепуганный привратник побежал доложить о случившемся. Тогда старый волшебник сказал:
   – Эта мерзкая обезьяна совсем обнаглела! Вместо того чтобы утихомириться, она посмела разбить мои ворота! Ну, на сей раз я подыму такой ветер, который лишит ее жизни.
   Он надел на себя боевые доспехи, взял стальные вилы и вышел из пещеры. Увидев Сунь У-куна, волшебник, не говоря ни слова, нацелился и нанес ему удар прямо в грудь.
   После нескольких схваток волшебник решил вызвать ветер и только было раскрыл рот, чтобы подуть, как в этот момент бодисатва Лин-цзи бросил с высоты посох Летающего дракона. Затем бодисатва произнес заклинание, и посох вмиг превратился в золотого дракона с восемью лапами. Дракон впился когтями в волшебника, схватил его за голову и отнес на каменный уступ скалы. Здесь волшебник принял свой первоначальный вид и превратился в желтого соболя. Сунь У-кун погнался за ним и хотел ударить его посохом, но бодисатва остановил его:
   – Великий Мудрец, не лишай его жизни. Я отнесу его к Будде. Ведь он был крысой, жил у подножия горы Линшань и сумел достичь совершенства. Но потом он выкрал из лампады чистое масло, и огонь в светильнике померк. Опасаясь, что бог охраны схватит его, он бежал и на горе Желтого ветра стал волшебником. Будда помиловал его и послал меня следить за ним. Но поскольку он нападает на людей и творит злодеяния, осмелившись угрожать жизни Танского монаха, я возьму его с собой на гору Линшань к Будде. Пусть он определит ему наказание. А ты можешь считать свою миссию выполненной.
   Выслушав это, Сунь У-кун поблагодарил бодисатву. О том же, как бодисатва отбыл на Запад, мы здесь рассказывать не будем.

   Дракон впился когтями в волшебника, схватил его за голову и отнес на каменный уступ скалы. Здесь волшебник принял свой первоначальный вид и превратился в желтого соболя.

   Между тем находившийся в лесу Чжу Ба-цзе уже начал беспокоиться, почему так долго не возвращается Сунь У-кун, как вдруг услышал доносившийся до него из-под горы голос:
   – Эй, брат У-нэн! Веди коня и неси вещи!
   Дурень сразу узнал голос Сунь У-куна, взял узел и вышел из леса.
   – Как дела, дорогой брат?
   – Я призвал на помощь бодисатву Лин-цзи, – сказал Сунь У-кун, – и он с помощью посоха Летающего дракона захватил волшебника. Он оказался оборотнем, который прежде был желтым соболем. Бодисатва взял его с собой к Будде на гору Линшань. А теперь пойдем в пещеру выручать нашего учителя.
   Дурень пришел в восторг. Они отправились в пещеру и, размахивая граблями и посохом, уничтожили всех оборотней: хитрых зайцев, волшебных лисиц, душистых косуль, рогатых оленей. После этого они прошли в сад, находившийся позади пещеры, и здесь склонились перед своим учителем.
   – Как же вам удалось одолеть волшебника? – спросил Сюань-цзан, когда они покинули пещеру.
   Тогда Сунь У-кун подробно рассказал о том, как призвал бодисатву Лин-цзи на помощь и как тот усмирил волшебника. Учитель был тронут до глубины души и без конца благодарил своих учеников. После этого Сунь У-кун и Чжу Ба-цзе разыскали в пещере съестные припасы и приготовили обед. Закончив трапезу, они покинули пещеру и, выйдя на дорогу, продолжали свой путь.
   Однако о том, что с ними происходило в дальнейшем, вы узнаете, прочитав следующую главу.

Глава двадцать вторая,

//-- из которой вы узнаете о том, как Чжу Ба-цзе вступил в бой с духом реки Сыпучих песков и как Хуэй-ань по повелению бодисатвы усмирил духа --//
   Мы остановились на том, что Танский монах со своими учениками отправился дальше на Запад. Прошло много дней, прежде чем им удалось пересечь гору Желтого ветра. И вот перед ними раскинулась широкая равнина. Время летело быстро, незаметно кончилось лето, и подошла осень. Среди увядающих ив звучали грустные песни цикад. Созвездие Дахо уже переместилось на запад [125 - Признак наступления осени.]. И вот однажды они увидели перед собой огромную реку, бурно катившую свои воды. Волны кипели, устремляясь вперед.
   – Ученики, – с тревогой в голосе сказал Сюань-цзан. – Перед нами широкая река, но нигде не видно переправы. Как же мы переберемся на тот берег?
   – Да, река действительно бурная, – промолвил Чжу Ба-цзе, – и нигде ни одной лодки, на которой можно было бы переплыть.
   В этот момент Сунь У-кун подпрыгнул в воздух и, прикрыв руками глаза, осмотрелся.
   – Вы правы, учитель, – с беспокойством сказал он, – дела наши действительно плохи. Что до меня, то стоит мне повернуться – и я тут же буду на другом берегу. Но вам, учитель, трудно придется.
   – Как она широка! Я не вижу даже противоположного берега, – заметил Сюань-цзан.
   – Шириной она примерно в восемьсот ли, – сказал Сунь У-кун.
   – Как тебе удалось определить ее ширину? – удивился Чжу Ба-цзе.
   – Не буду скрывать от тебя, дорогой брат, что днем мои глаза видят на тысячу ли вокруг. Я могу точно определить, что ожидает нас: счастье или несчастье. И вот сейчас, находясь в воздухе, я хоть и не смог установить длину реки, зато установил ее ширину – восемьсот ли.
   От его слов Сюань-цзан впал в отчаяние. Повернув коня, он вдруг заметил каменную плиту, и когда они все втроем приблизились к ней, то увидели надпись из трех иероглифов в стиле Чжуан-цзы: «Река Сыпучих песков». На оборотной стороне были четыре стихотворные строки, написанные по всем правилам:

     У реки Сыпучих песков
     Поворотов всего восемьсот,

     Три тысячи бурных потоков
     Всесильны и глубоки,

     Не плавает даже перо
     На поверхности этих вод,

     На самое дно уходят
     Тростниковых цветов лепестки… [126 - Перевод стихов И. Голубева.]

   И вот, когда учитель со своими учениками читал эти стихи, река вдруг забурлила и по ней пошли огромные, как горы, волны. В тот же момент из реки выскочило чудовище, безобразное и свирепое на вид.
   Чудовище бросилось к берегу и ринулось прямо на Сюань-цзана. Однако Сунь У-кун схватил в охапку своего учителя и мигом очутился с ним на высоком берегу, избежав таким образом опасности. Чжу Ба-цзе тут же кинул на землю свою кладь и, взмахнув граблями, хотел ударить чудовище. Но чудовище, выставив свой посох, предотвратило удар. И вот на берегу реки Сыпучих песков разгорелся бой. Противники состязались в отваге.

     Встревожена ими Сыпучих песков река,
     У берега схватки кипели безмерно жестоки,
     Один возглавлял в небесах до опалы войска,
     Другой был знаток церемоний в небесном чертоге.
     И каждый с врагом своим был до сраженья знаком,
     Они на небесных приемах друг друга встречали,
     И каждый позорно нарушил небесный закон,
     И оба по воле небес очутились в опале.
     Мелькает оружье противников по сторонам,
     И знают они, что смертелен единственный промах,
     И посох походит на режущий бивень слона,
     И когти на граблях – как будто на лапах драконьих.
     Один из них в темных глубинах реки обитал,
     Безжалостно всех проходящих людей пожирая,
     Другой же, прозревший, на путь добродетели встал,
     Достичь совершенства служением Будде желая [127 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Раз двадцать они схватывались друг с другом, но трудно было определить, кто из них выйдет победителем. Между тем Сунь У-кун, охранявший Сюань-цзана, отвел в сторону коня и сложил вещи. Глядя, как Чжу Ба-цзе бьется с чудовищем, он в ярости заскрипел зубами, горя нетерпением вступить в бой. Наконец, не выдержав, он взял посох и, подойдя к Сюань-цзану, сказал:

   И вот на берегу реки Сыпучих песков разгорелся бой. Противники состязались в отваге.

   – Вы, учитель, посидите здесь и ничего не бойтесь. А я пойду позабавлюсь немного.
   Напрасно уговаривал его Сюань-цзан не ходить – удержать его было невозможно. Издав резкий свист, он одним прыжком очутился на берегу реки. Между тем бой был в самом разгаре и уйти с поля боя не представлялось никакой возможности. Тогда Сунь У-кун размахнулся и изо всей силы опустил посох на голову чудовища. Тот сразу же повернул обратно и, бросившись в реку Сыпучих песков, исчез в воде. Взбешенный Чжу Ба-цзе даже запрыгал от досады.
   – Дорогой брат! – крикнул он. – Ну кто просил тебя вмешиваться? Чудовище стало терять силы, и, если бы мы схватились еще раз пять, я непременно поймал бы его! Но, увидев твое свирепое лицо, он бежал с поля боя. Что же теперь делать?
   – Скажу тебе всю правду, брат, – проговорил, улыбаясь, Сунь У-кун. – Вот уже месяц, как мы дрались с волшебником по прозванию Желтый ветер, с тех пор я не имел случая поиграть моим посохом. Теперь тебе ясно, почему я не стерпел, глядя, как ты дерешься с чудовищем, и решил немного отвести душу. Кто мог подумать, что чудовище сбежит?
   После этого они рука об руку, шутя и смеясь, вернулись к учителю.
   – Ну что, изловили чудовище? – спросил Сюань-цзан.
   – Да это чудовище, видно, не очень-то любит драться, – отвечал Сунь У-кун. – Признав себя побежденным, оно скрылось в воде.
   – Ученики мои, – промолвил тогда Сюань-цзан. – Это чудовище давно живет здесь и, конечно, хорошо знает реку. Поскольку на этих бескрайних мертвых водах нет никакой переправы, давайте используем его в качестве проводника. Лишь таким образом мы сможем переправиться на другой берег.
   – Совершенно верно, – подтвердил Сунь У-кун. – Ведь не зря говорится: «Что лежит рядом с киноварью – красное, что с тушью – черное». Чудовище это живет здесь и, несомненно, хорошо знает реку. Мы должны сейчас же поймать его и, не причиняя никакого вреда, заставить переправить нашего учителя через реку. А там посмотрим, что делать.
   – Дорогой брат, – сказал тут Чжу Ба-цзе. – Не теряй зря времени. Удовольствие поймать это чудовище я предоставляю тебе, а я побуду с учителем.
   – Ну, дорогой мой, – смеясь, сказал Сунь У-кун. – В данном случае похвалиться мне нечем. Должен прямо сказать, что в воде я чувствую себя не совсем уверенно. Придется вначале произнести какое-нибудь заклинание, а затем уже заклинание против воды, иначе я не смогу переправиться через реку. Я могу, конечно, еще превратиться в рыбу, краба, креветку или моллюска, – это единственный выход. Ни в горах, ни в облаках никакие препятствия мне не страшны, а вот с водой дело обстоит хуже.
   – Когда-то я был повелителем водных сил на реке Тяньхэ [128 - Тяньхэ – Небесная река, или Млечный Путь.], – сказал на это Чжу Ба-цзе, – под моим началом находилось восьмидесятитысячное войско. О воде мне тоже кое-что известно. Плохо только, что я не знаком с обитателями здешних вод, и сколько их – мне тоже неизвестно. Если они все вместе навалятся на меня, то мне с ними не справиться. Они могут схватить меня. Что тогда делать?
   – Если в воде у вас начнется бой, – сказал на это Сунь У-кун, – ты притворись, что терпишь поражение, и вымани чудовище на сушу. А тут уж я приду тебе на помощь.
   – Ну что ж, это, пожалуй, правильно, – согласился Чжу Ба-цзе. – Тогда я сейчас же отправлюсь.
   С этими словами он сдернул с себя рясу из черного шелка, снял башмаки и, размахивая граблями, начал прокладывать себе в воде дорогу. Применяя известные ему способы, он ринулся прямо в волны и, стремительно продвигаясь вперед, очень скоро достиг дна.
   Чудовище, только что потерпев поражение, едва пришло в себя, как вдруг услышало, что кто-то баламутит воду. Вскочив на ноги и приглядевшись, оно увидело, как Чжу Ба-цзе граблями разгребает воду. Схватив посох, чудовище ринулось Чжу Ба-цзе навстречу и закричало:
   – Эй ты, монах! Куда идешь? Ну-ка, держись!
   Отбив удар своими граблями, Чжу Ба-цзе крикнул:
   – Ты кто такой, что осмеливаешься преграждать мне дорогу?
   – Да ты, оказывается, не знаешь меня? – отвечал волшебник. – Я вовсе не какой-нибудь злой волшебник и не черт. Имя мое многим известно.
   – Если ты не черт и не оборотень, – возразил Чжу Ба-цзе, – то почему нападаешь на людей? Говори, кто ты такой, тогда я, может быть, сохраню тебе жизнь.
   Тогда чудовище отвечало:

     Я силой духа необыкновенной
     Был с малолетства небом наделен
     И побывал во всех углах вселенной,
     Чтоб отыскать бессмертия закон.
     Молва о доблести моей гремела,
     Героев всех мой подвиг поражал,
     И в Поднебесной я служил примером
     Всем честным, благороднейшим мужам.
     Во все края вели меня скитанья —
     Вокруг озер, вдоль берегов морей.
     Приобретая новые познанья,
     Я становился с каждым днем мудрей.
     Я, истинами Будды увлекаем,
     Не ослаблял вниманья ни на миг
     И пользовался часто облаками,
     Чтоб посетить далекий материк.
     Но я тогда лишь праведника встретил,
     Когда стократ измерил круг земной,
     И к откровенью путь – блестящ и светел —
     Простерся наконец передо мной…
     И заслужил я на пути заветном
     Святых заслуг великое число,
     Мой подвиг не остался незаметным:
     Меня к бессмертным небо вознесло.
     И, чином там отмеченный немалым,
     Служить я был владыке неба рад,
     Распоряжаясь церемониалом
     И возглавляя стражу Южных врат.
     В чертогах небосвода признавалась
     Владыкой мне подаренная власть,
     На поясной табличке красовалась
     Тигровая оскаленная пасть.
     Блестели золотой кольчуги звенья,
     И драгоценный шлем горел огнем,
     И, духов приводя к повиновенью,
     Я в воздухе помахивал ремнем.
     Я открывал ряды придворных шествий,
     В покоях императора бывал
     И, восседая на почетном месте,
     С придворными порою пировал.
     Но как-то на пиру проступок страшный
     Я, охмелев немного, совершил:
     Разбил случайно, сделанный из яшмы,
     Любимый императорский кувшин.
     Как только руки цепкие разжались
     И звук удара грозный пролетел, —
     Все божества в испуге разбежались,
     И вмиг чертог огромный опустел.
     И воины из стражи поспешили —
     Сколь главным был владыки неба жест! —
     Меня доспехов золотых лишили,
     Затем изгнали из числа божеств.
     Я ожидал в смятенье и тревоге,
     Когда настанет лютой смерти час,
     Но, сжалившись, Бессмертный босоногий
     Меня от лютой казни все же спас.
     Просил он, чтоб мою смягчили участь,
     И был я по решению суда
     На берега реки песков Сыпучих
     В изгнание отправлен навсегда.
     Голодный, злой, я воды будоражу,
     Ловлю себе на завтрак крупных рыб,
     А коль увижу дровосека – сразу
     Считайте все, что он уже погиб.
     Нажравшись, я дремлю в прибрежной тине,
     И все же ты напрасно осмелел:
     Из тех людей, что мимо проходили,
     Покуда ни один не уцелел.
     Ответь же мне: ты по какому праву
     Посмел в моих владеньях бывать?
     Пожалуй, ты годишься на приправу,
     Хоть для закуски стар и грубоват… [129 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   – Ах ты, низкая тварь! – в ярости вскричал Чжу Ба-цзе. – Ты что, ослеп, что ли? Да я тебя в пену превращу! Мало того что ты назвал меня грубым, ты еще грозишься сделать из меня приправу! Ну так держись! Сейчас я познакомлю тебя с моими граблями, – может быть, после этого ты перестанешь быть невежей.
   Увидев занесенные над собой грабли, волшебник быстрым движением уклонился от удара. И вот между ними начался бой. Из глубины они выскочили на поверхность и продолжали драться, прыгая по волнам. Этот бой совсем не был похож на предыдущий.
   Прошло уже более двух страж, а противники всё бились, и никто не мог бы сказать, на чьей стороне перевес. Тут уж поистине можно было заметить, что нашла коса на камень.
   Между тем Великий Мудрец, который охранял Танского монаха и не имел возможности сам что-либо предпринять, не отрывая глаз следил за боем.
   Вдруг он увидел, что Чжу Ба-цзе нарочно промахнулся своими граблями и, сделав вид, что терпит поражение, поспешил к восточному берегу реки. Чудовище погналось за ним. И вот, когда оно приблизилось к берегу, Сунь У-кун не мог больше сдерживать себя. Бросив учителя, он с посохом в руках ринулся на берег и, размахнувшись, ударил волшебника по голове. Тот не посмел даже защищаться и с шумом скрылся в воде.
   – Конюх ты чертов! – закричал разъяренный Чжу Ба-цзе. – Вот уже поистине нетерпеливая обезьяна! Неужели ты не мог обождать, пока я загоню его на высокое место? Тогда бы ты преградил ему путь к реке и мы, конечно, схватили бы его. А теперь жди, пока он снова появится.
   – Не кричи ты, Дурень! – сказал Сунь У-кун. – Пойдем лучше посмотрим, что делает наш учитель.
   Они поднялись на берег и подошли к Сюань-цзану.
   – Ну как, тяжело вам пришлось, ученики мои? – спросил Сюань-цзан.
   – Да стоит ли говорить о каких-то трудностях, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Мы были бы счастливыми, если бы нам удалось покорить волшебника и заставить его перевезти вас через реку.
   – Чем же закончился ваш бой? – спросил Сюань-цзан.
   – Да это чудовище по своим способностям не уступает мне, – сказал Чжу Ба-цзе. – Во время боя я сделал вид, что потерпел поражение, и побежал к берегу. Но Сунь У-кун пустил в ход свой посох, и чудовище скрылось в реке.
   – Что же теперь делать? – спросил Сюань-цзан.
   – Успокойтесь, учитель, и не тревожьте себя понапрасну, – отвечал Сунь У-кун. – Время позднее. Я сейчас раздобуду для вас какой-нибудь еды, поешьте и ложитесь спать. А завтра посмотрим, что делать.
   – Правильно ты говоришь, – подтвердил Чжу Ба-цзе. – Иди, только живее!
   Сунь У-кун взобрался на облако и вмиг очутился на севере. Там он попросил у жителей чашку постной пищи и, вернувшись, подал ее учителю. Сюань-цзан удивился тому, что Сунь У-кун так быстро вернулся, и сказал:
   – А что, если нам спросить, как переправиться через реку, там, где ты просил подаяние? Тогда не нужно будет бороться с этим чудовищем.
   – Да ведь это очень далеко, – со смехом сказал Сунь У-кун. – По крайней мере тысяч семь ли отсюда. Какой же смысл спрашивать об этом тамошних жителей? Разве они знают, что представляет собой эта река?
   – Ну, опять ты несешь вздор, – сказал Чжу Ба-цзе. – Если они живут за семь тысяч ли отсюда, как же ты успел так быстро обернуться?
   – Ничего ты не понимаешь! – воскликнул Сунь У-кун. – Я одним прыжком могу покрыть расстояние в сто восемь тысяч ли, а уж о семи тысячах и говорить не приходится. Для этого мне достаточно дважды кивнуть головой или же нагнуться.
   – Дорогой брат, – сказал тогда Чжу Ба-цзе. – Раз у тебя все так легко получается, ты мог бы перенести на спине нашего учителя через реку. Ведь для этого тебе нужно лишь кивнуть головой или же податься вперед. Зачем продолжать борьбу с волшебником?
   – Так ведь ты тоже можешь ездить на облаках, – сказал Сунь У-кун. – Вот и перенеси учителя.
   – Как же я могу взять его с собой на облако? Наш учитель простой смертный, – ответил Чжу Ба-цзе, – и для этого он тяжел, как гора Тайшань. Это под силу тебе одному, так как ты совершаешь прыжки в воздухе.
   – Да мои прыжки то же самое, что передвижение на облаках, – сказал Сунь У-кун. – Разница только в расстоянии. Поэтому я, так же как и ты, не могу перенести учителя. Ведь еще в древности люди говорили: «Перенести гору Тайшань так же легко, как перенести горчичное зерно, но очень трудно избавить простого смертного от суетного мира». Ну, взять хоть, к примеру, этих волшебников: что бы они ни творили, какой бы ветер ни вызывали, им удавалось только задержать нас, но мы очень быстро расправлялись с ними и шли дальше. Правда, мы всегда ходим по земле. А вот поднять учителя в воздух не могли. Все их способы мне хорошо известны. Мало того, я могу становиться невидимым, пересекать огромные расстояния. Но ведь учителю предначертано до конца проделать свой путь по чужеземным странам и вынести все испытания. Вот почему каждый шаг дается с таким трудом. Нам с тобой велено охранять учителя, оберегать его жизнь, но не в наших силах избавить его от всех этих трудностей, точно так же как мы не можем сами достать священные книги. Если бы в пути мы даже опередили учителя, Будда все равно не согласился бы дать нам священные книги. Не зря ведь говорят: «То, что легко достается, не имеет большой ценности».
   Выслушав это, Чжу Ба-цзе что-то недовольно пробурчал себе под нос. Затем они поели постной пищи и расположились на отдых.
   – Каковы же у тебя планы, Сунь У-кун, на сегодняшний день? – спросил на следующее утро Сюань-цзан.
   – Да никаких особенных планов у меня нет, – отвечал тот. – Вот только Чжу Ба-цзе опять придется спуститься в реку.
   – Вот что, дорогой брат, – сказал Чжу Ба-цзе. – Ты что же, сам хочешь остаться в стороне, а меня только и знаешь, что гнать в воду?
   – Ну, на этот раз я торопиться не буду. Я дам тебе возможность заманить его подальше, а сам отрежу ему отступление, и мы непременно изловим его.
   О волшебный Чжу Ба-цзе! Он потер лицо, собрался с силами и, взяв обеими руками грабли, отправился к реке. Прокладывая себе путь к воде, он снова очутился у логова своего противника. Чудовище только что проснулось и, услышав шум, поспешно вскочило на ноги. Увидев Чжу Ба-цзе с граблями в руках, чудовище преградило ему дорогу и заорало:
   – Стой! Куда торопишься? Испробуй-ка вначале силу моего посоха!
   Тогда Чжу Ба-цзе взмахнул граблями и, отражая удар, закричал:
   – Да что у тебя за посох такой, что ты все грозишься им?
   Тут дух воскликнул:
   – Тебе, мерзавец, видимо, неизвестно, что это за посох.

     Шест для него самим У Ганом срублен,
     Лу Бань отшлифовал поверхность гладко.
     Горят снаружи нити перлов крупных,
     Блестит внутри из золота прокладка.
     В воде и в небе демонов коварных
     Он усмиряет быстро и сурово;
     Чтоб вел я в бой полки небесных армий,
     Мне посох императором дарован.
     Изменит тотчас он свои размеры,
     Едва творить я заклинанья стану;
     С ним в высшие я поднимался сферы,
     Во время пира возглавлял охрану.
     Ему святые почести воздали,
     Когда я на дежурстве был в покоях,
     Такую силу он обрел с годами,
     Что с ним оружье не сравнить простое.
     Покинув навсегда небес владенья,
     Без страха с ним я по земле скитался,
     Могу сказать без преувеличенья:
     Подобный посох мне не попадался!
     Ну как ты мог обломки грабель ржавых
     Поставить с посохом волшебным рядом?
     Они годятся лишь на то, пожалуй,
     Чтоб ковыряться в огороде, в грядах! [130 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   – Ах ты, мерзкая тварь! Мало тебя, видно, били! – крикнул, смеясь, Чжу Ба-цзе. – Ты не смотри, что этими граблями можно разрыхлять землю в огороде. Стоит мне разок стукнуть ими, так у тебя живого места не останется и из всех девяти отверстий хлынет кровь. А если даже ты останешься жив, то тебя навеки хватит столбняк!
   Тут чудовище, не выдержав, ринулось в бой. Вначале противники сражались на дне реки, но постепенно снова выбрались на поверхность. И этот бой был совсем не похож на тот, который они вели накануне.
   Итак, то наступая, то отступая, противники схватывались уже раз тридцать, но все еще нельзя было сказать, кто из них выйдет победителем. Тогда Чжу Ба-цзе, снова сделав вид, что потерпел поражение, волоча грабли, бросился бежать. Чудовище, вздымая бурные волны, бросилось за ним и выскочило на берег.
   – Я тебе покажу, мерзкое чудовище! – орал Чжу Ба-цзе. – Выйди-ка сюда, на высокое место, тут хоть земля под ногами и можно будет подраться как следует!
   – Я знаю, негодяй, ты хочешь заманить меня наверх, чтобы твой приятель пришел тебе на помощь. Нет, ты лучше спускайся вниз, и мы сразимся в воде.
   Чудовище было достаточно хитрым и, не желая взбираться на берег, стояло у воды, переругиваясь с Чжу Ба-цзе.
   Убедившись в том, что чудовище не хочет выходить на берег, Сунь У-кун пожелал во что бы то ни стало поскорее выловить его.
   – Учитель! – крикнул он. – Сейчас я выловлю это чудовище, как голодный орел добычу.
   С этими словами он совершил прыжок в воздухе и устремился прямо на волшебника. Но волшебник, услыхав шум ветра, быстро обернулся и, увидев устремившегося на него из-под облаков Сунь У-куна, схватил свой посох и тотчас же скрылся под водой. Сунь У-кун долго стоял на берегу, озираясь вокруг, а затем сказал Чжу Ба-цзе:
   – Ну, брат! Опять этому волшебнику удалось ускользнуть от нас. Что же теперь делать? Теперь-то уж он больше не покажется!
   – Да, дело это нелегкое! – согласился Чжу Ба-цзе. – Победить его очень трудно. Я уже израсходовал все свои силы и чувствую, что теперь мы с ним равны.
   – Ну ладно, там видно будет, а пока пойдем к учителю, – сказал Сунь У-кун.
   Они поднялись на берег и рассказали Сюань-цзану о том, как трудно изловить волшебника. У Сюань-цзана глаза наполнились слезами.
   – Как же мы в таком случае переправимся через реку? – спросил он.
   – Да вы не расстраивайтесь, учитель, – стал успокаивать его Сунь У-кун. – Волшебник скрылся глубоко под водой и к нему действительно трудно пробраться. Вот что, Чжу Ба-цзе, – продолжал он, – ты оставайся здесь охранять учителя, а в бой с чудовищем больше не вступай и жди, пока я побываю в Южном море.
   – А зачем ты отправишься туда, дорогой брат? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Паломничеством за священными книгами ведает бодисатва Гуаньинь, – сказал Сунь У-кун. – Значит, она должна помочь нам. Сейчас на пути у нас преграда – река Сыпучих песков, и без помощи бодисатвы нам не обойтись. Вот я и хочу отправиться к Южному морю, где живет бодисатва. Пусть она поможет нам одолеть это чудовище.
   – Ты прав! – согласился Чжу Ба-цзе. – Дорогой брат, когда будешь там, окажи милость, замолви за меня словечко. Когда-то бодисатва была ко мне милостива.
   – Только не задерживайся там, – попросил Сюань-цзан, – а поскорее возвращайся.
   И вот Сунь У-кун, совершив прыжок в воздух, помчался к Южному морю. Не прошла половина стражи, как он увидел перед собой гору Поталака, а еще через момент опустился в рощу Пурпурного бамбука, где его встретили духи двадцати четырех дорог.
   – По какому делу пожаловали, Великий Мудрец? – спросили они, приветствуя его.
   – Мой учитель попал в трудное положение, – отвечал Сунь У-кун. – И я прибыл сюда поговорить об этом с бодисатвой.
   – Присядьте, пожалуйста, мы сейчас доложим о вас.
   Дух, похожий на диск солнца, в один момент оказался у входа в пещеру Гуаньинь.
   – К вам прибыл Сунь У-кун, – доложил он.
   В это время Гуаньинь вместе с дочерью дракона, владельца волшебного жемчуга, стояла, облокотившись на изгородь, у Лотосового озера и любовалась цветами. Выслушав духа, она повернулась к облачному обрыву и, открыв двери, пригласила Сунь У-куна войти.
   Сунь У-кун, оправив на себе одежду, вошел в пещеру.
   – Почему ты покинул Танского монаха и не охраняешь его? – спросила бодисатва. – Зачем опять явился?
   – Да будет вам известно, милостивая бодисатва, – начал Сунь У-кун, – что мой учитель, проходя деревню Гаолаочжуан, взял себе еще одного ученика, по имени Чжу Ба-цзе. Когда-то вы пожаловали этому ученику монашеское имя У-нэн. Так вот, перейдя хребет Желтого ветра, мы достигли реки Сыпучих песков, которая еще называется Черной рекой и имеет в ширину восемьсот ли. Река эта очень глубокая, и учителю через нее не перебраться. К тому же в этой реке живет чудовище, которое весьма искусно ведет бой. Чжу Ба-цзе три раза схватывался с ним, но не мог его одолеть. Это чудовище мешает нам перебраться через реку, поэтому я и решил побеспокоить вас, бодисатва. Явите милость и помогите нашему учителю переправиться через реку.
   – Ну что ты за обезьяна! – сказала на это бодисатва. – Опять безобразничаешь! Отвечай: как служишь Танскому монаху?
   – Мы хотели изловить чудовище, – сказал тогда Сунь У-кун, – и заставить его перевезти нашего учителя через реку. Однако в воде-то я не очень силен, поэтому Чжу Ба-цзе ходил к его логову и затевал с ним ссору. По-моему, он не сказал чудовищу о том, что мы идем за священными книгами.
   – Этот волшебник из реки Сыпучих песков когда-то был главным церемониймейстером во дворце небесного императора. Я убедила его встать на путь Истины и велела оказывать помощь всем паломникам за священными книгами. Стоило вам сказать хоть слово о том, что вы идете за священными книгами, и он не вступил бы с вами в бой, а выразил бы полную покорность.
   – Сейчас волшебник скрылся под водой и в бой вступать боится. Как же нам добиться его покорности и помочь нашему учителю переправиться через реку?
   Тут бодисатва позвала Хуэй-аня, вынула из рукава красную тыкву и сказала:
   – Возьми эту тыкву и отправляйся с Сунь У-куном к реке Сыпучих песков. Как придешь, крикни: «У-цзин!» И чудовище тотчас же выйдет из воды. Прежде всего заставь его приветствовать Танского монаха. Затем сними девять черепов, которые висят у него на шее, свяжи вместе и расположи в том порядке, в каком расположены палаты императорского дворца, а тыкву помести в середине. Получится корабль, и вы сможете переправить Танского монаха через реку.
   Хуэй-ань почтительно выслушал приказание и, приняв тыкву, вместе с Великим Мудрецом покинул обитель бодисатвы и рощу Пурпурного бамбука.
   Вскоре оба наших путника опустились на облаке к реке Сыпучих песков. Чжу Ба-цзе узнал ученика бодисатвы Хуэй-аня и подвел его к учителю. Когда церемония поклонов была закончена, Чжу Ба-цзе тоже поклонился.
   – Благодаря вашим наставлениям, – промолвил Чжу Ба-цзе, – я получил возможность увидеть бодисатву и стал почитателем законов Будды. Рад приветствовать вас. Вы уж простите меня, что я не смог раньше выразить вам свою благодарность: все это время было очень много хлопот.
   – Не будем зря тратить время, – сказал Сунь У-кун, – ведь нам надо еще вызвать этого негодяя.
   – О ком это вы говорите? – спросил Сюань-цзан.
   – Когда я был у бодисатвы, – отвечал Сунь У-кун, – я поведал ей обо всем, что с нами случилось. Бодисатва сказала, что волшебник, живущий в реке Сыпучих песков, был когда-то главным церемониймейстером на небе. Но за какое-то преступление его сослали в эту реку, и он превратился в чудовище. Впоследствии бодисатва обратила на него свое милостивое внимание и поручила ему сопровождать вас, учитель, на Запад. Но поскольку мы не сказали ему, что направляемся за священными книгами, оно всеми силами сопротивлялось. И вот теперь бодисатва отправила сюда своего ученика и дала ему тыкву, чтобы мы вместе с этим мошенником соорудили лодку и переправили вас, учитель, через реку.
   Услышав это, Сюань-цзан совершил множество поклонов.
   – В таком случае, умоляю вас, поторопитесь, – сказал он, кланяясь Хуэй-аню.
   Тогда Хуэй-ань, не выпуская из рук тыквы, поднялся в воздух над рекой Сыпучих песков и громко крикнул:
   – У-цзин! У-цзин! Паломник за священными книгами давно уже здесь! Почему же ты не выразишь ему свое повиновение?
   А в это время чудовище, напуганное Царем обезьян, вернулось к себе на дно реки и отдыхало в своем логове. Услышав, что кто-то произнес его монашеское имя, оно сразу же сообразило, что это посланец бодисатвы Гуаньинь, а слова «паломник за священными книгами давно уже здесь» окончательно рассеяли его страх. Взбудоражив воду, волшебник всплыл наверх и высунул голову. Увидев Странствующего монаха – ученика бодисатвы, он расплылся в улыбке и, почтительно поклонившись, сказал:
   – Простите, уважаемый, что не встретил вас. А где же бодисатва?
   – Бодисатва не прибыла сюда, – отвечал Хуэй-ань. – Она послала меня и велела передать тебе, чтобы ты стал учеником Танского монаха и следовал за ним. Она велела также соорудить из этой вот тыквы и черепов, которые ты носишь на своей шее, буддийский корабль наподобие императорского дворца и переправить Танского монаха через реку.
   – А где же сам паломник за священными книгами? – спросило чудовище.
   – Он на восточном берегу, – сказал, указывая рукой, Хуэй-ань.
   – А откуда взялась эта мерзкая тварь? – снова спросило чудовище, увидев в этот момент Чжу Ба-цзе. – Вот уже два дня мы сражаемся, но до сих пор я не знал, что они идут за священными книгами. А это кто? – спросил он, увидев Сунь У-куна. – Он помогал моему врагу. Это ужасное существо. Нет, я не пойду к ним.
   – Да первый из них – Чжу Ба-цзе, а второй – Сунь У-кун, – сказал Хуэй-ань. – Оба они ученики Танского монаха, и обоих бодисатва наставила на путь Истины. Бояться их нечего. Пойдем я представлю тебя Танскому монаху.
   Тогда У-цзин взял свой посох, оправил на себе желтую шелковую рясу и, выскочив на берег, склонился перед Танским монахом:
   – Умоляю вас, учитель, простить меня за то, что я, словно слепой, не смог признать вашего высокого сана и безрассудно оскорбил вас.
   – Ты, чирей! – крикнул тут Чжу Ба-цзе. – Почему вместо того, чтобы сразу выразить свою покорность, ты упорно дрался с нами? Чем объяснишь ты свой поступок?
   – Дорогой брат, – смеясь, сказал Сунь У-кун, – не сердись на него. Ведь мы не назвали своих имен и не сказали, что идем за священными книгами.
   – Скажи, ты искренне желаешь принять нашу веру? – спросил Сюань-цзан.
   – Разве осмелюсь я не покориться вам, учитель, – отвечал У-цзин, – ведь сама бодисатва наставила меня на путь Истины и пожаловала мне монашеское имя Ша У-цзин!
   – Ну, в таком случае, Сунь У-кун, возьми священный нож и остриги ему волосы, – приказал Сюань-цзан.
   Великий Мудрец тут же выполнил приказ. Затем У-цзин поклонился вначале Сюань-цзану, а затем Сунь У-куну и Чжу Ба-цзе. Убедившись в том, что У-цзин делает все, как полагается монаху, Сюань-цзан пожаловал ему монашеское имя Ша-сэн.

   Взбудоражив воду, волшебник всплыл наверх и высунул голову. Увидев Странствующего монаха – ученика бодисатвы, он расплылся в улыбке…

   – А теперь, не теряя времени, – сказал Хуэй-ань, – давайте сооружать священный корабль.
   У-цзин снял с шеи черепа, из веревки сделал магический круг и в середину положил тыкву. После этого он пригласил Сюань-цзана взойти на корабль. Усевшись, Сюань-цзан почувствовал себя так, как на настоящей лодке. Чжу Ба-цзе и У-цзин сели по сторонам, поддерживая своего учителя. Сунь У-кун следовал за ними на облаках, ведя за собой коня-дракона. Выше всех находился Хуэй-ань, охраняя их. Наконец-то Сюань-цзану удалось легко и свободно, при попутном ветре, переправиться через мертвые воды реки Сыпучих песков.
   Корабль летел как стрела, и очень скоро они достигли противоположного берега. Здесь они благополучно высадились, даже не замочив ног и не испачкав одежды.
   Когда учитель и его ученики уже стояли на земле, Хуэй-ань, взяв с собой тыкву, на священном облаке исчез из виду. В тот же момент девять черепов превратились в девять воздушных потоков и бесследно пропали.
   Сюань-цзан почтительно поклонился вслед удалившемуся Хуэй-аню и совершил поклоны бодисатве.
   Однако о том, что случилось в дальнейшем с паломниками за священными книгами, вы узнаете из следующей главы.

Глава двадцать третья,

//-- повествующая о том, как Сюань-цзан не нарушил основ учения и как испытывали четырех подвижников в твердости веры --//
   Из этой главы вы узнаете о путях паломничества за священными книгами, – путях, которые связаны с исполнением основного долга паломников.
   Вернемся к нашим путникам, которые теперь уже вчетвером, познав вечную Истину и покинув суетный мир, пройдя через море страсти и реку Сыпучих песков, беспрепятственно продвигались дальше, по дороге на Запад. По пути им пришлось преодолеть множество покрытых растительностью гор, где протекали голубые реки, взор их не в силах был охватить широких просторов полей и цветов. Однако время летело быстро, и незаметно подошла осень.

     Сделал красными горные дали
     Кленов пышных осенний наряд,
     Хризантем лепестки опадали…
     Из кустарников, полный печали,
     Реже слышался стрекот цикад.
     Вянул лотос, цветы увядали,
     Мандаринов густел аромат,
     В небе бледном, построившись в ряд,
     Стаи диких гусей улетали… [131 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   И вот однажды вечером Сюань-цзан сказал:
   – Ученики мои, время уже позднее, не поискать ли нам место для ночлега?
   – Вы не совсем правы, учитель, – возразил Сунь У-кун. – Ведь не зря говорится, что монах должен питаться под открытым небом и спать на росе и на инее. Для него любое место должно быть домом. Поэтому не стоит говорить об удобном ночлеге.
   – Ну, дорогой брат, – вступил в разговор Чжу Ба-цзе. – Ты идешь налегке, так тебе и дела нет до того, что другие падают от усталости. После того как мы переправились через реку Сыпучих песков, мне очень трудно было карабкаться с моей ношей по горам. Вот мученье было! Непременно нужно найти сейчас какое-нибудь жилье, поесть, чаю попить и отдохнуть немного.
   – Дурень ты! – сказал на это Сунь У-кун. – Да ты никак ропщешь. Боюсь, что не видать тебе больше такой спокойной жизни, как в деревне Гаолаочжуан, где ты, можно сказать, прозябал, а не стремился к высшему счастью. Поэтому тебе сейчас трудновато. Но если хочешь отрешиться от мира и стать монахом, смирись с трудностями и лишениями. Только тогда ты сможешь считать себя настоящим учеником Танского монаха.
   – Дорогой брат! – воскликнул Чжу Ба-цзе. – Подумай сам, сколько весит этот груз!
   – С тех пор как ты и Ша-сэн присоединились к нам, – сказал Сунь У-кун, – я не носил груза. Откуда же мне знать, сколько он весит?
   – Так вот прикинь, сколько весит груз, который мне приходится нести, – сказал Чжу Ба-цзе. – Мне одному тяжело все это таскать. Выходит, ты один ученик, а я просто носильщик.
   – Ты с кем разговариваешь, Дурень? – с улыбкой спросил Сунь У-кун.
   – С тобой, дорогой мой брат, – отвечал Чжу Ба-цзе.
   – Зря ты завел этот разговор, – сказал Сунь У-кун. – Я отвечаю за жизнь учителя, а вы с Ша-сэном должны заботиться о вещах и коне. Если же вы не будете проявлять должного усердия, вам придется попробовать моего посоха.
   – Дорогой брат, – сказал Чжу Ба-цзе, – тебе не следовало бы так говорить. Ведь драка – это насилие над другими. Я знаю, что по натуре ты горд и заносчив и не станешь, конечно, нести вещи. Но ведь у нас есть сильный конь, на котором едет всего один человек. И если бы ты навьючил на этого коня несколько вещей, это было бы проявлением братского чувства с твоей стороны.
   – А знаешь ли ты, что это не простой конь, – сказал Сунь У-кун. – Это – конь-дракон, сын Царя драконов Западного моря Ао Жуна, третий наследный принц. За то, что он устроил пожар во дворце и сжег драгоценности, отец обвинил его в сыновней непочтительности и нарушении законов неба. Только по милости бодисатвы Гуаньинь ему удалось спасти свою жизнь. После этого он долго ждал в ущелье Орлиной печали прихода учителя. Наконец туда явилась бодисатва Гуаньинь, которая избавила его от чешуи и рогов и вынула у него из-под подбородка жемчужину мудрости. Только после этого он превратился в того коня, которого ты видишь перед собой, и выразил готовность служить учителю верой и правдой и везти его в Индию на поклонение Будде. У каждого из нас своя судьба, а на коня сердиться и не думай.
   – Неужели это конь-дракон, дорогой брат? – спросил Ша-сэн.
   – Да, это конь-дракон, – подтвердил Сунь У-кун.
   – Дорогой брат, – сказал тогда Чжу Ба-цзе, – еще в старину говорили: «Дракон обладает способностью собирать тучи и напускать туман, разрыхлять землю и вздымать песок, что он обладает сверхъестественной силой, может сворачивать горы и сдвигать хребты, обращать вспять реки и баламутить моря». Чем же объяснить, что наш дракон идет так медленно?
   – Если хочешь, чтобы он двигался быстрее, я могу заставить его сделать это, – сказал Сунь У-кун, – вот, смотри.
   И Великий Мудрец сжал свой посох. В тот же момент во все стороны разлетелись сияющие облака. Увидев посох в руках Сунь У-куна, конь подумал, что тот собирается его бить, и, испугавшись, помчался во весь дух, только ноги сверкали. Сюань-цзан от неожиданности выпустил из рук поводья. Конь, почувствовав свободу, понесся сломя голову и замедлил шаг только тогда, когда взлетел на хребет и подбежал к обрыву. Едва придя в себя, Сюань-цзан осмотрелся и увидел впереди сосновую рощу, а в ней – несколько величественных строений.

     Величавые здания высились
     Возле самых зеленых гор,
     Изумрудный лес кипарисовый
     Над воротами ветви простер.
     На ветвях, широко разбросанных,
     Древних сосен хвоя густа,
     Много-много цветов бледно-розовых
     В потаенных местах у моста;
     И бамбук молодой в отдалении
     Протянулся за рядом ряд,
     И могучие краски осенние
     В хризантемах диких горят.
     Вдоль усадьбы стена квадратная —
     Вся из белого кирпича,
     И вокруг тишина благодатная,
     И покой дворцов величав;
     Отдыхают крестьяне свободные,
     В амбары убрав урожай,
     И в хлевах не кричат животные,
     И не слышен собачий лай… [132 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   И вот, когда Сюань-цзан, осадив коня, осматривал открывшуюся перед ним картину, подошли Сунь У-кун и его товарищи.
   – Все благополучно, учитель? – спросил Сунь У-кунь.
   – Мерзкая ты обезьяна, – сердито сказал Сюань-цзан. – Конь от испуга так помчался, что я едва не свалился на землю.
   – Не ругайте меня, учитель, – ответил, улыбаясь, Сунь У-кун. – Это все Чжу Ба-цзе. Он сказал, что конь идет очень медленно, вот я и решил доказать ему, что конь может бегать и быстрее.
   Стараясь поспеть за конем, Чжу Ба-цзе выбился из сил и, запыхавшись, возмущенно крикнул:
   – Ладно! Хватит! Вот уж поистине: заставь дурака богу молиться, так он и лоб расшибет! Ноша моя и так тяжела, а ты еще заставляешь меня гнаться за конем!
   – Ну вот что, ученики мои, – сказал тут Сюань-цзан. – За той стеной находится поместье, хорошо было бы остановиться здесь на ночлег.
   Сунь У-кун быстро поднял голову и, присмотревшись, увидел облака, они окутывали поместье своим радужным сиянием. Сунь У-кун сразу же понял, что это место, отмеченное Буддой, но, не желая раскрывать тайны неба, промолвил:
   – Вот и замечательно! Пойдем попросимся на ночлег!
   Сюань-цзан поспешил сойти с коня и, подойдя к воротам с аркой, увидел на них резьбу. Перекладины ворот были украшены резными цветами лотоса и хоботом слона. Ша-сэн опустил свою ношу на землю. А Чжу Ба-цзе, подходя, сказал:
   – Тут, несомненно, живут богатые люди.
   Сунь У-кун хотел было войти во двор, но Сюань-цзан остановил его:
   – Погоди! Мы с тобой монахи и не должны вызывать подозрений. Не надо входить без разрешения, подождем, пока кто-нибудь не выйдет, и попросим пустить нас переночевать.
   Чжу Ба-цзе привязал коня, а сам прислонился к стене. Сюань-цзан сел на каменный барабан, а Сунь У-кун с Ша-сэном устроились у основания башни. Прошло довольно много времени, но из дома никто не показывался. Тогда нетерпеливый по натуре Сунь У-кун, не выдержав, вскочил на ноги и вошел во двор. Осмотревшись, он увидел прежде всего помещение из трех комнат, обращенных на юг. Дверные занавески были высоко подняты. На стоявшей перед дверьми ширме висели картины с изображением горы, символизирующей долголетие, и моря, означавшего счастье. С двух сторон стояли два покрытых лаком с золотой инкрустацией столба, на которых также висели свитки с новогодними пожеланиями счастья и благополучия. На свитках были надписи: «Вечером у ровного моста летает нежный пух ивы. Лепестки ароматной сливы падают, словно снег; в маленький дворик пришла весна». Посредине стоял черный полированный столик для возжигания благовоний, а на нем – древняя медная курильница с изображением сына дракона. У стола были расставлены шесть стульев. На восточной и западной стенах двора висели свитки с изображением четырех времен года.
   И вот, когда Сунь У-кун украдкой рассматривал все это, за дверью послышались шаги и вышла женщина средних лет.
   – Кто осмелился вторгнуться в дом вдовы? – спросила она нежным голосом.
   Сунь У-кун поспешил приветствовать ее и громко сказал:
   – Я, скромный монах, прибыл из Китая, страны великих Танов. По высочайшему повелению мы следуем на Запад поклониться Будде и попросить у него священные книги. Нас четверо. И вот, поскольку ваш дом лежит на нашем пути, а время уже позднее, мы и решили попроситься к вам на ночлег.
   – А где же ваши спутники, духовный отец? – улыбаясь, спросила женщина. – Пригласите их сюда.
   – Учитель, вас приглашают войти! – громко позвал Сунь У-кун.
   Сюань-цзан в сопровождении Чжу Ба-цзе и Ша-сэна вошел во двор. Чжу Ба-цзе вел коня, а Ша-сэн нес вещи. Увидев женщину, Чжу Ба-цзе не мог оторвать от нее жадного взгляда. А как роскошно она была одета!

     На одеянье из зеленого холста
     Затейливый узор искусно выткан,
     И юбка шелковая с бантами желта,
     И розова просторная накидка.
     На каблуке изящном и высоком,
     Был башмачок прекрасен, как цветок,
     Сквозь черный легкий газовый платок
     Небрежно выбивался крупный локон.
     Слоновая – прекрасна гребня кость,
     Она, как жемчуг, радугой сверкала,
     И, чтоб сдержать прическу наискось,
     Вдова узорных шпилек ряд втыкала…
     Прекрасна без румян и без белил,
     Стан стройность сохранил и грациозность,
     И кто бы на земле определил,
     Насколько юн богини этой возраст? [133 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Увидев путников, женщина радостно приветствовала их и пригласила войти в дом. Когда была закончена церемония с поклонами, хозяйка велела подать чай. Тотчас же из-за перегородки вышла девушка-служанка с длинной косой. Она несла золотой поднос с чашками из белоснежного нефрита. Из чашек шел душистый аромат. На подносе лежали также удивительно душистые редкие плоды. Женщина, не стесняясь, засучила рукава, обнажив нежные, как весенние побеги бамбука, руки. Затем, высоко держа чашку, она с поклоном поднесла чай каждому из гостей, после чего приказала приготовить трапезу.
   – Простите, уважаемая благодетельница, – промолвил Сюань-цзан, подняв для приветствия руки, – можно ли узнать вашу драгоценную фамилию и откуда вы родом?
   – Это район Восточной Индии, – отвечала хозяйка. – Моя девичья фамилия – Цзя, а по мужу я Мо. С малых лет меня преследовал злой рок. Я рано потеряла родителей, и хозяйство перешло к нам с мужем. Мы имели довольно большое состояние, тысячу циней [134 - Цинь – мера земли в 100 му, около 6,15 гектара.] земли, но нам не повезло. Родились три дочери, а сына не было. А в позапрошлом году меня постигло еще большее несчастье – умер муж, и вот уже год, как я вдовствую. В этом году закончился срок моего траура. У нас нет никаких родственников, и все имущество и земля пропадают попусту. Я хотела вторично выйти замуж, но жаль расставаться со своим добром. Вот если бы я и мои дочери могли выйти замуж, не расставаясь с домом! На наше счастье, к нам прибыли вы, духовный отец. Вместе с учениками вас четверо. Как было бы хорошо, если бы вы взяли нас в жены: получилось бы четыре супружеские пары. Не знаю только, согласитесь ли вы?
   Сюань-цзан сделал вид, что он глух и нем, и, закрыв глаза, сидел, сохраняя полное спокойствие, не отвечая на вопрос хозяйки.
   – У нас более трехсот му [135 - Один му равен 0,061 гектара.] поливных полей, – продолжала хозяйка, – свыше трехсот циней богарной земли и триста с лишним циней фруктовых садов в горах. Кроме того, у нас есть более тысячи волов, много мулов и лошадей, а свиней и овец не перечесть. Помимо всего этого, у нас разбросано по сенокосам не меньше семидесяти заимок. Хлеба у нас хватит лет на девять. А шелков, разной материи и одежды за десять лет не износить. Золота и серебра хватит на всю жизнь. Как говорится, расшитые пологи затемняют собой красоту весны. А о разных там золотых украшениях и говорить не приходится. Так что если бы вы, духовные отцы, согласились остаться в нашем доме, то жили бы в полном довольствии. Это, пожалуй, лучше, чем идти на Запад и претерпевать различные трудности.
   Сюань-цзан сидел неподвижно и молчал.
   – Я родилась в третий день третьей луны. Мой покойный муж был старше меня на три года. В этом году мне исполнилось сорок пять лет. Мою старшую дочь зовут Чжэнь-чжэнь, ей двадцать лет. Второй – Ай-ай – восемнадцать, и младшей – Лянь-лянь – шестнадцать. Ни одна из них не помолвлена. Сама-то я уже не могу похвалиться красотой, зато про дочек смело скажу, что они у меня красавицы. Руки у них золотые. Они умеют и шить, и вышивать – в общем, за какое дело ни возьмутся, непременно справятся. Поскольку у нас с мужем не было сыновей, мы их воспитывали как мальчиков. С детства обучили конфуцианским книгам, они научились читать и писать стихи. Несмотря на то что мы живем в глухих местах, мы все же не совсем невежественны и могли бы составить вам достойную партию. Так вот, почтенный отец! Если вы вернетесь в мир и станете хозяином в этом доме, вы будете носить шелковые халаты. Это, пожалуй, лучше, чем ходить с глиняной чашей для подаяния, носить черную рясу и соломенные башмаки или шляпу из бамбука.

   Сюань-цзан сделал вид, что он глух и нем, и, закрыв глаза, сидел, сохраняя полное спокойствие, не отвечая на вопрос хозяйки.

   Сюань-цзан, восседавший на почетном месте, был похож на ребенка, напуганного громом, или, еще лучше, на лягушку, попавшую под дождь. Он был потрясен и не мог даже смотреть хозяйке в глаза. Между тем Чжу Ба-цзе, услыхав о таких богатствах и красоте дочерей, вертелся, словно сидел на иголках, и не мог сдержать волнения. Наконец он не вытерпел и, подойдя к учителю, дернул его за рукав:
   – Учитель! Почему вы с таким пренебрежением относитесь к тому, что говорит эта женщина. Мне кажется, следовало бы прислушаться к ее словам.
   Тогда Сюань-цзан резко поднял голову и с презрением оттолкнул от себя Чжу Ба-цзэ.
   – Ты грязная тварь! – гневно крикнул он. – Можем ли мы, отрешившись от суетного мира, прельщаться богатством и красотой? На что же это будет похоже!
   – А жаль, очень жаль! – улыбаясь, сказала хозяйка. – Что хорошего в монашеском обете?
   – Послушай, уважаемая, что хорошего у вас, мирских людей? – спросил в свою очередь Сюань-цзан.
   – Присядьте, учитель, – промолвила хозяйка, – я расскажу вам, какие радости испытывают люди. Об этом написано в стихах:

     Когда весною новый шелк готов,
     Бери себе для платья ткань любую,
     Чтобы гулять все лето вдоль прудов,
     Цветеньем ярких лотосов любуясь.
     Собрав с полей прилежно спелый рис,
     Готовь вино, когда приходит осень,
     Зимою в доме теплом затворись,
     Чтоб пировать, заботы прочь отбросив.
     И все для жизни безмятежной даст
     Тебе рукою щедрою природа,
     Полны столы изысканнейших яств
     У нас в домах в любое время года.
     Наш сон при огоньках цветных свечей
     В шелках постели пышной непробуден,
     Счастливым, нам тащиться вдаль зачем,
     Чтоб в странах дальних поклониться Будде? [136 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   – Все это прекрасно, уважаемая благодетельница, – отвечал Сюань-цзан. – Хорошо, что у вас, мирян, изобилие и богатство, что у вас вдосталь еды и одежды и что мужчины и женщины живут в браке. Но наша монашеская жизнь имеет свои достоинства, и, если хотите, я тоже могу прочесть вам стихи:

     Возвышенную цель
     Перед собою

     Поставь —
     И прежний храм любви отринь.

     Не увлекайся
     Внешней суетою,

     А постигай прилежно
     Ян и Инь.

     Окончив подвиг,
     С сердцем просветленным

     Увидишь в небе
     Золотой чертог,

     Но станет, смерть приняв,
     Мешком зловонным

     Тот, кто познаньем мира
     Пренебрег [137 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   – Ах ты, грязный и бесцеремонный монах! – выслушав его, закричала разгневанная хозяйка. – Если бы ты пришел не из такой далекой страны, как Китай, я выгнала бы тебя вон. Я с чистым сердцем и добрыми намерениями предложила вам стать хозяевами в этом доме, а ты в ответ на это начинаешь оскорблять меня. Ну ладно, ты сам принял постриг, дал обет и решил никогда не возвращаться в мир, но, может быть, кто-нибудь из твоих учеников согласится остаться у нас? Почему ты так строг?
   Желая успокоить хозяйку, Сюань-цзан примирительно сказал:
   – Ну что ж, Сунь У-кун, оставайся здесь!
   – Нет, – отвечал тот. – Я никогда не имел отношения к такого рода делам. Пусть Чжу Ба-цзе остается.
   – Нечего издеваться, – рассердился Чжу Ба-цзе. – Мы поговорим об этом более подробно.
   – Ну, раз вы оба отказываетесь, – сказал Сюань-цзан, – тогда, может быть, оставим здесь Ша-сэна?
   – Как можно так говорить, учитель, – возмутился Ша-сэн. – Я ведь был обращен на путь Истины самой бодисатвой, принял постриг и дождался вашего прихода. Когда же вы взяли меня к себе в ученики, вы милостиво дали мне свои наставления. Не прошло еще и двух месяцев, как я следую за вами, я не сделал еще и половины того, что мне положено, чтобы искупить свою вину, как же смею я думать о богатстве и роскоши? Нет, я ни за что не совершу столь постыдного поступка и уж лучше погибну, но последую за вами в Индию.
   После этого хозяйка резко повернулась, ушла за перегородку и с шумом захлопнула дверь. Учитель остался один со своими учениками. Никто больше не предлагал им чаю, не приглашал покушать. Больше всех волновался Чжу Ба-цзе.
   – Своими словами вы все дело испортили, учитель, – начал он ворчать. – Вы бы хоть сделали вид, что соглашаетесь. Тогда они угостили бы нас и мы неплохо провели бы этот вечер. А потом уж могли поступить, как нам заблагорассудится. Сейчас же все пути нам отрезаны, и мы проведем эту ночь у холодного очага. Разве хорошо это?
   – Дорогой брат, – сказал Ша-сэн. – А может быть, ты все же останешься тут и станешь ее зятем?
   – Ну вот что, брат, – ответил Чжу Ба-цзе. – Нечего смеяться надо мной. Давайте лучше как следует обсудим все.
   – А что же тут обсуждать, – сказал Сунь У-кун. – Если ты согласен остаться здесь, то попроси учителя быть твоим сватом, пусть он скажет хозяйке, что ты желаешь породниться с ней. Здесь столько всякого добра, и, уж конечно, они смогут одеть тебя как следует и устроят по этому случаю роскошный пир. И нам кое-что перепадет, и ты вернешься в мир, так что во всех отношениях будет хорошо.
   – Да, все это как будто правильно, – нерешительно произнес Чжу Ба-цзе, – но что же это получается: то я ухожу из мира, то снова возвращаюсь туда, то развожусь, то опять женюсь?
   – Так у тебя, дорогой брат, оказывается, есть жена? – с удивлением спросил Ша-сэн.
   – Ты ничего не знаешь, – заметил Сунь У-кун. – Ведь он был в Тибете зятем почтенного Гао из деревни Гаолаочжуан. Затем его наставила на путь Истины бодисатва, потом я его усмирил, и ему не оставалось ничего другого, как постричься в монахи. Он оставил жену и согласился сопровождать учителя на Запад. Ну а поскольку он расстался со своей женой давно, то теперь ему в голову лезут всякие скверные мысли. Вот почему он, выслушав хозяйку, так загорелся. Дурень, – обратился Сунь У-кун к Чжу Ба-цзе, – иди в зятья. Но прежде поклонись мне как следует, да не один раз. Тогда я уж, так и быть, препятствовать не стану.
   – Ну что ты болтаешь! – возмутился Чжу Ба-цзе. – Каждый из вас не прочь остаться здесь, а строите из себя скромников и на одного меня нападаете. Ведь недаром говорится: «Монах – что похотливый дьявол». Кто же откажется от этого? А вы стараетесь выдать себя бог знает за кого. Сегодня мы чаю, надо полагать, не дождемся, да и огня у нас нет. Но это ничего, одну ночь как-нибудь перебьемся, а вот коню завтра снова придется везти на себе ездока, и, если его не покормить, он будет пригоден только на то, чтобы содрать с него шкуру. Так что вы сидите здесь, а я пойду попасу коня.
   С этими словами Дурень со злостью отвязал поводья.
   – Ша-сэн! – сказал Сунь У-кун. – Побудь с учителем, а я пойду посмотрю, где он будет пасти коня.
   – Иди, – сказал Сюань-цзан, – только смотри не издевайся над ним.
   – Ладно!
   Выйдя из дома, Великий Мудрец встряхнулся и, превратившись в красную стрекозу, вылетел за ворота. Нагнав Чжу Ба-цзе, он увидел, что тот и не собирался искать хорошего пастбища. Подгоняя коня, Чжу Ба-цзе обошел усадьбу кругом и подошел к задним воротам. Здесь хозяйка с дочерьми любовалась орхидеями. При появлении Чжу Ба-цзе девушки тотчас же скрылись в доме.
   – Куда это вы направились, почтенный монах? – спросила хозяйка.
   Дурень выронил из рук поводья и, приветствуя женщину, сказал:
   – Да вот вышел попасти коня.
   – Какой-то непонятный человек ваш учитель, – продолжала женщина. – Ведь остаться в моем доме куда лучше, чем быть странствующим монахом и идти на Запад.
   – Видите ли, они идут по приказу самого Танского императора и не решаются нарушить его волю. Вот только сейчас они насмехались надо мной, поставили меня в неудобное положение и даже вызвали во мне некоторые сомнения. Боюсь только, что со своей длинной мордой и огромными ушами не понравлюсь вам.
   – Никакой неприязни к вашей наружности я не испытываю, – отвечала женщина. – У нас в доме нет хозяина, а он нам очень нужен. Не знаю только, понравитесь ли вы моим дочерям.
   – Да вы скажите дочерям, пусть не смотрят только на внешний вид, – сказал Чжу Ба-цзе. – Чрезмерная разборчивость ни к чему. Возьмите, например, нашего Танского монаха. С виду он красавец, а на что годится? А я хоть и безобразен, зато обо мне даже стихи сложили.
   – А что в этих стихах говорится? – спросила женщина.
   – А вот что, – отвечал Чжу Ба-цзе.

     Хотя слыву я существом
     Нечистым и ничтожным,
     Мне трудолюбием своим
     Все ж похвалиться можно.

     Не нужен сильный вол – со мной
     Сравнится ли скотина?
     Могу вспахать я целину
     На много тысяч циней.

     Едва лишь граблями взмахну,
     Как всем на удивленье
     Взойдут из брошенных семян
     Чудесные растенья.

     Коль нет дождя – я упрошу,
     И сильный дождь польется,
     Коль нужен ветер – покричу,
     И ветер отзовется…

     Везде проникну, все пройду,
     Все на земле открою,
     Лягнув небес могучий свод,
     Колодец вмиг отрою…

     Хотя слыву я существом
     Нечистым и ничтожным,
     Мне трудолюбием своим
     Все ж похвалиться можно [138 - Перевод стихов И. Голубева.].

   – Если вам действительно хочется заняться хозяйством, – сказала женщина, – то пойдите еще раз посоветуйтесь со своим учителем. Если он не будет возражать, я согласна взять вас в зятья.
   – А что мне с ним советоваться, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Он мне не отец. Я и сам знаю, что делать.
   – Ладно, – согласилась женщина. – Я сейчас поговорю с дочерьми.
   С этими словами она ушла в дом, с шумом захлопнув за собой дверь. А Чжу Ба-цзе, который и не думал даже пасти коня, подвел его к дому. Он, конечно, не подозревал, что Сунь У-кун все видел и слышал. А Сунь У-кун тотчас же полетел назад, принял свой обычный вид и, представ перед Сюань-цзаном, сказал:
   – Учитель, а ведь Чжу Ба-цзе все-таки увел коня! [139 - Здесь игра слов: вести коня на поводу – значит свататься.]
   – Ну, если бы он не вел его на поводу, конь мог бы легко сбежать, – отвечал Сюань-цзан.
   Тут Сунь У-кун рассмеялся и передал во всех подробностях разговор хозяйки с Чжу Ба-цзе. Сюань-цзану трудно было поверить всему этому. Немного погодя они увидели, как Дурень привел коня и привязал его.
   – Ну что, попас коня? – спросил учитель.
   – Да здесь даже хорошей травы нет, – отвечал тот.
   – Где попасти коня, ты не нашел, а вот куда привести его, нашел место, – заметил Сунь У-кун.
   Услышав это, Чжу Ба-цзе понял, что тайна его раскрыта, и, опустив голову, молчал. Вскоре скрипнула входная дверь, появились две пары красных фонарей, курильница и наконец сама хозяйка. Она благоухала, украшения звенели. Вместе с ней вышли все три дочери: Чжэнь-чжэнь, Ай-ай и Лянь-лянь. Она велела девушкам приветствовать паломников за священными книгами. Девушки встали в ряд и почтительно поклонились. Поистине это были писаные красавицы.

     Их дивная застенчивость влечет
     Людей завороженные сердца,
     И тонкие нефритовые брови
     Темны, как будто мотыльков пыльца.
     Взгляни – и прелесть их прозрачных лиц
     Тебя дыханием весны обдаст,
     Нет красоте божественной границ —
     Она смиряет силу государств.
     Обилье украшений головных
     В подобранных изящно волосах.
     И вьются, отгоняя пыль от них,
     Расшитые искусно пояса.
     Их нежная улыбка хороша,
     Как розоватых персиков расцвет,
     Когда они проходят не спеша,
     Все ароматы веют им вослед.
     Сгибались, колыхались на ходу
     С покорностью к ручью склоненных ив,
     Чу славную в преданьях красоту
     И Си-цзы прелесть тонкую затмив.
     И равномерно колыхаясь в такт
     Их необычно маленьким шагам,
     Большие шпильки наклонялись так,
     Что пробегал огонь по жемчугам.
     Не с неба ли девятого сошли,
     Сияя красотою неземной?
     Возможно, ради страждущей земли
     Чан Э рассталась с золотой луной? [140 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Увидев их, Сюань-цзан сложил ладони рук и, опустив голову, начал молиться. Великий Мудрец Сунь У-кун не обращал на них ни малейшего внимания, а Ша-сэн и вовсе повернулся к ним спиной. Но что творилось с Чжу Ба-цзе! Он не мог оторвать глаз от красавиц, находился в полном смятении и был обуреваем греховными помыслами и страстями. От крайнего волнения он едва слышным голосом проговорил:
   – Благодарение небу, что бессмертные небожительницы сошли с неба. Мамаша, уведите, пожалуйста, ваших дочерей.
   Девушки тотчас же скрылись за ширмами, оставив пару шелковых фонарей.
   – Почтенные отцы духовные, – сказала тут хозяйка. – Кто из вас пожелал бы остаться и взять в жены моих дочерей?
   – Мы уже советовались на этот счет, – ответил Ша-сэн, – и решили оставить здесь Чжу Ба-цзе.
   – Брат, не смейся надо мной. Опять вы разыгрываете меня.
   – Какие тут еще насмешки! – воскликнул Сунь У-кун. – Ведь ты уж обо всем договорился. Ты даже называл хозяйку мамашей. Учитель будет посаженым отцом, хозяйка – матерью, я – поручителем, а Ша-сэн – сватом. Сегодня как раз счастливый день. Поклонись учителю и оставайся здесь.
   – Нет, так не пойдет! – запротестовал Чжу Ба-цзе. – Кто же поступает так в подобных случаях?
   – Ну вот что, Дурень! – сказал Сунь У-кун. – Нечего притворяться! Ведь сколько раз ты назвал хозяйку «мамашей», зачем же говорить, что из этого ничего не получится? Соглашайся поскорее и веди нас к свадебному столу, – так-то оно лучше будет.
   С этими словами он одной рукой схватил Чжу Ба-цзе, а другой – хозяйку и сказал:
   – Дорогая матушка, введите зятя в свой дом.
   Дурень совсем растерялся и не знал, что делать – то ли идти за хозяйкой, то ли оставаться здесь. В этот момент хозяйка позвала слугу.
   – Расставьте столы и стулья! – приказала она. – И приготовьте ужин в честь этих почтенных монахов. А я уведу своего зятя в дом.
   Затем она велела повару заняться приготовлением свадебного пира, который решила устроить на следующий день. Слуги поспешили выполнить распоряжение хозяйки. Вскоре трое паломников поужинали и, быстро расстелив свои постели, улеглись спать в гостиной, но об этом мы рассказывать не будем.
   Вернемся лучше к Чжу Ба-цзе. Следуя за тещей, он прошел уже бесчисленное количество комнат. Шел он неуверенно, спотыкаясь на каждом пороге.
   – Мамаша, – взмолился он наконец, – идите помедленнее. Дорога для меня незнакомая, и вы уж, пожалуйста, помогите мне.
   – Мы прошли только кладовые, склады, крупорушку и другие хозяйственные помещения, – сказала хозяйка. – И даже не дошли до кухни.
   – Какой у вас громадный дом! – поразился Чжу Ба-цзе и снова поплелся, на ощупь находя повороты и огибая углы.
   Они долго шли, пока наконец не очутились у жилых помещений.
   – Дорогой зять, – промолвила хозяйка. – Твой старший брат сказал, что сегодня счастливый день для бракосочетания, и велел мне ввести тебя в свой дом. Но все это произошло как-то неожиданно, мы не успели даже позвать гадальщика, не поклонились перед домашним алтарем и не совершили свадебного обряда. Так что сейчас ты должен совершить хотя бы восемь поклонов.
   – Вы совершенно правы, мамаша, – согласился Чжу Ба-цзе. – Прошу вас сесть и принять мои поклоны. Но я думаю, что для экономии один поклон можно будет считать за два: один поклон алтарю, а другой вам в благодарность за то, что вы согласились породниться со мной.
   – Ну ладно, ладно, – засмеялась женщина. – Вот ведь какой экономный зять мне попался. Я сяду, а ты совершай поклоны.
   И что тут только было! Зал ярко сиял в серебряном свете свечей. Дурень начал отбивать поклоны.
   – Мамаша, – сказал он, кончив отбивать поклоны, – а какую из дочерей вы отдаете мне в жены?
   – Не знаю, что и делать, – ответила хозяйка. – Я хотела бы выдать за тебя старшую, но боюсь, что рассердится вторая. Если же отдать за тебя вторую, станет сердиться третья. А если отдать младшую, опять же рассердится старшая. Вот я и не могу решить.
   – Мамаша, – сказал Чжу Ба-цзе, – если вы боитесь, что начнутся раздоры, отдайте за меня всех трех, и все будет в порядке.
   – Что за вздор ты несешь! Ведь нельзя жениться на всех сразу!
   – А почему бы и нет? – возразил Чжу Ба-цзе. – Да у кого не бывает трех жен или четырех наложниц? Пусть даже их было бы больше, я охотно согласился бы. С молодых лет питаю пристрастие к женскому полу и ручаюсь, что угожу каждой из них.
   – Нет, это не дело, – сказала хозяйка. – Сделаем вот как: ты завяжешь себе глаза вот этим платком, и устроим гаданье. Я позову дочерей, они будут проходить мимо тебя. Ты протянешь руки, и которая из них попадется тебе в руки, та и будет твоей женой.
   Дурень согласился, взял платок и завязал глаза.
   – Ну, мамаша, зовите дочерей!
   – Чжэнь-чжэнь! Ай-ай! Лянь-лянь! – позвала хозяйка. – Сейчас жених будет гадать: на кого падет выбор, та и выйдет за него замуж.
   Зазвенели украшения, вокруг разлился чудесный аромат, словно сами небожительницы спустились на землю. Дурень протянул руки, стараясь поймать одну из них, бросался то в одну, то в другую сторону, но все безуспешно. Он слышал лишь шорох, когда женщины проходили мимо него. Побежит в одну сторону – хватает столб, ринется в другую – наткнется на стену. У него даже закружилась голова, и он едва держался на ногах. От ударов и толчков у него распухла морда и вся голова была в шишках. Наконец, едва переводя дух, он опустился на пол и сказал:

   Он слышал лишь шорох, когда женщины проходили мимо него. Побежит в одну сторону – хватает столб, ринется в другую – наткнется на стену.

   – Ваши дочери чересчур хитры. Ни одной из них я не могу поймать. Что же делать?
   Тогда женщина сняла с его глаз повязку и сказала:
   – Нет, дорогой зять, дело не в том, что они хитры, просто ни одна из них не хочет обижать другую.
   – Тогда вот что, мамаша, – сказал Чжу Ба-цзе. – Раз они не хотят, выходите вы за меня.
   – Дорогой зятек! – воскликнула хозяйка. – Где же это видано – на теще жениться! Мои дочери от природы очень умные. Каждая из них вышила жемчугом рубашку. Может, какая-нибудь подойдет тебе, тогда ту дочь, которая сделала ее, возьмешь себе в жены.
   – Вот и прекрасно! – обрадовался Чжу Ба-цзе. – Давайте сюда рубашки, я попробую их надеть, и если надену все сразу, то на всех дочерях и женюсь.
   Хозяйка пошла в комнату, вынесла оттуда рубашку и передала ее Чжу Ба-цзе. Дурень снял с себя черный халат и натянул рубашку. Однако не успел он повязаться поясом, как тут же рухнул на пол. Оказалось, что он крепко-накрепко связан веревками. Тело его нестерпимо ныло от боли, а женщины куда-то исчезли.
   В этот момент Сюань-цзан, Сунь У-кун и Ша-сэн проснулись, словно от какого-то толчка. На востоке занимался рассвет. Подняв голову, они внимательно осмотрелись кругом и не увидели ни домов, ни колонн с резьбой. А спали они в лесу среди сосен и кедров. Сюань-цзан, совершенно растерявшись, позвал Сунь У-куна.
   – Дорогой брат! Хватит спать! – воскликнул Ша-сэн. – Мы встретились с нечистой силой!
   – Почему ты так думаешь? – спросил, улыбаясь, Сунь У-кун. Он прекрасно понимал, что произошло.
   – Да ты посмотри, где мы спали, – сказал Сюань-цзан.
   – Ну что ж, – сказал Сунь У-кун. – Мы неплохо провели ночь в этом сосновом лесу. Не знаю только, куда в наказание поместили нашего Дурня, – добавил он.
   – О каком наказании ты говоришь? – спросил Сюань-цзан.
   – Женщины, которых мы видели вчера здесь, бодисатвы, – правда, я не знаю, какие именно, – сказал Сунь У-кун. – Явившись к нам, они приняли человеческий облик, а в полночь, вероятно, исчезли. Но вот Чжу Ба-цзе пришлось понести наказание.
   Услышав это, Сюань-цзан сложил ладони рук и почтительно поклонился. В этот момент они увидели развевающуюся на сучке старого кедра полосу бумаги. Ша-сэн бросился туда и, взяв бумагу, передал учителю. Там было восемь строф.
   И вот, когда Сюань-цзан со своими учениками читал эти строфы, из глубины леса донесся отчаянный крик:
   – Отцы мои! Меня связали, погибаю! Спасите! Я никогда больше не осмелюсь так поступать!
   – Сунь У-кун! – сказал Сюань-цзан. – Уж не Чжу Ба-цзе ли это кричит?
   – Конечно он, – подтвердил Ша-сэн.
   – Не обращай внимания, брат, – сказал Сунь У-кун. – Надо трогаться в путь!
   – Этот Дурень, конечно, закоренелый упрямец, – промолвил Сюань-цзан. – Но все же он правдивый парень. К тому же он силен и несет наши вещи. В свое время бодисатва не оставила его своей милостью. Я думаю, что надо помочь ему и взять его с собой. Впредь он, пожалуй, не будет делать ничего предосудительного.
   Ша-сэн свернул постель и собрал вещи. Сунь У-кун подвел Сюань-цзану коня, тот сел на него, и они отправились вглубь леса.
   Однако, если вас интересует, что случилось потом с Чжу Ба-цзе, прочтите следующую главу.

Глава двадцать четвертая,

//-- повествующая о том, как великий праведник с горы Ваньшоушань задержал своего старого друга и как Сунь У-кун украл плоды дерева жизни в монастыре Учжуангуань --//
   И вот три паломника вошли в лес и увидели там Дурня, который был привязан к дереву и громко стонал от боли. Подойдя к нему, Сунь У-кун язвительно сказал:
   – Ну что, прекрасный зятек! Так поздно, а ты еще не встал. Ведь надо поблагодарить родителей невесты и сообщить учителю о счастливом событии. Что же ты возишься со своими узлами? А где же теща, жена где?!
   Дурень не знал, куда деваться от стыда, и, стиснув зубы, старался превозмочь нестерпимую боль. Ша-сэн пожалел его и, опустив коромысло с вещами, освободил от веревок. Чжу Ба-цзе молчал, не переставая кланяться.
   О том, как все это происходило, в сборнике «Сицзянюе» есть стихи:

     Наносим мы смертельные удары
     По собственным телам мечом страстей,
     Разряженной красотки юной чары
     Любого духа злобного страшней.
     Стремиться к мелким выгодам не стоит,
     Нет счастья в наполнении мошны,
     Для сохраненья внутренних достоинств
     Мы в строгости себя блюсти должны [141 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Чжу Ба-цзе сгреб в кучку листья и, возжигая благовония, поклонился небу.
   – Ты узнал этих бодисатв? – спросил его Сунь У-кун.
   – Как мог я узнать? У меня перед глазами пошли огненные круги, и я упал без сознания.
   Тогда Сунь У-кун передал ему снятую с дерева полоску бумаги. Прочитав ее, Чжу Ба-цзе ощутил еще больший стыд.
   – Ну что, брат, – сказал со смехом Ша-сэн, – видишь, как тебе повезло!
   – Не говори об этом, брат. Я и так презираю себя! – сказал Чжу Ба-цзе. – Вперед не стану поступать так безрассудно. Пусть кости мои трещат, пусть плечи покроются мозолями от ноши, я буду следовать за учителем.
   – Вот теперь ты правильно рассуждаешь, – промолвил Сюань-цзан.
   И они двинулись дальше. Сунь У-кун вывел всех на дорогу. Они шли довольно долго, и вдруг перед ними выросла огромная гора. Остановив коня, Сюань-цзан сказал:
   – Ученики мои! Надо быть начеку. Может быть, на этой горе живут волшебники, которые могут причинить нам вред.
   – Вам нечего бояться, учитель, – успокоил его Сунь У-кун, – ведь ваши ученики рядом с вами.
   Не тревожась больше, Сюань-цзан двинулся дальше. Однако вы послушайте, какая это была замечательная гора:

     Не видно конца к небесам устремившимся скалам,
     Утесы над пропастью мрачною нагромоздились,
     К хребту Куэньлуня гора вдалеке примыкала,
     В Небесную реку вершины ее погрузились.
     Спускались порой журавли на верхушки акаций,
     Слепящее солнце пронзало лесные туманы,
     На свежих зеленых полянах устав кувыркаться,
     На длинных лианах качались крича обезьяны.
     И ветер рождался в ущельях, сырых и тенистых,
     И, ввысь устремясь, вызывал облаков колыханье…
     И щебет невидимой птицы в зеленом бамбуке,
     И в дикой душистой траве поединки фазаньи…
     И венчики слив на зеленых нагорьях раскрылись,
     И склоны покрыл розоватый и цепкий шиповник,
     Простерся чудесным ковром фиолетовый ирис,
     Был певчими птицами лес заповедный наполнен…
     В глубоких и мрачных пещерах жилище цилиня,
     Которому звери с покорностью повиновались,
     И горные реки меж скал, в благодатной долине
     Прозрачную воду неспешно струя, извивались… [142 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   – Ученики мои! – восторженно воскликнул Сюань-цзан. – Мы долго шли, встречая на своем пути немало высоких гор и опасных рек. Но ни одна из них по красоте не может сравниться с этой горой. Это поистине удивительная гора! Может быть, до храма Раскатов грома уж не так далеко, тогда нам нужно как следует подготовиться, чтобы предстать перед Буддой!
   – Рановато, – сказал, смеясь, Сунь У-кун. – Путь еще нам предстоит долгий!
   – Дорогой брат! Сколько же осталось до храма Раскатов грома? – спросил Ша-сэн.
   – Сто восемь тысяч ли, – отвечал Сунь У-кун. – Из десяти перевалов мы не сделали пока и одного.
   – Сколько же лет нужно идти, чтобы добраться туда, дорогой брат? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Вы, братья мои, сможете проделать этот путь дней за десять. Я за один день могу пятьдесят раз обойти вокруг земли и все время буду видеть солнце. А вот об учителе трудно что-нибудь сказать.
   – Когда же, по-твоему, мы придем? – спросил Сюань-цзан.
   – Если бы вы отправились в путь еще ребенком и шли до самой старости, а потом снова стали бы молодым и так повторялось бы тысячу раз, то и за это время трудно было бы дойти. Но вам я вот что скажу. Храните чистые помыслы и искренне молитесь о том, чтобы благополучно вернуться обратно, только тогда вы достигнете священной горы Линшань.
   – Дорогой брат, – сказал Ша-сэн. – Хоть здесь и не расположен храм Раскатов грома, но в этих удивительно красивых местах, несомненно, живут хорошие люди.
   – Это, конечно, верно, – подтвердил Сунь У-кун. – Здесь нет злых духов и обитают только монахи и небожители. Пойдемте потихоньку.
   Оставим пока наших путников и посмотрим, что представляла собой гора Ваньшоушань. Здесь находился монастырь под названием Учжуангуань. В этом монастыре проживал преподобный старец, даосское имя которого было Чжэнь Юань-цзы, а прозвище – Юй Ши Тунцзюнь. В монастырском саду росло священное дерево, появившееся в период первобытного хаоса, когда земля и небо еще не были отделены друг от друга. Лишь на одном из четырех материков, на материке Синюхэчжоу, росло такое дерево. Называлось оно «дерево жизни». Это дерево цвело раз в три тысячи лет. Еще через три тысячи лет на нем завязывались плоды и только через последующие три тысячи лет плоды созревали. Таким образом, лишь через десять тысяч лет можно было вкушать плоды этого дерева. Вызревало всего тридцать плодов. Каждый плод походил на новорожденного младенца. У него были и четыре конечности, и все пять органов чувств. Тот, кому посчастливится ощутить аромат этого плода, может прожить до трехсот шестидесяти лет; кому же выпадет счастье съесть такой плод, тот живет до сорока семи тысяч лет.
   В тот день праведник Чжэнь Юань-цзы получил приглашение от Высшего даосского божества во дворец Мило, расположенный в высших небесных сферах, слушать проповедь «Пути и следствия хаотического начала». Надо вам сказать, что этот праведник воспитал бесчисленное количество учеников, но многих при нем уже не было. Осталось всего сорок восемь человек, в совершенстве познавших Истину. Захватив с собой сорок шесть учеников, праведник отправился слушать проповедь. Самых младших учеников он оставил дома. Одного из них звали Цин-фын – Чистый ветер, другого – Мин-юе – Ясная луна. Цин-фыну было всего тысяча триста двадцать лет, а Мин-юе только что исполнилось тысяча двести.
   Отправляясь из дома, Чжэнь Юань-цзы дал своим послушникам наказ:
   – Я не посмел отказаться от приглашения высшего божества и должен отправиться во дворец Мило. Вы оставайтесь здесь и будьте осторожны. На днях тут будет проходить один мой старый друг, так вы уж постарайтесь как следует принять его. Можете сорвать два плода с дерева жизни и угостить его. Словом, пусть он поймет, что я помню нашу старую дружбу.
   – А кто же он, ваш старый друг? – спросили послушники. – Скажите нам, чтобы мы могли устроить ему достойную встречу.
   – Это преподобный монах, который служит у Танского императора в Китае. Его духовное имя Трипитака. Сейчас он следует в Индию, чтобы поклониться Будде и получить у него священные книги.
   Тут послушники сказали:
   – Еще Конфуций говорил: «Если пути Истины различны, нет надобности для сближения». Мы – последователи даосской школы Великого начала, – зачем же нам водить дружбу с этим монахом?
   – Где уж вам понять это? – сказал праведник. – Этот монах до перерождения был великим человеком и являлся вторым учеником святого Будды на Западе. Я познакомился с ним пятьсот лет назад на пиру в честь спасения бесприютных духов. Он собственными руками поднес мне чай, и сын Будды почтил меня. Вот почему я считаю его своим старым другом.
   Тогда послушники выразили готовность выполнить его волю. А праведник, уходя, продолжал давать им наставления.
   – Я веду строгий учет этих плодов, – говорил он. – Вы дайте ему два, а больше не расходуйте.
   – С тех пор как врата сада были для нас открыты, – сказал Цин-фын, – мы съели всего два плода, и на дереве осталось еще двадцать восемь. Мы дадим вашему другу два плода, как вы приказали.
   – С Танским монахом мы в дружбе, – продолжал праведник, – но смотрите, как бы не вышло каких-нибудь неприятностей с его спутниками. Надо сделать так, чтобы они ничего не заподозрили.
   Послушники обещали выполнить все как полагается. После этого праведник в сопровождении учеников отправился на небо.
   Между тем наши паломники, продолжая путь, вдруг увидели среди соснового леса и зарослей бамбука высокие строения.
   – Что это за место? – спросил Сюань-цзан у Сунь У-куна.
   – Это монастырь, – внимательно присмотревшись, отвечал Сунь У-кун. – Не то буддийский, не то даосский. Давайте подойдем поближе и посмотрим.
   Вскоре они очутились у ворот, где перед ними открылась чудесная картина:

     Безмятежностью веяло светлой от склонов,
     Вековою сосною покрыты хребты,
     На тропинках, бамбуком густым осененных,
     Преисполнено все неземной чистоты.
     Журавлиные стаи порой пролетали,
     Словно в небе плыла облаков череда,
     Обезьяны друг с другом делились плодами,
     По ветвям пробегая туда и сюда.
     И резные ворота средь пышных растений
     Отражались в сверкающей глади пруда,
     И тянулись травинки из тонких расщелин,
     Хоть под ними скала, как железо, тверда…
     И повсюду буддийские храмы вздымали
     Прямо в небо шатры черепичные крыш,
     И террасы и башни тонули в тумане,
     И стояла повсюду глубокая тишь…
     Здесь вовек суета не терзает мирская,
     Дышит полным покоем святая земля,
     К добродетельной жизни сердца привлекая
     И в награду познание Дао суля.
     Здесь, царицы Ван-му доставляя посланья,
     Птицы черные в небе лазурном снуют,
     Облегчая великого Дао познанье,
     Книги Лао-цзы фениксы всем раздают.
     Вид хребтов, протянувшихся вдаль, необычен,
     От него невозможно глаза оторвать,
     Эту землю по праву любой небожитель
     Мог своею обителью чистой назвать [143 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Сюань-цзан сошел с коня и, взглянув на ворота, увидел слева табличку с надписью: «Волшебная страна горы долголетия, обиталище небожителей – монастырь Учжуангуань».
   – А ведь это действительно даосский монастырь, ученики мои, – сказал Сюань-цзан.

   Сюань-цзан сошел с коня и, взглянув на ворота, увидел слева табличку с надписью: «Волшебная страна горы долголетия, обиталище небожителей – монастырь Учжуангуань».

   – Учитель, – промолвил Ша-сэн, – этот монастырь так прекрасен, что здесь, несомненно, живут хорошие люди. Давайте войдем и посмотрим, что там делается. Это место мы запомним на всю жизнь и, вернувшись в Китай, будем вспоминать о нем.
   – Ты совершенно прав, – согласился с ним Сунь У-кун.
   После этого все вошли в первые ворота. На вторых воротах висела надпись, оставшаяся с предыдущего нового года: «Обиталище никогда не стареющих небожителей, счастливая страна вечно живущих даосов».
   – Эти даосы такими громкими словами просто хотят запугать людей, – рассмеявшись, сказал Сунь У-кун. – Пятьсот лет назад, когда я устроил дебош в небесных чертогах, я не видал ничего подобного даже на воротах дворца самого великого Лао-цзюня.
   – А ты не обращай внимания и входи, – посоветовал Чжу Ба-цзе. – Кто знает, может быть, эти даосы действительно имеют какие-нибудь особые заслуги.
   И вот, когда они уже вошли во вторые ворота, то увидели двух молодых отроков, быстро идущих им навстречу.

     Их облик жизнерадостности полон:
     Прически в виде круглого пучка,
     Откинулись халатов легких полы,
     И вьются перья рукавов слегка.
     Тугие пояса у стройных талий,
     На пряжке толстой золотой дракон,
     И туго верх соломенных сандалий
     Затянут тонким шелковым шнурком.
     Весь вид их и спокоен и изящен,
     И всяк поймет, взглянув на них едва,
     По лицам, смертным не принадлежащим,
     Что перед ним два юных божества [144 - Стихи в обработке В. Гордеева.].

   Низко кланяясь, отроки вышли навстречу гостям и приветствовали их:
   – Почтенный учитель! Простите, что мы раньше вас не встретили. Пожалуйста, проходите!
   Сюань-цзан был обрадован таким приемом и, следуя за послушниками, прошел в центральный храм, который состоял из пяти залов, с дверьми решетчатыми сверху и глухими снизу. Послушники открыли дверь и ввели Сюань-цзана в зал. На стене висели два огромных разукрашенных иероглифа «Небо» и «земля». Рядом стоял небольшой жертвенный столик, покрытый красным лаком, с инкрустациями, а на столике – две золотые курильницы и ароматные свечи для возжигания.
   Сюань-цзан подошел к столику и зажег свечи. Затем он трижды обошел зал по кругу и, обернувшись, сказал:
   – Святые послушники! Ваш монастырь расположен на Священной границе с Западом. Почему же вы не приносите жертвы трем даосским божествам, четырем императорам и всем служителям даосского неба, а лишь возжигаете фимиам Небу и Земле?
   – Не станем обманывать вас, учитель, – с улыбкой отвечали послушники, – видите эти два иероглифа: так вот, мы считаем, что поклоняться следует только верхнему. И все это благодаря нашему учителю.
   – Что же он сделал? – спросил Сюань-цзан.
   – Три даосских божества – приятели нашего учителя, – отвечали послушники. – Четыре императора – его старые друзья. Девять светил – его младшие потомки, а Юань-чэн просто гость.
   Услышав это, Сунь У-кун так расхохотался, что даже упал.
   – Слушай, брат! Ты чему смеешься? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Вот все говорят, что я один морочу голову, – отвечал Сунь У-кун. – Но эти отроки врут еще более беззастенчиво.
   – А где же ваш учитель? – спросил Сюань-цзан.
   – Учитель получил приглашение от высшего даосского божества во дворец Мило, который расположен в высших небесных сферах, и слушает там проповедь «Пути и следствия хаотического начала».
   Тут Сунь У-кун не мог сдержать негодования:
   – Стыда у вас нет! – крикнул он сердито. – Да перед кем это вы решили выкидывать свои штучки? Нечего хвалиться и молоть всякую ерунду! Да знаете ли вы, какие небожители обитают во дворце Мило? Станут приглашать туда таких скотов, как вы!
   Видя, что Сунь У-кун пришел в ярость, и опасаясь скандала или драки, Сюань-цзан поспешил вмешаться.
   – Сунь У-кун, перестань спорить, – сказал он. – Мы как пришли сюда, так и уйдем. Ведь не зря говорит пословица: «Ворон ворону глаз не выклюет». Раз их учителя нет дома, зачем подымать шум? Ты пойди за ворота, попаси коня. Ша-сэн присмотрит за вещами, а Чжу Ба-цзе пусть достанет из тюка пшено и попросит разрешения приготовить на очаге еду. Перед уходом мы расплатимся с ними, и все будет в порядке. А сейчас займитесь каждый своим делом и дайте мне немножко отдохнуть. Подкрепимся и пойдем дальше.
   После этого Сунь У-кун, Ша-сэн и Чжу Ба-цзе занялись своим делом. А Мин-юе и Цин-фын остались очень довольны.
   – Какой замечательный монах! – говорили они. – Он как святой с Запада, явившийся к нам. Истинную природу не скроешь. Наш учитель велел оказать хороший прием Танскому монаху и в доказательство своей дружбы к нему сказал, чтобы мы угостили его плодами дерева жизни. Однако он предостерегал нас от скандала, который могут учинить его спутники. И действительно, уж очень дерзкие и грубые у него ученики. Хорошо, что он услал их отсюда, а то нельзя было бы даже показать плод дерева жизни.
   – Вот что, брат, – сказал тут Цин-фын. – А ведь мы, собственно говоря, и не знаем, действительно ли этот монах старый друг нашего учителя. Надо будет как следует порасспросить его, а то как бы не вышло ошибки.
   И, подойдя к Сюань-цзану, они спросили:
   – Разрешите узнать у вас, почтенный учитель, не вы ли Танский монах Трипитака, который следует в Индию за священными книгами?
   – Я самый и есть, – почтительно отвечал им Сюань-цзан. – А откуда вам известно мое имя? – в свою очередь спросил он послушников.
   – Наш учитель, уходя, велел нам выйти пораньше встретить вас, – сказали они. – Но вы так скоро прибыли, что мы не успели выполнить его приказа. Присядьте, пожалуйста, учитель, мы сейчас подадим вам чаю.
   – Не стоит, спасибо, – поблагодарил Сюань-цзан.
   Мин-юе тотчас же сходил в свою комнату, налил чашку ароматного чаю и поднес ее гостю. После этого Цин-фын обратился к Мин-юе:
   – Брат, мы не должны нарушать воли нашего учителя. Пойдем принесем плоды.
   Оставив Сюань-цзана одного, послушники отправились к себе. Один из них взял золотую колотушку, другой – красивое блюдо, которое покрыл несколькими шелковыми полотенцами, и они пошли в сад. Цин-фын вскарабкался на дерево и колотушкой начал сбивать плоды, а Мин-юе стоял под деревом и принимал их на блюдо. Сбив два плода, они вернулись в зал и преподнесли их Сюань-цзану.
   – Почтенный Танский учитель, – промолвили они. – Наш монастырь Учжуангуань находится в захолустье, и у нас нет ничего, чем мы могли бы угостить вас. Единственное, что мы можем предложить, – вот эти плоды, отведайте и утолите жажду.
   Увидев плоды, Сюань-цзан весь задрожал и, отскочив в сторону, воскликнул:
   – О небо! Небо! Возможно ли, чтобы в такой урожайный год в монастыре ели людей? Ведь это младенцы, как же вы смеете предлагать мне утолить ими жажду?
   – Этот монах живет в мире сует, где царит беззаконие, – тихонько сказал Цин-фын. – Он происходит от простых смертных – где ему распознать драгоценность небожителей!
   – Учитель, – сказал тогда, выступая вперед, Мин-юе, – это плод жизни, ничего не случится, если вы съедите его.
   – Глупости все это! Ерунда! – закричал Сюань-цзан. – Мать этого ребенка, еще когда носила его, вынесла много горя, как же можно сейчас, когда он не прожил еще и трех дней, преподносить его вместо плода?
   – Но этот плод действительно вырос на дереве, – уверял Цин-фын.
   – Что за чепуха! – продолжал возмущаться Сюань-цзан. – Уж не хотите ли вы сказать, что на дереве растут люди! Унесите это блюдо! Совести у вас нет!
   Убедившись в том, что Сюань-цзан не станет есть плодов, послушники вынуждены были унести их. А надо сказать, что плоды эти были необычны: их следовало сразу есть, так как они очень быстро затвердевали и становились непригодными для еды. Поэтому, вернувшись к себе в комнату, послушники взяли каждый по плоду и, усевшись рядом на кровати, начали есть.
   И надо же было случиться, чтобы комната, в которой они находились, была отделена от кухни всего лишь тоненькой перегородкой. Даже шепот был отчетливо слышен на кухне. А там в это время как раз находился Чжу Ба-цзе, занятый приготовлением еды. Он еще раньше слышал, как приходили послушники взять колотушку и блюдо, и насторожился. А сейчас, услыхав разговор о том, что Танский монах по своему неведению отказался есть плоды жизни, и узнав, что послушники сами решили съесть их, он подумал: «А почему бы и мне не отведать такой плод!» При этой мысли у него потекли слюнки. Однако решиться на это один он не мог и стал дожидаться Сунь У-куна, чтобы посоветоваться с ним, как быть. Он забыл и о пище, и об очаге и только то и делал, что вытягивал шею, прислушивался или же выбегал из кухни посмотреть, что делается.
   Вскоре он увидел Сунь У-куна, который привел коня, привязал его к акации и хотел возвращаться. Тут Дурень отчаянно замахал ему руками и позвал:
   – Иди сюда!
   Сунь У-кун подошел и спросил:
   – Ты что шумишь? Может быть, думаешь, что еды на всех не хватит? Тогда надо будет накормить досыта учителя, а сами мы попросим для себя еды где-нибудь по дороге.
   – Входи сюда, – сказал Чжу Ба-цзе. – Дело совсем не в этом. Известно ли тебе, что в этом монастыре есть драгоценность?
   – Что еще за драгоценность? – полюбопытствовал Сунь У-кун.
   – Ты, конечно, о ней никогда не слышал и не поймешь, что это такое, – смеясь, сказал Чжу Ба-цзе.
   – Ты что ж, Дурень, решил пошутить надо мной? – рассердился Сунь У-кун. – Пятьсот лет назад, стремясь познать закон небожителей и путешествуя на облаках, я побывал на краю света и чего только не повидал!
   – А видел ты когда-нибудь, дорогой брат, плоды дерева жизни? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Вот чего не видел, того не видел, – признался изумленный Сунь У-кун. – Однако слышал, как другие говорили, что плоды дерева жизни – это эликсир бессмертия и если человек вкусит этих плодов, то может продлить свою жизнь. Но где их достать?
   – Они здесь, рядом, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Эти послушники принесли два плода, чтобы угостить нашего учителя, но он принял их за младенцев и решительно отказался есть. За это послушники даже упрекнули нашего учителя. Я думаю, что после того, как учитель отказался, им следовало бы предложить эти плоды нам. Но вместо этого они тайком от нас там, за перегородкой, съели их, да с таким аппетитом, что я весь слюной изошел. Как бы нам попробовать хотя бы по одному? – спросил он Сунь У-куна. – Мне кажется, что в этом деле ты кое-что смыслишь. Что, если бы ты сходил в сад и выкрал несколько плодов?
   – Это сущий пустяк для меня, – заявил Сунь У-кун. – Стоит мне только пойти туда, и все будет сделано.
   С этими словами он повернулся и хотел уйти. Но Чжу Ба-цзе остановил его.
   – Слушай, брат, – сказал он. – Они говорили о какой-то золотой колотушке, которой сбивают плоды. Очевидно, без нее не обойтись. Смотри, как бы не промахнуться.
   – Знаю, знаю! – отвечал на это Сунь У-кун.
   Великий Мудрец тут же сделался невидимым и вошел в комнату послушников. Но здесь он никого не обнаружил. Съев плоды, послушники ушли в зал и там беседовали с Сюань-цзаном. Сунь У-кун осмотрелся, ища то, что называлось золотой колотушкой. Однако ничего, кроме золотой палочки, длиной в два чи и толщиной в палец, которая висела над подоконником, он не нашел. Внизу прутик оканчивался шишкой величиной с головку чеснока, а вверху имел отверстие, в которое был вдет зеленый шнур. «Это, видимо, и есть золотая колотушка», – решил Сунь У-кун, снял прутик и вышел из комнаты. Пройдя за дом, он открыл ворота и увидел сад.
   Это поистине было прекраснейшее обиталище небожителей на земле, лучший сад на Западе. Сунь У-кун никак не мог налюбоваться красотой этого леса. Пройдя первый ряд деревьев, он увидел перед собой огород.
   Здесь повсюду росли плоды и овощи всех четырех времен года. Тут можно было найти и шпинат, и сельдерей, и капусту. Молодые ростки бамбука и батат, тыквы-горлянки и съедобные водяные травы, лук и чеснок, гвоздику и лук душистый. Гнезда лотоса, и баклажаны, буковник и редьку, красный бархатник, зеленую капусту и коричневую горчицу.
   «Да эти монахи, оказывается, сами снабжают себя овощами», – усмехнувшись, подумал Сунь У-кун.
   Пройдя огород, он обнаружил еще одни ворота и, открыв их, увидел огромное дерево. Его листья напоминали листья банана и издавали чудесный аромат. Крона бросала густую тень. Высота этого дерева достигала более тысячи чи, а корни расходились на восемь чжан в окружности.
   Сунь У-кун прислонился к дереву и посмотрел вверх. На ветвях, обращенных к южной стороне, он увидел плод жизни, точь-в-точь похожий на младенца. Он был прикреплен к ветви и только руки и ноги производили свободные движения да голова покачивалась. Когда же проносился ветерок, казалось, что плоды эти издают звуки. Сунь У-кун был в восторге и думал про себя: «Что за чудо! Вот уж поистине такое редко встретишь!» И он с шумом взобрался на дерево.
   А надо вам сказать, что таким делом Сунь У-куну еще не приводилось заниматься. Не успел он ударить золотой колотушкой, как плод свалился с дерева. Сунь У-кун тоже прыгнул вниз и начал искать его. Однако, как он ни старался, плода найти не смог. Он обшарил всю траву, но напрасно.
   «Что за странные вещи происходят! – подумал Сунь У-кун. – Не иначе как у плода есть ноги. Но если бы даже он умел ходить, то все равно не смог бы перебраться через стену. Видимо, духи почвы в саду не хотят, чтобы плод достался мне, и забрали его».
   И Сунь У-кун произнес заклинание, начинавшееся словом «Ом!». В тот же миг перед ним предстал дух и, почтительно кланяясь, промолвил:
   – Явился по вашему вызову, Великий Мудрец! Какие будут приказания?
   – Ты разве не знаешь, что я известный разбойник в Поднебесной, – сказал Сунь У-кун. – Я выкрал персики из Небесного сада, стащил императорское вино, похитил эликсир бессмертия, и все же никто не осмелился отнять их у меня. А сейчас, когда я выкрал всего один плод, ты хочешь получить свою долю. Эти плоды растут на дереве, их может склевать даже птица, что же особенного в том, что я хотел съесть один из них? А ты воспользовался тем, что я сбил с дерева плод, и утащил его.
   – Обвинение ваше несправедливо, – отвечал дух почвы. – Это сокровище принадлежит земным небожителям, а я дух почвы, – так разве осмелился бы я взять его? Я даже не имею счастья вдыхать его аромат.
   – Куда же он мог деться? – спросил Сунь У-кун. – Я ведь сбил его с дерева.
   – Великий Мудрец, – сказал тут дух, – вы знаете лишь то, что это сокровище приносит долголетие, но вам неизвестно его происхождение.

   На ветвях, обращенных к южной стороне, он увидел плод жизни, точь-в-точь похожий на младенца.

   – Что значит происхождение? – спросил Сунь У-кун.
   – Это сокровище цветет раз в три тысячи лет. Еще через три тысячи лет на дереве завязываются плоды, а чтобы они созрели, должно пройти еще три тысячи лет. За десять тысяч лет созревает всего тридцать плодов. Тот, кому посчастливится вдохнуть их аромат, будет жить триста шестьдесят лет, а тот, кто съест один из них, проживет сорок семь тысяч лет. Единственно, чего они боятся, – это пяти элементов [145 - Пять элементов в древней китайской философии: металл, дерево, вода, огонь и земля.].
   – Я что-то не совсем понимаю, – сказал Сунь У-кун.
   – А это значит, – сказал дух, – что от соприкосновения с металлом они падают вниз, от соприкосновения с деревом засыхают, в воде растворяются, в огне сгорают, а прикоснувшись к земле, уходят в нее. Поэтому сбивать эти плоды с дерева можно лишь какой-нибудь металлической вещью. Когда плод сбит, его надо принять на блюдо, покрытое шелковым полотенцем. На деревянной посуде он тотчас же засыхает и теряет свою силу. Их можно держать только на фарфоровой посуде и есть, обмыв чистой водой. Если плод приблизить к огню, он засохнет и тоже потеряет свою силу. Оказавшись на земле, он уходит в нее. Плод, который вы, Великий Мудрец, только что сбили, несомненно, ушел в землю. И теперь эта земля в течение сорока семи тысяч лет будет тверже, чем чугун, даже стальной бурав не оставит на ней никакого следа. Вот почему человек, который съест плод дерева жизни, становится долговечным. Если вы сомневаетесь, Великий Мудрец, можете сами убедиться, стоит вам только ударить по этой земле.
   Сунь У-кун взял посох и изо всей силы стукнул им по земле. Раздался страшный треск, посох отскочил, однако на земле не осталось даже царапины.
   – Вот чудеса! – воскликнул изумленный Сунь У-кун. – Этим посохом я превращал скалы в порошок. Даже на чугуне он оставлял глубокие следы. А сейчас царапины и то не осталось. Выходит, я зря обвинил тебя! Что же, иди с миром!
   И дух почвы удалился.
   Теперь Сунь У-кун знал, что делать. Он влез на дерево и, держа в одной руке колотушку, другой загнул переднюю полу своего шелкового халата, чтобы поймать падающие плоды. Затем, проскользнув между ветками, он сбил в полу своего халата три плода, спрыгнул с дерева и направился прямо в кухню.
   – Ну как, брат, удалось достать? – с улыбкой спросил Чжу Ба-цзе.
   – Сам посмотри, – сказал Сунь У-кун. – Это было не так уж трудно. На Ша-сэна тоже хватит. Надо позвать его.
   – Ша-сэн, иди сюда! – махнул рукой Чжу Ба-цзе.
   Услышав, что его зовут, Ша-сэн оставил вещи, которые охранял, и прибежал на кухню.
   – Ты зачем меня звал, брат? – спросил он.
   – Посмотри, ты знаешь, что это за штука? – сказал Сунь У-кун, раскрывая полу рясы.
   – Это плоды дерева жизни, – отвечал Ша-сэн.
   – Верно! Да ты, оказывается, знаешь! – удивился Сунь У-кун. – Где же тебе довелось их попробовать?
   – Есть мне их, правда, не приходилось, – отвечал Ша-сэн. – Но когда я служил распорядителем церемоний при дворе императора и сопровождал императорскую колесницу на Персиковый пир, я видел, как небожители из других стран преподносили эти плоды царице Ван-му в день ее рождения. Ну вот, видеть видел, а поесть так и не удалось. Ты уж дал бы мне, брат, попробовать.
   – Ладно! – сказал Сунь У-кун. – Каждый из нас может съесть по одному плоду.
   И они начали есть.
   Как вам известно, Чжу Ба-цзе от природы был невероятно прожорлив и имел огромную пасть. Да еще послушники раздразнили его аппетит, поэтому, как только плод жизни попал к нему в руки, он в один миг проглотил его, а затем с невинным видом, глядя на Сунь У-куна и Ша-сэна, спросил:
   – Что это вы едите?
   – Плоды жизни, – ответил Ша-сэн.
   – Каковы они на вкус?
   – Не обращай на него внимания, Ша-сэн, – сказал Сунь У-кун. – Ведь ты уже съел свою долю – чего же пристаешь с вопросами?
   – Поторопился я, дорогой брат, – признался Чжу Ба-цзе. – Надо было есть, как вы: медленно, с чувством, чтобы распознать как следует вкус. А я проглотил его целиком и не знаю даже, есть ли в середине плода косточка. Будь другом, раз уже разжег мой аппетит, достань для меня еще один плод, чтобы я как следует распробовал его.
   – Ты, дорогой мой, не знаешь меры, – сказал Сунь У-кун. – Ведь это тебе не каша и не лепешки, которыми наедаются до отвала. Ты сам подумай, за десять тысяч лет их вызревает всего тридцать штук, и съесть хотя бы одну штуку – большое счастье. Нет-нет! Хватит с тебя!
   С этими словами Сунь У-кун взял золотую колотушку и, не глядя, бросил ее в комнату послушников, в то время как Дурень продолжал ворчать.
   Между тем послушники вошли к себе в комнату, чтобы взять чай и угостить Сюань-цзана. И тут они услышали, как Чжу Ба-цзе недовольно сказал:
   – Никакого удовольствия оттого, что съел плод жизни, я не получил. Вот бы съесть еще, тогда все было бы по-другому.
   Услышав это, Цин-фын заподозрил неладное.
   – Мин-юе, – сказал он, обращаясь к своему товарищу, – ты слышал, что сказал длинномордый монах? Он сказал, что неплохо бы съесть еще один плод жизни. Уходя, наш учитель наказывал нам остерегаться спутников Танского монаха. Не иначе как они выкрали наше сокровище.
   – Беда, брат, беда! – сказал Мин-юе. – Ты посмотри: почему золотая колотушка очутилась на полу? Ну-ка, пойдем скорее в сад, посмотрим, что там делается.
   И они оба отправились в сад. Ворота были открыты.
   – Что же это такое? Ведь я закрыл ворота, – удивился Цин-фын.
   Он обошел сад и обнаружил, что ворота в огород тоже открыты. Тогда они поспешили к дереву жизни и стали считать плоды, но насчитали всего только двадцать два плода.
   – Ты хорошо считаешь? – спросил Мин-юе.
   – Хорошо, – отвечал Цин-фын.
   – Так вот, всего было тридцать плодов, – сказал Мин-юе. – Открыв сад, учитель разделил между всеми нами два плода, – значит, осталось двадцать восемь. Сейчас мы с тобой сбили два плода для Танского монаха, таким образом должно остаться двадцать шесть, а мы насчитали всего двадцать два. Выходит, четырех плодов не хватает. Совершенно ясно, что плоды украдены этими злодеями. У нас нет иного выхода, как пойти поругаться с Танским монахом.
   Они вышли из сада и прошли прямо в зал.
   Тыча в Сюань-цзана пальцем [146 - Оскорбительный жест.], послушники стали ругать его самыми непристойными словами. Они называли его и разбойником, и крысиной головой, и лысым разбойником, и бесстыжим, и брюзгой. Наконец Сюань-цзан не вытерпел.
   – Почтенные послушники! – сказал он. – Что вы ругаетесь? Успокойтесь. Ведь можно говорить потише. Зачем зря шуметь?
   – Да ты оглох, что ли? – возмутился Цин-фын. – Мы ведь тебя ругаем, неужели ты не понимаешь? Ты выкрал у нас плоды жизни и хочешь, чтобы мы молчали!
   – А как они выглядят, эти плоды? – спросил Сюань-цзан.
   – Да ведь мы только что приносили их тебе и предлагали съесть, а ты отказался, заявив, что это младенцы.
   – Боже милостивый! – воскликнул Сюань-цзан. – Да при одном только виде этих плодов я пришел в ужас – как же мог я съесть их? Да если бы даже я был прожорливым человеком, то и тогда не решился бы на такой злодейский поступок. Так что зря вы нападаете на меня.
   – В таком случае плоды украли ваши ученики!
   – А вот это вполне возможно, – признался Сюань-цзан. – Вы успокойтесь, а я расспрошу их об этом. Если это действительно они, я заставлю их возместить эту потерю.
   – Возместить! – воскликнул Мин-юе. – Да разве купишь их за деньги?
   – Может быть, их и нельзя купить, но пословица не зря говорит: «Добродетель и справедливость – дороже золота». Я прикажу им принести вам извинения, и дело с концом. И, кроме того, неизвестно, виновны ли они.
   – А кто же, если не они? – сказал Мин-юе. – Они и сейчас продолжают спорить, никак не поделят их между собой.
   – Ученики! – крикнул Сюань-цзан. – Идите-ка все сюда!
   – Ну, теперь пропали! – сказал Ша-сэн. – Учитель зовет нас, да и послушники раскричались. Разговор, видимо, будет об украденных плодах.
   – Ну и дела! – воскликнул Сунь У-кун. – Ведь и особенного-то ничего нет. Этими плодами можно только жажду утолить. Конечно, мы их выкрали. Однако признаваться в этом не надо.
   – Вот это правильно! – подхватил Чжу Ба-цзе. – Молчок!
   И, выйдя из кухни, они все втроем направились в зал.
   Но о том, как они отказались от того, что сделали, вы узнаете из следующей главы.

Глава двадцать пятая,

//-- в которой рассказывается о том, как праведник Чжэнь Юань-цзы захватил паломника за священными книгами и как Сунь У-кун учинил разгром в монастыре Учжуангуань --//
   Войдя в зал, ученики сказали своему учителю:
   – Кушанье скоро будет готово. Вы об этом хотели спросить у нас?
   – Нет, – отвечал Сюань-цзан, – совсем не об этом. Здесь, в монастыре, растет дерево жизни, плоды его похожи на новорожденного младенца. Так вот, кто из вас украл и съел эти плоды?
   – Я и в глаза их не видел, – отвечал Чжу Ба-цзе.
   – Вот кто это сделал, – крикнул тут Цин-фын. – И еще смеется!
   – У меня от рождения улыбка на лице, – крикнул Сунь У-кун. – И потом, я не видел никаких ваших плодов – почему же мне не смеяться?
   – Ты не сердись, – сказал Сюань-цзан. – Нам, людям монашеского звания, не пристало ругаться и есть то, что нам не положено. Если вы виновны, принесите извинение. Зачем же отпираться?
   Выслушав учителя, Сунь У-кун решил, что тот вполне прав и надо сказать всю правду.
   – Учитель, – сказал он. – Я не виноват. Чжу Ба-цзе узнал, что послушники за перегородкой едят плоды жизни. Ему тоже захотелось их попробовать. Тогда он попросил меня достать этот плод. Я достал три штуки, и каждый из нас съел по одному плоду. А раз съели, так о чем теперь говорить?
   – Ну, не разбойник ли этот монах! – крикнул Мин-юе. – Ведь он выкрал целых четыре плода!
   – О милосердный Будда! Как же так? Выкрали четыре, а у нас оказалось только три. Видимо, один плод Сунь У-кун спрятал для себя, – ворчал Дурень.
   Узнав, что плоды жизни действительно украдены, послушники еще больше разозлились. Все это привело в ярость Великого Мудреца. Он заскрежетал зубами и, вытаращив свои огненные глаза, метавшие молнии, принялся вращать посохом. Едва сдерживая гнев, он пробормотал:
   – Как нагло ведут себя эти послушники! Уж лучше бы отколотили нас. А то завели какую-то канитель. С какой стати мы должны терпеть это? Ну погодите, разделаюсь я с вами, не придется вам больше кушать этих плодов.
   С этими словами он выдернул у себя с загривка волосок и, дунув на него, крикнул:
   – Изменись!
   В тот же миг волосок превратился в точную копию Сунь У-куна, которого он усадил рядом с Танским монахом и вместе с Чжу Ба-цзе и Ша-сэном оставил выслушивать ругань послушников. А из самого Сунь У-куна в это время вылетел дух, который, вскочив на облако, поплыл прямо в сад. Здесь он постучал своим посохом и, призвав магическую силу, способную сдвигать горы и хребты, свалил дерево жизни. Увы! От дерева полетели лишь ветки, и оно упало, обнажив корни. Даосы лишились волшебных плодов, продлевающих жизнь.
   Повалив дерево, Великий Мудрец стал искать плоды, однако ничего не нашел. А дело в том, что они, как вы уже знаете, от соприкосновения с металлом падали вниз. А так как посох Сунь У-куна имел с обоих концов золотые ободки и был сделан из железа, то плоды тут же попадали вниз и ушли в землю. Вот поэтому-то на дереве не осталось ни одного плода.
   – Отлично! – воскликнул Сунь У-кун. – Теперь мы квиты!
   Он вернулся в зал, водворил на место выдернутый волосок и принял свой обычный вид. Однако для простых смертных, находившихся в зале, все его действия остались незамеченными.
   Но вернемся к послушникам. Наругавшись вдосталь, Цин-фын сказал:
   – Эти монахи терпеливы, словно курицы, и совершенно спокойно выносят оскорбления. Сколько мы ругали их, а они и словом не обмолвились. Возможно, что не они выкрали плоды жизни. Мы могли неверно сосчитать: ветви на верхушке дерева очень густые. Не будем больше зря бранить их, пойдем-ка посмотрим еще раз как следует.
   – Ты прав, пожалуй, – согласился Мин-юе.
   И они снова отправились в сад. Дерево жизни лежало на земле со сломанными ветвями и изуродованным стволом. У Цин-фына от испуга отнялись ноги, и он рухнул на землю, а Мин-юе почувствовал слабость во всем теле и задрожал как осиновый лист.
   У послушников в голове все помутилось, и, лежа в пыли, они причитали:
   – Что ж теперь делать! Что делать! Ведь они уничтожили драгоценность монастыря Учжуангуань и лишили потомство наших бессмертных плодов! Что мы скажем учителю, когда он вернется?
   – Вот что, брат, – сказал наконец Мин-юе. – Перестань кричать. Давай-ка лучше приведем себя в порядок и постараемся не вспугнуть монахов. Все это, конечно, дело рук волосатого монаха с лицом Бога грома. Это он своим волшебством погубил нашу драгоценность. Если мы станем с ними ссориться, они, конечно, будут от всего отказываться и в конце концов начнут с нами драку. А разве можем мы двое справиться с четырьмя? Поэтому не надо пока их раздражать, скажем, что мы ошиблись – плоды все на месте, и извинимся перед ними. Когда же они примутся за еду, мы добавим им закуски. Как только каждый из них возьмет в руки чашку, мы сразу же захлопнем все ворота, повесим замки и не выпустим монахов отсюда. Вернется учитель, пусть сам все рассудит. Этот монах его старинный друг. Может быть, наш учитель окажется настолько гуманным, что простит его. Если же он захочет наказать их, разбойники будут в наших руках и мы хоть таким путем искупим свою вину.
   – Вот это правильно! – подтвердил, выслушав его, Цин-фын.
   Кое-как собравшись с духом и стараясь придать своему лицу радостное выражение, они пришли в зал и, низко кланяясь монаху, промолвили:
   – Вы уж не сердитесь на нас, почтенный отец, за нашу грубость.
   – Что вы хотите этим сказать? – спросил Сюань-цзан.
   – Плоды, оказывается, все на месте, – сказал Цин-фын. – Листва на верхушке очень густая, и мы не могли правильно сосчитать плодов. А вот сейчас пошли проверили, и все оказалось на месте.
   Тут Чжу Ба-цзе с негодованием сказал:
   – Вы так молоды, что даже не умеете вести себя! Начали ругаться и понапрасну обвинили нас. Это недостойно человека!
   Один только Сунь У-кун все понимал и думал про себя:
   «Врете, друзья, врете! Плодов жизни больше нет! Не иначе как вы пустились на хитрость, чтобы выйти сухими из воды».
   – Ну, в таком случае накрывайте на стол, – сказал Сюань-цзан. – Подкрепимся – и в путь.
   Чжу Ба-цзе пошел на кухню за едой, а Ша-сэн поставил стол и стулья. Послушники поспешили принести закуски. Тут были маринованные тыквы, баклажаны, соленья, редька, маринованные бобы, семена лотоса, сельдерей – в общем, семь тарелок. Кроме того, был подан чайник с прекрасным ароматным чаем и две чайные чашки. Словом, послушники старались, как могли, угодить гостям. И вот, как только Сюань-цзан и его ученики взяли в руки чашки с едой, послушники с шумом захлопнули ворота и закрыли их на замок с двумя пружинами.
   – Эй вы, послушники, – сказал, засмеявшись, Чжу Ба-цзе. – Что вы делаете? Какие-то чудные у вас тут обычаи. Неужели, когда вы едите, вы закрываете ворота?
   – Вы совершенно правы, – ответил Мин-юе. – Вы ешьте, а потом мы откроем ворота.
   Но Цин-фын, не выдержав, начал ругаться:
   – Погодите, лысые разбойники, мы отомстим вам за вашу жадность! Вы стащили у нас священные плоды и должны поплатиться за это, как преступники, забравшиеся в поле или в сад. Но это еще не все. Вы повалили священное дерево и уничтожили драгоценность монастыря Учжуангуань. Что вы можете сказать в свое оправдание? Лишь в том случае, если вам удастся добраться до Индии и вы увидите Будду, вы сможете пребывать в новом перевоплощении.
   При этих словах Сюань-цзан выронил чашку из рук и почувствовал, как тяжело стало у него на сердце. Между тем, закрыв все ворота, послушники вернулись к дверям зала и начали всячески поносить паломников. Они кричали до позднего вечера, пока сильно не проголодались. А после трапезы ушли к себе. Тут Сюань-цзан стал отчитывать Сунь У-куна.
   – Пакостная ты обезьяна! – говорил он. – Вечно из-за тебя какие-нибудь несчастья! Если бы ты только украл плоды, они посердились бы, поругались – и дело с концом. Так надо было тебе повалить дерево жизни. Ведь если разобраться в этом деле, то будь на месте судьи даже твой родной отец, он и то ничего не смог бы сказать в твое оправдание!
   – Не волнуйтесь, учитель, – сказал Сунь У-кун. – Подождем, пока послушники уснут, и тут же тронемся в путь.
   – Да что ты, брат! – сказал Ша-сэн. – Как можем мы это сделать, если все ворота крепко-накрепко заперты?
   – Об этом не беспокойся! – сказал, смеясь, Сунь У-кун. – Я знаю, что делать.
   – О, тебе что беспокоиться, – заметил Чжу Ба-цзе. – Ты можешь превратиться в насекомое и вылететь через любую щелочку. А вот мы не обладаем такой способностью и вынуждены будем остаться здесь – расплачиваться за других.
   – Пусть только он попробует поступить так и отправиться без нас, – сказал тут Сюань-цзан. – Я прочитаю строки из псалма Старой сутры, посмотрим, как это ему понравится!
   Чжу Ба-цзе хоть и был огорчен, все же не утерпел, чтобы не рассмеяться.
   – Учитель, о чем вы говорите? Мне известно, что среди священных буддийских книг имеются сутры Лэняньцзин, Фахуацзин, сутра Павлина, Алмазная сутра, сутра бодисатвы Гуаньинь, но о Старой сутре я никогда ничего не слышал.
   – Да ты, брат, не знаешь, в чем дело, – сказал Сунь У-кун. – Обруч, который я ношу на своей голове, подарен нашему учителю самой бодисатвой Гуаньинь. Учитель обманом уговорил меня надеть его, и, как только я это сделал, он словно прирос ко мне. И теперь нечего даже думать о том, чтобы его снять. Заклинание это называется «Сжатие обруча», вот что значит Старая сутра. Как только учитель начинает читать заклинание, у меня сразу же появляется нестерпимая головная боль. Этим учитель держит меня в руках. Учитель! – обратился он к Сюань-цзану. – Пожалуйста, не читайте своего заклинания. Я никого не собираюсь обманывать и обещаю вывести вас всех отсюда.
   Когда они закончили разговор, на востоке взошла луна.
   – Сейчас самое подходящее время трогаться в путь, – сказал Сунь У-кун. – Вокруг все тихо, взошла луна.
   – Да что ты голову морочишь, – сказал Чжу Ба-цзе. – Куда же мы пойдем, когда все ворота заперты?
   – Не веришь, так смотри! – ответил Сунь У-кун.
   С этими словами он взял свой посох, повертел его в руках и произнес заклинание о раскрытии замков. Затем он указал им на ворота, и в тот же миг все замки с лязгом полетели вниз, а ворота с шумом распахнулись.
   – Вот это ловко! – с удовлетворением воскликнул Чжу Ба-цзе. – Даже волшебник-алхимик не мог бы так сделать.
   – Подумаешь, какая невидаль, – сказал Сунь У-кун. – Да если бы здесь были Южные ворота неба, и они раскрылись бы.
   Сунь У-кун предложил учителю выйти из монастыря и помог ему сесть верхом. Чжу Ба-цзе взял коромысло с вещами, а Ша-сэн повел коня.
   – Идите пока медленно, – сказал Сунь У-кун. – А я позабочусь о том, чтобы послушники проспали целый месяц.
   – Только, смотри, не причини им вреда, – предупредил Сюань-цзан. – Иначе ты поплатишься за свою неблагодарность.
   – Не беспокойтесь, – ответил Сунь У-кун.
   Затем он вошел в монастырь и подошел к той комнате, где спали послушники. В поясе у Сунь У-куна были запрятаны насекомые, которые усыпляли людей. В свое время он выиграл их у одного из князей неба Цзэн-чана – Вирупакши, когда играл с ним в цайцюань [147 - Цайцюань – игра; заключается в отгадывании общего количества выбрасываемых двумя партнерами пальцев. Проигравший пьет штрафную рюмку.] у Восточных ворот неба. И вот Сунь У-кун вытащил двух насекомых и бросил их в окно. Насекомые побежали прямо к послушникам, которые сладко спали. После этого Сунь У-кун нагнал Танского монаха, и они все вместе зашагали на запад.
   Всю ночь, до самого рассвета, путники, не останавливаясь, шли вперед.
   – Эта обезьяна доконает меня, – сказал Сюань-цзан. – Из-за тебя я не спал всю ночь.
   – Вы, учитель, только и знаете, что ворчать, – обиделся Сунь У-кун. – Сейчас уже светло, и вы можете немного отдохнуть где-нибудь у дороги под деревьями.
   Тогда Сюань-цзан спешился и, подойдя к дереву, устроил себе постель. Ша-сэн поставил на землю коромысло и задремал, а Чжу Ба-цзе улегся спать, подложив под голову камень. Сунь У-кун был очень доволен. Взобравшись на дерево, он начал резвиться и прыгать по ветвям. Однако о том, как отдыхали четыре паломника, мы распространяться не будем.
   Вернемся теперь к праведнику Чжэнь Юань-цзы. После того как проповедь во дворце Мило была закончена, он вместе со своими учениками покинул небо Тушита, спустился на яшмовое небо и, воссев на лучезарные облака, вскоре прибыл к воротам монастыря Учжуангуань на горе Ваньшоушань. Ворота монастыря были распахнуты настежь, а земля чисто подметена.
   – Цин-фын и Мин-юе действительно надежные люди, – сказал праведник. – Обычно, когда солнце только под горизонтом, они еще даже не потягиваются. А вот теперь, оставшись одни, не поленились подняться рано и подмести двор.
   Сопровождавших его учеников обрадовали эти слова. Однако, войдя в храм, они увидели, что никто не возжег фимиама, и не могли понять, куда девались Цин-фын и Мин-юе.
   – Вероятно, они решили воспользоваться нашим отсутствием, захватить с собой кое-что из вещей и скрыться, – высказал кто-то свое предположение.
   – Ну, что за глупости! – воскликнул праведник. – Разве может человек, отрекшийся от мира, совершить столь постыдный поступок. Просто вчера вечером перед сном они забыли запереть ворота, а сегодня еще не вставали.
   И действительно, дверь в комнату послушников была заперта и оттуда доносился храп. Однако ни стук в дверь, ни крики не разбудили послушников. Пришлось высадить дверь и стащить послушников с кровати. Но те не просыпались.
   – Ну и молодцы! – рассмеялся праведник. – Когда человек обретает бессмертие, он всегда полон энергии и не думает о сне. Неужели они так сильно утомились? Быть не может, это кто-то околдовал их. Воды! Живее!
   Один из послушников поспешил выполнить приказание. Праведник произнес заклинание и, набрав в рот воды, прыснул ею в лица послушников. В тот же миг они освободились от сонных чар и, широко открыв глаза, увидели своего учителя и собратьев. Они тут же стали отбивать поклоны, приговаривая:
   – Уважаемый учитель! Ваш друг хоть и монах, но он и его спутники – настоящие бандиты.
   – Вы не волнуйтесь, – сказал с улыбкой праведник, – и расскажите все толком.
   – Учитель, – начал тогда Цин-фын, – после того как мы расстались с вами, сюда прибыл Танский монах из Китая и с ним три его ученика. У них был конь. Не смея нарушить вашу волю, мы расспросили их о цели путешествия, а затем сорвали два плода жизни и преподнесли их монаху. Однако монах оказался простым смертным и не смог оценить наше сокровище. Как ни упрашивали мы его попробовать эти плоды, он упорно твердил, что мы предлагаем ему новорожденных младенцев, и наотрез отказался принять угощение. Тогда мы сами съели эти плоды. Кто мог подумать, что один из его учеников, странствующий монах по имени Сунь У-кун, и его товарищи украдут у нас четыре плода и съедят их? Но Сунь У-кун ни за что не хотел сознаваться в этом и, применив волшебство… – Тут Цин-фын остановился, не в силах продолжать.
   У послушников потекли по щекам слезы.
   – А бил вас этот монах? – спросили послушников бессмертные.
   – Нет, не бил, – отвечал Мин-юе. – Но он погубил наше дерево жизни.
   – Не горюйте и не плачьте! – успокоил их праведник, у которого рассказ послушников не вызвал и тени возмущения. – Вы, конечно, не знаете, что этот монах по имени Сунь У-кун – один из бывших служителей секты Тай-и. Когда-то он учинил в небесных чертогах дебош. Он обладает необычайной сверхъестественной силой. Надеюсь, вы сможете опознать этих монахов?
   – Разумеется, – отвечал Цин-фын.
   – В таком случае следуйте за мной, – приказал праведник. – А вы, – обратился он к остальным ученикам, – приготовьте все, что необходимо для наказания. Мы приведем монахов обратно, и вы как следует проучите их.
   Ученики отправились выполнять приказание, а сам праведник вместе с Мин-юе и Цин-фыном взобрался на волшебное облако и полетел догонять Сюань-цзана. За какой-нибудь миг они проделали расстояние в тысячу ли. Праведник внимательно посмотрел на запад, но никаких следов Сюань-цзана там не обнаружил. Тогда он посмотрел на восток и увидел, что они обогнали Сюань-цзана больше чем на девятьсот ли. Несмотря на то что Сюань-цзан со своими учениками шел, не отдыхая всю ночь, он проделал путь всего в сто двадцать ли, в то время как праведник на своем волшебном облаке в один миг обогнал его.
   – Учитель, – промолвили послушники, – человек, который сидит под деревом у дороги, и есть Танский монах.
   – Да я и сам вижу, – отвечал праведник. – Вы возвращайтесь, приготовьте веревки и ждите. Я поймаю и приведу его.
   С этими словами праведник опустился на землю и, встряхнувшись, принял вид странствующего святого.

     В сплошных заплатах ветхая ряса,
     Пенькой простою подпоясан,
     Из хвоста оленя в руках мухобойка,
     В барабан деревянный ударяет легонько,

     На ногах башмаки из соломы,
     Голова платком обмотана скромным,
     Рукавами встречный ветер играет.
     Шагает он, песенку о луне напевая… [148 - Стихи в обработке В. Гордеева.]

   Подойдя прямо к дереву, под которым отдыхал Сюань-цзан, он громким голосом обратился к нему:
   – Учитель! Скромный монах приветствует вас!
   Сюань-цзан поспешил ответить на приветствие почтительным поклоном и сказал:
   – Простите, пожалуйста, мою неучтивость!
   – Откуда путь держите, учитель? – спросил праведник. – И почему сидите здесь, у дороги?
   – Я послан великим китайским императором Танов в Индию за священными книгами, – отвечал ему Сюань-цзан. – И вот, утомившись, решил немного отдохнуть.
   – Ах вот как! – с притворным удивлением воскликнул праведник. – Раз вы едете из Китая, то, верно, побывали на той горе, где живу я?
   – Не знаю, на какой горе находится ваша уважаемая обитель, – сказал Сюань-цзан.
   – Я обитаю в монастыре Учжуангуань, на горе Ваньшоушань.
   Сунь У-кун, слышавший все это, решил на всякий случай вступить в разговор.
   – Нет-нет, мы там не были. Мы проехали верхней дорогой, – сказал он.
   – Я тебе покажу, низкая обезьяна! – смеясь, сказал праведник, тыча пальцем в Сунь У-куна. – Кого же это ты вздумал обманывать? Ведь это ты повалил дерево жизни. Вы шли всю ночь, но, как видишь, недалеко ушли. Для чего же ты отпираешься? Мы все равно не отпустим вас. Ты должен вернуть нам дерево.
   Услышав это, Сунь У-кун рассвирепел. Схватив свой посох, он размахнулся и хотел ударить праведника по голове. Однако тот уклонился от удара и на облаке вознесся в небо. Сунь У-кун тоже вскочил на облако и бросился за ним вдогонку. В воздухе праведник принял свой настоящий вид.
   Сунь У-кун размахивал своим посохом во все стороны. Праведник же, поворачивая свою мухобойку то вправо, то влево, отражал удары и наконец пустил в ход волшебство. Он раскрыл свой рукав навстречу ветру, взмахнул им, и в тот же миг все четыре паломника вместе с конем оказались в рукаве.
   – Дело дрянь! – сказал тут Чжу Ба-цзе. – Мы ведь попали в суму.
   – Не в суму, Дурень, – сказал Сунь У-кун, – а в рукав.

   Схватив свой посох, он размахнулся и хотел ударить праведника по голове. Однако тот уклонился от удара и на облаке вознесся в небо.

   – Ну, раз так, то не беда, – сказал Чжу Ба-цзе. – Дайте-ка я поработаю своими граблями, пробью дыру в рукаве и освобожусь. А потом можно сказать, что мы выпали по его собственной неосторожности.
   И Чжу Ба-цзе изо всех сил ткнул граблями в рукав. Однако это оказалось бесполезным. На ощупь преграда казалась мягкой, в действительности же была крепче железа.
   В тот же миг праведник повернул облако и сразу же опустился около монастыря Учжуангуань. Здесь собрались все его ученики, готовые выполнить любое приказание. Праведник велел принести веревку и стал вытаскивать из рукава своих пленников, словно кукол. Первым он вытащил Танского монаха и велел привязать его к колонне в центральном зале. Затем вынул трех его учеников, которых тоже привязали к столбу. И наконец, он вынул коня, которого привязали на дворе и дали ему сена. Вещи паломников праведник бросил на веранду.
   – Ученики мои, – сказал он. – Эти монахи отреклись от суетного мира, поэтому к ним нельзя применить ни меча, ни пики, ни топора. Принесите-ка плетку и вздуйте их, хоть душу отведем, а то очень жаль дерево жизни.
   Послушники тотчас же выполнили приказание. А надо вам сказать, что плетка эта была неимоверной длины и сделана не из шкуры вола, барана, оленя или теленка, а из кожи дракона. Кроме того, ее специально отмачивали в воде. И вот здоровенный послушник взял плетку в руки.
   – Учитель, с кого начинать? – спросил он.
   – Так как больше всех виноват Танский монах Сюань-цзан, то с него и начинайте, – сказал праведник.
   Услышав это, Сунь У-кун подумал: «Наш учитель не вынесет побоев. Одного удара достаточно, чтобы покончить с ним. А ведь все это я наделал». И он тут же, не выдержав, сказал:
   – Вы ошиблись, учитель! Ведь плоды украл и съел я, и дерево повалил тоже я. Почему же вы начинаете с него?
   – Ишь, какая отчаянная обезьяна! – сказал, улыбаясь, праведник. – Ну что ж, тогда с нее и начинайте.
   – А сколько ударов всыпать? – снова спросил послушник.
   – Тридцать! Столько, сколько было плодов на дереве, – отвечал праведник.
   Послушник взмахнул плеткой и начал отсчитывать удары. Опасаясь, что удары будут чересчур сильны, Сунь У-кун напряг все свое внимание, чтобы угадать, по какому месту его будут бить. И, увидев, что послушник намеревается бить по ногам, Сунь У-кун сделал движение и сказал: «Изменяйтесь». В тот же миг его ноги стали железными.
   Пока послушник отсчитал тридцать ударов, наступил полдень.
   – Ну что ж, а теперь следует наказать Сюань-цзана за то, что он распустил своих разнузданных и упрямых учеников и тем самым нарушил заповедь религии, – сказал праведник.
   Послушник хотел уже взяться за дело, но Сунь У-кун снова вмешался.
   – Учитель, вы опять делаете ошибку, – сказал он. – Наш учитель понятия не имел о том, что я украл плоды. Он сидел в это время в зале и беседовал с вашими послушниками. Так что во всем виноваты мы, нас и наказывайте.
   – Эта подлая обезьяна хотя и коварна, – сказал праведник, – но все же понимает, что надо почитать старших. Ну что ж, всыпь ей еще.
   Послушник снова отсчитал тридцать ударов. И когда после этого Сунь У-кун посмотрел на свои ноги, они блестели, как зеркало. Но никакой боли он не испытывал. Между тем близился вечер.
   – Опустите пока плетку в воду, – сказал праведник. – Подождем утра и тогда продолжим наказание.
   Поужинав, все ушли на покой, однако распространяться об этом мы больше не будем.
   Сюань-цзан очень горевал по поводу всего случившегося, и по лицу у него текли слезы.
   – Мало того что вы натворили, – выговаривал он своим ученикам, – так и меня еще впутали в это дело, и мне приходится отвечать за вас. Как же можно все это вынести?
   – Не ругайте нас, учитель, – стал просить Сунь У-кун. – Ведь не вас били, а меня, – о чем же вам печалиться?
   – Хоть меня и не били, – продолжал Сюань-цзан, – зато привязали и мне больно.
   – Но ведь мы тоже привязаны, – сказал Ша-сэн.
   – Ладно, перестаньте шуметь! – сказал Сунь У-кун. – Скоро тронемся в путь.
   – Дорогой брат. Опять ты что-то затеваешь, – сказал Чжу Ба-цзе, – и всё без толку. Веревки, которыми связали нас, конопляные, для крепости намочены в воде. Это, пожалуй, куда хуже, чем сидеть запертыми в храме. Тогда ты хоть мог посредством волшебства открыть ворота и мы свободно прошли.
   – Не хвастаясь, скажу вам, – отвечал на это Сунь У-кун, – что будь это не конопляные веревки, скрученные втрое и намоченные в воде, а канаты толщиной в чашку, сделанные из коры кокосовой пальмы, освободиться от них было бы для меня сущим пустяком.
   Пока они разговаривали, вокруг все стихло. В это время бессмертные обычно удалялись на покой. И вот прекрасный Сунь У-кун стал уменьшаться и быстро освободился от веревок.
   – Ну, учитель, пошли! – сказал он.
   – Брат, – забеспокоился тут Ша-сэн. – Помоги и нам!
   – Потише разговаривайте! – предупредил Сунь У-кун.
   Освободив Сюань-цзана, он развязал также Чжу Ба-цзе и Ша-сэна. Затем привел в порядок свою одежду, оседлал коня, принес с веранды вещи, и они все вместе вышли за ворота.
   – Чжу Ба-цзе, – сказал он. – Пойди сруби четыре ивы, что растут на берегу!
   – Для чего они тебе? – удивился Чжу Ба-цзе.
   – Нужны! Иди скорее!
   Чжу Ба-цзе обладал огромной силой и мог одним ударом свалить дерево. Поэтому очень скоро он принес Сунь У-куну все четыре ивы. Тот обломал ветки, велел внести деревья в монастырь и поставить около тех столбов, где они сами до этого были привязаны. Затем Великий Мудрец произнес заклинание, надкусил кончик языка и, впрыснув в деревья кровь, сказал: «Изменяйтесь!» В тот же момент одно дерево превратилось в Сюань-цзана, второе – в Сунь У-куна, а остальные два – в Ша-сэна и Чжу Ба-цзе. Деревья могли говорить и отвечали, если к ним обращались по имени. После этого Сунь У-кун с Чжу Ба-цзе поспешили в путь и вскоре догнали своего учителя.
   В эту ночь, как и в предыдущую, они двигались без остановок и далеко ушли от монастыря Учжуангуань. К утру Сюань-цзан совсем обессилел и спал, покачиваясь в седле.
   – Учитель! – окликнул его Сунь У-кун. – Так не годится. Разве может монах быть таким слабым? Вот я, например, могу не спать тысячу ночей подряд и не буду чувствовать никакой усталости. Слезайте с коня, не то проезжие станут над вами смеяться. Укройтесь где-нибудь от ветра, отдохните, а потом двинемся дальше.
   Не будем говорить сейчас о том, как отдыхали четверо паломников, а вернемся лучше в монастырь. На следующее утро праведник, позавтракав, вошел в зал.
   – Принесите плетку, – приказал он. – Сегодня будет подвергнут наказанию Танский монах Сюань-цзан.
   Послушник, взмахнув плеткой, сказал:
   – Сейчас я буду тебя бить.
   – Что ж, бей, – отвечало дерево.
   Отсчитав тридцать ударов, послушник перешел к Чжу Ба-цзе.
   – А теперь я примусь за тебя, – сказал он.
   – Ладно, – отвечало дерево.
   Точно так же ответил и Ша-сэн. Но когда очередь дошла до дерева, принявшего вид Сунь У-куна, настоящего Сунь У-куна, следовавшего в пути, вдруг пробрала дрожь.
   – Плохи дела! – воскликнул он.
   – Ты о чем это? – спросил Сюань-цзан.
   – Превращая четыре дерева в наши подобия, – отвечал Сунь У-кун, – я был уверен, что сегодня меня уже бить не будут. Но оказывается, я ошибся, и вот сейчас меня всего трясет. Придется снять заклинание.
   И Сунь У-кун что-то быстро проговорил. Послушник, производивший наказание, от испуга выронил плетку.
   – Учитель, – доложил он. – Первым подвергся наказанию Танский монах, а сейчас передо мной дерево!
   Услышав это, праведник рассмеялся.
   – Сунь У-кун – действительно Прекрасный царь обезьян, – сказал он. – Я слышал о том, что он учинил дебош в небесных чертогах и его не могли поймать никакими сетями, расставленными на небе и земле. Теперь я верю этому. Ну хорошо, тебе удалось бежать, но зачем было устраивать эту штуку с деревьями? Нет, этого ему никак нельзя простить! Я догоню его!
   Сказав это, праведник поднялся на облако и, посмотрев на запад, увидел идущих по дороге паломников: один нес вещи, другой ехал на коне.
   – Куда же ты направился, Сунь У-кун? – посмотрев вниз, крикнул праведник. – Верни-ка нам дерево жизни!
   – Все кончено! – воскликнул Чжу Ба-цзе. – Опять наш враг появился.
   – Вот что, учитель, – сказал тут Сунь У-кун, – от благих помыслов придется пока отказаться. Разрешите нам применить силу. Мы в момент расправимся с ним и после этого сможем идти дальше.
   Услышав это, Танский монах весь задрожал, но не успел он еще ответить, как три его ученика, схватив свое волшебное оружие, вместе поднялись в воздух и, окружив праведника, со всех сторон стали наносить ему удары.
   Пустив в ход всю свою силу, они одновременно нападали на праведника. Однако тот лишь помахивал мухобойкой. Через каких-нибудь полстражи он, как и в первый раз, раскрыл свой рукав и изловил всех четырех паломников вместе с конем и вещами. В следующий момент он повернул облако и тут же очутился в монастыре. Там его встретили бессмертные. Усевшись в зале, он одного за другим стал вынимать своих пленников. Танского монаха привязали к ясеню. Чжу Ба-цзе и Ша-сэна – рядом с ним, а Сунь У-куна связали и повалили на землю.
   «Сейчас начнут допрашивать», – подумал Великий Мудрец.
   Праведник приказал принести десять кусков полотна.
   – Вот как заботятся о нас, Чжу Ба-цзе, – сказал, смеясь, Сунь У-кун. – Из полотна, вероятно, сошьют одежду. Чуть поэкономнее, так можно и рясу сшить.
   Тем временем небожители принесли несколько кусков полотна.
   – Заверните в полотно Танского монаха, Чжу Ба-цзе и Ша-сэна, – приказал праведник.
   Небожители поспешили выполнить приказ.
   – Вот здорово! – воскликнул Сунь У-кун. – Живых людей обряжают, как покойников!
   Затем праведник приказал принести лак. Небожители принесли лак собственного изготовления и густым слоем покрыли полотно, в которое были обернуты три паломника. Свободной оставили только голову.
   – Учитель, – сказал тут Чжу Ба-цзе. – Вы бы лучше внизу оставили отверстие, чтобы нам можно было справлять нужду.
   Наконец праведник приказал принести большой котел.
   – Ну, Чжу Ба-цзе, и повезло же нам! – продолжал подшучивать Сунь У-кун. – Видишь, котел вынесли. Видимо, будут готовить нам еду.
   – Что ж, это дело! – откликнулся Чжу Ба-цзе. – Пусть покормят. На том свете хоть не будем голодными духами.
   Небожители подтащили котел к крыльцу. Праведник приказал принести хвороста и разжечь костер.
   – Налейте в котел масла и вскипятите его, – распоряжался он, – а когда масло начнет кипеть, бросьте туда Сунь У-куна. Пусть он поварится за то, что погубил дерево жизни.
   – Это как раз то, чего я сам хотел. Давно не мылся, все тело зудит. Уж теперь-то я покупаюсь в свое удовольствие. Очень благодарен вам за вашу милость.
   Вскоре масло закипело. Тут Великий Мудрец решил соблюсти осторожность. Опасаясь, что ему трудно будет устоять против волшебства праведника и что, очутившись в котле, он будет бессилен что-либо сделать, он быстро осмотрелся и на восточной стороне под террасой заметил площадку для наблюдения за движением солнца, а на западной – каменного льва. Тут Сунь У-кун подтянулся и перекатился на западную сторону. Надкусив кончик языка, он опрыснул льва кровью и сказал: «Изменяйся!» В тот же миг каменный лев превратился в точную копию Сунь У-куна и тоже оказался связанным. А дух Сунь У-куна взлетел вверх, уселся на краю облака и, глядя вниз, стал наблюдать за даосами.
   – Учитель, масло плещет через край, – доложили в этот момент праведнику его подчиненные.
   – Опустите туда Сунь У-куна! – распорядился праведник.
   Четверо бессмертных попытались было поднять Сунь У-куна, но не смогли даже сдвинуть его с места. Затем попробовали это сделать восемь человек, но тоже оказались бессильными. Затем подошли еще четверо, но и это не помогло.
   – Да эта обезьяна, видимо, приросла к земле, – заговорили бессмертные, – ее трудно даже с места сдвинуть. Такая маленькая, а смотрите, какая тяжелая.
   Наконец двадцать человек подняли Сунь У-куна и бросили его прямо в котел. Брызги кипящего масла полетели во все стороны и попали на бессмертных. На лицах у них вскочили огромные волдыри. В этот момент послушник, поддерживавший огонь под котлом, вдруг закричал:
   – Котел течет!
   Не успел он крикнуть, как котел был совершенно пуст. Ну а дело было в том, что вместо Сунь У-куна они бросили в котел каменного льва, который пробил дно.

   Наконец двадцать человек подняли Сунь У-куна и бросили его прямо в котел. Брызги кипящего масла полетели во все стороны и попали на бессмертных.

   – Ах ты, подлая обезьяна! – закричал разгневанный праведник. – Продолжаешь безобразничать! Но мы сами даем ему возможность проделывать свои фокусы. Ну, пусть ты сбежал – ладно, но зачем ломать мой котел? Нет, нам, видно, не поймать эту поганую обезьяну. Она ускользает из рук, как песок или ртуть. Это все равно что ловить тень или ветер… Пусть убегает, – сказал праведник. – А теперь развяжите Танского монаха и несите другой котел. Пусть хоть монах поплатится за то, что погибло дерево жизни.
   Сюань-цзана быстро освободили. Между тем, находясь в воздухе, Сунь У-кун слышал все, что произошло внизу. «Ну, теперь учитель погиб, – подумал он. – Если его окунуть в котел с кипящим маслом, он тут же кончится; если сделать это вторично, он изжарится! Если же его обмакнуть туда несколько раз, получится разваренный монах. Надо во что бы то ни стало помочь ему!»
   Тут Великий Мудрец опустился на облаке вниз и, скрестив руки, сказал:
   – Не портите покрытой лаком материи! Не варите нашего учителя! Лучше я сам полезу в кипящее масло.
   – Сейчас я тебе покажу, низкая тварь! – рассвирепел праведник. – Да как ты смеешь портить мои вещи?
   – Со мной вы повстречались на свою беду, – смеясь, сказал Сунь У-кун. – Но разве я виноват? Я сам хотел воспользоваться вашей милостью и помыться в масле, но мне необходимо было справить нужду. Если бы я сделал это, сидя в котле, то испортил бы ваше масло. Ну а сейчас я сделал все, что нужно, и полностью очистился. Так что теперь мне можно лезть в котел. Прошу вас, сварите меня вместо учителя.
   Услышав это, праведник зло рассмеялся и, выйдя из зала, схватил Сунь У-куна за шиворот.
   Однако, что он сказал и как паломникам удалось избавиться от беды, вы узнаете, прочитав следующую главу.

Глава двадцать шестая,

//-- повествующая о том, как Сунь У-кун искал на трех островах небожителей средство для возрождения дерева жизни и как бодисатва Гуаньинь оживила это дерево святой водой --//

     Идет по лезвию ножа
     Избравший праведности путь,
     О кончике вершка в пути,
     Рожденный в мире, не забудь!
     Ведь осторожность словом «жэнь»
     Передается с давних пор.
     Да, осторожность для людей —
     Главнейшая из всех опор.
     Подумать надо много раз,
     Как гнев терпеньем побеждать.
     Не спорят славные мужи
     О том, как доблесть передать,
     И добродетельный мудрец
     Несет ее до наших дней,
     А сильные оставят нам
     Своих детей – еще сильней.
     Но все уходит в пустоту —
     Небытие таится в ней [149 - Здесь и дальше стихи в обработке Н. Павлович.].

   Итак, праведник Чжэнь-юань, взяв за руку Сунь У-куна, сказал:
   – О твоих способностях и храбрости я много слышал. Но на сей раз ты перешел всякие границы, и, что бы ты ни делал, к каким бы волшебным способам ни прибегал, сейчас ты из моих рук не уйдешь. Я сам отправлюсь с вами в Индию, повидаю вашего Будду и добьюсь, чтобы ты вернул нам дерево жизни. Смотри не пускай в ход свою магию.
   – Ах, учитель, вы словно дите малое! – рассмеявшись, сказал Сунь У-кун. – Возродить дерево жизни совсем не трудно. Знал бы я раньше, что вы этого хотите, давно бы кончились все раздоры.
   – В таком случае, – ответил праведник, – я согласен помиловать тебя.
   – Освободите моего учителя, – сказал Сунь У-кун, – а я верну вам дерево жизни. Согласны?
   – Если ты обладаешь волшебной силой, способной вернуть мне дерево жизни, то я готов восемь раз поклониться тебе и назвать тебя своим братом.
   – Все это не так важно, – сказал Сунь У-кун. – Вы только освободите моих товарищей, а я верну вам ваше дерево целым и невредимым.
   Праведник поверил Сунь У-куну и тут же приказал освободить Сюань-цзана, Чжу Ба-цзе и Ша-сэна.
   – Учитель, – обратился Ша-сэн к Сюань-цзану, – что за штуку собирается выкинуть наш брат?
   – Какую там еще штуку, – сказал Чжу Ба-цзе. – Это значит «сыграть на человеческих чувствах»! Дерево погибло, откуда же взять средство, чтобы оживить его! Хвастовство одно! Он хочет освободиться и отправиться в путь. А до нас ему никакого дела нет!
   – Нет, он не посмеет бросить нас, – возразил Сюань-цзан. – Мы спросим, где это он собирается достать такое волшебное средство.
   – Сунь У-кун, ты зачем обманываешь праведника: хочешь освободить нас? – обратился к своему ученику Сюань-цзан.
   – Я вовсе не обманываю, – запротестовал Сунь У-кун. – А говорю сущую правду.
   – Куда же ты думаешь отправиться? – снова спросил Сюань-цзан.
   – Еще в древности люди говорили, что «всякая помощь исходит от моря», – отвечал на это Сунь У-кун. – Так вот я и думаю отправиться к Великому Восточному морю, объеду три острова небожителей и десять материков, побываю у бессмертных духов и мудрых старцев и попрошу у них средство для оживления умерших. Ручаюсь вам, что дерево оживет.
   – Когда же ты думаешь вернуться обратно? – спросил Сюань-цзан.
   – Да дня через три, не позднее, – сказал в ответ Сунь У-кун.
   – Ну, если так, то пусть будет по-твоему, – согласился Сюань-цзан. – Даю тебе три дня сроку. Вернешься – все будет в порядке, задержишься – я стану читать известное тебе заклинание.
   – Слушаюсь, учитель, – поспешил согласиться Сунь У-кун и, оправив на себе одежду из шкуры тигра, вышел из ворот.
   Подойдя к праведнику, он промолвил:
   – Почтенный, вы можете быть совершенно спокойны. Я непременно вернусь. Только смотрите, чтобы о нашем учителе заботились как следует. Три раза в день он должен пить чай и шесть раз получать пищу. Если он хоть в чем-нибудь будет испытывать недостаток, вы будете иметь дело со мной. Помните, что как-то раз я уже разбил у вас котел. Если у учителя загрязнится одежда – пусть ее постирают. Следите за цветом его лица, предупреждаю, шутить не буду. И смотрите, чтобы он не похудел, иначе мы вас не оставим в покое.
   – Ладно, ладно, отправляйся, – ответил праведник. – И можешь быть спокоен – голодать ему не придется.
   О прекрасный Царь обезьян! Совершив прыжок в воздухе, он вскочил на облако, покинул Учжуангуань и отправился к Великому Восточному морю. Он летел по воздуху, как молния, и был стремителен, как метеор. Вскоре он прибыл к острову страны бессмертных Пэнлай. Остановив облако, он внимательно посмотрел вниз и увидел чудесную картину.

     Сонм мудрецов. Благословенный край, —
     Волшебный остров на море Пэнлай;
     Но никнут волны здесь у берегов,
     И свет и тени яшмовых дворцов
     Восходят до небесной высоты:
     Их отблески по морю разлиты.
     Здесь заросли бамбука на холмах,
     В прозрачной дымке, в солнечных лучах.
     Ван-му – царица неба – ходит там
     И персики подносит мудрецам.

   Сунь У-кун не мог охватить взором той волшебной красоты, которая открылась перед его глазами. Наконец он спустился на землю этой благодатной страны и пошел вперед. Вдруг он заметил перед входом в белую пещеру трех старцев-небожителей, которые в тени сосны играли в шашки. На главном месте за шашечной доской сидел дух звезды Долголетия и наблюдал за игрой духов звезд: звезды Счастья и звезды Благополучия. Сунь У-кун подошел к ним и сказал:
   – Прошу вас, уважаемые братья, принять мой поклон!
   Старцы убрали шашки и, отвечая на приветствие, спросили:
   – По какому делу вы явились, Великий Мудрец?
   – Да вот хотел поиграть с вами в шашки, – сказал Сунь У-кун.
   – Я слышал, что вы отказались от даосизма и исповедуете буддизм, – промолвил дух звезды Долголетия. – Мне стало также известно, что вы ушли из мира и сопровождаете Танского монаха в Индию за священными книгами, что вам каждый день приходится проделывать большие расстояния, преодолевать горы и пересекать реки. Как же вам удалось выбрать свободное время, чтобы поиграть с нами?
   – Не хочется мне обманывать вас, почтенные старцы, – сказал тогда Сунь У-кун. – В пути мы встретили препятствие. Вот я и пришел просить вашей помощи. Не знаю только, согласитесь ли вы помочь нам.
   – Что за препятствие и где именно вы его встретили? – спросил дух звезды Счастья. – Расскажите, пожалуйста, более подробно, может быть, мы что-нибудь и придумаем.
   – Да, препятствие возникло у нас в то время, когда мы проезжали мимо монастыря Учжуангуань, на горе Ваньшоушань, – сказал Сунь У-кун.

   О прекрасный Царь обезьян! Совершив прыжок в воздухе, он вскочил на облако, покинул Учжуангуань и отправился к Великому Восточному морю.

   – Учжуангуань – обиталище великого праведника Чжэнь-юаня! – изумленно воскликнули старцы. – Может быть, вы съели плоды с дерева жизни?
   – А что же тут особенного? – сказал на это Сунь У-кун.
   – Ну и обезьяна! – воскликнули старцы. – Не разбирается даже в том, что хорошо, что плохо. Тот, кто понюхает плод жизни, доживает до трехсот шестидесяти лет. Кто съест его – проживет сорок семь тысяч лет. Эти плоды называются плодами бессмертия. В нашем учении нет ничего подобного. Истину эту Чжэнь-юань познал без особого труда, и он может теперь быть вечным, как небо. А нам, чтобы воспитать в себе духовные силы, укрепить энергию и научиться обуздывать свои страсти, нужно потратить уйму сил и времени. Как же ты можешь говорить, что эти плоды ничего не стоят. Ведь в Поднебесной всего одно священное дерево.
   – Священное, священное! – передразнил Сунь У-кун. – Да я это священное дерево вырвал с корнем.
   – Как с корнем? – изумились старцы.
   – Позавчера, когда мы пришли в монастырь Учжуангуань, праведника там не было, оставались двое послушников, которые вышли встречать нашего учителя. Они преподнесли ему два плода жизни. Однако наш учитель, ничего не знавший о существовании таких плодов, принял их за новорожденных младенцев и, несмотря на уговоры, решительно отказался съесть их. Послушники отнесли плоды к себе в комнату и съели, даже не подумав угостить нас. Тогда я выкрал три плода, и вместе с братьями мы съели их. Тут послушники, не разобравшись, в чем дело, начали всячески поносить и оскорблять нас, называя ворами. Меня это возмутило, я выдернул их дерево с корнем и повалил на землю. Плоды куда-то исчезли, ветки поломались, листья облетели, корни вышли наружу, и дерево засохло. Послушники попытались было запереть нас в монастыре, но я открыл все ворота, и мы ушли. На следующее утро в монастырь вернулся праведник. Договориться с ним по-хорошему мы не могли, и между нами началась борьба. Праведник при помощи волшебства захватил нас в свой рукав. Затем нас связали и начали бить. Избивали весь день. А ночью мы снова бежали. Однако праведник догнал нас и захватил, как и в первый раз. Причем в руках у него не было ни цуня [150 - Цунь – мера длины, равная 3,2 сантиметра.] железа и отбивался он опахалом. Я и мои братья, обладая волшебным оружием, так и не смогли ничего с ним сделать. На этот раз он приказал завернуть в полотно моего учителя и побратимов, а меня велел бросить в котел с кипящим маслом. Однако я тут же перевоплотился и избежал наказания, а котел разбил. Видя, что со мной не так-то легко справиться, он немного струсил, и, наконец, мы договорились. Я попросил его освободить моего учителя и побратимов, а за это обещал ему возвратить к жизни священное дерево. Памятуя о том, что «всякая помощь исходит из моря», я решил отправиться в вашу волшебную страну и навестить вас, почтенные братья. Если у вас есть какое-нибудь средство, с помощью которого можно возродить священное дерево, назовите его. Этим вы поможете Танскому монаху избавиться от беды.
   – Ты, обезьяна, не умеешь распознавать людей, – выслушав Сунь У-куна, с горечью сказали старцы. – Праведник Чжэнь-юань – предок земных святых. Мы же принадлежим к божествам. А ты хоть и являешься небесным существом, но сейчас ты не у дел, всего-навсего член секты Тай-и и не входишь даже в число божеств. Как же тебе удалось уйти от праведника? Если бы ты убил какое-нибудь животное или насекомое, рыбу или змею, то их можно было бы оживить эликсиром, который мы делаем из проса. Но дерево жизни, священное дерево, как мы можем оживить его? Нет, такого средства мы не имеем.
   Услышав это, Сунь У-кун нахмурил брови, и на лбу его появились тысячи морщин.
   – Возможно, оно есть в другом месте, – сказал, заметив это, дух звезды Счастья. – Зачем же сразу расстраиваться?
   – Я могу, конечно, поискать, – сказал Сунь У-кун. – Мне ничего не стоит обшарить все моря и уголки вселенной и побывать на всех тридцати шести небесах. Но Танский монах весьма строг в своих правилах и не очень великодушен. Он отпустил меня всего на три дня. Если же я не возвращусь в назначенный срок, он будет читать заклинание о сжатии обруча.
   – Это замечательно! – воскликнули, смеясь, старцы. – Если не обуздать тебя, ты можешь пробуравить все небо.
   – Успокойтесь, Великий Мудрец, и не сердитесь, – сказал тут дух звезды Долголетия. – Этот святой хоть и относится к высшим божествам, однако водит знакомство и с нами. Мы давно не виделись с ним и сейчас отправимся к нему в монастырь. Ну а там замолвим за вас словечко и попросим вашего учителя не читать псалма. Так что не беспокойтесь о том, сколько дней вам придется странствовать, мы расстанемся с ним лишь тогда, когда вернетесь вы.
   – Вот за это я чрезвычайно признателен вам, – обрадованно воскликнул Сунь У-кун. – Пожалуйста, отправляйтесь поскорее, а я поеду по своим делам.
   О том, как они расставались, мы распространяться не будем.
   Скажем лишь, что духи трех звезд сели на волшебное облако и в какой-нибудь миг очутились у монастыря Учжуангуань. В этот момент обитатели монастыря услышали высоко в небе курлыканье журавлей. Оно извещало о прибытии духов.

     Все небо загорелось сверканьем облаков,
     И аромат разлился нежней, чем от цветов,
     И в легкий пух и перья оделись облака.
     Как поступь ног священных по облаку – легка! —
     Луань взлетела в небо: нет крыльев зеленей,
     И ярко-алый феникс поднялся вслед за ней;
     Тогда мудрец явился, окутан в аромат.
     Сиял благоволеньем его блаженный взгляд.
     И борода белела, упавшая на грудь,
     На посох опирался он, собираясь в путь.
     И кажется, печали совсем не ведал он,
     Могуществом, здоровьем и счастьем наделен.
     Как звезды долголетен, он осушал моря,
     И полем стало море, свой урожай даря;
     Владыкой долголетья тот дух небесный был,
     И тыкву он и свиток у пояса носил.
     Себе обитель духи повсюду обретут.
     И материк и остров даруют им приют.
     Приносят духи счастье, куда бы ни пришли,
     В них мир, и долголетье, и радость для земли.

   Послушники поспешили сообщить о прибытии духов.
   – Учитель, – сказали они, – со священных островов прибыли духи трех звезд.
   Праведник, беседовавший в это время с Сюань-цзаном и его учениками, услышав это, спустился с лестницы встретить гостей. Увидев духа звезды Долголетия, Чжу Ба-цзе подошел к нему и, схватив за руку, смеясь, сказал:
   – Эй, кроткий старикашка! Давненько мы не виделись. А ты такой же чудак, как и раньше, все ходишь без шляпы.
   Он нахлобучил свою монашескую шапку на голову духа звезды. Долголетия и, похлопав его рукой, расхохотавшись, сказал:
   – Вот замечательно! Ну прямо вновь испеченный вельможа с пожалованным ему головным убором!
   – Ах ты, негодник, – рассердился дух звезды Долголетия, сорвав с себя шляпу. – Никак не научишься вести себя!
   – Я-то что, – сказал Чжу Ба-цзе. – А вот ты и тебе подобные – настоящие рабы.
   – Негодник ты, – сказал дух звезды Счастья, – как ты осмеливаешься других называть рабами.
   – Почему же, если вы не рабы, – продолжал, смеясь, Чжу Ба-цзе, – вас называют «увеличивающий долголетие», «увеличивающий счастье» и «увеличивающий жалованье»?
   Тут Сюань-цзан отогнал Чжу Ба-цзе и, поспешно оправив на себе одежду, приветствовал духов трех звезд почтительным поклоном. Наконец после того, как духи звезд приветствовали праведника как старшего, все уселись и начали беседу.
   – Давно мы не видались с вами, – заметил дух звезды Благополучия, – но никак не могли почтить вас своим визитом раньше. И вот сейчас, узнав, что Великий Мудрец Сунь У-кун учинил беспорядок в вашей обители, мы решили навестить вас.
   – Значит, Великий Мудрец побывал в вашей волшебной стране? – спросил праведник.
   – Да, – отвечал дух Долголетия. – Он хотел достать у нас какое-нибудь средство, чтобы оживить священное дерево. Но поскольку у нас ничего подобного не было, он отправился искать в другое место. Он очень боится, что не управится за три дня и не вернется в назначенный срок, а его учитель начнет читать заклинание о сжатии обруча. Вот мы и прибыли, во-первых, навестить вас, а во-вторых, попросить о том, чтобы вы не ограничивали его сроком.
   – Смею вас заверить, что не стану читать заклинание! – поспешил успокоить их Сюань-цзан.
   В этот момент Чжу Ба-цзе снова пробрался вперед и, схватив за руку духа звезды Счастья, стал выпрашивать у него фрукты. Желая найти что-нибудь, он стал шарить у духа в рукавах, поднимая полы его кафтана.
   – Чжу Ба-цзе, – укоризненно улыбнулся Сюань-цзан, – ну разве это порядок?
   – Тут дело не в порядке, – ответил Чжу Ба-цзе. – Ведь говорят: «Поищи – достигнешь благополучия и счастья».
   Однако Сюань-цзан и на этот раз велел ему выйти. С неохотой покидая зал, Дурень с ненавистью смотрел на духа звезды Счастья.
   – Негодник! – сказал дух звезды Счастья. – Чем я тебя прогневил, что ты с такой ненавистью смотришь на меня?
   – Никакой ненависти я к тебе не питаю, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Это называется: «Посмотри назад и увидишь счастье».
   Выйдя из зала, Дурень встретил послушника, который нес четыре чайные ложечки и колокол, употребляемый праведником вместо чашки при приеме пищи. Выхватив у него все это, он вбежал в зал и, держа в руках цимбалы, начал беспорядочно колотить по колоколу.
   – Этот монах становится все более непочтительным, – сказал праведник.
   – Да какая же это непочтительность? – рассмеялся Чжу Ба-цзе. – Это называется «Счастье и радость круглый год».
   Однако оставим пока Чжу Ба-цзе и расскажем о том, как Сунь У-кун, покинув волшебную страну, вскоре прибыл на священный остров Фанчжан. Это было удивительно красивое место.

     Величественный остров,
     Блаженный рай – Фанчжан;
     Он был небесным духам
     Для обитанья дан.
     Сиял пурпурным светом
     Великолепный трон,
     Был путь к трем сферам неба
     Тем светом озарен.
     Неслось благоуханье
     Деревьев и цветов,
     Как радужная дымка
     Плывущих облаков.
     Золотоперый феникс
     Хранил святой чертог:
     Среди полей струился
     Нефритовый поток;
     Чжи – древний злак священный
     Там сеяли весной,
     А персика и сливы
     Зрел урожай двойной.
     Бессмертье небожитель
     Вкушал в плодах святых,
     И силу долголетья
     Он получал от них.

   Сунь У-кун опустился на облаке вниз, но ему было не до того, чтобы любоваться красотами природы. Вдруг он ощутил изумительный аромат и услышал крик журавля. Здесь, несомненно, была обитель праведника.

     Был радугами воздух
     Окрестный осиян,
     И веял светоносный
     И радужный туман.

     Был дивен алый феникс —
     Он в клюве нес цветы,
     Луань легко порхала,
     Спустившись с высоты.

     Под звуки чудных песен
     Царило счастье там.
     Бессмертье утвердилось,
     Подобное горам.

     Отшельник, отрок с виду,
     Но телом был силен,
     И эликсир бессмертья
     Хранил в сосуде он.

     На поясе висела
     Волшебная печать.
     Резьба Чжуань покрыла
     На ней металла гладь.

     Печать древнее солнца,
     И с ней мудрец не раз
     Являлся, знаменуя
     Счастливый день и час.

     Освобождал от бедствий,
     Спасал от горя мир,
     И приходил он гостем
     На Персиковый пир.

     Когда свой двор на праздник
     Звал император Ди,
     В нефритовую заводь
     Отшельник приходил.

     Он просвещал монахов,
     Как гнет страстей стряхнуть,
     И открывал пред ними
     Огромный светлый путь.

     Поздравить с днем рожденья —
     Моря переплывал.
     Для поклоненья Будде
     Линшань он посещал.

     Великий император
     Дунхуа наречен
     И к лику лучезарных
     Подвижников причтен.

   Встретив праведника, Сунь У-кун скромно произнес:
   – Разрешите приветствовать вас, святейший!
   Праведник поспешил ответить на приветствие и вежливо обратился к Сунь У-куну:
   – Простите, Великий Мудрец, – сказал он, – что не вышел встретить вас. Не зайдете ли в мою обитель попить чаю?
   И, поддерживая Сунь У-куна под руку, он ввел его во дворец Нефритовой заводи. Дворец был поистине великолепен: сколько прудов и роскошных построек вы могли увидеть там! Как только праведник со своим гостем уселись, из-за бирюзовых ширм появился отрок.

     В даосскую одежду
     Тот отрок был одет,

     От пояса лучился
     И рассыпался свет.

     Медведицы созвездьем
     Платок его блистал,
     В сандалиях священных
     Всходил на перевал.

     Он истинную сущность
     Раскрыл души своей:
     Отбросил оболочку
     И смысл постиг вещей.

     Начала ведал духа,
     В блаженство погружен,
     И знал его хозяин —
     Не ошибался он.

     Бежав от искушений,
     От бренной суеты,
     Всходил он по ступеням
     Небесной чистоты.

     От циклов воплощений
     Уже освобожден,
     Священный персик в небе
     Держал три раза он.

     Из-за лазурной ширмы
     Вдруг облако плывет:
     То Дун Фан-шо блаженный,
     Сияя, предстает.

   – Да этот маленький разбойник, оказывается, здесь, – со смехом воскликнул Сунь У-кун. – Ведь у праведника нет персиков, которые ты мог бы утащить!
   – А ты, старый разбойник, зачем явился сюда? – почтительно кланяясь, спросил Дун Фан-шо. – Ведь у моего учителя нет эликсира бессмертия, так что украсть тебе ничего не удастся.
   – Перестань говорить глупости, Мань-цин, и принеси чаю.
   Мань-цин было даосское имя Дун Фан-шо. Приказание было тотчас выполнено. После чая Сунь У-кун сказал:
   – Я прибыл к вам по важному делу и хочу просить вашей помощи. Не знаю только, согласитесь ли вы оказать мне ее?
   – А что у вас за дело? – поинтересовался праведник. – Пожалуйста, говорите – я сочту своим долгом помочь вам.
   – Я сопровождаю Танского монаха на Запад, – начал Сунь У-кун, – и вот, когда мы проезжали монастырь Учжуангуань на горе Ваньшоушань, послушники обошлись с нами невежливо, тогда я в гневе вырвал с корнем дерево жизни. Теперь мы не можем двигаться дальше, так как праведник Чжэнь-юань не отпускает Танского монаха. Это и привело меня к вам. Не дадите ли вы мне какого-нибудь средства, чтобы оживить священное дерево, – я так надеюсь на ваше великодушие!
   – Ах ты, обезьяна, – сказал праведник. – Куда бы ты ни попал, везде натворишь зло. Праведник Чжэнь-юань из Учжуангуань носит священное имя «Равный миру» и является родственником земных бессмертных. Как же ты посмел оскорбить его? А священное дерево жизни, которое ты загубил, приносит плоды бессмертия. Украсть и съесть эти плоды – большое преступление. А ты загубил дерево и хочешь, чтобы праведник оставил это безнаказанным.
   – Я с вами совершенно согласен, – промолвил Сунь У-кун. – Мы пытались бежать, но праведник настиг нас и, словно платок или полотенце, втянул в рукав своей одежды. Он беспрестанно ворчит, и мне не оставалось ничего другого, как пообещать ему достать средство оживить священное дерево.
   – У меня есть пилюля бессмертия, – отвечал праведник, – но она помогает только живым существам. А дерево – это душа, вскормленная землей и напоенная небом. Если бы это было простое дерево, то еще можно было бы что-нибудь сделать. Но ведь гора Ваньшоушань, на которой оно растет, благословенная земля, существовавшая еще в прежнем мире, а монастырь Учжуангуань – священная обитель на материке Годанья. Да и само дерево жизни – священное, оно растет с момента сотворения мира. Как же можно вернуть его к жизни? Нет у меня никаких средств для этого.
   – В таком случае, – промолвил Сунь У-кун, – мне остается только распроститься с вами.
   Праведник предложил Сунь У-куну выпить чашу эликсира жизни, но тот наотрез отказался.
   – Дело у меня срочное, и задерживаться я никак не могу, – сказал он.
   С этими словами он поднялся на облако и отправился на волшебный остров Инчжоу, поражавший своей красотой.

     Деревья были хороши,
     В цветах пурпурных лес,
     Дворцы на острове Инчжоу
     Вставали до небес.

     И твердым, как железо, был
     Суровый камень скал,
     Ручей зеленою волной
     Среди теснин играл.

     Фазаны, к морю обратясь,
     Там пели песнь свою.
     И тысячу блаженных лет
     Жил феникс в том краю.

     В миру живущим красота
     Блаженства не ясна:
     Здесь миллиарды лет цвела
     Счастливая весна.

   На острове Великий Мудрец увидел седовласых, седобородых небожителей с юными лицами. Они сидели в тени роскошных деревьев, под красной скалой, играли в шашки и потягивали вино, разговаривали, смеялись и пели песни.

     Все было в священном сиянье,
     И плыл с облаков аромат.
     И фениксы пестрые пели
     В пещерах подземных палат,

     Вдали журавли пролетели.
     Кружась над вершинами скал,
     Вкушали отшельники лотос —
     Он сладостно их опьянял.

     Указ императорской силы
     В блаженном краю не имел,
     Одним заклинаньям подвластен
     Был этих счастливцев удел.

     Свой возраст они исчисляли,
     Как возраст небес и земли;
     Живя беззаботно, привольно,
     Покой бесконечный нашли.

     Плоды им несли обезьяны.
     Спеша по стопам их святым,
     Стада белоснежных оленей
     Почтительно кланялись им.

   И вот в самый разгар веселья Сунь У-кун вдруг громко крикнул:
   – А что это вы даже замечать меня не хотите!
   Бессмертные, увидев его, поспешили к нему навстречу и приветствовали.
   – Как беззаботно вы живете, братья мои, – смеясь, сказал Сунь У-кун девяти старцам.
   – Если бы вы, Великий Мудрец, вели себя достойно и не учинили в небесных чертогах дебош, то жили бы еще более беззаботно, – отвечали старцы. – Но теперь, говорят, вы на правильном пути и идете поклониться Будде. Что же привело вас сюда?
   Тут Сунь У-кун уже в который раз поведал историю о гибели священного дерева.
   – Сам беду накликал! – придя в ужас, воскликнули старцы. – А средства оживить священное дерево у нас нет.
   – Тогда пожелаю вам всего хорошего, – сказал Сунь У-кун.
   Старцы задержали его, предлагая выпить нектара и поесть зерен драгоценного лотоса. Однако Сунь У-кун отказался присесть и стоя выпил бокал эликсира и съел кусок корня лотоса. Затем он покинул остров Инчжоу и направился к Восточному морю. Еще издали заметив гору Лоцзяшань, он спустился на своем облаке прямо к горе Путоянь и увидел в зарослях красного бамбука бодисатву Гуаньинь, которая читала небожителям Муча, Лун-нюю и другим священные книги и закон Будды. Об этом рассказывается в стихах:

     Обитель духа моря высока,
     Над нею счастья реют облака;
     Важнее то, что можно встретить в ней
     Необычайных множество вещей.
     Из малого начало все берет —
     Об этом здесь разумный узнает.
     Такая мысль важней речей пустых
     И мелких мыслей, заключенных в них.
     Познав закон, четыре мудреца
     Прошли свой путь успешно до конца,
     А шестеро других, простых людей
     Тенета с жизни сбросили своей.
     Лес молодой был полон красоты:
     Плоды благоухали и цветы.

   Между тем бодисатва давно уже заметила Сунь У-куна и послала духа – стража горы встретить его.
   – Куда путь держишь, Сунь У-кун? – выходя из леса, крикнул дух.
   – А, это ты дух Медведя, – откликнулся Сунь У-кун. – Ты что же это называешь меня по имени! Или позабыл о том, как когда-то у горы Черного ветра я сохранил тебе жизнь? Как же! Ты ведь живешь теперь на священной горе, приобщился к учению Будды и служишь самой бодисатве. Где уж тебе помнить о почтительности!
   Сунь У-кун говорил сущую правду. Дух Черного медведя, который действительно встал на путь Истины, был хранителем горы Путоянь в обители бодисатвы и получил звание духа, однако всем этим он был обязан Сунь У-куну.
   – Великий Мудрец, – сказал он, улыбаясь. – Еще в старину говорили: «Кто старое помянет – тому глаз вон». Зачем же ты вспоминаешь о том, что давно прошло? Бодисатва послала меня встретить тебя.
   Сунь У-кун подтянулся, вместе с духом вошел в лес Пурпурного бамбука и склонился перед бодисатвой.
   – Где находится сейчас Танский монах? – спросила бодисатва.
   – В стране Годанья на горе Ваньшоушань, – ответил Сунь У-кун.
   – На этой горе стоит монастырь Учжуангуань, обитель праведника Чжэнь-юаня, – продолжала бодисатва, – вы виделись с ним?
   – Да, мы побывали на этой горе, но, поскольку не знали самого праведника, я погубил там дерево жизни, и вот теперь праведник не отпускает моего учителя.
   – Ах ты, гадкая обезьяна, до сих пор не можешь научиться вести себя! – с притворным изумлением промолвила бодисатва, хотя знала уже обо всем случившемся. – Да знаешь ли ты, что дерево жизни священно и существует с момента сотворения мира. А сам праведник Чжэнь-юань является предком земных бессмертных. Я сама поклоняюсь ему. Как же ты дерзнул пойти на такое дело?
   – Уверяю вас, что все это мне действительно не было известно, – сказал, не переставая отбивать поклоны, Сунь У-кун. – В тот день, когда мы прибыли в монастырь, самого праведника не было и нас встретили два послушника. Случайно Чжу Ба-цзе узнал, что у них есть какие-то диковинные фрукты, и захотел отведать их. Ну, я выкрал три плода, и мы с братьями съели их. Узнав об этом, послушники стали всячески поносить нас. Это вывело меня из терпения, и я вырвал с корнем их дерево. На следующий день, когда мы были в пути, праведник догнал нас и посредством волшебства втянул в рукав своей одежды. Потом нас связали и стали избивать плетью. Нас били целый день. Однако ночью нам снова удалось бежать, но он опять догнал нас, и мы очутились у него в рукаве. Несмотря на все мои старания, нам не удалось избавиться от него, и я вынужден был пообещать им оживить дерево. Я объездил моря, побывал на трех островах в надежде найти там какое-нибудь средство, однако никто из бессмертных не мог помочь мне в этом деле. Тогда я решил прийти поклониться вам, милостивая бодисатва. Умоляю вас явить свое милосердие и пожаловать мне какое-нибудь средство, чтобы Танский монах мог продолжать свой путь на Запад.
   – Почему же ты сразу не обратился ко мне, а решил прежде отправиться на острова? – спросила бодисатва.
   Услышав это, Сунь У-кун обрадовался и подумал: «Ну, мне, кажется, повезло! У бодисатвы, несомненно, есть какое-то средство!»
   И он продолжал умолять бодисатву помочь ему.
   – Сладкая вода из росы, которая находится в этой бутыли, – сказала тогда бодисатва, – возвращает к жизни священные деревья и растения.
   – А это испытанное средство? – спросил Сунь У-кун.
   – Да, оно проверено, – отвечала бодисатва.
   – Каким же образом его проверили? – поинтересовался Сунь У-кун.
   – Когда-то великий Лао-цзюнь заключил со мной пари: он отломал ветку ивы и бросил ее в одну из своих печей, где выплавлял эликсир бессмертия. Ветка, конечно, обгорела и засохла. После этого он вернул ветку мне, и я поставила ее в этот кувшин. Через сутки на ветке появились листья и она вновь стала зеленой.
   – Тогда мне, можно сказать, повезло! – радостно воскликнул Сунь У-кун. – Если обгоревшая ветка вновь зазеленела, то и дерево можно будет оживить.
   – Вы охраняйте лес, – промолвила бодисатва, обращаясь к остальным небожителям, – а я отправлюсь вместе с ним.
   И, держа в руках волшебную бутыль, бодисатва поднялась в воздух. Впереди летели два белых попугая, распевая чудесные песни. Сунь У-кун последовал за бодисатвой.

     Об ее надбровье,
     Об ее челе
     Как поведать можно
     Людям на земле!

     Будду не хулила
     Никогда она
     И небесной силой
     Оттого полна.

     Помогает в горе
     И хранит от бед
     И с собой приносит
     Утешенья свет.

     В смене воплощений
     Свергла гнет страстей,
     Суета мирская
     Не властна над ней.

     Сладкою росою
     Дева окропит,
     Вечной жизни древо
     Оживотворит.

   И вот, когда остававшийся в монастыре праведник вел с тремя старцами беседу на священные темы, перед ними вдруг спустился на облаке Сунь У-кун и сказал:
   – Бодисатва явилась! Скорее выходите!
   Три духа звезд, праведник, Сюань-цзан и все ученики, покинув главный зал, поспешили приветствовать бодисатву. Остановив радужное облако, бодисатва поздоровалась с праведником Чжэнь-юанем, а затем поклонилась духам трех звезд. После этого она села на возвышение, а Сунь У-кун подвел Танского монаха, Чжу Ба-цзе и Ша-сэна, чтобы они поклонились ей. Затем бодисатву приветствовали остальные обитатели монастыря. Когда церемония с поклонами была закончена, Сунь У-кун сказал:
   – Великий праведник, тотчас же прикажите приготовить жертвенник для возжигания фимиама и просите бодисатву оживить ваше дерево.
   Склонившись перед бодисатвой в благодарственном поклоне, праведник промолвил:
   – Разве смеем мы беспокоить бодисатву нашими ничтожными делами?
   – Танский монах – мой ученик, – отвечала на это бодисатва. – И раз Сунь У-кун нанес вам оскорбление, я считаю своим долгом вернуть к жизни ваше драгоценное дерево.
   – В таком случае, – сказали тут три старца, – нечего спорить, попросим лучше бодисатву пройти в сад и посмотреть, что там происходит.
   Между тем праведник приготовил жертвенник с фимиамом, и после возжигания благовоний бодисатву пригласили пройти в сад, который успели привести в порядок. За бодисатвой последовали три старца. И вот, когда в саду собрались все, в том числе Сюань-цзан и остальные обитатели монастыря, они увидели священное дерево: оно лежало на земле с вывернутыми корнями, с опавшими листьями и засохшими ветвями.
   – Сунь У-кун, протяни руку! – приказала бодисатва.
   Тот поспешил выполнить приказание. Тогда бодисатва обмакнула ивовую ветвь в сладкую росу, написала на ладони Сунь У-куна заклинание о воскрешении мертвых и велела ему увлажнить этой росой корни дерева. Сунь У-кун выполнил и это ее приказание. В тот же миг из-под дерева забила ключом прозрачная вода.
   – Эту воду нельзя держать в посуде, сделанной из материала, относящегося к пяти элементам природы, то есть из металла, дерева, воды, огня и земли, – сказала тут бодисатва. – Ее можно черпать только нефритовым ковшом. Надо поднять дерево и опрыскать его сверху донизу этой водой. Тогда кора и корни отойдут, вырастут ветви и на них появятся листья. А когда ветви зазеленеют, появятся плоды.
   – Эй, люди! – крикнул Сунь У-кун. – Скорее несите нефритовый черпак.
   – Откуда мы его возьмем? Ведь мы живем в захолустье, – сказал праведник. – У нас есть только нефритовые чашки и бокалы. Годятся они?
   – Не важно, – сказала бодисатва, – были бы они из нефрита. Принесите, попробуем!
   Праведник велел принести чашки и бокалы. Послушники принесли тридцать чашек и пятьдесят бокалов и стали черпать ими воду из источника. Тем временем Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн бережно подняли дерево, а корни засыпали землей. После этого нефритовые сосуды с водой преподнесли бодисатве. Опустив в воду ивовую ветвь, бодисатва тщательно опрыскала ею все дерево, произнося при этом заклинание.
   Вскоре на дереве появились ветви, покрытые зеленой листвой, образующей густую тень, а затем и двадцать три плода жизни. Увидев это, Цин-фын и Мим-юе в один голос воскликнули:
   – Позавчера, когда у нас пропали плоды, мы насчитали всего двадцать две штуки. Откуда же взялась двадцать третья?
   – Сердце человека познается не сразу, – произнес Сунь У-кун. – Позавчера я утащил три плода. Но один из них упал; дух почвы сказал мне, что эти плоды при соприкосновении с землей уходят в нее. Чжу Ба-цзе не поверил мне и стал кричать, что я обманул их и утаил один плод. В общем, все дело так запутали, что лишь теперь с трудом разобрались.
   – Я знала, что плоды дерева жизни не должны соприкасаться ни с одним из пяти элементов, потому и попросила нефритовый сосуд, – промолвила бодисатва.
   Все это привело праведника в неописуемый восторг. Он тут же приказал принести золотую колотушку и сбил с дерева десять плодов жизни. После этого, желая отблагодарить всех за хлопоты и угостить своим сокровищем, он пригласил бодисатву и трех старцев в зал и устроил роскошный пир. Послушники расставили столы и принесли всевозможные яства. Бодисатва заняла главное место, старцы сели слева от нее, а Танский монах – справа. Праведник Чжэнь-юань уселся напротив бодисатвы. После этого каждый из них съел по одному плоду жизни. Об этом пиршестве сложены стихи:

     Гора Ваньшоушань прекраснее звезды —
     Раз в девять тысяч лет священные плоды
     На древе жизни созревали там,
     Даруя долголетье мудрецам.

     Когда же древо сломано легло,
     Росы прикосновенье помогло, —
     Вновь древо зеленеет и живет,
     Вкушают старцы вновь бессмертья плод.

     Здесь повстречались у Святой горы
     Все четверо монахов. С той поры
     Вкусивший от бессмертного плода
     Состариться не может никогда.

   Бодисатва и три старца съели по одному плоду жизни. Танский монах, узнав о том, что плоды эти священны, не стал отказываться и тоже съел один плод. По плоду досталось Сунь У-куну и его товарищам. Вместе со всеми съел один плод также и сам праведник Чжэнь-юань. И наконец, остальные обитатели монастыря разделили между собой один плод. После этого Сунь У-кун поблагодарил бодисатву за помощь и проводил ее до горы Путоянь, проводил он также и трех старцев до волшебной страны Пэнлай.
   Между тем праведник Чжэнь-юань распорядился, чтобы накрыли столы, принесли вина и постной пищи и заключил с Сунь У-куном братский союз.
   Не зря говорят, что если не подерешься, так и не узнаешь как следует друг друга. Случилось так, что чужие люди породнились. Сюань-цзан и его ученики остались очень довольны. Час был поздний, и все удалились на покой.
   О событиях последующего дня и о том, как паломники расстались с хозяевами и продолжали свой путь, вы узнаете из следующей главы.

Глава двадцать седьмая,

//-- из которой вы узнаете о том, как дух Трупа трижды преграждал путь Сюань-цзану и как Сюань-цзан, разгневавшись на прекрасного Царя обезьян, прогнал его от себя --//
   На следующее утро Сюань-цзан и его ученики собрали свои вещи и хотели отправляться в путь, но праведник Чжэнь-юань решительно отказался отпустить их. Побратавшись, праведник с Сунь У-куном очень сдружились. Снова был устроен пир. Так Сюань-цзан с учениками прожил в монастыре еще дней шесть.
   А надо вам сказать, что Сюань-цзан, съев плоды жизни, как бы полностью переродился: он почувствовал себя бодрым, жизнерадостным и очень сильным. Все его помыслы были направлены к тому, чтобы побыстрее получить священные книги: ему очень не хотелось задерживаться. Наконец они двинулись в путь.
   И опять через некоторое время перед ними выросла высокая гора.
   – Ученики мои, – сказал тогда Сюань-цзан, – гора эта сурова и неприступна, боюсь, что наш конь не одолеет ее. Нам следует быть очень осторожными.
   – Не беспокойтесь, учитель, – сказал Сунь У-кун. – Мы всё отлично понимаем.
   Идя впереди и держа наперевес посох, прекрасный Царь обезьян прокладывал в горах путь. Вскоре они поднялись на вершину. Тут перед ними раскрылись необозримые пространства:

     Все громоздились пики
     И уходили ввысь,
     И горные потоки
     Стремительно неслись.
     Олени и архары
     Скакали по горам.
     Бродили стаей волки,
     Скрывались тигры там,
     И кабаны стадами
     Средь зарослей паслись,
     А сколько было зайцев
     И золотистых лис!

     И злобные гадюки
     Ползли из пышных трав,
     Гнилой туман из пасти
     Выбрасывал удав,
     Все змеи извергали
     Тяжелый, душный смрад.
     Кустарник цепкий стлался
     Средь каменных громад.
     И выпрямляли сосны
     Величественно стан.
     Смоковницы теснились
     В густых сетях лиан,
     И вдаль, до горизонта
     Плыл аромат травы;
     Касались эти горы
     Небесной синевы.
     Медведицы созвездья
     Они достичь могли,
     До Северного моря
     Их тени пролегли.

   Эта картина повергла Сюань-цзана в ужас, но тут Великий Мудрец Сунь У-кун, размахивая своим посохом, издал такой страшный крик, что волки и гады от страха попрятались, а тигры и барсы разбежались в разные стороны. Когда путники, углубившись в горы, достигли самых высоких вершин, Сюань-цзан вдруг обратился к Сунь У-куну:
   – Я сильно проголодался. Ты попросил бы где-нибудь немного еды.
   – Да вы что, с ума сошли? – улыбнулся Сунь У-кун. – Ведь здесь нет ни деревень, ни постоялых дворов, где же это я вам пищу достану? Тут и за деньги ничего не купишь.
   Такой ответ очень расстроил Сюань-цзана.
   – Эх ты, обезьяна! – сказал он сердито. – Вспомни то время, когда ты на горе Усиншань был заточен Буддой в каменный ящик. Тогда ты мог лишь говорить, но не имел возможности двигаться. Ведь ты спас свою жизнь только благодаря мне. Затем ты был посвящен в монахи и стал моим учеником. Почему же ты постоянно проявляешь нерадивость?
   – Как же это я проявляю нерадивость? – удивился Сунь У-кун. – Ведь я служу вам верой и правдой.
   – В таком случае почему ты не хочешь достать мне еды? Разве могу я идти голодным? Кроме того, этот туман и вредные испарения помешают нам добраться до храма Раскатов грома.
   – Ладно, учитель, не сердитесь, – сказал тут Сунь У-кун. – Я знаю, вы человек гордый и самолюбивый и, если чем-нибудь вам не угодишь, вы, чего доброго, начнете читать свои заклинания. Сойдите с коня и спокойно сидите здесь, а я пойду посмотрю, где тут есть жилье, и, может быть, что-нибудь достану.
   Одним прыжком Сунь У-кун очутился на облаке и, приложив руку к глазам, стал внимательно осматриваться. В западном направлении он так ничего и не обнаружил. Кругом стояла мертвая тишина: ни деревень, ни поселений не было видно. Один только лес темнел. Сунь У-кун долго осматривал местность и вдруг к югу увидел высокую гору. Склон ее, обращенный к солнцу, был усеян какими-то ярко-красными пятнами. Тут Сунь У-кун опустился на своем облаке и сказал:
   – Учитель, сейчас я принесу вам поесть!
   Когда Трипитака поинтересовался, что ему удалось найти, Сунь У-кун сказал:
   – Здесь нет жилья и попросить подаяния не у кого. Зато на горе, что к югу, видны какие-то красные пятна, видимо персики. Сейчас отправлюсь туда и принесу вам несколько штук.
   – Персики – самая лучшая пища для монахов, – обрадованно сказал Сюань-цзан.
   Мы не будем подробно рассказывать о том, как Сунь У-кун, захватив чашку для сбора подаяний, сделал прыжок и на чудесном луче молнией понесся по воздуху, так что только ветер свистел в ушах. Через какой-нибудь миг он уже был на южной горе и рвал персики.
   Не зря говорят, что, «когда гора высока, на ней водятся оборотни, а если горные хребты обрывисты, там можно встретить духов». Так и на этой горе был свой оборотень. Полет Великого Мудреца за персиками растревожил его. Восседая на облаке, гонимом северным ветром, этот оборотень вдруг увидел Сюань-цзана и пришел в неописуемый восторг.
   «Ну, мне отчаянно повезло! – подумал он. – Последнее время только и говорят о Танском монахе, который едет за священными книгами. Этот монах подвергался перевоплощениям. Он совершенствовался в течение десяти поколений, и тот, кто съест хотя бы кусочек его тела, станет бессмертным».
   Оборотень приготовился было схватить Сюань-цзана, но, обнаружив, что с обеих сторон его охраняют, не решился приблизиться к нему.
   «Кто же это охраняет его», – подумал он и тут же решил, что это Чжу Ба-цзе и Ша-сэн. Конечно, они не обладают какими-либо необычайными способностями, однако Чжу Ба-цзе был небесным полководцем, а Ша-сэн – распорядителем церемоний. Нет сомнения в том, что они все еще могущественны. Не решаясь приблизиться к Сюань-цзану, оборотень подумал: «Сыграю-ка я над ними штуку. Посмотрим, что они станут делать!»
   О чудесный дух! Он остановил свое облако, спустился в ущелье и, встряхнувшись, превратился в прелестную девушку, с круглым, как луна, лицом. У нее были очень красивые брови и глаза, зубы сверкали белизной, губы алели. Держа в одной руке глиняный сосуд, а в другой – зеленую фарфоровую бутыль, девушка направилась прямо на восток, туда, где сидел Танский монах.

     У самого обрыва
     Монах сдержал коня, —
     Красавица предстала,
     Улыбкою маня.

     Приоткрывались ручки
     Движеньем рукава,
     И ножка из-под юбки
     Видна была едва;

     Казались капли пота
     Росою на цветке,
     Чернели брови ивой,
     Склоненною к реке;

     Увидел он, решившись
     Внимательней взглянуть,
     Что странникам навстречу
     Красотка держит путь.

   – Чжу Ба-цзе, Ша-сэн, – промолвил Сюань-цзан. – Вы слышали, как Сунь У-кун говорил о том, что здесь нет людей? А ну-ка, взгляните, кто это там идет?
   – Учитель, – сказал Чжу Ба-цзе. – Побудьте пока с Ша-сэном, а я мигом разузнаю, в чем там дело.
   Положив грабли, Чжу Ба-цзе поправил на себе одежду и с важным видом, степенно, пошел навстречу женщине. Верно говорят: то, что издали кажется туманным, вблизи приобретает отчетливую форму. К ним приближалась настоящая красавица!

     Чернели брови
     Ивой у воды,
     В очах миндалевидных
     Свет звезды;
     Лицом прекрасна,
     Как луна, бела,
     Она была
     Приятно весела;
     Напоминала
     Ласточку она,
     И щебетала иволгой, —
     Нежна, —
     Как яблони
     Раскрывшийся бутон,
     Как шао-яо,
     Что солнцем озарен.

   К ним приближалась настоящая красавица!

   Увидев женщину, Дурень тотчас же воспылал к ней страстью и стал молоть всякую чепуху.
   – Красотка, куда путь держите? И что это у вас в руках? – спросил Чжу Ба-цзе.
   Ему и в голову не приходило, что перед ним дух-оборотень.
   – Почтенный монах, – поспешила ответить женщина. – В этом горшке ароматная каша, а в зеленом кувшине – жареная лапша. Пришла я сюда лишь только потому, что дала обет помогать монахам.
   Чжу Ба-цзе остался очень доволен ее ответом и вихрем помчался к Сюань-цзану.
   – Учитель, – сказал он. – Поистине: «Небо заботится о достойных людях». Проголодавшись, вы послали нашего брата поискать для вас какой-нибудь пищи, но мы даже не знаем, куда эта обезьяна отправилась за персиками. Кроме того, много их не съешь, так как от них может сильно заболеть живот. А тут пришел человек с подаянием.
   – Ты, негодник, – недоверчиво сказал Сюань-цзан, – вечно лезешь со всякими глупостями! С тех пор как мы покинули монастырь Учжуангуань, мы не встретили ни одного хорошего человека, – кто же станет заботиться о монахах и приносить им подаяние?
   – Вот кто! – воскликнул Чжу Ба-цзе.
   Увидев женщину, Сюань-цзан поспешил встать и, сложив на груди руки, промолвил:
   – О благодетельница! Где ваш дом, из какого вы рода и что за обет дали?
   Сюань-цзан тоже не сумел распознать оборотня. А тот стал всячески изощряться и рассказывать всякие небылицы.
   – Учитель, – сказал он, – эти горы называются «Хребет белого тигра». Его избегают и змеи, и звери. Вот к западу отсюда и живет моя семья. Мои родители сейчас находятся дома. Они любят читать священные книги и делают добрые дела. Монахи всех окрестных монастырей облагодетельствованы ими. У них долгое время не было детей, но они горячо молились, и небо послало им меня. Я хотела найти себе мужа и уйти жить к нему. Но родители боялись, что на старости лет у них не будет опоры, и решили принять зятя к себе в дом, чтобы спокойно дожить до конца дней своих.
   – Дорогая, – сказал, выслушав ее, Сюань-цзан. – Что-то нескладно у вас получается. В священных книгах сказано: «Если у тебя живы отец и мать, не уезжай от них далеко. А если поедешь, то держи себя строго». Ты говоришь, что родители твои живы и нашли тебе мужа, значит обет, данный тобой, мог выполнить твой муж. Почему же ты одна бродишь по горам? Женщине это не пристало.
   Выслушав это, красавица усмехнулась и стала убеждать монаха в правдивости своих слов:
   – Учитель, в ущелье на северном склоне горы мой муж с работниками полет сейчас посевы. Вот я и отправилась туда отнести им обед. Ведь сейчас страдная пора и нанять работников очень трудно. А родители у меня старые, мне и приходится самой относить еду. Увидев вас, я поняла, что вы странствующие монахи, и вспомнила, что мои родители всю жизнь делали людям добро, потому я и решила отдать обед вам. Если не брезгуете, то сделайте милость: примите от меня этот скромный дар.
   – О небо, небо! – воскликнул Сюань-цзан. – Мой ученик только что отправился за персиками и вот-вот должен вернуться. А если мы съедим обед твоего мужа, то он, узнав об этом, станет ругать тебя, ну и вина, естественно, ляжет на нас, монахов.
   Видя, что Танский монах решительно отказывается принять угощение, женщина очень вежливо произнесла:
   – Дорогой учитель! Мои родители облагодетельствовали многих монахов. Но должна вам сказать, что мой супруг – человек еще более добродетельный. Всю жизнь он строит мосты, прокладывает дороги и всегда помогает старикам и бедным. Если он узнает, что я накормила вас, то станет относиться ко мне еще лучше. Мы не то что другие.
   Между тем Сюань-цзан, решительно отказываясь от предлагаемой ему пищи, окончательно расстроил Чжу Ба-цзе. Дурень надулся и сердито ворчал:
   – Много монахов на свете, но вряд ли найдешь среди них более бестолкового, чем этот. Мы могли бы поесть сейчас втроем, еда, можно сказать, у нас в руках, так нет же, ему непременно нужно дождаться обезьяны, чтобы и ее накормить.
   Наконец терпение у Чжу Ба-цзе лопнуло, и он, схватив обеими руками горшок, хотел разом все съесть.
   Между тем Сунь У-кун, набрав на вершине южной горы персиков и сложив их в миску, сделал прыжок в воздухе и в тот же миг очутился рядом с учителем. Пристально взглянув на женщину своими огненными глазами, он тотчас же признал в ней духа-оборотня и, поставив на землю миску, схватил свой посох.
   – Сунь У-кун! – испуганно воскликнул Сюань-цзан, взяв его за руку. – Кого это ты собираешься бить?
   – Учитель, – сказал тогда Сунь У-кун, – не думайте, что женщина, которую вы видите, хороший человек. Это дух, он обманул вас.
   – Ах ты, обезьяна, – отвечал на это Сюань-цзан. – Ты, конечно, доказал свою прозорливость, но это вовсе не значит, что сейчас должен болтать всякий вздор. Эта женщина явилась сюда с благими намерениями и изъявила желание накормить нас – как же смеешь ты после этого называть ее оборотнем?
   – Учитель, ничего вы не знаете, – промолвил Сунь У-кун. – Когда я был духом в пещере Водного занавеса и думал о том, как поесть человеческого мяса, я прибегал точно к таким же уловкам: либо превращался в золото и серебро, либо принимал вид столика, а иногда притворялся пьяным или же становился красавицей. И если находился какой-нибудь дурак, который влюблялся в меня, я заманивал его в пещеру и здесь делал с ним все, что было моей душе угодно: или поджаривал, или варил. А если не мог съесть сразу, то вялил про черный день. Запоздай я сейчас немного, учитель, и вы, безусловно, попали бы к нему в ловушку.
   Однако Сюань-цзан никак не мог поверить тому, что говорил Сунь У-кун, и твердил свое.
   – Ну, теперь мне все понятно, – сказал Сунь У-кун. – Просто вы не устояли перед такой красавицей и в вас проснулись человеческие страсти. Ну что ж, в таком случае велите Чжу Ба-цзе срубить несколько деревьев. Ша-сэн же пусть наберет травы, а я буду за плотника и сооружу вам уютное гнездышко. Наслаждайтесь в свое удовольствие. А мы пойдем каждый своей дорогой. Зачем тащиться за какими-то там священными книгами и переживать разные трудности.
   Сюань-цзан, будучи по натуре человеком мягким и добрым, не мог снести подобного оскорбления и весь зарделся.
   А Сунь У-кун между тем решил показать себя. Он размахнулся и ударил оборотня посохом по голове. Однако оборотень тоже умел прибегать к различным волшебным способам. Как только Сунь У-кун занес над его головой посох, он применил способ «освобождение от телесной оболочки», встряхнулся и, прежде чем Сунь У-кун успел ударить его, выпустил душу из тела, которое так и осталось лежать на земле бездыханным. Перепуганный насмерть Сюань-цзан весь дрожал и читал про себя молитвы.
   – Эта обезьяна продолжает безобразничать, – бормотал он. – Никакие увещевания не действуют на нее. Взяла вот и ни за что ни про что погубила человеческую жизнь.
   – Не сердитесь, учитель, – промолвил Сунь У-кун. – Вы лучше посмотрите, что находится в горшке.
   И вот, когда Сюань-цзан, поддерживаемый под руку Ша-сэном, приблизился к горшку, то вместо каши из ароматного риса обнаружил там ползающих червей, которые тащили свои хвосты, а вместо лапши увидел зеленых лягушек и жаб, которые ползали вокруг. Тут Сюань-цзан призадумался над словами Сунь У-куна и готов был уже поверить тому, что тот сказал. Однако подстрекательства Чжу Ба-цзе, который никак не мог успокоиться, оказали свое действие.
   – Как можно было принять эту женщину за оборотня? – говорил Чжу Ба-цзе. – Ведь она из местных поселян и встретилась нам только потому, что несла мужу в поле обед. Посох нашего брата чересчур тяжел, и стоило Сунь У-куну прикоснуться им к женщине, как она тут же отдала богу душу. Сунь У-кун ничуть не боится заклинания о сжатии обруча. Посредством волшебства он затуманил ваши глаза и совершил это превращение. Он делает все это для того, чтобы вы не читали своего заклинания.
   Слова Чжу Ба-цзе оказались роковыми. Сюань-цзан поддался на подстрекательства Дурня и, щелкнув пальцами, стал читать заклинание.
   – Ой, больно! – закричал Сунь У-кун. – Умоляю вас, остановитесь. Если хотите что-нибудь сказать мне, пожалуйста, говорите.
   – Какие тут еще могут быть разговоры, – возмутился Сюань-цзан. – Отрекшийся от мира должен совершать только добрые дела, читать молитвы и никогда не забывать о добродетели: «Подметая пол, надо стараться не причинить вреда даже муравью и жалеть мотылька, полетевшего на огонь». Как же ты смеешь на каждом шагу творить зло? Вот и сейчас ты ни за что ни про что убил человека. Зачем же тебе идти за священными книгами? Возвращайся лучше обратно!
   – Куда же вы меня посылаете, учитель? – спросил Сунь У-кун.
   – Отныне я не желаю считать тебя своим учеником, – отвечал Сюань-цзан.
   – Боюсь, что без меня вы никогда не доберетесь до Индии, – произнес Сунь У-кун.
   – Моя судьба в руках неба, – смиренно отвечал Сюань-цзан. – Если мне суждено, чтобы какой-нибудь дух сварил и съел меня, – значит, так и будет. Разве сможешь ты предотвратить мою смерть? Еще раз говорю тебе – иди обратно!
   – Вернуться, конечно, можно, ничего хитрого в этом нет, – сказал Сунь У-кун. – Беда лишь в том, что я не успел отблагодарить вас за оказанную мне милость.
   – О какой милости ты говоришь? – спросил Сюань-цзан.
   Тогда Великий Мудрец встал перед Сюань-цзаном на колени и, отбивая поклоны, промолвил:
   – За то, что я учинил дебош в небесных чертогах, меня подвергли тягчайшему наказанию: наш святейший Будда заточил меня под гору Усиншань. Но, к счастью, бодисатва Гуаньинь постригла меня в монахи, и благодаря вам, учитель, я был освобожден из заточения. И теперь, если я не буду следовать с вами до Индии, значит я «поступил неблагородно и не отплатил за оказанную мне милость» и меня, неблагодарного, будут поносить во веки веков.
   У Танского монаха было доброе сердце. Видя искреннюю печаль Сунь У-куна, он изменил свое решение и сказал:
   – Ну, если все это правда, то на сей раз я помилую тебя. Смотри только, больше не безобразничай. Иначе я буду читать заклинание не менее двадцати раз!
   – Как вам будет угодно, – согласился Сунь У-кун. – Вы можете читать хоть тридцать раз, но людей я убивать не буду.
   После этого Сунь У-кун помог монаху сесть на коня и поднес ему персики. Сюань-цзан съел несколько штук и немного утолил голод.
   Однако вернемся к оборотню, которому удалось спасти свою жизнь и взлететь на небо. Вы уже знаете о том, что Сунь У-кун не убил волшебника, так как душа его успела покинуть телесную оболочку. И теперь, сидя на облаке, волшебник от злости скрежетал зубами.
   – Вот уже несколько лет я слышу о необычайной силе Сунь У-куна, – кипя ненавистью, размышлял он, – и сегодня убедился, что не зря о нем такая слава идет. Танский монах не опознал во мне оборотня и совсем было собрался отведать моего угощения. Стоило ему только понюхать мое зелье, и он был бы у меня в руках. Так надо же было явиться этому Сунь У-куну и испортить все дело. Но мало этого. Он чуть было не прикончил меня. Выходит, я зря трудился. Нет, не могу я так просто отпустить этого монаха. Спущусь-ка я еще раз вниз и сыграю с ними еще одну штуку.
   О чудесный волшебник! Он опустился на склон горы, встряхнулся всем телом и мигом превратился в дряхлую старуху с палкой в руках, которая, плача, медленно пошла вперед.
   – Учитель, беда, – испуганно вскрикнул Чжу Ба-цзе. – Эта старушка, несомненно, кого-то ищет.
   – Кого же это она может искать? – спросил Сюань-цзан.
   – Женщина, которую убил наш брат, конечно, приходится ей дочерью. Вот она и ищет ее, – сказал Чжу Ба-цзе.
   – Не болтай глупостей! – крикнул на него Сунь У-кун. – Той женщине было не больше восемнадцати лет, а старухе, пожалуй, все восемьдесят. Что же, по-твоему, она родила, когда ей было уже за шестьдесят? Нет, тут что-то нечисто. Погодите, я выясню, в чем дело.
   И, зашагав вперед, Сунь У-кун подошел прямо к старухе:

     На грудь старухи мнимой опускались,
     Как две сосульки, две седые пряди;
     Она едва плелась, трясясь, хромая,
     С опаской боязливой в мутном взгляде.

     Как чайный лист сухой – лицо в морщинах,
     Беспомощное, все иссохло тело,
     Вперед далеко выдвинулись скулы,
     И нижняя губа ее висела.

     Как с молодостью старости равняться!
     Уж складки кожи на кошель похожи,
     Который бережливою рукою,
     Как лотоса листок, умело сложен.

   Сунь У-кун тотчас же понял, что перед ним дух, и без дальнейших рассуждений взмахнул своим посохом. Однако дух, как и в первый раз, встряхнулся, душа его покинула телесную оболочку, а на дороге осталась лежать убитая старуха. Увидев это, Сюань-цзан сошел с коня и, распростершись у дороги, стал читать заклинание о сжатии обруча. Читал он его ни много ни мало двадцать раз.
   Посмотрели бы вы, что творилось с бедной головой Сунь У-куна! Она стала похожа на тыкву-горлянку. А он сам от нестерпимой боли катался по земле.
   – Учитель, пощадите! – не выдержав, взмолился он. – Если вы хотите что-нибудь сказать мне, говорите, пожалуйста!
   – Что-нибудь сказать, – повторил Сюань-цзан. – Когда монах следует добрым советам, он не попадает в ад. Ведь я как будто убедил тебя – почему же ты снова сотворил зло? Как можно убивать одного за другим ни в чем не повинных людей?
   – Да ведь это волшебник, – сказал Сунь У-кун.
   – Все это ерунда, – возмутился Сюань-цзан. – Что-то много волшебников у тебя развелось. Ты просто не стремишься к добру, и на уме у тебя одно зло. Сейчас же убирайся!
   – Что же, – отвечал Сунь У-кун, – раз вы гоните меня, я могу уйти. Одно только меня беспокоит.
   – Что же именно? – спросил Сюань-цзан.
   – Учитель, – вмешался в разговор Чжу Ба-цзе, – он хочет поделить с вами вещи. Неудобно ведь возвращаться с пустыми руками после того, как он столько лет сопровождал вас. Дайте ему из своего узла что-нибудь старое – рубашку или шапку.
   От негодования Сунь У-кун даже подскочил.
   – Я тебя, скотина! – заорал он. – С тех пор как я стал монахом, мне чужды и зависть, и корыстолюбие. Как же ты смеешь говорить о каких-то вещах!
   – Почему же в таком случае ты не уходишь? – спросил Сюань-цзан.
   – Что же, не стану обманывать вас, учитель, – сказал Сунь У-кун. – Пятьсот лет назад, когда я жил в пещере Водного занавеса, на горе Цветов и плодов и был в зените славы, я победил духов – повелителей семидесяти двух пещер, и мне подчинялись сорок семь тысяч духов. В те времена я носил корону из червонного золота, желтый кафтан с синим поясом и туфли для хождения по облакам. В руках у меня был посох желаний с золотыми обручами. В общем, я был, как говорится, настоящим человеком. Но когда я понял, что от преступления можно спастись через нирвану, дал монашеский обет и сделался вашим учеником, на голове моей очутился этот обруч. Возвращаться с ним в свои владения мне неудобно. И если вы, учитель, не хотите, чтобы я сопровождал вас, прочитайте, пожалуйста, заклинание об освобождении меня от этого обруча и наденьте его на кого-нибудь другого. Тогда я смогу спокойно возвратиться к себе домой, ведь часть пути я все же сопровождал вас. Так неужели в вас нет хоть капли жалости ко мне?
   – Сунь У-кун, – сказал изумленный Танский монах. – Я знаю только заклинание о сжатии обруча, ни о каком другом заклинании мне бодисатва не говорила.
   – Тогда, – сказал Сунь У-кун, – вам придется идти со мной и дальше.
   Сюань-цзан вынужден был согласиться.
   – Ну ладно, вставай. Еще раз прощаю тебя. Но смотри, чтобы впредь этого больше не было!
   – Можете не сомневаться! – заверил Сунь У-кун.
   И он снова помог Сюань-цзану сесть на коня, а сам пошел впереди.
   Но вернемся к оборотню. Итак, второй удар Сунь У-куна не причинил ему никакого вреда. Находясь в воздухе, этот оборотень восхищался провидением Сунь У-куна.
   «Чудесный Царь обезьян! – думал он. – У него действительно дар провидца. В любом превращении он сразу же распознает меня. А монахи идут довольно быстро. Если они перейдут эту гору и уйдут на сорок ли к западу, то выйдут из моих владений. А вдруг их там поймают другие духи? После этого меня просто засмеют, и я потеряю всякое уважение. Попробую-ка еще разок подшутить над ними».
   О чудесный волшебник! Остановив на вершине северный ветер, он на склоне горы встряхнулся и превратился в почтенного старца:

     Как у Пэн-цзу, глава его седа,
     У духов звезд такая ж борода.
     Вложил он в уши, как глухой, – нефрит, —
     Пусть это било легкое звенит!

     Сверкал, как звезды, взор его живой,
     А посох был с драконьей головой.
     Был на халате журавлиный пух…
     Так шел старик, псалмы читая вслух.

   Увидев старца, Танский монах пришел в восторг.
   – Амитофо! – воскликнул он. – Да эта Западная страна поистине благодатный край. Старик, который едва волочит ноги, и тот считает своим долгом выполнять закон Будды и читает псалмы.
   – Погодите, учитель, – заметил тут Чжу Ба-цзе. – Как бы этот старик не стал источником новой беды.
   – Это почему же? – удивился Танский монах.
   – Наш брат убил его дочь и жену, и теперь он, конечно, пошел искать их. Если нас впутают в это дело, учитель, то придется вам поплатиться собственной жизнью. Ну а меня как соучастника сошлют куда-нибудь в отдаленные места на военную службу. Ша-сэна обвинят в подстрекательстве и отправят на принудительные работы. Зато наш брат, Сунь У-кун, прибегнет к волшебству, станет невидимым и скроется. Ему не придется переживать бедствий, какие выпадут на нашу долю.
   – Какой же ты дурень, – сказал, выслушав его, Сунь У-кун. – Ведь своей глупой болтовней ты можешь напугать учителя. Сейчас пойду узнаю, что это за старец.
   Спрятав под одеждой посох, он пошел навстречу старцу.
   – Почтенный господин, – обратился он к нему, – куда путь держите? И почему это вы на ходу псалмы читаете?
   На сей раз волшебник просчитался, решив, что Сунь У-кун ведет себя как обыкновенный человек, и, не задумываясь, ответил:
   – Почтенный отец! Всю свою жизнь я провел в этих местах, занимался благотворительными делами и любил читать буддийские священные книги. Судьба не послала мне сына, была у меня единственная дочь. Я взял к себе в дом зятя. И вот сегодня дочь отправилась на поле относить мужу обед и не вернулась. Очевидно, попала в пасть тигру. Жена пошла искать ее и тоже не вернулась. И вот сейчас я сам отправился на поиски. Если они действительно погибли, соберу их останки и похороню на семейном кладбище.
   – Ну вот что, – рассмеялся Сунь У-кун. – Ты, выдающий себя за моего предка. Жизнь тебе надоела, что вздумал надувать меня? Нет, провести меня не удастся. Я отлично знаю, кто ты.
   Волшебник был так поражен, что не мог даже слова вымолвить. А Сунь У-кун между тем схватил свой посох, но тут же остановился.
   «Если я не убью его, он наверняка причинит нам неприятности. А если убью, учитель снова начнет читать заклинание. Но ведь он может воспользоваться случаем и схватить учителя, а тогда хлопот не оберешься… Нет, правильнее все-таки убить его, – решил наконец Сунь У-кун. – Ну, пусть учитель читает заклинание. Но ведь не зря говорит пословица: „Тигр не ест своих детенышей“. Уж как-нибудь я постараюсь уговорить его. Может быть, и обойдется».
   Тут Великий Мудрец произнес заклинание, и перед ним предстали местные духи – хранители земли и гор.
   – Этот волшебник, – сказал он им, – третий раз обманывает нашего учителя. Но сейчас я хочу наконец разделаться с ним. Вы поднимитесь в воздух и будьте свидетелями. Уходить никому не разрешаю.
   Ни один из духов не посмел нарушить приказа. Все они поднялись на облако и стали наблюдать за тем, что происходит на земле.
   А Великий Мудрец в это время взмахнул своим посохом и ударил волшебника. Тот сразу же испустил дух. Сидевший на коне Сюань-цзан задрожал от ужаса и не мог вымолвить ни слова, в то время как Чжу Ба-цзе только расхохотался.
   – Ну и молодец Сунь У-кун! – крикнул он. – До чего разошелся! Не прошло еще и полдня, как он успел убить трех человек!
   Танский монах хотел было произнести заклинание, но Сунь У-кун подбежал к нему и крикнул:
   – Учитель! Погодите! Вы лучше взгляните, что осталось от этого волшебника.
   Сюань-цзан посмотрел и увидел груду истлевших белых костей.
   – Сунь У-кун! – с изумлением воскликнул он. – Ведь ты его только что убил, как же мог он так быстро превратиться в груду костей?
   – Это была душа, скрывшаяся в трупе, оборотень, который заманивал людей и причинял им зло, но сейчас он потерпел поражение. И вот, когда я убил его, он предстал в своем настоящем виде. На хребте у него написано: «Женщина – скелет».
   Выслушав это, Сюань-цзан наконец поверил Сунь У-куну. Но тут опять вмешался Чжу Ба-цзе.
   – Учитель, – не отставал он. – Рука у Сунь У-куна тяжелая, а посох такой, что и подумать о нем страшно. Сунь У-кун убил человека, но, опасаясь, как бы вы не стали произносить заклинание, тут же превратил его в груду костей, чтобы ввести вас в заблуждение.
   Будучи от природы человеком доверчивым, Танский монах послушался Чжу Ба-цзе и стал читать заклинание. Обезумев от боли, Сунь У-кун опустился на колени и взмолился:
   – Остановитесь! Остановитесь! Если вы хотите что-нибудь сказать мне, так прошу вас, говорите скорее!
   – Обезьяна ты! Какие тут еще могут быть разговоры! Тот, кто отрекся от мира и совершает добрые дела, подобен весенней траве. Ты не замечаешь, как с каждым днем она становится все выше и выше. Тот же, кто творит зло, подобен точильному камню. Ты не замечаешь, как с каждым днем он становится все меньше. Ты убил подряд трех человек. Но в этом глухом и пустынном месте свидетелей нет и некому донести на тебя. Ну а что будет, когда мы попадем в город, где много народу? Ведь если ты и там начнешь действовать своим злосчастным посохом и без разбору избивать людей, то натворишь таких бед, что трудно будет рассчитывать на спасение. Короче говоря, сейчас же убирайся!
   – Вы напрасно сердитесь на меня, учитель, – выслушав его, сказал Сунь У-кун. – Неужели вы не понимаете, что этот старец был злым духом? Ведь он намеревался причинить вам зло. Убив его, я вас же избавил от беды. А вы не хотите этого понять, прислушиваетесь к словам Дурня и каждый раз прогоняете меня. Пословица гласит: «Терпеть можно до трех раз». И если бы я сейчас не ушел от вас, то был бы самым презренным и ничтожным монахом. Я уйду! Но помните, что без меня вам будет трудно.
   – Ну что за низкая обезьяна! – возмутился Сюань-цзан. – С каждым днем она становится наглее! Что ж, по-твоему, только ты человек, а У-нэн и У-цзин не люди?
   Эти слова привели Сунь У-куна в полное отчаяние.
   – О небо! – воскликнул он. – Вспомните то время, когда вы отправились в путь из Чанъани и сопровождал вас только Лю Бо-цинь – охотник. Ведь после того, как вы достигли горы Усиншань, освободили меня и я поклонился вам как своему учителю, я проникал в древние пещеры, входил в дремучие леса, вылавливал злых духов и оборотней, усмирял Чжу Ба-цзе, поймал Ша-сэна и каких только мук и трудностей не перетерпел за это время! А вы потеряли прозорливость, ничего не хотите понимать и только знаете, что прогонять меня. Недаром говорит пословица: «Когда нет птиц – лук прячут; когда заяц умирает – варят собаку». Ладно! Пусть будет по-вашему! Но как быть с заклинанием о сжатии обруча?
   – Я больше не буду его произносить, – отвечал Сюань-цзан.
   – Ну, этому трудно поверить, – усомнился Сунь У-кун. – Когда вы попадете в безвыходное положение, из которого вас не смогут выручить ни Чжу Ба-цзе, ни Ша-сэн, вы, конечно, вспомните обо мне и снова прибегнете к заклинанию. И где бы я ни находился в этот момент, пусть за сотни тысяч ли, оно все равно окажет свое действие и я снова вернусь к вам. Так не лучше ли сейчас отказаться от вашего намерения?
   Но чем больше говорил Сунь У-кун, тем сильнее сердился Танский монах. Он слез с коня и велел Ша-сэну достать из узла бумагу и кисть. Затем, зачерпнув в ручье воды, растер на камне тушь и написал Сунь У-куну бумагу об отставке.
   – Вот возьми этот документ, обезьяна, – сказал он. – Отныне я не желаю считать тебя своим учеником! Лучше мне провалиться в преисподнюю, где подвергаются самым жестоким пыткам, нежели увидеть тебя снова.
   – Учитель, не нужно давать клятвы, – сказал Сунь У-кун, поспешно взяв бумагу. – Я и так ухожу.
   Затем он сложил бумагу, спрятал ее в рукав и кротко обратился к Сюань-цзану:
   – Учитель, мы прошли с вами не малый путь. Кроме того, я получил от бодисатвы наставления. Жаль, что все дело рухнуло и я не смогу выполнить данного мне поручения. А теперь прошу вас сесть, учитель, и принять мои поклоны. Тогда я с легким сердцем покину вас.
   Однако Танский монах отвернулся от него и тихо проговорил:
   – Я честный монах и не хочу принимать почести от таких злодеев, как ты!
   Тогда Великий Мудрец выдернул из головы три волоска, подул на них волшебным дыханием и крикнул:
   – Изменитесь!
   В тот же миг появилось еще три Сунь У-куна. Они окружили Сюань-цзана, склонились перед ним, и ему волей-неволей пришлось принять поклоны.

   С трудом превозмогая боль разлуки со своим учителем, Великий Мудрец совершил стремительный прыжок и полетел к пещере Водного занавеса на горе Цветов и плодов.

   После этого Великий Мудрец выпрямился, встряхнулся, водворил волоски на место и обратился к Ша-сэну.
   – Уважаемый брат, – сказал он, – ты человек хороший, но смотри, остерегайся наветов Чжу Ба-цзе. В пути ведите себя очень осторожно. Если случится беда и какой-нибудь злой дух захватит нашего учителя, то ты скажи, что его главным учеником является Сунь У-кун, а западные волшебники слышали о моей силе и не осмелятся причинить зло нашему учителю.
   – Я честный монах! – сказал тут Сюань-цзан. – И не хочу, чтобы при мне упоминали твое злодейское имя. Можешь уходить от нас.
   Окончательно убедившись в том, что Сюань-цзан не изменит своего решения, Великий Мудрец понял, что надо уходить.

     Перед учителем в слезах
     Он положил поклон,
     Беречь учителя в пути
     Ша-сэна просит он.
     И на лужайке истоптал
     В отчаянье траву,
     На землю глядя, средь лиан
     Он преклонил главу.
     Был у него особый дар:
     Взмываться колесом,
     На землю опускаться вновь
     Стремительным броском;
     Свободно, как никто другой,
     Моря пересекал
     И не страшился на пути
     Он высочайших скал.
     Исчез он сразу… не успеть,
     Казалось, и мигнуть,
     Как воротился Сунь У-кун
     Опять на старый путь.

   С трудом превозмогая боль разлуки со своим учителем, Великий Мудрец совершил стремительный прыжок и полетел к пещере Водного занавеса на горе Цветов и плодов. Одиноко сидя на облаке, он тяжело переживал свалившуюся на него беду. Вдруг до него донесся шум воды. Взглянув вниз, Великий Мудрец увидел, что под ним бушуют воды Великого Восточного моря. Тут он снова вспомнил о Танском монахе, и по лицу у него неудержимо потекли слезы. Остановив свое облако, он долго оставался на месте и наконец полетел дальше.
   Чем же закончилось его путешествие, вам расскажет следующая глава.

Глава двадцать восьмая,

//-- повествующая о том, как на горе Цветов и плодов собрались духи и волшебники и как Сюань-цзан повстречал в лесу Черной сосны оборотня --//
   Итак, Великий Мудрец, изгнанный Танским монахом, тяжело переживал свое горе и, как вы уже знаете, неожиданно увидел воды Восточного моря.
   «А ведь я целых пятьсот лет не бывал в этих местах», – подумал Сунь У-кун.

     Вздымаются волны,
     Бурля и вскипая,
     И нет им конца,
     Ни конца нет, ни края…

     Путь Млечный задело
     Свирепой волною,
     Бушует вода
     Под корою земною…

     Прибой кровожадней
     Могучего зверя —
     Он пену с размаха
     Бросает на берег…

     Вода, сверхъестественной
     Силой влекома,
     Гремит, как раскаты
     Весеннего грома.

     Вода ненасытная
     Берег кромсает,
     А ветер неистовый
     Волны бросает…

     Счастливый старик,
     Оседлавший дракона,
     Нахмурясь, летит
     Над пучиной бездонной.

     На аисте быстром
     Промчавшейся тенью.
     Прислужник святого
     Изведал волненье!..

     На бреге пустынном
     Ни дома, ни крова,
     Ни лодок рыбацких
     Средь моря пустого:

     Здесь тысячи лет
     Без конца, неизменно
     Вздымает снега
     Исполинская пена,

     А в месяц шестой
     Забывают о лете.
     Рождающий осень —
     Господствует ветер…

     Здесь только порхают
     Над берегом птицы
     Да белая чайка
     Над морем резвится:

     Кричит, веселится
     Она на просторе —
     Других рыбаков
     Не знавало здесь море…

     Лишь рыбы морские
     Не ведают грусти;
     Кричат, пролетая,
     Печальные гуси…

   Сунь У-кун встряхнулся всем телом и сразу же очутился у горы Цветов и плодов, где и снизился на своем облаке на землю. Осмотревшись вокруг, он не увидел ни растений, ни цветов. Исчез и волшебный туман. Горные пики обрушились, лес стоял обожженный.
   Что же, вы думаете, здесь произошло? А произошло здесь вот что. Когда Сунь У-кун учинил бунт в небесных чертогах, божественный Эрлан и его семь братьев с горы Мэйшань разрушили владения Сунь У-куна, не оставив здесь камня на камне. Об этом печальном событии сохранились старинные стихи:

     В два ручья точил он слезы,
     Пред горой священной стоя, —
     Горевал о том, что дело
     Уничтожено святое;

     Говорил он сам когда-то,
     Что гора неуязвима,
     Но теперь зияют раны
     На его земле любимой.

     Враг Эрлан, достойный гнева.
     Вторгся к нам, разрушил царство,
     И народ мой обмануло
     Злого недруга коварство.

     И могилы древних предков
     Беззаконно осквернили:
     Дела нет чужим до предков,
     Почивающих в могиле.

     Вещий пар, скрывавший небо,
     Вдруг развеялся печально,
     И туман, скрывавший землю,
     Нынче в край умчался дальний.

     На горах восточных тигры
     Не выходят на поляны,
     А на западных – умолкли
     Вопли белой обезьяны;

     Больше в северных ложбинах
     Не найти следов лисицы;
     По долинам, по ущельям
     Кабарга уже не мчится.

     Повалили наши сосны,
     Грязью стал песок красивый,
     И последний кедр уныло
     Зеленеет у обрыва;

     А каштаны, ель, софора,
     Можжевельник и цебрела,
     Сливы, груши, абрикосы —
     Все погибло, все сгорело.

     Нет кудрадии и тута, —
     Не накормишь шелкопряда;
     Места нет гнездиться птицам —
     Нет ни леса, нет ни сада.

     Стало прахом то, что было
     Драгоценными камнями,
     Высохли ручьи в ущельях,
     Не покрыты склоны мхами.

     Перепутались лианы…
     Где же радостные птицы.
     И куда бежали звери?
     Даже барс спешит укрыться.

     Журавли бегут и змеи,
     Общим ужасом гонимы…
     Он тогда свои злодейства
     Вспомнил с мукой нестерпимой.

   И вот, скорбя по поводу этого нового несчастья, обрушившегося на его голову, Сунь У-кун вдруг услышал, что из впадины на склоне горы, поросшей колючим кустарником, доносятся какие-то неясные звуки. Вслед за тем оттуда выскочило несколько обезьян. Они подбежали к Сунь У-куну, окружили его и, низко кланяясь, воскликнули:
   – Отец наш, Великий Мудрец! Неужели вы вернулись?
   – Почему у вас не слышно ни шума, ни веселья? – спросил прекрасный Царь обезьян. – Все вы куда-то спрятались. Я давно здесь сижу и до сих пор никого не видел.
   Услышав это, обезьяны заплакали.
   – После того как вас увели на небо, мы попали в беду; ни днем ни ночью не дают нам покоя охотники. Они гоняются за нами с луками и арбалетами, с желтыми соколами и злыми собаками, расставляют сети, ловят нас на крючья. Вот почему мы боимся даже нос высунуть и забыли о прежних играх и забавах. Мы стараемся забиться в самые отдаленные уголки пещеры. Когда нас начинает мучить голод, мы украдкой выходим на склон горы и питаемся травой, жажду утоляем родниковой водой. Но сейчас, услыхав ваш голос, мы осмелились встретить вас и просить вашей помощи и защиты.
   Рассказ обезьян поверг Великого Мудреца в еще большее отчаяние.
   – Сколько же вас осталось на этой горе? – спросил он.
   – Да всех, старых и малых, не больше тысячи, – отвечали те.
   – Но прежде, – сказал Великий Мудрец, – в моем подчинении было сорок семь тысяч духов – куда же они делись?
   – Как только вас не стало здесь, – сказали тут обезьяны, – нашу гору поджег бодисатва Эрлан, и половина ее обитателей погибла в огне. Спаслись лишь те, которые успели броситься в колодец, в воду горных потоков или же укрыться под железным мостом. Когда огонь перестал бушевать и дым немного рассеялся, мы вышли и увидели, что все наши плодовые деревья обгорели и нам нечем больше поддерживать свое существование. Тогда половина из тех, кто остался в живых, разбрелась по другим местам. Ну а мы остались здесь влачить жалкое существование. Но за последние два года, после того как появились охотники, нас стало вдвое меньше.

   – Отец наш, Великий Мудрец! Неужели вы вернулись?

   – Зачем же они на вас охотятся? – спросил Сунь У-кун.
   – При мысли об этом нас охватывает гнев, – отвечали обезьяны. – Они убивают нас отравленными стрелами, сдирают с нас шкуру, отделяют мясо от костей, а затем приготовляют из своих жертв различные блюда в сое, в уксусе или же делают рассолы. В общем, готовят из нас всякие приправы и закуски. Тех же, кто попадает в сети, они берут живыми, обучают прыгать через обруч, стоять на голове, бить в барабан, заставляют ходить по улицам, бить в гонги и проделывать самые невероятные номера для увеселения прохожих.
   Все это привело Великого Мудреца в неописуемое негодование.
   – Кто у вас тут в пещере сейчас главный? – спросил он.
   – Да еще остались полководцы Ма и Лю и генералы Бэнь и Ба, которые управляют нами, – отвечали обезьяны.
   – Пойдите доложите, что я вернулся, – приказал Великий Мудрец.
   Обезьяны тотчас же бросились в пещеру,
   – Наш отец, Великий Мудрец, вернулся! – доложили они.
   Ма, Лю, Бэнь и Ба поспешили встретить Сунь У-куна и, поклонившись ему, пригласили его войти в пещеру. Когда Великий Мудрец занял центральное место, обезьяны выстроились перед ним в ряд и, отдав соответствующие почести, обратились к нему со следующими словами:
   – Отец наш, Великий Мудрец! Мы слышали о том, что вы получили помилование и отправились с Танским монахом в Индию за священными книгами. Каким же образом вы очутились здесь?
   – Дорогие мои! – отвечал на это Великий Мудрец. – Поскольку вы находитесь в полном неведении, я должен сказать вам, что этот Танский монах не разбирается в том, что хорошо и что плохо. На протяжении всего пути я сражался со всякими оборотнями и чертями, применил все свои способности, чтобы победить злого духа, а монах, несмотря на это, обвинил меня в злодеяниях и не пожелал больше считать меня своим учеником. Он навсегда прогнал меня и даже выдал мне об этом свидетельство.
   – Ну и повезло нам! – в один голос весело закричали обезьяны, хлопая в ладоши. – Да к чему вам быть каким-то монахом? Очень хорошо, что вы вернулись. Хоть несколько лет еще поживем в свое удовольствие!
   – Давайте сюда вина из орехов кокосовой пальмы, – раздались крики, – выпьем в честь нашего отца!
   – Погодите, – сказал тут Великий Мудрец. – Пить пока не будем. Вы лучше вот что скажите мне: в какое время сюда приходят охотники?
   – Да разве можно тут говорить о времени, – отвечали Ма и Лю. – Они не дают нам ни дня покоя.
   – А почему же их сегодня нет? – спросил Великий Мудрец.
   – Явятся еще, – отвечали те.
   – Ну-ка, ребятки! – приказал тут Сунь У-кун. – Соберите мелких пережженных камней и в каждую кучку складывайте от тридцати до шестидесяти штук.
   Обезьяны, шумя, как рой пчел, бросились выполнять приказ. Вскоре работа была закончена. Тогда Великий Мудрец приказал:
   – А теперь спрячьтесь в пещеру, я должен применить волшебство.
   После этого Сунь У-кун взобрался на вершину горы и, внимательно осмотревшись, вдруг заметил в южной стороне огромное количество всадников, – их было более тысячи человек. Все они были вооружены мечами и копьями и имели при себе соколов и собак. С барабанами и гонгами всадники мчались прямо к горе. Вид у всадников был поистине грозный, это были настоящие удальцы:

     Лисьи шкуры защищали
     Плечи всадников могучих,
     Золотой парчой расшитой
     Покрывались грудь и стан;

     Кони были, как драконы,
     Грозно прыгали по кручам,
     И резьбой блистали луки,
     Стрелы полнили колчан.

     Были всадники свирепы,
     Словно тигры на охоте,
     Устремясь толпой огромной,
     За собой собак вели;

     Сотни вил для ловли зайцев,
     Сто корзин для разной дичи,
     Сто шестов, натертых клеем,
     Сто сетей они несли.

     Так велел Ню-тоу хитрый
     По дорогам ставить сети,
     Так Янь-ван ловил веревкой
     Беглецов из адских стен.

     Словно звезды в поднебесье,
     Замелькали люди эти:
     Закричали, зашумели,
     Всех захватывая в плен.

   Увидев, что всадники окружают гору, Великий Мудрец задрожал от охватившего его гнева. Пошевелив пальцами и произнеся заклинание, он вдохнул в себя воздух и тут же с силой выдохнул его из себя в северо-западном направлении. Поднялся бешеный ураган.

     Перевертывая землю,
     Подымал он тучи пыли,
     Лес валил, кружил деревья,
     Волны бурные вздымал.

     Мрак настал во всей вселенной,
     Волны по морю ходили,
     И луна и солнце скрылись,
     Тигром ветер налетал.

     Он рычал, ломая сосны,
     И в бамбуковую рощу
     Он ворвался с горьким стоном,
     Словно раненый дракон.

     И рычало в гневе небо,
     Извергая град разящий,
     С неба камни полетели,
     Пыль и пыль – со всех сторон.

   Ветер подхватил камни, собранные обезьянами, и понес их прямо на всадников.

     Летели камни в головы людей.
     Слепила пыль глаза лошадей.
     Целительные гуань-гуй, женьшень
     В сраженье пригодились в этот день,
     И обагрила кровь тогда песок…

     Фу-цзы, как путь домой еще далек!
     И даже с чудной помощью бинь-лан
     Ты не увидишь свой родной очаг.
     На склонах мертвые лежат тела,
     И нет лекарства, чтобы смерть ушла.

   Об этом написаны еще и такие стихи:

     Лежат повсюду трупы лошадей…
     О, сколько перебито здесь людей!
     Для них домой не будет возвращенья.
     Летают души, полные смущенья,
     Пристанища нигде не находя.
     И жалок жребий бывшего вождя,
     Который, разобраться не умея,
     Горячей кровью заплатил своею.

   Великий Мудрец опустился на облаке и от восторга захлопал в ладоши.
   – Вот так удача! – смеясь, воскликнул он. – После того как я принял постриг и стал учеником Танского монаха, он при всяком удобном случае читал мне наставления, говоря: «Если ты тысячу дней будешь совершать добрые дела, этого все равно будет недостаточно, стоит же тебе хоть один раз сотворить зло, оно окажется в избытке». Когда я убил нескольких духов, он счел это злодеянием. А вот сейчас, не успел я вернуться домой, как тут же расправился со всеми этими охотниками. Ребятки! – крикнул он. – Выходите!
   Убедившись в том, что ураган пронесся, и услышав голос Великого Мудреца, обезьяны одна за другой повыскакивали из своего убежища.
   – Ступайте на южный склон горы, – приказал им Великий Мудрец, – и снимите с убитых одежду. Постирайте ее: она вся в крови, и надевайте, когда будет холодно. Трупы побросайте в пучину. С лошадей сдерите шкуру и сшейте себе ботинки. Мясо засолите впрок. Луки, стрелы, пики, мечи возьмите себе, будете проделывать военные упражнения. Знамена принесите мне. Пригодятся.
   Обезьяны бросились выполнять приказ. Великий Мудрец изорвал знамена врагов, выстирал их и сделал одно огромное разноцветное знамя, на котором написал: «На горе Цветов и плодов, а также в пещере Водного занавеса вновь восстановлен порядок. Великий Мудрец, равный небу».
   Знамя водрузили на шесте у входа в пещеру. После этого Сунь У-кун каждый день созывал духов и оборотней, а также делал запасы продовольствия. О своем монашеском звании он нигде не упоминал. Гуманность его была велика, волшебные силы – могучи. Через некоторое время Сунь У-кун отправился к царям-драконам четырех морей, занял у них живительного дождя и чудесной росы и оросил ими гору, которая снова зазеленела. Затем он посадил ивы, тополя, сосны, кипарисы, персики, сливы, финики и множество других деревьев. Обезьяны зажили припеваючи, наслаждаясь покоем. Но об этом мы сейчас распространяться не будем.
   Вернемся теперь к Сюань-цзану. Как вы уже знаете, поверив коварным словам Чжу Ба-цзе, он дал волю своим страстям и прогнал Сунь У-куна. И вот он сел на коня, и они двинулись дальше. Чжу Ба-цзе шел впереди, а Ша-сэн – за ним, неся коромысло с вещами. Перейдя хребет Белого тигра, они вдруг увидели перед собой поросший лесом холм. Бирюзовые кипарисы и зеленые сосны были увиты ползучими растениями.
   – Ученики мои, – сказал Сюань-цзан, – сейчас начинается опасная горная дорога. К тому же и лес здесь дремучий и густой, так что следует соблюдать осторожность. В этих местах, надо полагать, водится много разной нечисти.
   При этих словах Дурень приободрился, велел Ша-сэну взять коня под уздцы и, орудуя своими граблями, провел Танского монаха в сосновый лес. Вдруг Сюань-цзан остановил лошадь и сказал:
   – Чжу Ба-цзе, я что-то сильно проголодался, нельзя ли где-нибудь здесь попросить подаяния?
   – Хорошо, учитель, – отвечал Чжу Ба-цзе, – я пойду поищу.
   Сюань-цзан сошел с коня, а Ша-сэн, опустив свою ношу на землю, достал из узла чашку для сбора подаяний и передал ее Чжу Ба-цзе.
   – Ну, я пошел, – сказал Чжу Ба-цзе.
   – Куда же ты думаешь идти? – поинтересовался Сюань-цзан.
   – Пусть это вас не тревожит, – сказал Чжу Ба-цзе. – Если бы даже мне пришлось высечь изо льда огонь или же выжать из снега масло, чтобы добыть вам пищу, я сделал бы это.
   Выйдя из леса, Чжу Ба-цзе прошел более десяти ли на запад, но не встретил ни одной живой души. Это было глухое место – пристанище волков и тигров. Шел он долго и очень устал.
   «Когда с нами был Сунь У-кун, – с горечью размышлял он, – он выполнял любое желание учителя. А теперь все заботы легли на меня. Вот уж не зря говорится: „Цену хвороста и пшена узнаешь лишь тогда, когда сам возьмешься за хозяйство; родительскую ласку может оценить лишь тот, кто сам воспитывает детей“. Но ведь мне действительно не у кого просить подаяние».
   Чжу Ба-цзе стало клонить ко сну.
   «Если я сейчас вернусь с пустыми руками, учитель не поверит мне, что я проделал такой большой путь. Лучше уж я пробуду здесь подольше, потом легче будет ответ держать. А сейчас надо поспать здесь в траве».
   И, обхватив голову руками, Дурень улегся спать. Он говорил сам себе, что скоро встанет, но кто не знает, что стоит усталому путнику склонить голову, как он засыпает.
   Однако оставим пока Чжу Ба-цзе спящим и вернемся к Сюань-цзану. Встревоженный длительным отсутствием Чжу Ба-цзе, он не находил себе места. Уши у него горели, глаза беспокойно бегали.
   – У-цзин, – не выдержав, обратился он к Ша-сэну, – куда это Чжу Ба-цзе запропастился?
   – Да разве вы, учитель, не понимаете, – сказал на это Ша-сэн. – Здесь, в западной стране, очень многие занимаются благотворительными делами и помогают монахам, а у Чжу Ба-цзе живот огромный – разве ему теперь до вас? Вот когда он сам наестся вдосталь, тогда и придет.
   – Пожалуй, ты прав, – сказал Сюань-цзан. – Но если он не скоро вернется, где мы встретимся с ним? Время позднее, а здесь оставаться нельзя. Надо позаботиться о ночлеге.
   – Все это не так уж страшно, – сказал Ша-сэн. – Вы, учитель, побудьте здесь, а я пойду найду его.
   – Ладно, – согласился Сюань-цзан. – Бог с ней, с едой, главное – найти пристанище.
   Ша-сэн взял свой посох и, выйдя из леса, отправился на поиски Чжу Ба-цзе. Сюань-цзан с тяжелым чувством остался один в лесу. Чтобы подбодрить себя немного, он встал, сложил вещи в одно место, привязал коня к дереву, снял шляпу, воткнул в землю посох, расправил рясу и стал медленно прохаживаться по лесу. Он делал все, чтобы хоть немного разогнать тоску. Здесь росла трава, благоухали цветы, но не было слышно пения птиц, возвращающихся в свои гнезда. В лесу этом были узкие тропинки, густо поросшие травой, и Сюань-цзан, поглощенный своими невеселыми думами, сбился с дороги. Он пошел просто для того, чтобы развеять свою грусть и вместе с тем надеясь найти Чжу Ба-цзе и Ша-сэна. Но те ушли в западном направлении, а Сюань-цзан повернул на юг.
   Выйдя на опушку, Сюань-цзан увидел перед собой золотое сияние. Оно исходило от купола чудесной пагоды, сверкавшего в лучах заходящего солнца.
   «А ведь мои ученики не выполняют заповедей Будды, – подумал Сюань-цзан. – Покидая Китай, я дал обет у каждого храма возжигать фимиам, при встрече с Буддой – совершать поклоны, а если попадется пагода, приводить ее в порядок. И вот перед нами пагода, окруженная золотым сиянием. Как же мы не пошли этим путем? Около пагоды, несомненно, расположен монастырь, в котором проживают монахи. Отправлюсь-ка я туда. Место здесь пустынное, так что с вещами и конем, я думаю, ничего не случится. А если в монастыре этом можно будет остановиться на ночлег, я подожду моих учеников, и мы все вместе отправимся туда».
   Но тут нашего Сюань-цзана подстерегала беда. Он подошел к пагоде, и его взору открылась удивительная картина:

     Перед ним открывались скалы,
     В десять тысяч чжан [151 - Чжан – мера длины, равная 3,2 метра.] высоты,
     Упирались вершинами в небо
     Удивительные хребты.

     Уходили вглубь их породы,
     Пики высились до небес,
     У дороги теснились деревья,
     Спал в ползучих лианах лес.

     Колебались под ветром травы,
     Даже тень их была длинна,
     В синих тучах вода копилась,
     Угасала порой луна.

     А поваленные деревья
     Перекидывались мостом,
     Засыхали, свиваясь, лозы
     Над прозрачным горным ручьем.

     По ветвям обезьяны сновали,
     С гор слетали стаи сорок,
     Подымался бамбук багряный,
     Охраняя горный поток.

     Глянешь издали – видишь иней,
     Словно в храме трех островов,
     А вблизи – с красотой Пэнлая
     Состязалась прелесть лесов.

     Здесь чудесные пели птицы,
     Лили сосны густой аромат
     И гуляли дикие звери
     У дверей подземных палат;

     А кругом зеленели травы,
     Распускались цветы у воды.
     Это – знаменье, что Трипитаке
     Здесь нельзя пройти без беды.

   Вскоре Сюань-цзан очутился у ворот пагоды, на которых висела пестрая бамбуковая занавеска. Замедлив шаги, он приподнял занавеску и вошел внутрь. И что же он увидел! Развалясь поперек кровати, сделанной из камня, здесь спал безобразный на вид дух.

     Разверзта пасть. Синеет темный лик,
     И отвратительный белеет клык,
     А цвет волос взлохмаченных багрян,
     Как будто кто-то вылил в них румян.
     И загнут нос, как попугая клюв.
     Звездоподобен взор его, блеснув,
     А ноги скрученные сплетены,
     Как корни, что сползают с вышины.
     Был желтый шелковый халат на нем,
     Как риза, весь в узоре золотом,
     И оборотень меч в руках держал,
     И лезвием огнистым угрожал.
     На камне этот злобный дух сидел,
     Был камень ложа гладок, чист и бел.
     Лукавый дух был – небольших чинов:
     Таких, как он, не счесть, что муравьев.
     Он старым был – таких не счесть, как пчел,
     Но сколько он величья приобрел!
     Все звали его старшим и отцом.
     Он каждый месяц угощал винцом
     И разливал на новоселье чай.
     Когда же власть являл он невзначай,
     В одно мгновенье, облетал он мир…
     Даосы – жизни варят эликсир,
     Удавы и драконы в чаще спят,
     И птицы в диких зарослях свистят.
     Где боги обработали поля,
     Родит там перлы белые земля;
     А здесь ведет в пещеру тесный вход;
     Хотя неглавный ад пришельца ждет,
     Но якша Ню-тоу правил в том аду
     Всем мимо проходящим на беду.

   Увидев это чудовище, Сюань-цзан от страха даже оступился: тело его ослабло, ноги подкосились. Он хотел тут же скрыться, но дух, который все знал, все видел и все слышал, открыл в этот момент свои огненные глаза и крикнул:
   – Эй, ребятки, посмотрите, кто это там у ворот?
   Один из духов, вытянув шею, выглянул и, увидев лысого монаха, бросился докладывать об этом своему повелителю:
   – Великий князь, за воротами какой-то монах. У него круглая голова и полное лицо. Уши его свисают прямо на плечи! Кожа у него нежная. Замечательный монах!
   Услышав это, волшебник рассмеялся от удовольствия.
   – «Когда мухи садятся змее на голову, это все равно что пища сама лезет в рот», – сказал он. – Вы вот что, ребятки, схватите его да тащите сюда поскорее. А я уж вас поблагодарю как следует.
   Не успел он договорить, как его подчиненные бросились выполнять приказ. Сюань-цзану хотелось бы сейчас стрелой лететь по воздуху, однако от страха он едва волочил ноги. К тому же горная дорога была крута и опасна, а лес утонул во мраке. Духи быстро схватили Сюань-цзана и потащили обратно.

     Когда дракон застрянет на мели,
     То потешаются над ним и раки;
     Когда покинет тигр дремучий лес,
     То на равнине рвут его собаки.

     Пусть встретят даже добрые дела
     Различные преграды и препоны,
     Но кто в таких же затрудненьях был,
     Как Трипитака, к цели устремленный?

   Положив монаха у входа, духи вбежали внутрь.
   – Великий князь! – радостно воскликнули они. – Мы притащили монаха.
   Между тем старый волшебник уже успел бросить взгляд на Сюань-цзана. Гордо посаженная голова монаха и его величавая осанка произвели на волшебника отличное впечатление.

   Духи быстро схватили Сюань-цзана и потащили обратно.

   «Благородные монахи, несомненно, люди высшего порядка, – подумал он про себя, – и с ними действовать просто нельзя. Если я не проявлю все свое могущество, он может и не покориться мне».
   И он тотчас же принял грозный вид. Огненные усы и борода его стали торчком, кроваво-красные волосы поднялись дыбом, глаза вот-вот готовы были выскочить из орбит.
   – Тащите его сюда! – загремел волшебник.
   Все духи-прислужники в один голос откликнулись:
   – Слушаемся! – и тут же втащили Сюань-цзана.
   Не зря говорит пословица: «Когда идешь под низким карнизом, приходится нагибать голову». Так и Сюань-цзану ничего другого не оставалось, как сложить руки для приветствия и совершить перед волшебником поклоны.
   – Откуда ты явился, монах? И куда путь держишь? Выкладывай все начистоту да поскорее!
   – Я – Танский монах, – отвечал Сюань-цзан. – По повелению Танского императора иду на Запад за священными книгами. Проходя через эти горы, я счел своим долгом прийти приветствовать вас, но своим приходом как будто обеспокоил вашу милость и очень прошу извинить меня. Когда я достану на Западе книги и вернусь в Китай, я на вечные времена занесу в историю ваше имя.
   Выслушав его, волшебник только расхохотался.
   – Я так и думал, что ты птица высокого полета, – заявил он, – и не ошибся! Ты пришел очень кстати! Сейчас я тебя съем! Это чудесно! Ведь я мог прозевать тебя. Но, видно, суждено было нам встретиться, а тебе попасть ко мне на стол. Теперь-то уж я не отпущу тебя! Ну-ка! – приказал он своим подчиненным. – Связать монаха!
   В тот же миг духи ринулись на Сюань-цзана, схватили и привязали его к столбу.
   – Кто же еще с тобой идет? – снова спросил волшебник, держа меч наготове. – Не мог же ты отважиться пуститься в путь один?
   Увидев в его руках меч, Сюань-цзан смиренно ответил:
   – Великий князь! Со мной идут два моих ученика. Одного из них зовут Чжу Ба-цзе, другого – Ша-сэн. Оба они отправились сейчас за подаянием. В лесу у меня остался белый конь и кое-какие вещи.
   – Вот это удача! – воскликнул волшебник. – Два ученика да еще конь. Значит, всех вас четверо. Что же, на раз еды вполне хватит.
   – Так мы пойдем притащим их, – сказали тут подчиненные духи.
   – Никуда не надо ходить, – отвечал им волшебник. – Закройте только передние ворота. Когда эти двое вернутся с подаянием, они, конечно, станут искать своего учителя и, несомненно, придут сюда, к нашим воротам. Пословица говорит: «Легче всего торговать тогда, когда покупатель приходит сам». Обождите, мы всех их потихоньку выловим.
   Духи послушно закрыли передние ворота.
   Однако оставим пока попавшего в беду Сюань-цзана и посмотрим, что делал в это время Ша-сэн. Разыскивая Чжу Ба-цзе, он прошел уже более десяти ли, однако не встретил на своем пути ни одного селения. Не зная, что делать, он остановился на вершине горы и стал осматриваться. Вдруг он услышал, что кто-то разговаривает. Он пошарил в траве своим посохом и обнаружил там спящего Дурня, который разговаривал во сне.
   – Ну и хорош же ты! – сказал Ша-сэн, схватив его за ухо. – Ведь учитель послал тебя за подаянием – как же ты посмел уснуть?!
   – А сколько сейчас времени? – спросил Чжу Ба-цзе, с трудом приходя в себя.
   – Вставай скорей! – торопил Ша-сэн. – Учитель сказал, что без еды можно пока обойтись, а самое главное – это найти ночлег.
   Разобравшись наконец в том, что ему сказал Ша-сэн, Чжу Ба-цзе взял чашку для подаяний, сунул под мышку грабли и отправился с Ша-сэном в обратный путь. Но в лесу они учителя не нашли.
   – Всё из-за тебя, Дурня, – стал ругать своего собрата Ша-сэн. – И подаяния не собрал, и учителя потеряли. Его, конечно, утащил какой-нибудь дух.
   – Не говори глупостей, дорогой брат, – сказал, смеясь, Чжу Ба-цзе. – В таком замечательном месте не может быть никаких злых духов. Учителю, видно, надоело сидеть, вот он и пошел пройтись и посмотреть местность. Пойдем поищем его.
   Захватив коромысло с вещами и ведя на поводу коня, они вышли из леса и пустились на поиски своего учителя. Видно, и на этот раз Танскому монаху не суждено было умереть. Поискав его немного, они вдруг увидели в южной стороне золотое сияние.
   – Ну, брат, счастливому всегда везет! – воскликнул Чжу Ба-цзе. – Ты посмотри, куда ушел наш учитель. Это сияние излучает пагода, и кто бы мог осмелиться пройти мимо и не поклониться ей? Там для нашего учителя, несомненно, приготовили угощение, и он чувствует себя великолепно. Надо поторопиться, авось и нам что-нибудь перепадет.
   – Еще неизвестно, что нас там ждет – беда или удача, – с сомнением заметил Ша-сэн. – Что ж, пойдем посмотрим.
   И они храбро подошли к воротам пагоды. Однако ворота были крепко заперты. Тут они увидели плиту из белого нефрита с выгравированной надписью из шести иероглифов: «Пещера Боюэ, на горе Ванцзышань».
   – Брат, – сказал тут Ша-сэн. – Это вовсе не монастырь. Это обитель какого-то духа. И если наш учитель попал сюда, то вряд ли мы его когда-нибудь еще увидим.
   – Не бойся, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Привяжи коня и стереги вещи, а я постараюсь что-нибудь разузнать.
   И Дурень, держа свои грабли наготове, подошел к воротам и крикнул:
   – Эй вы, там! Открывайте!
   Оборотни быстро отодвинули засов и раскрыли ворота. Но, увидев Чжу Ба-цзе и Ша-сэна, мигом повернули обратно и бросились к своему повелителю:
   – Великий князь! Покупатели пришли!
   – Где же они? – спросил волшебник.
   – Они стоят у ворот: один с длинной мордой и огромными ушами, да и у другого какой-то зловещий вид.
   – Это, конечно, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн! Я знал, что они придут! – обрадовался дух. – Нашли все же! Да! Умеют искать. Как же это они пришли сюда? Смотрите держитесь с ними осторожнее. Дайте-ка мне одеться, – приказал волшебник.
   Он надел на себя желтый халат и боевые доспехи, взял меч и вышел из ворот.
   Чжу Ба-цзе и Ша-сэн ждали. И вот перед ними выросла зловещая фигура духа.

     Пугал
     Он ярко-красной бородой.
     Сверкал,
     Блистал кольчугой золотой;
     Доспехи защищали
     Грудь и стан…
     Когда он выходил
     На океан,
     Вздымались волны
     До небесных туч,
     Когда ж, в безделье,
     Он стоял, могуч,
     Прижавшись к лону каменному
     Скал,
     С его дыханьем
     Ветер вылетал.
     Держал волшебник
     В пламенных руках
     Свой меч,
     На жертвы наводящий страх.
     Но как же это чудище
     Зовут?
     Пусть «Хуан-пао» [152 - Хуан-пао – в переводе «Желтый халат».] иероглифы
     Прочтут.

   – Вы откуда явились, монахи? И как смеете шуметь возле наших ворот? – крикнул волшебник Желтый халат.
   – Эй, сынок, – сказал на это Чжу Ба-цзе, – ты что же, своего отца признавать не хочешь? Я ученик Танского монаха и вместе с ним следую в Индию. А мой учитель – побратим императора и зовут его Трипитака. Так вот, если он у вас – освободите его сейчас же, чтобы мне не пускать понапрасну в ход свои грабли и не врываться к вам с боем.
   – Так, так, так, – смеясь, сказал волшебник. – Есть у нас тут один Танский монах. Но мы ничем не обидели его. Я даже приготовил для него пампушек с человеческим мясом, – может, и вы согласитесь отведать их? Заходите.
   Тут Дурень, приняв все за чистую монету, уже хотел было войти, но Ша-сэн вовремя удержал его.
   – Ведь он обманывает тебя, – сказал он. – Слыханное ли это дело есть человеческое мясо?
   Тут только Чжу Ба-цзе опомнился и, взмахнув своими граблями, хотел нанести удар прямо в лицо волшебнику. Однако тот успел отклониться и отразил удар своим мечом. Обладая волшебной силой, оба они взметнулись под облака и там продолжали бой. Ша-сэн тоже не выдержал, оставил вещи и коня и поспешил на помощь товарищу. И вот между двумя грозными монахами и гнусным колдуном завязался отчаянный бой.

     Посох взлетал,
     Только меч отбивал его яро,
     Грабли взлетали,
     Меча принимая удары.

     Дух показал,
     Что в бою он не ведает страха,
     Мощь проявили в сраженье
     Два танских монаха.

     Девятизубые грабли
     Были достойны хваленья.
     Меч же волшебника злого
     Рубил в исступленье.

     Бились они, налетая
     И слева и справа:
     «Желтый халат» был увертлив
     И скор на расправу.

     Блеском серебряным
     Меч загорался булатный,
     Сила ударов волшебных
     Была необъятна.

     Воздух вокруг
     Затянули пары и туманы,
     Словно в горах разрушались
     Хребты-великаны.

     Здесь чародей
     Утверждал свою честь дерзновенно,
     Бился другой за учителя
     Веры священной.

   Противники схватывались уже несколько десятков раз, но так и нельзя было сказать, на чьей стороне перевес. Все они, конечно, дорожили своей жизнью, но им трудно было покончить миром.
   Однако, если вы хотите знать, как в конце концов был спасен Танский мoнax, прочитайте следующую главу.

Глава двадцать девятая,

//-- из которой вы узнаете о том, как паломники, избавившись от гибели, прибыли в государство Баосянго и как Чжу Ба-цзе, преисполненный благодарности за оказанный прием, возвратился в горы для борьбы с волшебником --//

     Когда не можешь ты смирять
     Нелепые мечты,
     То как же истины достичь
     Рассчитываешь ты?

     В служенье Будде мы растим
     Природных чувств зерно,
     Но как перерождаться вновь,
     Когда в душе темно?

     Возможно праведником стать,
     Уразумев Закон,
     Иначе будешь сотни раз
     В пороки погружен.

     О совершенствованье чувств
     Помысли в жизни сей,
     Чтоб смылась скверна всех грехов
     С больной души твоей.

     Бесчисленные, как песок
     На гангских берегах,
     Грехи твой омраченный дух
     Отяготят в веках.

   Итак, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн уже более тридцати раз схватывались с волшебником, но все еще нельзя было сказать, кто окажется победителем. Почему же так случилось? А вот почему. Волшебник, конечно, был так могуч, что даже двадцать таких монахов, как Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, не могли бы справиться с ним. И только потому, что Танскому монаху не суждено было умереть и он находился под покровительством духов и защитников буддизма, в воздухе появились духи тьмы и света Лю-дин и Лю-цзя, пять защитников буддизма, духи – хранители четырех стран света и восемнадцать духов – хранителей буддизма. Они помогли Чжу Ба-цзе и Ша-сэну. Однако оставим пока сражающихся противников и поговорим о Сюань-цзане. Убитый горем, сидел он в пещере волшебника и думал о своих учениках. Что-то они делают теперь? Из глаз у него текли непрошеные слезы.
   «У-нэн, – думал он, – в каком селении ты встретил добрых людей и где утоляешь сейчас свой голод подаянием? А ты, У-цзин, – продолжал он размышлять, – удастся ли тебе найти У-нэна? Может быть, вы уже встретились? Но как вы узнаете о том, что я попал в лапы волшебника и мне грозит смертельная опасность? Когда же наконец я встречу вас, – когда мы освободимся от этих бедствий и отправимся в путь?»
   И вот, когда он сидел так, полный горестных раздумий и тревог, он вдруг увидел, как из внутреннего помещения вышла женщина. Опираясь на столб, к которому привязывали смертников, она сказала:
   – Отец преподобный! Как вы сюда попали и почему привязаны?
   Сюань-цзан полными слез глазами украдкой взглянул на женщину, ей было лет тридцать.
   – Милостивая госпожа, – промолвил он, – зачем спрашивать человека, обреченного на смерть? Я пришел к вам по собственной воле, и если вы хотите съесть меня, ешьте скорее.
   – Я не ем людей, – отвечала женщина. – Моя родина расположена в трехстах с лишним ли к западу отсюда. Называется она Баосянго. Я принцесса, третья дочь правителя этой страны. Зовут меня Бай Хуа-сю. Тринадцать лет назад, в ночь на пятнадцатый день восьмой луны, в тот момент, когда я любовалась луной, меня унес бешеный ураган, вызванный волшебником. Волшебник сделал меня своей женой. С тех пор я живу здесь. Родила двоих детей. О своих родных я не имею никаких сведений и потеряла всякую надежду вернуться когда-нибудь домой. Я часто вспоминаю о своих родителях, но лишена даже возможности повидаться с ними. А вы откуда пришли и как попали к нам?
   – Я иду в Индию за священными книгами, – отвечал Сюань-цзан. – И вот неожиданно забрел сюда. Волшебник хочет еще поймать двух моих учеников, зажарить нас всех и съесть.
   – Успокойтесь, почтенный отец, – с улыбкой промолвила женщина. – Раз вы идете за священными книгами, я выручу вас. Баосянго лежит как раз на пути, ведущем в Индию. Так вот, если вы согласитесь отнести письмо к моим родителям, я уговорю волшебника освободить вас.
   – Милостивая госпожа, – закивал головой Сюань-цзан. – Если только вы спасете мне жизнь, я с радостью отнесу ваше письмо.
   Тогда принцесса ушла во внутреннее помещение, написала письмо и вручила его Сюань-цзану, освободив монаха от веревок. Взяв письмо, Сюань-цзан сказал:
   – Милостивая госпожа! Благодарю вас за величайшее благодеяние, оказанное мне. Проходя через вашу страну, я непременно побываю у вашего отца. Опасаюсь лишь одного. Прошло уже много лет, – возможно, ваши родители не захотят даже принять меня. Как мне тогда поступить? Если так случится и я невольно нарушу свое обещание, вы не ругайте меня…

   – Милостивая госпожа, – промолвил он, – зачем спрашивать человека, обреченного на смерть? Я пришел к вам по собственной воле, и если вы хотите съесть меня, ешьте скорее.

   – Не тревожьтесь, – отвечала на это принцесса. – У моего отца всего три дочери. Поэтому, узнав о письме, он непременно выразит желание повидать вас.
   Сюань-цзан запрятал глубоко в рукав переданное ему письмо, поблагодарил еще раз и хотел уходить. Но принцесса задержала его.
   – Через передние ворота не ходите, – предостерегла она. – Там сейчас целая толпа духов: они размахивают знаменами, кричат, бьют в барабаны и гонги, помогая своему повелителю вести бой с вашими братьями. Идемте лучше через задние ворота. Если вам встретится сам хозяин, это еще ничего. Он разберется, в чем дело. А вот его подчиненные могут схватить вас и причинят вам вред. Лучше я сама пойду и улажу это дело. Может быть, князь согласится отпустить вас. Тогда вы обождете своих учеников, они разыщут вас, и вы спокойно отправитесь дальше все вместе.
   Выслушав ее, Сюань-цзан низко поклонился и выразил полную готовность исполнить любое ее приказание. Затем он вышел через задние ворота и, не решаясь пускаться в путь один, укрылся в зарослях кустарника.
   Между тем принцесса, задумав хитрый план, поспешила за ворота и стала пробираться через толпу младших духов. За воротами стоял невообразимый грохот. Это дрались в высоте Чжу Ба-цзе и Ша-сэн с волшебником.
   – Господин Желтый халат! – изо всех сил закричала принцесса.
   Услышав ее голос, волшебник покинул поле боя, спустился на облаке вниз и, бросив оружие, подошел к жене.
   – Что тебе надобно, женушка? – спросил он.
   – Господин мой, – отвечала женщина, – сейчас, когда я спала у себя в комнате, во сне ко мне явился святой человек в золотых латах.
   – Что за святой мог явиться сюда? – спросил волшебник.
   – Когда я была маленькой, – сказала на это принцесса, – и жила у себя во дворце, я мечтала о достойном муже и дала обет, что если найду такого, то отправлюсь на знаменитую гору, поклонюсь святым местам и сделаю подношение монахам. Но, став твоей женой и проводя время в удовольствиях, я позабыла об этом. И вот во сне ко мне явился святой и потребовал, чтобы я выполнила свой обет. Когда он крикнул, я проснулась и поняла, что это был сон. Я тотчас же пошла к тебе, мой господин, чтобы рассказать об этом, но неожиданно увидела привязанного к столбу монаха. Умоляю тебя, мой господин, выполни мое скромное желание и сжалься над ним. Тогда я смогу выполнить данный мною обет и поднести подаяние этому монаху. Не знаю только, согласишься ли ты на это.
   – Очень уж ты суеверна у меня, женушка, – сказал волшебник. – А впрочем, не такое уж это важное дело. Если мне захочется поесть человеческого мяса, я достану, сколько мне будет нужно. А этого монаха можешь отпустить. Пусть идет на все четыре стороны.
   – Господин мой, – промолвила принцесса, – я уже отпустила его, он вышел через задние ворота.
   – Тогда в чем же дело? – спросил волшебник. – Отпустила, и ладно. А через какие ворота – это все равно.
   Затем он схватил свой стальной меч и громко крикнул:
   – Эй, Чжу Ба-цзе, иди сюда! Я тебя не боюсь, но сражаться с тобой не буду. Из уважения к моей жене я сохраню жизнь вашему учителю. Он ушел через задние ворота, ищите его там и отправляйтесь дальше. Но если когда-нибудь вы снова попадете в мои владения, пеняйте на себя: пощады не будет!
   Услыхав эти слова, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, словно их освободили из ада, ринулись обратно в лес, взяли под уздцы коня, схватили носилки с вещами и моментально скрылись. Обойдя кумирню, они подошли к задним воротам и позвали своего учителя. Узнав их по голосу, Сюань-цзан тотчас же откликнулся. Раздвинув кустарники, Ша-сэн помог учителю выйти и сесть на коня. И вот:

     Синеликий демон, угрожая,
     Встал пред ними, страшный злобной силой.
     Бай Хуа-сю появилась, к счастью, —
     Путников от смерти защитила.

     Так и рыба, изрыгнув из пасти
     Золотой крючок, уходит в море,
     Резво бьет хвостом по волнам синим,
     Весело играет на просторе.

   Итак, они отправились дальше, Чжу Ба-цзе, как и раньше, шел впереди, а Ша-сэн следовал позади. Выйдя из соснового леса, они очутились на широкой дороге. В пути Чжу Ба-цзе и Ша-сэн не переставали ссориться, обвинять друг друга то в одном, то в другом, Сюань-цзан едва успевал мирить их. С наступлением вечера они пораньше устраивались на ночлег, а на рассвете, с первым криком петуха, снова пускались в путь. И так, привал за привалом, они незаметно прошли еще двести девяносто девять ли.
   И вдруг они увидели перед собой прекрасную страну. Это и была страна Баосянго – чудесный край.

     Далекая дорога,
     И цепи гор вдали,
     А край богат все так же,
     Хоть он за сорок ли.

     Луна сияет ярко,
     Блаженны облака;
     Колеблются туманы
     Дыханьем ветерка.

     Прекрасная картина:
     Здесь, у подножья скал,
     Ручей на перекатах
     Белее яшмы стал.

     Тропинками повсюду
     Исчерчены поля,
     В ростках душистых злаков
     Кормилица-земля.

     На трех ручьях немного
     Увидишь рыбаков,
     На две горы лесистых
     Один лишь сборщик дров.

     Железною стеною
     Там город окружен,
     И рвом с водой кипящей
     Надежно защищен.

     И, в счастье соревнуясь,
     Здесь весел каждый дом,
     Высокий спорит терем
     С блистательным дворцом.

     Террасы высотою
     В десятки тысяч чжан;
     Как пестрые знамена,
     Дворцы Хуанчайдянь,

     На золотых ступенях
     У яшмовой стены,
     На лестницах дворцовых —
     Придворные чины.

     Колокола и флейты,
     Свирель и барабан
     Гаремное томленье
     Развеют, как туман,

     В садах императрицы
     В росе стоят цветы,
     Каналы государя
     Прозрачны и чисты.

     Сгибает ветер ветви
     Прибрежных тонких ив,
     Над водами каналов
     Причудливо склонив.

     В повозках пятиконных
     На стогнах городских,
     Блистают горожане
     В одеждах дорогих;

     В местах уединенных
     Приволье для стрелков:
     Они одной стрелою
     Пронзают двух орлов.

     Полночных развлечений
     Построены дома,
     И песни оглашают
     Дворцы и терема.

     Такое сладострастье,
     Такая красота
     Веселью не уступят
     Лоянского моста.

     Идя за книгой, старец
     И плакал и скорбел
     О славном Танском царстве,
     Кляня его удел.

     Ученики же старца,
     Узрев его печаль,
     Безмолвно устремились
     Умом и сердцем вдаль.

   Сюань-цзан и его ученики не могли налюбоваться красотами страны Баосянго. Наконец они собрали свои вещи и, ведя коня, отправились в гостиницу при почтовой станции, где и остановились. После этого Сюань-цзан пешком отправился к воротам дворца и обратился к дворцовой страже.
   – Я – монах, посланец Танского императора, – промолвил он. – У меня есть письмо к вашему государю. Покорнейше прошу доложить обо мне.
   Дежурный у ворот чиновник поспешил к своему повелителю.
   – Великий государь, – произнес он. – Сюда прибыл почтенный священнослужитель, посланец Танского императора: он хочет засвидетельствовать вам свое почтение и передать какую-то бумагу.
   Государя очень обрадовало это известие, и он тут же распорядился ввести Сюань-цзана во дворец. Когда Трипитаку подвели к трону, он трижды громко приветствовал государя. Находившиеся на приеме чиновники в один голос с одобрением говорили, что сразу, дескать, видно выдающегося представителя великой страны, поскольку лишь такой человек может с подобным благородством и так свободно воздавать почести.
   – По каким делам вы прибыли сюда, почтенный отец? – спросил Сюань-цзана правитель страны.
   – Я – житель Танского государства и последователь учения Будды, – отвечал на это Сюань-цзан. – По велению моего императора я следую сейчас на Запад за священными книгами. По этому случаю мне выдана специальная бумага, которую я и хотел в соответствии с существующим порядком представить вашему величеству и просить выдать мне разрешение на дальнейшую поездку. Вот почему я и решил побеспокоить вас, государь.
   – Если у вас действительно есть бумага, выданная самим Сыном Неба, то покажите ее нам, – промолвил правитель.
   Тогда Сюань-цзан, взяв обеими руками бумагу, развернул ее и почтительно положил на столик перед государем. В бумаге говорилось:
   «Настоящая бумага выдана Сыном Неба, по воле неба управляющим Великой Танской империей, в стране Джамбудвипа. Несмотря на мои скромные способности, мне, как наследнику, пришлось принять на себя управление страной, а также стать слугой святых. В результате я попал в чрезвычайно опасное положение. Однажды по той причине, что я не смог оказать помощь обратившемуся ко мне дракону реки Цзинхэ с просьбой спасти ему жизнь, дракон погиб и попал в преисподнюю. Оттуда ко мне прибыл посланец ада. И только потому, что в небесной книге не был точно указан год моей смерти, я по милости владыки ада был возвращен к жизни. По этому случаю я велел отслужить молебен, чтобы помочь душам умерших перейти в другой мир. И вот помогавшая всем страждущим бодисатва Гуаньинь явилась ко мне в золотом сиянии и сказала, что на Западе у Будды есть священные книги, которые помогут бесприютным душам умерших перейти в царство мрака. Настоящей бумагой повелеваю преподобному отцу Сюань-цзану отправиться в дальний путь за священными книгами и псалмами. Просьба оказывать всякое содействие подателю сей бумаги, который будет проезжать по западным странам, дабы он мог выполнить возложенную на него миссию. Выдано в тринадцатый год правления Чжэнь-гуань, Великой Танской династии, в присутствии императора. Бумага скреплена императорской печатью».
   Прочитав бумагу, правитель страны Баосянго взял императорскую печать и, скрепив ею свою подпись, передал Сюань-цзану. Сюань-цзан поклонился государю и поблагодарил его за оказанную милость.
   – А теперь я хочу передать вам письмо от ваших родственников, – сказал Сюань-цзан.
   – Что за письмо? – обрадовался государь.
   – Письмо от вашей третьей дочери-принцессы, ваше величество, – отвечал Сюань-цзан, – которую похитил волшебник из пещеры Боюэ. Мы встретились с ней совершенно случайно, и она попросила меня передать вам письмо.
   Услышав это, государь залился горючими слезами.
   – Тринадцать лет я не видел моей дочери, – промолвил он. – Скольких гражданских и военных чиновников отстранил я за это время от должности! Сколько казнил служанок и евнухов! Но все они твердили одно: что принцесса вышла из дворца и заблудилась. Где только ее не искали! Бесчисленное количество жителей нашей страны было привлечено к ответу, однако, где принцесса, установить так и не удалось. Кто мог знать, что ее захватил волшебник? Вот почему эта весточка о ней привела меня в такое отчаяние и даже вызвала слезы.
   Тем временем Сюань-цзан вынул из рукава письмо и почтительно передал его императору. Но как только император прочел обычные слова обращения с пожеланием благополучия, у него сразу же опустились руки, и он не мог читать дальше. Тогда он приказал позвать ученого из императорской академии и, когда тот явился, передал ему письмо и приказал читать вслух. Все гражданские и военные чиновники, а также находившиеся в покоях рядом с залом государыня с придворными дамами, затаив дыхание, приготовились внимательно слушать.
   «Ваша непочтительная дочь Бай Хуа-сю, – начал читать ученый, – сто раз склоняет свою голову перед великолепным троном своего высокодобродетельного отца и желает ему много лет здравствовать. Кланяюсь я также своей матери-государыне, а также всем вашим государственным и военным сановникам, которые присутствуют у вас на приеме. Я чувствую глубокую признательность за те многочисленные заботы, которыми была окружена в вашем доме и за которые не смогла отплатить вам, хотя всегда старалась выказывать вам свое почтение и уважение. Но вот тринадцать лет тому назад, в пятнадцатый день восьмой луны, в ту прекрасную ночь, когда по вашему высочайшему повелению я готовила пир во дворце и все собравшиеся гости веселились и любовались луной, откуда-то налетел благовонный ветер, из которого вышел князь демонов. Глаза у него были огненные, лицо – синее, волосы – черные. Он схватил меня и на волшебном луче унес в пустынный горный край. Избавиться от него или перечить ему я, конечно, не могла, и он, пользуясь своей силой, заставил меня стать его женой. Так я и живу с ним вот уже тринадцать лет и родила от него двух оборотней. Я знаю, что одно упоминание об этом заслуживает осуждения и может нанести ущерб правам и обычаям нашей страны. Возможно, мне и не следовало сообщать вам об этом. Но я боюсь, что могу умереть, и вы даже не узнаете, что случилось со мной, станете меня упрекать и осуждать. И вот неожиданно для меня преподобный монах Танской империи тоже был схвачен этим волшебником. Я писала это письмо со слезами на глазах, затем набралась смелости, помогла ему освободиться и пересылаю с ним эту весточку вам. Я хотела еще высказать вам свое заветное желание и почтительно просить вас, государь-отец, пожалеть свою дочь и направить к пещере Боюэ на горе Ваньцзышань войско, чтобы расправиться с волшебником, спасти меня и вернуть ко двору. Буду век благодарна вам за вашу милость. Ваша недостойная дочь Бай Хуа-сю нижайше кланяется вам».
   Ученый кончил читать. Государь горько заплакал. Заплакала и государыня. Даже чиновники и все, кто присутствовал здесь, тяжело переживали это горе. Наконец государь перестал плакать и обратился ко всем военным и гражданским чинам с просьбой повести войска, выловить волшебника и освободить его дочь принцессу Бай Хуа-сю. Он несколько раз спросил, кто возьмется за это дело, но все молчали. Поистине это были деревянные полководцы и сановники.
   Правителя охватило отчаяние, и он снова залился горючими слезами. Тогда сановники опустились перед ним на колени и промолвили:
   – Не отчаивайтесь, ваше величество. С тех пор как исчезла принцесса, прошло тринадцать лет, и все это время никто ничего не знал о ней. Лишь благодаря тому, что она встретила Танского монаха, ей удалось прислать нам письмо. Неизвестно еще, насколько оно достоверно. Кроме того, все мы, ваши подданные, простые смертные. Мы изучили военные книги и тактику, знаем, как разбивать лагерь и расставлять войска, можем охранять государство от нашествий врагов. А этот волшебник умеет летать на облаках и тумане; как же мы можем пойти против него? Как можем спасти вашу дочь! Вот паломник, идущий за священными книгами, принадлежит к высшему разряду священнослужителей. Учение его настолько могущественно, что он может подчинять себе тигров и драконов, добродетели его так велики, что он в силах противостоять всяким духам и оборотням; кроме того, ему, конечно, известно, как покорять духов. Ведь еще в древние времена говорили: «Тот, кто любит болтать о чужих грехах, – сам греховодник». Поэтому следует попросить этого почтенного монаха усмирить волшебника и спасти принцессу. Это единственно правильный выход из положения.
   Тогда правитель обратился к Сюань-цзану:
   – Почтенный отец, если вы знаете, как расправиться с волшебником, освободите мою дочь и привезите ее сюда, незачем вам идти на поклонение Будде. Вы можете отрастить волосы, а я готов признать вас своим братом. Будем вместе управлять страной и наслаждаться богатством и счастьем. Как вы на это смотрите?
   – Я еще не до конца постиг учение Будды и потому не могу подчинять злых духов, – поспешил почтительно ответить Сюань-цзан.
   – Если вы не умеете усмирять духов, как же вы отважились отправиться в Индию? – спросил государь.
   Сюань-цзану пришлось признаться в том, что с ним вместе идут его ученики.
   – Одному мне, конечно, рискованно было бы пускаться в такой путь, ваше величество, – почтительно отвечал он. – Но у меня есть два ученика, которые без труда преодолевают непроходимые горы и перебрасывают мосты через реки. Лишь благодаря им я и смог добраться сюда.
   – Что же вы за монах, если не знаете правил, – сердито сказал государь. – Вы должны были прибыть вместе со своими учениками? Может быть, я и не преподнес бы им каких-либо особых даров, но на скромное подаяние они все же могли рассчитывать.
   – Мои ученики так безобразны, – сказал тогда Сюань-цзан, – что я не осмелился привести их ко двору из опасения, как бы они своим присутствием не оскорбили ваше царское достоинство.
   – Вы только послушайте, что говорит этот монах, – рассмеявшись, сказал государь. – Неужели я испугался бы?
   – Не знаю даже, как и сказать вам, – промолвил Сюань-цзан. – Старшего моего ученика зовут Чжу Ба-цзе. У него длинная морда и отвратительные клыки. Тело его покрыто щетиной, а уши как веера. Вдобавок ко всему у него огромный живот. Когда Чжу Ба-цзе идет, подымается ветер. Второй мой ученик – монах. Зовут его Ша У-цзин. Рост у него два чжана. Плечи широченные. Лицо синее, рот как лохань. Глаза у него горят, зубы как зубья у бороны. Вот почему я и не решился привести своих учеников сюда.
   – Ну, после того как вы уже описали нам их наружность, – сказал государь, – нам нечего бояться их. Давайте позовем их сюда.
   И он тотчас же отправил посланца с императорской биркой в гостиницу за Чжу Ба-цзэ и Ша-сэном. Когда Дурень услышал о том, что их приглашают ко двору, он, обращаясь к Ша-сэну, сказал:
   – Дорогой брат! Помнишь, ты говорил, что не надо брать письма? А теперь сам можешь убедиться, какую пользу оно принесло нам. Государь, вероятно, велел принять нас, как полагается принимать людей, доставивших письмо, и уж конечно устроил пир в честь нашего учителя. А поскольку аппетит у нашего учителя не велик, то он и вспомнил о нас. Ну что ж, поедим как следует, а завтра тронемся в путь.
   – Дорогой брат, – сказал на это Ша-сэн, – ведь ты не знаешь, что там произошло. Однако делать нечего, придется идти. Вещи и коня мы оставим в гостинице; с собой же захватим только оружие.
   Порешив на этом, они вместе с посланцем отправились ко двору и вскоре предстали перед троном правителя. Они громко приветствовали его, но не двинулись с места. Сановники, все как один, пришли в ужас.
   – То, что эти монахи так безобразны, еще можно было бы стерпеть, – говорили они между собой. – Но как бесцеремонно они ведут себя, ведь они не совершили перед нашим правителем ни одного поклона и стоят как ни в чем не бывало!
   – Уважаемые господа! – сказал тут Чжу Ба-цзе. – Не осуждайте нас. На первый взгляд вид наш действительно вызывает отвращение. Однако если привыкнуть к нам, то ничего страшного нет.
   А надо вам сказать, что и сам правитель трона, увидев, до чего они безобразны, испугался не на шутку, когда же Дурень заговорил, царь задрожал от страха и почувствовал слабость в ногах. К счастью, один из придворных чинов поддержал его. Окончательно растерявшись, Танский монах опустился перед правителем на колени и, не переставая отбивать поклоны, говорил:
   – Ваше величество, я достоин смерти, велите казнить меня. Я ведь говорил, как безобразны ученики мои, и поэтому не осмелился взять их с собой ко двору, опасаясь, что они могут нанести вред вашему царскому величеству. Так оно и случилось. Они напугали вас, ваше величество.
   Тут только государь, не переставая дрожать, подошел к Сюань-цзану и через силу проговорил:
   – Спасибо вам, преподобный отец, что вы заранее предупредили меня об этом. Если бы вы ничего не сказали мне, я умер бы от страха.
   Много времени прошло, пока наконец правитель не успокоился и не заговорил:
   – Почтенные отцы Чжу Ба-цзе и Ша-сэн! Кто из вас наиболее искусен в усмирении злых духов?
   Дурень, не разобравшись толком, в чем дело, сразу же ответил:
   – Я умею покорять духов.
   – Как же вам удалось научиться этому? – спросил государь.
   – Когда-то я был небесным полководцем, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Но, нарушив законы неба, был сослан на землю. Теперь же я встал на путь Истины, сделался монахом и из Китая прибыл сюда. Я первый вступил в борьбу с этим волшебником.
   – Если вы сошедший на землю небесный полководец, – сказал на это государь, – то вы несомненно владеете искусством превращений.
   – Этим как раз я не могу похвастаться, – произнес Чжу Ба-цзе. – Хотя некоторые превращения мне известны.
   – Ну-ка, совершите хотя бы одно из них, я посмотрю, – попросил государь.
   – Какое именно превращение вы хотели бы видеть? – спросил Чжу Ба-цзе. – Я выполню ваше желание,
   – Ну, сделайтесь больше! – сказал государь.
   А надо сказать, что Чжу Ба-цзе действительно владел искусством тридцати шести превращений. И вот он проделал движение руками, произнес: «Увеличивайся!» – затем согнулся и сразу же увеличился до девяти чжанов, став похожим на духа, расчищающего путь умершим. Выстроившиеся возле трона двумя рядами сановники, глядя на него, задрожали от страха. А один из них даже окаменел и замер, вытаращив глаза. В этот момент какой-то полководец спросил:
   – Почтенный отец! Но без конца вы, вероятно, не можете увеличиваться?
   Тут Дурень снова стал рассказывать всякие удивительные вещи.
   – Я могу, например, превращаться в восточный и в западный ветер, – сказал он. – Если поднимется южный ветер, то в синем небе я могу сделать большое отверстие.
   – Прекратите свое волшебство! – испуганно воскликнул государь. – Я уже знаю, что вы умеете.
   И вот, когда Чжу Ба-цзе принял свой обычный вид, государь снова спросил его:
   – Ну а если вы отправитесь на бой с волшебником, каким оружием вы будете с ним сражаться?
   Тут Чжу Ба-цзе вытащил из-за пояса свои грабли и сказал:
   – Вот этими граблями.
   – Да с таким оружием вы в два счета окажетесь побежденным, – рассмеялся государь. – На моих складах есть хлысты, когти, молотки, мечи, копья, алебарды, большие топоры, рапиры, сабли, рогатины, пики, серпы и прочее оружие. Вы можете взять что хотите. А ваши грабли разве оружие?
   – Вам, ваше величество, вероятно неизвестно, что эти грабли хотя и грубы на вид, но я не расстаюсь с ними с малых лет. Когда я был полководцем в небесном водном дворце и в моем подчинении находилось восемьдесят тысяч воинов, эти грабли были моим единственным оружием. Вот и теперь, очутившись на земле и охраняя нашего учителя, я укрощаю этими граблями диких зверей в горах, усмиряю водяных драконов.
   Услышав это, государь остался очень доволен и приказал девятой наложнице принести вина из императорских складов, чтобы достойно проводить Чжу Ба-цзе. Он собственноручно наполнил кубок и, поднося его Чжу Ба-цзе, промолвил:
   – Почтенный отец! Пусть этот кубок вина послужит благодарностью за тот труд, который вы берете на себя. Когда же вы расправитесь с волшебником и освободите мою дочь, я в благодарность устрою вам великолепный пир и щедро вознагражу вас деньгами.
   С виду Дурень был неуклюж и неотесан, однако знал правила приличия. Приняв от царя кубок, он обратился к Сюань-цзану с такими словами:
   – Учитель! Этот кубок следовало бы, конечно, вначале поднести вам, но, поскольку государь милостиво пожаловал его мне, я не смею нарушить его волю и прошу вас разрешить мне выпить его. Это поможет мне успешно завершить начатое дело и выловить волшебника.
   С этими словами Дурень мигом осушил кубок. Затем государь снова наполнил кубок и преподнес его Сюань-цзану.
   – Я не пью вина, – смиренно отвечал тот, – а вы, братья, пейте, пожалуйста!
   Тогда вперед выступил Ша-сэн и принял кубок. В этот момент у ног Чжу Ба-цзе появилось облако, и он вознесся ввысь.
   Увидев это, государь сказал:
   – Оказывается, почтенный отец Чжу Ба-цзе может летать на облаках!
   Тем временем Дурень уже исчез из виду. А Ша-сэн, выпив вино, обратился к Сюань-цзану.
   – Учитель, – сказал он, – боюсь, что Чжу Ба-цзе не справится один с волшебником. Даже когда мы вдвоем вели с ним бой, и то едва выдерживали его натиск. А Чжу Ба-цзе один и вовсе не устоит.
   – Ты совершенно прав, ученик мой, – отвечал на это Сюань-цзан. – Отправляйся ему на помощь.
   Тут Ша-сэн оседлал облако и бросился вдогонку за Чжу Ба-цзе. Правитель заволновался.
   – Почтенный учитель, – сказал он Сюань-цзану, схватив его за руку, – вы-то хоть не улетайте, а побудьте со мной.
   – К моему великому сожалению, – признался Сюань-цзан, – я и полшага не пролечу на облаке.
   Однако не будем распространяться о том, как, оставшись вдвоем, они вели беседу. Вернемся лучше к Ша-сэну, который, догнав Чжу Ба-цзе, сказал ему:
   – Дорогой брат, а вот и я.
   – Ты зачем явился? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – А меня послал учитель в помощь тебе, – отвечал Ша-сэн.
   – Вот это правильно! – обрадовался Чжу Ба-цзе. – Очень хорошо, что ты пришел. Если мы вдвоем как следует возьмемся за этого волшебника, он, несомненно, окажется в наших руках. Большой заслуги тут, конечно, нет, но все же в этой стране мы оставим о себе славную память.

     Так на облаке счастья они
     Оставляли столицу,
     На сияющем в тучах луче
     Миновали границу.

   – Вот это правильно! – обрадовался Чжу Ба-цзе. —

     И у горной пещеры спустились
     По царскому слову,

     Чтоб искусно добиться плененья
     Волшебника злого.

   Тогда вперед выступил Ша-сэн и принял кубок. В этот момент у ног Чжу Ба-цзе появилось облако, и он вознесся ввысь.

   Вскоре Чжу Ба-цзе и Ша-сэн прибыли к пещере и спустились на землю. Чжу Ба-цзе схватил свои вилы и что было сил ударил ими по воротам, пробив дыру величиной с кадушку. Перепуганные стражники поспешили открыть ворота, но, увидев Чжу Ба-цзе и Ша-сэна, опрометью бросились назад.
   – Великий князь, – доложили они, – беда! Опять этот длинномордый, с большими ушами, и тот, у которого зловещий вид, явились сюда и разбили наши ворота.
   – Это Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, – сказал сильно встревоженный волшебник. – Ведь я помиловал их учителя, как же посмели они снова явиться сюда, да еще ломать мои ворота!
   – Может быть, они забыли что-нибудь из своих вещей, – сказали оборотни.
   – Что за глупости! – рассердился волшебник. – Если даже они и забыли что-нибудь, зачем ломать ворота?! Нет, тут что-то не так.
   Говоря это, он быстро надел боевые доспехи, взял меч и, выйдя из пещеры, крикнул:
   – Эй вы, монахи! Ведь я помиловал вашего учителя, почему же вы снова явились сюда и ломаете наши ворота?!
   – Ах ты, гнусный волшебник! – заорал Чжу Ба-цзе. – Хорошенькими делами ты здесь занимаешься! Нечего сказать!
   – О каких это делах ты говоришь?!
   – Ты обманом выкрал третью принцессу государства Баосянго. Силой заставил ее стать своей женой и держишь ее здесь уже тринадцать лет. Ты должен немедленно освободить ее. Мы пришли сюда по воле государя этой страны для того, чтобы схватить тебя. Иди в пещеру и скажи, чтобы тебя связали, а то нам неохота возиться с тобой.
   Выслушав это, волшебник рассвирепел. Он стоял с грозным видом – один, как гора, скрипел зубами, дико вращал вытаращенными глазами – словом, выглядел как настоящий герой. Взмахнув своим мечом, он нацелился прямо в голову Чжу Ба-цзе. Однако тот успел уклониться от удара и, пустив в ход грабли, ринулся на своего противника. За ним и Ша-сэн, взмахнув своим посохом, вступил в бой. И вот в горах разыгралось сражение, которое нельзя было даже сравнить с предыдущим:

     Нередко ложь рождает возмущенье,
     И возникает гнев от оскорбленья.
     Князь демонов стальным мечом разил,
     И граблями монах отважный бил.
     Сражался ими Чжу Ба-цзе отменно,
     Вздымался посох смелого Ша-сэна.
     Противясь этим воинам небесным,
     Князь демонов рубил мечом чудесным:
     Не ведал он ни совести, ни страха;
     Противились ему два праведных монаха.
     Враги ходили – взад-вперед – неспешно.
     Один сказал: «Теперь умрешь ты, грешный,
     За то, что нарушаешь ты законы!»
     Другой ему ответил оскорбленно:
     «Ты не в свое не вмешивайся дело,
     И мне защита слабых надоела!»
     Один сказал: «Принцессу взяв коварством,
     Над всем ты посмеялся государством!»
     А тот в ответ: «Тебе-то что за дело!»
     Меж ними битва снова закипела.
     Из-за письма, что передано было,
     Сраженье разгорелось с новой силой.

   Уже раз девять схватывались они на склоне горы, и Чжу Ба-цзе почувствовал, что теряет силы. Ему стало трудно орудовать своими граблями. Почему же они вдвоем не могли справиться с волшебником? А объяснялось это очень просто. В первый раз, когда они сражались, им незримо помогали духи, охранявшие учение Будды, они находились здесь потому, что в пещере был Сюань-цзан. Теперь же эти духи находились в столице государства Баосянго, охраняя Танского монаха.
   – Ша-сэн, – не выдержал наконец Дурень, – ты подерись с ним, а я немного отдохну.
   И, не обращая внимания на то, что Ша-сэн удерживал его, он ринулся прямо в заросли густой травы и терновника. Колючки раздирали ему кожу на голове, царапали лицо, но он не чувствовал боли. Как подкошенный повалился Чжу Ба-цзе в траву и тут же уснул. Однако он немного высунул ухо, чтобы слышать, что делается, и сквозь сон до него доносился шум боя.
   Между тем, увидев, что Ша-сэн остался в одиночестве, волшебник ринулся на него. Ша-сэн, не ожидая этого, совершил оплошность, и волшебник утащил его к себе в пещеру. Тут Ша-сэну связали ноги.
   Однако о том, что случилось дальше с Ша-сэном, вы узнаете из следующей главы.

Глава тридцатая,

//-- повествующая о том, как злой дух посягнул на истинное учение и как конь-дракон вспомнил о мятущейся обезьяне --//
   Мы остановились на том, что волшебник приказал связать Ша-сэна. Однако он не убил его, не подверг избиению и даже не выругал. Взяв в руки свой стальной меч, он стал размышлять: «Танский монах относится к высшему разряду людей, и с ним следовало обращаться по определенному этикету. В конечном счете я должен был сохранить ему жизнь. А его ученики, которых он прислал, ничего со мной не сделают. Постой-ка! – вдруг вспомнил он. – Вероятно, моя жена отправила к себе на родину письмо, и таким образом тайна оказалась раскрытой. Сейчас пойду узнаю у нее, как было дело».
   И, приняв грозный вид, волшебник решил убить принцессу. Между тем принцесса, ничего не подозревая, закончила свой туалет и спокойно вышла в парадное помещение. Увидев рассвирепевшего мужа, который зло вращал глазами, теребил брови и скрежетал зубами, принцесса все же с улыбкой приветствовала его.
   – Господин мой, – промолвила она, – вы чем-то удручены?
   – Ты низкая женщина, с сердцем собаки, – не выдержав, стал ругаться волшебник. – Ты нарушаешь все нормы людских отношений. Ведь когда я привез тебя сюда, я не сказал тебе ни одного плохого слова. Я одел тебя в шелка, подарил золотые украшения, в общем, доставил тебе все, что ты желала. С каждым днем я все больше люблю тебя. Почему же ты думаешь только о своих родителях и не чувствуешь никакой привязанности к мужу?
   Услышав это, перепуганная принцесса упала на колени перед волшебником.
   – Господин мой, – сказала она, – почему это ты вдруг вздумал говорить о разводе?
   – Не знаю, кто из нас хочет этого: ты или я, – сердито ответил волшебник. – Я хотел поступить с тем лысым ослом по своему усмотрению, – почему же ты, не сказав мне ни слова, освободила его? Теперь я все понимаю. Ты тайком написала своему отцу письмо и решила отослать его с монахом. Вот поэтому эти монахи снова явились сюда, напали на мою пещеру и требуют, чтобы я тебя отдал им. Разве все это не твоих рук дело?
   – Господин мой, – произнесла женщина, – напрасно ты ругаешь меня. Разве осмелилась бы я послать какое-то письмо?
   – Так ты еще вздумала отпираться! – заорал волшебник. – Да я только что поймал одного из этих монахов, и он сейчас здесь. Разве это не явное доказательство твоей виновности?
   – О ком ты говоришь? – спросила принцесса.
   – О втором ученике Танского монаха – Ша-сэне, – отвечал волшебник. – Никому не хочется умирать, и каждый, конечно, старается свалить вину на другого.
   – Господин мой, – сказала принцесса, – ты не сердись. Давай спросим этого монаха. Если окажется, что такое письмо действительно было, тогда можешь убить меня; я охотно приму смерть. Но если никакого письма не было, зачем меня убивать?
   Однако волшебник не пожелал больше разговаривать с ней, протянул свои синие, огромные, как веяльная плетушка, руки и, схватив принцессу за волосы, подтащил к себе, повалил на пол и занес над ней меч. Но прежде чем убить ее, он все же решил спросить Ша-сэна.
   – Эй ты, Ша-сэн! – крикнул он. – Как это вы с Чжу Ба-цзе осмелились явиться сюда? Не иначе как эта женщина отправила к себе на родину письмо и ее отец послал вас сюда.
   Взглянув на рассвирепевшего волшебника и на меч, занесенный над принцессой, Ша-сэн подумал: «Я, конечно, знаю, что она отправила письмо, но ведь она спасла нашего учителя от смерти, тем самым совершив великое благодеяние. Если я скажу волшебнику правду, он убьет принцессу. А так, конечно, не платят за добро. За все время, что я нахожусь с Танским монахом, я ничего еще не сделал, чтобы отблагодарить его. И вот сейчас, раз уж я все равно привязан, я пожертвую своей жизнью, чтобы отплатить за великую милость, оказанную моему учителю». Подумав так, Ша-сэн тотчас же обратился к волшебнику.
   – Эй ты! – крикнул он. – Не будь таким невежественным! Из-за какого это письма ты вздумал лишить принцессу жизни! Мы явились сюда совсем по другой причине. Это произошло потому, что ты захватил нашего учителя и не хотел отпускать его, а он случайно увидел здесь принцессу. Когда же он прибыл в Баосянго, то, явившись ко двору, чтобы получить разрешение на дальнейший проезд, разговорился с государем. Тот спросил учителя, не встречал ли он где-нибудь его дочери-принцессы, и описал ее наружность. Учитель в свою очередь рассказал о том, как выглядит принцесса и какие у нее манеры. Тут государь понял, что это и есть его дочь. Тогда он преподнес нам по бокалу вина и попросил отправиться сюда, схватить тебя и вернуть принцессу во дворец. Все это – истинная правда. Так что письмо, о котором ты говоришь, тут ни при чем. Если же тебе непременно хочется убить кого-нибудь, убивай меня, – зачем же губить жизнь невинного человека и совершать преступление против законов неба?!
   Услышав, как смело и решительно говорит Ша-сэн, волшебник выронил из рук меч и, поднимая принцессу, сказал:
   – Я был очень груб и оскорбил тебя. Прости, пожалуйста, и не сердись.
   Он заботливо разгладил на ней платье, осторожно поправил прическу и, всячески стараясь загладить свою вину, нежно подняв принцессу, унес ее в помещение. Здесь он усадил ее и принес ей извинения, совершив поклоны. Ну а принцесса, как всякая женщина, видя, что волшебник всячески старается оказать ей почести, решила воспользоваться этим.
   – Господин мой, – сказала она, – если ты действительно любишь меня, вели ослабить веревки у этого монаха.
   Волшебник сразу же приказал развязать Ша-сэна и запереть его. Ша-сэн очень обрадовался такому обстоятельству.
   «Еще в старину говорили, – подумал он, – „Делая добро другим, – делаешь добро и себе“. Если бы я не выручил ее, разве догадалась бы она попросить волшебника освободить меня от веревок?»
   Между тем волшебник велел устроить пир, чтобы извиниться перед принцессой за причиненное ей беспокойство. И вот, захмелев, он вдруг надел новое платье, взял в руки меч и, поглаживая принцессу, сказал:
   – Ты оставайся дома, женушка, пей и закусывай. Только хорошенько смотри за детьми да монаха не выпускай. Я же, пользуясь тем, что Танский монах сейчас в Баосянго, хочу побывать там и познакомиться со своими родственниками.
   – С какими же родственниками ты хочешь знакомиться? – спросила принцесса.
   – С твоим отцом-государем, – отвечал волшебник. – Ведь я как-никак прихожусь ему зятем, а он мне тестем. Почему бы нам и не познакомиться?
   – Нельзя тебе ходить туда, – сказала принцесса.
   – Почему же это? – удивился волшебник.
   – Да потому, что страна, которой правит мой отец, не завоевана им в битвах и сражениях, – сказала принцесса. – Царство досталось ему по наследству от предков и еще в младенческом возрасте он вступил на престол. Он никогда надолго не покидал свою страну и никогда не был таким свирепым, как ты. К тому же весь твой облик так безобразен, что он, увидев тебя, может напугаться. Нет, уж лучше тебе туда не ходить.
   – Но я могу принять другой, более пристойный вид, и все будет в порядке, – сказал волшебник.
   – Ну-ка прими, я посмотрю, – предложила принцесса.
   О чудесный волшебник! Он тут же встряхнулся и превратился в статного красавца.

     Он был красив. Не гнулся стройный стан;
     Речь – как у тех, что носят важный сан.
     Казалось, что ему немало лет.
     И духом был он, как Цзы Цзянь, – поэт.

     Пань Аню был подобен красотой,
     Тому, которому народ простой,
     Когда его на улице встречал,
     В восторге лучшие плоды бросал.

     Любил сорочью шапку надевать
     И выпускать волос густую прядь;
     Носил он разноцветные шелка,
     И рукавом покачивал слегка,

     Блестящий пояс ярко был расшит…
     Поистине – великолепный вид!
     И даже пестрой вышивкой сапог
     Красавец этот похвалиться мог.

   Увидев его, принцесса пришла в восторг.
   – Ну как, женка, хорош я теперь? – спросил, смеясь, волшебник.
   – Хорош, очень хорош! – воскликнула принцесса. – В таком виде ты можешь идти ко двору. Государь, мой отец, конечно, не откажется от такого родственника; он созовет гражданских и военных сановников и устроит в честь твоего прибытия роскошный пир. Только смотри, будь осторожен и хорошенько следи за тем, чтобы случайно не принять свой настоящий вид. Если обман раскроется, получится большая неприятность.
   – Об этом можешь не тревожиться, – сказал волшебник. – Я знаю, что делать.
   И вы только взгляните: он взобрался на облако и в тот же миг очутился в стране Баосянго. Подойдя к воротам дворца, он обратился к начальнику стражи:
   – Доложите, пожалуйста, государю о том, что прибыл его зять.
   Один из стражей поспешил к государю:
   – Великий государь! Сюда прибыл твой зять, муж третьей принцессы. Он ждет у ворот дворца.
   В этот момент государь как раз беседовал с Сюань-цзаном. Услышав, что прибыл третий зять, он, обращаясь к своим приближенным, сказал:
   – У меня есть только два зятя, откуда же взялся третий?
   – Третий зять, – сказали на это сановники, – не кто иной, как сам волшебник!
   – Что получится, – растерянно произнес государь, – если мы пригласим его сюда?
   Между тем Сюань-цзан, услышав это известие, пришел в полное замешательство.
   – Ваше величество, – промолвил он, – ведь это же колдун! Если бы он не умел превращаться в призрак, он не мог бы быть колдуном. Ему известно и прошлое, и настоящее. Он обладает искусством ездить на облаках и тумане. Пригласите вы его или нет, он все равно войдет. Лучше уж пригласить. Будет меньше неприятностей.
   – Введите его, – приказал государь.
   Волшебника ввели в зал. Подойдя к трону, он, грациозно изогнувшись, отдал полагающиеся почести. Когда сановники увидели перед собой статного, красивого мужчину, никому из них и в голову не пришло, что перед ними волшебник. Он ничем не отличался от простого смертного, да к тому же с виду был прекрасным человеком.
   А государь, увидев перед собой такого красавца, готов был принять его за одного из великих мужей, которые отвечают за управление государством.
   – Дорогой зять, – сказал он, обращаясь к нему, – скажите, пожалуйста, где ваш дом, из какой страны вы прибыли, когда успели жениться на принцессе – моей дочери и почему только сейчас пришли познакомиться со мной?
   – Дорогой тесть, – отвечал, низко кланяясь, волшебник, – ваш покорный слуга – властелин пещеры Боюэ на горе Ваньцзышань, которая лежит к востоку от вашей страны.
   – А далеко эта гора отсюда? – снова спросил государь.
   – Совсем недалеко, всего триста ли, – отвечал волшебник.
   – Триста ли? – удивился государь. – Как же моя дочь попала туда и как вы поженились?
   Тут волшебник стал придумывать весьма сложную историю.
   – Дорогой тесть, – сказал он. – С малых лет я увлекался охотой из лука и верховой ездой. Охота – мое главное занятие. Тринадцать лет тому назад в сопровождении нескольких десятков слуг я отправился на охоту с соколами и собаками. Вдруг мы увидели полосатого тигра, который нес на спине женщину. Тигр спускался с горы. Тут я натянул свой лук, пустил стрелу и подстрелил тигра. Женщину мы отвезли в мои владения, выкупали ее в теплом источнике, и она пришла в себя. Таким образом нам удалось спасти ей жизнь. Мы стали расспрашивать, откуда она родом, но она ни разу не назвала вашего имени. Если бы она хоть упомянула о том, что является третьей дочерью государя, разве я осмелился бы жениться на ней. Я счел бы своим долгом явиться к вам во дворец и просить какой-нибудь должности, чтобы прославить свое имя. Но она говорила, что она дочь простых родителей, потому я и оставил ее у себя. Она оказалась очень умной, способной девушкой, мы понравились друг другу, поженились по обоюдному желанию, и теперь уже много лет состоим в браке. Я хотел убить тигра и пригласить на пир родственников, но моя жена попросила не убивать его. Причину своей просьбы принцесса изложила в нескольких строках, в которых очень хорошо была показана ее нравственная сущность. Строки эти гласили:

     Милостью земли и неба
     Мужем и женой мы стали,
     Без свидетелей и сватов
     Нашу свадьбу мы сыграли.

     Жениху с невестой ноги
     Красный шнур вязал когда-то,
     А для нас был тигр свирепый
     За свидетеля и свата.

   – Выслушав ее, я приказал отпустить тигра, и он умчался вместе со стрелой, которую я выпустил в него. Я даже не знал, что он остался жив. Живя в горах, он все эти годы совершенствовался, стал волшебником и кормился тем, что вылавливал сбившихся с дороги путников. Мне стало известно, что за это время там проходило несколько паломников за священными книгами, все это были монахи из страны Танов. Несомненно, что этот тигр погубил и последнего Танского монаха, завладел его бумагами и, приняв его облик, явился к вам во дворец, чтобы обмануть вас, дорогой тесть. Да вот этот разукрашенный чурбан, – воскликнул он, указывая на Сюань-цзана, – и есть тот самый тигр, который тринадцать лет тому назад утащил вашу дочь. Не думайте, что это паломник за священными книгами.
   И вот слабовольный и не очень далекий государь не только не распознал волшебника, но, наоборот, принял все его россказни за истинную правду.
   – Дорогой зять мой! – сказал он. – Как же вам удалось узнать в монахе тигра, который утащил мою дочь?
   – Уважаемый тесть, – отвечал волшебник, – я живу в горах, и питаюсь тиграми, и сплю на их шкурах. Я, можно сказать, ложусь и встаю вместе с ними. Как же мне не знать их!
   – В таком случае заставьте этого тигра принять свой настоящий вид! – сказал государь.
   – Прикажите принести мне полчашки чистой воды, – попросил волшебник, – и я заставлю его принять свой настоящий вид.
   Государь приказал принести воды и передал ее зятю. Волшебник подошел к Сюань-цзану и, применив способ «черные глаза устанавливают тело», произнес заклинание и, набрав в рот воды, прыснул ею на Сюань-цзана и крикнул: «Изменись!» В тот же миг тело монаха поднялось вверх, а сановники, будучи простыми смертными, увидели перед собой полосатого тигра.

     Вздымалась голова,
     На лбу пятно белело,
     Броски огромных лап
     Несли громаду тела.

     Как молнии небес,
     Сверкал тигриный взор,
     А шкуру испещрял
     Причудливый узор.

     Как крючья, круто
     Когти изгибались:
     В добычу, как мечи,
     Они вонзались.

     Вгрызались зубы,
     Словно зубья пил…
     Тигр – в ярости
     На кошку походил.

     Остервенясь,
     Казался нравом злобным
     Он диким, желтым буйволам
     Подобным.

     Как лук, натянут был
     Язык шершавый…
     Зверь тяжело дышал
     Смертельною отравой;

     Вздымал стальную шерсть,
     Как острую щетину,
     Как будто сотни спиц
     Унизывали спину.

     Был страшен этот зверь:
     Огромный, полосатый,
     И рык его потряс
     Дворцовые палаты.

   При виде тигра у государя душа ушла в пятки, а сановники разбежались кто куда. Однако нашлось несколько отважных полководцев, которые вместе с подчиненными им командирами ринулись вперед и начали напропалую колотить тигра. И если бы Сюань-цзану суждено было умереть, то на этот раз, будь на его месте даже двадцать монахов, они все были бы превращены в кровавое месиво. Но, к счастью, в этот момент появились духи – хранители учения Будды, духи Лю-дин и Лю-цзя и духи-стражи, которые, находясь в воздухе, охраняли Сюань-цзана. Поэтому оружие, с которым на него бросились воины, не причинило ему ни малейшего вреда. Воины бушевали до вечера и наконец взяли тигра живым, связали его железными прутьями и посадили в железную клетку.

   При виде тигра у государя душа ушла в пятки, а сановники разбежались кто куда.

   Между тем государь вызвал главного казначея и приказал ему устроить в честь зятя пир, желая отблагодарить его за то, что он избавил их от смертельной опасности и разоблачил монаха. В тот вечер сановники очень поздно покинули дворец. Волшебник вошел в зал Серебряного спокойствия. Во дворце были отобраны восемнадцать красавиц, которые играли, пели, танцевали, приглашая волшебника пить вино и веселиться. Волшебник восседал на почетном месте. По обеим сторонам от него расположились обворожительные, изящные девушки. Волшебник изрядно выпил и ко второй страже совсем опьянел. Тут он забыл о всякой предосторожности. Вскочив на ноги, он расхохотался, принял свой настоящий облик, и у него возникли злодейские намерения. Он протянул свои огромные лапы к находившейся рядом с ним девушке, игравшей на пиба, схватил ее и в один миг откусил ей голову. Остальные семнадцать девушек, обезумев от страха, бросились бежать сломя голову.

     Дамы при дворе
     От страха растерялись,
     И в испуге
     Падают красотки,
     Каплями дождя ночного,
     Что в саду стекают
     По решетке,
     Окружающей цветущий лотос.
     Разбежались милые подруги;
     Как цветы гортензий
     Под дыханьем ветерка весенним,
     Задрожали,
     Помышляя только о спасенье.
     Лютни и пиба
     Поразбивали,
     Лютни и пиба
     Они сломали,
     Спотыкаясь, падая
     В смятенье.
     Прижимаясь в ужасе
     Друг к другу,
     Не поймут,
     Куда им скрыться
     От беды жестокой:
     К северу бежать им
     Или к югу,
     К западу стремиться
     Иль к востоку.
     Спотыкаясь, падая,
     Бежали,
     Красоту теряя
     В столкновенье.
     Каждая бежала,
     Что есть силы,
     Помышляя только
     О спасенье.

   Была глубокая ночь, и девушки не осмеливались даже крикнуть, чтобы не потревожить государя. Мы не будем говорить о том, как они, дрожа от страха, спрятались, притаившись около стены, а вернемся лучше к волшебнику. Оставшись один, он то и дело наливал себе вина. Выпьет чашку, схватит какого-нибудь человека и в два счета проглотит его, упиваясь кровью.
   Между тем в городе прошел слух, что Танский монах оказался тигром-оборотнем. Разговоры об этом распространялись, пока наконец не дошли до гостиницы «Золотой павильон». А там в этот момент никого не было, кроме коня Сюань-цзана, который в это время жевал заданный ему корм. А как вы знаете, читатель, конь этот был не простым конем, а сыном царя драконов Западного моря. За нарушение небесных законов ему отрезали рога и превратили его в животное. Впоследствии он был превращен в белого коня, который должен был везти Сюань-цзана на Запад за священными книгами.
   Услышав о том, что Танский монах совсем не монах, а оборотень-тигр, конь подумал: «Наш учитель, несомненно, хороший человек, не иначе как какой-нибудь волшебник превратил его в тигра и хочет погубить его. Что же теперь делать? Как быть? Нашего старшего брата давно уже нет с нами, а от Чжу Ба-цзе и Ша-сэна тоже никаких вестей».
   Дождавшись второй стражи, он вскочил на ноги.
   – Если я не спасу Танского монаха, – сказал он себе, – то никогда не смогу искупить своей вины,
   И, не в силах сдерживать себя, он разорвал повод, которым был привязан, и сбросил с себя седло и сбрую. Затем он потянулся и поспешил принять свой прежний вид, превратившись в дракона. Взлетев в облака, он поднялся прямо на девятое небо и стал осматриваться. Об этом сложены стихи, которые гласят:

     Трипитака пошел на Запад,
     Он Будде желал поклониться;
     В руки волшебника злобного
     На пути попался нечаянно.

     Тот превратил его в тигра, —
     Как ему освободиться!
     Белый конь его вздыбился,
     Чтобы сбросить хозяина.

   И вот сын царя драконов увидел зал Серебряного спокойствия. Он был ярко освещен и, казалось, сиял. Там были зажжены восемь фонарей с восемью свечами. Дракон спустился пониже и, присмотревшись внимательно, увидел, что волшебник, восседая на почетном месте, попирая священные законы, пьет вино и закусывает человеческим мясом.
   – Ну, негодяй, пришла твоя смерть, выдал ты себя с головой, – смеясь, сказал дракон. – Смотри, как он ликует! Да, в пожирании людей ты большой знаток. Однако где же может быть учитель? Пока что мне удалось встретить только эту низкую тварь. Сыграю я сейчас с ним штуку. Главное – расправиться с волшебником, а спасти учителя я еще успею.
   О прекрасный молодой дракон! Он встряхнулся и сразу же превратился в одну из придворных девушек, очаровательную и грациозную. Плавно она поспешила в зал и, склонившись перед волшебником, пожелала ему всяческого счастья и благополучия.
   – Зять, – сказала она, – надеюсь, вы не причините мне вреда, я пришла наливать вам вино.
   – Ну что ж, наливай, – согласился волшебник.
   Тогда дракон взял кувшин и налил в чашку волшебника вино. Но налил он так, что вино было на три-пять фыней [153 - Фынь – мера длины, равная 0,1 цуня.] выше краев и тем не менее не разливалось. Это оказалось возможным потому, что дракон владел способом усмирения воды. Увидев это, волшебник очень удивился.
   – Так вот что ты можешь делать, – сказал он.
   – Я могу налить еще на несколько фыней выше, – сказал дракон.
   – Ну-ка, наливай, наливай, – попросил волшебник.
   Тогда дракон начал лить, а вино в чашке все поднималось и поднималось, пока не достигло высоты тринадцатиэтажной башни. Несмотря на то что этот столб был узким и высоким, из него не вылилось ни капли. Тут волшебник вытянул морду, выпил вино и, подтянув к себе убитую им жертву, откусил от нее.
   – Ты петь умеешь? – спросил он.
   – Умею немножко, – сказал дракон и тут же спел песенку.
   – А танцевать ты можешь? – спросил волшебник.
   – Немного могу, – отвечал дракон. – Однако танцевать с пустыми руками как-то некрасиво.
   Тогда волшебник скинул с себя кафтан и, вытащив из висевших у него на поясе ножен меч, передал его дракону. Тот взял меч, осторожно проделал им три выпада вверх, четыре вниз, пять влево, шесть вправо, а затем прибегнул к «способу цветущего меча». Увидев это, волшебник от злости заскрежетал зубами. А дракон, схватив меч, нарисовал им в воздухе иероглиф-цветок и намеревался с силой ударить волшебника. Но тот вовремя уклонился в сторону. Волшебник не растерялся и, схватив стоявший рядом огромный фонарь, отразил удар. А надо сказать, что фонарь был сделан из кованого железа и вместе с подставкой весил около девяноста цзиней.
   После этого оба противника покинули зал Серебряного спокойствия. Дракон принял свой настоящий вид и, взметнувшись на облако, вступил в бой с волшебником. Этот бой во тьме был поистине удивительным.

     Один из них был чародеем,
     В горах Ваньцзышань рожденным,
     Другой же низринутым с неба
     Был Западных вод драконом.

     Один из них свет своих подвигов
     Метал, словно молнии, бурно,
     Другой источал свою силу,
     Подобную туче пурпурной.

     Один был, как слон белоклыкий,
     Что к людям приходит и внемлет…
     Лисой с золотыми когтями
     Другой опустился на землю.

     И первый поддерживал небо,
     Нефритовой высясь колонной,
     Другой же поддерживал море, —
     Он балкой лежал золоченой.

     Драконом серебряным в небе
     Летал, в высоте извивался,
     А желтый волшебник, взмывая
     И падая вниз, кувыркался.

     И меч остановки не ведал.
     Разил он, как будто играя,
     И в вихре качался фонарик,
     Метался от края до края.

   Раз девять они уже схватывались, и дракон почувствовал, что слабеет. Волшебник же был по-прежнему полон энергии. Не имея сил противостоять своему противнику, дракон бросил в него меч. Но волшебник знал способ улавливания меча. Он схватил одной рукой меч, второй швырнул в него фонарем и продолжал драться. Наконец дракон промахнулся, и волшебник схватил его за заднюю ногу. Тут дракон опрометью бросился вниз и, на его счастье, ему удалось укрыться в реке и спасти свою жизнь. И вот, когда он скрылся в воде, волшебник, бросившийся за ним, потерял его из виду и, не найдя его, взял меч и фонарь и вернулся в зал Серебряного спокойствия. О том, как он там продолжал пить вино и затем уснул, мы пока говорить не будем.
   Вернемся теперь к дракону. Опустившись на дно реки, он выждал там с полстражи [154 - В старом Китае ночное время делилось на стражи. Стража равна двум часам.] и, не слыша никакого подозрительного шума, решился выглянуть наверх. Он взобрался на облако и вернулся в гостиницу. Здесь он снова принял вид коня и прошел в конюшню. Но вид у него был жалкий; он весь был мокрый, с израненными ногами.
   Однако мы не будем пока говорить о тяжелом положении Сюань-цзана и о том поражении, которое потерпел молодой дракон, а вернемся сейчас к Чжу Ба-цзе. Покинув Ша-сэна, он поспешил укрыться в траве и, свернувшись там клубком, захрапел. Проспал он до глубокой ночи. Проснувшись, никак не мог понять, где находится. Протирая глаза, он с трудом пришел в себя и начал внимательно прислушиваться. И тут понял, что находится в отдаленных горах, где не слышно ни лая собаки, ни крика петуха. Взглянув на Большую Медведицу, он определил, что сейчас должна быть уже третья стража, и подумал: «А ведь надо идти выручать Ша-сэна. Вот уж поистине правильно говорится: „Из одной шелковинки нельзя сделать нитки, одной ладонью нельзя хлопать в ладоши“. Хотя постой! Отправлюсь-ка я в город проведать учителя… Затем соберу в помощь себе храброе войско, а завтра вернусь сюда выручать Ша-сэна».
   И вот наш Дурень вспрыгнул на облако и, очутившись в городе, сразу же прибыл в гостиницу. Вокруг было тихо. На небе сверкала луна. Чжу Ба-цзе осмотрел все помещение, но Сюань-цзана нигде не обнаружил. Он нашел только коня, который спал в стойле. Конь был весь мокрый, а на задней ноге у него зияла огромная черная рана.
   «Вот уж не везет так не везет, – подумал, окончательно встревожившись Чжу Ба-цзе. – Этот конь ведь никуда не ходил – почему же он весь в поту и на ноге у него рана? Наверное, какой-нибудь злодей напал на учителя и поранил коня».
   А конь, узнав Чжу Ба-цзе, вдруг обратился к нему человеческим голосом:
   – Брат, это ты!
   Услышав это, Чжу Ба-цзе от страха повалился на землю, но тут же поднялся на ноги и бросился бежать. Однако конь вскочил и зубами схватил Чжу Ба-цзе за полу.

   Услышав это, Чжу Ба-цзе от страха повалился на землю, но тут же поднялся на ноги и бросился бежать. Однако конь вскочил и зубами схватил Чжу Ба-цзе за полу.

   – Дорогой брат, – промолвил он, – не бойся меня.
   – Брат, – сказал тогда, не переставая дрожать Чжу Ба-цзе, – почему это ты сегодня заговорил человеческим голосом? Вероятно, произошло какое-нибудь большое несчастье?
   – Знаешь ли ты о том, что с учителем стряслась беда?
   – Ничего не знаю, – сказал Чжу Ба-цзе.
   – Вижу, что ты ничего не знаешь, – отвечал дракон. – Когда вы с Ша-сэном показали перед государем свои способности, у него появилась мысль захватить этого волшебника, и он попросил вас взяться за это дело, обещая щедрое вознаграждение. Однако волшебник оказался сильнее вас. Хорошо еще, что в гостиницу вернулся один человек и я услышал от него, что произошло. Спросить его, я, конечно, не мог, однако услышал, что волшебник под видом красивого и благородного человека проник во дворец, чтобы познакомиться со своим тестем. Там он превратил нашего учителя в полосатого тигра, которого придворные схватили и посадили в железную клетку. У меня сердце разрывалось на части. Вас с Ша-сэном здесь не было, и я боялся, что если упущу момент, то жизнь учителя окажется в опасности. Поэтому я и решил принять вид дракона и спасти учителя. Однако, прибыв ко двору, учителя я нигде не нашел. А в зале Серебряного спокойствия увидел волшебника. Тут я принял вид придворной дамы и обманул волшебника. Он заставил меня танцевать с мечом. Улучив момент, я хотел ударить его, но ему удалось увернуться и ускользнуть. Тогда он обеими руками схватил фонарь и нанес мне удар. Я бросил в него меч, однако он ловко поймал его. Затем он швырнул в меня фонарем и поранил мне заднюю ногу. Тут уж мне пришлось думать о спасении своей жизни, и я, ринувшись вниз, скрылся на дне реки. Вот откуда у меня на ноге рана.
   – Неужели все это правда? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Зачем же мне обманывать тебя? – удивился дракон.
   – Что же теперь делать? Как быть? – в раздумье произнес Чжу Ба-цзе. – А двигаться ты можешь?
   – Могу, а что?
   – Если ты можешь двигаться, уходи в море, – сказал Чжу Ба-цзе. – А я заберу свои вещи и вернусь в деревню Гаолаочжуан, к родному очагу.
   Услышав это, дракон схватил зубами полу одежды Чжу Ба-цзе и решительно отказался отпустить его.
   – Брат, – со слезами на глазах сказал он. – Ты не должен быть таким нерадивым учеником.
   – Ну а что же, по-твоему, я должен делать? – спросил Чжу Ба-цзе. – Ша-сэна захватил волшебник, а я с ним справиться не могу. Чего же нам еще ждать? Надо расходиться по домам.
   Дракон долго думал и наконец снова заговорил:
   – Дорогой брат! Не говори так. Если хочешь спасти учителя, надо позвать кого-нибудь на помощь.
   – Кого же ты хочешь, чтобы я позвал? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Не теряй времени, – отвечал дракон, – отправляйся на облаке на гору Цветов и плодов и позови сюда нашего старшего брата Сунь У-куна. Он обладает силой усмирения волшебников. Пусть он придет сюда, спасет нашего учителя и заодно отомстит за те поражения, которые потерпели мы с тобой.
   – Лучше я позову кого-нибудь другого, – сказал на это Чжу Ба-цзе. – С этой обезьяной я не в ладах. Когда мы еще были на горе Белого тигра и он убил там волшебника – Белую кость, он рассердился на меня за то, что я надоумил учителя прочесть псалом о сжатии обруча. Я хотел просто пошутить и вовсе не думал, что учитель примет все всерьез, начнет читать псалом и прогонит Сунь У-куна. Ты знаешь, как это тревожит меня. Да потом он ни за что не согласится идти сюда. Если в чем-нибудь перечить ему, он пустит в ход свой посох. А когда он, ни с чем не считаясь, начнет размахивать им, то мне живым не выбраться оттуда.
   – Зачем он станет бить тебя? – сказал на это дракон. – Все же он гуманный и справедливый Царь обезьян. Когда увидишь его, не говори, что с учителем стряслась беда. Скажи только, что учитель соскучился без него. В общем, замани его как-нибудь сюда. А вот когда он узнает, что произошло, то он разозлится и схватится не на жизнь, а на смерть с этим волшебником: тогда волшебнику конец, а учитель будет спасен,
   – Ладно, ладно, – сказал Чжу Ба-цзе. – Раз ты принимаешь все это так близко к сердцу, придется мне пойти, а то выходит – мне до всего этого никакого дела нет. Я отправлюсь на гору Цветов и плодов. Если Сунь У-кун согласится прийти сюда, вернусь вместе с ним. Если же он откажется, я не вернусь, не жди меня больше.
   – Ладно, иди, иди, – сказал дракон. – И непременно приведи его сюда.
   Тут Дурень подхватил свои грабли, заправил за пояс рясу и, прыгнув вверх, оседлал облако и отправился прямо на восток. И на этот раз не суждено было Танскому монаху погибнуть. Дурень плыл с попутным ветром. Огромные уши служили ему парусами, и вскоре он достиг Восточного моря. Здесь он опустился на землю и, даже не замечая времени, углубился в лес и стал искать дорогу. И вот в тот момент, когда он продвигался вперед, вдруг услышал голоса. Внимательно присмотревшись, он увидел в горной долине Сунь У-куна. Вместе с ним там было множество оборотней. Сунь У-кун сидел вверху, на каменной скале, а перед ним стройными рядами расположились более тысячи двухсот обезьян, которые восклицали:
   – Да здравствует отец наш, Великий Мудрец!
   «Вот это почет! – подумал Чжу Ба-цзе. – Что же удивительного в том, что он не хотел быть монахом и все время рвался к себе домой? Так вот, оказывается, в каком хорошем месте он живет, а какое хозяйство! И к тому же столько обезьян, которые ухаживают за ним. Да если бы у меня была такая гора, я ни на минуту не остался бы монахом. Однако как же мне быть? – думал он. – Раз уж я прибыл сюда, хочешь не хочешь, а придется повидаться с ним».
   А надо сказать, что Дурень все же побаивался Сунь У-куна и не осмеливался прямо и открыто предстать перед ним. Прячась в траве, он тайком проскользнул в толпу обезьян и вместе с ними начал отбивать перед Царем обезьян земные поклоны. Но он не учел, во-первых, того, что Сунь У-кунь сидел высоко и ему все было видно, а во-вторых, забыл про весьма зоркие глаза своего старшего брата.
   – Что это там за дикарь и как безобразно он кланяется? – громко спросил Сунь У-кун. – Откуда он взялся? Приведите-ка его сюда.
   И только он это сказал, как обезьяны набросились на Чжу Ба-цзе. вытолкнули вперед и поставили перед Сунь У-куном.
   – Ты откуда пришел? – обратился к нему Сунь У-кун.
   – Я не осмеливаюсь обратиться к вам, – опустив голову, сказал Чжу Ба-цзе. – Я совсем не чужой, а ваш хороший знакомый.
   – Все мои подчиненные обезьяны, – сказал на это Сунь У-кун, – совершенно одинаковы. У тебя же морда совсем другая. Да и выглядишь ты каким-то увальнем. Конечно, ты оборотень и неизвестно, откуда пришел. Ну а раз ты пришел со стороны и хочешь быть моим подчиненным, то прежде всего расскажи о себе, кто ты такой? Когда ты сообщишь мне свое имя, я, может быть, оставлю тебя здесь, и ты будешь жить, как и все остальные. Но я могу и не оставить тебя здесь. Как же ты посмел явиться сюда и нарушить церемонию?
   – И не стыдно тебе, – обиделся Чжу Ба-цзе, надув губы и опустив голову. – Взгляни на меня! Сколько лет я был твоим нареченным братом, а ты даже не хочешь признавать меня и называешь чужеземцем.
   – Ну-ка, подними голову, дай мне посмотреть на тебя, – сказал, смеясь, Сунь У-кун.
   Тут Чжу Ба-цзе вытянул свою морду и крикнул:
   – Ну, видел? Если не признаешь меня, хорошо, что хоть физиономию мою признал!
   – Чжу Ба-цзе! – не удержавшись, расхохотался Сунь У-кун.
   Услышав это, Чжу Ба-цзе даже подскочил.
   – Ну конечно, это я, Чжу Ба-цзе, – закричал он.
   «Раз узнал, так и разговаривать будет легче», – подумал он.
   – Почему же ты оставил Танского монаха и явился сюда? – спросил Сунь У-кун. – Ты, видно, оскорбил учителя и он прогнал тебя? Есть у тебя какое-нибудь свидетельство об отставке? Дай-ка я посмотрю.
   – Учителя я не оскорблял, – сказал Чжу Ба-цзе. – Никакой бумаги он мне не давал и не прогонял меня.
   – Почему же в таком случае ты пришел сюда?
   – Учитель соскучился по тебе, – сказал тут Чжу Ба-цзе, – и послал меня за тобой.
   – Вовсе он меня не приглашал, да и не соскучился по мне, – сказал на это Сунь У-кун. – Он перед небом дал клятву, что отказывается от меня навсегда и в доказательство этого своей собственной рукой написал мне свидетельство. Почему же это он вдруг заскучал обо мне и послал тебя в такую даль за мной? Нет, нечего мне идти туда.
   Чжу Ба-цзе растерялся.
   – Но он действительно соскучился по тебе, – поспешил он заверить Сунь У-куна.
   – Что же это он вдруг заскучал? – спросил Сунь У-кун.
   – Вот, например, когда мы идем, – сказал Чжу Ба-цзе, – учитель обращается ко мне, а я не слышу. Ша-сэн тоже прикидывается глухим. Тут учитель всегда вспоминает о тебе и говорит, что мы никуда не годимся. Он считает тебя умным и сообразительным. Если тебя позвать, ты всегда откликаешься. На каждый вопрос у тебя готово десять ответов. В общем, учитель ощущает твое отсутствие. Поэтому он и послал меня за тобой. Очень прошу тебя – пойдем со мной. Ты не должен огорчать учителя и, кроме того, подводить меня, я ведь шел за тобой издалека.
   Выслушав его, Сунь У-кун спрыгнул со скалы и, схватив Чжу Ба-цзе за руку, сказал:
   – Дорогой брат! Раз уж ты пришел издалека, давай прогуляемся.
   – Время не ждет, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Учитель не хочет задерживаться в пути, и мне не до прогулок.
   – Нет, раз уж ты попал сюда, ты должен посмотреть, какие у нас здесь красивые места, – сказал Сунь У-кун.
   Дурень не смел больше отказываться и пошел за Сунь У-куном. Шли они, обняв друг друга, а за ними следовали подчиненные Сунь У-куна. Они поднялись на вершину горы Цветов и плодов. Здесь было удивительно красиво. Возвратившись в свои владения, Великий Мудрец за короткое время успел навести образцовый порядок:

     Синева была подобна
     Зимородка оперенью;
     На горах водились тигры.
     Жили в логовах драконы.

     В облака вступали горы;
     Раздавались в отдаленье
     Журавлиный крик печальный,
     Обезьяний визг и стоны.

     По утрам клубились тучи,
     И туман вставал в ущелье,
     На закате в чащу леса
     Солнца падало сиянье;

     И звенели там потоки,
     Словно кольца ожерелья,
     И нежней казалось лютни
     Струй спадающих журчанье.

     На горах росли деревья
     И, цветя и зеленея,
     Перед цепью этой горной
     Шли подъемы и откосы;

     Подымали горы миску,
     Ту, в которой ночью феи
     Умывались и плескались,
     Мыли шелковые косы.

     А внизу сходили горы
     К Млечному Пути, откуда
     Посылается на землю
     Рек раздольное теченье;

     И земля сливалась с небом,
     И казалась светлым чудом,
     Красотой, Пэнлаю равной,
     Вызывая восхищенье.

     Чистота и муть когда-то,
     Разделясь, образовали
     Небожителей бессмертных
     Драгоценное жилище.

     Кисть художника и краски
     Воссоздали бы едва ли
     Эти скалы, что сияют
     Блеска солнечного чище.

     Перед этою задачей
     Отступил бы даже гений,
     Свет гирляндами вздымался,
     И вершина засияла;

     Темно-красными лучами
     По камням скользили тени.
     Ароматов легких нити
     Bдpyг сплелись зарею алой.

     Рай земной такие горы —
     И полны благословенья:
     В красоте первоначальной
     И утесы и долины.

     Здесь растут на горных склонах
     Вечно свежие растенья,
     Новые цветы одели
     Неприступные вершины.

   Чжу Ба-цзе смотрел, смотрел и никак не мог налюбоваться окружающей красотой. Чрезвычайно довольный всем виденным, он в восторге воскликнул:
   – Дорогой брат, какое чудесное здесь место! Это, несомненно, самая красивая гора во всей Поднебесной!
   – Ну что, брат, – спросил Сунь У-кун, – можно здесь жить?
   – Что ты, – смеясь, сказал Чжу Ба-цзе. – Это благословенная земля, а ты спрашиваешь, можно ли здесь жить.
   Так, беседуя и шутя, они не заметили, как пролетело время. Спустившись с горы, они увидели около дороги нескольких обезьян, которые почтительно преподнесли им огромные гроздья темно-красного винограда, душистые груши и финики, отливающие желтизной пиба, дымчато-красные спелые сливы.
   – Великий Мудрец, – промолвили обезьяны, встав на колени, – разрешите пригласить вас завтракать.
   – У моего брата, – сказал, смеясь, Сунь У-кун, – неплохой аппетит и одними фруктами его, пожалуй, не накормишь. Ну да ладно. Ты уж не побрезгуй тем, чем мы богаты. Может быть, они заменят тебе пироги?
   – Хоть аппетит у меня действительно неплохой, – сказал на это Чжу Ба-цзе, – но я всегда уважаю обычаи тех мест, где мне приходится бывать. Давайте я попробую, что у вас за фрукты.
   И Чжу Ба-цзе с Сунь У-куном принялись за еду. Между тем день уже был в самом разгаре, и Дурень начал беспокоиться о том, что они не успеют спасти Танского монаха.
   – Дорогой брат, – стал он торопить Сунь У-куна, – учитель, верно, заждался нас. Нам следовало бы поторопиться.
   – Почтенный брат мой, – отвечал на это Сунь У-кун. – Прошу тебя пройти в пещеру Водного занавеса и отдохнуть немного.
   – Я очень признателен тебе, дорогой брат, за твою любезность и гостеприимство, – ответил Чжу Ба-цзе, – но учитель и так давно ждет нас. Уж лучше нам, пожалуй, не ходить в пещеру.
   – В таком случае не смею больше задерживать тебя, – сказал Сунь У-кун. – Тогда мы здесь с тобой и распрощаемся.
   – А разве ты не пойдешь со мной? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Зачем же мне уходить отсюда? – сказал Сунь У-кун. – Здесь я не подчиняюсь ни небу, ни земле. Живу в свое удовольствие, совершенно свободен, не бегаю, как мальчик на побегушках, и перестал быть монахом. Нет, я не пойду, иди сам и скажи Танскому монаху, что раз он прогнал меня, так нечего и скучать.
   Выслушав это, Дурень не решился больше настаивать, боясь, как бы Сунь У-кун не рассердился и не пустил в ход свой посох. Пробормотав несколько слов на прощание, Чжу Ба-цзе отправился в обратный путь. Между тем Сунь У-кун послал вслед за ним двух проворных, сообразительных обезьян, чтобы узнать, как поведет себя Чжу Ба-цзе. Не пройдя и четырех ли, Дурень повернулся и, указывая пальцем на то место, где, по его мнению, должен был находиться Сунь У-кун, начал ругаться.
   – Ах ты, мерзкая обезьяна, – кричал он. – Тебе не нравится звание монаха, ты предпочитаешь быть оборотнем-обезьяной. Грязная ты обезьяна, я пришел с добрыми намерениями, а она, видите ли, не желает идти. Ну, не идешь – и черт с тобой!
   Пройдя немного, Чжу Ба-цзе снова принимался ругаться. Услышав это, следившие за ним обезьяны опрометью бросились назад.
   – Отец наш, Великий Мудрец, – докладывали они, – этот Чжу Ба-цзе очень нехороший человек. Он идет и все время ругает вас.
   Услышав это, Сунь У-кун рассвирепел и, собрав своих обезьян, бросился догонять Чжу Ба-цзе. Догнав его, они повалили Чжу Ба-цзе на землю, схватили и поволокли обратно.
   Однако о том, как Сунь У-кун проучил Чжу Ба-цзе и удалось ли Дурню выбраться живым, вам, читатель, расскажет следующая глава.

Глава тридцать первая,

//-- повествующая о том, как Чжу Ба-цзе, сохраняя верность, привел в возбуждение Царя обезьян и как Сунь У-кун мудростью покорил духа --//

     Верность долгу
     Глубокое чувство
     В душе пробудила;
     Так в учении Будды
     Таится
     Великая сила.
     Всем явлениям
     Самую сущность
     Она возвращает,
     Цзинь и My —
     Элементы стихий, —
     Усмирив,
     Сочетает.
     И бессмертье готовят
     Былые источники страсти,
     Чтобы вместе
     Вошли мы
     В миры
     Бесконечного счастья.
     Так к ученью буддизма,
     К вратам его
     Мы приступаем;
     Сутра —
     Путь совершенства,
     Который отныне
     Мы знаем.
     Будда
     Этим путем
     Посылает
     Свой дух первородный.
     Братья —
     Старший и младший —
     Встречаются
     В дружбе свободной.
     От пяти элементов
     Все демоны
     Форму приемлют.
     Шесть разрядов существ
     Уничтожив,
     В Далэйиньскую землю
     Устремились монахи,
     Благочестьем к святыне влекомы,
     Поклониться во храме
     Раскатов великого грома.

   Итак, обезьяны толпой с шумом налетели на Дурня, стали тащить его и в конце концов порвали ему халат.
   – Ну, теперь все, – бормотал, читая про себя псалмы, Чжу Ба-цзе. – На этот раз они меня прикончат.
   Обезьяны притащили Чжу Ба-цзе к пещере. Великий Мудрец сидел на крутой скале над обрывом.
   – Ах ты, грязная тварь, – стал он ругать Чжу Ба-цзе. – Ну, ушел ты от нас – и дело с концом, – зачем же было оскорблять меня?
   – Дорогой брат, – отвечал Чжу Ба-цзе, опустившись перед Сунь У-куном на колени, – разве осмелился бы я ругать тебя! Да я откусил бы себе язык, если бы поступил подобным образом. Я говорил лишь, что ты не хочешь идти со мной и придется мне возвращаться одному и доложить об этом учителю. Тогда уж пусть он поступает как хочет.
   – Разве можно обмануть меня? – сказал тут Сунь У-кун. – Ведь сам подумай, стоит мне взять себя за левое ухо, и я все могу услышать, даже то, что говорят в обители Будды; если же я потяну книзу свое правое ухо, то могу услышать, как сам князь ада Янь-ван сводит в преисподней счеты со своими судьями смерти. Как же ты мог подумать, что я не слышу твоих оскорблений?
   – Дорогой брат, – сказал на это Чжу Ба-цзе, – ведь я знаю твой коварный характер, не иначе как ты опять изменил свой облик и следовал за мной, чтобы подслушивать.
   – Ну-ка, ребятки! – крикнул тут Сунь У-кун. – Принесите мне дубинку, да побольше! Для начала всыпьте ему двадцать ударов спереди. Затем разукрасьте его спину еще двадцатью ударами. А потом я еще на прощание угощу его своим посохом.
   – Дорогой брат, – взмолился перепуганный Чжу Ба-цзе, повалившись на колени и непрерывно отбивая поклоны, – умоляю тебя, пощади меня ради нашего учителя.
   – О каком это учителе ты вспомнил, любящий милосердие и долг сын мой? – сказал на это Сунь У-кун.
   – Дорогой брат, – продолжал молить Чжу Ба-цзе, – если тебе не жаль учителя, то сделай это хотя бы ради бодисатвы.
   Услышав имя бодисатвы, Сунь У-кун заколебался.
   – Ну вот что, брат, – сказал он, – я пока бить тебя не буду. Но смотри, говори всю правду и не вздумай меня обманывать. С Танским монахом случилось какое-то несчастье, а ты пришел сюда морочить мне голову. Не так ли?
   – Да говорю же тебе, что ничего не произошло, – продолжал твердить Чжу Ба-цзе. – Он действительно по тебе соскучился.
   – Ты что же это, негодяй, хочешь, чтобы тебя действительно побили! – вскипел Сунь У-кун. – Зачем ты водишь меня за нос! Вернувшись в пещеру Водного занавеса, я ни на минуту не забывал о нашем учителе, так как знал, что на каждом шагу его поджидают бедствия и несчастья. Так вот, если не хочешь быть битым, говори скорее, что случилось.
   – Дорогой брат, – взмолился Чжу Ба-цзе, отбивая поклоны, – я действительно хотел обмануть тебя. Мне и в голову не приходило, что ты обладаешь такой прозорливостью. Пощади меня, разреши мне встать, и я все расскажу тебе.
   – Ну ладно, вставай и рассказывай! – приказал Сунь У-кун.
   Обезьяны отпустили Дурня. Он тотчас же вскочил на ноги и стал дико озираться по сторонам.
   – Ты что высматриваешь? – спросил его Сунь У-кун.
   – Смотрю, где дорога пошире, чтобы удобнее было бежать.
   – Куда же ты думаешь бежать? – спросил Сунь У-кун. – Ты можешь тронуться в путь на три дня раньше меня, и все же я догоню тебя. Говори же скорее, – приказал он. – И смотри: если еще раз рассердишь меня, пощады не будет.
   – Теперь я скажу тебе всю правду, – отвечал Чжу Ба-цзе. – После того как ты ушел от нас, мы вдвоем с Ша-сэном остались охранять учителя. Мы шли, шли и вот очутились у густого соснового леса. Учитель спешился и послал меня собирать подаяние. Я долго шел, но так никого и не встретил. Сильно утомившись, я прилег в траву и уснул. Кто мог подумать, что и Ша-сэн уйдет от учителя? Оказалось, что он отправился разыскивать меня. Ну а ты знаешь, что учитель не может спокойно сидеть на месте. Оставшись один, он пошел прогуляться и, выйдя из лесу, увидел золотую пагоду, от которой исходило сияние. Он принял пагоду за монастырь. Но оказалось, что там живет дух по прозвищу Желтый халат. Вот он и схватил нашего учителя. Когда же мы с Ша-сэном отправились на поиски, то нашли только коня и вещи, а учителя нигде не было. Тогда мы ринулись к обиталищу духа и вступили с ним в бой. Однако на наше счастье учитель повстречал свою спасительницу. Это была принцесса – третья дочь правителя страны Баосянго, которую также похитил дух. Она написала домой письмо и поручила нашему учителю отвезти его к отцу. А в благодарность за это уговорила духа освободить учителя. И вот, когда мы прибыли в главный город страны Баосянго и учитель передал письмо, правитель стал просить его усмирить духа и вернуть ему дочь. Ну а ты, брат, сам знаешь, как наш учитель усмиряет духов. В общем, пришлось нам с Ша-сэном снова вступать с ним в бой. Однако оказалось, что дух обладает огромной волшебной силой, поэтому ему и удалось захватить Ша-сэна. Потерпев поражение, я отступил и укрылся в траве. А дух тем временем, превратившись в статного, благородного человека, проник во дворец и заявил, что пришел познакомиться со своей родней. Пустив в ход свои чары, он превратил нашего учителя в полосатого тигра. И лишь благодаря случайности конь-дракон услышал об этом. Приняв свой настоящий вид, дракон ночью отправился на поиски учителя. Однако учителя он не нашел, зато встретил духа, который сидел в зале Серебряного спокойствия и распивал вино. Превратившись в придворную девушку, дракон подносил духу вино чашу за чашей, а затем стал исполнять танец с мечом и хотел зарубить духа, но тот успел увернуться, схватил фонарь и ранил дракона в ногу. А сейчас дракон послал меня за тобой. Он говорит, что ты благороден и справедлив, не станешь вспоминать старых обид и, конечно, не откажешься прийти на помощь учителю. Умоляю тебя, брат, вспомнить пословицу: «Кто хоть один день был моим учителем, тот всю жизнь будет моим отцом», и выручить нашего учителя из беды.
   – Ах ты, Дурень этакий! – выслушав его, сказал Сунь У-кун. – Ведь, уходя, я несколько раз наказывал тебе: если какой-нибудь дух захватит учителя, скажи ему, что у учителя есть старший ученик по имени Сунь У-кун. Почему же ты не сделал этого?
   Чжу Ба-цзе подумал: «Лучше уж рассердить полководца, нежели просить его. Так я и сделаю!»
   – Дорогой брат, – сказал он, – не следовало мне упоминать твоего имени. Услышав его, дух пришел в ярость.
   – Что-то я не совсем понимаю, – сказал Сунь У-кун.
   – Сейчас объясню, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Я сказал духу, чтобы он не безобразничал и не вздумал причинить какого-нибудь вреда учителю, не то придет наш старший брат Сунь У-кун, обладающий огромной волшебной силой, и расправится с ним. Выслушав все это, дух еще больше рассвирепел. «Какой там еще Сунь У-кун! – заорал он. – Очень я боюсь его! Пусть только посмеет показаться здесь: я шкуру с него сдеру, все жилы вытяну, кости разгрызу, а сердце съем. Правда, худосочен он, как всякая обезьяна, но все равно я изрублю его и поджарю».
   Услышав это, Сунь У-кун от ярости стал дергать себя за уши, тереть щеки и подпрыгивать.
   – Значит, этот негодяй осмелился ругать меня! – закричал он.
   – Конечно, Желтый халат действительно ругал тебя. И я счел своим долгом рассказать это тебе. Но ты успокойся, дорогой брат, – сказал Чжу Ба-цзе.
   – Почтенный мой брат, – отвечал Сунь У-кун, – встань! Я, честно говоря, не хочу идти, но раз этот дух позволил себе так оскорбить меня, я должен усмирить его и отправлюсь вместе с тобой. Пятьсот лет тому назад я учинил дебош в небесном дворце, и с тех пор все небесные полководцы, завидев меня, низко кланяются и величают меня не иначе как Великим Мудрецом. А это чудовище посмело так оскорбить меня! Ну, ничего, сейчас я поймаю его и искромсаю на мелкие кусочки. Пусть знает, как ругать меня, а потом снова вернусь домой.
   – Совершенно правильно, дорогой брат, – поддакнул Чжу Ба-цзе. – Ты только поймай этого духа и отомсти за нанесенное тебе оскорбление. А вернешься ты после этого или нет, это уж твое дело.
   Тут Великий Мудрец соскочил со скалы и ринулся в пещеру. Он сбросил одеяние волшебника, оправил на себе шелковый халат, надел кафтан из тигровой шкуры, взял в руки железный посох и вышел. Испуганные обезьяны обступили его.
   – Отец наш, Великий Мудрец, – запричитали они. – Куда же ты уходишь, провел бы с нами хоть еще несколько лет и дал бы нам возможность пожить в свое удовольствие.
   – Что же это вы, дети мои, говорите! – воскликнул Сунь У-кун. – Я ведь должен охранять Танского монаха и являюсь его учеником, об этом знают все и на небе, и на земле. Ведь он не прогнал меня, а отпустил домой проведать вас и пожить с вами некоторое время. Но сейчас, раз уж так получилось, я должен покинуть вас; будьте осторожны, с усердием ведите хозяйство, вовремя сажайте ивы и сосны и следите за порядком. Ждите меня, я буду сопровождать Танского монаха в его поездке за священными книгами, затем доставлю его в Китай и после этого вернусь к вам. Вот тогда-то мы вместе будем наслаждаться дарами природы.
   Обезьянам не оставалось ничего другого, как примириться. А Великий Мудрец, покинув свои владения, вместе с Чжу Ба-цзе взобрался на облако, и они отправились в путь. После того как они миновали Восточное море и достигли Западного, Сунь У-кун вдруг остановил свое облако.
   – Ты потихоньку продвигайся дальше, а я спущусь вниз и очищу свое тело, – сказал он Чжу Ба-цзе.
   – Надо торопиться! – отвечал на это Чжу Ба-цзе. – А ты выдумал еще какое-то очищение тела!
   – Где уж тебе понять это? – сказал Сунь У-кун. – Побывав у себя дома, я снова стал походить на оборотня. А учитель любит чистоту и, боюсь, будет относиться ко мне с отвращением.
   Чжу Ба-цзе поверил Сунь У-куну и не стал возражать. Сунь У-кун вмиг выкупался, и они на облаке отправились дальше на Запад. Вскоре они увидели золотую пагоду, излучающую сияние.
   – А вот и жилище волшебника, – сказал Чжу Ба-цзе, указывая на пагоду. – Ша-сэн все еще там.

   А Великий Мудрец, покинув свои владения, вместе с Чжу Ба-цзе взобрался на облако, и они отправились в путь.

   – Ну вот что, – сказал Сунь У-кун. – Побудь в воздухе, а я спущусь вниз, посмотрю, что там происходит и подходящее ли это место для боя.
   – Тебе незачем ходить туда, – сказал Чжу Ба-цзе, – духа нет дома.
   – Я знаю, – сказал Сунь У-кун.
   О чудесный Царь обезьян! Он опустился на облаке у самой пещеры и здесь увидел двух мальчиков. Они играли, загоняя мяч в лунки палками с изогнутым концом. Одному из них было чуть побольше десяти, а другому лет восемь-девять. Сунь У-кун ринулся к ним и, не спрашивая, кто они такие, схватил за волосы и потащил за собой. Перепуганные ребятишки подняли крик и встревожили находившихся в пещере духов. Те бросились к принцессе и сообщили ей, что какой-то человек утащил мальчиков. Читатель, конечно, догадался, что это были дети принцессы и духа. Услышав это, принцесса поспешила выйти из пещеры и тут увидела Сунь У-куна, который стоял на высоком утесе, намереваясь бросить вниз ее детей.
   – Эй, благородный муж, – истошным голосом закричала перепуганная принцесса. – Ведь мы не ссорились – и я не сделала вам ничего плохого – почему же вы утащили моих детей?! Учтите, отец у них грозный и, если вы причините им хоть какой-нибудь вред, вам не поздоровится.
   – Вы, верно, не знаете, кто я такой, – сказал Сунь У-кун. – Я старший ученик Танского монаха, и зовут меня Сунь У-кун. У вас в пещере сейчас находится мой брат монах Ша-сэн. Если вы освободите его, я верну вам ваших детей. Думаю, что такой обмен будет выгоден для вас, ведь я дам двух за одного.
   Принцесса тут же позвала духов-стражей, отправилась вместе с ними к Ша-сэну и освободила его.
   – Принцесса, – сказал ей Ша-сэн, – вам не следовало освобождать меня. Ведь дух, возвратившись домой, хватится меня и весь свой гнев обрушит на вас.
   – Почтенный отец, – отвечала ему принцесса, – вы мой благодетель. Вы доставили мое письмо отцу и тем спасли мне жизнь. Я сама думала отпустить вас. Но к пещере неожиданно явился ваш старший брат Сунь У-кун и требует, чтобы я немедленно освободила вас.
   Как только Ша-сэн услышал имя Сунь У-куна, ему показалось, что голову его смазали елеем, а в сердце проникла благословенная роса. Радость Ша-сэна вздымалась до небес, грудь его наполнилась ощущением весны, он так обрадовался, словно нашел золото или драгоценный нефрит. Схватив свое монашеское платье, он выбежал из пещеры и поклонами приветствовал Сунь У-куна.
   – Дорогой брат, – воскликнул он, – тебя послало само небо. Умоляю, спаси меня!
   – Ах ты, глупый Ша-сэн! – смеясь, сказал Сунь У-кун. – Вспомни, замолвил ли ты за меня хоть словечко, когда учитель читал псалом о сжатии обруча? Только губами шлепал. Без меня захотели охранять учителя. Почему же сейчас не продолжаете свой путь, а застряли здесь?
   – Не говори так, дорогой брат. Ты ведь знаешь: «Благородный человек не помнит старых обид». Мы полководцы разбитой армии, и похвалиться нам нечем. Так что ты уж помоги мне, будь милостив.
   – Ну, подымайся сюда, – сжалился над ним Сунь У-кун.
   Ша-сэн подтянулся и, сделав прыжок, очутился на скале. А Чжу Ба-цзе, находившийся в это время в воздухе, увидев вышедшего из пещеры Ша-сэна, спустился на своем облаке и обратился к Ша-сэну:
   – Дорогой брат, – сказал он, – тебе много пришлось вытерпеть.
   – О брат Чжу Ба-цзе! – увидев его, в свою очередь воскликнул Ша-сэн. – Откуда ты явился?
   – Вчера, после того как мы потерпели поражение, – стал рассказывать Чжу Ба-цзе, – я ночью вернулся в город. Там я повстречал белого коня и узнал от него, что дух посредством колдовства превратил нашего учителя в тигра. Мы посоветовались и решили призвать на помощь старшего брата, с которым я и прибыл сюда.
   – Ну, Дурень, хватит разглагольствовать, – прервал его Сунь У-кун. – Берите по одному из этих ребят, отправляйтесь в страну Баосянго и постарайтесь так раздразнить духа, чтобы он примчался сюда. А уж когда он здесь появится, я разделаюсь с ним.
   – Да как же мы это сделаем? – спросил Ша-сэн.
   – А вот как. Вы оба отправляйтесь на облаке в город, – сказал Сунь У-кун, – остановитесь там перед залом, в котором император дает аудиенцию, а ребят бросьте вниз, так чтобы они упали прямо к трону. Вас, конечно, начнут спрашивать, что это за ребята, а вы скажете, что это сыновья духа и что вы сами принесли их сюда. Как только дух услышит это, он непременно вернется домой. Мне же не следует появляться в городе, ведь нам придется напускать тучи, туман, ветер. И если мы начнем бой над городом, это напугает всех жителей дворца и население.
   – Дорогой брат, – сказал, смеясь, Чжу Ба-цзе. – А ты все же хочешь отыграться на нас.
   – Что ты хочешь этим сказать? – удивился Сунь У-кун.
   – Ведь ребят поймал ты, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Они и сейчас перепуганы насмерть. Видишь, они уже охрипли от крика. А пройдет еще немного времени, и они испустят дух. А если бросить их вниз, одно мокрое место останется. Волшебник, конечно, поспешит на выручку своих детенышей и тут уж разделается с нами. А ты выйдешь сухим из воды. Ведь против тебя улик не будет. Ну, не значит ли это, что ты хочешь отыграться на нас?
   – Если он затеет с вами драку, – сказал на это Сунь У-кун, – вы постарайтесь завлечь его сюда. Здесь, по крайней мере, просторно. Вот тут-то я и вступлю с ним в бой.
   – Совершенно правильно, – согласился Ша-сэн. – Наш брат говорит вполне справедливо. Итак, мы отправляемся.
   И они, приняв грозный вид, двинулись в путь, захватив с собой детей. А Сунь У-кун соскочил со скалы и подошел к воротам пагоды.
   – Эх ты, монах, – стала укорять его принцесса, – тебе, оказывается, верить нельзя. Ведь ты обещал отдать мне моих детей, как только я освобожу вашего монаха. Ну вот, ваш монах свободен, а детей моих ты почему-то не отдаешь… А сейчас ты еще зачем-то подошел к моим воротам.
   – Не гневайтесь, принцесса, – отвечал, улыбаясь, Сунь У-кун. – Вы уже давно живете здесь, и сейчас мы взяли ваших детей, чтобы они навестили своего деда.
   – Не будь столь бесцеремонным, – сказала принцесса. – Мой муж обладает необычайными способностями, и если ты напугаешь наших детей, то накличешь на себя его гнев.
   – Дорогая принцесса, – сказал, смеясь, Сунь У-кун. – Как вы думаете, какие поступки людей следует считать преступными?
   – Я знаю какие, – отвечала принцесса.
   – Да что вы, женщины, можете знать? – возразил Сунь У-кун.
   – Когда я жила во дворце, – сказала принцесса, – меня с малых лет обучали отец и мать. Помню, что в древних книгах говорится: «К пяти разделам уголовных наказаний относится три тысячи преступлений. И самым тяжким из них считается непочтение к родителям».
   – Так вот, вы как раз и повинны в этом преступлении, – сказал Сунь У-кун. – Стихи гласят:

     Дал отец мне жизнь,
     Вскормила мать,
     И о них всегда
     Мне думать больно.
     Жизнь они
     Смогли мне даровать,
     Изнурясь в работе
     Подневольной.

   Почитание родителей – источник всех дел и корень всякого добра. Как же вы могли соединить свою жизнь с жизнью духа и забыть о своих родителях? Разве не является это непочтением к родителям?
   От этих справедливых упреков принцесса зарделась до ушей и, сгорая от стыда, растерянно произнесла:
   – Вы совершенно правы, почтенный отец! Но разве я забыла родителей? Ведь дух похитил меня, и теперь я вынуждена подчиняться законам, которые установлены им. Ведь я и шага не могу сделать по собственной воле. А до родительского дома далеко, и все это время не с кем было даже отправить весточку. Я хотела покончить с собой, но мысль о том, что родители никогда не узнают о постигшей меня судьбе и могут подумать, что я бежала от них, остановила меня. Выхода не было. Пришлось влачить жалкое существование. Невольно я превратилась в преступницу.
   Излив душу, принцесса разрыдалась.
   – Не отчаивайтесь так, принцесса, – стал утешать ее Сунь У-кун. – От Чжу Ба-цзе я узнал о том, что вы написали своим родителям письмо и спасли жизнь нашему учителю. Значит, вы не забыли отца и мать. Я пришел сюда, чтобы расправиться с духом и помочь вам вернуться домой. Вы найдете себе другого мужа и будете ухаживать за своими родителями до конца их дней. Каково ваше мнение?
   – Ты очень добр, – сказала принцесса. – Но не ищи своей смерти. Вчера твои братья вступили в бой с моим супругом. Они дрались отважно и смело, но все же не смогли одолеть духа. А ты так тщедушен, совсем, как краб, кожа да кости. Как же ты осмелился сказать, что расправишься с духом? Откуда у тебя такие способности?
   – Вам не понять этого, – сказал, смеясь, Сунь У-кун. – Разве можете вы распознать настоящего человека? Недаром говорит пословица: «Мал золотник, да дорог». С виду-то они действительно великаны, а что толку? В дороге им мешает ветер, на их одежду требуется много ткани. У них нет расчетливости. Сталкиваясь с опасностью, они робеют. В общем, зря они хлеб едят, пользы от них никакой. А вот я хоть и мал, зато как полновесный цзинь [155 - Цзинь – мера веса, равная примерно 596 граммам.] полон необыкновенных нравственных качеств.
   – Так вы действительно обладаете необыкновенными способностями? – недоверчиво спросила принцесса.
   – О, вы еще не знаете, каким искусством я владею, – молвил Сунь У-кун. – Я могу усмирять духов и покорять волшебников.
   – А вы не обманываете меня? – усомнилась принцесса.
   – Что вы! – воскликнул Сунь У-кун.
   – Каким же способом вы собираетесь усмирить духа? – спросила принцесса.
   Не отвечая на вопрос, Сунь У-кун сказал:
   – Вы вот что, скройтесь сейчас куда-нибудь подальше, ваше присутствие будет стеснять меня. Только мне кажется, что вы очень любите своего супруга и не хотите с ним расстаться.
   – Как вы можете говорить подобные вещи! – воскликнула принцесса. – Он ведь силой держал меня здесь. Что могла я сделать?
   – Но вы прожили вместе тринадцать лет, – сказал Сунь У-кун, – неужели же вы не питаете к нему никаких чувств? Поймите, что я шутить не стану. Мы будем драться и дубинами, и кулаками, и лишь когда я одолею его, вы сможете возвратиться к своему отцу во дворец.
   Принцесса послушалась и решила укрыться в отдаленном месте. Таким образом, Великому Мудрецу самой судьбой было предназначено положить конец совместной жизни принцессы и духа. Спрятав принцессу в надежном месте, Царь обезьян встряхнулся, принял вид принцессы и, вернувшись в пещеру, стал дожидаться духа.
   Между тем Чжу Ба-цзе и Ша-сэн прибыли в Баосянго и, достигнув дворца, бросили детей прямо к трону. От несчастных ребят осталось одно месиво: кровь брызнула фонтаном и кости разлетелись на мелкие кусочки. Перепуганные насмерть придворные побежали доложить императору.
   – Беда! Беда! – воскликнули они. – С неба прямо к трону упало двое ребят.
   – Это дети духа по прозванию Желтый халат, – раздался сверху грозный голос Чжу Ба-цзе. – Мы с Ша-сэном привезли их сюда!
   Между тем все еще пьяный дух находился в зале Серебряного спокойствия и никак не мог прийти в себя. Вдруг сквозь сон ему показалось, что кто-то называет его имя. Он перевернулся с боку на бок, поднял голову и увидел Чжу Ба-цзе и Ша-сэна, которые, стоя на облаке, отчаянно бранились.
   «То, что Чжу Ба-цзе здесь, меня не удивляет, – подумал дух. – Но Ша-сэн? Как очутился он здесь? Ведь я оставил его связанным у себя дома. Каким же образом ему удалось освободиться? Неужели это дело рук моей супруги? А дети как попали к ним? Все это натворил Чжу Ба-цзе, чтобы вызвать меня на бой. Если это так, то я должен драться с ними. Но увы! Ведь я совсем пьян! Стоит ему разок ударить меня своими граблями, и от моего величия не останется и следа. Тогда раскроется моя тайна! Отправлюсь-ка я лучше сейчас домой и узнаю, что с моими детьми. Ну а с этими мальчишками поговорить еще успею».
   О чудесный дух! Не простившись даже с правителем страны, он вмиг очутился в своих владениях и пошел в пещеру разузнать, что там творится. А тем временем всем стало известно, что появившийся во дворце гость – дух. Уцелевшие придворные дамы в пятую стражу явились к государю и доложили о том, что дух съел одну из них, а также рассказали ему обо всем, что там происходило. То обстоятельство, что гость покинул дворец, ни с кем не простившись, еще больше убедило всех в том, что он дух. Не будем рассказывать, как государь приказал охранять превращенного в тигра Танского монаха.
   Вернемся лучше к духу. Итак, он очутился у пещеры. Увидев духа, Сунь У-кун вмиг придумал хитроумный план, чтобы обмануть своего врага. Он тер глаза, плакал, топал ногами, бил себя в грудь. Пещера огласилась отчаянными воплями. Дух, ничего не подозревая, бросился к Сунь У-куну.
   – Женушка, – воскликнул он, обнимая Сунь У-куна, – что случилось? Почему ты так убиваешься?
   У Великого Мудреца была готова целая история. Изменив голос, плача и рыдая, он стал жаловаться:
   – Господин мой! Недаром люди говорят: «Когда в доме не хватает мужчины, то нет хозяина для богатства жены; если у женщины нет мужа, жизнь ее лишена всякого смысла». Ведь ты вчера отправился ко двору знакомиться с моим отцом – почему же вернулся лишь сегодня? Утром Чжу Ба-цзе тайком освободил Ша-сэна и утащил наших детей. Я умоляла его, но он не пощадил меня. Он сказал, что хочет показать их дедушке. Но времени прошло уже очень много, а детей все нет, и я не знаю даже, живы ли они. А тут ты еще задержался, я была совершенно одна. Все это и привело меня в такое отчаяние.
   Выслушав это, дух рассвирепел:
   – Значит, там, во дворце, я видел моих детей!
   – Конечно, – подтвердил Сунь У-кун. – Чжу Ба-цзе утащил их.
   – Довольно, хватит! – в бешенстве заорал дух, мечась из стороны в сторону. – Он убил моих детей! Их нет больше в живых! Сейчас мне остается лишь отомстить за все и убить монаха. Не плачь, жена! Если ты плохо себя чувствуешь, пойди отдохни и успокойся.
   – Я-то здорова, – отвечал Сунь У-кун. – А вот мысль о судьбе наших детей причиняет мне нестерпимую боль.
   – Не печалься, – стал утешать мнимую жену дух. – У меня есть одна драгоценная вещица: стоит потереть ею больное место, и все как рукой снимет. Но смотри будь осторожна, не нажимай ее пальцем, не то увидишь мой настоящий образ.
   «Вот черт проклятый! – радуясь, подумал Сунь У-кун. – Вопреки ожиданиям он ведет себя вполне честно. Его никто не вынуждает силой, он сам во всем признается и приносит себя в жертву. Ладно, пусть покажет свою драгоценность, я нажму на нее и посмотрю, какой вид примет это чудовище».
   И вот дух, поддерживая Сунь У-куна, прошел с ним в потайное место пещеры и вытащил у себя изо рта заветный шарик. Этот шарик был величиной с куриное яйцо и представлял собой пилюлю, образованную из сожженных костей Сакья-муни и очищающую сердце человека.
   «Чудесная вещица! – с удовлетворением подумал Сунь У-кун. – А сколько труда на нее потрачено, сколько лет ее плавили и шлифовали, сколько было неудач, прежде чем получили такую чудодейственную вещь? Видно, суждено ей попасть ко мне в руки».
   Сунь У-кун взял шарик и притворился, что трет им больное место, а сам в это время надавил на него пальцем. Дух растерялся и бросился отнимать у него. Что же, вы думаете, обезьяна испугалась? Ничуть. Поспешно засунув шарик в рот, она тут же проглотила его. Дух в бешенстве сжал кулаки и набросился на Сунь У-куна. Защищаясь, Сунь У-кун в то же время потер себе лицо и принял свой настоящий вид.

   – Женушка, – воскликнул он, обнимая Сунь У-куна, – что случилось? Почему ты так убиваешься?

   – Ну что ты за невежда, – сказал он духу. – Посмотри хорошенько и скажи, узнаешь ли ты меня?
   – Ха! – изумился дух. – Что за странный вид у тебя, жена?
   – Я тебе покажу, мерзкая тварь, – зло сказал Сунь У-кун. – Какая я тебе жена. Что ж ты предка своего не признаешь?
   – Как будто начинаю припоминать, – отвечал дух.
   – Пока что я драться с тобой не буду, взгляни на меня хорошенько и скажи, узнаешь ли ты меня, – сказал Сунь У-кун.
   – Лицо твое мне очень знакомо, вот только не могу припомнить, как тебя зовут. Кто же ты такой и откуда прибыл? Куда девал мою жену и как удалось тебе попасть в мой дом и выманить у меня мое сокровище? Ведь это наглость!
   – Значит, не можешь узнать меня? – снова спросил Сунь У-кун. – Я старший ученик Танского монаха – Сунь У-кун. Пятьсот лет тому назад я уже был твоим предком.
   – Что за вздор ты мелешь? – воскликнул дух. – Не может этого быть. Когда я схватил Танского монаха, у него было всего два ученика – Чжу Ба-цзе и Ша-сэн. А твоего имени никто и не упоминал. Ты просто оборотень и явился неизвестно откуда, чтобы обмануть меня!
   – Да, в то время я действительно не был вместе с ними, – сказал Сунь У-кун. – И случилось это потому, что учитель – человек добрый и сострадательный, не мог примириться с тем, что я погубил множество духов и оборотней, и прогнал меня. Поэтому-то ты и не знаешь, как зовут твоего предка.
   – В тебе нет никакого чувства достоинства, свойственного великим мужам! – воскликнул дух. – Учитель тебя гонит, а ты с наглой физиономией лезешь к нему.
   – Смотри у меня, негодяй, – крикнул Сунь У-кун. – Разве ты не знаешь пословицы: «Кто хоть один день был моим учителем, тот всю жизнь будет моим отцом», или еще: «Между отцом и сыном не бывает вражды, которая бы длилась более одной ночи». Ведь ты причинил вред моему учителю – как же я могу не прийти ему на помощь? И не только ему ты причинил зло. А что ты обо мне говорил? Ты порочил мое доброе имя!
   – Когда это я порочил твое имя? – удивился дух.
   – Мне сказал об этом Чжу Ба-цзе, – отвечал Сунь У-кун.
   – Не верь ему. У этого Чжу Ба-цзе морда острая, а язык как у старой бабы.
   – Ну ладно, хватит попусту разговаривать, – произнес Сунь У-кун. – Скажи лучше, почему ты так плохо принимаешь гостя, прибывшего издалека. Если у тебя нет ни вина, ни закусок, подставь тогда свою голову – я стукну по ней посохом. Пусть хоть это будет вместо чая!
   Услышав угрозы Сунь У-куна, дух громко расхохотался.
   – Послушай, на этот раз ты промахнулся, – сказал он. – Я знаю, тебе хочется подраться, но ко мне лучше не суйся! В моем распоряжении более сотни оборотней, и, будь у тебя хоть сто рук, тебе все равно не выбраться отсюда!
   – Ну, хватит болтать глупости, – перебил его Сунь У-кун. – Да будь у тебя хоть тысячи, даже десятки тысяч подчиненных, я их всех перебью. Ни один удар у меня не пропадет даром. Так что знайте: от вас здесь и следа не останется.
   Услышав это, дух кликнул клич, и в тот же миг со всех сторон – с горы, из-под горы, из пещеры, из-за пещеры – примчались духи и выстроились перед своим начальником. У каждого из них в руках было оружие. Они крепко-накрепко заперли все четверо ворот, чтобы Сунь У-кун не мог убежать.
   Сунь У-кун с удовольствием смотрел на все эти приготовления и, держа посох наготове, крикнул:
   – Изменись!
   Тотчас же он превратился в существо с тремя головами и шестью руками, затем помахал своим посохом, и у него вместо одного оказалось три посоха. Размахивая ими, он легко прокладывал себе путь. Казалось, будто тигр ворвался в овечье стадо или же сокол влетел в курятник. Головы несчастных духов разлетались на части, из тел их летели клочья. Кровь текла рекой. А Сунь У-кун продвигался вперед совершенно свободно, будто перед ним никого не было. В конце концов остался один Желтый халат. Он бросился за Сунь У-куном и, нагнав его у ворот, крикнул:
   – Ах ты, мерзкая обезьяна! Да ты настоящий разбойник! Как смел ты явиться сюда и так подло оскорблять всех?!
   Сунь У-кун стал манить его рукой:
   – Иди! Иди сюда! Вот когда я тебя одолею, тогда можно будет говорить о каких-то моих заслугах!
   Тут дух взмахнул своим мечом и, нацелившись прямо в голову Сунь У-куну, нанес ему удар. Но Сунь У-кун смело ринулся навстречу противнику. И вот на горе, среди туч и тумана, разыгрался бой.

     Владел Мудрец Великий силой чар.
     Колдун имел такой же чудный дар:
     Мудрец легко удары отражал,
     Когда свой посох поперек держал.

     Колдун же наискось мечом стальным
     Размахивал над недругом своим.
     Был грозен блеск взлетавшего меча,
     Бросался посох в небо сгоряча.

     Бойцы отходят, вновь бегут вперед…
     Один другому место отдает;
     Один внезапно свой меняет лик,
     Другой же телом вырастает вмиг:

     Тот огненный выкатывает глаз
     И силу обезьянью напоказ
     Являет в мощных жилистых руках,
     Другой же – злобой вызывает страх;

     То тигровую спину хищно гнет,
     То глазом золотым во тьме блеснет;
     По правилам они свой бой ведут
     И нападенья очередь блюдут.

     Трактатом «Сань-люе» руководясь,
     С врагом боролся обезьяний князь,
     А колдуна трактат «Лю-тао» пленял,
     И правила его он применял.

     Один противник – демонов слуга,
     Другому – честь монаха дорога.
     Рассвирепел владыка обезьян,
     Колдун бросался, гневом обуян.

     Они сражались насмерть в облаках
     Лишь для того, чтобы святой монах
     Вперед на Запад продолжал идти
     И мог моленье Будде вознести.

   Уже раз шестьдесят схватывались противники, но так и нельзя было сказать, на чьей стороне перевес.
   «А меч у этого негодяя хорош, может даже поспорить с моим посохом, – восхищенно подумал Сунь У-кун. – Сейчас попытаюсь надуть его. Посмотрим, попадется ли он на мою удочку».
   О прекрасный Царь обезьян! Он поднял обеими руками посох и применил прием «лазутчика на высоте». Дух, ничего не подозревая, стал размахивать мечом во все стороны. В этот момент Сунь У-кун быстро повернулся и занял положение «все спокойно», избежав удара. А затем, снова применив прием «кража персиков под листьями», нацелился в голову духа и нанес ему такой удар, что от того и следа не осталось. Опустив посох, Сунь У-кун огляделся, но духа обнаружить не мог. Это привело его в смятение.
   – Сынок мой! – воскликнул он. – Видишь, что я наделал! От тебя и следа не осталось. Если я убил тебя, то должна хоть кровь остаться. Почему же нет никаких следов? Уж не сбежал ли ты?
   Подумав это, Сунь У-кун прыгнул на облако, осмотрелся кругом, но нигде ничего не увидел.
   «Да ведь я все вижу, – подумал Сунь У-кун. – Как же это дух сумел скрыться от моих глаз… Понял! – решил наконец Сунь У-кун. – Дух говорил, что знает меня и, кроме того, существо он неземное. Он дух, сошедший с неба».
   При этой мысли Великий Мудрец пришел в ярость, схватил свой посох, сделал гигантский прыжок и сразу же очутился у Южных небесных ворот. Небесные стражники: Лю, Лун, Гоу, Би, Чжан, Бао, Дэн, Син и остальные – задрожали от страха при его появлении, выстроились двумя рядами и низко склонились. Таким образом Сунь У-кун беспрепятственно прошел прямо к дворцу Космического света, где повстречал четырех небесных наставников: Чжана, Хэ, Сюя и Цю.
   – Что привело вас сюда, Великий Мудрец? – спросили они Сунь У-куна, приветствуя его.
   – Мы вместе с Танским монахом прибыли в страну Баосянго и там встретили духа, – отвечал Сунь У-кун. – Этот дух похитил принцессу и совершил покушение на моего учителя. Пришлось мне вступить с ним в бой, но оборотень неожиданно исчез. Я думаю, что дух – существо неземное. Вот я и решил узнать, не исчез ли один из ваших духов.
   Выслушав Сунь У-куна, небесные наставники пригласили его в зал Священного небосвода и здесь доложили о случившемся Нефритовому императору. Император разрешил произвести проверку. Они побывали во дворце девяти светил, двенадцати созвездий, созвездий пяти стран света, осмотрели Млечный Путь, звезды пяти гор и четырех рек, проверили, на месте ли все небожители. Оказалось, что никто не покидал неба. Затем они проверили духов звезд, расположенных за Южной Медведицей, но когда стали проверять духов двадцати восьми созвездий, то оказалось, что их осталось только двадцать семь, не хватало духа созвездия Андромеды. Тогда небесные наставники доложили Нефритовому императору о том, что дух созвездия Андромеды спустился на землю.
   – И давно он покинул небо? – спросил Нефритовый император.
   – Он отсутствовал на четырех перекличках. Если считать, что каждая перекличка производится раз в три дня, то прошло ровно тринадцать дней.
   – Тринадцать дней на небе равны тринадцати годам на земле, – промолвил Нефритовый император. – Таким образом, он находится там уже тринадцать лет.
   Он тут же отдал приказ вернуть исчезнувшего духа на небо. Повинуясь приказу, двадцать семь духов вышли из небесных ворот и начали читать заклинания. Это встревожило духа созвездия Андромеды. Кстати, следует сказать вам о том, что когда-то, учинив бунт на небе, Великий Мудрец побил многих полководцев, и в том числе этого духа. И вот сейчас, спасаясь от беды, дух скрылся в водах горного потока. Водяные пары скрыли облако, на котором находился Сунь У-кун, и потому он не мог увидеть духа. Услышав, что духи двадцати семи созвездий читают заклинания, дух выглянул и вместе с ними поднялся на небо. Здесь путь ему преградил Великий Мудрец, который хотел вступить с ним в бой. Но духи уговорили Сунь У-куна оставить его в покое и под стражей привели к престолу Нефритового императора. Здесь провинившийся дух вынул табличку и, низко склонившись, приготовился выслушать приговор за содеянное им преступление.
   – Дух созвездия Андромеды, – промолвил император, – ведь на небе так много чудесных мест! Почему же ты решил тайком бежать на землю?
   Склонившись перед императором, дух созвездия Андромеды почтительно отвечал:
   – Ваше величество! Смилуйтесь надо мной. Вы должны знать, что принцесса – дочь правителя страны Баосянго – была в свое время прислужницей в храме возжигания фимиама. Она согласилась стать моей женой. Но я опасался, что, вступив в связь, мы оскверним небесные чертоги. Тогда, помышляя о мирском, она решила сойти на землю и там перевоплотилась в новорожденную принцессу. Я же принял вид духа, поселился на горе и, похитив принцессу, прожил с ней тринадцать лет. Ведь каждый кусок пищи и каждый глоток воды предопределены заранее. Но вот сейчас в мои владения явился Великий Мудрец и в бою со мной одержал победу.
   Выслушав духа созвездия Андромеды, Нефритовый император принял от него золотую табличку и отправил его во дворец Тушита прислуживать великому Лао-цзюню: разводить огонь, носить посох и выполнять различные поручения. При этом император предупредил его, что если он будет работать хорошо, то займет свое прежнее место, в противном случае его подвергнут суровому наказанию.
   Распоряжение Нефритового императора доставило Сунь У-куну огромное удовольствие, он не утерпел, громким голосом приветствовал императора, а затем обратился к выстроившимся в ряд небожителям:
   – Господа, я ухожу!
   – А эта обезьяна так и осталась неотесанной, – смеясь, говорили между собой небесные наставники. – Ей помогли усмирить духа, а она даже не поблагодарила за оказанную ей милость и ограничилась лишь приветствием.
   – Спасибо, что она хоть бед не натворила, – сказал император, – и не нарушила спокойствия и благополучия на небесах.
   Между тем Великий Мудрец спустился на облаке к пещере Лунного света на горе Ваньцзышань, разыскал там принцессу и стал рассказывать ей о том, что говорил дух, как он, охваченный земными страстями, устремился с небес на землю. Вдруг сверху донеслись отчаянные крики Чжу Бa-цзе и Ша-сэна:
   – Дорогой брат! – кричали они. – Оставь нам хоть нескольких духов, мы добьем их!
   – Да от этих духов и помину не осталось, – крикнул в ответ Сунь У-кун.
   – В таком случае, – сказал Ша-сэн, – теперь нам ничто не мешает доставить принцессу во дворец. Ну, братья, нечего зря время терять. Давайте применим способ «сокращения расстояния».
   Тут в ушах у принцессы засвистел ветер, и через какое-нибудь мгновение она вместе со своими спутниками очутилась во дворце. Они все втроем провели принцессу в зал Золотых колокольчиков. Там она поклонилась родителям, поздоровалась с сестрами, после чего ее приветствовали придворные. Затем принцесса обратилась к отцу:
   – Сунь У-кун благодаря своей магической силе покорил духа по прозванию Желтый халат. Он выручил меня, помог мне вернуться домой.
   – Что же это за дух по прозванию Желтый халат? – поинтересовался император.
   – Ваш зять, – отвечал Сунь У-кун, – дух созвездия Андромеды, а дочь – фея – служительница храма возжиганий фимиама. Однажды, охваченная земными помыслами, эта фея задумала сойти на землю к людям и принять человеческий образ. В том, что случилось, нет ничего особенного, так как все это записано в книге судеб и свадьба вашей дочери с волшебником тоже была предопределена судьбой. Я отправился на небо и доложил о духе Нефритовому императору. После выяснения оказалось, что этот дух не был уже на четырех проверках и вот уже тринадцать дней как покинул небо, а тринадцать дней на небе, как известно, равняются тринадцати годам на земле. Тогда император приказал духам двадцати семи созвездий вернуть беглеца на небо и отправил его прислуживать во дворец Тушита. Я же спас таким образом вашу дочь и прибыл сюда.
   Выслушав Сунь У-куна, государь поблагодарил его за оказанное им великое благодеяние и приказал привести Трипитаку. Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн вместе с чиновниками отправились во внутреннее помещение дворца. Там они вытащили железную клетку с тигром и освободили его от проволоки, которой он был окутан. Однако надо сказать, что Сунь У-кун, в отличие от всех остальных, видел перед собой не тигра, а человека. Дело в том, что Трипитака, хоть и находился под действием чар духа, мог действовать, двигаться, все понимал, только был лишен рта и глаз.
   – Учитель, – смеясь, сказал Сунь У-кун, – ведь вы честный, порядочный монах, как же это вы приняли такой зловещий вид? Вы ругали меня за то, что я совершал злодеяния, даже прогнали меня. Все ваши помыслы и стремления были направлены к добру – как же после этого вы могли очутиться в столь ужасном виде?
   – Послушай, брат, – сказал тут Чжу Ба-цзе. – Зачем насмехаться над учителем? Лучше помоги ему.
   – А ты вот любишь подстрекать других, – отвечал на это Сунь У-кун, – и потому считаешься примерным и покладистым учеником. Но спасти учителя ты все же не смог, – пришлось позвать меня. Помнишь, мы договорились с тобой, что, как только я расправлюсь с духом и отомщу ему за то, что он оскорблял меня, я тут же возвращусь к себе домой.
   Тут к Сунь У-куну подошел Ша-сэн и, опустившись перед ним на колени, сказал:
   – Дорогой брат! Еще в древности говорили: «Не смотри на монаха, а смотри на Будду». Раз уж ты, брат, пришел сюда, помоги нашему учителю, умоляем тебя. Если бы мы могли обойтись без твоей помощи, то не стали бы беспокоить тебя: ведь ты проделал такой длинный путь.
   – Да разве мог я оставаться спокойным, если бы не спас учителя?! – воскликнул Сунь У-кун, помогая Ша-сэну встать. – Принесите поскорее воды, – приказал он.
   Тут Чжу Ба-цзе стрелой ринулся в гостиницу, схватил вещи, коня, зачерпнул в золотую чашку для подаяний немного воды и, вернувшись, передал ее Сунь У-куну. Сунь У-кун произнес над чашкой заклинание, набрал в рот воды и прыснул на голову тигра. В тот же миг чары рассеялись, и Трипитака, освободившись от оболочки тигра, предстал в своем обычном виде. Только сейчас, внимательно приглядевшись, он узнал Сунь У-куна.
   – Как ты очутился здесь? – воскликнул Трипитака, схватив Сунь У-куна за руку.
   Тогда Ша-сэн подробно рассказал Трипитаке о том, как они просили Сунь У-куна помочь им победить духа, спасти принцессу и снять с учителя волшебные чары.
   – Мой мудрый ученик, – сказал тогда Трипитака, – лишь благодаря тебе жизнь моя спасена! Теперь, когда мы, побывав на Западе, вернемся в Китай, я доложу Танскому императору о том, что тебе принадлежит главная заслуга в этом деле.
   – Не стоит, не стоит говорить об этом, – отвечал, смеясь, Сунь У-кун. – Вы лучше не читайте больше вашего псалма, это будет для меня вполне достаточным вознаграждением.
   После этого правитель страны сердечно поблагодарил Трипитаку и его учеников и устроил в честь их роскошный пир. По этому случаю был открыт Восточный зал. Когда пир закончился, паломники поблагодарили государя за оказанный им милостивый прием и тронулись в дальнейший путь на Запад. Государь со своей свитой далеко провожал их. Поистине можно сказать:

     Государь домой вернулся,
     Успокоилась столица,
     А монах пошел на Запад,
     Чтобы Будде поклониться.

   Однако о том, что происходило в дальнейшем и когда паломники прибыли в Индию, вы прочтете в следующих главах.

Глава тридцать вторая,

//-- повествующая о том, как дух – страж времени на горе Пиндиншань предупредил об опасности и как у пещеры Лотоса Дурень попал в беду --//
   Итак, Сунь У-кун вернулся к Танскому монаху, и с этого момента и учитель и ученики были охвачены единым стремлением: идти на Запад. Прошло много времени с тех пор, как они спасли принцессу страны Баосянго и правитель со своей свитой проводил их с почетом из города. Немало трудностей пришлось перенести им: они терпели голод и жажду, останавливались только на ночь, а с рассветом снова пускались в путь. Наконец наступила весна.

     Закачал, как шелковинки,
     Ветер ветви тонких ив,

     Этот край неизъяснимо
     Живописен и красив.

     Здесь тепло цветы раскрыло,
     Чтоб повеял аромат,

     И во двор, к цветенью яблонь,
     Снова ласточки летят.

     Это время заставляет
     Снова птиц счастливых петь.

     Хорошо на мир цветущий
     С любованием глядеть!

     Всюду светлые дороги
     В красном мире пролегли,

     Блещут пышные одежды,
     Льется музыка вдали…

     Дуют в дудочки травинок,
     Ночь не кажется длинна,

     Проходящая в беседе
     За кувшинами вина.

   И вот однажды, когда Трипитака и его ученики наслаждались окружающей природой, путь им снова преградила гора.
   – Ученики мои, – молвил Трипитака, – будьте осторожны. Боюсь, что на этой горе живут оборотни. Как бы они не причинили нам вреда.
   – Учитель, – отвечал Сунь У-кун, – монах не должен рассуждать, как мирянин. Помните, что говорил о сутре Праджна парамита почтенный монах У-чао: «В сердце не должно быть забот. А когда в сердце нет забот, то нет и страха и мечты уносятся далеко». Нужно только очистить свое сердце от скверны и омыть пыль с ушей своих. Тот, кто не испытал самых горчайших страданий, тот не может стать выше других. У вас нет каких-либо причин для беспокойства. Когда я с вами, пусть хоть само небо обрушится на землю, – вы будете в полной безопасности. Так стоит ли бояться каких-то оборотней!
   Остановив коня и обернувшись к Сунь У-куну, Трипитака сказал:

     В тот год, получивши указ, я пошел на Закат,
     Чанъань я покинул, чтоб Будде с мольбой поклониться.
     Там статуи золотом в пагодах Шэли горят,
     Седой волосок меж бровями у Будд серебрится.
     Я много прошел не имевших названия рек,
     Как волны, вставали хребтов непрерывных громады,
     Я горы прошел, где еще не ступал человек…
     Когда ж перестанут в пути мне встречаться преграды?

   Выслушав это, Сунь У-кун расхохотался.
   – Ведь добиться свободы не так уж трудно, – сказал он. – Если вы успешно выполните возложенную на вас миссию, то перед вами откроются все пути, вы сделаете все, что вам предначертано судьбой. И разве тогда вы не будете полностью свободны?
   Трипитаке очень понравились слова Сунь У-куна, и, забыв все свои сомнения, он подстегнул коня и поспешил вперед. Въехав в горы, наши путники увидели, что места здесь необычайно суровые, изобилующие кручами.

     Острые пики,
     Грозные скалы,
     В темных ущельях
     Всюду обвалы;

     В горных потоках
     Игры дракона.
     Хвост виден тигра
     В чаще зеленой.

     Вверх к небесам
     Обращаются взоры:

     Небо пронзили
     Острые горы.

     А обернешься —
     В нижней долине
     Воздух, как небо,
     Светлый и синий.

     Горы восходят
     Лестницей тесной,
     Падают горы
     Кручей отвесной.

     Смотришь – и в сердце
     Вдруг удивленье:
     Пиков, утесов
     Нагроможденье.

     Знахарь-искатель
     Разных растений
     Всё б устрашился
     Этих ступеней.

     И дровосек
     Пред отвесным обрывом
     Вдруг отступает,
     Став боязливым.

     В дальнем ущелье,
     На перевале,
     Дикую лошадь
     Люди встречали.

     Мчатся архары,
     Яки лавиной
     С пастбищ нагорных
     Сходят в долины.

     Волчья свирепо
     Мечется стая.
     Чарам подвластна,
     А не простая.

     Тропы покрыты
     Дикой травою,
     Конь пропадает
     В ней с головою.

     Как без дороги
     Не заблудиться!

     Будде не сможем
     Мы поклониться.

   И вот, когда продвигаться вперед стало почти невозможно и Трипитака в нерешительности придержал коня, они вдруг увидели на зеленом склоне дровосека. И вы только взгляните, как этот дровосек был одет:

     Из синего войлока шляпа
     Имела затейливый вид,
     И черный халат его – тоже,
     Казалось, особенно сшит.

     И шляпа хранила от солнца,
     От стужи халат защищал;
     Наточенный остро топорик
     Старик, улыбаясь, держал.

     С нарубленным хворостом шел он,
     Вязанку неся за плечом,
     И в стужу, и в знойную пору
     Старик не грустил ни о чем.

     Был занят всегда размышленьем,
     И праздных он чувств не имел,
     И звездных богов беспокоил
     Такой необычный удел.

     Доволен своею судьбою
     Он был и в преклонных годах.
     Какой же позор или слава
     Его задержали в горах?

//-- * * * --//

     Рубя дрова в густом лесу на склоне,
     Он увидал почтенного монаха,
     Который путь с Востока направлял.

     Тогда он тотчас прекратил работу,
     Из лесу вышел быстрыми шагами
     И поднялся на горный перевал.

   – Почтенный монах, – крикнул он Трипитаке. – Остановитесь на минутку, я хочу вам кое-что сказать. В этих горах водятся свирепые чудовища, которые пожирают путников.
   Услышав это, Трипитака задрожал от страха и едва не свалился с коня.
   – Вы слышали, – обернулся он к ученикам, – что сказал дровосек. Кто из вас согласен пойти к нему и подробно расспросить обо всем?
   – Не тревожьтесь, учитель, – сказал Сунь У-кун. – Я пойду и в один момент все разузнаю.
   И он, широко шагая, стал подниматься в гору. Подойдя к дровосеку, он приветствовал его, как старшего брата, и стал расспрашивать. Ответив на приветствие, дровосек поинтересовался:
   – Почтенный монах, что привело вас в эти горы?
   – Не стану вас обманывать, – отвечал Сунь У-кун. – Мы идем из Китая в Индию за священными книгами. Видите, на коне сидит человек? Это наш учитель. Он не очень-то храбрый, и как только услышал о том, что в этих горах водятся чудовища и оборотни, сразу же послал меня подробно расспросить вас об этом. Скажите, пожалуйста, какие здесь водятся демоны и оборотни и когда они стали таковыми? Только говорите прямо: сильны ли они, или же это всего-навсего птенцы желторотые? Тогда я могу послать горных духов и духов земли, чтобы они вернули их на прежнее место.
   Выслушав его, дровосек поглядел на небо и громко расхохотался.
   – Да ты, оказывается, сумасшедший, – сказал он.
   – Отчего же сумасшедший? – удивился Сунь У-кун. – Я ведь правду говорю.
   – Какая же это правда? – продолжал дровосек. – И как можешь ты говорить, что выгонишь духов?
   – Что-то ты чересчур усердно расписываешь их могущество и своей глупой болтовней стараешься задержать нас. Не иначе как ты им сродни. А если не сродни, так сосед или добрый приятель.
   – Ну ты, кажется, и впрямь спятил, – смеясь, сказал дровосек. – Почему ты такой невежа? Я, можно сказать, из самых хороших побуждений решил предупредить вас, чтобы вы в пути были осторожнее, а ты ни с того ни с сего напустился на меня. Тут дело даже не в том, знаю я или не знаю, где водятся эти духи и оборотни, просто интересно, каким образом ты хочешь изгнать их отсюда.
   – Если это небесные духи, я отошлю их к Нефритовому императору. Если земные – пусть отправляются в преисподнюю. Западные духи вернутся к Будде, а восточные – возвратятся к Лао-цзюню; северные – будут отосланы к Сюань-у, южных прогоню к Шэнь-нуну. Если здесь обитают духи из породы драконов, я отошлю их к владыке ада – Янь-вану. Ведь каждый из них имеет свое место, а у меня повсюду есть знакомые, которые выдадут им соответствующие бумаги, и они вмиг вылетят отсюда.
   – Нет, ты действительно сошел с ума, – расхохотался дровосек. – Даже тот, кто обладает способностью передвигаться на облаках, знает колдовство, умеет изгонять нечистую силу и усмирять чертей, и то не осмелится связываться с этим злобным чудовищем.
   – Откуда ты знаешь, что он злобный? – спросил Сунь У-кун.
   – В шестистах ли от этой горы, – сказал дровосек, – есть гора Пиндиншань, а на этой горе – пещера, известная под названием Цветы лотоса. Так вот, в этой пещере живут два повелителя демонов. Они рисуют каббалистические знаки, при помощи которых вылавливают проходящих монахов. Главная же цель их – изловить и сожрать Танского монаха. Так знай, если вы пришли не из Танской империи, то все обойдется благополучно. Если же вы имеете хоть какое-нибудь отношение к Танам, то даже не думайте продолжать свой путь.

   Подойдя к дровосеку, он приветствовал его как старшего брата и стал расспрашивать.

   – А мы как раз идем из Танской империи, – сказал Сунь У-кун.
   – Ну, тогда вас наверняка съедят, – произнес дровосек.
   – В таком случае нам повезло! – воскликнул Сунь У-кун. – Интересно только, как они будут есть нас? – спросил Сунь У-кун.
   – А как бы ты хотел? – спросил дровосек.
   – Если они начнут с головы, это будет одно удовольствие, – сказал Сунь У-кун. – А вот если с ног, худо нам придется.
   – Не все ли равно, – удивился дровосек, – с ног они начнут или с головы.
   – Да у тебя, я вижу, мало опыта, – отвечал Сунь У-кун. – Как только они откусят голову, я буду мертв. И после этого, что бы со мной ни делали: пусть жарят, варят, – я не буду чувствовать. Но если они начнут с ног и будут грызть меня по кускам – вначале съедят ногу, потом дойдут до половины туловища, – это причинит мне ужасные страдания. Вот почему я и говорю, что это плохо.
   – Да что ты, монах, – сказал дровосек, – разве у них есть столько времени. Как только они схватят вас, то сразу же сунут в котел, сварят и целиком сожрут.
   – Ну, это еще лучше, – засмеялся Сунь У-кун. – Тут даже боли никакой не почувствуешь. Правда, душновато будет немного.
   – Ты вот что, брось шутить, – сказал дровосек. – Повелитель духов всегда носит при себе пять драгоценностей и обладает огромной волшебной силой. Да если бы опорой Танского монаха был нефритовый столб, на котором держится небо, и золотые балки, подпирающие моря, то все равно человек, который решился сопровождать и охранять Танского монаха, обречен на сумасшествие.
   – А сколько раз у него помутится рассудок? – спросил Сунь У-кун.
   – Да раза три-четыре, – отвечал дровосек.
   – Ну, это пустяки, об этом и говорить не стоит, – сказал Сунь У-кун. – У нас в год обычно раз восемьсот мутится сознание, а три-четыре раза мы даже и не заметим. Зато получим возможность следовать дальше.
   О чудесный Великий Мудрец! Он не проявил ни малейшего страха. Все его мысли были сосредоточены на том, чтобы надлежащим образом охранять Танского монаха. Он оставил дровосека и быстро пошел назад.
   – Особенно опасаться нечего, учитель, – сказал он Трипитаке. – Здесь действительно живет какой-то оборотень. Но поскольку народ в этих местах не отличается храбростью, то у них только и разговоров, что об этом оборотне. Ну а со мной вам бояться нечего. Поехали дальше.
   Слова Сунь У-куна успокоили Трипитаку, и он без всяких опасений последовал за ним. Вдруг дровосек исчез.
   – Куда же скрылся дровосек, который предупреждал нас об опасности? – спросил Трипитака.
   – Вот не везет так не везет, – сказал Чжу Ба-цзе. – Среди бела дня повстречали привидение.
   – Да он, наверное, ушел в лес за дровами, – сказал Сунь У-кун. – Обождите, я посмотрю.
   Широко раскрыв свои огненные глаза, Великий Мудрец осмотрел все горы, однако дровосека нигде не было видно. Тут он взглянул вверх и увидел на облаке духа – стража времени. Сунь У-кун тотчас же бросился за ним на облако и, крепко выругавшись, крикнул:
   – Почему ты не явился прямо ко мне? Зачем тебе понадобилось проделывать всякие штуки?
   Перепуганный дух – страж времени поспешил отдать Сунь У-куну соответствующие почести и сказал:
   – Великий Мудрец, я несколько запоздал. Вы уж простите меня. А что касается волшебной силы здешнего духа, то она действительно велика: он владеет искусством различных превращений, и вы можете полагаться только на свою хитрость, изворотливость и ум. Вам следует со всем усердием охранять Танского монаха. Если вы допустите хоть малейшую небрежность, вам нечего и думать о том, чтобы продолжать свой путь.
   Сунь У-кун крепко запомнил все, что ему было сказано, и приказал стражу времени возвращаться обратно. Спустившись на облаке вниз, Сунь У-кун увидел, что учитель с Чжу Ба-цзе и Ша-сэном продвигаются вперед.
   «Если я расскажу учителю обо всем, что мне сообщил страж времени, – подумал Сунь У-кун, – он придет в отчаяние, станет плакать и делу ничем не поможет. Пословица говорит: „Когда неожиданно попадешь в омут, то поздно раздумывать, глубокий он или мелкий“. Если учителя захватит волшебник, у меня прибавятся лишние хлопоты. Попробую-ка я поговорить с Чжу Ба-цзе, – может быть, он первым вступит в бой с духом. И если ему удастся добиться победы, пусть эта заслуга принадлежит ему. Если же у него не хватит сил и дух одолеет его, я успею прийти на помощь и тогда проявлю все свои способности».
   Однако он тут же подумал: «Боюсь только, что Чжу Бацзе не захочет первым вступить в бой и будет всячески выкручиваться. А учитель, по обыкновению, начнет поддерживать его, даже если он и не прав. Ну да ладно, попробую все же заставить его».
   О чудесный Мудрец! Он решил схитрить и начал так усиленно тереть глаза, что у него даже слезы показались. Увидев слезы на глазах у Сунь У-куна, Чжу Ба-цзе сказал Ша-сэну:
   – Послушай, бросай коромысла и доставай вещи. Мы с тобой разделим их.
   – О каком дележе ты говоришь, брат? – удивился Ша-сэн.
   – Разделим вещи и разойдемся по домам, – пояснил Чжу Ба-цзе. – Ты вернешься на реку Люшахэ и снова станешь оборотнем, я же возвращусь в селение Гаолаочжуан и буду как прежде жить в семье зятем. Коня мы продадим, а на вырученные деньги купим гроб и преподнесем его в знак почтения нашему учителю. В общем, нужно расходиться и оставить мысль о поездке в Индию.
   – Что этот Дурень болтает? – насторожился Трипитака, услышав слова Чжу Ба-цзе. – Ведь мы спокойно идем вперед.
   – Я вовсе не болтаю! – возразил Чжу Ба-цзе. – Разве вы не видите, что творится с Сунь У-куном? Он плачет! А уж если Великий Мудрец, которому открыты все ходы и выходы и на небе и под землей, которого ни топор, ни огонь, ни кипящее масло не берут, загрустил, значит эти горы ничего хорошего не сулят и там действительно живет злой волшебник. Как же можно туда идти таким слабым людям, как мы?
   – Ну, ты пока не болтай, – строго сказал Трипитака. – Сейчас я спрошу его. Сунь У-кун, что ты узнал, почему нам не скажешь, а один горюешь? То, что ты стараешься скрыть свои слезы, очень тревожит меня.
   – Учитель, – отвечал Сунь У-кун, – человек, который предупредил нас сейчас об опасности, не кто иной, как страж времени. Он говорит, что здешний волшебник необычайно свиреп, а эти горы опасны и непроходимы. Лучше нам вернуться.
   Эти слова привели Трипитаку в неописуемый ужас. Схватив Сунь У-куна за рукав, он сказал:
   – Ученик мой, мы уже прошли половину пути. Как же можно говорить о том, чтобы возвращаться обратно?
   – Я, конечно, сделаю все, что в моих силах, чтобы продолжать путь, – сказал Сунь У-кун. – Боюсь лишь одного, что духов здесь много и у меня одного не хватит сил справиться с ними. Правильно говорят: «Будь ты сделан хоть из железа, но когда тебя поместят в горн, из тебя получится всего лишь несколько гвоздей».
   – Ты совершенно прав, – подтвердил Трипитака. – Одному, конечно, трудно. Даже в книге о военном искусстве говорится: «Один в поле не воин». Однако с нами идут еще Чжу Ба-цзе и Ша-сэн. Они ведь тоже мои ученики, и ты можешь распоряжаться ими по своему усмотрению. Надеюсь, что все вместе вы благополучно проведете меня через эти горы. А разве это не даст вам возможности вернуться к своему первоначальному чистому состоянию?
   Сунь У-кун, который хитростью выудил у Трипитаки согласие, вытер слезы и сказал:
   – Если вы хотите пройти через эти горы, надо, чтобы Чжу Ба-цзе выполнил два условия: тогда еще можно будет надеяться, что мы пройдем. Иначе и думать об этом нечего.
   – Ну, если ты, брат, не пойдешь, – сказал Чжу Ба-цзе, – тогда нам надо расходиться. И нечего меня зря впутывать в это дело.
   – Ученик мой, – молвил Трипитака, – я думаю, что вначале следовало бы спросить твоего старшего брата, чего именно он требует от тебя.
   Тогда Чжу Ба-цзе обратился к Сунь У-куну:
   – Дорогой брат, скажи, что я должен делать?
   – Первое, что ты должен делать, – отвечал ему Сунь У-кун, – это оберегать учителя, второе – разведать дорогу.
   – Оберегать учителя, – сказал Чжу Ба-цзе, – значит находиться при нем неотлучно, но, чтобы разведать дорогу, мне надо идти. Ты предлагаешь что-то совершенно невозможное: ты хочешь, чтобы я шел и в то же время сидел возле учителя. Как же я могу это сделать?
   – Да я вовсе не хочу, чтобы ты выполнил и первое и второе условие, – сказал на это Сунь У-кун. – Хорошо, если ты выполнишь хоть одно.
   – Что ж, в таком случае можно поговорить, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Но ты прежде объясни мне, что входит в мои обязанности? Может быть, одно из этих условий я и соглашусь выполнить.
   – Когда учитель будет отправлять свои естественные надобности, – начал Сунь У-кун, – ты должен прислуживать ему; когда учитель станет собираться в путь, твой долг помочь ему сесть на коня. Если учитель захочет есть, собери подаяние и накорми его. Смотри: если только учитель хоть немного проголодается, побледнеет или похудеет, тебя будут бить.
   – Нет, это трудно, очень трудно, – встревожился Чжу Ба-цзе. – Прислуживать учителю, помочь ему сесть на коня, это, пожалуй, можно. Я могу находиться при нем неотлучно и даже носить его на спине. Но вот с подаяниями дело обстоит хуже. Ведь здешний народ не знает, что я монах и иду за священными книгами. Меня могут принять за приблудшую свинью. Целая толпа нападет на меня с вилами и рогатинами, а потом зарежут и засолят впрок к новому году. В этом для меня нет ничего приятного.
   – Ну, тогда иди разведай дорогу, – сказал Сунь У-кун.
   – Что я для этого должен делать? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Надо отправиться в горы, – сказал Сунь У-кун, – узнать, сколько живет там духов, есть ли пещеры. Зная это, мы сможем свободно пройти.
   – Ну, это пустяки! Тогда я отправлюсь на разведку.
   Одернув на себе одежду и вооружившись граблями, Чжу Ба-цзе храбро двинулся в горы. Глядя на него, Сунь У-кун не мог удержаться от смеха.
   – Мерзкая ты обезьяна, – стал укорять его Трипитака, – почему у вас нет ни привязанности, ни жалости друг к другу? Только и знаете, что творить зло. Ты хитрый, как сайга: уговорил Чжу Ба-цзе пойти на разведку, а сам теперь насмехаешься над ним.
   – Я вовсе не над ним смеюсь, – стал оправдываться Сунь У-кун. – А смеюсь потому, что Чжу Ба-цзе не будет разведывать дороги и не отважится встретиться с волшебником. Он просто-напросто укроется где-нибудь и с полдороги вернется. А нам постарается наплести что-нибудь.
   – Ты думаешь, что так хорошо знаешь его? – сказал Трипитака.
   – Я уверен, что именно так он и поступит, – заявил Сунь У-кун. – Если же вы сомневаетесь в этом, разрешите мне пойти за ним и посмотреть, что он будет делать. Я могу помочь ему бороться с духом и, кроме того, проверю, насколько искренне он служит Будде.
   – Ну что ж, отлично! – согласился Трипитака. – Только смотри не подшучивай над ним.
   Сунь У-кун обещал не делать этого и помчался вслед за Чжу Ба-цзе. На склоне холма он сделал магическое движение и тут же превратился в цикаду. Это было поистине удивительное превращение. Однако взгляните сами:

     Она, паря, по воздуху плыла,
     Прекрасный стан был тоньше, чем игла;
     Перебираясь через тростники
     Иль ползая по травке у реки,
     Искала тень, что может дать цветок;
     Все стрекотал веселый голосок.
     Ее полет был, как полет комет,
     Из глаз ее всегда струился свет,
     Средь насекомых – меньше всех она.
     Но хитростью и ловкостью сильна,
     В свободный час она стремилась в лес,
     Чтоб самый след в густой траве исчез,
     И даже сотни тысяч зорких глаз
     Найти бы не смогли ее сейчас.

   С жужжанием Сунь У-кун полетел вперед, очень скоро нагнал Чжу Ба-цзе и примостился у него за ухом. Пройдя примерно ли восемь, Чжу Ба-цзе, ничего не подозревая, отбросил свои грабли и, обернувшись в сторону Танского монаха, начал, ожесточенно жестикулируя, ругать его.
   – Тряпка ты, а не монах! – кричал он. – И этот негодник-конюх, да и никчемный Ша-сэн тоже. Все они там идут и горя не знают. А меня, видите ли, послали разведать дорогу. Ведь все мы идем за священными книгами в надежде на возвращение к своей первоначальной чистой природе, а вот дорогу разведывать посылают одного меня. Ха-ха-ха! – расхохотался он. – Узнали, что тут живет волшебник, так надо бы пробраться тайком. Сейчас еще ничего не произошло, а они решили послать меня на поиски. Что за несчастная у меня судьба. Ладно! Где бы это мне пристроиться поспать? Сосну немного и вернусь. Уж как-нибудь выкручусь. Скажу, что осмотрел горы, – и делу конец.
   Довольный пришедшей ему в голову мыслью, Дурень подхватил грабли и пошел дальше. Вскоре он увидел ложбину, походившую на залив и покрытую красной травой. Он сразу же бросился туда и, подложив под себя грабли, повалился на землю.
   – Недурно я устроился, – сказал он, потягиваясь, – даже сам бимавэнь вряд ли чувствует себя сейчас так хорошо, как я.
   Сунь У-кун слышал все от слова до слова и, не в силах сдержать своего возмущения, взлетел вверх и решил сыграть с Чжу Ба-цзе штуку. Он встряхнулся всем телом и сразу же превратился в дятла.

     Клюв заостренный, железный,
     Крылья сизые легки,
     И пронзают, словно гвозди,
     Уцепившись, коготки.

     Если голод подкрадется,
     Не помеха – тишина,
     Ведь гнилая древесина,
     Словно лакомство, вкусна.

     Он стволов звенящих, крепких
     Не любил и избегал;
     Куцый хвост и глаз лукавый
     Эту птицу отмечал.

     Треск по лесу раздавался,
     Отзывался каждый сук,
     Был для слуха неприятен
     Этот дробный перестук.

   Дятел был не велик и не мал и весил не более двух лян. У него был клюв крепкий, как красная медь, и черные, как железо, лапы. Взмахнув крыльями, дятел слетел с дерева прямо на Дурня. Но тот уже спал. Тогда Сунь У-кун опустился и клюнул его в губу. Дурень сразу же вскочил и, не понимая, что случилось, заорал:
   – Духи, духи! Они укололи меня пикой! Ох, как больно!
   Он потрогал рукой губу и почувствовал, что идет кровь.
   – Вот несчастье! – сказал он. – Ничего радостного у меня не произошло, а рот почему-то красный [156 - Красный цвет – цвет радости.]. – Он посмотрел на свою выпачканную кровью руку и, бормоча что-то себе под нос, начал озираться по сторонам, но нигде ничего подозрительного не заметил. – Кто же мог кольнуть меня пикой? – удивился он.
   Вдруг он посмотрел вверх и увидел дятла.
   – Будь ты проклят! – зло выругался Чжу Ба-цзе. – Там бимавэнь не дает мне покою, тут ты пристаешь. А, теперь я понял, в чем дело. Дятел принял мою морду за ветку высохшего дерева, рассчитывая под корой найти жучков и полакомиться. Вот он и клюнул меня. Попробую-ка я спрятать лицо.
   Тут Дурень опять повалился на землю и заснул. Тогда Сунь У-кун снова слетел вниз и клюнул Чжу Ба-цзе в ухо.
   – Вот проклятый! – завопил Чжу Ба-цзе, испуганно вскочив на ноги. – Никак не хочет оставить меня в покое! Наверное, тут где-нибудь его гнездо и дятел боится, что я разорю его, – вот он и пристает ко мне. Ну ладно. Не буду спать здесь.
   Сказав это, он взял свои грабли, спустился с холма и, выйдя на тропинку, пошел дальше. Глядя на него, Сунь У-кун так и покатывался со смеху.
   «Вот дубина, – думал он. – Глазищи здоровые, а своего человека узнать не может».
   Наш чудесный Мудрец встряхнулся, превратился в цикаду и снова устроился за ухом у Чжу Ба-цзе. А тот, углубившись в горы и пройдя еще пять ли, увидел перед собой ущелье, в котором стояли три гранитные квадратные глыбы, каждая величиной со стол. Опустив грабли, Чжу Ба-цзе встал перед ними и громко приветствовал.
   «Ну и Дурень, – рассмеялся про себя Сунь У-кун. – Зачем он приветствует камни? Ведь они и говорить не умеют, и на приветствие не ответят. Чжу Ба-цзе, кажется, совсем одурел».
   А у Дурня была своя мысль. Он решил прорепетировать, как будет вести себя по возвращении, и вообразил, что перед ним Трипитака, Ша-сэн и Сунь У-кун.
   – Когда я вернусь и встречусь с учителем, – сказал он, обращаясь к камням, – и меня спросят, живет ли в этих краях волшебник, я скажу, что живет. Тогда они захотят узнать, что это за горы. Сказать, что эти горы вылеплены из глины, сделаны из земли, отлиты из олова, выплавлены из меди, выпечены из муки, склеены из бумаги и нарисованы кистью, нельзя, так как они будут считать меня еще большим дурнем. Скажу лучше, что горы эти – каменные. Если спросят про пещеру, скажу, что она тоже каменная, а ворота обиты железом. Когда же меня спросят, где эта пещера, скажу, что надо пройти три перевала. Таким образом, они поверят, что я тщательно все осмотрел. Если же они начнут интересоваться всякими мелочами: ну, спросят, например, сколько в ворота вбито гвоздей, я отвечу, что очень спешил и всего не запомнил. Вот все, что я им скажу. Ну а теперь можно идти. Здорово я проведу этого бимавэня!
   Радуясь тому, как ловко он все придумал, Дурень, волоча за собой грабли, пустился в обратный путь. Ему, конечно, и в голову не приходило, что сидевший у него за ухом Сунь У-кун все слышал. Как только Чжу Ба-цзе повернул обратно, он расправил крылья и полетел. Прибыл он раньше Чжу Ба-цзе и, приняв свой прежний вид, поклоном приветствовал Трипитаку.
   – Ты уже вернулся? – сказал, увидев его, Трипитака. – А где же Чжу Ба-цзе?
   – Он все придумывает, как бы провести вас, – отвечал, смеясь, Сунь У-кун. – Сейчас он тоже вернется.
   – Его уши прикрывают ему глаза, – сказал Трипитака, – человек он недалекий. Где уж ему обманывать других. А вот ты, наверное, придумал какую-нибудь дьявольскую штучку, чтобы снова подвести его.
   – Вот вы всегда так, учитель, – сказал Сунь У-кун. – Только и знаете, что покрывать его дурные наклонности. А ведь он заранее придумал, что скажет вам. – И Сунь У-кун рассказал все как было: о том, как Дурень завалился в траву поспать, как его клюнул дятел, как он, кланяясь камням, придумал историю о каменной горе, каменной пещере и воротах, обитых железом, а также, что здесь водятся духи.
   Не успел Сунь У-кун договорить, как появился Чжу Ба-цзе. Опасаясь, как бы не забыть, что сказать, Дурень шел, опустив голову, все время повторяя придуманный заранее рассказ.
   – Эй ты, Дурень! Что ты там бормочешь?! – крикнул Сунь У-кун.
   Тут Чжу Ба-цзе поднял уши и, взглянув на своих спутников, сказал:
   – Ну, кажется, я благополучно вернулся домой. – С этими словами он опустился перед Трипитакой на колени.
   – Тебе, наверное, пришлось перенести немало трудностей, ученик мой, – молвил Трипитака, помогая ему подняться.
   – Вы не ошиблись, учитель, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Тяжело приходится путникам, которые ходят по горам.
   – Ну а духи там есть? – спросил Трипитака.
   – Есть, – отвечал Чжу Ба-цзе, – там их целая куча.
   – Как же они тебя отпустили? – удивился Трипитака.
   – Они даже называли меня своим предком, почтенным тестем, – сказал Чжу Ба-цзе. – Угощали супом из рисовой муки и постной пищей. А когда я поел, сказали, что проводят нас через горы, со знаменами и с барабанным боем.
   – Не иначе как ты видел все это во сне, – перебил его Сунь У-кун.
   Услышав это, Чжу Ба-цзе так перепугался, что стал даже казаться меньше ростом.
   – Отец мой, – воскликнул он, – да откуда он знает, что я спал?
   Тут Сунь У-кун подошел к Чжу Ба-цзе и сказал:
   – Ну-ка, иди сюда и отвечай на мои вопросы.
   Дурень еще больше перепугался и, весь дрожа, пролепетал:
   – Пожалуйста, спрашивай. Но зачем хватать меня?
   – Какие там горы? – спросил Сунь У-кун.
   – Каменные, – отвечал Чжу Ба-цзе.
   – А пещера какая? – продолжал Сунь У-кун.
   – Тоже каменная.
   – А ворота? – не унимался Сунь У-кун.
   – Ворота обиты железом, – последовал ответ.
   – А далеко это отсюда?
   – Да три перевала надо пройти.
   – Ну ладно, хватит, остальное я хорошо помню. Боюсь, что учитель тебе не поверит, лучше я скажу это вместо тебя.
   – Эх ты, рожа! – закричал Чжу Ба-цзе. – Ведь ты никуда не ходил – что же ты знаешь и как можешь за меня говорить?
   – А сколько гвоздей в воротах? – продолжал Сунь У-кун. – Скажу им, что я очень торопился и всего запомнить не мог. Ну что, правильно я говорю?
   Эти слова повергли Дурня в полное смятение, и он повалился на землю.
   – Ты даже приветствовал камни, разговаривал с ними, воображая, что это мы. Может быть, я неправду говорю? – продолжал Сунь У-кун. – А еще ты сказал: «Составлю-ка я сейчас план, как надуть их всех, а главное, этого бимавэня».
   Дурень ничего не мог сказать и продолжал отбивать земные поклоны.
   – Дорогой брат, – говорил он, – неужели ты следовал за мной все время, пока я ходил разведывать дорогу?
   – Я вот тебя, дубина стоеросовая! – закричал Сунь У-кун. – Здесь такое опасное место, тебя послали в горы на разведку, а ты решил отсыпаться. Если бы тебя не разбудил там дятел, ты все еще продолжал бы спать. А после того, как он клюнул тебя, ты начал придумывать, как бы получше соврать. Ты совершил тяжкое преступление. Протягивай сейчас же свои поганые лапы, я всыплю тебе пять ударов, чтобы ты крепко запомнил все.
   – Твой смертоносный посох слишком тяжел, – сказал Чжу Ба-цзе. – Стоит только притронуться им – и лопнет кожа, а уж если потянуть им, то жилы разорвутся. Если ты раз пять ударишь своим посохом, от меня одно воспоминание останется.
   – Если боишься наказания, зачем врал? – сказал Сунь У-кун.
   – Дорогой брат, – взмолился Чжу Ба-цзе, – никогда больше этого не будет.
   – Ну ладно, – смягчился Сунь У-кун. – Но три удара тебе все же полагаются.
   – Отец родной, – продолжал молить Чжу Ба-цзе, – да я ведь и половины удара не вынесу.
   Окончательно растерявшись, он схватил за одежду Трипитаку.
   – Учитель, – умолял он, – замолвите за меня словечко.
   – Когда Сунь У-кун сказал мне, что ты собираешься обмануть нас, я ему не поверил. Но теперь вижу, что он был прав. А раз так, то ты заслужил наказание. Беда лишь в том, что людей у нас останется мало. Вот что, Сунь У-кун, ты пока повремени. А когда перевалим через горы, накажешь его по заслугам.
   – Ладно, – согласился Сунь У-кун. – Еще в древности говорили: «Слушайся отца и мать, и будешь считаться почтительным сыном». Раз учитель не велит сейчас наказывать тебя, я повинуюсь. Но ты должен снова пойти в горы на разведку, однако смотри, если ты еще раз поступишь нечестно и попробуешь обмануть нас, тогда пощады для себя не жди.
   Дурню не оставалось ничего другого, как отправиться в путь. Он храбро ринулся на большую дорогу. Но теперь на душе у него было очень неспокойно. Ему все казалось, что за ним по пятам, приняв другой вид, следует Сунь У-кун. Поэтому всякий встречающийся на пути предмет он принимал за Сунь У-куна. И вот, пройдя ли восемь, он встретил тигра, который бежал прямо к нему с горы, но он не испугался, так как и его принял за Сунь У-куна.
   – Дорогой брат! – сказал он, взмахнув граблями. – Опять ты пришел подслушивать. Теперь уж я не буду больше врать.
   Он прошел еще немного. И вдруг подул сильный ветер, раздался треск и перед самым носом Чжу Ба-цзе повалилось старое засохшее дерево.
   Вздрогнув от страха и колотя себя кулаком в грудь, Чжу Ба-цзе крикнул:
   – Дорогой брат! Ну что ты вытворяешь! Говорю же я тебе, что больше обманывать не буду, зачем же ты превращаешься в какое-то дерево?
   Пройдя еще немного, он увидел ворона с белой шеей, который несколько раз подряд прокричал у него над головой.
   – Дорогой брат, – снова сказал Чжу Ба-цзе, – ну как тебе не стыдно! Раз я сказал, что не буду обманывать, значит не буду. Зачем же ты превратился в ворона и пришел подслушивать?
   А надо вам сказать, что на этот раз Сунь У-кун даже не думал следовать за Чжу Ба-цзе. И тот лишь сам нагонял на себя разные страхи и во всем пытался увидеть Сунь У-куна. Однако оставим пока Чжу Ба-цзе с его страхами и поговорим о другом.
   Горы, которые сейчас встретились паломникам, назывались Пиндиншань, а пещера носила название пещеры Цветов лотоса. В этой пещере обитали два духа-оборотня: Золоторогий князь и князь с Серебряными рогами. В этот момент они как раз сидели в пещере и вели беседу.
   – Брат, – сказал Золоторогий князь, – сколько времени мы уже не проверяли горы?
   – Да пожалуй, с полмесяца, – отвечал князь с Серебряными рогами.
   – Ты бы пошел сегодня, брат, проверил за меня, – сказал Золоторогий.
   – А почему именно сегодня? – спросил другой.
   – Ты, видимо, не знаешь, – сказал Золоторогий. – Недавно я услыхал о том, что из Китая на Запад следует побратим императора, Танский монах; он идет поклониться Будде. Вместе с ним идут три его ученика: Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн. У них есть еще конь. Пойди посмотри, где они сейчас, и постарайся поймать их.
   – Если нам захочется полакомиться человеческим мясом, мы можем поймать человека в любом месте, – сказал князь с Серебряными рогами. – Зачем нам этот монах? Пусть идет своей дорогой.
   – Ничего ты, видно, не понимаешь, – произнес Золоторогий. – Когда я покидал небо, то много слышал об этом Танском монахе. Это не кто иной, как перевоплотившийся старец Цзинь-чан, сошедший на землю. Он святой человек, в течение десяти поколений занимался самосовершенствованием. И ни в малейшей степени не растратил первозданного положительного начала. Тот, кто поест его мяса, обретет бессмертие.
   – Ну, в таком случае, – сказал князь с Серебряными рогами, – нам не для чего заниматься созерцанием, творить добрые дела, затрачивать усилия для приведения в гармонию положительного и отрицательного, мужского и женского начал природы. Сейчас я отправлюсь в горы. Мы, конечно, должны поймать его.
   – Уж больно ты горяч, брат, – сказал Золоторогий. – Не спеши и постарайся как следует разобраться в этом деле. Если ты вместо Танского монаха приведешь сюда кого-нибудь другого, тебе самому будет стыдно. Я помню, каков из себя Танский монах. Сейчас я нарисую его и его учеников, и ты захвати рисунки с собой. А там сравнишь и увидишь, Танский это монах или нет.
   Он назвал имя и фамилию всех путников. Хорошо запомнив все и взяв с собой рисунки, князь с Серебряными рогами вышел из пещеры и, захватив с собой примерно тридцать подчиненных, отправился дозором по горам.
   И вот несчастный Чжу Ба-цзе, с трудом пробираясь вперед, встретил целую толпу духов, преградивших ему дорогу.
   – Эй, что ты за человек? – окликнули они его.
   Дурень поднял голову, навострил уши и тут увидел, что перед ним духи. Придя в замешательство, он подумал: «Если я скажу им, что я монах и иду за священными книгами, они непременно схватят меня и уведут к себе. Скажу лучше, что я путник». Духи доложили об этом своему начальнику. Однако среди тридцати духов были такие, которые хорошо разбирались в делах. И вот один из них сказал:
   – Начальник, а ведь этот монах похож на Чжу Ба-цзе. – И дух велел показать изображение.
   Увидев рисунок, Чжу Ба-цзе окончательно растерялся и сказал:
   – Неудивительно, что я все время ощущал какую-то слабость. Оказывается, они вызвали мою душу, чтобы передать мое изображение.
   Один из подчиненных духов пикой подправил рисунок, а князь с Серебряными рогами, указывая на рисунок, сказал:
   – Вот этот, на белом коне, – Танский монах. Тот, у которого лицо обросло шерстью, – Сунь У-кун.
   – О небо! – взмолился Чжу Ба-цзе. – Хоть бы меня там не было. Я принесу тебе в жертву трех жертвенных животных и двадцать четыре фэня вина, – бормотал он, принося обет.
   – Вон тот, черный, с длинным лицом – Ша-сэн, а этот, с длинной мордой и большими ушами, – Чжу Ба-цзе.
   Услышав свое имя, перепуганный Чжу Ба-цзе втянул голову в плечи.
   – Ну-ка, монах, покажи свою морду, – приказал дух.
   – Я отроду такой, – отвечал Чжу Ба-цзе.
   Тогда дух приказал своим подчиненным взять крюк и вытащить голову Чжу Ба-цзе. Тут Чжу Ба-цзе уже не на шутку переполошился и, вытягивая голову, сказал:
   – Ну, мое это изображение, и ладно. Вот я! Если хотите посмотреть, смотрите, – зачем же крюк?
   Убедившись, что перед ним Чжу Ба-цзе, дух выхватил меч и взмахнул им. Однако Дурень успел защититься своими граблями и сказал:
   – Сынок! Не будь невеждой! Ну-ка, познакомься с моими граблями!
   – Этот монах лишь недавно принял постриг, – смеясь, сказал волшебник.
   – Сынок! – снова крикнул Чжу Ба-цзе. – А откуда это тебе известно?
   – Раз ты орудуешь такими граблями, – сказал дух, – значит ты работал на огородах и в поле. А потом украл эти грабли.
   – Где уж тебе знать, щенок, что у меня за грабли? – рассердился Чжу Ба-цзе. – Разве можно сравнить их с обыкновенными граблями!

     Огромные зубья похожи на когти дракона,
     Остры, как у тигра, сверкают златою резьбою,
     Встречаясь с достойным противником, вихрь подымают
     И, с равным встречаясь, огнем раскаляются боя.

     Сметая преграды, ловя чародеев-злодеев,
     Те грабли в пути защищают святого монаха,
     Движением тьму вызывают, рождая туманы:
     И звезды и солнце скрываются в тучах от страха.

     Ударят Тайшаньскую гору – пугаются тигры.
     Моря взбаламутят – и в ужас приходят драконы.
     Пускай ты владеешь немалой волшебною силой,
     Но девятикратно проколот, падешь, пораженный.

   Однако дух ничуть не испугался и, прекратив перебранку, выхватил свой семизвездный меч и начал биться с Чжу Ба-цзе. И вот на горе между ними разгорелась битва. Уже раз двадцать схватывались противники, однако все еще нельзя было сказать, на чьей стороне перевес. Чжу Ба-цзе рассвирепел и бился не на жизнь, а на смерть. А дух, глядя на Чжу Ба-цзе, который грозно поднял уши, брызгал слюной, размахивал граблями и что-то выкрикивал, немного струсил и сделал знак остальным духам ринуться в бой.
   Сражаясь с волшебником один на один, Чжу Ба-цзе еще держался. Но когда в бой ринулись остальные духи, он растерялся, потерял способность отражать удары и, чувствуя, что терпит поражение, бежал с поля боя. Но тут с ним произошла беда. Дорога была неровная, а бежал он опрометью, запутался в зарослях и упал.
   С трудом поднявшись, он хотел бежать дальше, но один из духов сбил его с ног, и Чжу Ба-цзе снова полетел кубарем. Тут на него навалилась толпа духов: один схватил его за щетину, другой – за уши, кто тащил за ноги, кто за хвост, и все вместе уволокли его в пещеру.
   И увы! Поистине можно сказать:

     И с одним нечистым духом
     Трудно справиться в напасти,
     Как же трудно пересилить
     Сразу тысячу несчастий!

   О дальнейшей судьбе Чжу Ба-цзе вы узнаете из следующей главы.

Тут на него навалилась толпа духов: один схватил его за щетину, другой – за уши, кто тащил за ноги, кто за хвост, и все вместе уволокли его в пещеру.

Глава тридцать третья,

//-- повествующая о том, как последователи ложного учения ввели в заблуждение Танского монаха и как высшие небесные силы помогли паломникам избавиться от гибели --//
   Итак, дух доставил Чжу Ба-цзе в пещеру.
   – Дорогой брат! Одного поймали! – сказал он своему начальнику.
   – Тащите его сюда, я посмотрю, – отвечал тот.
   – Да вот он, видите?
   – На сей раз ты ошибся, дорогой брат, – молвил старший дух. – От этого монаха никакого толку не будет.
   – Господин, – сказал, осмелев, Чжу Ба-цзе. – Раз я никуда не гожусь, отпустите меня. Ведь я не человек!
   – Зачем его отпускать? – возразил второй дух. – Польза от него хоть и невелика, но все же он ученик Танского монаха. Зовут его Чжу Ба-цзе. Давайте разденем его, посадим в пруд, а потом очистим от шерсти и приготовим из него закуски. Когда же наступит пасмурная погода, мы будем попивать вино и закусывать им.
   «Ну, теперь все пропало! – решил Чжу Ба-цзе. – Пойду на закуску чертям!»
   Мы не будем подробно рассказывать о том, как духи потащили Чжу Ба-цзе к пруду и бросили его в воду.
   Вернемся сейчас к Трипитаке. Он сидел на склоне холма, и на душе у него было очень тревожно. Уши у него горели, глаза беспокойно бегали.
   – Сунь У-кун, – сказал он наконец, – что же это Чжу Ба-цзе так долго не возвращается?
   – Вы до сих пор не знаете, что это за существо, – сказал Сунь У-кун.
   – Что же он за существо? Расскажи.
   – Если бы в этих горах были какие-нибудь духи, он и шагу не сделал бы, а изобразил бы из себя героя и прибежал к нам с какими-нибудь новостями. Видимо, никаких духов здесь нет и он идет спокойно вперед.
   – Где же мы встретимся? – забеспокоился Трипитака. – Ведь здесь кругом горы, глушь. Это не город, не селение.
   – Не беспокойтесь, учитель, – сказал Сунь У-кун. – Садитесь, пожалуйста, на коня. Дурень ленив и, конечно, не мог уйти далеко. Подстегните коня, и мы скоро догоним его, а там пойдем все вместе.
   Трипитака послушался Сунь У-куна и сел на коня, Ша-сэн взял вещи, а Сунь У-кун, как всегда, отправился впереди.
   Между тем старый дух сказал своему верному помощнику:
   – Раз тебе удалось поймать Чжу Ба-цзе, значит где-то здесь должен быть Танский монах. Сходи еще раз и поищи как следует. Только смотри не упусти его.
   – Я мигом, – отвечал тот и, взяв с собой пятьдесят духов, отправился в горы…
   Идя по дороге, он вдруг заметил радужные облака и почувствовал, что воздух напоен чудесным ароматом.
   – Танский монах здесь, – сказал дух.
   – Где же он? – спросили остальные духи.
   – Когда приближается безгрешный человек, появляется радужное сияние; когда скверный – воздух наполняется зловонием. А Танский монах – человек весьма почтенный, он небожитель, сошедший на землю. Целых десять поколений он совершенствовал себя, и Танский император сделал его своим приближенным.
   Однако остальные духи ничего не видели.
   – А вот и он, – указывая на облака, сказал дух.
   И как только он поднял руку, Трипитаку пробрала дрожь. Затем дух еще раз показал на него, и Трипитака снова задрожал. Так было три раза. Чувствуя в душе смутное беспокойство, Трипитака сказал:
   – Ученики мои! Что это меня все время в дрожь бросает?
   – Видимо, у вас желудок не в порядке, – сказал Ша-сэн. – Вот от этого и в дрожь бросает.
   – Глупости ты говоришь, – сказал Сунь У-кун. – Просто мы зашли в дикие горы, и учитель слегка беспокоится. Ничего не бойтесь. Я со своим посохом пойду вперед и буду защищать вас.
   И наш чудесный Сунь У-кун взмахнул своим посохом. Три раза он поднял его вверх, четыре раза опустил вниз, пять раз взмахнул им влево и шесть раз вправо. Проделываемые им движения полностью соответствовали древним военным уставам и были до того совершенны и необычны, что наблюдавший все это Трипитака был поражен. Такое редко встретишь даже в войске больших государств. Дух, который видел все это с горы, был до того напуган, что у него душа ушла в пятки, и он едва слышно пролепетал:
   – Я давно уже слышал о Сунь У-куне, но только сейчас мне удалось убедиться в том, что не зря о нем идет такая слава.
   – Господин наш, – обступив своего повелителя, молвили духи. – С какой стати вы превозносите достоинства других и умаляете свои собственные?
   – Волшебная сила Сунь У-куна необъятна, – отвечал старший дух. – Поэтому отведать мяса этого монаха нам не удастся.
   – Раз вы не можете одолеть его, – отвечали духи своему начальнику, – давайте отправим посланцев к нашему повелителю с просьбой прислать сюда все наши силы; тогда мы вместе нападем на Сунь У-куна и заставим его сдаться.
   – Вы что же, не видите, что против его посоха не устоит и многотысячное войско, – сказал им повелитель. – А у нас в пещере наберется не больше пятисот воинов. Разве с такими силами мы справимся с ним?
   – Ну, в таком случае нам действительно нечего думать о том, чтобы отведать Танского монаха. Да и этого Чжу Ба-цзе держать здесь нет смысла, надо его сейчас же освободить.
   – Захватить мы его захватили, а вот как освобождать будем? – спросил старший дух. – Как бы то ни было, Танского монаха нам непременно надо отведать, однако сейчас это невозможно.
   – Что же, будем ждать еще несколько лет? – спросили младшие духи.
   – Зачем тратить так много времени? – отвечал начальник. – Танского монаха можно заполучить лишь хитростью, а не силой. Если же мы будем надеяться на одну только силу, нам не то что отведать, а и понюхать мяса этого монаха не удастся. Надо тронуть его сердце. Только таким путем мы сможем захватить его.
   – А наша помощь понадобится? – спросили младшие духи.
   – Нет, – отвечал начальник. – Возвращайтесь обратно, только ни слова не говорите вашему повелителю, иначе сорвете все мои планы. Я знаю один способ, с помощью которого можно захватить Танского монаха.
   Младшие духи удалились, а старший дух спрыгнул с горы и, встряхнувшись, превратился в странствующего даоса. Его платье вполне соответствовало его внешнему виду.

     Был в даосскую одежду,
     С пестрым поясом, одет;
     Шапка в искрящихся звездах
     Источала яркий свет.

     Старец облачные туфли
     Из волокон пальм носил,
     И о том, что он отшельник,
     Взор смиренный говорил.

     Так, искусно притворившись
     И принявши ложный вид,
     Он личиной лицемерья
     Был старательно укрыт.

     Чувства ложные пытался
     Выдавать он за свои,
     И казалось, был монахом,
     Преисполненным любви.

   И вот, превратившись в даоса, дух споткнулся прямо у дороги и упал. Из ушибленной ноги потекла кровь, и он застонал, призывая на помощь: «Помогите! помогите!»
   А Трипитака тем временем в сопровождении Великого Мудреца и Ша-сэна спокойно продвигался вперед. Вдруг он услышал, что кто-то зовет на помощь.
   – Боже милостивый! – удивленно воскликнул Трипитака. – Кто может звать на помощь в такой глуши? Здесь человеческого жилья нигде не найдешь. Видно, кого-то поранил дикий зверь. – И, подстегнув коня, Трипитака поехал вперед и крикнул: – Кто зовет на помощь, выходи!
   Тогда дух выполз из травы и стал отбивать перед Трипитакой земные поклоны. Трипитака почувствовал себя очень неловко: перед ним был даос почтенного возраста. Поспешно сойдя с коня, Трипитака подошел к даосу и, поднимая его, сказал:
   – Встаньте, пожалуйста!
   – Больно, ох как больно! – стонал дух.
   Трипитака отпустил его руку и увидел у него на ноге кровь.
   – Вы откуда пришли, учитель, и почему у вас на ноге кровь?
   Тут дух пустил в ход все свое красноречие:
   – Учитель, к западу от этой горы расположен монастырь, оттуда я и пришел.
   – Раз ты монах, почему ты не сидишь на месте, не читаешь священные книги, не возжигаешь благовоний, а бродишь здесь без дела? – спросил Трипитака.
   – Видите ли, – отвечал дух, – позавчера игумен, который живет к югу от этой горы, пригласил нас, монахов, к себе в монастырь, где собирался совершить моление об избавлении нас от бедствий и ниспослании счастья. Возвращались мы оттуда поздно вечером вместе с моим учеником. Дойдя до самого глухого места, мы повстречали огромного пятнистого тигра, который утащил моего ученика. Я же от страха бежал куда глаза глядят и, споткнувшись о камень, поранил ногу. О возвращении домой нечего было и думать. И вот сейчас словно само небо послало вас сюда. Умоляю вас, учитель, явите ваше великое милосердие и спасите меня. Как только мы доберемся до монастыря, я совершу жертвоприношение и отблагодарю вас за ваши милости.
   – Учитель, – отвечал ему Трипитака, приняв все сказанное духом за истину. – Мы оба с вами монахи, только я – буддийский, а вы – даосский. И хоть платье у нас различно, однако принципы, которые мы проповедуем, одинаковы. Если бы я не оказал вам помощи, то не имел бы права называться монахом. Не знаю только, что делать, ведь вы не можете двигаться.

   И вот, превратившись в даоса, дух споткнулся прямо у дороги и упал. Из ушибленной ноги потекла кровь, и он застонал, призывая на помощь: «Помогите! Помогите!»

   – Не то что двигаться, я встать не могу, – пожаловался дух.
   – Ну ладно, – отвечал Трипитака. – Я пойду пешком, а вы садитесь на коня.
   – Премного благодарен вам, учитель, за вашу доброту ко мне, но я даже на коня не в состоянии сесть.
   – А я и не подумал об этом, – сказал Трипитака. – Ша-сэн! Положи вещи на коня, а сам понеси этого почтенного монаха до монастыря.
   – Ладно, – согласился Ша-сэн, – понесу.
   Но дух быстро обернулся к Ша-сэну и окинул его взглядом.
   – Учитель, – сказал он, – тигр напугал меня до смерти, а этот монах еще страшнее. Я боюсь его.
   – Неси тогда ты, – сказал Трипитака Сунь У-куну.
   – Хорошо, – сразу же согласился тот.
   Дух уселся Сунь У-куну на спину и удобно там устроился.
   «Вот глупый даос, – усмехнулся про себя Ша-сэн, – не хочет, чтобы я его нес, а предпочитает Сунь У-куна. Вот погоди, отойдет он немного, так, чтобы учитель его не видел, трахнет тебя о камни, так ты и костей не соберешь».
   «Подлая тварь, – думал в это время Сунь У-кун, тоже улыбаясь. – Как только ты осмеливаешься дразнить меня. Лучше бы поинтересовался, сколько мне лет. Своими дьявольскими речами ты можешь морочить Танского монаха, а меня не обманешь. Я отлично знаю, что ты – дух здешних гор и что вы задумали съесть нашего учителя. Но наш учитель не обыкновенный человек, не так просто его съесть. Уж если вы решили полакомиться его мясом, то львиная доля должна достаться мне».
   Между тем, услышав, что Сунь У-кун что-то бормочет себе под нос, дух сказал:
   – Учитель, я не дух какой-нибудь, я родился в хорошей семье, а потом стал даосским монахом. И вот теперь, на свою беду, повстречался с тигром.
   – Если ты боишься зверей, почему не читаешь псалмы Северной звезды? – спросил Сунь У-кун.
   Трипитака, который в этот момент как раз садился на коня, услышал их разговор.
   – Скверная ты обезьяна! – прикрикнул он на Сунь У-куна. – Ты что, забыл поговорку о том, что спасти жизнь одного человека ценнее, чем построить высокую пагоду. Твое дело нести его, и все. Нечего болтать о каких-то там псалмах!
   – Да ведь врет он все, – сказал Сунь У-кун. – Будь моя воля, я ни за что не понес бы тебя, боюсь только, что учитель рассердится, он человек высокой добродетели и милосердия, хотя иногда и совершает какие-то странные поступки. Хорошо, я понесу тебя, но смотри. Если захочешь справить нужду, сразу же скажи мне. Не вздумай делать это у меня на спине. Одежду стирать здесь некому.
   – Я человек старый, – отвечал дух, – и сам прекрасно все понимаю.
   Итак, Сунь У-кун, неся духа на спине, вместе со всеми продолжал свой путь. Они то спускались с горы, то снова подымались. Сунь У-кун все время нарочно замедлял шаг, стараясь пропустить учителя вперед. И вот, когда они прошли примерно около пяти ли и Трипитака с Ша-сэном скрылись в долине, в сердце Сунь У-куна начала закипать злость.
   «Учитель – человек почтенного возраста, а ни в чем не разбирается. Когда отправляешься в такой дальний путь, даже собственные руки кажутся тяжелыми и ты рад бы избавиться от них, а тут еще тащи на себе этого дьявола. Да будь он не дьявол, а самый порядочный человек, и то в мои годы нести его просто наказание. Прикончу его, и дело с концом».
   А надо сказать вам, что каждая мысль Сунь У-куна тут же становилась известной духу. Этот дух обладал волшебной силой, передвигающей горы. И вот, сидя на спине у Сунь У-куна, он произнес заклинание, и в воздухе моментально выросла гора Сумеру, которая, опустившись на Сунь У-куна, придавила его. Однако Великий Мудрец подвигал головой и легко сдвинул гору на левое плечо.
   – Эх ты, сынок, – сказал он, смеясь, – решил придавить меня. Да я ничуть этого не боюсь. Для меня твоя гора все равно что коромысло. Коромысло и то тяжелее.
   «Одной горы, видимо, мало», – подумал дух и тут же снова произнес заклинание. На этот раз в воздухе выросла гора Эмэй и тоже опустилась на Сунь У-куна. Но Сунь У-кун снова пошевелил головой и сдвинул гору на правое плечо. После этого он выпрыгнул из расщелины и как метеор помчался вслед за своим учителем.
   Все это так сильно напугало духа, что он даже вспотел. И вот, чтобы исправить положение, он снова произнес заклинание, поднял гору Тайшань и придавил ею Сунь У-куна. В этот момент Сунь У-кун совсем обессилел, и, когда дух опустил на его голову гору Тайшань, все его три души громко застонали, из семи отверстий полилась кровь.
   А наш чудесный дух на облаке помчался догонять Трипитаку и, протянув руки с высоты, сразу же поймал его. Ша-сэн от неожиданности выронил вещи, но тут же, схватив свой посох, покоряющий демонов, бросился на духа. Тогда дух выхватил семизвездный меч, и между ними разгорелся ожесточенный бой.

     Меч семизвездный и посох
     От бешеной силы вращения

     Свет испускали слепящий
     На страшное поле сраженья.

     Смерти владыкой казался
     Боец круглоглазый и злобный,
     Железноликий – другой,
     По виду придворным подобный.

     Первый хотел, захватив,
     Уничтожить святого монаха;
     Встав на защиту, другой
     За наставника бился без страха.

     На небе оба покрыли
     Туманом и дымом чертоги,
     Землю взрывая в борьбе,
     Затемнили созвездий дороги.

     Так они бились весь день.
     Даже солнце от пыли тускнело,
     Все непрогляднее мрак
     Нависал над вселенною целой.

     Девять уж минуло схваток;
     В бою – никакой перемены,
     Но на десятой пришло
     Пораженье монаха Ша-сэна.

   Дух был разъярен, и, когда вращал своим мечом, казалось, будто в воздухе летают метеоры. Ша-сэн совсем ослаб и не в силах был больше сопротивляться. Он хотел бежать, но дух успел прижать его мечом и зажал под левую подмышку. Правой рукой он схватил Трипитаку, а ногами подцепил его вещи. Затем он раскрыл свою пасть и зубами схватил за гриву коня. Так он и примчался к пещере Цветов лотоса.
   – Дорогой брат! – крикнул он громовым голосом. – Я притащил монахов!
   – Давай их сюда, – обрадованно крикнул начальник, – я посмотрю!
   – Ну как, нравятся они тебе? – спросил второй дух.
   – Дорогой брат, – отвечал начальник, – снова ты поступил неправильно.
   – Ты же сам говорил, что нужно поймать Танского монаха.
   – Совершенно верно, – отвечал начальник. – Однако надо было поймать еще Сунь У-куна: только в этом случае мы могли бы отведать мяса Танского монаха. Иначе нечего об этом и думать. Царь обезьян обладает огромной волшебной силой, а также искусством многих превращений, и если мы съедим его учителя, он, конечно, не простит этого нам. Он явится сюда и учинит здесь такое, что мы навсегда забудем о спокойной жизни.
   – Ты, дорогой брат, очень любишь хвалить других. Если послушать тебя, выходит, что таких, как он, даже на небе мало, а на земле их и вовсе не найдешь. А по-моему, сейчас он уже ничего не может сделать.
   – Ну, в таком случае нам очень повезло, – выслушав его, отвечал начальник. – Давайте сюда монаха! На этот раз мы полакомимся. Тащите вина! И поднесите бокал вашему начальнику за его заслуги!
   – Дорогой брат, – сказал тут второй дух, – прежде чем пить вино, прикажи выловить Чжу Ба-цзе из пруда.
   И они отдали распоряжение подвесить Чжу Ба-цзе на восточной террасе. Ша-сэна подвесили на западной террасе, а Танского монаха – между ними. Коня отвели в конюшню, а вещи принесли в помещение.
   – Ты весьма искусен, мудрый брат мой, – сказал, улыбаясь, старый дух. – Двумя приемами поймал сразу трех монахов. Хоть Сунь У-кун и придавлен горами, все же надо что-то придумать, чтобы поймать его и сварить вместе с ними.
   – Вы присядьте, брат, и не беспокойтесь, – отвечал второй дух. – Для того чтобы поймать Сунь У-куна, нам незачем утруждать себя. Надо взять два талисмана и послать с ними кого-нибудь из наших людей: пусть они при помощи этих талисманов выловят Сунь У-куна.
   – О каких талисманах ты говоришь? – спросил начальник.
   – О моей тыкве-горлянке червонного золота и твоем кувшине из белоснежного нефрита.
   – А кого мы пошлем? – спросил начальник, вынимая драгоценности.
   – Я думаю, что надо послать Цзинь Си-гуя и Лин Ли-чуна, – сказал второй дух. – Возьмите эти вещи, – приказал он посланцам, – и поднимитесь на самую высокую гору. Там переверните их дном кверху и крикните: «Сунь У-кун!» Если он отзовется, значит попался и находится либо в тыкве, либо в кувшине. Тут вы, не мешкая, заклейте кувшин и тыкву заклинанием великого Лао-цзюня, и Сунь У-кун тотчас же превратится в гной.
   О том, как духи отправились ловить Сунь У-куна, мы распространяться не будем, а расскажем лучше о Великом Мудреце. Придавленный горами, он с горечью думал о Трипитаке.
   – Учитель! – громко взывал он. – Помнишь, как ты освободил меня из-под горы, которой я был придавлен, и сделал своим учеником? В то время бодисатва Гуаньинь милостиво повелела мне сопровождать тебя на Запад. Мы вместе занимались совершенствованием. У нас была одна судьба, мы познавали одно и то же. Кто же мог подумать, что мы окажемся в таком положении?! Злые духи встретились на нашем пути и придавили меня горой. Горе мне! Если тебе уж суждено умереть, так жаль, что приходится страдать также Ша-сэну, и Чжу Ба-цзе, и тому молодому дракону, который был превращен в коня. Не зря говорится: «Высокое дерево гнется от ветра, слава губит человека».
   Сказав это, Сунь У-кун тяжело вздохнул, и слезы градом полились у него из глаз. Это сразу же встревожило местных духов земли и духов – хранителей пяти стран света. Все они окружили Златоглавого духа и стали спрашивать у него:
   – Кому принадлежат эти горы?
   – Нам, – отвечали духи земли.
   – А кого они сейчас придавили? – последовал вопрос.
   – Это нам неизвестно, – отвечали духи земли.
   – Как же так? – воскликнули духи – хранители пяти стран света. – Да знаете ли вы, что под этими горами заключен Великий Мудрец по имени Сунь У-кун, который пятьсот лет тому назад учинил скандал на небе? Сейчас он вступил на путь Истины и стал учеником Танского монаха. Как же вы могли допустить, чтобы злой дух придавил его горой в ваших владениях? Вы сами себя сгубили. Думаете, он помилует вас, когда освободится? В лучшем случае он сделает вас, духов земли, посыльными и заставит бегать по почтовым станциям, а горных духов отправит служить в войска. Да и нам, конечно, не даст покоя.
   Тут духи гор и земли не на шутку перепугались.
   – Но мы, право, ничего не знали об этом, – оправдывались они. – Услыхали, как этот дух произносит заклинание, ну и перенесли гору. Кто мог подумать, что он решил придавить Великого Мудреца?
   – Ну ладно, не бойтесь, – сказали духи – хранители пяти стран света. – Не зря говорится в законе: «Преступление, совершенное по незнанию, не карается». Мы поможем вам освободить его, и он не станет нас бить.
   – Вам не справиться с ним, – произнесли духи земли. – Как только он очутится на свободе, так тотчас же начнет драться.
   – А знаете ли вы, – сказали духи – хранители пяти стран света, – что у него есть посох исполнения желаний с золотыми обручами. Этот посох наводит страх на всякого, кто его увидит. От одного его удара наступает смерть. Его прикосновение ранит. Если попытаешься поднять его – лопнут жилы; если притронешься к нему – трескается кожа.
   Эти слова повергли духов земли в трепет и, посоветовавшись с духами – хранителями пяти стран света, они все вместе подошли к трем горам.
   – Великий Мудрец, – молвили они, – духи гор и земли и духи – хранители пяти стран света пришли навестить вас.
   Здесь надо сказать, что наш прекрасный Сунь У-кун не утратил своего воинственного духа и сохранял величавую осанку.
   – Для чего же это вам понадобилось навещать меня? – громко спросил он.
   – Мы пришли сообщить, – отвечали те, – что хотим освободить вас и надеемся на то, что вы простите нам нашу непочтительность.
   – Ладно, – согласился Сунь У-кун. – Я вас не трону.
   Он сказал это таким тоном, словно был начальником области и давал приказ об освобождении заключенных. Духи разом произнесли заклинание, и горы стали на свои места. Очутившись на свободе, Сунь У-кун вскочил на ноги, отряхнулся, поправил на себе одежду и, вытащив из уха свой посох, подозвал духов земли.
   – Ну-ка, протягивайте ваши лисьи лапы, – крикнул он, – я всыплю каждому по два удара, чтобы отвести душу.
   – Великий Мудрец, – в испуге закричали духи, – вы только что сами сказали, что прощаете нам нашу вину. А теперь, когда мы освободили вас, хотите нас бить.
   – Вы что же это, милые мои, – сказал Сунь У-кун, – выходит, ничуть не боитесь меня, а боитесь каких-то там чертей?!
   – Волшебник, который опрокинул на вас горы, обладает большой магической силой и высоким искусством магии. Он хорошо знает заклинания и вызвал нас к себе в пещеру, заставив каждого по очереди стоять на страже около него целый день.
   Слова «стоять на страже» сильно встревожили Сунь У-куна и, устремив взор к небу, он воскликнул:
   – О боже! После того как ты отделил небо от земли, гора Цветов и плодов произвела меня на свет. Я учился у лучших учителей, и для меня открылись тайны вечной жизни. Я могу легко превращаться во что угодно, умею усмирять тигров и покорять драконов. Я учинил дебош в небесных чертогах, после чего мне было пожаловано звание Великого Мудреца. И, несмотря на все это, я не решался прибегать к услугам духов гор и земли. Как же этот нечистый оборотень осмелился вызвать духов гор и земли и, словно рабов, заставить их стоять у себя на страже! О небо! – в отчаянии воскликнул он. – Если ты создало меня, зачем тебе еще понадобилось производить на свет подобных тварей?!
   Произнеся эту тираду, Сунь У-кун вдруг заметил над горным ущельем радужное сияние.
   – Духи! – молвил он. – Раз вы находитесь в услужении у этого волшебника, вы должны знать, откуда исходит сияние.
   – Это сияние излучает одна из драгоценностей волшебника, – отвечали духи. – И надо полагать, что дух вынул ее для того, чтобы поймать вас.
   – Ну что ж, в таком случае позабавимся, – обрадовался Сунь У-кун. – А скажите, кто еще живет в этой пещере?
   – В особом почете у этого волшебника даосы, – отвечали духи, – поскольку излюбленным его занятием является изготовление эликсира бессмертия.
   – Тогда нет ничего удивительного в том, что он превратился в даоса и обманом захватил моего учителя, – отвечал Сунь У-кун. – Теперь же, – продолжал он, – возвращайтесь пока к себе и запомните, что удары остаются за мной. А с этим волшебником я сам как-нибудь справлюсь.
   Духи тотчас же поднялись в воздух и рассеялись в разные стороны. А Сунь У-кун встряхнулся и превратился в праведника-даоса. И вы только послушайте, как он был одет:

     Он надел кафтан монаха,
     Перештопанный кафтан,
     Скорбно, траурно причесан,
     Бил в овальный барабан.
     Древним поясом Люй Гуна
     Затянул он гордо стан.
     Приклонившись у дороги,
     Духов ждал Царь обезьян.
     И дождался… Тотчас гневом
     Был свирепо обуян.

   Вскоре появились два духа, – это были слуги. Сунь У-кун выставил вперед свой посох, а духи, не заметив его, споткнулись и полетели на землю. Лишь поднявшись на ноги, они увидели Сунь У-куна.
   – Какая неосторожность! – воскликнули духи. – Если бы наш повелитель не относился с почтением ко всякого рода паломникам, мы бы с тобой поговорили!
   – О чем же это вы поговорили бы? – спросил Сунь У-кун. – Даосы должны встречать друг друга, как родные.
   – А с какой стати ты здесь развалился, да еще заставляешь нас падать?
   – Когда молодые послушники встречают такого почтенного даоса, как я, – сказал Сунь У-кун, – они должны пасть ниц перед ним и преподнести ему деньги.
   – Когда мы приветствуем нашего начальника, – отвечали духи, – то и он ограничивается только двумя лянами. Почему же мы должны падать перед тобой ниц и преподносить деньги? Ты, конечно, не здешний, и у вас другие обычаи.
   – Совершенно верно, я не здешний, – отвечал Сунь У-кун. – Я пришел с горы Пэнлайшань.
   – Да ведь гора Пэнлайшань находится на морском острове и является обиталищем бессмертных.
   – А я что же, по-вашему, не бессмертный? – возмутился Сунь У-кун.
   Эти слова показались духам забавными, и они, желая продлить веселый разговор, выступили вперед и воскликнули:
   – О почтенный бессмертный! Не гневайся на нас за то, что мы глазами простых смертных не смогли распознать вас и оскорбили своими речами.
   – Да я не сержусь, – отвечал им Сунь У-кун. – Недаром говорят: «Бессмертный не ходит по земле». Как же вы могли узнать меня? Я пришел к вам в горы для того, чтобы увести с собой одного человека, познавшего дао и достойного стать божеством. Кто из вас отправится со мной?
   – Учитель! Я пойду, – сразу же отозвался дух Цзинь Си-гуй.
   – И я пойду! – подхватил Лин Ли-чун.
   – А вы откуда? – спросил Сунь У-кун, продолжая притворяться, так как хорошо знал, кто они такие.
   – Мы из пещеры Цветов лотоса, – отвечали те.
   – А куда направляетесь?
   – По приказу нашего повелителя мы идем захватить Сунь У-куна.
   – Кого? – переспросил Великий Мудрец.
   – Сунь У-куна, – повторили те.
   – Не того ли Сунь У-куна, который сопровождает Танского монаха?
   – Ты угадал! А ты и его знаешь?
   – Как же, знаю, – отвечал им Сунь У-кун. – Эта обезьяна – существо весьма бесцеремонное. Я тоже зол на нее, поэтому пойду вместе с вами и помогу выловить ее.
   – Зачем вам утруждать себя, – молвили духи. – Наши повелители владеют магическим средством и благодаря этому сумели переместить горы и придавили ими Сунь У-куна. Теперь он лишен свободы и даже шевелиться не может. Наши повелители дали нам два талисмана, в один из которых мы должны упрятать Сунь У-куна.
   – Что же это за талисманы? – поинтересовался Сунь У-кун.
   – У меня, – сказал Цзинь Си-гуй, – тыква-горлянка из червонного золота, а у него – кувшин из белоснежного нефрита.
   – Каким же образом вы упрячете его туда? – продолжал расспрашивать Сунь У-кун.
   – Эти талисманы надо перевернуть дном кверху и тут же позвать: «Сунь У-кун!» Если он откликнется, значит попался. После этого отверстие надо заклеить листом бумаги, где написано заклинание великого Лао-цзюня, и попавший в ловушку мгновенно превращается в гной.
   Выслушав их, Сунь У-кун даже испугался.
   «Это уж чересчур, – подумал он. – Однако дух-страж говорил о пяти талисманах, а здесь только два. Интересно, какие же это еще три талисмана?»
   – Ну-ка, уважаемые, покажите ваши талисманы! – попросил Сунь У-кун.
   Духи, ничего не подозревая, вытащили из рукавов талисманы и обеими руками почтительно преподнесли их Сунь У-куну.
   «А ведь замечательные вещицы, – подумал Сунь У-кун, глядя на талисманы, которые держал в руках. – Стоит мне дернуть себя за хвост, и я умчусь отсюда. Тогда и драгоценности будут мои. Нет, так нехорошо! Это называется грабеж среди бела дня. Ведь от подобного поступка пострадает мое доброе имя».
   – А моей драгоценности вы не видели? – спросил он духов, возвращая им талисманы.
   – А что у вас за драгоценность, учитель? Может быть, простым смертным на нее смотреть опасно?
   Тут наш чудесный Сунь У-кун выдернул у себя из хвоста волосок и произнес заклинание:
   – Изменись!
   В тот же миг волосок превратился в огромную тыкву-горлянку червонного золота, длиной в один чи и семь цуней. Вытащив ее из-за пояса и передавая духам, Сунь У-кун сказал:
   – Вы не видели моей тыквы?
   Лин Ли-чун взял тыкву в руки, посмотрел и сказал:
   – Учитель! Твоя тыква и велика и красива, однако пользы от нее никакой.
   – Почему ты так думаешь? – спросил Сунь У-кун.
   – Вот если взять наши талисманы, – отвечали духи, – так в каждый из них можно поместить тысячу человек.
   – Конечно, ваша тыква, в которую можно улавливать людей, тоже редкостная вещь, – отвечал им Сунь У-кун. – Но в мою тыкву может уместиться все небо.
   – Все небо? – изумились духи.
   – Да, все небо.
   – Что-то не верится, – усомнились духи. – Ну-ка, покажи нам, что может сделать твоя тыква-горлянка. Тогда мы тебе поверим.
   – Когда небо рассердит меня, – отвечал Сунь У-кун, – я в течение месяца могу упрятать его в мою тыкву-горлянку раз семь, а то и восемь. Если же оно мне не досаждает, я за целые полгода ни разу не смогу этого сделать.
   – Дорогой брат, – сказал тут Лин Ли-чун, – в этот волшебный талисман можно упрятать небо, сменяйся с ним.
   – Да разве он согласится? – сказал Цзинь Си-гуй.
   – Мы можем дать ему в придачу кувшин, – сказал Лин Ли-чун.
   «Что ж, – подумал Сунь У-кун, – обменять тыкву на тыкву, да получить еще в придачу кувшин, – не так уж плохо».
   – Ладно, – сказал Сунь У-кун, беря за руку Лин Ли-чуна. – Если я упрячу сюда небо, будем меняться?
   – Упрячешь – будем, – отвечал тот. – Будь я подлецом, если откажусь от своего слова.
   – Идет, – согласился Сунь У-кун.
   После этого наш Великий Мудрец наклонил голову и, произнеся заклинание, вызвал духов дневной и ночной охраны и духов – хранителей пяти стран света.
   – Отправляйтесь немедленно к Нефритовому императору, – приказал он, – и доложите ему, что я встал на путь Истины и охраняю Танского монаха в его паломничестве в Индию за священными книгами. На пути нам попалась высокая гора, где моему учителю угрожает серьезная опасность. Местные духи обладают талисманом, который я хотел бы получить у них в обмен на мой. Пусть Нефритовый император разрешит мне запереть небо на один только час, и я выполню то, что задумал. Если же он вздумает отказать мне, я поднимусь во дворец Священного небосвода и устрою там разгром.
   Дух дневной охраны в тот же миг очутился у Южных ворот неба и, пройдя во дворец Священного небосвода, передал Нефритовому императору все, что велел Сунь У-кун.
   – Эта гадкая обезьяна даже говорить прилично не умеет, – сказал, выслушав его, император. – Но что поделаешь! Бодисатва Гуаньинь освободила его из заточения и отправила охранять Танского монаха. Я послал хранителей пяти стран света, четырех духов-стражей, которые по очереди должны были нести охрану. А сейчас он требует, чтобы я запер небо. Да разве это возможно?
   И не успел он выразить сомнение, как в тот же момент перед ним предстал третий сын небесного князя – принц Ночжа.
   – Ваше величество, – молвил он, – небо можно запереть.
   – Каким образом? – спросил император.
   – После того как кончился период хаоса, – сказал принц, – небесная твердь отделилась от земли. И хотя небо теперь совершенно чисто, оно все же достаточно прочно, чтобы поддерживать небесные чертоги. Небо, конечно, не следовало бы запирать. Но ведь Сунь У-кун охраняет Танского монаха в его паломничестве в Индию за священными книгами. Счастье его велико, как гора Тайшань, а его удачи глубоки, как море. Ему во что бы то ни стало нужно помочь.
   – А как же вы сделаете это, принц? – спросил император.
   – Я попрошу вас, ваше величество, – отвечал принц Ночжа, – приказать полководцу Чжэнь У отдать нам черное вышитое знамя, которое висит у Северных небесных ворот. Это знамя мы вывесим у Южных небесных ворот, и оно закроет собой все: солнце, луну, звезды – воцарится тьма. Благодаря этому Сунь У-кун сможет обмануть духов. Таким образом мы и поможем ему.
   – Хорошо, пусть будет по-вашему, – согласился император.
   Получив указ, принц Ночжа тотчас же отправился к Северным воротам и там все подробно передал Чжэнь У. Выслушав его, Чжэнь У отдал ему знамя.
   Между тем дух-страж мигом вернулся к Великому Мудрецу и на ухо шепнул ему:
   – Принц Ночжа взялся помочь вам.
   Сунь У-кун взглянул на небо и увидел радужное сияние, которое всегда сопровождало появление небесной силы.
   – Ну что ж, сейчас я покажу вам, как действует моя тыква-горлянка, – сказал Сунь У-кун, обернувшись к духам.
   – Показывай скорее – чего медлишь? – торопили духи.
   – Итак, начинаю, – сказал Сунь У-кун.
   Духи уставились на него во все глаза, горя нетерпением посмотреть, как Сунь У-кун упрячет небо. А Сунь У-кун в это время подбросил свою тыкву вверх. Превращенная из волоска, она была легкой, словно пушинка. Ветер подхватил ее и понес по воздуху. Только через час тыква опустилась на землю. В этот момент находившийся у Южных ворот принц Ночжа с шумом распахнул черное знамя, которое в тот же миг скрыло солнце, луну и звезды. Земля и небо погрузились во мрак, туман окутал всю вселенную.
   – Ведь только что был полдень – почему же вдруг наступили сумерки? – испуганно воскликнули духи.
   – Да ведь солнце, луна и звезды у меня в тыкве-горлянке, – отвечал Сунь У-кун, – поэтому и темно.
   – Откуда доносится ваш голос, учитель? – спросили духи.
   – Я здесь, рядом с вами, – произнес Сунь У-кун.
   Духи протянули руки и, ощупывая его, сказали:
   – Голос ваш слышен, а вас совсем не видно. А где сейчас мы находимся? – спросили духи.
   – Мы находимся на краю обрыва над морем Бохай, – сказал им Сунь У-кун. – Стоит вам оступиться, и вы полетите вниз и дна достигнете только через восемь дней. Так что смотрите, не двигайтесь.
   – Ладно, хватит! – испуганно закричали духи. – Выпусти небо на волю, а то мы можем упасть в море и никогда больше не вернемся домой! Мы убедились в том, что твоя тыква-горлянка не бесполезная вещь.
   Теперь, когда духи поверили ему, Сунь У-кун произнес заклинание. Принц тотчас же свернул знамя, и на небе засияло солнце.
   – Чудесно! Изумительно! – восторженно кричали духи. – Надо быть глупцом, чтобы отказаться от такого чудесного талисмана!

   В этот момент находившийся у Южных ворот принц Ночжа с шумом распахнул черное знамя, которое в тот же миг скрыло солнце, луну и звезды.

   С этими словами Цзинь Си-гуй передал свою тыкву, а Лин Ли-чун вынул свой кувшин и тоже отдал его Сунь У-куну. Сунь У-кун же передал им свою тыкву. Однако Сунь У-кун решил довести дело до конца: он выдернул у себя пониже пупка волосок и, превратив его в медную монету, сказал духам:
   – Ребята! Возьмите эту монетку и купите мне бумаги.
   – Для чего она тебе понадобилась?
   – Я хочу скрепить наш уговор подписями, – сказал Сунь У-кун. – Вы отдали мне два талисмана, обладающие чудодейственной силой вылавливания людей в обмен на мой волшебный талисман, обладающий силой вбирать в себя небо. Так вот, во избежание неприятностей, чтобы вы потом не раскаивались, я хочу, чтобы каждый из нас имел на руках документ о совершенной нами сделке.
   – Да здесь не найдешь ни кисти, ни бумаги, – отвечали духи, – так что и думать нечего о том, чтобы написать какой-то документ. Мы можем дать только клятвенное обещание.
   – Какое именно? – спросил Сунь У-кун.
   – Если мы станем раскаиваться в том, что обменяли свои два талисмана, обладающие силой вылавливания людей, на один талисман, способный вмещать небо, пусть нас поразит чума, – торжественно произнесли духи.
   – И я никогда не раскаюсь в том, что совершил этот обмен – сказал, улыбаясь, Сунь У-кун. – Если же у меня когда-нибудь появится сомнение, пусть и меня поразит чума.
   Произнеся эту клятву, Сунь У-кун выпрямился, вильнул хвостом и, совершив прыжок, очутился у Южных ворот неба, где поблагодарил принца Ночжа за помощь.
   О том, как принц Ночжа вернулся во дворец, доложил о выполнении данного ему поручения и отдал знамя полководцу Чжэнь У, мы здесь распространяться не будем.
   Сунь У-кун долго стоял неподвижно в небесном пространстве, наблюдая за тем, что делают духи. Если вам интересно узнать, что случилось в дальнейшем, прочитайте следующую главу: она обо всем расскажет.

Глава тридцать четвертая,

//-- повествующая о том, как, несмотря на всяческие ухищрения, князь демонов все же не смог достичь своей цели и как Великому Мудрецу обманным путем удалось заполучить талисманы --//
   Итак, получив от Сунь У-куна тыкву, оба духа долго рассматривали ее. Когда же они наконец подняли голову, Сунь У-куна и след простыл.
   – Послушай, брат, – сказал Лин Ли-чун, – оказывается, бессмертные тоже умеют врать. Когда он обменивал свой талисман, то говорил, что поможет нам обрести бессмертие. Почему же он скрылся, даже не попрощавшись с нами?
   – Ну, сейчас у нас есть прекрасное средство, чтобы справиться с ним, – сказал на это Цзинь Си-гуй, – разве посмеет он скрыться от нас? Дай-ка мне эту тыкву, я попробую захватить в нее небо, посмотрим, что из этого выйдет.
   Взяв тыкву, он подбросил ее вверх, но тыква тотчас же с шумом грохнулась на землю.
   – Что случилось? – воскликнул с тревогой Лин Ли-чун. – Уж не превратился ли этот Сунь У-кун в бессмертного и не подсунул ли нам какую-нибудь подделку в обмен на наши талисманы?
   – Ну, что ты болтаешь, – сказал на это Цзинь Си-гуй. – Сунь У-кун придавлен тремя горами, как же мог он выбраться оттуда? Ну-ка, дай мне тыкву, я попробую произнести заклинание, которое произносил он, – посмотрим, может быть, мне и удастся захватить небо в тыкву.
   Взяв тыкву, он подбросил ее и произнес:
   – Если только ты вздумаешь отказать мне, я явлюсь в зал Священного небосвода и учиню бунт.
   Но не успел он договорить, как тыква снова с шумом упала.
   – Ничего не выходит! – воскликнули они в один голос. – Конечно, это подделка!
   Сунь У-кун все видел и слышал. Испугавшись, как бы о его проделке не узнали, он встряхнулся, вернул на место свой волосок, который превратил в тыкву, и в руках у духов ничего не осталось.
   – Брат, дай-ка мне тыкву, – сказал Цзинь Си-гуй.
   – Да ведь ты держал ее, – отвечал Лин Ли-чун. – Боже мой, да где же она?! – воскликнул он.
   Тут оба духа в испуге заметались, стали искать тыкву на земле, в траве, в рукавах, за поясом. Но, увы, ее нигде не было.
   – Как же так? Что теперь делать?! – в отчаянии вопрошали они, испуганно уставившись друг на друга. – Вручая нам эти талисманы, начальник велел выловить Сунь У-куна. А мы не только не выловили Сунь У-куна, но и лишились талисманов. Как же мы вернемся и что скажем? Да ведь нас теперь просто забьют до смерти! Что делать? Что делать?
   – Бежать надо – вот что! – решительно сказал Лин Ли-чун.
   – Бежать? Но куда? – спросил Цзинь Си-гуй.
   – Куда глаза глядят, – отвечал Лин Ли-чун. – Ведь вернуться без талисманов – значит обречь себя на верную гибель.
   – Нет, бежать нам не следует, мы должны вернуться, – сказал Цзинь Си-гуй.
   – Наши начальники хорошо к тебе относятся. Поэтому я свалю всю вину на тебя. Если они посмотрят на это дело не очень строго, мы останемся живы. В противном случае нас убьют и наши души вернутся сюда. А сейчас надо постараться выйти из положения.
   Договорившись, как им действовать, духи отправились к себе на гору. А Сунь У-кун встряхнулся, превратился в муху и полетел вслед за ними. Читатель, возможно, удивится, куда же Сунь У-кун девал свои талисманы? Может быть, он оставил их на дороге или спрятал в траве? Но в этом случае кто-нибудь мог увидеть их и забрать. Тогда все его труды пропали бы даром. Нет, он все же взял талисманы с собой. Вас, вероятно, удивляет, как могла муха унести с собой такие вещи? А дело, оказывается, обстояло вот как: эти талисманы точно так же, как посох, могли уменьшаться ровно во столько, во сколько уменьшался их владелец.
   Итак, Сунь У-кун, жужжа, полетел за духами, очень быстро нагнал их и сел на одного. Вместе с ними он влетел в пещеру, где два повелителя духов распивали вино. Представ перед своими начальниками, духи-служители опустились на колени. А Сунь У-кун устроился на стоявшем около дверей шкафу и приготовился внимательно слушать.
   – О повелители! – произнесли духи в один голос.
   – Явились? – спросили старшие духи, отодвигая рюмки.
   – А Сунь У-кун где? – последовал вопрос.
   Тут духи стали отбивать поклоны, не решаясь даже слово вымолвить. На последующий вопрос они тоже не ответили и только продолжали отбивать поклоны. И лишь после того, как начальники повторили свой вопрос несколько раз, духи, дрожа от страха, повалились на землю.
   – О, сжальтесь над нами, мы совершили тяжкое преступление! Пощадите! – взмолились они. – Мы достигли уже половины горы, как вдруг повстречали бессмертного, прибывшего с острова Пэнлай. Он спросил нас, куда мы путь держим, мы ответили, что идем ловить Сунь У-куна. Бессмертный вызвался нам помочь, сказав, что у него свои счеты с Сунь У-куном. Мы не стали просить его о помощи, но рассказали о том, что у нас есть волшебный талисман, при помощи которого можно поймать человека. А у бессмертного оказалась тыква, в которую он мог захватывать небо. И вот у нас появилось безумное желание. Стремясь увеличить свое могущество, мы решили обменять наши талисманы на волшебную тыкву. Сначала мы думали обменяться только тыквами, ну а потом Лин Ли-чун отдал в придачу также и кувшин. Но кто мог подумать, что вещь, послушная бессмертному, станет совершенно негодной в наших руках? Как только мы попытались воспользоваться вымененным талисманом, он исчез куда-то бесследно, а вместе с ним и бессмертный. Умоляем вас простить нам наш смертный грех!
   Услышав это, повелитель духов так и вскипел.
   – Довольно! Хватит! – загремел он. – Да знаете ли вы, что этот бессмертный и был сам Сунь У-кун! Он просто надул вас! Волшебные силы этой обезьяны поистине огромны. У нее повсюду есть свои духи. Интересно знать, кто же это выпустил ее и помог ей обманным путем завладеть талисманом?
   – Не гневайся, брат, – сказал тут второй повелитель духов. – Нельзя, конечно, разрешать этой обезьяне так безобразничать. Подумать только, ну, пусть даже она владеет необыкновенными способностями, так ведь можно было воспользоваться своим искусством и скрыться. Для чего же ей понадобилось обманным путем завладеть талисманами? Не будь я дух Западной страны, если не поймаю этого мошенника.
   – Как же ты думаешь сделать это? – спросил первый повелитель духов.
   – У нас есть пять талисманов, – отвечал тот. – Ну, пусть два пропали, но ведь осталось еще три. Вот с их помощью и нужно изловить эту обезьяну.
   – Какие же это три талисмана? – поинтересовался первый дух.
   – У нас еще есть семизвездный меч и веер из листа банана, – отвечал второй. – Они всегда при мне. И есть еще один талисман – это золотой шнур от занавеса, который находится у моей матери, в пещере Поверженного дракона, на горе, которая также называется горой Поверженного дракона. Надо немедленно отправить за ней двух духов, пусть приедет полакомиться мясом Танского монаха, а также попросить ее захватить с собой золотой шнур от занавеса, для того чтобы изловить Сунь У-куна.
   – Кого же мы можем послать туда? – спросил один из повелителей.
   – Этих никчемных негодяев мы, конечно, не пошлем, – сказал второй повелитель и крикнул Цзинь Си-гую и Лин Ли-чуну, чтобы они убирались вон.
   «Ну, нам здорово повезло! – подумали они. – Нас не только не побили, но даже не отругали. Мы прощены!»
   – Пусть это сделают постоянные сопровождающие – Башаньху и Ихайлун.
   Духи-служители низко склонились.
   – Да смотрите, будьте поосторожнее! – приказал второй дух.
   – Слушаемся, – отвечали те.
   – Все сделайте как следует! – продолжал дух.
   – Будет сделано! – последовал ответ.
   – А вы знаете, где живет моя мать? – спросил начальник.
   – Знаем, – хором отвечали духи.
   – Ну, тогда отправляйтесь в путь сейчас же. Передайте моей матери поклон и пригласите ее отведать мяса Танского монаха. Да пусть непременно захватит с собой золотой шнур от занавеса, чтобы выловить Сунь У-куна.
   Получив приказ, духи стремительно бросились выполнять его. Им и в голову не приходило, что все это время Сунь У-кун находился рядом с ними и слышал то, что здесь говорилось. Распустив крылья, он полетел за ними вслед и, нагнав их, уселся на духа по имени Башаньху. Когда они прошли уже около трех ли, Сунь У-кун решил убить духов, однако, поразмыслив немного, подумал: «Убить их – дело немудреное. Но золотой шнур от занавеса находится у матери одного из начальников, а где она живет, я не знаю. Расспрошу-ка я их об этом, а потом убью».
   Подумав так, он покинул свое место на спине духа, где вначале так было удобно устроился, и шагов на сто отстал, чтобы превратиться в духа-прислужника. Теперь на нем были лисья шапка и кафтан из тигровой шкуры.
   – Эй вы, путники! – крикнул он, нагоняя духов. – Обождите меня!
   – А ты откуда взялся? – обернувшись, спросил его Ихайлун.
   – Что же это ты, брат, своих не узнаешь, – укоризненно сказал Сунь У-кун.
   – А я не знаю тебя, – отвечал дух.
   – Как это не знаешь, – притворился возмущенным Сунь У-кун. – А ну, посмотри хорошенько!
   – Совершенно не знаю! Никогда и не видел!
   – А что же, это, пожалуй, верно, вы и не могли видеть меня, – подтвердил Сунь У-кун. – Я из слуг, которые не состоят при хозяине в его доме.
   – Да, мы не встречаемся с такими слугами. Куда же ты идешь? – спросили духи.
   – Наш начальник сказал, что он отправил вас за его матерью, чтобы она отведала мяса Танского монаха и, кроме того, захватила с собой золотой шнур от занавеса для того, чтобы поймать Сунь У-куна. Однако, опасаясь того, что вы можете замешкаться, так как любите полодырничать и тем самым можете задержать выполнение порученного вам важного дела, он решил послать меня, чтобы я поторопил вас.
   У духов рассказ Сунь У-куна не вызвал ни малейшего сомнения; они признали его своим и, выслушав, бросились вперед, в один миг пробежав девять ли.
   – Быстрее, быстрее, – поторапливал их Сунь У-кун. – Сколько еще осталось?
   – Да еще ли шестнадцать, – отвечали те.
   – А сейчас сколько? – немного погодя, снова спросил Сунь У-кун.
   – Вот там, в лесу Улиньцы, она как раз и живет, – сказал Ихайлун, указывая рукой вперед.
   Посмотрев в том направлении, куда он указывал, Сунь У-кун увидел мрачный, густой лес и понял, что это и есть обитель старой ведьмы. Тогда он остановился, пропустил вперед духов, а сам вынул свой посох и, догнав их, нанес страшный удар в спину. Ничего не подозревая, несчастные духи не успели увернуться от удара и превратились в кровавое месиво. Сделав свое дело, Сунь У-кун оттащил трупы в сторону и спрятал их в траве. Затем он выдернул у себя волосок и, дунув на него, сказал:
   – Изменись!
   И волосок тотчас же принял образ духа Башаньху, а сам Сунь У-кун превратился в духа Ихайлуна. После этого он в образе двух духов отправился прямо в пещеру Поверженного дракона, чтобы пригласить старую ведьму в гости к сыну. Это говорило о его огромной волшебной силе, позволявшей ему производить семьдесят два превращения по своему желанию. Пройдя еще немного, он вскоре достиг леса и стал искать жилище старой ведьмы. Вдруг он увидел каменные двери, они были полуоткрыты. Не осмеливаясь сразу войти внутрь, он громко крикнул:
   – Откройте! Откройте!
   Этот крик переполошил привратницу и, выглянув из дверей, она спросила:
   – Вы откуда пришли?
   – Мы посланцы из пещеры Цветов лотоса на горе Пиндиншань, – отвечал Сунь У-кун, – и пришли за почтенной мамашей.
   – Входите, – пригласила их привратница.
   Когда они были уже перед вторыми воротами, Сунь У-кун быстро заглянул внутрь и увидел старуху, которая сидела посреди комнаты.

     Растрепаны волос седые пряди,
     Но звездный свет в ее сверкает взгляде.
     Лицо давно изрезали морщины,
     Зубов осталось меньше половины,
     А кожа стала дряблой и багровой,
     Но все ж казалась женщина здоровой,
     И хризантему, что уже увяла,
     Лицо ее сейчас напоминало.
     И было что-то в старческой фигуре
     Сосне подобно, выдержавшей бури;
     Она блистала головным убором:
     Платок был белым, с золотым узором,
     А в уши серьги золотые вдеты,
     И в них сияли ярко самоцветы.

   Увидев ее, Великий Мудрец не решился войти внутрь и, оставаясь за вторыми дверями, тихонько заплакал. И что бы вы думали его опечалило? Неужели он испугался старухи? Конечно нет. Если бы даже он испугался, то все равно из него трудно было бы выжать слезы. Ведь ему уже удалось обманом заполучить волшебные талисманы, он сумел перехитрить духов и убил их. Что же заставило его плакать?
   Даже когда его опустили в котел с кипящим маслом и несколько дней подряд варили, он и то ни разу не заплакал. Но сейчас, вспомнив о тех трудностях, которые приходилось переносить в пути, он не мог сдержать слез.
   «Я пустил в ход все свое умение, чтобы превратиться в духа-служителя и пригласить эту старую ведьму, – раздумывал он. – И вот после всего я должен низко поклониться ей. За всю свою жизнь я кланялся только троим: Будде в Индии, бодисатве с Южного моря и еще на горе Усиншань я совершил четыре поклона перед учителем, когда он спас меня. Для него я самозабвенно трудился, разрывая от натуги свою печень и легкие, для него призывал на помощь всю свою сообразительность. Хотелось бы знать, сколько может стоить одна сутра. Вот сегодня мне приходится совершать поклоны перед этой ведьмой, но я не выдам себя. Как все это тяжело! Сколько унижений приходится терпеть, чтобы выручить учителя из беды!»
   Подумав так, он пришел к заключению, что у него нет иного выхода и, быстро войдя в помещение, склонился до земли перед старой колдуньей.
   – Почтенная мамаша, разрешите засвидетельствовать вам свое уважение, – произнес Сунь У-кун.
   – Встань, сын мой! – сказала колдунья.
   «Прекрасно, чудесно, замечательно! – подумал Сунь У-кун. – По тому, как она обратилась ко мне, видно, что все идет хорошо».
   – Откуда ты? – спросила его колдунья.
   – Из пещеры Цветов лотоса с горы Пиндиншань, – отвечал Сунь У-кун. – Наши повелители приказали пригласить вас, почтенная мамаша, отведать мяса Танского монаха, а также передать вам, чтобы вы захватили с собой золотой шнур, при помощи которого можно изловить Сунь У-куна.
   – Вот уж поистине сына моего можно назвать почтительным, – довольная, сказала колдунья и тут же распорядилась, чтобы ей подали носилки.
   «Ну и дела, – подумал Сунь У-кун, – горные духи, оказывается, тоже передвигаются на носилках».
   Из заднего помещения две служанки вынесли носилки, сделанные из душистых лиан, и поставили их около дверей. Носилки были завешаны зеленым шелком. Старая колдунья вышла из пещеры и села на носилки. За носилками шло несколько служанок, которые несли ящик с туалетными принадлежностями, зеркало, полотенца и коробки с ароматными веществами.
   – А вы зачем идете? – обратилась к ним колдунья. – Неужели у моего сына не найдется, кому ухаживать за мной? Думаете, кому-нибудь нужны ваши лесть и болтовня? Марш домой и заприте покрепче дверь.
   После этого все служанки вернулись в дом, остались только те, которые несли носилки.
   – Эй, посланцы! – крикнула колдунья. – Как вас зовут?
   – Его зовут Башаньху, – поспешил ответить Сунь У-кун, – а меня – Ихайлун.
   – Ну так вот, идите вперед и показывайте дорогу.
   «Эх, нескладно получается, – подумал Сунь У-кун. – До священных книг далеко, а пока приходится прислуживать этой ведьме!»
   Не смея что-либо возразить ей, он пошел вперед, громко возвещая о появлении колдуньи. Когда они прошли примерно около шести ли, Сунь У-кун присел на скалу и стал поджидать остальных. Наконец служанки с носилками подошли. Тогда Сунь У-кун сказал:
   – Не мешало бы немного отдохнуть – каково ваше мнение? Плечи у вас небось давно болят.
   Служанки, конечно, не подозревали, какая западня им готовится, и охотно согласились опустить носилки на землю. А Сунь У-кун в это время стал позади носилок, выдернул у себя волосок, превратил его в большую жареную лепешку и стал ее грызть.
   – Что это вы кушаете, уважаемый господин? – поинтересовались служанки.
   – Даже сказать стыдно, – отвечал Сунь У-кун. – Мы проделали такой длинный путь, думали – нам хоть что-нибудь преподнесут. Я сильно проголодался. Но увы! Хорошо еще, что захватил с собой лепешку. Вот поем немного и пойдем дальше.
   – Дали бы и нам немного поесть, – попросили служанки.
   – Ну что ж. Мы люди свои, что тут считаться, – согласился Сунь У-кун.
   Служанки, ничего не подозревая, стали делить лепешку. А Сунь У-кун взмахнул своим посохом и изо всех сил ударил их по головам. Одну из них, которая пыталась оказать сопротивление, он убил наповал, другой же удалось отвести от себя посох, и он только ранил ее. Служанка застонала. Колдунья, услыхав стон, выглянула из носилок посмотреть, что случилось. Тогда Сунь У-кун подскочил к ней и одним ударом проломил ей голову. Мозги разлетелись в разные стороны, хлынула кровь. Сунь У-кун вытащил колдунью из паланкина и стал рассматривать. Оказалось, что это была всего-навсего девятихвостая лисица.
   – И это отвратительное создание называли почтенной мамашей. Да если ты называлась мамашей, так меня надо величать прародителем всех предков!
   После этого прекрасный Царь обезьян отыскал золотой шнур, спрятал его в рукав и радостно подумал: «Пусть эти мерзкие духи выдумывают теперь что хотят, а три волшебных талисмана у меня в руках».
   Затем он вырвал у себя еще два волоска, превратил их в Башаньху и Ихайлуна, а два других волоска превратил в служанок. Сам же он принял образ старой колдуньи и уселся на носилки.
   Вскоре он прибыл к пещере Цветов лотоса. Превращенные из его волосков служанки побежали вперед и крикнули:
   – Открывайте ворота! Открывайте ворота!
   – Башаньху и Ихайлун вернулись? – спросил дух-привратник, выглядывая из ворот.
   – Вернулись, – отвечали те.
   – А где же почтенная мамаша? – спросил привратник.
   – А вон паланкин – разве не видишь?
   – Вы обождите, – сказал привратник. – Я пойду доложу.
   – Почтенная мамаша пожаловала, господин, – сказал он, представ перед повелителями духов.
   Услышав это, повелители приказали приготовить для воскурения фимиам и вышли навстречу гостье.
   «Ну, все идет как нельзя лучше! – подумал довольный Сунь У-кун. – Теперь настал мой черед восстановить свою честь. Когда я в образе горного духа предстал перед колдуньей, мне пришлось совершить перед ней земной поклон. Теперь же я сам прибыл сюда под видом старой колдуньи, и они должны совершить передо мной, как перед матерью, четыре земных поклона. Как бы там ни было, а теперь мне должны поклониться оба начальника».
   Итак, прекрасный Царь обезьян сошел с носилок, оправил на себе одежду и вернул на прежнее место все четыре волоска. Привратники внесли пустые носилки. Сунь У-кун с достоинством следовал за ними. Шел он грациозно и жеманно, стараясь подражать походке и манерам старой колдуньи. Так он вошел в пещеру и тут увидел толпу духов, которые вышли ему навстречу и опустились на колени. В это время заиграли флейты, загрохотали барабаны – пещера огласилась звуками музыки. Из огромной курильницы, изображающей гору Бошань, вздымались клубы фимиама. Сунь У-кун проследовал в центральный зал и уселся на главном месте, повернувшись лицом к югу. А повелители духов опустились перед мнимой мамашей на колени.
   – Почтенная мамаша, разрешите приветствовать вас, – молвили они, низко кланяясь.
   – Встаньте, дети, – с важностью отвечал им Сунь У-кун.
   В этот момент висевший на балке под потолком Чжу Ба-цзе не выдержал и расхохотался.

   В этот момент висевший на балке под потолком Чжу Ба-цзе не выдержал и расхохотался.

   – Тебе, вероятно, очень нравится висеть здесь, – сказал Ша-сэн.
   – Да нет, не в этом дело, – отвечал Чжу Ба-цзе.
   – А в чем же? – поинтересовался Ша-сэн.
   – Мы боялись, что, как только приедет колдунья, нас сразу поджарят и съедят, – сказал Чжу Ба-цзе. – А оказывается, это вовсе не колдунья, а опять старая история.
   – Что за старая история? – не понял Ша-сэн.
   – Да бимавэнь пришел, – отвечал, смеясь, Чжу Ба-цзе.
   – Откуда это тебе известно? – спросил Ша-сэн.
   – Когда он сказал: «Встаньте, дети», то при этом нагнулся и сзади у него показался хвост. Меня подвесили выше тебя, поэтому мне все хорошо видно.
   – Ну ладно, перестань болтать, – сказал Ша-сэн, – послушаем лучше, что они будут говорить.
   – Послушаем! – согласился Чжу Ба-цзе.
   Между тем Сунь У-кун обратился к хозяевам.
   – По какому поводу вы пригласили меня сюда, детки? – спросил он.
   – Дорогая мамаша, – отвечали духи. – Мы давно не имели случая засвидетельствовать вам своего уважения и выразить сыновнюю почтительность. А сейчас мой брат поймал прибывшего из Китая Танского монаха. Однако мы не осмелились есть его сами и пригласили вас. Мы хорошенько его поджарим и дадим вам отведать, чтобы вы могли продлить свою жизнь.
   – А мне, детки мои, совсем не хочется пробовать мясо Танского монаха, – сказал Сунь У-кун. – Я слышала, что есть такой Чжу Ба-цзе, у которого замечательные уши. Вот бы вы отрезали их и приготовили для меня. Это была бы отличная закуска к вину.
   «Черт бы тебя побрал! – услышав это, всполошился Чжу Ба-цзе. – Так ты, оказывается, явился сюда за тем, чтобы обрезать мне уши! А я даже закричать не могу!»
   Увы! Всего одна фраза, сказанная Дурнем, раскрыла тайну превращения Царя обезьян. В этот момент в пещеру вбежало несколько духов, они вместе с привратником обходили дозором горы.
   – Господин наш! Беда случилась! – кричали они. – Сунь У-кун убил вашу матушку, а сам обманным путем проник сюда!
   Услышав это, один из повелителей духов тотчас же взмахнул своим семизвездным мечом и ударил Сунь У-куна по лицу. Но тут произошло настоящее чудо! Великий Мудрец встряхнулся, в тот же миг пещеру озарило золотое сияние, а сам Сунь У-кун исчез. Этот способ представлял собой изумительный трюк! И заключался он в том, что, уплотняясь, Сунь У-кун принимал форму, а рассеиваясь – превращался в пар. У самого главного колдуна душа ушла в пятки. Все остальные духи в растерянности грызли ногти и покачивали головой.
   – Дорогой брат, – сказал тут первый начальник. – Надо вернуть Сунь У-куну Танского монаха вместе с Чжу Ба-цзе, Ша-сэном, конем и вещами. Иначе неприятностей не оберешься.
   – Что это ты говоришь, брат? – возмутился второй начальник духов. – Сколько сил я потратил, чтобы захватить Танского монаха. А ты так испугался этого Сунь У-куна, что готов все вернуть ему обратно. Ну и трус же ты! Разве такой поступок достоин настоящего воина? Ты пока оставайся здесь и ничего не бойся. Ты говорил, что Сунь У-кун обладает огромной волшебной силой, но я встречался с ним всего один раз, и нам не пришлось посостязаться. Сейчас я надену боевые доспехи, и мы будем драться. Если он после трех схваток не одолеет меня, значит суждено нам отведать мяса Танского монаха. Если же я после трех схваток не одолею его, тогда мы вернем Танского монаха Сунь У-куну.
   – Пожалуй, ты прав, мой мудрый брат, – сказал первый начальник.
   После этого они приказали принести боевое снаряжение, и слуги тотчас же выполнили приказ. Второй начальник надел боевые доспехи, подпоясался, взял меч и, выйдя из дверей, крикнул:
   – Сунь У-кун, где ты?
   А Сунь У-кун в это время сидел на облаке. Услыхав, что его зовут, он обернулся и увидел второго начальника духов. И вы только послушайте, какой на нем был наряд:

     Всю грудь кольчуга чудная покрыла,
     Блистал на шлеме феникс белокрылый,
     И голенища белой кожи гладкой
     Ложились ровной и красивой складкой;
     Он жилы исполинского дракона
     У пояса носил непринужденно;
     Лицом, как дух Вершины Возлияний,
     Он семизвездный меч имел для брани.
     Ничем не отличался от Цзюй Лина,
     И было в нем величье властелина,
     А гнев его, и грозный и могучий,
     Облек все небо в грозовые тучи.

   – Сунь У-кун! – грозно крикнул он. – Немедленно верни нам наши талисманы и мать. Тогда я отдам тебе Танского монаха и вы можете идти на все четыре стороны!
   – Ах ты, мерзкая тварь! – не выдержал Сунь У-кун. – Ты что же это, не признаешь своего деда? Сейчас же освободи моего учителя, братьев, верни коня и вещи и, кроме того, дай нам денег на дорогу. Не вздумай только артачиться, не то я тебя в бараний рог согну. Лучше не вынуждай меня действовать силой.
   Услышав это, второй повелитель духов прыгнул в воздух и, размахивая мечом, ринулся на Сунь У-куна. Тот в свою очередь бросился на противника. И вот в воздухе разгорелся ожесточенный бой:

     На шахматной доске
     Вступая в состязанье,
     Встречается король
     С природным дарованьем.

     Когда же игроки
     Себе находят равных,
     Как шахмат не любить,
     Старинных, достославных!

     С талантом королю
     Приходится сразиться
     И для такой игры
     Немало потрудиться.

     Вступили здесь в борьбу
     Два звездных полководца:
     Так тигров смертный бой
     Средь Южных гор ведется.

     Так в северных морях
     Сшибаются драконы,
     И блеск от чешуи
     Скользит в воде зеленой.

     Когда же тигры рвут
     Когтями и зубами,
     То россыпи зубов
     Цепляются крючками.

     Когда же чешуя
     Огнем зажжется звездным,
     Осколки полетят
     Кругом дождем железным.

     Враги же, в волшебстве
     Стяжавши подкрепленье,
     Бросались то назад,
     То снова в наступленье.

     И промаха они
     Не делали ни разу:
     То посох с ободком
     Вздымался без отказу,

     От вражьей головы
     В трех фынях пролетая.
     То грозного меча
     Сверкала сталь литая,

     На палец в глубину
     Грозил пронзить он тело;
     Величие бойца
     Грозою прогремело.

     Противник же его
     В отваге непреклонной
     Созвездьем южным был —
     Медведицей студеной.

     А перед ним – другой,
     Чья доблестная сила
     И молнию и гром
     Величием затмила.

   Уже тридцать раз схватывались противники, но так и нельзя было сказать, на чьей стороне перевес.
   «А этот негодяй, оказывается, в состоянии противостоять моему посоху, – с одобрением думал Сунь У-кун. – И все же вести с ним бой – значит попусту тратить время. Ведь у меня есть три волшебных талисмана. Возьму-ка я тыкву или кувшин и захвачу волшебника! Нет, так, пожалуй, нехорошо, – продолжал он размышлять. – Ведь недаром говорит пословица: „Вещи покорны желаниям своего хозяина“. Если я позову его, а он не откликнется, я могу все дело испортить. Попробую-ка я использовать золотой шнур, чтобы поймать его».
   И наш чудесный Великий Мудрец, в одной руке держа посох и отражая меч противника, другой взял золотой шнур и с шумом накинул его на голову духу. Но тут следует сказать вот еще о чем: сила этого шнура проявлялась лишь в том случае, когда произносились заклинания, – одно называлось заклинанием крепкого охвата, другое – заклинанием слабого охвата. Если надо было захватить врага – произносили заклинание крепкого охвата, и тогда освободиться было невозможно. Когда же надо было выловить кого-нибудь из своих, произносилось заклинание слабого охвата для того, чтобы шнур не причинил вреда. Противник, узнав свой талисман, произнес заклинание слабого охвата и, распустив шнур, освободился от него. Затем он бросил шнур прямо на Сунь У-куна, и шнур обвил Великого Мудреца. Когда же он попытался уменьшить себя, чтобы избавиться от веревки, второй начальник духов произнес заклинание крепкого охвата, и после этого Сунь У-куну даже нечего было думать о том, чтобы освободиться. Когда Сунь У-кун передвинул шнур до шеи, он был уже крепко охвачен золотой петлей.
   Тогда дух дернул нить, подтянул Сунь У-куна к себе и несколько раз ударил его мечом по голове. Однако кожа на голове Сунь У-куна даже не покраснела.
   – Вот так обезьяна! – удивился дух. – Ну и крепкая у тебя башка! Пока что я тебя рубить не стану. Отведу-ка я тебя к себе в пещеру, а там мы снова за тебя примемся! Ну-ка, отдавай быстрее остальные талисманы!
   – Какие это талисманы ты с меня требуешь? – стал возражать Сунь У-кун.
   Тогда дух тщательно обыскал его и нашел тыкву и кувшин. Приведя его в пещеру, он сказал:
   – Ну, брат, поймал!
   – Кого это ты поймал? – спросил первый начальник духов.
   – Сунь У-куна, – отвечал второй. – Иди сюда, смотри!
   Взглянув на Сунь У-куна, первый начальник тотчас же узнал его.
   – Верно, это Сунь У-кун! – закричал он, весь сияя. – Привяжите его длинной веревкой к столбу около поперечной балки, – приказал он.
   Сунь У-куна привязали к столбу, а оба начальника ушли во внутреннее помещение пить вино в честь победы. Увидев, что Сунь У-куна привязали к столбу и он висит рядом с ним, Чжу Ба-цзе пришел в неописуемый восторг и громко расхохотался.
   – Что, дорогой брат! – крикнул он. – Так и не удалось отведать моих ушей!
   – Эй, Дурень! – крикнул Сунь У-кун. – Тебе, видно, доставляет удовольствие висеть на этой балке? А я вот сейчас уйду отсюда и уж конечно спасу вас.
   – Да что ты, спятил, что ли? Или совести у тебя совсем нет?! – крикнул Чжу Ба-цзе. – Ведь самому не уйти отсюда, а думаешь еще о том, чтобы помочь другим. Брось глупости болтать. Мы все вместе найдем здесь свою смерть. По крайней мере, легче будет дорогу в ад отыскивать!
   – Не говори ерунды! – сказал Сунь У-кун. – Смотри лучше, как я сейчас уйду отсюда!
   – Ну что же, посмотрим, как ты это сделаешь! – съехидничал Чжу Ба-цзе.
   Между тем, разговаривая с Чжу Ба-цзе, Сунь У-кун не выпускал из виду обоих начальников духов, которые во внутреннем помещении распивали вино. Около них суетились духи-служители, они приносили блюда с едой, чашки, подавали кувшины с вином. Из-за этой суматохи охрана пленников, естественно, была несколько ослаблена, и когда Сунь У-кун увидел, что рядом никого нет, он пустил в ход свою волшебную силу: вытащив посох, он дунул на него и сказал: «Изменись!» – и в тот же миг посох превратился в напильник. Подтянув к себе кольцо, охватывавшее его шею, Сунь У-кун провел по нему раз пять напильником и разрезал его на две части. Затем он разогнул кольцо по месту разрыва и освободился от пут. После этого он выдернул у себя волосок и, превратив его в свое подобие, привязал вместо себя к столбу. Сам же он встряхнулся, принял вид духа-прислужника и стал в сторонке.

   Сунь У-куна привязали к столбу, а оба начальника ушли во внутреннее помещение пить вино в честь победы.

   – Ну, это черт знает что такое! – возмутился Чжу Ба-цзе. – Тот, кто привязан к столбу, поддельный Сунь У-кун, а вот я, Чжу Ба-цзе, настоящий.
   – Что этот Чжу Ба-цзе кричит там? – перестав пить вино, в один голос спросили духи.
   Тут Сунь У-кун, принявший образ горного духа, выступил вперед и сказал:
   – Да этот Чжу Ба-цзе подстрекает Сунь У-куна принять другой вид и скрыться, а тот не хочет. Вот они и ругаются там.
   – Мы думали, что Чжу Ба-цзе – честный парень, – сказали духи, – а он, оказывается, негодяй! Дай ему за это по роже раз двадцать!
   Сунь У-кун послушно взял дубинку и приготовился бить.
   – Смотри только бей полегче, – предупредил Чжу Ба-цзе. – Не то я снова закричу. Ведь я-то знаю тебя.
   – Если я и принимаю каждый раз другой вид, то все это ради вас, – сказал Сунь У-кун. – С какой же стати ты хочешь выдать меня? Ведь ни один дух не может узнать меня – как же тебе это удалось?
   – Хоть ты и изменил свою физиономию, – сказал на это Чжу Ба-цзе, – но зад у тебя остался таким, как и прежде. Может быть, ты станешь отрицать, что он у тебя красный? Вот почему я узнал тебя.
   Услышав это, Сунь У-кун тотчас же проскользнул в заднее помещение, пробрался в кухню, потерся о дно котла, вымазал дочерна обе ягодицы сажей и вернулся обратно.
   – Где болталась эта обезьяна, что пришла с черным задом? – снова рассмеялся Чжу Ба-цзе, увидев Сунь У-куна.
   Между тем Сунь У-кун пробрался ближе к духам, чтобы как-нибудь выкрасть у них талисман. И поистине следует отдать должное его находчивости. Выступив вперед и дернув старшего духа за ногу, он сказал:
   – Господин начальник! Посмотрите на Сунь У-куна, он все время извивается и уже перетер золотой шнур. Надо бы его на всякий случай привязать покрепче.
   – Верно! – сказал дух и с этими словами снял с себя пояс с изображением львов и ланей и передал Сунь У-куну.
   Взяв пояс, Сунь У-кун подошел к своему двойнику и заменил шнур поясом. Шнур же он скатал и сунул себе в рукав. Затем он выдернул у себя волосок, дунул на него и, превратив в золотой шнур, почтительно передал его духу. Дух же в это время был занят вином и, не глядя, сунул подделку в карман. На этот раз волшебная сила Сунь У-куна помогла ему завладеть талисманом. После этого он тотчас же выбежал из пещеры и, приняв свой обычный вид, закричал:
   – Эй вы, черти!
   – Ты кто такой? И почему здесь орешь? – спросили духи-привратники.
   – Бегите сейчас же и доложите этим негодяям, что пришел Кун У-сунь.
   Когда привратники доложили о появлении Кун У-суня, первый начальник всполошился.
   – Ведь мы изловили Сунь У-куна. Откуда же взялся еще какой-то Кун У-сунь! – воскликнул он.
   – Бояться нам теперь нечего, дорогой брат, – сказал второй начальник. – Ведь волшебные талисманы в наших руках. Вот погоди, я возьму сейчас тыкву и пойду выловлю его.
   – Только смотри, будь осторожнее, брат, – предупредил его первый начальник.
   Захватив с собой тыкву, второй начальник вышел из пещеры и тут увидел перед собой существо, как две капли воды похожее на Сунь У-куна, только пониже ростом.
   – Ты откуда взялся? – спросил начальник.
   – Я младший брат Сунь У-куна. Узнав о том, что вы захватили моего старшего брата, я пришел ссориться с вами.
   – Да, я действительно поймал его, – подтвердил начальник. – Сейчас он заперт у нас в пещере. Ну, раз уж ты явился сюда, мы померяемся с тобой силами. Однако я не хочу прибегать к помощи оружия. Я предлагаю тебе другое: сможешь ты откликнуться на мой зов?
   – Подумаешь, испугал! – презрительно хмыкнул Сунь У-кун. – Да зови меня хоть тысячу, хоть десять тысяч раз, я откликнусь!
   Тут дух, держа в руках свой волшебный талисман, прыгнул в воздух и, повернув тыкву дном кверху, крикнул: «Кун У-сунь!» Однако Сунь У-кун молчал.
   «Если я отзовусь, – думал он, – то тут же попаду в тыкву».
   – Что же ты не отвечаешь? – крикнул начальник.
   – У меня что-то уши заложило, – сказал Сунь У-кун, – ничего не слышу. Ты крикни погромче.
   – Кун У-сунь! – снова крикнул дух.
   В это время Сунь У-кун что-то подсчитал на пальцах и подумал: «Ведь мое настоящее имя Сунь У-кун, а дух позвал Кун У-суня. Поэтому, если я сейчас откликнусь, это не окажет никакого действия».
   Подумав так, Сунь У-кун не удержался и откликнулся. И в тот же миг его как бы подхватило вихрем, и он очутился в тыкве. А надо вам сказать, что в тыкву попадал всякий, стоило ему только отозваться, независимо от того, правильно ли было названо его имя.
   Итак, очутившись в тыкве, Великий Мудрец оказался в полном мраке. Он попробовал было стукнуть головой о крышку, но тыква была крепко-накрепко закупорена. Сунь У-кун заволновался.
   «Как-то в горах я встретил двух духов, – припомнил он, – и они сказали мне, что тот, кто попадет в тыкву или кувшин, через час и три четверти превратится в гной. Неужели и со мной произойдет то же самое? Нет, – решительно отверг он эту мысль, – не может этого быть! Пятьсот лет назад я учинил буйство на небе и после этого попал в волшебную печь к Лао-цзюню, в которой пробыл сорок девять дней. Однако ничего из этого не вышло, только мои сердце и печень стали золотыми, легкие – серебряными, голова – медной, плечи – железными, глаза – огненными. Так разве могу я после этого в течение такого короткого времени превратиться в гной? Ладно, посмотрим, что будет».
   Между тем второй начальник духов вернулся в пещеру и сказал:
   – Ну, дорогой брат, принес.
   – Кого принес? – спросил первый начальник.
   – Кун У-суня, – отвечал тот. – Он у меня здесь, в тыкве.
   – Присаживайся, мудрый брат мой, – радостно сказал первый начальник. – Только осторожно, не тряси тыкву. Встряхнем ее немного погодя, и как только услышим булькающие звуки, так и откупорим.
   «В тыкве, кроме меня, никого нет, – подумал Сунь У-кун, – что же может тут булькать? А, булькать, видимо, буду я сам, когда растворюсь. А не помочиться ли мне? Они подумают, что я превратился в жидкость, откроют крышку, а я воспользуюсь случаем и сбегу. Черт бы их побрал! Нет, пожалуй, это будет плохо, – продолжал он размышлять. – Я запачкаю мой халат. Подожду-ка я лучше, пока они начнут трясти, а сам в это время стану полоскать рот. Они услышат, откроют крышку, а я сбегу».
   Приняв решение, Великий Мудрец успокоился и стал ждать. А духи снова начали пить вино и оставили тыкву в покое. Вдруг Великий Мудрец воскликнул:
   – О небо! Да у меня уже посох растворился.
   А духи и не думали трясти тыкву.
   – Мать честная! – снова воскликнул Великий Мудрец. – Да я уже растворился наполовину!
   – Когда он наполовину растворится, – сказал тут первый начальник, – можно считать, что все в порядке. Ну, давай откупорим тыкву и посмотрим, что там делается.
   Услышав это, Великий Мудрец вырвал волосок и произнес: «Изменись!» – и волос тотчас же превратился в половину тела, которая укрепилась у отверстия тыквы. И как только второй начальник духов откупорил тыкву, Великий Мудрец вылетел на волю. Здесь он перевернулся, снова превратился в Ихайлуна и стал в стороне. А вы помните, вероятно, что Ихайлуна посылали за старой колдуньей. Между тем первый начальник духов повертел тыкву, заглянул в отверстие и увидел на дне половину тела. Не подозревая обмана, он крикнул:
   – Закрывай, брат, скорее закрывай! Он еще не совсем растворился!
   Второй начальник снова закупорил тыкву.
   «Даже и не подозревают, что я здесь», – злорадно улыбнулся Сунь У-кун.
   Между тем первый начальник взял чайник с вином, налил полный бокал и, подойдя ко второму начальнику духов, обеими руками почтительно поднес бокал ему.
   – Мудрый брат мой, – сказал он. – Прими от меня этот бокал.
   – Дорогой брат, – отвечал тот, – ведь мы с тобой давно уже пируем здесь. Для чего же тебе понадобилось сейчас преподносить мне этот бокал?
   – Я должен преподнести тебе не один, а несколько бокалов за твои заслуги, – отвечал первый начальник. – Ты поймал Танского монаха, Чжу Ба-цзе, Ша-сэна, связал Сунь У-куна и, наконец, поймал Кун У-суня.
   Второй начальник духов не мог, конечно, отказаться от тех знаков внимания, которые оказал ему старший брат. Однако, как на зло, в одной руке у него была тыква, а принять бокал одной рукой он, конечно, не посмел. Тогда он передал тыкву Ихайлуну и двумя руками принял поднесенный ему бокал. Ему и в голову не приходило, что перед ним, в образе Ихайлуна, стоит сам Сунь У-кун. Посмотрели бы вы, как бережно принял этот хитрец тыкву.
   Осушив бокал, второй начальник духов хотел в свою очередь преподнести бокал своему старшему брату.
   – Не надо, – остановил его первый начальник, ничего не подозревая, и они продолжали церемонно уступать друг другу.
   А Сунь У-кун, держа на голове тыкву, не сводил глаз со своих врагов. Он быстро сунул переданную ему тыкву в рукав, затем выдернул у себя волосок и, превратив его в точную копию тыквы, которую держал в руках, почтительно передал ее духу. А тот изрядно выпил и уже не мог различить – настоящая эта тыква или подделка. Не глядя, он взял у Сунь У-куна талисман.
   После этого оба духа уселись на свои места и продолжали пить. А Великий Мудрец спокойно ушел.
   «Какими бы чарами эти духи ни владели, а тыква в конце концов оказалась у меня в руках!» – радостно подумал он.
   О том, какие трюки проделывал Сунь У-кун и как ему удалось спасти учителя и уничтожить духов, вы узнаете из следующей главы.

Глава тридцать пятая,

//-- повествующая о том, как последователи ложного учения проявили свое могущество, чтобы унизить последователей истинного учения, и как хитроумная обезьяна, завладев талисманами, победила злых духов --//

     Всей сущностью своей мудра, светла,
     Она Великий путь познать смогла,
     Мирских цепей легко порвала звенья…
     Учиться трудно перевоплощенью,
     Бессмертие стяжать – еще трудней,
     А выбор судеб предлагался ей.
     Где чистота от грязи отступала.
     Там и она дорогу избирала.
     Прошло уж много кальп, – она живет,
     Блаженная, годам теряя счет;
     Что для нее земные наши сроки!
     На Западе она и на Востоке,
     И свет, что ею в вечности зажжен,
     Сквозь все века пронзает небосклон.

   Эти стихи рассказывают о необыкновенном искусстве Великого Мудреца. Итак, вы уже знаете, что, завладев талисманом горного духа, Сунь У-кун спрятал его в рукав.
   «Сколько бы ты ни старался, грязное чудовище, – думал он, злорадствуя, – а поймать меня тебе не удастся, так же как нельзя поймать отражение луны в воде. А вот мне поймать тебя так же легко, как растопить лед над огнем».
   Проскользнув потихоньку за дверь со спрятанной в рукаве тыквой, Сунь У-кун принял свой обычный вид и громким голосом крикнул:
   – Эй вы, духи, открывайте!
   – Да ты кто такой? – послышался голос. – И как смеешь здесь орать?!
   – Доложи своему паршивому хозяину, что сюда прибыл У Кун-сунь.
   Услышав это, дух ринулся в пещеру.
   – Почтенный господин! – доложил он. – У ворот стоит какой-то У Кун-сунь.
   – Мудрый брат мой, – отвечал сильно встревоженный дух, – ведь это прямо беда! Мы растревожили все его гнездо. Сунь У-кун ведь перевязан золотым шнуром, в тыкве сидит Кун У-сунь, а теперь еще является какой-то У Кун-сунь. Видно, у этого Сунь У-куна есть братья и все они решили явиться сюда.
   – Не волнуйтесь, старший брат мой, – отвечал на это второй дух. – Моя тыква так велика, что вмещает тысячу человек. А сейчас там всего один Кун У-сунь. Так стоит ли бояться какого-то там У Кун-суня? Погоди, я сейчас пойду взгляну, кто это там явился, и живо расправлюсь с ним.
   – Смотри, действуй осторожно, – напутствовал его первый начальник.
   И вы взгляните только! Держа в руках поддельную тыкву, дух, как и в прошлый раз, с надменным видом вышел из пещеры и грозно крикнул:
   – Ты откуда взялся? И как осмеливаешься шуметь здесь?!
   – А ты почему не желаешь признавать меня? – в свою очередь крикнул Сунь У-кун. —

     Мой дом на горе Цветов и плодов,
     А родина – грот водяной.
     В небесных чертогах я поднял мятеж —
     С тех пор не ходил я войной.
     Сейчас наказание снято с меня:
     Монаха простой ученик,
     Буддистом я стал и смиренно иду
     За светом божественных книг.
     Но, с дикими духами встретясь, могу
     Подействовать силою чар,
     Я мира хочу, но могу нанести
     Противникам страшный удар.
     Не будем сражаться, покой сохраним.
     Лишь просьбу исполни мою!
     Беда, если ярость проснется во мне:
     Тогда вас обоих убью.
     Ты Танского должен монаха вернуть,
     Чтоб мы продолжали на Запад наш путь!

   – Ну-ка, подойди сюда, – выслушав его, сказал дух. – Я не хочу с тобой драться. Скажи мне лучше, осмелишься ли ты отозваться, если я позову тебя?
   – Осмелюсь, конечно, – смеясь, отвечал Сунь У-кун. – А вот сможешь ли ты откликнуться, если я позову тебя?
   – У меня есть волшебный талисман – тыква, в которую можно захватывать людей, потому я и спрашиваю, – сказал на это дух. – А у тебя что есть?
   – У меня тоже есть тыква, – отвечал Сунь У-кун.
   – Ну-ка, дай я посмотрю!
   – Вот, гляди, мерзкая тварь, – сказал Сунь У-кун, вынимая из рукава тыкву. Но, повертев ее в руках, он снова спрятал тыкву, боясь, как бы дух не вырвал у него талисман. Увидев тыкву, дух не на шутку перепугался.
   «Откуда он взял ее? – раздумывал дух. – Ведь она точь-в-точь такая, как у меня… Даже тыквы, растущие на одном стебле, и то отличаются либо по форме, либо по размеру».
   Стараясь ничем не выдать своего беспокойства, дух обратился к Сунь У-куну:
   – У Кун-сунь, откуда ты взял свою тыкву?
   – А ты где достал свою? – вопросом на вопрос ответил Сунь У-кун, так как не знал, откуда взялась эта тыква, и потому не смог ответить на вопрос духа.
   А дух, ничего не подозревая, подробно рассказал Сунь У-куну историю тыквы.
   – В начальный период сотворения мира, когда только что закончился первозданный хаос и земля была отделена от тверди небесной, божественный владыка неба просветил богиню Нюй-ва, научив ее плавить камни для того, чтобы починить небо и спасти мир. Когда богиня Нюй-ва починила пролом в небесном дворце, она увидела у подножия Куэньлуньских гор вьющийся стебель, на котором росла тыква из пурпурного золота. Вот эту тыкву и хранит по сей день великий Лао-цзюнь.
   Выслушав его, Великий Мудрец сказал:
   – Ну и моя тыква такого же происхождения.
   – Откуда это тебе известно? – усомнился дух.
   – Когда чистота была только что отделена от грязи, – сказал Сунь У-кун, – и на небе не было ни севера, ни запада, а на земле востока и юга, божественный владыка неба внушил Нюй-ва мысль починить небо. Когда пролом в небе был заделал, она дошла до Куэньлуня и на тыквенном стебле нашла две тыквы: одну – мужского начала, другую – женского. Тыква мужского начала попала ко мне, а женского – к тебе.
   – Ладно, не все ли равно, которая из них мужского и которая женского начала, – сказал дух. – Будем считать настоящим талисманом ту из них, которая обладает способностью улавливать людей.
   – Совершенно с тобой согласен, – молвил Великий Мудрец. – Уступаю тебе право первому произносить заклинание.
   Дух очень обрадовался, подпрыгнул в воздух и крикнул:
   – У Кун-сунь!
   На этот зов Великий Мудрец откликался раз девять подряд, однако талисман не оказал никакого действия, и он по-прежнему оставался на земле.
   – О небо! – опустившись на землю, топая ногами и колотя себя в грудь, застонал дух. – Обычаи, установленные веками, не подвержены изменениям. Даже мой волшебный талисман, и тот испугался мужского начала.
   – Ну что же, возьми пока свой талисман, – сказал, смеясь, Сунь У-кун. – Теперь моя очередь звать тебя!
   И, сделав прыжок, он взвился в небо. Там, перевернув тыкву вверх дном, а горлышко направив на землю, где стоял дух, он крикнул:
   – Дух с Серебряными рогами!
   Дух не осмелился промолчать, откликнулся и тотчас же очутился в тыкве. А Сунь У-кун поспешил закупорить отверстие полоской бумаги, на которой было написано заклинание: «По срочному повелению великого божественного Лао-цзюня».
   – Ну что ж, дружок, – торжествовал Сунь У-кун. – Придется тебе сегодня испытать нечто такое, чего ты никогда не испытывал.
   После этого Сунь У-кун спустился на облаке вниз и, думая лишь о том, как спасти учителя, с тыквой в руках направился к пещере Цветов лотоса. Горная дорога, по которой он шел, изобиловала неровностями: то опускалась в долину, то подымалась вверх. К тому же Сунь У-кун, как все обезьяны, был колченогим, а поэтому шел, переваливаясь из стороны в сторону. Тыква при этом раскачивалась и из нее непрерывно доносилось бульканье. Читатель, возможно, удивится. Но мы постараемся рассеять его сомнения. Дело в том, что Великий Мудрец, прошедший однажды сквозь огонь, теперь уже не был подвержен его моментальному воздействию. А дух хотя и обладал волшебной способностью летать на облаках, но тело его ничем не отличалось от тела простого смертного. Поэтому, попав в тыкву, он тотчас же расплавился. Однако Сунь У-кун не поверил этому.
   – Сынок, – сказал он, смеясь, – то ли ты справил малую нужду, то ли все время плюешься. Все эти штуки я сам проделывал. Но не беспокойся, я открою тыкву не раньше как деньков через семь-восемь, когда от тебя останется одна водичка. К чему спешить? Как вспомню о том, как счастливо удалось мне выбраться оттуда, так мне нет охоты заглядывать в тыкву по крайней мере в течение тысячи лет.
   Беседуя сам с собой, Сунь У-кун незаметно добрался до пещеры. Здесь он еще раз потряс тыкву, но бульканье не прекращалось.
   «А эта тыква похожа на сосуд, употребляемый при гадании, – подумал Сунь У-кун. – Попробую-ка я узнать, когда учитель наш освободится».
   И он начал трясти тыкву, приговаривая:
   – Вэнь-ван, составитель книги Чжо-и, святой Конфуций, Царица неба – владычица персиков бессмертия, великий Гуй Гу-цзы.
   Увидев Сунь У-куна, духи-служители бросились к своему повелителю.
   – Великий господин! – доложили они. – Беда! У Кун-сунь захватил в тыкву вашего лучшего друга и теперь гадает!
   Услышав это, начальник до смерти напугался. От страха у него даже подкосились ноги и, бросившись на землю, он, рыдая, запричитал:
   – Мудрый брат мой! Мы с тобой самовольно покинули небо в надежде на то, что будем вести на земле жизнь, полную удовольствий и роскоши. Кто мог знать, что этот монах погубит тебя и так печально кончится наша братская любовь!
   Тут все обитатели пещеры заголосили, вторя своему господину. А висевший под балкой Чжу Ба-цзе не удержался и сказал:
   – Слушай, дух! Перестань хныкать, послушай лучше, что я скажу. Сунь У-кун, Кун У-сунь и, наконец, У Кун-сунь – все это лишь перестановка трех иероглифов одного и того же имени моего старшего брата. Он обладает способностью семидесяти двух превращений. Ему удалось проникнуть в твою пещеру, завладеть твоими талисманами и захватить твоего брата. Брат твой теперь уже мертв, и нечего тебе так убиваться. Лучше помой живее котлы, прочисти очаги, приготовь шампиньоны, грибы, чайные побеги, молодые побеги бамбука, бобовый сыр, лапшу, древесные грибы и другие овощные блюда и пригласи нашего учителя вместе с нами отслужить панихиду.
   Слова Чжу Ба-цзе привели в ярость первого начальника духов.
   – Я думал, что Чжу Ба-цзе – честный парень, – сказал начальник, – а он, оказывается, негодяй! Он даже позволяет себе издеваться надо мной! Эй, слуги! – приказал он. – Хватит вам плакать. Снимите Чжу Ба-цзе и сварите его. Сначала я наемся досыта его мясом, а потом отправлюсь отомстить Сунь У-куну.
   – Ну что, достукался! – ворчал в это время Ша-сэн на Чжу Ба-цзе. – Сколько раз говорил тебе: не болтай зря. Вот видишь, теперь тебя за это сварят!
   А надо вам сказать, что Дурень и сам не на шутку перепугался.
   – Господин начальник! – крикнул тут один из духов. – Чжу Ба-цзе не сварится!
   – Боже милостивый! – воскликнул Чжу Ба-цзе. – Кто это из моих старших братьев увеличивает свое счастье в будущей жизни, произнося такие слова? Ведь меня действительно трудно сварить.
   – Надо с него содрать шкуру, – посоветовал другой дух.
   – Зачем же? Меня и так можно сварить! – поспешил вмешаться Чжу Ба-цзе. – Кожа и кости у меня, правда, грубоваты, но в кипятке они сразу же разварятся. О я бедный, несчастный!
   В это время в пещере появился еще один дух.
   – У Кун-сунь стоит у ворот и ругается на чем свет стоит, – сообщил он.
   – Этот негодяй совершенно не желает считаться со мной, – испуганно сказал первый начальник. – Ребятки! – крикнул он. – Оставьте пока Чжу Ба-цзе в покое, пусть висит себе на балке, а вы лучше посмотрите, сколько у нас осталось волшебных талисманов.
   – По-моему, штуки три, – ответил дух-распорядитель.
   – Какие же именно? – спросил первый начальник.
   – Семизвездный меч, банановый веер и кувшин для омовения рук.
   – Ну, кувшин больше не годится, – сказал первый начальник. – Он действует лишь в том случае, когда люди откликаются на зов. Секрет этого заклинания Сунь У-куну уже известен, поэтому-то мой брат и оказался жертвой. Нет, этот талисман я не возьму. Несите мне поскорее меч и веер.
   Дух-распорядитель выполнил приказание. Первый начальник взял веер, заткнул его за воротник, а меч зажал в руке. Затем он выстроил в ряд всех духов. Их оказалось более трехсот человек. Каждому из них он приказал взять пику или палицу, веревку или меч. Старый дух надел шлем и кольчугу, а поверх – блестящий пурпурного цвета халат. Духи были выстроены в боевом порядке и приготовились к бою с Великим Мудрецом.
   А Великий Мудрец между тем, зная, что второй дух находится в тыкве, крепко привязал ее к поясу и, держа посох наготове, тоже приготовился к битве. Старый дух с развевающимся знаменем в руках вышел из пещеры:

     Шлем с кистями искрометный;
     Яркий пояс многоцветный;
     Из драконьей чешуи
     Драгоценная кольчуга
     Грудь охватывает туго:
     Не страшны ему бои.

     А поверх – халат пурпурный,
     Словно алый пламень бурный;
     Из округлых злых зрачков
     Молнии свирепо блещут,
     И усы стальные хлещут
     Черным дымом завитков.

     Семицветный меч железный
     Подымает он над бездной.
     Словно перышко, легко;
     Рык его, подобный грому,
     По всему лицу земному
     Раздается далеко.

     Он в движеньях, словно туча,
     Что, закрыв утес могучий,

     К морю, грозная, плывет;
     Веер из листа банана
     То раскроет он нежданно,
     То к груди легко прижмет.

   Первый начальник тотчас же приказал своим подчиненным выстроиться в боевом порядке.
   – Ты, обезьяна, совсем обнаглела! – гремел он. – Погубила моего младшего брата! Верного моего помощника! Убить тебя за это мало!
   – Ты низкое, подлое чудовище! Сам ищешь своей смерти! – заорал в свою очередь Сунь У-кун. – Что стоит жизнь какого-то там духа, когда мой учитель и мои братья вместе с конем подвешены к балке в твоей пещере? Разве могу я это стерпеть? Я пощажу твою собачью душу лишь в том случае, если ты сейчас же освободишь их и, кроме того, еще дашь нам денег на дорожные расходы и проводишь нас.
   Такого оскорбления начальник духов не в силах был снести и, нацелившись прямо в голову Сунь У-куну, взмахнул мечом и нанес ему удар. Но Сунь У-кун успел поднять свой посох и ринулся на противника. И вот у пещеры разгорелся ожесточенный бой:

     Посох с золотыми ободками
     И волшебный меч стальной, тяжелый
     Состязались ревностно в сраженье,
     Землю покрывали облаками,
     Затемняя и хребты и долы:
     Задрожали люди от смятенья.

     Был один боец охвачен местью:
     Не прощал врагу он смерти брата,
     И теперь не ведал снисхожденья;
     Для другого – было делом чести
     Биться за того, чье имя свято,

     Кто на Запад шел для поклоненья.

     Оба ярой злобой пламенели,
     Мстительные, бились исступленно,
     Применив военное уменье;
     Духи же от страха цепенели,
     Как при схватке тигра и дракона,
     Даже солнце спряталось в смущенье.

     У того из глаз струилось пламя;
     Шлифовались зубы у другого, —
     Только яшмы слышалось скрипенье…
     Были оба славными бойцами,
     И взлетали в поединке снова
     Меч и посох в яростном вращенье.

   – Ты, обезьяна, совсем обнаглела! – гремел он. – Погубила моего младшего брата! Верного моего помощника! Убить тебя за это мало!

   Уже раз двадцать схватывались противники, однако так и нельзя было сказать, кто победит. Тогда дух, указывая мечом на противника, крикнул:
   – Ну, ребята, вперед!
   И более трехсот духов ринулись вперед, окружив Сунь У-куна. Однако это нисколько не напугало нашего Мудреца. Он храбро орудовал своим посохом, разил врагов направо и налево, успевая в то же время отбивать удары, сыпавшиеся на него со всех сторон. Но у духов были свои, особые приемы боя, и постепенно они начали побеждать. Духи словно ватой обложили Сунь У-куна со всех сторон, тащили его, хватали за ноги и даже не думали отступать. Великий Мудрец заволновался и решил пустить в ход волшебство. Выдернув у себя пучок волос, он разжевал их на мелкие кусочки и, выплюнув, крикнул:
   – Изменитесь!
   В тот же миг появились тысячи Сунь У-кунов. Те, которые были побольше, действовали посохом; которые поменьше – работали кулаками. А самые маленькие, которым уже не оставалось места для действия, стали прокусывать духам жилы. Такого натиска духи не выдержали.
   – О господин! – взмолились они. – Плохи наши дела! Сил больше нет. Куда ни глянешь, везде Сунь У-кун!
   Так Сунь У-куну удалось отогнать духов. Бросив на произвол судьбы своего окруженного врагами начальника, они бежали куда глаза глядят.
   Старый дух пришел в замешательство, однако тут же нашелся и, не переставая размахивать мечом, правой рукой вытащил из-за ворота банановый веер. Затем он взглянул на ярко пылающее солнце, на свой дворец и с треском раскрыл веер. В тот же миг всю землю объяло пламя; здесь следует сказать, что банановый веер был талисманом, с помощью которого можно было вызывать огонь. Старый дух был жесток. Он несколько раз махнул веером, и пламя охватило небо.

     Не был тот огонь ниспослан с неба
     И огнем домашней печи не был,
     В очаге не бился утром рано;
     Не вставал над головой вулкана;
     Это был огонь иной, священный,
     Слитый из пяти стихий вселенной.

     Этот веер из листа банана
     Наделен был силой талисмана,
     Не был он созданьем рукотворным:
     В миг, когда сам хаос лег покорным,
     Он возник, украсив мирозданье.
     Взмах его рождал огня блистанье —
     Огненное море в Поднебесной,

     Мир пронзая молнией чудесной.
     Алым шелком тот огонь клубился.
     Красною зарею золотился,
     Но ни струйки дыма не мелькало
     На завесе золотисто-алой.

     Ослепляло это пламя взоры,
     Полымем охватывало горы,
     И в лесах забушевало пламя,
     Загорелись сосны фонарями,
     И, жалея роскошь оперенья,
     Птицы ввысь взлетали для спасенья,
     И бежали звери по дороге,
     Покидая норы и берлоги,
     Даже камня расплавлялось тело —
     Вся земля в том пламени горела.

   Великий Мудрец пришел в ужас при виде этого зловещего зрелища.
   – Дело дрянь! – воскликнул он. – Сам-то я еще выдержу, а вот волоски мои пропадут. В таком адском огне они сгорят в два счета!
   Сунь У-кун встряхнулся, произнес заклинание и водворил выдернутый пучок шерсти на место. Лишь один волосок он оставил в виде собственного подобия, заставив его спасаться от огня. Себя же он обезопасил заклинанием и, сделав прыжок вверх, ринулся к пещере Цветов лотоса. Все помыслы его были устремлены на то, чтобы спасти учителя. В миг очутился он у пещеры и, спустившись на облаке вниз, увидел множество духов. Боже, во что они превратились! Проломленные черепа, перебитые ноги, израненные тела. Эти несчастные существа испускали душераздирающие вопли. При виде их Сунь У-кун еще больше рассвирепел и, яростно размахивая своим посохом, ринулся вперед. И увы! Он забыл о своем человеческом облике, который приобрел путем неисчислимых испытаний, и снова превратился в покрытое шерстью звероподобное существо. Покончив с духами, Великий Мудрец ворвался в пещеру. Но и тут все было охвачено огненным сиянием. От страха у Великого Мудреца подкосились ноги.
   – Все кончено, – воскликнул он. – Огонь проник в пещеру и все сжег! Теперь уж мне не спасти учителя!
   Однако постепенно Сунь У-кун стал приходить в себя и осмотрелся кругом. И вдруг, к своему великому удивлению, он обнаружил, что это не огонь, а золотое сияние. Тут он окончательно успокоился и, присмотревшись повнимательнее, увидел, что сияние это излучает кувшин, сделанный из белоснежного нефрита.
   «Какой великолепный талисман! – с восхищением подумал он. – Там, в горах, он тоже излучал сияние, я отобрал этот кувшин у духа, но через некоторое время он отнял его у меня и спрятал здесь».
   С Сунь У-куном творилось что-то невообразимое. Он схватил кувшин и, забыв об учителе, бросился к выходу. Но не успел он выйти из ворот, как увидел перед собой старого духа, который, держа в руках меч и веер, приближался к пещере с южной стороны. Сунь У-кун хотел ускользнуть, но дух взмахнул мечом и ударил его. Великий Мудрец совершил прыжок в высоту и бесследно исчез.
   Оставим его пока и расскажем о том, как старый дух, подойдя к пещере, увидел валявшихся на земле раненых и убитых. Он пришел в полное отчаяние и, устремив взор к небу, тяжело вздохнул:
   – О горе! О несчастье!
   О том, что произошло, сложены стихи:

     Ненавистный и упрямый
     И подобный обезьяне,
     Из чудесной оболочки
     Он спустился в мир страданий.

     И в таком перерожденье
     Был удел его печальный;
     Позабыл он, заблуждаясь,
     Образ свой первоначальный.

     Словно лебедь, потерявший
     На пути родную стаю,
     Горько плача, говорил он:
     Я тоскую, я страдаю!

     Потеряв свою дружину,
     Я плачусь за преступленья,
     Но когда же я достигну
     Искупленья и прощенья!

     И для странника земного
     Скоро ль кончатся дороги,
     Чтоб вернуться просветленным
     В те небесные чертоги!..

   Горю и стыду старого духа, казалось, не было предела. Едва волоча ноги, он с плачем поплелся в пещеру. Здесь все было как и прежде, все вещи стояли на своих местах, поражала лишь глубокая тишина: кругом не было ни души. Это еще больше опечалило старого духа. Он бессильно склонился на каменный стол, поставил свой меч и, заткнув за ворот веер, погрузился в глубокий сон. Не зря говорят: «Радость заставляет человека ликовать, грусть – навевает сон».
   Однако вернемся к Великому Мудрецу. Вскочив на облако, он долго в раздумье стоял перед горой, размышляя о том, как бы ему спасти учителя. Наконец он крепко-накрепко привязал к поясу кувшин, решив вернуться к пещере и разведать, что там творится. Очутившись у пещеры, он увидел, что ворота распахнуты настежь. Кругом стояла мертвая тишина. Осторожно ступая, Сунь У-кун вошел внутрь и неожиданно увидел старого духа, который, облокотившись на каменный стол, громко храпел. Из-за воротника у него торчал банановый веер, прикрывая половину головы, а рядом, у стола, стоял семизвездный меч. Сунь У-кун осторожно подошел к духу и потихоньку выдернул у него из-за воротника веер. Однако тут же бросился бежать к выходу. Дело в том, что ручка веера зацепилась за волосы духа, и тот, конечно, сразу же проснулся, поднял голову и, увидев, что Сунь У-кун выкрал веер, схватил меч и бросился за ним вдогонку. Но Сунь У-кун успел выбежать из пещеры. Воткнув веер за пояс, он начал обеими руками размахивать своим посохом и приготовился к бою с духом. Между ними разгорелся ожесточенный бой:

     Князь духов был разгневан до предела,
     И шапка на главе не усидела.
     Он Сунь У-куна проглотить хотел:
     «О злая тварь! Смирись, пока ты цел!
     Весь полон ты насмешкой и обманом,
     А нынче ты пришел за талисманом!
     Не счесть мне слуг, погубленных тобой,
     И потому – начнем смертельный бой!»
     А Сунь У-кун ответствовал сердито:
     «Чем только голова твоя набита!
     Мой жалкий, неспособный ученик,
     Из-за чего ты подымаешь крик?
     Со мной, чье имя издавна почтенно,
     Ты в смертный бой вступаешь дерзновенно?
     Гранит покрепче дюжины яиц,
     И ты падешь передо мною ниц!»
     Меч с посохом по воздуху летали,
     И жалости враги в бою не знали,
     Волчком вертелись, бились так и сяк,
     Являя мастерство своих атак.
     Учитель шел за свитками Писаний,
     Чтоб Будде поклониться на Линшани;
     Из-за него великая вражда
     Возникла у противника тогда,
     Подобная вражде огня с металлом;
     Все пять стихий в смятении немалом —
     Противники владеют силой чар.
     Рождает бурю мастерский удар;
     Уж в небе солнце начало садиться,
     А на земле все так же битва длится.
     Все ж наконец, совсем лишившись сил,
     Владыка духов первым отступил.

   Раз сорок схватывались противники. День клонился к вечеру. Наконец дух понял, что ему не устоять против Сунь У-куна. Мы не будем подробно рассказывать о том, как он бросился бежать на юго-запад, к пещере Поверженного дракона.
   Расскажем лучше о Великом Мудреце. Он спустился на облаке, вбежал в пещеру Цветов лотоса и освободил Танского монаха, Чжу Ба-цзе и Ша-сэна, которые рассыпались в благодарностях перед своим спасителем.
   – Куда же девались духи? – спросили они наконец.
   – Второй начальник духов сидит в тыкве, и теперь от него осталась одна водичка, – отвечал Сунь У-кун. – Первого начальника я победил в бою, и он бежал на юго-запад, в направлении горы Поверженного дракона. Младших духов я перебил почти всех. Некоторые из них, раненые, прибежали в пещеру, и тут я добил их. Вот почему мне и удалось освободить вас.
   Танский монах без конца выражал ему свою благодарность.
   – Ученик мой! – говорил он. – Как много тебе пришлось потрудиться из-за меня.
   – Верно, – отвечал Сунь У-кун, смеясь, – поработать пришлось изрядно. Ведь вы страдали только оттого, что были подвешены. Я же ни минуты не оставался в покое. Бегать мне пришлось куда больше, чем солдатам, обслуживающим почтовые станции. Лишь благодаря тому, что я выкрал у старого духа волшебный талисман, мне удалось изгнать его из пещеры.
   – Брат, а ты дай нам взглянуть на твою тыкву, – попросил Чжу Ба-цзе. – Наверное, второй дух уже растворился там.
   Великий Мудрец отвязал от пояса кувшин, затем вынул золотой шнур и веер и наконец достал тыкву.
   – Только открывать ее пока не надо, – сказал он. – Ведь когда второй дух захватил меня в эту тыкву, я напустил слюны, а он подумал, что я растворился, и открыл крышку. Благодаря этому мне удалось выбраться на свободу. Нет, сейчас никак нельзя открывать крышки, иначе он ускользнет.
   После этого учитель и ученики пришли в прекрасное расположение духа, разыскали в пещере рису, муки, овощей, разожгли очаг, приготовили себе постной пищи и наелись досыта. Затем они улеглись спать, и ночь прошла без особых происшествий.
   Наступил следующий день. Тут нужно еще сказать, что, когда старый дух прибыл к горе Поверженного дракона, он собрал там всех духов-служанок и рассказал им подробно о том, как была убита колдунья-мать, захвачен его брат, как были уничтожены все его подчиненные духи и как, наконец, у него украли волшебные талисманы. Выслушав все это, служанки зарыдали. Они долго плакали, пока старый дух не сказал им:
   – Хватит вам убиваться. У меня еще остался один талисман – семизвездный меч. Сейчас я хочу возглавить ваш отряд. Мы сначала пройдем за гору Поверженного дракона, там попросим помощи наших родичей и непременно отомстим Сунь У-куну.
   Едва успел он это сказать, как появилась привратница.
   – Господин начальник! Ваш дядюшка, живущий за горой, прибыл во главе отряда, – доложила она.
   Услышав это, старый дух облачился в траурное платье и, низко кланяясь, вышел встречать своего родственника. Этот дядюшка приходился младшим братом его матери, и звали его князь Ху Аци. Дозорные служанки сообщили ему, что Сунь У-кун убил его сестру, принял ее образ и, выкрав волшебные талисманы у его племянника, вот уже несколько дней подряд ведет бой за гору Пиндиншань. Услыхав об этом, дядюшка собрал отряд в двести воинов и поспешил на помощь племяннику. Однако сначала он решил побывать в доме у сестры, чтобы разузнать, что произошло. Когда он вошел в пещеру и увидел старого духа в траурной одежде, он не выдержал и расплакался. Вместе с ним заплакал и старый дух. Затем он совершил перед дядюшкой поклоны и рассказал обо всем, что здесь произошло. Выслушав это, дух Ху Аци рассвирепел. Он приказал своему племяннику снять траур, взять меч и собрать отряд из духов-женщин. Когда все было сделано, они, оседлав облака, что было мочи помчались на северо-восток.
   Как раз в это время Великий Мудрец велел Ша-сэну приготовить завтрак, чтобы подкрепиться и выступить в путь. Вдруг до их ушей донеслось завывание ветра. Они вышли из пещеры и увидели отряд духов, мчавшийся прямо к ним. Великий Мудрец встревожился.
   – Брат! – крикнул он Чжу Ба-цзе, поспешно вернувшись в пещеру. – К этому духу прибыло подкрепление!
   От отчаяния Трипитака даже в лице изменился.
   – Ученик мой! Что же теперь делать?! – воскликнул он.
   – Ничего, успокойтесь, учитель, – сказал, смеясь, Сунь У-кун. – Дайте мне все их волшебные талисманы.
   С этими словами Великий Мудрец крепко привязал к поясу тыкву и кувшин, золотой шнур положил в рукав, а веер заткнул за ворот и в руки взял свой посох. Ша-сэну он приказал оставаться в пещере и охранять учителя, Чжу Ба-цзе велел вооружиться граблями, а сам взял посох и вместе с Чжу Ба-цзе вышел навстречу противнику.
   Дух тем временем тоже приготовился к сражению и выстроил свой отряд в боевом порядке. Сунь У-кун увидел перед собой князя Ху Аци. У князя было белое, как нефрит, лицо, обрамленное длинной бородой, жесткие, как сталь, брови и уши, словно два жала. Голову его покрывал шлем из литого золота. Сам он был одет в кольчугу, в руках держал алебарду.
   – Вот я тебе покажу, низкая, подлая обезьяна! – загремел он. – Как ты посмела оскорблять людей! Ты украла волшебные талисманы, погубила моих родственников, перебила духов-воинов, а теперь еще осмелилась захватить пещеру! Сейчас же протягивай свою шею, и я казню тебя, чтобы отомстить за свой род!
   – Ах вы, мерзкие чудовища! – закричал в свою очередь Сунь У-кун. – Вы что же, не знаете способностей вашего деда Суня? Ни с места! Сейчас вы познакомитесь с моим посохом!
   Однако дух успел уклониться, избежал удара и, взмахнув алебардой, налетел на противника. И вот между ними в горах завязался бой. Они то наскакивали друг на друга, то отступали. После трех-четырех схваток дух почувствовал, что теряет силы, и бежал с поля боя. Сунь У-кун бросился было за ним вдогонку, но путь ему преградил старый дух, и Сунь У-куну пришлось вступить с ним в бой. После трех схваток он заметил, что дух Ху Аци вернулся и снова устремился в атаку. Но Чжу Ба-цзе своими граблями преградил ему путь. Тогда между ними также завязалась борьба. Они бились очень долго, но так и нельзя было сказать, на чьей стороне перевес. Наконец старый дух что-то крикнул, и его тотчас же окружили подчиненные.
   Вернемся, однако, к Трипитаке. Как вам известно, он оставался в пещере Цветов лотоса и теперь слышал отчаянный шум и крики, потрясавшие землю,
   – Ша-сэн, – сказал он, не вытерпев. – Сходи разузнай, как там дела.
   Ша-сэн взял посох, усмиряющий духов, и выбежал из пещеры. Издав боевой клич, он ринулся на духов, и ему удалось разогнать их. Дух Ху Аци понял, что дело плохо, повернул и бросился бежать. Но тут его нагнал Чжу Ба-цзе и, размахнувшись своими граблями, нанес ему такой удар, что у того сразу из девяти ран брызнула кровь. Только одна настоящая душа Ху Аци устремилась вперед! И когда Чжу Ба-цзе оттащил труп в сторону и снял с него одежду, он увидел перед собой оборотня-лисицу.
   Увидев, что дядя убит, старый дух бросил Сунь У-куна и, взмахнув своим мечом, ринулся на Чжу Ба-цзе. Однако тот вовремя успел отразить удар граблями. И вот, когда бой был в самом разгаре, появился Ша-сэн. Взмахнув посохом, он ударил духа. Против такого натиска дух не мог устоять, взвился на облако и исчез в южном направлении. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн ринулись за ним.
   А Великий Мудрец, заметив, что дух убегает, совершил прыжок в облака и здесь, направив на него свой волшебный талисман-кувшин, крикнул:
   – Золоторогий князь!
   Дух решил, что его зовет кто-нибудь из подчиненных духов, пострадавших в бою, откликнулся на зов и в миг очутился в кувшине. Сунь У-кун тотчас же запечатал его полоской бумаги с заклинанием: «По срочному повелению великого божественного Лао-цзюня». Вдруг Сунь У-кун заметил, что семизвездный меч упал на землю, и бережно поднял его.

   Против такого натиска дух не мог устоять, взвился на облако и исчез в южном направлении. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн ринулись за ним.

   – Дорогой брат, – обратился к нему Чжу Ба-цзе, – меч у тебя, а где же сам волшебник?
   – Все в порядке! – отвечал, смеясь, Сунь У-кун. – Он у меня в кувшине.
   Услышав это, Ша-сэн и Чжу Ба-цзе возликовали.
   И так, покончив со всей этой нечистой силой, они вернулись в пещеру.
   – Учитель, – радостно сообщили они Трипитаке, – теперь горы свободны. Вы можете садиться на коня, и мы отправимся дальше.
   Трипитака не мог скрыть своей радости. После завтрака они собрали вещи, Трипитака сел на коня, и они двинулись в путь на Запад.
   Неожиданно они увидели на дороге слепого старца, он подошел к ним, остановил коня Трипитаки и сказал:
   – Куда путь держишь, монах? Возврати мне мои волшебные талисманы!
   – Ну, все кончено! – испуганно сказал Чжу Ба-цзе. – Это старый дух явился за своим талисманом!
   Однако, внимательно присмотревшись, Сунь У-кун признал в нем великого Лао-цзюня и, выступив вперед, поспешил совершить перед ним поклоны.
   – Почтенный старец, – молвил он, – куда путь держите?
   Тут старец мгновенно вознесся на девятое небо в нефритовые чертоги и воссел на трон.
   – Сунь У-кун, – сказал он, – верни мои волшебные талисманы!
   – Какие талисманы? – спросил Сунь У-кун, поднявшись вслед за ним на небо.
   – Тыква – это сосуд, в котором я хранил эликсир бессмертия, – молвил старец. – В кувшине я держал воду. Меч я использовал для переплавки духов, веером поднимал огонь, а шнур служил мне поясом. Один из этих духов прислуживал у моей золотой печи, другой – у серебряной. Они выкрали у меня эти талисманы, сбежали на землю, и я никак не мог узнать, где они находятся. Лишь благодаря тебе мне удалось установить это. Ты оказал мне огромную услугу.
   – Нельзя сказать, чтобы ты, почтенный старец, отличался особой вежливостью! – сказал Сунь У-кун. – Распустил своих слуг, а они сошли на землю и превратились здесь в нечистую силу. Тебя следовало бы наказать за плохой надзор за подчиненными.
   – Ты меня в это дело не впутывай, я тут ни при чем, – отвечал старец. – Это бодисатва с Южного моря три раза обращалась ко мне с просьбой одолжить ей этих подростков. Вот их-то она и превратила в духов для того, чтобы испытать вашу волю и решимость.
   – А эта бодисатва, оказывается, вероломна, – сказал, выслушав его, Сунь У-кун. – Когда она освободила меня из заточения и велела мне охранять Танского монаха во время его паломничества за священными книгами, я говорил ей, что дорога эта трудная и сопряжена с большими опасностями. Она обещала мне в самые тяжелые моменты приходить нам на помощь. А теперь вместо этого подсылает к нам всякую нечисть. Может быть, это и нехорошо, но могу пожелать ей только одно – всю жизнь сидеть без мужа! Если бы вы сами не пришли за этими талисманами, почтенный старец, я никому не отдал бы их. Ну а раз уж вы откровенно рассказали мне все, забирайте их себе.
   Получив свои пять талисманов, старец раскрыл тыкву и кувшин, выпустил содержавшийся в них дух бессмертных и, указав на него пальцем, превратил его в двух подростков, золотого и серебряного, которые тут же стали по обеим сторонам от него. Тотчас же воздух озарился золотым сиянием.
   Легко ступая, вместе с Лао-цзюнем они направились во дворец Тушита и, забыв все заботы, в состоянии полного блаженства, поднялись на небо Дало.
   Если вы хотите узнать о том, что с нашими паломниками происходило дальше, как Великий Мудрец сопровождал Танского монаха и когда им удалось добраться до Запада, прошу вас обратиться к следующим главам.

Глава тридцать шестая,

//-- повествующая о том, как хитроумная обезьяна заставила подчиниться все существа и как через раскрытые двери она любовалась яркой луной --//
   Итак, продолжим наш рассказ. Сунь У-кун опустился на облаке вниз и поведал своему учителю историю о том, как бодисатва попросила Лао-цзюня отпустить к ней подростков, находившихся у него в услужении, чтобы испытать волю паломников, и как Лао-цзюнь забрал у него свои волшебные талисманы. Трипитака преисполнился чувством глубокой благодарности к бодисатве Гуаньинь и, забыв все иные помыслы, твердо решил во что бы то ни стало, если даже это будет стоить ему жизни, добраться до Индии. Он сел на коня, которого Ша-сэн взял под уздцы, Чжу Ба-цзе взял носилки с вещами, а Сунь У-кун с посохом в руках пошел впереди. Они стали спускаться с горы. И снова им пришлось преодолевать неисчислимые трудности, терпеть голод и холод, спать под открытым небом.
   Они долго шли, и вдруг перед ними выросла гора, преградившая путь.
   – Ученики мои! – воскликнул Трипитака. – Взгляните! Перед нами опять возвышаются суровые горы. Надо соблюдать осторожность. Как бы снова на нас не напали злые духи!
   – Учитель! – сказал на это Сунь У-кун. – Не следует поддаваться напрасному страху. Будьте смелее, сохраняйте спокойствие, и ничего с вами не случится.
   – Ученик мой, – отвечал Трипитака. – Почему путь на Запад так труден? Почему до сих пор мы не можем достичь своей цели? Ведь с тех пор, как мы покинули Чанъань, уже четыре раза весна сменялась летом, а осень – зимой.
   – Еще не наступило время! – со смехом отвечал Сунь У-кун. – Мы еще не вышли за двери!
   – Нечего врать, дорогой брат! – вступил тут в разговор Чжу Ба-цзе. – Где это видано, чтобы у людей были такие двери?
   – Дорогой мой, да мы все еще крутимся в комнате, – отвечал Сунь У-кун.
   – Почтенный брат, – произнес с улыбкой Ша-сэн. – Хватит пугать нас всякими громкими словами. Да разве бывают такие огромные комнаты? Для них и балок нигде не найдешь.
   – Брат мой, – отвечал на это Сунь У-кун. – В здании, о котором я говорю, крышу заменяет небесный свод, окна – солнце и луна, балками служат горы, а наша земля образует огромный зал!
   – Ладно! Хватит тебе! – перебил его Чжу Ба-цзе. – Мы, видно, крутимся на одном месте. Пошли лучше обратно!
   – Ну, будет вам зря болтать! – рассердился Сунь У-кун. – Следуйте за мной!
   Взяв наперевес свой посох, Сунь У-кун двинулся вперед. Перед Трипитакой открылись горные пейзажи удивительной красоты:

     До рукояти звездного Ковша
     Обрывистые горы достигали;
     У дровосеков падала душа,
     Когда, шутя, их демоны пугали.

     Возвысясь к совершенству, стаи лис
     Охотникам грозили из тумана,
     Деревьев кроны к тучам вознеслись,
     В ущелье голосила обезьяна.

     И жалобные крики журавлей
     Все раздавались в зарослях сосновых,
     Под крышею зеленою ветвей,
     Средь горных пиков и хребтов суровых.

     Звеня, бежал стремительный поток,
     И до костей прохватывала стужа…
     Когда же веял легкий ветерок,
     Охватывал людей безумный ужас:

     Пугалась задремавшая душа,
     Казалось, угрожает ей вершина…
     Взгляните, как привольно хороша
     Хребтами окруженная долина!

     Рычанье тигра, что идет на лов,
     И горных птиц пленительное пенье…
     Стада сайги на зелени лугов
     И стадо легконогое оленей.

     Но сколько б ни глядеть на этот край,
     Вы б странников следов не увидали!
     Одни следы шакальих, волчьих стай,
     И Сакья-муни выбрал бы едва ли
     Для подвигов спасительных своих
     Страну зверей и царство птиц лесных.

   Когда они были уже далеко в горах, Трипитака от страха занемог и, остановив коня, обратился к Сунь У-куну:

     Чтобы высоты мудрости увидеть,
     Я не жалел усилий и труда.
     Столицу приказал мне князь покинуть,
     И я ушел, быть может, навсегда…
     Мой путь неровен – ямы и ухабы, —
     Препятствия повсюду ждут меня,
     Но не замолк веселый колокольчик —
     И тороплю я верного коня…
     Я огибаю скалы и ущелья —
     В горах ищу целебных трав ростки,
     Взбираюсь за фулинем на утесы:
     Здесь горы велики и высоки,
     Хойсян ищу, фанцзи хочу увидеть,
     Добыть мечтаю сладкое чжули [157 - Фулинь, хойсян, фанцзи, чжули – названия лекарственных растений.],
     И думаю: «Когда же вновь предстану
     Перед двором, оставшимся вдали?..» [158 - Перевод стихов И. Голубева.]

   – Вы бы лучше поменьше беспокоились, учитель, – сказал, ехидно улыбаясь, Сунь У-кун. – Нельзя так волноваться. Двигайтесь спокойно вперед, и все. А когда придет время и мне нужно будет проявить свою силу, можете быть уверены, что я сделаю это с успехом.
   Любуясь горными пейзажами, наши странники не спеша продолжали свой путь и совсем не заметили, как солнце начало садиться.

     От станции к станции
     Десять ли.
     Последний путник
     Исчез вдали.

     Семь тысяч уездов
     И городов:
     Ворота закрыты
     Везде на засов.

     И восемь есть рек —
     Корабли везде
     У пристаней спят
     На тихой воде.

     Есть пять управлений
     И шесть палат;
     Чиновники дружно
     Домой спешат.

     И на море всюду
     Закончен лов,
     На башнях – удары
     Колоколов…

     Зажженные звезды
     На небе видны,
     И светится диск
     Взошедшей луны.

   Трипитака посмотрел вдаль и вдруг заметил в одной из долин многоярусные пагоды и различные строения.
   – Ученики мои! – молвил он. – Уже наступил вечер. Но, к счастью, недалеко отсюда я вижу строения. Это, конечно, какой-нибудь монастырь. Я думаю, что нам нужно попроситься туда на ночлег. А завтра снова двинемся в путь.
   – Вы совершенно правы, учитель, – согласился с ним Сунь У-кун. – Однако погодите, сейчас я выясню, что это за строения.
   С этими словами Великий Мудрец поднялся в воздух и стал внимательно всматриваться. Действительно, он увидел перед собой горный монастырь.

     Конусообразны стены.
     Гвозди вбиты у ворот,
     Загибается кирпичный
     Ярко выкрашенный свод.

     Блещут гвозди золотые,
     Сколь прекрасен этот храм!
     Многоярусные башни
     Устремились к небесам.

     И дворцов великолепье
     Затаилось между гор,
     Чтоб не сразу их увидел
     Любопытный вражий взор.

     Семиярусная башня
     Укрывалась в толще туч,
     И сиял от статуй Будды
     Золотой небесный луч.

     Храм Манджутры бодисатвы
     Против храма Будды встал,
     Прямо к храму Милосердья
     Храм Майтрейи примыкал.

     Роща сосен и бамбука
     Украшала те места,
     И паломников пленяли
     Тишина и чистота.

     Заплетала все дорожки
     Ручейков веселых сеть,
     И приятно было людям
     На изящный сад смотреть.

     А в покое созерцанья
     Созерцатель наставлял,
     Для занятий музыкальных
     Был открыт особый зал.

     Перед кафедрой, с которой
     Толковал Закон монах,
     Пальма бэйе укрывала
     Стан высокий в облаках.

     Монастырь трех Будд великих
     В небольшом стоял лесу,
     Цепь фонариков сверкала
     И качалась на весу.

     Дивный запах благовоний
     Наполнял и даль и ширь,
     И казалось, что туманом
     Был окутан монастырь.

   Осмотрев все, Великий Мудрец спустился на облаке вниз.
   – Учитель, – сказал он. – Это действительно монастырь, и будет очень хорошо, если мы попросимся туда на ночлег.
   Трипитака подстегнул коня, и вскоре наши путники очутились около ворот монастыря.
   – Учитель, а что это за монастырь? – поинтересовался Сунь У-кун.
   – Какой же ты странный, – сказал на это Трипитака. – Я ведь только что остановил коня и не успел даже вынуть ноги из стремян, а ты спрашиваешь, что это за монастырь.
   – Вы ведь с юности монах, – сказал Сунь У-кун, – и прежде чем изучить священное писание, в свое время должны были, конечно, изучать конфуцианские книги. Следовательно, вы человек образованный. Поэтому-то вам и оказал свою милость Танский император, а вы не можете разобрать даже таких крупных иероглифов!
   – Ах ты, подлая обезьяна! – вышел из себя Трипитака. – Ты сам не знаешь, что говоришь. Я очень спешил, все время подстегивал коня, а так как лицо мое было обращено на Запад, то лучи солнца ослепили меня. Кроме того, эти иероглифы над воротами покрыты пылью и грязью и их почти не видно. Вот почему я не заметил их.
   Услышав это, Сунь У-кун сделал магическое движение, сразу стал выше на два с лишним чжана и, стерев рукой пыль с иероглифов, сказал:
   – Ну, учитель, теперь читайте.
   Над воротами была надпись из пяти иероглифов, которая гласила: «Монастырь драгоценного леса, построенный по высочайшему повелению». Приняв свой обычный вид, Сунь У-кун спросил:
   – Учитель, а кто пойдет проситься на ночлег?
   – Я пойду, – отвечал Трипитака. – У всех у вас чересчур уж безобразные физиономии, да и разговаривать вы вежливо не умеете. Вдобавок ко всему вы слишком заносчивы и характер у вас прескверный. Обидно будет, если из-за какой-нибудь стычки нас не пустят на ночлег.
   – Ну, в таком случае не о чем больше толковать, – сказал Сунь У-кун, – и впрямь будет лучше, если вы сами пойдете.
   Трипитака положил свой посох, снял головной убор, поправил на себе одежду и, молитвенно сложив руки, вошел в монастырь. Здесь, за перилами, покрытыми красным лаком, он увидел восседавших на высоком постаменте богов – хранителей ворот. Они были сделаны из глины и имели величественный и грозный вид.

     С лицом железным он и бородой стальною,
     Из глины слеплен, но живой на вид.
     Казалось, что другой искусною рукою
     Из сплавов дорогих прекрасно был отлит;

     С глазами круглыми стоял он грозный справа;
     Его ладонь – горой и, словно медь, красна;
     А тот, что слева встал, вздымает величаво
     Огромный свой кулак, чернее чугуна.

     Их золотых кольчуг мерцают переливы,
     Развеял ветер ленты по плечам.
     Видать, на Западе народ благочестивый:
     Здесь на треножниках курится фимиам.

   Увидев все это, Трипитака только головой покачивал да тяжело вздыхал.
   «Если бы у нас в Китае, – думал он, – лепили из глины таких божеств, возжигали перед ними фимиам и возносили молитвы, мне не пришлось бы идти на Запад».
   Не переставая вздыхать и продвигаясь дальше, Трипитака достиг вторых ворот и здесь увидел статуи четырех небесных стражей: Чиго, Довэнь, Цзэнчан и Гуан-му, которые управляли ветром и дождем в четырех странах света – на востоке, севере, западе и юге. Пройдя вторые ворота, Трипитака увидел четыре огромные сосны. Каждая из них своей пышной зеленой кроной напоминала раскрытый зонт. Впереди виднелся храм Будды. Почтительно сложив ладони рук, Трипитака стал отбивать земные поклоны. Затем он обогнул статую Будды и, пройдя к задним дверям, увидел картину с изображением сидящей к нему спиной бодисатвы Гуаньинь, переправляющейся в Южное море. Вокруг, на стенах, была лепка, сделанная искусными мастерами. Лепка изображала море, легких рыбок, выскакивающих из воды, креветок, крабов, черепах. Пораженный представившейся ему красотой, Трипитака снова стал тяжело вздыхать, приговаривая: «Как обидно! Даже рыбы почитают Будду – почему же люди не стремятся к самоусовершенствованию?»
   Его грустные размышления прервал неожиданно появившийся монах. Увидев Трипитаку и решив по его благородной осанке и необычным манерам, что перед ним не простой человек, монах подошел к Трипитаке и, почтительно кланяясь ему, спросил:
   – Откуда прибыли, учитель?
   – Ваш покорный слуга, – отвечал Трипитака, – прибыл из Китая и по указу Танского императора следует в Индию, чтобы поклониться Будде и получить священные книги. На пути нам попался ваш монастырь, а поскольку время сейчас позднее, мы решили попроситься к вам на ночлег.
   – Вы не обижайтесь на меня, учитель, – отвечал на это монах. – Я всего лишь подметальщик и звонарь. Настоятель сейчас у себя. Пойду доложу ему о вас. Если он разрешит, я вернусь и приглашу вас. Если откажет – не обессудьте.
   – Простите, что доставил вам столько хлопот, – стал извиняться Трипитака.
   Монах поспешил в келью настоятеля.
   – Почтенный отец, – доложил он, – в монастырь пришел какой-то человек.
   Услышав это, настоятель быстро оделся, поправил на себе головной убор пилу и, накинув рясу, поспешил навстречу гостю.
   – А что за человек пришел, тебе неизвестно?
   – Взгляните, он стоит перед главным храмом, – отвечал служитель.
   Трипитака стоял, прислонившись к воротам, с непокрытой головой, одетый в буддийскую одежду, сшитую из двадцати пяти полос разной материи. На ногах его были особые, монашеские, туфли, насквозь промокшие и покрытые грязью.
   – Мало, видно, били тебя! – разгневался настоятель, обращаясь к монаху. – Ты что же, не понимаешь, что я имею священнический сан и могу встречать только сановных людей, приезжающих сюда возжечь фимиам. Зачем же ты вводишь меня в заблуждение? Ты только взгляни на его физиономию, и сам увидишь, что он не отличается особой честностью. Скорее всего, это просто бродячий монах. А сейчас время позднее, вот он и решил напроситься к нам на ночлег. Да разве можем мы пустить его? Сказал бы ему, чтобы пристроился где-нибудь под верандой в передних помещениях, вместо того чтобы беспокоить меня!
   С этими словами он повернулся и ушел обратно. Трипитака все это слышал, и глаза его наполнились слезами.
   «Ну что я за несчастный человек! Правильно говорят люди: „Покидающие родные места подвергаются презрению“. Я с малых лет покинул мир и постригся в монахи. Я никогда не поклонялся кумирам, не ел скоромного, не имел дурных мыслей. При чтении священных книг не таил в душе злобы или дурных побуждений. Я никогда не разрушал кирпича или черепицы на крышах храмов Будды и никогда не повредил позолоты на лицах священных архатов. И, несмотря на все это, я все же очень несчастный человек! Не знаю, в каком перевоплощении я согрешил перед небом и землей и за что небо посылает мне всю жизнь злых людей! Ну ладно! Можно было отказать нам в ночлеге – и дело с концом. Но зачем говорить такие оскорбительные слова и предлагать нам устраиваться где-то под верандой! Хорошо еще, что этого не слышал Сунь У-кун. Попробовал бы ты сказать все это ему, он угостил бы тебя своим посохом, осталось бы от тебя одно мокрое место! Ну хватит! – сказал он тут. – Недаром говорит пословица: „Для людей прежде всего необходимо знание обрядов и музыки“. Пойду попрошу его еще. Посмотрим, что он скажет».
   С этими словами Трипитака пошел вслед за настоятелем и, остановившись в дверях кельи, увидел, что тот уже разоблачился и сидит там, шумно дыша; нельзя было понять, что он делает: то ли читает псалмы, то ли переписывает законы. Во всяком случае, стол его был завален разного рода бумагами. Не смея войти внутрь, Танский монах остановился перед дверью и, почтительно склонившись, громко произнес:
   – Почтенный настоятель! Ваш ученик приветствует вас и хочет обратиться к вам.
   Монах, нисколько не скрывая, что появление непрошеного гостя не радует его, в ответ на приветствие лишь пробормотал:
   – Откуда пришел?
   – Ваш покорный слуга по повелению китайского императора Великих Танов следует на Запад, чтобы поклониться Будде и попросить у него священные книги, – отвечал Трипитака. – Сейчас уже поздно, и мы очень просим пустить нас переночевать. Завтра с рассветом мы двинемся дальше. Будьте милостивы, господин настоятель, приютите нас.
   Выслушав его, настоятель только теперь поднялся со своего места.
   – Так вы и есть Танский монах Трипитака? – спросил он.
   – Ваш покорный слуга перед вами, – отвечал Трипитака.
   – Вы говорите, что идете в Индию за священными книгами, – сказал хозяин. – Почему же вы избрали такой странный путь?
   – Я совсем не знаю здешних мест, – отвечал Трипитака.
   – По прямой дороге на Запад, примерно в пяти ли отсюда, – продолжал настоятель, – есть постоялый двор: там можно остановиться на ночлег и поесть. А здесь у нас нет никаких удобств.
   – Уважаемый господин настоятель, – сказал Трипитака, сложив почтительно ладони. – В старину говорили: «Буддийские и даосские монастыри – это почтовые станции для монахов. Если увидишь горный храм, то знай, что там для тебя найдется три шэна [159 - Шэн – мера объема, равная 1 литру.] риса». Что же побуждает вас отказать нам в приюте?
   – Уж очень ты бойкий на язык, бродячий монах! – выйдя из себя, заорал настоятель.
   – Что вы хотите этим сказать? – удивился Трипитака.
   – Древние люди говорили, – ответил на это настоятель, – «когда тигр входит в город, все закрывают ворота, хотя, может быть, он никого не укусит, но дурная слава уже давно закрепилась за ним».
   – Я что-то не совсем понимаю, – произнес Трипитака.
   – Сейчас объясню, – сказал настоятель. – Несколько лет назад к нашему монастырю пришли странствующие монахи, которые также расположились у ворот. Я увидел, что они продрогли; одежонка на них была рваная, ноги – босые, голова – непокрытая. Меня охватила жалость, я пригласил их в келью, усадил на почетное место, распорядился, чтобы их накормили. Более того, я велел дать каждому из них старую одежду и оставил их пожить здесь на несколько дней. Кто мог подумать, что они, позарившись на привольное житье, проживут у нас несколько лет. Ну и это еще ничего, жили бы себе и жили, так ведь начали творить всякие непотребные дела.
   – Что же именно они делали, позвольте вас спросить? – поинтересовался Трипитака.
   – А вот послушай, – сказал монах.

     Вдоль стен они слонялись от безделья,
     Камнями разбивали черепицу
     И, сняв ворота, путь перекрывали,
     Чтоб грабежом удобней поживиться.

     Из стен они выдергивали гвозди,
     Зимой, ломая двери и решетки,
     Их для костров своих они рубили,
     Хоругви наши рвали на обмотки.

     Елей в коптилки лили из лампады,
     И, выменяв на редьку благовонья,
     Они азартным играм предавались,
     Воруя и с похмелья и спросонья!

   Выслушав все это, Трипитака с горечью подумал: «И монахи, оказывается, бывают беспутными!»
   Ему хотелось плакать, но, боясь, как бы над ним не посмеялись, он потихоньку вытер слезы рукавом и, пересилив себя, поспешил покинуть монастырь и вернуться к своим ученикам. Увидев, что учитель едва сдерживает гнев и раздражение, Сунь У-кун спросил:
   – Уж не побили ли вас здешние монахи, учитель?
   – Нет, не побили, – отвечал Трипитака.
   – Определенно побили, – вмешался Чжу Ба-цзе. – Ведь вы вот-вот заплачете.
   – Может быть, они бранили вас? – снова спросил Сунь У-кун.
   – Не бранили, – отвечал Трипитака.
   – Почему же у вас такой расстроенный вид? – продолжал Сунь У-кун. – Уж не соскучились ли вы по родине?
   – Ученики мои, – вместо ответа сказал Трипитака, – нам здесь будет неудобно.
   – Наверное, здесь живут даосы? – рассмеялся Сунь У-кун.
   – Даосы живут в монастырях, именуемых «гуань», – сердито отвечал Трипитака, – а в монастырях под названием «сы» живут только буддийские монахи.
   – Вы, наверное, не смогли ничего добиться, – сказал Сунь У-кун. – Ведь буддийские монахи одной с нами веры. Недаром говорится: «В буддийской общине все связаны друг с другом». Вы пока побудьте здесь, а я схожу в монастырь и посмотрю, что там делается.
   С этими словами наш прекрасный Сунь У-кун потрогал свой посох с золотыми обручами, подтянул штаны и, держа посох наготове, направился прямо в храм Будды. Здесь, тыча пальцем в изображения трех будд, он громко сказал:
   – Ведь вы всего-навсего глиняные фигуры, позолоченные сверху. Как же вы смеете не отвечать на обращенную к вам просьбу? Я – Сунь У-кун – сопровождаю Великого Танского монаха. Он идет на Запад поклониться Будде и попросить у него священные книги. Сейчас время позднее, и мы пришли к вам попроситься на ночлег. Немедленно извольте доложить мне ваши имена. Смотрите! Если вздумаете отказать нам в ночлеге, я одним ударом раздроблю ваши позолоченные тела и превращу вас снова в глину.
   В этот момент в храм пришел служитель, чтобы возжечь вечерние благовония. Зажигая курительные свечи, он подошел к статуям и воткнул свечи в курильницу. Но тут до него донеслись угрозы Сунь У-куна. От страха служитель рухнул наземь, затем, поднявшись, взглянул на Сунь У-куна, но в ту же минуту снова упал. После этого он вскочил, мигом выкатился из храма и вбежал в келью настоятеля:
   – Почтенный отец! Там пришел какой-то монах!
   – Ну и бестолковые вы все! – рассердился настоятель. – Мало вас били! Ведь я сказал, чтобы этих монахов устроили под верандой, чего же ты опять лезешь ко мне? Если еще раз явишься, я велю всыпать тебе двадцать палок!
   – Почтенный отец, – продолжал служитель, – это совсем другой монах, не тот, что был у вас. У него очень свирепый вид и нет спинного хребта.
   – А каков он из себя? – заинтересовался настоятель.
   – У него круглые глаза, острые уши, – сказал служитель. – А лицо его покрыто волосами, он напоминает бога грома. В руках у него посох; от злости он скрежещет зубами. Сразу видно, что у него руки чешутся и он ищет повода, чтобы подраться.
   – Пойду посмотрю, что за монах, – сказал настоятель.
   Не успел он открыть дверь, как тотчас же увидел стремительно приближавшегося к нему Сунь У-куна. Он действительно был безобразен. Все лицо его было не то в буграх, не то во впадинах. Огненные глаза сверкали, лоб склонился как бы в поклоне. Безобразные зубы выдавались вперед и напоминали клешни краба, у которого наружу торчат только кости, а мясо находится внутри.
   Увидев Сунь У-куна, настоятель быстро захлопнул дверь своей кельи. Однако Сунь У-кун высадил ее одним ударом и заорал:
   – Немедленно подмести и приготовить мне помещение в тысячу цзяней [160 - Цзянь – комната.]. Я буду здесь ночевать!
   Укрывшись во внутреннем помещении, настоятель шепнул служителю:
   – Откуда только взялся такой урод? Он и ведет себя так заносчиво для того, чтобы как-то прикрыть свое уродство. У нас здесь всех помещений, вместе с кельями, храмами, башней под колоколами и барабанами и обеими террасами, будет не больше трехсот цзяней. А ему для спанья, видите ли, необходимо тысячу цзяней. Где же это мы возьмем их?
   – Учитель, – сказал тут прислужник, – я храбростью не отличаюсь. Уж лучше вы сами разговаривайте с ним.
   – Почтенный монах, – дрожащим голосом молвил настоятель. – В нашем бедном монастыре вам будет неудобно, и мы не смеем задерживать вас здесь. Вы лучше поищите для себя ночлег где-нибудь в другом месте.
   Тем временем Сунь У-кун превратил свой посох в огромный столб, поставил его посреди дворика и сказал:
   – Ну вот что, монах! Если ты считаешь, что здесь неудобно, выметайся отсюда!
   – Да мы с малых лет живем в этом монастыре, – отвечал настоятель. – Он переходил по наследству от дедов к отцам, от отцов к сыновьям. От нас он должен перейти к нашим детям и внукам. А этот монах, не имеющий ни о чем понятия, хочет выселить нас отсюда.
   – Почтенный отец, – взмолился слуга. – Прошу вас, не сочтите мои слова за грубость, но лучше переселяйтесь отсюда поживей. Он все равно пробьется сюда силой.

   От страха служитель рухнул наземь, затем, поднявшись, взглянул на Сунь У-куна, но в ту же минуту снова упал.

   – Не говори глупостей! – рассердился настоятель. – Куда это мы пойдем? Ведь нас тут человек пятьсот. Нам просто некуда переселяться.
   – Эй, монах! – услышав это, крикнул Сунь У-кун. – Раз вам некуда переселяться, выходите по одному, я угощу вас своим посохом.
   – Ну, выходи, – сказал настоятель, – и прими за меня удары.
   – Дорогой отец! – в отчаянии воскликнул слуга. – Как можете вы посылать меня под удары такого посоха?
   – Не зря говорится, – сказал на это настоятель, – «Содержишь солдат тысячу дней, а используешь их один день». Как же ты можешь отказываться?
   – Да этот посох, если упадет на человека, то придавит его.
   – Что и говорить, – отвечал настоятель, – но если этот посох будет стоять во дворе, а ночью, забыв о нем, пойдешь куда-нибудь и натолкнешься на него, в голове наверняка дыра будет.
   – Учитель, – сказал тогда слуга, – вы знаете, как тяжел посох, и все же заставляете меня выходить.
   С этими словами он резко повернулся и ушел к себе.
   «Вот ведь беда какая, не могу я нарушить запрет, – подумал Сунь У-кун. – Если я убью хоть одного из них, учитель снова обвинит меня в жестокости. Надо найти какой-нибудь предмет и стукнуть его посохом – пусть посмотрят, что из этого получится».
   Оглядевшись вокруг, Сунь У-кун вдруг увидел стоявшую перед входом в жилые помещения статую льва. Взмахнув посохом, он с силой опустил его на статую: раздался страшный грохот, и каменный лев разлетелся на мелкие кусочки. Настоятель, видевший это из окна, от страха залез под кровать. Служитель же спрятался в котел, не переставая бормотать:
   – Почтенный отец! Ну и тяжел этот посох! Нам не вынести его удара. Помилуй! Помилуй!
   – Не бойтесь, монахи! – сказал тогда Сунь У-кун. – Я не буду вас бить. Скажите мне, сколько живет здесь всего монахов?
   – Пятьсот человек, – отвечал дрожащим голосом настоятель, – а помещений всего двести восемьдесят пять.
   – Ну так вот, – продолжал Сунь У-кун. – Сейчас же соберите их всех: пусть приведут себя в порядок, наденут парадное платье и выйдут встретить моего учителя – Танского монаха. Если исполните мой приказ, я не стану вас бить.
   – Отец наш, – отвечал настоятель. – Тогда мы не только выйдем ему навстречу, но и внесем его сюда на руках.
   – Ну, поворачивайтесь живо! – торопил Сунь У-кун.
   – Вот что, – сказал тогда настоятель слуге, – если даже у тебя от страха лопнет печень и разорвется сердце, все равно тебе придется пойти собрать всех монахов и подготовить их к встрече почтенного гостя.
   Служителю ничего не оставалось делать, как пойти с риском для жизни созывать монахов. Однако он все же не осмелился выйти прямо в дверь, а выбрался через дыру, в которую лазили собаки. Очутившись перед главным храмом, он начал неистово бить в барабан и ударять в колокол. Монахи всполошились и прибежали к главному храму.
   – Что случилось? Почему бьют в барабан? – слышались тревожные голоса. – Ведь еще рано!
   – Немедленно переодевайтесь! – сказал слуга. – Выстраивайтесь в ряд и во главе с нашим настоятелем пойдете приветствовать прибывшего сюда почтенного отца – Танского монаха.
   Монахи тотчас же привели себя в порядок, выстроились в ряд и приготовились к встрече почетного гостя. Одни из них накинули на себя ризы, другие – надели монашеские балахоны, тот, кто не имел и этого, надел простой халат. Самые бедные, у кого не было даже халатов, заменили их двумя куртками, подогнанными друг к другу.
   – Ну и нарядились же вы?! – оглядев их, удивленно сказал Сунь У-кун.
   – Почтенный отец! Пожалуйста, не бей нас! Дай слово молвить, – взмолились монахи, увидев свирепую обезьяну. – Эту ткань мы получили в качестве подаяния в городе, но так как у нас здесь нет портных, то пришлось нам самим смастерить себе нечто вроде одеяния.
   Сунь У-кун лишь ухмыльнулся. Вместе с ним монахи вышли за ворота монастыря и опустились на колени. Настоятель, низко кланяясь Танскому монаху, громко произнес:
   – Почтенный отец! Милости просим войти в наше скромное жилище.
   – Ну, учитель, – сказал тут наблюдавший всю эту сцену Чжу Ба-цзе, – ничего вы не умеете делать. Вернулись вы оттуда со слезами и даже слюни распустили. Какой же это тайной обладает наш брат, что заставил встречать нас с поклонами?
   – Ты, Дурень, – сказал на это Трипитака, – существо невежественное. Ведь недаром говорят, что черт и тот боится злого человека.
   Видя, что монахи стоят перед ним на коленях и отбивают земные поклоны, Трипитака почувствовал себя очень неловко и, поспешно подойдя к ним, сказал:
   – Прошу вас, встаньте!
   – Мы готовы стоять перед вами на коленях целый месяц, – отвечали монахи, – только заступитесь за нас, скажите вашему ученику, чтобы он оставил в покое свой посох.
   – Смотри не трогай их! – приказал Трипитака Сунь У-куну.
   – А я и не трогал, – отвечал Сунь У-кун. – Иначе от них ничего бы не осталось.
   Лишь после этого монахи осмелились подняться с колен. Одни из них взяли под уздцы коня и повели его во двор, другие – подхватили вещи, третьи – понесли самого Танского монаха. Некоторые несли Чжу Ба-цзе и Ша-сэна. Вся эта процессия двинулась в монастырские ворота. Войдя во внутренние кельи, они расселись по старшинству, и монахи снова стали воздавать почести Трипитаке.
   – Почтенный отец, прошу вас встать и больше не кланяться мне, – сказал Трипитака. – Вы просто убиваете этим меня, скромного монаха. Ведь мы все с вами братья по вере.
   – Вы, почтенный отец, являетесь посланцем великой страны, – отвечал на это настоятель, – и наша вина в том, что мы вовремя не вышли встретить вас. Мы, жители горного захолустья, своими темными глазами не смогли распознать в вас высокого гостя и воздать вам надлежащие почести. Разрешите спросить вас, почтенный отец, какую вы вкушаете в пути пищу, – постную или скоромную, и чем бы мы могли угостить вас.
   – Пищу мы едим только постную, – отвечал Трипитака.
   – А ученики ваши, конечно, предпочитают скоромную? – продолжал настоятель.
   – Нет, мы с малых лет едим постную пищу, – сказал Сунь У-кун.
   – Бог ты мой! – воскликнул настоятель. – Человек с такой свирепой физиономией тоже питается постной пищей!
   Тут один из монахов, который был посмелее, подошел и спросил:
   – Сколько же вам, господин, надо сварить пшена, чтобы вы насытились?
   – Эй ты, бестолочь! – вступил тут в разговор Чжу Ба-цзе. – Что ты все лезешь с вопросами? Накрывай на стол, чтобы было не меньше одного даня [161 - Дань – мера объема, равная 10 доу. 10 доу равны 103,54 литра.] на человека.
   Эти слова привели монахов в полное замешательство. Они тут же бросились чистить котлы и разводить огонь. Во всех кельях начали расставлять еду и закуски, зажигали фонари, готовясь чествовать Танского монаха.
   Когда трапеза была закончена и монахи убрали со стола посуду, Трипитака поблагодарил настоятеля.
   – Мы доставили вашему монастырю много хлопот, – сказал он.
   – Что вы, что вы, – возразил настоятель. – Уж вы извините нас за скромное угощение.
   – Можно мне с моими учениками расположиться здесь на ночь? – спросил Трипитака.
   – Не спешите, учитель, – отвечал настоятель. – Мы найдем для вас место поудобнее. Эй, служитель! – позвал он. – Сколько у нас там народу?
   Служитель тотчас же отозвался.
   – Пошлите двух человек, пусть дадут корму коню, – приказал настоятель. – Да распорядитесь убрать три комнаты, предназначенные для созерцания. Велите приготовить гостям постели. Только поскорее, учитель хочет отдыхать.
   Слуги поспешили в точности выполнить полученный наказ и пригласили Трипитаку пройти в отведенное для него помещение. Что касается учеников Трипитаки, то они, выйдя из кельи, тоже отправились отдыхать. Комнаты, где им предстояло провести ночь, были ярко освещены, на полу лежали четыре камышовых циновки.
   Сунь У-кун позвал служителя и велел ему принести сена, затем привязал коня и отпустил служителя.
   Трипитака уселся посреди комнаты. По обеим сторонам от него двумя рядами выстроились все пятьсот монахов, готовых служить ему.
   – Прошу вас, уважаемые, вернуться в свои кельи, – сказал, кланяясь им, Трипитака. – Мы сами тут как-нибудь управимся.
   Однако монахи не решались уйти. Тогда вперед выступил настоятель и сказал:
   – Они разойдутся уже после того, как вы, учитель, ляжете отдыхать! Устройте здесь все как следует.
   – Да тут все уже устроено, – произнес Трипитака. – Очень прошу вас, идите отдыхайте.
   Лишь после этого монахи решились уйти. Затем Трипитака вышел на улицу по малой нужде. Взглянув на луну, заливавшую все вокруг ярким светом, он позвал учеников.
   Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн вышли и встали рядом со своим учителем. Трипитака же, пораженный сиянием луны, которая, словно огромный светильник, заливала бездонный, сверкающий перламутром небосвод и озаряла ярким светом всю вселенную, предался воспоминаниям и не мог удержаться, чтобы не сочинить экспромтом оду на старинный манер. Стихи гласили:

     Зеркально ясен чистый свет луны,
     Земля ж покрыта трепетною тенью,
     А дивные дворцы озарены;
     В прозрачном небе – зеркала круженье,
     Иль это блюдо блещет серебром,
     На десять тысяч ли страна в сиянье,
     Ночь – всплеск волны на море мировом;
     Нет равных ей по силе обаянья.
     Там – в сини – диск подвешен ледяной.
     В гостинице, в селенье позабытом,
     Усталый путник с думою одной
     Сел под окном, холодным и раскрытым;
     Вот старец одинокий задремал,
     И вдруг пред ним в чудесном сновиденье
     Сад ханьских императоров предстал;
     Старик от седины своей – в смущенье,
     И к башням Цинь идет тогда Юй Лян:
     Он, летописец Цинь, был и поэтом…
     Уж в винной чаше плавает луна…
     Не дремлет Юань Хун, носясь по свету.
     Поет о снеге каждое окно,
     Но стужа не страшит – вы снова юны…
     В монастыре спокойно и темно,
     И холодны, как лед, трепещут струны…
     Мы эту ночь проводим без тревог,
     Но где конец и странствий и дорог?

   Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн вышли и встали рядом со своим учителем.

   Когда Трипитака начал читать, Сунь У-кун подошел к нему и сказал:
   – Учитель! Блеск луны вызвал у вас воспоминания о родине, но вы совсем не знаете открытых астрономами законов, установленных природой для небесных тел. Когда наступает тридцатый день месяца, блеск луны, являющийся мужским началом, исчезает, и вода, являющаяся женским началом, заливает ее диск. Поэтому луна темнеет, и от нее нет никакого излучения света. Это называется – последний день лунного месяца. В этот момент луна соединяется с солнцем, и в промежутке между последним ее днем и первым днем новолуния она под действием солнечных лучей зачинает. В третий день месяца появляется первое положительное начало. В восьмой день зарождается второе положительное начало. И после этого на небе появляется серп луны. На пятнадцатый день все три положительных начала проявляются в полной мере и луна всплывает на небо в своем полном блеске. На шестнадцатый день зарождается первый признак отрицательного начала, а на двадцать второй день – второе отрицательное начало, и тогда луна снова принимает форму серпа. На тридцатый день все три отрицательных начала собираются вместе, и тогда луна полностью исчезает. Эти изменения луны испокон веков предопределены небом. Если мы сумеем воспитать в себе свои внутренние чувства до такого же совершенства, какое бывает на шестнадцатый день, в полнолуние, тогда мы без труда увидим Будду и свободно вернемся на родину.

     Пусть меняет облик свой луна —
     Ночью мир наш ею озарен,
     Каждому испытывать дано
     Будды всеобъемлющий закон!
     Кто в святом горниле закален,
     Кто большую силу обретет,
     Тот достигнет западных небес —
     Недоступных грешникам высот!

   Выслушав это, Трипитака сразу как бы прозрел и понял истинный смысл сказанных Сунь У-куном слов. Это доставило ему огромную радость, и он искренне поблагодарил своего ученика.
   Вдруг стоявший рядом Ша-сэн произнес:
   – Хотя брат мой и прав, однако он сказал лишь о том, что первая фаза луны находится под влиянием положительного начала, а последняя – отрицательного и что это объясняется сочетанием элементов воды и металла. Но он совсем не упомянул о том, что:

     Пусть связаны тесно огонь и вода —
     Их разные судьбы по жизни вели,
     Но пламени сила и сила воды
     Зависят от матери общей – земли!
     Когда же и тело, и мысль, и душа,
     В гармонию слившись, познают покой,
     Тогда уж не будут соперничать вновь
     Речная вода и луна над рекой! [162 - Перевод стихов И. Голубева.]

   Услышав это, Трипитака снова почувствовал себя невежественным человеком. Поистине можно было сказать, что познание одной истины раскрыло перед ним тысячи других и показало неверность утверждения, что человек, еще не родившийся, уже бессмертен.
   Но тут к нему подошел Чжу Ба-цзе и, взяв его за руку, сказал:
   – Да не слушайте вы, учитель, всю эту ерунду. Вы же не выспитесь. А что касается луны, то:

     После ущерба луны —
     Полнолуние следом.
     Этот порядок и мне,
     Без сомнения, ведом.

     Жизнь у меня не всегда
     Весела, беззаботна,
     Так же и вы не всегда
     Угощаете гостя охотно.

     Чашку возьмете – слюна
     Померещится в чашке!
     Знаю, удел для себя
     Приготовлю я тяжкий.

     Все же другие себе
     Уготовят блаженство.
     Вам путешествие даст
     Высоту совершенства.

     Вам вознестись к небесам
     И при жизни уж надо,
     Преодолев без труда
     Три последних разряда.

   – Хватит! – прервал Трипитака. – Ученики мои, – сказал он, – нам предстоит тяжелый путь. Вы отдыхайте, а я почитаю псалом.
   – Мне кажется, что вам не следовало бы этого делать, учитель, – сказал Сунь У-кун. – С малых лет вы отрешились от мирской суеты и стали монахом. Разве есть какая-нибудь книга из священного писания, которую вы не читали? Танский император велел вам отправиться на Запад, поклониться Будде и попросить у него священные книги учения Большой колесницы. Однако сейчас эту миссию вы еще не выполнили, Будду не видали и священных книг не получили. Какой же из псалмов собираетесь вы читать?
   – С тех пор как я покинул Чанъань, – сказал на это Трипитака, – я каждый день вынужден переносить тяготы пути. И я боюсь, что забыл даже те священные псалмы, которые изучал в детстве. К счастью, сегодня у меня свободный вечер, и я хотел бы вспомнить то, что знал раньше.
   – Ну, в таком случае мы отправимся спать, – сказал Сунь У-кун.
   После этого все трое учеников улеглись на одной циновке и уснули. А Трипитака затворил дверь, высоко поднял серебряную лампу, раскрыл священную книгу и стал читать. Поистине это было время, когда раздалась

     На башне дробь барабана —
     Вестник ночного сна,

     Стихли в жилищах люди —
     Устали за день они,

     И в камышах прибрежных —
     Спокойствие, тишина,

     И на рыбачьих лодках
     Уже не горят огни… [163 - Перевод стихов И. Голубева.]

   Если вы хотите узнать, как Трипитака покинул монастырь, прочитайте следующую главу.

Глава тридцать седьмая,

//-- повествующая о том, как умерший государь ночью посетил Танского монаха и как Сунь У-кун, применив волшебную силу, заманил в храм наследного принца --//
   Итак, Трипитака не пошел спать, а остался в зале и при свете лампы стал поочередно читать то Лянхуай шуйчань, то сутру Павлина. Так он просидел за чтением до третьей ночной стражи. Наконец он спрятал книгу и только было собрался пойти к своей постели, как вдруг услышал за дверью какой-то странный шум, – казалось, воет ветер. Боясь, как бы не погас огонь, Трипитака поспешил заслонить свечу рукавом своей рясы. Пламя то ярко вспыхивало, то угасало. Трипитака почувствовал легкий трепет. Вдруг его охватила глубокая усталость, и, уронив голову на столик, он уснул. Однако разум его оставался совершенно ясным. Трипитака отчетливо слышал, как за окном воет ветер. О, что это был за ветер!

     В неистовстве он гнал сухие листья,
     Была свирепость в одичалом свисте,

     И звезды робко меркли в небесах,
     Он на земле кружил и пыль и прах;

     Он рвал и разгонял по небу тучи,
     И тучею вставал песок летучий.

     Вдруг вихрь стихал – смолкал последний звук,
     Лишь бормотал все жалобней бамбук;

     Когда же вновь взлетал он с силой темной, —
     Вставал на реках буйно вал огромный,

     И ветер птиц от гнезд родимых гнал,
     И гомон их, и крик не умолкал.

     Метались рыбы, и пугались звери;
     Вихрь окна в храме вырывал и двери;

     Рождал он в духах, злых и добрых, гнев.
     Светильники дымились, догорев.

     Шатались колокольни и ограды,
     И разбивались вдребезги лампады.

     И были вазы ветром снесены:
     Осколки их валялись у стены.

     Разорваны хоругви были в клочья.
     Угасло пламя. Мрак настал, как ночью.

     Курильницы попадали ничком,
     И пепел жертвенный развеялся кругом.

   И вот после одного из таких бешеных порывов ветра Трипитаке вдруг послышалось, что кто-то у двери храма тихонько позвал его:
   – Учитель!
   Трипитака вскочил и, еще не совсем очнувшись от сна, выглянул за дверь. Там стоял человек. С его волос и одежды ручьями текла вода, из глаз лились слезы.
   – Учитель, учитель! – непрерывно повторял незнакомец.
   – Ты, вероятно, какой-нибудь злой дух, оборотень или черт, явившийся сюда ночью, чтобы подшутить надо мной, – сказал Трипитака. – Так знай же, что я не жаден, не корыстолюбив. Я – умудренный знаниями монах. По велению китайского императора великих Танов я следую в Индию, чтобы поклониться Будде и попросить у него священные книги. Меня сопровождают три моих ученика, все – доблестные герои. Они умеют усмирять драконов, покорять тигров и уничтожать злых духов. Если ты попадешься им на глаза, они сотрут тебя в порошок. Однако я – человек гуманный и желаю тебе только добра. Уходи-ка отсюда подобру-поздорову и не появляйся больше у дверей храма.
   – Учитель! – отвечал незнакомец, прислонившись к стене. – Я вовсе не злой дух, не оборотень и не черт.
   – Раз ты не злой дух, не оборотень и не черт, зачем ты появился здесь глубокой ночью?
   – А вы всмотритесь в меня повнимательнее, учитель.
   Трипитака последовал его совету, и, как вы думаете, кого же он увидел?

     В высокой шапке
     Появился он,
     В халат свой золотистый
     Облачен;
     А на халате
     Вышиты драконы
     И фениксы,
     Дающие поклоны.
     И вышиты на туфлях
     Облака;
     Сжимала скипетр яшмовый
     Рука.
     Семь звезд Ковша
     На скипетре блистали;
     Черты его
     Того напоминали,
     Кому был Дун-юэ
     Властительный удел,
     А облик он такой,
     Как бог Вэнь-чан, имел.
     Премудрый этот бог,
     Высокопросвещенный,
     К литературе нашей
     Благосклонный.

   От волнения Трипитака даже в лице изменился.
   – Вы из какого царствующего дома, ваше величество?! – громко спросил он, поспешив склониться перед пришельцем в почтительном поклоне. – Прошу вас, садитесь!
   Он хотел усадить своего гостя, но рука его поймала пустоту. Тогда он отошел и сел, однако, взглянув перед собой, снова увидел незнакомца.
   – Ваше величество, – обратился к нему Трипитака, – где находится ваше царство? Очевидно, в вашей стране не все спокойно, вы подвергаетесь оскорблениям своих коварных сановников и решили ночью бежать, чтобы спасти жизнь. Если вы хотите что-нибудь сказать, говорите, пожалуйста, я вас слушаю.
   У незнакомца еще сильнее полились слезы, и он с горечью поведал Трипитаке обо всех своих бедах.
   – Учитель, – начал он, – мой дом находится всего в сорока ли отсюда, прямо на Запад. Там есть город, окруженный стеной и рвом, – это и есть то место, где я основал династию.
   – А как это место называется? – спросил Трипитака.
   – Мне нечего скрывать от вас, учитель, – отвечал незнакомец, – это и есть государство, которое я основал в свое время и впоследствии переименовал его в Уцзиго.
   – Что же вас встревожило, ваше величество, и почему вы прибыли сюда? – спросил Трипитака.
   – Учитель, – отвечал незнакомец, – пять лет назад эти края пострадали от засухи. Посевы погибли. Люди умирали с голоду, и мне было очень тяжело.
   – Но, ваше величество, – покачав головой, с улыбкой сказал Трипитака, – еще в старину говорили: «Когда государь справедлив, то и небо посылает ему свои милости». Очевидно, вы забыли о том, что надо проявлять гуманность к своим подданным. Коль скоро у вас наступил голод, зачем вы покинули вашу страну? Возвращайтесь обратно, откройте амбары, помогите народу и покайтесь в содеянных вами несправедливых поступках. Начните творить добро, объявите о помиловании всех безвинно осужденных, и небо ниспошлет вам благодатный дождь.

   – Что же вас встревожило, ваше величество, и почему вы прибыли сюда? – спросил Трипитака.

   – Наши амбары были пусты, – отвечал незнакомец. – В казне не было ни гроша. Нечем даже было выплачивать жалованье гражданским и военным служащим. Мне самому приходилось довольствоваться постной пищей. Как великий Юй, усмиривший реки, я вместе с народом терпел радости и беды, совершал омовения и соблюдал посты. Ни днем, ни ночью мы не переставали молиться и возжигать фимиам. Так продолжалось ровно три года. Но засуха не кончалась, реки и колодцы высохли. И вот, когда бедствие, казалось, достигло предела, с гор Чжуннаньшань к нам пришел один бессмертный, который обладает способностью вызывать ветер и дождь и превращать камень в золото. Он повидался сначала с моими гражданскими и военными чиновниками, а затем явился ко мне, и я тотчас же попросил его совершить моление о дожде, на что он охотно согласился. Как только в его руках зазвенела пластинка повелений, полил дождь. В тот момент мне казалось, что если осадков выпадет в количестве трех чи, то этого будет вполне достаточно. Однако бессмертный заявил, что, поскольку засуха стоит давно, надо, чтобы осадков было на два цуня больше этого количества. За его доброту я совершил перед ним восемь поклонов и назвал его своим младшим братом.
   – Так ведь вам привалило огромное счастье, ваше величество! – сказал, выслушав его, Трипитака.
   – Какое там счастье! – возразил незнакомец.
   – А как же! Раз этот бессмертный обладает такими способностями, – сказал Трипитака, – он, как только понадобится, может вызвать дождь, а из камня сделать золото. Теперь у вас ни в чем не должно быть недостатка – почему же вы покинули свою страну?
   – Целых два года, – продолжал незнакомец, – я спал и ел вместе с этим бессмертным. И вот, когда наступила третья весна, зацвели персики и абрикосы и распустились цветы, и стар, и млад, и простолюдин, и знатный человек – все вышли насладиться весенним теплом и полюбоваться весенними пейзажами. Чиновники ушли из Ямыня, а жены и наложницы бродили по дворцу. В это время мы с бессмертным, прогуливаясь рука об руку, пришли в императорский сад и как-то незаметно очутились у восьмигранного хрустального колодца. Мой спутник бросил в колодец какую-то вещь, и оттуда появилось золотое сияние. Бессмертный позвал меня будто взглянуть на драгоценность, брошенную в колодец. На самом же деле он замыслил недоброе и, как только я подошел к колодцу, столкнул меня туда; затем он завалил колодец камнем и землей и посадил банановое дерево. Пожалейте меня, учитель! Три года прошло с тех пор, как я превратился в бесприютного духа, – запричитал незнакомец.
   Услышав, что перед ним дух, Трипитака снова испугался и почувствовал слабость в коленях. Однако ему ничего не оставалось делать, как продолжать начатый разговор.
   – Вы говорите весьма странные вещи, ваше величество, – сказал он. – Если вы умерли три года назад, то почему вас не разыскивают ваши многочисленные подчиненные, ваши жены и наложницы, которые должны ежедневно являться к вам на прием?
   – О учитель! – отвечал незнакомец. – Этот бессмертный обладает редкими способностями. Погубив меня, он тут же в саду встряхнулся и превратился в точную мою копию. С того времени он завладел моей страной, и все мои чиновники, четыреста придворных служащих, жены в трех дворцах, наложницы шести палат подвластны ему.
   – Простите, ваше величество, – сказал Трипитака, – но человек вы очень несмелый.
   – Почему вы так думаете? – удивился незнакомец.
   – Если этот бессмертный, пустив в ход волшебство, сумел принять ваш образ и захватить вашу страну, о чем не знают ни ваши чиновники, ни ваши жены, а знаете вы один, вы должны обратиться с жалобой к владыке ада Янь-вану.
   – Его волшебная сила необычайно велика, – сказал незнакомец, – кроме того, он водит дружбу с владыками царства смерти. Бог – покровитель моего города – постоянно с ним пирует, а драконы – цари морей – тоже его лучшие друзья. Цитянь – владыка горы Тайшань – его близкий приятель, а десять судей царства смерти – его названые братья. Теперь вы сами видите, что мне некому пожаловаться.
   – Раз вам некому пожаловаться, – сказал тогда Трипитака, – зачем вы явились в царство света?
   – Учитель, – отвечал незнакомец, – разве осмелился бы я, бесприютный дух, прийти и беспокоить вас! Дело в том, что возле этого монастыря сейчас находятся духи всех небес, охраняющие законы Будды, даосские духи тьмы и света – Лю-дин и Лю-цзя, духи – распространители учения Будды, духи – стражи времени и восемнадцать духов, защищающих буддийскую религию, которые все следуют за вами. Только что я был подхвачен порывом ветра, вызванным ночным духом, и вмиг очутился здесь. Этот дух сказал, что трехлетний срок моих испытаний кончился, велел мне явиться к вам и поклониться. От него мне стало известно, что у вас есть ученик по прозвищу Великий Мудрец, равный небу, который обладает огромной волшебной силой, умеет усмирять злых духов и чертей. Вот я и пришел поклониться вам и нижайше просить отправиться в мою страну, изловить злого волшебника и восстановить справедливость. А уж я, как только представится случай, постараюсь отблагодарить вас за эту милость.
   – Значит, – сказал Трипитака, – вы пришли просить моего ученика уничтожить поселившегося у вас злого духа?
   – Совершенно верно, – подтвердил незнакомец.
   – Если бы вы стали уговаривать моего ученика сделать для вас что-нибудь другое, – сказал Трипитака, – то вряд ли он смог бы для вас быть полезным, но усмирять злых духов он любит больше всего на свете. Послать его в вашу страну, конечно, можно; боюсь только, как бы мы не нарушили закона.
   – Каким образом? – спросил незнакомец.
   – Вы говорили, что дух этот обладает огромной волшебной силой, – сказал Трипитака, – и сумел даже превратиться в точную вашу копию. Теперь все ваши сановники преданы ему, а ваши жены питают к нему чувство привязанности. Поэтому, какими бы способностями мой ученик ни обладал, вряд ли он решится пустить в ход оружие. Ваших подчиненных очень много и, если им удастся схватить его, нас могут обвинить в подрыве устоев государства и посадят в тюрьму. Да, все это очень сложно! Не будет ли это равносильно тому, что мы начнем рисовать тигра, а у нас получатся только лебеди!
   – Во дворце есть преданный мне человек, – отвечал незнакомец.
   – Вот и прекрасно! – обрадовался Трипитака. – Это, очевидно, один из наследных принцев? В какую область вы направили его нести оборону?
   – Нет, – отвечал незнакомец, – это мой родной сын – законный наследник престола. Он живет во дворце.
   – Но, очевидно, ваш наследник разжалован злым волшебником, – сказал Трипитака.
   – Пока еще нет, – сказал незнакомец. – Но он находится либо в зале Золотых колокольчиков, либо в зале Пяти фениксов. А может быть, занимается науками с учеными мужами или же с этим бессмертным сидит на троне. Во всяком случае, последние три года ему запрещено появляться во дворце и даже видеться с матерью.
   – Почему же это? – удивился Трипитака.
   – Так хочет волшебник, – сказал незнакомец. – Он боится, что если мать с сыном будут встречаться, то в разговоре у них могут возникнуть какие-нибудь подозрения. Поэтому он и не разрешает им видеться, надеясь навсегда остаться на троне.
   – Это небо послало вам испытание. Когда-то мне пришлось пережить нечто подобное. Мой отец был убит речным разбойником, который похитил мою мать. А через три месяца после этого печального события родился я. Меня положили в корзину и пустили в реку. К счастью, я приплыл к монастырю Цзиньшаньсы и попал в руки к его настоятелю, который воспитал меня. Я хорошо знаю, что значит расти без родителей, и потому глубоко сочувствую вашему сыну. Но я не представляю себе, как можем мы встретиться с ним?
   – А что же в этом трудного? – спросил незнакомец.
   – Ведь он находится под строжайшим надзором волшебника и не может встречаться даже с матерью. Как же я, простой монах, смогу объяснить свое желание повидаться с ним?
   – Завтра утром он выедет из дворца, – сказал незнакомец.
   – Куда же он отправится? – спросил Трипитака.
   – На охоту. Его будет сопровождать отряд в три тысячи человек с соколами и собаками. И тут, конечно, вы сможете встретиться с ним. Умоляю вас, передайте ему все, что я сказал. Он поверит вам.
   – Но ведь он простой смертный, – возразил Трипитака. – И, как все во дворце, обманут волшебником, к которому он по нескольку раз в день обращается как к своему отцу. Как же он может поверить мне?
   – Ну, тогда я дам вам одну вещь, – сказал незнакомец.
   – Какую именно? – поинтересовался Трипитака.
   – Эта вещь послужит вам как бы условным знаком. – С этими словами незнакомец положил перед Трипитакой жезл из белого нефрита с золотыми краями.
   – Что это за вещь? – спросил Трипитака.
   – Когда волшебник принял мой облик, – сказал незнакомец, – ему недоставало только одной вещи. После того как он погубил меня и, приняв мой образ, вернулся во дворец, он заявил, что жезл у него похитил волшебник. Так все эти три года он и не имеет этой регалии. И если теперь мой сын увидит этот жезл, он все поймет и отомстит за меня.
   – Ну что ж, оставьте этот жезл, – сказал Трипитака. – Я скажу своему ученику, чтобы он помог вам. Но где вы будете ждать его?
   – Я не могу ждать, – ответил незнакомец. – Мне надо уходить. Сейчас я попрошу ночного духа, чтобы он вызвал ветер и доставил меня во дворец. Я явлюсь во сне своей супруге и скажу ей, чтобы она с сыном помогли вам и вашим ученикам.
   – Хорошо, отправляйтесь, – согласился Трипитака.
   После этого дух совершил перед Трипитакой земной поклон и распрощался с ним. Трипитака поднялся было, чтобы проводить его, но неожиданно споткнулся и упал. Тут он окончательно проснулся и понял, что все это был сон. Свеча догорала. Трипитака сидел испуганный и взволнованный,
   – Ученики! Ученики! – стал он звать.
   – Кто это тут о земле [164 - Игра слов: ученик и земля по-китайски произносятся одинаково «ту-ди».] заговорил? – заворчал, проснувшись, Чжу Ба-цзе. – В прежние времена, когда я был еще добрым молодцем, я питался человеческим мясом и бараниной. Вот это была жизнь. Из-за вас я пошел в монахи, вы заставили всех нас сопровождать вас в вашем путешествии. Сначала вы сказали, что мы будем просто монахами, а теперь превратили нас в настоящих рабов. Днем тащи коромысло с вещами и веди коня, ночью – подавай горшки да согревай вас своим телом! И сами не спите и своим ученикам не даете никакого покоя.
   Тут снова раздался голос Трипитаки:
   – Ученики мои! Я только что видел какой-то странный сон.
   – Учитель, – сказал, вскочив на ноги, Сунь У-кун. – Снится всегда то, о чем думаешь. Как только вы попадаете в горы, у вас возникает страх перед духами, либо вы начинаете опасаться, что не доберетесь до монастыря Бога грома. Еще вы часто вспоминаете Чанъань и думаете о том, когда вернетесь на родину. От этих мыслей у вас и бывают разные сны. А вот у меня только одно искреннее желание – добраться до Запада и поклониться Будде. Поэтому мне ничего не снится.
   – Ученик мой, – отвечал на это Трипитака, – сон, который я видел сейчас, вовсе не навеян думами о родине. Я видел ураган, потом неожиданно в дверях появился какой-то человек. В беседе он сообщил мне, что является правителем государства Уцзиго. С него ручьем стекала вода, а из глаз лились слезы.
   Трипитака подробно передал Сунь У-куну разговор, который он вел с явившимся ему во сне гостем.
   – Ну, теперь мне все ясно, – выслушав его, со смехом сказал Сунь У-кун. – Он приснился вам специально для того, чтобы задать мне работу. Волшебник, о котором вам рассказал ночной гость, видимо, решил завладеть царством. Ну что же, ждите меня здесь, а я пойду расправлюсь с этим волшебником. Стоит мне только появиться там со своим посохом, и победа будет на моей стороне.
   – Ученик мой, – сказал Трипитака, – явившийся мне во сне человек говорил, что этот волшебник обладает огромной силой.
   – Очень я боюсь его! – сказал Сунь У-кун. – Да не успеет он услышать о моем появлении, как от страха не будет знать, куда деваться.
   – Ах да, – вспомнил Трипитака, – ведь он оставил тут какой-то талисман.
   – Ну что вы туман напускаете, учитель? – вмешался Чжу Ба-цзе. – Видели сон, и ладно. Зачем же зря болтать?
   – «Когда человек не способен верить в честность, он все равно должен отвечать любезностью на любезность», – сказал Ша-сэн. – Давайте зажжем фонарь, выйдем и посмотрим, что там делается.
   Так они и сделали. И вот при свете звезд и луны они действительно увидели жезл из белого нефрита с золотыми краями. Он лежал прямо на ступеньках. Чжу Ба-цзе подошел, взял его в руки и сказал, обращаясь к Сунь У-куну:
   – Взгляни-ка, брат, что это за штука такая?
   – Эту штуку государи держат в руке, и называется она скипетром, – сказал Сунь У-кун. – Учитель!.. – обратился он вслед за тем к Трипитаке. – Теперь мы убедились в том, что все рассказанное вами не сон, а действительность. Завтра я непременно изловлю этого волшебника. Но для этого мы должны выполнить три условия.
   – Ну и дела! – съехидничал Чжу Ба-цзе. – То, что вы видели сон, – это полбеды, но свой сон вы рассказали Сунь У-куну. А ведь он известный мастер надувать людей, вот теперь он и диктует вам три условия.
   – Чего ж ты от меня требуешь? – спросил Трипитака, возвращаясь в помещение.
   – Во-первых, завтра вы должны перенести множество испытаний, во-вторых, болезнь и, в-третьих, стерпеть унижения и оскорбления.
   – Пожалуй, и одно из этих условий невозможно выполнить! – воскликнул со смехом Чжу Ба-цзе. – Не то что три.
   Будучи человеком умным и положительным, Танский монах спросил Сунь У-куна:
   – Ученик мой, о каких же трех условиях ты говорил?
   – Распространяться об этом я не стану, – сказал Сунь У-кун, – а сейчас прежде всего я хочу передать вам две вещи.
   С этими словами наш Великий Мудрец вырвал у себя волосок, дунул на него и произнес заклинание:
   – Изменись!
   В тот же миг волосок превратился в красный лакированный ящичек с золотыми узорами. Сунь У-кун положил в него скипетр и сказал:
   – Возьмите эту вещь, учитель, и, когда наступит рассвет, наденьте свою парчовую рясу, расшитую золотом, и пойдите к главному храму читать псалмы. А я побываю в стране, о которой рассказал вам ночной гость, и постараюсь расправиться с волшебником. Это вы должны зачесть мне как заслугу. Если же все это неправда, я не стану поднимать шума.
   – Вот и отлично! – обрадовался Трипитака.
   – Если принц не отправится на охоту, мы ничего предпринимать не будем, – продолжал Сунь У-кун. – Но если он действительно выедет из города, я непременно сделаю так, чтобы он встретился с вами.
   – Что же я должен делать, когда увижусь с ним? – спросил Трипитака.
   – Я сообщу вам, когда он будет приближаться, – сказал Сунь У-кун. – Тогда вы слегка приоткроете ящичек. Я же в этот момент при помощи волшебства уменьшу свое тело до двух цуней, и вы положите меня в этот ящичек. Как только принц подъедет к монастырю, он, несомненно, выразит желание поклониться Будде. Но вы делайте вид, что не замечаете его. Тогда принц рассердится и прикажет схватить вас. Дайте ему возможность делать с вами все, что он захочет. Если он прикажет бить вас, пусть бьют, вязать – пусть вяжут, если даже прикажет казнить, вы не возражайте.
   – Как же так? – изумился Трипитака. – Ведь он обладает огромной властью. А что, если он действительно казнит меня?
   – Вы ни о чем не беспокойтесь, учитель, и во всем положитесь на меня, – сказал Сунь У-кун. – Если вам будет угрожать опасность, я приду на помощь. Возможно, он спросит, кто вы такой. Скажите, что вы монах и идете по велению китайского императора в Индию поклониться и поднести дары Будде и попросить у него священные книги. Если он поинтересуется, какие вы везете подарки, покажите ему свою рясу и скажите, что это самый скромный из подарков и что у вас есть еще две более ценные вещи. Он, конечно, станет спрашивать, какие это вещи, скажите ему, что один из этих подарков помогает узнавать все события, случившиеся за последнее тысячелетие, и все то, что произойдет в последующие пятьсот лет. После этого выпустите меня из ящика. И тут я расскажу принцу ваш сон. Если он поверит мне, я захвачу волшебника. Тем самым мы отомстим за смерть правителя Уцзиго и, кроме того, добудем себе славу. Но может случиться, что принц не поверит. Тогда вы покажете ему жезл из белого нефрита. Боюсь только, что по молодости лет он не узнает этого жезла.
   Речи Сунь У-куна обрадовали Трипитаку, и он сказал:
   – Ученик мой, лучше и не придумаешь! Итак, первый подарок – это парчовая ряса, второй – жезл из белого нефрита, а вот третий, то есть ты сам, как будешь называться?
   – А называйте меня Драгоценность, водворяющая на трон царей, и все, – сказал Сунь У-кун.
   И Трипитака крепко-накрепко запомнил это название. Так ему с его учениками и не пришлось поспать в эту ночь. Они не могли дождаться рассвета, нетерпеливо встряхивали головой, призывали солнце разогнать мрак и рассеять усыпавшие небо звезды.
   Через некоторое время восток стал светлеть. Сунь У-кун, перед тем как отправиться в путь, давал последние наставления Чжу Ба-цзе и Ша-сэну.
   – Не тревожьте монахов, – говорил он, – не разрешайте им без нужды выходить из монастыря. Ждите, пока я вернусь, и мы вместе продолжим наш путь.
   После этого он издал резкий свист и, сделав прыжок, взвился в воздух. Здесь он широко раскрыл глаза и пристально посмотрел на запад. И действительно, он увидел перед собой какую-то страну. Вас, вероятно, удивит, каким же образом это ему удалось? Но это было совсем нетрудно, так как страна эта, как вам уже известно, находилась всего в сорока ли от монастыря, и с высоты ее хорошо было видно.
   Приблизившись к городу и присмотревшись более внимательно, Сунь У-кун увидел, что над страной этой сгустились какие-то странные, зловещие тучи, а злой и сердитый ветер кружит и мечется в воздухе, и он подумал: «Если бы здесь правил настоящий государь, страну озаряло бы радужное сияние. Но троном завладел волшебник. Вот почему императорский дворец окутан зловещими тучами».
   И вот, в то время как Сунь У-кун вздыхал, находясь под впечатлением увиденного, неожиданно раздался сильный грохот, восточные ворота распахнулись и оттуда вылетел отряд всадников. Это были охотники. Все они имели воинственный вид.

     На равнину с низкою травою
     Шли через восточные ворота;
     С самого рассвета начиналась
     Жаркая облавная охота.

     Развевались яркие знамена
     И на солнце золотом блистали;
     Кони белые навстречу ветру
     Весело и бешено скакали.

     И дун-дун – удары барабана
     (Он – из аллигаторовой кожи!)
     Разносились по степи широкой,
     На грозу весеннюю похожи.

     По двое держались копьеносцы,
     Доезжачие ступали смело,
     Шли сокольничьи, свирепо глядя,
     Всадников сверкали самострелы.

     Ставились силки на малых тропах,
     Клейкие шесты для птиц проворных,
     Напрягался лук, резьбой покрытый,
     И стелилась сеть на склонах горных.

     На равнине что-то загремело,
     Вдруг раздался звук ужасной силы,
     Тысяча охотников могучих
     Барсов и медведей обложила.

     Даже заяц не нашел спасенья,
     И пришел конец тогда лисице,

     Хитрая сайга изнемогала,
     Некуда укрыться было птице.

     И куда могли спастись фазаны?
     Чтоб добычу взять – везде засады,
     И деревья на горах рубились,
     Чтобы птицам не давать пощады.

   Охотники выехали из города и рассыпались по восточному предместью на расстоянии двадцати ли. На одном из холмов был разбит лагерь, в котором обосновался молодой воин. В шлеме и разноцветной кольчуге в восемнадцать слоев, защищавшей его так же, как скорлупа защищает орех, с мечом в руках, он восседал на пегом коне. Сбоку у него висели лук и колчан, наполненный стрелами.

     Князьям присущий величавый вид,
     Надменность государя – в обращенье,
     Его осанка, речь – все поведенье
     О сане императора твердит.

   «Ну, теперь мне все ясно, – думал довольный Сунь У-кун. – Нет никаких сомнений в том, что это и есть наследный принц. Попробую-ка я подшутить над ним».
   И вот чудесный Великий Мудрец спустился на облаке вниз, ринулся в толпу всадников и, очутившись перед принцем, встряхнулся и превратился в белого зайца. Тут он что было мочи пустился наутек. Увидев зайца, принц обрадовался, быстро выхватил стрелу и, натянув до отказа лук, выстрелил. Стрела попала в цель. Все это Великий Мудрец подстроил умышленно. Стрелу, благодаря своей ловкости и проворности, он успел поймать, а сам бросился бежать дальше.
   Увидев, что стрела попала в цель, принц подстегнул коня и ринулся вдогонку за зайцем. Когда конь несся вскачь, Сунь У-кун летел словно ветер, но стоило коню замедлить бег, и Сунь У-кун делал то же самое: он все время старался быть на виду у принца. Они долго бежали, пока наконец Сунь У-кун не заманил своего преследователя к монастырю. Тут он принял свой обычный вид, и в решетке ворот осталась торчать одна только стрела. Вбежав в помещение, Сунь У-кун крикнул:
   – Учитель, он здесь!
   С этими словами Сунь У-кун превратился в крохотного монаха, величиной в два цуня, и забрался в лакированный ящичек.
   Между тем, подскакав к воротам монастыря и увидев только стрелу с оперением, принц от страха даже в лице изменился.
   «Что за чудеса! – изумленно думал он. – Ведь я совершенно отчетливо видел перед собой зайца. Куда же он девался? Осталась только стрела. Не иначе как этот заяц был уже чересчур стар и превратился в оборотня».
   Он поднял стрелу, посмотрел вверх и заметил над воротами надпись из пяти огромных иероглифов: «Монастырь Баолинь, построенный по указу императора».

   Увидев зайца, принц обрадовался, быстро выхватил стрелу и, натянув до отказа лук, выстрелил. Стрела попала в цель.

   «А ведь я слышал об этом монастыре, – подумал принц. – Помню, как несколько лет назад мой отец-государь посылал сюда чиновников. Они доставляли деньги в качестве подаяния для монахов, а также для исправления помещения и изображений Будды. И вот сегодня я совершенно неожиданно сам очутился здесь. Не зря говорится: „Проезжая мимо монастыря, непременно послушай проповедь монахов“. За всю свою жизнь я хоть на полдня оказался свободным. Войду-ка я в монастырь, поброжу там».
   Он спешился и хотел войти в ворота, но в этот момент увидел подоспевшую к нему охрану и отряд охотников в три тысячи человек. Все они с шумом подскакали к воротам монастыря. Переполошившиеся монахи поспешили выйти навстречу и приветствовали их земными поклонами. Затем они провели прибывших в главный храм, где принц должен был поклониться Будде. Осмотрев храм, принц собрался было выйти на террасу, чтобы полюбоваться окрестностями, но вдруг заметил посреди храма монаха.
   – Что за грубиян! – гневно спросил принц. – Сегодня утром состоялся мой выезд в горы. Правда, я не приказывал оповещать об этом всех и потому не могу требовать, чтобы меня встречали с должными почестями. Но встать этот монах по крайней мере должен. А он сидит словно истукан. Взять его! – приказал принц.
   И не успел он отдать приказания, как стоявшие по обеим сторонам от него воины тотчас же бросились к Трипитаке, схватили его и приготовились вязать. В это время Сунь У-кун, находившийся в ящичке, читал про себя заклинание: «Духи всех небес, охраняющие законы Будды, духи Лю-дин и Лю-цзя. Я собираюсь уничтожить злого волшебника. Но принц не знает этого и поэтому хочет связать учителя, которого вы давно охраняете. Внимательно наблюдайте, как связывают учителя: если веревки причинят ему вред – вы ответите за это!»
   Кто мог осмелиться нарушить приказ Великого Мудреца? Теперь Трипитака находился под такой надежной охраной, что до него и пальцем нельзя было дотронуться.
   – Кто ты такой, что смеешь оскорблять меня и при помощи волшебства защищать свое тело? – спросил принц.
   Тогда Трипитака подошел к принцу и, кланяясь ему, сказал:
   – Я совсем не обладаю способом укрытия своего тела. Я – Танский монах, иду из Китая в храм Раскатов грома, чтобы поклониться и поднести дары Будде и испросить у него священные книги.
   – Земли в Китае хоть и плодородны, но страна эта нищая, – сказал принц. – А скажи мне, какие ты везешь драгоценные подарки?
   – Вот ряса, которую вы видите на мне, – отвечал Трипитака. – Но это – самый скромный из трех подарков. У меня есть более ценные два подарка.
   – Как ты смеешь называть драгоценностью рваную одежду, которая не может даже прикрыть твоего тела? – сказал принц. – Да она гроша медного не стоит.
   – Может быть, вы и правы, – сказал на это Трипитака, – однако о моей рясе сложены стихи:

     Буддийская одежда не должна
     Бесстыдным подвергаться пересудам,
     И суете мирской чужда она:
     Лишь истину хранит она под спудом,
     И восемь драгоценностей на ней,
     И девять ослепительных жемчужин
     Дают здоровье изначальных дней
     И тот покой, который сердцу нужен.
     Ее соткали феи на лету
     И для того ее мне подарили,
     Чтоб ею прикрывал я наготу!
     Невежество – пустяк!
     Его б простили,
     Беда ль, что я не поклонился вам!
     Но плохо, что родителя обида
     До сей поры не отмщена врагам,
     И, значит, человек ты только с виду.

   – Что за чепуху городит этот негодяй! – гневно закричал принц. – В таких лохмотьях можно быть и поскромнее, заносчивость тебе не к лицу! Ну-ка скажи, чем обидели моего отца?
   Трипитака приблизился к принцу и, почтительно сложив руки, молвил:
   – Ваше высочество, о каких благодеяниях человек не должен забывать всю жизнь?
   – Человек не должен забывать о четырех благодеяниях, – отвечал принц.
   – О каких же именно? – снова спросил Трипитака.
   – О благодеянии неба и земли: первое дает нам покров, вторая – носит нас на себе, – отвечал принц, – о благодеянии солнца и луны, которые принесли нам свет, о благодеянии государства и правителя, которые кормят нас, и о благодеянии родителей, родивших и воспитавших нас.
   – Вот тут-то вы, ваше высочество, и ошибаетесь, – с улыбкой сказал Трипитака. – Небо и земля дали нам основу и покров, солнце и луна принесли свет, государство и правитель кормят нас. Все это верно. Но откуда взялось благодеяние родителей, выражающееся в рождении и воспитании нас?
   – Да ты, видно, смутьян и под видом монаха скитаешься по разным местам и ешь чужой хлеб! – сердито проговорил принц. – Кто же нас воспитывает, если не родители?
   – Этого я, ваше высочество, не знаю, – отвечал Трипитака. – Но вот здесь, в красном ящичке, у меня спрятан талисман, который называется Драгоценность, водворяющая на трон царей. Ему известно все, что произошло за последнее тысячелетие, и все, что случится в последующие пятьсот лет. Он знает также, что не существует четвертого благодеяния. Он же сказал, чтобы я ждал вас здесь.
   – Ну что ж, дай я взгляну на твой талисман, – сказал принц.
   Тут Трипитака приоткрыл ящичек, и Сунь У-кун очутился на воле. Принц увидел крохотного человечка, который начал метаться во все стороны.
   – Да что может знать такой малютка? – удивился принц.
   Услышав это, Сунь У-кун пустил в ход волшебство и постепенно начал увеличиваться, пока не стал в три чи и пять цуней ростом. Воины глазам своим не верили.
   – Если он не перестанет расти, то через несколько дней, пожалуй, проломит небесный свод, – говорили они между собой.
   Однако опасения их были напрасны. Сунь У-кун принял свой обычный вид и больше не увеличивался.
   – Драгоценность, водворяющая на трон царей, – сказал тут принц, обращаясь к Сунь У-куну. – Этот монах говорит, будто ты знаешь все, что было в прошлом, и все, что случится в будущем. Ты что же – гадаешь на панцирях черепах или на тысячелистнике? А можешь ты предсказывать судьбу по книгам?
   – Ничего этого мне не нужно, – отвечал Сунь У-кун. – Я пользуюсь только собственным языком, которым предсказываю все события.
   – Что за чушь! – сказал принц. – С древних времен наиболее сокровенной книгой была «Книга перемен», по которой определялись все счастливые события, а также беды в Поднебесной. Благодаря ей каждый человек знал заранее, как ему поступать в том или ином случае. Простой народ гадал на панцирях черепах или же на тысячелистнике. На чем же основываются твои предсказания? Своими глупыми речами ты только зря тревожишь людей.
   – Зачем делать поспешные выводы, ваше высочество? – сказал Сунь У-кун. – Послушайте лучше, что я вам скажу. Ведь вы наследник престола в государстве Уцзиго. Помните, пять лет назад, когда вашу страну постиг неурожай и народ страдал от голода, ваш отец-государь и его сановники совершали моления о дожде, но дождя все не было. И вот тогда к вам пришел даос с горы Чжуннаньшань. Этот даос умел вызывать ветер и дождь, а также переплавлять камень в золото. Даос пришелся по нраву вашему батюшке, и они даже побратались. Правду я говорю?
   – Правду, – подтвердил принц, – продолжай, прошу тебя!
   – Ну а три года назад этот даос исчез. так, спрашивается, кто же остался сиротой?
   – Действительно, был такой даос, – стал припоминать принц, – и мой батюшка стал его побратимом. Они, как говорится, и ели и спали вместе. Но вот однажды, когда они гуляли в саду, даос вызвал ветер и, взяв у отца жезл из белого нефрита с золотым ободом, вернулся на гору Чжуннаньшань. Мой отец до сих пор скучает по другу, ничто его не радует, и вот уже три года, как он приказал закрыть сад. Неужели на троне сидит кто-то другой, а не мой отец?
   Слушая принца, Сунь У-кун только улыбался. И когда принц повторил свой вопрос, он продолжал молчать.
   – Почему ты, мерзавец, не отвечаешь? – возмутился принц. – Что значат твои улыбки?
   – Я многое еще должен сказать вам, – молвил Сунь У-кун, – но, к сожалению, мы с вами здесь не одни и я не могу этого сделать.
   Принц решил, что Сунь У-кун прав и, махнув рукавом, приказал свите удалиться. Сопровождавшие его командиры тотчас же отдали приказ, и весь отряд в три тысячи человек покинул монастырь и расположился во дворе. Теперь в храме никого не осталось, кроме принца, который сидел на возвышении, Трипитаки и Сунь У-куна. Монахи тоже удалились. Тогда Сунь У-кун с серьезным видом подошел к принцу и сказал:
   – Ваше высочество, ветер унес вашего родного отца, а правит страной даос.
   – Ерунда все это! – воскликнул принц. – После того как даос ушел от нас, мой отец спокойно правит страной. Нашу землю часто орошают благодатные дожди, народ живет в мире и спокойствии. А ты говоришь, что страной правит не мой отец. Лишь потому, что я молод, я прощаю тебя. Но если бы эти твои слова услыхал мой отец, он немедленно приказал бы схватить тебя и разрубить на мелкие части.
   Принц был так рассержен, что почти выкрикнул эти слова.
   – Вот видите, – сказал Сунь У-кун, обращаясь к Трипитаке. – Говорил я вам, что он не поверит! Что же, ничего не поделаешь! Остается лишь одно – передать ему талисман и продолжать наш путь.
   Трипитака передал Сунь У-куну красный ящичек. Взяв его, Сунь У-кун встряхнулся, и ящичек тотчас же исчез: волосок, превращенный Сунь У-куном в ящичек, вернулся на свое место. А жезл из белого нефрита Сунь У-кун обеими руками почтительно преподнес наследнику престола.
   – Ай да монах! – воскликнул принц, увидев жезл. – Пять лет назад ты появился у нас под видом даоса и обманом завладел нашим фамильным сокровищем. Теперь же, в образе монаха, ты решил вернуть его нам. Взять его! – крикнул принц.
   Трипитака не на шутку испугался и в замешательстве, указывая на Сунь У-куна, сказал:
   – И все это ты, проклятый бимавэнь, стараешься накликать беду, да еще впутываешь меня!
   Сунь У-кун поспешно подошел к принцу и, взяв его за руку, сказал:
   – Не кричите! Не разглашайте тайны! Я вовсе не Драгоценность, водворяющая на трон царей, а у меня другое имя!
   – Подойди сюда! – сердито приказал принц. – И говори свое настоящее имя. Я велю судить тебя!
   – Я старший ученик этого почтенного монаха и зовут меня Сунь У-кун – странствующий монах. Я сопровождаю учителя в его паломничестве на Запад за священными книгами. Вчера вечером мы подошли к этому монастырю и попросились на ночлег. Мой учитель до третьей ночной стражи читал священное писание и вдруг задремал. Во сне к нему явился ваш отец и сказал, что даос сбросил его в колодец, а сам принял его вид. Никому из сановников это и в голову не могло прийти. А вы по молодости лет тоже не смогли разобраться в этом. Он запретил вам входить во дворец, закрыл сад, видимо опасаясь, как бы его преступление не раскрылось. Так вот, ваш отец явился сегодня ночью как раз для того, чтобы попросить нас усмирить злого волшебника. Вначале я сам не верил этому, но, когда поднялся в воздух и увидел зловещие тучи, сгустившиеся над вашей страной, понял, что все это чистая правда. Я уж совсем было собрался отправиться в ваши владения на расправу со злым духом, но тут увидел, что вы едете с отрядом на охоту. Белым зайцем, в которого попала ваша стрела, – был я. Я заманил вас к этому монастырю для того, чтобы вы встретились с моим учителем и узнали всю правду. Вы узнали этот жезл и теперь должны выразить нам благодарность и во что бы то ни стало отомстить за отца.
   Принц был очень опечален.
   «Нельзя не верить тому, что говорят эти люди, – думал он. – Ведь у них есть три доказательства. Но если верить им, то как я теперь встречусь со своим отцом?»
   Принц не знал, что делать. Видя, что он колеблется, Сунь У-кун подошел к нему и сказал:
   – У вас не должно быть никаких сомнений, ваше высочество! Возвращайтесь сейчас в город, повидайтесь с матерью и узнайте только об одном: не изменились ли у нее за последние три года отношения с отцом. Больше ни о чем не надо спрашивать. Все сразу прояснится.
   – Совершенно верно, – согласился наследник. – Сейчас я вернусь в город, а вы ждите меня здесь.
   С этими словами он вскочил, схватил жезл и почти бегом бросился к дверям. Но тут Сунь У-кун остановил его.
   – Если вы вернетесь в город вместе с вашим отрядом, – сказал он, – наша тайна раскроется и мне трудно будет добиться успеха. Вам следует возвратиться одному, скрытно, без всякого шума. Причем въезжайте не через главные ворота, а через боковые. Когда прибудете во дворец и встретитесь с матерью, ни в коем случае громко не разговаривайте, а то кто-нибудь услышит. Если только волшебник заподозрит что-нибудь, вам и вашей матери будет грозить смертельная опасность.
   Принц послушался совета Сунь У-куна и, выйдя из монастыря, приказал своим командирам:
   – Вы оставайтесь пока здесь, а я скоро вернусь, мне нужно съездить в город.

     Отряду приказав остановиться,
     Он на коня вскочил и в город мчится.

   Если вам интересно узнать о том, как принц встретился с матерью и какой между ними произошел разговор, прочитайте следующую главу.

Глава тридцать восьмая,

//-- рассказывающая о том, как из разговора с матерью наследник престола узнал, где правда и где ложь, и как Сунь У-кун и Чжу Ба-цзе, проникнув в тайну, установили, где истина и где обман --//

     О следствиях и о причинах вел
     Он разговор почтительный с Владыкой.
     И сходство их беседы он нашел
     С беседой Будд в премудрости великой.

     Ее запомнив, он благоговел
     Пред Буддою, сошедшим для спасенья,
     И духов злых обуздывать умел
     Могуществом святого дерзновенья.

     Но если хочешь истину узнать
     О подлинной природе властелина,
     Сперва узнай – в свой час какая мать
     Должна была родить такого сына.

     Пусть мир иной еще не предстает,
     И пусть не предаемся мы виденьям,
     Но мы идем, и каждый шаг вперед
     Возводит к совершенству по ступеням.

   Итак, расставшись с Великим Мудрецом, принц очень скоро прискакал в город. Он, как и было условлено, миновал главный вход во дворец и направил коня к задним воротам. Здесь в охране стояло несколько евнухов, которые, узнав принца, не решились его задержать.
   Пришпорив коня, принц влетел во двор. В одной из беседок он увидел свою мать-государыню, которая сидела, облокотившись на перила, и горько плакала. Придворные дамы обмахивали ее опахалами. Вы, вероятно, спросите, чем были вызваны ее слезы. В четвертую ночную стражу императрице приснился сон. Половину его она забыла, и вот теперь это очень удручало ее. Подъехав к беседке, принц спешился и опустился перед матерью на колени.

   Подъехав к беседке, принц спешился и опустился перед матерью на колени.

   – Мама! – позвал он.
   – Сынок! – воскликнула государыня, не скрывая своей радости. – Какое счастье! Последнее время ты так был занят беседами с отцом, что у тебя даже не оставалось времени повидаться со мной. Я очень скучала! Как же это тебе сегодня удалось улучить минутку и прийти ко мне? Какую огромную радость ты доставил мне своим приходом! Но почему ты так печален, сын мой? – спросила она. – Твой отец уже не молод, и наступит день, когда дракон должен будет вернуться в бирюзовое море, а феникс улететь в небеса [165 - Умереть, отойти в вечность.]. Ты займешь императорский трон; о чем же тебе печалиться?
   – Мама, – молвил тогда принц, низко кланяясь. – Скажи мне, кто сидит сейчас на троне?
   – Да ты что, сын мой, с ума сошел? – изумилась мать. – О чем ты говоришь? На троне сидит твой отец!
   – Дорогая мама, – продолжал принц, – умоляю тебя, не сердись за то, что я задам тебе один вопрос. Если ты не пообещаешь простить меня, я не осмелюсь спрашивать.
   – Что же плохого в том, что сын обращается с вопросом к матери, – удивилась государыня. – Не стесняйся и говори скорее.
   – Дорогая мама, – произнес наследник, – скажи, пожалуйста, какие у тебя отношения с твоим мужем? Не изменились ли они за три последних года?
   При этих словах у императрицы от страха душа ушла в пятки. Она поспешно вышла из беседки и, крепко прижав сына к груди, залилась слезами.
   – Сынок мой! – воскликнула она. – Мы так давно не виделись! Что же заставило тебя сегодня приехать сюда и спрашивать об этом?
   – Ну вот что, мама, – рассердился принц, – если хочешь мне что-нибудь сказать – говори. Если же будешь молчать, ты можешь повредить очень важному делу.
   Тут государыня приказала придворным дамам удалиться и сквозь слезы проговорила:
   – Если бы ты, сынок, не спросил меня об этом, я, может быть, ничего не поняла бы, даже попав в преисподнюю. А теперь слушай, я скажу тебе всю правду:

     Три года назад теплоту я знавала и ласки,
     Последних три года я видела холод и лед,
     Когда же на ложе об этом его вопрошаю,
     «Я стар!» – отвечает, былую любовь предает.

   Услышав это, принц освободился из объятий матери и бросился к коню. Но мать удержала его.
   – Сын мой, – сказала она, – что случилось? Я еще не все сказала тебе, а ты хочешь уезжать.
   – Мама, – молвил тогда наследник, снова опускаясь на колени, – я не решался сказать тебе этого. Но сегодня утром по повелению государя я с соколами и собаками отправился за город на охоту. По дороге мне повстречался святой монах, который идет из Китая на Запад за священными книгами. Его старший ученик, по имени Сунь У-кун, обладает волшебной силой и может усмирять злых духов. От него-то я и узнал, что мой отец погиб в хрустальном колодце императорского сада, а даос, который жил у нас, принял его облик и захватил трон. Сегодня в третью стражу мой отец явился во сне этому монаху и просил его уничтожить злого духа. Не смея поверить ему, я решился спросить тебя об этом. И вот теперь, когда ты обо всем мне рассказала, я понял, что на троне действительно сидит злой дух.
   – Сынок мой, – молвила мать, – как мог ты поверить чужим людям?
   – Да я бы не поверил, если бы отец не оставил ему одну вещь, – отвечал принц.
   С этими словами принц достал из рукава жезл из белого нефрита с золотым ободом и передал его матери. Взглянув на жезл, императрица залилась горючими слезами.
   – О властелин мой! Почему же ты сразу не пришел ко мне, а вначале явился к монаху?
   – О чем это ты говоришь, я не совсем понимаю, – удивился наследник.
   – Сын мой, – сказала тогда императрица, – сегодня, в четвертую ночную стражу, во сне мне явился мой муж. Он пришел совершенно мокрый, с его одежды ручьями лилась вода, и сказал, что невинно загублен злодеем. Этой же ночью его бесприютный дух явился к Танскому монаху с просьбой покарать злодея и спасти его от прежнего перерождения. Вот все, что я помню. Остальное совершенно забыла. И вот перед твоим приходом я как раз об этом думала. Откуда могла я знать, что сегодня услышу эту же историю из твоих уст, да еще ты привезешь мне жезл из белого нефрита. Отправляйся-ка скорее к святому монаху, пусть расправится со злым волшебником. Справедливость должна восторжествовать. Совершив это доброе дело, мы отплатим отцу за все его заботы.
   Принц, не мешкая, вскочил на коня и выехал из дворца через задние ворота. Поистине можно сказать:

     Матери-царице,
     Сдерживая слезы,
     Поклонился он.
     Пред монахом Танским,
     Сдерживая горе,
     Положил поклон.

   Вскоре он очутился у ворот монастыря Баолинь и, поддерживаемый воинами, спешился. В это время солнце уже клонилось к западу. Принц приказал отряду оставаться на месте, а сам вошел в монастырь, поправил на себе одежду и попросил вызвать Сунь У-куна. Но в этот момент Царь обезьян степенно вышел из главного храма.
   – Я вернулся, учитель, – произнес принц, опускаясь на колени.
   – Встаньте, – сказал Сунь У-кун, подходя к нему и поднимая с колен. – С кем вы разговаривали в городе?
   – С матерью, – отвечал принц. И он подробно передал весь разговор.
   – Ну раз он холоден как лед, – с усмешкой сказал Сунь У-кун, – значит превращен из какого-нибудь очень холодного вещества. Но это не важно! Я все равно расправлюсь с ним. Сегодня уже поздно, так что возвращайтесь пока в город без меня, а я приеду завтра.
   – Учитель, – снова опустившись на колени, молвил принц, – я лучше останусь прислуживать вам здесь и поеду в город завтра вместе с вами.
   – Нет, так не годится! – отвечал Сунь У-кун. – Если мы появимся вместе, у волшебника возникнут подозрения. Он не поверит тому, что мы встретились случайно, а подумает, что я прибыл по вашему приглашению, и мы напрасно навлечем его гнев на вас.
   – Он все равно будет сердиться, если даже я приеду сегодня.
   – Это почему же? – поинтересовался Сунь У-кун.
   – Я отправился на охоту с утра, – сказал принц, – захватил с собой большой отряд охотников с соколами и собаками и за весь день мы не подстрелили ни одной птицы. Как же я предстану перед правителем? Он обвинит меня в том, что я ни на что не годен, и бросит в тюрьму. И завтра, когда вы прибудете в город, вам никто не поможет. Среди придворных у вас тоже не будет ни одного своего человека.
   – Какие пустяки! – отвечал Сунь У-кун. – Если бы вы раньше сказали мне об этом, вам не пришлось бы охотиться. Звери сами шли бы к вам в руки.
   И вы взгляните только, какое искусство показал наш прекрасный Великий Мудрец перед принцем! Подтянувшись, он совершил прыжок и сразу очутился на облаке. Здесь он произнес заклинание, и перед ним тотчас же предстали духи гор и земли и, почтительно приветствуя его, спросили:
   – Что прикажете, Великий Мудрец?
   – Я сопровождаю Танского монаха в его паломничестве на Запад, – сказал Сунь У-кун. – Придя в эти места, мы узнали, что тут завелся злой дух. Вот я и хочу расправиться с ним. Посоветуйте, что делать? Наследник отправился на охоту, но не подстрелил ни одной птицы и теперь не осмеливается возвратиться во дворец. Вот я и решил обратиться к вам с просьбой: пожалейте его и найдите, пожалуйста, сайгу, кабанов, оленей, зайцев и других зверей и дичь.
   Не осмеливаясь нарушить приказ, духи только спросили:
   – А сколько надо?
   – Да это не важно, – отвечал Великий Мудрец.
   Духи тотчас же подняли на ноги свои волшебные войска, вызвали ветер и вмиг наловили фазанов, горных куропаток, оленей, сайгу, лисиц, барсуков, тигров – всего несколько тысяч, и все это преподнесли Сунь У-куну.
   – На что они мне? – сказал Сунь У-кун. – Вы вытяните у них жилы и расставьте по обеим сторонам дороги до самого города: пусть охотники выловят их и спокойно возвратятся во дворец. Заслуга в этом деле будет полностью принадлежать вам.
   Духи тотчас же прекратили ветер и сделали так, как велел им Сунь У-кун. После этого Великий Мудрец спустился на облаке вниз.
   – Ваше высочество, – сказал он, – вы можете спокойно отправляться во дворец. По дороге вы найдете все, что вам нужно, и вернетесь не с пустыми руками.
   Принц не мог не поверить, так как собственными глазами видел, какой волшебной силой обладает Сунь У-кун. Поклонившись ему на прощание, принц вышел из монастыря и приказал отряду скакать в город. По дороге они действительно нашли несметное количество зверей и дичи и, не прибегая к помощи соколов и собак, начали ловить добычу, громко выражая восторг и приписывая все это счастливой звезде наследника. Они и понятия не имели о волшебной силе Сунь У-куна. Весело, с победными песнями вернулись они в город.
   Сунь У-кун тем временем неотлучно находился возле Трипитаки, а монахи, видя, с каким вниманием гости отнеслись к принцу, прониклись к ним чувством глубокого уважения. Они приготовили трапезу, всячески старались услужить Трипитаке и в конце концов, как и накануне, предложили им устроиться на ночь в главном храме. Уже наступила первая ночная стража, а Сунь У-кун все не мог уснуть: тревожные думы одолевали его. Наконец он не выдержал, вскочил и подошел к постели Трипитаки.
   – Учитель! – позвал он.
   Трипитака еще не спал, однако, зная беспокойный нрав Сунь У-куна, притворился спящим и ничего не ответил. Тогда Сунь У-кун стал трясти его.
   – Учитель, вы спите?
   – Что за несносное создание! – рассердился Трипитака. – Ни днем ни ночью нет от тебя покоя. Ну что ты расшумелся?
   – Мне хотелось бы посоветоваться с вами об одном деле, учитель.
   – Какое еще дело, говори.
   – Днем, разговаривая с принцем, я немного прихвастнул, – признался Сунь У-кун. – Я сказал ему, что моя сила огромна, что она выше гор и глубже моря и уничтожить злого духа для меня – все равно что достать какую-нибудь вещь из кармана, стоит лишь протянуть руку. Вот об этом я сейчас и думаю.
   – Что же, если дело это тебе не под силу, не берись за него, – сказал Трипитака.
   – Выловить его, конечно, надо, – сказал Сунь У-кун. – Как бы только не преступить закона.
   – Эта обезьяна, видно, совсем запуталась! – изумился Трипитака. – Волшебник захватил императорский трон, почему же расправа с ним может оказаться делом незаконным?
   – Вы, монахи, только и знаете, что читать псалмы, поклоняться Будде да предаваться самосозерцанию, – произнес Сунь У-кун. – А законов, составленных Сяо Хэ, наверное, и в глаза не видели. Недаром говорят: «Не пойман – не вор». Ведь этот волшебник вот уже три года как управляет страной и за все это время ничем не выдал себя. Он спит с императрицей, проводит все свое время в кругу сановников и веселится вместе с ними. Предположим, я захвачу его, а вот обвинения мы не сможем ему предъявить.
   – Почему же это? – удивился Трипитака.
   – А очень просто, потому что он невинен, как тыква-горлянка без горлышка, – ответил Сунь У-кун, – и может свободно поспорить с вами, точно так же как свободно перекатывается тыква. Он скажет: «Я правитель государства Уцзиго – какое же ты имеешь право хватать меня? Это беззаконие». А мы что скажем ему на это? Какие у нас доказательства?
   – Что же ты предлагаешь делать? – спросил Трипитака.
   – Я уже все хорошо обдумал, – отвечал, улыбаясь, Сунь У-кун. – Мне мешаете только вы – вернее, ваша склонность прикрывать недостатки других.
   – Что ты хочешь этим сказать? – удивился Трипитака.
   – Вот, например, вы питаете симпатию к такой дубине, как Чжу Ба-цзе, – сказал Сунь У-кун.
   – Почему ты так думаешь? – недоумевал Трипитака.
   – Ну а если я ошибаюсь, – сказал Сунь У-кун, – тогда вам придется набраться храбрости и остаться здесь с одним Ша-сэном. Мы же с Чжу Ба-цзе предварительно побываем в городе, разыщем императорский сад, откроем хрустальный колодец, вытащим труп императора и завернем его во что-нибудь. А завтра, когда мы приедем в город, перед тем как обратиться за дорожными свидетельствами, я возьму свой посох и стану бить волшебника. Если же он вздумает возражать, мы покажем ему труп и скажем: «Вот тот, кого ты убил!» Затем мы позовем наследника, который будет оплакивать своего отца; из покоев выйдет императрица – она тоже опознает мужа, да и все сановники смогут удостовериться в том, кто их настоящий правитель. Вот тогда мы сможем действовать. Всем станет ясно, кто является преступником, и легко будет совершить правосудие.
   Выслушав это, Трипитака остался очень доволен и сказал:
   – Боюсь только, что Чжу Ба-цзе не захочет идти.
   – Вот видите, – с улыбкой сказал Сунь У-кун. – Ведь говорил же я, что вы любите прикрывать слабости других. Почему вы думаете, что он не захочет пойти? Вы сейчас только помолчите некоторое время, точно так же, как это вы делали тогда, когда я звал вас, и все будет в порядке. На этот раз я полностью полагаюсь на свое красноречие и ручаюсь, будь то Чжу Ба-цзе или Чжу Цзю-цзе, я сумею уговорить его.
   – Ну что же, ладно. Иди зови его, – согласился Трипитака.
   Тогда Сунь У-кун подошел к постели Чжу Ба-цзе и позвал:
   – Ба-цзе! Ба-цзе!
   Но Чжу Ба-цзе, сильно утомившись за дорогу, громко храпел и даже не думал откликаться. Тут Сунь У-кун одной рукой взял его за ухо, а другой – за волосы и с силой дернул:
   – Чжу Ба-цзе!
   Однако Дурень продолжал отмахиваться. Наконец Сунь У-кун крикнул еще раз, и только после этого Дурень пробормотал:
   – Брось свои шутки и спи! Ведь завтра снова в путь!
   – Да я не шучу! – сказал Сунь У-кун. – У меня дело есть.
   – Что там еще за дело?
   – Ты слышал, о чем говорил принц? – спросил Сунь У-кун.
   – Я никого не видел и ничего не слышал, – отвечал Чжу Ба-цзе.
   – Так вот, – продолжал Сунь У-кун. – Принц сказал, что волшебник, который живет в их городе, обладает замечательным талисманом. Этот талисман делает его непобедимым. Ведь завтра нам не избежать боя. Обладая таким талисманом, волшебник сможет, конечно, одолеть нас. Поэтому я думаю, что неплохо было бы украсть у него этот талисман.
   – Ты что же это подстрекаешь меня, дорогой брат, на разбой? – спросил Чжу Ба-цзе. – Но как верный твой помощник, я считаю необходимым договориться с тобой о следующем: когда талисман мы украдем и усмирим волшебника, то никакой торговли при дележе талисмана, как это делают скряги, я не хочу. Талисман должен быть моим.
   – А зачем он тебе? – удивился Сунь У-кун.
   – Видишь ли, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Я не такой мастер говорить, как ты, поэтому мне трудно собирать подаяние. Я здоров, силен, только разговор у меня грубый. Читать псалмов я не умею. Вот талисман и пригодится мне, когда я окажусь в затруднительном положении.
   – Ладно, я отдам его тебе, – сказал Сунь У-кун. – Мне дорога слава, а не какой-то талисман.
   Услышав это, Дурень очень обрадовался, вскочил с постели и, натянув на себя одежду, пошел вместе с Сунь У-куном. Вот уж не зря говорится, что «вино вызывает краску, а золото способно поколебать добродетель». Они тихонько открыли дверь и, покинув Трипитаку, поднялись на облако.
   Вскоре они очутились у городских ворот и услышали, как на башне пробили вторую стражу.
   – Уже вторая стража, брат, – сказал Сунь У-кун.
   – Вот и прекрасно! – воскликнул Чжу Ба-цзе. – Сейчас все уже спят, а первый сон самый крепкий.
   Они не пошли к главным воротам, а решили пройти через задние. Вдруг послышались звуки колотушки.
   – Ворота крепко охраняются, – сказал Сунь У-кун. – Как же мы проникнем в город?
   – Да где же это видано, чтобы воры входили через ворота? – рассмеялся Чжу Ба-цзе. – Надо перемахнуть через стену, и дело с концом.
   Сунь У-кун согласился и, подтянувшись, прыгнул. За ним последовал и Чжу Ба-цзе. Очутившись в городе, они пошли разыскивать императорский сад. Вдруг перед ними выросли белые ворота в виде трехъярусной арки. Над воротами, при свете звезд и луны, поблескивала надпись из трех огромных иероглифов: «Императорский сад». Подойдя ближе, Сунь У-кун увидел, что ворота опечатаны в нескольких местах и на них висит замок, уже успевший покрыться ржавчиной. Он приказал Чжу Ба-цзе пустить в ход свою силу. Дурень взмахнул граблями и изо всех сил ударил. Ворота разлетелись в щепы. Сунь У-кун вбежал в сад и, не в силах сдержать охватившие его чувства, стал прыгать и громко кричать. Этим он так напугал Чжу Ба-цзе, что тот подбежал к нему и, схватив за рукав, проговорил:
   – Ты что же, брат, хочешь погубить меня! Да слыханное ли дело, чтобы воры так кричали! Ведь если ты всех разбудишь, нас схватят, отправят в суд, а затем приговорят к смертной казни или в лучшем случае вышлют на родину и отдадут в солдаты.
   – А знаешь, что меня так взволновало? – спросил Сунь У-кун. – Взгляни-ка сюда!

     Роспись стен и легкие перила
     Плесень запустения покрыла;
     Покосились набок павильоны,
     Розы увядают и пионы,
     Тиной затянуло пруд глубокий,
     На прибрежьях – заросли осоки.
     Потерял жасмин благоуханье,
     Засыхает роза без вниманья,
     Мальвы средь травы ползучей луга
     Только душат и глушат друг друга;
     Падают искусственные скалы,
     Пересохли прежние каналы,
     И бамбук и сосны стали ныне,
     Как сухой кустарник средь пустыни,
     Южный персик, сладкие гранаты
     Вывернуты, сломаны, измяты,
     Карликовых сосен злополучье:
     Оборвали корни им и сучья.
     Там, где люди некогда ходили,
     Мхи дорожки прежние покрыли,
     Дикая трава, полыни клочья
     На дорогу перешли с обочин,
     Мостиков коснулось разрушенье, —
     Сад являл картину запустенья.

   – Какой толк от того, что ты будешь вздыхать? – сказал Чжу Ба-цзе. – Давай лучше скорее возьмемся за дело.
   Сунь У-кун поборол в себе грусть, охватившую его, и постарался вспомнить все, что говорил ему Трипитака. Итак, колодец должен находиться под банановым деревом. И действительно, они увидели перед собой банановое дерево с очень пышной листвой, которое резко выделялось среди остальных деревьев.

     Одно из прекраснейших, чудных растений,
     Постигшее издавна смысл бытия,
     Висят на ветвях твоих листья бумагой,
     Из листьев свернувшихся – крона твоя.
     А ветви твои, как тончайшие сети,
     А в сердце краснеется капля румян;
     Увянув, боишься осеннего ветра,
     Грустишь под дождем полуночным, банан!
     Следит за тобою великий Садовник.
     Самою Природою ствол твой взращен.
     У листьев банановых есть назначенье:
     Написан на них весь буддийский канон.
     И честь эту листья навек заслужили,
     Как феникса перья, они хороши;
     Хвост птицы Луань не бывает прекрасней,
     С них слабые росы стекают в тиши.
     Прозрачная дымка, скользя, окружает,
     Их темная тень на дверях, на окне,
     Их тень бирюзовая на занавеске,
     И в тусклом сиянье она при луне.
     На этих деревьях ни лебедь, ни гуси
     Не смеют устроить в полете привал.
     Так кто б, дерзновенный, к священным деревьям
     Коней своих белых в пути привязал?
     Придут холода, и деревья увянут;
     Но ныне под ними смиряется зной,
     Под ними покой от палящего солнца,
     Хоть думой они истомились одной:
     И персик и слива прекрасней в цветенье!
     И вот, отступив от беленой стены,
     Подальше к востоку стоят одиноко
     Красавцы бананы, смущенья полны.

   – Ну что, примемся за работу? – сказал Сунь У-кун. – Талисман спрятан здесь, под банановым деревом.
   Дурень обеими руками поднял грабли и одним ударом свалил дерево. Затем он рылом начал рыть землю, вырыл яму в четыре чи глубиной и увидел каменную плиту.
   – Дорогой брат! – вскричал обрадованный Дурень. – Вот удача! Талисман здесь, под каменной плитой, но его пока не видно, поэтому я не знаю, в кувшине он или в ящике.
   – А ты подними и посмотри, – посоветовал Сунь У-кун.
   Дурень послушно поддел мордой плиту и приподнял ее. Оттуда исходило радужное сияние.
   – Вот повезло! – снова крикнул Чжу Ба-цзе. – Ты посмотри, какое сияние исходит от этого сокровища!
   Но, присмотревшись повнимательнее, он так и ахнул. Оказывается, это луна и звезды отражались в воде.
   – Дорогой брат, – сказал тогда Чжу Ба-цзе, – когда берешься за какое-нибудь дело, надо обдумывать его до конца.
   – Что же именно следовало обдумать? – спросил Сунь У-кун.
   – Ведь колодец очень узкий, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Если бы ты сказал, что талисман находится в колодце, я прихватил бы с собой две веревки и ты легко спустил бы меня вниз. Но мы пришли с пустыми руками. Как же я спущусь за сокровищем, которое находится там?
   – Будешь ты спускаться или нет? – спросил Сунь У-кун.
   – Я хотел было, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Но как это сделать без веревки?
   – Ничего, раздевайся, – смеясь, сказал Сунь У-кун. – Я помогу.
   – Да мне снимать нечего, – сказал Чжу Ба-цзе. – Вот только скину халат, и все.
   Тут наш прекрасный Великий Мудрец взял свой посох, потянул его и сказал:
   – Удлинись!
   Посох тотчас же увеличился до восьми чжан длины.
   – Чжу Ба-цзе, – сказал тогда Сунь У-кун, – берись за один конец, я спущу тебя вниз.
   – Ладно, – согласился Чжу Ба-цзе, – но как только я достигну воды, остановись.
   – Не беспокойся, сам знаю! – отвечал Сунь У-кун.
   Чжу Ба-цзе ухватился за посох, Сунь У-кун легонько приподнял его и стал опускать. Вскоре Чжу Ба-цзе достиг воды.
   – Вода! – крикнул он.
   Услышав это, Сунь У-кун рывком опустил посох вниз. От неожиданности Чжу Ба-цзе выпустил посох из рук и полетел в воду.
   – Будь ты проклят! – отфыркиваясь и пуская пузыри, крикнул он. – Ведь просил не спускать меня в воду. А он вот что делает.
   Тут Сунь У-кун втащил посох наверх и со смехом спросил:
   – Ну что, нашел талисман?
   – Какой там, к черту, талисман, – выругался Чжу Ба-цзе, – тут одна вода!
   – А талисман как раз и находится под водой, – сказал Сунь У-кун. – Поищи как следует.
   Дурень, который чувствовал себя в воде, как рыба, нырнул. Только теперь он понял, как глубок колодец! Он все погружался и погружался, как вдруг перед его глазами выросла каменная арка с надписью: «Хрустальный дворец».
   – Ну, все кончено! – сказал сам себе сильно встревоженный Чжу Ба-цзе. – Видимо, сбился с дороги и очутился у самого моря. Не мог же Хрустальный дворец попасть в колодец!
   Чжу Ба-цзе не знал, что Хрустальный дворец принадлежал Царю колодезных драконов. И вот в тот момент, когда Чжу Ба-цзе рассуждал сам с собой по поводу сделанного им открытия, из дворца вышел дозорный якша. Увидев Чжу Ба-цзе, он бросился назад и скрылся за воротами.
   – Великий царь! – воскликнул он. – Беда пришла! В колодец спустился какой-то монах с длинной мордой, огромными ушами и совершенно голый. Он еще жив и вопреки всем законам даже разговаривает.
   Царь драконов сильно встревожился.
   – Это небесный командующий – Тянь-пэн, – сказал он. – Вчера ночью сюда явился посланец с императорским указом. Император приказал духу государя страны Уцзиго повидаться с Танским монахом и попросить Великого Мудреца усмирить волшебника. И сейчас сюда прибыли сам Великий Мудрец, равный небу, и небесный командующий Тянь-пэн. Просите их во дворец, да поживее.
   Царь драконов оправил на себе одежду и головной убор и в сопровождении сановников вышел за ворота.
   – Прошу вас пожаловать во дворец! – громко провозгласил он.
   «А, старый знакомый!» – с удовлетворением подумал Чжу Ба-цзе и, не ожидая дальнейших приглашений, вошел в Хрустальный дворец. Там он без всяких церемоний, как был голый, уселся на почетное место.
   – Господин командующий, – обратился к нему Царь драконов, – недавно я услышал о том, что вас вернули к земной жизни, вы приняли буддизм и сопровождаете Танского монаха в его паломничестве за священными книгами. Расскажите же нам, как вы очутились здесь?
   – Вот как раз об этом я и хотел с вами поговорить, – сказал Чжу Ба-цзе. – Мой брат по учению, Сунь У-кун, выражает вам свое почтение и велел мне попросить у вас талисман. Какой именно, мне неизвестно.
   – Я очень сожалею, но помочь вам не могу, – отвечал царь. – Откуда у нас драгоценности? Ведь не могу же я равняться с царями рек Янцзы, Хуанхэ, Хуайхэ и Цзихэ. Они могут летать и обладают способностью перевоплощения. А я постоянно нахожусь здесь и подолгу даже не вижу солнца и луны.
   – Ну вот что, – сказал Чжу Ба-цзе. – Нечего прибедняться. Выкладывайте все, что у вас есть!
   – Спрятана тут у меня одна драгоценность, – сказал Царь драконов. – Но ее не притащишь. Может быть, вы, господин командующий, пойдете посмотрите?
   – Ну что ж, чудесно! – обрадовался Чжу Ба-цзе. – С удовольствием посмотрю!
   После этого Царь драконов отправился вперед, а Чжу Ба-цзе последовал за ним. Обогнув дворец, они очутились у веранды и под ней увидели труп длиной в шесть чи.
   – Вот, господин командующий, это и есть наша драгоценность, – сказал Царь драконов, указывая на труп.
   Подойдя ближе, Чжу Ба-цзе так и ахнул от изумления. Перед ним лежал мертвый император. На нем был высокий головной убор, огненно-красная мантия, пояс, усыпанный яшмой, и парадные туфли. Казалось, он спал.
   – Ну и сокровище! – рассмеялся Чжу Ба-цзе. – Когда я был духом и жил на горе, то частенько питался такими драгоценностями. Не знаю, сколько я перевидал их на своем веку, а съел еще больше. Да, хороша драгоценность!
   – Ничего вы не знаете, господин командующий, – сказал Царь драконов. – Это император страны Уцзиго. После того как он попал к нам в колодец, я дал ему пилюлю, предохраняющую от разложения. Если вы возьмете его с собой, покажете Великому Мудрецу и он вернет императора к жизни, вы получите все, что вашей душе угодно.
   – Ради вас я, конечно, могу унести его отсюда, – согласился Чжу Ба-цзе. – Но сколько денег вы дадите мне на его похороны?
   – У меня нет денег, – отвечал Царь драконов.
   – Зря голову морочите, даром я не понесу его.
   – В таком случае можете идти, – сказал Царь драконов.
   Чжу Ба-цзе так и сделал. А Царь драконов тем временем приказал взять тело государя, вынести его к воротам Хрустального дворца и оставить там. Затем он вынул жемчужину, преграждающую доступ воды: раздался всплеск.
   Оглянувшись, Чжу Ба-цзе увидел, что никакого Хрустального дворца нет. Протянул руки и нащупал тело императора. Чжу Ба-цзе обомлел от страха, ринулся вверх и, карабкаясь по стенкам колодца, закричал:
   – Дорогой брат! Спусти свой посох, спаси меня!
   – Ну что, нашел драгоценность? – спросил его Сунь У-кун.
   – Какая там драгоценность! Здесь, оказывается, обитает Царь колодезных драконов. Он хотел заставить меня вынести тело императора, но я наотрез отказался. Тогда он выпроводил меня, а когда я оглянулся, – никакого дворца уже не было. Вместо дворца я увидел труп и чуть не умер от страха. Я совершенно выбился из сил. Дорогой брат, помоги мне!
   – Да ведь тело императора и есть тот самый талисман, который нам нужен, – сказал Сунь У-кун. – Почему же ты не принес его?
   – Я знаю, что императора давно нет в живых, – сказал Чжу Ба-цзе. – Зачем же было брать его сюда?
   – Значит, не хочешь? – сказал Сунь У-кун. – В таком случае я ухожу.
   – Куда же ты пойдешь? – встревожился Чжу Ба-цзе.
   – В монастырь, спать, – равнодушно отвечал Сунь У-кун.
   – А как же я один останусь здесь? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Если сумеешь выбраться из колодца, пойдем вместе. Не сумеешь – я пойду один.
   Чжу Ба-цзе окончательно растерялся. Он понимал, что из колодца ему не выбраться.
   – Ты сам посуди, – сказал он Сунь У-куну, – на городскую стену и то трудно взобраться – как же я могу выбраться из колодца? Этот колодец очень широкий внизу и совсем узкий вверху, с отвесными стенами. Кроме того, отсюда уже несколько лет не брали воды, поэтому колодец весь порос мхом и стал очень скользким. А ты заставляешь меня карабкаться. Дорогой брат, ради нашей дружбы обожди меня; так и быть, я сейчас достану тело императора.
   – Вот и хорошо, – обрадовался Сунь У-кун. – Доставай скорее, и мы вместе отправимся в монастырь спать.

   Дурень быстро нырнул и, взвалив тело императора на спину, вылез из воды.

   Дурень быстро нырнул и, взвалив тело императора на спину, вылез из воды.
   – Дорогой брат, я достал его, достал!
   Сунь У-кун внимательно посмотрел вниз и, лишь когда убедился в том, что Чжу Ба-цзе действительно тащит что-то, опустил в колодец свой посох. Рассерженный Дурень раскрыл рот и изо всех сил вцепился зубами в посох. Сунь У-кун без всяких усилий вытащил его наверх. Выбравшись из колодца, Чжу Ба-цзе положил тело императора на землю и оделся. Между тем, осмотрев труп, Сунь У-кун увидел, что государь ничуть не изменился.
   – Взгляни-ка, брат, – сказал он Чжу Ба-цзе. – Этот человек умер три года назад – как же мог он так сохраниться?
   – Да ты не знаешь, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Царь драконов дал императору пилюлю, предохраняющую от разложения. Царь сам рассказал мне об этом.
   – Нам здорово повезло! – воскликнул Сунь У-кун. – Мы отомстим за смерть императора, и дело наше увенчается успехом. Ну, брат, неси его скорее!
   – Куда нести? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Отнесем его учителю, – сказал Сунь У-кун, – пусть посмотрит.
   Тут Чжу Ба-цзе не вытерпел.
   – Как же я его потащу? На что это похоже? – ворчал он. – Я так сладко спал, и надо же было этой обезьяне подбить меня на такое опасное дело. Мало того, теперь еще я должен нести труп на собственной спине. Он грязный, с него вонючая вода течет. Всю одежду выпачкаешь, а постирать некому. И так она вся в заплатах. А погода пасмурная, как я надену ее, если эти заплаты отсыреют?
   – Ничего, ничего! Ты неси, – успокаивал его Сунь У-кун. – А когда придем в монастырь, я дам тебе другую одежду.
   – Да замолчи ты! – возмутился Чжу Ба-цзе. – Тебе самому надеть нечего, а еще мне обещаешь!
   – Ну что ты разболтался? – начал сердиться Сунь У-кун.
   – Не понесу! – упорствовал Чжу Ба-цзе.
   – Тогда протягивай свои лапы, – сказал Сунь У-кун, – я всыплю тебе двадцать ударов посохом!
   – Дорогой брат! – испуганно воскликнул Чжу Ба-цзе. – Да твой посох так тяжел, что после двадцати ударов я стану таким, как император.
   – Ну, тогда тащи его! – крикнул Сунь У-кун.
   Чжу Ба-цзе ничего не оставалось, как взвалить труп на спину.
   Между тем Великий Мудрец произнес заклинание и дунул на землю. В тот же миг бешеный ветер подхватил Чжу Ба-цзе, вынес его из сада, а затем из города и тут же прекратился. Сунь У-кун и Чжу Ба-цзе благополучно спустились вниз и пошли к монастырю.
   Надо вам сказать, что Чжу Ба-цзе очень рассердился на Сунь У-куна и решил во что бы то ни стало отомстить ему.
   «Эта обезьяна просто издевается надо мной, – думал он. – Погоди, придем в монастырь, я тоже сыграю с тобой шутку. Вот скажу учителю, что ты можешь оживить императора. Попробуй не сделать этого, он тут же произнесет заклинание, и обруч на твоей голове сожмется. Я не успокоюсь до тех пор, пока у этой обезьяны мозги не выскочат. Нет, так, пожалуй, ничего не выйдет, – раздумывал он. – Оживить мертвеца – для него сущие пустяки. Он отправится в подземное царство к владыке Янь-вану, попросит у него душу императора, и все. Надо сделать так, чтобы он не смог отправиться в царство смерти. Пусть оживит императора здесь».
   В это время они как раз подошли к монастырю и, войдя в ворота, положили труп у дверей храма.
   – Учитель, – позвали они. – Вставайте, посмотрите, что мы принесли.
   Но Танский монах еще не ложился спать. Он беседовал с Ша-сэном, выражая ему свое беспокойство по поводу того, что Сунь У-кун увел Чжу Ба-цзе и до сих пор они не возвращаются. Как раз в этот момент его позвали.
   – Ученики мои, что случилось? – откликнулся он, поспешно поднявшись.
   – Да вот заставили меня нести на себе деда Сунь У-куна, – сказал Чжу Ба-цзе.
   – Дурень ты несчастный, – крикнул Сунь У-кун. – О каком деде ты говоришь?!
   – Если он тебе не дед, почему ты заставил меня нести его? Сколько сил я потратил!
   Танский монах открыл двери и вместе с Ша-сэном вышел наружу. Перед ними, бездыханный, лежал император. Он казался живым. Трипитака опечалился.
   – Ваше величество, – сказал он, – в каком перерождении вы нажили себе врага? Он погубил вас, разлучил с женой и сыном и сделал так, что никто из ваших многочисленных сановников не узнал об этом. Даже ваша несчастная супруга находилась в неведении. Никто не возжигал благовоний, не совершал жертвоприношений. – Сказав это, Трипитака горько заплакал.
   – Да что вы, учитель, – произнес, улыбаясь, Чжу Ба-цзе. – Какое вам дело до этого императора? Ведь он даже не родственник вам. Стоит ли его оплакивать?
   – Ученик мой! – отвечал на это Трипитака. – Сострадание, милосердие и добрые дела – вот что главное для монаха. Удивительно! Как можешь ты быть столь черствым и бессердечным?
   – Я вовсе не бессердечен, – возразил Чжу Ба-цзе. – Мой брат сказал, что может вернуть императору жизнь, поэтому я и притащил его сюда. Иначе я не стал бы этого делать.
   Надо вам напомнить, что Трипитака был человеком доверчивым.
   – Сунь У-кун, – сказал он, – если ты действительно можешь вернуть к жизни императора, сделай это. Ведь «спасти жизнь человеку – это гораздо больше, нежели построить Будде семиярусную пагоду». А для нас это даже важнее, чем побывать на Священной горе и поклониться Будде.
   – Да что вы, учитель, верите болтовне этого Дурня? – возмутился Сунь У-кун. – Если бы после его смерти прошло три седмицы, пять седмиц или даже семьсот дней и он бы полностью понес возмездие за грехи, содеянные им при жизни, тогда еще можно было бы возвратить его к жизни. Но ведь после его смерти прошло уже три года!
   – Ну что же, пусть будет по-твоему, – согласился Трипитака.
   Но Чжу Ба-цзе не унимался.
   – Учитель, – сказал он, – не поддавайтесь обману. Вы можете заставить его слушаться вас. Стоит вам прочесть заклинание, и Сунь У-кун вернет жизнь этому человеку.
   Трипитака послушался совета Чжу Ба-цзе и произнес заклинание. У бедной обезьяны от боли глаза выкатились из орбит.
   О том, удалось ли Сунь У-куну вернуть жизнь императору, вы узнаете из следующей главы.

Глава тридцать девятая,

//-- из которой вы узнаете о том, как Сунь У-кун получил пилюлю бессмертия и как был возвращен к жизни правитель, погибший три года назад --//
   Заклинание, которое стал читать Трипитака, произвело свое действие, и у бедного Сунь У-куна голова раскалывалась от боли. Не в силах вынести мучений, он взмолился:
   – Учитель! Смилуйтесь! Я сделаю все, чтобы вернуть императора к жизни!
   – Что же ты думаешь делать? – поинтересовался Трипитака.
   – Необходимо обратиться в царство смерти и попросить владыку ада Янь-вана вернуть душу императора, иначе оживить его невозможно, – отвечал Сунь У-кун.
   – Не верьте ему, учитель, – вмешался в разговор Чжу Ба-цзе. – Раньше он и не думал говорить об этом, а обещал сделать все здесь.
   Трипитака и на этот раз поверил Чжу Ба-цзе и снова начал читать заклинание. Тут Сунь У-кун, отчаявшись, поспешил отказаться от своего намерения.
   – Ладно, я не буду обращаться к Янь-вану и верну императора к жизни без его помощи.
   – Не слушайте его, учитель, и продолжайте читать заклинание! – подливал масла в огонь Чжу Ба-цзе.
   – Ах ты, подлая тварь! – не вытерпел Сунь У-кун. – Так это ты настраиваешь учителя против меня!
   – А ты что думал, дорогой братец! – крикнул, катаясь по земле от смеха, Чжу Ба-цзе. – Думал, только ты можешь подшучивать надо мной, а я над тобой не могу?
   – Учитель! – стонал Сунь У-кун. – Пощадите! Я все сделаю!
   – Как же все-таки ты его оживишь? – снова спросил Трипитака.
   – Я отправлюсь на облаке к Южным воротам неба и там, минуя дворец Северной звезды и зал Священного небосвода, проследую прямо за тридцать третье небо во дворец Тушита, где живет великий бессмертный Лао-цзюнь. У него я попрошу пилюлю бессмертия и при помощи ее верну императора к жизни.
   – Ну, тогда отправляйся живее! – обрадованно сказал Трипитака.
   – Сейчас уже третья ночная стража, – произнес Сунь У-кун. – Пока я вернусь, совсем рассветет. Однако нельзя, чтобы тело императора оставалось без всяких почестей. Хорошо было бы найти хоть плакальщика.
   – Не болтай глупостей, – рассердился Чжу Ба-цзе. – Эта обезьяна наметила в плакальщики, конечно, меня.
   – А ты собираешься схитрить? – съехидничал Сунь У-кун. – Так знай, что, если ты не будешь плакать, я не смогу оживить императора.
   – Отправляйся, брат, по своим делам, а я уж как-нибудь без тебя обойдусь, – отвечал Чжу Ба-цзе.
   – Но ведь оплакивать можно разными способами, – продолжал Сунь У-кун. – Можно просто кричать – это называется голосить. Можно пустить слезу. Но по-настоящему нужно причитать и плакать так, чтобы за душу взяло!
   – Ну-ка, я попробую! – сказал Чжу Ба-цзе.
   Тут он достал откуда-то клочок бумаги, скрутил трубочки, воткнул себе в нос и стал громко чихать. Наконец глаза его увлажнились слезами, которые текли безостановочно. В то же время он монотонным голосом причитал, говорил о счастье, которое было, и о постигшем несчастье. Он плакал до того прочувствованно и жалобно, что у Трипитаки даже защемило сердце и показались на глазах слезы.
   – Вот это настоящий надгробный плач! – улыбаясь, сказал Сунь У-кун. – Но смотри не останавливайся. Как только ты прекратишь плач, я тотчас же узнаю об этом и всыплю тебе, мерзавец, двадцать ударов своим посохом.
   – Иди, иди, – смеясь, сказал Чжу Ба-цзе. – Я могу плакать хоть два дня подряд.
   Ша-сэн слушал, слушал, затем пошел, отыскал несколько ароматных свечей и, вернувшись, зажег их.
   – Ну вот и чудесно! – смеясь, сказал Сунь У-кун. – Каждый из нас проявил почтительность и уважение. Теперь мне будет легче выполнить свою задачу.
   Наступила полночь. И вот наш чудесный Мудрец распростился с учителем и своими братьями и взмыл в облака. В один миг он очутился у Южных ворот неба и, минуя зал Священного небосвода и дворец Северной звезды, проследовал прямо на тридцать третье небо, во дворец Тушита, туда, где неведома печаль. Великий Лао-цзюнь сидел посреди своей чудесной мастерской, где изготовлялся эликсир жизни. Слуги, размахивая банановыми веерами, раздували огонь в очаге. Завидев Сунь У-куна, Лао-цзюнь предупредил слуг:
   – Будьте осторожны! Разбойник, похитивший эликсир бессмертия, снова явился сюда!
   – Почтенный господин, – молвил Сунь У-кун, приветствуя Лао-цзюня, – не следует так обижать человека. Зачем остерегаться меня? Теперь я уж ничего подобного себе не позволяю.
   Но Лао-цзюнь не унимался.
   – Ты негодяй, – продолжал он ворчать. – Пятьсот лет назад ты учинил в небесных чертогах буйство, украл у меня почти весь эликсир бессмертия и лишь потом был пойман бессмертным Эр-ланом, который доставил тебя в мою мастерскую на сорок девять дней. Сколько угля я потратил, чтобы переплавить тебя! Потом тебе посчастливилось освободиться; ты принял буддизм и теперь сопровождаешь Танского монаха в Индию. А помнишь на горе Пиндиншань, когда ты дрался с волшебником? Ты ни за что не хотел возвращать мне мои талисманы. Зачем же ты сейчас пожаловал сюда?
   – Ну, ваши талисманы я тогда, на горе Пиндиншань, вернул вам сразу же. Почему же вы ругаетесь и продолжаете в чем-то подозревать меня?
   – Отчего ты не пришел обычным путем, а проник в мой дворец тайком? – спросил Лао-цзюнь.
   – После того как мы с вами расстались, – начал рассказывать Сунь У-кун, – мы пришли в страну Уцзиго, на западе. Правитель этой страны был обманут волшебником, который явился к нему под видом даоса, а затем поднял ураган и погубил самого правителя. После этого волшебник превратился в точную копию правителя и занял трон. И вот вчера ночью, когда наш учитель читал священные книги в монастыре Баолинь, душа погибшего правителя явилась к нему и попросила, чтобы я помог восстановить справедливость и уничтожил волшебника. Однако доказать, что волшебник совершил преступление, я не мог; поэтому мы с Чжу Ба-цзе ночью проникли в императорский сад, взломали ворота и нашли тело императора, которое находилось в хрустальном колодце и осталось целым и невредимым. Мы доставили его в монастырь. И когда наш учитель увидел покойника, он проявил к нему сострадание и велел мне любым способом вернуть его к жизни. Однако спуститься в царство мрака и разыскать там душу императора он не разрешил. В общем, я не знаю, как вернуть императора к жизни, и вот пришел сейчас к вам за советом. Умоляю, пожалейте меня, дайте тысячу пилюль бессмертия.
   – Что за вздор! – возмутился Лао-цзюнь. – Дать ему тысячу пилюль бессмертия! Да что это, какая-нибудь каша, что ли? Не из земли же они делаются?!
   Лао-цзюнь даже плюнул с досады и закричал:
   – Убирайся вон! Ничего у меня нет!
   – Ну, тогда дайте хоть сто пилюль! – примирительным тоном произнес Сунь У-кун.
   – И ста у меня нет, – отрезал Лао-цзюнь.
   – Ладно, я согласен на десяток, – продолжал Сунь У-кун.
   – Ну что за надоедливая обезьяна! – вышел из себя Лао-цзюнь. – Ничего у меня нет, понимаешь, ничего! Уходи ты отсюда, прошу тебя!
   – Что же, – улыбаясь, сказал Сунь У-кун, – раз у вас действительно нет пилюль, мне придется поискать их в другом месте. Ведь надо мне вернуть к жизни императора.
   – Уходи, уходи! – крикнул Лао-цзюнь.
   Сунь У-кун ушел. Между тем Лао-цзюнь задумался.
   «Почему Сунь У-кун так спокойно отнесся к моему отказу? – размышлял он. – Что-то подозрительно. Уж не задумал ли он пробраться ко мне и стащить пилюли». И он тут же приказал слугам вернуть Сунь У-куна.
   – Ну вот что, – сказал Лао-цзюнь. – Не нравится мне твое поведение, – что-то ты, видно, замыслил. Так и быть, дам я тебе одну пилюлю.
   – Почтенный учитель, – отвечал на это Сунь У-кун. – Вы знаете мои способности. Давайте сюда ваши пилюли, да поживее. Мы их поделим. Четыре части мои, а шесть – ваши. Скажите спасибо, что счастливо отделались. Ведь я мог пустить в ход волшебство и все пилюли мигом очутились бы у меня.
   Тогда Лао-цзюнь взял тыкву-горлянку, перевернул ее вверх дном, и из нее выпала пилюля, которую он и отдал Сунь У-куну.
   – Вот все, что у меня есть, – сказал Лао-цзюнь. – Бери и уходи! Ее вполне достаточно, чтобы вернуть к жизни императора. Тебе это зачтется как заслуга, помни!
   – Погодите, – сказал Сунь У-кун, беря пилюлю. – Я сначала попробую ее. Может быть, она ненастоящая.
   И он положил пилюлю в рот. Лао-цзюнь так разволновался, что бросился к нему и схватил его за руку. Затем он стал хватать его за голову и браниться.
   – Вот гнусная обезьяна! Если только ты проглотишь пилюлю, я убью тебя на месте.
   – Ну и рожа! – рассмеялся Сунь У-кун. – Как будто ты самого низкого происхождения! Да кому нужна твоя пилюля? Подумаешь, драгоценность! Шуму много, а толку мало. Вот она, твоя пилюля!
   А надо вам сказать, что у Сунь У-куна под подбородком был зоб, в который он и положил пилюлю.
   – Убирайся отсюда! Уходи сейчас же! – крикнул Лао-цзюнь, ущипнув Сунь У-куна. – И не являйся больше!
   Наконец Великий Мудрец поблагодарил Лао-цзюня и покинул дворец Тушита. На радужных облаках он вылетел из яшмовых чертогов, в одно мгновение миновал Южные ворота неба, и, когда возвратился в монастырь, солнце уже поднялось над звездами. Наконец он спустился к самым воротам монастыря и услышал причитания Чжу Ба-цзе.

   – Убирайся отсюда! Уходи сейчас же! – крикнул Лао-цзюнь, ущипнув Сунь У-куна. – И не являйся больше!

   – Учитель! – позвал Сунь У-кун.
   – Сунь У-кун вернулся! – радостно воскликнул Трипитака. – Ну как, достал пилюлю?
   – Конечно, – отвечал тот.
   – Уж кто-кто, а он достанет, – вставил свое слово Чжу Ба-цзе. – Видимо, украл у кого-нибудь.
   – Ну-ка, убирайся отсюда, – сказал Сунь У-кун. – Ты мне больше не нужен. Утри слезы и иди поплачь в другом месте. А ты, – обратился он к Ша-сэну, – принеси немного воды.
   Ша-сэн побежал к колодцу, который находился на заднем дворе, достал полбадьи воды и принес. Сунь У-кун вынул изо рта пилюлю, положил ее между губами императора, затем приоткрыл ему рот и влил глоток воды. Примерно через час в животе у императора послышалось какое-то бульканье. Однако тело его оставалось неподвижным.
   – Ну вот, учитель, – сказал Сунь У-кун. – Вы заставили меня достать пилюлю бессмертия, и все равно ничего не помогает. Что же, вы теперь убьете меня?
   – Да как это не помогает! – возразил Трипитака. – Разве может труп проглотить воду? Конечно, на него воздействовала божественная сила пилюли бессмертия. А раз в желудке слышны звуки, то и кровь должна пульсировать. Только вот дыхание никак не может вернуться к нему. Но это не удивительно! Ведь он три года находился в колодце, здесь не то что человек, железо и то заржавеет. У императора иссяк жизненный дух. И надо, чтобы кто-нибудь вдохнул в него этот дух, тогда все будет в порядке.
   Не успел он сказать это, как Чжу Ба-цзе подошел к императору. Однако Трипитака остановил его.
   – У тебя ничего не получится! Пусть это сделает Сунь У-кун!
   Дело в том, что Чжу Ба-цзе с молодых лет губил людей, ел человеческое мясо и творил всякие недобрые дела. Поэтому дыхание его было нечистым. А Сунь У-кун с детства занимался физическим и нравственным совершенствованием и питался кедровыми и сосновыми орехами и персиками.
   Выполняя волю Трипитаки, Великий Мудрец подошел к бездыханному телу императора, приблизил свое лицо, которое напоминало лицо Бога грома, к его губам и с силой вдохнул в него воздух, который прошел через горло, проник в верхний желудок, затем в средний и наконец дошел до пупка. Достигнув ступни, струя воздуха повернула и проникла в мозг. Послышался резкий звук, и жизненная энергия вернулась к императору. Он перевернулся, подвигал руками, поджал ноги и, опустившись перед Трипитакой на колени, воскликнул:
   – Учитель! Я помню, что вчера ночью моя душа навестила вас, – но разве мог я думать, что сегодня на рассвете уже вернусь к жизни?
   Трипитака поспешил поднять императора и взволнованно произнес:
   – Ваше величество, я тут ни при чем. Благодарите моего ученика.
   – Зачем вы так говорите, учитель? – запротестовал, улыбаясь, Сунь У-кун. – Ведь недаром говорится, что «в доме не может быть двух хозяев». Я ничуть не пострадаю, если поклоны примете вы.
   Тем не менее Трипитака ощущал неловкость. Он помог императору подняться с колен и ввел его в зал Созерцания. Здесь, прежде чем усадить его, он заставил Чжу Ба-цзе, Сунь У-куна и Ша-сэна воздать императору соответствующие почести. В это время пришли монахи, которые уже приготовили утреннюю трапезу и принесли поесть своим гостям. Увидев императора в мокрой одежде, они не на шутку перепугались и стали шептаться. Тут Сунь У-кун выскочил вперед.
   – Ну вот что, монахи! – крикнул он. – Отбросьте всякие страхи и подозрения! Перед вами правитель страны Уцзиго, ваш подлинный господин. Три года назад его погубил волшебник, и вот сегодня ночью я вернул ему жизнь. Сейчас мы отправляемся в город, чтобы уничтожить зло и восстановить справедливость. Если у вас есть какая-нибудь еда, несите ее нам. Мы подкрепимся и тронемся в путь.
   Монахи поспешили подать горячей воды для умывания и принесли одежду. Император снял с себя свой пурпурный халат и надел два простых халата, которые ему принесли монахи. Затем он снял яшмовый пояс и подвязался поясом из желтого шелка. Свои башмаки он заменил на старые монашеские туфли. После трапезы привели оседланного коня.
   – Чжу Ба-цзе, сколько весит твой багаж? – спросил Сунь У-кун.
   – Дорогой брат, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Хотя этот багаж я несу изо дня в день, однако сколько он весит, до сих пор не знаю.
   – Ну так вот что, – продолжал Сунь У-кун. – Раздели его на две части: одну понесешь сам, а другую отдашь императору, – пусть несет. Так мы скорее доберемся до города.
   – Вот счастье привалило! – обрадовался Чжу Ба-цзе. – Сколько сил я потратил, пока тащил императора сюда. А теперь он хоть на время меня заменит.
   Но и тут Чжу Ба-цзе не мог обойтись без жульничества. Он разделил багаж на две неравные части, попросил монахов принести еще одно коромысло, более легкую часть багажа оставил себе, а тяжелую – отдал императору.
   – Простите, ваше величество, – сказал Сунь У-кун, – что мы нарядили вас в это грубое платье да еще заставляем нести тяжесть.
   – Учитель! – отвечал император, поспешно опускаясь на колени. – Вы вернули мне жизнь и теперь для меня все равно что отец родной. Я не только готов нести эти вещи, но охотно буду прислуживать вам всю свою жизнь, стану вашим слугой, конюхом, готов даже сопровождать вас в Индию.

   Монахи поспешили подать горячей воды для умывания и принесли одежду.

   – Ну, этого вовсе не следует делать, – произнес в ответ Сунь У-кун. – Мы идем в Индию потому, что нам предназначено это самой судьбой. Вам же придется нести багаж всего сорок ли. А когда мы придем в город и расправимся с волшебником, вы займете свой императорский трон, а мы отправимся своей дорогой.
   – Как же так? – запротестовал Чжу Ба-цзе. – Выходит, он пронесет вещи всего сорок ли, а дальше опять я буду тащить их?
   – Хватит болтать ерунду, – рассердился Сунь У-кун. – Иди лучше вперед и указывай дорогу.
   Чжу Ба-цзе беспрекословно повиновался. За ним последовал император. Ша-сэн помог Трипитаке сесть на коня, которого вел под уздцы. Позади всех шел Сунь У-кун. Заиграла музыка, пятьсот монахов, выстроившись рядами, вышли за ворота проводить гостей.
   – Не провожайте нас, – сказал Сунь У-кун. – Если наша тайна будет раскрыта, дело может принять плохой оборот. Возвращайтесь лучше в монастырь. Платье императора, его головной убор и пояс приведите в порядок, почистите и сегодня вечером или завтра утром пришлите в город. А я уж чем-нибудь отблагодарю вас.
   Монахи так и сделали, а Сунь У-кун пустился догонять учителя.

     На Западе тайна, в которой
     Нам истину надо найти:
     Родители жили, стараясь
     Путем совершенства идти.
     И мать беспокоилась тщетно
     О том знаменательном сне;
     Сын видел свою бесполезность,
     Лежал император на дне.
     Поднять бы его из колодца,
     Потом в небесах побывать,
     У Лао-цзы в тайном покое
     Материю, форму познать;
     Поистине стать человеком,
     Который достигнет высот.
     Который в буддизме спасенье
     И путь совершенства найдет.

   Учитель и его ученики шли довольно долго и наконец увидели город.
   – Сунь У-кун, – сказал Трипитака, – перед нами столица страны Уцзиго.
   – Вы правы, учитель, – подтвердил Сунь У-кун. – Пойдемте быстрее, у нас еще много дел впереди.
   Они вошли в город. Там было красиво и чисто. На улицах царило оживление. Повсюду радовали глаз великолепные дворцы и прекрасные строения. Об этой стране сложены даже стихи:

     Дворцы и пагоды за морем
     Такие ж точно, как в Китае.
     Народ поет, как пел при Танах,
     И пляшет, весело играя.

     Цветы колеблются под ветром,
     Окутанные дымкой алой,
     Упало солнце на халаты,
     На пестром шелке залетало.

     На ширмах вышиты павлины,
     Оттуда тянет ароматом,
     Жемчужный занавес откинут
     И флагом кажется крылатым.

     Картины мира и покоя
     Заслуживают поздравленья;
     Молчат сановники у трона —
     Нет повода для донесенья.

   – Ученики мои, – молвил Трипитака, слезая с коня. – Мы должны явиться ко двору и получить разрешение на выезд. Не то нас могут задержать власти.
   – Вы совершенно правы, – согласился Сунь У-кун. – Давайте пойдем все вместе. Чем больше народу, тем легче разговаривать.
   – Ладно, – сказал Трипитака. – Только смотрите ведите себя вежливо. Прежде всего необходимо совершить поклоны и уж потом начинать разговор.
   – Приветствуя государя, следует совершать земные поклоны, – сказал Сунь У-кун.
   – Правильно, – подтвердил Трипитака, – следует совершить пять земных и три поясных поклона.
   – Беда с вами, учитель, ничего вы не знаете, – сказал Сунь У-кун. – Ведь если мы станем совершать поклоны, то покажем себя настоящими невежами. Разрешите, я войду первым. Я знаю, как себя вести. Если они заговорят, отвечать уж разрешите мне. Когда я буду совершать поклоны, вы тоже кланяйтесь; если я присяду на корточки, делайте то же самое.
   И вот Царь обезьян, из-за которого всегда случались неприятности, подошел вместе со всеми к дворцовым воротам и обратился к начальнику стражи.
   – Мы – посланцы его величества императора великих Танов, – сказал он, – и путь держим в Индию, чтобы поклониться Будде и попросить у него священные книги. Сейчас мы явились сюда в надежде получить разрешение на выезд. Очень просим, господин начальник, оказать нам милость и доложить о нас.
   Выслушав его, начальник стражи тотчас же отправился в парадную приемную и, склонившись перед троном, доложил:
   – У ворот дворца сидят пятеро монахов. Они говорят, что идут по велению китайского императора великих Танов в Индию поклониться Будде и попросить у него священные книги. Сейчас они явились сюда, чтобы получить разрешение на выезд. Однако они не осмелились войти сразу и ждут ваших указаний.
   Правитель-волшебник приказал ввести их. Танский монах со своими учениками вошел во дворец. Вместе с ними шел и вернувшийся к жизни император. Грусть не покидала его и по щекам безудержно текли слезы.
   «Какое горе! – думал он. – Кто мог подумать, что мои неприступные владения, обнесенные железными стенами, будут так вероломно захвачены?»
   – Не надо отчаиваться, ваше величество, – стал утешать его Сунь У-кун. – Не то кто-нибудь заметит и разгадает нашу тайну. Посох, который находится у меня в ухе, чем-то обеспокоен. Сегодня он, несомненно, покажет себя и покончит с этим волшебником. Скоро вы снова станете править своими владениями.
   Император не посмел ослушаться, утер краем одежды слезы и решительно пошел за остальными прямо в зал для приемов.
   Там они увидели военных и гражданских сановников, выстроившихся в два ряда, и множество придворных. У всех был строгий и торжественный вид и величественная осанка. Сунь У-кун подвел Танского монаха прямо к трону и остановился неподвижно. Сановники пришли в ужас от такого поведения.
   – Этот монах груб и невежествен! – говорили они между собой. – Как смеет он не воздать почести нашему государю? Что за бесцеремонность!
   – Откуда явился этот монах? – раздался тут голос мнимого государя.
   – Мы идем из Китая, из страны Наньшаньбучжоу, – с достоинством отвечал Сунь У-кун. – По повелению нашего императора мы должны пройти в храм Раскатов грома в Индии, поклониться Будде и попросить у него священные книги. Но, прибыв сюда, мы не осмелились следовать дальше без разрешения. Вот зачем мы и явились к вам.
   – Что же из того, что вы прибыли из Китая! – выслушав его, рассерженно сказал государь. – Я не вассал вашего императора и никаких связей с ним не поддерживаю. Как же вы осмелились не воздать полагающиеся мне почести?
   – Наша страна управляется династией, поставленной небом, и издавна известна как первое государство в мире. Ваше же государство второразрядное и окраинное. Еще в древности говорили: «Император Китая является отцом и господином, государь же второстепенной страны – его подчиненный и сын». А вы не только не встретили нас как следует, а еще требуете, чтобы я совершал перед вами поклоны?
   Услышав это, волшебник-государь рассвирепел.
   – Уберите этого монаха! – крикнул он.
   В тот же миг все придворные бросились на Сунь У-куна. Но Сунь У-кун выбросил вперед руку и крикнул:
   – Ни с места!
   Этим магическим жестом Сунь У-кун мог любого человека пригвоздить к месту. И поистине все, кто был в зале, превратились в деревянных или глиняных истуканов.
   Увидев, что ни один из придворных не может двинуться с места, волшебник вскочил, спрыгнул с трона и бросился к Сунь У-куну, пытаясь задержать его.
   «Чудесно! – подумал Сунь У-кун. – Все идет так, как я и хотел. На этот раз будь у тебя хоть чугунная башка, я проломлю ее своим посохом».
   И только было он собрался осуществить свою угрозу, как появился невольный спаситель волшебника. И кто бы, вы думали, это был? Не кто иной, как наследник императора страны Уцзиго. Схватив государя-волшебника за полу его одеяния, он опустился перед ним на колени и сказал:
   – Государь-отец, не гневайтесь.
   – Что ты хочешь сказать, сын мой? – спросил волшебник.
   – Разрешите доложить вам, государь-отец, – отвечал принц. – Еще три года назад я слышал, что по повелению Танского императора из Китая в Индию отправлен один почтенный монах, который должен поклониться Будде и испросить у него священные книги. Сейчас он здесь. Государь-отец, вы снискали себе уважение и славу. Но если вы прикажете казнить этих монахов, боюсь, как бы не вышло неприятности. Когда слухи об этом дойдут до Танского императора, он, несомненно, разгневается. Подумайте сами: став императором, Ли Ши-минь объединил всю страну, однако на этом не успокоился и предпринимает военные походы даже за море. Если он узнает о том, что вы, государь, казнили священного монаха, его побратима, он, несомненно, пойдет на вас войной. Что вы тогда станете делать? Войска у вас мало, полководцы слабы. Вы раскаетесь, но будет поздно. Государь-отец мой! Умоляю вас, послушайте моего совета, пусть эти монахи расскажут вам свою историю, узнайте, почему они не поклонились вам, а потом будете их наказывать.
   Дело в том, что наследник опасался, как бы не нанести вред Танскому монаху, и решил оттянуть время, даже не подозревая, что Сунь У-кун собрался покончить с волшебником сейчас же. А волшебник внял словам принца и крикнул:
   – Эй вы, монахи, давно вы из Китая? И для чего Танский император послал вас за священными книгами?
   – Наш учитель – побратим самого Танского императора, – с гордостью отвечал Сунь У-кун, – прозвище его Трипитака. Первый министр Танского императора, Вэй-чжэн, выполняя волю неба, должен был во сне казнить дракона реки Цзинхэ. Танский император во сне посетил царство смерти и, вернувшись на землю, устроил торжественное моление о невинно загубленных, неприкаянных душах. Наш учитель – великолепный знаток священного писания, славится своими добрыми делами, вот он и получил приказ бодисатвы Гуаньинь отправиться на Запад. Наш учитель – человек высоких устремлений, глубокого душевного благородства и красоты, он до конца предан своей стране, поэтому Танский император и обратил на него свой благосклонный взор. Все это происходило в третий день до полной луны девятого месяца, в тринадцатый год правления Чжэнь-гуань Танской династии. Покинув Китай, он достиг горы Усиншань, там повстречался со мной и сделал меня своим старшим учеником. Имя мое – Сунь У-кун. Когда мы с учителем дошли до селения Лаогаочжуан в государстве Усыго, он взял себе второго ученика по имени Чжу Ба-цзе. А у реки Сыпучих песков – третьего ученика по имени Ша-сэн. И вот несколько дней назад, в выстроенном по повелению императора монастыре Баолинь, мы приняли еще одного ученика-послушника специально для переноски вещей.
   Выслушав все это, мнимый правитель не осмелился обыскивать Танского монаха и, зло глядя на Сунь У-куна, стал задавать ему всякие каверзные вопросы:
   – Итак, вначале Танский монах отправился в путь один. Затем он принял трех учеников. Они не вызывают у меня подозрений. Что же касается четвертого, то в нем я не уверен. Его, несомненно, похитили. Как его зовут? И есть ли у него монашеское свидетельство? Ну-ка, пусть подойдет сюда и расскажет.
   Услышав это, настоящий правитель страны Уцзиго задрожал от страха.
   – Что же я буду говорить?
   – Не бойтесь, – шепнул ему Сунь У-кун. – Я буду отвечать вместо вас.
   После этого наш прекрасный Великий Мудрец уверенно выступил вперед и, обращаясь к волшебнику, громко сказал:
   – Ваше величество, этот даос глух и нем. Однако в молодости он бывал в Индии и знает туда дорогу. Я знаю его жизнь и прошу ваше величество милостиво разрешить мне рассказать все вместо него.
   – Что же, – согласился император, – говори, но только всю правду, не то я накажу тебя по заслугам.
   И Сунь У-кун начал рассказывать:

     Послушник на допросе был
     И дряхл, и нем, и глух;
     Он достоянье потерял,
     И разум свой, и слух.

     Он родом был из этих мест;
     Случился недород:
     Такая засуха была,
     Что погибал народ.

     Наложен был великий пост
     На бедную страну:
     Никто руки не простирал
     Ни к мясу, ни к вину;

     Курили люди фимиам,
     Молились о дожде,
     Но не было на сотни ли
     Ни облачка нигде.

     И вдруг тогда с горы Чжуншань
     Спустился чародей,
     Он увидал, что вся страна
     Томится без дождей.

     И вызвал ветер он и дождь,
     Послушника ж столкнул
     На дно колодца, чтобы тот,
     Несчастный, утонул.

     На императорский престол
     Взошел тот чародей,
     И сходством с государем смог
     Он обмануть людей.

     Но хорошо, что я пришел:
     Послушник воскрешен,
     Теперь с учителем моим
     Пойдет на Запад он.

     И послушания обет
     Учителю принес;
     Он – настоящий государь,
     Волшебник же – даос.

   Выдававший себя за правителя волшебник до того был напуган, услышав эти слова, что сердце его затрепетало, словно сердце попавшего в беду олененка. Он покраснел, резко повернулся и хотел бежать, так как при нем не было никакого оружия. Начальник дворцовой охраны, у которого на поясе висел меч, под действием чар Сунь У-куна стоял на месте как вкопанный. Подскочив к нему, волшебник выхватил у него меч и, взмыв на облако, унесся ввысь.
   Увидев это, Ша-сэн был взбешен, а Чжу Ба-цзе начал громко бранить Сунь У-куна.
   – Что же ты тут разглагольствовал? – кричал он. – Надо было схватить его, и все. А теперь где его искать?..
   – Что без толку кричать, братья мои, – успокаивал их Сунь У-кун. – Пусть лучше наследник поклонится отцу, а супруга – своему мужу.
   Сказав это, Сунь У-кун произнес заклинание и снял чары со всех придворных.
   – Пусть все воздадут должные почести своему настоящему повелителю. Расскажите им, что произошло. А я отправлюсь на поиски волшебника. Смотрите, хорошенько охраняйте государя, государыню, наследника и нашего учителя! – наказывал он Чжу Ба-цзе и Ша-сэну. В этот момент он сам уже исчез и был слышен лишь его голос.
   Сунь У-кун взвился на девятое небо и стал внимательно оглядываться вокруг. Вдруг он заметил волшебника, который бежал на северо-восток. Сунь У-кун вмиг нагнал его и крикнул:
   – Эй ты, оборотень! Куда бежишь? Не видишь меня, что ли?
   Волшебник тотчас же обернулся и, взмахнув мечом, крикнул:
   – Какой ты дотошный, Сунь У-кун! Ведь я захватил не твой трон, – какое же тебе дело до этого? С какой стати ты решил раскрыть мою тайну и выступить поборником справедливости?
   – Сейчас я с тобой рассчитаюсь, мерзкое чудовище! – крикнул, расхохотавшись в ответ, Сунь У-кун. – Неужели ты думаешь, я допущу, чтобы ты снова стал правителем? Ты ведь сразу узнал меня и должен был немедленно исчезнуть. Для чего же тебе понадобилось допрашивать учителя? Вот за это я и угощу тебя моим посохом!
   Однако волшебнику удалось избежать удара. Он взмахнул мечом и ринулся на противника. Между ними завязался ожесточенный бой.

     Царь обезьян в сраженье был свиреп,
     И царь-волшебник также был силен —
     Друг друга меч и посох отражали.
     Закрыв три мира, опустилась мгла:
     Чтоб государя возвести на трон,
     Противники сраженье продолжали.

   После нескольких схваток волшебник понял, что ему не устоять против Царя обезьян, и стремительно бросился назад. Он вбежал во дворец, подбежал к яшмовому трону и смешался с толпой сановников. Затем, встряхнувшись всем телом, он превратился в точную копию Трипитаки и, сложив руки, встал перед троном. Ворвавшийся вслед за ним Великий Мудрец, взмахнув посохом, хотел было нанести удар, но мнимый Трипитака сказал ему:
   – Ученик мой, остановись! Ведь это же я!
   Тут Сунь У-кун бросился с посохом на Танского монаха, но снова услышал:
   – Ученик мой, остановись! Ведь это же я!
   Таким образом перед Сунь У-куном оказалось два Танских монаха, и он не знал теперь, что делать.
   «Если я убью оборотня, – размышлял он, – это будет моей заслугой, но вдруг я прикончу учителя?»
   Он остановился и, обращаясь к Чжу Ба-цзе и Ша-сэну, спросил:
   – Кто же из них оборотень и кто учитель? Покажите мне, чтобы я мог действовать!
   – Мы следили за тем, как ты сражался с ним в воздухе, – сказал на это Чжу Ба-цзе, – а потом совершенно неожиданно увидели перед собой двух учителей и сейчас сами не знаем, кто из них настоящий.
   Услышав это, Сунь У-кун произнес заклинание и вызвал духов – хранителей учения Будды, духов Лю-дина и Лю-цзя, стражей – хранителей пяти стран света, бога времени, восемнадцать архатов и местных духов – хранителей гор и земли.
   – Я прибыл сюда для того, чтобы уничтожить волшебника, – сказал, обращаясь к ним, Сунь У-кун. – Однако волшебник принял вид нашего учителя, и теперь я не могу распознать, кто из них настоящий, а кто самозванец. Вы тихонько скажите мне об этом и проводите учителя во дворец, а я тем временем расправлюсь с волшебником.
   Между тем волшебник, обладавший способностью передвигаться на облаках и туманах, услышав, что говорит Сунь У-кун, совершил прыжок и очутился вверху над залом Золотых колокольчиков. Сунь У-кун взмахнул своим посохом и чуть было не опустил его на голову Танского монаха. Если бы в этот момент духи, которых вызвал Сунь У-кун, не удержали его, от Танского монаха осталось бы мокрое место. Да что монах! Было бы здесь двадцать человек, и они превратились бы в кровавое месиво.
   – Великий Мудрец, – молвили духи. – Волшебник обладает способностью передвигаться на облаках: взгляните, он уже над залом Золотых колокольчиков.
   Сунь У-кун тотчас же ринулся за ним, но волшебник бросился вниз, схватил Танского монаха, смешался с толпой – и снова двойников нельзя было распознать. Сунь У-кун даже приуныл. А Чжу Ба-цзе стоял в стороне и ехидно ухмылялся. Сунь У-кун рассвирепел.
   – Чему ты радуешься, дубина? – крикнул он. – Ведь теперь у тебя два учителя и тебе придется служить обоим.
   – Дорогой брат, – отвечал ему Чжу Ба-цзе, – ты вот зовешь меня Дурнем, а сам еще глупее меня. Зачем тратить столько сил? Если можешь потерпеть немного, скажи учителю, чтобы произнес известное ему заклинание, а мы с Ша-сэном будем слушать. Тот из них, кто не сможет читать заклинание, и будет волшебник. Видишь, как просто?
   – Ну, брат, спасибо, – обрадовался Сунь У-кун. – Ведь это заклинание знают только трое: Будда, бодисатва Гуаньинь и наш учитель. Что же, учитель, читайте заклинание.
   И Танский монах стал читать. Волшебник же бормотал что-то невнятное.
   – Тот, что бормочет, и есть волшебник! – воскликнул Чжу Ба-цзе и взмахнул вилами. Однако волшебник совершил прыжок в воздух и на облаке умчался прочь.
   Чжу Ба-цзе вскрикнул и тоже на облаке помчался за ним. Ша-сэн растерялся, оставил Танского монаха и, схватив посох, последовал за своим братом. Тогда Трипитака прекратил читать заклинание, и Великий Мудрец, превозмогая головную боль, с посохом в руках ринулся в воздух. И тут разыгрался бой! Трое разъяренных монахов окружили злого волшебника. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, один – с граблями, другой – с посохом, наседали на него с двух сторон.
   «Если я нападу на волшебника спереди, он испугается и сбежит, – подумал, улыбаясь, Сунь У-кун. – Поднимусь-ка я еще выше и трахну его по макушке. Он сразу кончится».
   В тот же миг наш Великий Мудрец на радужном луче поднялся на девятое небо. Но только он собрался действовать, как из радужного облака, находящегося на северо-востоке, прогремел голос:
   – Сунь У-кун! Остановись!
   Сунь У-кун оглянулся и увидел перед собой Манджутру бодисатву. Он тотчас же опустил посох и, приветствуя божество, спросил:
   – Куда путь держите?
   – Я прибыл сюда для того, чтобы помочь тебе расправиться с волшебником, – отвечал бодисатва.
   – Простите, что доставил вам хлопоты, – стал извиняться Сунь У-кун.
   А бодисатва тем временем вытащил из рукава зеркало, обладающее свойством вылавливать духов и оборотней, и навел его на волшебника. Тут Сунь У-кун подозвал Чжу Ба-цзе и Ша-сэна и представил их бодисатве. В зеркале они увидели отражение волшебника, вид которого был поистине ужасен:

     Голова, как плавильный котел,
     Тело зверя, как индиго, сине;
     Как стеклянные чашки – глаза,
     Лапы ярко белели, как иней.

     Подметал его хвост, как метла,
     И тяжелые уши свисали;
     Грозно дыбилась синяя шерсть,
     Взоры красный огонь излучали.

     Словно копий стальных острия,
     Подымалась упорно щетина,
     Яшмой плоских и редких зубов
     Изукрашена пасть исполина.

     В ясном зеркале был отражен
     Шили-ван – лев, носитель Манджутры:
     Бодисатва на нем восседал,
     Бодисатва великий и мудрый.

   – Премудрый бодисатва, – сказал тут Сунь У-кун. – Это тот самый лев с синей шерстью, на котором вы ездили. Но почему вы позволили ему убежать и превратиться в волшебника? Надо было усмирить его.
   – Никуда он не убегал, – отвечал бодисатва. – Он выполнял волю Будды.
   – Как же так? – удивился Сунь У-кун. – Существо, превратившееся в оборотня и захватившее трон, оказывается выполняло волю Будды?! Сколько же препятствий я должен преодолеть и сколько страданий вынести на этом тернистом пути?
   – Ты многого не знаешь, – молвил бодисатва. – Правитель страны Уцзиго постоянно совершал добрые дела и помогал монахам. Вот Будда и поручил мне перевести его в другой мир и возвести в сан золотого архата. Я не мог, конечно, явиться к нему в своем подлинном виде и, превратившись в простого монаха, пришел к нему просить подаяния. Я сказал ему несколько слов, которые поставили его в затруднительное положение, а он, не зная, кто я такой, приказал связать меня и бросить в реку в императорском саду. Я пробыл в воде три дня и три ночи и лишь благодаря духу Лю-цзя был спасен. Когда же я рассказал Будде о том, что со мной произошло, Будда послал сюда этого волшебника, приказал ему столкнуть императора в колодец и продержать его там в течение трех лет за то, что из-за него я пробыл в воде три дня. Так что все это было предопределено заранее. Ну а вы сделали доброе дело.
   – Ладно, предположим, что все это было предопределено заранее и правитель страны Уцзиго получил по заслугам, но ведь этот волшебник погубил уйму людей, – возразил Сунь У-кун.
   – Никого он не погубил, – отвечал бодисатва. – Все время, пока он был здесь, стояла хорошая погода, шли благодатные дожди, и народ наслаждался миром и спокойствием.
   – Пусть это так, – продолжал Сунь У-кун. – Но ведь он три года жил с женой императора, спал с ней. Он нарушил законы нравственности. Как же можно говорить, что он никому не нанес вреда?
   – Он не осквернил ее, – возразил бодисатва. – Этот лев кастрирован.
   Услышав это, Чжу Ба-цзе подошел поближе и погладил волшебника.
   – Недаром говорится: «Кто с красным носом – не пьет вина».
   – Ну, раз дело обстоит так, мы пойдем своей дорогой, – сказал Сунь У-кун. – Хорошо, что вы явились сюда, иначе я расправился бы с этим волшебником.
   В этот момент бодисатва произнес заклинание и крикнул:
   – Оборотень! Почему ты не становишься на истинный путь, чего ждешь?!
   Тут волшебник принял свой прежний вид, и бодисатва надел на него лотосовый намордник. Простившись с Сунь У-куном, бодисатва сел на льва и на золотом луче взвился ввысь.
   Долетев до горы Утайшань, он опустился около драгоценного трона и стал слушать священные сутры.
   Если вам интересно узнать, как Танский монах со своими учениками покинул страну Уцзиго, вы должны прочитать следующую главу.

Глава сороковая,

//-- повествующая о том, как дух по прозвищу Красный ребенок смутил сердца, отрекшиеся от мира, и как обезьяна возвратила Чжу Ба-цзе на путь Истины --//
   Итак, Великий Мудрец вместе со своими братьями спустился на облаке прямо во дворец. Все придворные, выстроившись в ряд, почтительно кланялись, выражая свою благодарность за совершенное ими благодеяние. Сунь У-кун подробно рассказал историю о том, как бодисатва вернул к себе волшебника. Выслушав ее, придворные стали еще усерднее кланяться. И вот как раз в тот момент, когда все радостно поздравляли друг друга, один из придворных доложил, что ко дворцу подошли четыре монаха.
   – Дорогой брат, – встревоженно сказал Чжу Ба-цзе, – тут что-то неладно. Вероятно, волшебник принял вид Манджутры бодисатвы, чтобы надуть нас, а теперь, превратившись в монахов, явился сюда.
   – Черт возьми! – воскликнул Сунь У-кун и приказал ввести монахов.
   Приказ был выполнен. Когда монахов ввели во дворец, Сунь У-кун сразу узнал их: это были монахи из монастыря Баолинь. Они принесли одеяние императора: головной убор, яшмовый пояс бирюзового цвета, красный халат и парадные туфли.
   – Как замечательно, что вы пришли! – воскликнул Сунь У-кун и предложил императору, одетому в платье слуги, облачиться в императорское одеяние.
   Затем он велел наследнику принести императорский жезл из белой яшмы, вручил его императору и пригласил его взойти на трон. Недаром еще в древности говорили: «Императорский трон ни на один день не может оставаться без правителя».
   Однако император ни за что не соглашался взойти на трон. Со слезами на глазах он опустился на колени и сказал:
   – Я три года был мертв и лишь благодаря милости вашего учителя вернулся к жизни. Как же могу я сейчас принимать такие почести? Я готов признать вашего учителя императором, а сам возьму жену, поселюсь где-нибудь за городом и буду жить как простой мирянин.
   Трипитака, все помыслы которого были направлены на служение Будде, не мог, конечно, согласиться занять столь высокое положение. Тогда император обратился к Сунь У-куну.
   – Не буду обманывать вас, господа, – отвечал, улыбаясь, Сунь У-кун. – Если бы я захотел стать императором, то мог бы занять трон в любом из многочисленных государств девяти континентов Поднебесной. Но мы привыкли к нашей беспечной монашеской жизни. Император должен отращивать волосы, он не может ложиться спать с наступлением сумерек, должен подниматься в пятую стражу. Ему приходится выслушивать доклады и донесения с границ, он никогда не знает ни покоя, ни отдыха. Его постоянно тревожат стихийные бедствия. Да разве смогу я привыкнуть ко всему этому? Нет уж, я лучше останусь монахом и буду продолжать свое самоусовершенствование.
   Как ни отказывался император, ему все же пришлось взойти на трон. После этого он повернулся лицом к югу, провозгласил о своем возвращении, а также о помиловании всех преступников в стране и щедро одарил монахов из монастыря Баолинь. Затем был открыт Восточный дворец и устроено великолепное пиршество в честь Трипитаки. Император приказал вызвать во дворец художника и велел ему написать портреты Трипитаки и его учеников, которые и повесили в приемном зале. Как только в стране воцарился порядок, Трипитака решил не задерживаться и заявил о своем желании распроститься с государем и тотчас же двинуться в путь. Император, императрица, наследник и все придворные, в знак благодарности за оказанные милости, преподнесли Трипитаке самые лучшие драгоценности, какие только были в стране: золото, серебро, шелка. Но Трипитака решительно отказался от всего и стал торопить учеников собираться в дорогу. Когда все было готово, Трипитака сел на коня. Император, очень огорченный его отъездом, приказал заложить карету специально для Трипитаки. Впереди, двумя рядами шествовали гражданские и военные сановники. Сам император вместе с императрицей и наследником шли рядом. И лишь когда вся процессия миновала окрестности города, карета остановилась, и Трипитака вышел проститься со всеми.
   – Учитель, – сказал ему император, – когда вы будете возвращаться из Индии, умоляю вас, заезжайте к нам.
   – Постараюсь выполнить вашу волю, – отвечал Трипитака.
   Император не мог сдержать слез. Сопровождаемый сановниками, он вернулся в город. А четыре монаха, охваченные одним желанием достичь горы Линшань и поклониться Будде, вышли на дорогу и двинулись вперед. Осень близилась к концу, начиналась зима.

     Выпал иней, покраснели листья,
     Еле держатся на ветках голых,

     Вовремя дожди вспоили поле,
     И теперь хлеба желтеют в долах.

     На вершинах, обогретых солнцем,
     Яркие цветы раскрыла слива;
     Лишь бамбук шатается под ветром,
     Слабый шелест слышится тоскливо.

   Уже более полумесяца прошло с тех пор, как Трипитака и его ученики покинули страну Уцзиго. Как и прежде, они начинали свой путь на рассвете и лишь на ночь делали остановку. И вот однажды перед ними вдруг выросла огромная гора, которая, казалось, упиралась в небо и закрывала солнце. Трипитака встревожился, остановил коня и подозвал Сунь У-куна.
   – Что прикажете, учитель? – спросил тот.
   – Ты взгляни, – сказал Трипитака, – опять перед нами горы. Надо быть наготове. Возможно, здесь водятся злые духи.
   – Не беспокойтесь, учитель, – сказал, улыбаясь, Сунь У-кун. – Я сумею защитить вас.
   Трипитака успокоился, подстегнул своего коня и вскоре очутился на вершине горы. Отсюда были видны крутые обрывы и утесы.

     Коснулись неба горные вершины:
     Судите же, какая вышина!
     И глубоки ущелья и долины:
     Судите же, какая глубина!
     Когда потоки, что по ним стремятся,
     В подземном царстве, в темноте родятся.

     Всегда предгорье в дымке прихотливой,
     А выше темный стелется туман,
     Как изумруд – бамбук; краснеет слива,
     И на площадку в миллионы чжан
     Роями духи весело слетают:
     Они в пещерах здешних обитают.

     Внизу кипучий бег потоков горных;
     В пещерах дивных – вечный плеск воды,
     Здесь скачут стаи обезьян проворных,
     Несущих в лапах спелые плоды.
     А к вечеру выходит тигр рычащий,
     Внушая ужас задремавшей чаще.

     Охотника увидев, от испуга
     Глупеет и теряется сайга…
     Вот на опушке, над травою луга,
     Поднял олень ветвистые рога,

     А на рассвете из речного лона
     Уж выступает чешуя дракона.

     И тихо к зачарованной пещере
     Дракон в прозрачном сумраке ползет,
     Но вдруг пред ним захлопывают двери —
     От грохота трясется небосвод,
     Взлетают ввысь испуганные птицы,
     И все живое мечется и мчится.

     Зверей и птиц такое изобилье,
     Что человек испуган и смущен,
     Пред множеством зверей свое бессилье
     С тревогой тайной ощущает он.
     И вдруг восторгом вспыхивают взоры.
     «И впрямь пещеры духов!.. Ну, и горы!»

     Оттенки яшм в граните горном есть,
     Леса… Леса… Над ними туч не счесть.

   И вот, когда Трипитака и его ученики стояли, пораженные этой картиной, из ущелья неожиданно вырвалось красное облако: оно взметнулось прямо в девятое небо и здесь превратилось в пламя. Сунь У-кун насмерть перепугался. Он подбежал к Трипитаке, схватил его за ноги и стащил с коня.
   – Братья! – крикнул он. – Стойте! Волшебник!
   Чжу Ба-цзе и Ша-сэн тоже переполошились: один схватился за грабли, другой стал бешено вращать мечом; они приготовились защищать Танского монаха.
   Здесь наш рассказ пойдет по двум направлениям. Итак, в пламени действительно находился злой дух. Еще несколько лет назад он слышал о том, что из Китая в Индию за священными книгами отправился Танский монах, слышал он также и о том, что монах этот был человеком высокой добродетели, является перевоплощением Цзинь-чана и целых десять поколений совершенствовал себя. Говорили еще, что будто бы тот, кто поест мяса этого монаха, обретет бессмертие, будет вечным, как небо и земля. И вот этот дух каждый день с нетерпением ждал Танского монаха – и наконец дождался. Находясь в воздухе, он увидел, что ученики Танского монаха окружили своего учителя и готовы защитить его. Глядя на них, волшебник раздумывал: «Белолицый и толстый, тот, что едет верхом на коне, конечно, и есть Танский монах. Каким же образом он вдруг очутился под охраной этих чудовищ, сжимающих в своих лапах оружие? Они так и рвутся в бой! Кто же из них обладает такой магической силой, что распознал меня? Видимо, не суждено мне полакомиться мясом этого монаха!»
   Он долго стоял в нерешительности и все соображал, как ему быть.
   «Если я буду рассчитывать только на собственные силы, – наконец решил он, – то нечего и думать, что я поймаю его. Без обмана тут не обойтись. Попробую-ка я спуститься на землю и поймать их на удочку».
   И вот наш чудесный дух, рассеяв окружавшее его огненное сияние, опустился на склон горы и, встряхнувшись, превратился в семилетнего мальчугана. Он был совершенно нагой. Связав себя веревкой по рукам и ногам, он повис на ветке сосны и закричал:
   – Караул! Спасите!
   Между тем, увидев, что красное облако рассеялось и никакого пламени уже нет, Сунь У-кун сказал:
   – Поедемте дальше, учитель.
   – Ты же сказал, что видел духа, – возразил Трипитака, – как же можно ехать дальше?
   – Я действительно видел, как вверх взвилось красное облако, которое в воздухе превратилось в пламя, – сказал Сунь У-кун. – Это несомненно был дух. Но сейчас облако рассеялось. Я думаю, что дух живет не здесь, просто он случайно пролетал над этой горой и никакого ущерба нам не причинит. Поэтому мы можем спокойно двигаться дальше.
   – Не то ты говоришь, брат, – сказал Чжу Ба-цзе. – Почему ты думаешь, что этот дух случайно пролетал здесь?
   – Ничего ты не знаешь, – отвечал Сунь У-кун. – Предположим, дух – властитель какой-нибудь пещеры задумал устроить пир и пригласил духов всех окрестных пещер. Духи, конечно, приняли приглашение, и по дороге мысли их были заняты только пиром. Тут уж им, конечно, не до того, чтобы наносить вред людям. Вот почему я и думаю, что дух этот оказался здесь случайно.
   Слушая их разговор, Трипитака не знал, кому верить. Но все же он решился сесть на коня, и они отправились дальше. Однако, пройдя немного, они неожиданно услышали крик:
   – Спасите!
   – Ученики мои, – промолвил испуганный Трипитака, – кто может кричать в этих горах?
   – Продолжайте свой путь, учитель, и не связывайтесь с какими-то носилками [166 - Игра слов, основанная на одинаковом звучании слов «кричать» и «носилки».]. Если бы даже здесь и нашлись носилки, все равно некому было бы нести вас.
   – Да не о носилках я говорю. Я сказал, что кто-то кричит!
   – Знаю, знаю, – улыбаясь, отвечал Сунь У-кун. – А вы не обращайте внимания на пустяки и продолжайте свой путь.

   И вот наш чудесный дух, рассеяв окружавшее его огненное сияние, опустился на склон горы и, встряхнувшись, превратился в семилетнего мальчугана.

   Трипитака послушно подстегнул коня. Однако не проехал он и одного ли, как снова послышался крик:
   – Спасите!
   – Ученик мой, – сказал тогда Трипитака, – это не духи. Если бы это кричал дух, тогда он крикнул бы один раз и эхо не откликнулось бы. Вероятно, с кем-нибудь приключилась беда. Нужно помочь.
   – Вот что, учитель, – сказал на это Сунь У-кун. – Воздержитесь пока от сострадания и милосердия. Вот когда перейдем эту гору, можете снова проявлять свои чувства. Эти места сулят скорее несчастья, нежели добро. Вы слышали о том, что любой предмет в этих местах может превратиться в духа. Однако никакие твари не страшны, а есть только одна змея – питон, так вот она путем длительного самоусовершенствования превратилась в волшебника и обладает способностью принимать образ маленьких детей. И вот, когда она кричит или зовет на помощь, ни в коем случае не следует отзываться, так как стоит только кому-нибудь отозваться на ее зов, как она тотчас же завладевает духом этого человека и ночью непременно погубит его. Продолжим наш путь. Не зря в старину говорили: «Если вам удастся избежать беды, благодарите богов». Мой вам совет: не обращайте внимания на эти крики.
   Трипитаке ничего не оставалось, как послушаться совета своего ученика. Между тем Сунь У-кун стал размышлять: «Где этот дух может сейчас находиться? Ведь он продолжает звать на помощь. Ну-ка, применю я способ превращения в невидимку. Сделаю так, чтобы он ничего не видел».
   Тут наш чудесный Великий Мудрец подозвал Ша-сэна.
   – Возьми поводья и иди потихоньку вперед, – сказал он, – а я отлучусь по малой нужде.
   Он пропустил Трипитаку вперед, а сам произнес заклинание. Затем отвел свой посох назад, и Трипитака с учениками сразу же очутился по ту сторону горы. Сунь У-кун же, оставив таким образом духа позади, что было мочи бросился догонять Трипитаку. Между тем снова раздалось: «Спасите!» Однако крик теперь уже доносился из-за горы.
   – А ведь кто-то действительно попал в беду, – сказал Трипитака. – Только этому человеку не повезло. Мы оставили его далеко позади. Слышите, крики доносятся теперь из-за горы.
   – Нет, вовсе не из-за горы, – сказал тут Чжу Ба-цзе. – Просто ветер относит его голос.
   – Это совершенно не важно, – вмешался Сунь У-кун. – Идите вперед, и все.
   После этого никто больше не заговаривал, и они наконец перешли гору. Однако рассказывать об этом мы не будем.
   Вернемся лучше к духу. Итак, на его зов никто не откликнулся.
   «Почему же Танский монах до сих пор не пришел? – раздумывал он. – Ведь он был не более чем в трех ли отсюда. Неужели они сократили путь и прошли стороной?»
   Он встряхнулся, освободился от веревок и на огненном луче взвился вверх, чтобы осмотреться. В этот момент Великий Мудрец обернулся и, убедившись в том, что тут действует злой дух, подбежал к Трипитаке, стащил его с коня и крикнул:
   – Братья! Осторожнее! Дух снова появился!
   Чжу Ба-цзе и Ша-сэн в один момент приготовились защищать своего учителя. А волшебник, оглядев все кругом, не переставал удивляться:
   – Ведь я только что видел этого монаха на коне. Зачем же они снова скрыли его от меня? Ну, сейчас я все узнаю. Прежде всего надо покончить с тем из них, который обладает волшебной силой провидения. Тогда я без труда поймаю монаха. Иначе все мои старания окажутся напрасными.
   Он снова спустился на облаке вниз, проделал такое же превращение, как и в первый раз, повис на ветке сосны и стал дожидаться паломников. Только теперь он находился не более чем на половину ли от них.
   Между тем, заметив, что красное облако, как и в первый раз, рассеялось, Сунь У-кун попросил учителя сесть на коня и ехать дальше.
   – Да ведь ты только что сказал, что волшебник снова появился, – возразил Трипитака, – как же я могу ехать дальше?
   – Все же я думаю, что он появился здесь случайно, – сказал Сунь У-кун, – и не осмелится тревожить вас.
   – Вот несчастная обезьяна, – рассердился Трипитака, – ты что же, издеваться надо мной вздумал? Когда есть дух, ты говоришь, что ничего нет. Когда все спокойно – начинаешь запугивать нас. Шумишь, шумишь, а толку мало. Ни с чем не считаешься, хватаешь меня за ноги, стаскиваешь с коня, а теперь болтаешь всякую ерунду. Хорошо еще, что ты не выдернул мне ногу. Да ведь это же… просто не знаю, как и назвать.
   – Вы не бранитесь, учитель, – произнес Сунь У-кун. – Предположим, что я повредил бы вам руку или ногу, вас ведь можно было бы вылечить. А вот если бы волшебник утащил вас, что стали бы мы делать?
   Эти слова окончательно вывели Трипитаку из терпения. Глаза у него округлились от злости, и он хотел уже читать заклинание о сжатии обруча, но Ша-сэн отговорил его. Успокоившись, Трипитака сел на коня и поехал дальше.
   Однако не успел он усесться в седле, как снова услышал крик: «Учитель, спасите!» Перед глазами Трипитаки, на сосне, совершенно голый, висел мальчик. Трипитака остановил коня.
   – Что за жестокая, бессердечная обезьяна! – возмутился он. – В ней нет ни капли доброты. Все ее помыслы только и устремлены на то, чтобы творить зло. Ведь говорил я, что кричит человек, так этот негодяй всячески старался уверить меня в том, что это злой дух. Взгляни теперь сам, кто, по-твоему, висит на дереве?
   Сунь У-кун стоял, опустив голову, не решаясь что-нибудь предпринять или хотя бы возразить, так как боялся, что Трипитака снова начнет читать заклинание о сжатии обруча. Молчал он и тогда, когда Трипитака подъехал к дереву.
   – Ты откуда? – спросил Трипитака, указывая на мальчика кнутом. – И почему висишь на дереве? Скажи, что случилось, я помогу тебе.
   Бедный Трипитака! Перед ним был злой дух. Но откуда мог он знать это? Ведь он был простым смертным. А дух, обрадовавшись, что Трипитака заговорил с ним, со слезами на глазах сказал:
   – Учитель, к западу от этой горы есть горный поток Сухой сосны. По ту сторону его расположено селение. Там я и живу. Фамилия моего покойного дедушки Хун. Он накопил много денег, нажил добра, и за это его прозвали богачом-миллионером. Потом он умер, и после смерти все его состояние досталось моему отцу. Ну а отец стал кутить, и богатство его начало понемногу уменьшаться, поэтому его и прозвали Хун-стотысячник. Он завязал обширные знакомства и начал раздавать деньги в долг в надежде нажиться на процентах. Кто мог знать, что эти бродяги не только не заплатят ему процентов, но и не вернут взятых взаймы денег. Таким образом, он не только не разбогател, но лишился еще своих собственных денег. После этого отец торжественно поклялся не давать больше взаймы ни одного фэня. Это поставило в безвыходное положение людей, нуждающихся в деньгах. Они организовали шайку и среди бела дня до нитки разграбили наш дом. Отца убили. А мать, красивую женщину, увели с собой, чтобы сделать ее женой своего главаря. Мать ни за что не хотела расставаться со мной. Дрожа от страха и горько плача, она прижала меня к своей груди, и мы последовали за разбойниками. Так мы и очутились на этой горе. Разбойники хотели убить меня, и лишь благодаря мольбам матери я остался жив. Меня связали и подвесили на дерево, чтобы я умер здесь от голода или холода. Куда разбойники увели мать, не знаю. Вот уже три дня и три ночи я нахожусь здесь. И за это время не видел ни одного человека. Не знаю даже, в каком перерождении я совершил заслуги, за что мне выпало счастье встретиться с вами, почтенный учитель. Если вы пожалеете меня, спасете и вернете домой, я жизнь свою не пожалею отдать за вас. Пусть даже желтый песок покроет мое лицо, я и тогда не забуду милости, оказанной вами.
   Трипитака принял все сказанное за правду и приказал Чжу Ба-цзе освободить мальчика от веревок. Дурень, тоже ничего не понимавший, хотел приняться за дело, но Сунь У-кун не стерпел и крикнул:
   – Ах ты, низкая тварь! Здесь ведь есть такие, которые знают тебя! Перестань обманывать людей! Если все ваше имущество разграблено, как ты говоришь, отца твоего убили, а мать увели, кому мы передадим тебя? И как отблагодаришь ты нас за свое спасение? Твои слова очень не похожи на правду.
   Дух струсил. Он понял, что Великий Мудрец обладает большими способностями, и решил не забывать об этом. Однако, весь дрожа, со слезами на глазах он продолжал:
   – Учитель! Я действительно лишился родителей и имущество наше разграблено, однако у нас осталась земля и живы все родственники.
   – Какие же у тебя есть родственники? – спросил Сунь У-кун.
   – Дед, отец моей матери, живет к югу от горы, – сказал на это дух. – Тетка, сестра отца, – на северной стороне. Ли-сы, дядя, брат матери, живет в верховьях потока. Дядя по отцу, Хун-сань живет в лесу. Кроме того, недалеко от нашего селения живут мои двоюродные дяди и двоюродные братья. Если только вы спасете меня, учитель, то сможете навестить нас и повидать всех моих родственников. Я расскажу им, что вы спасли меня, они заложат часть земли и щедро отблагодарят вас.
   Тут в разговор вмешался Чжу Ба-цзе, который сказал Сунь У-куну:
   – Дорогой брат! Ведь это ребенок – что ты пристаешь к нему с расспросами? Ну да, их ограбили, но не могли же разбойники унести с собой дом и землю. Если он расскажет своим родственникам о том, что мы спасли его, то какие бы у нас ни были огромные желудки, нам не съесть даже того, что стоят десять му [167 - Му – мера площади, равная 0,06 гектара.] земли. Конечно, надо спасти его.
   Здесь следует вам напомнить, что больше всего в жизни Дурень любил поесть и ничем, кроме этого, не интересовался. И вот он подскочил к дереву и, разрезав кинжалом веревки, освободил мальчика. А тот опустился перед Трипитакой на колени и со слезами на глазах отбивал поклоны. Будучи человеком мягкосердечным, Трипитака сказал:
   – Садись, мальчик, на коня, я тебя подвезу.
   – Учитель, – отвечал дух, – оттого что я долго висел, у меня онемели руки и ноги и поясницу ломит, так что мне трудно будет сидеть на коне. К тому же мы, деревенские, не привыкли ездить верхом.
   Тогда Трипитака приказал Чжу Ба-цзе посадить мальчика себе на спину и нести. Дух потер глаза и снова сказал:
   – У меня все тело в ссадинах, и я боюсь садиться этому господину на спину. У него слишком длинная морда и огромные уши. К тому же на загривке у него жесткая щетина и он может искалечить меня.
   – Ну, тогда неси его ты, – приказал Трипитака Ша-сэну.
   – Учитель, – сказал дух и снова потер глаза, – у разбойников, которые ограбили наш дом, были раскрашенные лица и фальшивые бороды и усы. В руках они держали кто посох, кто кинжал. Они до смерти напугали меня. И вот сейчас, когда я увидел этого темнолицего господина, душа у меня ушла в пятки. Нет, я не хочу, чтобы он нес меня.
   Тогда Трипитака велел Сунь У-куну нести мальчика.
   – Что ж, ладно, я понесу его, – посмеиваясь, сказал Сунь У-кун.
   Дух очень обрадовался и охотно согласился сесть Сунь У-куну на спину. Сунь У-кун отвел духа в сторону, поднял его и тут же определил, что тот весит примерно три цзиня с лишним.
   – Ах ты, гнусный оборотень, – улыбаясь, сказал Сунь У-кун. – Сегодня твой последний день. Как же ты осмелился при мне проделывать свои штуки. Я ведь знаю, что ты за птица.
   – Не понимаю, что значат ваши слова, я из хорошей семьи, – отвечал дух. – И вот сейчас только попал в беду.
   – А почему ты так мало весишь? – спросил Сунь У-кун.
   – Да потому, что я еще маленький, – отвечал дух.
   – Сколько же тебе лет?
   – Семь.
   – Если бы каждый год ты прибавлял хоть по цзиню, – рассмеялся Сунь У-кун, – то и тогда ты весил бы семь цзиней. А в тебе нет и четырех. Как же так?
   – Это потому, что я младенцем не сосал грудь, – отвечал дух.
   – Ну ладно, – согласился Сунь У-кун. – Так и быть, понесу тебя. Только смотри, захочешь оправиться, скажи мне.
   После этого Трипитака с Чжу Ба-цзе и Ша-сэном двинулись вперед, а Сунь У-кун, неся мальчика на спине, шел за ними. Так они продолжали свой путь на Запад. Об этом даже сложены стихи:

     Высока добродетель,
     Искушение Мо велико;
     В заклинаньях буддийских
     Могучая сила таится:
     Хоть смятенному духу
     Они доставляют покой,
     Но и сонмище духов
     От тех заклинаний родится.
     Ум был честен
     И шел серединным
     И правым путем,
     Неразумна природа,
     И ноги сходили с дороги;
     Мысль, желаньем объята,
     Помчалась горячим конем,
     А душа промолчала,
     Охвачена чувством тревоги.
     Но напрасно злой дух,
     Исполняя желанья свои,
     Торжество предвкушал.
     И, казалось, был близок к победам —
     Он монахами был
     Уничтожен тогда на пути,
     Этот демон, идущий всегда
     За подвижником следом.

   Сунь У-кун шел со своей ношей и мысленно ругал Трипитаку. С какой стати он заставил его нести на себе этого мальчугана? Ведь дорога здесь и так трудная, все время взбираешься по отвесным скалам, а тут еще тащи на себе тяжесть. Предположим, что это не дух, но ведь все равно – ни отца, ни матери у него нет, куда нести его? Самое лучшее – это прикончить его. Однако дух сразу же разгадал намерения Сунь У-куна и пустил в ход волшебство. Повернувшись четыре раза, он сделал четыре вдоха, а затем все это выдохнул на спину Сунь У-куну. Великий Мудрец сразу же почувствовал на спине груз в тысячу цзиней.
   – Слушай, сынок [168 - Оскорбительное обращение к собеседнику.], – смеясь, сказал Сунь У-кун. – Так ты раздавишь меня, твоего отца.
   Дух испугался, как бы Сунь У-кун не причинил ему какого-нибудь вреда, освободился от своей оболочки и вознесся на девятое небо. От этого ноша Сунь У-куна стала еще тяжелей. Царь обезьян рассвирепел. Подбежав к краю дороги, он схватил тело, в котором находился дух, изо всех сил швырнул его на камень и расплющил в лепешку. Однако, считая, что этого недостаточно, он вырвал у него ноги и руки и все тело по частям разбросал по краям дороги. Наблюдавший за всем этим с высоты дух, не мог сдержать вспыхнувшего в нем гнева.
   «Очень уж разошлась эта обезьяна, – думал он. – Ну, пусть я злой дух, пусть замышлял погубить твоего учителя, но ведь я все равно не знал, как это сделать. С какой же стати ты так жестоко обращаешься со мной? Хорошо, что я вовремя освободился от своей оболочки. Иначе не миновать бы мне гибели. Но если сейчас упустить момент и не поймать Танского монаха, то больше рассчитывать уж не на что».
   Тут наш чудесный волшебник поднял такой ураган, что песок и камни закружились в воздухе. Это была поистине ужасная картина:

     Ветер гневно закружился,
     Смрад рождая в облаках,
     И туман взметнулся темный,
     Над дорогой взвился прах.

     Вырывал деревья ветер
     На высоком гребне скал

     И песком слепил прохожих —
     Им проходу не давал.

     И чудовищные камни
     Грохотали тяжело.
     Страшной силой этой бури
     Их по воздуху несло.

     Как же можно было людям
     Успокоиться в пути?
     Непроглядный мрак спустился,
     И дороги не найти.

     В страхе – птицы, в страхе – звери
     Этой горной стороны,
     Их отчаянные крики
     Были издали слышны.

   Тут наш чудесный волшебник поднял такой ураган, что песок и камни закружились в воздухе.

   Трипитака не в силах был удержаться в седле, но Чжу Ба-цзе не видел этого – мешал бешеный ветер, Ша-сэн же опустил голову и закрыл лицо руками. Сунь У-кун знал, что все это проделки волшебника. Он ринулся вперед, но в этот момент волшебник схватил Танского монаха и исчез с ним в неизвестном направлении.
   Вскоре ветер утих и засияло солнце. Сунь У-кун прошел еще немного вперед, но увидел только белого коня-дракона. Конь дрожал всем телом и испуганно всхрапывал. Коромысло с вещами валялось на дороге, а Чжу Ба-цзе, спрятавшись под скалой, жалобно плакал. Ша-сэн сидел на корточках на склоне холма и звал на помощь.
   – Чжу Ба-цзе! – крикнул Сунь У-кун.
   Дурень поднял голову и только теперь заметил, что ураган утих. С трудом поднявшись на ноги, он схватил Сунь У-куна за полу одежды.
   – Дорогой брат, – произнес он, – какой налетел страшный ветер!
   – Да, это был настоящий ураган, – сказал подошедший в этот момент Ша-сэн. – А где же учитель?
   – Когда началась буря, – сказал Чжу Ба-цзе, – мы постарались укрыться и поплотнее закрыть лицо и глаза. Учитель в это время тоже пригнулся к гриве коня.
   – Но где он может быть сейчас? – спросил Сунь У-кун.
   – Он настолько легкий, что, кажется, будто сделан из травы, которая идет на изготовление ламповых фитилей, – проговорил Ша-сэн, – его, видимо, унесло ветром.
   – Ну вот что, братья мои, – сказал Сунь У-кун. – Пусть каждый из нас пойдет своей дорогой.
   – Совершенно верно, – подхватил Чжу Ба-цзе, – и чем скорее, тем лучше. Это будет просто замечательно! Когда это еще мы пришли бы на Запад! Этому пути не видать ни конца ни края.
   Но Ша-сэн пришел в ужас и от страха даже оцепенел.
   – Да что это вы говорите, братья? – воскликнул он. – За грехи, содеянные нами в прошлой жизни, мы понесли наказание и лишь благодаря милости бодисатвы Гуаньинь спаслись. Мы приняли монашеский обет, получили монашеские имена и посвятили себя служению Будде. Мы сами изъявили желание сопровождать Танского монаха на Запад, чтобы хоть этим искупить свои грехи. Как же можно сейчас все это бросить и разойтись? Так-то мы отблагодарим бодисатву за оказанную нам милость? Мы поступим против собственной совести, и люди станут над нами смеяться. Будут говорить, что мы не сумели довести дело до конца.
   – Пожалуй, ты прав, брат, – промолвил Сунь У-кун. – Но что поделаешь? Ведь учитель и слушать не хочет, когда ему даешь какой-нибудь совет. Я своими огненными глазами вижу все: и добро, и зло. Знаете, кто поднял ураган? Мальчишка, который висел на дереве. Я знал, что это волшебник, а вот вы и учитель считали, что это ребенок из хорошей семьи. Да еще заставили меня нести его. Я уж совсем было приготовился покончить с ним, а он прибег к волшебству, увеличил свой вес и чуть было не задавил меня. Тогда я решил стукнуть его о камень, но он освободился от своей оболочки и, покинув тело мальчика, исчез в воздухе. Потом он вызвал бешеный ветер и похитил учителя. А учитель никогда не хотел слушаться моих советов. Вот за это я и зол на него. Теперь у меня пропал всякий интерес к этому делу. Поэтому я и предложил каждому пойти своей дорогой. Но ты, Ша-сэн, своей искренностью и твердым стремлением идти к намеченной цели заставил меня устыдиться. А ты, Чжу Ба-цзе, как думаешь поступить? – закончил он.
   – Я, – сказал Чжу Ба-цзе, – конечно, сболтнул лишнее. А на самом деле считаю, что нам, конечно, нельзя расходиться. Как бы там ни было, мы должны делать так, как говорит брат Ша-сэн: отправиться на поиски волшебника и спасти учителя.
   Сунь У-кун перестал сердиться и весело сказал:
   – Ну, братья, давайте действовать дружно! Берите вещи, коня и пойдем.
   Они обшарили на расстоянии семидесяти ли вокруг все заросли, горы и реки, однако никаких следов волшебника не нашли. В этих горах не было ни зверей, ни птиц. То тут, то там попадались старые кипарисы и высокие сосны. Неудача не на шутку встревожила Сунь У-куна. Он напрягся всем телом и прыгнул на самый высокий пик. Здесь он крикнул: «Изменись!» – и сразу же превратился в существо с тремя головами и шестью руками. Точно такой вид он принял, когда учинил в небесных чертогах дебош. Затем он схватил свой посох, помахал им, и тут же появилось три посоха. После этого он с шумом и грохотом стал метаться из стороны в сторону, размахивая своим посохом и колотя им куда попало.
   – Плохи дела, брат Ша-сэн, – сказал Чжу Ба-цзе, увидев это, – Сунь У-кун совсем рассвирепел.
   Между тем, орудуя своим посохом, Сунь У-кун согнал целую толпу духов. Они так торопились, что не успели даже как следует одеться. Некоторые были без штанов, другие не успели застегнуться. Примчавшись на гору, они опустились на колени и, обращаясь к Сунь У-куну, молвили:
   – Великий Мудрец! Духи гор и земли явились по вашему приказанию.
   – А почему вас так много? – удивился Сунь У-кун.
   – Разрешите доложить вам, Великий Мудрец, – почтительно отвечали духи, кланяясь Сунь У-куну, – что эти горы называются горы Сверла на шестьсот ли. Через каждые десять ли есть один дух горы, а через следующие десять ли – дух земли. Таким образом у нас всего тридцать горных и тридцать земных духов. О том, что вы, Великий Мудрец, прибыли сюда, мы слышали еще вчера, но сразу не смогли собраться, поэтому и вышли встретить вас с опозданием. Мы виноваты перед вами, но умоляем вас быть снисходительным.
   – Ну ладно, на первый раз прощаю, – сказал Сунь У-кун. – А теперь вот о чем хочу спросить вас. Сколько злых духов живет в этих горах?
   – Отец наш! – воскликнули духи в ответ. – Да здесь живет всего один колдун. Он все отобрал у нас, даже ароматные свечи, и мы не можем теперь возжигать благовония. У нас нет ничего, чтобы совершать жертвоприношения. Мы не имеем одежды и живем впроголодь. А сколько духов он сожрал!
   – Где же этот колдун обитает: у подножия горы или за горой? – спросил Сунь У-кун.
   – И ни там, и ни тут, – отвечали духи. – В этих горах протекает поток, который называется поток Сухой сосны. Возле него есть пещера под названием Хоюньдун – пещера Огненных облаков. Вот в этой пещере и живет колдун. Он обладает огромной волшебной силой: постоянно забирает какого-нибудь из наших духов, заставляя его разводить огонь и открывать ворота. По ночам мы охраняем его, и за это он нам ничего не платит. А мы и заикнуться о деньгах не смеем.
   – Ведь вы духи темного царства, о каких же деньгах вы говорите? – удивился Сунь У-кун.
   – У нас, конечно, нет денег, чтобы платить ему, – отвечали духи. – Поэтому мы вынуждены вылавливать для него горную сайгу, диких оленей и, кроме того, постоянно созывать духов. Если же мы ничего не можем словить, он избивает нас, разрушает кумирни, срывает с нас одежду, – в общем, мы не имеем ни минуты покоя. Умоляем вас, Великий Мудрец, избавить нас от этого чудовища.
   – Поскольку он ваш начальник, – сказал Сунь У-кун, – и вы живете около его пещеры, вам должно быть известно, откуда взялся этот дух и как его зовут.
   – Да вы, Великий Мудрец, знаете его, – отвечали духи. – Он сын повелителя демонов ада Ню Мо-вана – князя с головой быка, вскормил его демон-людоед Ракша. В течение трехсот лет он совершенствовался на пламенной горе и достиг настоящего совершенства в созерцании. После этого Ню Мо-ван отправил его охранять эти горы. Его детское имя – Красный ребенок. Прозвище: Великий князь – священный ребенок.
   Сунь У-кун остался очень доволен их ответом и тут же приказал духам разойтись. Сам же он принял свой обычный вид и спустился на вершину горы.
   – Ну, братья мои, – сказал он Чжу Ба-цзе и Ша-сэну, – теперь вам не о чем больше тревожиться. Наш учитель останется цел и невредим, так как этот дух приходится мне родственником.
   – Да перестань ты болтать, – с улыбкой сказал Чжу Ба-цзе. – Ты родился в стране Дуншэншэньчжоу, а он живет в Синюхэчжоу. Эти страны разделяет огромное пространство, множество рек и гор, два океана. Как же он может быть твоим родственником?
   – Духи, с которыми я только что разговаривал, живут здесь. Они духи местных гор и земли. Я попросил их рассказать мне историю этого духа, и они сказали, что это сын Ню Мо-вана и что он вскормлен Ракшой, что его детское имя Красный ребенок, а прозвище Великий князь – священный ребенок. Тут я вспомнил, что пятьсот лет назад, когда я учинил буйство в небесных чертогах и бродил по всем знаменитым горам в поисках доблестных героев, этот самый Ню Мо-ван побратался со мной и стал моим седьмым братом. Там было еще несколько повелителей демонов. И только потому, что я ростом мал, я называл этого Ню Мо-вана старшим братом. Ну а поскольку этот дух является сыном Ню Мо-вана, а я был в хороших отношениях с его отцом, то выходит, что я прихожусь ему дядюшкой. Как же он может нанести вред нашему учителю? Давайте сейчас же отправимся к нему.
   – Вот что, брат, – с усмешкой сказал Ша-сэн. – Ведь недаром говорится, что «достаточно не встречаться с человеком три года, даже с родственником, и он становится тебе совершенно чужим». А ты с ним расстался пятьсот лет тому назад. И за это время вы ни разу не встречались друг с другом, не пировали вместе, не посылали друг другу подарков. Почему же ты думаешь, что он должен признать тебя?
   – Как странно ты судишь о людях, – отвечал на это Сунь У-кун. – Ведь говорит пословица: «Если листья водорослей неизбежно попадают в море, то люди тем более могут где-нибудь встретиться». Пусть даже он и не признает меня своим родственником, но вредить нашему учителю он, конечно, не станет. Может быть, он не пригласит нас попировать, но нашего учителя он непременно освободит.
   Все вместе они вышли на дорогу и двинулись вперед. Пройдя сто с лишним ли, они увидели сосновый лес. В лесу, извиваясь, протекал горный поток, пенились изумрудные воды. Через поток был перекинут каменный мост. На противоположном берегу находилась пещера.
   – Видите, братья, каменную кручу на том берегу? Это, несомненно, жилище волшебника. Давайте решим: кто останется присматривать за вещами и конем, а кто пойдет вместе со мной усмирять духа?
   – Ты же знаешь, брат, что я не люблю сидеть на одном месте, – сказал Чжу Ба-цзе. – Я пойду с тобой.
   – Ладно, – согласился Сунь У-кун. – Тогда ты, Ша-сэн, оставайся, коня и вещи укрой в лесу и хорошенько охраняй их.
   Ша-сэн остался. А Чжу Ба-цзе и Сунь У-кун с оружием в руках двинулись вперед.
   Поистине:

     Ребенок был не закален,
     Нечистой поддавался силе,
     Но обезьяна и Му-му
     Ему заботливо служили.

   О том, какая судьба ждала наших героев на сей раз, вам расскажет следующая глава.

Глава сорок первая,

//-- рассказывающая о том, как беспокойная обезьяна была покорена огнем и как Чжу Ба-цзе был захвачен волшебником --//

     Когда человек забывает внезапно
     О зле и добре размышленья,
     Тогда от него отступают заботы
     О славе и уничиженье.

     Когда же бестрепетно света и мрака
     Он смену приемлет смиренно,
     То пищей простою, питьем своим скудным
     Доволен и сыт неизменно.

     Поистине ясно – покой человеку
     Приносит всегда созерцанье.
     Когда ж происходит в душе омраченье,
     То бесов сильней обстоянье.

     Но если пять жизненных правил нарушить,
     То храмы обрушатся эти:
     Так чувствует тело томительный холод,
     Когда подымается ветер.

   Итак, Сунь У-кун и Чжу Ба-цзе расстались с Ша-сэном и, перепрыгнув через горный поток Сухой сосны, очутились возле удивительной скалы. Здесь они действительно увидели пещеру, которая показалась им необычной.

     Император шел тропинкой древней;
     Темною была она, пустынной,
     Но лучей, прорвавшихся сквозь тучи,
     Над потоком яркое сиянье,
     В чаще – звуки песни журавлиной,
     Сладких орхидей благоуханье.

     Мост, рождавший мысли о бессмертье,
     Крики обезьян и птичье пенье…
     В сизой дымке плавают откосы,
     На камнях – ползучие растенья,
     Ширмами поставлены утесы.

     Феникса манят бамбук и сосны
     Зеленью своею изумрудной,
     И потоки гору окружили.
     Кажется – жилища там бессмертных!
     Но владеть бы той страною чудной
     Лишь дракону в Куэньлуньских недрах,
     Обитающему в горной жиле.

   У входа в пещеру стояла каменная плита с выгравированными восемью иероглифами: «Пещера Огненных облаков у горного потока Сухой сосны». Здесь же, размахивая пиками и мечами, стремительные, словно ветер, духи, играя, гонялись друг за другом.
   – Эй вы! – громко крикнул им Сунь У-кун. – Сейчас же скажите вашему хозяину, чтобы он отдал нам нашего учителя, Танского монаха, иначе я всех вас уничтожу. Смотрите, передайте все в точности, не то я переверну ваши горы, а пещеру сравняю с землей.
   Духи мигом ринулись в пещеру, плотно закрыв за собой ворота.
   – Беда стряслась, господин, – сообщили они своему повелителю.
   Тут надо вам сказать, что, притащив Трипитаку в пещеру, дух сорвал с него одежду, связал по рукам и ногам и бросил на задний двор. А затем послал подвластных ему духов принести чистой воды, вымыть Трипитаку и приготовить из него кушанья. В этот момент как раз и вбежали перепуганные духи. Прекратив приготовленья к мытью, дух вышел и спросил, что случилось:
   – У пещеры стоит какой-то монах, – сказали духи, – лицо у него волосатое, и сам он похож на Бога грома. С ним пришел еще другой монах, с длинной мордой и огромными ушами. Они требуют, чтобы вы отдали им какого-то Танского монаха, иначе они перевернут горы и сравняют с землей нашу пещеру.
   – А, это Сунь У-кун и Чжу Ба-цзе, – выслушав их, ехидным тоном сказал дух-повелитель. – Разыскали все же меня. Я схватил их учителя в горах, которые находятся в ста пятидесяти ли отсюда, как же им удалось найти нашу пещеру? Велите конюхам подать тележки, – приказал он.
   Тут же несколько духов подкатили к пещере пять маленьких тележек и открыли ворота.
   Увидев это, Чжу Ба-цзе сказал Сунь У-куну:
   – Послушай, брат, а дух, кажется, не на шутку перепугался. Видишь тележки? Он хочет куда-то переселяться.
   – Нет, не в этом дело, – отвечал Сунь У-кун. – Ты лучше посмотри, куда они их ставят.
   А духи поставили тележки в том порядке, в каком расположены пять стихий; пятеро из них остались караулить тележки, а остальные пятеро пошли доложить, что все готово.
   – Ну что, все в порядке? – спросил дух-властелин.
   – Все сделано, – отвечали ему духи.
   – Принесите мне пику! – сказал он.
   Дух, ведающий оружием, приказал двум духам сходить за пикой, длиной в один чжан восемь чи, со стальным наконечником. Духи выполнили приказ и передали пику своему правителю. Вращая ею, дух-властитель огромными шагами двинулся вперед. На нем не было ни шлема, ни кольчуги. Он вышел босой, в белых штанах, поверх которых был повязан вышитый боевой фартук.

     Казалось, губы в киновари алой,
     Лицо как бы осыпано мукой,
     А брови, словно месяц молодой,
     Но перерезанный стальным кинжалом.

     А волосы, как индиго, по тону
     И сложены в прическу над челом;
     На фартуке расшитом боевом
     И фениксу есть место, и дракону.

     Сравнить бойца с небесных сфер владыкой:
     С Ночжа, так он покажется тучней.
     Из недр пещеры брызнул сноп огней.
     Прикрытый ими, встал он с грозной пикой.

     Как молнии, глаза его сверкали,
     А голос был, как громовой раскат.
     Уже тысячелетие назад
     Ребенком красным духа называли.

   – Кто вы такие, – загремел он, – и как смеете поднимать здесь шум?
   – Почтенный племянник, – с улыбкой отвечал Сунь У-кун. – Брось свои штучки. Сегодня утром тебе удалось обмануть нашего учителя. Ты прикинулся несчастным мальчишкой и заставил его пожалеть тебя. Я терпеливо нес тебя на своей спине. Но ты все же вызвал ветер и унес нашего учителя. А сейчас ты принял уже совсем другой вид и снова хочешь обмануть нас. Неужели ты думаешь, что я не узнал тебя? Брось дурака валять и отдавай поскорей нашего учителя, если хочешь сохранить родственные отношения. Ведь если я что-нибудь сделаю с тобой и об этом узнает твой отец, он может обвинить меня в том, что я обижаю маленьких, тогда мне будет стыдно.
   Дух не выдержал и стал ругаться:
   – Ах ты, гнусная обезьяна! Что ты здесь сказки рассказываешь! Какой ты мне родственник! Ишь, какого племянника себе нашел!
   – Ты, может, и не знаешь ничего, – сказал на это Сунь У-кун. – Ведь в тот год, когда я побратался с твоим отцом, ты был неизвестно где.
   – Что за чушь мелет эта обезьяна! – воскликнул дух. – Ты только подумай, кто ты и кто я! Как же ты мог побрататься с моим отцом?
   – Ты, вероятно, не знаешь, – сказал Сунь У-кун, – что я – Великий Мудрец, равный небу, Сунь У-кун, тот самый, который пятьсот лет тому назад учинил буйство в небесных чертогах. До этого я побывал во всех странах света: нет такого уголка на всех четырех материках, которого бы я не посетил. В то время я с особым уважением относился к героям и знаменитостям. Вашего почтенного отца звали Ню Мо-ван – Князь демонов ада, а прозвище у него было Великий мудрец, усмиряющий небо. Мы побратались с ним, и он был моим седьмым братом. Однако я уступил ему и признал его старшим братом. Моим вторым братом стал Царь водяных драконов, которого звали Великий мудрец, переворачивающий море. Третьим братом стал демон – Царь грифов, по прозвищу Великий мудрец, будоражащий небо. Царь львов, по прозвищу Великий мудрец, сдвигающий горы, стал моим четвертым братом, Царь обезьян, по прозвищу Ураган, стал моим пятым братом, Оу-жун-ван, по прозвищу Великий мудрец, изгоняющий духов, стал моим шестым братом. А я, из-за маленького роста, несмотря на свое звание Великого Мудреца, равного небу, оказался самым последним братом. Тебя еще не было на свете, когда мы все вместе проводили время в веселых забавах.
   Однако дух, выслушав Сунь У-куна, не поверил ни единому его слову и замахнулся на него своей пикой. Тут Сунь У-кун, не спеша, применил один из волшебных способов и, избежав удара, взмахнул своим посохом и стал браниться.
   – Ах ты, скотина! – кричал он. – Ты, видно, сам не знаешь, что делаешь! Познакомься-ка с моим посохом!
   Однако дух, применив также волшебство, увернулся от удара.
   – Обезьяна ты мерзкая! Ничего ты не понимаешь! Познакомься с моей пикой!
   И вот между ними разгорелся бой. Ни о каких родственных отношениях тут не могло быть и речи. Противники меняли свой облик, пуская в ход волшебство, и наконец взмыли ввысь и очутились на облаке.

     Знаменит был славный Сунь У-кун,
     Был искусен демонов владыка.
     Посох украшался ободком,
     Пламенем заканчивалась пика.
     И когда враги вступили в бой,
     Вдруг померкло солнце в содроганье,
     Тучами весь мир заволокло,
     Доносились вопли и рычанье.
     В самых оскорбительных словах
     Выражались злоба и презренье;
     У того – коварство на душе,
     У другого – грубость в поведенье.
     Был у пики бешеный удар,
     Посох же далеко простирался:
     Знаменитый всюду Сунь У-кун
     Мудрецом Великим назывался.
     А другому имя – Шань-цай Лан,
     И теперь – он дух перерожденный;
     Ни один мириться не желал:
     Продолжался бой ожесточенный.

   Уже двадцать раз схватывались враги, однако все еще нельзя было сказать, кто из них победит. Чжу Ба-цзе в стороне наблюдал за боем. Он понимал, что, хотя дух и не желает сдаваться, он тем не менее способен лишь защищаться, а не нападать. А Сунь У-кун проделывал своим посохом настоящие чудеса, ни на шаг не отступая, и все время наседал на духа.
   «Плохи мои дела, – думал Чжу Ба-цзе. – Сунь У-кун может притвориться, что сделал промах, а затем неожиданно нанесет духу смертельный удар. Таким образом я останусь ни при чем».
   Подумав это, Чжу Ба-цзе встряхнулся, взмахнул граблями и, поднявшись в воздух, нанес духу страшный удар. Дух испугался и бежал с поля боя.
   – Догоняй его, догоняй! – закричал Сунь У-кун.
   И они вдвоем бросились за духом, преследуя его до самой пещеры. Здесь они увидели, как дух, держа в одной руке пику, встал на тележку, стоявшую в середине, и свободной рукой дважды ударил себя по носу.
   – Смотри-ка, у этого мерзавца ни стыда, ни совести, – сказал со смехом Чжу Ба-цзе. – Что же это, ты хочешь, чтобы из носу у тебя потекла кровь, а потом думаешь жаловаться на нас?
   Но дух произнес заклинание и выдохнул из себя пламя. Из его ноздрей повалил густой дым. Тележки запылали. Волшебник дунул еще несколько раз, и пламя охватило все вокруг. Казалось, что загорелись даже небо и земля.
   – Эй, брат, плохи дела! – крикнул Чжу Ба-цзе. – В таком огне мы наверняка изжаримся. А если добавить приправы, то меня как раз можно будет подавать к столу. Бежим скорее, пока не поздно!
   И, не обращая больше внимания на Сунь У-куна, он с криком перемахнул через поток и скрылся из виду. Но Сунь У-кун не испугался: он произнес заклинание, защищающее от огня, и смело ринулся в бушующее пламя. Увидев приближающегося Сунь У-куна, волшебник дунул еще несколько раз, и огонь забушевал с новой силой:

     Наполняя все пространство жаром,
     Бешеное пламя бушевало,
     Словно красные шары катились:
     Сделалась земля багрово-алой.
     Это не был тот огонь, который
     Добывал Суй-жэнь усердным треньем,
     Не на нем бессмертия пилюли
     Лао-цзюнь создал в уединенье.
     Не был он огнем, сходящим с неба,
     И блуждающим огнем он не был.
     Знайте: это был огонь священный,
     Мир в огне, раскрытый созерцанью,
     Порожденный силой чародейной —
     Духов и волшебников созданье.
     Пять тележек этих означают
     Всех пяти стихий соединенье,
     Пять стихий в едином сочетанье
     Образуют пламени горенье.
     Если печень в My восходит к жизни,
     То и в сердце пламень порождает,
     Этот пламень властвует над желчью
     И земли стихию побеждает.
     Печень сопрягается с землею,
     Порождает золото в природе,
     Золото становится водою,
     В дерево вода духовно входит.
     Пламя Самади в своем горенье
     Совершает эти превращенья:
     Пустоту объемлет светлый пламень,
     Над вселенной вспыхнуло блистанье.
     Уж давно постиг волшебник тайну,
     Как путями самосозерцанья
     Вызвать этот пламень чудотворный:
     Запад перед ним склонен, покорный.

   Но дух произнес заклинание и выдохнул из себя пламя.

   Охваченный со всех сторон пламенем, Сунь У-кун не мог отыскать волшебника, он даже не видел дороги, ведущей в его пещеру. Чтобы спастись, Великий Мудрец вынужден был выпрыгнуть из пламени. Волшебник наблюдал все это. Заметив, что Сунь У-кун исчез, он собрал все приспособления, с помощью которых вызывал огонь, и вместе с подвластными ему духами вернулся в пещеру. Они закрыли каменной глыбой вход, и волшебник, решив, что одержал победу, приказал устроить пир и велел музыкантам играть. Все радовались и веселились, однако распространяться об этом мы не будем.
   Вернемся снова к Сунь У-куну. Перепрыгнув через поток Сухой сосны, он оседлал облако. Вдруг из соснового леса до него донесся громкий разговор Чжу Ба-цзе и Ша-сэна. Сунь У-кун подался вперед и крикнул:
   – Эй ты, Дурень! Нет у тебя никакого самолюбия! Что ж ты испугался и сбежал, спасая свою шкуру, а меня бросил на произвол судьбы. Лучше бы ты совсем не ходил со мной.
   – Дорогой брат, – отвечал ему Чжу Ба-цзе, – не зря сказал тебе этот дух, что ты не умеешь ни в чем разбираться. Еще в древности говорили: «Тот, кто умеет разобраться в современных событиях, обладает подлинным талантом». Этот дух вовсе не твой родственник, а ты хотел насильно убедить его в этом. Вот и пришлось ему вступить с тобой в борьбу и вызвать этот свирепый огонь. Но на тебя и это не подействовало, тебе обязательно надо было продолжать бой с ним.
   – А как, по-твоему, кто из нас обладает более сильным волшебством? – спросил Сунь У-кун.
   – Ну конечно, он уступает тебе, – сказал Чжу Ба-цзе.
   – А кто искуснее в бою? – снова спросил Сунь У-кун.
   – И тут он не может равняться с тобой, – сказал Чжу Ба-цзе. – Когда я увидел, что он начинает сдаваться, я решил помочь тебе. Но потом понял, что дело плохо, и подумал, что лучше скрыться. Однако тут, нарушая законы природы, он вызвал это адское пламя.
   – Нечего было тебе вмешиваться, – сказал Сунь У-кун. – Еще несколько схваток, и я покончил бы с ним.
   И вот, когда они с Чжу Ба-цзе беседовали об искусстве и ловкости волшебника и об ужасном огне, который он вызвал, Ша-сэн, прислонившись к сосне, надрывался от хохота.
   – Ты что смеешься, брат? Может быть, ты знаешь, как усмирить этого духа или одолеть вызванный им огонь? – спросил Сунь У-кун. – Ведь дело это касается нас всех. Как говорится: «С миру по нитке – голому рубашка». Если усмиришь этого духа и спасешь учителя, половина заслуги будет принадлежать тебе.
   – Ничего я не знаю, – сказал Ша-сэн, – и выловить духа не могу. А смеюсь над тем, что очень уж вы суетливый народ.
   – Почему же я суетливый? – удивился Сунь У-кун.
   – Этот дух уступает тебе по способностям, не так искусен в бою, как ты, и может только вызывать пламя, которое ты не в силах одолеть. Так вот, послушайся меня и примени против его огня противоядие. Тогда выловить его будет совсем нетрудно.
   – А ведь ты прав, брат, – расхохотался в свою очередь Сунь У-кун. – Мы, конечно, поторопились и забыли об этом. Надо было водой загасить огонь. Верно! Надо поскорее достать воды, и тогда учитель будет спасен.
   – Так и сделаем, – подтвердил Ша-сэн. – Только следует поспешить.
   – Вот что, – сказал Сунь У-кун, – вы побудьте здесь и пока не вступайте в бой, а я тем временем отправлюсь на Восточное море и выпрошу там отряд драконов. Пусть они доставят нам воду. Тогда мы победим этот волшебный огонь и усмирим волшебника.
   – Можешь отправляться спокойно, – сказал Чжу Ба-цзе. – Мы всё поняли.
   И вот наш Великий Мудрец взвился ввысь, оседлал облако и в один момент очутился у Восточного моря. Ему некогда было любоваться его красотой, и, применив один из волшебных способов, которыми он владел, наш Мудрец ринулся в море, рассекая волны. Неожиданно он столкнулся с дозорным якшей. А тот, увидев Сунь У-куна, опрометью бросился в Хрустальный дворец и доложил царю Ао Гуану о прибытии Сунь У-куна. Царь вместе со своими детьми, внуками и отрядом морских воинов, состоящим из креветок и крабов, вышел навстречу Великому Мудрецу и пригласил его во дворец. Когда церемония приветствия была закончена, царь приказал подать чай.
   – Не беспокойтесь, – остановил его Сунь У-кун. – Я пришел к вам по делу. Видите ли, я сопровождаю Танского монаха, который идет на Запад поклониться Будде и получить у него священные книги. По пути нам попалась гора около реки Гусунцзянь. В этой горе есть пещера Огненных облаков, а в пещере живет волшебник Красный ребенок, который известен под прозвищем Великий князь – священный ребенок. Вот он и захватил нашего учителя. Я разыскал его пещеру и вступил с ним в бой. Но он вызвал такой свирепый огонь, что я не мог устоять и решил во что бы то ни стало достать воды и победить волшебника. Очень прошу вас, пошлите, пожалуйста, дождь, который погасит пламя, вызванное волшебником. Тогда мы сможем спасти учителя.
   – Зачем же вы пришли ко мне, Великий Мудрец? – выслушав его, сказал Царь драконов. – Я не могу послать вам дождя.
   – Как же так? – удивился Сунь У-кун. – Вы ведь Царь драконов четырех морей. Вам подвластны и дожди, и туманы. Кто же может послать дождь, если не вы?
   – Дожди действительно мне подвластны, – сказал Царь драконов, – однако поступать самовольно я не могу. Я должен получить указ Нефритового императора, в котором будет точно указано, где и когда должен быть дождь и сколько его должно выпасть. Кроме того, необходимо, чтобы духи неба, земли и воды написали бумагу, с которой бы дух Тай-и отправил посланцев, чтобы собрать богов грома, богиню молнии, богов ветра и облаков. Ведь недаром говорится, что «без облаков даже дракон бессилен».
   – Ни ветра, ни облаков, ни грома, ни молнии мне не надо, – сказал Сунь У-кун. – Мне нужна только вода, чтобы загасить огонь.
   – Может быть, вам они и не нужны, – отвечал Царь драконов, – но я один вам ничем помочь не могу. Если не возражаете, я позову своих братьев.
   – А кто же они, ваши братья? – спросил Сунь У-кун.
   – Ао Цинь – Царь драконов Южного моря, Ао Хун – Царь драконов Северного моря, Ао Шунь – Царь драконов Западного моря.
   – Зачем же мне объезжать все эти моря? – сказал, улыбаясь, Сунь У-кун. – Лучше уж я обращусь прямо к Нефритовому императору.
   – Да вам, Великий Мудрец, и незачем объезжать все эти моря, – сказал Царь драконов. – У нас есть металлический барабан и золотой колокол. Стоит нам только ударить в них, как мои братья тотчас же будут здесь.
   – Тогда сделайте это, прошу вас.
   Вмиг появились все три царя драконов и стали спрашивать своего старшего брата, зачем он звал их.
   – Вот что случилось, братья мои, – отвечал им Царь драконов. – Ко мне прибыл Великий Мудрец Сунь У-кун и просит нас послать ему дождь, чтобы покорить волшебника.
   Сказав это, он ввел братьев во дворец и представил их Сунь У-куну. Сунь У-кун еще раз повторил все от начала до конца и объяснил, зачем ему понадобился дождь. Все три царя драконов охотно согласились помочь Сунь У-куну и тотчас же собрали свои войска:

     Там были полководцами акулы,
     Вели они все войско за собой:
     Сомы громадные, разинув пасти,
     Бросались первыми в опасный бой.
     Начальник карпов толщу вод ворочал
     И подымал бурно кипящий вал,
     А главный лещ плевался облаками
     И ветер на подмогу вызывал.
     Глава макрелей ведал охраненьем
     И шел с отрядом рыб сторожевых,
     Ма-лан могучий, с красными глазами,
     Вел с юга храбрых воинов своих;
     А с Запада вел Бо-военачальник
     В кольчугах черных северный отряд;
     Осетр был полководцем середины,
     Но доблесть украшала всех солдат.
     Юань Шу-ми – морская черепаха —
     В хитросплетеньях первою была,
     И Гуй Сян-гун – морская черепаха —
     Расчетливой и умною слыла.
     И ящерица мудрая морская
     Прославилась повсюду – То Чэн-сян,
     И черепаха Бе Цзун-жун, которой
     Был дар сообразительности дан.
     Ходили боком крабы и вертели
     Клешнями наподобие мечей,
     Креветки же натягивали луки,
     Подскакивая в ярости своей.
     И сом, носивший звание вай-лана,
     Проверил списки воинские сам
     И сделал перекличку всем драконам,
     Нырявшим и скакавшим по волнам.

//-- * * * --//

     Тут Мудрец Великий, равный небу,
     С четырех морей созвал драконов,
     Чтоб ужасной избежать беды.
     Слишком труден путь был Трипитаки —
     Приходилось в долг просить воды.
     Чтоб залить огонь, в мирах зажженный,
     Согласились помогать драконы.

   Итак, Сунь У-кун во главе драконьего войска отправился в обратный путь. Вскоре они прибыли к горе, где жил волшебник.
   – Сколько хлопот я доставил вам, заставив проделать такой большой путь, – извиняясь, сказал Царю драконов Сунь У-кун. – Вот тут и живет волшебник. Вы пока оставайтесь в воздухе и постарайтесь ничем не выдать своего присутствия. Я начну с ним бой один на один. Если мне удастся одержать победу, вам не придется затруднять себя. Если я потерплю поражение, все равно в бой не вступайте. Но как только он вызовет огонь и вы услышите мой зов, тут же посылайте дождь.
   Царь драконов согласился. Сунь У-кун спустился на землю и, войдя в лес, окликнул Чжу Ба-цзе и Ша-сэна.
   – Ты почему так быстро вернулся? – спросил Чжу Ба-цзе. – Ну что, удалось позвать Царя драконов?
   – Все три царя уже здесь, – отвечал Сунь У-кун. – Вы никуда не уходите и следите, как бы не промокли вещи: может быть страшный ливень. А я сейчас снова вызову волшебника на бой.
   – Смотри, брат, будь осторожен, – напутствовал его Ша-сэн. – А за нас не беспокойся.
   Сунь У-кун перепрыгнул горный поток и, подойдя к пещере, стал требовать, чтобы ему открыли. Духи-охранники тотчас же бросились к своему повелителю.
   – Сунь У-кун снова явился, – сообщили они.
   Волшебник поднял голову и с усмешкой сказал:
   – Видимо, эту обезьяну огонь не берет. Но на сей раз я не успокоюсь до тех пор, пока у нее не сгорит вся кожа и не изжарится мясо.
   С этими словами он вскочил на ноги, схватил свою пику и, приказав слугам выкатить огненные тележки, вышел из пещеры.
   – Ты зачем опять явился? – спросил он Сунь У-куна.
   – Отдай моего учителя, – последовал ответ.
   – Ну что за бестолковая обезьяна! – крикнул волшебник. – Для тебя Танский монах – учитель, а для меня – всего-навсего хорошая закуска. Неужели ты думаешь, что я отдам его? И не помышляй об этом!
   Эти слова привели Сунь У-куна в бешенство. Размахнувшись своим посохом, он готов уже был нанести страшный удар по голове волшебника. Однако тот отразил удар своей пикой с огненным наконечником. И между ними снова разгорелся бой, который по своей силе намного превзошел предыдущий.

     Гнев распирал волшебника утробу;
     Царь обезьян питал такую ж злобу.
     Тот Танского монаха хочет съесть,
     А этот защищает жизнь и честь —
     Чувств родственных они уже не знали,
     Друг другу ничего не уступали.
     Один хотел глумиться над врагом,
     И даже кожу драть с него живьем,
     Другой же в этом грозном поединке
     Хотел врага изрезать для начинки.
     И были оба в храбрости равны,
     И оба одинаково сильны.
     И пика смело посох отражала,
     Но и отпор у посоха встречала.
     Раз двадцать этот бой бесплодным был,
     И равенство доказывалось сил.

   Схватившись раз двадцать с Сунь У-куном, волшебник почувствовал, что таким образом ему противника не одолеть. Тогда он сделал несколько ложных выпадов пикой и, выскочив с поля боя, как и в первый раз, дважды ударил себя по носу. В тот же миг из его рта и глаз вырвалось пламя. Одновременно из стоявших около пещеры огненных тележек тоже взметнулось пламя. В этот момент Сунь У-кун повернулся и крикнул:
   – Царь драконов, где ты?
   В ответ на зов Сунь У-куна полил отчаянный ливень.

     Вода летела с шумом вниз,
     Стеной сплошною – в бездну;
     Вода летела с шумом вниз,
     Как с неба ливень звездный;

     Как будто целый океан
     Вверх дном перевернули,
     Всю необъятность вод морских
     И – на землю плеснули.

     Вода летела с шумом вниз,
     Но каплями сначала,

     А капля каждая – в кулак,
     И вдруг – загрохотала,

     И хлынула, и полилась
     Из мисок и кувшинов,
     Вода зеленая, как пух
     На головах утиных.

     И вот земля уже в воде.
     И небо не лазурно,
     На тысячу поднявшись чжан,
     Вода вскипела бурно.

     И тысячи потоков вниз
     Серебряных упали,
     Уже места слиянья рек
     Наметятся едва ли.

     И слили горные ручьи
     Все тысячи извилин…
     Драконов драгоценный дар
     Был чуден и обилен.

     Монаху Танскому помочь
     В беде они желали.
     Казалось, с неба Млечный Путь
     Драконы низвергали.

   Но как ни бушевала, как ни бурлила вода, она не могла загасить волшебного огня. Дело в том, что дождь, посланный Царем драконов, мог загасить только простой огонь. Но разве в силах он был победить священный огонь Самади, вызванный волшебником. Он только усиливал этот огонь, и чем сильнее лил дождь, тем больше разгоралось пламя.
   «Попробую-ка я произнести заклинание и войду в огонь», – подумал Сунь У-кун и, размахивая посохом, ринулся в огонь, чтобы найти и уничтожить волшебника.
   Однако волшебник заметил приближающегося к нему Сунь У-куна и выдохнул прямо ему в лицо облако дыма. Сунь У-кун отвернулся. От едкого дыма перед глазами у него пошли искры, и он не мог удержать слез, полившихся ручьем. Здесь надо вам сказать, что Великий Мудрец, которому не страшен был огонь, очень боялся дыма. Еще давно, когда он в небесных чертогах учинил буйство и Лао-цзюнь поместил его в свою печь, к счастью, Сунь У-куну удалось забраться в отделение под пятой диаграммой, соответствующей ветру, и там он чувствовал себя совершенно спокойно: огонь не действовал на него. Однако ветер нанес на него тучи дыма, отчего глаза его сильно пострадали и сделались огненно-золотистыми. Вот почему он до сих пор боялся дыма.
   Волшебник еще раз выдохнул облако дыма. Этого Сунь У-кун не мог вынести и, взмыв на облако, бежал с поля боя. Тогда волшебник собрал все свои доспехи и удалился в пещеру. Великий Мудрец со всех сторон был охвачен пламенем и дымом. Чтобы спастись от огня, Сунь У-кун ринулся в воды горного потока. Он не знал, что от соприкосновения с холодной водой его жар устремится внутрь, к сердцу и все три души расстанутся с телом. Увы! Воздух заложил ему грудь, язык стал холодным, и души, покинув бренное тело, отлетели прочь.
   Увидев это с высоты, цари драконов тотчас же приостановили ливень.
   – Эй вы! Повелитель водных небесных сил и главный церемониймейстер! – громко закричали они. – Хватит вам прятаться, выходите скорее из леса и разыскивайте вашего брата.
   Когда Чжу Ба-цзе и Ша-сэн услышали, что их называют именами, пожалованными им на небе, они быстро отвязали коня и, захватив вещи, поспешили выйти из леса. Не обращая внимания на грязь и слякоть, они отправились на поиски. Вдруг они увидели в стремительном потоке воды человека, которого несло по волнам. Ша-сэн, как был в одежде, бросился прямо в воду. Выловив труп, он вытащил его на берег, и тут они увидели, что это был не кто иной, как Сунь У-кун. Увы! Ноги и руки его были скрючены, тело – холодно как лед.
   – Дорогой брат, – молвил Ша-сэн, не в силах сдержать хлынувшие из глаз слезы. – Что же это такое! Ты, кому суждено жить вечно, должен был погибнуть в расцвете лет.
   – Перестань плакать, брат, – с усмешкой сказал Чжу Ба-цзе. – Эта обезьяна только притворяется мертвой, чтобы попугать нас. Пощупай его, дышит он или нет?
   – Он совершенно холодный, – отвечал Ша-сэн. – Да если бы и теплилась в нем жизнь, разве смогли бы мы оживить его?
   – Он обладает способностью семидесяти двух превращений, значит у него семьдесят две жизни, – сказал Чжу Ба-цзе. – Ну-ка, отойди. Я посмотрю, что с ним такое.
   Ша-сэн посторонился, а Чжу Ба-цзе подошел, подсунул под него голову и поднял Сунь У-куна. Затем он подтолкнул ноги, согнул их в коленях и усадил его. Далее он стал растирать Сунь У-куну руки, и постепенно они согрелись. Осмотрел все семь отверстий и применил буддийское растирание.
   Дело в том, что у Сунь У-куна под действием холодной воды остановилось дыхание. И вот сейчас, когда Чжу Ба-цзе стал растирать его, воздух сразу же проник через три перегородки, затем пошел в голову и с силой вырвался через рот и ноздри.
   – Учитель! – произнес Сунь У-кун, приходя в себя.
   – Почтенный брат! – воскликнул Ша-сэн. – Ты всю жизнь свою отдал учителю и даже теперь, когда жизнь покинула тебя, его имя не сходит с твоих уст. Очнись, мы здесь, с тобой!
   – Вы со мной, мои братья? – спросил Сунь У-кун, широко раскрыв глаза. – Я проиграл.
   – Ты только что был мертв, – сказал с усмешкой Чжу Ба-цзе. – Я вернул тебя к жизни, а ты даже не поблагодаришь меня.
   Тут Сунь У-кун поднялся и спросил:
   – А где братья-драконы?
   – Мы здесь и ждем ваших распоряжений, – раздался голос с высоты.
   – Я доставил вам много хлопот, заставил проделать такой дальний путь, а сам так и не сумел добиться успеха. Прошу вас, возвращайтесь к себе. Когда-нибудь я отблагодарю вас за вашу услугу.
   После этого цари драконов во главе своего водного войска торжественно возвратились домой, однако распространяться об этом мы не будем.
   Поддерживая Сунь У-куна, Ша-сэн проводил его в сосновый лес и усадил под деревом. Через некоторое время Сунь У-кун немного успокоился, однако не мог сдержать слез, которые текли по его щекам.
   – Учитель наш! – воскликнул он, —

     Год я помню тот, когда учитель
     Танское покинул государство,
     Спас меня он у горы высокой,
     Где беда моя была безмерна.

     Через реки он прошел и горы,
     Злобных духов испытал коварство,
     Вместе с ним и я терпел страданья,
     Жертвуя собой с любовью верной.

   – Почтенный брат мой, не нужно отчаиваться, – выслушав его, сказал Ша-сэн. – Мы уже всё обдумали и решили попросить войска, чтобы спасти нашего учителя.
   – У кого же вы их попросите? – спросил Сунь У-кун.
   – Когда бодисатва давала нам свои напутствия и велела сопровождать Танского монаха, она говорила, что мы можем обращаться за помощью и к небу, и к земле – нигде нам не откажут. Куда же нам сейчас обратиться.
   – Мне вспоминается то время, когда я учинил буйство в небесных чертогах, – сказал Сунь У-кун. – Все небесные силы не в состоянии были справиться со мной. Но этот дух необыкновенно силен, и победить его может лишь тот, кто еще сильнее. Ни небесные силы, ни духи земли не помогут. Необходимо обратиться за помощью к бодисатве Гуаньинь. Но вот беда, я чувствую себя совершенно разбитым, у меня ноют ноги, и я не в состоянии совершить прыжок в облака.
   – Ты скажи только, что нужно делать, и я отправлюсь к бодисатве, – сказал тут Чжу Ба-цзе.
   – Ну что ж, – сразу повеселел Сунь У-кун. – Отправляйся ты. Только смотри, когда увидишь бодисатву, не гляди ей прямо в лицо, а склонись и приветствуй ее поклонами. Когда она начнет спрашивать тебя, назови место, где мы находимся, скажи, как зовут волшебника, и обратись к бодисатве с просьбой помочь спасти нашего учителя. Если она согласится, то волшебник наверняка будет усмирен.
   Внимательно выслушав Сунь У-куна, Чжу Ба-цзе взлетел в облака и устремился на юг.
   Между тем волшебник, владелец пещеры, вернувшись к себе, был очень доволен своей победой.
   – Ну, детки, – радостно сказал он, – Сунь У-кун потерпел поражение. Он, правда, остался жив, но сознание все же потерял. Эх! Боюсь только, что он призовет на помощь еще какие-нибудь войска. Откройте-ка ворота, да поживее, я посмотрю, к кому он собирается обратиться.
   Воины открыли ворота, и волшебник поднялся ввысь. Оглядевшись, он увидел, что Чжу Ба-цзе отправился на юг, и сразу понял, что тот направился к бодисатве Гуаньинь. Тогда он поспешно спустился на своем облаке вниз и крикнул:
   – Ну-ка, детки! Найдите мой кожаный мешок. Давно я им не пользовался. Боюсь, что веревки стали непрочны, смените их и положите мешок у вторых ворот. Я постараюсь обмануть Чжу Ба-цзе, притащу его сюда и посажу в мешок. Там он у меня сварится, и я отдам его вам в награду за ваши труды.
   Здесь надо вам сказать, что у этого волшебника был кожаный мешок, при помощи которого он мог выполнить любое желание. Воины достали этот мешок, сменили веревки и положили его у входа в пещеру. Однако распространяться об этом мы не будем.
   Волшебник поселился в этих местах давно и хорошо знал здесь каждый уголок. Был ему, конечно, известен и кратчайший путь к Южному морю. Этим путем он и отправился. Он быстро нагнал Чжу Ба-цзе и, устроившись на высоком утесе, принял вид бодисатвы Гуаньинь.
   И вот наш Дурень неожиданно увидел перед собой бодисатву. Откуда было знать ему, что перед ним волшебник, принявший облик бодисатвы. Остановив свое облако, Дурень опустился на землю и, низко кланяясь, сказал:
   – Милостивая бодисатва, прими мой поклон.
   – Почему ты покинул Танского монаха и явился ко мне? – спросил волшебник.
   – Нам с учителем по дороге встретилась пещера Огненных облаков у потока Сухой сосны, – отвечал Чжу Ба-цзе, – в которой живет волшебник Красный ребенок. Этот волшебник захватил нашего учителя, но я и мои братья разыскали его и вступили с ним в бой. Тогда он вызвал огонь, и мы не устояли. Во втором бою нам помогал Царь драконов. Он послал ливень, но и ливень оказался бессильным против огня, вызванного волшебником. Наш старший брат Сунь У-кун пострадал от этого пламени и теперь не в состоянии даже двигаться. Вот он и послал меня к вам, милостивая бодисатва, просить вашей помощи. Явите милосердие и спасите нашего учителя от беды.
   – Властитель пещеры Огненных облаков зря не губит людей. Вы, вероятно, чем-то оскорбили его.
   – Я не оскорблял его, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Это мой брат Сунь У-кун. Волшебник принял образ мальчика и повис на дереве, чтобы обмануть нашего учителя и вызвать его жалость. А учитель наш, человек добросердечный, велел мне снять мальчика с дерева, а моему старшему брату приказал нести его на себе. Но мой брат бросил его на землю. Тогда волшебник вызвал ветер и похитил нашего учителя.
   – Ну ладно, встань, – сказал волшебник, – и пойдем вместе со мной к этому волшебнику. Я помогу тебе. А ты воздашь волшебнику должные почести, извинишься перед ним и попросишь его освободить твоего учителя.
   – Милостивая бодисатва, если вы поможете вернуть нам учителя, то я согласен поклониться волшебнику.
   – Следуй за мной, – повторил волшебник.
   И Дурень, ничего не подозревая, последовал за волшебником. Он не пошел к Южному морю, а по старой дороге отправился к пещере Огненных облаков.
   – Не бойся, входи, – сказал волшебник, – здешний хозяин – мой старый друг.
   Дурень послушно следовал за мнимой Гуаньинь. Но не успел он войти в пещеру, как целая толпа духов набросилась на него и втолкнула в мешок. Крепко завязав мешок веревками, духи подвесили Чжу Ба-цзе к балке. Тут волшебник принял свой настоящий вид и уселся посредине зала.
   – Чжу Ба-цзе, – сказал он, – мало того что ты решился сопровождать Танского монаха, но ты еще отважился отправиться к бодисатве просить, чтобы она усмирила меня? Какими же способностями ты обладаешь? Ты раскрой как следует глаза и посмотри. Неужели ты не видишь, что перед тобой Великий князь – священный ребенок. Вот сейчас ты попал в мои руки и дней через пять сваришься. Отличная будет закуска для моих деток!
   – Ах ты, грязная тварь! – выслушав его, стал ругаться Чжу Ба-цзе. – До чего же ты бесстыжий! Обманом тебе удалось завлечь меня сюда. Но попробуйте съешьте меня, у вас у всех распухнут головы, и вы подохнете от небесного мора.

   Но не успел он войти в пещеру, как целая толпа духов набросилась на него и втолкнула в мешок.

   Оставаясь в мешке, Чжу Ба-цзе не переставал браниться и кричать. Однако оставим его пока и вернемся к Сунь У-куну и Ша-сэну. Они сидели и беседовали, как вдруг в нос им ударило какое-то зловоние.
   – Плохи дела, – сказал Сунь У-кун, громко чихнув. – Не иначе как Чжу Ба-цзе сбился с дороги.
   – Что же, он не может у кого-нибудь спросить? – удивился Ша-сэн.
   – Возможно, что он встретился с каким-нибудь волшебником, – сказал Сунь У-кун.
   – Тогда он вернулся бы к нам.
   – Все это не так просто, – сказал Сунь У-кун. – Ты побудь пока здесь, а я перепрыгну через поток и разузнаю, что случилось.
   – Да ведь у тебя все болит, – сказал Ша-сэн. – Попадешься еще в лапы к этому волшебнику. Дай лучше я схожу.
   – У тебя ничего не выйдет, – сказал Сунь У-кун. – Я сам пойду.
   И вот наш замечательный Сунь У-кун, стиснув от боли зубы и размахивая посохом, переправился через горный поток и подошел к пещере Огненных облаков.
   – Эй ты, негодяй! – крикнул Сунь У-кун.
   Стражи ринулись в пещеру и доложили своему господину, что Сунь У-кун снова явился.
   – Схватить его! – приказал волшебник.
   Толпа духов с мечами и пиками в руках в тот же миг вылетела из пещеры. С криками: «Держи, хватай!» – они бросились на Сунь У-куна.
   Сунь У-кун не рискнул вступить с ними в бой, так как был в полном изнеможении. Он быстро скрылся, произнес: «Изменись!» – и тотчас же превратился в узел с вещами. Вернувшись к своему властелину, духи доложили ему:
   – Сунь У-кун, услышав наш боевой клич, до того перепугался, что бежал и даже потерял свой узел с вещами.
   – Я думаю, что ничего ценного в этом узле нет, – сказал с улыбкой волшебник. – Разве что какой-нибудь рваный монашеский балахон да старая шляпа. Принесите-ка его сюда, разорвите, постирайте и используйте на заплаты.
   Один из духов поспешил выполнить приказ и внес узел, даже и не подозревая, что несет на себе Сунь У-куна.
   «Вот и замечательно», – подумал Сунь У-кун.
   Дух внес его в пещеру и, не раздумывая, положил на пол. И тут наш чудесный Сунь У-кун совершил еще одно превращение. Он выдернул у себя волосок и, дунув на него волшебным дыханием, превратил в точную копию узла. Сам же он принял вид мухи и уселся на дверной косяк. Тут вдруг он услышал какие-то стоны, похожие на хрюканье. Однако Сунь У-кун никак не мог понять, откуда они доносятся. Сунь У-кун, жужжа, стал летать, разыскивая Чжу Ба-цзе, и обнаружил, что тот висит на балке в кожаном мешке. Тогда Сунь У-кун уселся на мешок и тут услышал отчаянную брань Чжу Ба-цзе.
   – Кто бы ты ни был, пусть даже злой дух, но как ты посмел принять вид бодисатвы Гуаньинь и обманом вернуть меня обратно? Мало того что ты подвесил меня к этой балке, так еще грозишься, что съешь меня.
   «Этот Дурень хоть и попался, – усмехаясь подумал Сунь У-кун, – однако не падает духом. Ну а с волшебником я все равно расправлюсь. Иначе гнев мой не найдет себе выхода».
   Он хотел помочь Чжу Ба-цзе освободиться из мешка, но в этот момент вдруг услышал голос волшебника:
   – Где сейчас шесть доблестных полководцев?
   И в тот же миг перед ним предстали шесть его самых умных и самых любимых духов. Он пожаловал им звание доблестных полководцев. У каждого из них было свое имя. Одного звали Туман среди туч, другого – Тучи среди тумана, третьего – Быстрый, как молния, четвертого – Стремительный, как вихрь, пятого – Раздувающий пламя и шестого – Бушующий, как пламя.
   Все они преклонили колени перед своим господином.
   – Знаете ли вы, где живет старый царь? – спросил их волшебник.
   – Знаем, – отвечали они.
   – Сейчас же отправляйтесь к нему и пригласите его сюда. Скажите, что я поймал Танского монаха, собираюсь изжарить его и угостить отца, чтобы он обрел бессмертие.
   Получив приказ, духи ринулись из пещеры. А Сунь У-кун, жужжа, полетел вслед за ними.
   Если вам интересно узнать, что дальше случилось с духами, прочитайте следующую главу.

Глава сорок вторая,

//-- повествующая о том, как Великий Мудрец отправился к Южному морю и как бодисатва Гуаньинь явила милосердие и усмирила волшебника --//
   И вот шесть доблестных полководцев, покинув пещеру, отправились прямо на юго-запад. Следуя за ними, Сунь У-кун раздумывал: «Они хотят пригласить царя, чтобы он отведал мяса нашего учителя. А этот царь не кто иной, как Ню Мо-ван – князь демонов. Когда-то мы были с ним приятелями. Но теперь я встал на путь Истины, а он так и остался злым духом. С тех пор как мы расстались, прошло много времени, но я отлично помню его. Вот что я сейчас сделаю. Приму его образ и обману их. Посмотрим, что из этого выйдет».
   Наш чудесный Сунь У-кун ускорил свой полет и, обогнав духов примерно ли на десять, встряхнулся и принял вид князя демонов Ню Мо-вана. После этого он выдернул у себя несколько волосков и, дунув на них, крикнул:
   – Изменитесь!
   В тот же миг волоски превратились в слуг. А Сунь У-кун, сделав вид, что выехал на охоту в горное ущелье с соколами и собаками, с луками и арбалетами, стал дожидаться шести доблестных полководцев. Стремительно мчась вперед, духи вдруг увидели перед собой Ню Мо-вана, окруженного свитой. Увидев его, духи Бушующий, как пламя, и Раздувающий пламя поспешно опустились на колени:
   – Отец наш, великий государь, вы здесь!
   У духов по имени Туман среди туч, Тучи среди тумана, Быстрый, как молния, и Стремительный, как вихрь, глаза были такие же, как у простых смертных, и они, конечно, не могли распознать в царе Сунь У-куна. Поэтому они тоже повалились на колени и отбивали поклоны, приговаривая:
   – Отец наш! Мы посланы к вам нашим господином Великим князем – священным ребенком из пещеры Огненных облаков; он приглашает вас, великий государь, отведать мяса Танского монаха, после чего вы станете бессмертным.
   – Встаньте, детки, – сказал Сунь У-кун. – Пойдем сейчас ко мне, я только переоденусь, и мы тут же отправимся.
   – Не затрудняйте себя, великий государь, – сказали, низко кланяясь, духи-посланцы. – Вам незачем возвращаться. Путь далек, и государь наш может рассердиться. Давайте уж лучше отправимся прямо отсюда.
   – А хитрые вы, ребята, – рассмеялся Сунь У-кун. – Ну ладно. Отправляйтесь вперед, показывайте дорогу. Я пойду вместе с вами.
   Обрадованные духи с шумом ринулись вперед, а Великий Мудрец последовал за ними. Вскоре они приблизились к пещере. Стремительный, как вихрь, и Быстрый, как молния, вбежали к своему господину и доложили о том, что прибыл отец, великий государь.
   – Ну, вы люди надежные, – с удовлетворением сказал волшебник. – Так быстро выполнили мое поручение!
   Волшебник тотчас же приказал своим командирам выстроить отряды и с развернутыми знаменами, под барабанный бой выйти встречать царя. Все обитатели пещеры стройными рядами вышли навстречу гостю. Сунь У-кун принял величественный вид, выпятил грудь и, встряхнувшись, вернул на место выдернутые волоски, которые до этого были превращены в соколов и собак. Широкими шагами он проследовал в пещеру и уселся в центре, лицом к югу. Волшебник опустился на колени и, совершив земной поклон, молвил:
   – Царь-отец! Прими поклоны своего недостойного сына.
   – К чему церемонии, сын мой! – сказал в ответ Сунь У-кун.
   Отвесив четыре поклона, волшебник встал около возвышения, на котором восседал Сунь У-кун.
   – Зачем ты звал меня, сын мой? – спросил Сунь У-кун.
   – Вашему недостойному сыну, – отвечал с поклоном волшебник, – вчера удалось поймать Танского монаха, который идет из Китая. Мне не раз приходилось слышать о том, что он – человек высокой добродетели и тот, кто отведает его мяса, станет таким же бессмертным, как обитатели островов Пэнлай и Инчжоу. Один я не осмелился съесть его и решил пригласить вас, отец.
   – Про какого это Танского монаха ты речь ведешь, сын мой? – притворившись испуганным, спросил Сунь У-кун.
   – А про того, который идет на Запад за священными книгами, – отвечал волшебник.
   – Это учитель Сунь У-куна?
   – Совершенно верно, – подтвердил волшебник.
   – Лучше не серди его! – услышав это, замахал руками и затряс головой Сунь У-кун. – Да ты, конечно, еще не встречался с ним, сын мой! Эта обезьяна обладает огромной волшебной силой и знает тайну многих превращений. Когда-то она учинила буйство в небесных чертогах. Нефритовый император послал против нее стотысячное войско, расставил сети и силки на небе и земле и то не сумел покорить ее. Как же ты осмелишься после этого съесть Танского монаха, ее наставника? Лучше освободи этого монаха. Если только Сунь У-кун узнает, что ты съел его учителя, он даже драться с тобой не станет, а возьмет свой посох с золотыми обручами, проткнет твою гору и преспокойно унесет вас всех отсюда вместе с горой. Где же ты найдешь себе пристанище, сын мой, а я – опору на старости лет?
   – Что ты говоришь, государь-отец? – изумился волшебник. – Превознося доблесть и отвагу моего противника, ты принижаешь достоинства своего собственного сына. У Танского монаха, кроме Сунь У-куна, есть еще два ученика. И вот когда они вместе с учителем пришли к нам в горы, я применил один из волшебных способов и похитил их учителя. После этого Сунь У-кун и Чжу Ба-цзе разыскали мою пещеру и стали говорить о каких-то родственных отношениях. Я не выдержал и вступил с ними в бой. Однако ничем особенным они себя не проявили. Когда же на помощь Сунь У-куну пришел Чжу Ба-цзе, я напустил на них вечный огонь Самади и заставил бежать с поля боя. Сунь У-кун был до смерти напуган и обратился даже за помощью к царям – драконам четырех морей. Те вызвали ливень, однако оказались не в силах загасить огонь Самади. Сунь У-кун так обжегся, что даже потерял сознание и, как только пришел в себя, тотчас же отправил Чжу Ба-цзе на Южное море к бодисатве Гуаньинь. Тогда я принял вид бодисатвы и заманил Чжу Ба-цзе к себе. Сейчас он сидит в Кожаном мешке исполнения желаний. Я и его собираюсь сварить и отдать своим подчиненным на закуску. Сунь У-кун сегодня снова приходил к моей пещере и шумел здесь; я приказал поймать его, но он до того растерялся, что бежал и даже утерял свой узел. Сейчас я пригласил вас, отец-государь, взглянуть на Танского монаха, а затем изжарить и съесть его. Отведав его мяса, мы обретем бессмертие.
   – Мудрый сын мой, – отвечал на это Сунь У-кун. – Ты только и обладаешь, что огнем Самади, который помог тебе одержать верх над Сунь У-куном. А знаешь ли ты, что он обладает тайной семидесяти двух превращений?
   – Пусть он превращается во что угодно, я все равно распознаю его, – сказал волшебник. – Да он даже не осмелится войти в мою пещеру.
   – Сын мой, – произнес тогда Сунь У-кун. – Возможно, ты и узнаешь его. Но помни, что он может превратиться в какое-нибудь крошечное существо; конечно, не в волка или большую собаку, так как знает, что в таком случае ему не пробраться в твою пещеру.
   – Все равно, – сказал волшебник, – у меня каждый вход в пещеру охраняют несколько стражников, как же он может проникнуть сюда?
   – Ты и не подозреваешь, что он может стать мухой, комаром, блохой, пчелой, бабочкой или цикадой. Он даже может принять мой вид. Как же ты распознаешь его?
   – Не беспокойся! – отвечал волшебник. – Будь у него даже железная печень и медное сердце, он и тогда не осмелится показаться здесь.
   – Ну, раз ты так говоришь, – сказал Сунь У-кун, – значит действительно обладаешь огромной силой и Сунь У-куну, конечно, не справиться с тобой. Однако есть мясо Танского монаха я не буду.
   – Почему же? – удивился волшебник.
   – Стар уж стал, – отвечал Сунь У-кун. – Кроме того, твоя мать уговаривала меня заняться добрыми делами. Вот я и решил дать обет поститься.
   – Это что же, на всю жизнь или на один месяц? – спросил волшебник.
   – Нет, – отвечал Сунь У-кун. – Я дал обет поститься в определенные дни месяца.
   – Это в какие же дни? – спросил волшебник.
   – Дни, в обозначение которых входит иероглиф син и шестое число каждого месяца, – сказал Сунь У-кун. – Сегодня как раз день под знаками син и ю, так что я должен соблюдать пост и, кроме того, не могу принимать гостей. Подождем до завтра, я сам вымою, вычищу и приготовлю его, тогда уж мы с тобой попируем.
   «Мой отец всю жизнь питался человеческим мясом, – раздумывал волшебник, выслушав Сунь У-куна, – и прожил вот уже больше тысячи лет – с чего же это он вдруг начал поститься?.. К тому же в свое время он совершил столько злодеяний, что несколькими днями поста их не загладишь. Что-то тут неладно!»
   С этими мыслями он вышел из вторых ворот и подозвал к себе шестерых доблестных полководцев.
   – Вы где встретили царя? – спросил он их.
   – На полпути, – отвечали те.
   – А я думаю: почему вы так быстро вернулись, – сказал волшебник. – Значит, дома у него вы не были?
   – Не были, – отвечали духи.
   – Плохи дела, – сказал волшебник. – Мы попались на удочку. Это не царь.
   – Великий государь! – повалившись ему в ноги, воскликнули духи. – Что же вы своего отца не могли узнать?
   – Да с виду он точно такой же, – отвечал волшебник, – а по разговору не похож. Вот поэтому я и думаю, что мы поддались обману. Смотрите, будьте начеку. Пусть каждый держит наготове свое оружие: мечи, пики, дубинки и веревки. Сейчас я еще немного поговорю с ним и послушаю, как он будет отвечать. Если это действительно мой отец, ему должно быть все равно, когда съесть Танского монаха – сегодня, завтра или через месяц. Если же он будет вести себя подозрительно, я подам вам сигнал: тогда все вместе принимайтесь за дело!
   Духи поспешили исполнить приказ, а волшебник вернулся в пещеру и, подойдя к Сунь У-куну, склонился перед ним.
   – Сын мой, – сказал Сунь У-кун, – к чему все эти церемонии? Если хочешь что-нибудь сказать мне, говори.
   – Твой недостойный сын, – начал, распростершись ниц, волшебник, – пригласил тебя отведать мяса Танского монаха, а заодно спросить кое о чем. Позавчера я был свободен и, совершая прогулку на благовещем луче, попал на девятое небо. Там я неожиданно встретил великого патриарха учителя Чжан Дао-лина.
   – Небесного наставника – Чжан Дао-лина? – перебил его Сунь У-кун.
   – Совершенно верно, – подтвердил волшебник.
   – Ну и что он говорил? – спросил Сунь У-кун.
   – Когда он увидел, – продолжал волшебник, – как пропорционально я сложен, он спросил час, день, месяц и год моего рождения. А я забыл. Наставник, будучи искусным гадальщиком, хотел погадать для меня по пяти планетам. Вот я и решил спросить вас об этом. Может быть, я еще когда-нибудь его встречу и попрошу погадать.
   «Вот дьявол! – подумал, улыбаясь про себя, сидевший на возвышении Сунь У-кун. – За то время, что я сопровождаю Танского монаха, я усмирил нескольких злых духов, но ни один из них не был таким коварным, как этот. Если бы он завел речь о каких-нибудь семейных дрязгах и мелких затруднениях, я бы нашел, что ответить. А то ведь спрашивает меня о времени своего рождения. Откуда я могу это знать?»
   Однако Царь обезьян был удивительно находчив. Сохраняя свой величественный вид и ничем не выдав беспокойства, он с очаровательной улыбкой произнес:
   – Встань, сын мой. Стар я стал, да и неприятностей у меня за последнее время немало, так что я время твоего рождения сейчас забыл. Обожди, вот завтра вернусь домой и спрошу у матери.
   – Как же мог ты забыть, государь-отец, если ты сам говорил, что мое имя не сходит с твоих уст, и еще говорил, что я буду вечен, как небо! – воскликнул волшебник. – Это черт знает что! Тут какой-то обман!
   И он громко хмыкнул. В тот же момент толпа духов с мечами и пиками в руках ринулась на Сунь У-куна и стала избивать его.
   Тут Великий Мудрец выхватил свой посох и, отбиваясь, принял свой обычный вид.
   – Мудрый сын мой! – сказал он, обращаясь к волшебнику. – Ты нарушаешь все законы! Где это видано, чтобы сын избивал отца?
   Волшебник сконфуженно молчал. А Сунь У-кун, превратившись в золотой луч, вылетел из пещеры.
   – Великий государь! – крикнули духи. – Сунь У-кун сбежал!
   – Ладно! – отвечал волшебник. – Оставьте его! Провел он меня все же на сей раз! Закройте ворота и принимайтесь за Танского монаха. Вымойте его и почистите. А потом мы его сварим и съедим.
   Между тем Сунь У-кун, выхватив свой посох, с громким хохотом перебежал на противоположный берег потока. Услышав его хохот, Ша-сэн поспешно вышел из леса.
   – Дорогой брат, – сказал он, увидев Сунь У-куна, – что же ты так долго не возвращался? И чему радуешься? Тебе, вероятно, удалось освободить учителя?
   – Нет, освободить мне его не удалось, – отвечал Сунь У-кун, – зато я кое-что узнал.
   – Что же ты узнал? – спросил Ша-сэн.
   – Оказывается, этот волшебник принял вид бодисатвы Гуаньинь и обманом заманил к себе в пещеру Чжу Ба-цзе, – сказал Сунь У-кун. – Потом он засадил его в кожаный мешок и подвесил к балке. Я чуть было не освободил его, но в этот момент волшебник отправил посланцев к своему отцу, чтобы пригласить его отведать мяса Танского монаха. А я догадался, что его отец не кто иной, как князь демонов Ню Мо-ван и, опередив посланцев, принял его вид и стал поджидать их. Под этим видом я и проник в пещеру волшебника. Когда мы прибыли туда, волшебник, приняв меня за отца, совершил передо мной полагающиеся поклоны. Эти почести доставили мне, конечно, большое удовольствие.
   – Очень уж ты легкомыслен, дорогой брат, – выслушав его, сказал Ша-сэн. – А я вот боюсь, что жизни нашего учителя угрожает опасность.
   – Ничего, не беспокойся, – успокаивал его Сунь У-кун. – Я сейчас обращусь за помощью к бодисатве.
   – А как поясница, болит? – спросил Ша-сэн.
   – Да нет, все прошло, – отвечал Сунь У-кун. – Недаром еще в старину говорили: «Когда приходит удача, человек радуется». Присматривай здесь за вещами и конем, а я отправлюсь в путь.
   – Ты пока забудь о вражде, – сказал Ша-сэн. – Смотри, как бы этот волшебник не причинил нашему учителю какого-нибудь вреда. Возвращайся поскорее.
   – Я быстро, – сказал Сунь У-кун. – Не пройдет время, необходимое для того, чтобы поесть, как я вернусь обратно.
   С этими словами наш прекрасный Мудрец покинул Ша-сэна, совершил прыжок в облака и устремился к Южному морю. Не прошло и часа, как Сунь У-кун увидел перед собой гору Путошань – обитель бодисатвы. Он опустился на облаке вниз и очутился на утесе Ло-цзя. Здесь он важно и чинно направился вперед и увидел духов двадцати четырех направлений, вышедших ему навстречу.

   Сунь У-кун оправил на себе одежду, решительно вошел в обитель бодисатвы и сразу же пал ниц.

   – Куда путь держите, Великий Мудрец? – спросили они, приветствуя его.
   – Я хочу повидаться с бодисатвой, – сказал Сунь У-кун, отвечая на приветствие.
   – Обождите немного, мы доложим о вас, – сказали духи.
   Один из них, дух Гуйцзыму, подошел к пещере Шум прилива.
   – Милостивая бодисатва, – сказал он, – разрешите доложить вам, что сюда явился Сунь У-кун и хочет повидать вас.
   Бодисатва приказала ввести Сунь У-куна. Сунь У-кун оправил на себе одежду, решительно вошел в обитель бодисатвы и сразу же пал ниц.
   – Сунь У-кун, – молвила бодисатва, – ты почему не сопровождаешь перевоплощенного Цзинь чан-цзы в его поездке на Запад за священными книгами? Что привело тебя сюда?
   – Разрешите доложить, милостивая бодисатва. Я следовал за Танским монахом, и вот мы пришли в одно место, которое называется пещерой Огненных облаков у горного потока Сухой сосны. Там живет дух по имени Великий князь, которого зовут также священный ребенок. Вот он и похитил нашего учителя. Мы с Чжу Ба-цзе вступили с ним в бой. Однако он напустил на нас огонь Самади: мы оказались бессильны перед ним и не смогли спасти нашего учителя. Тогда я отправился к Восточному морю и обратился за помощью к царям – драконам четырех морей. Они послали ливень, но и он не мог загасить огня Самади. Я же чуть было не погиб.
   – Раз этот волшебник владеет огнем Самади, значит он обладает огромной чудодейственной силой, – выслушав Сунь У-куна, сказала бодисатва. – Почему же ты решил просить помощи у царей-драконов, а не обратился прямо ко мне?
   – Да я как раз хотел это сделать, – отвечал Сунь У-кун, – но от дыма я чуть было не задохнулся и послал к вам вместо себя Чжу Ба-цзе.
   – Чжу Ба-цзе здесь не было, – сказала бодисатва.
   – Я знаю, – подтвердил Сунь У-кун. – Он не успел добраться до вашей обители. Волшебник принял ваш образ и заманил Чжу Ба-цзе к себе в пещеру, где упрятал его в кожаный мешок и подвесил к балке. Он хочет сварить его и съесть.
   – Да как же эта мерзкая тварь осмелилась принять мой образ? – гневно воскликнула бодисатва.
   От негодования она даже застонала и с шумом швырнула в море вазу для омовения рук, украшенную жемчугом, которую держала в руках. Гнев бодисатвы привел Сунь У-куна в трепет, и он даже вытянулся у трона бодисатвы.
   «Видно, я чем-то разгневал бодисатву, – подумал Сунь У-кун. – Она даже швырнула свою вазу. Как жаль! Лучше бы она подарила ее мне. Это было бы чудесным подарком для меня».
   Однако не успел он так подумать, как море забурлило и волны выбросили вазу на поверхность. Оказалось, что ее несло на своей спине чудовище.

     Она из грязи вышла: вот – начало!
     Но в ней века величье обитало.
     Она живет, сокрытая глубоко,
     И жизнь ее проходит одиноко;
     Она – на дне и украшает воду,
     Но знает неба и земли природу;
     Сидит спокойно, все в себе скрывает,
     Но злых и добрых духов тайны знает.
     Хотя и хвост и голову укрыла.
     Но побежит – и кажется, что взмыла.
     Вэнь-ван писал на ней свои триграммы,
     Придворные ее встречали дамы,
     В гаданьях с Цзы Юанем говорила,
     И во дворцах с Фу-си она дружила,
     Когда дракон, меняя очертанья,
     Играл на небе, весь – очарованье,
     В воде резвился и, соблазна полный,
     То порождал, то колебал он волны.
     На ней – с насечкой золотою латы,
     Она в кольчуге пестрой и богатой,
     И панцирь девяти дворцов надела,
     Триграмм восьмерка украшает тело.
     В своей одежде празднично-зеленой
     Она была любимицей дракона,
     Снискавшею его благоволенье.
     Она была смела и до рожденья,
     А после смерти – вместо пьедестала
     Она под памятником Будде встала.
     Вы, верно, знать хотите титул полный
     Чудовища, вздымающего волны? —
     Рождающая ветер – черепаха.

   Черепаха, неся вазу на спине, выбралась на берег и, остановившись перед бодисатвой, совершила двадцать четыре кивка, которые должны были обозначать двадцать четыре глубоких земных поклона.
   – Видимо, это и есть хранитель вазы, – глядя на черепаху, сказал, усмехаясь про себя, Сунь У-кун. – Я думал, что ваза пропала, а оказывается, это бодисатва вызывала черепаху.
   – О чем это ты говоришь, Сунь У-кун? – спросила бодисатва.
   – Да ничего, просто так, – отвечал Сунь У-кун.
   – Подай мне вазу, – приказала бодисатва.
   Сунь У-кун хотел выполнить приказ, но увы! Он походил в этот момент на стрекозу, которая захотела бы сдвинуть с места мраморную колонну.
   – Бодисатва, – молвил в смущении Сунь У-кун, подходя к возвышению, на котором она сидела, – я не могу выполнить ваш приказ.
   – Жалкая ты обезьяна! – отвечала бодисатва. – Ты только и можешь, что дерзить. Как мог ты надеяться одержать верх над волшебником, если даже вазу не в силах сдвинуть с места.
   – Скажу вам откровенно, милостивая бодисатва, – отвечал ей Сунь У-кун, – в обычное время я мог бы это сделать без особого труда, но сегодня у меня нет сил. Потерпев поражение в схватке с волшебником, я ослаб.
   – Должна тебе сказать, – заметила бодисатва, – что в обычное время эта ваза бывает пустой. Но сейчас я бросила ее в море, и она в один момент прошла через все реки и озера, моря и каналы, через все ручьи и потоки и вобрала в себя целое море воды. А разве можешь ты поднять море?
   – Так вот оно что, – сказал Сунь У-кун, почтительно сложив руки, – этого я не знал.
   Тогда бодисатва подошла к вазе, легонько подняла ее правой рукой и поставила на ладонь левой руки. В тот же момент черепаха покачала головой и исчезла в воде.
   – Так это чудовище, оказывается, хранитель вазы, – удивился Сунь У-кун.
   – Послушай, что я скажу тебе, Сунь У-кун, – обратилась к нему бодисатва. – Эта ваза наполнена чудесной росой и волшебной водой. У драконов, к которым ты обращался, ничего подобного нет. Эта вода обладает волшебной силой и может погасить огонь Самади. Вот я и хотела, чтобы ты взял эту вазу с собой, а ты, оказывается, не можешь даже сдвинуть ее с места. Я могла бы дать тебе в помощь ученицу Будды Шань-цай – девицу-дракона. Но я знаю, что человек ты ненадежный и всегда действуешь обманом. Как только ты увидишь красоту этой девицы, да еще в руках у нее такой драгоценный талисман, ты непременно выкинешь какую-нибудь штуку, чтобы завладеть ими, а разыскивать тебя мне некогда. Так вот, чтобы мне не пришлось беспокоиться, оставь что-нибудь в залог.
   – Очень жаль, милостивая бодисатва, что вы так плохо думаете обо мне, – сказал Сунь У-кун. – Приняв монашеский обет, я никогда больше не осмеливался заниматься подобными делами. Но раз вы хотите, чтобы я оставил вам какой-нибудь залог, я повинуюсь. Однако что я могу оставить вам? Холщовый халат – ваш подарок. Этот плащ из шкуры тигра ничего не стоит. Посох мне нужен, чтобы защищаться. Единственная ценность – это обруч у меня на голове. Он сделан из золота. Но благодаря вам он навсегда прирос к моей голове. Я охотно оставил бы его в залог. Ведь стоит вам только произнести заклинание, и он спадет с моей головы. Больше мне нечего оставить.
   – А ты хитер, оказывается, – сказала бодисатва. – Не надо мне ни твоего халата, ни посоха, ни обруча. Выдерни на затылке волосок, спасающий жизнь, и оставь его.
   – Но ведь волосок тоже пожалован мне вами, – возразил Сунь У-кун. – Боюсь, что, выдернув один волосок, я испорчу все остальные и после этого не смогу сохранить свою жизнь.
   – Ах ты, мерзкая обезьяна, – рассердилась бодисатва. – Ты даже ленишься вырвать у себя волосок. Как же я смогу послать с тобой ученика Будды?
   – Вы чересчур подозрительны, милостивая бодисатва, – сказал с улыбкой Сунь У-кун. – Не зря говорится: «Не смотри на лицо монаха, а смотри на лицо Будды». Умоляю вас, помогите спасти нашего учителя.
   И тогда бодисатва:

     Походкой легкой, в волнах аромата,
     Покинула свой лотосовый трон
     И вознеслась на горную вершину —
     Был светлый лик улыбкой озарен.

     И только ради Танского монаха,
     Попавшего в неволю на пути,
     Чудовище смирить она решила,
     Паломника от гибели спасти.

   Сунь У-кун пришел в восторг и попросил бодисатву покинуть священную пещеру Шум прилива. Духи рядами выстроились перед горой Путошань.
   – А теперь, – сказала бодисатва, – переправляйся через море.
   – Прошу вас, милостивая бодисатва, пойти вперед, – сказал, низко склонившись, Сунь У-кун.
   – Нет, сначала пойдешь ты, – отвечала бодисатва.
   – Но, милостивая бодисатва, – запротестовал Сунь У-кун, низко кланяясь, – я не смею в вашем присутствии проявлять свои способности. Вообразите, что я сделаю прыжок и в этот момент у меня оголится задняя часть тела. Тогда вы обвините меня в недостаточной почтительности к вам.
   Услышав это, бодисатва послала ученицу Будды девицу-дракона Шаньцай на лотосовый пруд и велела сорвать лист лотоса. Затем она приказала положить этот лист на вазу у подножия скалы. А когда это тоже было сделано, бодисатва сказала Сунь У-куну:
   – Становись на лист, я переправлю тебя через море.
   – Но разве это возможно, милостивая бодисатва, – изумился Сунь У-кун. – Он такой тонкий и совсем маленький. А если я свалюсь в воду, то вконец испорчу свой тигровый плащ и не смогу надеть его, когда станет холодно.
   – А ты попробуй! – прикрикнула на него бодисатва.
   Не смея больше отказываться, Сунь У-кун решил: будь что будет – и прыгнул на лист лотоса. И о чудо! Очутившись на нем, он почувствовал себя куда безопаснее, нежели на судне.
   – Милостивая бодисатва, все в порядке! – радостно воскликнул Сунь У-кун.
   – Почему же ты медлишь? Чего ждешь? – спросила бодисатва.
   – Как же я переправлюсь, если здесь нет ни весел, ни шеста, ни мачт, ни парусов, – возразил Сунь У-кун.
   – Ничего этого и не нужно, – отвечала бодисатва. – Надо только дунуть на него.
   Она дунула, и Сунь У-кун тотчас же пересек бурное Южное море.
   «Как велика божественная сила бодисатвы, – изумился Сунь У-кун, выйдя на берег. – Она, не затрачивая никаких усилий, может вызвать меня откуда угодно и отправить куда угодно».
   Между тем бодисатва приказала служителям-духам тщательно охранять свою священную обитель, а дракону-девице велела закрыть ворота пещеры. Затем на благовонном облаке она покинула гору Путошань и, очутившись на другом берегу моря, спросила:
   – Где Хуэй-ань?
   Здесь надо вам напомнить, что Хуэй-ань был вторым сыном небесного князя с пагодой в руках. Среди народа он был известен также под именем Мокши и являлся ближайшим учеником бодисатвы. Называли его еще Хуэй-ань – хранитель закона Будды. И вот, услышав зов бодисатвы, Хуэй-ань тотчас же появился и, почтительно сложив руки, выразил свою готовность служить ей.
   – Сейчас же отправляйся на небо к своему отцу, – сказала бодисатва, – и попроси его одолжить нам свои божественные мечи.
   – Сколько же мечей понадобится? – спросил Хуэй-ань.
   – Сколько есть – все забирай, – отвечала бодисатва.
   Хуэй-ань тут же оседлал облако и вскоре очутился у Южных небесных ворот. Там он проследовал во дворец Облаков и, представ перед отцом, низко поклонился ему.
   – Ты откуда явился, сын мой? – спросил небесный князь.
   – К моему учителю, – сказал Мокша, – пришел Сунь У-кун. Он просил оказать ему помощь и уничтожить волшебника. Вот бодисатва и прислала меня к тебе с просьбой одолжить небесные мечи.
   Небесный князь тотчас же позвал принца Ночжа и велел ему принести мечи. Ночжа принес тридцать шесть мечей и передал их Мокше.
   – Спасибо, брат, – поблагодарил Мокша, – а сейчас ступай к себе и передай от меня привет матери. Я очень спешу. Когда выполню поручение, вернусь, чтобы поклониться ей.
   И, быстро простившись, он на благовонном луче опустился прямо к Южному морю и передал бодисатве мечи. Бодисатва бросила их и произнесла заклинание. В тот же миг мечи превратились в тысячелистный трон. Бодисатва взошла на него и села в центре.
   – А бодисатва, оказывается, не очень-то щедрая, – сказал, ухмыляясь про себя, Сунь У-кун. – На лотосовом озере есть драгоценное лотосовое сиденье. Так ей, видите ли, не захотелось сидеть там, и она решила, что проще занять то, что ей нужно, у других.
   – Молчи и следуй за мной, – услышал Сунь У-кун голос бодисатвы.
   После этого все разместились на облаках и полетели, оставив море позади. Впереди летел белый попугай, а за ним – Великий Мудрец и Хуэй-ань. Вскоре они увидели перед собой гору.
   – Это гора, где находится пещера волшебника, – сказал Сунь У-кун. – Отсюда до пещеры Огненных облаков примерно четыреста ли.
   Услышав это, бодисатва приказала остановиться и произнесла какое-то заклинание, начинавшееся словами: «Я верю в Будду». В тот же миг, откуда ни возьмись, появились духи. Это были местные духи гор и земли. Они низко склонились перед троном, на котором восседала бодисатва.
   – Успокойтесь, – сказала им бодисатва. – Я прибыла сюда для того, чтобы усмирить волшебника, поселившегося в здешних местах. А вы окажите мне помощь. Надо сделать так, чтобы на триста ли вокруг на земле не осталось ни одного живого существа. Переселите всех зверей и насекомых на вершины гор. Там они будут в безопасности.
   Духи тотчас же отправились выполнять приказ бодисатвы. Вскоре они вернулись и доложили, что все сделано.
   – А теперь возвращайтесь к себе, – сказала бодисатва.
   С этими словами она опрокинула вазу, и с грохотом, подобным грому, оттуда хлынула вода.

     Вода захлестывала горную вершину,
     Напором сильным скалы разрушала;
     Вода захлестывала, словно море,
     Как океан безбрежный, разрушала.
     Вставали волны, заслоняя солнце.
     Туман, чернея, подымался к туче,
     Казалось, шло холодное сиянье
     От этих волн высоких и могучих
     И небо дымкой покрывала сырость,
     Лес лилий золотых на море вырос.
     Святую мощь явила бодисатва,
     Чудовища желая укрощенья:
     Из рукава достала заклинанье,
     Дающее всем тварям устроенье, —
     Как бы в утес Лоцзя в тот край небесный
     Она окрестность властно превратила:
     Все стало здесь, как там, на Южном море, —
     И пальма листья свежие раскрыла,
     И выросли смоковницы и травы,
     На соснах горлицы запели песни,
     Сидели попугаи на бамбуке,
     Катились волны мерно, величаво,
     И все покрыл своим цветеньем лотос,
     Но где-то ветер завывал уныло.
     И виделась от края и до края
     Одна вода, что целый мир покрыла.

   «Вот это поистине милосердная и сострадательная бодисатва, – подумал Сунь У-кун. – Если бы я обладал подобной силой, то просто перевернул бы на гору вазу, не заботясь о жизни зверей и птиц».
   – Сунь У-кун, – раздался в этот момент голос бодисатвы, – протяни руку!
   Сунь У-кун поспешно засучил рукав и вытянул левую руку. Тогда бодисатва взяла ивовую ветвь, обмакнула ее в чудодейственную вазу и написала ею на ладони Сунь У-куна иероглиф «ми», что значит – «заблуждаться», «терять разум».
   – А теперь сожми руку в кулак, – приказала она. – Отправляйся к волшебнику, вызови его на бой и сделай вид, что потерпел поражение. Твое дело – выманить волшебника сюда, ко мне, а я знаю, как усмирить его.
   Сунь У-кун повернул свое облако и сразу же очутился у пещеры волшебника. Одна его рука была зажата в кулак, в другой он держал посох.
   – Эй, дух, – громко крикнул Сунь У-кун, – открывай!
   Духи-стражи бросились к своему господину.
   – Опять сюда явился Сунь У-кун! – доложили они.
   – Закройте покрепче ворота и не обращайте на него внимания! – отвечал волшебник.
   – Что же ты, сынок, – продолжал кричать Сунь У-кун, – выжил отца за дверь и теперь не хочешь даже впустить его.
   – Сунь У-кун опять начинает ругаться, – снова доложили стражи.
   – Не обращайте на него внимания, – повторил волшебник.
   Убедившись в том, что все его попытки вызвать волшебника тщетны, Сунь У-кун разозлился и, взмахнув своим посохом, изо всех сил стукнул по воротам. Стражи снова опрометью бросились к своему повелителю.
   – Сунь У-кун разбил ворота, – доложили они.
   Тут волшебник не выдержал и помчался к выходу.
   – Подлая ты обезьяна, – закричал он, ринувшись на Сунь У-куна с пикой. – Я не желал тебе зла и относился к тебе снисходительно, но ты опять явился сюда и оскорбляешь меня. Да знаешь ли ты, какого наказания заслуживаешь хотя бы за одно то, что сломал мои ворота!
   – А знаешь ли ты, сын мой, какого наказания заслуживаешь за то, что выгнал отца из дома?! – в свою очередь спросил Сунь У-кун.
   Тут волшебник еще больше разозлился и, взмахнув своим копьем, нацелился прямо в Сунь У-куна. Однако Сунь У-кун успел отразить удар и перешел в свою очередь в наступление. Они схватывались раз пять, наконец Сунь У-кун, продолжая сжимать кулак и волоча за собой посох, сделал вид, что ему не устоять против волшебника, и покинул поле боя.
   – Я Танского монаха собираюсь сварить, – крикнул волшебник с горы, – мы уже помыли и почистили его.
   – Сынок мой, – произнес в ответ Сунь У-кун, – а ведь за тобой наблюдают все небожители. Попробуй подойди!
   Услышав это, волшебник совсем рассвирепел и, с воинственным кличем бросившись вперед, подскочил к Сунь У-куну и замахнулся на него пикой. Сунь У-кун стал вращать своим посохом, защищаясь от удара. Однако после нескольких схваток он снова отступил.
   – Послушай! – крикнул волшебник. – В прошлые разы ты лучше дрался и выдерживал до тридцати схваток. Что же с тобой произошло?
   – Боюсь, сынок, что ты опять огонь на меня напустишь, – со смехом сказал Сунь У-кун.
   – Не бойся! Огня я больше напускать не буду, – отвечал волшебник.
   – В таком случае, – сказал Сунь У-кун, – отойди подальше от своей пещеры. Настоящие герои не сражаются у ворот собственного дома.
   Ничего не подозревая, волшебник поднял пику и бросился за противником. В это время Сунь У-кун разжал руку, и волшебник, словно обезумев, помчался за ним. Сунь У-кун летел, как метеор, волшебник несся, как стрела.
   Вдруг он увидел бодисатву.
   – Ты страшен, я боюсь тебя, – сказал тогда Сунь У-кун волшебнику. – Пощади! Ведь мы уже добежали до Южного моря, где живет бодисатва Гуаньинь. Возвращайся обратно!
   Но волшебник, стиснув зубы, продолжал преследовать своего противника. Однако Сунь У-кун скрылся в священном сиянии, которое излучала бодисатва. Потеряв его из виду, волшебник сделал еще несколько шагов вперед и, глядя на бодисатву широко раскрытыми глазами, спросил:
   – Ты что же, явилась Сунь У-куну на помощь?
   Бодисатва ничего не ответила. Тогда волшебник, сжимая в руках пику, повысив голос, повторил свой вопрос.
   Бодисатва продолжала молчать. Тут волшебник взмахнул пикой и нацелился ей прямо в сердце. Но в этот же момент бодисатва превратилась в золотой луч и вознеслась на девятое небо.
   – Что же это, вы насмехаетесь надо мной, что ли? – следуя за ней по пятам, сказал Сунь У-кун. – Ведь волшебник несколько раз обращался к вам, а вы прикинулись глухонемой, а теперь вот сбежали от одного взмаха его пики да вдобавок ко всему лишились своего лотосового трона!
   – Не разговаривай, – приказала бодисатва, – а смотри лучше, что он будет делать дальше.
   И Сунь У-кун, стоя рядом с Мокшей, стал наблюдать за волшебником. Они видели, как волшебник зло рассмеялся и сказал:
   – Эта подлая обезьяна не знала, с кем имеет дело! Ей не было известно, кто такой священный ребенок. Потеряв надежду одолеть меня, она призвала на помощь какую-то никчемную бодисатву, которая от одного взмаха моей пики исчезла бесследно, бросив даже свой драгоценный лотосовый трон. Кстати, попробую-ка я посидеть на этом троне.
   С этими словами волшебник, подражая бодисатве, скрестил руки и ноги и уселся на трон.
   – Вот это здорово! – воскликнул Сунь У-кун. – Это называется ни за что отдать лотосовый трон!
   – Что это ты там бормочешь? – спросила бодисатва.
   – Что, что, – сердито буркнул тот. – Говорю – лотосовый трон отдали другим, вот что! Видите, как прочно уселся на него своим задом волшебник. Можете теперь распрощаться со своей драгоценностью.
   – Очень хорошо, что он уселся на трон, – сказала бодисатва, – это-то как раз мне и нужно.
   – Смотрите, как он красиво сложен. Ему более подходит сидеть в этом кресле, чем вам.
   – Не болтай, – снова приказала бодисатва, – и наблюдай лучше за проявлением божественных сил.
   С этими словами бодисатва, указывая ивовой веткой вниз, молвила:
   – Удались!
   В тот же момент трон пропал, а вместе с ним исчезло и небесное сияние. Волшебник предстал перед ними сидящим на острие меча.
   – Иди, бей это чудовище в назидание злым духам до тех пор, пока его не проткнут клинки мечей, – приказала бодисатва Мокше.
   Мокша тотчас же спустился на облаке вниз и стал избивать волшебника. Он бил его так, словно утрамбовывал землю на постройке стены. Свыше тысячи ударов нанес он волшебнику, после чего меч пронзил его тело. Кровь залила все кругом, все тело волшебника было в глубоких ранах. Но он, стиснув зубы, силился превозмочь боль. Отбросив пику, он всеми силами старался вытащить вонзившиеся в него мечи.
   – Милостивая бодисатва, – сказал Сунь У-кун. – Этот волшебник не боится боли. Он даже старается вытащить мечи.

   – Сохрани мне жизнь, и я сделаю все, что ты пожелаешь, – кивнув головой в знак согласия и роняя слезы, отвечал волшебник.

   Тогда бодисатва крикнула Мокше:
   – Смотри не убей его, – и снова, указывая вниз ивовой веткой, произнесла заклинание и приказала мечам превратиться в крючья, напоминавшие волчьи клыки, так что освободиться от них уже не было никакой возможности. Волшебник растерялся и, крепко держась за лезвия мечей, запросил пощады.
   – Милостивая бодисатва, – сказал он. – Мои глаза не сумели увидеть, какой огромной божественной силой вы обладаете. Умоляю вас, явите милосердие и сохраните мне жизнь. Клянусь никогда больше не творить зла и принять монашеский обет.
   Услышав это, бодисатва вместе с Мокшей, Сунь У-куном и белым попугаем спустилась на золотом луче вниз и оказалась прямо перед волшебником.
   – Ты хочешь принять постриг? – спросила она.
   – Сохрани мне жизнь, и я сделаю все, что ты пожелаешь, – кивнув головой в знак согласия и роняя слезы, отвечал волшебник.
   – Ты согласен стать последователем нашего учения? – снова спросила бодисатва.
   – Если ты сохранишь мне жизнь, – повторил волшебник, – я стану последователем учения Будды.
   – В таком случае я посвящаю тебя в монахи, – произнесла бодисатва.
   С этими словами она вынула из рукава золотую бритву и, подойдя к волшебнику, выбрила ему макушку, оставив небольшую челку и скрутив ему на темени три косички, как у детей.
   – Этому волшебнику явно не повезло, – посмеивался, стоя в сторонке, Сунь У-кун. – Не разберешь, кто он теперь, не то мужчина, не то женщина!
   – Поскольку ты принял монашеский обет, – сказала бодисатва, – отныне я не могу больше презирать тебя и жалую тебе имя Шань-цай тунцзы – отрок – ученик Будды. Что ты на это скажешь?
   Волшебник, желая сохранить себе жизнь, только головой кивал. Тогда бодисатва, протянув руку, воскликнула:
   – Удались!
   В тот же миг небесный меч отделился от волшебника и упал на землю, а тело отрока оказалось совершенно невредимым.
   – Хуэй-ань, – сказала бодисатва, – отнеси мечи в небесные чертоги и отдай отцу. А я вернусь на гору Путошань и вместе с остальными небожителями буду ждать тебя там.
   О том, как Мокша доставил на небо мечи, мы распространяться не будем, а вернемся к волшебнику.
   Его буйный нрав вовсе не был усмирен, и, как только он почувствовал, что боль прошла, зад его цел и невредим, а на голове заплетены три косички, он подбежал, схватил пику и, направив ее на бодисатву, сказал:
   – Да разве есть такая сила, которая могла бы усмирить меня? Вы просто пустили в ход волшебство! Никаких постригов я признавать не желаю! Познакомьтесь лучше с моей пикой!
   Он хотел ударить бодисатву по лицу, но разъяренный Сунь У-кун начал вертеть своим посохом, приготовившись бить волшебника.
   – Не бей! – остановила его бодисатва. – У меня есть для него наказание!
   Тут она вынула из рукава золотой обруч и сказала:
   – Этот талисман – один из трех золотых обручей, которые мне подарил Будда, когда я отправилась в Китай искать человека, готового пойти за священными книгами. Один из них я отдала тебе. Второй – получил Праведник, охраняющий гору. Остался еще один, который я не решалась пока никому отдать. Ну а так как это чудовище ведет себя довольно бесцеремонно, то этот обруч я пожалую ему.
   О чудесная бодисатва! Она взмахнула обручем напротив ветра и крикнула: «Изменись!»
   В тот же миг из одного обруча появилось целых пять. Бросив их отроку, бодисатва крикнула:
   – Охватывайте!
   Один обруч сразу же опустился на шею волшебника, два попали на его руки, а два – на ноги.
   – Отойди, Сунь У-кун, – сказала бодисатва. – Сейчас я произнесу заклинание.
   – Милостивая бодисатва, – всполошился Сунь У-кун, – я ведь звал вас усмирить волшебника – почему же вы хотите наказать меня?
   – К тебе это заклинание никакого отношения не имеет, – сказала бодисатва, – я буду читать заклинание не о сжатии обруча, а заклинание о золотом обруче.
   Сунь У-кун успокоился, подошел поближе к бодисатве и стал слушать, как она произносит заклинание. Но бодисатва произнесла заклинание про себя. В тот же миг волшебник начал дергать себя за уши, хвататься за щеки; он корчился, катаясь по земле.

     Лишь одно реченье это
     В недрах слышится вселенной:
     Сила Будды безгранична,
     И безмерна, и священна.

   Если вы хотите узнать о том, как был в конце концов обращен на путь Истины отрок-волшебник, прочитайте следующую главу.

Глава сорок третья,

//-- повествующая о том, как дракон Черной реки захватил монаха и как сын царя Западного моря усмирил дракона --//
   Произнеся несколько раз заклинание, бодисатва остановилась, и дух перестал испытывать боль. Он встал, выпрямился и, оглядев себя, увидел, что на шее, на руках и на ногах у него золотые обручи, сжатие которых и причиняло ему боль. Он сделал было попытку освободиться от них, но понял, что это совершенно невозможно: их нельзя было даже сдвинуть с места. Они, казалось, вросли в кожу и причиняли острую боль.
   – Вот как, мой мальчик! – со смехом сказал Сунь У-кун. – Бодисатва, опасаясь, как бы ты не подрос, решила надеть на тебя ожерелье, а на руки и на ноги – браслеты.
   От этих издевок дух-отрок так и вскипел и, схватив пику, ткнул ею в Сунь У-куна. Но тот быстро уклонился и, спрятавшись за спину бодисатвы, сказал:
   – Читайте заклинание!
   Бодисатва покропила вокруг ивовой веткой и произнесла:
   – Соединяйтесь!
   В тот же момент руки духа оказались сложенными в таком положении, в каком изображается статуя бодисатвы Гуаньинь и которое до сих пор известно под названием: «Руки, сложенные, как у бодисатвы Гуаньинь». Лишь теперь дух понял всю силу учения Будды и повалился в ноги бодисатве.
   В этот момент бодисатва произнесла магические слова, наклонила свою вазу и собрала в нее до капли то море воды, которое до этого выплеснула.
   – Сунь У-кун, – сказала бодисатва, – волшебник усмирен, но злые помыслы еще не покинули его. Я его накажу. Он пройдет до горы Лоцзяшань, на каждом шагу совершая поклон. Лишь тогда он будет обращен на путь Истины. Ты же отправляйся в пещеру и освободи учителя.
   Повернувшись к бодисатве и отвесив ей поклон, Сунь У-кун возразил:
   – Я побеспокоил вас, заставив совершить столь длинный путь, поэтому считаю своим долгом проводить вас обратно.
   – Не нужно. Ты только оттянешь этим спасение своего учителя, – сказала бодисатва.
   Сунь У-кун, ликуя, поклонился бодисатве и исчез. Волшебник был обращен на путь Истины и в дальнейшем совершил пятьдесят три добрых дела и покорился бодисатве.
   Однако мы пока оставим его и вернемся к Ша-сэну. Оставаясь в лесу, он уже начал беспокоиться, почему Сунь У-кун так долго не возвращается. Привязав вещи к коню, он взял в одну руку меч, усмиряющий духов, а в другую – поводья и вышел из лесу. Вдруг он увидел приближающегося к нему Сунь У-куна.
   – Дорогой брат! – радостно приветствовал его Ша-сэн. – Что же ты так долго не возвращался? Я от страха чуть не умер!
   – Да что ты, спишь, что ли? – сказал Сунь У-кун. – Ведь за это время я успел повидаться с бодисатвой. Она уже усмирила волшебника.
   И Сунь У-кун подробно рассказал о великой божественной силе бодисатвы.
   – Тогда пойдем освободим учителя! – радостно произнес Ша-сэн.
   Они перемахнули через горный поток, примчались к пещере и привязали коня. Затем, держа наготове оружие, ринулись в пещеру, уничтожили всех до единого духов, сняли кожаный мешок и освободили Чжу Ба-цзе.
   – Дорогой брат, а где же волшебник? – спросил Чжу Ба-цзе, благодаря Сунь У-куна. – Мне бы очень хотелось угостить его своими граблями, чтобы хоть как-нибудь отвести душу.
   – Давайте разыщем сначала учителя, – отвечал на это Сунь У-кун.
   И они втроем отправились вглубь пещеры. Наконец им удалось найти Трипитаку. Он был раздет догола и крепко связан веревками. Учитель горько плакал. Ша-сэн быстро развязал веревки, а Сунь У-кун принес платье и помог учителю одеться. После этого они все втроем опустились перед ним на колени.
   – Сколько страданий пришлось вам перенести, учитель, – с горечью сказали они.
   – Достойные мои ученики, – с благодарностью молвил Трипитака. – Лишь благодаря вам мне удалось спастись от смерти. Как же вы сумели покорить волшебника?
   Тут Сунь У-кун подробно рассказал о том, как обратился за помощью к бодисатве и как бодисатва усмирила отрока-волшебника.
   Выслушав его, Трипитака опустился на колени, повернулся лицом к югу и совершил несколько поклонов.
   – За что же ее благодарить? – спросил Сунь У-кун. – Это мы, можно сказать, сделали доброе дело, дав ей возможность приобрести себе прислужника.
   Здесь следует пояснить, что Шань-цай – священный ребенок, признав над собой власть Гуаньинь, совершил пятьдесят три добрых дела и при совершении двадцать седьмого дела даже видел Будду, что и имел в виду Сунь У-кун, говоря о судьбе этого духа.
   После этого Сунь У-кун велел Ша-сэну собрать все ценности, которые были в пещере. Затем они разыскали рис и устроили трапезу в честь своего учителя. Говоря по совести, Трипитака был спасен благодаря Сунь У-куну, – следовательно, и успех дела в получении священных книг целиком зависел от него.
   Покинув пещеру, Трипитака сел на коня, и все они, выйдя на дорогу, продолжали свой путь.
   Прошло больше месяца. И вот однажды они вдруг услышали страшный шум. Казалось, низвергаются огромные потоки воды.
   – Ученики мои! – встревожился Трипитака. – Вы слышите шум? Откуда он?
   – Какой же вы мнительный, почтенный учитель, – с улыбкой сказал Сунь У-кун. – Вам не следовало бы становиться монахом. Никто, кроме вас, не слышит никакого шума. Очевидно, вы снова забыли сутру высшего разума и духовного совершенства.
   – Эту сутру мне устно передал наставник У-чао на горе Фоудушань. Она состоит из пятидесяти четырех фраз и двухсот семидесяти слов, – сказал Трипитака. – Раз услышав эту сутру, я до сих пор часто повторяю ее. Что же, по-твоему, я забыл?
   – Вы забыли, учитель, – сказал Сунь У-кун, – что человек, отрекшийся от мира, не должен иметь глаз, ушей, носа, языка, тела и желаний. Это значит, что глаза его не должны замечать красок, а уши – шума, нос не должен воспринимать запаха, а язык – вкуса, тело должно быть безразлично и к холоду, и к жаре. Смысл всего этого заключается в том, что нам не следует поддаваться суетным мыслям. Вот почему этот псалом и называется псалмом искоренения шести зол. Сейчас, следуя за священными книгами, вы ни на минуту не забываете о своих желаниях. Поэтому вы боитесь злых духов и не можете отказаться от мирского. Стоит вам увидеть пищу, как у вас начинает двигаться язык. Вы любите ароматную и вкусную пищу и искушаете свой нос. Любой шум тревожит ваш слух. Вы обращаете свой взор на все окружающие вас предметы. Как же, поддаваясь всем этим шести искушениям, вы можете идти на Запад, чтобы поклониться Будде?
   Над этими словами Трипитака глубоко задумался.
   – Ученик мой, – промолвил он, —

     С тех пор как с государем я расстался,
     Иду поспешно, шагом неустанным,
     В соломенных сандалиях иду я
     По скалам острым и тропам туманным.
     И облака над горными хребтами
     Бамбуковая шляпа пробивает.
     Крик обезьяний слышу тихой ночью:
     Невольно грусть он в сердце навевает.
     Под ясною луной невыносимо
     Мне птичек полусонных стрекотанье…
     Когда ж я письмена достану Будды,
     Когда же я пройду сквозь испытанья?

   Выслушав это, Сунь У-кун не удержался и захлопал в ладоши.
   – Однако, – воскликнул он, смеясь, – нашего учителя гложет тоска по родине. Если вы хотите вернуться домой, то нет никаких причин горевать. Недаром говорит пословица: «Когда придет время совершить подвиг, он будет совершен».
   – Дорогой брат, – сказал тут Чжу Ба-цзе, – если мы на своем пути будем каждый раз подвергаться таким бедствиям, то и через тысячу лет не достигнем цели!
   – Ну вот что! – отвечал ему Ша-сэн. – Не нашего это ума дело. Не будем лучше сердить старшего брата. Ты знай неси свою ношу. В конце концов наступит день, когда мы будем у цели.
   Так, беседуя, Трипитака и его ученики, не останавливаясь, продолжали свой путь, пока перед ними не открылась огромная река с черными бурлящими водами. Конь не мог перейти эту реку. Путники остановились на берегу и стали внимательно осматриваться. Что же они увидели:

     Набегали одна на другую огромные волны,
     Друг на друга валы громоздились, угрюмо, упорно…
     Громоздились одна на другую могучие волны,
     И, мутнея, они будоражили черную реку.
     Друг за другом катились валы, и вода была масляно-черной,
     И поблизости не было даже следа человека,
     Ни кустов, ни деревьев здесь не было видно вовеки,
     Мрак на тысячу ли – в темноте лишь вода грохотала.
     Только с шумом катились валы и чернела округа.
     Пена черной плыла, словно топливо бросили в воду.
     Брызги черными были, как будто ворочался уголь.
     И ни овцы не пили из этой реки, ни коровы,
     Ни вороны, страшась ширины, не летали над ней, ни сороки.
     Только ряска росла да качался камыш у прибрежья,
     Время года собой отмечали лишь эти растенья,
     Да на отмели яркий ковер расстилался цветочный,
     И цветы вызывали своей красотой удивленье.
     И болот, и ручьев, и потоков на свете есть много,
     И моря, и озера, и реки везде в Поднебесной.
     И всегда человек с человеком встречается в жизни,
     Но на Западе эта река никому не известна.

   – Ученики мои, – молвил Трипитака, сойдя с коня, – отчего вода в этой реке такая черная?
   – Я думаю, кто-то вылил сюда огромный чан краски, – высказал свое предположение Чжу Ба-цзе.
   – А может быть, здесь мыли кисти и тушечницы, – вставил свое слово Ша-сэн.
   – Все это глупости, – сказал им Сунь У-кун. – Давайте лучше подумаем, как переправить через реку нашего учителя.
   – Я, например, могу легко переправиться через реку, – сказал Чжу Ба-цзе, – на облаках или просто по воде. Если я буду лететь над лесом, мне потребуется время, необходимое для того, чтобы пообедать.
   – Я тоже могу в один миг переправиться на облаках, – сказал Ша-сэн.
   – Для нас это не представляет никакого труда, – сказал Сунь У-кун, – но вот учителю нашему такое дело не под силу.
   – Какова же ширина этой реки? – спросил Трипитака.
   – Я думаю, не меньше десяти ли, – отвечал Чжу Ба-цзе.
   – Кто же из вас может переправить меня на тот берег? – спросил Трипитака.
   – Чжу Ба-цзе может это сделать, – отвечал Сунь У-кун.
   – Ничего из этого не выйдет, – сказал Чжу Ба-цзе. – Если я понесу на себе учителя, мне не подняться и на три чи от земли. Ведь недаром говорится: «Нести на себе простого смертного – все равно что тащить гору». Если же я поплыву с ним, мы наверняка пойдем ко дну.
   Неожиданно они увидели небольшой челнок, а в нем человека.
   – Лодка! – радостно воскликнул Трипитака. – Зовите лодочника, пусть перевезет нас.
   – Эй, перевозчик! – во весь голос заорал Ша-сэн. – Перевези нас!
   – Да я вовсе не перевозчик! – отвечал человек.
   – Ну и что же? Разве ты не знаешь, что самое главное в жизни – это делать добро людям. Пусть даже ты не перевозчик, но ведь и мы не каждый раз обращаемся к тебе с подобной просьбой. Мы – ученики Будды, посланцы китайского императора и идем за священными книгами. Сделай милость, перевези нас, а за это мы отблагодарим тебя.
   После этого лодочник подплыл к берегу и, вытащив из воды весло, сказал:
   – Учитель! Моя лодка очень мала, как же я перевезу вас всех?
   Подойдя ближе, Трипитака увидел, что челнок выдолблен из одного бревна и в нем имеется небольшое углубление, в котором от силы могут уместиться всего два человека.
   – Что же делать? – спросил, растерявшись, Трипитака.
   – Придется перевозить два раза, – сказал Ша-сэн.
   – Вот что, Ша-сэн, – предложил тут Чжу Ба-цзе, пускаясь на хитрость и думая, как бы ему избавиться от хлопот. – Вы с Сунь У-куном оставайтесь здесь, а я поеду с учителем, а потом вернусь за конем и вещами. Старший брат может сам переправиться через реку.
   – Пожалуй, ты прав, – согласился Сунь У-кун.
   Дурень помог Трипитаке сесть в лодку, лодочник отчалил и поплыл к противоположному берегу. Посреди реки вода особенно шумела и бурлила. Волны вздымались так высоко, что, казалось, закрывали собой солнце. Ветер неистовствовал.

     Казалось, гремели раскаты,
     Вся в брызгах, бурлила река,
     И тысячеслойные волны
     Бросала она в облака.

     И, вихрями подняты в воздух,
     Кружились песок и земля.
     Бессильно валились деревья,
     О милости небо моля.

     Все это пугало драконов:
     Взвивался песок с берегов,
     Неслось завывание ветра,
     Как тигра голодного рев.

     Казалось, грозою весенней
     Был берег реки оглушен:
     Лягушки, и крабы, и рыбы
     Земной положили поклон.

     И птицы покинули гнезда,
     И звери бежали из нор,
     И лодочники погибали
     На бурных просторах озер.

     Живущие между морями
     Не знали, проснутся ль опять.
     Боялся рыбак, зазевавшись,
     Удилища не удержать.

     Возможно ли в маленькой лодке
     Грести, если ветер и тьма?
     Срывается с крыш черепица,
     И падают, рушась, дома.

     Летят кирпичи и обломки,
     И вот ужаснулась страна:
     Вершина Тайшань покачнулась,
     Сползает ее крутизна.

   Теперь надо вам сказать, что бурю вызвал не кто иной, как лодочник, который был чудовищем и обитал в этой реке. Вместе с Трипитакой и Чжу Ба-цзе он погрузился в воду и исчез бесследно.

   Вместе с Трипитакой и Чжу Ба-цзе он погрузился в воду и исчез бесследно.

   Между тем оставшиеся на берегу Ша-сэн и Сунь У-кун находились в полном смятении.
   – Что же теперь делать? – говорили они. – На каждом шагу нашего учителя поджидают бедствия и несчастья. Ведь он только что едва спасся от смерти, и вот перед ним снова препятствие – Черная река.
   – Видимо, лодка перевернулась, – сказал Ша-сэн. – Надо спуститься вниз по течению и поискать.
   – Лодка вовсе не перевернулась, – возразил Сунь У-кун. – А если бы даже и перевернулась, Чжу Ба-цзе все равно спас бы учителя, ведь он умеет плавать. Я сразу подумал, что этот лодочник – нехороший человек. А теперь я уверен, что это он вызвал ветер, чтобы утащить нашего учителя.
   – Что же ты молчал, дорогой брат? – удивился Ша-сэн. – Оставайся здесь с вещами и конем, а я спущусь в реку и поищу его.
   – Не нравится мне что-то необычайно темный цвет воды в этой реке, – сказал Сунь У-кун. – Боюсь, ты не сможешь плавать в ней.
   – Да что такое эта река в сравнении с рекой Сыпучих песков, где я жил, – сказал Ша-сэн.
   И с этими словами наш чудесный монах стал раздеваться. Затем он потянулся, расправил руки и, схватив свой драгоценный посох, бросился в воду. Рассекая волны, он стремительно мчался вперед. Вдруг он услышал поблизости чей-то голос. Ша-сэн метнулся в сторону и стал осторожно осматриваться. Неожиданно он увидел красивое строение и над входом надпись из восьми иероглифов: «Дворец духа Черной реки в долине Хэн-ян». До Ша-сэна донесся голос.
   – Впервые в жизни мне так повезло, – говорил, восседая на почетном месте, волшебник. – Наконец-то мне попалась настоящая добыча. Этот монах совершенствовал себя в течение десяти поколений. И тот, кто отведает его мяса, станет бессмертным. Я много лет жду его здесь, и наконец сегодня мое желание сбылось. Детки! – крикнул он. – Тащите сюда железный котел, да живо! Мы сварим этих монахов и пригласим моего дядю, чтобы вкусить дар вечной жизни.
   Услышав это, Ша-сэн не мог сдержать вспыхнувшей в нем ярости и, взмахнув своим посохом, стал бешено колотить в ворота.
   – Эй вы, гнусные твари! – кричал он. – Сейчас же освободите моего учителя – Танского монаха и брата Чжу Ба-цзе.
   Перепуганные насмерть стражи стремглав бросились к своему хозяину с криком:
   – Беда!
   На вопрос волшебника о том, что случилось, они сообщили:
   – У ворот стоит какой-то монах с видом злодея. Он изо всех сил стучит и отчаянно ругается, требуя выдать ему кого-то.
   Услышав это, волшебник приказал подать ему доспехи, что слуги тотчас и выполнили. Надев доспехи и приведя себя в порядок, волшебник взял в руки стальной хлыст из отдельных звеньев и вышел. Существо, которое Ша-сэн увидел перед собой, было поистине ужасно:

     Квадратное лицо, свернулись в трубку губы,
     Огромный рот алел, как полный крови таз,
     И редкие усы, как проволока, гнулись.
     Струился красный свет из разъяренных глаз.

     Планеты он Тай-суй казался дулом грозным,
     И Бога грома он напоминал лицом.
     Играла красками железная кольчуга,
     И золотом сверкал шлем золотой на нем.

     Он хлыст держал стальной, составленный из звеньев,
     И несся он, как вихрь, грозя своим хлыстом.
     С рождения в реке он обитал когда-то;
     Оставив лоно вод, злым духом стал потом.

     Хотите ли вы то узнать именованье,
     Каким волшебник злой отныне наделен?
     Драконом он блистал в последнем воплощенье,
     И ящером морским наименован он.

   – Кто смеет стучать в мои ворота?! – грозно крикнул волшебник.
   – Ах ты, тупая тварь! – заорал в свою очередь Ша-сэн. – Что это за штуки ты выкидываешь? Прикинулся лодочником да еще похитил нашего учителя. Сейчас же освободи его, тогда я сохраню тебе жизнь.
   – Ты что, рехнулся? Смерти своей ищешь, что ли? – расхохотался волшебник. – Я действительно утащил твоего учителя и уже пригласил гостей отведать его мяса. Ну что же, иди, померяемся силами. Одолеешь меня в трех схватках, верну твоего учителя. Не одолеешь – и тебя заодно сварю. Тогда уж позабудь о том, что тебе надо идти на Запад.
   Эти слова привели Ша-сэна в бешенство. Взмахнув своим посохом, он нацелился духу прямо в голову и нанес ему страшный удар. Тут дух взмахнул хлыстом, отразив удар, и между ними разгорелся бой. Они сражались в воде, на самом дне реки, и вы только послушайте, что там происходило:

     Покоряющий духов посох
     Состязался с хлыстом из звеньев.
     И враги взбешены были оба
     И стремительно шли в наступленье…

     Духом Черной реки был первый,
     Здесь проживший многие годы,
     А второй был также бессмертным,
     Обитавшим в дворцах небосвода.

     Первый мяса хотел отведать
     Путешествующего монаха,
     А второй, чтоб спасти святого,
     С людоедом бился без страха.

     И, на дно реки опустившись,
     Отступать они не хотели.
     Головами качали рыбы,
     И ракушки прятались в щели.

     В панцирь скрылась тогда черепаха,
     И втянули головы крабы,
     Ужаснуть столпившихся духов
     Эта грозная битва могла бы.

     Лишь слыхать – во дворце подводном
     Духи дружно бьют в барабаны,
     А бойцы будоражат воды
     И валы подымают рьяно.

     Но Ша-сэн, наш монах чудесный,
     Не рассчитывал на подкрепленье.
     Битва длилась, – было неясно,
     Кто потерпит в ней пораженье.

     Хлыст и посох переплетались,
     На удар отвечая ударом.
     Из-за Танского шла монаха
     Эта страшная битва недаром.

     Путь на Запад ему открывала —
     В храм Раскатов великого грома;
     Шел монах за священным писаньем,
     Поклониться Будде святому.

   Уже раз тридцать схватывались противники, но так и нельзя было сказать, на чьей стороне перевес.
   «А волшебник действительно силен, – думал про себя Ша-сэн. – Так просто его не возьмешь. Надо выманить его из воды, а там уже Сунь У-кун его прикончит».
   Подумав так, Ша-сэн сделал вид, что промахнулся, и, волоча за собой посох, бросился бежать. Но волшебник и не подумал догонять его.
   – Беги, беги! – крикнул он. – Мне некогда с тобой драться. Я должен еще приготовить приглашения для гостей.
   А Ша-сэн, с шумом отфыркиваясь, выскочил из воды и, увидев Сунь У-куна, сказал:
   – Дорогой брат, этот волшебник настоящий невежа.
   – Долго тебя не было, – отвечал ему Сунь У-кун. – Ну как, удалось тебе узнать, что это за дух? Видел ты учителя?
   – В этой реке находится дворец, – отвечал Ша-сэн, – на воротах которого висит надпись: «Дворец духа Черной реки в долине Хэн-ян». Мне удалось тайком подслушать разговор. Дух приказал своим слугам хорошенько вымыть железный паровой котел и собирается сварить в нем учителя и Чжу Ба-цзе. Он решил даже пригласить к себе дядю и вместе с ним отведать мяса Танского монаха, чтобы обрести бессмертие. Услышав это, я не выдержал и стал колотить в ворота. Тогда это чудовище, схватив стальной хлыст из отдельных звеньев, выскочило из своего логова и вступило со мной в бой. Раз тридцать схватывались мы с ним, но так никто и не одержал победы. Тогда я пустился на хитрость и, притворившись побежденным, решил выманить его из воды, чтобы ты мог сразиться с ним. Однако волшебник оказался очень хитрым. Он даже не подумал преследовать меня, а вернулся к себе писать приглашения гостям – вот и все.
   – Значит, ты так и не узнал, что это за дух? – спросил Сунь У-кун.
   – С виду он напоминает огромную черепаху, – отвечал Ша-сэн. – А может быть, это морской крокодил.
   – Не узнал ты, кто такой его дядя? – снова спросил Сунь У-кун.
   Не успел он это произнести, как из-за излучины реки появился какой-то старик. Еще издалека он стал низко кланяться, приговаривая:
   – Великий Мудрец! Дух Черной реки низко кланяется вам.
   – Ты, наверное, и есть тот самый дух-волшебник, который явился к нам в образе лодочника, – сказал ему Сунь У-кун. – Что ж, ты опять пришел обманывать нас?
   – Великий Мудрец, – отвечал старик, низко кланяясь и проливая слезы, – я вовсе не волшебник. Я настоящий дух этой реки. А нового хозяина этой реки принесло сюда из Западного моря в пятом месяце прошлого года. Он вступил со мной в бой и, пользуясь тем, что я уже стар и дряхл, захватил мой дворец духа Черной реки в долине Хэн-ян и к тому же погубил многих обитателей этой реки, моих подданных. Тогда мне пришлось обратиться с жалобой к морю. А надо вам сказать, что дядюшка этого чудовища со стороны матери является Царем драконов Западного моря. Он отверг мою жалобу и велел оставить это чудовище в покое. Я хотел было обратиться с жалобой к небу, но сделать этого не смог, так как занимаю слишком маленькое положение, чтобы осмелиться прийти к Нефритовому императору. И вот сейчас, узнав, что вы, Великий Мудрец, прибыли сюда, я решил засвидетельствовать вам свое уважение и просить вас отомстить за нанесенную мне обиду.
   – Если то, что ты говоришь, правда, – выслушав его, сказал Сунь У-кун, – то в этом повинен также и Царь драконов Западного моря. Это чудовище захватило моего учителя, а также брата, и теперь хвалится, что сварит их и пригласит дядю отведать мяса Танского монаха, чтобы продлить свою жизнь. Я только было собрался пойти изловить это чудовище, но в это время явился ты. Вот что мы сделаем. Ты оставайся здесь с Ша-сэном. А я тем временем побываю на море, приведу сюда Царя драконов и заставлю его выловить чудовище.
   – Премного благодарен вам, Великий Мудрец, за вашу милость, – молвил дух реки.
   И Сунь У-кун, оседлав облако, в тот же миг очутился у Западного моря. Здесь он произнес заклинание и отважно ринулся в бурлящие волны. Стремительно мчась вперед, он вдруг столкнулся лицом к лицу с духом, который, держа в руках ящичек для визитных карточек, сделанный из чистого золота, стрелой мчался к Царю драконов Западного моря. Сунь У-кун, не раздумывая, взмахнул своим посохом и нанес духу страшный удар. От этого удара мозги у духа выскочили, кости на щеках вылезли наружу, и он с шумом всплыл на поверхность моря. Сунь У-кун взял шкатулку, открыл ее и увидел записку:
   «Недостойный племянник ваш То-цзе, – было написано там, – низко кланяется вам сто раз и почтительно желает всяческого счастья и благополучия. Сегодня мне очень повезло. Ко мне в руки попали Танский монах и Чжу Ба-цзе. Танский монах – существо поистине необычайное. Один я не осмелился полакомиться его мясом и, вспомнив о том, что приближается день вашего рождения, решил устроить пир и пожелать вам здравствовать долгие годы. Позвольте надеяться, что вы окажете мне честь своим посещением».
   – Вот и хорошо, что посланец передал мне обвинительную грамоту, – сказал с усмешкой Сунь У-кун, пряча в рукав записку и продолжая свой путь.
   Вскоре ему повстречался дозорный якша, который, завидев Сунь У-куна, моментально повернул обратно и бросился в Хрустальный дворец.
   – Сюда прибыл Великий Мудрец, равный небу, Сунь У-кун! – доложил якша своему повелителю.
   Царь драконов Ао Шунь в сопровождении своей свиты поспешил выйти навстречу гостю.
   – Великий Мудрец, – сказал он, приветствуя Сунь У-куна, – прошу вас войти в мою скромную обитель, отдохнуть немного и выпить чая.
   – Я еще не пил вашего чая, а вы уже успели отведать моего вина, – отвечал на это Сунь У-кун.
   – Ведь вы, Великий Мудрец, давно уже стали приверженцем буддизма и отказались от скоромной пищи, – отвечал, улыбаясь, Царь драконов. – И потом, когда это вы приглашали меня к себе на угощение?
   – Может быть, вина вы и не пили, – сказал тогда Сунь У-кун, – но проступок, совершенный вами, ничуть не лучше пьянства.
   – Какое же я совершил преступление? – изумился Царь драконов.
   Тут Сунь У-кун вынул из рукава пригласительную карточку и протянул ее царю. Взяв карточку, Царь так и обомлел от страха и повалился в ноги Сунь У-куну.
   – Великий Мудрец, смилуйтесь! – взмолился он, отбивая земные поклоны. – Это написал девятый сын моей младшей сестры. Ее муж послал на землю меньшее количество осадков, чем следовало, и за это по велению неба сановник Вэй-чжэн во сне казнил его. Сестра осталась без всякого пристанища, и я взял ее к себе. И вот в позапрошлом году она заболела и умерла. Сыну ее совершенно негде было жить, и я отправил его на Черную реку, чтобы он там совершенствовал себя. Кто мог подумать, что он совершит подобное злодеяние? Я сейчас же пошлю за ним, пусть приведут его сюда.
   – Сколько же у вашей сестры сыновей, где они живут и какое творят зло? – спросил Сунь У-кун.
   – У нее девять сыновей, – отвечал Царь драконов. – И, кроме одного, все хорошие. Старший – Желтый дракон – живет в реке Хуай. Второй – Черный дракон – в реке Цзи. Третий – дракон с Зеленой спиной – поселился на реке Янцзы. Четвертый – Краснобородый дракон – властитель реки Хуан. Пятый – Напрасно трудящийся дракон – служит звонарем у Будды. Шестой дракон – Усмиритель зверей – сидит на крыше священного дворца, охраняя его. Седьмой – Цзинчжунлун – присматривает за памятниками на могилах у Нефритового императора. Восьмой дракон – Морской змей – находится у старшего брата императора и охраняет гору Тайяо. И только девятый дракон – Крокодил – по молодости лет не был приспособлен ни к какому делу. В прошлом году я отправил его на Черную реку, чтобы он там совершенствовал себя, а потом хотел определить его на какую-нибудь должность. Кто мог подумать, что он ослушается моего приказа и осмелится нанести вам оскорбление, Великий Мудрец!
   – А сколько у вашей сестры было мужей? – выслушав его, спросил с улыбкой Сунь У-кун.
   – У нее был один муж – Царь драконов реки Цзин-хэ, – отвечал Ао Шунь. – Несколько лет назад его казнили, сестра овдовела и жила здесь. А в позапрошлом году она заболела и умерла.
   – Как же может быть, чтобы у одного отца и одной матери родились такие разные дети? – удивился Сунь У-кун.
   – Так ведь об этом говорится даже в пословице, – отвечал Ао Шунь, – «От дракона рождается девять сыновей, и каждый из них имеет свою особенность».
   – А я уж было так рассердился, что хотел обратиться с жалобой в небесный суд и представить эту пригласительную карточку в доказательство того, что ты водишься с волшебниками и виновен в похищении людей, – сказал Сунь У-кун. – Но сейчас я понял, что твой племянник нарушил указания, данные тобой, и потому на сей раз милую тебя. Делаю я это, во-первых, из уважения к твоим братьям, а во-вторых, потому, что твой племянник еще молод и неопытен и тебе не было известно о его поведении. А сейчас пошли за ним поскорее людей и помоги спасти моего учителя.
   Ао Шунь тотчас же велел позвать своего сына-наследника Мо-ана.
   – Возьми отряд в пятьсот воинов из раков и рыб, – приказал он ему, – задержи дракона Крокодила и приведи его сюда.
   Затем он распорядился, чтобы в честь Великого Мудреца был устроен пир, с тем чтобы хоть так выразить свое сожаление о случившемся.
   – Не стоит беспокоиться, – сказал тут Сунь У-кун. – Ведь я сказал, что прощаю вас, – ну и дело с концом, для чего устраивать еще какую-то пирушку? Я должен сейчас же отправиться обратно с твоим сыном. Учитель и братья заждались меня.
   Как ни удерживал старый дракон Сунь У-куна, он решительно отказался от угощения. В этот момент дочь дракона поднесла Сунь У-куну чашку ароматного чая. Он, стоя, выпил ее и, простившись со старым драконом, вместе с Мо-аном, который шел во главе отряда, покинул Западное море. Вскоре они были на Черной реке.
   – Почтенный принц, – сказал тут Сунь У-кун. – Вы уж постарайтесь изловить это чудовище, а я выйду на берег.
   – Не беспокойтесь, Великий Мудрец, – отвечал на это Мо-ан. – Я приведу этого духа к вам и лишь после того, как вы накажете его и освободите своего учителя, отведу его к своему отцу.
   Сунь У-кун, выслушав его, остался очень доволен, произнес заклинание и, выскочив из воды, очутился на восточном берегу реки.
   – Дорогой брат! – воскликнули Ша-сэн и дух реки, завидев Сунь У-куна. – Ведь ты отправился отсюда по воздуху – как же ты очутился в реке?
   Тут Сунь У-кун подробно рассказал о том, как убил посланца-духа и к нему в руки попала пригласительная карточка, как он напугал Царя драконов и, наконец, как вместе с Мо-аном привел сюда отряд. Мы не будем распространяться сейчас о том, как радовался Ша-сэн, слушая его рассказ, и как все они стояли на берегу в ожидании появления Трипитаки.
   Вернемся к Мо-ану, который отправил своего посланца к духу, чтобы сообщить о своем прибытии. Известие о том, что прибыл наследник Царя драконов Западного моря, сильно встревожило духа Черной реки.
   «Я послал дяде приглашение на пир, но до сих пор не получил ответа. Почему же вместо дяди приехал мой двоюродный брат?» – раздумывал он.
   В это время появился дух, находившийся в дозоре.
   – Повелитель, – доложил он, – в реке появился отряд. К западу от дворца разбит лагерь. На знамени, которое несут воины, надпись: «Войско наследника престола Западного моря командующего Мо-ана».
   – Как странно ведет себя мой брат, – удивился дух. – Может быть, дядя почему-нибудь не мог приехать и отправил его на пир вместо себя. Но если он приехал на пир, зачем ему войско? Да, тут что-то неладно. Детки! – крикнул он. – Приготовьте мне на всякий случай боевые доспехи и оружие. Боюсь, как бы не произошло ссоры. А я выйду ему навстречу и разузнаю, что случилось.
   Духи, получив приказ, стали поспешно готовиться к бою. Выйдя из дворца, дракон Крокодил действительно увидел войско, расположившееся к западу от дворца.

     Как расшитые ленты,
     По ветру
     Летели знамена,
     И в отсветах мечей
     Были радуги
     Стали граненой.

     Боевые мечи
     Засверкали огнем
     Пред очами,
     А трезубцы,
     Блистая на солнце,
     Стояли рядами.

     Разноцветные кисти
     На пиках качались упруго;
     Словно месяца серп,
     Были луки
     Натянуты туго.

     На натянутых луках
     Наложены были
     Умело
     И торчали,
     Как волчьи клыки,
     Заостренные стрелы.

     Были посохи крепки,
     Как камни,
     Годились для драки;
     Собрались черепахи,
     Киты,
     И моллюски, и раки.

     Все большие и малые —
     В воинских строгих порядках;

     Их оружье
     Вздымалось
     Густой коноплею на грядках,

     Говорило о том,
     Что дерзнуть
     Появиться так сразу
     Можно только
     По слову вождя,
     Подчиняясь приказу.

   Дракон Крокодил подошел к лагерю и громко крикнул:
   – Дорогой брат! Я пришел сюда, чтобы приветствовать тебя и пригласить в гости.
   Охранявший лагерь воин-улитка немедленно отправился в палатку командующего.
   – Разрешите доложить вам, ваше высочество, – обратился он к наследнику, – к лагерю подошел дракон Крокодил и говорит, что хочет пригласить вас к себе.
   Услышав это, Мо-ан поправил шлем на голове, покрепче затянул пояс, взял в руки треугольную дощечку и большими шагами вышел из лагеря.
   – Почему ты решил приглашать меня? – обратился он к дракону Крокодилу.
   – Сегодня утром я послал дяде приглашение, – с поклоном отвечал дракон Крокодил, – но не получил ответа и решил, что он не может принять моего приглашения и вместо себя решил отправить на пир тебя. Но раз ты приехал на пир, для чего тебе понадобилось войско? И потом, почему ты не явился прямо во дворец, а расположился здесь лагерем? Почему твой отряд в полном боевом снаряжении и вооружен до зубов? Что все это значит?
   – А ты скажи, для чего пригласил к себе дядю? – спросил в свою очередь принц.
   – С тех пор как я по его милости поселился здесь, я не видел его и не имел возможности выразить ему своего сыновнего почтения, – отвечал дух Крокодил. – Вчера мне удалось захватить монаха, который пришел из Китая. Я слышал, что он в течение десяти поколений совершенствовал себя и тот, кто отведает его мяса, обретет бессмертие. Вот я и хотел сварить этого монаха и пригласил дядю на пир.
   – Ты совсем не понимаешь, что делаешь, – сказал принц. – Знаешь, кого ты поймал?
   – Монаха, который пришел из Танской империи и сейчас направляется на Запад за священными книгами, – отвечал дракон Крокодил.
   – И это все? – сказал принц. – А то, что у него есть один свирепый ученик, тебе известно?
   – Я знаю одного его ученика – монаха с длинной мордой, – отвечал на это дух. – Зовут его Чжу Ба-цзе. Но я и его захватил и хочу сварить вместе с Танским монахом. Кроме того, у него есть еще один ученик по имени Ша-сэн. Он весь черный, и лицо у него как у злодея. Он отлично владеет посохом. Вчера он подходил к воротам моего дворца и требовал, чтобы я освободил учителя. Однако, когда я выступил против него со своим войском во главе, он вынужден был признать себя побежденным и бежал с поля боя. Так что и он никакой опасности для нас не представляет.
   – Оказывается, всего ты и не знаешь, – сказал принц. – У него есть еще один ученик – Великий Мудрец, равный небу, который пятьсот лет тому назад учинил дебош в небесных чертогах. Он сопровождает Танского монаха, который идет на Запад поклониться Будде и получить у него священные книги. Сама бодисатва Гуаньинь с горы Путошань наставила его на путь Истины и пожаловала ему другое имя – послушник Сунь У-кун. Неужели ты не понимаешь, какая беда тебя ждет? Он в нашем море повстречал твоего посланца и отнял у него посланное тобой приглашение. После этого он явился прямо в Хрустальный дворец и обвинил меня с отцом в том, что мы водимся со злыми духами и помогаем им похищать людей. А теперь послушай меня. Сейчас же доставь Танского монаха и Чжу Ба-цзе на берег и передай их Великому Мудрецу Сунь У-куну. Ты остался жив только потому, что мы принесли свои извинения. Если сделаешь все, как я тебе приказываю, можешь надеяться, что жизнь тебе будет сохранена. Не вздумай только нарушить моего приказа – плохо тогда тебе придется.
   Эти слова привели духа Крокодила в бешенство.
   – Ведь мы с тобой двоюродные братья! – крикнул он. – А ты защищаешь чужих. Ты хочешь, чтобы я освободил Танского монаха. Да виданное ли это дело?! Уж не думаешь ли ты, что и я боюсь Сунь У-куна? Пусть явится к моему дворцу. Я посмотрю, на что он способен. Одолеет меня в бою – освобожу его учителя. Не одолеет – сварю их всех вместе. Тогда уж не нужны мне никакие родственники. Запру ворота, заставлю своих подчиненных петь и плясать и буду веселиться в свое удовольствие. А потом съем монаха и его учеников!
   – Ну и негодяй же ты! – воскликнул в сердцах наследник престола. – Ты действительно обнаглел! Но я думаю, что мы пока отложим твою встречу с Великим Мудрецом. Давай лучше сразимся с тобой!
   – Настоящий герой ничего не боится! – заносчиво ответил дракон. – Эй, принесите мои доспехи, живо!
   Духи стремглав бросились выполнять приказ и тут же принесли доспехи и стальной хлыст. Противники тотчас же приняли грозный, воинственный вид. Послышались боевые приказы, загремели барабаны. Этот бой нельзя было даже сравнить с предыдущим, когда дракон сражался с Ша-сэном.

     Боевые знамена и флаги
     Ослепляли сверканьем своим,
     Алебарды и копья блистали,
     Отливая огнем золотым.

     На одной стороне – защищаясь,
     Зашумел и задвигался стан,
     На другой – распахнулись ворота,
     В битву ринулся князь Мо-ан.

     И дощечкой из трав сань-лэна
     Прикрывался он, как щитом,
     А дракон-аллигатор удары
     Отражал волшебным хлыстом.

     У речных воителей ярость
     Треск ракет порождал в сердцах;
     Три удара в гонг вызывали
     Исступленье в морских бойцах.

     И креветки с креветками бились:
     Был у крабов свирепый вид;
     В грозной битве красного карпа
     Проглотил исполинский кит.

     Золотистых летучих рыбок
     Старый лещ призвал на войну,
     Стали устрицы жрать моллюсков:
     Те катались в страхе по дну.

     У акулы Ша-ян колючки,
     Как железо, были тверды,
     И торчали, как острые пики,
     Иглы злого Ан-сы из воды.

     И осетр гнал белого угря,
     И от рыбы бежал помфрет,
     Бились на смерть полки речные,
     Но, казалось, победы нет.

     Только волны бурно вздымались,
     Только князь-наследник Мо-ан
     Превышал боевой отвагой
     Даже смелых духов Цзинь-ган.

     Крикнул он, и тогда дощечка
     Из травы чудесной сань-лэн

     Даровала ему победу —
     Аллигатора взял он в плен.

   Неожиданно принц сделал вид, что промахнулся. Ничего не подозревая, дракон Крокодил ринулся вперед. В тот же миг принц размахнулся и ударил дракона в правое плечо. От этого удара дракон упал на колени. Тогда принц ударил его еще по ногам, и дракон свалился на землю. Тотчас же его окружили воины принца и, крепко прижав к земле, скрутили ему руки за спину. Затем в позвоночник ему воткнули проволоку, чтобы он не мог двигаться, вывели на берег и подвели к Сунь У-куну.
   – Великий Мудрец, – сказал принц, – я поймал дракона Крокодила и передаю его вам. Делайте с ним что хотите.
   – Что ж ты, негодяй, нарушаешь приказы царя? – в один голос закричали Сунь У-кун и Ша-сэн. – Ведь твой дядя отправил тебя сюда для того, чтобы ты совершенствовался. Он думал, что когда-нибудь ты прославишь свое имя и тебя переведут куда-нибудь на должность. Как же ты посмел захватить жилище речного духа, а теперь, пользуясь своей силой и прибегая к различным хитростям, захватил учителя и нашего брата? Очень уж мне хочется побить тебя этим посохом, но боюсь, он чересчур тяжел. И если только я прикоснусь им к тебе, ты распрощаешься с жизнью. Ну, говори, куда девал учителя?
   – Великий Мудрец, – взмолился дракон, не переставая отбивать земные поклоны. – Я по своему невежеству не слышал о вашем славном имени. И вот сейчас, нарушив все законы, пошел против своего двоюродного брата, который одолел меня в бою. Теперь я надеюсь лишь на вашу милость. Если вы сохраните мне жизнь, я буду бесконечно признателен вам. Ваш учитель сейчас связан и находится в подводном дворце. Если вы, Великий Мудрец, прикажете вытащить из меня проволоку и развязать мне руки, я тотчас же приведу его сюда.
   – Великий Мудрец, – сказал тут Мо-ан. – Этому дракону нельзя верить. Если вы освободите его, он может натворить немало зла.
   – Я знаю, где находится подводный дворец, – сказал Ша-сэн, – и сам могу сходить за учителем.
   После этого он вместе с духом реки ринулся в воду и направился в подводный дворец. Ворота были широко раскрыты, нигде не было видно стражи. Они прошли в главный зал и там увидели Танского монаха и Чжу Ба-цзе. Оба они, совершенно голые, были крепко связаны. Ша-сэн тотчас же поспешил освободить от веревок учителя, а дух реки – Чжу Ба-цзе. Затем они взвалили их на спину и отправились на берег. Увидев связанного дракона, Чжу Ба-цзе схватил свои грабли и бросился на него.
   – Ах ты, скотина! – заорал он. – Теперь уж ты не думаешь, что тебе удастся сожрать меня!

   В тот же миг принц размахнулся и ударил дракона в правое плечо. От этого удара дракон упал на колени.

   – Погоди, брат, – сказал Сунь У-кун, удерживая Чжу Ба-цзе. – Из уважения к мудрому царю Ао Шуню и его сыну мы пока помилуем этого дракона.
   – Великий Мудрец, – кланяясь, выступил вперед Мо-ан. – Я не могу здесь задерживаться. Сейчас вашему учителю больше не угрожает опасность, и я должен привести этого негодяя к моему отцу. Вы сохранили ему жизнь, но я думаю, что отец должным образом накажет его, чтобы искупить свою вину перед вами, о чем вам будет доложено.
   – Ну, в таком случае забирайте его, – сказал Сунь У-кун. – Передайте вашему отцу мой глубокий поклон, когда-нибудь я еще приду к нему, чтобы выразить свою благодарность.
   Мы не будем останавливаться на том, как наследник престола, захватив с собой связанного духа, скрылся в водах реки и во главе своего войска отправился прямо к Западному морю.
   Здесь следует еще сказать, что настоящий дух Черной реки не забыл поблагодарить Сунь У-куна.
   – Благодаря вашей великой милости, – сказал он Сунь У-куну, – я снова могу поселиться в своем дворце.
   – Ученики мои, – раздался в этот момент голос Танского монаха, – а мы так и остаемся на восточном берегу. Как же нам переправиться через реку?
   – Не беспокойтесь, учитель, – сказал дух реки. – Садитесь на коня, и я переправлю вас через реку.
   Трипитака так и сделал. Чжу Ба-цзе взял поводья, Ша-сэн поднял вещи, а Сунь У-кун пошел вперед, прокладывая дорогу. В этот момент дух реки посредством волшебства остановил реку в верхнем течении. Вода утекла вниз, и путь оказался свободным. Очутившись на противоположном берегу, Трипитака и его ученики поблагодарили духа реки. Поистине:

     Так был спасен монах
     И реку пересек,
     На Запад он пошел,
     Не омочивши ног.

   Однако, если вы хотите узнать о том, как Трипитака шел дальше на поклонение Будде и что ему пришлось перенести, чтобы получить священные книги, прочитайте следующую главу.

Глава сорок четвертая,

//-- в которой повествуется о том, как буддийские монахи по воле судьбы вынуждены были таскать тачки и как Сунь У-кун избавил их от тяжелой доли --//
   Стихи гласят:

     За писанием священным
     По горам неисчислимым,
     Никогда не отдыхая,
     Все на Запад он идет.
     Пробежит ли быстрый заяц,
     Пролетит ли черный ворон —
     Все ему напоминает
     О большом пути вперед.

     Птичьи жалобные крики,
     Опадающие листья —
     Знак ему, что после лета
     Наступили холода.
     И три тысячи границ он
     Пересек с учениками;
     И бесчисленные видел
     Бедный посох города.

     Всевозможные лишенья
     На пути встречал он трудном.
     По бесчисленным дорогам,
     Подымаясь, шел вперед,
     И не знал он и не ведал
     Дня, когда, свой долг исполнив,
     Повернет он в путь обратный
     И на родину пойдет.

   Итак, сын дракона покорил злого духа, а дух Черной реки помог Трипитаке и его ученикам переправиться через реку, чтобы они могли продолжать свой путь на Запад. Они шли очень долго, преодолевая все трудности и невзгоды, выпадающие на долю путников. И вот снова наступила весна.

     Время снова изменилось,
     И в природе – ликованье;
     Время снова изменилось:
     Брызжет радуги сиянье,
     Ясны краски небосвода.
     Торжествует вся природа.

     Грудь земли в цветах красивых.
     Снег дрожит еще на сливах,
     Ширь хлебов – рекой широкой,
     Мчатся горные потоки,
     Ледники не сразу тают:
     Родники они питают.
     Следа нет былого пала —
     Снова зелень чащей стала.

     Нам поистине известно,
     Что на облаке небесном
     Сам Фу-си парит над нами:
     Наблюдает за полями
     Бог могучий урожая,
     На созвездьях проезжая.

     Вновь цветов благоуханье,
     Ветра теплого дыханье,
     Снова солнце огнезрачно,
     В небе облако прозрачно,
     По краям дороги ивы
     Зеленеют прихотливо,
     Льются струи дождевые
     И поят ростки живые:
     Дождик, дождик благодатный
     Над весною необъятной.

   Трипитака и его ученики наслаждались прекрасными пейзажами, которые открывались их взору. И вот однажды они вдруг услыхали странный шум и крики. Казалось, голоса тысяч людей сливаются в этих криках. Трипитака почувствовал, как страх западает к нему в душу. Он остановил коня, не решаясь ехать дальше.
   – Сунь У-кун, – сказал он, обернувшись, – откуда этот шум?
   – Не иначе как земля трескается и валятся горы, – сказал Чжу Ба-цзе.
   – Я думаю, что где-то разразилась страшная гроза, – высказал свое предположение Ша-сэн.
   – Нет, это крики людей и лошадиное ржанье, – произнес Трипитака.
   – Да разве можете вы знать, что это такое, – улыбаясь, сказал Сунь У-кун. – Обождите, сейчас я все выясню.
   И наш прекрасный Сунь У-кун, потянувшись всем телом, сделал прыжок и очутился на облаке. С высоты он внимательно осмотрел все вокруг и увидел вдали город. Он пролетел еще немного и приблизился к городу, чтобы рассмотреть все более подробно, но и здесь увидел лишь исходящее от города сияние, свидетельствующее о счастье и благополучии. Ничего зловещего он не заметил.
   «Чудесное место, – подумал Сунь У-кун. – Но откуда все же исходит такой страшный шум?.. Здесь не видно ни знамен, ни оружия, а гул стоит такой, как будто идет целая армия…»
   И вот, размышляя об этом, он вдруг увидел огромную толпу монахов, которая медленно шла по пустырю, находящемуся на отмели за городскими воротами. Каждый из них тянул за собой нагруженную тачку, выкрикивая при этом: «О великий бодисатва Дали, помоги нам!» Этот шум и встревожил Трипитаку.
   Сунь У-кун потихоньку опустился на своем облаке вниз и тут увидел удивительную картину: тачки, которые везли монахи, были нагружены кирпичом, бревнами, саманом и прочими строительными материалами. Эти отмели представляли собой очень крутой откос, по которому вилась узенькая тропка. Причем тропка эта круто подымалась по отвесной скале, и казалось совершенно непонятным, как по ней можно втаскивать тачки. Несмотря на теплую погоду, монахи были одеты в темно-синюю холщовую одежду.
   «Видимо, строят монастырь, – подумал Сунь У-кун. – Пора сейчас горячая, сбор урожая в самом разгаре, вот они и не могут найти рабочих и строят сами».
   Не успел он об этом подумать, как вдруг заметил, что из городских ворот вышли два молодых даоса, которые с важным видом направились к монахам. И вы взгляните только, как они были одеты:

     От звездных шапок падает сиянье,
     Как радуга, блистают одеянья,
     И вышиты узоры по краям.
     А туфли – для ходьбы по облакам.

     С луною полной лиц округлых сходство,
     На лицах – выраженье благородства,
     О сущности небесной говорит
     Их благосклонный и изящный вид.

   Завидев приближающихся даосов, монахи затрепетали и с еще большим усердием стали толкать свои тачки.
   «Так вот оно что! – начал догадываться Сунь У-кун. – Эти монахи, видно, боятся даосов. Иначе они бы так не старались. Однажды я слышал, что на Западе есть место, где дао в почете, а буддизм преследуется. Уж не оно ли это? Надо бы сообщить учителю, однако я еще не все понимаю и могу рассердить его. Он скажет, что я, такой умный, не смог разобраться в том, что тут делается. Надо спуститься вниз и расспросить поподробнее, а потом уже идти к учителю».

   Каждый из них тянул за собой нагруженную тачку, выкрикивая при этом: «О великий бодисатва Дали, помоги нам!»

   Так он и сделал. Опустившись на облаке у городской стены, он встряхнулся и принял образ странствующего даосского монаха. На плече он нес корзину для огня и воды [169 - Корзина для сбора подаяний. Примерно то же, что патра у буддистов.], – в руке держал барабан и под его аккомпанемент напевал даосские песнопения. Подойдя к воротам, он встретился с даосами и, почтительно склонившись перед ними, произнес:
   – Уважаемые даосы, смиренный монах приветствует вас!
   – Откуда вы прибыли, учитель? – ответив на приветствие, спросили даосы.
   – Я странствую и, можно сказать, побывал на краю света, – отвечал Сунь У-кун. – Придя в ваши края, я хотел собрать подаяние. Не будете ли вы столь любезны сказать мне, где живут здесь любящие учение дао и ценящие достойных людей?
   – Да что вы, учитель, – со смехом отвечали даосы. – Как можете вы говорить подобные вещи?
   – Что же особенного я сказал? – удивился Сунь У-кун.
   – Да хотя бы то, что вы собираетесь просить подаяние, – отвечали даосы.
   – Человек, отрекшийся от мира, не может прокормиться иным путем, – сказал Сунь У-кун. – Как бы стали монахи жить, если бы не просили подаяния?
   – Вы человек, прибывший издалека, и ничего не знаете, – сказали с улыбкой даосы. – В нашем городе не только гражданские и военные чиновники, но и все богатые люди являются горячими почитателями учения дао. Поэтому здесь все от мала до велика относятся к нам с большим уважением и всегда готовы помочь. Но самое главное то, что правитель этого города сам является приверженцем учения дао.
   – Я молод, – сказал Сунь У-кун, – пришел издалека и действительно ничего не знаю. Я бы очень просил вас, почтенные даосы, из чувства любви к своему единоверцу сказать мне, как называется эта страна и почему правитель ее сделался таким ревностным сторонником учения дао.
   – Наша страна называется Чэчиго, – отвечали даосы, – правитель ее – наш родственник.
   – Как же так? Неужели даос стал императором? – не удержавшись от хохота, спросил Сунь У-кун.
   – Нет, – отвечали даосы. – Двадцать лет назад здесь была засуха, посевы погибли и пришел голод. Все население – и сановники, и простолюдины – совершали обряды очищения, возжигали фимиам и горячо молились о дожде. И вот, когда, казалось, надежды больше не было, с неба неожиданно спустились три бессмертных, которые спасли нашу страну от бедствия.
   – Кто же они такие? – поинтересовался Сунь У-кун.
   – Всеми уважаемые учителя нашей страны, – отвечали даосы.
   – А как их зовут? – снова спросил Сунь У-кун.
   – Старшего зовут Сила тигра, – отвечали даосы. – Второго – Сила оленя, и третьего – Сила барана.
   – Какими же волшебными силами обладают ваши уважаемые наставники? – спросил Сунь У-кун.
   – Одним взмахом руки они могут вызывать ветер и дождь, превращать воду в масло. Прикоснувшись к камню, они без всякого труда превращают его в золото. Обладание волшебной силой, которая способна поспорить с небом и землей, а также власть над духами звезд вызвали к этим бессмертным глубочайшее уважение нашего государя и его министров и желание породниться с этими даосами.
   – Ваш государь – счастливый человек, – выслушав их, сказал Сунь У-кун. – Недаром говорится: «Искусство покоряет даже государей и министров». Раз ваши учителя обладают такими необыкновенными способностями, породниться с ними, несомненно, большая честь для каждого. О, я почел бы для себя за счастье повидать их.
   – А это не так уж трудно, – с улыбкой отвечали даосы. – Мы самые близкие их ученики. А кроме того, их преданность учению дао так велика, что они тотчас же выйдут встретить вас, как только узнают, что вы даос. И если вы согласитесь, чтобы мы представили вас, это будет совсем просто.
   – Премного благодарен за вашу любезность, – громко отвечал Сунь У-кун. – Давайте тотчас же и отправимся.
   – Нет, обождите немного, – сказали даосы. – Посидите здесь. Нам надо еще кое-что сделать. После этого мы вернемся сюда и проводим вас.
   – Человек, отрекшийся от мира, совершенно свободен, – сказал Сунь У-кун. – Что же вы должны делать?
   – Видите этих людей, – указывая на гору, сказали даосы, – они работают для нас. И вот сейчас мы идем проверить, не отлынивают ли они от работы.
   – Тут что-то не так, – засмеялся Сунь У-кун. – Ведь последователи буддизма такие же монахи, как и мы. Почему же они должны работать на нас?
   – Вы просто не знаете, что здесь происходило, – сказали на это даосы. – В тот год, когда наступила засуха, буддисты обращались к Будде, а даосы – к духу Полярной звезды. И те и другие были на содержании императорского двора. Моления буддийских монахов не помогли. Но стоило появиться здесь нашим учителям, как сразу же полил дождь и тысячи людей избавились от постигшего их бедствия. Император был очень разгневан, приказал разрушить буддийские монастыри, разбить изображения будд, а чтобы буддийские монахи не могли вернуться на родину, лишил их монашеских свидетельств. После этого он отдал их нам, и они стали для нас чем-то вроде слуг. Они работают истопниками, подметальщиками, привратниками – словом, делают то, что нам надо. Сразу за храмом есть жилые помещения, которые еще недостроены, так вот мы заставляем их переносить туда кирпич, черепицу и строительный материал.
   – Не везет мне, – выслушав их, со слезами на глазах проговорил Сунь У-кун. – Так, видно, и не придется мне повидать ваших учителей.
   – Это почему же? – удивились даосы.
   – А вот почему, – отвечал им Сунь У-кун. – Должен вам сказать, что я странствую не только потому, что принял монашеский обет и собираю подаяние. Я разыскиваю одного моего родственника.
   – Кого именно? – спросили даосы.
   – Дядю, – отвечал Сунь У-кун, – который еще в молодости отрекся от мира, принял монашеский обет и стал последователем буддизма. Однажды во время голода он отправился в дальние края собирать подаяния, и с тех пор я ничего не слышал о нем. Дядя сделал мне много добра, и я во что бы то ни стало решил разыскать его. Кто знает, быть может, судьба забросила его сюда, а его здесь задержали и он не может вернуться домой. Если бы я нашел его, мы поговорили бы и после этого я отправился бы с вами в город.
   – А вы так и сделайте, это совсем не трудно, – посоветовали даосы. – Мы посидим здесь, а вы отправляйтесь на отмель и вместо нас проверьте, как идет работа. В списке их числится пятьсот человек. Поищите, может быть, среди них действительно имеется ваш дядя. Тогда из уважения к вам как к единоверцу мы охотно освободим его и после этого все вместе отправимся в город.
   Сунь У-кун от всей души поблагодарил монахов за совет и пошел к отмели. Направляясь туда, он все время бил в барабан и так подошел к вершине. Увидев Сунь У-куна, монахи бросились на колени и стали отбивать земные поклоны, приговаривая:
   – Отец наш! Никто здесь не ленится. Все пятьсот человек усердно работают.
   «Видно, даосы не очень-то хорошо обращаются с этими монахами, – усмехнувшись про себя, подумал Сунь У-кун. – Раз они дрожат от страха даже передо мной, то, увидев настоящих хозяев, наверное, готовы умереть от страха».
   – Встаньте и не бойтесь, – махнул рукой Сунь У-кун. – Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы проверять вас. Мне надо отыскать здесь родственника.
   Тогда монахи окружили его тесным кольцом, и каждый стремился показать свое лицо, кашлянуть – в общем, как-нибудь обратить на себя внимание, горя желанием оказаться его родственником в надежде освободиться из этих мест.
   – Кто же это может быть? – спрашивали они друг друга.
   Внимательно осмотрев их, Сунь У-кун вдруг расхохотался.
   – Очевидно, вы, почтенный отец, не нашли своего дядю, – сказали монахи. – Что же вас насмешило?
   – Вы хотите знать это? Я скажу, – отвечал Сунь У-кун. – Я смеюсь над вами потому, что вы совершенно не оправдываете своего звания. Я не знаю, почему вас отдали в монахи ваши родители: может быть, вы нарушили законы либо непочтительно вели себя с родителями или сестрами. Но раз уж вы приняли монашеский обет, ваш долг исполнять три священных заповеди буддистов: поклоняться Будде, совершать моления, читать священные книги. Почему же вместо этого вы работаете на даосов, словно их рабы?
   – Ты что же, решил поиздеваться над нами? – отвечали на это монахи. – Видно, человек ты здесь новый и не знаешь, какая беда постигла нас.
   – Верно, – подтвердил Сунь У-кун. – Я только что прибыл сюда и ничего не знаю.
   – Правитель этой страны, – начали монахи, не в силах сдержать слез, – человек несправедливый. У него в почете только даосы. А на почитателей Будды он разгневался.
   – За что же? – поинтересовался Сунь У-кун.
   – Да все произошло из-за моления о дожде, – продолжали даосы. – Появление трех бессмертных оказалось для нас роковым. Они втерлись в доверие к государю и убедили его разрушить наши монастыри и отобрать у нас монашеские свидетельства, чтобы мы не могли вернуться домой. Но мало того – нам не разрешили трудиться для самих себя, а заставили работать на этих даосов, словно мы их слуги. Стоит появиться здесь какому-нибудь странствующему даосу, как его с почетом провожают к самому правителю и щедро одаривают. Если же сюда забредет буддийский монах, то откуда бы он ни пришел – из ближайших мест или издалека, – его тотчас же лишают свободы и превращают в раба.
   – Видимо, эти даосы обладают какой-то чудодейственной силой, раз смогли так прибрать к рукам государя, – сказал Сунь У-кун. – Говоря по совести, вызвать ветер или послать дождь – дело обычное для последователей ложного учения. И этим доверие правителя не завоюешь.
   – Эти бессмертные умеют также из песка плавить ртуть, – продолжали монахи. – Могут погружаться в самосозерцание, знают, как воду превращать в масло, а камень – в золото. Сейчас они построили храм в честь даосской троицы, где проводят дни и ночи за чтением священных книг и совершением обрядов. Они молятся о том, чтобы правитель остался вечно юным. Всем этим они и покорили его.
   – Так вот оно что! – выслушав их, сказал Сунь У-кун. – А почему бы вам не бежать отсюда?
   – Отец наш, это невозможно, – отвечали даосы. – Эти бессмертные уговорили государя написать с нас портреты и развесить их по всей стране. Нет такой деревушки, где бы не был вывешен портрет каждого из нас с собственноручной надписью государя. За поимку каждого монаха чиновнику обещано повышение на три ранга. А простым гражданам выдается вознаграждение в пятьдесят лян. Не то что монах – всякий, у кого острижены волосы или есть плешь, не сможет уйти отсюда. Эта страна кишит соглядатаями и шпионами. Никакие хитрости и уловки не помогут выбраться отсюда. Выхода нет: приходится мириться со своей участью и страдать.
   – Тогда вам лучше умереть, – сказал им Сунь У-кун.
   – Многих уже нет в живых, отец родной, – отвечали монахи. – Нас здесь, вместе с теми, кого изловили и привели еще со всех концов страны, было более двух тысяч человек. Семьсот умерло: кто от страданий, кто от жары, некоторые от холода и голода. Человек восемьсот покончили с собой. Сейчас осталось пятьсот человек, которым не удалось умереть.
   – Как это понимать? – спросил Сунь У-кун.
   – У кого веревка оборвалась или нож оказался тупым, на некоторых яд не подействовал, – отвечали монахи. – Были такие, которые бросались в реку, а их течением выносило на поверхность.
   – Но вы должны быть счастливы, что небо ниспослало вам долголетие, – сказал Сунь У-кун.
   – Отец ты наш, – с горечью молвили монахи. – Ты не так выразился. Вернее было бы сказать, что небо обрекло нас на вечные муки. Три раза в день нас кормят жиденькой кашицей из самого низкосортного пшена. Ночуем мы прямо здесь, на отмели, под открытым небом. Духи стерегут нас.
   – Какие там духи? Просто вы так устаете за день, что ночью вам снятся черти, – сказал Сунь У-кун.
   – Нет, это не черти, – возразили монахи. – Это духи тьмы и света Лю-дин и Лю-цзя и духи храма – хранители учения Будды. С наступлением ночи они появляются для того, чтобы не дать никому из нас умереть.
   – Ничего разумного я в этом не нахожу, – заметил Сунь У-кун. – Им следовало бы помочь вам поскорее умереть и попасть на небо.
   – Они говорят нам, – ответили монахи, – чтобы мы не стремились к смерти, а стойко переносили выпавшие на нашу долю страдания, так как вскоре из Восточной земли сюда придет Танский монах – Лохань, идущий на Запад за священными книгами. У этого монаха есть ученик Великий Мудрец, равный небу, который обладает великой волшебной силой. У него верное сердце, он борется с несправедливостью, помогает каждому, кого постигло несчастье, призревает вдов и сирот. Вот духи и велели нам ждать этого Мудреца. Они сказали, что он уничтожит даосов и вернет нам нашу былую славу, а также наши монастыри.
   «Видно, я все же обладаю кое-какими способностями, – выслушав монахов, улыбнулся Сунь У-кун, – раз о моем прибытии духи заранее оповещают».
   Тут он быстро повернулся и, простившись с монахами, пошел к городским воротам, ударяя в барабан.
   – Ну, нашли своего родственника? – спросили даосы, когда он подошел к ним.
   – Они все мои родственники, – отвечал Сунь У-кун.
   – Откуда же у вас так много родственников? – рассмеялись даосы.
   – Сто из них – соседи с левой стороны, другие сто – с правой, – сказал Сунь У-кун. – Еще сто – друзья по отцу и сто – по матери. А остальные сто – побратимы. Освободите их, и тогда я пойду с вами в город. Иначе ни за что не пойду.
   – Ты, видно, рехнулся, – сказали даосы, – и несешь какую-то чепуху. Этих монахов правитель отдал нам, чтобы они на нас работали. Если бы даже мы и решились освободить одного или двух, так прежде мы должны были подать нашим учителям официальную бумагу о том, что эти люди больны, а потом уже сообщить об их смерти. Как же можно говорить о том, чтобы освободить их всех! Это совершенно невозможно, совершенно! Мы не посмеем сделать этого не только потому, что останемся без слуг, но также и потому, что навлечем на себя гнев правителя, который часто сам проверяет нас здесь.
   – Значит, не хотите освободить их? – спросил Сунь У-кун.
   – Не можем, – отвечали те.
   Сунь У-кун еще дважды повторил свою просьбу и, получив отказ, рассвирепел, вытащил из уха свой посох и, помахав им против ветра, произнес заклинание. Посох тотчас же стал толщиной с чашку. Тогда, размахнувшись им, он ударил даосов по головам, и те рухнули на землю. Черепа их раскололись, мозг брызнул в разные стороны.
   Монахи, издали наблюдавшие за Сунь У-куном, побросали свои тачки и, подбежав к нему, закричали:
   – Ой, горе! Ой, беда! Ведь ты убил самых близких людей правителя!
   – Кто же они такие? – спросил Сунь У-кун.
   – Да ведь их учителя неотлучно находятся при правителе, – сказали монахи, окружив Сунь У-куна тесным кольцом. – Правитель иначе к ним и не обращается, кроме как «государственный наставник, брат или учитель». Им разрешено даже не оказывать никаких почестей правителю. Какую же беду ты натворил! Ведь эти даосы были посланы наблюдать за нашей работой и к тебе никакого отношения не имели – зачем же ты убил их? Бессмертные, конечно, и не подумают обвинить в этом убийстве тебя. Они скажут, что это дело наших рук. Что же нам теперь делать? Мы вместе с тобой пойдем в город и заявим о преступлении.

   Тогда, размахнувшись им, он ударил даосов по головам, и те рухнули на землю.

   – Перестаньте шуметь, – сказал, улыбаясь, Сунь У-кун. – Никакой я не бродячий даос и пришел сюда, чтобы спасти вас.
   – Своим поступком ты лишь увеличил наши страдания, – продолжали кричать монахи. – Какой же ты спаситель!
   – Я – ученик Танского монаха Сунь У-кун и пришел сюда именно для того, чтобы спасти вас.
   – Неправда! – вскричали монахи. – Сунь У-куна мы бы узнали!
   – Да вы же его никогда не видели! – удивился Сунь У-кун.
   – Во сне к нам часто являлся старец, который называл себя духом Вечерней звезды, – отвечали монахи. – Он так подробно описал нам Сунь У-куна, что ошибиться было бы невозможно.
   – Что же он говорил вам? – спросил Сунь У-кун.
   – Он говорил, что у этого Мудреца:

     Приплюснут лоб; глаза – оттенка стали;
     Лицо в шерсти – худые щеки впали;
     Торчат клыки; блестящий взор лукавый
     Являет озорство и живость нрава.

     Казалось, он подобен Богу грома,
     И все-таки он странен по-другому,
     И старый посох с ободком блестящим
     В его руках стал грозным и разящим.

     Поднял он против неба возмущенье,
     Теперь же он идет стезей спасенья;
     Для Танского монаха стал опорой,
     И людям он в беде помощник скорый.

   Сунь У-кун остался очень доволен тем, что дух Вечерней звезды заранее сообщил монахам о его прибытии, и вместе с тем рассердился.
   «Зачем этот старый разбойник, – думал он, – раскрыл мое настоящее обличье этим простым смертным?»
   – Вы действительно правы, – сказал он монахам. – Я не Сунь У-кун, я его ученик и прибыл сюда для того, чтобы научиться искусству навлекать беду. А вон там идет сам Сунь У-кун, – прибавил он, указывая на восток.
   И пока монахи смотрели в указанном направлении, Сунь У-кун принял свой обычный вид. Увидев его, монахи низко склонились и молвили:
   – Господин наш, прости наше невежество, не узнали мы тебя. Помоги нам отомстить за нашу обиду. Необходимо тотчас же пойти в город, усмирить мошенников и восстановить справедливость.
   – Что же, пошли, – сказал Сунь У-кун. И они отправились.
   Сначала Сунь У-кун пошел на самую вершину отмели. Здесь при помощи волшебства перетащил все тачки на вершину холма. Затем он поднял их и со всей силы швырнул на землю: тачки разлетелись на мелкие части. После этого он разбросал кирпич, черепицу и прочий строительный материал.
   – Ну а теперь расходитесь! – крикнул он монахам. – И не попадайтесь мне на глаза. Завтра же отправлюсь к вашему царю и уничтожу его любимых даосов.
   – Господин наш, – сказали на это монахи, – мы не смеем уйти отсюда. Если мы попадем в руки чиновников, нас передадут властям: ведь за каждого из нас обещана награда.
   – В таком случае, – сказал Сунь У-кун, – я научу вас, как защищаться.
   И с этими словами наш прекрасный Мудрец выдернул у себя клочок шерсти, разжевал ее на мелкие кусочки и дал каждому монаху несколько волосков.
   – Положите это под ноготь безымянного пальца, – сказал он им, – и сожмите руку в кулак. Проделав это, вы можете спокойно идти, никто не осмелится тронуть вас. Если же кто-нибудь попытается это сделать, сожмите кулак и крикните: «Великий Мудрец, равный небу!» Я тотчас же приду вам на помощь.
   – Господин наш, – молвили в ответ монахи. – А что делать, если мы уйдем далеко и ты не услышишь нас?
   – Не бойтесь, все обойдется, – успокоил их Сунь У-кун. – Если даже вы уйдете за десять тысяч ли отсюда, вы будете в полной безопасности.
   Тогда один из монахов, самый смелый, решил проверить действие этого волшебства и, сжав кулак, потихоньку произнес: «Великий Мудрец, равный небу!» В тот же миг перед ним появился Бог грома с железным посохом в руках. Перед его грозным видом отступила бы даже многотысячная армия. После этого еще человек сто проверили волшебный способ, и появилось сто других мудрецов-хранителей. Изумленные монахи низко кланялись, приговаривая:
   – Поистине свершилось чудо, о котором вы, учитель, говорили.
   – Теперь слушайте дальше, – продолжал Сунь У-кун. – Как только опасность пройдет, вы скажите: «Спокойно!» – и они вернутся на свои места.
   И действительно, стоило произнести «спокойно», как боги-хранители снова превратились в клочки шерсти и вернулись на прежнее место – под ноготь. После этого монахи, радостные н довольные, стали расходиться.
   – Особенно далеко не уходите, – наставлял их Сунь У-кун. – Ждите вестей обо мне из города. Как только выйдет приказ всем буддийским монахам вернуться в город, вы приходите и верните мне мою шерсть.
   Итак, монахи стали расходиться: кто на восток, кто на запад, некоторые остались на месте. Однако рассказывать об этом мы сейчас не будем и вернемся к Трипитаке.
   Он долго ожидал Сунь У-куна, однако, не дождавшись, велел Чжу Ба-цзе вести коня, и они двинулись дальше. По пути им то и дело встречались монахи. Наконец путники подошли к городу, и тут неожиданно увидели Сунь У-куна, который стоял в окружении монахов.
   – Сунь У-кун, – обратился к нему Трипитака, – ведь я послал тебя узнать, откуда исходит шум. Почему же ты так долго не возвращался?
   Вместо ответа Сунь У-кун подвел к нему монахов и велел им приветствовать учителя. Затем он рассказал Трипитаке все, что здесь произошло.
   – Что же это такое?! – воскликнул Трипитака. – Что с нами будет?
   – Успокойтесь, учитель, – сказали монахи, – Великий Мудрец – существо необыкновенное. Его волшебная сила оградит вас от всяких тревог и волнений. Мы – монахи монастыря Чжиюаньсы, построенного в этом городе по велению императора. Наш монастырь не разрушен лишь потому, что его выстроили по приказу предка нынешнего правителя и в нем находится изображение этого предка. Остальные монастыри все до одного разрушены. Потому мы просим вас, учитель, остановиться в нашем убогом монастыре. А завтра утром Великий Мудрец найдет для вас более подходящее жилье.
   – Что ж, вы правы, – сказал Сунь У-кун. – Нам надо заблаговременно въехать в город.
   Трипитака сошел с коня и направился к городским воротам. Солнце клонилось к западу. Они прошли по подвесному мосту под трехъярусными воротами. Увидев монахов из монастыря Чжиюаньсы, которые вели коня и несли вещи, горожане поспешили скрыться. Между тем монахи подошли к монастырю. Над воротами висела вывеска, на которой большими золотыми иероглифами было написано: «Монастырь Чжиюаньсы, выстроен по велению императора». Монахи отперли ворота, прошли через зал Богов – хранителей пяти стран света и, наконец, открыли двери главного храма. Тут Трипитака облачился в рясу, поклонился золотой статуе Будды и лишь после этого вошел в храм.
   Монахи позвали сторожа. На зов явился старик-монах. Увидев Сунь У-куна, он тотчас же склонился перед ним и воскликнул:
   – Господин наш, наконец-то ты явился!
   – За кого ты меня принимаешь, что воздаешь мне такие почести? – спросил Сунь У-кун.
   – Ведь ты Великий Мудрец, равный небу, отец наш Сунь У-кун, – отвечал монах. – Каждую ночь к нам являлся дух Вечерней звезды, велел нам ждать твоего прихода и сказал, что ты нас спасешь. Я сразу узнал тебя. Какое счастье, что ты пришел! Опоздай ты еще на несколько дней, и нас уже не было бы в живых.
   – Встаньте! – произнес, улыбаясь, Сунь У-кун. – Завтра все решится!
   Монахи приготовили поесть, затем подмели и после этого все улеглись спать. Наступила уже вторая стража, а Сунь У-кун все не мог уснуть. Он думал о следующем дне. Вдруг до него донеслись звуки музыки. Сунь У-кун потихоньку встал, оделся и совершил прыжок в воздух. С высоты он увидел, что в южной стороне города зажглись фонари и факелы. Спустившись пониже, он присмотрелся более внимательно и увидел, как в храме Саньцингуань даосы совершают моление в честь Полярной звезды.

     Таинственное это было место:
     Там высился величественный храм,
     Божественное это было место:
     Там веры истинной был дивный храм.
     Обетованная страна бессмертных,
     И небожителей достойный край.
     Роскошный храм в земле обетованной
     Напоминал великолепьем рай.
     Даосы там играли на свирелях:
     Они сидели строго, в два ряда,
     Гимн благодарственный они слагали
     О том, что миновала их беда.
     На середине восседал Владыка,
     Нефрит священный он в руках держал.
     Из книги Даодэцзин он поученье
     О праведности истинной читал.
     Даосы, пыль столбами подымая,
     Вели о тайных знаках разговор;
     Склонялись ниц, закончив объясненья, —
     И о дожде молил согласный хор.
     Свечей горящих ввысь тянулось пламя,
     И аромат вздымался к небесам;
     Звезде Полярной в знак благоговенья
     Даосы воскурили фимиам.
     На столиках плодов лежала груда,
     И яств отборных подавались блюда.

   На главных воротах храма висели два свитка из желтого шелка, на которых было вышито двадцать два иероглифа. Надпись гласила: «Да будут благоприятными дождь и ветер. Да будет неизмеримой для вас милость неба. Да царят мир и благоденствие в вашей стране. Да продлится на тысячи лет счастливое правление». Тут Сунь У-кун увидел трех почтенных даосов в священных одеждах, в которых узнал бессмертных: Силу оленя, Силу тигра и Силу барана. Перед ними стояла толпа молящихся – человек восемьсот. Расположившись в два ряда, они били в барабаны и гонги, возжигали благовония, моля о прощении грехов.
   «Вот я сейчас спущусь вниз и смешаюсь с толпой, – с удовольствием подумал Сунь У-кун. – Однако недаром говорится, что „из одной ворсинки шелка нитки не получится, а одной ладонью невозможно хлопать“. Надо позвать Чжу Ба-цзе и Ша-сэна, и мы все вместе сыграем с ними шутку».
   На облаке Сунь У-кун спустился прямо в храм и тут увидел Чжу Ба-цзе и Ша-сэна. Они спали на одной постели головами в разные стороны. Он стал будить Ша-сэна.
   – Ты что, брат, не спишь? – спросил тот.
   – Вставай, – сказал ему Сунь У-кун. – Забавное дело есть.
   – Какие еще там забавы, когда уже третья стража, – заворчал Ша-сэн. – Во рту пересохло, и глаза слипаются.
   – Здесь в городе есть храм, выстроенный в честь даосской троицы – Саньцингуань, – сказал Сунь У-кун, – как раз сейчас даосы совершают там моление. Храм полон разного рода снедью, предназначенной для жертвоприношений. Там и пампушки величиной с кадушку, и печенье весом не меньше пятидесяти цзиней каждое – всего не перечесть. Много фруктов. Пойдем полакомимся.
   Услышав о еде, Чжу Ба-цзе тотчас же проснулся.
   – А меня почему не зовешь? – спросил он.
   – Вот что, братья, – сказал тогда Сунь У-кун. – Если хотите поесть вволю, пойдемте, только без шума, чтобы не разбудить учителя.
   Они поспешно оделись, потихоньку вышли из храма и вскочили на облако. Увидев зажженные фонари, Дурень готов был сразу же приступить к делу. Однако Сунь У-кун остановил его:
   – Не торопись. Подождем, пока они разойдутся.
   – Да у них моление в самом разгаре, – заметил Чжу Ба-цзе. – Они и не думают уходить.
   – Погоди, я знаю, как заставить их покинуть храм, – сказал на это Сунь У-кун.
   После этого наш чудесный Великий Мудрец произнес заклинание и изо всех сил дунул в юго-восточном направлении. В тот же миг поднялся бешеный ураган. Ветер, ворвавшись в храм, опрокинул вазы с цветами, повалил подсвечники, сорвал со стен свитки с надписями. В храме сразу стало темно. Даосы помертвели от страха.
   – Дети мои, – сказал бессмертный Сила тигра. – Разойдитесь пока. Ветер загасил фонари и свечи и развеял благовония. Пусть каждый удалится сейчас на покой, а утром мы прочтем побольше псалмов и таким образом наверстаем упущенное сегодня время.
   Даосы разошлись, а Сунь У-кун и его спутники опустились вниз и проникли в зал Саньцингуань – даосской троицы. Дурень с жадностью набросился на еду и поедал все, что попадалось под руку, не разбирая, вареная эта пища или сырая. Тогда Сунь У-кун ударил его посохом по рукам.
   – Я еще не распробовал как следует все эти лакомства, а ты уже дерешься, – проворчал Чжу Ба-цзе, отдернув руки.
   – Веди себя прилично, – сказал Сунь У-кун. – Давайте сядем и будем есть, как полагается.
   – Вот еще новости! – возразил Чжу Ба-цзе. – Если мы будем соблюдать приличие, воруя, то что станем делать, когда нас пригласят в гости?
   – А что за бодисатвы сидят там, наверху? – спросил Сунь У-кун, не отвечая Чжу Ба-цзе.
   – О! – изумился Чжу Ба-цзе. – Если ты не знаешь даосскую троицу, то каких бодисатв ты знаешь?
   – Что же это все-таки за божества? – повторил свой вопрос Сунь У-кун.
   – В центре сидит изначальный Владыка неба, – сказал Чжу Ба-цзе, – слева от него – Владыка небесных сокровищ, а справа – великий Лао-цзюнь.
   – Мы должны принять их облик, – сказал Сунь У-кун, – и тогда можем спокойно приступить к еде.
   Запах съестного дразнил Чжу Ба-цзе, и он горел нетерпением скорее приступить к делу. Он взобрался на возвышение, рылом столкнул оттуда статую Лао-цзюня и сказал:
   – Ну, почтенный старец! Хватит тебе восседать здесь. Дай теперь и мне посидеть немного.
   Таким образом Чжу Ба-цзе превратился в великого Лао-цзюня. Точно так же Сунь У-кун превратился в изначального Владыку неба, а Ша-сэн – во Владыку небесных сокровищ.
   Не успел Чжу Ба-цзе сесть, как тотчас же схватил огромную пампушку и начал ее уписывать.
   – Не торопись! – сказал ему Сунь У-кун.
   – Чего же еще ждать? – спросил Чжу Ба-цзе. – Ведь мы уже приняли их облик.
   – Братья, – сказал тогда Сунь У-кун. – Поесть – дело немудреное. А вот если мы выдадим себя раньше времени, то будет худо. Мы повалили на пол статуи их богов. А ведь рано утром сюда может прийти какой-нибудь даос звонить в колокол или подметать. Представьте себе, что он споткнется об эти статуи. Тогда мы сами выдадим себя. Надо лучше спрятать их подальше.
   – Куда же их спрячешь, – возразил Чжу Ба-цзе. – Мы в этом храме первый раз и ничего здесь не знаем. Тут и дверей не найдешь.
   – Когда мы вошли сюда, – сказал Сунь У-кун, – я справа заметил маленькую дверь. Судя по запаху, который исходит оттуда, там должен быть склад зерна. Вот и стащи их туда.
   Дурень был силен. Спрыгнув вниз, он взвалил себе на спину все три статуи и унес их. Подойдя к двери, о которой говорил Сунь У-кун, он толкнул ее ногой и увидел, что это вовсе не склад зерна, а уборная.
   – Ну и шутник же этот бимавэнь, – со смехом сказал Чжу Ба-цзе. – Даже для сортира он решил подобрать соответствующее даосское название.
   Прежде чем свалить свою ношу на землю, Чжу Ба-цзе обратился к даосским божествам с молитвой и забормотал: «Выслушайте меня, всемогущие боги, мы пришли сюда издалека. Мы без труда расправлялись со всякими духами. Здесь мы желали устроить трапезу, но не могли найти себе пристанища. Поэтому мы и решили занять ненадолго ваши места. Вы давно уже сидите там, так что некоторое время можете побыть и в уборной. Вам подносили обильные приношения, что давало вам возможность соблюдать благочестие и чистоту. Ну а теперь некоторое время вам придется довольствоваться грязными подношениями и побыть божествами, воспринимающими зловонные подаяния».
   После этого Чжу Ба-цзе сбросил статуи в яму. Раздался всплеск, и зловонная жидкость забрызгала платье Чжу Ба-цзе.
   – Ну как, хорошо спрятал их там? – спросил Сунь У-кун.
   – Хорошо, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Вот только запачкался немного. Так что, если почувствуете неприятный запах, не обессудьте, пожалуйста!
   – Ладно, – сказал, смеясь, Сунь У-кун. – Иди ешь. Однако, перед тем как выйти отсюда, тебе следует немного почиститься.
   Наконец Чжу Ба-цзе уселся, и они втроем приступили к пиршеству. Сначала они съели все большие пампушки, потом принялись за блюда с бамбуком, пироги, печенье, жареные пирожки и так далее, уже не разбираясь, какое перед ними блюдо – холодное или горячее, и поедая подряд все, что им попадалось под руку.
   Здесь надо сказать, что Сунь У-кун не был большим любителем всякого рода печений и вареной пищи, поэтому он ограничился тем, что поел немного фруктов, чтобы составить компанию своим приятелям. Все запасы еды были вмиг уничтожены, словно их смело ураганом. Однако они и не думали уходить из храма, а продолжали беседовать и шутить, наслаждаясь только что съеденными лакомствами.
   И надо же было случиться беде! Какой-то даос, спавший на восточной веранде, вдруг проснулся и сказал:
   – А ведь я оставил в храме свой колокольчик. Если я не найду его, то завтра получу нагоняй от моего учителя. Вы спите, – обратился он к своим товарищам, – а я пойду поищу колокольчик.
   С этими словами он накинул на себя халат и поспешил в храм. Там в темноте, пробираясь ощупью вперед, он все же нашел свой колокольчик. Но в тот момент, когда он уже хотел идти обратно, вдруг услышал какие-то звуки. Перепуганный даос ринулся вон из храма, но на бегу наступил на косточку от фрукта личжи и, поскользнувшись, растянулся на земле. Колокольчик разлетелся вдребезги, произведя страшный шум. Чжу Ба-цзе не мог удержаться и расхохотался. Тут даос обезумел от страха: падая и спотыкаясь, он пулей вылетел из храма и, подбежав к келье настоятеля, начал колотить в дверь.
   – Учитель! – кричал он. – Беда!
   Бессмертные еще не спали и, высунувшись из дверей, поинтересовались, что случилось.
   – Я забыл свой колокольчик в храме, – начал даос, дрожа от страха, – и когда вернулся, чтобы отыскать его, услышал, что там кто-то хохочет. Я чуть не умер от страха.
   – Ну-ка, принесите фонарь! Надо посмотреть, какая нечистая сила туда забралась!
   Встревоженные даосы повскакали со своих мест и, захватив факелы и фонари, отправились в храм.
   О том, что произошло дальше, вы узнаете из следующей главы.

Глава сорок пятая,

//-- повествующая о том, как в храме даосских божеств Сунь У-кун оставил о себе память и как Царь обезьян проявил волшебную силу в государстве Чэчиго --//
   В тот момент, на котором мы прервали наш рассказ, Великий Мудрец левой рукой ущипнул Ша-сэна, а правой – Чжу Ба-цзе, и те сразу поняли, что он хотел сказать им. Они замерли на месте и, опустив голову, сидели неподвижно, словно сделанные из глины позолоченные статуи. А даосы тем временем, светя перед собой фонарями, осматривали все кругом.
   – Здесь, конечно, были злоумышленники, – сказал бессмертный Сила тигра, – иначе кто бы мог съесть все, что было предназначено для жертвоприношения.
   – Это сделали, конечно, люди, – поддержал его Сила оленя. – Смотри, они снимали кожицу с фруктов и выплевывали косточки. Но, странно, куда же они делись?
   – Я думаю, что вы ошибаетесь, – сказал тут Сила барана. – Это наши мольбы и чтение священных книг тронули богов, и они снизошли до того, что спустились к нам и сами приняли жертвы. Мне кажется, что боги еще не вернулись к себе и летают на журавлях где-то здесь, поблизости. Надо воспользоваться этим счастливым случаем и попросить у них эликсир жизни: мы преподнесем его нашему императору, и он обретет долголетие. А нам это зачтется как заслуга.
   – Совершенно верно, – сказал Сила тигра и тотчас же приказал своим ученикам играть и петь псалмы. – Принесите священные одеяния, – распорядился он, – я исполню священный танец и вознесу моления Полярной звезде.
   Между тем остальные монахи расположились двумя стройными рядами и под звуки гонга хором запели псалом из священной книги Хуантанцзин. А бессмертный Сила тигра облачился в монашеское одеяние, и, держа в руках нефритовую дощечку, выступил вперед и, вздымая пыль, закружился в танце. Затем, склонившись до земли, он начал перед алтарем молиться:

     Со страхом и трепетом
     Головы мы преклоняем

     И на милосердие ваше,
     Молясь, уповаем.

     Покончив с печальным и грубым
     Буддийским ученьем,
     Свою проповедуем веру
     С большим дерзновеньем.

     К великому дао
     Молитвы возносим смиренно,
     И сам император
     Построил вам храм несравненный.

     И жертв мы для вас не жалеем,
     Поднявши знамена,
     И свечи пылают все ночи,
     Плывет фимиам благовонный.

     Душой уповаем, что небо
     Услышит моленья,
     Что примут бессмертные боги
     Рабов поклоненье.

     Великая милость
     Дарована нам небесами:
     В наш храм на своей колеснице
     Спустились вы сами.

     Пока не умчались вы снова
     В пространства эфира,
     Мы просим бессмертия капель —
     Небес эликсира.

     Он может подать долголетье
     И благословенье.
     Он будет от нас императору
     Подношеньем,

     Храня государя от смерти
     И дома и в брани,
     Даруя тому долголетье
     Вершины Наньшани.

   – Ну вот, дождались, – замирая от страха, шепнул Чжу Ба-цзе Сунь У-куну. – Что будем делать теперь?
   Тут Сунь У-кун снова ущипнул его и громким голосом обратился к монахам:
   – Дети мои! Остановитесь! Мы прибыли сюда прямо с Персикового пира и никакого эликсира у нас с собой нет. Вам придется подождать до следующего раза.
   Услышав голос богов, даосы затрепетали от священного страха.
   – Отец наш! – воскликнули они. – Сейчас, когда вы осчастливили нас своим посещением, мы не можем не воспользоваться этим и молим вас дать нам эликсир бессмертия.
   Тогда Сила тигра снова выступил вперед и, склонившись перед алтарем, произнес:

     Смиренно преклоняю
     Я голову свою
     И преданность без меры
     От вас не утаю.

     Мы вашего величья
     Рабами состоим,
     Божеств даосских троицу
     Поистине мы чтим.

     Мы в этот мир явились
     Буддизм искоренить,
     Религию даосов
     Навеки утвердить.

     Правитель благосклонный
     Приемлет ваш закон,
     И был приходом нашим
     Доволен и польщен.

     А мы приносим жертвы
     Высоким небесам.
     Священное писанье
     Читаем по ночам.

     Как облако, моленье
     Восходит от земли,
     И божества к смиренным
     Поклонникам сошли.

     Почтительнейше просим
     Явить нам благодать,
     Напиток долголетья
     Даосам верным дать.

   Ша-сэн дернул Сунь У-куна за руку и прошептал:
   – А дело, брат, принимает серьезный оборот; они настойчиво обращаются к нам с молитвой.
   – Что ж, придется дать им что-нибудь, – сказал Сунь У-кун.
   – Что же мы им дадим? – тихонько сказал Чжу Ба-цзе.
   – Сейчас увидите, – отвечал Сунь У-кун. – Если у меня что-нибудь получится, делайте то же самое.
   Как только музыка умолкла, Сунь У-кун обратился к даосам.
   – Дети мои! – сказал он. – Не надо больше молиться. Если я не пожалую вам эликсира бессмертия, род мой может прекратиться. Тем более что сделать это для меня не составляет никакого труда.
   Услышав это, монахи склонились перед алтарем и, отбивая земные поклоны, молвили:
   – Умоляем тебя, отец всевышний, внять смиренным мольбам учеников твоих и оказать нам свою милость. Мы будем ревностно распространять нашу веру и попросим государя, чтобы он сделал всех искренними почитателями нашего учения – даосизма.
   – Ну что же, – сказал Сунь У-кун, – принесите сосуды.
   Даосы склонили голову в знак благодарности. Сила тигра, желая, чтобы ему досталось больше, чем другим, принес огромный глиняный чан и поставил его перед алтарем. Сила оленя принес глиняный таз и поставил его на жертвенный стол, а Сила барана вынул из стоявшей тут же вазы цветы и поставил ее посредине.
   – А теперь все выйдите из храма и закройте за собой дверь: никто не должен нарушать небесного таинства, – сказал Сунь У-кун.
   Даосы, низко кланяясь, выполнили приказ Сунь У-куна. Тогда Великий Мудрец встал, откинул полу халата и наполнил вонючей мочой вазу для цветов. Увидев это, Чжу Ба-цзе пришел в неописуемый восторг.
   – Ну, брат, – сказал он, – я знаю тебя уже несколько лет, но такой великолепной штуки не ожидал от тебя. Я только что неплохо поел и, конечно, могу сделать то же самое.
   С этими словами он приподнял полу своего халата и с таким шумом начал отливать в глиняный таз, что казалось, будто это шум знаменитого Люйлянского водопада. Их примеру последовал и Ша-сэн. После этого они поправили на себе одежды и снова уселись на свои места.
   – Дети мои! – крикнул Сунь У-кун. – Входите!
   Даосы вошли в храм, низко кланяясь за оказанную милость.
   – Принесите чашку, – скомандовал старший даос, – я хочу отведать этой священной воды.
   Однако, сделав глоток, даос с удивлением почмокал губами.
   – Ну как на вкус, брат? – спросил его Сила оленя.
   – Да я бы не сказал, что очень вкусно, – сердито отвечал старший даос. – Воняет какой-то дрянью.
   – Дай я попробую, – сказал Сила барана. И, отпив глоток, воскликнул: – Ведь это похоже на мочу свиньи.
   Сунь У-кун понял, что игра их раскрыта.
   – Сейчас я сделаю одну штуку и надолго оставлю здесь о себе память, – сказал он. – Эх вы, монахи, – громко обратился Сунь У-кун к даосам. – Неужели вы настолько глупы, что поверили, будто ваши боги сошли на землю? Сейчас я открою вам тайну и скажу, кто мы. Мы – монахи и идем по высочайшему повелению из Китая на Запад. Ночь сегодня выдалась отличная, и вот мы от нечего делать решили навестить ваш храм, полакомиться здесь и повеселиться. А вы встретили нас с такими почестями, что мы не знали, как благодарить вас. То, что вы испробовали сейчас, конечно, не эликсир бессмертия, а наша собственная моча.
   Услышав это, даосы пришли в ярость и, заперев двери, похватали вилы, метлы, кирпичи, камни – словом, все, что попалось под руку, и ринулись на своих обидчиков. В тот же миг Сунь У-кун сгреб левой рукой Ша-сэна, а правой – Чжу Ба-цзе, бросился вон из храма и на облаках в один момент перелетел в храм Чжиюаньсы. Не решаясь беспокоить Трипитаку, они потихоньку улеглись и заснули.
   На следующее утро, когда пробила пятая стража и три четверти, при дворе начался прием. Во дворец собрались все сановники. Они выстроились двумя рядами: по одну сторону трона – гражданские, по другую – военные.

     Фонари из красного шелка
     Озаряли приемный зал,
     И, курясь на треножниках древних,
     Фимиам облаков достигал.

   – Ученики мои, – сказал, проснувшись, Танский монах. – Проведите меня во дворец обменять наши проездные бумаги.
   Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн мигом вскочили, оделись и, подойдя к Трипитаке, обратились к нему с такими словами:
   – Учитель, правитель этой страны – верный последователь даосского учения. Он всеми средствами способствует его распространению и преследует буддистов. Будьте осторожны в разговоре с ним, не то он, чего доброго, откажет нам в выдаче бумаг. Мы все вместе отправимся во дворец и будем охранять вас.
   Трипитаку очень обрадовали слова его учеников, и он тотчас же облачился в парчовую рясу. Сунь У-кун взял бумаги, Чжу Ба-цзе он велел захватить чашку для подаяний, а Ша-сэну – буддийский монашеский посох. Вещи и коня они оставили на хранение сторожу храма. Придя к воротам дворца, наши путники почтительно приветствовали стражу, сообщили свои имена и попросили доложить о них. Начальник дворцовой охраны отправился с докладом к императору.
   – Ко дворцу прибыли четыре буддийских монаха. Они сказали, что идут из империи Танов на Запад за священными книгами. Сюда они явились для того, чтобы обменять дорожные свидетельства, и сейчас ждут ваших приказаний.
   – Видно, эти монахи ищут смерти и пришли сюда, чтобы лишиться собственной головы, – гневно молвил император. – Интересно, что делает полиция? Почему эти монахи до сих пор на свободе?

   Услышав это, даосы пришли в ярость и, заперев двери, похватали вилы, метлы, кирпичи, камни – словом, все, что попалось под руку, и ринулись на своих обидчиков.

   В этот момент вперед выступил главный наставник наследника.
   – Разрешите доложить, – обратился он с поклоном к императору. – Танский монах прибыл из страны, которая называется Великим цветущим Серединным государством и находится на материке Наньшаньбучжоу. Он проделал огромный путь во много тысяч ли. На пути ему встречались злые духи, он подвергался многочисленным бедствиям и все же остался цел и невредим. Уже это одно доказывает, что Танский монах обладает чудодейственной силой. Иначе он бы не решился отправиться на Запад. Я думаю, что вы, ваше величество, учтете то, что этот монах прибыл из столь отдаленных мест, проявите милость и, проверив его бумаги, позволите ему следовать дальше.
   Император сменил гнев на милость и приказал ввести Танского монаха в зал Золотых колокольчиков. Представ перед троном вместе со своими учениками, Трипитака вручил правителю свои дорожные свидетельства. Не успел правитель развернуть бумаги, как ему доложили о приходе трех государственных наставников. Тут государь поспешно отложил бумаги, сошел с трона и приказал приготовить для гостей три расшитых кресла. Когда гости вошли, правитель встретил их с поклонами. Оглянувшись, Трипитака и его ученики увидели трех бессмертных, которые шли с важным видом. За бессмертными следовали два послушника, у которых волосы были заплетены в две косички, как у детей, и торчали, словно рожки. Выстроившиеся двумя рядами сановники склонились, не смея поднять глаз на вошедших. Войдя в зал Золотых колокольчиков, бессмертные даже не подумали воздать почести государю.
   – Я сегодня не звал вас, – молвил правитель. – Почему же вы удостоили меня своим посещением?
   – Мы пришли доложить вам об одном происшествии, – отвечали даосы и спросили, указывая на Трипитаку и его учеников, – из какой страны прибыли эти монахи?
   – Они прибыли из Китая, из империи великих Танов, и идут в Индию за священными книгами, – отвечал правитель. – Сюда они пришли, чтобы обменять свои дорожные свидетельства.
   – Мы думали, что монахи сбежали, а они, оказывается, еще здесь! – воскликнули даосы и от радости даже захлопали в ладоши.
   – Чему это вы радуетесь? – изумился император. – Они только что явились сюда, и, как только мне доложили об этих монахах, я тут же хотел отправить их к вам, но главный наставник моего сына сказал, что необходимо учесть, какой огромный путь они проделали, и, кроме того, посоветовал не портить отношения с Китаем. Поэтому я и решил пригласить их сюда и проверить у них бумаги. Но как понимать ваши слова? Может быть, они проявили чем-нибудь неуважение к вам или провинились перед вами?
   – Вы и представить себе не можете, что они натворили, – отвечали даосы. – Эти буддисты появились в нашем городе вчера. За восточными воротами они убили двух наших учеников, отпустили на свободу пятьсот буддийских монахов и разбили вдребезги все тачки. Но это еще не все. Ночью они пробрались в наш храм, разломали статуи наших богов и поели все, что было предназначено для жертвоприношений. Мы подумали, что боги удостоили нас своим посещением, и решили попросить у них священной воды и эликсир жизни, чтобы преподнести вам, ваше величество, и на многие годы продлить вашу жизнь. А они одурачили нас и вместо священного нектара дали нам свою вонючую мочу. Мы хотели схватить их, но им удалось сбежать. А теперь они, оказывается, здесь. Недаром говорят, что «у врага дорога узка».
   Выслушав их, правитель пришел в ярость и приказал тотчас же казнить Трипитаку вместе с его учениками. Но в этот момент Великий Мудрец почтительно сложил ладони рук и громко воскликнул:
   – Не извольте гневаться, ваше величество, и выслушайте нас!
   – Вы оскорбили моих государственных наставников, – сказал государь. – А теперь еще хотите обвинить их в том, что они говорят неправду.
   – А где у них доказательства того, что мы действительно убили их учеников? – спросил Сунь У-кун. – Допустим даже, что мы виноваты, в таком случае вы должны были задержать только двоих из нас и таким образом отомстить за жизнь убитых даосов. А двоих вам следовало освободить, чтобы они могли продолжать путь за священными книгами. Кроме того, нас обвиняют в том, что мы разбили тачки и отпустили на свободу буддийских монахов. Но опять-таки, где у них доказательство того, что это сделали мы, и, кроме того, вряд ли такое преступление заслуживает смертной казни. Во всяком случае, за это можно было бы наказать только одного из нас. Что же касается того, что мы разломали изображения богов и учинили у них в храме буйство, так это просто выдумано для того, чтобы погубить нас.
   – То есть как это выдумано? – спросил правитель.
   – А очень просто, мы пришли издалека, – сказал Сунь У-кун, – и совершенно не знаем расположения вашего города. Как же мы могли ночью найти их храм и узнать, что там происходит? Предположим, что мы там помочились, почему же они не задержали нас сразу, а решили явиться сюда и пожаловаться на нас? Вам, ваше величество, должно быть известно, что часто людей несправедливо и ложно обвиняют. Как можно приписывать нам подобные преступления? Покорнейше прошу вас расследовать это дело.
   Император, не отличавшийся особой ясностью ума, выслушав Сунь У-куна, пришел в полное замешательство. И вот, когда он раздумывал, как ему поступить, появился евнух и доложил, что ко дворцу прибыли деревенские старшины и просят принять их.
   – Что им нужно? – спросил правитель и приказал ввести старшин.
   В зал вошли человек сорок деревенских старшин, которые, подойдя к трону, низко склонились.
   – Ваше величество! За всю весну не выпало ни одного дождя. Как бы летом не было засухи. Умоляем вас обратиться с просьбой к наставникам: пусть совершат моление о дожде и спасут народ от голода.
   – Спокойно возвращайтесь домой, – сказал император, – дождь будет.
   Кланяясь и благодаря за оказанную милость, старшины удалились из зала.
   – Вот что, монахи, – сказал тогда император, обращаясь к Трипитаке и его ученикам. – Вы, видимо, хотите знать, почему я почитаю даосскую религию и преследую буддизм? Я расскажу вам. Несколько лет тому назад нашу страну постигла засуха, и все моления, совершаемые буддийскими монахами, оказались тщетными. Однако, на наше счастье, с неба к нам спустились бессмертные, которые спасли нас от голодной смерти. Вы оскорбили наших наставников, и, хотя вы проделали огромный путь, вас следовало бы сурово покарать за это. Однако я хочу сделать вам снисхождение и разрешаю одновременно с нашими бессмертными совершить моление о дожде. Если вам удастся вызвать дождь и помочь людям, я прощу вам ваши прегрешения, выдам дорожные свидетельства и разрешу продолжать путь на Запад. Если же ничего у вас не выйдет, вас публично казнят.
   – Ну, в молениях мы кое-что смыслим, – сказал, смеясь, Сунь У-кун.
   После этого правитель велел приготовить место для моления.
   – Приготовьте паланкин, я отправлюсь в верхние покои и сам буду наблюдать.
   Придворные сразу же бросились выполнять приказ, и вскоре Трипитака с учениками остался внизу, а даосы-наставники ушли вместе с правителем в верхние покои дворца. Когда все было готово, один из чиновников попросил даосов подняться на алтарь и начать моления. Тогда бессмертный Сила тигра, почтительно склонившись перед правителем, сошел вниз. Но тут вперед выступил Сунь У-кун и преградил ему дорогу.
   – Вы куда, учитель? – спросил он.
   – Хочу подняться на алтарь и совершить моление о дожде, – сказал даос.
   – Это не совсем учтиво, – отвечал ему Сунь У-кун. – Вам следовало бы уступить место гостю, прибывшему издалека. А впрочем, это не важно. Ведь недаром говорится, что «могучий дракон не давит змею на краю своих владений». Вы можете начинать. Но перед этим вы должны сказать правителю несколько слов.
   – Что же именно должен я сказать? – спросил бессмертный.
   – Мы вместе с вами поднимемся на алтарь и будем молить небо о ниспослании дождя, – сказал Сунь У-кун. – А как же можно будет узнать, чья молитва помогла?
   – Этот монах, пожалуй, прав, – заметил правитель.
   «Ты еще не знаешь, сколько раз этот монах бывает прав, – с усмешкой подумал Ша-сэн. – Он еще не успел себя показать!»
   – Ничего я не стану говорить, – сказал даос. – Наш правитель и так знает, что я буду делать.
   – Правитель, может быть, и знает, – возразил Сунь У-кун. – Но я прибыл издалека и с вами никогда еще не встречался. Может выйти путаница, а это уже совсем скверно. Поэтому я и хочу, чтобы вы рассказали мне, каким образом будете совершать моление.
   – Ну ладно, – согласился даос. – Я поднимусь на алтарь и буду произносить заклинания, подавая знаки приказной дощечкой. После первого заклинания поднимется ветер. После второго – появятся облака. После третьего – сверкнет молния и ударит гром. После четвертого – польет дождь и, наконец, после пятого – дождь прекратится.
   – Вот и чудесно! – воскликнул Сунь У-кун. – Никогда еще мне не приходилось видеть ничего подобного. Прошу вас, начинайте.
   Бессмертный, широко шагая, пошел вперед, а Трипитака с учениками последовал за ним. Алтарь представлял собой помост, высотой более трех чжанов. По обеим сторонам его были расставлены знамена двадцати восьми созвездий. На помосте стоял стол, а на столе – курильница с фимиамом, из которой клубился дым. По краям стола стояли два подсвечника, в которых ярко горели свечи. От ветра пламя их колебалось. К курильнице была прислонена золотая дощечка с выгравированными на ней именами Богов грома. На полу, возле стола, стояли пять больших чанов, наполненных чистой водой, на поверхности плавали веточки ивы. К каждой веточке была прикреплена металлическая дощечка с заклинанием и с именами подчиненных Бога грома. По обеим сторонам алтаря стояло по пяти столбов, на каждом из которых были написаны имена пяти посланцев того же Бога грома. Около каждого столба стояло по два даоса: держа в руках железные молоты, они ударяли в столбы. За алтарем находилось много даосов, которые писали обращения. В центре стояла сделанная из бумаги курильница, а также изображения гонцов для доставки заклинаний и местных богов – хранителей веры.
   Бессмертный бесцеремонно прошел к алтарю первым и остановился. Даос-послушник подал ему меч и несколько листов желтой бумаги, где были написаны заклинания. Держа в руках меч, даос произнес заклинание и сжег над свечой один лист. Находившиеся внизу даосы взяли изображение божества, сделанное из бумаги, и еще письмо и также сожгли все это. В это время вверху раздался резкий звук: это зазвенела металлическая дощечка, и в тот же миг налетел порыв ветра.
   – Плохо дело, – пробормотал Чжу Ба-цзе. – Этот даос, видимо, обладает большой силой. Стоило ему ударить своей дощечкой, как тотчас же поднялся ветер.
   – Тише, брат, – сказал Сунь У-кун. – Хватит разговаривать, охраняй лучше учителя. Остальное я сам сделаю.
   С этими словами наш Великий Мудрец выдернул у себя волосок и, дунув на него, сказал: «Изменись!» В тот же миг волосок превратился в точную копию Сунь У-куна и стал рядом с Танским монахом. А настоящий Сунь У-кун поднялся в воздух и крикнул:
   – Кому здесь подвластны ветры?
   В тот же миг перед ним появились Богиня ветров и Сунь Эр-лан – Бог ветра. Богиня крепко сжимала в руках мешок, а Сунь Эр-лан в это время завязывал его. Оба они приветствовали Сунь У-куна поклонами.
   – Я сопровождаю Танского монаха, который идет в Индию за священными книгами, – сказал им Сунь У-кун. – И вот, когда мы проходили через государство Чэчиго, мне пришлось состязаться с поселившимся там волшебником, чтобы узнать, кто из нас способен вызвать дождь. Почему же вы помогаете не мне, а этому даосу? На первый раз я вас прощаю. Но смотрите: если будет хоть малейший ветерок, который пошевелит хотя бы волос на бороде этого даоса, каждый из вас получит по двадцать ударов посохом.
   – Да что вы, разве мы посмеем, – испуганно отвечала Богиня.
   В тот же момент ветер прекратился. Тут Чжу Ба-цзе не выдержал и заорал:
   – Пусть этот даос уходит! Его дощечка издала звон, а ветра нет. Уступите теперь место нам.
   Тогда даос схватил другую табличку, сжег листки с заклинаниями и ударил по алтарю. От земли поднялся туман, и все небо покрылось тучами. Но Сунь У-кун крикнул:
   – Кому здесь подвластны облака?
   И перед ним сразу же предстали отрок и юноша. Оба они почтительно приветствовали Сунь У-куна. Сунь У-кун объяснил им, в чем дело, и они тотчас же убрали облака и туман, небо стало ясным, и засияло солнце.
   – Этот даос только и знает, что морочит голову правителю и дурачит простой народ, – смеясь, сказал Чжу Ба-цзе, – в действительности же он ни на что не способен. Два раза он ударил своей табличкой, а на небе не появилось никаких облаков!
   Даос растерялся. Опершись на свой меч и распустив волосы, он произнес заклинание, сжег бумагу и снова ударил своей табличкой. В этот момент со стороны Южных ворот неба в воздухе появился Дэн Тянь-цзюнь в сопровождении Бога грома и Богини молнии, которые почтительно приветствовали Сунь У-куна. В третий раз сообщив о том, что с ним произошло, Сунь У-кун спросил:
   – Зачем вы пришли сюда и чью волю выполняете?
   – Заклинания этого даоса обладают волшебной силой, – сказал тогда Бог грома. – Нефритовый император, услышав их, приказал нам отправиться во дворец к Верховному повелителю грома. Мы должны выполнить его приказ и послать на землю гром, молнию и дождь.
   – Но я прошу вас немного обождать и сделать это, когда я вам скажу.
   Они согласились.
   Между тем даос пришел в полное замешательство. Он стал еще более старательно возжигать фимиам, сжигал заклинания, возносил молитвы, бил в металлические таблички. В этот момент на небе появились цари – драконы четырех морей.
   – Ао Гуан! – крикнул Сунь У-кун, преграждая им дорогу. – Вы куда направились?
   Все четыре царя приветствовали Сунь У-куна. И в четвертый раз пришлось Великому Мудрецу рассказать обо всем, что произошло.
   – В свое время я доставил вам немало хлопот, однако мой долг еще не выполнен. Надеюсь, что и на этот раз вы не откажете мне в помощи.
   – Я с готовностью выполню все, что вы от меня потребуете, – отвечал Царь драконов.
   – Благодаря вашему сыну, который обуздал злого волшебника, мне удалось спасти нашего учителя, – сказал тогда Сунь У-кун, рассыпаясь в благодарностях перед Ао Шунем.
   – Этот волшебник и сейчас сидит под замком и не смеет больше бесчинствовать, – отвечал Ао Гуан. – Только мы не знаем, как с ним поступить, и ждем вашего повеления.
   – Делайте с ним что хотите, – отвечал Сунь У-кун. – А сейчас вы должны помочь мне. Даос уже ударил в четвертую табличку, и наступает моя очередь приниматься за дело. Ни сжигать заклинаний, ни бить в табличку я не умею. Вся надежда на вас.
   – Вам стоит только приказать, Великий Мудрец, – сказал тут Бог грома, – никто не осмелится нарушить ваших приказаний. Однако вы должны подавать нам сигналы, иначе гром, молния и дождь – все смешается, и ваши старания окажутся напрасными.
   – Я буду подавать сигналы своим посохом, – отвечал Сунь У-кун.
   – О! – в ужасе воскликнул Бог грома. – Нам не вынести ударов вашего посоха!
   – А я вовсе не собираюсь бить вас, – успокоил его Сунь У-кун. – Вы будете только следить за моим посохом. Когда я подниму его в первый раз, вы пошлете ветер.

   В этот момент на небе появились цари – драконы четырех морей.

   – Слушаемся, – беспрекословно согласились Богиня ветров и Сунь Эр-лан.
   – Когда подниму во второй раз, посылайте облака, – продолжал Сунь У-кун.
   – Мы выполним все в точности, – отвечали отрок Облаков и юноша Туманов.
   – После третьего раза вы должны послать гром и молнию.
   – Все будет в точности выполнено, – отвечали Бог грома и Богиня молний.
   – После четвертого взмаха посохом должен пойти дождь.
   – Слушаемся, – сказали цари драконов.
   – И наконец, после того как я пятый раз взмахну посохом, дождь и ветер должны прекратиться, а небо – стать чистым и ясным. Только смотрите не перепутайте, – предостерег их Сунь У-кун, перед тем как уйти.
   Наконец он опустился вниз и, встряхнувшись, вернул волосок на прежнее место. Никто, конечно, не заметил того, что проделал Сунь У-кун.
   – Ну что ж, учитель, – громко сказал Великий Мудрец, – придется вам уступить свое место. Вы уже четырежды ударяли в табличку, и все напрасно: ни ветра, ни облаков, ни грома, ни дождя – ничего нет. Теперь моя очередь.
   Даос понял, что оставаться ему на алтаре больше незачем, и уступил свое место. Сердито сжав губы, он поднялся наверх, туда, где сидел император.
   «Надо пойти за ним и послушать, что он будет говорить», – подумал Сунь У-кун.
   – Я внимательно следил за тем, что вы делали, – сказал государь. – Вы четырежды ударили в металлическую дощечку – почему же не было ни грома, ни дождя? – спросил он.
   – Драконы дождя сегодня ушли куда-то, – отвечал даос.
   – Ваше величество! – крикнул Сунь У-кун. – Не верьте ему! Драконы дождя у себя дома. Просто ваш наставник не обладает достаточной силой. Вот вы увидите, как я, буддийский монах, сейчас вызову их.
   – Хорошо, – сказал правитель. – Поднимитесь на алтарь. Я буду ждать появления дождя.
   Сунь У-кун повернулся и пошел к алтарю. Проходя мимо Трипитаки, он взял его за руку и сказал:
   – Учитель, пойдемте со мной.
   – Но, ученик мой, – отвечал Трипитака, – я не умею вызывать дождь.
   – Он погубит вас, учитель, – вмешался тут Чжу Ба-цзе. – Если не будет дождя, вас сожгут на костре.
   – Не беда, что вы не знаете, как вызывать дождь, – сказал Сунь У-кун. – Важно то, что вы умеете читать священные книги, а остальное сделаю я сам.
   Выслушав это, Трипитака взошел на алтарь, уселся на возвышении и, сосредоточившись, стал молча читать сутру Праджна парамита. Но не успел он начать, как неожиданно к ним приблизился сановник.
   – Эй вы, монахи, почему вы не ударяете в таблички и не сжигаете заклинаний? – спросил он.
   – А зачем? – громко отвечал Сунь У-кун. – Мы делаем все неспеша, спокойно.
   Получив такой ответ, сановник вернулся на свое место.
   Как только Трипитака закончил чтение псалма, Сунь У-кун вынул из уха свой посох и помахал им против ветра. Посох увеличился до двух чжанов в длину и стал толщиной с чашку. Затем Сунь У-кун поднял посох. Богиня ветров поспешно сняла с плеча свой мешок, а Сунь Эр-лан поспешил развязать его. В тот же миг на город обрушился ураган. Ветер срывал черепицу с крыш, в воздухе кружились кирпичи, песок и земля. Это был поистине страшный ураган. Вот послушайте сами:

     Гнул рощи ветер; с ревом, наконец,
     Валил деревья, ударял по ивам,
     Ломал девятиярусный дворец,
     Шатая балки яростным порывом.

     Померкло солнце, а песок взлетал,
     Как будто бы он сделался крылатым,
     И полководцы в фехтовальный зал
     Не входят, опасеньями объяты.

     А у чиновников гражданских – страх,
     У дам придворных – смятые прически;
     Красавицам в дворцовых теремах
     Страшны гремящей бури отголоски.

     Трепещет перепуганная знать,
     У Хоу и Бо слетели ленты с шлема,
     Сановники пытаются болтать,
     Но во дворце от ужаса все немо.

     Со шляп министров по ветру летят
     И крылышки, и дорогие перья,
     И евнух, приготовивший доклад,
     Застыл пред императорскою дверью.

     Все ранги перепутались в беде
     (И рыбки, и нефритовые кони!).
     Обломки ширм валяются везде,
     Резьба разбита ставень и оконниц.

     Слоновой кости родовых таблиц
     Никто не видит; яркие халаты
     Блистают тщетно; грохот черепиц
     Наполнил государевы палаты.

     Стал Колокольчиков златых дворец
     Зал Облаков парчовых лишь руиной,
     И безутешен государь-отец,
     Среди смятенья потерявший сына;

     Так этот вихрь был бешен и упрям,
     Так угрожал прохожим он с налета.
     Что горожане скрылись по домам
     И затворили ставни и ворота.

   Ветер все крепчал. Тогда Сунь У-кун снова проявил волшебную силу и второй раз поднял свой посох. И вы взгляните только:

     Появился малый отрок,
     Подымавший в небе тучи;
     Властелин туманов серых —
     Вышел юноша могучий.

     Отрок, тучи подымавший,
     Смог к святой прибегнуть силе,
     Бросить тучи, словно камни,
     Чтобы мир они покрыли,

     Юноша тумановластный
     Смог божественною силой
     Пелену спустить густую.
     Чтобы мир она закрыла.

     Погрузился город в сумрак,
     Словно в полночь потемнело,
     Ибо тучи Куэньлуня
     Вдруг покинули пределы.

     Потянулись за дождями,
     Мир покрыли мглой туманной,
     Потонул дворец во мраке,
     Всюду – хаос первозданный.

   И вот, когда все вокруг окутал мрак и тучи заволокли небо, Сунь У-кун снова поднял свой посох. И, о ужас!

     Бог грома явил свою ярость,
     Мать молний от гнева пылала,
     На землю скатился
     На огненном звере
     Бог грома;
     Богиня же молний,
     Змею ухватив, как попало,
     Ушла от Полярной звезды
     Из небесного дома.
     Казалось, горы Течашань
     Наступило паденье,
     И красные нити
     Весь мир
     Бороздили в разбеге.
     И с грохотом этим сливалось
     Раскатов гуденье,
     Как будто без удержу мчались,
     Сшибаясь, телеги.
     И полю подобно,
     Где ветрами рис раздувало,
     Горело все небо
     И молнией беглой
     Блистало;
     Вселенная сущность меняла,
     Опять приходила в движенье.
     Тогда насекомые вышли
     Из зимнего оцепененья.
     А сам император был в страхе,
     Сановникам делалось плохо,
     И все населенье дрожало
     Под этот неистовый грохот.

   Гром грохотал со страшной силой, непрерывно сверкала молния: земля, казалось, вот-вот расколется. Насмерть перепуганные жители города стали у себя в доме возжигать фимиам и жечь жертвенную бумагу.
   – Милостивый Бог грома! – громко воскликнул Сунь У-кун. – Покарай смертью жадных и корыстолюбивых чиновников, а также строптивых и непочтительных детей в назидание другим.
   Грохот усилился. Тогда Сунь У-кун снова поднял свой посох.

     Цари драконов отдали приказ —
     И дождь вселенную наполнил вскоре,
     Казалось, это рухнул Млечный Путь
     И облака выбрасывает море.

     По крыше грозно барабанил дождь,
     С остервененьем струи в окна били,
     Как будто изливался Млечный Путь
     Иль воду выливали из бутылей.

     Как выплеснутая сотнями тазов,
     Вода все время подымалась выше,

     И реки затопили берега,
     И заливали хижины до крыши.

     А там, где тута высились сады,
     Безбрежность моря залегла мгновенно,
     И под водою скрылся материк,
     И суши не осталось во вселенной.

     Дракон священный это увидал:
     Чтоб на врагов нагнать побольше страху
     И чтоб друзьям верней помочь в беде,
     Реку Янцзы он выплеснул с размаху.

   Этот страшный ливень начался утром и лил до полудня. Весь город вместе с его окрестностями был затоплен.
   – Хватит, хватит! – заволновался император. – От такого количества воды могут погибнуть все посевы.
   Находившийся внизу чиновник, приставленный специально для связи, услышав это, ринулся к алтарю и крикнул:
   – Святой монах, останови дождь!
   Тогда Сунь У-кун пятый раз поднял свой посох, и в то же мгновение гром прекратился, ветер стих, тучи рассеялись и небо стало чистым. Правитель был очень доволен.
   – Чудо, а не монах! – раздавались восторженные возгласы придворных сановников. – Недаром говорится, что и среди самых сильных всегда найдется сильнейший. Наш наставник умел вызывать дождь, но не мог сделать так, чтобы небо быстро прояснилось. После ливня, который он вызывал, некоторое время еще продолжал моросить мелкий дождь. Сейчас же благодаря одному взмаху посоха ярко засияло солнце и на небе не осталось ни облачка.
   Правитель приказал позвать Трипитаку и его учеников во дворец и выдать им дорожные свидетельства. Но в тот момент, когда он хотел скрепить их печатью, вперед выступили даосы и обратились к императору с такими словами:
   – Простите, ваше величество, но дождь, который только что прошел, все же был вызван нами, и этот монах здесь ни при чем.
   – Ведь вы сами только что говорили, что драконов дождя нет дома, – сказал император. – Однако стоило этому монаху подойти к алтарю и совершить моления, как тотчас же пошел дождь. Не понимаю, как вы можете отрицать его заслуги.
   – Взойдя на алтарь, я сделал все, что полагается: написал заклинания, затем сжег их и стал бить в металлические дощечки. Ни один дракон не осмелился бы не явиться на мой зов, – сказал бессмертный Сила тигра. – Очевидно, возникли какие-то препятствия. Возможно, духи, ведающие ветром, облаками, громом, молнией и дождем, куда-нибудь отправились. Но как только до них дошел мой приказ, они поспешили выполнить его. Однако в этот момент я сошел с алтаря и мое место занял этот монах. Таким образом, дождь начался все же благодаря моему молению, а этому монаху просто повезло, и тут не может быть и речи о каких-то его заслугах.
   Эти слова привели императора в полное замешательство. В этот момент вперед выступил Сунь У-кун и, почтительно сложив ладони рук, молвил:
   – Ваше величество! В тех магических действиях, которые были совершены здесь, при вас, нет ничего особенного и спорить о них не приходится. Сейчас неподалеку отсюда, в небе, находятся четыре царя драконов. Я их еще не отпустил, а сами они удалиться не смеют. Так вот, если ваш советник сумеет заставить этих драконов появиться здесь, я готов признать, что заслуга принадлежит ему.
   Слова Сунь У-куна пришлись правителю по нраву.
   – Я уже двадцать три года как царствую, но еще ни разу не видел живого дракона. Вы оба обладаете волшебной силой. Так вот, мне безразлично, кто из вас победит. Кто вызовет дракона – будет вознагражден; кто не сумеет сделать этого – понесет наказание.
   Но разве даос обладал силой, при помощи которой можно вызывать драконов? Да если бы даже он мог сделать это, то Царь драконов в присутствии Великого Мудреца все равно не осмелился бы явиться на его зов.
   – Ничего у меня не получается, – признался даос. – Вызывай ты.
   – Ао Гуан, ты где? – громко крикнул Сунь У-кун, подняв голову. – Явись вместе со своими братьями.
   Услышав этот зов, драконы тотчас же приняли свой облик и, прорезая тучи, ринулись в зал Золотых колокольчиков. И что это была за картина!

     Во время полета менялись драконы, взмывая,
     Сжимались, тянулись они, как туманы и тучи,
     Зеркальной была чешуя, серебром отливая,
     И белые когти висели, как белые крючья.

     И белыми лентами бороды их трепетали,
     А головы их украшались прямыми рогами;
     Рога были чисты, округлые очи блистали,
     Сверкали они под крутыми высокими лбами.

     Драконы являлись, скрывались путем неизвестным,
     Полет их описывать кажется делом напрасным;
     В ответ на молитвы дают они ливень чудесный,
     Попросишь погоды – и небо становится ясным.

     Явились они во дворец императорский ныне
     В лучистом сиянье, в своей настоящей святыне.

   Глядя на драконов, император тотчас же начал возжигать благовония, а стоявшие у трона министры и сановники стали с благоговением кланяться.
   – Я доставил вам много хлопот своей просьбой спуститься с небес и сейчас не смею вас больше задерживать, – молвил император. – Я выберу счастливый день для того, чтобы совершить жертвоприношение и отблагодарить вас.
   – Уважаемые духи, теперь вы можете удалиться, – произнес Сунь У-кун. – Император совершит жертвоприношение, чтобы отблагодарить вас.
   После этого драконы вернулись каждый в свое море, а духи вознеслись на небо.

     Велика закона истинного сила;
     Высшая премудрость ереси разбила.

   А теперь, если вы хотите узнать, как были изгнаны бессмертные даосы, прочитайте следующую главу.

Глава сорок шестая,

//-- повествующая о том, как последователи еретического учения приложили все силы к тому, чтобы обмануть последователей истинного учения, и о том, как беспокойный Царь обезьян проявил мудрость и расправился со злыми духами --//
   Итак, убедившись в том, что Сунь У-кун обладает способностью вызывать драконов и распоряжаться духами, император решил скрепить печатью дорожные свидетельства Танского монаха, чтобы он мог продолжать свой путь. Но в этот момент даосы повалились императору в ноги. Император поспешил сойти с трона и, помогая им подняться, спросил:
   – Что заставляет вас совершать такие церемонии, уважаемые наставники?
   – Ваше величество, – молвили те, – вот уже двадцать лет, как мы отдаем все свои силы для пользы вашего государства и оберегаем мир и спокойствие ваших подданных. А эти буддийские монахи путем волшебства в один миг зачеркнули все наши заслуги и лишили нас нашей славы. Вы простили убийц только потому, что они вызвали дождь. Разве не является это доказательством несправедливого отношения к нам? Умоляем вас, ваше величество, не спешите скреплять печатью их дорожные свидетельства и разрешите нам еще раз померяться с ними силами.
   Выслушав это, император еще больше растерялся. Не имея своего мнения, он прислушивался к тому, что говорят другие, и действительно отложил печать и дорожные свидетельства в сторону.
   – В чем же вы хотите с ними состязаться, уважаемые наставники? – спросил он.
   – Я предлагаю состязаться в самосозерцании, – отвечал Сила тигра.
   – Мне кажется, что вы совершаете ошибку, – заметил император. – Ведь буддийские монахи непременно одержат верх. Если бы они не были совершенны в самосозерцании, их бы не послали за священными книгами. Поэтому я и удивляюсь, как можете вы даже помышлять о том, чтобы состязаться с ними.
   – У нас есть свой, особый способ самосозерцания, – сказал на это Сила тигра, – и называется он «проявление мудрости на облачной лестнице».
   – Что же это за способ? – поинтересовался император.
   – Для того чтобы применить его, нам потребуется сто столов, – сказал Сила тигра. – Нужно соорудить два возвышения, по пятьдесят столов каждое; для этого столы ставятся друг на друга. Затем нужно взобраться по этой облачной лестнице без помощи рук и другой лестницы прямо на облака и просидеть там несколько часов подряд без всякого движения.
   Император понял, что даос предлагает довольно трудный способ.
   – Hу как, уважаемые монахи, – обратился он к путникам. – Может кто-нибудь из вас принять вызов нашего наставника?
   В ответ на это Сунь У-кун пробормотал что-то непонятное.
   – Что же ты, брат, молчишь? – тихонько спросил его Чжу Ба-цзе.
   – Видишь ли, брат, – отвечал ему Сунь У-кун, – не стану тебя обманывать. Если бы мне предложили устроить заваруху на небе или внизу в колодцах, взбаламутить море, повернуть вспять реку, перенести гору или же прогнать луну, переместить Полярную звезду или созвездия, – все это не составило бы для меня никакого труда. Пусть даже мне сказали бы снять собственную голову, раскроить череп и вытащить мозг, распороть живот и вынуть сердце и внутренности или совершить еще какие-нибудь необычные превращения, – все это меня ничуть не испугало бы. Но спокойно сидеть и погрузиться в самосозерцание я не смогу и наверняка проиграю. Разве это по моему характеру? Если бы даже меня приковали к верхушке железного столба, я и то не смог бы усидеть на месте и непременно старался бы взобраться либо еще выше, либо спуститься вниз.
   – Но ведь я могу погрузиться в самосозерцание, – неожиданно сказал Трипитака.
   – Вот и чудесно! – радостно воскликнул Сунь У-кун. – А сколько времени можете вы просидеть без движения?
   – Когда я был молод, – отвечал Трипитака, – мне посчастливилось встретить лучших учителей-монахов. У них я и научился погружаться в самосозерцание, я могу просидеть два-три года на грани между жизнью и смертью.
   – Если вы будете столько времени сидеть, – заметил Сунь У-кун, – мы никогда не добудем священных книг. Посидите часа три – и хватит.
   – Но, ученик мой, – молвил Трипитака, – беда вся в том, что я не смогу взобраться на это возвышение.
   – Ничего, – сказал Сунь У-кун, – вы только дайте свое согласие, а об остальном я сам позабочусь.
   Тогда Трипитака почтительно сложил ладони рук и, склонившись перед императором, сказал:
   – Ваше величество, я обладаю способностью погружаться в самосозерцание.
   После этого император велел соорудить два возвышения. А надо вам сказать, что в этом государстве было очень много рабочего люда. Не прошло и часа, как рядом с залом Золотых колокольчиков выросло два возвышения. После того как все было готово, Сила тигра вышел из дворца и, совершив прыжок, очутился на облачном ковре. Этот ковер доставил его на возвышение с западной стороны, где Сила тигра и уселся.
   В этот момент Сунь У-кун выдернул у себя волосок и превратил его в свою точную копию. Этот двойник и остался стоять рядом с Чжу Ба-цзе и Ша-сэном. Сам же Сунь У-кун превратился в радужное облако и поднял Трипитаку на возвышение с восточной стороны. Когда Трипитака уселся, Сунь У-кун из облака превратился в комара и, подлетев к Чжу Ба-цзе, шепнул ему на ухо:
   – Смотри хорошенько охраняй учителя и не вступай в разговоры с моим двойником, который будет стоять рядом с тобой.
   – Понятно, – со смехом отвечал Чжу Ба-цзе.
   Тем временем даос Сила оленя, восседая на расшитом сиденье, наблюдал за состязанием. Однако, видя, что никто не побеждает, решил прийти на помощь своему приятелю. Он выдернул у себя из затылка волосок, произнес заклинание и, скатав волосок в шарик, подбросил его вверх. Волосок попал прямо на голову Танскому монаху и тут же превратился в клопа. Вначале Трипитака почувствовал зуд, а немного погодя даже боль. Предаваясь самосозерцанию, следует сидеть совершенно неподвижно. Малейшее движение равносильно проигрышу. Через некоторое время Трипитака почувствовал нестерпимую боль и, втянув голову в плечи, почесал место укуса о воротник.
   – Плохи дела, – сказал Чжу Ба-цзе, заметив это. – У учителя, кажется, начинается приступ падучей болезни.
   – Нет, просто у него голова заболела от ветра, – возразил Ша-сэн.
   – Наш учитель – человек необыкновенной честности, – отвечал на это Сунь У-кун. – Раз он сказал, что умеет предаваться самосозерцанию, значит это так и есть. Если он чего-нибудь не умеет, то всегда прямо об этом говорит. Разве человек высшего порядка может вводить кого-нибудь в заблуждение? Вы не волнуйтесь. Я сейчас поднимусь к учителю и все узнаю.
   Он с жужжанием полетел вверх и уселся на голову Трипитаки. Тут он увидел, что в голову Трипитаки впился огромный, величиной с горошину, клоп. Сунь У-кун смахнул клопа рукой и почесал место укуса. Не чувствуя больше зуда, Трипитака выпрямился и снова предался самосозерцанию.
   «На выбритой до блеска голове монаха даже вошь не удержится, – раздумывал между тем Сунь У-кун. – Каким же образом здесь очутился такой огромный клоп? Это, конечно, проделки даосов, которые задумали погубить нашего учителя. Ха-ха! Напрасно, друзья, стараетесь, ничего у вас не получится. Погодите, сейчас я устрою вам штучку».
   Сунь У-кун взлетел на крышу дворца и, встряхнувшись, превратился в сороконожку, длиной в семь цуней. Тут он заполз даосу в нос и изо всех сил впился ему в кожу. Даос утратил все свое спокойствие, дернулся и кувырком полетел вниз. Он разбился бы насмерть, если бы стоявшие внизу чиновники не подхватили его.
   Правитель не на шутку перепугался и приказал отнести даоса в зал Изящной литературы, чтобы привести его в чувство. Между тем Сунь У-кун на облаке опустил Трипитаку вниз и поставил его перед троном. Трипитака был признан победителем.
   После этого правитель решил отпустить путников. Но тут вперед выступил даос Сила оленя.
   – Ваше величество, – молвил он, – у моего брата скрытая болезнь, и вот, когда он очутился наверху и его прохватило ветром, болезнь вспыхнула с новой силой. Только поэтому буддийский монах смог одержать верх. Прошу вас, не отпускайте этих монахов. Пусть посостязаются с нами в «отгадывании того, что находится за досками».
   – А что это значит? – спросил правитель.
   – Я умею узнавать, что скрыто за досками, – отвечал даос, – и хочу посмотреть, могут ли буддийские монахи делать это. Если они победят меня, отпустите их: пусть идут своей дорогой. Если же проиграют, притяните их к ответу и накажите. Тем самым вы отомстите за обиду, нанесенную нашему старшему брату, и не опорочите наши заслуги, которые мы оказали вашей стране за эти двадцать лет.
   Правитель снова растерялся, однако решил послушаться даоса. Он приказал отнести красный лакированный ящик на женскую половину дворца и велел жене положить туда какую-нибудь драгоценность. Когда ящик принесли в зал и поставили перед троном, правитель сказал:
   – Сейчас последователи двух учений должны призвать всю силу своей прозорливости и угадать, какая драгоценность находится в этом ящике.
   – Ученик мой, – молвил Трипитака, – как же можно узнать, что спрятано в этом ящике.
   Сунь У-кун превратился в цикаду и, усевшись на голову Трипитаки, сказал:
   – Не беспокойтесь, учитель, сейчас я выясню, что там спрятано.
   И вот наш чудесный Мудрец тихонько подлетел к ящику, подполз под него и, отыскав на дне небольшую трещинку, вполз внутрь. В ящике он увидел красное, покрытое глазурью блюдо, а на нем царское парадное одеяние, состоящее из роскошного халата и великолепного передника. Приподняв все эти вещи, Сунь У-кун встряхнул их и, прикусив язык, спрыснул показавшейся из ранки кровью, крикнув при этом: «Изменитесь!» В тот же миг роскошный наряд превратился в старый разбитый колокол. Из озорства Сунь У-кун не удержался и помочился на него. После этого он выполз из ящика и, подлетев к уху Трипитаки, тихонько произнес:
   – Учитель, скажите им, что там находится старый разбитый колокол.
   – Речь идет о драгоценности, которая находится в этом ящике, – отвечал Трипитака, – а ты выдумал какой-то старый разбитый колокол. Какая же это драгоценность?
   – Не обращайте внимания на их слова, слушайтесь меня, и все, – успокоил его Сунь У-кун.
   Трипитака выступил вперед и только было собрался сказать, что находится в ящике, но тут Сила оленя перебил его:
   – Разрешите, я скажу. В ящике находится роскошное парадное одеяние, состоящее из халата и передника.
   – Нет, нет, – возразил тут Трипитака. – В ящике лежит старый разбитый колокол.
   – Да этот монах, оказывается, невежа, – возмутился правитель. – Он смеет насмехаться над нами и говорит, что какой-то старый разбитый колокол – для нас драгоценность. Взять его!
   Подчиненные бросились было выполнять приказ, но перепуганный Трипитака, почтительно сложив ладони рук, воскликнул:
   – Сжальтесь надо мной, над бедным монахом, ваше величество! Велите открыть ящик. Если там действительно окажется какая-нибудь драгоценность, я готов понести наказание. Если же там ее не окажется, я могу невинно пострадать.
   Тогда правитель приказал открыть ящик, и, к великому удивлению всех присутствующих, оттуда вытащили старый разбитый колокол.
   – Кто положил эту вещь сюда?! – разгневанно воскликнул правитель.
   – Мой повелитель, – молвила в ответ супруга, появившаяся в этот момент из-за трона. – Я собственными руками положила в ящик парадное царское одеяние. Как мог очутиться здесь этот разбитый колокол, я совершенно не понимаю.
   – Ты можешь удалиться, – сказал тогда правитель своей супруге. – Теперь я знаю, что делать. Вещи, которые находятся во дворце, сделаны из самого лучшего материала. Как же могла появиться здесь подобная рухлядь? Несите ящик за мной, – приказал он своим приближенным, – я сам положу туда что-нибудь, и мы повторим испытание.
   Удалившись в сад, расположенный позади дворца, правитель подошел к волшебному персиковому дереву, сорвал с него плод величиной с чашку и положил его в ящик. После этого ящик принесли обратно, и правитель приказал продолжать состязание.
   – Ученик мой, – тихо произнес Трипитака, – что же мне теперь делать?
   – Не беспокойтесь, учитель, – отвечал Сунь У-кун, – сейчас я посмотрю, что там лежит.
   С этими словами Сунь У-кун подлетел к ящику и снова через щель проник внутрь. И тут он увидел то, что нравилось ему больше всего на свете, – он увидел персик. Приняв свой обычный вид и присев на корточки, Сунь У-кун с превеликим наслаждением съел персик и со всех сторон облизал его, оставив одну косточку. Затем, превратившись в цикаду, он подлетел к уху учителя и сказал:
   – Учитель, скажите им, что там лежит косточка от персика.
   – Не терзай ты меня, ученик мой, – взмолился Трипитака. – Если бы в прошлый раз я вовремя не остановил императора, то теперь, наверное, был бы уже казнен. Я должен отгадать, какая там находится драгоценность, а что же за драгоценность – косточка от персика?
   – Ни о чем не беспокойтесь, – успокоил его Сунь У-кун, – и не сомневайтесь в том, что победите.
   Трипитака выступил вперед и хотел сказать, что находится в ящике, но его тут же перебил Сила барана, который сказал:
   – Разрешите мне первому сказать, что находится в ящике. Там лежит персик.
   – Нет, не персик, – возразил тогда Трипитака, – а только косточка от него.
   – Какая еще косточка! – воскликнул правитель. – Я собственными руками положил туда персик. Даос прав.
   – Может быть, вы, ваше величество, все же прикажете открыть ящик, чтобы посмотреть, что там лежит, – заметил Трипитака.
   И когда ящик открыли, там действительно обнаружили только косточку. Никаких следов персика, даже кожицы, не оказалось.
   – Мои верные наставники, – промолвил пораженный император, – вам лучше отказаться от состязания с этими монахами. Пусть они идут дальше. Я собственными руками положил туда персик, а сейчас от него осталась одна косточка. Кто же съел его? Очевидно, этим людям тайно помогают духи.
   Услышав это, Чжу Ба-цзе ехидно улыбнулся и шепнул Ша-сэну:
   – Они еще не знают, какой у Сунь У-куна опыт по уничтожению персиков.
   В этот момент из зала Изящной литературы показался даос Сила тигра. Он полностью пришел в себя.
   – Ваше величество, – молвил даос, подходя к императору. – Эти монахи знают только, как перемещать и подменять предметы неодушевленные. Велите принести сюда ящик, и я раскрою все их волшебство. Надо заставить их отгадать еще один раз.
   – Что же вы хотите предложить сейчас? – спросил правитель.
   – Ведь они, – продолжал Сила тигра, – могут подменять только неодушевленные предметы. Давайте посадим в ящик даосского послушника, его-то они не смогут подменить.
   Так и сделали. Послушника посадили в ящик и крепко-накрепко закрыли крышкой.
   – Ну, монахи, – сказал правитель, – придется вам отгадывать в третий раз. Итак, скажите, какая драгоценность находится сейчас в ящике?
   – Опять начинается, – простонал Трипитака.
   – Ничего, сейчас я все выясню, – утешил Трипитаку Сунь У-кун.
   Он снова полетел к ящику, вполз в него и увидел там даосского послушника. И, о чудесный Мудрец! Он был столь искусен и опытен в превращениях и столь мудр, что никто в Поднебесной не мог с ним сравниться. Он слегка качнул корпусом и принял вид монаха-даоса.
   – Ученик, – позвал он послушника.
   – Как вы попали сюда, учитель? – изумился тот.
   – Я стал невидимым и проник сюда, – отвечал Сунь У-кун.
   – Вы хотите дать мне какие-нибудь наставления? – спросил послушник.
   – Эти монахи видели, как тебя посадили в ящик, – отвечал ему Сунь У-кун. – Таким образом, они выиграют. Поэтому я решил прийти поговорить с тобой. Обрей голову, как это делают буддисты, тогда мы выиграем, сказав, что в ящике буддийский послушник.
   – Я во всем повинуюсь вам, – отвечал на это послушник. – Главное, чтобы мы победили. Если мы еще раз проиграем, то навсегда потеряем доверие и уважение, которыми пользуемся при дворе.
   – Совершенно верно, – подтвердил Сунь У-кун. – Подойди ко мне, сын мой. Если мы выиграем, я тебя щедро вознагражу.
   С этими словами Сунь У-кун взмахнул своим посохом и превратил его в бритву. Затем он обхватил послушника за шею и сказал:
   – Ну, дорогой, если будет больно, ты немного потерпи и не кричи, когда я буду тебя брить.
   В один момент он обрил послушника и, скатав его волосы в комочек, заткнул их в уголок ящика. Затем он спрятал бритву и, поглаживая голову послушника, сказал:
   – Ну, сынок, башка теперь у тебя, как у буддийского монаха, только вот платье на тебе не то. Сними его, я дам тебе другое.
   На послушнике был широкий даосский халат светло-зеленого цвета, окаймленный снизу парчой с узорами облаков. Когда послушник снял его, Сунь У-кун дунул и сказал: «Изменись!» И халат тотчас же превратился в желтую буддийскую рясу. После этого Сунь У-кун выдернул у себя два волоска. Один он превратил в деревянный барабан, имеющий форму рыбы, который обычно носят при себе буддийские монахи, и, передавая этот барабан послушнику, сказал:
   – А теперь внимательно прислушивайся: если позовут послушника-даоса, ни в коем случае не отзывайся. Когда же позовут послушника-буддиста, открывай крышку и с барабанным боем и пением псалма вылезай из ящика. Сделаешь все, как я тебе сказал, и победа обеспечена.
   – Но я не знаю буддийских псалмов, – сказал послушник. – Я знаю только псалмы даосские: псалом Полярной звезды, псалом, избавляющий от бедствий, а также псалом трем духам.
   – Но, может быть, ты знаешь какое-нибудь молитвенное обращение к Будде? – спросил Сунь У-кун.
   – Я знаю то, что все знают: Амитофо! – отвечал послушник.
   – Ну, тогда все в порядке, – обрадовался Сунь У-кун, – с этими словами и выходи из ящика. Только смотри, не забудь ничего, что я тебе говорил.
   Сказав это, Сунь У-кун снова превратился в цикаду, выбрался из ящика и, подлетев к уху Танского монаха, прошептал:
   – Учитель, скажите, что в ящике буддийский монах.
   – Ну, на этот раз они непременно выиграют, – сказал Трипитака.
   – Почему же? – удивился Сунь У-кун.
   – Потому что в священном писании говорится: «Будда, учение и монахи являются истинными драгоценностями буддизма». Значит, монах является одной из драгоценностей.
   В это время вперед выступил даос Сила тигра.
   – Ваше величество, – сказал он, – на этот раз в ящике находится даос-послушник.
   И он громко позвал послушника. Однако послушник и не подумал отозваться.
   – Там находится буддийский монах, – проговорил тогда Трипитака.
   Чжу Ба-цзе громким голосом повторил то же самое.
   Вслед за этим крышка ящика открылась и оттуда с барабанным боем, воспевая Будду, появился послушник. Это вызвало всеобщий восторг, и все как один громко захлопали в ладоши. Что же касается государственных наставников-даосов, то они стояли молча, плотно сжав губы.
   – Нет сомнения в том, что этим монахам помогают духи, – сказал тогда правитель. – Иначе как бы мог очутиться в ящике буддийский монах? Ведь посадили туда даоса. Ну, допустим, что в ящик каким-то образом проник цирюльник, который обрил послушника, но откуда взялась монашеская ряса? Ведь она словно сшита на него. И потом, почему он обращается к Будде? Нет, дорогие наставники, вы должны уступить этим монахам. Пусть идут своей дорогой.
   – Ваше величество, – возразил тут даос Сила тигра, – как говорится: «За шашками встретились достойные соперники, полководец столкнулся с равным по силе противником». В молодости, живя на горе Чжуннаньшань, мы овладели военным искусством, в котором и хотим посостязаться с ними.
   – В чем же состоит ваше искусство? – спросил правитель.
   – Таинственная сила, которой мы обладаем, заключается в том, что мы можем водворить на место отрубленную голову; нам можно разрезать живот, вынуть все внутренности, и мы, как ни в чем не бывало, вернем их на прежнее место; мы можем даже опуститься в котел с кипящим маслом.
   – Да ведь это верная смерть, – с ужасом сказал император.
   – Если бы мы не обладали подобной силой, я не осмелился бы заговорить об этом, – возразил даос. – Нет, мы требуем, чтобы они посостязались с нами, иначе мы не успокоимся,
   – Ну что же, – обратился к паломникам правитель, – придется вам согласиться. Иначе мои наставники не отпустят вас.
   Сунь У-кун, который все еще оставался цикадой и говорил Трипитаке, что ему следует делать, услышав подобное предложение, принял свой обычный вид и, громко рассмеявшись, воскликнул:
   – Ну и повезло же мне! Покупатель сам идет к дверям нашей лавки.
   – Чему тут радоваться, не понимаю, – удивился Чжу Ба-цзе. – Все три способа, о которых он говорил, – это кратчайший путь к смерти.
   – Ты еще не знаешь, на что я способен, – сказал Сунь У-кун.
   – Дорогой брат, – отвечал Чжу Ба-цзе, – хватит с тебя тех превращений, которые ты уже проделал. Неужели у тебя в запасе имеются еще какие-то чудеса?
   Тогда Сунь У-кун отвечал ему:

     Если мне отрубят голову —
     Все равно не замолчу.
     Если мне отрубят руки —
     Все равно поколочу!
     Если мне отрубят ноги —
     Я смогу ходить без них.
     Если вскроют мне утробу —
     Буду я живей других.
     И себя легко и просто
     Вновь слеплю я, как пельмень,
     Защиплю – и все на место
     Снова станет в тот же день…
     А в кипящем этом масле
     Искупаться – не беда!
     Для меня оно, как в бане
     Подогретая вода.

   Выслушав его, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн не могли удержаться и расхохотались. Между тем Сунь У-кун выступил вперед и сказал:
   – Ваше величество, я согласен, пусть мне отрубят голову.
   – Как, тебе известен этот способ? – удивился император.
   – В прежние годы, когда я в монастыре занимался самоусовершенствованием, – сказал Сунь У-кун, – мне посчастливилось встретиться с одним буддийским монахом, который и обучил меня способу усечения головы. Насколько хорош этот способ, я не знаю. Но сейчас можно его испробовать.
   – Этот монах по молодости лет совершенно не понимает, что говорит, – сказал с усмешкой правитель. – Как можно рисковать собственной головой? Разве это шутки? Ведь голова – самая главная из шести частей тела. С ее отсечением наступает смерть.
   – Ваше величество, – сказал тут даос Сила тигра, – этого-то мы и хотим. Только их смерть может успокоить наш гнев.
   Правитель послушал даоса и приказал готовить помост для отсечения головы, а перед ним выстроить три тысячи солдат дворцовой гвардии.
   – Пусть первым на отсечение головы пойдет буддийский монах, – приказал правитель.
   – С большим удовольствием, – радостно воскликнул Сунь У-кун. – Вы уж извините меня, наставник, – сказал он, громко обращаясь к даосу. – За мою неучтивость придется мне первому идти.
   – Ученик мой, – остановил его Трипитака. – Будь осторожнее. Это не шутка!
   – А что мне их бояться? – возразил Сунь У-кун. – Уберите свои руки, учитель, и дайте мне пройти.
   И вот, когда Великий Мудрец поднялся на помост, палачи схватили его, связали и положили его голову на плаху.
   – Рубить! – раздался приказ.
   Зазвенел меч, и голова Сунь У-куна отлетела прочь. Палач отшвырнул ее ногой, и она покатилась, словно арбуз, остановившись в сорока шагах от места казни. Крови не было. Вдруг послышался голос:
   – Голова, назад!
   Даос Сила оленя даже растерялся, услышав это, и, произнеся заклинание, вызвал местных духов земли.

   Зазвенел меч, и голова Сунь У-куна отлетела прочь.

   – Удержите голову на месте, – приказал он им, – и, когда мы возьмем верх над этими монахами, я попрошу правителя вместо кумирни выстроить храм, а ваши статуи, сделанные из глины, заменить статуями из чистого золота.
   Местные духи, находившиеся во власти даосов, не посмели ослушаться приказа и сделали так, что голова Сунь У-куна как бы приросла к месту. Никакие заклинания не помогали. Сунь У-кун уже не на шутку перепугался. Сжав кулаки, он поднатужился и, разорвав веревки, крикнул:
   – Расти!
   В тот же миг у него появилась новая голова. Палачи и дворцовая гвардия были повержены в ужас. Главный палач поспешил к правителю.
   – Ваше величество, – молвил он, – у монаха выросла новая голова.
   – Кто мог подумать, что он обладает такими способностями, – не без ехидства шепнул Чжу Ба-цзе Ша-сэну.
   – Он обладает способностью семидесяти двух перевоплощений, – сказал Ша-сэн. – Значит, семьдесят два раза у него может вырастать новая голова.
   В этот момент к ним подошел Сунь У-кун.
   – Учитель!
   – Дорогой ученик мой! – обрадовался Трипитака. – Тебе пришлось тяжело, – участливо сказал он.
   – Нисколько, – отвечал Сунь У-кун. – Все это для меня просто шутка.
   – Дорогой брат, – сказал тут Чжу Ба-цзе. – Может быть, приложить к ране какое-нибудь лекарство?
   – А ты посмотри, есть ли у меня рана.
   Дурень пощупал шею Сунь У-куна и замер от удивления.
   – Да ведь это чудесно, это замечательно! – восклицал он. – Никаких следов!
   В этот момент прозвучал приказ правителя выдать им проездные бумаги.
   – Я не считаю вас виновными, – сказал он, – и советую вам как можно скорее уходить отсюда.
   – Весьма признательны вам, – сказал на это Сунь У-кун, – но, прежде чем покинуть вашу страну, я хочу, чтобы ваш наставник прошел такое же испытание, как и я.
   – Дорогой наставник, – сказал тогда правитель, – этот монах не хочет освобождать вас от состязания. И раз уж вы начали его, так доведите до конца, чтобы мне не было стыдно за вас.
   После этого даосу не оставалось ничего иного, как взойти на помост. Палачи связали его и положили голову на плаху. Сверкнул меч, и голова даоса откатилась прочь шагов на тридцать. Однако, как и у Сунь У-куна, крови не было.
   – Голова, назад! – послышался голос.
   В этот момент Сунь У-кун поспешно выдернул у себя волосок, и, дунув на него, крикнул: «Изменись!» В тот же миг волосок превратился в рыжую собаку, которая быстро подбежала к месту казни, схватила голову даоса и бросилась к окружавшему дворец рву с водой. Туда она и бросила голову даоса.
   Три раза даос приказывал голове вернуться на место, однако ничего из этого не вышло. Новая голова у даоса не выросла. Он не обладал такими способностями, как Сунь У-кун. Вскоре из раны хлынула кровь. Искусство вызывать ветер и дождь тоже не могло помочь. Разве мог он сравниться с бессмертным, постигшим вечную Истину! Даос был мертв. Но, о чудо! На земле лежал уже не даос, а обезглавленный желтый тигр.
   – Ваше величество, – поспешил доложить правителю главный палач, – у наставника не выросла новая голова, и он остался лежать мертвым. А теперь на его месте лежит обезглавленный желтый тигр.
   Услышав это, правитель даже в лице изменился от страха и во все глаза уставился на находившихся около него двух других даосов.
   – Судьба и счастье моего брата исчерпались, – сказал тут, поднявшись с места, Сила оленя, – но я не верю, что он превратился в этого желтого тигра. Все это проделки буддийских монахов. Я должен отомстить им. Пусть посостязаются со мной в разрезании живота.
   Выслушав его, государь немного успокоился.
   – Наш второй наставник, – обратился он к Сунь У-куну, – еще раз вызывает тебя на состязание.
   – Что ж, – отвечал Сунь У-кун. – Надо сказать, что я давно не ел горячей пищи, и вот несколько дней тому назад нам повстречался один благодетель, который угостил нас пампушками и заставил съесть больше, чем следует. Поэтому последние дни я ощущаю боль в желудке и думаю, что там завелись червяки. Я как раз хотел попросить у вас, ваше величество, меч, чтобы распороть себе живот и прочистить внутренности. Тогда весь остальной путь я не буду испытывать никаких неприятностей.
   – Взять его! – приказал правитель.
   Тут на Сунь У-куна налетела целая толпа людей, которые схватили его и потащили прочь. Однако Сунь У-кун освободился от них.
   – Нечего меня тащить, сам пойду, – сказал он. – Руки прошу мне оставить свободными, чтобы я мог промыть свои внутренности.
   – Не связывать ему руки! – приказал правитель.
   После этого Сунь У-кун вразвалку подошел к помосту, прислонившись к столбу, развязал пояс и обнажил живот. Палачи привязали его одним концом веревки за шею, а другим – за ноги. Палач взял небольшой нож, каким отрезают уши у быков, и одним взмахом распорол Сунь У-куну живот. Образовалась широкая, зияющая рана. Сунь У-кун сделал ее еще шире, вытащил свои внутренности и стал их тщательно перебирать. После этого он уложил их на прежнее место в полном порядке, как они лежали раньше, и, стянув кожу, дунул на нее, сказав при этом:
   – Зарастай! – в тот же момент кожа срослась.
   – Вот ваши дорожные бумаги, – испуганно сказал правитель. – Берите их и не задерживайтесь больше.
   – Да бумаги сейчас не так важны, – сказал на это Сунь У-кун. – Мы хотели бы, чтобы ваш второй наставник распорол себе живот. Каково ваше мнение?
   – Я тут ни при чем, – отвечал правитель, обращаясь к даосу Сила оленя. – Вы сами хотели состязаться с ним, вот и состязайтесь.
   – Охотно, – согласился даос. – Я уверен в том, что не проиграю.
   С этими словами даос так же важно, как и Сунь У-кун, прошел к месту состязаний. Палачи связали его и одним взмахом меча распороли ему живот. Даос, подражая Сунь У-куну, вытащил свои внутренности и стал приводить их в порядок. В этот момент Сунь У-кун выдернул у себя волосок и, дунув на него, сказал:
   – Изменись!
   И волосок тотчас же превратился в коршуна, который, распустив крылья, ринулся к даосу и, схватив его внутренности, скрылся. От даоса остался жалкий окровавленный труп с распоротым животом. Палачи свалили столб и, оттащив труп, к своему изумлению увидели тушу белого рогатого оленя. Главный палач был поражен и бросился к правителю,
   – Второго наставника тоже постигла неудача, – доложил он. – Коршун утащил его внутренности. Наставник мертв, но теперь на его месте белый олень.
   – Как так олень? – с ужасом спросил правитель.
   – Мой почтенный брат, может быть, и погиб, – сказал тут даос Сила барана, – но я не верю, что он превратился в оленя. Все это проделки монахов, которые хотят погубить нас. Я должен отомстить за своих братьев.
   – Чем же вы можете победить этих монахов? – спросил правитель.
   – Каждый из нас опустится в котел с кипящим маслом, – отвечал даос.
   Правитель велел принести огромный котел, наполнить его маслом, а затем приказал соперникам начать состязание.
   – Премного благодарен вам за ваши заботы, – сказал тут Сунь У-кун. – Я давно уже не имел возможности помыться и последнее время даже ощущаю зуд. Вот сейчас как раз и выкупаюсь.

   И волосок тотчас же превратился в коршуна, который, распустив крылья, ринулся к даосу и, схватив его внутренности, скрылся.

   Когда котел был установлен, его наполнили маслом, принесли хворост и развели огонь. Как только масло закипело, Сунь У-куну предложили залезть в котел.
   – Не знаю только, какое купание вы предпочитаете – гражданское или военное? – почтительно сложив руки, обратился Сунь У-кун к правителю.
   – А какая между ними разница? – спросил император.
   – При гражданском купании одежды не снимают, – пояснил Сунь У-кун, – и, скрестив руки, бросаются в воду вниз головой. При этом одежда ни в коем случае не должна быть запачкана. Маленькое пятнышко уже означает проигрыш. При военном купании необходимо раздеться догола и прыгнуть в котел, а там по собственному усмотрению проделывать разные прыжки, фокусы и вообще забавляться вовсю. Надо также принести вешалку для одежды и полотенце.
   – Какой же из этих двух видов купания вы предпочитаете? – обратился государь к даосу Сила барана.
   – Если выбрать гражданское купание, – смекнул даос, – то этот мошенник, пожалуй, пропитает свое платье какой-нибудь жидкостью, которая предохранит его от масла. Лучше военное купание.
   – Простите мне мою неучтивость, – сказал, выступив вперед, Сунь У-кун. – Мне все время приходится начинать.
   С этими словами он разделся, потянулся всем телом, прыгнул прямо в котел с кипящим маслом и начал там барахтаться и кувыркаться, словно купался в воде.
   – Ну и обезьяна! – шепнул Чжу Ба-цзе Ша-сэну, глядя на Сунь У-куна и покусывая пальцы. – Зря мы подтрунивали над ней. Кто мог подумать, что она способна на такие дела?
   Вдруг Сунь У-кун заметил, что они шепчутся, и это показалось ему подозрительным.
   «А Дурень продолжает издеваться надо мной, – подумал он. – Вот уж поистине: „Умный трудится, а дурак наслаждается праздностью“. Мне приходится проделывать всякие штуки, а они стоят себе и блаженствуют. Ну погодите, подстрою я вам штуку, натерпитесь страху».
   Сунь У-кун с шумом погрузился в котел и, опустившись на дно, превратился в финиковую косточку.
   – Ваше величество, – доложил главный палач, – монашек сварился.
   Правитель очень обрадовался и приказал выловить из котла тело Сунь У-куна. Палач взял шумовку и стал шарить ею в котле. Однако отверстия в шумовке были чересчур велики, и Сунь У-кун, превратившийся в финиковую косточку, естественно, проскальзывал сквозь них.
   – Этот монах был совсем тщедушный и, видимо, от него ничего не осталось, – сообщил главный палач.
   – Схватить остальных трех монахов и бросить их в котел! – приказал тогда правитель.
   Сначала схватили Чжу Ба-цзе, и, так как вид у него был особенно страшный, его повалили лицом вниз, а затем скрутили ему назад руки.
   – Ваше величество, – воскликнул в совершенном смятении Трипитака. – Простите смиренного монаха. Мой ученик, приняв нашу религию, совершил немало славных дел. И теперь, когда он погиб в котле с кипящим маслом, я не хочу больше жить. Вы – правитель, и все здесь подвластны вам. Прикажите мне умереть, и я умру. Только перед смертью я хотел бы просить вас об одной милости: велите принести мне полчашки холодного рисового отвара и три бумажных жертвенных коня. Я совершу жертвоприношение душе умершего и помолюсь за него. После этого я готов принять смерть.
   – Недаром говорят, – заметил правитель, – что китайцы отличаются высоким чувством долга.
   После этого он велел принести все, что просил Трипитака. Когда это было сделано, Трипитака позвал Ша-сэна и вместе с ним подошел к котлу. Несколько человек схватили Чжу Ба-цзе за уши и тоже подтащили его к котлу.
   – О ученик мой, Сунь У-кун! – воскликнул Трипитака:

     С тех пор как ты принес монашеский обет,
     Ты в путешествии спасал меня от бед,
     Заботу, милость и любовь твою ко мне
     Тогда не раз в чужой я видел стороне.
     Хотели мы достичь Великого пути,
     Как мог задумать ты в обитель тьмы уйти?
     При жизни к одному ты весь был устремлен,
     И цель твоя была – достать святой канон,
     И, даже смерть вкусив, ты веру сохранил.
     В какой бы дальний край твой дух ни воспарил,
     Меня ты должен ждать средь гробовых святынь,
     И вместе улетим мы на гору Лэй-инь.

   – Учитель, – не вытерпел Чжу Ба-цзе. – Вы молитесь совсем не так, как нужно. Ша-сэн! Ты поднеси за меня чашку с рисовым отваром, а я буду читать молитву. – И он, тяжело дыша, заговорил:

     Ты, обезьяна с шерстью шелудивой,
     Невежественный бимавэнь!
     Ты, на смерть осужденный справедливо,
     Варишься в масле, бимавэнь!
     Вот для тебя пришел последний день!
     Покончено с тобою, бимавэнь!

   Сунь У-кун, который все это слышал, не выдержал, принял свой обычный вид и, выскочив наружу, как был голый и весь в масле, стал на краю котла.
   – Дубина неотесанная! – крикнул он. – Ты кого это тут ругаешь?
   – Ученик мой! – воскликнул Трипитака. – Как ты напугал меня!
   – Да, прикидываться мертвым наш брат мастер, – заметил Ша-сэн.
   – Ваше величество, – докладывали в это время перепуганные насмерть чиновники. – Монах вовсе не умер. Видите, он вынырнул из масла.
   Между тем главный палач, опасаясь, как бы его не наказали за ложное донесение, поспешил доложить:
   – Вначале монах действительно сварился, но, так как он умер в неположенный день, душа его вернулась обратно.
   Услышав это, Сунь У-кун рассвирепел. Он выскочил из котла, вытерся и надел платье. Затем он схватил свой посох и, взмахнув им, ринулся на главного палача. Удар был тяжел, и от палача осталось мокрое место.
   – У кого это душа вернулась? – кричал Сунь У-кун.
   Перепуганные насмерть чиновники поспешили освободить от веревок Чжу Ба-цзе и, повалившись на колени, взмолились:
   – Смилуйтесь над нами, смилуйтесь!
   Правитель сошел с трона и хотел было удалиться, однако Сунь У-кун задержал его:
   – Ваше величество, а теперь прикажите вашему наставнику искупаться в масле.
   – О мой наставник, – произнес государь, дрожа от страха, – спасите меня! Скорее искупайтесь в масле, иначе этот монах пустит в ход свой посох.
   Сила барана сошел вниз, так же, как и Сунь У-кун, снял с себя одежду и, прыгнув в котел, стал там плавать и кувыркаться.
   Оставив правителя, Сунь У-кун подошел к котлу и велел слугам подбрасывать хворосту. Затем он опустил руку в котел и так и ахнул. Масло было холодным как лед.
   «Когда я купался, масло было горячим, – раздумывал он, – а сейчас оно совершенно холодное. Понятно! Этому даосу помогает Царь драконов».
   Тут Сунь У-кун взвился ввысь и произнес заклинание, начинающееся словом «Ань» [170 - Сокращенное буддийское магическое заклинание «Ом мани падме хум» (см. примеч. на с. 156).], которым вызывал Царя драконов Северного моря.
   – Я тебе покажу, несчастный червяк с рогами, – набросился он на дракона, когда тот явился на его зов. – Как ты смеешь помогать этому даосу, поручив дракону холода охранять его? Ты что же, хочешь, чтобы он вышел победителем!
   – Да разве посмел бы я поступать подобным образом? – залепетал перепуганный Царь драконов. – Вы, верно, не знаете, Великий Мудрец, что этим тварям путем невероятных усилий удалось добиться освобождения от своего первоначального вида. Однако из всех волшебных способов они знают лишь один – как вызывать духов грома, остальное все ересь, которая не имеет ничего общего с путем достижения бессмертия. Этот способ называется «дакайбо», и овладели они им в стране бессмертных. Двух его приятелей вы уже победили и заставили их принять свой первоначальный вид. А этот сам вырастил дракона холода и потому может своими проделками дурачить людей. Но вас не проведешь, Великий Мудрец! Я сейчас же отзову дракона холода, и даос сварится там весь, без остатка, вместе с костями и кожей.
   – Ну, действуй, только живо, если не хочешь быть битым, – приказал Сунь У-кун.
   После этого Царь драконов превратился в ураган, ринулся в котел, схватил дракона холода и унес его в Северное море.
   А Сунь У-кун опустился на землю и, присоединившись к Трипитаке, Чжу Ба-цзе и Ша-сэну, стал наблюдать за всем происходившим. Вскоре они увидели, как даос, прилагая невероятные усилия, старался выбраться из котла. Однако это ему не удалось, он поскользнулся и полетел обратно. В тот же миг он сварился.
   – Ваше величество, – поспешил доложить главный палач, – третий наставник погиб.
   Услышав это, правитель пришел в отчаяние и, стукнув кулаком по столу, стал громко плакать и причитать:

     Да, человеческое тело
     Нам нелегко приобрести,
     Не выплавить пилюль бессмертья,
     Не зная верного пути.

     Хотя повелевал он духами,
     Стихией водною владел,
     А все-таки пилюль бессмертья
     В распоряженье не имел.

     О достижении нирваны
     Какой возможен разговор,
     Когда в сознанье есть неясность
     И омрачен духовный взор!

     Ума напрасно напряженье —
     Уйти от смерти не дано!

     Хотя бы ты и стал монахом,
     Но не спасешься все равно.

     О если б испытать сначала
     Непрочность жизни, смертный страх,
     Кто захотел бы подвизаться
     В посте и бдениях в горах?

   Поистине можно сказать:

     Если стану плавить золото и ртуть,
     Этим ли достигну я чего-нибудь?
     Принесет ли что-то для души моей
     Верная мне сила ветра и дождей?

   Если вы хотите знать, что произошло с Трипитакой и его учениками в дальнейшем, прочитайте следующую главу.

Глава сорок седьмая,

//-- повествующая о том, как преподобные монахи ночью встретили преграду в виде реки, достигающей неба, и как Цзинь-гун и Му-му, проявив милосердие, решили спасти детей --//
   Итак, правитель страны Уцзиго, откинувшись на своем императорском троне, безутешно рыдал до самого вечера.
   – Зачем вы так убиваетесь, ваше величество, – промолвил Сунь У-кун, подходя к правителю. – Ведь вы собственными глазами видели трупы этих даосов и убедились в том, что один из них был тигром, второй – оленем, третий же – Сила барана – несомненно, был рогатым бараном. Если не верите, прикажите выловить его останки и легко убедитесь в том, что я говорю правду. Взгляните, разве у человека бывают такие кости? Все ваши наставники – оборотни, принявшие вид людей, и явились они сюда лишь для того, чтобы погубить вас. Однако, видя, что судьба вам еще благоприятствует, они пока не решались причинить вам вред. Но через год-два они, несомненно, погубили бы вас и захватили бы ваши владения. Счастье ваше, что мы вовремя пришли сюда, уничтожили этих волшебников и спасли вас от верной гибели. Зачем же так горевать? Выдайте лучше нам дорожные свидетельства, и мы отправимся в путь.
   Лишь теперь правитель стал постепенно приходить в себя.
   – Ваше величество, – обратились к нему в этот момент его приближенные, – вы должны верить этому почтенному монаху. После смерти один из наставников превратился в оленя, другой – в тигра. А тот, что сварился в котле, несомненно, был бараном.
   – Что же, – молвил тогда правитель, – примите, почтенный монах, мою сердечную благодарность. Но сейчас уже поздно. Главный наставник наследника! – обратился он к одному из сановников. – Проводите гостей в храм Источника знаний и позаботьтесь об их ночлеге. А утром откройте Восточный зал и велите стряпчему приготовить торжественную трапезу, только из овощных блюд.
   Сановник в точности выполнил приказ правителя и проводил паломников в храм.
   На следующее утро, в пятую стражу, во время утренней аудиенции, правитель в присутствии всех сановников объявил следующее:
   – Расклеить у всех городских ворот, а также на всех улицах указ, призывающий всех монахов-буддистов срочно явиться в город.
   Здесь нет надобности распространяться о том, как перед храмом Источника знаний выстроились все придворные и, дождавшись выхода Трипитаки и его учеников, с почетом проводили их к Восточному залу, где была устроена торжественная трапеза в честь паломников.
   Расскажем лучше о буддийских монахах. Спасаясь от даосов, они разбрелись в разные стороны. И вот сейчас, узнав о том, что их призывают вернуться в город, они обрадовались и поспешили туда, чтобы отблагодарить Великого Мудреца за свое спасение и вернуть ему волоски, которые он дал им для охраны.
   Когда пир закончился, правитель выдал паломникам дорожные свидетельства и сам, вместе с супругой, родственниками и приближенными, проводил Трипитаку и его учеников до городских ворот.
   Когда они вышли из ворот, то увидели по обеим сторонам дороги буддийских монахов. Стоя на коленях, они восклицали:
   – Великий Мудрец, равный небу! Отец наш! Спаситель! Услышав о том, что ты уничтожил злых духов и освободил нас от грозящей нам смерти, а также узнав, что повсюду расклеены оповещения, призывающие буддийских монахов вернуться в город, мы поспешили сюда, чтобы поблагодарить тебя за великую милость и вернуть тебе волоски, которые ты дал нам.
   – Все ли вернулись? – улыбаясь, спросил Сунь У-кун.
   – Все пятьсот человек, – отвечали монахи.
   Сунь У-кун встряхнулся, и волоски вернулись на прежнее место.
   – Этих монахов действительно освободил я, – сказал Сунь У-кун, обращаясь к правителю и его сановникам. – Я же разломал тачки и убил даосов-надсмотрщиков. Сейчас, когда, все три духа уничтожены, вы сами видите, что буддизм – это истинное учение. Впредь не исповедуйте ложных учений, и я надеюсь, что все три религии сольются воедино, и вы будете почитать одинаково как буддийских, так и даосских монахов и стремиться к воспитанию людей талантливых и образованных. Я же позабочусь о том, чтобы ваша страна процветала.
   Правитель изъявил согласие последовать советам Сунь У-куна и, выразив ему свою глубокую признательность, проводил Трипитаку и его учеников за городскую стену. И наши паломники, неуклонно стремясь к достижению поставленной перед ними цели – получению трех сокровищниц буддийских писаний и прославлению священного имени Будды, продолжали дальнейший путь. С рассветом путники поднимались и двигались дальше, на ночь останавливались на отдых. Им приходилось переносить и жажду, и голод. Незаметно минула весна, прошло лето, и снова наступила осень. И вот однажды, когда стемнело, Трипитака остановил своего коня и, обращаясь к своим ученикам, спросил:
   – Где же мы сегодня остановимся на ночлег?
   – Учитель, – с укором сказал Сунь У-кун, – такой вопрос может задавать мирянин, но человеку, ушедшему от мира, это не к лицу.
   – Не все ли равно, кто спрашивает: мирянин или человек, ушедший от мира? – удивился Трипитака.
   – Дело в том, что миряне могут возиться с ребятишками или же спать со своими женами в теплой постели. Но разве можно нам, монахам, думать о подобных вещах? Мы должны при луне и звездах, перенося голод и жажду, двигаться вперед и останавливаться, лишь когда на пути возникает препятствие.
   – Дорогой брат, – вмешался тут Чжу Ба-цзе, – ты помнишь об одном, но совершенно забываешь о другом. Мы прошли сегодня очень трудный и опасный путь, и мне с такой тяжелой ношей было особенно тяжело идти. Поэтому совершенно необходимо найти сейчас какое-нибудь пристанище, где бы я мог хоть немного поспать и подкрепиться, набравшись сил для завтрашнего дня. В противном случае я могу ноги протянуть от усталости.
   – Пока светит луна, мы будем идти, – сказал на это Сунь У-кун, – и если нам встретится какое-нибудь жилище, остановимся.
   Трипитаке и его ученикам не оставалось ничего другого, как последовать за Сунь У-куном. Они прошли еще немного и вдруг услышали шум воды.
   – Ну вот! – воскликнул Чжу Ба-цзе. – Кончился наш путь!
   – Дорогу нам преграждает вода, – подтвердил Ша-сэн.
   – Как же мы переправимся? – забеспокоился Трипитака.
   – Погодите, я посмотрю, глубока ли эта речка, – сказал Чжу Ба-цзе.
   – Перестань болтать глупости, – рассердился Трипитака. – Каким образом ты можешь узнать, глубока ли река?
   – Я возьму камень величиной с гусиное яйцо и брошу его на середину. Если раздастся всплеск и пойдут пузыри – значит река мелкая. Если же камень с шумом пойдет на дно – значит здесь глубоко.
   – Ну что ж, пойди посмотри, – согласился Сунь У-кун.
   Чжу Ба-цзе разыскал камень, бросил его в воду, и они услышали, как он с гулом опустился на дно.
   – Да, здесь очень глубоко, – сказал Чжу Ба-цзе. – На тот берег нам не перебраться.
   – Глубину ты узнал, – сказал тогда Трипитака, – а вот ширина реки нам так и неизвестна.
   – Этого я не могу узнать, – отвечал Чжу Ба-цзе.
   – Погодите, – сказал Сунь У-кун, – я узнаю.
   С этими словами наш чудесный Мудрец совершил прыжок в воздух и стал пристально всматриваться. И вы послушайте, что он увидел:

   …Наш чудесный Мудрец совершил прыжок в воздух и стал пристально всматриваться.

     Воды широкие просторы
     Легли в сиянии луны,

     И рукава реки искусно,
     Казалось, были сплетены.

     Речной простор сливался с небом,
     И только маковки вершин
     В цветенье пышном подымались
     Из поглощающих глубин.

     Как будто сто приняв притоков,
     Реки росла величина,
     И домом тысячеэтажным
     Вздымалась мощная волна.

     И, друг на друга налетая,
     Стремились вдаль гряды валов;
     На отмелях гуляли цапли —
     Здесь не встречался рыболов.

     Река раздвинулась, как море,
     Необозримо широка…
     Вглядись! И все-таки безбрежной
     Тебе покажется река.

   Сунь У-кун быстро спустился на землю и сказал:
   – Учитель, река эта так широка, что нечего и думать перейти ее. Вы знаете, что мои глаза очень зорки. Днем я вижу все, что ожидает нас на расстоянии в тысячу ли, и даже ночью могу рассмотреть все, что делается на расстоянии в пятьсот ли. Но сейчас, сколько я ни смотрел, я никак не мог увидеть противоположного берега. Трудно даже представить себе, какой ширины эта река.
   Услышав это, Трипитака пришел в отчаяние. Он не мог даже слова выговорить и, всхлипывая, бормотал:
   – Ученики мои, что же мы будем делать?
   – Не горюйте, учитель, – сказал тут Ша-сэн. – Взгляните, мне кажется, что там стоит человек.
   – Да это как будто рыбак вытаскивает сеть, – подтвердил Сунь У-кун. – Обождите, сейчас я пойду поговорю с ним.
   В несколько прыжков Сунь У-кун с посохом в руках очутился около того места, где они увидели рыбака. И каково же было его удивление, когда перед ним оказался не человек, а каменная плита. На плите в старинном стиле «чжуань» были написаны три крупных иероглифа: «Река, Достигающая неба». Пониже были еще две строчки в десять иероглифов, только поменьше. Надпись гласила: «Ширина реки восемьсот ли. Лишь немногим удалось перейти ее».
   – Учитель! – крикнул Сунь У-кун. – Посмотрите, что здесь написано.
   Когда Трипитака подошел к плите и прочел надпись, из глаз его полились слезы.
   – Ученик мой, – молвил он, – покидая город Чанъань, я не думал, что путь в Индию так труден. Мне и в голову не приходило, что всякие злые духи и демоны будут чинить мне препятствия и что мне придется пересекать столько гор и рек.
   – Прислушайтесь, учитель! – воскликнул Чжу Ба-цзе. – Вам не кажется, что где-то бьют в гонг? Очевидно, кто-то устроил для монахов трапезу. Хорошо бы нам попасть туда. Мы подкрепились бы немного, узнали бы, где переправа, и завтра перебрались бы через реку.
   Трипитака прислушался: откуда-то действительно доносились удары гонга.
   – Это, несомненно, буддийские монахи, – молвил Трипитака. – У даосов не бывает такой музыки. Мы должны сейчас же отправиться туда.
   И они пошли прямо на звуки. Сунь У-кун, как всегда, шел впереди. Дорога была ужасная. С трудом, по ухабам, перейдя песчаную отмель, они увидели селение, дворов примерно на пятьсот; по виду дома принадлежали зажиточным хозяевам.

     Вдоль горы идет дорога,
     Бьет источник у обрыва,
     Крики жалобные птицы
     Раздаются в ветках ивы.

     Все калитки на запоре,
     На засовах – все ворота,
     И на отмелях песчаных
     Цапель сладкая дремота.

     Уж не слышно звуков флейты,
     Не гремят вальков удары.
     Лишь качается осока,
     Шелестя листвою старой.

     Да камыш под ветром гнется
     И трепещет на болоте;
     Лай доносится собачий
     Из закрытых подворотен.

     Не видать в окошках света,
     И людей – как не бывало;
     Лишь рыбак на переезде
     В лодке дремлет у причала.

     В небе диск висит зеркальный,
     И дыханье ряски белой
     С ветром с берега другого
     Чуть заметно долетело.

   Трипитака сошел с коня. Возле одного дома, находившегося как раз в начале улицы, развевался флаг. Во дворе был виден свет фонарей, оттуда доносился аромат благовоний.
   – Сунь У-кун, – сказал тут Трипитака. – Пожалуй, здесь лучше, чем в пещере у реки или на горе. В доме мы сможем укрыться от холода и спокойно поспать. Только вам пока лучше не ходить туда. Вы настолько безобразны, что одним своим видом можете навлечь беду, и мы останемся без пристанища. Сначала пойду я и попрошу хозяина пустить нас на ночь. Если он согласится, я позову вас. Если же откажет, все равно не устраивайте скандала.
   – Пожалуй, это правильно, – согласился Сунь У-кун. – Вы идите, а мы подождем вас.
   Трипитака снял плетеную шляпу, поправил балахон и с непокрытой головой и посохом в руках подошел к воротам дома. Ворота были полуоткрыты, однако Трипитака не решился войти во двор. Он постоял немного и вскоре увидел, как из ворот вышел старец с четками на шее. Бормоча молитву, старец стал закрывать ворота. Трипитака, молитвенно сложив руки, поспешил обратиться к нему.
   – Почтенный благодетель, – громко произнес он, – разрешите спросить вас.
   – Вы опоздали, почтенный монах, – отвечал старец, тоже кланяясь.
   – Как опоздал? – спросил Трипитака.
   – А очень просто, ничего уже не осталось. Вам следовало прийти пораньше. Монахи, для которых мы устроили трапезу, ели, сколько их душе было угодно. Кроме того, мы дали каждому из них по три шэна риса, по куску полотна и еще немного денег. Жаль, что вы так поздно пришли.
   – Почтенный благодетель, – сказал, низко склонившись, Трипитака, – я шел не на трапезу.
   – Что же в таком случае привело вас сюда? – удивился старик.
   – Я посланец Танского императора и иду из Китая в Индию за священными книгами, – отвечал Трипитака. – И вот, когда я прибыл сюда, наступил вечер. Услышав звуки гонга, я решил попросить вас пустить меня на ночлег. А завтра с рассветом я снова отправлюсь в путь.
   – Почтенный монах! – воскликнул старик и даже руками замахал. – Разве вы не знаете, что человек, принявший монашеский обет, не должен лгать. До китайской империи пятьдесят четыре тысячи ли. Как же вы могли проделать этот путь сами?
   – Вы совершенно правы, уважаемый благодетель, – сказал Трипитака. – Мне удалось добраться сюда лишь потому, что у меня есть три ученика, которые помогали мне перебираться через горы и реки, охраняли и оберегали меня на протяжении всего пути.
   – А где же они сейчас, почему их нет с вами? – спросил старик. – Позовите их, пусть отдыхают.
   – Ученики! – позвал Трипитака.
   Как вы знаете, читатель, Сунь У-кун обладал неугомонным характером, Чжу Ба-цзе был груб и невежествен, а Ша-сэн – прост и неотесан. И вот, услышав, что их зовут, они, позабыв обо всем, опрометью кинулись во двор. Один тащил за собой коня, другой, нагруженный вещами, шел вприпрыжку. Увидев их, старик от страха упал на землю.
   – Злые духи пришли, злые духи, – бормотал он.
   – Почтенный благодетель, не бойтесь, – стал успокаивать его Трипитака. – Это не злые духи, а мои ученики.
   – Как же так, – сказал, весь дрожа, старик, – у такого, как вы, благородного и почтенного на вид человека ученики – настоящие чудовища.
   – Вы не смотрите, что у них не совсем приятный вид, – сказал Трипитака, – зато они умеют подчинять драконов и тигров и вылавливать и уничтожать злых духов.
   Старик с недоверием отнесся к словам Трипитаки. Вместе они потихоньку вошли во двор. Между тем ученики Трипитаки уже успели привязать коня и, ворвавшись в приемную комнату, опустили на землю поклажу. В это время в приемной комнате находилось еще несколько монахов, которые нараспев читали молитвы.
   – Эй вы, что вы там поете? – подняв морду, крикнул Чжу Ба-цзе.
   Монахи взглянули на Чжу Ба-цзе и пришли в неописуемый ужас:

     Они глядели на прибывшего:
     Ушастого и длинномордого,
     Огромного и широкоплечего,
     И громогласного, и гордого.

     Ша-сэн и Сунь У-кун особенно
     Казались страшными виденьями:
     Монахи были перепуганы,
     И чин нарушился моления.

     Псалмы еще читала братия,
     Но знак дал старший к окончанию.
     Звонарь забыл о колокольчиках,
     Упало Будды изваяние.

     Тушили фонари в отчаянье,
     Толпились, бегали растерянно;
     Споткнувшись на пороге, падали
     И сталкивались ненамеренно.

     И головы их громко стукались,
     Как будто тыквы перезрелые…
     Так суматоха эта праздная
     Моленье представленьем сделала.

   Глядя, как разбегаются монахи, Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн стали хлопать в ладоши и громко смеяться. Это еще больше напугало монахов: они ринулись прочь, спасая свою жизнь, налетая друг на друга и сталкиваясь лбами. Вскоре в помещении никого из них не осталось.
   Между тем Трипитака вместе с хозяином вошел в приемную комнату, где было совершенно темно. Тут они услышали хохот учеников Трипитаки.
   – Негодяи вы этакие, – стал ругать их Трипитака. – Что же вы безобразничаете? Разве поверит кто-нибудь, что я каждый день делаю вам наставления! Ведь еще в старину говорили: «Тот, кто добродетелен от природы, – является святым человеком; кто становится добродетельным благодаря наставлениям – является мудрецом; тот же, на кого не действуют даже наставления, – является глупцом». Выходит, вы и есть глупцы. Вы как безумные ворвались во двор и перепугали нашего благодетеля, вы разогнали монахов, возносивших моления. Неужели вы не понимаете, что вина за все это ложится также и на меня?
   Ученики до того сконфузились, что не нашлись даже что ответить. Наконец старик убедился, что это действительно ученики Трипитаки.
   – Ничего особенного не произошло, – сказал он, кланяясь Трипитаке. – Мы только что закончили моление, загасили фонари и раздали подаяние.
   – В таком случае, – сказал Чжу Ба-цзе, – принесите нам остатки еды, предназначенные для жертвоприношения. Мы поедим и ляжем спать.
   – Принесите сюда фонари! – крикнул старик.
   Услышав это, люди, находившиеся в наружных помещениях, очень удивились.
   – Да ведь там у них происходит моление и много свечей, – сказали они, – зачем же еще фонари понадобились?
   Несколько слуг вышло из дома, и тут они убедились, что в приемной совершенно темно. Тогда они зажгли фонари и прошли туда. Однако, увидев Чжу Ба-цзе и Ша-сэна, они со страху побросали фонари и опрометью бросились обратно, захлопнув за собой дверь.
   – Злые духи явились! – кричали они на бегу.
   Тогда Сунь У-кун поднял с земли фонарь, затем зажег свечи и, притащив кресло, пригласил Трипитаку занять почетное место. По сторонам от него уселись его ученики. Напротив сел старик-хозяин. В тот момент, когда они беседовали, раздался стук двери и из дома, опираясь на посох, вышел еще один старец.
   – Что за черти появились ночью в нашем добропорядочном доме? – спросил он.
   Тогда первый старец поспешно поднялся со своего места и, идя навстречу пришедшему, ответил:
   – Успокойся, брат, это не злые духи, а преподобный монах из Китая – империи Танов, который идет за священными книгами. И хотя его ученики на вид довольно безобразны, люди они хорошие.
   Тогда второй старец положил свой посох и, поклонившись гостям, приветствовал их. Когда церемония приветствий была окончена, он распорядился, чтобы принесли чай и кушанья. Однако, несмотря на то что он отдавал свое приказание несколько раз, дрожавшие от страха слуги так и не осмеливались накрывать на стол.
   – Почему это ваши слуги ходят взад и вперед? – не вытерпев, спросил Чжу Ба-цзе.
   – Я позвал их, чтобы они подали вам кушанья, почтенные отцы, – отвечал хозяин.
   – И сколько человек будет нам прислуживать? – поинтересовался Чжу Ба-цзе.
   – Восемь, – последовал ответ.
   – Кого же они будут обслуживать? – продолжал допытываться Чжу Ба-цзе.
   – Да всех вас, – отвечал хозяин.
   – Ну, для того чтобы обслужить вон того, белолицего учителя, потребуется всего один человек, – сказал тогда Чжу Ба-цзе. – Для того чтобы обслужить этого заросшего волосами и похожего на Бога грома, нужно не меньше двух человек. Для того, со зловещим лицом, необходимо восемь человек. Ну а для меня одного – все двадцать.
   – Можно подумать, что у вас огромный аппетит, – сказал хозяин.
   – Боюсь, что им всем не управиться, – отвечал Чжу Ба-цзе.
   – Ну, не бойтесь, люди у нас найдутся, – произнес хозяин. На его зов явилось человек сорок взрослых и подростков.
   Между тем разговор старика с гостями успокоил обитателей дома, и они перестали бояться. Они принесли и поставили на почетное место стол для Трипитаки, по бокам – три стола для его учеников, а один стол, за который сели оба хозяина, поставили против стола Трипитаки. Вначале были поданы фрукты и овощные блюда, затем принесли пампушки, вареный рис и приправы. Перед тем как приступить к трапезе, Трипитака встал и, подняв палочки, стал читать молитву. Дурень, который был жадным до еды да вдобавок к тому еще сильно проголодался, не мог дождаться, пока Трипитака кончит молитву. Пододвинув к себе большую деревянную чашку, покрытую красным лаком, наполненную рисом, он опрокинул ее в рот.
   – Этот почтенный монах ничего не соображает, – сказал стоявший рядом подросток-слуга. – Если бы он спрятал пампушку, это бы еще ничего. А рисом ведь он перепачкает всю одежду.
   – Да ничего я не прятал, – отвечал, хитро улыбаясь, Чжу Ба-цзе. – Я съел всю чашку.
   – Ты и рта не открывал, – сказал работник. – Как же ты мог съесть ее?
   – Глупости вы говорите, – сказал Чжу Ба-цзе. – Если не верите, смотрите, как я это делаю.
   Тогда работник наполнил еще одну чашку и передал ее Чжу Ба-цзе. Дурень, как и в первый раз, опрокинул ее прямо в рот.
   – Почтенный отец, – сказали изумленные слуги, – да что у тебя горло полированным кирпичом, что ли, выложено, что пища проходит как по маслу, без малейшей задержки.
   Пока Трипитака читал молитву, Чжу Ба-цзе уничтожил таким образом чашек шесть риса. И только после того, как молитва была прочитана, он взял палочки и принялся за еду наравне со всеми. Дурень пожирал все, что перед ним было. Он без разбора сгребал рис, пампушки, фрукты и прочую еду, и все это запихивал себе в рот.
   – Давай подбавляй, накладывай, – только покрикивал он. – Что-то вы плохо подносите.
   – Мудрый брат мой, – сказал тут Сунь У-кун. – Тебе бы не следовало жадничать. Ведь лучше быть сытым наполовину, чем голодать, что мы вынуждены были бы испытать, если бы остановились на ночлег в горах.
   – Молчи ты, морда, – отмахнулся Чжу Ба-цзе. – Ведь недаром говорится: «Чем кормить монахов не досыта, лучше быть заживо погребенным».
   – Не обращайте на него внимания и убирайте со стола, – сказал Сунь У-кун.
   – Мы не станем скрывать от вас, почтенные монахи, – молвили тогда с поклоном хозяева. – Пришли бы вы днем, все было бы в порядке. Мы могли бы накормить не меньше ста человек, даже с таким аппетитом, как у этого почтенного монаха. Но вы опоздали. Мы собрали остатки, сварили пампушки всего из одного даня муки, пять доу риса и приготовили немного закусок. Мы хотели угостить своих соседей и накормить наших монахов. Но, когда вы появились, от страха все монахи разбежались, и мы не решились пригласить даже ближайших соседей. Все, что было у нас приготовлено, мы преподнесли вам. Если вы голодны, можно распорядиться, чтобы приготовили еще.
   – Конечно распорядитесь! – сказал Чжу Ба-цзе.
   Когда со стола была убрана посуда, Трипитака поклонился хозяевам и поблагодарил их за угощение.
   – Разрешите спросить, как ваша фамилия? – обратился он к хозяевам.
   – Наша фамилия Чэнь, – отвечали те.
   – Так мы с вами однофамильцы, – сложив ладони рук и почтительно кланяясь, молвил Трипитака.
   – Разве ваша фамилия тоже Чэнь, почтенный отец? – удивились хозяева.
   – Да, – отвечал Трипитака. – В миру моя фамилия была Чэнь. Скажите, пожалуйста, по какому случаю у вас сегодня было устроено богослужение?
   – Об этом не стоит спрашивать, учитель, – сказал, смеясь, Чжу Ба-цзе. – Известно, что богослужения устраиваются либо о ниспослании урожая, либо в честь окончания бедствия, либо в память об умершем.
   – Нет, у нас тут совсем другое, – отвечал хозяин.
   – По какому же случаю вы устроили трапезу? – продолжал допытываться Трипитака.
   – Это богослужение было совершено в память о том, кто должен скоро умереть.
   Услышав это, Чжу Ба-цзе так и покатился со смеху.
   – Ну и шутник же вы, почтенный дедушка, – сказал он. – Мы сами непревзойденные обманщики, а вы хотите провести нас такими пустяками! Да разве монахам неизвестно, по какому случаю устраиваются богослужения? Можно при жизни совершать богослужения и сжигать различные предметы для того, чтобы переселившийся в загробный мир не испытывал ни в чем недостатка на том свете, а также богослужения для предварительной оплаты возможных грехов. Но как можно совершать богослужения в память о том, кто еще не умер?
   «Да этот Дурень не так уж глуп», – с одобрением подумал Сунь У-кун и сказал:
   – Вы что-то, почтенный отец, путаете. Как же можно совершать заупокойное богослужение по еще не умершему человеку?
   – Вы лучше скажите нам, – молвили, кланяясь, хозяева, – почему вы не пошли прямым путем, а завернули к нам?
   – Мы шли прямой дорогой, – отвечал Сунь У-кун, – но когда приблизились к реке, то увидели, что переправиться через нее не сможем. Тут мы услышали звуки гонга и барабанный бой и вот пришли к вашему дому, чтобы попроситься переночевать.
   – А вы ничего не заметили на берегу? – спросил хозяин.
   – Мы видели там каменную плиту, – отвечал Сунь У-кун, – на которой вверху написано: «Река, Достигающая неба», а внизу: «Ширина реки восемьсот ли. Лишь немногим удалось перейти ее». Больше мы ничего не видели.
   – Повыше этого места, на расстоянии примерно одного ли, стоит храм князя Божественного влияния. Вы не видели его?
   – Не видели, – сказал Сунь У-кун. – Расскажите, пожалуйста, что это за князь.
   – О почтенные отцы! – в один голос воскликнули оба старца со слезами на глазах.

     Где он только ни покажется,
     Храмы строятся ему.
     Посылает милость скорую
     Он народу своему.

     Каждый год дожди обильные
     Нам дает его рука,
     Над деревнями счастливые
     Простирая облака.

   – Раз он посылает вам благодатный дождь и счастливые облака, значит он добр. Почему же вы так расстраиваетесь, вспоминая о нем?
   – Почтенные отцы! – воскликнули старцы, топая от горя ногами и колотя себя в грудь.

     Велики благодеяния,
     Только много и обид:
     Наряду с великой милостью
     Он обиды нам чинит.

     Нет святой в нем справедливости:
     Он приносит много бед.
     И детей для жертвы требует
     Этот грозный людоед.

   – Он требует, чтобы ему приносили в жертву детей? – спросил Сунь У-кун.
   – Совершенно верно, – подтвердил старик.
   – И сейчас, видимо, наступила очередь вашей семьи? – спросил Сунь У-кун.
   – Да, в этом году наступила наша очередь, – подтвердил старик. – Наше селение насчитывает сто дворов, называется оно Чэньцзячжуан и входит в уезд Юаньхуэй, государства Чэчиго. Этот князь требует, чтобы каждый год ему приносили в жертву мальчика, девочку, свинью, барана и жертвенное вино. Все это он сразу поедает, а взамен этого посылает нам хорошую погоду и благодатный дождь. Если же не принести ему жертву, он обрушит на нас всякие бедствия.
   – А сколько у вас сыновей? – поинтересовался Сунь У-кун.
   – О горе, горе! Заговорив о сыновьях, вы заставляете меня пылать от стыда! – воскликнул в ответ хозяин. – Мы с братом уже старики. Зовут брата Чэнь Цин, ему пятьдесят восемь лет, мое имя – Чэнь Дэн. Мне шестьдесят три года. В наши годы, конечно, трудно иметь детей. Мне было пятьдесят лет, а сына я все не имел. Тогда мои родные и друзья уговорили меня взять наложницу. Я с большой неохотой сделал это, и вот у меня родилась дочь. В этом году девочке пошел восьмой год. Зовут ее И Чэн-цзинь [171 - И Чэн-цзинь – в переводе значит: один безмен золота.].
   – Какое дорогое имя, – заметил Чжу Ба-цзе. – Почему же это ее так назвали?
   – Не имея долгое время детей, – отвечал старик, – я решил заняться добрыми делами: строил мосты и дороги, сооружал кумирни и пагоды, делал подаяния монахам. Все эти расходы я записывал. И оказалось, что к моменту рождения дочери я израсходовал всего тридцать цзиней золота, что и составляет один безмен. Вот почему ее и назвали И Чэн-цзинь – Один безмен золота.
   – А мальчик чей? – спросил Сунь У-кун.
   – Мальчик – моего брата, – отвечал хозяин. – Он тоже рожден от наложницы. В этом году ему исполнилось семь лет, и зовут его Чэнь Гуань-бао [172 - Гуань-бао – Охраняемый Гуанем.].
   – А почему его так назвали? – поинтересовался Сунь У-кун.
   – У них в доме есть изображение бога Гуань, – отвечал хозяин, – а так как они обращались к этому богу с молитвами о ниспослании им сына, то малыша и назвали Гуань-бао. Если сложить мои годы и годы брата – получится сто двадцать лет, а у нас всего только эти двое ребят. И на наше горе очередь приносить жертву дошла до нас. Мы, конечно, не смеем ослушаться. Теперь вы должны понять, какие чувства мы испытываем, теряя своих детей. Вот почему наше сегодняшнее богослужение называется «предварительная заупокойная служба».
   Выслушав эту печальную историю, Трипитака не удержался и заплакал.
   – Еще древние люди говорили: «Слива Хуан-мэй не опадает, а опадает слива Цин-мэй. Небо наказывает тех, у кого нет детей».
   – Разрешите мне спросить вас, почтенный хозяин, – вступил тут в разговор Сунь У-кун. – Много у вас добра?
   – Да кое-что есть, – отвечал хозяин. – Одних поливных земель у нас циней пятьдесят да богарных семьдесят. Кроме того, у нас около ста пастбищ, триста буйволов да около тридцати голов мулов и лошадей. Ну а свиней, овец, кур и гусей не перечесть. Запасов зерна в наших амбарах нам не съесть. Одежды не сносить. Словом, добра у нас достаточно.
   – Ну что ж, в таком случае пеняйте сами на себя. Нельзя быть такими скрягами.
   – Почему вы считаете, что мы скряги? – удивился хозяин.
   – Совершенно непонятно, – продолжал Сунь У-кун, – почему при таком состоянии вы жертвуете своими детьми? Затратив пятьдесят лян [173 - Лян – старая денежная единица.] серебра, вы смогли бы купить мальчика, а затратив еще сто лян – и девочку. Если считать со всеми дополнительными расходами, то на все это ушло бы не более двухсот лян, зато вы сохранили бы своих детей. Разве плохо оставить после себя потомство?
   – Почтенный отец, – отвечали хозяева со слезами на глазах. – Вы даже не знаете, что у нас тут творится. Этот дух очень хитер. Он часто появляется у нас в деревне.
   – Может быть, вы скажете нам, как он выглядит? – спросил Сунь У-кун. – Он высокий или маленького роста?
   – Мы никогда его не видели, – отвечали старики. – Но как только налетает порыв ветра, насыщенный ароматом, мы знаем, что это явился наш повелитель. Тогда мы поспешно возжигаем благовония – и все, от мала до велика, совершаем поклоны. Этот дух прекрасно знает все, что происходит у нас в деревне. Он знает даже день рождения каждого человека и принимает в жертву только наших детей. Мы готовы потратить не то что двести-триста, а несколько тысяч лян для того, чтобы найти детей, похожих на наших и такого же роста. Но ведь таких нигде не найдешь.
   – Ну вот что, – сказал Сунь У-кун. – Нельзя ли привести сюда ваших детей? Я хотел бы взглянуть на них.
   Брат хозяина, Чэнь Цин, поспешил в дом и вынес на руках Гуань-бао, поставив его перед фонарем. Мальчик, не подозревая, какая его ждет участь, бегал, прыгал, резвился и прятал фрукты в рукава. Сунь У-кун взглянул на мальчика, произнес заклинание и, встряхнувшись, превратился в его точную копию. Оба мальчика, взявшись за руки, стали прыгать и играть. Это превращение так испугало стариков, что они тут же повалились на колени.
   – Ну что вы, что вы, почтенные господа, – сказал Трипитака. – Не унижайте себя!
   – Ведь я только что разговаривал с этим почтенным монахом, – сказал хозяин, – как же он успел превратиться в точную копию моего сына? На мой зов они оба бегут ко мне. Нет, это невероятно! Пожалуйста, примите свой настоящий вид!
   Сунь У-кун потер щеки и принял свой обычный вид.
   – Почтенный господин, – сказали хозяева, опустившись на колени перед Сунь У-куном. – Какой удивительной силой вы обладаете!

   – Ну как, был я похож на вашего сына? – спросил Сунь У-кун.

   – Ну как, был я похож на вашего сына? – спросил Сунь У-кун.
   – Совершенно похожи, точная копия, – воскликнул хозяин. – И лицо, и голос, и одежда, и рост – все как у него.
   – Это еще не все, – сказал Сунь У-кун. – Если бы вы взвесили нас, то убедились бы, что и вес у нас одинаков.
   – Мы нисколько не сомневаемся в этом, – сказал хозяин.
   – Как вы думаете, – спросил Сунь У-кун, – сойду я за жертву?
   – Несомненно, – сказали хозяева.
   – Тогда я спасу этого мальчика, – сказал Сунь У-кун, – и оставлю вам потомка: пусть он возжигает благовония и совершает жертвоприношения предкам. Я готов стать жертвой этого духа.
   – Почтенный отец! – воскликнул, низко кланяясь, Чэнь Цин. – Если вы действительно решились оказать мне такую милость, я дам вашему учителю тысячу лян серебра на дорожные расходы.
   – А меня чем вы отблагодарите? – спросил Сунь У-кун.
   – Но если вы решили принести себя в жертву, – сказал старик, – значит вас не будет в живых?
   – Как так не будет?
   – Да вас же съест дух.
   – Вы думаете, он посмеет съесть меня?
   – Если не съест, так только потому, что от вас исходит дурной запах, – сказал хозяин.
   – Ну, пусть на то будет воля неба, – торжественно произнес Сунь У-кун. – Если он съест меня, значит мне суждено безвременно умереть; не съест – значит счастье мое.
   Чэнь Цин от радости только отбивал поклоны и выразил желание прибавить еще пятьсот лян серебра. Между тем Чэнь Дэн, прислонясь к двери, горько плакал.
   – Почему же вы не благодарите? – спросил его Сунь У-кун, поняв его состояние. – Вам тяжело расстаться с дочерью?
   – Да, мне трудно примириться с этой утратой, – сказал старик, опускаясь на колени перед Сунь У-кунем. – Мы очень благодарны вам, почтенный учитель, за то, что вы согласились спасти моего племянника. Но мне тяжело, ведь у меня единственная дочь, и, когда я умру, некому будет даже оплакивать меня у гроба.
   – Тогда вот что, – сказал Сунь У-кун. – Идите сейчас же и сварите еще пять доу риса, приготовьте хорошие овощные закуски и преподнесите все это вон тому монаху с длинной мордой. Я думаю, что после этого он согласится принять образ вашей дочери, и мы вместе с ним отправимся на съедение духу. Таким образом мы совершим акт добродетели и спасем ваших детей. Что вы на это скажете?
   Чжу Ба-цзе пришел в полное смятение.
   – Дорогой брат! – воскликнул он. – Ты можешь рисковать своей жизнью. Но меня, пожалуйста, оставь в покое и не впутывай в свои проделки.
   – Мой мудрый брат, – отвечал ему Сунь У-кун. – Пословица гласит: «Даже курица должна заработать себе на пропитание». Нас здесь хорошо приняли, отлично угостили. И вместо того, чтобы кричать, будто ты не насытился, ты бы лучше помог их беде.
   – Дорогой брат, – возразил Чжу Ба-цзе, – я вовсе не обладаю искусством превращений.
   – Как же так, – произнес Сунь У-кун, – ведь ты можешь принимать тридцать шесть видов.
   – Чжу Ба-цзе, – вступил тут в разговор Трипитака, – Сунь У-кун рассуждает правильно. Ведь недаром говорится, что «спасти жизнь человека – лучше, чем построить семиярусную пагоду». Своим поступком ты, во-первых, отблагодаришь хозяев и, кроме того, совершишь доброе дело, которое зачтется тебе в будущей жизни. К тому же делать тебе сегодня ночью нечего, и для вас с Сунь У-куном это будет приятной прогулкой.
   – Да что вы говорите, учитель, – воскликнул Чжу Ба-цзе. – Я могу превратиться в гору, дерево, камень, в паршивого слона, в буйвола, в какого-нибудь толстяка. Но принять вид маленькой девочки очень трудно.
   – Не верьте ему, почтенные люди, – сказал Сунь У-кун. – Приведите-ка сюда малютку, мы посмотрим.
   Чэнь Дэн поспешил в дом и вскоре вернулся с дочерью на руках. Вместе с ним пришли его жена и домочадцы. И старые и малые опустились на колени и стали отбивать поклоны, умоляя спасти И Чэн-цзинь. Голова девочки была украшена диадемой бирюзового цвета с жемчужными подвесками. Одета она была в куртку из золотистого шелка, зеленую атласную накидку со стоячим воротником, расшитым узорами в виде шашечной доски, и юбку из цветастого шелка. На ногах были розовые атласные туфельки с носками в виде головы жабы. Шелковые панталоны были расшиты золотом. Она так же, как и двоюродный брат, стала тут же лакомиться фруктами.
   – Ну вот, Чжу Ба-цзе, тебе девочка, – сказал Сунь У-кун. – Принимай поскорее ее вид, и мы отправимся к волшебнику.
   – Дорогой брат, – взмолился Чжу Ба-цзе, – разве могу я превратиться в такое изящное, прелестное существо?
   – Поторапливайся! – прикрикнул на него Сунь У-кун. – Не заставляй меня пускать в ход свой посох!
   – Не дерись, брат, – взмолился Чжу Ба-цзе. – Я сейчас попробую, посмотрим, что получится.
   Он поспешно произнес заклинание и, покачав головой, крикнул:
   – Изменись!
   В тот же момент голова его превратилась в точную копию головы девочки. Но его огромный живот остался таким же и портил всю картину.
   – Ну, давай, давай дальше! – смеясь, кричал Сунь У-кун.
   – Ты можешь бить меня, если тебе угодно, – сказал Чжу Ба-цзе, – но больше я ничего не могу сделать.
   – Да ведь не можешь же ты оставаться с головой девочки и телом монаха, – сказал Сунь У-кун. – Хорошенькое дело – ни мужчина, ни женщина. Ну-ка, давай я попробую что-нибудь сделать.
   Он дунул на Чжу Ба-цзе, и тот сразу же превратился в точную копию девочки.
   – Ну, почтенные хозяева, – сказал Сунь У-кун, – чтобы вы не перепутали нас с вашими детьми, уведите их отсюда и домочадцев тоже. Дайте им фруктов, пусть едят, и следите за тем, чтобы они не плакали. Если дух услышит их голоса – все пропало. Он будет готов выступить против нас.
   После этого наш чудесный Мудрец приказал Ша-сэну хорошенько охранять Танского монаха.
   – Вы как, связываете жертву по рукам и ногам или же ноги оставляете свободными? Зажариваете ее или рубите на куски?
   – Дорогой брат, – взмолился Чжу Ба-цзе, – перестань издеваться надо мной. Я ведь не обладаю такими способностями, как ты.
   – Что вы, что вы, – сказал хозяин. – Мы ничего подобного не будем делать. Мы возьмем два больших покрытых красным лаком блюда и попросим вас сесть на них. Затем эти блюда поставим на стол, и слуги унесут этот стол в кумирню.
   – Ну вот и чудесно, – произнес Сунь У-кун. – Несите блюда, посмотрим, что из этого получится.
   Хозяева приказали принести блюда, и Сунь У-кун с Чжу Ба-цзе уселись на них. Затем слуги взяли столы, вынесли их во двор, поносили немного и вернулись с ними в зал.
   – Ну что, брат Чжу Ба-цзе, – сказал довольный Сунь У-кун. – Если нас будут носить с таким почетом, мы будем, пожалуй, главными монахами.
   – Если бы нас только выносили и приносили, – сказал на это Чжу Ба-цзе, – я согласился бы, чтобы это продолжалось до утра. Но нас ведь понесут в кумирню на съедение, а это не шутка!
   – Ты хорошенько следи за мной, – наказывал Сунь У-кун. – Как только он примется за меня, беги.
   – Да ведь мы не знаем, кого он раньше будет есть, – сказал Чжу Ба-цзе. – Хорошо, если он начинает с мальчиков, тогда я смогу убежать. А если он вначале ест девочек, тогда что делать?
   – В прошлые годы, – сказал тут хозяин, – некоторые смельчаки отважились пробраться за кумирню или спрятаться там под жертвенным столом. Так вот, они видели, что он вначале ест мальчиков, а затем уж принимается за девочек.
   – В таком случае мне повезло, – обрадовался Чжу Ба-цзе.
   В этот момент снаружи послышались бой барабанов и удары в гонг, засверкали огни. Кто-то открыл ворота и крикнул:
   – Выносите мальчика и девочку!
   Хозяева разразились рыданиями. Четверо слуг подняли столы и понесли их прочь.
   Если вам интересно узнать, что произошло дальше, прочтите следующую главу.

Глава сорок восьмая,

//-- из которой вы узнаете о том, как дух Лин-гань послал метель с холодным ветром и как Трипитака, все помыслы которого были устремлены к единой цели, отправился по льду через реку --//
   Итак, жители селения Чэньцзячжуан, почитатели духа Лин-гань, захватив с собой жертвенных животных – свинью, барана, а также Сунь У-куна и Чжу Ба-цзе, с шумом и криками понесли все это к кумирне Лин-ганя и расставили там, как полагается. Мальчика и девочку поставили впереди. В этот момент Сунь У-кун обернулся и заметил на жертвенном столике среди цветов и свечей золотую табличку с надписью: «Дух великого князя Лин-ганя». Ничего, что говорило бы о присутствии духа, кроме этой таблички, он не обнаружил.
   Когда все было надлежащим образом расставлено, присутствующие начали совершать перед алтарем поклоны, восклицая при этом:
   – Отец наш, великий князь! В этот час, день, месяц и год мы, твои почитатели, – Чэнь Дэн и остальные жители селения Чэньцзячжуан, следуя обычаю, преподносим тебе в жертву мальчика Чэнь Гуань-бао и девочку И Чэн-цзинь, свинью, барана – и все, что положено. Умоляем тебя ниспослать нам благодатный дождь, чтобы урожаи наши были богаты и обильны.
   После молитвы были сожжены жертвенные животные, сделанные из бумаги, и все разошлись по домам.
   – Пойдем и мы домой, – сказал Чжу Ба-цзе.
   – А где у тебя дом? – спросил Сунь У-кун.
   – Пойдем в дом Чэня и выспимся.
   – Опять ты за свое, Дурень, – рассердился Сунь У-кун. – Раз мы дали слово, надо выполнить его.
   – Ты как будто не дурак и меня все называешь Дурнем, – сказал Чжу Ба-цзе. – Неужели же ты думаешь, что мы должны принести себя в жертву? Мне казалось, что ты устроил все это в шутку.
   – Если быть честным, то до конца, – сказал на это Сунь У-кун. – Мы во что бы то ни стало должны дождаться духа. Иначе он пошлет на эту землю неисчислимые бедствия, и повинны в этом будем мы.
   И вот в тот момент, когда они беседовали, налетел порыв ветра.
   – Ну, плохи наши дела! – воскликнул Чжу Ба-цзе. – Дух уже где-то поблизости.
   – Молчи, – сказал Сунь У-кун. – Разговаривать с ним буду я.
   Вслед за тем дверь распахнулась и появился дух.

     Шлем золотой на голове блистал,
     Переливалась золотом кольчуга,
     И пурпур облаков напоминал
     Бесценный пояс, охвативший туго.

     Сияли очи звездами во мгле,
     Как зубья пил, торчали зубы странно.
     Пары за ним клубились по земле,
     Вокруг курились теплые туманы.

     Идя, холодный вихрь он подымал;
     Остановившись, веял вредным паром.
     Он бога врат лицом напоминал
     Иль царедворца перед государем.

   Заперев дверь на засов, дух громко сказал:
   – Чья же очередь сегодня приносить мне жертву?
   – Если позволите, я скажу, – отвечал Сунь У-кун, с трудом подавляя смех. – В этом году настала очередь семьи Чэнь Дэн и Чэнь Цин.
   Такой ответ поразил духа.
   «А этот мальчуган очень смел, – подумал он, – да и говорит складно. Обычно в таких случаях на первый вопрос ничего не отвечают. После второго от страха теряют сознание, а когда я беру их, они уже почти мертвы. Почему же этот мальчик так смело ответил на мой вопрос?..»
   Не решаясь подойти к своим жертвам, дух снова спросил:
   – А как вас зовут?
   – Меня зовут Чэнь Гуань-бао, – ответил, улыбаясь, Сунь У-кун, – а ее – И Чэн-цзинь.
   – Ну что ж, – сказал тогда дух. – Церемония жертвоприношения освящена обычаем. Сегодня настала ваша очередь, и сейчас я должен буду вас съесть.
   – Мы не смеем противиться этому, – смиренно отвечал Сунь У-кун. – Поступайте, как вам угодно.
   Эти слова привели духа в еще большее смущение, и он не осмеливался приступить к делу.
   – Хватит разговаривать! – крикнул он. – Обычно я начинаю с мальчиков, но сегодня, пожалуй, изменю своему правилу и начну с девочки.
   – Великий князь! – воскликнул тут, придя в смятение Чжу Ба-цзе. – Не нарушайте установленного порядка и делайте так, как обычно!
   Но дух без дальнейших разговоров подошел к И Чэн-цзинь и схватил ее. В этот момент Чжу Ба-цзе стремительно спрыгнул со стола, принял свой обычный вид и, схватив грабли, взмахнул ими. Дух бросился было бежать, но Чжу Ба-цзе успел ударить его. Раздался оглушительный треск.
   – Я сломал его кольчугу! – крикнул Чжу Ба-цзе.
   Сунь У-кун, который тоже успел принять свой настоящий вид, присмотрелся и увидел две огромные рыбьи чешуи, которые по форме напоминали ледяное блюдо.
   – Догнать его! – крикнул Сунь У-кун. В тот же миг они подпрыгнули и очутились в воздухе.
   Здесь следует сказать, что дух, отправляясь в кумирню, не захватил с собой никакого оружия.
   – Вы откуда явились и как смеете оскорблять людей, нарушать обряд и позорить мое доброе имя? – крикнул он.
   – Эта низкая тварь не знает, кто мы, – сказал Сунь У-кун. – Мы – ученики преподобного Танского монаха Трипитаки, который по велению китайского императора следует в Индию за священными книгами. Вечером мы пришли в дом Чэней и остановились там на ночлег. От хозяев мы услышали о том, что в этих местах водится злой дух по имени Лин-гань, который требует, чтобы ему ежегодно приносили в жертву мальчика и девочку. И вот мы, по доброте душевной, решили спасти детей и выловить тебя, мерзкая тварь. Если хочешь остаться в живых, сейчас же докладывай, сколько лет ты числишься здесь великим князем и сколько пожрал детей.
   Услышав это, дух бросился бежать, и не успел Чжу Ба-цзе нанести ему удар, как он превратился в порыв ветра и исчез в реке, Достигающей неба.
   – Гнаться за ним не стоит, – сказал Сунь У-кун. – Этот волшебник живет, видно, где-нибудь в воде. Завтра мы подумаем о том, как выловить его и переправить нашего учителя через реку.
   Чжу Ба-цзе согласился, и они вернулись в кумирню. Здесь они забрали свинью, барана и все остальные жертвенные предметы и все это вместе со столами принесли в дом Чэней. И вот в тот момент, когда Трипитака, Ша-сэн и братья Чэнь сидели в зале в ожидании известий, они вдруг увидели Сунь У-куна и Чжу Ба-цзе, нагруженных всяким добром.
   – Сунь У-кун, а как же церемония жертвоприношения? – спросил Трипитака.
   Тут Сунь У-кун рассказал обо всем, что произошло, и сообщил, что дух скрылся в реке. Хозяева были в восторге и сразу же приказали приготовить лучшие комнаты, постелить там постели и пригласили Трипитаку и его учеников отправиться на отдых. Однако это к делу уже не относится.
   Между тем дух, которому удалось спасти свою жизнь, вернувшись к себе во дворец, сел на трон и погрузился в мрачное молчание. Его подчиненные, обитатели водного царства, видя своего повелителя в таком настроении, стали спрашивать его:
   – Что вас так огорчило? Ведь после жертвоприношения вы являлись обычно в прекрасном настроении.
   – В прошлые годы мне удавалось кое-что принести и вам, – отвечал дух. – Но в этот раз я не только остался голодный, но к тому же еще встретил там довольно сильных соперников, которые чуть было не погубили меня.
   – Кто же это такие? – спросили его подчиненные.
   – Это ученики преподобного Танского монаха из Китая, – сказал дух. – Они идут на Запад за священными книгами. Один из них превратился в мальчика, другой – в девочку. Затем они приняли свой настоящий вид и чуть было не погубили меня. Я давно уже слышал о том, что Танский монах – человек святой и совершенный. Тот, кому удастся съесть хоть кусочек его мяса, обретет бессмертие. И вот теперь ученики его опорочили мое имя и нарушили церемонию жертвоприношения. Я бы очень хотел поймать этого монаха, но боюсь, что это невозможно.
   В этот момент вперед выступила окунь-самка, одетая в пестрое платье. Непрерывно приседая и кланяясь, она сказала:
   – Если вы, великий князь, хотите поймать Танского монаха, это можно легко устроить. Однако могу ли я рассчитывать на то, что, поймав его, вы и мне пожалуете кусочек его мяса?
   – Если ты что-нибудь придумала и поможешь мне изловить Танского монаха, – сказал дух, – я назову тебя своей сестрой, и мы вместе полакомимся.
   Окунь-самка поблагодарила духа и сказала:
   – Мне известно, великий князь, что вы обладаете искусством вызывать ветер и дождь, будоражить моря и реки, однако я не знаю, подвластен ли вам мороз.
   – Конечно подвластен, – сказал дух.
   – В таком случае, – сказала окунь-самка, – вы можете заморозить реку, не правда ли?
   – Конечно могу! – подтвердил дух.
   – Ну, тогда все в порядке! – воскликнула окунь-самка, захлопав в ладоши от радости.
   – Расскажи нам, как ты думаешь это сделать? – спросил дух.
   – Сейчас уже третья ночная стража, – сказала тогда окунь-самка. – И вы, великий князь, не должны терять ни минуты. Прежде всего пошлите ледяной ветер, а затем метель. Надо, чтобы река, Достигающая неба, покрылась льдом. После этого те из нас, кто обладает искусством превращения, должны принять человеческий облик и, нагрузившись тюками с тачками и зонтами в руках, двигаться по льду. Помните, что Трипитака очень спешит получить священные книги, и вот, когда он увидит, что по льду ходят люди, он непременно последует их примеру. Вы же, князь, должны сидеть посредине реки и ожидать монаха. Как только услышите, что он идет, ломайте лед, и Трипитака вместе со своими учениками провалится в воду. Таким образом мы сразу захватим их всех.
   Выслушав это, дух остался очень доволен и непрерывно восклицал:
   – Чудесно, замечательно!
   Мы не будем распространяться о том, как дух, покинув свой дворец, поднялся в воздух, вызвал ветер и снег и заморозил реку. Вернемся лучше к Трипитаке и его ученикам, которые ночевали в доме Чэня.
   Перед рассветом они начали дрожать от холода. Чжу Ба-цзе стал сильно кашлять и тут же проснулся.
   – Дорогой брат, – позвал он Сунь У-куна, – что-то очень холодно стало.
   – Дурень ты, – отозвался Сунь У-кун, – видно, никогда из тебя настоящего человека не выйдет. Люди, ушедшие из мира, не должны замечать ни жары, ни холода.
   – А ведь правда очень холодно, – сказал Трипитака.

     Даже ватное
     Двойное одеяло
     В эти холода
     Не согревало.
     Сунешь руки в рукава,
     А все – ледышки…
     И свисают с сосен,
     Замерзая, шишки.
     Палый лист заиндевевший
     Кружит,
     И земля
     Потрескалась от стужи;
     Пруд покрылся
     Льдистою корою;
     Нет монахов
     В храме под горою,
     И рыбацкого челна
     Не видно;
     Дровосеку старому
     Обидно!
     Заготовил хвороста он
     Мало;
     Лишь богатым
     Топлива хватало.
     Путник,
     Проходивший издалека,
     Пострадал от холода
     Жестоко;
     Вся прическа
     Сделалась железной;
     Кажется и шуба
     Бесполезной:
     Зябко в шубке
     И с собольим мехом;
     Стала кисть поэта
     Водяным орехом.
     И монаха
     Служба не согрела:
     На ковре стоит,
     Окоченелый.
     Под бумажным
     Пологом дорожным
     Дремлет путешественник
     Тревожно.
     И, укрывшись
     На подстилке ватной,
     Все ж дрожит он
     Дрожью неприятной.

   Мы не будем распространяться о том, как дух, покинув свой дворец, поднялся в воздух, вызвал ветер и снег и заморозил реку.

   Трипитака и его ученики не могли больше уснуть, встали и оделись. Но, открыв дверь, они так и застыли от изумления. Вокруг все было бело. Они поняли, что выпал снег.
   – Ничего нет удивительного в том, что вы продрогли, – сказал Сунь У-кун, – снег какой выпал! – И они стали любоваться чудесным зрелищем.

     Облака пурпурные
     Небо застилали,
     Мрачными туманами
     Белый день затмило,
     Облака пурпурные
     Небо застилали.
     Сильный ветер северный
     Завывал уныло.
     Мрачные туманы
     Землю застилали,
     Хлопья снега падали,
     И земля застыла.

//-- * * * --//

     Шестигранные снежинки
     Белой яшмою порхали,
     И мукой они ложились,
     Позже – белой солью стали.

     Драгоценными камнями,
     Белым жемчугом блестящим,
     Засияли, засверкали
     Разукрашенные чащи.

     Белоснежным попугаям
     Стало горько и обидно:
     Белизны их, равной снегу,
     На ветвях теперь не видно.

     Журавлиным опереньем
     Белизна снегов пушистых;
     В У и Чу слились, сравнялись
     Воды многих речек чистых.

     На востоке и на юге
     Рощи слив отягощенных;
     Кажется, что отступают
     Пораженные драконы;

     Кажется, что воздух полон
     Прахом панцирных созданий,
     И осколки разлетелись
     Чешуи, побитой в брани.

     Все огромное пространство
     Изумрудно и красиво…
     Ах, какой был снег! Казалось,
     Мост засыпан пухом ивы.

     И казалось, слива цветом
     Осыпает эти веси…
     Дождевой свой плащ у моста,
     Воротясь, рыбак развесил.

     Жжет весь день монах обрубки:
     Лепестки лежат на крыше…
     А в дороге зябнет путник
     И никак вина не сыщет.

     Чтоб достать цветов для чаши,
     Слуги тратят все усилья…
     Снег колышется, как будто
     Мотыльки ломают крылья

     Или пух летит гусиный;
     Рвутся перья на просторах…
     Снег ложится слой за слоем,
     Снежный шелест… Снежный шорох…

     Донимает холод резкий,
     Снег ложится слой за слоем,
     И в дорожную палатку
     Проникает ветер с воем.

     Но слетает с этим снегом
     Радость предзнаменованья —
     Год приходит урожайный,
     Исполняются желанья.

   А снег все шел и шел. Снежинки кружились в воздухе, сплетаясь в сверкающие, словно нефрит, нити. Путники довольно долго любовались раскрывшейся перед ними картиной. Как вдруг заметили двух работников, которых хозяева прислали расчистить дорожки. Два других работника принесли им горячей воды для мытья. Вскоре гостям подали чай с печеньем. Затем, чтобы обогреть комнату, принесли жаровню с углями. Все уселись в гостиной, и началась беседа.
   – Почтенные благодетели, – спросил Трипитака, – скажите, в ваших краях, как и у нас, год делится на весну, лето, осень и зиму?
   – Хоть мы живем от вас и очень далеко, – с улыбкой сказал хозяин, – но наша страна отличается от вашей только обычаями. А хлеб, скот и все остальное находится под одним небом и согревается одним солнцем. Почему же мы не должны делить год на четыре времени?
   – В таком случае, – продолжал Трипитака, – почему у вас сегодня выпал снег и стало холодно?
   – Видите ли, – сказал хозяин. – Сейчас хотя и седьмой месяц, но уже наступил период белой росы, то есть праздник осени, который обычно падает на восьмой месяц. А в восьмом месяце у нас здесь всегда выпадает иней.
   – Совсем не так, как у нас в Китае, – сказал Трипитака. – У нас иней начинает выпадать только после зимнего солнцестояния.
   Пока они беседовали, слуги накрыли на стол. В это время снег пошел еще сильнее, и вскоре толщина его покрова уже достигала двух чи. Трипитака от огорчения даже заплакал.
   – Успокойтесь, почтенный отец, – утешал его хозяин. – Стоит ли расстраиваться оттого, что выпал снег? У нас столько хлеба, что мы можем кормить вас, как бы долго вы здесь ни прожили.
   – Вам непонятно мое беспокойство, почтенный благодетель, – отвечал на это Трипитака. – В тот год, когда я по велению императора отправился в путь, он сам проводил меня до городских ворот и собственноручно преподнес мне на прощание бокал вина. Затем он спросил меня, когда я возвращусь обратно. Я совершенно не представлял себе, какой трудный и опасный путь предстоит мне проделать, и, не подумав, ответил, что мне потребуется три года. Однако, после того как я расстался с императором, прошло уже более семи лет, а я так еще и не сподобился повидать Будду. Мне очень тяжело сознавать, что я нарушил свое слово. Кроме того, меня беспокоит мысль о злых духах, которые чинят нам всякие препятствия. Но раз уж нам посчастливилось попасть в ваш дом и мои ученики оказали вам небольшую услугу, я осмелюсь просить вас найти для нас лодку, на которой мы могли бы переправиться. Боюсь, что этот снег надолго задержит нас, и тогда я не знаю, когда вернусь на родину.
   – Да вы не беспокойтесь, почтенный учитель, – продолжал хозяин. – Вы ехали так долго, что какие-то несколько дней не сыграют никакой роли. Обождите немного. Когда прояснится и растает снег, я переправлю вас через реку, хотя бы для этого потребовалось все мое состояние.
   В это время вошел слуга и доложил, что завтрак подан. Хозяин и гость отправились в зал. Позавтракав, они продолжали свою беседу. Вскоре их снова пригласили к столу. Глядя на обильное угощение, Трипитака еще больше расстроился.
   – Раз вы так любезны, что оставили нас в своем доме, – сказал он, – то прошу вас, не считайте нас гостями и не хлопочите.
   – Почтенный отец, – возразил хозяин. – За ту милость, которую вы нам оказали, за спасение наших детей, невозможно отблагодарить. Даже если бы мы ежедневно устраивали в вашу честь пиры и делали вам подношения, этого было бы слишком мало.
   Вскоре снег перестал идти, и на улицах показался народ. Хозяин, видя, как расстроен Трипитака, приказал расчистить дорожки в саду и пригласил Трипитаку посидеть в снежном гроте, куда была принесена жаровня с углем.
   – Этот старик, по-моему, ничего не соображает, – сказал с улыбкой Чжу Ба-цзе. – В саду хорошо весной. А какое удовольствие сидеть там в такой холод!
   – Сам ты ничего не понимаешь, Дурень, – сказал Сунь У-кун. – Снежный пейзаж имеет свою прелесть: уединение и тишина. Это, несомненно, доставит удовольствие учителю и успокоит его.
   – Совершенно правильно, – подтвердил хозяин и пригласил всех в сад. Там действительно было очень красиво.

     Осень, а похоже,
     Что декабрь настал:
     На крыльце богатом
     Грудами – крахмал.

     Белоснежный пестик
     Подняла сосна.
     И побег бамбука
     Вырос у окна,

     А с плакучей ивы
     Свесились цветы —
     Серебром блеснули
     Ветви с высоты.

     Горки среди сада
     Сложены из глыб;
     Вырыт пруд огромный
     Для красивых рыб.

     Увенчалась горка
     Крохотным ростком,
     Чистый пруд проточный
     Затянуло льдом.

     И цветущий лотос
     Потерял красу,
     Ветви над обрывом
     Никнут на весу;

     И цветы бегоний
     Опустились вниз;
     У декабрьской сливы
     Ветки принялись.

     Снег, как пух гусиный,
     Вьется надо всем,
     Выбелив головки
     Желтых хризантем;

     Испятнал у клена
     Листьев красноту,
     С бабочкой сравнялся,
     Легкий, на лету.

     К множеству беседок
     И не подойдешь:
     Даже в гроте снежном
     Пробирает дрожь,

     Хоть туда жаровня
     Угля внесена,
     С мордою звериной,
     С лапами слона.

     Запылали угли —
     Жизнью все полно;
     Из бумаги тонкой
     Вставлено окно;

     В этом гроте кресел
     Много дорогих,
     Тигровые шкуры
     Брошены на них.

//-- * * * --//

     Древние картины
     В гроте том видны,
     Были семь бессмертных
     Изображены.

     Ход через заставу…
     Горных круч разбег…
     Цепи и утесы
     Покрывает снег.

     И рыбак печальный
     Виден вдалеке,
     В лодке одинокой
     На Ханьцзян-реке.

//-- * * * --//

     В павильоне водном
     Рыбу продают.
     Но тропинкой горной
     Не проедешь тут.

     И едва ль достанешь
     Для себя вина…
     Все ж душа восторга
     Мирного полна:

     Острова бессмертных
     Больше не манят.
     И к Пэнху не хочет
     Устремляться взгляд.

   Они долго любовались открывшейся их взору красотой и наконец уселись в снежном гроте. К ним пришли соседи, которым они рассказали всю историю путешествия паломников за священными книгами. После того как они выпили по чашке ароматного чая, хозяин спросил:
   – А вы, уважаемые отцы, вино пьете?
   – Я даже не прикасаюсь к нему, – отвечал Трипитака, – а вот ученики мои могут выпить чашечку-другую легкого вина.
   Хозяин был очень доволен и тотчас же приказал принести теплого вина, чтобы гости могли согреться. Слуги принесли стол и круглую жаровню, и гости вместе с соседями выпили по нескольку чашечек.
   Между тем уже наступил вечер и гостей пригласили в дом ужинать. В этот момент с улицы вдруг донесся разговор.
   – Вот так холод! Даже река, Достигающая неба, замерзла!
   – Сунь У-кун, – услышав это, забеспокоился Трипитака, – что же мы будем делать?
   – Холод наступил очень неожиданно, – заметил хозяин, – и река, видимо, замерзла только у берегов, там, где мелко.
   – Река замерзла на всем пространстве в восемьсот ли, – продолжал все тот же голос. – Поверхность ее гладкая, как зеркало. По льду уже идут люди.
   Услышав это, Трипитака выразил желание тотчас же пойти взглянуть на реку.
   – Не спешите, учитель, – уговаривал его хозяин. – Сейчас уже поздно. Завтра пойдем.
   Тут они распрощались с соседями и отправились в отведенное им помещение отдыхать.
   На следующий день, как только они проснулись, Чжу Ба-цзе сказал:
   – Учитель, сегодня ночью было еще холоднее. Наверное, река совсем замерзла.
   Трипитака подошел к двери и, кланяясь небу, молвил:
   – Великие духи – хранители веры! С того момента, как мы отправились на Запад с благородным намерением достичь цели и совершить поклонение Будде, мы, несмотря на все трудности и опасности пути, ни разу не сетовали на свою судьбу. И вот сейчас мы снова ощущаем помощь неба: по льду мы можем перейти на противоположный берег. Клянемся, что, возвратясь на родину, мы доложим нашему императору об оказанных нам милостях, и он отблагодарит вас за все благодеяния!
   Закончив молитву, Трипитака приказал Чжу Ба-цзе седлать коня.
   – Учитель, не спешите, – уговаривал хозяин. – Через несколько дней, когда снег растает, я сделаю лодку и переправлю вас через реку.
   – Мне кажется, что все эти разговоры излишни, – сказал тут Ша-сэн. – Мы только слышали о том, что река замерзла. А ведь нужно увидеть это собственными глазами. Это вернее, чем слушать других. Сейчас я оседлаю коня, и вы, учитель, сами поезжайте туда и посмотрите.
   – Совершенно справедливо, – поддержал Ша-сэна хозяин и приказал работникам оседлать шесть лошадей, а коня Трипитаки не трогать.
   В сопровождении шести слуг они все вместе отправились к реке и, приблизившись к берегу, стали смотреть. Что же они увидели?

     Облака разошлись, синева в небесах проступила,
     И снега громоздились, сугробы казались горами,
     И казалось, что холод в проходах у Чу собирался —
     Все пространство покрылось зеркальными, ровными льдами.

     Ветер северный выл и до кости прохватывал тело,
     В гуще водорослей в водоемах попряталась рыба;
     Отморожены были в дороге у путников пальцы,
     И волна на реке замерзала нефритовой глыбой.

     Птицы жались друг к другу, цепляясь за ветки сухие,
     Лапки птичьи ломались, и лопались змеи от стужи.
     Рыбаки на реке от мороза стучали зубами,
     И под стужей серебряной стыли во впадинах лужи.

     Шелковичные черви замерзли тогда на востоке,
     А на севере крысы глубоко упрятались в норы.
     Все излучины озера накрепко льдом затянуло,
     И до дна промерзала слоями бездонность пучины.

     Воли лишилась река, подымаясь до самого неба.
     Чистый лед выходил и на сушу дорогою длинной…

   Через реку по льду действительно шли люди.
   – Куда они направляются? – спросил Трипитака.
   – На том берегу, – отвечал Чэнь, – находится женское царство Силян. А эти люди – торговцы. Товар, который здесь стоит сто цяней [174 - Цянь – монета, равная 0,1 ляна.], на том берегу стоит десять тысяч. И наоборот, то, что там дешево, здесь ценится очень высоко. Выгода от торговли настолько велика, что ради нее эти люди готовы даже рисковать жизнью. В обычное время они погружаются по семьдесят человек в лодку и, невзирая на бурю и непогоду, переправляются через реку. Вот и сейчас, как только увидели, что река замерзла, они, несмотря на опасность, решили отправиться в путь.
   – В жизни самое главное для мирян – это слава и выгода, – сказал Трипитака. – Ради этих двух вещей они готовы пожертвовать даже своей жизнью. Однако и мы мало чем отличаемся от них, выполняя волю императора. Ведь и мы делаем это ради славы. Сунь У-кун! – приказал он. – Отправляйся в дом нашего благодетеля, собери вещи, оседлай коня, и мы отправимся в путь. Надо воспользоваться тем, что река замерзла.
   Сунь У-кун, хмыкнув, пошел выполнять приказание.
   – Учитель, – сказал тут Ша-сэн, – пословица говорит: «За тысячу дней человек съедает тысячу шэнов риса». Раз уж мы нашли приют в доме почтенного Чэня, то почему бы нам не прожить здесь еще несколько дней. Мы можем подождать, пока растает снег, сделаем лодку и переправимся через реку. Мне кажется, что спешка никогда не приводит к добру.
   – Ну что ты глупости болтаешь, – сказал Трипитака. – Если бы сейчас был второй месяц, можно было бы надеяться, что потеплеет и снег растает. Но ведь сейчас седьмой месяц, и с каждым днем становится все холоднее. Как же можно говорить об оттепели? Мы только попусту задержимся на целых полгода.
   – Хватит вам разговаривать, – сказал Чжу Ба-цзе, спрыгнув с лошади. – Сейчас я пойду посмотрю, насколько крепок лед.
   – Ну и Дурень, – сказал Сунь У-кун. – Если вчера ты мог узнать, как глубока река, бросив в нее камень, то как сможешь ты узнать толщину льда?
   – Ничего ты не понимаешь, брат, – сказал Чжу Ба-цзе. – Я стукну разок по льду своими граблями. Если лед сломается, значит он тонок и нечего думать отправляться в путь. Если же лед выдержит удар моих граблей – значит можно идти.
   – Что же, Чжу Ба-цзе совершенно прав, – сказал Трипитака.
   Дурень подобрал полы халата и пошел к реке. Здесь он взял обеими руками свои грабли и, взмахнув ими, изо всех сил стукнул по льду. Раздался страшный треск: на льду осталось девять белых царапин, Чжу Ба-цзе почувствовал сильную боль в руках, но лед нигде не треснул.
   – Можно идти! – смеясь, крикнул Чжу Ба-цзе. – Тут все промерзло до самого дна.
   Это очень обрадовало Трипитаку. Путники вернулись в дом Чэня и стали собираться в дорогу.
   Все старания хозяев оставить хоть ненадолго гостей оказались тщетными. Тогда хозяева приготовили сушеных лепешек, хлеба и прочей еды и дали путникам на дорогу. Вся семья Чэнь вышла из дома и, низко кланяясь, благодарила Трипитаку и его учеников. Затем принесли блюдо, наполненное мелкими монетами. Хозяин взял его и с поклоном преподнес Трипитаке.
   – Примите это в знак нашего к вам уважения и благодарности за спасение наших детей.
   Но Трипитака даже руками замахал и, качая головой, сказал:
   – Мы отреклись от мира, поэтому деньги и богатство нам не нужны. В пути мы должны кормиться подаянием. Достаточно того, что вы дали нам всякой еды.
   Но так как хозяева умоляли принять их скромный подарок, Сунь У-кун взял с блюда серебряную монету весом в пять цяней, отдал ее Трипитаке и сказал:
   – Возьмите, учитель, и считайте, что это тоже подаяние. Не надо обижать почтенных хозяев, ведь они выражают вам свои добрые чувства.
   После этого они распрощались с хозяевами и двинулись к реке. На льду конь стал скользить и едва не сбросил Трипитаку.
   – Какая скверная дорога, учитель, – заметил Ша-сэн.
   – Надо, пожалуй, вернуться и попросить немного соломы, – сказал Чжу Ба-цзе.
   – Зачем это тебе понадобилась солома? – поинтересовался Сунь У-кун.
   – Ничего ты не знаешь, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Если обвязать соломой копыта, конь не будет скользить и наш учитель сможет спокойно ехать.
   Услышав это, Чэнь тут же послал за соломой и попросил Трипитаку подняться на берег. Когда принесли солому и обвязали коню копыта, путники снова простились с Чэнями и продолжали свой путь. После того как они прошли около четырех ли, Чжу Ба-цзе дал Трипитаке его посох и сказал ему, чтобы он положил его на коня и держал в горизонтальном положении.
   – А ты хитер, Дурень, – заметил Сунь У-кун. – Ведь нести посох – твоя обязанность. Зачем же ты отдал его учителю?
   – Тебе, видно, не приходилось ходить по льду, поэтому ты так говоришь, – отвечал Чжу Ба-цзе. – На льду часто бывают полыньи и легко утонуть. И вот, если у человека нет чего-нибудь вроде этого посоха, который к тому же следует держать горизонтально, он камнем пойдет на дно. И лед над ним сразу же закроется, словно крышка. Тогда уж нечего рассчитывать выбраться на поверхность. Вот для этого и нужно держать что-нибудь в руках.
   – Можно подумать, что этот Дурень всю жизнь провел на льду, – сказал, смеясь, Сунь У-кун.
   И все же они последовали совету Чжу Ба-цзе: каждый из них нес свой посох на плечах. А Чжу Ба-цзе, нагруженный багажом, подвесил свои грабли к поясу, придав им горизонтальное положение. Так они чувствовали себя в большей безопасности.
   Шли они, пока не стемнело. Затем подкрепились немного и, не задерживаясь, двинулись дальше. Ярко светила луна, заливая серебряным светом все вокруг и отражаясь на зеркальной поверхности льда. Не смыкая глаз, путники шли до самого утра. Затем снова поели и двинулись дальше.
   Вдруг раздался оглушительный треск. Конь от страха едва не упал.
   – Ученики мои, что это может означать? – спросил встревоженный Трипитака.
   – Это, наверно, земля треснула оттого, что сильно промерзла, – сказал Чжу Ба-цзе. – В этом месте река, пожалуй, промерзла до самого дна.

   И все же они последовали совету Чжу Ба-цзе: каждый из них нес свой посох на плечах. А Чжу Ба-цзе, нагруженный багажом, подвесил свои грабли к поясу, придав им горизонтальное положение.

   Трипитака был поражен, услышав это, но все же успокоился и подстегнул коня.
   Между тем дух вместе со своими подчиненными давно уже ждал паломников. Услышав стук копыт, он пустил в ход свое волшебство и расколол лед. Образовалась трещина. Перепуганный Сунь У-кун тотчас же взвился ввысь. А конь и остальные три путника пошли на дно.
   Тут дух схватил Трипитаку и вместе с ним вернулся к себе во дворец.
   – Где моя сестра? – крикнул дух.
   – Я здесь, великий князь, – отозвалась самка-окунь, с поклонами приблизившись к воротам. – Однако я не смею считать себя вашей сестрой.
   – Зачем ты так говоришь, мудрая сестра моя, – молвил дух. – Ведь ты знаешь пословицу: «Слово не воробей, вылетит – не поймаешь». Мы ведь договорились с тобой.
   Затем дух приказал слугам принести стол, хорошенько наточить ножи, вырезать сердце и внутренности Трипитаки, снять с него кожу и разрезать его на куски. Он велел также позвать музыкантов, чтобы вместе со своей нареченной сестрой полакомиться мясом Трипитаки и обрести бессмертие.
   – Великий князь, – сказала тогда самка-окунь. – Давайте немного обождем. Боюсь, как бы его ученики не явились сюда и не учинили здесь скандал. Вот если через дня два эти мошенники не явятся, мы полакомимся в свое удовольствие. Устроим настоящий пир. Вы займете почетное место среди своих подданных. Вас будут забавлять музыкой, танцами. Так, пожалуй, будет лучше.
   Дух решил, что она права, и приказал запереть Танского монаха в огромный каменный ящик, в шесть чи длиной, и поставить этот ящик позади дворца. Однако оставим пока Трипитаку и вернемся к Чжу Ба-цзе и Ша-сэну.
   Очутившись в воде, они стали вылавливать вещи и складывать их на коня, а затем, рассекая воду, направились к берегу.
   – Где же учитель? – спросил Сунь У-кун, наблюдая за ними с высоты.
   – Был учитель по фамилии Чэнь, – отвечал на это Чжу Ба-цзе, – и не стало его. Теперь у него другое имя: «Опустившийся на дно». Искать его бесполезно. Надо добраться до берега, а там решим, что делать дальше.
   Читатель помнит, что Чжу Ба-цзе был когда-то небесным полководцем. Восемьдесят тысяч морских воинов Млечного Пути были подвластны ему. Ша-сэн прежде жил в реке Сыпучих песков, а белый конь был внуком Царя драконов Западного моря. Поэтому нет ничего удивительного в том, что они чувствовали себя в воде как дома. Находясь в воздухе, Сунь У-кун указывал им дорогу, и благодаря этому они быстро добрались до берега. Там они почистили коня и выжали свою одежду. Великий Мудрец опустился на облаке вниз, и они все вместе отправились в дом Чэней. Кто-то заметил их и поспешил доложить хозяевам:
   – Трое паломников возвращаются, а четвертого не видно.
   Братья Чэнь поспешили навстречу и, увидев насквозь промокших путников, сказали:
   – Как мы уговаривали вас, почтенные отцы, погостить еще у нас, но вы отказались. Вот видите, что получилось. А где ваш уважаемый учитель, монах Трипитака?
   – Такого теперь больше нет, – отвечал Чжу Ба-цзе. – Зовите его теперь Опустившийся на дно.
   Услышав это, оба брата зарыдали.
   – Ах, горе какое, – причитали они. – Ведь говорили мы вам, что, как только растает снег, мы соорудим лодку и переправим вас через реку. И вот теперь из-за своего упрямства он поплатился жизнью.
   – Не убивайтесь, почтенные хозяева, понапрасну и не оплакивайте его, словно покойника, – проговорил Сунь У-кун. – Я знаю, что нашему учителю предопределена долгая жизнь. Все это проделки духа Лин-ганя. Вы не волнуйтесь, а велите поскорее выгладить нашу одежду, высушить дорожные свидетельства и покормить нашего коня. Я вместе с братьями выловлю этого негодяя, спасу нашего учителя и навсегда избавлю ваше селение от бедствий. Отныне вы сможете наслаждаться спокойной и счастливой жизнью.
   Братьев Чэнь очень обрадовали слова Сунь У-куна. Они распорядились приготовить угощение и накрыть на стол. Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн досыта наелись. Коня и вещи они оставили на хранение хозяевам, а сами, взяв оружие, направились к реке, чтобы выловить чудовище.
   О том, как им удалось спасти Трипитаку, вы узнаете из следующей главы.

Глава сорок девятая,

//-- повествующая о том, как Трипитака был погребен в водном царстве и как бодисатва Гуаньинь спасла его, выловив рыбу-чудовище --//
   Итак, Сунь У-кун, Чжу Ба-цзе, Ша-сэн и братья Чэнь прибыли на берег реки.
   – Ну, братья, – сказал Сунь У-кун, – решайте, кто из вас первым войдет в воду.
   – Дорогой брат, – отвечал ему Чжу Ба-цзе. – Какие у нас способности! Нет сомнения, что первым идти в воду должен ты.
   – Что ж, братья, – промолвил тогда Сунь У-кун, – не стану скрывать от вас. Если бы речь шла о борьбе с горными духами, я не стал бы даже беспокоить вас. Но с водяными силами мне не совладать: я бессилен. Перед тем как опуститься в реку или море, я обычно произношу заклинание, чтобы предохранить себя от действия воды, или же превращаюсь в какого-нибудь водного обитателя: рыбу или рака. Но в этих случаях я не могу пользоваться своим посохом, и тогда мне не справиться с чудовищем. А вот вы все в воде чувствуете себя словно дома, поэтому я и предложил отправиться вам туда.
   – Дорогой брат, – возразил тут Ша-сэн. – В воде я действительно чувствую себя неплохо, но не знаю, что там делается. Я думаю, что нам следует отправиться туда всем вместе. Ты прими какой-нибудь другой вид, и один из нас понесет тебя на спине. Когда же мы достигнем логова этого чудовища, ты пойдешь вперед и разузнаешь, что там делается. Если наш учитель жив, невредим и все еще там, тогда уж мы примем все меры, чтобы наказать чудовище. Но, может быть, оно здесь ни при чем. Может быть, наш учитель утонул или же чудовище успело съесть его. В таком случае нам нечего лезть на рожон и будет лучше, если мы отправимся на поиски какого-нибудь другого занятия.
   – Пожалуй, ты прав, – согласился Сунь У-кун. – Кто же из вас понесет меня?
   Услышав этот вопрос, Чжу Ба-цзе обрадовался. «Эта обезьяна уже не раз подшучивала надо мной, – думал он. – Теперь настала моя очередь. Понесу-ка я его на своей спине, ведь он не умеет плавать».
   – Ну что ж, брат, я понесу тебя, – с готовностью отозвался Чжу Ба-цзе.
   Однако Сунь У-кун сразу же разгадал мысли Чжу Ба-цзе и решил принять меры предосторожности.
   – Очень хорошо, – сказал он. – У тебя спина покрепче, чем у Ша-сэна.
   И вот Чжу Ба-цзе посадил себе на спину Сунь У-куна, и они спустились на дно. Впереди, прокладывая дорогу, шел Ша-сэн. Они проделали уже более ста ли, когда Чжу Ба-цзе решил подшутить над Сунь У-куном. Догадавшись о его намерениях, Сунь У-кун выдернул у себя волосок и, превратив его в свое подобие, оставил на спине Чжу Ба-цзе. Сам же он превратился в свиную вошь и крепко впился Чжу Ба-цзе в ухо. А Чжу Ба-цзе в это время нарочно споткнулся и упал, чтобы Сунь У-кун перелетел через его голову. Но тут двойник Сунь У-куна взлетел вверх и бесследно исчез.
   – Что ж ты делаешь, брат? – с упреком сказал Ша-сэн. – Дорога здесь, конечно, скверная, глинистая, и поскользнуться немудрено. Но как это тебя угораздило сбросить нашего брата так, что даже неизвестно, куда он исчез.
   – Обезьяне следовало бы подготовиться ко всяким неожиданностям, – сказал Чжу Ба-цзе. – А она от одного лишь толчка вдруг исчезла. Ты, брат, лучше не думай, что с ней могло случиться. Мы отправимся разыскивать учителя сами.
   – Нет, так дело не пойдет, – запротестовал Ша-сэн. – Надо во что бы то ни стало найти его. Хоть он в воде и не очень ловок, зато куда хитрее нас. Без него я не пойду.
   В этот момент Сунь У-кун, сидевший за ухом у Чжу Ба-цзе, не удержался и крикнул:
   – Я здесь, Ша-сэн!
   – Ну, все кончено, – улыбнулся Ша-сэн. – Теперь тебе, Дурень, конец! И угораздило же тебя подшутить над ним! Ну, что теперь делать? Ведь мы только слышим его голос, а не знаем, где он находится.
   – Дорогой брат! – воскликнул не на шутку перепуганный Чжу Ба-цзе, опустившись на колени прямо в грязь и отбивая земные поклоны. – Я виноват перед тобой. Когда мы освободим нашего учителя и вернемся на берег, я принесу тебе извинения по всем правилам. Где ты сейчас? Я до смерти напуган. Пожалуйста, прими свой обычный вид, я понесу тебя и уж никаких шуток больше не позволю.
   – Да ты меня и так несешь, – ответил Сунь У-кун. – Иди-ка побыстрее, я ничего тебе не сделаю.
   Продолжая бормотать извинения, Чжу Ба-цзе поднялся и пошел вслед за Ша-сэном. Пройдя примерно сто с лишним ли, они увидели перед собой высокое здание с надписью: «Дворец водяной черепахи».
   – Здесь, наверное, и обитает это чудовище, – сказал Ша-сэн. – Как же мы вызовем его на бой, если не знаем, что здесь делается?
   – Ша-сэн, – промолвил тут Сунь У-кун, – как по-твоему, там за воротами тоже вода?
   – Нет там никакой воды, – отвечал Ша-сэн.
   – Ну, в таком случае, – заявил Сунь У-кун, – вы спрячьтесь где-нибудь поблизости, а я пойду на разведку.
   С этими словами он выполз из-под уха Чжу Ба-цзе, встряхнулся и превратился в старого краба-самку. Затем он мигом перемахнул через ворота и осмотрелся. Прямо перед собой на возвышении он увидел духа, по обеим сторонам которого рядами сидели его подчиненные. Справа сидела окунь-самка, в пестрых одеждах. Они обсуждали вопрос о том, как будут есть Трипитаку. Сунь У-кун внимательно осмотрел все кругом, Трипитаки нигде не было. Вдруг он заметил толстобрюхую самку-краба, которая ползла к западной веранде.
   – А где же, мамаша, Танский монах, о котором говорит наш князь со своими приближенными? – спросил Сунь У-кун, быстро подползая к ней.
   – Для того чтобы поймать Танского монаха, – отвечала ему краб-самка, – наш князь заморозил реку. Вчера он поймал его и положил в каменный ящик, что стоит за дворцом. Если до завтра ученики этого монаха не появятся здесь и не затеют скандала, то будет устроено настоящее торжество с музыкой и другими приятными вещами.
   Сунь У-кун для вида поболтал еще немного с крабом-самкой, а потом направился прямо за дворец. Там он действительно увидел большой каменный ящик, напоминающий не то кормушку для свиней, которую обычно делают из камня, не то большой каменный саркофаг. Сунь У-кун измерил его. Оказалось, что в длину ящик имеет всего шесть чи. После этого Сунь У-кун склонился над ящиком и прислушался. Изнутри был слышен плач Трипитаки. Сунь У-кун ничего не сказал и, приникнув ухом к ящику, продолжал слушать. От негодования Трипитака даже скрежетал зубами, горько сетуя на свою судьбу.

     Всю жизнь мою грозила мне вода.
     Она несла мне бедствия всегда,
     С тех пор как появился я на свет:
     Я по волнам носился с детских лет;
     Когда же я паломником пошел,
     То ввергнут был судьбой в пучину зол.
     Чуть было на Хэй-хэ не потонул,
     А нынче в самый ад я заглянул:
     Я – подо льдом. Сумеют ли прийти
     Ученики – в беде меня спасти?
     Священный я достану ли Канон,
     И буду ли домой я возвращен?

   Эти причитания так подействовали на Сунь У-куна, что он, не в силах молчать, воскликнул:
   – Учитель, не печальтесь! В сутре «Наводнение» говорится: «Земля – мать пяти элементов, вода – источник пяти элементов. Без земли мы не родились бы, без воды – не могли бы расти». Успокойтесь, учитель, – я пришел.
   – Спаси меня, ученик мой! – услышав его, взмолился Трипитака.
   – Успокойтесь, – повторил Сунь У-кун. – Потерпите, пока мы поймаем это чудовище: тогда мы непременно освободим вас.
   – Поторопитесь, – продолжал Трипитака. – если я пробуду здесь еще один день, то задохнусь.
   – Все будет в порядке, – заверил его Сунь У-кун. – А сейчас мне надо идти.
   Он быстро повернул обратно, выпрыгнул через стену и, добравшись до ворот, принял свой обычный вид.
   – Чжу Ба-цзе! – позвал он.
   Чжу Ба-цзе и Ша-сэн тотчас же явились.
   – Ну как, брат, обстоят дела? – в один голос спросили они.
   – Это чудовище действительно захватило нашего учителя и заперло его в каменном ящике, – сказал Сунь У-кун. – Пока наш учитель цел и невредим, вам надо сейчас же начинать действовать, а я пойду на берег. Если вам удастся захватить чудовище – прекрасно! Если же вы увидите, что не в силах этого сделать, притворитесь, что проиграли сражение, и постарайтесь выманить чудовище из воды. А там уж я сам с ним расправлюсь.
   – Можешь быть спокоен, дорогой брат, – промолвил Ша-сэн. – Мы сделаем все, что надо.
   После этого Сунь У-кун произнес заклинание, предохраняющее от воды, быстро достиг берега и, выбравшись на сушу, стал ждать.
   А теперь посмотрите, что начал проделывать Чжу Ба-цзе. Со свирепым видом он ринулся к воротам и во всю мочь заорал:
   – Эй ты, морское чудовище! Сейчас же освободи нашего учителя!
   Услышав его крики, духи-привратники опрометью ринулись к своему начальнику.
   – Великий князь! – доложили они. – У ворот кто-то кричит и требует, чтобы ему выдали учителя.
   – Это, конечно, проклятые монахи, – отвечал на это дух. – Ну-ка, подайте быстрее мое оружие! – приказал он.
   Подчиненные бросились выполнять его приказание. Надев боевые доспехи и взяв оружие, дух приказал открыть ворота и покинул дворец. В полном боевом снаряжении он предстал перед стоявшими по обеим сторонам ворот Чжу Ба-цзе и Ша-сэном. О, что это было за зрелище!

   Вчера он поймал его и положил в каменный ящик, что стоит за дворцом.

     В шлеме он явился золотом —
     Сразу осветилось все кругом;
     На кольчуге – радуги дуга,
     С пояса свисали жемчуга;
     Нос был вздернут, словно горный пик;
     Лоб был по-драконьему велик,
     Страшен блеск округлых, злобных глаз,
     Сталь зубов ровна, как напоказ.
     В светло-желтых был он сапогах,
     Пламень загорался в волосах,
     Борода торчала сотней шил —
     Длинную он бороду носил.
     Стебельки подводных нежных трав
     Он держал во рту, зубами сжав:
     Медный посох в девять лепестков
     Грозно подымал он на врагов.
     Скрип дверей, как вешний гром, гремел —
     Так был дух величествен и смел,
     Что именовался, не чинясь,
     «Мы – великий и священный князь».

   Духа сопровождало более ста подчиненных. Они расположились рядами вокруг своего начальника и размахивали пиками и мечами.
   – Ты из какого монастыря, монах? И как осмелился явиться сюда и шуметь?! – крикнул дух.
   – Вот я тебе сейчас покажу, чудовище! – крикнул в ответ Чжу Ба-цзе. – Лишь позавчера я поспорил с тобой, а сегодня ты уже не желаешь признавать меня! Я – ученик благочестивого монаха великих Танов из Китая, мы держим путь на Запад, чтобы поклониться Будде и испросить у него священные книги. Ты прибегаешь ко всяким хитростям и до того обнаглел, что стал именовать себя Великим священным князем. Ты пожираешь детей из селения Чэньцзячжуан. Я девочка И Чэн-цзинь. Разве ты не узнал меня?
   – Ах ты, мерзкий монах! – крикнул в ответ дух. – Да как ты смел превратиться в И Чэн-цзинь? Знаешь ли ты, что присвоение чужого имени – преступление, за которое ты ответишь? Мне не только не удалось съесть тебя, но ты же еще ранил меня в плечо. Ведь я не тронул тебя – как же ты осмелился явиться сюда и нарушить мой покой?
   – Ты сжалился надо мной, – возразил Чжу Ба-цзе, – но зачем напустил холодный ветер, заморозил реку и устроил западню нашему учителю? Сейчас же верни его нам, и мы не станем беспокоить тебя, но, смотри, не вздумай отказать нам: взгляни на эти грабли, знай, пощады не будет!
   – Ну и разошелся этот монах, – сказал дух, ехидно улыбнувшись. – Что ж, если хочешь знать, так это действительно я напустил холод и заморозил реку. Я захватил вашего учителя. Однако если ты думаешь, что тебе удастся вернуть его, так знай, что сейчас дело обстоит иначе, чем в прошлый раз. Тогда я отправился на пиршество и не захватил с собой никакого оружия. Лишь поэтому тебе удалось ранить меня. Но теперь ты от меня не уйдешь. Знаешь что: давай сразимся круга три, одолеешь меня – я верну вам вашего учителя. Не одолеешь, я съем в придачу и тебя.
   – Дорогой сынок! – воскликнул Чжу Ба-цзе. – Что ж, пусть будет по-твоему! Но посмотри хорошенько на эти грабли!
   – А монах-то из тебя никудышный, – заявил дух.
   – Слушай, сынок, – сказал Чжу Ба-цзе, – а ты, оказывается, не так глуп. Ведь я действительно совсем недавно стал монахом. Но как ты узнал?
   – Да по тому, как ты орудуешь граблями, – отвечал дух. – Ты, наверное, работал на каком-нибудь огороде и стащил их у хозяина.
   – Сынок, – произнес Чжу Ба-цзе, – уж не думаешь ли ты, что этими граблями обрабатывают землю. Так вот слушай:

     Молот, посох и грабли
     Бились ожесточенно:
     Сплавлены были зубья,
     Словно когти дракона;
     Яркие, золотые,
     Были на змей похожи;
     Слабый враг перед ними
     Падал в смертельной дрожи.
     Если ж бывала встреча
     С равными им врагами,
     То извергали грабли
     Невыносимое пламя.
     Вот Чжу Ба-цзе с Ша-сэном
     Биться с духом решили —
     Много в пути на Запад
     Духов они сразили;
     Тучами крыли небо —
     Солнце пряталось где-то;
     Если же было нужно,
     Всё заливали светом.
     Встав, Чжу Ба-цзе великий
     Крикнул на поле брани:
     «Хоть распугал ты тигров
     В горных лесах Тайшани.
     Хоть бы тебя страшились
     В синем море драконы,
     Девять дырок получишь,
     Граблями заклейменный!»

   Однако дух не поверил Чжу Ба-цзе и взмахнул своим медным молотом, готовясь нанести страшный удар. Но Чжу Ба-цзе успел загородиться граблями.
   – Вот гнусное чудовище! – заорал он. – Ты ведь совсем недавно стал оборотнем.
   – А откуда это тебе известно? – удивился дух.
   – Да видно, как ты орудуешь молотом. Наверное, работал у серебряных дел мастера, – отвечал Чжу Ба-цзе, – а потом украл у него молот.
   – Этот молот вовсе не предназначен для ковки серебра. Вот послушай, что я тебе скажу:

     Девять лепестков сложились вместе:
     Палицу они образовали
     Со стволом пустым, цветеньем вечным
     На земле отыщется едва ли,
     Разве только встретится на небе,
     Лотосоподобное растенье:
     Плод – коричнев, корка – изумрудна:
     Всех оно прекрасней, без сравненья!
     В старом яшмовом пруду небесном
     Выросло и дышит ароматом.
     Я ковал его, чтоб крепость меди
     Спорила с испытанным булатом.
     Что пред ним и сабли и секиры! —
     Топоры дробит одним размахом.
     Чуть оно твоих коснется грабель,
     Сразу грабли разлетятся прахом!

   Увидев, как они расшумелись, Ша-сэн не стерпел и, выступив вперед, крикнул:
   – Эй ты, чудовище! Перестань бахвалиться! Ведь старые люди недаром говорили: «Чем хвалиться попусту, лучше выйти и показать, на что ты способен». А теперь – ни с места! И попробуй-ка сразись со мной.
   Дух вовремя успел предохранить себя от удара, загородившись молотом.
   – Да какой из тебя монах! – крикнул он.
   – А ты откуда знаешь? – удивился Ша-сэн.
   – Потому что с виду ты простой пекарь.
   – Чем же я, по-твоему, похож на пекаря?
   – А тем, что так ловко орудуешь скалкой.
   – Ах ты, тварь грязная! – Ша-сэн даже выругался. – Да ты, наверное, и не знаешь, что:

     Нет оружья у людей такого —
     Ты поэтому его не ценишь!
     Из чертогов вынесено лунных,
     Не могло оно отбросить тени:
     Из священнейшего древа Соло [175 - Соло – исполинское дерево, под которым, по преданию, родился и умер Будда.]
     Сделано, украшено богато.
     Камни драгоценные снаружи,
     Золото внутри и ароматы.
     Брал его когда-то император:
     На пирах оно тогда блистало.
     Взял его я, чтоб оно монаха
     Силою волшебной охраняло.
     Пусть в путях на Запад неизвестно,
     Но зато на небе знаменито!
     От его единого удара
     Ты падешь в бою, с башкой разбитой!

   Дальше дух не мог слушать, он даже в лице изменился от гнева, и тогда на дне реки произошел отчаянный бой:

     Чжу Ба-цзе, Ша-сэн схватились с духом:
     Был один – небесным полководцем,
     На землю сошедшим добровольно;
     Был другой – небесным полководцем,
     Изгнанным в пределы преисподней.
     С двух сторон они сжимали духа,
     Наседая с силою могучей.
     Похвалялся дух, что в одиночку
     Он сопротивляется монахам.
     На роду написано им было
     Чистой добродетели достигнуть —
     Только каждой вещи в этом мире
     Противостоит другая сила.
     Если воду побеждает суша,
     Высохнет вода – и дно откроет.
     Из воды ж являются деревья,
     И на них цветы благоухают.
     В этом тайный смысл ученья Будды;
     Этим руководствуясь законом,
     И бессмертья делают пилюли.
     Мать-земля рождает в темных недрах
     Золота прекрасные побеги;
     Золото опять рождает воду,
     А вода детей своих рождает.
     Жизни всей дает вода основу:
     И поит цветы, поит деревья;
     Дерево огонь в себе содержит.
     Всех пяти стихий соединенья
     Проявляются многообразно,
     Изменяя лик они в боренье.
     Посмотрите, как прекрасен молот…
     Медными он блещет лепестками.
     Как чудесен посох полосатый, —
     Он огнями яркими сверкает!
     Изначально в мире были грабли,
     Светоносны, как светила неба!
     Все распалось на девять – в боренье…
     В неизвестном разобраться трудно.
     Но монахи жертвовали жизнью,
     Чтобы соблюсти свои обеты.
     Отказались от удобств житейских,
     Сакья-муни послужить желали,
     Не боясь опасностей смертельных;
     Здесь, в сраженье, выступали дружно,
     Не давая молоту простора:
     Слева – посох отражал удары,
     Справа – молоту встречались грабли.

   Уже четыре часа бились трое под водой, однако так и нельзя было сказать, кто из них победит. Наконец Чжу Ба-цзе понял, что им не одолеть духа, и подал знак Ша-сэну. Притворившись побежденными, они бросились назад, волоча за собой свое оружие.
   – Ребятки! – крикнул тут дух своим подчиненным. – Вы оставайтесь здесь на страже, а я догоню этих стервецов: отличная у вас будет закуска.
   И вы только взгляните: словно лист, несомый осенним ветром, или цветы, сбитые дождем, дух, поднявшись на поверхность воды, помчался за своими противниками.
   Между тем Великий Мудрец Сунь У-кун стоял на восточном берегу и пристально следил за прибрежными волнами. Вдруг вода забурлила и из нее с шумом и криком, задыхаясь, выскочил Чжу Ба-цзе, а вслед за ним показался и Ша-сэн.
   – Пришел, здесь! – кричали они.
   – Стойте, куда вы? – раздался крик, и из воды тотчас же выскочил дух.
   – Отведай-ка моего посоха! – заорал тут Сунь У-кун.
   Однако дух успел уклониться от нападения и, взмахнув своим молотом, стал отражать удары. Один из противников вздымал волны, другой – проявлял свою волшебную силу на берегу. Однако не успели они схватиться и трех раз, как дух почувствовал усталость и, поняв, что сопротивляться дальше не в силах, исчез в водных глубинах. После этого наступила тишина, и волны не тревожили больше реку.
   – Ну и досталось нам, братья, – вздохнул Сунь У-кун.
   – Дорогой брат, – сказал тут Ша-сэн. – На берегу дух чувствовал себя не совсем уверенно, но вот в воде с ним не справиться. Мы с Чжу Ба-цзе нападали на него с двух сторон и все же едва держались. Что же нам теперь делать, как спасти учителя?
   – Медлить нельзя, дух может причинить нашему учителю вред.
   – Вот что, брат, – сказал тут Чжу Ба-цзе, – я постараюсь выманить его из воды, ты же не шуми, подымись в воздух и жди там. Если дух высунет голову, бей его прямо по макушке. Если ты не убьешь его, то хоть оглушишь. А уж тут я подоспею со своими граблями и полностью рассчитаюсь с ним.
   – Вот это верно! – обрадовался Сунь У-кун. – Будем, как говорится, действовать дружно. Только так мы и сможем одолеть духа.
   И вот двое из них снова отправились в воду, но говорить об этом мы пока не будем, а расскажем лучше о том, как дух, потерпев поражение, вернулся к себе во дворец. Здесь его окружили подчиненные духи.
   – Куда вы угнали монахов, великий князь? – спросила окунь-самка, выступив вперед.
   – У этих монахов оказался еще один помощник, – отвечал дух. – Я не знаю, сколько весит его посох, но мой молот не устоит против него. Я не выдержал и трех схваток, как вынужден был признать свое поражение.
   – А не можете ли вы, великий князь, сказать, как выглядит их помощник? – спросила самка-окунь.
   – Этот монах остроухий, с плоским носом, с золотистыми, словно огонь, глазами, весь обросший шерстью. Он, пожалуй, похож на Бога грома.
   От этих слов у окуня-самки мороз пошел по коже.
   – Великий князь! – воскликнула она. – Хорошо, что вы оказались столь разумным и вовремя покинули поле боя. Вы спасли себя. Задержись вы там, пришлось бы вам распрощаться с жизнью. Этого монаха я знаю.
   – Откуда же ты знаешь его? – поинтересовался дух.
   – В то время я жила в Восточном море и слышала, как старый Царь драконов рассказывал о его славе. Пятьсот лет тому назад этот монах взбунтовался против небесных чертогов. Это изначальный животворный дух, золотой святой, прекрасный царь, Великий Мудрец, равный небу. Недавно он принял буддизм и сейчас охраняет Танского монаха, который идет на Запад за священными книгами. Зовут его Сунь У-кун – странствующий монах. Он обладает волшебной силой, а также способностью много раз перевоплощаться. Как же вы осмелились сердить его? Смотрите впредь не вступайте с ним в бой.
   Не успела окунь-самка проговорить это, как появился дух-привратник.
   – Великий князь, – доложил он, – монахи снова явились к воротам и вызывают вас на бой.
   – Вы очень предусмотрительны, дорогая сестра, – промолвил дух. – Теперь я уж больше не выйду к ним, нечего мне там делать. Ребята! – крикнул он. – Закройте-ка покрепче ворота. Недаром говорится: «Пусть кричат у ворот, ворот не открывать». Пускай шумят хоть два дня. А когда угомонятся и уйдут отсюда, мы распорядимся Танским монахом по собственному усмотрению.
   Выполняя приказ своего властелина, духи стали подтаскивать к воротам камни, завалили их глиной и наконец накрепко закрыли.
   Между тем Чжу Ба-цзе и Ша-сэн не переставали вызывать духа на бой, и лишь когда убедились, что все напрасно, Дурень рассердился и изо всей силы хватил по воротам своими граблями. Но ворота были настолько крепко заперты, что только на восьмом ударе удалось выломать дверцу. За воротами вздымались горы наваленной комьями глины.
   – Слушай, брат! – сказал Ша-сэн. – Дух так испугался нас, что завалил свои ворота и, конечно, не выйдет сюда. Придется нам пока вернуться на берег и посоветоваться с нашим братом, что делать дальше.
   Чжу Ба-цзе согласился, и они отправились на берег. Между тем Сунь У-кун, как и было договорено, сидел на облаке с посохом наготове. Увидев, что на берег вышли только его друзья, а духа нигде не видно, он тотчас же спустился вниз и поспешил к своим братьям.
   – Что же вы не поступили так, как мы условились?
   – Это чудовище не желает показываться, – сообщил Ша-сэн. – Мы выломали ворота и увидели, что они завалены глиной. Вот почему мы не вступили с ним в бой и решили посоветоваться, как спасти нашего учителя.
   – В таком случае ничего не поделаешь, – сказал Сунь У-кун. – Вы оставайтесь пока здесь, на берегу, и следите, чтобы дух как-нибудь не улизнул. А я скоро вернусь.
   – Куда же ты, брат, собрался? – спросил Чжу Ба-цзе.
   – Я отправлюсь на гору Путошань, к бодисатве, узнаю, откуда взялось это чудовище и как его зовут, а затем отправлюсь на его родину, расправлюсь со всеми его родными и соседями и вернусь сюда, чтобы схватить самого духа и спасти учителя.
   – Дорогой брат, – произнес со смехом Чжу Ба-цзе, – дело это очень хлопотливое, да и времени отнимет слишком много.
   – Ручаюсь, что это вовсе не так трудно и времени отнимет не очень много, – успокоил его Сунь У-кун. – Я мигом возвращусь.
   О чудесный Великий Мудрец! Он взвился ввысь на луче волшебного света и в одно мгновение очутился у Южного моря. Через каких-нибудь полчаса он уже увидел хребет Лоцзяшань. Здесь он опустился на своем облаке на землю и был встречен двадцатью четырьмя небесными духами, духом – хранителем горы, Мокшей, шаньцай тунцзы и дочерьми дракона, несущими жемчуг. Приветствуя Сунь У-куна поклонами, они спросили:
   – Что привело вас сюда, Великий Мудрец?
   – Я хочу повидать бодисатву, – отвечал Сунь У-кун.
   – Сегодня утром она покинула пещеру, – отвечали небожители, – и никому не позволила сопровождать ее. Она отправилась погулять в бамбуковую рощу. Однако, зная, что вы придете, приказала встречать вас здесь и велела передать, что сразу не сможет вас принять. Поэтому, будьте милостивы, присядьте здесь на изумрудный утес и обождите ее.
   Только было хотел Сунь У-кун присесть, как к нему подошел один из учеников бодисатвы и, с поклоном приветствуя его, молвил:
   – О Великий Мудрец Сунь У-кун! Благодаря вашим высоким благодеяниям и милосердию бодисатвы я теперь безотлучно нахожусь при ней, моей повелительнице, прислуживаю ей у лотосового трона и всегда испытываю на себе ее великое милосердие.
   В подошедшем небожителе Сунь У-кун узнал духа – Красного ребенка.
   – Я знал тебя еще злым духом, – смеясь, сказал он. – И лишь теперь когда ты многое познал, то понял наконец, как благороден Сунь У-кун.
   Прошло довольно много времени, а бодисатва все не появлялась. Сунь У-кун уже стал сердиться.
   – Уважаемые небожители! – воскликнул он. – Доложите, пожалуйста, бодисатве, что, пока я ее здесь дожидаюсь, мой учитель может погибнуть.
   – Мы не смеем тревожить бодисатву, – отвечали те. – Она приказала вам ждать и сказала, что сама придет сюда.
   Но Сунь У-кун по натуре своей был существом нетерпеливым и, не в силах больше ждать, вскочил на ноги и направился к роще. И, о чудо!

     Царь прекрасный обезьяний
     Был насмешником известным,
     И его не в состоянии
     Удержать был сонм небесный.

     В рощу смелыми шагами
     Обезьяний царь вступает
     И широкими глазами
     Каждый кустик озирает.

     Бодисатвы облик нежный
     Он заметил зорким взглядом:
     Занималась та небрежно
     Утренним своим нарядом.

     Гуаньинь скрестила ноги,
     Кожа рук ее блистала:
     На подстилке у дороги
     Бодисатва отдыхала.

     Не видать на ней халата.
     Кофта собрана умело,
     Юбка из парчи богатой
     Стройный стан ее одела.

     Был прекрасен облик чистый:
     Плечи – голы, ноги – босы.
     Словно легкий шелк пушистый,
     Были спутанные косы.

     Бодисатва подымала
     Перламутровую руку
     И стальным ножом срезала
     Кожу тонкую с бамбука.

   Увидев ее, Сунь У-кун не удержался и громко крикнул:
   – Бодисатва! Ученик твой от всего сердца приветствует тебя!
   – Обожди меня возле рощи! – приказала бодисатва.
   – Милостивая бодисатва! – не отставал Сунь У-кун. – Мой учитель в опасности. И я пришел сюда лишь для того, чтобы узнать все о чудовище, которое обитает в реке, Достигающей неба.
   – Покинь рощу и обожди, пока я выйду, – повторила бодисатва.
   Сунь У-кун не смел больше настаивать на своем и вышел из рощи.
   – Что это бодисатва решила сегодня заняться хозяйственными делами? – обратился он к небожителям. – Почему, вместо того чтобы восседать на лотосовом троне в своем убранстве и предаваться наслаждениям, она пошла в бамбуковую рощу и срезает там кожицу бамбука?
   – Мы ничего не знаем, – отвечали небожители. – Мы знаем только, что сегодня утром она вышла из пещеры, даже не надев своего наряда, и отправилась прямо в бамбуковую рощу. Нам же она приказала встретить вас здесь. Очевидно, она что-то делает для вас.
   Сунь У-куну ничего не оставалось, как запастись терпением и ждать. Вскоре из рощи показалась сама бодисатва с бамбуковой корзиночкой в руках.
   – Ну, Сунь У-кун, – промолвила она, – пойдем спасать Танского монаха.
   – Я не смею торопить вас, бодисатва, – отвечал Сунь У-кун. – Может быть, вы пойдете к себе и оденетесь, а затем уже займете свой трон.
   – Я не хочу тратить на это время, – отказалась бодисатва. – Так пойду.
   И, покинув небожителей, она на волшебном луче взвилась в воздух. Великий Мудрец последовал за ней, и очень скоро они прибыли к реке, Достигающей неба.
   – Ну и горяч же наш брат, – завидев их, говорили между собой Чжу Ба-цзе и Ша-сэн. – Большой шум, должно быть, поднял он на Южном море, раз сама бодисатва, даже не принарядившись как следует, явилась сюда.
   Когда бодисатва с Сунь У-куном опустились на берег, Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, склонившись, приветствовали бодисатву:
   – Простите нас, милостивая бодисатва, что мы беспокоим вас.
   Тут бодисатва сняла с себя шелковый пояс и прикрепила к нему корзинку. Затем она понеслась на облаках над рекой вверх по течению и, забросив корзинку в реку, произнесла заклинание:
   – Погибшие, уходите! Живые, оставайтесь здесь!
   Повторив его раз семь, она вытащила корзинку из воды. И что же вы думаете? В корзинке оказалась золотая рыбка. Она извивалась, била своим сверкающим хвостом и мигала глазами.
   – Сунь У-кун, – громко приказала бодисатва, – живее иди в воду и спасай своего учителя!
   – Да как же я могу спасти его, ведь мы не выловили еще чудовище? – возразил Сунь У-кун.
   – А это что? – сказала бодисатва, указывая на корзинку.
   – Неужели эта рыбка обладала столь волшебными способностями?! – с изумлением спросили Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, кланяясь.
   – Это была огромная золотая рыба, которую я вскормила в своем лотосовом пруду, – сообщила им бодисатва. – Она имела привычку каждый день высовывать из воды голову и слушать священное писание. Таким образом ей удалось выработать в себе эти волшебные качества. Молот с девятью лепестками, которым она действовала, всего-навсего цветок лотоса с нераспустившимся бутоном, который она при помощи волшебства превратила в свое оружие. Однажды, во время огромного морского прилива, когда все затопило, рыба попала сюда. И вот сегодня, опираясь на балюстраду и любуясь цветами, я была удивлена, почему это существо не приветствует меня. Когда же я тщательно проследила, куда она скрылась, то поняла, что она здесь и, превратившись в духа, угрожает жизни вашего учителя. Поэтому-то я, не успев даже причесаться и одеться, сплела корзинку, чтобы захватить чудовище.
   – Милостивая бодисатва, – молвил тут Сунь У-кун, – обожди немного, я позову сюда семейство Чэнь и всех остальных последователей Будды: пусть они узрят твой золотой лик. Это будет для них великая милость. Мы расскажем им также о том, как было выловлено чудовище. Подобное чудо укрепит веру и увеличит благочестие этих смертных.
   – Ну что ж, – согласилась бодисатва, – зови их, только быстрее.
   Чжу Ба-цзе и Ша-сэн опрометью помчались в селение и стали звать:
   – Спешите лицезреть живую бодисатву Гуаньинь!
   Все население деревни, от мала до велика, бросилось на берег, и тут, несмотря на воду и грязь, люди опустились на колени, отбивая земные поклоны, и случилось так, что среди них оказался искусный живописец, который нарисовал в этот момент бодисатву Гуаньинь с корзинкой в руках. Тогда-то и появилось ее первое изображение. После этого бодисатва удалилась в сторону Южного моря.
   Между тем Чжу Ба-цзе и Ша-сэн, прокладывая себе путь в воде, направились к жилищу Черепахи на розыски своего учителя. Все оборотни-рыбы были мертвы и уже начали разлагаться. Чжу Ба-цзе и Ша-сэн прошли за дворец и, раскрыв каменный ящик, освободили своего учителя. На собственных плечах понесли они Трипитаку и, выбравшись наконец из воды, предстали перед всеми. Увидев Трипитаку, братья Чэнь склонились.
   – Если бы вы послушались нас, почтенный отец, и остались здесь, – молвили они, – не пришлось бы вам подвергать свою жизнь такой опасности.
   – Ну, об этом сейчас не стоит говорить, – сказал Сунь У-кун. – Хорошо, что жителям вашего селения не надо будет беспокоиться о жертвоприношении в будущем году. Теперь вы навсегда освободились от этого злого духа – великого князя, и он не будет причинять вам вреда. А сейчас мы побеспокоим вас, уважаемые братья Чэнь, и попросим поскорее найти лодку, чтобы мы могли переправиться через реку.
   – Все будет сделано! – охотно отозвался один из братьев по имени Чэнь Цин.
   И он тотчас же приказал напилить досок и сделать лодку. Все жители старались чем-нибудь помочь. Один предлагал достать мачты и паруса, другой – весла и шесты. Третий обещал достать веревки, четвертый заявлял, что будет платить гребцам.
   Но вдруг общий шум заглушил громкий голос, раздавшийся из реки:
   – Великий Мудрец, зачем строить лодку и понапрасну тратить силы, средства и материал? Я перевезу вас всех с вашим учителем через реку.
   Этот голос вызвал такой страх у жителей деревни, что почти все они бросились бежать, за исключением самых храбрых, которые с трепетом ожидали, что будет дальше. Через некоторое время из воды показалось чудовище. И вы только послушайте, каким оно было:

     Чудовище с божественною силой —
     Она жила в воде за веком век;
     Она средь ила хвост свой волочила
     И пряталась на дне у тысяч рек.

     Пучину вспучив, на берег ползла
     И солнцу совершала поклоненье.
     Квадратной голова ее была —
     Подобной нет у смертного творенья.

     На берегу морском ложилась спать,
     И дух она ученьем укрепляла,
     Чтоб Истину глубоко постигать…
     Давно здесь Черепаха обитала.

   – Спешите лицезреть живую бодисатву Гуаньинь!

   – Великий Мудрец, – повторила старая Черепаха, – зачем строить лодку, я перевезу вас вместе с вашим учителем через реку.
   – Ах ты, проклятая тварь! – заорал Сунь У-кун, размахивая своим посохом. – Если ты хоть еще немного приблизишься к берегу, я прикончу тебя этим посохом.
   – Я очень признательна вам, Великий Мудрец, за оказанную вами милость, – продолжала Черепаха, – и искренне хочу оказать вам услугу. Почему же вы грозитесь убить меня?
   – За какую это милость ты хочешь отблагодарить меня? – спросил Сунь У-кун.
   – Вы, может быть, и не знаете, Великий Мудрец, – отвечала Черепаха, – что дом старой Черепахи на дне этой реки – мое обиталище. В течение многих поколений этот дом принадлежал предкам и от них перешел ко мне. Путем самоусовершенствования я овладела волшебной силой и полностью перестроила доставшийся мне от предков дом, превратив его в настоящий водный дворец. И вот в один прекрасный день, девять лет тому назад, здесь появился злой дух. Плывя по течению и взбаламучивая воду, он напал на мое жилище и вступил со мной в бой. Многие из моих детей погибли, а большинство родственников попало к нему в плен. У меня не было сил бороться с ним, и мой дом достался этому злодею. Но вот сейчас, благодаря тому что вы, Великий Мудрец, спасая своего учителя, пригласили сюда бодисатву Гуаньинь и она избавила реку от этого чудовища, мой дом снова перешел ко мне. Теперь я могу собрать всех родных и устроить их удобно в нашем старом жилище, а не прозябать в тине и грязи, как нам приходилось все это время. Подобная милость огромна, как гора, и глубока, как море. Однако милость оказана не только нам. Жители этого селения избавлены теперь от необходимости каждый год приносить жертвы. Знаете ли вы, скольких людей спасли от смерти? Это поистине значит убить двух зайцев. Так разве не должны мы выразить вам свою благодарность?
   Выслушав Черепаху, Сунь У-кун в душе остался очень доволен и, убрав посох, сказал:
   – А ты не лжешь?
   – Разве стану я обманывать вас, Великий Мудрец, после того как вы оказали мне столь великую милость?! – воскликнула Черепаха.
   – Поклянись небом, что говоришь правду, – приказал Сунь У-кун.
   И Черепаха, широко раскрыв красный рот и глядя на небо, принесла следующую клятву:
   – Пусть тело мое превратится в воду, если я не переправлю вас благополучно через реку, Достигающую неба.
   – Ну, теперь можешь выходить на берег, – сказал, улыбаясь, Сунь У-кун.
   Старая Черепаха подплыла и, поднатужившись как могла, взобралась на берег. Люди подошли поближе, чтобы рассмотреть ее. Это была огромная черепаха, покрытая белым панцирем, четырех чжанов в диаметре.
   – Садитесь, учитель, – пригласил Сунь У-кун, – поплывем.
   – Ученик мой, – отвечал Трипитака, – даже когда река была покрыта толстым слоем льда, мы двигались по ней с трудом. Боюсь, что на спине Черепахи мы будем чувствовать себя очень неустойчиво.
   – Не волнуйтесь, учитель, – успокоила его Черепаха. – На моей спине вы будете чувствовать себя куда увереннее, чем на самом толстом льду. Если я хоть слегка накренюсь, то готова полностью отвечать за это.
   – Учитель, – вмешался тут Сунь У-кун, – существо, которое умеет говорить человеческим языком, не может лгать. Ну, братья, – скомандовал он, – ведите, коня!
   К этому времени на берег реки проводить отъезжающих собралось все население деревни Чэньцзячжуан – пришли и древние старцы, и малые дети. По распоряжению Сунь У-куна коня поставили на самой середине панциря Черепахи. Трипитака стал слева, около головы коня, Ша-сэн – справа, Чжу Ба-цзе – позади, а Сунь У-кун – впереди. Опасаясь, как бы Черепаха не выкинула с ними какой-нибудь штуки, он снял с себя пояс, которым была подвязана его тигровая накидка. Один конец его он привязал к носу черепахи, а другой взял в руку. Получилось нечто вроде повода. Затем одной ногой он стал на голову Черепахи, а другой – уперся ей в спину. Итак, держа в одной руке повод, а в другой посох, он крикнул:
   – Ну, теперь можешь трогаться, только осторожно! Помни, что при малейшем наклоне ты получишь удар по голове.
   – Да как же я осмелюсь! – воскликнула Черепаха.
   С этими словами она выпустила свои лапы и, погрузившись в реку, поплыла так спокойно, словно двигалась по земле. В это время оставшиеся на берегу люди сжигали фимиам, отбивали земные поклоны и произносили:
   – О Амитофо! Великий Будда!
   И действительно, можно было подумать, что святой Алохань явился к простым смертным и что на землю сошел живой Будда. Мы не будем распространяться о том, как народ на берегу возносил свои молитвы. Лишь когда путники скрылись из виду, все разошлись по домам.
   Не прошло и дня, как Трипитака со своими учениками на спине Черепахи проделал путь в восемьсот ли и благополучно переправился через реку, Достигающую неба. Не замочив даже рук и ног, они высадились на противоположном берегу. Очутившись на суше, Трипитака сложил руки и, благодаря Черепаху, промолвил:
   – Старая Черепаха! Очень жаль, что мне нечем отблагодарить тебя за оказанную нам услугу. Но я надеюсь, что смогу сделать это, когда буду возвращаться со священными книгами.
   – Вы можете не беспокоиться и не думать об этом, – сказала Черепаха. – Но у меня есть к вам одна просьба. Я слышала, что в Индии живет Будда, который выше законов жизни, ему известно и прошлое, и будущее. Так вот, я занимаюсь самоусовершенствованием уже более тысячи трехсот лет. За это время я достигла долголетия и легкости тела, научилась говорить по-человечески, но до сих пор не могу освободиться от своего панциря. Я была бы вам очень признательна, учитель, если бы вы, когда приедете в Индию, спросили у Будды, сколько еще пройдет времени до того момента, когда я смогу освободиться от панциря и принять человеческий облик?
   – Я обязательно спрошу его об этом, – обещал Трипитака.
   После этого Черепаха скрылась под водой. Сунь У-кун помог Трипитаке сесть на коня, Чжу Ба-цзе взвалил на себя коромысло с вещами, Ша-сэн пошел рядом. Вскоре они вышли на дорогу и двинулись прямо на Запад. Об этом поистине можно было сказать:

     Шествовал на Запад
     Много дней монах,
     Поклониться Будде
     Получив указ;

     Млечный Путь прошел он,
     Долго шел в горах.
     Трудности встречались
     На пути не раз.

     Шел он непреклонно —
     Цель была ясна.
     Лишь бы долг исполнить —
     Гибель не страшна!

   Однако, если вы хотите знать, сколько им предстояло еще пройти и как велики были бедствия, постигшие их, вам придется прочитать следующие главы.

Глава пятидесятая,

//-- в которой говорится о том, как страсти вносят сумятицу в чувства и мысли и как от смятения духа человек попадает в руки дьявола --//
   Стихи гласят:

     Душе всегда потребно очищенье,
     И страсти подлежат искорененью.
     Не дай, чтоб Будда с вышины упал!
     Ведь только тот, кто чист и светел стал,
     Способен обсуждать первоначало,
     Чтоб Цаоси [176 - Цаоси – легендарная река.] свободно протекала.
     Светильник жизни чистить не ленись
     И мысль сосредоточивать учись,
     И равномерным сохраняй дыханье —
     Таким путем достигнешь созерцанья.

   Это стихотворение называется «Нанькэ-цзи», оно повествует о том, как Танский монах избежал бедствия на покрытой льдом реке, Достигающей неба, и благополучно переправился на панцире белой Черепахи на другой берег. Здесь он и три его ученика вышли на большую дорогу и продолжали свой путь на Запад.
   Стояла суровая зима, однако:

     Тихо лес сияет,
     Дымкою охвачен.
     А хребет высокий,
     Как вода, прозрачен.

   Неожиданно перед путниками выросла огромная гора, которая преградила им дорогу. Узкая тропинка извивалась между кручами, уходя все выше и выше. Кругом громоздились груды камней, вздымались вверх опасные скалы и утесы. Идти становилось все труднее.
   Натянув поводья, Трипитака остановил коня.
   – Дети мои! – позвал он.
   К нему тотчас же подошел Сунь У-кун, а за ним – Чжу Ба-цзе и Ша-сэн.
   – Что прикажете, учитель? – спросил Сунь У-кун.
   – Посмотрите, какие высокие горы, – промолвил Трипитака. – Боюсь, что здесь много диких зверей, всякой нечисти и оборотней, которые губят людей. Нам следует все время быть настороже.
   – Успокойтесь и не тревожьте себя, учитель, – отвечал Сунь У-кун. – У нас, ваших учеников, одна цель и одни стремления: мы встали на путь Истины и обладаем силой, усмиряющей волшебников и покоряющей оборотней. Так что вам нечего бояться всякой нечисти.
   Эти слова успокоили Трипитаку, и он двинулся дальше. Когда они достигли какой-то лощины, Трипитака въехал на утес и огляделся. Перед ним вздымались прекрасные горы.

     Огромные горы вздымались —
     Откосы, отвесы, твердыни,
     Огромные горы вздымались,
     Взлетая к небесной сини.

     Небес бирюзу закрывали
     Откосы, отвесы и кручи:
     Подобные спящим тиграм,
     Камней громоздились кучи.

     Сосновые ветки спускались
     Подобно летящим драконам,
     Холодные мчались потоки,
     И птицы пели по склонам.

     Рычали голодные тигры,
     Цветы раскрывала слива,
     Легко кружились снежинки,
     И ветер выл у обрыва.

     С угрозою мчались тучи,
     Воронья стая металась,
     Искали олени пастбищ,
     Но следа к ним не осталось.

     Увы, в такую погоду
     Продолжить путь невозможно:
     И путник, нахмурив брови,
     Чело прикрывает тревожно.

   И вот четыре путника, несмотря на снег и холод, пронизывавший их до костей, перевалили вершину крутой горы и увидели вдали, в одной из горных долин, высокие пагоды и строения, а вокруг них – чистые домики, разбросанные то тут, то там.
   – Ученики мои! – радостно воскликнул Трипитака. – Сегодня мы изрядно померзли и проголодались. Но судьба посылает нам счастье: я вижу пагоды, строения и уютные жилища. Там, в долине, несомненно живут люди и, очевидно, есть буддийский монастырь. Мы сейчас же пойдем туда и попросим покормить нас. А как только подкрепимся и отдохнем, отправимся дальше.
   Сунь У-кун стал пристально всматриваться в даль и заметил, что над долиной, на которую указывал Трипитака, плавают темные зловещие облака и весь воздух словно насыщен злом.
   – Учитель, – сказал он, обернувшись назад. – Это зловещее место.
   – Но ведь там есть пагоды, павильоны, беседки, – возразил Трипитака. – Почему же оно зловещее?
   – Да откуда вы знаете, учитель, – отвечал с улыбкой Сунь У-кун. – На дорогах Запада водятся разного рода оборотни и злые духи. Они очень искусно обманывают людей и могут не только превращать любые вещи в хижины и строения, но легко создают дворцы, пагоды и павильоны. Разве вы не знаете, что среди девяти видов драконов есть рогатый дракон. Этот дракон обладает способностью излучать особое сияние, и если смотреть на него, то начинают мерещиться здания, дворцы или же мелкие пруды. Когда встречаются большие реки, этот мираж действует с особой силой. Птица, например, непременно останавливается и не может лететь. И что бы вы ни предпринимали, это чудовище все равно моментально проглотит вас. Это очень таинственное и самое опасное для человека существо. А место, которое вы видите, зловещее, и нам ни в коем случае нельзя идти туда.
   – Но ведь мы можем погибнуть с голоду, – возразил Трипитака.
   – Если вы действительно так голодны, учитель, сойдите с коня и посидите где-нибудь в укромном месте, – предложил Сунь У-кун. – Я раздобуду пищу, и вы сможете подкрепиться.
   Трипитака последовал совету своего ученика и спешился; Чжу Ба-цзе взял коня за повод, а Ша-сэн опустил носилки, развязал узел и, вытащив чашу для сбора подаяний, передал ее Сунь У-куну. Принимая чашу, Сунь У-кун сказал Ша-сэну:
   – Дорогой брат! Оставайтесь тут и хорошенько охраняйте нашего учителя, а я отправлюсь за подаянием. Как только вернусь, мы снова тронемся в путь, на Запад.
   Ша-сэн обещал в точности выполнить указание. Тогда Сунь У-кун обратился к Трипитаке.
   – Учитель, – молвил он, – долина, которую мы видим, не предвещает ничего хорошего, она грозит бедой. Ни в коем случае не двигайтесь с места, пока я буду ходить за подаянием.
   – Ну, об этом можешь не говорить, – отвечал Трипитака. – Только смотри возвращайся быстрее. Я буду ждать тебя здесь.
   Сунь У-кун совсем уж было собрался уйти, но снова вернулся и подошел к Трипитаке.
   – Учитель, – сказал он, – я знаю, что человек вы не очень усидчивый, и вот ради вашей безопасности решил применить средство, оберегающее вас.
   С этими словами он взял свой посох с золотыми кольцами и, взмахнув им несколько раз, начертил на земле круг. Затем он велел Трипитаке занять место в середине, а Чжу Ба-цзе и Ша-сэну встать рядом с учителем и охранять его. Коня и вещи он приказал поместить тоже в кругу. Затем он сложил ладони рук и произнес, обращаясь к Трипитаке:
   – Круг, который я начертил, все равно что бронзовая или железная стена. Ни хищный зверь, ни злой дух или оборотень не сможет приблизиться к вам. Но вы не должны выходить за пределы этого круга. Если будете сидеть спокойно, ничего с вами не случится. Но стоит выйти из круга – и с вами непременно произойдет беда. Смотрите же, твердо помните, что я сказал. А теперь желаю вам всяческого счастья!
   Трипитака обещал выполнить все, что велел Сунь У-кун, и вместе с обоими учениками разместился в середине круга. А Сунь У-кун, вскочив на облако, отправился в селения собирать подаяние. Он летел к югу и вдруг увидел дремучий лес с вздымающимися к самому небу старыми деревьями. Оказалось, что это селение. Сунь У-кун опустился на землю и стал пристально осматриваться кругом. И что же он увидел;

     Реденький бамбук под ветром гнется,
     И квадратный замерзает пруд.
     Снег присыпал густо ветви ивы;
     Рядом сосны пышные растут.

     И солома этих бедных кровель,
     Хвоя горделивая сосны —
     В тонком серебре, – наполовину
     Белым снегом запорошены.

     Вдоль оград уже цветут нарциссы,
     С крыш сосульки льдистые висят,
     И хотя свистит холодный ветер,
     Но несет он дивный аромат.

     Все кругом еще покрыто снегом;
     Догадаться не сумеешь ты,
     Где благоухают зимней сливы
     Лепестки, раскрывшие цветы.

   Сунь У-кун медленно двигался вперед, любуясь деревней. Вдруг он услышал скрип калитки плетеных ворот: на улицу вышел старик в ветхой буддийской рясе. В руках у него был посох из растения ли. На голове – меховая шапка из овчины. На ногах – туфли из камыша. Опираясь на посох, старик посмотрел на небо и сказал:
   – Ветер подул с северо-запада, значит завтра будет ясная погода.
   Не успел он договорить, как из-под ног у него выскочила маленькая собачонка, которая, набросившись на Сунь У-куна, залилась звонким лаем. Тут только старик обернулся и увидел Сунь У-куна, а тот, держа чашку для сбора подаяний, обратился к старику со следующими словами:
   – Милостивый благодетель! Я ученик Танского монаха, который по повелению китайского императора идет на Запад поклониться Будде и взять у него священные книги. И вот, когда мы очутились неподалеку от вашего драгоценного дома, моего учителя стал мучить голод. Поэтому-то я и пришел в ваш почтенный дом попросить подаяния.
   Выслушав Сунь У-куна, старик только покачал головой и, отвесив поклон, опираясь на посох, сказал:
   – Погодите, почтенный монах, говорить о подаянии. Вы, верно, сбились с пути.
   – Нет, мы не сбились с пути, – отвечал Сунь У-кун.
   – Да ведь путь в Индию проходит далеко к северу, – продолжал старик. – Отсюда это не меньше тысячи ли. Почему же вы идете не там, где следует?
   – Вы правы, – подтвердил Сунь У-кун, – путь в Индию лежит к северу отсюда. Мой учитель как раз и находится сейчас там и ожидает моего возвращения.
   – Что за вздор ты несешь, монах, – удивился старик. – Как может твой учитель ждать тебя там? Ведь для того, чтобы добраться оттуда к нам, то есть пройти расстояние в тысячу ли, даже очень хорошему ходоку потребуется не менее семи дней, да столько же, чтобы вернуться. За это время твой учитель может умереть с голоду.
   – Не стану обманывать вас, милостивый благодетель, – отвечал, улыбаясь, Сунь У-кун, – я только что оставил своего учителя. Для того чтобы добраться сюда, мне потребовалось ровно столько времени, сколько нужно для того, чтобы выпить чашку горячего чая. Ну а если я сейчас получу подаяние, то успею вернуться к обеду.
   – Да ты не монах, а черт или дух! – испуганно воскликнул старик и бросился бежать прочь.
   – Куда вы, благодетель! – схватив его за руку, сказал Сунь У-кун. – Вы лучше подайте что-нибудь, только поскорее!
   – Ничего я тебе не дам, ничего, – заявил старик. – Ты лучше обратись в другой дом!
   – Ну как же так, благодетель, вы, верно, не понимаете, что говорите! Ведь вы сами сказали, что от того места, где находится мой учитель, до вас тысяча ли. Что же будет, если я пойду в другой дом? Это значит, что мне снова нужно будет проделать тысячу ли. В таком случае мой учитель действительно может умереть с голоду.
   – Скажу вам правду, – промолвил тут старик, – семья у меня семь душ. Мы только что запустили в котел три шэна риса. Но рис еще не готов. Ты сходи-ка сперва в другие дома, а потом уж вернешься сюда.
   – Еще в старину люди говорили: «Чем ходить по нескольким домам, лучше подождать в одном». Так вот я лучше подожду.
   Подобная навязчивость разозлила старика, и он, взмахнув своим посохом, семь раз ударил Сунь У-куна по лысине. Однако Сунь У-кун не обратил на это никакого внимания, ощущая лишь легкий зуд.
   – Да что за башка у этого монаха! – с удивлением воскликнул старик.
   – Вот что, почтенный человек, – произнес со смехом Сунь У-кун. – Ты можешь колотить, сколько тебе вздумается, но запомни, сколько раз ты меня ударил. За каждый удар с тебя причитается один шэн рису, а потому не торопись и считай как следует.
   Старик был до того напуган, что даже бросил свой посох и с криком: «Черт! Черт!» – вбежал во двор и захлопнул ворота. Его крик напугал всех домочадцев, и они, дрожа от страха, поспешно бросились закрывать все входы и выходы. Тут Сунь У-кун задумался.
   «Этот старый мошенник сказал, что у них в доме варят сейчас рис, – размышлял он. – Но правда ли это – я не знаю. Недаром говорится: „Даосизм делает людей умными и честными и рассеивает все сомнения“. Придется самому посмотреть, что там делается».
   И вот наш чудесный Великий Мудрец произнес заклинание и, сделавшись невидимым, прошел прямо на кухню. Старик не соврал. Из котла валил пар, и в нем действительно варилась каша. Тут Сунь У-кун, недолго думая, опустил чашку в котел и, наполнив ее до краев, взобрался на облако и пустился в обратный путь. Но говорить об этом подробно мы не будем.
   Вернемся лучше к Трипитаке. Прождав довольно долго, он наклонился вперед и с досадой проговорил:
   – И куда только могла отправиться эта обезьяна?
   – Я нисколько не сомневаюсь в том, что она ушла куда-нибудь прогуляться, – с усмешкой заметил Чжу Ба-цзе. – Разве уж тут до сбора подаяний? Просто ей захотелось запереть нас здесь.
   – Что означают слова «запереть нас здесь»? – спросил Трипитака.
   – Да разве вы, учитель, ничего не понимаете? – удивился Чжу Ба-цзе. – В древнее время начертить круг означало посадить человека в тюрьму. Неужели вы думаете, что круг, который начертил Сунь У-кун, действительно является железной стеной и может защитить нас от хищных зверей. Да они сожрут нас, и все.
   – Что же ты предлагаешь, Чжу Ба-цзе? – спросил Трипитака.
   – Я считаю, что здесь мы не защищены ни от ветра, ни от холода, и нам следует двигаться вперед, на Запад. Если Сунь У-кун вернется с подаянием, то на своем облаке сможет быстро нагнать нас. Тогда вы подкрепитесь, и мы отправимся дальше. От этого сиденья у меня уже нога закоченела.
   Слова Чжу Ба-цзе принесли несчастье Трипитаке. Он послушал Чжу Ба-цзе, и они все вышли из круга. Чжу Ба-цзе вел под уздцы коня, Ша-сэн нес коромысло с вещами, а Трипитака шел следом за ними. Вскоре они подошли к высокому зданию, которое было расположено фасадом на юг, а другой стороной – на север. Оно было окружено белыми стенами, расположенными в виде висящих усов. Все оно было раскрашено в разные цвета. Над воротами была арка в виде опрокинутого лотоса. Подойдя к воротам, Чжу Ба-цзе привязал коня к каменному столбу. Ша-сэн опустил на землю свою ношу, а Трипитака, который очень боялся ветра, присел на порог.
   – Учитель, – обратился к нему Чжу Ба-цзе, – я думаю, что это строение принадлежит какому-нибудь сановнику. Люди, которые здесь живут, верно, занимаются благотворительными делами. За воротами никого не видно. Они все, конечно, сидят в помещении и греются около огня. Вы побудьте здесь, а я схожу посмотрю, что там делается.
   – Смотри, будь осторожен, – напутствовал его Трипитака. – Не задевай никого.
   – Знаю, знаю, – отвечал Чжу Ба-цзе. – После того как я вступил на путь Истины и стал монахом, я успел научиться кое-каким церемониям, и теперь нечего равнять меня с каким-нибудь неотесанным деревенским парнем.
   Воткнув за пояс вилы, Чжу Ба-цзе расправил на себе темную парчовую рясу, а потом чинно и благородно вошел в ворота. Здесь он увидел три больших, высоких здания; двери были закрыты высокими решетчатыми занавесками. Вокруг царила мертвая тишина, и ничто не говорило о присутствии людей. В домах не было ни столов, ни стульев, а также никакой утвари. Чжу Ба-цзе вошел в помещение и увидел коридор. Лестница в конце его вела в верхнее помещение; окна там были приоткрыты, и на них висели плотные занавеси из желтого шелка.
   «Наверное, там спит человек, который боится холода», – подумал Чжу Ба-цзе.
   И, забыв о том, что существует обычай, по которому следует отличать внешние покои от внутренних, куда постороннему входить нельзя, наш герой смело пошел наверх. Но как только он раздвинул занавес, то от страха замер на месте. За пологом на кровати из слоновой кости лежал совершенно белый скелет. В объеме он был величиной всего с доу, а длиной около пяти чжанов. Немного придя в себя, Чжу Ба-цзе не мог сдержать слез, и они текли у него по щекам. Глядя на скелет, покачивая головой и вздыхая, он произнес:

     Не знаю, кто ты:
     Останки здесь какого полководца,
     Какой династии, какой эпохи.

     Какой страны, какого государства?
     Здесь плач семьи над ним не раздается.

     Герой, лежишь ты нынче прахом бренным,
     А раньше ты одерживал победы!
     Кто из солдат твоих перед тобою
     Теперь воскурит фимиам священный?

   За пологом на кровати из слоновой кости лежал совершенно белый скелет.

   Вдруг Чжу Ба-цзе заметил, что за переходом в другой этаж в окне мерцает огонек.
   «Очевидно, в том помещении находится человек, который прислуживает здесь и возжигает фимиам», – подумал Чжу Ба-цзе и быстро прошел через коридорчик. Осмотревшись, он увидел, что свет проникает через ставни окна в верхнем этаже. Через окно можно было рассмотреть блестящий лакированный стол, на котором в беспорядке была разбросана вышитая шелком парчовая одежда. Чжу Ба-цзе вошел, взял одежду в руки и увидел, что это три стеганые безрукавки.
   Не обращая больше ни на что внимания, он взял эти вещи, спустился вниз и, выйдя из помещения, направился прямо к воротам.
   – Учитель, – промолвил он, – здесь нет никого. Это обитель умерших. Я заходил в помещение, подымался наверх и там за желтым шелковым пологом обнаружил останки человека. Затем я поднялся еще выше и нашел там вот эти стеганые безрукавки. Я взял их: они очень пригодятся нам в дороге, ведь уже наступили холода. Наденьте под свой легкий халат эту безрукавку, и не будете мерзнуть.
   – Нет, я не могу поступать подобным образом! – воскликнул Трипитака. – В законе сказано: «Взял ли ты чужую вещь открыто или тайком, все равно это воровство». Если о нашем поступке узнают власти, они пошлют за нами погоню и будут судить за воровство. Уж лучше отнести эти вещи туда, откуда ты их взял. Мы посидим здесь в укрытии, а когда вернется Сунь У-кун, двинемся дальше. Не к лицу монаху интересоваться такими пустяками.
   – Да здесь кругом ни души, – запротестовал Чжу Ба-цзе. – О том, что мы взяли эти вещи, ни одна душа, кроме нас, знать не будет. Кто же донесет? Да и где, какое доказательство? Ведь это все равно что мы нашли, так стоит ли рассуждать о том, как это взято: открыто или тайно.
   – Ты мелешь вздор, – заявил Трипитака. – Всевышний завещал нам: «Когда совершаешь бесчестные поступки в тиши своего дома, то помни о том, что божественное око проникает всюду». Отнеси-ка ты лучше эти телогрейки на свое место и никогда не зарься на вещи, добытые нечестным путем.
   Однако Чжу Ба-цзе не послушался Трипитаку.
   – Учитель, – обратился он к нему с усмешкой, – после того как я превратился в человека, я носил не одну безрукавку, но такой, стеганой, мне носить еще не довелось. Раз вы не хотите надеть их на себя, попробую-ка я согреться хоть немного, а когда придет Сунь У-кун, отдам одну ему, и мы пойдем дальше.
   – Ну, в таком случае и я надену, – заявил Ша-сэн.
   Они сняли с себя свои рясы и облачились в безрукавки. Но не успели они завязать пояс, как почувствовали, что не могут стоять на ногах. Оказывается, эти самые безрукавки моментально, быстрее любых рук, туго скрутили их. Перепуганный Трипитака от негодования даже затопал ногами. Он бросился к своим ученикам, чтобы освободить их от пут, но разве в силах он был это сделать? Тут все трое затеяли такую перебранку, что потревожили злого духа.
   А надо вам сказать, что все эти строения были не чем иным, как проделкой злого духа, который жил в этих местах и заманивал людей. В этот момент он как раз находился в пещере и, как только услыхал крики и брань, поспешил выйти и увидел, что в ловушку к нему попало сразу несколько человек. Тогда он вызвал подвластных ему духов и одним жестом убрал все эти мнимые постройки. После этого духи схватили Трипитаку, захватили коня, вещи, а также связанных Чжу Ба-цзе и Ша-сэна и уволокли их в пещеру.
   Здесь главный дух уселся на возвышении, а его слуги подвели Трипитаку и поставили его перед своим господином на колени.
   – Ты откуда явился, монах? – грозно спросил дух. – Как вы посмели среди бела дня украсть мою одежду?
   – Я – Танский монах и прибыл сюда из Китая, – со слезами на глазах отвечал Трипитака. – По повелению моего государя я следую в Индию за священными книгами. И вот, почувствовав голод, я послал своего старшего ученика за подаянием, но он до сих пор не вернулся. Мы же не послушали того, что он нам говорил, и в поисках пристанища от ветра нарушили покой вашей священной обители. Я никак не ожидал, что мои ученики проявят страсть к ничтожным вещам и возьмут их. У меня не было дурных намерений, и я велел им отнести эти вещи обратно. Однако они не послушали меня и решили надеть эти безрукавки, но неожиданно для себя попали в ваши руки, великий князь. А вместе с ними попался и я. Умоляю вас, явите милосердие и пощадите мою жизнь, хотя бы ради того, чтобы я отправился за священными книгами. Я никогда не забуду оказанной вами милости и по возвращении в Китай буду всегда прославлять вас.
   – Я не раз слышал о том, – с улыбкой отвечал дух, – что у того, кто съест хоть один кусок мяса Танского монаха, седые волосы снова почернеют, а на месте выпавших зубов вырастут новые. На мое счастье, вы явились сюда сами, без всякого приглашения. Как же вы можете надеяться, что я помилую вас! А как зовут вашего старшего ученика и куда он отправился за подаянием? – спросил дух.

   Здесь главный дух уселся на возвышении, а его слуги подвели Трипитаку и поставили его перед своим господином на колени.

   На этот вопрос Чжу Ба-цзе с гордостью отвечал:
   – Нашего старшего брата зовут Сунь У-кун, это тот самый Великий Мудрец, равный небу, который пятьсот лет тому назад учинил буйство в небесных чертогах.
   Услышав имя Сунь У-куна, старый дух немного струсил, но ничего не сказал.
   «Я давно уже слышал о том, что этот парень обладает огромной волшебной силой, – подумал он, – и вот теперь совершенно неожиданно придется явно с ним столкнуться».
   – Ребята! – приказал он. – Свяжите монаха. А с тех двоих снимите талисманы, свяжите обыкновенными веревками и отнесите в дальнее помещение. Как только я схвачу старшего ученика, мы заодно вымоем их, приготовим и устроим пир на славу.
   Слуги бросились выполнять приказание и, связав троих пленников, утащили их вглубь пещеры. Коня они отвели в стойло, а вещи унесли во внутреннее помещение. После этого они принялись точить свое оружие, готовясь к охоте на Сунь У-куна. Однако это уже к делу не относится.
   Вернемся теперь к Сунь У-куну. В южной деревне он наполнил чашку рисом и, как мы уже говорили, оседлав облако, пустился в обратный путь. Достигнув того места на склоне горы, где они остановились, он спустился на облаке вниз, однако никаких следов Танского монаха не обнаружил и совершенно не мог понять, куда тот девался. Круг, начерченный им, оставался на прежнем месте, но внутри никого не было. Сунь У-кун огляделся, затем посмотрел туда, где они видели строения, но и там, кроме каких-то необыкновенных огромных камней, ничего не обнаружил.
   «Ну, все ясно, – с тревогой в сердце подумал Сунь У-кун. – Они попали к злым духам».
   Выйдя на дорогу, он внимательно рассмотрел, куда ведут следы коня, и помчался прямо на Запад. Пройдя около шести ли и уже потеряв всякую надежду найти своих товарищей, он вдруг услышал человеческую речь, доносившуюся с северного склона холма. Поглядев туда, он увидел какого-то старца, тело которого прикрывала войлочная одежда. На голове его была теплая шапка, на ногах – промасленные сапоги, в руках – посох с ручкой, изображавшей голову дракона. За старцем следовал молодой паренек, который держал в руках ветку воскового дерева и, спускаясь с горы, что-то напевал. Поставив чашку с едой на землю, Сунь У-кун поклонился старику и обратился к нему с такими словами:
   – Разрешите задать вам вопрос, почтенный старец!
   – Откуда вы пришли сюда, почтенный монах? – в свою очередь спросил старик, отвечая на приветствие.
   – Я прибыл из Китая и вместе со своим учителем и двумя братьями следовал в Индию поклониться Будде и взять у него священные книги. В пути учитель проголодался, и я отправился за подаянием, оставив своих спутников на склоне холма. Я велел им непременно дожидаться меня там. Но когда вернулся, не нашел ни одного из них, и представить себе не могу, куда они исчезли. Вот я и хотел спросить вас, почтенный дедушка, не видели ли вы, случайно, их?
   Выслушав его, старик, холодно улыбаясь, спросил:
   – А нет ли среди твоих приятелей одного с длинной мордой и большими ушами?
   – Есть, есть, – быстро подтвердил Сунь У-кун.
   – Второй, с угрюмым лицом, вел под уздцы белого коня, на котором восседал толстый белолицый монах.
   – Вот, вот, – обрадовался Сунь У-кун.
   – Так вот, что я скажу тебе, вы сбились с пути. И незачем тебе искать их. Заботься теперь о самом себе.
   – Да ведь белолицый монах – это и есть мой учитель! – воскликнул Сунь У-кун. – А остальные двое, у которых не совсем обычный вид, мои братья. Мы все преисполнены горячим стремлением дойти до Индии и получить там священные книги. Как же я могу не разыскивать их?
   – Я только что проходил здесь, – сказал старик, – и видел, как они сбились с дороги и попали прямо в лапы злому духу.
   – Почтенный старец, – продолжал Сунь У-кун, – будьте милостивы, скажите мне, о каком злом духе вы говорите, где он живет: тогда я смогу пойти к нему – освободить своих товарищей, и мы все вместе будем продолжать наш путь на Запад.
   – Эта гора, – сказал старик, – называется горой Золотого носорога, в горе есть пещера, которая также называется пещерой Золотого носорога. В пещере живет сам князь Носорог. Этот злой дух обладает огромной волшебной силой и очень искусен в военном деле. Твоих спутников уже нет в живых. И если ты пойдешь разыскивать их, то боюсь, что сам попадешь в беду. Я, конечно, не смею ни уговаривать тебя, ни задерживать, но думаю, что тебе лучше было бы не ходить туда. Обдумай все хорошенько.
   – Спасибо за ваши наставления, почтенный старец, – поблагодарил его Сунь У-кун. – Но разве могу я не разыскивать моих товарищей?!
   Он взял у старца пустую чашку, переложил туда кашу и отдал ему. Старик положил свой посох, взял чашку и передал ее пареньку. Затем, приняв свой настоящий вид духов-хранителей, они стали отбивать земные поклоны.
   – Великий Мудрец, – сказал старик, – я не могу больше обманывать вас. Мы – духи земли и гор и ждали здесь вашего прихода. Эту чашку с едой мы возьмем для того, чтобы она не мешала вам проявлять свое волшебство. А когда вы освободите Танского монаха из беды, мы преподнесем эту чашку ему, пусть он узнает о том, как вы уважаете и почитаете его.
   – Ах вы, мерзкие духи, бить вас некому! – крикнул Сунь У-кун. – Почему вы раньше не вышли встречать меня? Да к тому же вздумали еще играть со мной в прятки. Что все это значит?
   – Великий Мудрец, у вас очень горячий характер, – промолвил дух земли. – Поэтому мы и не посмели сказать обо всем прямо, боясь навлечь на себя ваш гнев, а решили сообщить вам намеками.
   – Ну, так помните, я вас еще поколочу! – сказал, успокаиваясь, Сунь У-кун. – Смотрите, чтобы чашка была в полной сохранности! Ждите меня здесь, пока я расправлюсь с чудовищем!
   Духи выполнили его приказ, а Великий Мудрец, натянув на себя сделанный из шкуры тигра плащ и туго завязав пояс из тигровых жил, с железным посохом в руках, устремился на гору, чтобы отыскать пещеру князя Носорога. Обходя гору, он увидел перед собой груды камней, а над зеленым утесом заметил каменные двери, которые охраняли духи. Их было очень много, и все они размахивали копьями и мечами. О, что за зрелище представилось глазам Сунь У-куна:

     Как яшма, дымно стынут облака,
     И мох зеленый покрывает скалы,
     Встают утесы каменной грядой:
     Дорога вьется через перевалы.

     Пернатых крики. Визги обезьян…
     Луань и феникс пляшут прихотливо.
     Под солнцем вдруг зазеленел бамбук.
     Пригрета солнцем, распустилась слива.

     Но что там под утесами сейчас
     И что в потоках, мчащихся в теснинах?
     В тени утесов снег лежит горой,
     Вода потоков – вся в тяжелых льдинах.

     В двух рощах сосны с кедрами встают,
     В своей красе, извечно горделивой, —
     На склонах чая горного кусты
     Краснеют одинаково красиво.

   Долго не мог налюбоваться Великий Мудрец горными видами. Но наконец он оторвался от этой великолепной картины и быстро направился ко входу в пещеру.
   – Эй вы, бесы! – громко крикнул он. – Бегите скорее к своему хозяину, если вам дорога жизнь, и доложите, что сюда прибыл ученик святейшего Танского монаха – Великий Мудрец, равный небу, – Сунь У-кун. Скажите ему, чтобы он немедленно освободил моего учителя!
   Духи опрометью бросились в пещеру.
   – Великий дух, – промолвили они, – к пещере подошел какой-то монах. Он весь оброс волосами, морда у него крючком. Он назвал себя Великим Мудрецом, равным небу, – Сунь У-куном, и требует, чтобы ему выдали Танского монаха.
   – Вот и хорошо, что он явился сюда, – выслушав их, сказал дух, обрадовавшись. – С тех пор как я спустился из своих небесных чертогов на землю, мне еще ни разу не приходилось драться, а он вполне достойный противник для меня.
   И он приказал своим слугам подать ему оружие. Слуги бросились выполнять его приказ и быстро притащили огромное стальное копье длиной в два чжана.
   – Ну вот что, ребятки! – обратился к ним дух. – Выстраивайтесь и следуйте за мной! Тот, кто выступит в первых рядах, – будет награжден. Тех же, кто попытается отступить, – я казню.
   Подчиненные последовали за ним и вышли из пещеры.
   – Кто здесь Сунь У-кун? – заорал дух.
   Сунь У-кун выскочил откуда-то со стороны и посмотрел на духа. Что за безобразный вид был у этого чудовища!

     Единственный рог был изогнут,
     Поблескивал яростный взор,
     И лоснились черные уши,
     Вставал на макушке бугор.

     Из пасти, раскрытой широко,
     Болтался, свисая, язык.
     И зверь языком своим длинным
     Облизывать морду привык.

     Из гнусной разинутой пасти,
     Желтея, торчали клыки.
     А шкура была темно-синей,
     Как сталь, были мышцы крепки.

     Не тот носорог он, чья кожа
     Блестящей и темной была,
     Такой, что в реке полуночной
     Свой цвет отразить не могла.

     Серпа золотого на небе
     Для облачной жатвы не брал,
     И буйволу не был подобен,
     Который в упряжке пахал.

     Не мог он распахивать поле,
     Как буйвол, при свете луны,
     Но были великие силы
     Ему для обманов даны.

     Он мог бы обманывать небо,
     Земли потрясал он покой,
     Стальное копье подымал он
     Костлявою синей рукой.

     Тому, кто увидит воочью
     И облик ужасный и рог,
     Возможно узнать, что названье
     Чудовищу – князь Носорог.

   – Твой почтенный дед Сунь У-кун здесь, – сказал Сунь У-кун, выступив вперед. – Сейчас же освободи моего учителя – тогда никто из вас не пострадает. Если же ты вздумаешь ослушаться, то я расправлюсь с тобой так, что и костей твоих не соберут.
   – Ах ты, наглая, дерзкая обезьяна! – крикнул разгневанный дух. – Да как ты смеешь так разговаривать со мной! Какой вред можешь ты мне причинить?!
   – Ты мерзкое чудовище! – заорал в свою очередь Сунь У-кун. – Ты еще не знаешь, на что я способен!
   – Твой учитель украл у меня одежду! – продолжал кричать дух. – И я поймал его на месте преступления. За это я поджарю его и съем. А ты что за герой, как смел явиться сюда и требовать, чтобы я его освободил?
   – Мой учитель – монах необычайной честности и добродетели, – сказал на это Сунь У-кун. – Как же ты можешь обвинять его в том, что он украл вещи у такой нечисти, как ты?
   – На горной дороге я создал видимость селения, а твой учитель проник туда и, обуреваемый духом стяжательства, вместе со своими учениками украл у меня три безрукавки, которые они тут же надели. Я поймал их на месте преступления. Но раз ты говоришь, что обладаешь какими-то способностями, давай померяемся силами. Если в течение трех схваток удастся одолеть меня, я сохраню жизнь твоему учителю. Ну а в противном случае отправлю и тебя в царство мрака.
   – Низкое ты чудовище! – с усмешкой отвечал Сунь У-кун. – Не следовало бы тебе лезть на рожон. Но раз ты сам этого желаешь, мне остается только радоваться. Выходи-ка поскорее и отведай моего посоха!
   Но разве мог он устрашить духа! Тот смело выступил вперед и, подняв свою стальную пику, ринулся на противника. И тут между ними разгорелся отчаянный бой.

     С высоты обрушивал удары
     Посох в золоченых ободках,
     Длинное копье в бою встречало
     Посоха летящего размах.

     Посох с золотыми ободками
     Молнии подобился в бою,
     С блеском ослепительным разящей
     Золотую злобную змею.

     А копье подобилось дракону,
     Выходящему из черных вод;
     Громко духи били в барабаны,
     И рядами охраняли вход.

     Выстроились в боевых порядках…
     Что за сила грозная была!
     Проявлял Мудрец Великий доблесть,
     Совершал геройские дела.

     Но и демон бился беспримерно,
     Направляя длинное копье.
     А Мудрец показывал в сраженье
     Дарованье чудное свое.

     Утверждать поистине возможно,
     Что с героем встретился герой:
     Первый выдыхал и дым и пламя,
     Радугою ослеплял второй.

     Встречей двух противников достойных
     Оказался смертный этот бой:
     Только из-за Танского монаха
     Спорили они между собой.

   Уже раз тридцать схватывались противники друг с другом, однако так и нельзя было сказать, на чьей стороне перевес. Дух, видя, что Сунь У-кун действует своим посохом по всем правилам военного искусства и даже близко не подпускает к себе, не удержался, чтобы не высказать своего одобрения противнику.
   – Вот молодец, обезьянка! – крикнул он. – Теперь понятно, что благодаря своим способностям ты мог нарушить покой даже в небесных чертогах.
   Сунь У-куну тоже понравилось, как ловко орудует противник своим копьем, легко отражая удары.
   – Молодчина, дух! – крикнул в свою очередь Сунь У-кун. – Теперь я вижу, что ты и есть тот дух, который выкрал пилюлю бессмертия.
   Они сходились друг с другом не менее ста двадцати раз, как вдруг дух воткнул свое копье в землю и призвал на помощь своих подчиненных. По его приказу вся эта свора нечисти с мечами и копьями ринулась вперед и окружила Великого Мудреца. Однако Сунь У-кун ни капельки не испугался.
   – Давай, давай! – крикнул он. – Этого только я и ждал!
   И он ринулся им навстречу со своим посохом. Отбивая удары с одной стороны, он сам наносил их с другой. Однако духи не отступали. Тут Сунь У-кун рассвирепел. Подбросив свой посох в воздух, он крикнул:
   – Изменись!
   И в тот же миг посох превратился в тысячи других посохов, которые заполнили весь воздух и, словно тысячи змей, полетели вниз. Это повергло всех духов в ужас: съежившись от страха, они ринулись в пещеру, спасая свою жизнь.
   – Не следует тебе, обезьяна, вести себя столь невежливо, – язвительно хихикая, сказал дух. – Посмотри же теперь, на что я способен!
   С этими словами он поспешно вынул из рукава блестящий белый круг и, бросив его вверх, приказал: «Изменись!»
   Круг с шумом полетел вниз и, схватив посох с золотыми обручами, утащил его прочь. Лишившись оружия, Сунь У-кун перекувыркнулся и побежал, спасая свою жизнь. А дух, одержав победу, вернулся в пещеру.
   Сунь У-кун не знал, что делать.
   Однако чем кончилась вся эта история, вы можете узнать из следующей главы.

Примечания

   Конфуцианство, буддизм, даосизм. – Принципы конфуцианства как религии были заимствованы из социально-этического учения знаменитого китайского философа Конфуция, жившего приблизительно в 551–479 годах до н. э. Конфуций создал собственную философскую школу, которая сыграла огромную роль в формировании и развитии китайской феодальной культуры.
   Основными моральными принципами социально-этического учения Конфуция были почитание старших, гуманность, справедливость, сдержанность и честность.
   Помимо этого конфуцианство стремилось к укреплению общественного строя, проповедуя строгое подчинение подданных правителю, детей родителям и жены мужу.
   Как религиозное учение конфуцианство главным образом стремилось к восстановлению обрядов древнекитайского культа предков и поклонения духам природы. Древнекитайская религия в основном сводилась к культу предков и поклонению многочисленному сонму духов природы, взаимоотношения между которыми определялись сложной иерархией. Во главе всей иерархической лестницы находилось небо, верховное божество, блюститель порядка на земле. Император считался его представителем на земле и назывался сыном неба. Внешняя сторона конфуцианства выражалась в жертвоприношениях и других обрядах. Жертвы приносились небу, земле, умершим предкам императора, богам урожая, Конфуцию и другим мудрецам, гениям – покровителям ремесел и занятий, государственным деятелям, оказавшим услуги государству, духам предков и т. д. Конфуцианская религия не требует особого сословия жрецов для выполнения религиозных обрядов, и необходимые церемонии чествования духов выполняются либо самим императором, либо официальными и административными лицами, а духам предков и домашним богам приносит жертвы глава каждого семейства. Для церемонии жертвоприношения существовал строго разработанный сложный ритуал, выполнение которого считалось обязательным и весьма важным.
   Необходимо отметить, что сам Конфуций обращал основное внимание на обрядовую сторону и, стремясь к укреплению нравственно-этических норм поведения, избегал касаться темы сверхъестественного. Свидетельством этого может служить следующий знаменитый ответ Конфуция на вопрос: как следует поклоняться духам и что такое смерть? «Когда не умеем служить людям, то где уж служить духам! Духам надлежит приносить жертвы, как если бы они присутствовали здесь. Если мы еще не знаем, что такое жизнь, то как мы можем знать, что представляет собой смерть?»
   Вера в сверхъестественное в конфуцианстве должна быть отделена от обычных конфуцианских представлений об идеальной жизни, которые тесно связаны с земной жизнью, с вопросами отношений между людьми.
   В течение многих столетий конфуцианство являлось государственной религией и отложило глубокий отпечаток на весь строй феодального общества. Поэтому нет ничего удивительного в том, что оно враждебно отнеслось к появлению в Китае буддизма, рассматривая последний как идеологию, опасную для китайского общественного строя, в основе которого находится семья и конфуцианская система отношений между государем и подданными.
   Вторая национальная религия в Китае – даосизм – связывается с учением другого китайского философа Лао-цзы (Ли Эр), жившего, согласно преданиям, одновременно с Конфуцием, то есть в VI–V веках до н. э. По китайской традиции, Лао-цзы был хранителем императорской библиотеки и придворным историографом при Чжоуском дворе [177 - Эпоха Чжоу – 1122–247 годы до н. э.]. Смысл учения, приписываемого Лао-цзы, в основном сводится к Дао – учению о правильном пути. Реальный мир и жизнь людей в обществе подчинены определенному, естественному пути – Дао, означающему всеобщий закон движения и изменения мира. Дао – это, по сути дела, абсолют, обезличенная природа, которая дает начало всему сущему. Дао предшествует видимому многообразию предметов природы: это бездна, породившая весь видимый мир.
   По учению Лао-цзы, истинный покой наступает с прекращением борьбы и установлением жизни в соответствии с Дао. Причина беспорядков в мире порождается отходом от природы, появлением искусственного, далекого от природы образа жизни. Единственное средство для избежания этих беспорядков – это возвращение на путь Дао. Такова философская основа даосизма.
   Основоположником даосизма как религии считается Чжан Дао-лин, получивший звание «Тянь-ши» – «Небесный наставник», который жил, по преданию, в I веке н. э. Как религия даосизм представляет собой смесь шаманства и веры во всевозможных духов – злых и добрых. Но только буддизм способствовал его окончательному оформлению в культ. Даосы создали свой пантеон богов по буддийскому образцу. Верховным владыкой всей небесной даосской иерархии был Юй-хуан шан-ди – Нефритовый император. И свою концепцию божества последователи даосизма заимствовали у буддистов.
   Очень важную роль у даосов играет звездное небо. Ян и Инь – два основных начала древнекитайской философии, от движения и взаимодействия которых произошло все мироздание и которые означают: положительное – мужское и отрицательное – женское начала, или свет и тьму, жизнь и смерть, добро и зло; в даосской космологии соответствуют солнцу и луне. От них образовались все остальные звезды и созвездия, которые являются местопребыванием различных духов, играющих огромную роль в жизни людей. Совершенно очевидно, что от философского учения тут уже почти ничего не осталось. Главным среди созвездий является Северное, представляющее собой средоточие всего мира духов. Каждая звезда имеет своего правителя, но все они зависят от духа Северной звезды.
   И наконец, читатель может убедиться в том, что духами заселены не только планеты и созвездия. Духи обитают повсюду: в воздухе, на земле, под землей, в воде, в горах. Злые духи приносят вред человеку, добрые – помогают ему. Таким образом, всю свою жизнь человек чувствует себя в зависимости от этих духов и старается избежать злого воздействия одних и заручиться помощью и покровительством других.
   Следует сказать, что важное место в даосизме отведено верованию в возможность обрести бессмертие посредством магии и различным учениям о приготовлении эликсира бессмертия. Особенно большой известностью пользовались алхимики и их опыты с киноварью по изготовлению философского камня, приносящего бессмертие и сверхъестественную силу, о чем и повествуется в романе.
   И наконец, буддизм – религия, которой в романе отводится основное место. Буддизм заимствован из Индии. Датой его возникновения, по преданию, считается 544 год до н. э. – год смерти Будды – Гаутамы.
   «Будда» – слово санскритское и значит: «очнувшийся, прозревший». Оно обозначает высшую ступень святости в буддийской религии, когда наступает полное просветление, полное освобождение от всех законов перерождения.
   В Китае буддизм начал распространяться уже в первом столетии нашей эры. Особенно большое влияние он приобрел в VI–VII веках. По буддийскому учению, высшим божеством является некое духовное начало, извечно существующее и пребывающее в покое, в состоянии нирваны. Видимый, материальный мир (сансара) является лишь частью этого божественного начала. Однако в буддийском пантеоне мы находим огромное количество конкретных воплощений этого божественного начала в лице будд, бодисатв, архатов, представляющих собой различные степени святости на пути к достижению вечного блаженства.
   Материальный, видимый мир, по учению буддизма, не существует реально, а представляет собой лишь проявление мистического духовного начала. Все многообразие явлений природы создается в результате бесконечного движения и образования различных комбинаций «дхарм» – мельчайших частиц духовного начала. Исчезновение предметов видимого мира или смерть живых существ является результатом распада этих «дхарм». Однако смерть не есть полное исчезновение. Буддизм учит, что жизнь – это цепь бесконечных перерождений, обусловленных определенной причинной связью. Поэтому невзгоды и бедствия в земной жизни являются возмездием (кармой) за проступки, совершенные в одном из предыдущих перерождений. Равным образом вознаграждаются также добродетель и добрые дела. На примере многих героев романа «Путешествие на Запад», не исключая и самого Танского монаха, читатель узнает, что они проходят одну из стадий такого перерождения, как воздаяние за совершенные ими в прошлом поступки.
   За многие века своего существования буддийское учение непрерывно развивалось и видоизменялось.
   Следует еще заметить, что широкому распространению буддизма в Китае в значительной степени способствовала большая приспособляемость его к местным условиям. Так, например, буддизм не останавливался перед тем, чтобы зачислить в буддийский пантеон богов местных религий. Он свободно заимствовал принципы национальных религий – например, культ поклонения предкам в Китае. Кроме того, учение о рае и аде, одинаковом возмездии за грехи и награды за добродетель для всех без исключения, богатого и бедного, знатного и простолюдина, производило большое впечатление на простой народ, не видевший выхода из того бедственного положения, в котором он находился, и не могло не привлекать его симпатий.
   В целях усиления эмоционального воздействия на верующих в буддийских обрядностях широко использовались изобразительное искусство, музыка, пышные процессии, ритуальные пляски.
   Широкое распространение в течение нескольких столетий буддизма в Китае не могло, конечно, не оказать глубокого влияния на всю китайскую культуру.
   В Минскую эпоху большим влиянием пользовалась даосская религия, и потому буддисты были не в почете и даже подвергались гонениям, о чем автор повествует в главах сорок четвертой, шестьдесят второй и других, где он описывает преследования буддийских монахов. Выражение симпатии и сострадания буддийским монахам, попавшим в беду, по мнению китайских исследователей, следует считать не проявлением религиозных чувств автора, а проявлением его симпатий к страданиям народа, его желанием, чтобы народ осознал свое бедственное положение и добивался правды, лучшего управления. Естественно, что автор вынужден был делать это иносказательно, описывая под видом монахов страдания самого народа.

   Хаос. – По китайской натурфилософии, первоначально в мире существовал хаос. Потом светлые частицы поднялись кверху – и образовалось небо, а тяжелые частицы опустились вниз – и образовалась земля.
   Пань-гу – первый человек. По преданию, создал вселенную. Он отделил небо от земли и сделался первым правителем мира. Для завершения этой задачи ему потребовалось 18 000 лет, после чего он исчез, растворившись во вселенной.
   Пять элементов. – По китайской натурфилософии – пять первоначальных элементов: металл, дерево, огонь, вода и земля, от взаимодействия которых произошла вся вселенная.
   По буддийской космологии, в центре плоской земли возвышается огромная гора Сумеру, по сторонам которой расположены четыре больших материка. Санскритские названия этих материков следующие:
   1) к востоку от горы – Пурвавидеха; 2) к югу – Джамбудвипа, 3) на западе – Годанья и 4) на севере – Курудвипа.
   По представлениям древней космологии, под землей проходят драконовы жилы, которые представляют собой «магнетические, подземные соки», питающие почву животворной влагой.
   По натурфилософским воззрениям древних китайцев, изложенным в «Ицзин» («Книге перемен»), вся жизнь и развитие в природе происходят на основе борьбы противоположных сил Инь (женское, темное начало) и Ян (мужское, светлое начало) и на круговороте пяти основных элементов, из которых состоит мир: вода, огонь, дерево, металл, земля. Взаимодействие этих пяти элементов представляется в виде преодоления одного элемента другим: дерево преодолевает землю, земля преодолевает воду, вода преодолевает огонь, огонь преодолевает дерево и т. д. Все земные предметы и явления относятся к сфере действия какой-нибудь из этих пяти стихий.
   Цилинь – одно из четырех сказочных животных (Единорог, Феникс, Черепаха и Дракон), обычно переводится как Носорог. Символ счастья и благополучия. Имеет тело оленя, хвост быка, один рог; покрыт чешуей. Ногами он не касается ничего живого, даже травы. Его рог оброс мясом в знак того, что хотя он и готов к бою, но предпочитает мир.
   Восемь триграмм (ба-гуа), или восемь первоэлементов. – Согласно древним китайским материалистическим воззрениям, из восьми триграмм состоит природа. Эти первоэлементы, или триграммы, изображаются в виде трех линий или черт, целых и прерывистых. Восемь триграмм являются символами неба, земли, огня, воды, озера, ветра, горы и грома. Триграммы, комбинируясь в определенном порядке, составляют шестьдесят гексограмм.
   Девять гунов – девять дворцов, расположенных по цвету в соответствии с делениями круга, относящимися к ба-гуа (восьми триграммам):
   1) белый – север; 2) черный – юго-запад; 3) голубой – восток; 4) темно-зеленый – юго-восток; 5) желтый – центр; 6) белый – северо-запад; 7) красный – запад; 8) белый – северо-восток; 9) пурпурный – юг.
   Полярная звезда. – По верованиям древних китайцев, все небесные светила – солнце, луна, а также планеты и созвездия – были заселены небесными духами. Особо важной обителью духов считалось созвездие Полярной звезды.
   Нефритовый император – высшее даосское божество. Верховный правитель на небесах.
   «Дао» — путь, истина. Основа учения даосизма – философии, основоположником которой считается философ Лао-цзы, родившийся в 604 году до н. э. Дао – это абсолютное начало вселенной, порождающее все многообразие мира. Высший идеал поведения человека – это «следование по пути Дао, что значит познать самого себя, ограничить свои желания, победить свои страсти». Даосизм как религия соединяет в себе основные принципы даосской философии, некоторые суеверия и колдовство.
   Три категории – представители трех господствующих религий в Китае: буддизма, конфуцианства и даосизма.
   Перевоплощение. – Согласно буддийской религии, прежде чем достигнуть святости, человек проходит целый ряд перевоплощений и только после окончательного очищения от грехов достигает состояния высшего блаженства – нирваны.
   Пэнлай – один из трех островов, где, по преданию, обитают бессмертные.
   …сгнила… рукоятка топора. – Здесь имеется в виду китайская легенда, согласно которой живший в Цзиньскую эпоху (265–420) дровосек по имени Ван Чжи однажды отправился в горы собирать хворост. Там он увидел двух отроков, игравших в шашки. Ван Чжи остановился посмотреть на игру. Отроки предложили ему какой-то плод, похожий на косточку жужуба. Проглотив его, Ван Чжи не ощущал никакого чувства голода. Когда игра окончилась, отроки, указывая Ван Чжи на его топор, смеясь, сказали: «Смотри, топорище-то у тебя сгнило». Когда же Ван Чжи вернулся обратно домой, он обнаружил, что с момента его ухода прошло сто лет и в деревне уже не осталось в живых никого из его сверстников.
   Здесь необходимо еще указать, что китайские шашки – «вэйци» – в переводе значит «окружение», или «война», – игра очень сложная, требующая большого искусства и сообразительности. Ведется она на большой доске, разделенной на триста шестьдесят клеток, по количеству земных градусов, и сводится к тому, чтобы захватить как можно большее пространство и окружить противника. Изобретение этой игры приписывается легендарному императору Яо (2356–2258 до н. э.).
   …у главных трех учений… – По буддийскому учению, три способа достижения высшего блаженства (нирваны). Из этих трех учений, способов, наибольшее распространение в Китае получило учение Большой колесницы (да-чэн), или по-санскритски Махайяна, открывающее доступ к спасению всем смертным, в отличие от учения Малой колесницы (сяо-чэн), или по-санскритски Хинаяна, открывавшей доступ к достижению нирваны только тем, кто целиком посвятил себя служению Будде.
   Журавль – священная птица. Символ долголетия. На журавлях, по преданию, летали боги и небожители.
   Мо-цзы, или Мо Ди (479–381 до н. э.) – один из выдающихся представителей древней китайской философии. В основе этического учения Мо Ди лежал принцип «всеобщей любви», противопоставленный конфуцианскому принципу «гуманности» (жэнь) и эгоистической морали Ян Чжу (философ V–IV веков до н. э.).
   Третья стража. – В древнем Китае ночное время делилось на стражи. Время с семи часов вечера до пяти часов утра разделялось на пять ночных страж (у-цзин). Каждая стража равнялась двум часам. Первая стража – с семи до девяти часов, вторая – с девяти до одиннадцати часов вечера, третья – с одиннадцати до часу ночи, четвертая – с часу до трех часов ночи и пятая стража – с трех до пяти часов утра. Стражи отбивались деревянной колотушкой соответствующим количеством ударов.
   Философский камень (цзинь-дань). – Киноварная пилюля, дающая, по представлениям даосов, бессмертие и сверхъестественную силу. В даосской религии существует особое учение о способах приготовления этих пилюль.
   Ворон – по-китайски «У» – символ солнца, так же как заяц – «Ту» – символ луны.
   Китайское предание гласит, что на луне живет яшмовый заяц, который толчет в ступе снадобье, дающее человеку бессмертие. Как божество этот заяц чествовался в старом Китае в праздник осени, то есть в половине восьмой луны.
   Изображение черепахи с обвившейся вокруг нее змеей, по представлениям древних китайцев, являлось символом Севера, или же бога отваги.
   Вол железный. – В Древнем Китае отлитые из железа изображения волов ставили по берегам рек или бросали в воду, так как, согласно поверью, это предотвращало наводнения.
   Духи семидесяти двух пещер. – По верованиям древних китайцев, небесные светила, планеты, созвездия и звезды были заселены различными духами и божествами. На земле также имеется много знаменитых благословенных мест – обителей бессмертных. Из этих мест наиболее часто упоминаются тридцать шесть небесных пещер, управляемых духами, и семьдесят два благословенных места, управляемых праведниками. Иногда эти же цифры, как в данном случае, связываются с местами, населенными духами вообще.
   Якша (санскр.) – в китайской транскрипции – Е-ча. Демоны, подчиненные небесному князю Вайсравана. Они двигаются быстро, как стрела. В подземном и водном царстве выполняют роль посланцев или стражей.
   Юй – один из первых трех легендарных императоров, основателей первых трех династий. Юй – основатель династии Ся (2205–1783 до н. э.). По преданию, Юй усмирил водную стихию, избавил народ от наводнений и разделил страну на девять областей.
   Тайшань – одна из священных гор в провинции Шаньдун.
   Тридцать три неба — синоним неба, или рая. Название связано с легендой о том, что после смерти Будды – Сакья-муни – какая-то женщина начала строить пагоду. Ей помогали еще тридцать два человека. После окончания постройки женщина сделалась правительницей этого сооружения, а помогавшие ей строить – ее помощниками.
   Десять судей смерти. – Под этим именем подразумевается один Владыка ада Янь-ван. Наименование десяти судей, или князей смерти, присвоено ему потому, что в каждой из десяти секций, на которые разделен ад, он выступает под другим именем.
   Дицзан-ван — или бодисатва Кшитигарба, известен также под названием Учитель, правитель или преобразователь ада. По народному поверью, на эту должность он назначен самим небом, что подтверждает факт смешения народных поверий с буддизмом. Дицзан-ван имеет свободный доступ во все части ада и, как гласит народное поверье, считает своим долгом облегчать участь осужденных на мучения.
   С. 90. Му-ван (1001–955 до н. э.) – правитель династии Чжоу. По преданию, у него была восьмерка самых быстроногих в мире коней. На этих конях знаменитый возничий Му-вана – Цзао-фу – возил его по империи и в поход на запад.
   Гуань-юй – один из героев средневекового классического романа «Троецарствие» Ло Гуань-чжуна. Его знаменитый скакун был назван по имени легендарного животного Красным зайцем.
   Бимавэнь – должность, присвоенная Сунь У-куну в конюшнях небесного императора. В переводе означает «излечивающий лошадиные болезни». Здесь автор использовал народное поверье, по которому обезьяны обладают способностью предохранять лошадей от болезни.
   Вайсравана – один из четырех небесных князей. По буддийской традиции, это – четыре мифических властителя, командующие небесной армией, которые охраняют склоны священной горы Сумеру и почитаются защитниками буддийского мира небожителей, а также буддийских храмов. Поэтому их статуи устанавливаются у входа в буддийские храмы. Имена этих князей: До-вэнь (Многослышащий) – Вайсравана; Чи-го – Дритастра; Цэн-чжан – Вирудака; Гуан-моу (Многовидящий) – Вирупакша.
   Ночжа, или принц Ночжа — одно из второстепенных божеств. Заимствован даосской мифологией из индийских источников. Герой фантастических легенд, проникнутых духом буддийской традиции. Как и большинство даосских божеств, Ночжа почитается звездным божеством, но прежде он жил и действовал на земле. По буддийской версии, Ночжа считается сыном бога грома (Ваджра). В «Истории духов» рассказывается о том, что, когда Небесный император решил усмирить армию демонов (мара), он сделал так, что один из приближенных к нему духов воплотился и сделался третьим сыном Тота-тянь-вана, то есть «Небесного князя, несущего пагоду», что соответствует санскритскому Ваджрипани. Зазубренную молнию, которую держит в руках это божество, китайцы, очевидно по ошибке, приняли за пагоду и потому стали изображать его на картинах с пагодой в руках.
   За проступок Ночжа был казнен собственным отцом, но сумел возродиться. Будда помог Ночже перевоплотиться и поручил ему ведать колесом закона (символ распространения буддийской доктрины). Изображается Ночжа с восемью руками, а колесо Будды в народной легенде превратилось в два огненных колеса, на которых он и изображается странствующим по небу.
   Цзюйлиншэнь — бог рек. При помощи рук и ног раздвинул гору и разделил ее на две части, которые якобы образовали современные горы Хуа-шань и Шоуяншань.
   Троица буддийского божества – Лао-цзы, Пань-гу и Верховный владыка неба – Нефритовый император.
   Персиковые сады – сады, принадлежащие богине Запада – Сиван-му, в которых произрастают священные плоды персика, приносящие бессмертие.
   Ван-му (или Сиван-му) – божество даосской мифологии, мифическая фея далеких западных стран, живущая в мраморных и яшмовых чертогах в горах Куэньлунь, окруженная сонмом фей. Известна также под названием Западная царица, или Золотая дева. Живет среди Персиковых садов. Миф о ней сохранился во многих исторических и литературных произведениях Китая.
   Лохани – или Алохани, транскрибированное санскритское слово Архаты. Под этим названием китайские буддисты почитали святых четвертой, высшей степени, то есть подвижников, освободившихся от перерождений. По верованиям буддистов, имеется две категории Алоханей: 1) Алохани без остатка, то есть погрузившиеся в нирвану, и 2) Алохани с остатком, то есть оставшиеся в мире и принимающие человеческий образ. Алоханей второй категории насчитывается пятьсот, их местопребыванием считаются горы Кашмира. Изображение главных Алоханей, в количестве восемнадцати, можно встретить в виде статуй почти во всех буддийских храмах.
   Бодисатва – в китайской транскрипции Пуса. В переводе значит – достижение познания управления своими чувствами. У буддистов третья степень святости, после которой остается только еще одно перерождение на земле, чтобы сделаться Буддой. Одно из средств перехода в нирвану. Символически изображается в виде слона, переходящего реку.
   Гуаньинь – бодисатва Авалокиташвара. Наиболее почитаемое и популярное буддийское божество в Древнем Китае. Изображается в виде женщины либо с младенцем на руках, либо с вазой и веткой ивы. Почитается как божество милосердия, оказывающее помощь всем обездоленным и избавляющее от всех бед и несчастий. Известна также под названиями Гуань-шиинь и Гуаньинь Пуса (бодисатва). По преданию, Гуаньинь была младшей дочерью правителя одного из индийских княжеств. Она была очень религиозной и страстной почитательницей Будды. Вопреки воле отца, хотевшего отдать ее замуж, она покинула дом и ушла в монастырь. В монастыре ей пришлось пережить большие трудности, так как другие монахини, завидуя ее красоте, старались свалить на нее самую тяжелую работу. Позднее, когда ее отец узнал о ее местопребывании, он послал туда отряд солдат. Солдаты сожгли монастырь и привезли дочь князя домой. Здесь ей предложили на выбор: или выйти замуж, или умереть. Она предпочла смерть и была задушена. В царстве мрака она получила персик, приносящий бессмертие. И после этого повсюду, где бы она ни появлялась, она приносила с собой счастье и благополучие. Князь ада Яма, он же Янь-лован, не захотел, чтобы она оставалась в аду, и потому она вернулась на землю. Здесь для постоянного местопребывания ей была отведена гора Путошань, или как ее еще называют Путолоцзяшань, находящаяся на небольшом острове, восточнее провинции Чжэцзян. На этой горе в честь Гуаньинь сооружен главный храм.
   Тай-и — великое начало, от которого в результате развития и взаимодействия двух начал: Ян (положительного) и Инь (отрицательного), произошли все существующие вещи.
   Тушита – у буддистов небо, где бодисатвы ожидают своего воплощения на земле в качестве будд. В данном случае – это обитель верховного даосского божества Тайшан Лао-цзюня.
   Раху и Кету – места, где луна выходит из эклиптики и входит в нее, отчего и происходят затмения. Эти места называются светилами и в китайской астрологии, которая заимствовала их из Индии; им придается очень важное значение. Изображения их встречаются только в Японии: две статуи, имеющие гневный вид, – одна на зеленом драконе, другая на черной корове. В руках они держат солнце и луну.
   Мокша — сокращенная транскрипция санскритского слова «Пратимокша» – «освобождение, спасение, путь к спасению». В данном случае второе имя Хуэй-аня, ученика бодисатвы Гуаньинь и второго сына небесного князя Вайсраваны.
   Мэйшань. – Под этим названием известно несколько гор. Одна из них находится в провинции Хунань, другая – в провинции Хэнань и две горы – в провинции Аньхуэй. На одной из последних двух, по преданиям, находилась обитель бессмертных.
   Ханьгугуань — застава на западной границе Китая, через которую, по преданию, прошел Лао-цзы из Китая на Запад.
   Три мира – у буддистов: Мир пожеланий, Мир цвета и Мир бесцветий.
   Счастливый день. – По старым китайским верованиям, для того чтобы то или иное большое начинание или событие завершилось успехом, необходимо было заранее определить для него благоприятный день. Такие дни указывались по китайскому гороскопу профессиональными гадателями.
   «Чжэнь-чан» – истинная неизменность и верность – качества, необходимые для достижения нирваны.
   Шесть путей – шесть областей или форм перерождений в низшем, то есть чувственном мире: 1) небожители, 2) люди, 3) асуры, 4) голодные духи, 5) животные, 6) ад.
   Триратна (санскр.) – будды Сакья-муни, Амитабу и Майтрея (Будда, Закон, Священство).
   «Четыре существа» – имеются в виду четыре рода животных: безногие, двуногие, четвероногие и многоногие.
   Три духа (или три души) – «саньши-шэнь». По верованию даосов, обитают в каждом человеке. Они контролируют разум или волю, чувства и действия человека.
   Семь отверстий – имеются в виду глаза, ноздри, уши, рот.
   Амитофо – Амитаба; одно из наиболее популярных имен Будды в Китае.
   Чан Э – жена легендарного стрелка императора Яо Хоу И, который, пуская стрелы в небо, прекратил затмение луны. В другой раз на небе появилось десять солнц, и Хоу И стрельбой из лука уничтожил девять из них и прекратил бедствия, которые они причиняли народу. Царица неба Сиван-му подарила Хоу И эликсир бессмертия. Этот эликсир украла у него жена Чан Э и, боясь расплаты, бежала со своей добычей на луну. Там она превратилась в лягушку. Чан Э также богиня луны.
   Ба-цзе – восемь заповедей. Первые восемь из десяти буддийских монашеских заповедей: 1) не убивай; 2) не воруй; 3) не прелюбодействуй; 4) не лги; 5) не пей вина; 6) не сиди на высоких сиденьях; 7) не носи красивой одежды; 8) не пей, не танцуй и не смотри на игрища; 9) не носи драгоценностей; 10) не ешь в неположенное время.
   Существует еще У-цзе – пять заповедей для мирян, первые пять из перечисленных выше.
   Священный ветер с горы Самади. – Самади – санскритское слово. У буддистов этим словом обозначается земная нирвана. Высшая степень совершенства. Состояние духовного экстаза.
   Линшань – священная гора; у даосов это остров Пэнлай, у буддистов – гора Гиджакута в Центральной Индии.
   Лу Бань – легендарный искусный строитель, живший в уделе Лу. Почитается богом-покровителем плотницкого дела.
   Чу, Си-цзы, или Си-ши – имена знаменитых красавиц древности.
   Три острова небожителей – по преданиям, являлись обиталищем бессмертных.
   Восемь раз поклониться – значит выразить особое уважение.
   Тридцать шесть небес – образное выражение; значит – побывать повсюду.
   Луань – сказочная птица с ярким оперением.
   Три звезды – звезда счастья, звезда благополучия и звезда долголетия.
   Остров Фанчжан – один из трех островов, на которых, по преданию, обитают небожители.
   Чжи – сказочное растение. Символ долголетия. Часто изображают оленя с веткой этого растения в зубах.
   Резьба Чжуань – древнее письмо, изобретенное при династии Чжоу (1122–247 до н. э.). Впоследствии употреблялось только на печатях и гравировках на художественных изделиях.
   Материк Годанья – санскритское название одного из четырех материков по буддийской космологии.
   Инчжоу – один из священных островов в Восточном море; обитель бессмертных.
   Шао-яо. – Водяной, каштан, корни которого употребляются как тоническое средство.
   Пэн-цзу – китайский Мафусаил: по преданию, жил 800 лет.
   «Когда нет птиц…» – соответствует пословице: «Мавр сделал свое дело, мавр может уходить».
   Эрлан – могучее божество, покорившее Сунь У-куна в бою.
   Ню-тоу – Демон с головой быка. Служитель Владыки ада Янь-вана.
   Гуань-гуй – лучшая корица. Фуцзы – ядовитые семена растения «волчий корень», употребляемые в качестве укрепляющего средства. Бинь-лан – дерево арек.
   Якша — демоны, выполняющие роль посланцев или патрулирующей охраны.
   Уши свисают на плечи – символ храбрости.
   Сынок. – Назвать собеседника сыном или самого себя отцом или дедом собеседника – значит нанести ему оскорбление.
   Нормы людских отношений («У-лунь»). – Пять норм общественных и семейных отношений: отношения между государем и подданными, отцом и сыном, мужем и женой, братьями, друзьями.
   Цзы Цзянь. – Имеются в виду семь выдающихся литераторов в эпоху Цзянь-ань (196–220).
   Пань Ань – имя человека, прославившегося своей красотой.
   Пиба – четырехструнный музыкальный инструмент.
   Цзинь и My — Цзинь-гун и Му-му. Под этими именами иногда выступают в романе Сунь У-кун и Чжу Ба-цзе.
   «Сань-люе» – военный трактат; составлен древним полководцем Хуан Ши-гуном.
   «Лю-тао» – военный трактат, написанный полководцем Цзян Тай-гуном.
   сутра Праджна парамита (санскр.). – Одна из освященных буддийских книг о достижении нирваны. Буквальный перевод: Сутра о высшей мудрости, нравственном и духовном совершенстве.
   Государство Шэли. – Шэли – транскрипция санскритского слова Шарира. В переводе: драгоценные останки Будды. Здесь: страна Будды.
   Сюань-у, он же Чжэнь-у. – Темный дух, или бог севера. Даосы почитают его как высшего небесного владыку. Изображается с распущенными волосами, босоногий и с мечом в руках. Перед ним вывешивается черное знамя, а по бокам от него стоят два полководца в виде черепахи и змеи.
   Шэнь-нун – один из легендарных императоров Китая (2838 до н. э.). Ему приписывают изобретение земледелия.
   Цзинь-чан – одно из имен, под которым в романе выступает Танский монах. В переводе: законоучитель, приближенный к императору. Аскет.
   Три жертвенных животных – рыба, свинья и курица.
   Эмэй – священная гора в провинции Сычуань.
   Три души. – По даосским верованиям, в теле человека обитают три души, которые управляют телом, сердцем и разумом, то есть физической природой человека, его чувствами и рассудком. Одна из них находится в голове, вторая – в желудке, третья – в ногах.
   Семь отверстий – глаза, уши, нос, рот.
   Гора Бошань – гора в провинции Шаньдун.
   Повернулся лицом к югу. – Лицо к югу обращали правители и императоры.
   Богиня Нюй-ва, или Нюй-гуа, – по преданию, сестра легендарного императора Фу Си. Имела тело змеи и человеческую голову. За один день совершала семьдесят превращений. Легенда рассказывает, что во время битвы титанов, когда один из них, Кан Хуэй, опрокинул гору Бучжоу и на северо-западе обвалилось небо, Нюй-ва расплавила камни и починила небо. Ей приписывается еще много чудес, в том числе создание человека из куска глины.
   Вэнь-ван – основатель династии Чжоу (1122–256 до н. э.). По преданию, написал комментарий к «Ицзин» («Книге перемен»), одной из пяти древних классических книг.
   Гуй Гу-цзы – родоначальник школы политических софистов времен Чжан-го и эпохи воюющих царств (403–221 до н. э.). Происходит из удела Чу. Известен также под именем Гуй-гу сянь-шэн. Написал труд под названием «Гуй-гу-цзы».
   Небо Дало. – Далотянь – даосское небо, обнимающее все мироздание и заключающее в себе даосскую троицу. Небесный свод.
   Сакья-муни. – Будда; по преданию, основатель буддизма.
   Эти стихи построены на непередаваемой игре слов, возможной только при иероглифическом письме, где названиями цветов и лекарственных растений заменены имена Танского монаха и его спутников. Отдельные иероглифы, обозначающие цветы и растения, в переводе дают намек на характер того или иного героя.
   Бэйе – буддийские священные книги.
   Монастырь трех Будд. – Имеется в виду буддийская троица, или три драгоценности буддизма. Под тремя драгоценностями буддизма подразумеваются: Будда, его учение и монашество. Эти три драгоценности обожествлены и почитаются как божества.
   Чиго, Довэнь, Цзэнчан, Гуан-му – четыре небесных князя.
   Пилу – особый головной убор буддийских монахов.
   Комнаты или залы для созерцания у буддистов помещены в храме.
   Дун-юэ – второе наименование священной горы Тайшань, которая находится в провинции Шаньдун.
   Вэнь-чан – пять звезд, составляющих часть Большой Медведицы. Так же зовут бога литературы, который, по преданию, живет на звездах.
   Великий Юй. – Имя легендарного основателя династии Ся (2205 до н. э.).
   Сяо Хэ – земляк и сподвижник Лю Бана, основателя Ханьской династии (206 до н. э. – 220 н. э.), царствовавшего под девизом Гао-цзу (206–194 до н. э.). Сяо Хэ помогал Лю Бану в устройстве государства. За свои заслуги был награжден большим уделом Цзаньхоу. Умер в 193 году до н. э.
   Ли Ши-минь – имя Танского императора (627–650).
   Чжэнь-гуань – название годов правления Ли Ши-миня.
   Манджутра бодисатва – в китайской транскрипции Вэньшу-пуса. Бодисатва мудрости. Народ отождествлял его с богом мудрости. Его изображение верхом на льве является символом храбрости.
   Шань-цай лан – сын, по другим источникам – ученик Будды.
   Суй-жэнь – имя легендарного правителя, который, по преданию, изобрел огонь.
   Самади (санскр.) – высшее состояние экстаза, достигаемое посредством самосозерцания, после которого верующий переходит в другой мир или уничтожается огнем самади.
   Дух Тай-и – дух великого исхода, от которого берет начало все живое.
   Юань шу-ми – государственный советник. Морская черепаха.
   Гуй сян-гун – сановник Черепаха.
   То чэн-сян – первый министр – Морская ящерица.
   Бе цзун-жун – полководец Черепаха.
   Нянь вай-лан – сановник сом.
   Три перегородки – затылок, спинной хребет, крестцовая кость.
   Син – восьмой из десяти циклических знаков «Небесные пни»; эти знаки в сочетании с двенадцатью циклическими знаками «Земных ветвей» образуют шестидесятилетний цикл исчисления времени.
   Ю – десятый из двенадцати циклических знаков «Земные ветви».
   Чжан Дао-лин. Основатель и глава даосской религии. Имеет также посмертное имя Чжан тянь-ши, что в переводе значит: «Небесный наставник Чжан».
   Цзинь Чан-цзы — в переводе: «Золотой кузнечик». Одно из имен Трипитаки.
   Путошань (от инд. Поттала) – гора, известная также под наименованием Путолоцзяшань, Лоцзяшань, – местопребывание бодисатвы Гуаньинь.
   Фу-си – легендарный император (2852–2738 до н. э.). По преданию, изобрел иероглифическую письменность, напоминающую якобы таинственные знаки, которые он видел на панцире черепах; также изобрел способ приготовления пищи на огне.
   Небесный князь с пагодой в руках – один из четырех небесных князей – князь Вайсравана.
   Искоренение шести зол. – Шесть зол – это шесть источников ощущений: цвет, звук, запах, вкус, осязание и разум, приводящие душу к гибели.
   Тай-суй (или Му-син) – звезда. Название планеты Юпитер.
   То-цзе – аллигатор, который нравственно совершенствует себя, стремясь обрести бессмертие.
   Даодэцзин – философский труд, приписываемый Лао-цзы (VI в. до н. э.). Переведен на русский язык.
   Двадцать восемь созвездий – двадцать восемь созвездий китайского зодиака.
   Хоу и Бо – вторая и третья степень феодальных дворянских титулов. Обычно переводятся как маркиз и граф.
   Течашань – гора Железная вилка.
   Чжуннаньшань – другое название Куэньлуньских гор.
   «Покупатель сам идет…» – то есть люди сами ищут своей гибели.
   Лэй-инь – гора или храм Раскатов грома. Место пребывания Будды.
   Бог Гуань – бог войны. Имеет различные наименования: Гуань-ди, Гуань-гун, Гуань-шэн, Гуань-лао-е и Гуань Фу-цзы. Под этими именами подразумевается один из героев романа «Троецарствие» – Гуань Юй, сподвижник Лю Бэя, который после смерти был канонизирован в святые.
   «Слива Хуан-мэй…» – Здесь игра слов, основанная на том, что Хуан-мэй, или Ла-мэй, – поздняя слива, а Цин-мэй – ранняя. Имеются в виду старость и молодость.
   У и Чу – названия древних царств.
   «Нанькэ-цзи» – имеется в виду сочинение танского писателя Ли Гун-цзо: «Нанькэ-цзи» – «Записки о стране Нанькэ», в которых описывается жизнь человека, ставшего правителем страны Нанькэ. Но поскольку такой страны вообще не существовало, то выражение «увидеть страну Нанькэ» употребляется метафорически, в смысле: сон, пустые мечты.
   Ли – растение Марь белая. Род лебеды.
   А. Рогачев

У Чэн-энь Путешествие на Запад