Борис Левандовский
Бабай

   Почему-то принято считать, что детские страхи – всего лишь плод безобидной фантазии. Но это – большая ошибка…
В. Левшиц. Детство. Билет в таинственное государство

   Страшный бука приходил —
   Тоню с Митей утащил.
   Он опять придет, лохматый…
Из малоизвестной детской считалочки

Пролог

   Мальчику было пятнадцать лет, но его уже успели обвинить в зверском убийстве своей младшей сестры и признать невменяемым. Когда он пытался объяснить всем этим взрослым, что произошло на самом деле, становилось только хуже. Но он не убивал свою сестру, которую очень любил, и не был сумасшедшим. Те, кто мог помочь, ни черта не хотели слушать…
   Веронику задушила тварь, которая вылезла из-под его кровати. И которая потом несколько раз пыталась убить во сне его самого.
   Его вина была только в том, что он легкомысленно переступил незримую границу. А потом стало поздно… До этого истории о монстрах, таящихся в укромных уголках спален и нападающих по ночам на детей, были его страстью. Казалось, он мог выдумывать их бесконечно. И он – выдумывал, а ужас в глазах Вероники был для него самой вожделенной похвалой. Пока не явилось чудовище.
   В тот злосчастный вечер родителей не было дома.
   Все произошло на глазах у мальчика. А он не смог помешать косматой твари, которую сам вызвал силой страха Вероники. Потому что до смерти испугался.
   Девочке было пять…
   Он взял несколько чистых листов бумаги и простой карандаш. Остаток жизни, скорее всего, он проведет в психиатрической лечебнице. Эти последние два или три часа дома без надзора – щедрый подарок случая. Но времени в обрез, скоро за ним придут. У него сейчас последняя возможность когда-нибудь найти того, кто ему поверит. И даже спасти чью-то жизнь. Может быть, тогда Бог простит его за Веронику. Может быть…
   Склонившись над столом, он провел рукой по волосам с отбеленным сединой чубом и начал писать.

Часть 1
Тот, кто стучит по трубам

Лицо опасности, подстерегающей вашего ребенка, может иметь совершенно немыслимого обладателя.
Н. Левшиц. Детство. Билет в таинственное государство.

Глава 1
Kомната для мальчика

   Начало всем этим событиям, занявшим в жизни семьи Левшиц более двух ужасных недель, положил переезд на новую квартиру. Но, если быть точнее, первые признаки вызвало несколько неумышленных ударов отверткой по трубе центрального отопления – Назар постучал, и ему ответили.
   Темноволосый мальчик с карими глазами и открытым веснушчатым лицом по имени Назар Левшиц стоял в большой комнате, наполовину заваленной разобранной мебелью и картонными коробками, глядя в окно, где с высоты второго этажа ему открывался незнакомый двор с незнакомой площадкой, на которой играли незнакомые дети. Среди них, наверное, находились и его будущие друзья. Но сейчас он об этом почти не думал; семья переехала из другого района города, хотя и не очень отдаленного от нового места, – просто, когда тебе недавно исполнилось восемь, даже такое совсем небольшое путешествие напоминает эмиграцию в другую страну.
   За его спиной громоздились вещи, перевезенные в первую очередь, остальное должно было прибыть вскоре – вторым рейсом большой грузовой машины. И мальчику ничего не оставалось делать, как ожидать одному в новой квартире приезда родителей, целиком поглощенных хлопотами, и скучать. Все это происходило солнечным утром в самой середине августа.
   В углу широкого подоконника Назар заметил большую старую отвертку с деревянной отполированной ручкой, должно быть, забытую в суматохе старыми хозяевами. Взвесил в руке и, повернувшись снова к окну, безо всякого умысла постучал массивной рукояткой о чугунное ребро радиатора отопления, расположенного в неглубокой нише под подоконником, который достигал Назару едва ли не до груди. Тунн… тунн-тунн… тунн…
   Огромный черный доберман с палкой в зубах выскочил на детскую площадку…
   И в этот момент по трубе передалось ответное постукивание – казалось, будто кто-то намеренно поджидал, чтобы ответить. Мальчик вздрогнул и выронил отвертку.
   Он простоял в растерянности несколько секунд, но, уже нагибаясь, чтобы поднять отвертку с пола, решил, что, наверное, это ему показалось, потому что в действительности никто не мог так быстро отозваться – всего через одну или пускай даже две секунды. Однако сердце его почему-то забилось еще сильнее, когда он снова посмотрел на ребристый радиатор. Белая масляная краска, которой тот был выкрашен, пожелтела и местами облупилась; кое-где Назар заметил следы в виде темных пятен, какие оставляет расплавленный зимой пластилин. В промежутках между коленами батарей скопилась пыль, местами свисавшая с тонких поперечных планок и мелко трепетавшая от незаметного сквозняка.
   Назар медленно поднял отвертку и со странным предчувствием опять постучал по батарее: тунн… тунн… тунн-тунн-туннн…
   …Тунн!.. тунн!.. тунн-тунн-туннн-н!.. – тут же принесла труба. Было слышно, что звук, без сомнения, стал значительно громче, чем в первый раз, словно тот, кто подавал эти ответные сигналы (причем в точности повторяя ритм ударов Назара), приблизился.
   И снова: тунн… тунн… тунн… тунн-тунн…
   .. Тунн!.. тунн!.. тунн!.. тунн-туннн-н!..
   «Да кто же это?» – подумал Назар, и ему вдруг стало не по себе.
   Затем он предположил, что, возможно, где-нибудь через два или три этажа (или, например, в соседней квартире – почему бы нет?) так же перед окном стоит другой мальчик, который и подает эти ответные сигналы.
   Логично.
   Но… в том-то все и дело – он почему-то не мог представить себе этого другого мальчика– словно что-то в нем безотчетно, но категорически протестовало против такого допущения.
   Пока Назар размышлял над этим, отвертка в его руке нечаянно вывернулась – и тяжелая рукоятка стукнула по радиатору: тунн-н!..
   …ТУНН-Н-НН!!! – мгновенный ответ. На этот раз, казалось, источник находится уже совсем близко – едва ли не в соседней комнате. Назар отошел на пару шагов: слева радиатор соединялся тонкой трубой с исчезающим в полу и потолке стояком, а справа—через более широкую трубу– уходил в стену, где должен был сливаться с радиатором другой комнаты (всего комнат в квартире было две) – будущей детской. И похоже, звук приходил именно оттуда, справа. Тогда у Назара впервые мелькнула странная мысль, что в квартире он находится не один.
   В этот момент в дверь позвонили, и он подпрыгнул во второй раз.
   Однако было бы несправедливо назвать его трусом – дело в том, что размышления об отвечающем ему неизвестном отвлекли внимание Назара от окна, и он не видел, как во двор медленно въехала большая машина с последней партией мебели из старой квартиры. Звонок входной двери застал его врасплох.
   По пути в прихожую Назар все же заглянул в меньшую комнату.
   Но там, разумеется, никого не оказалось.
//-- * * * --//
   – Ну, куда поставим твою кровать? – положил большую ладонь Назару на плечо отец, крупный и очень высокий мужчина с выразительными чертами скуластого лица, которое лет через пять-шесть начнет особенно повторяться в сыне с удивительной точностью, делая того омоложенной копией Левшица-старшего. – Теперь у тебя есть собственная комната. Давай решай сам.
   Все это происходило около девяти часов вечера, когда дело наконец дошло и до детской. Основная часть мебели в большей комнате к тому времени была уже собрана и расставлена с участием одного из грузчиков, задержавшегося помочь Михаилу Левшипу за некоторую дополнительную плату и ушедшего четверть часа назад. Из кухни доносился звон посуды, где Валерия Левшиц обустраивала свое женское хозяйство на новом полигоне кастрюль и сковородок.
   Вообще, для Назара этот переезд стал полной неожиданностью. Оказалось, родители уже давно подыскивали подходящий вариант обмена на жилье с большей площадью и умеренной доплатой, так как Назар подрастал и ему пора было выделить отдельную комнату. К тому же в последнее время дела на работе у Михаила Левшица шли неплохо, и ему удалось взять ссуду. Впрочем, переезд был в какой-то степени неожиданным для всех – еще три дня назад никто бы не подумал, что он случится так скоро – как выразился потом Левшиц-старший: «Так сложились обстоятельства».
   Конечно, Назар еще не успел примириться с мыслью о том, что ему придется оторваться от всех старых друзей и начать ходить в другую школу. Но все же новая квартира ему понравилась, а главное—у него будет теперь собственная комната.
   Он собирался ответить отцу, куда, по его мнению, следует поставить кровать, но в этот момент на кухне вскрикнула Валерия.
   Они бросились к ней.
   – Таракан… – Смущенно улыбаясь, она продемонстрировала тряпку с раздавленным прусаком; длинные усы еще слабо шевелились. – Такой огромный… бр-р!
   Мужчины посмотрели друг на друга – дескать, ну что с нее взять? – и молча удалились в детскую с совершенно одинаковыми ухмылочками.
   – Вот сюда. – Назар уверенно указал на левую стену. Детская имела прямоугольную форму и отдельный выход в коридор, одной стеной граничила с кухней, другой – с комнатой родителей. И еще, что особенно восхитило Валерию, в первой половине дня здесь становилось очень солнечно. – А вон там, в угол, справа от окна – письменный стол, – продолжал Назар, пользуясь неслыханной возможностью самолично распорядиться расстановкой мебели. – Тумбочку и книжную полку мож…
   – Может, стол лучше поставить прямо перед окном? – спросил Михаил, с улыбкой наблюдая за сыном.
   – Нет, туда. – Назар был совсем по-взрослому непреклонен.
   – Что ж, хорошо, пусть будет по-твоему, – согласился Левшиц.
   Вдвоем они управились быстро, часа за два, и почти со всем. Назар удачно указал месторасположение своей кровати – прямо над ней обнаружились шляпки вбитых в стену гвоздей, которые точь-в-точь подходили к петлям небольшого ковра, что они собирались повесить, – и это сэкономило массу времени.
   Детская, похоже, находилась здесь и раньше (хотя Левшиц-старший про себя отметил, что у прежних жильцов, супружеской пары лет сорока, детей он не видел, а те, кажется, упомянули, что вселились сюда сразу после постройки дома). Обустраивались в темпе, но всерьез и надолго – комната выглядела ухоженно и в ближайшее время ремонта не требовала.
   Наконец пришла Валерия, чтобы расстелить Назару постель.
   – Как тебе на новом месте?
   Назар, пожимая плечами, улыбнулся. Но тут впервые с утра ему вспомнился стук по трубе отопления (из этой комнаты?), и улыбка быстро исчезла с его лица.
   – Что такое? – Валерия с легким беспокойством нагнулась к кровати сына. – Ну, что случилось? Ты уже скучаешь по своим друзьям? Но ты ведь сможешь им звонить и иногда встречаться по выходным. Правда? Вот видишь…
   – Ничего страшного, – вмешался Левшиц, – он просто устал. Здесь целый день и присесть-то толком было негде. Ему ведь только восемь, Л ера. Правда, бандит? – Он подмигнул Назару и выпрямился с пола возле письменного стола, закончив подгонять под левые ножки тонкие деревянные бруски, чтобы тот не шатался.
   – Черепашка-ниндзя… – хмуро буркнул Назар, но потом, глядя на родителей, все-таки улыбнулся и натянул одеяло до самого подбородка. – Все хорошо, папа.
   – Ну, вот и отлично. – Михаил тронул за локоть жену. – Я закончил. Идем, ему пора спать.
   Они пожелали Назару спокойной ночи, по очереди поцеловали, но, уже находясь в дверях, Валерия вдруг решила задержаться с сыном еще на несколько минут и присела к нему на край кровати. Стройная, чуть худощавая, светловолосая женщина с приятными чертами лица; ей так же, как и мужу, недавно исполнилось двадцать девять лет. Сейчас на ней был махровый домашний халат темно-бордового цвета и плюшевые тапочки с помпонами.
   – Мне показалось, тебя что-то беспокоит… нет? Не понравилась комната? Может, оставить свет? – Она кивнула в сторону настольной лампы. Назар уже года два не просил ее об этом, с тех пор как привык спать за перегородкой на старой квартире. Однако в связи с переездом Валерия подумала…
   Назар отрицательно помотал головой, впрочем, как ей показалось, не слишком уверенно, и запустил указательный палец в ноздрю – больше из застарелой детской привычки, чем по срочной необходимости.
   – Фу-у!.. – сморщила нос Валерия. – Какой же ты свинтус! И ты еще собираешься пойти во второй класс? В новую школу тебя просто не пустят.
   Он засмеялся и спрятал вымазанный палец под одеяло.
   – Прошу тебя, хотя бы здесь не устраивай за кроватью склад своих соплей, – уже более строгим тоном сказала Валерия и добавила зловеще: – Иначе однажды оттуда вылезет такой ужасно неприятный зеленый Козявочник и скажет: «У-у!..»
   В конце концов она сама рассмеялась и, поправив постель Назара, снова поцеловала его.
   – Я тебя люблю. Спокойной ночи!
   – Я тебя тоже люблю, мама.
   Погасив свет, Валерия вышла и прикрыла дверь детской.
   Обычно Назар засыпал в течение нескольких минут после того, как его голова касалась подушки. Но в этот раз, несмотря на трудный день, он долго слушал, как родители перекидываются негромкими фразами, до поздней ночи продолжая раскладывать вещи. На новом месте сон подбирался очень медленно, неохотно, словно где-то задержался, не найдя привычного пути. Затем Назар услышал, что родители тоже собираются наконец отдыхать.
   Он их обоих очень любил и еще не представлял, как сможет без них обходиться, когда вырастет. Неужели тогда он перестанет их любить? Или это будет уже как-то по-другому, по-взрослому? Он знал, что Михаил с Валерией поженились относительно рано – когда им было по двадцать; через год родился он. Назар всегда с какой-то собственнической гордостью думал о том, какие они у него еще молодые – особенно если замечал, что у кого-то из его ровесников родители сорокалетние, а то и старше – по сути, уже глубокие старики.
   Наконец, около трех часов ночи, он уснул. После ухода Валерии о странном постукивании по отопительной трубе Назар больше не вспоминал.
   До следующего вечера.
//-- * * * --//
   Утром специальный фургон доставил мебель, которую Левшиц заказал в магазине, предлагавшем выгодную рассрочку, – ее тут же установили. Ко второй половине дня, по большому счету, переезд был завершен. Кроме желания семьи скорее покончить с «переездной лихорадкой», некоторая спешка диктовалась еще тем, что с завтрашнего дня заканчивался отпуск у обоих супругов. Зато у Назара еще оставалось в запасе целых две недели летних каникул.
   – Ну-с, – в шесть вечера Михаил Левшиц торжественно вышел на середину большей комнаты, окинул взглядом обстановку и помпезно провозгласил: – Вот так живет украинский средний класс!
   Валерия, иронически глянув на него, фыркнула.
   До этого церемониального момента Назар успел прогуляться вокруг дома, изучая окрестности. В том числе сходил и взглянуть на школу, в которой ему теперь предстояло учиться, – внешне та почти ничем не отличалась от прежней, разве что выглядела чуть-чуть поновее, наверное, потому, что была построена на несколько лет позже. Еще он успел с нейтральной дистанции присмотреться к некоторым ребятам его возраста во дворе дома, но никакой инициативы для знакомства пока не проявил. По правде говоря, ему было довольно неловко пребывать в роли новичка, и для начала он решил не подгонять события, давая всему идти своим чередом.
   Михаил Левшиц открыл бутылку шампанского, чтобы отпраздновать новоселье в узком семейном кругу, а Валерия, пригубив фужер, тут же заметила, что стоило бы отметить это событие «по-настоящему», пригласив к себе в ближайшие выходные родителей с обеих сторон и нескольких близких друзей, «иначе те обидятся и будут правы».
   Никто, естественно, не возражал.
//-- * * * --//
   После восьми супруги отправились прогуляться по воздуху и, возможно, нанести нежданный визит давним приятелям семьи, которые, как предполагалось, должны обитать неподалеку. Сперва они собирались идти втроем, но Назар захотел остаться дома. Еще вчера, наблюдая за разборкой вещей, он случайно заметил свой старый фильмоскоп, а затем специально отложил, чтобы заняться им при первой возможности. Честно говоря, Назар уже давно забыл о его существовании. Но вот – с удивлением обнаружил среди коробок и теперь ощущал радостное нетерпение, как перед встречей с вернувшимся из долгого путешествия приятелем. Некоторые вещи обладают способностью появляться как бы из ниоткуда именно во время переездов.
   Как только родители ступили за порог, Назар отправился в свою комнату и вытащил фильмоскоп из коробки. Конечно, на первый взгляд фильмоскоп значительно проигрывал таким интересным вещам, как видеомагнитофон или камера, которыми Назару иногда уже позволяли пользоваться. И этому, в общем-то, примитивному устройству для просмотра диафильмов, в увлекательном смысле, уж конечно, было недосягаемо далеко до игровой компьютерной приставки, которую подарил отец ему на прошлый день рождения с целой коробкой картриджей в придачу.
   Но в фильмоскопе Назар находил нечто особенное, свойственное лишь несложным вещам или механическим игрушкам, в некотором роде даже что-то живое. Потому что фильмоскоп делал то, что оказывалось не под силу самым «крутым» электронным играм, – он был способен изменять реальный мир (и это граничило с настоящим волшебством!): когда обычная стена или потолок превращались в сказочный пейзаж, какой он видел в «Шапке, полной дэвов» или «Аладдине», а иногда вдруг открывал окно в таинственный дремучий лес. При этом кое-что зависело и от него: Назар мог настраивать резкость и регулировать размер кадра.
   И, что было еще важнее, фильмоскоп позволял делать собственные картинки. А затем рассматривать их проекцию в увеличенном виде. Года два тому назад Назар «снял» целый десяток коротких «фильмов» по самостоятельно придуманным сюжетам, что даже имело зрительский успех во время демонстраций перед родителями. В качестве материала он использовал несколько засвеченных фотопленок – вытащив фильмоскоп из коробки, он тут же их обнаружил. На месте оказались и четыре иголки разной толщины, чтобы рисовать по покрытой эмульсионным слоем поверхности пленок.
   Когда Назар увидел давно забытое «съемочное» хозяйство, ему первым делом пришло на ум изобразить того неизвестного, который вчера отвечал по трубам. Идея его сразу захватила. Он даже собирался было проверить, последует ли ответ сегодня, и начал искать по комнате глазами какой-нибудь подходящий для подачи сигнала предмет… но внезапно передумал, ощутив вдруг странный спазм в животе, будто его несло в сорвавшемся с тросов лифте. «С чего бы это?» – проскользнула у Назара удивленная мысль, но уже в следующую секунду его внимание целиком вернулось к коробке с пленками.
   Он разложил на письменном столе все «инструменты» и принялся за работу.
   Поначалу выходило неплохо, если считать началом первую неровную черточку, а затем он споткнулся. На том же, на чем и вчера утром, когда стоял перед окном в большой комнате и пытался представить: кто это? И опять это чудное чувство…
   Ему снова не удавалось.
   Минуту поколебавшись, он просто решил нарисовать что получится.
   Заправляя пленку в фильмоскоп, Назар предчувствовал неудачу – на обычный взгляд, картинка «свалилась» к самому краю и казалась слишком загроможденной множеством ненужных линий и исправлений. К тому же рисунок, как всегда, получился чисто графическим: светлое на темном.
   Хотя на улице уже стемнело, Назар задернул портьеры на окне и включил фильмоскоп, направив его линзу так, чтобы изображение падало на стену у двери (стена была светло-салатного оттенка, но это не мешало). Затем погасил свет. Однако сразу выяснилось, что он вставил пленку вверх ногами, вернее, допустил распространенную ошибку при зарядке, поскольку не пользовался фильмоскопом уже целый год. Исправив оплошность, Назар отрегулировал резкость на одной из старых картинок (установив размер «экрана» примерно метр на метр) и начал прокручивать кадры. Сегодняшний рисунок находился где-то в середине пленки.
   Пока перед Назаром мелькали знакомые, но уже подзабытые художества, он улыбался, вспоминая, сколько хлопот доставляло озвучивание всего этого детского бреда во время «сеансов». О «титрах» тогда не могло быть и речи: во-первых, год назад он еще не умел толком писать, во-вторых, «титры», даже короткие, занимали бы места больше, чем само «кино». В настоящих же диафильмах буквы казались почти микроскопическими – слишком мелкими для его начинающей кинокомпании.
   Но сегодня под портретом неизвестного он поместил-таки небольшую надпись: «Кто ты?» Словно ожидал, что неким таинственным образом это поможет найти ответ на загадку вчерашнего стука по трубе. Возможно, будь Назар чуть старше, он удовлетворился бы логичным и убедительным объяснением, что ему ответил другой ребенок, и давно бы выбросил это из головы.
   Но присутствие тайны ощущалось слишком явственно и притягивало, как магнит.
   Когда искомая картинка вползла в кадр, Назару стало не по себе. Со стены на него смотрело… Не то чтобы он сильно испугался, скорее, понял: рожа на стене – жуткая и уродливая.
   Кроме того, что-то еще было не так. Не в порядке.
   В «лице» неведомого существа будто смешались черты разных животных: и мохнатого вислоухого пса-дворняги, и взбешенной человекообразной обезьяны (именно взбешенной!), скривившей огромную пасть с уродливо вывернутыми наружу толстенными губищами, за которыми без особого труда угадывался острый частокол зубов. Что-то еще, знакомое, но словно запечатанное в памяти кошмаров, которые иногда снились Назару. У этой морды были маленькие, близко посаженные глаза – неимоверно злые, – и Назара передернуло, когда он встретился с ними взглядом.
   Он почти целую минуту смотрел на эту картинку, прежде чем произошло нечто, уже вовсе невероятное и даже пугающее. Неожиданно до него дошло, что еще не так.
   Надпись:

   светилась не светло-оранжевыми или желтыми, как положено, а ярко-малиновыми буквами.
   Назар испытал стремительное приближение паники, будто со всех сторон полутемной комнаты к нему подступало что-то вязкое и тошнотворно-ужасное. Потому что так быть не должно, это неправильно! Буквы…
   Он потянулся, чтобы выключить фильмоскоп (сначала фильмоскоп и только затем зажечь свет в комнате – несмотря на то, что несколько жутких секунд ему пришлось бы находиться в темноте), но в следующий миг комнату заполнил резкий удушливый запах, словно в детскую по колено вдохнуло пыли. Назар вдруг замер, чувствуя… что между ног у него потекло – отвратительная морда на стене ожила. Не то чтобы она начала двигаться – она перестала быть только изображением.
   Это длилось лишь несколько мгновений, потом пленка стала оплавляться, расползаясь яркой дырой от центра к краям… Но и годы спустя Назар готов был поклясться, что, прежде чем кошмарная морда исчезла, он отчетливо расслышал одно-единственное слово.
   «Б'а-б'ай!..»– будто выдохнул пузырь на старом болоте.
   Пока Назар отчаянно нащупывал кнопку на столе, лампочка в фильмоскопе с громким хлопком перегорела. Но ему почти сразу удалось включить настольную лампу. Выбегая из комнаты, он заметил: на стене, в том месте, где недавно висела морда чудовища, что-то осталось.
   Уже в коридоре он понял, что это пыль, повторявшая контуры исчезнувшего изображения, которая теперь медленно опадала вниз сизыми хлопьями…
   Мгновением позже Назар врезался в кого-то большого и закричал.
//-- * * * --//
   – …И мне трудно поверить, что это все, – сказал Михаил Левшиц, разглядывая сына с озабоченным удивлением. – Ты едва не сшиб меня с ног.
   – Господи, – Валерия встревоженно прижала Назара к себе, – ты ужасно меня напугал… не сильно ушибся? Ты так закричал тогда в коридоре…
   Назар сконфуженно отстранился от нее:
   – Я же сказал, ничего такого. Просто… в фильмоскопе лопнула лампочка. И я… разве не понятно? – упрямо произнес он с плохо скрытой досадой, опуская взгляд. С его лица еще не сошла неестественная бледность, но щеки горели, словно от лихорадки. Или от сильного стыда.
   Михаил с Валерией уже не в первый раз обменялись взглядами, однако в конце концов были вынуждены принять такое объяснение. Увидев, что вопросов больше не последует, Назар облегченно вздохнул.
   Он пока не успел полностью осознать, что произошло с ним. Но еще тогда – в детской, как только на стене появились малиновые буквы, – им овладело особенное чувство, которое навязчиво брюзжало, что он стал свидетелем чего-то крайне нехорошего, запретного, и видеть это – было очень, очень плохо. Так же, как если бы он, вставая ночью в туалет, случайно подсмотрел, как его мама выходит голой из ванной и идет в их с отцом спальню, цокая по коридору, потому что вместо ног у нее копыта. Именно это чувство и не позволило ему раскрыть рот.
   – Ладно, – подытожил наконец Левшиц-старший. – Прибери там, хорошо?
   Назар кивнул. А что ему еще оставалось делать?
   Возвращаться одному в свою комнату было нелегко, но он понимал, что рано или поздно это все равно придется сделать.
   – Странно, это на него не похоже, да? – посмотрела на мужа Валерия за ужином.
   – А черт его знает. Хотя, может быть, он говорит и правду. – Но в голосе Левшица прозвучало сомнение. – Может быть.
   – А эта реакция… Помнишь, как ты нашел у него в тумбочке те мерзкие фотографии?
   Михаил прыснул, едва не подавившись куском отбивной.
   – Те, что он притащил с улицы? Еще бы! Собирался сделать ему сюрприз, подложить новые комиксы. А тут… – Он захохотал. – Знаешь, я почувствовал себя таким ослом, когда увидел чуть ли не целую годовую подписку порножурналов…
   Валерия же оставалась совершенно серьезной.
   – Но ведь даже тогда он не был таким. По-твоему, его действительно так могла напутать стрельнувшая лампочка? Он говорил, словно ему приходится врать.
   В этот момент появился Назар, чтобы присоединиться к ним. Выглядел он немного хмуро и оставался по-прежнему неразговорчив, но все же заметно лучше. И Левшицы негласно закрыли эту тему.
   Правда, ненадолго.

Глава 2
Новоселье

   На самом деле Назар оправился от шока куда быстрее, чем можно было бы ожидать от взрослого. У взрослого случившееся не желало бы умещаться в голове и сводило бы с ума, вступая в конфликт с устоявшимся мировоззрением. Но Назару было только восемь, а в этом возрасте многое кажется возможным. За весь остаток вечера мысль о собственном безумии даже не промелькнула у него – потому что логика детей проста (и кое в чем превосходит взрослую): если что-то происходит, значит, это возможно.
   Совсем другое дело – страх. Ложась спать, Назар минуты три колебался, прежде чем все же решился не включать настольную лампу. Он подумал, что родители начнут догадываться… Он и раньше слышал о всевозможных чудищах (правда, никогда от Михаила или Валерии – иногда они выдумывали кого-то вроде Козявочника, но это было смешно, а не страшно), обитающих в комнатах детей под кроватью или в шкафу. Но то был абстрактный страх, навеваемый жуткими историями и темнотой. Теперь же это превратилось в страх знания. И это кое-что круто меняло кое-что важное.
   Потому что теперь Назар убедился в существовании монстров. Пускай даже то, что он увидел, было только намеком.
   Если он захочет кому-нибудь рассказать, бабаю это может сильно не понравиться (ему ведь все должно быть хорошо слышно из-под кровати, о чем говорится в квартире и, может быть, даже за ее пределами). И монстр вылезет однажды ночью, когда Назар будет спать, чтобы наказать его, например пооткусывать пальцы или сделать с ним что-нибудь еще более ужасное. Приходилось ли ему когда-либо слышать, чтобы какого-нибудь ребенка нашли утром зверски изуродованным, убитым ночью в постели? – напряг память Назар. И никто бы при этом не знал виновников. Но не мог вспомнить. Хотя это, конечно, еще ничего не доказывало. Такие случаи все равно могли происходить и не разглашаться. Взрослыми. Намеренно. Ведь буки, бабаи и прочие должны приходить только к плохим детям. Был ли он плохим? Или они сами решают, кого выбрать – по каким-то своим особенным признакам?
   А вдруг, сверкнула в голове Назара ошеломляющая мысль, существует тайный сговор между взрослыми и этими монстрами: чудовище нападает на ребенка—и так взрослые узнают… Ведь недаром же его родители хотели, очень хотели, чтобы у него появилась своя комната, и даже торопились с переездом!
   Однако, подумав, Назар с отвращением и стыдом отбросил эту мысль – хорошо еще, что Валерия с Михаилом не могли слышать его мысли. Ему все-таки было уже восемь, а не пять, и он скорее допускал, что во всей этой иерархии дети-взрослые-монстры плохими являются именно последние. Разве он сам не имел возможности убедиться в этом, когда видел одного из них на стене? К тому же отец с матерью его любят и… разве они считают его плохим?
   Несмотря на то что рисунок был сделан Назаром самостоятельно – хотя внутренне он не стал бы отрицать присутствия некоего наваждения, водившего его рукой, – он нисколько не сомневался, что видел – в точности или приблизительно – того, кто ответил ему по трубам отопления. Бабая. Того, Кто Стучит По Трубам. Сталкиваясь с неизведанным, дети больше полагаются на интуицию, чем на разум.
   Но вот зачем тот дал знать о себе? И что теперь может последовать дальше? Было ли это игрой случая и на том все закончится? Может, Назар просто сделал что-то не то – например, не следовало пытаться представлять стучавшего? Недаром же возникло то неприятное чувство… Просто не нужно было этого делать и все. Но теперь он знает и даже близко не подойдет к радиатору батареи.
   Рассуждения в таком русле принесли некоторое облегчение – Назар понемногу начал успокаиваться, его маленькое тело, сжавшееся под одеялом, стало расслабляться.
   …И еще Назар тихо радовался тому, что никто не заметил, как он «подпустил лимонаду», выражаясь словами отца Валерии – дедушки Николая. И для справедливости стоит добавить: последний раз это случалось уже очень-очень давно, ведь так? А сейчас – кто бы не испугался? И штаны намокли совсем немного, чуть-чуть. Да?
   Думая об этом, Назар наконец перестал прислушиваться к шорохам в темной комнате и совершенно спокойно уснул.
//-- * * * --//
   Следующие пять дней прошли спокойно.
   Семья заканчивала обустраиваться на новом месте, привыкая к изменениям в домашней обстановке, месторасположению магазинов, расписанию транспорта и сотне других мелочей, из которых складывается повседневный быт. Жизнь возвращалась в привычную колею. Михаил Левшиц после четырехнедельного отпуска приступил к своим обязанностям в фирме, занимавшейся оптовой продажей медикаментов, где последние полгода он руководил отделом маркетинга, поднявшись за неполные пять лет по карьерной лестнице от рядового сотрудника. Валерия работала в той же фирме менеджером по закупкам, наводя мосты с производителями. «Ты покупаешь, я продаю. Так на кой черт нам еще кто-то нужен?» – с явным подтекстом шутил Левшиц дома.
   Назар за эти дни успел познакомиться с несколькими ребятами из его двора, но пока что ни с кем близко не сошелся; подготовка к занятиям в школе, которые начинались через десять дней, отбирала львиную долю свободного времени – разумеется, по инициативе родителей, а не самого Назара. К тому же он сильно скучал по своим старым друзьям, хотя с некоторыми мог созваниваться почти ежедневно.
   Назар сделал одно неожиданное и не очень радостное открытие: похоже, все его приятели отнеслись к его внезапному переезду гораздо менее болезненно, чем он сам. В конце концов Назар пришел к выводу, что так происходит, наверное, потому, что, кроме его исчезновения, в их жизни не поменялось ничего, для него же – изменилось все.
   В субботу 21 августа, как и планировалось, Михаил с Валерией устраивали небольшое застольное торжество по поводу новоселья. Были приглашены только двое коллег с женами, супружеская пара, с которой семья поддерживала отношения уже много лет, и, конечно, родители с обеих сторон. Еще трое или четверо приглашенных не смогли прийти, сославшись на уважительные причины; это никого не обидело, тем более они обещались прийти в другие выходные. Валерия целый день убирала в квартире, готовясь к приему гостей.
   Гости начали сходиться после семи часов вечера; все с недорогими, но соответствующими случаю подарками, которые, откровенно говоря, не слишком-то отличались оригинальностью и даже повторялись с заметной курьезной тенденцией: пластмассовый набор мыльниц и крючки для полотенец, «ежик» для унитаза в комплекте с полочкой для туалетной бумаги, плетеный коврик для туалета в паре с «ежиком», снова набор мыльниц и… разумеется, еще один «еж».
   «Это на тот случай, – тихонько подмигнул Валерии Михаил, – если мы решим открыть частный общественный сортир. Или у нас в семье вдруг начнется поголовная срачка», – на что та сперва прыснула, а потом несколько минут осторожно приглядывалась к гостям, пытаясь определить, не услышал ли кто замечание Левшица.
   И наконец, настенные кварцевые часы в виде двух сердец – их подарили родители Валерии, и, пожалуй, это был единственный настоящий подарок. Хотя, конечно, застолье устраивалось не ради презентов, и все это понимали.
//-- * * * --//
   Когда гости начали рассаживаться за накрытым столом, оказалось – несмотря на то, что некоторые не смогли сегодня прийти, – одного места не хватает, точнее, одного стула.
   – Ты не мог бы принести стул из своей комнаты? – посмотрела Валерия на Назара. – А то кому-то придется сидеть на коленях.
   – Ну мама… – Он кисло скривился, демонстрируя, сколько неоправданных усилий требует исполнение ее просьбы.
   Он уже залез за стол со стороны, приставленной к дивану, в дальний конец, где обычно любил занимать место, если его сажали со взрослыми. Как правило, эта диспозиция позволяла без помех смотреть телевизор. А с единственно удобной для прохода стороны уже сидели четверо человек: одна приглашенная пара и – ближе к нему – бабушка с дедушкой, родители Михаила.
   – Под столом, – напомнила Валерия, раскладывая салфетки напротив каждого прибора. – Когда нужно самому, у тебя это отлично получается.
   – Ничего, я схожу, – сказал Михаил, внося из кухни большое блюдо с салатом из свежих овощей. Валерия с укором зыркнула на него.
   Назар тут же поспешил повернуться к телевизору. В этот момент какой-то сонный тип терпеливо объяснял герою Стивена Сигала, как именно он собирается оторвать тому яйца.
   Михаил взял в детской стул, на котором Назар делал уроки или возился с чем-нибудь за письменным столом, и задержался на пороге. Комната ему нравилась. Когда-то в доме родителей у него тоже была своя комната, правда поменьше и до седьмого класса ее приходилось делить со старшим братом, пока тот не вырос и не уехал в другой город. В который раз он подумал, что им действительно повезло с этой квартирой.
   Собираясь выйти, он бросил еще один взгляд на комнату, оценивая ее как бы в общем, – на днях Левшицу пришла мысль, что со временем здесь можно было бы установить в свободном углу шведскую стенку и турник для Назара. В его возрасте этого пока хватит, а там будет видно. Парень сложением (дай не только) удался в него—так пусть растет сильным.
   Затем, поворачиваясь к двери, он задержал взгляд на кровати сына с немного примятым клетчатым покрывалом. И вдруг его пронзило чувство какого-то безысходного парализующего страха, даже ужаса, словно он превратился в подростка, запертого в темной комнате (и почему-то именно в этой), а где-то совсем рядом – только протянуть руку – двигалось что-то неумолимое и косматое, издающее тяжелый острый запах, похожий на многократно усиленный душок мыши. И это не спеша, но уверенно приближалось…
   Ощущение было настолько сильным, что Михаил едва не выронил стул, который продолжал держать на весу за спинку. За миг до падения он успел машинально подхватить стул другой рукой.
   «Здесь что-то есть», – пронеслось у него в голове; взгляд Левшица вновь остановился на кровати Назара. В какой-то момент Михаилу захотелось под нее заглянуть. Но он удержался, уже понимая, что это глупо.
   «На самом деле, – решил Левшиц, вытирая выступившую на лбу испарину, – на самом деле, это только результат первой послеотпускной недели плюс недавний переезд, я просто выбился из прежнего темпа жизни – вот единственная настоящая причина. Я взрослый стокилограммовый мужик, – напомнил он себе зачем-то, – а здесь ничего нет и не может быть!»
   И вновь повернулся, намереваясь наконец выйти.
   «А как же тот случай с Назаром, когда он вылетел отсюда, как из чулана, кишащего ядовитыми змеями, и едва не сшиб с ног всю твою сотню килограммов? А потом, очень вероятно, еще и врал…»
   – Миша, ты скоро? Мы уже садимся! – долетел из гостиной призыв Валерии, далекой сирены из более светлого и спокойного мира.
   – Иду!.. – Собственный голос показался ему непривычно глухим, как из погреба.
   «Все это послеотпускной… как там… синдром».
   Он вернулся к гостям.
//-- * * * --//
   Через час компания за столом слегка захмелела. Назару нравилось наблюдать за взрослыми, когда те не сильно пьянели, потому что тогда они становились смешными. Это был постепенный и вначале захватывающий процесс.
   Когда фильм с Сигалом закончился и внимание Назара целиком переключилось к происходящему за столом, речь шла о богатых людях. Одна из самых излюбленных тем, которые обсуждаются другими – еще не достигшими настоящего благосостояния, но очень к тому стремящимися – людьми – чаще всего претенциозно-философским и несколько небрежным тоном.
   – Кстати, вы знаете, сколько денег у самого богатого парня в мире? – сказал мужчина, сидевший на одном диване с Назаром. Из-за родителей Михаила Назар не мог его видеть, но, казалось, тот говорил с такой миной, будто это известно лишь ему одному и лично от того самого зажравшегося сукина сына. Или как минимум от его жены.
   – Ну, сколько? – произнесли заинтересованные голоса.
   – А кто это? – встрепенулась очень полная дама, сидевшая напротив дивана. Так, словно речь шла об их общих знакомых или соседях по улице. У дамы была очень короткая стрижка, совершенно не придающая ей шарма некоторых полных женщин, зато делающая похожей на свинью, внезапно открывшую, что в ее корыто попало меньше, чем остальным. – Кто?
   Назар тихо хихикнул, но, поймав упреждающий взгляд Валерии, тут же угомонился.
   – Билл Гейтс, основатель «Майкрософт», – сказал Михаил.
   – Э-э… Не знаю сколько. – Толстуха, похоже, решила, что вопрос был адресован исключительно ей. – Ну не знаю!
   – Тогда просто предположите. – Мужчина невольно сконцентрировал все свое внимание на даме. – Назовите цифру, хотя бы примерно.
   – Я не… – Она обиженно обвела взглядом присутствующих. – Может… двадцать триллионов?
   Гость, задававший вопрос, с досадой отмахнулся от нее – Назар увидел мелькнувшую руку.
   – Нет? – растерянно пробормотала полная дама и неуверенно потянулась за салфеткой. – Так сколько же?
   – Около ста миллиардов… – буркнул расстроенный гость.
   – Сто миллиардов… – эхом отозвалась толстуха, но озвученная ее устами цифра казалась совершенно бессмысленной. – Вот как…
   – Папа, а сто миллиардов – это много? – спросил Назар.
   – Ну-у… вообще-то достаточно. Приблизительно… валовый оборот небольшого государства.
   Назар понимающе кивнул:
   – Значит, если бы у нас было столько, ты смог бы купить… ну, ту машину, что ты давно хочешь?
   Взрослые за столом снисходительно рассмеялись, но Назара это не задело. Громче всех заухала полная дама.
   – Да, сынок, и у нас бы еще немного осталось на бензин, – ответил Левшиц и тоже засмеялся, довольный собственной шуткой.
   Затем разговор переключился на перемывание костей начальству по работе.
   К половине десятого Назару стало до смерти скучно сидеть за столом и он решил отправиться к себе в комнату. К тому же полный комплект бабушек и дедушек начинал все более активные поползновения, чтобы вот-вот перейти к своему обычному соперничеству, пытаясь завладеть вниманием внука, – как это всегда происходило, когда они собирались вместе. Отчего Назару еще сильнее захотелось где-нибудь от них укрыться – вырваться из цепких объятий этого ожившего четырехглавого дракона.
   К счастью, теперь он мог спрятаться в надежном убежище. Назар стал тихо соскальзывать с дивана вниз, чтобы пробраться под столом, и надеялся, что успеет оказаться достаточно далеко, прежде чем одна из «голов» спохватится.
   – Ты куда? – удивился Виктор Левшиц, еще заметно крепкий моложавый мужчина пятидесяти трех лет; и сын, и внук унаследовали свою внешность главным образом от него.
   – Я… – замер Назар на полпути под стол. – Я к себе, а что?
   – Да? Так, может, покажешь свою комнату?
   – Действительно, покажи нам ее, – дружно подхватили остальные головы «дракона», словно ими управлял один кукловод.
   Назар был уверен, что все четверо уже давно до мельчайших подробностей успели осмотреть его комнату – поочередно, попарно и вместе. Дело сейчас заключалось совсем в другом: привлечь его внимание именно к себе. Назар, конечно, мог и ошибаться, но интуитивно ощущал, что прав, и это его раздражало.
   Он умоляюще посмотрел на отца, и тот (демонстрируя чудеса проницательности, которая, скажем честно, не относилась к его сильным качествам в повседневной жизни) моментально разобрался в ситуации.
   – Назар, тебе пора отправляться в постель, – это было произнесено суровым внушительным тоном – ничем, в сущности, не заслуженным, – но они отлично поняли друг друга.
   – Иду, па. – Все четыре головы «дракона» невольно просияли, увидев самого совершенного ребенка в мире.
   – А если всего на минутку… – начала было мать Валерии, но тут же осеклась, потому что Назар глянул на нее так, словно собирался сказать: «Я был бы просто счастлив, если бы вы нашли себе кого-нибудь другого, чтобы разорвать на части и сожрать с кетчупом!»
   Озадаченно попятившись, «дракон» распался. Назар пожелал всем спокойной ночи и отправился в ванную чистить зубы.
//-- * * * --//
   Несколько раз ему удавалось задремать, но голоса уже не шибко трезвых гостей, проникавшие из соседней комнаты, вновь будили его.
   В конце концов Назар стал просто лежать с открытыми глазами и смотреть в темноту, туда, где находился невидимый потолок. Он вдруг подумал, что зря сегодня разозлился на своих бабушек и дедушек, потому что на самом деле они очень хорошие, любят его и не считают плохим. Только иногда не могут разобраться между собой. И если бы у него стало б много денег – например, как у того «самого богатого парня в мире», – то он накзшил бы каждому из них много-много замечательных подарков…
   Глаза Назара незаметно закрылись, как это происходит, если думать в темноте.
   – Сто миллиардов… – промолвил он вслух и через шесть секунд отключился.

Глава 3
Пыль из-под кровати

   Открыв глаза, Назар понял, что гости давно разошлись и уже глубокая ночь. Он проснулся, но не от шума. Стояла характерная для этого времени суток тишина. У Назара была хорошо развита способность чувствовать время. Иногда, вставая ночью в туалет, полусонный, он угадывал его с точностью до плюс-минус нескольких минут – что неоднократно было проверено им лично.
   Сейчас он предположил (прочувствовал), что стрелки часов (он всегда представлял стрелки неких часов внутри своей головы, тикающих независимо от его контроля) находятся где-то в районе четверти третьего, – и ошибся лишь на девять минут, потому что в действительности было два часа двадцать четыре минуты.
   Назар подумал о том, что же в таком случае, если не шум, могло его разбудить, поскольку в туалет ему тоже не хотелось. Это было странное ощущение: его органы чувств еще только приходили в бодрствующее состояние, а голова уже соображала четко и осмысленно, будто он и не засыпал вовсе. Кроме того, Назар был абсолютно уверен, что ему не приснилось что-нибудь плохое; в эту ночь ему вообще ничего не успело еще присниться. Может, это был случайный шум – у соседей или на улице? Однако Назар не мог припомнить, чтобы когда-то просыпался в столь позднее время из-за посторонних звуков, он спал очень крепко. Даже в прошлом году, когда кто-то ночью запустил камнем в окно на кухне, он узнал об этом только утром. Но сейчас…
   Что это?
   Теперь, когда у него в полной мере пробудилось обоняние – поупрямившись, оно наконец заработало последним из пяти основных чувств, – Назар уловил запах.

   …Запах пыли и еще чего-то, вызывающего панический безотчетный страх. Назар будто окаменел под одеялом.
   Потому что сразу же узнал этот запах.
   Вот почему он проснулся.
   Значит, чудовище вовсе не собиралось оставить его в покое и… – от мгновенного понимания Назар боялся нечаянно пошевелить онемевшими пальцами ног, словно любое малейшее его движение было способно вырастить его ужас до размеров вселенной, – и оно лишь терпеливо выжидало все эти дни подходящего момента. Выходит, случай с фильмоскопом оказался только началом. И то, что он видел тогда на стене, находилось сейчас где-то рядом…
   «А если оно не просто где-то рядом, а, скажем, прямо под твоей кроватью?» – произнес кто-то в голове Назара.
   Он изо всех сил вслушивался в ночную тишину комнаты, пытаясь уловить любой подозрительный шорох, звук, движение… В особенности из-под кровати. Ведь если монстр прятался именно там, то сейчас их разделяли всего лишь тонкий кусок листовой фанеры и матрас с простынею.
   А может, предположил Назар, стараясь думать спокойнее и как-то прагматичнее (по-взрослому?), может, все это просто ерунда, и причина совсем иная? Просто глупые страхи, просто темнота.
   «Да? – скептически возразил тот же голос в голове Назара. – Твои папа с мамой, как бы это сказать, немного выпили сегодня вечером, совсем немного, если судить по некоторым из гостей, конечно. Но и того может вполне хватить, чтобы они тебя не услышали, если ты станешь их звать. Или услышали слишком поздно, чтобы успеть к тебе на помощь. Разве, по-твоему, он об этом не догадывается? Поэтому…»
   Назар заставил голос заткнуться, но не мог отрицать присутствия резкого запаха пыли в комнате. А также еще одну очевидную вещь: запах становился сильнее с каждой минутой.
   Ему болезненно хотелось повернуть голову назад, чтобы увидеть то место, где пять дней назад ожило изображение Того, Кто Стучит По Трубам. Но для этого нужно было приподняться и почти целиком развернуться, чего Назар не решался сделать. И кроме того, было слишком темно, он все равно ничего не сможет рассмотреть.
   А может, в том-то и было дело – что он МОГ увидеть.
   Вскоре от сильного напряжения у Назара затекло все тело, особенно ноги. Ниже колен их, казалось, вот-вот начнет сводить судорогой. Но Назар мгновенно позабыл о боли, вдруг услышав тесную возню и сухое громкое сопение. Прямо под собой.
   Под кроватью.
   И закричал.

   Его действительно не услышали.
   Скорее всего, потому, что Назару только казалось, будто он вопит громче иерихонской трубы, а на самом деле этот крик звучал лишь в его сознании. Воздух из легких свободно выходил наружу, не приводя в действие парализованные ужасом голосовые связки.
   Однако, видимо, ему таки удалось издать какие-то звуки, потому что в комнате родителей произошло наконец движение. Первым проснулся отец и, вскакивая с постели, будил на ходу Валерию.
   Все это закрутилось в тот момент, когда Назар уже видел размытые темнотой очертания кого-то большого, неповоротливо протискивающегося под кроватью.
   То немногое, что удалось разглядеть, произошло благодаря скудно сочившемуся в узкую щель между портьерами свету далекого уличного фонаря.
   Сперва это было похоже на огромную косматую лапу с широко растопыренными когтистыми пальцами. Потом Назару стало ясно, что так оно и есть. Лапа вытянулась вперед, слепо пошарила в воздухе в поисках опоры и ухватилась за выступ кровати, скомкав край одеяла всего в считанных сантиметрах от перекошенного лица Назара. Он невольно подался к стене, продолжая кричать, и беспомощно следил, как чудовище натужно сипит и подтягивается вперед.
   Сильный толчок потряс кровать, когда монстр ухватился за ножку у изголовья, помогая себе другой лапой. Запах пыли стал таким резким, что Назару казалось, будто вся комната кишит грызунами, а ему в нос набиваются тугие серые комья.
   Когда чудовище вылезло наполовину (это Назар осознал скорее интуитивно), часть разума, все время пребывавшая в роли стороннего наблюдателя, с математической холодностью прикидывала, сумеет ли бука протиснуться между низом кровати и полом целиком и сколько пройдет времени.
   Вскоре этот сторонний наблюдатель пришел к справедливому, но неутешительному выводу, что дела плохи. Чудище уже пыталось повернуться к Назару. По рыхлому сипению монстра он сообразил, что до сих пор бабай находился к нему спиной.
   И вот тогда его наконец услышали в комнате родителей. Отец.
   Дверь детской резко распахнулась, гулко ударившись о плинтус, в люстре загорелся свет – на пороге в одних трусах стоял Михаил Левшиц, толком еще не проснувшийся, удивленно моргающий глазами. И успел вовремя. Через несколько секунд за его спиной возникла Валерия. Честно сказать, выглядела она еще хуже.
   – Что случилось?
   Это было произнесено обоими родителями одновременно, но прозвучало совершенно по-разному: у Михаила – сдержанно и почти что буднично, а у Валерии – так, словно она находилась на грани паники. Затем, спохватившись, она бросила мимолетный взгляд вниз, убеждаясь, что не влетела в комнату сына в одних трусиках, и было заметно, какое облегчение испытала, когда обнаружила, что одета в ночную рубашку. При других обстоятельствах этот эпизод мог бы показаться Назару забавным, но сейчас он будто выходил из транса и только безмолвно переводил испуганный взгляд с отца на мать и обратно, еще не уверовав окончательно, что их появление ему не пригрезилось.
   – Сынок… – Левшиц первым сделал осторожный шаг к его кровати (выглядело это именно так – осторожно). – Мне показалось… ты кричал?
   Назар по-прежнему молча кивнул, боясь, что вот-вот расплачется.
   Валерия вдруг засуетилась и, почти оббежав мужа, присела к Назару на край кровати, точь-в-точь на то самое место, где совсем недавно комкала уголок одеяла когтистая лапа чудовища. Михаил остался стоять в прежней позе и несколько растерянно смотрел на сына.
   – Ну все, все… – Валерия привлекла Назара к себе. – Господи, какой же ты весь мокрый! И горячий…
   Он понял, что больше не может сдержать слез, попытался вывернуться из ее объятий, но ничего не вышло.
   – Уже все хорошо. – Назар сердито размазал влагу по щекам.
   – Плохой сон, – сказал Левшиц. – Иногда случается.
   – Я проснулся… – начал было Назар, но умолк.
   Для них это было просто «плохим сном». Если он начнет болтать про монстра… Он испытал огромный прилив отчаяния и бессилия – потому что не может обратиться за помощью к двум самым дорогим и близким людям на свете. Это было слишком жестоко.
   – И тебе, конечно, показалось, что тут находится кто-то чужой, – понимающе докончила за Назара Валерия. – Я знаю, в твоем возрасте мне тоже иногда представлялось… – Она старательно подбирала слова. – Ничего, это пройдет. Тебе уже лучше?
   Назар кивнул. Она даже не представляла насколько.
   – Я думаю, он совсем успокоился бы, если бы ты его наконец отпустила, – заметил Левшиц.
   Валерия неодобрительно глянула на него, но перестала обнимать Назара, который сразу же залез под одеяло.
   – А чем это здесь так несет? – повернулась Валерия к мужу. – И душно, будто…
   – Да, похоже, не мешало бы проветрить, – согласился Михаил, принюхиваясь. – Может, пыли налетело через форточку?
   – Но откуда столько-то? – с легким конфузом хмыкнула Валерия, направляясь к окну, чтобы распахнуть форточку. – Я только сегодня здесь все вылизывала. Черт знает что! А ну-ка… – Она нагнулась, чтобы заглянуть под кровать.
   Назара подбросило, он метнулся в сторону матери… но было поздно – Валерия достигла своей цели и уже изучала подкроватное пространство на предмет наличия пыли в позе экзальтированной молельщицы.
   – Ты чего? – недоуменно глянул на сына Левшиц.
   Назар смутился и вернулся на место.
   – Так… ничего особенного.
   – Ну разумеется. Так я и думала, – констатировала совершенно спокойно Валерия, – Это же надо! Ума не приложу, откуда ее столько взялось. Придется завтра снова убирать.
   Назару вдруг подумалось: что, если недавний кошмар действительно был лишь плохим сном? Точнее, ему очень хотелось поверить в это. И на долю секунды почти удалось. Вот только…
   – Хочешь, мы немного побудем с тобой? – предложила Валерия.
   – Действительно, хорошая мысль, – поддержал ее Михаил. Выглядел он уже не таким помятым, как несколько минут назад. Назару, правда, этот отрезок времени показался несколькими часами; просто не верилось, что между моментом, когда монстр вот-вот готов был выбраться из-под кровати, и этими словами не вместился бы даже блок телевизионной рекламы. – Может, так и сделаем? А? – Левшиц-старший с каким-то сложным, не типичным для него выражением лица разглядывал детскую.
   Назару очень хотелось сказать «да», и поэтому он поступил так, как поступает большинство мальчишек его возраста, – ответил «нет».
   Твердо, но самую малость запальчиво.
   – А вообще, – одобрительно подмигнул ему Михаил, когда они с Валерией выходили из комнаты, – молодец, я тобой горжусь.
   Но настольная лампа осталась гореть.
   Так, на всякий случай.

   Спустя десять минут Михаил Левшиц осторожно коснулся плеча уже задремавшей жены:
   – Лера, я вдруг подумал…
   – Что? – сонно отозвалась та с явным недовольством в голосе.
   Левшиц даже приподнялся на локте.
   – А если… в той комнате действительно что-то есть?
   – Где? В детской?
   – Угу.
   – Ну разумеется. Наш… Что ты имеешь в виду? О господи! Спи.
   Левшиц медленно опустился на подушку и, повернувшись спиной к жене, начал внимательно вслушиваться в ночную тишину. Из детской больше не доносилось ни звука.
   Пробормотав себе что-то под нос, он уснул.

   Взрослым не свойственна иррациональная вера в сверхъестественное, с годами они склонны забывать собственные страхи из путешествий по Ночному Государству. Лишь изредка, в особые минуты – в жестокуто бессонницу или в темном коридоре по пути в уборную, – накатит что-то, зашевелится в глубине памяти, как давно забытый мешок в углу подвала, когда вдруг возникает необоримое желание оглянуться…
   В своей реальной жизни взрослые боятся совершенно иных вещей: провалов в карьере, инфляции, неизлечимой болезни, рухнувших планов, роста цен, чужого успеха…
   И даже не подозревают (а попросту – не помнят), что после их ухода из детской спальни, где остается в одиночестве ребенок, все внезапно изменяется. Стены комнаты превращаются в незримую границу, которая заключает внутри себя неизвестную, запредельную страну, где в любое мгновение может случиться все, что угодно. И даже отголоски внешнего мира не в силах разрушить причудливое существование этого обманчиво хрупкого государства.
   По углам, сгущаясь, собираются зыбкие тени. Мебель вдруг меняет привычные очертания. Беззвучно на спинке стула шевелится снятая одежда, превращаясь в молчаливого наблюдателя. То тут, то там оживают подозрительные шорохи, кто-то осторожно движется за шторой или тихо дышит под кроватью в бесконечном ожидании свесившейся руки…
   Государство, из которого не возвращаются случайно попавшие в него взрослые.
   Назар долгое время лежал с открытыми глазами, хотя включенная настольная лампа вселяла надежду на безопасность. Но одно дело – жуткий сон и совсем другое – ощутить наяву тяжелое прикосновение монстра к твоей постели.
   Впрочем, что-то Назару подсказывало – этой ночью ему уже ничего не угрожает. Этой ночью.
   В конце концов он закрыл глаза.
   …И еще. Один момент никак не желал укладываться рядом с другими событиями. После того как косматая тварь убралась обратно под кровать, но еще до того, как примчались родители, Назару почудилось, что откуда-то снизу – но он был уверен, не из соседней квартиры – странное эхо принесло далекий-далекий плач маленькой девочки…

Глава 4
Изолятор

   Утром Назар проснулся с высокой температурой.
   – Все ясно, – сказала Валерия, стряхивая градусник и хмурясь. – Поздравляю!
   Хотя самочувствие у Назара было еще тем – он охрип, нос будто заложило мокрой ватой, раскалывалась голова, – посмотрев на мать, он захихикал.
   – Очень смешно. – Валерия мрачно вздохнула, спрятала градусник в футляр и расшторила окно детской.
   Было около десяти. Судя по дообеденной погоде, день обещал выдаться жарким и сухим, по крайней мере до вечера. С улицы долетали голоса играющих детей, где-то радостно гавкала собака, кто-то истошно звал маму, этажом выше ссорилась молодая пара, в чей диалог бэк-вокалом встревал возбужденный Рикки Мартин…
   Короче, нормальное воскресное утро.
   – Привет! – возник в дверном проеме Михаил. Он поднялся позже Валерии и заглянул, направляясь в ванную. – Как спалось?
   Назар, чтобы лишний раз не напрягать саднящее горло, вскинул руку в жесте: мол, нормально.
   – Что-то по тебе не скажешь, парень, – усомнился Левшиц. – Глаза как у нашего шефа опосля запою… Опять снилось?
   – Он заболел, – сообщила Валерия, нервно постукивая пластиковым футляром термометра по выглядывающей между полами халата коленке.
   Левшиц глянул на жену, затем на сына:
   – Ну-у, тоже мне. В этот раз крупный недобор – еще целых десять дней каникул. Вот уж!.. – Он сокрушенно всплеснул руками, намекая на бесспорный талант Назара удлинять себе каникулы, заболевая в первый же день занятий.
   Вообще-то Назар болел не слишком часто для ребенка его возраста, но зато, как шутили в семье, по-снайперски. В прошлом учебном году «попасть в десятку» ему удалось дважды: осенью и зимой. Весной была «девятка» – в первый день он все-таки успел отметиться в школе.
   – Похоже, начинаешь терять квалификацию. Промах в полторы недели – это дилетантство. – Левшиц укоризненно покачал головой. – А мы-то с мамой так тобой гордились!
   Назар засмеялся.
   Валерия, никак не отреагировав на веселость мужа, опять мрачно вздохнула:
   – Ну что ж… Придется брать больничный. Мне, конечно.
   – Логично, – согласился Левшиц. – А сколько набежало? – это уже Назару.
   – Тридцать восемь и девять! – с гордостью сообщил тот.
   Невзирая на события минувшей ночи и недуг, настроение у него было до странности отличным. Во всяком случае, прямо с утра.
   – О-го! – изумился Михаил. – Не мо…
   – Тридцать восемь и два, – сказала правду Валерия, подымаясь с кровати чем-то страшно довольного Назара. – Нужно бы вызвать врача, но сегодня ведь воскресенье. Ох, как все это некстати…
   – А когда это бывает кстати? – посерьезнев, резонно заметил Левшиц. – Тем более летняя простуда.
   – Боюсь, у него ангина… У нас закончилось жаропонижающее. Сходишь в аптеку?
   – Это ж надо! Толкаю пилюли чуть ли не вагонами, а в собственном доме даже нет аспирина, – покачал головой Левшиц. – Схожу, конечно. Только за таблетками, или что-нибудь еще?
   – Естественно. – Валерия улыбнулась впервые за утро. – У нас закончился сахар, спагетти, молоко…
   – Ладно, я понял, – спешно закивал Михаил, пока Валерия не добралась до двузначных чисел.
   – …и сосиски.
   – И мороженого! – вякнул Назар.
   – И ремня, – сказала Валерия. – Шнель! – Она вытолкала из комнаты Левшица-старшего. – Я хочу, чтобы он быстрее принял аспирин, – а сама отправилась на кухню готовить легкий завтрак и чай с малиной для Назара.

   Возвращаясь домой с пакетом из гастронома в руке и двумя упаковками шипучего аспирина в кармане, Михаил Левшиц размышлял над ночным кошмаром сына.
   Ведь был еще его вчерашний визит в детскую, вечером, когда ему показалось… В комнате Назара у него возникли те гнусные ощущения, которые он списал на перемену обстановки, послеотпускной синдром и прочее. А еще тот странный случай шесть дней назад сразу после переезда, когда Назара буквально пулей вымело в коридор и он был чем-то сильно напуган.
   Сейчас эти воспоминания породили в Михаиле даже не тревогу, а какой-то до нелепости глубинный трепет. Словно… Нечто подобное ощущает человек, впервые идущий узнать свое будущее у гадалки, но не верящий во все эти штучки-дрючки. Это-то и было занятнее всего.
   Но комната Назара действительно внезапно перестала ему нравиться.
   Возможно, дело в радиации? А ведь – черт возьми! – в стране, где после взрыва атомной электростанции всяким предприимчивым недоумкам позволяется растаскивать во все стороны запчасти с грузовиков, совершивших односторонний рейс с командой смертников в агонизирующий Чернобыль, такое было еще как ВОЗМОЖНО!
   Он отлично запомнил телерепортаж о десятилетнем мальчишке, за два месяца попросту увядшем без видимых причин и в конце концов, находясь в тысяче километров от места катастрофы, скончавшемся… от лучевой болезни! Потому что при изготовлении бетонного блока стены, возле которой стояла его кровать, среди арматуры застряла одна из таких вот железяк…
   Левшиц даже сбился с шага.
   Семья того ребенка тоже едва успела переехать на новое место, и Назар так внезапно заболел… И еще в самом начале ему показалось – нет, он был абсолютно уверен, – что детская находилась в той комнате и раньше, хотя у прежних жильцов детей вроде бы не было, а они, судя по бумагам, оставались единственными хозяевами с момента постройки дома.
   Спокойно! – осадил он себя тут же. Во-первых, их нынешний дом построен в начале семидесятых, когда в мире было гораздо больше хорошего и значительно меньше дерьма и подобные штуки еще знали свое место. Болезнь Назара? Это куда сильнее напоминало самую обычную простуду, грипп или, как полагала Валерия, ангину, чем лучевую болезнь, отравление радионуклидами и тому подобное. А что касалось бывших хозяев квартиры, они запросто могли отправить детей к кому-нибудь из родственников на время каникул, и вообще – это не его дело.
   Однако сразу возникла другая версия – повышенная токсичность. Что, если при последнем ремонте в комнате использовались непригодные для жилья материалы? Например, какая-нибудь краска, содержащая вещества, способные вызывать негативные психические реакции.
   Но как тогда быть с Валерией? Если бы у нее возникли проблемы подобного рода, она обязательно с ним поделилась бы, вот в чем дело. Или, может, данные токсины как-то иначе воздействуют на женский организм? – они с Назаром это чувствуют, а она нет. Вчера он попытался завести с ней разговор о комнате сына… Должно быть, выглядел последним идиотом.
   Левшиц вдруг обнаружил, что стоит перед стеклянным ларьком и с интересом разглядывает выставленные на витрине ряды пачек сигарет.
   Ужасно хотелось закурить.
   Он бросил шесть лет тому назад по настоянию и при самоотверженной поддержке Валерии, которая за всю жизнь не выкурила ни единой сигареты, но, казалось, бросала тогда вместе с ним. А теперь он стоял перед красочными рядами зелья, испытывая такую тягу, словно выбросил последнюю сигарету шесть часов назад.
   Пока он заторможенно колебался, стоит ли начинать все сначала, вперед протиснулся тип без возраста в затасканном до дыр спортивном костюме. От типа даже со спины убойно разило махровым перегаром, мочой и тухлой рыбой. «Повелитель пробок», – как называл про себя Левшиц алкоголиков. Тот оперся острым плечом о ларек и сунулся в окошко.
   – Тебе чего? – брезгливо бросил продавец. – Здесь только штучный товар. Наливают через дорогу.
   Алкаш прохрипел нечто замысловатое, недоступное пониманию простых смертных, и вопросительно замер. Его даже перестало шатать, будто он ступил с палубы неустойчивого судна на твердый берег.
   Ларечник замахал руками и проскандировал:
   – Моя по-чукотски не понимать! Наливать через дорога!
   Дабы наконец прояснить ситуацию, алкаш полез себе за пазуху и извлек наружу завернутый в грязную тряпицу аудиоплеер.
   – Хиляй отсюда, – беззлобно отмахнулся ларечник.
   Тот разочарованно запихал сверток обратно, заинтересованно было глянул на Левшица, но молча отчалил через дорогу, определив наметанным глазом, что Михаил Левшиц уже утерян для паствы.
   Проводив алкаша взглядом, Михаил подумал, что умник, пустивший в ход фразу, будто истина ведома лишь сумасшедшим и алкоголикам, либо ни разу в жизни не встретил настоящего повелителя пробок, либо попросту был дураком.
   – Я вас слушаю.
   Левшиц повернулся к окошку:
   – Две пачки «Дирола».

   После обеда Назару пришлось вызывать «неотложку». Сперва температуру удалось сбить аспирином, но она быстро подскочила до тридцати девяти.
   – Они скоро приедут, – сообщил Левшиц, вернувшись в комнату.
   – Надеюсь, это не дифтерия. – Валерия ни на шаг не отходила от сына, часто меняя ему смоченные в уксусном растворе марлевые примочки на лоб.
   – Сомневаюсь, – попробовал успокоить ее Левшиц. – Ему делали все необходимые прививки. Помнишь?
   – Я слышала, некоторые дети все равно болеют, – возразила Валерия. – В относительно легкой форме, но…
   – Может, стоит позвонить родителям?
   – О! Только этого мне сейчас не хватало, – закатывая глаза, саркастически хохотнула Валерия. – Меньше всего мне нужно, чтобы кто-то начал метаться под ногами, причитая и навязывая мудрые советы.
   Назар с подушки наблюдал за их разговором, будто сквозь горячее марево, обволакивающее его упругим коконом, приглушающим звуки – скорее даже, делающим их притупленно-звонкими, как в маленьком помещении с голыми стенами, – но усиливающим обычный свет до рези в глазах. Прикосновение холодной марли отзывалось во всем теле приятным легким ознобом, растекающимся от лба к ногам.
   Через десять минут в дверь позвонили.
   – Будет лучше, если мы его заберем, – сказал врач после осмотра.
   Назару вновь измеряли температуру, сестра сделала жаропонижающий укол.
   – Вы думаете, что-то серьезное? – встрепенулась Валерия. – Дифтерия или…
   – Не будем бежать впереди паровоза, – ответил врач. – Но вряд ли. Скорее всего, у мальчика фолликулярная или лакунарная ангина, завтра уже выяснится точно. А это так, на всякий случай – в больнице ему сделают анализы, пару дней понаблюдают… Зачем рисковать?
   Валерия, разволновавшись еще сильнее, закивала и посмотрела на мужа. Левшиц пожал плечами:
   – Ну, если это действительно необходимо…
   – Мама, я не хочу! – подал голос Назар.
   Ему еще никогда не доводилось попадать в больницу, но от этого мероприятия он заведомо ничего хорошего не ожидал. Тем более все складывалось так неожиданно – ночной визит монстра, внезапная болезнь… И теперь, когда Назар больше всего нуждался в присутствии самых близких людей, его собираются увезти чужие люди в накрахмаленных белых халатах – в незнакомое место, где он никогда не бывал и где никого не знает.
   – Ничего-ничего, – Валерия нагнулась к нему и успокаивающе поцеловала в горячий лоб, – это всего на день-два. Мы с папой будем часто тебя навещать, и скоро ты опять будешь дома.
   – Конечно, – поддержал ее Михаил.
   – Вот видишь. – Валерия обернулась к врачу: – Ведь это так?
   Врач, мужчина лет пятидесяти с густыми черными усами щеточкой, защелкнул докторский чемоданчик и согласно кивнул:
   – Собирайте мальчика.

   – …А завтра, когда будут готовы анализы, можно будет поставить точный диагноз, – говорила дежурный врач детского отделения, спустившаяся в приемный покой, чтобы забрать Назара и сопровождавшую его Валерию.
   Это была очень высокая полная женщина средних лет с внушительной «бабеттои» из крашеных черных волос. Глядя на нее, Назар ожидал, что массивная прическа вот-вот рухнет, рассыпавшись, или сползет набок. Потом долгое время именно такой тип женщин ассоциировался у него с детскими врачами.
   Они подымались в просторном, необычайно медленном лифте, запирающемся изнутри вручную старомодными дверцами-гармошками. Можно было наблюдать, как вниз неторопливо проплывают больничные этажи; заграждения были из мелкой сетки, как и сама шахта лифта. Поэтому Назар успевал хорошо рассмотреть каждый этаж. Вниз-вверх по лестнице сновали взрослые больные и медперсонал. Иногда удавалось заглянуть внутрь отделений, где тянулись длинные коридоры с постами медсестер и рядами дверей по обе стороны. Поскольку сегодня было воскресенье, больница казалась малолюдной. Лифт поскрипывал, и от этого необычного скрипа – совсем не такого, как в жилых домах, – он представлялся Назару еще более необычным. К тому же этим лифтом управлял лифтер – седой старичок, который сам казался неотъемлемой частью кабины с узорчатой драпировкой на стенах, лаковыми деревянными панелями красно-коричневого оттенка и трехногим маленьким стульчиком в углу. От всего этого исходил непривычный дух старины и чего-то таинственного.
   Вокруг витали во множестве и разнообразии больничные запахи, которые Назар так и определил как «больничные». Они чем-то напоминали те, что он улавливал в редкие посещения поликлиники. Еще он заметил, что с прохождением очередного этажа «больничный» запах неуловимо меняется. Наверное, потому, решил Назар, что в разных отделениях разные болезни, и удивился этой догадке – выходило, что болезни могут пахнуть. Ну конечно, дело еще и в лекарствах…
   Укол начал действовать по дороге в больницу – в пятнадцатиминутном путешествии в машине «скорой помощи», вызвавшей у Назара немалый интерес, – и сейчас он чувствовал себя значительно лучше. Видеть такие машины изнутри раньше ему доводилось только в фильмах; в жизни это оказалось не так красочно, зато куда интереснее. На несколько минут он даже отвлекся от мыслей, что его везут в больницу и собираются оставить в ней.
   В общем-то, ему уже стало настолько лучше, что он подумал а если он и вправду заболел какой-нибудь короткой болезнью? Назару очень захотелось сказать об этом Валерии и врачихе, но он удержался. Было совсем не похоже, что его теперь вот так просто возьмут и отпустят.
   Он насчитал уже три пройденных этажа, выползал низ четвертого.
   – К сожалению, главный изолятор детского отделения сейчас полностью заполнен, – продолжала врачиха, обращаясь к Валерии. – Возможно, завтра мы переведем вашего мальчика туда, если освободится место. А сегодня он побудет в старом изоляторе.
   Валерия вопросительно посмотрела на врачиху.
   – Им сейчас почти не пользуются, разве что в редких случаях, например как ваш, но мальчику там будет хорошо, – пояснила докторша. – Наша больница старая, и ее, как бы сказать, было решено частично переоборудовать. В том числе и старый изолятор. Вот только никак пока не дождемся побольше средств.
   Валерия кивнула: мол, в наше время это неудивительно. Когда-то она и сама лежала в детском отделении этой больницы. Правда, в изолятор не попадала – ее тогда сразу перевели в специальную палату с боксами, куда на первые несколько дней размещали всех новеньких. Оказавшись здесь снова, она как-то внутренне ощутила, что за все эти годы традиции тут совершенно не изменились. Возможно, это к лучшему, решила она про себя и ласково потрепала Назара по голове. Он кисло улыбнулся в ответ.
   Ему так сильно хотелось домой, что он готов был заплакать. Все вокруг казалось таким чужим, неприветливым и даже враждебно-таинственным. И он бы, наверное, заплакал, если бы не присутствие этой незнакомой полной врачихи с черной башней волос на голове. Да и сама докторша выглядела очень строгой, хотя не обратилась к нему еще ни разу.
   – Там чисто, через день приходит уборщица, и вполне… – Врачиха улыбнулась. – Впрочем, вы сейчас сами все увидите. Разве что, – она чуть наклонилась к Назару, – будет немножко скучно одному. И нет телевизора. Но это ведь ненадолго, – мягко произнесла она и вдруг перестала казаться Назару такой уж строгой.
   Он немного повеселел и кивнул.
   Лифт наконец остановился. На шестом, предпоследнем, этаже. Старичок-лифтер с отсутствующим выражением лица раздвинул дверцы, выпуская своих пассажиров на свободу.
   – Вот сюда. – Врач повела их за собой.
   Оказалось, идти совсем недалеко. Большая, выкрашенная белой масляной краской дверь находилась в углу просторной лестничной площадки всего в пяти-шести шагах от выхода из лифта. Когда тот заскрипел, отбывая, Назар повернулся и увидел, как за опускающейся кабиной на стальных тросах следует, будто нескончаемо длинная пуповина, связка толстых проводов. Старичок уже сидел на своем стульчике, сложив руки на коленях, и безразлично смотрел куда-то в стенку.
   Дверь изолятора находилась рядом с входом в детское отделение – двойной, наполовину стеклянной, разрисованной художником, который изобразил известных мультипликационных героев. Картинки были очень яркими, жизнерадостными, и казалось, это не просто двери в больничное отделение, а ворота в маленькую детскую страну. Через стекло между красочными рисунками Назар успел заметить детей разного возраста.
   – Все, пришли, – сказала врачиха, открывая большим ключом тяжелую невзрачную дверь изолятора.
   Первое, что поразило Назара, – это потолок: он был необычайно высоким. Едва ли не в два раза выше, чем у них дома. Отчего и так довольно большое помещение изолятора выглядело просто огромным. И пустым – из-за того, что в нем никого не было.
   В палате, которой, собственно, и являлся изолятор, стояло восемь коек – по четыре с каждой стороны, – образуя широкий проход к очень большому окну (здесь Назару все казалось непривычно большим). Каждую кровать от соседней отделяла перегородка примерно двухметровой высоты; нижняя половина перегородок была пластиковой, бледно-голубого цвета, верхняя – из толстого оргстекла. Вдоль прохода с высоченного потолка свисали четыре круглых плафона. В углу, напротив входной двери, располагался туалет, оттуда доносилось журчание воды в унитазе. Пахло сыростью, хлоркой и нежилым помещением.
   Изолятор произвел на Назара тягостное впечатление.
   – Ну, – сказала ему врачиха, – выбирай место, которое тебе больше нравится. Здесь все в твоем полном распоряжении.
   Назар медленно прошел в сторону окна и выбрал кровать, что находилась ближе к нему в противоположном от входа ряду. Это место казалось как-то веселее, вернее, менее тягостным. И не только из-за близости окна – межкроватная перегородка была только с одной стороны и не так сильно давила. Рядом с кроватью стояла небольшая тумбочка, над изголовьем – светильник для чтения.
   Назар сел на койку и слегка попрыгал: та непривычно пружинила, глубоко продавливаясь вниз; ему еще никогда не доводилось спать на кровати с металлической сеткой.
   К нему подошли врачиха и Валерия.
   – Располагайтесь, я скоро вернусь, – сказала докторша и оставила их одних.
   – Мне здесь не нравится, – хмуро бросил Назар.
   – Мне тоже, – призналась Валерия, осматриваясь.
   Она расстелила ему постель, переложила в тумбочку кое-какие продукты, взятые из дому, и переодела Назара в легкий спортивный костюм.
   – А если анализы будут плохими, я… тогда останусь тут, да? – спросил он, разволновавшись от этой мысли.
   «О, разумеется! И мы наконец-то избавимся от тебя! – раздался в его голове торжествующий хохот. – Привести тебя сюда было просто великолепной идеей, разве нет?»
   – Постарайся, чтобы они оказались хорошими, ладно? – грустно улыбнулась ему Валерия, не ответив прямо на вопрос.
   Назар пожал плечами и отвернулся к окну, испытывая прилив жгучей обиды на мать.

   Если не считать, что он остался здесь совершенно один, Назара особенно угнетали два обстоятельства: решетка на окне и дверь изолятора – она запиралась на ключ снаружи. Отчего все это здорово походило на тюрьму.
   Или на место для наказания плохих детей.
   После ухода Валерии первое время Назар смотрел в окно, которое выходило на просторную застекленную веранду детского отделения. До нее было метров двадцать пять. Назар решил, что, видимо, это специальная палата для игр, потому что заметил мелькание детей, носившихся как дикари. Потом он различил двоих, которые вроде бы пытались наладить игру в бадминтон; еще двое или трое занимались чем-то перед широким столом – рассмотреть толком не позволяло стекло, отражавшее дневной свет яркими бликами.
   Ему и так было тошно. Назар бросил последний взгляд на веранду, где беззаботно развлекалась орава таких же, как он, детей, и отошел от окна. Затем отыскал среди своих вещей электронную игру «Тетрис» и, стараясь больше ни о чем не думать, гонял темно-серые квадратики по экрану, пока в двери изолятора дважды не повернулся ключ.
   Вошла медсестра.
   – Привет. – Она прошелестела накрахмаленным халатом вдоль кроватей к его «кабинке». – Держи, – и протянула термометр.
   Назар поздоровался и, отложив «Тетрис», сунул градусник под мышку. Медсестра повернулась спиной к окну, опершись локтями о широкий подоконник.
   – Я подожду тут, не стесняйся.
   Скорее всего, ей не было и двадцати, хотя для Назара она была вполне и давно взрослой. Худощавая, со светло-русыми волосами, собранными сзади в простой хвост, она разглядывала Назара с бесцеремонным любопытством, словно он являлся неким диковинным существом, удравшим из гастролирующего зоопарка и бог весть как очутившимся здесь. Тем временем Назар демонстрировал углубленное изучение линий паркета, волокон на деревянной столешнице своей тумбочки, проводил сравнительный анализ грязи под ногтями обеих рук – чувствуя себя все более неловко и начиная краснеть. Затянувшееся молчание нарушало лишь глупое пиликанье «Тетриса», забившегося между складок смятого одеяла, который настойчиво требовал продолжения партии.
   – Можно посмотреть? – сказала наконец медсестра.
   Назар почему-то сразу пожалел, что не отключил звук или не нажал на кнопку «пауза» раньше. Но извлек «Тетрис» из складок одеяла, словно гигантского визжащего паразита из морщин фантастического животного, и свободной рукой протянул медсестре.
   – А, все ясно… – Она рассматривала игрушку не больше трех секунд, затем небрежно бросила на кровать. Назару даже показалось, по ее лицу скользнула брезгливая гримаска. «Тетрис» подскочил на одеяле, едва не свалившись на пол, но наконец заткнулся. Сразу стало неестественно тихо.
   – Долго еще? – не выдержав паузы, спросил Назар, хотя и сам знал, что нужного времени не вышло еще и наполовину, – общество медсестры вызывало острое желание снова остаться одному.
   – Еще пару минут. Не страшно здесь одному? – спросила она в свою очередь, чем заслужила у Назара дополнительную неприязнь. Дело было не в ее внешности или голосе и даже не в том, что она говорила, – а как. Будто каждым своим вопросом или словом ей хотелось попасть в больное место, а затем невинно улыбнуться и дождаться следующего раза.
   – Днем здесь, конечно, все иначе, а вот ночью… – Медсестра выразительно глянула на него (мысленно Назар уже окрестил ее Белобрысой). – Не боишься оставаться тут на ночь?
   – Почему это? – Назар впервые посмотрел на нее прямо.
   – Да так. – Она пожала плечами, как бы теряя интерес к развитию этой темы, повернула голову к окну и кивком указала на веранду: – Видел уже игровую палату?
   Назар промолчал, только сильнее стиснул градусник под мышкой.
   – Там столько всяких…
   – Мне все равно!
   – Ну конечно, тебе же отсюда ничего не видно, – сочувственно вздохнула Белобрысая. – Очень жаль, там и правда интересно. Хочешь, расскажу?
   – Нет. – Он собирался ответить как можно равнодушнее, но голос все же подвел.
   Тонкие брови Белобрысой тут же иронично поползли вверх: неужели, не может быть!
   Ему действительно было наплевать на все игры в мире и на той веранде в частности – разве дело сейчас заключалось в них? Назар ощутил, как к глазам предательски подкатывают слезы. Но ему вдруг вспомнилась минувшая ночь, когда отец, выходя из детской, подмигнул: «Молодец, я горжусь тобой!» – и слезы внезапно отхлынули, будто отброшенные внезапно выросшей плотиной. Он не станет реветь перед этой Белобрысой, которая, видно, того и добивалась.
   Назар даже рискнул перейти в наступление:
   – Почему меня закрывают? – однако это было крайне неудачной мыслью, в чем он скоро убедился.
   – Так положено, – отозвалась та вполне дружелюбно. Назар даже глянул на нее удивленно, словно ожидал увидеть на месте Белобрысой кого-то другого. – Изолятор, хотя и относится к нашему отделению, стоит, как видишь, за его пределами. И его нужно закрывать… – на улыбающемся миловидном лице медсестры вновь появилась уже знакомая Назару брезгливая гримаса, – чтобы заразные дети никуда не расхаживали без разрешения. Заразные – ты меня понимаешь?
   Несколько секунд она пристально смотрела на него, улыбаясь с тем же выражением: «Ты меня понимаешь, маленький ублюдок, заразные дети! Как ТЫ! Вот то-то…»
   Восемь лет– все еще возраст открытий, и Назар сделал уже не первое важное открытие за последние дни: некоторые взрослые, оставаясь наедине с детьми, снимают маски и превращаются в монстров с холодными глазами. Главное, чтобы в тот момент их никто не видел – кроме одного, того самого ребенка, перед которым они снимают маску. Если бы в изоляторе находился кто-то третий, Белобрысая только измерила бы ему температуру и ушла, ничего больше. И все – из-за третьего.
   Эти Шутливые Оборотни заходят сначала издалека: что-нибудь говорят, делают или задают различные безобидные вопросы и внимательно наблюдают за реакцией – они используют все это, как самураи – невидимых разведчиков-ниндзя, чтобы подкрасться поближе и отыскать слабое место в обороне. А затем переходят в наступление. Потому что им доставляет удовольствие делать больно и наблюдать исподтишка, что из этого получится. Им нравится, к примеру, указать на веранду за окном с веселящимися детьми и тут же наглядно объяснить подопечному ребенку, что такое заразные дети. А потом снова улыбнуться, будто отличной шутке.
   Новое открытие было воспринято скорее чувствами, нежели осознанно. Оно запечатлелось в душе Назара за ничтожную долю секунды, никак не успев отразиться на его лице.
   – А еще, – продолжила Белобрысая, – чтобы в изолятор не проник кто-нибудь посторонний. Например… знаешь, о ком я говорю? О Фредди Крюгере. Слышал о Фредди-и?
   Назар смотрел пару фильмов, но решил не отвечать… и внезапно поймал себя на том, что медленно кивает головой, будто кто-то дергал ее вниз за невидимую нить.
   – Ну, это, конечно, шутка. – Белобрысая коротко хохотнула, не сводя с него внимательного взгляда. – Но вот что действительно плохо… – Она присела к Назару на кровать и заговорила доверительным полушепотом: – На соседнем этаже… да, точно, внизу, находится больничный морг. Знаешь, это такое место, куда относят умерших людей, а потом разрезают вот так… – Она провела себе ребром ладони вдоль туловища от горла до живота. – Это называется вскрытие.
   Из коридора донесся знакомый Назару скрип подымающегося лифта, затем кто-то вышел на их этаже, лифт отъехал, шаги постепенно стихли вдалеке.
   Белобрысая косо глянула в сторону двери, якобы опасаясь, что сейчас может войти кто-то ужасный, о ком она еще не успела рассказать, и наклонилась к Назару совсем близко, почти касаясь своей челкой его волос.
   – Очень нехорошо, что тебе придется остаться здесь на ночь одному. Я случайно слышала от тех, кто работает в больнице давно… Понимаешь, этот изолятор находится на ничейной территории, сюда вход с лестницы, ты сам видел. А морг расположен одним этажом ниже. Так вот, иногда здесь случаются очень плохие вещи.
   Она придвинулась к нему вплотную. Прикосновение ее бедра вызвало у Назара отвращение.
   – Однажды все мертвецы выбрались из того морга и стали подниматься по лестнице сюда, потому что здесь ничейная территория. Их кишки вывалились из разрезанных животов, размотались и тянулись за каждым на целых десять метров. Вся лестница, все ступени были покрыты зеленой вонючей слизью. А потом мертвецы начали ломиться в эти вот двери, чтобы добраться до одного мальчика, который…
   – У вас неприятно пахнет изо рта! – выкрикнул Назар, отстраняясь от Белобрысой. – Мне противно!
   – Что ты с… – подскочила та, меняясь в лице.
   – А еще… я все расскажу врачу! – добавил Назар, и у него перехватило дыхание, казалось, сердце вот-вот застрянет прямо в горле.
   Медсестра изумленно прижала обе руки к груди и вдруг рассмеялась, укоризненно качая головой:
   – Господи, я же просто шучу! Разве не понятно? Такой большой, неужели поверил? Тебе не стыдно?
   И… ему действительно стало стыдно. Хотя дело было не в том, что он поверил или испугался ее россказней. У него вдруг возникло ощущение, что он поступил в чем-то плохо.
   У Шутливого Оборотня всегда наготове пара испытанных трюков.
   – Ладно, давай посмотрим. – Белобрысая нависла над ним, протягивая руку за термометром.
   Назар, не поднимая глаз, отдал ей стеклянную трубку.
   – Ну-у?.. – Она долго рассматривала шкалу. – Тридцать семь и… три. Мальчик, ты болен. – Белобрысая так и не удосужилась спросить, как его зовут, хотя, возможно, знала из направления, но все равно ни разу не назвала его по имени. – Ты очень, очень болен. Так и запишем.
   Он совсем не ощущал, что после жаропонижающего укола температура снова начала подниматься. Впрочем, наверное, заразному ребенку вовсе и не обязательно знать, какая у него на самом деле температура.
   После этого никто из них не проронил ни слова. Белобрысая вышла из палаты, заперев дверь на замок – ключ проворачивался чрезвычайно медленно, будто медсестра испытывала удовольствие от этого действия.
   С ее уходом Назар ожидал крупного облегчения, но только почувствовал, как давно переполненная дамба – еще с прошлой ночи – дает течь. Плотину подмыло, подпорки рухнули…
   И он зарылся лицом в подушку.

   – Ого! Да тут есть где набрать высоту. – Смеясь, Левшиц подбросил счастливого Назара чуть ли не под самый потолок; изолятор огласил восторженный вопль маленького индейца, прыгнувшего со скалы. – Дела явно идут на поправку, – прокомментировал Михаил.
   – Мы ненадолго, – с ходу предупредила Валерия.
   Меньше чем за минуту перед этим Назар глядел на большое зарешеченное окно изолятора, без всякого аппетита ковыряя вилкой гречневую кашу с овощной подливой, и представлял, что сейчас происходит дома. Чем лучше ему это удавалось, тем тоскливее становилось в огромном молчаливом изоляторе с семью пустующими койками.
   Но тут случилась приятная неожиданность, когда в сопровождении дежурной докторши вошли родители.
   – Кажется, скоро мы сможем забрать его домой? – Левшиц опустил Назара на пол и повернулся к врачихе. – Что говорит педиатрия?
   – Думаю, вы слишком торопитесь, – прямо ответила та. – Скорее всего, успели проявиться только первые симптомы.
   – Значит, ягодки… – помрачнел Левшиц.
   – Только бы не дифтерия, – еле слышно вставила Валерия, будто магическое заклинание.
   – Завтра утром возьмем мазок из горла, – сказала врач, – и тогда будем знать точно. Не стоит…
   – Бежать впереди паровоза, – кивнула Валерия. – Я помню.
   Докторша наклонилась к Назару:
   – Ну, как ты устроился у нас?
   Еще днем он решил пожаловаться на медсестру, приносившую термометр, но та ни разу больше не появилась (возможно, сдала смену), и к вечеру о Белобрысой он и думать забыл.
   – Ну, так… – сказал он неопределенно.
   Докторша понимающе кивнула: мол, я и сама знаю, что здесь не Диснейленд, но нам всем приходится мириться с такими условиями, верно?
   Валерия поставила на тумбочку небольшой пакет с продуктами, которые разрешили передать, вопросительно посмотрела на Левшица, изучавшего с сардонической миной прутья решетки на окне, и обняла Назара.
   – Ну вот… увидимся завтра.

   Взяться за исследование других семи тумбочек в изоляторе, тупившихся к койкам, Назара побудило следующее: занимаясь перекладыванием мелких вещей в выдвижной ящик своей тумбочки, он обнаружил в нем послание.
   Точнее, целый «ворох» посланий, оставленных прямо на фанерном днище.
   Большинство были совсем короткими и скорее являлись обычными «автографами», какие можно часто встретить на спинках сидений в автобусе, в кинотеатре или на парковой скамейке, вроде:

   Здесь был А. С.
   Л. О. – коза поиметая!

   и т. д.
   Но попадались и совершенно иные – это были Настоящие Послания.
   Очень скоро Назар выяснил, что ошибся: именно последние занимали львиную долю поверхности, все днище ящика было буквально испещрено ими. Чтобы прочитать все, Назару пришлось вынуть его целиком.

   Меня зовут Рита —

   было выведено детским почерком почти в самом центре фанерного дна,—

   я тут уже третий день. Мне очень страшно. Я одна.

   Сразу под этими словами был нарисован маленький человечек с цветком в непропорционально длинной руке, вытянутой в сторону, словно человечек хотел кому-то его подарить. Рисунок и слова, как заметил Назар, явно принадлежали одной руке, пользовавшейся темно-синим карандашом.
   Ниже он прочел другое послание:

   Я в этой тюрьме сижу неделю. Сначала со мной был еще один мальчик, но вчера его куда-то увели. А потом я увидел его на большой веранде на той стороне. Или это был не он. Здесь плохо. Я хочу домой.
   Т. 8 сентября 89 г.

   Еще ниже:

   Я Вадим 10 лет. Кажеца тут пять или шесть дней. Каждое утро мне говорит врач что меня выпишут завтра. Мне надоело ждать. Ночью сдесь…

   дальше было тщательно зачеркнуто длинной густой линией чернил, поэтому Назар смог разобрать лишь дату в конце:

   91 год.

   Подобных посланий в ящике его тумбочки оказалось двадцать три (Назар специально пересчитал, хотя это и не имело никакого смысла). Некоторые было трудно разобрать из-за того, что они слишком близко лепились одно к другому, налезали краями; кое-где просто вытерлись.
   Двадцать четвертое он обнаружил на внутренней стороне дверцы.

   Мама, забери меня отсюда!!!

   взывал чей-то красный фломастер.
   Над посланием висела окаменелая жвачка. Назар осторожно потрогал ее кончиком указательного пальца, будто опасался, что она может внезапно зашевелиться, и понял только сейчас, насколько успело стемнеть в палате.
   Сначала он собирался включить общий свет, но выяснилось, что выключатель расположен слишком высоко для его роста.
   Чего-то вроде стула или другого предмета, способного исправить этот временный недостаток, в изоляторе не нашлось.

Глава 5
Атака шутливых оборотней

   …Время было слишком позднее, чтобы рассчитывать на внезапный визит кого-нибудь, например докторши, которую он мог бы попросить оставить свет включенным на ночь, – Назар с возрастающим волнением обдумывал способ, как бы не остаться одному в темноте.
   Изолятор произвел на него тяжелое впечатление с первого взгляда, однако теперь, когда он обнаружил эти послания, стал и вовсе зловещим… К тому же, следует добавить, Назар ни на секунду не забывал о минувшей ночи дома и поэтому прекрасно отдавал себе отчет, что в подобном месте может запросто случиться все, что угодно.
   Истории белобрысой медсестры о мертвецах, тянущих за собой по лестнице выпущенные кишки, были здесь ни при чем. Просто, как и все дети, Назар небезосновательно полагал, что темнота делает его более уязвимым. Это было то самое врожденное чутье, которое сохраняется до глубокой старости благодаря урокам, усвоенным в детстве. Некоторое время он бессильно наблюдал, как изолятор постепенно погружается во мрак, окутываясь в густеющую паутину теней, словно ее плели сотни загадочных невидимых существ. И вдруг с несказанным облегчением вспомнил о светильниках для чтения, висевших над каждой кроватью. И, не сдержав восторга, даже позволил себе громкий хлопок в ладоши, который рикошетом отскочил от потолка и оставил неприятный звон в ушах.
   Когда Назар взялся за выключатель светильника над своей кроватью, его внезапно посетила мерзкая мысль, что лампочка в нем могла давно перегореть, равно как и в остальных светильниках, – не слишком-то похоже, чтобы здесь это кого-нибудь особенно волновало.
   Но, к счастью, все оказалось в порядке – его «кабинку» и находящуюся рядом с окном часть изолятора залил вполне удовлетворительный свет.
   Затем Назар вставил на место ящик и вернулся к прерванному занятию. Проблема с темнотой была разрешена, а значит, перестала заслуживать дальнейшего внимания. Назар перешел в соседнюю «кабинку», где, включив еще один светильник, вытащил следующий ящик.
   Как того и следовало ожидать, он был испещрен посланиями не меньше. Разница состояла лишь в яблочном огрызке, который присох к задней стенке и захрустел как крекер, когда Назар его отодрал, чтобы тот не мешал читать.
   Первое, что он здесь прочел, было:

   Я Антон, мне 11 лет. Когда меня привезли сюда мне здесь тоже не понравилось. Тут решетки на окне и двери закрываются на замок как в тюрьме. И еще я боюсь засыпать потомучто всегда снятся плохие сны. Хочу домой к Лиле и Кипарису.
   14 октября 82 года.

   Затем Назар просмотрел еще несколько подобных посланий.
   А потом увидел одно, которое его даже развеселило:

   Оказывается нас здесь целая компания, ха-ха!
   Меня зовут Марина. Вчера исполнилось пятнадцать лет – попасть сюда было отличным подарком к дню рождения… Кажется, у меня что-то с легкими. Я даже не знаю, зачем все это пишу, ведь по-правде меня никто не слышит. Все это самообман. Ау? Вот, никого. Мне тоже тут немного жутко. Как глупо, зачем писать? О! Привет всем, кто придет ПОТОМ! Да, и еще. Для чего тут на окне решетка – это камера для преступников? Меня это тоже покоробило.

   Прочитав все послания, Назар обнаружил признание в любви безымянной девочки некоему Диме, которое находилось на задней стенке ящика и которое было возможно увидеть только одним образом – вытащив ящик целиком. Быстро, однако, выяснилось, что Назар далеко не первый, кто его обнаружил. Рядом с трогательным признанием другой рукой и, судя по всему, гораздо позднее было дописано: «Потрахай меня», а чуть в стороне находилась еще одна приписка – «ДИМА – ЭТО Я».
   Назар засмеялся, но сразу умолк. А потом целую минуту с бухающим сердцем сидел на кровати с ящиком на коленях. Все громкие звуки изолятор разламывал так, что у Назара создалось впечатление, будто с ним одновременно засмеялся кто-то еще.
   Успокоившись, он перешел в третью «кабинку». Здесь его особое внимание привлекло послание, написанное очень аккуратным почерком синей шариковой ручкой:

   Господи, здесь целый день не с кем поговорить!!!

   (В конце почерк внезапно утратил свою каллиграфическую аккуратность.)

   В остальных ящиках Назара ожидала та же картина: они были исписаны посланиями давних постояльцев – точнее, узников – изолятора, как древние скрижали, пронесшие через время тайны ушедших поколений. Постепенно ему начало мерещиться, что он видит множество детских лиц, наслаивающихся одно на другое, может уловить тихий шепот десятков голосов, полных страха и одиночества, словно весь изолятор наполнился призраками. Призраками заточенных здесь до него детей.
   Именно это и потрясло Назара – странный, почти пугающий сдвиг во времени, – когда он обратил внимание на даты, стоявшие в конце некоторых посланий. Те, кого он естественно воспринимал как своих ровесников, давным-давно превратились во взрослых людей. А кое-кто был даже старше его родителей. Но они навсегда остались бродить в этих стенах теми самыми испуганными детьми, чьи послания из года в год жили здесь своей причудливой загадочной жизнью.
   Он переходил из одной «кабинки» в другую, зажигая новые светильники и оставляя включенными те, что зажигал раньше, отчего изолятор приобрел мрачновато-феерический облик: в нем так и не появилось никаких намеков на перенасыщение яркостью ламп, будто каждая «кабинка» существовала как бы по отдельности, удерживая свет внутри себя. Изолятор напоминал застывший кадр из некоего фантастического фильма о потерпевшем крушение корабле пришельцев.

   Чтение посланий так заворожило Назара, что он перестал обращать внимание на температуру, которая начала вновь подниматься. Когда очередь дошла до последней, восьмой, «кабинки», его уже заметно шатало. А когда он выдвинул ящик, из-за пляшущих в глазах темных оспинок он лишь целую минуту спустя сообразил, что то, что он пытается прочесть, посланием не являлось.
   Во всяком случае, это не было обычным посланием:

     Страшный бука приходил —
     Тоню с Митей утащил.
     Он опять придет, лохматый,
     И задушит маму с папой…
     На ночь свет не выключай —
     Под кроватью ждет…

   – Бабай… – произнес вслух Назар очевидную концовку, которая то ли намеренно, то ли по иной причине не была дописана. А затем снова перечитал странное стихотворение, чем-то напоминающее по ритму детскую считалочку, где последнее слово обычно громко выкрикивается. Только это было длиннее знакомых Назару четверостиший – в шесть строк.
   Сперва он подумал, что это написал кто-то из взрослых, но, присмотревшись внимательнее, пришел к выводу, что, скорее всего, считалочку оставил ребенок. Буквы были старательно выведены химическим (или чем-то вроде того) карандашом – настолько, что вблизи казались не написанными, а нарисованными.
   Остальных посланий в последнем ящике Назар читать не стал, просто вставил на место. Когда он это делал, его руки тряслись от усилившегося озноба.
   А потом Назар вдруг понял, что в изоляторе он уже не один.

   Похоже, кто-то прятался в туалете.
   Схватившись за спинку кровати, Назар изо всех сил вслушивался, что происходит за слегка приоткрытой дверью туалета.
   Стрелки внутренних часов указывали на половину первого ночи.
   «Самое место и время…» – прошептал кто-то в его голове.
   «Кабинка», которую Назар обследовал последней, была самой ближней к входной двери изолятора и располагалась почти напротив туалета. Однако, кроме постоянного хлюпанья в бачке унитаза, он больше ничего не уловил – ни единого подозрительного звука. Возможно, тот, кто находился в туалете, выдал себя случайно и теперь затаился.
   «Но… ведь оно ХОТЕЛО, чтобы я его услышал», – с внезапной четкостью осознал Назар.
   Через несколько минут он уже готов был поверить, что ему просто показалось, когда тот же посторонний звук раздался снова. Теперь не было сомнений, что это находится с наружной стороны двери изолятора. На миг Назар испытал даже облегчение, что не оказался заперт наедине с тем, что могло поджидать его в туалете. Дверь изолятора выглядела, по крайней мере, надежно.
   Звук повторился.
   Назар вздрогнул, но тем не менее ему достало смелости выйти из «кабинки» и, осторожно ступая, приблизиться к массивной желтовато-белой двери.
   Когда он остановился, одна из паркетин скрипнула под ногой, заставив Назара вновь покрыться холодной испариной. Звук тут же повторился опять и… уже не прекращался. Казалось, кто-то снаружи елозит плечом, тяжело напирая на дверь изолятора.
   – Кишки… – утробно просипел голос по ту сторону. – Возьми мои кишки-и-и…
   В этот момент Назар услышал, как двумя или тремя этажами ниже тронулся лифт. Тот, кто находился за дверью, умолк. Однако Назар чувствовал, что говоривший продолжает оставаться на месте, и с замиранием ожидал, когда лифт поравняется с их этажом или пройдет мимо. Или остановится по дороге.
   Это была чертовски шумная и медленная колымага. У Назара пронеслась любопытная мысль: что увидит старик-лифтер, если они поравняются?
   Ужасный лифт наконец остановился – на его этаже, – заскрежетав как древнее металлическое чудовище, пробудившееся ото сна. Послышался скрип раздвигаемых створок.
   Но за считанные мгновения до этого Назар различил топот удаляющихся от двери изолятора шагов, стихших в направлении входа в детское отделение, а затем мягко хлопнул уплотнитель.
   И еще ему показалось, что уходили двое.

   Что бы ни означал тот будоражащий визит к двери изолятора, Назар испытывал безотлагательную потребность сперва оказаться в постели и лишь затем обдумать, что произошло в эти последние пять минут. Его колотил такой сильный озноб, будто в палате стоял лютый мороз.
   Но не успел он сделать и трех нетвердых шагов в направлении своей «кабинки», как в дверь изолятора легонько постучали.
   Назар ухватился для равновесия одной рукой за ребро ближайшей перегородки и повернул голову, глядя на большую белую дверь. Потом до него дошло, что у разгуливающих мертвецов вряд ли принято стучаться. Но, похоже, это не был и кто-то из медперсонала, поскольку у них находился ключ от замка, да и к чему им являться в столь позднее время и спрашивать позволения войти?
   – Чего вам нужно? – собравшись духом, крикнул Назар.
   – Мальчик, ты меня слышишь? – ответил негромко старик-лифтер.
   Конечно же, это мог быть только он.
   – Вы… – Назар шагнул обратно к двери, удивленно отмечая, как появление лифтера придало ему сил. – Вы видели что-нибудь? Видели ИХ?
   – Ты имеешь в виду тех двух медсестер? – По интонации старика Назар догадался, что тот усмехается.
   – Медсестер… Вы сказали?.. – К такому повороту он оказался совсем не готов, хотя это было очевидно с самого начала.
   С ним как по нотам разыграли комедию. Тем более одной из медсестер время от времени ничего не стоило наблюдать за ним с игровой веранды, откуда весь изолятор при включенном свете просматривался как на ладони. Вряд ли б он так глупо купился, если бы не высокая температура и множество прочитанных посланий. Назару хотелось провалиться ниже подвала от досады и стыда. В воображении моментально возникла картина, как Белобрысая и ее напарница корчатся сейчас от хохота: «Представляешь, что подумал тот маленький придурок, с места боялся сдвинуться, только таращился на дверь и гадил в штаны! Интересно, куда он теперь их денет?»
   – Да, а кто же еще? Я случайно заметил, как они торчат здесь, когда поднимался, и сразу подумал: наверняка устраивают какую-нибудь пакость. Например, запугивают маленького мальчишку. Я прав, они это делали?
   – Да… – еле слышно отозвался Назар.
   – Не думай, что ты трус. Каждый мог бы испугаться на твоем месте. Не бери в голову, это просто две молодые стервы бесятся со скуки. Хотя я уверен, что ни одна из них ни за что на свете не согласилась бы остаться здесь на ночь. Это как пить дать.
   – Почему? – удивился Назар.
   Он уже подошел к двери вплотную и вдруг обнаружил, что начинает втягиваться в разговор, который еще минуту назад казался совершенно невозможным. Тем не менее это было именно так. К тому же старик говорил с ним доброжелательно и, похоже, абсолютно искренне.
   Однако на миг Назар усомнился: не является ли тот еще одним Шутливым Оборотнем, только более изощренным. Эта мысль едва не заставила его оборвать разговор, выкрикнув напоследок нечто грубое, и отправиться в постель. Действительно, зачем старому хрычу возиться с каким-то незнакомым мальчишкой, которого он видел всего раз в своем лифте?
   – Почему? – переспросил старик. – Потому что этот изолятор – дурное место. Здесь происходят странные и нехорошие вещи.
   Назар дорого бы дал, чтобы увидеть выражение лица лифтера – то, что соответствует интонации, или…
   Впрочем, наконец нужно было признать: будь старик одним из Оборотней, ему совсем ни к чему было бы вмешиваться в розыгрыш медсестер.
   – Я слышал тогда… Кажется, тебя зовут Назаром?
   Назар кивнул, забыв, что старик-лифтер не может его видеть, но тут же исправился, ответив вслух:
   – Так хотел папа.
   – Хорошее имя. Мне тоже всегда нравилось. Я даже думал так назвать сына, – старик негромко хохотнул и кашлянул, – но все четверо детей у нас с женой получились девочками. Они уже давно взрослые, а у старшей в прошлом году родился внук. Значит, мой правнук. Вот его-то и назвали. Я его, правда, еще не видел.
   – Почему вы сказали, что изолятор – дурное место? – спросил Назар, когда старик внезапно умолк, погрузившись в свои мысли.
   – А разве ты еще не почувствовал этого сам?
   – Откуда вы знаете? – встрепенулся Назар. Убежденность старика выглядела очень странной. Настораживающей.
   – Я тут много лет, мне не раз приходилось видеть, как сюда приводят разных детей. Ведь обычно на этот этаж поднимаются на лифте, поэтому я вижу всех, кто поступает в дни моей смены. А затем по ночам нередко слышал их плач или крики во сне. Иногда некоторые начинали биться в двери, потому что им казалось… – Старик неожиданно чертыхнулся, словно спохватившись. – Тебе это вовсе незачем знать. Забудь, я просто старый дурак, у которого не в меру треплется язык на сквозняке.
   Назар подумал, что лифтер сейчас же уйдет. Но тот не ушел, а только перевел разговор на другую тему:
   – Ты болен чем-то серьезным?
   – Пока не знаю. Мама боится, что дифтерия, – ответил Назар, внутренне радуясь, что старик остался. – Завтра сделают анализы.
   – Надеюсь, ты скоро поправишься. Ну, мне пора – нужно еще завезти несколько коробок с ампулами на верхний этаж.
   – Подождите, – остановил его Назар с откровенной настойчивостью в голосе, которая, видимо, удивила и старика.
   – Да? – отозвался он.
   – Вы не закончили.
   – Ты о чем, Назар? – Похоже, старик-лифтер действительно забыл.
   – Про изолятор.
   – Я боюсь, что и так наговорил тебе много лишнего. Если хочешь, могу замолвить словечко перед дежурным врачом, чтобы сестры больше тебя не беспокоили…
   – Нет! – резко перебил Назар и сам от этого смутился. Но сразу же добавил: – Просто… я считаю, иногда лучше знать наперед о чем-то, чтобы быть готовым. – К чему готовым, Назар уточнять не стал.
   – Ну хорошо, – колеблясь, произнес старик. Однако решающую роль, вероятно, сыграло то, что перед ним находилась дверь, и в тот момент он мог только слышать голос восьмилетнего мальчишки, но не видеть его. – Ты рассуждаешь совсем как взрослый человек. Ладно, о чем ты хотел спросить?
   – Почему изолятор – дурное место?
   – Я не знаю, – признался старик, – но, сколько помню, с ним почти всегда было что-то не так. Он словно пропитан детским страхом, а это – очень нехорошо. Ты понимаешь, что я хочу сказать? Думаю, понимаешь. И еще я думаю, что у тебя есть веские причины этим интересоваться. Более веские, чем обычное любопытство… но это не мое дело. – Он попал в точку и, похоже, не сомневался. Поэтому деликатно не стал задавать лишних вопросов.
   – Кажется, я знаю еще одно такое место, – сказал Назар.
   – Это плохо… – произнес старик после длинной паузы. И снова замолчал, не то обдумывая что-то, не то сожалея, что вообще взялся продолжать эту тему, поддавшись уговорам Назара.
   – Вы видели послания? – спросил тот, чувствуя, что его необычный собеседник мог бы рассказать немало о «дурных местах», но не делает это только потому, что Назару предстоит провести еще почти целую ночь одному в таком дурном месте.
   – Ты о записках на тумбочных ящиках? Конечно! О них знают во всей больнице. Их неоднократно даже пытались менять, закрашивать. Потом, лет двадцать назад, наконец поняли, что это бесполезно – они тут же появлялись снова и заполняли все свободное место. А теперь до этого изолятора вообще никому нет дела, его давно собираются переоборудовать и почти перестали им пользоваться. Если не ошибаюсь, ты здесь первый за последние два с половиной года. Возможно, оно и к лучшему…
   – Потому что их страхи успели выветриться? – интуитивно среагировал Назар. И услышал, как старик даже подскочил, хрустнув коленными суставами.
   – Сдается мне, ты стреляный воробей, паренек, и очень неглуп. – В голосе старика прозвучало явное восхищение. – Но вот что я тебе скажу, – добавил он. – Если заметишь вдруг что-нибудь странное… ну, надписи на тех же ящиках (Назар невольно поежился, вспомнив о шестистрочии в последней «кабинке») или что-то еще начнет чудить, постарайся не обращать внимания, и все. Оно сейчас, кажется, уже не имееттой силы. Просто думай, что скоро вернешься домой. Надеюсь, тебе повезет, и ты не задержишься тут надолго. И постарайся больше не подходить к этой двери.
   Желание, которое мучило Назара, – рассказать кому-нибудь о том, что случилось прошлой ночью в его комнате, – с неудержимой силой начало искать выход. Он вдруг почувствовал, что, если сейчас сумеет поделиться, отыщет в себе силы хотя бы намекнуть, какой ужас ему довелось пережить, станет намного легче, словно он освободит себя от непосильной ноши. И было даже не важно – поверят ему или нет.
   И Назар решился:
   – Вы верите в чудовищ? В настоящих, в тех, что могут напасть… и даже убить?
   Старик, должно быть, оказался шокирован такой постановкой вопроса, потому что молчал продолжительное время. Назар мог бы решить, что тот вообще тихо ушел, если бы не продолжал слышать его немного затрудненное дыхание за дверью.
   – Я верю в плохих людей и дурные места, которые способны делать этих людей еще хуже и где может примерещиться всякая дрянь, – ответил он наконец.
   – Я видел одно. Вчера ночью. Дома…
   …И Назару действительно стало легче, будто с этим признанием из него выскочило нечто невидимое, но огромное, что мерзко возилось в груди всю последнюю неделю, с тех пор как на стене детской ожило изображение Того, Кто Стучит По Трубам.
   И даже его страх: он не исчез – он стал другим.
   – Я верю ТЕБЕ, – серьезно сказал старик.
   Затем они распрощались.
   Назар задержался у двери еще на несколько минут. Прислушивался, как древний скрипучий лифт, вероятно ровесник нынешнего хозяина, сначала поднялся этажом выше, а затем опустился в самый вниз к приемному покою (Назар словно воочию наблюдал, как за кабиной послушно следует толстая пуповина черных проводов), и только тогда отправился в постель.

   В отличие от взрослых дети способны принимать любые обстоятельства с куда большим смирением. Несмотря на лихорадочный «колотун» и недавние события, Назару удалось довольно быстро заснуть.
   Но перед тем как целиком провалиться в темный колодец сна, в его голове беспокойным роем замельтешили вопросы, которыми он не задавался раньше. Жил ли до него в детской другой ребенок? – что-то подсказывало ему: чудовище явилось туда не впервые. Почему монстр появляется именно из-под кровати, а не, например, из коридора или из-за портьеры? – вряд ли только потому, что это не его стиль. И потом, откуда он появляется и куда исчезает? Как ему противостоять?
   Наконец, откуда вообще берутся эти чудовища?
   Кто он – Стучащий По Трубам?

   Пробудился Назар внезапно, от удушья. Огромная косматая лапа зажимала ему рот и нос. Он рефлекторно попытался высвободиться… что на удивление легко удалось – это оказался лишь наползший на лицо угол одеяла. Назар сделал несколько глубоких вдохов-выдохов через рот, чтобы отдышаться: нос был напрочь заложен.
   В окне изолятора уже забрезжили рассветные лучи солнца, соперничая со всеми восемью светильниками, что горели с ночи. Однако стрелки на сей раз заартачились и демонстративно отказались указывать время. Назар пожалел, что у него пока нет своих настоящих часов – впрочем, подобный сбой, если ему не изменяла память, произошел впервые, – и услышал, как в замок двери вставили ключ.
   Ему очень хотелось пить, во рту пересохло, но он решил подождать, пока выяснится, кто пожаловал. Кроме того, этот чересчур ранний визит его насторожил.
   Оставаясь в лежачем положении, Назар не видел дверь из-за перегородки, но, когда случилась странная заминка, он приподнялся на кровати, чтобы посмотреть через верхнюю стеклянную половину. Это была белобрысая медсестра, приносившая ему вчера термометр. Она была мертва. Назар понял это еще до того, как увидел ее вывернутые наружу внутренности, свисавшие ниже колен. Она медленно шествовала вдоль прохода между «кабинками» и, обводя взглядом горевшие светильники, укоризненно качала головой. Покрытые зеленоватой слизью кишки торчали из расстегнутого на животе халата и болтались при каждом шаге, как дохлые змеи.
   – Почему везде горит свет? – произнесла она бесцветным голосом, переводя мутные глаза на обмершего Назара. Не спеша вошла в его «кабинку» и нависла над кроватью. – Заразные дети всегда создают проблемы. – Белобрысая закинула сочившуюся слизью длинную кишку себе на плечо, подобно концу шарфа. – Заразные ублюдки! И бросилась на него…

   Когда Назар проснулся вторично – и на сей раз уже по-настоящему, – стрелки исправно показали четверть восьмого. Как и в его сне, который начал быстро улетучиваться из головы, светильники в полном составе горели по всему изолятору. Впрочем, он тут же вспомнил, что оставил их включенными намеренно.
   Сходил в туалет, повыключал светильники и выпил минеральной воды, что вчера принесла Валерия, прямо из горлышка бутылки. Он решил снова не укладываться, ожидая, когда придут за мазком для анализа. Горло саднило сильнее, чем вчера, но лихорадка спала.
   Вскоре он услышал знакомый звук отпирающегося дверного замка, и в изолятор вошла лаборантка, женщина средних лет в очках. В правой руке у нее была маленькая стеклянная пробирка, внутри которой находился ватный тампон, насаженный на тонкий металлический стержень. Она поискала взглядом Назара и, заметив, направилась к нему.
   А следом за лаборанткой возникла… Белобрысая. Значит, она оставалась дежурить на ночь, и под дверью тогда наверняка тоже была она, – Назар почувствовал, как в нем закипает злость. Но решил не трепыхаться.
   Что-то этой ночью в нем изменилось.
   Лаборантка и медсестра оказались в его «кабинке» почти одновременно.
   – Назар Левшиц? – спросила лаборантка.
   Назар кивнул, хотя вопрос прозвучал нелепо, ведь в изоляторе, кроме него, больше никого не держали.
   – Сначала засунь себе это, – встряла Белобрысая, протягивая ему термометр.
   Назар молча подчинился. Однако градусник, словно нарочно, выскользнул из пальцев и упал на одеяло.
   – Давай шевелись! – хмыкнула Белобрысая. – Я не собираюсь торчать здесь из-за тебя в конце смены.
   Их глаза встретились, и Назар поймал в ее взгляде откровенную насмешку.
   – Кстати, куда ты запрятал свои засранные штаны?
   Лаборантка тем временем старательно делала вид, будто ничего не замечает.
   Он поднял с одеяла термометр и… коротким размахом запустил в Белобрысую. Тот, прокрутившись раз в воздухе, попал тонким концом ей в самую середину лба. Отскочил обратно на одеяло, каким-то чудом уцелев.
   В первые пять секунд никто не понял, что произошло. Затем глаза Белобрысой округлились как две большие монеты.
   – За что? – ошеломленно пробормотала она и почему-то воззрилась на раскрывшую рот лаборантку. – Что я сделала?!
   – Господи… – выдохнула та.
   – Сама знаешь за что, – сказал Назар.
   В самом центре лба у Белобрысой проявилось крошечное алое пятнышко, быстро наполняющееся кровью.
   – Ах ты гаденыш! – взвилась она, но кинулась не к Назару, а к двери изолятора. – Я тебе еще покажу!
   – Покажешь своему венерологу! – неожиданно для себя самого послал Белобрысой вдогонку Назар.
   Он, сказать по правде, не представлял, что такое или кто такой «венеролог» – просто где-то и когда-то слышал эту фразу и машинально запомнил.
   Однако посыл возымел совершенно непредвиденный действенный эффект. Белобрысая, выбегая из дверей, на миг застыла – видно, совсем не ожидая в свой адрес чего-то подобного от восьмилетнего мальчишки, – потеряла координацию и с разгона влетела плечом в косяк. Ее развернуло вокруг оси и буквально выбросило на лестничную площадку. Затем донесся звук падения и болезненный вскрик, показавшийся Назару милее всех хитов его любимой рок-группы (то ли «Ред Чиппетс Хот», то ли «Хот Чили Паппетс»), название которой он все время забывал. И с не изведанным доселе чувством удовлетворения услышал, как Белобрысая ковыляет в детское отделение, разражаясь глухими рыданиями.
   Наконец он обратил внимание на лаборантку, которая в полной нерешительности смотрела на него во все глаза и нервно теребила пробирку с ватным тампоном.
   – Вы пришли брать анализ? – взял инициативу на себя Назар.
   – Надеюсь, ты меня не укусишь? – Она старалась ответить непринужденно шутливым тоном, но так разволновалась, что это едва походило на человеческую речь.
   – Все нормально, – сказал Назар, страшно сожалея, что минуту назад поблизости не оказалось старика-лифтера в качестве зрителя.
   У лаборантки сильно тряслись руки, будто она действительно опасалась, что он может ее укусить. Когда мазок был наконец взят, она спешно и с заметным облегчением на лице покинула изолятор. Даже забыла запереть дверь на ключ.
   Назар решил воспользоваться ситуацией, чтобы выглянуть наружу, пока никто еще не заметил оплошности лаборантки, и направился к выходу.
   Но его намерению не суждено было исполниться, так как на пороге появился мужчина-врач с темно-рыжей окладистой бородой и стетоскопом на шее.
   – Так-та-ак… – протянул он, разглядывая с суровым любопытством Назара сверху вниз.

Часть 2
Начеку

Любопытно, сколькие из нас дожили бы до сего дня, если бы дети были настолько же никчемны и беспомощны, как привыкли полагать мы – взрослые? Мы их недооцениваем.
Ш. Левшиц. Детство. Билет в таинственное государство

Глава 1
Корь

   Назар слонялся по изолятору с глуповатой улыбкой, с которой ничего не мог поделать, ожидая скорого прихода матери и замирая всякий раз, когда с лестничной площадки долетал звук шагов. Валерия запаздывала, но его это не тревожило. Теперь подобные мелочи значения не имели.
   Все разрешилось неожиданно просто и куда как лучше, чем он надеялся. Можно сказать, утренняя выходка с термометром сошла ему с рук, хотя Назар не очень-то и переживал, – Белобрысая получила по заслугам, и, похоже, он был не единственный, кто так считал. А вскоре после обеда, когда были готовы результаты анализа, выяснилось – у него корь. По лицу врачихи, сообщившей эту новость, Назар сразу понял, что корь – это далеко не так ужасно, как дифтерия. Затем врачиха добавила, что уже позвонила Валерии, и та скоро приедет, потому что инфекционное детское отделение сейчас переполнено.
   Короче, он возвращался домой.
   Пока Назару делали укол, чтобы сбить температуру, Валерия собрала его вещи в большой полиэтиленовый пакет с яркой рекламой очередного чудо-отбеливателя и вышла поговорить с врачихой из детского отделения.
   – Правда, возможны осложнения. Сейчас шумы в сердце не прослушиваются, но… Вы меня понимаете? – доносился из коридора голос докторши.
   Валерия все время поддакивала, и Назар мог легко представить, как мать кивает с ликом истово верующей, что выслушивает наставления Христа, вдруг заговорившего с обложки религиозной брошюры.
   Медсестра, делавшая укол, ушла. Назар подошел к окну, но не успел опереться о подоконник, как из коридора его окликнула Валерия.
   – Иду, ма! – Назар последний раз скользнул взглядом по игровой веранде: ее вид на этот раз не вызвал у него абсолютно никаких эмоций – он возвращался домой. К родителям. В свою собственную комнату.
   И к Тому, Кто Стучит По Трубам.
   Он повернулся, чтобы выйти из изолятора, навсегда покинув это «дурное место», через которое до него прошли сотни и сотни других детей, но в проходе между «кабинками» остановился, словно наткнувшись на некую невидимую преграду.
   Его внезапно потянуло еще раз увидеть шестистрочие на тумбочном ящике, которое он обнаружил прошлой ночью. Потянуло так, что он даже не стал противиться этому странному желанию.
   И вообще, существовало ли оно в действительности?
   Ноги Назара, будто повинуясь кому-то другому, остановились перед нужной тумбочкой. Он выдвинул ящик, но еще до того, как стал читать, понял – что-то не так. Общий рисунок стихотворения неуловимо изменился. У Назара екнуло сердце, когда стала ясна причина этой внезапной метаморфозы.
   Теперь шестистрочие читалось следующим образом:

   Буквы выглядели болезненно-изломанными, как скрюченные артритом руки старика, плясали, мучительно укладываясь в слова и строчки. И были – сочно-малинового цвета, как тогда на стене в детской.
   Нет, стихотворение не просто изменилось – оно продолжало меняться, формируясь во что-то иное прямо на глазах у Назара, во что-то отвратительное и злое, что носило имя…
   – Назар, ты скоро там? – с легким удивлением позвала Валерия. – Я думала, кто-то станет волочь меня домой силой! – и громко рассмеялась, когда докторша что-то вполголоса добавила.
   Назар пнул ящик ногой, задвигая на место, и побежал к выходу.

   – О боже, Назар, что ты делаешь? – Валерия застыла в дверях детской с маленьким подносом в руках, на котором стояли тарелка гречневой каши и стающим кусочком масла наверху большая кружка теплого молока.
   Удивление на лице Валерии сменилось негодующим выражением:
   – А ну, немедленно марш в постель! Я сказала, немедленно!
   – Что там стряслось? – крикнул из комнаты родителей Левшиц, специально вернувшийся домой раньше обычного. Оттуда неслись звуки работающего телевизора.
   – Только полюбуйся, что вытворяет этот паршивец, – ответила Валерия, устанавливая поднос на письменный стол школьника, которому предстояло вскоре перейти в следующий класс.
   В детской появился заинтересованный Михаил Левшиц.
   – Я подумал… А ты что там делаешь? – удивленно спросил он, увидев сына.
   Назар все еще ползал по полу, вернее, выбирался из-под своей кровати. Причем с торца, где путь ему затрудняла спинка. Весь в пыли, раскрасневшийся и смущенно прячущий глаза от неловкости и досады, словно его поймали за постыдным занятием. На щеках и в области висков уже обозначились первые признаки сыпи. Наконец он выбрался целиком, отряхнулся и быстро нырнул под одеяло.
   Однако от взгляда Левшица не укрылось, что при этом Назар что-то постоянно сжимал в руке, а когда оказался в постели, та самая рука на миг скользнула под подушку.
   – Еще один подобный номер – и я тебя накажу, – предупредил он Назара.
   Но сам про себя подумал, что у больного шалопая, должно быть, имелись более серьезные причины возиться под кроватью, чем обычное озорство. И все это – крайне подозрительно.
   – Хорошо, папа, – без возражений согласился Назар.
   И, как бы ставя точку на дальнейшем развитии темы, переключил все свое внимание на поднос, принесенный Валерией минуту назад.
   – Вот и отлично, – фыркнул Левшиц-старший.
   Чересчур покладистые мальчишки могут дурачить своей покладистостью кого угодно, но не молодых отцов – по крайней мере, хорошо помнящих собственное детство. Парень определенно скрывает нечто, что его беспокоит. И явно не собирается ни с кем откровенничать.
   Прежде чем выйти из детской, Михаил Левшиц оглянулся. Жена помогала Назару устроить поднос на одеяле. Нет, он обязательно сегодня же заглянет под эту чертову кровать. Просто проверит. И еще – что там его пацан прячет под подушкой?
   И откуда опять это странное чувство, словно…

   Уже сидя перед телевизором, на экране которого мелькали вступительные титры какого-то сериала, он продолжал размышлять над поведением Назара. На первый взгляд, в общем-то, ничего особенного и не происходило. Взять, к примеру, то же ползание под кроватью. Однако все это начинало ему крепко не нравиться.
   Может, из-за тех ощущений, что навевала на него детская комната? Или вспомнить хотя бы тот ночной кошмар. Ведь слишком уж многое стало вращаться вокруг некой неизвестной оси, постоянно ускользающей от внимания, но, похоже, влияющей на всю эту гравитацию в доме, не так ли?
   Но главное – черт возьми! – что ничего конкретного, сплошные домыслы и смутный подсознательный дискомфорт, а логики не больше, чем в том гребаном сериале, что сейчас мельтешит по «ящику»: «Ты видела, какой у него был взгляд, когда он посмотрел на тебя, дорогая? Я так испугалась, думала, он кинется на тебя прямо там, при всех! – О, ты преувеличиваешь, Фелицио никогда бы этого не допустил… Поправь мне сзади воротник, дорогуша»… Или как там? – раздраженно поморщился Левшиц.
   Не пора ли поговорить с парнем напрямую? Вот только с чего начать? И откуда он, собственно, взял, что Назар может иметь к этому какое-то отношение?
   Но, с другой стороны, неужели ему только показалось, что мальчик тоже что-то чувствует?
   «Самое лучшее, чтобы оно так и было», – подумал Левшиц и, принимая окончательное решение, открыл новую банку пива. Не стоит откладывать дело в долгий ящик: прямо сегодня.
   Минувшей ночью, когда Валерия крепко спала, а Назар находился в больнице, проходя по коридору в уборную мимо детской… Короче, ему почудилось, что там кто-то есть. Это ощущение было вызвано не звуком или движением в сумраке. Но…
   Но.
   Неужели его действительно начинает пугать эта комната? Точнее, то, что в ней может находиться.
   («Может, правильнее – обитать?»)
   А если нет, то почему же он так и не удосужился в нее заглянуть на обратном пути в спальню? На всякий случай проверить, что там сидит в темноте.
   Однако в том ли дело, что не решился? Потому что если бы он и правда был склонен верить во всякую чушь, то не просто заглянул бы, а устроил локальный Армагеддон – ведь там спит его восьмилетний сын, черт возьми! Если бы в самом деле верил в возможность какого-нибудь… полтергейста или чего-то вроде того. Если бы допускал хоть малейшую вероятность.
   С помощью дистанционного пульта он переключил канал и откупорил следующую банку пива. На экране возникла говорящая голова, пространно рассуждавшая о налоговой политике государства. Левшиц отхлебнул большой глоток, вырубил «ящик» и направился в комнату сына.

   Моток толстых капроновых ниток Назар отыскал среди своих игрушек. В какой-то момент он даже начал сомневаться, сумеет ли найти их вообще. Катушка с нитками – именно такими, какие были ему необходимы, – осталась от разборного воздушного змея, которого они с отцом запускали прошлым летом и которого специально купили перед поездкой на пикник за город. Правда, в тот памятный день змей взлетел лишь однажды, и, как оказалось, этот его полет был последним. Когда пестрый ромб поднялся над землей метров на тридцать, ветер внезапным порывом отнес его в сторону больших деревьев, где тот намертво запутался в раскидистых ветвях, трепеща длинными розовыми лентами. Все усилия вызволить змея на свободу ни к чему не привели. И теперь от него остались лишь воспоминания да этот моток с черными прочными нитками.
   Воспоминания о том последнем полете змея навеяли на Назара легкую грусть, словно дуновение ветерка в солнечный день касается едва заметно щеки: все-таки это было здорово, пускай и очень недолго и пускай всего один раз, все равно – здорово!
   Валерия стряпала на кухне; время от времени доносился звон посуды, шкворчание готовящейся еды, аппетитные запахи становились все зазывнее. И Назар подумал, что ему следует поторопиться, если он собирается закончить дело до вечера. Когда они вернулись из больницы, Валерия сразу же уложила его в постель и теперь вряд ли обрадуется, застав его ползающим под кроватью. Но больше всего опасался, как бы она или отец не заподозрили что-то неладное: ведь больной мальчишка, обматывающий нитками ножки своей кровати, – это же странно, верно?
   Даже слишком.
   Охранное приспособление, которое Назар окрестил «Сторожем», он задумал еще по дороге домой из больницы, пока они с Валерией ехали на такси. Помимо ниток был необходим кусок медной проволоки и маленький колокольчик, какой используют для рыбалки, – и то и другое у него имелось.
   Сначала Назар протянул капроновую нить по периметру кровати, обматывая каждую ножку по нескольку раз. Свободной осталась только одна сторона – у изголовья, где он и сам с трудом мог протиснуться. Потом нарезал короткие куски и натянул их поперечно. Таким образом, все пространство под кроватью разделилось на узкие участки. Колебание любого отрезка вызывало движение всех остальных. Труднее всего давался именно этот пункт: нужно было постепенно продвигаться назад, лежа на животе, чтобы натянуть нити от конца почти что до самого изголовья.
   Где-то на середине этого трудного пути Назар вдруг подумал: что, если монстр появится прямо сейчас и сцапает его за горло огромными когтистыми лапами? А потом родители обнаружат под кроватью труп, запутавшийся в капроновых нитках от воздушного змея, которого он запускал с отцом прошлым летом…
   Назару потребовалось собрать все свое мужество, чтобы выбросить подобные мысли из головы и продолжить начатое. Прежде всего, важно было убедиться, все ли он учел. Нить выглядела достаточно прочной, чтобы не опасаться случайно порвать ее самому. Но не слишком ли много пространства оставляли поперечные стежки, чтобы чудовище сумело беспрепятственно вытянуть лапы, не задев их, а потом, например, зажать язычок колокольчика, тихо порвать нитки и незаметно выбраться наружу?
   Был ли бука настолько… умным – так ведь?
   Все же Назар по-прежнему не представлял, как монстр умудряется появляться под его кроватью. Поэтому, несмотря на свои восемь лет, не собирался чрезмерно полагаться на примитивное устройство вроде «Сторожа». Кто знает, на что способно чудовище? От этого зависела не какая-нибудь там оценка за четверть, а кое-что поважнее – его жизнь.
   И возможно, не только его собственная. Загадочное шестистрочие в изоляторе не просто его напугало, но и заставило задуматься еще кое над чем.
   Ему оставалось натянуть три поперечных отрезка и подвесить в задуманном месте колокольчик – по его мнению, недосягаемом для монстра, – когда вдруг голос Валерии произнес:
   – О боже, Назар, что ты делаешь? А ну немедленно марш в постель! Я сказала, НЕМЕДЛЕННО!
   Когда Валерия вернулась в кухню, а отец отправился смотреть телевизор и допивать пиво, он воспользовался очередной возможностью, чтобы закончить «сигнализацию». Оставалось совсем немного, но ему снова помешали.
   Неожиданно вошел отец.

   Левшиц опустился на край постели (в этот раз Назар успел нырнуть под одеяло) и замешкался, обдумывая, с чего начать. Все подходы к теме казались сейчас еще более нелепыми и надуманными, чем минуту назад. Он и не предполагал, что сохранять последовательность окажется так трудно.
   Поэтому сделал первый ход с самого простого:
   – Может, скажешь, что ты делал под кроватью?
   – Ничего особенного, пап. – Мальчик выглядел спокойно, так, как если бы ему совершенно нечего было скрывать или речь шла о самых обыденных вещах – как он провел день или не забыл ли почистить зубы перед сном.
   И никакого намека на желание поделиться чем-нибудь.
   Чем-нибудь таким.
   – Ты не против? – Левшиц приподнял свисающую к полу простыню и заглянул вниз. Со стороны движение выглядело торопливым, неловким, будто бы он бросился за случайно оброненной дорогой вещью. Но на самом деле он всего лишь пытался скрыть смущение, которое у него вызвал этот едва начавшийся разговор. – Ух ты! – вырвалось у него от неожиданности, когда он разглядел пространство под кроватью. – Здесь поселился гигантский паук-мутант? Знаешь, маме это вряд ли понравится.
   Он выпрямился, вопросительно глядя на Назара.
   – А под подушкой, должно быть, и сам хозяин. Дашь взглянуть?
   – Не-а… – помотал головой Назар.
   Левшиц-старший вдруг заметно помрачнел, будто только что ему на ум пришла какая-то нехорошая мысль.
   – И все-таки, зачем это?
   Назар чуть помялся и вытащил из-под подушки колокольчик с продетым через отверстие в ушке куском медной проволоки.
   – Вот. – Колокольчик в его руке коротко звякнул: плинк!..
   – Похоже на сигнальное устройство, – догадался Михаил.
   Назар кивнул:
   – Ну… это что-то вроде игры.
   Левшиц нахмурился еще больше: что за игры такие?
   «Ну да, тот дурацкий сон. Когда ему показалось, будто в комнате он не один. Это кое-что объясняет, так?»
   По крайней мере в том, что касалось необычного поведения сына в последнее время. Теперь все ясно: его пацан боится мистических существ, что вылезают по ночам из-под кровати. Кошмары, истории, слышанные от других мальчишек, фильмы… Не так уж это и удивительно. Раньше, правда, он не подмечал за сыном подобных страхов. «До того он спал с нами в одной комнате», – напомнил себе Левшиц. Ведь мальчишке только восемь. Вспомни, во что ты сам верил, когда тебе было столько же.
   Он вновь глянул на колокольчик в руке сына. Нет, выдумал же – сигнализация! Пускай все это еще полное детство, все равно молодец, даром что пойдет только во второй класс—у парня уже голова на месте.
   И Левшицу стало вдруг смешно. А вместе с этим пропало всякое желание исследовать начатую тему. Все и так ясно – детские забавы в еще малознакомом доме да послеотпускной синдром. Не повод для взрослого мужика впадать в ребячество.
   Ну, разве что совсем немного.
   – Хочешь, помогу? – Он протянул руку за колокольчиком. – Где ты собирался его закрепить?
   – Спасибо, па. Но я сам, ладно?
   – Как хочешь, – поднял обе ладони вверх Левшиц. – Только давай договоримся: если у тебя возникнут какие-нибудь проблемы… ну, например, захочется поговорить о чем-то таком… необычном или тебя что-то испугает – ты сразу расскажешь мне. Обещаю, что не стану смеяться. По рукам?
   – Заметано, – сказал Назар. Он ощущал приятный аромат пива, исходивший от отца, и его явно улучшившееся настроение. И сам почувствовал себя гораздо спокойнее.
   – Вот и отлично. – Михаил легонько потрепал Назара за темный чуб.
   «Просто нужно немного времени, чтобы он привык к новому месту. Нам обоим. Скоро все наладится».
   – Что здесь происходит? – заглянула с любопытством в комнату Валерия. – Похоже на маленький семейный заговор. Я угадала?
   – Точно, – подтвердил Назар, повернувшись к матери. – Мы раскрыли твоего любовника и теперь решаем, где закопать его труп.
   Эту фразу, как и «Покажешь своему венерологу», он тоже слышал когда-то и где-то, и она вырвалась совершенно непроизвольно.
   У Валерии комично отвисла челюсть. А Левшиц с мимолетным ужасом подумал, чего ожидать, когда парню стукнет пятнадцать. Но через секунду расхохотался, и почти сразу к нему присоединилась Валерия.

   К ночи Назару сделалось совсем худо.
   Валерия не отходила от него ни на шаг, а в половине второго пришлось вызывать «неотложку» – температура держалась у отметки 40. Временами у него начинался бред. Назару казалось, будто он снова один в огромном мрачном изоляторе, в дверь которого ломится толпа мертвецов, тянущих за собой скользкие канаты длинных зеленых кишок… Либо он продолжает беседу со странным Дедулей-Из-Лифта: тот что-то бормочет неразборчивое за дверью – что-то очень важное, что Назару обязательно нужно знать, но он способен расслышать лишь обрывки слов. Затем он спускается в медленном скрипучем лифте рядом с матерью, уводящей его домой, а старик все продолжает бормотать какую-то ахинею, сидя на своей табуретке в углу и бессмысленно таращась на стену…
   В действительности, когда они с Валерией спускались вниз, в кабине лифта заведовала очень худая седоволосая женщина, почти не отрывавшая глаз от книги в мягкой обложке.
   Теперь же Назару чудилось, что старик там все-таки был. Миражом являлась женщина, читавшая детектив.
   Дедуля-Из-Лифта грустно смотрел на него и качал головой, будто вторил движениям невидимого метронома. Его губы шевелились, по ним Назар мог различить только одну-единственную фразу: дурное место…
   Старик словно просил его никогда больше сюда не возвращаться. Потому что тут…
   – Дурное место… – пробормотал Назар, и Михаил с Валерией обменялись взглядами, в которых отражалось одинаковое непонимание и тревога.
   Около трех часов ночи Назар отчетливо произнес:
   – Я видел… одно. Вчера. Дома.
   А затем открыл глаза и вполне осмысленно посмотрел на родителей:
   – Я что-то сказал, только что?
   – Все хорошо, лежи. – Валерия поцеловала его в горячий и взмокший лоб. – Мы с тобой.
   Через мгновение Назар отключился снова, погрузившись уже в нормальный сон. Жар постепенно спадал.
   – Кажется, ему лучше. – Валерия устало улыбнулась мужу. – Может, немного поспишь? Я сама…
   – Ничего, завтра… то есть уже сегодня, опять выходной, еще успею. Кому-кому, а вот тебе это действительно не помешало бы. Иди.
   Она лишь отрицательно покачала головой и, закрыв покрасневшие веки, опустила ее на плечо Левшицу.
   – Знаешь, я иногда просто удивляюсь, как он похож на тебя.
   – Ну, это кое-что доказывает.
   «Кажется, я пропустил момент, когда она плакала», – подумал Левшиц.

Глава 2
Начеку

   Во вторник 24 августа, на следующий день после возвращения из больницы, Назар проснулся в девять утра с тем светлым ощущением беспричинной радости, которое возможно лишь в детстве. Даже не обычной радости, а некоего сладко-томительного ожидания, предвкушения чего-то – чему не существует точного названия в языке взрослых– от нового дня. И ни болезнь, ни тысячи монстров под твоей кроватью – вообще ничто на свете – не могут с этим ничего поделать.
   Открыв глаза, он нашел, что чувствует себя лучше, по крайней мере не так паскудно, как вчера вечером. Кроме того, Назар вспомнил, что 24 августа – красный день календаря, и значит, родители сегодня вместе оставались дома.
   Чуть позже Валерия заметила, что температура у него, скорее всего, после обеда подскочит снова, потому что «ягодки еще впереди». Она приготовила легкий завтрак, состоявший из манной каши на молоке и поделенного на дольки апельсина. А «на десерт» преподнесла целую кучу лекарств, столь же отвратительных на вкус, как и их названия. В довершение утреннего «моциона» Валерия смазала ему губы вазелином из маленькой зеленой баночки, похожей по форме на миниатюрную хоккейную шайбу.
   Потом его радужное настроение стало постепенно улетучиваться, как вкус растаявшей во рту мятной конфеты. Когда утро перешло в солнечный день, Назар все чаще прислушивался к голосам детей, игравших во дворе, детей, спешивших на дневной сеанс в кино или в кафе, детей, идущих с родителями или в компании ребят постарше на концерт ко Дню независимости на главной площади…
   Последние дни самых длинных и самых первых его каникул.
   Назара не трогали голоса расположившихся где-то внизу на скамейке местных «мажоров»; кто-то из них уже целый час без устали травил не очень приличные анекдоты (наверняка с банкой пива в одной руке и дымящейся сигаретой в уголке рта – так эта картина представлялась Назару). Ему не было дела до взрослых парней. Но вот оказаться среди тех, кто топал на концерт, или хотя бы просто выйти на улицу, во двор…
   Он мог лишь слушать, слушать… Лежа под одеялом, натянутым до самого подбородка, кашляя, шмыгая носом (организм как будто напряг все силы, чтобы выработать как можно больше соплей) и щуря глаза в ярком прямоугольнике окна. И снова слушать, становясь все грустнее и грустнее – так, что уже к полудню Назар превратился в само уныние.
   Когда зазвонил телефон, он не обратил внимания, но когда Валерия внесла в комнату трубку, то сначала удивился, а потом обрадовался – кто-то вспомнил в этот веселый денек и о нем, старом больном неудачнике.
   – Угадай кто? – Валерия протянула ему трубку. – Только не сильно напрягай горло и оставайся под одеялом. – Она вышла из детской, тактично, а может, и машинально прикрыв за собой дверь.
   – Да? – Назар прижал трубку к уху, пытаясь догадаться, чей голос услышит, раньше чем ему ответят.
   – Вражеская стрела зацепила горло, Соколиный Глаз. Я уже знаю, твоя мама сказала, но я все равно рад, что застал тебя в живых, – очень серьезно провещала трубка мальчишеским голосом.
   Назар хохотнул и повеселел еще больше. Мишка – его лучший друг.
   – Привет!
   – И я приветствую тебя, засранец, – прежним тоном отозвалась трубка. – Наконечник стрелы все еще торчит у тебя с обратной стороны?
   – Нет, только большая царапина. Но шрамы украшают великих воинов, Могучий Член.
   – Тогда я надеюсь, она была отравлена ядом кураре.
   – Слегка вымазана дерьмом твоей бабушки, Бычьи Яйца.
   Они оба расхохотались. Если бы Валерия случайно услышала их вступительный диалог, то двум великим воинам не избежать бы трепки. Особенно «раненому».
   – А я-то думал, мы сегодня встретимся, – сказал Мишка своим нормальным голосом. – Черт! Угораздило тебя… Сначала переезд, теперь эта сраная корь. Помнишь, я тоже болел в прошлом году? А с чего вы вдруг переехали? – Назар уловил в его интонации сожаление. Приятное для себя, честно сказать.
   – Да хрен его знает, родители сказали: удачный вариант. Я сам не ожидал… Ты давно вернулся из лагеря?
   – Утром, только что. А мама сказала, что ты звонил несколько дней назад и оставил новый телефон.
   – И как провел время?
   Мишка неопределенно промычал, вероятно, пожимая плечами в тот момент.
   – Так, ничего особенного. Хотя старшим пацанам, наверное, будет что вспомнить. Но года через три-четыре там и таким, как мы, станет ништяк. Может, когда-нибудь съездим вместе. Тебя отпустят?
   – Конечно, – уверенно заявил Назар, хотя на деле особой уверенности не испытывал, тем более сейчас, похожий на горячую сосиску в хот-доге, зажатый между матрасом и одеялом.
   – Отлично! А другие малолетки пусть вместо нас собирают деревяшки для костров и всякие там, бля, ягоды… и отправляются на отбой в девять вечера! А мы целых две недели будем делать, что захотим! Круто, правда?
   – Круто, – подтвердил Назар.
   – Слушай, а может, я сам к тебе подъеду, прямо сейчас? Это далеко от нас… ну, от меня?
   Назар с сомнением покачал головой. Мишкины родители, конечно, предоставляли тому больше самостоятельности, чем ему – Валерия с Михаилом. Но не столько же!
   – Не выйдет, это совсем другой район.
   – Ну и что? – самодовольно возразил Мишка. – В июне я ездил к тетке в Ивано-Франковск – САМ!
   Он, правда, не упомянул, что в автобус его посадили родители, а на месте встретила та самая тетка, что означало – он провел сам только четыре часа на сиденье, гордо таращась в окно и на других пассажиров, надеясь, что все поймут, какой он уже взрослый. И Назар об этом подозревал.
   – А деньги у тебя на дорогу есть? – спросил он.
   – Сейчас дома только бабушка, старики куда-то смылись до самого вечера. Я могу ей даже ничего не говорить, а денег попрошу на мороженое, она добрая, даст.
   – О черт! – Назар вдруг вспомнил, что совершенно не представляет, как к ним добираться из старого района. – Черт!
   – Не тошни, что-нибудь придумаем, – успокоил Мишка, узнав суть проблемы.
   – А может… – У Назара вспыхнула надежда. Он глянул в сторону двери и решил, что Валерия сможет объяснить его лучшему другу, как до них добираться. Тем более что…
   Тем более что Мишка всегда нравился его маме. В присутствии взрослых неизменно учтивый, но никогда не лезущий за словом в карман, скромный, но в меру, вызывающий доверие. И еще было в нем нечто такое, когда он разговаривал с родителями своих друзей, что делало его немного похожим на маленького барона наркомафии. А такие мальчики, как с годами уяснил для себя Назар, всегда нравятся мамам.
   – Мам! – крикнул он, рассчитывая, что это сработает.
   – Что? – через полминуты открыла дверь Валерия, осторожно касаясь ее двумя пальцами, потому что руки были белыми от муки.
   Назар сообщил ей о своем с Мишкой плане.
   – Он собирается ехать один? К тому же ты не слишком-то здоров, чтобы принимать друзей, – как бы взвешивая, произнесла Валерия. Однако на миг Назару показалось, что она будет не против, и в груди уже начал распускаться бутон радостного предчувствия.
   Потому что к нему наконец приедет его самый старый и самый лучший друг – столько накопилось всего, о чем хотелось поговорить, за время, пока они не виделись – целых чертовских две недели! Особенно о том, что с ним случилось после переезда на новую квартиру. О том случае с фильмоскопом и мордой чудовища на стене, и как потом оно само хотело вылезти у него из-под кровати, об изоляторе с его жуткими посланиями внутри тумбочек, о целой ночи, которую он провел среди призраков дурного места, о странном меняющемся стихотворении про лохматого монстра, о разговоре с Дедулей-Из-Лифта, о столкновении с Белобрысой… О многом.
   Но Валерия категорически покачала головой, и его сердце упало.
   – Ну мам!.. – собрался было канючить Назар, однако по ее взгляду сразу понял – номер не пройдет. Что ж, Мишка, конечно, нравился его маме, и не только потому, что был тезкой Левшица-старшего, но в этот раз одной симпатии оказалось недостаточно.
   Валерия прикрыла дверь и вернулась на кухню. Отец смотрел телевизор у себя в комнате, но обращаться к нему сейчас не было смысла – они с мамой редко в отношении его расходились во мнениях. Что решено, то решено.
   – Полный провал, – подавленно проговорил в трубку Назар.
   К нему уже успело целиком вернуться его полуденное настроение.
   – Ну, тогда как-нибудь в другой раз. – Было слышно, что и Мишка разочарован не меньше. – Просто поболтаем?
   Рассказывать по телефону о том, что с ним произошло в последнее время, Назару не хотелось. Даже не потому, что Мишка в это ни за что бы не поверил, а просто… Просто о таких вещах по телефону не говорят. Это ясно и в восемь лет.
   Дальнейший разговор уже не клеился, переходил на общие и малоинтересные темы, и в конце концов они распрощались, договорившись созвониться в ближайшие дни. И конечно, встретиться, когда Назар выздоровеет.
   Назар отключил трубку, вздохнул, глядя в залитое солнцем окно… и вдруг вспомнил, что забыл повесить колокольчик на «Сторожа» – тот до сих пор лежал под подушкой.

   Мишка не появился в его новом доме, зато понаехали бабушки и дедушки – как всегда, в полном комплекте. Назар готов был поспорить, что они бросились наперегонки, стараясь опередить другую пару конкурентов. Первыми примчались родители Валерии, живущие чуть ближе и, разумеется, не упустившие своего шанса.
   Они наперебой давали Валерии тысячи советов, как лучше лечить Назара. Та все время морщилась, но старалась это скрыть. Они пытались развеселить его самого, однако он, истосковавшийся по друзьям, только впал в еще большее уныние. В конце концов они заметили это и оставили его в покое.
   Впрочем, Назар не так уж был не рад их приходу. Старики (хотя обеим парам было немногим за пятьдесят, они представлялись ему глубокими стариками) всегда приносили хорошие гостинцы, даже если и соревновались друг с другом наперегонки.
   Но главное, в этот раз благодаря их массированному визиту Назару удалось выскользнуть из постели и наконец закрепить основной элемент своей сигнальной системы.
   Ведь, если верить таинственному шестистрочию, от этого могла зависеть еще и жизнь его родителей, а они даже ничего не подозревали и ни за что бы не поверили.
   Что еще он мог сделать?

   Когда старики ушли, Назар уже давно и крепко спал. Проводив родителей, Валерия с Михаилом тихо проскользнули в детскую. На письменном столе горела лампа с накинутым на абажур свитером Назара, слегка приглушавшим свет.
   – Снова поднялась температура, – констатировала Валерия, осторожно коснувшись лба Назара. – Может, стоит дать ему жаропонижающего?
   – Ты собираешься его разбудить?
   – Нет, конечно. Пускай лучше спит. – Она собиралась добавить что-то еще, но, видимо, не знала, с чего начать.
   Левшиц вопросительно поднял брови:
   – Что?
   – Тебе не показалось, он как-то изменился после переезда? Ничего такого не заметил?
   – Ну, в общем-то, да. Кое-что. Это ведь первый в его жизни переезд. Наверное, так и должно быть. Это нормально, разве нет?..
   – Я знаю, – перебила Валерия с некоторым раздражением. – Я имела в виду другое.
   – А я еще не научился читать мысли. – Он кивнул в сторону спящего Назара. – Говори, пожалуйста, тише, если действительно не хочешь его разбудить.
   Будто в подтверждение этих слов Назар засопел громче и перевернулся на другой бок.
   – Он… – Валерия заговорила на полтона ниже. – Он как будто все время чего-то боится. Странно себя ведет. Ты видел те нитки?
   – Под кроватью? – Левшиц кивнул.
   – А помнишь, как он налетел на тебя в коридоре? Потом тот ночной кошмар. И в больнице он тоже вел себя очень странно, мне кое-что рассказали, я ведь говорила тебе?
   Михаил снова кивнул.
   – Что все это может означать? – вздохнула Валерия. – Мне это страшно не нравится. Наверное, ты считаешь – да и он тоже, – что я ничего не замечаю, но… это уже напоминает какой-то… психоз. Я думаю, его нужно показать врачу.
   Левшиц поглядел на нее, будто ослышался:
   – Если я правильно понял – психиатру? Та возвела очи горе:
   – Ну не ортопеду же!
   – Черт возьми, Лера! – вспылил Левшиц. – Нашему сыну всего восемь лет! А ты считаешь, что у него не все в порядке с головой только потому, что…
   – Тише, ты его разбудишь, – предупредила, в свою очередь, Валерия.
   – Он ведь еще ребенок, – Левшиц перешел на громкий шепот, – да и приболел к тому же. Даже все его друзья – где они теперь?
   Он сел на стул у письменного стола, а затем, как-то мгновенно успокоившись, мягким движением руки усадил Валерию себе на одно колено.
   – И где же они теперь? На нас всех повлиял этот переезд. Я вот, например, сам еще не успел отойти толком. А что касается этих ниток… Пускай себе, если ему так спокойнее.
   – Извини, – ответила Валерия, помолчав минуту. – Наверное, ты прав. Я переборщила.
   – Останешься с ним еще на пару часов?
   – Нет. – Она изобразила усталое подобие улыбки. – Думаю, уже нет необходимости.
   – Идем спать? – Михаил покачал ее на ноге. Валерия задумчиво посмотрела куда-то вверх:
   – А что, есть другие предложения?
   – Возможно.
   – Тогда я готова их выслушать.

   В оставшиеся дни августа в жизни семьи Левшиц не случилось ничего особо примечательного. Если не иметь в виду постоянное напряжение в детской, витавшее как атмосферное электричество перед грозой, которое чувствовал Назар. Которое временами улавливал его отец. Дважды за это время их посещал участковый врач, совсем еще молодая женщина – она заверила Валерию, что никаких осложнений пока не наблюдает и, похоже, корь пройдет без последствий. И согласилась продлить ее больничный до середины сентября, а Назар мог рассчитывать на две лишние недели каникул. На это известие он среагировал довольно сдержанно, только кивнул и спросил, успеет ли полностью исчезнуть сыпь – не хотелось появиться в новом классе, напоминая двуногий пятнистый гриб. Докторша рассмеялась и сказала, что все будет в порядке, но кое-что зависит от его собственной кожи.
   Тридцатое августа он заметными темпами пошел на поправку, однако продолжал внутренне беспокоиться, что может не успеть полностью избавиться от сыпи до появления в новой школе. Весь следующий день Назар провел, обдумывая эту проблему, а под вечер наконец признался себе, что на самом деле его тревожит совершенно другое – сыпь была только поводом.
   Он ждал.

   Это случилось, когда август передает бесконечную круговую эстафету сентябрю, – «Сторож» впервые сработал.
   Назар моментально открыл глаза, ни секунды не сомневаясь в том, что звон колокольчика не мог ему почудиться или присниться. К тому же он недавно вставал попить воды и едва успел опуститься до той зыбкой границы, где дрема переходит в настоящий сон.
   Детская, как и прежде, была залита приглушенным светом настольной лампы, в квартире стояла тишина, родители давно спали. Вызванные Назаром стрелки указывали на половину третьего… или чуть больше.
   Плинк!.. – звякнул колокольчик. «Сторож», как верный пес, все это время оставался начеку. И вот наконец настала пора исполнить свой долг. Плинк!.. – но только один раз, будто Стучащий По Трубам хотел лишь намекнуть о своем присутствии.
   А может быть, обнаружив, что его появление не осталось незамеченным, решил затаиться.
   «Он точно был здесь, точно был… Пылью несет так, словно мама не убирала в комнате целый год». – Назар лежал с гулко ухающим сердцем в груди, гадая, убрался ли монстр восвояси (где это? куда он уходит?) или терпеливо выжидает прямо под ним, осторожно изучая паутину сторожевых капроновых нитей из катушки для воздушного змея, змея, взятого в плен и доблестно погибшего в неравном бою с высоченным кленом год назад…
   Изучает и ждет, прислушиваясь к его дыханию.
   В таком случае он уже знает, что Назар не спит.
   Или…
   Назар против воли подскочил, когда по днищу кровати заскребло. И, покрываясь липким, отвратительно щекочущим под мышками потом, весь превратился в слух. Во рту снова пересохло от страха. Еще заскребло… раз… другой… Будто мышь под половицей. Огромная, косматая – каких не бывает.
   Когти.
   Длинные и острые, смертельно опасные.
   Потом снова наступила тишина. И это было еще хуже, чем скреб когтей буки. Назар никогда не думал, что тишина способна быть настолько гнетущей. И как назло, в этот момент ее ничто не нарушало, будто весь окружающий мир прислушивался вместе с ним.
   Но это не помешало Назару удивиться, почему «Сторож» теперь молчит, если бабай все еще находится у него под кроватью? Ведь поперечные нити были натянуты всего в десяти-пятнадцати сантиметрах над уровнем пола. А чудовище, насколько он предполагал, тянуло габаритами на крупного взрослого мужчину. Может, не настолько крупного, как его отец, но как ему это удается?
   Плинк!.. – опять коротко звякнул колокольчик.

   Я ВСЕ ЕЩЕ ЗДЕСЬ, ДРУЖОК, Я УМЕЮ ЖДАТЬ, У НАС ВПЕРЕДИ МНОГО ВРЕМЕНИ

   «Когда-нибудь он все равно доберется до меня», – с ужасом подумал Назар.
   «Сторож» его не остановит.
   Несколько минут тянулось безмолвие.
   И Назар заподозрил неладное: что, если чудовищу удалось отцепить колокольчик, лишив «сигнализацию» голоса?
   Он осторожно перебрался в ноги кровати и, перегнувшись через спинку, посмотрел вниз. Колокольчик, невредимый, висел на месте. Назар облегченно вздохнул – нет, конечно, чтобы дотянуться до него, монстру пришлось бы наделать гораздо больше шума, каким бы хитрым и проворным он ни был.
   – Что, не вышло? На-ка выкуси! – торжествующе ухмыльнулся Назар. И даже сунул кукиш между ножек кровати, правда, быстро одернув руку назад. – На, отсоси, гнида пыльная! Трахни себя в зад, если есть чем! – Его внезапно обуяла безудержная радость, оттеснившая страх в далекие темные закоулки.
   Колокольчик вновь дернулся: плинк-плинн-н!.. Но теперь Назара это только сильнее раззадорило.
   – Ну давай, давай! Как успехи, страхоебище? Давай еще! Что-то не выходит, членосос? Давай! Потрахайся со своей волосатой задницей!
   Плинк-плинк-плиннн-н!.. – ответил колокольчик, на сей раз уже энергичнее.
   – О!.. – Кровать под Назаром задрожала и слегка сдвинулась с места, по днищу со скрежетом полоснули когти. – Что, дрын не достает? Тяни сильнее! Тяни, рыло волохатое!
   Кровать заходила ходуном не на шутку.
   – Может, подкинуть вазелина? – хохотнул Назар, уже совершенно позабыв о своем недавнем страхе. Теперь ему было страшно весело, чертовски весело, даже как-то пугающе весело.
   – Давай, пугало! Говножор!
   Плинк-плинк-плинк!..
   – Давай! – Назар даже не заметил, что, войдя окончательно в раж, смеется в полный голос. – Вот это да! Как успехи, образина?
   Было слышно, как, уже не стесняясь, под кроватью возится кто-то большой, огромный – Назар мог без труда различить сухое сопение.
   Колокольчик буквально взбесился.
   – Давай! Ну да… – Назар вдруг осекся, мигом лишившись своей странной веселости.
   Что-то произошло.
   Кажется… какой-то новый звук?
   И вот опять.
   Будто лопнула струна.
   Назар переполз на середину кровати и только сейчас заметил, что она уже давно стоит неподвижно. «Сторож» тоже почему-то молчал. Назар зябко поежился, хотя его прошиб пот. Страх вернулся. Недавняя безумная скачка на кровати казалась сном. Неужели все это только что происходило?! – он не мог в это поверить.
   Зубы застучали, как кастаньеты, – то ли от холода, то ли от внезапно вернувшегося ужаса, а может, и от того, и от другого вместе. Назар укрылся одеялом, чтобы согреться, но тут же подскочил, потому что где-то под ним вновь лопнула невидимая струна.
   Будто сошедший с ума басист размеренно рвал струны своей гитары…
   Назар вдруг понял, что если сейчас же не бросится в туалет, то напустит прямо в постель.
   Туон-нг!.. – лопнула новая струна, и его мочевой пузырь едва не дал течь.
   Он секунду прикидывал, как ловчее соскочить с кровати – и как можно дальше от нее приземлиться, – чтобы монстр не успел схватить его за ногу, затем прыгнул и бросился в уборную.
   Еще по пути в туалет до него дошло: звуки лопнувших струн означали одно – чудовище рвало нити…

   Михаил Левшиц приподнялся на локте, сонно моргая глазами.
   Вроде бы из комнаты Назара доносился какой-то тусклый приглушенный звон, похоже колокольчика. Нуда, напомнил он себе, того самого, что парень подвесил в ногах кровати. К этой… как ее?., самодельной сигнализации на чудищ. Но не поздновато ли для игр?
   Что-то тут не так.
   Левшиц опустил ноги на пол и снова прислушался. Может, показалось? Да нет, не показалось—вот затилинькало опять. Самый обычный колокольчик, из тех, что используют для рыбацких снастей. Не слишком-то и музыкальный, если откровенно. Странно, что он вообще его услышал сквозь сон – у стен вполне приличная звукоизоляция. Если бы не полная тишина в доме… А это что? Голос Назара? То ли плачет, то ли смеется…
   Странно, черт возьми!
   Он нащупал в темноте шлепанцы, сунул ноги и поднялся, намереваясь выяснить, какого дьявола там происходит: последние полминуты колокольчик тренькал не переставая.
   И вдруг умолк. Левшицу почему-то стало не по себе. Он перегнулся через спящую жену и зажег бра. Свет упал на лицо Валерии, она чуть пошевелилась, но не проснулась. Впрочем, она обычно спала менее чутко, чем он.
   Из детской по-прежнему больше не доносилось ни звука. Но было что-то настораживающее в этой восстановившейся тишине. Что-то тут не так, повторил себе Левшиц, открывая дверь комнаты и выходя в коридор.
   На ковровую дорожку узкой полосой падал свет, проникая через щель между полом и дверью детской. От настольной лампы.
   Он уже собрался заглянуть в комнату сына и даже начал поворачивать дверную ручку, когда услышал стон Валерии. Сперва сонный, а затем испуганный и сдавленный, будто кто-то зажал ей рот.
   Мгновенно утратив интерес к детской, Левшиц ринулся в спальню. И едва не закричал, увидев представшее перед ним зрелище.
   Валерия, будто в пароксизме эпилептического припадка, извивалась на диване, комкая отброшенное в ноги одеяло. Лицо посинело, радужные оболочки зрачков почти целиком закатились вверх, обнажая неправдоподобно огромные белки глаз, руки бешено колотили по постели. Скованный ужасом, Левшиц не мог оторвать взгляда от длинных когтистых лап, покрытых темно-серой густой шерстью, душивших ее за горло. По щекам тянулись глубокие кровоточащие царапины. Лапы высовывались из-под подушки Валерии, но в первый момент Левшипу показалось, что они растут прямо из ее боков.
   Валерия внезапно застыла, перестав сучить ногами, судорожно дернулась последний раз и безвольно вытянулась вдоль дивана. А он и дальше не мог двинуться с места, будто его ступни приколочены гвоздями к полу.
   Мохнатые серые лапы разжали горло Валерии и с трущимся звуком втянулись под подушку. Длинный коготь распорол наволочку у левого виска. Глаза Валерии так и остались открытыми, на лице, обращенном к Левшипу, застыла могильная улыбка. Вокруг витал невероятно сильный запах старой пыли.
   – Бог ты мой… – потрясенно прошептал Левшиц. – Господи… этого не может быть… Лера… – Он стал, будто в трансе, приближаться к дивану. – Лера…
   И в этот момент из детской заполошно завопил Назар.
   Левшиц медленно перевел расширенные от ужаса глаза с мертвой жены на дверь спальни и сделал первый неверный шаг в ее сторону. Второй не вышел – что-то мелькнуло из-под дивана и крепко схватило его за лодыжку. Он потерял равновесие и грянулся об пол…
   С кровати. Это спасло его от продолжения кошмара.
   Левшиц выругался и поднялся на ноги, одновременно потирая ушибленный крестец и смахивая с лица обильно выступивший пот.
   Жена как ни в чем не бывало посапывала у стены, но его все еще трясло от пережитого во сне шока. Препаскуднейший сон. Если Назару привиделось что-то подобное в ту ночь, то совсем не удивительно, что он вяжет нити между кроватными ножками. Еще как не удивительно.
   Оставаясь под властью впечатления, он прислушался, что происходит в квартире. Особенно в комнате сына. Больше всего Левшица беспокоил… колокольчик. Уж слишком явственно он звучал в его кошмаре. Полнейший бред, конечно. Но…
   Нужно было проверить.

   Вернувшись не без должного опасения к себе в комнату, Назар внимательно осмотрелся с порога. Не исключено, что за время его краткого отсутствия чудовище успело выбраться наружу и теперь поджидало где-нибудь сбоку от двери или в другом месте. Однако ничего опасного не заметил. Похоже, бука еще оставался под кроватью. Назар перевел взгляд на нее.
   Нить, идущая по периметру наружной стороны, резко оттянулась от середины в темную глубину, издала туон-нг!.. и обвисла длинными усами сдохшего сома. Колокольчик больше не тренькал, утратив связь с сигнальными «нервами».
   Из-под кровати вынырнула отвратительная морда Того, Кто Стучит По Трубам. Назара передернуло, он попятился, хотя тот не спешил выбираться целиком, а только рассматривал мальчика. Край простыни свешивался ему на макушку.
   И этого хватало, чтобы оторопеть. Назар видел Стучащего По Трубам первый раз по-настоящему. Сходство с его рисунком для фильмоскопа было поразительным, но то являлось лишь бледным намеком на оригинал. С немного вытянутой морды, покрытой темно-серой шерстью, свисали клочья спутавшейся пыли. Два очень близко посаженных маленьких глаза темно поблескивали в свете настольной лампы, вперившись в него холодным буравящим взглядом. Назар пошевелился и отступил вплотную к противоположной стене комнаты. Бабай мгновенно расширил ноздри приплюснутого собачьего носа, скривил несуразно огромный обезьяний рот с вывернутыми наружу черными губищами и с глухим рычанием ощерил два ряда длинных зубов.
   Это был даже не рык, а, скорее, низкое вибрирующее сипение, в котором смешались злоба и голод.
   «Можешь верещать сколько угодно, маленький комок земного праха. Я все равно достану тебя!..» – слова прозвучали у Назара в голове. Нет, не слова – мысли. Пронизывающий бесплотный голос, лишенный интонаций.
   В первый момент Назар решил, что сбрендил. Не могло быть, чтобы монстр с ним так разговаривал– чудовища не должны говорить, не могут!
   «Верещи, маленький человеческий выкормыш… ВЕРЕЩИ! Это тебя уже не спасет. Мне проторен путь сюда, давно проторен… не тобой…»
   От присутствия чужих мыслей в голове Назара едва не выворачивало наизнанку. Чужой, нечеловеческий разум словно дотрагивался до него отвратными липкими пальцами.
   Тут из спальни родителей донесся такой стук-грюк, как будто кто-то роскошно свалился с дивана. И сразу же за этим последовало чертыханье Левшица-старшего. Назар одернул взгляд в сторону, стараясь больше не смотреть монстру прямо в глаза. Тот повел безобразной головой на шум и подался назад, но не опасливо. Раздраженно. Задергал огромными губищами, порциями выплевывая воздух: б'а-б'а!.. б'а!.. б'а-б'ай!.. – звучало это так же отвратно, как и выглядело. Словно выход сероводорода на гнилом болоте.
   Отец, похоже, не торопился возвращаться в постель, заходил по комнате, открыл дверь в коридор…
   Тот, Кто Стучит По Трубам «бакнул» еще раз и ретировался под кровать. На миг их взгляды снова встретились.
   «Я еще вернусь… и полакомлюсь твоим… НЕФЕШ…» – послал бука. И исчез в темноте.
   Назар опустился на корточки, чтобы заглянуть под кровать. Но ничего не увидел, кроме слабого, быстро гаснущего малинового сияния. Через пару секунд оно пропало, наводя на мысли об игре зрения.
   Сегодня он больше не вернется, убежденно сказал себе Назар, может, очень скоро, даже завтра, но – не сегодня.
   Он услышал, как отец идет по коридору, и быстро нырнул под одеяло, повернувшись носом к стене.
   Шаги приблизились, но дверь открылась не сразу. Затем Назар уловил громкое дыхание отца.
   Уже засыпая.

   Левшиц остановился перед дверью детской. Он уже вполне владел собой, хотя до сих пор был частично обескуражен воспоминаниями тошнотворного парализующего ужаса и ощущением собственной всецелой беспомощности в том паскудном сне.
   И вот теперь перед комнатой сына он серьезно взвешивал тот факт, что не знает, как именно поступить, если увидит… точнее, если бы увидел что-то. Что-то странное.
   Утром все это покажется полным идиотизмом, конечно…
   Стараясь не шуметь, он открыл дверь и внимательно осмотрел детскую. Ничего необычного. Назар спал, уткнувшись лицом в настенный коврик. Ничего странного.
   Свесившихся с ножек кровати оборванных нитей он не заметил.

   Еще по возвращении домой из больницы Назар рассудил, что должен скрывать от родителей существование монстра в его комнате. Ему все равно никто не поверит, потому что взрослые не верят в такие вещи. Даже Дедуля-Из-Лифта верил только в плохих людей и дурные места. Взрослые убеждены, что знают все на свете, – его отец с матерью не были исключением и могли поплатиться за эту ошибку.
   Поэтому в то, что взрослые не могут понять или во что не способны поверить, посвящать их нельзя. Для их же пользы. Они бы стали действовать по-своему, прямо нарываясь на неприятности. А Михаил с Валерией находились в опасности и так.
   Назар часто думал об одной строчке из послания, прочитанного в изоляторе, из которой вытекало, что чудовище может напасть и на взрослого. Ему только оставалось гадать, какова природа того таинственного шестистрочия, но…
   Нет, он ничего им не расскажет. Если у него и оставались какие-то колебания, то после того, как он увидел своими глазами Стучащего По Трубам, все сомнения исчезли.
   Ни слова.

Глава 3
Гость

   Ранним утром зазвонил телефон. Он и выдернул Назара в состояние полудремы, прибавив ощущение сильной головной боли и муторно-серого осадка от чего-то, случившегося недавно. Покачиваясь в полусне, как водяная улитка, повисшая между гладью пруда и илистым дном, он отстраненно прислушивался к внешним звукам.
   Трубку телефона снял отец, о чем-то говорил голосом не вовремя разбуженного человека, затем вернулся в комнату родителей и начал что-то объяснять Валерии. Вскоре их разговор перешел в спор. Назара это удивило – даже по серьезному поводу родители препирались не часто, да и кому охота устраивать разборки в столь раннее время.
   Из обрывков фраз, доносившихся в детскую, он понял только одно: к ним кто-то собирался приехать в гости. Скорее всего, уже сегодня.
   Родители снова улеглись, поскольку еще не было и шести часов, однако Назар больше не мог уснуть и отправился на кухню попить воды. По дороге он вспомнил, что сегодня первое сентября, и дети потопают в школу на Первый звонок. Назар подумал, как пойдет на занятия в середине месяца, когда закончится его карантин, но поймал себя на том, что представляет свой старый класс. Теперь у него была новая школа, где он станет учиться с другими ребятами. Совсем вылетело из головы. Он и раньше уже замечал, что если пробуешь что-нибудь вообразить, то в жизни почти всегда все складывается по-иному. Часто это казалось очень несправедливым.
   Попив воды, Назар заметил, что головная боль быстро проходит, и впервые у него нет с утра температуры. Во время последнего визита участковый врач сказала, что он переносит корь легче большинства детей, которых она лечит в их районе, и что у него крепкое здоровье. Валерия, как всегда, поддакивала и вставляла по ходу реплики вроде: «Сейчас так много слабых детей» или «Все из-за экологии». Говорила, как важно заниматься закаливанием, делать вовремя прививки и стучала по столу – тьфу-тьфу-тьфу! – поглядывая на сына так, словно уже видела его нагишом ныряющего в сугроб со свежей прививкой в заднице. Назар не мечтал ни о том ни о другом, но решил, что валяться целыми днями в постели ему страшно надоело, и собирался выпросить у Валерии более свободный режим.
   Вернувшись в детскую, он обратил внимание на оборванные нитки на ножках кровати, и только сейчас к нему разом вернулись воспоминания о прошлой ночи. Чертовски странно было видеть свою кровать в беззаботном утреннем свете – с того же ракурса, что и ночью, когда из-под нее высовывалась омерзительная харя с мерцающими злобными глазками, выдувавшая «б'а-б'а-б'а» и шептавшая у него в сознании…
   Неужели все это происходило в действительности?
   Он не стал себя обманывать – это правда. Пускай и очень похожая на дурной сон, о котором хочется быстрее забыть, но правда.
   В комнате родителей тоже не спали. Перебранка утихла, но разговор продолжался. Назар собирался лечь и дождаться, когда Валерия начнет собирать Михаила на работу, и вдруг уловил какое-то движение за ножкой кровати.
   Нагнувшись, он увидел необычное насекомое. Оно походило на крупного жука размером с половину мизинца, только сзади у него тянулись узкие, раза в полтора длиннее, чем туловище, стрекозиные крылья, сложенные, как хвост павлина. Странная букашка явно предпочитала не высовываться из тени.
   Чтобы лучше рассмотреть находку, Назар осторожно подтолкнул ее указательным пальцем к свету… и резко одернул руку. Ловко увернувшись, насекомое тяпнуло его за палец и юркнуло к самой стене. Назар не успел вовремя заметить у букашки похожих на миниатюрные кусачки жвал. К счастью, палец пострадал не сильно. Лишь две крошечные красные точки на подушечке. Испуг оказался куда большим.
   Несговорчивость букашки его разозлила. Она, вероятно, залетела в окно ночью, правда, Назар таких вот раньше не встречал. Даже за городом, когда они выезжали всей семьей отдохнуть на природе. И слишком уж она была большая, почти со среднюю стрекозу, и какая-то… мраколюбивая, что ли.
   Он все-таки вытолкал ее наружу с помощью ракетки для бадминтона. Насекомое тут же попыталось удрать под кровать, но Назар был к этому готов и перекрыл ему путь заранее приготовленной дощечкой для лепки пластилина. Букашка слепо ткнулась в дощечку головой, расправила стрекозьи крылья и, быстро-быстро двигая короткими толстыми усиками, застрекотала. Где-то в глубине ее полупрозрачной матовой спины неистово билась ярко-малиновая жилка.
   «Она пришла оттуда, откуда и он приходил», – подумал Назар.
   Насекомое попыталось обойти препятствие с фланга.
   Букашка снова намеревалась драпануть; на сей раз уже в сторону письменного стола, однако Назар ловко подсек длиннокрылое насекомое дощечкой, как совком, и выбросил между оконными рамами. Вряд ли ему удалось бы так управиться с обычным крупным насекомым, но чудная букашка становилась на свету чрезвычайно вялой и неповоротливой. Явно бесполезные крылья ее только отягощали. Она коротко стрекотнула и шлепнулась аккурат меж двух пауков, устроивших засаду на мух, залетавших с улицы. Одно крыло влипло в паутину, но насекомое на удивление просто освободилось. Пара охотников сразу засуетилась вокруг жирной добычи, посланной им добрыми паучьими богами. Букашка подпустила одного поближе и схватила его своими жвалами. Движение было таким стремительным, что Назар не успел проследить, как же это произошло. Вот паук перебирает лапками в нескольких сантиметрах от букашки, обходя сбоку, и вот – он уже отчаянно дергается в челюстях-кусачках.
   Другой паук, почуяв неладное, в панике бросился наутек. Но тут же был настигнут, схвачен и съеден целиком. И снова Назар проморгал главный момент, как и с первым пауком.
   Не букашка – настоящий монстр.
   Тут плотное облако на небе ушло в сторону, и на оконную раму упал прямой желтый луч солнца. Длиннокрылая букашка заметалась в поисках спасительного укрытия, застрекотала, а потом вдруг сникла и поползла на брюшке, теряя крылья и оставляя позади себя влажный блестящий след, похожий на сопли. Малиновая жилка внутри потускнела.
   Спустя минуту Назар не мог отыскать даже самых незначительных следов странного насекомого. Оно погибло на солнце, а его останки попросту испарились.
   «Ты не любишь солнце, – подумал Назар, – и он тоже. Поэтому и приходит только ночью».

   Этим утром завтракали все вместе за одним столом. Валерия разрешила Назару подняться и помогла застелить постель. Но взяла слово, что он не станет выходить на балкон или играть на полу.
   Во время завтрака Назар заметил, что у матери испорчено настроение, и предположил, что, наверное, это из-за того раннего звонка. Ели молча, все разговоры в основном сводились к просьбам передать что-нибудь. Приняв после еды лекарства, он вернулся в детскую и, немного подумав, взялся за ремонт «Сторожа».
   Протягивая новые нити вместо порванных, он вдруг почувствовал себя участником странноватой, но невероятно увлекательной игры.
   И очень опасной.
   В катушке осталось чуть больше половины ниток, поэтому Назар разместил поперечные отрезки экономнее, чем в прошлый раз, и пустил в ход нити периметра – что были порваны, однако годились для коротких стежков.
   Вновь ползая на животе под кроватью (и одновременно прислушиваясь, чтобы Валерия не застала его врасплох), Назар уже не впервые обратил внимание на старые отметины от ножек кровати, что отпечатались на лакированной поверхности паркета. Кое-где лак был содран мутными полосами. Еще раньше он заметил похожие следы у противоположной стены комнаты – только те были от кровати меньшего размера: скорее всего, там когда-то стояла детская кроватка.
   Солнце успело переместиться вбок, яркими косыми лучами забралось на две ладони под кровать, и теперь следы выделялись особенно четко. Пахло пылью.
   «Он приходил сюда и раньше, еще до меня».
   Потревоженные его возней мелкие частички пыли щекотали ноздри. Назар несколько раз чихнул, плотно зажимая рот ладонью, чтобы не услышала Валерия.
   «Что произошло? Тогда, с теми детьми? Где они сейчас?»
   У него в сознании будто снова зашевелился бесплотный голос Того, Кто Стучит По Трубам: «Мне проторен путь сюда… давно проторен… не тобой…»
   Значит, тем, кто жил в этой комнате раньше. Назар почему-то испытывал уверенность, что это был мальчик, значительно старше его, уже подросток. А в той, другой кровати, поменьше, спала его младшая сестра…
   Откуда он все это знает? Может быть, дурные места способны каким-то образом передавать не только страхи, но и мысли тех, кто провел в них долгое время, – тем, кто пришел позже? Иначе откуда ему знать о…
   Ведь все это не было его собственными фантазиями, вот в чем дело. Знание было похоже на воспоминания, отрывочные и размытые, словно картинка фильмоскопа с расстроенным фокусом. Потому что это были чужие воспоминания, оставшиеся в этой комнате.
   И еще они успели значительно поблекнуть от времени, словно выцвели или выветрились – как он сам выразился однажды.
   Интересно, что сказал бы по этому поводу Дедуля-Из-Лифта? Он кое-что понимал в теории дурных мест, хотя, как и все взрослые, не верил в монстров.
   Когда «Сторож» был приведен в рабочее состояние, Назар сложил все необходимое для его починки в ящик письменного стола: катушку с капроновыми нитками, похудевшую уже на две трети, моток тонкой медной проволоки, маленькие пассатижи и ножницы. Затем решил немного поиграть в «Тетрис», но нигде не смог его отыскать. По-видимому, игру забыли в больнице.
   «Ну и пусть!» – подумал Назар, ни капли не сожалея. Пусть ее найдет кто-нибудь из детей, которого так же посадят в тот огромный мрачный изолятор, где все ящики в тумбочках исписаны посланиями бывших узников дурного места. И эта мысль Назару понравилась. Только бы не успели сесть батарейки…
   Назар собирался попросить разрешения посмотреть в спальне телевизор, когда в детскую вошел отец. На нем был уже строгий деловой костюм, поскольку вскоре Михаил должен был отправиться в офис; одной рукой Левшиц все еще поправлял темно-синий галстук.
   – Ты уже идешь, пап? – Назар подумал, что тот заглянул попрощаться, как делал всегда, если сын оставался дома и уже не спал.
   – Да, скоро. – Левшиц прошелся по комнате, мельком глянул на кровать, туда, где крепился колокольчик, и присел с краю.
   – Ты хотел что-то сказать, па? – Назару показалось, что отец выглядит несколько виновато. Непривычно было видеть его таким.
   – Дело в том… – начал Левшиц, – что нам придется немного потесниться. На какое-то время, да. У нас будет гость. Приедет сегодня.
   – Тот, что звонил утром? – спросил Назар. Михаил кивнул:
   – Угу, мой старый приятель. Друг детства.
   – И он теперь будет жить у нас? – Назар испытал прилив неприятного волнения, как всегда, когда что-нибудь неожиданно менялось.
   – Нет, не то чтобы долго, – успокаивающим тоном сказал Левшиц. – Думаю, это всего на несколько дней. Точнее не скажу, потому что сам не знаю. У него в семье возникли кое-какие проблемы… ну, в общем, не важно.
   – Поссорился с женой? – предположил вслух Назар и сразу спохватился, что лезет не в свое дело. А взрослые очень не любят, когда кто-то сует нос в их дела, особенно дети. Но, с другой стороны, ведь не он затеял этот разговор, верно?
   – Да, хотят развестись. Или… Честно говоря, я не углублялся, – ответил отец. – Главное, он попросил разрешения пожить у нас некоторое время. А я хотел бы кое о чем попросить тебя.
   – О чем?
   – Во-первых, чтобы ты себя хорошо вел. – Левшиц сделал паузу. – А во-вторых… мы дадим ему твою комнату. Договорились?
   В первый момент Назар не знал, радоваться ему или плакать. Он посмотрел на отца, обдумывая сказанное, хотя понимал, что его слова ничего не изменят. И вдруг у него появилась мысль, что все это очень и очень скверно. Он не знал почему, но чувствовал, что из-за присутствия в доме постороннего человека все может обернуться к худшему. Тем более он совершенно не представлял, о ком именно идет речь.
   – А кто это?
   – Друг детства, – слегка раздраженно повторил Левшиц. – Но ты мне не ответил. Я не хочу, чтобы мы стали из-за этого ссориться.
   – Как сегодня утром с мамой? – вырвалось у Назара. – Она не…
   – Да, она, прямо скажем, не в восторге. И я ее, с какой-то стороны, хорошо понимаю. К тому же еще и ты заболел… Но я не могу ему отказать, понимаешь? Хотя и сам знаю, что все это очень некстати. И если между нами установится понимание, то все окажется намного проще.
   – Ладно, я не против, – кисло ответил Назар. – А я тогда где буду спать?
   – С нами в одной комнате, – быстро произнес Левшиц. – Всего несколько дней, а потом все станет как раньше. Ничего такого, помнишь, как еще недавно мы так и жили: ты, мама и я – вместе. А когда купили эту квартиру, у тебя появилась собственная комната.
   – Угу… – отозвался Назар.
   В принципе, отец был прав – ничего страшного в том, чтобы у них погостил кто-нибудь, не было. Как знать, может, все обернется не плохо, а как раз наоборот. Как знать.
   – Сдвинем два кресла и получится отличная кровать, – продолжал Левшиц, – даже удобнее, чем здесь. А?
   Он собирался было подняться, закончив разговор, но неожиданно сказал:
   – Я занял у него большую сумму денег.
   – Что? – непонимающе посмотрел на него Назар.
   – На покупку этой квартиры, – пояснил Левшиц. – Наших сбережений не хватило бы. Я просто хочу, чтобы меня в доме понимал хотя бы один человек. Вот мама, например, не хочет.
   – И потому вы с ней ругались?
   – Ну, где-то так. Я не хотел говорить ей, что нам пришлось влезть в долги. Пока не позвонил Артур… дядя Артур и не попросился пожить у нас. Я не мог ему отказать, потому что, если бы он не одолжил нам денег, мы не потянули бы эту квартиру. До сего дня мама думала, что мне дали кредит. Так и есть, конечно. И она знает, ведь мы работаем вместе. Я только слегка преувеличил, так как той суммы оказалось недостаточно. А остальное занял у дяди Артура. Потом собирался вернуть и поставить точку, так, чтобы мама ничего не знала; она не одобряет такие вещи. Я старался сделать как лучше, вот и все. Не хотел, чтобы она переживала.
   – А теперь она думает, что ты ее обманул? – Назар вспомнил фразу Валерии, которая долетела в детскую во время спора родителей: «Нужно было предупредить, что мы, оказывается, здесь не полноправные хозяева и обязаны приспосабливаться под кого-то еще!»
   – Дело не совсем в этом, – вздохнул Левшиц. – Просто она недолюбливает дядю Артура. Мама рассердилась потому, что мы должны именно ему. Ведь какая разница, кому возвращать долг – руководству фирмы или… И злится, что придется терпеть его какое-то время у нас дома.
   – А почему она его недо… любливает?
   – Не знаю, он ей никогда не нравился. В школе мы с ним дружили, а когда стали старше, именно он познакомил меня с твоей мамой.
   – Серьезно? – присвистнул Назар. Ему показалось очень странным, что человек, который познакомил когда-то его родителей, раньше ни разу не появлялся у них на старой квартире и заслужил такую нелюбовь его мамы. Он попытался вспомнить, слышал ли когда-нибудь это имя в разговорах, но в памяти ничего не всплыло. Или он не обращал внимания.
   – Можно подумать, – с досадой махнул рукой Левшиц, – я готов оказать ему услугу только из-за долга!
   Он говорил как бы про себя, ни к кому конкретно не обращаясь. Назар лишь сейчас понял, насколько расстроен отец.
   – Почему я не могу выручить старого друга, когда у него проблемы?
   «У меня тоже проблемы, па», – мысленно произнес Назар.
   Прежде чем выйти, Левшиц поцеловал его на прощание.
   – Все будет нормально? Ты мне обещаешь?
   – Я… хорошо.
   – Мне, возможно, сегодня придется задержаться до вечера, я на тебя рассчитываю. И…
   – Что, папа?
   – Постарайся быть вежливым.

   Он честно постарался выполнить обещание и быть вежливым, хотя дядя Артур не понравился Назару с первого взгляда. Да и трудно испытывать симпатию к человеку, из-за которого тебя выставляют из собственной комнаты. Он приехал сразу после обеда. Дядя Артур сверкал располагающей улыбкой, якобы не замечая реакции Валерии на его появление, которая, в отличие от Назара, открыто демонстрировала свою антипатию.
   На плече у гостя висела средних размеров спортивная сумка.
   – Как поживаешь, амиго? – подмигнул он Назару, снимая обувь в прихожей. – Мы с тобой давненько не виделись. Ты меня, конечно, уже не помнишь. – Он проследил взглядом за Валерией, подчеркнуто холодно удалившейся в кухню, и снова повернулся к Назару.
   – Ничего, а вы? – ответил тот.
   Вежливо.
   – Все путем, малыш. Черт, прямо не верится!
   Я знаю твоего отца с такого же вот возраста… сколько тебе сейчас? Восемь? Ну, близнецы-братья, иначе не скажешь.
   Назар кивнул. Он видел фотографии Михаила Левшица в детстве, и часто ему казалось, что он рассматривает себя самого, закинутого в прошлое лет на двадцать. Подобное же мнение высказывали все, кто знал их семью.
   – Куда? – Разувшись, гость поднял сумку с пола и вопросительно глянул на Назара.
   – Вот. – Он указал на дверь детской и пошел вперед.
   – Твои апартаменты, значит, – сказал мужчина, направляясь следом. – Я размещусь здесь, если не возражаешь?
   «Зачем спрашивать, если и так все ясно», – подумал Назар с раздражением.
   Старый друг Левшица опустил сумку на застеленную кровать и осмотрелся.
   – Нормально, – заключил он, словно подводя итог некоему первичному этапу.
   «Для начала меня устроит и такой прием, а там поглядим», – говорил его тон.
   Дядя Артур был ниже отца Назара, заметно щуплее и казался лет на десять старше, хотя они, судя по всему, одногодки. Вероятно, из-за обширных залысин, открывавших голый череп от висков и сливавшихся почти на макушке, напоминая соединение союзнических армий на военной карте, заключивших противника в кольцо. Лицо покрывал загар южных широт, отчего на его фоне контрастно выделялись светло-серые глаза, немного прищуренные, будто у их обладателя не все в порядке со зрением. Но это, скорее, являлось привычкой, поскольку не было похоже, чтобы дядя Артур носил очки. Выражение, словно он все время присматривается, не сходило с его лица, даже когда он улыбался. А улыбаться он не переставал почти что с самого порога.
   – Ветрянка? – поинтересовался гость, расстегивая молнию сумки.
   – Не-а. – Назар машинально поскреб ногтями шелушащуюся сыпь на щеке. – Корь.
   – Понятно.
   Дядя Артур начал раскладывать свои немногочисленные вещи, дававшие повод для надежды, что их хозяин не задержится здесь надолго. Но занимался он этим деловито, раскованно снуя по комнате – что еще меньше понравилось Назару. Гость, похоже, и впрямь чувствовал себя полноправным хозяином у них дома. Во всяком случае, явно рассчитывал на такое положение, пока ему целиком не вернут долг. А произойти это, судя по утреннему разговору с отцом, могло еще не так-то скоро.
   Артур снял с кровати наполовину разобранную сумку, намереваясь поставить ее под письменный стол:
   – Все в порядке? Никаких обид?
   – Она мне там не будет мешать, – сказал Назар. – А вы надолго у нас? – Слова вырвались как-то сами собой.
   – Как карта ляжет, амиго. – Казалось, вопрос его ничуть не смутил. – Как фишка выпадет.
   – А-а-а… – протянул Назар, не сразу уловив сути ответа. Должно быть, дядя Артур имел в виду, что сам точно не знает, потому что все зависит от ситуации. Или что-то вроде того.
   – Держи. – Гость выудил из кармана ярко-синих спортивных брюк начатую пачку жевательной резинки и подбросил в сторону Назара.
   Тот ловко поймал ее одной рукой, но сразу протянул обратно:
   – Спасибо, только я не хочу. Мама говорит, от этого выпадают пломбы.
   – Ну, раз мама говори-ит… – В голосе гостя просквозила плохо скрытая насмешка, он сунул жвачку обратно.
   Назар собирался взять с книжной полки пару каких-нибудь книг или детских журналов, которые ему регулярно покупали родители, – не потому, что испытывал желание засесть за чтение, просто не знал, чем заняться, а главное – чувствовал себя крайне неловко в присутствии дяди Артура, – но на пороге детской в этот момент появилась Валерия:
   – Назар, тебе пора принять лекарства.
   – Угу. – Он сразу же оставил книжную полку в покое.
   – И не торчи тут как истукан, отправляйся в другую комнату.
   – Здесь чем-нибудь кормят? – осведомился гость прежним насмешливым тоном.
   Мама все утро вела себя с ним незаслуженно строго, но Назара это все равно покоробило. Почему они так недо… недолюбливают друг друга?
   – Официант потерял меню, повариха уволилась, – ответствовала Валерия, не удостоив гостя даже мимолетным взглядом. – Я тебя жду, Назар, шевелись!
   До него вдруг дошло, что он замер на месте, таращась на взрослых и ожидая, чем завершится их любопытный, но далеко не дружественный диалог.
   – А если попроще, для примитивных умов?
   – А если для примитивных, – бросила Валерия, направляясь по коридору и подталкивая Назара впереди себя, – я не рассчитывала на квартирантов. Придется потерпеть. Здесь не постоялый двор! – Последнюю фразу она выкрикнула уже из кухни.
   Гость пробормотал что-то неразборчивое и сухо рассмеялся. По лицу Валерии нетрудно было догадаться, о чем она думает.
   Назар выпил все лекарства и отправился в комнату родителей.

   Послеобеденные мультфильмы ему быстро наскучили. Некоторые он видел уже помногу раз, у большинства, что еще не видел – как выяснило переключение каналов, – были однообразные сюжеты, набившие оскомину приколы и суетливая метушня героев по экрану – ничуть не правдоподобнее, чем пестрые картинки в самом обычном сборнике комиксов. Назару нравились другие, те, что были похожи на настоящее кино, с сюжетом и персонажами, в которых легко поверить.
   Когда Назар услышал, как мама позвала дядю Артура обедать, а сама, надев туфли, вышла в магазин, о чем, повысив голос, сообщила из коридора, он окончательно перестал следить за тем, что происходило на экране, и стал думать только о госте.
   Едва тот переступил порог их квартиры, Назару почудилось, что такой же взгляд и те же интонации в голосе ему уже доводилось встречать. Вот только где? Он затруднялся с ответом, поскольку речь шла совсем не о наружности. Внешне дядя Артур не был похож ни на одного из людей, которых Назар видел раньше.
   И все же было в нем нечто общее… с кем-то.
   Но Назару мешала сосредоточиться мысль, что единственной настоящей причиной этой антипатии является его изгнание из комнаты. Как ни пытались обставить ситуацию – его просто выставили. А что до остального, то о госте Назар ничего не знал, чтобы считать его плохим или хорошим, даже не учитывая их с матерью отношений. Мало ли что там могло быть. Тем более что дядя Артур многие годы дружил с его отцом, пускай в детстве. А сейчас – оказал им ценную услугу, одолжив денег на эту квартиру, даже если это не нравилось Валерии.
   И все же. Было в дяде Артуре что-то, скрытое за его постоянной улыбкой и прищуренными блекло-серыми глазами. Что-то недоброе.
   Однако Назар быстро утомился от противоречивых мыслей, касавшихся гостя. Открыл балконную дверь, чтобы выглянуть на минутку, хотя Валерия строго-настрого запретила выходить на улицу. Но ведь никто не умрет, если он только выглянет?
   Дети уже вернулись с первого дня занятий, двор был наполнен их голосами. Девчонки играли в «классики» и резинку, мальчишки гоняли мяч в «квадрат» на расчерченной мелом площадке и набивали «двадцать одно», кружили по двору на велосипедах, мелюзга копошилась в песочницах и каталась на качелях под присмотром старших. Два отряда устроили «перестрелку» и носились между остальными, как под прикрытием; некоторые были заняты игрой, правил которой Назар еще не знал – ему только предстояло стать своим в этом дворе.
   – Позор! Позо-ор! – неожиданно завопил с соседнего балкона всклокоченный мальчишка лет шести с оттопыренными, как локаторы, ушами, тыча в него пальцем. – Позо-о-о-ор!..
   Чья-то рука выдернула его с балкона через дверной проем.
   Назар узнал среди бегающих внизу мальчишек одного из тех немногих, с кем успел познакомиться сразу после переезда, и помахал ему рукой. Мальчишка в длинных джинсовых шортах ниже колен, которого звали Володей, ответил салютом и спросил, почему Назар не появляется во дворе. Он ответил, что заболел корью, демонстрируя сыпь на щеках. Володя с завистью присвистнул и сказал, что и сам был бы не прочь удлинить каникулы на пару недель.
   Потом Назар заметил идущую из магазина Валерию и быстро шмыгнул обратно в квартиру, надеясь, что она не успела его засечь.

   Открыв дверь детской, Назар увидел, как дядя Артур, склонившись над письменным столом, нюхает через бумажную трубочку какой-то белый порошок. Заметив Назара, он быстро сгреб бумажку с порошком и повернулся к нему:
   – Мучачо, тебя не учили, что, прежде чем войти, нужно стучаться? – Назару показалось, глаза дяди Артура странно блестят. Что-то подобное он уже наблюдал, когда взрослые слегка пьянели от спиртного.
   – Мне только нужно взять у себя… – растерявшись, произнес Назар и неприятно удивился, что теперь должен спрашивать позволения войти в свою комнату.
   – А, ну конечно, – более мягко сказал гость, комкая бумажку и пристраивая ее в углу стола. – Бери, бери все, что тебе нужно. – Он даже улыбнулся. Вполне искренне.
   Назар подошел к столу и смущенно остановился.
   – Я… туда. – Он указал вниз.
   – Без проблем, амиго. – Дядя Артур великодушно поднялся и повернулся к окну, осматривая дворовый пейзаж.
   Назар нырнул под стол, где хранил в коробках некоторые из своих вещей. Игры, пару конструкторов, разную мелочь. Здесь же теперь находилась и коробка с поломанным фильмоскопом и «съемочным хозяйством». Но сейчас его интересовала игровая приставка, которую он еще ни разу не включал после переезда. В той же коробке находилось несколько картриджей с его самыми любимыми играми, в основном автогонки.
   Сумка дяди Артура стояла рядом, ее верх на молнии был частично откинут, открывая взгляду Назара содержимое. Кое-что, выглядывавшее между сложенных рубашек, притянуло его внимание. Но дядя Артур в этот момент сказал:
   – Меня интересует одна вещь, амиго. – Назар почему-то решил, что он сейчас спросит о нитках, натянутых между ножками кровати. Но ошибся. – Когда вернется твой отец?
   – Еще, наверное, не скоро, – ответил Назар из-под стола, ворочая коробки в тесном пространстве. Нужная находилась почти в самом низу.
   – У-у… – неопределенно протянул дядя Артур, продолжая смотреть в окно. – А он когда-нибудь звонит с работы?
   – Иногда. Но сегодня он сразу предупредил, что задержится. Он ведь знает, что вы приехали.
   Назар подумал, что приятель отца переживает из-за того, что Левшиц не интересуется его приездом. Но он знал, что после повышения в должности у отца практически не оставалось свободного времени даже на разговоры с мамой, хотя они находились в одном офисе.
   – Все в порядке, – беззаботно отозвался гость, – амиго.
   Дядя Артур постоянно называл его этим непонятным словом.
   – А что такое «амиго»? – спросил Назар, вытащив наконец коробку с приставкой.
   – Это значит – друг. По-испански.
   – Друг… – повторил Назар, разглядывая черную рукоятку пистолета, выглядывающую между вещами в сумке. С рельефным узором, вытисненным на шероховатой поверхности, и с выступающим вперед козырьком вставленной обоймы. Он был уверен, что пистолет настоящий, хотя видел оружие своими глазами впервые.
   Назар выбрался из-под стола вместе с коробкой, стараясь сохранить вид, будто ничего необычного не заметил. Однако рукоятка пистолета все еще продолжала стоять у него перед глазами. Черт! – сейчас в той сумке под его столом был настоящий пистолет!
   Неужели дядя Артур – давний друг отца – оказался бандитом?!
   Ведь на секретного агента он совсем не похож. Но это, конечно, еще ничего не доказывало. И потом, оружие могут иметь не только преступники или агенты. Однажды он слышал, как отец рассказывал матери, что у многих из руководства их фирмы есть разрешение на огнестрельное оружие. Так почему же такое разрешение не мог иметь и дядя Артур?
   Может, это все из-за того белого порошка, что он нюхал с помощью маленькой бумажной трубочки, – потому что это был наркотик, да? Что-то подобное Назар видел в фильмах много раз. О плохих парнях.
   Когда он повернулся к выходу, гость остановил его, опустив руку на плечо. Его глаза стали блестеть еще заметнее.
   – В следующий раз… амиго… не забудь постучать в дверь. – Он улыбался, но не просил.
   Предупреждал.
   Назар быстро кивнул, сунул коробку под мышку и почти выбежал из детской с холодными мурашками по телу. Скорее бы вернулся отец, потому что дядя Артур – плохой человек.
   Едва успев войти в комнату родителей, Назар получил увесистую оплеуху от Валерии.
   – За что?! – От неожиданности он выронил коробку с приставкой на пол.
   – Чтоб больше не смел ходить туда! – прошипела Валерия и отвернулась к гладильной доске. Добавила тем отчужденным тоном, с каким не расставалась с утра: – Пока он здесь, чтобы не смел. Запомни это.
   – Но это ведь моя комната! – опешив, всхлипнул Назар. Ухо немилосердно горело от оплеухи, и он еле одерживался, чтобы не разреветься как пятилетний. Но совсем не от боли, а потому что не понимал, что происходит. Это было несправедливо!
   Он выбежал из комнаты родителей и заперся в кухне.

   Там он сумел взять себя в руки и немного успокоился. С появлением дяди Артура Валерию словно подменили. Он никогда раньше не видел ее такой. Озлобленная, чужая…
   Ухо по-прежнему болело, но Назар так и не понял, в чем именно провинился. «Скорее бы вернулся папа», – подумал он в который раз. Михаил ни разу не поднял на него руку без серьезного повода, а когда наказывал, не был таким ожесточенным. И всегда было ясно за что! Сидя в кухне, Назар подумал, что любит отца намного больше, чем ее. И так будет всегда, даже когда он вырастет. И совсем не потому, что он мальчик. Не только потому.
   Он налил себе в стакан воды из чайника, а когда надевал свисток обратно на носик, тот выскользнул из пальцев и закатился за плиту. Назар просунул руку в узкий зазор между кухонной тумбой и плитой, пытаясь его нащупать. Свисток, к его радости, укатился не далеко. На обратном ходу рука Назара что-то зацепила – какой-то небольшой предмет, лежавший в том месте, где линолеум подходил к плинтусу. Этот предмет на ошупь показался ему плоским и круглым, слегка скользким с одной стороны.
   Чтобы было сподручнее вытащить находку, Назар сначала достал свисток, водрузил на место, а затем вновь запустил руку в щель. Оказалось, неизвестный предмет был еще к чему-то привязан. Он заглянул внутрь и увидел, что держит средних размеров круглый значок. Назар уже встречал такие: улыбающаяся рожица на желтом фоне – просто две точки вместо глаз и изогнутая концами вверх линия. Светло-желтый фон делал его похожим на миниатюрное улыбающееся солнце.
   К скобке значка была привязана простая синяя нитка, уходящая под линолеум. Назар едва мог дотянуться туда рукой, однако после минутных усилий ему удалось нащупать край сложенных в несколько раз листов бумаги и извлечь их наружу. Нитка опутывала листы таким образом, что возникало сходство с воздушным змеем и почтовой бандеролью одновременно. Листы местами были перепачканы, в изгибах гнездилась пыль, бумага слегка пожелтела. Похоже, они пролежали там долгое время.
   Осторожно, чтобы не порвать бумагу, Назар разорвал нитки, стал по очереди разворачивать листы, которых оказалось пять, но еще до того, как прочитал первую строчку, понял – почувствовал, – что именно попало ему в руки.
   Сердце рвануло в бешеном спурте. Мысли о недавней несправедливости Валерии и незваном госте в их доме мгновенно отдалились куда-то далеко-далеко, словно все это оказалось вырванным из поля зрения яркой вспышкой.
   Потому что в руках он держал письмо мальчика, который когда-то жил в его комнате. Того самого, о котором Назар уже давно знал.

Глава 4
Неприятности

   Первого же взгляда на развернутый лист было достаточно, чтобы увидеть: послание писалось в спешке, автор либо готовился прервать его в любой момент, либо вообще не верил, что успеет закончить. Об этом свидетельствовали крупные нервно пляшущие буквы с беспорядочно меняющимся углом наклона. Казалось просто невероятным, что письменные символы одним только своим видом способны так ясно выразить эмоции автора и атмосферу, в которой писались.
   Назара будто волной накрыло ощущение того дня, всей той обстановки. Ему почудилось: еще немного – и он увидит мальчика, скорее подростка, лет четырнадцати или пятнадцати, склонившегося над листом бумаги с простым карандашом в руке в своей нынешней комнате, только несколько иной, такой, какой она была тогда. В любой момент за дверью могут раздаться шаги, шаги, означающие… Но не звучат. Пока еще. Это случай, которым нельзя не воспользоваться, – это слишком щедрый подарок, время еще никогда не казалось столь ценным. Мальчик склоняется ниже и начинает писать. И – странная деталь – его чуб, нависший над столом, почти таким же, как у Назара, и стоящим почти так же, причудливо, неестественно выбелен сединой…
   И наверное, какую-то ничтожную долю мгновения Назар действительно видел эту картину.
   Он опустился на табурет, возбужденно дыша, будто после стремительного бега, и разгладил листы ладонью. Бумага отозвалась шуршащим шепотком, словно ей самой хотелось рассказать обо всем, словно подгоняла его и убеждала отбросить страх.
   Но Назар медлил, оттягивая время. Освободил от ниток значок с улыбающейся рожицей, сунул в карман домашних спортивных брюк.
   И только затем стал читать.

Было выведено в верху первой страницы большими, приковывающими взгляд буквами. Ниже начиналось послание:

Назар перевернул очередную страницу и оглянулся на дверь кухни, поскольку ему показалось, что дядя Артур вышел из детской в коридор. Вскоре выяснилось, что он направился в комнату родителей составить компанию Валерии. Вероятно, хотел просто поговорить с ней. Что ж, похоже, им действительно не помешало бы отыскать общий язык, особенно если гость планировал задержаться у них дольше чем до завтрашнего дня. Хотя Назар, разумеется, предпочел бы, чтобы дядя Артур никогда не появлялся в их доме вообще.
Он вернулся к чтению.

Дальше письмо прерывалось. Ниже следовала приписка торопливыми, почти нечитаемыми каракулями, в которых Назар сумел разобрать что-то вроде:

Что бы тогда ни случилось, дальше шло уже более аккуратным почерком:

Ниже Назар заметил, что почерк снова несколько изменился.

   На этом послание обрывалось.

   Сложив письмо, Назар медленно поднялся из-за стола, скрутил листы в трубочку и подумал, что не мешало бы их куда-нибудь спрятать подальше от сторонних глаз. Он так и не узнал имени мальчика, написавшего письмо, как и даты, когда оно было отправлено. Потому что «они пришли» за ним. Оставшегося в его распоряжении времени едва хватило лишь на то, чтобы спрятать послание на кухне, обмотав ниткой и привязав к ярко-желтому значку с улыбающейся рожицей, будто к поплавку.
   Возможно, если бы Назар заметил его в день переезда, то многое тогда сложилось бы иначе. Поверил бы он этой находке или счел бы бредом умалишенного? Кто знает. Теперь же он из послания не открыл для себя почти ничего нового.
   Впрочем, кое-что оно прояснило: во-первых, Назар убедился в правильности своих выводов – в его нынешней комнате действительно жили двое других детей, ставших жертвами – каждый по-своему – того лохматого монстра, хотя автор письма не стал его детально описывать; во-вторых, нашел подтверждение тому, что говорил Дедуля-Из-Лифта о дурных местах и детских страхах. В-третьих – Назар узнал о существовании некоего туннеля, из которого является чудовище. Он вспомнил о затухающем малиновом сиянии, виденном им, когда прошлой ночью он заглянул под кровать. И как-то сам собой перед его глазами всплыл тот день, когда они с отцом расставляли мебель в его комнате. То, что кровать оказалась именно в том самом месте, наверняка спасло Назару жизнь. Решение было чисто интуитивным.
   Однако о некоторых важных, по мнению Назара, вещах в письме не упоминалось вообще. Либо на это не хватило времени, либо безымянный мальчик о них просто ничего не знал. Например, о букашках, без следа исчезающих на солнце (но зато он что-то написал о дневном свете, которого опасается чудовище, о каком-то излучении, так?). О сигналах по отопительным трубам. О тех признаках его близкого присутствия, кроме запаха пыли, – взять хотя бы случай с фильмоскопом. И никаких намеков на бук, бабаев и на то, что Стучащий По Трубам способен разговаривать мыслями, если посмотреть ему прямо в глаза. Будто он и безымянный мальчик видели и воспринимали это чудовище по-разному.
   Что до изложенной в послании теории происхождения таких вот монстров, Назар ничего не понял, кроме одного: они могли появиться благодаря неким сверхъестественным существам, называемыми «ангелами», которые – если он правильно разобрался со словом «совокуплялись» – родились потом у животных. Или наоборот? Нет, из этого он совершенно ничего не понял. А о книге под названием «Библия» вообще слышал впервые. Вот в отношении слова «Бог» было проще. Валерия и Михаил довольно часто его употребляли в выражениях вроде «О боже» или «бог его знает» – правда, Назару это ничего не давало.
   Выходит, послание, которое его так сильно взволновало, оказалось абсолютно бесполезным?

   Он все еще стоял посреди кухни, раздумывая об укромном месте для письма – но не настолько труднодоступном, как тайник за плитой, чтобы при необходимости его можно было легко достать и перечитать снова, – когда услышал из комнаты родителей кое-что такое, что ему сразу не понравилось.
   Назар выбежал в коридор. Похоже, намерение гостя найти общий язык с хозяйкой успеха не принесло. И даже наоборот.
   – Отпусти, подонок! – шипела Валерия, явно стараясь не перейти на крик.
   Назар уловил звук толкотни. Но приблизиться к двери комнаты, а тем более войти в нее не решился.
   – Что-то изменилось, о чем я не знаю? – насмешливо вопросил гость. – В чем дело, может…
   – Ты пьян как… О боже, ты что – начал колоться? Немедленно ОТПУСТИ! – Ей, кажется, удалось высвободиться.
   – Что я начал – мое дело. И я не предлагаю тебе со мной играть в покер. Только немного воспоминаний, общих воспоминаний. Ничего больше.
   – Что ты мелешь! Каких, к черту, воспоминаний?! Это было всего раз, а я была еще совсем сопливой дурой и тогда еще не знала отца моего сына.
   – О, как высокопарно! Тише, а то твой сын получит отличную возможность почерпнуть кое-какие любопытные сведения из биографии своей мамаши, которыми она вряд ли жаждет поделиться. Нет? Но лично я не против их обсудить. И обещаю, что не пожалеешь.
   – Да кем ты себя возомнил? Если хочешь знать, – в голосе Валерии звенело презрение, – я ни разу о том вечере не вспоминала, пока ты сейчас не напомнил! Это было… грязно и отвратительно…
   – Да ну? – хохотнул гость. – Помнится, в тот раз ты сообщила нечто прямо противоположное. Или это время оказало такое любопытное влияние на твою память? Знаешь, по-моему, ты нисколько не изменилась, как бы теперь ни пыталась изображать из себя… Снежную Королеву.
   Назар вдруг вспомнил, кого с самого начала ему напомнил дядя Артур. Белобрысую. Хотя во внешности у них не было ничего общего. Но – ив этом заключалось их единственное и не сразу уловимое сходство – дядя Артур тоже был Шутливым Оборотнем. А сейчас он как раз был уверен, что никто не видит и не слышит, как он разговаривает с его мамой. Только этого Оборотня не интересовали дети. И в его сумке лежал настоящий пистолет.
   – Нравится, когда тебя смешивают с дерьмом? Тогда начинаешь чувствовать себя настоящим мужчиной? – ядовито усмехнулась Валерия. – Еще раз прикоснешься ко мне, и я выцарапаю тебе глаза.
   – Ты права, теперь у меня и не встанет, – ответил ей в тон дядя Артур. – Но в остальном…
   – В остальном? – задохнувшись Валерия от негодования. – Думаешь, я не догадываюсь, почему ты здесь появился и что у тебя за проблемы? Семья! Как бы не так! Прячешься от своих подельщиков или от кого-то еще. Хватит! Завтра мне выходить на работу – и не рассчитывай, что я позволю такому выродку, как ты, оставаться наедине с моим сыном. Даже не надейся. Поэтому сегодня же, максимум завтра, ты уберешься ко всем чертям из моего дома. Ты понял меня? И тогда, может быть, я ничего не расскажу Левшипу. О том, что ты позволил себе. Он от тебя и мокрого места не оставит, хотя и имел глупость связаться с таким подонком через столько лет.
   – Вот как? И с чего начнешь? В таком случае, сперва хорошенько взвесь, как он обрадуется новости, что его целомудренная женушка однажды была не прочь перепихнуться с его старым корешем. Небось пришлось постараться, изображая девственницу? Ну, так как насчет этого, Королева?
   – Прекрати, мы оба прекрасно знаем, что это было задолго до нашего с ним знакомства. И… я не изображала девственницу! – вспыхнула Валерия.
   – Только забыла посвятить в некоторые детали нашего общего друга, молчала все эти годы, верно? И не только в отношении меня, а и тех, что были раньше. Напомнить имена? Или возомнила, будто в нашей старой доброй тусовке было принято хранить подобные секреты? А ведь он тоже многих знает.
   Валерия не нашлась, что ответить.
   – Короче, я останусь здесь столько, сколько сочту нужным. Считай это очень выгодной сделкой. А что касается лично тебя… – Он цинично хмыкнул и поцокал языком. – Как-нибудь переживу. Уверен, ты и ему теперь даешь только по праздникам…
   На последнем слове гость осекся, поскольку Валерия влепила ему пощечину. Почти следом раздался звук еще одного звонкого шлепка, но на этот раз вскрикнула уже она.
   – Куда ты тянешь свои руки, сучка!
   Дальше Назар помнил себя только с момента, когда ворвался в комнату.
   – Не трогай мою маму! – Он с лету врезался головой прямо в живот мужчины, но тут же отлетел кубарем и упал на пол, сбитый сильным толчком в грудь.
   – Назар!.. – Ошеломленная Валерия бросилась к нему.
   – Неплохо для сопляка, – с ухмылкой прокомментировал гость. Он стоял широко расставив ноги и пристально смотрел только на лежащего Назара. – А теперь усвой, мучачо: ты ничего не видел и ничего не слышал. Ничего не произошло. Так будет лучше для всех. Если не веришь, спроси у своей мамаши.
   Он вышел из комнаты, оставив Назара и Валерию одних. Вышел так, будто действительно ничего особенного не случилось.
   – Он сильно ударил тебя? – Валерия, закусив губу, во все глаза смотрела на Назара. – Куда? Я просто не понимаю, как все это могло… – Она старалась держаться, но он все равно заметил, что мать вот-вот разрыдается.
   – Ничего. Все нормально, – ответил Назар, поднимаясь с пола. – Он просто толкнул меня. А тебе не больно?
   – Ты имеешь в виду… – Она повернула голову так, чтобы не было видно порозовевшей щеки. – Нет-нет. Это вышло случайно. Все уже хорошо. Господи, сынок, прости! – Валерия прижала его к себе. – Я не хотела тогда тебя ударить. Я сорвалась. Мне совсем не хотелось делать тебе больно. Сначала я, потом этот… Просто не верится, что ты уже так вырос. Ты действительно пришел заступиться за меня?
   – Мама… – Назар отстранился от нее. Не резко, но твердо. – Он сказал… Ты что, правда не станешь рассказывать папе? Об этом.
   По лицу Валерии проскользнула тень испуга. Взгляд на миг стал как у затравленной собаки.
   – Ты все слышал?
   – Что? – Он никогда не видел в ее глазах такого выражения и не сразу сообразил, что она имеет в виду.
   – О чем… мы говорили. – Она отчаянно пыталась отгадать ответ, вглядываясь в его лицо.
   – Я только услышал, как вы ругаетесь, – тактично соврал Назар, пожимая плечами, хотя стал свидетелем почти всего их разговора и очень многое понял из него – слишком многое, о чем предпочел бы никогда не знать, – а также начисто опровергая заблуждение большинства взрослых, будто дети не способны блестяще владеть собой в сложных ситуациях. По крайней мере, иногда.
   – Это хорошо. – Лицо Валерии облегченно расслабилось.
   – Когда папа узнает… – начал было Назар, не сомневаясь, что мама теперь его обязательно поддержит.
   Но та прервала его, коснувшись губ указательным пальцем:
   – Если ты меня любишь, то ничего не станешь рассказывать папе. Хорошо?
   «Если ты меня любишь» был удар ниже пояса, но Валерия прибегла к этому нечестному приему впервые в жизни. Во всяком случае, в отношении Назара.
   – Договорились? Это очень важно. А с этим, – она кивнула в сторону двери, – я что-нибудь обязательно придумаю. Он здесь долго не задержится.
   – Ма, а он бандит? – серьезно глядя на мать, спросил Назар.
   – Бандит? Не знаю, не уверена. Он долго жил на Кубе, потом перебрался куда-то в Центральную Америку. Не думаю, что именно это могло на него повлиять, и даже не представляю, чем он там занимался, но когда он оттуда вернулся, то заметно изменился. В худшую сторону. Да он и так не был… А почему ты спросил?
   – Не знаю. Так просто. – Назар опустил глаза. – Может быть, нужно рассказать про него. Почему ты не хочешь? Ведь он ударил тебя.
   Валерия снова прижала его к себе. Назар услышал, как часто бьется сердце у нее в груди, и понял, что любит ее не меньше, чем отца. Просто иначе, чуть-чуть иначе. Но любит их обоих одинаково.
   – Понимаешь, когда-то очень давно – когда тебя еще не было на свете – я совершила одну большую ошибку. Я вообще была не такой, как сейчас. И теперь это может серьезно повлиять на наши с папой отношения.
   – А дядя Артур может рассказать ему… ну, об этой ошибке, – уверенно сказал Назар, скорее утверждая, чем спрашивая.
   Она молча кивнула.
   – Хорошо, я ничего не расскажу.
   Валерия улыбнулась, впервые за весь день.
   – Спасибо. Я люблю тебя. И постараюсь, чтобы он скоро оставил нас в покое.
   «Я тоже люблю тебя, мама, – мысленно ответил Назар. – И знаю, что делать».

   – Ты не забыла, что твоего выхода ожидают уже завтра? – напомнил Левшиц жене, вернувшись вечером домой, когда семья собралась за столом ужинать. Гость отказался к ним присоединиться, сославшись на то, что еще не голоден. – Работы накопилось невпроворот. Кое-что я постарался подогнать за тебя, но… сама понимаешь.
   – Помню, – кивнула Валерия, накладывая зеленый салат в тарелку Назара. – Завтра займусь. Но появлюсь, скорее всего, после обеда. Нужно решить кое-какие вопросы. – Назар ощутил на себе ее мимолетный взгляд, хотя, возможно, это ему лишь показалось.
   – Как прошел день? – спросил Левшиц. – Не скучали?
   – Тут соскучишься!.. – фыркнула Валерия, но вполне буднично.
   Впрочем, Левшиц-старший не отличался особой проницательностью в повседневной жизни. Поэтому, вернувшись с работы, он не заметил ничего подозрительного в поведении домочадцев, способного навести на мысли, будто что-то успело случиться в его отсутствие, и спокойно проглотил эту фразу вместе с кусочком печени и жареным луком.
   Назар покраснел, но Михаил в тот момент не смотрел на него.
   Пока родители продолжали обмениваться фразами, он исподтишка наблюдал за матерью, не переставая поражаться, насколько ей удается вести себя естественно. Поражаться и в то же время испытывать уколы обиды за отца. Уж чересчур близко все это граничило с лицемерием.
   Вообще, в последнее время Назар невольно увидел мать с другой стороны, о которой ничего не знал и даже не догадывался о ее существовании. Он словно повстречал совершенно незнакомую ему женщину – которую так же звали и которая внешне была очень похожа на Валерию. И дело состояло не в том скверном открытии, что когда-то, как она сама выразилась, «она была не такой, как сейчас». Просто эта – другая – Валерия пришлась ему совсем не по душе. И еще ее оказалось как-то уж слишком много для первого раза.
   Странным образом это совпадало с вторжением в его жизнь Того, Кто Стучит По Трубам, будто те события, что произошли с Назаром со дня переезда в новый дом, послужили толчком чему-то. Толчком, после которого Назар начал одно за другим совершать великие открытия. Множество великих открытий. И, как правило, не самых приятных. Они научили его видеть больше плохого. Может быть, думал Назар, это и означает – взрослеть?
   Когда, двадцать один год спустя, в своей книге «Детство. Билет в таинственное государство» он напишет: «Оно (взросление) – главное и, по сути, единственное настоящее занятие всех детей», – то будет старательно восстанавливать в памяти события именно этого дня. И всего того, что последовало вскоре.
   А пока он без особого аппетита ковырял вилкой салат и думал.
   – Как вы поладили с дядей Артуром? – спросил Левшиц. – Я имею в виду комнату. Надеюсь, обошлось без эксцессов?
   Назар пробурчал что-то неопределенное, усиленно изображая, что у него набит рот, поскольку говорить насчет того, как они поладили с дядей Артуром, особого вдохновения не испытывал.
   – Нормально, – ответила за него Валерия.
   «Как же, – чувствуя себя все более неуютно, подумал Назар, – просто замечательно. А мама даже глазом не моргнула».
   – Ну, вот и отлично, – сказал Михаил, поднимаясь из-за стола. – Спасибо за ужин, Лера.
   – Сынок, – осторожно начала Валерия, когда Левшиц вышел из кухни, – я все понимаю. Но не подумай, что я… такая врунья. Мне это тоже страшно неприятно.
   – Да нет, ничего, – пожал плечами. Назар, будто ему и впрямь было индифферентно. – Ведь так нужно. Чтобы…
   – Ты умный мальчик, – тихо сказала Валерия.
   Она действительно казалась смущенной, и видеть ее такой Назару было гораздо приятнее, потому что теперь, наверное, она становилась настоящей. В глубине души он на это надеялся.
   – Я рада, что ты тоже понимаешь. А что касается нашего гостя… Я пока еще не знаю, как поступить. Но что-нибудь обязательно придумаю.
   – Поэтому сказала папе, что поедешь на работу только после обеда?
   – Именно. Может, – произнесла она, как бы размышляя вслух, – может, намекнуть твоему отцу, что я заметила у него… грибок? Или… черт, нет, не годится. Господи, за что он свалился на нашу голову! Ладно, – она ласково погладила Назара по щеке с шелушащимися пятнышками, так, что ему стало щекотно, – иди к себе, точнее, в нашу комнату. Мне нужно убрать здесь. И подумать.

   Одиноко бормочущий телевизор в комнате родителей и приоткрытая балконная дверь означали, что мужчины вышли подышать свежим вечерним воздухом. Судя по голосам, их беседа протекала в духе двух старых приятелей, которым есть о чем поговорить и что вспомнить; гостю следовало отдать должное: в умении выдавать черное за белое и наоборот он превзошел даже Валерию.
   Воспользовавшись моментом, Назар вернулся в коридор и прошмыгнул в детскую. Все должно было занять не больше минуты.
   Если у него и успела зародиться мысль, что он собирается поступить нехорошо, то была изгнана часом позднее, когда незадолго до того, как отправиться в свою импровизированную постель, он столкнулся в ванной с бесшумно возникшим из-за его спины дядей Артуром. Назар готов был поспорить, что тот проделал это специально, чтобы его напугать. – Бери пример со своей мамаши, мучачо, и мы отлично поладим, – промурлыкал он так, чтобы их никто не услышал. Как всегда улыбаясь.
   Назар собирался протиснуться между стеной и гостем к двери, но тот его задержал, крепко ухватив за руку чуть повыше локтя.
   – Я не расслышал твоего ответа.
   Попытка вырваться привела к тому, что Назар едва не закричал от боли, поскольку пальцы мужчины стиснули руку еще сильнее. Намного. Назар почувствовал – еще секунда, и он не выдержит. Видимо, старый приятель отца понял это по его лицу, так как слегка ослабил хватку. Однако его голос нисколько не изменился:
   – Так как, амиго, мы подружимся? Что скажешь?
   Место над локтем совершенно онемело, вызывая прилив головокружительной тошноты.
   – Да… – выдавил Назар.
   Черные точки перед глазами уже устроили дикую пляску. Дядя Артур удовлетворенно цокнул языком, разжал пальцы и бесцеремонно выставил Назара за порог. Через несколько минут рука разразилась пульсирующей болью, а наутро обещал вызреть внушительный синяк.
   В детской Назар прислушался, чтобы не оказаться застигнутым в запретной зоне и не нарваться на новые неприятности – сегодня их и так хватало. Однако не удержался и заглянул в сумку, чтобы еще раз взглянуть на пистолет.
   Затем достал из ящика письменного стола ножницы и уничтожил «Сторожа».
   – Спокойной ночи… мучача.

Глава 5
Безумная ночь

   Когда родители наконец потушили свет и улеглись спать, Назар удивился тому, как, оказывается, легко привыкнуть к чему-то новому и трудно возвращаться к совсем еще недавнему укладу – даже если это касается всего лишь вопроса отдельной спальни.
   В первые несколько ночей после переезда ему очень недоставало в темноте близкого дыхания родителей, к успокаивающему и уютному звучанию которого он привык. Теперь же именно по этой причине, втиснутый между подлокотниками сдвинутых кресел (впрочем, оказалось не так уж и неудобно), он долго ворочался с боку на бок и никак не мог приманить постоянно ускользающий сон. И все это несмотря на то, что нынешняя ночь была первой за последние более чем две недели, когда ему ничего не угрожало.
   Правда, еще и ноющая боль в руке не позволяла о себе забыть, а послание безымянного мальчика по-прежнему будоражило мысли. Возможно, сейчас он так же ворочается в постели в темной палате психиатрической лечебницы и представляет того, кто однажды найдет его тайник. Представляет Назара. Окруженный настоящими сумасшедшими, бессильный что-либо доказать и ненавидимый собственными родителями за преступление, которого не совершал. Существует лишь тончайшая связующая нить с кем-то, кто услышит его голос, о ком он не знает ничего и в то же время знает так много. И надежда.
   Впрочем, была у бессонницы и еще одна причина.
   …Жуткий нечеловеческий вой заставил одновременно вскочить всех троих – так и не уснувшего Назара и Валерию с Михаилом.

   – Что это было? – спросила осипшим голосом Валерия, повернувшись в темноте к Левшицу. – Ты слышал?
   – Понятия не имею. Нужно включить свет. – Он начал пробираться к выключателю. Валерия зашипела. – Ох, черт!.. Извини. Назар, ты не спишь?
   – Нет.
   – Ты тоже это слышал? – Валерия помассировала под одеялом отдавленную ногу.
   – Да.
   – Мне показалось, это из детской. – Левшиц щелкнул выключателем, свет в первое мгновение ослепил всех.
   – Да, это оттуда, – подтвердил Назар.
   Сейчас он не ощущал ничего, кроме какого-то хрупкого, звенящего спокойствия.
   То, что донеслось из детской, больше не повторялось.
   – Ты точно уверен? Что не с улицы или… – начала Валерия.
   – Все правильно, – сказал Левшиц, морща лицо и елозя пальцами по векам. – Это Артур. Какого черта с ним творится? Я пойду гляну.
   – Только осторожнее, – предупредила Валерия и скривила губы. – Знаешь, я бы не удивилась, узнав, что он вообще не в себе.
   Левшиц подозрительно глянул на нее:
   – Даже так? С чего вдруг подобные заявления? Было что-то, о чем я не знаю? Объясни-ка.
   Она явно оказалась не готовой к такому прямому вопросу и, подыскивая ответ, слегка порозовела. Назар, чувствуя сгустившуюся атмосферу, напряженно переводил взгляд с отца на мать. Но эпицентр начавшей материализоваться угрозы находился не здесь, а в детской.
   Валерия, наконец собравшись с мыслями, хотела ответить, когда дверь комнаты внезапно распахнулась.
   Назар вжался в кресло, Левшиц-старший обернулся, продолжая оставаться на месте, а Валерия от неожиданности охнула и подалась назад с открытым ртом, словно увидела привидение. Что, впрочем, было не так уж и далеко от истины, поскольку тот, кто ввалился в комнату, больше походил на выходца из страны мертвых, чем на их гостя. Перекошенное лицо казалось огромным комом слипшейся паутины, глаза, выпученные, как у морского окуня, безумно вращались в глазницах. Он весь взмок, от него исходила тугая бьющая волна ужаса и паники. И еще чего-то. Назару был хорошо знаком этот запах.
   – Что стряслось? – Левшиц первым вышел из оцепенения, сделал движение вперед. – Артур, какого черта…
   Однако тот даже не обратил на него внимания, остановил взгляд на Назаре и шагнул к нему, раскачиваясь в стороны. Ноги его, похоже, едва держали.
   – Ты знал… маленький ублюдок… ты знал!.. – Он был похож на зомби, вернувшегося из могилы отомстить за старую обиду.
   Левшицу вдруг показалось, что его затянуло в продолжение недавнего кошмара. Его окружают одни мертвецы. И скоро он станет одним из них, потому что косматые лапы уже тянутся из-под дивана к его ногам…
   – Чего ты смотришь?! – сильно толкнула его в спину Валерия. – Останови его! Эй, не трогай моего сына, не смей! – Она сама бросилась к Назару, опережая мужа.
   Но Левшиц уже видел, что больше торопиться некуда.
   Гость медленно оседал на пол, привалившись спиной к одному из сдвинутых кресел, где лежал Назар. И только его посиневшие губы продолжали беззвучно шевелиться. Он вдруг зашелся натужным кашлем, будто подавился вставшим поперек горла куском, уронил голову на плечо, дернул левой рукой и застыл. Ноги медленно вытянулись вперед. На нем были лишь узкие плавки, окаймленные по контуру тонкой полоской незагорелой кожи.
   Левшиц присел рядом, пытаясь нащупать пульс на его руке. Не глядя ни на кого, покачал головой:
   – Сердце… У него и раньше были проблемы, насколько я знаю. Вот черт…
   – Он что, умер? Он – УМЕР? – с истеричными интонациями в голосе схватила его за плечо Валерия.
   В последовавшую паузу могло показаться, что вся семья исполняет немую сцену из сюрреалистической постановки.
   – Нужно вызвать «скорую», – заговорил наконец Левшиц. – Вряд ли они уже ему помогут, но так нужно.
   – Этот мудак навязался нам, чтобы ворваться в спальню посреди ночи и умереть?! – снова возвысила тон Валерия, теряя над собой контроль.
   – Прекрати! – Левшиц встряхнул ее за плечи и силой усадил на диван. – Никто не виноват в том, что произошло. Никто. Возьми себя в руки и прекрати истерику. – Он повернулся к Назару: – Принеси из кухни стакан воды. И… не стой там.
   Потрясенный Назар, впервые увидевший настоящую смерть, осторожно обошел тело дяди Артура по широкой дуге, чтобы нечаянно не зацепить, и вышел в коридор.
   «Я видел мертвеца, только что видел настоящего мертвеца… он лежит в нашей квартире…»– думал он, проходя мимо детской. Дверь осталась открытой. Запах пыли ощущался даже в коридоре.
   «Он видел его».
   Назару потребовалось все самообладание, чтобы дойти до конца коридора и потом вернуться назад.
   Не исключено, чудовище все еще находилось поблизости.
   «Если я расскажу им прямо сейчас, может быть, тогда они мне поверят?»
   Валерия уже немного пришла в себя, ее взгляд стал более осмысленным. Взяла стакан с водой, но только пригубила.
   – Он кололся или нюхал какую-то дрянь. Ты не знал?
   Левшиц покачал головой.
   – Вот и все объяснения, – заключила она, продолжая начатый в отсутствие Назара разговор. – Может, не рассчитал дозу. Замыкание в мозгах. Помнишь, он что-то плел даже вроде «ты знал» или как-то там? Обозвал его ублюдком. – Она кивнула в сторону Назара. – Если вообще понимал, где сейчас находится. Господи!
   – Я мало чего смыслю в таких делах, – дернул плечом Левшиц, – но, думаю, нужно здорово не рассчитать, чтобы так слететь с рельс, а потом отдать концы. От какого-то порошка. Если он и был наркоманом, то следов от иглы не видно. Но, может, ты и права. – Он набрал номер «скорой помощи». – Пусть присылают машину.
   – Спасибо. – Валерия протянула стакан Назару. – А теперь иди в свою комнату.
   Он собирался возразить, но та остановила его решительным жестом:
   – Не спорь.
   Назар повернулся к отцу за поддержкой. Михаил в тот момент диктовал адрес в телефонную трубку.
   – Не спорь! – рявкнула Валерия; нервы у нее явно находились на пределе. – Отправляйся немедленно! Что ты здесь видишь интересного? Это? – Она ткнула пальцем в направлении мертвеца. – Тебе на это нравится смотреть?
   – Лера, ему просто страшно, – спокойно произнес Левшиц, отключая трубку телефона. – На его глазах только что умер человек.
   – Которого ТЫ притащил в наш дом! – набросилась на него Валерия.
   – Хватит! – Левшиц разгневанно хрястнул кулаком по спинке дивана. – Хватит мне об этом напоминать! Я знаю, что совершил ошибку, и сожалею об этом. Но это не повод отправлять ребенка в постель, где только что вопил от кошмаров спятивший наркоман. В ту же комнату. Одного. Поэтому я говорю: он останется здесь!
   – Наконец-то ты сам признал, кем на самом деле являлся твой дружок! Ты даже не представляешь, как я рада!
   – Лера, сейчас не время начинать все сначала, – попытался угомонить жену Левшиц. – Иначе мы все сойдем с ума.
   «По-моему, это уже происходит», – оценил Назар.
   Труп вдруг покачнулся, меняя сидячую позу, и завалился вперед, согнувшись в поясе. Громко пустил ветры и рыгнул. Что было вызвано сменой положения и сокращением внутренних органов.
   По комнате расползся неприятный запах.
   – О го-осподи… – простонала Валерия, перевела взгляд на Левшица-старшего, затем на Левшица-младшего. – Не ночка, а цирк на проволоке. Делайте что хотите, а я-то здесь точно оставаться не собираюсь. – Она демонстративно скомкала свое одеяло, выдернула простыню и, водрузив поверх кучи подушку, направилась со всем этим скарбом в детскую.
   – Па, что с ней? – тронул за руку отца Назар.
   – Боюсь, нервный срыв. Сейчас ее лучше не трогать, пусть сама успокоится. Черт! – Левшиц озадаченно разглядывал открывшуюся спину покойника. – Где это его так?
   Три глубокие параллельные царапины, наполненные запекшейся кровью, что тянулись вдоль позвоночника от лопаток и почти до самой поясницы, Назар увидел намного раньше. Но ничего не сказал.
   И теперь промолчал тоже.

   Пока отец перетаскивал тело дяди Артура на предварительно застеленный покрывалом диван и придавал ему более подобающее для покойника положение, Назар внимательно прислушивался к происходящему в соседней комнате. Вот Валерия закончила менять постель, щелкнула выключателем, легла…
   Казалось, она совершенно не обращала внимания на удушающе-плотный запах пыли, наполнявший детскую. Неужели ей было все равно? Невозможно, чтобы она его не замечала.
   – Ну, – произнес Михаил, распрямляясь над диваном и как бы оценивая проделанную работу. – Просто не верится, что такое могло случиться. Дьявольщина, просто не верится… – Он присел на стул рядом с Назаром, обхватив голову руками и опершись локтями на колени.
   – Он правда был твоим другом? – спросил Назар.
   – Да, одно время даже самым близким. Потом многое изменилось. Но больше он сам изменился. И я, наверное, тоже. Наши дороги разошлись. Так часто происходит в жизни, когда-нибудь сам поймешь.
   Несколько минут длилось тягостное молчание.
   – Нужно будет сообщить его жене. – Левшиц посмотрел на часы, висевшие над диваном, – те самые, что подарили родители Валерии на новоселье. – Только четверть третьего. Потом, когда его уже увезут. Отдать вещи…
   – Папа…
   Что-то в голосе Назара заставило Левшица напрячься: опыт подсказывал – подобным тоном хороших новостей не сообщают.
   – Я хочу сказать тебе кое-что важное.
   «Когда это он так успел повзрослеть?» – с тупым удивлением подумал Левшиц.
   – Мама… ее нельзя оставлять там одну.
   – Что?
   – Мы не должны оставлять ее одну! – не выдержал Назар, соскочил со стула и побежал в детскую.
   – Подожди! Ее нельзя трогать сейчас. – Левшиц выругался с досады, но был вынужден последовать за ним. – Да в чем дело? Вот черт!
   Назар все же успел переступить порог комнаты первым и хлопнуть рукой по выключателю.
   – Ма!.. – и осекся, увидев Валерию.
   – Лера! – У вошедшего следом за ним Михаила вытянулось лицо. – Что с тобой?
   Валерия стояла на кровати во весь рост, как натянутая струна, прижимаясь спиной к стене. С блуждающей на губах загадочной улыбкой.
   – Я все поняла, – сообщила она заговорщицким тоном.
   – Лера, прекрати. Что ты делаешь? – Левшиц подхватил ее на руки, как невесту, которую вносят в дом.
   Валерия обвила его шею руками и со снисходительной улыбкой пояснила:
   – Оно дотронулось до меня.
   – Что?
   – Оно до меня до-тро-ну-лось.
   Он испуганно вглядывался в лицо жены.
   – Лера, пожалуйста, не надо. Все хорошо, мы с тобой.
   – Оно… – Валерия внезапно разрыдалась.
   – Ну вот, так-то лучше, – облегченно пробормотал Левшиц, прижимая ее к себе, – Так-то лучше…

   После весьма непродолжительного осмотра тела врач констатировал смерть от инфаркта.
   Затем по просьбе Левшица уделил внимание Валерии и заключил, что с ней, в общем, все в порядке, если не считать – в свете вполне очевидных причин – психологического стресса, который, скорее всего, должен пройти без особых последствий в ближайшие дни. Однако заметил, что будет лучше, если она проедется с ними в сопровождении Михаила и день-два проведет в стационаре под присмотром специалистов. Окончательное слово было за мужем, иначе говоря, за ним – опять же таки по вполне очевидным причинам: Валерия в данный момент явно не была способна к принятию адекватных решений.
   Левшиц сперва засомневался в уместности рекомендаций врача, но, посмотрев на жену, дал в конце концов свое согласие.
   Назар остался с врачом, заполнявшим графы какого-то формуляра абсолютно нечитаемым куриным почерком, пока медсестра делала Валерии успокаивающую инъекцию в детской, а Левшиц помогал санитару и водителю «скорой помощи» выносить тело покойника.
   – Веселая выдалась ночка, а? – подмигнул Назару врач. Над правой бровью у него нависала большая бородавка с единственной, но толстой и длинной волосиной, завитой как серпантин.
   – Обхохочешься, – буркнул Назар, с неприязнью разглядывая бородавку.
   – Я бы хотел, чтобы ты поехал с нами, – сказал Левшиц, отведя Назара в сторону.
   Врач и санитар уже спустились к машине, Валерия с накинутым на плечи плащом и помутневшим взглядом, поддерживаемая медсестрой – сильное успокоительное уже начало действовать, – ждала в коридоре у двери.
   – Я думаю, мне удастся договориться. Одевайся, – эта мысль, видимо, пришла Михаилу в последний момент.
   В груди Назара колыхнулась радостная надежда провести остаток этой безумной ночи в обществе родителей и в безопасном месте. Но он вдруг заколебался.
   «Нет, я должен положить этому конец. Должен хотя бы попытаться».
   «Отлично, сынок, – поддержал его Дедуля-Из-Лифта. – Если взяться за дело с умом, может, что и выйдет. Ты же не собираешься провести всю жизнь с прожектором над кроватью, вслушиваясь в каждый шорох из темных углов. Пока однажды кого-нибудь из твоих близких или тебя самого вот так же не вынесут вперед ногами. Подобного случая может больше не представиться. Смелее!»
   «Я не хочу, чтобы это повторилось опять… – сказал безымянный мальчик с седыми волосами. – Мне никто не верит… Он убил Веронику, он доберется и до тебя…»
   «Ты знал, амиго…»
   «Оно до меня до-тро-ну-лось…»
   – Я остаюсь.
   Левшиц изумленно воззрился на сына:
   – Ты уверен, что не хочешь поехать с нами?
   Назар кивнул. С тщетно скрываемым отчаянием в глазах, смешанным с решимостью, почти фанатической, которая удивила Левшица еще сильнее. И одновременно напугала.
   – Знаешь, хочу сказать, – он смущенно потерладонью короткую щетину на подбородке, – мне давно не нравится твоя комната. С самого начала не нравилась. Будто с ней связано что-то плохое. А после сегодняшней ночи мне кажется… – Он подбирал слова. – С ней точно что-то не так. Ну, знаешь, как в тех дурацких ж историях.
   Настала очередь Назара расслабить челюсть.
   Невероятно, но, оказывается, отец о многом догадался сам, а главное – уловил самую суть. И сейчас говорил об этом совершенно серьезно. Кто бы мог подумать, что взрослый…
   Назар был потрясен его признанием.
   – Может, передумаешь?
   Он покачал головой.
   – Ну, как знаешь. Только держись подальше от нее. Мне, наверное, придется остаться с мамой до утра в больнице. Поэтому, скорее всего, мы увидимся только вечером, когда я вернусь с работы. Утром, часов в шесть или семь, я позвоню бабушке с дедушкой, чтобы они приехали и забрали тебя до вечера к себе. – Он оглянулся к двери, где медсестра уже начала нетерпеливо посматривать на них. – Все, нам пора. – Левшиц поцеловал его на прощание в щеку и крепко, по-мужски, пожал руку. Как взрослому. – Остаешься за главного. Я на тебя рассчитываю, мужик.
   Назар заставил себя улыбнуться.
   – Я постараюсь, па.
   Отец выходил последним. Еще раз обернулся – Назару показалось, он сильно волнуется; это, конечно, из-за мамы и смерти дяди Артура, нелепой смерти прямо у них в доме. Однако у Михаила был такой взгляд, словно он сомневался, что поступает правильно именно сейчас.
   Это длилось секунду, затем дверь захлопнулась за его спиной.
   Назар остался один.

Часть 3
Берлога

Дети редко говорят прямо о том, что их тревожит больше всего, но их глаза – не лгут никогда.
В. Левшиц. Детство. Билет в таинственное государство

   Основные приготовления заняли всего около четверти часа – так, будто Назар все планировал заранее, а теперь ему лишь оставалось придерживаться тщательно намеченной последовательности действий.
   Казалось, вещи сами подсказывали очередность.
   Но чувство нарастающего страха не покидало его ни на минуту, билось в животе здоровенным скользким угрем, смаковало внутренности, рвалось наружу из замкнутого пространства. Стоило поддаться искушению замедлиться, допустить сомнения – и оно было готово тут же взять окончательно верх над ним, сожрав остатки решимости.
   После ухода взрослых Назар не мешкая зажег свет по всей квартире, не исключая ванной и туалета. Обвинять себя в излишней осторожности было неуместно. Затем, следуя быстро формирующемуся в голове плану, переоделся в одежду, в которой обычно ходил гулять: джинсы (он неожиданно обнаружил, что умудрился вырасти из них на два пальца всего за три летних месяца, но заметил это почему-то только сейчас), легкая голубая рубашка с коротким рукавом. Подумав, Назар добавил поверх нее любимый серый джемпер, который ему связала весной Валерия (вряд ли погода в ночную пору обещала быть жаркой), и обул кроссовки. После чего отомкнул дверной замок, оставив саму дверь закрытой, – на случай, если затея самым паскудным образом повернется к нему задницей и вынудит спасаться бегством из дому.
   Вернувшись в спальню родителей, он вырвал лист из старой газеты, разделил его на четыре примерно равные части, скомкал бумагу в шарики и, целясь в центральный ромб настенного ковра, метнул их поочередно с середины комнаты. Два попали точно в цель, один зацепил границу красно-синего ромба и еще один ушел на пол-ладони вправо. Возможно, из-за сильной боли в руке – она, как назло, была правой.
   Назар подобрал газетные шарики и повторил серию бросков. Три в цель, один немного выше. Удовлетворенно кивнул сам себе. Неплохо.
   Потом расстегнул молнию на сумке дяди Артура. Весь свой замысел Назар построил на том, что в ней находилось.
   В карманах джинсов он разместил уже настоящие метательные «снаряды» – их также было четыре, – которые до того находились в сумке между теми же рубашками, что и пистолет. Его Назар достал в последнюю очередь. Но сразу отложил в сторонку, вспомнив еще кое о чем. Про ярко-желтый значок, который нашел днем на кухне вместе с посланием. Значок, присланный ему по вневременной почте безымянным мальчиком.
   Назар отыскал значок в одном из карманов домашних брюк. И явственно ощутил тепло, исходившее от улыбчивого, похожего на веселое солнце кругляка, словно тот перешел к нему – от старого хозяина к новому, – сохранив еще живое прикосновение рук.
   Что касалось послания, то его нигде не было видно. Назар попытался вспомнить, куда его задевал, и еще раз внимательно осмотрел комнату. Кажется, последний раз он держал его в руках, когда вбежал в спальню родителей, чтобы заступиться за Валерию. А вот после… Он напрочь позабыл об этих слегка пожелтевших сложенных листках, хотя неоднократно на протяжении дня, а затем и ночи думал о послании.
   Исчезновение письма взволновало Назара, однако следовало отложить его более тщательные поиски на потом. Пора было браться за дело.
   Приколотый к джемперу слева на груди значок добавлял уверенности и вселял чувство, что он не один.
   Все верно – теперь их было двое.

   Всю дорогу Михаила Левшица не покидало назойливо колющее чувство допущенной ошибки – пока недосягаемой для четкого понимания, похороненной в нагромождении внезапных событий и хаосе эмоций. Ошибки того рода, что осознаешь лишь тогда, когда уже становится слишком поздно.
   Валерия сидела рядом на длинном узком сиденье вдоль борта, опустив голову ему на плечо, вздрагивая и приоткрывая осоловелые глаза, когда машину подбрасывало на ухабах. Середину салона занимали носилки с целиком накрытым грязно-белой материей телом. По другую сторону от них сидели медсестра и санитар, врач занял место в кабине рядом с водителем.
   Машину несколько раз подряд тряхнуло, Валерия заворочалась, что-то пробормотала и снова успокоилась.
   Очень сильное чувство очень большой ошибки…
   Еще во время прощания с сыном – странно затянувшегося, напряженного какого-то – у него возникло впечатление: пацан что-то замышляет. И вместе с тем испытывает страх, который не в состоянии полностью скрыть. Будто внезапно решился на отчаянный поступок.
   Однажды в детстве Левшицу пришлось заставить себя вызвать на драку большого парня, который был на четыре года старше и намного сильнее его, за то, что тот ради забавы сломал три пальца на руке его лучшему другу в игре под названием «Пять минут гестапо», и – черт побери! – тому самому, что сейчас, медленно остывая, трясся на носилках перед ним, накрытый грязной простынею. В тот день, выходя из дому, Михаил случайно увидел свое лицо в зеркале. Такой же взгляд был и у Назара в коридоре.
   Но что мог замышлять его восьмилетний сын, оставшись ночью дома один? На что мог решиться?
   – О черт! – пробормотал Левшиц, хмурясь от смутной догадки.
   Раньше чем его рука коснулась пояса, где обычно висел чехол мобильного, Михаил вспомнил, что с вечера подключил свой телефон к зарядному устройству, а затем решил оказать и маленькую услугу жене.
   – Черт! – повторил он, за что удостоился двух беглых взглядов с сиденье напротив.

   Пистолет показался Назару неожиданно тяжелым, будто кусок железа, которым, в сущности, он и являлся – около килограмма собранных в убийственный механизм металлических частей и деталей. Он напоминал одну из тех «пушек», какими любят размахивать крутые парни в старых боевиках. Динозавр в семействе легкого оружия. Назар, привыкший к незаметному весу пластиковых игрушек, плюющихся водой или щелкающих пистонами, усомнился, сумеет ли вообще удержать его в руках, если доведется стрелять.
   Тем не менее, погасив свет в квартире и в последнюю очередь – в детской, он вскинул ствол наизготовку обеими руками, поводя им в разные стороны, как видел в кино о полицейских. Указательный палец плотно лег на курок. Но солидный вес и слишком большая неудобная рукоятка быстро доказали, что так он долго не продержится. Назар опустил пистолет, но приготовился в любой момент поднять его снова.
   То обстоятельство, что грохот выстрелов наверняка всполошит соседей по всему дому, вряд ли способно тебя смутить в восемь лет, особенно если собираешься открыть сезон охоты на монстров в своей комнате.
   Бархатисто-щекочущий ноздри запах пыли свидетельствовал о том, что либо туннель опять открылся, либо чудовище находится уже совсем близко.
   Но где мог затаиться Стучащий По Трубам в небольшой комнате?
   На всякий случай Назар даже глянул на потолок. Никаких следов монстра.
   Он приблизился к кровати на расстояние одного шага и заметил, что она немного сдвинута от стены в голове, образуя зазор, достаточный, чтобы просунуть руку. Но не более того. Это наверняка ничего не доказывало, кровать мог сдвинуть любой из взрослых: Валерия, когда демонстративно заперлась в детской, Левшиц-старший и даже еще живой дядя Артур, зацепившись ногой за спинку во время панического бегства.
   Вспомнив о госте, Назар слегка поежился – это был плохой человек, но он вовсе не собирался подстраивать, чтобы все закончилось именно так. Он просто хотел его напугать и заставить убраться из их дома.
   В квартире стояла ничем не нарушаемая тишина, и только с улицы доносился шелест листвы на деревьях, потревоженной короткими порывами ветра. Ночь. То самое время, когда почти все живое погружено в самый глубокий, самый колдовской сон. Стрелки Назара указывали на половину четвертого. Здесь, в его комнате, не висело настоящих часов, но стрелки не ошиблись. Ровно три часа тридцать минут.
   Назар положил пистолет на подушку у изголовья и начал двигать кровать от стены, разворачивая ее поперек комнаты.
   И увидел туннель.

   – Скоро приедем? – спросил Левшиц у санитара, который сидел напротив, обернувшись к окну и вглядываясь в пейзаж ночного города через щель в занавесках.
   – Сперва заедем в морг сдать клиента. – Он кивнул на носилки и осекся, встретившись взглядом с Левшицем. – То есть…
   – Это может потерпеть. – Михаил пропустил его слова мимо ушей, кроме тех, что означали задержку. – Я хочу, чтобы мою жену как можно быстрее доставили в больницу.
   – Но… – попытался возразить санитар, глянув на медсестру, безучастно изучавшую манжет на рукаве своего халата.
   – Сначала в больницу, – повторил Левшиц с угрозой в голосе – на церемонии времени не было.
   Санитар пожал плечами: мол, лично мне без разницы, чувак. Передвинулся вдоль длинного сиденья к кабине водителя и постучал в перегородку с небольшим окошком.

   Это действительно напоминало огромную рану, открывшуюся в полу. У туннеля были неровные, словно обгрызенные, края. Снизу, из глубины, поднимался едва заметно колеблющийся тускло-малиновый свет. Границы прохода четко выделялись в тех местах, где исчезающий паркет переходил в нечто иное, нарушая все известные законы пространства. Однако внутренняя поверхность туннеля, уходящая неведомо куда под странным углом, выглядела размыто и нечетко, будто находилась в постоянном волнообразном движении. Возможно, это являлось всего лишь иллюзией.
   В первый момент Назару показалось, что часть пола просто-напросто обвалилась вниз к соседям на первом этаже и сейчас он увидит их лица с широко раскрытыми ртами, поднятые к потолку. Вот только перекрытия между этажами не бывают такой ненормальной толщины и не делаются из подобного зыбкого материала, похожего на многовековой слой спрессованной пыли. Дыра уходила под непрямым углом, как будто была прорыта гигантским червяком. Достаточно большая, чтобы пропустить взрослого человека.
   И опасное чудовище.
   Запах пыли теперь прямо-таки шибал в нос. Назар отступил на пару шагов от туннеля, готовый в любую секунду вскинуть пистолет и спустить курок. Если дверь открыта, значит, очень скоро должен появиться и тот, кто ее открыл.
   Главным оставалось не капитулировать в последний момент, просто – не наложить в штаны.

   – Пользоваться служебными телефонами посторонним запрещено, – категорически повторила размалеванная толстуха столь же неприятной наружности, сколь и ее голос.
   Левшиц в сердцах выругался и, не тратя времени на заведомо бесполезные препирательства, быстрыми шагами направился обратно к выходу. Если ему не изменяла память, у центрального входа больницы висела пара таксофонов, он очень рассчитывал, что в рабочем состоянии. На полпути Михаил развернулся и зашагал назад – без магнитной карточки он добьется от таксофонов не больше, чем от неуступчивой толстухи в приемной. Оставалось надеяться, что какая-нибудь старая телефонная карточка случайно завалялась в сумочке жены.
   – Где тебя носит? – сонно встретила его Валерия. – С минуты на минуту меня должны отвести в отделение, как только появится врач. Вообще не понимаю, зачем ты согласился…
   – Лера, мне нужно срочно позвонить, – нетерпеливо перебил Левшиц.
   – Что-нибудь случилось? – Она с явным усилием заставляла себя соображать. – А твой мобильный?
   – Телефонная карточка… – Он схватил ее сумку, проигнорировав оба вопроса. – Кажется, ты говорила, что носишь на случай, если… Черт! Как ты ею пользуешься, сюда даже руку просунуть невозможно!
   – Это не рюкзак для рыбалки, дай сюда, ради бога, – вяло протянула руку Валерия. – Где-то должна быть, но лучше я сама.
   – А это что? – Левшиц вытянул из сумочки пальцы, между которыми попали несколько сложенных пожелтевших листков.
   – Это, – всматриваясь секунду или две, припомнила Валерия, – выпало у Назара, когда… какое-то очередное баловство. Подобрала, чтобы посмотреть. Иногда не мешает знать, чем…
   – Потом! – отмахнулся Левшиц, разворачивая первый лист (Валерия обиженно надула губы), и пробежал глазами по верхним строчкам.

   Назар пару раз вскидывал пистолет, когда ему начинало казаться, что из дыры туннеля, заполненной тускло-малиновыми сполохами, вот-вот появится уродливая голова чудовища.
   Но то были лишь ложные сигналы тревоги, вызванные томительным ожиданием и напряжением. За последние две ночи Назар порядочно вымотался, и теперь глаза начали предательски слипаться.
   Когда портьера на окне шелохнулась первый раз, боковым зрением он принял это за резкий порыв ветра, проникший через форточку. Но с улицы в тот момент не доносилось даже шелеста листвы на деревьях. Назар среагировал по-настоящему только тогда, когда портьера со скрипом колец по карнизу уверенно поползла, пропуская в комнату Того, Кто Стучит По Трубам.
   Назар от неожиданности оцепенел с полуопущенным пистолетом в руках. Если б кто-нибудь из киношников по невероятному стечению обстоятельств оказался поблизости с камерой наготове, то заполучил бы кадры прямо-таки классического выхода из-за шторы.
   Однако дело было даже не в том, что монстр все это время находился в комнате за его спиной. Бука был просто огромен. Больше любого самого высокого человека, которого Назару доводилось видеть. Выше – намного выше! – чем он себе представлял. Сгорбленные плечи, длинные лапы, свисающие до шишковатых колен, черные загнутые когти, темно-серая свалявшаяся шерсть…
   Монстр бросился на него через мгновение. По счастью, путь ему преградила кровать, развернутая поперек комнаты. Удар отбросил ее на полшага, комната дрогнула. Назар попятился и только сейчас наконец вспомнил про пистолет. Поднял. Нажал на курок, целясь прямо в морду чудовища, – раз, другой, третий…
   Ничего не произошло. Поскольку никто не объяснил ему, что пистолет следует для начала снять с предохранителя.
   Увидев, что оружие не действует, Назар в отчаянии запустил бесполезную железяку в надвигающегося монстра. Тот лениво отмахнулся лапой, клацнув когтями о металл, ощерился и глухо заворчал. Пистолет, пролетев через комнату, беззвучно канул в дыру туннеля.
   Это значило, что план Назара с превеликим треском и грохотом провалился.
   Тот, Кто Стучит По Трубам легко перемахнул через кровать.
   Но тут же был вынужден уклониться от первого «снаряда», пущенного отступившим назад мальчиком.
   Следующий «снаряд» тоже пролетел мимо.
   Назар надорвал два последних целлофановых пакетика, туго набитых наркотическим порошком дяди Артура, и бросил их вместе. И оба на этот раз попали в цель с чмокающим хлопком. Один угодил между близко посаженных глаз, другой – в нос. Морда бабая окуталась белым облаком. Назар победно завопил, подбежал к зафыркавшему чудовищу, прижавшему лапы к глазам, и врезал изо всех сил по шишковатому колену носком кроссовки. Потом еще раз. Острые когти со свистом рассекли воздух в считанных сантиметрах от лица Назара, успевшего вовремя отскочить.
   «Сматывайся! – рассудительно посоветовал Дедуля-Из-Лифта. – Без настоящего оружия тебе одному с ним не управиться. Пора делать ноги, сынок».
   – Да пошел ты! – Назар уже не чувствовал ничего, кроме выплескивающейся наружу ярости. Схватил подвернувшийся под руку стул и широко размахнулся.
   Чудовище двинулось снова вперед, но его вдруг повело вбок – наркотик подействовал. Видать, порошок у дяди Артура был что надо.
   – Получай! – Назар крепко саданул стулом присевшего монстра по голове.
   Сиденье вылетело и свалилось на пол. Удар вышел сильным, но недостаточным, чтобы причинить серьезный ущерб Стучащему По Трубам. Он внезапно выпрямился и ухватил когтями Назара за джемпер.
   Из приоткрытой пасти свисали длинные упругие сосульки слюны, цепляясь за шерсть на груди. Ноздри с сиплым хлюпаньем выдували зеленоватую густую слизь, которая пузырилась и лопалась при каждом вдохе-выдохе. Налитые кровью, воспалившиеся глаза, не мигая, смотрели на Назара.
   «Мне встречались детеныши и понаходчивее тебя, и попроворнее, – прошептал в мозгу бестелесный голос Того, Кто Стучит По Трубам. – Хочешь поиграть со мной?»
   Назар рванулся что было мочи, оставив в когтях монстра клочок вязаного джемпера, и кинулся к двери детской. Однако тот настиг его одним прыжком, повалил на пол, сдавливая шею лапой, лишая возможности дышать. Комната перед глазами Назара поплыла, пятки бессильно заколотили по полу.
   «Поиграем? Последний раз. – Толстая нитка слюны сорвалась из зловонной пасти и упала Назару в раскрытый рот. – Сначала я высосу твои глаза…»
   Бука наклонился к нему, выпячивая вперед обезьяньи губищи, сложенные в жадную присоску. Назару каким-то чудом удалось вывернуться, он веретеном прокатился по паркету, отплевываясь, вскочил на ноги и снова упал.
   – Б'а-б'а Б'а-а-а!.. – насмешливо пробурчал монстр, подтягивая его к себе за ногу.
   Назар с безнадежной отчетливостью понял, что если у него и был призрачный шанс справиться с ним в открытую, то пропал вместе с пистолетом. Впрочем, теперь он сомневался, что и это бы помогло. Он был слишком самонадеянным и совершил огромную глупость – бабай непобедим. Во всяком случае, для маленького мальчишки. И это означало конец.
   Внезапно Назар почувствовал, что нога выскальзывает из кроссовка, дернул ее сильнее… и – о чудо! – освободился. Смятый как тряпка кроссовок остался зажатым в когтистой лапе. Монстр рассерженно рыкнул и моментально заслонил собой дверной проем, отрезая Назару путь для бегства из детской. Полученная им доза наркотиков быстро переставала действовать, и чудовище становилось проворнее.
   «Тебе не переиграть меня, – послал монстр, снова поймав взгляд Назара. – Еще никому не удавалось».
   – Сначала поймай! Пугало трахнутое! – Назар хотел крикнуть дерзко и оскорбительно, но вышло жалко и плаксиво; голос сломался от безнадежного понимания, что его УЖЕ поймали. И скоро он станет одним из тех сотен или тысяч детей, которых убил этот монстр. И он продолжит убивать еще и еще, даже когда все нынешние ровесники Назара умрут от старости.
   Он не мог рассчитывать даже на то, что шум привлечет внимание соседей внизу – похоже, те сейчас находились в летнем отпуске.
   Стучащий По Трубам яростно хлестнул себя по ноге черным лысым хвостом и направился к Назару. Теперь деваться точно было некуда – сзади развернутая поперек комнаты кровать, а за ней – пара шагов до окна. Тупик.
   Последняя игра закончилась.
   Назар перескочил через кровать и, схватив с письменного стола лампу, запустил в монстра. Та угодила в стену, жалобно звякнуло разбитое стекло. Промах столетия.
   – Б'а-б'а-а-а!.. – восхитился бука. Он уже не торопился: мальчик был надежно заперт в клетке.
   Память вдруг напомнила Назару о больших ножницах, что лежали в ящике письменного стола и которые он в последнее время использовал для разрезания капроновых нитей. Скорее, это было шагом отчаяния.
   – Ну давай, попробуй! – Назар выставил ножницы острыми концами вперед.
   Монстр фыркнул, разбрызгивая слизь по сторонам, и пригнулся для броска.
   – Предоставь-ка это дело мне, сынок, – сказал кто-то за его сгорбленной спиной.

   Двадцать один год спустя, работая над своей первой книгой, Назар напишет: «Я никогда не был девочкой и поэтому, наверное, стал мужчиной. Но – если серьезно – зато могу с полной уверенностью сказать: для любого мальчишки его отец – тот самый единственный настоящий друг, который способен прийти на выручку в нужный момент, когда он влипнет в какую-нибудь предательскую западню, блуждая по непредсказуемо извилистым и часто опасным улочкам таинственного государства под названием Детство».
   На пороге детской стоял Михаил Левшиц, с ка-менно-белым лицом, сжимая кулаки.
   Тот, Кто Стучит По Трубам обернулся с низким угрожающим рычанием. И тут же получил страшный правый джеб, который заставил его с грохотом полететь на пол.
   – ПАПА! – Увидев отца, Назар сразу расплакался.
   – Ты цел?
   – Да, все отлично. – Назар пошел ему навстречу, радуясь и плача одновременно. – Как ты узнал?
   Однако Левшиц сделал предостерегающий жест, чтобы он не приближался. Монстр, мотая головой, начал подниматься. Теперь его маленькие, налитые злобой глаза не предвещали ничего хорошего им обоим.
   Назар был вынужден признать, что все еще далеко не закончилось.
   Когда бука выпрямился перед отцом во весь рост, он увидел, насколько же тот огромен. Он возвышался над Михаилом на добрых полторы головы, казалось, совсем немного не дотягиваясь до потолка. Левшиц был мужчиной могучего сложения и ростом далеко за метр девяносто, но рядом с Тем, Кто Стучит По Трубам выглядел не более чем скромным крепышом.
   Даже сам Левшиц казался несколько озадаченным. Посмотрел на дыру туннеля в полу, где обычно стояла кровать Назара. С выражением легкого замешательства покачал головой. Затем снова перевел взгляд на своего химерического противника. Долгий и тяжелый.
   Они двинулись навстречу друг другу и сцепились, как борцы. Левшицу удалось перехватить лапу монстра в кисти, не давая тому пустить в ход свои серповидные когти, и, высвободив плечо, провести классный апперкот. Зубы чудовища звонко клацнули, будто медвежий капкан. Михаил, пользуясь секундным замешательством противника, попытался оттолкнуть его от себя, но это оказалось совсем не просто – и они оба свалились на кровать. Еще во время падения каждый старался приземлиться сверху. Михаил Левшиц был очень силен физически, рубашка с треском разошлась на швах под натиском вздувшихся мускулов, однако Стучащий По Трубам все же был сильнее. После короткой борьбы Левшиц оказался на спине, подмятый чудовищем.
   – Па-а, держись!
   Видя, что даже его отцу не одолеть буку в одиночку, Назар прыгнул монстру на спину, колошматя по ней ножницами. Левшиц охнул под дополнительной тяжестью. Казалось, острые концы ножниц тычутся не в живую тварь, а в замороженную говяжью тушу, не в силах продырявить даже шкуру. Тем не менее чудовище взревело от боли и выгнуло спину, ослабив хватку—благодаря чему Левшиц-старший тут же заехал ему локтем в нос, – и брыкнулось так, что Назар отлетел от кровати к самой стене. Он зажмурился в ожидании удара…

   …И вдруг почувствовал, что словно куда-то проваливается и летит. Это длилось всего две или три секунды. Затем Назар приземлился на что-то не очень твердое, слегка пружинящее, но больно ушибся голенью. Открыв глаза, он увидел пистолет дяди Артура. А вокруг…
   Более необычного места Назар никогда не встречал в жизни – ни раньше, ни когда-либо в будущем. Он провалился в туннель, оказавшись в берлоге Того, Кто Стучит По Трубам.
   В разные стороны тянулись петляющие неровные проходы, то сужаясь, то резко раздаваясь. Их темная бугристая поверхность состояла из какой-то массы, похожей на свалявшуюся пыль. Удушливо-мышиный запах здесь стоял умопомрачительный – возможно, именно в этой, неведомо где скопившейся пыли устроил свое логово монстр.
   Все заполнял колеблющийся тускло-малиновый свет, источником которого были тысячи копошившихся островками букашек с длинными стрекозиными крыльями. Одну такую Назар уже видел прошлым утром, обнаружив под кроватью. Брюшки насекомых светились.
   Ближайшее к нему скопление засуетилось, ускорив передвижение, и застрекотало, когда Назар поднялся на ноги и сделал шаг, чтобы рассмотреть их. Светящиеся малиновые островки были повсюду – мигрируя снизу вверх, по стенам проходов, по потолку, везде.
   Назар задрал голову. В потолке – или в том, что здесь им являлось, – зиял неправильной формы колодец, под небольшим уклоном ведущий вверх. Выбрав наиболее подходящий угол обзора, он смог увидеть выход – в полу своей комнаты. И даже уловил приглушенные звуки борьбы Михаила Левшица с чудовищем.
   Он еще раз осмотрелся, пытаясь отыскать способ выбраться. Неизвестно, каким образом это удавалось проделывать здешнему хозяину, но Назару нужно было отыскать свой собственный путь наверх. Возможно, таковой существовал. Все в нем сжималось от ужаса при мысли, что бука уже загрыз отца и может в любую секунду вернуться в берлогу, не найдя Назара в комнате.
   В таком случае монстра ожидал приятный сюрприз.
   Сколько успело пройти времени, как он провалился в туннель? Минута? Три? Назар вызвал стрелки, что ему всегда удавалось без особого труда. Но вместо них возникла пустая клепсидра. Сделал еще одну попытку. Ничего не вышло.
   Зрение адаптировалось к малиновому полумраку, и Назар заметил, что отовсюду торчат части разнообразных предметов. Причудливо искаженные, выкрученные, словно вывернутые наизнанку. Но все-таки он сумел распознать автомобильное колесо, словно увязшее в болоте; верхушку напольных часов с быстро вращающейся секундной стрелкой по наполовину видимому циферблату – стрелка то появлялась, то исчезала через неравные промежутки времени и извивалась, подобно червяку; ножку кресла; угол комода; каблук; толстенный корень дерева; потрепанное портмоне…
   Чем являлись другие предметы, осталось для Назара загадкой.
   Рядом с «его» дырой торчал отрезок фантастически скрученной в узлы железяки, похожей на выкрашенную белой краской трубу. Назара внезапно осенило, что он видит кусок отопительной батареи! Он был уверен – той самой, что соединялась с трубой в его квартире.
   К своему невероятному облегчению, Назар снова уловил звуки продолжавшейся наверху борьбы, которые означали, что отец еще жив и не собирается сдаваться.
   Назар позволил себе отойти на десяток шагов в поисках чего-нибудь, что могло бы помочь ему выбраться назад. Чего-то вроде подставки, которую он мог бы использовать, чтобы дотянуться до уходящего вверх колодца. Но дальше заходить не решился, боясь потерять направление. В этом тускло освещенном длиннокрылыми насекомыми лабиринте мог ориентироваться только здешний хозяин.
   Остановившись перед двумя соседствующими проходами, за которыми открывалось весьма обширное пространство, Назар совершенно отчетливо разглядел: проходы вели в абсолютно разные места. Получалось, что пространства гротов непостижимым образом пересекались. Здесь все было по-иному. А привычные законы, известные в нормальном мире – там, где сейчас боролся с чудовищем его отец, – не действовали.
   Метрах в двадцати за одним из проходов Назар различил маленький скелет, на котором еще сохранились обрывки короткого платьица. По оголенному белеющему черепу, среди глазниц, между разжатыми зубами ползали светящиеся букашки, видимо, подъедавшие останки плоти.
   Девочка.
   Назар вспомнил, как слышал далекий детский плач той ночью, когда чудовище впервые попыталось выбраться из-под его кровати. Тогда девочка была еще жива. Значит, бабаю удалось затащить ее в берлогу. Либо она сама случайно провалилась в туннель, подобно Назару. Как бы там ни было, помочь ей было уже невозможно.
   По пути назад он заметил еще три следа от затянувшихся дыр туннелей. Назар сразу догадался, что это именно они. Два на стенах под самым изогнутым потолком и еще один – прямо в полу, похожий на сморщенную дырку в мешке, завязанном с обратной стороны.
   «Чертовски удобно», – подумал Назар.
   Вернувшись назад, он снова посмотрел на кусок трубы отопительной батареи. В принципе, если бы ему удалось, подпрыгнув, ухватиться за нее руками, тогда, возможно, получилось бы и дотянуться до туннеля. Назар прикинул расстояние. Примерно около метра разделяло торчавшую из стены трубу и отверстие. Железяка была достаточно велика, чтобы забраться на нее и уже оттуда попытаться вылезть обратно. Самым трудным представлялось отыскать, за что зацепиться, когда он будет лезть вверх по туннелю. Спрессованная пыль не годилась для надежных выемок.
   Но другого способа не существовало.
   Он прыгал почти минуту, пока наконец смог крепко ухватиться за трубу обеими руками и не сорваться. Пробежал по стене, забросил вверх ноги, скрестив над искореженной неведомой силой трубой, и оседлал ее. Теперь оставалось самое главное – попасть верхней частью тела в дыру туннеля, за что-нибудь зацепиться и выкарабкаться наружу.
   Элементарный, но трудновыполнимый план.
   Назар поднялся во весь рост и отклонился в сторону отверстия, насколько было возможно, рискуя свалиться и начать все заново. Пальцы вытянутых рук едва доставали до края.
   Выбора не было. Он прыгнул, изо всех сил оттолкнувшись ногами от трубы и стараясь при этом правильно рассчитать угол, чтобы не оказаться в максимальной точке слишком далеко или недостаточно близко от цели. Инстинктивно схватился за стены туннеля… и, к величайшему изумлению, его пальцы попали в многочисленные углубления. Назар повис на руках.
   Отсюда отчетливее было слышно, что схватка отца и чудовища еще продолжается.
   Он посмотрел на пистолет, оставшийся лежать внизу, и полез дальше. Неровный ствол колодца был испещрен глубокими отверстиями, что позволяло Назару постепенно продвигаться вперед. Похоже, эти отверстия остались от огромных когтей монстра, который использовал тот же способ перемещения. Дальше туннель наклонялся, и это значительно облегчало задачу.
   Наконец пальцы Назара коснулись паркета комнаты. Он помог себе ногами – в основном той, на которой остался кроссовок, – и снова оказался дома, в нормальном мире.
   Первым делом он оценил ситуацию. Бука активно наседал на уже изрядно утомленного Левшица, зажатого в угол детской. Лицо отца было все в поту, изорванная рубашка висела клочьями, кое-где краснели пятна крови от глубоких царапин. Чудовище бесспорно одерживало победу.
   Лихорадочно соображая, как прийти на помощь отцу, Назар заметался по комнате. Схватил валявшиеся на полу ножницы, правда без былого энтузиазма, памятуя, насколько мизерным был эффект от их прошлого применения. То есть эффект-то конечно был…
   Посеревшие портьеры на окне чем-то привлекли его внимание. Назар остановился.
   «Помнишь, что написал парень?» – наставил его Дедуля-Из-Лифта.
   Все верно, современный послепотопный дневной свет – так, кажется – убийственное для монстра излучение.
   Оставалось только надеяться, что безымянный мальчик оказался прав в своих предположениях.
   Ну да, букашки ведь точно не переносили солнца. Назар, больше не теряя ни секунды, перескочил через кровать и разбросал портьеры в разные стороны. Так, что во многих местах отлетели зажимы.
   Электрический свет в комнате смешался с бледным предрассветным маревом. В последовавшие затем секунды, мучительно томительные для Назара, чудовище никак на это не отреагировало, даже не повело своим черным лысым хвостом, и он, исполнившись отчаяния, понял, что безымянный мальчик, оставивший послание, все-таки ошибся. Это означало…
   Однако монстр вдруг резко обернулся к окну, ощеривая длинные конические зубы. И Назар готов был поклясться, что в тот момент рассмотрел в его маленьких близко посаженных глазах подлинный страх.
   И этот страх сам по себе был ужасен.
   В то же время Назар заметил, как границы туннеля под воздействием света начали дрожать и сжиматься. Бука, сразу забыв об измотанном Михаиле Левшице, побежал к спасительному отверстию в полу; шерсть на нем уже потихоньку тлела. Он прыгнул в стремительно затягивающийся овал вперед ногами, будто нырял в воду. Но на полпути застрял в широкой части груди. Оглушительно взревев, монстр задергался, завертел застрявшим туловищем. И ему удалось протиснуться до плеч. Назар с угасающей надеждой наблюдал, как он уходит, исчезая в недосягаемом для губительного солнечного света месте. Еще чуть-чуть, еще…
   – Не-е-ет!.. – закричал Назар, не в силах вынести такого исхода, подбежал к почти сжавшемуся туннелю и схватил бабая за уши. Потянул со всей мочи, удерживая голову монстра выше уровня пола.
   Сил хватило ровно на две секунды.
   Но больше и не потребовалось. Отверстие туннеля окончательно сошлось, начисто срезав голову чудовищу. Голова завалилась набок, из открывшейся пасти выпал длинный узкий язык, глаза вылезли из орбит и лопнули. Омерзительный натюрморт довершила расплывшаяся темно-карминовая, почти черная, вязкая лужа.
   Назар обессиленно опустился на пол перед тем местом, где навсегда исчез туннель.
   И вздрогнул, когда вдруг сзади безудержно, гомерически расхохотался отец.
   Через пять минут уверенно ярчающий дневной свет попросту растворил в себе голову Того, Кто Стучал По Трубам.
   Она бесследно истлела.

   Они сидели на восстановленной в законные географические координаты кровати, привалившись спинами к стене, побитые и измотанные. Яркое солнце заглядывало в окно, до краев наполняя комнату бодрыми утренними лучами, и ему улыбалось в ответ другое, миниатюрное, на груди Назара.
   – Боюсь, мамиными напоминаниями про козявочника тебя уже не пронять, – сказал Левшиц, кладя руку на плечо сына.
   – Да плевать я на него хотел, – безмятежно рассмеялся мальчик и посмотрел на отца. – Что теперь, придется обо всем ей рассказать?
   – Нам ангелочками уж точно не отвертеться, многое придется объяснить. – Левшиц критически оглядел ущерб в детской, себя, потом Назара. – Слишком многое. Но, думаю, – он выразительно поднял брови, – для всех будет лучше, если у нас с тобой появится один большой общий секрет.
   – Угу, – согласно закивал Назар. – Ей ведь это совсем ни к чему. – Он минуту помолчал. – А тебе? Наверное, тебе хотелось бы узнать, как все произошло?
   – Не против услышать. Если ты сам этого хочешь, конечно.
   Назар собрался с мыслями, возвращаясь в то утро 15 августа…
   – Вы с мамой тогда перевозили вещи. Я был один и смотрел в окно из вашей комнаты. А потом случайно ударил по трубе… – начал он.

Борис Левандовский Бабай

Пролог

Часть 1 Тот, кто стучит по трубам

Глава 1 Kомната для мальчика

Глава 2 Новоселье

Глава 3 Пыль из-под кровати

Глава 4 Изолятор

Глава 5 Атака шутливых оборотней

Часть 2 Начеку

Глава 1 Корь

Глава 2 Начеку

Глава 3 Гость

Глава 4 Неприятности

Глава 5 Безумная ночь

Часть 3 Берлога