&nbsp;-------<br>|&nbsp;Библиотека iknigi.net<br>|-------<br>|&nbsp;&nbsp;Ольга&nbsp;Ильинична&nbsp;Новикова<br>|<br>|&nbsp;&nbsp;Гедонисты и сердечная<br>&nbsp;-------<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ольга Новикова<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гедонисты и сердечная<br></h3><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 1<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Может быть, ей скучно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приметив вдруг новое аппетитное тело и растерянный взгляд, Федор Дубинин сам себе удивился. Притягивает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И где попалась дамочка? В тихой конторе, с которой он давно сотрудничает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сидит напротив визитера и улыбается. Никакой грани, обычно разделяющей незнакомых людей. Только любопытство в посверкивающих зеленых глазах и бесконечная готовность ответить на любые вопросы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Давненько я не брал в руки шашек…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Порасспросил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У румяной Марфы есть дочь-старшеклассница, муж в университете профессорствует, тоже экономист. Где-то, кажется, встречал его имя…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В разговоре она распахивается, но только года через полтора после осторожной, неспешной осады согласилась на свидание. Повел в «Киш-миш», что рядом с московской квартирой. Зазвал чаю попить. Напряглась, покраснела, как школьница (ему понравилось), строго повторила: «Только чаю!» – но зашла. Потом дней десять не звонил – стандартная хитрость терпеливого охотника. Дозрела, и со следующей встречи все пошло как обычно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женщина она оказалась порывистая, но обучаемая. Тем более что он ей прямо как-то сказанул: все в тебе хорошо, только вот эти твои клятвы… Резковато получилось, обидно, наверное: видел ведь, что рвутся они из нее сами собой, без какого-либо сознательного расчета.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Буду любить тебя всю жизнь!.. Теперь я знаю, что такое – любовь!..»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сразу после… (Хм, а ведь запинаешься, когда про нее мужским словом нужно сказать.) После… ну, скажем, близкого знакомства каждый разговор чем-нибудь этаким заканчивала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он в ответ просто молчал – прием известный. Освоил его сам, еще в университете, когда заметил, до чего одинаков этот набор женских слов. Красавицы и не очень, умные и глуповатые, обманщицы и правда привязавшиеся – все произносят одни и те же речи. Будто писанные под копирку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы не винить дам за первородный плагиат, Дубинин относился к их журчанию как к неизбежному фону. Искал-то новое, парадоксальное в каждой, которую приближал к себе. Осваивал и женскую логику…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Правда, Марфа несколько раз задела что-то там в самом его нутре – истово вклинив свое «люблю» в ровный разговор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А она, не слыша чаемого ею признания, все чаще стала самоудовлетворяться. Выдохнет восторг от своего чувства – и успокоится. Недолгая эйфория…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жаль, это же тупик. И конец отношениям, которые еще могли бы куда-то развиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поняла она это или что-то по-своему, по-женски проинтуичила, но со временем – ему потерпеть пришлось – отучилась заскакивать вперед. И само ее чувство от этого не исчезло, а ушло вглубь. Привился побег… Интересно наблюдать, как оно стало руководить и словами ее, и поступками.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Позвонил ей в конце декабря – захотелось вместе проводить первый год их дружбы… Начал издалека – по привычке не приговаривать собеседника к своему решению, поиграть и посмотреть, дойдет ли сам:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как жизнь молодая? Какие планы?.. Вот дочь говорит, что я уже забурел за городом…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сегодня у нас вечеринка, вас же приглашали… – растерянно и с обидой перебила его Марфа. Но может, и ослышался – связь не ахти…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А я думал, что…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она снова не дала договорить:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как, вы… не придете?!! – почти всхлипнула.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тут же слеза в ее голосе как будто замерзла. Мгновенно переключилась собеседница. Его даже уколола ледяная нотка:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что ж, насильно мил не будешь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Ого! Она мне еще устроит…» – с восхищением подумал Дубинин. Но придется зайти – может, ей зачемто нужно его присутствие…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женщины часто использовали его как козырную карту в своих карьерных потугах. Он не противился, если это не слишком противоречило его собственному удобству. И уж совсем внутри, невыговоренно, у него была циничная радость: взяла плату, милочка, – значит, я свободен…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа, правда, пришла в отчаяние, как только поняла, что он-то намечал вместе где-нибудь поужинать, а потом… Жалко ее стало… Такая беззащитная…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поздним вечером вышли из конторы втроем – Федор, Марфа и Мурат, ее шеф и давний-давний дубининский… кто? Точно, не друг и не приятель… Знакомец? Маловато… Коллега? Пожалуй… Теперь благодаря Марфе они очень тесно сотрудничают. Но точнее – профессиональный попутчик…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так вот этот Мурат вдруг со спины приобнял их обоих, а потом резко подтолкнул друг к другу. И быстро зашагал прочь, в сторону метро. Откуда такая прыть взялась у сильно выпившего человека…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он что, ревнует? – ойкнув от неожиданности, спросила тогда Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сложнее, подумал про себя Федор, оставив вопрос без ответа. Как часто делал, если в голову сразу не приходило что-нибудь нетривиальное. Обдумывание оставлял на потом – созреет мысль и сама выскочит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;То, что людей к нему тянет, стало заметно уже в юности. Когда такой большой выбор, ошибаешься, конечно. Но и научиться проще. Прежде всего Федор ампутировал благодарность за то, что человек к нему расположен. Не его, не этого именно человека заслуга…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дураки сразу обижались и отсеивались, а кто поумнее – те, как Мурат, всегда что-то предлагали за его дружбу. Свой взнос. Вот сейчас Марфу уступил… Ха…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А была у Мурата и первая попытка сблизиться… Лет пятнадцать тому назад, когда он, взрослый уже мужик, по-юношески серьезно признался Федору:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Я в общем-то могу перебиться без того, за что бьются другие. Клевую бабу завалить, бабки срубить, должность заполучить… Хрен бы со всем этим… Если же дуриком что-то обломится, то не кайфую, а стыжусь. Словно надул кого-то…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На трезвую голову выдал Мурат. Без самоуничижения сумел признать первенство чаемого друга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор даже решил к нему присмотреться, но быстро понял, что слишком обыкновенная ситуация: раздвоенный человек этот Мурат. Как большинству, ему комфортнее думать о себе хорошо, вот и трусит до глубины себя понимать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тоже мне – человек из андеграунда… Да такое подполье, такой подвал найдется в любой хрущобе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Непредсказуемые поступки совершают такие люди…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 2<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На экране дубининского мобильника высветилось два пропущенных звонка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Время? 16.10 и 16.11. Рядом, как снаряды… Один за другим с домашнего телефона Марфы. Вернулась из Рузы и опять мечется? Опять ищет и находит повод, чтобы коснуться его если не телом, так хотя бы голосом… Изобретательная.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор усмехнулся и, поймав себя на мужском самодовольстве, наклонил голову: якобы почесать подбородок о грудь. Фанфаронство, как и серебряная искра седины, затерялось в усах и короткой русой бороде. Ни от кого он не прятался – один был в своем кабинете. Но с тех пор, как пьяненький старик, завсегдатай подвальной забегаловки на Петровке, где расслаблялись непризнанные пока гении, трезво посоветовал: «Не надо вам больше с нами. У вас уже есть имя», Федор старался, чтобы никто не мог застигнуть его врасплох. Никогда. За пару десятков лет вошло в привычку украдкой ничего не делать – прежде всего у себя ведь и крадешь свободу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На его звонок отозвалось Марфино меццо-сопрано. Увы, не живое и веселое, а искусственно-строгое. «Вы набрали номер…» Слишком ответственно, слишком старательно записывала наша отличница текст на пленку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это Дубинин… – признался он глуховато. Помедлил, соображая, что добавить, чтобы она успела, если дома, откликнуться. – Ездил с женой за провизией, а трубку не прихватил… Вот вернулся на дачу… Попробую твой мобильник…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По памяти набрал одиннадцать цифр. Снова она ускользнула – чужое меццо-сопрано без какого-либо сочувствия отчеканило: абонент недоступен. В голове мелькнул и тут же исчез лик неведомой дамочки, превратившей себя в телефонного робота. Ущемленная гордость морщинами въедается в уголки губ. Старит женщину…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А что же Марфа? Да ладно, сама перезвонит. Если ей что-то нужно. Если, охолонув, вынесет за скобки свое всегдашнее признание в любви и сообразит, есть ли у нее информация, которая не может подождать до их встречи. Никогда им не планируемой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Новый звонок с Марфиного домашнего телефона Федор снова пропустил – после полдника присел за свой компьютер и увлекся. Торопиться не любил, но именно сейчас азарт подсказал, что надо поскорее кумекать. Проблема новая: куда безопаснее и выгоднее вкладывать деньги все увеличивающегося стабилизационного фонда?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заказчик-то хорошо знал Федора и не понукал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Один только раз, в самом начале карьеры советника по инвестициям, на него насели насчет сроков. И право имели: он – по инерции советского равнодушия к бумажкам – не обратил внимания на петитный пункт в договоре. Дата окончания работы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До сих пор доносится эхо той истории – всем новичкам рассказывают, как Дубинин разорвал контракт и, залезая в умопомрачительные по тем временам долги, выплатил неустойку. Семь тысяч рублей в стабильные семидесятые – целый семейный стабфонд… Хорошо, жена умная, не причитала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь без Марфиного «добро» он ничего не подписывает – выручает ее юридическая дотошность…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пока открывался электронный почтовый ящик – время, время… – Федор крутанулся в кресле, откинулся на ласковую лайку спинки и уставился в потолок, вспоминая… Настраиваясь…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Почему вы тогда вернули деньги, почему просто не поторопились? – В первый же их длинный разговор Марфа вперилась в него своими цветаевскими желто-зелеными виноградинами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И, ни секунды не помедлив – он только успел сообразить, что речь о той давней неустойке, – сама и ответила. Отрывисто, с неожиданным скачком в сторону:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А, понятно… Достоевский жалел, что пришлось всю жизнь пороть горячку. Работал «с колес», как бы по-сегодняшнему сказали. Не успевал отделывать текст – деньги зарабатывал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федору и кульбит Марфин понравился, и сравнение с Достоевским… Он моментально включился, сообразил, о чем речь, и отмежевался от классика:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тезка слукавил… Ему именно такой темп подходил… Может быть, чувствовал, сколько проживет. Успеть надо было, и он успел…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;А сейчас? Вовремя включишься в гонку – поток сам тебя подхватит и принесет к цели. Например, с этим проектом не стоит мешкать. Свобода мысли обеспечена, пока мало кто знает, чем он сейчас занимается. Не сегодня завтра разведают и начнут дергать. Придется отвлекаться – лавировать, наживать новых врагов… Ненужная морока.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так-так… Пробежал глазами колонку отправителей – письма все несрочные, вернемся на домашнюю страницу… Без суеты…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Небо притянуло Федора. Небо, свободное от облаков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Целую неделю стояла сухая погода, и окно, которое он сам вымыл в прошлый понедельник, казалось прозрачным, незастекленным проемом. Нет преграды между домом и волей. Задрал голову, и в поле зрения уже не попадает ни крыша соседской дачи, ни верхушка мачтовой великовозрастной сосны – перед глазами будто загрунтованный холст, на котором приживется любая мысль, хоть на обыденный взгляд и сумасшедшая.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прикинул, какую часть миллиардных активов разумно разместить внутри страны, какую за рубежом. Классические две корзины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пальцы сами открыли нужный файл. Пробежался по списку, отмечая самые прибыльные компании. Сбросил рискованные. Невзирая на лица. Ему это нетрудно: научился не связывать себя не то что дружбой, а даже и приятельскими отношениями в своем профессиональном сегменте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа – спонтанное исключение. Вне тактики и стратегии. И этим тоже интересна…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 3<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дачу в Рузе предложили Мурату год назад. Только хлопот добавили. Отказался бы, да жена уговорила. Надеялась растить там внуков.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надежды наши…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зятю-компьютерщику подвернулся выгодный контракт в соблазнительнице-Америке, и за месяц до рождения внучки они улетели. Бабушка вслед, помогать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот вчера, первого июня, Мурат впервые один, без сопровождения приехал в загородную халупу. Захватил с собой упаковку снотворного – многолетняя бессонница, привычная, как вывих… И все же попробовал уснуть без таблеток. Получилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Соловьи разбудили да яркий свет. Не разжмуривая глаз, встал – задернуть шторы, чтобы потом еще поваляться. Но из открытого окна игриво шлепнула прямо по душе полузабытая свежесть и звонкость:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Фьюить-фьюить, чирк-чирк, тиу-тиу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Брачные птичьи фиоритуры, как неожиданная джазовая импровизация, избирательной волной задели те самые рецепторы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потянуло на волю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Размяться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сила в жилах…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глоток воды из-под крана, шорты с майкой, оседлал велосипед…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На развилке, не раздумывая, свернул на прямую тропу – кратчайшая дорога от здешнего пансионата к автобусной остановке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воздух, крепко настоянный на сосновой хвое и прелых прошлогодних травах, через которые уже пробились зеленые стрелки новой поросли…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Быстрая езда, почти лихачество…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В голове – горячечный вихрь. Он, наверное, и подхватил Марфу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заметил ее издалека. Шла медленно, глядя под ноги и чуть скривясь под тяжестью дразняще-красной дорожной сумки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хорошо, что не надел обтягивающие шорты…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разглядывая женское тело, Мурат крутил педали, только чтобы удержать равновесие… Приближался.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прямая юбка до щиколоток, длинная блуза такого же полотняно-серого цвета, косынка обнимает голову, налезая на лоб… Аллах! Все закрыто, и все манит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Схватить бы ее за талию, перекинуть через круп велосипеда, и – к себе… Молча, ни слова не говоря.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но с ними, с современными бабами, так не получается…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Унимая нетерпение, Мурат остановился, спрыгнул на землю еще до того, как Марфа подняла голову и узнала его.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ой! Ты откуда? – вскрикнула она и тут же застыдилась своего испуга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отлично! Виноватящуюся женщину подчинить легче. О себе забывает и станет самоотверженно думать, как загладить свою неловкость. Не раз этим пользовался. В служебных целях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– На электричку идешь… – Не ответив на Марфин вопрос, Мурат спокойно забрал ее сумку и деловито приторочил к велосипедному багажнику. – Зайдем ко мне, выпьем чаю. Потом я тебя до станции подброшу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он не спрашивал – приказывал. Старался говорить как можно мягче, но так, чтобы не оставить щелочки для отказа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заполучить ее в собственность! – билось у него внутри… Знал, что должен как-то реализовать свое право на Марфу… Именно сейчас.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эх, подросток прошел. Свидетель. А, ерунда! Что они помнят!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Заодно обсудим дубининские предложения, – добавил Мурат для верности, цементируя невозможность отступления. Ее и свою.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как коня под уздцы, вел он за руль двухколесную машину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А бабенка клюнула! Пусть на имя Дубинина. Даже лучше – сама виновата, если что…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Легкая поступь-полет полноватой женщины волновала, и Мурат сдерживался, чтобы не приобнять свободной рукой покатые плечи своей пленницы. С удовольствием себя обуздывал – приятно то, что отдаляет цель.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Предвкушение…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Про виллу мою разве не знала? – Поднимаясь на крыльцо, он внимательно осмотрелся – вокруг ни души. Никто не видит, как птичка залетает в клетку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не-ет, – прошептала Марфа. Растерянно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хм, усмехнулся про себя Мурат. И не могла знать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Специально же засекретил. Чтобы не пробуждать лишней зависти. Лишней? Да она всегда лишняя. Как портили ему настроение разные околокремлевские болтуны, когда даже без дела, по дороге куда-нибудь, заходили в их контору – удобно, в самом центре, – и начинали хвастаться поездками, заработками… Несть числа благ, которых не было у Мурата…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У меня тут мелкое хозяйственное дельце, а ты пока посмотри проект одного депутата. Он раньше Дубинина подсуетился, но лучше ли…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Усадив сотрудницу (его власть!) за свой компьютер, Мурат плотно прикрыл дверь комнаты, назначенной кабинетом, и – в коридор. Ощупать кожаную дамскую сумку, которую предусмотрительно снял с Марфиного плеча, как только она вошла в дом. Якобы ухаживая за дамой. Если у нее есть телефон – то только тут: костюм без карманов, на шее, кроме крупных янтарных бус, ничего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гладкая, мягкая лайка, как покорная женщина, сжималась под пальцами Мурата, успокаивая его. Твердая дощечка мобильника выдала себя сразу. Он расстегнул «молнию» на внешнем кармане и только взял аппаратик в руку, как он ожил, завибрировал. Телефончик подпрыгнул и полетел было на пол, но Мурат успел подхватить его и закрыть своим телом, как амбразуру. Из перестраховки: мелодия «Желтой подводной лодки» лилась негромко – Марфе точно не слышно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На экранчике была только буква «Ф». Неужели Дубинин? Надо выяснять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наслаждаясь полной властью над сотовым субститутом Марфы, Мурат не спеша понажимал кнопки, чтобы открыть адресную книгу. Дубинин был там зашифрован инициалами ФМД. Прямо Достоевский какой-то… Значит, высветился не этот «Ф». Просто жене звонил муж. Ну, этот-то обожатель не опасен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И уже с хладнокровным сладострастием Мурат вынул батарейку из аппарата, всунул в его нутро клочок бумаги и снова собрал, как было. Пресек связь…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа уснула прямо за столом, на кухне. Допила чай с фенозепамом и упала головой на клеенку, не успев сообразить, что происходит. Последние свои силенки потратила, чтобы держать открытыми слипавшиеся глаза. Мурат нарочно принялся пространно анализировать действительно сложную ситуацию на фьючерсном рынке…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она еще и стыдится, что засыпает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Безвольное тело, не откликающееся ни на какие прикосновения, было неподъемным. На руках перенести его в спальню у Мурата не получилось – пришлось тащить на закорках. Когда он переваливал отключившуюся Марфу на кровать, ее тяжесть перевесила, и он свалился прямо на нее. Голова угодила в ложбинку между ее большими мягкими грудями, а его спина так раздвинула ее длинные ноги, что неширокая льняная юбка затрещала. Вот-вот порвется.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оставлять следы негоже…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурат мигом сгруппировался и сполз на пол, но нервы хребта зафиксировали твердый холмик с обрывом в бездну. Которая притягивала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он склонился над Марфой… Аккуратно скатал ее юбку от подола до талии. Белизна трусов ударила по глазам. Сдернул их, зажмурился и ухватился губами за голые, теплые розовые края. Чтобы не сорваться в никуда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мгновенная разрядка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Давно с ним такого не было. С юности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стоя под душем, Мурат пока еще не думал, что – дальше. Фантазия рисовала киношные картинки, в которых принимают участие двое: он и живое, отзывчивое тело спящей пока женщины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мысль лихорадочно заработала: а если она вырвется? Проснется и сбежит?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ни за что!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Привычная раздвоенность пропала. Внешний человек перестал озираться на тайного, внутреннего. Осторожного, застенчивого, с детства боящегося, что его в чем-то разоблачат.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В чем-то…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В школе приходилось помалкивать о родне. Матушка в тюряге, дядька, родной ее братец, тоже, отчим и тот в заключении. А реального отца перед самой войной замели, сунули в штрафной батальон, где он и сгинул за месяц до рождения Мурата. Никакой политики – чистая уголовщина…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С такими родственничками пацану светила неплохая карьера в криминальном мире родного Ставрополя. Но воровать побоялся…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурат натянул адидасовские шаровары, майку на мокрое еще тело, кинулся в гараж и – в Москву! Вспомнил, что дома в ящике письменного стола валяются наручники. Подарили лет шесть назад после гуманитарного визита в Матросскую Тишину. Тогда модно было заботиться о мучениках российского беззакония. Свыше разрешенное фрондерство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ночь, а внутри Кольцевой уже не полетишь – полно машин. Скорость больше не уносила Мурата от белизны, подпертой ляжками, которые успело подрумянить майское солнце. Он помнил, как натягивал на Марфу трусы… А не забыл ли одернуть юбку? Почему-то это было очень важно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На Новом Арбате попробовал отвлечься. Поглазел на то, как из только что отремонтированного и перестроенного кинозала весенними журчащими ручьями растекалась толпа – кто к припаркованным на тротуаре машинам, кто в соседние кафешки. Некоторые останавливались, чтобы закурить и с кем-нибудь созвониться: куда бы теперь намылиться? Как будто никому спать не хочется. Пир продолжается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Другая, незнакомая Москва! Мурат открыл ее для себя, когда снова сел за руль – дачная жизнь потребовала. Раздражало, что теперь он не мог присоединиться к гуляющим – пить-то нельзя, а без десятка-другого промилле алкоголя в крови ему неуютно, неловко среди людей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Завидовал им.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но только не сейчас. Сейчас пусть их самих жаба душит…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 4<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда работа вчерне была закончена, Федор посмотрел на сделанное со стороны. Задумался о тех, кому оно попадет в руки. Чтобы одобрили конкретные люди, придется чуть подпортить список компаний: дело застопорится без заинтересованности исполнителя – хотя бы отдаленной, опосредованной. Найдется тысяча причин. И это еще не коррупция. Это природные силы, которым всего лишь не надо позволять распоясываться. Держи их под контролем – так они еще и поработают на тебя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин крепко зажмурил глаза – из уголков, как сок, выдавились слезинки. Сцепил руки в замок, вскинул их над головой и потянулся до хруста в суставах. Неплохо потрудился. Заслуженная радость раздвинула губы в радостную улыбку, ничуть не самодовольную.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Второе июня, темнеет все позже и позже – еще видна бузина, вместо забора тесно посаженная по краям его большого участка. Je prends mon bien ou je le trouve. Ухватил чужую идею, внедрил: дедки в электричке вспоминали, что в старину крепкие хозяева защищали свои наделы колючими кустарниками. Чужак не проберется, зацепится.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вроде бы устал, но не прилечь хочется, а двигаться. В Москву потянуло. Где сумка? Ортопед посоветовал не носить тяжести, и Федор полгода обходился пластиковыми пакетами, которые рвались иногда прямо в дороге. Неудобно, но что поделаешь. Позвоночник нельзя нагружать. А Марфа еще и фыркнула: мол, неэстетно. И на следующую же встречу принесла черную матерчатую сумку с оранжевой надписью «ARTE», куда вмещались немногие нужные ему бумаги, а зимой – и кусок пенопласта, который он подкладывал под зад на холодное сиденье электрички. Чтобы не застудить почки. Приходилось заботиться о нескольких пробоинах в своем крепком корабле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Купи мне глазные капли. – Жена сразу догадалась, что он уезжает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По скрипу лестничных ступеней научилась Зоя его понимать. Когда он спускался с готовым решением, шаг был собранный, ритмичный. «Хоть метроном настраивай», – как-то заметила дочь, бывшая музыкантша.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Твой сотовый, кажется, звонил… – Протянув трубку, жена наклонилась и взяла на руки кошку, прибежавшую прощаться с хозяином.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хм… Голос напрягся… Хотела спросить – кто? И попыталась спрятать ревнивое любопытство… А ведь за четверть века сколько раз убеждалась, что от него не укроешься. Увы… Женский инстинкт сильнее ума.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор положил руку на Зоино плечо, легонько прижал ее стареющее тело к своему боку, успокаивая, и впервые за день посмотрел на часы. Времени для слов нет: электрички редко останавливаются на их полустанке. Следующая – через десять минут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В середине восьмидесятых он вполне мог получить государственную дачу вблизи Москвы. Секретарша министра, большеглазая высокая шатенка с пластикой пантеры, уже усадила его за свой стол – писать заявление и, покачивая бедрами, направилась к двери шефа – договориться о внеплановом визитере…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Приемная – как волейбольная площадка, огромная. Пока молодка шла, его чуть не подхватила волна мужского нетерпения: одно налитое тело потянулось к другому… Сдержался. Уж очень легко покатилось… А что в ближайшей и слишком предсказуемой перспективе? Что будет, когда она надоест? По-разному ведут себя оставленные дамочки…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда секретарша заноет: «Я тебе дачу пробила, а ты не звонишь…» – можно, конечно, без слов напомнить, что предложила сама, никаких условий сразу не поставила. Опытная, поймет. И даже если министр попробует прижать: «Проголосуйте за проект… мы вам дачу дали…» – можно отказаться. Ну, потеряешь режим благоприятствования, но все так быстро меняется. И министры на одном месте долго не засиживаются, как раньше, и удавки на шею теперь шьются в основном из крупных денежных сумм.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нет, не из-за таких пустяков порвал Федор свое красиво, витиевато мотивированное заявление. Не захотел поселиться в благоустроенной резервации, чтобы не жить среди себе подобных. Даже дружественно настроенные соратники раз – и становятся проводниками государева ока, пригляда за тобой. И потом – все время говорить о деньгах, о выгодных вложениях… Так сузить свой мир… Увольте. Пусть подождать пришлось, пусть позже воссоединился с природой, зато полное инкогнито – ни одного коллеги как минимум в радиусе тридцати километров.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…В электричке идентифицировал звонок, но решил ответить уже из Москвы: с Марфой приятнее говорить без лимита времени.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дома хозяйственно заварил чай, устроился поудобнее на диване – блокнот с ручкой на коленях, пиала в левой руке – и выслушал отчет автоответчика. У Севки какая-то просьба. Можно позже вникнуть. Четверть века человек рядом держится, с университетских времен, и ни разу не напряг…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В общем, из дюжины звонков только на два надо отозваться сейчас же. Один из Страсбурга – приглашают на сессию. Сразу решил – поеду. Неофициальные разговоры в промежутках между заседаниями повышают степень информированности. Второй – от заказчика. Министр, а не перезвонил на мобильный. Деликатность поощрим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ни одного разговора не скомкал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфу оставил на сладкое. Под долгие монотонные гудки он мысленно вернулся к готовому отчету: добавить бы туда имя ее мужа… Профессор, эксперт… И все-таки не чужой человек… Усмехнулся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тут блуждающий взгляд Федора споткнулся о стрелки будильника: без четверти двенадцать. Поздновато. Перенесем-ка разговор на завтра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Запыхавшееся мужское «алло» он расслышал, когда трубка уже почти вернулась в гнездо на стене. Не Марфа? Она, и только она всегда отвечала по домашнему телефону. Значит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Испуганный голос зачастил, задыхаясь:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я только что вошел в квартиру. Это я вам днем звонил. Она не с вами?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Муж. Господи, как же он потерялся…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, она мне не звонила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор и сам почувствовал, что жестковато получилось, слишком отчужденно. Но как иначе остановить нервную вибрацию… А дело серьезное – вряд ли Марфа загуляла. Виноватой себя чувствует, оправдывается, даже если опоздала всего на пустяк в минут пять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Значит, выбора нет – надо включаться. Пригодится опыт по розыску. Вспомнил, как первый раз пропал младший брат. Трое суток звонков и опросов. Обнаружил его у бомжей, в конуре из деревянной и размякшей от мокрого снега картонной тары. Вонял… В чужом тряпье, обмороженный, но спокойный. Вымыли, ступни забинтовали, на всякий случай обследовали, и тогда только выяснилось, что все его странности – это болезнь. А думали: сноха – стерва… Но умер он от инсульта…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все равно истерика – враг. Как же успокоить молодого профессора?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Выпейте воды, я подожду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Воды? Какой воды? Вы правда ее не видели?! – всхлипнул Марфин муж.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чувство брезгливости – мужик, а плачет… – Федор сразу подавил: уж слишком легкое оправдание для собственного неучастия. Наоборот, разглядел и выпятил благородство Марфиного супруга: у многих на его месте промелькнула бы если не радость, так хоть удовлетворение, что жена не ушла к другому. Нет, ее Филипп – не собственник, не из тех: не со мной, так лучше умри… Но это не новость – Федор и так знал, что Марфу дома любят.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Может, именно это сдерживало его…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Водка есть? Выпейте полстакана и рассказывайте! – приказал Дубинин. По праву старшего, по праву взявшего ответственность на себя. Сказал строго, но не сердито. Был бы рядом бедолага, потряс бы его за плечи – иногда помогает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Долго же он копается. Тяжело дышит… Не догадался отложить трубку – так и ходит, зажав ее между плечом и ухом. Слышно, как причмокивает дверца холодильника, как булькает спиртное сперва в стакан, потом в пересохшее горло… Ну наконец, и речь полилась. Толчками и с большими паузами, но хоть так…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Она утром должна была вернуться из Рузы… Просила не дергать… Но я… Я на всякий случай позвонил…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После очередной долгой паузы Марфин муж вдруг зачастил. Спиртное подействовало… И ясно стало, что у трезвого на уме была ревность – звонил, потому что не терпелось узнать, хоть по голосу догадаться, с кем жена. Одна или нет?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я подумал, вдруг сумки тяжелые… Там ведь сперва до автобуса через лес почти километр, потом ждать на остановке. Хорошо, если маршрутка подвернется…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Страх Марфиного Филиппа материализовался в тишину. Потом послышался глухой звук – видимо, зубы стукнули о край стекляшки, которая дрожала в его руке… – и неуместно подробный рассказ продолжился:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так в нее еще попробуй втиснуться, с вещами-то. Ну почему такси не взять… Не уговорил. Она…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Новая пауза показалась Федору нелогичной, да и затянулась… Он проверил. Его энергичное «алло» упало в пустоту и не отозвалось даже эхом. Повесил трубку и, следуя негласному правилу: перезванивает тот, кто звонил, повторил свой вызов. Занято. Выходит, Марфин муж не заметил обрыва связи и в никуда продолжает свою эпопею. Ничего, опомнится, зато при повторе подчистит черновик, как-то организует хаос… Уже хорошо, что он так подробно рассказывает про маршрут – значит, не подозревает даже, что Федору он известен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что навещал он Марфу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что и путевку-то в пансионат она взяла только после того, как он пообещал приехать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все прежние свидания были в его московской берлоге, а интересно же посмотреть, какая она будет на своей территории. Когда не он, а она – хозяйка. И правильно сделал: успокоилась быстрее, чем обычно, – как только вернулись в ее комнату после молчаливой прогулки. И полегче было вынести силу и серьезность ее чувства… Она еще и пошалила: соскользнула с его живота и на свой рядом улеглась. Руки на локти поставила, голову уложила в чашу растопыренных ладоней и бесстыже поглядывает – что он теперь скажет-сделает… Как мало осталось ей дела на свете – еще с мужиком пошутить…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну, он не растерялся…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор от души потянулся, откинул назад голову и сладко зажмурился. Хорошо-о…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но снова звонок. Филипп не спросил, с какого места разъединилось, а продолжил, откуда придется. Картинка все равно срослась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тот разговор был последним. Полтора часа на электричке, потом час на метро до Крылатского. Ровно в полдень муж уже подкарауливал Марфу у цветочного ларька. Минут через двадцать начал выгадывать: как только толпа из очередного поезда начинает иссякать, а следующий еще не пришел – выбегал наружу и пытался связаться с женой… Под землей-то на экране его мобильника высвечивалось: нет зоны покрытия. Но на открытом воздухе ему все время равнодушно отвечали: абонент недоступен…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А дочери она не звонила? – стараясь не сердиться, прервал его Федор. Надо же как-то встряхнуть бедоношу… Сколько можно топтаться на одном месте! Еще не хватало, чтобы он сделался обузой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Даша у подруги на даче. К выпускным экзаменам готовятся. Я попросил известить меня, если мама объявится… Но о пропаже не говорил – может, все еще объяснится…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На все следующие вопросы муж отвечал прилежно, подробно, как отличник. Так девчонка старается в постели… От неопытности, от женской непробуженности, не понимая и не чувствуя, что же нужно партнеру.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ни одной зацепки Филипп не дал. Ну, морги-больницы проверил. Понервничал в милиции – взяли заявление о пропаже. (Скандал – верный способ самому разрядиться, но никакого результата не получить.) Обзвонил знакомых – якобы всех, кого знал. Слетал в дом отдыха, обнюхал дорогу до станции, с фонариком искал улики. Детектив доморощенный…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Уснуть сможете? – И чтобы муж совсем не раскис оттого, что о нем заботятся, и не начал распускать нюни, Федор быстро добавил: – Встречаемся завтра на Белорусском. У касс. В десять утра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Почему так поздно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он еще и сопротивляется… Ну, это даже хорошо. Есть шанс, что будет не помехой, а помощником, подумал Федор, а вслух ответил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я плохо соображаю, если не высплюсь. Попытаюсь еще пару звонков сделать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кому, вот в чем вопрос…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 5<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Звонок Дубинина в пустой квартире Мурата был слышен уже из лифтового холла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурат заспешил, занервничал так, что взмокла лысина. Машинально провел по ней правой пятерней и стряхнул капли на пол, в то время как левая нашаривала связку ключей, оттягивающую карман шаровар. Тыкал, тыкал золотистой железкой в замочную скважину, пока наконец не сообразил, что ошибся: ключ-то не от дома, а от их общего с Марфой служебного кабинета. Похожи. Надо будет разлучить стальных близнецов, не держать в одной связке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В домашнем коридоре застал последнее, что писал автоответчик: «…узнаешь про Марфу, звони в любое время». Бархатный голос Дубинина. Сердце ухнуло. Не получилось, как у Фаулза… Чертов умник сразу же на него вышел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурат даже не испугался – ему просто стало скучно. Нестерпимо скучно оттого, что все еще можно вернуть обратно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да, такие дела по наитию не провернуть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;У него, именно у него и не получилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А поначалу ведь все шло как по маслу. Будто кто-то продумал и тщательно подготовил завладение Марфой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот напоролся!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«…звони» – голос Дубинина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Значит, у него с ней… В общем, есть между ними что-то. Ради очередной любовницы этот сухарь и пальцем бы не пошевелил в такую рань… или позднь. Какая разница!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Горло пересохло, но Мурат даже не пошел на кухню за глотком воды, а боком протиснулся в чуть приоткрытую дверь ванной и поймал ртом струйку, выпущенную из крана. Больше ни до чего не дотронулся руками, чтобы не оставить следов своего пребывания в собственной квартире – как будто кто-то будет расследовать несостоявшееся похищение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несостоявшееся?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Его еще надо сделать небывшим…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обратно в Рузу Мурат ехал в рамках километров семидесяти в час, не убыстряясь. Шел в крайнем правом ряду, чтобы не сердить редких лихачей, пролетавших мимо его «девятки». Лихорадка сама собой прошла от неспешного хода. Думал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первым делом надо будет измерить Марфино давление – пока сон ее еще крепкий. Нормальные цифры докажут, что он поступил логично, оставив неожиданно уснувшую женщину без медицинской помощи. Под собственным только присмотром.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ведь он никуда от нее не отлучался и сам не смежил очи ни на секунду. Чтобы не испугалась, когда проснется. А это может произойти в любой момент.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В любой? Ха! Очнется не раньше восьми утра, усмехнулся Мурат. Плюс минус час – по себе знает. Хотя… Его проспиртованная худоба, его организм, за два десятка лет привыкший к снотворным, – не ориентир. Если пышка Марфа плотно поела перед их встречей, то…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он посмотрел на циферблат. Почти четыре. Все равно можно не спешить…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Возбуждение прошло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жаль?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да нет, еще и лучше…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заглянул в женскую бездну и удержался…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как вкусен бывает пирожок или кружок колбасы, который в детстве схватил с накрытого новогоднего стола. А наешься того же кушанья досыта – и тут тебе изжога, одышка. Посуду грязную убирать-мыть…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 6<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп был уверен, что не заснет. Если бы сообразить, куда еще можно метнуться, где искать жену, – он бы вылетел из дома. А так… Раньше десяти утра делать в городе нечего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нервную трясучку обычно унимают алкоголем, но он-то уже опрокинул в себя грамм двести. Успокаивающее тепло продержалось недолго, ровно столько, сколько говорил по телефону…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это чертово дубининское спокойствие!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько раз Марфа плакала из-за его хладнокровного равнодушия…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пообещал, что сделает для ее конторы аналитическую справку. Что-то там насчет стабилизационного фонда… Филипп не вникал – своих забот хватало. Студент пошел совсем беспардонный: дипломные работы присылает ночью, за несколько часов до защиты. Так этот Дубинин не лучше!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сам ведь тогда позвонил Марфе и разрешил передать начальству свое согласие. Вечером перед Пасхой было дело. Дубинин – ни слова о празднике. Но она-то рада любому его звонку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Загорелась… Не посчиталась с тем, что у шефа есть подстраховочная кандидатура на эту именно работу. И наплевала на то, что Мурат терпеть не может, когда его дома беспокоят по делам. Одной лишь думы власть знала – застолбить кандидатуру Дубинина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А вип наш – тот еще тип – пропал и объявился дней через десять: ему, мол, еще нужно подумать, стоит ли браться за это дело. И просит прислать все материалы по электронке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Встретиться не захотел…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Даже зрачки Марфы расширились от боли, когда она положила трубку и… понеслась к компьютеру. Выполнять дубининскую просьбу. Самоотверженно, как всегда. А потом плюхнулась в кресло и уставилась в телик. Но чем экран может увлечь-отвлечь эстетически отесанного человека… Так помрачнела, что веки покраснели и набухли. Прорвало – зарыдала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп уж и не знал, как ее успокоить. Попробовал открыть ей глаза на кумира. Греховно сотворенного. Мол, умелец, хитрован! На ровном месте сделал так, чтобы за него боролись. Как записная кокетка. Ну, под аккомпанемент рыданий разве скажешь, что ее просто подставили? Правда бывает непосильно тяжела, не станешь же грузить ее на и так поникшие плечи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть у них секс или нет – ну сущая ерунда по сравнению с тем, как она ему предана.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но в том, что Марфа предана Дубинину, не чувствовал Филипп никакого криминала…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы хоть как-то успокоить жену, он тогда и выдал: «Не переживай так, умница моя бедная! Я тебя люблю, и он тебя любит…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Самоотверженность заразительна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Звонок!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп вздрагивает, поворачивается на бок. Черт, больно! Он открывает глаза. Вместо моря, одетого пеной волн, в котором только что тонул, – Марфино кресло. Уснул одетый. Рука затекла. Локоть хрустнул, когда он вслепую стал шарить пальцами по кровати. Телефон запутался в скомканном покрывале. Нажал кнопку, а там – ровный гул равнодушного к человеку пространства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но где-то звенит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неотключенная трубка мягко приземлилась на подушку, и Филипп, прихрамывая, выскочил в коридор. Как раз в тот момент, когда в открытую входную дверь с неприятным скрежетом въезжала родная красная сумка, которую подталкивала чужая нога в адидасовской кроссовке. За ней из темноты прихожей, как из преисподней, – Мурат. К его плечу прижимается голова Марфы с открытыми, но какими-то бессмысленными, водянисто-виноградными глазами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурат выпростал правую руку – поздороваться, и тело Марфы медленно, как в кино, стало оседать на пол. Филипп отчаянно засуетился и, конечно, подхватить не успел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Голова какая тяжелая… – забормотала Марфа, очнувшись от столкновения с твердым паркетом. – А где Даша?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Она позавчера к Лильке уехала, на дачу. – Филипп обрадовался здравому вопросу. – К выпускным вместе готовятся, – пояснил он Мурату.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ой, извините! – Зажимая рот обеими руками, Марфа поползла в ванную. Видимо, сил не было подняться с колен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мужчины замерли. Стояли и слушали, как ее рвет. Бульканье сменилось судорожными всхлипами, между которыми расслышалось сиплое, задыхающееся: «Воды…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну, теперь-то Филипп знал, что делать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хоть чуть подпорченное вино или просто лишний бокал – всегда одна и та же история. Даже в Париже Марфа умудрилась отравиться. Дорогое бордо, наверно, хранили неправильно. Ночь проспала, а с раннего утра принялась метаться в уборную – вернется, поворочается минут десять и снова бежит босиком, зажимая рот. Целый день потом на хозяйском диване искала позу, в которой голова трещит не так невыносимо. Вставала на коленки, упиралась лбом в твердую диванную поверхность… Попа на отлете…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не смогла пойти на обед с кембриджским профессором.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он потом при каждой встрече об этом вспоминал, жалел… А после взял и забыл, что приглашал Филиппа прочитать курс лекций на своей кафедре.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поскорее бы выпроводить Мурата – при нем Марфе клизму не поставишь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Легко получилось освободиться от соглядатая. Слишком легко…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не будь Филипп так сосредоточен на своей миссии, он бы решил, что Мурат сбежал. Но в тот момент не до наблюдений было.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И про Дубинина он, конечно, не вспомнил.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 7<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Продолжая высматривать, не появился ли этот растяпа Филипп, Федор машинально похлопал себя по груди. Сердце забилось… Или возле сердца?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А, это мобильник ожил… Сунул его в пиджачный карман и забыл. Да разве расслышишь синкопы «Аукцыона» в вокзальном гуле… Зеленое на зеленом… Современное на современном… Надо поменять мелодию. Моцарт, пожалуй, будет поперек течения…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На экранчике высветился семизначный номер. Не раздумывая, Федор нажал среднюю кнопку с зеленой стрелкой. Соединился. Выслушал. Севка зовет в Малаховку, к Наталье – у нее верстка. Бывшая однокурсница как была комсоргом, так и осталась… Естественно, если есть организаторская жилка у человека, то она никуда не девается. Именно по этой логике многие комсомольские организаторы стали «бурменами», то есть буржуазными менеджерами, некоторые – очень крупными. Избранные – олигархами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Севка напоминает про сборник вроде энциклопедии – к юбилею философского факультета. Статья про каждого выпускника. Надо исправить ляпы. Неизбежные.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кем только не стали те, кто диалектику изучал по Гегелю. Экономистами, как Севка с Дубининым, Наталья – журналистка, Дуркин в министры вышел, а Умнов – в бомжи…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чем-то насторожила обычная, чуть заторможенная речь друга… Единственного, если не считаться с нынешней привычкой называть другом всякого, с кем пару часов почесали языком и не повздорили.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Говорит, хорошо бы вместе навестить Наталью, но он и один может… Сегодня – крайний срок. Не приговаривает к поездке, не давит, но Федор уже озаботился… Глазами отыскивает вокзальные часы, прищуривается – половина одиннадцатого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Подождешь? – говорит он в трубку. – Я только узнаю, могу ли сейчас ехать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первым в телефонном меню выскочило Марфино имя. Нажал вызов. В ответ – «алло», мужское. Филипп. Что-то сбивчиво объясняет, оправдывается… Федор и вслушиваться не стал – остановил поток, мгновенно переключившись на бархатный доброжелательный регистр, предназначенный для деловых разговоров с посторонними ему людьми.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Про себя, правда, отметил: а я рассердился…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Севочка, назначай встречу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не сразу, но Федор все-таки сумел прогнать гневные мысли о Марфе. Ни в коем случае нельзя анализировать отношения с человеком, на которого сейчас злишься. Эмоции, как туча, застилают обзор – какая уж тут полная картина… Срочные хирургические операции откладывают, если у пациента поднялась температура. А негодование Федора начало подбираться к точке кипения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стоп! Стоп! Люди как люди… Редко кто отзванивает, когда ситуация рассосалась…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он даже буквально остановился. И тут же получил толчок в спину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Раззява! Ну и мужики пошли!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Его обогнула бабища с огромной клетчатой сумкой. Обернулась – и вдруг преобразилась. Он даже залюбовался переменой: лоб, гофрированный злостью и недоверием, расправился, полные яркие губы раздвинулись в улыбку, обнажив ровные белые зубы. Красавица!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Видимо, приняла его за какого-нибудь артиста. Бывало такое…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Всю оставшуюся дорогу Федор уже думал только про Севку. И, встретившись, постарался, чтобы тот присоединился к расслабляющему заплыву в прошлое.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Получилось. Подхватил друг приятные воспоминания:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Помнишь, как мы вышли на поляну? Высокая трава… Окрашенная солнцем до желтизны… Слепит… Ну, помнишь? – спрашивал Севка, увлекаясь. – Она как будто дышала под несильным ветром…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Такое как забудешь… Наш первый поход… Поездом до Гагр, потом пехом. Ночное небо… Я неба такого больше нигде не видел… Хотя на всех континентах высматривал. Нам обоим тогда надоели жены… – сказал Федор и прикусил язык: сам-то он умудрился не поддаться брачной чехарде, а Севка два раза разводился… Совсем недавно его третья жена умерла, и приемная дочь, молодая и очень современная, ловко выставила отчима из трехкомнатной квартиры в коммуналку…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А помнишь военные сборы после четвертого курса? – Севка никак не среагировал на слово «жена»… Значит, не оно – ключ к его мерехлюндии.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сборы? – Федор расплылся в радостной, довольной улыбке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще бы не помнить!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После отбоя они всей палаткой, человек восемь, сбежали на волю. Попутка подбросила до райцентра, и там – на танцплощадку. Севка, за ним остальные бесшабашно подкатились к самым смазливым девчонкам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Федор не поспешил. Выбрал тихоню, стоящую в сторонке. Привычную к тому, что на нее не обращают внимания. Лицо, если совсем честно, было так себе: тяжелый подбородок, глаза близко посажены, брови угрюмо срослись… Не уродка, конечно, но и не красавица. Зато бедра крепкие, широкие… Все ведь в движении… Женщины, как цветы под солнцем, распускаются от похвал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пара медленных танцев, щекочущий шепоток в ждущее женское ушко: «Твоя спина меня с ума сводит»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пока однокурсников дубасили ревнивые местные ухажеры, Федор без труда уговорил подружку уединиться. Да еще и повезло: у нее были ключи от диванчика… Ну, от радиорубки…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Возвращался в полном кайфе… Один, высокое небо со звездами в крупный крыжовник, светляки пробивают темноту травы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На краю капустного поля, что впритык к их лагерю, быстро нашел пластиковый пакет, куда сложил синие шаровары с пузырями на коленях и футболку. Прикопал по дороге к удовольствию. На случай шухера. Если на обратном пути остановят – он, мол, в уборную ходил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А этих дурачков, покалеченных превосходящим в количестве и в силе противником, запетала лагерная охрана. Их день начался затемно, на губе…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;У Натальи засиделись до позднего вечера. Под пироги с капустой и фирменные пельмени… Умение не пропьешь… Бутылку они с Севкой на всякий случай прихватили с собой. Пригодилась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор не то чтобы ждал, когда же выяснится, чего это однокурсница так расстаралась… Просто любопытно было: меняются ли с годами прямолинейные прагматики.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подтвердилось – нет. Даже настырнее становятся. Натальина дочь поступала в аспирантуру. «Одно твое слово декану – и девочку примут…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наталья – человек простой. Из тех, кто считает свою бедность и бессилие виной окружающих, поэтому просит и берет беспардонно, не озабочиваясь отплатой. Ради бывшей сокурсницы Федор бы не стал ни у кого одалживаться. В таких случаях – а их становилось все больше и больше – он отвечал: попробую, и тут же выкидывал из головы нахальную, пусть и не очень докучливую просьбу. Ведь то, что вместе учились, – слабая мотивация даже для средней беллетристики, а уж в реальной жизни – просто ничтожная…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но сложилось удачно для просительницы: декан… а зачем вспоминать ерунду всякую… В общем, декан был ему обязан, и эта услуга – самый простой способ расквитаться. Старик из тех, кого раздражают неоплаченные счета. И досада тенью ложится именно на заимодавца, на благодетеля.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, это советская, устаревшая доблесть – не жить в долг. Современная экономика без кредитов не работает – еще и поэтому Федор предпочитал иметь дело с теми, кто помоложе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Краем глаза он отметил, как Севка вяло раздел вилкой сочный пельмень, отковырнул кусок мясного фарша и забыл отправить его в рот. Левая его рука ерошила густые, еще не поредевшие русые волосы, потом пальцы, забытые им, сползли по щеке вниз, на столешницу, и принялись собирать скатерть в мелкие, мелкие складки – как будто соборовался… Вдруг рука дернулась и наткнулась на стопку с водкой. Севка автоматически поднес рюмку к губам, глотка не сделал, а сразу вернул на место… Посидел, не двигаясь, резко встал. Скатерть за ним, но он этого не заметил. Не Натальина прыть – вся еда оказалась бы на полу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Севка нервно мотнул головой в одну сторону, в другую – будто огляделся. Соображал – где он? Хотел что-то спросить? Не произнеся ни слова, подошел к дивану, на валике которого лежала пухлая стопка книжных гранок. Встал на корточки и выудил из верхней части несколько листков. Правильно, их фамилии в начале алфавита – Федор-то просмотрел сборник перед тем, как сесть за стол. Дело прежде удовольствий…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не замечая неудобной позы, Севка принялся читать, поднося каждую страничку к самому носу. Близорукий… Заметит ошибку – достает шариковую ручку из внутреннего кармана пиджака, кладет листок на твердый пол и сосредоточенно правит. Как поклоны кладет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федору стало не по себе, но тут Севка подал голос:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Смотри-ка, тему твоей докторской переврали и пару лауреатств позабыли указать… Говорил же тебе: исправь интернетовские данные!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос, в котором звенела всегдашняя его гордость за друга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За другого как за себя…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Восхищение, так взбадривающее в неизбежные минуты отчаяния…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Восхищение без ревности… Редкость…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Автобуса ждали молча, молча ехали: оба подустали. Жизнелюбу было комфортно в этом безмолвии, а Севка…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Севка проводил Дубинина до Казанского вокзала и подождал, пока он отлучался по нужде.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выходя из сортира, Федор не сразу разглядел приятеля. Куда подевался? Возле касс, на том месте, где он его оставил, к закрытому окошку прислонился какой-то горбатый старик с остановившимся взглядом. Щетина появилась… Местами уже седая… Словно проплешины на землистых щеках…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Чего сник-то! – Федор похлопал сутулую спину. Рукой хотел удостовериться, что не обознался.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Получилось слишком бодро. Неуместно. Губы весельчака брезгливо искривились. Себя самого застыдился…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Со мной все кончено, Федя, – не раскрывая рта, утробно бормотнул Севка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Брось! Мы еще повоюем! – торопясь на последнюю электричку, отмахнулся Федор. Вторую ночь подряд торчать в Москве уж очень муторно. Не выспишься так, как за городом…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Ничего, завтра же ему позвоню, – успокоил он себя. – Да и утро вечера…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В голову не пришло, что до утренней мудрености еще надо суметь дожить…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 8<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп скосил взгляд на часы. Ровно шесть. Чтобы ненароком не уснуть, он всю бесконечную ночь провел на коленях у Марфиной кровати, прислушиваясь, дышит ли она… Время от времени вскакивал – порывался вызвать «скорую», набирал 03 и бросал трубку: никак не придумывалось, что соврать, чтобы врач приехал, – лоб-то у жены холодный, и судорожные всхлипы были все реже, а как стемнело, и вовсе прекратились… Но это же ненормально – проспать почти целые сутки…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Солнечный луч упал на лицо Марфы. Задержался в спутанных волосах, погрел бледные веки, и они поднялись. Занавес снова открылся…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Есть хочется… – удивленно проговорила она. Села и, опираясь на руки, ловко переместила попу к изголовью. Оперлась на кроватную спинку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кофе? Мюсли? – тихо спросил Филипп, проверяя бытовыми словами, вернулась ли она к нему. И, не дав времени на ответ (испугался, что он будет отрицательным?), суетливо поторопился: – Я сейчас приготовлю, ты не вставай! – И, жалобно заглянув в глаза жены, метнулся из комнаты. – Может, лучше кашу геркулесовую сварить? – крикнул он уже из кухни. – Сколько хлопьев сыпать?.. Пожиже хочешь или погуще?.. А ее кипятком заливать или холодной водой?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обычная ситуация: чтобы получить завтрак в постель, слишком умелая хозяйка, избаловавшая близких своей ловкостью, должна встать, приготовить еду, поставить ее на поднос и снова лечь. Есть, правда, надежда, что любящий муж сумеет донести еду и по дороге не опрокинуть на себя горячий кофе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа не стала искушать судьбу. Заскочила в туалет, в ванной почистила зубы, халат на плечи – и вот уже они за своим шатким столом пытаются понять: почему она вырубилась? И почему именно на даче Мурата?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну зачем ты туда потащилась… – Отводя взгляд от бледного Марфиного лица, Филипп старался, чтобы в его голосе не проступил упрек.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мне стыдно было, что так не хочется к нему заходить… – виноватилась Марфа. – Улыбалась – только бы не подумал, что пренебрегаю… Человек же, зачем обижать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А себя обижать тебе не впервой… Дай мне слово, что покончишь с этой своей самоотверженностью!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот во что чаще всего преобразовывается мужская растерянность – в прокурорский тон… После таких разговоров у мужей остается уверенность, что они – опора, что без них бедняжки жены пропадут… Приятно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я там, в Рузе, плохо спала, – продолжала оправдываться Марфа. – И вечером приняла таблетку, которую мне невропатолог прописал… Помнишь, после того обморока…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще бы не помнить…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько она тогда пролежала на полу, так и осталось неизвестно. Филипп несколько часов писал и в Интернете копался, пару раз вышел из кабинета на кухню, чаю попить, – и не обратил внимания на тишину за стеклянной дверью. Позвал жену, когда захотелось поесть. Зашел в комнату, а Марфа как раз и очнулась. Бледнющая. Вот как сейчас… «Скорую помощь» не разрешила вызвать, но к врачу на следующий день сходила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Может, опять был спазм головного мозга… Не подходят мне их таблетки… – Виновато и с какой-то детской надеждой Марфа посмотрела на мужа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да мне тоже черт-те что напрописывали! Я даже целую неделю травился их лекарствами. В результате все время сонный ходил, а уж как только почувствовал… – Филипп запнулся, но быстро нашел пристойный словесный эквивалент для описания сугубо мужской физиологии, – почувствовал притупление некоторых эмоций… На фиг мне такое лечение – пусть меньше проживу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Может, обе головы, взбодренные крепким кофе, и еще до чего-нибудь бы додумались, но тут зазвонил телефон. Вспорол благодушие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Даша? Так рано! – вскрикнула Марфа, метнувшись в коридор к аппарату. – Алло!.. А, это ты, Маш… Что?! Что-о-о… повтори… – потерянно просила она, возвращаясь на кухню с трубкой, вжатой в ухо. – Мама умерла сегодня ночью, – прикрыв микрофон левой ладошкой, прошептала Марфа, распахнутыми глазами глядя на мужа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Искала ту самую опору…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп по себе знал: каждая минута обычной московской жизни теперь будет только усиливать горе. Так было, когда умер в Томске молодой, шестидесятитрехлетний отец, так было год тому назад, когда в подмосковной больнице ушла его мать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Страшно именно сейчас, хотя настоящее, осязаемое и сердцем, и умом чувство потери, как свет исчезнувшего небесного тела, достигает человека не сразу. Девять дней, сорок – они, как ничейная полоса, охраняют прежнюю жизнь от вторжения новой, ущербной, к которой еще надо суметь приноровиться. Не у каждого получается…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Собирай чемодан, – мягко приказал он, прижимая к себе жену. Дрожащую. – Я узнаю насчет ближайшего самолета…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Маша советовала на поезде… – слабо посопротивлялась Марфа, но сама уже обнимала стул, чтобы подтащить его к дверце антресолей, слишком высоких для ее небольшого росточка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тишина…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И – шорох… В дверном замке проворачивается ключ. Раз, другой… Хозяева замерли: Марфа под потолком (стул, толстые словари, она на цыпочках с поднятыми руками, нашаривающими дорожную сумку в темноте и тесноте вещевого кладбища), Филипп с телефонной трубкой, из которой через равные промежутки времени бьет равнодушное аэрофлотовское «ждите ответа».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Замок, наконец, поддался. В дверном проеме – дочь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Бабушка… – выдохнули разом все трое. Хором, будто сговорились.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оказалось, Даше в эту ночь не спалось. Сгусток тревоги… С кем плохо? Мама… Мысль на этом месте потрепетала и слетела на бабушку… Даша проворочалась до шести, а потом тихонько, чтобы не разбудить подругу, позвонила в Вятку по своему мобильнику. И вот приехала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я с вами, – твердо подытожила десятиклассница.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А экзамены? – попробовал отговорить ее Филипп. Попытка заслонить от горя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, папочка… – Дочь потерлась щекой об отцовское плечо и объяснила, как маленькому: – К первому июня вернемся же… Ты-то не забыл на свою кафедру позвонить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пока Филипп узнавал насчет рейса, билетов, отменял свои лекции в университете, Марфа суматошно искала черное. Не пытаясь подумать, вспомнить: есть ли что? Как у посторонних рылась в двух гардеробах. В дочкиной комнате и в своей… Переворошила даже тюк с одеждой, приготовленной для отдачи в соседнюю церковь. Более бедным, чем они.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без результата. Ни траурных костюмов, ни даже черных свитерков не было ни у кого. Но гамма горя – черно-белая… Решили, что серое подойдет. А на голову? И это проблема. Не готовы они к смерти…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Бабушкин платок! – вспомнил Филипп. Года два назад спросили тещу, что ей подарить к восьмидесятилетию. Именинница попросила шелковый бело-лимонный или бело-бежевый платок. Марфа еще удивилась: зачем? Мама ведь всегда носила только шляпки… Фетровые, соломенные, вязаные, с вуалью и без… Норковую папа подарил ей на семидесятилетие… А темно-зеленый берет с тонким репсовым бантом на макушке, в котором мама сфотографирована почти в теперешних Марфиных годах, перешел к младшей дочери, когда снова стал модным. Может, и Даша еще успеет его поносить…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так зачем платок?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Смертное все приготовила – в сундуке лежит. А платка не хватает. Чисто-белый мне не идет, и ситцевый не годится – старухой в гробу лежать не хочу… Да не причитайте! Не собираюсь я умирать!» – вот какой ответ они получили.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но только месяц назад удалось выполнить тещину просьбу. В конце Оксфорд-стрит Филипп наткнулся на лоточника-индуса с разноцветными шарфами и шелковыми платками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все готово… Такси через полчаса. Вещей мало, можно бы и на метро с маршруткой добраться до Домодедова, но силы еще как понадобятся… Филипп чуть было не отправил Марфу в магазин – только бы чем-то ее занять. За киви, камамбером и «раковыми шейками», которые так любила теща. Одумался. Все это уже, наверно, продается в Вятке – за год, что он там не был, столько всего и в Москве изменилось… И лишь потом сообразил: не надо же теперь этих гостинцев. У Марии и ее семейства совсем другие вкусы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не сговариваясь, собрались на кухне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Паспорта проверьте…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Даша, возьми физику – в самолете позанимаешься…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Реплики повисали в напряженной тишине, не подхватывались… Кощунственным казалось сейчас говорить о жизни – то есть о том, что по ту сторону бабушки… С ней вместе можно было побыть только молча…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 9<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рядом с Филиппом тяжело, но совсем не угрюмо плюхнулась растрепанная Мария. Какая-то пружинка пискнула от боли, прощально выстрелив в диванную подушку. Свояченица широко раздвинула ноги, взглянула на бугорок и махнула рукой, даже не сдвинувшись в сторону: появившаяся горошина не потревожила ее пышные телеса.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, как там у вас, в Москве?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мария заняла место, освободившееся после ухода последней тещиной подруги. Та тоже выспрашивала москвича, но гораздо прицельнее: внучка в будущем году оканчивает школу, собирается в МГУ, на экономический. Только, мол, собирает информацию, а почти земляк – по жене – сам должен догадаться и предложить помощь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но раз ни о чем не просят, то как вставить, что Филипп избегает участия в приемных экзаменах. Да и честные фраера вроде него там не очень-то нужны. Большинство кафедральных дают уроки абитуриентам и потом в июле с охотой приходят потеть в приемной комиссии, чтобы без проблем довести своих подопечных до поступления.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В общем, как на днях рождения после первых тостов обычно забывают об имениннике, так и на поминках скорбь долго не удерживается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Летучее она вещество…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если, конечно, с уходом человека не связаны никакие твои материальные потери. Тогда страдает не столько душа, сколько тело. Именно эту боль демонстрируют окружающим.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А душевная скорбь прячется не только от глаз посторонних, но и до самого человека она доходит не сразу – как свет угасшей звезды, застигает его не во время прощальных дней, а сильно после…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда вдруг учуешь, например, запах «Красной Москвы»… Собираясь в гости или в филармонию, мать Филиппа встряхивала флакон, ловко доставала тугую притертую пробку и дотрагивалась ею сперва до мочек отцовых ушей, потом прикладывала к своим, потом оттягивала ворот блузки и засовывала чуть согревшуюся стекляшку внутрь, в щелку между высокими грудями, которые опали только в последней ее больнице…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пока Филипп отвечал на непрактичные вопросы любознательной свояченицы, Марфа справилась с засором в кухонной раковине и отдраила тарелки, кастрюли, сковородки с помощью уже забытого ею хозяйственного мыла: покойная экономила на моечных средствах – все, что больше привычных копеек, казалось ей дорого, наносило урон душе. Душе, а не кошельку: деньги, которые дарила ей московская дочь, остались почти не тронутыми. Лишь пятьсот долларов из всей суммы теща перераспределила за год до смерти – отдала их старшей дочери на заграничную поездку. В Турцию. Сказала, что подарок москвичей. Сама Клавдия Григорьевна ни разу за кордон и не взглянула. А так хотелось…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Моя вина, – в своем недлинном тосте призналась Марфа, вернувшись за поминальный стол.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну что ты! Не говори так! Ей бы сил не хватило на такую поездку! Зато вы меня отправили, вот уж спасибо! На всю жизнь память! – Мария привстала, потянулась бокалом к сестре, пошатнулась и снова плюхнулась. На колени к зятю. – Ой! Какой худой! Жена плохо кормит! Я тебя не раздавила своими телесами? Ну ничего, хоть меня, квашню, потрогай – жена-то худышка, подержаться не за что…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спасибо за комплимент… – перебила Марфа, выручая растерявшегося мужа. – Раз я не толстая, то съем пирожное, а ты бы пошла проветриться. И по дороге унеси что-нибудь со стола в холодильник… Хватит пустословия. – Строгость в ее голосе нарастала и почти перешла в сердитость. От горя, от усталости. – Не забыла – завтра мы уезжаем… – прозвучало мягко, примирительно. И даже радостно. Как будто отъезд из бывшего родного дома – спасительный свет в конце тоннеля…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так и есть, – призналась Марфа, когда они с Филиппом стояли в пустом коридоре купейного вагона, расплющив носы о холодное стекло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из стоячей заоконной темноты на них через равные промежутки времени налетали неяркие огни – мазнут своим светом и исчезнут… Даша уже ровно сопела на верхней полке, а им обоим не спалось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Когда папа умер, командные бразды подхватила мама… Я-то далеко, только голосом по телефону могла она дотянуться до меня – и то раздражало… А сестру мама поучала до последнего дня. Теперь этот микроб переселился в Марию. Я на себя со стороны посмотрела – точно такая же… Дашкой, тобой все время руковожу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ничего, мне от тебя все приятно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бывают минуты, когда мужчины, особо не задумываясь, со всем соглашаются…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп обнял Марфу за талию. Рука сама спустилась чуть ниже, на бедро, и попыталась ухватить в горсть кусок упругой плоти. Сравнение с обильными телесами свояченицы было в пользу жены. Модели Рубенса и Кустодиева хороши только на полотне, давно догадывался он.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поезд замедлил ход, остановился. Вагон дернулся и задрожал. Котельнич. Станционные огни застукали их близость, и вдобавок в конце коридора появились новые пассажиры. Один – на незанятую верхнюю полку в их купе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Даша повернулась на правый бок, бормотнула что-то, но не проснулась. Филипп про себя чертыхнулся: опять не удастся полежать с Марфой на узком твердом диване… Хотя бы губами убедиться, что живы… В следующий раз купим билеты в спальный вагон.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 10<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос Дубинина не встрепенулся, когда он поднял трубку и услышал Марфино «а-ал-ло». Она сбивчиво винилась за мужа – тот только что рассказал, как ее искали…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А где же ты, голубушка, тогда пропадала? – мелькнуло у Федора. Мелькнуло, но не задержалось. Пусть Филипп за ней смотрит. Муж он или не муж! Ну и бестолочь он все-таки! Взбулгачил его и исчез…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пришлось одернуть себя за поспешность приговора, когда узнал про траурную поездку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мои соболезнования, – автоматически, без выражения произнес Федор формулу простой учтивости. – Надо же, как у нас с тобой все запараллелено! И я занимался похоронами…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не та интонация… Бодро получилось. Еще скажет, что он дубоват…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Севка повесился… – помрачневшим голосом продолжил Федор. – Однокурсник. Мы с ним вечером расстались, а он вернулся домой и повесился. У него все решено было, продумано… Я не понял… Надо было захватить его с собой на дачу… Несколько дней за городом… солнце… он бы передумал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И хотя слово «виноват» не было произнесено и Марфа ни в чем его не принялась переубеждать, не заохала – а все же подавленность последних дней подтаяла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мать тяжело терять, я знаю. Моя умерла уже двадцать… двадцать пять лет назад, а до сих пор вдруг раз – и боль пронзит. Подожди, я сейчас… – Федор не суетясь сходил на кухню, налил себе чаю, вернулся в кабинет, сел на диван, закинув ноги на табуретку, и снова взял трубку. – Алло, я тут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Знаешь, я с детства всегда считала, что всем должна. – Как это часто бывало, без преамбулы, без объяснений Марфа вслух продолжила свою теперешнюю думу. – Мама внушила, что человек всегда должен другим. Так я и жила… Без рассуждений, не задумываясь, считала, что просят – должна сделать. Даже если не меня просят, а кого-то рядом. Уступить место в метро? Вскакиваю. Или на службе: у Мурата спрашивают чей-нибудь телефон – я тут же лезу в свою записную книжку. Отказывать кому-то – нож острый.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я заметил, – усмехнулся Федор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– К тебе это не относится. С тобой – все по-другому. Если я что-то могу для тебя сделать – это как подарок. Я чувствую, что мы вместе, когда выполняю твое поручение, любое. Пусть ты в это время обо мне и не думаешь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хм, «не думаешь»… Федор мог бы вспомнить, чем он занимался, например, в то время, как Марфа выуживала из Интернета информацию о его потенциальном клиенте, или записывала на свой диктофон пресс-конференцию, на которую он поленился пойти, или… Но зачем сталкивать лбами его абсолютно параллельные, непересекающиеся жизни… Кому от этого польза?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тебе неудобно становится, когда кто-то глупости говорит или слишком подробно рассказывает всякую ерунду… Я сразу заметил, как ты стараешься поправить чужие ошибки, – пресек он ее упрек, а может быть, и намечающееся признание.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Получилось. Марфа вернулась к первой, более общей мысли – она еще не до конца исповедалась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А с близкими – меня и просить не надо, сама предупреждаю их желания. Так вот теперь, когда мамы нет, до меня вдруг дошло, что я никому не должна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это же хорошо. Освобождение…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, пока только как идея брезжит где-то в голове. Постараюсь, чтобы она заработала в моей жизни…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;То есть постарается не быть такой самоотверженной… Избирательно? Или по отношению к ней тоже? Интересно… Любопытно, получится ли у нее. И как на нее это подействует, если получится…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А скорее всего – это у нее обычная женская декларация. Сказать-то они все могут… Если баба брякнет: «Я больше никогда тебе не позвоню!» – через час жди звонка… В крайнем случае, через день…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну ладно, давай прощаться, – закруглил Федор, даже забыв спросить, почему и куда она тогда пропала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но вместо «до свидания» – пауза. Небольшая, но глубокая, как бездна. И дрожащий голос:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А мы повидаться не сможем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так и слышится, как напрягаются жилы ее гордости, чтобы попросить о свидании.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не получится. У меня еще в городе дела.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сникла. Ничего не поделаешь. Хотя…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я послезавтра снова приеду, тогда и встретимся, – расщедрился Федор. И все же добавил, чтобы себя не сковывать: – Если у меня ничего не изменится. Но я тебе позвоню.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А изменилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Простудился, да еще как… Почки заныли. Попробовал попринимать антибиотик, который помог в прошлый раз. Через неделю лучше не стало. Моча мутная… По цепочке нашли другого врача.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В общем, когда на экранчике мобильника высветился Марфин номер, Федор даже подумал, не проигнорировать ли звонок: парировать упреки не было сил… Хотя… Ей-то можно сказать, что прихворнул. Она не растрезвонит. А то ведь у нас как принято: любую болячку преувеличат и под прикрытием заботы списывают человека со счетов. Тяжело болен – значит, не справится с работой, не может якобы никуда поехать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пришлось только потерпеть удар от слишком строгого Марфиного «алло». И постараться повеселее рассказать про перипетии лечения. Марфа рассочувствовалась. А что еще она могла? Даже врача посоветовать не в ее силах – у здорового человека не бывает на примете хороших докторов. И чуть не забыла известить, что его разыскивают. Предлагают жюрение. Конкурс на лучшего молодого экономиста по пяти направлениям. Дубинин – председатель.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вряд ли я соглашусь… – вслух размышлял он. – Но дай-ка телефон… Всегда надо поговорить, разузнать условия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот и про Марфу не забыл, поучил…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А она вдруг осмелела:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спроси, можно ли меня записать в жюри? Хочется с тобой рядом побыть… Я бы тебе помогала…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор вспомнил, как года два назад она прочитала и пересказала ему все работы, выдвинутые на полугосударственную-получастную премию. Он тогда тоже председательствовал. Полезно было… Да и теперь помощь не помешает. Так что пообещал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но как только выздоровел, закрутился, потерял бумажку с телефонным номером и, когда его стали разыскивать уже через дочь, снова справился у Марфы. Записал цифры и тут же их набрал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что ж, условия неплохие. Кроме гонорара – неделя в подмосковном пансионате, чтобы поучить отобранный молодняк.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Минут через десять неспешной беседы, когда бабенка-начальница на том конце провода чуть расслабилась, он и назвал Марфину фамилию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Э, тут стреляный… и не воробей, а кто-то покруче… Врасплох такую не застанешь. Федор даже восхитился быстротой реакции. Моментально выпалила, что поздно. Место, на которое-де могла бы претендовать Марфа, уже занято. И кем? Медяковой. А вот на оставшиеся его даже просят найти кандидатуры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ясно – бабенка почему-то Марфу не хочет… Пришлось проглотить, хотя была лазейка… Можно было надавить, используя то, что не совсем этично назначать члена жюри без согласования с председателем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Но мы вас так долго искали… Сроки-то поджимают…» – и тут отпарировала начальница. Что ж, справедливо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Известить Марфу? С любым другим спустил бы дело на тормозах: гонцу с плохими вестями заливают глотку свинцом. Избегал этой роли. Но рука уже нажала кнопку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зря.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа оказалась не на высоте. В повисшей тишине так и увидел картинку: сузившиеся зрачки, небольшой лоб спрятался в морщинах, губы сжаты…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что ты сказала? – Федор попробовал ей помочь, вывести из ступора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ничего. Что я могу сказать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да… ничего… Но я все-таки оттянул согласие – сказал, что на две недели уезжаю… а то она сразу хотела встретиться. Пусть полежит где-то в уголке, решение само придет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну, теперь она уязвлена. И на него рассердилась. Вместо того чтобы спасибо сказать, что похлопотал. Причинив себе двойное неудобство.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Федор не сдержался.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не надо было тебе говорить!.. Мне было бы удобнее, – вырвалось слишком уж зло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А ведь сам терпеть не мог импульсивность…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Впредь будет с Марфой поосторожнее. Придется фильтровать информацию. А пока устало и нехотя он принялся объяснять:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну что я мог тут сделать… Говорить тебе простые слова утешения…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфино робкое «да, мне твое утешение дороже всего…» он пропустил мимо ушей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Для меня этот отказ – пройденный этап, это камень, о который споткнулся и отшвырнул. Пустяк… Ничего не значащий. Мне самому неприятно, что там Медякова. Сколько сил и времени уйдет на то, чтобы ее переубеждать… С тобой было бы гораздо легче. Подумал даже, не бортануть ли ее… Но я же все сразу просчитываю: вряд ли бы у меня получилось от нее избавиться, но она бы точно узнала про мою попытку – и вони было бы на несколько лет. А ты… Что ж, ты поймешь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В трубку было слышно насупленное, обиженное сопение. Еще не смирилась… Пришлось продолжить:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я не рассказывал тебе? Мы ведь с Медяковой тыщу лет знакомы. Вместе с ней и ее мужем учились в аспирантуре. Я несколько лет каждую неделю бывал у них дома. Приходил к ним после работы – я тогда преподавал в военной академии, рядом с их домом. Мне очень нравилось у них сидеть, обсуждать… Огромная библиотека – и по экономике редкие книги, и художественная литература. Отец был академиком… А я – провинциальный пацан с Урала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А почему они тебя приглашали? – осторожно спросила Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любопытство отвлекло от обиды. Отлично!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты же знаешь мою манеру во всем находить хорошее. Они думали – это моя слабость. Потом только увидели, что, наоборот, это сила… И еще… Когда Медякова стала работать обозревателем в «Известиях», она мне каждый день звонила и просила посоветовать, что писать. Бывало, я ей целые статьи надиктовывал. В каждом ее материале хоть одна моя мысль была…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А зачем ты позволял себя доить? – Марфа забыла про себя и уже вникла в новую ситуацию. И посочувствовала, и азартно заинтересовалась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Совсем как я», – подумал Федор. На то и был расчет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У меня этих идей… Да ты знаешь. От ее вопросов искры какие-то выбивались… К тому же попутно я разобрался, как они мыслят, чего хотят. До самого дна подобных ей понял, и потом мне стало легко с ними управляться. Знал, что от них можно ждать, как своего добиваться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Разве тебе не жалко, что ты помог нелюбимому, недостойному человеку?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Господи, какое детство… И ведь правда так думает… Посмеяться над ней? Нет уж, стоит только поучить прагматизму, как тебя циником объявят…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Федор воспользовался притчей:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Человек ждал достойного его помощи и так и умер, никому не помогая… А я же с ними обоими дружил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты что, не замечал их мелочность, злобность, ревнивость?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Люди как люди… Когда мне наскучило, я отошел в сторону. Да и они отдалились. Они же соревновались со мной и просто не выдержали, когда у меня пошли успехи… Медякова потом даже пару раз мне подставила ножку. Публично не погнушалась от меня отречься…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все-таки правильно, что позвонил, похвалил себя Федор, когда удалось наконец попрощаться с Марфой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустился вниз и весело кликнул Бульку. Пошли погуляем.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 11<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Последний майский день. Кафедру отменили – зав вместо декана улетел в Брюссель, на конференцию, и Филипп возвращался домой засветло. Когда свернул с Осеннего бульвара в безымянный переулок из трех бело-бордовых башен – в последней они и жили, – кто-то позади забибикал. Обогнавший «жигуль» остановился, распахнулась правая передняя дверь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Скажите! Где тут поликлиника?! – Из машины высунулась смуглая женщина с черными, гладко зачесанными назад волосами. Она не спрашивала – приказывала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На цыганку похожа… Противная… И может, оттого, что плохо подумал про совсем незнакомого человека, наверное, больного, Филипп остановился. Наклонился, опираясь на дверцу, и стал выяснять, какую поликлинику они ищут. Детскую, взрослую или зубную…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У тебя близкие есть? – вместо уточнения спросила цыганка. Свела черные брови и мазнула по лицу Филиппа свирепым взглядом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Есть… – растерялся он. И почему-то послушно начал перечислять: – Жена…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Она в опасности! – перебила цыганка. – Надо разбить дюжину яиц и потолочь скорлупу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как? – На лице Филиппа была написана благодарность за то, что ему хотят помочь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как, как… Дай тысячу – сама сниму порчу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У меня нет с собой. – Филипп ругнул себя за забытый бумажник.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Близко живешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Садись, поехали к тебе. – Цыганка перегнулась через спинку и открыла заднюю дверцу. – Иначе она умрет! – победно объявила она.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Умрет?! Марфа – умрет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От испуга Филипп встряхнулся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Увидел себя со стороны: идиот тут топчется и слушает всякую ерунду…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рванул прочь. Не вперед, к своему дому, а вильнул направо, к детской площадке – взрослые мужики там резались в домино. Простой народ, к которому на цыганской козе не подъедешь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сбивая след, поплутал по крылатским дворам…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дома, не глядя Марфе в глаза, заварил чаю и закрылся в кабинете. Мол, срочно нужно отправить письма по электронной почте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дал себе слово ни за что не говорить ей про угрозу. Решил в себе похоронить страх. Трудно… Часа через полтора только и успокоился.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Соображая, что бы скачать из Интернета – иначе в конце месяца пропадет оплаченный трафик, – Филипп уставился в ноутбук. На экране полуголая брюнетка в черном бикини и лаковых ботфортах легонько пробовала новый кнут – секунд пять хлопала им по своей ладони… Чтобы узнать, что дальше, надо заплатить… Рискнуть?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В дверь тихонько поцарапались. Даша еще не вернулась из универа – значит, Марфа. И хотя он знал, что жена не станет подглядывать, а все равно почему-то судорожно нажал мышку, заранее наведенную на крест, которым закрывалась фривольная сценка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У тебя ведь есть почтовый адрес на Рамблере? – Марфа подошла к Филиппу, обняла его со спины и чуть подтолкнула, чтобы он освободил ей кресло. – Мне нужно письмо отправить. Дубинин просил. С Яндекса не доходит. Открой, пожалуйста, свой Рамблер.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет! Нет! – выдавая себя, громко крикнул Филипп. И с места не сдвинулся. Защищая свой компьютер, как девица невинность… – То есть я уже давно им не пользуюсь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да что с тобой? Из-за Дубинина так взвился? – все еще не насторожилась Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И потом, когда успокоился, Филипп не смог самому себе объяснить, почему не ухватился за предложенную соломинку. Надо было согласиться, что из-за этой дубины… В конечном счете – не совсем и вранье: подругу по переписке он завел из подражания Марфе – у нее есть друг, значит, и он имеет право… Правда, Марфа не скрывала ни встреч в «Киш-мише», ни телефонных свиданий. Так громко говорила с Дубининым, особенно когда Дашки дома не было, что он сам прикрывал дверь в ее комнату. Неловко было подслушивать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но он-то и словом не обмолвился ей про свою корреспондентку…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хочешь, назову имя? Всего два письма и было!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп побежал за Марфой в ее комнату, сел в кресло – конечно, не в то, что возле изголовья двуспальной кровати, а забился в дальний угол.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тут же вскочил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обеими руками сжал голову – оторвать, что ли, хотел? – и понесся в коридор, потом на кухню, снова к Марфе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Та молчит. Забралась на кровать, колени к груди прижала и молчит. А в глаза ей и взглянуть страшно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я всегда любил только тебя! Там, с той… ничего не было! – выкрикнул Филипп и сам поверил. Ведь и правда не было ничего похожего на то, что он чувствовал к Марфе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А она босиком подошла к двери, дождалась, когда дрожащий муж в очередной раз выбежит из комнаты, и свела вместе застекленные створки. Половинки сразу разошлись, тогда она терпеливо повторила манипуляцию, проследив, чтобы замок щелкнул.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;О господи, как посмотрела…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Брезгливость и боль. Брезгливость к нему и ее собственная боль…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что же он наделал, мудак…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но остаться сейчас наедине со своей глупостью и низостью было абсолютно невозможно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мне лучше все тебе рассказать! – Филипп распахнул дверь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вот именно, что «мне»… – устало бросила Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так, без надежды на результат, отмахиваются от жужжащего комара.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А себя убедил, что в первую очередь всегда думаешь обо мне. «Мне лучше…» Тьфу! О себе, любимом, заботишься… Не хочу я выслушивать твою исповедь. И вправду, нисколько не интересно. И ты непременно соврешь. А так – может, что-то в твоей мелкой душонке засядет… И эта тяжесть придаст тебе хоть какую-то остойчивость. Перестанешь неприятно суетиться… Но сейчас – уйди, пожалуйста. Еще ляпнешь что-нибудь, в меня это вопьется – и я просто не смогу больше находиться с тобой под одной крышей…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Филипп нервно раздевается. Носки только забывает снять. Голым животом ложится на мягкий желтый ковер в пустой детской. Распластался и ждет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Ну Марфа, ну пожалуйста…» – просит он, выворачивая голову. Не жалко получается, а почему-то и надменно, и виновато.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Смотри-ка, у тебя ягодицы – как щеки! С ямочками», – смеется она, поднимая с полу самодельную плетку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он сам ее изготовил. Острыми ножницами разрезал старый ремень на узкие полоски и припрятал в кладовке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ее несерьезность мешает. Но первый же удар кожаной многохвостки, как… как первый аккорд увертюрной темы Виолетты в «Травиате», щемит и настраивает на новую реальность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Будто очутился в пространстве, хором сфер объятом. Правильный ритм – не слишком быстро… но и без больших прогалин, через которые можно снова провалиться в месиво тяжелых ежедневных дум…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сила удара та, что надо: красные полосы появляются на белых ягодицах, но долго не задерживаются. Как волна – не оставляют следов…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп летит – невесомый, без мыслей, но не бесчувственный… С непонятной быстротой внизу вращается земля.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И напряжение, которое так природно каждому мужчине…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 12<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Солнце… Мурат смотрел на него, не зажмуривая глаз. Впитывал не только тепло, но и цвет старался запомнить… Греет в хмурые дни…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не предсказанная ни в одной метеосводке июльская жара пробралась во все поры мегаполиса. Народ роптал на Гидрометцентр, главный московский начальник даже начал гонения на руководителей погодной конторы, которые с удовольствием раздули журналисты: негативная информация имеет самый высокий рейтинг, а летом она вообще на вес золота – в политике-то затишье. Прокол осуждали на кухнях, в служебных помещениях, в устеленных коврами паркетных залах… Все, независимо от чина, известности и денежного довольствия. Будто пот перестал бы заливать глаза, дышать бы стало легче, если б о дневных тридцати пяти градусах знали заранее…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Асфальт не успевал остыть за короткую летнюю ночь, особенно в центре, где пока еще пребывал офис Мурата. Не его собственный, конечно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он сам не захотел выйти в первый ряд, когда уговаривали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сперва старый шеф их консалтинговой конторы объявил Мурата своим преемником. Из соседних отделов приходили упрашивать. И сидящая напротив Марфа постоянно советовала не отбиваться от должности. И тот, кого потом выбрали, четко проартикулировал, что он – за Мурата.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не переупрямили.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот уже сколько лет время от времени Мурат хвалил себя за то, что устоял, не отдался волне, несущей к небольшой власти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Правда, была подсказка: прежний начальник, уходя на заслуженную (лет двадцать назад) пенсию, долго хвалился тем, что вывел своих подопечных из-под опеки государства – теперь они ни от кого не зависят. Но и честно предупредил, что вовремя не сообразил приватизировать помещение… Толстенные стены из кирпичей, которые не возьмет заряд гексагена, – до революции в четырехэтажном особняке на Маяковке были монастырские кельи – не пропускали зной, но против алчности современных капиталов они были что бумажная перегородка. Неконкурентоспособны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молодому шефу пока удавалось отражать атаки тех, кто знал, как с максимальной пользой для себя распорядиться квадратными метрами в Центральном округе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как у него это получалось? Мурат и не вникал. По слухам – дуриком. Выручала общая стена с процветающим (а бывают неуспешные?) казино. Игорный бизнес взял в аренду первый этаж – сотрудникам честно приплачивали к жиденькому рублевому довольствию от одной до нескольких сотенных сочного зеленого цвета, в зависимости от штатного расписания.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сперва на жирный кусок недвижимости стали облизываться посторонние.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Те, кто заправлял в казино, помогли отбить это нападение. Несколько судебных инстанций благодаря им прошли без потерь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А когда субарендаторы сами захотели поживиться, началась вялотекущая государственная кампания по борьбе с игорным бизнесом, растлевающим народ.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;(Никогда не видел Мурат ни одного человека, которого бы можно было обозвать «народом», возле пышного входа в казино, и днем вульгарно освещенного гирляндами переливающихся разноцветных лампочек. А внутрь он не заглядывал.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этот шумный наскок сошел бы на нет – тому в перестроечной истории мы тьму примеров знаем, – если б не проблемы с Грузией… Обнаружилось, что их президент хочет дружить с Америкой, а не с Россией.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;(Народная поговорка «Насильно мил не будешь», как всякая мудрость, действует только в природном пространстве, а политиканство грязнит окружающую среду и искажает все естественные процессы. Но ничего, и на него есть укорот: искусство, как партия «зеленых», противостоит государственной беспринципности и обману.)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тогда вдруг выяснилось, что и боржом грузинский – отрава, и вино у них поддельное (что недалеко от истины – почти на глазах Мурата Марфа блевала от «Мукузани», которое по незнанию принес в их комнату благодарный клиент), и игорными заведениями заправляют выходцы из Алазанской долины. Ну прямо как евреи в царской России – спаивают и совращают русский народ… Смешно, а подействовало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во всяком случае, за обедом перестали пугать сотрудников ссылкой на окраину – не за сто первый километр, но так же малоприятно. И вообще, Мурату на работе стало комфортнее. Особенно после… ну, скажем, неудачного эксперимента с Марфой. То ли она правда ничего не поняла, то ли смерть матери на ее память так подействовала… С бабьем не разберешь. Вернулась с похорон хмурая, неразговорчивая. Вот и ладно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;То, что для среднего человека – плохое настроение, для Мурата было нормой. И правда – чему радоваться? Раздражала его Марфина всегдашняя бодрость, стремление, чтобы всем вокруг нее было хорошо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как не надоест одно и то же талдычить столько лет! Эти ее якобы участливые вопросы: «У тебя что-то случилось? Плохо себя чувствуешь? Я останусь в лавке, а ты домой иди…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А может, хочет его спровадить, чтобы выслужиться перед начальством?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нет, Мурат оставался, даже если на сегодня все было сделано и голова гудела от вчерашнего пива. (Одиннадцать бутылок иногда приканчивал, чтобы уснуть… Либо алкоголь, либо снотворное. Вместе нельзя.) Перечитывал бумажки, в столе копался, а не уходил. Приходилось делать усилие, чтобы с языка не сорвалось: «Да пошла ты!..»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как-то Мурат не выдержал, огрызнулся: «Ну зачем ты с явными аутсайдерами возишься! Бесполезно! Не выйдет у них все равно ничего толкового». А она в ответ: «Вера в чудо помогает совершиться тому, что кажется невероятным. Хотя бы вера одного человека… Моя, например…» Спокойно, незапальчиво сказала… И переставала поддерживать клиента, только если он начинал подличать и не обязательно лично ей гадил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сперва Мурат думал, что Марфина доброта имеет дальний прицел. Настанет момент – потребует за нее плату. Долго ждал. Нервировало, что его предвидение не оправдывается. И – вот оно! Принесла проект, авторами которого были она и ее муж!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если б только муж – куда ни шло… Все-таки доктор наук, профессор…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но обнаглеть до такой степени, чтобы предлагать свое там, где служишь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отклонил, так она пошла к шефу. Через голову своего непосредственного начальника! Вот сука!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тот сообразил, поддержал Мурата… Хотя пару дней пришлось понервничать – гордость бы не позволила остаться на службе, если б тот рассудил по-другому.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рискованный проект предлагала… Правда, удача без риска…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа тогда несколько дней пообижалась, походила надутая. Видно было, что только изображает сердитость – делает над собой усилие… А он ту неделю спал без снотворного, и так спокойно было… Жаль, долго она не продержалась: природное радушие прорвало искусственную плотину сдержанности…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну а то глупое похищение… Она, кажется, и не скумекала, что у него сдвиг по фазе случился…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Свой собственный риск Мурат вспоминал все реже. Обошлось, и ладно. Холодный пот прошибал, как только представлял себе, что удалось бы заковать Марфу в наручники…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А все-таки без трусов он ее видел!<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В комнату вошел шеф. Остановился возле Марфиного стола, правой рукой подзадрал сбоку кашемировый свитер цвета спелой вишни – модник! Достал из брючного кармана пачку банкнотов, сложенную вдвое, расправил и, не глядя Марфе в глаза, перепроверил себя:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я ведь вам еще не давал?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Та запнулась, прежде чем сказать «нет». Понятно. Кажется, впервые шефу понадобилась подсказка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А то Мурат удивлялся, что тот без видимых бумажек, без ведомостей помнит, кому и сколько причитается черного нала… Если б можно было в один день все раздать, так нет же. По части посещения у них полный бардак: каждый приходит в офис, когда может. Кроме них с Марфой. С часу до шести в их комнате всегда кто-то есть. В понедельник – без Марфы, в пятницу – без Мурата. «Хоть часы по вам проверяй, – усмехнулся как-то Дубинин. – И дни недели». Сам-то живет свободно, расширил грибоедовскую формулу: «Счастливые и дней недели не наблюдают».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но к вольнице – без анархии – легко приноровиться. Не мешает она делу. Вольница – та же демократия… И лишь мужиковатый зам, если не может найти нужного ему человека, вдруг вскипает, орет на весь коридор. Да и тот не со зла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здешней зарплатой семью не обеспечишь – почти все подкармливаются на стороне. Но никто не уходит. Почему? Ну, ответ очевиден даже информационно продвинутой молодежи, не нюхавшей советской табели о рангах. Уважают заслуженный бренд. Естественно, пиетет испытывают только те, у кого не было неуспешной попытки устроиться к ним на работу или просто посотрудничать – то есть войти в число своих…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Почти восемь десятков лет имя конторы на слуху у знающих людей, причастных к их сфере бизнеса. Создает запас прочности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В хрущевское время здесь был негласный центр экономической власти, с которым считались даже на Старой площади.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Позже, во время исторических рокировок, с шахматной доски смахнули многие авторитеты. Дзержинского с гранитного пьедестала – подъемным краном, на виду у телезрителей (тогда к экрану приникали все – поток информации, лившийся оттуда содержал микровещества, полезные для ума, – молодая власть не ставила цензурные фильтры, надеялась на свою природную силу). Но многих, тех, кто помельче, уничтожили без какого-либо умысла, не заметив.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Контора же пока держится. И мотивация ее стойкости есть: хаос начального накопления капитала пройдет, и тогда уже не от бедности, а от богатства будут снова востребованы элитарные проекты, которыми они занимаются… Главное – удержаться и во имя сегодняшней икры на бутерброд (в Москве, если ты не одинокий пенсионер, хлеб с маслом не проблема) не сбиться на массово потребляемую среднятину, не потерять лицо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А забывчивость шефа как раз понятна. Месяц назад он объявил, что здешний процесс им освоен до микроскопических мелочей, ничего нового для себя он в нем не предвидит, поэтому не собирается тут засиживаться. Пока нет блестящих предложений, поработает в двух местах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вот дисциплинированный человек, сам себя назвавший «трудоголиком», стал появляться не каждый день, и то только к вечеру, на два-три часа. Но механизм не давал сбоя и без ежедневного присмотра…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потом прошел слушок, что не все ладно на новом месте у шефа, а потом он без какой-либо застенчивости, без смущения объявил, что ушел из интернетовской фирмы. «Ушли», – шептали в кулуарах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну, шеф стал немного рассеянным, но не признал, что это поражение. Совсем не мусолил свое хождение на сторону, три раза в неделю качал мускулы в подвальчике, оборудованном под фитнес-центр, и вот уже все забыли про тот неприятный эпизод…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Передав Марфе хрустящую «зелень», шеф переместился к столу Мурата и протянул письмо, которое пришло от питерских компаньонов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пока обговаривали ответ, со стола напротив запищала мелодия «Желтой подводной лодки». Песня юности. Под ложечкой теплело у Мурата, когда он ее слышал… Но только не в этом исполнении! Краем глаза заметил, как Марфа выхватила мобильник из сумки и, не называя имени позвонившего, заворковала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Изумрудные глаза сияют, раскраснелась… Дубинин это, кто же еще! Пользуется такой бабой! Ну почему ему все можно, а мне… Сейчас она позвонит своему лопуху мужу и скажет, что задержится…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выпить сегодня, что ли…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 13<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рядом с ноутбуком Филипп положил две трубки – серебряную мобильную и черную, снятую с подставки домашнего телефона. Обе укоризненно молчали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он скосил взгляд в правый верхний угол экрана. 21.01… Марфа не звонит… Сам виноват. Дурак, гордился собой, что всегда, когда может, провожает жену до метро и встречает по вечерам… Думал, что делает это для нее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Свое собственное удовольствие в расчет не принимал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Марфа, казалось, его поощряла… С радостным смехом как-то пересказала удивление Мурата, его блеклый голос спародировала: «Представляешь, он ее встречает с работы!» Со своей женой говорил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Казалось… Много чего ему казалось…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так бы и пребывал в самодовольстве, если б не эта дурацкая переписка… Ощущение гармонии ушло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неужели навсегда?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утром тогда позавтракали без слов. Трудно было, но Филипп стерпел. Включил радио, чтобы тишина не была такой вопиющей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда Марфа собралась на работу, он быстро скинул домашние тапочки и одной ногой уже залез в уличный ботинок, но был остановлен: «Не надо меня провожать». Он на колени рухнул, снова просил прощения и все-таки увязался.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полдороги она молчала, а потом, не выдержав напряжения, выкрикнула:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Изображаешь заботу и любовь, чтобы скрыть свое предательство! Провожания и встречи – это никакой не альтруизм, а контроль! Надзор за мной! – Заметив, что на них оборачиваются, она припорошила свою всегдашнюю звонкость и безнадежно тихо добавила: – Звонишь на работу, назначаешь час, и я уже не могу пешком пройтись хотя бы по Тверской. Заранее ведь не знаешь, захочется пошляться или нет… И сам еще коришь, что я сразу ныряю в подземку… Мол, если б ты работал в центре, то всякий бы раз выбирал новый маршрут до дома.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Права, права, снова каялся про себя Филипп, вызывая номер Марфы на мобильнике.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уф, отвечает:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я в метро… Подожди, спрошу, какая будет станция… Говорят, «Кутузовская». Ладно, жди у цветов…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос тусклый, потерянный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп выскочил из-за стола, сорвал с вешалки широченный темно-бордовый, почти черный Марфин шарф: вечерами холодно, а она утром легко оделась. Она же не знала, что поздно будет возвращаться. Не застудила бы придатки…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чертов Дубинин никогда о встрече заранее не предупреждает. Бедняжке Марфе от этой его импровизационности одни страдания. Из-за него не может свободно распоряжаться своими вечерами…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если друг сердечный намыливается в поездку, да еще весело так ее об этом извещает: мол, радоваться за него должна, – она впадает в отчаяние. Не оттого, конечно, что без него жить не может, а оттого, что он даже не замечает разлуки с ней…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зато в дни, когда Дубинина нет в радиусе ста километров, когда Марфа не ждет ежеминутно его звонка и назначения встречи, она становится, наконец, вменяемой, спокойной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В кино соглашается пойти после работы, в музей или просто по арбатским переулкам пройтись не спеша. Удивляется: «Как Москва омолодилась, морщины заштукатурила. Вкуснее стала. Надо нам с тобой почаще гулять!» Благие намерения…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин возвращается, и ее уже снова никуда не вытащишь. Сидит дома напряженная. Дашке свитер вяжет, тупо уставившись в телевизор…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если неделю нет звонков, то по утрам даже трезво начинает рассуждать: мол, пора с мороком кончать. Обижается на Дубинина…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женские обиды… Да это же помощь чувствительному партнеру. Обида апеллирует к совести и останавливает мужское свинство и подлость. Иначе бы мы, мужики, совсем обнаглели.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но как только ее заносит в зону гнева, ревности, «несравненной правоты» – Дубинин тут же прорезается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Умный, мерзавец… Будто чувствует, что переборщил с отсутствием. Чувствует? Скорее, учитывает, что молчание слишком многозначно, что им часто пользуются как интеллигентным видом отказа, разрыва.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До этого не доводит… Пока не доводит… Хотя такая возможность открыта…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но сейчас зачем ему лишаться профессиональной поддержки?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфино ухо настроено на колебания информационного пространства, которые хоть как-то касаются самого Дубинина или того проекта, над которым он в данный момент работает. Без слов выдрессировал ее – поощрял звонки только тогда, когда у нее есть полезная ему информация.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прагматичный робот этот ее Дубинин. Машина, которой не ведомо, что у человека к человеку бывает сердечная тяга…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пару раз Марфа схитрила. Чтобы услышать его голос, выдала ненужные данные. Тут же осадил – обидно срезал, чтоб неповадно было подсовывать фуфло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну а чтобы самому, по собственной инициативе о Марфе позаботиться…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ей же именно сейчас так нужна помощь. Сейчас, когда Дашка поступила в университет и самое разумное – отпустить ребенка на свободу, перестать жить с ней одним целым. Это трудно, ведь дочь столько лет была Марфиной частью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Самый лучший способ – заняться самостоятельной работой, своей карьерой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа уже сколько лет бьется. Конечно, сегмент рынка, в котором конкурируют экономические проекты, сильно забит, но Дубинин может же за нее слово замолвить. Там, тут – и ради него потеснятся. А ей и нужно только, чтобы не отмахивались – во всех ее работах новый взгляд. Неожиданный, рискованный, но хитроумный. Сам Филипп, в одиночку, побоялся бы идти по такому пути.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А дружок даже не явился на обсуждение ее проекта. Почему – не объяснил. «Что же ты не спросишь?» – возмутился тогда Филипп. «Он не любит извиняться, оправдываться. Наверное, была причина…» – вот и весь ответ покорной бедняжки. Она-то, не раздумывая, отменит любое дело, если ему зачем-то понадобится…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;По подсчетам, Марфа уже должна приехать. Одна порция пассажиров вывалилась из метрошного пространства в подземный переход, другая… Люди, как циркачи, научились уворачиваться от хлопка прозрачной створкой, посаженной на тугую пружину. И все-таки в их Крылатском попадаются такие, кому приходит в голову, что можно и придержать за собой дверь. Хороший у них район…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп полез в карман – забыл, что в их подземном переходе нет зоны покрытия… Отвел взгляд на зеленый экран мобильника и чуть было не пропустил Марфу. Спину ее поникшую заметил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бедная… В две мужские силы пригибает ее к земле…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так стало жену жалко, что он готов был просить у нее прощения не только за себя, но и за Дубинина. Перед женщиной виниться за всех мужчин…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Самоотверженное сочувствие, не показное, а бесхитростное – ключ. Марфина душа открылась:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он прочитал мою работу… «Замечательно! Я бы сам до такого поворотца не додумался!» – сказал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ведь это значит – похвалил? – Марфа остановилась, повернула к Филиппу пылающее лицо. Глаза расширились, чтобы удержать набухающие слезы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Конечно!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С чем угодно согласишься под напором такого страдания. Но Филипп хорошо знал уловку, которой, по всей видимости, воспользовался Дубинин: в любой работе легко отыскать пустячок, за который можно поощрить автора. Вникать в проект для этого не обязательно. В результате все довольны, отношения не испорчены.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Похвалить и забыть. А потом никто не мешает бросить черную метку при голосовании, хмыкнуть, когда начинают хаять эту работу. Если твои собственные интересы требуют поддакнуть кому-то другому. Такое двуличие крутые профессионалы даже не замечают… И Марфа о нем прекрасно знала. Да что «знала»… Сколько раз она изобличала своих и Филипповых коллег в… непоследовательности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну обрати же свой рентгеновский взгляд на Дубинина! Нет, перед ним она беззащитна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перед любовью?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Но сам я больше никогда так не буду делать!» – пообещал себе Филипп.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А он отказался от очень заманчивого контракта. В своей иронично-хвастливой манере рассказал об этом, когда мы из кафе вышли. «Я потом подумал, не перекинуть ли его тебе… Даже пробовал позвонить начальнику главка, но тот куда-то уехал…» И все… – Марфа все-таки заплакала. – В электричке уже, когда мне выскакивать, про урожай антоновки вспомнил. «Я тебе привезу», – пообещал. Значит, я ему не чужая?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кольнуло. Но Филипп сдержался. А утром, за завтраком, все-таки вспылил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Твой Дубинин живет по принципу: помочь никому невозможно. Никому чужому. Родственники не в счет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он открыл дверцу холодильника и, тупо глядя в его нутро, выкрикнул:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нельзя помочь!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Постояв в замешательстве некоторое время перед полками, как перед витриной, он с чмоком захлопнул дверцу, так ничего оттуда не выудив.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Якобы пытаться нечего! Можно только наблюдать и хладнокровно констатировать эту истину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп снова сел за стол, наклонился к кофеварке, стоящей справа от него на подносе, в углублении углового обтрепанного дивана. Налил себе кофе и, сделав глоток, забыл о нем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Живет прямо по той зверской новелле, где два героя… Счастье одному выпадает только за счет несчастья другого. Автор еще и Бога привлек в союзники. Мол, счастья мало. На всех не хватает. Попробуйка одним одеялом укрыть восемь человек. Много ли достанется каждому? Значит, тяни на себя! И в конце подпущена лицемерная слеза: жалко того, несчастливца. Ведь умер, бедоноша. На словах автор сочувствует, а на деле вместе с персонажем-счастливцем наливается соком… Тем соком, который уходит из второго героя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп снова вскочил. Теперь знал зачем: достал из холодильника вишневое варенье, которое летом сварила Марфа. Полез было в банку своей ложкой, но от инстинктивной, а совсем не сердитой укоризны жены одумался, вынул розетку из шкафчика над мойкой и в нее положил несколько бордовых ягод. И уже потом стал пить остывший кофе вприкуску с прохладным вареньем. Не замечая холода, который шел от молчавшей Марфы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Автор лицемерно утверждает, что ничего поделать нельзя. В то время как герой очень даже поделывает: своими руками обрубает информационный канал!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Какой канал? – Марфа сложила руки на груди, пытаясь сама себя согреть. – Что ты так мудрено рассказываешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тот, через который в жизнь его обычной семьи вторгалась правда. Правда о чужом несчастье. – Филипп приосанился: конечно, женщинам всегда нужно объяснять попроще. Своей невнятицы не заметил. – У героя-эгоиста была слишком чуткая жена. Подруга систематически докладывала ей про новые невзгоды несчастливца. Так счастливец специально встретился с этой подругой и велел ей заткнуться, не возникать насчет чужих бед. Блатная логика… Зэки зовут в побег наивного человечка, «барана», чтобы было кем подзаправиться, когда кончатся припасы. Смотри, не взял бы тебя Дубинин в такую к себе пару.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В пылу Филипп не заметил, как из защитника Марфы превратился в ее обвинителя. Добавил ей отчаяния.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эгоистическое подсознание (альтруистического не бывает) незаметно передергивает, когда человек не умеет честно отделить свой интерес от чужого. Чего в данной ситуации и требовать нелепо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Муж, жена и ее друг…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И реплика Дубинина «надо будет прочитать диссертацию Филиппа, все-таки не чужой человек», которой Марфа когда-то давно обрадовала мужа, в корне ничего не меняет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа, как будто понимая это, устало согласилась:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Можно помочь. Само желание добра – это дуновение теплого ветра, оно обогревает и подталкивает вперед. А если не один человек, а несколько тебе желает добра, то может получиться мощный поток. Вверх человека вынесет и заслонит от ледяных порывов ненависти. Которой всегда больше. В сглаз, в силу зла все верят, а в силу добра… Но в природе все продумано: тычинка – пестик, женщина – мужчина, огонь – вода, зло – добро…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Была бы похитрее, тут бы остановилась. Но привязанность к Дубинину опять вступила в противоречие с логикой, и у нее вырвалось:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Дубинин тут ни при чем… Он помог мне расширить взгляд. Гораздо интереснее жить, если перестаешь все события и каждого человека соотносить с собой. Вот ты дергаешься, даже если Василия Леонтьева покойного хвалят. Почему, мол, про тебя забыли в этот момент… Просишь ничего от тебя не скрывать про Дубинина… Сам выуживаешь из меня все, до мелочей про него, а ревность выскакивает. Не сразу, так потом. В отместку злишься.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я?! Я не ревную! Мне за тебя обидно!<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 14<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дождь, что не сегодня завтра станет первым снегом, пока еще вяло, бессильно стучит над головой – по крыше. Монотонный осенний шум.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор повернулся на левый бок, лицом к окну, и приоткрыл правый глаз. В ночную темень уже капнули немного света от встающего солнца, но еще не разболтали. Вставать рано.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разбитым он себя чувствует, если день начался прежде, чем стрелка часов добралась до девяти. Все, кто хоть однажды имел с ним дело, знали, что Дубинину нельзя заказывать утренний рейс, назначать раннее интервью. А кто не в курсе – расплачивался за свою неосведомленность. Срывалось мероприятие.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стоит один, другой раз пренебречь своим ритмом – и здоровье расшатывается. Никакое дело того не стоит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Свесив руку, Федор поболтал ею, пока не наткнулся на бутылку нарзана. Отвинтил голову у поллитровки и, не поднимая своей головы с высокой подушки, сделал пару глотков. Ловко, не облился. Чтобы не помешало солнце (оно не человек, выдрессировать не получится), положил на закрытые глаза специально припасенную майку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Запах лаванды – жена кладет духовитые саше на все полки с бельем – повел за собой из осени в лето, из Подмосковья в Прованс, где был в прошлом году. И вдруг как въяве Федор увидел огромный прозрачный конус… Опускается на поле, до линии горизонта засаженное узколистными кустарниками семейства губоцветных…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Верхушка в небе, подошва чуть приминает мелкие сиреневые цветы, а внутри – все, о ком он заботится. Жена, дочь, внук, больной брат, сводная сестра жены… Новый муж дочери, с которым еще только собираются играть свадьбу… Даже Булька, радуясь, что его не забыли, виляет хвостом…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Марфа?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где она?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пошарил взглядом вокруг. Как на картине Дали бывает раскидан набор деформированных часов, так и тут фантасмагорический конус был не один. Неподалеку торчал другой, в несколько раз меньше. Совсем крошка. Марфа – в нем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Значит, она не осталась без присмотра. О ней кто-то другой заботится…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну и ладно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И уже настоящим, не призрачным утром, стоя под теплой струей воды, которая била прямо в лысеющее темечко, потом теряла свою силу в короткой, но густой бороде и ласково стекала на мускулистое сухопарое тело, Дубинин самодовольно похвалил себя: «Все-таки я и о ней подумал…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На кухне никого. Отлично. Кастрюля с кашей накрыта стеганой салфеткой – значит, жена слышала, что он встал. Позаботилась о завтраке. Домашние приучены до обеда с ним не заговаривать, чтобы не сбивать с мысли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дождь утих. Наверное, Зоя пошла в сад выкапывать клубни махровых георгинов: вот-вот заморозки. Сумеет ли аккуратно уложить их в подвале? Надо будет проверить. Сколько лет уже выводим нужный цвет… Интересно, на скупой почве получится ли он, наконец? Бордо в чернь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Слизнув меду с кончика чайной ложки и посмаковав терпкий вкус, ударивший в нёбо, Федор вернулся к вчерашней заморочке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Собрание его лучших трудов…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отказаться, что ли, от этого Завета? Пока сам еще не покорпел над составлением… Министерские референты, не беспокоя автора, собрали его статьи, заметки, интервью по журналам-газетам. При условии, что гранки он будет читать сам. И чтобы без спешки…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как же, без спешки! Обещание давал министр, а исполнители-то – клерки. Не зря считается, что войну выигрывают сержанты. Или проигрывают. Форум в Китае через неделю, а гранки будут готовы только сегодня. Полтора дня на чтение. Одному никак не справиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как поступить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор отошел к окну. Всмотрелся в свои владения. Черт, покосилась балка, что поддерживает крышу над террасой. Деревянный дом, как стареющий человек, все время нуждается в призоре. До морозов надо будет похлопотать насчет плотников.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только не напороться бы на неумех вроде тех узбеков, которые летом спиливали высоченный ясень. В бурю его ветви так разбушевались, что разбили цельное окно кабинета на втором этаже. Бестолковые работники тогда чуть было не порушили весь дом – хотели под корень рубить столетку. Свалилось бы древнее дерево всей своей вековой тяжестью на уже постаревшую крышу – и восстанавливай потом. Хорошо, жена попросила его не бросать ее одну на непонятных ей печенегов. Уступил – не хотелось целую неделю потом недовольством облучаться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Остался дома, хотя Марфа надеялась, что он приедет. Было обсуждение ее проекта. Почти пообещал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А кто бы тут без него догадался добыть «кошки» у электриков? Ясень пришлось спиливать по частям, начиная с верхушки…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все-таки жаль, если Завет не успеют издать. Сперва говорили, на презентации будет президент.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Год России. Китайское экономическое чудо. А сборник Дубинина – русское чудо… Ха-ха… Нет, ради такого он не стал бы пороть горячку: президенты приходят и уходят.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не то чтобы Дубинин именно нынешнего чурался. Нет, даже наоборот, он с интересом наблюдал, как несуетливо тот использует свой исторический шанс. Особенно в международных делах. Сам на рожон с инициативами не лезет, а то и дело пристраивается в хвост к крупным державам. Всегда вовремя. Подкарауливает тот момент, когда последние становятся первыми. И внешне изменился – заматерел, но не обнаглел. Умный. Правда, в последнее время чувствуется усталость в его повадке. Как птица, взмахивает крыльями, а взлетает не сразу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Связывать свое имя с любым режимом опрометчиво. Его смоет время, и тебя вместе с ним…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь же планы устроителей изменились: первых лиц на экономическом форуме не будет. Совсем другой расклад.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин охлопал себя по карманам – брючным, нагрудным. Ничто не выпирает. Значит, мобильник остался наверху.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первый гудок не успел доиграть, как ему в ответ запело Марфино «ал-ло-о». С ля на ми, синкопой… Не расслышал, веселый ли был перескок, поэтому начал со стандартного «как жизнь молодая?». Пригодно для любого собеседника, в диапазоне от близкого друга до далекого недоброжелателя. Не знаешь же, в каком из этих состояний ты застанешь человека по телефону.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бывает миг, когда мать ненавидит дочь. Любящая мать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А любовница вдруг посочувствует жене своего божка. Капризная любовница.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну и так далее. Границы очень подвижны. На какое состояние напорешься – не предугадать. Рассчитываешь на доброту, а получаешь обиду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нейтральное начало – самое безопасное. Пусть Марфа и сердится, что с ней – как с другими. Но она ведь тоже может взбрыкнуть…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не в этот раз. Звонкость голоса как бы верифицирует ее всегдашний порыв, ею же облаченный в слова: «Загружай меня почаще. Когда я что-то делаю для тебя, мне хорошо. Как будто мы не в разлуке».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И точно. Просить о помощи не понадобилось. Только начал рассуждать о своей проблеме, как она сама предложила сейчас же поехать за гранками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я за сутки прочитаю, а завтра приезжай ко мне – снимем вопросы, обсудим поправки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Домой? Филиппу мы не помешаем? – осторожно удивился Федор и сразу почувствовал напряжение с той стороны.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В чем дело? Сама Марфа может о муже не думать – ее право. Кто знает, какие у них отношения… Но ему-то совсем незачем профессора сердить. Мало ли, вдруг профессиональные дорожки пересекутся…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тут Федор спохватился: ее муж читает лекции в Германии, дочь с университетской группой гуляет по Праге, и он обещал Марфе приехать в гости.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Эх ты! Забыл! – прозвучало весело и вроде даже без укора. – А я купила на Горбушке «Опасное сходство». Ну, фильм по «Рюи Блазу» с Жаном Маре. Герой раздвоился на разбойника и благородного аристократа. Ты еще восхитился, что и в той и в другой роли человек может получить удовольствие от жизни. Несмотря на мораль…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да, назначишь встречу – и в ее голосе такая радость звучит… Позавидуешь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты что так свободно говоришь? Одна в комнате?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Одна! Мурат вышел. А то его лицо кривится от звука моего мобильника. Будто знает, что это ты звонишь. Правда, я никому, кроме тебя и домашних, номер не дала. А Мурат… Не любит меня, но ревнует.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С улицы донесся какой-то странный, неузнаваемый шум и истеричный крик:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Федя! Иди сюда!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Паника – как волна цунами. Сдерживая ее, Федор не скомкал прощание с Марфой и не понесся, а пошел на зов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зоя перетаскивала Бульку через порог – из холодных сеней в теплую прихожую.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Отойди… – Федор присел на корточки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Собака была как мешок из белой овчины, вывернутой мехом наружу. Бездвижна. В ухо, прижатое к ее груди, неровно забилось маленькое собачье сердце. Жива.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вызови врача! – приказал жене Федор, а сам сгруппировался и потащил беднягу к его лежбищу. Пятясь спиной, ноги на ширине плеч и чуть согнуты в коленях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несмотря на осторожность, чуть повыше копчика хрустнуло. Сместился межпозвоночный диск. Знакомо. Раньше неделя покоя – и бегал как новенький, но с возрастом… Ладно, о себе он потом позаботится.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Булька, Булечка! Очнись! – Зоя села на пол возле матраца, положила голову собаки себе на колени и, рукой поглаживая короткий подшерсток, уставилась в полуприкрытые Булькины глаза. Будто хотела загипнотизировать, заговорить болезнь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Подержи-ка! – Федор передал жене кружку с водой, а сам попытался разжать псу челюсть. Раз, другой, наконец щелка приоткрылась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зоя без подсказки и промедления поднесла кружку к Булькиным зубам и попыталась его напоить. Все – мимо. Вода стекала по собачьему подбородку, по длинной шерсти на грудь хозяйки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор встал с корточек – слишком резко дернулся, даже ойкнул от боли – и метнулся к аптечному ящику, что висел слева от раковины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С клизмочкой дело пошло, и, когда приехал ветеринар, Булька уже приподнимался, опираясь на передние лапы, и грустно смотрел на хозяина своими мутными карими глазами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Усыпить не хотите? – буднично поинтересовался молодой парень, снимая после осмотра бирюзовый халат и голубые пластиковые чехлы с ботинок из хорошей кожи. Частная ветеринарная помощь, все по высшему разряду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Диагноз – инфаркт плюс паралич задних ног. Но после обезболивающего укола глаза у Бульки стали ясные и… виноватые. Словно прощения просил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так усыплять? – повторил ветеринар.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет! – в один голос выкрикнули Федор с женой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как будто спрашивали не про старую собаку, а про них самих.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прозвучало как клятва в том, что они будут бороться друг за друга до последней возможности, до последнего вздоха.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Днем Булька выпил две клизмочки свежего бульона – жена съездила в далекий «Рамстор» за курицей, – а к вечеру запросился на улицу. И не поддался уговорам, сколько ни подкладывали под него специальные собачьи памперсы, сколько ни объясняли, что все свои дела он может сделать прямо тут, на матраце. Чтобы собака не стеснялась, Федор с женой даже выключили свет и вышли из кухни, громко захлопнув за собой дверь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пока переминались в сенях, вспомнили, как в такой же осенний день пятнадцать лет назад соседка зашла к ним за дрожжами и попутно обругала своих уехавших дачников: интеллигентные вроде люди, а даже не предупредили – просто бросили беременную овчарку на произвол судьбы. Та забилась в подвал и родила. Несколько дней из-за шумного дождя никто ничего не знал. Только когда ливень кончился, чуткое ухо хозяйки уловило слабый писк. Она не поленилась, обыскала весь дом. Два щенка уже сдохли, а третий еле дышал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;То был Булька.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С первых дней Дубинины приучили его справлять большую нужду даже не во дворе, а в леске, что метрах в ста от их калитки…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот теперь пришлось браться за неживые задние лапы и тащить воспитанного пса до ветру…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Следующим утром Федор от неожиданности не сдержал крик, когда поднимался с постели. Видно, здорово сбил межпозвоночный хрящ… Откинулся снова на спину, медленно перекатился на край кровати, спустил правую руку, потом правую ногу, осторожно перенес на них свое подбитое тело и скатился на ковер, закрывающий холодный пол.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Распластался на твердом, передохнул, но боль не прошла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Даже не утихла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И такое уже было.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зажав рот, Федор подполз к письменному столу, взобрался на стул, беззвучно подвывая. Не упираясь в сиденье, поставил локти на столешницу, подбородок – в чашку раскрытых ладоней и всю тяжесть тела перенес на свои крепкие руки. Разгрузил позвоночник.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через час полегчало. Можно жить дальше.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 15<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Новости середины часа. В Пекине прошла презентация книги Дубинина «Россия в новом экономическом пространстве»…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурат вытер мокрые руки и сделал радио погромче.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– …договоры на ее перевод…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«А мы давно с ним не работали, – подумал он, возвращаясь к недомытой чашке. – Вернется из Китая, позвоню».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дома Мурат был один и поэтому в самом лучшем своем настроении. Еще бы! Знать, что в любой момент ты можешь получить одиночество (спасибо даче), и не быть к нему приговоренным пожизненно (спасибо жене и дочке с крохотной Анькой) – вот исполнение всех желаний.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Добродушия хватило и на то, чтобы не позавидовать Дубинину, как все вокруг. Все ненавидят ту дюжину персон, которую взяли на экономический форум. Поименно на каждом черная метка, а уж выделившегося Дубинина теперь невзлюбят и соратники по счастью, оказавшиеся с ним в одной группе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из кухни Мурат пошел в кабинет, чуть наклонился над письменным столом, чтобы выдвинуть широкий верхний ящик. На своем месте, в правом ближнем углу – белая мягкая тряпица, четвертинка старой майки, которую он сам стирает после каждого употребления.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кажется, в прошлый раз остановился на полке с английской литературой. Точно, Шекспир вон еще пыльный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бордовый том исторических драм в коленкоровом переплете – издание добротных семидесятых годов – сам открылся на середине. «Спокойствие настало. Злоба, сгинь!» – прочитал Мурат вслух. Ну прямо про него… Коварный Ричард и тот угомонился…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Руки доставали книжку за книжкой, сжимали каждую, чтобы не повредить страницы, смахивая пыль с беззащитной головки, а мысли…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вспомнил, как и его подхватил вихрь перестроечных упований…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Согласился выступить на конференции. Что-то о будущем России. Тогда решали глобальные вопросы, объединившись по любому принципу. Особенно по профессии. Киношники, писатели, экономисты… Наверное, кочегары и плотники тоже проводили такие собрания. А Дубинин – ни в какую не захотел поучаствовать. Уперся. И объяснил: «Ораторство – вредное занятие. Непременно сказанешь то, что потом отравит настроение. Я не любитель его себе портить».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«А я… – тряхануло Мурата. – Меня прямо засасывает все, что лишает спокойствия. Что давит, угнетает, свербит. Не чувствую за собой права на нормальную жизнь».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Молодчина ты, Федор! – вырвалось у него тогда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Похвалил, и Дубинин тут же зовет к себе. На американцев. Из Стенфордского университета, куда он ездил на полгода – поработать в тамошней библиотеке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Приходи с дочкой. Ребята молодые, ей будет интересно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Умеет же Федор ловить момент! Все его нынешнее благополучие – это не столько триумф таланта от Бога, сколько успех расчетливого продюсера.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Перед тем как сесть за жратву, вышли на балкон. Бабы курили, а Дубинин почему-то принялся комментировать заурядную в общем-то картинку: облезлая собака распластана подле вон того тополя. И не поймешь даже, жива ли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тут его Зоя позвала всех к столу. Часа два ели-пили.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурат редко ходил в гости, поэтому и меню запомнил. Молодая картошка под укропчиком, селедочка под шубой, пирог с осетриной… От одного перечисления слюнки текут. Хозяева постарались.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иностранцев все тогда очень уважали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перед чаем снова вышли на балкон. Дубинин перегнулся через перила, высматривая что-то в темноте, и вдруг с непонятным азартом оповестил: «Убежала!» Про кого это он? А, все про ту же собаку… Как про женщину…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дочь болтала по-английски с ровесниками-студентами. Дубинин хладнокровно сосредоточился на профессорше, и Мурат, почувствовав себя посторонним, вступил в поединок с многослойным куском домашнего «Наполеона». Но как только расправился с ним, Дубинин без промедления подложил еще порцию. Не забыл о госте, позаботился…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурату стало так тепло на душе, что он вскочил и громко – получилось фальцетом – предложил тост за хозяина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну не получается у него общаться с людьми натрезвяк. Когда не под газом, зажимаешься весь от страха показаться назойливым… Да и желания говорить – никакого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перепутав рюмки, Мурат налил себе водку в фужер из красного хрусталя и махом его выпил. Полный.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И понеслось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Давайте танцевать!» – закричал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хозяйка включила магнитофон в соседней комнате, Мурат схватил профессоршу, которая только что прикрыла за собой дверь уборной, и потащил ее в озвученную полутьму.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К ним никто не присоединился.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Интим, томная Далида, активное женское тело – и начался танец… Самый традиционный… Самый естественный…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он даже не мог вспомнить, снимал ли трусы с американки. Ни ощущений, ни запахов в голове не осталось. А ведь трахаемся для чего? Чтобы потом посмаковать подробности, похвалиться хотя бы перед самим собой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин же как ни в чем не бывало позвонил на следующий день, справился о здоровье. Проявил мужскую солидарность… По-настоящему свободный человек – отлично видит условность всяческих установлений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Дубинин-то всегда относился ко мне честней и человечней, чем я к нему.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И почему я всегда держусь на дистанции с теми, с кем по большому счету стоило бы сблизиться? С людьми дубининского калибра…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вопрос требовал сосредоточения, тем более что с английской литературой было покончено. Мурат пошел в ванную, замочил тряпку в тазике и вернулся в кабинет. Не раздеваясь, лег на диван, закинул руки за голову…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Но ведь и Дубинин всегда движется по собственной траектории, держась на расстоянии, и немалом, от иллюзорного центра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Одинок ли он?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Я вот абсолютно одинок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Принципом стало нежелание слиться с реальным миром…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ноль контакта.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ни любви, ни даже активной ненависти. А ведь ревность, зависть, ненависть – это тоже связь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не схожусь ни с кем… Нет ничего страшнее, чем стать зависимым. Слишком слаб я, чтобы противостоять чужому влиянию…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мазохист я, что ли?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Откуда эта нужда в унижающем меня эталоне, в субституте Аллаха? Все равно на моем горизонте то и дело появляется тот, кто дразнит своим стилем жизни, смелостью, раскованностью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это зависть? Нет, признание эталона, на который я не тяну.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа… Как же она меня раздражает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хорошо быть импотентом!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Животная потребность в женщинах… Научиться бы совсем обходиться без их дыр…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без приятелей, даже бывших…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без родственников, по которым, честно говоря, никогда не скучаю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Помню разве что жену и дочку с приплодом. Но они – не другие, они – часть меня…»<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 16<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп встал по будильнику. В шесть утра. До лекций хорошо бы закончить колонку для московской газеты – вел там экономический ликбез. На поденщину, то есть на понедельщину, согласился ради стабилизации семейной экономики и чтобы не затупилось чувство юмора: в жизни-то смеяться было совсем не над чем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В ноябре Дашка заболела воспалением легких. Из-за антибиотиков – капельницами, уколами и в таблетках – иммунитет почти на нуле. Как только кто-нибудь рядом чихнет – она начинает кашлять. Две-три недели. На первом же курсе брать академический отпуск? Обошлось только потому, что они с Марфой на это время стали дочкиными ногами: таскали книги из университетской библиотеки, тетрадки с лекциями от однокурсников… На экзамены возили на такси. Туда и обратно. После сессии – в Египет. Пишет, помогает, но тревога-то въелась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Марфа опять тоскует. Ее Дубинин застрял на даче – пес у него болеет. Второй инфаркт. На помочах вытаскивает во двор, кормит с ложечки, в собачьих глазах читает вину и желание жить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Собаке перепадает больше участия, чем Марфе. А она тут и за мобильник его бегает платить, и носки ему шерстяные вяжет, и материал для его работы, как пчелка, собирает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Откуда брать энергию в слякотном, хмуром феврале?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хорошо хоть, Марфу позвали в Гродно. Выступить перед вузовскими экономистами. Из бывшего Союза и окрест его.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Когда четыре с половиной тысячи знаков были готовы, Филипп посмотрел на часы. Марфин поезд, наверное, уже пришел. Встретить бы ее хоть у метро.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По мобильнику застал жену на «Киевской». Отлично. До службы успеет заехать домой. Будет время вместе позавтракать и показать ей новую статеечку, прежде чем отсылать редактору: без Марфиной правки пока ни одну не печатал. Зная, что есть кому проконтролировать, пишешь свободнее, без самоцензуры. Занесет – не страшно, она поправит. Ну, фыркнет или брезгливо промолчит – снести можно. Ради дела.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа приехала спокойная, глаза излучали не горечь, а надежду. Что-то сдвинулось…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мне гродненская деканша подарила свою книжку. – Марфа достала из чемодана толстую брошюру в обложке салатного цвета. – Черноволосая дама с высокой прической, в ярко-красном костюме, лаковых лодочках на высоких каблуках. Строго смотрит, ни разу не улыбнулась. Такие обычно меня не любят. Но посмотри, какую надпись она сделала. – Марфа, застенчиво придерживая захлопывающуюся створку книжки, протянула ее Филиппу. – После моего выступления инскрипт нанесла. На следующий день я хотела на ее доклад прийти, так она посоветовала лучше по городу погулять. Я послушалась. А книжку ее прочитаю и отзыв напишу. Поможешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тон Марфы был нисколько не хвастливым, хотя можно было и погордиться. На титульном листе аккуратным учительским почерком было: «В знак глубокого восхищения перед миром гармонии, человеческого достоинства и доброты, воплощенных в Вас. Спасибо!» Филипп даже чуть позавидовал: уж сколько ему надарили и фолиантов, и тонюсеньких книжонок, а так никто не написал. С таким вниманием и пониманием адресата…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Молодец, – бормотнул он и стал листать другую брошюру, с программой конференции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хм, знакомое женское имя…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа уже разложила свои вещи, под душем постояла, морковку натерла и тарелки-чашки расставила, продолжая рассказывать:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ко мне подошла дама во время экскурсии по городу. Выглядит лет на тридцать, высокая, полнотелая. Такие тебе нравятся. В Германии живет. Она тебя знает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп встал из-за стола, полез в холодильник. Зачем? Только бы не встретиться с Марфой взглядом. Достал масленку, поставил на стол, снял крышку… Но жена даже не заметила, что он засуетился. Не одернула: зачем масло, ведь он ест мюсли, к которым оно не нужно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как всегда, продолжала выкладывать все, что ее удивило:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Представляешь, дама эта приехала за свой счет. Говорит, надо, мол, о себе напоминать. Иначе забудут… Она вообще-то из Киева. Эмигрировала оттуда в начале девяностых. Потому что на Украине русским – не жизнь. А вот в Белоруссии, по-моему, по-другому. Я и в купе соседку-кардиолога спрашивала насчет власти, и в университете со всеми пообсуждала правящий режим, и даже на своей одиночной прогулке попытала женщину, которая провела меня к церкви ХII века…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хочешь пирожное? Я к твоему приезду купил! – расслабился наконец Филипп: не выдал, кажется, себя. – Достать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, лучше вечером. Не перебивай!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфино спокойствие, полученное не за счет расхода ее собственных внутренних ресурсов, а извне, от маленького, но триумфа, погасило волнение, которое шло от Филиппа. Походя, как ветерок задувает зажженную спичку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– О бедности говорят, о маленьких зарплатах… Но никто не ругает Лукашенко. Пенсионеры, мол, все за него. И город такой чистый, покойный…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Переделав все дела на кухне, Марфа пошла в свою комнату, взяла вязанье и, то и дело поднимая голову от спиц, продолжила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вятка моя и позапущеннее будет, и понервнее. А дороги, тротуары! В Москве так аккуратно и геометрично вымощено только возле банков, министерств… Правда, телик – абсолютно советский. По всем трем программам докладывают об успехах местной промышленности и о победах в спортивных состязаниях. Даже если это соревнование дворовых хоккейных команд. Со свободой слова, видно, большие проблемы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Никому больше так не рассказывай. Сразу в сатрапы запишут. Не обругала белорусскую модель – значит, сама коммуняка. Вторую часть, про пропаганду, никто просто не услышит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– По принципу «к черту подробности!». Неинтересный мир тогда получается, в два цвета – черный и белый. Кто не с нами… Мы с тобой сколько времени тоже так рассуждали. А самый смысл в деталях. Мне Дубинин помог не клеймить то, что не нравится. Это тупик для мысли. Именно то, что не понимаешь или чего не можешь сам добиться – то и отрицаешь. Выталкиваешь за свой горизонт, чтобы не раздражало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Без Дубинина ни шагу… Он, кстати, тут звонил. Я постарался говорить радушно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что просил передать? – Марфа даже вскочила с места, готовая тут же мчаться, если есть какое поручение. Клубок упал на пол и закатился под кресло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ничего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как? – Марфины зрачки расширились. От отчаяния… – Я же ему говорила, что на два дня уеду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он просчитался. Еще и посмеялся над собой. И сказал, что тоже едет в конце февраля. Пригласили со студентами встретиться. В Волгоградский университет. Согласился, потому что захотелось взглянуть на Волгу – на те места, где рыбачил в молодости…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп выбежал в коридор, чтобы сбить прилежность, с которой пересказывал дубининские речи. Сам себе противен стал. Вернулся, не успокоившись:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не заметила, что он любую твою удачу как бы парирует? У меня, мол, такое тоже есть. Такое или лучше… Шахматный ход. Жлобством это отдает! – Филиппа уже занесло. Месть взяла в помощники Дубинина, чтобы добить Марфу… – Да он и не думает о тебе. Это ты все его передвижения помнишь. Чувствуешь, наверное, когда он в туалет идет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тут Филиппа кольнуло: перегнул, пожалуй, палку. Накинулся на жену, чтобы подальше запрятать свою нечестность…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но это-то как раз и не получилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чистая мистика.<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вечером он вернулся из университета раньше Марфы. Ужинать одному не хотелось, и по привычке, без задней мысли он сел за ноутбук. Страничка еще не открылась, а в верхней строчке уже выскочил нолик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Неприятно, когда никто тебе не пишет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфе вот и Дубинин звонит, и в Гродно так ее принимали, а он… Одиночество пронзило как удар молотком по коленке. Не нога, а рука дернулась, инстинктивно. Навела компьютерную стрелку на «написать письмо», указательный палец нажал кнопку…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Послание берлинской приятельнице получилось длинное. И многоплановое. На поверхности – меланхолический рассказ о своей не очень удачной жизни. Подтекст почти дамский: успехи большие, но по сравнению с тем, что он заслуживает… И картины, мол, не меняет наличие такой яркой и умной жены. Интимных слов – ни одного, но, когда в замке стал проворачиваться ключ (давно надо бы смазать машинным маслом), Филипп судорожно ткнул «отправить» и, не дождавшись подтверждения, свернул страницу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За ужином он открыл бутылку бордо. Еще весной привезли из Парижа и заначили. Для подходящего случая. Марфа и теперь не хотела пить, но он настоял – надо же отметить ее первую самостоятельную поездку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Учись закреплять успех! Хотя бы внутри себя, – в полном восторге от своего бескорыстия произнес Филипп вместо тоста.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Любовался тем, как она, немного стесняясь, съела два эклера, и уж полный экстаз испытал, на ощупь убеждаясь, как от сладостей налились ее бедра, ее животик…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вставать с кровати так не хотелось… Но Марфа никогда не залеживалась. Разъединятся – и она вскакивает. Разная физиология…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все-таки Филипп всласть понежился, дождался, чтобы только что пережитое возбуждение преобразовалось в спокойную негу, которая долго помнится и создает потом устойчивый счастливый фон, на котором почти любая неприятность кажется не такой уж серьезной. Не портит настроения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Марфа сразу села за ноутбук. Чтобы прочитать мужнину новую колонку. Азартно читала и поправляла его экономическое остроумие. Смеялась в нужных местах и даже не слишком презирала за ляпы. Он, голый, метнулся на зов и одевался, стоя за ее спиной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Успел посмотреть книжку, что я привезла? – Марфа повернула голову и прочитала ответ. – Конечно нет… Читай сейчас. Хочу сразу написать отзыв.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ничего на потом не откладывает!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пока Филипп листал брошюрку, чтобы подкинуть научные формулировки, на которые он был мастак – давно перестал считать число своих отзывов на студенческие работы и диссертации, – Марфа небрежно нажала какую-то кнопку или сразу две… Ну никак не усвоит, что с компьютером надо поаккуратнее…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что это? «Вам, конечно, кажется, что с такой женой…» – прочитала она вслух. – Что это? – переспросила растерянно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп оторвался от брошюры. На экране – то самое письмо… Чертова машина!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ужас…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он похолодел и, совсем потеряв голову, вырвал шнур из розетки. Не помогло – текст не исчез: в ноутбуке же запасное питание. Автономное. Тогда перегнулся через Марфу и всей пятерней хлопнул по каким попало кнопкам. Трусливый аккорд.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А она, не глядя на него, эмигрировала в свою комнату. Забравшись с ногами на кровать, взяла пульт и устроила чехарду из двенадцати программ, доступных телику.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Холодом ударило.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Откуда дует? Филипп даже метнулся к форточке. Ни щелки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Забегал. По той же траектории, что в прошлый раз. Марфина комната, как припев, повторялась, а кухня, детская, кабинет – куплеты. Песня отчаяния…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И хотя теперь Марфа не захлопывала дверь, было еще хуже. Она наткнулась на сериал про лас-вегасских криминалистов и смотрела его, отключившись от Филиппа. Не изображала интерес, а правда увлеклась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спасибо рекламе, которой очень часто перебивался напряженный сюжет. Как только на экране появилась аппетитная блондинка, затянутая в кожу, и томным голосом сказала: «Позвони мне…» – время позднее, законом не запрещено торговать интимными услугами, – Филипп стал беспорядочно выкладывать свои тайны:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В Киеве началось. Помнишь, на той конференции и Дубинин был… А в Германии она организовала мою лекцию… Она мне очень редко пишет. Я всегда любил только тебя…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поскольку каждая фраза пробивалась с трудом, то в первую рекламную паузу больше ничего не уложилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я всегда любил только тебя… – повторил Филипп, когда на экране снова появилась знакомая блондинка. – У нее всегда был другой мужчина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этот довод он заготовил, бегая из комнаты в комнату. В знак, что никакой опасности семейным устоям никогда не было… Типичная мужская пошлость.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наверное, Марфа его слышала. Ведь не пыталась искать по другим программам что-нибудь поинтереснее, пока шатенки и брюнетки размахивали пышными гривами, уговаривая зрителей купить их самую стойкую краску…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Плохо, что ему-то ничего разумного в голову не пришло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда криминалисты нашли в модном ресторане рыбу-меч, на которую убийца насадил своего конкурента, Марфа выключила телевизор, погасила бра над кроватью и затихла, так и не произнеся ни слова.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп еще долго и униженно сидел в темноте, ни на что уже не надеясь.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 17<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В конце февраля ударил мороз. Передвигались пробежками. Входы в метро испускали клубы пара, и в них по студеным утрам исчезали толпы съеженных хмурых людей. Которым недосуг заметить, как молодит Москву каждый снегопад. Зимний макияж скрывает изношенность и неприбранность города. Узоры на заиндевевших окнах – как картины на стенах. Троллейбусные и электрический провода в кристаллах льда – они как гирлянды украшают небесный потолок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А за городом вдобавок к ослепительной белизне – умиротворяющая музыка, которую наигрывает холод. Потрескивают стволы деревьев, напоминая мелодию фагота. Редкой барабанной дробью срываются с веток крупные и маленькие охапки снега и мягко хлопаются о корочку ледяного наста. Ритмическую стройность придает лесной сонате хруст шагов человека.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вместо зарядки Дубинин каждое утро надевал высокие валенки и белый полушубок с длинным, необрезанным мехом внутри. Теплый, не чета заграничным дубленкам. И выходил во двор, чтобы деревянной лопатой, края которой для крепости обиты жестью, выкопать широкую дорожку в сугробах, наметенных за ночь. Толчок, поддел, далеко отбросил… Намахаешься до того, что почувствуешь каждую жилку. Заработанная бодрость…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но в сенях его встречало жалобное поскуливание. В русский сочельник Булька поскользнулся и сломал правую заднюю ногу, почти ожившую после паралича. Несколько недель приходилось брать палку, ждать, пока пес вцепится в нее здоровыми передними лапами, и только тогда вытаскивать его наружу. Но ел он хорошо… Ясными глазами виновато смотрел… Жалко беднягу. Если бы он страдал, тогда понятно: надо усыплять. А так…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У меня такое ощущение, что кто-то сдавил мою жилу счастья и держит ее в руках… Но я не жаловаться звоню. Мне сегодня пришел имейл из… – Дубинин переложил мобильник в левую руку, а правой перелистнул страничку блокнота. – Из «Варшавского экономического вестника». Хотят интервью на разворот… Но чтобы спрашивал не их корреспондент, а русский ученый-экономист…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хорошо… – почему-то без всегдашнего воодушевления протянула Марфа. И замолчала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пришлось самому продолжить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Они мне список кандидатов прислали. Там есть фамилия Филиппа…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Странно, и на это она довольно сухо сказала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я спрошу у него, когда вернется. Как скоро надо?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что такое? Раньше сама предлагала услуги мужа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полгода назад Федор обмолвился, что питерская знакомая прислала ему реферат своей докторской. Он и не собирался никак откликаться, так Марфа попросила дать текст и через пару дней привезла довольно дельный отзыв. Оформленный по всем правилам – в двух экземплярах, заверенный печатью ее фирмы. Официальная бумага. Оставлено место для дубининской подписи. Филипп, мол, перевоплотился в свободного эксперта и написал. Он это быстро и легко делает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я еще не решил, надо ли мне это интервью… – Федор никогда ни на кого не давил. Знал, что от насилия ничего хорошего не получается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но Марфа уже встряхнулась. Видимо, сама, без его участия переборола какую-то мифическую обиду или боль от несбывшихся ожиданий…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через полчаса перезвонила. С согласием Филиппа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Договорились, что вечером встретятся втроем. Где?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Можно у меня… Или в нашем ресторанчике… – первым предложил Дубинин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У тебя же магнитофона нет. Лучше у нас. Только я не успею состряпать пельмени, – еще и извинилась Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Жаль, было вкусно. Помнишь, сколько я съел? Не только за ужином, но и утром… – Балагурить понравилось, и Федор, смеясь, подначил: – Почему не успеешь? Есть же время.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так я же сейчас на работе… – растерянно оправдывалась Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не понимают женщины шуток.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Довольный разговором, Дубинин вышел на крыльцо. Булька, прихрамывая, за ним. Постояли вдвоем на морозце, дыша в четыре ноздри, как вдруг пес затрясся мелкой дрожью, упал и лежит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зоя! – позвал Федор в распахнутую дверь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жена выбежала непокрытая, в тапках на босу ногу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Увидев распластанного Бульку, выхватила из брючного кармана трубку и, не посоветовавшись, стала нервно нажимать кнопки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты что?! – вскрикнул Федор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давай усыплять. Я больше таскать его не могу. А тебя все время нет дома…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Почти права, но…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какая спешка!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женщины…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сам умрет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор оделся потеплее, принес из дома стул, завернул Бульку в плед и сел с ним рядом. Минут сорок помолчали, не больше. И пес оклемался. Конечно, стал еще слабее, но пошел же…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 18<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Студенты Филиппа знали, что на его лекциях мобильники лучше отключить. Молва передавала новичкам, как профессор пару раз прерывался на полуслове, слыша писклявую мелодию или скрип – как железом по стеклу, и демонстративно ждал, пока девушка или юноша ответит на звонок. Во внимающей, чуткой тишине любой разговор выглядел нелепым, слишком примитивным. Стыдно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но на следующий день после того, как Филиппа предал собственный компьютер, он нарушил свое же правило. Хорошо хоть, дидактически ни разу не сформулированное. Переступил, чтобы держать открытыми все каналы, по которым Марфа может восстановить с ним связь. Переложил мобильник из портфеля в правый брючный карман.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда он завибрировал, Филипп внятно извинился перед студентами, вышел в коридор и только там выхватил аппаратик, даже не взглянув на экран. Почувствовал, что это Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Или понадеялся…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Это был ее голос. Но какой сухой, жесткий… Филипп чуть отодвинул трубку от уха – казалось, резкий звук царапает барабанные перепонки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За два десятка лет, что они вместе, всякое бывало. Даже сцена из итальянской жизни с битьем посуды. Кофейную чашку разбила Марфа в сердцах…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Она никогда не дулась долго, неделями, как делают женщины, чтобы ты чувствовал себя виноватым неизвестно за что. Нет, она сразу выясняла все до донышка. Объясняла, что ее ранило… С корнем вырывала из себя обиду. Как сорняк. Ничего, что они появлялись снова.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждый день обихаживать семейное поле – вот условие супружеского долголетия. Необходимые хлопоты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Во всякой ссоре чувствовалось, что она не отделяет себя от Филиппа. Так сердятся, когда болит собственная рука, нога, зуб ноет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но в этот раз – все по-другому. За завтраком Марфа ни словом не упомянула про вчерашнее письмо. Думал, самое неприятное – это порка справедливым словом, но оказалось, что молчание – еще хуже.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И теперь, хотя повод был отнюдь не тривиальный, она нисколько не винилась, не просила и не решала за него. Только известила, что Дубинин предлагает (не просит!) побеседовать с ним для польского еженедельника.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот ситуация… И за этого дубину ухватишься, как утопающий за соломинку. Конечно, он согласен. Что купить к столу?<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 19<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сейчас выпьем или после? – Марфа принесла из коридорных закромов две бутылки и поставила на скатерть перед Дубининым. На выбор. – Жаль, вчера приговорили ту, что прилетела из Парижа. Остались здешние, из «Перекрестка» – французское и чилийское. Есть, конечно, водка, виски, коньяк…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Дай-ка почитать. – Федор потянулся к стройной бутылке бордо, взял в руки, по близорукости придвинул к глазам – сперва фасадом, потом тыльной частью – и вслух зачитал меленькие буквы с этикетки, наклеенной на французский текст: – «Вино обладает очаровательным ароматом земляники, банана и вишни. Очень приятный и свежий фруктовый вкус с доминантой сочных нот вишни. Яркое сухое послевкусие»… Неплохо… А что обещает другой пузан? «…Из винограда, выращенного в лучших областях Центральной чилийской долины, где великолепное сочетание теплых дней и прохладных ночей создает многогранное вино средней наполненности с ярко выраженным вкусом черных фруктов и подрумяненного хлеба».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа все время смотрела на Дубинина и, как только он поставил точку, придумала вопрос, чтобы поймать его взгляд:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Читать вкусно, а пить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Даже на Риволи видел витрины с чилийскими, а не с местными винами. – Филипп вплел свой голос в диалог жены и ее гостя. Чтобы не позавидовать: видно же, что они даже молчат дуэтом. А он… Он и на обиду потерял право. Но не на борьбу. – Американская экспансия. Там солнца и земли больше – вино, конечно, дешевле.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И проще. Поддержим французского производителя, – засмеялся Дубинин и ловко вытащил пробку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не торопясь, он посмаковал первый глоток, потом попробовал твердый желтоватый грюйер, и белый «Шеврет» из полезного козьего молока, и мягкий камамбер «Нотр-Дам» в кожице из белоснежного бархата. Франковкусие… Остановился, пока в голове еще было ясно. Пока сытость не довела его до полного расслабления, когда не хочется никого слушать и самому говорить лень. Или когда болтаешь все, что взбредет в голову. Не контролируя, кому и зачем говоришь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа будто почувствовала, что Дубинин уже сбил охотку к еде, и, чтобы не вынуждать гостя командовать – не то его визит отдавал бы вульгарной меркантильностью, – включила магнитофон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Грамотные вопросы, ответы почти на автопилоте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подача – отбито, цок-цок, мячик скачет ритмично. Усыпляет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как с вами скучно! – не выдержала Марфа. – Новый застой, что ли, начинается?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«С вами…» Уязвленные мужские достоинства объединились и пошли в атаку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В истории не бывает ничего нового, – спокойно отпарировал Федор. Немного свысока, чтобы заполучить эмоциональную фору. – Не бывает нового застоя, новой России… Как не бывает новых Англий-Франций…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Но в девяносто первом почти все впали в экстаз. Солженицын даже предлагал назвать его новой Преображенской революцией. – Филипп, не зная, куда деть свою скованность, автоматически взял в руки рюмку, обеими ладонями обнял ее круглые бока и сделал большой глоток. – Хотелось сделать эту дату исторической – концом того, что началось в семнадцатом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И все же – ничего нового. – Федор со спокойным любопытством наблюдал за суетящимся хозяином. Что так заводит его? Моторчик мысли или ревности? – На Украине то же самое. Майдан – это как наш девяносто первый, сейчас идет реакция. В Венгрии… Смотрите, что делается в Венгрии. Они специально разбили советскую статую, чтобы их суета не выглядела возвращением к коммунизму. Перемены непреодолимы, как землетрясение. Почему приходит цунами? Никто не знает. Все эти процессы возникают внутри. Я понимаю, почему распался СССР, почему распалась Югославия. Но почему Чехословакия распалась? Не знаю…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп залпом допил свою рюмку и снова ее наполнил, забыв про хозяйские обязанности. Дубинин как-то уж слишком свободно обращается с привычными либеральными штампами. Сделав новый глоток, он запальчиво спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Значит ли это, по-вашему, что мы живем во времени, которое началось не девяносто первым, а девяносто третьим?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Для меня время не менялось, и девяносто третий год – это всего лишь рождение новой власти. Между девяносто первым и девяносто третьим было безвременье, было безвластие. Власть появилась, когда Ельцин пересилил парламент. Но это – всего лишь эволюция. Внешне она проявляется то выстрелами, то баррикадами… На самом деле жизнь идет сама по себе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Сама по себе, – повторил Филипп про себя. – Я-то, дурак, в девяносто первом испытал эйфорию, в девяносто третьем – отчаяние, а после уже не думал про исторические катаклизмы. Решил, что главное – личная жизнь. И ее теперь сам порушил…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тебе налить? – поднес он бутылку к Марфиному бокалу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, – автоматически, не очень-то и задумавшись, кивнула она. Потом посмотрела на сосуд Дубинина. Пустой! Встрепенулась и пододвинула его к мужниной руке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но бутылка уже была опорожнена.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гость невозмутимо дождался, пока Филипп намается с тугой чилийской пробкой и нальет ему, распробовал первый глоток, съел большую прозрачную виноградину и, не перескакивая с неоконченной мысли на другую, продолжил свое рассуждение:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Власть не может придумать ничего нового. Грубо говоря, ценности более изначальны. Нельзя создать ценности ни в каком кабинете, ни в каком институте, в том числе в институте власти. Ценность, созданная в верхах, никогда не приживется…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да что же тут лекцию ему читают! Филипп сдвинул брови и опустил голову, чтобы не выдать своего раздражения. Марфе не выдать… Рука – без какой-либо осознанной команды от мозга, рефлекторно – потянулась за ломтем белого хлеба и опрокинула дубининский бокал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Суета, извинения. Легче стало. А этот вития хладнокровно переждал и даже с мысли не сбился:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Власть предназначена, чтобы ценность контролировать, не дать ее разрушить. Они плохо обслуживают, но они не противники. Они не хотят, чтобы у нас резали на улицах. Власть структурирована, у нее есть издержки – коррупция… Власть – механизм, который ржавеет, его надо чистить, обихаживать… Коррупция неизбежна, как ржавчина на металле. Дело в смазке, которую обеспечивает государство. В этом смысле церковникам хорошо. Они говорят: ценности от Бога – и все, и никакая власть уже не может ничего поделать. Они спокойно пойдут под расстрел, зная, что те не правы. А интеллигентам надо внушать, что ценность была раньше, чем власть. Что ценность изначальна. Есть заповедь «не убий» – это ценность. Как сберечь эту ценность? Прежде всего не убивать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин откинулся на спинку углового дивана. Никакого неудобства – ни от чужого жилища, ни от напряженности хозяина, ни от того, что хозяйка не сводит с него взгляда. Мысль летит… Что еще человеку надо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Люди не понимают очень простых вещей бытия… – Дубинин рассуждал – сожалея, а не поучая. – Счастье лета, счастье дачи, счастье женщины, счастье поиска, счастье луны… Это жизнь. О какой ерунде говорят… Премию не дали, должностью обошли, налогами обложили… Глупости… Вместо того чтобы говорить, какая луна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А любовь? – вскинулась Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Любовь к кому-то, она сужает… Из любви герой Фаулза заточил человека. Но что-то не противостоит кому-то.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще как противостоит… В разговор вмешалась тихая, но очень настойчивая ария Керубино. Мужчины на нее никак не отреагировали. Не услышали. А Марфа напряглась. Еще немного бы потерпеть – и телефон замолчит. Не будут же вечно ждать, пока абонент откликнется…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Твой мобильник… – потерянно сказала она, не глядя в глаза Дубинину. Честность победила женскую уловку…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Федор… Несуетливо встал, пошел к вешалке, достал телефон из своей куртки – пара минут ушла на то, чтобы понять, в какой из карманов его сунул, – вернулся на место и при всех ответил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, Зоенька. Мы с Филиппом только что закончили. Вам привет… – Федор оторвал взгляд от трубки и посмотрел сперва в глаза Марфы, потом на Филиппа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Они оба закивали: спасибо, мол, и от нас тоже.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дальше говорили только с той стороны, Федор лишь время от времени поддакивал: «Понимаю… Понимаю…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Закончив, объяснил, что собирался заночевать в Москве и утром пораскидать кое-какие дела, но у домашних на него другие виды. Что ж…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не рассердился на то, что его планы поломали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А чай?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа все-таки придумала, как удержать гостя хотя бы еще на чуть-чуть. Получилось. И тогда она в быстром темпе, без какой-либо связи с предыдущим, выложила то, что бередило ее душу:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Меня сегодня укорили: вам бы и на Кубе понравилось. – Чтобы нарастающий шум от включенного чайника не заглушил ее речи, Марфа почти выкрикнула: – Мол, диктаторского режима в Белоруссии не заметила. А я всего-то рассказала, какое там спокойствие разлито. Мне Филипп посоветовал быть поосторожнее…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он прав… – Федор взял свою рюмку, поднес ко рту, но, подумав, вернул на место, так и не сделав глотка. Все-таки чилийское оказалось кисловато.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Прав? – вскинулась Марфа. – Ты-то не осторожничаешь, не боишься, что тебя в реакционеры запишут… – Чайник уже не шипел, и в тишине ее слова прозвучали как обвинение.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Были бы вдвоем, Федор бы оставил Марфину реплику без ответа: понятно же, что она рассердилась из-за спешного его ухода. Так и он настроился посидеть подольше. Что поделаешь… Если Зоя обидится – дома станет некомфортно. Когда была хоть какая-то возможность этого не допустить, он всегда ее использовал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В общем, со всех сторон лучше бы промолчать, но Филипп… Не посторонний человек. Объяснюсь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я… Я не принадлежу ни к каким крайним партиям. Это, конечно, препятствует скорому успеху, но дает свободу. А насчет властей предержащих… Меня не обуревает ни страстная ненависть, ни страстная любовь к сильным мира сего… Я никогда не пользовался какой бы то ни было их щедростью, никогда не просил, да и не заслуживал ее…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вылитый Монтень…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 20<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уже через день Марфа позвонила: расшифровала интервью, любовно его причесала, можно выходить на люди.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как быстро она все делает… А Дубинину тем временем стало ясно, что получившаяся исповедь сейчас не очень уместна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вообще-то он симпатизировал полякам. Как, впрочем, всем – и людям, и странам, – кто отстаивал себя, свою самостоятельность. Но как только борьба эта становилась не столько «за», сколько «против», как только появлялся конкретный враг, для Федора это было знаком бессилия. Тупик… И на этом этапе он предпочитал не вмешиваться ни в какую свару. Это публичным политикам выгодно участвовать в разгорающихся конфликтах: правильная позиция приносит быстрые дивиденды, а ошибешься – все равно пиар.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Отправь мне по электронке. И сама сохрани текст – непременно пригодится…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Повисла тишина. В телефонном разговоре, да еще по мобильнику, секунда молчания кажется вечностью а Марфа обычно крутила веретено болтовни в таком темпе, что Федор не всегда поспевал за ней. Какие бы ни были промежутки между их разговорами, пусть всего пара дней, – мысли и чувства, накапливаясь, переполняли ее. Ни разу не выговорилась до конца. Точку, то есть многоточие, ставила необходимость расстаться. Или позднее время – если он звонил ей перед сном из Москвы. Или, например, ей надо было выходить из электрички – подъезжали к остановке, с которой можно пересесть на конечную станцию метро: не могла же она провожать его до дачи – оттуда ночью не выберешься.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А тут вдруг замолчала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Распрощаться сейчас – невежливо, да и несправедливо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В голове крутится дочкина идея… Конечно, надо бы не по телефону Марфу огорошивать, но что-то другое придумывать не хочется. Ну, раз так получилось…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Федор выложил свои новости.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не торопясь, повторил то, что Марфа уже и так знала: новый Надин муж хоть и упирается, но пристойной работы в Москве заполучить не может. Проблема… А в Ставрополе, откуда он родом, у него был вполне приличный компьютерный бизнес. Правда, парень без высшего образования. Но рукастый! И электрик, и плотник… Дочь настояла, чтобы он проучился на дорогущих американских курсах «Ай-би-эм». За сдачу экзамена надо выложить пару тысяч долларов… Ну, получил он высшую квалификацию, а все равно ничего для себя интересного подобрать в Москве не выходит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Здесь рынок компьютерных услуг забит, и они решили перебраться к нему на родину. В теплые места. Купить кусок земли, построить дом и нас с женой забрать. Я ведь так люблю солнце…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А как же я? – В Марфином голосе – слезы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Давно уже она не срывалась. Вроде бы научилась сдерживать эмоции…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но сейчас даже упрека никакого Федор не расслышал. Только растерянность и беззащитность. Как ребенок… Такое трогает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Если бы я о тебе не думал, то ничего бы и не рассказывал. Да это все пока планы… Я буду ездить туда в слякоть и в холод – продлевать лето… Спину свою погреть… Ну, месяц, другой – не больше, а потом возвращаться сюда. Я и так всякий раз, когда приезжаю в Москву и временем располагаю, тебе звоню.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молчит… Федор побалагурил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Надя говорит: оттуда до Лондона не дальше, чем из Москвы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не смеется…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Считай, что, помогая мне, ты поддерживаешь Россию. Сейчас сразу это не воспримешь, но потом…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дальше рассусоливать не хотелось, да и дела поджимали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, давай прощаться. Тебе в копеечку наш разговор влетит… И у меня на счете почти пусто, а мне еще пару звонков надо сделать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я заплачу! Тут рядом с метро принимают. Как обычно, тысячу? Или больше надо?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тыщи хватит…<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;К середине дня высветилось, что придется ехать в город. Ждут на семинаре в Институте экономики, где учится внук. Знакомство с ректором не помешает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ни от каких подобных посиделок Дубинин не ждал чуда, поэтому и не было никогда разочарования. На этот раз Медякова, правда, укусила: мол, в Америке наши экономисты не котируются. Дубинина, например, там и не знают. Она проверяла.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он только-только собрался отразить подленький удар, как в бой кинулся Филипп. Отчехвостил бедняжку. Мол, сколько мы еще будем американцам в рот смотреть?! Они ведь тебя, голубушку, не как студентку пригласили, а как эксперта, так ты им и расскажи про отечественную науку, поделись.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Видно, и ему Медякова насолила. По наивности такие, как Филипп, считают, что за себя заступаться неудобно, а за другого – можно. Не понимает, что если вмешиваешься в чужую драку, то тебе больше всех и достанется… Себя так не защитишь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда все кончилось, Дубинин поискал глазами Филиппа, чтобы в награду за его заступничество вместе дойти до метро, но чета Медяковых перехватила инициативу. Предложили подбросить до дома на своей серенькой «тойоте». По хитроватому тону стало понятно: хотят проверить, не сдает ли он городскую квартиру богатым иностранцам, как поступают многие обитатели центра, живущие на дачах. Увиливать не стоит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Филипп? Филиппа можно отложить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доехали за десять минут. Вот он, мой дом. Как насчет заглянуть чаю выпить? Подтекст – чтобы не подумали, что сбегу задами… Деликатно отказались, но в карих глазах Медякова-мужа, опушенных длинными ресницами, прочиталась зависть: вот, мол, здорово устроился! Трахается тут всласть…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И на следующий день пришлось остаться в городе. Надо было отдать заграничный паспорт, чтобы министерские девочки позаботились о немецкой визе – через неделю выступать на экономическом форуме. И заодно добиться, чтобы ему разрешили здесь заплатить налоги за зарубежные гонорары.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пустяковое вроде дело, а тянется… Мелкие клерки не знали, как это оформить. Никто, что ли, не платит налоги? Он первый? Эх, русская экономика в действии, то есть в бездействии…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дошел до начальницы. Шатенка лет так под сорок. Карьеру, видимо, сделала не без помощи высокой груди и такого же самомнения. На хмуром лице написано: меня не проведешь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Объяснил ей, что наша же страна получит деньги. Сердито оборвала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, это вы ради своей выгоды печетесь! Страна получит только тринадцать процентов, а в Германии, например, с вас взяли бы тридцать. Так что семнадцать процентов вы в свой карман положите.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так я – это тоже наша страна…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обезоружил вроде бы. Засмеялась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А помогло ли остроумие?.. Бывает, оно как пыльца. Сдувается добытая при его помощи симпатия, стоит только с глаз скрыться. Завидуют люди – сами-то так пошутить не умеют… И остается у них лишь раздражение, подозрение: не пытались ли меня обдурить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прикусить бы иногда язык… И лишить себя удовольствия? Ну уж нет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К вечеру все дела Федор закончил. Самой начальницы не было, но она предусмотрительно распорядилась, и ему выдали нужную справку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вернуться на дачу? Бульку выгулять… Пожалуй, с этим Зоя справится… Отдохнуть бы сейчас… Марфе, что ли, позвонить? Домой или на мобильник?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор нажал первые цифры ее городского номера и… сбросил набор. Какая-то она невеселая последнее время… Чего доброго, еще примется укорять за то, что ему погреться хочется…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женщины…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Говорят, что любят, а сами неспособны порадоваться за любимого человека. Не нравится, если наслаждаешься без их участия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А ему-то чаще всего недостает именно одиночества.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жаль, теперь почти всюду приходится летать. Сесть бы сейчас в поезд и ехать! Сутки, двое… Молча… Ничего не читать, ни с кем не разговаривать. Ритмичный перестук, движение – и хаос сам собой структурируется. Раз – и становится внятным не только прошлое. Не только цепочка событий, которая привела к краху или к успеху кампании. Видишь будущее: ту последовательность действий, которые надо предпринять, чтобы спасти большое дело…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор сцепил руки в замок, рывком закинул их над головой и потянулся. Мышцы приятно напряглись.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все мышцы?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хм…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Губы растянулись в улыбку, которая – ему многие говорили – так достает женщин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И он набрал совсем другой номер.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 21<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что он наделал!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп пробудился среди ночи, покрутился на узком диване, сбил простыню. Левая нога запуталась в пододеяльнике. Дернулся – ветхая ткань с кряхтеньем расползлась. Сейчас бы прижаться к Марфе, только ощутить ее живое тело, и уснул бы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но он не мог и заикнуться о том, чтобы полежать с ней рядом. И то хорошо, что она хотя бы не уходит в другую комнату, когда переодевается. По утрам иногда даже удавалось взглянуть, как она снимает ночную рубашку и голая встает на четвереньки, чтобы поупражнять свое тело. Спина выгибается, как у кошки, попка прыгает вверх-вниз…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нет, ночью, в одиночестве… лучше это не представлять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп встал, пошел на кухню… По дороге на всякий случай завернул в уборную: может, мочевой пузырь не дает уснуть. Но легче не стало. И чашка горячего чая не помогла…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Каждые пятнадцать минут глядя на часы, дождался утра, тихонько умылся и стал готовить завтрак.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сколько воды нужно для кофе? Несколько раз бегал с прозрачной пластиковой чашей от крана к кофеварке. Три или четыре деления? Перестарался. Большой ложкой вычерпал сколько мог. Не проще было сообразить, много ли порошка насыпать в фильтр… Явно не получится так, как у Марфы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь морковка. Чем ее чистят? Господи, как неудобно держать специальный нож, лучше уж простым поскоблить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С теркой в конце концов тоже справился. Ничего, что салат будет немножко приправлен его кровью: указательный палец пару раз соскользнул и вместо морковки прошелся по острым зубьям.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Йогурт из холодильника, тарелки, кофейные чашки… Свеча…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда Марфа села за стол, Филипп уже устал. Полчаса потратил на то, что она делала каждое утро. Незаметно, пока он задумчиво стоял у окна и на свежую голову излагал свои задумки и обиды. Далекий от всего бытового…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;О чем бы заговорить? Чтобы не испортить нейтральный фон, которого он добился благодаря своей утренней работе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что сказал Дубинин про интервью?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа отлепила взгляд от горящей свечи и посмотрела в глаза Филиппу. Никогда не хитрит, и сейчас явно читалась молчаливая борьба с самой собой. Наверное, решила больше ему не открываться… Имеет право…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Решить-то решила, но не может. И тот фраер, видимо, ее достал. Трудно переносить низость обоих.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давай разъедемся, пока мы еще можем разговаривать… – Тусклый голос – у нее нет сил даже на обвинительную речь… Совсем сникла…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я уйду, если ты хочешь… – Филипп вскочил из-за стола, но не осмелился подойти к жене и обнять ее поникшие плечи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Куда ты уйдешь… Опять я перегорю, и все пойдет по-прежнему…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет! Я все понял! Я пользовался твоей энергией, сердечностью… – Филипп запнулся о взгляд Марфы. Мгновенно дошло, что нельзя сейчас бить себя в грудь, нельзя впадать в такой приятный экстаз самобичевания. Лучше маленькое конкретное дело, чем большие обещания. – Меня пригласили на конференцию в Бордо. Я написал, что мы вместе приедем, и твой доклад заявил. – Он метнулся из кухни в кабинет и толкнул рычажок ноутбука. Включил компьютер. Вернулся через секунду. – Не сегодня завтра должны ответить. Но уверен, они согласятся. И давай в интервью с Дубининым твое имя поставим. Это будет только честно – без тебя мне бы не о чем с ним было разговаривать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Интервью? Не будет никакого интервью. Он передумал. Наверное, даже не прочитал то, что получилось… Не звонит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сама позвони! Это же по делу!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Думаешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уф, у Филиппа отлегло от сердца. Сумел подставить плечо. И даже немного возгордился: нисколько не ревнует же…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сейчас рано, он еще не встал, наверное… Может, у него что-то случилось, поэтому не звонит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Черт, Дубинина-то сразу готова оправдать и простить…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп снова побежал к компьютеру. Открыл почту, а там – ответ от французов. Мол, присылайте тезисы и паспортные данные обоих.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…День шел нормально. Но посреди обеда Марфа вдруг выбежала из-за стола, принесла мобильник и позвонила. Прямо при муже.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп посмотрел на пар над тарелкой, подумал: эх, остынет, поддел на вилку горячий кусок мяса с черносливом, быстро отправил в рот и встал, чтобы выйти и не мешать разговору. Но Марфа перехватила его – вцепилась в рукав, как утопающий за соломинку, и усадила на место.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Железа в ее голосе хватило только на первую заготовленную фразу. Как комиссар, спросила, прочитал ли Федор интервью. Следующая реплика была уже совсем в другой тональности. Такая забота и сочувствие, такая ласка, что просто неудобно подслушивать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но Марфа уже и не заметила, что Филиппа сдуло из кухни. Правда, теперь он ушел со своей едой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Воркование, слышное, даже если закроешь все двери, кончилось через четверть часа. Марфа пришла в кабинет мужа, села на диван – его ночное лежбище – и принялась рассказывать. В подробностях, ему совсем не нужных. Раньше бы он оборвал… Но теперь вынес и это.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оказывается, у собаки случился новый приступ, когда Дубинин был в Москве.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он приехал, а жена Бульку усыпила… У того, правда, уже и передняя нога стала волочиться. Потом – впереди суббота и воскресенье, а Дубинину в Германию надо лететь… Булька в последние дни так понимающе на него смотрел… Как будто говорил: «Ну, хозяин, ты для своего душевного комфорта продлеваешь мои мучения». Приехал молодой человек, сделал укол, и собака спокойно уснула… Дубинин уже сходил на могилу – в лес, где они вдвоем часто гуляли, между двух столетних сосен…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 22<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В первый же кофе-брейк к Федору подсел организатор берлинского форума. Не случайно рядом оказался, а подошел с целью: попросил тексты последних дубининских статей. Намереваются, мол, перевести их на немецкий и английский – рабочие языки конференции. Перевести и издать отдельной брошюрой. Нынешним летом недалеко от Шлезвига будет международная экономическая школа для студентов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Задачка…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К своему компьютеру он никого, кроме дочери и зятя, не подпускал. А они сейчас в Ставрополе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тексты эти есть в журналах и сборниках. Можно по электронке связаться с редакциями и попросить… Хотя без звонка – бесполезно. Но отсюда звонить в четыре места, объяснять, что нужно и кому послать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа… Она справится.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Начал издалека. Расписал номер в пятизвездочной гостинице, от которой приходится пешком топать в зал заседаний. Под дождем и ветром. Огромный черный зонт, выданный метрдотелем, выгибается и рвется из рук, как дикая девица. Испытание.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но есть и еще проблема…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа договорить не дала. Суть на лету схватила, записала названия журналов и номера. Те, что он вспомнил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На следующий день нужный файл был в нужном месте. Оказалось, одну статью ей пришлось самой натюкать на компьютере – кто-то из крючкотворов заявил, что электронный вариант – собственность журнала… Ночью работала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин пообещал повидаться с ней в день приезда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но… Надя прилетела в Москву по денежным делам. Встретила отца в Шереметьеве на своем джипе и отвезла на дачу. Так что в городе он появился только через неделю после возвращения из-за границы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И опять Марфа была невесела. Пришлось вместе с ней выпить стопку водки, хотя язва пошаливала. Да и со спиной не все в порядке. Переезды даром не проходят. Чемодан не такой и тяжелый, и на колесиках, но ведь то и дело приходится его поднимать-опускать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы как-то себя развеселить, Федор вслух припомнил, как в Берлине к нему кадрилась московская тележурналистка. В свой номер пригласила, для работы… Ха-ха… На обратном пути, уже в самолете, его просветили, что дива-то знаменита.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А фамилия? – Марфины щеки раскраснелись, да и ревность немного ее оживила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не знаю… Я же телевизор не смотрю, – пояснил Федор и поразглядывал свою визави.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Плечи чуть округлились, грудь налилась… Кофтенка удачно подчеркивает все женские выпуклости. В талии пополнела, животик… Втянула под его взглядом… Стесняется…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Молодец, набрала вес. Тебе идет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Комплименты Марфа всегда пропускала мимо ушей и сейчас только внимательно посмотрела ему в глаза. Словно проверила правдивость.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А вот я никогда никого не заманивала… – немного спесиво сказала она.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Никогда? – усмехнулся Дубинин. – А… – Он вспомнил, как ее сердце билось о его грудь… – Да ладно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что? Говори, раз начал! – Марфа подперла щеку и беспечно улыбнулась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, не стоит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Замах хуже удара!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, сама напросилась. Забыла, как ты меня к себе пригласила? «Опасное сходство» купила, пельменей настряпала… Вкусные! Я много съел… Ночевать оставила…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сказал и осекся. Думал, Марфа посмеется вместе с ним, а она вылупила на него свои зенки и чуть не плачет. Убрала ладошку от лица, и заалевшие щеки подали красный, предупреждающий сигнал. Чего доброго, устроит сейчас истерику… На радость публике…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, ну… – Федор положил пальцы на Марфину руку и сжал их.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но брать свои слова обратно… Не в его правилах… Так ведь все и было.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Марфа уже совладала с собой:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Значит, это все было… только для меня… – Она не спрашивала, она вслух рассуждала. – Неужели ты не чувствуешь, что мне важна… – Она споткнулась. Помолчала, подыскивая слова… Наконец сформулировала. Не шутя. – Сердечная близость. А как она выражается, эта тяга… Хотя… Пусть затащила… Значит, я – обычная женщина! – с гордостью выкрикнула и уже шутя выпучила свои зеленые глазенапы, прикрыв ладошкой рот.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты совсем не обычная! Ну, давай здесь рассчитаемся. А чаю дома выпьем… Зайдешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оба забыли, что в ту ночь Марфа, кроме всего, правила, вылизывала гранки его книги…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подавая пальто, Федор задержал руку на груди Марфы. Проверить, есть ли то притяжение, которое она называет так высокопарно: сердечная близость… Тело ее замерло, голова вывернулась, и глаза посмотрели в глаза. Взгляд, который обычно называют двусмысленным… А на самом деле – однозначный признак обоюдной тяги…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Когда пришло время пить чай, Марфа разговорилась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я сейчас раздумываю, не лучше ли мне будет жить одной…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор нарочно поднес чашку к губам и долго не отнимал ее… Молча замер, чтобы ни жестом, ни словом не подстегнуть Марфину откровенность. Но ее уже несло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я Филиппу сказала… Он, конечно, не хочет меня отпускать… Не в его силах мне помешать… Он виновен передо мной…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Черт, неужели сейчас пойдет жалоба на какой-нибудь пустяковый мужской промах… Сколько плачей он уже слышал от своих временных подружек, вдруг узнавших, что муж неверен… Глупо себя чувствовал: не скажешь же, что и ты, голубушка, не без греха…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уф, у нее все-таки не та скука – отлегло от сердца, когда Марфа продолжила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я в детстве усвоила: жена служит мужу. И служила. Не задумываясь. Может быть, где-то в подсознании было: близкий человек не может не ответить на самоотверженность… Я о нем забочусь – он обо мне. Тем более что Филипп меня любит… Но такая любовь греет, возвышает прежде всего того, кто ее испытывает. Люблю, мол, что еще надо… Конечно, если сравнить с другими, то…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, Филипп очень терпеливый… – в первую же паузу вставил Федор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа пропустила его слова мимо ушей. Еще не до донышка высказалась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Может быть, я хочу жить одна потому, что нельзя с тобой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Плохая логика, – мгновенно отпарировал Федор. – Я где-то читал про Ахматову и Гумилева: как только они поженились, все стало хуже некуда. А Гумилев мучился… – (Слишком прямолинейно… Не обиделась бы.) – Ты все равно не сможешь жить одна. Когда со мной советуются насчет резких перемен в жизни, я всегда говорю: тот, кто выходит из очереди, тут же попадает в другую – очередь из тех, кто вышел из очереди…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– При чем тут очередь? Я ни в какой очереди не стою. Просто хочу попытаться что-нибудь сделать в профессии. Самостоятельно. А с Филиппом я все равно скатываюсь на легкий путь – работать на него. Мы по утрам обсуждаем все подряд. Любую его статью или книгу сперва обмусоливаем вместе… Может быть, я все-таки рискну, чего ждать… Все происходит здесь и сейчас. И больше ничего не будет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, ты прямо по Хайдеггеру рассуждаешь… Но сперва попробуй освободить утра и поработать на себя, ничего не разрушая… У нас с тобой разные позиции: мне надо удержаться, а тебе – пробиться… Учти, все идут толпой, друг друга притормаживая. Не зря сказано: «Входите узкими вратами».<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 23<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В два ночи Мурат не выдержал, встал со своего узкого лежбища…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все перепробовал: спиной поворачивался к диванной спинке, вжимался в нее, как в женщину, и калачиком сворачивался, утыкаясь лбом в ее мягкость, – ну никак не получалось уснуть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При свете луны нашел шлепанцы и по темному коридору побрел на кухню – за глотком воды. Не споткнуться бы о выбоину в паркетной доске: жена чутко спит… С вечера не приготовил родедорм, думал – обойдется, и так засну. Себя обмануть попытался… И нужно же экономить: для каждой упаковки требуют свой рецепт. Кончается пачечка. Теперь опять записываться к врачу, торчать в общей очереди…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из химического забытья вынырнул слишком быстро: на четыре часа с хвостиком отключился – маловато для восстановления. Надо будет попросить другое снотворное.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот бы выхватить кусок одиночества, дней десять хватит… Дома – это не проблема. Жену и предупреждать не надо: понимает. По шагу чувствует, когда он не хочет, чтоб его трогали. Неделю можно ей ни слова не сказать – не обидится.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но служба…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эх, не удалось тогда приковать Марфу к себе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если сегодня она не станет приставать с разговорами, то ничего, можно будет перетерпеть наступающий день. А вечером?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поставлю-ка «Путинку» в холодильник… Пусть остынет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До обеда на работе не случилось никаких усугубляющих раздражений. Промолчал в ответ на Марфино «как дела?» – она и отстала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Идиотский же вопрос. Вчера виделись – что может за ночь измениться? Не рассказывать же ей снова про бессонницу. Хотя… Однажды удалось уснуть от ее «бедненький», промелькнувшего в мозгу в тот самый момент, когда сознание обволакивается туманом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В столовой дали кусок жесткого мяса. Теперь выковыривай из зубов. Правда, салатик был вкусный…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурат вернулся на свое место, сбросил уличную обувку, крутанулся в кресле, чтобы поудобнее положить ноги на стоящий рядом стул.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Депозитарий, инвестиционный фонд…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В новом, удобном положении очередной проект не показался слишком уж нелепым. Скоро и домой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Позвоню-ка, не надо ли чего купить по дороге.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда он нажимал предпоследнюю цифру, раздался ненахальный стук, и дверь сразу же открылась. Не проситель. Те тихонько царапаются и ждут, пока их услышат и позволят войти.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурат вернул трубку на рычаг, ноги сами метнулись под стол и стали нашаривать ботинки. Пришлось напялить очки: надо же разглядеть, кого принесла нелегкая. Верхний свет он всегда сам выключал, чтобы в большой комнате с одним, мутноватым от смога окном был уютный ему полумрак.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Привет, Мурат! – махнул рукой визитер, направляясь к Марфе. Объяснил свою траекторию: – Лейдиз фёст…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин. Как всегда, без предупреждения… Ну, что скажет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На душе не поплохело: интересно, зачем пожаловал везунчик. Последний проект, который вела Марфа, закончился полгода назад. За время работы над ним Дубинин ни разу не появился в конторе. Наверное, они корпели над деталями у него дома… Дома… Надеюсь, Федор не растерялся…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Высокий, бородатый… Несуетливый. Сел на стул рядом с Марфой, покопался в черной матерчатой сумке с оранжевыми латинскими буквами на боку. Бабская же кошелка, а ему хоть бы хны…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ручки уже истрепались, надо бы заменить, – как про знакомую заметила Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Минуту всего никто рта не раскрыл, а ей уже неудобно. Словно молчание – брешь, в которую проникает враг, разрывающий человеческие узы. Бросилась закрывать. Что-то она невесела…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин оставил ее реплику без ответа: сосредоточился на синеватых брошюрках. Одну протянул Мурату:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Последние мои статьи. По-английски. Ты ведь читаешь… – не поднимая глаз от книжки, бормотнул автор. – А ты что-нибудь новенькое опубликовал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, в интернетовском журнале. «Глобализация и экономика России».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, прочитаю, когда книжкой выйдет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вряд ли, – проворчал Мурат, а про себя подумал, нисколько не сердясь и даже восхищаясь: это у тебя все так споро получается. Сам себе продюсер… Талантливый… Умеешь продемонстрировать вещественные доказательства того, что кривая карьеры ползет вверх… И чтобы вернее спрятать свои завистливые мысли, как можно добродушнее спросил: – А что на даче? В этом году яблоки уродились…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да! – оживился Дубинин. – Мы не знали, куда их девать. Жена почти каждый день печет оладьи с антоновкой. Мякоть чуть схватится, и можно есть. Яблоко еще почти живое, хрустит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурат проглотил слюну и подумал: попрошу-ка свою оладушек наготовить… А вслух похвастался:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– И у меня возле дачи одну яблоню пришлось подпирать, чтобы ветки не надломились от урожая… А зять твой нашел работу?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Они решили на юг перебраться. И нас с женой зовут. Считают, что в Лондон, Париж я могу и оттуда летать… – Дубинин усмехнулся явно для того только, чтобы не так хвастливо звучали имена европейских столиц. – Купили участок возле Ставрополя. Большой. С виноградником. Я дал денег и на землю, и на дом. Большую сумму. С условием, что строительством они займутся сами. У нас с женой все будет отдельным, даже свой вход…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин ни разу не взглянул на Марфу. А та изо всех сил старалась удержать на лице нейтральную гримасу – зацементировать хотя бы мрачность, чтобы не сорваться в слезы. Даже некрасивой стала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обиженные женщины…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты же знаешь, – продолжал Дубинин, – в моих жилах течет и голубая кровь, а русские аристократы всегда имели дом в столице, усадьбу за городом, дом на юге. Вот в черную московскую погоду и буду летать к солнцу. Не насовсем, конечно, – я теперь резко уже ничего не меняю в своей жизни. – И, вставая, спросил у Марфы: – Шеф ваш на месте? Отнесу и ему свою книжонку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пока Дубинина не было, Марфе позвонили. По-видимому, кто-то просил о встрече.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я еще не знаю своих сегодняшних планов… – с необычной сухостью ответила она.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин вернулся быстро, сел на другой стул, возле Мурата, и, потирая спину, попросил чаю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Там канистра пустая, я только что проверял, – сказал Мурат.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но Марфа все-таки метнулась на кухню и минут через пять вернулась с дымящейся пластиковой чашкой. Из-под земли кипяток достала?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Дубинин напился, не торопясь встал, протянул руку Мурату:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, я поехал. На дачу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И к двери. С Марфой прощальным взглядом даже не обменялся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Та сразу принялась звонить мужу и нервно, почти истерично выговаривать: мол, опять за тебя расплачиваюсь и должна черт знает с кем встречаться, чтобы тебе передали какую-то ерунду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Значит, надеялась, что Дубинин ее куда-нибудь позовет… А тот однозначно продемонстрировал, что она ему – никто…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пожалуй, сегодня пить не обязательно – и так усну…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 24<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поникшую, безучастную Марфу чуть шлепнуло стеклянной дверью, которую не придержала забежавшая вперед пышненькая блондинка в короткой юбке.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Извини, извини, дорогая! Ты права, все время на меня работаешь… – Филипп подбежал к жене, выкрикивая так громко, что на них стали оборачиваться. – Давай сумку!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа послушно выпустила из рук нетяжелый пакет и, слава богу, посмотрела в глаза Филиппу. Значит, не из-за него такое отчаяние… Опять Дубинин?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он. Подтвердилось, когда супруги выбрались из подземной трубы и шли по безымянному проулку к своей бело-бордовой башне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В прошлую встречу я зачем-то сказала ему, что хочу пожить одна… Только то, что я и тебе говорила…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филиппа передернуло: какая у них откровенность… Но он, как вратарь, успел сгруппироваться и отшвырнуть ревность. При этом, конечно, потянул душевные жилы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Неужели он это понял банально… Решил, что я собираюсь ему на шею повеситься? Наверное… Раз сказал сегодня: «Ничего в своей жизни менять не буду…» И не наедине объявил, а прилюдно. Мурату продемонстрировал, что нас ничего не связывает… Почему так жестоко?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что же тут жестокого… Промолчать было трудно, но Филипп уже знал, что стоит только вставить слово, как поток обвинений польется уже на него.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Успокоится, тогда…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но чего же она хочет от Дубинина?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп посмотрел вдаль, туда, где кончаются дома и остается только высокое небо. А в нем, как на картине, летят двое. Над городом. Он в рубахе малахитового цвета, она – в синем платье, из-под которого выбивается белая пена нижней юбки. Мужчина, взмывая вверх, левой рукой придерживает женщину. Она, вытянув правую руку, расслабленно парит параллельно земле. А далеко внизу, у забора, примостился крошечный мужик с голой попой. Какает?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он мне как-то посоветовал: «Считай, что, помогая мне, ты поддерживаешь Россию».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пошутил! – ради объективности вступился Филипп за собрата по полу. Мужская солидарность иногда взбрыкивает, даже себе во вред.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В том-то и дело, что всерьез. Пойму, мол, конечно, не сейчас, не сразу, а когда его уже не будет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин равновелик России? Еще чего! Филипп взбунтовался. Это что же, он становится в позу Христа?! Тот тоже не сказал Марфе спасибо за самоотверженные хлопоты, а поставил ей в пример сестрицу Марию, которая грузно сидит у его ног с приоткрытым ртом. Мол, вот эта понимает значение его слова.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Все-то мыла и варила… Грязно Марфой быть, Марией – чисто…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И с легким сердцем Филипп стал поддакивать Марфе, незаметно для себя добавляя в ее обвинительное заключение свои претензии к сопернику и заглушая совестливое и одновременно горделивое «так мы, мужики, платим за самоотверженность».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Переборщили оба…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Видимо, Марфа первой если не поняла, то почувствовала это. Во всяком случае, после ужина, переходя из кухни в свою комнату, она остановилась в коридоре возле стула, на котором всегда лежала ее кожаная сумка, достала оттуда мобильник, ввела ПИН-код. Включила связь. Снова стала доступна Дубинину. Положила черную дощечку на книжную полку в холле. Лицом к себе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обычный вечер… Филипп в кресле с рюмкой мягкого ирландского виски, Марфа рядом на кровати – забралась с ногами, сидит, опираясь на единственную спинку, что в изголовье. Играют в русскоязычный «скрэбл». По три слова успели поставить каждый, как запела «Yellow submarine». Марфа вскочила, чуть не перевернув доску с буковками, босиком к шкафу и с мобильником – на кухню.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вернулась, когда уже кончились семичасовые новости и Филипп допил свою дозу. Уткнулась в черные пластмассовые фишки, поставила коротенькое слово «сон» – всего на четыре очка и, не поворачивая лица к мужу, пробормотала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Извинялся…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Значит, есть у человека совесть… Что ж она не радуется?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От свежего хмеля реакция у Филиппа замедлилась, и он не успел произнести ничего вразумительного. Марфа же продолжила в так раздражающем его стиле – когда подробности, ему совсем неинтересные, воспроизводятся почти магнитофонно. А ведь сама его поучала: думай о том, кому говоришь и зачем…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– С утра он ходил по аптекам…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он… Произнесла так, как будто написано с большой буквы. Наедине почти никогда не называет Дубинина ни по имени, ни по фамилии. Он… И сразу ясно, о ком она… Не упоминая всуе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ревнивые мысли… Марфа, рассказывая, совсем не думает о нем. Она – рядом с Дубининым.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Много ступенек прошагал, устал, спина болит… Сказал, что сперва хотел меня подхватить со службы, но понял: нет сил – добраться бы до дачи… О брате вспомнил, с которым вчера проговорил полтора часа по телефону. Он больше двух лет ждет пересадки почки… Болея, так вник в медицину, что сам стал почище академика! Иначе бы не выжил!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Господи, даже братом Дубинина гордится, вспыхнул Филипп.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Вот еще! Академиком становиться… Пусть лечат те, кому положено! Хватит с меня того, что я, может, академик – в высшем смысле – по своей части».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вспыхнул, но тут же вспомнил, как интеллигентные и доброжелательные эскулапы чуть не залечили его родную Марфу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лет десять тому назад на худеньком, как у девушки, бедре вспыхнуло красное пятно – будто кипятком Марфу ошпарило. Аллергия – не аллергия… Доктора самых разных специальностей мудрили-мудрили и отправили консультироваться в клинику к авторитетному распрофессору по всем пятнам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Там бедняжку, не предупредив, усадили перед сотней студентов, заставили снять правую брючину и продемонстрировать горящую красноту, которая постепенно спускалась вниз по ноге. Светило деревянной указкой показал траекторию движения – поцарапал кожу – и, огласив результаты анализов, поставил диагноз: «Типичная картина для болезни Лайма». Лечение – новейший антибиотик общего действия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пятно не сдалось новейшему лекарству, дошло до ступни и само соскочило с Марфы. И из памяти изгладилось. А месяца через два Филипп нашел в Ленинке специальную энциклопедию, где было написано, что такая болезнь приключается от клеща и смерть наступает не позднее чем через две недели после укуса…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что, если бы он прочитал этот приговор сразу? Кондрашка могла бы приключиться!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп вернулся в кресло, ладонью опрокинул на спину все свои фишки, стоявшие на подлокотнике, – и из них сложилось «сцепка». Слово на восемнадцать очков. Нет ли места на доске, где оно удвоится?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Врачи с пациентами – как учителя с учениками. – Марфа и не заметила, что уязвила мужа. – Навязывают диагноз и лечение, не очень заботясь об истине… Нет же у них обратной связи. Анализы – очень зависимы от многих причин… Мне стыдно стало за наши с тобой разговоры…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где логика? Почему стыдно?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А в конце разговора я, как всегда, сама себя подставила. Выпалила, что мою статью не взяли в «Известия». А он: «Ну, она совершенно не газетная, слишком много мыслей». А раньше говорил – замечательно написала… Откуда ему знать, что газетное, что – нет! Крылья мне подрубает! Больше никогда не буду сообщать ему о своих поражениях. По-моему, если человек оправдывает тех, кто против тебя, – он к ним присоединяется!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп тоже всегда негодовал, если кто-то прямо при нем вникал в логику его недоброжелателей. Несердечно это.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да и не хватало ему терпения встать на чужую сторону. И воспользоваться тем, что стоит только понять противника, как сразу в голову придут доводы, помогающие его переубедить. Переспорить, не уничтожая. Ведь пусть на мгновение, пусть только в своей душе ставишь крест на оппоненте, но все равно же – как убийство. Это-то уж совсем не сердечно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Раздражение переметнулось на Дубинина, не успев наследить словами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Негодование, якобы праведное, объединяет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не соперничая, доиграли до «рыбы» – когда на руках и в коробке не осталось букв, пригодных даже на самые короткие слова. Согласились на ничью и на то, что на ночь не будут расходиться по разным комнатам…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 25<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Снова коллективное бессознательное выталкивало Дубинина на обочину. Понял это по мелочам, которые и систематизировать пока не тянуло. Чтобы они в твоем собственном уме не превращались в сильный кулак, бьющий промеж глаз.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обычное дело – вознесут, потом потопчут… Ритм… И такие коленца выкидывает жизнь, только бы не застаиваться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По молодости лет он удивлялся, обижался на окружающих. Как многие, считал, что все препятствия организованы чужой волей. Намеренными кознями врагов. Но только первый раз мучительно было скатываться с так тяжело покоренной вершины профессионального олимпа после яркой, всем заметной удачи…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сумел удалить эмоции. Перетерпел сильную боль. Вроде операции на главном органе кровообращения. Сам себе ее сделал. И сердце перестало вмешиваться в прагматические размышления.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проще сделалось не только в профессии. Ничто не стесняло его… Днем мог приехать в Москву, насладиться телом одной любящей его дамы, а после, перед возвращением на дачу, пойти поужинать с другой. Съесть наваристый, обжигающий нёбо лагман под терпкий разговор. С Марфой, например…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Понаблюдал за другими – и за коллегами-современниками, и исторические прецеденты осмыслил. Научился грамотно группироваться, чтобы защищаться от ударов. Чаще всего хаотических, поскольку старался ни с кем не иметь близких личных отношений, которые и доводят до целеустремленной травли.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На равном удалении от себя всех держал. Осознанно. И словцом обозначил прежде всего для себя, а потом, расслабившись, щегольнул им, болтая с близкими дамами. От него подхватили и пустили в политический обиход, без указания авторства. «Олигархи, равноудаленные от власти» – стоящая формула.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Федор, почувствовав перемену ветра – когда вдруг перестает подталкивать вперед и начинает хлестать по лицу, – напролом не шел. Затаивался. В самовольном, а не принудительном уединении хорошо думается, пишется, мысль так глубоко вкапывается, что можно добраться до ядра любой проблемы. Ведь экономические и политические задачки только кажутся сугубо специальными, на самом деле их решение лежит в философской области…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этого-то не учли в свое время молодые экономисты-перестройщики. Увлеклись игрой в монетки – как дети, у которых раньше не было игрушек (в советское время деньги и правда мало что значили).<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор в тот момент на полгода зарылся в немецкой глуши – фонд Бёлля поселил его в старинном замке на берегу Северного моря. Педантичные немцы соблюдали четко сформулированное условие – полное уединение гостя и его инкогнито. Не потревожили, несмотря на то что интерес к России был разогрет тогда до кипения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Честно говоря, ему самому трудно было не вмешаться. Даже сумку собрал, чтобы метнуться в аэропорт. Но тут увидел по телику Ростроповича с ружьем. В коридоре Белого дома музыкант-революционер засветился перед камерами. Тоже из Европы сорвался.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кто повторяет, в говно ныряет… Вспомнив эту детскую пословицу, Федор сдержался. Вместо броска на родину – многочасовые прогулки. И хотя перед глазами – стальной лист чужого моря, ритмично сминаемый ветром, а не привычный российский простор, все равно он сумел настроиться на философский лад.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И вскоре, проанализировав еще и язвительную западную прессу, увидел опасности, которые дает вдруг свалившаяся политическая свобода. Въяве представил, как, празднуя победу, политики закорешатся, выпьют от души и решат, что теперь им любое море – по колено. Что держат Бога за бороду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из-за того, что голова в похмелье совсем не варит, они привлекают экономические умы. Конечно, не старые, а молодые. И трезвый поступок обнуляется – лабораторные ученые пьянеют от данной им свободы.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ломать – не строить. Но чтобы перевести государство из одного исторического состояния в другое, нужна большая сноровка и тяжесть размышлений. Только смелый и в то же время безответственный ум может отказаться от продумывания реформ хотя бы на смехотворно ничтожный срок в сто лет. Проще, конечно, не рассуждая, изнахратить прежнюю систему и на ее обломках воздвигать миражную непродуманную конструкцию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Разроем до основанья, а затем…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вскоре Федор увидел, что безумный ум нашелся. Объединенный. Смелость – от «молодого» реформатора, а ответственность, то есть безответственность, – от харизматического лидера. Сколько бед натворит этот кентавр…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;(Вот еще одно доказательство правильности того, что сам он никогда и ни с кем не объединяется. И дальше надо в одиночку действовать…)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А кентавр начал шуровать… Много чего упустил. Например, привычку советского человека к натуральному обмену. В городе: от тебя – телячья мякоть без костей, от меня – билет на Таганку. На селе: за бутылку – все, что угодно…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От полугода до двух лет отвел Федор на экономическую и политическую неразбериху. Понимал, что настоящая борьба за власть – впереди. И прецедент был: после освобождающей Февральской революции последовала кровавая Октябрьская.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Статью Федора, в которой он недвусмысленно сформулировал все эти соображения, сразу напечатали в популярном столичном еженедельнике. Но не прочитали. Общество, погрузившись в эйфорию, не в состоянии воспринимать здравый смысл. Как и частный человек в экстазе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор даже не удивился отсутствию какой бы то ни было реакции: знал, что сильно вперед забежал… Не схватывают люди очевидного, что с них взять…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А хладнокровные и умные профессионалы, те, кто способен понять справедливость его мыслей, молчат из самой простой ревности, подкрепленной сложными корпоративными соображениями. Поддерживают-то обычно своих. Вот она – расплата за равно-удаленность от всех партий и групп. Неспособность услышать одиночку ущемляет не только его самого, но и общество.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А когда один из реформаторов призвал к созданию «дешевого государства», Федор за голову схватился от нелепости самой идеи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Колосс России с крошечной головкой, то есть с маленькой государственной машиной, – вот какого монстра придумали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нонсенс!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Без могучего, всеохватного государственного механизма не выживет Россия с ее просторами и с ее бесконечной вольницей, то есть свободой от всего – от заповедей, от сколько-нибудь четкой логики, от элементарной технологической дисциплины. Развалится же махина…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потом говорили: США во всем виноваты. Естественно, американцы отстаивают свои интересы, а не чужие. Только на Руси, наверное, и остались такие, кто самоотверженно заботится о другом, хотя бы на какое-то время забыв о себе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;(Обычно на время влюбленности. И чаще всего это русские женщины. Вроде Марфы…)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но никакое ЦРУ ничего бы поделать не смогло, если бы не действовали элементарные закономерности социального поведения людей. И КГБ в советское время тоже вовсю использовал низость человеческой натуры. Якобы во благо государства. Нормальный ход – вниз катиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все же общественная история имеет свой природный ритм. Не только вверх-вниз, но и вперед. В процессе этого движения слетает грязь, оголяется истина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;(Не раз, наблюдая за Марфой, Федор замечал, как в ней прорывается бабское стремление заполучить его в собственность. Но всегда – пока всегда – побеждала ее самоотверженность – порыв ее сердца заботиться, обогревать…)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Заметив, что мысли о Марфе вырываются из скобок, мешают рассматривать и анализировать свой собственный путь, Федор взял мобильник и позвонил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Хорошо…» в ответ на его стандартное «как жизнь молодая?» прозвучало растерянно, обиженно и с любовью одновременно. Умеют женщины нагрузить простое слово! Восхитился и потому не успел рассердиться на незаслуженную обиду – ни в чем же не виноват перед Марфой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так что же ей сказать? А-а, вспомнил: – Ты когда летишь? Завтра утром… Завидую… Мои любимые места в Париже – церковь Мадлен и площадь Сен-Жак. Перед собором слева есть маленькое кафе, я там завтракал в самый первый приезд. Шел дождь, зонтик я не захватил, и все равно было так хорошо… А на площади Сен-Жак – сквер с детскими качелями… Ну, приезжай – в Москве тоже много хороших мест, где можно будет обсудить твою поездку.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 26<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Первый Париж у Филиппа был давно, в начале декабря восемьдесят восьмого. Делегацию либералов-практиков разбавили им, кабинетным теоретиком. Европа только-только начала вытягивать граждан России к себе. Из любопытства и из осторожности. Чтобы на своей территории получше рассмотреть и изучить повадки загадочных русских.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На борту толстопузого «боинга» компании «Эр-Франс» пили все, но зная меру. Только один знаменитый перестройщик не мог спуститься с трапа – за три часа полета влил в себя литровую бутылку «Джемиссона», купленного в самолете на валюту от прежних поездок. Деликатные оказались французы. Стюард снес его почти что на руках и передал встречающим со словами: «Мсье э фатиге». Устал, мол, господин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь, готовясь к тринадцатой встрече с Парижем, Филипп вспомнил, что всякий раз из шести, когда он был там с Марфой, они непременно ссорились. То есть она с ним ссорилась и его ругала. Причина глубинная – поздно начала ездить, и для всякого заграничного путешествия она вырывала корешки из родной земли и все время дрожала: приживутся ли они в чужой. Пусть даже всего на неделю. А шурф, через который вырывалось ее напряжение, Филипп всегда бурил сам. Задумается о своем и не сразу находит нужную улицу, музей… не туда заводит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Год назад заехали во французскую столицу с лионской конференции. Гостиница на Рю де Бастий. С вокзала на метро – одна остановка. Добрались легко, а куда дальше? Метрошная «Бастилия» – примерно как московский «Александровский сад». Куча пересадок, лабиринт из разных выходов. Марфа присматривает за вещами, Филипп отправился изучать карту. Тоненькую линию нужной улицы он нашел на ней, только надев очки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но какой выход из метро выбрать? Потопали наугад. А наверху – ливень. Зонты – в чемодане. Недалеко же, вот и не полезли за ними.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зря. Полчаса метались с одного бульвара на другой. Конечно, спрашивали у прохожих. Но даже полицейский не знал, где эта чертова гостиница…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп вернулся к метро – Марфа углядела, что возле выхода есть стенд с картой. Пришлось перейти улицы Сент-Антуан и Де-ла-Рокетт, бульвар Бомарше, трижды дожидаясь разрешения светофоров. Пешеходный город. Без подземных переходов… Снова уткнулся в схему из пластика, защищенную от дождя. Но по стеклам очков сразу потекли струйки, двоившие меленькие буквы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну, после тех мытарств отель «Надежда» они найдут с закрытыми глазами. А чтобы число «тринадцать» не спровоцировало дополнительное напряжение, за день до отлета Филипп откопал в своем кабинете толстенный путеводитель по Парижу и подсунул Марфе. Впервые ведь – полная свобода. Никаких деловых или приятельских встреч, никаких обязательных культурных программ. Пусть сама составит прогулочный маршрут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Он-то в свои одинокие поездки облазил все любопытные ему местечки Парижа. Прежде всего те, где развешаны картины. Когда Марфа с блестящими глазами рассказывала, как Дубинин слушает музыку, самую разную – от Моцарта до Гершвина и Курта Кобейна, ревность отступала перед мужской солидарностью: очень уж похоже на то, как на него самого действует живопись. И тоже самая разная. В Лувре, например, с Джокондой удалось встретиться взглядами, в музее Орсе под ритм линий Кандинского мысли забирались в незнакомую глубину, округлости ренуаровских дам уносили в эротические высоты…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прилетели самым ранним самолетом, чемодан пристроили у гостиничного портье: номер будет свободен после двух – и шляться. По узкой улочке мимо пахнущего океаном прилавка с перламутровыми раковинами устриц, белыми омарами и розоватыми крабами вышли на площадь. Поглазели на простор, вдохнули парижского воздуха…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Здорово!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Иди, куда глаза глядят.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Взгляд уперся в стеклянную махину оперного театра. А что! Зайдем. Вечером будет удобно возвращаться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но балет на музыку Шнитке давали в другом здании, билеты, правда, можно и здесь купить. Смуглый англоговорящий кассир поиграл на клавишах компьютера и повернул к ним дисплей. На плане зрительного зала мигали красным два кресла во втором ряду партера. По сорок евро штука.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А подешевле нет? – Марфа наклонилась, чтобы просунуть голову в окошко. Жалостливая интонация, лукавая улыбка – в России иногда действовало, доставали припрятанное.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– За час до начала в самом театре. – Кассир вежливо улыбнулся и развел руками. Посочувствовал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хочешь пойти? Берем эти! – Филипп даже расправил плечи от своей храброй готовности.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Модерновая хореография… Шнитке… Дубинин его не любит… Доживем до вечера, захочется и будут силы – попробуем стрельнуть лишний билетик.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Добровольное самоограничение нисколько не подпортило настроение. Куда пойти? Конечно, в «Оранжери». Когда музей открылся после по-нашему долгой реставрации, началось паломничество. Не попасть было. Теперь ноябрь, очереди, наверно, уже нет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В Тюильри – как будто все еще лето – хаотично расставлены железные стулья с разновозрастными телами, повернутыми к солнцу. Тепло, безветренно. На взгорке, там, где в прошлый раз очередь обвивала высокий параллелепипед музея, подозрительно безлюдно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Засмеялись. Как сказали бы Дашины подружки на своем птичьем языке: опять облом. Теперь-то в чем дело? А, во вторник – выходной. Значит, приедем завтра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А что сейчас?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Удивительно, но Марфа нисколько не рассердилась, хотя Филипп и почувствовал себя виноватым: элементарную же вещь упустил…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мне кажется, тут недалеко церковь Мадлен… Давай посмотрим? – кротко предложила она.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На широкой и высокой каменной лестнице, ведущей к входу в храм, как птицы на проводах, сидели молодые и старые, в одиночку и парами. Большинство с ленцой поддевали еду из прозрачных пластиковых коробок и направляли ее в рот – святое для французов время ленча. Остальные просто глазели вокруг, нисколько не напрягая проходящих мимо. Это в Москве даже в метро бывает неловко от взглядов. Неодобрительных, пристальных. Зачем оценивают – и сами не знают. Здесь – каждый сам по себе… Парижане умеют созерцать бескорыстно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Надо же… Филипп понял, что он тут еще не бывал. Пропустил такой объект! Взяли афишку со схемой скульптур, расставленных по внутреннему периметру церкви. На русском языке тоже есть… Даше расскажем. Как она там? Отвлеклись и чуть не прозевали небольшую фигурку здешней девственницы, Орлеанской.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Радость от неожиданной находки, солнце, веселая Марфа… Эта всегдашняя экономистка еще и захотела пообедать в кафе возле церкви. Столики прямо на тротуаре: сиди и рассматривай прохожих. Подошла к доске с меню, примерилась, но все же вернулась к первоначальному плану.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По дороге в гостиницу зашли в супермаркет и купили, не скупясь, бутылку бордо с медалями, бри, камамбера и тонких пластинок сырокопченой ветчины, а дома (номер на сутки – это же собственный дом!) – душ и неторопливая трапеза прямо в кровати. Красную винную полоску над верхней Марфиной губой Филипп слизнул языком…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проснулись в кромешной темноте. Что, уже ночь? Нет, только половина восьмого. То есть уже вечер… А если бы купили билеты? Лишились бы нестандартного кайфа. Еще один повод для радости!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И снова Марфа удивила Филиппа. Повезла на ничем не примечательную площадь Сен-Жак. В темноте поискали, но не нашли какую-то детскую площадку с качелями. В путеводителе она про нее, что ли, вычитала? Потопали по одноименной улице в сторону Бастилии. Мимо кирпичного забора, контор, районной больницы, жилых домов с кодовыми замками. В подъездах за стеклом – освещенные холлы, ковры, цветы в больших кадках, картины на стенах… Небедный район, по которому не шастают туристы. Помогает понять чужой город…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После двухчасовой прогулки – не утомительной, а в самый раз – Филипп полез в ванну. Покайфовал в теплой воде…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну конечно, не бывает все так замечательно. Ножку подставила сантехника: вертел, вертел хромированную шайбу на торцевой стенке ванны, но пробка никак не подскакивала со дна, грязную воду не слить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эх, насколько лучше простая советская затычка на ржавой цепке!..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пришлось одеться, так и не ополоснувшись. Ну, это не страшно – когда гостил у манчестерского профессора, обошелся же без душа: в старых английских домах его просто нет, вся семья моется в одной воде.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустился к портье. На пальцах объяснил, что случилось. Тот вроде понял и вроде бы обещал прислать мастера. Завтра. Значит, Марфа утром не сможет принять душ… Называется – приличный отель в центре Парижа!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;От испуга Филипп при всем своем техническом кретинизме нашел выход: откопал в Марфиной сумке дорожную игольницу, взял самое толстое острие и после нескольких попыток поддел и вытолкнул плотно притертую железяку. Уф!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все-таки он испортил поездку. Не в Париже, так в Бордо. В последний день конференции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Забыть бы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На ленч было отличное белое – «Шато Десперасьон». Марфа еще нервничала из-за того, что он пьет перед выступлением. Но ее отвлек завкафедрой – краем уха Филипп слышал, как тот обсуждал с ней идею следующей конференции. А к нему самому подошла черноглазая толстушка. Не узнал. Оказалось, училась у него в Цюрихе. Комплименты, обмен имейлами… В общем, кураж.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доклад делал не по бумажке. Сослался на Марфу, когда говорил о том, как привычка к натуральному обмену влияет на современную русскую экономику.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хохот там, где нужно, внимательная тишина, много вопросов – по ним узнаешь успех. Ну, покрасовался немного…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда все закончилось, Марфа, даже не посмотрев на успешного докладчика, резко встала и – к выходу. В туалет, наверное… Но сердце Филиппа почему-то екнуло, и, вежливо отделавшись от коллег, он выскочил в коридор, потоптался возле двери дамской уборной, заглянул внутрь, напугав свою бывшую студентку, и почти бегом – на улицу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфину фигурку заметил вдалеке, перед поворотом к набережной. Идет куда глаза глядят… Припустил что есть сил. Еле догнал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что? Что случилось?!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не замедляя шага, Марфа пробормотала совсем не сердито, а как-то слишком нейтрально:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Опять ты меня не поддержал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я же упомянул тебя в докладе!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Слава богу! Это просто недоразумение! Не расслышала она, что ли?» – про себя обрадовался Филипп.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Всего лишь дежурная ссылка… Никто на нее не обратил внимания… Было по меньшей мере два вопроса, которые мне почему-то вчера не задали. А сегодня отдали их тебе. Подбросили, как мячик, и ты эффектно отбил. Использовал мои мысли, совершенно забыв про меня. Где успех – там ты один…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хмель слетел с Филиппа в то мгновение, когда она повернула к нему свое лицо. У Жерико есть серия картин, названных именами людских пороков. «Воровство». «Игра». «Зависть». Так вот с Марфы сейчас можно было писать «Отчаяние».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И хотя Филипп пытался защититься – не столько оправдаться, сколько именно защититься от силы ее чувства, в душе он знал: что бы и кто бы его ни вызвал, оно – настоящее.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И непоправимое?<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 27<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Брюзгливая злость то и дело подступала к горлу Мурата. Сглатывал, но она возвращалась. И все из-за Марфы. Мало того что она целых десять дней кайфовала по своим Парижам, так еще приехала не бодрая и вроде бы винящаяся за свое счастье, а какая-то новая… Недовольная, что ли? Сердитая?.. Нет, отстраненная.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Никак не удавалось ему вернуться в тот ритм отношений со своей визави, который гасил его собственную угрюмость и безразличие. Проще говоря, не давала она ему отпить своей кровушки. И не получалось пробить ее свеженаращенную броню.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пробовал придираться – вежливый, мотивированный отпор. Научилась подбирать и экономить слова… Вместо сбивчивых эмоций, в потоке которых женщины не замечают, как вываливают лишнее (что потом можно против них же и использовать), Марфа сухо произнесет: «Думаю, этот проект не следует брать в разработку потому, что…» – и приведет бесспорные причины, по пунктам. Умудряется сказать без раздражающей категоричности. Мол, если у тебя другое мнение – то валяй, действуй.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну, на Дубинине-то ее прорвет. Пришлось посплетничать: все, мол, как сговорились, перешептываются, что Федор Михалыч уже не тот, что сдулся, что какие-то бредовые идеи предлагает…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молча выслушала, с непроницаемым лицом. Только чуть посерели голубые глаза – поволока, как пыль, припорошившая полированную гладь, притушила всегдашний их блеск. Да правая рука дернулась к губам. Вздох, что ли, хотела остановить? На защиту своего хахаля не бросилась, но и не поддакнула. Не предала его.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тогда предложил выгодный договор ее драгоценному Филиппу. Честно говоря, для конторы такой грамотный исполнитель – лучший вариант. Но где это работа распределяется по справедливости…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По этой самой справедливости Дубинин должен был бы пылинки с Марфы сдувать: вон как она заботится о нем, как блюдет его интересы. Понадобилась ему справка для налоговой – так она взмыла на четвертый этаж в бухгалтерию и добыла то, за чем другие вынуждены таскаться по нескольку раз. Девушки за той железной дверью стро-огие. Мурат их побаивался. А она им – свое внимание, не только на словах, но и овеществленное – коробку конфет притащила. Сама, конечно, купила. Дубинин-то вообще не появляется в конторе, хотя все время идет какая-то совместная работа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа ему – и работодатель, и бесплатный консультант, и курьер. И наложница?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хм, как же, станет Дубинин с кого-нибудь пылинки сдувать… Да он… Недавно вот пересеклись на экономическом форуме в Подмосковье. Возле Федора-випа все крутилась красивая дылда. На заседаниях занимала для него место, если он не был в президиуме, в обед подсаживалась к его столу, если получалось… Завтракала, правда, не с ним – он поздно вставал и по утрам, видимо, ничего не ел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурат на таких, как эта блондинка, и внимания не обращал. Чтоб понапрасну не волноваться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;День на третий после кофе-брейка, как и положено, все разошлись по секциям, а Мурат замешкался: домой надо было позвонить. И так потом не хотелось возвращаться на люди, в духоту, к рутинным докладам…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все, последний раз уговорили поехать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если и выудишь на этих конференциях что-то существенное – новое по сути, а не по красноречивому оформлению, – то все это будет опубликовано. На чтение уйдет гораздо меньше времени. А галочка в curriculum vitae ему без надобности. На земле некому предъявлять жизнеописание, а на небесах все про нас и так знают.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;За что же тогда платить бессонными ночами? Круглосуточно быть как на службе, среди коллег, которым от него что-то нужно. Сейчас понадобится или потом, в перспективе. Правда, можно на халяву выпить как следует, но вдруг по пьянке пообещаешь что-то лишнее…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На улицу манило веселое солнце, безлюдье, дорожки, вымощенные серыми квадратными плитками… Высунул голову в открытое окно. Набрал в грудь свежести…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как хвойные иголки не загрязняют воду в роднике, так и здешнюю тишину не портили птичьи посиделки на перилах балконов, «тюк-тюк» дятла по сосновой коре, ветер, лениво перебирающий гривы вековых дубов, осин, ясеней. Деревья все еще скрывали свои костлявые, сучковатые тела под яркими желто-красными одежками.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ноги Мурата нехотя шли по широкому коридору в сторону конференц-зала, а голова была свернута набок, налево, к прозрачной стене с видом на здешний парк. Туда бы сорваться! Раствориться в природе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хм, оказывается, есть смельчак…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наблюдатель остановился, прислонил близорукие глаза к стеклу – дыхание ляпнуло мутный кружок на чисто вымытую поверхность – и увидел, как Дубинин неторопливо спускается по пологой лестнице к двухдверному «мерседесу», садится рядом с шофером… За рулем – та самая дылда.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эх, рассказать бы про нее дуре Марфе!..<br>
<br>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Спасибо. Я с ним сейчас же обговорю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;О чем она? А, о Филиппе… Что-то такое в ее взгляде мелькнуло… Боль… Да нет, с чего бы! И что тут обговаривать? Хватай договор и благодари! Нет, не купилась.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И муженек отказался. Книгу он, видите ли, пишет. А деньги разве не нужны? Они что, наследство получили? Вон сколько у них друзей заграничных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда Мурат с Марфой начали вместе работать, то ходили друг к другу в гости. В Марфином доме часто живала какая-нибудь швейцарка или немецкий профессор. Приятные европейцы, ничего не скажешь. Любезные, скромные. Наверное, богатые.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К себе Марфа перестала приглашать коллегу после того, как ему пришлось приструнить ее по службе. Видите ли, захотела в своей конторе быть не только клерком, но и выполнять заказные договоры. Наравне с Филиппом, Дубининым… Ну и пусть в других отделах позволяют совмещение менеджерских функций с экспертными. Там – другое дело. У Гордецова есть имя в высоких кругах, у Важновой тем более… Правда, вот Потугин и по стажу, и по таланту Марфе в подметки не годится… Наплевать! У себя Мурат такого не допустит! Сам не пытался, и Марфе ни за что не позволит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Остановил ее. Всякий раз останавливал, когда она приносила свой проект. Сколько раз? В дневнике надо посмотреть. Не меньше четырех.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но дочки по-прежнему дружат. Встречались только что, когда Ленка с мужем и двухмесячной крохой прилетали из Штатов. Как и время-то выкроили… Новые американцы воспользовались тем, что бабушка приклеилась к внучке, и всякий из десяти дней ходили по врачам, особенно по зубным: за океаном элементарная пломба влетает в такую копеечку…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перед отлетом, прямо в Шереметьеве, Ленка не удержалась, впала в истерику. Кроме теплой погоды, все там, в хваленой Америке, не так. Домой хочет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Быстро забыла, как тут…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А куда им возвращаться?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще хорошо, что до этого дикого подорожания успели купить однушку в Бутове. Платили пятнадцать тысяч долларов, теперь такую за сто не найдешь. Но уже и не расшириться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В однокомнатной квартире с ребенком после тамошнего простора… Но ведь сколько ни паши, если к нефтяной трубе не присосался – не заработаешь на нормальную квартиру. И сосать опасно. Вон в их подъезде убили молодую, крепкую тетку. Участковый приходил, спрашивал, не видели ли чего… Жена разохалась: боязно, мол, теперь из дома выходить. «Вы с нефтью никак не связаны? Живите спокойно», – небрежно бросил пожилой мент, брезгливо скользнув взглядом по отставшим обоям, по выбоине в паркете, по потертому ковру… Унизил. Сам дослужился только до лейтенанта, а туда же. Презирает честную бедность…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот почему не любил Мурат посторонних в своем доме, комфортно обустроенном для работы и для его собственного отдыха. Не для показа. Но и ему, привыкшему к одиночеству, муторно без дочки. А жене, бедняжке, совсем плохо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чем так рвать душу, лучше бы помереть…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Внучка растет без деда с бабкой, все равно чужая будет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И что хорошего впереди ждет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ничего.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только болезни… Липнут одна за другой… Даже зубные проблемы оказались заразными. Дочка с зятем свои решили, а у него сразу после их отъезда сломался протез. Вместо четырех передних зубов – дыра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Внутри все так прямо и ухнуло. Не от боли, не из-за денег даже, а оттого, что надо тащиться к врачу… Снова примерки, подгонки, боль…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну зачем, зачем ему вставлять новый?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Для других? Чтобы не шокировать коллег и клиентов зияющей пробоиной? Так ее видно, только если широко раскрыть рот. А он уже давно не смеется. И улыбку ничто у него не вызывает. Жизнь – мерзка…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Или чтобы разжевать мясо, из-за столкновения с которым и рухнуло его такое хрупкое спокойствие? Обойтись без подошв, которыми потчуют в конторе, – не проблема. И так все чаще хочется не антрекот, а кашку, рыбную котлетку… Вот только яблочко зеленое, сочное, уже не погрызть. Это жаль…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Позволил жене отвести себя к дантисту. Приговор – нужен новый протез. Соседние зубы обтачивать, коронки на них ставить. И еще появились, оказывается, четыре дырки в других зубах.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На всякий случай спросил у эскулапа, не проще ли все вырвать и пользоваться вставной челюстью? Тот нисколько не удивился – видимо, отчаявшиеся пациенты частенько задают такой вопрос. Невозмутимо посчитал: придется удалить тринадцать зубов. Черт, и тут несчастливое число.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Так какие мучения предпочесть?<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 28<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;На первые трели Филипп никак не отреагировал: привык, что Марфа всегда сама берет трубку. Разумно. Она гораздо лучше подходит на роль министра иностранных дел их маленького государства: и голос у нее запоминающийся, и интерес к людям – не сравнить с его равнодушием, и реакция мгновенная. Умеет сразу перестроиться. От скольких ненужных отвлечений она оградила его…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Бывало, конечно, что и ей не хотелось принимать удар на себя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И еще она просила домашних откликаться на звонок в те редкие периоды, когда за что-нибудь сердилась на Дубинина. Чаще всего за то, что он давно не звонил. Парадокс? Нет… Женская логика. Если покопаться, найдется и в ней разумное зерно. Ведь когда ждешь чьего-либо звонка, то всякий посторонний голос тебя разочаровывает или даже раздражает. Выходит, Марфа себя оберегала от огорчения и других – от своей сердитости.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но по возвращении из Франции все изменилось. И то, что теперь Филиппу приходится самому отвечать на звонки, – это еще самая маленькая перемена. Ему пришлось переделывать свое нутро.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Останется один – и вспоминает Марфины слова, как бы включает ее голос.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Ну, как ты ко мне относишься? Самоотвержен только в быту – который для меня мало что значит… А за это не важное для меня усердие всякий раз придерживаешь меня, если есть хоть самая ничтожная возможность, только намек на то, что я могу вырваться вперед. Подсознание твое всегда так действует. Всю нашу совместную жизнь».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Совершенно не думаешь о глобальных целях, а сиюминутным поведением руководит та помойка, что есть в твоей душе: ревность, зависть, обида… И все по мелочам…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Оказалось, и над нашей жизнью властвует банальность: не могут жить рядом два человека одной профессии. Не удалось мне этот закон переспорить… Когда я тебя ставила на первое место и служила тебе – то есть большую часть нашей жизни, – все было нормально. Но как только я захотела стать еще и независимой личностью, ты начал останавливать меня… Согласна, только подсознательно… Но это даже хуже: пакостишь, а вины не чувствуешь…»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Фокус в том, чтобы удержать в себе эти ее безнадежные мысли. Переварить и осмыслить. А так и тянет их опровергнуть, исторгнуть из себя, как рвоту.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пытался не соглашаться. Да он же… И в голову лезла разная пустяковина, которую вслух стыдно даже поставить в счет. Вроде того, что именно он уступил ей место, на котором она служит уже столько времени. Его же сперва пригласили. Но честность подсказывала, что он сам нисколько не хотел идти туда, а и пошел бы, так столько лет ни за что бы не усидел. Марфино терпение и профессиональные навыки – вот почему она держится на этом вулкане, а вовсе не его тогдашняя рекомендация…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но он же за нее жизнь готов отдать! Ее враги – его враги. Он даже отказался от договора, который Мурат предлагал. Из неприятельских рук – ничего не брал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфин ответ:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Опять подтасовываешь… Да нет у меня врагов… Кроме тебя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И ведь сам вытащил ее после завтрака на велодорогу. Шли как раз около бирюзового храма, видного со всех сторон. Проезжаешь на маршрутке по Крылатскому мосту – и вот оно, Рождество Богородицы, стоит на холме. Значит, почти дома…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но Марфа брела с опущенной головой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Наверное, я сама виновата. Беззаветно служила тебе – по модели моей мамы. Теперь вижу – по домостроевской модели. Хотелось, конечно, чтобы мужчина был главой, защитником. Но самоотверженная сердечность подразумевает, что, принимая ее – а ты принимал, – человек в ответ тоже будет сердечен… Вот с этого места начинается моя ошибка. Ты был раздвоен. Считал, что раз меня любишь, то больше ни о чем заботиться не надо. А надо было честно проанализировать свое мелкое подсознание. Оно подсунуло тебе аргумент: я же глава! А раз главный, значит, и в профессии всегда должен быть впереди. Ты и рвался вперед, но твое профессиональное эго оказалось заурядно ревниво. Оно постоянно приглядывало за мной, придерживало меня, не обременяя твою совесть… Как бы незаметно для тебя… И ты не хочешь стать честным. Значит, невозможно сделать так, чтобы ты мне не мешал. Надо разделяться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все это говорилось утром, но тон был вечерний, усталый.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Представь, что я умерла…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В ее отчаянии не было энергии, которая сжимает все чувства, чтобы потом они расправились и, как пружина, вытолкнули тебя из черноты к свету.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Снова дамоклов меч повешен? Да Филипп уже примеривался к одиночеству. Получалось – как к смерти. Причем не Марфиной, а своей.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Клянусь: я исправлюсь! Больше не буду тебе мешать… – прошептал он, схватив ее холодную ладонь в правую руку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Господи, ну хотя бы один раз промолчи… Задержи в себе… Пойми, ведь действует такой алгоритм: пообещал – успокоился. Как будто слово – это дело. А раз сделано, то можно из головы выкинуть и жить по-прежнему.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Филипп держал, перекатывал в своей голове Марфины слова и чуть не прозевал звонок.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А это было приглашение на симпозиум. Предновогоднее подведение экономических итогов в пансионате «Петровское», пятьдесят километров от Москвы. С пятницы по понедельник. А как быть с университетом? Экзамен на вечернем отделении в восемнадцать ноль-ноль. Сказали, если прямо с автобуса, не заезжая домой, то как раз успеет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Организатор нисколько не сопротивлялся, когда услышал, что он поедет только вдвоем с Марфой, автором таких-то работ и его постоянным соавтором. Фамилия? Да такая же, как моя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обговорив все, Филипп вышел в коридор, положил трубку на базу и не удержался, поцарапался в Марфину дверь:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Извини, я согласился за нас двоих… Не надо будет слушать ничьи доклады. Погуляем три дня, в воскресенье вечером я проведу круглый стол, а ты поучаствуешь – вот и вся работа. Автобус от Киевского вокзала отвезет и привезет обратно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Какое у нее красивое лицо, стоит ее хоть чем-нибудь обрадовать… Филипп аж загордился, что у него это получилось.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через неделю по электронной почте прислали программу и список участников. Как обычно – много звонких имен, даже американский Леонтьев указан. Вряд ли кто из них пожалует. Явится множество исследователей экономико-математических моделей – сферы, далекой от того, чем занимались Марфа с Филиппом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тут и Дубинин есть, – осторожно сообщил Филипп за ужином.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он не приедет, – сказала Марфа, не поднимая глаз от тарелки с винегретом, который она нарезала заранее, перед уходом на работу, а сейчас перемешала и напитала оливковым маслом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Необычная сосредоточенность на еде… Почему? Перебарывает негодование на Дубинина за то, что давно не объявлялся… По ее меркам. Неделя без его звонка – и она впадает в отчаяние.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но если он не звонил, тогда откуда она знает про его планы?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ревность не успела клюнуть Филиппа, потому что Марфа уже объясняла, глядя ему прямо в глаза:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он только что был в тех местах, на ежегодном форуме перспективных ученых. По телику показывали. – (Значит, он ей все-таки не звонил.) – Окармливал молодежь… Его термин. – Марфа понизила голос и продекламировала: – «Если заботишься о своем имени, надо работать с новым поколением. И тебе советую».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не пародия на Дубинина у нее получилась, а как рентгеном его просветила. Гордится собой, что проявил щедрость к Марфе – поделился своими секретными правилами поведения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но ее только ранил такой совет – ведь он из тех, которые дают, не учитывая, может ли собеседник им воспользоваться…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Держись, дорогая… Не отчаивайся… – вырвалось у Филиппа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинина не будет… Ревность его успокоилась, и теперь он гордился собой, что может еще и посочувствовать раненой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Прошу тебя, умоляю: не говори пустых слов. – Марфин нос покраснел, а глаза… Увеличились под слезной линзой. – Если я тебе скажу: не поднимай свое давление… Как это поможет? Видимость участия… Показуха…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 29<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Из-за чертовых уличных пробок – в пятницу естественных – до «Петровского» добирались больше двух часов. С трех до начала шестого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Автобусное окно то и дело запотевало, да еще сумерки надвинулись очень уж рано, так что не поглазеть на дорогу… Воленс-ноленс пришлось слушать то, что болтали вокруг. Провинциальные доценты, стараясь упрятать хвастливые нотки, извещали, на сколько пунктов увеличилось их куррикулюм вите. Как будто рублевый и валютный счета в банке амбиций… Рассказывали о конференциях, зарубежных и здешних. Столичные от них не отставали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп порадовался, что в автобусе не оказалось ни одного знакомого и им с Марфой не пришлось участвовать во вполне извинительной, но такой однообразной ярмарке тщеславия. Тем более что Марфе почти нечего выставить на продажу. Должностью брезгует торговать, а то, что она все время углубляется, совершенствуется… растет и как личность, и как профессионал – это на ярмарках нисколько не ценится.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;К пансионату подъехали уже в сумерках. Зато на темном фоне празднично смотрелись деревья, опутанные гирляндами из меленьких, как далекие звезды, огоньков. Их свет отражался в каплях то ли дождя, то ли мороси, и воздух искрился будто от восторга.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шли как по небу… Полет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В холле длинного трехэтажного здания была толчея – один за другим высадилось три «икаруса». И все – на симпозиум. По привычке Филипп с Марфой напряглись, ожидая какого-нибудь подвоха: ну, например, что про них забыли, и теперь надо ждать, пока всех расселят, или что номер будет на первом этаже, где шумно и холодно, или что стены обшарпаны, кровать без ножки и тараканы по раковине ползают… И это не фантазии, а результат житейского опыта…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но Филипп как-то ловко сориентировался, встал в какую нужно очередь. И нервный накат спал. Да и публика была интеллигентная: дамы в шубах, мужчины в непотрепанных дубленках не вымещали на других свою нервозность, как это делают простые люди.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Минут через двадцать после приезда Марфа уже развешивала в шкафу Филипповы и свои вещи, попутно оценив доставшееся им пристанище. Большая комната, окно во всю стену с выходом на балкон, ванная, отремонтированная и оснащенная по-европейски… Похожий номер был в пригороде Осло, куда их возил давний немецкий друг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как тут не произнести банальное: умеют наши, когда хотят…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перед ужином успели прогуляться. Да это целое поселение: мощенные плитками дорожки ведут к большущему стеклянному кубу с казино, боулингом и бассейном… Марфа вслух пожалела, что не прихватила купальника, а Филипп – нисколько.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По другую сторону от центральной дорожки – бревенчатые коттеджи. Перед ними указатель, как в сказке: столб, на котором прибиты широкие деревянные стрелы: налево пойдешь, к «Князю Ярославу» попадешь, направо – к «Княжне Ольге». Дома так называются.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Внизу, в темноте, поблескивает вода. Утром спустимся…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все бы хорошо, только вот Марфа какая-то рассеянная. Нет-нет, и обернется. Филипп проследил за ее взглядом: мимо прошел высокий, чуть прихрамывающий бородач. Высматривает, не Дубинин ли?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кормили в «Трапезной» – двухэтажном кирпичном здании, что рядом с их корпусом. Большущий зал, столы на четверых в четыре ряда, а впереди на возвышении – блюда с закусками, плитки с горячим. Выбирай, к чему твой желудок тянется…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И тут вроде Европа… Но куда спрячешь столовую советского образца… Сколько ни декорируй, совок просвечивает. Труда много, вкуса маловато. Хотя видно, что старались. Дизайнерская концепция строилась, по-видимому, на песне про оранжевое небо. Вряд ли провинциальные господа оформители ориентировались на двуцветный вампирский зал, описанный у Пелевина. Хотя почему бы нет… Заменили только золотую краску на охру. Чтобы сэкономить бабло.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сочетание небесного ультрамарина на сиденьях, на потолке, на нескольких колоннах с апельсиновыми стенами, скатертями и люстрами даже Филиппу показалось слишком… нет, не раздражающим: его аппетиту это не мешало. Скорее, слишком экстравагантным.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В восемь вечера Филипп с Марфой дисциплинированно пришли в актовый зал на первое общее заседание. В программке про него прочитали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только сели – на крайних местах устроились, чтобы сбежать, если станет невтерпеж, – рядом остановилась высокая грузная дама.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вы меня не узнаете? – спросила она без женского кокетства, как бы вместо «здрасьте», и замолчала, рассеянно поглядывая вокруг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп был погружен в свои думы. Стоит ли оставаться… Как бы Марфа не заскучала… Не расслышал вопроса. Очнулся, только когда заметил, что Марфа внимательно на кого-то смотрит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сосредоточился и узнал. Вдова его бывшего шефа, профессорша экономического факультета. Сохранила женственную повадку… Филипп привстал – неудобно сидеть перед стоящей женщиной, а та решила, что ей предлагают пробраться на свободное место.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ладно, посижу пока с вами. Приехала, чтобы распространить мужнину книгу… Все-таки удалось ее издать, но ведь теперь никто не читает… – Дама посматривала вокруг. Видимо, в поисках знакомых… Но взгляд ее не был хищным. Не торговка. – Да я и сама стала меньше читать. Вот Дубинин по дружбе дарит все, что пишет. С лестными инскриптами. Но нынешние его идеи мне не нравятся… Когда спрашивает мое мнение, стараюсь как-то вывернуться… Чтобы не обидеть…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И хотя в ее голосе звучало застенчивое добродушие, ни намека на дамский реванш, на мстительность отставленной подруги, Филипп заметил, как помрачнела Марфа. Приревновала? Да, не лестная для нее картинка вырисовывается. Сколько еще таких болельщиц у Дубинина… Которых он приближает к себе на разных этапах, а отдаляя, умудряется с ними не поссориться… Своими руками врагов не плодит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выходит, для Марфы не нашел эксклюзивного места в своей душе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Или она обиделась за Дубинина? Тогда выручу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А мы вот радуемся, если наши идеи принимают хотя бы частично.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да, конечно, прежние его проекты и статьи замечательные… – с видимым облегчением сказала дама. – Ладно, рада была повидаться – мне сегодня еще в Краснощеково возвращаться, там Котик один.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда она скрылась за тяжелой дубовой дверью, Марфа сжала ладонями свои горящие щеки:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Господи, и это говорит автор энциклопедической статьи о Дубинине. Огромной… Энциклопедия-то электронная, безразмерная… Но мало о ком там с такой любовью и пониманием написано… А ведь симпатичная женщина… Покойного мужа до сих пор любит. Я ее первый раз вижу… А кто такой Котик?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не знаю. Вроде бы внуков у нее нет. – Филипп обрадовался: наконец-то Марфа хоть чем-то заинтересовалась. Ее непривычная ровность уже тревожила.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Внимательно смотрит вокруг и молчит… – Может, Котик – это кошка? Или собака…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дальше все шло рутинно. Если не удивляться общей молитве, ради которой два экономиста в рясах подняли весь зал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вместо «Интернационала», – хмыкнула Марфа, хотя и крещеная.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сидеть не осталась, но пальцы в щепотку не сложила и не поднесла ко лбу. Она и в церкви всегда стояла сосредоточенно, переплетя руки в замок где-то у талии. Чтобы не вырывались. Объяснила как-то: разговор с небом – слишком уж интимное дело, не может она прилюдно вести эту беседу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Следующим утром Марфа уже не хмурилась. За завтраком дурачилась и весело спрашивала Филиппа, почему тут такие маленькие тарелки. Чтобы меньше еды помещалось?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Вам ответят просто: какие были, те и взяли, – улыбнулся сосед по столу, священник.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Высокий, не толстый, не из тех, кто вчера выступал на сцене с «Отче наш…». Конечно, оказалось, игумен Виталий не москвич. Из Питера. Нисколько не негодуя, рассказал, что тут его многие сторонятся. Жаль… Занимаясь рукописями Сергия Булгакова, он нашел там неагрессивное высказывание об Америке и процитировал его сперва в статье, потом на конференции…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Две дамы демонстративно отвернулись от меня и, сколько я потом ни подчеркивал, что это не мои слова, что это дословная цитата, не услышали. Опять хотят бороться с Западом, противостоять ему. Мол, у нас духовность, а у них – потребительский гедонизм. Но ведь социальная культура там гораздо выше. Там заботятся о тех, кто вышел из тюрьмы, о слабых… Голый монетаризм бесчеловечен…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;С каждым словом игумена были согласны Филипп и Марфа. И даже с интонацией – не обличающей, не убеждающей, а приглашающей вместе думать. После такого разговора грех было не пойти на его доклад. Послушали и на цыпочках выбрались из душной аудитории на волю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Возле небольшого овального озера, которое вчера в бликующей темноте казалось таким далеким, загадочным, был небольшой, но пахучий зоопарк. Из просторных клеток лениво посматривали на единственных посетителей два козла. «Ромео и Джульетта» – было на табличке, прикрепленной к забору. Медведя, соседа влюбленных козлов, звали Топтыгин, черно-бурую лису – Алиной, а рыжую, что в клетке напротив, – естественно, лисой Алисой. Ворон Эдгар, лебеди Нильс, Гертруда и Офелия… Какой-то грамотей оттянулся, придумывая имена… Все звери были чистые, откормленные на обильных остатках от шведского стола. Почему только так пахнет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ничего, это грязь реальная, а не фантастическая…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После обеда в гардеробе пересеклись с главным организатором. Высокий, моложавый Олег, по имени которого эти ежегодные посиделки в быту назывались жадовскими, вежливо, но чуть отстраненно поинтересовался, как они устроились, и сообщил, что вечером приедут заявленные в программе випы, в том числе Дубинин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вышли на улицу молча. Прогулялись по территории, за воротами в круглосуточной лавке купили минералки «Перье» и пива для Филиппа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Кончилось мое спокойствие, – наконец выдавила из себя Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Так зачем ты в него влюблялась?! Ведь про него все ясно! – выкрикнул Филипп свою правду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зачем? Я не знаю… – Марфин голос задрожал от слез, которые скопились у нее внутри и никак не проливались наружу. – А зачем Христос пришел в Иерусалим? Тоже было ясно, что его казнят… – И без паузы устало добавила: – Может, позвонить?.. Чтоб, когда встретимся, меня не занесло… Чтоб не упрекать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кому звонить, кого упрекать и за что – уточнять не требуется.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин… Не объявлялся вечность, которая для Марфы начинается… бывает, в тот момент, когда она машет рукой в окно электрички, увозящей дружка на дачу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Конечно, позвони», – чуть не вырвалось у Филиппа. Сдержался. Как бы не пришлось отдуваться за неправильный совет. Ситуация-то патовая – что ни сделай, все нехорошо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, не буду, – твердо сказала Марфа, входя в комнату. – Я посплю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пока она снимала с себя брюки, Филипп посмотрел на экран ее мобильника, оставленного на письменном столе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пропущенный звонок… – пробормотал он.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Чей? – с нарочитым спокойствием спросила Марфа, неторопливо, как в замедленной съемке, поднимая длинный зеленый шарф, соскользнувший со спинки кресла на пол. – Посмотри, пожалуйста.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В два двадцать восемь, вместо номера – несколько иксов…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Это он…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп расслышал в ее голосе торжество, которое спрятано так глубоко, что на письме было бы вульгарно обозначить его восклицательным знаком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А что у него, у самого Филиппа, внутри? За Марфу обрадовался, а за себя? Самое разумное – чуть подморозить свои эмоции…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У него специальный номер, который не определяется. Чтобы он мог свободно звонить кому угодно, а ему – только те, кто ему нужен… Дай-ка я отвечу… – сказала Марфа так, как певцы пробуют голос. Отчужденно. Только она проверяла не голос, а интонацию. Искала самую свою нейтральную, чтобы ни капли тепла не просочилось в предстоящем разговоре.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп пугался такого ее настроя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Выйти бы сейчас отсюда, пусть поговорит без свидетелей. Но любопытство и ревность обездвижили ноги – так и простоял весь короткий разговор посреди комнаты… Он посреди, Марфа – спиной к нему, уткнувшись лицом в тюль на окне.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Имитация интимности?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но зачем, если так подчеркнуто вежливо говорит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филиппа передернуло на ее словах «я рада, что ты приедешь». Слишком официально, холодно прозвучало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Положив трубку, Марфа жалобно посмотрела на мужа:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я достаточно сдержанно говорила?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Для кого достаточно? Для Филиппа – даже слишком. Не хотел бы он быть на месте Дубинина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он сказал, что вчера хотел позвонить, но мобильник разрядился… Странно, разве нельзя было включить в сеть? Ладно… Спросил, как тут кормят? Правда как? Я внимания не обратила… Он сейчас едет на электричке с дачи, в пять к московской квартире подадут машину… Давай погуляем?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, давай…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Шагали молча. Несколько раз обошли вокруг озера, набрели на баню, из которой выскочили два красномордых мужика в белых войлочных шляпах и с чреслами, обернутыми махровыми полотенцами. Куда они? Неужели нагишом нырнут в озеро? Нырнули. Только под полотенцами оказались заурядные плавки.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И все равно экзотика. Отвлеклись.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Про Дубинина не говорили, лишь перед самым ужином Марфа устало и очень по-доброму попросила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Последи, пожалуйста, за собой. Не забывай: подсознательная ревность неизбежна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп открыл рот, чтобы возмутиться: какая, мол, ревность, но успел одуматься. В голове прокрутились Марфины слова: «Не лги сам себе, перед собой будь честным».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В столовой она села лицом к входу и попросила Филиппа принести ей еды. Все равно какой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Подходя в очередной раз к столу уже с чашкой зеленого чая для Марфы, он услышал писклявую мелодию мобильника. Показалась знакомой. Значит, есть и кроме Марфы любители «Yellow submarine».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что это она рукой машет?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Черт, музыка-то из его собственного кармана… Марфе некуда было положить мобильник, а он сунул в пиджак и забыл.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оказалось, Дубинин. Уже поселился и сейчас придет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа сорвалась с места и нанесла и закусок, и горячей рыбы. Ради себя ни разу не поднялась со стула, а для него два раза слетала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я сегодня весь день ел окуня, поэтому на белки смотреть не могу, – сказал Дубинин после того, как неспешно чмокнул Марфу в щеку и крепко пожал руку Филиппу. Не забыл улыбкой смягчить отказ от заготовленной для него еды. Вежливый…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Принесу тогда мясо, – вскочила Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не надо, я сам. Чтобы знать, что здесь где, если ты меня бросишь… – хитровато улыбнулся Дубинин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ирония… Что она значит?..<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Засиделись под обычный разговор: старожилы объясняли новичку здешние порядки. Напряженность Филиппа прорвалась только один раз: шикнул на Марфу, когда она слишком громко произнесла, почти выкрикнула фамилию Мурата – жалуясь на мрачность своего служебного визави.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А тебя Мурат любит… – Марфа поставила локоток на стол, положила на растопыренную ладонь свой круглый подбородок и испытующе уставилась на Дубинина.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тебя…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тот молчит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тогда она пошла в лобовую атаку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Но ты, по-моему, совсем не разделяешь его чувство… – выпалила она первыми попавшимися – не своими – словами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, конечно. – Глаза Дубинина высокомерно блеснули.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Филипп дернулся. Как легко отказался от человека… И от Марфиного чувства эта дубина может так же отмахнуться… Хорошо, если рассчитает удар и не прибьет бедняжку…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потом прошлись немного по мощеным дорожкам. От экскурсии на озеро Дубинин отказался: нужно спускаться, а потом, возвращаясь, подниматься. Трудно. Спина побаливает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Филипп этой горки и не заметил…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы не расставаться, Марфа позвала Дубинина в гости. По-детски заманивала:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– У нас номер такой большой…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин никак не отреагировал. Спокойно смолчал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;О чем думал? Непонятно. Вместо ответа спросил, где можно добыть минеральной воды. Пошли в ту же лавку. Посмотрели, нет ли хорошего вина. Не оказалось. По дороге к корпусу Марфа повторила приглашение. Но добавила:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Если у тебя есть другие дела – ты свободен. – От неловкости строго прозвучало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я знаю, – успокоил ее Дубинин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В их номере не стал раздеваться, да еще и поддел:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А у меня в два раза больше. Пойдемте покажу. Оказалось, не преувеличил. Спальня, гостиная с угловым диваном, шкаф с аляповатым сервизом, большая ванна… Словом, максимальная здешняя роскошь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А у меня в Гродно было три комнаты! – совсем по-девичьи парировала Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты как Элиза Дулиттл – «я на такси приехала»! – засмеялся Дубинин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Филипп наконец чуть расслабился… Ненаигранная, естественная шутливость – знак нормальной температуры отношений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Спустились в бар, пообсуждали, что бы выпить… Решили, «Абсолют» сойдет. Только устроились в мягких креслах вокруг низкого столика, как в дальнем углу вестибюля появился Жадов.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Пожалуй, надо пойти поздороваться, – вслух подумал Дубинин и неторопливо встал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поговорил и сразу вернулся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Звал меня выпить вместе с компанией… Но обрадовался, когда я отказался. – Дубинин весело подмигнул Марфе. – Сказал, что вчера до четырех гудели…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Болтая ни о чем, просидели до полуночи. Филипп запомнил историю про блондинку с прошлогодней конференции. Вместо скучных докладов она предложила Дубинину экскурсию к реке. На своей машине. Выехали за ворота – навстречу джип, фарами мигает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Девушка посерела. «Муж», – прошептала пересохшими губами. Я ее за плечи встряхнул, чтоб в себя пришла. Ну, кавалькадой съездили: мы с ней на двухдверном «мерседесе» впереди, он в высоком черном джипе за нами. Погуляли вдоль берега. Я свое удовольствие получил, да еще муж вечером пришел на мое выступление, в первый ряд сел и старательно, как студент-отличник, задавал вопросы. Но с тех пор блондинка не звонит… Испуг…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зачем он эту историю рассказал? С намеком? Ситуации-то схожи… Рифма, хоть и неполная… Так было у него что-нибудь с той красоткой или нет… И тут Филиппа укололо: а с Марфой? Помрачнел, но сумел переключиться. Легко уговорил себя, что Марфу нельзя ни с кем сравнивать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При расставании Дубинин стал вслух думать, как бы не проспать завтрак.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Консьержа попрошу мне позвонить…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да тут нет телефонов! Я… я тебе позвоню на мобильник или поднимусь и постучу. – Марфа обрадовалась и такой связи…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Утром сквозь сон Филипп слышал, как она названивала. Никто ей не ответил. Тогда, чертыхнувшись, она в темпе оделась и пропала.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В следующий раз он проснулся от громкого «вставай!».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я не могла достучаться… Не будить же весь этаж… Попробую еще раз набрать его номер.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наконец удалось разбудить глуховатого соню.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Завтракали втроем. Долго сидели в столовой. Секундная пауза в разговоре – и Марфа бросается ее заполнять.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я все хотела разобраться в Жадове. Понятно, что он не ученый, а популяризатор чужих идей. Нормально. Но почему в его моложавом облике сквозит какая-то неестественность? Здесь я понаблюдала и поняла, что Жадов…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он за твоей спиной, – негромко усмехнулся Дубинин. – Филипп бы тебя сейчас одернул и был бы прав.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что? – Филипп вынырнул из своих мыслей. Погрузился в думу, воспользовавшись тем, что и без него прекрасно обходятся.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Марфа весело хмыкнула и все же досказала, уже не произнося вслух имени Жадова:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Он даже меньше чем популяризатор. Он – актер, который в первую очередь заботится о своем облике. Такие в один миг вдруг становятся дряхлыми, некрасивыми. Потому что в старости на лице проступают не годы, а душа и то, чем твоя личность наполнена.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Господи, бедняжка, как она старается его развлечь…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда перешли к чаю, Дубинин известил, что вечером должен уехать: у жены скачет давление, надо отвезти ее к врачу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну а что сейчас? – Сытый и потому, видимо, довольный, он откинулся на спинку стула.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп не смог бы так отключиться от тревоги за свою жену…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я, например, хочу прогуляться вокруг озера, – со всей доступной ей деликатностью известила Марфа. Мол, никому не навязываюсь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я тоже, – просто сказал Дубинин.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уступил Марфе, когда она потащила его в зоопарк, и не успокоился, пока не выяснил, ключевое озеро или запрудное. Филипп с напрягом догадался, о чем речь. Либо родник расширили для образования водоема, либо речку запрудили. А Дубинин нашел-таки железный кругляш и под ним коллектор, в который спрятали безымянную речушку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Рыжая кошка, похожая на Лису Патрикеевну, остановилась возле Дубинина и почесалась о его брючину.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как моя Манька, – небрезгливо улыбнулся он, наклонился и погрузил пальцы в шелковистую шерстку. – Тоже беременная. А нам опять надо искать, куда девать котят. Обычно мы их с месяц откармливаем, потом пристраиваем. Раньше отдавали женщине – она продавала их в арбатском переходе. Но в прошлый раз дочь привезла пятерых, а тетки нет. Откуда ни возьмись – милиция. Платите штраф. Надежда моя ни в какую: объясняет ситуацию, дает номер телефона торговки – позвоните, мол, и убедитесь, что она не собиралась тут никого продавать. А те свое: платите, иначе отвезем в отделение. Что ж, поехали! Протокол составили, но Надя на своем настояла. Отпустили без штрафа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я бы на ее месте заплатила, – сокрушенно вставила Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Дубинин победно усмехнулся:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну, Надя, она всегда на своем месте!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филиппа покоробило: дал понять, что и сравнивать нечего. Что его дочь всегда победит… Недооценивает Марфу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Показывая на высоченные деревья, Дубинин легко определял, сколько им лет. О возрасте судят по толщине, а не по высоте – всплыли в голове Филиппа уроки ботаники.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как научиться понимать природу? – прямо как школьница спросила Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Надо жить за городом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Хорош совет… Все равно что сказать: надо любить… – по-взрослому отпарировала Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Видно было – готова гулять до посинения. Но Дубинин выдержал недолго. Зато согласился выпить чаю у них в номере.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Если бы он не вовлекал Филиппа в разговор, то Марфа так бы и проговорила с ним, как будто их только двое.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но Филипп крепко держал в узде свое подсознание. Даже оставил их наедине, а сам пораньше отправился в конференц-зал, где должен был вести круглый стол… Но через пять минут принесся обратно: известить, что организаторы поменяли этаж – народу понаехало, поэтому перенесли в аудиторию побольше.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа с Дубининым по-прежнему сидели в разных концах комнаты.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп-то позаботился, чтобы они не заблудились, а можно было подумать, что ревнует…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наверное, из-за этого круглый стол он провел без обычного куража. Нормально, и только.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда вышла заминка – полминуты всеобщего молчания в битком набитом зале воспринимаются как неловкая пауза, – Дубинин выручил, взял слово. Говорил глухо, медленно подбирая слова. И не об экономике, а о цене человеческой жизни в разные эпохи. Хотя цена – это и есть экономика… Про убийство поразмышлял. Иван Карамазов, мол, как Иуда поступил. Подбил слабого брата убить отца.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;По дороге на ужин он еще и похвалил Филиппа. Как велит простая учтивость… Хорошо, мол, поработал профессор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В гардеробе пришлось подождать в сторонке: Дубинина окружили провинциальные доцентши и, передавая друг другу «мыльницу», фотографировались с ним на память. Модель нисколько не сопротивлялась, без раздражения удерживая на лице подобающую улыбку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не торопясь поужинали.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вдруг лицо Дубинина просияло. Встал – впервые за все время резво – и шагнул навстречу профессорше, которая, видимо, снова оставила своего Котика. Обнял, поцеловал, поговорил, вернулся и как бы сам себе сообщил, что привез две свои книги и что надо бы подарить их Жадову и профессорше. Долго молчал – наверное, в уме проделывая весь путь: одеться, дойти до корпуса, подняться на третий этаж без лифта, потом то же самое в обратном порядке…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И произнес четко, совсем не просительно по интонации, но и не командно – оскорбиться, обидеться не на что:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Марфа, я тебя попрошу сходить за книжками. Лежат в черной кожаной сумке. Она в спальне… кажется… Или на столе… Ну, ты найдешь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа аж расцвела. В ее экстравагантной системе такая просьба – высший знак доверия. Чуть ли не любовное признание.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Эх, дурочка моя», – подумал Филипп…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А потерпеть осталось совсем немного: лишь посторожить дубининское пальто в холле их общего корпуса, пока он налегке поднялся к себе, собрал вещи и пошел к машине с эскортом из шофера, Марфы и Филиппа. Тот же ритуал, что при встрече: поцелуй даме и крепкое рукопожатие, сопровождаемое открытым, доброжелательным взглядом, – мужу.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 30<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;В дорожной полудреме у Дубинина промелькнуло: вроде бы в треугольник угодил, а не жмет. Никакого неудобства.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Молодец! Отдохнул… и поработал на свое имя.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не будучи любителем портить себе настроение, он даже не вспомнил о том, что не было обещанных Жадовым американцев, ради которых он и выбрался из дома. Европа, Китай освоены – как эксперта его там ценят, премии вручают, книжки издаются, а вот Штаты по-настоящему завоевать пока не получается… Ну ничего, через неделю рождественский прием в американском посольстве. Все поправимо…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Под ровный ход машины хорошо думалось. И Дубинин снова похвалил себя. За то, что правильно выбрал время для возвращения домой. Стоило чуть раньше выехать, и пришлось бы торчать в пробках. Да и водитель попался профи – заранее высматривал, каким глазом подмигивает ближайший светофор, и замедлял или убыстрял ход, чтобы обеспечить своему «мерсу» зеленую улицу. А трафик в юго-восточном направлении изучила Надя – часто моталась с дачи в Москву, когда из дирижера-хоровика переквалифицировалась в бизнес-леди.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин усмехнулся и окончательно проснулся, вспомнив, как в девяносто третьем он распорядился первой своей европремией. Убедил дочь ввязаться в постройку дома недалеко от родительской дачи, хотя она и жила в те годы на Рублевке с тогдашним мужем.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На пальцах показал ей, сколько времени продержится пирамида из государственных краткосрочных облигаций: неизбежно рушатся карточные домики, пусть скрепленные слюной, брызжущей из уст политиков. Продажных или просто невежд – для результата не имеет значения. Шулерски склеенные.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Удалось спасти все семейные деньги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда до домашней калитки оставалось минут двадцать езды, Дубинин достал из кармана мобильник и, приставив ладонь ко рту, чтобы звук шел в трубку, ласково спросил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зоенька? Не разбудил?.. Как себя чувствуешь?.. Залей, пожалуйста, геркулес кипятком. Проголодался.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голос жены его насторожил. Слишком бодрый для такого позднего часа – начало двенадцатого.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Высокое давление?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Или сюрприз приготовила?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Знает ведь, что он их не любит. Никаких – ни хороших, ни плохих. Загрязняют ровный, спокойный фон, на котором он смело, рисково ведет отнюдь не прямую линию своей жизни. Импровизационно. Не позволяя вмешиваться ни близким, ни случайным людям – чтобы не разбалансировали получающуюся конструкцию.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стоит теперь попытаться вычислить, что там, дома, как царапинка превратится в рану. А все это будут лишь фантазии – информации-то никакой, кроме эмоциональной, у него нет. Можно, конечно, перезвонить и разузнать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну нет… Правильнее – отвлечься.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И Дубинин заговорил с шофером, тем более что в панорамном зеркале заднего вида его насторожили глаза водителя. Подернуты сонной поволокой. Не клюнул бы носом в руль…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Доехали. За городом подморозило. Нога то и дело скользила по тонкой корке, покрывшей вымощенную тропинку от калитки до крыльца. Чтобы не сверзиться, Дубинин сошел на землю и, с хрустом ломая ледяной наст, добрался до дома. В дверях – дочь. Так вот какой сюрприз. Но в чем дело? Почему бросила свой котлован?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Зоин голос напугал, – спокойно объяснила Надя, потеревшись щекой об отцовскую бороду. Никакого упрека. – Я вчера ей позвонила – шепчет, что все хорошо… А давление? – спрашиваю. Говорит, манометр сломался. Ну, мы с Лешкой на машину и сюда махнули. Не волнуйся, она в порядке. А мне так захотелось с вами побыть… В новогоднюю ночь… – И настороженным взглядом – в отцовские глаза.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проверяет, не потешается ли над ее сентиментальностью? Но Дубинин и не скрывал, что рад.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Все равно рабочие уже праздновать начинают, – вернув деловой тон, отчиталась Надя. – Как бы по пьянке не напортачили. Лучше перерыв сделать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Верна себе… Под ее эмоциями всегда есть прагматическая подкладка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Через день Надя и подбросила отца на своем джипе к особняку на Смоленской.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отличное ирландское виски… Суп с трюфелями подзабытого вкуса… Американский сенатор, с которым посол познакомил Дубинина… И все это без суеты, неспешно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Хорошее расположение духа не сумела смахнуть даже Медякова, приставшая за десертом. Брюзжала что-то про Марфу с мужем. Мол, безобразничают в прессе, разрушают сплоченность либеральных рядов. Чуть ли не предателями обозвала…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дубинин ухмыльнулся, вспомнив, как она поименована в памфлете… Еще летом Марфа притащила рукопись в «Киш-миш». Прочитал, пока лагман ждали. Он тогда посоветовал убрать намек на стародевичество медяковской дщери. Остроумно было написано, но… занесло ребят.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы отвязаться от старой приятельницы, Дубинин немного расширил глаза: мол, неужели? Качнул головой – якобы не видел ту статью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но слова не обронил: без большой нужды не врал. Не из каких-то высоких принципов, а потому, что лень было запоминать, кому что сказал… Лжецы чаще всего прокалываются из-за собственной забывчивости.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Очень кстати подошел сенатор-республиканец. Взял за локоток, отвел в сторонку и пригласил в Вашингтон.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отлично, теперь можно и ретироваться. Из Америки уходим по-английски…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Несильный морозец куснул голые уши, и Дубинин поглубже натянул зимнюю шапку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Полная серебряная луна, отчетливо видны золотые звезды даже на ручке ковша Большой Медведицы. На женщину не вешают одновременно золотые и серебряные украшения, а на небо – пожалуйста…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Козырек мешал охватить взглядом всю небесную грудь, и он, не притормаживая, неосторожно задрал голову. Бац! Грохнулся, не успев сгруппироваться. На виду у охранников. Боковым зрением заметил, как оба бугая, вместо того чтобы кинуться на помощь, рефлекторно выхватили пистолеты, встали в киношную стойку и принялись дулами водить по окнам соседних домов. Решили, что кто-то подстрелил господина… Боль помешала улыбнуться их глупости.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ну, до московской квартиры кое-как доковылял, но, чтобы эвакуироваться на дачу, пришлось опять вызывать Надю.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Корсет, несколько дней осторожности, и позвоночник сжалился, стал отпускать мысли на свободу. Правда, они тут же попадали в капкан Зоиной болезни. Прописанные лекарства никак не унимали ее скачущее давление. Но с этим до конца новогодних каникул ничего не поделаешь. Врач в праздничном настроении, даже добытый по знакомству – никудышный помощник. Надо потерпеть…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Самое время разомкнуть ситуацию. Лучше всего настроение выравнивается, когда дела идут в гору.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но ведь двадцать девятое декабря…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Поздравлять рано, рабочие проблемы решать поздновато…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Попробую дернуть Марфу. Давно не говорили – наверное, у нее накопились какие-нибудь новости… Может, в своей колонке с Филиппом опять про него написали, может, кто-нибудь его в газете упомянул или по телику лицо увидела. Самому-то лень следить, а вот из Марфиных уст услышать – веселит. Как она негодует, если кто-то его лягает! Не понимает, что эти тычки выталкивают из бездны забвения, помогают держаться на плаву, на виду…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ее «алло» прозвучало строго, отчужденно. Дуется? На что?! Да нет, просто она на службе…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Можешь говорить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да… Я перехожу в пустой кабинет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Известила и замолчала. Как будто точку поставила. Странно. Веретено разговора всегда крутила она. Если сумеет его завести, то больше часа, бывало, болтали, а не сумеет… Ну, на нет – и суда нет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сейчас, правда, придется самому выводить ее из ступора. Болтнул первое, что пришло в голову:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Что ж ты не приглашаешь меня на вашу новогоднюю вечеринку? Она сегодня?.. Ты что замолчала?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Приглашаю… – пробормотала Марфа после паузы, в которой читалось…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В общем, что-то неприятное. Нелицеприятное. А она еще и шарахнула:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты со мной разговариваешь как с представителем конторы или как с женщиной, которая тебя любит?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Забудем про контору, – легко отказался Дубинин. – Да я думал, ты пригласишь, а я отвечу, что не могу. Я опять упал…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Уф, переключилась. Но, ответив на ее сердобольные вопросы, Дубинин не удержался и посетовал:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мне трудно тебе звонить – в голосе обида, а я ни в чем не виновен.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не обида, а боль…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да какая разница!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Как ты не понимаешь… Внутри меня вырабатывается для тебя теплота… Я пытаюсь ее передать, ты не берешь. И она, непринятая, холодеет, возвращается в меня, острой ледышкой колет прямо в сердце. Ты ни в чем не виноват… Факты говорят о том, что у тебя просто нет того, чего я жду. Сердечности…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Опять она про отношения… Продолжишь выяснение – потратишь слишком много времени. А результат? – думал Федор, не особенно вникая в смысл Марфиной речи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты не виноват… Но для меня был шок – как можно пропасть так надолго после «Петровского»?.. – И вдруг – без паузы, вне всякой логики регистр переключился: – И все равно я очень рада, что ты позвонил.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как только Марфин голос зазвенел, посветлел, Федор перехватил инициативу:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– В «Петровском» было замечательно. Я вот думал, что, может, еще до Нового года смогу приехать в Москву.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Давай увидимся! Когда?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Расчет был верным. Только женщины так внезапно могут переходить от нытья к веселью. Теперь надо осторожнее. Не приговорить бы себя к определенному сроку…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Точно не завтра.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Помни, что если ребенку пообещал конфету, то жестоко ее не дать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что-то уж очень серьезно… Не похоже на шутку… Дубинин инстинктивно отступил:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да я же не знаю, смогу ли. Если не получится до Нового года, то сразу после…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А ты постарайся выздороветь ради встречи со мной.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тут он весело расхохотался. Надо же! Вот уж женская логика в чистом виде…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не без труда, но все же удалось поправить свое настроение. В будущем придется эти затраты учитывать. Что ж, любой источник загрязняется… Попробую какое-то время Марфу не трогать. Если ей хватит ума успокоиться, то продолжим общение…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 31<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще один условный рубеж… Ничего нового, кроме совсем не новогодней теплыни. Хорошо хоть, что с неба не льет, как вчера…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп скопировал и перенес на рабочий стол кусок диссертации одной из безалаберных аспиранток. Настрочено наспех и прислано по имейлу. Девушкам не до учебы – зарабатывают деньги, обустраивают личную жизнь… Наука – в лучшем случае – на третьем месте. Сосредоточенно водил мышкой и нажимал клавиши вопреки сибаритской привычке оттягивать все неприятное до «победного» конца, когда скучноватое дело доводится до ума на чужих, а не на своих собственных нервах. Обычный способ добычи энергии…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Напрягся, пересилил себя, только чтобы не скрывать от Марфы наличие просроченных обязательств и завтра вместе с ней спокойно приняться за сочинение очередной порции для журнального «Дневника двух экономистов». Целый год писали в разные газеты без всяких обязательств со стороны печатных органов. Не для денег, а чтоб высказаться. И вот питерский журнал предложил вести рубрику раз в два месяца. Подходит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Лет десять назад они сообразили, что лучшее занятие для первого января – занятная работа. Тяжелое послепраздничное похмелье – не конкурент азартному труду.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Попробовали раз-другой посидеть в этот день за письменным столом, и теперь странная для других привычка стала их собственным стилем. Оба даже гордились такой редкой элегантностью… Которая не потребовала от них никакой жертвы: усредняющее многолюдное застолье с банальными приколами для развлечения – что может быть скучнее!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;После «Петровского» Филипп заглянул в последние работы Дубинина. Рука сама потянулась. Марфина школа. Всякий раз, когда он удивлялся, сетовал, обижался, что даже друзья-приятели не очень-то замечают то, что он пишет, она говорила: «Давай сами будем читать других. Хотя бы тех, с кем столкнула судьба. Не пропускай ее подсказку. Познакомился с человеком – вникни в его идеи».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Вот… Вник.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Понял, наконец, что Дубинин произвел условную мысленную операцию: отделил экономику от политики и на примерах из разных времен и стран показал, как экономические законы то прогибаются при тоталитарных режимах, то подъедаются коррупционной ржавчиной, но никогда не исчезают, не теряют своей вечной витальной силы. При малейшем ослаблении государственного руля они берут реальную власть и правят.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Голова Филиппа так разогрелась, что он вскочил из-за стола… Добавить Марфины соображения-прозрения (женские, интуитивные) – и очередная порция дневника готова.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Согласится ли она про дружка писать? Она же у нас экспериментирует… На своих нервах. Проверяет, как поведет себя Дубинин, если она перестанет его обслуживать. Ее словечко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;До чего ж грубо она иногда сказанет… Жаль…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но как еще назвать тот непреложный фактец, что она уже лет шесть вылавливает из информационного хаоса все упоминания про Дубинина, все важные для его пиара подробности – и в клювике ему моментально приносит…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В комиссии какой сама окажется – Дубинин тогда первый кандидат на грант. По телику ее интервьюировали – так она друга сердечного, таракана запечного публично назвала аж классиком экономической науки! (И ведь не вырезали…)<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А этот нарцисс после такого телевизионного поцелуя хладнокровно посоветовал Марфе: не надо так рьяно стоять за него. Мол, если поймут, что она всегда за него, то реального толку ему не будет, просто перестанут учитывать мнение преданной женщины.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И еще…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нет, раз Марфа не ведет счет своим жертвам во имя кумира, то и Филиппу не пристало.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не гений Дубинин уже потому, что давится Марфиной щедростью. А гении – они все глотают, все сожрать могут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Захотелось чаю. На кухне что-то слишком жарко и дымно. Филипп сердито пошел к окну, чтобы открыть форточку. Дышать же нечем!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Скосил глаза на плиту – с чем это там Марфа возюкается? Блины? Хм…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как раз вчера, когда покупали икру на Новый год, ощутил желудочное к ним влечение. Неужели вслух сказалось? Или она читает его немудреные мысли…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Попробуешь? – Марфа поддела широкой тефлоновой лопаткой чуть зарумянившийся блин, который изогнулся, как часы на картине Дали, и не отправила его на горку к уже готовым, а шлепнула на чистую тарелку. – Даша с бойфрендом часа через полтора придут. Замори пока червячка, подкорми свою язву…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И, перекрикивая шипение, которое издавало жидкое тесто при встрече с каленой поверхностью сковороды, принялась рассказывать, как на корпоративной вечеринке попросили Медякову отозваться на книгу Дубинина. Та самая редакторша, которая печатала и их статьи.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Медякова прямо рот скривила: мол, могу только разнос написать. Видел бы ты ее мстительную физиономию… Как все-таки злоба уродует!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Обиделась за своего фраера, добродушно подумал Филипп, намазывая икру на второй блин и скручивая его в трубочку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Редакторша поддакнула ей и тут меня заметила. – Передразнивая, Марфа перешла на фальцет:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– «А ваш муж нас не выручит?» Я говорю, узнайте у него сами… Она тебе не звонила? – Марфа отвернулась от плиты и дождалась, пока Филипп оторвется от тарелки и посмотрит на нее. – Но теперь неудобно перед Дубининым. Одно дело – молча отстраниться, совсем другое – отказаться помочь… В «Петровском» вместе гуляли… Я себя предательницей чувствую…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да я не против. Только я без тебя не смогу. Давай вместе? Ты же насквозь сечешь его наследие. – Филипп огляделся по сторонам в приятных колебаниях – с чем бы навернуть еще один блинок…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Налив в чашку свежезаваренного «дарджилинга», он, сытым пузом вперед, проследовал в свой кабинет, по дороге прихватив телефонную трубку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дозвонился с первого раза, поздравил… Редакторша расплылась от мужского внимания и сама заговорила о Дубинине. Но когда Филипп известил, что писать намерен вместе с Марфой, она тотчас, без паузы: это невозможно. Будто была готова к отпору. И аргумент какой-то идиотский: мол, у Марфы же с Дубининым – отношения. Деловые, конечно. И это, мол, объективное препятствие. Мы должны быть выше подозрений.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Черт, как будто что-то тошнотворное проглотил! После блинов-то…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Держать в себе просто невозможно, и Филипп почти бегом метнулся к Марфе.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Где же она?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;На кухне – никого. Только праздничная белизна скатерти с квадригой тарелок из гостевого немецкого сервиза, еще когда подаренного тещей. Зеленые свечи на бронзовых подставках от сквозняка махнули незажженными фитилями… Им под цвет веера бумажных салфеток перед хрустальными бокалами.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Закрой, пожалуйста, форточку… – Появившись в дверном проеме, Марфа запахнула зеленый махровый халат, затянула поясок, сдернула с волос прозрачную шапку и помахала головой.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;О щеку Филиппа ударилось несколько капель. Эх, полежать бы сейчас с ней рядом…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но пришлось пересказывать телефонный разговор.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не думал, что и в таком пустяке тебе откажут… – совсем растерялся он под конец.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ничего нового… – сухо прокомментировала Марфа.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп со сжатым сердцем наблюдал, как она вернулась в ванную и, дождавшись, когда зеркало перестанет плакать, взяла расческу, вернула на место задравшуюся челку, потом черной щеточкой стала медленно водить по своим ресницам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Все наши общие статьи они считают твоими… – говорила она своему отражению. – Я знаю, что, когда мы пишем вместе, я работаю против себя… Пусть… Давай в очередной порции «Дневника» напишем про Дубинина. Не сдаваться же! Да и нечестно обойти единственного экономиста – не политикана. Я буду чувствовать себя предательницей, если промолчу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Предательницей кого? Дубинина? – Филипп прикусил губу и воровато отвел взгляд от Марфы. Чтобы она не застукала его ревность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет… – Она задумалась, опустила руку, отыскивая ответ где-то в своей глубине. – Себя предаешь, если вот так отстраняешься от близкого человека… Хотя… Почему я решила, что он – родной?.. – Марфина голова откинулась назад, чтобы из глаз-блюдец не пролились слезы. – Чего я боялась, то и случилось. Ради проверки, насилуя себя, перестала ему помогать… Да нет, это называется – прислуживать… И сразу проступила его пошлость…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Да при чем тут пошлость?! – Филипп все-таки попытался сохранить объективность.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Разве это не пошло – звонить, встречаться, только когда есть… не скажу – выгода, а какая-нибудь практическая мотивация? Не хочу упрощать Дубинина. Понимаю, что он это и не отрефлексировал. Просто его перестает тянуть к человеку, если от него никакой пользы нет. Физиологический аппетит проходит, любопытство удовлетворяется, и раз не помогаешь в делах – то адье, милая… Ответ на мою тягу – жесткость. Даже жестокость…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Лишь такие люди и добиваются настоящего успеха, – с какой-то усталой мудростью вставил Филипп.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А я докажу, что сердечный человек достигает чего-то большего, чем успех… Себе докажу!.. Только ему не проговорись, что пишем. Пусть не от нас узнает о нашей статье… Красивое будет многоточие в наших с ним отношениях.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Отлично! В предвкушении азартной писанины к Филиппу вернулся аппетит к жизни. И Дашин мальчик потом его совсем не испортил… Так что Новый год пришел как надо.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 32<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Все в нашей жизни завязано на тебе… А что я? Ничего не сделала… – Зоя перестала держаться за Федора и, опустив голову, ускорила шаг.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И сразу хрустнул тонкий ледок, покрывший ночью глубокую, почти что миргородскую лужу в полукилометре от их калитки… Не заметила, куда ступает. Намочила ноги.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Федор рванул, чтобы подхватить покачнувшуюся жену под руку. То ли она нечаянно поскользнулась, то ли ее давление в своей январской раскачке набрало критическую амплитуду… Не дал упасть.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну что ты… Что ты… – Он чуть наклонился – разница в росте сантиметров сорок – и приобнял жену за плечи. Почти автоматический жест действующего обольстителя. Жаль, из-за позвоночника не возьмешь старушку на руки, как в молодости… – Не просто же так по закону все имущество делится между супругами поровну. Не подсчитывают, кто что заработал. Ты мне всю жизнь помогала, поддерживала. Крепкий тыл – полдела, эти самые пятьдесят процентов…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Продолжая уговаривать Зою, про себя он уже решил, что надо будет ее подлечить. Кураж потеряла – отсюда болезни. А почему потеряла?.. На этот вопрос может ответить только сам человек. У остальных – домыслы, не более. Дубинин предпочитал все силы – умственные и материальные – тратить на действия.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В первый же рабочий день наступившего года Федор вместе с Надей приехал в Москву – встретиться и поговорить с врачом, которого нашли после обзвона знакомых. К вечеру обрел спокойствие – все намеченное сделано, и сделано самым лучшим образом из возможных.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Перед отбытием на дачу заехали в московское пристанище. Надя отправилась в местные магазины – матери по списку что-то купить и себе вдруг что попадется, а Федор открыл электронную почту. Обычные дела, которые могут подождать… А, вот переводчик спрашивает, как транскрибируются фамилии Жириновского и Явлинского… Позвоню-ка Марфе, пусть выяснит.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Опять почему-то настороженно-обиженное «алло». Пришлось сразу сказать, что жену кладет в больницу. Сердечная Марфа мгновенно переключилась. Предложила навестить Зою, если лекарство понадобится или еда… Кардиологический центр недалеко от ее дома, может туда прогуляться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Потом завертелось… У Зои ничего страшного не нашли. Покой, хорошее питание, свежий воздух и про таблетки не забывать – вот и все лечение. И очень кстати подобрался ее юбилей, который служащие женщины изо всех сил скрывают, а Зоя, как все неслужащие, радуется, что ей теперь полагаются хоть небольшие, но свои рублики. Да еще привезли глянцевый журнальчик с его интервью и цветными фотографиями. Специально выбрал семейные. Пожертвовал даже той, где его бородатое лицо очень неплохо смотрелось на фоне красных капель рябины. Осенью приезжали корреспонденты. А что еще можно подарить… чем можно порадовать женщину, с которой прожил тридцать лет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сразу после праздника пришлось решать, соглашаться ли на один из директорских постов в крупной газовой компании… Покупают?.. Но до сих пор всегда удавалось проартикулировать свою независимую позицию… Поехал на ежегодное собрание – своими глазами посмотреть на тех, с кем придется работать. Организмом их пощупать. Поздно лег…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Проснулся от звонка. Со сна не сообразил подождать, пока включится автоответчик, помогающий сортировать визитеров. Поднял трубку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Разбудила? Извини… Почти десять… Я думала, ты уже встал. – Виноватый голос. Марфин. – Я узнать, как ты себя чувствуешь, как дела?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Посмотрел на часы – без десяти десять. Не смогла дождаться даже десяти… Видно, все утро терпела. Ну, тут коротко не отделаешься. Надо хотя бы мочевой пузырь освободить, если так глупо в плен попал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты не по мобильнику? Можешь подождать?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А, у нее и повод есть для звонка – разузнала, как латиницей пишутся имена партийных боссов. Ну, диктуй… Спрашивает, был ли он вчера на газовой тусовке – показалось, что мелькнул в телерепортаже. Ну, был. Рассказал про предложение директорского поста – может, у нее есть какие-нибудь соображения по этому поводу. Почему не послушать умного человека. Но по голосу слышно, что Марфу захлестывают эмоции. Какие уж тут мысли…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Раз зашла речь о телевидении… – Дубинин сделал еще одну попытку вытащить Марфу из эмоционального болота. – В субботу покажут «Линию жизни» – помнишь, издатели обязали меня выступить. Для раскрутки тиража.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Знаю – видела в программе. Я еще удивилась, что ты меня не позвал на запись.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Очень не люблю выступать перед знакомыми. Особенно перед родными. Всегда, когда ты приходила, я был собой недоволен. Мне кажется, что прокручиваю одну и ту же пластинку…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А мне всегда интересно тебя слушать…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стоп, стоп! Сейчас польются чувства… С утра – это уж слишком…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я вчера рано ушел с собрания. Чтобы пешком пройтись по местам, где в молодости работал… Иду, а впереди – Медяков… Говорит, отказался от поездки на Тайвань: китайцы могут за это объявить врагом и к себе потом не пустят. Я про себя усмехнулся: интересно, сколько он собирается жить… Я, наверное, поеду. Чтобы отвлечься от работы… Утром думать, что выбрать на завтрак… Здесь же приходится решать не такие легкие вопросы…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я буду не я, если не спрошу: как бы ты отнесся к человеку, который перед Новым годом обещал встречу… – В Марфином голосе послышалась угроза…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Сейчас повидаться не получится. Я все время работаю, вглубь копаю… такие пласты идут. Мне ни с кем не хочется разговаривать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Но если бы с тобой так…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Надо переждать. Ты правильно сделала, что спросила. Бывает, не стоит – нарвешься на хамство, но здесь ведь другое.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А ты не думаешь, что можешь меня потерять?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Нет, не думаю. И не хочу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ты превратился для меня в больное место. Такое хирурги советуют удалить…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Женский шантаж… Чтобы не думать о Марфе плохо, надо сейчас же это прекратить. И самым своим ласковым тоном произнес:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну ладно, мне пора умываться, чай пить.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Черт, к вечеру выяснилось, что надо переговорить с Муратом. По телефону – плохой вариант.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;В контору зайти?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но там Марфа… Один на один не получится. И вообще при ней лучше никаких комбинаций не засвечивать… Сболтнешь – она так высокомерно взглянет… Расхолаживает это. Сердечность вредна.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Позвать Мурата в ресторан? Еще взбредет в голову, что его покупают… Упрется. Самое лучшее – как бы нечаянно встретиться… Завтра в их конторе годичное собрание. Придется приехать. Во время фуршета и обсудим. Когда клиент будет чуток подшофе.<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 33<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурату пришлось заводить будильник: талончик к пульмонологу был только на десять утра, остальные уже разобрали те, кто поопытнее и попрытче. Предстоящее насилие целую неделю сидело занозой. И конечно, отключиться вчера удалось лишь после белотоминала и седьмой таблетки феназепама. В четыре ночи было дело. Из-за кромешной темноты Мурат, не отнимая голову от подушки, поднял правую руку, нашарил провод, вдавил кнопку – вслепую побоялся опрокинуть или разбить стакан с водой. Яркий свет ударил по зажмуренным глазам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Еще одна оплеуха…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Заснуть бы сейчас и больше уже не просыпаться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Сестра моя – смерть…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Нет и никогда не было у него сестры.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Только-только погрузился в небытие – непрерывный звон. Прежде чем разлепить веки, Мурат постучал зубами друг о друга, потом языком нажал на передний резец… Уф, боли нет. Отлегло от сердца. Можно цеплять старый протез…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Теперь кашлянуть. Кх, кх… Вроде в нутре не режет…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Кажется, все более-менее нормально, так нет же – всплыла та чертова прогулка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И зачем остановились?! Это все жена со своей сердобольностью! Решила, что люди просят о помощи. А они оказались торговцами. Нет регистрации. Возвращаются к себе в Молдавию и вот отдают совершенно новую дубленку. Якобы натуральная овчина. За копейки. На улице, мол, примерять нельзя – мусора заметут.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Зашли в подъезд, надел. Сидит нормально.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Жена всегда просила его молчать, когда она торгуется. Вот он и не вмешивался. Цену сбавили. Почти в десять раз…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда покупательский морок исчез, то есть через час, пошли вдвоем на ближайший меховой рынок. Похожая дубленка, даже погрубее, стоила там на тысячу дороже. Но только обе они оказались искусственными. Что Мурат тут же и ощутил на себе. После получасовой прогулки по морозцу в спине засел холод – никак не избавиться.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пришлось вот тащиться в поликлинику… Может, все-таки обойдется – туберкулез не проснется…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тогда пойдет на конторское собрание. Что Дубинину-то от него понадобилось? Почему не через Марфу решает свои проблемы? Они поссорились?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Понаблюдаю!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурат повеселел.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И врачиха ничего страшного не услышала в свой фонендоскоп. Как обычно – анализы, рентген… Но на эту вахту – с понедельника, а сегодня расслабимся…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Чтобы выбрать хорошее место для наблюдения, Мурат не сразу прошел в небольшой зал. В дверях его обкурили, но зато дождался Марфы. Не глядя по сторонам, она полетела в последний ряд, пока еще совсем пустой. Заняла стул в середине. К ней тут же подсел высокий черноволосый парень. Со спины не поймешь кто.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А народ уже шел потоком. Как бы не пришлось стоять… Мурат поторопился. У стенки, справа от двери, стояло несколько стульев. Перпендикулярно к основным рядам. Отличный обзор обеспечен. Не только видно, но и слышно всех.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ага, Дубинин пожаловал. Задержался в дверном проеме. Застопорил движение, а ему хоть бы хны… Помахал рукой в разные стороны, как кинозвезда, дождался, когда Марфа оторвет взгляд от своего собеседника и его заметит. Хм, не разулыбалась, как обычно, а хмуро кивнула и продолжила разговор…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Наверно, прочитала интервью Дубинина в глянце… Сколько она ему помогала, а он – «я всегда работаю в одиночку». На фотографиях – жена за рулем, жена на кухне, жена вышивает, а он – у нее за спиной. И половина слов – про любовь. Мужчине, мол, смерть не в смерть, стоит ему хотя бы мельком увидеть молодую цветущую женщину. Это явно не про теперешнюю Марфу…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Что же дальше? Дубинин тоже пошел в последний ряд, по пути останавливаясь и здороваясь за руку почти с каждым, в том числе и с Муратом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Тем временем с Марфой заговорила редакторша из «Современной экономики». Когда и она ушла, Дубинин быстро передислоцировался на опустевший стул. Довольно громко балагурил насчет того, как четко работает их контора по сравнению с конкурентами… О ком-то другом Мурат сказал бы – подлизывается…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфе это тоже не понравилось, и она сама стала что-то ему рассказывать. Сперва не было слышно. Видно, и Дубинин не все слова разбирал. Да, он же говорил, что после простуды приоглох на правое ухо… Марфа привстала, предлагая поменяться местами. Но он отказался двигаться, и тогда Марфина речь зазвучала так громко, как будто они тут одни. Правда, ничего интересного.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– …Однажды Корней Чуковский отказал тетке, которая напрашивалась к нему в гости, – чуть обиженно говорила Марфа. – Мол, в доме дифтерит. Не успела она отойти, как он обнимает какую-то дамочку и приглашает к себе. Тетка возмущается: как так? А Чуковский на голубом глазу отвечает: для кого дифтерит, а для кого – нет дифтерита…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;При чем тут дифтерит? И Дубинин, видимо, не понял. Сидел молча с отсутствующим лицом. Вдруг впереди началась небольшая заварушка. Шеф конторы и его зам выводили из зала брыкающегося старикашку. Как тот вообще сюда попал?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Марфа, погруженная в заварушку своих собственных чувств, не выдержала долгого молчания соседа. Спросила, чему он ухмыляется.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Тут чайник пришел с улицы, пнул твоего шефа… Я не видел, то ли в пах, то ли по ноге. Это болезненный удар, – с явным удовольствием объяснил Дубинин. – Посмотри, как все оживились. Драка возбуждает.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;И внезапно он сам оживился, вскочил, замахал рукой кому-то. «Сюда! Сюда!» Мурат обернулся. В зал протискивалась чета Медяковых. Для них берег слышащее ухо? Сосредоточенные на поиске места, супруги не сразу заметили дубининское приглашение, и он, всегда такой сдержанный, почему-то суетливо выкрикнул их имена… Развернувшись к ним, заслонил Марфу своей широкой спиной…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Мурату, чтобы не пропустить ничего важного, пришлось наклониться вперед. Неужели Марфа так его любит, что и это стерпит?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Медякова все что-то говорила. Мурат не расслышал, но догадался: сообщила, что согласилась про Дубинина написать… Из-за чего еще его лицо так расправилось, посветлело…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А собрание уже шло своим скучноватым ходом, который Дубинин время от времени комментировал вслух. Балагурил все в том же шутливо-похвальном духе. И Марфа не выдержала, сорвалась. Знакомо… Вот так же терпит, терпит какого-нибудь дурака-визитера, а потом вдруг правду-матку ему в лицо и выложит. Глаза горят, щеки раскраснелись…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Гневным шепотом выкрикнула, глядя прямо перед собой – в никуда смотрела, а не на Дубинина:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Мне больно… ты пренебрегаешь мной как женщиной и ведешь себя со мной как с конторским функционером… Чужим… Это неаристократично – выносить за скобки человеческие отношения! Ты роняешь себя… Господи, как хочется вон отсюда!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Птица в клетке… Не надо было вглубь забираться!<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Все на них обернулись… И тут всегда такой невозмутимый, спокойный Дубинин задергался. Подскочил прямо со своего места: «Что? Что! Я не слышу! Сядь слева!»<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Марфа сердито качнула головой, тогда он резко развернулся к ней левым ухом, но она не повторила на бис свое выступление, а молча полезла в сумку, оторвала клочок бумаги – громко вышло, опять несколько человек обернулось на шум – и стала быстро на нем что-то писать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Писать, зачеркивать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Прочитала, шевеля губами, скомкала листок и сунула его в сумку.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Больше они друг на друга не смотрели. А ведь еще целый час просидели рядом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Когда заседание кончилось и все встали с мест, Марфа все-таки открыла рот, сказала Дубинину: «Я ухожу, давай попрощаемся».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Уходишь?» – бездумно и безразлично к смыслу вопроса повторил он и вежливо так посторонился, чтобы пропустить даму вперед.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А куда ей идти? В дверях затор. Все рвутся наружу, к накрытым столам.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но видимо, стоять за его спиной тоже несладко, и она пошла назад, чтобы через другой ряд пробраться к выходу.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;А Дубинин, не торопясь, как ни в чем не бывало спустился в банкетный зал. Набирая на тарелку разных вкусностей, направо-налево добродушно советовал попробовать рулетики из баклажанов с ветчиной и сыром. Сам ел с аппетитом… Под стопку «Абсолюта» ласково поговорил с Муратом о следующем контракте.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не подумаешь, что рядом с ним только что разыгралась такая буря…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 34<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;С первого ряда, который студенты занимают, только если больше сесть некуда, на Филиппа слишком внимательно смотрела женщина. Вроде бы незнакомая? Немолодая… Кожа под глазами уже пошла морщинами, тело небогатое… Английский костюм и водолазка, подпирающая острый подбородок, – как шлагбаум на пути у мужских мыслишек… Какая-нибудь доцентша собирает материал. Что запомнит, то и напишет в своей статье. Теперь ведь с университетских преподавателей требуют научных публикаций. Плагиат… Пусть…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но после лекции доцентша не смылась потихоньку, как другие, а подошла к Филиппу:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не узнаешь?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Господи, нет для него неприличнее вопроса. С детства отвратительная память на лица. Стеснялся, стеснялся, а потом стал взбрыкивать.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А должен? – устало спросил он. Выложился же на лекции.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Увы, должен был… Черт, не узнал! Сильно постарела однокурсница. Замуж так и не вышла, детей не завела…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Да, именно она незадолго до диплома зазвала его к себе в сталинский дом на Земляном Валу, доверилась без выпендрежа и, за отсутствием в тот момент реальных соперниц, продержалась рядом около года. Отношения скопытились еще до появления Марфы. Сама же объяснила то, о чем двадцатидвухлетний любовничек по беззаботности и не задумывался: «В тебе одна чувственность, никакой чувствительности… Наверное, тебе нужен кто-то получше».<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Оказывается, не бывает законченных романов…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дома Филипп уже был в полном порядке. Один, совсем один. Накропал страницу – можно расслабиться, отвлечься, музыкальный центр оживить, нажав на серенький пульт. И до Марфы рукой подать – черный «Сименс» лежит рядом.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но лучше не звонить лишний раз в контору. При Мурате она все равно не может говорить с полной свободой. Да еще вдруг застанешь ее растерянную душу врасплох: все-таки ждет-то, наверное, дубининского звонка. Столько будет надежды в ее приглушенном «алло», а это всего-навсего он.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Умерим эгоизм, а наш кайф – он всегда впереди. Надо только встретить Марфу у метро, перетерпеть ее первоначальную опечаленность, аккуратными вопросами вывести наружу и обезвредить мелкие текущие огорчения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Но ее хроническая грусть… Она никуда не девается.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Как это лечится? Пробовал даже изучить на себе, прививал-прививал себе душевный недуг, а все равно остался здоровым и в основном счастливым человеком.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Стоило Филиппу погрузиться в негу – как тревожно запищал телефон, а потом затараторил в ухо голосом свояченицы. Мария… Привет на горке!.. Хорошо, хоть не прямо в дверь звонит, а с вокзала. Через час будет.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Есть чем ее накормить?<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Конечно, есть. Марфа утром хачапури понаделала, как будто в расчете на незваную гостью.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;…Широкое ватное пальто перегрузило вешалку, гвоздь прогнулся, и хлипкое сооружение рухнуло бы, пришибло обоих, но Филипп успел прижать стойку к стене. Лишь рядом с Марфой он всегда так неловок…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Дорожная сумка свояченицы, вроде и невеликая, заполнила прихожую наполовину. Заметив, как много пространства ей требуется, Мария поспешила успокоить насчет времени:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Я только переночую. Завтра утром в Париж отправляюсь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп повеселел:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Ну ты даешь! Молодец! Давно пора.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не дождавшись новых вопросов, Мария продолжила самоотчет:<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Еду в христианский тур. Автобусом по Европам. Махнула рукой на все. Пусть мои там перебиваются как хотят. Я теперь живу по высшим законам. Не то что Марфа. Она так и прохлопотала всю жизнь, служа только семье.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Не только…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Этого вслух Филипп, конечно, не сказал.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– А ты тоже ведь в церковь не ходишь, – пошла в атаку воинствующая неофитка.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Слушай, Маш, это же очень личное дело, почти интимное…<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;– Не нужно интима никакого. Попробовал бы вместе со всеми, в общей молитве… Стою, и мне так хорошо, так хорошо! И ничего больше не нужно.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Филипп уже забыл, что и ему совсем недавно тоже было хорошо.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Эх, Марфу теперь не пойдешь встречать – лучше лишний раз не обнажать их интимную жизнь.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Пошагает она от метро до дома одна, с опущенной головой. И при сестре свою боль ей скрывать придется.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Горько Марфой быть, Марией – сладко.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;Ключ в дверном замке жалобно провернулся…<br>
<br><br><h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Глава 35<br></h3>&nbsp;&nbsp;&nbsp;Низок раб наслаждения.<br>
&nbsp;&nbsp;&nbsp;«Мне хорошо…» Это не цель, это средство, это только хворост. Годится, чтобы кинуть в топку труда или самоотверженной любви…<br>
<br><br>