Нора Робертс
Порочная невинность

Пролог

   Сырым февральским утром Бобби Ли Фуллер нашел мертвое тело. Впрочем, это только говорится – «нашел»; на самом деле он просто споткнулся о то, что осталось от Арнетты Гэнтри. Но, как бы то ни было, Бобби Ли еще долго видел в кошмарных снах распухшее белое лицо.
   Если бы Бобби Ли не поссорился накануне с Марвеллой Трусдэйл, он в это самое утро корпел бы на уроке английской литературы, стараясь обмозговать, что к чему в шекспировском «Макбете». Но он поссорился с Марвеллой и поэтому решил поудить рыбку в Гусином ручье. Последняя стычка с Марвеллой – а их роман продолжался уже полтора года – совсем его доконала, и Бобби Ли решил устроить себе однодневные каникулы, чтобы отдохнуть и подумать на свободе. Кроме того, ему хотелось проучить как следует эту языкастую Марвеллу: он ей не какой-нибудь маменькин сынок, а настоящий мужчина!
   В семье Бобби Ли всегда верховодили мужчины – во всяком случае, делали вид, что верховодят, – и Бобби Ли был не намерен отступать от традиций.
   В свои девятнадцать лет Бобби Ли уже здорово вымахал: шесть футов один дюйм. Руки у него были большие, рабочие, как у отца, а от матери он унаследовал густые черные волосы и пушистые длинные ресницы. Волосы он носил гладко зализанными назад в стиле своего Кумира Джеймса Дина.
   Бобби Ли считал Джеймса Дина настоящим мужчиной, который наверняка тоже презирал зубрежку и книжную премудрость. Была бы его воля, Бобби Ли уже давно работал бы полный день на автозаправочной станции Санни Тэлбота вместо того, чтобы грызть гранит науки в двенадцатом классе. Однако у его мамочки были другие представления о том, что ему нужно, а в городке Инносенс [1 - Innocence – невинность, наивность (англ.).], штат Миссисипи, никто не решался оспаривать мнения Хэппи Фуллер.
   Веселое имя Хэппи [2 - Happy – веселый, счастливый (англ.).] ей вполне подходило, потому что она могла чудесно улыбаться, одновременно вышибая почву у вас из-под ног. Хэппи Фуллер еще не простила своему младшему сыну того, что он два года просидел в одном классе. И если бы настроение у Бобби Ли не было такое паршивое, он вряд ли осмелился бы прогулять целый день – тем более при его менее чем удовлетворительных отметках. Однако Марвелла была из тех девушек, которые толкают мужчин – даже настоящих – на опрометчивые и безрассудные поступки.
   Вот поэтому-то Бобби Ли забросил удочку в бурные воды Гусиного ручья. Папа всегда говорил, что, когда мужчину что-то грызет, ему лучше всего уйти куда-нибудь поближе к воде и смотреть, как она мерцает.
   И главное не в том, что́ поймаешь, а в том, что ты у воды и смотришь на волны.
   – Проклятые женщины! – выругался Бобби Ли и растянул губы в ядовитой усмешке, которую долго примерял перед зеркалом в ванной. – Пусть все бабы провалятся в преисподнюю!
   Он вовсе не собирался «пить воду скорби и печали» из хорошеньких ручек Марвеллы. С тех самых пор, как они впервые занялись любовью на заднем сиденье его «Катлесса», она решила, что может вить из него веревки. А это с Бобби Ли Фуллером не пройдет, будьте уверены! Даже если он с ума сходит от любви, когда им не удается пообжиматься. Марвелле не помогут даже ее большие голубые глаза, пусть хоть совсем разденется и вымотает его до потери сознания на заднем сиденье «Катлесса».
   Может, он и вправду ее любит, но будь он проклят, если позволит ей водить его за собой, как бычка на веревочке!
   Бобби Ли поудобнее устроился в траве на берегу ручья, питаемого мощной Миссисипи. До него донесся гудок поезда, спешащего к Гринвиллу. Он слышал шепот ветра во влажных зарослях. Леска была вялая и неподвижная.
   И единственное, что было беспокойным этим утром, так это его собственное настроение.
   А может, ему стоит рвануть в Джексон, отряхнуть прах Инносенса со своих ног и зажить городской жизнью? Ведь он хороший механик – даже чертовски хороший! – и, наверное, найдет неплохую работу без всякого аттестата зрелости. Черт возьми, чтобы починить шалящий карбюратор, вам вовсе не обязательно знать про этого гомика Макбета или равнобедренные треугольники. В Джексоне он наверняка сможет найти подходящую работенку в гараже и станет со временем главным механиком. Да, черт возьми, он очень скоро разбогатеет, как какой-нибудь шейх! А пока он будет заниматься настоящим мужским делом, эта самая Марвелла Трусдэйл выплачет в Инносенсе свои большие голубые глаза.
   А потом он вернется обратно… И тут такая улыбка осветила грубоватое лицо Бобби Ли, смягчив взгляд шоколадно-карих глаз, что, если бы Марвелла увидела его сейчас, ее сердце затрепетало бы от любви. Да, он вернется назад с пачками двадцатидолларовых бумажек в карманах. Он въедет в город на «Кэдди-62», одном из своих многочисленных автомобилей, и снимет в гостинице лучший номер в итальянском стиле. Потому что он станет богачом почище Лонгстритов!
   А потом он, конечно, встретит Марвеллу, бледную и худую от тоски по нему. Она будет стоять на углу, около ларссоновского магазина концентратов, прижав руки к своим мягким, как подушки, грудям, и, увидев его, заплачет в три ручья.
   А затем Марвелла упадет перед ним на колени и признается, как она раскаивается, что была такой злючкой и заставила его бежать от нее. И не исключено, что тогда – если это вообще возможно – он ее простит…
   Фантастическое видение подбодрило Бобби Ли. А тут и солнце выглянуло, немного смягчив колючий холод, замерцало в коричневых водах ручья, и Бобби Ли представил себе счастливое соединение с Марвеллой во всех плотских подробностях.
   Он повезет ее в «Сладкие Воды» – к тому времени он купит у обедневших Лонгстритов их прекрасную старую усадьбу. Марвелла вскрикнет и задрожит от восторга при виде его богатства. Будучи джентльменом и романтиком, он возьмет ее на руки и понесет наверх по длинной деревянной резной лестнице.
   А так как Бобби Ли никогда не поднимался в «Сладких Водах» выше первого этажа, его воображение взыграло пуще прежнего. Спальня, куда он уже внес трепещущую Марвеллу, напоминала гостиничный номер в Лас-Вегасе, который он видел на картинке и считал образцом роскоши.
   Тяжелые красные драпировки, огромная, как бассейн, кровать в виде сердца, а у ковра такой густой и длинный ворс, что кажется, идешь будто по траве. Играет музыка. «Надо бы что-нибудь классическое, – подумал он, – например, Брюса Спрингстина или Фила Коллинза. Пожалуй, лучше Фил: Марвелла слюни распускает, когда его слушает».
   И вот он ее кладет на постель. Потом целует ее влажные от слез глаза. А она снова и снова повторяет, какой же была дурочкой, как сильно его любит и всю оставшуюся жизнь будет стараться сделать его счастливым. И что он станет ее властелином, ее королем.
   А потом он погладит эту невероятно белую грудь с розовыми сосками, чуть-чуть сжимая, как ей нравится. Ее мягкие бедра раздвинутся, она вцепится пальцами в его плечи, а сама гортанно застонет. И вот тогда…
   Леска натянулась. Моргая, Бобби Ли уставился на вспучившуюся ширинку джинсов, а затем торопливо вскинул удилище. На крючке серебристо сверкнула большая рыба. Неуклюже, рывком он вытащил ее из воды, но впопыхах, все еще думая о Марвелле, недосмотрел, и леска запуталась в водорослях. Бобби Ли встал, ругая себя за то, что промахнулся. А так как хорошая леска стоила не меньше пойманной рыбы, он шагнул в заросли и начал распутывать леску.
   Это оказалось не таким уж простым делом. Чертыхнувшись, Бобби Ли отшвырнул ногой ржавую банку из-под пива, поскользнулся на чем-то мокром, упал на четвереньки и очутился лицом к лицу с Арнеттой Гэнтри.
   Вид у нее был удивленный – точь-в-точь как у него: вытаращенные глаза, открытый рот и белые-белые щеки. Бобби Ли понял, что она мертва – мертва, как камень. Влажные, обесцвеченные перекисью волосы Арнетты потемнели от запекшейся крови, а на горле виднелся багровый разрез, охвативший шею, как ожерелье.
   Бобби Ли закричал – дико, грубо, как животное, – но даже не понял, что это кричит он. Зато довольно скоро осознал, что стоит на четвереньках в крови.
   Бобби Ли с трудом поднялся – как раз вовремя, чтобы его не вырвало прямо на новые джинсы. Оставив на берегу рыбу, леску и большую часть своей юношеской безмятежности, он стремглав побежал в Инносенс.

Глава 1

   Лето, как роскошная, но злобная куртизанка, набросилось на городок Инносенс, штат Миссисипи, и распластало его в жаре и пыли. Городок никогда особенно не процветал, хотя земля здесь была плодородной, а люди привыкли выносить влажную жару, наводнения и капризы ветра. Даже до войны между Севером и Югом он был всего лишь мушиной точкой на карте.
   Когда спустя почти столетие прокладывали железную дорогу, которая должна была соединить штаты, она вильнула в сторону, связав Мемфис и Джексон и оставив Инносенс пылиться в забвении, дразня его длинными, протяжными гудками поездов. Прогресс прошел мимо.
   Здесь поблизости не было никаких природных чудес и достопримечательностей, чтобы привлечь туристов с видеокамерами и тугими кошельками. Поэтому не было и приличной гостиницы с современными удобствами, ее заменяли довольно скромные меблированные комнаты – заведение семейства Кунсов. Существовала, правда, старинная усадьба с плантацией «Сладкие Воды», которой уже двести лет владели Лонгстриты, но доступ в усадьбу для посторонней публики был закрыт, да и нельзя сказать, что посторонние очень стремились туда попасть.
   «Сладкие Воды» однажды были описаны в журнале «Дома́ Юга», но это произошло в восьмидесятые годы, когда еще была жива Мэдилайн Лонгстрит. Теперь, когда она и ее пройдоха-муж покинули сей мир, усадьба стала собственностью их троих детей, до сих пор там и проживавших. Эти трое, по сути дела, являлись хозяевами городка, хотя нельзя сказать, что они очень из-за этого важничали.
   Можно было с уверенностью утверждать, что все трое отпрысков унаследовали фамильную красоту Лонгстритов, но отнюдь не их алчные амбиции, и жители городка их за последнее нисколько не порицали. Помимо черных волос, золотистых глаз и прекрасного телосложения, Лонгстриты еще обладали неотразимым обаянием, перед которым невозможно было устоять. И поэтому никто, например, особенно не осуждал Дуэйна за то, что он пошел по стопам отца-алкоголика. И если Дуэйн время от времени вдребезги разбивал свой очередной автомобиль или ломал столики в «Таверне Макгриди», то ведь он всегда щедро возмещал убытки, когда бывал трезв. Правда, с течением времени трезвость посещала Дуэйна все реже и реже. Многие считали, что все было бы иначе, если бы Дуэйна в свое время не отчислили из закрытой частной школы, куда отец послал своего первенца. Или если бы Дуэйн унаследовал отцовскую деловую сметку, а не только склонность к кукурузной водке.
   Другие, не такие добродушные люди утверждали, что можно было бы и школу окончить, и в дорогих автомобилях раскатывать, но для этого надо иметь характер, а его за деньги не купишь.
   Когда в 84-м Дуэйн поставил Сисси Кунс в затруднительное положение, то женился на ней без разговоров. А когда, родив двух сыновей, Сисси не выдержала его пагубного пристрастия к алкоголю и потребовала развод, то он так же любезно согласился и на это. И никаких недобрых чувств! Впрочем, там, кажется, не было чувств… А Сисси уехала с мальчиками в Нэшвилл и начала новую жизнь с торговцем обувью, который в свободное время играл на гитаре в соседнем ресторанчике.
   Джози Лонгстрит, единственная дочь и младшая в семье, за свои тридцать один год успела дважды побывать замужем. Оба брака оказались недолговечными, но обеспечили население Инносенса неистощимым материалом для сплетен. Джози огорчалась по поводу своих двух замужеств не больше, чем огорчается женщина, заметившая у себя первые седые волосы. Она немного посердилась, немного погрустила, испытала некоторый страх перед будущим… А затем раны зажили. С глаз долой – из сердца вон!
   Разумеется, ни одна женщина не хочет седеть. Точно так же ей, поклявшейся любить «пока смерть не разлучит нас», вовсе не хочется разводиться. «Но в жизни все бывает», – философски рассуждала Джози, болтая с Кристел, своей наперсницей и хозяйкой салона красоты. Она любила обсуждать с Кристел сравнительные достоинства всех перепробованных ею мужчин от Инносенса до границы штата Теннесси. И всякий раз добавляла, что должна же как-то компенсировать допущенные две ошибки.
   Она знала, конечно, что всякие ханжи, поджимая губы, шепчутся, будто Джози Лонгстрит получилась именно такая, какой и должна была стать. Но знала также, что существуют мужчины, которые, вспоминая о ней, улыбаются в ночной темноте. И Джози была уверена, что она чертовски мила!
   Такер Лонгстрит тоже наслаждался женщинами – хотя, может, и не столь самозабвенно, как его сестра мужским полом. Не прочь он был и опрокинуть стаканчик, не проявляя, впрочем, такой неутолимой жажды, как старший брат.
   Жизнь Такеру представлялась длинной аллеей для прогулок. Он не возражал против того, чтобы шествовать по ней, но в своем собственном темпе. Он мог свернуть с прямого пути при условии, что снова возвратится на проторенную дорогу, ведущую к избранной им цели. До сих пор ему удавалось избежать прогулки к алтарю – так как его любовные опыты, не оставив в душе глубокого следа, внушили ему легкое отвращение к прочим узам. Он предпочитал следовать своим путем в спокойном одиночестве.
   Такер легко сходился с людьми и нравился большинству окружающих. Факт, что он родился богатым, иногда мешал ему, но не слишком. Он обладал даром безграничной щедрости, и его за это обожали. Каждый мужчина в городке знал, что если потребуются деньжата, то всегда можно одолжить у старины Тэка. Он тут же их выложит без всяких неприятных для самолюбия проволочек. Конечно, всегда находились недоброжелатели, бормотавшие себе под нос, что легко давать деньги, если их у тебя больше чем достаточно. Но от этого цвет купюр не менялся.
   В отличие от своего отца Бо, Такер не подсчитывал ежедневно проценты и не хранил в столе под замком небольшую кожаную записную книжку с фамилиями должников. Он не брал больше разумных десяти процентов, а фамилии и цифры держал в своем остром, хотя часто и недооцениваемом, уме.
   Во всяком случае, он старался не ради денег. Такер вообще редко что-нибудь делал ради них. Он был снисходителен – и не только потому, что ленив. Просто в его вальяжном теле билось щедрое сердце, которое к тому же иногда испытывало чувство вины.
   Такер прекрасно сознавал, что палец о палец не ударил, чтобы заработать свое состояние, и потому ему казалось самым естественным развеять его по ветру. Он принимал собственное благополучие как нечто должное, зевая от скуки, но иногда его посещали мысли о социальной ответственности.
   Ну а когда эти мысли досаждали ему чересчур, он ложился в веревочный гамак под вечнозеленым дубом, надвигал соломенную шляпу на глаза и потягивал холодный лимонад, пока неприятное чувство не проходило.
   Это самое он и делал, когда Делла Дункан, экономка Лонгстритов вот уже тридцать с лишним лет, высунула круглую голову из окна второго этажа.
   – Такер Лонгстрит!
   Надеясь, что пронесет нелегкая, Такер все так же покачивался в гамаке, закрыв глаза. На его плоском голом животе балансировала бутылка пива «Дикси», а в руке он небрежно держал стакан.
   – Такер Лонгстрит!
   Громовой голос Деллы вспугнул птиц с деревьев. «Безобразие!» – подумал Такер. Так приятно было подремывать под их протяжные трели и контрапунктное жужжание пчел в зарослях гардений.
   – Я с тобой говорю, мальчик!
   Такер вздохнул и открыл глаза, в которые сквозь нечастую сетку шляпы тут же ударило белое раскаленное солнце. Да, он, конечно, платит Делле жалованье. Но когда женщине приходилось в свое время менять твои мокрые пеленки и шлепать тебя по заднице, авторитетом в ее глазах пользоваться невозможно.
   Делла высунулась из окна почти до пояса, ее пламенеющие рыжие волосы выбились из-под шарфа. Широкоскулое, сильно нарумяненное лицо выражало неодобрение, чего Такер с детства побаивался. Три нитки блестящих бус стукнулись о подоконник.
   Такер улыбнулся невинной и фальшивой улыбкой мальчишки, застигнутого в тот самый момент, когда он сунет палец в банку с вареньем.
   – Да, мэм?
   – Ты обещал съездить в город, привезти мешок риса и ящик колы.
   – Да, но… – Такер потер еще прохладную бутылку о живот, поднес к губам и сделал большой глоток. – Да, кажется, обещал. Но я думал съездить, когда немного спадет жара.
   – Нет, уж будь любезен оторвать свою ленивую задницу от гамака и поезжай прямо сейчас. Иначе подам тебе на обед пустую тарелку.
   – Да кто в такую жару ест! – пробурчал он себе под нос, но у Деллы слух был острый, как у кролика.
   – Что такое, мальчик?
   – Я сказал, что уже еду.
   С изяществом танцовщика Такер выскользнул из гамака, на ходу опорожняя бутылку. И когда он улыбнулся Делле, сбив шляпу набок, и чертики заплясали в его золотистых глазах, ее сердце растаяло. Только усилием воли Делла заставила себя не улыбнуться в ответ и все так же сурово взирала на него сверху вниз.
   – Ты когда-нибудь прорастешь сквозь гамак в землю, если будешь так подолгу валяться. Можно подумать, что ты больной. В первый раз вижу мужчину, который предпочитает лежать, а не стоять.
   – Ну, надо сказать, мужчина и лежа может кое-что создавать, Делла…
   Наконец она не удержалась и разразилась густым, игривым смехом.
   – Только не очень-то старайся! А то кончишь тем, что какая-нибудь шлюшка притащит тебя к алтарю – как эта сучка Сисси поступила с бедняжкой Дуэйном.
   Такер снова ухмыльнулся.
   – Нет, мэм, со мной это не пройдет.
   – Да, чуть не забыла! Привези моей любимой туалетной воды. У Ларссона продается.
   – Тогда кинь мне мой бумажник и ключи от машины.
   Голова Деллы исчезла, но через минуту снова высунулась, и она швырнула вниз бумажник и ключи. Молниеносным движением кисти Такер поймал в воздухе и то, и другое, а Делла подумала, что, пожалуй, мальчик не такой уж ленивый и неповоротливый, каким притворяется.
   – Надень рубаху – и заправь ее в штаны! – приказала Делла, словно ему было по-прежнему десять лет.
   Такер достал рубашку из гамака и набросил ее на ходу. Пока он огибал главный подъезд с десятью дорическими колоннами, которые поддерживали террасу на втором этаже, огражденную вычурной железной решеткой, хлопковая рубашка уже прилипла к вспотевшей спине.
   Сложившись пополам, Такер влез в свой «Порше», который совершенно импульсивно купил полгода назад и который пока ему не надоел. Взвесив в уме преимущества езды с кондиционером или с откинутым верхом, когда ветер бьет в лицо, он принял решение в пользу последнего.
   Такер мало что делал быстро, но одним из исключений была автомобильная езда. Гравий так и брызнул из-под колес, когда он ударил по сцеплению и рванул по длинной, закругляющейся подъездной аллее. Он объехал клумбу, на которой мать всегда сажала пионы, гибискус и ярко-красную герань. По обе стороны аллеи росли старые магнолии, и сейчас от них шел густой и сладкий аромат. Он промчался мимо белой гранитной плиты, где когда-то прапрапрадядюшку Тайрона сбросила на землю норовистая лошадь, и он сломал свою шестнадцатилетнюю шею.
   Плиту установили на этом месте в память о сыне убитые горем родители. Она служила также напоминанием, что если бы Тайрон не вздумал испытать свою лихость наездника на кобыле с дурным характером и его упрямая шея осталась цела, то младший брат Тайрона, прапрапрадедушка Такера, не унаследовал бы «Сладкие Воды» и не передал усадьбу потомкам. И тогда Такер жил бы в многоквартирном доме в Джексоне. Проезжая мимо печальной каменной плиты, он всякий раз недоумевал, жалеть ему о том, что здесь произошло, или благодарить судьбу.
   Дальше, дальше – в широкие ворота и на вымощенную булыжником площадку, где пахнет дегтем, растопившимся на солнце; мимо стоячих вод заводи за стеной деревьев. А деревья, благоухающие под жаркими лучами, уже в пышной летней зелени, хотя лето началось всего неделю назад. Однако дельта Миссисипи живет по собственному календарю.
   Такер потянулся за темными очками, ловко надел их, наугад выхватил кассету и сунул в щель магнитофона. Он был большим поклонником музыки пятидесятых, поэтому все его записи кончались 1962 годом. Оказалось, это Джерри Ли Льюис: насквозь пропитанный виски голос и отчаянная фортепианная дробь возвестили, что весь мир сотрясается в «шейке».
   Когда спидометр показал восемьдесят, Такер присоединил к Льюису свой собственный великолепный тенор, а пальцами стал отбивать дробь по рулю, словно по клавишам рояля.
   На взгорке ему пришлось резко подать влево, чтобы не врезаться в зад чистенькому «БМВ». Он приветственно погудел, проскользнув чуть не впритирку мимо серебристого фендера. Скорости Такер не сбавил, но отметил про себя, что «бимер» явно собирается поворачивать к дому Эдит Макнейр.
   Джерри Ли начал своим хриплым голосом «Не дышу», и Такер подумал о Мисс Эдит, которая скончалась примерно два месяца назад. Это было как раз в то время, когда у Призрачной Лощины, в воде, было найдено изувеченное мертвое тело…
   Он тогда в составе поисковой группы разыскивал Фрэнси Элис Логэн, пропавшую два дня назад. Такер плотно сжал челюсти, вспоминая, каково это было – брести по заводи с «риджером» в руках, надеясь не отстрелить собственную ногу или не наткнуться на тело.
   Но они наткнулись… Это выпало на долю им с Берком Трусдэйлом.
   Тяжело было вспоминать, что́ вода и рыбы сделали с хохотушкой Фрэнси, хорошенькой рыжей девушкой, с которой он немного флиртовал, раза два встречался и даже подумывал, не переспать ли с ней.
   Такер почувствовал, что у него свело желудок, и запустил Джерри Ли на полную мощность. Он не станет думать о Фрэнси. Он будет вспоминать о Мисс Эдит, это приятнее. Она дожила почти до девяноста и спокойно умерла во сне.
   Такер не мог вспомнить, почему эту старую женщину все называли Мисс Эдит: ведь она была замужем и имела детей. Правда, в последние годы никто из них не жил с ней. Свой дом, опрятный двухэтажный особнячок, построенный во время Реконструкции, она оставила какому-то родственнику-янки.
   А так как Такер не знал никого на пятьдесят миль вокруг, кто владел бы «БМВ», он заключил, что это тот самый янки приехал взглянуть на свое наследство.
   Он решительно отбросил мысль о северном вторжении на территорию Юга, вынул сигарету, отломил кончик длиной с ноготь большого пальца и закурил.

   А в это время у поворота к дому Эдит Макнейр Кэролайн Уэверли сидела, вцепившись в руль, и ждала, пока сердце перестанет бешено стучать в груди.
   «Идиот! Сумасшедший ублюдок! Безмозглый выскочка!»
   Она заставила себя снять дрожащую ногу с тормоза и дала газ. Автомобиль свернул на узкую, заросшую травой дорогу.
   «Всего каких-то несколько дюймов», – подумала она. Еще бы чуть-чуть – и он бы врезался в нее. И он еще имел наглость ей просигналить! Да, жаль, что он не остановился. О, как бы Кэролайн хотела, чтобы этот проклятый выскочка остановился… Она бы высказала полоумному самоубийце все, что о нем думает! И, дав выход негодованию, наверняка почувствовала бы себя лучше. С некоторых пор Кэролайн чертовски хорошо научилась выражать свои чувства: доктор Паламо сказал, что это совершенно необходимо. Он считал, что и ее язва, и головные боли – прямое следствие того, что она всегда свои чувства подавляла. И, конечно, хронического переутомления.
   Ну, да ладно, она кое-что предпримет на этот счет. Она устроит себе приятные, спокойные каникулы в этом маленьком городишке штата Миссисипи. И через несколько месяцев – если, конечно, не умрет от зверской жары, – будет полностью готова к осеннему турне!
   А что касается подавления чувств, она с этим завязала. Ее последняя, безобразная стычка с Луисом, не сдерживаемая никакими рамками, принесла такое освобождение, что ей почти захотелось вернуться в Балтимор и повторить эту сцену.
   Но Луис – со всем своим остроумием и блестящим талантом – решительно принадлежал прошлому. Он остался позади. А будущее, по крайней мере, пока она не успокоила нервы и не укрепила здоровье, не представляло для Кэролайн особого интереса. Впервые в жизни Кэролайн Уэверли, беззаветно преданная своему делу скрипачка и эмоционально зависимый человек, собиралась жить только милым, славным настоящим!
   Здесь, в Инносенсе, после долгих странствий она хочет устроить себе дом. По собственному вкусу. И никакой больше уклончивости в решениях насущных проблем. Никакой голубиной покорности в исполнении воли матери, никаких попыток всегда соответствовать ее ожиданиям, быть отражением чужих надежд.
   Теперь она обоснуется здесь и возьмет все в собственные руки. Потому что она твердо решила к концу лета узнать наконец, что же представляет собой на самом деле Кэролайн Уэверли.
   Немного ободренная этой радужной перспективой, она снова взялась за руль и повела машину по дорожке.
   У Кэролайн сохранялось смутное воспоминание, как она бегала по этой дорожке в детстве, когда гостила у дедушки с бабушкой. Конечно, недолго: мать прилагала все усилия, чтобы оборвать корни, связывавшие дочь с провинцией. Но Кэролайн запомнила дедушку. Он был высокий, широкоплечий, краснолицый. Однажды тихим летним утром он взял ее с собой на рыбалку. Кэролайн прекрасно помнила, как ей не хотелось насаживать червяка на крючок: ведь он был живой. Но дед убедил внучку, что червяк просто жаждет поймать на себя большую толстую рыбу.
   Она помнила, как замерло сердце, когда леска вдруг дернулась, и чувство радости и удовлетворения, когда они с дедушкой несли домой двух увесистых сомиков.
   Бабушка, тонкая и гибкая, как проволока, с седыми волосами стального цвета, поджарила улов в глубокой чугунной сковороде. И хотя мать отказалась даже попробовать, Кэролайн, худенькая шестилетка с высоким лбом, тонкими пальчиками и большими зелеными глазами, с жадностью набросилась на рыбу.
   Когда впереди показался дом, Кэролайн улыбнулась. Краска на ставнях кое-где пооблетела, трава газона доросла ей до щиколотки, но все же это был по-прежнему элегантный двухэтажный особняк с козырьком над крыльцом, на ступеньках которого она когда-то любила сидеть, и каменной трубой, слегка наклонившейся влево.
   Кэролайн почувствовала, как у нее защипало глаза, и сморгнула слезы. Глупо грустить! Бабушка и дедушка жили долго и радовались жизни. И еще глупее – чувствовать себя виноватой. Когда два года назад умер дед, Кэролайн была на гастролях в Мадриде, концертное турне только началось, и она погибала под бременем обстоятельств. У нее не было никакой возможности успеть к похоронам.
   И потом она пыталась, искренно пыталась переманить бабушку в город, куда Кэролайн могла бы прилетать на несколько дней между двумя турне, чтобы повидаться.
   Но Эдит не согласилась. Она просто рассмеялась в ответ на предложение оставить дом, в который вошла юной новобрачной семьдесят с лишним лет назад, где родила и вырастила детей; дом, в котором она прожила всю жизнь.
   А когда бабушка умерла, Кэролайн лежала в госпитале в Торонто, выздоравливая от крайнего нервного истощения. Она узнала о смерти бабушки только через неделю после похорон.
   Так что глупо было испытывать чувство вины!
   И все-таки, сидя в машине с включенным кондиционером, благодаря чему лицо овевал нежный прохладный ветерок, она словно растворилась в наплыве чувств.
   – Простите, – громко сказала Кэролайн, обращаясь к ду́хам. – Я так жалею, что меня здесь тогда не было. Что меня здесь не было никогда…
   Она вздохнула и провела ладонью по стриженым волосам цвета светлого меда. Не годится вот так сидеть в машине и сетовать. Надо внести в дом вещи, осмотреть его и вообще начать осваивать свое новое жилье. Теперь этот дом принадлежит ей, и она собирается остаться здесь надолго!
   Кэролайн открыла дверцу машины, и знойный воздух сразу ворвался в легкие, вышибая из них кислород. Задыхаясь, она взяла с заднего сиденья футляр со скрипкой, тяжелую коробку с нотами и, пока донесла все это до порога, совсем выбилась из сил.
   Пришлось совершить еще три похода к машине и обратно: чемоданы с одеждой, две сумки с бакалеей, которую она купила по дороге в маленьком супермаркете за тридцать миль от Инносенса, и, наконец, видеомагнитофон.
   Выстроив на крыльце все свое имущество, Кэролайн достала ключи. На каждом висела бирка с указателем: «входная дверь», «черный ход», «подвал», «сейф», автомобиль «Форд»-пикап. Связка мелодично зазвенела, пока Кэролайн разыскивала ключ от входа.
   Дверь скрипнула, как скрипят все старые двери, и Кэролайн увидела тонкий покров пыли, осевшей на предметах, которыми давно не пользовались.
   Прижав к себе скрипку, которая, во всяком случае, была поважнее любой бакалеи, слегка растерявшись и внезапно ощутив одиночество, она вошла в дом.
   Коридор вел прямо к задней двери, где, как она помнила, должна быть кухня. Слева уходила наверх лестница, круто поворачивая вправо на третьей площадке. Перила из темного, прочного дуба были покрыты тончайшим слоем пыли.
   Под лестницей стоял стол, на нем массивный черный телефон с циферблатом, а рядом – пустая ваза. Кэролайн положила скрипку на стол и принялась за дела.
   Она отнесла продукты в кухню с желтыми стенами и белыми застекленными шкафчиками. В доме было жарко, словно в духовке, и Кэролайн все убрала в холодильник, с облегчением убедившись, что он блестит чистотой.
   Ей сообщили, что после похорон бабушки какая-то женщина приходила сюда наводить порядок, и Кэролайн убедилась, что на дружескую помощь соседей можно положиться. Несмотря на двухмесячный слой пыли и фестоны паутины в углах, в воздухе еще витал слабый запах лизоля.
   Кэролайн медленно вернулась в холл, стуча каблуками по прочному деревянному паркету, заглянула в гостиную с ромбовидными диванными подушками и большим телевизором на вертящейся подставке в углу. Телевизор производил впечатление антикварного предмета, на обоях красовались розы размером с капустный кочан. Смутные очертания сборной мебели вырисовывались под пыльными чехлами. Потом Кэролайн проследовала в небольшой кабинет – «берлогу» дедушки со стойкой для ружей, ящичками для пистолетов и массивным креслом с вытертыми подлокотниками.
   Кэролайн могла бы стоять здесь очень долго, вспоминая, как дедушка позволял ей иногда разглядывать эти ружья, но нужно было подниматься наверх, чтобы выбрать себе комнату.
   Кэролайн остановила свой выбор на спальне бабушки и дедушки не столько из сентиментальных, сколько из практических соображений. Тяжелая, с четырьмя столбиками, резная кровать и тончайшее кружевное покрывало, которое можно протянуть через обручальное кольцо, казалось, обещали безмятежный сон. Комод из кедрового дерева у изножья кровати мог стать прекрасным вместилищем ее маленьких тайн. Веночки из крошечных фиалок и розочек на обоях действовали успокоительно.
   Кэролайн занесла в спальню чемоданы, снова спустилась вниз и через узкую стеклянную дверь вышла на высокое заднее крыльцо. Отсюда видны были розы, посаженные бабушкой, и многолетние цветы, отважно сражающиеся с сорняками. Из-за стены вечнозеленых дубов, поросших исландским мхом, доносился плеск воды о камни, а в отдалении, сквозь знойное марево, она видела широкую коричневую ленту. Это была могучая Миссисипи.
   Перекликались птицы – дрозды и воробьи, вороны и жаворонки; их голоса сливались в радостную симфонию. Иногда Кэролайн слышала гортанный зов дикого индюка.
   Кэролайн обернулась и в стеклянной двери, как в зеркале, увидела свое отражение. Хорошо сложенная женщина, пожалуй, чуть более худая, чем следует, с утонченными, изящными кистями рук и тенью под глазами…
   На мгновение все исчезло: прекрасный вид, ароматы, звуки. Она снова очутилась в комнате матери, где едва слышно тикали позолоченные часы и пахло духами «Шанель». Очень скоро они с матерью отбудут в ее первое турне.
   – Мы рассчитываем, Кэролайн, что ты сыграешь лучше всех.
   Голос матери – тихий, четкий и не допускающий возражений.
   – Ты ведь понимаешь, что ни к чему другому не стоит и стремиться?
   Кэролайн нервно поджимает большие пальцы в модных лакированных туфельках. Ей всего пять.
   – Да, мэм.
   Теперь она в гостиной. Руки у Кэролайн болят после двухчасовой практики, а за окном так ярко сияет золотое солнце! Она видит на ветке дерущихся воробьев, хихикает и перестает играть.
   – Кэролайн! – доносится с лестницы властный голос матери. – Тебе еще целый час заниматься. Каким образом ты думаешь подготовиться к турне при такой недисциплинированности? Начни сначала.
   – Извини.
   Вздыхая, Кэролайн снова поднимает скрипку к плечу. Двенадцатилетней девочке инструмент кажется тяжелым, как свинец.
   Вот она за сценой, старается успокоиться, но нервы ее на пределе. Сейчас начнется концерт. А она уже так устала от бесконечных репетиций, подготовок, поездок! Сколько лет уже она ворочает эти жернова? Да и было ли ей когда-нибудь восемнадцать, двадцать лет?..
   – Кэролайн, ради бога, наложи побольше румян. Ты бледна как смерть.
   Снова этот нетерпеливый, словно забивающий гвозди голос. Жесткие, твердые пальцы берут ее за подбородок.
   – Ну почему ты не можешь хотя бы сделать вид, что заинтересована в этом концерте? Разве ты не знаешь, как много мы с твоим отцом работали, чтобы ты достигла своего теперешнего уровня? Сколь многим мы пожертвовали ради этого? А у тебя за десять минут до выступления такой отсутствующий, вялый вид!
   – Извини.
   Она всегда и постоянно извинялась.
   Даже в госпитале – больная, измученная, пристыженная, распростертая на кровати…
   – Как ты могла так расклеиться? Как ты посмела отменить концерт?
   Над Кэролайн нависает разъяренное лицо матери.
   – Я не могу сейчас играть. Извини…
   – «Извини»! Что толку от твоих извинений? Ты губишь свою карьеру, ты ставишь Луиса в неудобное положение, ведешь себя непростительно! Не удивлюсь, если он разорвет вашу помолвку, а не только твой ангажемент. Что ты будешь делать, если он прекратит с тобой все профессиональные отношения?
   – Как же ты не понимаешь, мама? – слабо возражает Кэролайн. – Он был с другой! Как раз перед тем, как подняли занавес, я видела его – в гардеробной. Он был там с другой…
   – Глупости! А если это и так, то тебе некого винить, кроме себя самой. Как ты ведешь себя последнее время? Ходишь бледная, словно привидение, отменяешь интервью, отказываешься от приемов и вечеринок… И это после всего, что я для тебя сделала! Вот как ты платишь свои долги? И в какое ужасное положение ты меня поставила! Уже поползли разные слухи: ведь людям только дай повод посплетничать. Что я скажу журналистам?
   – Не знаю…
   Ей становится легче, когда она закрывает глаза, чтобы ничего не видеть и обо всем забыть.
   – Извини. Я просто не могу больше так жить.
   «Действительно, не могу», – подумала Кэролайн, открывая глаза. Она не может и не хочет жить так, как от нее требуется. И никогда не будет! Может быть, она в самом деле эгоистична, неблагодарна, избалована – все эти злобные эпитеты мать швырнула ей в лицо. Но какое это имеет значение теперь? Важно только одно: она приехала сюда. К себе домой!
   А за десять миль от ее дома Такер Лонгстрит ворвался на машине в самое сердце Инносенса, взметая пыль и едва не доведя до инфаркта толстого пса Джеда Ларссона Зануду. Собака мирно дремала на бетонной плите под полосатой маркизой бакалейного магазина. Приоткрыв один глаз, она вдруг увидела летящий прямо на нее блестящий красный автомобиль, который внезапно остановился за несколько дюймов от собачьего носа.
   Взвизгнув, Зануда отпрыгнул на безопасное расстояние. Такер усмехнулся и свистнул псу, подзывая его к себе, но тот и не подумал остановиться. Зануда так ненавидел это блестящее красное чудовище, что даже никогда не пытался помочиться на его колеса.
   Такер сунул ключи в карман. Он был полон решимости как можно скорее купить рис, кока-колу и туалетную воду. А потом рвануть обратно и снова залечь в гамаке, где и должен находиться знающий себе цену мужчина в такое жаркое послеполуденное время. Но тут он усмотрел перед кафе «Болтай, но жуй» автомобиль сестры, и ему сразу показалось, что от быстрой езды у него пересохло в горле и недурно бы опрокинуть стаканчик холодного лимонада. А может, и проглотить кусок пирога с черникой или мороженое.
   Позднее он будет долго сожалеть, что позволил себе это маленькое отклонение от прямой дороги…
   Кафе «Болтай, но жуй» принадлежало Лонгстритам – точно так же, как прачечная-автомат «Стирай и суши», магазинчик «Корма и зерно», оружейный клуб «Друг охотника» и еще с десяток заведений, сдаваемых в аренду. Лонгстриты были достаточно умны, а может, причиной тому была их лень, чтобы не нанимать менеджеров для управления этим видом собственности. Хотя Дуэйн и не питал большого интереса к домам, сдаваемым в аренду, первого числа каждого месяца он исправно собирал арендную плату, выслушивал просьбы об отсрочке и составлял список необходимых ремонтных работ.
   Ну, а бухгалтерские книги вел Такер, нравилось ему это или нет. Однажды, когда он по легкомыслию запустил дела, учет взяла на себя Джози и настолько все запутала со своим королевским высокомерием, что Такеру понадобилось несколько дней для наведения порядка.
   Вообще-то, он не слишком возражал против этой обузы. Бухгалтерский учет – довольно удобное занятие, к которому всегда можно обратиться в вечерней прохладе с бокалом охлажденного напитка под рукой. У него была хорошая память на цифры, так что этот вид деятельности не составлял для него труда.
   Кафе «Болтай, но жуй» пользовалось особой благосклонностью Такера: здесь всегда царила непринужденная, домашняя атмосфера. Зал украшали большие окна-витрины, сплошь залепленные объявлениями о распродажах, аукционах и школьных спектаклях. Отсеки со столиками были отделаны красным винилом, которым Такер всего полгода назад заменил прежнюю коричневую, потертую и замызганную обивку. Впрочем, красный цвет уже начал выцветать в оранжевый.
   В течение нескольких лет посетители вырезали на ламинированной поверхности столиков различные послания. Такова уж была традиция «Болтай, но жуй». Наибольшей популярностью пользовались инициалы, а также изображения сердец и некоторых других органов. Но время от времени кого-то осеняло вдохновение, и тогда появлялись изречения, вроде: «Эй, привет!» или «Держи хвост морковкой!». А однажды какой-то человеконенавистник пожелал: «Обожрись дерьмом и лопни».
   Эйрлин Ренфрю, хозяйка заведения, была до того расстроена этим пожеланием, что Такеру пришлось одолжить электродрель в соседней лавке метизов и уничтожить оскорбительные слова.
   В каждом отсеке был свой музыкальный автомат-проигрыватель. Достаточно опустить в щель монету, нажать кнопку и выбрать нужную запись. Эйрлин любила музыку в стиле «кантри», и поэтому музыкальные машины ее тоже предпочитали. Но Такер ухитрился контрабандой протащить несколько записей рока пятидесятых годов.
   У большой стойки расположилась дюжина высоких стульев, обитых тем же выцветающим красным винилом. Под стеклом в фигурной рамке висел прейскурант с перечислением сегодняшней выпечки, и взгляд Такера по-детски восторженно выхватил из списка черничный пирог.
   Обмениваясь на ходу приветствиями с немногочисленными посетителями, Такер пробрался сквозь сигаретный дым к стойке, возле которой восседала его сестра. Глубоко поглощенная обсуждением чего-то с Эйрлин, Джози рассеянно потрепала брата по щеке и продолжала разговаривать с приятельницей:
   – И я ей сказала: «Джастин, если ты собираешься замуж за человека вроде Уилла Шайвера, тебе в интересах семейного счастья необходимо купить замок на его ширинку и быть уверенной, что у тебя в руках единственный ключ. Он, конечно, раз-другой обмочится, но больше ничего не сумеет!»
   Эйрлин одобрительно хихикнула и вытерла со стойки несколько влажных кругов.
   – Но почему она обязательно хочет выйти замуж за этого бездельника Уилла – не понимаю.
   – Детка, да он в постели настоящий тигр! – Джози хитро подмигнула. – Ну, во всяком случае, так говорят… Рада тебя видеть, Такер.
   Джози повернулась к брату, смачно поцеловала в щеку и замахала перед его лицом растопыренными пальцами.
   – А я только что сделала маникюр. Цвет называется «убийственный красный». Как тебе нравится?
   Такер с чувством долга внимательно оглядел ее пурпурные ногти:
   – Такое впечатление, словно ты только что выцарапала кому-то глаза. Эйрлин, дай-ка мне лимонаду и кусок черничного пирога со взбитыми ванильными сливками.
   По-видимому, вполне довольная оценкой ее ногтей, Джози пробежала пальцами по своей искусно уложенной копне черных волос.
   – А мои, наверное, с удовольствием бы выцарапала Джастин. – Усмехнувшись, Джози взяла стаканчик диетической колы и прильнула к соломинке. – Она тоже была в салоне красоты: закрашивала перекисью корни. И совала всем под нос руку, чтобы каждый мог полюбоваться стекляшкой, которую она называет бриллиантом. Уилл, наверное, выиграл его на ярмарке в тире, стреляя по бутылкам.
   В золотистых глазах Такера промелькнула насмешливая искорка.
   – Ревнуешь, Джози?
   Джози на секунду напряглась, выпятив нижнюю губу, но затем, просветлев лицом, закинула голову и рассмеялась:
   – Ну, если бы я захотела, он был бы мой. Да только, когда он не в постели, с ним можно от скуки умереть.
   Она помешала остаток колы соломинкой и бросила быстрый игривый взгляд на двух юнцов, расположившихся в одном из отсеков. Они сразу запыхтели и встрепенулись над своими банками пива.
   – Что и говорить, мы оба с тобой несем это бремя, Тэк. Перед нами не может устоять никто из противоположного пола!
   Улыбнувшись Эйрлин, Такер набросился на пирог:
   – Да, Джози, это наш крест.
   Джози забарабанила свеженакрашенными ногтями по стойке, с удовольствием прислушиваясь к постукиванию. Она чувствовала, что беспокойство, которое заставило ее дважды за пять лет выйти замуж и развестись, снова нарастает, и это продолжается уже несколько недель. «Пора в путь», – подумала Джози. Несколько месяцев жизни в Инносенсе всякий раз вызывало у нее непреодолимую жажду развлечений и охоту к перемене мест. Впрочем, те месяцы, которые она проводила где-нибудь еще, заставляли ее тосковать по бесцельному умиротворенному существованию в родном городке.
   Кто-то сунул четвертак в автомат, и Рэнди Трэвис заныл о превратностях несчастной любви. Джози забарабанила в такт, глядя исподлобья, как Такер налегает на черничный пирог и мороженое.
   – Не представляю, как ты можешь есть такие вещи в середине дня!
   Такер пожал плечами.
   – Очень просто: разеваю рот и глотаю.
   – И не прибавляешь в весе ни унции. Я же должна считать каждый кусочек, иначе мои бедра станут шире, чем у Мэйми Гэнтри.
   Джози засунула палец в сливки на пироге Такера и облизала его.
   – А что ты вообще делаешь в городе в такое время?
   – Исполняю поручения Деллы. Кстати, по дороге видел автомобиль, свернувший к дому Макнейров.
   – Гмм-м.
   Джози, возможно, обратила бы больше внимания на эту новость, но в кафе вошел Берк Трусдэйл. Джози моментально выпрямилась, скрестила длинные, гладкие ноги и приветствовала его медовой улыбкой:
   – Привет, Берк.
   – Привет, Джози.
   Берк подошел и ткнул Такера в спину.
   – Что это вы здесь поделываете?
   – Да просто время убиваем, – ответила Джози.
   Берк был ростом не меньше шести футов, мускулистый и мощный, как студебекер, с квадратной челюстью и добрыми щенячьими глазами, что несколько смягчало общее впечатление. Хотя по возрасту он был ровесником Дуэйна, но дружил больше с Такером. А кроме того, Берк был одним из тех немногих мужчин, без которых Джози вынуждена была обходиться.
   Берк присел на высокий стул, позвякивая тяжелым кольцом с ключами. Повязка шерифа на его руке выцвела от солнечных лучей.
   – Слишком жарко сейчас вообще чем-то заниматься, – Берк благодарно улыбнулся Эйрлин, поставившей перед ним чай со льдом, и опорожнил стакан единым духом. – Родственница Мисс Эдит въехала в ее дом, – объяснил он, поставив стакан. – Это мисс Кэролайн Уэверли, известная музыкантша из Филадельфии. – Эйрлин снова заполнила стакан, и на этот раз Берк выпил охлажденный чай медленно, смакуя. – Она звонила, просила включить телефон и электричество.
   – А надолго она приехала? – спросила Эйрлин, у которой всегда были ушки на макушке от неистребимого любопытства. Между прочим, она считала, что хозяйка «Болтай, но жуй» не только имеет право, но просто обязана все знать.
   – Этого я не знаю. Мисс Эдит не очень-то много рассказывала о своей родне, но я слышал, что у нее есть родственница, которая разъезжает с оркестром по всему миру.
   – Наверное, ей хорошо за это платят, – заметил Такер. – Я видел полчаса назад, как она поворачивала к дому. У нее новенький, с иголочки, «БМВ».
   Берк подождал, пока Эйрлин не отойдет.
   – Тэк, мне нужно переговорить с тобой насчет Дуэйна.
   Такер немедленно напрягся, хотя выражение лица оставалось лениво-дружелюбным.
   – А в чем дело?
   – Вчера вечером он снова напился и устроил у Макгриди небольшой погром. Я засадил его на ночь в каталажку.
   Теперь выражение лица Такера изменилось: глаза потемнели, губы сурово сжались.
   – Ты его в чем-нибудь обвиняешь?
   – Да ладно тебе, Тэк, – Берк обиженно нахмурился. – Он учинил дикий скандал и был слишком пьян, чтобы сесть за руль. Я решил, что ему надо где-нибудь проспаться. Вспомни: когда неделю назад я его, мертвецки пьяного, отвез домой, мисс Делла чуть не спятила.
   – Пожалуй, ты прав. – Такер немного успокоился: все-таки Берк был настоящим другом. – А где сейчас Дуэйн?
   – В тюрьме, приходит в себя с похмелья. Я подумал, что раз уж ты здесь, то сам сможешь отвезти его домой. А его машину мы перешлем позднее.
   – Буду тебе обязан.
   Под внешним спокойствием Такер скрывал серьезную озабоченность. Дуэйн пьянствовал и дебоширил уже две недели подряд, а выход из этого состояния у него всегда бывал долгим и мучительным.
   Такер встал и вынул бумажник. В этот момент дверь распахнулась и так громко стукнула, что стаканы на полках задребезжали. Он оглянулся и увидел Эдду Лу Хэттингер. И понял, что бури не миновать.
   – Ах ты, ползучий гад, ублюдок! – заорала она с порога и двинулась прямо на Такера. Если бы Трусдэйл не сохранил быстроту реакции, которая принесла ему славу «звезды» в средней школе, то Такеру свернули бы нос набок.
   – Эй, эй… – растерянно бормотал Берк, потому что Эдда Лу царапалась, как дикая кошка.
   – Ты что же, решил отделаться от меня?
   – Эдда Лу… – Такер по опыту знал, что надо говорить тихо и проникновенно. – Успокойся. Дыши глубже. Ты только себе же и навредишь.
   Эдда Лу оскалила мелкие зубы.
   – Я сейчас тебе врежу, развратный хорек!
   Берк решил, что пора напомнить ей, кто здесь шериф.
   – Девушка, возьми себя в руки, или мне придется отправить тебя в тюрьму. И, думаю, твоему папаше это очень не понравится.
   Эдда Лу бросила на него злобный взгляд и прошипела:
   – Отпусти меня, я пальцем не трону этого сукина сына.
   Берк ослабил объятие, она вырвалась и встряхнулась.
   – Если ты хочешь поговорить со мной… – начал Такер.
   – Да, мы поговорим, будь спокоен! Здесь и сейчас.
   Эдда Лу заняла выигрышную позицию: встала так, чтобы посетителям, пялившим на нее глаза или, наоборот, притворно отводившим их, было все видно и слышно. Цветные пластмассовые браслеты пощелкивали у нее на руках, лицо и шея блестели от пота.
   – Вы все слышите, да? Я имею кое-что сказать этому мистеру-ходоку Лонгстриту!
   – Эдда Лу… – Такер улучил момент и тронул ее за руку, но она резко отбросила его руку.
   – Да-да, я все тебе выложу сполна. Ты говорил, что любишь меня, а сам…
   – Никогда я тебе такого не говорил!
   И в этом Такер мог быть совершенно уверен: даже сгорая в пламени страсти, он всегда был очень осторожен в словах.
   – Но ты давал мне это понять! – Эдда Лу неожиданно заплакала, слезы смешались с потом на ее лице, и тушь расползлась синими разводами под глазами. – Ты влез в мою постель. Ты говорил, что я такая женщина, которую ты всегда хотел. Ты говорил… Ты говорил, что мы поженимся!
   – О, нет! – Такер редко раздражался, но ей все-таки удалось задеть его за живое. – Ты все это выдумала, Эдда Лу. У тебя, оказывается, слишком богатое воображение.
   – А что должна думать девушка, когда ее обхаживают, носят цветы и разное иностранное вино? Ты говорил, что никто еще тебе так не нравился.
   – И ты действительно мне нравилась.
   Такер говорил правду, хотя сейчас ему самому было трудно в это поверить.
   – Да тебе сроду никто не нравился, кроме самого себя, Такер Лонгстрит! Но напрасно ты думаешь, что тебе удастся так легко от меня отделаться.
   Эдда Лу не собиралась отступать – особенно теперь, когда она уже успела намекнуть всем подругам, что дело идет к свадьбе. Она даже ездила в Гринвилл и присматривала себе свадебное платье. Она знала – знала наверняка, – что полгорода перешептывается о приближающемся событии.
   – Я беременна! – выкрикнула она в последней отчаянной надежде и с удовлетворением отметила, как зашептались посетители, а Такер побледнел.
   – Что ты сказала?!
   На губах ее зазмеилась жестокая, беспощадная улыбка.
   – Ты меня прекрасно слышал, Тэк. И лучше пораскинь мозгами, что тебе теперь надо делать.
   Вздернув подбородок, она круто повернулась на каблуках и вышла, громко хлопнув дверью. Такер застыл на месте, лишившись дара речи.
   – У-упс… – Джози ухмыльнулась при виде потрясенных завсегдатаев, но рука ее скользнула вниз, нашла руку брата и крепко сжала. – Ставлю десять баксов за то, что она врет.
   – Что?
   Все еще ошеломленный, Такер уставился на сестру.
   – Да я уверена, что она беременна не больше, чем ты сам! Разве ты не знаешь, что это старая, как мир, женская уловка, Такер? Не дай ей схватить тебя за хвост.
   Ему требовалось все обдумать, а для этого надо было остаться одному.
   – Послушай, ты не могла бы забрать Дуэйна из тюрьмы? И захвати припасы для Деллы.
   – А почему бы нам вместе…
   Но он уже уходил прочь.
   «Ну и дела! – подумала Джози. – Он ведь даже не сказал, что Делла велела купить».

Глава 2

   Дуэйн Лонгстрит сидел на жесткой, как камень, железной койке в камере одной из двух городских тюрем и стонал, словно раненый пес. Он проглотил уже три таблетки аспирина, однако они пока не подействовали, и ему казалось, что тысяча пил, жужжа, вгрызается ему в мозг.
   Он убрал ладони со лба, чтобы хлебнуть кофе, который оставил для него Берк, а затем снова обхватил голову, опасаясь, что она сейчас упадет с плеч.
   Как всегда, только проснувшись после загула, Дуэйн презирал себя. Ему противно было думать, что он снова случайно угодил в ту же самую отвратительную западню.
   Он жалел не о том, что пьет. Нет, Дуэйну нравилось пить. Он любил вкус первого жгучего глотка виски на языке, любил ощущать, как оно скользит в горло, устремляется в желудок и ласкает его. Это было похоже на долгий, медленный поцелуй хорошенькой женщины. Он любил бодрящую горячую волну, бьющую в голову после второй порции.
   Да, он чертовски любил все это и, в принципе, ничего не имел против опьянения. А после того, как опрокинешь пятый-шестой стаканчик, время течет широким потоком и уносит тебя вдаль. Все вокруг кажется таким чудесным и смешным! В эти минуты забываешь, что жизнь дала тебе под дых, что ты навсегда потерял жену и двух ребятишек, которых, правда, не очень-то хотел заполучить с самого начала. Но теперь они живут с каким-то паршивым торговцем обувью, а ты навеки застрял в тухлом городишке, потому что тебе больше некуда податься.
   Да, он очень любил легкое, прекрасное время забвения, и ему было все равно, что за этим последует. А следует всегда одно и то же: рука сама собой тянется к бутылке, теряешь способность чувствовать вкус и только способен глотать и глотать, пока виски перед тобой на столе…
   Вот это Дуэйну уже не нравилось. А еще ему не нравилось, что питье делает его агрессивным и он начинает нарываться на драку, на любую драку. Бог свидетель, он не такой плохой и злой человек, каким был его отец. Но иногда виски превращало его в Бо, и Дуэйн очень об этом сожалел.
   Самое паршивое – временами он не мог припомнить, устроил дебош после выпивки или тихо-мирно отключился. Когда же он дурил, то, как правило, просыпался утром в тюремной камере в сильном похмелье.
   Медленно, опасаясь, что неосторожное движение сразу превратит гудение в голове в злобное жужжание раздраженных пчел, Дуэйн поднялся. Солнечные лучи, вливаясь в зарешеченное окно, едва его не ослепили. Он загородил глаза ладонью и стал выбираться из камеры: Берк никогда его не запирал.
   Шатаясь, Дуэйн прошел в уборную, и из него вылился галлон виски «Дикий индюк», профильтрованный почками. Ужасно тоскуя по собственной мягкой постели, он плескал себе в лицо холодной водой, пока не перестало саднить в глазах.
   Дуэйн тихо присвистнул, когда в коридоре громко хлопнула дверь, и слегка застонал, услышав жизнерадостный голос Джози:
   – Дуэйн! Ты здесь? Это твоя любимая сестренка явилась забрать тебя отсюда.
   Когда он показался на пороге, держась за дверь и проседая в коленках, Джози вздернула свои аккуратно выщипанные брови.
   – Ничего себе! Ты выглядишь, словно три драные кошки, вместе взятые. Интересно, как ты ухитряешься что-нибудь видеть сквозь такие налитые кровью призмы?
   – Послушай, я… – Дуэйн кашлянул, чтобы прочистить горло. – Я опять разбил машину?
   – Об этом мне ничего не известно. Ну а теперь ты поедешь с малюткой Джози.
   Она подошла, взяла его за руку, но, когда Дуэйн повернулся к ней, стремительно отступила.
   – Боже милосердный! Скольких ты уже убил таким перегаром? – Поцокав языком, Джози вытащила из сумочки коробку леденцов «Тик-так». – Вот, детка, пожуй. Иначе я упаду в обморок, если ты опять дохнешь на меня.
   – Делла меня убьет, – мрачно промолвил Дуэйн, когда Джози повела его к двери.
   – Надеюсь. Но, боюсь, когда она узнает, что случилось с Такером, она о тебе позабудет.
   – С Такером? А что такое с Такером? Вот чертовня! – Дуэйн отшатнулся, когда солнце ударило ему в глаза.
   Покачав головой, Джози вытащила из сумки свои темные очки с маленькими искусственными бриллиантиками вокруг линз и подала их брату.
   – Такер в затруднительном положении, потому что Эдда Лу утверждает, будто ждет от него ребенка. Ну, мы еще посмотрим, так это или нет!
   – Христос всемогущий! – На краткое мгновенье собственные невзгоды показались Дуэйну не стоящими внимания. – Тэк обрюхатил Эдду Лу?
   Джози открыла дверцу салона своей машины и помогла Дуэйну втиснуться.
   – Да, и она объявила об этом во всеуслышание в «Болтай, но жуй». Так что теперь все жители города будут с интересом ждать, когда у нее вырастет брюхо.
   – Только этого нам не хватало…
   – Вот что я тебе скажу, – Джози завела машину и аккуратно тронулась с места. – Обрюхатил он ее или нет, но пусть дважды подумает, прежде чем введет эту кобылу в наш дом!
   Дуэйн, конечно, согласился бы с ней всей душой, если бы ему не надо было поддерживать голову обеими руками.

   Такер предусмотрительно решил не возвращаться сразу домой: Делла незамедлительно устроит ему выволочку. Ему нужно было немного побыть одному, а как только въедешь в ворота усадьбы, об одиночестве нечего и мечтать.
   Повинуясь внезапному порыву, Такер резко свернул на боковую дорогу, не доехав до дома почти целую милю. Оставив машину на поросшей травой обочине, он пошел к деревьям. Под зеленой листвой, рядом с влажным мхом парализующая все члены жара не так свирепствовала. Но ему надо было охладить не столько тело, сколько пылающую голову.
   Там, в кафе, было мгновение, когда его охватила бешеная кровожадная злоба, когда ему захотелось схватить Эдду Лу за горло и задушить, чтобы она заткнулась навсегда.
   Но сейчас его пугало даже не то, что он ощутил минутное удовлетворение от самой мысли об убийстве. Половина ею сказанного было ложью. Но это означало, что вторая половина – правда!
   Такер оттолкнул низко нависшую ветку, нагнулся и стал пробираться к воде через густые заросли. Испуганная его вторжением цапля сложила длинные изящные ноги и скользнула в глубь заводи. Сев на бревно, Такер огляделся, нет ли поблизости змей.
   Очень медленно вынув сигарету и отщипнув мизерный кончик, он зажег ее.
   Такер всегда любил воду. Не светлые озера и не океан, но темноводные пруды, журчание ручьев, постоянный четкий плеск речной волны. Его с детства тянуло к воде. Под предлогом рыбной ловли он любил просто посидеть и подумать, слушая неумолчный стрекот цикад.
   Но тогда его проблемы были детскими, мальчишескими: например, высекут ли его за плохую отметку по географии или как выпросить новый велосипед на Рождество. Позже он приходил сюда, чтобы решить, кого пригласить на танцы в Валентинов день – Арнетту или Кэтрин.
   Но по мере того, как взрослеешь – проблемы усложняются. Он вспомнил, как горевал, когда отец поехал в Джексон на своей машине и разбился насмерть. Однако та горесть не могла идти ни в какое сравнение с тем, что он испытал, когда нашел лежащую в саду на дорожке мать, почти бездыханную. И ни один врач уже не смог починить ее бедное сердце.
   Такер часто приходил тогда к воде в поисках хоть небольшого облегчения. И постепенно, как всегда в этом мире, боль притупилась, чувство утраты поблекло. Только иногда его вдруг неудержимо тянуло выглянуть из окна, и он был почти уверен, что снова увидит, как мама в широкополой соломенной шляпе, перевязанной прозрачным шифоном, срезает увядающие розы…
   Мэдилайн Лонгстрит наверняка не понравилась бы Эдда Лу. Она нашла бы ее грубой, вульгарной и хитрой. И, несомненно, выразила бы свое неодобрение с той утонченно беспощадной вежливостью, которую любая южная леди способна отточить до остроты бритвы.
   А его мать была именно такой, истинно южной, леди.
   Конечно, Эдда Лу отлично сложена: большая грудь, широкие бедра, свежая, словно утренняя роса, кожа, крупный жадный рот. И, видит бог, она доставляла ему наслаждение.
   Но любить он ее не любил и никогда не говорил, что любит. Такер всегда считал недостойной дешевкой заманить женщину в постель обещанием жениться; он и так доставлял ей много радости – и в постели, и вне ее.
   Надо сказать, Такер вовсе не собирался бросать Эдду Лу: он не относился к числу мужчин, которые сразу же перестают ухаживать после того, как задрали женщине юбку. Но как только она намекнула насчет свадьбы, он сразу отступил назад. Сначала он устроил ей охлаждающий чувства тайм-аут, приглашая повеселиться только раз в неделю, и выложил начистоту, что у него совершенно нет намерения связывать себя брачными узами. Но он видел по ее хитроватому взгляду, что Эдда Лу ему не поверила. Вот тогда он разорвал отношения. Она плакала, но вела себя прилично. Теперь Такер понимал, что она не рассталась с надеждой привязать его к себе окончательно.
   Такер также не сомневался, что до нее дошли слухи о его свиданиях с другой. Впрочем, все это уже не имело значения. Если Эдда Лу беременна, он был совершенно уверен, что виноват, несмотря на все меры предосторожности. Именно он. И теперь надо придумать, что в связи с этим предпринять.
   Такер удивлялся, что к нему до сих пор не нагрянул отец Эдды Лу, Остин Хэттингер, с заряженным ружьем. Остин не отличался умением входить в обстоятельства и к тому же никогда не любил Лонгстритов. Вернее сказать, он их ненавидел – с тех самых пор, как Мэдилайн Ларю предпочла Бо Лонгстрита, навсегда положив конец мечтам Остина Хэттингера самому на ней жениться.
   Говорили, что именно тогда Остин и превратился в подлого, жестокого сукиного сына. Все вокруг знали, что он то и дело дубасит жену, а своих пятерых детей воспитывает исключительно подзатыльниками. Самый старший из них, Оу Джей, уже мотал срок в тюрьме Джексона за крупную автомобильную кражу.
   Остин и сам провел немало ночей за решеткой: «рукоприкладство», «рукоприкладство и насилие», «неподобающее поведение, выразившееся в неуважении к Священному писанию и богохульстве». Такер понимал, что это лишь вопрос времени: Остин обязательно явится к нему с заряженным ружьем и своими огромными, как окорока, кулаками. И ему придется с ним встретиться – отвертеться не удастся.
   Точно так же придется взять на себя ответственность по отношению к Эдде Лу. Однако ответственность ответственностью, но черта с два он женится на ней! Она может быть как угодно искусна в постели, но не в состоянии поддерживать мало-мальски спокойный разговор. А кроме того, она неумна, зато хитра и коварна, как лисица. И хотя бы только поэтому он не желает каждое утро лицезреть ее за завтраком всю оставшуюся жизнь.
   Он, конечно, сделает, что возможно и что считает правильным. У него есть деньги, и он этим воспользуется. Это все, что она от него получит.
   Впрочем, может быть, когда первая злость пройдет, он даже полюбит этого ребенка – если не его мать… Всегда лучше ощущать к кому-то приязнь и симпатию, чем испытывать отвратительное чувство ненависти.
   Такер потер лицо руками и от души пожелал, чтобы Эдда Лу исчезла куда-нибудь насовсем. Что за безобразную сцену она устроила в кафе! Выставила его в таком свете, что хуже не бывает. Хуже, чем он есть на самом деле. И если бы только можно было придумать, каким образом, он бы…
   Такер услышал шорох позади и резко обернулся. Если его выследила Эдда Лу, то он готов задать ей как следует!

   Кэролайн свернула с просеки – и подавила крик. В тенистом полумраке у воды, там, где она когда-то удила рыбу с дедушкой, спиной к ней стоял мужчина. Услышав ее шаги, он обернулся, грозно сжал кулаки, и на лице его показалась насмешливая ухмылка, больше похожая на злобный оскал.
   Кэролайн беспомощно оглянулась вокруг в поисках какого-нибудь средства защиты и поняла, что все теперь зависит только от нее самой.
   – Что вы тут делаете?!
   Мужчина в одно мгновение разоружился, словно сбросил с себя рубашку.
   – Просто смотрю на воду. – Он виновато улыбнулся, как бы давая понять, что не опасен. – Я не рассчитывал наткнуться здесь на кого-нибудь.
   Напряженная готовность к нападению сменилась ленивой беспечностью, однако Кэролайн уже успела убедиться, что он может быть опасен. Голос у него был ровный, но какой-то тягуче-небрежный, поддразнивающий. И хотя глаза теперь улыбались, выражение их было таким сладострастным, что она бы наверняка кинулась бежать прочь, сделай он хоть одно движение в ее сторону.
   – Кто вы?
   – Такер Лонгстрит к вашим услугам, мэм. Я живу недалеко отсюда и, каюсь, нарушил границы частного владения. – И опять эта улыбка, как бы говорящая: «Нет причины беспокоиться». – Извините, если напугал вас. Мисс Эдит не возражала, когда я сюда забредал, чтобы посидеть и поразмышлять. Поэтому я не зашел в дом и не попросил вашего разрешения. Вы, очевидно, Кэролайн Уэверли?
   – Да.
   Кэролайн подумала, что ее напряженный ответ прозвучал грубо по сравнению с его провинциальной обходительностью. И, чтобы смягчить грубость, она улыбнулась, однако улыбка все равно получилась напряженной.
   – Вы меня испугали, мистер Лонгстрит…
   – О, пожалуйста, просто Такер.
   Слегка прищурившись, он смерил ее взглядом. На его вкус – слишком худа. Зато бледное лицо с тонкими изысканными чертами похоже на камею, которую его мама всегда носила на черном бархатном банте. Обычно он предпочитал женщин с длинными волосами, но этой шла короткая стрижка: подчеркивала изящество шеи и делала огромные глаза еще больше. Такер сунул большие пальцы в карманы.
   – Мы, в конце концов, соседи. А у нас в Инносенсе принято относиться к соседям дружески.
   «Да, он, пожалуй, мог бы очаровать даже бесчувственное бревно», – подумала Кэролайн. Она знала еще одного такого человека. Правда, у этого был акцент уроженца американского Юга, а у того – испанский, но оба были совершенно неотразимы…
   Кэролайн кивнула, и Такер отметил, что она держится по-королевски.
   – Я как раз осматриваю свои владения – и никак не ожидала кого-нибудь встретить.
   – Красивое место. Вы уже устроились? Если вам что-то понадобится, достаточно крикнуть.
   – Ценю вашу готовность помочь, но думаю, что сама справлюсь. Я ведь здесь всего час или около того.
   – Да, знаю. Я ехал в город и видел, как вы поворачиваете к себе.
   Кэролайн собиралась что-то ответить, но вдруг прищурилась.
   – В красном «Порше»?
   На этот раз он улыбнулся совершенно ослепительно – и, как ей показалось, издевательски.
   – Правда, не машина, а красотка?
   Но теперь Кэролайн перешла в наступление, гневно сверкая глазами:
   – Так это вы тот самый безответственный идиот? Вы же мчались со скоростью девяносто миль в час!
   Всего несколько минут назад она была просто хрупкая и миловидная, но сейчас, с пылающими щеками, Кэролайн показалась Такеру прекрасной. Он всегда считал, что если нельзя помешать женщине выказывать свой нрав, то можно хотя бы любоваться яркостью вспышки.
   – Нет. Насколько я припоминаю, было не больше восьмидесяти. Конечно, она может дать на хорошем шоссе все сто двадцать, но…
   – Вы же едва не врезались в меня!
   Он, по-видимому, взвесил про себя такую возможность, затем решительно покачал головой.
   – Нет, у меня было достаточно времени, чтобы успеть уклониться. Это вам так казалось с вашего места. Я, честное слово, сожалею, что дважды за один день напугал вас. – Однако веселые искорки в глазах никак не соответствовали его покаянным словам. – Вообще-то я предпочитаю производить на хорошеньких женщин другое впечатление.
   Если матери Кэролайн удалось что-нибудь вбить в голову дочери, то это мысль о необходимости всегда и повсюду вести себя с достоинством. Она быстро сумела овладеть собой и уже спокойно произнесла:
   – Вам вообще нечего было делать на этой дороге. Я непременно сообщу о вас полиции.
   Такера забавляло негодование этой янки.
   – Можете это сделать прямо сейчас, мэм. Позвоните в город и попросите соединить вас с Берком. Берк Трусдэйл – наш шериф.
   – И, несомненно, ваш двоюродный брат? – процедила Кэролайн сквозь зубы.
   – Нет, мэм, хотя его младшая сестра действительно замужем за моим братом. Но троюродным.
   Такер подумал, что она, очевидно, считает его неотесанным болваном – южанином, и решил, что сейчас доставит ей полное удовольствие.
   – Они переехали на тот берег, в Арканзас. А кузена зовут Билли Эрл Ларю. Он мой родственник по материнской линии. У них с Мегги – сестренкой Берка – там склад. Ну, знаете, когда люди отдают на хранение мебель, автомашины или еще что-нибудь такое. И дела у них идут очень неплохо.
   – Я в восторге от этого сообщения.
   – Вот и прекрасно. – Он опять продемонстрировал свою медлительную, насмешливую улыбку. – И вы уж передайте старине Берку приветик, когда будете с ним беседовать.
   Хотя Такер был выше ее на несколько дюймов, Кэролайн каким-то образом ухитрялась посмотреть на него свысока.
   – Наверное, мы оба хорошо понимаем, что от такого разговора большой пользы нет. А теперь, мистер Лонгстрит, я буду вам очень признательна, если вы уберетесь с моей земли. А когда вам снова захочется посидеть и поглядеть на воду, то, пожалуйста, выберите для этого место где-нибудь подальше.
   Кэролайн отвернулась и уже сделала два шага прочь, как ее настиг голос Такера. И, черт возьми, этот голос был определенно издевательским!
   – Мисс Уэверли, добро пожаловать в Инносенс. Надеюсь, вы не пожалеете, что приехали к нам.
   Кэролайн не обернулась. А Такер, будучи хорошо воспитанным человеком, подождал, пока она не скроется из виду, и только тогда рассмеялся.
   Если бы он сейчас не увяз по уши в дерьме, то с удовольствием еще подразнил бы эту хорошенькую янки. Черт возьми, у него даже настроение улучшилось!

   Эдда Лу долго наводила перед зеркалом блеск и лоск, чтобы выглядеть на этом свидании наилучшим образом. Сначала она боялась, что все испортила, устроив скандал в кафе. А устроила она его, узнав, что Такер возил эту сучку Крисси Фуллер в Гринвилл – обедать и в кино. Но, кажется, на этот раз ее дурной характер сослужил ей хорошую службу. Такер не выдержал публичного унижения и вернулся, как миленький! А ей именно это и было нужно.
   О, конечно, он попытается умаслить ее, надеясь сорваться с крючка. У Такера Лонгстрита лучше подвешен язык, чем у кого-либо другого во всем графстве. Но на этот раз ему отвертеться не удастся! Не успеет он и глазом моргнуть, а она уже получит кольцо на палец. И когда будет переезжать в Большой Дом, то вряд ли кто посмеет усмехнуться ей вслед.
   Надо же, она, Эдда Лу Хэттингер, родившаяся на грязной ферме с вечно квохчущими курами на дворе и пропахшей салом кухней, будет носить красивые дорогие платья, спать в мягкой постели и пить на завтрак шампанское! Теперь, если она захочет прошвырнуться в Инносенс, то уже непременно на длинном розовом «Кадиллаке». И никакой работы кассиршей в магазине Ларссона! Ей не придется больше дрожать над каждым пенни, чтобы снимать комнату: ведь дома папаша то и дело норовит дать затрещину, стоит ей с кем перемигнуться.
   Она станет миссис Лонгстрит…
   Упиваясь радужными мечтами, Эдда Лу остановила свою дребезжащую «Импалу-75» на обочине. Ее нисколько не удивило, что Такер попросил встретиться с ним у пруда. Напротив, это было очень на него похоже. Эдда Лу и влюбилась-то в него именно потому, что он такой потрясающий романтик. Такер не скупился и не жмотничал, как другие, кто подкатывался к ней у Макгриди. Он не норовил сразу залезть ей под юбку, как те, с кем она встречалась раньше…
   Нет, Такер любил поговорить! И хотя в пяти случаях из десяти она не могла даже раскумекать, о чем это он болтает, Эдди Лу нравилась такая обходительность.
   И еще он был щедр на подарки. Флаконами духов просто завалил, цветы дарил охапками. Однажды они из-за чего-то поцапались, так после он подарил ей ночную рубашку из настоящего шелка.
   Как только они поженятся, она забьет такими весь комод! И у нее появится кредитная карточка, чтобы можно было самой покупать барахло…
   Луна светила довольно ярко, и Эдда Лу не стала зажигать фонарик. Не надо портить романтическое настроение. Она взбила пушистые светлые волосы, спустила пониже вырез и без того очень открытой и плотно облегающей кофточки, так что спелые груди едва не перевалились через край. Ярко-розовые шорты немного резали в промежности, но Эдда Лу решила, что зато вид у нее потрясающий, а ради этого стоит и потерпеть.
   Все равно Такер не даст ей долго в них покрасоваться! От одной только мысли об этом у нее повлажнело между ног. Никто это не делает лучше Такера. Да что там, иногда он только дотронется – и она совсем забывает и о его деньгах, и о Большом Доме… Эдда Лу хотела, чтобы сегодня он вошел в нее поглубже: время как раз самое подходящее. Если повезет, то к утру она действительно забеременеет.
   Она шла сквозь густую листву, через заросли дикого винограда, овеваемая одуряющим запахом влажной травы, жимолости и своих собственных духов. Лунный свет бросал сквозь ветви деревьев дрожащую кружевную вязь. Рожденная и выросшая в сельской местности, Эдда Лу не вздрагивала от неожиданности, услышав ночные звуки. Она почти не замечала, как квакают лягушки, шелестят болотные травы, громко стрекочут цикады, время от времени гулко ухает сова.
   Внезапно она поймала взгляд чьих-то желтых глаз – очевидно, ласки или лисицы, – но они исчезли, когда она подошла поближе. Кто-то пискнул в траве, однако Эдда Лу обратила на этот предсмертный писк не больше внимания, чем житель Нью-Йорка обращает на автомобильный гудок.
   Здесь было царство ночной охоты – раздолье для сов и лис. А она была слишком деловая особа, чтобы чего-то пугаться в темноте.
   Эдда Лу беззвучно ступала по мягкой земле и обильным влажным травам, растущим на болотистой почве. Когда она вышла на открытое место, ее залил лунный свет, и Эдда Лу улыбнулась, предвкушая победу, уверенная в своей неотразимой красоте.
   – Такер! – позвала она нарочито детским голоском, которым пользовалась иногда как приманкой. – Извини, что опоздала, миленький…
   Зрение у Эдды Лу было пронзительное, словно у кошки, но тем не менее она не увидела ничего, кроме воды, камней и густых зарослей. Губы у нее сжались в тонкую линию, лицо сразу стало некрасивым. А ведь она специально задержалась, чтобы он поволновался минут десять-пятнадцать!
   Начиная понемногу сердиться, Эдда Лу села на поваленный ствол, на котором за несколько часов до нее сидел Такер. Но она не ощущала его присутствия. Только раздражение от того, что стоило ему лишь поманить ее пальцем, как она тут же прибежала. И он даже не поманил лично, а отделался коротенькой запиской!
   «Жди меня у макнейровского пруда в полночь. Мы все решим. Только давай побудем немного вдвоем…»
   Ну кто другой мог бы так поступить на его месте?! Сначала умаслить ее, написав, что хочет побыть с ней в одиночестве, а потом приложить мордой об стол…
   «Жду только пять минут, – решила Эдда Лу. – И ни одной минуты дольше». А потом она сядет в машину и подъедет прямо к Большому Дому через их заковыристые железные ворота. И покажет Такеру Лонгстриту, как играть ее чувствами!
   За спиной что-то тихо прошелестело, и она уже собралась обернуться, приготовившись обиженно захлопать ресницами. Но удар по голове свалил ее на землю вниз лицом.

   Эдда Лу глухо застонала и услышала свой стон словно со стороны. Голова ужасно болела; казалось, будто ее раскололи пополам. Эдда Лу хотела было поднести руки к голове, но оказалось, что они крепко связаны у нее за спиной.
   И тогда она ощутила первый острый укол страха. Глаза широко раскрылись, она попыталась крикнуть – и не смогла. Рот был заткнут кляпом: она чувствовала вкус ткани и запах одеколона, пропитавший ее.
   Выкатив глаза от ужаса, Эдда Лу отчаянно старалась освободиться и в какой-то момент обнаружила, что совершенно обнажена. Извиваясь всем телом, она только поцарапала голую спину и ягодицы о жесткую кору дерева. Ее привязали в вечнозеленому дубу так, что расставленные ноги образовали букву «V». В ее мозгу заметались лихорадочные, страшные сцены насилия.
   – Ну, здравствуй, Эдда Лу.
   Голос был низкий, грубый, словно о камень точили нож. Глаза Эдды Лу едва не вылезли из орбит, когда она попыталась определить, откуда этот голос, но видела только воду и густую черную завесу листьев. Попытавшись крикнуть, она едва не подавилась затычкой.
   – Ты давно у меня на примете. Долго пришлось дожидаться нашей встречи. Романтично, правда, стоять обнаженной под луной? И мы совсем-совсем одни. Ты и я. Совсем одни. Давай-ка займемся сексом.
   Парализованная ужасом, Эдда Лу увидела, как из тени к ней шагнула человеческая фигура. У нее сдавило желудок, она почувствовала привкус начинающейся рвоты. А человек подбирался все ближе, и ей казалось, что он источает запах безумия…
   Просьбы, моления – все заглушал кляп. Она не могла кричать, не могла сопротивляться. Чьи-то руки легли на ее тело, сжимая его, поглаживая. Горячие слезы страха брызнули у Эдды Лу из глаз, когда жадный рот впился в ее беззащитную грудь.
   Она не сразу поняла, кто это, а когда поняла, ей стало еще страшнее: в хорошо знакомых глазах сверкало безумие.
   Скользкое от пота тело терлось о нее, делая такое, чего и представить нельзя. Беззвучные рыдания сотрясали все ее существо, она вздрагивала от каждого прикосновения влажного рта, бесстыдных пальцев, гладкого плоского лезвия охотничьего ножа.
   Ибо она сейчас вспомнила, что случилось с Арнеттой и Фрэнси, и познала тот же немой ужас, почувствовала то же тошнотворное отвращение, что и они в свои последние мгновения.
   – Нет, ты хочешь… Ты хочешь! – раздавалось почти беззвучное жужжание в ушах Эдды Лу. – Потаскуха!
   Нож повернулся и легко, почти безболезненно срезал кусочек плоти на ее руке. Когда жадный рот нетерпеливо приник к ране, Эдда Лу впала в полуобморочное состояние.
   – Ну нет, погоди немного. – Рука в перчатке больно хлестнула ее по лицу, приводя в сознание. – Шлюхи не спят, когда занимаются делом.
   Раздался игривый смешок; улыбающиеся губы были в крови. Стекленеющие глаза Эдды Лу широко раскрылись и уставились в одну точку.
   – Вот так-то лучше…
   «Пожалуйста, пожалуйста! – надрывался ее внутренний голос. – Не убивайте меня, не убивайте! Я никому ничего не скажу. Никому не скажу… Ничего…»
   В глазах, ей хорошо знакомых, сверкнуло безумие.
   – А впрочем, ты не стоишь того, чтобы долго с тобой возиться.
   Эдда Лу почувствовала, что кляп вырвали у нее изо рта. Она пронзительно закричала, вопль внезапно оборвался, когда нож полоснул ее по горлу.

   Кэролайн испуганно села в постели. Сердце в груди стучало, как молоток. Она вцепилась обеими руками в ночную рубашку на груди, едва не порвав тонкую ткань.
   «Кричат, – подумала она, громко и тяжело дыша. – Кто это так кричал?»
   Кэролайн хотела уже вскочить с постели, чтобы ощупью зажечь лампу, но тут вспомнила, где она, и устало откинулась на подушки. Это не Филадельфия. Не Балтимор. Не Нью-Йорк и не Париж. Она в деревенской глуши штата Миссисипи и спит в постели, в которой спали ее дедушка с бабушкой.
   Спальню наполняли ночные звуки. Сверчки, кузнечики, цикады… И совы. Она снова услышала крик, очень похожий на женский, и вспомнила: этих сов называют «скрипучками». Так сказала бабушка, успокаивая ее, когда как-то ночью, в тот давний свой приезд, она услышала точно такой же душераздирающий крик.
   «Это просто скрипучка, пышечка моя. Не бойся. Ты в безопасности, как клоп в щели».
   Тогда Кэролайн засмеялась, да и теперь улыбнулась, прислушалась к протяжному уханью другой, лучше воспитанной совы. «Это все деревенские ночные звуки», – заверила она себя, стараясь не обращать внимания на скрип и вздохи старого дома. Скоро-скоро они станут ей казаться такими же привычными, как шум уличного движения или далекие автомобильные гудки.
   Все именно так, как говорила бабушка. Ей ничего не угрожает, как клопу в щели…

Глава 3

   Такер сидел на боковой террасе, белую деревянную решетку которой обвивал пурпурный клематис. В саду деловито и тихо что-то щебетала колибри. Вот одна сверкнула радужным оперением, метнувшись яркой молнией к раскрывшемуся нежному цветку, чтобы напиться. А в доме деловито жужжал «Электролюкс» Деллы, этот звук, вырываясь из окон с опущенными жалюзи, вторил монотонному жужжанию пчел.
   Под столом со стеклянным верхом растянулась старая гончая Бастер: одна обвисшая складками кожа да ревматические кости. Время от времени пес собирался с силами и начинал бить хвостом по полу, с надеждой взирая через стекло на завтракающего Такера.
   Такер сознательно не прислушивался к утренним звукам и совершенно машинально поглощал охлажденный сок, черный кофе и тосты.
   Он совершал один из своих любимых ритуалов: просматривал почту.
   Как всегда, пришла пачка модных каталогов и журналов для Джози. Их Такер бросал на мягкий стул рядом, и каждый раз, как шлепался очередной каталог, Бастер поводил в его сторону слезящимся взглядом и затем негромким ворчанием выражал свое собачье отвращение.
   Пришло из Нэшвилла письмо для Дуэйна. Такер узнал по-детски старательный почерк Сисси, на мгновение нахмурился, посмотрел конверт на свет и отложил письмо в сторону. Нет, это не просьба денег для детей. Как семейный бухгалтер и делопроизводитель, он только две недели назад собственноручно подписал и выслал ей ежемесячные чеки.
   В соответствии со своей манерой вести дела счета он сбрасывал на другой стул, личную корреспонденцию складывал около кофейника, а письма, явно пришедшие из благотворительных и тому подобных организаций, пихал в большой бумажный пакет, лежащий рядом с ним на столе.
   С этими письмами Такер поступал всегда одинаково: раз в месяц он наудачу запускал руку в пакет и вынимал два конверта, какие подвернутся. В результате какие-то две организации получали щедрую дотацию независимо от того, был ли это фонд «За возвращение к первобытному образу жизни», «Американский Красный Крест» или «Общество борьбы с заусенцами». Таким образом, по мнению Такера, семейство Лонгстритов выполняло свои благотворительные обязанности. И если какая-нибудь организация не знала, что и делать, внезапно получив чек на несколько тысяч долларов в один месяц и ни единого доллара в течение последующих нескольких лет, Такер считал, что это его уже никак не касается.
   У него у самого было полно разных проблем, и это простое дело – сортировка корреспонденции – временно оттесняла все проблемы на задний план.
   Впрочем, к главной проблеме его мысли возвращались постоянно: Эдда Лу не желала разговаривать с ним. Прошло уже два дня после устроенного ею публичного скандала, но она никак не проявлялась – наверное, заняла глухую оборону, а может, притворилась больной. Однако она не только не делала никаких попыток связаться с ним, но и не отвечала на телефонные звонки.
   И это Такера беспокоило – тем более что он был знаком с ее дурным нравом и понимал, что она может внезапно наброситься на него из засады с ловкостью гадюки. И Такер периодически нервно вздрагивал в ожидании ядовитого укуса.
   Конверты с эмблемой «Ты победитель» складывал в одну пачку: Дуэйн собирал их для своих ребятишек и посылал им в Нэшвилл. Под одним из них Такер обнаружил сиреневый ароматизированный конверт, который мог быть послан только одним человеком на свете.
   – Кузина Лулу!
   Такер ослепительно улыбнулся, и его тревоги растаяли в голубой дали.
   Лулу Лонгстрит Бойстен принадлежала к джорджианской ветви семьи и приходилась двоюродной сестрой дедушке Такера. По зрелом размышлении можно было заключить, что ей примерно семьдесят пять, но уже несколько лет она питала неизменную привязанность к цифре «шестьдесят три». Она была богата до неприличия и безумна, как июньская жужелица.
   Такер ее просто обожал. Хотя письмо было адресовано «Моим кузенам Лонгстритам», он решительно его вскрыл. Такер был не намерен ждать, пока Дуэйну и Джози вздумается вернуться оттуда, где они сейчас пребывают.
   Он прочел первый абзац, написанный красным фломастером, и издал радостный вопль: кузина Лулу собиралась нанести им визит. Надо сказать, она всегда выражала свои намерения таким образом, что оставалось неизвестным, то ли она приедет к обеду, то ли останется на месяц. И Такер искренне надеялся, что она предпочтет последнее: ему требовалось какое-то отвлечение.
   В прошлый свой приезд кузина Лулу явилась с целым ящиком пирожных из мороженого, упакованных в пластины сухого льда, и в бумажной шапочке со страусиным пером. Шапочку она не снимала целую неделю, в ней спала и ела, утверждая, что таким образом празднует дни рождения всех людей вообще.
   Такер слизал клубничный джем с пальцев и бросил остаток тоста Бастеру. Оставив разборку почты на потом, он стремительно направился к двери: надо сказать Делле, чтобы она сейчас же убрала комнату кузины Лулу и держала ее в полной готовности. Но стоило Такеру распахнуть дверь, он услышал характерное хриплое тарахтение пикапа Остина Хэттингера. В Инносенсе только эта машина издавала столь своеобразные звуки.
   Мгновение поколебавшись, не лучше ли укрыться в доме, забаррикадировав все двери, Такер повернулся и вышел на крыльцо, готовый с честью выдержать поединок. Теперь он мог не только слышать, что приехал Остин Хэттингер, но и видеть это по облаку черного дыма, клубившемуся на аллее между магнолиями.
   Невольно вздохнув, Такер вынул из кармана сигарету и отломил крошечный кусочек с конца. Он как раз с приятностью затянулся в первый раз, когда к крыльцу подъехал пикап и из него выбрался Остин Хэттингер.
   Он казался таким же потрепанным временем и неуклюжим, как его старый «Форд», однако весь был словно прошит прочными сухожилиями и крепкими мускулами. Поля грязной соломенной шляпы отбрасывали тень на темное, словно вырезанное из древесины лицо. Глубокие морщины сбегали вниз от уголков его глаз, прочерчивали борозды на обветренных щеках и брали в скобки жесткий, неулыбчивый рот.
   Из-под шляпы не выбивалось ни единого волоска. Нет, Остин не облысел – просто он каждый месяц ездил в парикмахерскую и сбривал седоватую поросль, возможно, в память о четырех годах, проведенных на военной службе в морской пехоте. «Semper Fi» [3 - Сокр. от Semper Fidelis – «Всегда верен» – девиз морских пехотинцев США. (Прим. перев.)] – гласила татуировка на одном из его мощных квадратных кулаков. Там же бугрилась наколка, изображающая американский флаг.
   Остин, всегда готовый заявить, что он богобоязненный христианин, никогда б не опустился до такой фривольности, как изображение танцующих девушек.
   Подойдя к крыльцу, он смачно сплюнул, и на чистом гравии образовалась неопрятная желтоватая лужица. Под запыленным комбинезоном и пропотевшей рабочей рубахой, которую даже в жару Остин застегивал до самого горла, скрывалась сильная, широкая, как у быка, грудь.
   Такер отметил про себя, что он не взял из машины ружья, лежавшего у заднего окна, и решил, что это, пожалуй, доброе предзнаменование.
   – Привет, Остин.
   Такер вполне дружелюбно сошел вниз по ступенькам.
   – Привет, Лонгстрит.
   Голос Остина был такой, как если бы ржавый гвоздь забивали в железобетонный блок.
   – Где, черт возьми, моя девчонка?
   Какая девчонка? Такер понятия не имел о девчонках Остина, поэтому вежливо заморгал и переспросил:
   – Извини, не понял?
   – Безбожный, похотливый козел! Где, черт тебя побери, моя Эдда Лу?
   Вот это уже было ближе к делу.
   – Я не видел Эдду Лу с позавчерашнего дня, когда она наехала на меня в кафе. – Прежде чем Остин успел ответить, Такер повелительно взмахнул рукой. Он все-таки был членом самой могущественной семьи графства и не желал выступать в роли мальчика для битья. – Можешь сколько угодно кипятиться, Остин, но факт остается фактом: да, я спал с твоей дочерью. – Он глубоко и продолжительно затянулся. – Ты, наверное, хорошо представляешь, как это бывает, и мне плевать, если эта картинка тебе не очень нравится.
   Остин ощерил пожелтевшие, неровные зубы.
   – Я спущу шкуру с твоей чертовой задницы, если ты опять станешь принюхиваться к девчонке!
   – Ну, положим, Эдда Лу уже довольно давно стала совершеннолетней. Я думаю, она сама решит, что делать. – Такер опять затянулся, затем внимательно оглядел кончик сигареты и отшвырнул ее. – И вообще, Остин, что сделано, то сделано.
   – Легко тебе говорить, когда ты уже сделал моей дочери ублюдка.
   – При ее активном сотрудничестве. – Такер сунул руки в карманы. – Я собираюсь позаботиться, чтобы она ни в чем не нуждалась во время беременности. И не поскуплюсь на содержание ребенка.
   – Одни разговоры! – Остин опять сплюнул себе под ноги. – Красивая болтовня. Ты всегда хорошо умел работать языком, Такер. А теперь послушай, что я тебе скажу. Я сам могу позаботиться о своей дочери и хочу, чтобы ты отпустил ее. Прямо сейчас.
   Такер только вздернул бровь:
   – Ты думаешь, что Эдда Лу у меня? Но ее здесь нет.
   – Лжец! Прелюбодей! – голос Остина заскрипел, как у осипшего евангелиста. – Душа твоя черным-черна от грехов!
   – Ну, на сей счет я с тобой спорить не стану, – ответил Такер со всевозможной любезностью, – но только Эдды Лу здесь нет. Зачем мне лгать? Если хочешь, можешь сам пойти взглянуть. Но говорю тебе, что я ее не видел и не говорил с ней с того самого дня, когда она сделала свое грандиозное заявление.
   Остин прикинул в уме, стоит ли врываться в дом. Ему очень не хотелось оказаться дураком в глазах Лонгстрита.
   – Если ее здесь нет, значит, нет нигде в городе. И вот что я думаю, сукин ты сын. Ты, наверное, уговорил ее лечь в какую-нибудь больницу, чтобы избавиться от беременности.
   – Мы с Эддой Лу ни о чем таком не договаривались. И если ее угораздило это сделать, то исключительно по собственной воле.
   Такер потерял бдительность и совсем забыл, как проворен этот массивный человек. Он еще не успел досказать последнее слово, как Остин прыгнул вперед, сгреб его за рубашку и приподнял над землей.
   – Не смей так говорить о моей дочери! Она была богобоязненной христианкой до того, как связалась с тобой. Ты только взгляни на себя! Ленивая похотливая свинья, живущая в своем большом красивом доме с пьяницей-братом и сестрой-шлюхой. – Лицо Остина покрылось от гнева красными пятнами, он брызгал слюной. – Ты сгниешь в аду, как все тебе подобные, как горит твой собственный папаша, отпетый грешник!
   Вообще-то Такер предпочитал разрешать конфликты с помощью красноречия. Но, несмотря на все старания избежать драки, возникали моменты, когда заявляли о себе гордость и характер. И Такер двинул-таки кулаком в живот Остину, чем так удивил его, что он ослабил хватку.
   – А теперь послушай меня, святоша-ублюдок! Ты говоришь со мной и обо мне, так что будь добр не касаться моей семьи. Я уже тебе сказал, что поступлю с Эддой Лу по справедливости, и больше повторять не стану. А если ты считаешь, что я был первый, кто опрокинул ее на спину, то ты еще глупее, чем я думал.
   Он уже разозлился и чувствовал, что надо бы взять себя в руки. Но обида в сочетании с ощущением вины переборола осторожность.
   – И не думай, что если я ленивый, то я глуп. Я прекрасно понимаю, чего она хочет добиться! И если вы двое полагаете, что криками и угрозами заставите меня пройтись к алтарю, то жестоко ошибаетесь.
   У Остина вздрогнул подбородок.
   – Так, значит, она хороша, чтобы спать с ней, но не подходит тебе, чтобы жениться?
   – Совершенно верно. Лучше не скажешь.
   У Такера хватило быстроты реакции, чтобы отразить первый свинг, но не второй. Железный кулак Остина угодил ему в низ живота, отчего он сложился пополам и чуть не задохнулся. И прежде чем Такер собрался с силами, на лицо его посыпался град ударов.
   Он почувствовал запах и вкус крови. И то, что эта кровь была его собственная, ввело его в слепую, безрассудную ярость. Костяшками пальцев он двинул Остина в челюсть, при этом почувствовав не боль, а восторженное ощущение силы удара.
   Хорошо! Чертовски хороший удар!
   Какая-то часть его сознания работала с незамутненной ясностью. Такер понимал, что во что бы то ни стало должен устоять на ногах. Он не может тягаться с Остином ни ростом, ни силой; надо полагаться только на свою ловкость и быстроту реакции. Если он упадет, то поднимется в лучшем случае с переломами и кровавым месивом вместо лица.
   Такер получил удар в ухо, и ему показалось, что запели ангелы.
   Кулаки молотили. Кровь и пот текли ручьями. Они схватились, по-звериному оскалившись, и Такер понял, что он дерется, защищая уже не свою гордость, но саму жизнь. Во взгляде Остина горел тусклый огонь безумия, говоривший больше, чем все его издевательства и угрозы. И Такер почувствовал, как где-то глубоко внутри шевельнулся панический страх.
   Самые худшие опасения подтвердились, когда Остин, издав торжествующий вопль, мощным ударом сбил его с ног. Такер отлетел и упал с размаху прямо на клумбу с пионами.
   Силы Такера иссякли. Он слышал свое тяжелое, свистящее дыхание, воздух с трудом прорывался в легкие. Однако ярость еще не исчезла и страх тоже. Но когда он попытался встать на четвереньки, Остин грузно упал на него, одной мясистой рукой вцепившись ему в горло, а другой колотя по почкам.
   Такеру удалось упереться рукой Остину в подбородок, он отчаянно вертел головой, чтобы ослабить хватку, но внезапно замер, увидев перед собой белые от безумия глаза. В этих глазах была жажда убийства и радость убивать.
   – Сейчас я тебя отправлю к дьяволу, – хрипел Остин, – прямиком к самому Сатане. Но вообще-то, Бо, я должен был убить тебя раньше. Гораздо раньше!
   Чувствуя, что сейчас распростится с жизнью, Такер вцепился в эти страшные глаза. Остин откинулся назад, завыл, словно раненый пес, и разжал руку. Она соскользнула с шеи Такера, и тот с жадностью всосал с себя воздух двумя жадными глотками. Они обожгли горло, но придали сил.
   – Ты, сумасшедший сукин сын, не путай меня с отцом! – Такер поперхнулся, закашлялся, но все-таки ухитрился снова стать на четвереньки. – Убирайся к черту с моей земли!
   Повернувшись, он с удовлетворением отметил, что лицо Остина залито кровью. Да, он выдал ему все, на что способен. А это – немало. Такер уже начал мечтать о прохладном душе и таблетке аспирина, когда Остин вдруг молниеносно схватил камень из бордюра, окружавшего клумбу.
   – Господь милосердный! – это все, что Такер сумел выдавить из себя, когда Остин занес камень над его головой.
   И тут грянул выстрел, заставивший обоих отшатнуться.
   – Ты, гадина! У меня еще один заряженный ствол, – сказала Делла с порога. – И я целю прямо в твои бесполезные причиндалы. Клади камень, откуда взял, и побыстрее! А то у меня даже палец вспотел, так хочется спустить курок.
   Безумие медленно утекало. Такер просто видел, как оно таяло в глазах Остина, уступая место не менее сильной, но более осмысленной злобе.
   Делла стояла на крыльце, «тридцатка» уютно уткнулась ей в плечо, а она смотрела в прорезь, мрачно улыбаясь. И Остин отбросил камень. Тот упал на гравий со зловещим стуком, от которого у Такера свело судорогой желудок.
   – «Дабы судить я сюда явился!» – процитировал Остин. – Он еще заплатит за то, что сделал с моей дочерью!
   – Заплатит, это уж точно, – проворчала Делла. – Если девушка понесла от него, то Такер обо всем позаботится. Но я не такая доверчивая, как мальчик. И мы, Остин, еще разберемся, что тут к чему, прежде чем он подпишет какие-нибудь бумаги или чеки.
   Остин сжал кулаки.
   – Ты хочешь сказать, что моя дочь лжет?
   Делла все еще держала его под прицелом.
   – Я хочу сказать, что Эдда Лу не лучше, чем она есть. Впрочем, ее сделали такой, и я ее за это не осуждаю. Ну а ты убирайся отсюда, да поскорее отвези дочь к доктору Шейсу: пусть осмотрит ее и подтвердит, что она беременна. И тогда мы сядем и обговорим все, как полагается, спокойно. Но если ты хоть шаг сделаешь к мальчику, я разнесу тебя в клочья!
   Остин беспомощно сжимал и разжимал кулаки. Кровь стекала по его щекам, как слезы.
   – Я еще вернусь! – пробормотал он и, повернувшись к Такеру, сплюнул. – И тогда ни одна женщина в мире тебя не спасет.
   Он забрался в пикап и затарахтел по подъездной аллее, изрыгая черный дым.
   А Такер сидел на растоптанной клумбе, положив голову на колени, и говорил себе, что скоро встанет. Через пару минут. Он только немного посидит на сломанных цветах…
   Протяжно вздохнув, Делла опустила ружье и осторожно прислонила его к перилам крыльца. Затем она сошла вниз и, переступив бордюр, приблизилась к Такеру. Он уже собрался поблагодарить ее, но она вдруг стукнула его по голове так, что у него в ушах зазвенело.
   – Господи боже, Делла!
   – Это тебе за то, что не знаешь, с кем можно спать, а с кем нельзя. – Она снова его ударила. – А вот это за то, что дал возможность этому помешанному на Библии маньяку шастать вокруг моего дома. – Делла еще раз хлопнула ладонью по его склоненной голове. – Ну а это – за то, что поломал цветы, посаженные твоей мамой. – Наконец, удовлетворенно сложив руки на груди, она сказала: – А теперь, когда вытащишь ноги из-под задницы, пойдешь на кухню, и я приведу тебя в порядок.
   Такер вытер ладонью рот и растерянно посмотрел на кровь.
   – Да, мэм.
   Решив, что руки у нее больше не дрожат, Делла приподняла пальцем его подбородок.
   – Будет синяк, – сказала она пророчески. – Но сдается мне, что он тоже заработал пару синяков. Ты не слишком оплошал.
   – Надеюсь, что не слишком… – Такер очень медленно поднялся. В теле было такое ощущение, словно по нему промчалось несколько сорвавшихся с привязи лошадей. – Я что-нибудь придумаю насчет цветов немного попозже.
   – Да уж, у меня не отвертишься!
   Делла обняла его за пояс и помогла войти в дом.

   Хотя Такер решил не слишком злиться из-за поведения Эдды Лу, его не покидало какое-то щемящее беспокойство. Он твердил себе, что пусть сумасшедший Остин сам волнуется насчет своей сбрендившей дочери. Тем более что она, очевидно, просто решила затаиться где-то, боясь гнева отца и желая возбудить у него, Такера, чувство вины. Но он до сих пор не забыл тот ужасный час, когда увидел всплывшее в волнах тело милой славной Фрэнси. Не забыл бескровные раны, зияющие на ее коже, белой, как рыбье брюхо…
   Поэтому Такер нацепил на нос темные очки, чтобы скрыть кровоподтек под левым глазом, и, проглотив две таблетки обезболивающего, которое Джози принимала во время менструации, отправился в город.
   Солнце немилосердно било прямо в макушку, и ему больше всего на свете хотелось сейчас заползти в кровать с большим стаканом виски и приложить к глазу кусок льда. Пожалуй, он так и сделает, только сначала поговорит с Берком.
   А может, ему повезет, и он увидит Эдду Лу, как ни в чем не бывало торгующую за прилавком у Ларссона табаком, леденцами и пакетами древесного угля для барбекю?
   Но, проезжая мимо широкой витрины, он ясно увидел, что за прилавком стоит не Эдда Лу, а юный, худой, как щепка, длинный Керк Ларссон.
   Такер подъехал к конторе шерифа. Будь он один, Такер осторожно выполз бы из машины, очевидно, еще и поскуливая при этом. Но тут присутствовали три старикана – завсегдатаи ежедневных посиделок под окнами конторы. Они жевали табак, проклинали погоду и охотились за слухами. На поседевших головах торчали соломенные шляпы, побуревшие под солнцем и ветром щеки распухли от очередной пережевываемой порции табака, а вылинявшие рубашки из хлопка промокли от пота.
   – Привет, Такер.
   – Добрый день, мистер Бонни.
   Такер кивнул сначала первому старикану, учитывая, что Клод Бонни был самым старшим из этой компании. Все трое жили на социальные пособия уже больше десяти лет и установили постоянную зону наблюдения неподалеку от меблированных комнат, где обитали, отдыхая от трудов праведных, все вместе, как в раю.
   – Мистер Кунс, мистер О’Хара, здравствуйте.
   Пит Кунс, не признающий зубных протезов, сплюнул жвачку в оловянное ведерко, припасенное для этой нужды его внучатой племянницей, и прошамкал:
   – Ну, парень, вид у тебя такой, будто ты подрался с разъяренной женщиной или с ее ревнивым муженьком.
   Такер ухитрился улыбнуться. В городке мало что оставалось тайным, а умный человек должен и вести себя по-умному.
   – Да нет, с ее сбрендившим папашей.
   Чарли О’Хара рассмеялся свистящим смехом. Эмфизема легких с годами легче не становилась, и он полагал, что умрет от нее еще до наступления следующего лета. Тем более Чарли ценил все забавные шуточки жизни.
   – С этим Остином Хэттингером? Лучше не связывайся с ним, парень. Помню, он как-то наехал на Тоби Марча. Ну, Тоби черный, и никто особого внимания на это не обратил. Но все-таки он сломал Тоби ребра и лицо сильно повредил, рубцы остались. Кажется, это было в шестьдесят девятом.
   – В шестьдесят восьмом, – поправил Бонни своего старинного дружка, потому что в таких вопросах первое дело – точность. – Мы в то лето новый трактор купили, я поэтому запомнил. Остин тогда сказал, что Тоби украл у него из сарая веревку. Но это ерунда! Тоби честный парень и никогда не брал ничего чужого. Он, как ребра у него зажили, работал у меня на ферме. И никогда никакого с ним беспокойства не было.
   – Остин – подлый парень. – Кунс снова сплюнул: то ли потребность возникла, то ли в знак согласия. – В Корею отправился злой как черт, а вернулся еще злее. Так твою маму и не простил, что замуж вышла, пока он воевал с косоглазыми. А мисс Мэдилайн никогда и не смотрела в его сторону, хоть он тут в лепешку расшибись. – Он беззубо улыбнулся. – Но ты, Такер, кажется, к нему в зятьки метишь?
   Старики одобрительно закудахтали шутке, а Такер отвернулся и открыл дверь, ведущую к шерифу.
   Вся его контора состояла из узкой комнаты, где помещались списанный армейский стол, два вертящихся стула, деревянное поцарапанное кресло-качалка, металлический шкаф с оружием, ключ от которого Берк всегда носил на тяжелой цепи, прикрепленной к ремню, и новенькая кофеварка – подарок от жены на Рождество. Деревянный пол был усеян застывшими белыми брызгами, которые так и остались с тех пор, как последний раз белили стены.
   За комнатой был крошечный туалет и небольшой закуток, в котором содержался архив и стояла раскладушка. Это помещение использовалось в том случае, если Берку или его помощнику необходимо было караулить заключенного всю ночь. Но чаще оно служило убежищем для мужей, которым супруги задавали трепку, и здесь провинившиеся коротали ночь, ожидая, когда жена малость поостынет.
   Такер всегда удивлялся, как Берк, сын некогда преуспевающего плантатора, может быть доволен своей должностью. Ему редко доводилось заниматься какими-то серьезными происшествиями: в основном он разнимал дерущихся или присматривал за пьяницами.
   Тем не менее Берк казался вполне счастливым – в том числе и в браке, хотя ему пришлось жениться на забеременевшей от него девушке, когда еще не кончили среднюю школу. Он с удовлетворением носил свою шерифскую повязку и был достаточно вежлив и доступен, чтобы снискать популярность в Инносенсе, жители которого не любили, когда им указывали, как не следует поступать.
   Когда Такер вошел, Берк горбился над столом, изучая какое-то досье, а вентиляторы под потолком гоняли по кругу застоявшийся жаркий воздух.
   – Привет, Берк.
   – Привет, Такер, очень рад, что ты… – он замолчал, увидев распухшее лицо друга. – Черт побери, парень, как это тебя угораздило?
   Такер поморщился, отчего почувствовал весьма сильную боль, и решил, что лучше сохранять непроницаемое выражение лица.
   – Попал в лапы Остину.
   Берк усмехнулся.
   – А у него какой видик?
   – Делла говорит, что еще хуже. Ну а я, признаться, его не разглядывал: было как-то не до того. – Такер с опаской опустился на шаткое сиденье вертящегося стула и просунул пальцы под темные очки, освидетельствовать подбитый глаз. – По его мнению, я растлил белоснежную, как лилия, девственницу, которая до этого не знала, что у мужчины между ног.
   – Вот дерьмо!
   Такер хотел было пожать плечами, но вовремя остановился.
   – А суть в том, что ей уже двадцать пять и я спал с ней, а не с ее стариком.
   – Приятно слышать.
   Такер улыбнулся распухшими губами и тут же поморщился.
   – Мамаша Эдды Лу, наверное, каждый раз молится богу, когда он наседает на нее. – Такер нахмурился, представив себе худенькую хрупкую жену Остина с постоянно несчастными глазами. – Ладно, Берк, как бы то ни было, я хочу поступить по справедливости. – Он вздохнул при мысли, что приехал в город вовсе не для того, чтобы сделать подобное заявление. Просто надо было с чего-то начинать. – Вот у вас со Сьюзи все получилось, как надо…
   – Ага. – Берк вынул сигареты «Честерфилд», взял одну и перекинул пачку через стол Такеру. – Но мы с ней были слишком молоды и неопытны, чтобы думать, будто бывает по-другому. – Он внимательно смотрел, как Такер по привычке обламывает крошечный кончик сигареты. – И потом, я же ее любил. Любил до безумия. И все еще люблю… Конечно, нам нелегко досталось, учитывая, что Марвелла была уже на подходе, а мы еще не кончили школу. Нам пришлось тогда жить два года с моими родными, прежде чем мы смогли заработать на собственное жилище. А Сьюзи сразу же снова забеременела нашим Томми. – Он выдохнул дым и покачал головой. – За пять лет родили троих ребят!
   – Не спускал бы «молнию» на ширинке.
   Берк усмехнулся.
   – И тебе не помешало бы то же самое.
   Такер вздохнул и выпустил дым, почти не разжимая губ.
   – Ну, в общем, у меня возникла похожая ситуация. Правда, я не люблю Эдду Лу – тем более до безумия, – но несу ответственность за ее положение. Однако жениться на ней я не могу, Берк. Не могу, и все тут!
   Берк стряхнул пепел в пепельницу, которая некогда была голубой, а теперь стала свинцово-серой.
   – Ну, я бы сказал, что ты дурак будешь, если женишься. – Он откашлялся, вступая на зыбкую почву. – Видишь ли, Сьюзи рассказывала, что Эдда несколько недель хвастается, будто скоро переедет в Большой Дом. Сьюзи на это не очень обратила внимание, но другие поверили. Сдается мне, что эта девушка твердо нацелилась на «Сладкие Воды».
   Это было одновременно и ударом по самолюбию Такера, и большим облегчением для него. Так, значит, для Эдды Лу важен не он, Такер, а то, что он Лонгстрит! Но ведь должна же она понимать, что рано или поздно он тоже об этом догадается…
   – Ладно. Я, собственно, приехал тебе сказать, что после той стычки в кафе нигде не могу ее найти. И Остин ко мне заявился, решив, что я прячу ее у себя в доме. Не знаешь, она в городе?
   Берк медленно раздавил сигарету.
   – Да я сам ее не видел дня два.
   – Может, она где-нибудь у подруги? Понимаешь, Берк, с того самого дня, как мы нашли Фрэнси…
   – Можешь не объяснять. – Берк почувствовал, что сердце у него неприятно сжалось.
   – А ты обнаружил какие-нибудь концы в том деле? Или – с Арнеттой?
   – Ничего. – От сознания неудачи у Берка покраснела даже шея. – Этим делом уже занимается окружной шериф. Ты же помнишь, мы здесь все прочесали, но ничего существенного не обнаружили. А в прошлом месяце так же была изрезана ножом одна женщина в Нэшвилле. Если местные службы найдут тут какую-нибудь связь, делом займется ФБР.
   – Правду говоришь?
   Берк хмуро кивнул. Ему совсем не нравилось, что в его город заявятся власти, влезут в его дела, будут смотреть на него свысока и считать неотесанным деревенским болваном, который ни на что не способен.
   – Так ты выяснишь что-нибудь? А то я все-таки беспокоюсь.
   – Я наведу справки, порасспрашиваю. – Берк встал, готовый немедленно приступить к делу. – Но, скорее всего, она действительно гостит сейчас где-нибудь у подружки. И думает, что тем самым вынудит тебя сделать предложение.
   – Ага.
   Облегченно вздохнув, потому что ему удалось переложить свое бремя на плечи другого, Такер поднялся и захромал к двери.
   – Ты дай мне знать.
   Берк вышел вместе с ним и долгим взглядом окинул площадь перед конторой. В этом городке он родился и вырос, здесь его ребятишки сломя голову носились по улицам, в здешние магазины ходила за покупками его жена… Здесь он мог при встрече с каждым поднять один палец в знак приветствия, и все сразу же его узнавали и относились к нему с уважением.
   – Ты посмотри-ка, – Такер слегка вздохнул, глядя, как Кэролайн Уэверли вылезает из своего «БМВ» и направляется в магазин Ларссона. – Похожа на большой стакан с холодной чистой водой. Просто жажда разыгрывается при виде ее!
   – Это и есть родственница Эдит Макнейр?
   – Точно. Вчера я едва не врезался в ее машину. Разговаривает, словно герцогиня, и я ни у кого не видел таких больших зеленых глаз.
   Распознав знакомые симптомы, Берк хмыкнул:
   – У тебя, сынок, и без нее хлопот полон рот.
   – Ты же знаешь, это моя слабость… – Немного прихрамывая, Такер уже шел к своей машине, но внезапно переменил направление. – Пожалуй, надо бы купить пачку сигарет.
   Берк с улыбкой следил, как он скрывается в магазине Ларссона, но потом его улыбка увяла. Он тоже вспомнил Фрэнси. Но нет, Эдда Лу тут ни при чем. Она просто затаилась где-нибудь, чтобы заставить Такера поволноваться. И поэтому Берк не чувствовал никакого неприятного привкуса во рту, как бывало всегда, когда он беспокоился.

   Кэролайн шла через раскалившуюся на солнце лужайку в сторону деревьев и думала, что пока все складывается просто замечательно. Дамы, которых она встретила сегодня днем в магазине Ларссона, были несколько чересчур любопытны, к чему она не привыкла, но при этом приветливы и дружелюбны. Приятно знать, что, если она вдруг заскучает в одиночестве, можно приехать в город и пообщаться с симпатичными людьми.
   Особенно ей понравилась Сьюзи Трусдэйл, которая заехала, только чтобы купить поздравительную открытку для сестры, живущей в Натчезе, но пробыла в магазине минут сорок.
   Ну и, разумеется, этот Лонгстрит тоже явился – пофлиртовать с женщинами и лишний раз продемонстрировать свое знойное южное обаяние. Темные очки не могли скрыть последствий недавней драки, и все женщины его расспрашивали, проявляли сочувствие, а он так и упивался этим. «Подобным типам всегда сочувствуют, – подумала Кэролайн. – Если бы Луис поцарапал палец, все знакомые женщины немедленно предложили бы ему кровь для переливания».
   Слава богу, что она покончила с Луисом и вообще с мужчинами! В результате ей просто на редкость легко было отбить все атаки Такера Лонгстрита.
   Кэролайн улыбнулась, вспомнив, как Такер окликнул ее. Она была совершенно уверена, что в тот момент глаза его за темными стеклами смеялись.
   «И все-таки жалко его руки», – подумала она, ныряя под нависшие мхи. Они в самом деле очень красивы, с длинными пальцами, широкой ладонью. Просто ужасно было видеть их в ссадинах и кровоподтеках.
   Но Кэролайн тут же рассердилась на себя и попыталась подавить малейшие проблески симпатии. Как только он лениво и величественно, хотя и слегка прихрамывая, удалился, женщины сразу же стали шушукаться о нем и какой-то Эдде Лу.
   Кэролайн глубоко вдохнула воздух, напоенный запахами зелени, и улыбнулась про себя. По-видимому, неотразимый выхоленный мистер Лонгстрит сел в лужу! Его девица беременна и требует с пеной у рта, чтобы он на ней женился, а ее папаша, по слухам, склонен разгуливать с заряженным ружьем.
   Кэролайн подошла к воде и сразу же ощутила блаженную прохладу. Господи, до чего же далеко от нее Филадельфия! И могла ли она даже вообразить, что ей будет так интересно выслушивать сплетни о местном донжуане?
   Нет, ее получасовая поездка в город определенно доставила ей большое удовольствие. Все эти женские разговоры о детях, о стряпне – и о сексе. Кэролайн улыбнулась. Да, независимо от того, Север это или Юг, но, когда женщины собираются вместе, они всегда говорят о сексе. Самая любимая тема! И здесь они обо всем этом говорят так откровенно. Кто с кем спит и с кем не спит…
   Наверное, причина в постоянной жаре, подумала Кэролайн, садясь на поваленное дерево, чтобы посмотреть на воду и послушать музыку наступающего вечера.
   Она была рада, что приехала в Инносенс. С каждым днем она чувствовала, как все больше исцеляется. Тишина, знойное солнце, которое иссушает тело, но, как ни странно, прибавляет жизненных сил, незатейливая красота воды, затененной деревьями… Она даже привыкла уже к ночным звукам и к черной, как сажа, деревенской темноте.
   Накануне Кэролайн проспала целых восемь часов не просыпаясь – в первый раз за много недель. И проснулась без своей обычной мучительной головной боли. Да, одиночество и безыскусность провинциальной жизни явно начинали оказывать свое воздействие.
   Корни, само наличие которых так яростно отрицала ее мать, давали о себе знать, они оживали, укреплялись. Оказывается, ничто не могло выкорчевать эти корни, да никто и не собирался больше выкорчевывать их. Она даже может снова попытаться удить!
   При этой мысли она засмеялась, подошла еще ближе к воде и увидела плоский камешек у самой кромки. Любопытно, сможет ли она бросить его так, чтобы он не сразу канул на дно, а как бы пробежался прежде по воде? Еще один, почти забытый образ: здесь, вот именно здесь, стоял когда-то дедушка и учил ее бросать камешки таким особенным способом.
   Радуясь обретенному воспоминанию, Кэролайн наклонилась, чтобы поднять камешек. Странно, но ей вдруг показалось, что кто-то на нее смотрит. Смотрит в упор. По спине еще не успели пробежать первые мурашки страха, а она уже краешком глаза заметила что-то белое. Кэролайн повернула голову, всмотрелась и застыла на месте от ужаса. Даже крик заледенел в горле.
   Да, на нее смотрели в упор глаза, которые ничего не могли видеть. Над темной рябью воды поднималось чье-то лицо, спутанные светлые волосы зацепились за корни старого дерева.
   Дыхание Кэролайн стало прерывистым, оно вырывалось из горла короткими скулящими всхлипами, пока она, спотыкаясь, пятилась назад. «Не смотри, не смотри!» – говорила себе Кэролайн, но не могла отвести глаз от этого лица, от того, как вода плескалась у подбородка, как солнечный луч мерцал в плоском, ничего не видящем безжизненном взгляде. И лишь когда ей удалось наконец закрыть свое лицо ладонями, она смогла набрать в легкие достаточно воздуха, чтобы крикнуть. Крик отозвался эхом, ударившись о темную воду, и вспугнул птиц с веток деревьев.

Глава 4

   Тошнота уже почти прошла. Кэролайн отставила стакан, сделала глубокий вздох и стала ждать, когда Берк Трусдэйл покажется из-за деревьев.
   Он не попросил ее пойти вместе с ним: очевидно, ему достаточно было один раз взглянуть на нее, чтобы понять, что она не сможет пройти и десяти шагов. Даже сейчас, когда она сидела на верхней ступеньке крыльца и руки у нее почти перестали дрожать, Кэролайн не могла вспомнить, как добралась от пруда до дома.
   Кажется, она потеряла по дороге туфлю. Одну хорошенькую сине-белую туфлю из пары, купленной несколько месяцев назад в Париже… Остекленевшими глазами Кэролайн уставилась на босую ногу, испачканную грязью и травой, потом нахмурилась и движением носка сбросила вторую туфлю. Пусть уж лучше обе ноги будут босые. Ведь, в конце концов, кто-нибудь может подумать, что она сошла с ума, раз сидит здесь в одной туфле. Особенно если учесть, что в ее пруду плавает мертвое тело…
   Но тут желудок Кэролайн опять сжала судорога, она испугалась, что сейчас исторгнет из себя всю тепловатую воду из-под крана, и уронила голову на колени. Как же она ненавидит эту свою слабость! Ненавидит страстно, как может ненавидеть лишь человек, недавно выздоровевший после долгой изнурительной болезни. Слабость и неумение себя контролировать…
   Сжав кулаки, Кэролайн постаралась собрать все свои душевные силы и оттащить себя от края опасной пропасти. Какое право имеет она быть такой слабой, ранимой и сходить с ума от страха? Ведь она живет, она жива, она в полной целости и сохранности. В отличие от той бедняжки…
   Когда в подъездную аллею въехал автомобиль, Кэролайн подняла голову и поднесла вялую ладонь к глазам, чтобы получше разглядеть большой пикап, пробирающийся сквозь чересчур длинные ветви деревьев, обвитые диким виноградом.
   «Давно надо было их обстричь», – машинально подумала Кэролайн. Она слышала, как ветки хлещут по кузову с уже поцарапанной кое-где краской. В сарае должны быть садовые ножницы. И лучше всего этим делом заняться с утра пораньше, до наступления жары…
   Машина остановилась возле автомобиля шерифа, и из нее вылез худой, как проволока, человек с галстуком красного цвета, туго завязанным узлом на сморщенной индюшачьей шее. На нем была белая рубашка с короткими рукавами и белая шляпа на густых угольно-черных волосах. Под глазами висели мешки, под подбородком – складки кожи, словно когда-то лицо было полным. Черные слаксы удерживались в должном положении красными подтяжками, на ногах сияли гуталинным блеском тяжелые черные туфли. Кэролайн они показались армейскими. Однако потрескавшийся врачебный саквояж выдавал профессию владельца.
   – Вы, должно быть, мисс Кэролайн Уэверли?
   В другое время или в другом месте, услышав этот пронзительно-тонкий голос, Кэролайн улыбнулась бы. Он звучал, как голос продавца подержанных автомобилей из телевизионной рекламы.
   – Я доктор Шейс, – доложил человек, уже поставив ногу на первую ступеньку. – Я наблюдал вашу бабушку и дедушку почти двадцать пять лет. Мне позвонил Берк и сказал, что уже едет сюда. Он, судя по всему, уже здесь?
   Кэролайн старательно кивнула.
   – Как поживаете?
   – Лучше не бывает.
   Его острый профессиональный взгляд сразу распознал симптомы шока. Однако Шейс не стал спешить, а вынул огромный белый носовой платок и вытер шею и лицо. Хотя он мог двигаться достаточно быстро, предпочитал именно такой способ действий – осторожный и неторопливый, словно все время находился у постели больного.
   – Очень жарко сегодня, правда?
   – Да.
   – Так почему бы нам не войти в дом? Там прохладнее.
   – Нет, мне кажется… – Кэролайн беспомощно посмотрела в сторону деревьев, за которыми был пруд. – Я должна подождать. Он пошел туда… посмотреть. Я бросала камешки в воду. Я видела только ее лицо!
   Шейс сел рядом и взял ее за руку. Его профессионально чуткие пальцы умело нащупали пульс.
   – Чье лицо, миленькая?
   – Не знаю…
   Когда он нагнулся, чтобы открыть саквояж, Кэролайн привычно напряглась: недаром целый месяц полчища врачей с их тонкими стальными иглами испытывали ее нервную систему.
   – Мне ничего не нужно! – Кэролайн вскочила, и, несмотря на все усилия сдерживаться, голос ее прозвучал резко и пронзительно: – Со мной все в порядке! Вы ей постарайтесь помочь! Наверное, вы чем-то сможете помочь…
   – Не нужно так волноваться, милочка. – Словно желая продемонстрировать свои добрые намерения, Шейс снова закрыл саквояж. – Почему бы вам не сесть и не рассказать мне, что произошло? Спокойно и тихо. Тогда мы с вами могли бы решить, что и как делать.
   Кэролайн не села, но достаточно овладела собой, чтобы сделать несколько глубоких вдохов. Меньше всего ей хотелось снова очутиться на больничной койке.
   – Извините. Наверное, я несу чепуху…
   – Ну, это меня как раз нисколько не удивляет. Половина человечества только и занимается тем, что несет чепуху, а вторая половина старается их переубедить, упражняя свои голосовые связки. Вы мне просто-напросто расскажите, что с вами приключилось.
   – Наверное, она утонула, – тщательно и осторожно подбирая слова, произнесла Кэролайн. – В пруду. Но я могла видеть только ее лицо. – Она замолчала, мысленно снова увидела все и почувствовала, как на нее накатывает истерика. – Я боюсь, что она умерла!
   Прежде чем Шейс успел ответить, из-за деревьев вышел помощник шерифа Карл Джонсон и направился к ним через пропеченную солнцем лужайку. На его обычно безукоризненно чистой форме были видны грязь и мокрые пятна. Тем не менее шагал он по-военному четко: внушительная фигура, рост шесть футов шесть дюймов, мускулистый и плотный. Блестящая кожа была каштанового цвета.
   Этот человек привык наслаждаться своей властью, ценил свойственную ему выдержку. И в данный момент он изо всех сил старался сохранить свой авторитетный вид, хотя больше всего ему сейчас хотелось найти укромное местечко и освободить желудок от ленча.
   – Добрый вечер, док.
   – Привет, Карл.
   Им не понадобилось других слов, чтобы успеть обменяться информацией. Тихо выругавшись, Шейс снова вытер лицо, а Джонсон обратился к Кэролайн:
   – Мисс Уэверли, был бы очень признателен за возможность воспользоваться вашим телефоном.
   – Конечно. Вы не могли бы сказать… Она мертва?
   Карл поколебался мгновение, потом снял фуражку с головы и обнажил черные курчавые волосы, остриженные так коротко и аккуратно, словно по ним прошлась газонокосилка.
   – Боюсь, что да, мэм. Шериф вам все расскажет, как только сможет.
   Кэролайн начала медленно подниматься на крыльцо.
   – Телефон прямо в холле, мистер…
   – Джонсон, мэм. Карл Джонсон.
   – Мистер Джонсон, она утонула?
   Он бросил на Кэролайн быстрый взгляд, придерживая стеклянную входную дверь, чтобы она вошла первой.
   – Нет, мэм. Она не утонула…

   Берк сидел на поваленном дереве, отвернувшись от тела. Рядом стоял «Полароид». Шерифу потребовалось несколько минут, чтобы снова прийти в обычное состояние блюстителя законности и порядка.
   Он видел смерть и прежде – с детства знал, как она выглядит и пахнет, охотясь вместе с отцом. Сначала они отправлялись на охоту просто для удовольствия. Ну а затем, когда наступили неурожайные годы и исчезли накопления, они охотились, чтобы добыть мясо к обеду.
   Он видел также смерть себе подобных, и первая из них была самой страшной. Когда ферму продали за долги, повесился отец. И не эта ли смерть определила то, чем он сейчас занимается! Имея на руках жену и двух маленьких детей, Берк подписал контракт на должность помощника шерифа, а впоследствии и сам стал шерифом. Сын богача, так и не смирившийся с тем, как бесцельно, бездарно умер отец, он познал на себе, как жестока может быть земля. И Берк решил посвятить все свои способности, если они у него были, утверждению на этой земле закона и порядка.
   С тех пор он не раз сталкивался лицом к лицу со смертью, и все-таки это не подготовило его к тому, что он увидел в макнейровском пруду.
   Он все еще слишком ярко представлял, каково это было: вытащить неподатливое, словно сопротивляющееся тело из воды и затем – на берег.
   «Как странно, – думал Берк, глубоко затягиваясь сигаретным дымом, – ведь Эдда Лу никогда мне не нравилась». В ней было что-то грубое. И этот хитрый взгляд, который мешал ему чувствовать хоть малейшую симпатию к девушке, имевшей несчастье быть дочерью Остина Хэттингера…
   Но как раз сейчас он вспомнил, какой она была в то далекое Рождество, когда он и Сьюзи встретились на улице. Ей, наверное, было тогда лет десять. Мышиного цвета косички на спине, старое платье в заплатках, вздернувшееся по боковым швам и слишком длинное спереди. Эдда Лу стояла, прижавшись носом к витрине магазина Ларссона, и смотрела на куклу в голубом платье с диадемой из фальшивых бриллиантов.
   Тогда она была просто маленькой девочкой, мечтающей, чтобы на свете действительно существовал Санта-Клаус. И уже знавшей, что его не существует…
   Берк повернул голову, услышав шелест шагов по траве, и выдохнул длинную струю дыма.
   – А, это ты, док…
   – Боже милосердный!
   Шейс положил тяжелую ладонь Берку на плечо, сжал его и лишь потом подошел к телу. Он тоже был давно знаком со смертью и знал, что умирают не только старые. Он готов был смириться с тем фактом, что и молодых уносит болезнь или несчастный случай. Но он не в состоянии был принять смерть как следствие намеренного садизма и мучительства. Не мог смириться с тем, что вообще возможно такое дикое, варварское уничтожение человеческого существа.
   Шейс бережно поднял безжизненную кисть руки и увидел на запястье следы от веревки; такие же следы были на щиколотках. И почему-то эти глубокие вмятины, свидетельствующие о полной беззащитности, потрясли его больше, чем жестокие раны от ножа на туловище.
   – Она была одним из первых младенцев, которым я помог появиться на свет, когда только приехал работать в Инносенс. – Вздохнув, он сделал то, на что Берк не отважился: нагнулся и закрыл глаза Эдды Лу. – Тяжело родителям хоронить своих детей. Клянусь Богом, для врачей это тоже тяжело.
   – Ты только посмотри, как он ее изрезал! – выдавил из себя Берк. – Так же, как двух других. – Он с трудом проглотил комок, подступивший к горлу от гнева. – Ее сначала привязали вон к тому дереву. На нем пятна засохшей крови. И по спине видно, что она оцарапала ее о кору. Привязали бельевой веревкой. Здесь есть волокна. – В глазах полыхала ярость. – Но что она, черт побери, здесь делала?! Зачем здесь оказалась? Ее машина в городе.
   – Этого я тебе, Берк, объяснить не могу. Знаю только, что ее ударили сзади по голове. – Руки Шейса так осторожно и мягко касались тела, словно он осматривал живого пациента. – Может, он заманил ее сюда. Или она сама явилась и разозлила его чем-то.
   Стараясь не дать нервам разгуляться, Берк только кивнул. Он знал, как знали и в городе, кого могла разозлить Эдда Лу…

   Кэролайн нерешительно топталась на крыльце. Ей очень хотелось пойти на пруд и выяснить наконец, что там произошло. Ожидание становилось невыносимым, и было неизвестно, сколько оно еще продлится. Но она знала, что не осмелится дойти даже до деревьев…
   Увидев, как к дому подъехал темный седан, а за ним – белый фургон, Кэролайн решила, что это, очевидно, коронер. Когда из фургона вышли мужчины с носилками и плотным черным пластиковым мешком, она отвернулась. Этот мешок, длинный черный мешок, похожий на те, в которые обычно складывают большие ненужные вещи, слишком навязчиво напоминал: то, что Кэролайн нашла в пруду, уже не было человеком, женщиной, а только телом…
   Зато тело не способно чувствовать унижение от того, что его тоже, как ненужную вещь, сунут в большой мешок из пластика. Страдают только живые, и Кэролайн задалась вопросом, кто будет горевать и скорбеть о смерти этой женщины.
   Внезапно ей так безумно захотелось играть, что даже сердце заболело. Играть что-нибудь безудержно-страстное, и чтобы эта музыка изгнала все остальные мысли и чувства. Слава богу, она еще может играть, у нее есть возможность найти убежище, когда больше некуда бежать!
   Прислонившись к столбику крыльца, Кэролайн закрыла глаза и проиграла то, что хотела, мысленно. Звуки наполнили все ее существо, и мелодия была такая громкая, что она не слышала, как подъехала еще одна машина.
   – Эй, привет! – Джози с силой захлопнула дверцу и, лизнув вишневое мороженое на палочке, направилась к дому. – Привет, – повторила она дружелюбно и с любопытством, когда Кэролайн подняла голову. – У вас тут настоящее столпотворение! Я ехала домой, увидела, как много машин здесь стоит, и решила разузнать, в чем дело.
   Кэролайн посмотрела на говорившую, ничего не понимая. Странно, почти неприлично, когда человек так и пышет здоровьем и жизнью, а рядом все еще витает смерть.
   – Извините?..
   – Вам незачем извиняться. – Улыбаясь, Джози поднялась на крыльцо. – Скорее это мне нужно просить прощения: не могу вытерпеть, когда что-то происходит, а я ничего не знаю. Джози Лонгстрит.
   И она протянула руку, немного липкую от подтаявшего мороженого.
   – Кэролайн. Кэролайн Уэверли.
   Пожав протянутую руку, Кэролайн подумала, до чего же автоматическими становятся привычки. Просто абсурд какой-то.
   – Так что же все-таки случилось, Кэролайн? – Джози положила палочку от мороженого на деревянные перила. – Я вижу автомобиль Берка. Замечательный мужчина, правда? Никогда не изменял жене, ни разу за семнадцать лет с хвостиком! В жизни не встречала мужчину, который бы так чертовски серьезно воспринимал брак. Ну и дела! Док Шейс тоже здесь? Очень интересный тип. Немного смахивает на большого Микки Мауса, правда?
   Кэролайн пыталась улыбнуться.
   – Да. Может быть, вы присядете?
   – Обо мне не беспокойтесь. – Джози вынула из сумочки сигарету и щелкнула золотой газовой зажигалкой. – Как странно: у вас столько посетителей, но я не вижу ни души.
   – Они… – Кэролайн посмотрела на деревья и судорожно сглотнула. – Вот идет шериф.
   Джози немного изменила позу: слегка повернулась и расправила плечи. Но ее игривая улыбка сразу увяла, когда она увидела выражение его лица.
   – Ну, Берк, я просто тебя ревную! Ты так редко наезжаешь в «Сладкие Воды», а сюда примчался, как только появилась Кэролайн.
   – Служебная необходимость, Джози.
   – Да уж ладно тебе…
   – Мисс Уэверли, мне надо с вами поговорить. Мы можем войти в дом?
   – Конечно.
   Когда Берк проходил мимо Джози, она схватила его за руку, сообразив наконец, что случилось что-то серьезное.
   – Берк!
   – Я с тобой сейчас говорить не могу.
   Он хотел уже попросить ее уехать, но подумал, что Кэролайн может понадобиться женское общество, когда он закончит с ней разговор.
   – Послушай, ты не можешь подождать? И, возможно, остаться потом?
   Рука на его рукаве дрогнула.
   – А что, очень плохо дело?
   – Хуже не бывает. Почему бы тебе не пройти на кухню и не приготовить нам что-нибудь прохладительное? Побудь здесь, пожалуйста, пока я тебя не позову.
   Кэролайн провела его в парадную гостиную и предложила сесть на полосатый диван. Весело тикали маленькие часы с кукушкой, которые она не забывала заводить с первого дня приезда. В комнате было тепло и уютно, но Кэролайн никак не могла унять дрожь.
   – Мисс Уэверли, я очень сожалею, что вынужден задавать вам вопросы, когда вы так расстроены. Но лучше нам поскорее начать и закончить с этим.
   – Понимаю.
   «Хотя что я могу понимать? – лихорадочно подумала Кэролайн. – Ведь я никогда еще не находила в своих владениях мертвое тело». Ее рука, скользнув вверх, к горлу, стала машинально потирать его, словно помогая освободиться словам.
   – Вы… вы знаете, кто она?
   – Да, мэм.
   – Ваш помощник – Джонсон, да? – он сказал, что она не утонула.
   – Это действительно так, мэм. – Берк достал из кармана блокнот и карандаш. – Извините, но должен вам сообщить, что ее убили.
   Кэролайн только кивнула в ответ. Как ни странно, она вовсе не была потрясена. Очевидно, какой-то частью сознания она это поняла в ту самую минуту, когда взглянула в те широко открытые, мертвые глаза.
   – Что вы от меня хотите?
   – Я хотел бы, чтобы вы мне рассказали обо всем, что видели или слышали за последние сорок восемь часов.
   – Но мне не о чем рассказывать. Я ведь только приехала сюда и старалась устроиться, навести порядок…
   – Понимаю.
   Берк вытащил из кармана полотняный платок и промокнул потный лоб.
   – А может быть, вы слышали, как у вас ночью на подъездной аллее остановился автомобиль? Или помните какой-нибудь показавшийся вам необычным звук?
   – Нет… то есть я хочу сказать, что привыкла к городским звукам, так что все здешние мне кажутся необычными.
   Кэролайн в тщетной попытке успокоиться провела рукой по волосам. «Теперь все уладится, – говорила она себе, – все образуется. Раз мы уже перешли к устойчивой системе вопросов и ответов, значит, механизм законности и порядка запущен и работает исправно».
   – Тишина мне кажется такой громкой – если вы понимаете, что я имею в виду. Птицы, насекомые… И совы. – Внезапно она осеклась и сильно побледнела. – В позавчерашнюю ночь, первую ночь после моего приезда… О господи!
   – Не спешите, мэм. У нас есть время.
   – Мне почудилось, будто я слышу женский крик. Я спала, и он меня разбудил. И напугал. А потом я вспомнила про здешних сов – про тех, которых называют «скрипучками»… – Кэролайн закрыла глаза, охваченная чувством вины. – И я опять заснула! Ведь могла быть она, она звала на помощь… А я просто-напросто заснула!
   – Но это действительно могла быть сова. А если это был крик жертвы, мисс Уэверли, то вы все равно не успели бы помочь. Не можете мне сказать, в котором часу вас разбудил этот крик?
   – Нет, извините, не могу. Понятия не имею. Я не взглянула на часы.
   – А вы часто прогуливаетесь в тех местах?
   – Ходила пару раз. Мой дедушка брал меня на пруд порыбачить, когда я приезжала сюда в детстве.
   – Я сам ловил там хороших, увесистых сомиков, – доверительно сказал Берк. – Вы курите?
   – Нет… – Кэролайн вспомнила о хороших манерах и оглянулась в поисках пепельницы. – Пожалуйста, прошу.
   Берк достал из пачки сигарету, но думал при этом об окурке, найденном около поваленного дерева. Эдда Лу тоже не курила…
   – А вы никого здесь не встречали? Может, кто-нибудь прогуливался поблизости? Никто вас не навещал за это время?
   – Я уже сказала, что приехала недавно. Но в первый же день я наткнулась здесь на одного человека. Он сказал, что моя бабушка позволяла ему сюда приходить и смотреть на воду.
   Берк старался сохранить свой невозмутимый вид, но сердце у него ушло в пятки.
   – А вы знаете, кто это был?
   – Его фамилия Лонгстрит. Такер Лонгстрит.

   Такер снова лежал в гамаке, прижав охлажденную банку пива к подбитому глазу, и дулся на весь мир. В теле не было прежнего ощущения, будто по нему пронесся табун лошадей, но теперь казалось, что его протащили несколько миль по земле. Он горько сожалел, что вышел тогда навстречу Остину. Гораздо лучше было бы сразу слинять в Гринвилл или даже в Виксберг на два-три дня. Почему, черт побери, он решил, что гордость и честность стоят дороже, чем подбитый глаз?!
   А хуже всего было сознавать, что Эдда Лу где-то там затаилась и радуется, какую кашу ей удалось заварить. Чем больше он обо всем этом думал, тем больше убеждался, что Остин затеял драку без всяких на то оснований. Эдда Лу ни за что не стала бы делать аборт. И не то чтобы из моральных соображений или внезапно вспыхнувших материнских чувств. Просто удержать его она могла только своей беременностью.
   «Удержать? – подумал, чувствуя себя очень несчастным. – Это «удержание» продлится всю оставшуюся жизнь…»
   Ничто так не держит, как семейные узы. А его кровь смешается с кровью Эдды Лу в ребенке, которого она сейчас носит. Все хорошее и дурное, что было в их отношениях, снова воспрянет к жизни. И один бог, или судьба, или просто стечение времени и обстоятельств зачатия определит, какие черты возобладают в этом ребенке…
   Такер сделал большой глоток и снова надолго приложил к глазу банку. Но зачем думать о том, что произойдет только через несколько месяцев? Лучше побеспокоиться о Его Величестве Настоящем.
   Ему больно, и если бы вся эта ситуация не была такой чертовски дурацкой, он бы вызвал дока Шейса.
   Чтобы немного утешиться, Такер позволил своим мыслям обратиться к более приятной проблеме.
   Кэролайн Уэверли! Она такая хорошенькая, изящная и надменная. Из тех женщин, которые охлаждают и тем самым возбуждают еще большее желание отведать. Как мороженое. Такер ухмыльнулся, вспомнив, каким высокомерным взглядом она удостоила его в лавке Ларссона. Словно королева, которая смотрит на крестьянина. Но, бог свидетель, от этого ему только больше захотелось попробовать ее на вкус!
   Нельзя сказать, что у него имелись насчет Кэролайн какие-то определенные планы. Он вообще был склонен некоторое время держаться от женщин подальше. И это не только потому, что все тело болит. Просто он слегка разуверился в своем постоянном везенье…
   А все же приятно думать о ней! Ему понравился звук ее голоса: теплый, чуть хрипловатый, совсем не похожий на ее холодный вид недотроги. Интересно, каким способом ему удалась бы добиться возможности дотронуться до нее? И, улыбаясь, Такер заснул.

   – Тэк!
   Он что-то пробормотал и попытался отмахнуться от руки, которая трясла его за плечо. Резкое движение снова возбудило боль во всем теле, Такер выругался и открыл глаза.
   – Господи боже, неужели в этом доме никогда не дадут человеку поспать спокойно?!
   Тени уже удлинились, и сначала он подумал, что это Делла зовет его ужинать. Но рядом с ним стоял Берк. Такер сел и снова поморщился от боли.
   – Помнишь, как братья Бонни напали на нас у Призрачной лощины?
   – Ага, – ответил Берк, глубоко засунув руки в карманы.
   – Конечно, мы были моложе, и все-таки нам здорово досталось, – Такер взглянул на свои опухшие пальцы. – Но что-то не припомню, чтобы тогда все так болело. Слушай, почему бы тебе не смотаться в дом за парой пивка?
   – Я при исполнении, Такер. И мне надо с тобой поговорить.
   – Но говорить всегда лучше за пивом! – Однако, взглянув на Берка и увидев, какое у него лицо, он сразу перестал ухмыляться. – В чем дело?
   – Плохи дела, Тэк. По-настоящему плохи.
   И Такеру показалось, будто ему уже все сказали.
   – Это с Эддой Лу? Да? – Прежде чем Берк успел ответить, он вскочил и стал шагать взад-вперед, вцепившись себе в волосы. – О Господи! Господи боже мой…
   – Тэк…
   – Черт бы все побрал! – Чувствуя подкатившую к горлу тошноту, Такер в ярости ударил кулаком по дереву. – Ты уверен?
   – Да. И все точно так же, как было с Арнеттой и Фрэнси.
   – Святой боже!
   Такер прислонился лбом к шершавой коре, стараясь изгнать из сознания страшную картину. Он не любил Эдду Лу, она даже не нравилась ему, но он касался ее, он знал ее на вкус, он обладал ею. И он чувствовал, как внутри разрастается невыносимая горечь. Ему было жалко не только ее, но и ребенка, которого он прежде не хотел.
   – Тебе лучше сесть.
   – Нет!
   Такер повернулся к Берку. Выражение его лица изменилось: теперь оно было жестким и угрожающим. Таким его мало кто видел.
   – Где ты ее нашел?
   – В макнейровском пруду. Всего пару часов назад.
   – Но ведь это меньше, чем в миле отсюда!
   Сначала Такер подумал о сестре, о Делле и о том, как их защитить. Потом о Кэролайн.
   – Слушай, эта Кэролайн не должна оставаться там одна.
   – Сейчас с нею Джози и Карл. – Берк потер ладонью лицо. – Джози заставила ее выпить немного яблочной настойки Мисс Эдит. Она – Кэролайн то есть – и нашла тело.
   – Черт возьми… – Такер снова опустился в гамак и сжал руками голову. – Что же нам делать, Берк? Что, черт побери, у нас здесь происходит?!
   – Мне придется задать тебе несколько вопросов, Тэк. Но прежде хочу сказать, что я был у Остина. Мне пришлось ему обо всем рассказать. – Берк достал сигарету. – Советую тебе держаться от него подальше.
   Такер тоже вынул сигарету.
   – Но не может же он считать, что это я изувечил Эдду Лу! – Такер зажег вдруг спичку и вдруг замер, встретившись взглядом с Берком. Спичка горела, пока он не обжег пальцы. – Но ты же сам так не думаешь, Берк. – Такер уронил спичку и вскочил. – Будь оно все проклято, ведь ты же меня знаешь!
   Берк пожалел, что не принес пива: хотелось смыть неприятный вкус во рту. Такер был его другом, почти братом. Но слишком многое указывало на него.
   – То, что я тебя знаю, к делу не имеет никакого отношения.
   Такер почувствовал укол панического страха где-то в области сердца, и это было похуже удара в живот.
   – Да ты с ума сошел!
   – Я должен выполнить свой служебный долг. – Берк тяжело вздохнул и вынул из кармана блокнот. – Всего пару дней назад вы с Эддой Лу прилюдно поцапались. И с тех пор ее никто не видел.
   Такер достал вторую спичку. На этот раз он зажег сигарету, затянулся и выдохнул дым.
   – Ты что, собираешься напомнить о моих правах, а потом защелкнуть на мне наручники? Чего ты хочешь?
   Берк сжал кулаки.
   – Проклятье, Такер, я два часа смотрел на то, что́ кто-то сделал с этой девушкой, и сейчас неподходящий момент, чтобы меня подначивать!
   Такер протянул ему руку ладонью вверх в знак примирения, но в этом жесте так и прочитывалось саркастическое «сдаюсь».
   – Валяй, Берк. Занимайся своей вивисекцией.
   – Я хочу знать, виделся ли ты с Эддой Лу, разговаривал ли с ней после того случая в кафе.
   – Но я же сам приезжал к тебе сегодня днем и сказал, что не видел!
   – Ладно. Куда ты отправился после скандала в кафе?
   – Я пошел… – Такер внезапно осекся и побледнел. – Господи, я пошел на пруд Макнейров!
   Он снова хотел поднести сигарету к губам, но замер, внимательно всматриваясь в глаза Берка.
   – А ведь ты уже знал о том, куда я направился!
   – Да. Но хорошо, что ты сам мне об этом сказал.
   – Иди к черту!
   Берк схватил его за грудки.
   – Послушай меня. Мне не нравится то, чем я сейчас занимаюсь. Но это ничто, ничто по сравнению с тем, что будут вытворять люди из ФБР, когда они сюда нагрянут. У нас три женщины убиты! Эдда Лу угрожала тебе в общественном месте, при свидетелях, а через два дня нашли ее труп. И у меня есть свидетель, который видел тебя на пруду в тот же день, а может – в те же часы, когда произошло убийство.
   Такер почувствовал новый спазм страха, смешанного с яростью.
   – Но ты же знаешь, я сотни раз бывал на макнейровском пруду! И ты, кстати, тоже. – Он оттолкнул руку Берка. – То, что мы с Эддой Лу поскандалили, еще не означает, что я ее убил. И как же тогда быть с Арнеттой и Фрэнси?
   Берк поджал губы.
   – А с ними ты тоже встречался, Тэк. Ты встречался со всеми тремя.
   Теперь Такер уже не злился. Он был потрясен.
   – Господи, Берк… Но ты же не можешь в это верить! Кто угодно, только не ты!
   – То, чему я верю, не имеет никакого отношения к тем вопросам, которые я намерен задать. Я хочу знать, где ты был позавчера ночью.
   – Он играл со мной в джин-рамми и продулся до нитки. – К ним по тропинке шла Джози. Она была бледна, но смотрела на Берка твердо и жестко. – Допрашиваешь моего брата, Берк? Удивляюсь тебе.
   Она встала рядом с Такером и положила руку ему на плечо.
   – Я должен делать свое дело, Джози.
   – Так делай! Я только одного не могу понять: почему ты не разыскиваешь того, кто ненавидит женщин, а допрашиваешь мужчину, известного своей любовью к ним?
   Такер положил свою руку на ее.
   – А я думал, что ты сейчас с Кэролайн.
   – К ней приехали Сьюзи и Марвелла. Да и сама Кэролайн держится сейчас превосходно. А тебе, наверное, надо бы съездить домой, Берк: боюсь, без мамы и сестры твои мальчишки перевернут все вверх дном.
   Но Берк не обратил внимание на предложение Джози и ее сердитый взгляд.
   – Так, значит, вы с Такером играли в карты.
   – Полагаю, в нашем графстве это не считается ни грехом, ни преступлением. – Джози вынула сигарету из пальцев брата и глубоко затянулась. – Мы сидели до двух, возможно – до двух тридцати. Такер к тому времени немного набрался, и я выиграла тридцать восемь долларов.
   От чувства облегчения Берк даже немного охрип.
   – Это хорошо. Сожалею, что мне пришлось опрашивать тебя, Тэк, но, когда сюда приедут ребята из ФБР, тебе опять придется отвечать на вопросы. И мне кажется, тебе легче от того, что я первый.
   – Да нет, мне от этого не легче. А что собираются делать с ней?
   – С Эддой Лу? Ее отвезут в Палмеровское похоронное бюро и оставят там, пока не приедут сотрудники ФБР. – Берк сунул блокнот в карман и переступил с ноги на ногу. – А ты постарайся все-таки избегать Остина как можно дольше.
   Кисло усмехнувшись, Такер рассеянно потер свои помятые бока.
   – Об этом тебе не стоит беспокоиться.
   Смущенный и несчастный, Берк отвел взгляд.
   – Ну, значит, я поехал. Если завтра явятся фэбээровцы, я пришлю за тобой и покончим с этим.
   – Ладно.
   И Такер протяжно вздохнул, глядя на удаляющуюся спину Берка.
   – Нет, я все-таки явно не в себе, Такер, – сказала Джози. – Он плюет на меня, а мне так хочется залезть к нему в постель!
   Негромко рассмеявшись, Такер погладил ее по щеке.
   – Это просто рефлекс, детка. Лонгстритовский рефлекс. – Обняв сестру за талию, Такер повел ее к дому. – Джоз, я нисколько не сомневаюсь в твоей правдивости, но мы ведь не играли в джин-рамми уже несколько недель.
   – Ну и что? – надула губы Джози. – А тебе не кажется, что дни сейчас слились в какое-то единое целое, один от другого не отличишь? – Она испытующе взглянула на брата. – По-моему, я неплохо придумала насчет джин-рамми. Так проще всего.
   – Возможно…
   Такер осторожно взял ее лицо в ладони. Он умел смотреть в глаза людям каким-то своим, особенным, взглядом; и сейчас он так взглянул в глаза своей сестры.
   – Ты же не считаешь, что это я убил ее?
   – Миленький, да я ведь прожила с тобой под одной крышей почти всю свою жизнь! И знаю, что ты задохнешься от чувства вины, если раздавишь жука. Ты слишком добр, даже когда злишься. – Джози расцеловала его в обе щеки. – Я знаю, что ты никого не убивал. И никакого вреда нет в том, что я сказала, будто мы в тот вечер играли в карты. Скорее развяжешься с этими расспросами. И мы ведь иногда действительно играем в джин-рамми!
   Такер не мог все еще отделаться от чувства, что поступил нехорошо. А впрочем, плохо это или хорошо, но зато понятнее, чем правда. Правда же состояла в том, что позавчера он преспокойненько заснул в своей постели, читая Китса.
   Интересно, что бы подумали завсегдатаи «Болтай, но жуй», узнав о его любви к поэзии? И кто бы поверил ему, скажи он, что зачитался тогда стихами?

Глава 5

   Весть об убийстве Эдды Лу распространилась по Инносенсу, как лесной пожар. Словно облако пыли, стремительно пролетевшее от речной заводи до Кабаньей дороги, где Хэппи Фуллер обсуждала печальное событие со своей любимой подругой по «бинго» Берди Шейс.
   – Генри об этом не хочет говорить, – сказала Берди, обмахивая лицо бумажным веером. Такие веера распространяла среди своих прихожан Церковь Искупления. – Берк Трусдэйл позвонил и попросил его приехать к дому Макнейров примерно часа в два, а вернулся он только после пяти. – Она так усиленно заработала веером, что изображение Христа с яростным всевидящим взглядом превратилось в расплывчатое пятно. – Он приехал домой бледный, весь в поту, сказал, что Эдда Лу мертва, и отменил все визиты, назначенные на вечер. Сказал еще, что ее убили так же, как Арнетту и Фрэнси.
   – Да снизойдет на нас милосердие господне! – Хэппи оглядела свой аккуратный палисадник, довольствуясь струей воздуха от веера Берди. – К чему идет мир?! Женщина не может спокойно ходить по улицам!
   – Я проходила мимо закусочной, – многозначительно добавила Берди, – и слышала, как Берк звонил в ФБР. Может быть, он даже попросит прислать национальных гвардейцев!
   – Гм-м, – фыркнула Хэппи. Она любила Берди, очень любила, но это не мешало ей видеть недостатки приятельницы. Берди имела склонность чересчур доверять слухам, а у Хэппи этот недостаток шел сразу же за ленью в перечне десяти смертных грехов. – У нас тут орудует маньяк-убийца, Берди, а не мятежник. И мне кажется, мы не увидим национальных гвардейцев, марширующих по рыночной площади. Что же касается ФБР, то, может, оттуда и приедут. Полагаю, они вызовут для беседы моего сына, так как это он нашел в феврале труп Арнетты.
   Красивое лицо Хэппи Фуллер стало задумчивым. Она еще не простила Бобби Ли за то, что он тогда прогулял уроки и едва снова не вылетел из школы за неуспеваемость. И в то же время ей льстило всеобщее внимание: ведь она была матерью того, кто обнаружил первое мертвое тело.
   – С тех пор у Бобби Ли такой грустный вид, – вставила Берди. – У него глаза печальные-печальные. Я заметила, когда он сегодня заправлял мою машину у автостанции Сонни. И я тогда подумала: «Нет, Бобби Ли уже никогда не станет прежним!»
   – Да, ему несколько недель снились кошмары, – с нескрываемой гордостью сказала Хэппи.
   – И это в порядке вещей. У Генри чуть сердце не разорвалось. И вот что я скажу тебе, Хэппи: ситуация очень тревожная. Подумать только, ведь такая участь могла постигнуть мою милую, добрую Кэтрин! Разумеется, будучи замужней женщиной и матерью двоих детей, она не станет где-нибудь бродить в одиночестве. А все же беспокойно на душе. И опять же, твоя Дарлин, которая была лучшей подругой Эдды Лу… Знаешь, я просто думать о таких вещах не в состоянии!
   – Надо будет позвонить Дарлин, узнать, как она все это пережила.
   Хэппи вздохнула. В свое время у нее камень упал с души, когда Дарлин вышла замуж за Тэлбота Младшего и зажила своим домом с мужем и новорожденным младенцем. Но ей было известно, что порой Дарлин снова позволяет себе прежние выходки.
   – Мы хотим собрать группу из нескольких женщин и выразить наше соболезнование Мэвис Хэттингер.
   Берди хотела было под каким-нибудь благовидным предлогом уклониться, но бумажный Христос так грозно взглянул на нее, что она только сказала:
   – Да, это будет по-христиански. Но как ты думаешь, мы не застанем дома Остина Хэттингера?
   – Да не беспокойся ты насчет Остина, – Хэппи решительно выставила вперед подбородок. – На нашей стороне сила материнской солидарности!
   В эту ночь все двери в Инносенсе были заперты, все ружья заряжены, и жители долго не могли заснуть.

   Настало утро, и первая мысль многих проснувшихся была об Эдде Лу.
   Печаль Дарлин Фуллер Тэлбот, третьей дочери Хэппи и ее первого большого разочарования, была смешана с потрясением. Всю юность Дарлин преданно следовала по стопам Эдды Лу, увлеченная ее рискованными, но такими захватывающими проделками. Поездки на попутных машинах в Гринвилл, потаскивание косметики из магазина Ларссона, прогуливание уроков в компании с братьями Бонни и секс с ними в Призрачной лощине.
   Они вместе волновались, если у кого-то из них задерживались месячные, откровенно рассказывали друг другу о любовных – вернее, сексуальных – опытах и вдвоем ходили на свидания со своими парнями в кинотеатр «Поднебесный». Эдда Лу была подружкой на свадьбе Дарлин, и Дарлин собиралась оказать ту же честь Эдде Лу, когда она наконец захомутает Такера Лонгстрита.
   А вот сейчас Эдда Лу мертва, и у Дарлин глаза опухли от слез. У нее едва хватило сил усадить Скутера в манеж, помахать мужу на прощание с порога и шмыгнуть в кухню, чтобы впустить своего любовника Билли Ти через черный ход.
   – Ну-ну, дорогуша! – Билли Ти, уже вспотевший в своей спортивной рубашке с короткими рукавами и потертых джинсах, заключил красноглазую Дарлин в свои татуированные объятия. – Зачем так уж расстраиваться? Просто выносить не могу, когда плачешь.
   – Не могу поверить, что ее больше нет! – Дарлин уткнулась носом ему в плечо и прижала его к себе за ягодицы. – Она была моей самой любимой, самой близкой подругой, Билли Ти!
   – Знаю. – Он прильнул своим толстогубым ртом к ее рту, в знак сочувствия вращая там языком. – Она была мировая девка, и нам всем ее будет не хватать.
   – Она была мне как сестра! – Дарлин слегка отодвинулась, чтобы ему удобнее было просунуть ладони под ее ночную рубашку и пощупать груди. – Я всегда мечтала, чтобы она была моей сестрой, а не эти идиотки Белл и Старлита.
   – Да они просто всегда тебе завидовали, потому что из всех трех сестер ты самая хорошенькая.
   Он ущипнул ее отвердевшие соски и прислонил Дарлин к буфетной стойке.
   – Я даже согласилась бы, чтобы на месте Эдды Лу оказался кто-нибудь из них. – В глазах Дарлин заблестели слезы, и она расстегнула «молнию» на джинсах Билли Ти. – Мне все равно, что они мои кровные родственницы. С Эддой Лу я обо всем могла поговорить. Обо всем на свете. Даже о нас с тобой. И она всегда за меня радовалась! Правда, она немного завидовала, когда я вышла замуж за Тэлбота и у меня родился Скутер, но ведь это так естественно, правда?
   – М-м-м…
   – И я собиралась быть ее подружкой на свадьбе с Такером Лонгстритом. – Дарлин стянула его джинсы с бедер. – Не могу спокойно думать, как ее убили!
   – Вот и не думай, моя конфетка. – Он задышал часто и прерывисто, а потом опустил руки вниз, чтобы раздвинуть ее бедра. – Сейчас Билли Ти поможет тебе забыть об этом. Эдде Лу такое б понравилось.
   – Ага… – Дарлин только вздохнула, когда он усадил ее на стойку, и отшвырнула пакет с леденцами, устраиваясь поудобнее. – Она навсегда сохранит свое место в моем сердце!
   Билли Ти уже надел презерватив и принялся за дело.
   Дарлин обняла его, и ее широко раскрытые глаза засияли любовью.
   – Как ты мне подходишь, мой птенчик! С тобой гораздо интереснее, чем с Тэлботом. С тех пор, как мы поженились, мы занимаемся этим только в постели.
   В высшей степени польщенный Билли Ти приподнял ее повыше, вдвинув головой в открытые дверцы буфета. Но Дарлин была уже в экстазе и ничего не замечала.

   Кэролайн удивилась, что так хорошо спала. Очевидно, ее мозг хотел отключиться, или сыграло роль то, что в соседней спальне расположились Сьюзи и ее дочь Марвелла. А может, она чувствовала, что ей ничего не угрожает в кровати, на которой спали дедушка и бабушка?
   Как бы то ни было, она проснулась от запаха кофе и бекона, и первым ее чувством было смущение оттого, что, пока она спит, гости готовят завтрак. Но после ужаса, пережитого накануне, это чувство показалось ей таким тихим и мирным, что захотелось повернуться на другой бок и опять заснуть.
   Вместо этого она приняла прохладный душ и оделась. Когда она спустилась вниз, Сьюзи и Марвелла сидели за столом и разговаривали вполголоса. Перед каждой стояла чашка кофе и тарелка с яичницей.
   Кэролайн даже захотелось улыбнуться при виде такого сходства матери и дочери. Две хорошенькие шатенки с большими голубыми глазами шептались, словно дети во время церковной службы, сидящие на задней скамье. И обе заулыбались, когда заметили Кэролайн.
   Между Сьюзи и Марвеллой существовала такая близость, естественное понимание и уважение, которых Кэролайн никогда не испытывала в отношениях со своей матерью. И, глядя на них, она неожиданно ощутила тяжелую зависть.
   – А мы надеялись, что ты поспишь подольше. – Сьюзи встала, чтобы налить еще одну чашку кофе.
   – Мне кажется, будто я спала целую неделю. Спасибо. – Кэролайн взяла предложенную чашку. – Вы были так добры, что остались на ночь! Я…
   – А для этого соседи и существуют. Марвелла, достань Кэролайн тарелку.
   – О, я не…
   – Нет, ты должна поесть. – Сьюзи подтолкнула ее к столу. – После такого потрясения обязательно надо заправиться.
   – Мама очень здорово готовит яичницу, – заметила Марвелла.
   Она изо всех сил старалась не таращить с любопытством глаза на Кэролайн, но ей очень хотелось расспросить, где Кэролайн сделала такую модную короткую стрижку. Правда, Бобби Ли будет ужасно злиться, если она обкорнает таким образом свои локоны…
   – Всегда чувствуешь себя лучше, когда поешь, – Марвелла приветливо улыбнулась. – Когда я в очередной раз порвала отношения с Бобби Ли, мы с мамой съели большой шоколадный торт.
   – Этот верно. Ведь трудно грустить, когда наешься до отвала шоколада! – Сьюзи подвинула Кэролайн тарелку с тостами. – Я достала из буфета банку варенья из дикой малины, которое сварила еще твоя бабушка. Надеюсь, ты не возражаешь?
   – Нет, конечно. – Кэролайн, как очарованная, уставилась на банку с собственноручной бабушкиной наклейкой. – А я даже и не знала про варенье…
   – Да что ты! Мисс Эдит варила прекрасное варенье. Ни у кого не получались такие вкусные джемы и желе. Она шесть лет подряд выигрывала на ежегодных ярмарках главный приз, «Голубую ленту». – Сьюзи нагнулась, открыла нижние дверцы буфета и показала на ряды банок. – У тебя здесь хороший годовой запас.
   Кэролайн стало не по себе. Она и в самом деле ничего не знала об этих хорошеньких цветных банках с тщательно наклеенными названиями, так любовно расставленных по порядку. У нее горло перехватило от чувства утраты и стыда.
   – Я не могла навещать ее чаще…
   – Я это прекрасно понимаю. Но она тобою так гордилась! Любила поговорить о том, как ее малышка Кэро путешествует по всему миру, о том, как ты «играешь свою музыку» перед королями и президентами. Мисс Эдит всем показывала открытки, которые ты ей посылала.
   – Одна была из Франции, из Парижа, – вставила Марвелла. – С изображением Эйфелевой башни. Мисс Эдит мне ее отдала, когда я писала сочинение по-французски.
   – Марвелла два года изучала французский язык, – Сьюзи окинула дочь довольным взглядом.
   Самой Сьюзи пришлось бросить учебу за четыре месяца до окончания школы, когда беременность стала уже заметна. И поэтому она не переставала восхищаться тем обстоятельством, что у Марвеллы был аттестат.
   – Миленькая, а тебе не пора на работу? – спохватилась Сьюзи, взглянув на часы.
   – О боже мой! – Марвелла вспорхнула со стула. – Конечно, давно пора.
   – Марвелла работает в Роуздэйле, секретаршей в юридической конторе. Правда, сегодня ей позволили немного опоздать. – Сьюзи внимательно смотрела, как Марвелла подкрашивает губы, глядясь в блестящий металлический тостер. – Поезжай на моей машине, дорогая. А я позвоню твоему папочке, чтобы он заехал сюда за мной. Только, пожалуйста, не останавливайся по дороге, кто бы ни просил подвезти, даже знакомые.
   – Ну я же не настолько глупа!
   Сьюзи ущипнула дочь за подбородок.
   – Нет, конечно, но ты моя единственная дочка. И обязательно позвони, если будешь задерживаться.
   – Позвоню.
   – Да, чуть не забыла. Скажи своему Бобби Ли, чтобы больше никаких парковок на Собачьей улице! Можете предаваться романтическим настроениям дома, в гостиной.
   – Мама…
   У Марвеллы слегка порозовели щеки и шея.
   – Так и скажи. А не то я ему это выскажу сама. – Сьюзи поцеловала Марвеллу в пухлые губки. – А теперь убирайся!
   – Да, мэм.
   Марвелла улыбнулась Кэролайн.
   – Не позволяйте ей вас притеснять, мисс Уэверли. Стоит ей только начать, и она уж не остановится никогда.
   – Вот нахалка! – Сьюзи хихикнула, когда за Марвеллой захлопнулась входная дверь. – С трудом верится, что она уже взрослая.
   – Красивая девушка…
   – Да, красивая. Но безумно упрямая и всегда знает, чего хочет. Сейчас, по-моему, она не прочь выйти замуж за Бобби Ли Фуллера, и, думаю, скоро она его получит. – Сьюзи грустно улыбнулась и допила свой кофе. – Впрочем, я когда-то сама была такой же. Но с этими детьми столько беспокойства! Они кажутся такими юными и глупыми по сравнению с нами в их возрасте. – Сьюзи нахмурилась, взглянув на тарелку Кэролайн. – Ты почти ничего не ешь!
   – Я стараюсь. – Кэролайн с усилием проглотила кусочек яичницы. – Все так странно… Я даже и знакома не была с той девушкой, но мне так тяжело думать о том, что с ней случилось! – Смирившись с отсутствием аппетита, Кэролайн отодвинула тарелку. – Сьюзи, я не хотела тебя расспрашивать в присутствии Марвеллы… Но я правильно поняла, что эта убитая девушка уже третья по счету?
   – Да, и первую нашли в феврале, – кивнула Сьюзи. – Все трое были зарезаны.
   – Боже мой…
   – Берк не любит говорить на эту тему, но дело плохо, очень плохо. Их изувечили до смерти. – Она встала, чтобы убрать со стола. – Конечно, как мать, как женщина я очень это переживаю. И о Берке беспокоюсь. Он так относится к этому, словно в случившемся есть доля его вины. Бог свидетель, никто из здешних жителей ничего подобного не ожидал, но Берк считает, что мог каким-то образом все это предотвратить.
   Сьюзи тяжело вздохнула: точно так же он был уверен, что мог в свое время предотвратить самоубийство отца.
   Кэролайн наполнила раковину мыльной водой.
   – А подозреваемые есть?
   – Если и есть, Берк об этом молчит. Когда убили Арнетту, все решили, что это дело рук какого-нибудь бродяги. Когда живешь в городе, где всего-то восемь сотен жителей, и знаешь чертовски хорошо почти каждого, трудно поверить, что это кто-нибудь из своих. Это кажется просто невозможным! Но когда таким же образом убили Фрэнси, люди стали подозрительно оглядываться вокруг. И все же никому не хотелось верить, что убийцей может быть твой сосед или друг. Но сейчас…
   – А сейчас вы должны искать среди своих?
   – К сожалению, да. Что мы и делаем… – Сьюзи взяла полотенце, потому что Кэролайн начала мыть тарелки. – Хотя все же мы склоняемся к тому, что где-то на болотах прячется какой-нибудь психопат-маньяк.
   Кэролайн опасливо посмотрела в окно на деревья. Теперь ей почему-то казалось, что они растут ближе к дому.
   – Да, так думать спокойнее.
   – Не хочу тебя пугать, Кэролайн, но ты здесь живешь одна и тебе надо быть осторожней.
   Кэролайн поджала губы и, поколебавшись минуту, сказала:
   – Я слышала, что у Такера Лонгстрита и Эдды Лу была перебранка накануне убийства. Она давила на него, чтобы он на ней женился.
   – Да, пыталась надавить. – Сьюзи насухо, до блеска, вытерла тарелку и вдруг уставилась на Кэролайн во все глаза. – Что ты хочешь сказать?.. Господи, да ты же совсем не знаешь Такера! Сама мысль, что он может кого-то убить, просто смехотворна. Прежде всего это потребовало бы слишком много эмоций и физических усилий. А Такер терпеть не может ни того, ни другого.
   Кэролайн вспомнила лицо Такера, когда наткнулась на него у пруда. Нет, тогда на его лице отражалось очень сильное чувство – и весьма опасного свойства.
   – Все-таки…
   – Наверное, Берк переговорит с ним. И разговор будет тяжелым. Ведь они очень дружны. Мы все вместе учились в школе, – продолжала Сьюзи, вытирая стопку тарелок. – У нас была одна компания: Такер и Дуэйн Лонгстриты, Берк и я. Все они сыновья богатых плантаторов, хотя в то время Трусдэйлы уже разорились, и Берка не могли отдать в частную школу. А вот Дуэйн некоторое время учился в закрытой школе, поскольку он первенец и так далее. Но он постоянно попадал в какие-то неприятные истории, за что его и отчислили. Поговаривали, что отправят туда Такера, но старик Бо до того разозлился на Дуэйна, что оставил Такера дома.
   Сьюзи улыбнулась, внимательно рассматривая стакан, не осталось ли где следов от пальцев.
   – Тэк всегда говорит, что у него огромный долг перед Дуэйном за это отцовское решение. Наверное, поэтому он за ним сейчас так ухаживает и приглядывает. Он вообще добрый человек. И если бы ты знала его так же давно, как я, то поняла бы, что он просто не в состоянии кого-то убить. Это не значит, разумеется, что у него нет недостатков. Бог свидетель – есть, и предостаточно! Однако разделать ножом женщину… – Как ни ужасна была воображаемая картина, Сьюзи усмехнулась. – Говоря по правде, в подобной ситуации он бы постарался задрать ей юбку, а ни о чем другом и думать бы не смог.
   Кэролайн сурово поджала губы.
   – Да, я этот тип мужчин хорошо знаю…
   – Поверь мне, милочка, ты никогда не знала людей, подобных Такеру! Если бы не мой счастливый брак и четверо ребятишек в придачу, я сама бы увлеклась им. Есть в нем какая-то особенная повадка… – Сьюзи искоса взглянула на Кэролайн. – Вот увидишь, он и к тебе попытается проложить дорожку.
   – Ну, и получит по носу!
   Сьюзи расхохоталась и вытерла последнюю тарелку.
   – Хотелось бы это увидеть своими глазами. А теперь давай-ка перейдем к делу.
   – К делу?
   – Я не буду спокойна, если уеду, не убедившись, что ты сможешь себя защитить в случае чего.
   Вытерев руки цветным кухонным полотенцем, Сьюзи взяла свою плетеную сумку из соломки и вытащила из нее устрашающий на вид револьвер тридцать восьмого калибра.
   – Господи Иисусе! – только и смогла произнести Кэролайн.
   – Это двуствольный «смит-вессон». Мне больше нравится на ощупь револьвер, чем пистолет.
   – Он… он заряжен?
   – Ну конечно, заряжен, милочка! – Сьюзи заморгала своими большими голубыми глазами. – Какого черта он мне нужен незаряженный? Я уже три года подряд выигрываю в состязаниях по стрельбе. Берк даже не знает, гордиться ему или опасаться, что я его обскачу.
   – И ты носишь его в дамской сумке? – неуверенно заметила Кэролайн. – В своей дамской сумке?!
   – Да, ношу – с февраля месяца. Ты когда-нибудь стреляла?
   – Нет… – Кэролайн инстинктивно спрятала руки за спину. – Нет, никогда.
   – И, очевидно, думаешь, что не сможешь? – усмехнулась Сьюзи. – Ну, позволь мне тебе сказать, дорогая, что, если кто-нибудь нападет на тебя или твоих близких, ты быстро научишься. Я знаю, что у твоего дедушки была коллекция оружия. Давай что-нибудь тебе подыщем.
   Сьюзи положила на кухонный стол свой «тридцать восьмой» и пошла к двери.
   – Сьюзи, я не могу выбирать оружие! Это не новое платье…
   – Уверяю тебя, это так же интересно.
   Они отправились в дедушкину «берлогу», и Сьюзи, похлопывая пальчиком по губам, занялась выбором.
   – Начнем с оружия, из которого можно стрелять, обходясь одной рукой. Но я хочу научить тебя также заряжать ружье, которое стреляет на короткое расстояние. Это бывает очень эффективно.
   – Да уж, наверное…
   Блестя глазами, Сьюзи схватила Кэролайн за руку.
   – Вот, послушай. Если кто-нибудь сюда явится и побеспокоит тебя, ты выйдешь на порог с такой игрушкой на плече, прицелишься в середину туловища и скажешь этому сукину сыну, что не умеешь как следует управляться с ружьем. Если он при этом не подожмет хвост и не улепетнет, значит, он заслуживает получить полный заряд в живот!
   Неуверенно улыбнувшись, Кэролайн присела на ручку кресла.
   – Ты так всерьез об этом говоришь…
   – Но это действительно очень серьезно! Мы, здешние жители, привыкли заботиться о собственной безопасности. Ну вот он, старый красавчик. – Сьюзи открыла футляр и вынула пистолет. – «Кольт-45» армейского образца. Держу пари, он брал его с собой на войну!
   Она переломила ствол с таким изяществом и точностью движений, что Кэролайн восхитилась.
   – Видишь, патронов нет, магазин чист, как стеклышко. – Сьюзи вернула ствол на место, а затем прицелилась в стену и нажала на курок. – Хорошо! – Открыв ящик, она одобрительно цокнула языком и сунула в задний карман коробку с патронами. – Пойдем, расстреляем несколько железных банок.
//-- * * * --//
   Специальный агент Мэтью Бернс не собирался наживать себе капитал популярности, расследуя убийства в крошечном пыльном городишке, расположенном в дельте Миссисипи. Он был типичным столичным жителем, любящим провести вечер в театре или консерватории, посидеть за рюмкой дорогого «Шатонёф» или спокойно днем походить по Национальной галерее.
   За десять лет службы в Федеральном бюро расследований он повидал столько безобразного и страшного, что испытывал потребность чистить иногда палитру своих чувств и ощущений, наслаждаясь музыкой Моцарта или Баха. Он предвкушал, как в субботу вечером отправится в балет, потом хорошо и со вкусом пообедает в «Уотергейте» и, может быть, насладится романтической интерлюдией со своей теперешней возлюбленной.
   А вместо всего этого ему пришлось ехать в Инносенс со своим походным деревянным чемоданчиком и портпледом, засунутыми в багажник арендованного автомобиля с неисправным кондиционером!
   Бернс был уверен, что этот криминальный случай наделает много шуму, и нисколько не сомневался, что он и есть самый подходящий человек для его успешного завершения. Его специальностью были серийные убийцы. И со всей приличествующей скромностью он не мог не признать, что чертовски хорошо зарекомендовал себя в подобных расследованиях.
   Но все же ему было несколько досадно, что предвкушаемый чудесный уик-энд не состоится. К тому же его чувство порядка было оскорблено тем, что патологоанатома из Бюро, прикрепленного к этому делу, задержали в Атланте грозы и проливные дожди. Бернс не верил, что какой-то деревенский коронер сумеет обеспечить вскрытие тела на подобающем профессиональном уровне.
   Его раздражение все усиливалось по мере того, как он продвигался по городу в раскаленном автомобиле с практически бесполезным кондиционером. Все было именно так, как он себе и представлял: несколько пешеходов, обливающихся потом, пара бродячих собак, пыльные витрины лавчонок… Здесь, кажется, не было даже кинотеатра! Бернс пожал плечами и закатил глаза, увидев на местной забегаловке написанное от руки печатными буквами название: «Болтай, но жуй». Хвала Господу, он захватил с собой свою крупсовскую кофеварку.
   «Но дело есть дело, – напомнил себе Бернс, подъехав к конторе шерифа. – Приходится иногда и пострадать на пути к утверждению справедливости». Взяв с собой только портфель и стараясь не очень задыхаться от жары, он тщательно запер автомобиль.
   Когда пес Джеда Ларссона Зануда подошел к колесу и задрал ногу, Бернс ограничился тем, что покачал головой. Чего ожидать от собаки, если и манеры двуногих обитателей Инносенса, очевидно, не лучше?
   – Хорошая машина, – заметил Клод Бонни, сидя на своем шестке перед конторой. И сплюнул.
   Бернс удивленно поднял темную бровь.
   – Более или менее подходящая.
   – Ты, сынок, что-нибудь продаешь?
   – Нет.
   Бонни обменялся взглядом с Чарли О’Хара, сделал два свистящих вдоха и прищурился.
   – Значит, ты приехал с Севера и работаешь в ФБР!
   Бернс почувствовал, как по спине катится струйка пота, и взмолился про себя, чтобы в городе оказалась приличная химчистка.
   – Я обычно всегда смотрел шоу с Ефремом Цимбалистом, который толковал о ФБР каждую неделю. Шоу чертовски хорошее! – вступил в разговор Кунс и отпил глоток лимонада.
   – Нет, «Дрэгнет» был лучше, – заявил Бонни. – И не понимаю, почему они его сняли с показа. Да, таких шоу больше не делают!
   – Если разрешите… – начал Бернс.
   – Входи, входи, сынок, – махнул рукой Бонни. – Шериф внутри. Все утро там сидит. Поймай того психопата, который убивает наших девушек, и мы его вздернем, так что останешься доволен.
   – Но я вовсе не…
   – А вот тот парень из «Дрэгнет», он теперь не перешел на роль доктора в телесериале? – поинтересовался О’Хара. – Мне кажется, я его там видел.
   – Джек Вебб никогда никакого доктора не играл! – заявил Бонни оскорбленно, восприняв вопрос О’Хара как личный выпад.
   – Нет, то другой. Маленький такой парнишка. Моя миссис с ума по нему сходит.
   – Боже милосердный! – едва слышно пробормотал Бернс и распахнул дверь конторы.
   Берк сидел за столом, зажав телефонную трубку между подбородком и плечом, и что-то деловито записывал в блокнот.
   – Да, сэр, как только он сюда прибудет, я… – Он взглянул на Бернса и сразу же определил, кто перед ним, – точно так же молниеносно он отличал куропатку от фазана. – Постойте, вы агент по особым делам Бернс?
   – Совершенно верно. – В соответствии с правилами, Бернс вынул удостоверение и демонстративным жестом раскрыл его.
   – Он только что вошел, – сказал Берк в трубку и, протянув ее Бернсу, пояснил: – Это ваш босс.
   Бернс поставил в сторону портфель и взял трубку.
   – Шеф Хэдли? Да, сэр, я немного опоздал: в Гринвилле возникли проблемы с автомобилем. Да, сэр. Доктор Рубинстайн прибудет к трем часам дня. Разумеется, я это сделаю, будьте уверены. Хочу лишь добавить, что мне понадобится специальный телефон: здесь, по-видимому, имеется только одна линия. И… – Бернс закрыл трубку рукой и обратился к Берку: – У вас есть факс?
   – Нет, сэр. – Берк облизнул губы.
   – И еще факс, шеф. Я вам позвоню сразу же, как проведу предварительную подготовку и устроюсь. Да, сэр.
   Он вернул трубку Берку и опробовал на прочность сиденье вертящегося стула, прежде чем сесть.
   – Итак, вы и есть шериф?
   – Трусдэйл. Берк Трусдэйл.
   Рукопожатие было коротким и официальным.
   – У нас здесь крутая заварушка, агент Бернс.
   – Да, меня информировали. Три изувеченных трупа за четыре с половиной месяца. И подозреваемых не имеется.
   – Ни единого. – Берк вовремя удержался, чтобы не извиниться. – Мы сначала думали, что убил какой-нибудь бродяга, но после третьего убийства… И в Нэшвилле тоже случилось одно.
   Бернс сцепил пальцы.
   – Полагаю, у вас есть досье?
   – Ага, имеется, – с готовностью ответил Берк и хотел было встать.
   – Нет, не сейчас. Вы расскажете мне все по дороге. Я хочу видеть тело.
   – Мы отвезли его в похоронное бюро.
   – Очень предусмотрительно, – сухо заметил Бернс. – Сначала мы взглянем на тело, а потом осмотрим место преступления. Вы его охраняете?
   Берк почувствовал, что начинает кипятиться.
   – Довольно сложно охранять болото…
   Бернс вздохнул, поднимаясь.
   – Ладно, поехали.

   На заднем дворе Кэролайн, задержав дыхание и скрипнув зубами, нажала на курок. Приклад ударил в плечо с такой силой, что у нее в ушах зазвенело.
   – Ну, это уже кое-что, – одобрила Сьюзи. – Но глаза должны быть все время открыты.
   И она продемонстрировала свое умение, ловко сбив одну за другой с поваленного дерева все три жестянки.
   – А может, мне просто сбить их камешками? – робко взмолилась Кэролайн, когда Сьюзи вновь поставила банки рядком.
   – Скажи мне, когда тебе в первый раз дали в руки скрипку, ты сразу сыграла симфонию?
   Кэролайн вздохнула и подвигала плечом.
   – Ты вот таким же образом обращаешься со своими ребятишками, когда хочешь, чтобы они тебя слушались?
   Сьюзи подошла к ней поближе.
   – Ладно, расслабься, отдохни немного. Слушай, а какое у тебя сейчас ощущение в руках?
   – Ну, такое… – Кэролайн смущенно рассмеялась и взглянула на ружье.
   – Чувственное, правда? – Сьюзи похлопала Кэролайн по спине. – Так и должно быть. Не смущайся, ты среди друзей! Такое чувство возникает потому, что ты обладаешь властью, но при этом контролируешь себя и ощущаешь ответственность за ситуацию. Точно так же, как когда занимаешься сексом. – Она усмехнулась. – Но ребятишкам я об этом, конечно, не рассказываю. Ну, давай, вперед! Целься вон в ту первую банку слева. И представь себе что-нибудь – или кого-нибудь. У тебя был муж?
   – Нет, слава богу!
   Сьюзи хохотнула.
   – Ну а поклонник, любовник, который дал тебе отставку?
   – Да, Луис, – процедила сквозь зубы Кэролайн.
   – Фью! Испанец или вроде того?
   – Вроде того. – Кэролайн мрачно нахмурилась. – Такая большая, скользкая мексиканская крыса!
   Кэролайн нажала курок и разинула рот, когда банка подпрыгнула.
   – Я попала!
   – Вот видишь? Нужен был только повод. Теперь в другую.
   – А может, вам, дамы, заняться вышиванием? – окликнул их Берк.
   Сьюзи опустила свое ружье и улыбнулась.
   – Тебе, миленький, скоро прибавится соперников. – Она приподнялась на цыпочки, поцеловала мужа и окинула его беглым оценивающим взглядом. – А у тебя усталый вид.
   – Я действительно устал. – Берк сжал руку Сьюзи. – Дорогая, позволь тебе представить: это следователь по особым делам Бернс. А это моя жена Сьюзи и Кэролайн Уэверли. Мисс Уэверли и нашла вчера тело.
   Обе женщины с интересом взглянули на подошедшего молодого человека.
   – Кэролайн Уэверли? – почтительно повторил Бернс. – Не верю ушам своим! – Он взял ее свободную руку и поднес к губам, а Сьюзи закатила глаза от удивления за спиной агента ФБР. – Я слушал вас всего несколько месяцев назад в Нью-Йорке. А в прошлом году был на вашем концерте в Кеннеди-Центре. У меня даже есть несколько записей с вашим исполнением.
   Кэролайн удивленно моргнула. Все это было так далеко; она в первое мгновение решила даже, что Бернс ее с кем-то перепутал.
   – Спасибо.
   – О нет, это вам спасибо! – Бернс уже начал подумывать, что не совсем зря приехал в Инносенс. – Просто не могу выразить, сколько раз вы спасали меня от помешательства своей игрой! – Его гладкие щеки вспыхнули от возбуждения, он все еще сжимал ее руку в своей. – И встреча с вами, несмотря на существующие обстоятельства, приводит меня в восторг. Надо сказать, я никак не ожидал увидеть в здешних местах принцессу концертных залов.
   От неловкости Кэролайн слегка покраснела.
   – Но это дом моей бабушки, мистер Бернс. Я приехала сюда всего несколько дней назад.
   Его бледно-голубые глаза заволокло сочувствием.
   – Очевидно, происшедшее вас ужасно расстроило. Но будьте уверены, я приложу все силы, чтобы поскорее разобраться с этим делом.
   Кэролайн, уклонившись от прямого взгляда Сьюзи, выдавила из себя слабую улыбку.
   – Это утешительно слышать.
   – Поверьте, я сделаю все возможное! – Он поднял свой деловой чемоданчик, стоявший у ног. – А теперь, шериф, мне бы хотелось осмотреть место происшествия.
   Берк кивнул и, взглянув на блестящие начищенные модные туфли Бернса, подмигнул жене.
   – Довольно привлекателен, – резюмировала Сьюзи, когда мужчины направились к деревьям. – Если, конечно, тебе нравятся господа в костюмах и при галстуке.
   – По счастью, мне сейчас не нравятся никакие господа.
   – Ну, никогда не знаешь, как все обернется. – Сьюзи расстегнула верхние пуговицы блузки, чтобы было легче дышать. – Теперь я покажу тебе, как чистить оружие, а потом мы приготовим парням что-нибудь прохладительное. – Она с любопытством оглядела Кэролайн. – А я не знала, что ты по-настоящему знаменита. Думала, Мисс Эдит просто хвастается.
   – Представь себе, я сама совершенно забыла, что «знаменита». Даже подумала: «За кого он меня принимает?»
   Сьюзи улыбнулась и обняла Кэролайн за плечи, чувствуя, что эта милая девушка нравится ей все больше и больше.
   – Слушай, ты сможешь исполнить «Апельсиновые деревья в цвету»?
   И Кэролайн впервые за эти дни громко рассмеялась:
   – А почему бы и нет?

Глава 6

   Устроившись на одном из двух вертящихся стульев, Такер положил ноги на стол Берка. Он не имел ничего против того, чтобы подождать. В сущности, ждать он умел очень хорошо, а это часто воспринималось как свидетельство лени. Но на самом-то деле это было проявлением врожденного бесконечного терпения и ясного, спокойного состояния души!
   Однако в данный момент на душе у него не было так спокойно, как хотелось бы. Чтобы новость о прибытии в Инносенс следователя из ФБР достигла «Сладких Вод», много времени не потребовалось. Такер уже знал, что агент Бернс, весь в черном, словно он из похоронного бюро, прибыл в светло-коричневом «Меркьюри». Знал он также, что Бернс уже побывал на месте убийства, у макнейровского пруда.
   Убийство… Выругавшись себе под нос, Такер закрыл глаза и постарался расслабиться. Сидя здесь, прислушиваясь к поскрипыванию крутящегося под потолком вентилятора и подвыванию почти бесполезного, вделанного в окно кондиционера, невозможно было представить, что всего в нескольких кварталах отсюда, в Палмеровском похоронном бюро, на столе, распростерто тело Эдды Лу.
   Такер заморгал, стараясь отогнать неприятное видение, – тем более что он всегда с такой готовностью ложился с ней голова к голове… Хуже того, он предвкушал баталию с ней в постели, когда она наконец уяснит себе, что ей не суждено стать новой хозяйкой «Сладких Вод»!
   А сейчас положение – хуже не бывает. Из-за того, что ему померещилось нечто очень чувственное в том, как она нажимала на клавиши кассового аппарата в магазине Ларссона, из-за того, что он позволил себе лежать с ней, покусывая и поглаживая ее мягкую кожу, теперь ему приходится обеспечивать себе алиби, чтобы не попасть под подозрение в ее убийстве…
   Его во многом обвиняли и прежде. В лени, например, которая, по мнению Такера, вовсе не порок. В беспечном обращении с деньгами – и в этом он охотно с обвинителями соглашался. В прелюбодействе, против чего Такер был склонен возражать, поскольку никогда не спал с замужними женщинами. За исключением разве что Салли Гилфорд несколько лет назад, но она к тому времени уже разъехалась с мужем. Его обвиняли даже в трусости. Однако Такер предпочитал называть это свойство осторожностью.
   Но убийство! Господи, да это же просто смешно, когда бы не было так печально! Если бы отец был жив, он живот надорвал бы от смеха. Отец – единственный человек, которого Такер боялся по-настоящему, – никакими силами и угрозами не мог заставить сына выстрелить в животное во время их охотничьих вылазок.
   Конечно, Эдду Лу не застрелили. Нет, она умерла так же, как предыдущие две. И не составляло никакого труда мысленно заменить лицо Фрэнси на лицо Эдды Лу и увидеть, что нож убийцы сделал с ее гладкой белой кожей…
   Трясущейся рукой Такер нащупал в кармане сигарету. Как всегда, он отщипнул кончик – на этот раз почти равный четверти дюйма – и уже зажигал ее, когда в контору вошел Берк, а вместе с ним потный человек в темном костюме и с недовольным выражением лица.
   Берк, проведший большую часть дня с агентом ФБР, тоже был не в лучшем своем настроении и, надевая шляпу на крючок возле двери, нахмурился при виде ног Такера, возлежащих на его столе.
   – Можешь чувствовать себя как дома, сын мой.
   – Стараюсь изо всех сил. – Такер выдохнул струю дыма. Желудок у него сжался при виде Бернса, тем не менее он наградил его ленивой улыбкой. – Тебе надо бы запастись новыми журналами, Берк, иметь для развлечения умов что-нибудь поинтереснее, чем «Поля и реки» и «Оружие и боеприпасы».
   – Посмотрю, может, у нас завалялось несколько номеров «Ежеквартальника для джентльменов» или «Пипл».
   – Премного буду обязан!
   Такер еще раз глубоко затянулся, внимательно разглядывая спутника Берка. В темном пиджаке, в такую жару он должен был чувствовать себя как в душегубке, но у него даже не хватало сообразительности хоть немного ослабить галстук. И хотя Такер не мог бы объяснить почему, однако этот простой факт мгновенно возбудил в нем неприязнь к Бернсу.
   – Я подумал, что, наверное, стоит самому приехать и переговорить с вами, парни, – непринужденно заявил он.
   Берк кивнул и для солидности уселся за стол.
   – Такер Лонгстрит. Следователь по особо важным делам агент Бернс.
   – Добро пожаловать в Инносенс.
   Такер не встал, но протянул руку. И почему-то обрадовался, что ладонь у Бернса оказалась мягкой и слегка липкой от пота.
   – Интересно, что придает вам этот особый статус, агент Бернс?
   – Мое положение.
   Бернс окинул взглядом стоптанные кроссовки, дорогие, но поношенные слаксы, заметил ленивую, вызывающую улыбку. Каждый понял бы, что антипатия Такера мгновенно стала взаимной.
   – Что бы вы хотели обсудить со мной, мистер Лонгстрит?
   – Ну, мы могли бы начать с погоды… – Такер намеренно проигнорировал предупреждающий взгляд Берка. – Сдается мне, что на нас надвигается гроза. Это к лучшему: на некоторое время станет попрохладнее, и страсти тоже поостынут. А можно поговорить и о бейсболе. Сегодня «Ориоли» наверняка сделают «Янки». Бердс в этом году набрал себе крепкую команду. Бьюсь об заклад, «Ориоли» зададут им перцу! – Такер глубоко затянулся. – Интересно, следователи по особым делам бьются когда-нибудь об заклад?
   – Боюсь, я не питаю к спорту столь живого интереса.
   – Ну что ж, это естественно. – Такер сделал вид, что подавил зевок, и откинулся на стуле под острым углом к полу. – Я тоже ни к чему не питаю живого интереса. Слишком много тратишь энергии на эту самую живость.
   – Давай к делу, Тэк! – Раз предупреждающий взгляд не оказал воздействия, Берк решил пустить в ход свой спокойный, но не допускающий легкомыслия тон. – Такер знал одну из жертв, Эдду Лу.
   – Ты опустил одно слово – знал интимно, – добавил Такер. Желудок снова сжала судорога, и он раздавил окурок.
   Бернс опустился на третий стул. В своей деловитой манере он достал из кармана мини-магнитофон и блокнот.
   – Итак, вы желаете сделать заявление?
   Такер выпрямился.
   – Нет, не слишком желаю. Это Берк решил, что вы захотите порасспрашивать меня. Ну а я человек, склонный к сотрудничеству, вот и явился сюда, чтобы ответить на ваши вопросы.
   Бернс невозмутимо включил диктофон.
   – Я располагаю информацией, что вы и скончавшаяся Эдда Лу Хэттингер состояли в близких отношениях.
   – Да, я с ней спал.
   – Ну, хватит тебе, Тэк!
   Такер бросил на Берка молниеносный взгляд.
   – Но это честный ответ на заданный вопрос. Мы с Эддой Лу неоднократно обедали вместе, ходили в кино, веселились и смяли несколько простынь. – Взгляд у Такера стал жестче, и он сделал над собой усилие, чтобы не достать вторую сигарету. – Но несколько недель назад я прервал с ней отношения, потому что она заговорила о браке.
   – Вы прекратили отношения дружески?
   – Этого я бы не сказал. Полагаю, вам уже известно о сцене в кафе «Болтай, но жуй» несколько дней назад. Эдда Лу просто писала кипятком.
   – Выбирайте выражения, мистер Лонгстрит! Наш разговор записывается. Вы имеете в виду, что она была сердита и взволнованна?
   – В применении к Эдде Лу эти слова как раз и означают то, что я сказал.
   – Она утверждала, что вы давали ей определенные обещания?
   Такер лениво снял ноги со стола и стал раскачиваться на стуле, который немилосердно заскрипел.
   – Дело в том, следователь Бернс, что мне свойственно не держать обещаний, поэтому я их никогда не даю.
   – Насколько я знаю, Эдда Лу Хэттингер публично заявила, что беременна.
   – Да, она так заявила.
   – После чего вы покинули… «Болтай, но жуй», не так ли? Причем покинули очень поспешно, – Бернс тонко улыбнулся. – Можно ли из этого заключить, мистер Лонгстрит, что вы тоже… писали кипятком?
   – Если учесть, что она устроила мне сцену перед десятком людей и во всеуслышанье заявила, что беременна и заставит меня за это расплатиться… Я таки действительно вышел из берегов. – Он тихо, задумчиво несколько раз кивнул головой. – Да, это надо признать.
   – Но у вас не было намерения жениться на ней?
   – Ни малейшего!
   – Но согласитесь: будучи взбешенным, смущенным и загнанным в угол, вы вполне имели повод убить ее.
   Такер облизнул губы.
   – Нет, пока у меня в кармане чековая книжка. – Он наклонился вперед, и, хотя лицо его по-прежнему хранило жесткое выражение, голос был медовый: – Позвольте мне ясно обрисовать картину. Эдда Лу была жадна, честолюбива и достаточно хитра. Не думаю, что она всерьез надеялась, будто ей удастся запугать меня и заставить обменяться с ней кольцами. Скорее всего, она была бы вполне удовлетворена, получив чек с подходящим количеством нулей.
   Такер встал, заставил себя сделать глубокий вдох и присел на кончик стола.
   – Эдда Лу мне нравилась. Может быть, и не так, как сначала, но все же достаточно. И нельзя сегодня спать с женщиной, а завтра кромсать ее на куски!
   – Такое случалось, – невозмутимо ответил Бернс.
   Какая-то тень промелькнула во взгляде Такера.
   – Но не со мной!
   Бернс сдвинул магнитофон слегка вправо.
   – Вы были знакомы с Арнеттой Гэнтри и Фрэнси Элис Логэн?
   – Так же, как и большинство остальных жителей Инносенса.
   – Какого рода отношения вас связывали?
   – С каждой из них я несколько раз встречался. Но ни с той, ни с другой не спал. – Его губы дрогнули в усмешке: – Хотя с Арнеттой не спал не потому, что прилагал недостаточно усилий.
   – Она вас отвергла?
   – Да, черт возьми! – Такер с отвратительным чувством вытащил вторую сигарету, решив, что успеет бросить курить в более подходящее время. – По правде говоря, она давно положила глаз на моего брата Дуэйна, но он никогда не отвечал ей взаимностью. А с Фрэнси мы были в самой начальной стадии флирта… – Внезапно он отшвырнул сигарету и закрыл глаза. – Я не хочу говорить о Фрэнси!
   – О?
   Такер по-настоящему разозлился.
   – Послушайте, я был вместе с Берком, когда он нашел тело. Вы, может быть, привыкли к подобным зрелищам, а я – нет! Тем более надо учесть, что я испытывал к ней нежные чувства.
   – Интересно, что вам нравились все три женщины, – мягко заметил Бернс. – Миссис Логэн, кажется, нашли в Призрачной лощине? – Было очевидно, что ему непривычно произносить подобные названия. – Но ведь это всего в двух милях от вашего дома. А мисс Хэттингер нашли в пруду Макнейров – это меньше чем в миле от вашей усадьбы. И вы были у пруда в тот самый день, когда поссорились с мисс Хэттингер.
   – Это верно. Я вообще там часто бываю.
   – И, судя по словам мисс Уэверли, вы были очень взволнованы и расстроены, когда она вас увидела.
   – А я думал, мы уже остановились на определении «писать кипятком»… Да, именно так. Поэтому я туда и пошел. Это очень тихое и спокойное место.
   – И уединенное. Вы можете рассказать мне, мистер Лонгстрит, как вы провели остаток вечера?
   «А вот сейчас я скажу неправду», – подумал Такер.
   – Я весь вечер играл в джин-рамми с Джози, моей сестрой, – солгал он, не моргнув глазом. – Я был очень рассеян, и она обставила меня на тридцать или сорок долларов. Мы выпили немного, а потом легли спать.
   – В какое точно время вы расстались с сестрой?
   – Я лег, наверное, в два – два тридцать.
   – Агент Бернс, – вмешался Берк, – я хотел бы добавить, что в тот самый день, когда нашли Эдду Лу, Тэк ко мне приходил. Он был в беспокойстве, потому что ничего о ней не знал: она ему не звонила и не отвечала на его звонки.
   Бернс вздернул бровь.
   – Вы мне об этом уже сообщили, шериф. Мистер Лонгстрит, каким образом вы получили синяк под глазом?
   – Мне его поставил папаша Эдды Лу. Собственно, тогда-то я и уяснил, что она исчезла. Он приехал ко мне домой, решив, что я ее спрятал у себя. А потом ему втемяшилось в голову, что я сплавил ее в какую-нибудь клинику делать аборт.
   – А вы обсуждали возможность аборта со скончавшейся?
   – Она скончалась прежде, чем я успел хоть что-нибудь с ней обсудить. – Такер рывком встал со стола. – Это все, что я имею сказать! А если у вас возникнут дополнительные вопросы, вы приедете в «Сладкие Воды» и зададите их мне. Увидимся попозже, Берк.
   Берк подождал, когда захлопнется дверь.
   – Агент Бернс, я знаю Такера всю мою жизнь. И заявляю вам, что, как бы он ни бесился насчет Эдды Лу, он не смог бы ее убить.
   На это Бернс ничего не ответил и просто выключил магнитофон.
   – Не правда ли, как удачно, что я могу относиться ко всему этому объективно? А сейчас, шериф, нам пора навестить похоронное бюро. Вот-вот должен прибыть патологоанатом.

   Такер был сыт по горло. Он ничего дурного не сделал, жил себе собственной жизнью и что же в результате получил? Помятые бока, распухший глаз и новость, что его подозревают в убийстве!
   А все женщины виноваты! Если бы Эдда Лу не прижималась к нему всякий раз, когда он заходил в магазин Ларссона, он бы и не подумал с ней встречаться. Если бы Делла не запилила его тогда, он бы не поехал в город, не зашел бы в кафе, и Эдде Лу не удалось бы выплеснуть на него свою злобу. А если бы эта Уэверли не забрела на пруд, то не увидела бы, как он, «взволнованный и расстроенный», сидит на берегу.
   Господи боже! Он имел-таки основания выглядеть «взволнованным и расстроенным»…
   При мысли об Эдде Лу у него все внутри переворачивалось. Пусть она была сколь угодно лукавая, хитрая и коварная, смерти она не заслуживала. Но, черт побери, почему же ему-то приходится за это отдуваться? Сидеть и терпеть, как этот напыщенный янки достает его своими вопросами и изучает своим особым следовательским взглядом? Даже не столько следовательским, сколько высокомерно-столичным, язвительным, жгучим, как крапива на заднице?
   И эта Кэролайн Уэверли смотрит на него точно таким же взглядом! Она, наверное, с удовольствием сообщила агенту ФБР о том, как наткнулась на грязного южанина, замышляющего убийство на своем родном болоте.
   Проскочив на метр поворот к дому Макнейров, Такер так резко затормозил, что колеса завизжали. Да, ему необходимо сейчас же, немедленно поговорить кое о чем с этой герцогиней!
   Подняв за собой шлейф гравия, Такер не заметил, как следом за ним свернул пикап. Подбитые глаза Остина недобро сверкнули, когда он увидел, как красные огоньки автомобиля исчезли в кустах подъездной аллеи, а губы растянулись в ухмылке.
   Остановившись у обочины, он выключил зажигание, положил ключи в карман и нагнулся за банкой с гуталином. Посмотрев на свое отражение в зеркале заднего обзора, Остин намазал черным лицо и натянул как следует камуфляжный берет. С заднего сиденья он достал «ремингтон вудмастер» и проверил магазин. Все еще улыбаясь, одетый с головы до ног в камуфляж, он вылез из машины. За поясом у него торчал остро наточенный охотничий нож.

   Кэролайн не возражала против одиночества. Хотя Сьюзи ей очень нравилась, но энергия этой женщины, бьющая ключом, довела Кэролайн почти до изнеможения. Кроме того, она не верила, что кто-нибудь ворвется к ней среди ночи и убьет ее во сне. В конце концов, она здесь человек чужой, и никто не знаком с ней настолько близко, чтобы желать ей зла. Подумав немного, она убрала ружье и пистолет, не собираясь когда-либо пускать их в дело.
   А чтобы доставить себе удовольствие, Кэролайн взяла в руки скрипку. Со времени приезда она играла только один раз и теперь с наслаждением провела ладонью по гладкому, отполированному дереву, коснулась струн. «Это не тренировка, – подумала она, натирая канифолью смычок. – И не концертное выступление». Это был один из тех порывов, которые ей так часто приходилось подавлять. Сейчас она будет играть для самой себя!
   Закрыв глаза, Кэролайн положила скрипку на плечо. Голова и тело автоматически приняли нужное положение – так женщина принимает ту самую, единственную позу, соблазняя возлюбленного.
   Она выбрала Шопена – из-за красоты мелодии и легкой печали, которая соответствовала теперешнему ее настроению.
   И, как всегда, музыка заполнила собой все пространство души.
   Теперь Кэролайн не думала о смерти, о страхах. Не вспоминала о Луисе и его измене, о родных, которых потеряла, или о тех, без которых привыкла обходиться. Она не думала и о музыке. Она ее просто чувствовала.
   Музыка была как слезы. Именно так почему-то подумал Такер, выходя из машины и направляясь к крыльцу. Не жаркие слезы, порожденные страстью, но тихие и саднящие. Смешанные с кровью души.
   Никто не мог подслушать подобные мысли, но Такер все равно смутился. В конце концов, это всего лишь скрипичная музыка, для высоколобых! Даже не хочется носком отбивать ритм… Но от этих плывущих из окна звуков переворачивается сердце. Черт возьми, действительно переворачивается, и даже мурашки по коже пробегают!
   Такер постучался, но так тихо, что сам едва расслышал стук. Тогда он нажал на ручку двери, с удивлением обнаружил, что она не заперта, двинулся на эти волшебные звуки – в парадную гостиную.
   Кэролайн стояла посреди комнаты, лицом к окнам, поэтому он увидел ее в профиль, с головой, слегка наклоненной к скрипке. Она играла с закрытыми глазами, а улыбка на ее губах была такой же задумчивой и прекрасной, как эта музыка.
   Такер не мог сказать почему, но он понимал, что вот такое, особенное сочетание звуков изливается прямо из ее души. И, как еле слышный вопрос, повисает в воздухе.
   Такер сунул руки в карманы, оперся плечом о косяк и позволил себе уплыть по течению мелодии. Все это было очень странно и совершенно чуждо его натуре. Он видел перед собой женщину, такую спокойную, такую ненавязчиво привлекательную, такую соблазнительную – и при том этот соблазн не имел в себе ничего сексуального!
   Она перестала играть, музыка перелилась в тишину, и Такер почувствовал острое, почти болезненное разочарование. Если бы он был поумнее, то выскользнул бы из дому и, пока она еще ничего не видит затуманившимися глазами, снова постучал.
   Вместо этого, повинуясь импульсу, Такер захлопал в ладоши.
   Кэролайн сильно вздрогнула, напряглась, глаза ее залил страх, но затем в них проглянуло оскорбленное чувство и раздражение.
   – Что вы, черт побери, здесь делаете?
   – Я стучал, – и он так же передернул плечами и слегка улыбнулся, как в тот вечер у пруда. – Вы, наверное, слишком увлеклись, чтобы расслышать меня.
   Кэролайн опустила скрипку, но держала смычок, как кинжал.
   – Возможно, я также не хотела, чтобы меня беспокоили.
   – Признаться, я об этом не подумал. Видите ли, я всегда любил музыку. Правда, больше рок и блюзы, но вы тоже здорово играете. Немудрено, что вы этим можете заработать на жизнь.
   Кэролайн, не сводя с него взгляда, положила скрипку.
   – Очаровательный комплимент.
   – Просто откровенное замечание. Знаете, вы мне напомнили одну мамину безделушку – жемчуг в большом куске янтаря. В жизни не видел ничего прелестнее – и печальнее. Одинокая жемчужина, которой никогда не выбраться наружу. И когда вы играли, я вспомнил об этой жемчужине. Вы всегда играете печальные песни?
   – Я играю то, что мне хочется в данный момент.
   Его ссадины за последние несколько дней набухли и потемнели, вид был какой-то бесшабашный и, во всяком случае, не внушающий доверия. И в то же время он был похож на маленького мальчика, при виде которого женщине всегда хочется приложить к его кровоподтекам что-нибудь прохладное – например, свои губы…
   – У вас был повод войти ко мне в дом без приглашения, мистер Лонгстрит?
   – Вы можете называть меня просто Такер. Потому что я намерен звать вас Кэролайн или Кэро. – Его зубы блеснули в усмешке. – Ведь именно так называла вас Мисс Эдит? И мне это имя нравится.
   – Но вы не ответили на мой вопрос, – нахмурилась Кэролайн.
   Такер отстранился от косяка.
   – Вообще-то, у нас так принято заезжать друг к другу по-соседски, без приглашения. Но у меня была важная причина заглянуть к вам. Вы не предложите мне сесть?
   Кэролайн надменно вскинула голову.
   – Нет!
   – Черт побери, чем вы злее, тем больше мне нравитесь. Просто какое-то извращение.
   – Вы и в других отношениях извращенец?
   Такер хмыкнул и присел на валик дивана.
   – Сначала нам надо с вами познакомиться, прежде чем углубляться в такие материи. Вы, наверное, слышали, Кэролайн, что я легко схожусь с женщинами, но у меня есть тут свои принципы.
   – Какое облегчение узнать это! – Кэролайн постучала смычком по ладони. – Так какова цель вашего посещения?
   Такер положил ногу на ногу и, судя по всему, чувствовал себя так же свободно, как гончая в тени деревьев.
   – Господи, ну до чего же мне нравится ваша манера разговаривать! И вы такая холодная и прекрасная… как персиковое мороженое. А я как раз персиковое особенно люблю.
   Она чуть не улыбнулась, но тут же строго поджала губы.
   – Знаете, мне не очень сейчас интересны ваши предпочтения. А кроме того, я совсем не в настроении развлекать гостей. У меня были трудные два дня.
   Такер сразу перестал улыбаться.
   – Да, я представляю, как вам было тяжело. Ведь это вы нашли Эдду Лу.
   – Ну, думаю, ей пришлось гораздо тяжелее…
   Такер внезапно вскочил, вынул сигарету и зашагал по комнате.
   – Вы здесь живете всего несколько дней, но, очевидно, уже наслышаны обо всем?
   Несмотря ни на что, Кэролайн вдруг на мгновение почувствовала симпатию к этому человеку. Так трудно уберечь свою личную жизнь от посягательств досужих языков! Это она знала на собственном опыте.
   – Если вы хотите сказать, что слухов здесь не меньше, чем испарений от болот, я спорить не стану.
   – Я не могу помешать вам думать то, что вы обо мне думаете. Но все же хотел бы высказаться.
   Кэролайн удивилась:
   – Не понимаю, почему вас интересуют мысли на этот счет.
   – Потому что вы с такой готовностью доверили их этому янки в начищенных ботинках!
   Кэролайн молчала. Как ни странно, она совсем перестала его бояться. То, как он ходил взад-вперед, свидетельствовало не о злобе и раздражении. Он был явно подавлен и огорчен.
   Она успокоилась достаточно, чтобы положить на стол и смычок.
   – Если вы говорите об агенте Бернсе, то я ему рассказала лишь о том, что видела. Вы же были на пруду.
   Такер резко, как от удара хлыстом, вскинул голову.
   – Да, черт возьми! Но неужели у меня был такой вид, будто я собираюсь кого-то убивать?
   – У вас был достаточно разъяренный вид, – парировала Кэролайн. – Но я понятия не имела, что вы замышляете, и ни слова не сказала об этом следователю.
   Такер остановился, обернулся и сделал шаг к ней.
   – Но если вы думаете, что это я так обошелся с Эддой Лу, тогда почему же вы стоите здесь, а не спасаетесь бегством?
   Кэролайн гордо вздернула подбородок.
   – Я смогу о себе позаботиться. А так как я не рассказала полиции ничего особенно опасного для вас, то не вижу причин, почему вы должны причинить мне зло.
   Он сжал кулаки.
   – Леди, вы смотрите на меня так, словно я – грязь, которую вы только что брезгливо соскребли со своих каблуков! А я не привык, чтобы на меня смотрели подобным образом. Так что если вы…
   – Не смейте мне угрожать!
   Кэролайн разозлилась не на шутку, внезапно обнаружив, что стоит с ним лицом к лицу.
   – Я знаю тот тип мужчин, к которому вы принадлежите, Такер. Вы просто не можете пережить, что я не лезу из кожи, желая привлечь к себе ваше снисходительное внимание! Когда женщина не смотрит в вашу сторону, потому что вы ей совсем не интересны, это невыносимо для вашей мужской гордости. А когда кто-то, вроде Эдды Лу, начинает проявлять к вам излишний, с вашей точки зрения, интерес, вы стараетесь от нее отделаться. Тем или иным способом.
   Да, это было похоже на правду, и Такер почувствовал себя уязвленным.
   – Детка, женщины приходят и уходят. И это мне чертовски безразлично. Я по ним не тоскую, но, черт возьми, это не значит, что я их убиваю! Ну а что касается кожи, из которой вы не лезете… Господи боже!
   Кэролайн успела только коротко вскрикнуть, когда Такер неожиданно схватил ее и швырнул на пол. Она едва не задохнулась, когда всей тяжестью он упал на нее. Она слышала выстрел, но подумала, что это ее голова раскололась о дубовый паркет.
   – Что это вы задумали?
   – Тише! Лежите, не вырывайтесь, черт побери!
   Лицо Такера почти касалось ее, и Кэролайн почувствовала в его взгляде страх. Но, может быть, здесь был какой-то хитрый умысел?
   – Если вы сейчас же не слезете с меня…
   Но что Кэролайн собиралась предпринять в следующую минуту, так и осталось неизвестным, потому что она услышала второй выстрел, и в диванной подушке, как раз над их головами, задымилась дыра.
   – Господи боже мой! – Она изо всех сил вцепилась в его плечи. – В нас кто-то стреляет!
   – Наконец до тебя дошло, детка.
   – Что нам делать?!
   – Мы можем и дальше так лежать в надежде, что он уйдет. Но он не уйдет.
   Такер вздохнул и вдруг коснулся лбом ее лба каким-то странно интимным движением.
   – Вот ведь дерьмо! Он настолько с ума спятил, что способен и тебя убить, считая, будто творит волю божью.
   – Кто?! – Она стукнула его по спине. – Кто это?
   – Папаша Эдды Лу.
   Такер чуть-чуть приподнял голову. В сложившихся обстоятельствах он, к сожалению, не мог уделить большего внимания тому, что рядом с его губами был яркий, сочный и такой доступный сейчас женский рот.
   – Отец убитой женщины? И он сейчас в нас стреляет?
   – Да нет, главным образом – в меня. Однако его не огорчит, если попутно зацепит и тебя. Я как раз вовремя оглянулся и увидел в окно, как он целит мне промеж глаз.
   – Но ведь это безумие! Нельзя стрелять людям в окна…
   – Я обязательно доведу это до его сведения, если представится шанс.
   Такер видел только один выход из сложившейся ситуации, но содрогался при мысли о нем.
   – Послушай, у тебя есть ружье в доме?
   – Да, моего дедушки. Оно в кабинете – напротив, через холл.
   – Прекрасно. Я попробую пробраться туда, а ты оставайся здесь и затаись.
   Кэролайн послушно кивнула.
   – Хорошо. – И тут же уцепилась за его рубашку. – Ты хочешь его застрелить?!
   – Бог милостив; надеюсь, не придется.
   Он по-пластунски, используя диван как прикрытие, подполз к середине комнаты и, задержав дыхание, преодолел открытое пространство. Добравшись до порога и решив, что он достаточно далеко от Кэролайн, чтобы в нее не попала пуля рикошетом, Такер крикнул:
   – Остин, сукин сын, ведь в доме женщина!
   – Моя дочь тоже была женщиной! – И еще одна пуля сорок четвертого калибра вдребезги разнесли стекло. – Я тебя убью, Лонгстрит! Настало время воздаяния господня! Я убью тебя, а потом раскромсаю на кусочки, как ты раскромсал Эдду Лу.
   Такер прижал к глазам тыльную сторону руки.
   – Но ты же не хочешь ранить леди.
   – Не знаю, леди она или очередная твоя тварь-потаскушка. Бог направляет руку мою! Ибо сказано: «Око за око». Гнев господень испепелит тебя. Смерть во искупление грехов.
   Пока Остин цитировал Священное писание, Такер на животе прополз через холл в кабинет, а очутившись там, схватил «ремингтон». Пока он потными руками заряжал ружье, к горлу подступала тошнота от мысли, что, наверное, придется пустить его в ход. Затем Такер подобрался к окну, отодвинул жалюзи и пролез в отверстие.
   Следующий выстрел заставил его, пригнувшись и бормоча молитву, броситься в кустарник.
   Остин занимал выигрышную позицию, стоя меньше чем в двух ярдах от крыльца и опираясь спиной о единственный клен. Пот катился градом у него по лицу, на спине хлопчатобумажная рубашка тоже взмокла от пота. Он взывал к Иисусу, подкрепляя молитвы и угрозы ружейным огнем. Все стекла по фасаду дома уже разлетелись в мелкие осколки.
   Конечно, он мог ворваться в дом и сразу прикончить Такера. Но этого ему было мало. Он страстно и неотступно желал заставить его мучиться. Он больше тридцати лет ждал возможности отплатить кому-нибудь из Лонгстритов сполна. И вот наконец такая возможность представилась.
   – Я отстрелю тебе яйца, Такер. Всю твою машинку отстрелю, коей ты так похваляешься. Воздам за все прелюбодею и развратнику! Отправишься в преисподнюю без своих причиндалов. И на то воля божья. Ты слышишь меня, язычник, грешник богопротивный? Ты слышишь, что я тебе говорю?
   Такер даже испытал некоторое сожаление, когда приставил ствол ружья к левому уху Остина.
   – Слышу, слышу, кричать нет необходимости… – Он надеялся, что Остин не заметит, как ружье дрожит в его руках. – Положи оружие, Остин, или я сейчас всажу тебе пулю в голову. Поверь, мне это будет нелегко. Ты-то умрешь, а вот мне придется выбросить свою почти новую рубашку.
   – Я тебя убью! – зарычал Остин и попытался повернуть голову, но Такер ткнул ему ружьем в ухо.
   – Только не сегодня. Сегодня ты этого не сумеешь. А ну-ка, отбрось ружье, затем отстегни пояс с ножом. Давай, только медленно и осторожно.
   Остин все еще колебался, и Такер еще раз ткнул его в ухо. Ему вдруг привиделось нечто странное: как он протыкает стволом всю голову насквозь, и тот выходит в другое ухо…
   – Да, я не очень хороший стрелок, но с такого расстояния, пожалуй, даже я не промахнусь.
   И Такер вздохнул с несказанным облегчением, потому что Остин наконец отбросил ружье в сторону.
   – Кэролайн! – крикнул Такер. – Позвони-ка быстренько Берку и скажи, чтобы он немедленно приехал сюда с буксиром. А потом принеси мне веревку.
   Как только пояс упал в грязь, Такер ногой отшвырнул его.
   – Ну а теперь, что ты там болтал насчет моих причиндалов, Остин?
   Через две минуты Кэролайн осторожно вышла из дому, неся в руках бельевую веревку.
   – Он едет. А я только…
   Голос ей изменил, когда Кэролайн посмотрела на человека, растянувшегося на траве. У него было грязное от пота и каких-то черных потеков лицо, мощное тело, похожее на танк, и сильные ноги, напоминающие железные рычаги. И несмотря на то, что это Такер стоял над ним, уперев ствол ружья Остину в затылок, именно Такер казался уязвимым и тонким, как зубочистка.
   – Я принесла веревку, – сказала Кэролайн, хотя ее голос походил скорее на жалкий писк.
   – Хорошо. Детка, ты сможешь подойти к нему со спины?
   Облизнув пересохшие губы, Кэролайн с опаской, на большом расстоянии, обошла Остина.
   – А как ты… Я хочу сказать, он ведь такой большой!
   – И рот у него тоже большой. – Такер не смог удержаться, чтобы не дать Остину небольшого тычка в бок. – Он так громил и поносил грешников, суля огонь и пепел, что не слышал, как один из них подобрался к нему сзади. Ты умеешь стрелять?
   – Да, – решительно ответила она и, поглядев на ружье, добавила: – Немного…
   – Немного – это хорошо. Правда, Остин? Она сумеет тебе отстрелить какой-нибудь жизненно важный орган, если ты чересчур активно пошевельнешься. Нет на свете никого опаснее женщины с заряженным ружьем! Даже если эта женщина – янки. Так вот, Кэро, ты целься ему прямо в голову, пока я его буду связывать.
   Такер вручил ей тяжелое ружье, и они обменялись взглядами, в которых выражалась безудержная, почти сумасшедшая радость. В это мгновение они были самыми близкими друзьями.
   – Целься вот сюда, детка. Нет-нет, не в меня. И слушай: если он хоть немного пошевелится, то просто нажми на курок. А затем закрой глаза, потому что выстрелом ему оторвет голову. А я не хочу, чтобы ты видела эту отвратительную картину.
   И Такер подмигнул Кэролайн, давая знать, что его предупреждение предназначается только для Остина.
   – Ладно. Но у меня немного дрожат руки. Надеюсь, я не нажму курок просто так, нечаянно.
   Такер ухмыльнулся и наклонился, чтобы связать Остину руки.
   – Главное – постарайся быть начеку, Кэро, никто большего от тебя не ожидает. А я сейчас свяжу тебя, Остин, как борова. Веревка подходящая. – Он сделал петлю и затянул мускулистые бедра Хэттингера. – Должен сказать, мне не нравится, что ты разнес вдребезги все стекла у этой леди. И испортил ее диван фирмы «Давенпорт». А насколько мне известно, Мисс Эдит очень гордилась своим «давенпортом».
   Отступив, Такер снова взял ружье у Кэролайн.
   – Дорогая, ты не принесешь мне пивка? У меня в горле пересохло.
   Кэролайн безумно захотелось расхохотаться.
   – Я не держу в доме… пива. Но у меня есть вино, немного «Шардоннэ», – захлебываясь от волнения, сказала Кэролайн.
   – Но это тоже очень заманчиво.
   – Да, конечно… заманчиво!
   Кэролайн стала подниматься по ступенькам, но внезапно у нее закружилась голова, она решила немного постоять, оглянулась и увидела, как Такер достает сигарету.
   – Слушай, зачем ты это делаешь?
   – Гмм? – он поморщился, зажигая спичку.
   – Зачем ты каждый раз отрываешь кончик?
   – О! – Такер глубоко затянулся с видимым удовольствием. – Хочу бросить курить. И мне кажется, я нашел подходящий способ. Недели через две я сокращу время курения и количество выкуренного вдвое! – Он улыбнулся, все еще бледный и неотразимо привлекательный. – Налей мне этого «Шардоннэ» в большой стакан, ладно?
   – В самый большой!
   Кэролайн прерывисто вздохнула, услышав наконец вой сирены, и побежала в дом.

Глава 7

   На востоке проворчал гром. Ветер – первый с тех пор, как Кэролайн пересекла границу штата Миссисипи, – зашелестел листьями клена, под которым еще полчаса назад стоял человек с заряженным ружьем.
   Уму непостижимо! Это просто невозможно было и представить себе, но сейчас она сидела на ступеньках крыльца и тоже пила из высокого стакана «Шардоннэ», а бутылка с остатками вина стояла между нею и Такером.
   «Да, в моей жизни появились какие-то интересные неожиданности», – решила Кэролайн.
   – Хорошее питье, – заметил Такер и повертел стакан в пальцах, опять начиная ощущать состояние размягченности, которое он предпочитал всем другим.
   – Это мое любимое.
   – И мое теперь тоже. – Он повернул голову и улыбнулся. – Приятный ветерок.
   – Да, очень.
   – Нам необходим дождь.
   – Да, наверное…
   Такер откинулся назад, опираясь на локти, и подставил лицо прохладе.
   – Ветер с запада, по идее, не должен нагнать сырости в твою гостиную.
   Кэролайн рассеянно взглянула на разбитые окна.
   – Ну что ж, это приятно слышать. Не хотелось бы, чтобы диван отсырел насквозь. В конце концов, в нем всего одна дырка от пули.
   Такер дружески похлопал ее по спине.
   – Ты держишь марку, Кэро. Другие женщины на твоем месте вопили бы, кричали или грохнулись бы в обморок. А ты стойкая.
   – Надеюсь. – Она снова наполнила опустевший стакан. – Такер, могу я задать тебе вопрос, касающийся «местного колорита»?
   Он протянул ей свой стакан, наслаждаясь музыкальным звоном льющейся струи благородного вина.
   – Сейчас, моя миленькая, ты можешь спрашивать меня о чем угодно.
   – Мне любопытно знать, убийства и перестрелки постоянно происходят в данной местности или это периодическое явление?
   – Ну… – задумчиво произнес Такер, созерцая вино в стакане, – если говорить об Инносенсе – а моя семья живет здесь со времен войны, – я думаю, что теперешний способ убийств для нас нов. Правда, я был ребенком, Уайтфорд Тэлбот продырявил спину Кэлу Бофорду, когда тот спускался по водосточной трубе из окна его спальни. А жена Уайтфорда – Руби Тэлбот – лежала в это время совсем голая в постели.
   – Но это же другое дело! – решительно заявила Кэролайн.
   – Ты права. А лет пять назад братья Бонни и Шайверы изрядно попотчевали друг друга охотничьей дробью: поругались из-за свиньи. Но учитывая, что они между собой двоюродные и у всех мозги набекрень, никто не обратил на это особого внимания.
   – Понятно…
   «Клянусь богом, – подумал Такер, – она мне нравится!»
   – Но вообще-то в Инносенсе жизнь мирная и тихая.
   Кэролайн нахмурилась.
   – Послушай, ты всегда из себя разыгрываешь вот это?
   – Что – это?
   – Напускаешь на себя вид этакого прожженного развязного парня, которому море по колено?
   Такер усмехнулся и глотнул из стакана.
   – Только если этого требуют обстоятельства.
   Кэролайн вздохнула и отвернулась. Небо над головой потемнело, изредка раздавались приглушенные раскаты грома, просверкивали быстрые вспышки молний. Но как было хорошо просто сидеть вот так на ступеньках крыльца!
   – А ты не боишься? Когда шериф уводил этого человека, он поклялся, что все равно убьет тебя.
   – Ну и что прикажешь делать? Лезть из-за этого в бутылку? – Поскольку в ее голосе явно прозвучали сочувственные нотки, Такер умилился и ловко обнял ее за плечи. – А ты не волнуйся, детка. Не хочу, чтобы ты из-за меня нервничала.
   Кэролайн повернула голову и холодно взглянула на него.
   – Тебе не кажется, что это довольно дешевый прием? Использовать экстремальную ситуацию как средство соблазнения?
   – Ух… – Он был достаточно добродушен, чтобы рассмеяться, но и достаточно опытен, чтобы не убрать руку с ее плеч. – Ты всегда так подозрительно относишься к мужчинам?
   – К мужчинам определенного типа – всегда.
   И Кэролайн сбросила его руку.
   – Какая холодность, Кэро, после всего, что мы вместе пережили! – Такер обиженно чокнулся с ее стаканом. – Значит, ты не пригласишь меня остаться поужинать?
   Ее губы насмешливо искривились.
   – Не думаю, чтобы мне этого хотелось.
   – Но, может, ты сыграешь мне еще одну мелодию?
   Кэролайн перестала улыбаться и покачала головой.
   – Я взяла отпуск, чтобы не играть ни для кого, кроме себя.
   – И это благодарность за то, что я спас тебе жизнь! Ну хорошо, я сам тебе сыграю.
   Она удивленно подняла брови:
   – Ты играешь на скрипке?
   – Да нет, черт побери! Я просто поставлю тебе одну кассету.
   Такер встал и вдруг понял, что вино ударило в голову. Но он не возражал против подобного ощущения. Подойдя к автомобилю, он порылся в кассетах и выбрал свою любимую.
   – Фэтс Доминьо, – сказал Такер уважительно, когда в воздухе поплыли звуки «Черничного холма». Он подошел и протянул ей руку: – Пойдем!
   И прежде, чем Кэролайн успела открыть рот, чтобы отказаться, он поднял ее со ступенек и обнял.
   – Я просто не могу слышать эту песню и не танцевать с хорошенькой женщиной!
   Она могла запротестовать или просто-напросто вырваться, но все было совершенно невинно. Кроме того, за последние двадцать четыре часа она так переволновалась, что столь безобидное развлечение было ей совершенно необходимо. Так что Кэролайн положила руку ему на плечо и отдалась плавному, завораживающему ритму. Такер увлек ее на лужайку, и она рассмеялась, когда они попали в небольшую рытвину, радуясь тому, как вино слегка шумит в голове.
   – Ну, как ты себя чувствуешь? – поинтересовался он.
   – М-м-м… А все-таки ты скользкий человек, Такер. Но лучше танцевать с тобой, чем лежать под обстрелом.
   – Я как раз подумал о том же.
   Он потерся щекой о ее волосы, и они показались ему шелковыми. А так как он всегда питал слабость к материальным ощущениям, то не мог не подумать, как гладка ее белая кожа по сравнению с его щекой и о том, как ее блузка слегка приподнялась на спине под его направляющей рукой. А какие у нее длинные тонкие бедра, которые сталкиваются с его собственными!
   Сексуальное тяготение его не удивило: оно было столь же естественно для него, как дыхание. Но что удивило его, так это всеподавляющее желание немедленно перекинуть ее через плечо и помчаться с ней в дом, наверх, в спальню. Он всегда предпочитал действовать с дамами непринужденно, но медленно, наслаждаясь процессом охоты, не теряя самообладания. Но танец с ней в этих влажных, перламутровых сумерках перед грозой возбуждал чрезвычайно.
   «Странно, ведь я не так уж много выпил», – подумал Такер.
   – Уже дождь идет, – прошептала Кэролайн. Глаза у нее были закрыты, и тело покачивалось в такт с его собственным.
   – Угу…
   Он чувствовал запах дождя на ее волосах, на ее коже, и этот запах сводил его с ума.
   А Кэролайн улыбалась. Она наслаждалась ощущением редких крупных капель, просачивающихся через одежду. «Да, в моей жизни никогда еще не было стрельбы, – думала она. – Но танца под дождем тоже».
   – Какая прохлада! Какая чудесная прохлада!
   А Такер, наоборот, удивлялся, почему капли дождя не шипят на его коже, словно на раскаленной плите. Он почти прильнул к ее щеке ртом, и Кэролайн удивленно вздрогнула, когда он зубами нежно зажал мочку уха.
   Глаза ее широко раскрылись и затуманились на мгновение, когда она ощутила его губы на своем подбородке. Кровь жарко, требовательно зазвучала в жилах, но она подавила волнение. Еще мгновение – и он завладел бы ее губами, но Кэролайн уперлась ладонями ему в грудь и отшатнулась.
   – Что это ты делаешь?
   Такер заморгал.
   – Как – что? Целуюсь с тобой!
   – Нельзя!
   С минуту он молча смотрел, как дождь струится по ее волосам. В глазах Кэролайн горела решимость, но было в них еще что-то, вызывающее желание не обращать внимания на ее слова и завершить начатое. Но он не мог так поступить и, вздохнув, чертыхнулся.
   – Кэролайн, ты суровая женщина.
   Тревога, забившая колоколом в голове, улеглась, насмешливая улыбка заиграла на ее губах. Слава богу, он не собирается идти напролом.
   – Да, говорят.
   – Я мог бы еще пооколачиваться здесь и, может, заставил бы тебя иначе взглянуть на вещи…
   – Нет, тебе это не удастся.
   Глаза Такера уже смеялись, но, прежде чем отпустить, он медленно провел рукой по ее спине.
   – Это звучит как вызов, но у тебя сегодня был трудный день, так что приберегу ответ на будущее.
   – Ценю твое решение.
   – Да уж, ты должна его оценить чертовски высоко!
   Такер взял ее руку, пересчитал большим пальцем косточки – Кэролайн с досадой почувствовала, как ее пронзила дрожь.
   – Ты будешь думать обо мне, Кэролайн, когда сегодня ляжешь спать.
   – Не обольщайся. Я буду думать только о том, как мне поскорее застеклить окна.
   Его взгляд скользнул поверх ее головы к ветхим оконным рамам, из которых зловеще, точно острые зубы, торчали осколки.
   – Что и говорить, неприятная история. Я твой должник.
   – Да нет, наверное, мой должник Остин Хэттингер, – ответила Кэролайн беспечно. – Но от этого моим окнам не легче.
   – Я о них позабочусь. – Такер снова взглянул на нее. – А ты очень хорошенькая, когда мокрая. Пожалуй, если я хоть немного задержусь, то опять начну целовать тебя.
   – Тогда лучше уезжай.
   Кэролайн попыталась отнять у него руку, но тут взгляд ее упал на его автомобиль, и она рассмеялась.
   – Такер, ты забыл поднять верх!
   – Вот чертовня!
   Он обернулся и посмотрел. Дождь изо всей силы барабанил по белой обивке.
   – Всегда эти женщины! Заставляют забыть обо всем на свете.
   И прежде, чем Кэролайн отняла руку, он поднес ее к губам и поцеловал долгим поцелуем, который перешел в шутливый зубовный скрежет.
   – Но запомни, Кэролайн: я вернусь!
   Она улыбнулась и отступила.
   – Ну тогда привези стекло и молоток.
   Такер плюхнулся на мокрое сиденье и решил, что верх поднимать бесполезно. Включив зажигание, он послал Кэролайн воздушный поцелуй и тронулся по подъездной дороге. В зеркальце заднего обзора он смотрел, как она стоит под дождем, с волосами, намокшими, как пшеничный сноп, и в платье, облегающем все изгибы фигуры. Но тут «Фэтс» загремели: «Ну, разве это не стыдно?» – и Такеру ничего не оставалось, кроме как согласиться.
   Кэролайн подождала, когда он скроется из виду, потом опять подошла к крыльцу, села на ступеньки и допила вино пополам с дождем. Да, Сьюзи права: Такер Лонгстрит такой же убийца, как она сама. И у него действительно какая-то особенная повадка… Она прижалась щекой к тому месту на руке, которое он поцеловал, и глубоко, прерывисто вздохнула.
   Хорошо, что мужчины ее не интересуют! Закрыв глаза, Кэролайн подставила лицо дождю. Да, это очень, очень хорошо…

   Но проснулась она на следующее утро в плохом настроении. Спала она скверно. И, черт его побери, она действительно думала о нем! Почти всю ночь она вертелась с боку на бок под неумолчный шум дождя. Даже чуть было не сдалась и не приняла снотворную таблетку доктора Паламо.
   Но она не сдалась, желая доказать себе самой… неизвестно что. И в результате проснулась с опухшими глазами, а голова раскалывалась от вчерашнего вина.
   Проглотив аспирин и став под душ, Кэролайн окончательно поняла, в чем причина. Если бы не Такер, она бы так много не выпила. Если бы не Такер, она бы не лежала полночи без сна, томимая какими-то неясными желаниями. И если бы не Такер, окна в доме остались бы целы и теперь не надо было бы ими заниматься, опасаясь, что ее кров разделят с ней мухи, комары и прочие насекомые.
   «Итак, прощай мирное, тихое житье! – подумала Кэролайн, выключив душ и вытираясь. – Прощайте мечты о спокойном времени душевного исцеления». С той самой минуты, как она имела несчастье встретить Такера у заводи, ее жизнь вошла в полосу бурных событий. Мертвые женщины, сумасшедшие мужчины с ружьями…
   Сердито ворча себе под нос, Кэролайн натянула халат. Ну почему, черт побери, она не уехала отдыхать на юг Франции и не поджаривается сейчас на живописном, переполненном людьми пляже? «А потому, что мне захотелось вернуться к корням, к себе домой», – вздохнув, подумала Кэролайн. Несмотря на то, что здесь она провела когда-то в детстве всего несколько драгоценных дней, роднее этого дома у нее никогда не было. И ничто и никто не сможет испортить ей пребывание в этом доме!
   Кэролайн сошла вниз, потирая рукой лоб. Она таки устроит себе тихую и мирную жизнь! Она будет сидеть на крыльце и любоваться закатами, выращивать цветы и слушать музыку. Она будет жить спокойно и одиноко, в свое удовольствие. Начиная вот с этой минуты!
   Решительно вздернув подбородок, Кэролайн распахнула входную дверь и сдавленно вскрикнула.
   Около разбитого окна стоял негр со шрамом на щеке, широкоплечий, словно бык Брамы. В его руке сверкало что-то металлическое. Мысли в голове Кэролайн лихорадочно заметались. Захлопнуть дверь и ринуться к телефону? Или, наоборот, броситься к машине в надежде, что ключи там? Просто закричать во все горло?
   – Мисс Уэверли, мэм?
   – Я сейчас позову шерифа! – с трудом она выдавила из себя.
   – Да, мэм. Тэк мне сказал, что у вас тут неприятность вышла.
   – Я… извините, о чем вы?
   – Ну, что Хэттингер вам стекла повыбивал. А шериф посадил его за это в тюрьму. Я бы взялся за дело прямо сейчас.
   – За дело?
   Кэролайн увидела, как он поднял руку, набрала в легкие воздух, чтобы громче крикнуть… и снова выдохнула, разглядев, что в его руке просто металлическая линейка.
   Пока она приходила в себя, он начал измерять пустое пространство, где когда-то было стекло.
   – Так вы хотите вставить стекло?
   – Да, мэм. Тэк мне позвонил вчера вечером. Обещал дать вам знать, что я приеду утром и все застеклю. – В его орехового цвета глазах блеснула насмешливая искорка. – Но, я так понимаю, он вас не известил.
   – Нет. – Кэролайн прижала руку к сердцу, которое все еще сильно билось. – Нет, он ничего об этом не говорил.
   – Такер не то чтобы очень надежный человек.
   – Да, я это уже поняла…
   Негр кивнул и стал что-то подсчитывать в блокноте.
   – Я, наверное, вас напугал?
   – Признаться, да, – она заставила себя улыбнуться.
   – Ну, я к этому привычный.
   Совсем успокоившись, Кэролайн пригладила влажные волосы.
   – Вы не сказали, как вас зовут.
   – Я Тоби Марч. – Негр коснулся в знак приветствия полей своей потрепанной соломенной шляпы. – И занимаюсь всякой подручной плотницкой работой.
   – Приятно познакомиться, мистер Марч.
   После короткой заминки он пожал протянутую руку.
   – Зовите меня просто Тоби, мэм. Как все.
   – Хорошо, Тоби. Спасибо, что вы так оперативно взялись за это дело.
   – Это я вам благодарен за работу. И если вы скажете, где мне взять метлу, я уберу осколки.
   – Хорошо. Хотите кофе?
   – Не стоит беспокоиться.
   – Но никакого беспокойства нет. Я как раз хотела заварить для себя.
   – Ну, тогда буду премного обязан. Черный, с тремя кусочками сахара, если можно.
   – Сейчас принесу.
   В эту минуту зазвонил телефон.
   – Извините.
   Кэролайн поспешила в холл и схватила трубку.
   – Да?
   – Ну, миленькая, ты ведешь просто бурную жизнь!
   – Сьюзи! – Кэролайн прислонилась к перилам лестницы. – И кто это сказал, что в маленьких городках ничего не происходит?
   – Так говорят только те, кто никогда в них не жил. Берк говорит, что ты не пострадала. Я бы сама приехала убедиться в этом, но мои мальчишки сегодня проспали. И у нас дома сейчас беспорядок, как после побоища.
   – Со мной все о’кей. – «Если не считать похмелья, издерганных нервов и неутоленных сексуальных желаний», – добавила она про себя. – Так, немного возбуждена, и только.
   – Ну еще бы! Что же в этом удивительного, милочка? Вот что я тебе скажу. У нас завтра намечается барбекю. Приезжай, посидишь в теньке, наешься до отвала и забудешь обо всех своих неприятностях.
   – Было бы чудесно.
   – Так я тебя жду в пять. Рыночную площадь ты найдешь легко, а потом сверни на улицу Магнолий. Наш дом третий справа. Желтый с белыми ставнями. А впрочем, ты нас сразу отыщешь по запаху жареных ребрышек.
   – Буду. Спасибо, Сьюзи.
   Кэролайн повесила трубку и отправилась на кухню. Она поставила кофейник на газ, заправила ломтиками хлеба тостер и достала малиновый джем. За окном жаркое солнце сушило влажную траву, и горячий запах зелени был такой же аппетитный, как запах кофе. Кэролайн увидела, как дятел, сидя на стволе дерева, тоже собирается завтракать.
   У крыльца раздался звучный бархатный баритон Тоби – это был возвышенный псалом о счастье обрести наконец мир и покой. И Кэролайн вдруг почувствовала, что головная боль прошла и в глазах прояснилось.
   Да, несмотря ни на что, хорошо быть дома!

   А не так далеко от нее кто-то лежал в тяжелом сне на скомканных, влажных от пота простынях и стонал. Кошмарные видения, словно черные воды, заливали сознание. Снились греховные объятия, кровь, опьянение властью… Эти сны не всегда вспоминались днем. Иногда они трепетали, как крылья бабочек, на грани памяти и забвения, пронизывая мозг и оставляя за собой сегодняшнюю боль в душе.
   Женщины. Снились всегда женщины. Грубые, вульгарные, ухмыляющиеся ведьмы! И мучило желание ими обладать – касаться их гладкой кожи, вдыхать запахи горячих плотских соков – отвратительное желание. Иногда перерывы между снами были долгими. Дни, недели, даже месяцы – и тогда в душе поселялось спокойное равнодушие. Но потом обязательно какая-нибудь из них совершала нечто такое, что требовало сурового воздаяния.
   И опять возникала боль, опять рос и распалялся голод. И ничто не могло утолить его – только кровь! Зато когда этот голод бывал утолен, приходила странная безумная радость от сознания, что никто и никогда не разгадает тайну. Сколько бы они ни старались, сколько бы ни прилагали усилий, все равно доказательств вины отыскать невозможно!
   В Инносенсе поселилось безумие, но оно было хорошо замаскировано и выглядело вполне безобидно. И по мере того, как лето катилось в зенит, безумие все усиливалось и росло под беспечной оболочкой. И улыбалось.

   Доктор Теодор Рубинстайн – Тедди, как его называли друзья – приканчивал второй вишневый датский рулет, запивая его тепловатым пепси прямо из горлышка бутылки: он так и не смог приучить себя к кофе.
   Втирая «Греческий бальзам № 44» в свои густые каштановые волосы, Тедди с грустью подумал, что оставил позади уже сороковой день рождения. Нет, облысение ему, к счастью, не угрожало, но ему совсем не нравилась та профессорская респектабельность, которая ассоциируется с серебристой проседью.
   Тедди воспринимал себя по-прежнему как молодого, неунывающего парня. Он знал, что при маленьких темных глазках, немного скошенном подбородке и землистом цвете лица на красавца не тянет. И поэтому считал, что путь к женским сердцам лежит через юмор.
   Индивидуальность, личный шарм привлекают кокетливых крошек не меньше, чем профиль Антиноя!
   Мурлыкая под нос песенку, он тщательно мыл руки в раковине бальзамировочного зала Палмеровского похоронного бюро. Прямо над раковиной висело неординарное изображение Иисуса – нечто вроде загадочной картинки. Чтобы поразвлечься, Тедди покачивался из стороны в сторону. Когда он наклонялся влево, Иисус почти улыбался, прикладывая руку с тонкими пальцами к нарисованному на груди сердцу – точь-в-точь такому, как рисуют на валентинках. Но, если Тедди наклонялся вправо, лицо Христа мгновенно искажалось болью и принимало выражение печальное, даже скорбное. Что было вполне понятно, так как теперь на каштановых волосах возлежал терновый венец и на многострадальный лоб стекали тонкие струйки крови.
   Интересно, какое изображение предпочитает сам Палмер, колдуя над составом своей бальзамирующей жидкости? Пока же Тедди пытался найти позицию, занимая которую он мог бы уловить момент, когда один лик накладывается на другой, и не теряя времени вытирал руки. А за ним, на фаянсовом старомодном столе с желобками по обе стороны, лежало обнаженное тело Эдды Лу Хэттингер. Под безжалостным светом флюоресцентных ламп ее кожа казалась зеленоватой.
   Но это зрелище ничуть не лишало старину Тедди аппетита. Он выбрал специальностью медицину потому, что так ему на роду было написано. Он являлся представителем четвертого поколения Рубинстайнов, у которых на медной дощечке на двери было написано «доктор». Но еще не кончив первого курса, Тедди внезапно ощутил в себе непреодолимое отвращение к больным людям.
   С мертвыми дело обстояло иначе.
   Ему никогда не претило работать с трупом, в то время как больничные палаты с кряхтящими и стонущими пациентами ввергали его в дрожь. И в первый же раз, когда его пригласили на вскрытие, он понял, что нашел свое призвание.
   Мертвые не стонут и не жалуются, их не надо спасать от смерти, и, уж точно, они не подадут в суд за непрофессиональное отношение. Но они всегда представляют собой загадку, которую надо решить. Вы их разнимаете на части, узнаете, что у них было не так, как надо, и заполняете отчет о проделанном.
   Тедди любил и умел разгадывать загадки и знал, что в мертвых понимает гораздо больше, чем в живых. И пусть его бывшие жены, брызгая слюной, с удовлетворением распространялись о его бесчувственности, эгоизме и извращенном чувстве юмора, сам Тедди считал себя настоящим весельчаком и забавником.
   Забавно, например, вставить в руку трупа будильник с веселой мелодией, чтобы немного оживить скучную рутину вскрытия.
   Бернсу, правда, так не казалось, но Тедди обожал позлить Бернса. Вот и сейчас, натягивая хирургические перчатки, он улыбнулся, предвкушая развлечение. Дело в том, что Тедди уже несколько недель обдумывал одну шутку, ожидая возможности сыграть ее с кем-нибудь вроде застегнутого на все пуговицы Мэтта Бернса. Все, что ему требовалось, так это найти подходящее тело.
   Тедди послал Эдде Лу благодарный воздушный поцелуй и включил диктофон.
   – Итак, что мы имеем? – начал он с нарочито сильным южным акцентом. – Это женщина, индоевропейской расы, лет двадцати пяти, идентифицированная как Эдда Лу Хэттингер. Рост примерно пять футов пять дюймов, вес 56 килограмм. И, надо сказать, прочно скроена, словно старый кирпичный нужник.
   Тедди усмехнулся: он был уверен, что уже это сравнение заденет Бернса за живое.
   – Наша сегодняшняя гостья пострадала от множества ножевых ранений. Извини меня, Эдда Лу, – добавил Тедди, начиная считать. – Двадцать два отверстия, сосредоточенных, главным образом, в области груди, живота и гениталий. Впоследствии ей нанесли один горизонтальный удар: рассечены сонная артерия, трахея и голосовые связки. Был использован некий острый инструмент с гладким лезвием. Судя по углу наклона и глубине разреза, удар нанесен слева направо, а это свидетельствует, что убийца – правша. Говоря на жаргоне мясников, леди и джентльмены, ее горло было располосовано от уха до уха, очевидно, ножом с… – тут он присвистнул, измеряя разрез, – шести-семидюймовым лезвием.
   Вот так ножичек! Суд по всему, именно эта рана на горле и явилась причиной смерти. Поверьте, убийца знал свое дело – говорю это как врач.
   Продолжая осмотр тела, Тедди стал насвистывать мелодию из «Места летнего отдохновения».
   – Был также нанесен удар тяжелым предметом по основанию черепа. – Он осторожно, щипцами, вынул какие-то частицы. – В ране остались фрагменты дерева. Думаю, мы согласимся с предположением, что жертву ударили по голове тяжелым суком. Удар предшествовал нанесению ножевых ран, но если вы, сыщики, сделаете на этом основании вывод, что от удара жертва потеряла сознание, то, безусловно, выигрываете бесплатную поездку на Барбадос и полный комплект чемоданов.
   Тедди оглянулся на отворившуюся дверь и улыбнулся вошедшему Бернсу.
   – Пусть пленка запечатлеет, что следователь по особо важным делам Мэтью Бернс прибыл собственной персоной для наблюдения за работой мастера. Ну как, стои́т, а Бернсик?
   – Ваши успехи?
   – О, мы находимся в процессе знакомства с Эддой Лу. А потом мы с ней, возможно, и потанцуем.
   Бернс стиснул челюсти.
   – Как водится, Рубинстайн, ваш юмор тошнотворен.
   – Но Эдде Лу нравится, правда, милочка? – Тедди похлопал ее по руке и продолжил: – Глубокие вмятины на запястьях и щиколотках свидетельствуют о том, что жертва была связана.
   Орудуя своими инструментами, он удалил крошечные белые частицы, и жизнерадостно отложил их в сторону для последующего, более тщательного изучения.
   Бернс выстрадал еще пятнадцать минут.
   – Есть ли следы сексуального насилия?
   – Пока трудно сказать, – ответил Тедди, сделав губы трубочкой. – Надо взять на анализ срез тканей. – Бернс отвернулся, пока Тедди орудовал скальпелем. – По предварительным данным, время смерти приходится на промежуток между одиннадцатью вечера и тремя часами ночи шестнадцатого июня.
   – Мне нужно, чтобы результаты вскрытия были в б/г.
   Продолжая брать свои «пробы», Тедди усмехнулся.
   – Обожаю, когда вы говорите сокращениями! «В боевой готовности»?
   Бернс проигнорировал его замечание.
   – Я желаю знать все, что только можно о ней узнать. Что она ела и когда. Имеются ли следы наркотического или алкогольного опьянения. Имела ли сексуальное сношение. Предполагается, что она была беременна. Мне надо знать, сколько недель.
   – Я посмотрю. – Тедди отвернулся, очевидно, для того, чтобы поменять инструменты. – А вам советую пока осмотреть ее коренной зуб слева. Мне он показался очень интересным.
   – Зуб?
   – Да, да. Я еще никогда таких не видел.
   Заинтригованный Бернс наклонился, открыл рот Эдды Лу и прищурился.
   – Да поцелуй же меня, дурак! – раздался ворчливый женский голос.
   Бернс охнул, отпрянул и налетел на шкаф с инструментами.
   – Господи… Господи Иисусе!
   Согнувшись пополам от хохота, Тедди вынужден был сесть на ближайший стул, чтобы не упасть. Он несколько месяцев изучал технику чревовещания для такого вот эффектного момента. Панически выкатившиеся глаза Бернса вознаградили его за все потраченные усилия.
   – Да, Бернсик, ты неотразим. Даже мертвые дамы к тебе неравнодушны.
   Бернс сжал кулаки, пытаясь овладеть собой: если он сейчас обрушится на Рубинстайна с бранью, то все останется на пленке. И все-таки не выдержал:
   – Ты сумасшедший, черт возьми!
   Бернс прекрасно знал, что угрожать Рубинстайну не имело смысла. Конечно, он мог подать официальную жалобу, но она будет зарегистрирована и положена под сукно. В своем деле Рубинстайн был самым лучшим специалистом. Начальство ценило его чрезвычайно высоко, хотя все понимали при этом, что он сумасшедший.
   – Мне нужны результаты анализов к концу дня, Рубинстайн. Возможно, все это вам кажется очень забавным, но мне нужно остановить маньяка.
   Все еще не в силах вымолвить ни слова, Тедди только кивнул, потирая заболевшие от смеха бока. Когда Бернс захлопнул дверь, он вытер заслезившиеся глаза и подошел к столу.
   – Эдда Лу, милочка! Я просто высказать не могу, как благодарен тебе за помощь в работе. И поверь, этот забавный случай будет запечатлен в анналах истории. Ребята из нашего патологоанатомического корпуса будут в восторге.
   И, насвистывая, Тедди снова взял скальпель и продолжил работу.

Глава 8

   Дарлин Фуллер Тэлбот прислушивалась к звукам вечеринки у Трусдэйлов, доносившимся до нее в спальне. Она считала верхом неприличия, что эта зазнайка Сьюзи Трусдэйл даже не подумала пригласить свою ближайшую соседку.
   Дарлин бы с удовольствием повеселилась и, может быть, забыла о своих неприятностях.
   Ну конечно, Сьюзи не желает знаться с Дарлин. Она предпочитает общество Лонгстритов, Шейсов или этих державших нос по ветру Канингэмов, что живут напротив. А она, Дарлин, точно знает, что высокомерный и властный Канингэм обманывает свою чистюлю-жену с Джози Лонгстрит!
   Сьюзи, верно, забыла, что ей самой пришлось выскочить замуж по необходимости. Забыла, как работала официанткой в «Болтай, но жуй», когда живот уже на нос лез. Может, ее муж и происходил из богачей, но к тому времени был бедняком. Все знают, что его папаша покончил самоубийством, потому что накопил кучу долгов!
   Дарлин считала, что Трусдэйлы ничем не лучше ее самой. И Лонгстриты тоже. Конечно, ее папа не владел ткацкой фабрикой, а работал на ней, но уж он, во всяком случае, не пьяница. И, слава богу, еще жив.
   Нет, это очень не по-дружески устраивать барбекю и заставлять соседей томиться в одиночестве, вдыхая запах жареного мяса и пряного соуса! Даже ее родной брат там… Впрочем, он никогда и не задумывался над тем, что может чувствовать сестра.
   Ну и к черту их всех! Она все равно не пошла бы ни на какую вечеринку, даже если бы Тэлбот не работал с четырех утра до полуночи на своей автозаправочной. Разве смогла бы она смеяться и слизывать как ни в чем не бывало соус с пальцев, если ее самого лучшего на свете друга в следующий вторник закопают в землю?!
   Дарлин вздохнула, и Билли Ти, который, как пиявка, присосался к ее розовой груди, принял это как знак того, что она тоже собирается приложить некоторые усилия к их общему делу. Он слегка отодвинулся и пощекотал языком ее ухо.
   – Давай, бэби, лезь наверх.
   – О’кей.
   Перемена положения оживила ее интерес к происходящему. Тэлбот предпочитал не только заниматься этим в постели, но и в одной позиции.
   Они кончили, и Билли Ти удовлетворенно стал попыхивать «Мальборо», а Дарлин лежала, глядя в потолок, и прислушивалась к музыке, доносившейся от Трусдэйлов.
   – Билли Ти, – Дарлин надула губы, – как ты думаешь, разве вежливо закатить вечеринку и не пригласить соседку, которая живет бок о бок?
   – Да чертовня это, Дарлин! Ну когда ты перестанешь злиться из-за этих людей?
   – Но это же несправедливо!
   Уязвленная недостатком сочувствия с его стороны, Дарлин потянулась за тальком с розовой отдушкой. Ей через час надо забрать у мамы Скутера, а ничто так быстро не уничтожает запах пота и секса, как этот розовый тальк.
   – Эта Сьюзи Трусдэйл думает, что она лучше меня. И ее гордячка Марвелла тоже так считает. А все только потому, что они водят дружбу с Лонгстритами!
   Дарлин натянула на голое тело майку и шорты, из-за жары пренебрегая бельем. Ее высокие, полные, круглые груди так натянули перед, что исказили изображение Элвиса Пресли.
   – А чертов Такер уже подъезжает к этой штучке Уэверли – притом, что Эдду Лу еще даже не похоронили!
   – Такер – дерьмо и всегда таким был.
   – Да, но Эдда Лу любила его безумно. Он ей духи дарил… – и она с надеждой взглянула на Билли Ти. Однако тот был всецело поглощен выпусканием дыма кольцами, и Дарлин, нахмурившись, снова отвернулась к окну. – Ненавижу их! Всех до одного ненавижу! Ведь если бы Такер не ходил в дружках у Берка Трусдэйла, он тоже сейчас сидел бы под замком, как Остин Хэттингер.
   – Проклятье! – Билли Ти почесал влажный живот в размышлении, не удастся ли еще разочек поиметь дело с Дарлин. – Такер дерьмо, конечно, но он не убийца. Все знают, что это дело рук черномазых. Эти черные спят и видят, как бы им раскромсать белую женщину!
   – Но все равно, он разбил сердце Эдды Лу. И должен за это так или иначе расплатиться. – Дарлин опять взглянула на Билли Ти, и в глазах ее сверкнула слеза. – Очень жаль, что никто до него не добрался, пока она еще не умерла. Он принес ей столько горя! – Взрыв смеха, донесшийся с соседнего двора, разозлил ее окончательно, и она заморгала влажными ресницами. – Ой, я, кажется, все бы сделала для того, кто отплатил бы Такеру за все!
   Билли Ти раздавил окурок в пепельнице с изображением монумента Вашингтона.
   – Ну что ж, моя конфетка, если ты мне сейчас покажешь, как сильно ты кое-чего хочешь, я, так и быть, постараюсь уравнять счета.
   – Ой, птенчик! – Дарлин сорвала Элвиса со своей груди и устроилась между ног Билли Ти. – Ты такой добрый!

   Пока Дарлин изо всех сил старалась вызвать улыбку удовлетворения на лице Билли Ти, в соседнем дворе на гриле шипели свиные ребрышки. Всем руководил Берк, в большом фартуке, на котором красовались повар в колпаке и надпись: «Поцелуй меня, а то…» Он протянул назад руку за острым соусом и стал щедро поливать ребрышки. Сьюзи носила из кухни стаканы и тарелки на садовый стол, раздавая команды ребятишкам: принести картофельный салат, наколоть побольше льда и перестать нюхать крутые яйца, нафаршированные перцем.
   Кэролайн невольно восхитилась слаженностью всех действий. Это было похоже на хороший оркестр. Как только один вбегал в кухню, другой уже выбегал. Хотя оба паренька – она запомнила, что их зовут Томми и Паркер – на секунду-другую приостанавливались, чтобы толкнуть друг друга, хореография была поставлена отлично.
   Младший парнишка, Сэм, названный в честь Дяди Сэма потому, что тоже родился Четвертого июля, и ему скоро должно было исполниться девять лет, хвастался своими бейсбольными открытками перед Такером.
   Такер сидел на траве, усадив, несмотря на жару, Сэма к себе на колени, и они внимательно рассматривали альбом.
   – Меняю своего Рика Хендерсона восемьдесят шестого года на вот этого Кэла Рипкина.
   – Не-а… – Сэм отрицательно затряс копной желтых, как песок, волос. – Сейчас для Кэла юбилейный год.
   – Но твой Кэл помят и не первой свежести, а мой Хендерсон в отличном состоянии. Могу даже для ровного счета подбросить моего новенького Уэйда Боггса.
   – Да зачем мне эта пустышка?! – Сэм повернулся в профиль к Кэролайн, и она заметила, как хитро блеснули его темные глазенки. – Я хочу за него Пита Роуза шестьдесят третьего.
   – Но это же грабеж, парень! Сейчас же пойду и заставлю твоего отца отправить тебя в каталажку за одно только предложение. Эй, Берк, твой парень – прирожденный мошенник. Лучше сразу же отдай его в исправительную школу. Избавишь себя от головной боли в будущем.
   – Рыбак рыбака видит издалека, – невозмутимо прокомментировал Берк.
   – Твой папаша все еще злится на меня за то, что в шестьдесят восьмом выцарапал у него Мики Мэнтла, – прошептал Такер Сэму. – Он просто не понимает, в чем творческая суть обмена! Ну, так как насчет Кэла Рипкина?
   – Отдам за двадцать пять долларов.
   – Черт возьми! Ну, хорошо же… – Он крепко стиснул Сэма и прошептал ему на ухо: – Видишь вон того парня, который сидит рядом с мисс Уэверли и уже надоел ей до полусмерти?
   – Это тот, в костюмчике?
   – Да, сэр, тот, что в костюмчике. Он агент ФБР и может тебе популярно объяснить, что вымогать за Кэла Рипкина двадцать пять долларов – государственное преступление.
   – Не-а! – ответил Сэм, ухмыляясь.
   – Это такая же правда, как то, что на небе есть Бог! И твой папочка первый же тебе сообщит, что незнание закона не освобождает от ответственности. А я собираюсь привлечь тебя к ней.
   Сэм, внимательно рассмотрев Мэтью Бернса, пожал плечами.
   – У него такой вид, будто он гомик.
   Такер захохотал.
   – Откуда ты понабрался подобных сведений?
   Решив переменить тактику, он перевернул парнишку вверх тормашками и начал щекотать.
   Кэролайн так увлеклась их возней, что потеряла нить разговора. Что-то такое о Симфоническом бале в Кеннеди-Центре… Она предоставила Бернсу возможность и дальше бубнить свое, время от времени улыбаясь и кивая в знак согласия, но ей гораздо интереснее было разглядывать и слушать других гостей.
   Под развесистым дубом расположились несколько человек. Это было единственное дерево во дворе, и Кэролайн подумала, что, очевидно, очень удобно, устроившись под ним в шезлонгах, вести неспешную, ленивую беседу. Тощий чудной патологоанатом что-то рассказывал, и некоторые женщины хихикали. «Удивительно! – подумала Кэролайн. – Как этот человек мог вчера заниматься вскрытием, а сегодня отпускает шуточки».
   Джози, раскачиваясь на качелях, флиртовала с ним – впрочем, как и со всеми прочими мужчинами в пределах досягаемости. Дуэйн Лонгстрит и доктор Шейс сидели на заднем крыльце и с видимым удовольствием попивали пиво. Марвелла Трусдэйл и Бобби Ли Фуллер посылали друг другу долгие томные взгляды, а владелица салона красоты Кристел сплетничала с Берди Шейс.
   С обеих сторон от дома Трусдэйлов пролегали полоски чужих участков. На веревках висело белье, выгорая под жгучим солнцем. Почти у всех соседних домов тянулись огороды с тяжело повисшими на кустах помидорами и переспелыми, потрескавшимися стручками бобов.
   В воздухе носился запах жареного мяса с пряностями и густой аромат цветов, увядающих от послеполуденной жары. Бобби Ли вставил кассету в портативный магнитофон, и над садом поплыли звуки блюза – густые, сладкие до горечи и саднящие, как боль в сердце. Кэролайн не знала этой мелодии, но сочла ее просто великолепной.
   Ей хотелось слушать не только медленный блюз, но и визг Сэма, борющегося с Такером; хотелось узнать, о чем судачат Кристел и Берди Шейс. А еще ей хотелось танцевать под эту музыку и смотреть, как за ароматным дымком от гриля Берк целует жену – целует украдкой, словно они все еще были подростками, скрывающими ото всех свою любовь. А что, интересно, сейчас чувствует Марвелла, которую Бобби Ли повел в дом через кухонную дверь?
   Ей хотелось бы все это испытать самой, а не сидеть в стороне, обсуждая с Бернсом творчество Рахманинова!
   – Извините, Мэтью, – Кэролайн, быстро улыбнувшись ему, перекинула ноги через деревянную скамью. – Хочу посмотреть, не требуется ли Сьюзи помощь.
   Опустив Сэма на землю, Такер устремил взгляд на идущую к дому Кэролайн, восхищаясь тем, как выразительно ее аккуратные белые шорты обрисовывают формы. Он вздохнул, когда она наклонилась, чтобы поднять с земли журнал, а затем опять перекинул Сэма через плечо, ущипнул его за живот и встал.
   – Надо бы раздобыть себе пивка.
   У гриля Кэролайн остановилась.
   – Здорово пахнет, – сказала она Берку.
   – Еще пять минут, – пообещал он, и Сьюзи рассмеялась.
   – Он всегда так говорит. Как ты себя чувствуешь, Кэролайн?
   – Все прекрасно! Я просто подумала, не нужна ли тебе помощь.
   – Миленькая, я для помощи завела себе четырех ребят и хочу, чтобы ты села и расслабилась.
   – Я уже насиделась. К тому же…
   Кэролайн опасливо оглянулась на Бернса, который пил принесенное ею «Шардоннэ», явно страдая от жары, но даже не ослабил узел галстука.
   – О… – Сьюзи проследила за ее взглядом. – Догадываюсь, почему женщине требуется иногда занять себя делом. Вот что, сбегай, пожалуйста, в дом и принеси банку огурцов. Недавно только замариновала. Банка стоит в шкафчике слева от холодильника.
   Кэролайн с благодарностью отправилась выполнять поручение. Сидящий на ступеньках кухни доктор Шейс прикоснулся к шляпе, а Дуэйн одарил ее милой, рассеянной улыбкой уже наполовину пьяного человека.
   Кэролайн открыла дверь и замерла на пороге: Бобби Ли и Марвелла жарко обнимали друг друга перед холодильником. Когда хлопнула дверь, они отскочили в разные стороны. Марвелла покраснела и поправила блузку, а Бобби Ли улыбнулся – одновременно горделиво и робко.
   – Пожалуйста, извините… – неуверенно начала Кэролайн, поскольку неизвестно было, кто смутился больше: она или они. – Мне надо кое-что взять, Сьюзи просила. Но я могу зайти немного погодя.
   Она попятилась к двери и чуть не налетела на Такера.
   – Нет, Кэро, этих двоих оставлять наедине никак нельзя. – И он подмигнул Бобби Ли. – Кухни – очень опасное место. Ну-ка, убирайтесь отсюда под надзор своих мамочек!
   – Мне уже восемнадцать, – заявила Марвелла, блеснув глазами, – мы оба взрослые люди.
   Такер усмехнулся и ущипнул ее за подбородок.
   – Вот это я и имею в виду, пышечка!
   – А кроме того, – продолжала Марвелла, – мы скоро поженимся.
   – Марвелла! – У Бобби Ли покраснели кончики ушей. – Ведь я еще даже не поговорил с твоим папой.
   Но Марвелла гордо подняла голову.
   – Разве недостаточно того, что мы оба этого хотим?
   – Да, конечно… – Бобби Ли нервно сглотнул под спокойным взглядом Такера. – Но ведь полагается, чтобы я поговорил с твоим отцом, прежде чем мы обо всем всем расскажем.
   – Тогда пора тебе уже переговорить с ним.
   Марвелла схватила его за руку и повела к двери, а Такер задумчиво глядел им вслед.
   – Боже мой! – он потрясенно пригладил волосы. – Ведь она агукала у меня на руках, а сейчас толкует о замужестве! Когда же, черт побери, она успела стать восемнадцатилетней? Ведь мне самому было восемнадцать всего мгновение назад.
   Кэролайн усмехнулась и похлопала его по руке.
   – Не беспокойся, Такер, думаю, через годик она обеспечит тебя новым младенцем, который тоже будет агукать у тебя на руках.
   – Ну вот еще! – возмутился Такер. – Это что же, я стану тогда чем-то вроде дедушки? Мне, черт возьми, только тридцать, и я еще не гожусь в деды!
   – Ну, это будет скорее почетное звание, только и всего. – Кэролайн отвернулась, чтобы открыть буфет. – А где же маринады?
   – М-м-м? – Такер взглянул на Кэролайн, и его мысли о возрасте и неизбежности старения испарились. Господи, какие у нее прекрасные ноги и такая скромная, изящная попка! – На верхней полке. Сможешь достать?
   Кэролайн, привстав на цыпочки, протянула вверх руку, а он стал смотреть, как натянулись ее шорты.
   Только нащупав банку, Кэролайн сообразила, что, собственно, происходит. Опустившись на пятки, она оглянулась через плечо.
   – Ты больной человек, Такер?
   – Да, лихорадка близится. Дай-ка я тебе помогу. – Все еще улыбаясь, он подошел поближе и, доставая банку с полки, слегка прижался к Кэролайн. – От тебя хорошо пахнет, Кэро. Счастлив мужчина, который утром просыпается от такого запаха!
   – От меня пахнет кофе и беконом, – с трудом переводя дыхание, заявила Кэролайн.
   – Нет, от тебя пахнет неспешным, ленивым сексом…
   Боже, с ней определенно что-то происходит! Такого трепета и расслабленности она не чувствовала очень давно: со времен… со времен Луиса.
   Кэролайн немедленно напряглась, а Такер, положив руки ей на бедра, повернул ее к себе.
   – У тебя было когда-нибудь такое ощущение, словно в душе играет незнакомая музыка, и ты даже не подозревала, что она так сильно может тебе нравиться?
   Руки его скользнули вверх, большими пальцами он коснулся ее груди, и кровь бросилась Кэролайн в голову.
   – Да, наверное…
   – Вот у меня возникла такая проблема с тобой, Кэролайн. Ты, как мелодия, звучишь все время у меня в голове. Можно сказать, я на тебе зациклился.
   Глаза Такера были на одном уровне с ее глазами, так что она видела даже слабый и чарующий зеленый отблеск зрачков.
   – Может, тебе следует подумать о других мелодиях?
   Он нагнулся, и она напряглась еще сильнее, но Такер ограничился тем, что легонько куснул ее нижнюю губу.
   – Когда я делаю то, что следует, я чувствую себя самым несчастным человеком на свете.
   Такер провел костяшками пальцев по ее щеке, заглянул в глаза и удивился. Во взгляде Кэролайн было что-то странное: он вызывал потребность от чего-то защитить ее.
   – Этот человек заставил тебя страдать или просто разочаровал?
   – Не понимаю, о чем ты?..
   – Ты все время взбрыкиваешь, Кэро, и, наверное, тому есть причина.
   Кэролайн неожиданно разозлилась. Что он себе позволяет, в конце концов?!
   – Слово «взбрыкивать», насколько я знаю, относится к лошадям. А в моем поведении нет никакой загадки. Дело все в том, что мне с тобой неинтересно. И, наверное, по той простой причине, что я не нахожу тебя привлекательным.
   – А вот это неправда, – сказал он кротко. – То, что тебе неинтересно. И если бы мы с тобой были сейчас одни, я бы показал тебе, почему это неправда и откуда мне это известно. Но я, Кэро, человек терпеливый и никогда не осуждаю женщин за то, что они требуют доказательств.
   Жаркая волна гнева перехватила ей горло, но она все же сумела ответить:
   – О, я уверена, ты уже многим это доказал! В том числе и Эдде Лу…
   Глаза Такера сразу перестали смеяться. Он нахмурился, и во взгляде его появилось нечто очень похожее на скорбь. Кэролайн моментально пожалела о своих словах и коснулась его руки:
   – Извини, Такер. Это было низко с моей стороны.
   Он отпил несколько глотков пива, чтобы смыть вкус горечи во рту.
   – Но то, что ты сказала, похоже на правду.
   Кэролайн покачала головой.
   – Ты нажал не на ту кнопку, Такер, но все равно это непростительно – говорить тебе такое. Извини.
   – Ладно. Забудь.
   Он поставил на стол пустую банку и постарался подавить неприятное чувство, но ему это не удалось. Тут как раз Берк крикнул, что все готово, и Такер усмехнулся, однако Кэролайн заметила, что глаза его не улыбались.
   – Ну вот, мы можем наконец приступить к угощению. Иди, Кэро, я сейчас тебя догоню.
   – Хорошо. – Но она помедлила у двери, чувствуя необходимость что-то сказать. Однако снова извиняться было бесполезно.
   Когда дверь за ней захлопнулась, Такер прижался лбом к холодильнику. Он не смог объяснить, что сейчас чувствует, не находил слов. И ненавидел себя за это. Обычно чувства легко приходили и так же легко покидали его – особенно скверные. Но то, что он испытывал сейчас, было для него внове, эта путаница чувств мучила его и даже немного пугала.
   Ему постоянно снилась Эдда Лу. Она являлась к нему изувеченная, с ее волос, в которых запутались мхи, капала вода, а на ранах запеклась черная кровь. И она осуждающе показывала на него скрюченным пальцем.
   Ей не надо было ничего говорить – и так ясно, что она имела в виду. Она мертва по его вине!
   Христос всемогущий, что же ему делать?!
   – Такер! Миленький! – это Джози проскользнула в кухню и обняла его. – Тебе плохо?
   «Хуже не бывает», – подумал он, однако ограничился вздохом.
   – Голова трещит. – Он даже попытался улыбнуться, повернувшись к ней. – Слишком много выпил пива на пустой желудок.
   Джози погладила его по голове.
   – У меня в сумке есть аспирин. И еще таблетки «Супербодрость» – или «Суперсила» – как они там называются…
   – Да я бы лучше поел.
   – Тогда пойдем, раздобудем тебе еду. – Все еще обнимая его за пояс, она повела Такера к двери. – Дуэйн уже напился, а я не хочу вас волочить домой обоих – тем более что у меня вечером свидание.
   – И кто же победитель?
   – Этот врач из ФБР. Довольно занятный тип. И, смотри-ка, он уже ест! – Она хихикнула и помахала рукой Тедди Рубинстайну. – Вообще-то, я сначала думала захомутать его для Кристел… Она глаз с него не сводит.
   – Ты, Джози, преданный друг.
   – Я это знаю, – и она глубоко вздохнула. – Давай раздобудем себе ребрышек.
//-- * * * --//
   За глинобитными, раскаленными на солнце хижинами, в которых некогда жили рабы, за хлопковыми полями, над которыми пахло удобрениями, лежало темное, напоминающее подкову озеро – Сладкие Воды, давшее название всей усадьбе.
   Вода в озере уже не была чистой и вкусной: ядохимикаты, которыми десятилетиями истребляли вредных насекомых, постепенно проникали в землю, а потом и в озеро.
   Но если воду уже нельзя пить, если большинство местных жителей дважды подумало бы, прежде чем есть рыбу, выловленную в озере, то здешний пейзаж, освещенный серпом месяца, был все еще прекрасен.
   Под волнами плавно и томно изгибались водоросли, на берегу прыгали, квакали и шлепались в воду лягушки, обломанные стволы старых кипарисов торчали из озера, как темные обглоданные кости. Ночь была достаточно светла, чтобы видеть легкую рябь на воде – это рыбы ловили опустившихся слишком низко комаров.
   Дуэйн перешел от пива на свой любимый виски «Дикий индюк» и уже чувствовал себя пьяным, хотя бутылка опустела только на четверть. Он, конечно, предпочел бы напиться дома – и до потери сознания, – но Делла изругала бы его на чем свет стоит. А он смертельно устал от постоянных женских попреков.
   Письмо Сисси привело его в ярость. Она, оказывается, собиралась замуж за своего торговца обувью! Дуэйн твердил себе, что это ему безразлично, пусть выходит за кого угодно. Бог свидетель, она ему не нужна нисколько и никогда не была нужна, если говорить откровенно. Но черт его возьми со всеми потрохами, если он позволит ей манипулировать мальчиками, чтобы вытянуть из него побольше денег!
   Дорогие частные школы, дорогая одежда… Он на все пошел, но тем не менее Сисси и ее адвокат с прилизанной головой добились в суде совершенно невыносимых условий его свиданий с сыновьями. «Редкие и подконтрольные встречи» – вот как они называются. И все только потому, что он любит время от времени опрокинуть стаканчик!
   Хмуро взирая на темные воды, Дуэйн хлебнул из бутылки. Они изобразили его каким-то чудовищем, а он ведь пальцем никогда не тронул ребятишек! И Сисси тоже, если на то пошло, хотя раз или два он чувствовал большое искушение ударить ее – просто, чтобы знала свое место.
   Но он был человек не агрессивный. Не такой, как его собственный папаша. И Сисси дал гораздо больше, чем она заслуживала. Разве он хоть словом попрекнул ее, когда она объявила, что беременна? Нет, сэр. Он на ней женился, купил ей хороший дом и все красивые платья, какие ей хотелось иметь. Но будь он проклят, если позволит себе испугаться ее туманных угроз!
   «Плати больше, – намекает она, – или твои сыновья будут носить фамилию другого мужчины». Тут дело не в деньгах. К черту деньги! Такер обо всем позаботился бы. Дело в принципе. Его дети – это его дети. Символ его бессмертия, так сказать. Это его плоть и кровь, его связь с будущим; это оковы прошлого, которые он будет носить до конца жизни. А главное – он любит своих мальчиков!
   Внезапно Дуэйн вспомнил, как его младший сын, ему тогда, наверное, и трех лет не было, однажды забрел к нему в комнату, а он был в мрачном и злобном подпитии. Занимался тем, что швырял об стену праздничные бокалы Сисси. И получал от этого большое удовольствие.
   Потом вбежала Сисси и схватила за руку малыша, словно это его колошматили о стену, а не бокалы с золотым ободком. Мальчишка, конечно, заревел, а Дуэйн только стоял и смотрел, и ему хотелось всем им головы поотрывать.
   «Ты хочешь иметь причину для слез? Клянусь богом, сейчас ты ее получишь». Вот что сказал бы на его месте папочка Бо, и все бы задрожали от страха.
   Дуэйн подумал, а вдруг у него тоже вырвались такие слова? Может, он их выкрикнул? Но нет, Сисси не дрожала от страха, она стала кричать на него, вся покраснев от злости. Он тогда едва не залепил ей по физиономии. Он даже поднял руку – но вдруг ему показалось, что это не его рука, а отцовская…
   И вместо того, чтобы ударить, он, пошатываясь и спотыкаясь, вышел, сел в машину и разбил ее вдребезги.
   А когда Берк привез его на буксире домой на следующий день, то оказалось, что все двери заперты. Это было ужасное унижение! Не иметь возможности войти в свой собственный дом, а жена кричит из окна, что сейчас же едет в Гринвилл повидаться со своим адвокатом.
   Инносенс несколько недель только и судачил о том, как Сисси вышвырнула Дуэйна из дома, выбросив его одежду из окна второго этажа. Пришлось ему напиться до бесчувствия, на несколько дней впасть в полное забытье, чтобы иметь потом силы на все вопросы равнодушно пожимать плечами.
   Женщины всегда нарушают естественный ход жизни! И теперь Сисси снова возникла, чтобы помешать ему жить…
   И что еще хуже – и что было всего горше и больнее сознавать – сама-то Сисси умеет устраиваться в жизни. Она отбросила годы жизни в «Сладких Водах» так легко, как змея сбрасывает старую кожу, и начала новое существование. В то время как он сам связан по рукам и ногам обязательствами, которые, поколение за поколением, Лонгстриты брали на себя, и теми большими надеждами, которые каждый отец возлагал на сына. У женщин не существует таких обязательств перед прошлым и будущим.
   Нет, проклятые женщины могут поступать, как им хочется! И одного этого достаточно, чтобы их возненавидеть.
   Дуэйн отставил бутылку и задумался. Он глядел на озеро и представлял, как сейчас войдет в эти воды, глотнет напоследок из бутылки – погрузится с головой, а его легкие наполнятся темной водой.
   Все еще глядя на озеро, он глотнул виски и утонул в бутылке…
//-- * * * --//
   Сидя за столиком в «Таверне Макгриди», Джози вся так и кипела от возбуждения. Эта таверна была ее самым любимым местом – после салона красоты, разумеется. Ей нравились темные, пропитанные запахом виски стены, липкие полы и колченогие столики не меньше, чем роскошные рестораны Атланты, Чарлота и Мемфиса, в которых она часто бывала.
   У нее всегда становилось весело на душе, когда она окуналась в эту прокуренную, напоенную запахом спиртного, но такую непринужденную атмосферу. Она любила послушать музыку в стиле «кантри», льющуюся из автомата, шум беззаботных голосов и щелканье шаров за спиной.
   Джози провела Тедди к своему любимому столику – прямо под оленьей головой. Макгриди собственноручно добыл этого оленя в те времена, когда люди носили на лацканах пиджаков значки со словами «Я люблю Айка» [4 - Т. е. президента Дуайта Эйзенхаузера. (Прим. перев.)].
   Джози хлопнула Тедди по плечу, хохотнула в ответ на его совершенно неприличную шутку и достала сигарету.
   – Ну, Тедди, ты просто молодец! А ты точно не прячешь где-нибудь поблизости жену?
   – У меня их две, но обе бывшие, – Тедди ухмыльнулся Джози сквозь сигаретный дым.
   Он давно так не веселился – пожалуй, с тех пор, как подключил к одному трупу проволоку и пропустил через нее ток, в результате чего покойник мог дергать руками и ногами в такт популярной песенке.
   – Поразительное совпадение! У меня тоже было два мужа. И первый – а-адво-ка-ат. – Улыбаясь, она протянула гласные и закатила глаза. – Прекрасный, положительный молодой человек из прекрасной, положительной чарльстонской семьи. Именно такой муж, о котором мечтала для меня мама. Но и года не прошло, а он надоел мне до смерти.
   – Напыщенный?
   – Ой, миленький, и не говори! – И Джози запрокинула голову, чтобы прохладная струя пива пролилась прямиком в желудок. – Я, правда, пыталась выбить из него эту спесь. Знаешь, я как-то закатила костюмированную вечеринку под Новый год. И явилась в костюме леди Годивы [5 - Персонаж средневекового английского предания, жена владетеля Ковентри, обложившего жителей непосильным налогом и пообещавшего снять его, если Годива проедет на лошади, в полдень, совершенно обнаженной, что она и исполнила. (Прим. перев.)]. Надела только белокурый парик. – Глаза ее заблестели, она взлохматила черные локоны. – Но старина Франклин – это его так зовут – не сумел оценить по достоинству мой праздничный наряд.
   Тедди легко вообразил ее обнаженной, прикрытой водопадом светлых волос. Просто потрясающее зрелище!
   – У твоего мужа не было чувства юмора, – констатировал он.
   – Ты прав. Так что, когда я снова вышла на охоту за мужем, то искала уже другой тип мужчины. И встретилась с неотесанным и грубым ковбоем на одном ранчо в Оклахоме. Нам с ним некоторое время было весело. А потом я узнала, что он меня обманывает. И все бы ничего, но оказалось, что он изменяет мне с ковбоями, а не – как бы это сказать? – с «ков-герлами».
   – У-ух, – сочувственно заморгал Тедди. – А мне очень не нравилось, когда мои жены заявляли, будто у меня отвратительная работа. Женщины вообще почему-то не считают ее подходящей для легкой беседы.
   – Неужели? А по-моему, это замечательная тема для разговора. – Джози дала знак, чтобы принесли еще пива, и как бы невзначай потерлась босой ногой о его щиколотку. – Ведь твоя работа требует сообразительности. Наверное, непросто определить по характеру раны, кто убийца. Очень хотелось бы понять, Тедди, как ты это делаешь.
   – Ну, понимаешь, – он горделиво расправил плечи, – если не вдаваться в технические детали, то это похоже на игру в «паззл»: надо просто складывать части в целое. Все принимать во внимание – причину смерти, время и место. На трупе могут остаться частицы ткани и даже кровь убийцы. Мы берем на анализ срезы кожи, образцы волос…
   – Да, звучит страшновато, – Джози слегка вздрогнула. – И ты уже все это определил? Я имею в виду Эдду Лу.
   – Пока нам известно только время смерти и способ умерщвления. – В отличие от многих коллег, Тедди никогда не надоедали рутинные подробности его ремесла. – А как только можно будет сделать какие-то выводы на основе анализов, я сопоставлю их с выводами местного коронера и с данными по вскрытию трупов двух других женщин. – Тедди снова сочувственно потрепал Джози по руке. – А ведь ты, наверное, знала их тоже?
   – И очень даже хорошо знала. Я ходила в школу вместе с Фрэнси. А с Арнеттой мы на пару бегали на свидания в дни нашей бурной, попусту растраченной юности. – Она грустно усмехнулась и уставилась в стакан с пивом. – Да и Эдду Лу я, кажется, знала всю жизнь. Не могу сказать, что были подругами… Но неприятно думать, что ее смерть была так ужасна.
   Джози оперлась подбородком на руки. Со своими длинными черными локонами, с золотистыми глазами и смуглой кожей она чем-то напоминала цыганку. И сегодня Джози свою цыганскую внешность подчеркнула серьгами-кольцами и красной эластичной кофточкой, обнажавшей плечи. У Тедди слюнки текли от одного только взгляда на нее.
   – А ты можешь установить, сильно ли она страдала перед смертью? – тихо спросила Джози.
   – Я могу с определенностью ответить, что бо́льшая часть ран была нанесена ей уже после смерти. – Тедди пожал Джози руку в знак утешения. – Не думай об этом.
   – Ничего не могу с собой поделать! По правде говоря… Я могу быть с тобой откровенной, Тедди?
   – Конечно.
   – Смерть оказывает на меня какое-то странное, магическое воздействие. – Джози смущенно рассмеялась и наклонилась поближе. На него пахнуло соблазнительным ветерком ее духов, она легко коснулась грудью его руки. – Стыдно признаться, но, когда в газетах пишут об убийствах или показывают эти сцены по телевизору, я всегда очень сильно возбуждаюсь.
   Тедди хихикнул.
   – Да все возбуждаются, только не признаются в этом.
   – Может быть, ты прав… – Она еще ближе придвинулась к нему и коснулась волосами его щеки. – Знаешь, самое интересное, когда речь идет о психопатах и убийцах-маньяках, мне всегда очень хочется узнать, почему же эти чудовища способны так поступать с людьми и почему особенно трудно поймать подобного убийцу. Мы сейчас все немного нервничаем из-за того, что маньяк бродит где-то рядом с нами, и в то же время нас это держит в постоянном предвкушении. Понимаешь, о чем я говорю?
   Тедди приветственным жестом поднял бутылку с пивом:
   – Вот почему такие сцены популярны, как реклама! А в то же время они заставляют думать, они побуждают к активности аналитические умы.
   Джози хихикнула и чокнулась с ним своей бутылкой.
   – Знаешь, Тедди… я никогда не видела труп. Я хочу сказать – до того, как на него наведут красоту и положат в гроб.
   Он заметил ее вопросительный взгляд и нахмурился:
   – Ну-ну, Джози, тебе и не следует такое видеть.
   Она опять провела ногой по его щиколотке.
   – Наверное, то, что я скажу, прозвучит очень мрачно и даже отталкивающе, но, по-моему, в этом зрелище должно быть нечто… назидательное.

   Тедди знал, что поступает неправильно, но трудно было противостоять Джози Лонгстрит, когда она на что-то решилась. К тому же они были достаточно пьяны, и их то и дело разбирал смех, так что ему пришлось три раза вставлять ключ в замок черного хода Палмеровского похоронного бюро.
   – Отсюда выдают трупы? – и Джози прикрыла рот рукой, подавляя нервный смешок.
   Тедди впал в по-детски шаловливое настроение.
   – «Вы их убиваете, мы их разнимаете…»
   Джози так расхохоталась, что пришлось согнуться и покрепче сжать ноги. Споткнувшись о порог, они наконец вошли в холл.
   – Черт возьми, как темно!
   – Сейчас зажгу свет.
   – Нет, не надо. – Сердце у нее гулко забилось. Она взяла его руку и прижала к груди. – Нет, это испортит впечатление.
   Не теряя времени, Тедди прижал Джози к двери и насладился длинным, мокрым поцелуем, а потом сунул руки ей под блузку. Ее груди вывалились из гипюровых чашечек прямо ему в ладони. Соски были длинные и твердые, как камень.
   – Иисусе! – Тедди тяжело, прерывисто задышал. – У тебя просто потрясающий мускульный тургор.
   Он прижался к ее груди губами и начал стаскивать с нее шорты.
   – Подожди, миленький, ты уж слишком торопишься. – Джози рассмеялась и оттолкнула его. – Дай я найду фонарик.
   Сунув руку в сумку, она долго в ней что-то нащупывала и наконец извлекла фонарик величиной с ладонь. Когда Джози повела лучом по стенам, окружающая тьма задрожала, а у нее самой голова пошла кругом от страха и возбуждения, словно она смотрела ужастик в «Поднебесном».
   – Куда нам идти?
   Тедди шутливо, для пущего веселья, пробежался пальцами по ее руке, и Джози испуганно вскрикнула.
   – Вот сюда.
   Он пошел перед ней, подпрыгивая от нетерпения, и она снова захихикала.
   – Ну, Тедди, ты и кадр! Пахнет вроде увядшими розами и… еще бог знает чем.
   – Это призрачный запах отлетевших душ, дорогая!
   Незачем ей сообщать, что пахнет бальзамирующей жидкостью, формальдегидом и карболовым мылом. Тедди подошел ко второй двери и при свете ее фонарика отыскал нужный ключ.
   – Не боишься?
   Джози с усилием сглотнула и покачала головой.
   Тедди распахнул дверь, пожалев в душе, что Палмеры чересчур аккуратны и вовремя смазывают петли: протяжный, жалобный скрип был бы сейчас очень кстати. Джози сделала глубокий вздох и зажгла свет.
   – Вот черт! – Она вытерла потные ладони о блузку. – Но вообще-то похоже на зубоврачебный кабинет. А зачем тут этот гибкий шланг?
   Тедди улыбнулся, вздернув брови.
   – Ты что, действительно хочешь знать, зачем?
   Джози облизнула пересохшие губы.
   – Нет, наверное, не очень. А это… – и она указала на нечто бесформенное под белой простыней.
   – Это она, единственная и неповторимая!
   У Джози все задрожало внутри.
   – Я хочу посмотреть.
   – Хорошо, но, чур, ничего не трогать.
   Тедди подошел к столу, откинул простыню, и голова Джози снова закружилась.
   – Боже, – прошептала она, – Боже, какая она серая!
   – Не успели еще сделать макияж.
   Прижав руку к желудку, Джози шагнула вперед.
   – А горло у нее…
   – Это и есть причина смерти. – Тедди не удержался и похлопал Джози по попке, твердой, как яблоко. – Нож с семидюймовым лезвием. Теперь смотри сюда. Видишь, запястье совсем бесцветное и кожа содрана? Ее связали обычной бельевой веревкой.
   – Вау!
   – Она, между прочим, грызла ногти. – Тедди осуждающе поцокал языком и повернул голову Эдды Лу. – У основания черепа кровоподтек, значит, ее ударили по голове, прежде чем связать. При такой плотной комплекции с женщиной довольно трудно справиться. В рот ей сунули кляп: на языке остались частицы ярко-красной хлопчатобумажной ткани.
   – И ты все это сам обнаружил? – Джози жадно ловила каждое его слово.
   – Все это и еще кое-что.
   – А ее… ну… изнасиловали?
   – Я как раз сейчас провожу анализы. Если повезет и мы обнаружим сперму, тогда сумеем установить формулу ДНК.
   Джози когда-то приходилось слышать этот термин, и она прониклась к Тедди еще большим уважением.
   – Кто бы это ни совершил, он убил сразу двоих: и мать, и ребенка.
   – Нет, леди умерла в одиночестве, – возразил Тедди. – Гормоны показали нулевую отметку.
   – Извини, что?
   – В ее духовке не было бобов.
   – О, правда? – Джози взглянула на серое, безжизненное лицо и задумчиво вытянула губы трубочкой. – Ну я же ему говорила, что она соврала!
   – Кому говорила?
   Но Джози только тряхнула головой: незачем тут приплетать имя Такера. Она отвернулась от тела и обвела взглядом комнату.
   Что и говорить, есть во всем этом что-то захватывающее. Все эти сосуды, бутылки, трубы, тонкие блестящие инструменты… Она взяла скальпель, попробовала лезвие и порезала большой палец.
   – Дьявольщина!
   – Бэби, я же сказал, чтобы ты ничего здесь не трогала.
   Преисполненный сочувствием, Тедди вытащил носовой платок и промокнул узкую полоску крови. А Джози смотрела поверх его склоненной головы на серое лицо; от пива у нее шумело в голове.
   – Не знала, что он такой острый.
   – Такой острый, что мне ничего не стоит разрубить тебя на кусочки.
   Тедди хмыкнул, опять промокнул кровь, и Джози наконец улыбнулась. Нет, он все-таки самый забавный тип, который когда-либо встречался!
   – Кровь быстрее остановится, если пососать, – и Джози поднесла палец к его губам.
   Он лизал палец, а она закрыла глаза. Какое интимное, потрясающее прикосновение! Когда она снова открыла глаза, в них горела нестерпимая, тяжелая похоть.
   – У меня кое-что найдется для тебя, Тедди.
   Он всосал ее палец в рот, а рука его легко скользнула ей в шорты, отчего Джози задрожала всем телом.
   – Вот ты и достал меня. – Глаза ее заполыхали золотистым огнем, легонько вздохнув, она вынула из сумки презерватив и расстегнула ему «молнию». – Дай-ка надену.
   Брюки Тедди упали до щиколоток, и он гостеприимно возгласил:
   – Будь как дома!

   Когда Джози в два часа ночи въехала на подъездную аллею «Сладких Вод», обессиленная и насытившаяся, Билли Ти скорчился в три погибели под передним фендером красного «Порше» и выругался, поскольку свет фар разрезал темноту в трех дюймах от его головы. Ему не хватило всего десяти минут, чтобы все закончить и убрать восвояси!
   Джози ударила по тормозам, и сердце у него застучало, как мотор: на сапоги ему брызнул гравий из-под колес ее автомобиля.
   Она вылезла из машины. Билли Ти сжался в комок и смотрел на ее ноги. Без чулок, босая, ногти покрыты ярко-красным лаком, вокруг щиколотки обвилась тонкая золотая цепочка. Он внезапно почувствовал возбуждение: от нее пахло тяжелыми и сладкими духами и недавним сексом.
   Что-то мурлыкая себе под нос, Джози споткнулась и уронила сумку. Посыпались палочки помады, мелочь, ярко-красная косметичка, два зеркальца, пачка презервативов, пузырек с аспирином, маленький перламутровый револьвер и три коробочки «Тик-так». Билли Ти едва не выругался и прикусил себе язык, когда она наклонилась, чтобы подобрать свое имущество.
   Из-под «Порше» Билли Ти наблюдал, как она присела, согнув длинные ноги, и начала бросать вещи обратно в сумку, загребая попутно и гравий.
   – Провались оно все к черту! – пробормотала Джози, громко зевнула, поднялась и направилась к дому.
   После того, как захлопнулась дверь, Билли Ти полминуты прождал и снова принялся за работу.

Глава 9

   По воскресным утрам большинство жителей Инносенса направлялись в какую-нибудь одну из его трех церквей. Методисты собирались в церкви Искупления грехов – маленьком квадратном, похожем на короб, здании в центре города. Она была построена в 1926 году на месте Первой Методистской церкви, которую унесло наводнением вместе с достопочтенным Скоттсдэйлом и церковным старостой, в компании которого проповедник нарушал некоторые заповеди.
   В южном конце Инносенса была расположена Библейская церковь, где молились черные. Никто теперь паству насильно не сегрегировал, но традиции часто сильнее закона. И каждое благословленное воскресенье дивный хор голосов, исполнявших псалмы, лился из открытых окон с ясностью и чистотой, с которыми методистам было соперничать не под силу.
   В двух кварталах от церкви Искупления располагалась лютеранская кирха Св. Троицы. Она была знаменита своими пирогами и плюшками, которыми торговали по воскресным дням. И Делла Дункан, заправлявшая этим делом, нередко хвасталась, что «Троица» заработала на продаже пирогов с кремом столько, что смогла купить себе цветной витраж. А это, в свою очередь, подвигло Хэппи Фуллер устроить три платных концерта, что позволило приобрести для «Искупления» витраж еще больше.
   Ну а что касается Библейской церкви, то ее прихожан вполне удовлетворяли простые, чисто вымытые стекла и столь же чистые голоса.
   Воскресенья были днями благочестивых размышлений, покаянного созерцания своих грехов и яростного соперничества. С трех кафедр громогласно звучало слово Божие, и грех предавался поношению. На твердых деревянных скамьях старики и дети согласно клевали носами от жары, а женщины усердно обмахивались веерами. Орга́ны трубили, младенцы хныкали, в тарелки для пожертвований опускались тяжким трудом заработанные деньги, и с прихожан градом катился пот.
   Во всех трех церквах пастыри, склонив головы, помянули Эдду Лу Хэттингер. Были вознесены молитвы о помощи Мэвис Хэттингер, ее мужу – ни в одной из церквей Остина не назвали по имени – и их оставшимся детям.
   На задней скамье церкви Искупления, бледная, потерянная от горя, молча плакала Мэвис Хэттингер. Трое из ее пяти детей были рядом. Вернон, унаследовавший угрюмый вид и злобный характер отца, сидел подле своей жены Лоретты, которая тщетно пыталась утихомирить их едва начавшего ходить малыша. Лоретта опять была беременна, и ее огромный живот туго обтягивало ситцевое платье. Рядом с матерью сидела молчаливая Русанна. Ей исполнилось восемнадцать, и она десять дней назад окончила среднюю школу Джефферсона Дэвиса. Русанна не плакала: он не любила Эдду Лу, хотя ей, конечно, грустно, что сестра умерла. Сидя в душной церкви, она думала только о том, как бы поскорее заработать денег и уехать навсегда из Инносенса.
   Юному Саю было скучно и очень хотелось очутиться где-нибудь подальше от церкви. Ему пришлось влезть в тяжелые черные ботинки, которые были уже на размер меньше, чем надо, а шея болела от жесткого, накрахмаленного матерью воротничка. Сай стыдился своей семьи, но ему было всего четырнадцать, и пока он был с ней крепко связан. Ему очень не нравилось, что проповедник призывает всех жалеть их и молиться о них. В церкви было полно его ровесников, и он каждый раз краснел, когда кто-нибудь оборачивался и глазел на него через плечо.
   Для Сая было большим облегчением, когда служба наконец кончилась. Когда надушенные леди потянулись цепочкой к матери, чтобы выразить соболезнование, он выскочил с другого конца скамьи и поспешил наружу, чтобы покурить, спрятавшись за магазином Ларссона.
   «Все идет кувырком», – подумал Сай, затягиваясь одной из трех сигарет «Пэлл-Мэлл», которые свистнул у Вернона, и ослабил узел галстука. Сестра мертва, отец и старший брат в тюрьме. А мама только ломает руки и собирается обратиться в Службу социальной помощи в Гринвилле. Вернон же все твердит, что надо кое-кому отомстить, а Лоретта соглашается с каждым его словом. Она вообще быстро научилась соглашаться: знает, что иначе синяк под глазом обеспечен.
   «У Русанны побольше ума, чем у остальных», – решил Сай. Она бралась за любую работу, только бы скопить деньжат, и все время их пересчитывала. Сай знал, что она хранит сбережения в коробке с гигиеническими прокладками – уж туда отец точно никогда не сунет нос. А так как Сай от души желал ей поскорее покинуть Инносенс, то никому и не говорил об этой тайне.
   Сай тоже всегда мечтал убраться отсюда и был уверен, что сделает это в тот самый момент, когда получит в руки аттестат об окончании средней школы. Жаль только, что шансов поступить в колледж у него никаких. У Сая был острый, жадный до знаний ум, и это обстоятельство он переживал довольно болезненно. Однако, будучи прагматиком, он принимал вещи такими, как они есть.
   – Привет! – Джим Марч тоже украдкой скользнул за магазин. Это был высокий, компанейский темнокожий парнишка, в воскресном костюме, как и Сай. – Что поделываешь?
   – Да вот, курю, а ты?
   – Так, ничего.
   Они давно и хорошо знали друг друга, и молчать им было легко.
   – Чертовски здорово, что завязали со школой, – сказал после долгой паузы Джим.
   – Ага. – Сай был слишком стеснителен, чтобы признаваться в своей любви к учебе. – Теперь впереди целое лето. – Саю оно казалось бесконечным.
   – Работать собираешься?
   Сай пожал плечами:
   – Да где же ее найти, работу?
   Джим аккуратно свернул свой ярко-красный галстук и сунул его в карман.
   – Мой папаша делает кое-что для этой мисс Уэверли. – Из вежливости Джим не упомянул, что его отец вставляет стекла, которые выбил отец Сая. – И будет заново красить весь дом. Я уже начал помогать.
   – Ну, ты на этом разбогатеешь!
   – А что? – Джим ухмыльнулся и принялся чертить ботинком узоры в пыли. – Я уже заработал два доллара.
   – Ровно на два больше, чем имеется у меня.
   Джим вытянул губы трубочкой и бросил на него лукавый взгляд. Предполагалось, что они не могут и не должны дружить, но они все-таки дружили – потихоньку от всех.
   – Я слышал, что Лонгстриты набирают народ на полевые работы.
   Сай крякнул и передал Джиму недокуренную сигарету.
   – Да мой папаша шкуру с меня спустит, если я только близко подойду к «Сладким Водам»!
   – Да уж, наверное…
   «Но отец в тюрьме, – припомнил Сай. – А если я буду работать, то, как Русанна, смогу начать копить».
   – Ты точно знаешь, что они нанимают работников?
   – Так я слышал. Кстати, мисс Делла продает сейчас свои пироги. Можешь у нее спросить. – Он улыбнулся. – У них там есть один, лимонный… Вдруг продаст за два доллара? Тогда можно бы слинять на Гусиный ручей, половить сомиков.
   – Конечно, можно! – Сай взглянул на приятеля и тоже улыбнулся. Улыбка у него была на удивление кроткая и добродушная. – Я, так и быть, помогу тебе управиться с пирогом, не то тебя стошнит.

   Пока мальчики вели переговоры о пироге, а женщины демонстрировали воскресные платья, Такер валялся на постели в блаженной полудреме.
   Он любил воскресенья. В доме было тихо, как в могиле, потому что Делла уезжала в город, а все остальные не торопились вставать.
   При жизни матери было иначе. Тогда они всей семьей маршировали в церковь – чистенькие и напомаженные до блеска, – чтобы занять свои места на передней скамье. От матери пахло лавандой, и она всегда надевала бабушкины жемчуга…
   А потом они все вместе садились за воскресный обед. Ветчина в желе, сладкий картофель, печенье, только что из духовки, соус из зеленой фасоли, ореховый пирог… И цветы. На столе всегда должны были стоять цветы. Мать очень строго за этим следила.
   Из уважения к ней отец Такера никогда не притрагивался в воскресенье к бутылке – до самого вечера. Наверное, поэтому те долгие послеобеденные часы сейчас ему казались такими приятными. Но, может быть, это всего лишь иллюзия, хотя и утешительная?
   В душе Такер отчасти жалел, что теперь все изменилось. А с другой стороны, можно только радоваться возможности вот так лежать в легком полусне, когда в доме тишина, слышны только щебетание птиц и жужжание вентилятора, и очень приятно сознавать, что никуда не надо сейчас идти и что-то делать.
   Услышав, как подъехала машина, Такер повернулся на другой бок. Движение причинило боль: все еще давали себя знать полученные ушибы.
   Когда раздался стук в парадную дверь, он тихонько выругался и решил притвориться спящим, предоставив все хлопоты Джози или Дуэйну. Но комната Джози была на другой стороне дома, а Дуэйн, наверное, в таком же бессознательном состоянии, как вчера вечером, когда Такер приволок его домой с озера.
   – Убирайтесь вы все к черту!
   На счастье, стук прекратился, и он уютно зарылся головой в подушку, желая снова забыться в дремоте. Но прежде чем он успел порадоваться такой удаче, внизу, под окном, раздался голос Берка:
   – Такер, выходи, я знаю, что ты дома. У меня есть к тебе разговор. Проклятье, Тэк, это же важно!
   – Всегда все у тебя чертовски важно, – пробормотал Такер, вытаскивая себя из постели. И сразу же заболели все ушибленные места, ожили заботы и неприятности. Злой и голый, он распахнул двери террасы.
   – Господи помилуй! – Берк вынул изо рта сигарету и долгим внимательным взглядом окинул его тело. Оно все было черно-сине-желтое. – Здорово же он тебя отделал, сынок.
   – Неужели ты проделал столь длинный путь и разбудил меня только затем, чтобы сделать это потрясающее заявление?
   – Выходи, и я объясню, зачем приехал. Только сначала оденься, иначе я арестую тебя за появление в непристойном виде.
   – Слушаюсь, шериф.
   Такер, спотыкаясь, поднялся в спальню, с сожалением посмотрел на смятые простыни, схватил подвернувшиеся под руку бумажные полосатые брюки и темные очки. По его мнению, без них нельзя было чувствовать себя полностью одетым.
   – Даже чашки кофе выпить не успел, черт возьми! – проворчал он, выходя на порог.
   Берк сидел в качалке. По тому, как блестели ботинки и топорщилась накрахмаленная рубашка, было ясно, что он явился прямо из конторы.
   – Сожалею, что так рано поднял тебя. Ведь сейчас, наверное, только начало первого.
   – Дай сигарету, ублюдок.
   Берк с готовностью протянул сигарету и подождал, пока Такер не покончит с обычным ритуалом.
   – Неужели ты действительно думаешь, что, укорачивая их, быстрее бросишь курить?
   – Постепенно брошу.
   Такер втянул в ноздри дым, мигнул, потому что обжегся, и сплюнул. Опять с наслаждением затянулся, почувствовал себя гораздо лучше и сел на ступеньки крыльца.
   – Так что тебе от меня надо?
   Берк, хмурясь, взглянул на пионы, которые Такер уже пытался как-то привести в порядок.
   – Я видел сегодня этого доктора Рубинстайна. Он завтракал в «Болтай, но жуй» и махнул мне, чтобы я зашел.
   – Гммм…
   Эта информация заставила Такера тоже подумать о завтраке. Может, удастся упросить Деллу, чтобы она изжарила немного блинчиков?
   – Он хотел кое-что мне сообщить – наверное, чтобы насолить Бернсу. Мне Бернс тоже не слишком нравится: очень уж официально держится и хозяйничает у меня в конторе, как у себя дома.
   – Выражаю тебе свое сочувствие. А теперь мне можно пойти досыпать?
   – Такер, это касается Эдды Лу.
   Берк потеребил шерифскую повязку на рукаве. Он понимал, что нарушает профессиональный долг, сообщая Такеру какую бы то ни было информацию. Особенно если учесть, что агент из Бюро расследований все еще держит его на подозрении. Но некоторые обстоятельства, а главное – некоторые отношения заставляют порой нарушать закон.
   – Ребенка не было, Тэк.
   – А?
   Берк вздохнул.
   – Она не была беременна. Это выяснилось при вскрытии. Никакого ребенка не было. И я подумал, что ты имеешь право об этом знать.
   Такер внимательно рассматривал кончик сигареты, дожидаясь, когда пульс придет в норму. Потом он сказал тихо и протяжно:
   – Значит, она не была беременна…
   – Нет.
   – Точно?
   – Рубинстайн знает свое дело, а он говорит, что не была.
   Закрыв глаза, Такер медленно покачивался взад-вперед. Он теперь понимал, что чувствовал себя виноватым главным образом из-за ребенка. Но ребенка не было. Его никогда не существовало, и горечь неудержимо перерастала в ярость.
   – Она мне соврала?
   – Боюсь, что так.
   – Значит, она стояла там, перед всеми теми людьми, и попросту врала?!
   Чувствуя, что ничем не может помочь, Берк поднялся.
   – Я подумал, что тебе надо знать. Было бы несправедливо, если… Ну, одним словом, я решил тебе сказать об этом, чтобы ты знал, как оно есть на самом деле.
   Благодарить за такую новость было вроде неудобно, поэтому Такер только кивнул и сидел с закрытыми глазами, пока Берк заводил мотор и потом ехал вниз по длинной, петляющей подъездной аллее. Внутри кипела черная нерассуждающая ярость. Она била в голову, он ощущал во рту ее скверный привкус. Хотелось все крушить, давить, рвать на клочки, смешивать с грязью!
   Одним прыжком Такер вскочил на крыльцо и бросился наверх. В комнате он сорвал с кресла рубашку, на ходу сунув руки в рукава, схватил ключи от машины и доставил себе небольшое удовольствие, вдребезги разбив лампу.
   – Тэк!
   По коридору в красном шелковом халате шла Джози с опухшими после бурной ночи глазами.
   – Тэк, я хочу кое-что тебе сказать.
   От одного-единственного злобного взгляда, который он бросил на нее, прежде чем ринуться вниз, у Джози сразу пропал весь сон. Путаясь в полах халата, она помчалась за ним и догнала только у машины.
   – Такер, что случилось?
   Он изо всех сил сжал кулаки, пытаясь удержать на цепи зверя внутри себя.
   – Держись от меня подальше!
   – Но я просто хочу тебе помочь. Мы же одна семья…
   Джози хотела было отнять у него ключи от машины, но он толкнул ее и уселся за руль.
   – Убирайся от меня к черту!
   На глаза Джози навернулись слезы.
   – Но позволь же мне поговорить с тобой! Такер, прошлой ночью я была с доктором. Доктором из Бюро расследований. – И она закричала во всю мочь, потому что «Порше» оглушительно взревел: – Эдда Лу не была беременна! Ребенка не было, Тэк! Это была ловушка, как я тебе и говорила!
   Он резко повернулся, и взгляд у него был жесткий и острый, как нож.
   – Знаю.
   Из-под колес взметнулся гравий, и машина рванула вниз.
   Когда Такер круто повернул, чтобы выехать на дорогу, ведущую в город, руль как-то странно задрожал у него под рукой, а тормозная педаль не встала на место. Но он был слишком разъярен, чтобы замечать подобные мелочи.
   Нет, это ей даром не пройдет! Так легко она от него не отделается! Стиснув зубы, он ударил кулаком по акселератору, и стрелка-указатель подскочила к отметке восемьдесят миль в час.
   Такер не сознавал, что обращается к мертвой женщине. Он не знал, куда едет и что будет делать, но что-то он обязательно сейчас сделает. Прямо сейчас.
   У поворота к Макнейрам Такер переключил скорость, но, повернув вправо руль, вдруг потерял управление. Машина летела стрелой. Он бешено выкрутил руль и изо всех сил нажал на тормоз, но с ужасом почувствовал, что это бесполезно.

   Надев одну из бабушкиных шляп с большими полями, затеняющими лицо, Кэролайн атаковала заросли дикого винограда, увившего деревья у подъездной аллеи. Несмотря на томительную жару, она просто наслаждалась работой. Садовые ножницы были острые, как бритва, а деревянные ручки – гладкие от долгого использования. На руки она надела бабушкины садовые перчатки, защищавшие от волдырей и мозолей.
   Кэролайн знала, что с зарослями можно и повременить или поручить их заботам Тоби, но эта простая работа и острый свежий запах зелени доставляли ей искреннюю радость. Вокруг раздавались птичьи голоса, она была одна и наслаждалась этим великолепным одиночеством. Прервавшись на минутку, чтобы растереть уставшее плечо, Кэролайн срезала виноградную плеть толщиной в большой палец.
   Послышался рев автомобиля. И еще не успев взглянуть в сторону небольшого отрезка дороги, видневшейся с аллеи, она уже знала, что это Такер.
   Машина летела стремглав. «В ближайшем будущем, – подумала Кэролайн, упершись рукой в бедро, – он превратит свой автомобиль в груду металлолома, а сам попадет в больницу». И если он направляется к ней, то она ему обязательно задаст. Да этот человек просто…
   Ее мысль прервал пронзительный визг резины на мостовой. Кэролайн услышала крик, и, хотя в нем было больше ярости, чем страха, она уже бежала туда – еще до того, как послышались звон разбитого стекла и металлический лязг.
   – Господи боже!
   Она увидела поломанные кусты при въезде на аллею и красный «Порше», уткнувшийся, словно пьяница, в столб с ее почтовым ящиком. На дороге тысячей бриллиантов сверкали осколки стекла. Голова Такера неподвижно лежала на руле.
   – О господи, господи! Такер!
   Кэролайн бросилась к машине, легонько обеими руками дотронулась до его лица и громко вскрикнула, когда он дернулся, поднял голову и сказал:
   – Черт возьми!
   Она три раза прерывисто вздохнула:
   – Ты идиот! Я уже думала, что ты погиб… И ты обязательно погибнешь, если будешь так ездить! Взрослый человек, а носишься по дорогам, как хиппующий подросток. Не понимаю, как ты можешь…
   – Заткнись, Кэро.
   В голове стучали молотки. Такер поднес к ней ладонь и ничуть не удивился, увидев кровь. С трудом он стал нашаривать ручку дверцы, тогда Кэролайн дернула ее и открыла сама.
   – Не будь ты ранен, я бы сама тебя сейчас исколотила, – приговаривала она, помогая ему вылезти из машины.
   – Я сейчас в таком настроении, что сам кого хочешь поколочу.
   В глазах у него потемнело, что его еще больше разозлило, и он был вынужден прислониться к неповрежденному заднему фендеру.
   – Выключи радио, а? И возьми ключи.
   Кэролайн все еще не могла прийти в себя.
   – Ты уничтожил мой почтовый ящик! И, наверное, надо спасибо сказать, что ты врезался в него, а не во встречный автомобиль.
   – Завтра же у тебя будет новый.
   – Как легко ты все старое заменяешь новым!
   – О, да, я часто так поступаю – и во многих отношениях.
   «Сейчас моя дурацкая голова просто отвалится, – подумал он. – А ее будет заменить не так-то просто».
   Кэролайн решительно обняла его за пояс и повела по аллее к дому. Такер чувствовал, как по виску стекает ручейком кровь. Очертания дома поплыли перед глазами, и он испугался, что может потерять сознание.
   – Подожди немного, Кэролайн.
   В его голосе было нечто такое, что ей стало не по себе.
   – Обопрись на меня как следует, – сказала она тихо. – Я сильнее, чем кажусь.
   – Ты кажешься былинкой, которую может унести порыв ветра. Как странно: раньше мне никогда не нравились худые женщины…
   – Очевидно, я должна расценивать это как комплимент?
   – На самом деле не такая уж ты худая. Ты стройная женщина, Кэро, и тебе на меня наплевать… Только подожди, не набрасывайся на меня опять и не кричи.
   Голос Такера звучал как-то бесцветно и монотонно, и Кэролайн поняла, что состояние у него почти обморочное. «В таком случае пусть уж лучше злится, – сказала она себе. – Если он сейчас упадет, я его не подниму».
   – Разумеется, мне наплевать, если ты попадешь в аварию и разобьешься всмятку. Я бы только предпочла, чтобы это было подальше от моей аллеи.
   – В следующий раз постараюсь. Детка, мне нужно сесть…
   – Но мы почти дошли. Там ты сможешь посидеть.
   Она тащила его изо всех сил. Еще шаг, еще…
   – Ох, никогда не любил властных женщин.
   – Ну, значит, я в безопасности.
   Они дотащились до крыльца, но Кэролайн подумала, что если он усядется здесь, то едва ли встанет, и поволокла его в дом.
   – Ты же сказала, что я могу сесть.
   – Я соврала.
   Такер слабо, не без горечи рассмеялся:
   – Женщины всегда врут.
   – Вот теперь можешь сесть. – Она помогла ему опуститься на диван с простреленной подушкой, подняла на диван его ноги и сунула подушку под голову. – Пойду позвоню доктору Шейсу, а потом умою тебя.
   Он хотел схватить ее за руку и промахнулся, но она все равно остановилась.
   – Не надо никуда звонить. Я просто шишку себе набил, так бывало.
   – У тебя может быть сотрясение мозга.
   – И много чего другого. Но единственное, на что способен Шейс, это сделать укол, а я просто ненавижу шприц, понимаешь?
   Она очень хорошо его понимала и поэтому заколебалась. Шишка, в конце концов, была не такой уж страшной.
   – Ладно, промою тебе рану, а там посмотрим.
   – Чудесно. А как насчет ведерка со льдом и немножко пива?
   – Лед – да, пиво – нет. И лежи спокойно.
   – Никогда мне женщины пива не дают! – тяжело вздохнул Такер. – Я здесь истекаю кровью, а она только издевается надо мной и ругается.
   Он закрыл глаза и не открывал до тех пор, пока Кэролайн не приложила холодную примочку к ссадине на лбу.
   – Послушай, а почему это на тебе такая безобразная шляпа?
   – Она не безобразная.
   Кэролайн почувствовала невольное облегчение, увидев, что рана неглубокая.
   – Понимаешь, детка, ты ведь себя не видишь, а я на нее все время смотрю. Так что можешь мне поверить, что она безобразна.
   – Прекрасно!
   Она обиженно сорвала шляпу с головы и взяла пузырек с йодом из шкафчика, где помещалась ее аптечка. Такер испуганно взглянул на пузырек.
   – Ой, не надо!
   – Перестань, Такер. Стыдно.
   Кэролайн решительно прижгла ранку йодом. Он взвыл и выругался.
   – Боже мой! Могла бы хоть подуть на это место.
   Она так и сделала, и рука Такера мгновенно скользнула ей на бедро. Кэролайн нахмурилась и шлепнула его по руке.
   – Это так ты сочувствуешь пострадавшему?
   – Не двигайся, пока я тебя перевязываю. – Она взяла бинт и тампон. – А если опять будешь давать волю рукам, я поставлю тебе еще одну шишку, в два раза больше.
   – Да, мэм.
   Руки у нее были нежные и прохладные, как дождь. Если не считать того, что молот продолжал стучать по голове, Такер чувствовал себя уже значительно лучше.
   – Есть еще какие-нибудь раны?
   – Трудно сказать. Может, ты меня осмотришь?
   Не обращая внимания на его смешок, Кэролайн расстегнула ему рубашку.
   – Надеюсь, это послужит тебе уроком… О господи, Такер!
   Он сразу же широко раскрыл глаза.
   – Что там, где?
   – Ты же весь иссиня-черный!
   Такер с облегчением вздохнул.
   – Ну, это старые синяки. Это Остин.
   – Да, но это же просто страшно! – От возмущения у нее задрожал голос, а глаза стали зелеными, как изумруды. – Его нужно держать под замком.
   – Но он и сидит под замком, дорогая. Он крепко-накрепко заперт в окружной тюрьме. Его туда вчера отвез Карл. Слушай, сделай мне одолжение. Позвони Тэлботу Младшему. Надо его вызвать, чтобы он отбуксировал мою машину.
   – Я позвоню. – Она встала и бросила на него строгий взгляд: – Не вздумай заснуть. Если у тебя сотрясение, спать нельзя.
   – Почему?
   От усталости и пережитого стресса она ответила несколько резко:
   – Не знаю, почему. Я не врач. Но об этом все говорят.
   – Я не буду спать, если ты обещаешь, что опять придешь и будешь держать меня за руку.
   Кэролайн вздернула бровь:
   – А если ты заснешь, я вызову доктора Шейса и попрошу захватить самую длинную иглу.
   – Господи, какая ты злючка! – Но губы у него сами собой растянулись в улыбке, когда она пошла к выходу.
   Не прошло и трех минут, как Кэролайн вернулась с кубиками льда. Он даже и задремать не успел.
   – Тэлбот сказал, что приедет сразу же, как только освободится. Может быть, мне позвонить твоим домашним?
   – Нет, пока не надо. Делла еще не успела приехать из города: у нее сегодня распродажа пирогов. А Джози все равно никуда не поедет, особенно если Дуэйн проснулся и страдает от своего обычного воскресного похмелья. Не думаю, чтобы они очень разволновались. В конце концов, это у нас семейное хобби – разбивать машины.
   Кэролайн нахмурилась. Такер вдруг почувствовал, что безумно устал. И это была не приятная, сонливая, послеобеденная усталость. Он устал до мозга костей.
   – Лучше бы вам переключиться на игру в крокет или вышивание. Куда ты, черт возьми, летел сломя голову?
   – Сам не знаю. Какая разница – куда?
   – Но это же абсурд – мчаться неизвестно куда со скоростью сто миль в час!
   – По-моему, все-таки восемьдесят. У тебя склонность преувеличивать.
   – Но ты же мог погибнуть!
   – Знаешь, мне в тот момент так хотелось кого-нибудь убить, что уж лучше было бы погибнуть самому.
   Кэролайн удивленно посмотрела на него и вдруг поняла, что он говорит серьезно.
   – Что-нибудь случилось?
   – Ребенка не было, – Такеру показалось, что собственные слова он слышит словно издалека.
   – Извини, что?
   – Она не была беременна. Она соврала мне. Она стояла, смотрела мне прямо в глаза и говорила, что беременна моим ребенком. А это была ложь!
   Кэролайн не сразу поняла, что он говорит об Эдде Лу – той самой Эдде Лу, которую она нашла мертвой в пруду.
   – Мне жаль это слышать, – пробормотала она и сложила руки на коленях, не зная, что еще сказать и стоит ли вообще что-нибудь говорить.
   А он не знал, почему рассказывает об этом именно ей, но, начав, уже не мог остановиться:
   – Все последние дни… меня это просто грызло! Она постоянно являлась ко мне – мертвая. Ведь когда-то она для меня кое-что значила. И я все думал об этом и о том, что часть меня умерла вместе с ней… Но ничего моего в Эдде Лу не было. Была только ложь, одна ложь.
   – Но, возможно, она ошиблась. Она могла думать, что беременна…
   Такер отрывисто рассмеялся:
   – Да я не спал с ней уже почти два месяца! А женщины вроде Эдды Лу очень внимательно следят за всякими своими делами. Она знала. – Он на минутку закрыл глаза, снова открыл, и в них сверкнул яростный огонек. – Но почему я продолжаю сходить с ума, раз ребенка не оказалось? Она соврала, и, значит, никакой ребенок не погиб, и больше незачем терзать себя такими мыслями!
   Кэролайн взяла его за руку и даже поднесла ее на мгновение к своей щеке. Она никогда не думала, что Такер может испытывать такие глубокие и тяжелые чувства, не знала, как это все для него мучительно.
   – Иногда нам больнее переживать то, что могло быть, чем то, что есть на самом деле…
   Он повернул руку ладонью вверх, и их пальцы сплелись. Ни у кого он не видел таких прекрасных и таких печальных глаз.
   – Знаешь, мне вдруг показалось, что ты понимаешь, о чем я говорю.
   Кэролайн улыбнулась и не убрала руки, когда он поцеловал косточки ее пальцев.
   – Да, понимаю. – Но потом она все-таки освободила руку, чтобы это пожатие не затянулось чересчур.
   – Наверное, мне стоит выйти посмотреть, не приехал ли Тэлбот.
   Но Такеру не хотелось отпускать ее. Он с усилием привстал. Комната сразу закружилась вокруг него, но, сделав несколько оборотов, остановилась.
   – Почему бы нам не пойти вместе? Если, конечно, ты дашь мне свою руку.
   «Ну вот, он уже просит моей руки», – усмехнулась про себя Кэролайн.

Глава 10

   Тэлбот Младший вылез из кабины грузовика, сунул пальцы под фирменную кепку «Атлантских смельчаков» и почесал густую рыжую шевелюру. Медленно, внимательно приглядываясь, он обошел вокруг изуродованного такеровского «Порше», скрипя по разбитому стеклу толстыми подошвами ботинок. Бледно-голубые глаза на круглом веснушчатом лице были серьезны. Он задумчиво выпятил толстую нижнюю губу, и Кэролайн подумала, что он похож на доброго доктора, которого изображают на рекламе успокоительных таблеток.
   – Похоже, ты попал в крутую переделку, – сказал он наконец.
   – Похоже, – согласился Такер. – У тебя есть покурить, Младший?
   – Кажется, есть.
   Тэлбот достал из нагрудного кармана грязного комбинезона пачку, вытряс сигарету фильтром вперед и аккуратно положил пачку в карман после того, как Такер взял сигарету. Затем он присел, чтобы получше рассмотреть разбитый фендер. Наступила долгая пауза.
   – Да, хороша была машина…
   Такер знал, что Тэлбот вовсе не хочет уязвить его, просто у него была такая манера – констатировать очевидное.
   – Надеюсь, ее все-таки смогут починить – если отвезти в Джексон.
   Младший неспешно обдумал это предложение.
   – Наверное, – решил он, – хотя ты кузов повредил. Они, конечно, умеют их сейчас исправлять. А раньше кузов повредил – и пропало.
   Такер улыбнулся сквозь сигаретный дым.
   – Поступь прогресса неудержима!
   – Это правда.
   Тэлбот не спеша выпрямился, внимательно оглядел вырванный с корнем дерн на обочине, груду стекла и с удивлением заметил отсутствие следов от торможения.
   – Знаешь, Такер, я всегда говорил, что лучше тебя водителя не сыщешь – с тех самых пор, как ты обставил парней Бонни в состязании на Первом хайвее. Они тогда пустили своего «Камаро» против твоего «Мустанга».
   – Можно сказать, и состязания-то не получилось. – Такер с удовольствием припомнил былое. – Но мне пришлось бы потуже, если бы Билли Ти дал вести Джону Томасу.
   Тэлбот с готовностью кивнул.
   – Да, наверное, потуже. Но у тех ребят нет твоего таланта. Вот я и не пойму, – продолжал он все так же тихо и раздумчиво, – как это ты ухитрился свалить столб?
   – Да, знаешь, – Такер продолжительно затянулся, – можно сказать, что не справился с управлением. Не мог вырулить в сторону.
   Тэлбот кивнул и продолжал курить.
   – Но мне кажется, что ты даже не нажал на тормоза.
   – Да нет, нажимал, – ответил Такер, – но без толку.
   Тэлбот нахмурился. Если бы такое ему сказал кто-нибудь другой, не Такер, он просто пожал бы плечами и не поверил. Но он знал Такера и восхищался его умением крутить баранку.
   – Да, тут что-то непонятно. И рулить не мог, и тормоза не сработали, и все это сразу приключилось с такой отличной машиной?
   – Точно тебе говорю!
   Тэлбот опять кивнул.
   – Ну что ж, надо будет посмотреть.
   – Буду тебе очень благодарен.
   Пока Тэлбот цеплял трос к его многострадальному автомобилю, Такер обнял Кэролайн за плечи и слегка на нее оперся, позволив ей отвести его немного в сторонку.
   – У тебя опять голова закружилась?
   Нет, голова у него не кружилась, просто ему очень нравилось, как она о нем заботится.
   – Ну, может, совсем немножко, – ответил он, как ему показалось, очень мужественно. – Это пройдет, – и подавил улыбку, когда ее рука обвилась вокруг его пояса.
   – Давай я отвезу тебя домой на своей машине.
   Домой, черт возьми?! А он только-только начал делать кое-какие успехи!
   – Но, может быть, просто полежу у тебя на кушетке, пока не приду в себя?
   Такер чувствовал, что она колеблется, и чуть не выругался, услышав автомобильный гудок. Взвизгнули тормоза – и машина Дуэйна внезапно остановилась прямо посреди дороги. Дуэйн еще не побрился и даже не причесался, однако надел брюки и тенниску.
   – Черт побери, парень!
   Взглянув на Такера и убедившись, что он на ногах, Дуэйн переключил внимание на машину, которую выволакивал Тэлбот.
   – Отправился на воскресную прогулку, Дуэйн?
   – Как бы не так. Кристел позвонила, – он присвистнул, увидев, что сталось с передком «Порше». – Она была у Ларссона, когда туда заглянул Младший за бутылкой колы. Хорошо, что я взял трубку, а то у Джози случился бы родимчик, уж точно.
   Его похмелье благодаря таблеткам и снадобьям сестры прошло, – во всяком случае, он уже мог сочувствовать ближним.
   – Черт тебя побери, Тэк, ты, кажется, совсем доконал свою хорошенькую игрушку.
   Чтобы вооружиться терпением, Кэролайн сделала глубокий вдох, но не выдержала.
   – Он сделал все от него зависящее, чтобы этого избежать, – выпалила она. – Могло быть и хуже; вам, полагаю, следовало бы радоваться, что с вашим братом не случилось ничего страшного.
   Тэлбот прервал свое занятие и уставился на Кэролайн, чуть не выронив изо рта сигарету. Дуэйн недоуменно моргнул, а Такер изо всех сил старался не расхохотаться, дабы не потерять достойный, величественный вид.
   Вот ведь, уже безумно в него влюбилась!
   – Да, мэм, – ответил Дуэйн с отменной вежливостью. – Я вижу, что он в порядке, и просто заехал за ним, чтобы отвезти его домой.
   – Какая у вас, наверное, заботливая, дружная семья.
   – Да, мы, как правило, держимся друг друга.
   Дуэйн улыбнулся, и его улыбка неожиданно показалась ей просто обворожительной – несмотря на налитые кровью глаза.
   – Никогда прежде не встречала подобных отношений в семье, – искренно призналась Кэролайн.
   – Ну, я поехал, Тэк! – крикнул Тэлбот. – Я дам тебе знать, что к чему.
   – Да, пожалуйста, сделай все возможное. Спасибо.
   Такер отвернулся: он просто не в состоянии был наблюдать, как отбуксовывают его машину. Это было почти все равно, как если бы уносили на носилках кого-нибудь из близких и любимых.
   – Приятно было опять с тобой увидеться, Кэролайн, – сказал Дуэйн и подошел к машине. – Давай, Такер, едем. Когда Кристел позвонила, как раз начался матч, и я уже пропустил первый тайм.
   – Минутку, – Такер повернулся к Кэролайн. – Я очень благодарен тебе за медицинскую помощь, а еще больше – за то, что ты выслушала меня. Я и не подозревал, что так нуждаюсь в человеке, который умеет слушать.
   Она сразу поняла, что он говорит искренно. В глазах не было насмешки, а в голосе – язвительных ноток.
   – Пожалуйста, можешь приезжать ко мне.
   – Просто не знаю, чем тебе отплатить… Придумал! Приглашаю тебя сегодня на обед в «Сладкие Воды».
   – Но, Такер, ты вовсе ничего не должен…
   – В любом случае мне бы хотелось встретиться с тобой при более удачных обстоятельствах, чем до сих пор. – Он провел большим пальцем по ее подбородку. – Кроме того, мне просто приятно тебя видеть. Точка.
   Сердце у нее на мгновение встрепенулось, но голос остался спокойным и ровным:
   – Такер, мне вовсе не хочется начинать с кем-либо какие-то новые отношения.
   – Но приглашать соседей к обеду – старый деревенский обычай.
   Кэролайн невольно улыбнулась:
   – Ну, против добрососедских отношений я не возражаю.
   – Черт побери, Тэк, ты не можешь просто поцеловать ее на прощание и загрузиться в машину?
   Улыбнувшись брату, Такер коснулся пальцем ее губ и сказал:
   – Но она мне не позволяет. Пока. Приезжай часам к пяти, Кэро. Я покажу тебе «Сладкие Воды».
   – Хорошо.
   Она смотрела, как он подошел к «Кадиллаку», осторожно сел рядом с братом и ослепительно улыбнулся, когда Дуэйн рванул с места и помчался, пренебрегая опасностью, по самой середине дороги.

   – Я сломя голову мчусь домой, думая, что ты разбил себе башку или стряслось что-нибудь похуже, а ты мне сообщаешь, что к обеду будут гости! – Делла сердито проткнула шпилькой пирог, проверяя его готовность. – И я теперь даже не знаю, какая у нас сегодня будет выручка. Пришлось оставить вместо себя Сьюзи Трусдэйл, а она ничего не смыслит в торговле.
   Понимая, что этот аккомпанемент будет теперь звучать еще три часа, Такер решил действовать. Он вытащил из кармана двадцатку и шлепнул ее на стойку буфета.
   – Вот, получай. Мой взнос в пользу распродажи булочек лютеранской церковью Святой Троицы.
   – М-м-м, – ловкие пальцы Деллы молниеносно ухватили двадцатку и спрятали ее в глубокий карман фартука. Но она еще долго не могла успокоиться: – Меня чуть удар не хватил, когда прибежала Эйрлин и сказала, что ты разбил вдребезги машину. А я тебе говорила, когда ты ее покупал, что от иностранных автомобилей добра не жди! Да и от гонок по дорогам в Божий день воскресенье – тоже.
   Все еще кипятясь, она подровняла края пирога.
   – И вот я без памяти лечу домой, не зная, жив ты или уже помер, а ты мне говоришь, что пригласил гостя к обеду. Можно подумать, будто окорок сам собой поджарится в духовке. И не кого-нибудь пригласил, а внучку Эдит! Я очень любила Эдит. Она мне рассказывала, что ее внученька была и в Париже, и в Италии, и в Букингемском дворце, и даже обедала в Белом доме с самим президентом Соединенных Штатов. И надо же, она приедет обедать, а у меня нет времени даже посмотреть, не нужно ли снова почистить серебро! Да твоя мама – упокой Господь ее душу – в гробу перевернется, если я подам к столу плохо вычищенные приборы.
   Делла вытерла лоб тыльной стороной ладони. При этом ее тяжелый заговоренный браслет громко звякнул.
   – А мужчины, конечно, думают, что обед сготовится сам по себе!
   Такер, чистящий картошку, нахмурился:
   – Но я же тебе помогаю?
   Делла презрительно фыркнула и взглянула на него свысока.
   – Хорош помощничек! Ты срезаешь слишком толстую кожуру и уже разбросал ее по всей кухне.
   – Господи боже мой!
   Но тут в глазах Деллы блеснула холодная ярость, которой Такер привык побаиваться.
   – Не смей всуе поминать имя Божие! Да еще в День Господень.
   – Я вымою пол, Делла.
   – И я об этом позабочусь, будь уверен! Только не кухонным полотенцем.
   – Хорошо, мэм.
   «Самое время пустить в ход тяжелую артиллерию», – подумал Такер. Он поставил миску с картофелем в раковину, подошел к Делле и обвил руками ее талию довольно внушительного объема.
   – Но я просто хотел как-то отблагодарить Кэролайн за то, что она починила мою голову.
   – Я еще посмотрю, что она собой представляет. Говорят, она не дурна собой, только слишком худая, – проворчала Делла.
   Он спрятал улыбку в ее рыжих кудрях.
   – Да, мне это тоже приходило в голову.
   – Боюсь, что это не в голову тебе пришло, а туда, где у тебя «молния» в штанах! – Делла все еще сердилась, однако губы ее уже дрогнули в усмешке. – Но ты ведь вроде бы никогда не любил худышек.
   – Это верно. Вот я и подумал, что она прибавит в весе, попробовав твою стряпню. Ты же сама знаешь, что никто во всем графстве не готовит лучше тебя.
   Делла опять фыркнула и отстранилась, но на щеках ее заиграла краска удовлетворенного самолюбия.
   – Ну, я, вообще-то, не возражаю подкормить девушку. Ведь они такой еды и в Белом доме не едят. И это так же верно, как Американский банк! – Делла хихикнула и шлепнула его по рукам. – Но если я не кончу заниматься делом, она останется голодной. Оставь картофель в покое и выметайся. Я все сделаю сама и быстрее, если ты не будешь здесь ошиваться.
   – Да, мэм, – и Такер запечатлел на ее щеке поцелуй.
   Выйдя из кухни, он наткнулся на Дуэйна, растянувшегося на полу – так удобнее было смотреть бейсбольный матч.
   – Тебе не мешало бы побриться.
   Дуэйн пошевелился, протянул руку к бутылке колы и сел, скрестив ноги.
   – Ты забыл, что сегодня воскресенье? Я никогда по воскресеньям не бреюсь.
   – Но у нас к обеду будут гости.
   Дуэйн сделал большой глоток и чертыхнулся.
   – А ты не боишься, что, если я побреюсь, она сразу увидит, кто из нас красивее? И что ты станешь тогда делать?
   – Ничего, я готов рискнуть.
   Дуэйн фыркнул:
   – Не опрокидывай кувшин, пока его не наполнил! Ладно, побреюсь.
   Вполне довольный собой, Такер пошел наверх, но по дороге его окликнула Джози:
   – Такер, это ты, миленький?
   – Да, но я спешу принять душ.
   – Ну загляни на минутку и помоги мне.
   Такер взглянул на дедовские часы. До приезда Кэролайн оставалось, по крайней мере, еще полчаса, и он решил, что успеет зайти к Джози.
   Ее комната была похожа на магазин готового платья во время распродажи – блузки, платья, белье, туфли были разбросаны повсюду: на кровати, креслах, подоконнике. Кружевной черный мишка висел на хвосте у розового слона – приз, выигранный для нее давно забытым поклонником на ежегодной ярмарке штата. На Джози был красный шелковый халат, голову она засунула в распахнутый шкаф, очевидно производя смотр того, что еще в нем висело.
   Как и всегда, в воздухе стоял тяжелый смешанный аромат духов, пудры и лосьонов, так что комната напоминала одновременно и первоклассный роскошный бордель.
   Такер окинул комнату быстрым взглядом и пришел к выводу, который сам собой напрашивался:
   – Собираешься на свидание?
   – Тедди собирается повезти меня сегодня вечером в Гринвилл на шоу. Кстати, я пригласила его к обеду, раз у нас все равно будут гости. Как тебе это? – И Джози приложила к талии короткую оранжевую кожаную юбку.
   – В коже тебе будет слишком жарко.
   Джози надулась – ведь юбка так соблазнительно подчеркивала длину ног, – но потом отбросила ее.
   – Ты прав. Я знаю, что нужно, маленькое платье из хлопка, розовое, в котором я была на «садовой» вечеринке в Мемфисе. Я еще получила тогда два предложения выйти замуж и три – неприличных. Но, черт побери, куда оно подевалось?
   Такер внимательно смотрел, как она нетерпеливо перерывает вещи.
   – А я думал, что ты хочешь свести доктора с Кристел.
   – Я и хотела… – Она взглянула на брата и усмехнулась. – Но потом поняла, что он решительно ей не подходит. Не ее тип мужчины! А кроме того, он через день-два уедет опять на Север и разобьет ей сердце. Ты же знаешь, у нее всегда все так серьезно… Ей будет не по средствам ездить к нему. А я смогу. А голова у тебя все еще болит?
   – Не очень.
   – Ты уж будь поосторожней, Тэк! Ты так рванул отсюда, что гравий брызнул из-под колес и попал мне по ноге. – И она показала на ссадину около щиколотки.
   – Извини.
   Джози только передернула плечами и продолжила поиски розового платья.
   – Да ладно, все в порядке. Ты же был расстроен. Но я считаю, все должны знать, что она соврала, Такер. И все узнают – еще до того, как ее закопают!
   – Надеюсь.
   Тут он заметил среди груды одежды на диване какое-то розовое пятно, наклонился и вытащил платье.
   – Такер! Умница!
   Джози обняла брата и звонко чмокнула в щеку. Когда они стояли так близко друг к другу, особенно бросалось в глаза, как много у них общего. И не только то, что они оба были похожи на мать и носили фамилию Лонгстрит. Между ними существовали более прочные узы, чем родственные, кровные. Тут дело было в сердечной привязанности.
   – Мне жаль, что Эдда Лу доставила тебе столько неприятностей.
   – Ничего особенного. Нанесла несколько ран моей гордости – вот и все. – Он наклонился и поцеловал Джози. – И они очень скоро затянутся.
   – Ты просто слишком добр по отношению к женщинам. Поэтому они в тебя влюбляются пачками, а ты потом не знаешь, куда деваться. Если бы ты был с ними построже, то они не возлагали бы на тебя таких больших надежд.
   – Я это запомню и в следующий раз, когда приглашу женщину на свидание, сразу же скажу ей, что она безобразна.
   Джози рассмеялась и, пританцовывая, прикинула к себе розовое платье перед большим зеркалом.
   – И еще один совет: больше никогда не декламируй стихов!
   – А кто тебе сказал, что я декламирую?
   – Мне рассказала Кэтрин, что ты читал стихи, когда возил ее любоваться звездами на озеро Вилледж.
   Такер сунул руки в карманы.
   – Ну почему женщины всегда рассказывают интимные подробности своей жизни, когда делают маникюр или перманент?
   – По той же причине, почему мужчины похваляются своими победами за бутылкой пива. Ну, а это пойдет?
   Но Такер шутливо нахмурился.
   – Я больше не делаю женщинам комплиментов!
   Джози рассмеялась, а он пошел принимать душ.

   Кэролайн была настолько поражена видом усадьбы «Сладкие Воды», что остановила машину на середине подъездной аллеи и стала озираться вокруг. Дом восхищал изящными пропорциями, ажурной железной решеткой на балконе, тонкими колоннами и сверкающими окнами. Освещенный послеполуденным солнцем, он казался жемчужно-белым. И совсем не трудно было вообразить, как по траве лужайки медленно шествуют дамы в кринолинах, джентльмены в черных фраках обсуждают возможность отделения Юга от Севера, а молчаливые черные слуги разносят прохладительные напитки.
   Повсюду цвели цветы. Они обвивали решетку террасы, переливались через кирпичные бордюры клумб. В воздухе стоял густой головокружительный аромат гардений, магнолий и роз.
   В центре главной лужайки возвышался белый шест с выцветшим и потрепанным по краям флагом Конфедерации.
   За домом виднелись опрятные каменные строения. Когда-то, очевидно, здесь были жилища для слуг, коптильня и летняя кухня. Лужайка простиралась вплоть до огромного хлопкового поля, и на границе рос старый кипарис, не срубленный из лени, а может – из сентиментальной привязанности.
   И непонятно почему, к горлу подступили слезы. Это одинокое дерево как бы символизировало молчаливое величие и стойкость, и Кэролайн была тронута до глубины души. Оно, конечно, росло здесь больше ста лет и было свидетелем величия и падения Юга, борьбы за свой собственный образ жизни и поражения в этой борьбе.
   Кэролайн перевела взгляд на дом, и ей показалось, что он олицетворяет то величественное благородство Старого Юга, которое столь многие на Севере считают высокомерием. В этом доме рождались дети, здесь они вырастали и умирали. И жизнь шла неспешно, в ногу с медленным ритмом существования Дельты, который так способствовал сохранению культурных традиций. А о том, что они сохранились и живы, свидетельствовал и этот особняк, и дом ее бабушки, и все дома, фермы и поля по обеим сторонам дороги, ведущей в Инносенс. И сам Инносенс, конечно, тоже.
   Кэролайн удивилась, почему только сейчас она начала это понимать.
   Когда на крыльцо вышел Такер, Кэролайн посмотрела на него и снова удивилась: и его она тоже начала воспринимать иначе. Спохватившись, она опять завела мотор, проехала по аллее и остановилась, обогнув клумбу с пионами.
   – Ты так долго стояла там, на аллее. Я уже решил, что ты передумала насчет обеда.
   – Нет, – Кэролайн открыла дверцу машины и вышла. – Я просто смотрела.
   Он тоже смотрел и решил молчать, пока не уляжется неожиданное волнение. На ней было тонкое, почти прозрачное белое платье с юбкой «солнце», и он представил себе, как грациозно она будет колыхаться, если налетит легкий ветерок. Платье держалось на двух тонких, в палец шириной, бретельках, так что плечи и руки оставались обнаженными. На шее Кэролайн было ожерелье из отполированных прозрачных камней, в ушах – длинные серьги. Волосы она гладко зачесала назад и сделала что-то таинственное с лицом, от чего глаза казались глубже, а губы ярче.
   Когда она поднималась по ступенькам, Такер уловил мимолетный и соблазнительный запах ее духов.
   Он взял ее правую руку, положил на свою левую и развернул Кэролайн, словно в танце. Она засмеялась. Увидев, как низко позади вырезано платье, он с трудом сглотнул.
   – Я хочу кое-что сказать тебе, Кэролайн.
   – Хорошо, говори.
   – Ты абсолютно безобразна!
   – Интересный подход…
   – Это моя сестра придумала. Она считает, что, если я буду говорить женщинам подобные вещи, в меня никто никогда не влюбится.
   Ну почему в его присутствии ей все время хочется улыбаться?
   – Что ж, идея может оказаться удачной. Ты не собираешься ввести меня в дом?
   – Мне кажется, я уже очень давно ожидаю этого момента.
   Такер подвел Кэролайн к двери, открыл ее и, немного помедлив, внимательно посмотрел, как она выглядит на пороге дома – его дома – на фоне цветов и высоких магнолий. Она выглядела как само совершенство.
   – Добро пожаловать в «Сладкие Воды»!
   Переступив порог, Кэролайн в ту же самую минуту услышала крик:
   – Если ты пригласила кого-то в гости, то, по крайней мере, можешь накрыть на стол!
   Делла стояла у подножия резной изогнутой лестницы, одной рукой держась за перила, другой упершись в свое массивное бедро.
   – Но я же уже сказала, что накрою, – раздался сверху голос Джози. – И не понимаю, чего ты впадаешь в такой раж. Сейчас сделаю себе личико – и займусь столом.
   – Она так долго штукатурится, что кончит только на следующей неделе, – возмущенно произнесла Делла, и справедливое негодование на ее лице уступило место любопытству, когда она увидела Кэролайн. – А, так это вы и есть внучка Эдит?
   – Полагаю, что так.
   – Мы с Эдит не раз болтали о вас, сидя на ее крылечке. Вы немного на нее похожи. Глазами.
   – Спасибо.
   – Это Делла, – провозгласил Такер. – Она… заботится о нас.
   – Да, стараюсь больше тридцати лет, но ничего хорошего из этого не вышло. Веди ее в парадную гостиную, Такер, и угости пока шерри. Обед скоро будет готов. – Бросив хмурый взгляд на лестницу, Делла опять крикнула вверх: – Если, конечно, кое-кто перестанет размалевывать лицо и накроет на стол!
   – Я с удовольствием могла бы сама это сделать… – начала было Кэролайн, но Делла уже вела ее по коридору к гостиной.
   – Не хватало еще, чтобы гости накрывали на стол! Такер мне почистил картошку, а девочка обязана расставить посуду. И это меньшее, что она может сделать, раз пригласила на обед этого трупного доктора.
   Она потрепала Кэролайн по руке и поспешила на кухню.
   – «Трупного доктора»? – Кэролайн в недоумении обернулась на Такера. Такер ухмыльнулся и достал шерри из старинного шкафчика орехового дерева.
   – Делла, очевидно, имеет в виду патологоанатома.
   – Ах, Тедди! Да, он определенно… интересный персонаж.
   Кэролайн обвела медленным взглядом гостиную с ее высокими окнами, кружевными шторами и турецкими коврами. В обоях с еле заметными полосками господствовали холодные тона. Бросались в глаза вышитые подушки, пухлый турецкий диван, а также двухместные «диванчики для влюбленных», обитые тканью пастельных тонов. С обстановкой прекрасно сочеталось обилие изящных старинных безделушек. На доске беломраморного камина стояла уотерфордовская ваза, полная еще не распустившихся роз.
   – Прекрасный дом, – искренне сказала Кэролайн и взяла предложенный им стакан. – Благодарю.
   – Я как-нибудь устрою для тебя большую обзорную экскурсию. И расскажу всю историю усадьбы.
   – Я с удовольствием послушаю.
   Кэролайн подошла к окну, откуда были видны сад, поля и старый кипарис.
   – А я и не знала, что ваша семья занимается сельским хозяйством.
   – Нет, мы плантаторы, – поправил ее Такер. – Лонгстриты были здесь плантаторами целых два столетия – с тех самых пор, как Борегард Лонгстрит мошенническим образом выиграл в покер у Генри Ван Хавена шестьсот акров отличной пахотной земли. И произошло это в непотребном доме под названием «Красная Звезда».
   Кэролайн рассмеялась.
   – Ты все выдумал!
   – Нет, мэм. Мне поведал об этом мой отец, а ему – родитель и так далее, начиная с того рокового апрельского дня 1796 года. Конечно, насчет мошенничества трудно сказать наверняка. Эти слухи распускали Ларссоны, а они приходились Ван Хавенам двоюродными братьями.
   – Из сочувствия к проигравшему? – усмехнулась Кэролайн.
   – Может быть. А может, там и вправду без мошенничества не обошлось, но это ничего не меняло.
   Такеру доставляло удовольствие наблюдать, как она слушает: уголки губ немного приподняты, глаза смеются.
   – Как бы то ни было, Генри так разозлился, проиграв имение, что решил напасть на старого Бо, когда он праздновал победу с одной из самых лучших девиц «Красной Звезды». Ее звали Милли Джонс.
   Кэролайн отпила немного и покачала головой.
   – Тебе, Тэк, надо писать рассказы.
   – Уверяю тебя, я ничего не сочинил. Так все и было на самом деле. Ну, Милли осталась очень довольна обхождением Бо. Кстати, я тебе еще не говорил, что Лонгстриты всегда славились как великолепные любовники?
   – Нет, не говорил.
   – Это неоднократно документально зафиксировано, – заверил ее Такер.
   Ему все больше и больше нравилось смотреть, как веселые искорки вспыхивают в ее глазах и улыбка смягчает строгость лица. И если бы у него не было этой истории в запасе, он бы ее обязательно придумал.
   – Так вот, значит, Милли, очень довольная выносливостью Бо и лишней пятидолларовой золотой монетой, которую он оставил на ее ночном столике, подошла к окну, чтобы помахать ему на прощание. И увидела, что Генри затаился в кустах с заряженным до отказа дробовиком. Она успела крикнуть, предупредить об опасности. Пуля пробила Бо левую руку, но реакция у него была прекрасная. Он выхватил нож, швырнул его в кусты и убил Генри наповал.
   – Значит, он был мастером не только в любви, но и в искусстве бросания в цель ножей?
   – Да, Бо обладал разносторонними талантами, – согласился с ней Такер. – А так как он был человеком осторожным, то счел за лучшее не оставаться в Натчезе, отвечая на разные неприятные вопросы насчет убийства. И будучи в душе романтиком, он забрал хорошенькую юную Милли из непотребного дома, и они уехали в Дельту.
   – И посадили хлопок?
   – Да, они посадили хлопок, разбогатели и нарожали детей. Их сын в 1825 году начал строить этот дом.
   Кэролайн молчала. Как легко поддаться плавному течению его речи, ритмичным модуляциям голоса… Она почувствовала, что не захочет остановить Такера, если он вдруг решит ее обнять, и отодвинулась от окна.
   – А я мало что знаю об истории моей семьи. И уж конечно, ничего такого, что уходило бы в глубь двух столетий.
   – Мы, жители Дельты, вообще больше оглядываемся на прошлое, чем смотрим в будущее. Самый богатый источник сплетен – история. А завтра… Ну, завтрашний день сам о себе позаботится, не так ли?
   Ему почудилось, будто она вздохнула, но вздох был такой тихий, что его почти невозможно было различить.
   – А я всю свою жизнь только и думала, что о завтрашнем дне. Постоянно строила планы на следующий месяц, на следующий сезон… Наверное, на вас действует здешняя атмосфера. Как только я переступила порог бабушкиного дома, я ни разу не подумала, а что мне делать на следующей неделе. И не хотела об этом думать!
   Кэролайн нахмурилась, вспомнив о звонках своего менеджера, которого она избегала с того момента, когда решила уехать в Миссисипи.
   Такера вдруг охватило сильное желание защитить и поддержать ее – заключить в кольцо своих рук, дать возможность опустить голову ему на плечо… Но он побоялся, что этим движением испортит то, что между ними начиналось.
   – Почему ты несчастлива, Кэро?
   Кэролайн удивленно взглянула на него.
   – С чего ты взял, что я несчастлива?
   – А я умею слушать почти так же хорошо, как говорить, – и он нежно коснулся ее щеки. – Может быть, ты когда-нибудь испробуешь это мое умение?
   – Может быть… – Кэролайн отодвинулась, тем самым подчеркнув разделявшую их дистанцию. – Кажется, кто-то едет.
   Теперь Такер точно знал, что время еще не настало.
   – Наверное, это «трупный доктор», – сказал он, усмехнувшись. – Пойдем поглядим, накрыла ли Джози на стол.

Глава 11

   Остин Хэттингер сидел на жесткой, как камень, койке в камере гринвиллской тюрьмы с туалетом без сиденья и стенками, испещренными непристойными надписями. Взгляд его был устремлен на узор решетки, который солнце рисовало на полу около его ног.
   Он знал, почему его бросили в тюрьму, словно обычного преступника, словно какое-то животное. Все дело в проклятых деньгах. Ведь Бо Лонгстрит был богачом, безбожным плантатором и оставил все свои грязные деньги детям-ублюдкам.
   А в том, что они ублюдки, Остин не сомневался. Пусть Мэдилайн носила на пальце кольцо этого предателя, но в глазах Господа Бога она принадлежала совсем другому мужчине!
   Бо не поехал в эту вонючую Корею, чтобы послужить своей стране и спасти добрых христиан от желтой опасности. Нет, он остался дома, в комфорте и роскоши, чтобы делать свои проклятые деньги. Остин даже предполагал, что Бо склонил Мэдилайн к браку с ним каким-то обманом. Это, конечно, ее не извиняло, предательство есть предательство, но ведь женщины слабы – и телом, и волей, и рассудком.
   Без сильной направляющей руки и – время от времени – наказания они склонны вести себя глупо и грешить. И Бог свидетель, он делал все, что возможно, чтобы направить Мэвис на путь истинный.
   Он женился на ней, ослепленный отчаянием, попав в ловушку своей собственной яростной похоти.
   «Женщина, которую ты дал мне, дала мне отведать от древа, и я ел». О, да, Мэвис его соблазнила, и, слабый плотью, он не устоял перед соблазном. Но он был всегда верен Мэвис. И если, овладевая ею, всякий раз думал о Мэдилайн, то это сам Господь напоминал о том, что́ ему принадлежит по праву.
   Ведь Мэдилайн только притворялась, что равнодушна к нему. Он-то знал, все эти годы знал, что она ушла к Бо, дабы дразнить и мучить его, Остина! Но она принадлежала ему. И только ему. А ее сердитый отказ выйти за него замуж, когда он сделал ей предложение, прежде чем отплыть в Корею, был только притворством.
   И если бы не Бо, она бы ждала его возвращения с войны! Ее брак с Бо был для него, Остина, началом всех несчастий…
   Разве он не работал до кровавых мозолей, не гнул спину до боли, чтобы заработать на приличную жизнь для своей семьи? А пока он работал и терпел одну неудачу за другой, потел и терял акр за акром, Бо сидел в своем роскошном белом доме и только посмеивался.
   Но смеялся он напрасно. Бо так никогда и не узнал, что однажды, в середине лета, когда воздух был тяжел и неподвижен, а голубое небо выцвело до белизны от жары, Остин Хэттингер завладел своим достоянием.
   Он до сих пор помнил, как она выглядела в тот день. Картина эта была настолько живая и ясная, что у Остина задрожали руки, а кровь застучала в голове жарко и тяжело.
   Она пришла к нему, к порогу его дома, с корзиной в руках. С большой плетеной корзиной, в которой разносят благотворительные подаяния: принесла его годовалому, вечно хнычущему сыну какие-то вещи. А Мэвис в это время лежала в муках, рожая другого ребенка.
   На ней было голубое платье и белая шляпа с прозрачным белым шарфом, повязанным вокруг тульи. Мэдилайн очень любила легкие, воздушные, развевающиеся шарфы. Черные локоны были убраны под шляпу, обрамлявшую ее лицо цвета сливок. У нее всегда была очень гладкая кожа, потому что Бо покупал ей разные кремы и лосьоны на свои безбожные деньги.
   Она была свежа, как весеннее утро, неспешно шествуя по грязной дороге к его просевшему крыльцу. А глаза были добрые и веселые, словно они не замечали ни бедности, ни сломанных грязных ступенек, ни убогой одежды, висящей на веревке, ни тощих цыплят, копошащихся в пыли.
   И голос у нее был такой тихий и спокойный, когда она протянула ему корзину, полную детских вещей. Вещей, из которых выросли дети, зачатые Бо в лоне его, Остина, женщины! И он сразу перестал слышать слабые стоны жены, умоляющей послать за врачом.
   Он помнил, как Мэдилайн хотела войти в дом, испугавшись за женщину, которая никогда бы не оказалась в его постели, если бы не предательство этой самой Мэдилайн.
   – Поезжай за доктором, Остин, – сказала она своим спокойным, прохладным, как вешние воды, голосом. И добрый взгляд ее золотистых глаз прожег его до самых печенок. – Скорей поезжай, а я побуду пока с ней и с твоим малышом.
   Тогда им двигало не только безумие! Нет, Остин ни за что бы не согласился с таким утверждением. Им руководило чувство справедливости. Это чувство и праведный гнев заставили его оттащить Мэдилайн от своего порога. И это сознание своей правоты заставило его бросить Мэдилайн в пыль и грязь на дороге.
   Ну, она, конечно, притворялась, что совсем не желает его. Она кричала, сопротивлялась, но все это были одна ложь и притворство. Он имел на нее право, данное Богом, и она это прекрасно понимала.
   Он посеял свое семя в ее лоно и все эти годы помнил мощный взрыв освобождения, когда часть его естества соединилась с нею.
   И тогда Мэдилайн перестала рыдать. Когда он перевалился через нее на спину и воззрился в белесое небо, она молча встала и ушла, а он остался лежать – с победным звоном в ушах и горечью во рту.
   А потом он ждал, день за днем, ночь за ночью, что придет Бо. Родился его второй сын, и Мэвис лежала с каменным лицом в постели, а Остин все ждал, зарядив свой «винчестер». Он был сам не свой от жажды убийства.
   Но Бо так и не появился. В конце концов Остин понял, что Мэдилайн сохранила их тайну. И это доконало его.
   Теперь Бо мертв. И Мэдилайн тоже. Они похоронены вместе на кладбище «Блаженного Успения». А его главным врагом стал их сын. Он обратил время вспять, соблазнил и осквернил его дочь. И девчонка тоже мертва.
   Значит, он имеет право на возмездие!
   Остин моргнул и снова уставился на узор решетки на полу. Узор переместился: он провел в своем прошлом больше двух часов.
   Но сейчас надо думать о настоящем, надо составить план. Господь помогает тем, кто сам о себе может позаботиться, и обязательно что-нибудь придумает.
   Он сумеет вернуться в Инносенс и сделает то, что должен был сделать еще тридцать лет назад. Он убьет ту частицу Бо, что таится в его сыне. И уравняет счета.

   Кэролайн вышла в заросший сад и глубоко вдохнула летний ароматный воздух. Вечерело, и насекомые завели свою песню в траве. Она испытывала чувство полнейшего удовлетворения, которое уже давным-давно ее не посещало.
   Кэролайн боялась, что будет чувствовать себя скованно в незнакомом доме, но обед прошел на удивление непринужденно. Тедди проделывал всякие непостижимые фокусы с салфеткой и столовыми принадлежностями. Дуэйн, вполне трезвый, демонстрировал замечательный талант подражания, избирая в качестве объектов местных чудаков, вроде Тэлбота Младшего. А Такер и Джози заставляли всех смеяться своими весьма пикантными рассказами о местных адюльтерах пятидесятилетней давности.
   «Как все это не похоже на наши семейные обеды», – с грустью подумала Кэролайн. Мать всегда задавала тему для разговоров, и надо было неукоснительно следить, чтобы не капнуть чем-нибудь на крахмальную скатерть. Такая душная атмосфера царила на этих обедах, так было скучно, безжизненно, что, казалось, они на собрании деловой корпорации, а не за обедом в кругу семьи. Они никогда не вспоминали своих предков, и Джорджии Макнейр Уэверли совсем не показалось бы забавным, если бы кто-нибудь из гостей вдруг вынул вилку из лифа ее платья. Вот уж действительно!
   Кэролайн не могла припомнить, когда еще обед доставлял ей такое удовольствие, и огорчилась, когда он приблизился к концу.
   – А у тебя был веселый вид, – заметил Такер, подходя к ней.
   – Почему бы и нет? Я действительно веселилась.
   – Очень приятно было это наблюдать. – Он взял ее руку в свою и ощутил уже не сопротивление, а скорее неуверенность. – Хочешь, пройдемся?
   Вокруг была такая красота, что Кэролайн просто не могла не согласиться. Они пробирались через розовые кусты, вдыхая тяжелый сладкий запах гардений, и некоторое время шли по полю.
   – А это то самое озеро? – спросила Кэролайн, увидев, как впереди блеснула вода в последних лучах солнца.
   – Да, это Сладкие Воды. Первый дом Лонгстритов был на его берегу. Там еще можно увидеть то, что осталось от фундамента.
   Они подошли поближе, и Кэролайн поразил открывшийся вид на бескрайние поля.
   – Интересно, что они чувствовали, постоянно созерцая акры и акры своей собственной земли?
   – Не знаю. Очевидно, просто чувствовали, что она есть.
   Ответ, однако, ее не удовлетворил, и Кэролайн оглядела широкие и плоские хлопковые поля. Она была дитя города, где даже богатым принадлежали считаные метры земельной собственности, и люди теснили своих ближних в поисках жизненного пространства.
   – Но иметь это все…
   – Это только кажется, что человек имеет землю. На самом деле земля обладает им, – сказал Такер и удивился собственным словам. – От нее нельзя отвернуться, особенно если она передана тебе по наследству. И нельзя допустить, чтобы она простаивала зря, когда вспомнишь, что Лонгстриты владеют этой землей почти два столетия.
   – А ты что, хочешь этого? Отвернуться?
   – Да, мне, может быть, и хотелось бы пожить в других местах. – Такер передернул плечами, словно его томила тяга к перемене мест. Кэролайн была знакома эта тяга, но в нем она ей показалась неожиданной. – Хотя путешествия – дело очень сложное. Это требует слишком много усилий. Но иногда так хочется все бросить…
   – Не надо, Такер! – в ее голосе прозвучало раздражение, заставившее его улыбаться.
   – Но я еще ничего не делаю… – Он легонько коснулся ее руки. – Но я об этом подумываю.
   Кэролайн отодвинулась.
   – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Ты вообще странный человек, Такер. То кажется, будто ты действительно серьезно относишься ко всему, то – будто только и думаешь, как бы поскорее отделаться от всяких забот.
   – Но я никогда не считал необходимым избирать самый трудный путь.
   – Ну, а как насчет пути самого правильного?
   Такер удивленно поднял бровь. Не часто ему приходилось встречаться с женщинами, которые любят порассуждать на философские темы. Вынув сигарету, он с удовольствием пустился в дискуссию:
   – Видишь ли, то, что кажется правильным одному, вовсе не является таковым для другого. Дуэйн, например, получил ученую степень, которая оказалась ему ни к черту не нужна, потому что он предпочитает сидеть без дела и размышлять, почему все получилось так, а не иначе. Джози дважды убегала из дому, чтобы выйти замуж, и вообще бежит куда угодно, едва ее поманят, но потом возвращается и делает вид, что все в порядке.
   – Ну, а ты? Какой образ жизни предпочитаешь ты?
   – Я фаталист: принимаю все, что выпадает мне на долю, – в отличие от тебя. Ты, насколько я заметил, постоянно строишь планы и пытаешься влиять на ход вещей. Однако это не значит, что кто-то из нас ошибается.
   – Но если заранее предвидеть неприятности, можно постараться их избежать.
   – Можно, конечно, постараться, – согласился он, – но ведь… «Божество намерения наши довершает, хотя бы ум наметил и не так…» [6 - У. Шекспир. Гамлет. Перевод М. Лозинского. М., «Искусство», 1960, с.140. (Прим. перев.)] – Он глубоко затянулся. – Это «Гамлет».
   Кэролайн в недоумении уставилась на него. Меньше всего она ожидала, что именно Такер станет цитировать Шекспира.
   – Вот, к примеру, эта плантация. – Он по-дружески положил руку ей на плечо. – Вы посеяли хлопок и ждете урожая. Тут, конечно, можно до чертиков себя довести от беспокойства, но это все равно ничему не поможет. А кроме того, у меня есть управляющий, которому обо всем и положено беспокоиться. Разумеется, я могу ночами не спать и волноваться: а вдруг будет засуха, или, наоборот, польют дожди, или шоферы грузовиков забастуют, или эти задницы в Вашингтоне опять устроят нам депрессию. А могу, напротив того, ни о чем не тревожиться и сладко спать ночью. Результат будет один и тот же.
   Рассмеявшись, Кэролайн покачала головой.
   – А ведь в этом есть свой резон… Но нет, в твоей логике наверняка должен быть какой-то изьян.
   – Дай мне знать, когда поймешь, в чем он заключается. Но мне кажется, мое объяснение крепко обосновано. Позволь привести тебе еще один пример: вот ты не позволяешь мне себя поцеловать, так как боишься, что тебе это слишком понравится.
   Ее брови удивленно взлетели вверх.
   – Нет, ты просто невероятно эгоцентричен! Почему не предположить, что мне просто совершенно не нужны твои поцелуи?
   – И вот опять! – усмехнулся Такер, обнимая ее за талию. – Ты заранее определяешь результат, еще ничего не предприняв. В этом причина всех твоих проблем.
   – Неужели? – сухо спросила она.
   – Уж ты поверь мне, Кэролайн, я досконально изучил этот вопрос. Это все равно что стоять на берегу и бояться нырнуть, потому что вода слишком холодная. И лучше, если найдется кто-нибудь рядом, кто толкнет тебя прямо в воду.
   – И именно этим ты сейчас и занимаешься?
   Такер усмехнулся.
   – Я мог бы этим заняться – и ты сразу перестала бы думать о всяких там «а что, если?». Но, откровенно говоря… – Он наклонил голову; когда его теплое дыхание коснулось ее губ, Кэролайн почувствовала, как внутри у нее что-то сжалось. – Дело в том, что я не хочу об этом думать всерьез. Иначе лишусь сна, а мне необходимо спать по ночам.
   Он поцеловал Кэролайн в подбородок; губы у него были жесткие и в то же время легкие, словно крылья мотылька. «Он просто опытный соблазнитель», – сказала она себе, сразу вспомнив все, что думала о подобных мужчинах. И все-таки сердце у нее учащенно забилось.
   – Ты меня тоже можешь поцеловать, если хочешь, – прошептал Такер, близко склонившись к ее губам. – Ну, а если не хочешь, то я сам доставлю себе это удовольствие.
   Его губы лениво скользнули по ее вискам, векам, щекам. Он был слишком нежен по природе, чтобы нетерпеливо атаковать и брать. Вместо этого он сосредоточил все свои усилия на том, чтобы постепенно снять ее настороженность и напряжение. И вот уже тело Кэролайн расслабилось, дыхание участилось, она прижалась к нему, и тогда он тихо, осторожно приник к ее губам.
   Она уступила ему медленно, неохотно, и это было вдвойне приятно. Такер вдыхал ее аромат, смешанный с запахами воды и цветов, постепенно усиливая давление, и, наконец, ее губы разжались, а руки легли ему на плечи. Последней связной мыслью Такера была та, что, пожалуй, вода не такая уж холодная, но гораздо, гораздо глубже, чем он ожидал.
   А Кэролайн совсем ни о чем не могла думать. Голова кружилась, и она крепче схватилась за Такера, чтобы не упасть. Но как бы отчаянно она к нему ни льнула, мир продолжал вращаться вокруг. Беспомощно, коротко застонав, она вся отдалась поцелую, забыв об осторожности, забыв вообще обо всем на свете.
   Такер внезапно почувствовал, что этот поцелуй причиняет ему боль, а такого не должно было быть. И голова у него тоже не должна кружиться. И почему он вдруг задрожал, когда она со стоном произнесла его имя?
   Такер прекрасно знал, что значит желать женщину. Это было естественное и приятное условие его мужского бытия. Но прежде желание никогда не жгло и не мучило, от него не хотелось рухнуть на колени и умолять, умолять…
   Ему показалось, что он балансирует где-то на самом краю бездны, и инстинкт самосохранения заставил его отшатнуться. Он положил руки на плечи Кэролайн и отодвинул ее от себя, пытаясь успокоить дыхание.
   Кэролайн не сразу обрела способность мыслить. Что происходит? Очевидно, она просто слишком давно не ощущала мужских объятий, не ощущала непритворного вкуса желания на мужских губах. Так что у нее достаточно оснований, чтобы простить себе это минутное умопомрачение…
   Слава богу, она вовремя вернулась к реальности. Кровь больше не стучала в висках. Она слышала стрекот насекомых, кваканье лягушек, трехтактный посвист малиновки. Тени сгущались, наступил волшебный момент между светом и сумерками. День уступал, отступал, убывал, как волна, унося с собой дневную жару.
   – Наверное, мы оба ошиблись, – произнес Такер.
   – В чем же?
   – Ты – в том, что решила, будто тебя это совсем не волнует. А я думал, что если сорву поцелуй, то буду спать спокойно… – Глубоко вздохнув, он поднял голову. – Должен тебе сказать, Кэролайн, что желать женщину было мне всегда приятно. С тех самых пор, как мне исполнилось пятнадцать и мы с Лорин О’Хара сорвали друг с друга одежду в сарае ее папаши. Ты – первая женщина с того знаменательного дня, которая… усложнила мои ощущения.
   Ей хотелось ему верить, хотелось верить, что чувство к ней было более сложным, интимным и острым, чем те, которые он испытывал до сих пор. Однако это не меняло дела. Кэролайн решила, что лучше сразу же положить конец подобным отношениям.
   – Наверное, будет лучше, если мы от этого откажемся.
   Он взглянул на ее губы, распухшие и мягкие от его поцелуя, и ласково сказал:
   – Черта с два!
   – Но я серьезно говорю, Такер! – в ее голосе прозвучала какая-то отчаянная нотка. – Я только что оборвала разрушительные для меня отношения и не имею ни малейшего намерения начинать новые. А ты… ну, у тебя в жизни и без того достаточно осложнений, чтобы прибавлять к ним другие.
   – Не могу с тобой не согласиться. Но, видишь ли, Кэролайн… Есть в тебе нечто такое, черт возьми, что внезапно начинает меня грызть в самые неподходящие моменты. Как правило, для такой реакции бывает веская причина. И думаю, что это так или иначе в ближайшее время прояснится.
   – Но мое время течет в другом измерении, чем твое, Такер. – Она была уверена, что говорит замечательно спокойно, хотя сердце стучало где-то у горла. – Через несколько месяцев я буду уже в Европе. И мимолетный роман, помогающий скоротать жаркое лето, не входит в мои планы.
   Едва заметная улыбка тронула его губы.
   – Ах да, я совсем забыл, как ты любишь строить планы. – Такер внезапно нагнулся и впился в ее губы жадным, но мимолетным поцелуем, который заставил ее покачнуться на каблуках. – Так вот, я тоже умею это делать. Я собираюсь завладеть тобой, Кэролайн. Рано или поздно, но мы устроим друг другу адскую встряску. Однако сроки я оставляю на твое усмотрение.
   – Никогда в жизни еще не слышала такого беспардонного и самоуверенного мужского заявления!
   – Ну, это все зависит от точки зрения, – сказал он любезно. – Я просто решил поступить по справедливости, предупредив заранее. Но я вовсе не хочу, чтобы ты так злилась. Это вредно для пищеварения. – Положив руку Кэролайн на плечо, Такер повел ее к дому. – А почему бы нам не посидеть на крыльце?
   – У меня нет ни малейшего желания сидеть с тобой где бы то ни было!
   – Ну, детка, если ты будешь разговаривать со мной в таком духе, я решу, что ты находишь меня неотразимым.
   Кэролайн не выдержала и расхохоталась.
   – В тот день, когда я не смогу устоять перед доморощенным Дон Жуаном из Дельты…
   Тут расхохотался Такер и, подхватив ее на руки, покружил в воздухе.
   – Ты просто сводишь меня с ума! Бьюсь об заклад, ты кончила модный пансион в Швейцарии.
   – Нет, я там ничего не кончала. И опусти меня, пожалуйста, на землю: кто-то едет.
   – Тогда давай поспешим: надо же посмотреть, кто к нам пожаловал.
   И Такер понес ее на руках к дому, решив, что рано или поздно она перестанет сердиться и увидит романтическую сторону происходящего.
   – Вот первая звезда, – сообщил он беспечно. – Знаешь, а ты весишь не больше, чем куль с мукой, хотя нести тебя гораздо приятнее.
   – Да ты просто поэт! – процедила сквозь зубы Кэролайн, пытаясь не поддаваться чарам.
   – Ну, хорошо. Ты, как одинокая звезда, сияющая в небе! Шекспир, конечно, выразил бы это получше, да?
   Она не успела придумать подобающий ответ, как он поставил ее на ноги и помахал Бобби Ли, неуклюже вылезавшему из своего ржавеющего «Катлесса».
   – Эй, парень, а разве ты не должен сейчас обхаживать Марвеллу?
   – Такер… – Бобби Ли провел рукой по растрепавшимся волосам, лицо у него было бледное от волнения. – Я как кончил работу, так сразу же и рванул сюда. – Он с опозданием кивнул Кэролайн. – Добрый вечер, мисс Уэверли.
   – Здравствуй, Бобби Ли. А теперь, извините, я еще раз поблагодарю Деллу за обед и поеду домой.
   Однако она и шагу ступить не успела, как Такер схватил ее за руку.
   – Еще рано. Что тебя принесло? – спросил он Бобби Ли.
   – Тэлбот привез сегодня твой автомобиль. Святой Иисусе, сплошное мессиво, Такер! Я сразу понял, что тебе придется тащить его в Джексон. Мы с Тэлботом не видели такого с тех пор, как Баки Ларссон разнес вдребезги свой «Бьюик». Помнишь, тогда еще выпал град, и Баки…
   – Так ты проделал такой путь лишь для того, чтобы поведать, в каком виде автомобиль Такера? – нетерпеливо спросила Кэролайн.
   Оба мужчины посмотрели на нее с совершенно одинаковым выражением. Они были крайне удивлены. Понятно же, что Бобби Ли только подготавливает почву для того, о чем приехал сообщить.
   – Нет, мэм, – ответил он вежливо, – я приехал рассказать Такеру, почему его автомобиль попал в аварию. Ведь наш Такер ездит как бог. Все знают.
   – Спасибо, Бобби Ли.
   – Говорю, как оно есть. Вот я и решил как следует осмотреть машину, пока Тэлбот возил свое семейство в Гринвилл. Он сказал, что на дороге не было следов торможения, и я удивился.
   – Да, тормоза полетели.
   – Ага, он тоже говорил. Но я подумал: а с чего бы им вдруг полететь? Машина хорошая, новая… Короче, я осмотрел тормозную систему и всю гидравлику. Оказывается, все трубки для тормозной жидкости были продырявлены. И не то чтобы они сгнили или еще как повредились. Просто их проткнули, вот и все. Наверное, отверткой или шилом. Поэтому жидкость вытекала, и руль не слушался. А тормоза были уже без надобности, как титька быку, прошу прощения, мисс Уэверли.
   – Господи боже мой! – Кэролайн вцепилась в руку Такера. – Ты хочешь сказать, что кто-то намеренно повредил машину? Ведь Такер мог бы погибнуть!
   – Мог бы, – согласился Бобби Ли. – Хотя, скорее всего, просто сбил бы кого-нибудь. Все у нас знают, что Такер водит машину первоклассно.
   – Спасибо, что приехал и обо всем рассказал. – Такер отшвырнул сигарету, проследив глазами дугу, которую она прочертила. Он был зол, он был в ярости и знал, что не скоро успокоится. – Ты сегодня собираешься встречаться с Марвеллой?
   – Да, планирую.
   – Тогда поезжай и расскажи все шерифу. Но больше никому, слышишь? Больше никому ни слова.
   – Ну, если ты так хочешь…
   – Хочу. Я буду тебе очень обязан, если пока об этом никто больше не будет знать. И поезжай скорее, а то Марвелла выдаст тебе за опоздание.
   – Да, наверное, я поеду. Увидимся, Такер. До свидания, мисс Уэверли.
   Кэролайн не проронила ни слова, пока хвостовые огни «Катлесса» не мигнули в конце подъездной аллеи.
   – Но ведь он мог ошибиться! Он еще совсем мальчик…
   – Бобби Ли – один из лучших автомехаников во всем графстве. Нет, это все похоже на правду. Если бы я не был так зол тогда, то, наверное, сам бы все понял. А сейчас мне остается только напрячь извилины и сообразить, кто меня до такой степени ненавидит. Это все-таки нешуточная неприятность.
   – Неприятность?! – возмутилась Кэролайн. – Такер, мне все равно, что думает Бобби Ли о твоих суперменских качествах, но ведь ты мог серьезно пострадать, даже погибнуть!
   – Так ты волнуешься из-за меня, детка? – Такер улыбнулся и положил руки ей на плечи. – Мне это нравится.
   Кэролайн разозлилась окончательно:
   – Прекрати сейчас же! Мне надоели твои вечные поглаживания по головке, словно я пятилетняя девчонка. Почему ты не можешь серьезно? Я предлагаю тебе свою помощь, а ты…
   – И это очень мило с твоей стороны. Да подожди ты! – Он схватил ее за руку, поскольку она уже хотела уйти. – Я говорю вполне серьезно. Просто надо все как следует обдумать.
   – Мне совершенно ясно, что это кто-то из окружения Эдды Лу. Разумеется, если на тебя не имеет зуб какой-нибудь ревнивый муж.
   – Я не встречаюсь с замужними дамами! – гордо заявил Такер, но, поймав ее взгляд, осекся. – Ладно, предположим, что кто-то хотел отомстить за Эдду Лу. Но Остин в тюрьме, и я не могу себе вообразить бедную старушку Мэвис, которая корячится под моей машиной с отверткой.
   Кэролайн вздернула подбородок.
   – Но у Эдды Лу есть братья.
   – Да, верно. – Такер задумчиво наморщил лоб. – Но Вернон не отличит отвертки от стамески. Кроме того, он не стал бы что-то делать тайком: он похож на своего папашу. А юный Сай… за ним никогда ничего подлого не замечалось.
   – Они могли кого-нибудь нанять.
   Такер фыркнул:
   – На какие шиши? – Он нежно прижался губами к ее виску. – Не волнуйся, детка. Лично я буду сегодня спать спокойно, чего и тебе желаю. Единственное, от чего я могу не спать по ночам, так это от мысли о тебе. И если бы мы… – Но тут на подъездной аллее снова блеснули фары. – Да, у нас сегодня большой сбор.
   – Я еду домой, – решительно заявила Кэролайн. – Позвоню Делле завтра.
   – Подожди минутку.
   Такер пытался определить, кому принадлежит автомобиль, но мог сказать лишь то, что глушитель был потерян где-то в пути: от такого шума могли бы проснуться мертвые. Просто невероятно, что солидный черный «Линкольн», рывком остановившийся позади «БМВ» Кэролайн, мог быть столь невежливым.
   Отворилась дверца, и вышла маленькая седая леди в яркой майке, синих джинсах и армейских башмаках. Такер громко рассмеялся:
   – А вот и кузина Лулу!
   – Это ты, Такер? – Голос у нее был дребезжащий, но бодрый и энергичный. – Чем ты занимаешься в темноте с этой девушкой?
   – К сожалению, не тем, чем бы мне хотелось. – В два больших шага он оказался около Лулу и, согнувшись почти пополам, поцеловал ее напудренную старую щеку. – Вы очаровательны, как всегда.
   Лулу захихикала и пихнула его в бок.
   – Она, кажется, тоже очаровательна. Похожа на твою маму. Да ты, ты… – и она ткнула в сторону Кэролайн костлявым пальцем. – Подойди сюда, чтобы я могла тебя разглядеть.
   – Вы уж ее не испугайте, – предупредил Такер. – Кузина Лулу, это Кэролайн Уэверли.
   – Уэверли? Уэверли… Не из здешних мест. – Она окинула Кэролайн зорким птичьим взглядом. – И совсем не твой женский тип, Такер. Не толстая и не глупая.
   Кэролайн подумала и решила, что это комплимент.
   – Спасибо.
   – Янки! – скрипнула зубами Лулу. – Господи Иисусе, она янки!
   – Только наполовину, – поспешно вставил Такер. – Она внучка Мисс Эдит.
   Лулу прищурилась:
   – Эдит Макнейр? Внучка Джорджа и Эдит?
   – Да, мэм, – с вызовом ответила Кэролайн. – И я приехала на лето в дом моих бабушки и дедушки.
   – Ну, это уже кое-что. Они оба родились и выросли в штате Миссисипи. А у тебя на голове, девушка, свои волосы или парик?
   – Мои… – Кэролайн машинально дотронулась до волос. – Мои собственные!
   – Это хорошо. Не доверяю лысым женщинам, – так же, как и янки. Так что посмотрим, Такер. Бери мои чемоданы и дай мне бренди. И надо вызвать того парня, Тэлбота, посмотреть мою машину. Где-то в Теннесси я потеряла глушитель. Но, может, это был и Арканзас. – Лулу помедлила у нижних ступенек. – Ну что же, девушка, пойдем.
   – Но я… я как раз собиралась уезжать.
   – Такер, скажи-ка этой девице, что когда я предлагаю янки выпить по стаканчику бренди, то янки лучше согласиться.
   И с этими словами Лулу затопала по ступенькам в своих армейских башмаках.
   – Она чудо, правда? – спросил Такер, выключая зажигание.
   – Да, пожалуй, – согласилась Кэролайн и решила, что по этому поводу стоит выпить бренди.

Глава 12

   Ладони Сая Хэттингера вспотели, и это являлось следствием не только изнурительной утренней жары. Ему было страшно и немного стыдно. То, что он сейчас делал, вызвало бы священный гнев отца и немилосердные удары ремнем.
   Сай шел к Лонгстритам, чтобы попросить у них какой-нибудь работы. Конечно, отец в тюрьме, и это до некоторой степени утешало. Но к ощущению жары примешивалось чувство вины, и он потел еще больше.
   «Не хотите ли воспользоваться дезодорантом «Дайэл»? – вспомнил он. – Ведь все об этом только и мечтают».
   Сай знал, почему иногда думает рекламными текстами: его мать не выключала их старенький телевизор ни днем, ни ночью. «Для компании», – объясняла мать, тупо глядя на него покрасневшими от слез глазами. Теперь она плакала почти не переставая и, казалось, не замечала ни его присутствия, ни Русанны. Он мог незамеченным пройти мимо нее, сидящей на старом продавленном, вылинявшем диване. Все еще в халате в середине дня, с корзиной грязного белья около ног, мать, хлюпая носом, смотрела телесериал «Дни нашей жизни». И в эти моменты Сай не был уверен, оплакивает ли она свою судьбу или горюет, что на долю обитателей легендарного города Сейлема выпали такие испытания и лишения.
   «А сейчас вы услышите выступление достопочтенного Сэмюэла Харрисона, – верещал пыльный экран, – который укажет всем нам, грешникам, кратчайший путь к вратам рая».
   Мама очень любила все эти религиозные программы, в которых проповедники изрыгали хулу на греховодников и обещали спасение души за пожертвования на социальные нужды.
   Накануне, когда он пришел с рыбалки, на него уже в кухне обрушились звуки орга́на и возгласы «аллилуйя». Мать сидела, не отводя остекленевшего взгляда от экрана, а он вдруг испугался, потому что лицо телевизионного проповедника на какое-то мгновение превратилось в отцовское, и его всевидящий взгляд пронзил Сая на месте.
   «Если в голове грязные мысли, – обвиняюще загремел в ушах голос отца, – то следующий шаг – прелюбодеяние, плотский грех. Ибо между ног у тебя, парень, орудие Сатаны».
   Сай вытер ладонью потный лоб и напомнил себе, что отец сейчас не может его увидеть. Он в тюрьме и, скорее всего, останется там еще некоторое время. Как старший брат Джей, который сначала воровал пачки сигарет и шоколадки «Марс», а потом переключился на крупные автомобильные кражи. В ту самую минуту, когда за братом захлопнулись тюремные ворота, отец объявил, что у него нет больше сына по имени Джозеф. А теперь, когда сам отец оказался в таком же положении, Сай недоумевал: не означает ли это, что у него теперь нет отца?
   Он испытал неожиданное облегчение и тут же устыдился этого чувства.
   Нет, об отце он думать не собирается. Он будет думать, как бы получить работу. Сай знал, что мать запретила бы ему даже ступить на землю усадьбы «Сладкие Воды». Лицо у нее побледнело бы и обмякло, как в тех случаях, когда отец решал, что она нуждается в наказании.
   «За какие же такие грехи? – спрашивал себя Сай, сжимая и разжимая кулаки. – Какие прегрешения она должна была искупать собственной кровью?»
   А когда подбитый глаз, распухшая губа или сломанное ребро спасали ее от козней Сатаны, она всем соседям говорила, что просто ушиблась. И если приезжал шериф, то со своей ужасной, вымученной, фальшивой улыбкой она заверяла снова и снова, что просто споткнулась на ступеньках крыльца и упала. Она никогда не выдавала отца…
   Как бы то ни было, Сай ничего ей не сказал. А поскольку для матери в последние дни мало что существовало, если не считать событий на телеэкране и ее адвоката, с которым она говорила по телефону плачущим голосом, ему не составило труда незамеченным выскользнуть из дому.
   Пройдя три мили по булыжной мостовой, он вышел на Гусиную дорогу, и тут ему повезло: его целых две мили вез старый Хартфорд Прюитт в кабине своего пикапа. До «Сладких Вод» оставалось отшагать еще четыре.
   К тому времени, как Сай дошел до раздавленного почтового ящика у поворота к Макнейрам, его уже мучила сильная жажда. Услышав звучный голос отца Джима, распевавшего о том, что все на свете проходит, он вдруг затосковал и остановился как вкопанный. Сай знал, что, хотя отец не раз давал Джиму как следует по заднице, он никогда не набрасывался на него, как бешеный, со своими огромными кулаками и никогда не запирал Джима в его комнате на два дня, только на хлебе и на воде. И если Джим не врет, то его отец ни разу, ни единого разочка не ударил его маму.
   И он, Сай, сам видел, как порой Тоби нежно и даже с гордостью клал руку на плечо сыну. А иногда они вместе ходили на рыбалку, и, хотя при этом совершенно не касались друг друга, все равно было видно, что это идут отец и сын.
   Сай с трудом преодолел соблазн пойти и посмотреть, как Джим и его отец красят дом Мисс Эдит. Он знал, что Тоби обернется и заулыбается, а зубы у него белые, как молоко, по сравнению с темной кожей. И на этой коже есть шрам от раны, нанесенной отцом Сая двадцать лет назад…
   «Посмотри-ка, Джим, кто пришел, – скажет Тоби. – Наверное, этому парнишке тоже приспичило что-нибудь покрасить. А на ленч у нас есть вкусные сандвичи и большая бутылка колы».
   Ах, как Саю хотелось свернуть на подъездную аллею к дому Мисс Эдит! Но внезапно он услышал голос отца:
   «Никто из моих сыновей не будет якшаться с черномазыми. Если бы Господь Бог хотел, чтобы мы были с ними заодно, он бы сотворил их белыми».
   Впрочем, Сай не поэтому отвернулся и не поддался искушению. Он знал, что если сейчас повернет к дому Мисс Эдит, то ему уже не хватит решимости пройти последнюю милю до «Сладких Вод».
   Выцветшая ковбойка прилипла от пота к спине, когда он наконец прошел через железные ворота усадьбы. Сай проделал почти восемь миль по нестерпимой жаре и очень жалел, что не нашел времени позавтракать. Между прочим, он вчера и не поужинал, так что последние воспоминания о пище были связаны с лимонным пирогом, который они с Джимом по-братски разделили пополам.
   Даже сейчас, при одной мысли о пироге, желудок сжала судорога, а к горлу подступила тошнота. Сай с тоской взглянул на свежую зеленую траву под магнолиями. Ему так хотелось хоть минутку полежать лицом вниз на этой травке!
   Но вдруг кто-нибудь застукает его? Тогда он ни за что не получит работу.
   До этого Сай видел «Сладкие Воды» всего пару раз. Иногда ему даже казалось, что высокий особняк с колоннами и закругленными окнами ему приснился. Одна мысль, что в этом величественном доме люди живут, едят и спят, была потрясением для подростка, всю жизнь проведшего в жалкой халупе с грязным двором.
   С необыкновенно легкой от жары и голода головой Сай во все глаза уставился на купающиеся в солнечном свете белые стены и блестящие окна. От горячих влажных испарений, поднимающихся с земли, очертания дома дрожали, словно он был под водой. «Подводный дворец», – подумал Сай, и в памяти сразу возникли какие-то морские чудовища. У него появилось ощущение, словно и он движется сквозь толщу воды. Он шел тяжело и неуклюже, а взглянув себе под ноги, даже испытал некоторое разочарование, увидев старые потрескавшиеся туфли, а не сверкающий зеленый рыбий хвост.
   Сильно запахло пионами – это он обогнул клумбу, на которой отец недавно чуть не вытряс из Такера все потроха.
   Сай надеялся, что дверь откроет мисс Делла. Рыжая мисс Делла со своими яркими украшениями ему нравилась. Однажды она дала ему целые четверть доллара за то, что он донес ей сумки от магазина до машины, а ведь вполне могла сама их донести и тем самым сэкономить четвертак.
   Если она откроет дверь, то, может быть, велит ему войти через черный ход в кухню и даст стакан лимонада, а в придачу и печенье. И тогда он поблагодарит ее – очень вежливо поблагодарит – и спросит, где ему найти управляющего Люциуса Ганна, потому что он пришел узнать насчет работы.
   Как в тумане, Сай поднялся на крыльцо и остановился перед большой резной дверью с блестящим медным молотком. Он облизнул пересохшие губы и протянул руку, но дверь распахнулась прежде, чем он прикоснулся к молотку. Перед ним стояла не мисс Делла, а маленькая пожилая леди с оранжевой помадой на губах и чем-то вроде орлиного пера в прическе. Сай не знал, что сверкающие камешки вокруг ее сморщенной шеи – настоящие бриллианты, зато заметил, что ноги у леди босые, а в руках у нее бубен.
   – Мой прапрадедушка с материнской стороны был наполовину индеец из племени чикасо, – поведала Лулу ошеломленному Саю. – И, возможно, в давние времена мои предки снимали скальпы с твоих!
   – Да, мэм… – пробормотал Сай, не придумав ничего лучшего.
   Оранжевые губы старухи искривились в плотоядной усмешке.
   – А у тебя, мальчик, просто великолепная шевелюра.
   Она неожиданно издала пронзительный воинственный клич, отчего Сай, споткнувшись, отступил назад.
   – Кузина Лулу, вы же до смерти напугали парнишку. – Такер не спеша, снисходительно улыбаясь, шел к ним через холл. – Не обращай внимания, она просто дурачится.
   Через минуту он узнал мальчика, и улыбка его заметно потускнела.
   – Чем могу быть полезен, Сай?
   – Я… пришел узнать насчет работы, – ответил Сай и упал ничком к его ногам. Это был глубокий обморок, похожий на смерть.

   Когда Сай очнулся, у него по лицу текла вода. Одно ужасное мгновение он думал, что сумасшедшая леди его все-таки оскальпировала и это течет кровь. Он сделал усилие, чтобы выплыть из засасывающей тины беспамятства, и попытался сесть.
   – Держись, мальчик.
   Это был голос мисс Деллы, и Сай так обрадовался, что опять едва не потерял сознание, однако она легонько похлопала его по щекам, и он наконец открыл глаза.
   В ушах мисс Деллы были раскрашенные деревянные серьги в виде попугайчиков, и Сай смотрел, как они раскачиваются, пока мисс Делла, наклонившись, вытирала ему лицо тряпочкой, намоченной в прохладной воде.
   – Едва не окочурился! – жизнерадостно сообщила она. – Такер не успел тебя подхватить, и ты ударился головой о порог. – Охватив его шею ладонью, она приподняла Сая и поднесла стакан к его губам. – Я как раз спускалась вниз и все видела. Такер так ринулся вперед, как не бегал от отцовской розги, когда разбил стекло в южной комнате. Но все-таки не успел.
   Через спинку дивана к Саю перегнулась Лулу и встревоженно взглянула на него. От нее пахло, как от куста сирени.
   – Я не хотела так сильно напугать тебя, мальчик.
   – Нет, мэм… я просто… наверное, на солнце перегрелся.
   Услышав смущение в его голосе, вперед выступил Такер.
   – Перестаньте над ним трястись, он не первый, кто падает в обморок в этом доме.
   Делла резко обернулась и уже хотела на него наброситься, но прочла во взгляде Такера мягкое предупреждение и поняла намек.
   – Да, некогда мне тут прохлаждаться. Кузина Лулу, не пойдете ли вы со мной? Я хочу заменить вазы в Розовой комнате.
   – Зачем, не понимаю. – Но Лулу все же заинтересовалась предложением и заковыляла за Деллой.
   Когда они остались одни, Такер присел на кофейный столик.
   – Не сердись на кузину Лулу. Она в последнее время проявляет интерес к своим индейским корням.
   – Да, сэр. – У Сая было такое чувство, что он безвозвратно упал во мнении окружающих. Он с трудом сел, а потом, пошатываясь, поднялся на ноги. – Мне, наверное, уже надо уходить.
   Такер взглянул на его бледное лицо с двумя пятнами румянца на худых щеках.
   – Но ты же проделал длинный путь, чтобы узнать насчет работы. Почему бы нам не пойти сейчас на кухню? Я как раз собирался немного закусить. Ты можешь ко мне присоединиться и рассказать, как и что.
   Сай увидел слабый свет надежды в тумане.
   – Да, сэр, я был бы вам очень благодарен.
   Он изо всех сил старался не пялиться по сторонам, когда шел за Такером по сияющему паркету коридора. На стенах висели картины, и все было так богато и красиво… Ему вдруг захотелось дотронуться до стены, но он сейчас же подавил это желание.
   В кухне с розовыми полками и белым потолком было прохладно. Как только Такер открыл холодильник с многочисленными полками, сплошь уставленными едой, желудок Сая начал с бешеной быстротой вырабатывать сок. А когда Такер вынул тарелку с ветчиной, глаза Сая чуть не вылезли из орбит.
   – Садись и подожди, пока я поджарю нам несколько ломтей.
   Сай бы с радостью съел все холодным, но подавил протестующий стон и послушно сел.
   – Да, сэр.
   – Наверное, мы тут и печенье разыщем. Ты что хочешь, кофе или колу?
   Сай вытер потные руки о штаны.
   – Кола будет в самый раз, спасибо вам, мистер Лонгстрит.
   – Думаю, ты можешь называть меня Такер, раз упал без чувств на пороге моего дома.
   Такер сорвал крышку с охлажденной бутылки колы и поставил ее перед Саем. К тому времени, как он бросил на сковородку пару кусков ветчины, Сай уже опорожнил бутылку наполовину и нечаянно сунул в рот сразу два печенья. Заметив это, Такер решил добавить к ветчине яйца: мальчик ел, как умирающий от голода волк.
   Желтки получились жидковатыми, а белки, наоборот, пережарились, но Сай только благодарно вздохнул, когда Такер поставил перед ним тарелку.
   «Красивый парень», – думал Такер, рассматривая мальчишку, пожирающего яичницу с ветчиной. Чем-то он напомнил ему изображение апостола Иоанна в семейной Библии – юного, хрупкого, светящегося каким-то внутренним светом. «Но он, однако, тощ, как гвоздь, и это не обычная подростковая худоба и нескладность. Нет, он болезненно худ: локти острые, запястья толщиной с барабанные палочки. До чего же довел мальчишку этот ублюдок! Наверное, хотел уморить их всех голодом и прямиком отправить в царство небесное».
   – Значит, ты ищешь работу, – начал Такер, дождавшись, когда Сай подобрал хлебом всю яичницу с тарелки. – Имеешь в виду что-нибудь определенное?
   Сай торопливо сглотнул.
   – Да, сэр. Я слышал, что вы нанимаете работников в поле.
   – Но этим занимается, главным образом, Люциус. А сейчас он на пару дней уехал в Джексон.
   Сай снова потерял всякую уверенность в себе. Значит, он прошел весь этот путь только для того, чтобы его отослали домой ни с чем?
   – Но, может, вы сами скажете, какие работники вам нужны?
   Такер знал, что наем идет полным ходом. Но разве можно, черт побери, использовать этого бледного юнца со спичками вместо рук для работы на хлопковом поле?
   «Кроме того, это ведь брат Эдды Лу, – напомнил себе Такер. – Сын Остина». Меньше всего на свете ему нужен был кто-либо из Хэттингеров. Бог свидетель, у них нет никаких прав на его помощь. Такер уже начал было объяснять, что у них достаточно работников, однако в темных глазах мальчика было столько надежды и отчаяния, что он не выдержал:
   – Ты сможешь отличить сорняк от желтофиоля?
   – Наверное, смогу, сэр.
   – А умеешь орудовать молотком, не попадая себе по пальцам?
   Сай почувствовал, что надежда оживает, и улыбнулся.
   – Умею, сэр.
   – Мне нужен человек, который бы смотрел за порядком во дворе. Я бы сказал, мастер на все руки.
   – Я… Я смогу делать все, что захотите!
   Такер достал сигарету.
   – Ну, хорошо. Я буду платить тебе по четыре доллара в час. – Он сделал вид, что не заметил, как Сай чуть не захлебнулся от удивления и восторга. – А Делла будет кормить тебя в полдень ленчем. Только учти: я буду платить не за простои.
   – Я не обману вас, мистер… Мистер Такер! Клянусь.
   – Я и не думаю, что ты станешь обманывать.
   «Мальчик так же не похож на остальных членов семьи, как день на ночь, – подумал Такер. – Интересно, как такое получается в природе?»
   – Ты можешь начать сегодня же, если хочешь.
   – Конечно, хочу! – Сай стремительно встал из-за стола. – Я каждый день буду приходить, я… – Он вдруг замолчал, вспомнив, что на следующий день назначены похороны Эдды Лу. – Э… но… завтра…
   – Знаю, – коротко бросил Такер. – Кое-что сделаешь для меня сегодня, а потом придешь в среду. Все в порядке.
   – Да, сэр. Я обязательно приду.
   – Тогда пойдем со мной.
   Такер вышел из дома и направился через зеленую лужайку к сараю. На всякий случай он несколько раз громко постучал в стену, чтобы проверить, не забралась ли внутрь змея, потом распахнул дверь. Заржавевшие петли скрипнули, как старые кости.
   – Наверное, надо их иногда смазывать, – рассеянно заметил он.
   То, что искал Такер, стояло у задней стены, напротив садовых лопат, мотыг и ножниц для зелени. Ухмыльнувшись, Такер вытащил из сарая свой старый подростковый велосипед. Обе шины были спущены, но насос в исправности, цепь же нуждалась только в том, чтобы ее как следует смазали.
   Такер тронул звонок и сразу мысленно увидел себя, летящего с горки прямиком в Инносенс к заветному прилавку с вишневыми леденцами и газировкой. И солнце жгло ему спину, а впереди лежала вся жизнь…
   – Прежде всего, приведи в порядок этот велосипед.
   – Да, сэр.
   И Сай почтительно дотронулся до руля. У него тоже когда-то был велосипед – старый и хлипкий, – который он обменял у Джима на дудочку, вырезанную из березового сука. Но однажды он неосторожно оставил его на дороге у дома, а отец не заметил и раздавил велосипед своим пикапом.
   «Это научит тебя не доверять мирским благам».
   – И я хочу, чтобы он был в полном порядке в любой момент, когда может понадобиться, – сказал Такер, и Сай усилием воли заставил себя вернуться в настоящее.
   – Конечно, он не новый, но еще вполне приличный. Хороший велосипед – это как хорошая… – Такер едва не сказал «женщина», но вовремя остановился. – Как хорошая лошадь. На ней нужно ездить умело и часто. Думаю, ты это поймешь, если будешь ездить на нем на работу и домой каждый день.
   Сай только открыл и снова закрыл рот.
   – Вы хотите, чтобы на нем ездил я?! Но я, наверное, не смогу…
   – Ты не умеешь ездить на велосипеде?
   – Нет, сэр, я умею, но это как-то неправильно.
   – А, по-твоему, правильно, если ты будешь ежедневно проходить туда и обратно по двадцать миль и падать без чувств у меня на пороге? – Такер обнял мальчика за плечи. – Этим велосипедом все равно никто не пользуется. Так что теперь он твой.
   Сай облизал пересохшие губы.
   – Но если отец об этом узнает, он просто взбесится.
   – Мне кажется, толковый парнишка всегда сообразит, где ему можно спрятать велосипед недалеко от дома и дороги, чтобы он не привлекал ничьего особого внимания.
   Сай сразу вспомнил о пещере Мертвого Опоссума, где они с Джимом играли в карты.
   – Да, наверное.
   – Ну и чудесно. Все необходимое найдешь в сарае, а если что – спрашивай у Деллы или у меня. Жалованье по пятницам.
   Сай стоял и смотрел на удаляющуюся к дому спину Такера. Потом взглянул на велосипед, проблескивающий сквозь слой грязи и пыли голубой краской. И почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы.

   Через три часа, покончив со всеми делами, которые Такер мог придумать за столь короткий срок, Сай мчался по дороге, и ветер свистел у него в ушах. Велосипед уже не мог развивать такую скорость, как в дни юности Такера, но для Сая он был настоящим конем, борзым жеребцом, крылатым Пегасом.
   На этот раз, доехав до макнейровской развилки, Сай повернул к дому Мисс Эдит. С риском для жизни он промчался на одном колесе по гравию, резко осадил своего верного коня и ухитрился остаться в седле. Он сразу увидел Джима и его отца: они стояли на складных лестницах, прислоненных к боковой стене дома. Свежая голубая краска блестела на солнце.
   Когда раздался громкий призывный клич Сая, кисть Джима неподвижно повисла в воздухе.
   – Бог ты мой, гляди-ка, что Сай раздобыл! Где ты его достал? – крикнул он приятелю. – Украл, что ли?
   – А вот и нет! – Сай подъехал к ним и резко остановился, едва не раздавив петунии: он давно не практиковался в езде. – Это как бы арендованное транспортное средство.
   Немного наклонив велосипед, он уперся ногой в бордюр клумбы.
   – Я достал себе работу в «Сладких Водах». И не какую-нибудь. Мистер Такер сказал, что я буду «мастером на все руки» и он станет платить по четыре доллара за час.
   – Врешь, черт тебя побери! – воскликнул Джим, забыв о присутствии отца, и это стоило ему хорошего подзатыльника.
   – Попридержи язык, не испытывай терпение Господне. – Тоби укоризненно покачал головой. – Хватит болтать, а то мисс Уэверли быстренько отошлет нас отсюда.
   – Нет, не отошлет. – Кэролайн высунула голову в окно как раз посередине между отцом и сыном. – Мне кажется, что пора сделать перерыв. Я уже целый день жду, когда вы опять угостите меня лимонадом, приготовленным вашей женой.
   – С большим удовольствием.
   Когда Тоби спустился вниз, Джим уже с восхищением разглядывал велосипед, а Сай тем временем повествовал о своем приключении.
   – Упал в обморок?! – потрясенно переспросил Джим. – Прямо там, на крыльце?
   Кэролайн вышла как раз вовремя, чтобы услышать рассказ. «Неужели Такер настолько обленился? – нахмурившись, думала она. – Вместо того, чтобы самому выполнять собственную работу, нанял этого мальчика! Ведь он же еще почти ребенок, к тому же худенький, как тростинка, с запавшими глазами».
   – Этот мальчик не должен работать, – тихо, почти шепотом, сказала она.
   – Ну, я думаю, ему не помешает немного карманных денег, – ответил Тоби беспечно.
   – Но у него такой вид, будто ему не помешает горячая еда. Кстати, как его звать?
   – Это Сай, мисс Уэверли. Сай Хэттингер.
   – Хэттингер?!
   Тоби отвел взгляд от ее внезапно побледневшего, потрясенного лица.
   – Но он совсем не такой, как его родители, мисс Уэверли. – По старой привычке Тоби прикоснулся пальцами к шраму на щеке. – Он хороший мальчик и давно дружит с моим Джимом.
   Кэролайн обуревали противоречивые чувства. В конце концов, ведь он еще ребенок. Не кричать же ему теперь, чтобы он немедленно убирался с земли только потому, что его фамилия Хэттингер!
   «Грехи отцов падут на детей».
   Это изречение, судя по всему, очень любил Остин. Но Кэролайн не хотела с ним соглашаться – особенно сейчас, глядя на этого худенького мальчика с ангельской улыбкой.
   – Сай, – окликнула Кэролайн, и мальчик быстро и настороженно дернул головой. Сейчас он был похож совсем не на ангела, а на испуганного зверька.
   – Да, мэм?
   – Я собираюсь позавтракать. Не хочешь присоединиться?
   – Нет, мэм, благодарю вас, мэм. Я уже завтракал в «Сладких Водах». Мистер Такер дал мне яичницу с ветчиной. Он сам все приготовил.
   – Он?! Понимаю…
   На самом деле она ничего не понимала. А Сай принялся рассказывать, что теперь мисс Делла будет кормить его ленчем каждый день, и что ему одолжили велосипед, и что мистер Такер уже выдал ему авансом два доллара.
   – И он сказал, что я могу потратить их как захочу, – это так полагается, когда мужчина получает свои первые заработанные деньги. Если, конечно, я не стану тратить их на виски и женщин. – Сай немного покраснел, бросив взгляд на Кэролайн. – Но он просто шутил.
   Кэролайн улыбнулась:
   – Ты правильно его понял.
   А Сай подумал, что еще никогда не видел такой хорошенькой женщины, как мисс Уэверли. Он даже испугался, что если будет так долго смотреть на нее, то заявит о себе «древнее оружие Сатаны», и поэтому опустил взгляд.
   – Мне очень жаль, что отец повыбивал у вас стекла…
   – Не переживай, их уже давно вставили, Сай.
   – Да, мэм.
   Он хотел еще что-то сказать и, может быть, предложить свои два доллара в возмещение убытков, но услышал, как подъезжает автомобиль. Сай обернулся всего на несколько секунд раньше других и внезапно побледнел.
   – Это человек из ФБР, – произнес он каким-то бесцветным голосом.
   Мэтью Бернс был не слишком обрадован, увидев много народу. Он надеялся застать ее одну, чтобы они могли не спеша и приятно поболтать. Тем не менее вылез он из машины, любезно улыбаясь.
   – Добрый день, Кэролайн.
   – Привет, Мэтью. Чем могу быть полезна?
   – О, это не официальный визит. Просто у меня выдался свободный часок, и я подумал, не заскочить ли мне к вам.
   – Чудесно. – Кэролайн подавила вздох: она знала, что легко от Бернса не отделаться. – Не хотите ли чая со льдом?
   – Это было бы замечательно.
   Мэтью остановился около велосипеда, рядом с которым стоял Сай, по-прежнему упорно глядя вниз.
   – Ты ведь младший Хэттингер, не так ли?
   – Да, сэр. – Сай помнил, как Бернс приходил к ним домой и все старался что-то выпытать у мамы, а она плакала, уткнувшись лицом в фартук. – Я, пожалуй, лучше поеду…
   – Джим, иди сюда. Работать пора.
   – Не торопитесь, Тоби, – вмешалась Кэролайн. – Мне кажется, вам нужен перерыв подлиннее. Сейчас так жарко.
   – Тоби? – Взгляд Мэтью, устремленный на широкоплечего негра, стал острым и пронзительным. – Вы Тоби Марч?
   Внутренне напрягшись, Тоби кивнул:
   – Это верно.
   – Очень удачно. Вы у меня в списке тех, кого я наметил для опроса. Вот, кстати, о шраме у вас на лице. Это Остин Хэттингер вам услужил?
   – Мэтью! – укоризненно сказала Кэролайн и показала глазами на Сая.
   – Мне нужно идти, – сказал тот быстро. – Может, увидимся завтра, Джим. – Он вскочил на велосипед и яростно заработал педалями.
   – Мэтью, неужели вам необходимо заниматься своим делом в присутствии мальчика?
   Бернс развел руками:
   – В таком небольшом городке, как этот, я уверен, мальчик обо всем уже давно успел узнать. А теперь, мистер Марч, если у вас найдется минутка…
   – Джим, поднимайся наверх и соскреби со стекол краску.
   – Но, папа!
   – Делай, что я сказал. Вы хотите о чем-то спросить меня, мистер Бернс?
   – Да. О вашем шраме.
   – Я его заполучил лет двадцать назад. Остин Хэттингер решил тогда, что я вор, и накинулся на меня.
   Тоби нагнулся, поднял еще не открытую банку с краской и стал вертеть ее в руках.
   – Он обвинил вас в краже?
   – Он сказал, что я утащил у него веревку. Но я в жизни никогда не брал ничего чужого!
   – И какие между вами были отношения с тех пор?
   Тоби все вертел банку, и Кэролайн слышала, как внутри тихо плещется краска.
   – Да не было у нас никаких отношений.
   Бернс достал из кармана блокнот.
   – Шериф Трусдэйл располагает жалобой, что примерно полгода назад на лужайке перед вашим домом был сожжен крест. Согласно вашему заявлению, вы считаете, что ответственность за это лежит на Остине Хэттингере и его сыне Верноне.
   Взгляд Тоби стал холодным и жестким.
   – Да, я так считаю. Но я не мог это доказать. А однажды на моем грузовике порезали шины, когда я зашел в магазин Ларссона как-то вечером. А напротив стоял Вернон Хэттингер, чистил ногти ножом и улыбался. Даже когда Вернон говорит, что я должен радоваться – ведь мне шины порезали, а не лицо, – я все равно ничего доказать не могу. Я могу сказать только, что думаю об этом.
   – Насколько я знаю, между вами произошла перебранка несколько недель назад в москательной лавке. Остин Хэттингер пригрозил отделать вашего сына, если вы не запретите ему общаться с Саем. Это правда?
   – Да, он вошел в лавку, когда я покупал гвозди. И начал ругаться.
   – Вы помните, в каких выражениях?
   Лицо Тоби помрачнело.
   – Он сказал: «Черномазый, держи своего маленького черного ублюдка подальше от моего мальчишки, или я сдеру с него кожу». А я сказал, что, если он дотронется до моего сына, я его убью.
   Спокойный, бесстрастный тон Тоби заставил Кэролайн вздрогнуть.
   – Он еще цитировал Писание и говорил, что мы, черные, забыли, где наше место. А затем схватил молоток, и мы стали драться прямо в лавке. Наверное, кто-то побежал за шерифом, потому что он сразу же прискакал и разнял нас.
   – А вы не сказали тогда Хэттингеру что-то вроде… – Бернс заглянул в блокнот: – «Лучше бы ты беспокоился о своей дочери, которая со всяким готова лечь, а не о том, что Сай и Джим вместе ходят на рыбалку»?
   – Да, я мог так сказать.
   – И девушка, о которой вы говорили, была ныне покойная Эдда Лу Хэттингер?
   Тоби медленно поставил на землю банку.
   – Он поносил мою семью. Кричал гадости про моего Джима, и маленькую Люси, и мою жену. А за неделю до этого Вернон остановил жену на улицу и сказал, чтобы она получше следила за Джимом, не то как бы он ненароком не сломал себе руку или ногу. Ни один мужчина такого не стерпит.
   – И потому вы оскорбили его дочь?
   Лицо Тоби потемнело – насколько это можно сказать о негре.
   – Но я же очень разозлился тогда! Хотя, может, мне и не следовало говорить о его родственниках… Ведь они-то были ни при чем, это он на меня набросился.
   – Но мне хочется узнать, каким образом вам стали известны сексуальные привычки покойной.
   – Да все знают, что ее было нетрудно опрокинуть! – Тоби взглянул на Кэролайн с немой просьбой простить такую грубость.
   – Не хотите ли вы сказать, что узнали об этом на собственном опыте?
   Теперь в глазах Тоби блеснула ярость – острая, как кинжал. Испугавшись, Кэролайн подошла к нему и предупреждающе дотронулась до его руки.
   – Пятнадцать лет назад я дал клятву верности другой женщине! – Тоби сжал кулаки. – И я всегда был ей верен.
   – Хорошо, мистер Марч. Но у меня есть свидетель, показавший, что вы три или четыре раза навещали мисс Хэттингер в ее комнате, которую она снимала в меблированных комнатах миссис Кунс.
   – Но это же самая распроклятая ложь! Я никогда не приходил в ее комнату – во всяком случае, когда она там была.
   – Но вы в ее комнате бывали?
   Тоби показалось, что горло ему захлестнула петля и стягивает его все туже и туже.
   – Меня наняла миссис Кунс, кое-какую работу надо было сделать. Я во всех комнатах отремонтировал окна и кое-что перекрасил.
   – И что же, вы никогда не оставались в комнате Эдды Лу с ней вдвоем?
   Пять долгих секунд Тоби молча смотрел на Бернса.
   – Когда она приходила, я уходил, – просто сказал он. – А теперь, если у вас нет больше вопросов, я должен работать.
   Когда Тоби сошел с крыльца и завернул за угол, Кэролайн вдруг почувствовала, что ее бьет дрожь:
   – Это отвратительно!
   – Извините, Кэролайн. – Бернс отложил блокнот в сторону. – Опрос подозреваемых – довольно неприятное дело.
   – Подозреваемых? Но вы же не верите, что он мог убить девушку из-за недостойного поведения его отца? – Она с трудом заставляла себя говорить спокойно: – Тоби добропорядочный семьянин! Достаточно посмотреть на его обращение с сыном, чтобы понять, какой он человек.
   – Поверьте мне, Кэролайн, убийцы часто выглядят абсолютно невинно. Особенно серийные убийцы. Я могу привести вам статистические данные и рассказать о психологических типах такое, что вы очень удивитесь.
   – Пожалуйста, не надо, – ответила она сухо.
   – Мне, право, жаль, что вам постоянно приходится сталкиваться с этим делом. – Он улыбнулся. – Я, собственно, собирался просто заехать к вам в гости, провести вместе несколько часов… И, конечно, надеялся также, что упрошу вас сыграть для меня.
   Кэролайн сделала три глубоких вздоха, чтобы успокоиться, и подумала, что человек не виноват, уродившись бесчувственным болваном.
   – Извините, Мэтью, я в отпуске и поэтому воздерживаюсь от выступлений.
   – О… – Он разочарованно сморщился. – Ну что ж, может быть, сыграете в другой раз. В конце недели я надеюсь выкроить некоторое время. Кстати, я тут наводил кое-какие справки и выяснил, что в Гринвилле есть приличный рыбный ресторан. Я буду рад пригласить вас.
   – Благодарю, Мэтью, но я теперь стараюсь как можно больше быть дома.
   Бернс понял, что его отшивают, и надулся.
   – Жаль. Полагаю, самое лучшее мне сейчас уехать. Но надеюсь, что рано или поздно вы согласитесь поужинать со мной. – Он направился к машине, обиженный, но отнюдь не считающий, что потерпел неудачу, и, открыв дверцу, обернулся. – Я оставляю за собой приглашение на чай со льдом.
   – Да, конечно. Всего доброго.
   Как только поднятая им пыль улеглась, Кэролайн вошла в дом и впервые за несколько дней достала из футляра скрипку.

Глава 13

   Ночью прошел тихий, скучный дождь, увлажнивший пересохшую от жажды землю. Но уже к середине утра он лениво переместился в Арканзас, в результате только грязь застыла под жарким солнцем твердой, раскаленной коркой.
   У свежевырытой могилы теснилась кучка людей. С деревьев после дождя капало, и этот отвлекающий, монотонный звук напоминал Саю о проржавевшем кране в ванной, из которого текло сутки напролет.
   Иногда, лежа ночью без сна, он начинал думать, что это постоянное «кап-кап-кап» сведет его с ума. Как та китайская пытка водой, о которой он как-то прочитал. Тогда Сай вставал и подвязывал текущий кран тряпкой, так что капанья становилось почти не слышно.
   Но сейчас он был даже рад, что с деревьев капает: можно сосредоточить на этом все внимание, чтобы не думать, где он сейчас и почему.
   На взгляд Сая, достопочтенный Слейтер был уже слишком стар, чтобы что-нибудь понимать в жизни. Да и в смерти тоже, хотя по этой части достопочтенный считался большим специалистом.
   Голос достопочтенного то набирал высоту, то был еле-еле слышен, мелодично плывя от фразы к фразе. И, конечно, он бубнил о том, что уже в зубах навязло: о спасении и жизни вечной, о Божьем промысле…
   Сай подумал, а что случится, если он сейчас выступит вперед и вырвет Библию из рук достопочтенного Слейтера?
   «Извините, – сказал бы Сай, – но все, что вы говорите, просто куча дерьма. Бог не имел никакого отношения к тому, что Эдду Лу искромсали ножом. Почему же мы сваливаем на него то, что сегодня она ложится в землю? Как же мы смеем это валить на промысел Господень, когда всем известно, что нож держала рука человека?»
   Сая просто тошнило, когда все, что плохо, объяснялось таким образом. Например, если выпадет град и сровняет с землей молодые побеги хлопка, то это воля Господня.
   Он знал, отчего происходит град, и не мог представить, будто Господь сидит на своем золотом троне и решает, что как раз приспело времечко наслать град на жалкий урожай хлопка, выращенный Остином Хэттингером.
   Точно так же не может он представить, будто Бог пожелал, чтобы Эдду Лу зарезали и бросили в пруд. И ему хотелось всем об этом сказать. Слова просто рвались с языка, но он прекрасно знал, что будет, если он их произнесет. Мать только сильнее заплачет, застонет, а то и потеряет сознание, Русанна зашикает на него, испытывая просто смертельную неловкость, Вернон даст ему по уху – так, что в голове зазвенит. Ну, а другие же просто взглянут на него с удивлением.
   Эти другие были в большинстве своем женщины в черных платьях: миссис Фуллер, миссис Шейс, миссис Ларссон, миссис Кунс… Здесь же была и Дарлин. Она так бурно рыдала, что ее мать должна была в конце концов подойти и взять ребенка, которого Дарлин судорожно сжимала в объятиях.
   Некоторые женщины дружили с Эддой Лу, но большинство пришло из христианского долга. А вот мужчин было очень мало. Присутствовал шериф Трусдэйл, державший за руку жену. В стороне от всех стоял, опустив голову, человек из Бюро расследований со скорбным лицом. Но Сай знал, что глаза его смотрят, смотрят и смотрят…
   – Я есть и Правда и Свет, – возглашал нараспев Слейтер. – И кто верует в Меня, тот внидет в Царствие Небесное.
   Саю захотелось крикнуть, крикнуть им всем, что Эдда Лу ни во что не верила, только в саму себя. А от всех этих молитв и разглагольствований плохое делается еще хуже. Но он молчал, потупившись, потому что здесь, на кладбищенской службе, присутствовал человек, которого он боялся больше, чем Бога.
   Это был его отец.

   Остин Хэттингер стоял, вытянувшись, облаченный в залоснившийся воскресный костюм, и в наручниках. А по бокам его подпирали два хмурых помощника шерифа из Гринвилла.
   Остин внимал Священному Слову, неотрывно глядел, как гроб опускают во влажную, мрачную обитель. И строил планы. Услышав пронзительный горестный вопль жены, он скользнул взглядом по ее лицу, обезображенному непрестанными слезами, – и кое-что придумал…
   Пальцы тумана последний раз погладили влажную, согревшуюся под солнцем траву, а Остин не мигая смотрел в яму, вырытую для его дочери. От напряжения заслезились глаза, и он решил, что это к лучшему: пусть их думают, что он раскис от горя. Пусть считают, что он слабый, беспомощный человек.
   Он ждал. Ждал, пока кончится служба. Ждал, все ждал, пока женщины не потянулись к его жене, бормоча бесполезные слова соболезнования.
   Когда все двинулись к своим машинам, один из помощников толкнул его в бок:
   – Хэттингер!
   – Пожалуйста, – он продолжал неотрывно смотреть на эту яму в земле и заставил свой голос дрогнуть. – Мне надо помолиться. Вместе с женой.
   По тому, как помощники переминались с ноги на ногу, он заметил, что заупокойная служба и женские слезы их растрогали. Теперь оставалось изобразить горестную беспомощность отца, стоящего над могилой своего ребенка.
   – Пожалуйста! – повторил он. – Она была моей дочерью, моей любимой дочерью. Ведь это противоестественно – родителю хоронить свое дитя, разве не так? И вы же знаете, что он с ней сделал? – Остин опустил глаза, чтобы они не смогли прочитать в них ненависть. – Я должен утешить жену. Ведь у нее здоровье слабое, она может все это не пережить. Позвольте же мне ее поддержать! – Он протянул к ним руки. – Каждый муж имеет право поддержать свою жену над могилой дочери, разве не так?
   – Знаешь, мне жалко тебя, но…
   – Ладно, Фил, – пробормотал второй помощник, у которого тоже была дочь. – Куда он убежит, если у него ноги скованы? Позволим ему хоть минуту побыть рядом с женой, это будет по-христиански.
   Остин стоял с опущенной головой и с ликованием в сердце, пока они снимали с него наручники.
   – Но мы обязаны находиться рядом с тобой, – ворчливо сказал помощник по имени Фил. – И у тебя только пять минут.
   – Да благословит тебя Господь!
   Уголком глаза Остин заметил, что Берк уже сел в машину и собирается уезжать. Несколько женщин разошлись в разные стороны кладбища поклониться могилам усопших родственников. Остин сделал шаг вперед, раскрыл объятия, и Мэвис, ничего не видя, почти без чувств, упала ему на грудь.
   Он с минуту подержал ее в ожидании решительного момента. Помощники шерифа из сочувствия и неловкости при виде чужой скорби отвели глаза в сторону; поблизости больше никого не было.
   А затем Остин сделал молниеносное движение – такое быстрое, что Сай, который никогда в жизни не видел, чтобы его родители обнимались, споткнувшись на влажной траве, попятился назад.
   Остин толкнул жену прямо на первого помощника – и так сильно, что он и закричавшая Мэвис упали в еще не зарытую могилу. А когда второй помощник шерифа схватился за оружие, Остин боднул его головой в грудь, словно осатаневший баран. Еще одно быстрое движение – и он выхватил у второго помощника револьвер, а потом изо всех сил ударил его по голове. Пока Фил пытался освободиться от бившейся в истерике Мэвис, Остин схватил за горло вытаращившую глаза Берди Шейс.
   – Я убью ее! – кричал он, пылая праведным гневом. – Она будет мертва, как моя дочь, слышишь? Бросай мне свой револьвер и ключи от оков, не то я так продырявлю ей голову, что трактор войдет!
   Берди только тихонько попискивала, вцепившись Остину в руку, а в нескольких шагах от них плакала Русанна: уж такого унижения она никогда, никогда не сможет забыть.
   – Куда ты собираешься ехать? – крикнул Фил, вне себя от ярости, что вынужден корчиться на крышке гроба вместе с рыдающей женщиной. Он представлял, как парни из их участка будут над ним насмехаться. – Подумай как следует, Хэттингер. Куда ты собираешься удрать?
   – Куда поведет меня Господь! – И действительно, он чувствовал, что его переполняет яростный гнев Господень. Глаза у него сверкали: – Жду десять секунд – и прикончу ее. А после этого начиню тебя свинцом, и дело с концом.
   – Да иди ты к черту!
   Фил вскочил на ноги и прицелился в Остина, но едва успел увернуться, когда у него над ухом прогремел выстрел.
   – Он, наверное, спятил совсем, если думает, что я стремлюсь заполучить дыру в башке, – и Фил выбросил из могилы револьвер и ключи.
   Остин оттолкнул пускающую пузыри Берди, быстро повернул ключ в замке и бросился к «Бьюику» Шейсов. Берди некоторое время балансировала на самом краю могилы, но не удержалась и с громким криком рухнула вниз. И прежде, чем присутствующие опомнились, Остин уже исчез, вооруженный двумя полицейскими револьверами и пылая злобой.

   Джим Марч стоял в холле и терпеливо ждал, когда выйдет Кэролайн. Он хотел узнать, не пожелает ли она укрепить перила на заднем крыльце. Идея принадлежала ему, и Джим гордился этим: отец уехал в город закупить кое-какой недостающий материал, и он сам заметил, как просели шаткие перила.
   Когда Джим постучал в дверь, Кэролайн крикнула, чтобы он вошел и подождал. Теперь он переминался с ноги на ногу, и ему очень хотелось поближе взглянуть на скрипку Кэролайн. Он знал, что скрипка находится в гостиной: видел ее через окно. «Ну что случится, если я один разочек посмотрю на нее?» – твердил себе Джим, поглядывая на лестницу, а ноги сами несли его к гостиной.
   Он все время думал о скрипке – со вчерашнего дня, когда Кэролайн играла. Джим никогда еще не слышал такой музыки, и ему было интересно, есть ли в этой скрипке что-то особенное. Чем она отличается от старой скрипочки, на которой иногда играет летним вечером Руперт Джонсон?
   Джим сам не заметил, как оказался в гостиной, как коснулся защелки на боковой стороне футляра и открыл крышку. И когда он увидел ее, уютно угнездившуюся на черном-пречерном бархатном ложе, то сразу понял: да, это особенная скрипка. Конечно, по форме и размерам она была такая же, как у старика Руперта. Но она блестела, как новенький цент! А когда, преодолев страх, Джим прикоснулся к ней, блестящая поверхность оказалась гладкой, как шелк. Во всяком случае, он считал, что именно таким должен быть шелк на ощупь.
   Забыв свое клятвенное обещание – только взглянуть и по-быстрому обратно в коридор, – Джим легонько провел большим пальцем по струнам…
   Спустившись по лестнице, Кэролайн услышала уже полнозвучный аккорд. Ее первой реакцией было негодование: никто и никогда не смел притрагиваться к ее инструменту! Она сама настраивала и натирала свою скрипку, часто удивляя этим других музыкантов во многих оркестрах. А Луис даже иногда жаловался, что она гладит скрипку чаще, чем его. И она тогда чувствовала себя виноватой – пока не обнаружила, что он сам любит кое-кого погладить…
   Кэролайн подошла к гостиной, собираясь как следует отчитать озорника, но внезапно остановилась. Джим стоял на коленях перед футляром и осторожно водил большим пальцем по струнам – водил так нежно, словно гладил щеку младенца. Но даже не это заставило Кэролайн промолчать, а выражение его лица. Вид у мальчика был такой, будто он только что разгадал некую чудесную тайну. На лице его играла блаженная улыбка. Глаза сияли.
   – Джим, – тихо позвала Кэролайн, но он дернулся, как марионетка на веревочке, и вскочил.
   – Я… я только хотел посмотреть! Прошу прощения, мисс Кэролайн. Я знаю, что не должен был… Пожалуйста, не прогоняйте моего папу из-за этого!
   – Да все в порядке, – сказала она и улыбнулась.
   Вот, наверное, Луис удивился бы: как это все в порядке, когда маленький черный мальчишка трогает ее скрипку? Ведь Луису она позволяла только глядеть на нее.
   – Так вы не сердитесь? – это не сразу дошло до смятенного сознания Джима.
   – Нет, но было бы лучше, если бы ты попросил разрешения взглянуть на нее.
   Впрочем, Кэролайн прекрасно понимала, что, если бы он спросил разрешения, она бы не позволила. И тогда не смогла бы увидеть этого чудесного выражения глубочайшей радости на его лице. Той самой радости, которую когда-то испытала она сама, впервые увидев эту скрипку.
   – Да, мэм, простите меня. Я, конечно, должен был спросить… – Почти не смея верить, что все так удачно обошлось, он начал пятиться к двери. – Вообще-то, я только собирался предложить вам укрепить перила на заднем крыльце, но как-то получилось…
   – Послушай, а почему тебе вдруг захотелось взглянуть на скрипку?
   – Ну, просто… я вчера слышал, как вы играли. А я никогда не думал, что скрипка может петь. И решил узнать, что в ней такого особенного, в вашей скрипке.
   – Но она для меня и есть особенная.
   Кэролайн задумчиво вынула скрипку из футляра, как делала множество раз, не сосчитать. Вес, форма, текстура – все так знакомо… О, как она ее любит! И как иногда ненавидит…
   – Ты когда-нибудь держал скрипку в руках?
   Джим с трудом проглотил слюну.
   – Ну, старый Руперт показал мне пару песен на своей скрипке. Но они не такие красивые, как ваши. И играет он совсем по-другому.
   «Вряд ли у старика Руперта «Страдивариус», – подумала Кэролайн. Она внезапно почувствовала странный импульс, удививший ее. А затем напомнила себе, что подавление импульсов привело ее когда-то на больничную койку в Торонто. С тех пор она решила, что нужно следовать импульсам – и приехала в Инносенс. Неизвестно только, лучше это или хуже…
   – Может быть, ты покажешь мне, что умеешь?
   Она протянула ему скрипку, но Джим немедленно спрятал руки за спину.
   – Нет, мэм, я не могу. Это нехорошо.
   – Это хорошо, потому что я сама тебя об этом прошу.
   Она видела, как взгляд мальчика застыл на скрипке. Было ясно, что в его душе борются страстное желание и то, что он считал приличиями. Но руки медленно поднялись и приняли скрипку.
   – Боже мой, как же она блестит! – прошептал он.
   Кэролайн улыбнулась.
   – Я была не намного старше тебя, когда в первый раз сыграла на этой скрипке.
   И она унеслась памятью далеко-далеко, к тому вечеру, когда родители подарили ей «Страдивариус». Это произошло в ее гардеробной Филадельфийской Академии музыки, она готовилась тогда к своему первому большому сольному концерту. Ей было шестнадцать. Кэролайн очень волновалась, ее только что едва не стошнило, и она уже собиралась отправиться в уборную, но тут вошли родители. На лице отца была написана бьющая через край гордость за нее. А мать переполняли честолюбивые надежды и опасения, что плохое самочувствие дочери может все испортить.
   Кэролайн так никогда и не решила, чем явилась в тот далекий день эта скрипка – подарком, взяткой или угрозой. Но устоять перед ней она не смогла.
   «Что же я играла, – подумала Кэролайн, – тогда, в гардеробной, пропитанной запахом цветов и канифоли? Моцарта», – вспомнила она и улыбнулась.
   – Сыграй же мне, – сказала она и подала Джиму смычок.
   Джим мысленно прикинул, что он играет лучше всего. Опустив скрипку на плечо, он легко провел смычком по струнам, пробуя звук, и затем начал «Соленую собаку».
   Когда он кончил, затуманенный взгляд его прояснился, на лице появилась широкая улыбка. Он знал, что никогда еще лучше не играл, и плавно перешел к «Кэйзи Джонсу».
   Кэролайн сидела на ручке кресла и внимательно наблюдала за Джимом. Да, он взял несколько неверных нот, и техника, разумеется, могла быть получше. Но она находилась под сильным впечатлением – не только от его игры, смелой и яркой, но и от его взгляда, который ясно говорил, что игра доставляет ему радость.
   Ту самую радость, которой ее лишали почти двадцать пять лет. Или она сама себя ее лишила?
   Джим пришел в себя и откашлялся. В его голове все еще звучала и пенилась музыка, от нее вибрировали пальцы. Но он боялся чересчур искушать судьбу.
   – Это мне все показал старик Руперт. Но вашу музыку он не играет. Она… святая, наверное.
   Кэролайн невольно улыбнулась.
   – Думаю, мы можем с тобой заключить сделку, Джим.
   – Сделку, мэм?
   – Ты покажешь мне то, чему еще научил тебя старик Руперт. А я взамен покажу тебе, как играть другие вещи.
   Джим чувствовал, что руки у него вспотели, и он заставил себя вернуть мисс Уэверли скрипку, пока на ней не появились пятна.
   – Я должен спросить у своего папы, – сказал он степенно, хотя сердце его готово было выскочить из груди.
   – Я его сама попрошу. Разумеется, если ты хочешь.
   – Конечно, хочу!
   – Тогда подойди и смотри.
   Кэролайн осталась сидеть, чтобы он мог видеть ее пальцы.
   – Пьеса называется «Минутный вальс». Ее создал Фредерик Шопен.
   – Шопен, – почтительно повторил Джим.
   – Но не думай, что это короткое и очень уж простое произведение. Название дано…
   – Для смеха?
   – Да, – Кэролайн улыбнулась и опустила подбородок на скрипку. – Для смеха.
   Они уже довольно далеко продвинулись по стезе первого урока, когда приехал помощник шерифа Карл Джонсон и сообщил, что Остин Хэттингер сбежал.

   После того, как Джонсон уехал в «Сладкие Воды», чтобы предупредить о побеге тамошних обитателей, Кэролайн приняла два решения. Во-первых, опять начать практиковаться в стрельбе. И второе – завести себе собаку. Первоначальное намерение – собрать вещи и тоже бежать – испарилось прежде, чем успело оформиться. На смену ему пришло чувство более сильное и глубокое. Здесь теперь ее дом, и она намерена его защищать!
   Джим сообщил ей, что фуллеровская сука Принцесса два месяца назад принесла щенков; Кэролайн решила не терять времени, села в машину и поехала в сторону Кабаньей улицы к Фуллерам.
   Хэппи, уже сменившая траурное одеяние на шорты и широкую майку для работы в саду, была очень рада ее видеть. Не только потому, что хотела отделаться от последнего оставшегося щенка, но и желая поведать новой слушательнице историю кладбищенского происшествия.
   – Никогда в жизни я так не пугалась! – начала Хэппи, ведя Кэролайн на задний двор мимо фонтана, украшавшего владения Фуллеров, и клумбы с желтофиолем. – Я стояла немного в стороне, у могилы моей мамы. Она умерла в восемьдесят пять лет от рака яичников. Представьте, не хотела показываться врачу, ни за что не хотела. Что касается меня, то я теперь регулярно хожу к доктору Шейсу и сдаю мазок каждые полгода, день в день.
   – Очень мудро, – похвалила Кэролайн.
   – Не имеет смысла прятать голову в песок.
   Хэппи остановилась перед флюгером, изображавшим мужчину, пилящего бревно. Воздух, однако, был так тяжело неподвижен, что пильщик отдыхал.
   – Так вот, – продолжала Хэппи, наклоняясь, чтобы вырвать сорняк, посмевший навязывать свое общество ее цинниям, – я стояла у маминой могилы и внезапно услышала какой-то шум и крики. Я обернулась как раз в тот момент, когда помощник гринвиллского шерифа споткнулся и упал вместе с Мэвис в могилу Эдды Лу. А затем Остин злобно напал на другого помощника и стукнул его по голове его же собственным револьвером, так что тот отключился. И я тогда подумала: «Святой Владыка Небесный, он ведь сейчас всех перестреляет!» Но Остин вместо этого хватает Берди за горло и приказывает тому помощнику, что в могиле, бросить ему ключ от ножных оков. И вот, значит, Мэвис вопит так, что мертвого можно разбудить, – а на кладбище «Блаженное Успение» немало покойников. И тут же бедняжка Берди, бледная, как простыня, и у ее виска револьвер. Я думала, что у меня сейчас сердце остановится. Ведь она моя ближайшая, любимая подруга!
   – Да, я знаю.
   Кэролайн уже слышала всю историю от Карла Джонсона, но смирилась с тем, что придется выслушать ее еще раз. И, может быть, не один.
   – Признаться, когда Остин выстрелил, я спряталась за маминым могильным камнем. Он довольно большой, хотя в свое время мне и пришлось ссориться с братом Диком из-за его стоимости. Дик страшный скупердяй, за каждое пенни цепляется, как за жизнь. А потом Вернон – который всегда был таким же полоумным, как его папаша, – помог отцу снять оковы. И Остин, глазом не моргнув, тут же толкает бедняжку Берди прямо в яму на гринвиллского помощника и несчастную Мэвис! Ну, тогда поднялся шум и вой, прямо как в преисподней, доложу я вам. Берди пищит, Мэвис завывает, помощник ругается, словно загулявший пьяница матрос…
   Губы Хэппи дрогнули, она хотела подавить улыбку, но заметила в глазах Кэролайн смешинку. С минуту они молча глядели друг на дружку, пытаясь сохранить серьезность. Кэролайн не выдержала первой. Она фыркнула, и обе заливисто расхохотались. Они смеялись до тех пор, пока Хэппи не вытащила платок, чтобы утереть выступившие на глазах слезы.
   – И вот что я вам скажу, Кэролайн: это было такое зрелище, что до ста лет не забуду. Когда Остин рванул прочь в «Бьюике» Берди, я подбежала. И увидела кучу малу на крышке гроба, где чьи руки-ноги – не разобрать. И я подумала: «Господи, прости, ну совсем как секс втроем в порнофильмах на видео». – Хэппи подмигнула. – Ну, вы понимаете, сама-то я такие фильмы не смотрю и не видела никогда.
   – Ну, разумеется, – ответила ослабевшим от смеха голосом Кэролайн и опустилась на скамейку рядом с желтофиолем. – Ну, конечно, никогда.
   – Юбка у Берди задралась до пояса. Ну а она немного грузновата, моя Берди, и, наверное, весь дух вышибла из помощника, когда свалилась прямо на него. Лицо у него было красное, как редиска. А Мэвис вцепилась ему в ноги и голосила, что это все «рука Господня».
   – Ужасно, – еле вымолвила Кэролайн и снова расхохоталась, – просто ужасно!
   А Хэппи уткнулась в носовой платок, пытаясь заглушить новый приступ смеха.
   – Ну а потом очнулся молоденький помощник, и мы все, кто был на кладбище, стали вытаскивать из могилы Берди и остальных. – Хэппи вздохнула и уселась рядом с Кэролайн. – Ох, я рада, что наконец выпустила все это из себя. Берди никогда бы мне не простила, если бы я рассмеялась в ее присутствии.
   – Да, ужасно. Просто какой-то кладбищенский фарс.
   Они еще минут пять старались обрести спокойствие.
   – Ну, ладно, – немного прерывистым голосом сказала наконец Хэппи, – сейчас позову собачонку, а пока вы будете ее разглядывать, принесу нам чего-нибудь холодненького. Принцесса! Принцесса, иди сюда и тащи своего ублюдка. Вот, один остался, – пояснила Хэппи словоохотливо, – и вы можете им распоряжаться. Кто отец, сказать не могу, потому что наша Принцесса не очень-то разборчива в связях. Теперь собираюсь держать ее на привязи. Раньше, конечно, надо было…
   Кэролайн увидела большую желтую собаку, толстую и неповоротливую. Около нее вился крупный щенок того же цвета. Каждые несколько секунд он нырял под нее, стараясь ухватить один из отвисших сосков, но Принцесса, которой, видимо, надоело материнство, ловко уклонялась в сторону.
   Хэппи хлопнула в ладоши, и щенок, оставив надежду попользоваться материнским молочком, весело запрыгал около нее.
   – Ну вот, никудышная тварь, познакомься с новой хозяйкой. – Хэппи поднялась. – А я пойду принесу чаю со льдом.
   Кэролайн недоверчиво разглядывала щенка. Да, конечно, он очарователен и очень мило шлепнулся передними лапами прямо ей на колени. Но она не может позволить себе привязываться к животному, если через несколько месяцев уедет.
   Кроме того, ей нужна собака сторожевая, а не комнатная, и никак нельзя сказать, что вид у этого песика хоть сколько-нибудь устрашающий. Правда, рядом стояла мамаша щенка, и она была довольно крупной. Но сколько же потребуется времени, чтобы ее отпрыск вырос таким же?
   «Да, я совершила ошибку, – решила Кэролайн. – Надо было пойти в ближайший собачий питомник, приобрести себе какого-нибудь добермана с огромными клыками и посадить его на цепь у заднего крыльца».
   Но у щенка был такой мягкий и теплый мех… Пока она хмуро его разглядывала, щенок уже облизал ей руку и так неистово завилял хвостом, что свалился со скамейки, куда Кэролайн его посадила. Теперь он старался взобраться на прежнее место, скулил, а в больших коричневых глазах были удивление и взрослая собачья печаль.
   – Ах, будь ты проклят! – пробормотала она, посадила его себе на колени и обняла.
   Когда Хэппи вернулась с холодным чаем, Кэролайн уже назвала его Никудышником. И решила, что он будет очень мило выглядеть в красном ошейнике.

   Она купила ему такой ошейник в магазине Ларссона, а еще десятифунтовый мешок щенячьего корма, поводок, пластиковую тарелку, две миски и цветастую подушку вместо подстилки.
   Пока Кэролайн была в магазине, щенок без остановки выл в машине, положив лапы на спинку заднего сиденья и глядя на нее с выражением ужаса и упрека в больших карих глазах. А когда она села в машину, он моментально вскарабкался ей на колени. Последовал короткий поединок характеров, и Кэролайн в конце концов уступила, позволив ему таким образом доехать до дому.
   – Ничего хорошего нас с тобой не ждет, – говорила она по дороге. – Я уже знаю, как все будет, и понимаю – почему. Дело в том, что, когда я была маленькая, мне страшно хотелось иметь щенка, но мама не позволяла. Из-за того, что повсюду будет собачья шерсть и лужи на ковре. А когда мне исполнилось восемь, я уже ездила по миру все лето. Так что не могло быть и речи о том, чтобы завести щенка.
   Она вела машину и время от времени поглаживала его, наслаждаясь теплом свернувшегося на ее коленях мохнатого тельца.
   – Короче говоря, дело обстоит следующим образом: я не собираюсь здесь задерживаться больше чем на месяц-два, поэтому мы не должны слишком привязываться друг к другу. Но, конечно, это не значит, что мы не можем стать приятелями и даже в какой-то мере наслаждаться обществом друг друга…
   Никудышник внимательно слушал, уютно пристроив морду в изгибе ее локтя и глядя ей в лицо самым задушевным образом. Въезжая к себе в аллею, Кэролайн была уже по уши влюблена и ругала себя на чем свет стоит.
   Настроение ее отнюдь не улучшилось при виде Такера, восседающего на ее крыльце с бутылкой вина и букетом желтых роз на коленях.

Глава 14

   – Ты когда-нибудь делом занимаешься? – спросила его Кэролайн, стараясь одновременно вытащить из машины упирающегося щенка, сумочку и пакет с покупками.
   – Если попадусь в руки работодателям. – Такер отложил в сторону розы и лениво выпрямился. – Что это ты притащила с собой, Кэро?
   – Это называется «собакой».
   Такер хмыкнул и направился к машине.
   – Симпатичный парень. – Он взъерошил щенку шерсть и взглянул на багажник. – Чем-нибудь помочь?
   Кэролайн дунула на волосы, чтобы не лезли в глаза.
   – А ты как думаешь?
   – Я думаю, что ты очень рада видеть меня, – и, воспользовавшись тем, что руки у нее заняты, он наклонился и поцеловал ее, – но хочешь, чтобы это было не так. Иди и предоставь остальное мне. Я все принесу.
   Она решила предоставить ему «остальное» – главным образом, чтобы узнать, способен ли он что-нибудь делать руками, кроме как поднимать у женщины кровяное давление. А сама уселась на крыльцо и стала застегивать на шее упирающегося щенка новый ошейник.
   – А ты, кажется, приобрела все, что требуется, – заметил Такер. Он вытащил мешок с собачьей едой и взвалил его на плечо, затем подцепил цветастую подушку. – А это зачем?
   – Надо же ему где-то спать.
   «Полагаю, он будет спать в твоей кровати», – улыбнулся про себя Такер и, плюхнув все на ступеньки, сел рядом с ней.
   – Это, наверное, фуллеровский щенок?
   – Как ты догадался?
   Такер только усмехнулся и погладил щенка. Кэролайн почувствовала, как сильно пахнут розы, но, твердо решив не поддаваться очарованию, ничего о них не спросила и даже не посмотрела на букет.
   Такер почесал щенка в самом нужном месте – под брюхом, – что заставило того улыбнуться и ритмично застучать задней лапой о ступеньку.
   – Да, хороший пес. И как же его зовут?
   – Никудышник, – пробормотала сквозь зубы Кэролайн, глядя, как щенок – ее собственный щенок! – залезает к Такеру на колени.
   – Я, признаться, думал, что ты заведешь себе сторожевую собаку. – Такер слегка нахмурился. – Ну-ка, парень, покажи мне твои зубки. – Никудышник услужливо принялся грызть костяшку его большого пальца. – Ну что ж, зубы скоро вырастут. И сам он тоже. Через пару месяцев ты его не узнаешь.
   – Через пару месяцев я… я буду уже в Европе. – Эти слова почему-то дались ей с трудом. – Может быть, даже раньше. Я собираюсь заключить контракт на сентябрь, а значит, должна отправиться в Филадельфию в августе, чтобы подготовиться.
   – Должна отправиться?
   Он произнес это с таким удивлением, что Кэролайн только пожала плечами.
   – Ну конечно, если я заключу контракт. Но, наверное, я смогу найти хороших людей, чтобы оставить у них щенка.
   Такер взглянул на нее. Его золотистые глаза были спокойны, взгляд тверд.
   «Да, он умеет время от времени смотреть как-то совсем особенно, – подумала она. – Словно отметая в сторону все несущественное и оставаясь один на один с истиной».
   – Ну, я думаю, что ты смогла бы взять с собой и собаку, – сказал он так тихо, что почти не потревожил знойный неподвижный воздух. – Ты ведь, кажется, неплохо зарабатываешь своей… ну тем, что делаешь?
   Кэролайн была вынуждена отвернуться, потому что испугалась: вдруг он поймет то, что она скрывает от самой себя?
   – Путешествие – довольно сложная штука, – пробормотала она, сочтя, что этого достаточно.
   – И тебе нравится… путешествовать?
   – Это часть моей работы. – Кэролайн снова пожала плечами и потянулась за щенком, но тот соскочил с колен Такера и отправился исследовать окрестности. – Он же может сбежать!
   – Да нет, он просто должен все обнюхать и познакомиться с домом. Но ты, Кэролайн, мне не ответила. Тебе это нравится?
   – Не имеет никакого значения, нравится мне или нет! – сказала Кэролайн с удивившей ее саму резкостью. – Когда даешь концертную программу, приходится много ездить.
   «Из аэропорта в аэропорт, – подумала она, – из города в город, из гостиницы в гостиницу, с одной репетиции на другую…» И почувствовала, как мышцы желудка сжимаются в тугой узел. И поняла, что надо успокоиться, иначе в гости снова нагрянет госпожа язва.
   Такер некоторое время молчал, и Кэролайн вздохнула. Человек, который сам ни разу в жизни не напрягался, вряд ли сумеет понять, что с ней происходит.
   – Никогда не мог взять в толк, почему люди иногда всю жизнь занимаются тем, что им совсем не нравится, – произнес он наконец.
   – Но я не говорила…
   – Ну, конечно, нет. Но ты и не сказала ничего вроде: «Господи боже, что может быть лучше – сегодня лететь в Лондон, завтра – в Париж, затем в Вену или Венецию». Надо сказать, я и сам не прочь бы увидеть все эти места. Но ты говоришь так, словно тебя это совсем не увлекает.
   «Увидеть! – подумала она. – Что можно увидеть, постоянно давая интервью, разрываясь между репетициями, концертами, упаковыванием и распаковыванием чемоданов?»
   – В мире существуют люди, которые не считают, что развлечения – цель жизни. – Она почувствовала, как назидательно звучит ее голос, и надулась от отвращения к самой себе.
   – При чем тут развлечения? – Он достал сигарету. – Видишь щенка? Вот он бегает и все нюхает вокруг, счастливый, словно лягушка, наглотавшаяся мух. Сейчас он польет твою травку, будет ловить свой хвост, а потом успокоится и сладко заснет. Я всегда считал, что собаки лучше всех понимают, как надо жить.
   Губы ее дрогнули в улыбке:
   – Пожалуйста, предупреди заранее, если у тебя возникнет желание полить мою травку.
   Но Такер не улыбнулся в ответ. Он внимательно осмотрел тлеющий кончик сигареты, а потом взглянул на нее, и взгляд его был острым, как нож.
   – Я спрашивал у дока Шейса насчет таблеток, которые ты мне давала. Это перкодан? Он сказал, что это очень сильное средство. Интересно, зачем они тебе нужны?
   Кэролайн немедленно напряглась и напомнила ему дикобраза, который мгновенно выставляет иголки, если кому-то вздумается бесцеремонно толкнуть его.
   – Тебя это не касается!
   Такер коснулся ее щеки.
   – Кэролайн, я спрашиваю потому, что ты мне небезразлична.
   Она знала – они оба знали, – что он говорил это и прежде десятку других женщин. Но оба знали также, и это смущало обоих, что сейчас он говорит совсем иначе, чем прежде.
   – У меня бывают головные боли, – сказала она сварливо и настороженно, презирая себя за то, что не может хотя бы изобразить безразличие.
   – Постоянные?
   – Ну что ты привязался? Большинство людей страдают головными болями, особенно если они занимаются не только тем, что целыми днями сидят в качалке.
   – Вообще-то я предпочитаю хороший гамак, – сказал Такер как ни в чем не бывало. – Но мы сейчас говорим о тебе.
   – Отстань от меня!
   Обычно он так и поступал. Он был не из тех, кто вмешивается не в свои дела, – особенно если его за это хлопают по носу.
   – Не сердись, я просто за тебя беспокоюсь. Я не хочу, чтобы ты нервничала.
   Кэролайн чувствовала, что на нее уже надвигается привычная, неотвратимая, как скоростной товарняк, головная боль.
   – Нервничала?! – Она опустила голову в колени и рассмеялась, но в этом смехе звучала истерическая нотка. – В самом деле, ну из-за чего мне нервничать? Неужели из-за того, что какой-то маньяк режет женщин и бросает их в мой пруд? Зачем беспокоиться, что Остин Хэттингер опять на свободе и может вернуться и опять выбить мне все стекла? И уж, конечно, мне совершенно ни к чему беспокоиться, что он немножко продырявит тебе голову.
   – Да нет, я уже свое получил. – Такер погладил ее по спине, пытаясь успокоить. – У нас, Лонгстритов, так уж получается, что мы всегда в конце концов оказываемся сверху.
   – О да! Вижу. Об этом свидетельствуют и синяк под глазом, и разбитая голова.
   Такер слегка нахмурился: он почему-то считал, что глаз у него уже выглядит совсем неплохо.
   – Через неделю царапины заживут, а Остина поймают и снова посадят в тюрьму. Лонгстритам всегда в конечном счете везет, моя дорогая. Вот, например, случай с кузеном Джереми…
   Кэролайн застонала, но он не обратил на это никакого внимания.
   – Значит, так. У Джереми Лонгстрита был хороший приятель Дэйви Крокетт, парень из Кентукки. Во время Войны за независимость они сражались плечом к плечу. Конечно, Джереми был тогда просто мальчишка, но очень любил всякие потасовки. Когда война кончилась, он стал околачиваться то здесь, то там, не зная, что теперь с собой делать. Он никак не мог осесть где-нибудь на одном месте и найти себе дело жизни. Услышав, что в Техасе неспокойно, он решил податься туда и навестить, кстати, старого друга Дэйви. А может, и подстрелить нескольких мексиканцев. Он еще был в Луизиане, когда его лошадь оступилась, попав в кроличью нору. Она сбросила Джереми и сломала себе ногу; ему, кстати, тоже. Пришлось Джереми лошадь пристрелить, что его довольно сильно огорчило: ведь они были вместе почти восемь лет. Ну а мимо проезжал один фермер, он привез Джереми в фургоне к себе домой. У фермера была дочь, как и полагается каждому порядочному фермеру. Они вдвоем вправили ему ногу, а перелом был тяжелый, и Джереми едва не окочурился, но через пару недель уже ковылял на костылях.
   Кончилось тем, что он влюбился в фермерскую дочку, народил целый выводок красивых детей и разбогател на хлопке или еще на чем-то, что они там, в Луизиане, сеют. А мораль в том, что Джереми потерял лошадь, всю оставшуюся жизнь хромал, но ему так и не удалось выбраться оттуда и встретиться с Дэйви в Техасе. А значит, и погибнуть при Аламо.
   Кэролайн повернула к нему голову, прижавшись щекой к коленям, и слушала очень внимательно. По всей вероятности, этот рассказ был очередным вымыслом, но, странное дело, головная боль почти прошла, и спазмы в желудке утихли.
   – Ты хочешь сказать, что Лонгстриты рождаются в рубашке и им удается откупиться от смерти всего-навсего сломанной ногой?
   – Вот именно! Ну, а теперь, моя милая, почему бы тебе не взять собаку, а также все, что может понадобиться, и не погостить немного в «Сладких Водах»?
   Настороженность в ее взгляде заставила его улыбнуться.
   – У нас в доме дюжина спален, а может быть, и побольше, так что вовсе необязательно делить со мной мою. – Он легонько щелкнул ее по носу. – Хотя ты, надеюсь, уже готова признать, что так или иначе, но кончится именно этим.
   – Благодарна за ваше великодушное предложение, однако вынуждена его отклонить.
   Во взгляде Такера мелькнуло нетерпение.
   – Кэролайн, там будет Делла, к которой всегда можно апеллировать, а кроме того, на двери каждой спальни есть надежный замок. Это я говорю к тому, чтобы ты не опасалась попыток с моей стороны влезть к тебе в постель.
   – О, пожалуйста, не льсти себя мыслью, будто я сама не сумею поставить тебя на место! Но дело не в этом, Такер. Я просто должна остаться дома.
   – Но я не предлагаю тебе поселиться у меня на постоянное житье. – Он сам удивился, что эта идея не кажется ему такой уж невозможной. – Это будет краткий визит – пока Остина опять не водворят туда, где ему следует быть.
   – Нет, я хочу быть дома, – повторила Кэролайн. – Такер, пойми, ведь я только последние месяца два живу так, как хочу. А всю свою жизнь я делала то, что мне велели, ездила туда, куда требовалось, и всячески старалась оправдать ожидания других.
   – Может быть, расскажешь об этом?
   – Нет, не теперь. – И она глубоко, протяжно вздохнула. – Как-нибудь в другой раз. Здесь мой дом, мое место в мире. Здесь моя бабушка прожила всю взрослую жизнь, здесь родилась моя мама, хотя она не любила, чтобы ей об этом напоминали. И мне нравится думать, что я сама достаточно Макнейр, чтобы провести здесь хоть одно лето целиком. – Она снова вздохнула и заставила себя переменить тему: – Послушай, ты собираешься подарить мне цветы или позволишь им так и увянуть на ступеньках?
   Такер решил больше не настаивать: он знал по собственному опыту, что, когда людям не позволяют жить так, как им хочется, они склонны скорее рвать отношения, чем подчиняться.
   – Какие? Эти? – Он с невинным видом подал ей букет. Каждый стебель был помещен в маленькую капсулу с водой, чтобы сохранить свежесть. – Не думал, что они тебе понадобятся.
   Кэролайн пожала плечами.
   – Мне бы не хотелось, чтобы они увяли зря.
   – Мне бы тоже: ведь я ездил за ними в самый Роуздэйл. К сожалению, мне пришлось одолжить у Деллы ее машину, – прибавил он небрежно, вдохнув цветочный аромат. – А Делла ничего не даст просто так. Ты бы видела список покупок и всяких поручений, который она мне за это всучила! И в химчистку надо, и на рынок, а в довершение всего – приобрести ночную рубашку для ее племянницы, которая на следующей неделе выходит замуж. Но у мужчины должны быть принципы, и лично я никогда не покупаю для женщины белье, если не состою с ней в интимных отношениях.
   – Ты, Такер, человек солидный и положительный.
   Он удовлетворенно усмехнулся и положил ей на колени цветы, которые сразу засияли, как маленькие солнышки.
   – Я подумал, что больше всего тебе подходят именно желтые розы.
   – Они прекрасны. – Она вдохнула сладкий и сильный аромат. – Полагаю, я должна поблагодарить тебя за них и за все те хлопоты, которые…
   – Ты лучше поцелуй меня. Я бы это предпочел. – Он улыбнулся, увидев, как она наморщила лоб. – Не раздумывай, Кэролайн, поцелуй – и дело с концом. Ей-богу, это больше помогает от головной боли, чем любая таблетка.
   Она послушно отложила цветы, слегка наклонилась и коснулась его губ своими. Поцелуй оказался таким же сладким и крепким, как обволакивающий ее запах роз. И столь же утешительным. Глаза у нее немного затуманились, и она отклонилась назад, но его ладонь сразу же легла ей на затылок.
   – Вы, янки, всегда куда-то торопитесь, – пробормотал он и опять прижал ее рот к своему.
   Кэролайн теперь знала, как глубок и крепок может быть поцелуй, если только позволишь себе раствориться в нем. И, легонько вздохнув, она так и поступила.
   Ее не беспокоило то, что губы Такера становятся все более требовательными, а его сердце бьется часто и сильно. Этот мощный ритм скорее доставлял ей удовольствие. Ей казалось, что она медленно опускается в прохладное голубое озеро, испещренное солнечными бликами.
   На этот раз Такер отодвинулся первый. Он совсем не касался ее, если не считать пальцев, сжимающих ей затылок. Просто не посмел. И хотя сдерживаться становилось все труднее, он знал, что лучше не спешить.
   – Полагаю, ты не собираешься пригласить меня в дом?
   – Нет, – ответила она, переводя дыхание. – Еще нет.
   – Тогда мне лучше отправляться восвояси. – После краткой внутренней борьбы он поднялся. – Я обещал кузине Лулу сыграть с ней в карты. Она, кстати, всегда жульничает, но я тоже. И у меня получается гораздо лучше.
   – Спасибо за цветы. И за вино.
   Такер перешагнул через щенка, спящего внизу у крыльца, и направился к машине. Заведя мотор, он опустил ветровое стекло.
   – Ты уж потерпи, детка, не пей в одиночку. Я скоро опять приеду.
   И, глядя, как он рванул по подъездной аллее, Кэролайн задумалась: это краткое заявление прозвучало очень похоже на угрозу.

   Джози и Кристел сидели в своем любимом уголке «Болтай, но жуй». Поводом для встречи был обед, но, так как обе были на постоянной диете, истинной причиной являлось желание посплетничать.
   Джози без особого интереса ковыряла салат с цыпленком. Ей бы так хотелось сейчас съесть толстый, сочный бифштекс с поджаренной в масле жирной картошкой, но она беспокоилась о фигуре. Ей было уже за тридцать, и приходилось очень зорко следить за тем, чтобы не возникало никаких жировых отложений.
   У мамы была тоненькая, гибкая фигура вплоть до того самого дня, когда она замертво упала среди роз. Джози внешне была очень похожа на мать и надеялась встретить свой последний день в такой же хорошей форме.
   Но все-таки в ней было что-то и от отца. С тех самых пор, как Джози поняла, что мама и отец совсем разные люди, она жила в постоянных внутренних борениях. Ей очень хотелось во всем походить на мать, но никогда не удавалось вести себя с тем спокойным достоинством, с которым вела себя мать Мэдилайн. Джози всегда слишком нравились мужчины. Она потерпела фиаско с первым браком, пытаясь подражать матери, и поэтому решила, что лучше будет папиной дочкой. Особенно ей нравилась его откровенная, даже иногда не слишком пристойная манера говорить. Она чувствовала, что такая манера ей идет: внешность роковой женщины и несколько приземленная естественность. И если в детстве она пыталась примирить в себе эти разные элементы, то теперь загадочная суть ее личности состояла в их теснейшем слиянии.
   Пока Джози ковыряла вилкой салат, Кристел быстро расправлялась с помидором, фаршированным тунцом, и, усердно работая вилкой, неумолчно болтала, а Джози, по своему обыкновению, вставляла время от времени краткие замечания.
   Джози любила Кристел с тех пор, когда в первом классе они дали торжественное обещание быть неразлучными подружками. Тогда они были две маленькие девочки из привилегированных семей и понятия не имели, как радикально потом разойдутся их пути. Джози шла своим, заранее спланированным: светские балы и первый, очень респектабельный брак. Кристел на долю выпало другое: после того, как ее отец сбежал в неизвестном направлении со своей секретаршей, девушке пришлось работать в поте лица. Брак ее оказался неудачным и кончился разводом после второго выкидыша.
   Тем не менее они остались подругами. Когда бы Джози ни возвращалась в Инносенс, она всегда встречалась с Кристел и проводила с ней много времени. Джози была достаточно сентиментальна, чтобы найти место в своей жизни для подружки детских дней. Ей нравилось, как они контрастно дополняли друг друга: Кристел была маленькой и кругленькой, а Джози, наоборот, высокой и худой. Кристел в свое время страшно досаждали веснушки; очевидно, именно поэтому она поступила ученицей в «Салон красоты мадам Александры» в Ламонте, после чего смогла открыть в Инносенсе собственный салон.
   В результате цвет лица у нее был прекрасный и очень эффектно контрастировал со смугловатой цыганской наружностью Джози. Волосы Кристел, цвет которых она меняла каждые два-три месяца, были, так сказать, ходячей рекламой ее парикмахерского искусства. В настоящее время они были зачесаны в чудовищно залакированный «пчелиный улей». Кристел упорно твердила, что эта мода вот-вот вернется опять.
   – Так вот, когда Би делала маникюр Нэнси Кунс, а я причесывала Джастину, эта самая Джастина и начала распространяться. Оказывается, Уилл слышал от агента из Бюро расследований, что это черный убил Эдду Лу и остальных. Будто бы на это указывает способ убийства, а кроме того, они якобы нашли волосы из паха и все такое прочее. – Кристел деликатно подцепила вилкой тунца, отставив мизинчик.
   – Не знаю, правда ли это, но, по-моему, не слишком вежливо говорить о таком в присутствии Би, которая сама черна, как пиковая дама. Мне было ужасно неловко, Джози, а Би… Она просто спросила Нэнси, насколько подпилить ногти, и продолжала как ни в чем не бывало.
   Джози пожала плечами.
   – Джастина совсем поглупела от любви к Уиллу. Если он скажет, что лягушки теперь какают золотыми монетами, она пойдет их ловить на Литтл Хоуп Крик.
   – Но это ее не извиняет, – заявила Кристел в справедливом негодовании. – У нас тут многие думают, что убийца цветной, но я никогда не стала бы говорить это Би – тем более что она моя лучшая работница. И знаешь, что я сделала? Дернула Джастину за волосы так, что она взвыла, и говорю ей таким сладеньким голоском: «Ой, миленькая, больно, да? Я ужасно извиняюсь, но все эти разговоры об убийствах меня очень нервируют. Еще хорошо, что я не отрезала тебе бритвой мочку, когда ровняла волосы. Отрезанное ухо ужасно кровит, прямо словно свинью режут». – Кристел рассмеялась. – Тут она и заткнулась.
   – Может, я уговорю Уилла отвезти меня сегодня домой? – предложила Джози и взлохматила волосы. – Тогда Джастина еще не так взвоет.
   Кристел опять рассмеялась коротким птичьим смехом.
   – О, Джози, ну ты и даешь! – Она оглянулась на распахнувшуюся дверь и наклонилась к Джози, выпятив нижнюю губу. – Вон пришла эта Дарлин Тэлбот со своим младенцем. Терпеть ее не могу. Сама дрянь и связалась с дрянью.
   Пока Дарлин усаживалась за столик, Джози сверлила ее взглядом.
   – Это ты о Билли Ти Бонни?
   – Ну конечно! Я сама видела однажды, как он прошмыгнул в кухонную дверь к Дарлин, а Тэлбот буквально перед этим вышел через переднюю. И когда она впускала Билли Ти, на ней была только коротенькая розовая ночная рубашка – как на кукле. Я видела их в окно, потому что была на кухне у Сьюзи Трусдэйл, мыла ей голову в раковине. Между прочим, у Сьюзи в кухне такая чистота – ни пятнышка, а ведь у нее столько ребятишек… Вообще-то она обычно сама приезжает в салон вымыть голову и уложиться, но в тот раз у ее младшего заболел живот.
   – И что сказала Сьюзи?
   – Да у нее голова была в раковине. Но когда я ей сушила волосы феном, то сказала об этом как бы между прочим. И по ее виду было ясно, что она обо всем знает. Но она ответила, что никогда не вмешивается в дела соседей.
   – Так, значит, Дарлин обманывает Тэлбота с Билли Ти… – Джози обернулась на Дарлин, которая в этот момент красила губы, и ее внимание привлек золотой блеск футляра от помады. – А вот это уже интересно, – пробормотала она.
   – Что именно?
   – Да ничего. Сейчас приду, Кристел.
   Джози встала и направилась к столику Дарлин.
   – Привет. А твой ребеночек сильно вырос.
   – Да, ему уже восемь месяцев.
   Удивленная и польщенная тем, что Джози сама к ней подошла, Дарлин отложила в сторону помаду и попыталась, хотя и без особого успеха, вытереть личико младенца бумажной салфеткой. А пока Дарлин возилась с ребенком, Джози так и ела глазами футлярчик.
   «Нет, я не ошиблась, – думала она. – Я просто не могла ошибиться». Она сама купила эту помаду в Джексоне в отделе парфюмерии «Элизабет Арден». Именно этот золотой футляр тогда ей так приглянулся, и именно этот оттенок красного. Но помада исчезла. И она ее не видела уже… да, с того вечера, когда она так изобретательно забавлялась с Тедди Рубинстайном в Палмеровском похоронном бюро. Потом она поехала домой, уронила сумочку, выходя из машины, и все рассыпала. Все-все рассыпала… А на следующий день Такер разбил машину, потому что кто-то повредил ему тормоза!
   – Какая у тебя хорошенькая помада, Дарлин. Тебе идет.
   В глазах Джози появился жесткий, охотничий азарт, но Дарлин ничего не заметила: она расцвела от комплимента.
   – Правда? Спасибо. По-моему, мужчины любят, когда у женщины губы ярко подчеркнуты.
   – Я сама люблю красный цвет, но никогда прежде не встречала такого оттенка. Где ты ее купила?
   – О… – Дарлин немного смутилась, но она была слишком польщена комплиментом, поэтому взяла футляр и повернула его к свету, чтобы Джози было видней. – Это подарок.
   Джози цинично улыбнулась.
   – И часто тебе делают такие подарки?
   Не дожидаясь ответа, она отвернулась и прошла к столику, где ее ждала недоумевающая Кристел.
   – Ты что-то замышляешь, Джози? – спросила она, заметив в глазах подруги какой-то недобрый огонек.
   – Да просто думаю, Кристел… Думаю, что у Тэлбота Младшего такое симпатичное лицо, хотя он и глуповат, конечно. И он мне очень нравится.
   – Да брось ты! Насколько я знаю, он единственный мужчина в Инносенсе, который тебя никогда не интересовал.
   – Я же не говорю, что хотела бы с ним переспать. – Джози стала внимательно рассматривать соломинку, на кончике которой краснело пятно от помады. – Просто он хороший парень, и мне кажется, кто-то должен ему слегка намекнуть, что происходит у него дома в его отсутствие.
   – Не знаю, Джози…
   – Зато я знаю, и этого достаточно! – Она порылась в сумочке, ища блокнот и ручку. – Вот слушай. Я сейчас напишу ему записку, а ты передашь.
   – Я? – пискнула Кристел и растерянно оглянулась. – Но как же я это сделаю?
   – Очень просто. Всем известно, что по дороге домой ты останавливаешься у заправочной станции купить себе шоколадку «Милки Уэй».
   – Да, конечно, но…
   – Так что, когда войдешь в помещение, – продолжала Джози, деловито набрасывая записку, – все, что тебе надо будет сделать, – это отвлечь внимание Младшего, когда он откроет ящик с выручкой. Ты уронишь туда записку и быстро уберешься. Просто, как морковь!
   – Но ты же знаешь, что у меня всегда выступает сыпь на шее, когда я нервничаю. – У Кристел уже появилось ощущение, словно кожу покалывает.
   – Это займет всего две секунды.
   Кристел все еще колебалась, и Джози двинула тяжелую артиллерию:
   – Кстати, я тебе не рассказывала? Дарлин говорит, будто краска, которой ты ее покрасила, порыжела, и лучше было бы деньги сэкономить и самой покраситься. «Мисс Клэрол» стоит всего пятерку, а ты взяла с нее семнадцать с половиной долларов.
   – Это при ее-то волосах?! – вспыхнула Кристел. – Я тысячу раз говорила, что ей нужно прибегать к профессиональным услугам, иначе она скоро облысеет. – И, фыркнув, добавила: – И я очень на это надеюсь.
   Джози улыбнулась и помахала запиской перед носом Кристел.
   Вне себя от возмущения, та схватила ее.
   Такер мирно дремал в гамаке, отдыхая после карточных баталий, но внезапно лишился покоя, потому что его растолкала Джози и с горячностью поведала о том, что произошло. Мигая, чтобы защитить глаза от последних солнечных лучей, он тщетно пытался вникнуть в то, что она рассказывала.
   – Джози, ради Христа, пожалуйста, помедленнее, я еще не совсем проснулся.
   – Тогда проснись, черт возьми! – И она дала ему такого тычка, что он едва не вывалился из гамака. – Я говорю тебе, что это Билли Ти Бонни повредил твои тормоза, и желаю знать, что ты в связи с этим собираешься предпринять.
   – Ты хочешь сказать, что он проделал это при помощи губной помады?
   – Нет, недоумок! – Она перевела дух и рассказала все с самого начала.
   – Но, детка, только потому, что у Дарлин помада того же цвета, мы не можем…
   – Такер! – Терпение к числу добродетелей Джози не относилось, и она снова пихнула его изо всей силы. – Женщина всегда может узнать свою помаду.
   Он потер плечо и примирительно сказал:
   – Но ты могла уронить помаду в любом другом месте.
   – Но я уронила ее не где-то в другом месте, а прямо на подъездной аллее. Я красилась ею в тот вечер, когда встречалась с Тедди, а на следующее утро помады уже не было. И моего складного перламутрового зеркальца тоже.
   Вздохнув, Такер встал. Вряд ли ему еще удастся соснуть: все это действительно выглядело очень странно.
   – Ты куда?
   – Поеду и расскажу обо всем Берку.
   Джози хлопнула себя по бедрам.
   – А вот папа сейчас взял бы ружье и всадил хороший заряд Билли Ти в задницу!
   Такер обернулся, и, хотя по-прежнему казался спокойным, глаза его вспыхнули.
   – Но я не папа, Джози.
   Она сразу же раскаялась и бросилась его обнимать.
   – Прости, я не хотела тебя обидеть. Просто я взбесилась от всего этого.
   – Я знаю. – Он наклонился и быстро поцеловал ее. – Но позволь мне уладить это дело по-своему. А в следующий раз, когда буду в Джексоне, я куплю тебе такую же помаду.
   – Запомни: цвет называется «Беспощадный красный».
   – Ладно. А теперь иди в дом и успокойся. Я возьму твою машину?
   – Конечно, Тэк. – Когда он отошел подальше, она добавила: – Может быть, хотя бы Младший отстрелит Билли Ти причиндалы?

Глава 15

   Заглянув в контору шерифа, Такер обнаружил там только Барб Хопкинс, диспетчера на половинном жалованье, сидевшую за маленьким столиком в углу, и ее шестилетнего сына Марка, игравшего в заключенного в одной из камер.
   – Привет, Тэк. – Она отложила в сторону роман, который читала, и ее круглое доброе лицо расплылось в улыбке еще шире. С тех пор, как они оба кончили среднюю школу Джефферсона Дэвиса, Барб прибавила фунтов пятьдесят. – Весело у нас тут становится, правда?
   – Да, похоже на то, – ответил Такер, всегда питавший к Барб нежность.
   В девятнадцать лет она вышла замуж за Тома Хопкинса и с тех пор каждые два года производила на свет по мальчику, пока не родился Марк. И тогда Барб сказала Тому, что, если он не отрежет себе кое-что, она перейдет спать на диван.
   – А где твой остальной выводок, Барб?
   – Да шныряют по городу. Терпеть не могу, когда начинаются каникулы.
   Такер помедлил у камеры, заглянул туда и, увидев сумрачного Марка, осведомился:
   – За что попал сюда, парень?
   – Это я их всех поубивал, – зловеще улыбнулся Марк и потряс решетку. – Я всех их поубивал, и никакая тюрьма меня не сможет удержать!
   – Да, держу пари, что не удержит. Знаешь, Барб, у нас тут завелся очень опасный преступник.
   – Как будто я не знаю! Видел бы ты, что он натворил сегодня с утра, пока я ходила в магазин. Включил на полную мощность обогреватель в аквариуме, и все гуппи сварились живьем. У меня на руках психопат-маньяк, специализирующийся на убийстве рыб! – Она сунула руку в пакет с сырным печеньем и положила одно в рот. – Чем могу быть тебе полезна, Тэк?
   – Да я Берка ищу.
   – Он взял в помощники несколько парней, и они с Карлом отправились на поиски Остина Хэттингера. Представляешь, даже окружной шериф прибыл на вертолете! У нас теперь идет настоящая охота за человеком… Недостаточно ему было, видишь ли, стрельнуть в тебя и повыбивать окна у Кэролайн Уэверли. Еще понадобилось разбить голову помощнику гринвиллского шерифа, а другого поставить в дурацкое положение. Теперь вот Остин считается беглым преступником, и его ждет крутая переделка.
   – А где агент?
   – Тоже поехал с ними – правда, больше ради формальности. Его, по-моему, интересуют только опросы жителей. Кстати, мне удалось заглянуть в один из его списков. Он хочет поговорить с Верноном Хэттингером, Тоби Марчем, Дарлин Тэлбот и Нэнси Кунс. – Барб слизнула соль с пальцев. – И ты там тоже значишься.
   – Да, я так и думал, что он опять ко мне прицепится. Послушай, ты не можешь связаться с Берком по рации? Спроси, не уделит ли он мне пару минут для разговора?
   – Конечно, могу. У них у всех есть эти «уоки-токи».
   Барб вытерла бумажной салфеткой пальцы с оранжевым маникюром, прочистила горло, поколдовала с дисками и нажала кнопку.
   – Вызывается база номер один. База номер один. Перехожу на прием. – Положив руку на микрофон, она заговорщицки улыбнулась. – Джед Ларссон нам посоветовал завести даже кодовые имена вроде «Серебряная лисица» и «Большой медведь». Сам он большой медведь! – И повторила: – Вызывается база номер один. Берк, миленький, это ты там?
   – База номер один слушает. Извини, Барб, но у меня дел по горло.
   – Понимаешь, у меня тут Такер. И он говорит, что ему необходимо тебе кое-что сказать.
   – Тогда ладно, давай его на провод.
   Такер наклонился к микрофону.
   – Берк, я хочу тебе кое-что рассказать. Где мне тебя найти?
   На другом конце кто-то хмыкнул, выругался, и послышался механический шум.
   – Я сейчас очень занят, Тэк. Но ты можешь приехать на угол Собачьей и улицы Одинокого Дерева? Мы там устроили засаду. Перехожу на прием.
   – Сейчас буду. – Такер с восхищением взглянул на микрофон. – Здорово это у вас получается.
   Барб усмехнулась.
   – На твоем месте я бы захватила ружье, Тэк, и держала его наготове. Сегодня утром Остин похитил два полицейских револьвера.
   – Да. Спасибо, Барб.
   Выходя, Такер слышал, как Марк затряс решетку и радостно завопил:
   – Это я их всех поубивал, всех до одной!
   Такер только передернул плечами.

   Выезжая из города, Такер заметил два кружившихся над головой вертолета, а на поле старика Стоки залегли большим треугольником трое мужчин. Другая группа прочесывала окрестности около фермы Чарли О’Хара. Все были вооружены.
   Это напомнило Такеру, как они искали Фрэнси, и он помрачнел. Перед внутренним взором всплыло ее мертвое, белое лицо; он выругался, потянулся за кассетой и облегченно вздохнул, когда рука наткнулась на старину Роя Орбисона.
   Жалобные серебристые звуки «Я плачу» успокоили его. «Они же не тело ищут, – уговаривал он сам себя. – Они просто разыскивают идиота. Идиота с парой револьверов…»

   Дорога была длинная и прямая, так что он увидел засаду еще за пять миль. Ему пришло в голову, что, если Остин случайно поедет этой же дорогой в «Бьюике» Берди, он тоже увидит засаду заранее. Деревянные заграждения были выкрашены в оранжевый цвет и блестели в постепенно слабеющем солнечном свете. За этими заграждениями стояли нос к носу два полицейских вездехода, напоминая больших собак, черную и белую, обнюхивающих друг друга.
   У поворота дороги стояли блестящий новенький пикап Джеда Ларссона, грузовик Санни Тэлбота с двумя большими фарами в верхней части, отчего казалось, что у него пара желтых глаз, и автофургон Тома Хопкинса. Автофургон был пыльный, и кто-то накорябал «Умой меня» на грязном заднем стекле.
   Такер притормозил, и навстречу вышли двое ребят из окружной полиции с ружьями наготове. И хотя Такер не думал, что они сначала выстрелят, а потом начнут задавать вопросы, но все же был благодарен Берку, когда тот махнул рукой, отзывая парней.
   – Похоже, у вас тут идет подготовка к настоящей боевой операции, – заметил Такер, выходя из машины.
   – Окружной шериф рвет и мечет, – сказал Берк. – Ему не нравится, что весь этот кавардак происходит на глазах у агента из Бюро. Он считает, что Остин уже на полпути в Мехико, но не хочет в этом признаться.
   Такер вынул сигареты и предложил одну Берку.
   – А ты что об этом думаешь?
   Берк выдохнул длинное густое облачко дыма. День оказался чертовски длинным, и он был рад поговорить.
   – Мне кажется, что, если человек хорошо знает местные болота и речки, он сможет затаиться здесь надолго. Особенно если у него есть для этого повод. Кстати, Тэк, мы собираемся поставить охрану из двух человек у «Сладких Вод».
   – Да плевать мне на Остина!
   – Нет, мы обязаны это сделать, Такер. Соглашайся. – И он положил ему руку на плечо. – У тебя в доме женщины.
   Такер посмотрел вдаль – туда, где равнина переходила в лесок, который, в свою очередь, уступал место болоту.
   – Вот чертова заварушка!
   – Ты прав…
   Что-то в голосе шерифа заставило Такера пристально взглянуть на него.
   – Случилось что-нибудь еще?
   – Неужели этого недостаточно?
   – Я же тебя давно знаю.
   Берк оглянулся на помощников и глубоко вздохнул.
   – Вчера вечером к нам приходил Бобби Ли.
   – Да, это, конечно, большая новость…
   Но Берк посмотрел на Такера таким несчастным взглядом, что ему расхотелось шутить.
   – Он хочет жениться на Марвелле. Собрался с духом и сообщил, что ему нужно поговорить со мной наедине. Ну, вышли мы на заднее крыльцо… Черт возьми, Тэк, я испугался тогда чуть не до потери сознания! Боялся, что Марвелла забеременела от него, и тогда мне придется его убить или как следует отдубасить. – Увидев, что Такер ухмыльнулся, Берк нахмурился. – Да знаю я все! Но когда речь идет о твоей собственной дочке… Ну, как бы то ни было, она не беременна. Наверное, сейчас ребята лучше умеют предохраняться и все такое прочее. Я вспомнил, как сам ездил в Гринвилл за резинками, когда ухаживал за Сьюзи, – он улыбнулся, – а потом мы забрались на заднее сиденье отцовского «Шевроле», но я так и не решился вынуть их из кармана. Впрочем, если бы решился, у нас сегодня не было бы Марвеллы…
   – И что же ты ему ответил, Берк?
   – Да черт возьми, что же я мог ему ответить? – Он рассеянно погладил ладонью рукоятку револьвера. – Разве я не знаю, что она сама хочет за него замуж? У него уже есть приличная работа, он хороший парень, безумно в нее влюблен… Но у меня чуть сердце не разорвалось!
   – А как эту новость приняла Сьюзи?
   – Чуть в слезах не утонула. – Берк вздохнул, бросил окурок и раздавил. – А когда Марвелла завела речь о том, что они подумывают переехать в Джексон, так она едва весь дом не затопила. Ну, сначала они с Марвеллой поплакали вместе, потом перестали и начали толковать о свадебных платьях. На том я их и покинул.
   – Да, что и говорить, мы стареем, а сосунки становятся взрослыми…
   – Точно. – Высказав то, что наболело, Берк почувствовал себя гораздо лучше. – Ты только некоторое время никому не рассказывай. Они собираются огорошить Фуллеров сегодня вечером.
   – Скажи, ты сейчас о чем-нибудь еще в состоянии думать?
   – Ах да, ты же хотел мне что-то сообщить…
   Такер прислонился к капоту машины и рассказал о губной помаде и о Дарлин.
   – Дарлин и Билли Ти? – Берк нахмурился, обдумывая его слова. – Я ничего такого не слышал.
   – Спроси у Сьюзи.
   Берк со вздохом кивнул:
   – Да, видит бог, эта женщина умеет держать язык за зубами. Она три месяца была беременна Томми, прежде чем я об этом узнал. Не хотела меня волновать, потому что тогда мы едва сводили концы с концами. А сейчас, зная, что Марвелла влюблена в брата Дарлин… В общем, мне понятно, почему она молчала. Да и я, признаться, не представляю себе, что могу сделать в данной ситуации. Отправиться к Билли Ти и обвинить его в повреждении машины на основании того, что у Дарлин такая же помада, как у Джози?
   – Я понимаю, Берк. Мне просто хотелось, чтобы ты обо всем этом знал.
   Берк вздохнул и проворчал:
   – Скоро стемнеет, и один бог ведает, где залег Остин… Я поговорю сегодня вечером со Сьюзи, и, если подтвердится, что Билли Ти видится тайком с Дарлин, я его прощупаю.
   – Буду признателен.
   Решив, что исполнил свой официальный долг, Такер подумал, что теперь может и сам прощупать Билли.

   На следующее утро, будучи в дурном расположении духа, так как поспать удалось не больше пяти часов, Берк мешал ложкой в миске корнфлекс и размышлял о том, что на его территории теперь скрывался вооруженный беглец. Они нашли «Бьюик» в канаве на Коттонсид-роуд, и уже никто не сомневался, что Остин Хэттингер обретается где-то поблизости, а вовсе не сбежал в Мексику. Но главное, Берк не знал, надо ли ему брать напрокат смокинг на свадьбу, чтобы передать дочь жениху, как водится по обычаю, самым торжественным образом.
   Сьюзи уже висела на телефоне, обсуждая с Хэппи Фуллер предстоящие свадебные хлопоты. Они набрасывали планы с прозорливостью опытных генералов, разрабатывающих тактику боевой операции.
   Стараясь не вслушиваться в разговор двух леди, Берк задался вопросом, как долго еще окружной шериф будет висеть у него на шее, когда с соседнего двора до него внезапно донеслись крики и грохот. «Святой боже! – подумал он. – Как же я мог позабыть о Тэлботах?»
   Когда на крик прибежала Сьюзи, Берк уже перескочил через забор, разделяющий два двора.

   – Ты убил его, убил! – вопила Дарлин.
   Она забилась в угол маленькой кухни, где все было перевернуто вверх дном, и рвала на себе волосы. Эластичный лиф коротенькой ночной рубашки спустился вниз, обнажив одну дрожащую белую грудь.
   Берк тактично перевел взгляд на перевернутый стол, остатки густой каши на полу и распростертую фигуру Билли Ти Бонни, который лежал, уткнувшись физиономией в кукурузные хлопья. Берк покачал головой и взглянул на Тэлбота Младшего, который стоял над поверженным Билли Ти с чугунной сковородкой в руке.
   – Надеюсь, ты не убил его, Младший.
   – Да нет, наверное. – Тэлбот довольно спокойно отставил сковородку. – Дал ему только разочек по башке.
   – Надо, однако, посмотреть. – Берк наклонился и, стараясь не обращать внимания на вопли Дарлин и оглушительный рев Скутера в манеже, окинул оценивающим взглядом внушительных размеров шишку на затылке у Билли Ти. – Он без сознания, только и всего. Но думаю, все-таки придется свозить его к врачу.
   – Я тебе помогу выволочь его отсюда.
   Выпрямившись, Берк взглянул на него.
   – Может быть, ты объяснишь, что здесь происходит?
   – Ну… – Тэлбот почесал в затылке и поставил на место стул. – Я пошел было на работу, но забыл кое-что сказать Дарлин. А когда вернулся, вижу, что вот этот самый Билли Ти прошмыгнул в кухню и насильно лезет на мою жену. – И он бросил такой взгляд на Дарлин, что она сразу же перестала вопить. – Это так, Дарлин?
   – Я… – Она шмыгнула носом, стрельнула глазами на Берка, на распростертого Билли Ти, а потом посмотрела на мужа. – Да, правда, он так быстро влез на меня, что я совсем растерялась, и…
   – А сейчас иди и займись ребенком, – сказал спокойно и тихо Тэлбот. И столь же невозмутимо, протянув руку, он поправил розовую рубашку на ее груди. – Можешь не беспокоиться: Билли Ти никогда больше к тебе не полезет.
   Дарлин проглотила слюну и дважды мотнула головой.
   – Да. Да, конечно…
   Она бросилась прочь из кухни, и до них донеслись отчаянные рыдания. Тэлбот взглянул на Билли Ти, который начал понемногу подавать признаки жизни.
   – Мужчина должен защищать свою собственность, разве не так, шериф?
   Берк просунул руку Билли Ти под мышки.
   – Полагаю, что так, Младший. Помоги-ка мне довести его до машины.

   Сай был счастлив. Он даже немного стыдился, что может быть таким счастливым; ведь только что похоронили сестру, и весь город перешептывается о его отце. Но он ничего не мог с собой поделать.
   Его радовало уже одно то, что он может уйти из дома, где мать, одурманенная таблетками, которые ей дал док, лежит на софе и стеклянным взглядом смотрит, не отрываясь, программу «Сегодня».
   Конечно, было бы еще лучше, если бы около их дома не стояла в засаде полицейская машина – на случай появления отца…
   Сай шел на работу. Шел, засунув руки в карманы, взметая дорожную пыль и насвистывая какую-то песенку. Сейчас он заберет велосипед из пещеры Мертвого Опоссума, промчится десять миль и окажется в «Сладких Водах». Теперь четыре года, отделяющие его от восемнадцатилетия, уже не казались ему такими безнадежными, как прежде. Он даже представлял себе, как заведет визитную карточку. И на этой карточке будет написано: «Сайрус Хэттингер. Рабочий на все руки».
   Да, сэр, он в пути! К тому времени, как ему исполнится восемнадцать, у него будет достаточно денег, чтобы купить билет до Джексона. А может быть, даже до Нью-Орлеана. Черт возьми! Он ведь сможет махнуть даже в Калифорнию, если надумает!
   Тихонько напевая «Калифорния, я твой», Сай сошел с асфальта и срезал угол по восточной делянке Тоби Марча. Интересно, где сейчас Джим? Наверное, красит что-нибудь у мисс Уэверли. Может, удастся к нему заскочить на минутку.
   Он перешел через Литтл Хоуп и направился по берегу к пещере, где на стенке были написаны фломастером их с Джимом имена. Сай вспомнил, как они недавно жадно разглядывали там журнал «Плейбой», который он стырил у старшего брата Джея из-под матраса. Для Сая, который никогда не видел обнаженного женского тела, это разглядывание стало очень важным событием. Той самой ночью орудие Сатаны вдруг восстало, и Саю приснился замечательный сон, а когда он проснулся, то на белье было мокрое пятно. Вот мама удивилась, когда он сам его выстирал!
   Слегка усмехнувшись при этом воспоминании, Сай скользнул под нависший берег Литтл Хоуп и очутился в пещере.
   Внезапно, прервав его веселый свист, рот ему зажала чья-то ладонь. Он не пытался ни кричать, ни вырваться. Он знал эту руку, знал, какая она на ощупь и даже чем она пахнет. Его страх был слишком глубоко укоренен, слишком безысходен, чтобы кричать.
   – Я нашел твою нору, – прошипел Остин, – твое логово греха и твою грязную книжку, я видел, что вы здесь на пару с черномазым написали на стенке. Вы зачем сюда приходили? Творить блуд?
   Сай в ответ только отрицательно покачал головой, поскольку больше ничего не мог сделать, и застонал, когда отец отшвырнул его к твердой сводчатой стене. Сейчас он взмахнет ремнем… Но даже в полуобморочном состоянии Сай успел заметить, что ремня на отце нет. «В тюрьме отбирают ремни, – вспомнил он, – чтобы заключенные не смогли повеситься».
   Он с трудом проглотил комок в горле. Отец стоял, согнувшись: пещера была не настолько высока, чтобы дать ему возможность выпрямиться во весь рост. Но он не становился меньше от того, что стоял так. Наоборот, он казался крупнее и сильнее, хотя ссутулился и согнул ноги в коленях. Он напоминал какое-то страшное, затаившееся чудовище, готовое к прыжку.
   Сай опять сглотнул и прошептал:
   – Они тебя ищут, папа.
   – Знаю, что ищут. Но они меня не найдут, не так ли?
   – Нет, сэр, не найдут.
   – А ты знаешь, парень, почему? Потому что на моей стороне Бог! Этим ублюдкам-безбожникам никогда меня не найти. Между нами священная война. – Он улыбнулся, и Сай почувствовал, как в животе у него похолодело. – Они бросили меня в темницу, а убийцу, сына той шлюхи, оставили на свободе. Она была шлюхой, вавилонской блудницей. Она продавала себя, будучи моей!
   Сай не понял, о ком он говорит, но на всякий случай кивнул в знак согласия:
   – Да, сэр.
   – Но они понесут наказание, будут наказаны за свои пороки – все до последнего колена! – Взгляд его стал осмысленнее, и он взглянул на Сая. – А где ты, парень, достал велосипед?
   Сай хотел было сказать, что это велосипед Джима, но побоялся, что если солжет, то язык у него отсохнет.
   – Мне его дали взаймы. – Сая начала бить дрожь, но ему казалось, что единственный выход – признаться во всем. – Я достал себе работу. Я работаю в «Сладких Водах»…
   Глаза Остина побелели. Он шагнул вперед, большие почерневшие кулаки судорожно сжались.
   – Ты пошел туда сам?! В это змеиное гнездо?
   Сай давно знал, что есть вещи пострашнее, чем ремень: отцовские кулаки. Из глаз у него брызнули слезы.
   – Я больше не пойду туда, клянусь! Я только подумал, что…
   Но отцовская рука сдавила ему горло, слова замерли, и он стал задыхаться.
   – Даже сын мой предал меня, плоть от плоти моей, кость от кости моей! – И Остин отшвырнул мальчика, как пустой мешок.
   Сай больно стукнулся локтями о каменную стену, но не издал ни звука. И долго в тишине слышалось только его тяжелое дыхание.
   – Нет, ты пойдешь, – наконец сказал Остин, растягивая слова. – Ты пойдешь туда и будешь следить, будешь сообщать мне, что он делает и в какой комнате спит. Ты мне расскажешь обо всем, что увидишь и услышишь.
   Сай вытер рукавом глаза.
   – Да, сэр.
   – А потом ты принесешь мне поесть. Принесешь сюда и будешь носить каждое утро и каждый вечер. – Он приблизил лицо к Саю. Изо рта у него скверно пахло, словно из разверстой могилы. Свет, падающий в пещеру, блеснул в его глазах, и они показались Саю почти белыми. – И ничего не скажешь ни матери, ни Вернону. Ты ничего и никому не скажешь обо мне.
   – Да, сэр. – И Сай отчаянно закивал, чтобы отец не усомнился в нем. – Но Вернон – он бы помог тебе. Он может привести твой грузовик…
   Остин ударил его по губам.
   – Я сказал – никому! За Верноном они будут следить день и ночь. Они знают, что он на моей стороне. А ты – на тебя они внимания не обратят. Но запомни: я сам стану следить за тобой – даже когда меня здесь не будет. Господь даст мне возможность все видеть и слышать. И если ты сделаешь что-нибудь не так, Его гнев падет на тебя и сметет с лица земли. И я буду Его орудием.

   Сай добирался до «Сладких Вод» почти час. Проехав примерно четверть пути, он должен был остановиться, и его сильно вырвало. Завтрак пропал. Когда желудок освободился, он вымыл опухшее, испачканное лицо в ручье и был вынужден некоторое время посидеть на траве. Когда же Сай снова взобрался на велосипед, ноги так дрожали, что он мог ехать только очень медленно – иначе бы просто упал.
   Добравшись до «Сладких Вод», он увидел, что Такер разбирает утреннюю почту на боковой террасе. Стараясь двигаться легко и непринужденно, Сай припарковал велосипед.
   – Доброе утро, Сай.
   – Доброе утро, мистер Такер. – Голос его охрип, и Саю пришлось откашляться, прежде чем продолжать. – Я очень виноват, что опоздал. Я был…
   – Ты сам определяешь время своей работы, Сай. – Такер рассеянно просмотрел биржевую сводку и отложил ее в сторону. – У нас ведь здесь не контора.
   – Да, сэр. И если вы мне скажете, с чего начать, я сейчас же приступлю.
   – А ты не торопи меня, – проворчал Такер и бросил кусочек бекона никогда не теряющему надежды Бастеру. – Ты завтракал?
   – Да, сэр. – Сай невольно вздохнул, подумав, что от завтрака в его желудке ничего не осталось.
   – Тогда поднимайся сюда, я тебе дам указания на сегодня. Пожалуй…
   Сай покорно, но без всякой охоты поднялся по трем закругленным ступенькам на террасу. Такер улыбнулся мальчику, но внезапно помрачнел.
   – Черт возьми, парень, что это с тобой?
   – Ничего, сэр! – В голосе Сая зазвучала паника: – Я ничего не сделал такого.
   – Но у тебя же локти разбиты в кровь!
   Он взял Сая за руку и повернул ее, чтобы получше разглядеть. Из ссадин на локтях все еще сочилась кровь.
   – Я просто упал, вот и все.
   Такер прищурился.
   – Это Вернон?
   Он сам в свое время дрался с Верноном и знал, что этому подонку ничего не стоит избить мальчишку. Вернон был очень похож на своего папашу.
   – Нет, сэр. – Сай почувствовал сильное облегчение от того, что по крайней мере сейчас говорит чистую правду. – Клянусь, Вернон и пальцем меня не тронул. Он иногда злится, но я ему тогда не попадаюсь на глаза, и он забывает про меня. Не то что отец… – Сай испуганно оборвал себя на полуслове. – Это не Вернон, сэр. Я сам упал.
   Слушая это сбивчивое объяснение, Такер все больше хмурился. Что толку наседать на мальчишку, заставляя признаться, что брат и отец его дубасят, как боксер грушу? Он и без того смущен.
   – Ладно, успокойся и ступай к Делле. Пусть приведет тебя в порядок.
   – Нет, я…
   – Парень, – Такер откинулся на спинку стула, – одна из хозяйских привилегий состоит в том, чтобы приказывать. Входи немедленно, умойся и достань себе из холодильника бутылку колы. А когда Делла тебя подлечит, подметешь двор: должен же ты чем-то заработать сегодняшнее жалованье.
   – Да, сэр.
   Охваченный чувством вины, Сай вошел в дом. На сердце у него было тяжело.
   Такер, нахмурившись, посмотрел ему вслед. По правде говоря, мальчик выглядел чертовски скверно, но как его можно за это упрекать?

   Слухи о том, что случилось у Тэлботов, стремительно распространились по городу, а благодаря тому, что между Деллой и Эйрлин существовала своя горячая линия, узнали об этом и в «Сладких Водах». Такеру было предложено несколько версий, но его связь Дарлин и Билли Ти Бонни интересовала только в одном плане.
   Тэлбот Младший застал жену, обнимающей Билли Ти на кухонном столе, поставил Билли хорошую шишку величиной с гусиное яйцо, но никаких жалоб ни с одной стороны не поступало. Это являлось лишним доказательством правоты Джози.
   Такер обдумывал создавшееся положение все время после ленча, потом съел кусок бананового пирога с кремом, испеченного Деллой, и еще немного подумал. Это, в конце концов, дело принципа. Мужчина может на многое не обращать внимание, но он недалеко уйдет, если не станет придерживаться своих собственных правил.
   Подкупив Деллу обещанием подарить ей новые серьги и доверху наполнить бачок на автостанции, Такер взял у нее машину. Миновав поворот к Кэролайн, он подумал, не удастся ли сегодня уговорить ее съездить с ним в кино, проехал еще полмили до того места, где Дорога Одинокого Кипариса пересекалась с Длинной улицей, и припарковался.
   Билли Ти обязательно должен здесь проехать из дома в город. Насколько Такеру было известно, Билли Ти ни за что не пропустит вечерок у Макгриди, если в состоянии держать в руках бильярдный кий. Поэтому Такер достал сигарету и приготовился ждать.
   Он сидел на капоте Деллиного автомобиля и уже подумывал, не угоститься ли второй сигаретой, как вдруг увидел, что по дороге идет Кэролайн, которую буквально тащит за собой щенок на красном поводке. Заметив насмешливо улыбающегося Такера, она сразу же отпустила поводок и перестала учить щенка команде «К ноге».
   – Привет! – крикнул Такер. – Куда это тебя ведет собака?
   – Мы гуляем.
   Слегка запыхавшись, она подошла к машине. Вертя хвостом, Никудышник подпрыгнул, чтобы обнюхать щиколотки Такера.
   – Но это тебе не город. – Такер нагнулся, чтобы почесать голову щенка, вставшего на задние лапы. – Здесь его можно выпускать гулять прямо на дворе.
   – Я хочу, чтобы он привык к поводку.
   Никудышник тут же повернулся и начал грызть поводок – словно для того, чтобы показать бесполезность этого намерения.
   – Да он, кажется, уже привык к нему, – улыбнулся Такер. – А у тебя, Кэро, усталый вид. Плохо спала?
   – Да, щенок очень скулил.
   Впрочем, даже когда он успокоился, Кэролайн долго не могла уснуть, все думая, что каждую минуту может нагрянуть Остин Хэттингер.
   – Тебе необходимы коробка и будильник.
   – Извини, что?
   – Щенок скучает по матери. Ты положи его в коробку на ту самую подушку, что купила, и поставь рядом будильник. Он тикает, словно сердце, и это его успокоит.
   – О… – Кэролайн обдумала совет и решила не сообщать, что щенок прекрасно успокоился, когда она взяла его к себе в постель. – Я попробую. А что это ты стоишь тут на дороге?
   – Сижу, – поправил он ее. – И неплохо провожу время.
   – Ты выбрал для этого довольно странное место… Не знаешь, они еще не поймали Хэттингера?
   – Насколько мне известно, нет.
   – Ко мне утром заезжала Сьюзи и сказала, что Вернона надо тоже остерегаться. Он так же опасен, как отец.
   Такер лениво щелкнул пальцами, чтобы позабавить щенка.
   – Я думаю, он просто старается ему подражать.
   – Но Сьюзи сказала, что он всегда нарывается на драку, и…
   – Он и со мной когда-то дрался, – усмехнулся Такер. – И, к сожалению, не раз давал мне пинка под зад. Мальчишкой я никак не мог нарастить мускулы, хотя и работал в поле. Руки у меня все равно были как спицы. Но зато у меня был старший брат! Дуэйн играл квотербеком в футбольной команде, и все девушки обмирали по нему. И вот после того, как Вернон однажды пытался проучить меня во славу добродетели, Дуэйн разукрасил его собственную физиомордию. – Такер удовлетворенно вздохнул. – Полагаю, что в тот день победу одержали греховные наклонности.
   – Очень трогательная история о братской преданности. Но неужели ты думаешь, что твой старший брат сумеет и сейчас тебя защитить?
   Такер снова вздохнул – на этот раз печально.
   – Сейчас у Дуэйна трудное время. Ему надо научиться спасать самого себя. – Он взглянул на Дорогу Одинокого Кипариса и увидел шлейф гравия за блестящим, мчащимся на предельной скорости «Фандербердом» Билли Ти. – Я думаю, тебе сейчас нужно вернуться домой и выбросить все это из головы. А я, возможно, загляну к тебе попозже и посмотрю, как идет окраска дома.
   – Что случилось?
   Она уже однажды видела у него такой взгляд – когда он бросился на нее, придавив к полу в гостиной, а в это время повсюду летели осколки стекла и слышались выстрелы. Он тогда еще спросил, есть ли у нее ружье… Нет, этому человеку не нужен старший брат, он сам за себя может постоять.
   Она услышала оглушительный рев магнитофона и обернулась:
   – В чем дело, Такер?
   – Это тебя совершенно не касается. Иди домой, Кэролайн.
   Он соскользнул с капота в тот самый миг, как, взвизгнув тормозами, Билли Ти резко остановил машину. Кэролайн взяла щенка на руки, но не двинулась с места.
   – Привет, Факер, то есть Такер, – Билли Ти ухмыльнулся своей остроте, не вынимая изо рта зубочистки.
   Билли Ти был не в лучшем из своих настроений. У него страшно болела голова, а самолюбие страдало еще сильнее. Нет, он был просто в убийственном настроении, когда хочется всем надавать по морде.
   – Привет, Билли Ти. – Сунув руки в карманы, Такер не спеша пересек дорогу.
   – Я слышал, у тебя сегодня утром было маленькое приключеньице.
   Билли Ти прищурился.
   – А тебе какое дело, черт побери?
   – Да я так просто сказал, чтобы завязать разговор. Я, между прочим, как раз поджидал здесь тебя.
   – Ну, и что дальше?
   Краем глаза Такер видел, что Кэролайн тоже подошла, и, хотя она остановилась в нескольких шагах от них, он очень разозлился.
   – Я хотел бы кое-что выяснить с тобой.
   Прежде чем Билли Ти успел что-либо сообразить, Такер нагнулся к раскрытому окошку его машины и вытащил ключи от зажигания. Люди часто забывали, что он может не только лениво полеживать в своем гамаке, но и двигаться очень стремительно.
   – У тебя что, мозги расплавились?! – Билли Ти распахнул дверцу и выскочил из машины. – Или ты хочешь заработать еще один фингал под глазом?
   – Ну, мы еще успеем это обсудить. Кэролайн, если ты сделаешь хоть один шаг вперед, ты меня ужасно расстроишь.
   Билли Ти скользнул взглядом по Кэролайн – по ногам, животу и груди.
   – Оставь ее в покое, Такер. Может, после того, как я размажу тебя по дороге, она не откажется принять пивка с настоящим мужчиной.
   Кэролайн вскинула голову.
   – Сейчас же прекратите! Вы как два драчливых школьника. Такер, не знаю, почему ты к нему прицепился, но я бы хотела, чтобы ты меня сейчас отвез домой. Прямо сейчас.
   Билли Ти ухмыльнулся и выплюнул зубочистку.
   – Уже залез в штанишки к этой киске? И как, твоя машинка действует?
   Кэролайн в гневе шагнула вперед, но Такер, быстро протянув руку, остановил ее.
   – Разве ты не знаешь, Билли Ти, что так с леди говорить не полагается? Но мы вернемся к этому немного погодя. А сейчас давай-ка побеседуем о моем автомобиле.
   – Слышал-слышал, что твою машину отправили в металлолом.
   – Ты правильно слышал. В последнее время я старался не сталкиваться с тобой, Билли Ти. Но я не могу спустить тебе просто так то, что ты сделал с моей машиной.
   Билли Ти фыркнул и сплюнул.
   – Насколько мне известно, ты сам ее разбил.
   – О да, но после того, как ты прокрался в «Сладкие Воды» и похимичил с ней. – Такер знал, что по части мозгов Билли Ти не очень силен, и храбро соврал: – Дарлин всем рассказывает, что ты продырявил тормозную систему. Понимаю, не очень хорошо с ее стороны выдавать тебя – особенно после того, как ты подарил ей помаду Джози…
   – Да она просто лживая шлюха!
   – Это вполне возможно, но думаю, что на сей раз она не врет.
   Билли Ти отбросил волосы со лба.
   – Даже если не врет, ты ничего не сможешь доказать. – Он издевательски улыбнулся. – Прямо тебе скажу: да, это я нахимичил. Дарлин очень расстраивалась, что ты разбил сердце Эдды Лу, ну, я и решил исправить ей настроение. А еще я это сделал потому, что тебя, жеребца этакого, ненавижу! Но доказать ты ничего не сможешь.
   Словно обдумывая его слова, Такер неспешно вынул сигарету из пачки, отломил кончик и закурил.
   – Хорошо, ты меня ненавидишь, это я могу допустить. Но понимаешь, я вот все думаю: а что, если бы кто-нибудь из моей семьи взял в то утро эту машину? Тот, кто не умеет так хорошо крутить баранку, как я. И знаешь, Билли Ти, я просто кипятком писаю, когда об этом думаю.
   – И что же ты собираешься делать?
   Такер внимательно разглядывал кончик сигареты.
   – Да кое-что я, наверное, сделаю…
   – Да ты всегда был дерьмо цыплячье! – Ухмыльнувшись, Билли Ти расправил плечи. – Ну давай, продемонстрируй свой лучший удар.
   – Что ж, раз ты об этом просишь… – И Такер изо всей силы пнул его ногой в пах.
   Билли Ти согнулся пополам, громко крякнул и, держась за низ живота, словно подкошенный упал на обочину. Тогда Такер нагнулся и схватил его за горло – да так крепко, что у Билли Ти глаза на лоб полезли.
   – Нет, ты не отключайся, парень, я еще не все сказал. Ты знаешь, кто тебе сдает в аренду землю? Вы задолжали мне за три месяца, и я буду очень переживать, если придется прекратить наши деловые отношения. И насчет хлопкосортировочной машины тоже подумай. Она ведь – вот какое совпадение! – тоже моя. Ты, значит, захотел мне отомстить? Ну что ж, я этому помешать не могу. Но, бог свидетель, ты потеряешь и землю, и работу.
   Он еще сильнее сжал пальцы; Билли Ти застонал и свернулся в клубок.
   – Мне моя машина очень нравилась, – вздохнул Такер. – И еще, оказывается, я очень люблю эту леди, которую ты оскорбил. Так что лучше ты не связывайся со мной, Билли Ти: я уже не тощий десятилетний мальчишка.
   – Отпусти! – ухитрился выдавить из себя Билли Ти.
   Решив, что достаточно проучил его, Такер разжал пальцы и поднялся. Кэролайн смотрела на него широко открытыми глазами и не могла произнести ни слова. Щенка она уже спустила на землю, и тот преспокойно поливал ботинки Билли Ти.
   Такер, подхватив щенка под мышку, повернулся к Кэролайн и сказал:
   – А теперь, детка, я отвезу тебя домой.
   – И ты оставишь его в таком виде на дороге?!
   Она чуть шею не вывернула, пока он тащил ее к машине Деллы.
   – Да, именно так. И мы, наверное, еще успеем с тобой сегодня в кино.
   – В кино… – машинально повторила Кэролайн. – Такер, я стояла рядом и все видела! Ты ударил этого человека в…
   – В приличном обществе мы называем это «персональной частной собственностью». Лезь на ту сторону, если не хочешь сама вести машину.
   Она послушалась, но все никак не могла прийти в себя.
   – Насколько я знаю, это запрещенный прием. Никак не ожидала, что ты способен устроить такую грязную драку!
   – Всякая драка грязная, Кэролайн. Вот почему я всегда так усердно их избегаю. – Он наклонился, быстро поцеловал ее и завел мотор. А затем небрежным движением выкинул ключи от машины Билли Ти на дорогу. – Ну, так как насчет кино?
   Кэролайн только глубоко вздохнула:
   – А что сегодня идет?

Глава 16

   – Может быть, вам принести стакан воды, миссис Тэлбот?
   Дарлин взглянула на агента Бернса безжалостно подведенными, но опухшими и красными от слез глазами.
   – Да, сэр, – сказала она кротко – за последние сорок восемь часов Дарлин довольно далеко продвинулась по пути кротости.
   Весь воплощение участия, он поднялся и нацедил тепловатой воды в бумажный стаканчик. Бернс считал себя прекрасным психологом – он даже вел спецкурс по методике допросов в Академии бюро расследований и всегда говорил своим слушателям: первое правило успеха – знать психологию того, с кем говоришь.
   Бернс полагал, что понял Дарлин Тэлбот очень хорошо и подобрал к ней ключ – сочувствие, лесть и добрый покровительственный тон. На этот опрос Бернс отвел тридцать минут, из которых четыре посвятил тому, чтобы завоевать ее доверие. Вместе с бумажным стаканчиком он одарил Дарлин доброй улыбкой.
   – Я очень ценю то, что вы нашли время прийти сюда и поговорить со мной, миссис Тэлбот.
   Дарлин осторожно поднесла стаканчик к своим ненакрашенным губам – дело в том, что с некоторых пор она утратила любовь к помаде.
   – Это муж велел мне прийти…
   – Да, но я знаю, как трудно для молодой матери урвать хоть минуту из своего напряженного расписания. А где сегодня ваш малыш? – И Бернс с удовлетворением мысленно вычеркнул вопрос о семье из списка обязательных вопросов.
   – Сегодня со Скутером моя мама. Она обожает его. – Дарлин настороженно смотрела на агента по делам особой важности Мэтью Бернса и теребила воротничок скромной цветастой блузки. – Он ее единственный внук. У моих двух сестер девочки.
   – А у вас красивый мальчик, – заметил Бернс, хотя никогда не видел самого младшего Тэлбота.
   – Да, он хорошенький, у него волосики вьются, как у ягненка. – Подобие улыбки осветило ее лицо. Дарлин догадывалась, что единственная причина, по которой Младший не вышвырнул ее из дома, – это его привязанность к сыну. – Он и умненький, и шустрый… Так бегает на четвереньках – ну просто молния! Не знаю, как я с ним справлюсь, когда он начнет ходить.
   – Да уж, он вам не даст посидеть.
   Несколько успокоившись, Дарлин отставила стаканчик. «Ну что ж, этот агент не такой уж противный», – решила она.
   – А у вас есть дети?
   – Нет. У меня пока нет. – Педантично любящий порядок, агент Бернс и не собирался их заводить. Никогда в жизни. – К сожалению, моя работа не дает мне возможности уделять достаточно внимания личной жизни.
   – Все ищете преступников?
   – Совершенно точно. – Он лучезарно улыбнулся, словно Дарлин только что ответила на очень сложный вопрос. – И благодаря таким сознательным гражданам, как вы, моя работа становится много легче. – Все еще улыбаясь, он достал крошечный магнитофон. – Эта штука помогает мне запомнить все как можно точнее.
   Дарлин с недоверием оглядела магнитофон и сжала руки, лежавшие на коленях.
   – Но разве мне не надо отвечать в присутствии адвоката?
   – О, разумеется, если вы этого желаете. – Бернс уселся за стол Берка со множеством бумаг. – Но уверяю вас, это совсем не обязательно для такого неформального разговора, как наш. Я просто хочу лучше представить себе здешнюю обстановку и узнать побольше о вашей подруге Эдде Лу. – Его голос звучал с отеческим добродушием. – Хотя я знаю, что это для вас нелегко, Дарлин. Могу я называть вас по имени?
   «Какой вежливый, – подумала она. – Ну просто официант из дорогого ресторана».
   Очевидно, подобное сравнение заставило бы Бернса поморщиться, но на Дарлин это сходство подействовало благотворно, и она ответила тоже любезно:
   – Это было бы просто замечательно.
   – Терять друзей всегда очень больно, но столь трагически… – Бернс постарался самой интонацией выразить свое сочувствие. – Я надеюсь, что не слишком вас расстрою.
   Сказать по правде, все происходящее не столько расстраивало Дарлин, сколько ужасно возбуждало. Но она сочла за благо вытащить платок и промокнуть глаза.
   – Да, у меня просто сердце разрывается, когда я говорю об этом. Но я хочу помочь, – сказала она отважно. – Эдда Лу была моей самой близкой подругой.
   – Я знаю. – Удовлетворенный ответом, Бернс включил магнитофон. – Агент по особо важным делам Мэтью Бернс беседует с Дарлин Тэлбот. Июнь, двадцать пятое. Итак. Дарлин, расскажите мне, пожалуйста, поподробнее о ваших отношениях с Эддой Лу Хэттингер.
   Дарлин так громко высморкалась, что Бернс вздрогнул.
   – Эдда Лу была моим самым близким и дорогим другом, – повторила Дарлин. – Мы вместе учились в школе, а потом она была подружкой на моей свадьбе. Можно сказать, она была мне как сестра.
   – И, подобно сестрам, вы, полагаю, были откровенны друг с другом?
   – Да, между нами секретов не было. Даже с моими родными сестрами, Белл и Старлитой, я никогда не могла говорить так откровенно, как с Эддой Лу.
   Из ее глаз выкатились две слезинки, и она утерла их костяшкой пальца.
   – И я уверен, что она с той же симпатией относилась к вам.
   Дарлин сделала скорбное лицо.
   – Я надеюсь, что это так.
   – Вижу, что вы преданная и искренняя женщина. Не сомневаюсь, что Эдда Лу искала в вас опору.
   Это утверждение несказанно польстило Дарлин.
   – Да, она всегда старалась на меня опереться, а я не возражала.
   – Ну, а так как вы замужняя женщина, Эдда Лу, наверное, не раз обращалась к вам за советом, как вести себя с мужчинами?
   «Вот еще, за советом! – подумала Дарлин. – Уж насчет мужчин Эдда Лу сама могла кому угодно давать советы». Но говорить об этом она благоразумно не стала.
   – Да, мы много говорили о них. Мы болтали по телефону, наверное, каждый день.
   – А в последнее время Эдда Лу была кем-нибудь увлечена?
   – Да, конечно. Все знают, что она по уши была влюблена в Такера Лонгстрита. У нее могло быть полно других приятелей. Эдда Лу очень за собой следила. Она и прически себе делала, как в журналах, и знала всякие хитрости насчет макияжа – ни за что бы не вышла из дому, не сделав себе личико. Но она поставила на Такера. И если бы она его подцепила… я хочу сказать, если бы они поженились, я обязательно была бы подружкой на свадьбе. Мы даже ездили с ней в Гринвилл и уже выбрали платья и все такое… Ну разве не ужасно, что ей даже не пришлось надеть то хорошенькое розовое платье с пышными рукавами и большим бантом?!
   Поощрительно кивая, Бернс делал аккуратные заметки в своем деловом блокноте.
   – Значит, мистер Лонгстрит и Эдда Лу собирались пожениться?
   Дарлин облизнула губы и взглянула на магнитофон. Она просто разрывалась между верностью подруге и правдой. Однако правда была необходимым условием собственной безопасности. Эпизод с Младшим и Билли Ти заставил ее предпочесть правду.
   – Я бы сказала, Эдда Лу собиралась выйти за него.
   – А мистер Лонгстрит?
   – Ну… Она бы его заставила. Эдда Лу была не такая, чтобы что-то выпустить из рук, если уж ухватилась.
   – Вы считаете, что она смогла бы заставить мистера Лонгстрита сделать ей предложение?
   – Считаю. Можете так и записать.
   – Но каким же образом? – Бернс снисходительно улыбнулся. – Может быть, она знала о каких-то его слабостях, проблемах, которые заставили бы его, так сказать, жениться скрепя сердце?
   Дарлин некоторое время раздумывала над этим вопросом, а потом, к разочарованию Бернса, отрицательно покачала головой.
   – Да нет у Такера никаких проблем. А если возникают, он просто отделывается от них. Я, по правде говоря, как-то сказала Эдди Лу, что она чересчур на него насела. Мужчины не любят, когда их принуждают жениться. – И Дарлин привела пример из своего собственного матримониального опыта: – Вот, например, как у меня с Младшим было: я просто ждала, как подобает настоящей леди, когда он сам наберется храбрости и сделает мне предложение. А если б я на этом настаивала, он бы дал деру. Мужчины даже думать не любят, что надо остепениться и осесть на одном месте. И я это ей говорила. – Дарлин с мудрым видом кивнула в подтверждение своих слов. – Но она и слышать об этом не хотела. Заупрямилась, и точка. Она твердо решила поселиться в «Сладких Водах». То есть, я хочу сказать, быть с Такером, – спохватилась она. – Эдда Лу была просто без ума от него.
   – Да, я уверен, что ее чувства к нему были очень глубоки, – серьезно сказал Бернс, и Дарлин удовлетворенно улыбнулась. – Насколько я знаю, у нее с мистером Лонгстритом произошла ссора в тот день, когда она умерла?
   – Да. Они поругались, и Эдда Лу сразу пришла ко мне. – Дарлин уселась поудобнее. – Эдда Лу просто взбесилась, просто пламя изрыгала! Видите ли, Такер уже с ней к тому времени порвал, но она думала, что подождет несколько недель, и он прибежит сам, когда уже будет невмоготу… То есть я хочу сказать, что он любил ее, и она это знала.
   Бернс бесстрастно кивнул:
   – Я прекрасно вас понимаю.
   – Но потом она стала нервничать. Такер начал встречаться с Крисси Фуллер, ну а Эдда Лу не собиралась ему это так спустить. Она застукала его в «Болтай, но жуй» и объяснила, что к чему.
   – И заявила, что беременна от него?
   Дарлин поджала губы и устремила взор на свои туфли.
   – Я думаю, она зря это сделала. Она просто очень расстроилась. Женщина много чего может сказать, когда у нее сердце разрывается на части. Она просто бушевала у меня в гостиной и сказала, что не позволит Такеру поступить с ней, как его папаша поступил с ее отцом.
   – Извините?
   Дарлин встрепенулась. Всегда интересно первой рассказывать сплетни, даже если эти сплетни больше чем тридцатилетней давности.
   – Много лет назад отец Эдды Лу ухаживал за мисс Мэдилайн, матерью Такера. Он твердо решил, что женится на ней, хотя ее отец был сенатором штата, а он просто бедным фермером. Эдда Лу иногда говорила, что это как сказка о Золушке, только наоборот. Но дело в том, что мисс Мэдилайн была по уши влюблена в Бо Лонгстрита и в конце концов вышла за него замуж. С тех пор Остин Хэттингер возненавидел Лонгстритов.
   – Итак, – прервал ее Бернс с некоторым нетерпением, – вы хотите сказать, что между семьями существовала кровная вражда?
   – Да, отношения у них были плохие. И как-то на собрании в церкви Остин и Бо чуть не разорвали друг друга на части. Это мой папа их разнимал, и он много рассказывал, как все было.
   Бернс откашлялся.
   – Все это очень интересно, Дарлин, но…
   – Я что хочу сказать. Ее отец, Эдды Лу то есть, считал, что Бо отнял у него его собственность, мисс Мэдилайн. И поэтому Эдда Лу считала, что «Сладкие Воды» по справедливости должны принадлежать теперь ей. Она была уверена, что если увидится с Такером где-нибудь наедине, то природа все равно возьмет свое… – Дарлин бросила на Бернса застенчивый взгляд. – Она ведь очень за собой следила, всегда была такая ухоженная и одевалась так, что мужчины на нее оборачивались.
   – А какие именно мужчины?
   – Да почти все! У нее была возможность выбирать. Прошлой зимой за ней ходил Джон Томас Бонни, а до этого Джадсон О’Хара и Уилл Шайвер. Еще у нее было дело с Беном Кунсом… Но Бен женат, и она никогда не относилась к нему серьезно.
   Бернс тщательно записал имена мелким почерком, напоминавшим типографский шрифт.
   – Насколько я понял, Эдда Лу была очень привлекательной женщиной.
   – О, она любила похвастаться, что ей достаточно только подмигнуть, и мужчина тут как тут.
   – Понимаю. А что вы можете сказать в этой связи о Тоби Марче?
   – О Тоби? – Дарлин удивленно подняла брови. – Нет, мистер Бернс, тут ничего такого не было. Действительно ничего. Эдда Лу, конечно, любила его подразнить… Но это была у нее просто игра. Эдда Лу не интересовалась черными. Ну, может быть, только из любопытства.
   – Значит, она дразнила мистера Марча?
   – Я думаю, она это делала, чтобы досадить отцу. Он когда-то сильно избил Тоби, у того даже шрам остался. А брат Эдды Лу, Сай, дружит с сыном Тоби. Остин из-за этого прямо бесился и сыпал проклятьями. Ну вот, Эдде Лу и нравилось пофлиртовать с Тоби. Да еще потому, что он очень от этого смущался, просто как деревянный становился.
   – У нее были с ним интимные отношения?
   – Этого я точно сказать не могу… – Дарлин на минуту задумалась, но потом решительно покачала головой. – Да не было там ничего серьезного. Она просто дразнила его.
   «Но для черного все это могло казаться серьезным, – подумал Бернс. – Тем более – для женатого, да к тому же уроженца Юга, где до сих пор переступить некоторые границы смерти подобно».
   – А когда она его дразнила, Дарлин?
   – Главным образом после того, как Такер с ней порвал. Тоби делал кое-какую работу в меблированных комнатах, ну, и она… Но все это было несерьезно. Да отец иначе просто прикончил бы ее. Остин повесил бы Тоби Марча, а с нее живой кожу бы содрал. А если бы не он, то уж наверняка бы это сделал Вернон. Эдда Лу и Вернон не любили друг друга, но он бы не потерпел, если бы стали болтать, что Эдда Лу связалась… ну, с такими, как Тоби Марч.
   Бернс улыбнулся. Итак, он заполучил сразу трех подозреваемых.
   – Благодарю вас, Дарлин. Вы мне очень помогли.

   Пока Тоби и Джим усердно работали молотками на заднем крыльце и укрепляли перила, Кэролайн целилась в жестянку из-под куриного супа. Прицелилась, выстрелила – и опять промахнулась.
   – Наклони голову немного вправо, – посоветовала Сьюзи. – Ты все время дергаешься влево, когда нажимаешь курок.
   – Но у меня это непроизвольно выходит.
   – А ты постарайся в это время не дышать. Затаи дыхание и главное – не жмурься. – Кэролайн снова выстрелила и снова промахнулась. – Да, боюсь, на этот раз Четвертого июля тебе в соревновании не участвовать…
   – Не сойду с места, пока не попаду!
   – А может, тебе опять подумать об этом Луисе?
   – Не поможет. Я уже от него освободилась.
   – Ты уверена? Но в таком случае, может, расскажешь, что и как было, во всех отвратных подробностях?
   – Да они скорее банальны, чем отвратны. Я просто-напросто застала его с другой.
   – О! – Сьюзи нахмурилась и грозно потрясла своим ружьем. – И ты не убила обоих?!
   Кэролайн засмеялась.
   – Нет. К сожалению, это все происходило, когда у меня был период слез и стенаний. Но сейчас он, кажется, в прошлом.
   – Что – период или Луис?
   – И то, и другое. Черт побери, я просто обязана попасть в жестянку! Конечно, это дело практики. Но никто так не понимает значения практики, как музыкант. – Кэролайн опять подняла ружье и прицелилась. – Сейчас эта жестянка у меня запоет!
   Она слегка наклонилась вправо, и в следующий момент банка если и не запела, то громко звякнула, что доставило Кэролайн большое удовлетворение.
   – Прекрасный выстрел. – Сьюзи поощрительно похлопала Кэролайн по спине. – Почему бы и дальше не попрактиковаться, пока везет?
   – Нет, на сегодня хватит. – Кэролайн аккуратно разрядила ружье. – Я и так поставила свой личный рекорд: вчера я больше двух часов пристреливалась, прежде чем попала в эту дурацкую банку. А сегодня на это ушло только час и сорок пять минут. – Она сунула неиспользованные пули в карман за неимением более подходящего места. – Хочешь чего-нибудь выпить?
   – А я уж думала, ты этим не поинтересуешься никогда.
   И они направились к дому.
   – Ты все-таки поручила эту работу Тоби и Джиму? Молодец. Мне нравится голубой. Очень освежает.
   – Они выкрасят и оба крыльца. Можно пройти, Тоби?
   – Конечно, только поосторожней. Добрый день, миссис Трусдэйл.
   – Привет, Тоби. Когда ты все здесь закончишь, почему бы тебе не зайти к нам и не пристыдить как следует Берка? Он так и не собрался заняться боковой дверью. Она скоро совсем перестанет открываться.
   Утирая лицо шейным платком, Тоби улыбнулся. Пыль и грязь прочно засели в складках вспотевшего лица.
   – Но ведь я же говорил ему, что надо сделать. Наверное, уже полгода назад говорил.
   – Вот именно. А он все только обещает. – Сьюзи обошла ящик с инструментами. – Впрочем, у него сейчас слишком много других забот…
   Улыбка на лице Тоби сразу увяла.
   – Да, мэм. Джим, подержи-ка эту доску прямо.
   И он уже не отрывал взгляда от своих рук, а Кэролайн провела Сьюзи на кухню.
   – А вот и щенок, о котором я уже так много слышала!
   Сьюзи присела на корточки возле одного из стульев, под который забился Никудышник: он спрятался туда, как только прозвучал первый выстрел.
   – Да, это мой свирепый сторожевой пес. – Кэролайн усмехнулась, глядя, как щенок, скуля и повизгивая, лижет Сьюзи руку. – Я просто сумасшедшая, что взяла его.
   – Да нет, просто слишком мягкосердечная. – Сьюзи встала и взяла стакан охлажденного чая, протянутый Кэролайн. – Спасибо. Я хотела заехать к тебе пораньше, но с тех пор, как Марвелла обручилась, все в доме идет кувырком.
   – Да, я слышала об этом. Представляю, как ты переживаешь.
   – Не говори! Реву целыми днями, просто теку, как неисправный кран. Стоит мне только подумать об этом – и слезы рекой. – Она откусила предложенный Кэролайн кекс. – Я знала, конечно, что это рано или поздно случится: они вздыхают друг по дружке уже два года. А когда не вздыхают, то цапаются, – а это всегда верный признак.
   – Да, но она все равно твоя маленькая дочка…
   – Это точно. – Сьюзи вытерла слезу. – Мой ребенок. Мой первый ребенок. Когда я занята разговорами или домашними делами – все в порядке. Но стоит мне сесть отдохнуть, как тут же начинаю реветь.
   Кэролайн некоторое время нерешительно созерцала второй кусок кекса, но в конце концов сочла, что заслуживает его.
   – Они уже назначили дату?
   – Сентябрь. Марвелла всегда очень любила хризантемы и хочет, чтобы в церкви было полно хризантем и чтобы все ее пять подружек были в платьях осенних красок. У нее обо всем свои представления. Мало того: она заявила, что уже выбрала цвет для собственного платья. «Ржавое золото»! Каково? Я пыталась объяснить ей, что этот цвет для церковного брака не подходит, но она уперлась, и все тут. Даже слышать не желает о пастельных тонах.
   – Я уверена, что вы с Марвеллой все уладите наилучшим образом.
   – Наверное. Мне бы только очень хотелось уговорить ее сшить розовое платье, а не ржавое. – Сьюзи проглотила последний кусочек кекса и глубоко вздохнула. – У нас с Берком была очень тихая свадьба… Знаешь, с тех пор как Остин сбежал, Берк забегает домой, только чтобы поспать несколько часов. – Сьюзи подняла голову. – Миленькая, ты не боишься, что Остин опять сюда заявится и… побеспокоит тебя?
   – Не знаю. – Кэролайн встала, поскольку не могла сидеть, стоило ей подумать об этом. – Я не исключаю такую возможность, хотя, признаться, не вижу причин. – Она выглянула в окно, задержала взгляд на линии деревьев и сразу вспомнила, что она там нашла. – Но я хочу сказать вот что, Сьюзи. Мне кажется, что эти поиски Остина Хэттингера как-то отодвинули на задний план событие двухнедельной давности. А я не могу забыть, что всего две недели назад я пошла на пруд и обнаружила в нем труп его дочери.
   – Но никто и не забывает об Эдде Лу. А также о Фрэнси и Арнетте. Однако если думать об этом постоянно, то можно и свихнуться. – Сьюзи понизила голос: – Этот агент Бернс уже, наверное, опросил полгорода. Сегодня он разговаривал с Дарлин. Мне только не нравится, что он работает отдельно от Берка – очевидно, не хочет, чтобы местные власти вмешивались в дело федеральной важности, которое ему поручили. По-моему, это только создает дополнительные трудности: ведь Берк знает наших людей, они верят ему и не доверяют янки в начищенных ботинках.
   Кэролайн принужденно улыбнулась и взглянула на собственные туфли. Но Сьюзи, махнув рукой, решительно отмела всякое отношение Кэролайн к Северу.
   – Твои родные из здешних мест. Хотя, конечно, можно сказать, что вы говорите с ним на одном языке и хорошо понимаете друг друга.
   Кэролайн подняла брови.
   – Сказать можно, но вряд ли это соответствует действительности.
   – А мне показалось, что он тебя очень уважает…
   – Он питает уважение к известной скрипачке Кэролайн Уэверли. А это совсем другое. – Она пристально взглянула на Сьюзи. – Почему бы тебе прямо не сказать, что у тебя на уме?
   – Да я просто подумала, что раз вы с агентом Бернсом относитесь к одному и тому же кругу людей, то он может прислушаться к твоему предложению.
   – Какое же предложение я могла бы ему сделать?
   – Он не должен таким образом отсекать Берка от дела! – выпалила Сьюзи и мрачно взглянула на шоколадные крошки на столе. – И я говорю об этом не только потому, что я жена Берка, люблю его и вижу, как все это для него мучительно. Я говорю как женщина, как представительница здешней общины. Убийца наших девушек должен быть пойман, кто бы он ни был! Но без помощи Берка это будет гораздо труднее. Ведь Берк хорошо знает всех здешних жителей и с какого боку к ним подойти, чтобы они раскрылись.
   – Я согласна с тобой, Сьюзи, честное слово, но не знаю, как и чем могу помочь.
   – Ты могла бы об этом упомянуть в каком-нибудь вашем разговоре – просто так, как бы между прочим.
   – Ну, если такая возможность представится, я попытаюсь это сделать. Но не думаю, что ради меня он станет пересматривать свои методы. Я уже привыкла к тому, что мужчины видят во мне прежде всего скрипачку, а человека – во вторую очередь.
   – Это интересно, расскажи подробнее. – И, вся предвкушение, Сьюзи оперлась подбородком на ладони.
   – Ну, достаточно сказать тебе, что у меня были отношения с человеком, который видел во мне скорее музыкальный инструмент, чем женщину.
   – И что же, Кэролайн, у тебя теперь сердце разбито?
   Кэролайн насмешливо усмехнулась:
   – Ну, скажем так, оно дало трещину.
   – А знаешь, какой лучший способ его починить? Завести приятную интрижку с легкомысленным мужчиной! – Сьюзи лукаво взглянула на нее. – Я слышала, что вчера ты ездила с Такером в кино…
   – Что же тут такого необычного?
   – Ничего, конечно. Просто мне кажется, что с помощью Такера ты легко и безболезненно могла бы залечить свое разбитое сердце.
   – Не разбитое, а треснувшее, – поправила ее Кэролайн. – Да, мы действительно ездили в кино, но вряд ли это можно назвать интрижкой.
   – Однако мужчина, который дарит женщине розы, подготавливает для этого почву. – Сьюзи улыбнулась, увидев, как Кэролайн изумленно расширила глаза. – Не удивляйся. Джози рассказала Марвелле, как он выбирал для тебя цветы.
   – Ерунда! Это было сделано в ознаменование добрососедских отношений.
   – Ах-ах! Однажды Берк подарил мне, просто так, букетик фиалок – а через девять месяцев у нас родился Паркер. Ну-ну, не красней, незачем так волноваться, – сказала Сьюзи, махнув рукой. – Я знаю, что слишком часто сую нос не в свои дела. Но кстати, если ты питаешь какой-то – ну, скажем, добрососедский – интерес к Такеру, то тебе не помешало бы знать, что агент Бернс довольно усиленно о нем расспрашивает.
   – И что же он спрашивает?
   – Да задает всякие вопросы относительно Эдды Лу.
   – Но… – У Кэролайн болезненно сжалось сердце. – Но я полагала, что его нет в числе подозреваемых. Ведь в тот вечер, когда ее убили, он был дома.
   – Очевидно, у агента из Бюро есть какие-то особые соображения на этот счет. Но, конечно, подозревает не только его… – и Сьюзи многозначительно посмотрела в сторону заднего крыльца, где Тоби, усердно орудуя молотком, тихо напевал «В твоем, Боже, Вечном Саду».
   – Сьюзи… – Кэролайн прикусила губу и понизила голос: – Но ведь это же просто абсурд!
   – Так можешь думать ты, так могу думать я, поскольку знаю Тоби и его жену Винни всю мою жизнь. Но агент Бернс, судя по всему, думает иначе. – Она наклонилась поближе. – Он приходил расспросить Нэнси Кунс. Хотел знать, оставались ли наедине Тоби и Эдда Лу, когда он работал в меблированных комнатах.
   – И что же она ему сказала?
   – Да почти ничего, потому что ей не понравилось, как он обо всем расспрашивает. Вот поэтому ему и нужно привлечь к опросам Берка! Берк знает, как подойти к нашим людям. С ним они будут говорить откровенно. Кстати, я думаю, что скоро Бернс нагрянет и к тебе.
   – Но мне совершенно нечего ему рассказать.
   – Ну, все-таки именно ты нашла тело… Хотя мне кажется, милочка, что его больше интересует, зачем тебя навещает Такер.
   Кэролайн нахмурилась.
   – Моя личная жизнь его абсолютно не касается. Вот это я ему и скажу.

   Сьюзи уже давно уехала, а Кэролайн все никак не могла успокоиться. Оставшись одна, она стала бродить по дому, пытаясь определить собственное место в сложившейся ситуации. Она здесь чужая, она странница, и все-таки ее корни в Инносенсе. Кэролайн не была знакома с Эддой Лу, и, однако, именно она нашла ее. Она не обменялась ни единым словом с Остином Хэттингером, и, однако, именно в нее он стрелял.
   Как бы то ни было, разговор со Сьюзи пробудил в ней чувство ответственности за то, что здесь произошло. В конце концов, она – как бы это сказать поточнее – находится в определенных отношениях с одним из подозреваемых. А другой подозреваемый работает у нее в доме. Так что она даже очень ответственна.
   Что-что, а чувство ответственности было очень хорошо знакомо Кэролайн. Обязательства наступают на тебя, они присасываются, как крошечные жадные пиявки, и высасывают из тебя всю кровь. У нее были обязанности перед родителями, учителями, перед ее маэстро, коллегами-музыкантами и поклонниками. Наконец, у нее были обязанности перед Луисом – во всяком случае, он настаивал на этом до самого конца их отношений.
   Странно получается: ведь она приехала в Инносенс, чтобы на некоторое время ускользнуть от этого чувства ответственности, однако опять оказалась связанной им по рукам и ногам. И ничего с этим не поделаешь. Очевидно, такова уж ее жизненная позиция: она всегда предпочитала уступать, а не отстаивать свою независимость и права.
   Но, может быть, сейчас что-то изменилось? Кэролайн вдруг показалось, что, если она просто от всего отстранится, это как раз и будет означать очередную уступку с ее стороны. И хотя она не знала, чем может помочь в сложившейся ситуации, она так или иначе в нее вовлечена. Ведь у нее возникли отношения не только с Такером, но и со всем Инносенсом. Потому что на какое-то время, во всяком случае сейчас, Инносенс стал ее домом.
   «Ладно, – сказала она себе и прижала пальцы к вискам. – Если это чему-то поможет, я поговорю с Бернсом и кое-что ему предложу, как янки – янки».
   Она схватила сумочку и уже выходила из дома, когда машина Мэтью Бернса свернула на ее подъездную дорожку.
   «Что ж, – подумала Кэролайн, – значит, это перст судьбы».
   – Вы хотели куда-то ехать? – спросил Бернс, выходя из машины.
   – Да… то есть нет. Неважно, – Кэролайн улыбнулась. – Не хотите ли войти, Мэтью?
   – Да, конечно. Очень хочу.
   Как только он ступил на крыльцо, Никудышник начал порыкивать за дверью.
   – Не бойтесь, он еще щенок, но не очень любит незнакомых.
   Она открыла дверь и подхватила Никудышника на руки.
   – Славный песик, – заметил Бернс, но Кэролайн явственно услышала, как про себя он сказал: «Беспородный ублюдок».
   – Могу я предложить вам что-нибудь выпить? Может быть, холодный чай, кофе?
   – Чай со льдом – это было бы просто чудесно. Боюсь, я никогда не смогу привыкнуть к этой жаре.
   – К жаре? – переспросила Кэролайн так же подчеркнуто удивленно, как говорили о здешнем климате все местные жители. – Ну, до августа это еще не жара. Пожалуйста, садитесь. Я сейчас вернусь.
   Войдя в гостиную с напитками, она увидела, что Бернс стоит, заложив руки за спину, и хмурится, разглядывая дырку от пули в диване.
   – Я решила все так и оставить, – сказала Кэролайн, поставив поднос на столик. – Очень экзотично, правда?
   – Не нахожу. На мой взгляд, весьма печальное зрелище. Хэттингер стрелял в окно, нисколько не беспокоясь, что может вас ранить. А ведь он даже не знал вас.
   – Но, по счастью, Такер быстро сообразил, что надо делать.
   – Разве он способен быстро соображать? В любом случае ему надо было заранее позаботиться о том, чтобы не ставить вас в подобное положение и не подвергать опасности.
   Кэролайн села, понимая, что идеальные манеры Бернса не позволят ему сесть раньше ее.
   – Думаю, Такер не знал, что Остин разгуливает поблизости с заряженным ружьем. Это было совершенно неожиданно для нас обоих. Вам с лимоном или с сахаром?
   – Пожалуйста, небольшой ломтик лимона. Благодарю. – Бернс немного успокоился, сел на диван и повернулся так, чтобы видеть ее лицо. – Кэролайн, я так люблю вашу музыку, что мне кажется, будто мы давно с вами знакомы.
   Она вежливо улыбнулась.
   – Просто удивительно, как часто люди ошибаются, думая так. Ведь эта музыка вовсе не моя. Она принадлежит многим композиторам.
   Бернс откашлялся.
   – Я хочу сказать, что всегда восхищался вашим талантом и следил за вашей карьерой. Надеюсь, я могу говорить с вами откровенно, Кэролайн.
   Она отпила глоток.
   – И я на это надеюсь.
   – Так вот, должен сказать, что я очень обеспокоен. В городе многие говорят, что вы регулярно встречаетесь с Такером Лонгстритом.
   Кэролайн пожала плечами и слегка отодвинулась.
   – Просто удивительно, как заведено в этих маленьких городишках! Достаточно где-нибудь посидеть пять минут, и вам выложат все и обо всем, что происходит вокруг.
   Голос Бернса сразу стал жестким:
   – Я лично не обращаю внимания на слухи, сплетни и всякие праздные разговоры.
   Кэролайн рассмеялась.
   – Извините, вы это так сказали, словно рекламируете юридическую фирму. Но согласитесь, что подобные «сплетни и слухи» иногда помогают вам в вашей работе.
   Бернс даже не улыбнулся в ответ.
   – Это на самом деле так. Как бы мне ни были неприятны местные нравы и обычаи, я должен воспринимать их с профессиональной точки зрения. И вам советую тоже относиться к этому серьезно. Так вот, должен предупредить вас, что Такер Лонгстрит еще будет допрошен в связи с этим злодейским и варварским убийством.
   Кэролайн посмотрела прямо ему в глаза.
   – Насколько я понимаю, вы опрашиваете многих, Мэтью. И, полагаю, я тоже сейчас подвергаюсь опросу?
   – Ну, ваше касательство к этому делу исчерпывается позицией постороннего человека, который случайно обнаружил мертвое тело.
   – Вы ошибаетесь, я здесь не посторонняя. Я член этой общины, в городе у меня есть друзья и, наверное, немало родственников – вроде двоюродных и троюродных кузенов и кузин.
   – И вы считаете Такера Лонгстрита своим другом?
   – Откровенно говоря, я не знаю, как определить наши отношения. Во всяком случае, он мой хороший знакомый. А что, это тоже профессиональный вопрос?
   – Я расследовал немало дел, связанных с серийными убийствами, и еще не вычеркнул мистера Лонгстрита из списка подозреваемых, – сказал Бернс без обиняков. – Я считаю, что он человек, с которым вам следует быть очень осторожной. Вы, может быть, не знаете, что у него были отношения и с двумя предыдущими жертвами?
   – Мэтью, я прожила здесь больше двух недель и знаю об этом так же хорошо, как о том, что брак Вудро и Шуги Прюитт в опасности, а сын Би Стоки, Лерой, получил предупреждение за превышение скорости на Первой дороге. Но главное – я знаю, что Такер не способен на такие ужасные вещи.
   Бернс глубоко вздохнул, стараясь не терять терпения. «Нет, это просто восхитительно, как легко ввести женщину в заблуждение!» – подумал он.
   – Вот так же люди в свое время были просто очарованы обаянием и красивой внешностью Теда Банди. Человек, способный на серийные убийства, вовсе не выделяется чем-нибудь особенным из толпы обыкновенных людей. Его нелегко распознать. Такие люди, как правило, умны и очень часто в высшей степени интеллигентны. У них даже бывают такие периоды, когда они искренне не помнят о том, что совершили. А если помнят, то успешно носят маску невинности и сочувствия. Но они лгут, Кэролайн! Они лгут, потому что единственная цель их жизни – это убивать. Они предвкушают убийство, они гордятся искусством, с которым подстерегают свою жертву и уничтожают ее.
   Кэролайн побледнела, и Бернс участливо коснулся ее руки.
   – Я вас напугал? Но я этого и хотел. Кто-то в этом маленьком городке уже планирует следующее убийство. Разумеется, я употреблю все свое умение, все свои знания, чтобы это предотвратить. Но могу и не успеть. И он убьет снова.
   Кэролайн поставила стакан: ей вдруг стало холодно и без чая со льдом.
   – Но если это так…
   – А это именно так!
   – Если это так, – повторила она, – тогда почему же вы упорно отказываетесь от помощи?
   – Извините?
   – Вы здесь чужой человек, Мэтью, и ваши заслуги ничего не меняют в этом отношении. Если хотите знать, то, что вы из Федерального бюро расследований, только осложняет поиски. Раз вы действительно хотите помочь здешним жителям, вам надо прибегнуть к помощи Берка Трусдэйла.
   Бернс выпрямился с натянутой улыбкой.
   – Я очень ценю вашу заботу обо мне, но дело в том, что вы не понимаете всей сложности обстоятельств.
   – Очевидно, не понимаю. Но я знаю кое-что об умении ладить с людьми и об авторитете: я достаточно играла с разными оркестрами под управлением самых разных дирижеров. И хочу сказать вам следующее: местные жители никогда не будут с вами так откровенны, как с Берком. Берк знает этих людей, а вы не знаете.
   – Вот в том-то и сложность! Он знает этих людей и симпатизирует им. А с некоторыми даже связан давними дружескими узами и поэтому склонен их защищать.
   – Вы опять о Такере?
   – Уточню свою мысль. Вы ведь, надеюсь, согласны, что существует понятие «старые друзья». Время от времени они вместе распивают несколько бутылок пива, иногда вместе стреляют кроликов или охотятся еще за какой-нибудь мелкой живностью. Вечерами они посиживают на крыльце и судачат о хлопке и женщинах. – Бернс снял невидимую пылинку с брюк. – Да, я этих людей не знаю, Кэролайн, но я много знаю о них и меньше всего нуждаюсь в том, чтобы прибегать к помощи Берка Трусдэйла. Я думаю, он честный человек. И лояльный. Но вот эта-то его лояльность и верность меня весьма настораживают.
   – Я могу говорить с вами откровенно, Мэтью?
   – О, ради бога!
   – Вы ведете себя, как тщеславный осел, – отчетливо произнесла Кэролайн и увидела, как он изменился в лице. – Ваши методы, может быть, и хороши для округа Колумбия или в Балтиморе, но не годятся здесь, в дельте Миссисипи. Если же еще кого-нибудь убьют – а вы, по-видимому, в этом уверены, – вам придется обратить взгляд на самого себя и подумать, нельзя ли было этого избежать. Полагаю, вы будете сожалеть, что не наладили связи с местными жителями, вместо того, чтобы блюсти свою «объективность» и относиться к людям с таким высокомерием.
   Бернс цеременно поднялся.
   – Сожалею, Кэролайн, что мы по-разному смотрим на это дело. Но, что бы вы ни думали, я считаю своим долгом посоветовать вам прекратить отношения с Такером Лонгстритом, пока это дело не выяснится.
   – А вы знаете, недавно я обнаружила в себе ужасную склонность – не прислушиваться ни к чьим советам.
   – Как вам угодно. – Он склонил голову. – Но я вынужден просить вас прийти завтра в мой временный офис. Около десяти утра, если вам это удобно.
   – Зачем?
   – У меня остались к вам кое-какие вопросы. Официального порядка.
   – Ну что ж, значит, я вам и отвечу на них в официальном порядке.
   Кэролайн не потрудилась проводить его до двери.

Глава 17

   Кэролайн не потребовалось взвешивать свои симпатии и антипатии. Еще не улеглась пыль за машиной Бернса, а она уже подхватила на руки Никудышника и пошла к своему «БМВ».
   Ключи торчали в зажигании – как раз там, где она их и оставила накануне. Обернувшись, Кэролайн взглянула на свой дом. Дверей она не заперла, ей это даже не пришло в голову. Наверное, глупо быть такой беспечной, особенно учитывая недавние акты насилия, запятнавшие репутацию Инносенса. Но запирать дверь, не закрыв окна, было бы еще глупее, а кто же закрывает окна в такую жару?
   Кэролайн покачала головой, подумав, как быстро она переняла местные привычки и обыкновения.
   – Не собираюсь жить в собственном доме, дрожа от страха! – сказала она Никудышнику, посадив его в машину, и он немедленно положил лапы на спинку заднего сиденья и высунул язык в предвкушении поездки. – Да, это мой дом, – повторила она, обернувшись.
   Вот он стоит, блистая свежей краской, и окна сверкают, а на перилах крыльца еще видны следы пуль. Твердо зная, что надо делать, Кэролайн села в автомобиль и выехала на подъездную аллею, не заметив темную фигуру, притаившуюся в тени деревьев.

   Когда Кэролайн подъехала к «Сладким Водам», ее взгляду предстала забавная картина. На парадном крыльце расположились Лулу и Дуэйн. Лулу все еще была в армейских ботинках, а в волосах по-прежнему торчало орлиное перо. Ее наряд довершала широкая блуза, какие обычно носят художники, надетая поверх синих джинсов «Левайс». В ушах сверкала пара рубиновых серег с камнями не меньше перепелиного яйца.
   Она стояла перед холстом, прочно расставив ноги, в позе, исполненной напряжения. «Больше напоминает боксера перед третьим раундом, чем художника», – подумала Кэролайн. Дуэйн растянулся в качалке со стаканчиком виски «Дикий индюк» и с кроткой улыбкой пьяницы, еще пребывающего в состоянии умиленности.
   – А, Кэролайн! – Он приподнял стакан в знак приветствия. – Кого это ты притащила?
   Кэролайн опустила Никудышника на землю, и он немедленно бросился обнюхивать кусты, которые пометил Бастер.
   – Это моя собака. Добрый вечер, мисс Лулу.
   Та что-то проворчала и положила большой мазок на холст.
   – Моя бабушка прогнала пару дезертиров-янки со своей плантации в 1863 году.
   Кэролайн кивнула в знак одобрения: она заранее приготовилась к подобной атаке.
   – А дедушка моей бабушки потерял ногу при Антитаме, выбивая отряды генерала Бернсайда с Каменного моста.
   Лулу надулась и задумалась над этой информацией.
   – А когда это случилось?
   – 17 сентября 1862 года. – Кэролайн улыбнулась и мысленно благословила семейную Библию, в которой ее бабушка тщательно регистрировала подобные события. – Его звали Сайлас Генри Суини.
   – Суини… Суини… Припоминаю, что у моего мужа, второго по счету, Максвелла Бризпорта, водились кузены по фамилии Суини.
   Лулу скосила взгляд на Кэролайн – и ей понравилось то, что она увидела. Девушка свежа, как сметана, а в глазах у нее упрямый блеск, и то же самое упрямство в линии подбородка. Лулу это одобрила всем сердцем. «Наверное, кровь янки в ее жилах сильно разбавлена южной, – решила она. – А кроме того, Такеру давно пора остепениться».
   – Ты, конечно, явилась сюда, чтобы поохотиться на Такера?
   – Разумеется, нет! – возмутилась Кэролайн. – Но я приехала поговорить с ним. Если он дома.
   – А где же ему еще быть? – Лулу принялась внимательно изучать свою палитру, а затем опустила кисть в пятно ядовито-зеленой краски. – Ну, что ты там стоишь разинув рот и глазеешь на мою работу? Поднимайся на крыльцо. Дуэйн, где твой брат? Неужели ты не видишь, что девушка приехала соблазнять его?
   – Я вовсе не… – Кэролайн отпрянула назад, потому что Лулу вдруг наклонилась и обнюхала ее.
   – Это очень дальновидно с твоей стороны – не употреблять никаких духов. – И Лулу погрозила ей кистью, с которой капала краска. – Когда мужчина привык иметь дело со шлюшками, его всегда привлекает запах свежей воды и хорошего мыла.
   Кэролайн вздернула бровь:
   – Да неужели?
   – Ты сама прекрасно знаешь, что это именно так. Не надо темнить со мной… Дуэйн, сколько мне лет, черт возьми?
   – Наверное, восемьдесят четыре, кузина Лулу.
   – Восемьдесят четыре?! – Лулу застыла с поднятой кистью, и краска капнула ей на ботинки. – Ты вдребезги пьян, Дуэйн! Ни одна южная леди никогда не доживает до такого отвратительного возраста. Это так неэлегантно!
   Дуэйн вперил взгляд в стакан с виски и попытался сосредоточиться.
   – Да нет, шестьдесят восемь, – решительно заявил он. – Я хотел сказать, что вам шестьдесят восемь.
   – Вот так-то лучше. – Лулу растерла пятно на щеке. – Вот это достойный элегантный возраст. Ну что ж, янки, иди в дом и испробуй свои коварные чары на нашем несчастном, беззащитном мальчике. Только знай, что я вижу тебя насквозь.
   – Я это запомню.
   Не в состоянии преодолеть искушение, Кэролайн взглянула на холст. На нем был нарисован Дуэйн, развалившийся в качалке и сжимающий в руке огромный стакан с виски. Изображение показалось ей смесью стиля Пикассо и карикатур из журнала «Сумасшедший». Лицо было зеленого цвета, глаза причудливо изрезаны ломаными красными линиями, а на голове росли длинные ослиные уши пурпурного цвета.
   – Интересная концепция, – заметила Кэролайн.
   – Мой отец всегда говорил, что тот, кто живет, чтобы пить, становится ослом.
   Кэролайн перевела взгляд с картины на художницу. И, обменявшись с ней молчаливым взглядом, поняла, что кузина Лулу вовсе не такая сумасшедшая, какой желает казаться.
   – Хотелось бы понять, почему некоторые делают выпивку целью жизни.
   – Потому что для некоторых сама жизнь является поводом для выпивки. Дуэйн, ну где же твой брат? Девушка ждет и дышит мне в затылок, а я не могу работать в таких условиях.
   – Он там, в библиотеке. – Дуэйн сделал порядочный глоток. – Входи, Кэролайн, третья дверь направо по коридору.
   Кэролайн вошла в дом. Здесь было так тихо, что она немедленно отказалась от намерения громко возвестить о своем приходе. Сквозь высокие окна падал медово-золотистый свет, тишина стояла, как в музее, и Кэролайн заметила, что идет по коридору на цыпочках.
   Дверь в библиотеку была плотно закрыта. Она подняла руку, чтобы постучать, и мысленно представила себе Такера. Растянулся, наверное, самым удобным образом на пухлой софе, скрестив руки за головой и положив ногу на ногу. У него сейчас, очевидно, послеобеденный или ранний предвечерний сон.
   Кэролайн легонько постучала, но ответа не получила. Пожав плечами, она повернула ручку двери, решив, что, даже если разбудит его, ничего страшного не случится. Ей было, что ему сказать! Ведь пока он безумно тратит свою жизнь во сне, обстоятельства складываются…
   Но на изящно изогнутом резном диванчике под западным окном Такера не было. Не восседал он и в вертящемся кресле у камина. Нахмурившись, Кэролайн окинула беглым взглядом книжные полки, возвышающиеся вдоль стен, великолепную картину Джорджи О’Кифи, изящный столик в стиле Людовика XV… и увидела Такера. Он сидел за массивным дубовым столом, склонившись над грудой бумаг и книг, а его пальцы как бы сами собой порхали по клавиатуре новенького небольшого кабинетного компьютера.
   – Такер? – в одном этом слове выразилось все ее безмерное удивление.
   Он в ответ что-то проворчал, еще несколько раз ткнул пальцем в клавиши и только потом поднял глаза.
   – О, привет, Кэролайн. Ты – самое приятное, что я видел за весь сегодняшний день.
   – Что ты делаешь?
   – Да просто кое-что подсчитываю. – Он встал из-за стола, такой худощавый, но вальяжный, в рубашке с короткими рукавами и рабочих штанах из плотной хлопчатобумажной ткани. – Ничего такого, что не могло бы подождать. Почему бы нам не посидеть с тобой на заднем крыльце и не полюбоваться на заход солнца?
   Но Кэролайн молча покачала головой и подошла поближе к столу, чтобы узнать, чем он занимается.
   Здесь были колонки цифр, расчеты по закладным, долгам, перечни заказанных продуктов и сырья, какие-то расписки… Кэролайн прищурилась и провела рукой по папкам с надписями: «Прачечная», «Болтай, но жуй», «Склад у Гусиного ручья», «Меблированные комнаты», «Трейлерный парк». Рядом лежала пачка документов, касающихся хлопка – семян, пестицидов, удобрений, рыночных цен и транспортных компаний.
   Помотав головой, чтобы убедиться, что это не сон, Кэролайн отступила назад.
   – Но ты же работаешь!
   – Ну, что-то вроде этого… Можно мне тебя поцеловать?
   Она только махнула рукой, стараясь осмыслить происходящее.
   – Ты ведешь книги? Ты работаешь как бухгалтер?
   Он усмехнулся:
   – Миленькая, это противозаконно только при двойной бухгалтерии. Впрочем, мой дедушка с успехом занимался этим в течение четверти века. Так что было бы правильнее сказать, что это противозаконно лишь в том случае, если тебя поймают за руку. Но с дедушкой этого не произошло, и он дожил до своего смертного часа как столп добродетели и надежная опора здешнего общества. – Такер присел на край стола. – Ну, если ты не желаешь посидеть на крыльце и немножко пообниматься, тогда чем я могу быть тебе полезен?
   Но Кэролайн никак не могла прийти в себя.
   – Ты работаешь на компьютере!
   – Да, и должен признаться, первое время я испытывал к нему предубеждение. Но эти проклятые машинки сберегают уйму времени, когда их освоишь. Теперь я их всячески защищаю.
   – И ты сам всем этим занимаешься?
   – Чем – всем этим?
   – Да вот этим! – Уже изнемогая от его нарочитой непонятливости, она схватила пачку бумаг и потрясла у него перед носом. – Ты сам ведешь все эти записи, эти книги? Ты сам ведешь все дела?
   Такер задумчиво погладил подбородок, затем нажал несколько кнопок, и монитор подмигнул.
   – Да нет, они сами себя ведут, я просто подсказываю цифры.
   – Ты обманщик! – Кэролайн с силой шлепнула пачку на стол. – Вся твоя ленивая южная повадка – лучше, мол, поспать, чем посидеть, – просто маска!
   Такер усмехнулся.
   – Мне кажется, у тебя просто северное представление о том, что называется ленью. Оно отличается от нашего. Здесь мы называем это умением расслабиться. Кстати, детка, тебе подобное умение очень бы не помешало.
   – Поразительно! Каждый раз, когда я думаю, что поняла тебя и нашла к тебе подход, ты ускользаешь, как угорь. – Она сердито посмотрела на него. – Ведь ты же настоящий бизнесмен!
   – Нет, Кэро, мне вряд ли подходит это определение. Знаешь, когда я думаю о бизнесменах, сразу вспоминаются модные костюмы, скандальные разводы и кровоточащие язвы желудка. Да, у нас здесь тоже есть бизнесмены – например, Джед Ларссон. Но он надевает костюм только по воскресеньям и женат на своей Джолетте столько лет, сколько я живу на земле. Правда, у него временами бывает сильная изжога. Ну, а я просто иногда уделяю внимание некоторым делам. А так как у меня всегда было хорошо с цифрами, то это совсем не трудно и не отнимает много времени.
   Кэролайн бросилась на диванчик и хмуро на него уставилась.
   – Но это значит, что ты вовсе не растрачиваешь свою жизнь попусту!
   – Да нет, я скорее наслаждаюсь ею – и всегда так считал. – Он подошел к ней и уселся рядом. – Но если ты хочешь, я попробую ее прожигать.
   – О, пожалуйста, замолчи хоть на минуту! Я стараюсь все осмыслить…
   «Беспомощный? – думала она, вспомнив слова кузины Лулу. – Несчастный? Но это же смешно! Нет, этот человек всегда точно знает, что делает, и делает так, как считает нужным. Ведь недаром он то улыбается своей сонной улыбкой, то так пронзительно сверлит взглядом, словно читает мысли на расстоянии».
   – Вчера ты сказал мне, что вы с Дуэйном когда-то работали на плантации…
   – Да, приходилось.
   – И еще ты сказал, что у Дуэйна есть ученая степень, которой он никак не воспользовался. Но ты не говорил, что у тебя тоже есть степень.
   – Но дело в том, что у меня нет законченного образования. Мне никогда не удавалось так гладко управляться с учебой, как Дуэйну. Хотя я изучил менеджмент и ведение отчетности. – Он беспечно улыбнулся. – Ведь нетрудно было понять, что гораздо удобнее сидеть за столом и подсчитывать барыши, чем вкалывать в поте лица на хлопковом поле. Хочешь взглянуть на мою отчетную книгу?
   Но она только процедила сквозь зубы:
   – И подумать только, я явилась сюда, чтобы помочь тебе!
   – Помочь? – Такер обнял ее за плечи и вдохнул запах ее волос. – Детка, это очень мило с твоей стороны. Господи, как от тебя хорошо пахнет! Лучше, чем от вишневого пирога, когда он стынет на подоконнике.
   – Пахнет просто мылом, – нахмурилась Кэролайн. – Мылом, и только.
   – Да, но этот запах сводит меня с ума.
   Она вздрогнула, когда он легонько коснулся пальцами ее шеи.
   – Я пришла поговорить с тобой, Такер! О нет, пожалуйста…
   Но слова замерли, когда он быстро поцеловал ее за ухом.
   – А ты продолжай, говори. Мне это нисколько не мешает.
   – Только в том случае, если ты немедленно прекратишь!
   Но Кэролайн уже теряла ясность мысли и поэтому немного отклонилась назад, чтобы ему было удобнее целовать, а Такер прижался губами к ее шее.
   – Сегодня приезжал Мэтью Бернс, – сказала она и почувствовала, как губы его замерли и напряглись, но постепенно опять расслабились.
   – Не могу сказать, что меня это удивляет, – пробормотал Такер. – Он положил на тебя глаз. Это даже слепому ясно.
   – Нет, это не имеет никакого отношения к… лично ко мне.
   «Ну и к черту!» – промелькнуло в ее смятенном сознании. Кэролайн повернулась к нему, ее губы встретились с его губами, и она удовлетворенно вздохнула.
   – Он предупредил, чтобы я была с тобой поосторожнее, – сказала она, когда снова смогла говорить.
   – М-м-м… К моему сожалению, ты еще со мной не была.
   – Да нет, он говорил о деле. Об убийстве!
   Сознание внезапно прояснилось, и Кэролайн быстро отодвинулась.
   – Об убийстве, – повторила она и уставилась на свою, уже расстегнутую, кофточку. – Ты что делаешь?!
   Такеру потребовалось несколько мгновений, чтобы успокоить дыхание.
   – Я просто начал тебя раздевать… Но, по-видимому, придется опять отложить это до следующего раза.
   Она поспешно застегнула пуговицы.
   – Да уж, пожалуйста, отложи. И вообще – я тебе сообщу, когда мне захочется, чтобы меня раздели.
   – Кэролайн, ты мне это уже сообщила. Но потом почему-то опять вернулась к мыслительной деятельности… Знаешь, мне сейчас необходимо что-нибудь выпить. – Он достал из встроенного бара бутылку виски. – Хочешь стаканчик? Нет? Ну и ладно, а я хочу.
   Кэролайн вздернула подбородок.
   – Можешь обижаться сколько угодно, но…
   – Обижаться? – Глаза у него блеснули. – Детка, это чересчур мягко сказано, чтобы выразить мои теперешние чувства. Еще никогда женщина не волновала меня так, как ты.
   – Но я пришла предупредить тебя, а не…
   – Я тоже тебя предупредил. – Такер выпил, подумал, не повторить ли, но предпочел закурить половинку сигареты. – Кто такой этот Луис?
   Она открыла рот и закрыла снова, прежде чем смогла выдавить из себя:
   – Прошу прощения?
   – Нет, не проси. Ты просто не желаешь мне отвечать. Сьюзи как-то упомянула, что был такой субъект по имени Луис, который нехорошо с тобой обошелся, – он нахмурился, глядя на окурок. – Чертовски глупое имя!
   – Да уж, «Такер» звучит гораздо импозантнее.
   Он улыбнулся:
   – Полагаю, все зависит от отношения. Кто он, Кэро?
   – Субъект, который решил, что мне можно изменять, – сказала она беспечно. – А теперь, если хочешь услышать, зачем я приехала…
   – Он сделал тебе больно?
   Такер пристально посмотрел ей в глаза и увидел терпимость, грустную иронию и, что было неожиданно, сознание собственной силы.
   – Да, – просто сказала она.
   – Мне бы очень хотелось обещать, что я никогда не сделаю тебе больно. Но я не знаю, смогу ли остаться на высоте…
   Кэролайн внезапно почувствовала, что у нее внутри что-то дрогнуло. Дверь, которая, ей казалось, заперта навсегда, вдруг стала медленно отворяться.
   – Мне не нужны никакие обещания! – сказала она почти в отчаянии.
   – Да я их никогда и не давал. Опасная вещь – эти обещания. – Нахмурившись, Такер снова стал рассматривать окурок, а затем решительно его раздавил. – Но я очень о тебе беспокоюсь, Кэролайн. Можно сказать, что я только и делаю, что беспокоюсь о тебе.
   – Я, наверное, еще не готова… – Она встала, не зная, куда девать руки. – Я о тебе тоже беспокоюсь, Такер. Я и приехала сюда, потому что беспокоюсь… Короче говоря, должна тебе сообщить: Мэтью Бернс ищет доказательства, что это ты убил Эдду Лу Хэттингер.
   – Ну, ему придется очень много для этого потрудиться. – Не отрывая от нее взгляда, Такер сунул руки в карманы. – Я не убивал Эдду Лу, Кэролайн.
   – Я это знаю. Может быть, я не до конца понимаю тебя, но это я знаю. Однако Мэтью ищет связь между убийствами Арнетты, Фрэнси и Эдды Лу, и ты у него во главе списка. Он также бросил какой-то намек насчет Тоби. И это меня тоже беспокоит. Я знаю, конечно, что сейчас девяностые годы, но здесь, в глубокой провинции, в штате Миссисипи, где расовые трения… – И она передернула плечами.
   – Кэролайн, большинство здешних жителей очень уважают Тоби и Винни. А таких, как Хэттингеры и братья Бонни, здесь немного.
   – Но они есть! И я не хочу, чтобы с Тоби или его семьей случилось что-нибудь дурное. – Она шагнула к нему. – Тем более я не хочу, чтобы пострадал ты.
   – Ну, значит, мне надо постараться, чтобы ты не беспокоилась. – Он опять дотронулся до ее подбородка, взгляд его стал пронзительным и пристальным. – У тебя заболела голова? Мне не хочется думать, что она может болеть из-за меня.
   – Но ты не виноват. – Кэролайн удивилась, как он догадался, что у нее действительно болит голова. – Это из-за общей ситуации. Ты тут ни при чем.
   – В таком случае мы сейчас не будем думать о ситуации. Мы просто посидим на крыльце, полюбуемся закатом… – Он прижался губами к ее лбу. – И тебе не надо будет даже обниматься со мной. Если только ты сама этого не захочешь.
   Кэролайн улыбнулась – а именно этого он как раз и добивался.
   – А как насчет твоей работы?
   – Детка! – Он обнял ее за талию и повел к двери. – Насчет работы всегда можно сказать, что она в лес не убежит.

   Так они и сидели на пороге, лениво переговариваясь о погоде, о предстоящей свадьбе Марвеллы и об успехах Джима в игре на скрипке, пока солнце медленно уплывало за горизонт, окрашивая его в кроваво-красный цвет, а шаловливый щенок пытался склонить старого Бастера порезвиться. И никто из них не заметил, как последние лучи солнца сверкнули в стеклах старого бинокля. Его держал в дрожащих от напряжения руках Остин Хэттингер. Он смотрел на них, и губы его шевелились в жаркой молитве, а мозг все больше погружался в глубокий омут безумия. Два полицейских револьвера торчали за поясом его воскресных брюк.
//-- * * * --//
   Когда Сай на следующее утро пришел в пещеру, отец уже ждал его. Он схватил мальчика за воротник и выглянул наружу.
   – Ты никому не говорил обо мне? Я все равно узнаю, если ты солжешь!
   – Нет, папа. – Каждое утро Саю задавали этот вопрос, и каждое утро он давал один и тот же ответ. – Клянусь, я никому ничего не говорил. Я принес тебе половину цыпленка и пирог с мясом.
   Остин выхватил у него из рук бумажный пакет.
   – А остальное ты принес?
   – Да, сэр.
   Сай подал ему пластиковую бутыль с водой, надеясь, что отец этим удовлетворится. И знал, что надеется напрасно.
   Остин отвернул пробку, сделал три больших, долгих глотка, затем вытер рукой рот.
   – Остальное!
   Руки у Сая дрожали, когда он отстегнул кожаный чехол с охотничьим ножом, висевший у пояса.
   – Папа, полиция все еще стоит у нашего дома, но они разобрали засаду на Первой дороге. Ты теперь можешь легко уехать в Арканзас.
   – Тебе не терпится меня спровадить, да, парень?
   Растянув губы в ухмылке, Остин вынул нож, блеснувший в солнечном луче.
   – Да нет, сэр, я просто… – Полные ужаса глаза Сая были прикованы к блестящей полоске стали.
   – Не оправдывайся. Я знаю, ты бы хотел, чтобы я удрал и оставил тебя коснеть в грехе и разврате. Водить компанию с черномазыми и лизать Такеру Лонгстриту его розовую задницу.
   – Нет, я только хотел сказать, что они все еще выслеживают тебя.
   – Господь – моя защита и спасение, мальчик! – Все еще улыбаясь, Остин провел пальцем по лезвию. – И меч Его остер. А теперь слушай, что я велю тебе сделать. – И он приставил нож к горлу сына.
   Голова у Сая пошла кругом, на какое-то мгновение он почти потерял сознание от страха.
   – Ты меня слушаешь, парень? Ты слышишь меня?
   Сай кивнул. Он не мог проглотить слюну: боялся, что нож вонзится ему прямо в адамово яблоко, если оно шевельнется.
   – И ты сделаешь все, как я тебе скажу?
   Сай заставил себя взглянуть в глаза отца.
   – Да, сэр.

   Сай работал очень усердно – словно надеялся, что вместе с потом выйдет и страх. Он возил тачку с листьями, чтобы прикрыть землю, изнывающую от жары, и копал ямки для новых кустов пионов, которые Такер купил, чтобы заменить вытоптанные во время драки с Остином. Он соскребал старую краску и красил заново все, что ему велели покрасить. Он уничтожал сорняки с таким остервенением, что у него сводило судорогой пальцы, но страх не проходил. Он лежал горячим тошнотворным бременем в животе, как скверная еда, которую нельзя переварить.
   Он не стал есть то, что приготовила Делла, поскольку был не в состоянии даже смотреть на еду. Вместо этого он уложил толстые сандвичи со свининой и щедрый кусок лимонного кекса в рюкзак, подумав, что сегодня вечером отец хорошо поужинает.
   Да, у отца наверняка будет завидный аппетит, когда он покончит с Такером…
   Сай вытер пот со лба и постарался не думать о добре и зле, о плохом и хорошем. Сейчас он должен думать только о том, как выжить и как жить потом изо дня в день, пока не пройдут эти долгие четыре года и он не сможет наконец навсегда уехать из Инносенса.
   Сай оглядел усадьбу, поля с буйно зеленеющим хлопком, темные неподвижные воды озера, яркие островки цветов. Может быть, это правда – то, о чем говорит отец? Может быть, только люди вроде Лонгстритов могут позволить себе сажать цветы и любоваться ими, а не заботиться о хлебе насущном? И, может, действительно по их вине его собственная семья живет в бедности, грязи и должна считать каждый цент?
   Кроме того, ведь Эдда Лу была его родной сестрой, а семья должна заботиться о своих. Отец говорит, что она умерла по вине Такера…
   О, если бы он в это поверил, если бы смог в это поверить, тогда ему не было бы так тяжело сделать то, что приказал отец.
   «Но какое это имеет значение, тяжело или нет!» – напомнил себе Сай, направляясь к садовому шлангу, чтобы вымыть лицо и руки. Он должен это сделать, и все тут. Сай знал, что, если откажется, отец найдет его повсюду, куда бы он ни спрятался.
   «Если глаз твой соблазнит тебя, вырви его, – сказал отец. – И это ты мой глаз, парень. Ты сейчас мне вместо обоих глаз. – Он поднес серебристое острие к его левому глазу так близко, что Сай не смел даже моргнуть. – Не подведи меня, привези его сюда, я буду ждать».

   – Ну что, сынок, уже закончил на сегодня? – При звуке этого голоса Сай отпрянул назад и залил Такеру ботинки водой, но тот только улыбнулся и закурил половинку сигареты. – Делла сказала, что ты сегодня что-то очень нервничаешь. Закрой шланг совсем, не то утонешь.
   – Да, сэр, я закончил.
   – Ну и хорошо, потому что я устал смотреть, как ты горбатишься. Хочешь колы? А может, еще кекса?
   – Нет, сэр, спасибо.
   Не глядя на него, Сай закрыл и свернул шланг. В горле запершило, он едва сдержался, чтобы не заплакать. Может быть, еще ничего и не получится? Может быть, Такер просто высадит его где-нибудь по дороге?
   Сжав губы, Сай похромал к велосипеду.
   – А что у тебя с ногой?
   – Ничего особенного, мистер Такер. Наверное, растянул немного.
   Он еще прохромал шага два, моля Бога, чтобы Такер пожал плечами и удалился.
   – Ну, тогда тебе надо бы подняться сюда, пусть Делла посмотрит ногу.
   Сай сжал ручки велосипеда и взглянул на особняк.
   – Нет, сэр, я лучше поеду домой.
   Такер увидел, что у мальчика в глазах блеснули слезы, и нахмурился. Юношеское самолюбие бывает очень уязвимо.
   – Ладно, мне тоже надо съездить в город кое за чем. – Он сошел с крыльца, быстро придумывая на ходу, что бы такое купить. – Эта женщина меня просто загрызла: достань то, привези это… И почему женщины никогда не могут заранее спланировать все, что им надо?
   Сай уставился на серебристые, кое-где тронутые ржавчиной ручки велосипеда.
   – Не знаю, сэр.
   – Да, это одна из тайн Вселенной.
   Такер дружески сжал плечо Сая, и тот отшатнулся, а Такер виновато подумал, как мальчик худ и как много ему приходится работать.
   – Давай-ка погрузим велосипед в «Олдс». Я могу довезти тебя почти до дома.
   Костяшки пальцев, сжимавших руль, побелели.
   – Я не хочу вас беспокоить, мистер Такер…
   – Да мне нетрудно довезти тебя до поворота. Поедем, а то Делла еще чего-нибудь придумает.
   – Хорошо, сэр.
   Опустив голову, Сай повел велосипед по подъездной аллее к машине. В висках стучало, словно молотом по наковальне, когда Такер вынул ключи и открыл багажник.
   – Понятия не имею, почему она пристрастилась к этой старой посудине, – пробормотал Такер. – Правда, в этот багажник можно засунуть парочку мертвых тел.
   Он отбросил в сторону картонную коробку, полную старой одежды, которую Делла собиралась отвезти в церковь, три пары ботинок, нуждающихся в починке, еще какой-то хлам – и под всем этим обнаружился «винчестер».
   Взгляд Сая прояснился при виде ружья, но он быстро отвел глаза в сторону. Однако Такер, укладывая велосипед в багажник, заметил, как вспыхнули глаза мальчика.
   – Она уже несколько месяцев таскает за собой эту штуку повсюду, куда ни поедет. Говорит, может пригодиться, если нападет какой-нибудь насильник, а автомобиль сломается. – Такер поставил коробку с одеждой поверх велосипеда. – Представить только: Делла сидит на капоте машины с ружьем на колене и ждет, когда же появится насильник! Ну вот, все готово. Полезай.
   Сай ничего не ответил и влез в машину.
   Такер вынул кассету из отделения для перчаток.
   – Я здесь их прячу, – сообщил он Саю, – потому что женщины никогда не заглядывают в это отделение. Как насчет Пресли?
   – О’кей. – Сай сцепил пальцы на коленях. – Он хорошо поет.
   – Парень, Пресли не просто поет хорошо. Он король всех певцов на свете!
   Такер вставил кассету и, как только раздались первые звуки «Гостиницы, где разбиваются сердца», стал подпевать королю. Когда они выехали на главную дорогу, он повернулся к Саю.
   – А как у тебя дома дела?
   – Дома?
   – Твоей маме сейчас лучше?
   – Она… она справляется.
   – Если тебе что-нибудь понадобится – деньги или еще что, – ты мне скажи. Тебе ведь необязательно ей докладывать, где ты их раздобыл.
   Сай должен был отвернуться и поглядеть в окошко: он не мог выдержать этот участливый, добрый взгляд.
   – Спасибо, мы справляемся.
   Проезжая мимо поворота к Кэролайн, Сай увидел грузовичок Тоби, и ему захотелось зарыдать. Разве он теперь сможет как ни в чем не бывало видеться с Джимом? Ведь после сегодняшнего вечера он будет все равно что убийца!
   – О чем ты так задумался, Сай? Кстати, мне показалось, что ты уже не хромал, когда садился в машину.
   Сай почувствовал, что желудок опять сжала спазма.
   – Наверное… наверное, мне уже полегчало.
   Такер пожал плечами:
   – Ну, если не хочешь, можешь не рассказывать.
   Они уже ехали мимо обмелевшего ручья Литтл Хоуп. Сай понял, что до пещеры осталось меньше мили.
   – Я держу велосипед у ручья. В пещере Мертвого Опоссума.
   – Порядок. Я довезу тебя и высажу там, если хочешь.
   Сай мучительно размышлял, что бы еще сказать. Да и что вообще он мог сказать? «Помогите мне отвезти велосипед прямо к пещере, где мой папаша вас поджидает»? «Помогите мне, потому что вы всегда помогаете тем, кто просит о помощи»?
   Они уже были почти на месте. Сай теперь чувствовал не только ледяной холод в животе – в глазах позеленело от кошмарного страха. «Мне стоит его попросить, и он выполнит мою просьбу», – подумал Сай и внезапно заметил серебристый блеск. Наверное, это блеснули стекла бинокля. А может быть – нож?
   – Остановите! Остановите машину! – В панике Сай схватился за руль, и автомобиль едва не свалился в Литтл Хоуп.
   – Что за черт?! – Такер вырвал у него руль и поставил машину поперек дороги. – Ты что, рехнулся?
   – Поворачивайте обратно, мистер Такер, поворачивайте! – Сай, рыдая, опять попытался повернуть руль. – Ради господа бога, поезжайте назад, а не то он нас убьет. Он теперь убьет нас обоих!
   – Держись!
   Такер стремительно развернулся и, проехав чуть больше мили, остановил машину. Сай скорчился на сиденье, прижимая руки к животу, а мертвый король пел об угасшей любви.
   – Он все равно придет! Я знаю, что придет… И выколет мне глаза, он сам сказал, что выколет.
   «Да у него настоящая истерика», – подумал Такер. Быстро подхватив Сая, он распахнул дверцу, высунул его голову наружу и крепко держал, пока тело мальчика сотрясалось от рвоты. Когда его вырвало, Такер достал носовой платок и вытер ему лицо.
   – А теперь постарайся дышать медленно. Тебе лучше?
   Сай кивнул и расплакался, но это были уже не безумные вопли, а тихие, сдавленные рыдания, которые надрывают сердце. Растерявшийся Такер сидел у распахнутой дверцы и гладил Сая по голове.
   – Ну-ну, успокойся, перестань плакать, ты же мужчина, – бормотал он.
   – Но я не могу, просто не могу перестать… Ведь теперь он меня убьет!
   – Кто тебя убьет?
   Сай повернул к нему замученное, все в пятнах от слез лицо, и Такер подумал, что у него вид, как у собаки, которую избили до полусмерти и которая ждет последнего, смертельного удара.
   – Отец. Он мне велел привезти вас сюда. Он сказал, что я должен это сделать ради Эдды Лу. Я приносил ему сюда еду каждый день. И я принес ему ремень, чистую рубашку и бинокль. А сегодня я принес нож, потому что он велел!
   Такер схватил его за воротник и легонько потряс.
   – Твой отец прячется там, в пещере?
   – Да, он там затаился и ждет вас. Он сказал, что убьет меня, если я вас не привезу, а я не смог. – Сай обвел диким взглядом окрестности. – Но он может прямо сейчас прийти сюда сам! Он, наверное, уже идет, и у него есть два револьвера…
   – Ну, вот что. Полезай в машину.
   Сай решил, что его сейчас отвезут прямо в тюрьму. Он же помогал беглому заключенному, чуть не стал сообщником в убийстве, и вообще… Но тюрьма все-таки лучше, чем жить в ожидании, когда тебе выколют глаза.
   – Что вы теперь будете делать, мистер Такер? – робко спросил он.
   – Я собираюсь отвезти тебя обратно в «Сладкие Воды».
   – Отвезти обратно? Но…
   – Ты войдешь в дом, позвонишь по телефону шерифу Трусдэйлу и все ему расскажешь. – Он в упор посмотрел на Сая. – Ты это сделаешь?
   – Да, сэр! – Сай утер слезы. – Я клянусь вам. Я скажу ему, где прячется отец. Я все ему расскажу…
   – И скажи ему, чтобы он поскорее мчался к пещере. Прямо на всех парах.
   – Я скажу. Простите, мистер Такер, но я так испугался!
   – Мы об этом потом поговорим. – Гравий так и брызнул из-под колес, когда он повернул к усадьбе, промчался по подъездной аллее и остановился. – Беги в дом. Если не застанешь Берка в конторе, звони ему домой: у Деллы есть его домашний номер. Если не найдешь Берка, ищи Карла.
   – Да, сэр. А куда вы поедете? – Широко раскрыв глаза, он смотрел, как Такер открыл багажник, вытащил велосипед и достал ружье. – Вы теперь за ним поедете? Вы собираетесь его поймать, мистер Такер?
   Такер переломил ружье надвое и проверил, заряжено ли оно. Затем вперил цепкий взгляд в Сая.
   – Да, именно это я и собираюсь сделать. А ты поскорее обо всем расскажи Берку.

Глава 18

   Такера вовсе не радовало, что он отправился «пострелять». От этого ему всегда бывало не по себе. Мчась обратно к пещере Мертвого Опоссума, он подумал, что Остин опять заставляет его против воли взяться за оружие.
   И это чертовски бесило.
   Однако он не мог вернуться домой и сидеть на пороге в ожидании, пока Берк и Карл справятся с этим делом. Лицо насмерть перепуганного Сая по-прежнему маячило у него перед глазами, и в машине еще стоял запах рвоты, вызванной паническим ужасом.
   «Он выколет мне глаза!»
   «Откуда, с чего это мальчишка взял? Да, наверное, слышал от своего сумасшедшего старика», – решил Такер. Лицо его стало жестким, а глаза потемнели, как бронза, когда он свернул на проселочную дорогу. Он подвинул к себе ружье и, подтянувшись, взял с заднего сиденья бинокль Деллы. С некоторых пор биноклями обзавелись почти все жители Инносенса.
   Остановив машину, Такер поднес бинокль к глазам, настроил его и сразу увидел вход в пещеру. Он тщательно осмотрел его, но никого не заметил, ничто не шелохнулось на склоне, спускавшемся к ручью. За ручьем было поле, а еще дальше – стоянка трейлеров. Такер находился в трех милях от нее, но, опустив бинокль пониже, явственно различил сестру Эйрлин Лорили, вышедшую из своего трейлера. Вот она отпила глоток из бутылки «Горной росы» и несколько раз хлопнула в ладоши. «Наверное, зовет ребятишек ужинать», – рассеянно подумал Такер и медленно повел биноклем в сторону. Он видел свиней в загоне на ферме Стоки, белье, висящее на веревке во дворе Марчей, и шлейф пыли за мчавшейся машиной. Это, очевидно, был Берк.
   Но никакого движения поблизости от пещеры он не заметил. Тяжело нависшую тишину нарушал лишь плеск воды в ручье, пробивавшей себе дорогу среди камней, да еще в мареве жаркого вечера лениво щебетали какие-то птицы.
   «Скорее всего, Остин сейчас в пещере, – решил Такер. – Если он затаился и ждет, то какой ему смысл выходить наружу?»
   Он положил еще несколько лишних пуль в карман, хотя от всего сердца надеялся, что их не придется пустить в дело, и, пригнувшись, осторожно направился к пещере. Уже в пяти шагах от нее Такер лег на живот и прижал приклад ружья к плечу.
   «Господи, если ты вдруг захочешь сделать мне одолжение, то, пожалуйста, устрой так, чтобы мне не пришлось его подстрелить!»
   Он глубоко вздохнул и негромко крикнул:
   – Остин! Ты, наверное, догадываешься, что я здесь? – Позднее он припомнил, как у него вдруг пересохло во рту и как ему трудно было унять дрожь в руках. – Выходи, и давай поговорим разумно, хотя, конечно, можно и подождать до приезда Берка.
   Но пещера молчала, только над головой Такера внезапно закаркал ворон.
   – Ты меня очень разозлил, Остин, а то, что ты истязал мальчика, явилось последней каплей. Я просто не могу этого тебе так спустить. Боюсь, придется начать перестрелку, и один из нас наверняка погибнет. – Легонько вздохнув, Такер нагнулся и поднял небольшой камешек. – И честно тебе скажу: не хочу, чтобы это был я.
   Он швырнул камешек в сторону пещеры и ждал, что в ответ раздастся ружейный выстрел. Но ответом было прежнее молчание.
   – Вот дерьмо! – пробормотал Такер и скользнул со склона к илистому ложу Литтл Хоуп.
   В голове у него стучало, и теперь это был уже сплошной гул – так сильно билось сердце. Он наставил ружье на вход в пещеру, выстрелил и молниеносно метнулся в сторону, чтобы избежать ответного града пуль.
   Но пещера была пуста.
   Такер вошел, чувствуя себя довольно глупо со своим ружьем на изготовку – тем более что сердце все еще стучало, как барабан в оркестре, когда ударник орудует во всю мочь. Он слышал собственное тяжелое дыхание, эхом отражающееся от каменных стен.
   – О’кей, – сказал он тихо. – О’кей, ведь никто не видел, какого я свалял дурака.
   Такер пошел к выходу, но внезапно остановился. «А может быть, Остин прячется где-нибудь поблизости? Нашел еще какую-нибудь дыру, сидит там и поджидает, когда я выйду, чтобы снять меня одним снайперским выстрелом? Это было бы очень некстати, – подумал он. – Лучше все-таки быть глупцом, чем мертвым».
   Тут ему вспомнилась почему-то финальная сцена из фильма «Кровавый Кэссиди и Солнечный Парень», где Ньюмен и Редфорд так и застыли в последнем кадре, в вечном и безнадежном противостоянии.
   Но даже в свое время эта слащавая концовка не могла ввести в заблуждение сына Бо Лонгстрита, Такера. Он-то знал, что ружья выстрелили и что оба, и Кровавый, и Парень, прямиком отправились в обитель вечной славы.
   Так он и стоял, согнувшись, в низкой пещере, страдая от уязвленного самолюбия, и ждал неизвестно чего. Он еще не решил, как действовать дальше, когда до его слуха донесся шум приближающегося автомобиля, а затем резкий стук захлопнувшейся дверцы.
   – Такер, с тобой все в порядке?
   – Я здесь, Берк! – Такер прислонил ружье к стенке. – А вот его здесь нет…
   Он слышал, как Берк приказал Карлу осмотреть окрестности, а потом свет померк, так как выход из пещеры заслонили широкие плечи шерифа.
   – Что, черт возьми, здесь происходит?
   – Да сейчас расскажу, – ответил Такер.
   И рассказал.

   – Я, признаться, и половины не понял из того, что мне кричал мальчишка. – Берк поднес зажигалку к сигарете Такера. – Однако он был чертовски уверен в том, что вы с его папашей сейчас убиваете друг друга.
   – Даже не знаю, разочарован я или, наоборот, чувствую облегчение от того, что мы до этого не дошли. Сай хороший мальчик, Берк. Остин его до смерти запугал своей безумной руганью и угрозами, но парень поступил правильно. Хотя ему это было нелегко. – Он затянулся и медленно выпустил дым. – Я думаю, Саю лучше пожить некоторое время в «Сладких Водах». Домой ему сейчас нельзя. Если до него не доберется сам Остин, то с ним расправится Вернон. Клянусь богом, я просто не понимаю, как мальчик может быть кровным родственником этих зверей.
   – Но как бы то ни было, сейчас надо все силы бросить на то, чтобы найти его папашу. Я вижу, ты уже сам назначил себя в помощники шерифа?
   – Пришлось, раз ты не позаботился об этом. – Такер поднял ружье и только тогда заметил надпись на стене. – Это что еще за чертовщина? Ты мне свет заслоняешь, Берк. – Он подошел поближе, прищурился и прочитал: – «Око за око».
   – Господь всемогущий, – пробормотал Берк, – да ведь он это кровью написал! Надо созвать побольше людей. Осмотрим все дома, весь округ, дюйм за дюймом – но сегодня мы обязаны поймать этого сумасшедшего.
   Такер прижал пальцы к векам, потому что вдруг услышал, словно наяву, полный ужаса голос Сая: «Он мне выколет глаза».
   – Да, и я пойду с тобой. Может быть, тоже добуду себе звездочку, которая полагается помощнику.

   Через час Берк уже набрал пятнадцать человек – сильных мужчин, которые хотели помочь. Правда, ему не очень нравилось видеть среди них вооруженных Билли Ти Бонни и Тэлбота Младшего, но он понадеялся, что в общей задаче поисков беглого преступника взаимная неприязнь отступит на задний план. Однако ради большей безопасности он их разъединил, послав Тэлбота с отрядом Карла, а Билли Ти оставил в своем. Во главе третьего он решил испробовать Джеда Ларссона – медлительного, но здравомыслящего человека. Каждому командиру отряда он указал на карте местности соответствующую территорию.
   – И, пожалуйста, никакой спешки, будьте осторожны. У Остина два револьвера, и обычно ему хватает одной пули, чтобы попасть в цель. А я даже в мыслях не могу себе представить, как на закате дня мне придется навестить чью-нибудь жену и сообщить, что ее муж дал себя по-глупому подстрелить.
   – Ну, мы будем половчее тех толстозадых помощников окружного шерифа, – заметил Билли Ти, воодушевленный самой перспективой пострелять.
   Послышался гул уверенных, обнадеживающих голосов, и Берк вздохнул с некоторым облегчением.
   – Последний раз Остина видели в пещере Мертвого Опоссума. Теперь он опережает нас по крайней мере на час, а он быстр на ногу. Кроме того, человек, который прожил в Инносенсе всю жизнь, наверняка знает множество мест, где можно спрятаться. И учтите: мы хотим взять его целым и невредимым. Если найдете, где он затаился, дайте знать по «уоки-токи». Используйте оружие только для защиты.
   Некоторые из присутствующих незаметно переглянулись: Остина никто не жаловал. Но Берка нелегко было провести.
   – Если в результате поисков Остин окажется застреленным, то вам не избежать множества вопросов, на которые не так-то просто будет ответить. – Он внимательно оглядел лица, на каждом задерживая взгляд, чтобы его поняли как следует. – Вы не за оленем охотитесь: вы – полномочные представители общества с определенными обязанностями. Ну, а теперь в путь, и будьте осторожны. Да поможет нам всем Бог.
   Пятерка Берка погрузилась в его машину: сам шериф, Такер, Билли Ти, Синглтон Фуллер и Баки Кунс. Синглтон, как только сел, немедленно закурил сигару, потому что Хэппи не позволяла ему курить в доме.
   – А ты не попросил подкрепления от окружных властей, Берк? – спросил он как бы между прочим.
   Пальцы Берка крепче вцепились в руль.
   – Нет, не просил, это наше дело.
   В ответ сквозь густую пелену вонючего дыма раздался гул одобрения.
   На пересечении улицы Старого Кипариса и Длинной Берк свернул на проселочную дорогу. Место было для Такера памятное. Он взглянул в зеркало заднего обзора и встретил насупленный взгляд Билли Ти.
   Здесь они расстались, и трое, во главе с осторожным Синглтоном, двинулись на восток, а Берк с Такером – в западную сторону.

   – Послушай, что за каша заварилась у вас с Билли Ти? – спросил Берк, дав широкий круг и поворачивая обратно, так как они должны были обследовать пруд Макнейров.
   – Каша эта уже перекипела через край, и мы вытерли пол, – Такер бросил встревоженный взгляд в сторону дома Кэролайн. – Ты действительно думаешь, что он рванул в этом направлении?
   – Откуда я знаю? Он может выбрать любое направление. Возможно, я сделал ошибку, что не вызвал на подмогу полицейских из округа…
   – Перестань, Берк. Мы сами справимся. Конечно, было бы лучше всего, если бы он отправился к себе домой.
   – По-твоему, он не догадывается, что там засада? Он же не идиот, Тэк.
   Такер еще раз обернулся и взглянул на сверкающие окна дома Кэролайн на втором этаже.
   – Может, Остин и не идиот, но то, что он свихнулся, – это точно. Помнишь тот день, когда мы с ним подрались? Он ведь принимал меня тогда за моего старика. Остин не столько меня хотел убить, сколько Бо. – Такеру очень захотелось покурить, но он подавил это желание. – И не меня он хотел заманить с помощью Сая в пещеру.
   Берк нахмурился. Он не слишком разбирался в тонкостях психологии, хотя знал, конечно, что мужчина способен на отчаянные поступки, когда женщина толкает его на край бездны. И тогда он способен повеситься у себя в амбаре…
   – Ну, знаешь, слишком много времени прошло, чтобы так злиться на кого-то из-за женщины.
   – У нас в Инносенсе время течет медленно. Я прекрасно помню, что моя мама всегда вставала и выходила из комнаты, когда только упоминали имя Остина Хэттингера. Она так поступала до самого конца. Я даже однажды спросил Эдду Лу, не находит ли она странным поведение Остина. Она тогда засмеялась и сказала, что иногда, когда он бьет ее мать, он называет ее именем моей мамы.
   Такер замолчал, потому что Берк остановил машину и принялся внимательно оглядывать окрестности в бинокль.
   – Что-нибудь видишь?
   – Ничегошеньки, черт его задави. – Берк вытащил «уоки-токи», чтобы связаться с другими отрядами.
   Такер все-таки вытащил сигарету: он вдруг почувствовал, что его мороз продирает по коже. Он выпустил дым и стал уверять себя, что ничего неестественного в этом ощущении нет: ведь, в конце концов, они сейчас устроили облаву на человека. Однако он поймал себя на том, что не оглядывает, как Берк, окрестности, а опять глядит на блестящее в солнечном свете окно спальни Кэролайн.
   – Там что-то не в порядке… – Такер не мог бы объяснить, что его насторожило, – он просто обонял опасность, как запах озона после молнии. – Черт возьми, что-то там не в порядке! Берк, я сбегаю к Кэролайн.
   – Но я уже тебе сказал, что ей звонила Сьюзи и велела срочно приезжать в город. Сейчас они, наверное, сидят за кухонным столом и рассуждают о цветах и свадебных пирогах.
   – Ага… – Он передернул плечами в надежде, что неприятная напряженность в спине отпустит его. – Но я все-таки хочу сбегать и посмотреть.
   Такер уже бежал к дому, когда они услышали выстрелы.

   У Кэролайн в духовке стоял кукурузный хлеб, изготовленный по семейному рецепту Хэппи Фуллер. Она как раз кончила месить тесто, когда ей позвонила Сьюзи. Та не стала вводить Кэролайн в заблуждение, приглашая вместе отобедать и вразумить Марвеллу насчет цвета ее свадебного платья. Сьюзи прямо сказала, что Остина Хэттингера видели на расстоянии десяти миль от дома Кэролайн и она за нее боится: ведь Кэролайн сейчас одна.
   Кэролайн была очень благодарна за заботу, так как уже начала вздрагивать при малейшем шорохе или скрипе. Нет, она не думала, что Остин Хэттингер заявится к ней в дом. Конечно, нет. Но по мере того, как солнце склонялось к западу, ей все больше нравилась мысль очутиться в безопасности на кухне Сьюзи, где сейчас так шумно и весело.
   Кэролайн потянула носом воздух и улыбнулась. Хлеб был уже почти готов. Сейчас она его вынет, завернет, возьмет Никудышника и отправится в город.
   – Никудышник, ко мне, мальчик! – Она хлопнула в ладоши, как это делала Хэппи, и попыталась свистнуть. – Иди скорее сюда, мы уезжаем.
   Поскольку песик не появился, она вышла на крыльцо и услышала откуда-то снизу жалобный скулеж. Кэролайн опустилась на корточки и обнаружила, что Никудышник забился под крыльцо, дрожа и попискивая.
   – Наверное, увидел змею, – пробормотала она и решила выманить его с помощью сахарной косточки.
   Кэролайн уже хотела встать, когда увидела Остина Хэттингера.
   Какое-то мгновение она думала, что это все игра воображения. Не может через ее двор идти человек с двумя револьверами у пояса и ножом в руке. Не может быть такого человека, который топчет только что посаженные ею желтофиоли, улыбается застывшей улыбкой и глядит на нее сумасшедшими красными глазами. Но вот он заговорил, и Кэролайн поняла, что все это происходит наяву.
   – Господь привел меня к тебе! – Улыбка, казалось, сейчас разорвет его лицо пополам. – Я понял волю Его. Ты была с Такером. Я видел тебя с ним, и ты будешь принесена в жертву. Как Эдда Лу. Все будет, как было с Эддой Лу.
   Он уже подходил к крыльцу, выставив перед собой нож, когда Кэролайн опомнилась, вскочила и метнулась на кухню, захлопнув за собой дверь. Однако Остин всей тяжестью тут же налег на дверь, и Кэролайн поняла, что ее хлипкий замок не выдержит.
   Думать она не могла – ноги сами понесли ее в гостиную, а рука машинально схватила с полки дедушкин «кольт». «Необходимо добраться до машины», – мелькнуло в голове. Уже пробегая по коридору, она услышала, как крякнула и поддалась старая дверь и на пол полетела щепа. Но когда Кэролайн выскочила на переднее крыльцо, она увидела, что все четыре шины разрезаны.
   Остин распахнул парадную дверь.
   – От воли Господней не убежать! Ты орудие искупления. «Око за око» – так сказал Господь.
   Но Кэролайн уже мчалась в сторону пруда, хотя там, за деревьями, таился полумрак и ужас. Однако больше бежать было некуда. Кричать она не могла: вместо крика из ее груди вырывался какой-то свист.
   Оглянувшись через плечо, Кэролайн обнаружила, что между ними уже меньше двух метров. Слезы застилали ей глаза, когда она выстрелила. Но «кольт» дал осечку. Остин улыбнулся, и Кэролайн увидела безумие в его глазах. А еще там была ужасающая, торжествующая радость.
   Он уже поднял нож, блеснула серебристая, убийственная сталь. Но в этот момент, словно маленький золотистый снаряд, к Остину подлетел Никудышник и вцепился своими щенячьими зубами ему в щиколотку. Остин взвыл не столько от боли, сколько от ярости, и с силой отшвырнул ногой щенка так, что тот вялым, бескостным комочком упал на траву.
   «О господи, милый господи!» – взмолилась Кэролайн и, взяв «кольт» в обе руки, выстрелила опять.
   На этот раз отдача от выстрела заставила ее сильно податься назад. Она упала и в ошеломлении смотрела, как на испачканной белой рубашке Остина расплывается кровавое пятно, похожее на страшный красный цветок.
   На лице Остина застыл безумный оскал. Словно не чувствуя боли, он шагнул к ней и высоко занес нож.
   – Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… – скулила Кэролайн, целясь прямо в это улыбающееся лицо.
   «Кольт» снова дернулся в ее руке. В безмолвном ужасе она увидела, что его лицо словно исчезло, а большое, мускулистое тело прошила судорога. Ее скованному паникой воображению казалось, что он все еще идет к ней, все еще неумолимо надвигается, и она, хрипя, отползла назад.
   Но вот к ее ногам упал нож. А следом за ножом рухнул и Остин.

   Такер подбежал к площадке перед домом, усыпанной гравием, и остановился как вкопанный. Он стоял и смотрел, как через лужайку, шатаясь, идет Кэролайн, неся на руках щенка. За ней он увидел лежащего ничком Остина и кровь на траве.
   – Он ударил мою собаку, – вот и все, что она сказала, пройдя мимо него в дом.
   – Господи Иисусе, Берк!
   – Я обо всем позабочусь. – Берк отставил ружье и взялся за «уоки-токи». – А ты иди за ней и смотри, чтобы она не выходила, пока я здесь не управлюсь.
   Такер нашел Кэролайн в гостиной. Она сидела в качалке с бесчувственной собачонкой на коленях.
   – Дорогая моя… – Он присел рядом с ней на корточки и взял ее лицо в ладони. – Что он с тобой сделал?
   – Он собирался убить меня. – Она продолжала раскачиваться, боясь, что если остановится, то сойдет с ума. – Он хотел меня зарезать ножом. Он бы мог меня застрелить, но решил зарезать, потому что так поступили с Эддой Лу. Он сам это сказал. – Собака начала шевелиться, заскулила, и Кэролайн прижала ее к груди, как младенца. – Но теперь все в порядке. Все в порядке…
   – Кэролайн, Кэролайн, погляди на меня, детка. – Такер подождал, пока она не повернется к нему. Радужная оболочка казалась зеленой аурой, в которой плавали зрачки. – Сейчас я отведу тебя наверх. Пойдем со мной. Нет, я лучше отнесу тебя и вызову врача.
   – Не надо. – Она глубоко и протяжно вздохнула, когда Никудышник лизнул ее в подбородок. – Я не собираюсь биться в истерике. Я не собираюсь рухнуть замертво, как однажды в Торонто. Я тогда словно разбилась на тысячу кусков… Но больше это не повторится. – Она прижалась щекой к пушистой шерсти щенка. – Я пекла кукурузный хлеб. Я никогда его раньше не пекла. Хэппи дала свой рецепт, и я собиралась отвезти хлеб к Сьюзи… Мне было так приятно чувствовать себя здесь не чужой! – Никудышник слизнул слезу, покатившуюся у нее по щеке. – Понимаешь, я сначала радовалась, что буду здесь жить совершенно одна, но я даже не подозревала, как сильна у меня потребность быть частью целого.
   – Теперь все будет хорошо, – пробормотал он беспомощно. – Я тебе обещаю, что все наладится.
   – Я пекла кукурузный хлеб в бабушкиной духовке. И потом застрелила Остина Хэттингера из дедушкиного револьвера. Разве это не странно?
   Глаза Такера мерцали сдерживаемой яростью. Он все-таки подхватил ее на руки вместе со щенком, перенес на кушетку и сам сел рядом.
   – Я останусь здесь на ночь, – заявил он. – Буду спать вот на этой кушетке.
   – Но, Такер, я вовсе не собираюсь разваливаться на куски.
   – Я знаю, любимая.
   – Таймер все еще жужжит. – Кэролайн закусила губу, стараясь говорить спокойно. – Я, наверное, совсем сожгла свой кукурузный хлеб…
   Она уткнулась лицом ему в плечо и заплакала.

Глава 19

   Кэролайн сошла вниз, чувствуя себя совершенно опустошенной. Она не имела представления о времени, хотя солнце светило ярко и в доме было тихо, как в могиле. Решив, что надо поскорее выпить кофе, Кэролайн, босая, в одной ночной рубашке, отправилась на кухню, но внезапно остановилась как вкопанная.
   Она убила человека!
   Осознав этот факт, Кэролайн прижала кулаки к сердцу, словно бегун, потерявший завод, но которого заставляют пробежать всю дистанцию до конца. И, как у спринтера, ноги у нее подкосились, и она опустилась на ближайший стул, обхватив голову руками.
   Она всадила две пули в живую человеческую плоть! О, Кэролайн прекрасно понимала, что действовала в целях самозащиты. Даже без тактичных наводящих вопросов Берка и без его твердой, спокойной поддержки она это знала. Какой-то винтик в голове Остина Хэттингера повернулся не в ту сторону, и он напал на нее.
   Но ведь обстоятельства не могли изменить результата. Она отняла у человека жизнь. Она, которая прежде не была способна ни на какое насилие, всадила две сорокапятимиллиметровые пули в человека, с которым даже не была знакома.
   Но внезапно Кэролайн почувствовала, что сможет смириться с этим и продолжать жить. Что не станет мучиться угрызениями совести, тщетно пытаясь как-то себя оправдать, не станет упорно размышлять над тем, не могла ли она избежать подобного результата.
   Это было какое-то совершенно новое ощущение. Прежняя Кэролайн почему-то всегда считала, что обязана кротко выносить все тяготы жизни, в чем бы они ни состояли: выступление в концерте, удовлетворение всех требований матери или измена возлюбленного. «А не впадала ли я в грех гордыни? – подумала она. – Ведь меня всегда утешало сознание собственной добродетельности, значительности и непохожести на других».
   Нет, Кэролайн Уэверли не будет больше прислушиваться к тайному, вкрадчивому голосу, который все время ей нашептывал, как следует поступать идеальной девушке, совершенной во всех отношениях!
   Внезапно она услышала, что кто-то скребется в заднюю дверь, и сердце у нее покатилось вниз. Лишь узнав скулеж Никудышника, она облегченно вздохнула и отворила дверь.
   Благодарный пес вбежал и стал высоко прыгать около нее, отчаянно виляя хвостом от восторга.
   – А что ты делал на дворе? – Она нагнулась, чтобы почесать ему уши, и в ответ он с обожанием лизнул ее в руку. – И каким это образом ты вышел?
   Щенок тявкнул, царапая когтями натертый дощатый пол, на котором у него разъезжались лапы, и бросился в гостиную.
   – Куда ты меня ведешь?..
   И тут голос ей изменил. Она увидела, что Никудышник удобно устроился около кушетки, а на ней, в расстегнутой рубашке и босой, распростерся Такер. «Нет, и во сне у него отнюдь не ангельский вид, – заметила про себя Кэролайн. – Слишком много земного в этом умном лице».
   Такеру явно было очень неудобно спать. Ноги свешивались с короткой кушетки, и он, наверное, едва не свернул себе шею, стараясь поудобнее пристроить голову между подушкой и подлокотником. Руки он сложил на животе, но не для того, чтобы придать себе достойный вид, а просто потому, что их некуда было больше деть. Однако, несмотря на неудобную позу и поток солнечного света, бьющего прямо в лицо, Такер крепко спал, его грудь спокойно и тихо поднималась и опадала в беззвучном глубоком дыхании.
   Кэролайн вспомнила, как он был добр к ней накануне, как нежно обнимал ее, пока она рыдала на его плече, выплакивая пережитое потрясение. И как он просто, спокойно и твердо поддерживал ее, взяв за руку, когда Берк снимал первый допрос.
   Это ведь Такер отнес ее в постель, отклоняя все возражения, словно заботливый отец, укладывающий спать перевозбудившегося и уставшего ребенка. Он сидел рядом с ней, пока снотворное не начало действовать, и рассказывал какую-то смешную и глупую историю о своем двоюродном брате Хэме, который ведал перепродажей подержанных автомашин в Оксфорде.
   И сердце ее распахнулось ему навстречу.
   – У тебя неистощимый запас сюрпризов, Такер.
   Никудышник подпрыгнул при звуке знакомого имени и в мгновение ока облизал Такеру лицо. Тот что-то проворчал, пошевельнулся и сказал:
   – О’кей, детка. Одну минутку…
   Кэролайн подошла поближе.
   – Ну что ж, стоит подождать.
   – Ждать всегда стоит… – Такер улыбнулся, открыл глаза и обнаружил прямо перед собой мохнатую собачью морду. – Нет, это не совсем то, что я ожидал увидеть.
   Нисколько не смутившись, Никудышник встал на задние лапы и уперся передними Такеру в грудь. Такер рассеянно потрепал щенка по голове.
   – Слушай, друг, разве я тебя не выставил из дома?
   – Но он опять захотел войти.
   Такер поднял глаза и, казалось, только сейчас заметил Кэролайн.
   – Привет.
   – Доброе утро.
   Он слегка отодвинулся, Кэролайн восприняла это как приглашение и присела рядом.
   – Жаль, что мы тебя разбудили…
   – Ну, наверное, все равно придется вставать, так или иначе. – Он провел пальцем по ее щеке. – Как ты себя чувствуешь?
   – Я в порядке. Это действительно так. И я хочу поблагодарить тебя за то, что ты не оставил меня одну.
   Он немного сморщился, выпрямляя шею.
   – Да я могу спать где угодно.
   – Я вижу. – Она растроганно отвела ему волосы со лба. – И все равно это очень мило с твоей стороны.
   – Ну, наверное, мне надо бы ответить, что так принято между добрыми соседями. – Он поймал ее руку и прижал к губам. – Но ты меня до чертиков напугала. Когда ты наконец заснула, у тебя в лице не было ни кровинки.
   – Но ведь ты хотя бы мог лечь на свободную кровать наверху.
   Такер только пожал плечами: ему не хотелось говорить, что это был бы слишком большой соблазн. Когда он зашел проверить, как она – в четвертый или пятый раз за ночь, – то едва удержался, чтобы не забраться в ее постель. Просто чтобы держать ее в своих объятиях, прижимать к себе, довольствуясь сознанием, что она в безопасности.
   – Иди ко мне, – произнес он неожиданно для самого себя.
   Кэролайн заколебалась, но потом поддалась искушению и свернулась клубочком рядом с ним. Она положила голову ему на плечо, а пес устроился у них в ногах.
   – Я рада, что ты со мной.
   – Я не был с тобой в самый нужный момент. Простить себе не могу, что так поздно прибежал тогда.
   – Не казнись, Такер.
   Он поцеловал ее в голову.
   – Но мне надо это высказать, Кэролайн. Я терзался почти всю ночь. Ведь это по моей вине он вышел на тебя. Это меня он хотел убить. Получается, что я вроде бы тобой заслонился.
   Кэролайн положила руку ему на грудь и подумала, что, наверное, еще никогда не чувствовала себя так уютно и в такой безопасности.
   – Знаешь, я тоже всегда думала, что во всем виновата. Наверное, это своеобразная форма эгоцентризма. Чувство вины – вообще опасная вещь; иногда оно приводит к тому, что приходится лечить расстроенные нервы.
   – Но меня все это просто сразило! – Он прижал ее к себе еще теснее. – Когда я услышал выстрелы и понял, что не успею добежать… Я еще никогда в жизни так не пугался.
   – А вот я пугалась очень часто. Но никогда еще не справлялась со своими страхами таким ужасным образом. Это в первый раз. – Она сжала руку в кулак и затем медленно его разжала. – Конечно, плохо, что все так обернулось, Такер, и, наверное, я никогда не забуду, с каким чувством нажала на курок. Но, знаешь, я поняла, что смогу жить с этим воспоминанием.
   Он взглянул на пылинки, плясавшие в солнечном луче. Да, есть вещи, которые он тоже никогда не забудет. Например, тот безмолвный ужас, охвативший его, когда он бежал по вспаханному полю, а в голове отдавалось эхо выстрелов. И выражение лица Кэролайн, когда она прошла мимо него в дом с остекленевшим взглядом, неся на руках бесчувственное тело щенка.
   – Кэролайн, я не герой и, бог свидетель, никогда не стремился быть героем. Но я сделаю все, чтобы ничего плохого с тобою больше не случилось.
   Она улыбнулась и откинула голову, чтобы взглянуть на него.
   – Если ты и не герой, то отважный и смелый честолюбец.
   Однако его глаза не улыбнулись ей в ответ, и, когда он дотронулся до ее подбородка, пальцы у него были очень напряженные.
   – Ты мне нужна, – медленно произнес Такер, словно сам вникая в смысл сказанного. – Никто никогда не был мне так нужен, и это трудно осознать.
   У Кэролайн перехватило дыхание – так бывало всегда, когда она выходила на сцену и на нее падал луч софита. В глазах у нее мелькнул страх, но она твердо выдержала его взгляд.
   – Знаю, нам обоим нелегко придется.
   Такер покачал головой.
   – Поразительно! Я по уши влюблен в женщину, которую еще ни разу не раздел. Стоит кому-нибудь об этом узнать, и моя репутация будет непоправимо испорчена.
   – Но почему бы тебе не попытаться это сделать сейчас?
   Его пальцы застыли у нее на щеке.
   – Что ты сказала?..
   – Я сказала: почему бы тебе не попытаться это сделать сейчас? – И, глядя ему в глаза со страхом и сомнением, она запрокинула голову и сама поцеловала его.
   Такеру вдруг показалось, что он растворяется в ней целиком. Это тоже было совершенно новое ощущение: постепенное, прекрасное скольжение в блаженство. Он не почувствовал жаркого приступа похоти, которая так часто его посещала и так охотно им принималась. Вместо этого он испытывал медленное, тихое движение чувств, как бывает, когда небо светлеет перед восходом солнца.
   Кэролайн прижалась к нему, ее дыхание смешалось с его дыханием, и он понял, что она предлагает ему нечто большее, чем страсть. Она дарила ему доверие! И Такер испугался. Ведь она не такая женщина, которая отдается мужчине запросто и беспечно. А он… Он всегда брал то, что женщина ему предлагала, с легкомысленной улыбкой и не думая о последствиях.
   – Кэролайн… – Такер провел пальцами по ее щеке, зарылся лицом в ее волосы. – Я хочу тебя.
   Он произнес это так серьезно, что она улыбнулась.
   – Я знаю.
   – Нет, я хочу сказать, что действительно, на самом деле хочу тебя! – Рубашка соскользнула с ее плеча, и он прижался губами к теплому, нежному изгибу. – Я мечтал, что ты позволишь мне это, уже через полминуты после нашей первой встречи.
   Кэролайн не могла понять, почему они говорят. Зачем слова, когда все, чего она хочет, – это только ощущать?
   – Да, я и это знаю.
   – Но только вот… – Ее грудь была совсем рядом – такая упругая, соблазнительная, – и все-таки Такер нашел в себе силы слегка отстраниться. – Видишь ли, я не очень-то прилично веду себя, когда дело касается женщин. Но я не хочу, чтобы ты потом об этом пожалела. Я не переживу, если ты об этом пожалеешь!
   Его глаза потемнели от какого-то нового, незнакомого Кэролайн чувства, но она предпочла об этом не думать.
   – Вот уж не думала, что ты способен все так усложнять.
   – Меня самого это чертовски удивляет. – Его пальцы запутались в ее волосах. – Просто мне показалось, что я должен тебе все объяснить.
   Но зачем объяснять, когда все так ясно можно прочесть в его взгляде? Пусть даже то, что она видит там, заставляет ее тревожиться.
   – Не хочу никаких объяснений! – Она в отчаянии потянулась губами к его губам. – Я ведь живой человек и хочу чувствовать себя соответственно.
   Такер вдруг понял, что Кэролайн хочет от него того, чего он всегда сам искал в женщине: простой, незамысловатой плотской радости. Но если он почувствовал в душе некоторое разочарование и сожаление, то сразу подавил их. Отвечая желанию Кэролайн, он быстро стащил с нее рубашку и отдался пиршеству плоти. Эта плоть была тонкой, бледной и мягкой, словно бархат. И хотя Такер знал, что Кэролайн – не просто еще одна женщина на его пути, он предпочел не додумывать тревожащие его мысли. Ведь это так несложно – дать ей то, что она хотела, и взять то, что она предлагала.
   А Кэролайн бездумно излучала этот лихорадочный жар, упиваясь собственным желанием. Она ощущала себя только телом, которое ищет наслаждения, даруемого другим телом. Она приказала себе ни о чем не думать и не испытывать никаких нежных чувств. Ей нужны были сейчас только ощущения, только освобождение и забвение тревог, которые может принести с собой секс. И она вскрикнула, почувствовав острое, как нож, наслаждение.
   Кэролайн слышала, как тяжело он дышит, чувствовала, как нежно его руки касаются ее плеч. Такер что-то тихо сказал, и хотя слов она не разобрала, но голос был такой ласковый, что ей вдруг захотелось заплакать.
   Боже, неужели она все-таки испытывает какое-то чувство к нему? Эта мысль ужаснула Кэролайн. Она не хотела ничего чувствовать и отодвинулась – резко, даже грубо, чтобы сразу отсечь эти нежности. Его губы еще шептали что-то ласковое, а она протянула руку и спустила его джинсы пониже. Такер весь напрягся, когда ее жадная, горячая ладонь завладела его плотью. Комната покачнулась и поплыла вокруг, а пока он старался вновь обрести равновесие, она уже обвилась вокруг него.
   – Кэролайн, подожди…
   Но она не желала ждать и тянула его в эту прекрасную бархатную бездну, навязывая свой бешеный ритм.
   Такер попал в ловушку ее и своих желаний и помчался вместе с ней навстречу наслаждению, за которым, он это знал, нет ни радости, ни покоя.
   Потом они долго лежали молча, не размыкая объятий. Кэролайн испытывала какую-то странную раздвоенность. Ее тело ликовало и пело, оно вновь ожило и радовалось жизни. Но почему же она сама чувствует себя при этом такой опустошенной?
   Если бы Такер сказал хоть слово! Неужели ему трудно поднять голову, усмехнуться, отпустить одну из своих глупых шуточек, чтобы разрядить ощущение неловкости? Кэролайн слышала, что сердце у него уже бьется спокойно, но он все молчал…
   Такер знал, что ей тяжело, но медлил и не освобождал ее, отдаляя тот момент, когда придется взглянуть ей в лицо и спросить себя, что же произошло.
   «Это был просто хороший, честный секс, исключающий всякие глубокие чувства, – подумал он с некоторым отвращением. – И нет никакой причины чувствовать себя… употребленным. А лучше всего было бы обратить все это в шутку».
   Такер вдруг вспомнил, что Эдда Лу всякий раз обижалась и была недовольна, когда наступал конец и момент освобождения для него. Может быть, она испытывала нечто похожее? Такер вздохнул и уставился в стену. Нет, Эдде Лу сам он был безразличен. Ей были нужны его деньги, имя, положение в обществе, но не он сам. И секс был для нее только средством всего этого достичь…
   Но ведь в его жизни наверняка были какие-то женщины – между первой юношеской обжимкой и этой последней бездушной спортивной гонкой с Кэролайн, – которым он был небезразличен. Женщины, которым хотелось от него большего, чем он мог дать, и которым приходилось мириться с меньшим. И они вот так же лежали в уязвленном молчании после того, как схлынет страсть…
   Что и говорить, он получил по заслугам. Впервые в своей жизни он захотел чего-то большего, чем просто секс, и наткнулся на женщину, которая ему в этом отказала.
   Ну что ж, у него еще осталась гордость. Как ни горько этим утешаться, это все же лучше, чем ползать на брюхе.
   Такер наконец освободил ее от своей тяжести, застегнул джинсы и сел на кушетке.
   – Ты меня захватила врасплох, детка, – сказал он, улыбнувшись, но глаза его не улыбались. – Я даже не успел облачиться соответствующим образом.
   Кэролайн не сразу поняла, что он говорит о презервативе. А когда поняла, заставила себя беспечно пожать плечами.
   – Не волнуйся. – Избегая его взгляда, она поправила рубашку. – Я принимаю таблетки.
   – Ну, тогда порядок. – Ему захотелось протянуть руку и пригладить ее растрепанные волосы, но вместо этого он встал и сунул руки в карманы. – Послушай, Кэролайн…
   – Пожалуй, я пойду сварю кофе. – Она вскочила с кушетки, словно слова Такера включили какое-то невидимое пусковое устройство. – И завтрак приготовлю. Ты заслужил хороший завтрак.
   Он внимательно взглянул на нее и заметил, что она закусила нижнюю губу и упорно смотрит куда-то в сторону, через его плечо.
   – Ну, если тебе так хочется. Ты не против, если я приму душ?
   – Конечно, нет. – Кэролайн глубоко вздохнула – то ли от чувства облегчения, то ли от разочарования – и поспешила замаскировать этот неуместный вздох потоком слов: – Наверху, вторая дверь направо, там на полке есть чистые полотенца. Только учти: вода нагревается не сразу.
   – Да я и не спешу.
   И Такер вышел из комнаты.

   Вымывшись ее мылом, Такер почувствовал, что настроение у него улучшилось. Он почистил зубы щеткой Кэролайн, так как второй не нашлось, и опять ощутил во рту привкус ее плоти. Конечно, все это были чисто физические ощущения, но если сосредоточиться на них, то может полегчать. И незачем сейчас размышлять, есть ли какой-то потаенный смысл у приятного, не знающего стеснений секса.
   Натягивая на ходу рубашку, Такер спустился вниз. Пахло кофе и беконом. Эти повседневные, будничные запахи тоже не располагали к мыслям о чем-то более возвышенном. Он уже прошел полкоридора на пути к кухне, когда послышался шум подъезжающего автомобиля.
   В расстегнутой рубашке он вышел на крыльцо и, сунув руки в карманы, принялся наблюдать, как агент по делам особой важности Мэтью Бернс припарковывает машину. Они внимательно оглядели друг друга: один в черном костюме и шелковом галстуке, другой – полуодетый и небритый. Если бы их взаимные чувства могли материализоваться, между ними оказалась бы огромная ощетинившаяся злая собака.
   – Вам не кажется, что сейчас рановато для визитов?
   Бернс запер машину и положил ключ в карман.
   – Я по официальному делу, – сухо заявил он и, поджав тонкие губы, оглядел голую грудь Такера, его влажные от душа волосы. – Мое вторжение совершенно необходимо в интересах безопасности мисс Уэверли.
   – Ну, положим, тут вы несколько опоздали, – мирно заметил Такер. – Так что мы можем сделать для вас?
   – Вы очень гордитесь этим, не так ли, Лонгстрит?
   Такер вздернул бровь:
   – Чем – этим?
   – Да своим умением ухаживать за женщинами.
   – Неужели вы прикатили сюда, чтобы набраться опыта?
   На этот раз его улыбку отнюдь нельзя было назвать обворожительной: в ней появилось что-то волчье. Бернс сжал челюсти: простая мысль о том, что Кэролайн предпочла ему Такера, жалила его, как пчела.
   – Бросьте, Такер. Я прекрасно знаю, что производит неотразимое впечатление на беззащитных женщин.
   – Видите ли… – Такер почесал покрытый щетиной подбородок. – Я еще никогда в жизни не встречал беззащитной женщины. И Кэролайн к их числу не принадлежит, будьте уверены. Конечно, сейчас она еще не совсем успокоилась после всего пережитого и чувствует себя не вполне уверенно. Она нуждается в том, чтобы на кого-то опереться, пока снова не обретет твердую почву под ногами. Ну, а то, что она выбрала меня… Таково было ее желание. И она сможет располагать мной столько, сколько ей заблагорассудится. И вам лучше принять это к сведению.
   – Насколько я понимаю, вы без зазрения совести используете в своих собственных интересах ранимость женщин. Вы вообще большой специалист по использованию людей, Лонгстрит, а эмоциональная зрелость ваша, судя по всему, на самой нулевой отметке. Эдда Лу Хэттингер стала последней из использованных вами и отброшенных за ненадобностью. Ну, а что касается Кэролайн…
   – Позвольте уж мне самой за себя отвечать. – Кэролайн выступила вперед и положила ладонь на руку Такера – то ли ища поддержки, то ли призывая к сдержанности. – Вам нужно поговорить со мной, Мэтью?
   Бернс подавил всплеск темной нерассуждающей злости. На ней ничего не было, кроме пеньюара, и то, как она оперлась на Такера, явственно свидетельствовало об интимности их отношений. И это принижало в его глазах ее утонченный образ. Пусть у нее блестящий талант, пусть она так изысканно красива, но Кэролайн унизила себя своим выбором, низвергла себя с пьедестала.
   – Я подумал, что для вас было бы удобнее дать показания здесь, чем приезжать для этого в город.
   – Да, пожалуй. И я ценю ваше внимание. – Кэролайн подумала, что надо бы предложить ему кофе в гостиной, но ей не хотелось оставлять их с Такером наедине. – Если бы мы могли пройти на кухню… Я как раз приготовила завтрак.
   – Показания мистера Лонгстрита я могу получить и позже, – напыщенно сказал Бернс.
   – Но вы могли бы сэкономить время.
   Бернс пожал плечами и пошел за ней по коридору.
   – Хотите яичницу?
   – Благодарю. Я уже завтракал. – Он сел за стол – такой же чужеродный в этой простой деревенской кухне, как смокинг на тусовке хиппи. – Однако, если не возражаете, кофе я выпил бы с удовольствием.
   Кэролайн принесла кофейник и поставила его на металлический поднос в форме петуха. Странно, но только сейчас, накладывая себе и Такеру яичницу с беконом, она вспомнила, как бежала тогда мимо кухни и кричала от ужаса, а тяжелые кулаки Остина барабанили в дверь…
   – Вы, очевидно, хотите знать, что случилось вчера? – спросила Кэролайн деловито, наливая сливки в кофе. – Но я уже дала показания Берку.
   – Да, я их читал.
   Такер заметил, что руки у нее слегка дрожат, и успокаивающе коснулся ее плеча.
   – Я не слишком хорошо разбираюсь в законах, – заметил он. – Но мне кажется, что случившееся здесь является местной проблемой.
   – Да, разумеется. Но я был бы вам очень признателен, Кэролайн, если бы вы подробно рассказали мне о том, что произошло. В интересах порученного мне дела я должен располагать полной картиной местной жизни. Надеюсь, вам это будет нетрудно.
   Нет, это было для нее очень трудно. Во всяком случае – теперь, когда все происшедшее уже отдалилось во времени и казалось почти невероятным. Но она послушно рассказала, как все было, стараясь не смотреть на магнитофон, который включил Бернс.
   – Вам не кажется странным, что Хэттингер не использовал огнестрельное оружие? Ведь у него было два револьвера. – Он сказал это очень доверительно, словно они просто-напросто непринужденно беседовали за чашечкой кофе. – А в соответствии с имеющейся у меня информацией он считался отличным стрелком. Вот вы описываете, как бежали от него по коридору, а потом по полю. Ведь он мог застрелить вас в любую минуту. Но он даже не вынул револьвер из-за пояса.
   – Но у него еще был нож, – ответила она, не заметив, что голос у нее дрогнул. Но Такер это заметил.
   – Не вижу смысла в этом вопросе, Бернс. Он же явно был не в себе и, может быть, даже забыл, что у него есть огнестрельное оружие.
   – Может быть… – Бернс невозмутимо налил себе еще кофе. – А скажите, Кэролайн, он знал, что вы вооружены, что у вас есть в доме оружие?
   – Трудно сказать… Я схватила «кольт», пробегая мимо гостиной, когда Остин еще не вошел в дом. Слава богу, револьвер был под рукой, потому что я практиковалась в стрельбе. И Сьюзи строго-настрого приказала мне всегда держать его заряженным. Но вот видел ли его Остин, я сказать не могу.
   Бернс ограничился кивком.
   – Ну, а если восстановить в памяти все, что произошло уже вне дома? В какой-то момент вы обернулись и выстрелили в него. После этого Остин уже наверняка знал об имеющемся у вас оружии. Он не делал попыток применить один из своих револьверов?
   – Сейчас постараюсь вспомнить. Все это произошло так быстро…
   Впрочем, тогда ей так не казалось. Наоборот, у Кэролайн было ощущение, что она бежит в какой-то вязкой мути. Все это напоминало замедленную съемку в фильме ужасов или кошмарный сон, когда ноги вдруг становятся ватными и каждый вдох дается с трудом. Кэролайн вновь пережила страшное чувство, что трава под ногами превращается в болото, которое засасывает ее вглубь; вновь увидела серебристый отсверк ножа под безжалостным солнцем – и эту усмешку: широкую голодную усмешку…
   Она крепко сжала губы, стараясь отогнать кошмарное воспоминание.
   – Когда я выстрелила в первый раз, мой «кольт» дал осечку. И Остин как ни в чем не бывало продолжал надвигаться на меня. Он выставил вперед нож и улыбался. Просто улыбался. Мне казалось, что я плачу, кричу или молюсь – не знаю, – а он все приближался и все улыбался… Потом я снова подняла револьвер, и тогда он сказал, что я агнец божий, готовый к закланию. И что все будет, как было с Эддой Лу. Что это должно быть, как с Эддой Лу…
   – Вы уверены? – Бернс уставился на нее, не донеся чашку с кофе до рта. – Вы уверены, что он это сказал? Что все должно быть, как было с Эддой Лу?
   – Да! – Кэролайн почувствовала, что ее начинает колотить дрожь. – Вряд ли я когда-нибудь смогу забыть, что он тогда сказал.
   – Подождите минуту. – Такер положил руку на плечо Кэролайн. Он больше не мог выносить, как Бернс с удовольствием выворачивает ее наизнанку. – Признайтесь: вы ведь приехали сюда не за тем, чтобы получить показание, как был застрелен беглый сумасшедший. Это все для вас мелочь, ничтожное местное дерьмо, в котором не должен пачкать руки федеральный агент!
   – Такер, пожалуйста…
   – Нет, погоди. – И он яростно взглянул на Кэролайн. – Неужели ты не понимаешь, что его интересует только Эдда Лу? Эдда Лу и другие, а вовсе не ты. А к тебе это имеет только то отношение, что тебе удалось каким-то образом увернуться и не стать очередной жертвой маньяка.
   – Очередной жертвой… – начала она и остановилась. Вся кровь отхлынула у нее от лица. – О господи, нож! Он не застрелил меня потому, что это должно было быть, как с ней. Это должен был быть только нож…
   – Да, вот именно – нож. Больше этого сукина сына ничего не интересует. А ведь ты, Бернс, кажется, обвинял меня в том, что я использую людей в своих целях. – Куда подевалась его ленивая манера говорить, растягивая слова? Голос стал ледяным, резал воздух, как обоюдоострое лезвие. – Но сейчас ты используешь Кэролайн, чтобы получить доказательства против Хэттингера. Используешь ее, чтобы распутать порученное тебе дело, но даже не потрудился ей об этом доложить!
   Бернс аккуратно поставил чашку на блюдце.
   – Я веду федеральное расследование по факту серийных убийств и не обязан докладывать о своих методах широкой публике.
   – Иди ты к черту! Ты же знаешь, через что она прошла. И тебе бы ничего не стоило успокоить ее, сказать хотя бы, что она ни в чем не виновата…
   Кэролайн сжала руку Такера и помешала ему продолжать.
   – Я сама могу отвечать за себя. – Она дважды медленно вдохнула и выдохнула, а затем тихо и раздельно произнесла: – Я никогда не была знакома с Эддой Лу, но до конца моих дней не забуду, как нашла ее мертвой в своем пруду. Я никогда за всю мою жизнь не совершила ни одного насильственного действия. Впрочем, когда-то я бросила в одного человека бокалом от шампанского… Но я промахнулась, так что это, наверное, не в счет. А вчера я убила человека. – Она прижала руку к сердцу, потому что оно готово было выскочить из груди. – Вам, возможно, это не кажется таким уж страшным, Мэтью, учитывая вашу профессию. Кроме того, я ведь убила его, спасая собственную жизнь. Но я убила человека! А вы приезжаете ко мне, заставляете пережить все это еще раз и даже не удостаиваете меня доверия…
   – Я действую для вашего же блага, Кэролайн!
   Она высоко подняла голову и тихо проговорила:
   – Знаете, я однажды пригрозила одному человеку, что убью его, если он когда-либо в разговоре со мной употребит именно эту фразу. Я, конечно, не собиралась исполнить угрозу в буквальном смысле слова. Это одно из тех обычных бездумных заявлений, которые свойственны людям, не понимающим, что такое убийство. Но я должна вас серьезно предупредить – не употребляйте этого выражения. Оно может вывести меня из себя.
   Такер в восторге откинулся на спинку стула и неожиданно подмигнул Бернсу.
   – Она вошла в раж! И как приятно, что она набрасывается сейчас не на меня.
   – Приношу извинения, что расстроил вас, – холодно сказал Бернс. – Но я только хочу наилучшим образом исполнить свой служебный долг. Ранее мы не рассматривали возможность ответственности Хэттингера за три убийства, совершенные в этой общине. Однако, учитывая вчерашний инцидент, мы должны сосредоточить наши разыскания на этом направлении.
   – Вы думаете, что сможете доказать его причастность к убийствам? – спросила Кэролайн.
   – После некоторых анализов мы сможем определить, использовался ли тот самый нож, – проворчал Бернс. – Пока могу лишь сказать, что некоторые психологические данные Хэттингера характерны для такого рода убийц. Ему была присуща глубоко укорененная ненависть к женщине, о чем свидетельствуют частые побои, которым он подвергал жену. Кроме того, он обладал религиозной манией, которая, как ему казалось, не только освобождала его от вины, но, напротив, налагала на него известную миссию. Мы предполагаем даже, что он бросал трупы в воду не столько из желания спрятать улики, сколько с намерением совершить своеобразное крещение. К сожалению, самого Хэттингера уже невозможно допросить и выяснить, какие мотивы побуждали его к убийствам. В данной ситуации я должен вернуться вспять и установить, где он находился во время всех трех убийств. Но, сосредоточив внимание на нем, я не собираюсь исключать и другие варианты.
   Его ясный взгляд остановился на Такере, и тот обезоруживающе улыбнулся.
   – Что ж, в таком случае у вас хлопот полон рот. И мы не желаем вас задерживать.
   – Я хотел бы поговорить с мальчиком, Саем Хэттингером.
   Улыбка Такера сразу увяла.
   – Он сейчас в «Сладких Водах».
   – Прекрасно. – Бернс встал, но не удержался от последнего выпада: – Не правда ли, странно, что Хэттингер так быстро переключился с вас на Кэролайн? У некоторых людей есть особый зловещий дар приносить несчастье другим. – Он с удовлетворением отметил, как омрачилось лицо Такера. – Если придумаете, чем еще можно помочь дознанию, то вы знаете, где меня найти. Спасибо за кофе, Кэролайн. Провожать меня не надо.
   – Такер… – начала Кэролайн, едва Бернс закрыл за собой дверь, но тот встал и покачал головой.
   – Мне надо побыть одному и кое-что обдумать.
   Такер провел рукой по волосам. Они высохли, но еще чуть-чуть пахли ее шампунем, и от этого запаха он весь напрягся. От такой мелочи!
   – Ты не должен принимать близко к сердцу слова Мэтью. Он человек твердокаменный и во всем следует только железной логике, не обращая внимания на чувства окружающих.
   – Дело не в Бернсе. Важно, что я сам обо всем этом думаю… Послушай, мне надо сейчас поехать домой. Не хочу оставлять с ним Сая одного, с глазу на глаз. Ведь он совсем еще ребенок.
   – Конечно, поезжай, – ответила Кэролайн, решив, что ей тоже надо бы побыть одной и постараться не думать о том, что произошло между ними этим утром. – А обо мне не беспокойся. Я уже в порядке.
   Она собрала тарелки и отвернулась к раковине. Такер положил ей руку на плечо.
   – Я вернусь.
   – Знаю.
   Он уже был у двери, когда Кэролайн сказала:
   – Такер, ты сегодня снова очень помог мне – когда сказал Мэтью, что я не беспомощна. Я теперь, кажется, и сама начинаю понемногу верить в это…
   Она стояла спиной к нему, и он знал, что она смотрит туда, где на траве засохла кровь.
   – Мы еще поговорим, Кэролайн. О нас с тобой. И о многом.
   Она ничего не ответила, и он ушел.

Глава 20

   Отец умер. Об этом ему сказала мисс Делла.
   Его папа мертв. Больше не будет порки ремнем и яростных воззваний к карающему Богу – наказать грешников за их дурные поступки, лень и грязные мысли.
   Мисс Делла усадила его в своей сверкающей чистотой кухне и все ему сказала, а взгляд у нее был добрый. Она смотрела на него, словно чего-то ожидая, но Сай чувствовал только страх. Теперь он точно знал, что ему уготована преисподняя. Та самая яростная черная бездна, где вопят грешники и которую так часто и злорадно живописал отец. Как он, Сай, может надеяться на прощение Господа Бога, когда в душе своей он таит страшную тайну? Эту тайну ему сейчас нашептывает в уши злобно насмехающийся дьявол: «Твой отец мертв, а ты этому рад!»
   Потом пришли слезы, которых терпеливо ожидала мисс Делла. И она вытерла их, не зная, что это не были слезы печали и скорби. То были слезы облегчения. Радости, благодарности и надежды.
   «И вот за это самое, – думал Сай, поливая огород из шланга, – мне уготована вечная преисподняя».
   Мисс Делла сказала, что он может пожить в «Сладких Водах» сколько хочет, – так просил ему передать мистер Такер. Ему не обязательно возвращаться в свой дом – дом страха и безнадежности. Он может больше не встречаться с Верноном, у которого отцовский взгляд и отцовские тяжелые кулаки.
   Сай наклонился вперед, поливая одно и то же место, пока у ног не запузырилась лужа. Вытирая костяшками пальцев глаза, он плакал о том, что обрел свободу и жизнь, но погубил свою бессмертную душу.
   – Сай!
   При звуке своего имени Сай вздрогнул, и только быстрота его реакции спасла Бернса от опасности промокнуть. Так они и стояли друг против друга, разделенные потоком воды: мальчик-подросток с опухшим от слез лицом и испуганным взглядом и человек, который хотел доказать, что отец Сая в свободное время резал охотничьим ножом женщин.
   Бернс благожелательно улыбался, но делал это так старательно, что Сай сразу насторожился.
   – Я бы хотел недолго поговорить с тобой.
   – Но мне нужно все тут полить.
   Бернс оглядел намокшую зелень:
   – По-моему, ты уже справился с этим делом.
   – У меня есть еще и другая работа…
   Но Бернс решительно нагнулся и потуже завернул кран на шланге. Властность была так же свойственна ему, как привычка носить галстук.
   – Ну, это будет недолгий разговор. Может быть, нам войти в дом? Здесь слишком жарко.
   Сай ухватился за последнюю соломинку:
   – Нет, сэр, я наслежу на чистом полу мисс Деллы.
   Бернс взглянул на мокрые и грязные кроссовки Сая.
   – Да, пожалуй, не стоит. Ну, тогда пойдем на боковую террасу.
   И прежде чем Сай успел возразить, Бернс взял его за руку и повел вокруг цветочных клумб.
   – Тебе нравится работать в «Сладких Водах»?
   – Да, сэр. И я боюсь, что если меня кто-нибудь застукает за болтовней…
   Но Бернс уже вошел на террасу, уселся в один из шезлонгов и указал Саю на другой.
   – Неужели мистер Лонгстрит такой строгий хозяин?
   – О нет, сэр. – Сай неохотно сел. – Он мне еще мало работы задает, я бы больше мог сделать. И он всегда говорит, чтобы я не спешил и не расстраивался, он такой заботливый…
   – Добрый эксплуататор, – проворчал Бернс и вынул свой магнитофон. – Ну, значит, он не будет возражать против короткого перерыва. Я бы хотел, чтобы ты ответил на несколько моих вопросов.
   – Вы можете спрашивать, – сказал Такер, вышедший на террасу из кухни с охлажденной бутылкой колы. – Давай-ка, Сай, промочи горло.
   – Я еще не все сделал, сэр… – Сай запаниковал, словно кролик, выхваченный из темноты светом фар. – Но мистер Бернс велел мне пойти сюда.
   – Да все в порядке. – Такер мимоходом коснулся его плеча и расставил шезлонг для себя. – Никто и не ждал, что ты сегодня будешь работать, Сай. И вообще, пару дней можешь делать что хочешь.
   Такер вытащил сигарету, оторвал половину и поглядел на Бернса над пламенем спички. Во взгляде его читалось предупреждение – такое же недвусмысленное, как то, что Хэттингер начертал кровью на стенах пещеры.
   – Ну, агент Бернс – человек занятой, так что советую тебе быстренько рассказать ему все, что знаешь. А потом, может, мы с тобой часок-другой порыбачим.
   Бернс сделал гримасу при мысли, что кто-то считает возможным взять мальчишку на рыбалку на следующий день после того, как убили его отца.
   – Я дам вам знать, когда мы кончим.
   Такер глотнул из бутылки Сая.
   – Ну, нет. Так дело не пойдет. Поскольку этот мальчик у меня работает, а сейчас и живет, я в некотором роде его опекун. И я останусь, разве только Сай захочет, чтобы я ушел.
   Сай поднял на него взгляд, полный панического страха.
   – Ой, я буду вам очень благодарен, если вы останетесь, мистер Такер. А то вдруг я сделаю что-нибудь не то…
   – Но учти: ты должен говорить только правду. Не так ли, агент Бернс?
   Бернсу ничего не оставалось, как довольно кисло согласиться. Однако не успел он приступить к исполнению своих обязанностей, дверь открылась и на террасу вышла Джози в прозрачном розовом халате.
   – Ну и ну! Не часто женщина выходит из своей кухни и обнаруживает, что ее ждут сразу трое мужчин. – Она подошла и взъерошила волосы Сая, но смотрела при этом только на Бернса. – Рада видеть вас, федеральный агент. Признаться, я уже начала подумывать, что не понравилась вам: вы только однажды к нам заскочили. Я даже начала прикидывать, что бы такое изобрести и заставить вас допросить меня.
   Джози наклонилась, чтобы взять сигарету из пачки Такера, и Бернс был удостоен весьма пикантного зрелища.
   Он был человеком напыщенным, но все-таки человеком. Голос у него охрип, а галстук сразу показался чересчур тугим.
   – К сожалению, у меня слишком мало времени, чтобы вести светские беседы, мисс Лонгстрит.
   – Ну, как вам только не совестно! – Голос у Джози стал обволакивающим и густым, как аромат магнолий. – Уж для меня-то вы могли бы выкроить время. Я здесь умираю от скуки. Одна надежда, что вы приедете и расскажете о своих приключениях. Бьюсь об заклад, у вас их было видимо-невидимо!
   – Да, действительно, кое-какие интересные моменты бывали…
   – И я собираюсь обо всем этом узнать, иначе просто взорвусь от любопытства.
   Джози провела пальцем по шее и по ложбинке между грудей, которую очень соблазнительно открывали полы халата. Если бы глаза Бернса были привязаны ниткой к ее пальцу, он и тогда бы не мог неотрывнее следить за этим движением.
   – Тедди мне очень много о вас рассказывал.
   Бернс как-то ухитрился проглотить слюну.
   – Тедди?
   – Доктор Рубинстайн. – Джози бросила на Бернса призывный взгляд из-под тяжелых ресниц. – Он мне говорил, что вы самый лучший специалист по серийным убийствам. А я обожаю поговорить с умными людьми – особенно когда у них такие опасные профессии.
   – Джози, – Такер бросил на нее недоуменный взгляд, – разве ты не собиралась сделать себе маникюр – или что-то там еще…
   – Ой, да, миленький, конечно, собиралась. Я считаю, что женщина не может быть по-настоящему привлекательной, если не следит за своими руками. – И Джози встала, довольная, что помешала Бернсу сохранить сосредоточенность. – Может быть, увидимся в городе попозже, федеральный агент? Я с удовольствием загляну в «Болтай, но жуй» после того, как сделаю маникюр.
   И она ушла, покачивая бедрами под полупрозрачной розовой тканью.
   Такер бросил сигарету в медное ведерко с песком.
   – Вы собираетесь включить магнитофон?
   Бернс посмотрел на него отсутствующим взглядом и попытался взять себя в руки.
   – Да, я задам Саю несколько вопросов, – пробормотал он, но его взгляд поминутно обращался к кухонной двери. – Я не возражаю против вашего присутствия, но не потерплю никаких подсказок.
   – О, разумеется.
   Такер уселся поудобнее, а Бернс включил магнитофон и обратился к Саю со скорбной улыбкой:
   – Я знаю, что для тебя это трудное время, Сай, и выражаю соболезнование по поводу постигшей тебя недавней утраты.
   – Спасибо, сэр… – начал было Сай, но затем понял, что Бернс говорит не об Эдде Лу, а об отце, и снова уставился в пол.
   – И все-таки в интересах следствия я вынужден просить тебя ответить на мои вопросы. Твой отец когда-либо упоминал при тебе имя мисс Кэролайн Уэверли?
   – Да он и не знал ее…
   – Значит, он никогда не говорил о ней с тобой или в твоем присутствии?
   Сай стрельнул глазами в сторону Такера.
   – Может, он что и говорил, когда я приносил ему завтрак. Но я тогда так боялся, что плохо помню.
   – Ты боялся за него? – быстро спросил Бернс.
   – Ну… вообще-то, я больше боялся, что он меня побьет.
   – Он часто осуществлял насильственные действия по отношению к тебе и другим членам вашей семьи?
   – Часто. У него была тяжелая рука. – Это прозвучало так обыденно, как если бы Сай сказал, что у отца часто болела голова. – Он не терпел никаких возражений. Ведь в Библии говорится, что должно чтить отца своего.
   Такер отметил про себя, что Сай упомянул только об отце, но не о матери. Впрочем, вряд ли Остин внедрял эту часть заповеди в сознание своего сына.
   – Понимаю… – Даже Бернс не остался равнодушен к тому, как буднично и просто описал Сай повседневное зверство. – Значит, ты боялся его, но все равно приносил ему в пещеру еду и другие необходимые вещи?
   – У меня выхода не было! – Сай с такой силой сжал горлышко бутылки, что косточки пальцев побелели. – Он бы меня убил, если бы я против него пошел!
   – Но агент Бернс не осуждает тебя за это, Сай. – Такер успокаивающе положил руку ему на плечо. – И никто не осуждает. Ты ничего плохого не сделал.
   – Нет, я нисколько не виню тебя. – Бернсу пришлось откашляться: страх, отразившийся на лице мальчика, поразил его. – Я только хочу знать, говорил ли твой отец о мисс Уэверли?
   – Да, он кое-что сказал. – И Сай заморгал быстро-быстро, чтобы смигнуть слезы. – Он говорил, что она полна греха. Как все женщины греховны подобно жене Лота, которая превратилась в соляной столб.
   – Вот как? – Бернс нахмурился. – А сказал ли он, почему именно мисс Уэверли греховна?
   – Он сказал… – Сай бросил на Такера несчастный взгляд. – Мне говорить об этом?
   – Лучше сказать, – ответил Такер. – Но ты не торопись.
   Сай не торопился. Он глотнул колы, вытер рукавом рот и выпалил:
   – Он сказал, что она легла под мистера Такера! И что она поэтому не лучше уличной блудницы. И что пора бросить в нее первый камень. Простите, мистер Такер…
   – Ты ни в чем не виноват, Сай.
   – Но я не знал, что он собирается напасть на нее. Клянусь, я этого не знал! Он ведь все время что-нибудь такое говорил, даже уже и внимание не хотелось обращать – если, конечно, он при этом не дрался. Я не знал, что он за ней охотится, мистер Бернс. Клянусь, не знал!
   – Да, я уверен, что ты не знал. Скажи мне, твой отец бил твою мать?
   Кровь отхлынула от лица Сая.
   – Но мы ничего не могли с этим поделать. Она не хотела на него заявлять. Она не позволяла шерифу вмешаться и помочь, потому что жена должна быть послушна мужу. А когда шериф приезжал, то она всегда говорила, что с крыльца упала или еще откуда-то… – Сай поник головой: ему было очень трудно рассказывать об этом. – Русанна говорит, что маме просто нравится, когда ее бьют. Но мне так не кажется.
   Бернс решил, что, пожалуй, не стоит объяснять мальчику психологию циклического восприятия насилия. Об этом пусть беспокоятся работники социальной защиты.
   – Да, понимаю. А Русанну он тоже бил?
   Сай усмехнулся, как обычно усмехаются братья, когда говорят о сестрах:
   – Она здорово умела не попадаться ему на глаза.
   – А что насчет Вернона?
   – Они иногда наскакивали друг на друга, – Сай пожал плечами, – но почти всегда были заодно. Вернон был папиным любимцем. Мама говорила, что они одинаковые – и внутри, и снаружи.
   – А что ты можешь сказать относительно Эдды Лу? Твой отец бил ее?
   – Она могла и сдачи дать. Эдда Лу ему всегда грубила и возражала. А когда он как-то хотел ее ремнем стегнуть, она раскроила ему голову бутылкой. И переехала от нас. Переехала в город и больше никогда не приезжала домой.
   – Он и об Эдде Лу говорил нехорошие слова? Как о мисс Уэверли?
   Оса закружилась вокруг бутылки с колой, но ее отогнали.
   – Нам нельзя было даже имя ее произносить. Он иногда распалялся и звал ее вавилонской блудницей. А Вернон все хотел выманить ее из города домой, чтобы они ее могли наказать. Вернон говорил, что это их семейный и христианский долг, но мне кажется, он в это не так верил, как папа. Вернону просто нравится бить людей.
   Сай сказал это просто, словно сообщил, что Вернон предпочитает сливочное мороженое.
   – А потом папа узнал, что она встречается с мистером Такером, и сказал, что лучше бы она умерла. И он избил маму…
   Такер прижал пальцы к глазам, подумав, что, наверное, никогда не избавится от чувства вины.
   – Сай, ты помнишь тот случай, когда твой отец и мистер Лонгстрит… поссорились?
   Такер не смог удержаться от усмешки: очень уж его позабавило такое определение.
   – Конечно, помню. Папа тогда пришел домой с разбитым лицом.
   – А что ты помнишь о той ночи, когда была убита Эдда Лу? В каком настроении был твой отец?
   Это был первый вопрос, который заставил Сая задуматься.
   – Точно припомнить не смогу. Когда до него дошло, что Эдда Лу беременна, он прямо взбесился. Но я не помню, когда это было.
   Бернс сделал несколько попыток оживить память мальчика, но не добился успеха. Впрочем, он не очень огорчился: ведь в запасе у него были еще Русанна и Мэвис Хэттингер. Они, возможно, помнили лучше.
   – Хорошо, Сай, еще пара вопросов. О ноже, который ты принес отцу. Он часто носил его с собой?
   – Только когда ходил на охоту. Он слишком большой, чтобы его все время носить.
   – И часто он ходил на охоту? Скажем – за последние полгода.
   – Раза четыре или пять. Может, больше. Он любил беличье мясо.
   – А он когда-нибудь угрожал ножом тебе или кому-то из членов семьи?
   – Он хотел выпустить потроха из мистера Такера. – Сай снова побледнел, теперь голос его звучал глуше. – Он говорил, что я должен заманить мистера Такера к пещере. Тогда он зарежет его, как кролика, и это будет Божье справедливое возмездие. Он хотел изрезать его всего, как изрезали Эдду Лу. А если я восстану на него, если не буду почитать отца своего, то он вырвет мне глаза, потому что Господь сказал: «Око за око». Пожалуйста, мистер Такер…
   Сай не мог больше говорить. Он не плакал, но закрыл лицо руками, словно ребенок, увидевший монстра в фильме ужасов.
   – Все в порядке, Сай. – Такер встал у него за спиной. – Оставьте его в покое, Бернс.
   Бернс выключил магнитофон, закрыл блокнот и положил все в карман.
   – У меня тоже есть сердце, Лонгстрит, – пробормотал он, вставая. – И я вижу, что жертв здесь гораздо больше, чем похоронено на вашем кладбище.
   Посмотрев на дрожащего мальчика, а потом на его защитника, он даже пожалел про себя, что не может так же легко и естественно проявлять сочувствие, как Такер – одним прикосновением руки. Вместо этого он кивнул Саю и искренне сказал:
   – Все, что ты сделал, было правильно, Сай. И, пожалуйста, всегда помни об этом.
   Положив руки на плечи Саю, Такер смотрел вслед Бернсу. Впервые с того дня, как он увидел агента ФБР по особо важным делам, Такер почувствовал нечто вроде уважения к нему.
   – Пойду достану нам пару удочек, Сай. И будем отдыхать весь остаток дня.

   – Должен тебе сказать, что рыбалка – это особый вид спорта. Философский! – заявил Такер, устраивая удочку между колен и опираясь спиной на кипарис.
   – Я еще никогда не ловил на такую наживку, – Сай понюхал завернутый в фольгу пакет. – Как, вы сказали, это называется?
   – Паштет. – Такер усмехнулся и надвинул козырек на глаза. – В данном случае – из утиной печенки. Представляю себе, какой крик поднимет Делла, когда увидит, что он исчез.
   – Из утиной печенки? – Сай сморщился, как и подобает четырнадцатилетнему подростку. – Но это же противно!
   – То, что надо, старина. Сомики просто с ума сходят, когда его унюхают.
   Такер намазал немного паштета на крекер, сунул его в рот и запил лимонадом.
   Они обосновались на дальнем берегу озера Сладкие Воды под ивой, которую посадила мать Такера еще до его рождения.
   – А хлопок у вас уродился, мистер Такер, – заметил Сай, решив, что нужно поддерживать солидный мужской разговор.
   Такер взглянул из-под козырька на свои поля.
   – Да, у нас в этом году хороший урожай. А мы ведь живем за счет хлопка, усадьбу содержим… – Он вздохнул. – Жаль только, что приходится отравлять землю и воду удобрениями. Вот и рыбу, которую поймаем, мы должны будем выбросить обратно. А мне бы так хотелось, чтобы здешняя вода снова стала чистой и сладкой! Моя мама очень любила это озеро, даже мечтала построить над ним мост. Ну, знаешь, такой красивый, прочный мост, какие строят в Японии.
   Сай ничего не знал о Японии и арочных мостах, но ему нравилось слушать рассказы Такера. Он мог говорить о чем угодно, и все было одинаково интересно.
   Они некоторое время удили в тишине, и голос Такера звучал успокаивающе, словно дуновение легкого ветерка. Сай поймал рыбу, поахал над ней и снова бросил ее в воду.
   – Я всегда хотел поездить по разным странам, – рассказывал Такер, пока Сай насаживал на крючок наживку из драгоценного паштета Деллы. – Когда я был в твоем возрасте, то даже завел альбом с картинками, которые вырезал из журналов – с видами Рима, Парижа и Москвы. И это, конечно, стыдно, что я так никогда и не собрался побывать во всех этих местах.
   Такер с минуту помолчал.
   – А у тебя есть какое-нибудь заветное желание, Сай? Ну, что-нибудь такое, что хотелось бы осуществить?
   – Я бы хотел поступить в колледж, – выпалил Сай и покраснел как рак, ожидая, что Такер расхохочется. Но смеха не последовало, и он нерешительно продолжил: – Мне вообще нравится в школе. А мистер Бейкер, наш учитель по истории, говорит, что у меня любознательный ум и прекрасные способности.
   Он тяжело вздохнул, и Такер удивился:
   – Так что же ты грустишь?
   – Мальчишки смеются, когда я говорю, что люблю учиться. А мистер Бейкер сказал, что, если я подам заявление на стипендию в Университет штата, меня наверняка примут. Только папа мне ни за что бы не разрешил. Он считал, что в колледжах учат разным безбожным наукам, а я должен работать на ферме… – Сай осекся, вспомнив, что отца больше нет.
   Такер молча выудил рыбу из озера и подержал ее немного на леске, глядя, как она извивается и борется с неизбежностью. «А ведь у этого мальчика, должно быть, точно такое же ощущение, – подумал он, осторожно освобождая крючок и бросая рыбу в воду. – Не часто рыба или подросток получают второй шанс. Но если повезло рыбе, почему не может повезти мальчишке?» И не часто выпадает на долю человеку возможность предложить такой второй шанс.
   Такер решил, что сделает все возможное – и Сай будет учиться в колледже.
   – Мистер Такер… – Сай почувствовал, что слезы снова наворачиваются на глаза, словно он плаксивая девчонка, но все-таки решился спросить: – Как вы думаете, это я его убил?
   Такер хотел сразу же возмущенно отвергнуть подобное предположение, но решил, что от этого не будет толку. Он неторопливо вынул сигарету и протяжно вздохнул.
   – Как это ты до такого додумался?
   – Но ведь я не послушался его, и ему пришлось бежать. Он, наверное, с ума сошел от злости на меня и напал на мисс Уэверли. Я не почитал своего отца, и из-за этого он умер.
   Такер задумчиво, словно размышляя над сказанным, чиркнул спичкой.
   – По-моему, ты должен задать себе один вопрос: неужели заповедь «чти отца своего» означает, что ты должен был помочь ему убить безоружного человека?
   – Нет, сэр, но…
   – Вчера, Сай, ты спас мне жизнь. Это непреложный факт. Если бы ты исполнил его приказание, то он, возможно, остался бы жив, но, наверное, все равно постарался бы убить Кэролайн. А я уж точно был бы мертв. Это бесспорно, правда?
   – Да, сэр, думаю, что так.
   – Остин сам себя обрек на смерть, и это тоже бесспорно.
   Саю отчаянно хотелось в это верить, но была еще одна вещь, которая не давала ему покоя.
   – И все-таки мне должно быть его жалко! А когда шериф сказал мне, что он умер, я обрадовался. Теперь я попаду в преисподнюю и буду гореть вечным огнем.
   Такер глубоко вздохнул. Они вступили на зыбкую почву: когда дело касалось неба и ада, он был плохим наставником. Впрочем, мальчику и не нужны сейчас расхожие, банальные утешения.
   – Я, знаешь, не очень силен в проблемах религии, что было источником большого разочарования для моей мамы. Может быть, преисподняя действительно существует. Бог свидетель, на свете есть немало людей, которые вполне заслуживают пребывания в аду. Но когда я об этом задумываюсь по-настоящему, то не могу понять, как можно посылать людей в ад за чувства, в которых они не властны. На мой взгляд, гораздо важнее, как ты поступаешь, как ведешь себя по отношению к другим людям, что ты делаешь со своей собственной жизнью.
   – Но грешные помыслы…
   Такер сбил на затылок кепку и позволил себе ухмыльнуться.
   – Сынок, если бы люди отправлялись в ад за грешные мысли, то небо стало бы очень пустынным местом. – Он посерьезнел и погладил мальчика по голове. – Не знаю, почему твой отец поступал так, а не иначе, но он не имел никакого права бить тебя и твою маму. И неважно, сколь часто и много он цитировал при этом Священное писание. Если бы он вел себя по-другому, ты, наверное, оплакивал бы его. А так… Нет никакого греха чувствовать то, что ты не в силах не чувствовать. Я хотел бы, чтобы ты это понял, чтобы подумал об этом.
   Саю показалось, что тугой узел у него внутри начал потихоньку рассасываться.
   – Да, сэр…
   – Делла сказала тебе, что ты можешь оставаться у нас сколько захочешь?
   Взгляд Сая стал испуганным.
   – Я не буду вам в тягость, мистер Такер! Я не буду много есть, обещаю, а работать я могу гораздо больше…
   – Придержи язык, тут нужно все хорошенько обдумать. – Такер потер лоб. – Наверное, ферму унаследует Вернон и сможет позаботиться о твоей матери. А Русанна уже почти взрослая.
   – Она копит деньги, чтобы уехать… – начал Сай и осекся. – Только это секрет.
   – Не беспокойся, я ничего так не люблю, как хранить дамские тайны. Ну, а что касается тебя, то, думаю, ты мог бы продолжать работать. Часть жалованья мы будем посылать твоей маме, а я могу обеспечить тебе жилье и содержание. Конечно, когда опять начнется учеба, все изменится… Но мы что-нибудь придумаем.
   В горле у Сая набух комок.
   – Вы хотите сказать, что я могу переехать в «Сладкие Воды»? Насовсем?!
   – Ну, если ты не хочешь еще куда-нибудь переселиться. Я думаю, твоя мама согласится, чтобы я стал… чем-то вроде официального опекуна. Конечно, если ты сам против этого не возражаешь.
   Сай только таращил на Такера глаза: он и надеяться не смел на что-либо подобное.
   – Я буду делать все, что скажете! У вас не будет из-за меня никаких неприятностей…
   – Ладно, мы это все обмозгуем. Ну, а теперь я должен сообщить тебе свои условия – чтобы ты знал, с чем связываешься, – заявил Такер, решив дать Саю возможность успокоиться. – Первое и главное правило – ни капли спиртного до совершеннолетия.
   – Да, сэр.
   – И никаких разгульных вечеринок без моего присутствия!
   Сай хмыкнул и смутился.
   – Нет, сэр.
   – Еще одно важное условие – не флиртовать с моими женщинами.
   Сай снова покраснел:
   – Нет, сэр.
   – Ну, а я не буду флиртовать с твоими подружками. – Он подмигнул Саю и ухмыльнулся. – Ты уже завел себе девочку, а, Сай?
   – Нет, сэр… Я просто иногда смотрю на них – и все.
   – Ну, у тебя еще будет достаточно времени, чтобы не только смотреть. А ты смотришь на какую-нибудь девочку в особенности?
   Сай облизнул пересохшие губы. Такеру он соврать ну никак не мог. Не из страха, конечно, как это было с отцом. Такеру он не мог солгать из любви к нему.
   – Я… э… ну… я часто гляжу на Лиэнн Хардести. Она стала совсем не такой, как раньше. У нее грудь выросла за этот год…
   Такер едва не подавился паштетом и осторожно опробовал зыбкую почву:
   – Ты только смотришь на нее?
   – Ну… – Сай опустил голову, щеки его пылали. – Однажды мы стояли в очереди за ленчем. Ее кто-то толкнул, и она прямо грудью уткнулась мне в спину. А груди такие мягкие… И она на минуту обняла меня за пояс – просто, чтобы равновесие не потерять. И я… – Он с трудом сглотнул слюну. – Я ничего не мог с собой поделать, мистер Такер! Не мог остановить это, и точка.
   – Чего не мог остановить?
   – Ну, вы, наверное, знаете, как это случается… Орудие Сатаны восстает.
   – Орудие Сатаны?!
   Такеру ужасно захотелось расхохотаться, и он бы, конечно, так и поступил, если бы у Сая не было такого виноватого вида.
   «Остин Хэттингер и эту проблему не обошел вниманием», – подумал Такер и сделал глубокий вдох.
   – Никогда еще не слышал такого названия, – сказал он задумчиво и долго поглаживал подбородок, чтобы скрыть улыбку. – Но сдается мне, что если Господь вложил это орудие нам между ног, то оно все же имеет больше отношения к нему, чем к Сатане.
   – Но от дурных мыслей и плохих женщин оно твердеет!
   – И слава богу. – Такер глотнул еще лимонада, пожалев, что это не виски. – Послушай, сынок. Нет в мире мужчины, который не чувствовал бы то же самое, что ты, – и порой в самые неподходящие моменты. Это совершенно естественно.
   Он быстро прошептал про себя молитву и спросил:
   – Ну, ты ведь знаешь, как зачинаются дети, правда?
   – Ага. – Уж это-то Сай знал: Джим ему рассказал все, что слышал от отца. – У женщины внутри помещается яйцо, а у мужчины сперма. Но лучше делать детей, когда есть любовь и все такое…
   – Точно. – Такер почувствовал большое облегчение. – И лучше подождать их делать, пока не будешь уверен, что сможешь нести ответственность за новую жизнь.
   Такер был очень доволен собой: как чудесно он все растолковал Саю.
   – Одно дело смотреть на Лиэнн и думать о ее грудках, и совсем другое – предпринимать что-нибудь на этот счет.
   – Да я вроде знаю.
   Как замечательно говорить обо всех запретных вещах. Но мальчишка решил копнуть поглубже:
   – Знаете, иногда, особенно по ночам… Я стараюсь об этом обо всем не думать, но ничего не получается. Я считаю в уме, вспоминаю названия всех штатов и столиц штатов, и все равно оно восстает. И мне кажется, я сейчас взорвусь, если чего-то не сделаю. – Он кинул на Такера молниеносный взгляд. – И я иногда это делаю… А ведь это грешно, правда?
   Такер почесал в затылке.
   – Ну, мужчина иногда должен, так сказать, все брать в собственные руки, хотя не рекомендую это как постоянное средство.
   – Но от этого ничего плохого не случится?
   – Ты хочешь знать, не поразит ли тебя слепота и не вырастут ли на ладонях волосы? Нет, этого не произойдет.
   – Точно?
   На этот раз Такер не мог не усмехнуться.
   – Точно, – сказал он и, подняв руки, оглядел свои собственные ладони.
   Наградой ему стала такая же широкая усмешка Сая.

   Комната Бернса в Инносенсе была маленькая, убранство – самое спартанское, однако он был доволен, что Нэнси Кунс содержала ее в безукоризненной чистоте. В комнате стояли двуспальная кровать, комод и платяной шкаф. Потребовалось три дня, чтобы убедить Нэнси Кунс подыскать ему еще письменный стол и крепкий стул. Вентилятор под потолком только гонял жаркий воздух, так что Бернсу пришлось приобрести в магазине Ларссона еще и настольный электрический вентилятор. Но поскольку ему удалось получить одну из двух комнат, смежных с ванной, Бернс решил, что у него есть все необходимое для пребывания в Инносенсе. Он никаких излишеств и не ожидал.
   В данный момент он был на скрипучей железной кровати не один: рядом с ним лежала Джози Лонгстрит, а Бернс еще дрожал от их второго бурного соития. Ни за что на свете он бы не мог объяснить, как они перешли от распития лимонада в закусочной к объятиям на старом матраце. Но он не имел ничего против этого.
   Такого неистового, дикого секса он не знал с… Да нет, такого секса он не знал никогда. Женщины, с которыми он обычно встречался, были довольно сдержанны – и в постели, и вне ее. А сегодня, через пять секунд после того, как Джози влетела по черной лестнице в его комнату, она уже сорвала с него одежду.
   Джози рассматривала поверх его головы свои свеженаманикюренные ногти. На этот раз лак назывался «Пурпурный грешный», и она находила, что он удивительно подходит к обстоятельствам. Она пробежала красными ногтями по его спине, словно струйки крови потекли по белой коже.
   – Миленький, – сказала она Бернсу, – ты совсем измочалил меня. Впрочем, я всегда подозревала, что под твоими строгими костюмами скрывается настоящий тигр.
   – Ты была потрясающа, – ответил Бернс. Он знал, что женщины в такие моменты любят получать комплименты, но всякий раз с трудом находил слова. – Просто невероятно.
   – А я сразу положила на тебя глаз, федеральный агент! В человеке с повязкой на рукаве всегда есть что-то возбуждающее. – Джози подумала о Берке и нахмурилась. – Так ты считаешь, что я сексуальна?
   – Я думаю, что ты самая сексуальная женщина на свете!
   Джози улыбнулась и наградила его поцелуем, который был больше похож на укус.
   – И самая хорошенькая, да?
   – Хорошенькая – это слабо сказано, – вполне искренне ответил Бернс. – Ты великолепна, как дикая степная цыганка.
   Глаза Джози заблестели от удовольствия.
   – Ты так говоришь просто потому, что я сейчас голая, а твой инструмент на взводе.
   В обычных обстоятельствах его утонченное чувство приличия было бы оскорблено. Но в данный момент это прозвучало всего лишь как констатация факта.
   – Нет, я сказал тебе об этом потому, что это правда. Ты ослепительна, Джози.
   – А мне нравится, как ты со мной говоришь. – Она удовлетворенно вздохнула, когда он взял в рот ее сосок. – Не все мужчины знают, что женщине хотелось бы услышать. Вот, к примеру, мой первый муж, Франклин. Когда мы были женаты месяц или два и первоцвет любви уже пооблетел, он, кончив, бормотал что-то себе под нос и сразу начинал храпеть. И очень многие мужчины поступают точно так же. Они берут, что хотят, и отключаются.
   Его ответ она не расслышала: Бернс был чересчур занят ее грудью. Впрочем, Джози и не слишком был нужен его ответ.
   – А женщина достойна прекрасных слов, – добавила она. – Конечно, не все женщины к этому стремятся. Некоторым достаточно того же, что и мужчинам. Умение ценить красивые слова, наверное, и отличает леди от потаскушки.
   – Ты самая сказочная леди!
   Джози улыбнулась:
   – А ты – истинный джентльмен. И умный. Мне так нравится, когда ты рассказываешь о своих расследованиях… – И она лениво провела рукой по его бедру. – Вот только, наверное, ты скоро уедешь к себе на Север. Как жаль, что мы сошлись перед самым твоим отъездом.
   – Да, дело, кажется, уже близится к концу.
   – А я это с самого начала знала! Я как только тебя увидела, так сразу поняла, что ты все распутаешь. И я тогда же себе сказала: ну, раз он здесь, мы, женщины, в безопасности. – Она игриво коснулась языком его языка. – Ты, Мэтью, настоящий герой!
   – Ну, я просто делаю свое дело… – Он осклабился, когда она перекатилась и легла на него сверху. – Да и дело-то было самое рядовое, стандартное.
   – Что?! Поиски убийцы – стандартное дело? – Джози потерлась щекой о его грудь. Хотя кожа у Бернса была белая, словно рыбье брюхо, она считала, что сложен он достаточно хорошо. – Да ведь никто не мог разобраться в этих убийствах, пока ты не приехал!
   – Ну, это лишь вопрос опыта и должной экипировки.
   – А мне нравится твоя экипировка, – промурлыкала Джози, пуская в ход свои опытные пальцы. – Расскажи, Мэтью, как же тебе это удалось? Я просто вся дрожу от нетерпения!
   По мере того как она орудовала пальцами, его дыхание становилось все более прерывистым.
   – Ну, прежде всего надо знать психологию серийных убийц, их привычки, способы действия. Ведь большинство таких убийц действует, повинуясь импульсу, а не в силу обычных причин.
   – Расскажи! – Джози прижалась губами к его животу. – Меня это так возбуждает…
   – Другими движет страсть или жадность, зависть или месть. Но это не повод для серийного убийцы. Для него мотивом является жажда власти. И само убийство для него не так важно, как его предвкушение, подготовка.
   Джози нежно провела языком по внутренней стороне его бедра. Она сейчас тоже занималась подготовкой, и предвкушение поднималось в крови жаркой волной.
   – Ты говори, не останавливайся.
   – А до этого он ведет обычную, нормальную, совершенно нормальную жизнь. Он может иметь семью, делать карьеру, быть прекрасным другом. Но им постоянно владеет страсть к убийству. После того, как он убьет очередную жертву, эта страсть начинает нарастать снова. И желание властвовать тоже.
   Когда Джози вобрала в рот его плоть, Бернс начал задыхаться и вцепился ей в волосы.
   – Он даже может хотеть, чтобы его поймали, может даже страдать от чувства вины, но жажда убийства превозмогает все другие желания.
   Джози резко скользнула вверх и оседлала его.
   – И он убивает опять? Пока ты его не останавливаешь?
   – Да.
   – А ты его остановишь на этот раз?
   – Да он, собственно, уже остановлен.
   – Как это?
   – Если не появится новых данных, я закрою это дело по причине смерти Остина Хэттингера.
   Джози вздрогнула, приподнялась и приняла его в глубине своего естества.
   – Ты герой, агент по делам особой важности! Ты мой герой…
   Она откинула назад голову и в бешеном ритме понеслась к вратам рая.

Глава 21

   Надвигалась буря. Становилось все прохладнее, и впервые за много дней ветер зашелестел листвою, принеся с собой сладкий запах дождя. Сумерки наступили раньше обычного – как только солнце скрылось за рваными тучами. На западном краю неба то и дело проскальзывали зигзаги молний.
   И, даже понимая, что этот ветер может перерасти в ураган, который повалит столбы высоковольтных передач и повысит уровень реки, грозя наводнением, вся Дельта вздохнула с облегчением.
   Дарлин Фуллер Тэлбот уехала от матери в паршивом настроении. Улыбаясь и тетешкая Скутера, Хэппи просто высекла ее своими ядовитыми словами. А Дарлин в ответ могла только качать головой. Двадцать минут она слушала, как мать распространяется о том, что такой порядочный человек, как Младший, не заслужил предательства в собственном доме.
   Ну, положим, это и ее дом! Дарлин, надувшись, вытерла сердитые слезы и завела мотор. О ней никто не думает, никто ей не сочувствует. Нет, все долдонят одно и то же: «Младший такой, Младший сякой»… Никому и дела нет, что этот «бедняга» Младший обращается с ней, будто она грязь у него под ногами!
   Разве удивительно, что ей до безумия стало не хватать Билли Ти? Ведь ее собственный муж даже не спит теперь с ней в одной постели. По правде говоря, он и раньше-то в этой постели главным образом спал и редко чем другим занимался. А сейчас она и вовсе каждую ночь ложится в кровать, словно одинокая высохшая тетушка, оставшаяся в старых девах. Ну, нет, надо положить этому конец!
   Когда первые крупные капли дождя упали на ветровое стекло, Дарлин включила «дворники» и решительно сжала губы. Скутер остался на ночь у бабушки, и уж Дарлин позаботится о том, чтобы сегодня ночью ее муж исполнил свои супружеские обязанности!
   Если теперешнее положение в ближайшие дни не изменится, она с тем же успехом может принять католичество и затвориться в монастыре. Она и так уже стала раздражительной и нервозной. Еще бы! Ей пришлось обходиться без мужской ласки целую неделю. Тут кто угодно свихнется!
   Неудивительно, что ее уже несколько дней преследует ощущение, будто кто-то за ней следит. И она не имеет в виду ехидные взгляды городских ханжей. Нет, у нее такое чувство, словно кто-то украдкой подглядывает за ней. И эти странные телефонные звонки: берешь трубку – а на том конце молчат…
   «Может, это Младший установил за мной слежку? – подумала Дарлин. – Наверное, кто-нибудь из его дружков присматривает за домом, на тот случай, если вдруг опять наведается Билли Ти».
   Как будто Билли Ти способен даже заговорить с ней после того, что случилось…
   Ведь это ужасно несправедливо, что она в одночасье потеряла и любовника, и мужа, а теперь еще должна выслушивать нотации матери лишь потому, что ей хотелось немножко поразвлечься!
   Машину занесло на мокрой дороге, Дарлин резко сбавила скорость и теперь еле плелась.
   Нет, больше она с таким положением мириться не станет! Слезами тут не поможешь – она уже ведро слез пролила. Уют и порядок в доме, горячий ужин на столе каждый вечер тоже ничем не помогли. Младший просто съедал все, что она ставила перед ним на стол, и уходил играть со Скутером.
   Но сегодня он займется постельными играми со своей женой! О, Дарлин знала, как создать подходящую обстановку. У нее есть новая ночная рубашечка, которую она выписала по каталогу, чтобы ублажить Билли Ти. Но какое сейчас имеет значение, для кого рубашка предназначалась? Она провела полдня в парикмахерской, где ей вымыли и уложили волосы. Она даже выстрадала несколько минут, пока Бетти Прюитт выщипывала ей брови.
   Итак, остается все организовать.
   Можно зажечь можжевеловую свечку; у нее есть альбом с записями Рэнди Трэвиса и бутылка холодного пива. Младший всегда впадает в романтическое настроение после пары стаканов.
   Если ей удастся заманить его в постель, он напрочь забудет о Билли Ти и о своей мужской гордости. Она опять станет его преданной женушкой, а если когда-нибудь снова найдет себе дружка, то будет чертовски осторожна.
   Дарлин едва успела затормозить: из-за ливня она не заметила машину, стоящую чуть ли не поперек дороги. Ее повело в сторону, колеса забуксовали. Она коротко вскрикнула, подав назад, к обочине, и с трудом остановилась.
   – Проклятье!
   Сощурившись, Дарлин посмотрела в ветровое стекло, но никого не увидела. Брошенная кем-то машина перегораживает дорогу, и непонятно, как ее объехать! А на встречной полосе, словно назло, затеяли ремонт.
   Открыв дрожащими руками дверцу, Дарлин вышла под дождь. Волосы мгновенно залепили ей глаза, вся прекрасная укладка пропала.
   – Черт, черт, черт! – закричала она в сердцах. – Ну каким же образом я снова завладею мужем, если приеду домой, как драная кошка?
   Дарлин подумала и решила, что, пожалуй, дело все равно выгорит, если он посочувствует ее жалкому виду. Но если она хочет, чтобы Младший засуетился вокруг нее, то нужно как минимум попасть домой. Подбоченясь, она пнула ногой колесо чужой машины.
   Как же, черт возьми, объехать этот драндулет?!
   Ей вдруг захотелось повернуть обратно, к материнскому дому. Дарлин не успела еще ничего решить, когда внезапно услышала за спиной какой-то звук. Сердце едва не выпрыгнуло у нее из груди, но сразу успокоилось, когда, оглянувшись, она разглядела сквозь завесу дождя очертания знакомой фигуры.
   – Я так и подумала, что это твоя машина! – закричала Дарлин. – Что это ты бросаешь ее посреди дороги? Из-за проклятого дождя ничего не видно, я чуть в нее не врезалась. Если бы я повредила такую машину, Младший содрал бы с меня шкуру живьем!
   – Я избавлю его от этой неприятной обязанности.
   Дарлин не успела ничего понять, когда сокрушительный удар по голове сбил ее с ног.

   Раздался оглушительный раскат грома, свет несколько раз мигнул и погас окончательно. Но Кэролайн заранее приготовила в каждой комнате керосиновые лампы и свечи.
   Она не возражала ни против грома, ни против темноты. Даже надеялась, что откажет и телефонная линия, устав отвечать на звонки сочувствующих и любопытных, которые осаждали ее весь день напролет. Единственное, чего она слегка опасалась, – это наткнуться на ухмыляющийся призрак Остина Хэттингера.
   Кэролайн с порога наблюдала за грозой, а Никудышник жался где-то в углу и скулил. Да, спектакль был потрясающий! Одинокие деревья не могли стать преградой для ветра, и он завывал на равнине, гремел задвижками окон, сотрясал стекла, посвистывал в травах.
   Кэролайн понятия не имела, полезен ли такой проливной дождь для урожая, но была уверена, что все досконально узнает, когда приедет в город. А сейчас ей было достаточно смотреть, восхищаться и знать, что за спиной сухой, освещенный керосиновыми лампами дом, готовый принять ее в свои хранительные объятия.
   Интересно, как бы отнесся добрый доктор Паламо к тому, что она теперь больше ни от чего не убегает и не прячется? Впервые за всю свою жизнь она делает только одно – живет!
   Впрочем, это было не совсем так: сегодня утром она попыталась кое от чего спрятаться. Она приняла секс, но отвергла душевную близость с Такером. А все потому, что хотела ощутить себя живой и одновременно боялась чувствовать.
   Стало прохладно – впервые за все время ее пребывания здесь. Кэролайн потерла руки и сказала себе, что секса для них обоих оказалось достаточно. Он хотел ее, она хотела его. И не о чем тут беспокоиться.
   Кэролайн закрыла глаза и глубоко вдохнула напитанный озоном воздух. Удивительно хорошо! Грянул гром, щенок жалобно пискнул, и Кэролайн рассмеялась.
   – Ладно, Никудышник, теперь я тебя буду спасать.
   Песик оказался в гостиной: забился под софу так, что только нос торчал из-под оборки чехла. Бормоча что-то утешительное, она взяла его, как ребенка, на руки и стала укачивать.
   – Это ненадолго. Грозы долгими не бывают. Иногда они накатывают, чтобы встряхнуть нас и напомнить, как приятны спокойные, тихие времена. А как насчет музыки? Мне бы хотелось сейчас поиграть.
   Кэролайн посадила щенка на стул и достала скрипку.
   – Что-нибудь страстное, – прошептала она и пробежалась смычком по струнам. – Что-нибудь страстное, под стать настроению!
   Кэролайн начала с Чайковского, потом плавно перешла к Девятой Бетховена, а затем попыталась воспроизвести и одну из песенок, которым ее научил Джим. Закончила она своей собственной интерпретацией «Госпожи Мадонны».
   Сумерки перешли в полную темноту, когда она опустила скрипку, и почти тотчас же раздался стук во входную дверь. Кэролайн сильно вздрогнула, а Никудышник сиганул из комнаты, взбежал наверх и укрылся под кроватью в спальне.
   – Да, надо его отослать в школу собаководства, чтобы он научился, как вести себя в боевой обстановке, – пробормотала Кэролайн.
   Отложив скрипку, она вышла в коридор. Через дверное стекло на нее глазел Такер.
   Кэролайн почувствовала, что у нее внезапно задрожали руки, и нахмурилась.
   – В такую дурную погоду надо сидеть дома!
   – Знаю.
   – Ты не собираешься войти?
   – Пока нет.
   Она подошла поближе. С волос у него текло, как утром после душа, хотя от машины до крыльца бежать было совсем недалеко.
   – И давно ты здесь стоишь?
   – Я подъехал как раз тогда, когда ты от этой музыки высоколобых перешла к «Собаке с солью на хвосте». Ведь это была «Собака», да?
   Кэролайн мимолетно улыбнулась:
   – Да, меня Джим научил. Мы с ним обмениваемся опытом.
   – Я слышал, Тоби очень этому рад. И уже присматривает для мальчишки дешевую скрипку.
   – У него талант, – ответила она и вдруг ощутила всю нелепость ситуации. Почему, собственно, они обсуждают дела Джима через дверь? – А у меня погасло электричество…
   – Знаю. Выйди на минутку, Кэролайн.
   Она заколебалась. Вид у Такера был такой серьезный, такой решительный…
   – Что-нибудь случилось?
   – Нет. По крайней мере, я ни о чем таком не слышал. – Он нажал на ручку, но Кэролайн с некоторых пор стала запирать дверь. – Выйди.
   – Хорошо.
   И она вышла, чувствуя, что нервы натянуты, как струна.
   – А я как раз думала, полезна эта гроза или нет. Я имею в виду – для урожая.
   – Но я приехал сюда не для того, чтобы говорить о посевах и музыке, если на то пошло. – Он сунул руки в карманы, и они вместе взглянули на небо, которое прочертила молния. – Я хочу кое о чем тебя спросить. Сегодня утром…
   – А пива ты не хочешь? – Она отступила назад, коснувшись рукой двери. – Я вчера купила несколько банок.
   – Кэролайн, – его глаза блеснули в темноте, и она замерла на месте. – Кэролайн, почему ты не позволила мне дотронуться до тебя?
   – Не понимаю, что ты имеешь в виду, – она нервно провела рукой по волосам. – По-моему, я как раз позволила тебе. Разве мы не занимались с тобой любовью вон на той кушетке?
   – Мы занимались сексом, Кэролайн, а это огромная разница.
   Царственный взгляд, которым она его удостоила, едва не заставил Такера усмехнуться.
   – Если ты приехал сюда, чтобы критиковать мое исполнительское мастерство…
   – Я не критикую, я спрашиваю. – Он подошел к ней поближе, но остановился, не коснувшись. – Однако ты уже ответила на мой вопрос. Это было именно исполнение. Может быть, ты просто хотела этим доказать себе и другим, что ты жива? Видит бог, это тебе действительно нужно и по веской причине. Но я хочу спросить: это все, чего ты хочешь? Ведь я могу дать тебе больше, гораздо больше. И чувствую потребность дать это тебе. Если примешь…
   – Я не знаю, Такер, – искренне сказала она. – Честное слово, не знаю, смогу ли я это принять.
   – Я могу сейчас уехать, чтобы ты обдумала мои слова. Если же не хочешь, тебе достаточно впустить меня в дом. – Он дотронулся до ее щеки. – Просто впусти меня, Кэролайн.
   «Нет, он имеет в виду не только дом», – поняла она. Он хочет, чтобы она впустила его в свое сокровенное естество – и физически и эмоционально. Кэролайн на мгновение прикрыла глаза, а когда открыла их снова, увидела, что он все так же пристально смотрит на нее, ожидая ответа.
   – Знаешь, я не очень-то люблю зарекаться…
   Напряженную линию его губ смягчила улыбка:
   – Но черт возьми, миленькая, я тоже не люблю!
   Она сделала глубокий вдох и, открыв дверь настежь, сказала:
   – Я предпочла бы, чтобы ты вошел.
   Такер облегченно вздохнул и, едва перешагнув через порог, схватил ее в объятия, оторвав от пола.
   – Такер…
   – Достаточно я разыгрывал тут Ретта Батлера!
   Поцелуем он предотвратил возможные возражения. Ей-богу, сегодня она не станет вспоминать ни о Луисе, ни о ком-нибудь другом.
   – Ты совсем промок, – сказала она и опустила голову ему на плечо.
   – Ничего, я предоставлю тебе возможность раздеть меня.
   Кэролайн рассмеялась. «Как с ним легко! – подумала она. – Если сказать себе: «Ну и пусть».
   На стенах плясали тени от свечи. Жара, запертая в комнате на весь день, казалась теперь приятной и знакомой, как старый друг. Ветер шевелил старые кружевные занавески, в спальне пахло свечами, лавандой и дождем, деловито барабанящим по железной крыше.
   Поддразнивая Кэролайн мелкими, частыми поцелуями, Такер опустил ее на постель. Кончиками пальцев он легко провел по ее лицу, шее, груди, ласково снимая напряжение, и услышал благодарный вздох. Где-то далеко проворчал затихающий гром: гроза уходила на восток. Губы Такера прижались к ее губам, и она растворилась в ощущении покоя и радости, которые он ей предлагал.
   Да, теперь не чувствовать было нельзя. Такер пробуждал ее чувства осторожно, медленно и настойчиво. Он одновременно утешал и возбуждал, понимая, что в ее душе идет борьба между желанием и сомнением. Сдерживая собственную жажду, он терпеливо, даже как-то сочувственно, соблазнял ее. Долгие, воспламеняющие поцелуи; ленивые, томные, ласковые прикосновения… И вот она прильнула к нему, произнесла его имя, Такер вдруг осознал, что вовсе и не сдерживает собственных желаний. Это было именно то состояние, которого он и хотел добиться.
   Взгляды их встретились и уже не отрывались друг от друга, пока он ее раздевал. «Обнаженная – значит, уязвимая», – мелькнуло в голове Кэролайн, но она не испугалась. Это простое, естественное действо перечеркивало безумное торопливое совокупление на кушетке, когда они оба были полуодеты. Дрожащими руками она стащила через голову его намокшую рубаху, провела кончиками пальцев по его груди вниз, к животу. И почувствовала жаркую радость, потому что его мышцы напряглись под ее несмелыми прикосновениями. Быстро, отрывисто вздохнув, она расстегнула его джинсы, и Такер моментально снял их и отбросил в сторону.
   Теперь они стояли на коленях друг перед другом на середине кровати. Жара вновь навалилась, потому что ветер стих и дождь капал еле слышно. Кэролайн обняла его за пояс, он запустил пальцы в ее волосы, и она даже немного испугалась, когда он резко откинул ее голову назад. За ленивой повадкой Такера ей теперь чудилось нечто звериное. Она словно бы слышала, как этот зверь рычит, пытается сорваться с цепи и пожрать их обоих одним чудовищным глотком. Но испуг исчез из ее глаз, и они потемнели от страстного желания, когда он жадно впился в ее губы.
   Кэролайн вцепилась ему в плечи, но пальцы сразу обмякли и сделались бессильными, когда он прижал ее к себе. Такер что-то хрипло прошептал, но она не расслышала – так стучала в ушах кровь.
   Да, именно этого он и хотел! Это было венцом его желаний: чувствовать, как она стала совсем податливой, опьяненная предвкушением. Эту жажду он ощущал во вкусе ее губ, слышал в тихом, беспомощном стоне. И теперь он был уверен, что она думает только о нем.
   – Кэролайн… – Он прижался губами к ее плечу, скользнул по этому душистому изгибу. – Ты ведь тоже хочешь меня?
   – Да!
   Ее рука потянулась вниз, но Такер остановил это движение.
   – Не торопись, если я дам волю твоим рукам, все кончится слишком быстро.
   Не отрывая от нее взгляда, он опустил Кэролайн на спину и накрыл своим телом, слегка покусывая ее губы и скорее мучая, чем даря удовлетворение.
   – А теперь я хочу свести тебя с ума!
   – Такер…
   Он соскользнул пониже и окольцевал каждую грудь медленными, влажными поцелуями.
   – Это старая южная традиция. – Он тронул сосок языком и смотрел, как ее глаза застилает туман. – Ведь если что-то делать, то это стоит делать, не жалея времени.
   Все ее тело отчаянно затрепетало, когда он начал ласкать другую грудь.
   – О, я больше не могу!
   – Можешь, любимая. Я должен тебе это показать. А если тебе не понравится, мы сделаем еще одну попытку.
   Кэролайн содрогалась, ее голова лихорадочно металась по подушке, а во всем теле нарастала волна неведомых ощущений. А он поглощал ее, пуская в ход губы, зубы, язык. Стало трудно дышать – так густ и жарок был воздух. Она пыталась набрать его в легкие, и дыхание со свистом вырывалось из дрожащих губ. Сознанием она еще боролась с желанием подчиниться ему без остатка, но тело предавало Кэролайн. Оно словно обезумело от знойной, первобытной радости, что его берут. Оно дрожало и жадно стремилось к разрешению этой блаженной муки.
   А Такер дразнил ее, держа на грани осуществления желания и все время отдаляя его. Кэролайн застонала, и этот стон в насыщенном запахами, жарком мареве прозвучал, как сам соблазн. Такер потерся щекой о ее живот; предвкушение близости горячило его, как прекрасное терпкое вино.
   Прежде он бы сказал, что знает о наслаждении все. Прежде он не видел большой разницы между наслаждением, которое доставляет та или другая женщина. Но это была Кэролайн! Это ее аромат дразнил его чувственность, это ее похожие на рыдания вздохи учащали его сердцебиение, это ее мягкая, бледная кожа трепетала под его поцелуями.
   И с ней все было по-другому.
   Гибкое тело выгнулось навстречу губам, коснувшимся самых потаенных складок. Здесь его губы и язык помедлили в дюйме от сердцевины жаркого естества, и сладкое ожидание, мучительное для обоих, для нее разрешилось. Тело ее дрогнуло, застыло в напряжении и расслабилось.
   Кэролайн плыла в волнах острого, судорожного наслаждения, словно совсем лишенная веса, не сознавая, где она, и чувствуя только потрясающую свободу. Улыбнувшись, она погладила собственное, как бы изумленное ранее не испытанным ощущением тело и наконец коснулась его волос.
   – Наверное, мне это понравилось, – прошептала она.
   – Но это еще не все!
   Такер яростно впился губами в ее плоть, вновь ввергнув в водоворот немыслимых ощущений – и так стремительно, что она едва не задохнулась. Ее руки соскользнули с его влажных плеч и отчаянно вцепились в простыню. Теперь на Кэролайн нахлынула гигантская волна чувственности, необузданной алчности, непреодолимой плотской жадности. И Такер уже больше не поддразнивал ее легкими и нежными, словно шелк, прикосновениями. Он требовал ответной страсти безжалостно и неистово.
   Это были тайные, томные плотские радости, рожденные чревом жарких летних ночей. Они упивались ими, словно животные, спаривающиеся на траве.
   – Посмотри на меня, – грудь Такера тяжело вздымалась, когда он приподнялся на руках, – Кэролайн, взгляни на меня.
   Веки ее затрепетали, она взглянула на него, и глаза ее были темными, как ночь.
   – Вот это и значит «больше»! – Он прильнул к ее губам, так что слова зазвучали глухо, и весь погрузился в нее, как в море. – Вот это и значит – «больше»…

   Потом Кэролайн обессиленно задремала, радуясь его тяжести. Где-то глубоко в теле появилась боль, но даже это заставляло ее улыбаться. Она всегда считала себя хорошей любовницей – хотя под конец их отношений Луис решительно это отрицал, – но она никогда не чувствовала себя такой победительницей.
   Она легонько вздохнула и потянулась, Такер что-то проворчал и поднял ее на себя.
   – Лучше? – спросил он, когда она распростерлась на нем, положив голову ему на грудь.
   – И прежде было замечательно. – Она опять улыбнулась. – Просто замечательно!
   Еще вздох, и Кэролайн подняла тяжелые веки. Она очень удивилась и смутилась, обнаружив, что они лежат в самом изножье кровати.
   – Как это мы здесь очутились?
   – На все нужна сноровка. Дай мне отдохнуть несколько минут – и мы проделаем обратный путь.
   – Гмм… – Она прижалась губами к его груди. – Дождь перестал, но стало жарче, чем было.
   – Ну, с этим можно справиться.
   Кэролайн с большим трудом приподняла голову.
   – Знаешь, чего мне хочется?
   – Детка, как только соберусь с силами, я дам тебе все, что пожелаешь.
   – Я это запомню. Но… – она нагнулась к самым его губам, – сейчас, вот в эту самую минуту, я просто безумно хочу мороженого! А ты хочешь мороженого, Такер?
   – Да, пожалуй, смог бы проглотить, раз уж ты заговорила об этом. Ты сама его принесешь?
   – Конечно.
   Кэролайн выскользнула из постели и стала искать в стенном шкафу пеньюар, а Такер закинул руки за голову и закрыл глаза. Он решил, что в ее отсутствие успеет немного вздремнуть.
   При свете керосиновой лампы Кэролайн накладывала из коробки мороженое в невысокие вазочки и думала, что никогда не забудет вот этой самой минуты. Знойная кухня, запах дождя и ровное, сильное тепло удовлетворенной любви во всем теле.
   Тихонько напевая, она несла мороженое по коридору, и даже резкий телефонный звонок не заставил ее вздрогнуть. Кэролайн поставила на стол одну вазочку и, зажав трубку между ухом и плечом, сунула ложку в свое мороженое.
   – Алло.
   – Кэролайн? Слава богу!
   Ложка застыла на полпути ко рту. Она опустила ее и поставила вазочку на стол. Нет, все-таки существовало на свете кое-что, способное сейчас испортить ей настроение.
   – Здравствуй, мама.
   – Я пытаюсь тебе дозвониться уже целый час. Что-то испортилось на линии. Впрочем, это не удивительно, учитывая уровень обслуживания там, у вас.
   – У нас была сильная гроза. Как ты себя чувствуешь? Как папа?
   – У нас все хорошо. Папа улетел в Нью-Йорк в командировку, а у меня тут несколько неотложных дел, я не могла с ним поехать. И если я о ком беспокоюсь, то о тебе.
   Джорджия Уэверли говорила быстро и без малейшего акцента. Она очень потрудилась в свое время, чтобы уничтожить южное наследие в своем голосе – так же, как и в сердце.
   Кэролайн представила, как мать сидит за письменным столиком в безупречно и со вкусом убранной гостиной, вычеркивая имя дочери из списка неотложных дел: «Заказать цветы», «Быть на благотворительном завтраке», «Позвонить Кэролайн».
   Эта картина пробудила в ней неприятные воспоминания.
   – Но беспокоиться решительно не о чем.
   – Как не о чем?! Я была сегодня на обеде у Фулбрайтов, и мне пришлось от чужих людей узнать, что на мою дочь совершено нападение!
   – Но я не пострадала, – быстро ответила Кэролайн.
   – Я знаю, – отрезала Джорджия, раздражаясь, что ее перебивают. – Мне Картер все рассказал – гораздо подробнее, чем ты сейчас потрудилась довести до моего сведения. Он в курсе событий, поскольку возглавляет местное отделение Эн-би-си. Я все время говорила, что тебе совершенно незачем туда ехать, но ты даже слушать не хотела. И вот теперь мне сообщают, что ты подвергаешься допросу в связи с убийством!
   – Извини. – Кэролайн закрыла глаза: извинения являлись обязательным атрибутом ее разговоров с матерью. – Я просто не успела тебе рассказать. Но теперь все это уже в прошлом.
   На лестнице послышался шум. Она взглянула наверх, увидела Такера и устало отвернулась.
   – Но, судя по словам Картера, это совсем не так. Он сказал, что в Инносенс уже вылетело несколько групп репортеров, чтобы сообщать о подробностях с места событий. Ну и, конечно, когда всплыло твое имя, новость стала просто сногсшибательной.
   – Боже ты мой…
   – Прошу прощения?
   – Да нет, ничего.
   Кэролайн провела рукой по волосам. «Будь спокойна и рассудительна, – предостерегла она себя. – Так или иначе, надо сохранять спокойствие».
   – Мне жаль, что тебе обо всем рассказали посторонние люди. Я знаю, что паблисити тебя раздражает, но я ничего не могу поделать с прессой, мама. Так же, как я не могла предотвратить того, что случилось. Я сожалею, если это тебя расстроило.
   – Разумеется, это расстроило меня. Мало того, что нам пришлось замять скандал в связи с твоим пребыванием в больнице, с отказом от летнего турне и публичным разрывом с Луисом…
   – Ты права, – сказала Кэролайн сухо и мысленно поблагодарила Такера за то, что он тактично удалился обратно в спальню. – Было очень невежливо с моей стороны заболеть тогда.
   – Не говори со мной таким тоном! Очень жаль, что ты не нашла в себе сил стать выше маленького недоразумения с Луисом. И потом, этот твой отъезд на Юг, стремление похоронить себя…
   – Я вовсе не хороню себя!
   – Но ты зарываешь свой талант в землю, – Джорджия, не задумываясь, отметала все возражения Кэролайн. – А теперь оказывается, что ты к тому же подвергаешь свою жизнь опасности. Думаешь, я хоть одну ночь могу спать спокойно, зная, что ты там одна и беззащитна?
   Кэролайн потерла виски, чувствуя, что возвращается привычная головная боль.
   – Но я была одна долгие годы.
   Джорджии еще никогда не приходилось слышать от дочери подобного заявления, она даже слегка растерялась.
   – Но я не имею в виду душевного одиночества. Тебя могут изнасиловать или убить!
   – Да, и я представляю, с какими ужасающими подробностями это будет подано прессой.
   Наступило краткое молчание.
   – Ты со мной невежливо разговариваешь, Кэролайн.
   – Да, наверное. – Она прижала пальцы к глазам и повторила, как давно затверженную молитву: – Извини, но я, очевидно, еще не оправилась от того, что произошло.
   «А ты не хочешь спросить меня, что же произошло, мама? Ты не собираешься узнать, как я себя чувствую, не нужно ли мне чего-нибудь, или тебя интересует только мое поведение?»
   – Я понимаю тебя. И хочу, чтобы ты тоже поняла мои чувства. Я просто настаиваю, чтобы ты немедленно вернулась домой.
   – А я дома.
   – Не будь смешной! Ты южанка не больше, чем я. Кэролайн, ты уже достигла определенного положения в музыкальном мире. И я не желаю, чтобы ты все бросила из-за этой нелепой ссоры с Луисом.
   – Ссоры? Интересная интерпретация того, что произошло… Но я могу ответить только одно: я сожалею, что не могу исполнить твоего желания. И вообще – быть такой, какой ты хочешь меня видеть.
   – Должна тебе сказать, что подобное упрямство – не слишком привлекательная черта в молодой женщине. Не сомневаюсь, что Луис тоже так думает, но он более терпим, чем я. Он ужасно о тебе беспокоится.
   – Луис? Так, значит, ты ему позвонила?! Мама, ведь я же просила тебя не делать этого!
   – Желания ребенка не всегда совпадают с его интересами, – безапелляционно заявила Джорджия. – В любом случае я должна была поговорить с ним о твоем сентябрьском концерте в Белом доме.
   Кэролайн прижала руку к животу: ей показалось, что там опять завязывается тугой узел.
   – Мама, я перестала быть ребенком с той самой минуты, как ты впервые вытолкнула меня на сцену. И я не нуждаюсь в заботах Луиса о моем концерте.
   – Что ж, твоя неблагодарность меня почти не удивляет. А между тем Луис так много сделал для тебя… Но главное – мы с тобой обе прекрасно понимаем, что лучшей партии тебе не найти. Он ценит твой талант, у вас так много общего, наконец, он влиятельный человек…
   – Мама, неужели тебе абсолютно безразлично, что я наткнулась на него, когда он в гримерной оседлал флейтистку?!
   – Твои выражения так же грубы, как твое теперешнее окружение. Но ладно, в данном случае дело не в Луисе. Я настаиваю, чтобы ты немедленно вернулась: у нас всего несколько недель, чтобы как следует подготовиться к выступлению в Белом доме. И, уж конечно, ты совсем не думаешь о концертном платье. Мне придется выкраивать время для встречи с твоим портным.
   Собравшись с духом, Кэролайн отчетливо произнесла:
   – Тебе не надо ничего предпринимать. Я уже говорила с Фрэнсисом и окончательно определила свои планы. Я лечу в округ Колумбия, даю там концерт и сразу улетаю обратно. На следующий же день. А что касается моего костюма и вообще гардероба, то у меня есть все, что нужно, и даже намного больше.
   – Ты в своем уме?! Ведь это один из самых важных моментов в твоей карьере! Я уже начала договариваться относительно интервью и фотосъемок…
   – Значит, тебе придется все это отменить, – быстро сказала Кэролайн. – И уверяю тебя, что я здорова и чувствую себя прекрасно. А человек, напавший на меня, теперь мертв. Я это знаю достоверно, поскольку сама его убила.
   – Кэролайн…
   – Передавай папе привет. Спокойной ночи.
   Она осторожно повесила трубку и, наверное, целую минуту бессмысленно смотрела на вазочки с растаявшим мороженым. Потом подхватила вазочки, пошла на кухню и выбросила мороженое в раковину.

Глава 22

   Такер был уверен, что теперь все изменится. Ему казалось, что они с Кэролайн без слов сказали друг другу очень многое. Воздух в спальне был наполнен ее присутствием, и у него было такое чувство, словно нервы его – обнаженная проводка, которую вдруг сунули в воду, и она взрывается и искрит.
   Хотелось закурить, но пачка сигарет в кармане рубашки промокла под дождем.
   Когда он вошел в кухню, Кэролайн стояла у окна – почти так же, как в то утро после приезда Бернса. Только на этот раз она глядела в темноту.
   Такер не хотел, чтобы она созерцала ее в одиночестве. Он подошел к ней сзади, положил руки на плечи и почувствовал легкий укол страха, когда от его прикосновения она словно одеревенела.
   – Знаешь, обычно, когда у женщины портится настроение, я начинаю шутить и болтать и делаю все, чтобы опять уложить ее в постель. А если это не удается, то стараюсь поскорее убраться. Но с тобой эти испытанные средства, очевидно, не пройдут.
   – Отчего же? Я не возражала бы сейчас услышать хорошую шутку.
   Такер уткнулся лбом ей в волосы. Что же это такое? Неужели он не в состоянии придумать или вспомнить ничего забавного? Он мог сейчас думать только о том, что беспокоит и мучит ее.
   – Поговори со мной, Кэролайн, расскажи мне все.
   Она нервно передернула плечами.
   – Но мне нечего сказать.
   Взглянув в окно, Такер увидел, как они двое отражаются в темном стекле. Кэролайн наверняка тоже видела это отражение, но знала ли она, как оно хрупко, как легко его можно уничтожить?
   – Когда несколько минут назад ты сошла вниз, я все еще ощущал тебя, ты как будто лежала рядом – такая мягкая и доступная. А сейчас ты словно железная проволока, завязанная узлом, и мне это не нравится.
   – Но к тебе это не имеет отношения.
   Такер так стремительно развернул ее к себе, что она удивленно расширила глаза. В голосе его зазвучали скрытое раздражение и даже угроза:
   – Ты желаешь использовать меня только для секса, а до остального мне и дела быть не должно? Если так, то говори прямо. Если то, что сейчас было между нами наверху, просто возня на жарких простынях, – так и скажи, и я ничего от тебя больше требовать не буду. Но знай, что для меня этого недостаточно. – Он легонько встряхнул ее, словно хотел разрушить вновь возникшую между ними преграду. – Проклятие, никогда еще у меня не было такого, как сейчас!
   – Не дави на меня! – Сверкнув глазами, она уперлась руками ему в грудь. – Всю свою жизнь я терпела постоянное давление посторонних. И я больше так не могу. Я с этим покончила.
   – Но со мной ты еще не покончила. И если думаешь, что можешь просто несколько раз трахнуться со мной, а потом выставить меня прочь, то ошибаешься. Я человек привязчивый. – И в доказательство своей правоты он поцеловал ее крепким собственническим поцелуем. – И лучше нам обоим начать к этому привыкать.
   – Но я вовсе не собираюсь привыкать к чему-либо. Я могу согласиться, могу отказать или же… – Она внезапно замолчала и закрыла глаза. – Ну что же я с тобой-то ссорюсь? Ведь ты не виноват. – Глубоко вздохнув, она высвободилась из его рук. – Это не из-за тебя, Такер. Прости, я больше не буду кричать на тебя. Тем более что это ничему не поможет.
   – Но я ничего не имею против, если ты немного и покричишь, – при условии, что тебе от этого полегчает.
   Она улыбнулась и рассеянно потерла висок.
   – Наверное, одна чудодейственная таблетка доктора Паламо – лучший выход из этого состояния.
   – Нет, давай лучше попробуем что-нибудь другое. – Он схватил ее за руку и подвел к стулу. – Садись, а я налью нам по стаканчику того вина, которое недавно привез. А потом ты мне расскажешь, почему тебя так взбудоражил этот телефонный звонок.
   – Взбудоражил? – Она закрыла глаза и откинулась на спинку стула. – Моя мать сказала бы иначе – «взволновал». Но мне больше нравится твое определение. – Она открыла глаза и постаралась снова улыбнуться ему. – Я действительно была несколько взбудоражена в последнее время… Мне позвонила моя мать.
   – Это я понял. – Такер вытащил пробку из бутылки и разлил вино. – И что же? Она «взволнована» тем, что случилось вчера?
   – Ну конечно. Особенно если учесть, что это была главная тема разговора на званом обеде, на который ее пригласили. Мы, янки, тоже любим сплетничать, хотя общество, в котором вращается моя мать, предпочитает это называть «поддерживанием контактов». Но она особенно расстроилась из-за того, что пресса пошла по следу здешних событий. И она опасается, что публика может не захотеть слушать моцартовский скрипичный концерт № 5 в исполнении женщины, которая совсем недавно кого-то застрелила.
   Она взяла стакан, протянутый Такером, и отпила глоток.
   – Она могла бы побеспокоиться и о тебе…
   – Могла бы, но это – в последнюю очередь. Нет, ты не думай, она меня очень любит, но по-своему. Мама всегда хотела для меня самого лучшего – точнее, того, что она считала лучшим. И всю свою жизнь я старалась удовлетворять это желание. Но однажды я взглянула на себя в зеркало и поняла, что больше так продолжаться не может…
   Такер сел рядом с ней. Обняв ладонями стакан, Кэролайн огляделась вокруг. Простучал старый холодильник и снова перешел на обычное покряхтывание. За окном мелодично накрапывал дождь. На столе дрожал отсвет керосиновой лампы, и в полутьме было почти незаметно, что линолеум давно вытерся, а занавески выцвели. «Свет лампы милостив к моей кухне, словно к уставшей женщине», – подумала она. От всего веяло таким спокойствием и миром…
   – Мне нравится этот дом, – пробормотала Кэролайн. – Несмотря ни на что, я чувствую себя здесь хорошо. И знаешь, у меня вдруг появилась потребность стать частью чего-то. Я поняла, что мне нужны простота и постоянство.
   – Но незачем говорить это таким извиняющимся тоном.
   Кэролайн нахмурилась. Неужели он все еще присутствует, этот извиняющийся тон, который она усвоила для себя уже давно?
   – Это у меня получается автоматически. Во всяком случае, я стараюсь от него отделаться. Но видишь ли, мама никогда бы не поняла того, о чем я тебе сейчас говорю и что я чувствую.
   – Таким образом, проблема заключается в следующем: или ты ублажаешь ее, или себя.
   – Ты совершенно прав. Но мне трудно, потому что мое «самоублажение» очень отдаляет ее от меня. Просто совсем. А ведь моя мама выросла в этом доме, Такер, но она этого стыдится. Она стыдится того, что ее отец разводил хлопок, иначе ему не на что было бы жить, и что ее мать сама закручивала домашние консервы и варенье. Она стыдится своих корней, стыдится двух людей, которые дали ей жизнь и не жалели трудов, чтобы эта жизнь была приятной и легкой!
   – Ну, это ее проблема, а не твоя.
   – Но именно из-за того, что она всегда стыдилась своего прошлого, я оказалась здесь. Нас связывает прошлое. Очевидно, именно в этом и состоит семейная связь: существует некая цепь, в которой ты – подневольное звено.
   – Возможно. Но ты вправе выбирать то, что будет после тебя.
   – Конечно. И все-таки то, что будет потом, связано с тем, что было прежде. Мама не дала мне возможности как следует узнать моих бабушку и дедушку. А ведь они во всем себя урезали, чтобы дать ей шанс поступить в Филадельфийский колледж. Но это все я узнала не от нее, – прибавила Кэролайн с горьким сожалением. – Мне это рассказала Хэппи Фуллер. Моя бабушка вынуждена была брать стирку на дом, обшивать соседей – и все для того, чтобы оплатить ее учебу в университете. Правда, бабушке не пришлось заниматься этим слишком долго: в первый же семестр мама встретилась с моим будущим отцом. Он часто мне рассказывал, как сразу же влюбился в нее – с первого взгляда. А ты когда-нибудь думал о том, как встретились твои родители?
   – Мой папаша остановил свой взгляд на маме, когда ей не было еще и двенадцати. И ждал ее шесть лет.
   – Нет, у моих все развивалось быстрее. Они поженились прежде, чем мама окончила первый курс. Уэверли были старой известной семьей в Филадельфии с прочным, установившимся положением. Отцу по семейной традиции предназначалась юридическая карьера. Наверное, маме было трудно войти в этот круг. Но, насколько я помню, она была большей снобкой, чем все Уэверли, вместе взятые, хотя у них был дом в лучшей части города, они заказывали одежду у лучших кутюрье и отдыхали, как положено, на лучших курортах и в строго положенное время года.
   – Многие переигрывают, когда им надо что-то доказать.
   – О да. А ей надо было доказать многое. И вскоре она произвела на свет ребенка, который должен был ей помочь утвердиться. У меня была няня, имевшая дело с прозаическими сторонами воспитания, а мама заботилась только о моем внешнем виде, моем поведении и манерах. Обычно она посылала за мной, и я приходила в ее гостиную. Там всегда пахло оранжерейными розами и духами «Шанель». И она очень терпеливо наставляла меня, что должна делать и чем должна быть представительница семейства Уэверли.
   Такер коснулся ее волос.
   – И что же ожидалось от Уэверли?
   – Совершенства во всем!
   – Да, это задачка… Будучи Лонгстритом, мой папаша ожидал от меня только одного – чтобы я «был мужчиной». Но довольно скоро наши представления о том, что такое настоящий мужчина, несколько разошлись. И, уж конечно, нам было не до гостиной. Он предпочитал учить меня уму-разуму в дровяном сарае.
   – Нет, моя мама ни разу не подняла на меня руку: просто повода не было. Кстати, это она решила насчет скрипки – ей казалось, что это очень изысканно. Надо сказать, скрипку я сразу полюбила и до сих пор благодарна ей, – вздохнула Кэролайн. – Но потом оказалось, что маме нужна не просто хорошая игра. Я непременно должна была стать лучше всех! К счастью, у меня оказались способности. Меня даже называли вундеркиндом, и в десять лет я уже морщилась, когда слышала это слово. Мама сама выбирала, что исполнять, выбирала учителей и концертные платья. И точно так же она подбирала мне друзей… Затем я начала разъезжать с концертами – сначала лишь время от времени, потому что была еще мала. Но к шестнадцати годам мой путь был определен, и следующие двенадцать лет я следовала только по нему.
   – А тебе этого хотелось?
   Вопрос заставил Кэролайн улыбнуться: ведь еще никогда никто ее об этом не спрашивал.
   – Каждый раз, когда я начинала сомневаться в своем выборе, она была тут как тут – или беседовала со мной лично, или звонила по телефону, или присылала письмо. Она словно чувствовала каждый раз, что во мне начинает зарождаться крошечное зернышко протеста и желания взбунтоваться. И она уничтожала его, а я ей это позволяла…
   – Почему?
   – Я хотела, чтобы она меня любила! – Глаза Кэролайн наполнились слезами, но она их быстро смигнула. – Я до сих пор уверена, что если бы не достигла совершенства, она бы меня не любила. Наверное, это звучит сентиментально…
   – Нет. – Такер вытер непрошеную слезинку, которая все-таки заскользила по ее щеке. – Просто печально. Хотя это твоя мать должна была бы печалиться в первую очередь.
   Кэролайн прерывисто вздохнула, словно пловец, из последних сил плывущий к берегу.
   – Три года назад, в Лондоне, я встретилась с Луисом. Он был самым блестящим дирижером из всех, с кем я когда-либо играла. Несмотря на молодость – всего тридцать два, – он уже заработал прекрасную репутацию в Европе. Луис орудует оркестром, как матадор быком. Он определенно обладает каким-то особым магнетизмом – такой решительный, высокомерный и сексапильный.
   – Представляю себе.
   Кэролайн усмехнулась.
   – А мне было двадцать пять, и я еще никогда не была с мужчиной.
   Такер удивленно взглянул на нее, не донеся стакан до рта.
   – Ты никогда до этого…
   – Нет, представь себе. Никогда и ни с кем. В юности мать держала меня на очень коротком поводке, и у меня не хватало решительности чересчур его натягивать. Когда мне нужен был сопровождающий на какой-нибудь прием, она сама мне его подбирала. Ты можешь, конечно, представить, что наши вкусы в данном случае не совпадали. Мне всегда казались неинтересными те мужчины, которых она считала для меня подходящими.
   – Вот поэтому я тебе и понравился. – Такер нагнулся, чтобы поцеловать ее. – Она бы, наверное, просто поседела, увидев меня.
   – И как же я об этом не подумала?! – Кэролайн рассмеялась и чокнулась с ним. – А позже, когда я стала ездить самостоятельно, мое расписание было такое напряженное… Но главное – я была, как говорится, «сексуально зажата».
   Вспомнив, какой была сейчас в постели эта женщина, он только протянул:
   – Ага…
   Кэролайн даже не подозревала, что насмешка может утешить.
   – Напрасно ты мне не веришь. Моя сексуальность вся уходила в музыку, и Луису пришлось со мной очень непросто.
   Она пожала плечами и выпила.
   – Он меня просто взял приступом. Цветы, проникновенные взгляды, отчаянные клятвы в вечной любви… Кроме всего прочего, он обеспечивал мне постоянную занятость, и к этому следует добавить, что моя мать его просто обожает. Он принадлежит к испанской аристократической семье.
   – Что ж, действительно подходящая партия, – заметил Такер.
   – О, разумеется. Когда я улетала в Лондон или Париж, он мне звонил каждый день, посылал очаровательные подарки, роскошные цветы. Он срочно прилетел в Берлин, чтобы провести со мной уик-энд. И так продолжалось больше года. А если до меня доходили слухи, что он флиртует с некой актрисочкой или ухаживает за светской знаменитостью, я просто не обращала на них никакого внимания. Я считала это злонамеренной клеветой. Ну, может быть, я и подозревала кое-что, но, если позволяла себе только намекнуть, он сразу же приходил в ярость из-за моей совершенно беспричинной ревности и недостатка самоуважения. А кроме того, я была очень занята своим делом.
   Кэролайн замолчала, окунувшись памятью в прошлое. Аэропорты, гостиницы, репетиции, концерты. Грипп, который она подхватила в Сиднее и от которого не могла оправиться до самого Токио. Все более напряженные разговоры с Луисом. Обещания и разочарования. И вырезка из газеты, которую кто-то оставил на ее туалетном столике: фотография Луиса, обнимающегося со знаменитой французской актрисой.
   – Незачем, конечно, вспоминать все эти печальные подробности. Мои отношения с Луисом начали сильно осложняться, и все кончилось безобразной сценой с обвинениями и слезами. Обвинял, разумеется, он, слезы были мои. Я тогда еще не умела постоять за себя.
   Такер погладил ее руку.
   – Но ты быстро этому научилась, когда действительно потребовалось.
   – Как бы то ни было, мы с Луисом расстались. Мне очень хотелось немного отдохнуть, но я была уже связана контрактом на один музыкальный телесериал. А здоровье мое… – Кэролайн было трудно говорить об этом даже теперь. Пусть это выглядело страшно глупо, но она почему-то очень смущалась, когда речь заходила о ее болезни. – Ну, в общем, состояние мое ухудшалось с каждым днем. И я…
   – Подожди. Что значит – «ухудшалось»?
   – Ну, начались головные боли. Я вообще-то к ним привыкла давно, но они становились все сильнее. Я похудела, началась бессонница, а это привело к переутомлению.
   – Но почему же ты не позаботилась о своем здоровье?
   – Я думала, что, наверное, чересчур ношусь с собой. А кроме того, у меня были обязательства, я просто не могла все это бросить… – Кэролайн коротко рассмеялась. – Это все самооправдания, как сказал бы мудрый доктор Паламо. А правда заключалась в том, что я пряталась. Я бежала в работу, в ней одной старалась найти прибежище. Я ведь была зажата не только сексуально: меня воспитали так, чтобы я всегда вела себя «как следует». Моя мама любит говорить, что, если леди плохо себя чувствует, это еще не причина для того, чтобы она плохо себя вела. И мне легче было игнорировать симптомы болезни, чем взглянуть правде в глаза. Но когда я записывалась в Нью-Йорке для телесериала, туда приехала мать в сопровождении Луиса. Я так разозлилась, так была уязвлена этим, что прервала запись. – Кэролайн улыбнулась и покачала головой. – Я еще никогда себе такого не позволяла. И ты знаешь, у меня появилось ощущение торжества. Мне казалось, что теперь я наконец управляю своей жизнью. Конечно, я тогда действовала под влиянием импульса, это был чисто эмоциональный поступок. Но главное – я обнаружила, что мир не перевернулся. Это были очень вдохновляющие пять минут.
   Не в состоянии больше сидеть, Кэролайн резко поднялась из-за стола и стала ходить по комнате.
   – Но через пять минут мать уже ворвалась ко мне в гримерную и прочла целую лекцию. Я, по ее словам, вела себя, как избалованный, испорченный ребенок, как зазнавшаяся примадонна. Я попыталась объяснить, что чувствую себя преданной, что она не должна была привозить с собой Луиса. Но она просто накинулась на меня – я груба, я глупа, я неблагодарна… Она говорила, что Луис готов мне все простить – мои капризы и мою неразумную ревность. Ну, и кончилось тем, что я опять попросила извинения.
   – За что же?
   – Да за все, что она хотела, – сказала Кэролайн и махнула рукой. – Ведь, в конце концов, она действительно желала мне только добра и столь многим сама пожертвовала ради моей блестящей карьеры…
   – Значит, твой собственный талант как бы не в счет?
   Кэролайн глубоко вздохнула, словно желая выдохнуть часть снедавшей ее горечи.
   – Такер, она такая, какая есть, и другой быть не может. Я уже почти научилась понимать это. Ну, а Луис в тот же вечер пришел ко мне в гостиницу. Он был обворожителен, мил. Он страшно сожалел о том, что произошло, и был готов все объяснить. Он говорил о своем одиночестве во время наших размолвок, о том, что другие женщины были только суррогатом, вынужденной заменой. О том, что он больше ни на кого не посмотрит, если я к нему вернусь… Можешь себе представить идиотку, которая всему этому поверила?
   Такер многозначительно и несколько смущенно ухмыльнулся.
   Кэролайн удивленно уставилась на него, но потом рассмеялась:
   – Ну конечно, можешь. И я тоже могу. Ведь он все еще оставался единственным мужчиной, с которым я была в постели. Если бы у меня самой за это время были какие-нибудь романы на стороне, я вряд ли бы с такой готовностью вернулась к прежним отношениям. Возможно, будь я более уверена в себе как женщина, я бы показала ему на дверь. Но я согласилась забыть о наших прежних ошибках и недоразумениях и все начать заново. Мы даже заговорили о браке… О, конечно, в очень отдаленном будущем, очень туманно и неопределенно. «Во благовремение» – так он выразился. Кроме того, Луис попросил меня заключить с ним контракт на еще одно турне, и я согласилась. – Кэролайн с легким удивлением взглянула на свой стакан. – А я, кажется, пьянею…
   – Ну и хорошо. Тебе ведь не нужно вести машину. Досказывай остальное.
   Она облокотилась о стойку буфета и пожала плечами.
   – Луис должен был дирижировать, а я выступать в роли ведущей солистки. Доктор Паламо – а я как раз начала тогда с ним консультироваться – пытался меня отговорить. Он считал, что мне необходим отдых, что у меня стрессовое состояние, и если я опять побегу по той же дорожке, мне скоро станет еще хуже. Но я его не послушалась. «Ведь мы с Луисом будем вместе, – думала я, – а разве это не самое главное?»
   – Да он просто должен был насильно уложить тебя в больницу и приковать цепью к кровати!
   – А ты бы ему понравился, – усмехнулась Кэролайн и отпила еще вина. – Мама закатила вечеринку накануне нашего отъезда. Она была в своем репертуаре и намекала приглашенным, что на самом деле это вечеринка в честь нашей помолвки. И Луис вел себя соответственно. А потом мы отправились в путь… Как я уже говорила, он блестящий дирижер. Очень требовательный, капризный, но совершенно замечательный. Все было бы прекрасно, только через неделю после нашего отъезда он переехал в отдельный номер. Сказал, что из-за моей бессонницы он тоже не может как следует спать.
   – Грязный негодяй!
   – Нет, не грязный, – педантично поправила его Кэролайн. – Просто скользкий. Ну, а в остальном было все как прежде. На профессиональном уровне он оказывал мне огромную помощь. Он меня толкал все выше и выше. Он говорил, что я самая замечательная из всех скрипачей, с которыми он работал, но могу быть еще лучше. И что он сделает из меня гения.
   – Ну и купил бы себе резиновую куклу, чтобы надувать ее, насколько ему потребуется!
   Кэролайн усмехнулась.
   – Да, жаль, что я не догадалась ему это посоветовать. Но надо отдать Луису справедливость: он не жалел ни времени, ни усилий, чтобы усовершенствовать мою игру. Беда в том, что я начала ощущать себя только инструментом, чем-то таким, что он мог настраивать и перенастраивать, полировать и натягивать новые струны. А я так устала, так была уже больна и неуверена в себе… Но я хорошо играла! Нет, действительно хорошо. Я мало что помню о самом турне – какой-то калейдоскоп концертных залов и бесконечных гостиничных номеров – но я знаю, что выступала хорошо, даже лучше, чем обычно. Однако по дороге я подхватила какую-то инфекцию и жила на антибиотиках, фруктовых соках… и музыке. Мы совершенно перестали спать вместе. Но он заверял меня, что, как только турне будет окончено, мы с ним куда-нибудь уедем вдвоем. Так что я жила этой надеждой: вот кончится турне, и мы будем нежиться на каком-нибудь теплом пляже… Но я не смогла дотянуть до конца. Мы были в Торонто и уже три четверти концертной программы отыграли, когда я упала в обморок в гримерной. И ужасно испугалась, когда очнулась и увидела, что лежу на полу.
   – Боже мой, Кэролайн! – Такер привстал, но она отрицательно покачала головой.
   – Нет, это страшнее звучит, чем было на самом деле. Я не инвалид, я просто очень сильно устала тогда. И у меня началась эта моя ужасная головная боль, когда хочется свернуться клубочком и зарыдать. Я решила, что надо отменить концерт – только этот, единственный; что я сейчас пойду к нему, все объясню, и он, конечно, меня поймет. И я к нему пошла. Представь, он тоже лежал на полу в своей гримерной – только под ним была флейтистка. Они даже не заметили меня… – сказала Кэролайн словно про себя и пожала плечами. – Как бы то ни было, я в тот вечер вышла на сцену. И это было звездное выступление! Зрители аплодировали стоя, меня вызывали шесть раз после того, как занавес опустился. Может быть, вызвали бы еще, но, когда занавес упал в шестой раз, я тоже упала. И помню, что очнулась на больничной кровати.
   – Попался бы мне этот сукин сын… – пробормотал Такер.
   Кэролайн покачала головой.
   – Я сама была во всем виновата. Вернее – моя несчастная потребность делать все возможное и невозможное, чтобы соответствовать сложившемуся обо мне представлению. Это не из-за Луиса я заболела. Я сама себя довела до диагноза «крайнее нервное истощение». По счастью, все было не так уж плохо: у меня не нашли ни опухоли, ни какой-нибудь редкой экзотической болезни. Закатили мне целую серию анализов, смотрели, вертели, прощупали всю насквозь, но в конце концов объяснили все старой доброй нервной дистрофией, осложненной к тому же пережитым стрессом. Сам доктор Паламо прилетел, чтобы лечить меня. И никаких при этом: «А я вам что говорил!» Он просто оказывал мне необходимую помощь и сочувствовал. Однажды он чуть не пинком выгнал Луиса из моей палаты.
   Такер поднял стакан:
   – Здоровье доктора Паламо!
   – Да, за него стоит выпить. Он был добр ко мне ради меня самой. Если мне надо было поплакать, он позволял, а когда мне хотелось поговорить, он меня слушал. Хотя он не психиатр. Но мне и не нужны были психиатры: я доверяла только ему. Когда стало возможно, доктор Паламо перевез меня в филадельфийскую больницу. Впрочем, она больше напоминала санаторий. А мама всем говорила, что я выздоравливаю на нашей вилле на Ривьере. По ее мнению, это звучало как-то более внушительно.
   – Знаешь, Кэролайн, должен тебе доложить, что твоя мама мне не очень нравится.
   – Все в порядке, не беспокойся, ты бы ей тоже не понравился. Но она неукоснительно исполняла свой долг: три раза в неделю посещала меня. А Луис присылал мне цветы и романтические письма: у него и в мыслях не было, что я его видела с этой флейтисткой.
   Я смогла вернуться домой только через три месяца. Должна сказать, пребывание в больнице пошло мне на пользу: я о многом успела передумать. Физически я еще не совсем окрепла, но тем не менее никогда в жизни еще не чувствовала себя такой сильной. Я начала понимать, что мой талант принадлежит мне и моя жизнь – тоже. О господи, Такер, я просто выразить тебе не могу, какой восторг меня охватил, когда я все это поняла! Я решила, что больше не позволю себя эксплуатировать. И когда со мной связались юристы по поводу бабушкиного дома, я уже знала, что буду делать. Когда я все сказала матери, она пришла в негодование. Но я была готова к этому и выдержала ее натиск, поскольку понимала: или сейчас – или никогда. Я стояла в этой проклятой жеманной гостиной и просто орала! Я была в ярости, я требовала… Конечно, потом я извинилась – старые привычки умирают последними, – но я твердо и упорно стояла на своем. И уехала на Юг.
   – В Инносенс?
   – Сначала в Балтимор. Я знала, что Луис там дирижирует для какой-то приезжей знаменитости. Сначала я ему позвонила, чтобы не явиться нежданно-негаданно. Он так обрадовался, он был просто в восторге! Когда я пришла к нему в номер гостиницы, он уже заказал интимный обед на двоих. Я старалась держаться очень спокойно, и, представь себе, мне это удавалось. Я даже пообедала с ним. Ну а потом… В общем, я все ему сказала. И пока говорила, во мне поднималась волна ярости. Я уже не выбирала слов, не думала о последствиях… Ох, Такер, я совершенно распоясалась! Кончилось тем, что я швырнула в него бокал шампанского. И ушла.
   – И что ты при этом чувствовала?
   – Освобождение! – «А между прочим, голова больше не болит, совсем не болит», – подумала Кэролайн и снова присела к столу. – Правда, у меня все еще бывают такие моменты, когда чувство свободы исчезает, – как во время этого телефонного разговора. Нельзя сразу отделаться от всего хлама, накопившегося за целую жизнь. Но я знаю одно: такой, как прежде, я уже никогда не буду.
   – Вот и хорошо. – Он взял ее руку и поцеловал в ладонь. – Ты мне теперешняя очень нравишься.
   – Я себе тоже, как правило, нравлюсь. Только тяжело сознавать, что я могу никогда не помириться с матерью, никогда не залечить эту рану… Зато я нашла здесь кое-что другое.
   – Ты нашла наконец покой?
   Этот вопрос заставил ее улыбнуться:
   – Да уж, здесь очень спокойно. Подумаешь – всего несколько убийств! – И она сказала уже серьезно: – Нет, я нашла здесь свои корни – вернее, обрела их снова. Знаю, это, наверное, звучит глупо: ведь за всю жизнь я провела здесь всего несколько дней, да и то в детстве. Но даже сухие корни лучше, чем ничего.
   Такер покачал головой.
   – Они не высохли, они живут. У нас в Дельте все растет быстро и глубоко укореняется. И даже когда люди уезжают, они не могут выдернуть корни из нашей почвы насовсем.
   – Но моей матери это удалось.
   – Нет, она просто пустила эти корни в тебя, Кэролайн. – Такер ласково обхватил ее лицо ладонями. – Нет, ты смотри, смотри на меня! – настойчиво сказал он, потому что она опустила глаза. – Ты все еще как будто стыдишься того, что произошло, и не хочешь, чтобы кто-нибудь тебя жалел. Но я никогда не подавлял своих чувств, и ты можешь им довериться. Я испытываю ярость, когда думаю о том, что тебе пришлось пережить. Но если все это, вместе взятое, привело тебя в конце концов сюда, я не могу чересчур сожалеть о твоих былых обидах и несчастьях.
   – И я тоже ни о чем не жалею, – твердо сказала Кэролайн.
   Она выглядела такой хрупкой и уязвимой: эти тонкие косточки, эта бледность… Но Такер подумал, что в ее взгляде таятся глубины, в которых можно утонуть. И сила, о которой она сама еще не знает. Ему очень хотелось быть рядом, когда она сделает для себя это открытие.
   – Кэролайн, я хочу тебе кое-что сказать, только не знаю как…
   Она взяла его руки в свои.
   – Я боюсь, что еще не готова. Я тебя выслушаю, когда почувствую себя более уверенно. А пока пусть все останется как есть. Прошу тебя.
   «Я всегда был терпеливым», – напомнил себе Такер. Но трудно быть терпеливым, когда кажется, что стоишь на узенькой жердочке, а земля уходит из-под ног.
   – Хорошо. – Он нагнулся и легонько поцеловал ее в губы. – Ты позволишь мне сегодня переночевать у тебя?
   Кэролайн положила голову ему на плечо.
   – А я уж думала, ты никогда не догадаешься попросить об этом… Кажется, ты сказал, что, если мне не понравится, мы сделаем еще одну попытку?
   – А тебе не понравилось?
   – Да нет… Я просто не уверена. И если бы ты еще раз попытался, то, может быть, я сумела бы составить более определенное мнение.
   – Ну что ж, это вполне справедливо. – Такер оглядел кухонный стол, ухмыльнулся и предложил: – А что, если начать прямо здесь? – Он развязал пояс ее халата. – Можно было бы выработать свой собственный стиль, черт побери!
   Прозвонил телефон, и Кэролайн недовольно поморщилась.
   – Я могу, конечно, не брать трубку, но она не отстанет, будет звонить и звонить.
   Она поднялась и снова завязала пояс.
   – Слушай, давай я с ней поговорю, – предложил Такер. – Если я не смогу обаять ее настолько, чтобы она отрубилась на всю ночь, тогда подключишься ты.
   Кэролайн поколебалась, но потом решила, что, пожалуй, в этом есть смысл.
   – Почему нет?
   Такер мимолетно поцеловал ее.
   – Убери со стола, – бросил он через плечо, и Кэролайн засмеялась, понадеявшись, что бабушка не имела бы ничего против пиршества любви на своей кухне.
   Такер вернулся очень быстро.
   – Неужели ты уже… – начала Кэролайн, но слова замерли у нее на губах, когда она обернулась и увидела его лицо. – Что такое? Что случилось?
   – Это не твоя мать звонила. Это Берк. – Такер подошел к Кэролайн и обнял ее, хотя ему самому сейчас поддержка была нужна не меньше. – Пропала Дарлин Тэлбот.
   Он снова посмотрел на их отражение в темном окне и снова подумал, как хрупко и призрачно счастье.
   – Начнем поиски, как только рассветет.

Глава 23

   – Хорошо бы тебе хоть немного поспать.
   Такер стоял рядом с Кэролайн, наблюдая, как она использует известные женские средства, чтобы сделать незаметными последствия долгой бессонной ночи. Глядя на ее отражение в зеркале ванной, он испытывал странное, непередаваемое чувство близости, разделяя с ней эту самую сокровенную сферу извечного женского ритуала.
   – Но я не могу. – Она наложила крем-пудру, чтобы скрыть синие тени под глазами. – Я просто полежу и буду ждать твоего звонка.
   – Лучше уж тогда поезжай в «Сладкие Воды» и вздремни в моем гамаке.
   – Не беспокойся обо мне, Такер. Мы все должны сейчас думать только о Дарлин. И о Фуллерах, и о Тэлботе Младшем, и об этом маленьком мальчике… Господи боже! Как все это могло случиться?!
   – Но мы пока еще не знаем, что случилось. Не исключено, что она просто куда-то уехала. Билли Ти говорит, что не встречался с ней после того, как Младший ему накостылял, но он и соврать мог.
   – Тогда почему же она бросила свою машину на дороге?
   Вот этого он и сам никак не мог понять.
   – Может, она должна была с кем-нибудь встретиться? Пересела к кому-то в машину и уехала – просто для того, чтобы Младший поволновался.
   – Надеюсь, ты прав. – Кэролайн медленно провела гребнем по волосам, а потом повернулась к нему. – Я молю Бога, чтобы ты оказался прав! Потому что, если это не так, значит, с ней произошло то же, что с другими…
   – Не предвосхищай события. – Он нежно обнял ее за плечи. – Живи текущим днем – помнишь этот древний совет?
   – Пытаюсь. – Кэролайн на мгновение прислонилась к нему. В небольшом окошке под потолком ванной брезжил рассвет. – Если мать права, то пресса сюда нагрянет еще до конца дня. А пока есть время, я должна поехать к Фуллерам и как-то поддержать Хэппи. Хотя не уверена, что сумею.
   – Но там будет много народу, тебе вовсе не обязательно ехать.
   – Нет, поеду. Я не могу оставаться в стороне от всего этого. Наверное, я уже чувствую себя своей в здешней общине. Ведь это зависит от твоего отношения к людям, правда?
   Кажется, он вчера сказал нечто очень похожее Саю. А с самим собой трудно спорить.
   – Очевидно, ты права. Я тоже приеду, когда смогу. Если смогу.
   Со двора послышался автомобильный гудок.
   – Наверное, это Берк. Уже почти рассвело. Мне надо идти.
   – Такер! – Кэролайн обхватила его за плечи и поцеловала, а он на одно, последнее мгновение прижался щекой к ее щеке. – Ну, все. Иди.

   Когда Кэролайн приехала к Хэппи, та была уже не одна: друзья и родные сомкнули ряды. На плите, не переставая, кипел кофе. Хотя никто и не думал о еде, женщины заполонили просторную кухню – это благословенное место мира и покоя.
   Кэролайн помедлила на пороге, оглядев присутствующих. Сьюзи качала Скутера, Джози беспокойно переминалась с ноги на ногу у черного хода, жена Тоби, Винни, мыла чашки в раковине, Берди Шейс сидела возле Хэппи, обняв ее за плечи, а Марвелла нервно рвала на клочки бумажную салфетку.
   Кэролайн на мгновение показалось, что она здесь лишняя. Она уже собиралась повернуться, чтобы уйти, но ее увидела Джози и одарила усталой, понимающей улыбкой.
   – Кэролайн, у тебя вид побитой собаки. Входи, мы сейчас накачаем тебя кофе.
   – Да я только… – Кэролайн беспомощно смотрела то на одну, то на другую из женщин. – Я только хотела узнать, не могу ли чем-нибудь помочь.
   – Мы все сейчас можем только одно – ждать, – и Хэппи протянула ей руку, словно принимая Кэролайн в дружеский круг.
   Так они и ждали, тихо переговариваясь о детях и мужьях и о том, что Скутер плакал безутешно всю ночь. В десять утра приехала Делла, звеня украшениями, и привезла с собой корзину сандвичей. Она силком заставила Хэппи съесть половинку одного, изругала Джози, что та сварила слишком крепкий кофе, и утихомирила Скутера, дав ему погрызть один из своих ярких пластиковых браслетов.
   – Ребенок мокрый, – заявила она, – чую этот запах за милю.
   – Сейчас я ему переменю подгузник, – Сьюзи взяла у нее Скутера, сосредоточенно колотившего браслетом по столу. – Он тоже устал. Я уложу его в кроватку, Хэппи?
   – Надо дать ему маленького желтого медвежонка, – ответила Хэппи дрожащим голосом. – Его вчера привезла Дарлин.
   – Ну так найди его, Хэппи, – Делла бросила предупреждающий взгляд на Берди, чтобы та не вздумала возражать. – Ей надо чем-то заняться, – пояснила она тихо, когда Хэппи вышла. – Иначе беспокойство ее просто съест. И нам всем тоже не мешает что-нибудь поесть. Берди, достань из буфета заготовки для джема. А ты, Марвелла, перестань ломать руки, лучше выжми несколько лимонов. Будем пить лимонад вместо этого проклятого кофе. Винни, ты не могла бы приготовить свое знаменитое успокоительное питье для Хэппи? Ее надо заставить хоть немного поспать.
   – Я уже думала об этом, мисс Делла, но не уверена, что она станет пить.
   Делла мрачно улыбнулась:
   – Выпьет, если я скажу! А ты, Джози, вместе с Кэролайн помойте посуду.
   – С твоими замашками тебе надо бы командовать отрядом морских пехотинцев, – проворчала Джози, однако тут же принялась за посуду.
   Теперь все были заняты делом, у каждой появилось какая-то цель, и Кэролайн улыбнулась Делле:
   – Хотелось бы мне стать такой, как вы!
   В высшей степени польщенная, Делла усмехнулась.
   – Ну, детка, это очень просто. Надо только уметь пользоваться тем, что имеешь. Не каждый знает, сколько сил в нем сокрыто.
   – Не понимаю, почему не едут другие дочери Хэппи, – заметила Берди, хлопая дверцами буфета. – Они просто обязаны быть сейчас здесь!
   – И приедут, если потребуется, ты же знаешь. У других дочек семьи, Берди. Свои дела, свое хозяйство. И будет очень глупо, если они приедут, а Дарлин просто-напросто взбрыкнула.
   – Мисс Делла, – окликнула Винни. Это была спокойная женщина, предпочитавшая побольше делать и поменьше разговаривать. Но когда она говорила, одно удовольствие было слушать ее ровный, бархатный голос. – Я заварила травы, как чай – некрепко, просто чтобы снять напряжение.
   – Ну-ка, дай взгляну.
   Делла подошла к плите, и они стали о чем-то переговариваться, поочередно нюхая настой. Берди сделала вид, что ничего не слышит и не видит: она считала, что, как жена врача, не должна поощрять народную медицину.
   – Ну, мне здесь делать больше нечего, – заявила Джози и вытерла руки насухо о посудное полотенце. – Я хочу сама принять участие в поисках.
   – Но этим занимается больше дюжины мужчин! – довольно резко сказала Берди.
   Джози удивленно подняла брови, но потом поняла, что Берди просто надо было излить на кого-то раздражение.
   – Ну, мужчины не всегда способны догадаться, где нужно искать женщину. – Джози взяла сумку. – Делла, я сначала проверю, как там кузина Лулу, а потом заеду к Билли Ти. Если он что-нибудь знает, то скорее расскажет мне, чем мужчине.
   – Не думаю, что стоит сейчас говорить с ним на эту тему, – пробормотала Делла.
   Джози пожала плечами.
   – Почему же?
   – Ну, факт остается фактом. А кроме того, что бы ни случилось, чем скорее Хэппи узнает, тем лучше. По-моему, самое ужасное – пребывать в неизвестности. Она просто заболеет, если ожидание затянется.
   Ни у кого не нашлось убедительных возражений, и Джози вышла через черный ход. Через несколько минут все услышали, как взревел мотор ее автомобиля.
   – Если этот Билли Ти знает, куда отправилась Дарлин… – начала Берди.
   – Ну, тогда Джози вытрясет из него правду, и это такая же истина, как то, что Господь создал рай. – И Делла протянула Винни чашку для ее успокоительного питья.
   – Заснул тихо, как ангел, – сказала с вымученной улыбкой Хэппи, снова входя в комнату. – Не то что его мама. Дарлин никогда не могла спокойно заснуть и боролась со сном, словно это Сатана пришел по ее душу. Я, наверное, миллион миль прошла, укачивая ее…
   – Садись, Хэппи, – скомандовала Делла, решительно усаживая ее на стул. – Ты и в самом деле заболеешь от этой нервотрепки. Винни, принеси чашку.
   – Только очень горячо, миссис Фуллер. Сначала надо подуть.
   Винни поставила чашку перед Хэппи и замерла, положив руки на спинку стула. Винни когда-то ходила в школу вместе со старшей дочерью Хэппи, которая была первой белой девочкой, пригласившей ее к себе в дом поиграть в куклы.
   – А что это?
   – Это то, что тебе надо, – ответила Делла и махнула Винни, чтобы та отошла.
   – Не хочу я пить всякие зелья Винни! – упрямо заявила Хэппи. – Я не больна. Я просто…
   – Напугана и несчастна, – закончила Делла. – Видно, что ты всю ночь не смыкала глаз. Ты же знаешь, ничего вредного Винни тебе не даст. Выпей и немного отдохни.
   – Мне нужно только кофе выпить… – Хэппи привстала, но Делла тут же усадила ее на место.
   – А теперь послушай меня. Упрямством ты ничего не изменишь. Если будет на то господня воля, твоя Дарлин объявится и еще пожалеет о том, что причинила вам такое беспокойство. Но сейчас у тебя наверху спит ребенок, которому ты можешь понадобиться каждую минуту. Как ты сумеешь с ним управиться, если будешь в таком состоянии?
   – Лишь бы она вернулась! – Хэппи всхлипнула и положила голову на мягкую, как подушка, грудь Деллы. – Я хочу одного: чтобы девочка моя вернулась. Я была с ней так немилосердна, Делла…
   – Я уверена: все, что ты ей сказала, она заслужила.
   – Дарлин всегда была такая беспокойная! Даже в детстве: даешь игрушку – а она уже тянется к другой. Я всегда хотела поступать как лучше, но так, наверное, и не нашла пути к ее душе.
   Кэролайн казалось, что у нее сейчас разорвется сердце. Не зная, чем помочь, она взяла со стола чашку и поднесла Хэппи.
   – Пожалуйста, выпейте немного.
   Хэппи машинально сделала глоток, потом второй и схватила Кэролайн за руку:
   – Она думала, что я ее не люблю, но я люблю ее! Всегда любишь как-то по-особенному того из детей, кто доставляет больше огорчений. Но вчера, когда она ко мне приезжала… Она так хотела, чтобы я приняла ее сторону в истории с Младшим и тем парнем, Билли Ти! А я не смогла. Она же была виновата… Дарлин никогда не понимала, что хорошо, а что плохо, она просто надеялась на поддержку матери. А я ее не поддержала! Мы расстались, поссорившись, как всегда, и я даже не проводила ее…
   Хэппи разрыдалась, а Делла молча гладила ее по голове. В кухню вошла Сьюзи и обняла Марвеллу.
   – Те, другие женщины… – Хэппи судорожно сжала пальцы Кэролайн. – Боже милостивый, я все время теперь думаю о тех, других!
   – Тише, успокойся. – На этот раз Делла поднесла чашку к губам Хэппи, и та сделала еще несколько глотков. – Надо же, говорили, что их убил Остин, а он сейчас мертвый, как сама смерть. Кэролайн выстрелила ему прямо в голову, и все женщины в Инносенсе ей за это благодарны. За исключением, может, одной Мэвис Хэттингер, да и она должна благодарить судьбу, если у нее в голове осталась хоть капля разума. А теперь, моя дорогая, пойдем со мной, я тебя уложу в постель.
   – Да, на минутку…
   От напитка Винни веки у Хэппи совсем отяжелели, и она позволила Делле увести ее из кухни.
   – Ой, мамочка! – Марвелла уткнулась Сьюзи в плечо.
   – Ш-ш, успокойся, не заводись. – Сьюзи погладила дочь по спине. – Нам же ничего еще не известно.
   – И мы должны уповать, – прибавила Винни. – А пока мы здесь, я, пожалуй, приготовлю поесть. Может, еще кто-нибудь придет. Я привезла цыплят.
   – Вот и хорошо, – отозвалась Сьюзи. – А ты, Марвелла, почисть картошку для салата. Незачем голодать, пользы от этого никому и никакой. И неизвестно, сколько нам еще придется здесь ждать.

   Такер стоял на берегу Гусиного ручья и вытирал потное лицо шейным платком. Воздух прогрелся до тридцати пяти градусов и был таким густым, что, казалось, можно хватать его горстями. Бледно-голубое небо словно выцвело от немилосердно палящего солнца.
   Очень хотелось бы нырнуть сейчас в воду и освежиться, но Такер прекрасно помнил, что в Гусином ручье нашли Арнетту. Брат Дарлин нашел. И, наклоняясь к воде, он взмолился: «Пожалуйста, Господи, не дай мне ее найти!»
   В том, что кто-то найдет, Такер не сомневался. Он не верил в обнадеживающее предположение, что она с кем-то сбежала: у Дарлин просто не было времени подцепить еще кого-нибудь. Билли Ти утверждал, что не знает, куда она подевалась, и Такер ему верил. Мужское самолюбие не позволяло Билли Ти якшаться с женщиной, муж которой угостил его сковородкой по голове. Да и ничего такого к Дарлин он не испытывал. Для Билли Ти все женщины были одинаковы.
   Такер невольно сравнил с ним себя, и это сравнение не улучшило его настроения.
   Как бы то ни было, Дарлин вряд ли бы бросила свой автомобиль у дороги, чтобы прыгнуть в машину нового дружка. Кроме того, Младший уже заявил, что вся ее одежда на месте, а деньги на домашние расходы так и лежат в жестянке из-под кофе, где она их обычно держала.
   «Нет, кто-нибудь ее обязательно найдет», – снова подумал Такер. И опять взмолился, чтобы не ему выпала эта доля. Он встал и начал обыскивать прибрежные заросли, надеясь, что ничего не найдет, кроме старых пивных бутылок и, может быть, использованного презерватива.
   Вся их поисковая группа была вооружена, и Такер от этого немного нервничал. Младший уже всадил заряд в змею, но так как ему потом вроде полегчало, никто ничего не сказал. Они вообще очень мало разговаривали. Мужчины работали молча, словно солдаты, заготавливающие хворост. Над их головами чертил небо вертолет, вызванный из окружной полиции.
   Агент ФБР не участвовал в поисках, отговорившись тем, что Дарлин наверняка отправилась попастись на лугах свободной любви. Но Такер считал, что Бернс просто не в состоянии допустить возможность еще одного убийства во время своего пребывания в городе.
   Кончив осмотр отведенной ему территории, он вернулся к остальным.
   – На том берегу уже почти закончили поиски, – сказал ему Берк. – А Синглтон и Карл передали от макнейровского болота, что там все вроде чисто. Будем перебираться ближе к устью.
   Тоби Марч положил ружье в пикап. Сейчас он думал о своей собственной жене и, хотя очень стыдился этого, в глубине души радовался, что убийца, кто бы он ни был, предпочитает белых женщин.
   – У нас есть еще шесть часов светлого времени, – сказал он, ни к кому в особенности не обращаясь. – Я вот думаю, может, кто-то поедет в Роуздэйл или Гринвилл и поспрашивает там?
   – Барб Хопкинс обзванивает все мотели, больницы и местные отделения полиции. – Берк взял у Младшего ружье и положил его со своим собственным в багажник. – По всему округу разослана ее фотография.
   – Держись, – Уилл Шайвер дружески хлопнул Младшего по плечу, – они скоро найдут ее. Уверен: Дарлин сидит где-нибудь в мотеле, мажет лаком ногти и смотрит телевизор.
   Младший ничего не ответил и отошел подальше; мужчины старались на него не смотреть.
   – Кто-то едет, – заметил Тоби и надвинул шляпу на глаза, чтобы солнце не слепило.
   Прошло еще несколько минут, прежде чем все остальные различили шлейф гравия и слабый отблеск металла на дороге в знойном дорожном мареве.
   – У вас, у черных, глаза просто ястребиные, – добродушно проворчал Уилл Шайвер. – Ведь до автомобиля еще верных две мили.
   – А ты разве не знаешь, что рассказывают о разных наших органах? – усмехнулся Тоби. – Многие белые женщины могут подтвердить это на собственном опыте.
   Такер закашлялся и отвернулся: как-то неловко было смеяться, когда рядом стоит горюющий Младший. В следующий момент он узнал автомобиль – по цвету и по тому, с какой безумной скоростью он мчался.
   – Это Джози, – он покосился на Берка. – Очевидно, опять хочет заработать штраф за превышение скорости.
   Джози резко затормозила, взметнув тучу гравия, и помахала всем рукой из окошка.
   – Барб сказала, где вас можно отыскать, и мы с Эйрлин привезли вам поесть.
   Она выскользнула из машины – свежая, словно совсем не подвластная жаре. На ней были шорты и коротенький топ, не доходящий на две ладони до талии.
   – Как это мило со стороны дам! – воскликнул Уилл, бросив на Джози взгляд, за который его невеста отвесила бы ему здоровую оплеуху, будь она здесь.
   – Но мы любим о вас заботиться и умеем это делать, правда, Эйрлин? – Улыбнувшись Уиллу, Джози повернулась к Берку. – Миленький, а ты совсем спал с лица. Давай я тебе сейчас налью стакан чая со льдом. Мы привезли два кувшина.
   – И целую гору сандвичей с ветчиной. – Эйрлин достала с заднего сиденья большую плетеную корзину. – Вам всем надо подкрепиться, особенно в такую жару.
   – Настоящая походная еда! – объявила Джози, снимая крышку. – Мы с Эйрлин все так быстро приготовили, из нас бы вышли прекрасные официантки. Младший, иди сюда и съешь сандвич, или ты меня смертельно обидишь.
   Но Тэлбот даже не обернулся, и Джози кивнула брату:
   – Такер, налей чашку. А ты, Эйрлин, присматривай за парнями, чтобы они не все слопали и хватило на других наших подопечных, ладно?
   Она встала, взяла у Такера чашку и обогнула грузовик.
   Тэлбот по-прежнему неотрывно смотрел на дорогу. Джози заметила, что на щеке у него прыгает мускул. Она положила сандвич в салфетке на капот грузовика и сунула Тэлботу в руку чашку с чаем.
   – А ну-ка, выпей, Младший. От такой жары ты высохнешь насквозь. Ну, давай же. – Она ласково погладила его по спине. – Еще получишь тепловой удар чего доброго.
   – Мы ее не нашли!
   – Я знаю, миленький. Выпей чаю. – И она поднесла чашку к его губам. – Я была у твоей тещи, а когда уезжала, твой мальчик спал тихо, словно ангел. У него, видно, хороший характер.
   Тэлбот в два больших глотка осушил чашку, тогда Джози подала ему сандвич, и он стал машинально есть. Взгляд у него был остекленелый от тревоги и усталости. Джози обняла его за пояс. Она знала: мало что на свете так утешает, как человеческое прикосновение.
   – Все будет в порядке, Младший, вот увидишь. Дарлин объявится, нужно только подождать.
   У Тэлбота на глаза навернулись слезы, а потом ручьем потекли по лицу, смывая пот и грязь.
   – Я думал, что разлюбил ее, когда вошел в кухню и увидел их с Билли Ти. У меня такое чувство было, словно мое сердце закрылось для нее. Но сейчас я так не чувствую.
   Тронутая его горем, Джози поцеловала Тэлбота в щеку.
   – Все устроится, миленький. Ты уж поверь мне.
   Он безуспешно попытался взять себя в руки.
   – Не хочу, чтобы мой сын рос без матери!
   – Ему и не придется. – Джози вытерла ему щеки бумажной салфеткой. – Ты только поверь мне, Младший: все будет в порядке.

   Они искали до тех пор, пока вертолеты могли летать, а люди – хоть что-то видеть. Когда Такер вернулся домой, его приветствовал выбившийся из сил Бастер. Он целый день пытался отвязаться от надоедливого щенка, но ему это так и не удалось.
   – Сейчас я тебя спасу. – Такер рассеянно потрепал Бастера по голове, затем нагнулся и подхватил на руки Никудышника. Щенок отчаянно вилял хвостом, лизался и тявкал, пока он нес его в дом. – Ну, если ты таким образом вел себя целый день, тогда удивительно, что моего старого пса еще не хватил удар.
   Он направился в кухню, мечтая о пиве, холодном душе и Кэролайн. В кухне Делла резала ростбиф для тостов, а кузина Лулу играла сама с собой в карты.
   – Что это ты вздумал притащить собаку ко мне на кухню? – проворчала Делла.
   – Надо устроить Бастеру передышку. – Такер опустил щенка на пол, и он немедленно забился под стул кузины Лулу. – А что слышно от Кэролайн?
   – Она звонила минут десять назад. Собирается остаться с Хэппи, пока не вернутся домой Синглтон или Бобби Ли. – Делла положила еще ломтик ростбифа на блюдо и даже не шлепнула Такера по рукам, когда он стянул его. – А после этого она приедет за своим блошиным мешком.
   Такер что-то проворчал с набитым ртом, открыл бутылку пива и взглянул на карты.
   – Нельзя крыть пиковой тройкой пятерку. А тут у вас должна быть бубновая четверка.
   – Ну, когда она выйдет, я ее и положу. – Лулу налила себе пива и внимательно взглянула на Такера поверх стакана. – У тебя такой вид, словно тебя волокли по болоту.
   – Да так оно и было.
   – А эта младшая Фуллер все еще пропадает? – Лулу мошенническим образом вытянула из колоды бубновую десятку. – Делла полдня пробыла у Хэппи, и я вынуждена играть сама с собой.
   – Но у меня есть чувство долга… – начала было Делла, однако Лулу взмахом руки отмела возражения.
   – Тебя ни в чем не обвиняют, я бы и сама туда поехала, но меня никто не звал.
   – Туда никто никого не звал, – Делла шваркнула ножом о доску.
   – Когда вокруг мельтешит столько людей, я очень утомляюсь. Да и здесь покою нет: Джози снует туда-сюда, Такер уезжает на целый день. А Дуэйн, как только заявится, так через пять минут у него в руках «Дикий индюк», и он снова куда-то исчезает.
   Делла начала было защищать свой выводок, но затем нахмурилась:
   – А когда Дуэйн приходил?
   – Полчаса назад – весь такой же грязный и усталый, как Такер. И опять куда-то наладился.
   – На машине?
   – Ну, не думаю, что он бы с ней справился. – Лулу сунула руку в карман и достала ключи. – А поскольку он взял с собой бутылку, мне пришлось стащить у него вот это.
   Делла одобрительно кивнула.
   – Куда это ты направляешься? – спросила она, когда Такер встал из-за стола и пошел к двери.
   – Надо принять душ.
   – Ну, ты весь день проходил потный, можешь и еще потерпеть. Пойди-ка лучше взгляни, где Дуэйн – не у озера ли.
   – Черта с два, Делла! Я уже прошел сегодня, наверное, сотню миль.
   – Ну, значит, еще немного пройдешь. Не желаю, чтобы он пьяный упал в воду и утонул. Приведи его сюда, чтобы он мог почиститься и поесть. Он тоже завтра отправится на поиски – как и ты.
   Ворча, Такер поставил недопитый стакан и пошел к задней двери.

   Дуэйн если и был пьян, то только наполовину, и такое состояние нравилось ему больше всего. В ушах стоял приятный шум, усталость как рукой снимало, а рыскать по макнейровскому болоту целый день не очень-то приятно.
   Дуэйн довольно охотно отправился на поиски и собирался пойти опять завтра утром. Ему не жалко было ни времени, ни усилий, и он полагал, что теперь не возбраняется завершить день в обществе бутылки.
   Особенно он сочувствовал Бобби Ли. Они попали в одну поисковую группу, и каждый раз, когда Дуэйн взглядывал юноше в лицо и видел, как у того все нервы напряжены, он спрашивал себя, а что бы он сам чувствовал, если бы ему пришлось искать собственную сестру.
   Эту мысль Дуэйн смыл еще одним обжигающим глотком. Ему хотелось думать о вещах более приятных. Например, как утешительно вторит шуму в ушах стрекотание сверчков. И как мягка трава под босыми ступнями. И он уже стал размышлять, а не просидеть ли на берегу всю ночь, глядя, как восходит луна и в небе загораются звезды.
   Когда Такер сел рядом, Дуэйн услужливо протянул ему бутылку. Такер ее взял, но пить не стал.
   – Эта гадость тебя убьет, старик.
   Дуэйн только улыбнулся.
   – Ну, еще не очень скоро.
   – Ты же знаешь, как из-за этого волнуется Делла.
   – Не специально же я ее волную!
   – Но почему, зачем ты это делаешь, Дуэйн? – Такер, конечно, не ожидал ответа, но видел, что брат еще достаточно трезв и способен хотя бы воспринимать, что ему говорят. – «Пьянство – добровольное сумасшествие». Не могу вспомнить, кто это сказал, но мысль верная.
   – Ну, я, положим, еще не пьян и тем более не безумен, – сказал миролюбиво Дуэйн. – Я только подбираюсь к этому состоянию.
   Стараясь подобрать слова поубедительнее, Такер долго возился с половинкой сигареты.
   – Но дела твои становятся все хуже. За последние два года ты здорово сдал. Сначала я думал, что ты пьешь из-за всех навалившихся на нас несчастий. Сначала умер отец, потом мама, а тут еще Сисси сбежала. Но потом я понял: нет, это потому, что отец сильно пил. И ты унаследовал какие-то гены пьянства.
   Обиженный Дуэйн отобрал у него бутылку.
   – А ты, по-твоему, ничто не унаследовал? Ты тоже неслабо пьешь.
   – Но для меня это не основное занятие в жизни.
   – Все, что мы делаем, нужно делать наилучшим образом. – Дуэйн, запрокинув голову, отхлебнул из бутылки. – Из того, что я перепробовал, пьянство у меня получается лучше всего.
   – Дерьмо ты!
   Внезапный приступ ярости был таким неудержимым и неожиданным, что они оба удивились. Такер даже не подозревал, как долго она копилась, эта ярость, подтачивая его изнутри, как грызло его все это время сознание, что его старший брат очень изменился. И этот новый Дуэйн затмил тот прежний великолепный образ, которым он когда-то восхищался, которому завидовал.
   Такер выхватил у него бутылку и, вскочив, запустил ее в самую середину озера.
   – Мне это надоело, черт возьми! Мне чертовски надоело каждый раз смотреть, как ты надираешься, тащить тебя домой, подыскивать разные приличные объяснения и наблюдать, как ты с каждой бутылкой все ближе подходишь к концу. И отец тем же самым занимался. И на своем проклятом самолете полетел, когда был поддатый. Ведь он же тогда просто убил себя собственными руками!
   Дуэйн поднялся. Он немного покачивался, но взгляд был цепкий и непреклонный.
   – Ты не имеешь никакого права так разговаривать со мной! И о нем не имеешь права так говорить.
   Такер схватил Дуэйна за рубашку так, что даже ткань затрещала в швах.
   – Нет, имею, черт тебя возьми! Да и кто имеет это право, если не я? Ведь я рос, любя вас обоих. И от обоих мне досталось и достается.
   Щека у Дуэйна стала нервно подергиваться.
   – Но я не такой, как отец!
   – Нет, ты не такой. Но он тоже пил до потери сознания. Разница только в том, что он свирепел, когда был пьян, а ты впадаешь в сентиментальность.
   – Да что ты такое о себе думаешь?! – прорычал Дуэйн, тоже вцепившись в рубашку брата. – Мне больше доставалось от отца, потому что я старший и должен был продолжать семейные традиции Лонгстритов. Это меня он послал в закрытую школу, это я следил за тем, чтобы в полях исправно работали, а не ты, Тэк. Ты никогда делом не занимался. А я никогда не имел возможности выбирать, как жить. А теперь он мертв, и я могу делать что хочу!
   – Но ты ничего не делаешь, ты попросту топишь себя в бутылке. У тебя же два сына. Нас отец, по крайней мере, не бросил, он был отцом.
   Дуэйн взвыл, и в следующую секунду они повалились на траву, ворча и рыча, как пара свирепых псов, и что есть силы дубася друг друга. Такер получил сильный удар по все еще не совсем зажившим ребрам и от этой новой боли совсем разъярился. Они упали в озеро, но он все равно успел дать Дуэйну в зубы.
   Вода накрыла их с головой, и через мгновение оба вынырнули, отплевываясь и проклиная все на свете. Они по-прежнему дрались и пинались, но вода смягчала удары. Через несколько минут оба почувствовали себя чрезвычайно глупо и уставились друг на друга, тяжело отдуваясь.
   – Черт возьми, – проворчал Такер. – Ты когда-то бил сильнее.
   Дуэйн усмехнулся и поднес руку к разбитой губе.
   – А ты раньше не был таким неповоротливым.
   Они отпустили друг друга и стали плавать рядом.
   – Я хотел принять душ, – сказал Такер, отбросив волосы с глаз, – но это тоже неплохо.
   – Еще бы, раз ты сдобрил эту воду полпинтой «Дикого индюка»! А помнишь, мы здесь часто плавали наперегонки, когда были ребятами?
   – Как ты думаешь, ты еще доплыл бы до того берега быстрее меня?
   Некоторое время они пытались соревноваться, но приверженность к бутылке явно сказалась на быстроте движений Дуэйна. В молчаливом согласии они поплыли медленнее под восходящей луной.
   – Да, – сказал Дуэйн, слегка запыхавшись, – ты раньше плавал не так быстро. Наверное, многое с тех пор изменилось.
   – Да, очень многое.
   – И я много дров наломал…
   – Не без этого.
   – Знаешь, Такер, я боюсь жизни. – Дуэйн сжал руку под водой в кулак. – Что касается пьянства, то я ведь знаю, когда надо бы остановиться, но мне все так обрыдло, что нет смысла останавливаться. Хуже всего, что иногда, просыпаясь после пьянки, я ничего не могу вспомнить. И боюсь: вдруг я что-нибудь натворил.
   – Но с этим можно бороться, Дуэйн! Есть такие клиники, где лечат от запоев…
   – Да я и сам справлюсь, если захочу. Вот сейчас, например, мне нравится, как я себя чувствую. – Дуэйн перевернулся на спину и сквозь полуприкрытые веки стал смотреть вверх на мигавшие звезды. – Просто слышу небольшой, приятный шум в ушах, и все кажется таким неважным и не стоящим того, чтобы расстраиваться. И вся задача в том, чтобы именно в этот момент остановиться.
   – Но ведь это тебе не удается.
   – Не удается… Иногда мне хочется вспомнить, как это все началось, чтобы понять, где я сбился, и поправить положение вещей.
   – Я уверен, что ты сможешь все исправить, Дуэйн. Помнишь, мама всегда говорила, что у тебя просто талант исправлять и налаживать.
   – Да, я мечтал быть инженером…
   Такер приподнялся над водой и удивленно посмотрел на него.
   – Ты никогда об этом не говорил.
   Некоторое время Дуэйн, лежа на спине, молча созерцал небо, а потом сказал:
   – Смысла не было говорить: ведь Лонгстриты всегда становились плантаторами или бизнесменами. Тебе, может, и удалось бы заняться чем-нибудь другим, но я был старшим сыном, и отец ни за что не позволил бы мне этого.
   – Не вижу причины, почему тебе сейчас не заняться, чем хочется.
   – Черт возьми, Тэк, мне же тридцать пять! Поздно идти в студенты и изучать другое ремесло. Да теперь мне не так уже этого и хочется. Для меня вообще многое в прошлом. Вот и Сисси собирается замуж за своего торговца обувью…
   – Ну что ж, надо было ожидать, что она захочет выйти за него или еще за кого-нибудь.
   – Но она пишет, что он собирается усыновить моих детей и дать им свое имя! Впрочем, она быстро оставит эту идею, если я пообещаю высылать ей побольше денег.
   – Нет, Дуэйн, ты на это не должен соглашаться. Дети все равно твои и всегда твоими останутся, в какие бы игры она теперь ни играла.
   – Да я и не собираюсь уступать, – ответил лениво Дуэйн. – Сисси должна наконец усвоить, что у каждого мужчины есть свои принципы. Даже у меня. – Он вздохнул и перевернулся на живот. – А знаешь, Такер, сейчас мне очень хорошо и славно.
   Уголком глаза Дуэйн заметил, что в воде неподалеку что-то колыхнулось. Наверное, бутылка, подумал он. Пустая бутылка – символ его такой же пустой, никчемной жизни.
   – И все-таки когда выпьешь немного, то достигаешь очень приятного состояния.
   – Но ты пьешь так, что достигнуть можешь только смерти.
   – Ну ладно, не начинай снова меня грызть.
   – Послушай, Дуэйн… – но Такер не договорил, поскольку наткнулся ногами на что-то мягкое и скользкое. – Проклятый сом, прямо до чертиков напугал! – Он оглянулся и тоже увидел, как что-то колышется в воде. Но он сразу понял, что это не бутылка; во рту у него мгновенно пересохло, и кровь застыла в жилах. На волнах колыхалась белая кисть руки.
   – Господи! Господи Иисусе!
   Дуэйн выругался, когда Такер внезапно вцепился в него.
   – Да что с тобой стряслось?
   – Я думаю, мы нашли Дарлин, – едва выговорил Такер и закрыл глаза.
   «Иногда молитвы остаются неуслышанными», – подумал он.

Глава 24

   Протрезвевший и потрясенный, Дуэйн выбрался из воды и опустился на четвереньки, изо всех сил стараясь сдержать рвоту.
   – Господи, Тэк, что же нам теперь делать?
   Такер не ответил. Он лег на спину и смотрел на звезды, свет которых словно расплывался в воздухе, еще не остывшем от дневной жары. Его бил озноб – ужасный, леденящий озноб.
   – И главное – в нашем озере! – бормотал Дуэйн. – Кто-то бросил ее в наше озеро… Подумать только, мы плавали вместе с ней, Тэк.
   – Ну, ей это уже безразлично.
   Такер закрыл глаза, но перед его мысленным взором продолжала маячить эта белая рука с судорожно скрюченными пальцами, торчащая из воды. Словно она хотела дотянуться до него, хотела схватить и утянуть с собой под воду…
   Хуже всего, что ему пришлось проверить, действительно ли это Дарлин Тэлбот, и убедиться, что ей уже ничем не поможешь. Он не мог вспомнить без ужаса, как взял эту закоченевшую мертвую руку и напряг все силы, чтобы преодолеть силу тяжести, увлекающую тело в глубину. И тогда вынырнула голова, и он увидел, что начал нож и что почти докончили рыбы…
   «Как же хрупка человеческая плоть, – думал он, – как она уязвима. И как легко превратить ее в нечто отталкивающее».
   – Мы не должны ее здесь оставлять, Тэк. – Дуэйн вздрогнул при мысли, что надо будет опять войти в воду и дотронуться до того, что еще вчера было Дарлин Тэлбот. – Это просто непорядочно – оставлять ее здесь одну.
   Такер с сожалением вспомнил о бутылке, которую забросил в озеро: сейчас несколько глотков виски очень бы не помешали.
   – Вот что, Дуэйн, я думаю, надо сначала известить Берка. Пойди и позвони ему, а я останусь здесь. – Такер сел и начал стаскивать с себя мокрую рубашку. – И принеси мне покурить, ладно? От пива тоже не откажусь.
   Кэролайн они увидели одновременно – улыбаясь как ни в чем не бывало, она приближалась к ним. Такер вскочил на ноги и быстро пошел навстречу, чтобы перехватить ее.
   – А ты мне, кажется, не слишком рад, – Кэролайн шутливо толкнула его в бок. – Вы что, здесь поплавать решили? А Делла послала меня…
   – Возвращайся вместе с Дуэйном. – Такеру очень хотелось, чтобы она оказалась сейчас как можно дальше от этого места.
   Кэролайн удивленно посмотрела на него и сразу поняла: что-то произошло. Она осторожно перевела взгляд на Дуэйна. Губа у него была разбита в кровь, и темное пятно особенно подчеркивало его бледность.
   – Вы что, подрались? Дуэйн, у тебя губа рассечена!
   Он опустил голову, не зная, что сказать.
   – Я должен позвонить Берку…
   – Берку? – Кэролайн схватила Такера за руку, чувствуя, что сердце у нее покатилось куда-то вниз. – Зачем тебе понадобился Берк?
   Такер подумал, что все равно она скоро узнает. И, может быть, лучше, если он скажет ей об этом сам.
   – Мы нашли ее, Кэролайн. В озере.
   – Боже мой! – Она непроизвольно взглянула на воду, но Такер встал так, чтобы она ничего не увидела.
   – Дуэйн сейчас будет звонить Берку, и ты пойдешь с ним.
   – Нет, я останусь с тобой, – Кэролайн отчаянно замотала головой, не давая ему возразить. – Позволь мне остаться!
   Такер пожал плечами, а Дуэйн быстро пошел, почти побежал к дому. В ветвях завела свою песню малиновка, сладкой трелью настойчиво подзывая подругу.
   – Ты уверен, что это она? – еще не услышав ответа, Кэролайн поняла всю неуместность вопроса.
   – Да, – Такер глубоко вздохнул, – уверен.
   – Господи, бедная Хэппи! – Ей хотелось расспросить поподробнее, но слова застревали в горле. – Она… с ней было так же, как с другими? – Кэролайн крепко сжала его руку, и Такер наконец вынужден был посмотреть ей прямо в глаза. – Я хочу знать!
   – Да, точно так же.
   Он обнял Кэролайн за плечи, и они молча стояли, слушая пение малиновки и глядя, как сгущается туман.
   Потом все шло быстро и целенаправленно. Вокруг пруда сгрудились мужчины. Их лица казались особенно бледными в свете прожекторов, прикрепленных к грузовичку Берка.
   – Ладно, – сказал Берк, когда были сделаны необходимые снимки. – Теперь мы должны ее вытащить.
   Он сжал губы и отстегнул пояс с оружием.
   К своему собственному удивлению, Такер выступил вперед.
   – Давай я пойду. Ведь я все равно уже вымок.
   Берк отложил в сторону пояс.
   – Нет, это не твоя работа, Тэк.
   – Но это моя земля! – Он повернулся к Кэролайн. – Иди в дом.
   – Нет, мы пойдем домой вместе – когда все будет закончено, – и она поцеловала его в щеку. – Ты добрый и хороший человек, Такер.
   «Ну, об этом я ничего не знаю, но то, что я глупый человек, – это точно», – подумал Такер, когда залез в воду. Берк прав, это не его работа. Ему не платят за обязанность иметь дело со всеми страшными сторонами жизни.
   Но отступать было поздно, и Такер поплыл в прохладной темной воде – к белой руке со скрюченными пальцами, которая словно звала его к себе.
   А ведь он вовсе не обязан вытаскивать из воды эту мертвую женщину! Она ничего не значила для него при жизни – почему же теперь она что-то значит для него?
   «А потому, что это озеро называется Сладкие Воды, – внезапно понял Такер. – И потому, что я – Лонгстрит».
   Он второй раз коснулся этого безжизненного запястья. Всплыла голова; волосы колыхались в воде и казались странно живыми. Стараясь ни о чем не думать, Такер обхватил Дарлин за плечи и поплыл к берегу. Он весь одеревенел от напряжения, но отвращения не чувствовал. Нет, он чувствовал только жалость.
   На берегу царило молчание – такое глубокое, что ему было слышно, как у него бьется сердце. «Гробовое молчание», – подумал он, пытаясь преодолеть тяжесть, тянущую на дно.
   Вскоре Такер уже мог различать в свете прожектора белые лица. Он видел Дуэйна, обнимающего Джози; глаза у них казались огромными. Берк и Карл уже нагнулись к воде, чтобы сразу же принять из его рук тело. Кэролайн стояла чуть в стороне, положив руку на плечо Сая. Лицо ее было мокрым от слез. Бернс маячил в отдалении, поглядывая на происходящее, словно на интересное представление.
   – У нее к ногам что-то привязано! – крикнул Такер. – Мне нужен нож.
   Вот тут Бернс выступил вперед.
   – Нет, Лонгстрит, это вещественное доказательство. Мне необходимо получить его в первозданном виде.
   – Сукин ты сын! – Такер с трудом продвинулся еще на шаг. – Почему бы тебе самому не нырнуть сюда и не достать собственноручно твое дерьмовское вещественное доказательство?
   – Ты справишься, Тэк? – встревоженно спросил Берк. Ему явно не давало покоя, что самую грязную работу выполняет за него кто-то другой.
   – Не волнуйся, я в порядке.
   До берега оставалось совсем немного, и вскоре страшное плавание кончилось, Берк и Карл подхватили Дарлин под мышки.
   – Сай, не смотри! – приказал Такер. – Забирай Кэролайн, и уходите отсюда. Я могу тебе ее поручить?
   – Да, сэр, – с явным облегчением сказал Сай: теперь он мог уйти, не теряя чувства собственного достоинства.
   Такер и сам бы отвернулся, но нужно было помогать Берку. И пока они с усилием вытаскивали Дарлин из воды, он успел увидеть все, что сделали с этим бедным телом.
   Когда Дарлин положили на траву, Такер отошел в сторону и сел, опустив ноги в воду.
   – Дуэйн, дай закурить.
   Но рядом с ним оказалась Джози и поднесла ему уже зажженную сигарету.
   – После того, что ты сделал, ты заслужил целую, – и она прижалась щекой к его щеке. – Мне очень жаль, что это выпало на твою долю, Тэк.
   – Но это же наше озеро, сестренка. – Он жадно затянулся. – Слушай, Берк, у тебя есть простыня? Надо ее закрыть. Нельзя, чтобы она лежала голая.
   – Мы должны здесь провести предварительное следствие. А ты иди, Тэк. – Берк протянул руку и помог Такеру встать. – Мы постараемся все закончить побыстрее.
   – Но я-то видел, что с ней сделали, Берк. Быстро вы не управитесь.
   – Так или иначе, будьте в пределах досягаемости – и ты, и твой брат. Мне придется вас опросить.
   Ничего не ответив, Такер отвернулся и пошел вслед за Кэролайн и Саем к дому.

   Кэролайн была не очень искусной поварихой, но она сварила к ростбифу, нарезанному Деллой, суп. Ей казалось, что суп обладает свойством успокаивать нервы, и, судя по тому, как Сай справился со своей порцией, это было действительно так.
   Дуэйн тоже осушил тарелку и даже застеснялся своего аппетита.
   – Все было очень вкусно, Кэролайн. Спасибо, что ты приготовила нам поесть.
   – Мы все тебе очень благодарны, – вставила Джози, – хотя я просто не представляю, как это Дуэйн умудрился все съесть с такой губой. Что с тобой случилось, миленький?
   – Ничего особенного. Мы немножко подрались с Такером.
   Дуэйн протянул руку за чаем со льдом, удивившись, что ему совсем не хочется спиртного.
   – И Такер разбил тебе губу? – улыбнулась Джози и оперлась на руку подбородком. – Он дерется в последние несколько недель гораздо чаще, чем за всю свою жизнь. Но почему вы подрались, из-за чего? Не говори только, что ты вздумал пофлиртовать с Кэролайн! – и Джози подмигнула ей.
   – Да ничего подобного, – Дуэйн беспокойно заерзал на стуле, – просто мы разошлись во мнениях, вот и все. Мы начали бороться и упали в озеро. Ну, конечно, немного повозились в воде и поплыли к тому берегу. Ну, а потом Такер… он прямо наткнулся на нее.
   – Не думай об этом. – Джози, поднявшись, обняла его за шею. – Просто ему не повезло. Вот такая постоянная невезуха.
   – Ну, это еще мягко сказано, – ответил ей Такер, входя в кухню. – Что-то ты слишком хладнокровна.
   Джози все так же стояла, прижавшись щекой к голове Дуэйна.
   – Но это правда! Если бы вы не подрались в пруду, вы бы ее не обнаружили. Она все равно бы не воскресла, могла бы так и остаться на дне. И тогда вы оба не сходили бы сейчас с ума.
   Такер бросился на стул. Он чувствовал, что нервы у него напряжены до предела, и боялся, что безразличный и небрежный тон Джози окончательно выведет его из себя.
   – Мы-то с ума не сойдем, а вот Дарлин умерла. Господи боже мой, Джози, у тебя просто рыбья кровь, ты ничего не способна чувствовать!
   При этих словах она выпрямилась, глаза ее вспыхнули, а щеки побледнели.
   – Нет, я очень даже способна чувствовать, когда дело касается моей семьи. Но я, может быть, действительно не способна рыдать над этой потаскушкой.
   – Джози! – Дуэйн виновато моргнул и коснулся ее руки, но она оттолкнула его.
   – Да, вот именно, она была потаскушкой, и то, что она теперь мертва, этого факта изменить не может. Мне жалко Хэппи и остальных, но меня просто тошнит от того, что вы с Дуэйном так это переживаете. И если ты, Такер Лонгстрит, полагаешь, что я чересчур хладнокровно к этому отношусь, тем лучше. Я приберегу свою чувствительность для тех, кто может оценить ее по достоинству!
   И, хлопнув дверью, Джози удалилась, оставив в кухне взрывоопасную атмосферу.
   – Наверное, надо пойти за ней, – сказал сконфуженно Дуэйн и встал. – У нас у всех сейчас нервы ни к черту.
   – И скажи, что я очень сожалею, если, конечно, это исправит положение. – Огорченный Такер потер руками лицо. – Зачем ее шпынять за то, что она такая, как есть.
   – Мистер Такер, хотите пива?
   Такер отнял ладони от лица и устало улыбнулся Саю.
   – Безумно хочу. Но мне кажется, что лучше сейчас выпить кофе.
   – Я приготовлю. – Кэролайн открыла буфет, чтобы достать чашку. – Ты не должен сердиться на нее, Такер. Она просто очень о тебе беспокоится.
   – Да, знаю. Что, Делла поехала к Фуллерам?
   – Да, они с Берди останутся там ночевать и помогут Хэппи с ребенком. А кузина Лулу наверху, смотрит телевизор.
   Она не добавила, что старая леди предпочитает видеть убийства в фильмах, а не быть их свидетельницей в реальной жизни и уединилась с пачкой попкорна и бутылочкой пива «Дикси».
   – Почему бы тебе к ней не присоединиться, Сай? – предложил Такер. – Она любит общество.
   – А можно взять и щенка?
   – Ну конечно, – улыбнулась Кэролайн. – Но не позволяй кузине Лулу поить его пивом.
   – Нет, мэм. Спокойной ночи, мистер Такер.
   – Спокойной ночи, Сай. – Он коснулся руки мальчика. – Спасибо, что помог мне и вовремя увел эту леди.
   – Я для вас, мистер Такер, все на свете сделаю! – выпалил Сай и, густо покраснев, почти выбежал из кухни.
   – Он очень предан тебе, – заметила Кэролайн, наливая ему супу. – Ты взял на себя большую ответственность, Такер.
   – Я понимаю. – Такер поскреб щетинистый подбородок. – Думаешь, просто выступать одновременно в роли Геракла и Януша Корчака?
   Поставив перед ним тарелку с супом, она погладила его по голове.
   – Да, героем быть нелегко.
   – Особенно когда к этому нет задатков.
   – О, ты еще сам себя удивишь! – Улыбаясь, она села рядом. – Я тебе налила супу.
   – Вижу, – он взял ее руку и поцеловал, – ты все умеешь, Кэролайн.
   – Я сама себе то и дело удивляюсь. Хорошо, что ты меня раньше не знал, Такер.
   – Ну, то, что с нами было прежде, не всегда правда. Конечно, именно прошлое формирует будущее, но гораздо важнее, какой ты сейчас.
   – Мне нравится направление твоей мысли… Ты хочешь, чтобы я осталась на ночь?
   Он посмотрел ей прямо в глаза, и его взгляд был полон признательности и страсти.
   – Да, я хочу, чтобы ты осталась.

   В Инносенс опять приехал Тедди. Джози знала, что он должен приехать и его ждут с нетерпением, поскольку провела ночь в постели с Бернсом, и агент ФБР сам ей об этом сказал. Мысль о том, что из-за нее могут поссориться патологоанатом и агент по делам особой важности, несколько смягчила раздражение, направленное против Такера.
   Она решила, что не будет совсем с ним разговаривать, – по крайней мере, до тех пор, пока он сам, лично, не извинится перед ней, вместо того, чтобы посылать ходатаем Дуэйна.
   На следующий день, пока весь Инносенс приходил в себя после очередного потрясения, Джози сидела за стойкой в «Болтай, но жуй» и подмазывала губы, смотрясь в новое зеркальце. Тедди пообещал пригласить ее на ленч, а пока он был занят предварительным осмотром тела.
   – Эйрлин, – Джози, надув губы, взбила волосы на затылке, – как ты считаешь, я бесчувственная женщина?
   – Бесчувственная?! – Эйрлин налегла грудью на стойку, чтобы немного снять тяжесть с натруженных ног. – По-моему, довольно трудно одновременно иметь холодное сердце и горячую кровь.
   Джози удовлетворенно улыбнулась.
   – Вот именно! Если я всегда остаюсь собой и ни перед кем не притворяюсь, это еще не значит, что я бессердечный человек. Правда?
   – Факт.
   С помощью зеркальца Джози обозрела забегаловку, не поворачивая головы. За каждым столиком говорили исключительно о том, что случилось с Дарлин.
   – Знаешь, а ведь половина из тех, кто сейчас здесь сидит, нисколько не интересовались Дарлин при жизни. – Джози со стуком захлопнула зеркальце. – А теперь, когда она мертва, они только о ней и говорят!
   – Такова уж натура человеческая, – глубокомысленно заявила Эйрлин. – Вот так же происходит с художниками. При жизни картины не покупают, но стоит кому-нибудь из них покончить самоубийством или попасть под поезд, и все с ума начинают сходить и платить за их картины бешеные деньги.
   Джози сравнение понравилось.
   – А это значит, что только после смерти Дарлин обрела какую-то ценность.
   Эйрлин, может, и согласилась в душе с этим умозаключением, но она была достаточно суеверна, чтобы не говорить плохо об умерших.
   – Мне Младшего жалко. И их малыша. Конечно, Хэппи и Синглтона тоже очень жалко… Живые всегда больше страдают.
   Эйрлин отошла, чтобы обслужить клиента, а Джози порылась в сумочке, достала духи и щедро опрыскала шею и запястья.
   В кафе вошел Карл, и разговоры за столиками сразу прекратились, а Джози приветливо похлопала по табурету рядом с собой.
   – Иди сюда, садись. У тебя очень уставший вид.
   – Спасибо, Джози, но не могу. Я пришел купить кое-какой еды для ребят в конторе.
   – Что тебе дать, Карл? – Эйрлин снова вынырнула из-за стойки в надежде на бартерную сделку: еду – за новости.
   – Мне нужно шесть гамбургеров, килограмм твоего картофельного салата и капустного тоже. И еще галлон охлажденного чая.
   Джози опять взялась за свою диетическую колу.
   – Здорово же вы, наверное, там в конторе заняты, если не можете сделать перерыв на ленч. Словно обойщики какие-то, которые боятся, что клей загустеет.
   – И не говори, Джози. – Карлу казалось, что он может заснуть стоя; он с опозданием вспомнил, что надо снять фуражку. – Приехал окружной шериф с парой помощников, а агент Бернс целое утро не отходит от этой своей машины, факс называется. В конторе так жарко, что можно коптить ветчину.
   – Ну, раз вы все так усердно работаете, наверное, уже что-нибудь нашли.
   – Да, нашли кое-что… – Он оглянулся, а обе женщины так и уставились на него в жадном предвкушении новостей. – Но я не могу вам этого рассказать: я лицо официальное. То, что Дарлин убили, как всех остальных, вы уже знаете. И мы подозреваем, что это один и тот же человек и что он действует одним и тем же оружием.
   – Ну, это каждый дурак сообразит. – Эйрлин разочарованно вздохнула. – Подумать только, у нас тут бродит какой-то психопат, и мы, женщины, не можем жить спокойно!
   – Кто бы он ни был, недолго еще ему гулять на свободе. И это так же точно, как счет в банке.
   – Мэтью говорил, что серийные убийцы выглядят и ведут себя, как нормальные, обычные люди, – задумчиво произнесла Джози. – Вот почему их так трудно вычислить и поймать.
   – Но этого мы поймаем обязательно! – Карл наклонился к ней поближе. – Наверное, кое-что я все-таки могу сказать тебе, Джози: так или иначе, но ты об этом скоро узнаешь. Все идет к тому, что Дарлин была убита прямо у вашего озера.
   – Ты хочешь сказать, что он это сделал в «Сладких Водах»? В двух шагах от дома?
   – Да, у нас есть основания так думать. Я тебя не хочу пугать, Джози, но ты должна быть очень осторожна.
   Она достала сигарету из пачки, лежащей на стойке, и пальцы ее при этом слегка задрожали.
   – Я постараюсь, Карл…
   Джози медленно выпустила изо рта струю дыма. Она намеревалась узнать досконально, что нового они нашли, как только останется наедине с Тедди.

   Во дворе Кэролайн стояли лагерем журналисты. Она уже перестала подходить к двери, когда кто-нибудь стучал, и не отвечала на телефонные звонки. Все равно, когда бы она ни сняла трубку, на другом конце провода оказывались репортеры.
   Чтобы отвлечься, она достала из старинного сундучка бабушкин альбом. Вся жизнь Кэролайн была запечатлена на его страницах. Вот сообщения о свадьбе ее родителей, вырезанные из филадельфийских газет. Свадебные фотографии, окруженные виньетками, открытка, извещающая о рождении Кэролайн Луизы Уэверли – ее назвали так в честь бабушки с отцовской стороны.
   Еще несколько профессионально сделанных фотографий, изображающих счастливых родителей с маленьким свертком в руках. Затем фотографии одной Кэролайн – каждый раз в день рождения ее водили в фотостудию.
   «И никаких любительских снимков, – отметила она, – никаких смазанных, нечетких фотографий, которые всегда бывают такими честными и непринужденными». Только бабушка и дедушка несколько раз собственноручно сфотографировали внучку во время ее краткого визита в детстве.
   А дальше были только вырезки из газет, сообщающие о ее выступлениях – в шесть лет, в двенадцать, в двадцать…
   «Вот и все, что бабушка и дедушка имели от меня», – с грустью подумала Кэролайн, опуская альбом в сундучок. Этот сундучок, как и все свои прочие вещи, бабушка и дедушка оставили ей. Но их самих она почти не знала…
   – Мне так жаль! – прошептала Кэролайн и глубоко вдохнула запах лаванды и кедрового дерева. – Мне бы очень хотелось знать вас ближе и лучше.
   На дне сундучка она нашла картонную коробку, а в ней – завернутое в мягкую бумагу крошечное крестильное платьице, отделанное белыми лентами и пожелтевшими кружевами.
   «Может быть, в нем крестили мою бабушку? – подумала Кэролайн. – И уж точно в нем крестили мою мать».
   – Его вы тоже сберегли для меня… – Тронутая, она потерлась щекой о мягчайшую ткань. – А я не могла быть в нем, когда подошла моя очередь.
   Она осторожно завернула платьице в ту же мягкую бумагу и дала себе клятву: когда придет день, это платьице наденет ее собственный ребенок.
   Во входную дверь кто-то оглушительно застучал, и щенок сразу забился под кровать. Кэролайн вынула из коробки пару крошечных детских позолоченных туфелек и растроганно улыбнулась.
   – Успокойся, Никудышник. Это просто один из идиотов журналистов.
   – Кэролайн, черт возьми, да открой же дверь, пока я не прикончил кого-нибудь из этих шакалов!
   – Такер? – Она чуть не подскочила от неожиданности и бросилась вниз по лестнице.
   Открыв дверь, Кэролайн обнаружила, что за спиной Такера толпятся репортеры, которые тут же начали совать ей в лицо микрофоны и фотоаппараты. Она схватила Такера за руку, втащила его в дом, а сама снова вышла на крыльцо и встала, заслоняя собой вход.
   – Убирайтесь отсюда!
   – Мисс Уэверли, как вы чувствуете себя в роли главной героини детективной истории?
   – Мисс Уэверли, это правда, что вы приехали в Миссисипи, чтобы залечить раны несчастной любви?
   – Вы тогда действительно заболели?
   – Вы были знакомы с…
   – Убирайтесь с моей земли! – зарычала она. – Вы нарушаете права частного владения, а у нас здесь на этот счет существуют определенные законы. И если кто-нибудь посмеет пересечь границы моего владения, я отстрелю ему ноги!
   Как только Кэролайн захлопнула дверь и задвинула засов, Такер подхватил ее на руки и крепко поцеловал.
   – Миленькая, ты говоришь точь-в-точь как моя мама, когда она сердилась. Скоро у тебя уже появится южный акцент.
   Кэролайн рассмеялась и покачала головой.
   – Ну нет, этого я не хочу. – Она дотронулась до его щеки. – А ты выглядишь лучше, чем сегодня утром.
   – Ну, утром я, очевидно, выглядел как живой труп – и чувствовал себя соответственно. Но днем я поспал пару часиков в гамаке, как в добрые старые времена. – Он поставил ее на ноги и снова поцеловал – на этот раз медленно. – Я всю ночь ждал, что ты опустишь планку своих респектабельных привычек и придешь ко мне. Я бы все равно не спал, но чувствовал бы себя получше.
   – Ну, это было неудобно: в доме полно твоих родственников…
   – И полиция шныряла вокруг озера всю ночь напролет, – закончил он за нее. – Что ж, тебя можно понять. Но, пожалуйста, выполни одну мою просьбу, Кэро. Это для меня очень важно.
   – Хорошо, попытаюсь.
   – Поднимись в спальню, возьми, что тебе необходимо, и поедем со мной в «Сладкие Воды».
   – Такер, но я уже говорила тебе…
   – Ты же провела у нас прошлую ночь.
   – Да, но тогда ты в этом нуждался.
   – И до сих пор нуждаюсь.
   Она промолчала, и тогда он схватил ее за плечи и легонько встряхнул.
   – Сейчас не до стихов и не до романтики! Я прошу тебя не потому, что ты мне нужна в постели. Если бы дело было в этом, я бы остался здесь.
   – Так останься…
   – Но я не могу! Кэролайн, не требуй, чтобы я выбирал между тобой и родными, – мне это слишком тяжело.
   – Не понимаю, о чем ты.
   – Если я приеду домой без тебя, меня загрызет беспокойство, как ты здесь одна. Если я останусь, я буду так же беспокоиться о Джози, Делле и остальных. Ведь он все еще где-то здесь, он на свободе, Кэролайн. И он уже побывал в «Сладких Водах».
   – Я знаю, Такер, он спрятал в вашем озере мертвое тело.
   – Нет, он там убил! – В его глазах вспыхнула ярость. – Он ее убил рядом с тем местом, где всего пару дней назад мы с Саем удили рыбу. У дерева, которое посадила моя мать. Берк мне многое рассказал – может быть, даже чересчур. И я тебе тоже об этом расскажу. Мне не хотелось бы этого делать, но я должен, чтобы ты поняла, почему я обязан вернуться туда. А без тебя я вернуться не в силах.
   Такер глубоко вздохнул, чтобы успокоиться.
   – Он привязал ее к этому дереву – люди Берка нашли обрывки веревки. И кровь на траве: даже дождь не смог ее смыть. Я видел, что он с ней сделал, Кэролайн, я никогда этого не забуду. А еще я не собираюсь забывать, что он сделал это у ивы, посаженной руками моей матери. Там, где я играл ребенком с братом и сестрой, около озера, где я впервые тебя поцеловал… Но больше он не сможет тронуть никого из тех, кто мне нужен! Поэтому я прошу тебя взять то, что может понадобиться, и поехать со мной.
   Она подошла к нему и положила ладони на его сжатые кулаки.
   – Мне много не понадобится, Тэк.

Глава 25

   За последние несколько лет Кэролайн привыкла к беспокойным, бессонным ночам и успела проникнуться едкой завистью к людям, которые могут лечь в постель, закрыть глаза и без всяких усилий и стараний беспечно скользнуть в сон. Однако, обосновавшись в Инносенсе, она была уже близка к тому, чтобы пополнить ряды этой привилегированной части человечества. «Так неужели теперь я вновь вернулась в исходное положение?» – думала Кэролайн, проведя несколько изматывающих часов в тщетных попытках уснуть.
   Она знала все тонкости борьбы с бессонницей. Горячая ванна, теплый бренди, скучное чтение. Первые два средства, расслабляющие мышцы, казалось, подействовали, но, когда она пыталась читать, ее мысли скользили прочь от слов, напечатанных на бумаге.
   И ведь она не могла пожаловаться на жару: в ее прекрасной спальне в «Сладких Водах» было прохладно. Кроме того, Кэролайн давно привыкла к чужим постелям и чужим комнатам, а та, что ей отвели, была ничуть не хуже роскошных и элегантных номеров в лучших гостиницах Европы. Кровать с длинным покрывалом и горкой подушек в кружевных оборках кажется воплощением уюта. На стенах с розовыми обоями развешаны очаровательные акварели, на дамском туалетном столике блестят в свете лампы старинные дорогие флаконы. И всюду витает аромат свежих цветов.
   В спальне был даже маленький камин из голубого камня, который в холодные зимние вечера давал тепло и комфорт. И Кэролайн представила себе, как в ветреную февральскую полночь, укрытая теплым толстым пледом ручной работы, она смотрит в огонь, а в камине потрескивают дрова, и пламя отбрасывает пляшущие тени на стены.
   И рядом Такер…
   Нет, наверное, нехорошо думать о нем сейчас, когда вокруг так много печали и разрывающих сердца событий. Ведь та, другая, женщина мертва и теперь лежит одна в холодной, темной комнате, а ее семья плачет о ней. Нельзя, несправедливо ощущать эту неистребимую надежду на счастье, когда так близко шествует смерть.
   Вздохнув, Кэролайн встала с постели и подошла к окну, откуда был виден залитый луной сад. Цветы в этом призрачном свете казались серебристыми и замершими в ожидании, что вот сейчас их сорвет какая-то волшебная рука. А за ними, вдали, блестела вода озера. Кэролайн порадовалась, что из окна не видно то страшное дерево и хоть на одну ночь можно все позабыть и спрятаться от того, что произошло. И все-таки странно, что для нее сейчас это просто прекрасный пейзаж с ивами, отбрасывающими кружевную тень под сиянием луны.
   «Наверное, все потому, что я влюблена», – подумала Кэролайн.
   Разве можно предугадать, где и когда потеряешь сердце? Если бы она могла выбирать, то, очевидно, была бы сейчас далеко отсюда. И, уж конечно, выбрала бы не Такера…
   Все-таки досадно, что она влюбилась именно сейчас, когда только-только начала становиться самостоятельной и сама может распоряжаться собственной жизнью. И разве не глупо влюбиться именно здесь, в городе, который вот-вот взорвется от угнездившегося в нем бессмысленного насилия и где ей придется еще прожить самое большее несколько недель?
   Кэролайн уселась на подоконник и прислонилась горячим лбом к прохладному стеклу.
   Но самое нелепое – влюбиться в человека, который главным делом своей жизни считал соблазнение женщин. В очаровательного лентяя, дамского угодника, обожающего поэзию, в никчемного человека…
   А ведь она с самого начала убеждала себя, что это еще одна разновидность Луиса, только на южный манер. И то, что она все-таки влюбилась в него, свидетельствует об одном: она – женщина, не умеющая выбирать.
   Но стоило Кэролайн подумать так, все ее существо воспротивилось подобным размышлениям. Нет, в Такере было нечто большее, нечто такое, о чем он сам, похоже, не подозревал. Она видела это в том, как он относился к Саю, в его преданности семье, в том, как он спокойно и уверенно управлял имением. Такер никогда не похвалялся своими способностями, ни от кого не требовал благодарности. И это было не самоуничижение, а просто такая натура. Он был человеком, который делает что надо, не думая об этом. Просто делает свое дело, не сотрясая воздух жалобами и требованиями и не беспокоясь о том, что будет завтра.
   Атмосфера, окружавшая Такера Лонгстрита, была такой же мирной и спокойной, как дремота в гамаке, которую он так любил, как его протяжный южный говор.
   «Но именно это мне и нужно», – внезапно подумала Кэролайн. Ей так не хватало умения наслаждаться жизнью, относиться к ней, как к шутке. Ей был просто необходим островок спокойствия, который окружал Такера.
   Короче говоря, ей был необходим Такер…
   Но тогда почему же она сидит здесь, тщетно ожидая сна, если тот, кто ей нужен, так близко, стоит только руку протянуть?
   Повинуясь внезапному порыву, Кэролайн соскочила с подоконника. Идя к двери, она вынула из вазы цветок фрезии и остановилась перед зеркалом в позолоченной раме, чтобы пригладить волосы. Но стоило ей прикоснуться к ручке двери, как та распахнулась, и она очутилась лицом к лицу с Такером.
   Сердце подпрыгнуло в испуге, и она отступила назад.
   – Ой, ты меня напугал!
   На Такере были свободные хлопчатобумажные брюки, в руке он сжимал пучок душистого горошка.
   – А я увидел свет у тебя в окне и решил, что тебе тоже не спится.
   – Я действительно не могу заснуть. – Она взглянула на фрезию, улыбнулась и подала ему. – Я шла к тебе.
   Золотистые глаза Такера потемнели, он принял от Кэролайн цветок и протянул ей свои.
   – Поразительное достижение! А я как раз подумал: если твои представления о приличиях не позволяют тебе ко мне прийти, то я должен прийти к тебе сам.
   Он обхватил ладонями ее шею, и первый поцелуй был таким жадным, словно они находились вдали друг от друга целые годы, а не часы. Вкус желания был неотразим и настойчив, и они упивались им, вздыхая и что-то шепча друг другу.
   Не дыша, Кэролайн прижалась к нему, и, спотыкаясь, они пошли к кровати. Такер схватил ее руку, когда она потянулась к лампе, и притянул пальцы к губам.
   – Нам не нужно темноты, – улыбнулся он.

   Пока они любили друг друга, большая часть жителей Инносенса спала тревожным, беспокойным сном. Но в «Таверне Макгриди» в этот поздний час было не так уж мало посетителей. Наступающая неделя должна была завершиться празднествами в честь Четвертого июля. Городской совет, состоящий из Джеда Ларссона, Санни Тэлбота, Нэнси Кунс и Дуэйна, после ожесточенного обсуждения решил, что отменять ежегодный парад, карнавал и фейерверк не следует.
   В пользу такого решения говорили патриотизм и соображения экономики: на мероприятие уже были отпущены средства из городской казны. Кроме того, Нэнси Кунс заявила, что оркестр средней школы Джефферсона Дэвиса и полк барабанщиц репетируют торжественный парад уже несколько недель. Отмена празднества на этой стадии подготовки вызвала бы очень большое разочарование у детей и подорвала бы общественную нравственность.
   Было, конечно, замечено, что кощунственно вертеться на карусели и объедаться пирогами, когда совсем недавно погибла Дарлин Тэлбот. Но на это было заявлено, что Четвертое июля – национальный праздник и что Инносенс празднует его уже более сотни лет.
   Наконец пришли к соглашению, что перед началом праздника с трибуны, где разместится оркестр, будет произнесена краткая речь в память Дарлин и других жертв. Выработав компромисс, патроны решили обмыть грядущий праздник, и их восклицания присоединились к окружающему шуму.
   Когда голоса становились чересчур громкими, а темпераменты взрывными, Макгриди настороженно поглядывал на посетителей, хотя под стойкой у него всегда лежал в боевой готовности «Луисвиллский кольт». Особенно внимательно он присматривался к Дуэйну, который, сидя за стойкой, упорно и тихо накачался пивом. «Но не виски же», – подумал Макгриди. Да и выглядел Дуэйн скорее несчастным, чем опьяневшим. Вообще, атмосфера в таверне царила дружеская, хотя за угловым столиком устроились несколько балбесов и о чем-то тихо переговаривались. Но если они что-то замышляют, то приводить замысел в исполнение им придется в другом месте, уж он об этом позаботится.
   Билли Ти Бонни опрокинул стаканчик виски. Обычно он бесился, что Макгриди виски разбавляет, но сегодня другие заботы были у него на уме. Все в городе знали, что он украдкой встречался с Дарлин. И теперь он считал, что обязан предпринять что-нибудь в связи с ее убийством. В конце концов, это вопрос его самолюбия. Кроме того, с каждым выпитым стаканом ему все больше казалось, что между ними была настоящая любовь. Сейчас он находился среди друзей и был уверен, что его поддержат.
   – Нет, это несправедливо, – пробормотал Билли Ти. – Неужели мы должны сидеть, заткнув язык в задницу, и ждать, пока этот кобель из ФБР решит за нас наши дела? Он, черт возьми, не смог уберечь Дарлин!
   Послышался гул согласных голосов. Его собеседники закурили и глубоко задумались над происходящей несправедливостью.
   – И какого черта он ее допрашивал, этот янки? Чем он ей помог? – патетически вопрошал Билли Ти. – И он, и Берк, и вся остальная команда только ходят кругами, а в это время кто-то режет наших женщин! Неужели мы такие слабаки, что не сможем сами защитить их?
   – И ведь он, наверное, насиловал их перед тем, как убивать, – заметил Уилл, разглядывая свой стакан с виски. – До смерти мучил, а потом кромсал…
   Вуд Палмер, двоюродный брат владельца похоронного бюро, задумчиво кивнул.
   – Психи всегда так делают, потому что они ненавидят своих матерей и в то же время хотят с ними спать. Вот они и нападают на других женщин.
   – Чепуха все это! – Билли Ти прикончил свой виски и подал знак официантке, чтобы принесла еще порцию. – Тот, кто здесь орудует, ненавидит только наших женщин. Белых женщин. Ведь ни одной черной не убили, а?
   – Это точно, – поддержал его брат. Джон Томас пил уже почти два часа, и ему очень хотелось выплеснуть на кого-то свою ярость. – Четыре женщины убиты, и среди них ни одной цветной. Все это очень подозрительно.
   Вуд почесал щетину на подбородке, пока остальные гудели в знак согласия, и решил, что братья Бонни, пожалуй, правы – тем более что он воспринимал их слова сквозь пары мексиканской водки, настоянной на алоэ.
   – А ведь полицейские хотели нас заставить думать, будто Остин Хэттингер зарезал собственную дочь. А теперь, выходит, это не так.
   Билли Ти обвел взглядом лица присутствующих, и ему понравилось то, что он увидел.
   – Да что говорить, мы все знаем, что это черномазые! Но у нас этим делом занимается янки из ФБР, у нас помощник шерифа сам черномазый, а шериф скорее засадит в кутузку белого, чем цветного.
   Уилл, который пил только пиво, поскольку Джастина ругала его на чем свет стоит, если он являлся пьяный, поморщился:
   – Ну, Билли Ти, это уж ты загнул. С шерифом Трусдэйлом все о’кей.
   – Но тогда почему у нас появились четыре мертвых тела и никто до сих пор за это не ответил?
   Все глаза обратились в сторону Уилла, и он, будучи достаточно трезвым, чтобы соблюдать осторожность, решил промолчать.
   – А я скажу тебе почему, – продолжал Билли Ти. – Потому что они все знают, кто это сделал, но не хотят никаких неприятностей со всякими организациями по защите прав черномазых. Во всем виноваты эти чертовы либералы!
   – И они ведь не допрашивали никого из цветных, – пробормотал Вуд. – Тоже несправедливо.
   – В том-то и дело, что с одним черномазым они все-таки разговаривали, – злобно ответил Билли Ти. – Они говорили с Тоби Марчем. И этот дерьмовый агент по особым делам очень многих о нем расспрашивал. Ясно, что это дела Марча, ублюдка черномазого. Они же сразу напали на его след, но потом отвалились. А он просто смеется над полицейскими. И над нами тоже. Он знает, что властям не нравится, когда газеты этих проклятых янки пишут о расовых беспорядках у нас, в Миссисипи.
   – Он крутился вокруг Эдды Лу, это точно, – вставил Джон Томас. – Его тогда уже надо было как следует укоротить. Однажды я сам видел, как он стоял в комнате Эдды Лу у окна.
   – Но ведь он тогда работал в меблированных комнатах, делал ремонт… – начал было Уилл.
   – Да, – с готовностью согласился Билли Ти, – и разрабатывал план, как заманить Эдду Лу в болото, чтобы там ее изнасиловать и убить. То же самое и с Дарлин. Я помню, он ей что-то чинил… Точно! Дарлин говорила, что он чинил ей крышу.
   – И он что-то ремонтировал в трейлерном парке, где жили Арнетта и Фрэнси, – вставил Вуд. – Как-то раз они с Фрэнси пили содовую и смеялись.
   – Вот видите! Значит, он связан с ними со всеми. – Билли Ти чувствовал, что кровь закипает у него в жилах. – Нет, как хотите, но я это так не оставлю. Полицейские не желают ничего замечать, но я-то все вижу и понимаю. И я не допущу, чтобы этот черный ублюдок убил еще кого-нибудь из наших женщин! – Он наклонился к слушателям, решив, что момент самый подходящий. – У меня есть хорошая крепкая веревка с собой в машине. И у всех здесь сидящих есть ружья, и мы знаем, как с ними обращаться. Давайте отметим наш собственный День независимости, избавив Инносенс от убийцы! – Он встал из-за стола и выпрямился. – Все, кто здесь со мной, сходите за своими ружьями, а потом соберемся у меня. Нам только спасибо скажут, если мы вздернем этого убийцу.
   Заскрипели по дощатому полу отодвигаемые стулья, и мужчины заторопились к выходу. Они были объединены общей мстительной целью; сердца их учащенно бились, подогретые сознанием выполняемого долга и предвкушением насилия.
   Когда они вышли все вместе в жаркую, влажную ночь, Макгриди почувствовал неладное. Но так как это неладное они собирались совершить за стенами его заведения, он опять сел за стойку и начал спокойно подсчитывать выручку.
   Задержавшись у двери, Вуд оглянулся и увидел Уилла, нерешительно топтавшегося у пустого стола.
   – А ты, парень, с нами?
   – Конечно, – ответил тот и опрокинул стакан пива в пересохшую глотку. – Я сейчас иду.
   Угрожающе нахмурившись, Вуд кивнул ему, что скорее походило на предупреждение, и отправился за своим ружьем.
   – О, Господи Иисусе!
   Уилл опять глотнул пива. Ему не хотелось, чтобы другие думали, будто он струсил: с этим мужчине просто невозможно жить дальше. Но ему пришла в голову мысль, что есть на свете вещи и похуже этого – например, повесить кого-нибудь.
   Он был недостаточно пьян, чтобы считать такой акт восстановлением справедливости, но уже и не так трезв, чтобы видеть в этом убийство. Однако перед его глазами вдруг встала ужасная картина: тело Тоби, судорожно подрагивающее на веревке, налившееся пурпурной кровью лицо с выкаченными глазами…
   Уилл понял, что просто не сможет выдержать такое зрелище. Но тогда его перестанут уважать постоянные собутыльники. И он нашел только один выход из создавшегося положения: надо это остановить, пока не поздно.
   Вытерев насухо рот, он подошел к Дуэйну.
   – Дуэйн, послушай-ка, что я должен тебе сказать.
   – Да ладно, Уилл, я же говорил тебе, что еще могу подождать с уплатой аренды.
   – Нет, я не о том. Ты видел ребят, которые только что вышли?
   Раздраженный тем, что ему помешали пить, Дуэйн нахмурился, глядя в стакан с пивом.
   – У меня принцип – не видеть никого и ничего.
   – Они сейчас поехали к дому Тоби Марча – с веревкой…
   Дуэйн медленно поднял голову и пристально взглянул на него.
   – И что они собираются с ней делать?
   – Они собираются вздернуть его за то, что он убил всех этих женщин!
   – Ерунда, парень. Если Тоби кого-то в жизни и убил, то разве опоссума.
   – Может, так, а может, и нет. Но они сейчас поехали за ружьями. Билли Ти просто уверен, что это все Тоби сделал, и хочет его линчевать.
   – Вот чертовня! – И Дуэйн потер лицо ладонями. – Тогда нам лучше помешать этому.
   – Только ты уж как-нибудь сам. – Покачав головой, Уилл отступил назад. – Они будут издеваться надо мной целый год, если решат, что я струсил. Я сделал все, что смог.
   Люди привыкли к тому, что, когда рядом с Дуэйном на столе стояла бутылка, это всегда кончалось скандалом и внезапной агрессией. Вот почему никто и глазом не моргнул, когда он резко встал из-за стола и схватил Уилла за грудки.
   – Черта с два! Тоби угрожает опасность, и ты – единственный свидетель заговора.
   – Господи боже, Дуэйн, не могу же я идти против всех моих приятелей!
   – Но если ты хочешь, чтобы у тебя была крыша над головой и работа, чтобы за нее платить, ты сейчас же пойдешь в контору шерифа. – Дуэйн приподнял Уилла над полом и как следует встряхнул. – Не застанешь там Берка или Карла, пойдешь к ним домой и расскажешь все, о чем сказал мне.
   – Дуэйн, если Билли Ти узнает, что это я рассказал шерифу, он меня убьет!
   – Билли Ти никого не убьет. – И Дуэйн толкнул Уилла к двери. – Делай, что я говорю.

   Еще не вполне придя в себя от пережитого наслаждения, Кэролайн прижалась к Такеру и поцеловала его в шею.
   – Знаешь, у меня всегда было подозрение, что соблюдение приличий ценится незаслуженно высоко.
   – Держись, моя дорогая! – Такер положил ей руку на бедро. – Скоро ты забудешь, что приличия вообще когда-либо существовали на свете.
   – Да мне кажется, что я уже забыла… – Она улыбнулась и опустила голову ему на плечо. – А что, если мы тут заснем?
   – Мы же с тобой решили, что нам наплевать на приличия.
   Такер не обратил особого внимания на то, что к дому подъехал чей-то автомобиль, на громкий стук дверей и топот ног на лестнице. «Если Дуэйн опять напился или Джози разругалась с очередным партнером по любовным играм, то пусть подождут до утра», – подумал он.
   Но тут раздался голос Дуэйна, который громко выкрикивал его имя.
   – Вот чертовня, выбрал же он времечко! – Такер поцеловал Кэролайн в плечо, перекатился через нее и схватил штаны. – Никуда не ходи, лежи спокойно, я сейчас его утихомирю.
   Он распахнул дверь и вышел в коридор.
   – Черт побери, Дуэйн, ты перебудишь весь дом!
   – И уже разбудил, – отозвалась кузина Лулу с порога своей комнаты. На ней был индейский наряд из джерси, а на голове – масса ярко-красных бигуди. – Мне снился такой замечательный сон о Мэле Гибсоне и Фрэнке Синатре!
   – Можете спать дальше, кузина Лулу, я сам с ним справлюсь.
   Дуэйн с безумным взглядом выскочил из комнаты Такера.
   – Это что же, никто больше не спит в своей собственной постели? Бери ружье, парень. Пришла беда.
   – Единственная наша беда – это то, что ты опять накачался пивом у Макгриди. – Делла схватила Дуэйна за руку, собираясь тащить его на кухню. – Теперь тебе поможет только тарелка льда, чтобы немного остыть.
   Но Дуэйн стряхнул ее руку и бросился к Такеру.
   – Не знаю, хватит ли у нас времени. Сейчас собираются линчевать Тоби Марча.
   – Что за чертовщину ты несешь?!
   – Я говорю о братьях Бонни и их дерьмовых приятелях. В эту самую минуту они мчатся к Тоби с ружьями и веревкой.
   – Боже!
   Такер обернулся и увидел Кэролайн, зажавшую у горла ночную рубашку.
   – Я еду с тобой, – решительно заявила Делла и уже направилась было к себе, чтобы переодеться, но Такер остановил ее:
   – Ты останешься здесь, и у меня нет времени с тобой препираться. Позвони Берку и скажи, что фейерверк уже начался.
   Такер с Дуэйном помчались вниз по лестнице, а Делла, вся ощетинившись, смотрела им вслед.
   – Но их всего двое, – пробормотала Кэролайн. – Если Берк не подоспеет на помощь, против линчевателей окажутся только они двое.
   Кузина Лулу внимательно рассматривала ногти.
   – Ну, положим, я еще могу попасть в монету с одного выстрела.
   Делла взглянула на нее и удовлетворенно кивнула.
   – Надеваем брюки!

   Когда старый пес Бастер залаял, Тоби перевернулся на другой бок.
   – Проклятая собака, – пробормотал он.
   – Сейчас твоя очередь, – сонно заметила Винни.
   – Это почему же?
   – Потому что я и так встаю каждую ночь кормить близнецов. – Она открыла глаза и улыбнулась ему в сиянии луны. – А через полгода буду вставать еще к одному.
   Тоби нежно погладил Винни по животу.
   – Ну что ж, значит, по справедливости к собаке должен вставать я.
   – И принеси мне стакан лимонада, раз уж ты встал. – Она шлепнула его по голому заду, прежде чем он успел натянуть подштанники. – У беременных женщин бывают странные капризы.
   Спотыкаясь и зевая, Тоби вышел из комнаты. В окне гостиной дрожал красно-оранжевый отблеск огня, и он почувствовал, как у него дрогнуло и покатилось сердце, а вся кровь прихлынула к вискам.
   Тоби выругался, надеясь, что сумеет убрать это кощунство, пока не заметил кто-нибудь из семьи. Он был глубоко верующим человеком и очень стремился любить своих ближних. Но всякий раз испытывал холодную ненависть, когда думал о людях, способных зажечь крест на чьей-либо лужайке.
   Как только Тоби открыл дверь и вышел на порог, в его голый живот уперлось дуло ружья.
   – Настал для тебя Судный день, черномазый! – Билли Ти растянул губы в зловещей ухмылке. – Мы сейчас пошлем тебя прямиком в преисподнюю. – Наслаждаясь ощущением своего могущества, он передернул затвор. – Тоби Марч, тебя судили и приговорили к смерти за изнасилование и убийство Дарлин Тэлбот, Эдды Лу Хэттингер, Фрэнси Логэн и Арнетты Гэнтри.
   – Вы с ума спятили… – Тоби увидел, что Джон Томас Бонни и Вуд Палмер закидывают веревку на ветку старого кряжистого дуба. И испугался. – Но я никого не убивал!
   – Нет, вы только послушайте его, ребята! – Билли Ти хохотнул, но глаза его, мрачные и словно невидящие, неотрывно глядели Тоби в лицо. – Он говорит, что он не убивал.
   Тоби понимал, что все шестеро мужчин мертвецки пьяны, но от этого они становились еще опаснее.
   Джон Томас оперся на ружье и поднес к губам фляжку «Черного бархата».
   – Надо бы его повесить только за то, что он еще и врет.
   – Вы ведь, черномазые, любите танцевать, а? – Билли Ти так широко ухмыльнулся, что глаза у него стали как щелочки. – Придется тебе сегодня для нас поплясать, не касаясь земли. А когда танец кончится, мы сожжем твой домишко дотла.
   Тоби почувствовал, что все внутренности сковал ледяной холод. Они действительно хотели его убить – это он видел по их взглядам. Сопротивляться было бесполезно, но он не мог допустить, чтобы убили его семью.
   Тоби оттолкнул дуло и тут же почувствовал ожог: это от неожиданного толчка ружье выстрелило, и пуля задела ему ребра.
   – Винни! – закричал он в отчаянии. – Беги! Забери детей и беги!
   Тоби даже не успел зажать рану в боку: Билли Ти ткнул его прикладом прямо в лицо, а Джон Томас заломил руки за спину.
   – А ведь я его чуть не убил. – С нервным смешком Билли Ти вытер рот тыльной стороной руки. – Мог бы продырявить ему живот, но так не пойдет. Мы должны его повесить! – зарычал он. – Тащите черномазого на двор!
   И тут он увидел женщину, выбежавшую из дома с ружьем. Вне себя от ужаса, Винни выстрелила, не целясь, и промахнулась. Билли Ти выбил у нее из рук ружье и обхватил сопротивляющуюся женщину за талию.
   – Смотрите-ка! Она собирается защитить своего мужика!
   Винни изо всей силы вцепилась ему в лицо, и он с размаха ударил ее так, что она без сознания упала у порога.
   – Ну-ка, Вуди, свяжи ее получше. Сейчас мы покажем черномазому, каково это, когда его женщину насилуют.
   – Но я женщин не насилую, – пробормотал Вуд, которого уже начинали грызть сомнения насчет правильности всей этой ночной затеи.
   – Ну, значит, тоже понаблюдаешь. – Билли Ти нагнулся и стащил Винни за волосы с крыльца. – Держите ее, черт возьми! А ты, Джон Томас, валяй в дом и тащи сюда весь черномазый выводок. Пусть получат хороший урок.
   Винни очнулась и закричала. Пронзительные вопли огласили все вокруг. Она брыкалась, кусалась и царапалась, пока Вуд пытался связать ей руки за спиной.
   Внезапно из дома послышались шум, проклятия и стук от падения чего-то тяжелого. Джон Томас, пошатываясь, вышел на крыльцо и упал на колени, вытянув вперед окровавленную руку.
   – Он порезал меня! Этот черный маленький ублюдок зарезал меня до смерти!
   – Господь всемогущий, даже с ребенком не можешь справиться, – проворчал Билли Ти. – Эй, перевяжите его кто-нибудь. И смотрите за домом. А когда мальчишка выйдет, разделайтесь с ним.
   Он подошел к горящему кресту, возле которого лежал связанный Тоби. Один глаз у него заплыл, а в другом светился страх, и Билли Ти упивался. Он упивался властью над поверженным человеком, ему нравился ее вкус, она туманила мозг, словно вино. Всю свою жизнь Билли Ти был на вторых ролях и всегда считал себя посредственностью. Но сейчас ему предстояло совершить нечто очень важное, даже героическое. И после этого уже никто не посмеет смотреть на него, как прежде.
   Он вытащил веревку из кармана, рывком приподнял Тоби с земли и заставил стать на колени. А потом накинул ему на шею петлю и крепко затянул.
   – Ну вот, сейчас ты у нас попляшешь, парень. Но мы тебя вздернем не сразу. Сначала я сделаю с твоей женой то, что ты проделывал с нашими женщинами. – И усмехнулся, глядя, как Тоби судорожно пытается ослабить петлю. – Только клянусь, ей это придется по вкусу. И когда она будет просить еще, мы тебя как раз и повесим.
   – Я не позволю насиловать женщину, – внезапно сказал Вуд, и на этот раз голос его прозвучал твердо.
   Билли Ти круто развернулся и наставил на него ружье.
   – Кончай эту ерунду! Это не насилие, а справедливость.
   – Эй, Билли Ти, я кровь не могу остановить.
   Билли Ти взглянул туда, где один из мужчин пытался перевязать рану его брату.
   – Ну и черт с ним, пусть немного покровит, не помрет.
   Он чувствовал, что теряет поддержку: люди стали переминаться с ноги на ногу, стараясь не смотреть на женщину с окровавленным лицом, лежавшую на земле.
   Билли Ти отставил ружье и начал расстегивать ремень на джинсах. Он уже был вне себя от возбуждения, что сейчас возьмет женщину силой. А когда они это увидят, когда они увидят, какой он лихой парень, они снова будут его!
   – Кто-то едет, Билли Ти.
   – Да, наверное, этот чертов Уилл. Он всегда опаздывает на один день, и всегда ему не хватает одного доллара, чтобы расплатиться.
   Билли Ти подошел к Винни и сел на нее. Он уже сунул руку ей под ночную рубашку, когда перед домом, бешено взрывая гравий, внезапно остановился автомобиль и сразу же прогремел выстрел.
   – Билли Ти, на этот раз я все-таки отстрелю тебе твой двигатель! – Такер выскочил из машины и сразу почувствовал, как все его мышцы напряглись: на него нацелились несколько ружей. – Я теперь не обойдусь пинком, это я тебе гарантирую.
   – Тебя это не касается. – Билли Ти поднялся, проклиная себя за то, что оставил ружье рядом с горящим крестом. – Мы пришли исполнить то, что давно надо было сделать.
   – Ну да, зажигать кресты – это в твоем стиле. И убивать безоружных людей – тоже. – Тут он увидел окровавленное лицо Винни и побледнел от гнева. – И бить женщин. Да, нужно быть большими храбрецами, чтобы напасть вшестером на одного мужчину, на женщину и пару детишек.
   – Этот черномазый убил наших женщин! И сегодня мы повесим убийцу. Ты думаешь, что сможешь нам помешать? Ты и твой пьяница брат? – Билли схватил Винни и, заслоняясь ею, стал отходить туда, где лежало его ружье. – Насколько я умею считать, вас только двое против нас шестерых.
   В этот момент темноту прорезал свет еще одной пары фар, и к дому подъехал «Олдс» Деллы. Из машины вышли три женщины с ружьями.
   – Напомни мне, чтобы я потом отругал их как следует, – пробормотал Такер Дуэйну. – Дело-то вроде принимает иной оборот, – сказал он Билли Ти. – Счет почти выравнялся.
   – И ты думаешь, мы испугались кучки женщин?
   Но тут Делла недвусмысленно выразила свое отношение к этим словам. Она выстрелила, и земля взметнулась прямо между ног Вуда.
   – Эй, Билли Ти, ты знаешь, что я стрелять умею. И эти две леди – тоже. Кэролайн, ты целься в ту окровавленную свинью, что валяется на крыльце, в Джона Томаса. Он, кажется, особенно двигаться не может, так что не промахнешься.
   Кэролайн с трудом сглотнула и подняла ружье к плечу.
   – Идите вы! – пробормотал Вуд и бросил ружье на землю. – Я в женщин не стреляю и не насилую их.
   – Значит, тебе лучше отойти подальше, – посоветовал Такер. – И тогда нас будет пятеро на пятеро. – Губы его дрогнули в усмешке, когда он услышал рев автомобильной сирены. – Но и это соотношение скоро изменится. На твоем месте, Билли Ти, я бы отпустил эту женщину самым джентльменским образом, а иначе у меня палец нечаянно может соскользнуть, и я продырявлю насквозь твоего братца.
   – Билли Ти, да отпусти ты ее ради Христа! – заныл Джон Томас, прижимаясь к ступенькам.
   Билли Ти облизнулся.
   – Наверное, это мне тебя надо было пристрелить.
   – А ты бы смог, – ответил Такер. – Но так как ты не можешь стрелять из ружья одной рукой, то лучше отпусти ее. И тогда мы с тобой померяемся силами.
   – Отпусти ее, Билли Ти, – тихо сказал Вуд. – И ружье брось. Безумное мы дело затеяли. – Он повернулся к остальным. – Безумное.
   Молчаливо согласившись с ним, они побросали ружья на землю.
   – Ну вот, теперь ты остался один, – сказал Такер Билли Ти. – Так и помрешь в одиночку, если сейчас же не отпустишь ее.
   Билли Ти со злобой отшвырнул Винни так, что она упала. Кэролайн тут же бросилась к ней, а к Билли Ти подошел шериф и положил руку ему на плечо.
   – Теперь все будет хорошо, все в порядке, успокойся, – шептала Кэролайн, с трудом развязывая узел на запястьях Винни.
   – Мои дети?..
   – Сейчас я пойду посмотрю.
   Но дети уже выбежали из дома. Джим все еще сжимал в руке нож, запятнанный кровью Джона Томаса, а маленькая девочка путалась в полах длинной ночной рубашки.
   – Ну вот, – Такер ослабил петлю на шее Тоби и снял ее через голову. В глаза ему он старался не смотреть, зато заметил, что рубашка у него в крови. – Ты ранен? Надо вызвать врача. А впрочем, лучше я сам отвезу вас с Винни в больницу.
   Такер стал рядом с ним на колени и разрезал веревку на запястьях. Теперь Тоби мог обнять своих домочадцев. Из его здорового глаза не переставая текли слезы.
   Пока Берк зачитывал Билли Ти и его сообщникам, какими правами они наделены, будучи арестованными на месте преступления, Такер отдавал распоряжения:
   – Дуэйн, ты поможешь здесь со всем управиться? Делла, забирай ребят и поезжай прямо в «Сладкие Воды». Кэролайн… – Он оглянулся и увидел, что она куда-то идет. – Куда ты направилась?
   Не глядя на него, Кэролайн ответила:
   – За шлангом. Надо же смыть всю эту грязь.

Глава 26

   В раскаленном воздухе раздавались восторженные крики, сопровождаемые взрывами безудержного хохота. Разноцветные мигающие огни превращали Поле Юстиса в волшебную страну, где все двигалось и переливалось.
   В Инносенс пришел карнавал, и люди радостно просаживали мелочь, чтобы попасть в щупальца осьминогу, повращаться на чертовом колесе или прокатиться на карусели. Ребятишки носились взад-вперед, визжали и вопили от радости и возбуждения; их пальцы были липкими от леденцов, кукурузных лепешек и жареных пончиков. Подростки соревновались в стрельбе по бутылкам и кружились на карусели до тошноты. Те, что постарше, сражались в бинго или, охваченные игорной лихорадкой, просаживали последние деньги, пытаясь перехитрить Колесо Фортуны.
   Любому, кто сейчас проехал бы по Старой дороге, это веселье показалось бы ничем не примечательным летним карнавалом на окраине ничем не примечательного маленького южного городка. Впрочем, у некоторых путешественников россыпь огней и звуки духовых инструментов вполне могли вызвать ностальгию.
   Однако на Кэролайн вся эта магия звуков и красок не производила ни малейшего впечатления.
   – Не понимаю, почему я поддалась твоим уговорам и пришла сюда.
   Такер обнял ее за плечи.
   – Потому что ты не устояла перед моим роковым южным обаянием!
   Она остановилась посмотреть, как метатели стрел пытаются выиграть всякие мелочи, которые за полцены можно приобрести в любом уважающем себя магазине.
   – Знаешь, учитывая все, что в последнее время здесь происходит, как-то неловко веселиться.
   – Не вижу, чему может повредить один карнавальный вечер.
   – Но во вторник будут хоронить Дарлин!
   – Ее в любом случае похоронят во вторник – независимо от твоего присутствия на карнавале.
   – И все-таки после того, что случилось вчера ночью…
   – Обо всем уже позаботились. Билли Ти и его дерьмовые дружки в тюрьме. Док Шейс сказал, что Тоби и Винни чувствуют себя отлично. И посмотри-ка туда, – Такер указал на чертово колесо, на котором, вытаращив глаза и хохоча от веселого ужаса, все стремительнее набирали обороты Сай и Джим.
   – Ну, эти двое никогда не откажутся повеселиться, если есть хоть малейшая возможность.
   Такер поцеловал ее в волосы.
   – Почему бы и нам не последовать их примеру? Кстати, ты знаешь, почему мы называем это место Полем Юстиса?
   – Нет. – Слабое подобие улыбки мелькнуло на ее губах. – Но ты мне сейчас, конечно, поведаешь?
   – Ну, значит, так. Кузен Юстис – вообще-то он приходится нам прапрадядей – не был, что называется, терпимым человеком. Он владел «Сладкими Водами» с 1842 по 1856 год, и, надо сказать, усадьба процветала. У него было шесть детей законных – и больше дюжины побочных. Говорили, что Юстис любил пробовать юных рабынь, когда они достигали совершеннолетия, то есть в тринадцать-четырнадцать лет.
   – Но это же возмутительно! И вы назвали поле в память о таком человеке?
   – Я еще не кончил. – Такер помедлил, чтобы оторвать кончик сигареты. – Как ты справедливо заметила, Юстис не был человеком, достойным восхищения. Он не задумывался ни минуту, продавая собственных детей работорговцам – темнокожих, конечно. А жена его была католичкой, и очень богобоязненной. Она умоляла его покаяться в грехах и спасти свою душу от геенны огненной. Но Юстис продолжал ублажать свои естественные и законные потребности.
   – Законные?!
   – Ну, ему они казались таковыми, – усмехнулся Такер.
   В этот момент у него за спиной раздался удар колокола: какой-то пылкий стрелок доказал меткость глаза и произвел такое впечатление на свою девушку, что она пронзительно взвизгнула от радости.
   – Но однажды из «Сладких Вод» сбежала молодая рабыня с младенцем от Юстиса. А Юстис никогда не спускал беглецам – не таков он был. Поэтому он сам, с людьми и собаками, помчался верхом за беглянкой, чтобы затравить ее как зайца. Он ехал по этому самому полю, когда вдруг увидел ее. Шансов спастись от всадника с кнутом в руке у женщины не было. Но внезапно его лошадь попятилась и встала на дыбы. Никто не знает почему. Может, ее испугала змея или выскочивший кролик, а может, это было видение геенны огненной, ему уготованной. Только старина Юстис упал и сломал себе шею.
   Такер сделал последнюю затяжку и бросил окурок.
   – Сломал как раз в том месте, где находится чертово колесо. Есть в этом что-то символическое, правда? В том, что все эти люди, и белые, и черные, а в жилах у некоторых, возможно, течет капелька-другая крови Юстиса, дрыгают ногами и радостно вопят на поле, где Юстис повстречался с Творцом.
   Кэролайн положила голову ему на плечо.
   – А что стало с девушкой и младенцем?
   – Так вот то-то и оно! Их больше никто не видел. Ни в тот день, ни после.
   Кэролайн глубоко вдохнула сладкий, словно насыщенный запахом карамели, воздух.
   – Пожалуй, я тоже хотела бы прокатиться на чертовом колесе.
   – Да я и сам не прочь. А потом… Как ты относишься к тому, чтобы я выиграл для тебя вон тот портрет Элвиса Пресли на черном бархате?
   Она рассмеялась и обняла его за пояс.
   – У меня нет слов!

   – А вы не хотели бы поиграть в бинго, кузина Лулу? – Дуэйн с надеждой взглянул на нее и прижал руку к своему ненадежному желудку.
   – Какого черта я буду здесь рассиживаться? Мне еще, слава богу, не сто лет. – Лулу решительно затопала к кассе, чтобы купить новый виток билетов, и Дуэйн обреченно поплелся за ней. – Мы только один раз покатались на карусели, а на чертовом ни разу. – Она сунула билеты в карман своих дешевых армейских слаксов. – А ты что-то совсем зеленый, мальчик. Несварение желудка?
   Дуэйн проглотил слюну.
   – Да, можно и так сказать.
   – Не надо было наедаться жареными пончиками перед каруселью. Ну, ничего, сейчас прокатимся на чертовом колесе, – усмехнулась Лулу. – Лучшее средство опорожнить желудок.
   Но вот этого он как раз и опасался.
   – А почему бы нам не пройтись по дороге, не выиграть несколько призов?
   – Ну, это все игры для сосунков.
   – Кто это сосунки? – К ним подошла Джози с огромным пурпурным слоном в руках. – Я застрелила двенадцать уток, десять кроликов и одного медведя гризли, чтобы завоевать один вот этот замечательный приз.
   – Не понимаю, для чего взрослой женщине может понадобиться мягкая игрушка, – проворчала Лулу, но сверкающее ожерелье из фальшивых бриллиантов вокруг слоновьей дерматиновой шеи ей понравилось.
   – Это на память, – сказала Джози, сунув слона в руки Тедди Рубинстайну и доставая сигарету. – Что с тобой, Дуэйн? У тебя больной вид.
   – Расстройство желудка, – возгласила кузина Лулу и ткнула Дуэйна пальцем в живот. – А все кукурузные лепешки и жареные пончики. У него сейчас внутри сало так и плавает. – Она, прищурившись, посмотрела на Тедди. – А я тебя знаю. Ты тот самый доктор-янки, что режет мертвецов. А где ты держишь потом внутренности, в бутылках?
   Дуэйн отшатнулся со сдавленным стоном и зажал рот.
   – Э, да ты, мальчик, совсем раскис. С кем же я буду кататься на чертовом колесе?
   Джози повернулась к Тедди.
   – Миленький, а почему бы тебе не составить компанию кузине Лулу? Я потом вас догоню.
   – С большим удовольствием. – Тедди подставил руку калачиком. – Позвольте вас сопроводить.
   – Как вас нарекли при рождении, юноша? – спросила Лулу, с не меньшим удовольствием опираясь на его руку. – Думаю, я могу вас называть по имени, коль скоро вы спите с моей родственницей.
   Он откашлялся.
   – Мое имя Теодор, мэм. Но друзья называют меня просто Тедди.
   – Прекрасно, Тедди. Мы с вами тут вдоволь повеселимся, и вы мне расскажете все, что знаете об этих убийствах.
   И она грациозно отдала ему билеты, чтобы их пропустили на аттракцион.

   – Уж эта ваша мисс Лулу! – с почтением заметил Джим, слизывая эскимо. – Просто молодец.
   Сай вытер красные усы от сока, глядя, как Лулу царственно усаживается в подрагивающую кабинку чертова колеса.
   – Это еще что! Я видел, как она у себя в комнате стоит на голове.
   – А зачем она так стояла?
   – Точно не знаю, но вроде для того, чтобы кровь хорошо приливала к голове и у нее не было маразма. А один раз я видел, как она лежит на лужайке, свернувшись в клубок. Я уж думал, что ее хватил удар или она умерла. Испугался ужасно. А она сказала, что сегодня притворяется кошкой, да еще изругала меня за то, что помешал ей спать.
   Джим ухмыльнулся и долизал мороженое.
   – А моя бабушка только сидит в качалке и все вяжет…
   Мальчики не спеша тронулись с места, поминутно останавливаясь посмотреть, как катают шары, бросают в цель дротики и вращают колеса лотерей. Они провели с четверть часа на Утином пруду, и Джим выиграл резинового паука, а Сай – свисток из пластмассы.
   На обратном пути Сай все поглядывал на друга и наконец решился:
   – Слушай, Джим, а можно мне тебя спросить?
   – Валяй, спрашивай.
   – Что ты чувствовал, когда ударил ножом Джона Томаса Бонни?
   Джим нахмурился и стал раскачивать своего паука на резинке. Вот Люси завизжит, когда он им помашет перед нею!
   – А я ничего не почувствовал. У меня словно все тело онемело, а в ушах звон стоял. Я спрятал Люси в чулан, как мама велела, но боялся, что он ее все равно найдет. И я не знал, что они там делают с мамой и папой…
   Сай облизнул пересохшие губы.
   – Неужели они взаправду хотели его вздернуть?
   – У них была веревка. И ружья. – Джим промолчал про горящий крест. Это было самое худшее, самое страшное, и говорить об этом было невозможно. – А Билли Ти все кричал, что папа поубивал их женщин. Но он не убивал!
   – Раньше говорили, что их убил мой папа… – Сай нагнулся за чем-то блестящим, но оказалось, что это просто фольга от сигарет. – А я считаю, что он тоже не убивал.
   – Но кто-то же убил, – заметил Джим, и мальчики молча взглянули на толпу. – И может, мы даже знаем этого человека.
   – Да, наверное, знаем.
   – Слушай, Сай, когда я воткнул в него нож, меня чуть не стошнило. Не понимаю, как это можно – все резать и резать людей… Наверное, это какой-нибудь сумасшедший.
   – Да, наверно.
   Сай внезапно вспомнил отцовский взгляд. И понял, что это был взгляд сумасшедшего. Постаравшись отогнать от себя чувство ужаса, он сунул руку в карман.
   – Знаешь, у меня еще три билета осталось.
   Джим ухмыльнулся.
   – Значит, карусель!
   – Там одного стошнило прямо на собственные ботинки.
   С воинственным кличем мальчики ринулись к сверкающей огнями карусели, но тут безмятежной радости Сая наступил конец: перед ним вдруг выросла фигура Вернона.
   – Веселишься вовсю, а, приятель?
   Сай неотрывно смотрел в лицо брата, которое поразительно напоминало отцовское. И такой же холодной яростью полыхал его взгляд. Сай не видел Вернона со дня похорон отца, но там брат не сказал ему ни слова. Только смотрел на него, стоя по ту сторону могильной ямы, в которой отцу предстояло лежать до Судного дня.
   – Я ничего плохого не делаю…
   – Не делаешь?!
   Вернон сжал кулаки и шагнул вперед. За его спиной Лоретта прижала ребенка к круглому животу, в котором уже шевелился другой, и слабо пискнула. Но никто на это не обратил ни малейшего внимания.
   – Ты раздобыл себе работенку в «Сладких Водах» и все свое время проводишь вот с этими, – Вернон дернул головой в сторону Джима. – Тебе и дела нет до того, что эти чернокожие убивают белых женщин – и твою собственную сестру среди них!
   Сай продолжал смотреть брату в лицо и знал, что сейчас Вернон его ударит. А так как они кровные родственники, то, скорее всего, никто не станет вмешиваться.
   – А может, это ты помог им заманить Эдду Лу в болото, где они изнасиловали ее и убили? – злобно усмехнулся Вернон и схватил Сая за воротник. – Может, ты сам ее и убил, как убил отца?
   – Никого я не убивал! Папа сам напал на мисс Кэролайн, и ей пришлось его застрелить!
   – Грязная ложь! – Вернон изо всей силы ударил Сая кулаком по голове так, что у того посыпались искры из глаз. – Это ты его послал на смерть, и они затравили его, как пса, а потом пустили в ход свои богопротивные деньги, чтобы замять дело. Ты что думаешь, я не знаю, как все было? Ты думаешь, я не знаю, как ты все устроил, чтобы жить потом в большом, красивом доме? Ты променял жизнь отца на мягкую постель! – Он поднял Сая над землей, и глаза у него стали плоские, как у змеи. – Зло гнездится в твоем сердце, мальчик! И теперь, когда отец мертв, мой долг сокрушать в тебе дух зла.
   Вернон снова занес кулак для удара, и Сай закрыл лицо, но в эту минуту на Вернона прыгнул Джим. Он повис на его руке и взбрыкнул ногами. Даже вдвоем мальчики весили на пятьдесят фунтов меньше, чем Вернон, но страх и дружеская верность придавали им сил. Вернону пришлось бросить Сая, чтобы отделаться от Джима, но тот прыгнул на него сзади и вцепился обеими руками в толстую шею.
   – Беги, Сай! Беги, я его держу!
   Но Сай бежать не собирался. Встряхнув головой, он поднялся на ноги. Из носа у него текла кровь, в ушах стоял звон – то ли от удара, то ли от нервного возбуждения, сердце билось о ребра гулко и быстро.
   – Нет, я не побегу, – сказал Сай и сжал кулаки.
   Он бегал от отца. У него было такое чувство, словно всю свою жизнь он только и делал, что увертывался и убегал от отцовских кулаков. Хватит. Пора остановиться. Сай вдруг понял, что все ребяческое в нем исчезло навсегда. За эти несколько минут он стал мужчиной.
   Вернон стряхнул с себя Джима и ухмыльнулся.
   – Думаешь осилить меня, ты, кусок дерьма?
   – Бежать я не собираюсь, – тихо ответил Сай. – И ты больше не выпорешь меня.
   Все еще ухмыляясь, Вернон расставил руки.
   – А ну-ка, покажи мне свой лучший удар! Но учти: он у тебя будет последним.
   И тогда Сай ударил, вложив в этот удар всю ярость, копившуюся годами. Потом ему казалось, что в тот момент его руки жили как бы собственной, отдельной жизнью. Но цель удара была для него смертельно ясна.
   У Вернона из носа брызнула кровь. В толпе, собравшейся вокруг, раздался дружный крик, кровожадный рев, который люди не в силах подавить, когда видят, что один из им подобных нападает на другого, такого же. Но в следующее мгновение из темноты выступил Такер и встал между братьями.
   – Вы что, здесь шоу устроили? Сколько стоит билетик?
   Вернон вытер кулаком кровь и злобно оскалился:
   – Убирайся к черту, Лонгстрит! Не мешай мне, или я пырну тебя ножом прямо в брюхо.
   – Попробуй, но Сая я тебе не отдам. – В глазах Такера тоже появился кровожадный отблеск. Под светом фонарей они казались желто-золотистыми, словно у кота. – Идешь по стопам папаши, Вернон? Бьешь тех, кто тебя поменьше и послабее?
   – Не твое дело! Я сам с ним разберусь, он мой брат.
   – И это навсегда останется для меня загадкой. Но, как бы то ни было, больше ты его пальцем не тронешь, Вернон.
   – И кто же это мне помешает?
   Такер вздохнул, подумав, что сейчас ему опять разукрасят лицо.
   – Полагаю, что это буду я.
   – А также я. – Слегка пошатываясь, к ним подошел Дуэйн и встал плечом к плечу с братом.
   Один за другим мужчины выходили из толпы и становились около Лонгстритов. Сай ошибся: их было много – тех, кто решил выступить против насилия, – и они сейчас это доказали. Черные и белые стояли стеной, которая молча, но тем не менее красноречиво говорила сама за себя.
   Вернон разжал кулаки.
   – Но он не сможет прятаться все время.
   – А он и сейчас не прячется. Я думаю, он тебе это наглядно доказал. Но запомни, Вернон: теперь Сай находится под моей юридической защитой. Твоя мать подписала соответствующий документ. Так что лучше оставь-ка его в покое.
   – Плевать я на это хотел! Уж наверное, ты ей немало заплатил, чтобы она подписалась. Но он все равно мой кровный родственник. А у тебя на руках уже слишком много нашей крови.
   Такер подошел к нему и, понизив голос так, чтобы слышал его только Вернон, сказал:
   – Только не надо мне говорить, что ты испытываешь к нему какие-то чувства. Родство для тебя – только предлог безнаказанно махать кулаками. Тебе никто не сочувствует, Вернон. Никто. И если ты будешь преследовать Сая, тебе здесь трудно придется. А у твоей семьи уже достаточно было горя.
   – И это ты его нам причинил! – Вернон приблизил к нему лицо. – Но не думай, что я все так оставлю.
   – А я и не думаю. Но на сегодня это конец.
   И, повернувшись, Такер прошел сквозь людскую цепь туда, где Кэролайн занималась разбитым носом Сая.
   – До чего же я люблю карнавалы! – сказал он и положил руку на плечо мальчика.
   – Мистер Такер, я просто не мог больше этого терпеть. Я должен был дать ему сдачи.
   – Все в порядке, Сай. Ты поступил как настоящий мужчина.
   Кэролайн внезапно разозлилась:
   – Мужчины! Вы считаете, что единственный способ уладить любые проблемы – это кулаки.
   – А женщины их решают языком. – Такер подмигнул Саю и быстро поцеловал Кэролайн. – Лично я предпочитаю разрешать все мои затруднения полюбовно, но приходится иногда прибегать и к иным способам.
   – И разве это не справедливо?
   К ним не спеша подошла Джози, на ходу защелкивая замок своей сумки. Там она держала хорошенький маленький револьвер с перламутровой ручкой и теперь была почти разочарована, что не пришлось пустить его в ход. Такера она не удостоила взглядом, потому что все еще не простила его.
   – Сай, миленький, о тебе теперь будут говорить целый год – до следующего карнавала Четвертого июля в Инносенсе. – Она поцеловала его в щеку, заставив покраснеть. – Ну, а ты не ранен, Джим?
   – Нет, мэм. Я приземлился на задницу. – Джим продолжал деловито отряхивать свои праздничные джинсы дрожащими от возбуждения руками.
   – Мы с Саем и вдвоем смогли бы с ним справиться.
   – Бьюсь об заклад, что смогли бы. – Джози сжала бицепс Джима и одобрительно округлила глаза. – О, у нас появилась парочка подающих надежды борцов. Интересно, могу я осмелиться просить вас, чтобы вы проводили меня к лимонадному киоску? Мой спутник покинул меня ради другой женщины, – она кивнула в сторону карусели, где Тедди и кузина Лулу совершали уже второй тур. – Мужчины так непостоянны!
   Джим выпятил грудь.
   – Мы с вами, мисс Джози. Правда, Сай?
   – Мне можно пойти, мистер Такер?
   – Конечно, Сай. – Он медленно погладил мальчика по голове. – И запомни: ты просто молодец.
   Сай глубоко вздохнул.
   – Да, знаю. Я не сбежал. И я никогда и ни от кого больше не побегу!
   Такер снова положил руку ему на плечо и пожалел, что безмятежное, невинное детство так быстро проходит.
   – Это прекрасно, но, надеюсь, ты понимаешь, что вести себя осторожно – не значит бежать. И если ты все-таки станешь держаться подальше от Вернона, твоей маме будет спокойнее жить, ты избавишь ее еще от каких-нибудь горестей. Вот об этом подумай.
   – Подумаю.
   – Ну, а теперь догоняй Джози.
   Такер посмотрел ему вслед и почему-то вспомнил взгляд Вернона. Этот взгляд не давал ему покоя, вызывая какое-то непонятное чувство. Пожалуй, больше всего это было похоже на подозрение…
   – А я, наверное, сейчас отправлюсь домой, – сказал Дуэйн, прищурившись, потому что огни были просто ослепительны.
   – Но ты достаточно трезвый, чтобы добраться до дому?
   – Да я выпил совсем немного, – Дуэйн слабо улыбнулся. – Вот только я сюда привез Деллу и кузину Лулу, но они вряд ли захотят уехать прямо сейчас.
   – Ничего, мы с Кэро их захватим.
   – Ну, тогда порядок. Спокойной ночи, Кэролайн.
   Пошатываясь, он пошел прочь мимо огней и музыки туда, где сгустились тени. Такеру вдруг захотелось окликнуть его и вернуть: нехорошо, что брат так одинок. Но Дуэйн скрылся из виду, и мгновенный импульс исчез.
   – Ты расстроилась? – спросил Такер, заметив, что Кэролайн хмурится.
   – Расстроилась? – переспросила она с вызовом. – Ну, можно сказать и так. Меня расстраивает, когда мальчик должен драться с собственным братом. Он уже потерял двух родственников и стал чужим для остальных только потому, что не похож на них. И мне тяжело видеть, как ему приходится сопротивляться давлению с их стороны и выбирать свой собственный путь, а ведь он еще совсем ребенок.
   Такер обнял ее.
   – Ты о ком говоришь? О Сае или о себе, Кэро?
   – Ко мне все это не имеет никакого отношения.
   – Но, может, ты смотришь на него, а видишь себя в его возрасте? Ты ведь не могла сопротивляться вот так, при помощи кулаков.
   – Я вообще не сопротивлялась…
   – Просто ты это сделала позднее и другим способом. Но твоя ноша была не легче, на тебя тоже давила семья. – Такер отвел ее подальше, откуда они могли любоваться огнями и многокрасочной толпой. – Разница в том, что ты хочешь помириться с матерью.
   – Но почему ты решил…
   – Я знаю, что говорю. – Голос Такера звучал так спокойно и уверенно, что она не сочла возможным спорить. – Вот мне так и не удалось наладить отношения с отцом. Я никогда не говорил ему, о чем думаю, что чувствую, чего хочу. Не знаю, правда, заботило его это хоть немного или нет, потому что так и не набрался смелости выложить ему все напрямик.
   – Ну, моя мать, положим, знает, что я чувствую.
   – Значит, тебе будет легче. Не нравится мне, что ты печальна, Кэролайн. Впрочем, я знаю по себе, что такое влияние семьи и давление, которое она оказывает.
   Она откинула назад голову и внимательно взглянула на него. Такер смотрел куда-то через дорогу, через море огней, и что-то такое было у него в глазах, что заставило ее теснее к нему прижаться.
   – О чем ты задумался?
   – О семье, – пробормотал Такер. – И о том, что передается с кровью, по наследству. – Он улыбнулся, но выражение его глаз не изменилось. – Давай-ка пойдем и испробуем наконец чертово колесо.
   И Такер снова потянул ее за собой в толпу, в шум и гам. Он решил больше не думать об Остине и его семье, но у него ничего не получалось.
   «Грехи отцов падут на детей», – вспомнил он слова из Писания, которые так любил цитировать Остин. А ведь Вернон явно унаследовал от отца тот самый, понуждающий к насилию, дурной ген…
   Чертово колесо начало медленно вращаться, и Такер обнял Кэролайн за плечи, но на душе у него было неспокойно. Он боялся, что под шум карнавала убийца снова выйдет на охоту.

Глава 27

   – Кофе на плите, Тэк. – Берк зевнул, помешивая ложкой овсяные хлопья. – Не могу поверить собственным глазам: за последние двадцать лет ты, наверное, никогда так рано не поднимался.
   – Я хотел увидеть тебя до того, как ты отправишься в свою контору.
   – Мою контору? – Берк сделал гримасу и протянул Такеру большую кружку, чтобы тот налил кофе. – Может, ты подразумеваешь контору Бернса? Я уже три дня не опускал свой зад в собственное рабочее кресло.
   – Но он хоть что-нибудь нашел или просто небо коптит?
   – Он написал уже ворох всяких бумаг, без конца посылает факсы в Федеральное бюро и непрерывно звонит в Вашингтон, округ Колумбия. Мы получили бюллетень с фотографиями всех погибших и всякой статистикой. У него столько реферативных статей на этот счет, что голова идет кругом.
   Такер сел.
   – Но ты мне почему-то ничего не рассказываешь, Берк?
   Берк твердо встретил его взгляд.
   – Но я очень мало что могу тебе рассказать: я связан должностным положением.
   Такер кивнул и сделал глоток.
   – Просто интересно, я все еще числюсь в списке подозреваемых?
   – Ну, в отношении Эдды Лу у тебя есть алиби. – Берк съел ложку овсяных хлопьев. – Хотя Бернс не очень верит заявлению твоей сестры, что вы полночи играли в карты. Тебе, наверное, известно, что он сильно тебя невзлюбил.
   – Ну, меня это не слишком беспокоит.
   – А тебе надо бы побеспокоиться. – Берк нахмурился. – Вот что я тебе скажу, Тэк. Бернс, конечно, не предпримет ничего нечестного или противозаконного. Но если найдет хоть малейшую возможность привязать тебя к этому делу, то получит большое удовольствие.
   – По-моему, у нас с ним просто психологическая несовместимость, – усмехнулся Такер. – Вы уже установили время смерти Дарлин?
   – Тедди считает, что она наступила между девятью вечера и двенадцатью ночи.
   – Ну, в таком случае с меня можно снять подозрение в убийстве: я приехал к Кэролайн около девяти в ту самую ночь, когда убили Дарлин.
   – Да ты вообще не подходишь на эту роль, о чем Бернс прекрасно знает. Он вызвал психиатра из ФБР, и тот разработал психологический портрет убийцы. Мы ищем человека, который не любит женщин вообще, особенно женщин, которые довольно свободно распоряжаются своей благосклонностью. А о тебе этого никак не скажешь.
   Такер задумался.
   – Значит, вам нужно найти кого-то, кто явно предубежден против женщин?
   – Да, верно. Психиатр говорит, что это может быть человек, который ненавидел свою мать или какая-нибудь женщина дала ему от ворот поворот.
   – И до убийства Дарлин вы были уверены, что это Остин?
   – Во всяком случае, он полностью соответствовал разработанной схеме, – согласился Берк. – А после того, как стало известно, что он отправился к Кэролайн с охотничьим ножом, эта уверенность стала твердокаменной.
   – Но Остин не мог убить Дарлин – разве только для этого восстал из мертвых. – Такер беспокойно заерзал на стуле. – Послушай, Берк, а что ты думаешь о наследственности? О крови, о генах, в общем – о «дурном семени»?
   – Все, у кого есть дети, начинают об этом иногда задумываться. Впрочем, все, у кого есть родители, – тоже. – Берк допил кофе и отставил кружку. – Я много лет думал, не повторяю ли я все неверные шаги отца. Мне порой казалось, что я сам загоняю себя в угол или позволяю туда себя загонять – как это было с ним.
   – Извини. Я должен был подумать, прежде чем спрашивать тебя об этом.
   – Ерунда. С тех пор прошло почти двадцать лет, так что лучше поразмыслить о собственных детях. Вот, например, мой младший, Сэм, очень похож на меня. Я тут достал свои фотографии в этом же возрасте – и просто голова кругом, как же он похож на меня!
   – Это точно. А знаешь, Берк, сходство ведь обычно не ограничивается цветом глаз или формой носа. Оно включает самые разные особенности личности, тенденции, жесты, привычки. И я имею основание так думать, глядя на свою собственную семью. – Такер вздохнул: об этом ему не очень хотелось говорить, даже с Берком. – Дуэйн унаследовал ту же болезнь, что в конечном счете сгубила отца. Может быть, характер у него и получше, но болезнь все равно сидит у него внутри. Ну, а внешне мы все трое похожи на мать. И я, кроме того, унаследовал от нее любовь к книгам, особенно к поэзии. Мама даже не особенно старалась привить мне эту любовь, она просто есть – и все тут.
   – Я с этим и не спорю. Вот Марвелла, например, так же вскидывает голову, как Сьюзи. И так же упряма: если чего-то хочет, то непременно добьется. Мы все передаем по наследству – и хорошее, и дурное – независимо от нашего желания.
   – Да, Вернон не слишком обходителен с женой – не больше, чем Остин был со своей, – пробормотал Такер.
   – А это ты к чему?
   – Да так… Ты слышал о том, что случилось прошлой ночью на карнавале?
   – Что юный Сай расквасил брату нос? Да, мне рассказали Марвелла и Бобби Ли. Они были там и все видели. Думаю, никто мальчишку за это не осуждает.
   – Да, Вернона недолюбливают. Как это было и с его папашей. Ты не замечал, Берк, что у них одинаковый взгляд? Я помню, мама когда-то купила мне иллюстрированную книжку с рассказами на библейские сюжеты. Там была одна картинка, изображающая Исайю. Или Иезикиеля? В общем, кого-то из тех пророков, которые удалялись в пустыню на сорок дней, чтобы услышать слово Божье. На этой картинке он уже возвращался из пустыни и проповедовал. Так вот, у него тоже был такой взгляд – дикий, глаза безумные, как у ласки, когда она почует цыплят. Я, знаешь, всегда удивлялся, почему Господь возвещает свою волю устами сумасшедших. Наверное, потому, что они никогда не сомневаются, чей голос слышат. Но мне кажется, что они могут услышать не только Божий глас, а что-то совсем другое, вовсе не исполненное света и благодати.
   Ничего не ответив, Берк встал, чтобы подлить еще кофе. Бернс тоже кое-что рассказывал ему о голосах. Оказывается, многие серийные убийцы утверждают, будто какой-то голос диктовал им, что надо делать и как. Что касается самого Берка, он был не слишком силен в психологии и вовсе не склонен к мистике. Однако слова Такера заставили его задуматься.
   – Ты хочешь сказать, что Вернон тоже слышит голоса?
   – Я не знаю, что творится у него в голове, но меня всегда настораживал его взгляд. И то же самое выражение было в глазах Остина, когда он душил меня и называл отцовским именем. Вот этот взгляд безумца-пророка. Мне кажется, в тот момент Вернон тоже был готов задушить Сая, считая это своим священным долгом.
   – Ну, и чего ты от меня хочешь, Тэк? У тебя же нет ни малейших доказательств его причастности к этому делу. Я даже не знаю, был ли он хоть сколько-нибудь близко знаком с жертвами убийств, за исключением Эдды Лу.
   – Но ведь это же Инносенс. Здесь все обречены знать все об остальных. Я ничего не могу утверждать, но мне ясно одно: если Остин имел склонность к убийству, то его сын вполне мог ее унаследовать.
   – Ладно, я с ним поговорю, – проворчал Берк.
   Такер удовлетворенно кивнул.
   – Мне больше ничего и не нужно. Ты будешь сегодня в «Сладких Водах» на фейерверке?
   – Конечно, иначе жена и дети меня просто бросят.
   – И Карл приедет?
   – А что ему делать в городе, когда все жители будут в твоей усадьбе?
   Такер вздохнул с облегчением.
   – Вот и хорошо.
   – Будет много народу, а значит, много шуму и суеты. Я все-таки беспокоюсь, Берк, – особенно насчет Джози и Кэролайн. Я буду лучше себя чувствовать, зная, что вы с Карлом поблизости.
   В кухню вошла Сьюзи. Она, очевидно, только что приняла душ, и от нее пахло гвоздичным мылом. Взглянув на нее, Такер подумал, что на вид ей не дашь сейчас больше двадцати. Но когда она подошла к нему и взяла за руку, он встревожился.
   – Тэк, только что звонила Делла. Мэтью Бернс увез Дуэйна в контору для допроса.

   Если бы Такер не был в такой ярости, все это, наверное, позабавило бы его. Мысль о том, что близорукий добряк Дуэйн подозревается в серийных убийствах, была попросту смешна. Но тот факт, что его брата вытащил из постели и привез в город для допроса агент ФБР, смешным не был.
   Входя вместе с Берком в его офис, он пытался успокоиться. Конечно, хорошо было бы сейчас дать этому Бернсу пинка под зад. Вместо этого он сунул брату сигарету, закурил сам и обратился к Бернсу довольно спокойно:
   – А вы спозаранку вышли на старт, Бернс. Наверное, позабыли, что сегодня национальный праздник?
   – Нет, я помню эту дату. – Бернс вытянул ноги под рабочим столом Берка, очевидно чувствуя себя здесь полновластным хозяином. – И я также осведомлен, что в полдень у вас назначен парад. В мою задачу не входит мешать городскому празднику. Но нам нужно заняться делом. Делом, имеющим общественное значение.
   Такер нахмурился.
   – Дуэйн, они уже сообщили тебе о твоих правах? Если нет, я…
   – Но мистер Лонгстрит не арестован, – прервал его Бернс. – Его просто опрашивают.
   – Но он имеет право на адвоката, не так ли?
   – Естественно. – Бернс развел руками. – Если вы беспокоитесь, что ваши права могут быть нарушены, мистер Лонгстрит, или что вы можете, не желая того, сами себе что-нибудь инкриминировать, то, пожалуйста, позвоните своему поверенному. Мы с удовольствием подождем.
   – Да нет, я бы очень хотел покончить с этим поскорее. – Вид у Дуэйна был самый несчастный. – А еще хотелось бы выпить кофе и аспирин принять.
   – Сейчас мы тебя приведем в порядок.
   Берк похлопал его по плечу и прошел в ванную, а Бернс сурово взглянул на Такера.
   – Это официальное дело, Лонгстрит. Посторонним здесь не место. Так что я вас больше не задерживаю.
   – Но Берк назначил меня официальным помощником, – губы Такера растянулись в улыбке. И хотя Берк удивленно поднял брови, возвратившись с аспирином, он не опроверг этого заявления вслух. – Четвертого июля он всегда расширяет круг своих помощников.
   – Это правда, – заметил Берк, высыпая таблетки из пластмассового пузырька. – А поскольку у моего младшего сегодня еще и день рождения, я просто вынужден прибегать к лишней помощи.
   – Ну, что ж, – Бернс был явно недоволен, но спорить не стал, а вместо этого включил свой диктофон. – Мистер Лонгстрит, вы живете в усадьбе, известной под названием «Сладкие Воды», в округе Боливар, штат Миссисипи?
   – Верно. – Дуэйн взял у Берка кружку с кофе и таблетки. – Лонгстриты живут здесь уже почти двести лет.
   – Вы живете с братом и сестрой?
   – И с Деллой. Она домоправительница «Сладких Вод» уже больше тридцати лет. А сейчас у нас еще гостит кузина Лулу. – Дуэйн обжег горячим кофе язык, но аспирин проглотил. – Она моя кузина с материнской стороны. И никто не может сказать, как долго она еще прогостит. Кузина Лулу приезжает и уезжает, когда ей вздумается. Припоминаю, однажды…
   Бернс нахмурился.
   – Если вы не будете входить в домашние подробности, я думаю, мы смогли бы закончить опрос до того, как начнется парад и заиграет оркестр.
   Дуэйн заметил, что Такер улыбнулся, и пожал плечами.
   – Я просто отвечаю на ваш вопрос. А сейчас с нами живут еще Сай и Кэролайн. Это вас интересует?
   – Ваше семейное положение?
   – Я разведен. В октябре будет два года. Именно тогда мы оформили все необходимые бумаги. Я не ошибаюсь, Такер?
   – Все верно.
   – И где теперь проживает ваша бывшая жена?
   – В Нэшвилле. На Розбэнк-авеню. Она приобрела небольшой дом недалеко от школы, чтобы мальчики могли ходить туда пешком.
   – Ее имя до замужества Аделаида Кунс?
   – Да, но все называют ее Сисси.
   – Скажите, миссис Лонгстрит была уже беременна вашим первенцем, когда вы на ней женились?
   Дуэйн нахмурился.
   – Не думаю, что такие вещи вас касаются, но это, конечно, не секрет.
   – Вы женились на ней, чтобы у ребенка было имя?
   – Мы поженились потому, что нашли это наилучшим выходом из положения.
   Бернс удовлетворенно кивнул и что-то отметил в своем блокноте.
   – А вскоре после рождения второго сына ваша жена покинула вас?
   Дуэйн осушил чашку. Взгляд у него стал жестким.
   – И это не секрет тоже.
   – Насколько мне известно, это была очень неприятная сцена, – Бернс обратился к записям. – Вы тогда были очень пьяны, жена заперла перед вами входную дверь и выбросила со второго этажа ваши вещи. А потом уехала с детьми в Нэшвилл и стала жить с торговцем обувью, который по вечерам выступает в кафе, играя на гитаре.
   Дуэйн взял сигарету, протянутую ему Такером.
   – Да, все вроде бы так.
   – А что вы почувствовали, мистер Лонгстрит, когда женщина, на которой вы женились по необходимости, вас оставила, забрала детей и стала жить со второразрядным гитаристом?
   Дуэйн медленно зажег сигарету.
   – Полагаю, она поступила так, как сочла лучшим для себя.
   – Так что вы не возражали против сложившейся ситуации?
   – Я не пытался ее остановить, если вы это имеете в виду. По-видимому, я был для нее не очень подходящим мужем.
   – В заявлении о разводе ваша жена назвала причины: эмоциональная жестокость, насилие, странное и нестабильное поведение. Она утверждала также, что ваше присутствие было физически небезопасно для нее и ваших детей. Не правда ли, довольно суровое обвинение?
   Дуэйну отчаянно хотелось выпить. Он опять глубоко затянулся.
   – Не знаю, что она имела в виду. Но я, очевидно, дурно обращался с ней и мальчиками, когда бывал пьян. Видите ли, я не всегда помню…
   – Тебе вовсе не надо этого говорить, Дуэйн! – Такеру все-таки изменило самообладание, и, шагнув к Дуэйну, он схватил брата за руку. – Ты не обязан отвечать на вопросы о браке, который уже давно в прошлом, или рассказывать о своих чувствах и переживаниях.
   Бернс наклонил голову.
   – Но почему бы вашему брату не подтвердить то, что мне уже известно?
   Такер отвернулся от Дуэйна и хлопнул ладонью по столу.
   – Потому что это не в его интересах! Не знаю, что вы собираетесь ему пришить, но я не потерплю…
   – Не лезьте не в свое дело, Лонгстрит! Вы мешаете процессу федерального расследования, и, если будете продолжать в том же духе, вам придется высказывать свои претензии в одной из имеющихся здесь камер.
   Такер схватил Бернса за галстук с булавкой и хорошенько встряхнул.
   – Ах ты, сукин сын! Хочешь узнать, как мы улаживаем конфликты здесь, в Дельте?
   – Оставь его! – Дуэйн перехватил руку Такера.
   – Черта с два я его оставлю!
   – Я сказал, оставь его в покое! – Дуэйн приблизил лицо к Такеру. – Мне же нечего скрывать. Этот янки может задавать мне вопросы до Судного дня и ничего не добьется. Оставь его, чтобы мы могли поскорее со всем этим покончить.
   Такер неохотно отпустил Бернса.
   – Ладно, мы с ним тоже закончим наше маленькое дельце – немного позже.
   Бернс с каменным лицом поправил галстук, встал и подошел к бюллетеню, висевшему на стене.
   – Мистер Лонгстрит, вы были знакомы с Арнеттой Гэнтри? – Он ткнул пальцем в фотографию улыбающейся блондинки, а потом – в черно-белый снимок, сделанный на берегу Гусиного ручья.
   – Да, я знал Арнетту. Мы вместе ходили в школу, несколько раз назначали друг другу свидания.
   – А Фрэнси Логэн? – Бернс указал на другой снимок.
   – Да, я знал Фрэнси. – Дуэйн нахмурился. – Но здесь ее все знали. Она выросла в нашем городе. Правда, некоторое время она жила в Джексоне, но после развода снова вернулась к нам.
   – И с Эддой Лу Хэттингер вы были знакомы?
   Дуэйн, словно завороженный, следил за его пальцем.
   – Да. Я и Дарлин знал, если это вам интересно.
   – А знали вы женщину по имени Барбара Кинсдейл?
   – Нет, кажется, не знал. – Дуэйн наморщил лоб, стараясь припомнить, не слышал ли когда этого имени. – У нас в округе нет никого по фамилии Кинсдейл.
   – Вы совершенно уверены, что никогда с ней не встречались? – Бернс снял фотографию со стены. – Взгляните-ка.
   Дуэйн взял фотографию и поблагодарил бога, что это портрет живой женщины. Со снимка улыбалась хорошенькая брюнетка с прямыми волосами до плеч.
   – Нет, я никогда ее не видел.
   – Не видели? – Бернс заглянул в свой блокнот. – Барбара Кинсдейл, пять футов два дюйма, сто три фунта, каштановые волосы, голубые глаза. Возраст – тридцать один год. Эта внешность вам ничего не напоминает?
   – Боюсь, что нет.
   – А должна бы, – прищурившись, Бернс очень внимательно посмотрел на него. – Ведь это почти точный портрет вашей бывшей жены. Миссис Кинсдейл была официанткой в коктейль-баре клуба «Звезды и полосы» в Нэшвилле. Жила на Истлэнд-авеню. Это всего в трех кварталах от теперешнего дома вашей бывшей супруги. А Эммет Котрен, сожитель вашей бывшей жены, по уик-эндам играет в «Звездах и полосах». Интересное совпадение, правда?
   По спине Дуэйна скользнул ручеек пота.
   – Да, наверное.
   – Это тем более интересно, что миссис Кинсдейл нашли в озере Перси Прист, в окрестностях Нэшвилла, полтора месяца назад. Голую, с перерезанным горлом и изуродованным телом. – И Бернс перекинул через стол другую фотографию, на которую невозможно было смотреть без содрогания. – Где вы были в ночь на 22 мая этого года, мистер Лонгстрит?
   – О господи! – Дуэйн закрыл глаза.
   – Должен вам сказать, мистер Лонгстрит, что, по моим информационным данным, с двадцать первого по двадцать третье вы находились в Нэшвилле.
   – Да, я водил сыновей в зоопарк… – Дуэйн потер трясущимися руками глаза. Невозможно было отрицать, что эта женщина очень похожа на Сисси. – Я сводил их в зоопарк, а потом в пиццерию. Они жили со мной в гостинице.
   – В ночь на двадцать второе вас видели в гостиничном баре примерно в десять тридцать. Ваших детей с вами не было.
   – Они уже спали. Я оставил их одних и сошел вниз, чтобы выпить. Но выпил я совсем немного. Я обычно не пью, когда провожу время с детьми. Это бывает так редко…
   – А вы не звонили своей бывшей жене как раз около полуночи? – продолжал Бернс. – По имеющимся у меня данным, вы ругались и угрожали ей.
   – Да, я ей звонил. Но тогда я уже был в своей комнате, а мальчики спали. Она требовала, чтобы я купил ей дом побольше, иначе мои сыновья будут считать своим отцом другого мужчину. И дело было даже не в деньгах…
   – А в унижении? – предположил Бернс. – В унижении, которого вы не желали терпеть от женщины? Она уже однажды сделала вас посмешищем, вышвырнув из вашего собственного дома и оставив из-за другого мужчины. А теперь она требовала от вас больше денег, чтобы с комфортом жить на них с этим другим.
   – Мне безразлично, с кем она живет! Просто мне показалось, что это несправедливо.
   – Да, это несправедливо, – согласился Бернс. – Поэтому вы ей и заявили, что больше денег платить не станете и подадите на нее в суд, если она не умерит свои требования.
   – Я не помню точно, что говорил.
   – А она помнит. Надо сказать, несмотря на отчуждение между вами, она была достаточно лояльна и заявила, что вы всегда шумите, когда выпьете, поэтому она не восприняла ваши слова всерьез. Ваша бывшая жена показала также, что после разговора с вами отправилась в бар и пробыла там до закрытия, поскольку ей не надо было спешить к мальчикам. Известно, что Барбара Кинсдейл ушла оттуда в два часа ночи и направилась к пустынной неосвещенной стоянке, где была припаркована ее машина. Именно там поджидал убийца. Он ударил мисс Кинсдейл по голове, отвез к озеру и зарезал. – Бернс выдержал паузу. – У вас есть нож, мистер Лонгстрит? Охотничий нож с длинным и широким лезвием?
   – Но это же просто безумие какое-то! Я никого не убивал!
   – А где вы были в ночь на третье июня между девятью вечера и полуночью?
   – Ради бога… – Дуэйн, шатаясь, поднялся, – Берк, ради бога, прекрати это!
   – Я полагаю, ему нужен адвокат. – Вокруг рта у Берка залегли глубокие складки. – Не думаю, что он должен отвечать на дальнейшие вопросы без адвоката.
   Очень довольный, Бернс развел руками:
   – Ну, это, конечно, его право.
   – В ту ночь я просто ездил в автомобиле вокруг да около, – пробормотал Дуэйн. – Шел дождь, но мне не хотелось возвращаться в гостиницу. У меня была с собой фляжка, и я просто ездил и ездил по кругу…
   – А в ночь на двенадцатое июня? – быстро спросил Бернс, имея в виду убийство Эдды Лу.
   – Не знаю! Черт возьми, не может же мужчина запомнить, какую ночь где и как он провел!
   – Больше ничего не отвечай. – Такер взял брата за руку. – Не говори больше ничего. Слышишь?
   – Такер, но я не делал этого, ты же знаешь!
   – Знаю. И успокойся. – Он повернулся к Бернсу. – Вы собираетесь предъявить ему обвинение?
   Праздник смешал все его ближайшие планы, но Мэтью Бернс не намеревался уступать празднику. Потому что никто так, как он, не был предан делу справедливости.
   – Да, я подпишу ордер на арест в течение ближайших двадцати четырех часов. Можете пока отправляться домой. Надеюсь, мне не нужно напоминать, что ни один из вас не должен покидать Инносенс.

   – Слушай, давай заедем куда-нибудь выпить.
   – Нет, тебе сейчас нужна ясная голова, – решительно возразил Такер. Автомобиль, который он без разрешения взял у Джози, мчался со скоростью семьдесят миль в час. – Пока мы не уладим это грязное дело, забудь о бутылке. Ты должен быть трезв, как стекло.
   – Но они же думают, что все это сделал я! – Дуэйн так сильно потер руками лицо, словно хотел содрать с него кожу. – Они думают, что я убил всех этих женщин, Тэк, даже ту, которую в жизни не видел. Но она похожа! Господи, до чего же она была похожа на Сисси!
   – Сейчас мы позвоним нашему адвокату, – сказал Такер спокойно, хотя у него побелели костяшки пальцев, сжимающих руль. – А ты пока постарайся все тщательно продумать и вспомнить. Что ты делал, с кем был, когда убили Фрэнси, Эдду Лу и Арнетту? Вспомни хоть одну ночь убийства, больше не требуется. Ведь уже известно, что убивал один и тот же человек. Если у тебя окажется алиби хотя бы на одну из тех ночей, они не смогут возбудить против тебя дело.
   – Тебе легко говорить! – скрипнув зубами, Дуэйн стукнул изо всей силы кулаком по сиденью. – Черт возьми, как будто ты не знаешь, в каком состоянии я нахожусь, когда начинаю пить. Я же говорил тебе, что обо всем забываю, у меня просто завеса какая-то опускается перед глазами. Я совершенно не могу вспомнить, что делал накануне. – Дуэйн застонал и в ужасе закрыл лицо руками. – Такер, ведь я действительно мог их всех убить и даже не подозревать об этом!
   – Чепуху ты несешь! – Такер яростно затормозил у поворота. Автомобиль вздрогнул и остановился как вкопанный, а Такер толкнул Дуэйна назад к спинке сиденья и приблизил разгоряченное лицо к бледному лицу брата. – Ты никого не убивал, можешь мне поверить. Потому что я догадываюсь, кто это сделал…
   Дуэйн с трудом сглотнул. Голова у него шла кругом, желудок опять взбунтовался, и, казалось, он услышал только последние слова.
   – Ты знаешь?!
   – Нет, но я догадываюсь. И собираюсь проверить свое предположение, как только мы вызовем адвоката и он приступит к работе. А теперь послушай, что я тебе скажу. Когда приедем домой, не смей расстраивать Деллу, Джози и всех остальных. Ты все это будешь держать при себе, понял? Если наш старик чему нас и научил за всю свою несчастную, бесшабашную жизнь, так это ответственности перед семьей. Мы должны оставаться единым целым, Дуэйн.
   – Перед семьей… – повторил Дуэйн и вздрогнул. – Ладно, я тебя не подведу.
   – Ну и порядок. – Такер откинулся на спинку и минуту сидел молча, чтобы самому немного успокоиться. – Мы еще покажем этому ублюдку янки, на что способны Лонгстриты, если их разозлить как следует. Я позвоню губернатору штата, это немножко образумит Бернса. И мы еще посмотрим, как скоро ему удастся получить свой дерьмовый ордер на арест.
   – Я хочу домой, – пробормотал Дуэйн и закрыл глаза. – Мне кажется, я успокоюсь, когда снова буду дома.
   Через несколько минут они уже въезжали в ворота «Сладких Вод».
   – Ты просто скажи, что Бернс задал тебе кучу глупых вопросов, – и дело с концом, – посоветовал Такер. – И ничего не рассказывай насчет Сисси и этого убийства в Нэшвилле.
   – Не буду. – Дуэйн посмотрел на дом, белый, прекрасный, изящный и элегантный, как женщина ясным солнечным утром. – Я что-нибудь придумаю, Такер. Я все улажу, вот увидишь.
   – На этот раз улаживать все буду я.
   Такер припарковал машину у подъезда, и сразу же из дома выбежала Джози. Она еще была в утреннем пеньюаре, растрепанные волосы падали ей на плечи. Такеру не потребовалось и минуты, чтобы определить ее состояние как штормовое. Она сбежала по ступенькам, колотя по ладони щеткой для волос.
   – По-видимому, я должна запирать машину и носить ключи с собой?
   Такер пожал плечами, вытащил ключи и кинул ей.
   – У меня в городе было дело, а ты еще спала.
   – Но вы, может быть, заметили, мистер Лонгстрит, что эта машина зарегистрирована на мое имя? И мне не нравится, что ты ею распоряжаешься, как только это взбредет тебе в голову! – Джози ткнула щеткой ему в грудь. – Элементарная вежливость требует спрашивать разрешения, прежде чем пользоваться чьей-то собственностью.
   – Я же сказал, что ты спала.
   – Но моя машина не единственная!
   – Она просто первая попалась мне под руку. – Такер смирил закипающий гнев и попытался улыбнуться. – Кажется, ты сегодня, дорогая, встала с левой ноги.
   Высокомерной улыбкой Джози отклонила попытку ее умаслить.
   – Надеюсь, ты подумаешь о возможности обзавестись еще одним средством передвижения, пока чинят твою игрушку?
   – Да, мэм. – Он быстро поцеловал ее в щеку. – Ты говоришь точь-в-точь как мама.
   Джози фыркнула и отступила назад.
   – На что это ты воззрился, Дуэйн? – Она машинально взбила волосы, но затем выражение ее глаз смягчилось. – Эй, миленький, да ты просто ужасно выглядишь! Где это вы, мальчики, побывали спозаранку?
   – Да просто было одно дельце в городе. – Такер выразительно взглянул на Дуэйна. – Так что давай, наведи глянец, если собираешься на парад.
   – Разумеется, я поеду на парад! Лонгстриты никогда не пропускают парады Четвертого июля. А ты, Дуэйн, скорее иди в дом и что-нибудь поешь. Ты зеленый, как болотная ряска.
   – Да он просто еще не отошел после карнавала. Не надо было кузине Лулу заманивать его на карусель.
   Дуэйн с трудом выбрался из машины.
   – Со мной все в порядке. Не волнуйся, Джози, все наладится.
   – Конечно, наладится, миленький. Прекрасный день для парада, а ночь для фейерверка будет еще лучше. – Джози похлопала его по спине, а когда Дуэйн отошел, взяла за руку Такера: она уже позабыла свою обиду. – Что это с ним стряслось?
   – Его сегодня утром вызывали на допрос.
   Глаза Джози вспыхнули:
   – Дуэйна?!
   – Полагаю, они будут вызывать всех нас. Это у них обычное дело.
   Она опять постучала щеткой по ладони.
   – Ну ладно, я вправлю мозги Мэтью Бернсу!
   – Да пусть его, Джози. Беспокоиться не о чем. Как только начнется праздник, Дуэйну станет лучше.
   – Что ж, ладно, но я все-таки послежу за ним. А ты обещай, в следующий раз будешь спрашивать у меня позволения. – Проходя мимо Кэролайн, стоящей на крыльце, она бросила: – Смотри, Кэро, берегись его, это отпетый негодяй!
   – Да я уж знаю.
   Кэролайн захотелось продемонстрировать Такеру свое новое платье. Она покружилась на месте, широкая юбка высоко взметнулась и опять улеглась складками вокруг ног.
   Такер стоял внизу и с восхищением смотрел на нее. Лиф бледно-голубого платья был отделан кружевами, сзади вырез доходил до талии.
   – Ты выглядишь, как картинка.
   – Тебе нравится? Я специально заказала это платье: ведь сегодня праздник…
   Такер поднялся по ступенькам, взял ее руку и поцеловал в ладонь. Он подумал, что никогда не знаешь, чего лишен, пока этого не найдешь.
   – Кэролайн…
   Она подняла на него сияющие глаза.
   – Что такое?
   – Я хочу сказать тебе очень многое. И чертовски надеюсь, что теперь ты будешь готова меня выслушать. Но это немного погодя, а сейчас у меня есть одно дело. Ты ничего не имеешь против, чтобы поехать на парад с Деллой? Я тебя там найду.
   – Но я могу и подождать…
   Он покачал головой и поцеловал ее.
   – Нет, я бы предпочел, чтобы ты поехала прямо сейчас.
   – Ну, хорошо. Я поеду с Деллой, Саем и кузиной Лулу, которая, конечно, будет королевой бала. Представляешь, у нее брюки наполовину из флага Конфедерации, а другая половина – из американского государственного!
   – Да, кузина Лулу в своем репертуаре…
   – Такер, – Кэролайн обхватила ладонями его лицо, – обещай мне, что, если у тебя возникнут какие-нибудь неприятности, ты мне об этом расскажешь.
   – Конечно, дорогая. А ты поразительно смотришься здесь. Вот так, стоя на пороге дома, в этом голубом платье. Позади тебя открытая дверь, пчелы жужжат в цветах… Да, ты выглядишь, как надо.
   Он опять обнял ее и пожелал, чтобы мгновение остановилось и весь мир стал похож на эту прелестную женщину в голубом.
   – Ты знаешь, что сегодня ночью будет фейерверк? Так вот, после него я тебе обязательно кое-что скажу. – Его руки сжали ее еще крепче. – Кэролайн, я хочу…
   – Ты что, весь день собираешься стоять здесь, обжимаясь с этой янки? – пробормотала кузина Лулу, выходя на крыльцо. – Нам надо ехать, иначе не останется приличных мест, чтобы смотреть парад.
   – Ну, время у нас еще есть. – Такер неохотно выпустил Кэролайн из объятий. – А вы прекрасно выглядите, кузина Лулу. Ну просто настоящий знаменосец! Где вы достали такие штаны?
   – Сделаны по моему специальному заказу! – Она пошире расставила ноги, задрапированные в эмблемы государственности – конфедеративной и североамериканской. – У меня и жакет есть подходящий, но сейчас чертовски жарко, и его нельзя надеть. – Она воткнула в волосы орлиное перо, которое сразу же упало на ухо. – Ну, я готова.
   – Тогда поезжайте. – Такер снова быстро поцеловал Кэролайн. – Кузина Лулу, вы уж, пожалуйста, присмотрите за этой янки, чтобы она не отправилась прогуляться с каким-нибудь краснобаем.
   Кузина Лулу только фыркнула:
   – От меня она далеко не уйдет!
   Кэролайн улыбнулась:
   – Да я и не собираюсь.

Глава 28

   – Как ты думаешь, сколько этих сумасшедших получат солнечный удар к двум часам дня? – спросила кузина Лулу, с удобством устроившись в своем персональном кресле. К спинке кресла был прикреплен большой красно-бело-синий зонтик, а между ног у кузины Лулу стоял термос с мятным напитком.
   – Ну, у нас никогда не падало в обморок больше пяти-шести человек, – миролюбиво ответила Делла со своего веревочного кресла. Она, конечно, не надеялась переплюнуть Лулу, но все же воткнула маленький американский флаг в свои густые кудри. – И, надо сказать, большинство из них – молодежь.
   Но вот пошел оркестр, изо всех сил наяривающий марш Сузы, и Лулу стала подыгрывать ему на губной гармонике. Ей нравился этот водопад звуков и сияние меди в лучах солнца.
   – Вон, погляди на того верзилу-трубача, прыщавого такого. У него уже взгляд какой-то остекленелый. Держу пари на десять долларов, он двухсот метров не пройдет и брякнется в обморок.
   Дух противоречия, постоянно взыгрывающий в груди Деллы, заставил ее внимательно всмотреться в парня.
   – Да нет, этот, пожалуй, выдержит.
   – Я очень люблю парады. – Кузина Лулу заткнула за ухо свою губную гармонику, словно карандаш, чтобы налить себе еще стаканчик прохладительного. – Почти так же, как свадьбы, похороны и покер. Это так развлекает…
   Делла фыркнула и начала обмахиваться опахалом в виде пальмовой ветки.
   – Ну, завтра вы как раз сможете присутствовать и на похоронах. У нас последнее время одни следуют за другими – словно чума на город напала. – Вздохнув, Делла тоже потянулась к термосу Лулу. – Наверное, впервые за пятнадцать лет Хэппи не пойдет впереди колонны «Дамского садоводческого клуба».
   – А почему она не марширует?
   – Но завтра ее дочь опустят в могилу.
   Лулу внимательно оглядела шеренгу учеников школы Джефферсона Дэвиса, которые шли в беретах с помпонами под звуки марша «Этот великий старый флаг».
   – Ну что ж, хорошие похороны пойдут ей только на пользу, – заявила она. – А что это за девчонка так лихо вертит жезлом?
   Загородив глаза от солнца, Делла улыбнулась.
   – Это дочка Карла Джонсона, помощника Берка. Молодец девочка, просто настоящий жонглер.
   Лулу снова угостилась мятной настойкой.
   – А знаешь, Делла, жизнь очень похожа на этот жезл. Ты можешь ловко вертеть им туда-сюда, подбрасывать вверх и быстро ловить, если есть к тому талант. А можешь не поймать, и тогда он как следует врежет тебе по башке. – Улыбнувшись, она опять достала из-за уха губную гармонику. – Нет, я просто обожаю парады!
   Сидя за спиной Лулу, Кэролайн задумалась о ее странном сравнении. А ведь, пожалуй, в нем есть смысл. У нее самой жезл несколько раз выпадал из рук, но сейчас она изо всех сил старалась крутить им в воздухе.
   – А вон Принцесса Хлопка со своей свитой, – сказал Сай на ухо Кэролайн. – Наша школа каждый год выбирает только ее.
   – Да, она прелестна. – Кэролайн улыбнулась, глядя на девушку в белом платье с пышными рукавчиками и блестящим от пота лицом.
   – Это Керри Сью Хардести.
   Глядя на Керри, Сай вспомнил о ее младшей сестре, Ли Энни. Пока автомобиль проезжал мимо, он изо всех сил старался усмотреть в свите знакомое личико, но увидел только Джима и отчаянно ему замахал.
   – А почему бы тебе не присоединиться к своему дружку? Когда парад закончится, мы можем встретиться у машины.
   Сай жаждал этого всей душой, но, покачав головой, твердо отказался. Он обещал мистеру Такеру, что все время будет рядом с мисс Кэролайн. У них был на этот счет настоящий мужской разговор.
   – Нет, мэм. Мне и здесь хорошо. А вон, смотрите, там мисс Джози с доктором из ФБР. У него в петлице такой цветок, что, если нажать на кнопку, он брызгает вам в лицо. Этот доктор страшный чудак.
   – Да, точно. – Кэролайн продолжала внимательно вглядываться в праздничное шествие. – Интересно, где же Такер, почему он задерживается?
   – А я уже тут. – Такер подошел откуда-то сзади и обнял ее за талию. – Неужели ты думаешь, что я пропущу возможность полюбоваться парадом вместе с хорошенькой женщиной?
   Довольная, она отклонилась назад и прижалась к нему.
   – Нет, не думаю.
   – Мистер Такер, хотите, я принесу вам прохладительного? У меня есть деньги.
   – Порядок, Сай. Но, я думаю, у кузины Лулу в том большом кувшине достаточно еще «прохладительного», которое ей прописал врач.
   Такер наполнил два стакана и протянул один из них Кэролайн. Она впервые в жизни глотнула мятной настойки, которая оказалась сладкой и приятной.
   – А этот агент стоит рядом с шерифом и наблюдает за нами.
   – Вижу. – Такер прищурился. – Его как будто бы мало интересует парад…
   – А вид у него такой, словно он наткнулся на мертвого скунса, – прокомментировал Сай.
   – Да он просто ничего не понимает в этом! – Одной рукой Такер обнимал Кэролайн, другую положил Саю на плечо. – А вот идет Джед Ларссон со своими парнями.
   И когда оркестр трубачей и флейтистов, продефилировав мимо, заиграл марш «Дикси», присутствующие сорвались с мест и восторженно взревели. Кэролайн, к собственному удивлению, поняла их чувства и, улыбаясь, положила голову Такеру на плечо.

   После парада начались спортивные состязания на рыночной площади и в городском саду. Состязались в стрельбе по цели, беге на короткую дистанцию, а также в метании яиц и в плевании, кто дальше, арбузных семечек.
   В молчаливом изумлении Кэролайн смотрела, как подростки соревнуются в поедании пирогов. Перемазавшись черничной начинкой, они смачно чавкали и глотали-глотали-глотали под веселые крики толпы. Пирог исчезал за пирогом, ребятам то и дело подносили стаканчики с водой, зрители давали всякие смешные советы.
   – Взгляни-ка на Сая! – Кэролайн схватила за руку Такера. – Он, по-моему, уже дюжину пирогов съел.
   – Нет, девять с половиной, – уточнил Такер. – Но он ведет и задал хороший темп. Давай, малец, глотай не жуя! Просто глотай, и все!
   – Да ведь он уже, наверное, дышать не может, – пробормотала она, видя, как Сай погрузил лицо в десятый пирог. – Его сейчас стошнит.
   – Конечно, стошнит. Давай, Сай, держись! Не отступай!
   Кэролайн твердила себе, что это глупая игра, неопрятная и даже не слишком приличная, но, однако, вместе со всей толпой кричала и аплодировала, захваченная немудреным зрелищем.
   – Давай, Сай, жми! Обставь их всех! Смотри, он принимается за двенадцатый. Он их всех перегнал. Ну надо же… – Она взглянула на Такера, который, улыбаясь, смотрел на нее. – Ты что?
   – Я просто без ума от тебя! – Он крепко поцеловал ее, и поцелуй был таким долгим, под него Сая успели провозгласить чемпионом. – Я от тебя совершенно без ума…
   Кэролайн нежно провела пальцами по его щеке.
   – Вот и хорошо. А теперь, наверное, надо помочь победителю умыться.
   – Да нет, пусть ему поможет какая-нибудь девчушка. Лучше пойдем посмотрим другие соревнования.
   Автомобильная стоянка перед лютеранской церковью была освобождена от машин. Сегодня там стреляли в цель. Макгриди поставил для желающих пиво, а клуб «Друг охотника» – порох. Быстро отсеивались неудачники, пополняя ряды зрителей.
   Такер обрадовался, увидев, что Дуэйн готовится ко второму раунду. Для того, чтобы брат согласился участвовать в праздничных увеселениях, пришлось долго и горячо его уговаривать. Но Такер не хотел, чтобы люди начали шушукаться насчет допроса, а кроме того, считал, что Дуэйну полезно отвлечься. Дуэйн вел себя нормально. В понимании Такера «нормальность» соответствовала понятию «невиновности».
   – Смотри-ка, и Дуэйн, и Джози допущены ко второму кругу соревнований, – заметила Кэролайн. – А что же ты? Не хочешь получить приз в виде окорока, перевязанного голубой ленточкой?
   Такер пожал плечами.
   – Знаешь, я никогда особенно не увлекался оружием. Гляди, сейчас будет стрелять Сьюзи. – Он подождал, пока она с трех выстрелов не разнесла вдребезги три бутылки. – Господи, вот у кого твердая рука! Как хорошо, что она замужем за блюстителем закона: с такими способностями Сьюзи вполне могла бы стать знаменитой преступницей.
   – Такер, это же кузина Лулу! – Кэролайн вытаращила глаза, наблюдая, как старая леди ковыляет к барьеру. За поясом, на костлявых бедрах, колотилась пара «кольтов». – Неужели она действительно сможет…
   Кэролайн замолчала, так как Лулу прицелилась и выстрелила. Кэролайн показалось, что все три бутылки взорвались в одно мгновение.
   – О боже!
   – Она стреляет из любого оружия, – горделиво заметил Такер, глядя, как Лулу, покрутив «кольтом» вокруг пальца, спрятала его в кобуру. – Но если она предложит тебе встать с яблоком на голове, чтобы снять его выстрелом, я не соглашусь. Она уже не так молода, как прежде.
   Состязания кончились тем, что Лулу потеснила с первого места Сьюзи, и, соответственно, страшно оскорбленный Уилл Шайвер вынужден был занять только третье.
   Теперь толпа любопытствующих переместилась к дороге, чтобы смотреть забег.
   – Теперь я вижу, что «Сладкие Воды» умеют за себя постоять, – сказала Кэролайн, беря у Такера бутылку холодной колы. – А ты не побежишь?
   – Бежать? – Такер зажег сигарету и отшвырнул спичку. – Дорогая, ну зачем же мне уставать и потеть только для того, чтобы с одного места переместиться в другое?
   – Да, конечно. – Кэролайн улыбнулась. – Я сказала, не подумав. – Вздохнув, она прижалась к его груди, а первые бегуны уже вышли на старт. – Значит, ты не будешь участвовать в соревнованиях совсем?
   – Ну, есть тут одно, в котором я всегда участвую.
   – Какое?
   – Подожди – и увидишь.

   «Боже, неужели он собирается ловить свиней, вымазанных салом?!»
   Кэролайн думала, что она уже вполне прониклась духом здешних мест, но, стоя позади свинарника, из которого раздавался пронзительный визг, поняла, что и представления о нем не имеет.
   Такер не захотел стрелять, уклонился от пробега, но сейчас он стоял в загоне голый по пояс и ожидал сигнала, чтобы схватить на бегу вымазанную салом свинью!
   В смущении Кэролайн положила руку на плечо Сая.
   – Как ты чувствуешь себя?
   – О, сейчас просто замечательно, – заверил он. – Меня, правда, вырвало как следует, но это ничего. – Он горделиво потрогал голубую ленточку, приколотую к тенниске. – Вот увидите, мистер Такер выиграет.
   – Почему ты так думаешь?
   – Он всегда выигрывает. Он очень быстро двигается, когда хочет. – И вместе с остальной толпой Сай издал боевой клич: – Ура, их выпустили!
   Громкий хохот зрителей, визг свиней, проклятия участников состязания слились в один сплошной гул. Чтобы затруднить преследование, земля была обильно полита водой так, что превратилась в хлюпающую, скользкую грязь. Кто животом, кто навзничь, мужчины падали и барахтались в ней, а свиньи при этом выскальзывали из их рук.
   – Ох, ну почему я не взяла видеокамеру?! – И Кэролайн захохотала, когда Такер шлепнулся на спину. Он ловко изогнулся, чтобы удержать свинью, но ей удалось выскользнуть.
   – А этот доктор из ФБР молодец! – крикнул Сай, когда Тедди едва не поймал свинью. – Он бы ее ни за что не выпустил, если бы об него не споткнулся Бобби Ли. А мистер Такер хочет поймать вон ту большую. Давайте, мистер Такер! Ловите!
   – Интересное соревнование, – заметил Бернс, останавливаясь возле них. – Жаль только, что оно заставляет забывать о собственном достоинстве.
   Кэролайн, конечно, наградила бы его неприветливым взглядом, но она глаз не могла оторвать от Такера, боясь пропустить хоть мгновение этой волнующей охоты.
   – Но вы-то, конечно, всегда сохраняете достоинство в целости и неприкосновенности.
   – Во всяком случае, я не вижу смысла в том, чтобы валяться в грязи и преследовать свиней.
   – Зачем искать какой-то смысл? Это просто развлечение.
   – Довольно своеобразное развлечение. – Он улыбнулся, увидев, как Такер шлепнулся лицом в грязь. – А Лонгстрит просто в своей стихии, вам не кажется?
   – Я сейчас скажу вам, что мне кажется… – начала Кэролайн, но Сай вовремя схватил ее за руку.
   – Ой, смотрите, он же поймал ее! Он поймал свинью, мисс Кэролайн!
   Такер поднялся, весь грязный и мокрый, высоко подняв над головой визжащую свинью. И когда он улыбнулся Кэролайн, ей захотелось бросить к его ногам дюжину роз.
   Ни один щегольски одетый матадор на ее памяти не выглядел так привлекательно!
   – «Победитель ждет награды», – процитировал Бернс. – Интересно, он получит в награду эту свинью?
   – Разумеется. И ее зарежут к следующему Рождеству. Извините, пойду поздравлю победителя.
   – Одну минуту. – Он загородил ей дорогу. – Вы все еще живете в «Сладких Водах», Кэролайн?
   – В настоящее время – да и уезжать пока не собираюсь.
   – А вам никогда не приходило в голову, что, проживая в Инносенсе, вы можете оказаться под одной крышей с убийцей?
   – О ком вы это?
   Бернс взглянул туда, где Такер и Дуэйн хохотали и хлопали друг друга по спине.
   – Вам, наверное, следовало бы спросить об этом у своего хозяина. Должен вам сказать, что завтра я произведу арест, так что Лонгстритам радоваться особенно нечему. Желаю повеселиться напоследок на этом празднике.
   Кэролайн ничего не ответила. Она покачнулась и, наверное, упала бы, если бы не Сай.
   – Что он имеет в виду, мисс Кэролайн?
   – Не знаю. Но собираюсь узнать…
   Она пробралась сквозь толпу, однако Такера нигде не было.
   – Он, наверное, ушел к Макгриди, чтобы вымыться из-под шланга, – предположил Сай, который следовал за ней по пятам. – А потом большинство народу пойдет в «Сладкие Воды». Там будет пикник, фейерверк и еще карнавал!
   Кэролайн в изнеможении остановилась. Когда же она сможет поговорить с Такером наедине?
   – Послушай, Сай, почему бы тебе не вернуться вместе с Деллой в «Сладкие Воды»? А я подожду Такера.
   – Нет, мэм. Мистер Такер велел мне быть при вас неотлучно.
   – Но в этом нет никакой необходимости… – Заметив, как непреклонно Сай сжал челюсти, она вздохнула. – Ну, ладно. Давай где-нибудь посидим и подождем.
   Сидя на скамейке у магазина Ларссона, они смотрели, как жители тронулись из города в «Сладкие Воды» на пикник.
   – Вам не надо так расстраиваться из-за этого агента, мисс Кэролайн, – нерешительно сказал Сай.
   – Да я и не расстраиваюсь. Просто думаю.
   Сай взял в руки свою голубую ленту, чтобы еще раз прочесть надпись.
   – По-моему, он такой же, как Вернон.
   Кэролайн удивилась:
   – Агент Бернс похож на твоего брата?
   – Я не говорю, конечно, что он дерется все время и бьет женщин. Но этот Бернс тоже считает, что только он на правильном пути и вообще умнее и лучше всех. А еще ему нравится наступать другим на горло.
   Кэролайн опустила голову и задумалась. Разумеется, Бернс с негодованием отверг бы это сравнение, но ей оно вдруг показалось удивительно точным. Разница была в одном: Вернон считал непререкаемым Священное писание, а Бернс – закон. Но оба интерпретировали их по-своему, а главное – использовали в собственных интересах.
   – Но они в конце концов проиграют, Сай. – Кэролайн неожиданно подумала о матери, которая тоже очень любила власть над другими. – Потому что они ужасно одиноки. И это печально. Лучше, когда тебя кто-то любит, даже если ты не слишком умен, даже если ты не совсем в чем-то прав.
   Кэролайн поднялась: к ним приближался Такер с рубашкой на плече, волосы у него были мокрые и джинсы тоже.
   – А что это вы не идете домой?
   – Мы ждем тебя.
   Она перешла через улицу и обняла его. Такер рассмеялся.
   – Я довольно грязный, детка.
   – Не имеет значения. – Она приподнялась на цыпочки и прошептала ему на ухо: – Мне надо с тобой поговорить.
   Он бы с удовольствием воспринял ее желание в романтическом духе, но в голосе Кэролайн звучало напряжение.
   – Хорошо. Надеюсь, нам удастся побыть вдвоем. – Такер обнял ее за плечо, и они все вместе пошли к машине. – Сай, а ты знаешь, почему я так хорошо ловлю этих скользких животных? – Он подмигнул Кэролайн. – Потому что я все время имею дело с убегающими от меня женщинами.
   Кэролайн улыбнулась:
   – Ты что же, сравниваешь меня со свиноматкой?
   – Ну, зачем, миленькая. Просто я хочу сказать, что мужчина должен цепко держать то, что попало ему в руки.

   В «Сладких Водах» на траве были расстелены одеяла, у озера, где так недавно плавала сама смерть, играл небольшой оркестр – скрипка, банджо и гитара. Дети играли в лапту, и время от времени удачный удар по мячу вызывал всеобщее одобрение. На складных стульях сидели старики, сплетничали и вздыхали, что ноги у них уже не такие молодые. Молодежь готовилась к карнавалу, со смехом примеряя забавные костюмы.
   – И так у вас бывает каждый год? – спросила Кэролайн.
   Они с Такером расположились недалеко от оркестра, и она могла оценить исполнение по достоинству.
   – Да, примерно. – Такер лежал на спине и размышлял, может ли он позволить себе еще одну рюмочку ликера. – А ты чем обычно занимаешься Четвертого июля?
   – Зависит от обстоятельств. Если я где-нибудь в Европе, то это просто обыкновенный день. А когда я в Штатах, то мы, как правило, во время фейерверка даем где-нибудь концерт.
   Скрипач начал «Маленький коричневый кувшин», и она стала мысленно ему подыгрывать.
   – Ты, кажется, хотела со мной о чем-то поговорить?
   – Да. Такер, я сегодня встретила Мэтью…
   Услышав имя агента, он решил больше не пить.
   – Уверен, что Бернс нашел способ испортить тебе настроение.
   – Он сказал, что завтра собирается произвести в «Сладких Водах» арест. – Кэролайн положила руку ему на плечо. – Что случилось? У тебя какие-нибудь неприятности?
   Такер на мгновение закрыл глаза, затем перевернулся и сел.
   – Это Дуэйн, Кэро.
   – Дуэйн? – Она ошеломленно покачала головой. – Он собирается арестовать Дуэйна?!
   – Не знаю, правда, как он сможет это сделать. Адвокат считает, что Бернс берет нас на пушку. Потому что доказательств у него никаких.
   – Доказательств чего?
   – Похоже, Бернс уверен, что Дуэйн совершил все эти убийства – как ни нелепо это звучит. А у Дуэйна нет алиби. Бернс считает, что нелады Дуэйна с Сисси можно рассматривать как повод.
   – Развод как повод для убийства других женщин? – Кэролайн недоверчиво подняла брови. – Но тогда в убийствах можно обвинить половину мужского населения всей страны!
   – Мне тоже кажется, что это не слишком убедительно.
   – Но тогда почему ты так волнуешься?
   – Потому что Бернс, конечно, самая настоящая задница, но он не глуп. Он знает, что Дуэйн пьет. Он знает, как он был оскорблен Сисси. И знает, что Дуэйн был знаком со всеми убитыми – ну, может быть, кроме той, что жила в Нэшвилле.
   – В Нэшвилле? Я об этом ничего не слышала…
   Такер вовсе не собирался рассказывать ей обо всем, надеялся, что ему удастся каким-то образом скрыть происходящее по крайней мере еще на один день. Но едва он открыл рот, как слова полились сами собой, и в конце концов Кэролайн все узнала.
   – А что тебе советует адвокат?
   – Да чтобы мы жили как ни в чем не бывало. Говорит, что надо подождать. Конечно, если бы у Дуэйна имелось алиби относительно хотя бы одного убийства, все было бы в порядке. Но беда в том, что он ничего не помнит. – Такер нахмурился. – Я звонил губернатору, но сегодня его трудно поймать. Надеюсь, он мне сам перезвонит завтра.
   Кэролайн попыталась улыбнуться в надежде, что Такер тоже улыбнется.
   – Он, разумеется, какой-нибудь твой кузен?
   И он действительно слегка улыбнулся.
   – Губернатор – нет, но его жена – да. Так что Бернсу придется очень потрудиться, прежде чем он наденет на Дуэйна наручники.
   – Если хочешь, я поговорю со своим отцом. Он, правда, занимается государственным арбитражем, но у него очень много знакомых среди адвокатуры по уголовным делам.
   Такер открыл банку пива и сделал жадный глоток.
   – Будем надеяться, что мне не придется еще и тебя втягивать в это дело. Хуже всего то, Кэро, что Дуэйн сам в себе сомневается – настолько он напуган.
   – Что ты хочешь этим сказать?
   – Он опасается, что, может быть, когда бывал пьян и ничего не помнил, он мог бы…
   У нее упало сердце.
   – Но ты же не думаешь, что он…
   – Разумеется, не думаю! – Такер едва сдерживал внезапно вспыхнувшую ярость. – Господи боже, да пойми ты, Кэролайн, Дуэйн безобиден, словно щенок. Он может пошуметь и поскандалить в подпитии, но вред при этом причиняет только себе. А кроме того, все это были извращенные и зверские, но в то же время хорошо спланированные убийства. Четко и тщательно продуманные на свежую голову. А у человека, который все время надирается виски, голова свежей быть не может.
   – Тебе не надо меня ни в чем убеждать, Такер, – ответила она спокойно, но подумала про себя, не пытается ли он в чем-то убедить самого себя.
   – Он мой брат, Кэро. – Для Такера этим было сказано все. Он просто не мог видеть, как Дуэйн и сидящий рядом с ним старый мистер О’Хара передавали друг другу кувшин, в котором явно был не лимонад. – И еще задолго до полуночи он напьется, как суслик. Но у меня не хватает решимости увести его сейчас.
   – Однако рано или поздно тебе придется это сделать, правда? – Кэролайн прикоснулась к его щеке. – Иначе тебе придется поставить на нем крест. Я вот все думаю о том, что ты говорил о семейных узах… Главное не в том, чтобы отстоять свою позицию. Главное в том, чтобы поступать по справедливости. Знаешь, я решила сама позвонить матери.
   – Вот и умница. А я решил, чего бы мне это ни стоило, заставить Дуэйна лечиться. Есть одна клиника в Мемфисе, с очень хорошей репутацией. Наверное, если я буду действовать с умом и по совести, мне удастся уговорить его сделать попытку.
   – Миленький, – сказала она с протяжной южной интонацией, – с твоим талантом ты можешь уговорить голодающего отдать тебе последнюю крошку хлеба.
   – Неужели?
   – Конечно!
   Он потянулся к ней и поцеловал в губы.
   – Но если так, то, может быть, я и тебя уговорю сделать для меня кое-что, чего мне сейчас очень хочется?
   Кэролайн подумала о прохладном, пустом доме, о большой кровати…
   – Наверное, ты мог бы меня уговорить, – она положила голову ему на плечо. – Так что ты надумал?
   – Но я не хочу тебя обидеть.
   Она рассмеялась и сказала:
   – Ладно уж, обидь.
   – Понимаешь, я подумал, вдруг ты будешь смущаться, делая это перед таким количеством народу.
   – Что? – Кэролайн, отклонившись, изумленно уставилась на него. – Что, по-твоему, я должна делать перед всеми этими людьми?
   – Ну, может быть, сыграешь несколько песенок, дорогая. – Он злорадно усмехнулся и поднял брови в притворном удивлении. – А ты о чем подумала? Ну, Кэролайн, я начинаю подозревать, что ты мыслишь очень односторонне.
   – А твой ум, разумеется, сразу устремляется по нескольким интересным руслам. – И, вздохнув, она пригладила волосы. – Ты действительно хочешь, чтобы я сыграла?
   – А ты разве не хочешь?
   Кэролайн хотела было возразить, но осеклась и покачала головой:
   – Ты прав. Мне хотелось бы сыграть.
   Такер быстро ее поцеловал.
   – Пойду принесу твою скрипучку.

Глава 29

   Ее вежливо, но не слишком уверенно пригласили присоединиться к небольшому оркестру. Люди предупредительно расступились. «Совсем как школьники, когда к ним приезжает уважаемый, но скучный лектор», – подумала Кэролайн.
   Ей пришло в голову, что она уже очень привыкла к овациям при появлении на сцене. Очевидно, слишком привыкла, потому что ее вдруг начала бить нервная дрожь. Небольшой клочок травы перед озером Сладкие Воды, конечно, не Карнеги-холл, но зато здесь ее совсем не знают как скрипачку, не представляют, чего от нее ждать. Кэролайн показалось, что она впервые в жизни вышла на сцену.
   В самом деле, абсурдная ситуация. Она чувствовала себя странной и смешной со своим лакированным «Страдивариусом» и опытом учебы в Джуллардовской академии. Кэролайн уже хотела пробормотать извинения и убраться восвояси, когда увидела улыбающегося Джима и поняла, что не сможет уйти.
   Старый Кунс пробежался пальцами по струнам своего банджо, заставив их зазвенеть. Он видел перед собой только на три фута вперед, но еще мог с блеском сыграть что угодно.
   – Ну что же, милая леди, чем могу доставить вам удовольствие?
   – Как насчет «Виски на завтрак»?
   – Подойдет. – Он принялся отбивать такт ногой. – Мы, начнем, девушка, а ты подхватывай, если будет желание.
   Кэролайн пропустила первые несколько аккордов. Звук был хороший – полный и четкий. Уловив ритм, она положила скрипку на плечо, глубоко вздохнула и отдалась на волю смычка. И у нее самой возникло такое же ощущение – полнозвучное, гармонично-раскованное. Ведь это была забавная песенка, и она исполняла ее для развлечения публики, которая начала хлопать в ладоши, четко отбивая ритм. Раздались выкрики, настоящий гул одобрения, кто-то стал подпевать слова.
   – Молодец, девочка, твоя скрипка, наверное, уже дымится, – сказал Кунс и выплюнул жвачку. – Что сыграем еще?
   – Но я почти не знаю мелодий, – возразила было Кэролайн, но Кунс отмахнулся.
   – Ты сумеешь подхватить. Давай-ка тряхнем «В объятьях моей крошки».
   И она действительно сумела подхватить эту почти незнакомую мелодию. А когда трио плавно перешло к блюзам, она почувствовала себя увереннее и с огромным удовольствием играла вместе со всеми.
   Кэролайн целиком отдалась музыке, но даже в таком состоянии заметила, как пристально и настороженно Бернс смотрит на Дуэйна. А вот Такер наклонился к Берку и что-то очень серьезно и таинственно с ним обсуждает. Только Дуэйн ни на кого не смотрел. Он мрачно сидел, опустив голову, и рядом с ним стояла бутылка.
   Все это очень не нравилось Кэролайн. Она вдруг почувствовала себя пешкой в игре каких-то неведомых сил. Нервы ее напряглись и дрожали, как струны на банджо старика Кунса. Судьба бросила ее в самую гущу событий, совершающихся в жаркой, убийственной, безумной атмосфере этого маленького южного городка.
   «Но ведь я жива и здорова, – подумала Кэролайн. – Более того, я, кажется, начинаю исцеляться душевно. Я нашла здесь близких людей, друзей. Я нашла здесь себя. Даже если придется прямо сейчас покинуть Инносенс, то и тогда недаром сюда приезжала». Она взглянула на Такера, улыбнулась ему и решила, что не собирается никуда уезжать. Ее жизнь в Инносенсе только начинается.
   – Что и говорить, скрипка у тебя в руках, девочка, прямо танцует. – Кунс хрипло рассмеялся, положив банджо на колени. – И ты совсем не какая-то важная леди, воображающая о себе невесть что.
   – Ой, спасибо, мистер Кунс.
   – Но сейчас пора бы заправиться пивком. – Он с трудом поднялся, держась за поясницу. – Слушай, а это точно, что ты янки?
   Кэролайн улыбнулась, расценив его вопрос как комплимент.
   – Нет, сэр, не уверена. Совсем, совсем не уверена!
   Кунс радостно хлопнул себя по коленке и заковылял прочь, а к Кэролайн подошло семейство Марчей в полном составе.
   – Вы очень красиво сыграли, мисс Кэролайн. – Джим успел бросить восхищенный взгляд на скрипку, прежде чем она ее убрала.
   – Ну, значит, я должна поблагодарить за это своего учителя.
   Джим вытаращился на нее, но потом широко, от уха до уха, улыбнулся.
   – Да я ничего такого и не сделал…
   – Это мы должны вас поблагодарить, – сказал Тоби, обнимая жену за плечи. Он держался несколько напряженно из-за забинтованного бока. – Вы прошлой ночью нас защищали, и, я знаю, вы помогали успокоить Винни.
   – Мне ужасно стыдно, Кэролайн, что я как следует вас не поблагодарила, – добавила сама Винни. – Я ведь тогда чуть умом не тронулась. Зато в больнице мне уже было спокойно: я знала, что вы и мисс Делла позаботились о моих ребятишках. Я у вас в долгу.
   – Вы ничего мне не должны, Винни. Как мне недавно сказали, соседи для того и существуют – чтобы помогать.
   – Мисс Кэролайн, – Люси дернула ее за юбку, – а мой папа будет петь Национальный гимн, перед фейерверком. Его сам мистер Такер об этом просил.
   – Я очень рада. И с нетерпением буду ждать.
   – Пойдем-ка, – Тоби взял дочку за руку. – Насколько я знаю Тэка, он сейчас разыскивает эту леди, а нам лучше поискать себе местечко, чтобы удобнее было смотреть фейерверк. Уже темнеть начинает.
   – А когда он начнется? – спросила Люси.
   – Ну, я думаю, примерно через полчаса.
   – Я и так уже жду целый день! – надулась девочка.
   Кэролайн усмехнулась: сегодня все жалуются, что время тянется так долго.
   – Она еще совсем ребенок, – снисходительно усмехнулся Джим.
   Кэролайн вздохнула, услышав в его голосе легкое презрение. А ведь совсем недавно этот мальчик, чтобы защитить сестру, готов был пожертвовать жизнью. Но он уже сам об этом позабыл.
   – Знаешь, Джим, о чем я сейчас жалею?
   – Нет, мэм.
   – О том, что у меня никогда не было братьев и сестер. – Кэролайн рассмеялась при виде его удивленного взгляда и взяла футляр со скрипкой. – Догоняй своих. Если увидишь Такера, скажи, что я сейчас вернусь.
   – Но я мог бы помочь вам отнести ее, мисс Кэролайн, мне нетрудно.
   – Ничего, все в порядке. Мне еще нужно позвонить, пока не начался фейерверк.
   «Наверное, мама удивится, – думала Кэролайн, направляясь через лужайку к белым колоннам дома. Она бы хотела пожелать матери счастья в День независимости. Счастья им обеим. – Я от тебя освободилась, мама, а ты можешь быть свободной от меня. И, может быть, если мы теперь встретимся без этих сковывающих нас друг с другом тонких, напряженных уз, мы найдем возможность для нового общения».
   Кэролайн оглянулась и обвела взглядом усадьбу. Было уже почти темно, на подъездной аллее зажглись фонари, и они теперь ей показались исполненными надежды. Скоро падет на землю ночь, и тогда небо вспыхнет огнями и воздух задрожит от тысячи возбужденных голосов.
   Кэролайн снова повернула к дому и ускорила шаг: не хотелось пропустить момент, когда все это начнется. Мысли ее были так поглощены предстоящим празднеством, что она не придала значения послышавшимся голосам. Но, проходя мимо автомобильной площадки, она увидела Джози и Дуэйна, которые стояли рядом с машиной и о чем-то яростно спорили, не замечая ничего вокруг.
   Кэролайн машинально отступила назад, решив обогнуть дом и войти через боковую террасу, но в этот момент в руке Дуэйна сверкнул нож.
   Кэролайн в потрясении застыла на месте возле последней колонны подъезда. На лужайке и на берегу озера присутствующие нетерпеливо ждали наступления полной темноты и начала празднества. Уже стрекотали хором сверчки и малиновка в ветвях магнолии звала свою половину. А эти двое неподвижно стояли лицом к лицу, разделенные лезвием.
   – Но ты не сможешь, ты не сможешь это сделать! – исступленно сказала Джози. – И ты должен это понять, Дуэйн.
   – Но я вижу нож… Господи Иисусе, Джози! – Он смотрел на его тусклый стальной блеск, словно загипнотизированный.
   – Отдай мне его. – Она старалась говорить спокойно и ровно. – Просто отдай его мне, и я сама обо всем позабочусь.
   – Но я не могу! Клянусь богом, Джози, ты тоже должна понять, что я не могу. Слишком далеко это зашло. Боже милосердный: Арнетта, Фрэнси… Я их вижу, Джози, вижу! Это какой-то кошмарный сон, но это явь. Все это произошло на самом деле.
   – Прекрати! – Джози вцепилась пальцами в рукоятку. – Сейчас же прекрати, немедленно. То, что ты хочешь сделать, – безумие, просто безумие. И я тебе этого не позволю.
   – Но я должен…
   – Ты должен выслушать меня. Вот, черт возьми, и все, что ты должен. Посмотри на меня, Дуэйн. Я хочу, чтобы ты на меня посмотрел.
   И когда он поднял на нее глаза, она снова заговорила тихо и спокойно:
   – Мы же одна семья, Дуэйн. А это значит, что мы все крепко-накрепко повязаны.
   Он выпустил из потных пальцев нож.
   – Я бы сделал для тебя все на свете, Джози, ты же знаешь. Но это…
   – Вот и хорошо. – Завладев ножом, она улыбнулась, и Кэролайн в своем укрытии за колонной едва не застонала от облегчения. – А теперь вот что ты для меня сделаешь. Ты мне доверишь возможность самой обо всем позаботиться.
   Весь дрожа, Дуэйн трясущимися руками закрыл лицо.
   – Но как ты можешь?!
   – Ты должен поверить мне, Дуэйн. А сам возвращайся на поле и смотри фейерверк. И выброси все это из головы. Это необходимо. Не думай ни о чем, а я позабочусь о ноже.
   Он опустил руки. Лицо было серое, потрясенное.
   – Ты знаешь, Джози, я бы никогда и ничем тебя не обидел, не причинил бы огорчения и боли. Но я боюсь! Если это повторится…
   – Больше не повторится, обещаю тебе. – Бросив нож в свою объемистую сумку, она снова взглянула на брата. – Больше ничего подобного не произойдет. – И, ласково положив ему руки на плечи, добавила: – Мы обо всем позабудем.
   – Мне бы хотелось в это верить. Но, может быть, надо обо всем рассказать Такеру? И он…
   – Нет! – Рассердившись, Джози изо всех сил встряхнула его. – Такер может наделать глупостей, а ты не успокоишь свою совесть, если расскажешь ему. Так что оставь все как оно есть, Дуэйн. Как оно есть, – повторила Джози. – Иди в поле, а я сделаю все, что необходимо.
   Дуэйн снова закрыл лицо руками, словно стараясь отогнать кошмарные образы.
   – Я не могу ни о чем думать, у меня в голове все смешалось…
   – Тогда не думай, а сделай так, как я сказала. Уходи. И я тоже приду, как только управлюсь.
   Он сделал два шага прочь, потом снова повернулся и, опустив голову, ссутулясь, спросил:
   – Джози, почему это случилось?
   Она протянула руку, но не коснулась его.
   – Мы об этом еще поговорим, Дуэйн. Не беспокойся больше ни о чем.
   Дуэйн прошел мимо Кэролайн, не заметив ее, но она успела разглядеть его измученное, постаревшее лицо. И вскоре его поглотила тень.
   Джози ушла в дом, а она еще некоторое время стояла неподвижно, как статуя. Сердце билось тяжело и медленно. Запах роз стал удушающим, как страх.
   Значит, это Дуэйн виновен в зверских убийствах пяти женщин! Брат человека, которого она любит, убийца. А ведь Такер так глубоко предан своему брату…
   Сердце ее обливалось кровью за них – за всех троих. Она скорбела о той боли, которую они уже испытали, и о той, будущей, которую еще предстоит пережить. О, как бы она хотела повернуться и уйти, притвориться, что ничего не видела и не слышала!
   Но Джози ошибается. Такеру нужно, необходимо все рассказать. Независимо от того, как глубоки и прочны семейные узы, это не такое дело, которое можно уладить лишь стараниями любящей сестры. Кэролайн поняла, что обязана убедить в этом Джози.
   Она тихо поднялась по ступенькам крыльца. Тяжелая, давящая тишина навалилась на нее, когда она взошла на второй этаж. Кэролайн отчаянно искала и не находила нужные слова. Остановившись на пороге комнаты Джози, она заглянула внутрь.
   Хаос в комнате только подчеркивал мертвенную неподвижность женщины, стоящей у открытого французского окна. Многообразие запахов и красок отступало перед мглой, обволакивающей дом, перед мрачностью атмосферы.
   – Джози…
   Хотя Кэролайн говорила тихо, Джози вздрогнула и повернулась. В полумраке лицо ее казалось бледным, как у призрака.
   – Через минуту начнется фейерверк, Кэролайн. Ты ведь не хочешь опоздать?
   Осознав, что все еще держит футляр со скрипкой, Кэролайн положила его на стол и беспомощно вздохнула.
   – Прости, Джози, мне очень жаль… Я не знаю, чем могу помочь, но сделаю все, что в моих силах.
   – Что тебе жаль, Кэролайн?
   – Я все слышала. Твой разговор с Дуэйном. – Она снова прерывисто вздохнула и подошла ближе. – Я видела у него в руке нож, Джози.
   – О господи! – Отчаянно застонав, Джози упала на стул и закрыла лицо руками. – О господи, за что мне еще и это?
   – Извини. – Кэролайн подошла к ней и опустилась у ее ног. – Я даже представить не могу, что ты сейчас переживаешь, но я очень, очень хотела бы тебе помочь.
   – Тогда не вмешивайся! – раздраженно сказала Джози, уронив руки на колени. Глаза у нее были мокрые, но вспыхнувший в них огонь быстро высушил слезы. – Если хочешь помочь, ни во что не вмешивайся.
   – Но ты же знаешь, что я этого не смогу. Не смогу из-за Такера, из-за того, что я к нему чувствую…
   – Вот именно поэтому и не вмешивайся! – Джози схватила ее за руки, пальцы у нее были сильные и жесткие, как проволока. – Я знаю, что он тебе небезразличен и ты не захочешь причинить ему боль. Предоставь все это мне.
   – Но что же будет потом?
   – Потом с этим будет покончено навсегда. Мы обо всем забудем.
   – Джози, но ведь те женщины умерли! И как бы Дуэйн ни был тяжко болен, это нельзя так оставить. Этого позабыть нельзя.
   – Но они все равно останутся мертвыми, если мы разрушим семью и разорвем семейные узы.
   – Но это же вопрос справедливости, Джози. И здоровья самого Дуэйна.
   – Здоровья?! – закричала она, вскакивая. – О каком здоровье может идти речь, если он сядет в тюрьму?
   – Но у него рассудок не в порядке, – Кэролайн устало поднялась. Становилось совсем темно, она включила настольную лампу, и розовый свет ночника немного рассеял сгустившиеся тени. – Неужели ты не понимаешь, что Дуэйн нуждается в профессиональной помощи? Надо не только выяснить, почему он это сделал, но и предотвратить такие же поступки в будущем.
   – Я позабочусь о том, чтобы это не повторилось. А те женщины… Тебе никогда не приходило в голову, что они, возможно, и заслужили смерть? – Шагая по комнате, Джози терла виски, в которых гулко стучала кровь. – Так бывает, Кэролайн. Ты же никого из них не знала так, как я, поэтому не можешь обо всем этом судить.
   Кэролайн была потрясена.
   – Но разве кто-то имеет право осуждать других на смерть? И если что-нибудь не предпринять, может погибнуть еще кто-нибудь. Ты не сможешь это предотвратить, Джози.
   – Да, пожалуй, ты права. – Она закрыла глаза рукой. – Я надеялась, что смогу, видя, как несчастен Дуэйн, но я, наверное, с самого начала знала, что этого избежать нельзя. Это живет в крови, – пробормотала она и взглянула на себя в зеркало. – Так бывает с дикой собакой: если хоть раз она отведает крови, назад пути нет. Назад пути нет, Кэро.
   Кэролайн подошла к ней поближе, и их глаза встретились в зеркале.
   – Но мы найдем для него хороших докторов. Я знаю одного такого, он поможет.
   – Докторов! – Джози сорвала шифоновый шарф с головы и коротко рассмеялась. – Что ты несешь? Ты когда-нибудь ненавидела свою мать? Никакие доктора тут не помогут.
   – Джози, надо сказать обо всем Такеру, – голос Кэролайн теперь звучал твердо. – Мне очень жаль Дуэйна, но нельзя допустить, чтобы он оставался на свободе. Если тебе трудно, я скажу Такеру сама.
   – Я понимаю, что ты действительно его жалеешь. – Джози со вздохом опустила руку в сумку. – Мне тоже очень жаль. Я даже выразить не могу, как мне жаль! Но другого выхода нет. – И, повернувшись, она прицелилась в Кэролайн из своего крошечного револьвера. – Мне надо выбирать между тобой, Кэролайн, и моей семьей. Ты или Лонгстриты. Поэтому выбор может быть только один.
   – Джози…
   – Ты видишь револьвер? – прервала ее Джози. – Папочка мне его подарил в день шестнадцатилетия. Он меня очень любил. Для него вообще семейные узы были священны. И я тоже его любила. Я ненавидела своего родного отца, но папочку очень любила.
   Кэролайн облизнула губы. Она ничего не могла понять и была слишком потрясена, чтобы испугаться.
   – Джози, опусти револьвер. Ты же не поможешь этим Дуэйну.
   – Дело не в одном Дуэйне. Дело во всех нас. В нас, прекрасных, гордых, ни перед кем не сгибающих головы Лонгстритах.
   – Мисс Кэролайн! – донесся снизу голос Сая, и обе женщины вздрогнули. – Мисс Кэролайн, вы у себя?
   Кэролайн увидела, как в глазах Джози мелькнул панический ужас.
   – Вели ему уйти, Кэролайн. Я не хочу этому мальчику зла.
   – Да, Сай, я здесь! – крикнула Кэролайн, не отрывая взгляда от перламутровой рукоятки маленького револьвера. – Ты иди. Я сейчас тоже приду, через минуту.
   – Но мистер Такер мне велел быть с вами…
   Кэролайн почти видела, как он переминается с ноги на ногу, стоя у подножия лестницы, разрываясь между вежливостью и преданностью хозяину.
   – Я скоро приду, – повторила она, однако в голосе прозвучали первые пронзительные нотки страха. – Иди, а то опоздаешь на фейерверк.
   Тяжело дыша, она ждала, когда внизу захлопнется дверь, и только после этого снова обратилась к Джози:
   – Ты же знаешь, таким способом проблемы не решаются. И ты знаешь также, что я не желаю зла Дуэйну.
   – Да, но ты сделаешь то, что считаешь нужным. Точь-в-точь как я.
   Джози сунула руку в сумку и вытащила нож.
   – Это папочкин. Он до смерти любил охоту и всегда сам свежевал убоину. Папочка не боялся выпустить кишки и замарать руки кровью! Иногда он брал меня с собой, и я тоже очень полюбила охотиться.
   – Джози, пожалуйста, убери нож!
   – Ну а Такер, – продолжала Джози, поднеся лезвие к свету, – Такер никогда не любил убивать и поэтому всегда при стрельбе мазал – нарочно, разумеется. О господи, как же папочка сердился и драл его за это! А Дуэйну ничего не стоило уложить оленя или кролика, но, когда дело доходило до свежевания, он зеленел от страха. Деликатный такой… И тогда папочка говорил: «А ну-ка, Джози, покажи парню, как это делается!» – Она рассмеялась. – И я показывала. Меня никогда не тошнило при виде крови. Наоборот, мне нравится ее запах. Есть в нем что-то дикое, сладкое…
   Кожа у Кэролайн покрылась мурашками: она начала кое-что понимать. В глазах Джози появился какой-то странный тусклый блеск – и точно так же блестела сталь в ее руке.
   – А когда папочка умер, нож перешел ко мне. Да, этот нож перешел ко мне!
   Кэролайн не могла оторвать глаз от серебристого лезвия. А за спиной ее взорвались первые гроздья огней.

Глава 30

   В правой руке Джози был маленький перламутровый револьвер, левой она сжимала нож. И револьвер рядом с ним казался невинной безделушкой, и Кэролайн застыла на месте. Все ее внимание, весь страх были сосредоточены на жутком серебряном блеске лезвия. Теперь она твердо знала, что у Джози не дрогнет рука.
   А Джози почти смеялась. Было в ней нечто, что она больше не могла в себе контролировать, что сейчас со зловещей радостью рвалось наружу.
   – Что, детка, ты удивлена? Да и кто бы поверил! Никто даже не подумал, что это может быть женщина, – и меньше всего наш замечательный агент по делам особой важности. Хотя я, конечно, постаралась, чтобы они не смогли ничего разобрать. Даже Тедди не мог сказать, были они изнасилованы или нет. А ведь Бернс сам говорил: ищите среди тех, кто ненавидит женщин. Но мы-то с тобой знаем, что никто не может их так сильно ненавидеть, как женщина!
   Кэролайн содрогнулась, когда за окном снова взлетели огни.
   – Но почему же ты должна была ненавидеть?
   – У меня были причины. Много причин.
   Она продвигалась все ближе и наконец оказалась в проеме дверей, ведущих на балкон. Глаза ее сверкали, словно огни, освещавшие сейчас небо.
   – Но с тобой все иначе, Кэролайн. Я тебя уважаю. Я знаю, как будет горевать Такер. Не двигайся! – приказала она, когда Кэролайн пошатнулась. – Мне бы не хотелось тебя убивать, но я должна это сделать. И никто не услышит.
   Да, никто не услышит. Она может кричать – как кричала Эдда Лу, – но никто не услышит и не заметит. Револьвер был нацелен прямо ей в горло. «Вылетит крошечная пулька, – подумала Кэролайн, – моя крошечная смерть…»
   – Я не хочу, чтобы ты страдала, как другие, – сказала Джози. – Ты не такая, как другие.
   «Думай!» – приказала себе Кэролайн. Она должна что-то срочно придумать. Она знала, что единственный ключ к сердцу Джози – семья. Но как использовать этот ключ?
   – Джози, ведь они же оба из-за этого будут страдать – и Такер, и Дуэйн.
   – Знаю. Но от позора они будут страдать еще больше. – Джози засмеялась, когда в небе сверкнули, расцвели и угасли золотые огни. – Правда, красиво? Лонгстриты устраивают фейерверки у себя в «Сладких Водах» уже больше ста лет. Это что-то да значит! Помню, папочка сажал меня на плечи, чтобы я была поближе к небу. А мама смотрела на нас, но никогда ничего не говорила. И не улыбалась. Она, знаешь ли, не хотела, чтобы я родилась…
   Как долго может продолжаться фейерверк? Как много пройдет времени, прежде чем Такер или кто-нибудь другой хватится ее и Джози и станет их искать?
   – Но почему она не хотела? Джози, объясни мне все, я так хочу понять!
   – Да, пожалуй, я могу тебе рассказать. Время есть. Тебе будет легче, если ты поймешь. Может быть, легче для нас обеих. – Джози сунула револьвер в карман, но нож продолжала крепко сжимать в руке. – Дело в том, что моим отцом был Остин Хэттингер.
   Ее губы искривились, когда она увидела, как потрясена Кэролайн.
   – Да, правда, этот человек, все время цитировавший Библию, злой и подлый человек, приходился мне отцом по крови. Он изнасиловал мою мать и, насилуя ее, зародил меня. Вот почему она не хотела, чтобы я родилась, но ей пришлось смириться со случившимся.
   – Но почему ты так уверена?
   – Потому что она была в этом уверена. Я однажды подслушала ее разговор с Деллой на кухне. Делла все знала. Но кроме нее этого не знал никто. Мама так ничего и не рассказала папочке – наверное, побоялась. А может быть, хотела избавить и всю семью от этого бремени. Как бы то ни было, она меня родила и терпела мое присутствие, но все время смотрела и прикидывала, очень я на него похожа или нет.
   – Джози…
   – Я была уже взрослая, когда обо всем узнала. Она лгала мне всю мою жизнь! Моя прекрасная мать, изысканно воспитанная леди, женщина, которой я хотела подражать во всем, была обыкновенной лгуньей.
   – Но она просто старалась не причинить тебе боли.
   – Она меня ненавидела! – Джози полоснула воздух ножом. – Каждый раз, глядя на меня, она вспоминала, как я была зачата. В грязи, в унижении, когда она звала на помощь… Она всю жизнь косилась на меня и считала, что я хуже ее, хуже всех ее знакомых и вообще всех женщин. В тот день, когда я подслушала их разговор, она сказала Делле, что, может быть, мне вообще не предназначено быть счастливой и иметь свою семью, потому что в моих жилах течет не та кровь. Моя дурная, испорченная кровь!
   Джози говорила, словно выплевывая слова, а небо за окном опять стало разноцветным.
   – Это произошло, когда я вернулась домой после моего второго развода. Она говорила Делле, что, наверное, Господь наказывает ее таким образом за то, что она столько лет хранила в тайне мое происхождение, таила ложь в сердце своем. Она тогда была уже нездорова. Но я не желала все это терпеть. Когда она пошла в свой розарий, я тоже туда пришла. Я хотела, чтобы, глядя мне в глаза, она сказала бы всю правду. Мы ужасно поссорились, и я ее там оставила. Мать стояла среди роз и плакала. А немного попозже Такер нашел ее там уже мертвой. Так что, надо полагать, это я ее убила…
   – Что ты говоришь?! Ты ее не убивала. Ни ты, ни она не были виноваты, Джози.
   – Но это ничего не меняет. С тех пор во мне стало что-то разрастаться. Не ребенок, конечно: доктора уже сказали, что у меня никогда не будет детей. Но это что-то я ощущала как живую, горячую плоть. Началось с Арнетты. Она хотела запустить свои когти в Дуэйна и однажды рассказала мне об этом. О, как я ненавидела ее в тот момент!
   Снаружи раздался восторженный рев: это ракеты одна за другой взмывали в небо в грандиозном финале.
   – Но Арнетта – она, кажется, была твоей подругой?
   – Она была шлюхой. – Джози равнодушно пожала плечами. – Вообще-то я хотела начать не с нее. Я подумывала насчет Сьюзи. Я всегда считала, что если бы мы с Берком были вместе… Ну, да ладно. Но на Сьюзи у меня не поднялась рука. Она никогда в жизни не глядела ни на одного мужчину, кроме Берка, поэтому было бы несправедливо убивать ее. А это все должно совершаться по справедливости, – пробормотала Джози, и Кэролайн стало холодно.
   – По справедливости? – в ужасе переспросила она.
   – Конечно. Я ведь не животное. Во всяком деле должен быть смысл. Поэтому я убивала только тех женщин, которые изворачиваются и лгут, чтобы завладеть мужчиной. У меня самой было много мужчин, но я никогда не заманивала их с помощью лжи!
   Джози гордо улыбнулась и с вызовом взглянула на Кэролайн.
   – Ну, а с Арнеттой все было очень просто. Я ее слегка напоила и отвезла на Гусиный ручей. Там я ударила ее камнем по голове, и она упала. Я ее раздела и связала. Было холодно, да, было очень холодно, но я подождала, пока она очнется. А затем мне захотелось поиграть, я вообразила себе, будто я – мой отец, а она – моя мать. И я делала с ней всякое, пока мне не стало тепло.
   После этого некоторое время все было хорошо, – продолжала Джози мечтательно, – мне стало гораздо лучше. Но потом во мне опять стало что-то расти, что-то такое, с чем я не могла справиться. И тут подвернулась Фрэнси. Она хотела подцепить Такера, я точно знаю. А еще я давно мечтала отомстить Сисси за Дуэйна. Но тут у меня вышла промашка: я перепутала Сисси с другой женщиной. Там, на стоянке, было так темно… Ну, а потом отступать уже было поздно.
   В глазах Джози появился безумный блеск. Кэролайн вдруг показалось, что она уже однажды видела такие глаза.
   – И с каждым разом мне это нравилось все больше! Когда дали знать в ФБР, я уже просто хохотала. Никому даже в голову не приходило, что это могу быть я! Правда, когда Тедди привел меня в морг посмотреть на Эдду Лу, мне сначала стало плохо. Но потом я осознала, что это моих рук дело, что это я совершила, а никто и не догадывается. Я поняла, что теперь у меня есть своя тайна – совсем как у мамы. И мне захотелось совершать это снова и снова, чтобы все недоумевали и гадали, кто же убийца. Прекрасно подошла Дарлин – она была как раз такая, как нужно.
   – Но ведь ты была вместе с Хэппи, когда все искали Дарлин.
   – Мне жаль, что Хэппи пришлось страдать, и это только справедливо, если я пыталась ее немного утешить. А Дарлин не стоит ни одной ее слезинки. Никто из них не стоил – кроме тебя, Кэро. Ах, если бы ты промолчала! Я ведь действительно собиралась сдержать слово, которое дала Дуэйну, и прекратить все это. Но сейчас я вынуждена нарушить обещание – по крайней мере, один раз.
   – Но на этот раз все всё узнают!
   – Возможно. Но если узнают, я приму меры. Я всегда понимала, что однажды мне придется с этим покончить моим собственным способом.
   Последние ракеты взорвались в небе с пулеметным треском.
   – Я не желаю садиться в тюрьму или в сумасшедший дом. А ведь именно туда отправляют людей, которые совершили такое, что другие не в состоянии понять. – Джози взмахнула ножом. – А теперь повернись, чтобы я могла тебя связать. Обещаю, что я все сделаю быстро.
   Такер в беспокойстве проталкивался сквозь толпу, а над головой его разрывались цветные бомбы. Уже полчаса он нигде не мог найти Кэролайн. И почему с женщинами всегда столько хлопот?! Как будто недостаточно ему неприятностей с Дуэйном и ФБР, так она выбрала именно этот момент, чтобы куда-то исчезнуть!
   – Прекрасное зрелище, – заметила кузина Лулу, когда он проходил мимо ее почетного места.
   – Гм-м, да.
   – А откуда тебе знать? Ты ведь даже не смотришь.
   Чтобы доставить ей удовольствие, он взглянул в небо и восхитился красно-бело-синим зонтиком.
   – Вы не видели Кэролайн?
   – Что, потерял свою янки? – прокаркала Лулу и зажгла бенгальский огонь.
   – Да, вроде того, – Такеру пришлось повысить голос, потому что из толпы раздались крики восторга. – Я не видел ее с тех пор, как она кончила играть на скрипке.
   – А она хорошо сыграла. – Лулу начертила свое имя в воздухе огненными буквами. – Наверное, скоро уедет играть перед какими-нибудь коронованными особами.
   – Да, наверное. – Сунув руки в карманы, Такер напряженно вглядывался в лица. – Ну разве в такой темноте можно кого-то отыскать?!
   – А ты ее здесь и не найдешь. – Лулу надулась, потому что бенгальский огонь внезапно зашипел и погас. – Я видела, как она шла к дому, когда уже смеркалось.
   – Но зачем ей туда понадобилось? А, наверное, хотела отнести скрипку. Однако пора бы уже вернуться.
   Такер оглянулся на белый дом, таинственно мерцавший в темноте, как привидение. Он всегда считал, что нельзя понять поступки женщины – лучше и не пытаться.
   – Пойду взгляну.
   – Но ты пропустишь конец!
   – Наплевать.
   И он бросился бежать, не понимая, почему Кэролайн столько времени торчит в доме. Может, от всей этой вакханалии у нее сильно разболелась голова? Он чертыхнулся и чуть не упал, наткнувшись на Дуэйна.
   – Господи Иисусе, что ты здесь делаешь, сидя в темноте?
   – Ничего не делаю. Я просто не знаю, что делать…
   Дуэйн сидел, прижавшись лбом к коленям, и раскачивался из стороны в сторону.
   – Но я же сказал, что позабочусь обо всем. Тебе не нужно ничего предпринимать.
   – Но я могу сказать, что их всех убил я, – пробормотал Дуэйн, – и так будет лучше для всех.
   – Да черт тебя побери! – Такер схватил его за плечи и хорошенько тряхнул. – Ты же, кажется, не так уж много выпил. Пойдем-ка со мной искать Кэролайн. И будет лучше, если ты сегодня вечером вообще не станешь ни с кем разговаривать.
   – Да, я уже сказал ей, что буду молчать… – Дуэйн с трудом встал. – Однако, Тэк, что-то надо делать. Это нельзя так оставлять.
   – Ну конечно, надо. – Такер обнял Дуэйна за пояс, и тот оперся на него всей своей тяжестью. – Мы завтра же этим займемся. Я уже знаю, что надо предпринять.
   – Так ты знаешь?! – Дуэйн внезапно остановился, и Такер снова выругался. – А она говорила, что ты не знаешь, и не велела тебе ни о чем рассказывать…
   – Ничего не понимаю. О чем ты мне хотел рассказать?
   – О ноже. О старом охотничьем отцовском ноже. Я его увидел под сиденьем у нее в машине. Господи, Тэк, как же она могла делать такие вещи?! И что теперь с ней будет?
   Такер почувствовал, как кровь застывает у него в жилах. Казалось, что она течет все медленнее и медленнее и сейчас совсем остановится.
   – О чем ты, черт побери, говоришь?
   – Я говорю о Джози! О Джози, Джози, господи боже ты мой! – И Дуэйн зарыдал, не в силах более выносить тяжести горя. – Это она их убивала, Тэк. Она всех их убила. И я не знаю, как мне теперь жить. Не могу же я выдать свою собственную сестру властям!
   Такер медленно отступил.
   – Ты в своем уме?! Совсем сбрендил?
   – Но оставлять ее на свободе тоже нельзя. Господи, ведь она хотела тогда и Сисси убить, но спутала ее с другой.
   – Да заткнись ты! – Вне себя от ярости и страха, Такер оттолкнул Дуэйна. – Ты пьян и не соображаешь, что говоришь. И если ты скажешь хоть еще одно слово, я…
   – Мистер Такер!
   Около них, с широко раскрытыми от ужаса глазами, стоял Сай. Он слышал каждое слово и не верил ушам.
   – А ты какого черта здесь ошиваешься? – вспылил Такер. – Почему не смотришь фейерверк?
   – Я… Но вы же сказали, чтобы я не выпускал ее из виду. – У Сая все внутри тряслось от страха – от знакомого страха. – Она там, в доме, но она велела мне уйти. Она не разрешила мне подняться к ней на второй этаж.
   – Кэролайн? – тупо спросил Такер.
   Это внезапное сообщение вернуло Дуэйна к действительности. Он схватил Такера за рубашку, едва слова Сая замерли в воздухе.
   – Джози! У нее с собой нож! Она взяла нож и тоже пошла в дом…
   Такер едва не задохнулся. Дыхание вырывалось из груди трудно, толчками. Он изо всех сил пытался справиться с ужасом, охватившим его. Он не хотел верить, но по глазам Дуэйна видел, что весь этот ужас – правда.
   – Пусти меня!
   Такер изо всей силы оттолкнул Дуэйна и побежал к дому. Вдогонку ему неслись восторженные крики веселящейся толпы, но он чувствовал затылком только леденящее дыхание страха.

   Кэролайн решила, что так легко не дастся. Если еще хоть немного протянуть время, она непременно что-нибудь придумает.
   – Ты же знаешь, это все нужно прекратить, Джози. Независимо от того, что ты сделала и как поступала твоя мать, ты же ничего не можешь исправить, убивая людей.
   – Я хотела быть такой же, как она, но люди всегда считали, что я похожа на своего отца. И они сами не знали, насколько, по сути дела, правы. – Голос Джози звучал спокойно, почти мелодично. – И этого никто никогда не узнает, потому что я тебя убью, Кэролайн, чтобы сохранить свою тайну.
   – Да, понимаю. Но ведь если ты меня убьешь, Такер и Дуэйн будут очень мучиться и страдать. Дуэйн – потому, что обо всем знает, а Такер – потому, что он неравнодушен ко мне. А поскольку ты любишь их, ты тоже будешь страдать.
   – Но у меня нет выбора. Ну ладно, Кэролайн, поворачивайся. Поворачивайся, а то тебе будет намного хуже.
   С последними отголосками праздника, звенящими в ушах, Кэролайн начала медленно поворачиваться. Уже на три четверти отвернувшись от Джози, она мысленно перекрестилась и резко ударила по лампе, так что та упала на пол. Благословляя наступившую тьму, она метнулась к кровати и перекатилась через нее.
   – А мне это все равно! – От возбуждения голос Джози звучал пронзительно. Теперь начиналась охота, а вместе с ней всегда возникал азарт. – Так даже лучше: я не буду видеть тебя, и ты для меня станешь, как все остальные. А кроме того, я слышу, как бьется твое сердце.
   Она неслышно шагнула по ковру, и Кэролайн попятилась, мучительно пытаясь ее разглядеть. Но в следующее мгновение Джози прыгнула на то место, где Кэролайн только что была.
   Глаза уже привыкли к темноте. Замерев от ужаса, Кэролайн в бледном лунном свете видела силуэт Джози и орудие смерти в ее руке. Если Джози сейчас повернет голову, они окажутся лицом к лицу…
   И Джози повернула голову – медленно, очень медленно. Лунный свет блеснул у нее в глазах, губы искривились в усмешке. И Кэролайн вдруг вспомнила, как выглядел Остин, когда занес над ней нож. Его взгляд тоже был полон безумия и желания убивать.
   – Это недолго, – пообещала Джози, поднимая нож.
   Закричав от ужаса, Кэролайн еще раз попыталась обмануть смерть. Она бросилась к двери, ожидая, что сейчас в воздухе просвистит сталь и вопьется ей в спину.
   Внезапно в комнату хлынул ослепительный свет. На пороге стоял Такер.
   – Кэролайн! Ты в порядке? С тобой все в порядке? – Он стиснул ее в объятиях, крепко прижал к себе и взглянул на сестру: – Джози! Господи, Джози, что же ты делаешь?!
   Она тоже смотрела на него, и безумие постепенно исчезало из ее глаз.
   – Но я против этого бессильна.
   По щекам Джози заструились слезы, она повернулась и выбежала на галерею, которая опоясывала дом.
   – Беги за ней, Такер, догони ее! – Дуэйн и сам бы побежал, но уже запыхался, пытаясь поспеть за братом.
   – Позаботься о ней. – Толкнув к нему Кэролайн, Такер бросился на галерею.
   Он звал Джози, умолял подождать. Некоторые из присутствующих на празднике, услышав крики, остановились – из любопытства и желания еще чем-нибудь поразвлечься. Такер что есть духу бежал по галерее, распахивая двери, зажигая свет. Добежав до дверей родительской спальни, он остановился: спальня была заперта.
   – Джози! – Задыхаясь, он забарабанил кулаками в дверь. – Джози, открой, впусти меня! Ты же знаешь, я ее сломаю, если понадобится!
   Не слыша ответа, Такер прислонился лбом к стеклу и попытался собраться с мыслями. Но ему слишком тяжело было думать о том, что может делать его сестра там, в спальне. И о том, что сестра его сумасшедшая…
   Такер опять забарабанил в дверь. Стекло разбилось, но он даже не заметил, что руки у него в крови.
   – Открой эту проклятую дверь! – Такер увидел, что к нему по галерее идет Берк, и замотал головой: – Убирайся отсюда! Убирайся сейчас же к черту! Это моя сестра!
   – Тэк, Сай мне все рассказал, и я хочу…
   – Проваливай к черту отсюда!
   С криком ярости Такер обрушился на дверь всей своей тяжестью. Звон разбитого стекла заглушил один-единственный выстрел.
   – Нет! – Такер упал на колени. Она лежала на постели родителей. Кровь растекалась по белому покрывалу. – О Джози, нет!
   Уже зная, что ничем не сможет помочь, и страдая от необратимости происшедшего, Такер с трудом поднялся и подошел к постели. Сев рядом с Джози, он прижал ее голову к груди и начал укачивать, как ребенка.

   – Я рада, что вы пришли. – Кэролайн налила кофе в две чашки и села за кухонный стол напротив Деллы. – Я тоже хотела с вами поговорить, но решила, что это лучше сделать после похорон.
   – Священник сказал, что теперь она вкушает покой. – Делла сурово поджала губы. – Надеюсь, что так. Это живые страдают, Кэролайн. Такеру с Дуэйном нелегко будет обо всем позабыть. И другим тоже. Хэппи, и Младшему, и родственникам Арнетты и Фрэнси…
   – И вам, – Кэролайн взяла руку Деллы в свою. – Я знаю, что вы ее любили.
   – Да, любила. – Ее голос внезапно охрип, и она смахнула слезы со щек. – Я ее всегда любила, несмотря ни на что. Она же была больна. И в конце концов она сама себя за все наказала. Но если бы она убила и тебя… – голос Деллы дрогнул. – Благодарю Бога, что ей не удалось. Такер бы этого не пережил. Вот об этом я и пришла тебе сказать. Я надеюсь на тебя, Кэролайн. Надеюсь, что ты не отвернешься от Такера из-за того, что сделала его сестра.
   – Мы с Такером сами все уладим, все свои дела. Но, Делла, я думаю, ты имеешь право знать. Джози мне все рассказала о своей матери и о том, как она сама появилась на свет.
   Рука Деллы вздрогнула.
   – Разве она знала?!
   – Да, знала.
   – Но как же…
   – Она узнала случайно, подслушав ваш разговор. Я понимаю, как тяжело было тебе и миссис Лонгстрит хранить эту тайну.
   – Но мы думали, что так лучше. Когда Мэдилайн в тот день пришла домой, платье у нее было разорвано и все в грязи, лицо белое, как снег, а глаза… Глаза были, словно у лунатика – какие-то неживые и безумные. Она сразу села в ванну и стала мыться – все скребла себя, скребла, все меняла воду… Я увидела на теле у нее царапины и ушибы и все поняла. А так как я знала, куда она ходила, то догадалась, кто это сделал.
   – Вы вовсе не обязаны мне обо всем этом рассказывать… – начала Кэролайн, но Делла покачала головой.
   – Я тогда хотела сразу туда отправиться и забить его кнутом или пристрелить, но я не могла ее оставить. Она прямо вцепилась в меня и все плакала, плакала… А когда выплакалась, то сказала, что мы ничего не скажем мистеру Бо и вообще никому. Она боялась, что эти двое убьют друг друга, – и, наверное, так и случилось бы. Я не знала, как ее утешить, что сказать, чтобы она перестала думать, будто она тоже в этом виновата. Но для нее на всем свете существовал только мистер Бо, Кэролайн. Уж я-то знаю. Она была хорошенькая девушка, и Остин иногда провожал ее домой. Но она никогда не обещала выйти за него замуж. Это он сам вбил себе в голову. В свою поганую голову!
   – Да даже если бы и обещала, он не имел права делать то, что он сделал, Делла. Иначе и думать об этом нельзя.
   – А она думала. – Делла фыркнула и снова смахнула слезу со щеки. – Не то чтобы он право такое имел, но что она каким-то образом вызвала его на это. Ну а потом она узнала, что беременна… А так как мистер Бо был до этого целый месяц в отлучке, она поняла, что беременна от Остина. И уж тогда не могло быть и речи о том, чтоб кому-то рассказать. Она боялась, что ребенок будет страдать, и сама изо всех сил старалась обо всем забыть. Но не могла. А когда Джози начинала выкидывать разные свои дикие штучки, она еще больше стала беспокоиться. Лицом-то Джози на мать похожа, так же, как братья. А вот характер… Все удивлялись, в кого она такая, и только мы с Мэдилайн знали – в кого.
   «Джози тоже знала», – подумала Кэролайн, но промолчала. Однако Делла словно прочла ее мысли:
   – Джози не должна была об этом узнать. Никогда. Но раз она знала, то напрасно мне не доверилась. Я бы ей рассказала, как мать всегда о ней заботилась и старалась ее защитить. – Делла вздохнула и вытерла глаза. – Так, значит, она все знала. Вот почему… О, дитя мое, бедное мое дитя…
   – Не надо, – Кэролайн взяла руку Деллы в свои. – Она действительно была больна, Делла. Вот и все, что нам известно. Они все теперь мертвы: Джози, ее родители, Остин… И кого же нам теперь осуждать? И мне кажется, что ради живых, ради тех, кого мы любим, мы должны похоронить эту тайну вместе с ними.
   Пытаясь успокоиться, Делла кивнула:
   – Что ж, может, Джози и вправду найдет там покой. И ей будет легче.
   – Я надеюсь, что будет легче и нам.

   Кэролайн каждый день ждала Такера, но он не приходил. Прошла уже неделя после похорон Джози, а она практически не видела его.
   Инносенс изо всех сил зализывал раны и старался жить, как обычно. Надо сказать, ему это неплохо удавалось. От Сьюзи Кэролайн узнала, что Такер посетил семьи всех погибших женщин. Что он говорил в этих домах за закрытыми дверями, осталось неизвестным, но она надеялась, что ему удалось принести осиротевшим родственникам хоть какое-то утешение.
   Лето подходило к концу, и в Дельте немного спала жара. Кэролайн знала, конечно, краткий период прохлады скоро пройдет, но она научилась ловить такие моменты и ценить их.
   Прицепив поводок к красному ошейнику, Кэролайн направилась со щенком вниз по аллее. Цветы, которые посадила бабушка, чувствовали себя прекрасно и благоухали изо всех сил. Им достаточно было уделить немного времени и терпения.
   Никудышник натянул поводок, и она ускорила шаг. А что, если взять и явиться сейчас в «Сладкие Воды»? Может быть, настало время наводить мосты?
   Она дошла до конца аллеи и почти сразу увидела припаркованный красный автомобиль. У него был такой же щегольской и нахальный вид, как в тот раз, когда он едва не врезался в нее. При виде машины Кэролайн улыбнулась. Разумеется, сердце не так легко починить, как груду металла, но это возможно. И тоже нужно время и терпение.
   Она натянула поводок и потащила Никудышника за собой в прибрежные заросли. Она знала, где сейчас можно найти Такера.

   Да, он любил воду, тихую, стоячую воду, но не был уверен, что ему снова позволят здесь сидеть в одиночестве и любоваться ею. Его приход был своего рода экспериментом, но глубокая зеленая тень и темный мирный пруд оказывали волшебное действие. Впервые за последние недели Такер чувствовал себя если не довольным, то, по крайней мере, спокойным. Он почти не удивился, когда из кустов с громким лаем выскочила собака и плюхнулась передними лапами ему на колени.
   – Привет, парень, быстро же ты растешь!
   – Мне кажется, вы нарушили границы частного владения, – заметила Кэролайн, появляясь на просеке.
   Такер довольно робко улыбнулся, почесывая собачьи уши.
   – Но ваша бабушка позволяла мне приходить и сидеть здесь время от времени.
   – Ну, тогда ладно. Я не хотела бы нарушать традицию. – Она села рядом с Такером и стала смотреть, как щенок лижет ему руки. – Он по тебе соскучился. И я тоже.
   – Да мне как-то все недосуг последнее время… – Он бросил собаке палку и неуклюже добавил: – А жара спала.
   – Да, я заметила.
   – Но, наверно, скоро опять станет жарко.
   Кэролайн сцепила руки на коленях.
   – Надо полагать.
   Такер искоса взглянул на нее, потом отвернулся и опять воззрился на пруд.
   – Кэролайн, мы с тобой еще не говорили о том, что тогда произошло, той ночью.
   – Но нам не обязательно об этом говорить.
   Он покачал головой и встал, словно собираясь уходить.
   – Она была моей сестрой. – Голос у него был напряженный.
   Кэролайн заметила, какой у него усталый вид. «Интересно, улыбнется ли он еще когда-нибудь своей прежней беззаботной улыбкой»? – подумала она. Ей бы очень хотелось на это надеяться.
   – Такер, ведь она была больна.
   – Да, я тоже стараюсь все объяснить этим, стараюсь жалеть ее. Я ведь любил Джози. Я и теперь люблю ее, несмотря ни на что. В ней было столько жизни, столько огня… Но мне тяжело думать обо всех этих могилах, которые появились по ее вине. И тяжелее всего, когда я вспоминаю, с каким лицом ты бросилась тогда ко мне, а Джози преследовала тебя по пятам с ножом в руке.
   – Мне бы очень хотелось сказать тебе, что все уже в прошлом, но я знаю, что едва ли мы когда-нибудь об этом забудем. Однако я уже научилась не оглядываться назад.
   Такер подбросил камешек в воздухе и кинул его в воду.
   – Я не был уверен, что ты теперь захочешь меня видеть – после всего, что случилось. И думаю, что это было бы только справедливо.
   У Кэролайн от волнения перехватило дыхание. Она встала и подошла к нему.
   – Ты не должен так думать! Разве ты не знаешь, как я к тебе отношусь?
   Такер опять швырнул камешек.
   – Знаю. И я, очевидно, не должен был этого допускать. Я все думал, что, если бы тогда послушался тебя, позволил тебе идти своим путем, ничего бы этого не случилось. Напрасно я вторгся в твою жизнь и все в ней так запутал.
   Кэролайн смотрела, как на воде расплываются круги, и думала, что иногда лучше все запутать, чем оставить в первозданном виде.
   – Вот это прекрасно! И так на тебя похоже, правда? Ты уже хочешь дать задний ход, потому что у тебя начались сложности с женщиной? – Она схватила его за руку и резко повернула к себе. – Но я не такая, как другие!
   – Но я и в мыслях не держал…
   – Я скажу, что ты держал в мыслях. – Она толкнула его в грудь с такой силой, что Такер от неожиданности едва удержался на ногах. – Ты полагал, что скажешь: «Ну, Кэро, все было прекрасно, увидимся как-нибудь». Но тебе не удастся совершить легкую прогулочку в мою жизнь, все перевернуть вверх дном и удалиться, насвистывая. Я тебя люблю и желаю знать, что ты на этот счет думаешь!
   – Но ты ничего не поняла, я не… – Такер внезапно замолчал. Закрыв глаза, словно ему стало больно, он положил ей руки на плечи и прислонился лбом к ее лбу: – О боже мой, Кэро!
   – Я хочу, чтобы ты…
   – Ш-ш. Тише. Помолчи хоть минуту. Я хочу вот так постоять, обняв тебя: я мечтал об этом все эти дни. – Такер прижал ее к себе, и Кэролайн почувствовала, что он весь дрожит. – Я так боялся, что ты больше не захочешь меня…
   – Ты ошибся.
   – И я хотел повести себя благородно и отпустить тебя. – Он зарылся лицом в ее волосы. – Но мне не очень удается благородство.
   – И слава богу, – улыбнувшись, она откинула голову назад, – но ты не ответил на мой вопрос.
   – Да я все думаю, как бы мне тебя поцеловать.
   – Нет уж! – Она уперлась ему в грудь и отстранила его. – Я желаю услышать твой ответ. Я сказала, что люблю тебя, и хочу знать, что ты собираешься в связи с этим предпринять.
   – Ну… – Такер не знал, куда деть руки, и не придумал ничего лучшего, как сунуть их в карманы. – Я очень много думал об этом – до того, как все это случилось.
   Кэролайн покачала головой:
   – Никаких прежде! Говори, что ты думаешь сейчас.
   – Ну, я думаю, что ты, наверное, скоро отправишься в следующее турне…
   – Да, я хочу поехать в турне. Для собственного удовлетворения. Но выступать буду столько, сколько сама пожелаю.
   – Ага. Вот я и подумал, что ты, может быть, не станешь возражать против моего общества.
   Она насмешливо улыбнулась.
   – Возможно, не стану.
   – Я и вообще хотел бы ездить с тобой, когда будет возможность. Но я не могу отрываться на несколько недель подряд; мне нужно о Сае позаботиться и о «Сладких Водах» – особенно теперь, когда Дуэйн отправится в клинику. Но время от времени я мог бы тебя сопровождать.
   – Время от времени?
   – И еще я думал, что после своих турне ты можешь возвращаться сюда и жить со мной…
   Кэролайн наморщила губы.
   – Поясни, пожалуйста, свою мысль. Что значит – «жить со мной»?
   Такер глубоко, прерывисто вздохнул. Ему было очень трудно это выговорить – даже сейчас. Ведь он большую часть жизни только и внушал себе, что главное – ни в коем случае не произнести этих слов. И все-таки он собрался с духом:
   – Я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж, Кэролайн. Чтобы у нас с тобой была своя семья. Я хочу этого больше всего на свете. Я никогда и ничего так не хотел.
   – А ты что-то побледнел, Такер.
   – Да я напуган сейчас до смерти! Конечно, мужчина не должен так говорить, когда только что сделал предложение…
   – Это верно. Но не бойся: ты будешь удостоен простого и честного «да» или «нет».
   – Подожди-ка. Это все не так просто, как тебе кажется. – Он потер ладонью лоб. – Подожди и выслушай меня. Я не могу обещать, что тебе будет со мной очень легко…
   – Но ты еще кое-чего не сказал. Одного, очень важного, слова.
   Такер раскрыл было рот и снова закрыл его. Но она терпеливо ждала, и это придало ему новые силы.
   – Я тебя люблю, Кэролайн. Господи боже, я люблю! – Он помолчал, чтобы вернуть себе утраченное душевное равновесие. – Я тебя люблю, – повторил он, радуясь, что теперь ему было уже проще произнести эти слова. – Ведь я не говорил этого ни одной женщине. И думал, что ты мне не поверишь.
   – Я тебе верю. – Она подняла голову, чтобы поцеловать его. – И эти слова значат гораздо больше, чем те усилия, которые ты затратил, чтобы их наконец сказать.
   – Надеюсь, потом мне будет легче их говорить.
   – Я тоже надеюсь… А почему бы нам не пойти сейчас в дом, чтобы ты мог попрактиковаться?
   – Звучит заманчиво. – Такер свистнул щенку и обнял ее за талию. – Но на этот раз ты мне не ответила на вопрос.
   Кэролайн рассмеялась.
   – Разве не ответила? В таком случае я говорю – «да».
   – Принято! – Он подхватил ее на руки и вышел из тени на солнечный свет. – А я тебе еще не рассказывал об одной из своих прапратетушек? Может, даже прапрапра. Ее звали Эмилия. Красивое, нежное, спокойное имя, правда? Тем не менее она сбежала из дому, чтобы выйти замуж за одного из Макнейров.
   – Да нет, не рассказывал. – Кэролайн обняла его за шею. – Но не сомневаюсь, что расскажешь.

Нора Робертс Порочная невинность