Марина Серова
Рекламная пауза

Глава 1

   – Где же этот чертов пульт? – с досадой спросила я сама себя, поскольку в квартире больше никого не было.
   Часы показывали без одной минуты шесть. А я стараюсь, когда только это возможно, смотреть по телевизору местные новости. В моей профессии частного детектива это просто необходимо делать, чтобы быть в курсе последних событий.
   И вот, вернувшись домой вовремя, я не могу включить телевизор, потому что куда-то запропастился этот самый чертов пульт дистанционного управления.
   Люди окружили себя многими полезными, украшающими и облегчающими жизнь вещами. Но этот, казалось бы, безусловно, положительный факт имеет свою оборотную сторону. Мы становимся слишком зависимыми от этих самых вещей. Поломка телевизора, особенно если он в семье единственный, воспринимается почти как потеря близкого родственника, а уж неисправность холодильника – просто стихийное бедствие, затмевающее по своим последствиям наводнение где-нибудь в Бангладеш. Мне всегда хотелось узнать, на сколько часов нужно отключить электричество в каком-нибудь крупном городе, чтобы он превратился в абсолютно непригодное для обитания место и люди в ужасе побежали из него, словно тараканы из обрызганной дихлофосом кухни.
   Пульт наконец обнаружился. Он почему-то лежал в кармане махрового купального халата. Если бы я не была детективом, то вполне могла не найти его до очередного визита в ванную. Все-таки мне очень повезло с профессией. Просто трудно понять, как находят свои вещи одинокие женщины, не являющиеся профессионалами в этом деле.
   Телевизор мягко щелкнул и через несколько мгновений заговорил хорошо знакомым голосом диктора одного из местных каналов. Ничего интересного он, правда, не сообщил. Во всяком случае, для меня. Но не исключаю, что в городе имеется некто, воспринявший как важную новость известие о том, что губернатор, облачившись в белоснежный халат, лично посетил приглянувшийся ему коровник.
   Конец мая в этом году выпал на редкость жарким. Краем уха слушая диктора, я раздевалась, намереваясь отправиться под душ. Попутно я не могла отказать себе в удовольствии полюбоваться на свое изображение в большом зеркале, вделанном в дверку платяного шкафа. То, что я там видела, выглядело совсем неплохо. Легко понять мужчин, оборачивающихся мне вслед, когда я иду по улице в достаточно облегающем платье. К сожалению, это бывает реже, чем хотелось бы. В основном согласно требованиям профессии приходится одеваться так, чтобы поменьше бросаться в глаза.
   К счастью, мой гонорар, полученный за последнее дело, был настолько весом, что я могла позволить себе устроить небольшой, недели на три-четыре, отпуск. Жара и деньги делают человека ленивым.
   Вообще, как я успела заметить, материальное благополучие гибельно сказывается на квалификации сыщика. Возможно, и не только сыщика, просто я говорю о том, что знаю. Хороший счет в банке не служит стимулом для опасной и зачастую грязной работы. А спортивный азарт – стимул хоть и сильный, но, увы, недолговечный.
   Когда диктор дошел наконец до криминальных новостей, на мне из одежды оставался только маленький золотой крестик на тонкой тоже золотой цепочке.
   – Загадочное и жестокое убийство произошло сегодня ночью в нашем городе, – сообщил диктор с умело сдерживаемым негодованием и горечью в хорошо поставленном голосе, – подробности сообщит наш специальный корреспондент Евгений Соколов.
   На экране появилась лунообразная физиономия спецкора, а паузу прервал его взволнованный голос:
   – Сегодня ночью, примерно в половине первого, случайными прохожими на пустыре вблизи железнодорожной товарной станции был обнаружен труп девушки. Личность ее пока не установлена.
   При этих словах спецкора на экране появилось изображение ночного, но хорошо освещенного пустыря. Собственно говоря, судя по некоторым попавшим в кадр деталям, это был даже не пустырь, а какая-то законсервированная или, как это теперь часто бывает, просто брошенная на уровне нулевого цикла стройка, обнесенная, впрочем, довольно солидным деревянным забором. Одной стороной пустырь примыкал к огромной, глухой, разрисованной, как рекламный щит, стене какого-то пакгауза.
   – Некоторые странные детали позволяют подозревать, что убийство совершено либо маньяком, либо неизвестной организацией с политическими или националистическими целями.
   Последнюю фразу спецкор произнес, стоя с микрофоном в руке на фоне пакгауза. Камера стала наезжать на столб, вкопанный почти у самой стены. То, что издали выглядело как столб, при ближайшем рассмотрении оказалось крестом. А на еще более крупном плане – распятием.
   Девушка была распята на кресте.
   Ее руки были привязаны прямо над головой к короткой поперечине так, что она висела на них, доставая слегка подогнутыми в коленях ногами, обутыми в туфли на высоких каблуках, до земли. Светловолосая голова каким-то образом держалась прямо, позволяя увидеть ее мертвое, но, тем не менее, спокойно-красивое лицо с закрытыми глазами. Из одежды на ней были кружевные черные трусики и такой же, видимо это был комплект, бюстгальтер. И то, и другое, уж я-то знаю в этом толк, очень дорогое и красивое. И вся эта картина, несмотря на весь ее ужас, поражала своей ошеломляюще неуместной на этом полупустыре-полупомойке красотой. Особенно хороша была фигура девушки. Таких я не видела даже на конкурсах красоты. Хотя, справедливости ради, следует отметить, что, на мой взгляд, организаторы и жюри подобных конкурсов слишком явно отдают предпочтение чересчур, как бы поосторожнее выразиться, сухощавым девушкам.
   Невольно переведя взгляд с экрана телевизора на зеркало и сравнив изображения, я огорчилась: сравнение было явно не в мою пользу. То, что еще две минуты назад казалось почти идеальным, сейчас представлялось не более, чем посредственным.
   «Зато я живая», – с невольным, но столь свойственным каждой женщине злорадством подумала я.
   Над руками девушки была прибита картонная табличка с довольно невразумительной надписью:
   «Смерть жидомасонам, демократам и проституткам!»
   Спецкор Соколов изрекал за кадром какие-то не относящиеся к делу банальности. В заключение он пообещал сообщить более свежую информацию по этому делу в следующем, восьмичасовом выпуске новостей.
   На ярко освещенной стене пакгауза, служащей своеобразным задником этой леденящей душу сцены, можно было прочитать, что фирма «Сирена» готова по умеренным ценам и в кратчайшие сроки обеспечить поставки разнообразных видов химической продукции.
   Дождавшись окончания выпуска, я выключила телевизор и отправилась в ванную купать свое, увы, несовершенное, зато полное жизни тело.
   В ванной мне пришла в голову странная мысль, которой я не смогла воспротивиться. А именно, записать восьмичасовой выпуск новостей с обещанной спецкором свежей информацией по делу об убийстве девушки на видеомагнитофон.

Глава 2

   Следующий день прошел в хлопотах, связанных с предстоящим отпуском, провести который я намеревалась где-нибудь в теплых и, желательно, благоустроенных краях. В турбюро мне предложили Болгарию, Кипр, Испанию, Турцию и т. д. и т. п., чем поставили в крайне затруднительное положение, связанное с проблемой выбора. Пришлось взять тайм-аут, чтобы принять правильное решение.
   Положение осложнялось тем, что я терпеть не могу путешествовать в одиночестве, а в данный момент, главным образом в связи с моей чрезвычайной занятостью в последнее время, достойной кандидатуры для совместного отдыха не просматривалось.
   С другой стороны, притащить в курортную зону своего мужика, все равно, что приехать в Тулу со своим самоваром.
   Погруженная в размышления и обуреваемая сомнениями, я посетила парикмахера, маникюршу, портниху и, совершенно всем этим, вкупе со все усиливающейся жарой, измотанная, вернулась домой, мечтая теперь отправиться на отдых куда-нибудь в Норильск, где, как проинформировал меня диктор телевидения, температура воздуха была не выше шести градусов тепла, да еще с дождичком. Живут же люди!
   Перед тем, как сообщить прогноз погоды, в шестичасовом выпуске новостей канал ОРТ показал вчерашний сюжет с убийством на пустыре, добавив от себя, что установлена личность убитой. Ее имя – Светлана Рогова, двадцати лет, студентка четвертого курса университета, изучавшая романо-германскую филологию. Органы МВД и прокуратуры разрабатывают перспективную версию преступления, но в интересах следствия подробности пока не разглашают.
   Для специалистов, поднаторевших в изучении милицейско-канцелярской филологии и способных перевести этот бюрократический новояз на обычный русский язык, такое сообщение могло означать все, что угодно. Например, что эти весьма компетентные во всех отношениях органы пребывают в полной растерянности или что, арестовав первых подвернувшихся под руку бедолаг, оперативники и следователи лупят их почем зря в следственных застенках, выбивая «чистосердечное признание», чтобы предъявить возмущенной либеральной общественности того, кто первым сломается.
   Выключив телевизор, я взялась за газеты.
   Скандальный «Столичный комсомолец» не пожалел приличного куска первой полосы для фотографии убитой девушки на кресте с аршинным заголовком:
   «Ритуальное убийство в Тарасове».
   Надо отдать должное газете, фотография была очень качественная. Помимо распятого тела несчастной девушки и идиотской надписи над ней, можно было даже свободно прочитать рекламу фирмы «Сирена» на стене пакгауза.
   Чего никак не скажешь о прокоммунистической «Советской Руси», поместившей плохонькую неразборчивую фотографию. Из сопровождающего ее текста выпирало плохо скрываемое раздражение от того, что на табличке не было надписи: «Смерть коммунистам!»
   Очевидно, в этом случае фотография была бы надлежащего размера и качества, а призывы свержения антинародного прогнившего режима, несомненно, совершившего эту злостную провокацию, дабы развязать разнузданную травлю народно-патриотических сил, еще более надоедливы и бестолковы, хотя это и представляется мне почти невозможным.
   Явно упивающаяся своей солидностью и аналитичностью «Литературка» опубликовала обширнейшую и нуднейшую статью, подписанную неким Капелевичем, в которой на полном серьезе обсуждался вопрос о возможности еврейских погромов на юге России. К величайшему облегчению запуганного читателя, автор в конце концов делал вывод, что подобное развитие событий маловероятно. Надо проследить, не появится ли в одном из следующих номеров в порядке развития столь актуальной темы статья о возможности масонских погромов на Крайнем Севере России, как о событии, гораздо более злободневном, чем первое. И что уж казалось даже менее вероятным, чем еврейские погромы, «Литературка» тоже поместила фотографию убитой.
   Воистину, со времени убийства Листьева ни одно преступление не получило такого общественного резонанса.
   Отбросив газеты, я опять включила телевизор. В конце концов, я в отпуске или нет? Имею я право отдохнуть от всей этой криминально-полицейской чехарды и всецело отдаться решению проблемы организации предстоящего курортного турне?
   К счастью, на одном из местных телеканалов показывали какую-то американскую не очень смешную, но все же комедию. Устроившись поудобнее в кресле, я приготовилась добросовестно отдохнуть.
   Но не тут-то было. Минут через десять демонстрация фильма была прервана очередной информационной программой. Опять показали губернатора в белом халате. На этот раз он посетил городской морг. Наше местное телевидение никак не назовешь «фабрикой грез»: садишься смотреть комедию, а оказываешься, пусть даже в компании самого губернатора, на фильме ужасов. Я пошла на кухню варить кофе. Когда я вернулась с чашечкой в руках, выпуск новостей подходил к концу. Озабоченный диктор сообщил, что в убийстве Роговой подозревается ее жених и однокурсник Николай Горобец, скрывающийся в настоящее время от следствия. Областная прокуратура просит граждан, которым известно нынешнее место пребывания Горобца, незамедлительно сообщить об этом по изображенным бегущей строкой номерам телефонов. Вознаграждение гарантируется.
   В раздражении я схватила с полки первую попавшуюся видеокассету и впихнула ее в щель видеомагнитофона. Пусть я и смотрела эту пленку сто раз, зато я буду уверена, что ее бесцеремонно не прервут на самом интересном месте, чтобы показать коровник, морг или чью-нибудь уголовную рожу.
   Уголовная рожа появилась на экране до того, как я успела переключить телевизор на видеомагнитофон. Следует признать, что была она весьма и весьма симпатичной. Даже, можно сказать, красивой. Качественная цветная фотография демонстрировала немного грустное лицо молодого человека лет двадцати четырех – двадцати шести с темными, почти черными слегка вьющимися волосами и большими голубыми глазами. Чертами лица он был немного похож одновременно на Алена Делона и Бориса Немцова.
   Если человек с таким лицом может быть маньяком и убийцей, то теория Ломброзо о связи внешности и преступных наклонностей явно ошибочна. О чем лично я очень и очень сожалею. Хотя, если вдуматься, какое мне до всего этого дело?
   Я решительно переключила телевизор на просмотр магнитофона. Пока шла перемотка ленты к началу, я бросила магические кости:
   16 + 6 + 36.
   «Вы столкнетесь со злом, пытаясь защитить других от бесчестья».
   Интересно. Я никого не собираюсь защищать от бесчестья! Наоборот, я собираюсь отдохнуть пару недель на берегу теплого моря и мечтаю, чтобы меня оставили в покое хотя бы на это короткое время. И начну я свой отдых прямо сейчас, чего бы мне это ни стоило!
   Я яростно ткнула пульт управления в сторону видеомагнитофона, нажимая на кнопку пуска.
   Но от судьбы, как видно, действительно, не уйдешь. На экране телевизора появился злополучный пустырь с распятой на столбе девушкой. Второпях я поставила кассету с записью одного из первых репортажей об этом преступлении.
   Дальнейшие свои высказывания по этому поводу я опускаю, как не выдерживающие никакой, даже самой снисходительной цензуры.
   Мой нецензурный монолог был внезапно прерван звонком у входной двери. Открыв ее, я обнаружила у своего порога того, кого ожидала увидеть менее всего на свете. Застенчиво моргая длинными ресницами, передо мной стоял Николай Горобец собственной персоной.

Глава 3

   – Здравствуйте, – вежливо поздоровался мой посетитель, – вы Татьяна Иванова?
   – Я, – мой ответ последовал совершенно машинально.
   – Мне посоветовал к вам обратиться один знакомый. Дело в том, что я оказался в очень неприятной ситуации…
   – О ваших неприятностях в настоящий момент осведомлены как минимум миллион человек, а через… – я посмотрела на часы, – через одиннадцать минут узнает еще миллионов сто. Так что, господин Горобец, избавьте меня, пожалуйста, от излишних подробностей, а заодно и от своей персоны. Не в моих правилах получать вознаграждение за поимку преступников таким простым способом, как элементарный донос.
   – Но я не преступник! – в отчаянии воскликнул мой собеседник. – Я никого не убивал! Меня решили ложно обвинить в этом, потому что не хотят искать того, кто сделал это на самом деле!
   Что ж, весьма похоже на нашу милицию. В голосе этого высокого крепкого парня было столько отчаяния, что я не выдержала. Женское сердце – не камень. Шагнув в сторону, я сделала рукой приглашающий жест:
   – Ладно, заходи, пока соседи не сбежались. Не хочу, чтобы кто-то перехватил причитающуюся мне награду.
   Вошедший в прихожую Горобец при этих словах бросил на меня такой испуганный взгляд, что мне пришлось его успокоить:
   – Шутка, – сухо пояснила я. Горобец изобразил на лице жалкое подобие улыбки.
   «Дура! – мысленно выругала я себя. – Нашла над кем шутить! Как бы он у меня тут в обморок не упал».
   Горобец настолько не был похож на хладнокровного, жестокого и циничного убийцу, что у меня сразу появились сильные сомнения по поводу его виновности.
   Он прошел в гостиную и, повинуясь моему приглашающему жесту, осторожно присел на краешек дивана.
   – И давно вы ударились в бега? – поинтересовалась я, усаживаясь в кресло напротив.
   – Вчера вечером.
   – Почему?
   – Испугался.
   – Чего?
   Горобец замялся, опустил глаза и прошептал:
   – Боялся, что в милиции меня будут бить.
   – А с чего это вы взяли, что в милиции бьют? Вы уже имели с ней дело?
   – Нет, что вы! Рассказывали знакомые, да и в газетах об этом пишут.
   Действительно, мы уже дожили до того, что о пытках в милицейских застенках, с одной стороны, можно писать, но, с другой, можно не обращать на это внимания. Долго такое состояние неустойчивого равновесия длиться, конечно, не может. Остается только гадать, в какую сторону качнется маятник: запретят об этом писать или все-таки начнут с этим бороться.
   – Зачем вы пришли ко мне? – продолжала я свой импровизированный допрос.
   – Мне рассказывал о вас один знакомый, вы ему здорово помогли в свое время.
   – Он вам случайно не рассказывал, сколько я беру за свои услуги?
   Горобец опять в смущении опустил глаза и даже слегка покраснел.
   – Рассказывал. Я сейчас не могу вам заплатить, но потом я непременно…
   – Хорошо, пока не будем об этом.
   – Так вы согласны мне помочь? – с надеждой в голосе спросил мой потенциальный клиент.
   – Не знаю, – тяжело вздохнула я, – в моих ближайших планах, признаться, ваша персона не фигурировала. Но, как известно, – я задумчиво накрутила локон своих волос на палец, – планы могут меняться.
   В его глазах застыл немой вопрос.
   – Ну, хорошо, – я уселась в кресле поудобней, – расскажите все, что сочтете нужным, а потом мы решим, что делать.
   – Да что, собственно, рассказывать?
   Со Светкой мы поругались дней пять тому назад. И с тех пор я ее не видел. – Вы что, не ходили на занятия? Ведь, насколько я поняла, вы с ней вместе учились?
   – Понимаете, мы учились в параллельных группах. К тому же семестр подходит к концу. Началась зачетная сессия, и некоторых занятий уже нет.
   Он замялся и замолчал. Я терпеливо ждала.
   – В общем, мы больше не виделись.
   – Она вас избегала?
   Горобец неопределенно пожал плечами:
   – Наверное. Хотя я и сам особенно не стремился с ней встретиться. Я действительно сильно разозлился на нее.
   – Из-за чего, собственно?
   – Последнее время она начала себя как-то странно вести.
   – Что именно вам показалось странным? – заинтересовалась я.
   Странности – это как раз по моей части.
   – Во-первых, она стала пропускать занятия и хуже учиться. Во-вторых, соседки по общежитию, где она жила, стали говорить, что она там частенько не ночевала.
   Знакомые симптомы.
   – Родственники у нее здесь есть?
   – Нет, из родни у нее только мать и тетка в деревне. Они приезжали раза два в год, по очереди. Привозили кое-что из харчей.
   – Деньгами не помогали?
   – Откуда? Сами с хлеба на квас перебиваются, обе вдовые.
   – Понятно. Тогда я, кажется, могу догадаться, что было странного, в-третьих. Она стала покупать дорогие красивые вещи и уделять вам меньше внимания. Верно?
   – Верно! Но как вы догадались?
   – Потом расскажу. Сначала ответьте мне на один деликатный вопрос. Вы были с ней близки?
   Горобец вспыхнул, как маков цвет. Редкая способность для современного молодого человека в его возрасте. Особенно, если он убийца и маньяк.
   – Да, – еле слышно выдавил он из себя.
   – Как давно это началось?
   – Осенью прошлого года.
   – До вас у нее кто-нибудь был?
   Он отрицательно покачал головой, не поднимая глаз.
   – Вы собирались пожениться?
   – У меня были такие намерения, но… – он опять замялся. – Но что?
   – Мы это не обсуждали.
   – Понятно. Кто ваши родители?
   – Мать учительница, а отец врач-терапевт в районной поликлинике.
   – Вы единственный ребенок в семье?
   – Да.
   На эти вопросы он ответил намного охотнее, чем на предыдущие.
   – Как ваши родители относились к Роговой?
   Опять заминка и опущенные вниз глаза. Собственно говоря, ответ и так ясен: родители были против дружбы их драгоценного чада с пусть красивой, но безродной деревенской девушкой.
   – Из-за этих странностей и произошла ваша ссора?
   – Да.
   – Вас допрашивала милиция?
   – Да, как и многих в университете, кто ее знал.
   – Что же вы им рассказали?
   – Что видел ее последний раз пять дней тому назад.
   – И все?
   – Все.
   – О вашей связи вы не рассказывали?
   – Нет. С какой стати?
   – А с какой стати вы подались в бега?
   – Вчера мне позвонил один мой приятель, Кирилл Зарубин, и рассказал, что когда его допрашивали в милиции, он без всякой задней мысли проговорился, что мы со Светкой… ну, дружили, а недавно поссорились. После этого следователь, который его допрашивал, сразу засуетился и стал звонить своему начальнику. Звук в телефонной трубке был хороший, и Кирилл услышал, как тот сказал, что раз я это скрыл от них, значит, у меня рыло в пуху и что меня нужно арестовать и поприжать покрепче, чтобы я раскололся. Как только Кирилла отпустили, он тут же позвонил мне домой и предупредил…
   – Дальше все ясно. Раз вы скрылись, значит, виноваты тем более. А вы спрашивали, с какой стати вам рассказывать об этой связи. Вот вам и ответ: скрыли, значит, имели основания. Что вы делали в тот вечер, когда произошло убийство?
   – Сидел дома, готовился к зачету.
   – Дома кто-нибудь был?
   – Никого, родители ночевали на даче.
   – Кто-нибудь к вам заходил?
   Горобец опять отрицательно покачал головой.
   – Выходит, алиби у вас нет. Действительно, для милиции вы лакомый кусок.
   – Поэтому я и удрал.
   – Родителям вы что-нибудь говорили? Он отрицательно покачал головой:
   – Когда я уходил, их дома не было, но я оставил записку, что ни в чем не виноват. Звонить им я побоялся.
   – И правильно, записки пока достаточно. А где вы провели эти сутки?
   – На даче у одного приятеля. Но когда по телевизору мою физиономию показали, он испугался и попросил меня уйти, хотя я с самого начала ничего от него не скрывал.
   – Черт с ним! Все равно всех ваших приятелей сейчас перетрясут как следует. Надеюсь, вы ему не сказали, что направились ко мне?
   – Нет, конечно.
   – Слава богу! Значит, есть время не торопясь все обдумать. Попробую вам помочь, сама, правда, не знаю, зачем мне это нужно. Кроме неприятностей, это дело ничего мне не сулит.
   На лице моего новоявленного клиента были написаны такое облегчение и нескрываемая радость, что я сразу поняла, почему ввязалась в это дело.
   – Есть хотите? – спросила я, решив, что помощь нужно начинать пусть с чего-то малого, но конкретного.
   – Очень!
   – Посмотрите пока телевизор, а я что-нибудь приготовлю, – сказала я, поднимаясь с кресла и направляясь на кухню.
   Когда через пять минут я вернулась, чтобы пригласить его на ужин, то обнаружила, что он спит, сидя на диване и откинув голову на его высокую спинку, трогательно посапывая и причмокивая во сне, как ребенок. Кем он, в сущности, и был, как, впрочем, большинство мужчин даже и в более зрелом возрасте.

Глава 4

   По телевизору в это время шла программа новостей НТВ. Показали фотографию моего спящего сном праведника клиента и затем объявили, что фирма «Сирена» назначила награду в размере ста миллионов рублей за раскрытие этого преступления.
   Дело раскручивалось, стремительно 3 набирая обороты. Нам тоже не следовало терять времени. Только что, разогревая на кухне консервированные голубцы, я в общих чертах наметила план действий.
   От легкого прикосновения моей руки к плечу Горобец встрепенулся с легким криком.
   – Все в порядке, Николай, – успокоила я его, – пойдем на кухню. Вы перекусите и заодно ответите мне еще на пару вопросов.
   Дождавшись, когда мой гость немного утолит свой очевидный голод, я спросила:
   – Вы не знаете, может быть случайно, каких-либо знакомых Светланы, с которыми она общалась во время своих… э-э… отлучек?
   Не отрываясь от голубцов, он отрицательно помотал головой.
   – А вообще у нее были какие-то знакомые, помимо ваших общих? – не отступала я.
   На этот раз Горобец задумался. Проглотив очередную порцию, он задумчиво произнес:
   – Близких, известных мне, не было. Она ведь приезжая, а в университете круг знакомых у нас был почти один и тот же.
   Он опять вонзил вилку в голубец. Я вздохнула разочарованно.
   – Хотя, – неуверенно начал что-то вспоминать Николай, – именно по этой причине я один раз и запомнил, что она поговорила о чем-то с незнакомой мне, но, видимо, хорошо знакомой ей девушкой.
   – Когда это было? – быстро спросила я.
   – Месяца два назад.
   – После начала ее странных отлучек?
   – Да, где-то вскоре после этого.
   – Где произошла эта встреча?
   – В каком-то кабаке: мы там оказались совершенно случайно. Один мой приятель неплохо заработал на какой-то очередной предвыборной агитации и пригласил нас обмыть это дело. Мы заглянули в эту забегаловку, но нам там не понравилось, и мы быстро ушли.
   – А что эта девица там делала?
   – Сидела в небольшой компании: пили пиво, курили. Ничего особенного. Правда, мне показалось, что она там не в первый раз.
   – Это почему?
   – Она что-то заказала бармену, и, когда заказ был готов, а она в это время как раз шушукалась со Светкой, он позвал ее по имени. Девица забрала пару стаканов и вернулась к своим за столик, а мы ушли искать местечко получше.
   – Как бармен ее называл? Не помнишь?
   Он опять ненадолго задумался.
   – Нет, не помню. Но только не по имени. Я еще подумал тогда, что это похоже на собачью кличку.
   – Подумай лучше. Какая кличка? Белка? Стрелка?
   – Нет, – покачал головой Горобец, – не помню.
   – А кабак тот помнишь?
   – Название не помню, их там, как мух на помойке, но найти найду, если надо.
   – Надо, – уверенно заявила я и отправилась в спальню переодеваться.
//-- * * * --//
   Я решила одеться поспортивней: джинсы, кроссовки, свободная рубашка с коротким рукавом.
   Выйдя из спальни, я протянула Горобцу ключ.
   – Что это? – удивленно спросил он.
   – Ключ от квартиры.
   – Где деньги лежат? – насмешливо поинтересовался он, продемонстрировав знание классики.
   – Запомни адрес, – суховато приказала я, – сюда ты уже не вернешься. Ключи эти от моей секретной квартиры. Поживешь пока там. Если все будет нормально, я тебя туда провожу, но если мы по каким-либо причинам расстанемся, доберешься самостоятельно. Понял?
   Он утвердительно кивнул головой, и мы покинули мою обитель.
//-- * * * --//
   Вопреки уверенности Николая в том, что он сможет легко найти нужное нам предприятие общепита, старомодно именуемое им «кабак», нам пришлось изрядно поколесить на моей машине в этом районе, пока наконец не прозвучал его сникший голос:
   – Кажется, здесь.
   Я притормозила машину, подыскивая место для парковки. Таковое нашлось метрах в тридцати от входной двери ничем не примечательной с виду забегаловки под звучным названием «Нарцисс». Немного поколебавшись, я обратилась к своему клиенту, с которым мы к этому времени уже плавно перешли на «ты»:
   – Пойди, загляни, есть она там или нет, и сразу возвращайся сюда. И поосторожней, не забывай, что ты в розыске. Надень-ка очки.
   С этими словами я достала из «бардачка» большие темные очки и протянула их Николаю. Тот понимающе кивнул головой и вышел из машины.
   Вернулся он очень быстро: через полторы-две минуты.
   – Кабак тот самый, но ее там нет, – доложил он результаты своей экспедиции, усаживаясь на переднее сиденье и захлопывая дверку.
   – Народу много?
   – Нет, один столик занят. За ним четыре парня и две телки.
   – Николай, выражайся поприличней, – упрекнула я его, – ты же все-таки филолог, а не беспризорник.
   Он вяло отмахнулся, показывая, что о филологии в данной ситуации лучше не вспоминать.
   – Бармен на месте?
   – Да, но только не тот, что был прошлый раз. Тот был рыжий и конопатый.
   – А этот какой?
   – Лысый.
   – Хорошо. Присматривай за входной дверью и не просмотри эту девицу, если, конечно, она заявится.
   – Не просмотрю, не волнуйся.
   – Кстати, ты не вспомнил, как ее называл рыжий бармен?
   – Нет, – с досадой ответил Николай, – в голове крутится, но никак не вспомню.
   – Ну, ну. Советую напрячь мозги. Имеешь шанс заметно облегчить нам жизнь. Особенно себе.
   – Да я и так стараюсь. Скоро голова задымится.
   – Смотри из-за дыма не прозевай ее, если придет.
   Он кивнул головой. Быстро сгущались сумерки, но вход в «Нарцисс» был хорошо освещен.
   Чтобы не мешать Николаю, я замолчала. Но сидеть без дела в тишине было скучно. Помаявшись минут десять, я включила приемник. Транслировали какую-то оперетту. Слушая ее краем уха, я постепенно углубилась в свои мысли.
   Внезапный вопль Николая заставил меня подпрыгнуть на сиденье:
   – «Летучая мышь»! Точно! Ну как я мог забыть?! – Какая мышь? – не поняла я. – Оперетта, которую ты включила, это «Летучая мышь».
   – Ну и что?
   – Он назвал ее Эмма!
   – При чем здесь Эмма? Ты же говорил, что это было похоже на собачью кличку.
   – Так звали собаку Шульца, – произнес Николай загадочную фразу, ткнув пальцем в радиоприемник.
   – Не собаку, а жену, – автоматически поправила я его, неожиданно для себя повторив только что слышанную по радио фразу.
   Прошла целая секунда, прежде чем до меня дошло.
   – Поняла! – в свою очередь воскликнула я, хлопнув себя по лбу. – Признаться, не ожидала, что ты так хорошо знаком с опереттой.
   – Я же все-таки филолог, а не беспризорник.

Глава 5

   Войдя в «Нарцисс», я обнаружила, что с тех пор, как туда заглядывал Николай, ничего не изменилось: парни с «телками» сидели в углу зала с правой стороны от входа. Над ними клубами поднимался табачный дым, не лишая, однако, только что вошедшего посетителя возможности прочитать висевший прямо рядом с ними плакат:
   «Извините, у нас не курят».
   Под этой надписью можно было, опять же без труда, прочитать добавление, сделанное шариковой ручкой:
   «А у нас, извините, курят».
   Стойка бара располагалась слева от входа. Лысый бармен ярко выраженной кавказской национальности через большое окно безучастно наблюдал за прохожими. Подойдя поближе, я прочитала на карточке, закрепленной на его белой рубашке:
   «Мамедов Рустам Ибрагимович».
   Эта надпись странным образом противоречила другой, вытатуированной у основания большого пальца его правой руки и позволяющей предполагать, что обладателя этого пальца зовут, либо звали в прошлом, Ашотом.
   – Здравствуйте, – поздоровалась я, приблизившись к стойке. Нехотя оторвавшись от созерцания вечерней улицы, бармен перевел взор на мою скромную персону. Секунды за три раздев меня взглядом и оставшись, судя по масляно заблестевшим маленьким агатовым глазкам и слащавой улыбке, довольным результатами осмотра, он без всякого акцента ответил на приветствие:
   – Добрый вечер, чего желаете?
   – Кока-колу, пожалуйста. Если можно, похолодней.
   – Конечно, можно. Для вас все, что угодно, – засуетился он, вытаскивая из-под стойки запотевшую бутылочку, – простудиться не боитесь?
   – Лучше умереть от пневмонии, чем всю жизнь пить теплую кока-колу.
   Он захихикал, наливая напиток в стакан:
   – Хорошо сказано, надо запомнить.
   Я тоже улыбнулась, кивнула головой, осушила стакан и сама вылила в него остатки из бутылки: пить я действительно хотела ужасно. Расправившись с остатками кока-колы, я небрежно спросила бармена:
   – Рустам Ибрагимович, Эмма сегодня не появлялась?
   Он равнодушно пожал плечами:
   – Какая Эмма? Не знаю никакой Эммы.
   – Да ладно тебе, – не отступала я, – у меня к ней срочное дело.
   Я доверительно наклонилась в его сторону и, понизив голос, добавила:
   – Есть возможность неплохо подзаработать.
   – А-а, – удивленно протянул бармен, – так ты тоже… – глаза его забегали еще сильнее, а в уголках рта заблестела слюна.
   – Размечтался! – осадила я его, отметив, что Эмму он все-таки знает. – Выкинь это из головы. Я по другой части. Если поможешь мне с ней связаться, то и тебе перепадет.
   С одной стороны, бармен был разочарован, а с другой – проявил явный интерес:
   – А по какой ты части?
   – По денежной, – отрезала я. – Ну, так ты поможешь мне, или другого помощника подыскать?
   – Зачем искать? – он недоуменно пожал плечами. – Загляни завтра в это же время. Я что-нибудь придумаю. Как тебя зовут?
   – Татьяной.
   – И что же, Танечка, я с этого буду иметь?
   – Не волнуйся, Ашот Ибрагимович, не обижу.
   Его слащавая улыбка слегка искривилась, а правая рука с наколкой, до того лежавшая на стойке, мгновенно исчезла под ней.
   Я бросила на специальную тарелочку пятидесятитысячную купюру и, одарив бармена лучезарной улыбкой, покинула заведение, помахав на прощание рукой.

Глава 6

   Утро следующего дня я начала с того, что отправилась на место преступления.
   Пришлось немало поколесить по закоулкам вокруг товарной станции, прежде чем я смогла добраться до злополучного пустыря. Как я уже заметила в телевизионном репортаже, пустырь был обнесен высоким и плотным деревянным забором. На воротах висел массивный замок.
   Обойдя, с риском переломать себе ноги, весь пустырь по внешнему периметру ограды, я обнаружила одну интересную деталь: ни из одной точки, расположенной вне ограды, рекламу, изображенную на торце здания пакгауза, не было видно полностью. Странная какая-то получается реклама. Чтобы с ней ознакомиться, необходимо добраться до пустыря, блукая по пересеченной местности, а затем каким-то образом перемахнуть через высоченный забор.
   Очень странно. Этот пустырь был настолько же неподходящим местом для рекламы, насколько удобным для убийства.
//-- * * * --//
   Возвращаясь назад, я закупила в ближайшем киоске все местные печатные издания.
//-- * * * --//
   Жара не только не спадала, но продолжала усиливаться. Оказавшись дома, я первым делом приняла прохладный душ и смыла с себя пыль и грязь, налипшие во время лазания по канавам вокруг пустыря. Закрыв кран, я не стала ни вытираться, ни одеваться, а села голой и мокрой на сквознячке за кухонный стол, на котором были свалены все купленные газеты. Минут десять, пока тело не высохнет, можно будет провести в состоянии относительного теплового комфорта.
   Уже три года подряд, когда наступает жара, я собираюсь купить кондиционер, но всегда что-нибудь мешает это сделать. А когда жара спадает, я, естественно, забываю о нем. Вот и теперь, как ни лень, но нужно приниматься за работу.
   Вооружившись бумагой и карандашом, я выписала телефоны всех обнаруженных в газетах рекламных агентств. Таковых оказалось в городе около полутора десятков. Позвонив по первому в списке телефону, я представилась сотрудником мелкооптовой фирмы и поинтересовалась условиями изготовления рекламного плаката на стене дома. Мне не очень любезно разъяснили, что они таких работ не выполняют. Я не стала уточнять, какие же, собственно, работы они выполняют, и положила трубку, подивившись про себя их узкой специализации.
   Только в четвертом по счету рекламном агентстве мне ответили, что берутся такую работу сделать. Тогда я поинтересовалась, не они ли делали аналогичную по форме рекламу для фирмы «Сирена». Мне ответили, что нет, не они, но понимают, о чем идет речь, и могут сделать не хуже. Я поблагодарила и обещала подумать.
   Интересующая меня фирма оказалась в начале второго десятка номеров моего списка. На мой вопрос, нельзя ли мне ознакомиться с другими образцами рекламной продукции, выполненной для фирмы «Сирена», помимо названного, молодой и приятный женский голос сообщил, что такие подробности можно узнать только у директора агентства, Александра Викторовича Быкова, которого в данный момент на месте нет, но который будет через час и с удовольствием предоставит мне исчерпывающую информацию по интересующему меня вопросу, если, конечно, я соблаговолю прибыть к ним в контору к этому времени.
   – Хорошо, я приеду, – коротко отреагировала я на эту громоздкую тираду.
   – Как вас записать?
   – Татьяна Иванова, директор агентства.
   Какого именно агентства, я уточнять не стала.
   – Очень приятно, госпожа Иванова, ждем вас через час, – прощебетал приятный женский голосок, который тут же был заменен короткими неприятными гудками. Вежливость вежливостью, но времени в этой конторе, видимо, зря не теряют.
   Придется и мне последовать их примеру. Я вздохнула и отправилась одеваться.
//-- * * * --//
   Александр Викторович Быков был довольно молод, лет тридцати семи. Несмотря на жару, он был одет в элегантный светлый костюм и рубашку с галстуком. Впрочем, костюм был легкий, шелковый, а в его небольшом, но уютном кабинете было довольно прохладно. Видимо, Александр Викторович не забыл вовремя приобрести кондиционер. Похоже, он вообще мало что забывал. Это позволяло надеяться, что интересующие меня детали сотрудничества с фирмой «Сирена» также не будут им упущены.
   – Здравствуйте, Александр Викторович, меня зовут Татьяна Иванова. Меня интересуют условия размещения рекламы, – начала я энергично и без подготовки.
   – Здравствуйте, я весь внимание, госпожа Иванова. Что вас конкретно интересует?
   Похоже, такой стиль общения его устраивал. Меня тоже: это позволяло обходить ненужные подробности моей биографии.
   – До меня дошли слухи, что именно ваше агентство изготовило столь печально известную теперь настенную рекламу для фирмы «Сирена». Это правда?
   – Да, это правда. Неудобно об этом говорить, но ребятам просто жутко повезло.
   – Что вы имеете в виду? – сильно удивилась я.
   – Ну, как же? Сразу видно, что вы новичок в этом деле.
   – Да уж, – не стала спорить я.
   – Они получили такую рекламу, какую не сделаешь и за десять миллионов долларов. А может, и за сто миллионов, если учесть, что фотографии появились и появляются до сих пор в крупнейших мировых газетах, а эти кадры с крестом и распятой девушкой демонстрирует каждый уважающий себя телеканал. Уж поверьте мне, я в этом разбираюсь и слежу за ситуацией.
   – То есть вы хотите сказать, что эта история позволила фирме «Сирена» сэкономить сто миллионов долларов?
   – Я сказал, что такую рекламу не сделаешь и за сто миллионов, потому что это своего рода скрытая реклама, которая в десятки или даже сотни раз более эффективна, чем реклама явная, которую девяносто девять процентов зрителей игнорируют просто из инстинкта самосохранения, как только до них доходит, что это именно реклама.
   – Сколько же они могли на этом заработать?
   – Это трудно сказать. Реклама – необходимое условие финансового успеха, но отнюдь не единственное. Для того, чтобы продвинуться в рынок, используя мощную рекламную волну, необходимо иметь рекламируемый товар в достаточном количестве и качестве, инфраструктуру распространения и обслуживания и многое другое. Надеюсь, они были к этому готовы.
   – Понятно. Скажите, пожалуйста, Александр Викторович, можно мне ознакомиться с другими образцами подобной рекламы, выполненной для «Сирены»?
   – К сожалению, пока нет. Мы договорились, что оформим один экземпляр, они его оценят и примут решение об условиях дальнейшего сотрудничества.
   – Ну, и что было дальше?
   – А пока ничего, молчат.
   – Понятно. Спасибо, Александр Викторович, за полезную информацию, даже, можно сказать, лекцию. Я доложу руководству.
   – Всегда рады помочь, заходите или звоните в любое время.
   – Спасибо, до свидания.
   – Всего хорошего.

Глава 7

   Поговорив с директором рекламного агентства, я решила еще раз просмотреть запись телевизионного репортажа.
   Вся эта история просто изобиловала всевозможными и пока не нашедшими своего объяснения странностями. Просмотр видеозаписи кое-что добавил к этому перечню.
   Самым странным было полное отсутствие в кадре людей, если не считать самого ведущего репортаж корреспондента Евгения Соколова. Обычно кадры такого рода заполнены толпами зевак, с трудом сдерживаемыми изрядным количеством милиционеров в форме и в штатском. Здесь не было абсолютно никого. Побывав сегодня на месте преступления, я могу объяснить отсутствие зевак удаленностью места преступления. Но милиция! Почему ее не видно?
   Более внимательный просмотр позволил обнаружить то, что ускользнуло от моего внимания, естественно, поглощенного ужасом произошедшего, при первом просмотре. На фоне пустопорожних рассуждений Евгения Соколова можно было услышать слабый звук милицейской сирены, вскоре после чего репортаж был прекращен. Это позволяло предположить, что милиция прибыла намного позднее съемочной группы. Такое, конечно, бывает, но очень редко и главным образом случайно.
   В репортаже говорилось, что труп девушки был обнаружен случайными прохожими. Но случайный прохожий, столкнувшись со столь ужасным преступлением, позвонил бы в милицию, но никак не на телевидение. Значит, это был неслучайный прохожий. Тогда кто? И как он попал на огороженную территорию пустыря? И как, кстати, сделал это же преступник или преступники? И жертва?
   Ответы на кое-какие из этих вопросов, возможно, мог дать Евгений Соколов.
//-- * * * --//
   Связаться с сотрудником телевидения оказалось очень непростым делом. Пришлось целый час провисеть на телефоне, прежде чем удалось услышать в телефонной трубке голос Евгения Соколова.
   – Соколов слушает.
   – Здравствуйте, меня зовут Татьяна Иванова.
   – Здравствуйте, чем могу быть вам полезен?
   – Не могли бы мы с вами встретиться для обмена информацией по делу об убийстве Светланы Роговой. Если, конечно, вас это дело интересует.
   – Интересует, конечно, – заявил Соколов, без особого, правда, энтузиазма, – только я не совсем понял, вы хотите предоставить мне информацию или получить ее?
   – Я сказала, обменяться.
   – А вы, собственно, кто такая?
   Я решила открыть карты. Прессу обманывать аморально и опасно, может выйти боком.
   – Я частный детектив.
   – И вы расследуете это дело?
   – Дела об убийствах расследует прокуратура, – уклончиво ответила я, – а я пытаюсь получить награду, которую, если верить сообщениям вашего же канала, назначила «Сирена».
   – И у вас есть нечто, представляющее для меня интерес?
   – Несомненно. И наоборот, мне бы хотелось задать вам пару-тройку вопросов.
   Соколов секунду-другую поколебался и в конце концов согласился:
   – Хорошо, давайте встретимся.
   – Где и когда? По мне, так где угодно, лишь бы побыстрей.
   – Торопитесь получить награду? – съязвил Соколов.
   – Не хочу в оперативности отставать от электронной прессы.
   – Хорошо, давайте через час в кафе «Уют». Знаете, где это?
   – Обижаете, господин Соколов, детективам такие вопросы не задают.
   – Извините, не хотел вас обидеть. Как мы узнаем друг друга?
   – Садитесь, где вам понравится. Я к вам подойду. В городе мало людей, которые не знают вас в лицо.
   – Это верно, – самодовольно хмыкнул мой собеседник, – тогда до встречи.
   – До встречи.
//-- * * * --//
   В кафе «Уют» было довольно многолюдно, но Соколов сидел один за столиком в углу зала рядом с пустующей в это время небольшой эстрадой.
   Увидев, что я решительно направляюсь к нему, он вежливо встал и придвинул мне стул.
   В жизни он оказался гораздо миниатюрнее, чем на экране телевизора. Его курчавая, но уже начавшая редеть шевелюра едва ли доставала мне до уха.
   – Чего-нибудь выпьете? – галантно предложил он.
   – Пожалуй, стаканчик апельсинового сока.
   Видимо, его здесь знали и ценили. Как только он едва заметно кивнул головой, подошла официантка в белом передничке.
   – Апельсиновый сок и кофе с коньяком, – коротко приказал он, и официантка исчезла, кивнув головой.
   Минуту он молча смотрел на меня, как бы изучая, а затем спросил:
   – Так что это за вопросы, которые вы мне хотели задать?
   – Свои вопросы я вам, конечно, задам, но хотелось бы заметить, что ваше поведение нетипично для репортера. – Почему же? – удивился Соколов.
   – А потому, что обычно репортеры сами торопятся задать вопросы, а вы предлагаете начать мне.
   – Это недалекие репортеры, – засмеялся он, – в ряде случаев человека ярче характеризуют как раз не ответы, а вопросы. Отвечая, человек может и соврать, а спрашивает он, как правило, только то, что его действительно интересует.
   – Резонно.
   – Вот и спрашивайте.
   В это время официантка принесла заказанное и поставила перед нами. Сок был в меру холодный и приятный на вкус.
   – Прежде всего меня интересует, – начала я, – каким образом вы узнали о случившемся.
   Соколов молча пил кофе, никак не реагируя на мой вопрос, но мне почему-то показалось, что он ему крайне неприятен. Тем не менее он аккуратно поставил чашечку на блюдце и лаконично ответил:
   – Мне позвонили.
   – Кто?
   – Не знаю. Неизвестный мужчина.
   – Что он вам говорил?
   – Он сказал, что произошло ужасное убийство, что он случайно это обнаружил, что может получиться потрясающий репортаж.
   Соколов замолчал.
   – Где он вас нашел?
   – Дома.
   – Как он объяснил, что звонит именно вам, да еще домой?
   – Он сказал, что считает меня лучшим репортером на нашем телевидении и что только я могу сделать действительно хороший репортаж об этом происшествии.
   – А ему-то что до этого? Соколов пожал плечами.
   Все ясно, лесть отбила у него способность критически оценивать действительность. По крайней мере, в тот момент. Надеюсь, что не навсегда.
   – Как он узнал ваш номер телефона?
   – Не знаю.
   – Перед тем как позвонить вам домой, он звонил на студию?
   – Наверное, нет. Мне ничего не передавали, а обычно такие звонки берутся на заметку.
   – Значит, там не могли сообщить ему ваш домашний телефон? – Выходит, нет. Но он мог узнать его в справочнике.
   – Разумеется, если он гулял по пустырю со справочником под мышкой.
   Соколов промолчал.
   – Вам не кажется, что в этой истории слишком много странностей?
   – Кажется, – мрачно ответил Соколов.
   – А что еще вам кажется?
   – Мне кажется, что я стал марионеткой в пока непонятной мне странной и страшной игре.
   – Тогда мой главный вопрос: не хотите ли вы разобраться в происшедшем?
   – Хочу, – твердо ответил Соколов.
   – Это может быть связано с большим риском. И не только для вашего служебного положения и кошелька, но и для жизни.
   – Не надо меня пугать, я понимаю, что делаю и ради чего я это делаю. Все это, как вы сами понимаете, касается меня самым непосредственным образом, а вот теперь вы мне объясните, ради чего вы стараетесь?
   Хороший вопрос. Я была бы рада, если бы мне самой кто-нибудь это объяснил. Но Соколову необходимо назвать какую-то вескую причину, иначе он мне не будет доверять.
   – Я действую в интересах моего клиента. А риск является одной из составляющих моей профессии. За это мне деньги платят. И, замечу, немалые.
   Соколов недоверчиво хмыкнул:
   – И кто же вам платит эти бешеные деньги, позвольте полюбопытствовать?
   – Я не думаю, что в данный момент разглашение имени моего клиента пойдет на пользу его интересам. Сначала мы с вами должны заключить соглашение.
   – О чем?
   – О совместном сотрудничестве в расследовании этого дела. Или вы против?
   Соколов задумчиво потер гладко выбритый подбородок.
   – Да нет, не против, – наконец ответил он, – но, насколько я понимаю, вы и без меня, наверное, справитесь. Какую же роль вы отводите мне в этом деле?
   – Очень важную. Я думаю, что тех, на кого мы выйдем в результате нашего расследования, без помощи прессы вообще не одолеть. Даже не стоит и браться. Так мы договорились? – Да, можете на меня рассчитывать. Что конкретно от меня требуется?
   Я посмотрела на часы. Времени оставалось немного. Меня ожидала волнующая встреча с Ашотом «тире» Рустамом Ибрагимовичем. Опаздывать не хотелось, а мне еще необходимо было кое-куда заехать.
   – Давайте пока обменяемся телефонами. Я вам позвоню скорее всего завтра, и мы договоримся о встрече, где и обсудим подробнее план действий. Там же я познакомлю вас со своим клиентом.
   Соколов кивнул головой в знак согласия и полез в карман за визиткой. Я последовала его примеру.

Глава 8

   Горобца я застала за чтением толстого детективного романа. В моей конспиративной квартире ими был забит огромный книжный шкаф. Николай был в хорошем физическом и моральном состоянии, чему, несомненно, способствовал столь же плотно набитый холодильник.
   Мое появление обрадовало его. Он отбросил в сторону книгу и вскочил с дивана, на котором лежал в моих несколько коротковатых ему тренировочных штанах. Для ночлега пришлось снабдить его кое-чем из моего гардероба: по неопытности он ударился в бега недостаточно экипированным.
   Отсутствие рубашки позволяло оценить его прекрасное телосложение. Интересно знать, где он накачал такие мускулы. Едва ли это можно сделать, таская учебники по филологии, пусть даже очень толстые.
   – Танечка, – воскликнул он, увидев меня в дверях гостиной, – наконец-то ты вспомнила обо мне! Я тут совсем одичал. Даже собак выводят на прогулку три раза в день, а мне ты и на балкон выходить запретила.
   Подскочив ко мне, он бесцеремонно обнял меня и поцеловал где-то между щекой и шеей. Так целуют пусть еще и не любовницу, но уже и не просто коллегу по работе. Не могу сказать, что его поцелуй был мне неприятен. Скорее наоборот.
   – Голубчик, твою физиономию, – ответила я, потрепав Николая по щеке и не слишком энергично высвобождаясь из его объятий, – каждые три часа демонстрируют по телевидению, а в твоем юном возрасте ходить с фальшивой бородой и приклеенными усами, да еще в такую жару, просто глупо. К тому же в моем гримерном наборе, по вполне понятным причинам, борода и усы отсутствуют.
   Выпустив меня из своих объятий, Николай вернулся на диван и с досадой спросил:
   – И как долго мне придется здесь загорать?
   – А тебе здесь не нравится?
   – Нравится, но чувствуешь себя словно под арестом.
   – Надо бы тебе, для полноты этих самых чувств, недельки две посидеть в СИЗО, тогда бы ты, голубчик, заговорил по-другому.
   – Возможно, но поэтому я и удрал, чтобы избежать подобного удовольствия. Я верю Солженицыну, который утверждал, что сидение в кутузке не может дать человеку никакого полезного опыта.
   – Умная мысль. А главное – оригинальная. Но я что-то не слышала об умниках, которые садились бы в тюрьму ради получения образования. Я всегда полагала, по простоте душевной, что там сидят совсем по другим причинам.
   – Ты, что, не согласна с Солженицыным?
   – Голубчик, ты забываешь, что я не филолог и не литературный критик, а простой частный детектив. И я не собираюсь вести с тобой литературные дискуссии ни об Александре Исаевиче, ни об Александре Сергеевиче.
   – Жаль. Но ты, по крайней мере, могла бы почаще приходить сюда, чтобы хоть о чем-нибудь поговорить со мной.
   – А кто будет решать твои проблемы? Или ты хочешь, чтобы я тебя, как дезертира во время войны, посадила в погреб и тайком кормила лет двадцать, пока у тебя своя собственная борода не вырастет?
   – Танечка, ты, конечно, права, хотя и слишком все утрируешь. Но ведь можно хотя бы вечером нам с тобой прогуляться где-нибудь в тихом местечке.
   Я ненадолго задумалась.
   – Хорошо, сегодня вечером мне предстоит встреча с этим то ли Рустамом, то ли Ашотом, и я полагаю, что твое присутствие поблизости будет нелишним.
   Так что можно совместить приятное с полезным.
   Николай обрадовался, как ребенок. – Когда выходить? – нетерпеливо спросил он.
   Я взглянула на часы.
   – Можешь уже одеваться.

Глава 9

   Машину мы припарковали так, что Николай, не выходя из нее, мог через окно наблюдать за тем, что происходит в «Нарциссе». Пока было видно, что Ибрагимыч стоит на боевом посту. Народу в баре было немного, но все же побольше, чем вчера.
   Когда я вошла в зал, бармен обслуживал двух молодых мужчин, а может быть, просто беседовал с ними. Приблизившись к стойке с другого конца, я села на высокий табурет.
   Ждать пришлось недолго. Заметив меня, Рустам расплылся в широкой улыбке, словно встретил дорогого родственника, с которым не виделся лет сто, и, мгновенно достав откуда-то запотевшую бутылочку кока-колы и чистый стакан, весьма кстати поставил все это передо мной.
   – Здравствуй, Танечка, я тебя давно поджидаю.
   – Здравствуй, Рустам. Мне кажется, я не опоздала, – возразила я, наливая кока-колу.
   – Эмма ждет тебя уже полчаса.
   – Где она?
   – А вон сидит за столиком в цветастом сарафане. Видишь?
   Он кивком головы указал в нужном направлении.
   Я, тоже кивком, дала ему понять, что поняла, о ком идет речь.
   – Не забудь, что обещала.
   – Деньги, Рустам, не забывают, деньги зажиливают, – поучительно ответила я где-то ранее слышанной фразой и положила на блюдце стотысячную купюру, которая мгновенно исчезла в кармане бармена.
   Допив кока-колу, я спрыгнула с табурета и направилась к Эмме.
   Сев за маленький столик напротив нее, я коротко поздоровалась:
   – Привет, Эмма.
   Эмма, миниатюрная яркая брюнетка, похожая на цыганку, молча и хладнокровно смотрела на меня через столик несколько мгновений блестящими карими глазами. В руке она держала длинный мундштук с дымящейся сигаретой.
   Не торопясь, она глубоко, с видимым удовольствием затянулась и, выпустив дым в мою сторону, с достоинством ответила:
   – Здравствуй, здравствуй, Татьяна. Зачем меня искала?
   – Хочу поговорить о твоей убитой подруге Светлане.
   Эмма настороженно блеснула глазами.
   – А ты кто такая и откуда? Из ментовки?
   – Нет, я сама по себе.
   Эмма недоверчиво поджала губы:
   – Как докажешь?
   – Стала бы я тут с тобой нянчиться, если бы в милиции работала. Взяли бы тебя, голубушку, под белые руки, да и привели куда надо.
   – Да за что меня брать-то? – нервно воскликнула Эмма.
   Видимо, такой вариант развития событий она принципиально не исключала, но категорически не приветствовала.
   – Так уж и не за что?
   Эмма слегка смутилась, но ненадолго.
   – А что ты имеешь в виду? – напористо спросила она.
   – Да ладно тебе, Эмма, – я устало махнула рукой, – хватит на меня наезжать. Меня твои двойки по поведению не интересуют.
   – А что тебя интересует?
   Кажется, она немного успокоилась и стала проявлять любопытство.
   – Я же тебе сказала, меня интересует Светлана Рогова.
   – С какого бока?
   – Хочу узнать, кто и почему ее убил.
   – Зачем? – искренне удивилась Эмма. Опять этот сакраментальный вопрос.
   Это даже забавно, если вдуматься. В современной России желание человека докопаться до убийцы не вызывает ничего, кроме изумления.
   – А тебе это разве не интересно? – ответила я вопросом на вопрос.
   – При чем тут интересно-неинтересно?
   От возмущения моей непонятливостью Эмма выхватила мундштук изо рта, не успев затянуться.
   – Если я буду знать, кто убил, то сколько, по-твоему, мне жить останется? Светка ведь не под трамвай попала! Те, кто ее убивал, знали, что делали. Что им стоит еще одну девку замочить? Прикинь?
   Резон в ее соображениях, конечно, был.
   – Ну, хорошо, – уступила я ее логическому напору, – никто ведь тебя и не заставляет этим заниматься. А у меня работа такая, я частный детектив, и я прошу тебя мне помочь. Не даром, конечно, – добавила я, заметив на ее лице следы сомнения.
   Она пренебрежительно махнула рукой, давая понять, что меркантильные соображения не могут играть решающей роли в таком важном деле. Я сразу приуныла: в моем арсенале не было, как мне казалось, более эффективных средств воздействия.
   Эмма молча курила, сосредоточившись на каких-то размышлениях. Я, не решаясь ей мешать, жестом подозвала официантку.
   – Что-нибудь выпьешь? – спросила я Эмму.
   – Шампанское, – коротко ответила она.
   А что, это мысль. Домой меня может отвезти абсолютно трезвый Николай, благо, права он при побеге прихватить не забыл, а мне слегка расслабиться явно не мешает. Кроме того, ничто так не сближает людей, как совместное распитие спиртных напитков. По крайней мере, на время распития.
   – Бутылку шампанского и плитку шоколада, – попросила я подошедшую официантку, вопросительно посмотрев на впавшую в задумчивость Эмму. Она кивком головы подтвердила правильность заказа.
   Заказанное принесли очень быстро. Шампанское было неплохого качества и в меру охлаждено. Мы молча выпили по целому бокалу.
   – Ты мне так и не объяснила, зачем же ты в это дело ввязалась? – внезапно прервала молчание Эмма.
   – Понимаешь, в чем дело. Если тебе известно, у Роговой был парень, которого пытаются обвинить в ее убийстве.
   – Знаю, телевизор смотрим. А он не виноват?
   – Нет, конечно.
   – Я тоже думаю, что он тут ни при чем. Я его как-то видела, он сюда со Светкой заходил. Красивый парень, – завистливо закончила Эмма.
   – Вот он ко мне и обратился за помощью.
   – Врешь! – удивилась Эмма. – Он же вроде как в бегах. Я думала, он уже где-нибудь за границей отсиживается.
   – Какая там заграница. В данный момент он отсиживается в моей машине прямо напротив «Нарцисса».
   – Врешь! – Сама посмотри, – предложила я, наливая по второму бокалу шампанского.
   – А что, – вдруг заявила Эмма, – и посмотрю. Где, говоришь, твоя машина?
   Я объяснила ее точное местоположение, и Эмма вихрем вылетела из зала.
   Вернулась она минут через пять, возбужденная, с еще более горящими глазами.
   – Точно, – с восторгом заявила она, – это он. Я его узнала. Там, правда, было темно…
   – Мы специально так машину поставили, – пояснила я, прервав Эмму, – его ведь разыскивают.
   – Понятно, – махнула рукой Эмма, – не дурочка же я, в самом деле. Так вот, я дождалась, пока машина проедет и осветит его фарами. Точно он, я его сразу узнала. Такой красавчик.
   Мы опять выпили шампанского.
   – Что же ты сразу не сказала, что от ментов его прячешь?
   – Как же я могу каждому встречному-поперечному об этом говорить? Дело-то подсудное. И ему не помогу, и сама загремлю.
   – Тоже верно, – согласилась рассудительная Эмма, – в таком случае, я тебе, пожалуй, готова помочь, чем смогу. Правда, я не очень-то понимаю, чем. Но до чего менты поганые, – внезапно опять возмутилась она, – им бы человека засадить, а там, хоть трава не расти!
   – Точно! – совершенно искренне согласилась я.
   – Ну, ладно, спрашивай, что там тебя интересует. Только я сразу предупреждаю, что ничего не знаю про убийство.
   – Это мы еще посмотрим.
   – Давай сначала еще по бокальчику выпьем.
   – Давай.
   Я разлила остатки из бутылки и знаком показала официантке, чтобы она повторила заказ.
   – Итак, – начала я, – расскажи для разминки, когда и как вы познакомились.
   Эмма задумчиво уставилась в дно бокала и неуверенно начала рассказывать:
   – Точно я не могу сказать, когда это произошло. Помню, что зимой и после Нового года, значит, где-то в январе или в феврале. До этого я работала в другой такой же конторе, но ее прикрыли, а хозяина посадили. Говорили, что с ментами не поделился как надо. А вот в новой конторе я ее как-то и встретила. Был заказ на двоих, черненькую и беленькую. Вот мы с ней вдвоем и поехали.
   – Подожди, Эмма, не тарахти. О каких конторах ты говоришь? Телефонное обслуживание?
   – Ну да, – ответила удивленная моей непонятливостью Эмма, – что же еще?
   – Кто ее знает, что еще? Итак, вы зарабатывали тем, что ездили на квартиру клиента по его телефонному звонку. То есть, коротко говоря, работали проститутками по вызову? Так?
   – Можно и так сказать. Так оно и есть.
   – Ну, продолжай.
   – Да что продолжать-то? Так мы с ней и познакомились.
   – Понятно. Расскажи мне, пожалуйста, как происходит этот вызов. Где вы его ожидаете?
   – По-разному. Есть девочки, которые могут ждать вызова дома. Они просто звонят диспетчеру, говорят, что сегодня они в деле, и сидят там. Как только они понадобятся, за ними заезжает охранник на машине и везет по адресу. Если дома ждать нельзя, родители могут догадаться, или в общаге засечь, то можно ждать в диспетчерской. Обычно это простая квартира с телефоном. Там можно телевизор посмотреть, чайку попить, в картишки перекинуться. Время от времени квартира меняется, вот и вся премудрость.
   – Значит, если клиентов двое, то они заказывают двоих девочек, и вы едете, как в том случае, когда вы познакомились с Роговой? Так?
   – В общем, так. Хотя, если просят двух, это вовсе не означает, что клиентов двое. Кстати, когда мы поехали в первый раз со Светкой, клиент был один. Симпатичный такой дядечка, лет пятидесяти – пятидесяти пяти мужчина. Такие клиенты самые приятные. И напоят, и накормят, и денег еще дадут сверх прейскуранта, а работы, считай, почти никакой. Минуты две, и все дела. Главное, ему приятно сделать, но это уж уметь надо. Каждая профессия своей сноровки требует.
   – Это точно. А наоборот бывает? Когда клиентов больше, чем девочек.
   – Сколько угодно. Обычно это олухи какие-нибудь. Скинутся впятером на одну девчонку, и давай их, самцов, обслуживай. Терпеть таких не могу.
   – И как же в таком случае? – Только, если девчонка согласна. За этим охранники следят. Тот, что привез, сначала в квартиру заходит, узнает, кто клиент, плату вперед забирает. Если самцов больше, чем в заказе, то от ворот поворот. Но иногда у мужчин бывают свои фантазии, хочется им, например, втроем с одной девчонкой заняться, тогда сразу об этом говорят, и диспетчер подыскивает желающих. Само собой, за особую плату. А это тянет подороже, чем просто троих заказать.
   – И есть желающие?
   – Находятся. Кто из-за денег, а кому это и нравится.
   – И часто так бывает, чтобы трое на одну?
   – Ты про кого спрашиваешь? Про мужчин или про самцов?
   – А какая между ними разница?
   – Большая. Мужчина – это тот, у кого деньги есть.
   – Понятно. Тогда, у тех и у других.
   – У самцов такое желание возникает часто, я же тебе говорила. Они думают, что так дешевле. Только кто же им это позволит?
   – А у мужчин?
   – А у мужчин редко. И главным образом когда среди них есть голубые.
   Тогда они друг с другом занимаются, а остальные с девочками. Или вперемешку. Такая иногда бывает куча мала, со смеху помрешь.
   Действительно, смешно.
   – А еще козлы бывают, – продолжала Эмма свою ознакомительную лекцию.
   – А это кто такие?
   – А это те, кто девочками не интересуется по каким-то причинам.
   Под интересный разговор вторая бутылка шампанского опустела уже наполовину. Эмма раскраснелась и оживилась, речь ее, поначалу скованная, потекла легко и свободно. Все было замечательно, я узнала массу нового и интересного. Вот только одна неприятная деталь портила картину: я не узнала ничего нового, относящегося к убийству Роговой.
   – Ну, хорошо, Эмма. В общих чертах я представила специфику вашего бизнеса. А теперь попытайся припомнить, не было ли каких-то странностей в поведении Роговой в последнее время. Или странностей, связанных с нею каким-либо образом. Может быть, что-нибудь тебе другие девочки рассказывали. Подумай, пожалуйста.
   Эмма добросовестно наморщила лоб, демонстрируя процесс мышления. Посидев так секунд тридцать, она неуверенно пожала плечами:
   – Да нет. Ничего особенного я не замечала за ней. И от других не слышала.
   – А с тобой ничего не случалось необычного за последние дни?
   – Неделю назад я выиграла в рулетку тысяч триста.
   – А что здесь необычного?
   – Обычно я проигрываю.
   – Странный обычай. Тогда зачем играешь?
   – Хочется.
   – Играй во что-нибудь другое. В блэк-джек, например.
   – Я не умею.
   – Могла бы и научиться за такие деньги, невелика наука.
   – Я попробую.
   Кажется, мы опять отвлеклись от убийства.
   Это шампанское ужасно рассеивает внимание. Взглянув на вторую бутылку, я обнаружила, что она, к счастью, подошла к концу.
   – Людка, повтори! – обращаясь к официантке, неожиданно воскликнула Эмма, неправильно истолковавшая мой взгляд.
   – Ты что, хватит, – испугалась я.
   – Теперь я угощаю, – упрямо покрутила головой Эмма.
   – А кисло нам не будет?
   – Ты-то что волнуешься? Тебя вон мужчина в машине ждет. Небось позаботится.
   Я махнула рукой:
   – Какой он мужчина.
   – А кто он такой?
   – Он не мужчина.
   – А кто?
   – Самец, – важно ответила я.
   Мы обе захохотали так, что на нас обернулись все присутствующие. Но нам на это было наплевать, и мы хохотали, пока нам не принесли шампанское. И очень кстати. Пока я смеялась, мне очень захотелось пить. А что может лучше утолить жажду, чем бокал холодного шампанского? Я осушила бокал, наполненный Эммой, одним махом. В голове сразу прояснилось, и я вспомнила, зачем, собственно, сюда пришла.
   – Эмма, кончай ржать, давай вспоминай, что случилось с тобой странного в последнее время.
   – Да я не знаю, что ты считаешь странным, а что нет.
   – Да не я должна считать, а именно ты. На мой взгляд, так у тебя вся жизнь странная.
   – Уж чья бы корова мычала, а твоя бы молчала, – обиделась Эмма, – что-то я раньше не встречала баб-детективов, а проституток кругом сколько угодно. Так чья жизнь более странная?
   – Логично. Ты меня убедила. Но, все-таки, припомни. Может быть, какая-нибудь встреча? С кем ты обычно общаешься? Подружки, козлы, самцы и просто мужчины. А кто еще?
   – Слушай, – вдруг оживилась Эмма, – ты мне действительно кое-что напомнила. Несколько дней назад были два клиента, которых я не могла отнести в какую-нибудь знакомую категорию.
   – Ну-ка, ну-ка, расскажи.
   – Поступает вызов на двух девочек для двух клиентов. Еду я и еще одна девчонка, новенькая, я ее не знаю. Приезжаем, все вроде нормально. Деньги заплатили, мы заходим в квартиру. Там два мужика лет по тридцать пять. То, что не самцы, видно сразу. Стол ломится от жратвы, причем все самое дорогое: икра, балыки, фрукты, вина. Сами прикинуты классно, парфюм, маникюр и все такое.
   Эмма замолчала и наполнила бокалы. Было видно, что вспоминать этот эпизод ей почему-то неприятно. Чем-то ее тогда обидели.
   Отпив пару глотков, Эмма продолжила рассказ:
   – Пригласили за стол, выпили, закусили. А потом они говорят, давайте, мол, девочки, раздевайтесь, покажите товар лицом. Ну, мы рады стараться, разделись, полезли к ним обниматься. А они, подождите, девочки, говорят, покрутитесь здесь перед нами. Встаньте так да эдак. Подними руку, согни ногу. А сами, гады, только галстуки ослабили немного. Я чувствовала себя полной идиоткой.
   – Может быть, они искали модель для фотографирования в какой-нибудь журнал для мужчин? – подсказала я.
   – Дура ты, Танька. И ничего в этом деле не понимаешь. Если бы они хотели снимать голых девок, то сразу бы так и сказали. Дали бы объявление в газету, и отбоя бы не было. И не надо было бы деньги платить. А вообще, это совсем разные профессии. И далеко не каждая проститутка согласится сниматься для журнала. Ту же Светку возьми. Она в университете учится, у нее жених, мать в деревне, тетка. Да если к ним в деревню этот журнал попадет, что будет? Кошмар!
   – Ну, и чем это кончилось?
   – А ничем. Покрутились мы перед ними минут пятнадцать, а потом говорят, все, одевайтесь и свободны. А сами диспетчеру позвонили и еще пару девочек заказали. Тех потом привезли, а нас увезли.
   – Может, вы им не понравились?
   – Да им никто не понравился. Я потом узнавала. Те двое тоже покрутились голышом перед ними и отвалили, как мы.
   – Интересно.
   – Еще бы. Кстати, и Светка там потом была. Этот просмотр самодеятельности дня два продолжался.
   – И Светка им тоже не понравилась?
   – Представь себе. Ну, не козлы они после этого? Обычно, как Светка разденется, так у мужиков слюна вожжой, а тут ни-ни.
   – И что же, все ваши девочки там побывали?
   – Да нет. Потом вдруг все внезапно закончилось. Вот Светка в последней паре и была.
   – Опиши мне этих мужиков.
   – Один с тебя ростом, коротко острижен, с залысинами, шатен. Другой немного повыше, полноватый, волосы потемнее и подлиннее. Он у них был вроде за главного. Да, у того, что пониже, была во рту золотая фикса. По-моему, сверху справа.
   – А где это происходило? Адрес у тебя есть?
   – Точно я не помню. Но могу узнать у диспетчера или у водилы, он туда раз двадцать съездил.
   – Узнай, пожалуйста.
   – Сегодня и узнаю. А как я тебе его передам?
   – Давай завтра встретимся.
   – Давай. Здесь, часов в двенадцать, раньше я не встаю.
   – Давай.
   – Слушай, Тань, и не страшно тебе в это дело лезть?
   Я пожала плечами:
   – Не знаю, я уже привыкла, профессия такая.
   – Ни за какие коврижки не выбрала бы твою профессию.
   – А я твою.

Глава 10

   Николай, разумеется, весь извелся, дожидаясь меня в машине. Когда я подошла к правой передней дверке и открыла ее, он тут же спросил:
   – Ну, что? Узнала что-нибудь интересное?
   – Пока еще не все ясно, но есть над чем поработать. Давай садись за руль.
   – Э-э, да ты прилично набралась, я смотрю.
   – Издержки профессии. Для этого тебя и взяли.
   Николай перешел на место водителя, а я села на его место.
   – Куда поедем?
   – Домой, куда же еще?
   Николай плавно тронулся с места и обиженно заявил:
   – А я-то думал, что ты меня взяла совсем для другого.
   – Это для чего же?
   – Для охраны. Я засмеялась:
   – Каким же образом ты мог меня охранять, сидя в машине? Нет, голубчик, детективам телохранители не положены по должности.
   – А водители?
   – Только в экстренных случаях.
   – В таких, как сейчас?
   – Именно, самый типичный экстренный случай.
   – Могла бы и на такси доехать.
   – Вот уж, чтобы на такси теперь ездить, действительно нужен телохранитель. Потом, ты же сам хотел прогуляться, вот и гуляй.
   – Я бы тоже не отказался от выпивки.
   – Ты, Коля, прямо как тот солдат из анекдота. Дайте водички попить, а то так проголодался, что даже и переночевать негде.
   Николай обиженно засопел, но ничего не сказал.
   Я ласково потрепала его по затылку:
   – Не дуйся, я пошутила. Сейчас приедем домой, приготовим ужин, а выпивки у меня на взвод стройбата хватит.
   Сегодня вечером передо мной стояла нелегкая задача тактично объяснить Николаю, каким образом его невеста зарабатывала себе на жизнь.
//-- * * * --//
   К моему удивлению, Николай воспринял это известие довольно спокойно.
   – Ты знаешь, – сказал он, – я стал об этом догадываться.
   – Когда и каким образом?
   – А вот пока сидел взаперти в твоей конспиративной квартире и обдумывал волей-неволей свое житье-бытье.
   – И что же тебя навело на такие мысли?
   – Прежде всего та самая табличка над ее головой. Поскольку к жидомасонам и демократам Светлана явно отношения не имела, осталось предположить только третье. А как только я это предположил, многое стало понятно. Ты понимаешь, что я имею в виду.
   Я кивнула головой.
   Мы сидели за столом, уставленным остатками прекрасного ужина при мягком свете полупригашенного торшера.
   – Я не собираюсь ее упрекать и тем более осуждать, – печально продолжал Николай свой монолог, – тем более, что я сам во многом виноват. Теперь-то я это прекрасно понимаю. Я вел себя как подлец и последняя свинья.
   – Только ты особенно себя не терзай, – сочла своим долгом вмешаться я ради восстановления справедливости, – не думай, что теперешние проститутки – это такие Сонечки Мармеладовы, оказавшиеся на панели вследствие трагических обстоятельств безысходной жизни. Ничего подобного. Девяносто процентов проституток занимаются этим делом только потому, что это им просто нравится. Остальным десяти – это, может быть, и не нравится, но работать на производстве им нравится еще меньше. Так что не переживай. Вел ты себя, конечно, по-свински, но это вообще свойственно мужчинам, насколько я их знаю. Но она сама выбрала дорогу, которую ты ей только указал. Не ты, так кто-нибудь другой. Какая, в принципе, разница?
   – Ты рассуждаешь, как тот мужик, который в суде, будучи обвиненным в изнасиловании малолетней, заявил: «Уж лучше я, чем какой-нибудь подлец!»
   Я рассмеялась:
   – Людям с устойчивой психикой свойственно оправдывать любые свои поступки.
   – Так ты хочешь сказать, что у того мужика психика устойчивая, а у меня нет?
   – Всего должно быть в меру. Немного покритиковать себя в твоем положении не вредно, но смотри не переусердствуй. И хватит об этом. Лучше поставь музыку и пригласи меня потанцевать, зря я, что ли, сегодня шампанского напилась? Николай поставил что-то медленное и страстно-испанское.
   К середине танца стало ясно, что мысли о Светлане Роговой покинули его совершенно, это подтверждало мудрость пословицы: «С глаз долой – из сердца вон».
   К концу песни на моей блузке не осталось ни одной застегнутой пуговицы. А если учесть, что под ней больше ничего не было, то прогресс в наших взаимоотношениях был налицо.
   Некоторая двусмысленность ситуации, однако, смущала меня.
   Когда песня кончилась, я мягко освободилась из его объятий, запахнула блузку и подошла к столу.
   – Сейчас мы займемся гаданием, – объяснила я Николаю свое поведение.
   Он удивленно поднял брови, но ничего не сказал.
   Я бросила на стол магические кости:
   17 + 11 + 26.
   «Молодость прекрасна тем, что у нее есть не только будущее, но и настоящее. Не живите в монашеской рясе».
   Очевидно, под монашеской рясой подразумевается моя расстегнутая блузка.
   Вспомнив кое-какие эпизоды из рассказа Эммы, я рассмеялась.
   – Ты чего? – удивленно спросил Николай.
   – Ты не хочешь, чтобы я потанцевала перед тобой голой? – томно спросила я.
   – Нет, – твердо ответил он, приближаясь ко мне, – я хочу быть рядом с тобой.
   Стало совершенно очевидно, что с его психикой все в полном порядке. Поскольку я на свою тоже не могу пожаловаться, то монашеская ряса через мгновение оказалась под диваном, а мы, соответственно, на нем.
   Должна честно признаться, что ему (дивану) в ближайшие несколько часов пришлось перенести нелегкие испытания, но он их с честью выдержал.
   Впрочем, и мы тоже.

Глава 11

   Утром я встала часов в десять, памятуя, что в двенадцать у меня назначена встреча с Эммой. Если бы не это обстоятельство я, пожалуй, еще часок провела бы в постели.
   Пока Николай еще спал, я, превозмогая усталость в натруженном за ночь теле, слегка прибрала квартиру и на всякий случай еще раз бросила кости:
   17 + 3 + 31.
   «Вы не имеете понятия о том, как сильно отражаются на трудоспособности половые излишества, какой вред могут причинить самому талантливому человеку злоупотребления в этой области. Блекнет все, и жизнь начинает казаться лишенной цели, а смерть – избавлением».
   Боже мой! Какие страшные опасности могут, оказывается, подстерегать человека по такой пустяковой, казалось бы, причине. Надо будет предупредить Эмму. Но она вряд ли прислушается, так что не стоит и стараться.
//-- * * * --//
   В «Нарцисс» я опять поехала с Николаем. Брать его с собой, конечно, не следовало бы, но он очень не хотел оставаться дома один, а я не смогла проявить достаточно твердости, чтобы настоять на своем.
   И, как выяснилось впоследствии, к счастью.
   Машину я поставила на старое место и, уходя, предупредила Николая:
   – Ты все-таки поглядывай на окно этого «Нарцисса», на всякий случай. Будешь телохранителем, раз уж ты к нему допущен.
   – К кому допущен? – не понял он.
   – К телу, филолог.
//-- * * * --//
   На двери «Нарцисса» висела табличка «Закрыто, санитарный день». Это что еще за новости? Я толкнула дверь, и она открылась. Войдя в полумрак зала, я остановилась, оглядываясь по сторонам.
   – Таня! Я здесь! – услышала я голос Эммы из угла пустого зала.
   Она сидела за столиком, на котором стояла недопитая чашка кофе и в блюдце недоеденное пирожное.
   – Привет, – поздоровалась я, – давно сидишь?
   – Да нет, минут десять, – ответила Эмма, приветствуя меня кивком головы.
   – А где хозяева? И что это за санитарный день сегодня?
   – Здесь хозяева, – услышала я за спиной голос бесшумно подошедшего Рустама, – а на санитарный день не обращай внимания. Для постоянных клиентов здесь всегда открыто.
   Он поставил передо мной запотевшую бутылочку кока-колы и чистый стакан. Приятно, когда в заведении помнят о твоих вкусах.
   – Узнала? – спросила я Эмму, когда Рустам скрылся в двери кухни у меня за спиной.
   – Узнала, на, держи, – она протянула через стол сложенный вчетверо клетчатый тетрадный лист.
   Я взяла его и, не разворачивая, сунула в задний карман джинсов.
   – А прилично мы вчера с тобой набрались шампанским, – хихикнула Эмма, – я даже есть не могу, только вот пятую чашку кофе за утро приканчиваю.
   – Я в таких случаях предпочитаю что-нибудь холодненькое и шипучее.
   С этими словами я налила в стакан кока-колу и с удовольствием выпила.
   – Твой приятель нормально домой тебя вчера доставил? – ехидно ухмыляясь, спросила Эмма.
   – Нормально, – спокойно ответила я.
   – Ну, и как он?
   – Что как?
   – Ну, вообще.
   – Ну, если вообще, тогда он, конечно…
   – Я, чтобы позабавить Эмму, набрала в легкие воздуху и, растягивая гласные, смачно произнесла: – Самец!
   Эмма так заразительно засмеялась, что и я невольно последовала ее примеру.
   Внезапно она замолчала, а по ее глазам можно было понять, что ее охватил ужас.
   – Это он, – едва слышно прошептала она.
   Я резко обернулась.
   Со стороны кухни к нам неторопливо приближались трое мужчин: один, пониже ростом, шел впереди и двое чуть сзади. Если бы не внезапный испуг Эммы, я, пожалуй, не придала бы этому большого значения, даже несмотря на то, что у того, что поменьше ростом, в руках была милицейская резиновая дубинка. Но страх Эммы явно имел конкретную причину, а ее слова позволяли предположить, что кто-то из вошедших ей знаком.
   Если у них имелись агрессивные намерения по отношению к нам, то шансов оказать сопротивление у нас практически не было. Свои силы я не переоценивала, а от Эммы в такой ситуации, по-моему, было вообще мало толку. Единственное, на что я могла надеяться, это продержаться несколько секунд, пока не подоспеет помощь. Но на какую помощь можно было рассчитывать в пустом зале ресторанчика с вывеской «Санитарный день» на входной двери?
   В том случае, если это были просто знакомые Эммы, я могла, конечно, выглядеть идиоткой, но береженого бог бережет. А плата за материальный ущерб в ресторанах входит в накладные расходы моей профессиональной деятельности.
   Вскочив на ноги, я схватила за горлышко пустую бутылку из-под кока-колы и, широко размахнувшись, швырнула ее изо всех сил. Шедший впереди мужчина инстинктивно присел, а задние приостановились на секунду, чтобы не налететь на него.
   Однако я только делала вид, что бросаю бутылку в них, чтобы выиграть несколько секунд. На самом деле в последнее мгновение я направила бутылку прямо в ближайшее выходящее на улицу окно. Моей главной целью было привлечь внимание кого-либо извне к происходящему в «Нарциссе». На это я могла рассчитывать только в том случае, если бутылка пробьет оба толстых стекла двойной рамы окна, больше даже похожего на витрину.
   Судя по довольно приличному звону, я, кажется, добилась желаемого. Для более детального исследования последствий моего броска у меня не оставалось времени.
   Грязно выругавшись, раскусивший мой замысел обладатель дубинки рванулся ко мне, явно намереваясь использовать ее по прямому назначению. Без всякого замаха на этот раз я плеснула ему в физиономию остатки еще довольно горячего Эмминого кофе. Эта процедура заставила его громче орать, но медленнее двигаться: кофе залил ему глаза.
   В следующее мгновение я пинком ноги направила легкий венский стул, на котором только что мирно сидела, в ту точку пространства, где вот-вот должен был появиться один из шедших сзади бандитов, пытающийся обогнать остановленного шефа и добраться наконец до моего хрупкого женского тела. Встреча двух объектов состоялась в нужное время и в нужном месте с печальными для обоих последствиями: набравший скорость бандит налетел обеими а ногами на внезапно появившийся стул и с громким воплем рухнул на пол, попутно превратив своим массивным телом стул в щепки.
   Чтобы освободить руку от чашки из под кофе, я, размахнувшись, запустила ее в физиономию обладателя дубинки, пользуясь тем, что он еще мало что видел и не мог увернуться. Фарфоровая чашка с мягким звоном разлетелась на сотню осколков прямо на лбу предводителя налетчиков.
   Таким образом я довольно эффективно распорядилась всеми имевшимися под рукой метательными снарядами. Но, поскольку они кончились, необходимо было менять тактику обороны.
   Третий бандит с растопыренными руками кинулся на меня, чтобы сгрести в охапку. Нырнув под одну из его рук, я врезалась головой в живот предводителя, и мы вместе упали на пол. Я попыталась встать, но чья-то сильная рука, согнутая в локте, схватила меня за горло и приподняла так, что мои ноги оторвались от пола, а в глазах потемнело.
   Должно быть, я на мгновение потеряла сознание, потому что, когда державшая меня за горло рука внезапно разжалась, я рухнула на пол, словно неодушевленный предмет. Сознание вернулось ко мне лишь за мгновение до того момента, как, согласно законам физики, я должна была врезаться головой в кафельный пол «Нарцисса».
   По счастливой, для меня, конечно, случайности моя голова встретилась не с кафелем, а с животом лежавшего на полу предводителя бандитов. При этом коленом я попала в его мошонку, так что оно тоже не пострадало.
   Резко поднявшись, я обнаружила, что один из бандитов стоит на коленях, а из его носа, похожего на раздавленную сливу, течет, словно из расколотого арбуза.
   Второй бандит сидит верхом на Николае и заносит огромный волосатый кулачище, собираясь опустить его на физиономию моего клиента. Этого я не могла допустить. В прыжке, которому позавидовала бы и Багира, я ударила супостата ногой в ухо. Он взвыл и зашатался. Горобец резким движением сбросил его с себя и вскочил на ноги. То же самое сделали я и оба рядовых громилы. Их предводитель, держась одной рукой за мошонку, а другой опираясь на дубинку, как на клюку, стоял на коленях. Эмма неподвижно лежала лицом вниз.
   В дверях уже толпился народ, а где-то вдалеке слышались звуки милицейской сирены.
   – Линяем, – сквозь стон приказал предводитель хриплым голосом.
   Оба громилы послушно подхватили шефа под руки и скрылись в дверях кухни. Я не сомневалась в том, что там имеется второй выход. Воспрепятствовать их бегству у нас не было никакой возможности. Более того, кое-кому из нас следовало незамедлительно последовать их примеру.
   Подбежав к Эмме, я перевернула ее на спину. Едва прикоснувшись к ее плечу, я поняла, что передо мной – труп. Под ее правой грудью торчала рукоятка ножа.
   – Скорее, помогите! – закричала я что было сил. – Врача, вызовите «Скорую»! Скорее! Милиция!
   Толпа, словно разбуженная моими воплями, пришла в движение. Большинство бросилось к телу Эммы, чтобы, не дай бог, не просмотреть чего-нибудь интересного, кое-кто кинулся к телефону.
   Я, осторожно раздвинув обступившую меня толпу, приблизилась к стоявшему столбом Горобцу.
   – Чего стоишь, как баран, сматывайся побыстрей, – яростно прошипела я ему в ухо.
   Он не заставил себя уговаривать и быстро стал протискиваться навстречу напиравшей с улицы толпе зевак. В дверях ему пришлось уступить дорогу прибывшему наряду милиции. После этого я потеряла его из виду.

Глава 12

   Наряд милиции быстро вытеснил зевак из помещения, оставив только свидетелей и непосредственных участников инцидента, то есть двух пожилых мужчин, которые вызвали милицию, меня и Ибрагимыча, который как ни в чем не бывало появился в зале вместе с милиционерами.
   Приехавшие довольно быстро люди в штатском посадили нас в разные углы зала и стали допрашивать. Я рассказала все как было, не называя, разумеется, имени Горобца и не объясняя цели нашей встречи с Эммой. Последнее, собственно, никого и не интересовало.
   Меня допрашивал следователь прокуратуры Игорь Борисович Спирин, который, судя по всему, и должен будет вести это дело. Следователь был недурен собой и, следуя Эмминой классификации, никоим образом не мог быть отнесен к категории козлов. Другими словами, он изо всех сил пытался произвести на меня хорошее впечатление. И, надо сказать, небезуспешно. Записав мои ответы на свои вопросы, он дал мне визитную карточку с предложением звонить или заходить к нему в прокуратуру, если я вспомню что-нибудь новое. Я рассеянно пообещала так и поступить.
   Когда я уже подписывала свои показания, к нам подошел пузатый старший лейтенант милиции в пропотевшей рубашке и довольно развязно спросил, обращаясь ко мне и игнорируя допрашивающего меня следователя:
   – Это ты, что ли, частный детектив?
   Я вопросительно посмотрела на следователя. Если бы не моя немая апелляция, то, возможно, он бы и промолчал, но, поскольку пауза затянулась, ему пришлось нарушить ее:
   – Товарищ старший лейтенант, здесь в настоящее время происходит допрос свидетеля, и вопросы ему могу задавать только я.
   – Да ладно тебе, ты же, считай, закончил, – довольно миролюбиво возразил старлей, приподняв фуражку и вытирая потный лоб тряпкой, служившей ему носовым платком, судя по ее виду, не первый месяц без всяких перерывов.
   Следователь, холеный тридцатилетний щеголь с маникюром, благоухающий французской парфюмерией, посмотрел на старлея почти с отвращением.
   – Еще раз повторяю вам, товарищ старший лейтенант, допрос будет окончен тогда, когда я решу, что он окончен, а никак не вы. А в чем, собственно, дело?
   – С ней срочно хочет поговорить полковник Ершов.
   Старлей произнес это с таким видом, будто ожидал, что по окончании этой фразы все ее услышавшие упадут в обморок.
   Следователь был моложе старлея лет на восемь-десять, препираться с милиционером у него, по-видимому, не было никакого желания. Препятствовать полковнику Ершову встретиться со мной также не входило в его намерения. Единственной причиной этого небольшого конфликта между милицией и прокуратурой были хамство и глупость старшего лейтенанта. Вот и его последняя фраза, а точнее, ее интонация, только подлила масла в огонь.
   – Я сомневаюсь в том, что полковник Ершов приказал вам прервать допрос следователя прокуратуры, чтобы доставить к нему эту гражданку, – холодно произнес следователь.
   Старлей, осознав, очевидно, что делает что-то не то, побагровел лицом и опять полез в карман за обтирочным материалом.
   – Простите, Игорь Борисович, – вступила я в разговор, сочтя, что для этого настал удобный момент, – но вы говорите обо мне, словно о мешке картошки. Как будто этот симпатичный старший лейтенант имеет право в любое время доставить меня к упомянутому вами или любому другому полковнику или ефрейтору. Но, простите, на каком основании? Я задержана? Или арестована? Тогда объясните, за что. Между прочим, я подверглась нападению и нуждаюсь в медицинской помощи.
   Если бы не этот маленький конфликт, я поостереглась бы вести себя столь вызывающе. Конечно, с точки зрения закона я была совершенно права, но милиция, к сожалению, очень легко находит способ обломать чересчур ретивых, на ее взгляд, поборников законности. Но мне почему-то очень не хотелось попадать в отделение с запиской Эммы в заднем кармане джинсов. Наверное, это можно назвать интуицией.
   – Гражданка Иванова совершенно права, – хладнокровно констатировал следователь, – если она вам нужна, вызовите ее повесткой. И не заставляйте меня думать, товарищ старший лейтенант, – повысил он голос на последней фразе, – что вы не знаете законов или, еще того хуже, знаете, но не считаете для себя нужным их соблюдать.
   Старлей, как побитый пес, отошел к соседнему столику и полез в планшетку, висевшую на его плече.
   К тому времени, когда я расписалась на каждой странице протокола и собралась уходить, старлей подошел ко мне и сунул в руку серый листок бумаги:
   – Вот, гражданка Иванова, распишитесь, пожалуйста, – прошипел он, как змей.
   Это была повестка с приглашением явиться в Волжский райотдел милиции сегодня к семнадцати часам.
   Расписываясь, я не удержалась от маленькой мести:
   – К чему эти формальности, лейтенант, мы ведь уже перешли на «ты».
   Старлей от досады крякнул, а следователь слегка улыбнулся и развел руками, давая понять, что теперь закон соблюден и он бессилен оградить меня от общения с таким быдлом, как этот старший лейтенант.
   Одарив следователя самой лучезарной улыбкой из своего арсенала, я гордо удалилась.

Глава 13

   Покинув негостеприимный «Нарцисс», я села в машину и поехала на конспиративную квартиру.
   Горобец метался по комнатам, как тигр в клетке.
   Увидев меня, он обрадовался и бросился обниматься. В принципе, я ничего не имела против, но у меня сильно болела чуть было не свернутая бандитом шея. Колено тоже слегка побаливало, видимо, я сгоряча несколько преувеличила амортизационные способности предводительской мошонки.
   – Расскажи мне лучше, как ты оказался в «Нарциссе», – спросила я Николая.
   – Когда я увидел, как разлетелась вдребезги витрина, я понял, что внутри происходит что-то нехорошее. Я сразу кинулся к двери, крича по дороге во все горло, чтобы вызвали милицию.
   – Молодец, как же ты не испугался?
   – Чего?
   – Милиции.
   – Я подумал, что если там происходит что-то серьезное, то терять нам нечего, а если стекло разбилось случайно, то я всегда успею смыться до ее прибытия.
   – Умница. Ну а что было дальше?
   – Вбежав, я увидел, что тебя душит какой-то амбал. Я врезал ему кулаком в ухо, не очень удачно, но тебя он отпустил. Второй в это время пырнул ножом Эмму и кинулся на меня. Я увернулся и врезал ему пяткой в нос. Он упал, но тут на меня навалился тот, который душил тебя. Здоровенный бугай. Повалил меня на пол и чуть не прикончил. У него кулак, как два моих. Я подумал, что тут мне и конец пришел, но, слава богу, ты ему хорошо заехала в морду. Я тебе просто жизнью обязан.
   – А уж как я тебе обязана! Будем считать, что мы квиты. А где это ты научился пяткой в нос бить?
   – В армии. Я же в морской пехоте два года только этим, можно сказать, и занимался. Видишь, еще не забыл, как это делается. Хотя разок-другой в день я и сейчас машу руками-ногами, чтобы форму не потерять.
   Я покрутила головой: шея отозвалась на этот эксперимент болью.
   – А массаж тебя в морской пехоте делать случайно не учили?
   – В морской пехоте не учили, а вот отец учил немного. Сделать тебе?
   – Попробуй. А то голову повернуть не могу.
   Я легла на диван лицом вниз, и Николай стал осторожно массировать мне шею и плечи.
   Через четверть часа, когда он закончил, крутить головой я смогла почти безболезненно. Кажется, с клиентом мне крупно повезло. Он буквально незаменим ни днем, ни ночью.
   Я продолжала лежать на диване, не находя в себе сил, чтобы подняться. Но, к сожалению, подниматься было необходимо: меня ждала встреча с полковником Ершовым, а к этой встрече нужно было еще приготовиться.
   – Если процесс выздоровления пошел, то мы его, товарищи, можем ухлубить, – неожиданно услышала я прямо над собой голос Михаила Горбачева.
   От неожиданности я вскочила на ноги, но не увидела рядом никого и ничего, кроме радостно ухмыляющейся физиономии Горобца.
   – Это ты, что ли?
   – Я. Похоже?
   – Похоже, – честно призналась я, – этому тебя тоже отец научил?
   – Нет, это опять же в морской пехоте. У нас там один парень служил, лауреат конкурса артистов эстрады, подражатель-пародист. Он в самодеятельности выступал. Я, на него глядя, тоже попробовал. Получилось. Кое-что он мне подсказал. Ну а потом мы с ним вместе стали выступать. Я Горбачева изображал, а он Брежнева.
   – А Ельцина слабо?
   – Ельцина в армии нельзя было, а так – запросто. Тот парень, например, лауреат, полтора года от армии косил, знаешь каким образом?
   – Каким же?
   – Звонил московскому военкому и голосом министра обороны Грачева просил дать себе отсрочку, как невероятно талантливому артисту.
   – Как же он в морскую пехоту загремел?
   – У него телевизор сломался.
   – Ну и что?
   – Когда он в очередной раз позвонил военкому, тот смотрел по телевизору прямой репортаж о том, как президент Ельцин и сопровождающие его лица прибывают с официальным визитом в Германию. А одним из этих лиц и был как раз Грачев. Военком, конечно, рассвирепел, но сделать ничего особенного не смог, неохота было самого себя идиотом выставлять и холуем. Только отправил парня вместо ансамбля песни и пляски, где он вполне мог отсидеться пару лет, в морскую пехоту, чтобы служба медом не показалась.
   – Вот так живешь рядом с человеком и не знаешь, что в нем кроется большой талант. Чего же ты в филологи пошел, а не в артисты?
   – А, – махнул он рукой, – этих подражателей как собак развелось.
   На это было трудно что-либо возразить.

Глава 14

   Подъехав к райотделу минут за двадцать до назначенного срока, я довольно долго маневрировала, чтобы припарковаться не далее, чем метрах в двухстах от здания. И вовсе не потому, что у меня болело колено. Причины были гораздо более веские.
//-- * * * --//
   Полковник Ершов, начальник райотдела милиции, сидел за огромным письменным столом под портретом Дзержинского. Кабинет его тоже был велик и почти пуст. Кроме еще одного длинного стола, образующего со столом хозяина букву Т, в кабинете высились три книжных шкафа, заполненных главным образом отнюдь не книгами, а различными безделушками: курительными трубками, мундштуками, портсигарами, настольными зажигалками и т. п. На стенах висело несколько грамот, свидетельствующих об успехах хозяина кабинета в спортивной стрельбе из пистолета. Пол украшала широкая ковровая дорожка. В углу стоял массивный приземистый сейф с торчащими в нем короткими и толстыми ключами.
   Хозяин кабинета внешне был похож на свой сейф. Впоследствии выяснилось, что в их внутреннем содержании тоже таилось много общего.
   Кивком головы отпустив сопровождавшего меня сержанта, полковник, вперив в меня маленькие, глубоко посаженные и широко расставленные глазки, несколько мгновений посвятил визуальному изучению моей скромной персоны. При этом его лицо было абсолютно лишено даже намека на какие-либо эмоции. Так сытый боров рассматривает попавшийся по дороге свекольный клубень, решая, съесть его сейчас или пока оставить, чтобы не перегружать желудок.
   – Здравствуйте, – вежливо поздоровалась я.
   Вместо ответа полковник ткнул пальцем, похожим на ключ от сейфа, в ближайший к нему стул и проскрипел, как металлическая дверь:
   – Садись.
   Я села, оказавшись в одном из углов буквы Т, образованной столами.
   – Какого черта ты суешь свой нос в это дело? – без всяких предисловий и опять-таки без эмоций спросил полковник.
   Прямой вопрос требовал такого же прямого ответа.
   – Хочу вам помочь и получить награду, – уверенно ответила я домашней заготовкой.
   – Мы не нуждаемся в твоей помощи.
   – Зато я нуждаюсь в деньгах.
   – Где сейчас Горобец?
   – Не знаю.
   – Врешь. На эту девку, которую сегодня пришили, ты могла выйти только с его помощью.
   – Вовсе нет, ее я нашла случайно, опрашивая многих проституток, – в ход пошла вторая домашняя заготовка.
   – Тот парень, что помог тебе сегодня, по описаниям уж очень похож на Горобца.
   Я пожала плечами:
   – Да я его и не разглядела.
   – Чего же он удрал? Почему побоялся встречи с милицией?
   – Мало ли кто вас боится? Я и сама, может, боюсь.
   – Правильно делаешь. Поэтому ты сегодня и устроила этот цирк в «Нарциссе»?
   – Может, и поэтому. Кстати, следователь, в отличие от вас, не связывал убийство Эммы и ее знакомство с Роговой. Как вы думаете, почему?
   – Во-первых, здесь вопросы задаю я, а во-вторых, с чего это ты взяла, что я это связываю? Я всего-навсего сегодня убедился в том, что ты сунула свой нос в дело Роговой, и собираюсь тебе его прищемить. А убийство этой второй шлюхи здесь совершенно ни при чем, да и вообще оно меня мало интересует.
   – Конечно, ведь его не будут показывать по центральному телевидению. Неожиданно моя невинная подначка возымела грандиозные последствия. Лицо полковника побагровело, глаза налились кровью, а голос зарокотал, как перекатываемый по полу сейф:
   – Чего мелешь? Какое телевидение? В кутузку захотела? Это я тебе мигом устрою!
   Вдруг так же неожиданно полковник замолчал на полуслове, словно взяв себя в руки, поднялся со стула и подошел к сейфу, уверенно ступая короткими крепкими ногами. Открыв верхнюю дверку, он достал из металлических недр початую бутылку коньяка и граненый стакан. Проглотив одним махом граммов сто пятьдесят, он прищелкнул языком, щелкнул замком сейфа и вернулся за стол.
   – Курить будешь? – спокойно спросил он, словно еще минуту назад и не грозился засадить меня в кутузку.
   – Нет, спасибо, я лучше резинку пожую.
   Пока полковник закуривал, я отправила в рот две подушечки «Дирола».
   – В общем, так, – резюмировал полковник, – как частный детектив ты не имеешь права заниматься расследованием убийств, и, если ты немедленно не прекратишь свою возню, я тебя официально предупреждаю, лишишься лицензии, это как минимум. А за то, что покрываешь Горобца, я уверен, что это так, получишь срок. Я лично об этом позабочусь. Поняла?
   – Да, поняла, – скромно ответила я, не уточняя, правда, что именно поняла.
   – Давай повестку.
   Полковник черкнул на повестке короткую закорючку, дававшую мне право беспрепятственно покинуть здание райотдела.
   – До свидания, – дала я полковнику шанс проявить элементарную воспитанность.
   – Помолись, чтобы тебе больше меня не видеть.
   Полковник не стремился выглядеть лучше, чем он был на самом деле.

Глава 15

   Домой я возвращалась на троллейбусе. Я не могла исключить того, что Ершов приказал установить за мной наружное наблюдение, или, проще говоря, слежку, чтобы с моей помощью схватить Горобца. При этом продемонстрированная полковником уверенность в наличии моей связи с Горобцом могла служить уловкой, направленной на то, чтобы притупить мою бдительность. Поэтому из милиции я направилась прямо домой. Никакой слежки за собой я, правда, не заметила, но это ни о чем пока не говорило. «Наружка» могла быть достаточно многочисленной и квалифицированной. В этом случае обнаружить ее без специальных приемов довольно сложно. Однако применение этих приемов чревато тем, что вы как бы демонстрируете, что чего-то опасаетесь. Я же хотела, чтобы у полковника сложилось впечатление, что я последовала его совету-угрозе.
   По дороге я размышляла о результатах этой странной беседы с ним. Странность начиналась с самого факта вызова лично к полковнику. Он был слишком большой милицейской шишкой, чтобы без достаточно серьезных причин снизойти до личной беседы с каким-то частным детективом. Это не могло быть объяснено даже большим общественным резонансом дела об убийстве Роговой, а только его личной заинтересованностью в моем неучастии. В конце концов, я никоим образом и ни разу до последнего момента не пересеклась в своем расследовании с милицией. Кроме того, полковник, будучи начальником райотдела, стоял как бы в стороне от расследования дела Роговой. Непосредственно этим занимались областная прокуратура и уголовный розыск областного управления внутренних дел. Если я была им помехой, они и без помощи полковника вполне могли поставить меня на место. В общем, с любой точки зрения непонятное служебное рвение Ершова вызывало удивление. Но его угрозы следовало воспринимать вполне серьезно.
   Вернувшись домой, я из опасения, что мой телефон поставлен на прослушивание, зашла к одиноко живущей соседке-старушке и, сославшись на неисправность моего аппарата, позвонила Соколову.
   – Алло, – услышала я знакомый голос.
   – Здравствуйте, Евгений Петрович, Иванова вас беспокоит, помните такую?
   – Разумеется, Танечка! Таких женщин, как вы, не забывают до конца жизни, – галантно ответил Соколов.
   – Наш договор остается в силе, я надеюсь?
   – Безусловно.
   – Тогда у меня к вам есть небольшая просьба.
   – Я в вашем распоряжении. Хозяйка деликатно вышла из комнаты на кухню.
   – Евгений Петрович, – понизила я голос, – не могли бы вы, используя ваши источники, собрать сведения о полковнике милиции Ершове. Знаете такого?
   – Знаю, – несколько удивленно ответил Соколов, – а что, он имеет к этому отношение?
   – Возможно. Особенно интересно установить его связи с «Сиреной», если таковые, конечно, есть.
   – Хорошо, – суховато согласился мой собеседник.
   Чувствовалось, что это задание не пришлось ему по душе. Всегда так с этими щелкоперами: привыкли делать не то, что нужно, а то, что нравится.
   – Мне, пожалуйста, не звоните. И давайте встретимся завтра по адресу, который вам лучше записать.
   – Говорите, я запомню.
   – Лучше тупой карандаш, чем острая память, Евгений Петрович. Я не хочу, чтобы из-за пустяка нарушились мои планы. Вы теперь занялись таким делом, где от мелочей, возможно, зависит жизнь.
   – Хорошо, я запишу.
   После того, как Соколов приготовил бумагу и карандаш, я продиктовала адрес моей конспиративной квартиры.
   – Давайте встретимся часов в двенадцать. Вы успеете к этому времени?
   – Я надеюсь.
   – Если будете опаздывать, не дергайтесь и не волнуйтесь. Часок я подожду. Если по каким-либо причинам прийти не сможете, я позвоню вам завтра в это же время. Сами меня не ищите. Договорились?
   – Да.
   – Тогда до завтра.
   – Всего хорошего.
//-- * * * --//
   После разговора с Соколовым я позвонила на конспиративную квартиру и, не вдаваясь в подробности, сказала Николаю, что все в порядке и я приду завтра в одиннадцать.

Глава 16

   Чтобы попасть на конспиративную квартиру к одиннадцати часам, я вышла из дому в девять. По дороге я убедилась, что слежки за мной нет. Но на всякий случай прошла через пару проходных дворов и одну малоизвестную дырку в заборе, чтобы оторваться от «наружки», если она все-таки была мной не замечена.
   Николай, как я и ожидала, прилип ко мне, едва я переступила порог. Поэтому, собственно, я и пришла на час раньше Соколова. Не ожидала я только, что мы будем заниматься этим прямо на столике в прихожей. К моему удивлению, это оказалось ничуть не хуже, чем в спальне. Как и в любом другом деле, главное – делать его с душой.
   У меня еще осталось время, чтобы принять душ.
   Соколов пришел ровно в двенадцать. В руках он держал объемистый портфель.
   Умиротворенный Горобец как паинька спокойно сидел на диване. Я представила его Соколову. Тот, если и был удивлен этой встречей, то виду не подал.
   Я разлила по чашкам только что приготовленный кофе и открыла импровизированное производственное совещание.
   Я рассказала об итогах осмотра места преступления, о беседе с директором рекламного агентства, о кратковременном, но бурном общении с проституткой Эммой и визита к полковнику Ершову.
   – Теперь вы понимаете, что у меня были веские причины интересоваться особой этого полковника, – закончила я свой доклад, обратившись к Соколову.
   – Я сразу должен принести извинения за первоначально недоверчивое отношение к вашему поручению, – несколько высокопарно начал Соколов свое сообщение.
   – Из этого я делаю вывод, что нечто интересное в биографии Ершова вы все-таки обнаружили?
   – Именно. Оказывается, у полковника Ершова Владимира Сергеевича есть младший брат, Юрий Сергеевич, который два года назад в чине майора был уволен из органов МВД за сращение с криминальными структурами.
   – Интересно. Так он один сращивался? Без брата?
   – Сие покрыто мраком неизвестности. Зато достоверно известно, что в настоящее время Юрий Сергеевич работает начальником службы безопасности фирмы «Сирена».
   Соколов сделал эффектную паузу, чтобы насладиться произведенным впечатлением.
   А впечатление было произведено достаточно сильное. Я, правда, ожидала услышать нечто подобное, а вот Горобец даже рот открыл от удивления.
   – Как же его туда взяли?! – воскликнул он. – Ведь это все равно, что поручить козлу охранять капусту.
   – Скорее это можно квалифицировать как завершающий этап того самого пресловутого сращения, – возразил мудрый Соколов.
   – Вы хотите сказать, что эта самая «Сирена»… – удивился еще больше Горобец.
   – Да, – прервал его Соколов, – есть основания утверждать, что финансовые источники возникновения «Сирены» достаточно мутны. Это я выяснил по собственной инициативе, – добавил он, обращаясь ко мне.
   – Замечательно, – похвалила я его, – если бы все здесь присутствующие проявляли побольше инициативы… в данной области, – добавила я, укоризненно посмотрев на смутившегося Горобца, – то дело двигалось бы гораздо быстрее.
   – А кто тебя в «Нарциссе» спас? – запальчиво возразил обиженный Горобец.
   – Я говорю об инициативе, филолог, а ты о добросовестно выполненной работе телохранителя. Что еще вы сделали по собственной инициативе? – обратилась я к Соколову.
   – Я раздобыл фотографии Юрия Сергеевича Ершова, – ответил он, доставая из портфеля черный бумажный пакет.
   – Прекрасно, – воскликнула я, разглядывая фотографии. – Вот что, Николай, придется тебе сегодня вечерком сходить с этими фотографиями по данному Эммой адресу и разузнать у соседей, не появлялся ли там в указанное ею время Юрий Сергеевич. Черт возьми! – внезапно вскричала я.
   – Что такое? – хором спросили оба моих собеседника.
   – Николай, посмотри вот на этого типа, – я указала на человека, сфотографированного рядом с Юрием Ершовым на фоне здания фирмы «Сирена», – никого он тебе не напоминает?
   Он взял фотографию и стал внимательно ее разглядывать.
   – Нет, не узнаю, – наконец признался он.
   – Этот человек возглавлял вчера нападение в «Нарциссе».
   – А, это тот третий, который валялся на полу? Так я его лица и не разглядел, оно было залито кровью и еще чем-то. – Да, я плеснула в него кофе, а потом разбила об его рожу и чашку. Но это точно он.
   – Может быть, имеет смысл сообщить об этом следователю? – поинтересовался Соколов.
   – Да нет, – возразила я, – еще рано. Он нам спугнет более крупную дичь.
   – Что же будем делать дальше?
   – Поручение Николаю остается в силе, только показывать будешь фотографию обоих. Вы, Евгений Петрович, постарайтесь установить личность субъекта, изображенного рядом с Ершовым-младшим. И пока будьте наготове, если что-нибудь понадобится, я вас извещу. Мне не звоните.
   – Это все?
   – Почти все. Осталось только сделать еще одно небольшое сообщение. Дело в том, господа, что вчера во время визита к полковнику я установила, а точнее прилепила с помощью жевательной резинки, у него под столешницей подслушивающее устройство.
   После моих слов можно было подумать, что мы репетируем финальную сцену гоголевского «Ревизора».
   – Мне не следовало бы разглашать профессиональные секреты, – продолжала я, – но, поскольку мы все рискуем, я не считаю возможным делать что-то, да еще, прямо скажем, не вполне законное, без вашего ведома.
   – Тань, ну давай, рассказывай толком, не трави душу, – взмолился Горобец.
   – В данный момент все, что говорится в его кабинете, записывается на магнитофон в моей машине, которая припаркована неподалеку от райотдела милиции.
   – Так это ж сколько пленки надо, если она там стоит уже второй день, – засомневался Горобец.
   – Магнитофон включается только тогда, когда есть что записывать. Через двадцать секунд после того, как в помещении наступает тишина, он автоматически выключается. А пленки там хватит на три часа разговоров. Сегодня часов в шесть пойду менять кассету, а вечером прослушаю.
   – Неплохо придумано, – отозвался Соколов, – но как же вы не боялись, что вас обыщут перед тем, как вести к полковнику?
   – Дело в том, что обыскивать имело а смысл, если бы меня доставили к нему прямо из «Нарцисса». Поэтому-то я и старалась этого избежать с помощью следователя. А к визиту по повестке я, разумеется, подготовилась, и полковник это прекрасно понимал. Ну а в конце концов, если бы мой расчет не оправдался, то носить при себе эту штуку – еще не преступление. Хотя кое-какие неприятности могли у меня, конечно, возникнуть.
   – А вы не боитесь, что когда вашу закладку обнаружат, а ее рано или поздно обязательно обнаружат, то на ней найдут и ваши отпечатки пальцев? Я сомневаюсь, что вы работали практически на глазах полковника в перчатках.
   – Придется открыть вам еще один секрет, – вздохнула я, – единственное, что меня утешает, это надежда на вашу добропорядочность.
   – Могила! – жизнерадостно воскликнул Горобец. – Честное слово, мы никому не расскажем, правда, Евгений Петрович?
   – Разумеется, – с достоинством подтвердил Соколов.
   – Перед тем, как войти в райотдел, я нанесла на пальцы тонкий слой специального клея. Через несколько минут он высох, а на пальцах осталась невидимая довольно прочная эластичная пленка. И, если перед работой не ковырять в носу, то не останется никаких отпечатков.
   – Гениально! Сама придумала? – восхитился Горобец.
   Что-то он опять оживился. Как бы после ухода Соколова мне снова не оказаться в неглиже на первом попавшемся предмете мебельного гарнитура.
   Соколов поднялся и, попрощавшись, направился к выходу. Я пошла его проводить до дверей. Горобец, как и ожидалось, увязался за мной.
   Нужно будет вместо столика поставить в прихожей кушетку.

Глава 17

   В свою машину я попала около семи часов вечера. Я решила поехать домой на ней – оставленная здесь на вторые сутки машина могла вызвать подозрения. Кроме того, несмотря на противоугонную систему такого типа, с которой опытные угонщики стараются не связываться, полностью исключить возможность ее похищения я, разумеется, не могла.
   По дороге я заехала в супермаркет и закупила продовольствие. Горобец был довольно прожорлив, холодильник на конспиративной квартире почти опустел.
   Вернувшись домой, я занялась прослушиванием улова. Магнитофонная лента прокрутилась процентов на семьдесят, полковник Ершов был немногословен.
   Чаще всего причиной включения магнитофона был лязг открываемой дверки сейфа и бульканье коньяка. Если всякий раз выпивал такую же порцию, как при мне, и официально не имел других источников дохода, кроме зарплаты, его смело можно было привлекать к уголовной ответственности за злостное уклонение от уплаты налогов: никакой чиновничьей зарплаты, даже зарплаты президента РФ, на такое количество коньяка хватить никак не могло.
   Кроме того, полковника можно было обвинить в превышении власти, самоуправстве, вмешательстве в деятельность суда, сокрытии преступлений от учета, давлении на свидетелей и других подобных правонарушениях, которые давно стали рутиной милицейской жизни и никого, в том числе и меня, серьезно не интересовали.
   Единственный телефонный разговор, который мог представлять для нас интерес, состоялся у полковника с его братом, Юрием Сергеевичем.
   К счастью, полковник, когда он был в кабинете один, пользовался главным образом громкоговорящей телефонной связью, что позволяло мне слышать обоих собеседников.
   Звонил сам полковник (в дальнейшем будет обозначен как П) брату (Б), судя по тому, что запись началась с длинных телефонных гудков.
   Б. – Слушаю вас.
   П. – Как живете, караси?
   Б. – Ничего себе, мерси.
   П. – Чего не звонишь, Карась?
   Б. – А чего, братан, звонить без толку?
   П. – А ты с толком звони. Когда твоя контора со мной рассчитается?
   Б. – Как договорились, еще время есть.
   П. – А пораньше нельзя?
   Б. – Я не знаю, братан, надо спросить. А чего тебе приспичило?
   П. – Есть возможность дачку неплохую за полцены отжать, но половину нужно оплатить срочно.
   Б. – А все нельзя отжать?
   П. – Можно, конечно. Но понимаешь, Карась, я не хочу всю оставшуюся жизнь перед тем, как сесть в машину, вставать на карачки и заглядывать под днище, проверяя, не подложил ли там какой-нибудь доброжелатель пару фунтов взрывчатки. Я тебе сто раз говорил, что нельзя у людей отбирать последнее, а ты опять за свое. Из-за этого все твои неприятности, Карась.
   Б. – Ладно, братан, кончай мораль читать. Что-то ты размяк последнее время. Наверное, опять из сейфа не вылезаешь. Кончай, братан, а то ты так без всякой взрывчатки рассыплешься.
   П. – Пьяный проспится, а дурак никогда. Кстати, как там твой идиот-помощник Валентин?
   Б. – Плохо. Похоже, на один глаз окривеет, но это еще полбеды. Главное, что ему эта сучка все яйца оттоптала. И что там из этой яичницы получится, пока непонятно. Умора, вчера его сразу два хирурга оперировали: глазник сверху, а уролог снизу, чтобы наркоз два раза не давать. Про сломанные ребра я уже молчу.
   П. – Надо же, какой болван, а строил из себя супермена. Каратист хренов. Тебя послушать, так он как будто под паровоз попал, а не с бабой подрался.
   Б. – Не говори, братан, он меня разочаровал. Кстати, а ты эту сучку припугнул, как договаривались?
   П. – Припугнуть-то припугнул, да не очень с ней хорошо получилось. Поручил я этому дураку Ковбасюку, ты его знаешь, пузатый такой, ко мне ее доставить. Так он умудрился со следователем прокуратуры из-за нее схлестнуться. Есть там один хлюст строптивый. Да ты его знаешь, Спирин его фамилия. И надо же Ковбасюку именно на него нарваться.
   Б. – Ну и что? Наплевать тебе на какого-то паршивого следователя.
   П. – Не скажи, Карась. Вот так ты свои звезды и проплевал. В прокуратуре давно на меня косяка давят. Жалобы-то на меня им мешками пишут. Знаешь, как волки на лося охотятся? Пока он на ногах и в силе, подходить боятся, но момент караулят. Стоит ему оступиться или в снег провалиться, они разом кидаются – и кранты лосю, через час одни косточки белеют да красная жижа вокруг.
   Б. – Что-то уж больно красочно ты это расписал, братан. Попробуй накропать статейку в журнал юных натуралистов, может, напечатают. Ну, да ладно. Так что с этой сучкой? Выяснил ты, чего она свой нос сует туда, куда собачий хрен не лезет?
   П. – Говорит, что из-за награды, которую вы, дураки, сами и назначили.
   Б. – Да я-то здесь при чем, братан?
   Говорил я этим олухам из отдела рекламы, не буди лихо, пока спит тихо. Наглеть-то не надо. Так нет, им бы лишний раз по телеку засветиться, а там – трава не расти. Да что уж теперь, после драки, кулаками махать. Ну, так что эта сучка?
   П. – Да вроде притихла, а там кто ее знает. Чужая душа – потемки.
   Б. – Установи за ней «наружку».
   П. – Какой ты умный, «наружку». Для этого основания нужны: людей – кот наплакал. У меня тоже начальство есть, между прочим. Последили, на мой страх и риск, за ней денек: похоже – успокоилась. Заметно не дергалась. Но больше, извини, не могу.
   Б. – И на том спасибо. Так сколько тебе, братан, на дачку-то не хватает?
   П. – Да ерунда, тысяч сто баксов. Остальное наскребу, пожалуй.
   Б. – А не много запрашиваешь?
   П. – Старые долги не забудь.
   Б. – Ладно, постараюсь тебе помочь. Пару дней потерпишь?
   П. – Легко.
   Б. – Ну, тогда бывай.
   П. – Подожди, Карась. Хочу дать тебе совет. Даже не совет, а приказ.
   Б. – Какой?
   П. – Пока все не утихнет, упрячь Валентина и его горилл куда-нибудь поглубже. Ты меня понял?
   Пауза.
   Б. – Что ты имеешь в виду?
   П. – А что имею, то и введу. И чем глубже, тем лучше. Понял?
   Пауза.
   Б. – Понял.
   П. – Вот теперь бывай, Карась.
   Конец разговора.

Глава 18

   Итак, предводителя незадачливых боевиков зовут Валентином, и он скорее всего работник все той же «Сирены». Рада была слышать, что встреча со мной не прошла для него бесследно. «Наружки» за мной нет, это очень хорошо: можно сэкономить кучу времени. Жаль только, что я раньше этого не знала. Горобца посылать по Эмминому адресу было все-таки рискованно, лучше бы я сама пошла.
   Часы показывали без пяти минут десять. На улице стемнело. Наверное, Горобец уже ушел выполнять мое поручение. Прихватив магнитофон и кассеты с записями, я отправилась на конспиративную квартиру.
//-- * * * --//
   Горобца, как я и предполагала, дома не было. Пришлось ждать его еще около часа.
   – А, Таня. Ты уже здесь? Очень хорошо. Давай ужинать, а то я что-то проголодался, – бесцеремонно заявил он, едва вошел в квартиру.
   – Сначала расскажи, как прошел твой рейд.
   – Все нормально, соседка-старушка, я ее на лавочке у подъезда нашел, узнала обоих. Они в этой квартире несколько дней ошивались. И девицы к ним ходили вереницей, как она выразилась. Квартира эта, по ее мнению, какая-то странная. Постоянно там никто не живет. А вселяются на короткое время разные люди. Иногда просто гулянки там устраивают. Вот, собственно, и все. А у тебя что новенького?
   – Да есть кое-что, но об этом позже. Я подошла к телефону и набрала номер Соколова.
   – Алло, – ответил он.
   – Евгений Петрович, добрый вечер.
   – Добрый вечер, Танечка.
   – Есть новости?
   – Есть. Тот субъект рядом с Ершовым-младшим – Ларин Валентин Олегович, его заместитель в «Сирене». Так что они теперь у нас в руках, – торжествующе закончил Соколов.
   – Подождите радоваться. Ларин – да, а вот братьев Ершовых голыми руками не возьмешь. Боюсь, этого Ларина мы теперь не скоро увидим.
   – Что же делать?
   – Есть у меня один план. Давайте завтра утром встретимся на том же месте и все обсудим.
   – Давайте. В котором часу?
   – Часов в девять, – опрометчиво предложила я, но, взглянув на Горобца, вовремя спохватилась, – нет, лучше в одиннадцать.
//-- * * * --//
   В одиннадцать часов, по заведенной уже традиции, с чашками кофе в руках мы сидели за столом.
   – Итак, господа, пора подводить некоторые итоги, – предложила я после того, как ознакомила присутствующих с записью телефонного разговора братьев Ершовых.
   – Я не очень понимаю, что, собственно, подводить, – пожал плечами Соколов, – про Ларина вы следователю говорить не хотите, а Ершовы действительно вроде и ни при чем. Ваша запись, сами понимаете, это если и улика, то только вашего преступления, а отнюдь не их.
   – Какого это ее преступления? – вступился за меня возмущенный Горобец.
   – Установки подслушивающего устройства в кабинете полковника милиции, – спокойно пояснил Соколов.
   – Подождите спорить, – вмешалась я, – под итогами я понимаю прежде всего установление общей картины преступления. А уж потом будем решать, как засадить за решетку его авторов и исполнителей.
   – Лично у меня нет никакой картины, – честно признался Горобец, – даже наоборот, чем больше мы об этом узнаем, тем запутаннее все это мне кажется.
   – Нет, – не согласился с ним Соколов, – что касается убийства Эммы, здесь все ясно. Почти все, – подумав, поправился он, – во всяком случае, мы знаем, кто ее убил. Правда, не совсем понятны причины этого убийства. Я даже подозреваю, что убить хотели не Эмму, а Татьяну.
   – Обеих, – мрачно изрек Горобец.
   – Возможно, что обеих, – согласился Соколов, – но убийство Татьяны могло носить вспомогательный характер, просто, чтобы не оставлять живых свидетелей. Благодаря вашему мужественному и решительному вмешательству замысел бандитов частично провалился, но это позволило нам узнать только убийц Эммы: причины и обстоятельства убийства Роговой от этого не стали яснее. Понятно, что Ершовы здесь замешаны, но не более того.
   – Согласен, – с важным видом изрек Горобец.
   – У вас, очевидно, есть другие соображения на этот счет? – обратился ко мне Соколов.
   – Да, есть. Но скорее не другие, а дополнительные, скажем так.
   – Не окажете ли нам любезность поделиться ими?
   – Интересно. А иначе зачем тогда мы здесь собрались? – буркнул Горобец.
   – Разумеется, поделюсь, – согласилась я. – У меня есть гипотеза, которая, на мой взгляд, объясняет все имеющиеся в нашем распоряжении факты. Но я прошу отнестись к ней предельно критически, потому что мне самой она порою кажется абсолютно дикой и невероятной.
   Может быть, вы найдете в ней какое-либо противоречие.
   – Излагай, – деловито предложил Горобец.
   – Должна признаться, что эта мысль внезапно пришла мне в голову во время моей беседы с полковником Ершовым, и тогда же, кстати, я приняла окончательное решение установить подслушивающее устройство. Это произошло, когда он неожиданно вспылил в ответ на мое замечание о том, что убийство Эммы его интересует меньше, чем убийство Роговой потому, что первое не освещается центральным телевидением.
   – Но это же естественно, – вмешался Соколов, – общественное мнение и должно влиять на ретивость полиции. Как же иначе?
   – Вот именно, – согласилась я, – на что же тут обижаться? А он обиделся. Или испугался.
   – Но чего?
   – Того, чего в основном и боятся преступники: правды.
   – Какой? – хором воскликнули мои собеседники.
   – Сначала вы мне ответьте, Евгений Петрович, а почему, собственно, общественное мнение, как вы изволили выразиться, больше интересуется убийством Роговой, а не Эммы? Которой мы с вами, кстати, и фамилии-то не знаем. А ведь эти преступления во многом сходны: убили одну проститутку, потом вторую. Какая разница?
   – Ну, обстоятельства первого убийства были довольно необычны, – неуверенно пояснил Соколов, – они-то и привлекли внимание общественности.
   – Извините, Евгений Петрович, – возразила я, – чтобы оценить обстоятельства дела, общественность должна, как минимум, быть с ними знакома. А я что-то не видела по телевидению такого вдохновенного репортажа о втором убийстве, как был о первом.
   – К чему вы, Танечка, клоните?
   – А к тому, что когда телевизионщик говорит об общественном мнении, то на самом деле речь идет главным образом о его собственном мнении.
   – Вы хотите сказать, что мы навязываем свое мнение общественности?
   – Конечно, как же иначе! И тот, кто делает это успешнее, считается более квалифицированным специалистом.
   – Это спорное утверждение.
   – Напротив. Оно скорее тривиально. Воспринимается мнение того, кого слушают. Слушают того, кто говорит интересно. Тот, кто говорит интересно на телевидении, – ценный сотрудник. Вот и вся логика. Но я не об этом. Есть и оборотная сторона медали. Внимание аудитории – своего рода наркотик: чтобы тебя все время слушали, необходимо постоянно искать темы, интересные для слушателей. На одной технике не выедешь. А это значит, что волей-неволей приходится идти на поводу у аудитории. В итоге – тот, кто успешней манипулирует, сам более подвержен манипуляции. Или, другими словами, чтобы вы не подумали, что в мои намерения входит сказать вам нечто обидное, наши недостатки являются продолжением наших же достоинств.
   – Я, кажется, начинаю понимать, куда вы, Танечка, клоните. Вы, очевидно, в своих рассуждениях взяли за основу мои слова, сказанные при нашей первой встрече, о том, что я почувствовал себя игрушкой в чьей-то игре. Верно?
   – Абсолютно верно, Евгений Петрович.
   – Слушайте, кончайте философствовать, – вмешался заскучавший Горобец, – я словно на лекции в университете вдруг оказался. Мы зачем здесь собрались? Преступников изобличать или диспут устраивать? Давайте ближе к делу.
   – Хорошо, – согласилась я, – к делу так к делу. Итак, моя гипотеза выглядит следующим образом: фирма «Сирена» готовится выбросить на рынок, в том числе и международный, несколько новых для нее видов продукции. Для этого необходимо провести достаточно мощную рекламную кампанию, что требует немалых средств. Фирма либо не обладает необходимыми для этого финансовыми ресурсами, либо просто желает их сэкономить, постаравшись каким-либо способом привлечь к себе внимание средств массовой информации, главным образом телевидения.
   В качестве такого способа выбрано убийство. Очевидно, руководству фирмы, выходцам из криминального мира, подобные решения кажутся более приемлемыми, чем какие-либо другие. Операцию поручено было провести скорее всего Ершову-младшему, заручившись, разумеется, поддержкой Ершова-старшего. В качестве жертвы наметили проститутку по вызову. Отбором подходящей кандидатуры и занимались Ершов с Лариным на той злополучной квартире.
   Само убийство было обставлено таким образом, что телевизионные съемки места преступления сопровождались неизменно рекламой фирмы «Сирена». Жертва выбрана и подготовлена так, чтобы, с одной стороны, выглядеть достаточно сексуально для привлечения внимания, а с другой – не быть слишком обнаженной, дабы не возникли ограничения показа перед любой аудиторией. Надпись на плакате над убитой и распятие были использованы с целью – помимо криминального и сексуального – возбудить также мистический, политический и националистический интерес аудитории. Что с блеском и оправдалось на практике.
   Телевидение было приглашено раньше милиции, чтобы произвести съемки качественно и без помех. Определенную роль в этом, несомненно, сыграл Ершов – старший.
   Назначение фирмой награды за поимку преступника было сделано, чтобы лишний раз привлечь к себе внимание средств массовой информации.
   Вот, собственно, и вся моя гипотеза.
   Я умолкла и допила остывшие остатки кофе.

Глава 19

   Мои собеседники с трудом переваривали суть изложенного. Через минуту Горобец спросил:
   – А почему убили Эмму?
   – Очевидно, хозяева ее своднической конторы после убийства Роговой догадались о причинах проводимого Ершовым-младшим и Лариным смотра-конкурса проституток. Но, естественно, помалкивали, как те и рассчитывали. Не в их интересах было ворошить это дело. И когда Эмма стала выяснять забытый ею адрес, они сообщили об этом Ершову. Таким образом он узнал и о моем интересе к этому делу. Вот они и решили убить сразу двух зайцев. Рустама Ибрагимыча при этом подкупили или запугали.
   – Что же теперь делать? – спросил Соколов. – Против Ершовых, не говоря уже о руководстве «Сирены», никаких улик и свидетелей нет, кроме Ларина и его горилл. Но, насколько я понял намек Ершова-старшего, вполне вероятно, что они уже мертвы.
   – Скорее всего, – согласилась я, – на этих рассчитывать уже не приходится.
   – Как же быть? – на этот раз спросил Горобец.
   – Есть у меня один планчик, – ответила я.
   – Излагай, – привычно предложил он.
   Я изложила, и через час, претерпев незначительные коррективы, план был единогласно утвержден к исполнению.
//-- * * * --//
   Остаток дня и вечер были посвящены созданию материально-технической базы разработанного плана.
//-- * * * --//
   На первом этапе главенствующую роль должен был сыграть Горобец со своими талантами подражателя-пародиста. Даже более подражателя, чем пародиста. Сначала он должен был позвонить Ершову-младшему от имени Ершова-старшего. План мог сорваться, если бы у Ершова-младшего на аппарате был определитель номера, поэтому через свои источники не без труда Соколов разузнал номер его мобильного телефона. Примерный план разговора мы наметили заранее. Оба разговора предполагалось записывать на магнитофон.
   В девять утра Горобец набрал нужный номер, я слушала разговор по параллельному телефону.
   Б. – Слушаю вас.
   Горобец. – Как живете, караси?
   Б. – Ничего себе, мерси.
   Г. – Что-то ты, Карась, опять не звонишь. Зазнался, что ли?
   Б. – С чего зазнаваться-то, братан?
   Г. – Кто вас там знает, бизнесменов. Как там насчет моей просьбы?
   Б. – Мы же договорились, что через два дня. Вроде срок еще не вышел?
   Г. – Я у тебя сейчас не деньги прошу, а подтверждения и уточнения: где, когда и сколько.
   Б. – Я думаю, что завтра, сколько просил. А уж где, ты сам решай. К тебе, что, нельзя заехать?
   Г. – Нет, Карась. Ко мне не надо. И не звони мне ни домой, ни на работу. Я сам тебе позвоню. На мобильный.
   Б. – А в чем дело, братан?
   Г. – Похоже, прокуратура какую-то проверку ведет. Надо поаккуратней.
   Б. – Партия сказала «надо» – комсомол ответил «есть».
   Г. – Помнишь еще. Кстати, как мой приказ, выполнил?
   Б. – Насчет Валентина?
   Г. – Ну да.
   Б. – Порядок.
   Г. – Всех троих?
   Б. – Всех, родимых.
   Г. – Упрятал надежно?
   Б. – Глубоко, как ты велел.
   Г. – Не телефонный разговор, а при встрече ты мне обязательно расскажи как, когда и где. Подробно. Если я забуду, напомни. Это очень важно.
   Б. – Ладно, только зачем это тебе? Раньше ты такими подробностями вроде не интересовался.
   Г. – Раньше ты таких проколов не делал, Карась. А мне, в случае чего, тебя прикрывать придется. Чтобы следы заметать, нужно знать, где мести. Понял, Карась?
   Б. – Понял, чего не понять.
   Г. – Тогда бывай, Карась.
   Б. – Бывай, братан.

   Горобец положил трубку.
   – Ну, как? – спросил он меня.
   Я зааплодировала. Горобец встал со стула и церемонно, словно дирижер симфонического оркестра, раскланялся перед публикой.
   – Теперь давай наоборот, – сказала я, – репетировать будешь?
   – Буду. Младшего трудней изображать, у него голос не такой скрипучий, как у полковника. Характерные голоса изображать легче. Зацепился за одну особенность – и гони. А здесь нужно несколько особенностей выделить.
   Потренировавшись минут пять, Николай наконец сказал:
   – Давай.
   Я опять взяла параллельный телефон, а Горобец набрал номер. У полковника в кабинете, это я точно знала по собственным наблюдениям, телефонный аппарат определителя номера не имел.
   П. – Алло.
   Г. – Привет, братан.
   П. – А, это ты. Как живете, караси?
   Г. – Ничего себе, мерси.
   П. – Что новенького сообщишь?
   Г. – Как там с твоей дачкой? Не передумал?
   П. – Нет, жду обещанного.
   Г. – Завтра все будет, братан, как договорились.
   П. – Хорошо. А что это у тебя с голосом, Карась? Или это телефон искажает?
   Г. – Не знаю, что там у тебя за телефон, а я действительно простудился немного. Ночью в лесу, понимаешь, сыровато бывает.
   П. – А какой черт тебя ночью в лес поволок?
   Г. – Твой приказ выполнял. Забыл, что ли?
   П. – А-а, понял тебя. Ну и как? Порядок?
   Г. – Полный. Всех троих. Глубина приличная…
   П. – Ладно, ладно, Карась. Подробности оставь при себе, здоровее будешь. Ну, давай завтра прямо ко мне. Буду ждать с нетерпением.
   Г. – Знаешь что, братан, давай лучше встретимся где-нибудь на нейтральной территории.
   П. – А в чем, собственно, дело?
   Г. – Понимаешь, мне кажется, что меня кто-то пасет. Не пойму, правда, кто. То ли конкуренты, то ли мое же начальство, то ли твои коллеги. Я пока делаю вид, что не замечаю, но меры принял. Не исключаю, что и телефон прослушивают. Особенно, если это ФСБ или прокуратура. Так что ты, братан, мне лучше пока не звони. Я тебе сам позвоню, с нейтрального телефона. И договоримся, где завтра встретиться. А я местечко подберу, чтобы «хвост» сбить и чтобы не подобрался никто на пушечный выстрел.
   П. – Смотри сам. Но я сомневаюсь, что это прокуратура или ФСБ. Их бы ты, во-первых, хрен засек, а во-вторых, я бы это знал. У меня в прокуратуре есть прихват железный.
   Г. – Это кто же такой?
   П. – А вот это, Карась, не твое дело.
   Г. – Хорошо бы так, как ты говоришь, но береженого бог бережет. Лучше нам не светиться. Договорились?
   П. – Хорошо. Мне нравится, Карась, что ты становишься осторожным и рассудительным человеком. Это, наверное, возраст сказывается.
   Г. – И твои наставления, братан.
   П. – Лучше поздно, чем никогда.
   Г. – Ну, бывай, братан, жди моего звонка.
   П. – Ладно, бывай.
   – Ну, как? – опять спросил Горобец, положив трубку.
   – На этот раз за технику исполнения четверка, но за сообразительность – пять с плюсом. Насчет простуды в лесу, это ты здорово придумал и, главное, вовремя.
   – Домашняя заготовка, – честно признался Горобец.

Глава 20

   Теперь настала пора обратиться к официальным властям.
   Любой российский чиновник воспринимает обращение к нему рядового обывателя, или, как принято говорить у них, человека «с улицы», словно личное оскорбление. Ну, если не оскорбление, то досадную помеху плавному течению государственной службы. Поэтому каждый мало-мальски дееспособный обыватель стремится войти в соприкосновение с чиновничьей средой через знакомых. Пусть и весьма шапочных. Главное – зацепиться. Это как та одежка, по которой встречают, хотя провожают все равно по уму.
   Руководствуясь этими, а также некоторыми другими соображениями, я пошарила по карманам и нашла визитную карточку следователя прокуратуры Спирина Игоря Борисовича.
   Набрав его рабочий телефон, я услышала знакомый приятный баритон:
   – Спирин слушает.
   – Здравствуйте, Игорь Борисович.
   – Здравствуйте.
   – С вами говорит Татьяна Иванова. Помните кафе «Нарцисс» пару дней назад?
   – Танечка, что за вопрос? Конечно, я вас помню. Не думайте, что я раздаю свои визитки людям, которых забываю через два-три дня.
   – Я решила воспользоваться вашим предложением, Игорь Борисович.
   – Что-нибудь припомнили?
   – Скорее узнала нечто новое. А проще говоря, я узнала фамилию одного из нападавших. Вас это еще интересует?
   – Конечно! Что за вопрос? Но как вам это удалось?
   – Вы забываете, Игорь Борисович, что я частный, но все же детектив.
   – Вы можете сейчас приехать сюда, в прокуратуру?
   – Да, могу.
   – Тогда приезжайте, я заказываю пропуск.
   – Одну минуту, Игорь Борисович, я приеду не одна.
   – А с кем еще?
   – С Соколовым Евгением Петровичем, репортером телевидения. Знаете такого?
   – Кто же его не знает. А он здесь при чем?
   – Подробности при встрече.
   – Хорошо, приезжайте вдвоем.
//-- * * * --//
   Позвонив Соколову, я договорилась встретиться с ним у дверей прокуратуры.
//-- * * * --//
   Спирин сидел в очень большом кабинете. Его кабинет был даже больше, чем у полковника Ершова. И мебели там было гораздо больше. Вот только сидело там, кроме Спирина, еще человек восемь-девять. Признаться, я не ожидала, что окажусь в таком людном месте. Спирин встал, приветствуя нас. Я представила ему Соколова, и мы сели. Судя по тому, что у других столов стояло по одному стулу для посетителей, стул для Соколова Спирину пришлось позаимствовать у соседей.
   – Ну, рассказывайте, – нетерпеливо предложил Спирин.
   С Соколовым мы договорились, что главным рассказчиком буду я. Поэтому он молчал, глядя сначала изучающе на Спирина, а потом удивленно на меня. А я молчала, не зная, с чего начать.
   Дело в том, что я ни на миг не забывала слова полковника Ершова о строптивости Спирина и о том, что в прокуратуре у него есть «железный прихват» и он знает обо всем там происходящем. Из этого следовал очевидный вывод: Спирин таковым «прихватом» не является, чего никак нельзя сказать о его соседях. Рассказывать о наших розысках в подобной обстановке у меня не было ни малейшего желания.
   – Понимаете, Игорь Борисович, – наконец нашла я выход, – перед тем как начать рассказ, мы хотели вам кое-что продемонстрировать.
   – Демонстрируйте, – согласился он.
   – Здесь для этого нет технических возможностей.
   – Каких?
   – Давайте мы ненадолго выйдем и заглянем в мою машину. Потом вернемся сюда и спокойно поговорим.
   – Давайте, – удивленно согласился вежливый Спирин, и, едва усевшись, мы дружно поднялись и направились к выходу.
   В машине мы со Спириным сели на заднее сиденье, а Соколов – на правое переднее, обернувшись к нам, чтобы принять участие в разговоре.
   Я достала из папки с отобранными для этой беседы материалами фотографию и протянула ее Спирину:
   – Знаете этих людей?
   – Одного знаю, это Юрий Ершов, бывший сотрудник милиции. А кто второй?
   – Некто Ларин, заместитель Ершова на его теперешнем посту начальника службы безопасности фирмы «Сирена».
   – Чем же он знаменит?
   – А тем, что именно об его физиономию я разбила чашку из-под кофе в кафе «Нарцисс».
   – Вы уверены?
   – Абсолютно.
   – Это все, что вы хотели мне продемонстрировать?
   – Нет, далеко не все.
   – Тогда продолжайте. – Прежде чем продолжать, мы хотели бы задать вам один вопрос.
   – Задавайте. Хотя это у нас и не принято.
   – Вы имеете отношение к расследованию дела об убийстве Роговой?
   – Я вхожу в следственную бригаду, но не в качестве руководителя.
   – Как вы поступите, когда узнаете, что второе убийство совершено, чтобы прикрыть первое?
   – Скорее всего попрошу начальство объединить дела. А что, у вас есть такие факты?
   – Одну минуту, еще один вопрос. Какие отношения у вас с Юрием Ершовым?
   – Нет у нас никаких отношений, – начал раздражаться Спирин, – правда, я участвовал в расследовании его дела. Хотел его посадить, но не смог – начальство решило ограничиться увольнением из органов МВД. Но что вы мне допрос устраиваете? Вы, Таня, злоупотребляете моим хорошим отношением к вам.
   – Ни в коем случае, Игорь Борисович. Наоборот, мы хотим способствовать вашей служебной карьере.
   – Извольте объясниться, – настойчиво и твердо предложил Спирин.
   Я вопросительно посмотрела на молча слушавшего наш диалог Соколова. Он утвердительно кивнул головой. Я вздохнула и начала рассказывать. Спирин изредка перебивал меня короткими уточняющими вопросами. Я изложила как фактическую сторону дела, так и наши планы по его доведению до логического конца. Попутно я указала Спирину и на причины, побудившие меня перенести наш разговор в машину.
   Когда я закончила, Спирин ненадолго задумался. Потом сказал:
   – На первый взгляд вся ваша история – бред сумасшедшего. На второй – приходится признать, что в этом бреду есть своя внутренняя логика. А сейчас я припомнил два факта, о которых вы не знаете, наверное, но которые прекрасно укладываются в вашу схему.
   – Какие факты? – спросила я.
   – Во-первых, установленное время смерти, с учетом точности его определения методами судебной медицины, совпадает со временем анонимного звонка Евгению Петровичу, – Спирин кивнул на Соколова.
   Тот удивленно поднял брови:
   – Я не понимаю, каким образом это подтверждает данную гипотезу.
   – Это же так просто, Евгений Петрович, – не удержалась я, – оказывается, что убийцы звонили вам, когда Рогова была еще жива.
   – Но почему?
   – Да потому, что они ее убили только тогда, когда убедились в том, что ваша съемочная группа прибудет на место преступления.
   – Вы хотите сказать, – растерянно пробормотал Соколов, – что если бы я отказался…
   – То они не стали бы ее убивать на этот раз, – хладнокровно закончил за него Спирин.
   – Не расстраивайтесь, Евгений Петрович, – постаралась я успокоить Соколова, – вам не в чем себя винить.
   – Сволочи, какие сволочи! – продолжал переживать безутешный репортер, не вняв моим увещеваниям.
   – Какой же второй факт? – спросила я Спирина.
   – Причиной смерти явилась внутримышечная инъекция довольно редкого яда, являющегося промежуточным продуктом в одном из технологических процессов, применяемых на химических предприятиях «Сирены». Мы предполагали, что яд похищен кем-то из обслуживающего персонала. Теперь этот факт может иметь совершенно другое толкование.
   – Так вы согласны реализовать до конца наш план? – задала я главный вопрос.
   – Я не могу решить это единолично. Необходимо посоветоваться с главным прокурором.
   – А ваше личное мнение?
   – Я – за! – ответил он без малейших колебаний.

Глава 21

   Главный прокурор дал «добро», и все закрутилось, как в калейдоскопе. Времени было мало – все необходимо было сделать молниеносно, пока полковник Ершов не почуял надвигавшуюся опасность.
   К одиннадцати часам следующего дня все было готово.
   Снова настал черед официально вышедшего из подполья Горобца.
   Первый звонок опять был сделан полковнику. На этот раз из кабинета главного прокурора области, ставшего штабом проведения операции. Телефон был переключен на громкоговорящую связь.
   П. – Алло.
   Г. – Привет, братан, это опять я.
   П. (нетрезвым голосом) – А-а, Карась. Здоровались сегодня. Ну, что еще скажешь?
   Г. – Деньги готовы.
   П. – Давай, раз готовы.
   Г. – Встречаемся через час, в двенадцать.
   П. – Где?
   Г. – На том пустыре, где наша реклама. Помнишь?
   П. – Ты что, Карась, сдурел? Или тебя тянет на место преступления, как всех преступников?
   Г. – Удобное место, братан. «Хвост» туда незаметно не дотащится, и не подслушает никто. В случае чего, встретились случайно: я рекламой занимаюсь, ты осматриваешь место преступления.
   П. – Что-то мне не нравится это самое место, Карась.
   Г. – Трусоват ты стал, братан, трусоват. Наверное, опять из сейфа не вылазишь? Тебе и деньги-то страшно отдавать, пропьешь ненароком.
   П. – Пьяный проспится, дурак никогда. Черт с тобой, вези деньги туда.
   Г. – Только ты один приезжай. Сумеешь машину вести?
   П. – Получше тебя, Карась.
   Г. – Ну, до встречи.
   П. – Не опаздывай, пока.
   Горобец положил трубку и вопросительно посмотрел сначала на меня, а затем на хозяина кабинета, строгого пожилого мужчину в красивом, расшитым золотом прокурорском генеральском мундире. Мы оба одобрительно кивнули головой.
   – Теперь давай младшему звони, – распорядился ответственный за операцию Спирин.
   Как мы и предсказывали, его дела пошли в гору.
   Горобец вздохнул, прочистил горло и набрал второй номер.
   Б. – Слушаю вас.
   Г. – Как живете, караси?
   Б. – Ничего себе, мерси.
   Г. – Деньги готовы?
   Б. – Как договаривались, братан.
   Г. – Тогда встречаемся в двенадцать часов на том самом пустыре, где вы девку подвесили.
   Б. – Ты, что, братан? Лучше места не нашел?
   Г. – Не бойся, Карась. Хорошее место. Слежку там сразу будет видно. А мы оба вроде при деле: я место происшествия осматриваю, а ты своей рекламой занимаешься. И ехать недалеко, а у меня времени нет.
   Б. – Ладно, приеду. Как там твоя проверка?
   Г. – Пока вроде все нормально. Кажется, ложная тревога.
   Б. – Тогда до встречи.
   Г. – Пока.
   – Все в порядке! – азартно воскликнул Спирин. – Все идет по плану! Виктор Васильевич, – обратился он к главному прокурору, – мы с Ивановой выезжаем на место, а вы срочно свяжитесь, пожалуйста, с оперативной группой и объявите полную готовность.
   – Будет сделано, Игорь Борисович, – вполне серьезно ответил главный прокурор области и взял в руки телефонную трубку.
   Вследствие строгой секретности операции и ограниченности участвующего в ней круга лиц, он согласился, а точнее, сам предложил принять в ней участие в качестве рядового сотрудника и выполнять некоторые поручения руководителя операции Спирина, не связанные с оставлением генералом своего кабинета.
   – А я? – обиженно воскликнул Горобец. – Я тоже с вами поеду!
   – Хорошо, – нехотя согласился Спирин, – только учитывая ваши заслуги и при условии, что вы ни во что не будете вмешиваться. Договорились?
   – Само собой.
   – Тогда поехали.
   Мы вышли из здания прокуратуры, сели в мою машину (с транспортом в прокуратуре тоже были сложности) и отправились на операцию.
   Мы не боялись по дороге столкнуться с кем-либо из братьев Ершовых. Во-первых, у нас был некоторый запас времени, а во-вторых, мы ехали разными дорогами. Тщательное изучение местности показало, что командно-наблюдательный пункт, на котором мы со Спириным должны были находиться во время проведения операции, удобнее всего разместить на одном из верхних этажей недостроенного административного здания, расположенного напротив злополучного пустыря, метрах в двухстах от него. И подъезжать к этому долгострою следовало совсем с другой стороны, чем к пустырю.
   Когда мы доехали до места и забрались по заваленным строительным мусором неогороженным лестничным пролетам на самый верх десятиэтажной бетонной коробки, то обнаружили там, как это и следовало ожидать в соответствии с планом, Соколова с оператором и двух милиционеров из СОБРА с автоматами и в бронежилетах. Для чего нужны были здесь милиционеры, я не знаю до сих пор. Без Соколова, в принципе, тоже можно было обойтись: то, что мы собирались снимать, в комментариях телеведущего не нуждалось. А вот роль его оператора, веселого лысого толстяка по имени Анатолий Фирсович, в этой операции была очень важна. Своей установленной на треноге профессиональной камерой, снабженной мощным телеобъективом, он должен был снять сцену встречи братьев Ершовых и, самое главное, процесс передачи денег. Кроме того, и это не менее важно, предполагалось синхронно с видеозаписью произвести аудиозапись их беседы. Для этой цели я предоставила гордость моих тайных арсеналов, высокочувствительный направленный микрофон, изготовленный по моему заказу на одном из бездействующих ныне оборонных конструкторских бюро. Чувствительность его была такова, что позволяла слышать шепот на расстоянии трехсот метров. Так что зафиксировать обычный разговор на пустыре было для него плевым делом. Для наведения на источник звука микрофон был снабжен устройством, сочетающим оптический прицел и механизм наведения артиллерийских орудий, только поменьше размерами. Управлять микрофоном, естественно, было исключительно моей прерогативой.
   Чтобы обеспечить качественную запись звука, необходимо было максимально снизить уровень внешних шумов. Для этой цели мой микрофон был установлен этажом выше телекамеры, где я должна была работать в одиночестве, а всем остальным было категорически приказано сохранять тишину.
   Минимальное обвинение, которое могло быть предъявлено братьям, это прием и дача взятки в размере ста тысяч долларов. Можно было ожидать, кроме того, что, выполняя данное якобы по телефону указание младшему Ершову сообщить подробности убийства Ларина и его подручных, тот заведет разговор на эту тему. Максимум, на что можно было рассчитывать, так это на то, что под влиянием места встречи они заговорят и об убийстве Роговой.
   Поскольку была объявлена полная а готовность, я поднялась на следующий этаж, села на раскладной стульчик рядом со своей установкой и надела контрольные наушники. Такие же наушники были у Спирина. На пустыре никого, кроме пары голубей, не было видно, ворота были заперты на большой висячий замок. Часы показывали без двадцати двенадцать.
   Я навела микрофон на голубей. В наушниках послышалось воркованье. Аппаратура работала нормально. Я перевела перекрестие оптического прицела на отдушину недостроенного подвала, где, как я знала, пряталась группа захвата, состоящая из шести бойцов СОБРА. Пару минут, кроме потрескивания и шумов, в наушниках ничего не было слышно. Ребята дисциплинированно соблюдали тишину, пока один из них не чихнул, что исправно зафиксировала техника.
   Я оторвалась от окуляра и стала просто ждать.

Глава 22

   Первым без пяти двенадцать приехал младший брат. Выйдя из своего джипа «Чероки», он подошел к воротам и отпер висячий замок. В руках у него был маленький черный «дипломат».
   – Семнадцатый, я Пятый. Ответь, – услышала я в наушниках голос Спирина.
   Это был условный сигнал, которым по рации он давал знать группе захвата, что объект прибыл. Никакой семнадцатый отвечать не должен был. Такой усложненный порядок общения был разработан потому, что полковник, как, впрочем, и его брат, вполне могли прослушивать каналы милицейской радиосвязи.
   Войдя на огороженную территорию, Ершов-младший медленно направился к торцу здания, украшенному пресловутой рекламой. Не думаю, что она его интересовала. Просто в этом месте была тень, а солнце уже припекало вовсю.
   Полковник на «Фольксвагене» приехал ровно в двенадцать.
   – Семнадцатый, я Пятый. Ответь, наконец, черт тебя подери!
   Таким образом Спирин оповещал группу захвата, что все в сборе.
   Вращая ручки штурвальчиков, я держала полковника в перекрестии прицела, пока он не спеша, уверенной походкой приближался к брату. Он был одет в форменную рубашку без галстука с коротким рукавом. С правой стороны у пояса рубашка заметно оттопыривалась. Очевидно, полковник был вооружен. Вспомнив о грамотах, украшавших стены его кабинета, я сильно не позавидовала бойцам группы захвата.
   Из их подвальчика до того места, где в тенечке расположился Ершов-младший и куда направлялся в данный момент Ершов-старший, было метров пятьдесят, и за те семь-восемь секунд, которые они потратят на преодоление этой дистанции, можно успеть расстрелять всю обойму пистолета.
   – А где же крест, на котором вы девку подвесили? – внезапно раздался в наушниках насмешливый и резкий голос полковника.
   Кажется, нам везет. Или, точнее сказать, не везет братьям.
   – А черт его знает, – угрюмо ответил младший брат, – спроси в прокуратуре. Деньги считать будешь?
   – Я тебе доверяю, давай так. «Дипломат» перешел из рук в руки.
   – Чего такой невеселый? – не меняя насмешливого тона, спросил полковник.
   – Зато ты, братан, смотрю, здорово навеселе. Хватил уже, наверное, коньяку грамм пятьсот, тебе и море по колено. А мне здесь чего-то не по себе. Предчувствие плохое.
   – Пьяный проспится, а дурак никогда, – привычно отразил полковник обвинение в пьянстве, – а раз ты такой слабонервный, то нечего было сюда ехать, принес бы деньги ко мне в кабинет. И тебе бы коньяка хватило.
   – Издеваешься! – буквально взревел младший Ершов.
   Полковник пожал плечами:
   – Ну, извини, Карась. Раз ты стал такой трезвенник, о коньяке больше ни слова.
   – Ты, братан, бзикнулся уже на этом коньяке. Сил моих больше нет. Давай я тебе быстренько расскажу про Валентина, и мотаем отсюда.
   – Что расскажешь? – рассеянно спросил полковник.
   – В общем, я им сказал, что нужно грохнуть одного лоха и закопать в лесу. Место велел ему самому выбрать и яму выкопать заранее, а потом мне показать – где. Когда они меня привезли на место, это небольшая полянка около Студеного ключа, я их пострелял из «стечкина» и сбросил в яму вместе с пистолетом…
   – Стоп! – резко воскликнул полковник. – За каким хреном ты мне это рассказываешь?
   – О! Допился. Сам же велел по телефону.
   – Это когда ты сказал, что охрип, потому что ночью в лесу простудился, закапывая этих?
   – Да не простужался я. А их я днем закапывал, жарища была несусветная. Пить надо меньше, братан.
   – Пьяный проспится, а дурак никогда, а такой идиот, как ты, и подавно! – взревел полковник и полез под рубашку.
   – Семнадцатый, вперед! – услышала я в наушниках голос Спирина.
   Оторвавшись от бесполезного теперь окуляра, я невооруженным глазом увидела, как, отбросив в сторону листы ржавой кровельной жести, из трех проломов фундамента одновременно выскочили собровцы в бронежилетах, по два из каждого пролома. Первые выскочившие, разбегаясь веером, стали окружать братьев, а вторые, вскинув укороченные автоматы Калашникова и встав на колено, взяли братьев на прицел.
   Над пустырем прогремел голос из мегафона:
   – Вы арестованы. Поднять руки. В случае сопротивления стреляем на поражение.
   Но стрельбы не было. Был только один выстрел. Стрелял полковник. Как и следовало ожидать, он не промахнулся. В свой висок промахнуться невозможно. Ершов-старший грузно упал рядом со стеной пакгауза. Я взглянула в окуляр и на белой стене увидела то, о чем говорил полковник, рассказывая об охоте волков на лося, – красную жижу.
   Оторвавшись от прицела, я заметила, что младшего брата с заломленными назад руками ведут к въезжающей в ворота милицейской машине.

Эпилог

   Через три дня после описанных событий мы трое: я, Соколов и Горобец – получали в кассе фирмы «Сирена» обещанную награду за помощь в раскрытии убийства Роговой.
   Накануне, подписывая справку о том, что эта награда должна быть нам выплачена, Спирин сказал:
   – Получайте побыстрей, пока мы не предъявили обвинения руководству фирмы.
   – А они будут? – заинтересовался Соколов.
   Похоже на то, что он приступил к выполнению своих непосредственных служебных обязанностей.
   – Обязательно, – подтвердил Соколов, – Ершов во всем признался и начал давать показания.
   – Вы не возражаете, если я сделаю об этом небольшой репортаж? Или даже фильм? – загорелся репортер. – Об этом рано говорить, – замялся следователь, – хотя, с другой стороны, дело-то громкое. В целях поднятия авторитета правоохранительных органов, – словно оправдываясь, добавил он, заметив мой насмешливый взгляд.
   Все ясно. Мы теперь живем в такое время, когда в рекламе нуждается даже прокуратура.
//-- * * * --//
   Награду мы получили в виде банковских чеков на предъявителя.
   Горобец предложил обмыть это дело. Все согласились с тем, что это дельное предложение.
   Мы зашли в ближайший ресторанчик. К сожалению, большого веселья не получилось. Я чувствовала себя ужасно уставшей. Соколов, наоборот, рвался на работу. Один Горобец поначалу веселился, но постепенно тоже завял.
   Вскоре, извинившись, Соколов исчез в неизвестном направлении.
   – На что собираешься деньги потратить? – спросила я Горобца после ухода репортера.
   – Хочу машину купить, – застенчиво признался он, – жаль, на новую не хватит, придется покупать подержанную.
   – А ты еще подзаработай, – посоветовала я.
   – Где же это я десять «лимонов» заработаю? – засомневался Горобец.
   – Переводчиком сможешь работать?
   – Смогу.
   – Тут одна симпатичная дама средних лет собирается ехать на отдых в Испанию и ищет переводчика.
   – Во-первых, я учил французский, а не испанский, а во-вторых, фиг ее знает, что этой бабе понадобится от меня. Ну ее к черту!
   – Почему к черту? – обиделась я. – Она, в общем, неплохая женщина. Может быть, она тебе понравится?
   – Ну вот, когда понравится, тогда и поговорим.
   – Ну а я тебе нравлюсь?
   – Ты?! Да с тобой я и бесплатно поеду! Да что там, бесплатно, я свои деньги отдам.
   – А как же машина?
   – Да черт с ней, с машиной! Куда мне на ней ездить-то?
   – Значит, согласен?
   – Еще бы! Только испанского я не знаю.
   – Тогда поедем во Францию. Лазурный берег Средиземного моря тебя устроит?
   – С тобой меня устроит даже южный берег моря Лаптевых.
   – Решено. Я беру тебя на работу в качестве переводчика, массажиста, носильщика багажа и подражателя-пародиста.
   – А все остальное? – спросил он, радостно сияя голубыми глазами.
   – А все остальное я надеюсь получить бесплатно, – улыбнувшись, прошептала я.

Марина Серова Рекламная пауза