-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Виктория Самойловна Токарева
|
| Зануда
-------
Виктория Токарева
Зануда
Нудным человеком называется тот, который на вопрос: «Как твои дела?» – начинает рассказывать, как его дела…
Женька был нудным. Он все понимал буквально. Если он чихал и ему говорили: «Будь здоров», отвечал: «Ладно». Если его приглашали: «Заходи», он заходил. А когда спрашивали: «Как дела?», начинал подробно рассказывать, как его дела.
Люся и Юра не считались нудными, понимали все так, как и следует понимать: если их приглашали – «заходите», они обещали и не заходили. На пожелание «будьте здоровы» отвечали «спасибо». А на вопрос «как дела?» искренне делились: «Потихоньку».
Юра закончил один институт, а Люся два – очный и заочный. У нее было наиболее высокое образование по сравнению с окружающими. Образование, как известно, порождает знание. Знание – потребность. Потребность – неудовлетворенность. А неудовлетворенный человек, по словам Алексея Максимовича Горького, полезен социально и симпатичен лично.
Люся была полезна и симпатична, чем выгодно отличалась от нудного Женьки. Они жили на одном этаже, но никогда не общались, и линии жизни на их ладонях шли в противоположных направлениях. Поэтому появление Женьки на пороге Люсиного дома было неоправданным, тем не менее это случилось в одно прекрасное утро.
– Здравствуйте, – сказала Люся, так как Женька молчал и смотрел глазами – большими и рыжими.
– Ладно, – ответил Женька. Слово «здравствуйте» он понимал как обращение и понимал буквально: будьте здоровы.
Люся удивилась, но ничего не сказала. Она была хорошо воспитана и умела скрывать свои истинные чувства.
– У меня сломалась бритва, – сказал Женька. Голос у него был красивый. – Я бы побрился бритвой вашего мужа. Но это зависит не только от меня.
– Пожалуйста. – Люся не умела отказывать, если ее о чем-нибудь просили.
Она привела Женьку на кухню, положила перед ним бритву и зеркало, а сама ушла в комнату, чтобы не мешать Женьке и чтобы написать корреспонденцию о молодежном театре. Написать было не главное, а главное – придумать первую фразу, точную и единственно возможную. Заведующий отделом информации обязательно требовал первую фразу. Если ее не было, он дальше не читал.
Люся попробовала сосредоточиться, но за дверью жужжала бритва, и в голову лезли посторонние мысли. Например: хорошо бы в этом году ей исполнилось не 27, как должно, а 26, а на следующий год 25, потом 24 и так до двадцати. Тогда через семь лет ей было бы не 34, а 20.
Мысли эти не имели ничего общего с молодежным театром и не годились для первой фразы. Люся вылезла из-за стола и пошла на кухню, чтобы узнать, как продвигаются Женькины дела.
Дела продвигались медленно, возможно, потому, что смотрел Женька не в зеркало, а мимо – на стол, где стояла банка сгущенного молока, творог и «Отдельная» колбаса.
Люся поняла, что Женька хочет есть.
– Налить вам чаю? – спросила она.
– Как хотите. Это зависит не от меня.
Люся удивилась, но ничего не сказала. Она не хотела разговаривать, чтобы не рассредоточиться и сохранить себя для первой фразы.
Она налила ему чай в высокую керамическую кружку, подвинула ближе все, что стояло на столе.
Женька молча начал есть. Ел он быстро – признак хорошего работника, и через пять минут съел все, включая хлеб в хлебнице и сахар в сахарнице. Потом он взял с подоконника «Неделю» и стал читать. Что-то показалось ему забавным, и он засмеялся.
– Вы поели? – спросила Люся.
Она ожидала, что Женька ответит: «Да. Большое спасибо. Я, наверное, вас задерживаю, я пойду». Но Женька сказал только первую часть фразы:
– Да. – «Спасибо» он не сказал. – Я вам мешаю? – заподозрил он, так как Люся продолжала стоять.
– Нет, ну что вы… – сконфуженно проговорила она и ушла в другую комнату.
Она слышала, как Женька переворачивает страницы. Потом что-то грохнуло и покатилось – видимо, со стола упала тарелка или керамическая чашка.
Люсе не жалко было ни тарелки, ни чашки, а жалко утреннего времени, которое она так ценила и которое уходило зря. Люся почти материально ощущала в себе талант и отдавала его людям. Обычно она делала это по утрам, но сегодня ей помешал Женька, и Люся чувствовала свою вину перед человечеством.
И Женька тоже чувствовал себя виноватым.
– Я уронил… – сказал он, появившись в дверях.
– Ничего, – равнодушно ответила Люся, – не обращайте внимания.
– Хорошо, – согласился Женька, кивнул и прошел к письменному столу.
Женька побрился и поел, выкурил хорошую сигарету, прочитал «Неделю» от корки до корки, до того места, где сообщался адрес редакции. А теперь ему хотелось поговорить. Ему хотелось, чтобы его послушали.
– А меня с работы выгнали, – доверчиво поделился Женька.
– Где вы работали? – поинтересовалась Люся.
– В клубе жэка. Хором руководил.
– Интересно… – удивилась Люся.
– Очень! – согласился Женька. – Когда дети поют, они счастливы. Хор – это много счастливых людей.
– Почему же вас выгнали?
– Я набрал половину гудков.
– Каких гудков?
– Ну… это дети, которые неправильно интонируют. Без слуха…
– Зачем же вы набрали без слуха?
– Но ведь им тоже хочется петь.
– Понятно, – задумчиво сказала Люся.
– Конечно, – вдохновился Женька. – А начальница не понимает. Говорит: «Хор должен участвовать в смотре». Я говорю: «Вырастут – пусть участвуют, а дети должны петь».
– Не согласилась? – спросила Люся.
– Она сказала, что я странный и что ей некогда под меня подстраиваться. У нее много других дел.
Женька затянулся, и полоска огонька на его сигарете подвинулась ближе к губам, а столбик из пепла стал длиннее. Он стал таким длинным, что обломился и мягко упал на Женькин башмак, а с башмака скатился на ковер.
– Уронил… – удивился Женька, внимательно глядя на ковер. – Я могу поднять…
– Не надо, – сказала Люся. Она испытывала раздражение, но не хотела это обнаружить.
Женька посмотрел на нее, и Люсе почему-то стало неловко.
– Не надо, – повторила она. – Это мелочь…
– Ну конечно, – согласился Женька. Для него это было очевидно, и он не понимал, зачем об этом говорить так много.
Женьке было тепло и нравилось смотреть на Люсю, и он рассказал ей, как правильно приготовить водку; для этого нужно в бутылку «Столичной», которая покупается в магазине за три рубля семь копеек, бросить несколько кристалликов марганцовки, которая продается в аптеке и стоит гораздо дешевле. Через два дня эту водку следует процедить сквозь вату, на вате останется осадок – черный, как деготь, а водка идет голубая и легкая, как дыхание.
Женька ходил по комнате, сунув руки в карманы, обтянув тощий зад, и рассказывал – уже не о водке, а о женщинах.
Женька знал двух женщин. С одной ему было хорошо и без нее тоже хорошо. Без другой ему было плохо, но с ней тоже плохо. Женька мечтал о третьем возможном варианте, когда с ней ему будет хорошо, а без нее плохо.
Поговорив немного о любви, Женька перешел к дружбе. Он рассказал Люсе о своем приятеле, который на спор выучил язык народности таты. Этот язык знают только сами таты и Женькин приятель, и больше никто.
От друзей Женька перешел к хорошим знакомым, а от них – к родственникам.
В пять часов с работы вернулся Юра. Увидев его, Женька остановился и замолчал.
– Добрый день, – поздоровался Юра.
– Да, – согласился Женька, потому что считал сегодняшний день для себя добрым.
Юра удивился этой форме приветствия и тому, что в гостях Женька, что накурено и пепел по всему дому, что Люся сидит в углу, сжавшись, без признаков жизни.
Все это выглядело странным, но Юра был человеком воспитанным и сделал вид, что все правильно, – именно так все и должно выглядеть.
– Как дела? – спросил Юра у Женьки.
– На работу устраиваюсь, – с готовностью откликнулся Женька. – Странная, в общем, работа, но дело не в этом. Когда человек работает, он не свободен, потому что по большей части делает не то, что ему хочется. Но, с другой стороны, человек не всегда знает, что ему хочется. – Женька вдохновился и похорошел. Он любил, когда интересовались его делами и когда при этом внимательно слушали. – Видите ли…
Женька запнулся, ему показалось, Юра что-то сказал.
– Что? – переспросил он.
– Ничего, – сказал Юра и повесил плащ в стенной шкаф.
Он вешал плащ, и лицо у него было рассеянное, и Женька понял, что слушал он невнимательно, и ему самому стало неинтересно.
– Я пойду… – неуверенно проговорил Женька.
– Заходите, – пригласил Юра.
– Ладно, – пообещал Женька и остался стоять. Ему не хотелось уходить, а хотелось рассказать все сначала, чтобы Юра тоже послушал. Но Юра молчал, и Женька сказал:
– До свидания.
«До свидания» он понимал буквально: то есть до следующей встречи. Женька ушел, а Люся легла на диван и заплакала.
Джинджи взял свой стул и сел рядом с Эльгой.
– Эльга, – сказал Джинджи, – ты замечательный человек. Это правда.
У Эльги только что окончилась одна любовь, а другая еще не начиналась. Требовалось время, чтобы после первой все улеглось.
– Не врывайся в мою паузу, – сказала Эльга.
Джинджи взял свой стул и поставил его возле Люси.
– Люся, – сказал Джинджи, – ты замечательный человек, правда. Я и раньше это предполагал, но теперь понял наверняка.
– А как ты это понял? – удивилась Люся.
– По некоторым приметам.
Люсе было интересно послушать поподробнее, но в это время в прихожей зазвонил телефон.
– Сними трубку, – попросила она Костю, который сидел возле двери с лицом талантливого трагика.
Костя думал в этот момент о том, что сегодняшний вечер – миг, и даже сто лет – миг в сравнении с вечностью. А через сто лет Кости уже не будет, и темно-серые штаны в рубчик, которые на нем надеты, переживут его имя.
Костя тихо вышел в прихожую, потом так же тихо вернулся и сел на свое место.
– Кто это звонил? – спросила Люся.
– Женя, – ответил Костя, и ни один мускул на его лице не дрогнул.
– Женька?!
– Может быть, Женька, но он сказал Женя.
Юра перестал играть, и в комнате стало тихо.
– Зачем он звонил? – спросил Юра.
– Он просил передать, что придет к вам ночевать.
– А ты что сказал?
– Я сказал: у вас гости.
– А он?
– А он сказал: ничего, пожалуйста.
Гости были не только воспитанные и талантливые. Гости были чуткие. Они не могли развлекаться, если ближнему грозила опасность.
Все сели вокруг стола и сосредоточились.
– Скажите, к вам родственники приехали, – предложил Джинджи и подвинул свой локоть поближе к Люсиному.
– Я говорить не буду, – отказался Юра и посмотрел на локоть Джинджи. – Я не умею врать.
– А я, значит, умею, – обиделась Люся. – Когда надо врать или одалживать деньги, когда надо унижаться, ты посылаешь меня.
– Пусть переночует, – выручил Костя, – не надо будет врать. И что такое одна ночь в сравнении с вечностью?
– Если он переночует одну ночь, – объяснил Юра, – он поселится здесь навсегда и завтра приведет своего приятеля.
Услышав, что ее ждет, Люся часто задышала, и брови у нее стали красные.
– А вы скажите, знакомые из Ленинграда приехали, – посоветовала Эльга.
– Я уже предлагал, не подходит, – напомнил Джинджи. – Его нельзя пускать.
– Не пускайте, – у Эльги было развито логическое мышление. – Заприте дверь, будто вас нет дома. Он позвонит-позвонит и уйдет.
В дверь позвонили. Все переглянулись. Юра быстро выключил свет.
– А почему он пришел к вам ночевать? – шепотом удивился Костя. – Это кто, родственник ваш?
– Ее друг. – Юра кивнул на жену. – Большой приятель.
– К нашему берегу вечно приплывет не дерьмо, так палка, – подытожила Эльга, имея в виду не столько Люсю, сколько себя.
Женька тем временем положил палец на кнопку, полагая, что хозяева не слышат.
Все имеет свой конец, даже жизнь. Женька тоже в конце концов снял палец с кнопки, и тогда стало тихо.
– Ушел… – тихо предположил Юра, подошел на цыпочках к двери и заглянул в замочную скважину.
Женька сидел на ступеньках возле лифта и ждал. Он все понимал буквально: раз хозяева не отпирают, значит, их нет дома. А раз их нет – они вернутся. Женька ждал, подперев лицо руками, и выражение у него было изумленно-печальное и какое-то отрешенное. А рядом на ступеньках стояла коробка с тортом, перевязанная бумажной веревочкой.
Юра вернулся в комнату.
– Сидит, – сообщил он.
– Вот это дает! – восхищенно сказал Джинджи.
– А долго он будет сидеть? – забеспокоилась Эльга.
– Всю жизнь, – убежденно сказала Люся.
– А как же нам теперь выйти? – удивился Костя.
– Никак, – сказала Люся. – Попались!
Прошло четыре часа.
В комнате было темно и тихо, слышно было, как урчал на кухне холодильник, тикали снятые с руки часы.
Юра спал на тахте. Он умел засыпать в любой обстановке и спал обычно крепко, без снов.
Возле него валетом лежал Костя, осмысливал жизнь, при этом старался отодвинуть Юрины ноги подальше от лица.
Эльга сидела в кресле и думала о том, что прошлая любовь кончилась не по ее инициативе, а новая еще не началась, и неизвестно, что приплывет к ее берегу в очередной раз.
Люся смотрела в окно, понимала, что не выспится и завтра снова не сможет работать, не сумеет сохранить себя для первой фразы.
– Джинджи, – с надеждой попросила она, – давай я скажу тебе первую фразу…
Джинджи ходил из угла в угол: страстно хотел домой. Он забыл о том, что Эльга хороший человек и Люся, по некоторым приметам, тоже хороший человек. Сейчас, когда нельзя было выйти, он больше всего на свете хотел в свои собственные стены к своей собственной жене.
– Какую первую фразу? – не понял он. – К чему?
– Ни к чему, просто первую фразу – и все.
Джинджи остановился.
– Зажмурьтесь, и закройте глаза, и представьте себе… – начала Люся.
– Зажмурьтесь и закройте глаза – одно и то же. Надо что-нибудь одно.
– А что лучше?
– Не знаю, – мрачно сказал Джинджи.
– Брось, – лениво предложила Эльга. – Кому все это надо?
– Если так рассуждать – ничего никому не надо. И никто никому. Кому ты нужна?
– И я никому не нужна, – спокойно сказала Эльга.
Люся отвернулась, стала глядеть на редкие огни в домах. Ей вдруг больше всего на свете захотелось, чтобы кто-нибудь спросил у нее: как дела? А она бы долго и подробно стала рассказывать про свои дела: про то, что гости ходят не к ним, а в их дом, потому что по вечерам им некуда деться. Про то, что начальник теряет ее работы, засовывает куда-то в бумаги, а потом не может найти. Про свою любовь, которая кончилась, и теперь, когда она кончилась, кажется, что ее не было никогда.
Но гости были людьми воспитанными. Никто ни о чем не спрашивал. Все сидели вместе и врозь. Впереди была долгая ночь и нескорое утро.
А Женька тем временем спокойно спал, уложив щеку на ладонь, и с интересом смотрел свои сны… Может быть, ему снились поющие дети.