Дин Кунц
Врата ада

Глава 1

   Человек-марионетка лежал ничком. Над его головой цвели яблони, вокруг стеной стоял прошлогодний сухой бурьян. Запрограммированный только что очнулся. Это был крупный мужчина, шести футов с лишком, весил он явно больше двухсот фунтов, и во всей этой массе не было ни грамма жира. Лежа без движения, он казался грубо высеченной из камня громадой бугристых мышц, пародией на статую могучего героя, изваянную неумелым скульптором. Но вот он пошевелился, и чуть заметное движение смазало резкие грани, грубо обтесанный камень ожил, смягчился, уступил место лоснящейся, вкрадчивой кошачьей гибкости. Застывшие бугры мускулов легко и неуловимо заиграли. Похоже, человек этот был тренированным бойцом. Может быть, наемником.
   Марионетку туго, точно вторая кожа, обтягивал черный плотный нейлон. Будто на человека напялили костюм для подводного плавания, причем на размер меньше. Светлые волосы убраны со лба и упрятаны под тугой черный капюшон. На спине укреплен довольно тяжелый ранец, но человек, похоже, не чувствовал его веса. Впрочем, будь этот ранец весом с двухтонный бьюик, он и тогда вряд ли обременил бы хозяина.
   Человек перекатился на спину и сквозь переплетенье нависших ветвей всмотрелся в небо, затянутое легкой дымкой ночного весеннего тумана. Над головой тускло мерцали звезды. А голова болела. Болела жутко. Одно местечко позади правого уха дергалось так, будто там, внутри, методически топал крохотный гномик. Еще мучило странное чувство ложной памяти – он словно уже был здесь раньше и в то же время сознавал, что не был, не мог быть. Но как тогда он очутился здесь? И где это – «здесь»? Почему это произошло с ним?
   Осторожно приподнявшись, стараясь не тревожить гномика в голове, человек сел и осмотрелся. Впереди и по сторонам сплошь росли деревья. Нагие яблоневые ветви перечеркивали небо, их костистые пальцы трепетали и тянулись к нему, точно грозили. Нет, человеку здесь ничто и ни о чем не говорило. Слегка пошатываясь, он поднялся на ноги. Гномик в голове бурно запротестовал, затопал обеими ногами, черепная коробка точно вспучилась у правого виска. Вот-вот голова расколется, как переспелая дыня, тем все и кончится. Он осторожно обернулся, ожидая вновь увидеть деревья, и увидел дом.
   Это был старинный особняк, построенный еще в девятнадцатом веке, годах в восьмидесятых. Или в девяностых. Множество колонн, в нишах между колоннами окна, веранды вокруг всего дома. Несмотря на свою древность, дом отлично сохранился. Даже в тусклом свете луны, едва пробивавшемся сквозь туман, были видны свежепокрашенные стены, тяжелые двойные двери, аккуратно подстриженные кусты живой изгороди. Хозяева хорошо заботились о своем жилище.
   Странно, но, когда взгляд человека обратился на дом, из виска его точно вынули иголку. Боль стихла, голова перестала кружиться, мир обрел целостность. Словно зрелище это послужило ключом, отрегулировавшим его. Мгновением ранее здесь стоял растерянный пришелец ниоткуда, который никак не мог сообразить, где и почему он очутился. Теперь это была полностью отлаженная марионетка, и дальнейшие действия ее соответствовали программе.
   При виде дома он вновь упал в траву, точно пытаясь укрыться, хотя ночь, туман и темная обтягивающая одежда и так достаточно хорошо его скрывали. Какое-то время он изучал окружающий пейзаж, потом вновь вскочил и, пригибаясь, точно зверь, выслеживающий добычу, двинулся вперед. Свет в доме не горел, обитатели его крепко спали. Все шло по плану.
   Человек не задумался о том, кто составил этот план и с какой целью. Его мозг был лишен той части, в которой могло бы возникнуть любопытство или сомнение. Он просто знал, что поступает так, как нужно.
   Так и не распрямившись, он выскочил из-под яблоневого шатра и с обезьяньей ловкостью устремился вверх по длинной пологой лужайке к задней части дома, до которой было ближе. Поскользнувшись на росистой траве, он чуть не упал, но умудрился выправить равновесие точным движением канатоходца, которому попала под ноги банановая шкурка. Двигался он пугающе тихо, даже дыхания его не было слышно в застывшей ночи.
   С того момента, как человек покинул укрытие под яблонями, прошло всего несколько секунд. И вот он уже нырнул под перила заднего крыльца и упал на колени, тяжело переводя дух. Поскольку сверху не раздался гневный окрик, он двинулся вдоль перил, нащупал ступени и тихо поднялся на крыльцо, к задней двери.
   Она тоже была двойная. Снаружи – сплошной алюминиевый каркас, плотно пригнанный к раме. Если бы дверь была не застекленной, а сплошной, попасть внутрь было бы значительно труднее. Впрочем, это не помешало бы ему войти. Для марионетки не было ничего невозможного. Программа рассчитывалась так, чтобы справиться с любым непредвиденным обстоятельством. Стоя на коленях, пришелец скинул рюкзак, достал оттуда то, что требовалось, и вновь водрузил рюкзак на спину. Требовалась ему маленькая, вроде бы медная монетка. Человек осторожно двумя пальцами взял ее и приложил плашмя к стеклянной поверхности внешней двери. Раздалось негромкое жужжание, точно растревоженные пчелы закружились над садом. Человек постепенно продвигал монетку вверх вдоль края стекла, за ней оставалась пустота, и мелкая стеклянная пыль тихо сеялась к его ногам. Когда дыра стала достаточно велика, он просунул в нее пальцы, изнутри отщелкнул замок и распахнул дверь.
   Во второй двери, сколоченной из тяжелого дерева, было всего одно окошечко, маленькое, овальное, расположенное на уровне лица. Человек приложил к нему монетку, растворил стекло и просунул руку, нашаривая замок. Пальцы его едва достали до защелки, однако он ухитрился ее открыть. Осторожно придерживая дверь рукой, он толкнул ее и оказался в темной кухне.
   Внутри дома царило не разберешь какое время. Обстановка была викторианской, зато начинка – суперсовременной. Огромная кухня вся была заставлена шкафами и буфетами темного дерева. В центре на красном кирпичном полу утвердилась тяжелая деревянная тумба, служившая и столом, и рабочим местом для готовки. В тумбу были встроены раковина, мусоросборник и плита, поблескивающие хромированной отделкой в тусклом свете, сочившемся из двух широких окон.
   Человеку-марионетке не понадобилось на ощупь определять, где что находится. Его чувства были остры и мгновенны, словно у дикого зверя. Он безошибочно направился из кухни в затейливо украшенную столовую, оттуда в гостиную, где одна мебель стоила столько, что избавила бы от нищеты полдюжины азиатских семей. Он нашел лестницу и стал подниматься по ней; тут его дыхание участилось. Он не знал тому причины, да это его и не интересовало.
   Одолев крытые ковром ступеньки, он метнулся в тень левой стены, подальше от окон на противоположной стороне. Это сработал скорее всего не план, а инстинкт. Он дышал, широко раскрыв рот – так меньше слышен шум дыхания. В десяти шагах от лестницы он остановился и прищурился. Отыскал нужную дверь, прижался к ней, прислонил ухо к доскам. Какое-то время ничего не было слышно. Затем до него донесся тяжелый вздох спящего. Пришелец бесшумно нащупал прохладную медь дверной ручки и осторожно ее повернул.
   Открыл дверь, проскользнул в комнату и очутился рядом с кроватью, на которой лежал человек. Спиной к стене, лицом к двери, как спит всякий, кому приходится быть настороже даже ночью. Человек-марионетка оценил положение тела и взмахнул рукой, целясь ребром ладони… Однако ударить не успел: спящий человек издал неясный возглас. Он попытался сесть на кровати и одновременно запустил руку под подушку.
   Человек-марионетка слегка изменил направление удара и, сжав кулак, обрушил его на затылок незнакомца. Тот хрюкнул, поперхнулся, рухнул на подушку, под которую так и не успел сунуть руку; упругий матрац слегка подбросил его, и он застыл.
   Не теряя времени на то, чтобы поздравить себя с успехом, пришелец нашел вделанный в спинку кровати выключатель настенной лампы. Свет лег кружком посреди скомканных одеял. Пришелец подтащил бесчувственное тело к центру светлого кружка, так, что лицо оказалось ярко освещенным. Широкий лоб, обрамленный жидкими черными волосами. Глубоко и близко посаженные глаза. Крупный перебитый нос; не единожды перебитый. Толстые губы, жесткий подбородок, шрам на левой скуле. «Тот самый человек», – подумал пришелец-марионетка, не знавший даже его имени.
   Отвернувшись от бесчувственного незнакомца, он скинул со спины рюкзак и пристроил его на кресле в углу. Проворные пальцы развязали клапан, юркнули внутрь, и в руках марионетки появился пистолет и обойма к нему. Он извлек еще пару серых перчаток, натянул их и зарядил оружие. Вполне адекватное оружие, совершенно обычное для семидесятых годов двадцатого века; можно даже вычислить, где именно оно было куплено, вот только следы покупателя давно затерялись. Управившись, он еще должен будет протереть все поверхности, уничтожая отпечатки пальцев, хотя лично его отпечатки не были зарегистрированы нигде в мире, да и не будут. Но если поверхности будут вытерты, полиция заподозрит, что здесь побывал известный преступник, которому приходится тщательно заметать следы. Вот и еще одна ложная улика, вроде пистолета. Он отвел предохранитель и повернулся. Однако успел сделать лишь пол-оборота: грохнул чужой пистолет, и горячее жало пули ударило его в бедро.
   Свинец не перебил кость, но вырвал из ноги здоровый кус мяса, чуть не с кулак величиной. Пришельца отшвырнуло, он ударился спиной о кресло, перевалился через ручку и тяжело стукнулся об пол виском. Его окатила жаркая волна боли. Все тело затрясло так, будто в него вцепились две гигантские руки, раздирающие его на части. Он осторожно провел рукой по ноге и нащупал рану. Рука легко, как по смазке, скользнула по обильной густой крови. Еще секунда, и он потеряет сознание. В глазах вспыхнули искры, заплясали, закружились. То и дело какая-нибудь из них гасла, и вместо нее возникало пятно смоляной черноты. Через мгновение чернота заполонит все и придет смерть…
   Он услышал, как по полу зашаркали шаги, быстро приближавшиеся к креслу. Дальнейшее он представлял. Сейчас кресло скрывает его от незнакомца, которого он недостаточно надежно вырубил, но через секунду это укрытие потеряет смысл. Тот тип обогнет его, нацелит оружие в голову марионетки и спокойно начинит его череп свинцом. Где-то на задворках сознания промелькнула мысль: а может, оно и к лучшему… Парочка добрых пуль в голову – и раненая нога больше не будет его беспокоить… Кусок свинца врежется в лоб, осколки разлетятся веером, и придет конец мучениям, боль перестанет сотрясать тело, придет ласковый, покойный отдых…
   Он с усилием встряхнулся, заставив себя очнуться. Не время разлеживаться. Не для того его послали сюда, чтобы он провалил задание. Слишком многое зависело от того, сможет ли он выполнить возложенные на него обязательства. Но сейчас он беспомощно валяется на спине, из ноги вырван кусок плоти. Хорошего мало. Одно утешало – обтянутая перчаткой рука еще сжимает заряженный пистолет. Он попытался приподнять пистолет и тут вдруг понял, что тот неподъемно тяжел. Возможно, будь у него мощная лебедка, он бы справился. А то одолжить бы семь-восемь сильных рук… Но у него только свои, числом две. Он передвинул левую руку и сжал рукоятку в обеих ладонях. Да, так намного легче. Теперь он всего лишь пытался выдрать из земли дуб со всеми корнями, дабы пересадить его на новое место.
   Он почти уже поднял пистолет, когда над ручкой кресла возник незнакомец. Получилось не совсем так, как задумывалось, но он все равно спустил курок. На это у него ушло чуть больше двух тысячелетий, и все это время он наблюдал, как перед глазами гаснут звезды. Потом была вспышка, грохот и протяжный вопль, завершившийся булькающим хрипом.
   Вдруг пистолет потяжелел вдвое, втрое, и марионетка понял, что больше эту штуку он не удержит. Пистолет выпал из рук и грохнулся на ковер рядом с головой. Пришелец сцепил зубы и стал ждать, когда незнакомец воспользуется своей очередью и выстрелит. Не дождавшись, он потерял сознание.
   «…Его окружал темный лес, а впереди маячило пятно света, и туда он бежал. За ним гналась стая диких псов, они завывали, исходили слюной… Одна собака уже вцепилась в ногу и не спеша вгрызалась в мясо. До светлого пятна оставалось несколько шагов, и тут он споткнулся и упал. Стая окружила его, восторженно визжа…»
   Человек-марионетка очнулся, хотел ударить собаку, но только хлопнул рукой по ране. В результате какое-то время ему было не до размышлений. Потом включилась программа, и его перестало интересовать, где он находится, перестало интересовать все, кроме следующего этапа плана. Он не убит. В комнате тихо. Пришелец вспомнил тошнотворный вопль, последнее, что слышал перед тем, как потерял сознание. Кричал не он. Он кричать не мог. Значит, незнакомец мертв? Задача выполнена?
   Требовалось всего лишь встать и проверить. Но мешало одно – нога основательно вросла корнями в доски пола. Он ухватился одной рукой за кресло, другой оперся об пол и попытался, одновременно отталкиваясь и подтягиваясь, привести себя в сидячее положение. Нога лежала на ковре, будто колода. Тут ему пришло в голову, что стоило бы достать из кармашка монету-дезинтегратор и отхватить проклятую конечность. Как будто в ответ, нога пошевелилась и стала приподниматься. Он подобрал под себя здоровую ногу и, вздрагивая, оттолкнулся ею, крепко ухватившись за кресло, так, что побелели костяшки.
   В следующее мгновение он обнаружил, что все-таки выполнил эту часть плана, хотя и не так чисто, как предполагалось. Незнакомец лежал посреди комнаты, и две половины его лица расходились под каким-то странным углом. Пуля вошла ему в челюсть снизу.
   Человек-марионетка отпустил кресло. Комната поплыла и закачалась, грозя перевернуться. Стиснув зубы, он приказал ей застыть и, когда она покорилась, шагнул к трупу, волоча ногу. Судя по ране, перед ним наверняка лежал труп, однако следовало убедиться в этом. Пришелец приложил ладонь к груди лежащего и не услышал биения сердца. Коснувшись его ноздрей тыльной стороной ладони, он не почувствовал ни малейшего дуновения. Тогда пришелец опять поковылял к креслу, положил пистолет на виду, чтобы его легко заметили, потом закрыл рюкзак и вскинул его на плечи. Хромая, он обошел комнату и вытер все блестящие поверхности, оставляя фальшивый след. Потом, не снимая перчаток, закрыл дверь в спальню и потащился к лестнице. Тяжело опустился на первую ступеньку и принялся рассматривать рану на ноге.
   Нельзя сказать, чтобы она его сильно порадовала. Здоровенная дыра, черная от запекшейся крови. Струпья по краям напоминали обгоревшую бумагу. Он легонько провел пальцами по ране и нащупал тупой кончик пули. Когда он ее коснулся, ногу прострелила боль, так что его скрутило вдвое и зубы застучали. Он оставил рану в покое, вынул из рюкзака аптечку, положил рядом с собой на ступени. Достал из нее маленькую механическую собачку-хирурга, прижал мордочку-насос к ране и нажал кнопку.
   Крохотный робот зажужжал, ввинтился в окровавленную плоть, нашел пулю и захлопотал вокруг нее микроминиатюрными ножами. Потом присосался к кусочку свинца, вцепился в него и медленно вытянул из раны. Вот и все.
   Хлынула кровь.
   Вместе с кровью потоком хлынула боль и затопила сознание.
   На этот раз, очнувшись, он почувствовал себя немного лучше. Кровотечение остановилось, и рана уже стала затягиваться. Он понимал, не отдавая себе отчета, что для него эта рана не настолько опасна, как была бы, скажем, для того незнакомца, которого он убил. Через три дня все зарастет. Не останется ни следа от раны, ни хромоты. Нога еще болела, но боль уже была терпимой, и с каждой минутой все уменьшалась.
   Человек-марионетка упаковал аптечку и сунул ее в рюкзак. Со всей предосторожностью он ухватился за перила и подтянулся, поднимаясь. Достигнув нижней ступеньки, он уже мог, приволакивая раненую ногу, чуть-чуть на нее наступать, хотя основной вес по-прежнему несла другая нога. Он одолел покатую лужайку, спустился в сад и вышел к дальнему его краю, на высокий бережок, обрывавшийся к извилистой речке. Вдоль берега шла тропинка, и чуть дальше отыскалось место, где дождевая вода размыла крутой уступ. Обрыв был высотой футов тридцать. По промоине удалось спуститься на половину высоты, затем пришлось идти по траверзу, цепляясь за камни и корни. Потом перед ним возникло черное устье пещеры. Подтянувшись на руках, он забросил внутрь правую ногу и переволок через порог левую. Так и застыл, лежа у самого входа, и долго отдувался, до отказа наполняя легкие свежим воздухом и выдыхая, выхаркивая, содрогаясь в кашле.
   Почувствовав, что вновь может двигаться, он пополз дальше в пещеру, пока не натолкнулся на что-то вроде камеры хранения. Там стояли три ящика, одинакового размера, одинаковой окраски, простой прямоугольной формы и без каких-либо особых примет. На один из ящиков человек оперся спиной и стал смотреть на крохотное пятнышко туманного неба за входом пещеры. Скоро он заснет. Он не может бодрствовать бесконечно. Две недели он должен будет провести в коме. Обмен веществ в его теле снизится до такого уровня, что ему почти не понадобятся ни воздух, ни вода, ни пища. Он проснется, потеряв фунтов пять веса, голодный, изнывающий от жажды, и будет готов приступить к следующему этапу операции.
   Его сейчас не волновало, что это за этап. Он не мог вспомнить, кто он такой. В памяти всплывала лишь одна картинка – труп на полу спальни, исковерканное лицо и дырка, пробитая в челюсти.
   Вдруг стало ясно, что его вот-вот стошнит. Он пополз к устью пещеры и свесил голову через порог. Облегчившись, он пробрался обратно в камеру и попытался найти ответы на некоторые вопросы. Почему-то ему крайне важны были эти ответы.
   Но получилось так, что он сразу уснул.

Глава 2

   Прошло две недели. И вот глубочайший мрак рассеялся, и пришелец всплыл к свету, пройдя сквозь все оттенки и переливы пурпура и голубизны. Он поднимался, точно ныряльщик со дна океана. А где-то в уголке сознания оставалось чувство, будто он ищет что-то потерянное, хотя призрачная эта потеря не поддавалась определению. Когда голубое выцвело до белизны, он вспомнил, что, должно быть, на День независимости пускали фейерверк, ракета вонзилась в его ногу и цветным огненным колесом взорвалась у него в голове. Потом ракету кто-то незаметно вынул или она просто догорела. Пока он так и эдак прикидывал, что теперь делать, смутный полумрак в его черепной коробке посветлел и хлопотливые пальчики рассветных лучей принялись щекотать ресницы пришельца.
   Человек открыл глаза, наткнулся взглядом на груду камня и земли и мгновенно покрылся ледяной испариной от страха, что погребен заживо. Он мигом вскочил на ноги, сильно стукнулся макушкой о низкий свод и снова свалился. Пещера… Тут все сразу вспомнилось: викторианский особняк, взлом, убийство… Прошло две недели, и он готов к выполнению нового этапа плана. Отлично.
   Он обследовал ногу. Сизо-бурое бледноватое пятно на месте зияющей, пульсирующей болью раны. И все. Он напряг мышцы бедра, ожидая мгновенной огненной вспышки боли. Ничего подобного. Все в норме, все безупречно. Кроме…
   Кроме того, что он убил человека, которого даже не знал. Он не знал даже, кто он сам такой. И откуда появился здесь. И что ему делать дальше. На мгновение его охватила растерянность. Но тут включилась та же расчетливая компьютерная программа, которая руководила им той ночью, две недели назад, и в корне придушила все человеческие эмоции. Всякая подавленность, смущение, страх покинули его.
   Потом он вспомнил про три ящика, оглянулся и увидел, что они все так же лежат под стеной пещеры. Отполированный серо-голубой металл, с виду напоминающий алюминий. Крышки на петлях из того же металла. Никаких замков, ни следа замочных скважин.
   Он подполз вплотную и осмотрел ящики со всех сторон. На них не было каких-либо инициалов, не было и ярлычков отелей. Он подергал крышки. Без успеха. Какое-то время он сидел рядом, чувствуя, как в душу опять закрадывается тоскливое непонимание. Но тут в мозгу упала стальная заслонка, напрочь отрезав эмоции, и чужое, железное сознание вернуло ему рассудительность. Тогда он пошел к рюкзаку, открыл его и принялся искать хоть что-то, хоть какие-нибудь улики. Он нашел монетку, растворяющую стекло, нашел аптечку и три отдельно обвязанных пакета: плотная коричневая бумага, стянутая резиновыми лентами. Он отложил в сторону монетку и аптечку и вскрыл первый пакет. Внутри была пачка хрустящих зеленых пятидесятидолларовых бумажек.
   Железная часть сознания приказала ему развернуть все три пакета и заняться подсчетом. В двух были пятидесятки, в третьем – сотенные. Общим числом тридцать тысяч долларов. Он сел и, расплывшись в улыбке, принялся созерцать груду зеленых бумажек. Но, поскольку запрограммированной части сознания тут больше нечего было делать, вновь ожили сомнения и терзания. Тридцать тысяч – что это, плата за убийство незнакомца? Так что же, он был наемным орудием? Киллером? Да нет, он никак не мог быть профессиональным убийцей, кишка тонка. Вон как его тошнило тогда, две недели назад, когда он убил того парня. Его вырвало, а потом он заснул.
   Заснул…
   Так он действительно проспал две недели? Тут ему кое-что пришло на ум. Он протиснулся к устью пещеры и увидел деревья. Ветви их покрывали яркие, нежно-зеленые листочки. Когда он отходил ко сну, деревья были усеяны всего лишь почками.
   Но две недели… Он должен был умирать от голода или уже умереть от жажды. А что с ногой? Разве у обыкновенного человека рана затянулась бы так быстро и без осложнений? Конечно же, нет. Чем дальше его разум углублялся в эту неразбериху, тем более пугающими становились загадки. И более многочисленными. Теперь он понимал, что его используют, что запрограммированная его часть подчиняется чужим приказам, действует под влиянием чего-то вроде гипноза. Но кто руководит им? И почему? И кто он такой, в конце концов?!
   – Виктор Солсбери, – бесстрастно и отчетливо проговорил кто-то в потемках пещеры. – Вам пора получить первые инструкции.
   Тут, безо всякого сомнения, возобладала механическая его часть. Что-то щелкнуло в мозгу, и самосознание его очутилось взаперти под тремя замками. Он повернулся и встал так, чтобы находиться примерно на равном расстоянии от трех ящиков, в которых, как он точно знал, помещался компьютер 810-40.04.
   – Виктор Солсбери, – повторил компьютер. – Вспоминайте.
   И он вспомнил. Его звали Виктор Солсбери. Двадцать восемь лет. Родителей нет в живых, погибли в автокатастрофе, когда ему исполнилось шесть. Родной город: Харрисбург, штат Пенсильвания. Он художник – пишет рекламные плакаты, пытаясь при этом не утратить творческой жилки. Направляется в Оук Гров, хочет снять там жилье и оборудовать студию. Тысячи больших и малых воспоминаний хлынули в его мозг. Воспоминания о детстве, о сиротской жизни, о художественной школе, о контракте с рекламным агентством Харрисбурга. Теперь он обрел личность. Но его живая, немеханическая часть откуда-то знала, что все это поддельное. Как будто ему рассказали о событиях его прошлого, а не сам он их пережил.
   – Не сопротивляйтесь программе! – Компьютер обращался к той крохотной части его мозга, в которой помещались эмоции.
   «Но я же убил человека!»
   – Он все равно умер бы месяц спустя, – авторитетно объяснил компьютер, – и его смерть была бы намного ужасней той, которую выбрали для него вы.
   «Откуда ты знаешь?»
   Этот вопрос 810-40.04 проигнорировал. На верхней крышке ящика обозначились два квадрата, полированный металл мягко засветился желтым. Понятия не имея, зачем он это делает, Виктор Солсбери наклонился вперед и приложил ладони к сияющим квадратам. Тут же в его мозгу вспыхнул следующий этап операции и отпечатался там навечно. Когда квадраты угасли, Виктор встал и подошел к дальнему ящику, крышка которого с шумом распахнулась по приказу компьютера. Он достал оттуда сверток с приличным костюмом, переоделся и покинул пещеру. Ему приказано было идти дальше.

Глава 3

   Все утро он слонялся на краю городка, в конце улицы, у автобусной станции Оук Гров. Это было внушительное сооружение из алюминия, стекла и бетона, этакая тяжеловесная пародия на готический модерн. Человек-марионетка ожидал прихода автобуса из Харрисбурга, чтобы, войдя согласно плану в агентство «Вилмар», правдоподобно объяснить: мол, он только что приехал. На станции собралась, кроме него, небольшая компания: некий пьянчужка, огненно-рыжий пацаненок и три настырных голубя, которым втемяшилось в голову, что у него в карманах непременно скрывается что-то вкусненькое. Пришелец их всех игнорировал, отвечая и мальчику, и пьянчужке короткими сухими репликами, когда молчать долее становилось невозможно. Вскоре они стали его чураться – их отпугнуло его молчание, необщительность и холодный тяжелый взгляд. Даже голуби, похоже, стали его избегать.
   Прибыл автобус, вытряхнул пассажиров и завернул за угол, направляясь обратно в Харрисбург. Пришелец поднялся гибким кошачьим движением и пошел по улице, направляясь в агентство по торговле недвижимостью «Вилмар».
   Он вошел в помещение. За спиной захлопнулась сплошная стеклянная дверь, и он с наслаждением вдохнул прохладный кондиционированный воздух. Снаружи стояла уже почти нестерпимая жара. Помещение оказалось одним огромным залом, где вполне можно было бы организовать мотогонки. Вдоль задней стены зал был разделен перегородками, не доходящими до потолка, на пять клетушек-офисов. Передние стенки отсутствовали, и это придавало помещению неожиданное и чуточку неприличное сходство с общественным туалетом. Оставшуюся неразделенной часть комнаты занимало что-то вроде зала ожидания, заставленное диванчиками, пепельницами и демонстрационными стендами, на которых были наклеены фотографии домов, принадлежащих клиентам агентства. Напротив клетушек сидела секретарша, видимо, обслуживающая все пять. Как только пришелец шагнул в комнату, она одарила его кукольной улыбкой:
   – Чем могу помочь?
   – Да вот интересуюсь домами, – ответил пришелец.
   – Хотите снять или купить?
   – А это будет зависеть от дома. – Он откровенно лгал. Ему абсолютно точно было известно, какой ему нужен дом. Собственно говоря, он и убил, чтобы завладеть этим домом.
   – Тогда почему бы вам пока не осмотреться? – предложила секретарша. – Минуточку потерпите, и кто-нибудь к вам выйдет. – Пластмассовая кукольная улыбка сверкнула так ярко, что он невольно зажмурился.
   Для порядка ему пришлось проглядеть несколько стендов. Дом Джекоби красовался на третьем. Он никогда не видел этот дом с фасада (той ночью, две недели назад, он подкрался к дому с тыла), однако немедленно его узнал. В памяти его помимо воли всплыл образ Гарольда Джекоби – убитого. Имя пришелец узнал из гипнотической инструкции, данной компьютером. Тут железная, запрограммированная часть его мозга решительно подавила проявление всяких глупостей.
   – Ну как, вас здесь что-нибудь привлекает? – прозвучал за его спиной нежный голосок.
   Он повернул голову, автоматически улыбнулся и сказал:
   – Да.
   Его человеческая часть, пойманная в ловушку и рвущаяся на свободу, отреагировала куда более бурно. Эта часть ожидала появления назойливого, натужно-веселого торгаша, болвана в крикливом пиджаке и скрипучих ботинках. Вместо этого перед пришельцем предстала ошеломительная блондинка, тонкая, гибкая, загорелая, ростом пять футов с небольшим. Длинные золотистые волосы ее ниспадали пышным водопадом. Хорошенькая секретарша в сравнении с ней немедленно сделалась похожей на уличного мальчишку. Лицо девушки, цвета смуглого персика, являло собой ту степень совершенства, при виде которой голливудские старлетки завизжали бы от ярости и переколотили зеркала. Глаза свои она явно похитила у огромной кошки. Мало того, кроме личика была еще фигурка, нечто мифологическое, среднее между Дианой, Венерой и Еленой – на выбор.
   Улыбка девушки слегка поблекла. Она, ясное дело, ожидала от мужчины более развернутой реакции, чем та, которую продемонстрировал железный Виктор Солсбери.
   – Хотите снять или купить? – спросила она, сверкнув белоснежными ровными зубами.
   – Зависит от дома, мисс…
   – Ох, простите. Линда Харвей. Можете звать меня просто Линда. – Но, говоря это, она сильно сомневалась, снизойдет ли этот клиент до того, чтобы звать ее просто по имени. От одного его вида у нее мурашки побежали по коже, настолько он был холоден и официален, ледяной манекен, а не мужчина. Когда он к ней повернулся, она скользнула взглядом по его горлу – стандартный способ оценить реакцию представителя сильного пола на ее внешность – и что-то не заметила, чтобы он проглотил комок. В высшей степени необыкновенный мужчина!
   – Виктор Солсбери, – представился он.
   Что ж, очень хорошо. Желает быть деловым…
   – Поместье Джекоби выставлено на продажу. Предложения о сдаче внаем не рассматриваются. – Мягкий грудной голос сообщал сухие факты так, что от ее слов веяло томной негой, ароматом чувственности. Мужчина отреагировать не пожелал. Странно, он не похож на типа с отклонениями.
   – Сколько за него просят?
   – Сорок две тысячи.
   Он не вздрогнул, услышав цену, как надеялась Линда. Вместо этого отрывисто кивнул и сказал:
   – Прекрасно. Я хочу на него взглянуть.
   Он собирался купить его и без предварительного осмотра. Но, учитывая странные обстоятельства смерти Гарольда Джекоби, это было бы неразумно. Железного Виктора раздражали хлопоты, связанные с вынужденной маскировкой, но необходимо было вызывать как можно меньше подозрений.
   Линда Харвей попросила другого служащего ответить на звонок, которого она ждала, затем оставила записку у секретарши, забежала в свою клетушку, взяла со стола вместительную соломенную сумку и быстро простучала каблучками к выходу, где ее ожидал пришелец.
   – Возьмем вашу машину или мою?
   – Я приехал на автобусе.
   – Моя машина тут неподалеку, сразу за зданием. Пойдемте. – Она говорила как женщина, привыкшая возить мужчин. Без превосходства в голосе, но решительно и оживленно.
   У нее был медного цвета «Порше» с белым полотняным верхом. Вместе они опустили верх. Когда отъехали от агентства «Вилмар», он расположился поудобнее, вытянув длинные ноги, насколько позволяло пространство, и расслабился. Девушка была хорошим водителем: мягко нажимала на акселератор, аккуратно вписывалась в повороты, не гнала машину, но и не снижала скорость. Маневрировала искусно и быстро и не позволяла другим водителям обходить себя. Вскоре они выехали на приятную тихую дорогу, с обеих сторон густо обсаженную деревьями, так что добрую часть пути их укрывала прохладная тень. Пришелец не замечал пейзажа. Он смотрел прямо перед собой, беспокоясь лишь о том, чтобы не выйти из роли.
   – Это прекрасное старинное поместье, – сказала девушка.
   – Да. На фотографии заметно.
   Она быстро покосилась на него, потом перевела взгляд на дорогу. За много лет это был первый мужчина, который сбивал ее с толку. Было в нем что-то, от чего бросало в дрожь, и еще что-то другое, притягательное, только она не могла определить точно.
   – Вы не задали мне стандартный вопрос, – проронила она.
   – Какой?
   – Что делает женщина в роли агента по торговле недвижимостью?
   – Видимо, то же самое, что делал бы на ее месте мужчина, – предположил железный Виктор, глядя прямо перед собой.
   Она вообще-то ожидала, что завяжется разговор. Получив этот ледяной, бесчувственный отпор, она поджала губы, мысленно послала клиента к черту и сосредоточилась на вождении.
   Через несколько минут она свернула с дороги и быстро повела «Порше» по длинному извилистому подъездному пути к фасаду дома Джекоби. Машина остановилась перед ступеньками, ведущими на застекленную веранду.
   – Вы знаете историю этого дома? – спросила она. – Некоторые, когда узнавали, раздумывали покупать. – Пришелец ее раздражал, но она не могла вести с ним нечестную игру.
   Солнце преломилось сквозь ветровое стекло и выхватило из полутьмы ее золотистые волосы, заискрилось в них, сверкнуло в огромных зеленых глазах. На секунду Виктор потерял над собой контроль. Растерянные, живые чувства теснились в его груди, и железный Виктор отступил в тень.
   – Да, я слышал, кого-то здесь убили… Вы не могли бы… подробней?
   Они вышли из машины, поднялись на крыльцо и подошли к парадной двери.
   – Это никого в городе особенно не удивило, – сказала девушка, отпирая замок и распахивая дверь.
   – Убийство не удивило?
   Они вошли в очаровательную, уютную прихожую. Живой Виктор, борясь за контроль над телом, которое делил со своим железным двойником, внезапно почувствовал глубокое отвращение к себе. Он попытался представить человека, у которого был такой вкус и которого он убил. Темно-зеленый густой ковер, шуршащий, как дубовые листья. Светло-желтые стены, с одной стороны встроенный шкаф темного дерева, с другой – картина кисти испанского мастера. Подлинник.
   – Нет, именно это убийство не удивило. Гарольд Джекоби жил здесь, в Оук Гров, но средства на жизнь добывал, обделывая делишки в Харрисбурге.
   – Вот как? – Железный Виктор вновь взял верх.
   – Ну да. Харрисбург достаточно велик для мелких мошенников. Три тысячи населения да плюс пригороды – хватит, чтобы развелись высокооплачиваемые девушки по вызову и игорные дома, где швыряют деньгами. То есть ничего такого, чтобы на хвост дорогому Гарольду село Федеральное управление, но достаточно, чтобы приобрести врагов среди конкурентов.
   Они прошли в гостиную, где все до последнего гвоздя было отделано с той же непринужденной роскошью, что и в прихожей. И опять пришелец почувствовал за собой вину, и мягкий Виктор на мгновение одолел:
   – Похоже, у него был тонкий вкус.
   – Ага. Как у коровьего дерьма!
   Тут запрограммированная часть и вовсе увяла, и пришелец смог даже рассмеяться:
   – Должно быть, он подбивал к вам клинья.
   – Ну нет. Не так откровенно. Понимаете, Гарольд был моим дядей. Невелика честь иметь такого дядю. Он, конечно, старался что-нибудь для меня сделать, как-то завуалировать свои намерения. Что плохого в том, что добрый дядюшка Гарольд хочет помочь своей племяннице? Ну, и рука его вечно опускалась на мое колено. И прочее в том же духе. Как бы там ни было, дом он завещал мне, так что я должна выказать какое-то почтение к его памяти. Если бы он хоть не был таким занудой!
   – Но здесь все обставлено с хорошим вкусом…
   Девушка хихикнула, точно он удачно пошутил.
   – Не его заслуга. Здесь поработало бюро «Сказка».
   – Бюро «Сказка»?
   – Да вы, наверное, о них слышали. Они из Харрисбурга. Новая фирма по оформлению интерьера. Два таких милых мальчика. Очень милые мальчики, ну, вы поняли. Сюда они приехали в малиновом «Кадиллаке», и торчали тут целый месяц по восемь часов в день, и все щебетали, точно пташки. Они обедали большей частью в том же ресторане, куда хожу и я. Оттого-то я их и знаю, а вовсе не потому, что их сразил мой женский шарм. Просто меня, как и их, интересует искусство. Серьезно, как бы вы ни относились к их породе, признайте, что парни из бюро «Сказка» проделали здесь просто сказочную работу!
   Незапрограммированный Виктор поддался искушению и сообщил ей, что он художник (так его информировал компьютер). Как он и надеялся, это произвело впечатление. Он, правда, боялся, что она тут же попросит его что-нибудь нарисовать, как обычно просят художников. А он, если попытается нарисовать человека, тот скорее всего будет похож на дерево. Дерево будет смутно напоминать человека; дом будет похож на хлев, хлев – на автомобиль, а автомобиль вообще ни на что не будет похож.
   Чувство вины за убийство Гарольда Джекоби между тем пошло на убыль. Пришелец почувствовал, как крепнет в нем стальное, ледяное альтер-эго. Он мысленно подтянулся и вновь стал роботом.
   Они обошли дом, едва перебросившись парой слов. Девушка несколько раз попыталась втянуть его в разговор и была сильно озадачена. Только что он почти вынырнул из раковины и вот вновь отшатнулся и скрылся. По дороге в город – им нужно было уладить финансовую часть – Линда, как и опасалась, чувствовала себя неестественно и неуютно. Железный Виктор опять уставился прямо перед собой.
   Вице-президент ведущего местного банка не слишком спешил поручиться за приезжего художника, не имеющего к тому же определенного места работы. Однако он заметно смягчился, когда Виктор Солсбери выложил перед ним тридцать тысяч наличными. Из них двадцать тысяч он должным порядком внес за дом, пять положил на хранение и еще на пять оформил чековую книжку. Сердце директора, отлитое из золота, с клапанами из долларов, гулко заколотилось при виде такого количества денег, и в завершение сделки он прочел им небольшую лекцию о том, как опасно носить при себе такую сумму наличными.
   По просьбе Виктора Линда помогла ему приобрести автомобиль, слегка подержанный «МГБ-ГТ», ярко-желтый с черным верхом. Запрограммированному Виктору Солсбери было все равно, каким средством передвижения пользоваться, но другая его часть почувствовала себя медоносной пчелой. Он выписал чек на полную стоимость и подождал, пока недоверчивый торговец сверится с банком. Тот вернулся, широко улыбаясь, сделка была завершена.
   После этого Линда вернулась в агентство, а пришелец отправился закупать провизию. В его мозгу был запечатлен полный список покупок, и он, словно автомат, проставлял крестики, механически двигаясь вдоль полок. Было уже без четверти шесть, когда он добрался до дома Джекоби, ныне резиденции Солсбери. Он выложил покупки, соорудил ужин из яиц, бекона и тостов. Автоматически открыл холодное пиво, поскольку это входило в роль, было частью маски, которой он обязан был прикрываться. Обыкновенный мужчина весенним вечерком должен сидеть на крыльце, прихлебывая пиво. Чтобы сохранить иллюзию естественности, то же будет делать и он. С веранды открывалась захватывающая дух панорама холмов Пенсильвании. Мягкий, живой Виктор, таящийся где-то глубоко внутри, оценил зрелище. И тихо сказал сам себе:
   – Что ж, посмотрим, что будет дальше.

Глава 4

   А дальше было вот что. Он опьянел с рекордной скоростью, каковая еще ни разу не достигалась со времен изобретения пива. Пока он наблюдал, как заходит солнце и тают в небе кровавые полосы, в его глазах появилось странное ощущение: как будто они поросли изнутри волосами. Голова начала отплясывать буйный танец, описывая круги независимо от туловища, причем то и дело куда-то падала. Он осторожно встал и, качаясь, побрел вверх по ступенькам, с которыми оказалось до смешного трудно сладить. Направился было в спальню хозяина, но незапрограммированную часть мозга тут же одолели видения. Ему почудилась голова, две половины которой смещены под жутким углом. Так что он попятился в коридор и ввалился в комнату для гостей. Там на кровати лежало одеяло, но не было простыней. Простыни отыскались в бельевом шкафу, но, когда он принес их в комнату, обнаружилось, что перину застелить невозможно. Чертова штука уворачивалась и сползала с кровати, как живая. Наконец он плюнул и завернулся в покрывало. Тут он вспомнил, что так и не снял одежду, и смутно подумал, что это как-то должно компенсировать отсутствие простыней. Еще мелькнула мысль, что его восприимчивость к алкоголю переходит всякие границы. Потом он отключился.
   Ему приснился дивный сон, который кончился скверно. Очень скверно.
   «Он стоял посреди поля, заросшего клевером. Вдоль края поля росли деревья, и заходящее солнце просвечивало сквозь них, отбрасывая длинные тени и сверкающие полосы. Был вечер, закатный ветерок навевал прохладу. А через поле бежала к нему загорелая блондинка, встряхивая пышной гривой золотистых волос. Глаза ее отливали зеленью, точь-в-точь клеверное поле, и были настолько прозрачны, что, казалось, просвечивали насквозь. Миля за милей он прозревал в них далекий, чужой край… Она протянула ему руки. Он сжал ее в объятиях, но тут она внезапно застыла и заговорила с ним бесстрастным холодным голосом. Голосом железного Виктора».
   Солсбери разом очнулся. Разлепил пересохшие губы и задумался, что же такое могло сдохнуть у него во рту. Попытался выплюнуть несчастную дохлятинку и обнаружил, что это его собственный язык, расставаться с которым было бы жалко. В ушах стоял звон. Он мучительно зевнул, надеясь, что звон прекратится. Безуспешно. Телефон должны были поставить только завтра, сигнализации в доме не было. Но чем дольше он слушал, тем больше проникался уверенностью, что зудящий звук ему не мерещится. Тогда он перевалился к краю кровати и спустил ноги, мимоходом заметив, что не снял даже ботинок. Впрочем, его это особо не озаботило.
   Пошатываясь, он встал на ноги. И немедленно пожалел об этом. Господь, создавая его, явно рассчитывал, что Виктор будет жить в горизонтальном положении. Как только он принял вертикальное, глаза его выкатились из орбит, голова распухла, как воздушный шар, а желудок съежился, вывернулся наизнанку и в муках издох. Тогда он решил, что худшее позади. Убеждая себя в этом, он вывалился в коридор, прислонился к стене и стал слушать.
   Звук шел откуда-то снизу. Солсбери спустился по ступенькам, гадая, почему нужно было непременно устраивать здесь эскалатор и почему, в таком случае, его не наладили как следует. Ступеньки шатались взад и вперед, вверх и вниз, и достигнуть пола гостиной оказалось нелегкой задачей. Когда он все же добрался донизу, то обнаружил, что источник звука расположен еще ниже. Он нашел дверь в подвал и распахнул ее рывком, чуть-чуть не рассчитав силы. Его окатила гудящая волна, звук стал громче и гуще. Жужжание тяжелых машин, зудение электроники. Виктор рыгнул; прищурившись, вгляделся во тьму, хлопнул по выключателю и стал потихоньку спускаться по лестнице в подвал.
   Он остановился в центре подвала. Вокруг стоял ровный гул, сродни шуму в токарном цехе. Попытавшись определить, где находится источник звука, он наконец уперся взглядом в пятно на правой стене. Положил на него ладони и почувствовал отдаленную вибрацию. Ему показалось, что окраска стены здесь чем-то отличается, но чем – он не мог определить. Вдруг его осенило, и он выключил свет.
   Тут же на стене проявился мерцающий голубой круг, шести футов в диаметре.
   Виктор вздрогнул. С тех пор как он проснулся, контроль над телом принадлежал его живой части. Теперь же подняла голову железная часть. Ей стало страшно, и она перехватила бразды правления. Живой Виктор канул в тайники памяти.
   Солсбери оценивающе осмотрел круг. Теперь он уже владел собой, хотя еще опасался чего-то. Края светлого пятна были четко очерчены, как будто в стену упирался луч мощного прожектора. Но в помещении не было ни одного подходящего источника света. По идее, свет должен был исходить от противоположной стены.
   Через некоторое время круг на его глазах потускнел, выцвел и пропал. Стихло и гудение. Он подождал еще пятнадцать минут, раздумывая, что бы это могло быть. Похоже, программа его подвела. Хотя его не покидала уверенность, что программа никуда не делась и вскоре включится. В конце концов, он не для того приобрел именно этот дом, чтобы просто в нем жить. Ему нужно только подождать. Чего-нибудь он наверняка дождется.
   Карабкаясь по ступеням лестницы, железный Виктор выпустил из рук власть и передал контроль над телом своему альтер-эго. Вымотанный донельзя, он добрался до постели и рухнул, заснув на лету, правда, на этот раз успел раздеться. К несчастью, ему приснился тот же сон. Тот, который так чудесно начался и так скверно кончился. Но по крайней мере ему снилась Линда.
   Следующее утро было не из лучших. Штука, которая ночью сдохла у него во рту, начала гнить. Это был его язык, и как же он жалел, что нельзя оторвать и выбросить эту дрянь! Мало того, пока он спал, кто-то раскроил ему голову кувалдой, и большую часть утра он потратил, пытаясь втиснуть на место вывалившиеся мозги.
   Около полудня, когда железная доля была частично восстановлена в правах, он овладел собой настолько, что сумел вернуться в пещеру за ящиками. Там они лежали все три, аккуратные, прочные, запертые, без следа замочных скважин.
   – Ну, – обратился Солсбери к компьютеру, – все вроде бы в порядке.
   Ответа не последовало.
   Он описал в деталях все операции с домом, машиной и покупками. 810-40.04 не отреагировал. Честно говоря, он выглядел абсолютно неодушевленным ящиком. Да и был им.
   – А что за шум я слышал ночью в подвале? – поинтересовался Солсбери. – И что означает световой круг на стене?
   Опять-таки ему не ответили. В сердцах он пнул ящик и тут же раскаялся. Ногу точно током ударило, по ней прокатилась волна пульсирующей боли, а на ящике не появилось ни малейшей вмятины. Виктор покопался в затаившейся железной части в поисках ключей к загадке, но запрограммированную долю мозга точно дымкой затянуло, с каждым мгновением она все больше уходила в тень, и он ничего полезного не извлек. Пожав плечами, он решил, что с тем же успехом может оттащить эти штуки домой и дождаться, пока пригоршня механических мозгов соизволит перестать дуться.
   Он нагнулся над первым ящиком, обхватил его и примерился к весу. Внезапно ящик взмыл в воздух на несколько дюймов, точно демонстрируя нелепый трюк индийского факира. На крышке вдруг из ничего появилась ручка, волшебным образом выскользнув из гладкого металла. Виктор ухватился за нее и с силой рванул. Слегка перестарался. Ящик воспарил, точно перышко-переросток. Солсбери полетел вверх тормашками, а ящик приземлился у выхода из пещеры и застыл, покачиваясь, на самом краю, но все-таки не упал.
   Виктор поднялся; тщательно соразмеряя силу, подтянул ящик к себе и вылез из пещеры на узкий карниз, хватаясь одной рукой за корни и камни, а другой волоча груз. Через пять минут он был уже в доме, наверху, в комнате, в которой спал ночью. Там он прижал ящик к полу, где тот и остался, как подобает приличному багажу. Чемодан со встроенным носильщиком мог бы сэкономить кучу чаевых.
   Второй ящик он принес без проблем и вернулся за компьютером.
   – А тебя, видимо, надо оставить здесь, – предположил он.
   Никакого ответа.
   – То есть, если ты скажешь…
   Ничего.
   Ему захотелось пинком растолкать куда-то запропастившуюся программу. Железная часть его личности умела действовать быстро и целеустремленно, умела предвидеть события. А он сейчас растерян, легко может начать суетиться и наделать глупостей. Но компьютеру-то известно, что в нем заложен высокий показатель любопытства, что он не оставит ящик здесь, в пещере, опасаясь лишиться помощи. Компьютер знал все, что можно знать про Виктора Солсбери. Все…
   – Будь ты проклят! – Солсбери ухватил компьютер и потащил его за услужливо возникшую ручку. Компьютер поплыл к нему. Солсбери направился к выходу, волоча его за собой. Когда он был уже почти у выхода, снаружи послышался скрежет, царапанье, шорох осыпающегося по обрыву щебня. Тут железный Виктор очнулся. А вместе с ним проснулся страх, морозом окативший тело Солсбери.
   Он толкнул ящик за спину, на пол пещеры, убрал его с дороги, потом на четвереньках отполз к стене. Его бил озноб. Вдруг пришло в голову: а может, он стал бесполезен, может, это входит в план, может, другая таинственная личность в черном гидрокостюме собирается его убить? Может, поэтому и замолчал этот ящик с компьютером? Должен ли он стать вторым Гарольдом Джекоби?
   Прелестная мыслишка. Здорово обнадеживает.
   И у него нет с собой оружия.
   Одно хорошо: от пережитого испуга исчезли последние следы похмелья. В голове прояснилось настолько, чтобы понять: надо лежать тихо. Он попытался мысленно призвать железного Виктора и передать ему контроль над телом. Но железный Виктор не пожелал завладеть властью. Он просто ждал.
   Какое-то время было тихо. Потом опять затарахтели камушки, поближе и погромче. Потом еще раз.
   Понемногу страхи его улеглись. Право же, убийца, облаченный в черное, не был бы столь неуклюжим. Судя по звукам, это скорее всего просто играл ребенок, даже не подозревающий, что здесь, в пещере, притаился человек. В таком случае лучше будет немедленно покинуть пещеру, чтобы не создавать впечатления притаившегося злодея. Виктор заторопился к выходу, на ходу пытаясь придумать какую-нибудь подходящую к случаю фразу.
   Но и последние его тревоги испарились, как только он выглянул наружу. Никакой ребенок под боком у него не играл, и никакой убийца в черном к нему не подкрадывался. Непрошеный пришелец оказался всего лишь здоровенной, рыжей с черным лохматой дворнягой. Глупая псина с несчастным видом уставилась на Солсбери, часто дыша и вывалив язык. У барбоса были все основания так выглядеть, поскольку он пробирался к устью пещеры по узкому карнизу, явно по следу Солсбери. Теперь пес растерялся. Он застрял на середине пути. Перед носом у него карниз пропадал и появлялся только через три фута. Солсбери мог перешагнуть провал, но псу пришлось бы прыгать. А зверь был либо слишком умен, либо чуточку трусоват, чтобы рисковать. Но и отступить он уже не мог, поскольку негде было развернуться.
   Солсбери протянул собаке руку дружбы. Пес был не в настроении противоречить. Подцепив его и зажав под мышкой, Солсбери свободной рукой дотянулся до верха обрыва, где и разместил добычу, причем пес пыхтел, сопел, поскуливал и норовил благодарно лизнуть его в нос. Он обрел друга. Солсбери потрепал пса по лохматой башке (пес в ответ обслюнявил его) и вернулся за компьютером.
   Вновь выбравшись наверх, он обнаружил, что пес ждет его. Виктор пошел к дому – пес потрусил за ним. Переправив компьютер наверх, к остальным ящикам, Виктор вышел на воздух и увидел, что пес опять поджидает его у парадной двери, забавно свесив голову набок. Его осенило, что от животного может быть некоторая польза. Пес может предупредить его, если однажды ночью в саду у дома появится еще одна черная фигура.
   Остаток дня он провел, дрессируя Храбреца (так он, поддавшись искушению, окрестил дворнягу) и удовлетворяя его аппетит. Пес оголодал чудовищно. Он умильно скалился и радостно подвывал от восторга, причем звуки эти странно напоминали лошадиное ржание. Впечатление еще усиливалось от того, что пес при этом бешено вращал карими зрачками. К своему несказанному облегчению, Солсбери обнаружил, что пса кто-то уже приучил проситься на двор.
   То и дело Храбрец останавливался посреди игры и странно смотрел на своего нового хозяина, точно не мог уловить его запах. Он не рычал, не тревожился, просто был слегка растерян. «Как быть, – думал Солсбери, – если собака и вправду почувствует его неполноценность?» Ведь ее хозяин в душе осознавал свою пустоту. Он даже не был по-настоящему человеком, просто куклой, которую создал и направлял 810-40.04.
   Той ночью, когда он отправился спать, Храбрец устроился на пушистом голубом коврике около кровати, и хвост его свернулся в опасной близости от носа. И хотя у Солсбери теперь было общество, хотя железный Виктор погрузился на самое дно сознания, ему опять приснилась Линда.
   «Они гуляли по берегу речки, держась за руки, и вели безмолвную любовную беседу тайным языком жестов, улыбок, взглядов украдкой, и язык этот не был тайной для них двоих. Она повернулась к нему, губы ее разомкнулись, зубы влажно блеснули. Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Прежде чем их губы встретились, какой-то идиот, весь затянутый в черное, подбежал и выстрелил ей в голову».
   Сон повторялся вновь и вновь, словно фильм, склеенный в кольцо. Спасибо Храбрецу – он разбудил Виктора.
   Первый раз он услышал, как пес лает. Храбрец издавал резкие, хриплые звуки, точно откашливался, пытаясь избавиться от застрявшей в глотке мерзости. Когда Солсбери окликнул его по имени – которое тот уже выучил, – пес прекратил лаять и вроде бы устыдился. Больше он не лаял, однако принялся весьма выразительно сопеть и скулить. В этот момент Солсбери осознал, что так подействовало на собаку.
   Снизу из подвала доносился пульсирующий, звенящий гул тяжелой машины.

Глава 5

   Утром в среду от железного Виктора остался лишь смутный шепот на задворках сознания, бестелесный, почти неощутимый призрак. Но и человеком Виктор себя не ощущал. Несмотря на то, что теперь он действовал, не подчиняясь программе, внутри него по-прежнему была пустота. Он повозился немного с Храбрецом, но возня его утомила, как утомило вообще ожидание событий, ожидание чего-то, что придало бы смысл убийству Гарольда Джекоби, компьютеру в ящике и еженощному таинственному отдаленному гулу в подвале. День мог бы считаться полностью потерянным, если бы не Линда, которая подъехала к крыльцу на своем медно-желтом «Порше».
   Виктор сбежал вниз и радостно ее окликнул. Удивленная его внезапной общительностью, она заулыбалась.
   – Я говорила вам, что Гарольд Джекоби – мой дядя, – сказала она. – Я просто оставила тут кое-что в доме: столовое серебро, посуду, простыни и полотенца. А еще кое-какие вещицы на чердаке, так, личное. Наверное, я сейчас все и заберу. – Она встряхнула головой, в зеленых глазах вспыхнуло солнце. – О'кей?
   – Ну конечно, – ответил Виктор, сопровождая ее в дом и понимая, что ведет себя чересчур дружелюбно. Если вспомнить, как официально два дня тому назад держал себя железный Виктор.
   Когда Линда распаковала на чердаке первую из двух картонных коробок и принялась разбирать, что следует выбросить и что сохранить, он хотел уйти, но она попросила остаться, сказала, что рада компании. Для нее самой это звучало еще более странно, чем для него, поскольку в понедельник он ее чрезвычайно разозлил. О да, разозлил – но и заинтриговал. Не было смысла таить это от себя. Мистер Виктор Солсбери был определенно загадочным человеком, предположительно оригинальным художником, и еще ей почему-то казалось, что в прошлом у него было всякое. Возможно, он был не в ладах с законом. В результате она чувствовала себя как глупенькая школьница, мечтающая о загадочном герое. Но у нее имелось оправдание. Он своим странным поведением сам растревожил ее фантазию.
   А сейчас они разговаривали, сидя на голом чердачном полу. И вдруг она осознала, что он здорово изменился со времени их первой встречи. Та внезапная теплота, которая в понедельник вдруг на мгновение пробилась сквозь его ледяную маску, теперь стала обычным его свойством. Но он все же не был похож на других мужчин. Она могла понять его, уловить его мысли, увидеть его настоящего – но лишь на краткое мгновение. Казалось, он постоянно ускользал, двоился, и его видимое присутствие было просто чьим-то колеблющимся отражением в воде.
   Она рылась в картонках со всяким хламом и всячески оттягивала решающий момент. Но бесконечно это продолжаться не могло, и она неохотно достала одну вещь, из-за которой, собственно, и приехала. Утром, когда банкир Халлоуэлл прочитал ей газету, она подпрыгнула от радости. Привезти эту новость Солсбери! Увидеть, как кровь отливает от его лица, услышать, как он заикается, захваченный врасплох! Ее сперва так и подмывало ткнуть в него шпилькой. Но теперь, когда они разговорились по-дружески, когда он раскрылся перед ней по-новому, выложить ему подобное было бы жестоко. Впрочем, выбора у нее не оставалось. Она потратила уйму времени и уговорила Халлоуэлла позволить ей самой спросить Солсбери, что означает это сообщение в газете. Теперь она должна пройти через все или выглядеть в глазах банкира идиоткой.
   Когда они спустились с чердака в гостиную, она сказала:
   – Мистер Халлоуэлл просил меня передать вам вот это и спросить вас, что это означает. – И вручила ему газетную вырезку.
   Виктор взглянул на заголовок и услышал, как в голове забил тревожный набат.
   «ОПОЗНАНО ТЕЛО МЕСТНОГО ХУДОЖНИКА».
   Он облизнул пересохшие губы, зная, что последует за этим.
   «Полиция Харрисбурга сегодня окончательно идентифицировала тело, обнаруженное речной спасательной службой в понедельник вечером у рыбацкой набережной. Анализ одежды и зубных пломб показал, что скончавшийся был Виктором Солсбери, местным рекламным художником, работавшим в…»
   – Здесь какая-то ошибка, – сказал он, хотя не верил ни на йоту, что это ошибка. – Виктор Солсбери – это я.
   – Говорят, это было самоубийство, – ответила Линда. – Его последнее время очень угнетало, что он не может продать свои оригинальные работы.
   – Но я преодолел этот барьер, – запинаясь, неловко выговорил Солсбери. – Я продал свою картину.
   – Мистер Халлоуэлл совершенно сбит с толку. Ему представляется, что он предоставил ссуду в двадцать две тысячи человеку, выдающему себя за другого.
   – Чепуха, – сказал Виктор. – Это ошибка. Завтра поеду в город и выясню, в чем дело. Известите об этом мистера Халлоуэлла.
   Какое-то время она молча смотрела на него.
   – Кажется, вы восприняли это спокойнее, чем я ожидала. Я хочу сказать, когда читаешь про собственную смерть, это вообще-то здорово потрясает. Виктор… Вы действительно тот, за кого себя выдаете?
   – Ну конечно, – сказал он и рассмеялся в подтверждение своих слов. Хотя видел, что для нее этот смех звучит неубедительно. – Я Виктор Солсбери. Разумеется, это я и есть.
   В эту ночь он спал плохо. Он всю ночь думал о теле, выловленном в реке, о теле, к которому прилепили его имя. Был ли он действительно Виктором Солсбери, или Виктор Солсбери был разложившимся трупом? Действительно ли настоящий Виктор Солсбери (если это и вправду был тот мертвец) покончил с собой, или другой человек в черном пришел в ночи и сделал эту работу за него?
   Ни одна из этих мыслей не способствовала здоровому сну.
   В час тридцать ночи в подвале вновь раздалось гудение. Виктор выскользнул из кровати, натянул джинсы, которые пришлось купить в городке, поскольку компьютер снабдил его всего одной сменой одежды. Всунув ноги в тапочки, он вышел в коридор и спустился по лестнице в темную гостиную. Храбрец вырвался за ним, скатился по ступенькам и поднял дикий тарарам, неистово кидаясь на дверь подвала.
   В подвале они застыли бок о бок, равно испуганные, человек и собака. Свет не горел, и на стене вновь ярко сиял голубой круг, но испугало их не это. Позади круга маячили серые расплывчатые тени. Ничего определенного. Ничего узнаваемого. Какая-то мешанина, в которой с трудом угадывалась путаница проводов, подпорок и трубок. Поверх всего этого восседала смутная фигура. Она двигалась.
   Внезапно из голубого тумана выплыла еще одна тень. У нее были тощие ноги, как будто вовсе без мышц, и плоские, точно расплющенные, ступни, с фут шириной, не меньше. И странная форма головы: узкий, в полтора раза больше человеческого, череп с ненормально высоким лбом. И все это ясно говорило Виктору, что существа в голубом сияющем кругу – не люди.
   Храбрец тоже это почуял. Впервые Солсбери видел, как пес бесится от ярости. Шерсть на его загривке встала дыбом, он свирепо зарычал и всем телом бросился на голубое пятно. И отлетел от стены. Не угомонившись, он проделал это упражнение еще пару раз и убедился, что серые фигуры ему не достать. Тогда пес прижался к ноге Виктора, довольствуясь тем, что можно скалить зубы, сверкать глазами и браниться по-собачьи в лицо незваным гостям.
   Вдруг голубое свечение вспыхнуло ярче, тени проявились отчетливей. Потом раздался треск, резкий хруст, точно сухая ветка подломилась под каблуком. Звон смолк и сменился призрачной тишиной. Голубое сияние угасло, но круг остался, и через него теперь было видно, как через обычное окно.
   Но окно это выходило не на улицу, да и вообще не на Землю. Не на ту Землю, которую знал Виктор.
   Машина по ту сторону круга – очевидно, именно она должна была установить контакт с этим миром, именно она излучала голубое сияние – представляла собой замысловатую путаницу чего-то смутно похожего на конденсаторы, транзисторы, датчики и провода. Вверху на ней крепилось кресло, в котором сидело существо из кошмарного сна. Второе существо стояло рядом с машиной, глядя в окно.
   Оба смотрели прямо на Солсбери.
   Безволосые серые головы плотно облеплены крупной чешуей. Над покатым лбом выступает костистый гребень, надбровья выдаются над запавшими глазами дюйма на два. А глаза… В них горит багровое пламя, вспыхивают малиновые, алые, кровавые искры…
   Виктор с трудом оторвал взгляд от горящих глаз и быстро оглядел остальное. На лице вместо носа – пять вертикальных щелей, равномерно расположенных над пульсирующей впадиной, которая, очевидно, служила ртом. Голова держится на иссохшем теле, обтянутом лакированной змеиной кожей. Напряженные мышцы под ней натянуты, точно тонкие веревки, покрытые глазурью.
   Виктор невольно попятился за старый верстак. Ему опять захотелось, чтобы железный Виктор перехватил командование. Но железный Виктор исчез. От его альтер-эго не осталось и следа. Программа завершилась. Может быть, это временный перерыв. Но сейчас он был предоставлен самому себе.
   Храбрец раболепно съежился у его ног, отчаянно ерзая и пытаясь подползти под штанину, откуда не было бы видно этих страшилищ и откуда он ни за какие коврижки не согласился бы выглянуть.
   Солсбери бросил взгляд на подвальную лестницу и запоздало понял, что к ней можно пройти лишь мимо окна, в котором караулили демоны. Тут остатки его храбрости точно сквозняком сдуло. И как раз в этот момент теневое чудовище, стоявшее у машины, – то, которое было видно яснее, – подняло длинную костистую руку с шестью трехсуставчатыми пальцами и сделало вид, будто тянется и хватает его.
   Бывает, что ужас придает отвагу. Но Виктора он полностью парализовал. Тело его застыло, точно проржавевший стальной каркас. И какой-то дьявол пришпилил ему открытые веки, так что он даже не мог зажмуриться, чтобы отогнать кошмар.
   Потом светлый портал замерцал, вспыхнул ярче, потускнел и внезапно пропал, точно вышло из строя какое-то хрупкое электронное звено между чужим миром и стеной подвала. Солсбери тупо уставился на чистый кафель, где всего лишь за мгновение до этого находилось окно в ад. Ноги его подкосились, и тело, до того неподатливо застывшее, обратилось в кисель. Веки дрогнули и сморгнули – иголок как не бывало. Но теперь, когда его отпустил ужас, он опять не мог двинуться с места, только лихорадочно хватал ртом воздух.
   Храбрец опомнился быстрей, вскочил и бросился на стену. Упал, вновь бросился с разбега, на лету ударился лапами, опять свалился и посмотрел на Виктора умоляющими глазами. Неужели хозяин не может сделать что-нибудь с этими штуками в стене?
   Под собачьим взглядом к Виктору вернулась способность соображать. Он развел руками в адрес пса, затем оказался на лестнице и рванул наверх, прыгая через две ступеньки. Сзади пыхтел и толкался Храбрец, отчаянно пытающийся ни на дюйм не отстать от хозяина. Солсбери взлетел на второй этаж, в спальню, где поместил свои ящики, и распахнул дверь немного энергичней, чем требовалось, так что она грохнулась о стену, и стена заходила ходуном, точно живая. Он подскочил к компьютеру и отвесил ему солидный пинок. Жгучая боль прострелила ногу, но он не обратил на нее внимания и пнул еще раз. К этому времени к нему присоединился Храбрец, который принялся фыркать и сопеть, нетерпеливо вытанцовывая вокруг безмолвного ящика.
   – А ну, давай инструкции! – скомандовал Виктор компьютеру.
   Тот все еще был не в духе.
   – Ты, железяка чертова!
   Молчание.
   Он припомнил верстак в подвале и опять побежал вниз. Храбрец дошел с ним до верха лестницы и понаблюдал, как хозяин спускался, но за ним не последовал. В подвале Виктор отыскал инструменты, разложенные на полках и развешенные на крюках в стене. Он подобрал среднего веса лом и притащил его в спальню, чувствуя себя как пещерный человек в родимом каменном веке.
   Прочно утвердившись над ящиком с компьютером, он угрожающе замахнулся ломом.
   – Инструкции, или я разделаю тебя под орех!
   В его крови бушевала здоровая доза адреналина, напружиненные нервы толкались и отпихивали друг друга, точно живые, разумные и возбужденные существа. Происходило что-то, чего он не мог понять. В дело вмешались морщинистые, кожистые человекоящеры со ртами-воронками. И что-то еще надвигается. Стоит на них только взглянуть, сразу ясно – эти чешуйчатые уроды шутить не любят. И что, от него требуется сыграть во всем этом какую-то роль? Тогда его, черт возьми, должны были лучше информировать.
   Но 810-40.04 молчал, как рыба.
   Виктор подался вперед, занес над головой лом и со всей силы обрушил его на крышку ящика. Лом отскочил, руку тряхнуло током, и противная дрожь волной пронеслась по всему телу. Кости пронзительно заныли: хрупкий человеческий организм требовал к себе уважения. Зачем поступать как идиот? Он уронил лом и стал растирать руку, пока к ней не вернулась чувствительность. Тщательно обследовав крышку ящика в месте, куда пришелся удар лома, он не нашел ни малейшей вмятины или царапины. Так закончился первый раунд.
   – Я, похоже, спятил, – сообщил компьютеру Виктор. И был совершенно прав. Впервые в нем так жарко взыграли эмоции. Он на какое-то время потерял самообладание. Но зато с тех пор, как он проснулся в саду в этом теле под командованием железного Виктора, он впервые почувствовал себя человеком.
   Впрочем, компьютеру было плевать.
   Солсбери вновь поднял лом.
   Храбрец заворчал и зафыркал, словно возбужденная лошадь.
   Виктор опустился перед ящиком на одно колено и пригляделся к тонкой линии, где крышка прилегала к корпусу. Примерившись, он втиснул острие лома в щель, покачал немного, потом налег на него всем телом. Сначала его действия не возымели эффекта. Сколько он ни давил, с ящиком ничего не происходило. Потом лом соскользнул, с треском выскочил из щели и шарахнул его по голове.
   Виктор с трудом удержался на коленях, ухитрившись не упасть. Потер голову в том месте, где ударил лом, и почувствовал, что там уже начала расти здоровенная шишка. Как только перед глазами перестали кружиться искры, он стиснул зубы и опять вставил лом в щель, действуя как рычагом и налегая еще сильнее, чем раньше. Ругаясь сквозь зубы, пыхтя и потея, напрягая все силы, он раскачивал и раскачивал лом. И как раз когда ему показалось, что металл определенно поддается, как раз когда он почти уже достиг успеха, сверкнула слепящая вспышка голубовато-зеленого света, и кулак, утыканный иглами, тяжко опустился на его голову, а другой кулак сграбастал черную занавеску и враз укутал его целиком.

Глава 6

   Он вынырнул из бархатной черноты, попытался сдернуть явно занавеску и понял, что ящеры таки до него добрались. Одна тварь подкралась и собирается сожрать его голову. Грубая терка языка осторожно облизывала его лицо, должно быть, смакуя букет. Ясное дело, примеривается, откуда кусать.
   Виктора передернуло, он распахнул глаза, ожидая увидеть демона. И вместо этого увидел обрадованного Храбреца, который облизывал его лицо, фыркая и простодушно обдавая хозяина запахом из пасти. Солсбери отшатнулся, утер лицо, пощупал голову, выясняя, на месте ли она. Вроде бы на месте, хотя трещит невообразимо. Точно мозги кто-то взболтал. С трудом приняв сидячее положение, Виктор огляделся и понял, что удар, отшвырнувший лом, отбросил и его самого футов на шесть от ящика. Слегка покачиваясь, он поднялся на ноги и побрел к двери.
   – Ты выиграл, – через плечо проронил он компьютеру.
   Тот не ответил.
   Вспомнив, что Линда многое повыбрасывала, когда рылась на чердаке в имуществе покойного дяди, он поднялся по узенькой лесенке, включил свет – лампочку без абажура – и стал искать. Нужное он нашел во второй коробке: пистолет двадцать второго калибра и патроны к нему. Пистолет в отличной сохранности, его явно регулярно чистили и смазывали. Может, Гарольд палил из него по бутылкам? Виктор отнес оружие и патроны в гостиную, перетащил большое кресло в угол, так, чтобы спинка не обращена была ни к одному окну, и зарядил. Храбрец примостился у его ног и с осторожным любопытством тыкался носом в руки хозяина.
   Оттуда, где сидел Виктор, ему был виден вход в подвал. Пусть только тощий человекоящер с мордой-воронкой высунет голову из подвала! Одним прицельным выстрелом он разнесет ее на куски. Твари не казались особо крепколобыми.
   Но время ползло, особых событий не происходило, и мышцы стали расслабляться, нервы отпускали. Через полчаса он вдруг сообразил, что голоден, и сделал себе два сандвича. Едва не откупорил пиво, но вовремя вспомнил, как преувеличенно отреагировал его организм на прошлую банку. Пиво отпадало. Ночью ему понадобится свежая голова, чтобы быть начеку. Поглощая сандвичи, он начал думать. До этого им управляли животные реакции, вот он и шарахался, точно дикий кабан, страдающий язвой желудка. А теперь ему думались неприятные вещи, например: что, если именно твари-ящеры с той стороны портала запрограммировали его на убийство Гарольда Джекоби? Что, если он служил именно их орудием?
   Жуткая, невыносимая мысль. Правда, если 810-40.04 воспрянет из своей хандры, с него станется представить ситуацию в розовом свете. Но Виктор сильно сомневался, что компьютеру это удастся.
   Потом ему пришла в голову еще одна мысль, ничуть не приятнее. А что, если, пытаясь вскрыть компьютер, он повредил обшивку или источник энергии? Может быть, он даже поломал компьютер? И будут ли еще инструкции? Или он, глупец, подчинившись минутному приступу страха и злости, сам разрушил единственную связь с чужим разумом?
   Такие мысли теснились в его голове, и до восьми утра он не сомкнул глаз. В восемь он взял оружие, поднялся наверх и принял душ. Храбреца он посадил под дверь снаружи, замок запер изнутри. Под ручку двери еще подставил белую бельевую корзину, так, чтобы крышка заклинила ручку и ее нельзя было повернуть и открыть дверь, если кому-то – или чему-то – замок не помеха. Он не задергивал занавеску душа и не отводил глаз от двери, боясь пропустить чужое движение, а слух его настороженно ловил малейшее сопение или поскуливание пса.
   В четверть десятого он запихнул своего четвероногого друга на заднее сиденье «МГБ-ГТ». Храбрецу было там довольно места, он мог сколько угодно вертеться и озирать окрестности в любое из трех окон. Пес был на вершине блаженства. Солсбери прикинул, что в Харрисбурге он будет где-то после десяти. На повестке дня первым пунктом стоял вопрос: позволит ли ему полиция взглянуть на тело Виктора Солсбери… или кто там умер?

   Дежурный по отделению, угрюмый желтозубый тип с прилизанными волосами, сидел за исцарапанным и замусоренным столом, жевал окурок потухшей сигары и перекладывал с места на место бумаги, дабы изобразить из себя занятого человека. Почесав пятерней макушку – пальцы у него были толстые, волосы жидкие, – он поднял взгляд на Виктора и, прежде чем заговорить, неохотно вынул изо рта драгоценный табачный огрызок.
   – Ну?
   – Мое имя – Виктор Солсбери, – сказал Солсбери.
   – И что? – Дежурный прикрыл глаза и вернул окурок на место.
   – Это меня ваши люди считают мертвым.
   – Что такое? – немедленно ощетинился дежурный. Солсбери сообразил, что сделал сразу две ошибки. Во-первых, разговор следовало начать более логично. Таким мозгам, как у сержанта Брауэра (имя стояло на табличке, укрепленной на столе), требовались утверждения доступные и простые, слова, которые можно бесконечно прокручивать в голове, добираясь до смысла. Во-вторых, следовало отнестись к бравому сержанту подобострастнее – особенно при использовании фразы «ваши люди».
   Он изменил тактику:
   – Во вчерашнем номере «Вечерних новостей» я прочитал, что тело, извлеченное из реки, было идентифицировано как Виктор Солсбери. Но, понимаете ли, Виктор Солсбери – это я.
   – Минуточку, – сказал Брауэр и вызвал по селекторной связи офицера по фамилии Клинтон. Солсбери стоял рядом, сплетая и расплетая пальцы и стараясь не походить на обвиняемого. Железному Виктору это удавалось бы хорошо, без малейшей нервной дрожи. Но его телом сейчас владел незапрограммированный Виктор, а тот не мог думать ни о чем, кроме убийства Гарольда Джекоби, после которого не прошло и двух недель. Да еще, пожалуй, о том, с каким удовольствием узнали бы про сей факт люди в форме.
   Откуда-то справа появился детектив Клинтон, направился к столу, но вдруг застыл, точно громом пораженный, в десяти шагах от Солсбери. Спустя несколько мгновений он опомнился и дошел-таки до стола. Детектив был высокий, тощий, в профиль он напоминал хищную птицу. Глаза его метались от Брауэра к Солсбери; он опять побледнел.
   – Этот парень насчет того неопознанного дохляка, которым вы занимаетесь, – буркнул Брауэр. Такие мелочи, как ошибочная идентификация трупа или человек, воскресший из мертвых, его не задевали. Они не укладывались в логику; так что не было смысла морочить себе голову. Сержант вернулся к своим бумагам и принялся их перекладывать, проявляя недюжинное рвение.
   – Меня зовут детектив Клинтон, – сказал ястребовидный.
   – Виктор Солсбери, – представился Виктор, пожимая костлявую кисть.
   Краска окончательно сбежала с лица детектива, и он оставил попытки сохранить хладнокровие.
   – Сюда, пожалуйста. – Клинтон отвел Солсбери в свой офис, подождал, пока тот вошел, последовал за ним и запер за спиной дверь.
   – Что я могу для вас сделать? – спросил детектив.
   В голове Виктора завертелось с полдюжины хлестких ответов, но он сообразил, что шутить не время.
   – Вчера вечером я читал газету… и мне попалась на глаза заметка о том, что нашли труп, в котором опознали меня.
   Детектив помолчал мгновение, затем улыбнулся:
   – Я уверен, что вы ошибаетесь, мистер Солсбери. Имена могут совпадать, но опознание проведено профессионально.
   – Быть не может, чтобы в таком крохотном городишке жили два Виктора Л. Солсбери, и оба были художниками. Кроме того, вы меня сейчас узнали.
   – Это просто сходство, – сказал тот. – Мы нашли несколько портретов в жилище Солсбери. Вы чертовски на него похожи.
   – А труп?
   – Более-менее. Понимаете… он ведь разложился.
   – Почему вы связали труп с именем Солсбери?
   – Ваша домохозяйка… – Детектив вспыхнул. – Его домохозяйка, миссис…
   – Дилл, – произнес Виктор, вздрогнув: он понял, что знал это имя.
   Клинтон тоже вздрогнул.
   – Да. Она сообщила, что однажды вечером вы исчезли, и десять дней от вас не было никаких вестей. У вас на четыре дня просрочен срок арендной платы. Она боялась… м-м… неприятностей. Она и сообщила, что вы пропали без вести.
   – Следы на теле были? – спросил Виктор.
   – Никаких. Только записка, пришпиленная к рубашке. Погибший обернул ее в полиэтилен, и она почти не промокла.
   – Какая записка?
   – «Я – творец, но мне не дают творить. В.».
   – И даже не подписана полным именем?
   – Нет. Но все совпадает. Виктор Солсбери был рекламным художником, пытался делать самостоятельные работы, но не мог добиться хоть какой-то известности.
   – Но я – Солсбери, и я покинул дом на десять дней с кучей работ, которые и продал в Нью-Йорке.
   Детектив Клинтон заерзал на стуле.
   – Но зубные пломбы совпали, – сказал он. – У нас нет зарегистрированных отпечатков пальцев Солсбери, но он регулярно посещал дантиста.
   – Доктора Бродерика, – сказал Виктор.
   Клинтон был окончательно сбит с толку.
   – Мы сверили записи Бродерика с рентгеновскими снимками зубов трупа. Почти полное совпадение.
   – Почти?
   – Записи дантиста никогда не бывают полными. В детстве его обслуживал кто-то другой, не Бродерик. Занося в свои карточки данные о зубах Солсбери, Бродерик мог легко проглядеть что-то, что показал более тщательный рентген криминалистической лаборатории.
   – Уверяю вас, Виктор Солсбери – это я.
   Клинтон решительно покачал головой:
   – Невероятная случайность! Немыслимо, чтобы зубные пломбы у двух человек настолько совпадали. Они – такой же отличительный признак, как отпечатки пальцев. Виктор Солсбери мертв.
   Виктор набрался храбрости и прочистил горло.
   – Просветите и мои зубы. Сравните их с другими снимками.
   Клинтона вся эта история явно не радовала. Но делать было нечего. Этот Солсбери разительно походил на того Солсбери и описывал его жизнь, его окружение, его занятия как свои. (Вот именно – как.) А детектив, наверное, только-только закончил оформлять двадцать километров бумажек, форм, отчетов и рапортов о закрытии дела. А дело, выходит, закрывать рано.
   Они пошли в лабораторию, где седовласый мужчина по имени Мори сделал снимки и сравнил их с наличествующими. Зубная схема оказалась почти дубликатом записей доктора Бродерика.
   На лестнице Клинтон, подавленный перспективой возобновления расследования, пожал Виктору руку и сказал:
   – Прошу прощения, что мы причинили вам столько хлопот, мистер Солсбери. Но такое удивительное сходство! Теперь вот заново гадай, кой черт утопился там в речке.
   Виктор ответил на рукопожатие и покинул участок. Детектив мог гадать хоть целую вечность. Спроси он у Виктора, тот бы точно сказал детективу, что это за труп. Этот труп совершенно определенно был Виктором Солсбери.

   Через некоторое время он уже сидел в машине и раздумывал, не эти ли тайные хозяева, запрограммировавшие его на убийство Гарольда Джекоби, убили также и настоящего Виктора Солсбери. Зачем? Чтобы обеспечить ему крышу? Нелогично, поскольку никуда не делся тот факт, что самоубийца оставил записку и проглотил упаковку барбитурата перед тем, как прыгнуть в реку. Довольно мелодраматический способ покончить наверняка. Однако хозяева Виктора знали, что должно случиться, знали про смерть настоящего Солсбери и про ее неясные обстоятельства, позволяющие подменить его самозванцем.
   Но откуда они знали? Они должны были знать об этом самоубийстве задолго до его совершения. Они же впихнули в него прошлое настоящего Солсбери, точно яблочное пюре с ложки.
   И почему он выглядел как Виктор Солсбери? Чудовищное совпадение? Не может быть.
   А что может?
   Он не знал. Перегретые мозги его и без того кипели, и струйки пара время от времени вырывались наружу, окатывая его жаром.
   Он приехал на квартиру, которую Солсбери снимал в верхнем этаже дома Марджори Дилл. Потолки в ней были наклонные, стены темные. Миссис Дилл, бойкая дама с волосами стального цвета, напоминавшими свалявшуюся шерсть, следовала за ним по пятам. Он ловил на себе ее взгляд, то потрясенный, то испуганный, то виноватый, то презрительный. Да, она продала его работы. Да, возможно, она действовала излишне поспешно. Однако он задолжал ей за аренду. И ведь предполагалось, что он умер. Она так сожалеет. Но с его стороны было невежливо вот так без единого слова податься неведомо куда и не оставить распоряжений насчет платы за аренду.
   Он нашел три картонки бумаг, которые она не выбросила. Миссис Дилл сказала, что ту кучу рисунков, которые валялись в доме, она посчитала вправе вставить в рамки и продать. В конце концов, родственников у него не было. Родители погибли. Никому не понадобилось востребовать труп. Конечно, она извиняется за излишнюю поспешность. Но неужели он в самом деле думает, что она поступила так из меркантильных соображений?
   Он погрузил рисунки в машину и принял меры предосторожности, чтобы Храбрец их ненароком не повредил. То есть переместил собаку на переднее сиденье и уложил коробки на заднее. Он отъехал, а миссис Дилл наблюдала за ним из окна. Она была в некотором расстройстве. Рисунки пользовались спросом, их охотно покупали, а теперь они выскользнули из рук. С другой стороны, этот олух мог бы потребовать вернуть излишек денег, которые она выручила от продажи его мебели и рисовальных принадлежностей.
   Виктор пообедал в шумной и грязной забегаловке, в которой, несмотря на нехватку декора и воздуха, подавали вполне аппетитную пищу. Позже, заметив унылую морду Храбреца, он купил банку собачьих консервов с курятиной и накормил и его.
   В десять минут пятого Виктор позвонил в рекламное агентство, на которое он – или настоящий Солсбери – работал, и поговорил с Мелом Хаймером, своим боссом. Выслушал его бессвязное пустословие и бранные тирады по поводу своего десятидневного отсутствия, потом уведомил босса, что на работу возвращаться не собирается. Услышал, как у Хаймера со стуком упала челюсть, и повесил трубку.
   Он не испытывал особенного удовольствия. Печально было сознавать, что, возможно, единственное, чего настоящий Солсбери еще хотел на этом свете, – это послать Хаймера к черту.
   Ему предстояло выполнить еще одно задание, для чего требовалось поехать на другой конец города, в художественный салон-магазин, который, как уверяла его поддельная память, он неоднократно посещал в прошлом. Сидя за рулем, он слушал, как Храбрец дает оценку встречным автомобилям. Лохматый ценитель одни машины едва удостаивал взглядом, при виде других разворачивался на сиденье кругом. Модели, которые ему нравились, он отмечал легким фырканьем. Когда мимо пролетал «Кадиллак» или «Корвет», пес подпрыгивал на сиденье и тявкал. Он был действительно достойным судьей; правда, лучшие оценки он приберегал для затрепанных пикапов и маленьких шумных мотоциклов.
   В художественном салоне Виктор ходил по рядам больше двух часов, подбирая себе пастель, картоны, масляные краски, кисти, холст, растворители и карандаши. Он, не глядя, протягивал руку к полкам, и пальцы его безошибочно выбирали нужное. Подсознательно он точно знал, что необходимо для студии, начинавшейся на голом месте. И сладостная горчинка – ложная память – сопровождала выбор каждого необходимого предмета. Он еще купил огромный мольберт, лампу на шарнирной ножке, увеличитель, портативный фотокопировщик и легкий пантограф. Пять сотен он выложил наличными, на остальное выписал чек. Служащий магазина откровенно нервничал. Возможно, он боялся, что этот садист нагромоздит кучу свертков, потребует их доставить, а затем расплатится фальшивым чеком, и все для забавы. У Солсбери не хватило бы духу выписать ему чек на всю сумму.
   В четверть десятого он остановился перекусить и купил два гамбургера для себя и два для Храбреца. Водяной фонтанчик ему на глаза не попался, так что он купил собаке кока-колу, такую же, как себе. Барбос пришел в такой восторг от ее вкуса, что забыл, как вести себя за столом, и облился кока-колой с головы до ног, заодно облив и сиденье. Солсбери отобрал банку, вытер пролитое и сделал псу строгий выговор за несоблюдение экономии. Когда он опять позволил собаке пить, пес вел себя более осторожно.
   В девять тридцать он выехал. До Оук Гров оставался час езды.
   Он не знал, какая ему предстояла ночь.

   Вечерний душ, чистка зубов и спущенная шина спасли ему жизнь. Дела нудные, обычные. Просто из-за них он гораздо позже лег спать.
   Сначала спустила шина. Виктор припарковал машину у обочины, снял куртку и принялся возиться с запаской. И только сделав всю работу и убрав домкрат, обнаружил, что и эта шина тоже плоская, как блин.
   Виктору смутно подумалось, что где-то неподалеку (где именно – он не помнил) есть заправочная станция. Он снял запаску и покатил обе шины перед собой. Затем попробовал взять их под мышки и так нести. Через пятнадцать минут он понял, что сейчас отдаст концы. И даже не очень удивился, обнаружив, что эта перспектива его радует. Руки отваливались, плечи обвисли, точно подтаявший кусок мягкого сыра. Солсбери постоял, отдышался. Если бы мимо проехала машина, он бы попросил подвезти. Но никто не ехал. Пришлось идти дальше.
   Остановившись передохнуть в третий раз, он присел на шины и провалился в сон. Минут через десять его подбросило – мимо прогрохотал мощный грузовоз, не обратив внимания на сидящего на обочине. Но все на свете когда-нибудь кончается, и вот он добрался до заправки, которая только-только закрылась, умудрился уговорить хозяина (с помощью пятидолларовой бумажки, не облагаемой налогом) накачать обе шины и отвезти его обратно к «МГБ».
   Уже глухой ночью Солсбери добрался до дома, шатаясь, ввалился в гостиную и стал взбираться по лестнице, не включая свет. Луна светила ярко. Часы на верхней площадке сообщили ему, что сейчас десять минут второго. Он не смог пройти мимо ванной, поскольку зов природы был очень уж силен. В ванной он наскоро сполоснулся под теплым душем, смывая грязь, и совсем было собрался уходить, когда, скользнув взглядом по зеркалу, обнаружил, что зубы его удручающе желтого цвета.
   Вот что порой решает судьбы людей. Если бы Солсбери мог обойтись без этой мороки – менять спущенную шину, мыться под душем, чистить зубы, – он давно бы уже спал. Мертвым сном.
   Наконец он рухнул на кровать и застонал, отдаваясь пухлым и нежным объятиям перины. Последнее, что осталось в памяти, – огромное черное облако, в которое он без сопротивления погружался все глубже, и глубже, и глубже…
   Тут залаял Храбрец. Он лаял на весь дом и просто надрывался от злости. Дверь спальни Виктор не запер, и собака выскочила в коридор. Солсбери перевернулся на другой бок. Не хватало еще, чтобы глупая псина прервала его драгоценный, желанный, беспробудный сон… Но Храбрец не унимался. Наконец, не в силах более притворяться глухим, он вылез из кровати и побрел на площадку, на ходу изобретая изощренные пытки, которым следовало бы подвергнуть идиотскую дворнягу.
   Храбрец стоял на верхней ступеньке, глядел вниз и с ненавистью рычал. Солсбери вежливо попросил его быть потише. Пес оглянулся на него, оскалил зубы, взвизгнул и вновь уставился на лестницу.
   Виктор вернулся в комнату, закрыл дверь и ощупью побрел к кровати. Добравшись до нее наконец, он колодой свалился на перину, с усилием подтянул негнущиеся ноги, отполз от края и нахлобучил на голову подушку, пытаясь добиться желанной тишины. Обхватил подушку руками, плотно прижал к ушам, вздохнул и погрузился в древнюю, зовущую, блаженную страну сновидений… Нет, чертов барбос! Чтоб этой дворняге!.. Чего ей надо? Он ведь уже спас чертова кобеля, когда тот чуть не сверзился с обрыва! Чего еще он добивается?
   Солсбери заорал, чтобы Храбрец заткнулся.
   Пес залился в полный голос.
   Наконец Солсбери решил, что дружба дружбой, а зверюга тотчас же отправится во двор на всю ночь. До сих пор пес проявлял себя добрым и надежным товарищем. Это внезапное безобразие было настолько не в его характере, что просто не верилось. Виктор решительно встал и вышел в коридор.
   Храбрец все так же стоял на верхней ступеньке, неотрывно глядя вниз. Он весь напружинился, точно готовясь к прыжку. Виктор заметил, что шерсть на загривке у пса встала дыбом, но даже это ему ни о чем не сказало. Ах, если бы не то, что ему так хотелось спать! Если бы он мог думать о чем-нибудь, кроме мягкой и прохладной постели! Он потащился к собаке, нагнулся, чтобы подхватить ее, и замер.
   Разум его дремал. Тело изнывало от тоски по нежным объятиям пуховой перины. Но на что лаял пес, он понял сразу.
   Внизу, в тени гостиной, в двух шагах от лестницы двигалась неясная тень.
   Она приближалась.
   Он прирос к полу, вмиг покрывшись ледяным потом. Ему представились чешуйчатые ящеры со ртами-воронками и глазами, горящими, точно угли. Сейчас к нему протянутся, коснутся его длинные, холодные лапы…
   К его ноге в поисках укрытия прижался Храбрец. Собака дрожала. Ей явно было невдомек, почему хозяин в такой критический момент не спешит действовать по-хозяйски.
   Потом существо внизу вышло из тени, и жуткий кошмар, который успел вообразить Виктор, разлетелся вдребезги. Существо не было ящером. Это был человек. Простой человек.
   Нет. Не простой. Что-то не так было с этим человеком, но что именно, Солсбери не мог разобрать. Рост – шесть футов с небольшим, примерно такой же, как у Виктора. Одежда – коричневые свободные брюки, белая рубашка с короткими рукавами и кожаные мягкие башмаки, по-домашнему уютные, навевающие мысль о бабушкином подарке. И все равно человек этот не мог бы незаметно смешаться с другими людьми на улице. Его лицо странным образом походило на лицо манекена, гладкое, восковое, до того безупречное, что это уже казалось уродством. А глаза… Голубые, словно у героя с рекламы сигарет или одеколона, странно плоские, без блеска, как будто и не глаза вовсе, а раскрашенные стекляшки, которыми играют дети. Лицо было красивым, но невыразительным. То есть оно в буквальном смысле ничего не выражало. Он не улыбался, не хмурился и никак иначе не выдавал своих намерений.
   Солсбери был уверен, что незнакомец пришел его убить.
   – Стой, где стоишь! – приказал Виктор.
   Тот, разумеется, не остановился.
   Вместо этого незваный гость вдруг прибавил скорость и рванул вверх по ступенькам. Виктор, не ожидавший от него такой прыти, шарахнулся от лестницы. С виду незнакомец был ничуть не сильнее хозяина, но что-то в его облике подсказывало Виктору, что мускулы здесь ровно ничем не помогут. Кроме того, Солсбери здорово устал. Он не выспался, да к тому же был измучен. Мучила его неразгаданная тайна собственного существования – он так и не смог подобрать ключи к самому себе. Так что при внешнем равенстве сил Солсбери здорово проигрывал бы незнакомцу в выносливости.
   Он добежал уже до ванной в конце коридора, когда услышал надрывный, хриплый лай Храбреца, исполненный бешеной злобы. Виктор обернулся к лестничной площадке и увидел, как пес прыгнул, вцепился в горло пришельца и до отказа вонзил в кадык оскаленные клыки.
   Незнакомец замедлил ход. Лицо его выразило растерянность, но так, будто искривилась пластиковая маска, прикрывавшая пружины, шарниры и гидравлические рычаги. Он поднял руку, оторвал пса и зашвырнул его в хозяйскую спальню. Секундой позже Храбрец был уже на ногах и всем телом, кипя от ярости, бросился на дверь с другой стороны. Но щелкнул замок, и, несмотря на всю свою героическую решимость, пес был напрочь выведен из боя.
   Одна деталь беспокоила Солсбери больше всего: он видел рваные раны от клыков пса, глубоко вонзившихся в восковую плоть, но ни единой капли крови.
   Пришелец как ни в чем не бывало шел вперед. Любой нормальный человек уже распростерся бы на ковре и корчился в смертельной муке, извиваясь, как пойманная в капкан крыса.
   Солсбери слишком поздно сообразил, что, шарахнувшись от лестницы, он пробежал мимо двери в свою спальню, и теперь пистолет был вне досягаемости. Пришелец приближался слишком быстро; если сейчас броситься обратно в комнату, Виктора перехватят на полпути.
   За спиной его что-то хлопнуло, точно лопнул пузырь. Он обернулся и увидел в стене слева глубокую выбоину, обугленную и слегка дымящуюся. Пол был усыпан кусками штукатурки, в воздухе висело густое облако пыли, медленно оседавшее на пол, точно тихий снег. Виктор в страхе оглянулся на преследователя. Тот был бесстрастен, как деревянный индеец, которому просто не под силу выразить человеческие чувства. Слепое деревянное лицо смотрело на Солсбери.
   Он наставил на Виктора указательный палец правой руки. Палец заканчивался с виду точь-в-точь блестящей, отполированной медной дверной шишечкой, да вот только вряд ли все было так просто. На глазах у Солсбери пришелец щелкнул пальцем, и оттуда вырвался тонкий золотистый лучик, почти невидимый, только сотни чудесных искорок-пылинок плясали в нем, преломляя направленный свет. Луч промахнулся на долю дюйма и выбил в стене еще одно углубление.
   Прыжком одолев последние три шага до ванной, Солсбери захлопнул и запер дверь, после чего сообразил, что против оружия его врага не защитит никакой замок. В следующее мгновение золотой луч ударил в дверь с той стороны. Дверь затряслась, заскрипела, затрещала на своих петлях, точно встряхнули мешок сухих костей. Толстые дубовые доски выпятились внутрь – как будто и не дерево, а всего лишь дешевая пластиковая подделка – и треснули. Дверь не распалась, внутрь пока что проникнуть было нельзя, но еще пара выстрелов – и дело будет сделано. Прочный заслон разлетится в щепки, и Виктору негде будет укрыться от этого волшебного сияния, от этого смертоносного острия. Он попытался представить – очень вовремя, – что сделает такое световое оружие с человеческой плотью. Разобьет ее на куски, как штукатурку? Оставит дымящиеся, обугленные дыры в животе и груди? Или расщепит тело, как теперь расщепляет дверь, раздробит его на тысячи ошметков?
   В любом случае – убьет.
   Он тряхнул головой, злясь на себя. С какой стати до дрожи в коленках пугаться такой относительно простой вещи, как вибролуч? Тут он испугался еще больше. Оказывается, он знает, что это за фантастическая штуковина. Как, откуда? На мгновение ему показалось, что он сходит с ума. Но тут он сообразил, что это железный Виктор подал весть о себе со дна его души. Железный Виктор знал, что такое вибролуч. Это оружие испугало его почти так же, как живого Виктора.
   Солсбери огляделся по сторонам, прикидывая, что можно сделать. Потом встал на сиденье унитаза, отцепил крючок окошка, единственного, выходящего наружу, и толкнул створку. Окно протестующе взвизгнуло и с противным скрипом распахнулось. Виктор вытянул шею и посмотрел вниз, готовясь к самому худшему. Оказалось, еще рано унывать. Относительно. В том смысле, что не нужно лететь два этажа до земли, крыша веранды была всего пятью футами ниже.
   Второй удар вибролуча сотряс дверь и в клочья изодрал ее верхнюю часть, точно гаубица, выстрелившая в ночную сорочку. Пришелец стоял в двадцати шагах от двери, в коридоре, его рука, оснащенная смертоносным оружием, была поднята, увенчанный медью палец указывал на нижнюю часть двери. Голубые глаза отражали свет люстры, но в этом отражении не было глубины. Просто два голубых кружка.
   Солсбери обеими руками ухватился за прут для занавески, заскреб ногами по стене и нырнул в ванное окошечко ногами вперед, поскольку не хотел обращать к врагу спину. На мгновение он испугался, что все-таки застрянет, и яростно рванулся, обдирая бока. Он пыхтел, возился, молотил ногами и внезапно почувствовал, что пролез. Теперь проблему представляли плечи, но тут уж он пропихивался, не щадя сил и тела, поскольку нижняя половина двери взорвалась и щепки брызнули во все стороны, как тараканы, протарахтев по кафелю.
   Пришелец с волшебным пальцем оказался в пяти шагах от Виктора и прицелился ему в голову. Блеснула медь. Но Виктор уже протиснулся в окно, спрыгнул на крышу веранды, поскользнулся, упал и стал мучительно сползать к краю.
   Он намертво вцепился пальцами в кровельную дранку, сорвался, содрал ноготь, и руку пронзила жгучая боль. Ему уже представлялось, как он летит пятнадцать футов до земли и падает спиной аккурат на выступающий бордюр мощенной плитняком дорожки и его позвоночник трескается, как переломленный сухарь. Лихорадочно извернувшись, он заскреб пальцами, пытаясь не обращать внимания на дергающую боль в содранном ногте, и ухитрился зацепить какую-то отставшую доску, за которую можно было удержаться. И застыл, распластавшись, мучительно втягивая и выкашливая холодный ночной воздух и благословляя нерадивого кровельщика, который не потрудился уложить дранку без швов. Секундой позже он уже стоял на коленях, потом поднялся, понимая, что глупо торчать на виду под окном ванной, и рванулся бегом через крышу, пригибаясь и держась поближе к стене дома.
   За спиной раздался приглушенный грохот. То, что осталось от двери, рухнуло на пол ванной. Спасибо давнему архитектору – веранды были пристроены ко всем четырем стенам особняка. Виктор решил обогнуть дом. Он добежал до края веранды и посмотрел на трехфутовый просвет между крышей с этой стороны и крышей заднего крыльца. Надо было не просто прыгнуть, но прыгнуть, огибая угол. Заколебавшись, он оглянулся на распахнутое окно ванной. Оттуда торчала голова пришельца, он высовывал руку и старался прицелиться медным пальцем в Солсбери.
   Виктор прыгнул, приземлился на следующую крышу, споткнулся и чуть не полетел вверх тормашками – не удержавшись, он по инерции подбежал к краю. Только там, отчаянно замахав руками и выгнувшись назад, он остановился.
   Восстановив равновесие, он перегнулся через водосточный желоб на краю дощатой крыши и заглянул вниз, на лужайку. Всего пятнадцать футов. Железный Виктор не сомневался бы ни секунды, но живому Виктору эти пятнадцать футов показались доброй милей. Он сцепил зубы и прыгнул.
   Покатившись по росистой траве, Виктор перекувырнулся, точно упавший лыжник, и мгновенно распластался на земле. Тут ему показалось, что по крыше наверху бухают ноги незнакомца, но, прислушавшись, он понял, что это стучит сердце. Вокруг стояла тишина. Странная, тяжелая, свинцовая. На миг показалось даже, что ему просто снится кошмарный сон. Потом в отдалении опять залаял Храбрец, запертый в спальне хозяина. Бедный, благородный пес, воин, лишенный возможности сражаться. Но зубы и когти были бесполезны против незнакомца с мертвыми голубыми глазами. Ощущение реальности вернулось к Солсбери. Он опять пришел в себя.
   Что теперь?
   Если он не может победить противника в рукопашной, один на один, остается только бежать. Он медленно двинулся в обход дома, замирая у кустов, пытаясь притворяться их тенью, что было довольно трудно, поскольку его босые ноги отсвечивали белым. А ярко-желтая пижама… попробуйте поиграть в ней в прятки. Подойдя к углу дома, готовясь обогнуть его и выйти к фасаду, он услышал – или показалось – легкое царапанье и слабый глухой щелчок. Он застыл и стоял очень тихо, весь превратившись в слух, стараясь не пропустить ни звука.
   Ночь вдруг стала жутко холодной. Пробирал озноб.
   Тут ему пришло в голову: если он притворяется тенью, может быть, пришелец затеял играть в ту же игру?
   Но ни одна тень вокруг, насколько он мог заметить, не двигалась.
   Прошло пять минут. Тишину больше ничто не нарушало. Тут Солсбери вспомнил, что припарковал «ГТ» на гравийной подъездной дорожке, и запасные ключи, как ему посоветовал торговец подержанными автомобилями, спрятаны под капотом. Что он будет делать, когда уберется подальше от дома, куда он поедет, когда собирается возвращаться – все эти вопросы особенно его не заботили. Он знал одно: за ним крадется высокий убийца с бесстрастным лицом, и мало похоже, чтобы он отступился, не доведя дело до конца.
   Наконец Виктор не вытерпел и двинулся в путь. Перебегая от куста к кусту, он вышел к фасаду здания, осмотрел застекленное крыльцо и не обнаружил ничего, кроме расставленной в обычном порядке легкой плетеной мебели. Газон был пуст, отлогий склон спускался туда, где на краю дорожки стоял «ГТ». Солсбери прикинул возможный путь до машины, осмотрел подходы и не нашел места, где мог бы затаиться убийца. Довольный своей предусмотрительностью, он пригнулся, стараясь представлять из себя мишень поменьше, подскочил к машине и выхватил из-под капота ключи. В душе вспыхнула радость. Обежав машину, он дрожащими руками отомкнул дверцу водителя, стал забираться на сиденье – и, к счастью, бросил взгляд внутрь.
   В машине сидел пришелец и целился медным пальцем прямо в Солсбери.
   Виктора охватило полное изнеможение и глухая, безнадежная душевная усталость. И тут же, почти в то же мгновение он почувствовал прилив бодрости и сил. Точно где-то в его теле была спрятана кладовка с адреналином и его научили сознательно отпирать двери и извлекать резерв. В миг, когда он осознал, что убийца сидит в его автомобиле, из кладовки вышибло дверь и ударил такой фонтан, что адреналин хлынул из ушей. Тело его, казалось, переместилось в иную, высшую реальность, где он быстрее двигался и полнее жил. Он рывком бросился вправо, чтобы защитить лицо, и услышал резкий треск и звон. Стекло взорвалось осколками, веселые серебряные брызги прошили пижамную куртку и впились в грудь. Он упал, перекатился, уклоняясь от новых лучей и сбивая прицел, бросился под прикрытие кустарника и упал на колени.
   Убийца выбирался из автомобиля.
   Солсбери не знал, думал ли незнакомец, что его маленькая проделка сработала, но узнавать и не собирался. Держась в тени под кустами, лихорадочно молясь, чтобы тьма скрыла его от взгляда киллера, он обогнул угол здания и побежал. Он пересек лужайку – босые ноги то и дело поскальзывались на росистой траве, – выскочил в сад, бросился рыбкой под ближайшее дерево и залег там, переводя дух.
   Оглянувшись туда, откуда сбежал, он увидел, что убийца стоит у дома и вглядывается в темноту под деревьями. Солсбери показалось, что он смотрит прямо на него. Сорвавшись с места, Виктор снова побежал. Мельком бросив взгляд за спину, он заметил, что убийца скользящим шагом спешит к нему.
   Солсбери несся по саду, понятия не имея, куда направляется и что будет делать, когда туда доберется. Земля под ногами стала каменистой, острые грани щебня впивались в босые пятки. Однако боль беспокоила его сейчас не больше, чем невыполненное задание или почти забывшееся чувство вины. Страх был сильнее.
   Дыхание стало жидким огнем, сжигало его легкие, пламенем охватило внутренности. Желудок был набит пылающими углями, в голове работали кузнечные мехи, раздувая тягу и разгоняя пламень по всему телу. Крошечные красные язычки лизали его ступни, и сколько он ни шлепал пятками по земле, он не мог сбить огонь.
   Он прорвался через хлещущие ветви, точно сквозь осеннюю паутину, и с трудом затормозил перед обрывом, возвышающимся над извилистым ручьем. Ему отчаянно требовался хоть какой-нибудь план спасения того, что уже, казалось, не подлежало спасению: его жизни.
   Он рывком повернулся, ожидая худшего, ожидая, что за его спиной уже неясно вырисовывается темный силуэт и убийца поднимает медный палец для последнего выстрела… Под яблонями стояла непроглядная тьма. Он задержал дыхание, чтобы шелест воздуха в легких не выдал его врагу, и прислушался, не хрустят ли сучья под ногами другого человека, не пробирается ли кто-нибудь через кусты. Тут он обнаружил, что дышать ему все же необходимо и что при всем желании тихо дышать не получится.
   В отчаянии Виктор решился на рискованный, почти неосуществимый, но единственный оставшийся ему план действий. Он сполз вниз по склону и стал пробираться по узкому уступу, ведущему к пещере, где раньше лежали три ящика и где сам он отсыпался две недели. На половине пути он остановился и взглянул вверх. На камни, корни и ветви ползучего кустарника, за которые можно уцепиться. Нельзя сказать, чтобы план этот был так уж реален, но нужно было что-то делать. Он ухватился за первый попавшийся выступ и полез вверх.
   Через три минуты, ободрав о камни и ветви все руки, так что горела кожа, мучительно отдуваясь, он устроился в восьми футах над уступом. Всего в футе над его головой был край обрыва. Если киллер выберет один из двух путей, план Солсбери может сработать. Если тот поступит по-своему… Что ж, неприятности Виктора так или иначе закончатся. Их оборвет искрящееся лезвие золотистого луча.
   Если убийца каким-то таинственным образом проследил путь Солсбери, он должен будет спуститься по промоине на уступ. В этом случае Виктор обрушится на него сверху из укрытия, ногами вперед. Остается надеяться, что он сумеет врезать обеими ногами по голове пришельца и таким образом в последующей борьбе сразу получить перевес – да просто раздробить череп незнакомца. Если, наоборот, убийца подойдет к обрыву и будет рыскать вдоль края, Виктор сможет достать его одной рукой, другой, не отпуская камень, вцепиться в лодыжку и попытаться опрокинуть своего противника в реку, что течет в тридцати футах ниже. Там, внизу, из воды торчит множество великолепных остроконечных скал. И даже если падение не убьет преследователя, оно наверняка немного умерит его прыть.
   Виктор ждал.
   Через минуту он услышал, как незнакомец, раздвигая ветви, выбирается на гладкую проплешину у обрыва. Преследователь подошел к краю в десяти футах слева от Виктора и встал, глядя через реку на черный лес на другом берегу. Даже в ночной тьме, при свете одной лишь луны, его глаза тускло отблескивали голубым стеклом.
   Солсбери распластался на скале, надеясь, что уподобился выступу камня. Убийца пошел вдоль края, осматривая дальний, низкий берег реки, полосу ила в несколько футов шириной, где должны были остаться следы его жертвы, спасшейся бегством. Он остановился в футе справа от того места, где затаился Солсбери, так что дотянуться и схватить его за щиколотку было трудновато. Но если он двинется дальше, сообразил Солсбери, достать его будет еще труднее. Напрягшись, крепко держась левой рукой за ветку, Виктор быстро вытянул руку и вцепился в щиколотку убийцы.
   Тут он чуть не потерял все. Он промахнулся, и рука лишь скользнула по ноге пришельца. Тот рефлекторно дернулся, но при этом придвинулся ближе, вместо того чтобы отпрыгнуть назад. Солсбери вновь зацепил его, рванул и почувствовал, что нога выворачивается из его пальцев. Он отважился взглянуть вверх и увидел, что киллер отчаянно молотит руками, пытаясь сохранить равновесие. Он рванул сильнее, при этом чуть не полетел со скалы сам, но пришелец перевернулся в воздухе и рухнул на груду камней, торчащих из воды.
   Не теряя времени, Солсбери перевалился через край уступа и выкарабкался на ровную землю. Потом опять подполз к краю и посмотрел на речку. Убийца очень тихо лежал в воде, лицом вниз. Солсбери рассмеялся; в горле у него пересохло настолько, что от смеха запершило, и он мучительно закашлялся. Посидев и поглядев на незнакомца еще несколько мгновений, он стал подниматься на ноги, думая спуститься вниз и обыскать тело. Может, найдется какое-то объяснение… Тут он увидел, что убийца шевельнулся.
   Он лежал под водой. Он пробыл там достаточно долго, так что в любом случае должен был умереть. Но вот он опять задергался. Перекатился на спину, и на Солсбери зловеще уставились широко раскрытые тусклые голубые глаза.
   Солсбери отшатнулся и пустился бегом назад к дому, чувствуя, что голова его, вспухшая, как воздушный шар, вот-вот взорвется. Долго ли он сможет оставаться в своем уме, если ему снится нескончаемый кошмар, если чудовище, преследующее его, невозможно убить? Оставался единственный шанс: пистолет, лежащий в его комнате. К счастью, заряженный.
   Задняя дверь была заперта. Виктор завопил, заколотил по ней кулаками, потом остановился, поняв, что так толку не добьется.
   Он обежал дом и вышел к парадному крыльцу, помня, что пришелец должен был покинуть дом этим путем, чтобы попасть в автомобиль. И оглянулся на сад.
   Убийца приближался.
   Быстро.
   У Солсбери оставались секунды.
   Дверь на веранду была открыта, но парадная дверь в дом заперта.
   Ему мерещилось, что он уже слышит за спиной тяжкие шаги убийцы.
   Схватив плетеный стульчик, он с размаху ударил по стеклянному дверному окошечку, дотянулся внутрь, отпер щеколду и влетел в дом, перепрыгивая сразу через две ступеньки, хотя ноги его подламывались от усталости. Мимоходом опустив взгляд, он увидел, что его пижамная куртка промокла от крови и порвалась под осколками ветрового стекла. На мгновение у него закружилась голова, он пошатнулся и ухватился за перила. Потом преодолел головокружение, которое малодушно лишало его твердости.
   Потом он услышал шаги убийцы на парадном крыльце.
   Когда Виктор пробегал мимо хозяйской спальни, Храбрец залаял опять. Солсбери окликнул его, на ходу ласково подбодрил и юркнул в следующую комнату, тут же подхватив с ночного столика пистолет и патроны. Когда он опять выскочил в коридор, незнакомец уже достиг верхней ступени лестницы.
   Солсбери поднял пистолет и дважды выстрелил. Двойной гром отразился от стен и прогрохотал по большому дому, точно разом хлопнули все двери. Две дыры появились в груди пришельца, и он боком навалился на перила. Лицо его при этом не изменило выражения, как будто он смотрел нудное, надоевшее кино или созерцал собственный пуп.
   Он медленно поднял свою смертоносную руку.
   Солсбери одну за другой вогнал в него еще четыре пули. Пришелец опрокинулся на ступени и покатился; он катился до самого низа лестницы. В нем засело уже шесть кусков свинца.
   Солсбери подошел и посмотрел вниз.
   Медленно, но уверенно убийца стал подниматься.
   – Да подыхай же, мать твою! – истерически заорал Солсбери.
   Пистолет щелкнул несколько раз, прежде чем он сообразил, что кончились патроны. А тем временем убийца опять восходил по лестнице, и его медный палец был нацелен на Солсбери. Тонкий золотой лучик вонзился в перила, и в воздух взлетела туча деревянных щепок.
   Солсбери отступил по коридору подальше, где его нельзя было увидеть, пока убийца вновь не взберется наверх. Он припал на одно колено, вытряс патроны из коробки и перезарядил пистолет. Когда его мишень тяжело взгромоздилась на последнюю ступеньку, он всадил ей в грудь еще шесть кусочков свинца.
   С тем же результатом, что и прежде.
   Никакой крови.
   Только маленькие черные отверстия, просверленные в теле.
   Убийца поднимал вибролуч.
   Стиснув пистолет и патроны, Солсбери кубарем вкатился через открытую дверь в свою спальню, прямо туда, где стояли три ящика. Он слышал, как убийца идет по коридору. Тот слегка пошатывался, но тем не менее приближался. Солсбери лихорадочно перезарядил пистолет и захлопнул дверь, которую тут же распахнул убийца. Бежать было уже некуда. Если эти шесть пуль его не свалят, Солсбери мертв.
   Убийца раскрыл рот и произнес:
   – Гннханнгххххх.
   Виктор вогнал три пули ему в лицо. На мгновение он подумал было, что победил, поскольку человек остановился и застыл совершенно неподвижно, а по тускло-голубым глазам прошла серая волна. Потом, мучительно медленно, рука с медной трубкой, испускающей вибролуч, поднялась и указала на Солсбери.
   Но вспышка сорвалась с пальца преждевременно и ударила в ящик с компьютером, от которого отразилась, не нанеся вреда.
   Стиснув зубы так, что внутри его закричала от боли каждая клеточка, Солсбери выпустил в убийцу оставшиеся три пули, все три – в грудь. После чего запустил в него пистолет и увидел, как тот шмякнулся в бесстрастное лицо.
   Огнестрельная рука неумолимо продолжала подниматься.
   Он приготовился к смерти. Точно так же он убил Гарольда Джекоби. Но на этот раз этот убийца не истекал кровью, не был человеком. И что эта тварь сделает с ним, когда он умрет? Засунет в какую-нибудь яму, которую выкопает в саду? Оставит его гнить там, подкармливая деревья? В его мозгу возникла картинка, как эта тварь, начиненная свинцом, восемнадцатью пулями двадцать второго калибра, с изувеченной деревянной рожей и с грудью, превращенной в одну сплошную зияющую дыру, – как ЭТО оттаскивает Виктора Солсбери в сад и укладывает в могилу.
   Отчаянно завопив, лишившись разума от ужаса, Солсбери прыгнул и обрушился на убийцу, опрокинув его на спину. Череп чудовища ударился о спинку кровати и раскололся надвое, не долетев до пола. Раскроенная голова оказалась почти пустой, явив на свет путаницу проводков и транзисторов. Солсбери притиснул противника к полу, и тут последняя капля фальшивой жизни истекла из робота, и он наконец упокоился.
   Робот. Никакой крови. Проводки, торчащие из лица. Солсбери встал, отшвырнул ногой мерзкую безжизненную шелуху. Голова его кружилась, падала на грудь, он поднимал ее, она вновь падала и поднималась, точно раскрашенная лошадка на ярмарочных качелях. Вверх. Вниз. Вверх-вниз. Веселая музычка. Вверх. Вниз. Компьютер в ящике. Прошлое умершего человека, заключенное в нем самом. Вверх. Вниз. Вверх. Ящеры, таящиеся в стене его подвала. Вверх. Вниз. Вниз. Вверх. Рты-воронки. Вниз. Вверх. Теперь еще и робот, возжелавший его убить. Вверх. Вниз. По кругу, по кругу…
   Он отыскал спальню хозяина, открыл дверь, дружески потрепал Храбреца, который исступленно запрыгал вокруг. Теперь, когда Виктор сам стал жертвой – или предполагаемой жертвой, – его неприязнь к этой комнате растаяла. Даже к Джекоби он почувствовал симпатию. Спать хотелось смертельно. Он так устал. Если бы еще голова перестала мотаться вверх-вниз. Он подпер подбородок обеими руками и прикусил язык. Ему смутно пришло в голову, что так он может и вовсе откусить язык, останется только его проглотить. Но зато его голова больше не моталась вверх-вниз. Она только падала, только падала вниз, вниз, вниз…

Глава 7

   В какой-то момент он открыл глаза и увидел, что сквозь окно сочится слабый сероватый свет, и ложится на пол, и щекочет его веки мягкими пальчиками. Он подумал, что надо бы встать. Это показалось ему делом обязательным, крайне неотложным. Он подсунул под себя руки и оттолкнулся, умудрившись оторвать голову на целый фут от пола. На это ушли последние остатки сил, и его мягко обнял серый свет. Голова упала, стукнувшись подбородком об пол. Больше света не было вообще.
   «Он находился в просторной, чистой и светлой комнате, обставленной чудесной мебелью. Он ждал тут чего-то, хотя не помнил чего. Бродил по комнате, разглядывал прихотливую резьбу и пытался угадать, не потрудилось ли здесь бюро «Сказка». Вообще, просто проводил время. Когда он коснулся поверхности темного, полированного письменного стола, тот распахнулся, как рот. Рот, полный мелких заостренных зубов. Рот с грохотом захлопнулся, попытавшись оттяпать его кисть. Солсбери шарахнулся от стола и свалился в уютное черное кресло, посасывая кончики пальцев, которые стол слегка ущипнул. Внезапно из кресла выскользнули металлические полосы и сомкнулись на его талии. Он беспомощно забился, закричал, а кресло неторопливо принялось его поглощать».
   Кто-то попросил его держаться, сказал, что поехали за помощью, что помощь придет очень скоро… сейчас… Он улыбнулся, по крайней мере, попытался улыбнуться – и ответил, что все прекрасно, спасибо за заботу, но вот только это кресло сейчас его проглотит и не могли бы они поспешить. Черное кресло. Такое уютное. СДЕЛАЙТЕ ЧТО-НИБУДЬ! Перед ним плавало чье-то лицо, слышался успокаивающий голос. Потом и лицо, и голос пропали. Он опять провалился в комнату с коварным креслом и столом-людоедом.
   «Он не хотел оставаться в этой комнате. Он заметался в поисках выхода и нашел высокую белую дверь, встроенную в стену заподлицо. Когда он проходил мимо стола, тот захлопал зубастой крышкой и угрожающе зарычал. Кресло тоже очнулось, принялось раскачиваться, топотать, выбивать по полу дробь крепкими деревянными ножками и постепенно приближаться к нему. На концах ножек было вырезано нечто вроде звериных лап, и Солсбери мог бы поклясться, что видит, как там изгибаются когти. Он поспешил к белой двери, рывком распахнул ее и обнаружил, что выхода нет. Дверь была всего лишь еще одним ртом. Солсбери дотронулся ногой до порога. Дальше была влажная розовая глотка, тяжелые наросты миндалин свисали, как сталактиты. Огромные черные зубы стали смыкаться, норовя перекусить его пополам. Он еще успел заметить, что их режущие кромки поразительно подходят друг под друга. За спиной зашевелилось кресло, придвинулось ближе, хрипло ворча. Он закричал опять».
   На этот раз, когда он вынырнул из комнаты с живой мебелью, рядом разговаривали два голоса. Один из них вроде бы тот, который пробудил его в первый раз. Это был нежный, участливый и милый голосок, какими говорят в телевизионных рекламах и объявляют по радио рейсы в роскошных аэропортах. Новый голос был грубее, старше и определенно мужской. Он звучал ближе к Солсбери, почти прямо над ним.
   Потом он увидел лицо, соответствующее второму голосу: тяжелые челюсти, широкий рот, крючковатый нос, два черных пронзительных буравчика-глаза, роскошные, густые платиновые усы и такая же платиновая редеющая шевелюра.
   – Думаю, это главным образом истощение от усталости, – сказал мужчина.
   – С ним все будет в порядке? – спросила женщина.
   – Конечно, ему только нужно отдохнуть.
   – А что с его… с грудью?
   – Порезы неглубокие. Черт знает, как он их заработал. Бессмыслица какая-то.
   – А вы видели машину?
   – Да. Ну и что это прояснило?
   – Будет больно, когда вы станете вытаскивать осколки?
   – Ничуть мне не будет больно, – ответил усатый. Когда она сердито шлепнула его по руке, он добавил: – Никогда не видел, чтобы ты вот так хлопотала вокруг кого-то. – Он насмешливо фыркнул. – Особенно вокруг мужчины.
   – Старый козел! – бросила она.
   – Юная овечка! Похоже, тебе пора опять подыскивать себе пастушка. Один брак ничего не значит, дорогая моя. Этот парень мало похож на Генри.
   – Вы спятили! – вспыхнула она. Помолчала и добавила: – Совсем не похож.
   Мужчина опять хохотнул.
   – Ладно, это ему не повредит. Тем более что я дам ему снотворное, чтобы уж наверняка. Отключится и ничего не почувствует.
   – Не надо снотворного, – прошептал Солсбери, не понимая себя. Вместо голоса прозвучало хриплое кваканье.
   – Это еще что? – поразился мужчина.
   Всплыло лицо женщины, поистине прекрасное лицо, которое он видел где-то раньше… Определенно видел… он просто не мог припомнить где. Собственно, он очень многого не мог вспомнить.
   – Вик, – сказала она, протягивая руку, чтобы коснуться его щеки.
   – Ш-ш, – остановил ее грубый мужчина. – Он бредит. Погоди еще с ним разговаривать.
   – Если вы дадите мне снотворное, – сказал Виктор, – дверь меня проглотит.
   – Ничего подобного, – ответил грубиян. – Я надел на нее намордник.
   – Тогда кресло. Кресло или стол съедят меня живьем!
   – Не думаю, – сказали ему. – Я сделал обоим нахалам очень строгое предупреждение.
   Потом что-то быстро укололо руку, его внезапно охватила радостная прохлада, веселое возбуждение – и полная темнота. На этот раз была тихая, пустая тьма, без всяких таинственных комнат, кровожадной мебели и прочих ужасов. Он провалился в нее, натянул на себя черный полог, словно одеяло, и перестал думать.
   Когда он проснулся опять, гораздо позже, он был одним большим желудком. Для других чувств, помимо голода, просто не осталось места. Щурясь, он посмотрел на белый потолок, убедился, что голова у него не кружится, затем произвел инспекцию своего тела, расслабившись, дав возможность нервам сигнализировать мозгу и тщательно анализируя их доклады. Тупая боль в нижней челюсти: он припомнил, как треснулся подбородком об пол. Руки зудят и чешутся: здорово он их ободрал. В груди чудное чувство, точно она охвачена пламенем или страстью. Даже как-то приятно. Ноги распухли; в его мозгу промелькнула картинка: он бежит босиком по острым камням.
   Потом, точно пушка выстрелила, на него разом обрушились все воспоминания. Он сел в кровати, трепеща и ожидая, что жгучий золотой луч пронижет его насквозь. Вместо этого он увидел Линду Харвей.
   Она сидела слева от кровати, в кресле с изумрудной обивкой. Поднялась, подошла к нему, положила руки ему на плечи и придавила его к подушке. Он позволил себе расслабиться. Робот был мертв. Груда тряпья и железа в соседней комнате. Он определенно мог позволить себе расслабиться.
   – Как твои дела? – спросила Линда.
   Он потянулся, обдумал вопрос и ответил:
   – Относительно неплохо.
   – Вставать даже не думай. Кормить тебя буду я. С ложечки.
   – А я уж было собирался глодать стулья.
   – Незачем. Я доставлю из кухни все, что твоей душе угодно. Потерпи пару минут. – Она направилась к двери.
   – Погоди.
   – А? – Она наполовину обернулась. Потрясающий профиль.
   – Как ты меня нашла? Что это за тип меня колол? Что…
   – Позже. Дайте кухарке выполнить свою миссию. – С этими словами она исчезла, прошуршав широкой юбкой; стройные ножки сверкнули загаром. Он, улыбаясь, облокотился на подушку и стал представлять, как хлопочет она в его кухне. Эта мысль ему понравилась чрезвычайно. В отличие от других мыслей, от которых он предпочел бы избавиться.
   Он подумал о роботе. Убить его было необычайно трудно по той простой причине, что у него внутри была уйма дублирующих схем и запасных элементов. Разлетается вдребезги один – включается в работу другой. Виктору не давало покоя одно соображение: его спасла только почти сверхчеловеческая быстрота рефлексов. Обычному человеку (наподобие Гарольда Джекоби) ни за что бы не уцелеть. Так что, похоже, робот приходил убить Джекоби, а не Солсбери. Не это ли имел в виду компьютер, когда говорил, что Джекоби все равно должен будет умереть через месяц? Но ведь месяц еще не прошел! Едва неделя… Ах да. Две недели он отсыпался в пещере. И все равно до полного месяца еще дней десять.
   Не потому ли 810-40.04 хранил молчание? Думал, что до намеченной даты еще больше недели? «Если так, – вознадеялся Солсбери, – если эта операция еще не завершена, то чертова машина должна выйти из транса до того, как последуют новые стычки с врагом…»
   А они наверняка последуют. Ох, и вляпался же он…
   Ящеры не из тех тварей, что легко отступаются. Робот прошел сквозь портал в стене подвала, сквозь сияющий голубой круг, окно в чужой мир. Уж в этом-то Виктор не сомневался.
   Но почему же не явился сюда ни один из ящеров, чтобы управиться самолично? Страх? Ой, вряд ли. Непохоже было, чтобы они так уж боялись драться. По виду они напоминали дикарей, которые чересчур быстро цивилизовались. Техника достигла невиданных высот, а культура и общественное развитие остались на уровне пещерных времен. Дикари, вот кто они такие. Умные, хитрые, интеллектуально развитые дикари. Дикой была их мораль: похоже, что убийства и прочие мерзости они испокон веков считали делом достойным.
   Когда они собираются послать через портал следующего робота? Или посетить наш мир лично? С минуту подумав, он сообразил, что гудение по ночам, а теперь вот и появление робота приходились на одно и то же время: примерно около половины второго ночи. Было ли это единственное время, когда открывался портал, или просто наиболее предпочтительное, он не знал. Но в час тридцать на следующую ночь ему лучше быть начеку.
   В комнату вернулась Линда, неся поднос, который она бережно водрузила на ночной столик. И присела в изножье кровати.
   – Тосты. Намазанные маслом, хотя доктор велел только сухие. Куриный суп с лапшой, хотя доктор велел только бульон.
   – Ты что же, послала подальше презренные наставления доктора?
   Она проигнорировала вопрос.
   – Еще фруктовый джем, апельсиновый сок, копченая грудинка, сыр и помидоры. Кофе. Бульон – это для страждущих девиц, а не для здоровенных горилл вроде тебя.
   Он попробовал суп и объявил, что в жизни не ел ничего вкуснее. Когда она улыбнулась, он спросил:
   – Так как же ты меня отыскала?
   Она вспрыгнула на кровать и уселась, обняв руками восхитительные, стройные, загорелые ноги. Она будто не сознавала, как чертовски притягательно смотрится.
   – Мне надо было разобраться с арендной платой на Барбери Роуд, тут неподалеку. Когда я оттуда уехала, меня почему-то потянуло свернуть к тебе, благо оттуда и ехать-то пять минут. Я звонила тебе вчера вечером, – тут она залилась румянцем, – но тебя еще не было. Я подумала, заеду-ка утром и узнаю, как ты разобрался с этим утопленником из Харрисбурга… Ну, припарковалась внизу, рядом с твоей машиной, смотрю – а дверца открыта и под потолком горит свет. Я выключила. Думаю, как это он умудрился забыть, ведь батарея сядет. Потом смотрю – а окно разбито. Я подумала, что ты попал в аварию. Побежала наверх, стучу, никто не откликается, и дверь открыта. Я вошла и стала тебя звать, и тут залаял пес. Просто визжал, как бешеный. Даже перепугал меня сперва. Скачет вверх по лестнице, оттуда кубарем вниз и опять наверх, и все на меня поглядывает. В общем, я поняла, что он зовет меня подняться за ним, точно как в кино про Лесси. Ты там лежал, наверху.
   Виктор прикончил суп и принялся за холодную грудинку и сыр.
   – Тут был доктор. Кто он такой?
   – Джейк Уэст. Он много лет был нашим семейным доктором. Завтра он заедет узнать, как у тебя дела, но в основном, наверное, будет выспрашивать, что такое с тобой стряслось. Знаешь, когда он уехал, я пошла в ванную и увидела, что дверь…
   Ему вдруг стало трудно глотать, и он запил мясо апельсиновым соком.
   – Что произошло? – спросила девушка. Ее зеленые глаза расширились, она слегко подалась к нему.
   – Наверное, я не смогу сейчас объяснить. Может быть, позже. Понимаешь, в это трудно поверить.
   Он ожидал, что она поступит так, как обычно поступают в таких случаях женщины: начнет выпытывать вкрадчиво и лукаво, потом примется подлизываться к нему и клясться, что никому ничего не скажет; когда это не сработает, начнет строить предположения и следить, соглашается он с ними или нет. После этого можно подпустить немного возмущения, потом прийти в ярость в надежде, что гнев женщины его сломит. Но она просто пожала плечами и явно была готова забыть свой вопрос – по крайней мере с виду.
   Он был благодарен ей за такую реакцию. В самом деле, ну как объяснять подобные вещи? Линда, прошлой ночью здесь был робот. Его послала группа ящеров. Разумных ящеров, Линда. Робот пришел, чтобы меня убить. У него вместо пальца был вибролуч, такая дрянная штука. Линда, я убил Гарольда Джекоби.
   – Но я могу рассказать, что выяснилось в Харрисбурге, – сказал он.
   Она широко улыбнулась и еще ближе пододвинулась к нему.
   Он пустился рассказывать про тело, про ошибку опознания, про миссис Дилл, про покупку рисовальных принадлежностей.
   – Их привезли, – сказала Линда. – И мольберт, и все прочее. Я сказала, чтобы все сложили в гостиной, потому что не знала, куда ты захочешь это поставить. Они принесли все около двух.
   – Пополудни? А сейчас сколько времени?
   – Девять вечера, – сказала она. – Ты проспал весь день.
   Час тридцать наступит всего через четыре с половиной часа. Он должен до этого отделаться от нее и прикинуть план действий насчет ящеров и их роботов-зомби. Впрочем, можно, наверное, позволить ей остаться еще часа на два…
   – Почему ты со мной возишься? – спросил он.
   – Я всегда думала, что во мне сильно материнское начало. Я вечно подбирала брошенных котят, покалеченных собачек, птичек с поломанными крылышками…
   – Где ты их отыскивала?
   – …и увечных героев с окровавленной грудью, – закончила она, заливаясь краской. – Прошу прощения. Не хочешь говорить об этом – упрашивать не буду. Разумеется, я заживо сгорю от любопытства, начну выдумывать сама и навыдумываю такого, что куда там настоящей истории. Но пусть будет так, как тебе удобнее.
   Она была замечательной женщиной, и ее ничуть не портил чуть косо поставленный передний зубок (это он только сейчас заметил). Она была куда милее, чем сотня голливудских старлеток с накрашенными губами и искусственными сладкими голосами. Ее окутывала такая земная чувственность, такое сладкое облако, что его можно было ощутить на запах, на вкус, на ощупь. И при этом держала себя так невозмутимо, даже прохладно. Он почувствовал, что она нравится ему гораздо больше, чем ему казалось; может, она ему уже не просто нравится…
   – А как поживает Генри? – спросил он.
   Вопрос возымел действие кувалды, свалившейся ей на голову. Ее лицо сначала выразило растерянность, потом дикую ярость. Она стиснула маленькие кулачки, потом, казалось, заставила себя успокоиться.
   – Почему ты спросил?
   Он мгновенно почувствовал себя неотесанным наглецом. Не дело теребить старые раны и заставлять друга мучиться ими вновь. Он понял, что начал ощущать себя собственником по отношению к ней и что этот вопрос был порожден ревностью.
   – Я слышал, как доктор Уэст упоминал о нем. Как раз перед тем, как наслал на меня сон.
   – Позволь, я отвечу тебе после, Вик. Тогда мы будем квиты.
   – Прости, – сказал он. – Я должен был знать, что это запретная тема для разговора.
   – Ой, да ладно! Звучит прямо как «черная месса». Там ничего такого нет на самом деле.
   – Но ведь что-то же тебя мучает?
   – Я хочу тебе рассказать, – призналась она, – только не хочется быть занудной плаксой, которая напрашивается на сочувствие.
   – Ты что же, поверяешь свои горести каждому встречному?
   – Ты первый.
   – Знаешь, один разок можно побыть и занудной плаксой.
   – Хотя почему это мне вздумалось рассказывать именно тебе? Я хочу сказать… я ведь не знаю тебя по-настоящему. Собственно, ты мне поначалу жутко не понравился. Ты был такой холодный, неразговорчивый. Даже когда в тебе проснулось дружелюбие, ты все равно казался мне… ну…
   – Ну?
   – Ну, пустым, что ли… Как будто притворяешься, что ты кто-то, а ты на самом деле никто.
   Ее ответ потряс Виктора. Он надеялся, что она хотя бы не заметила, как его передернуло.
   – А теперь?
   – Ну, осталось в тебе что-то странное. Но ты кажешься полнее, более личностью, что ли.
   «Возможно, – подумал Солсбери, – это потому, что он недавно прошел через ад и вернулся оттуда живым. Испытания любого человека делают более цельной личностью».
   Они посмотрели друг на друга и почувствовали, как пересеклись и переплелись их взгляды. Они оба поняли, что дружба их стала чем-то другим, и теперь она должна либо оборваться, либо… это уже будет больше, чем дружба. Медленно, запинаясь, она рассказала ему про Генри.

   Генри Марч был красив грубоватой мужской красотой, наделен мускулистым, по-звериному гибким телом и кошачьей аккуратностью. Ямочки на щеках. Слегка тщеславен, но не до занудства. Из приличной семьи. Выпускник Принстона. Имел вес в обществе. Для восемнадцатилетней девчонки, которая с тринадцати зачитывалась Хемингуэем, он был воплощенным совершенством. Поначалу в браке все шло хорошо: ей доставляли радость совместные обеды, ее приводили в умиление его черные волосы на расческе, запах его одеколона, жужжание электрической бритвы рано поутру, прикосновение теплого тела посреди ночи, когда их одновременно будило желание и они каждый раз изумлялись… А дальше что-то произошло.
   Сначала он стал выражать недовольство по поводу ее кофе. Потом по поводу приготовленных ею обедов. Потом ему перестало нравиться самое сокровенное. Она начала страдать, предполагая, что нехороша в постели. Да и вообще нехороша. Наслушавшись его упреков, она стала терять в весе, мешала себе какие-то настойки и все старалась выглядеть как можно лучше, когда он возвращался домой, закончив читать свои лекции.
   Есть порода мужчин, которые никогда не признают собственную несостоятельность, которым обязательно надо найти козла отпущения. Америка, страна, в которой стремление к успеху определяет всю жизнь, изобилует такими мужчинами. Такой мужчина доводит своих женщин до отчаяния и в итоге ломает их. А женщина должна рожать ему детей, служить ему горничной, кухаркой и сексуальной машиной. За нею не признается право иметь собственное мнение, потому что она просто вещь, необходимое приобретение на пути к успеху. Это наиболее презренные преступники современного общества. Они убивают человеческое достоинство. Но сперва они истерзают его.
   Генри был одним из них.
   Относительно немногие женщины спасаются от таких мужчин. Те, которые обычно бывают потрясены осознанием своей ценности, когда находят себе работу на стороне, отчаявшись доказать своему мужчине, что чего-то стоят. Они обнаруживают, что умеют работать, заслуживают похвалы и продвижения по службе. И тогда они разгадывают своих Генри и стараются поскорей развестись или вступают в сокрушительную, изматывающую битву и зубами и ногтями, кулаками и ногами добиваются того, что за ними признаются равные права. Или они заводят роман и обнаруживают, что вовсе не так плохи в постели. Или, наконец, случается что-нибудь такое, после чего муженька уж никак не сочтешь совершенством.
   Она рано вернулась домой с работы, потому что Дин Инструкция – ее босс – заболел и закрыл свой офис. Она обнаружила Генри в постели с девушкой. Студенткой. Второкурсницей. Из группы Генри. Явно отрабатывающей отметку. Когда Генри, сконфуженный, бессвязно лепечущий что-то, выпроводил девушку, Линда влетела в ванную, и ее вырвало в унитаз.
   – Боже, Вик, – говорила Линда, отпив глоток его кофе и пристроив чашку на поднос, – самое ужасное, что, когда он вернулся, он попытался повести себя так, будто еще оставался на коне! Он поносил меня, говорил, что она куда лучше в постели, чем я. Эта костлявая вешалка! Эта мерзавка не была даже смазливой, мышиные глазки, подбородка вовсе нет! А он пытался заставить меня считать, что она соблазнительней меня. Знаешь, он почти добился своего. Почти уговорил меня. Он так меня скрутил, что…
   Она поджала колени, скорчилась, опустила голову на грудь, прижала к лицу стиснутые кулачки и тихо заплакала. Виктор отставил поднос, привлек ее к себе, пригладил ее золотистые волосы, пробормотал ей что-то успокаивающее.
   Она тогда замкнулась, закупорилась, думала, что все кончено. Хотелось только одного – поскорее вырваться из ненавистного брака, ощутить себя человеческим существом. Легче всего было это сделать, если отрицать, что она почти лишилась собственного «я», превратилась в раздавленное ничтожество, исполненное жалости к себе, и виноват в этом человек, не стоящий ее жалости, не стоящий ее самой. Теперь она заставила себя выбить пробку из бутылки и попробовать, что в ней. Это оказалось невыносимо гнусно на вкус…
   Он баюкал ее, пытаясь сообразить, как успокоить женщину. Когда ее рыдания стихли, он приподнял ей голову и поцеловал. И почувствовал, как ее губы разомкнулись. Потом был момент, когда в мире не осталось ничего, кроме языка. Потом они оторвались друг от друга, задыхаясь, и вновь обручились взглядами. И она придвинулась вновь и требовательно прижалась к нему. Его рука нашарила выключатель и выключила свет. И он открыл в себе силу, о которой не подозревал.

Глава 8

   – Это было очень гадко? – спросила она.
   – Ну, если тебе так хочется…
   – Ох. Я, наверно, сама напросилась. Похоже, он сделал из меня мазохистку.
   – А я не собираюсь валяться здесь и укреплять в тебе самоуверенность охами и вздохами. «Ах как это было прекрасно! Как чудесно мы провели время вместе!»
   – Потому что в этом нет необходимости? – засмеялась она. – Мм-м… Наверное, то, что чувствую я… ну, может, не настолько глупо.
   – А что ты чувствуешь?
   Она повернулась на бок, явив его взгляду чистые, продолговатые линии гибкого тела. Сейчас он испытывал не столько желание, сколько теплое довольство от прикосновения к ней, от восторженного разглядывания выпуклой и округлой прелести.
   – Я чувствую, что это каким-то образом связало нас. Знаешь, я могу определить, как ты изменился, по тому, как ты ко мне относишься. Ты теперь такой человечный, теплый, открытый. Раньше ты был как машина. А я впервые после развода почувствовала всю себя целиком. Это даже не из-за секса. Знаешь, стоило мне захотеть, и я бы его получила. Но мы – как две половинки доллара. Бумажку перегнули и разорвали пополам. Одна половинка упокоилась в бумажнике старика из Нью-Джерси, вторая – в бумажнике юноши из Милуоки. Однажды оба были в Майями и завернули в один ресторан. Одна половинка выпала из бумажника старика, когда тот платил кассиру. Юноша увидел это, вытащил свою половинку и обнаружил, что они подходят. Это настолько невероятно, что хочется задержать дыхание, чтобы не подуть ненароком, чтобы половинки не разлетелись…
   Она свернулась клубочком у него под мышкой, дышала ему в шею, водила пальцами по груди. Пахло от нее тепло, по-женски, сладким мускусом. Он понимал, почему ее так влекло к нему с самого начала. Она вышла замуж за человека, думая, что понимает его, и обнаружила за фасадом демона. На этот раз ее потянуло к человеку более сложному, в душу которого она не могла проникнуть, но надеялась, что под внешней оболочкой скрывается простой и искренний человек. Железный Виктор представлял собой тайну, которую она начала разгадывать. Живой Виктор был тем простым, искренним человеком, которого она нашла.
   Внезапно он почувствовал себя злодеем похуже любого Генри Марча, ведь он столько от нее скрывал, тогда как Линда так доверчиво ему открылась.
   – Пойдем, – велел он, поднимаясь с кровати и натягивая джинсы, майку и тапочки и не трудясь разыскивать носки. – Я должен кое-что тебе показать.
   – Твоя очередь исповедоваться?
   – Точно.
   Она накинула его рубашку, которая была ей жутко велика, и пошла за ним на площадку, минуя Храбреца, проводившего их взглядом. Виктор вспомнил, что не кормил и не поил собаку, но выяснилось, что Линда и об этом позаботилась.
   Он завел ее в спальню, в которой лежал робот, и предоставил ей возможность рассматривать останки, а сам принялся рассказывать. Он рассказал все, начиная с того, как проснулся в пещере и был послан купить дом Джекоби, и опустил только одно: что Гарольда Джекоби убил он сам. Девушка сидела очень тихо и неподвижно.
   Она приняла эту историю, несмотря на ее очевидную абсурдность. Наполовину потому, что ей не хотелось считать своего любимого сумасшедшим, наполовину из-за того, что видела отметины от вибролуча, доказывающие, что он говорит правду. Были еще ящики без каких-либо характерных деталей и замочных скважин.
   – Сейчас четверть первого, – сказал он. – Значит, ты должна собирать вещи и уносить отсюда ноги, пока не началась стрельба.
   – Фигу, – кратко ответила она.
   – Тебя могут ранить. – Это была бессмыслица, одна из тех книжных бессмыслиц, которые облекают в слова вещи очевидные. Настолько очевидные, что глупо их повторять. Может быть, в моменты предельного напряжения просто трудно подобрать нужные слова, вот и лезут в голову шаблоны бульварной литературы, вот и начинают люди изъясняться высокопарными книжными нелепостями, которыми набита голова.
   – А тебя тоже могут ранить. Тебе может потребоваться помощь, как прошлой ночью.
   – Слушай, Линда, – сказал он, игнорируя последнее замечание, – ты мне будешь мешать.
   – Фигу. – Она просто не желала играть роль хрупкой героини, которая предполагалась по сценарию. – Ты что, вышвырнешь меня?
   – Нет, конечно! Но если ты проведешь здесь всю ночь, люди подумают…
   – У тебя нет соседей, да если бы и были, мне глубоко плевать на то, что подумают люди. Знаешь, если собрать все внимание, которое я уделяю общественному мнению, и запихнуть в бутылку из-под кока-колы, так оно и донышка не закроет!
   – Здорово отбрила! – Не удержавшись, он ухмыльнулся.
   – Так я могу остаться?
   – Оставайся.
   Тут она, к его удивлению, повела себя как маленькая девочка. Бросилась ему на шею и повисла, раскачиваясь и хихикая. Она была женщиной интригующей, многоуровневой, в какое-то мгновение до ужаса взрослой, в следующее – восхитительно ребячливой. Результат был чем-то вроде восхитительной, шаловливой шизофрении.
   – Но нам надо решить, как мы будем действовать, а у нас на все про все полчаса.
   Она хотела остаться. Она доказала это совершенно ясно. Никаким способом он не мог убедить ее, что во всех отношениях будет намного лучше, если она уедет.
   Она хотела остаться. Более того, она так и сделала.
   Но ее трясло.

   Пока они обсуждали, что нужно предпринять, Солсбери присел и занялся рукой робота, отсоединяя вибролучевое оружие, спрятанное в пальце. Оказалось, он знал, что оружие можно снять, и знал, как его снять. Линда пришла в изумление. Виктор и сам слегка удивился. Но он уже привык жить, зная, что в случае необходимости в его мозгу всплывают самые неожиданные сведения. Через десять минут у него в руках была вибротрубка с простой кнопкой на конце вместо спускового крючка. Кнопка удобно легла под его большой палец.
   В конце концов после утомительного перебора вариантов они решили не спускаться в подвал, где роботу, вполне возможно, могли бы оказать помощь и защиту ящероподобные чужаки. Вместо этого они сдвинули мебель в гостиной, образовав нечто вроде баррикады из дерева, поролона и пружин, за которой можно было затаиться и наблюдать за дверью в подвал. Не было известно наверняка – да и узнать нельзя, – пошлют ли другого робота, хотя ящеры должны были точно знать, что первый не оправдал надежд. Но ящеры вполне могли объяснить провал случайным просчетом и, конечно, думали, что такое не может повториться дважды.
   В самом деле, будь он Гарольдом Джекоби, этого никогда бы не повторилось, поскольку он бы попросту погиб. Но он оказался быстрее, ловче и увертливее, чем полагалось человеку, и теперь у него у самого был вибролуч.
   Наступила половина второго, и сразу стало тихо. Они перестали разговаривать, боясь упустить какое-нибудь шевеление внизу. Рисковать отвлечься – значит рисковать провалить все дело. А провал, без всякого сомнения, означал бы смерть.
   Снизу не слышалось ни зудящего звона, ни монотонного гудения. Виктор вспомнил, что как раз с той ночи, когда был установлен полный визуальный контакт, портал открывался без вибрации. Той ночью демоны смотрели сквозь стену, как будто лишь оконное стекло отделяло их мир от Солсбери.
   Молчаливая стража продлилась десять минут. Без двадцати два они услышали мягкое шарканье на ступеньках… ОНО поднималось…
   Линда находилась рядом с Виктором. Ее заслоняла кушетка. Он сидел за другим краем той же кушетки, глядя в щель между нею и мягким креслом, которое они к ней привалили. Девушка высунула голову над спинкой и наблюдала за дверью. Он положил ладонь ей на макушку и пригнул вниз, чтобы убрать из виду. Она принялась было протестовать, но вспомнила про необходимость сохранять тишину. Или, может быть, вспомнила, что сотворил вибролуч с дверью ванной, и вдруг представила, что он может сделать с живой плотью. Так что головы она больше не поднимала и сидела как мышка.
   На глазах Солсбери подвальная дверь тихо отворилась в гостиную. Дверь заслоняла от него робота, но Виктор особенно и не спешил с ним столкнуться. Он знал, что может разрушить машину прежде, чем она доберется до них; это соображение придавало ему немалую долю уверенности.
   Мгновением позже робот выступил из-за двери, очень настороженно и осмотрительно, точно его мозги из стекла и стали могли осознавать, что такое страх. Он двинулся вдоль стены, держась там, где свет луны, падавший из окна, не задевал его. Когда ему осталось всего несколько шагов до лестницы, ведущей на второй этаж, Солсбери большим пальцем нажал кнопку вибротрубки. Раздался тонкий свист, воздух пронизали золотые искорки и ударили машину в живот. Точно кувалдой. Робот отлетел спиной к стене, перекосился, извернулся, и глаза, поблескивающие мертвой голубизной, повернулись во тьме, отыскивая стрелка.
   Линда, которая успела вскочить, схватила Солсбери за руку, всхлипнула и втянула в себя воздух. Да уж. Бесстрастное, безучастное, без каких бы то ни было эмоций лицо робота походило на лицо душевнобольного. У кого угодно побежал бы мороз по жилам. Солсбери сам чуть не полез на стену, когда впервые столкнулся с этим.
   Луч продолжал действовать.
   Виктору так и мерещилось, что он слышит, как крошится что-то у робота внутри. Все тело машины гудело от удара убийственных волн.
   Но робот подался к ним, поднял вооруженную руку и вытянул медный палец. Солсбери нырнул, одновременно и уворачиваясь, и пытаясь удержать вибролуч на противнике. Однако луч все же вильнул и чиркнул по перилам лестницы слева от механизма. Дерево расщепилось, треснуло, в воздух взлетели сотни щепок и дождем посыпались на Линду и на него, хотя они находились в десяти футах.
   Луч из руки механизма ударил в кресло, выбив из него облако тлеющей набивки. Мельчайшие частицы, оранжево вспыхнув, попадали вниз и обожгли их голые руки. Линда захлопала по рубашке и по одежде Солсбери, сбивая огонь.
   Солсбери опять нажал на кнопку. Робот попятился, пытаясь уклониться. Но ему некуда было уклоняться. Он прижался к стене и дрожал, как человек, оставленный в исподнем посреди тундры. Через несколько мгновений тело его подалось вперед и упало. Лицо раздробилось вдребезги. Он еще попытался подняться, ухитрился даже встать на колени, потом опять рухнул вперед и слегка подскочил на ковре. Пальцы еще шарили по нейлоновому ворсу, искали что-то, он все еще шевелился, старался оттолкнуться и встать. Медный кончик пальца ярко блестел в лунном свете. Потом наконец робот затих.
   – Ты его уделал! – завопила Линда. Она опять реагировала как маленькая девчонка. Веселье ее било через край, как будто и не было только что сцены, пронизавшей ее ужасом.
   Солсбери встал. Колени болезненно щелкнули. Он прицелился вибролучом в голову робота и раздробил его металлический череп, рассыпав части механизма по ковру.
   Все было кончено.
   Виктора просто раздувало от гордости.
   Он повернулся к Линде, хотел что-то сказать… и краешком глаза уловил движение второго убийцы.

Глава 9

   Тот поднимался по подвальной лестнице, крадучись, точно кот. Прежде им не приходило в голову туда взглянуть – они были поглощены битвой с первым роботом. Второй робот оказался зеркальным подобием первого и точной копией робота из предыдущей ночи. Ящеры не тратили средств на разнообразие шаблонов. Виктор, правда, не возражал бы, если бы они позаботились снабдить свои автоматы чем-то другим вместо пронзительно голубых плоских кружков, заменяющих им глаза.
   Не успели Виктор и Линда поздравить друг друга с победой, как робот выскочил из подвальной двери, ловко перепрыгнул кушетку, тяжело бухнулся на диванные подушки, подпрыгнул и оказался в двух шагах от них.
   Виктор вскинул вибротрубку, не очень надеясь попасть. Автомат взмахнул рукой и сильно хлестнул по запястью Солсбери, хлестнул так, что боль прострелила кости и Виктор непроизвольно клацнул зубами. Трубка, лениво кувыркаясь, взмыла в воздух, описала высокую дугу и со стуком улетела куда-то в темный угол. Теперь не достать.
   Линда завизжала.
   Виктор сгреб ее, толкнул себе за спину и тут же повернулся, потому что его обдало порывом воздуха – робот налетел на него и толкнул всем весом своего тяжелого механического тела. Виктора отбросило влево, он больно треснулся коленями о продолговатый кофейный столик, опрокинул его и сам полетел вверх тормашками, отчаянно чертыхаясь. Подбородком он стукнулся об основание торшера, причем в точности тем местом, которое ушиб прошлой ночью, и проехался лицом по ковру, докрасна расчесав кожу о грубый ворс. Точно злобный дух-домовой витал под потолком и хихикал, дергая его за ниточки и управляя танцем. Тут на него сверху свалился механический супостат.
   Он напрягся, с усилием приподнялся и спихнул робота, едва из-под него вывернувшись, и тут же перекатился, пытаясь не упустить противника из виду и одновременно отодвинуться от него как можно дальше. Шлепнувшись на спину, Виктор увидел, что механическая тварь стоит прямо у него над головой. Робот всем весом обрушился ему на грудь, одним ударом вышибив из легких последнюю каплю воздуха. Потом механизм твердой рукой стиснул его горло и заставил лежать тихо. Одновременно он подводил к его виску другую руку: ту, что с вибролучом.
   Солсбери попытался приподняться и добился лишь того, что механическое чудовище еще сильнее стиснуло его глотку. Он задыхался, смутно пытаясь понять, почему его нужно душить и при этом стрелять в него вибролучом. Хватило бы с лихвой и чего-нибудь одного.
   Медный кончик пальца ткнулся куда-то между глаз, чуть повыше переносицы. Сейчас его голову облегчат на фунт мозгов.
   Внезапно робот содрогнулся, как будто что-то ударило ему в спину. Что это было, Солсбери не успел разглядеть, но робот слетел с него, точно унесенный ветром. Виктор отполз в сторонку и сел, хватая воздух, пытаясь остудить горящие легкие, массируя воспаленное горло. Когда его слезящиеся глаза прочистились, он увидел, что именно помешало машине доделать свое дело. Это Храбрец кубарем скатился по лестнице и, не колеблясь, с ходу бросился в битву. Пес вонзил клыки в шею робота, когти его скребли по широкой спине машины. Робот стоял, покачиваясь, и пытался стряхнуть зверя. Он тянулся за спину и бил тяжелыми кулаками по разъяренной дворняге. Храбрец визжал от боли, но не отпускал робота, только крепче стискивал челюсти.
   Осознав, что попытки отделаться от благородного четвероногого совершенно бесполезны, робот повернулся, шатаясь под весом Храбреца, и, несмотря на то, что пес продолжал яростно рвать его загривок, наставил свой лазер на Солсбери и выстрелил. Видно, вспомнил, что хозяева послали его сюда не беречь себя, а убить Солсбери.
   Солсбери рыбкой нырнул под луч, а тот прочертил разрушительную дугу, точно косой прошелся. За спиной пыхнул диван – луч пропорол его внутренности. Рубчатая обивка занялась. Язычки пламени осветили комнату, бросая танцующие отблески света на бледную кожу машины, на взъерошенный загривок Храбреца.
   Робот выстрелил опять.
   На этот раз Виктор не поспел увернуться – боль в легких сыграла с ним злую шутку, да и быстроту машины он недооценил. Луч опалил плечо и выдрал клок плоти; в воздух взлетели обугленные хлопья. Чуть в сторону – и Виктора неминуемо размазало бы по стене, точно спелый плод, шмякнувшийся об землю. По руке потекла горячая кровь, закапала на пол.
   Комната пошатнулась.
   Виктору показалось, что он слышит вскрик Линды.
   Он споткнулся и упал, на лету умудрился извернуться, встал на колени, мучительно сознавая, что должен двигаться гораздо быстрее, если не хочет, чтобы его достала следующая вспышка. Когда он поднял голову, ему в лицо смотрел сияющий медный стерженек.
   Потом раздалось гудение вибротрубки, и Солсбери напрягся, готовясь к худшему. Но выстрелил не робот. Он оказался мишенью. Золотое сияние расцвело на его груди. Он повел стеклянными глазами, ища, откуда исходит луч. Увидев Линду, стоящую в том углу, куда упала вторая трубка, он поднял руку, готовясь выстрелить в нее.
   Но опоздал.
   Грудная клетка робота под напором концентрированного луча из трубки Линды выдавилась наружу, взорвалась и извергла стекло, проволоку и пластиковую оплавленную шрапнель. Робот застыл, глаза его начали тускнеть, голубизна поблекла, посерела… Когда они стали совершенно черными, робот повалился ничком, мертвый, как может быть мертвой только машина. Храбрец так и остался висеть у него на спине, впившись клыками в искусственную плоть.
   Солсбери обежал вокруг мертвой машины и рванулся было к подвальной двери, потом вспомнил, что это у Линды есть оружие, а не у него. Его рука тупо ныла, голова кружилась. Он повернулся к Линде и увидел, что она как раз подбегает к нему.
   – Дай трубку, – прохрипел он, протягивая руку.
   – Зачем?
   – Пойду вниз, проверю… вдруг там еще кто-нибудь.
   – Я с тобой.
   – Ты останешься здесь! – рявкнул он, вырывая у нее трубку.
   – Какого черта! Кто из нас прикончил этого последнего?
   Он посмотрел на заглохший механизм, вокруг которого все еще вертелся Храбрец.
   – Ладно. Будь осторожна.
   Они включили свет и заглянули в подвал. Роботов там больше не было. Они стали спускаться. Линда держалась позади, ухватившись за него. В самом подвале они не нашли ничего. Портал в стене вновь исчез. Раза три обойдя помещение кругом, они вернулись вверх по лестнице, закрыли дверь и выключили свет. Стрельба закончилась. По крайней мере до завтрашней ночи.
   – Пойдем, покажешь мне свою руку, – велела она, увлекая его в кухню. Он последовал за ней, как бессловесное животное.
   Он сидел в жестком кресле с прямой спинкой, а Линда промывала ожог. Рана была примерно в два дюйма длиной, дюйм шириной и дюйм глубиной. Приличный кусок мяса. Кого угодно выведет из строя, даже человека, который выздоравливает с волшебной быстротой.
   – Говорю тебе, заживет как на собаке. Не надо лекарств.
   – Все равно лучше наложить повязку.
   – Уже перестало кровоточить. Самое позднее к завтрему подсохнет, а через пару дней и следа не останется.
   Линда, не обращая внимания на его слова, достала спирт, марлю и бинты. Когда она закончила перевязывать рану, боль утихла. Они прибрали в кухне, приготовили что-то перекусить. Оба умирали с голоду. Как раз когда они закончили, в кухню прошмыгнул Храбрец и стал подлизываться, умильно выпрашивая остатки мяса.
   Позже, в постели, она сказала:
   – Ты уверен, что опасности больше нет?
   – Абсолютно. Портал открывается только в определенное время. Кроме того, с нами Храбрец.
   Храбрец, лежавший у двери, согласно посопел.
   – А что мы будем делать дальше, Вик? Позовем полицию?
   – Нет. Они поинтересуются насчет Джекоби. – Он сказал это, не подумав. Лучше бы откусил себе язык.
   – Ты думаешь, это они убили его? – спросила она.
   Он попытался ответить. Не смог.
   – Что с тобой?
   – Я… – Ну что ж, решил он, лучше уж сразу. Она выслушает и уйдет. Не захочет оставаться с убийцей.
   Он коротко, не скрывая казнящего его ужаса, сообщил ей, что убил настоящего, из плоти и крови, человека.
   Она не ушла. Она ничего не сказала, просто поняла и приняла. Ему на грудь легли теплые ладони. Потом его обвили ласковые руки. Он попытался отодвинуться, попытался сказать ей, что она осквернит себя, что это нехорошо, что она никогда не сможет привыкнуть к нему, к убийце. Но она вся была ласковым утешением, нежностью, теплом. И он, обессилев, позволил себе раствориться в этой нежности. Они крепко обнялись, их уносило все выше, все дальше, голова кружилась все сильней, перехватывало дыхание, и любовь, как ракета, взмывала в небеса все быстрей… быстрей…
   Он напрочь позабыл про всяких роботов и ящеров.
   Было не до того. Демоны не должны появиться до наступления следующей ночи, и до колдовского мгновения – половины второго – еще двадцать четыре часа.
   Теперь они в безопасности. По крайней мере он так думал.
   Как же он ошибался…

Глава 10

   На следующее утро они проснулись, когда еще не было девяти. Вовсе незачем было вставать так рано, но Храбрец, которому явно не спалось, имел на этот счет свое мнение. Он вспрыгнул на покрывало и затеял для их развлечения бурную возню с детским резиновым мячиком. Когда гвалт удалось унять, уже не было смысла притворяться, что спать еще хочется. Они наперебой ругали Храбреца и хохотали, когда он вне себя от счастья тявкал в ответ. Потом решено было искупаться в душе. Виктор предложил Линде пойти первой, ворча, что женщина может провести в ванной целую вечность, и радостно удивился, когда она влетела в спальню через пятнадцать минут, отмытая до блеска.
   Когда он спустился вниз, завтрак был готов.
   – Ты выйдешь за меня замуж? – спросил он.
   Она подняла взгляд от яичницы и тостов и широко улыбнулась. Ела она с волчьим аппетитом, жевала так энергично, что под загорелой кожей ходуном ходили крепкие челюстные мышцы.
   – Ты что, предлагаешь мне руку и сердце?
   – По-моему, да.
   – Жутко романтично. От восторга мне полагалось бы закашляться и заплевать яичницей весь стол.
   – Хочешь романтики – иди в кино.
   Все утро они таким манером подтрунивали друг над другом, словно в дешевом комическом сериале, и им было легко и весело, как только и может быть людям, которым нет нужды притворяться. Но их непринужденное веселье скрывало под собой ужас и смятение, мысли о подвале и о том, что выползает из него в ранний предутренний час. Они заполняли часы ожидания шутливой болтовней, и только это удерживало их от безумия.
   Виктор занялся перестановкой мебели, выволок из задней гостевой комнаты тяжелые вещи, перетащил их на чердак, а затем принес наверх рисовальные принадлежности, мысленно благодаря службу доставки за то, что они не собрали мольберт. Так странно было заниматься домашними делами, когда жизнь висела на волоске, когда будущее было абсолютно непредсказуемо; но больше ничего не оставалось. И он как раз закончил собирать мольберт, когда появился доктор Уэст, решивший навестить своего пациента.
   Увидев, что порезы на груди Солсбери почти полностью затянулись, доктор поразился. Он стал допытываться, что все-таки причинило такие ранения, и возмущенно выслушал уклончивые ответы Виктора. Когда он обнаружил перевязанную руку, куда прошлой ночью ударил вибролуч, Линда объяснила, что Виктор упал и поранился. Рану осмотреть не дали, причем Виктор отпускал шуточки насчет того, что и так задолжал медицине, скоро будет нечем платить. Шутки звучали не очень естественно. Доктор отбыл разобиженный и полный подозрений, но ничего не узнал, а только этого Виктор с Линдой и добивались.
   Они съели легкий обед, договорились поехать в город поужинать и забрать кое-что из Линдиных тряпок, зубную щетку и туалетные принадлежности. Опасность никуда не делась, тайна оставалась тайной, но Виктор уже отчаялся уговорить Линду уехать. Его вдруг потянуло к работе, он вынес этюдник и устроился перед парадным крыльцом, глядя на древний раскидистый вяз у поворота подъездной дороги. Пожалуй, он сделает эскиз в реалистической манере. Линда с Храбрецом пошли гулять в сад. Виктор взял в руки кисти и палитру и почувствовал себя спокойнее.
   Он не знал, что произойдет в следующие полчаса.
   Начав рисовать, он вдруг осознал, что, не будучи Виктором Солсбери, художником, он все же БЫЛ художником, имел право так называться. Твердой рукой он обводил контуры, придавал им законченную форму. Детали выписывать пока не стал; взял другой картон и набросал тот же вяз в импрессионистической манере. Это заняло больше времени, но зато доказало, что он не просто исполнитель роли, но настоящий творец. Кто бы ни готовил его сыграть роль Виктора Солсбери, этот неизвестный проделал чертовски хорошую работу.
   Вскоре после двух, когда Виктор облек плотью деталей первый эскиз, из парадной двери выскочил Храбрец и поднял лай у запертой двери веранды, просясь на улицу. Виктор позвал Линду, потом решил, что она еще в саду.
   – Хочешь выйти? – спросил он собаку, нехотя отрываясь от эскиза.
   Храбрец залаял опять.
   Солсбери не пришло в голову, что Храбрец лаял только в минуты сильного волнения. В других случаях он просто сопел. Пес вырвался через открытую дверь и проводил взглядом Солсбери, вернувшегося к работе. Постояв минуту, он задрал крупную голову, как будто гордясь, что Солсбери его хозяин, и потрусил вдоль стены дома. Посмотрел в сад, потом повернулся и устремился к человеку с карандашами.
   Уголком глаза Солсбери увидел, что пес бежит к нему, но никак не отреагировал. Только когда пес подбежал ближе, Солсбери сообразил, что собачья игривость может повредить его работе. Он вскинул руку, чтобы отослать его прочь, и тут же полетел на траву. Пес на полной скорости врезался в него и сшиб с ног.
   Перекатившись через Виктора и не издав ни звука, пес вскочил на ноги, пока Солсбери крутил головой и тянулся к эскизному блокноту. Прежде чем он понял, что должно случиться, пес атаковал вновь. На этот раз его зубы были оскалены. Неестественно, сверхъестественно длинные и острые зубы.
   – Храбрец! – крикнул хозяин.
   Пес прыгнул.
   Солсбери метнулся в сторону, уходя от столкновения, и почувствовал, как когти слегка царапнули его, когда зверь пролетал мимо.
   – Прекрати!
   Пес развернулся к нему.
   На этот раз зверь прыгнул в последний момент и врезался в правое плечо Солсбери, так что человека развернуло и отскочить он не успел. Солсбери почувствовал, что зубы располосовали плечо. Когти собаки вырвали клок из рубашки, зацепили пояс джинсов. Пес развернулся для новой атаки.
   Едва спасшись, Виктор успел заметить новый бросок. Он перехватил зверя за передние лапы, оторвал от себя, швырнул в кусты и наподдал ему вдогонку под зад. Пес полежал минутку, уткнувшись носом в землю, точно пьяный, потом вскочил на ноги и бросился между Солсбери и парадным крыльцом – единственным путем к спасению.
   – Храбрец! – заорал опять Солсбери, пытаясь заставить собаку опомниться.
   Потом он увидел глаза.
   Плоские голубые глаза.
   Глаза робота, а вовсе не его благородной дворняги… Бездушная имитация.
   Иногда, когда худшее уже произошло, думаешь про себя: какой же ты непроходимый глупец! Ты проигнорировал все тревожные сигналы, ты пропустил все указания и разъяснения, ты все давным-давно мог бы понять, если бы не хлопал ушами. И неумолимая беда стряслась с тобой по твоей же глупости…
   Стоя лицом к лицу с механическим убийцей, Солсбери вспоминал бесчисленные подсказки, которых он упорно не замечал. Во-первых, когда они прошлой ночью обследовали подвал, они осмотрели все закоулки, где мог бы спрятаться робот-человек. Но робот-пес был значительно меньше. Во-вторых, если первый робот мог передавать ящероподобным тварям телевизионные сообщения через барьер, он наверняка сообщил о такой досадной помехе, как Храбрец. Изготовить робота в соответствующем облике – закономерный логический шаг. В-третьих, если бы это был Храбрец, как бы он пробрался в дом без Линды, открывающей ему заднюю дверь? В-четвертых, Храбрец никогда не лаял, разве что если был до крайности возбужден. Робот в этом смысле совершил ошибку, а Виктор оказал ему услугу, не придав этой ошибке значения. Пятое: он оставил вибротрубку наверху, думая, что она ему не понадобится, пока в час тридцать ночи не откроется портал. Он проигнорировал все сигналы, все, что бросалось в глаза. И вот ЭТО набросилось на него… огромное… целеустремленное… и безумное.
   Пригнувшись, Солсбери отскочил на десяток шагов, не отводя глаз от собаки и следя за ее намерениями. Мозг его лихорадочно копался в памяти, искал обрывки приобретенных когда-то сведений и врожденных навыков, все, что относилось к искусству боя и могло бы сейчас ему послужить. Как усмирить агрессивную собаку? Правда, это и не собака даже, а робот; впрочем, он был в собачьем облике и мог быть уязвим – по крайней мере частично – там же, где уязвима настоящая собака. Но способов очень мало. Пес – животное компактное, быстрое, злое в драке. Даже пистолет мог оказаться почти бесполезным против пса, натасканного на убийство, – или машины, построенной в виде такого пса и сражающейся, как он, потому что не будет времени прицелиться. Единственный момент, когда пес открыт, – когда он прыгнет и окажется в воздухе. Все равно некогда точно прицелиться или выхватить нож и вонзить его, не промахнувшись, но можно успеть сделать кое-что еще.
   Он опять принялся обдумывать информацию, выуженную из мозга. Там все-таки обнаружились сведения, как удержать собаку-убийцу, что-то из секретной школы коммандос. Еще одна тайна. Кто вложил в его мозг эти знания? Кто предвидел подобную опасность? Он перестал думать об этом и сосредоточился на механической собаке.
   Когда тварь взовьется в воздух, устремившись к нему, она будет относительно беззащитна. Зубы бездействуют, когти в полете бесполезны. Передние лапы слегка подогнуты под себя, и только в последний миг перед ударом они распрямятся, как пружина, выставив вперед когти. Если Солсбери резко бросится наперехват, возможно, он успеет ухватить одну из этих лап, вывернуть ее в падении и швырнуть машину через голову. Больше ничего не надо, ведь энергия броска машины такова, что, если чуток подправить ее в полете, механическая тварь грохнется о землю с достаточной силой. Самое малое сломает лапу. Может быть, треснется головой и на какое-то время отключится. Ну, а если очень повезет – свернет себе шею или раздробит хребет.
   Но уже не было времени для раздумья – пес летел к нему со всех ног. Его когти проскребли по щебенке – клик-клак, – и он прыгнул.
   Виктор перехватил лапу, стиснул кулак покрепче, повернулся, упал и в падении швырнул пса. Ему казалось, что он двигается неуклюже и медленно, хотя тело, казалось, не возражало против такого маневра. Через пару секунд послышался тупой удар, и туша робота-дворняги грохнулась на землю в пятнадцати футах от Виктора.
   Солсбери вскочил на ноги и быстро повернулся к врагу. Ясно было, что тварь слегка пострадала, и все же трюк Виктора особой выгоды не принес. Робот встал на четыре лапы и пошатнулся, точно его вестибулярный аппарат дал слабину, потом восстановил равновесие, и оказалось, что он все так же уверенно стоит на ногах. Его искусственный мех здорово растрепался и стоял торчком. Настоящий мех разгладился бы сам. Вот и все. Ни шея, ни ноги ничуть не были повреждены, к жестокому разочарованию Виктора. Конечно, сказал себе Солсбери, следовало ожидать, что у него стальные кости, следовало знать, что они не ломаются так легко, как кости из кальция.
   Он посмотрел на дверь и решил, что попытка добраться до нее равносильна самоубийству. Только он повернется спиной и побежит, механический пес бросится на него и повиснет на загривке, вцепившись этими кошмарными, чудовищно длинными клыками. Кровь хлынет рекой, боль вонзится в него раскаленным добела буравом… Потом зверь разорвет его шею, вырвет глотку, кровь перестанет поступать к мозгу, и он умрет. И на все это хватит тридцати секунд.
   Солсбери не отводил взгляда от пса, следил за каждым его движением и надеялся, что удача ему не изменит, что он сможет снова отшвырнуть машину тем же боевым приемом, который уже применил.
   Вряд ли.
   Тварь в одну минуту пришла в себя и бросилась в атаку, разгоняясь, все удлиняя шаги, и наконец пошла вымахивать длинными скользящими прыжками, оскалив до отказа клыки и открыто нацеливаясь на его горло. Да уж, Солсбери не робот. Он будет истекать кровью, в нем чертовски много крови. И фантастическая скорость регенерации тут не поможет. Машина будет рвать его еще быстрее.
   Он нырнул под нее и повторил прием с броском, швырнув ее за спину. К своему великому удивлению, он выиграл еще несколько мгновений жизни.
   На этот раз роботу потребовалось больше времени, чтобы подняться, но все-таки через минуту он уже встал на ноги и вновь грозно устремился к человеку. Слепая голубизна плоских глаз на морде собаки была куда страшнее, чем на лице человекоподобных роботов. Эти глаза придавали животному вид демона, оборотня, адской твари, посланной творить казнь.
   Виктор подумал, что уж на этот раз что-нибудь все-таки поломалось. Трубка треснула, или сетевой коммутатор полетел, провода перепутались, вышел из строя транзистор, конденсатор – неважно что. Что-то.
   Ничего подобного.
   Пес опять бросился на него.
   Он повторил свой единственный трюк, изловчившись, косо шваркнул собаку о парадное крыльцо. Пес пересчитал бетонные ступеньки, тяжело грохнулся на землю и задрожал, точно испытывал тот же страх, что и человек. Когда Солсбери поднялся на ноги, машина уже стояла.
   Солнце жгло с убийственной силой.
   Виктор тяжело отдувался, потный, как паровозный кочегар. Он вытер испарину, затекавшую в глаза, и сцепил зубы. Это не могло продолжаться вечно. Как бы ни было развито его сверхчеловеческое тело, каковы бы ни были резервы адреналина, он был из плоти и крови. Зверь, стоявший напротив, – из пластика и металла. Он не уставал. Раньше или позже – и, наверное, все-таки раньше – зверь одолеет человека, просто потому, что тот отупеет от изнеможения и пропустит прыжок.
   Но когда пес бросился в очередной раз, человек заметил, что его правая передняя лапа слегка погнута. Она вихляла на бегу, хотя вроде бы не мешала поддерживать убийственную скорость. Приободрившись, Солсбери резко рванулся вперед, вцепился в эту лапу, извернулся и со всей силы швырнул своего противника. Тот пропахал лужайку, словно снегоочиститель. Виктор почувствовал, как содрогнулась земля. Когда пес поднялся, правая лапа его бесполезно болталась.
   Солсбери хихикнул. Услышал, как звучит смешок, и прикусил губу, чтобы заставить себя умолкнуть. Он ощутил, как его задело крылом легкое помешательство, предшествующее настоящему безумию: пронзительная дрожь, ледяная испарина, что охватывает человека, которого подтолкнули слишком близко к краю пропасти.
   Приблизившись на сей раз, механический демон не прыгнул. Он метнулся к ноге Виктора, на удивление ловко управляясь с тремя конечностями. Прежде чем Виктор сообразил, что пес изменил тактику битвы, тот вонзил свои зубы в его левую икру и попятился, пытаясь выдрать клок мяса. Солсбери размахнулся правой ногой и влепил псу по башке. Челюсти твари разомкнулись ровно настолько, чтобы Виктор успел выдернуть раненую ногу. Потом он еще раз с размаху пнул пса, и тот кувырком покатился в кусты. Вот только при этом Солсбери сам потерял равновесие, упал на спину и треснулся затылком о бетонные ступени.
   Тьма нахлынула на него, как волна, и он отчаянно забарахтался, пытаясь вынырнуть, не захлебнуться. Нужно встать. Нужно убраться отсюда поскорей, пока не вернулась машина и не прикончила его. Он с трудом подсунул под себя руки, оттолкнулся и сел. Робот был у кустов, стоял на трех здоровых лапах и рассчитывал новую атаку. Солсбери рванулся, но тут кто-то уронил ему на голову Манхэттен. Опрокинувшись на спину, Виктор рухнул на траву.
   В глазах у него двоилось. Он огляделся в поисках робота.
   Тот сделал несколько пробных шагов в его направлении.
   Один… Другой…
   Ближе…
   Виктора повело, глаза туманила чернота, в которой на сей раз плавали рубиновые и изумрудные искры. Он не потерял сознание, но не мог шевельнуться и не мог спастись.
   Механический пес подкрадывался шаг за шагом.
   Потом Виктор вспомнил, что находится прямо перед лестницей, ведущей на крыльцо, и что над ним в нескольких шагах – дверь. Если внезапно рвануться к ней, можно успеть. Можно добежать до входа, влететь внутрь и захлопнуть дверь перед носом механического убийцы. Виктор попытался опять подсунуть руки под себя и оттолкнуться, но было поздно.
   Убийца бросился на него.

Глава 11

   Когда убийца, быстро приближаясь к Солсбери, выскочил на открытое пространство, стало видно, что он двигается рывками, точно в замедленной смене кадров. При этом он злобно лаял, рычал и завывал не хуже стаи волков. Виктору даже смешно стало: зачем трудиться и притворяться живой собакой, из плоти и крови, когда уже так очевидна механическая природа чудовища. Сначала, конечно, робот лаял, часто дышал и вываливал язык, чтобы у Виктора и мысли не возникло, что пес не настоящий, а из проволоки и пластика. Но теперь… Секундой позже он сообразил, что рычание исходит позади него, что рычит не робот, а самая настоящая собака. Храбрец. Дворняга перелетела через Солсбери, обрушилась на робота, и они покатились по лужайке спутанным клубком когтей и клыков.
   За спиной Солсбери вскрикнула Линда, подбежала к нему.
   – Неси вибротрубку! – заорал он. – Живей!
   Она тут же исчезла, хлопнув дверью веранды.
   Виктор следил за собачьей дракой. Зубастый, клыкастый, питающийся от аккумулятора демон и благородная дворняга. Судя по тому, как Храбрец атаковал механического зверя, он явно считал себя суперсобакой. Он с рычанием оседлал спину робота, зубами вгрызаясь в его загривок, полосуя когтями бока. Робот пошатнулся под весом Храбреца, тяпнул его, обернувшись через плечо, но длинные зубы в такой непосредственной близости скорее мешали, чем помогали рвать противника.
   – Держись, парень! – крикнул Солсбери, и его голос сорвался на хриплое карканье.
   Механический зверь опрокинулся на спину, вывернулся из-под Храбреца, прыгнул на него сам, вонзил зубы ему в плечо и принялся рвать с яростью, поддерживать которую под силу только машине: органический мозг такая неистовая злоба выжгла бы дотла. Даже оттуда, где сидел Солсбери, ему было видно, как по рыжему меху на плече Храбреца поплыла густая кровь. Барбос визжал от боли, но не оставлял битву. Он впился зубами в шею робота, как раз туда, где должна была находиться яремная вена, и рванул. И отлетел с полной пастью искусственного меха и упругой розовой пластмассы, а на месте вырванного клока обнаружился прозрачный плексиглас и под ним провода и трубочки.
   Крови не было.
   Все было безнадежно. Храбрец, должно быть, тоже это почувствовал. Но он вновь вцепился в горло противника, скрежеща зубами по прозрачной оболочке.
   Черт знает, где носит Линду? Виктор подумал, что она могла забыть, где лежит трубка. Если девушка пустилась на поиски, может не поспеть вовремя.
   – Линда! – заорал Солсбери, до ужаса боясь, что потеряет своего друга. – Линда, черт тебя дери!
   Робот успел превратить плечо Храбреца в кровавое месиво. Удовлетворенный успехом, он изменил тактику, нацелился в основание песьей глотки и укусил там. Храбрец пронзительно рявкнул от боли и рванулся прочь, лишившись клочка меха; из горла закапала кровь. Пес пошатнулся и утомленно присел на задние лапы, как будто слишком устал сопротивляться. Долго он не продержится…
   Робот обогнул его и укусил в бедро.
   – Сукин сын! – взревел Солсбери. – Отцепись от него!
   Робот опять укусил Храбреца за ляжку и всласть потерзал зубами мясо, прежде чем оторваться.
   Храбрец глухо, еле слышно заворчал. Кажется, он злился не столько на врага, сколько на свою слабость.
   – Линда!
   Да где же она?
   Храбрец болезненно поперхнулся и неуверенно попытался укусить своего противника. Даже не задел. Робот вертелся вокруг него и хватал то за ляжку, то за плечо. Храбрец умудрился тяпнуть робота за нос – такой укус остановил бы обыкновенную собаку. Но эта собака не была обыкновенной.
   Вдруг рядом с Виктором возникла Линда с вибротрубкой.
   – Ты отличишь, где который? – спросил Солсбери.
   Она кивнула и прицелилась.
   Оружие загудело. Луч попал механическому зверю в спину, и тут же по всему его телу встал дыбом мех, как будто каждый волосок был отдельной проволочкой. Тварь оставила Храбреца и оглянулась. Увидела людей и быстро-быстро заковыляла к ним на трех здоровых ногах. Робот отвлекся на время, чтобы вывести из строя Храбреца; теперь он возвращался к своему первоначальному заданию: убить Солсбери… а также, без сомнения, и Линду.
   На полпути к ним он вздрогнул – луч еще танцевал на нем – и попытался увернуться, но вместо этого грохнулся на землю. Прозрачная оболочка шеи треснула и раскололась. Пес лежал неподвижно. Он был мертв.
   Но Храбрец тоже лежал неподвижно.
   Солсбери чувствовал, что вместо головы у него разбитое яйцо, из которого вытекает содержимое. Икру, в которую робот вогнал свои зубы, постепенно пожирал огонь. Игнорируя оба источника боли, он побрел к Храбрецу и упал на колени рядом с ним. Пес обратил на него большие карие глаза, слегка подернутые пеленой, облизал губы розовым распухшим языком. Он даже не скулил. Солсбери подумал, что есть предел, за которым стоическая храбрость превращается в безрассудство.
   – Есть в городе ветеринар? – спросил он Линду.
   – Доктор Деберт.
   – Заводи машину. И гони чертову колымагу как можно быстрей!
   Она побежала за ключами, предоставив ему позаботиться о том, как погрузить Храбреца в автомобиль. Виктор быстро осмотрел пса. Из горла вытекло немного крови, гораздо больше пролилось из плеча и бедра, которые истерзал робот. Солсбери подсунул руку под зад Храбреца, пытаясь не прикасаться к трепещущей открытой ране, и бережно приобнял плечо собаки, которое все сплошь было открытой раной. Его рука стала липкой от крови. Пес тихонько заскулил, когда Солсбери приподнял его, надавив на плечо, но не сделал попытки противиться хозяину. Слегка пошатываясь, Виктор встал, держа на руках пса, и понес его в машину. Линда уже ждала там, открыв дверцу. Он заполз внутрь и держал пса на коленях все время, пока они ехали до города. Храбрец не шевелился, только осоловело смотрел. Единственной реакцией, которой дождался от него Солсбери, была благодарность. Пес лизнул его руку.
   У доктора Деберта была современная клиника на восточном краю города. Они внесли Храбреца в приемную, закапав кровью белый кафель. Сестра-регистраторша вскочила из-за конторки, со всхлипом втянув в себя воздух.
   – Сейчас позову доктора! Он там занимается ерундой.
   И Солсбери остался стоять с собакой на руках, точно с собственным ребенком. Сердце Виктора тяжело колотилось, почти так же тяжело, как сердце Храбреца. Перед глазами почему-то все плыло, и никак нельзя было их протереть. Должно быть, решил он, это текут слезы. Просто от боли. Черт бы побрал этого пса.
   Вошел Деберт и на мгновение застыл, потрясенный видом пациента, потом быстро шагнул вперед.
   – Кто его так?
   – Другая собака, – слегка уклонился от истины Солсбери. – Она напала на меня, а Храбрец меня защитил.
   – Сюда, – взмахнул рукой Деберт, показывая за спину в свой кабинет.
   Они прошли через заставленный книгами кабинет в белую комнату с белыми приборами и застеленным голубой клеенкой операционным столом со специальными зажимами и ремнями для животных. На столе уже был пудель. Он повернул к ним узкую заостренную мордочку, скорее злобную, чем сообразительную, и затявкал высоким ломким голоском.
   – Боюсь, мы должны перенести Пучи в комнату ожидания, миссис Уоллейс, – сказал Деберт расплывшейся матроне в дорогом голубом вязаном платье с цепочкой желтых крокодилов, вышитых поперек левой груди.
   – Но у Пучи стеклышко в лапке! – возопила матрона, и ее тестообразное лицо от ужаса вытянулось.
   – Эта собака может умереть, – сказал Деберт, напряженно стараясь держаться в рамках вежливости.
   – Но Пучи первый на очереди! – воскликнула дама, повернувшись к Солсбери.
   Он не знал, какого рода выражение появилось на его лице, но вряд ли особо очаровательное, поскольку дама вдруг сделалась намного бледнее, чем была; румянец на ее щеках отделился от кожи цвета снятого молока и повис двумя красными пятнами. Она шустро сгребла в охапку Пучи и шмыгнула в приемную.
   После того как Деберт привязал Храбреца и вколол ему снотворное, Солсбери и Линда вернулись в приемную. Они оставались там около часа. Тестообразная дама всячески демонстрировала свое недовольство. Она разговаривала с Пучи тем дурацким тоном, которым пользуются родители, тетешкая пухлых деток. Когда пудель тявкал, она принималась без конца причитать над своим бедным страдающим песиком. Прошел час, и вышел Деберт. Его голубой халат был испятнан кровью.
   – Как он? – спросил Солсбери, чувствуя какую-то неловкость. Глупо так убиваться из-за собаки, но с другой стороны… Где бы он был сейчас, не окажись рядом Храбрец? Валялся бы мертвым на лужайке, заливая кровью траву.
   – Я наложил на его плечо двадцать шесть швов, – сказал Деберт. – Рана на бедре еще опасней. Я вообще не смог ее зашить. Я просто остановил кровотечение, засыпал антисептиком, прикрыл марлей и наложил стягивающую повязку. Он потерял уйму крови, понадобилось сделать переливание. И инъекцию пенициллина, чтобы противостоять инфекции. Где-то с час или больше он будет спать под воздействием лекарства, потом заснет по-настоящему и будет спать, наверное, до вечера. Он выживет, хотя на выздоровление понадобится несколько недель. Скорее всего он навсегда останется хромым на правую переднюю лапу – мышцы плеча разорваны. Однако это единственная памятка. Знаете, лучше подержать его с неделю у меня. Потом можете привозить его раз в неделю в течение месяца, пока мы не будем уверены, что все срослось правильно.
   Они поблагодарили доктора. У Виктора было такое чувство, будто его в последний момент вытащили из бетономешалки. Он заплатил Деберту, удивившись, что счет такой маленький.
   На пути домой они остановились у бакалейной лавочки, где Линда купила два толстых бифштекса и все, что к ним полагалось. Потом они заехали за ее пожитками. Потом отправились домой, там вместе готовили ужин и все время чувствовали себя странно и неестественно. Они оба знали, что это последствия шока, до них просто еще не дошло, что они опять выжили после покушения. Пока что им сопутствовала удача, и они благодарили богов. И пытались хоть на этот вечер притвориться, будто верят, что все беды позади. Лавина пришла и ушла; можно вздохнуть спокойно и начать жить как нормальные люди.
   Не будет этого. Они старательно таили от себя, что еще все может произойти – вообще все. И что бы ни произошло, приятного в этом будет мало. Оставляя эти мысли при себе, шутя и веселясь вслух, где-то около половины седьмого они принялись за бифштексы и жареную картошку. И как раз покончили с блюдечками шербета, когда из гостиной послышался стук и звон. Что-то, толкаясь о стены, преодолевало поворот лестницы, ведущей со второго этажа.
   – Виктор Солсбери, – произнес холодный, хорошо модулированный голос.
   Это наконец проснулся 810-40.04.
   Пришла пора давать инструкции.

Глава 12

   Ящик с компьютером, по-прежнему безликий, вплыл в кухню. Казалось, он зарегистрировал присутствие Солсбери с помощью невидимых сенсоров.
   – Вам сопутствует кто-то еще, – пророкотал ящик. – Идентифицируйте его, пожалуйста.
   – Моя жена, – слегка напряженно ответил Солсбери.
   Компьютер минуту помолчал, переваривая информацию, которую механический мозг явно не мог ни с чем связать.
   – Вам не разрешено… – начал он.
   – У тебя больше нет надо мной никакой власти, – заявил Солсбери.
   На поверхности ящика засветились два желтых прямоугольника.
   – Поместите ваши ладони для получения следующей серии распоряжений на светящиеся квадраты, – сказал компьютер.
   – Повторяю, – вспыхнул Солсбери, – у тебя больше нет надо мной никакой власти.
   – На светящиеся квадраты, – повторил компьютер.
   – Если ты ждешь, что я буду тебе подчиняться, если надеешься, что сможешь на меня хоть чуточку повлиять, ты должен рассказать мне все. Какая сила поддерживает меня в живых? Как это вышло, что я убил трех человекороботов и одного робота-пса, которых посылают эти ящероподобные твари, хотя я понятия не имею, что, черт подери, происходит!
   – Ящероподобные твари? Вы, должно быть, ошиблись. Вторжение уоши начнется лишь через несколько дней. Положите ваши руки на светящиеся…
   – Пошел ты к дьяволу! Можешь сам посмотреть на ошметки от роботов, если хочешь. Можешь остаться до часа тридцати утра. Тогда откроется портал в стене, и явятся еще… их посланцы. Или, может быть, на этот раз ящеры заявятся самолично.
   Возникла новая пауза. Квадраты на поверхности ящика померкли.
   – Вы говорите правду, – признал компьютер, как будто внутри него был встроен детектор лжи.
   – Вот именно. И я не собираюсь больше тут торчать. Черта с два ты мне все расскажешь, я знаю. Так что разумнее всего будет убраться отсюда куда глаза глядят, и как можно быстрее, поехать куда-нибудь, где я смогу рисовать, и…
   – Это будет неразумно. – Монотонный голос компьютера надоедливо зудел и отдавался в мозгу.
   – Ты думаешь? А почему это?
   – Потому что, – сказал 810-40.04, – если вы не будете следовать плану и не нанесете поражение уоши, они вольются в данный континуум, возобладают над ним и затеют один из своих социокультурных экспериментов. Через шесть месяцев они будут править этим миром.
   – Шесть месяцев? Потустороннее вторжение? Что ты несешь!
   – Ты сам видел их в стене, – напомнила Линда.
   Он мотнул головой, соглашаясь:
   – Ладно, давай-ка покончим с этим. Инструктируй меня.
   – Положите ваши руки на светящиеся…
   – Нет, – сухо сказал Виктор. – Я не позволю тебе копаться в моем мозгу и начинять меня приказами. Инструктируй устно.
   – Невозможно будет контролировать вас, как раньше. Вы слишком очеловечились за время последнего этапа операции. Ваша психика позволила вам высвободиться из-под гипнотренинга.
   – Устно! – повторил Виктор.
   – Сначала вы должны проинструктировать меня, – возразил компьютер. – Мой банк данных должен включать всю настоящую ситуацию.
   Виктор пересказал ему все, что случилось с тех пор, как он покинул пещеру и отправился приобретать дом Джекоби. Закончив, он сказал:
   – Теперь, может быть, объяснишь, почему ты не отзывался, когда я пытался выудить из тебя сведения насчет ящеров и роботов?
   – Вы должны понять, что 810-40.04 имеет встроенный автономный источник энергии и что я могу включаться только на время, отведенное планом. Иначе я рискую исчерпать резервы, что может привести к гибели. Без инструкций компьютера вы можете провалить операцию. План может провалиться. Мы промахнулись в оценке времени первого нападения уоши. Серьезно промахнулись. Иначе вы бы встретили роботов во всеоружии.
   – На кого я работаю? – спросил Виктор, поняв из ответа только то, что родник информации может вдруг иссякнуть, и стараясь вычерпать из него как можно больше.
   – На угнетенные народы экспериментального общества уоши с Земли номер 4576.
   Солсбери ожидал продолжения. Но больше ничего не последовало, и он спросил:
   – Что это должно означать? Где эти угнетенные народы?
   – Двести восемьдесят пять лет спустя, – ответствовал 810-40.04.
   Они так и сели. У них захватило дух. Виктор прокашлялся.
   – И что… Это… Ну, это оттуда я родом? Из 2255 года от Рождества Христова?
   – Да.
   – Но почему он не помнит будущего? – спросила Линда, подавшись через стол к ящику, точно к собеседнику-человеку.
   – Потому что он никогда там не жил, – пояснил компьютер.
   – Погоди, – прервал Солсбери: – Я чего-то не уловил. В таком случае, когда я жил?
   – Никогда, – скучно произнес компьютер. – Вы андроид.
   Виктор посмотрел на Линду; она – на него. Она взяла его за руку. Значит, почувствовала, что он нуждается в поддержке.
   Он опять обратился к 810-40.04:
   – Я сделан не из проводов и трубок. Во мне течет настоящая кровь.
   – Андроид, а не робот, – пояснил компьютер. – Вы произведены на свет Искусственной Маткой, выращены из химической имитации яйцеклетки и химической имитации спермы. Ваши гены были тщательно подобраны. По всем показателям вы идентичны естественно рожденному человеку. Вы думаете, чувствуете и реагируете как человек, как Виктор Солсбери, которого избрали потому, что информация о нем пережила века; его работы были заново открыты после его смерти. У вас есть душа, как и у всякого человека, так что вы во всех отношениях человек, кроме некоторых встроенных в вас особенностей. Их три. Первое: в кризисных ситуациях вы реагируете гораздо быстрее, чем обыкновенный человек, поскольку опасность стимулирует ваши мыслительные процессы; истинкты развиты у вас словно у дикого зверя. Второе: механизм, вживленный в ваши легкие, вырабатывает вещество наподобие адреналина, и вы имеете возможность использовать его почти неограниченно. У этого механизма единственный побочный эффект: он сильно повышает вашу восприимчивость к алкогольным напиткам, но тут ничего не поделаешь. Третье: ваша способность регенерироваться далеко превышает нормальную. Во всех остальных отношениях вы человек.
   – Но ради такого важного случая, – прервал Виктор, – можно было послать в прошлое кого-нибудь из этих угнетенных, разве нет? Какого-нибудь фанатика. А вам бы не приходилось бояться, что он откажется сотрудничать. Пусть даже у него не такие восстановительные способности и не такая реакция.
   – Это уже достаточная причина, – сказал компьютер. – Но главное, к несчастью, то, что человек не может путешествовать так далеко в прошлое.
   – Почему?
   – Путешествуя в прошлое, человек становится моложе. Если в начале пути ему было пятьдесят и он вернется на двадцать лет, ему станет тридцать. Таким образом, человек не может вернуться в прошлое дальше даты своего рождения. С тех пор как наступило владычество уоши, продолжительность жизни в будущем всего восемьдесят два года. Да и все равно нет никакой возможности найти старика, дожившего до наших дней и еще достаточно взрослого в данный период.
   – Но почему я не помолодел, как человек? – спросил Виктор. Он подозревал – почему. Подозрение затаилось на задворках сознания, исподволь пугая и мучая его.
   Компьютер бесстрастно продолжал:
   – Искусственная атмосфера механической матки позволяет нам достичь многих вещей. Течение времени можно сжать или растянуть. В вашем случае мы настроили содержимое капсулы в матке так, чтобы сжать временной промежуток. На создание вас ушло два года, но за это время вы достигли возраста в триста десять лет. Когда вы вернулись в прошлое, следуя нормальному обратному временному потоку, вы восстановились в 1970-м как двадцатипятилетний мужчина.
   Солсбери не мог придумать, что сказать, что спросить. Он смотрел на свое тело, на свои руки и думал, каким же он был стариком… или будет.
   Линда думала о том же.
   – Если мы остановим этих… этих уоши и сможем жить нормальной жизнью, Вик доживет до 310?
   Компьютер, казалось, заколебался:
   – Он не исчезнет из этого мира. Он станет принадлежать настоящему. Проживет жизнь здорового человека, хотя не обязательно дотянет до трехсот десяти. Жизнь его не предопределена, он сам изберет свое будущее. А смертная природа сделает его таким же уязвимым, как уязвимы все в этом мире.
   – Вы более или менее убедили меня, что уоши нужно остановить, – сказал Солсбери. – Но все-таки почему? Кто они такие… и откуда взялись?
   – Это разумная межгалактическая раса. Они освоили не только передвижение со сверхсветовыми скоростями, но и отлично умеют перемещаться по вероятностным мирам. По крайней мере, они захватили власть на одной линии вероятностей.
   Солсбери, совершенно естественно, был сбит с толку. Сенсоры компьютера, должно быть, зарегистрировали выражение его лица.
   – Представьте себе, – сказал компьютер, – что существует не одна Земля. Есть тысячи, миллионы, миллиарды, бесчисленные множества Земель, чья история слегка разнится. Есть бесконечное множество вероятностей, все они существуют в одном пространстве и времени, но разделены квазипространственными прослойками. Путешествие из одной вероятности в другую начинается с того, что в такой прослойке отыскивают слабину, место, где вероятности почти соприкасаются. Когда такое место найдено, его с помощью соответствующей техники ослабляют еще и еще, пока наконец между двумя вероятностями не возникает пузырек, полость, сквозь которую можно пройти. Но через такую первоначальную полость живой организм не пройдет. Вакуум в ней пронизан беспорядочно мечущимися электронами, которые высвобождаются, когда разрушается квазипространственная прослойка, образуя полость. Масса этих электронов непропорционально велика по отношению к их размерам. Плотность их чудовищна. Это микроминиатюрные пули, и они дырявят плоть, хотя не могут повредить сталепластовому сплаву, из которого изготавливаются специальные роботы, проникающие в новооткрытую полость.
   Оказавшись на другой стороне, роботы из принесенных с собой деталей собирают оборудование, чтобы установить лучевой генератор с той стороны пузыря. Когда лучи с обеих сторон смыкаются, полость становится проходимой, и любое существо из плоти сможет миновать ее без затруднений. Уоши посылают сюда роботов, чтобы уничтожить вас, но еще не открыли полость для транспортировки живых существ. Они сделают это сразу, как только убьют вас, а то и раньше.
   Но вернемся к происхождению уоши, этих самых ящеров. Они высадились на Земле, принадлежащей к одной из вероятностных линий, и покорили ее. Оттуда они в обоих направлениях распространились по цепи вероятностных миров, одну за другой захватывая смежные Земли. Мы пали семьдесят шестыми. По существу, нас завоевали пришельцы не из космоса, а из соседней вероятности. Здесь, в доме Гарольда Джекоби, летом 1970-го уоши проникли в наш мир. Они основали здесь экспериментальную станцию, потом перешли в миры, следующие за нашим, в другие вероятности.
   Втайне от уоши, укомплектовавших своим личным составом станцию в этом мире, в нашем мире – будущем, из которого происходим и вы, и я – человек открыл путешествие по времени. Людям из нашего будущего сразу стало ясно, что машину времени можно использовать в качестве оружия против правителей-уоши. Если бы кого-то можно было послать в прошлое, остановить вторжение уоши в нашу мировую линию, будущее стало бы совершенно другим. Человек был бы свободен. И возможно, что другие империи уоши, в других захваченных ими вероятностях, пали бы, словно костяшки домино. Одна Земля освобождалась бы за другой…

   Рассказ компьютера был окончен. Но его значение не укладывалось в голове Виктора. Слишком много всего сразу. Солсбери и не надеялся полностью постичь смысл услышанного, он просто мысленно собрал в кучу все полученные сведения и отложил их осмысление на потом. Постепенно разберется. Ящеры в стене – чужаки. Но они пришли не со звезд, а с соседней Земли. Он был послан из будущего нашей Земли остановить их вторжение до его начала…
   – Что вы называете экспериментальными станциями? – спросила Линда. – И как выглядит будущее под властью уоши?
   – Уоши, – принялся объяснять 810-40.04, – существа, почти лишенные эмоций. Может быть, они испытывают любовь, жалость или ненависть к себе подобным, хотя бы в малой степени; но к людям у них нет никаких чувств. Они смотрят на человека как на низшее животное, предназначенное для экспериментов. Человеком может руководить жажда творчества или стремление к благу ближнего. Уоши знают только научное любопытство. Они живут ради своих экспериментов. Их цель – тщательно собрать всевозможные знания о вселенной. Так гласит их философия. Человек – не единственная раса, которую они подчинили своему правлению. Есть и другие народы, в других галактиках. Над каждой новой покоренной расой они ставят контролируемый социальный эксперимент. Как, например, будут реагировать люди на мир тотальной анархии? Чтобы это выяснить, уоши устраивают такой мир и наблюдают за ним в течение нескольких веков. На самом деле эксперимент не заканчивается вообще. Он продолжается столько, сколько человечество сможет выжить в данных экспериментальных условиях. А еще они могут создать мир истинной демократии. Или мир, в котором заправляют подростки. Или запустят в устоявшееся общество некое изобретение: возможно, новое оружие, возможно, средство для генетического контроля. Все, что угодно.
   – А что доминирует в этой вероятностной линии, в нашем будущем? – спросил Солсбери.
   – Фашизм, – кратко ответил компьютер. – Человечество двести восемьдесят пять лет находится под властью гитлеров. Не самое приятное место – ваше будущее.
   Триста лет фашистского правления…
   – Люди, которые разработали эту операцию, были уверены в вашем сотрудничестве вплоть до этого момента. Они предвидели, что в вас будет оставаться все меньше от марионетки и все больше от разумного существа, которым вы являетесь. Но начиная с этого момента появляется опасность, что вы не захотите больше нам помогать. Если вы отвергнете прямые инструкции через мои сенсорные платы, у меня заготовлены сенсорные записи, которые покажут вам мир вашего будущего, покажут, на что он стал похож в результате эксперимента уоши.
   Сотня вопросов теснилась в голове Виктора.
   – Почему все эти знания, – спросил он, – нельзя было имплантировать в мой мозг до старта, вместе с пакетом приказов?
   – Потому что, когда вы становитесь моложе, все знания в ваших клеточках памяти стираются. В прошлое прибывают с чистым мозгом, даже в том случае, если инструкции даются перед самым отправлением.
   – Тогда как я узнал, что мне следует убить Гарольда Джекоби?
   – В ваш мозг вживили маленькую химическую капсулу, неподвластную воздействию обратного хода времени. Сразу по прибытии она впрыснула вам этот приказ. За две недели, пока вы спали в пещере, я ввел в вас прошлое Виктора Солсбери, но не было времени сказать вам больше, а для имплантации второй капсулы в мозгу не было места.
   – Что такое сенсорные записи? – спросила Линда.
   – Они воздействуют на все ваши чувства, – пояснил компьютер. – Если каждый из вас положит руку на одну из светящихся плоскостей, я дам вам просмотреть ленты. Нервы в кончиках пальцев гарантируют достаточную восприимчивость.
   Линда протянула руку, но Солсбери ее перехватил. И бросил компьютеру:
   – Прекрасный случай загипнотизировать и подчинить нас обоих и вновь превратить меня в марионетку.
   – Нет, – возразил 810-40.04, – это не сработает. Не переоценивайте свою восприимчивость.
   Виктор окинул его недоверчивым взглядом.
   – Вы слишком очеловечились, – сказал компьютер. – Уверяю вас, вы безбоязненно можете это посмотреть.
   Виктор пожал плечами, протянул руку и коснулся передающих плоскостей на крышке ящика. То же сделала и Линда. Они погрузились в иной мир.
   «Ты в подвале. Под землей. Окон здесь нет. Только серый цементный пол, серые, сочащиеся сыростью стены и черные, прочные железные решетки, которые отгораживают тебя от тускло освещенного коридора. Ты сегодня не завтракал; вот уже подходит к концу обеденное время, а ты еще не получил ничего. Крыса бежит по полу, останавливается у твоей решетки и заглядывает внутрь. Ты в первый раз осознал, что лежишь на полу, на одном уровне с крысой. Крыса уставилась прямо в твои глаза, ее глазки полыхают огненно-красным, малиновым. Она скалит зубы, очень острые зубы, зловеще ухмыляется. С незапамятных времен так ухмыляются хищники. Ее явно привлекают твои глазные яблоки. Ты не можешь этому помешать. Ты пытаешься шевельнуться, даже почти встаешь, но опять падаешь на пол. Такая жуткая слабость. Крыса подбирается ближе. Ты пытаешься понять, почему ты здесь, как это случилось. Ты оказался не на той стороне в каких-то политических разногласиях, но не можешь вспомнить, в чем там было дело. При фашистском режиме не обязательно понимать и вспоминать. Но ведь не может быть, чтобы это привело к подобным последствиям! Крыса семенит, подходит все ближе. Неужели… Ближе… Ты визжишь. Но здесь ты мало кого интересуешь.
   Тебя забрали посреди ночи, прямо из дому, с пачкой книг, которые местная полиция – военное подразделение гестапо – заклеймила как левые. Самая проклятая из них – антитоталитарный роман «1984». Они втиснули книги в синюю холщовую сумку, надели на тебя наручники и вывели из дому. Всю дорогу они избивали тебя в патрульной машине.
   Когда ты попытался обороняться, они швырнули тебя на пол и стали пинать по почкам. Теперь ты в полицейском участке, в маленькой комнатушке с некрашеными стенами. Мебели здесь нет, кроме деревянной скамьи, к которой тебя привязывают. Потом они оставляют тебя одного. Ты лежишь здесь целый час. Ты дрожишь, не зная, что будет дальше, и боясь это узнать. В воздухе витает слабый запах мочи и рвоты. Ты гадаешь, что же они делали с предыдущими пленниками, если эти запахи так пропитали камеру. Потом они входят.
   Четверо. Старший офицер – белокожий, голубоглазый верзила с брюхом, выпирающим над туго затянутым черным кожаным ремнем. Они одеты в темно-коричневую униформу, на них начищенные до блеска черные высокие сапоги. Старший офицер лениво шлепает полицейской дубинкой по подошвам твоих ботинок. Удар сотрясает твое тело. Он требует, чтобы ты признавался, но когда ты спрашиваешь в чем, он без разговоров бьет тебя еще раз. Ну, это еще можно выдержать. Только бы они не зашли дальше… Но через два часа у тебя вместо ног распухшие колоды, каждое твое движение отзывается дикой болью. Они горят, твои ноги. Еще час, и ноги распухли до того, что лопнули швы на ботинках. Ты обмочился. Ты знаешь теперь, откуда этот запах. К горлу подкатывает тошнотный ком, сейчас тебя вырвет. Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп…»
   Всего было десять таких сцен. Это, без всякого сомнения, была пропаганда, но пропаганда столь кошмарная и одновременно столь правдоподобная, что подействовала она, надо сказать, убедительно. Солсбери был не против того, чтобы сотрудничать, но если бы и был против, такое заставило бы согласиться кого угодно. Не только потому, что население всего мира (за исключением горстки диктаторов и их подручных) страдало, но и потому, что они с Линдой тоже будут страдать, если уоши смогут вломиться в эту вероятностную линию и поставить очередной экспериментальный аванпост.
   Когда все закончилось, они привалились спинами к компьютеру и перевели дух, дрожащие, бледные, в бисеринах пота. Что бы ни выстроил для себя будущий человек, неважно, какие глупости он натворит, он не должен пережить кошмар, подобный этому фашистскому эксперименту, этому плацдарму, где пришельцы-уоши поставили у власти психов. Такое общество уже появлялось, и не раз, у разных наций, и все в конечном счете отвергли его. Но если Вик не будет следовать плану, это безумие станет его будущим.
   – Ну? – нарушил молчание 810-40.04.
   – Объясни мне, что я должен делать, – тупо проговорил Солсбери.
   После того как были даны объяснения и все было спрошено и понято, пришлось еще немало потрудиться. Труд этот не был особенно тяжким, однако довольно утомительным. По указаниям компьютера Солсбери снес два других ящика из спальни в подвал и прижал их к полу перед пятном на стене, где уоши открывали свой портал. Компьютер открыл ящики, направив электрический импульс в их внутренние замки. Крышки отскочили, явив великое множество проводков и трубок: деталей машины. На долю Солсбери пришлось сложить все кусочки вместе, наподобие головоломки-мозаики, опять-таки следуя указаниям 810-40.04. Смонтировав устройство полностью, он обнаружил, что это такой же излучатель, каким управляли уоши. Когда сегодня ночью чужаки настроят свой прибор, Солсбери поймает их луч своим лучом, и между мирами откроется свободный путь, по которому сможет пройти живое существо. Этим живым существом должен стать Виктор.
   Тот факт, что на другой стороне предположительно его ждали механические киллеры, отнюдь не способствовал душевному подъему. Однако будь там хоть пятьдесят роботов, он все равно будет готов к встрече с ними, поскольку 810-40.04 снабдил его всем, предусмотрев почти любую случайность.
   Но разве у героя трясутся коленки? Или срывается дыхание?
   Нет уж, героем он себя не чувствовал. Скорее маленьким мальчиком, который ввязался в игру со старшими детьми и внезапно обнаружил, что их игры для него слишком жестоки, а уйти с миром уже не удастся. Его втянули в драку. Химическая запись, сыгравшая свою роль в ночь убийства Гарольда Джекоби, до отказа напичкала его мозг боевыми навыками наемных убийц. Но все приемы карате, дзюдо и бокса казались слабым средством против серых, чешуйчатых, воронкоротых нелюдей, чья родина лежала за много миллионов световых лет и много вероятностных линий отсюда.
   Около десяти монтаж излучателя-пробера был закончен. С виду он больше всего напоминал шаткую связку легковесных коленчатых перекладин и распорок, поддерживающих панели замысловатых механизмов. Было там и сиденье для оператора. Чтобы управлять этой штуковиной, как понял Солсбери, нужно было только сесть в это креслице, щелкнуть единственным переключателем, крепко сжать рукоятки по сторонам какой-то штуки, похожей на прожектор, и нацелить луч. На каждой рукояти имелись маленькие винтики, чтобы нажатием больших пальцев легко и плавно изменять мощность и направление луча – для достижения возможно более точного смыкания.
   Они решили (по соглашению с компьютером), что события развернутся гораздо быстрее, если управлять пробером, замыкать луч и открывать дверь в вероятность будет Линда. Солсбери тем временем встанет поблизости от того места, где кристаллизуется портал, и сможет сразу прыгнуть в него, не нужно будет сначала слезать с пробера.
   По предложению Линды они оставили компьютер и пошли в кухню перекусить. Чуть не давясь, Солсбери умудрился впихнуть в себя только половину сандвича и чашку кофе. В четверть двенадцатого они опять спустились в подвал и стали ждать. Оба очень нервничали. Вик вышагивал из угла в угол, Линда грызла ногти. 810-40.04 выдавал и выдавал инструкцию за инструкцией, пока им не захотелось вопить. Наконец наступила половина второго. Линда заняла свое место на сиденье; Виктор встал вплотную к стене, рядом с тем местом, где должен был открыться портал.
   Пробило час тридцать. И явились уоши.
   В стене вспыхнуло голубое пятно, медленно прояснилось.
   Линда схватилась за свой пробер.
   Два луча встретились. Окно начало таять.
   – Вперед! – приказал компьютер.
   И Солсбери боком ввалился в другой вероятностный мир, в помещение, где уоши управляли своим пробером.

Глава 13

   Первое, что он увидел, было лицо оператора уоши: беззубый присоскоподобный рот безобразно распялен, тонкие серые губы извиваются и дергаются, точно кто-то втыкает в них иголки. Глаза – горящие багровые буравчики, глаза крысы, хищной птицы, глаза кабацкого завсегдатая, который свалился ночью у порога и теперь сквозь опухшие веки злобно щурится на солнце. Когда Виктор был в своем подвале и его от чужаков отделял экран, глаза казались просто красными. Здесь, вблизи, он разглядел мельчайшие переплетения пульсирующих кровеносных сосудов, окрашивавших глазные яблоки. Оператор стал слезать с машины, его рот внезапно широко раскрылся, точно собираясь завопить. Солсбери вскинул мощный пистолет-карабин, которым снабдил его компьютер, и выстрелил. Ящер поперхнулся, съехал набок со своего насеста на сверхмощном пробере и повалился на пол; пока он падал, его лицо растворилось.
   – Вик! – закричала Линда за его спиной, за порталом. Потом его окликнул дребезжащий металлический голос.
   Он рефлекторно повернулся, одновременно припадая на одно колено, чтобы избежать удара в голову. Непосредственно за ним не было никого.
   Его заслонял массивный излучатель уоши, и было вполне возможно, что больше никто в помещении и не заметил, что он проскочил внутрь. Никто, кроме оператора, мозги которого стекали по обшивке излучателя. В таком состоянии он вряд ли мог кого-то предупредить. Но почему же кричит Линда? Виктор обернулся, посмотрел на нее и увидел, что один человекоподобный робот уже прошел сквозь портал и направляется к Линде, сидевшей в кресле пробера. Вторая тварь была на полпути, как раз в проходе, только что перешагнула на другую сторону.
   Виктор вскинул оружие и подстрелил робота в проходе, постаравшись свалить его так, чтобы он не заслонял того, который непосредственно угрожал Линде. Затылок подстреленного вмялся, как яблоко, упавшее с дерева на камень. Робот рухнул и покатился с грохотом и звоном. Тот, что приближался к Линде, обернулся в поисках источника беспорядка и напоролся на второй выстрел. Солсбери попал ему точно в середину живота. Стекло, сталь и пластмасса, изображающие плоть, брызнули во все стороны.
   Пол перед Солсбери вспыхнул, растрескался и задымился густыми голубыми клубами, едко воняющими протухшим мясом. Виктор откатился в сторону, под защиту станины прожектора уоши, и завертел головой, пытаясь разглядеть, откуда пришел вибролуч.
   Помещение за ним наполнилось роботами. На глазок он прикинул, что их примерно два десятка.
   В следующее мгновение он отдернул голову за массивный пробер, и новый луч с шипением врезался в металлическую пластину, туда, где только что было его лицо. Потекли ручейки расплавленной стали и каплями застыли на твердом полу. Перед ним с тошнотворной ясностью пронеслось видение: его голова, изрешеченная дырами, и каждая дыра истекает вязкой расплавленной плотью. Но плоть не плавится, она горит. Он сощурился, чтобы дым не ел глаза, и сосредоточился на том, чтобы выбраться отсюда живым. А это совершенно определенно означало, что ни один из находящихся здесь человекоподобных роботов уоши не воспользуется этой же привилегией.
   Одна из человекоподобных фигур, не заботясь о себе, бросилась через комнату, пытаясь проскочить за машину и добраться до Солсбери с другой стороны. Он поймал тварь в прицел как раз в момент броска. Мощный толчок отбросил робота на десять футов, и на пол полетели негромко жужжащие рваные куски.
   Виктор нажал соответствующую кнопку на карабине, преображающую его в автоматический пистолет, в тысячу раз смертоноснее обычного. Приняв стойку бегуна, он распрямился, как пружина, и стрелой влетел в комнату. Роботы скучились относительно близко друг к другу, видимо, собираясь гуськом топать в вероятность Солсбери. Он нажал спусковой крючок и принялся водить ствол веером, наблюдая, как серые газовые дробинки бесшумно вонзаются в тела, расширяются от трения и взрываются внутри.
   На роботов это действовало не так эффективно, как на живое тело уоши, но вполне адекватно. Если одна дробинка встречала слишком плотную среду и не могла проникнуть достаточно далеко, это все равно удавалось следующей пуле. Солсбери продолжал вести плотный наступательный огонь. В течение безумных тридцати секунд пол покрылся ошметками людей-роботов. Некоторые трубки еще светились.
   Потом наступила тишина. Только странное шуршание непрерывно раздавалось в ушах: точно терли наждак о наждак. Он огляделся, пытаясь вычислить источник и понять, чем угрожает этот шум. Сердце его заколотилось, когда он осознал, что звук исходит откуда-то поблизости. Потом он спохватился. Звук собственного дыхания – вот что нагнало на него такой страх. Он порывисто вздохнул, и воздух вновь обжег легкие.
   – Виктор! – окликнул его компьютер с той стороны портала, из безопасного убежища.
   Солсбери перебрался через заваленную человекоподобными оболочками комнату и вошел в подвал. Ящик плавал рядом с Линдой.
   – Ну?
   – Вещи.
   Линда показала на рюкзак, набитый тем, что должно было ему потребоваться. Виктор взял его, с тревогой разглядев морщинки на ее лице, глубокие следы напряжения и страха. Его вдруг охватила волна ненависти к людям из будущего, которые послали его сюда, в прошлое, впутали во все это и его, и Линду. Вот только без этих сотворивших его людей не было бы его самого, и не было бы встречи с Линдой.
   – Береги себя, – сказала она.
   Он кивнул.
   – Помните, – напутствовал его 810-40.04, – замкнув два луча, мы можем держать портал открытым сколько захотим, хоть вечность. Но если техники уоши случайно заглянут в это помещение и увидят, что здесь произошло, они одолеют нас за пару секунд.
   – Попытаюсь управиться как можно быстрей, – заверил Виктор, чувствуя себя персонажем со страниц фантастического романа.
   – Я проинструктировал Линду, как разобрать робота и завладеть его виброоружием. Она позаботится об этом, вооружится, когда вы уйдете.
   Теперь уже Солсбери сказал Линде:
   – Береги себя.
   – Не беспокойся, – отмахнулась она.
   Он взвалил на спину рюкзак, пошевелил плечами, пристраивая его поудобнее. Сколько же весит эта штука? Не меньше восемнадцати тысяч фунтов, наверное. Что ж, бывало и хуже. Теперь впрыснуть в кровь немного того чудесного состава – подобия адреналина, производимого особым механизмом, вживленным в его легкие, – и он попрет этот мешок как пушинку.
   Ну, надо идти. Все, что он натворил до этой минуты, и так уже подействовало на будущее их вероятностной линии.
   Он повернулся и направился к раздвижной двери, ведущей наружу. В правой руке Виктор крепко стискивал газовый пистолет. Еще этой ночью 810-40.04 напомнил ему, что он одинаково свободно владеет обеими руками; компьютер заверил его, что, лишившись одной руки, он с тем же успехом может перебросить оружие в другую. Вот уж этот совет не добавил Виктору бодрости.
   – Я люблю тебя, – вдогонку ему бросила Линда.
   Он не мог ей ответить. Если бы ответил, если бы обернулся и сказал что-нибудь, его решимость могла бы лопнуть, как натянутая струна. Мучительно сдерживаясь, он деревянным шагом продолжал идти к двери. Он не мог рисковать, не мог бросить последний взгляд на эти зеленые глаза, на этот косо посаженный зубок.
   Отворив дверь, Солсбери обнаружил за ней коридор, шагнул туда и задвинул дверь за собой, отрезав себя от прошлого.

   Уоши, будучи существами чуждой расы, с чуждыми традициями и, безусловно, с чуждыми схемами мышления, для человека непостижимыми, не строили ничего подобного архитектурным сооружениям людей. Еще находясь в комнате с излучателем, Солсбери отметил, что прямых стен здесь не было, не было и совершенно ровных углов. Эта комната напоминала скорее внутренность огромной эскимосской хижины, иглу: белая, слегка шероховатая, как тесаный лед, с куполообразным потолком. Неровные стены испещрены были ямами и щелями, изобиловали крошечными зашторенными нишами; в одних лежали какие-то вещи, в других было встроено оборудование, третьи непонятно с какой целью оставались пустыми. Все помещение было точно вырублено в камне; вообще это место больше напоминало пещеру, чем комнату. Нет, даже не так. Это строение могли бы возвести насекомые размером с человека.
   Коридор не особенно отличался от переднего помещения. Он походил на пробуравленный в камне туннель, достаточно широкий, чтобы по нему могли пройти трое в ряд, и еще оставалось по футу свободного пространства с каждой стороны. Туннель в обе стороны простирался прямо, сколько можно было разглядеть в тусклом желтоватом освещении. Свет шел от мерцающих камней, с равными интервалами встроенных в закругленный потолок. Мгновение Виктор колебался, потом повернул налево и пошел искать лестницу. Если уоши строят лестницы.
   Отойдя шагов на тридцать от комнаты с излучателем, он резко остановился и напряженно прислушался; секундой раньше он уловил обрывок разговора. Два визгливых голоса царапнули его барабанные перепонки. Теперь голоса звучали громче и отчетливей. Звук шел откуда-то спереди и сбоку, может быть, из смежного туннеля. Визгливое бульканье, скрежет ножа по стеклу: уоши разговаривали на своем родном языке. От этого звука у Виктора по спине побежали мурашки. Разговаривали ящеры. Голоса, интонация, сочетания звуков – все говорило о когтях и пещерах, о трущейся в любовном совокуплении чешуе, о древних, склизких, илистых норах. Ничем человеческим здесь и не пахло. Он слышал их, и это было гораздо хуже, гораздо больше лишало его самообладания, чем если бы он их видел. Солсбери примерз к месту.
   Это грозило катастрофой.
   Потом они оказались уже так близко, что он мог слышать, как шлепают по холодному полу раскоряченные лапы. Вот-вот ящеры появятся прямо перед ним, увидят его, вытаращат глаза, потом поднимут тревогу… Если только он не убьет их раньше. Но если он вот так сразу начнет распихивать трупы по закоулкам, его разоблачит какой-нибудь уборщик, прежде чем он завершит операцию. Виктор лихорадочно осмотрелся, краем глаза отметил закрытую дверь в пяти шагах впереди. Он на цыпочках подбежал к ней, пытаясь не производить ни малейшего шума, отодвинул, держа оружие в руке, и заглянул внутрь.
   К счастью, помещение оказалось пустым и темным. Виктор прижался к стене, задвинул за собой дверь и затаился. Через несколько мгновений голоса миновали его и направились туда, откуда пришел Солсбери. Взмокнув от испарины, весь дрожа, боясь пошевельнуться, он дожидался, пока голоса затихнут вдали.
   Вдруг его точно громом ударило.
   Что, если они зайдут в прожекторную? И найдут тела. И найдут Линду. И…
   Он чуточку отодвинул дверь и проследил за ящерами. Вот они приблизились к комнате с излучателем… и миновали ее, не замедлив шаг. Через сотню футов они свернули в боковой коридор направо. Их голоса звучали все глуше и замерли наконец, а стены вновь затопила густая, маслянистая тишина.
   Крадучись, точно вороватый кот, с оглядкой кося глазами по сторонам, прислушиваясь к малейшему шороху, нервно сжимая рукоять пистолета, Солсбери выскочил в коридор и поспешно побежал дальше, ища лестницу. Пробежав пятьдесят шагов, он наконец нашел лестничную клетку, посмотрел налево-направо, убедился, что за ним еще не гонятся, и понесся вверх по ступеням.
   Он обнаружил, что лестничные пролеты не просматриваются ни вверх, ни вниз. Их конструкция не давала возможности разглядеть, есть ли кто над ним, но зато и он был укрыт от случайного взгляда сверху. Лестница, казалось, была пробуравлена в сплошном камне; тесаные ступени, шероховатые, белые, истерты до желто-коричневого в центре, где ступали ноги уоши. Через каждые пятнадцать ступеней размещались площадки. Спустя тридцать пролетов, или пятнадцать этажей, он добрался до конца лестницы.
   Он выглянул в коридор верхнего этажа. Никого. Легко и по возможности бесшумно он побежал в дальний правый конец коридора. Здание, похоже, растянулось на два квартала, так что этот геройский пробег изрядно потрепал его нервную систему. В любой момент он мог налететь на толпу уоши, длинные руки вцепятся в него и повалят, раскоряченные ноги станут топтать… Но вот и конец коридора. Задыхаясь, Виктор остановился, не теряя времени, скинул со спины рюкзак и вынул оттуда бомбочку размером в палец. Компьютер снабдил его целой кучей таких бомб.
   План заключался в том, чтобы установить десятки миниатюрных взрывных устройств в различных частях здания. Каждая такая бомба содержала ядерный заряд. Уоши строили крепко. Это здание не разрушило бы и прямое попадание атомной бомбы. Но дюжины зарядов, взорвавшихся внутри, оно не выдержит. Это скорее всего не остановит вторжение уоши в его мир, только отсрочит его. Но если уоши умудрятся вновь проложить путь, люди из будущего, пославшие Солсбери разрушить установку, пошлют в прошлое другого андроида с тем же заданием. Ответят ударом на удар. В конце концов люди из вероятностного будущего Солсбери надеялись отбить у захватчиков охоту лезть в эту вероятность. Надежда почти несбыточная, но единственная.
   Виктора не оставляла мысль, что можно было бы придумать и что-нибудь получше.
   Он вдавил заостренный кончик белой бомбы в твердый пластик стены. Почти незаметно. Поспешив на другой конец коридора, он торопливо установил вторую мину. Потом побежал к лестнице и спустился на этаж. Осталось пройти только четырнадцать этажей.
   Он знал, что на каком-нибудь из них обязательно столкнется с уоши. Не может человеку бесконечно везти.
   К несчастью, ему не повезло слишком скоро. На одиннадцатом этаже, установив всего восемь бомб, он напоролся на ящеров.

Глава 14

   И опять Солсбери услышал их раньше, чем увидел. Их визгливые голоса внезапно резанули по нервам, и с него будто разом содрали кожу. Трепеща каждой клеточкой, он дрожащими руками пристроил вторую на этом этаже бомбу и юркнул на лестницу, точно таракан под плинтус. И тут услышал, что снизу по ступеням кто-то поднимается. Мгновенно облившись холодным потом, он пулей вылетел обратно в коридор и вжался в белый пластик холодной стены, словно пытаясь притвориться неровным выступом.
   Хорошо бы уоши прошли мимо. Но вот что он будет делать, если они направятся именно на этот этаж? Вряд ли они особо обрадуются, обнаружив, что в их крепость вторглось человеческое существо, в руке у которого пистолет, стреляющий газовыми пулями, а на спине рюкзак, набитый микроминиатюрными бомбами.
   Теряя время, он пытался справиться с паническим ужасом, пеленой застилавшим его разум, и горько клял далекий компьютер. Где же обещанная им хваленая скорость мыслительных процессов? Наконец, когда голоса стали такими громкими, что отдавались в черепе, он сообразил, что панель слева от него – это раздвижная дверь, слегка сдвинул ее пяткой, просунул руку в образовавшуюся щель и стал ждать. Если уоши поднимутся выше, никаких проблем. Внутрь он не сунется. Но если они выйдут на этом этаже, можно шмыгнуть в комнату, прежде чем они его заметят. Ему не слишком хотелось открывать дверь сейчас и рисковать нарваться на то, что внутри, разве что очень приспичит.
   Приспичило.
   В проеме мелькнула голубая униформа, перетянутая темной портупеей. Тощая морщинистая лапа переступила порог. Как он ни молился, уоши все-таки направлялись сюда. Отодвинув дверь, он скользнул в освещенную комнату, точную копию всех прочих здешних помещений, и задвинул панель.
   – Ззии жии'сса тисс г'а! – проскрипел уоши, сидевший за подобием письменного стола.
   Солсбери решил, что ответа не требуется. Слова уоши походили на удивленное восклицание.
   – Просто пришел проверить вентиляцию, – сообщил он.
   – Скии-гатагг! – рявкнул встревоженный уоши.
   Но Солсбери, отвлекая его внимание от руки, сжимавшей пистолет, уловил момент и незаметно поднял оружие. И выстрелил, забыв, что оружие еще перенастроено на автоматический режим. Тварь за столом взорвалась. Во все стороны полетели отвратительные ошметки.
   Тут же за его спиной послышался шум, дверь на колесиках скользнула в сторону.
   Солсбери отчаянным прыжком перелетел полкомнаты, нырнул под прикрытие стола и съежился там, взяв дверь под прицел. Пот крупными каплями стекал за шиворот, одежда прилипала к телу. Но двое вошедших уоши ничего не слыхали. Они переговаривались друг с другом, и один из них как раз начал шипеть, что означало, видимо, местный эквивалент смеха. Он выпускал воздух сквозь беззубый рот, собрав складками тонкие губы в непотребную дыру. Воздух выходил из нее с сипением, точно струйка пара из чайника. Солсбери вдруг представил себе театр, полный таких клоунов, и непроизвольно хихикнул. И тут посторонние мысли разом вылетели из его головы. Смеющийся уоши внезапно заметил Виктора. Смех оборвался, ящер со свистом втянул воздух и схватил за плечо товарища.
   Солсбери выстрелил. Дымная полоса прорезала бок первого ящера, отлетевшего к дверному косяку. Прежде чем Виктор вторым выстрелом добил его, второй уоши растворился в коридоре. Его визг, наверное, услышали во всем здании. Без сомнения, он звал на помощь.
   Без сомнения, помощь придет.
   Стоя у двери и прислушиваясь к кошмарному воплю твари, Солсбери различил другие голоса, вопившие на языке уоши из разных концов коридора.
   Он перепрыгнул через тело уоши с распоротым, окровавленным боком и плотно задвинул дверную панель. Вот только запереть ее не удавалось. Будь там хотя бы дверная ручка, он бы подпер ее стулом, чтобы сдержать напор, но здесь имелась только щель для пальцев.
   Повернувшись спиной к двери, он внимательно осмотрел комнату, точно крыса в поисках выхода из ловушки. Безликие шероховатые стены были обескураживающе голыми. Никаких дверей в другие помещения, никаких выходов, кроме того, которым он не мог воспользоваться. Внезапно ему явственно представилось, как уоши стреляют сквозь дверь, вгоняя пули в его незащищенную спину. Он быстро отпрыгнул за стол, представлявший хоть видимость укрытия, минимум защиты. Теряя надежду, осмотрев комнату в третий раз, он вдруг обнаружил высоко под потолком маленький черный квадрат. Сердце гулко бухнуло. Переступая через окровавленные ошметки ящера, Виктор добрался до стены и оказался прямо под дырой. На него повеяло холодным воздухом. Вентиляционная шахта.
   Шум в коридоре стал громче. Под дверью определенно собралась группа уоши, которым совсем не хотелось открывать ее и оказываться под прицелом чужого пистолета. Однако как только у них достанет храбрости – и оружия, – они попытают удачи.
   Виктор подставил под стену стул убитого уоши и полез вверх. Лицо его оказалось напротив вентиляционного отверстия. Уцепившись за люк и встав на носочки, он оторвался от стула и подтянулся, скребя по стене коленями и ботинками. Ему никак не удавалось найти опору. Ощупывая пальцами неровный пластик вентиляционного туннеля, он наконец нашарил выступ с дюйм величиной, зацепился за него и протиснулся в отверстие по грудь. Впереди было адски темно, к тому же жуткая вонь смутно напомнила Виктору о склепе. Он попытался отключить обоняние, извиваясь, прополз вперед, оттолкнулся подошвами от края выходного отверстия и растянулся во весь рост в шахте.
   Проход был так узок, что даже коленями нельзя было отталкиваться, оставалось только ползти по-пластунски, подобно пехотинцу под заградительным огнем врага. Футов через десять, когда его тело полностью перекрыло проход и последние отблески света из покинутой комнаты уже не освещали путь, он услышал позади грохот. Это раздался залп, и под злобным свинцовым ливнем в щепки разлетелась дверь. Похоже, уоши не собирались входить в комнату, пока не были абсолютно уверены, что внутри не осталось никого живого. Отлично. По крайней мере есть время убраться подальше. Если удастся. В конце концов, нет никакой гарантии, что эта шахта куда-нибудь ведет. Она может сузиться в тесную трубу, такую тесную, что он попросту застрянет. И уоши попросту вытащат его на досуге. Или пустят газ и вытащат только его тело. Масса приятных перспектив.
   Проход, однако, не сужался. Пятьдесят футов Виктор полз по прямой, потом туннель закончился, упершись в поперечный, так что образовалось что-то вроде буквы «т». Еще там оказалась шахта, ведущая вниз и связывающая вентиляционные системы разных этажей.
   Виктор посмотрел налево и направо; его глаза несколько приспособились к темноте, так что в туннелях теперь вместо непроницаемой кромешной тьмы царил тусклый полумрак. Оба пути одинаково привлекали. Или скорее одинаково не привлекали. Отправившись вправо или влево, он все же останется на одиннадцатом этаже, где уже наверняка идет повальная облава. А вот спустившись вниз, он приблизится к прожекторной комнате, к порталу, связывающему вероятностные миры. Правду говоря, план этот сплошь состоял из недоработок, но Солсбери сейчас тревожило не столько выполнение миссии, сколько спасение собственной шкуры. К счастью, железный Виктор им больше не руководил. Оставив позади себя две микробомбы, он стал съезжать вниз по вертикальному туннелю, упираясь коленями, ягодицами и плечами, дабы не разбиться при падении.
   Этаж за этажом проносились мимо. Ободрав пальцы о шершавую поверхность стен туннеля, превратив в лохмотья джинсы на коленях и рубашку на плечах, он наконец спустился вниз, а за ним остался хвост из бомб. Разумеется, лучше было бы распределить их равномерно по всему зданию, но в данных обстоятельствах и это было хорошо. Он считал этажи и знал, что находится на первом, где ждала его прожекторная. Можно вползти в горизонтальный туннель и начинать поиски отдушины.
   Он нашел три. За первой, в маленькой, тускло освещенной комнатушке, спали полдюжины уоши. Они лежали в приспособлениях наподобие гамаков, подвешенных на различной высоте между шершавыми алебастровыми стенами. Пройти мимо них было равносильно попытке пробраться через стадо дикобразов, не коснувшись игл. Рано или поздно кого-нибудь он разбудит, а уж тогда… Вторая и третья комнаты оказались служебными помещениями, и в каждом находились по два уоши. Может быть, сидя в своей потайной дыре, он исхитрился бы прицелиться и убить обоих, но он этого не сделал.
   Не потому, что боялся. Убийство уоши не казалось ему физически неприемлемым, в отличие от убийства людей. Окажись на месте Гарольда Джекоби чужак, Виктор не получил бы душевной травмы. Может быть, он ошибался, и эти рассуждения были следствием ксенофобии, имплантированной в него его создателями. Все может быть. Но, несмотря ни на что, хладнокровное убийство ему не давалось. Значит, его творцы из будущего не собирались делать его бессмысленным киллером, иначе они сделали бы так, чтобы ему было легко убивать.
   Четвертое отверстие выходило в темную комнату. Виктор выглянул в вентиляционную отдушину, долго всматривался в серые, бурые, фиолетовые тени, пока не уверился, что здесь пусто. Соблюдая тишину, насколько позволяло его возбужденное состояние, он выкарабкался из шахты и спрыгнул на пол комнаты. Ноги звонко шлепнули по камню.
   Было тихо.
   Теперь надо попытаться сообразить, что уже известно уоши. Знают ли они, откуда он взялся? Или считают его местным правонарушителем, из здешней вероятностной линии? Он надеялся только на то, что они еще не поняли всей чудовищности ситуации. Если не поняли, еще есть шанс добраться до прожекторной и выйти в подвал, где ждет Линда и 810-40.04.
   Но если они это вычислили… Что ж, тогда в прожекторной его будет ждать засада. И засада, настроенная весьма решительно, учитывая то, что он сделал с оператором пробера и двадцатью роботами, которых направляли в его вероятностный мир. Цацкаться с Виктором не будут.
   Он опасливо приотворил дверь и оглядел коридор. Ни души. Даже странно. Виктор нашел взглядом дверь прожекторной и мысленно взвесил, сможет ли добраться до нее одним рывком. Что-то витало в воздухе. Какое-то ощущение. Слишком неестественной была тишина.
   Минут пять он всматривался до рези в глазах, потом пожал плечами и выскользнул из комнаты. Дверь оставил открытой на случай поспешного отступления. И пошел по коридору, прижимаясь к стене и держа наготове газовый пистолет. Миновав проем, ведущий на лестницу, он краем глаза уловил мелькнувший силуэт. Виктор повернулся. Это был уоши.
   Поправка. Это БЫЛИ уоши.
   Первый вскинул пистолет. Солсбери выстрелил с бедра и попал чужаку в грудь. Тот опрокинулся на ступени и съехал вниз, уставившись в потолок остановившимся взглядом красных глаз. Потом что-то столкнулось с рукой Солсбери и вышибло из нее оружие. Газовый пистолет с лязгом грохнулся на пол коридора. Достать его уже не было времени. Второй уоши, выбивший пистолет Виктора, визгливо звал на помощь.
   Солсбери размахнулся и со всей силы врезал уоши по морщинистой шее. Сил в его тренированном теле хватало. Ящер покатился кубарем и беспомощно шлепнулся на тело мертвого товарища. Пытаясь подняться, он потряс головой, и костлявая рука отчаянно ухватилась за черную кобуру, нашаривая пистолет, точь-в-точь как делал это тот, первый чужак, который целился в Солсбери секунду назад.
   Этого Виктор достал в прыжке и как следует припечатал каблуком руку, тянувшуюся к пистолету. Услышал, как под ударом хрустнули кости запястья, и его чуть не стошнило. Уоши взвизгнул, откатился к стене и соскользнул на пол, хлюпая, с шумом пуская слюни из распяленного рта и баюкая сломанное запястье, точно погибшего друга.
   Солсбери бросил взгляд на дверь прожекторной и увидел второй патруль уоши, который, очевидно, скрывался в конце коридора, на подходах к комнате. Ящеры, шлепая лапами, что есть духу неслись к нему, один размахивал устрашающего вида оружием, другой лихорадочно лапал кобуру. Солсбери точно примерз к полу, а первый ящер тем временем выпалил в него. Пучок тонких игл вонзился в пластик в непосредственной близости от Солсбери. С них капало что-то желтое, тягучее.
   Яд?
   Примитивно до идиотизма. Такая развитая раса наверняка изобрела кое-что получше. Пока Виктор терялся в поисках выхода из передряги, что-то заехало ему по затылку. В черепе загудело.
   Пошатнувшись, он едва не упал, но умудрился не потерять сознания. Оказывается, уоши, которому он сломал запястье, воспользовался тем, что внимание Виктора было отвлечено на приближающихся стражников. Несмотря на покалеченную руку, он умудрился встать, здоровой рукой вытащил из кобуры пистолет и использовал его как дубинку. Почему уоши просто не пристрелил его, Солсбери не знал. Может, ящер плохо соображал оттого, что был ранен. Теперь-то он явно сообразил и попытался перехватить пистолет за рукоять. Испытывая невольное уважение к врагу и отвращение к себе, Виктор пнул его еще раз, раздавив ботинком здоровое запястье ящера. Пистолет отлетел в сторону, треснулся о стену и разбился.
   Солсбери перепрыгнул через тело ящера и бросился вверх по лестнице, надеясь, что на втором этаже удастся найти пустую комнату и исчезнуть в спасительном лабиринте вентиляционных туннелей.
   Ему удалось пробежать всего один пролет. Сверху прямо на него выбежал третий сторожевой наряд. Первый уоши изумленно вытаращился на добычу, спешащую навстречу, отшатнулся и завопил что-то задним. Солсбери бросился вперед, сграбастал тощую тварь за черную портупею с серебряными заклепками и швырнул его через голову, спиной вниз, на ступеньки, по которым он только что взбежал.
   Второй уоши выстрелил из пистолета.
   Солсбери услышал, как позади него по пластику дождем застучали иглы.
   Тогда он схватил за портупею и вторую тварь, приподнял, закрутил в воздухе и швырнул вниз.
   Снизу поднималась целая группа. Падающие уоши сшибли передовых. Образовалась куча мала. Но те двое, еще оставшиеся наверху, приготовились стрелять. Виктор рванулся вперед, поднырнул под дула пистолетов, ухватил обоих за тощие ноги и дернул на себя. Уоши повалились, точно срезанные колосья.
   Нижние тем временем опомнились.
   Уоши, находившийся справа от Солсбери, ударился затылком о пол, простонал и затих. Второй, однако, не собирался так скоро сдаваться. Он изловчился и с размаху пнул человека в подбородок. Перед глазами Виктора вспыхнули многоцветные искры и дивные радужные круги. Он взмахнул кулаком, почувствовал, как тот врезался в присоскоподобный рот, и понял, что на этот раз не промазал.
   По лестнице Виктор полз уже на карачках, обдирая руки и коленки, пытаясь подняться на ноги. На следующей площадке он сумел-таки встать и оглянулся. Прямо в него, лениво вращаясь, летела дюжина тонких иголок.
   Они впились ему в бок, в руку и ногу.
   Он повернулся, хрипло вздохнул и опять полез вверх.
   Но сверху его медленно поливали тягучей бурой жидкостью. Кленовым сиропом? Он с трудом переставлял ноги в этой вязкой гуще. Он едва дышал. И едва соображал…
   Бурый сироп сгустился… потемнел…
   Потом он стал совсем черным, и в нем вспыхнули тысячи звезд, голубых и белых. Кто-то дотянулся и выключил свет. Звезды погасли, как точечные разряды на телевизионных экранах. И его поглотило Ничто…

Глава 15

   «Он стоял посреди бескрайней равнины. Полночь; пронизывающий ледяной холод; слепящие блики белого лунного света на плоских камнях и мерзлом песке. За спиной его кто-то тоненько завыл. Он бросился бежать. Нечеловеческий, плачущий вой не умолкал. На вершине подъема он оглянулся назад. В поле зрения показался первый воронкоротый ящер. Потом другие. Сотня. Тысяча. Сотни тысяч, потом миллионы. Бескрайнее море чужих лиц. Он начал кричать…»
   И проснулся.
   Реальность оказалась немногим лучше кошмара. Он был крепко привязан к стулу, руки стянуты изолированным проводом, туго врезавшимся в запястья. Связали его наспех, однако надежно. За спиной и по бокам стояла стража, держа его под прицелом. Перед ним высился еще один уоши. Увидев, что ресницы Солсбери дрогнули, а значит, он проснулся, ящер уселся в кресло напротив и уставился на него горящими малиновыми глазами.
   – Как вы ссюда попали? – спросил ящер. Слова человеческой речи он произносил шипя и присвистывая.
   Когда Виктор не пожелал отвечать, охранники угрюмо придвинулись ближе. Солсбери напряг мышцы, проверяя проволоку. Нет, стянули ее добросовестно, так, что не пошевелить кистями. Однако если станет совсем худо, разорвать ее все-таки можно. Пусть на это потребуется вся его сила, да еще живительная порция химического адреналина из легких, пусть проволока изуродует его запястья, пока он будет ее рвать, – все лучше, чем смерть. А уоши явно не задумаются его убить, у них есть на то причины. Он натворил дел в этой вероятностной линии. Интересно, есть ли у них такое понятие, как месть? Потом он вспомнил, что говорил про них 810-40.04. Уоши почти не знают эмоций. Но легче ему от этого не стало.
   – Не ухудшшайте ссвою учассть, – прошепелявил уоши.
   – Я прорвался, – сказал Солсбери. Они, кажется, еще не знали о побоище, учиненном в комнате с излучателем, а он не собирался им сообщать об этом.
   – Как? – спросил инквизитор.
   – Через парадный вход. Когда охрана отвернулась, я…
   Инквизитор отнесся к его лжи просто: он перестал ее слушать. Он встал и шагнул к Солсбери, пожевал губами, рот-присоска собрался в складки, потом дрябло отвис и распустился, точно у пьяного, потом подобрался опять. На Солсбери пахнуло слабым неприятным запахом чужака, который Солсбери замечал у других уоши и который был сильнее в вентиляционных шахтах. Пахло рыбой, склизкими слизняками, подсохшим на солнце илом.
   – Здессь нет оххраны у вххода. Здессь нельззя войти, иначе как приложжив ладонь к ззамку для ссверки отпечатка. А вашши отпечатки уж наверняка нигде не ззарегисстрированы!
   Солсбери не ответил.
   Инквизитор указал на оружие, лежавшее на столе. Газовый пистолет, микробомбы из рюкзака, который они вывернули наизнанку. Следователь желал узнать, где человек достал такие предметы.
   – Это не мое, – сказал Солсбери.
   Костлявая рука тяжело приложилась к его затылку. Вопрос повторили.
   – Я нашел их здесь, – упрямствовал Солсбери.
   Его ударили опять. Голова мотнулась, точно на бескостной шее. В ушах зазвенело, перед глазами завертелись цветные круги.
   – Я их сделал, – признался Солсбери.
   – Как? – Презрения в голосе ящера не могли скрыть ни странное произношение, ни нечеловеческая мимика лица.
   – Своими инструментами. В своем подвале.
   – Ты вессьма глуп. У насс зздессь нет присспоссоблений, чтобы разговорить тебя. Но на Первой Линии кое-что найдетсся.
   Допрашивающий повернулся к другим уоши-охранникам и отдал приказ. Те содрали ремни, удерживавшие Солсбери в кресле, и бесцеремонно вздернули его на ноги. Затем, подталкивая, провели в конец коридора, где стоял, привалившись к стене, еще один чужак, пожевывая ярко-оранжевую палочку и прикрыв тяжелыми веками сонные глаза. Один из охранников, тот, что повыше, ударил дежурного по руке, вырвал и вышвырнул оранжевую палочку и рявкнул что-то на резком наречии уоши. Новый чужак вздрогнул и впустил их в помещение.
   Здесь были высокие потолки и уйма всякой техники. Повсюду мигали огоньки и пульсировали многоцветные экраны с загадочными и сложными картинками. В центре помещения находилась платформа, на которой стояло что-то вроде саней: шестифутовой длины сверкающая металлическая плита с четырьмя привинченными к ней сиденьями.
   Один из стражей ткнул Солсбери в спину дулом пистолета:
   – Лезь в тележку! – Судя по его тону, он только и ждал момента слегка наподдать Солсбери. Тот послушно стал взбираться на платформу, затем внезапно развернулся и с высоты трех футов с размаха впечатал башмак в лицо уоши. Тварь опрокинулась на спину, забулькала, пистолет выпал у нее из рук.
   – Стоять!
   Второй стражник, тот, что повыше, вскинул дуло своего иглового оружия. Солсбери упал на него прямо с платформы и повалил чужака раньше, чем тот выстрелил. Он сбил с ног чешуйчатую тварь, и прежде, чем ящер поднялся, ухитрился вмять колено в его живот. Но тут, когда успех был, казалось, так близок, тяжеловекий клоун, продолжая жевать наркотическую палочку, обрушил на его спину стул. Солсбери отлетел к платформе с повозкой и потерял сознание.
   Придя в себя, он обнаружил, что опять привязан, на этот раз к одному из сидений в тележке. Тележка двигалась. Только это трудно было назвать движением. Вспыхивало и гасло освещение, мелькали краски и тени на белых стенах. Солсбери чихнул, прочищая мозги, а потом моргал до тех пор, пока глаза перестали слезиться. Когда к нему вернулось зрение, стало ясно, что это повозка остается неподвижной, а окружающее мелькает, пролетает мимо, изменяется. Их вроде бы швыряло из одного помещения в другое, с одной идентичной платформы на другую, но сами они не двигались.
   Внезапно он осознал, что происходит. Они телепортируют его из одной вероятностной линии в другую через полости и направляются прямиком в то место, которое инквизитор обозвал Первой Линией. Должно быть, это тот мир, в который уоши вторглись с небес, вероятностная линия, из которой они начали распространяться и покорять смежные Земли.
   Солсбери был потрясен. И все же он не перестал думать о побеге.
   Мелькание декораций внезапно прекратилось. Платформа стояла в помещении с серыми металлическими стенами. Стражники встали, отвязали его и спустили вниз на холодный металлический пол.
   Они прибыли.
   Первая Линия.
   Звездный корабль уоши.
   И если он собирался рискнуть, предприняв еще одну попытку к бегству, то такой возможности ему не дали.
   Его выпроводили в стальной коридор, повели дальше и втолкнули в комнату, очевидно, служившую спальней, судя по длинным рядам гамаков-кроватей уоши. Охранники уложили его в подвесную койку и еще одной проволокой стянули его лодыжки – руки уже были связаны. Затем они вышли, закрыв за собой дверь. Он слышал, как ящеры переговаривались в коридоре на своем ухающем языке. Минутой позже в коридоре послышались шлепки одной пары плоских лап. Второй охранник, похоже, остался сторожить пленника-человека.
   Солсбери напрягся, до предела раздвинул руки, опять проверяя проволоку на прочность. Кожу пробороздили глубокие вмятины, пальцы распухли и покраснели. Он передохнул, собрал всю силу и попытался еще разок. Включился в действие адреналиновый механизм. Провод врезался в запястья и кисти, разорвав кожу. Брызнула кровь, потекла по рукам, закапала с кончиков пальцев. Тут он чуть было не сдался. Бросить это безнадежное дело, иначе придется всю оставшуюся жизнь – сколько там ее осталось – зализывать раны… Но он вспомнил Линду, оставшуюся в подвале. Очень скоро уоши промоют ему мозги и заставят признаться, как он проник в здание. И выйдут на Линду. Виктор прикусил губу и напряг мышцы рук с последней, отчаянной силой. Рывок, резкий треск, и провод лопнул в двух местах.
   Шипя от боли в запястьях, нечленораздельно ругаясь про себя, Виктор все же постарался не шуметь и не привлекать внимание стражника за толстой дверью. Пальцами, скользкими от крови, он распутал остаток провода и освободил лодыжки. Встал, пошатываясь, тихонько прошелся по комнате и убедился, что к ногам, онемевшим от долгой неподвижности, возвращается чувствительность. Руки, как и следовало ожидать, его не слушались, порезы пузырились кровью, но с этим в данный момент ничего нельзя было поделать.
   Почувствовав, что полностью контролирует свои движения и что голова больше не кружится, он сосредоточился на поисках выхода. Нелегкая задача. Ни одного окна, ни одной двери, кроме той, через которую его ввели и за которой дежурил уоши.
   «Думай, думай! – твердил себе Солсбери. – Не теряй времени!»
   Первый стражник должен вскоре вернуться с начальником. Или с приказом отвести пленника на допрос. Пока здесь только один уоши, надо успеть с ним справиться.
   Он нашел в дальнем углу стул, примагниченный к полу. Оторвал его от пола, приподнял, несколько раз взмахнул, примериваясь. В израненных запястьях вспыхнула боль, но здесь не нашлось более легкого и эффективного оружия. И на том спасибо. Убедившись, что тело его слушается и задуманное можно осуществить, он встал за дверью, набрал полные легкие воздуха, пропитанного вонью уоши, и разразился душераздирающим индейским воплем.
   Дверь отлетела в сторону, чужак ворвался внутрь, на ходу вскидывая оружие. Он заметил Солсбери слишком поздно. Стул с размаху опустился на его чешуйчатый скальп; череп смялся под ударом, как бумажный кулек под пяткой мальчишки, и лопнул.
   Солсбери опустил стул, забрал у уоши свой газовый пистолет и вышел из каюты в корабельный коридор. Чтоб ему провалиться. Дальше-то куда?
   Он пробирался по лабиринту переходов и отсеков, блуждал по закоулкам, прятался по нишам и пустым каютам, шарахался из коридора, если поблизости раздавались шаги уоши. Он устал вздрагивать. Через десять минут после того, как он покинул свою тюрьму, корабль сотрясся от низкого стонущего рева. Рев разносился по сети связи корабля. Это очень напоминало сирену. Потом уоши-диктор принялся шипеть и скрежетать.
   Впереди в коридоре стали открываться двери. Искали виновника тревоги.
   Побег был раскрыт.
   В стене неподалеку была глубокая ниша. Солсбери метнулся к ней, вжался поглубже и обнаружил в нише окно – круглый иллюминатор. За окном открывался вид на Землю Первой Линии. Землю покрывали белые неправильные бугры зданий. Он никогда еще не видел постройки уоши со стороны, но не сомневался, чем именно были эти сооружения. Это означало, что космический корабль стоял в центре громадного расползшегося комплекса; даже если он ухитрится покинуть корабль, преодолеть весь город ему вряд ли удастся.
   Покинуть корабль…
   Как это вообще пришло ему в голову? Если он не останется на корабле, если не найдет тот отсек с телепортационной тележкой, у него не будет ни единого шанса вернуться в свою вероятностную линию, к Линде. Подумав хорошенько, он понял, что шансов нет и так. Если уоши приступили к полномасштабному прочесыванию корабля, он никогда не попадет в телепортационную кабину, никогда не сможет пересечь вероятностные линии. Выбора нет. Надо сматываться.
   И быстро.
   Из-за угла вылетел уоши, шлепая плоскими лапами по палубе. Краем глаза заметив Солсбери, он поскользнулся. Солсбери вскинул игловой пистолет, которым тоже обзавелся у охранника, и влепил в чужака полную порцию наркотика. Тот упал, покатился по наклонному полу и приткнулся под стеной футах в двадцати от Солсбери.
   С той стороны вспыхнули крики, возбужденные вопли. Теперь ящеры точно знали, где он. Солсбери прикинул, можно ли пролезть через иллюминатор. Тот был явно узковат. Потом Виктор вдруг заметил, что иллюминатор врезан в дверь, вдавленную в стену: металлическую гладь прорезал шов, тонкая, более темная трещинка на однообразном сером фоне. Виктор поискал ручку и нашел ряд из трех кнопок. Нажал на первую. Ничего. На вторую. В недрах корабля что-то загудело, и пол под ногами задрожал. На третью. Гудение смолкло, дверь бесшумно распахнулась наружу.
   Мимо промчалась туча иголок, жужжа, как разъяренные пчелы. Иглы вонзились в стену рядом с ним, одна задела его руку. Он выдернул ее прежде, чем желтая жидкость впрыснулась в мышцу, отбросил прочь, выстрелил несколько раз в коридор, не целясь, просто заставляя уоши спрятаться в укрытие. Затем повернулся и выпрыгнул из корабля на утоптанную землю и мгновенно метнулся в тень между двумя бугристыми белыми зданиями. Эти подобия термитников окружали корабль со всех сторон.
   Тяжело отдуваясь, он прижался к шероховатой стене. Ему очень хотелось стать маленьким, как мышка, или еще меньше. Сейчас по сети, связывающей город с кораблем, объявят общую тревогу. Через минуту уоши полезут изо всех щелей и, разумеется, тут же на него наткнутся.
   Оглянувшись на корабль, он впервые рассмотрел его продолговатые закругленные очертания. Тускло поблескивающая масса металла. Огромная и устрашающая. У входа уже толпились уоши, осторожно выглядывали наружу, боясь, как бы он не поджидал их поблизости в засаде. Солсбери выпустил очередь, окатив ящеров наркоиглами. Передний из стоявших в проеме получил полный заряд и выпал наружу, потеряв сознание прежде, чем ударился о землю.
   Солсбери побежал прочь, держась в тени здания и поминутно оступаясь на влажном и скользком грунте. Временами он оглядывался, непроизвольно направляя руку с пистолетом туда, откуда слышны были звуки разъяренной погони.
   Завернув за угол, он поспешно перебежал мощенный камнем внутренний дворик, болезненно вздрагивая от того, как громко стучали по булыжникам его башмаки, и нырнул в разверстое устье другого темного перехода. Там отдышался, соображая, куда же его занесло и как отсюда выбираться. Преследователи явно сужали круг. Стоило прислушаться, и отовсюду доносилась крикливая перекличка. Проход впереди не внушал доверия. Он мог завести в тупик или вернуть обратно к кораблю. От этой мысли Виктора передернуло. Он лихорадочно старался вспомнить, как поворачивали извилистые улочки, в каком направлении он пересекал дворик. А вдруг он влетит в самую гущу поисковых групп, попадет им в руки по собственной глупости?
   А ведь вполне возможно.
   Он малодушно пожалел, что не может стать железным Виктором, поступать в соответствии с программой и ни о чем на свете не беспокоиться.
   Тут же обозлившись на себя за подобное малодушие, он бросился вниз по улочке, чавкая ботинками по расквашенной грязи. Пробегая мимо арки, ведущей в другой проход, он услышал слева крик, попытался прибавить скорость и в результате поскользнулся в грязной луже, тяжело грохнулся на бедро и треснулся головой о стену здания. Полюбовавшись на вспыхнувшие перед глазами звезды, он решил, что нет времени на астрономию, и вскочил на ноги, как раз угодив под прицел вынырнувшего откуда-то уоши, того, который кричал. Виктор пригнулся, уходя от выстрела, и всадил в чужака дюжину игл. Тот подавился воплем и рухнул наземь.
   Солсбери бросился дальше, пытаясь, уходя от преследователей, двигаться по прямой.
   Пять минут спустя он выскочил в другой внутренний дворик и только потом заметил отделение уоши-охранников, выбегающих из боковой улочки с другой стороны. От чужаков его отгораживал фонтан, извергающий темную воду, журчание заглушало шаги, но ящеры все равно его увидели, поскольку он был единственным движущимся объектом на площади. Он попытался развернуться и юркнуть обратно, развернулся слишком резко и вновь упал. Тут же вскочил на ноги, но левая рука онемела от удара о мостовую. Он побежал в проход, из которого вышел, миновал полквартала и свернул в переход.
   Позади и впереди был слышен шум погони. С обеих сторон приближались крики и топот. У него почти не оставалось времени.
   Впереди опять пересекались проходы. Виктор мудро решил не соваться, пока не выяснит, есть ли за перекрестком уоши. Он прижался к стене и осторожно заглянул за поворот. Осторожность его была вознаграждена. Слева сновали полдюжины уоши, освещая фонарями ниши и укромные закоулки в странной конструкции жилого комплекса.
   За спиной кричали все громче. Погоня приближалась. Потом и впереди, в дальнем конце той улочки, по которой он бежал, вспыхнул свет фонарей; огни метались из стороны в сторону, бросая неправильные тени на выступы и впадины неровных стен. Солсбери был в ловушке. Вперед нельзя; назад не пробуй – преследователей там еще больше, чем впереди. Не ожидал он, что все это вот так кончится.
   И не мог он позволить, чтобы все это вот так кончилось. Уставившись взглядом в неровности длинной стены, он пораскинул мозгами, потом собрался с мыслями и нашел выход. Выбросив игловой пистолет, свой газовый засунув в кобуру и поправив рюкзак на спине, он метнулся к стене, подпрыгнул, зацепился пальцами и подтянулся. Дальше он лез без остановки, заботясь не о тишине, а о скорости.
   Когда он нащупал пальцами плоскую крышу двухэтажного здания, преследовавшая его группа оказалась как раз под ним. Уоши остановились и заговорили с ящерами из другой группы, которая прочесывала поперечную улочку. Они скрежетали, присвистывали и кудахтали, потом наконец разделились, и обе группы продолжили следовать по своим маршрутам. Когда до Солсбери перестали доноситься шлепанье их ног и случайные обрывки разговора, он рискнул пошевелиться, заскреб ногами по стене, подтянулся и перекатился на крышу.
   Он растянулся плашмя, хватая ртом воздух, и посмотрел на звезды, висевшие, казалось, над самой головой. Тут в мозгу у него кто-то ахнул. Что-то испугало его в ночном небе. В следующую секунду он понял что.
   Две луны.
   Одна из них была того же цвета и размера, что и привычная луна, луна Земли, планеты, с которой он сюда прибыл. Вторая, висящая рядом с ней, была почти наполовину больше и немного темнее, отличаясь от «правильной» луны неуловимым зеленым оттенком. Долгое время Виктор завороженно не мог оторвать от них взгляд. Безусловно, альтернативная вероятность и должна чем-то отличаться – например, иметь две луны. Странное отличие, но оно даже восхищало. А вот на что похожи прочие отличия? А вдруг ему удастся спастись из этого города, а Земля окажется необитаемой пустыней? Безлюдной планетой? Возможно, по ней еще бродят динозавры.
   Устав пугать себя, он подошел к дальнему краю крыши и увидел крышу следующего здания. Оно тоже было двухэтажным, но до него было четыре фута. С разбегу перемахнув пролет, Виктор приземлился на носки и спружинил, умудрившись не наделать шума. Дальнейшие этапы его бегства были на удивление однообразны. Он прыгал с крыши на крышу почти автоматически. По прямой двигаться не получалось, потому что не все здания были двухэтажными, а ему вряд ли удалось бы вспрыгнуть на стену десятиэтажной громады и удержаться на ней. Наконец он достиг края разросшегося жилого муравейника. Дальше начинался лес, за ним горный склон, круто возносящийся вверх и густо заросший соснами, чьи неясные силуэты смутно вырисовывались во тьме.
   Он спрыгнул с крыши, скорчился в тени под зданием и обшарил взглядом двадцатифутовую полосу голой земли, отделяющую город от леса, ища признаки часовых уоши. В монолитном массиве мощной растительности разглядеть что-нибудь представлялось немыслимым. Он все же убедил себя, что часовых нет, выступил из тени, быстро перебежал открытое пространство и нырнул под деревья.
   Уж тут-то ни одному уоши его не выследить. Чем глубже он заходил в чащу, тем больше проникался уверенностью, что этот девственный лес не менялся несколько тысяч лет и совершенно не был затронут цивилизацией, даже в такой близости от города-сростка. Деревья – чудовищные колоннообразные монстры – всплошную перекрывали дневной свет, так что под ними почти ничего не росло. Почву будто просеивали – ни камешка, ни сучка, точно мягкий ковер в гостиной. Только несколько раз скальные выходы перегораживали ему путь, в остальном идти было легко.
   Он почувствовал, что тропинка под ногами становится круче. Один за другим исподволь вырастали перед ним пологие холмы, предвестие горного склона. Он поднимался все выше, стараясь выбирать путь там, где плотно сомкнувшиеся над головой сосновые кроны хоть немного расступались, пропуская толику лунного света. Однажды ему пришлось вскарабкаться на невысокое взгорье, и он здорово ободрал кожу. Однако кровотечение приостановилось моментально, а вскоре утихла и боль.
   Одолев наконец ставший крутым склон долины, он сел и стал смотреть на чужой город. Центром его был космический корабль, и впервые Виктор оценил истинные размеры этого чуда инопланетной техники. Триста футов в ширину. Полторы тысячи футов в высоту. От него во все стороны расползались здания комплекса, все разного размера, все связанные между собой, и весь город-сросток растянулся по ущелью от стены до стены на две тысячи футов от каждого конца корабля.
   Виктор смотрел на все это сверху. Но свысока посмотреть не мог.
   Ведь он был еще в семидесяти шести вероятностных линиях от своего мира… От Линды.
   Линда. Он подумал о ней, о ее теплом, нежном теле, о том, как обнимались они в темноте спальни; о том, как Линда улыбалась, открывая косо поставленный зубок; о легкости, с которой она приняла все страшное, что появилось с ним. И вдруг ему в голову пришла отчетливая, горькая и ясная мысль: он может никогда не увидеть ее вновь. Как он вернется на корабль? И даже если он совершит такой подвиг, как он доберется до тележки? И даже добравшись до тележки, найдет ли он способ вернуться в свою вероятностную линию? И даже если он попадет домой, будет ли Линда еще жива? А что, если уоши обнаружили ее за вторым лучевым прожектором? А что, если они послали отряд воронкоротых стражников, чтобы убить ее или взять в плен?
   Тут ему пришлось временно забыть о Линде и ее возможных бедах. Внизу, там, где строения города-сростка вдавались в лес, меж деревьями появился поисковый отряд уоши. Через десять-пятнадцать минут они пересекут долину и окажутся на подступах к склону, который он только что преодолел. Он встал, бросил последний взгляд на город и помчался по редеющему лесу, благо покров над головой теперь был не сплошным и две луны освещали путь.
   Через полчаса он остановился у скального гребня, от которого начинался спуск в следующую долину, идущую перпендикулярно первой. Он вымотался до предела, он задыхался, и холодный горный воздух обжигал его легкие. Надо было дать дрожащему телу время успокоиться и восстановить силы. Он привалился к скале и опустил голову на каменную подушку.
   Пять минут спустя он очнулся, проклиная себя за то, что в такое опасное время поддался слабости. Возможно, он еще более очеловечился, чем предполагал компьютер, потому что явно перенимал все больше недостатков обыкновенного человека. Потом он прекратил чертыхаться и стал гадать, что же его разбудило.
   Первую догадку принесло ему обоняние: густой смрад пота, не его собственного, вообще не человеческого, тяжелая животная вонь. Примерно такую чувствуешь, проходя в душный летний день по большому зверинцу. Он вскинул голову – хотя весила она не меньше полутонны – и посмотрел в угольную черноту звериных глаз.
   Над глазами дюйма на два выдавалась тяжелая лобная кость. Черные шагреневые ноздри, и без того распяленные, раздувались, приплюснутый нос подрагивал и выдыхал две струйки пара. Чудовищный черногубый рот открылся, продемонстрировав мощные желтые резцы. Солсбери догадался, что это должно было изображать улыбку. Но он знал, что и сам часто улыбается, предвкушая хороший обед.
   Зверюга выдохнула струйку пара и сморгнула.
   Солсбери выхватил из кобуры пистолет с быстротой, которая сделала бы честь киношному ковбою. Но точно в тот миг, когда он нажимал на курок, звериная лапа с железными пальцами слегка мазнула по его запястью и пистолет упал на землю. Солсбери потянулся за ним. Прежде чем он коснулся рукояти, зверь сграбастал его за шиворот, вздернул над землей и оставил висеть в воздухе, держа его на вытянутой руке. Виктор отчаянно изворачивался, но лапа держала, точно железная. «Выбирает, откуда удобнее откусить», – саркастически подумал Виктор.

Глава 16

   Горилла, ощерив желтые зубы, с которых капала слюна, заинтересованно встряхивала Виктора, точно домашняя хозяйка, присматривающая в лавочке кусок говядины. Тут позади первой зверюги вынырнула еще одна. Тяжело ступая на вывернутых лапах, она заковыляла к Солсбери, причем производила на удивление мало шума. Подойдя вплотную, она уставилась ему в лицо, моргая дряблыми морщинистыми веками над глубоко посаженными темными глазами. Потом облизала толстым розовым языком гнилые зубы, точно наслаждаясь вкусом их вони. Зверь был вполне под пару второму верзиле, добрых восемь с половиной футов роста, хоть и стоял ссутулившись. Длинные руки, правда, не доставали до земли, но наклоняться, чтобы почесать икру, горилле не приходилось.
   Вторая горилла заухала и заворчала в лицо Солсбери. Похоже было, что в эти звуки зверь вкладывал какой-то смысл, удавалось даже различить структуру речи. Из пасти его исходил такой густой смрад, что его дыхание вполне способно было пустить под откос товарняк и разъесть ржавчиной паровоз, превратив его в груду бесполезного хлама. Виктор попытался не дышать, пока тварь выдыхала, потом поспешил втянуть в себя воздух, прежде чем зверюга опять испоганит атмосферу.
   Когда два киношных Тарзана принялись ухать друг на друга, Виктор начал понимать, что чувствует пойманная в сачок бабочка, которой дети общипывают крылышки. Нельзя сказать, чтобы это ему понравилось. Если они собрались разодрать его на части и разделить на ужин, так пусть, черт возьми, поскорей управляются. Но они продолжали таращиться на него, а он продолжал болтаться в воздухе, крепко схваченный за шиворот. Когда ему это вконец надоело, он испустил ужасающий вопль и принялся молотить руками и ногами – авось пригодятся боевые навыки дзюдо. Хороший вопль – классический способ напугать противника, вывести его из равновесия, а к тому же и подбодрить себя самого.
   Однако на державшую его гориллу подобная тактика не произвела никакого впечатления. «Может, она тоже изучала дзюдо», – подумал Солсбери. Она только фыркнула и свободной лапой закатила ему гулкую оплеуху, здорово встряхнув его мозги и раскровенив десны. Нет, уж лучше висеть смирнехонько, как на вешалке, и поберечь нервы. Так безопаснее.
   Минут через пять, устав рассматривать человека, горилла его уронила. Он здорово треснулся о каменистую землю, зато его хотя бы освободили и больше не подвергали унизительному разглядыванию. Повозившись, он встал на карачки, облизал зубы и сплюнул натекшую кровь, потом попытался подняться, упершись ладонями в щебенку. Покуда он копошился на земле, два дюжих тяжеловеса стояли и наблюдали за его унижением, моргая громадными веками и то и дело демонстрируя желтые зубы и толстые влажные языки. Они очень походили на двух мальчишек, которые поотрывали мухе крылышки и с интересом следят, как тщетно она силится взлететь.
   Виктор обозвал их грязными выродками.
   Они и ухом не повели.
   Когда мир обрел устойчивость, деревья и камни перестали раскачиваться и вертеться кругом, а тошнотворное головокружение стихло, Солсбери огляделся в поисках выхода. Тропинка справа спускалась во вторую долину. Но он сильно подозревал, что друзья-питекантропы пришли именно оттуда, и ему не улыбалось встретить еще парочку-другую их приятелей. Слева начиналась тропка, по которой он сюда взобрался. Можно схитрить – спуститься по ней, на середине пути сойти с тропы и пропустить мимо поднимающийся поисковый отряд уоши. Он начал пятиться, стараясь не споткнуться и пытаясь еще при этом удержать на лице беззаботную улыбку. Хотя черт его знает, какое выражение лица эти твари считают беззаботным. Гориллы тупо наблюдали за ним, моргая и позевывая. Отойдя футов на тридцать, он повернулся и пустился бегом.
   Вроде бы порядок. Пусть похваляются грубой силой. У него есть что ей противопоставить – разум и хитрость. Да что там, перемудрить их ничего не стоит! Раз, два, и готово – он от них удрал!
   Пока Виктор радовался и мысленно хвалил себя на бегу, мимо него скачками пронесся один из гигантов, причем скачки его были втрое длиннее, чем шаги Виктора. Футах в пятидесяти ниже по тропе он остановился и повернул к человеку морду, весело оскалив мощные желтые зубы, блеснувшие в лунном свете.
   Солсбери крутанулся на сто восемьдесят градусов, бросился назад и нос к носу столкнулся со вторым зверем. Тот ухмылялся еще гнуснее.
   Солсбери прыгнул с тропы в расщелину между скалами, густо заросшую папоротниками, пробежал немного и оглянулся. Первая горилла неторопливо трусила за ним.
   Похоже, они играли с ним в кошки-мышки.
   Он отчаянно завертел головой в поисках хоть чего-то, что пригодилось бы в качестве оружия. Черт его дери, он же оставил на полянке пистолет! Нет бы подобрать, прежде чем пускаться в бегство! В рюкзаке бомбы, но от них никакого толку – во-первых, сам он их взорвать не может, во-вторых, ядерный взрыв… И долго он будет радоваться смерти преследователей? Так, дальше. Рукопашная отпадает. Если он как следует врежет хоть в челюсть, хоть в живот такому страшилищу, руку придется собирать по косточкам. Он нагнулся и подобрал пару острых каменных осколков покрупнее. Примерился и швырнул их один за другим. Первый отскочил от груди зверя, второй от плеча.
   Рассеянно отмахнувшись, горилла не спеша ковыляла дальше.
   Виктор успел метнуть еще шесть камней, и тут она до него добралась. Последний метательный снаряд она вышибла у него из рук, а затем размахнулась и врезала ему по уху. Виктор растянулся навзничь.
   Но прекращать сопротивление он не пожелал и, пытаясь подняться, упрямо цеплялся за камни окрест, чтобы швырнуть их, как только перестанет опираться на руки. Но прежде чем он как следует утвердился на ногах, страшила хлопнул его тыльной стороной ладони по седалищу, и Виктор покатился по земле.
   Полежав с минуту тихонько, он подобрал под себя ноги и осторожно принялся подниматься, чувствуя себя трехсотлетним старцем. Встал он как раз вовремя. Вторая лапа шваркнула его по груди и опрокинула наземь. В припадке ярости он схватил камень, извернулся и что есть силы метнул в гориллу. Камень тюкнул зверя по лбу, прокатилось громкое и гулкое эхо, и больше ничего. Людоед даже не перестал ухмыляться. Он просто подождал, пока Виктор еще раз взгромоздится на ноги, а потом пхнул его в грудь, так что человек тяжело грохнулся на спину.
   И тут до него дошло. От него требуется, чтобы он не пытался бежать или сопротивляться. Как только он предпринимает что-либо в этом роде, ему популярно объясняют что к чему, вот и все. Он сел неподвижно и на этот раз не потянулся за новым метательным снарядом, а просто замер на месте. Выждав пару минут, горилла одобрительно кивнула, удовлетворенная тем, как Солсбери усвоил урок.
   За спиной самозваного опекуна Солсбери возник второй зверь. Они перемолвились между собой на низких, горловых нотах. Когда они пришли к таинственному решению, опекун подцепил Солсбери, зажал его, точно детеныша, под вонючей волосатой мышкой и побрел назад к тропинке, назад к поляне, где вторая горилла подобрала газовый пистолет. Потом они быстрой рысцой понеслись вниз по дорожке, ведущей в другую долину, и деревья вновь плотно сомкнули над ними кроны, а земля под ногами повлажнела и очистилась от камней.
   Спустя полчаса они вынырнули из-под деревьев на проплешину перед отвесным обрывом: долину неодолимой стеной перегораживал огромный утес. Высоко над головой светила одна луна, вторую скрывала островерхая скала, по очертаниям напоминавшая сломанный зуб. У подножия утеса горел костер; танцующие языки пламени взлетали фута на четыре, а то и больше, и гасли в холодном ночном воздухе. В оранжево-красном свете костра Солсбери разглядел поселение, растянувшееся вдоль каменного исполина. Постройки жались к скале, жильем служили пещеры и грубые деревянные или слепленные из глины хижины, четвертой стеной которых служил сам утес. Солсбери даже зауважал горилл. Оказывается, это были не просто звери, а то самое загадочное недостающее звено, первая, интригующая стадия цивилизации. А может быть, в этой временной линии люди так и не стали разумными, а вот эти существа стали. Ну, не слишком разумными… И определенно опасными и враждебными.
   Тут его посетила нелепая мысль, которая, однако, показалась ему настолько близкой к истине, что он еще раз повнимательнее всмотрелся в своих противников. Он до сих пор звал их гориллами, поскольку в темноте не мог разглядеть повнимательнее, да и поведение их, манера двигаться и прочие детали давали основание так их называть. Но в свете лагерного костра он увидел, что ошибался. Разумеется, они не были людьми, но и обезьянами тоже не были. Широкие, грубой лепки лица вовсе не походили на обезьяньи вытянутые морды. И чем больше Виктор смотрел на них, тем больше понимал, что это отнюдь не животные. Причуда эволюции, вот что они такое. В его мире, в его вероятности, они не появлялись вообще. А если появлялись, то не развились в человека разумного. Их развитие пресекли кроманьонцы. И они вымерли. А здесь в один прекрасный день их цивилизация, возможно, достигнет высокого технического уровня, расцветет пышным цветом…
   Опекун Солсбери разжал хватку и свалил пленника перед костром все с той же грубой небрежностью, точно тюк тряпья. Затем туземец окликнул часового, притаившегося в десяти футах над землей в темной каменной нише. Тот выпрыгнул из своего укрытия и легко приземлился там, где человек переломал бы ноги. Присоединившись к новоприбывшим, он, в свою очередь, воззрился на Солсбери и забормотал на своем языке, тыкая в человека крючковатыми пальцами и обдавая вонью изо рта, от которой, как показалось Виктору, кожа на его лице пошла струпьями. Закончив осмотр, часовой что-то проворчал пришедшим, опекун опять подхватил Виктора, и они продолжили свою волосатую и вонючую одиссею.
   Виктора посетила идиотская мысль: если это одиссея, герой должен побеждать. Что-то пока незаметно.
   Крепко зажав Солсбери под мышкой, горилла вымахнула на уступ и полезла отвесно вверх, цепляясь пальцами ног и свободной рукой. Короткие толстые пальцы хватались за такие острые выступы, что удивительно, как те не пропороли ладонь. Непонятно, как здесь вообще можно было подняться. Однако они поднимались. В шестидесяти футах над землей – у Солсбери, висевшего вниз головой, от прилива крови уже стучало в ушах и перед глазами плыли красные круги – они нырнули в темное отверстие, и впереди блеснул огонек костра, маленького, лишь несколько язычков порхало над грудой мерцающих углей. Похоже, костер поддерживали здесь для порядка, а не из необходимости.
   Опекун (как Виктор мысленно прозвал того, кто его тащил) заглянул в черноту и издал утробное гуканье, а затем побрел в глубь прохода, осторожно выбирая дорогу, поскольку здесь ему приходилось оберегать свою великолепную макушку от столкновения с острыми обломками сталактитов. Они не прошли и дюжины футов, а впереди уже разгорался другой костер, очевидно, в ответ на призыв Опекуна. Распускающийся огненный цветок высветил еще одного получеловека, который поджигал факелом кучу хвороста. Факел, видимо, горел здесь всегда.
   Они вышли из-под арки туннеля и попали в центральную пещеру – довольно приличных размеров зал, футов тридцать пять в ширину и пятьдесят в длину. Еще десяток полулюдей, потягиваясь и сонно ворча, поднимались с подстилок из листьев и травы. Оттого, что их так невежливо разбудили, настроение у них было явно скверное. Они сварливо ухали и швыряли в Опекуна полные пригоршни постельной трухи. Но когда они заметили Солсбери, тут же повскакивали с мест, тяжелые веки широко распахнулись от любопытства, лапы принялись тереть глаза, прогоняя сон.
   Виктор был редкостью, диковинкой, сенсацией недели… а то и века. Вряд ли на такой ранней стадии развития общества их развлечения отличались особенным разнообразием. Так что Солсбери заменял им цирк. А если они додумаются построить зверинец, человек станет в нем гвоздем сезона, и слава о нем разнесется на мили окрест. А когда он умрет? Что ж, они выпотрошат тело и набьют чучело и будут демонстрировать его в подобии местной кунсткамеры, как люди демонстрируют обезьян. Теперь Виктор знал, что такое аномалия. Это не просто другой цвет кожи или бельмо на одном глазу, а ведь и такой малости хватает, чтобы люди вытаращили на несчастного оба своих здоровых глаза. Нет, аномалия настолько чужда сознанию, что оно пугается, отказываясь ее воспринимать.
   Они его не воспринимали.
   Они пристроили его на глыбе, выступающей из стены, в двух футах от пола. Не было смысла бросаться к выходу из пещеры, пытаясь вырваться на свободу и скрыться в ночи. Он и трети пути не пробежит, как на него набросится Опекун, а если не он, так другие полулюди. Он сидел и терпел смрад их дыхания, тычки их пальцев. Они гомонили и лопотали, улюлюкали и вопили ему в лицо, потом выжидательно замолкали; видимо, надеялись, что он им ответит. Он сказал что-то по-английски, но это их не удовлетворило. Они только принялись корчить рожи, бугристые физиономии угрожающе нахмурились, и уж это воистину было страшно. Потом они заговорили между собой, ворча и взрыкивая. Видимо, сочли его слишком тупым, чтобы поддерживать серьезную беседу.
   Через несколько минут в пещеру вошли другие ее обитатели, явно женщины: огромные отвислые груди подернуты были мягким пушком, в отличие от мощного покрова растительности, украшающей грудь хриплоголосых самцов. Женщины двигались с непринужденной грацией, намек на которую Солсбери изредка замечал и у сильного пола. В руках у них были горшки с дымящимся серо-зеленым варевом. Виктор сообразил, что этим могучим монстрам требовалось громадное количество пищи, дабы поддерживать их мощные и в то же время подвижные тела. Они стали готовиться к трапезе.
   После того как обслужили всех, седой старик, который, похоже, был здешним вождем, буркнул что-то одной особенно крепкогрудой даме. Она явно была не в восторге от услышанного и повиновалась с большой неохотой. Неуверенно, точно до смерти боясь Солсбери, она приблизилась к краю выступа, где он сидел, и поставила перед ним горшок с похлебкой. И тут же нервно выскочила из пещеры в смежный отнорок, к великому восторгу мужчин, которые загоготали и зафыркали, точно стайка школяров, отмочивших первоклассную шутку.
   Виктор умирал от голода. Последний раз он ел несколько часов назад, прежде чем войти в портал между вероятностями, – давясь и нервничая, проглотил полсандвича. С тех пор его здорово измочалили, и он находился на грани физического истощения. Однако заставить себя проглотить стоявшую перед ним похлебку он не мог. В грязной воде плавали какая-то слизь и темные куски жилистого мяса сомнительного происхождения. Запах, исходивший от варева, напоминал одновременно тухлое мясо, гнилые овощи и прокисшую кукурузную похлебку. К горлу комом подкатила тошнота, он отпихнул от себя горшок и взглянул на прочее собрание.
   Удивительно, но Опекун и другие усердно уплетали месиво и оживленно беседовали, точно светские дамы за карточным столом. Единственное различие было в том, что эти сплетницы благоухали отнюдь не духами и пудрой. К тому же им недоставало застольных манер, которых следовало бы ожидать от матрон.
   Позвали женщин, и все получили по второму горшку помоев, кроме Солсбери, который хотел только, чтобы от него забрали нетронутую порцию. Некоторые женщины кокетливо скалили желтые зубы, и он подозревал, что их одаривали комплиментами за кулинарное искусство. Крепкогрудая дама, которая игриво предложила ему горшок похлебки, унесла варево прочь, странно взглянув на Виктора, точно постичь не могла, как это низкое существо осмелилось отказаться от цивилизованной пищи.
   Когда все насытились и попривыкли к странному виду и дурацкому поведению Солсбери, получеловек, который был с Опекуном, извлек газовый пистолет и поднял его над головой для всеобщего обозрения. Послышались изумленные охи и ахи. В сторону Виктора обратились взгляды, в которых сквозила явная переоценка. Подобные предметы они могли видеть в единственном месте: в поселении уоши по ту сторону лесистого хребта. Впрочем, уоши наверняка появлялись среди них – хотя вряд ли опустились до экспериментов над этим слабоумным отрепьем – и оставили свидетельства своего превосходства, пару раз продемонстрировав оружие. Может быть, и в действии.
   – Брось это! – рявкнул Солсбери.
   На него недоуменно оглянулись.
   – Вы же переубиваете друг друга! – Собственно, его бы это устроило, но заодно они могли прикончить и его.
   Седовласый получеловек забрал пистолет из лапы сородича и принялся вертеть его туда-сюда, очарованный блестящими выпуклостями и линиями дизайна. Он был достаточно умен, чтобы понять, как за него следует браться, но его толстые пальцы не предназначались для деликатного обращения с хрупкой техникой. Палец скользнул по курку, из дула вылетел газовый шарик и попал в грудь того получеловека, который притащил оружие в пещеру.
   Волосатая грудная клетка мгновенно вспухла – точно воздушный шар, надутый гигантом с фантастическим объемом легких, – и взорвалась, вывернувшись наружу и заляпав кровавыми ошметками тех, кто находился поблизости. Получеловек с интересом взглянул вниз, на свое искалеченное тело, прохрипел что-то, чего окружающие явно не поняли, затем повернулся и уставился на Солсбери быстро стекленеющими глазами, потом рухнул ничком – мертвый.
   Вождь бросил оружие, безумно взвизгнул, отскочил в сторону, сделав неожиданно проворный пируэт, и запрыгал вокруг трупа, яростно размахивая руками и нечленораздельно вопя. Наконец он выдохся и перестал причитать. Труп не пошевелился ни на миллиметр, чего, кажется, все ожидали. Опекун нагнулся и перевернул своего друга лицом к свету. Сгрудившись вместе, полулюди обследовали зияющую дыру, обнажившую внутренности их бывшего товарища. Потом, чуть ли не одним движением, все они повернулись и уставились туда, где на каменном выступе сидел Солсбери.
   Он застыл, как камень.
   Он знал, что они сейчас способны вышвырнуть его вниз, на скалы.
   И боялся пошевелиться и отвести от них взгляд.
   Полулюди, застывшие в разных концах зала, представляли собой немую сцену осуждения. В их глазах Солсбери был плохим парнем, а они сами – хорошими парнями. Кроме того, он был еще и чужаком. Это он принес злое колдовство в их уютный маленький рай, где они мирно дремали и полумужчины видели во сне полуженщин. Его оружие, его злое колдовство убило их кореша. И плевать им было на то, что к этому привела их же собственная глупость.
   Внезапно Солсбери спрыгнул с уступа и, прежде чем хоть кто-то пошевелился, пронесся через пещеру, громко топая по каменному полу, и шмыгнул в другую комнату, откуда женщины ранее вынесли суп.
   Женщины были еще там, сидели на корточках и болтали друг с другом. Пальцы перепачканы варевом, в волосах вокруг губ и на подбородке запутались отвратительные прожилки жеваной пищи. Когда Солсбери ворвался к ним, все четыре завизжали и метнулись в угол, устроив кучу малу и перепуганно сверкая глазами из-под выступающих надбровных дуг. На глаза Виктору попался другой тоннель, ведущий прочь из этого помещения, и он бросился через всю комнату к нему. Нужно было пробежать почти рядом с женщинами, и если бы хоть одна набралась храбрости его стукнуть… он предпочел не думать об этом. Оскалив зубы и придав голосу громоподобную мощь, он заревел во всю силу своих легких:
   – Ааррргггххх!!!
   Полуженщины завизжали и попытались залезть друг на друга. Пока они отпихивали соседок, стараясь вжаться поглубже в угол, он проскочил в новый туннель и пустился бежать, сколько могли его нести онемевшие ноги. Он знал, что не ему соревноваться в скорости с туземцами, он ведь помнил, с какой легкостью Опекун догнал его в лесу.
   Словно в подтверждение его страхов, беловолосый вождь и прочая свора влетели в туннель за сотню футов позади него. Солсбери припустил что есть духу и обнаружил, что бежит из огня да в полымя. Впереди, в пещере, куда вел проход, горел светильник, распространяя уютное красноватое сияние. В этом сиянии Солсбери увидел других полулюдей, только просыпавшихся, которых подняло с постелей неистовое улюлюканье и общий переполох.
   Он остановился – хотя каждый нерв его тела исступленно вопил, требуя бежать дальше, – и стал осматривать стены, изъеденные множеством маленьких тупиковых пещерок. Одна вроде была поглубже прочих; по крайней мере он не видел задней стенки. Кроме того, она была шириной как раз, чтобы пролезть человеку. Ни одна из этих волосатых орясин в нее не протиснется, сколько бы ни старалась.
   Он не знал, много ли выиграет, добившись временной передышки. Что лучше предпочесть: умереть от голода и жажды или быть разорванным на куски здешними дикарями? Да первое, черт возьми! Можно себе представить, каким медленным могут сделать полулюди процесс его умерщвления. Дикари обожают пытать своих врагов. Он юркнул в отверстие и пополз, извиваясь, в пещеру, туда, где она расширялась настолько, что он смог развернуться. Как раз в этот момент в отверстии появилась рожа главаря и свирепо уставилась на него.
   Солсбери прополз задом наперед еще полметра, потом умостился поудобнее и стал смотреть, что будет. Главарь протянул длинную грязную лапу, но пальцы громилы не доставали до цели на добрых пять футов. Солсбери испустил облегченный вздох. Главарь вытащил руку и пробурчал что-то остальным. Кое-кто попытал удачи, но ни у кого не было настолько длинных рук.
   Потом минут пятнадцать его не трогали.
   Этого времени Солсбери как раз хватило, чтобы отдышаться, привести в порядок мысли и осознать весь ужас своего положения. Семьдесят шесть вероятностных линий до Линды… Многие мили по извилистой тропе до корабля уоши, в котором его единственный шанс на возвращение… А его обложили, как медведя в берлоге, он едва улизнул от орды бессвязно вопящих недоразвитых обезьянолюдей… Будь он игроком, и двадцати центов не поставил бы на то, что переживет эту ночь. Да он и часу не проживет, раз уж на то пошло.
   Но тут полулюди опять засуетились. Скудные их умишки общими усилиями выработали план. Туша главаря опять заслонила вход, свет потускнел, послышались царапанье и скрежет. Потом что-то сильно пырнуло Солсбери в плечо, отдернулось, просунулось опять, ссадив кожу с его щеки. Они выломали длинную жердь, заострили конец и тыкали в него, надеясь прикончить. Или хотя бы поранить так основательно, чтобы он не выдержал и выполз.
   Он вытерпел еще два тычка – последний проколол кожу на плече, – потом ухватился за жердь и что есть силы толкнул ее назад. Он застал главаря врасплох. Второй конец шеста выскользнул из волосатых лап и крепко впечатался в грудь. Виктор услышал, как зверь резко хакнул и с шумом втянул в себя воздух. Шест выдернули и больше не использовали.
   Но обезьянолюди на этом не успокоились. Посовещавшись, они забегали взад-вперед, и через несколько мгновений оказалось, что их коротенькие мозги после напряженных усилий набрели на хорошую идею. Одна горилла принесла факел и сунула его в устье пещерки. Тонкая струйка дыма потянулась к Виктору. Другой получеловек сгреб кучу сена и листьев, запихнул в пещерку и поджег. Дым повалил клубами, густыми, как лондонский туман. Он забивал ноздри, обжигал гортань, заставлял глаза беспомощно слезиться и почти задушил Солсбери.
   Виктор уже готов был выползти и сдаться на милость врага, но тут в его сознании увязались разнообразные мелкие факты, в результате чего он уяснил нечто важное. Первое: дым не скапливался вокруг него, а образовывал завихрения, а потом его уносило куда-то в глубину пещеры. Это означало, что пещерка имела отдушину или что-то вроде, иначе откуда бы взялся такой сквозняк? Второе: даже если отдушина недостаточно велика, чтобы пропустить человека, она, возможно, обеспечит запас воздуха, который не так задымлен и которым можно дышать. Вместо того чтобы ползти к Опекуну, главарю и прочим, он развернулся и стал следить за дымом, отыскивая отдушину, которую дым уже нашел.
   Потом несколько долгих минут он ползал по пещерке, зажмурив глаза, чтобы они еще больше не воспалились.
   Во рту было мерзко, точно в пепельнице.
   Путешествие не доставило ему удовольствия. Местами стены и без того узкого туннеля сходились еще больше и стискивали его со всех сторон. В таких местах из стен торчало больше острых выступов, обдирающих кожу с плеч, боков и бедер. Вдруг стены стали мокрыми, и он плюхнулся в ледяную лужу, отчего вскоре неудержимо задрожал. И еще здесь был дым, густой дым, который душил его до слез и никак не мог задушить. Веки его распухли, слезы бороздили грязное лицо, кожа зудела.
   Он забрался в место, которое показалось ему тупиком.
   Пошарил по всем углам.
   Это и был тупик.
   Он замолотил кулаками по стенам, изрыгая страшные ругательства, как полоумный, спятивший от лихорадки. Потом прекратил пороть горячку и несколько успокоился. И сразу почувствовал кожей слабое дуновение. Ощупав стену над головой, он обнаружил, что туннель уходит круто вверх на четыре фута, затем изгибается влево и становится опять горизонтальным. Скорчившись, Виктор изогнулся, протиснулся вверх, одолел порожек и шлепнулся животом на камень верхнего яруса, пытаясь отдышаться.
   И, разумеется, набрал полные легкие дыма. Подавился кашлем и заставил себя ползти дальше. Очень медленно воздух начал очищаться. Наконец он смог глубоко вдохнуть, не закашлявшись, и его грудная клетка перестала мучительно содрогаться. Впереди засветилось тусклое серое пятнышко. Он заторопился, сделал рывок, вывалился сквозь отверстие и растянулся во весь рост у ног получеловека, который ожидал его с глумливой ухмылкой на безобразной морде.

Глава 17

   Продолжать борьбу не имело смысла. Они соображали лучше него. Такое ему не могло представиться даже в самых горячечных кошмарах. Они поняли, что его туннель где-то может сообщаться с отдушиной, и разослали дежурных по всем коридорам пещерного лабиринта, чтобы отследить дым. Тот, кто заметит дымящуюся пещерку, должен был ожидать рядом, поскольку вслед за курящейся струйкой вполне мог появиться Солсбери. Он и появился.
   Его принесли обратно в главный зал, где недавно полулюди поглощали свой ленч и где приятель Опекуна был убит из газового пистолета, находившегося в руке главаря.
   Виктора грубо швырнули на холодный камень. На ту самую полку, с которой он сбежал. Оставив при нем двух сторожей, прочие собрались в центре зала и принялись обсуждать, что с ним делать. Похоже, обезьяны разделились на несколько фракций, и каждая яростно отстаивала свои методы наказания. Солсбери знал, что никто из них не ратует за мягкие меры, спор идет только о том, какая из предложенных казней будет наиболее красочной и жестокой.
   Наконец они связали ему руки за спиной обрывком тонкой, но прочной волокнистой лианы, накрутив и перевязав ее несколько раз, на случай, если где ненароком порвется. Затем они затянули лиану потолще вокруг его талии, закрепили ее и пропустили петлю под руки. Еще одна толстая плеть свисала высоко под потолком, одним концом закрепленная на истертом выступе скалы слева, другим – на таком же выступе справа. Веревку, завязанную на его талии и пропущенную под мышками наподобие сбруи, перебросили через веревку на потолке и его вздернули на ноги, потом еще повыше, так что подошвы заболтались в трех футах от пола. Боль, когда лиана туго врезалась в талию и стянула его руки, была жесточайшей. Он стиснул зубы и плюнул в своих мучителей. Это, похоже, только раззадорило их.
   Он висел там минут пять и уже думал, что они собираются просто оставить его висеть, пока под тяжестью тела не оторвутся руки. Но у них были особые планы. Мести им было мало, им требовалось развлечение. Получеловек подскочил к Солсбери, схватил его за ноги, оттащил на себя так далеко, как только сумел, и швырнул вперед. Тело Виктора начало раскачиваться, как маятник, а лиана жестоко резала талию и руки. Чтобы толчок не пропал даром, по обеим сторонам маятника, там, где взмахи достигали высшей точки, образовались две группы, которые принялись швырять его туда-сюда. Каждый раз, когда он взмывал ввысь, тяжелая лапа отсылала его в обратный путь. Им не надоедало. Вскоре он потерял счет толчкам и ударам.
   Какое-то время спустя, после бесчисленных ударов и бессчетных взлетов, он почувствовал острую жалящую боль в боку и ощутил влажную струйку крови. На следующем взмахе он понял, что произошло. Они пустили в ход свои, может быть, и тупые, но тем не менее зловещие когти. Второй раз когти проехались поглубже. Его пронзила боль, горячей волной окатила тело, хотя за пять минут до того казалось, что он уже находится за пределом чувствительности.
   Назад… Вперед… Удар… Рывок…
   Он подумал, что прибыл из будущего (рывок…) в прошлое (шлепок…), оттуда в другую вероятностную линию (взад-вперед…), где правили чужаки-ящеры, оттуда (тычок…) через семьдесят шесть вероятностных линий на иную, смежную Землю (удар…), чтобы здесь его мутузила банда безжалостных, безмозглых обезьян. До чего жалко заканчивается его славная, героическая эпопея.
   Красная мгла заволокла поле зрения, в черепе согласно вызванивали колокола. Вот-вот он окончательно и безнадежно… соскользнет во тьму… Вдруг пронзительные вопли обезьяньей перебранки раскололи ночную тишину у входа в их убежище. Полулюди, игравшие с Солсбери, пропустили несколько ударов, и взмахи замедлились. Пронзительный вопль раздался вновь, громче и требовательней. Потом сиплый рокочущий голос произнес на хорошем английском:
   – Держитесь. Мы освободим вас сию же минуту.

Глава 18

   Виктор Солсбери боролся с одолевавшей его тьмой и головокружением и победил. Когда его спустили наземь и он свалился в грязную лужу на полу, он все еще был в сознании. Но кто его спас, кто пришел на помощь, точно святой в рождественской сказке, – это Виктора пока не интересовало. Куда больше заботила его собственная бренная оболочка. На теле не осталось живого места, все болело, по бокам стекала кровь, и кровью пропитались разодранные джинсы. Однако, закончив подсчитывать раны, он решил, что выживет, хоть и чувствует себя донельзя скверно. Кровотечение вот-вот остановится, изодранное тело зарастет – недаром же у него ускоренные процессы заживления. Виктору не хотелось думать, на что он сейчас похож, как далеко заходят его целительные возможности и чем бы могло все кончиться, не сними его с крючка нежданные спасители. Еще несколько взмахов маятника, и он соскользнул бы в черную бездну и жизнь вытекла бы из него до последней капли…
   Успокоившись насчет своего физического состояния, Виктор подумал о том, кто его спас.
   Он поднял взгляд, ожидая, видимо, увидеть не то уоши, не то отряд морских пехотинцев. Вместо этого над ним стояла еще одна горилла. Однако она сильно отличалась от своих сородичей. Волосяной покров на лице, скрадывавший черты пришельца, был заметно реже, и под ним виднелась жесткая бурая кожа, вся в задубевших складках, точно старый ношеный сапог. Правда, сама голова заросла взъерошенным мехом и выказывала его явное родство с дикарями. Черты лица были не столь грубы, как у других полулюдей, надбровные дуги выдавались всего на полдюйма вместо двух. Нос имел более определенную форму и внушительный задаток хряща, что придавало ему грубое сходство с человеческим. Рот был меньше, губы более ровные, а зубы хорошо ухожены, точно их регулярно чистили щеткой.
   – Вы из другой вероятности? – с самым доброжелательным видом спросил новоприбывший. Несмотря на сходство с гориллой, на него было приятно смотреть, особенно в сравнении с бессмысленными, злобными масками мучителей Солсбери.
   Виктор разлепил губы и прошептал:
   – Да.
   – Здорово! Вы говорите английским! Английский – главный язык в этом секторе миров, хотя не здесь конкретно. Мои другие языки приличные, но не так отполированы, как мой английский. Как правильно? Отполированы? Значит, английским говорят в вашем альтернативном мире. Это единственный язык?
   – Нет, – с усилием выдавил Солсбери. – Есть еще французский. Китайский. Русский. Их слишком много, всех не перечислить.
   – Совпадает. Разнообразие языков – общая черта. Но английский доминирует?
   – Да, один из нескольких… доминирующих. Слушайте…
   – Ох, простите! – Видоизмененная горилла виновато протянула длинные волосатые лапы и помогла Солсбери подняться. – Я забыл в возбуждении, что вы прошли через такой ужас.
   Виктор попытался стоять, не шатаясь. Ему было паршиво. Как будто его облили керосином и затем ткнули факелом: каждый квадратный дюйм кожи горел. И было упорное чувство, что внутри его тела прикован на цепь слон, который пытается проломить путь наружу.
   – Понимаете, это первый раз, – не унимался возбужденный спаситель, – я столкнулся с пришельцем из альтернативной вероятности. Есть хоть с кем поговорить!
   – Кто… – начал Солсбери. Его язык траченым молью одеялом ворочался во рту.
   – Не время объяснять. Уоши идут по вашему следу. Мы должны спуститься на нижние уровни, о которых они не знают.
   – О'кей, – проронил Вик, предпринимая попытку сделать шаг.
   – Вас понести? – спросил пришелец.
   – Нет. – Солсбери заметил, что новоприбывший поменьше ростом, чем полулюди, футов так семь. Но здешние ему подчинялись. – Я пойду сам. Вы не такой здоровяк, как эти звери. – После чего он проковылял пять шагов и рухнул бесформенной грудой.
   – Большая часть их массы попусту потрачена на жир и кости, – сказал пришелец. Он нагнулся над Солсбери и подхватил его с легкостью, точно человек не весил и трех фунтов. – Мы просто более компактные, но такие же сильные, как эти.
   Значит, здесь была другая, облагороженная порода горилл. Виктор видел их смутно: голова его свисала с плеча спасителя, перед глазами ярким фейерверком взрывались и разлетались огненные светлячки. Однако он заметил, что в отличие от полулюдей, которые его терзали, они были одеты. Они носили высокие кожаные сапоги, доходящие до мощных, гранитных колен, и тесные короткие штаны из грубой материи. У них луки и колчаны со стрелами, и у каждого нож в кожаных ножнах. Тот, кто нес Виктора, передоверил свое оружие одному из товарищей. Другие, однако, держались настороже, напряженно и бдительно глядели по сторонам и оружия из рук не выпускали. Кого они опасались, уоши или более дерзких и злобных полулюдей, Виктор не знал.
   Куда они шли, он не видел – так моталась и раскачивалась его голова. Понял он только одно: они оставили голых полулюдей позади и стали углубляться в пещеры – вниз, вниз, с каждым шагом все ниже и ниже.
   В голове опять взорвались и разлетелись светлячки. Сотни и тысячи мерцающих зеленых огоньков. На этот раз он безвольно повис, расслабился и позволил им роиться перед глазами, точно стае голодных москитов-кровососов. Они пятнали все вокруг и слепили его своим невыносимым блеском. Потом огоньки странным образом исчезли, и его словно окутала нежная, шелестящая, щадящая повязка.
   Позже он очнулся и обнаружил, что его спаситель приподнимает ему голову и растирает под носом раздавленные лепестки толстого пурпурного цветка. От резкого запаха Виктор едва не спятил, но это его здорово встряхнуло, что и требовалось. Он затряс головой, чтобы заставить незнакомца убрать нюхательное средство, потом откинулся назад и обнаружил, что сидит в кресле! Это была добротно сколоченная мебель, удобная, с подушками из темного материала, набитыми, похоже, перьями, шерстью или чем-то подобным. Первый предмет материальной культуры ускоренно цивилизовавшегося народа, помимо оружия и одежды, которые он уже заметил, хоть и был слегка не в себе. Эти люди весьма основательно превосходили голых полулюдей, мучивших Виктора.
   – Может быть, правильнее было бы дать вам отоспаться, – сказал спаситель, взирая на Солсбери с сочувствием. – Но это очень важно. Я думаю, что это, возможно, наш единственный шанс. Мы должны извлечь из него пользу, и как можно скорей. Но если вы чувствуете, что должны отдохнуть…
   – Я в порядке, – прервал Солсбери.
   – Отлично. – Существо с улыбкой повернулось к соседям, дав Солсбери время осмотреть помещение. Это все еще были пещеры. Но они находились гораздо глубже, чем те, первые. Толстые стены были выровнены, впадины заполнены точно подогнанными обломками камня, на полу ничего не валялось. Неожиданно пещера оказалась относительно уютной. В ней поддерживалась скрупулезная чистота. Одну из стен украшала фреска, на взгляд Солсбери, далеко превосходившая его представления о примитивном пещерном искусстве. Вторая стена была изрезана полками, на которых стояли другие работы, в основном деревянные и каменные скульптуры, а на одной было соломенное плетение, по виду напоминавшее коленопреклоненную женщину. Виктору сразу бросилось в глаза, что женщины этих полулюдей – или людей на девять десятых – больше соответствовали его представлению о женственности, чем обнаженные дамы, обитавшие наверху. Наконец он осознал, что в комнате находилось еще трое – они сидели вокруг на стульях, кто-то прихлебывал питье из деревянной чаши, другие просто терпеливо ждали.
   – Я – Мууг, – сказал его спаситель, поворачиваясь к нему. – А вы?
   – Вик.
   – Это новое для меня имя.
   – Полное имя – Виктор.
   – Ах да! Некоторые представители других вероятностных линий в этом районе укорачивают свои имена для удобства произношения. Хотя я никогда не мог понять, почему им не дают укороченных имен с самого начала.
   – Можно мне воды? – попросил Виктор. Слова, точно камни, ворочались в пересохшей глотке.
   – У меня есть кое-что получше, – сказал Мууг. Он на минуту вышел и вернулся с деревянной чашкой.
   Солсбери припомнил бурду, которой угощали его полулюди.
   – Лучше бы воды…
   – Да вы только попробуйте!
   – Я…
   – Прошу вас.
   Солсбери принял чашу и осмотрительно отхлебнул глоток. Это оказалось вовсе не отвратительно, чего он так боялся. Прохладный, нежный, сладкий, очень похожий на яблочный сидр напиток бодрил, но не опьянял. Виктор осушил чашу одним глотком и попросил еще. Вторую порцию он тянул долго, пытаясь вникнуть в события последних нескольких часов.
   – Я хотел бы о многом вас расспросить, – сказал Мууг. – Может быть, лучше будет, если вы сами поведаете нам вашу историю. Так мы быстрее разберемся, и ничего не будет упущено.
   – Не знаю… – сдержанно проронил Виктор.
   – Мы только хотим помочь. Я думаю, вам позарез нужна помощь. Я ошибаюсь?
   – Вы не ошибаетесь.
   – Тогда начинайте. Мы вас слушаем.
   Виктор задумался, стоит ли рассказывать им всю историю. В самом деле ему требовалась помощь, и вряд ли можно ожидать, что они ее окажут, не зная всех подробностей. Он чувствовал, что они так же умны, как он, интеллект их весьма высок, хотя их цивилизация развита не настолько, как на той Земле, с которой он явился. Если он попытается что-то от них скрыть, они отплатят тем же, когда настанет его очередь задавать вопросы. А ведь было бы чрезвычайно полезно узнать, каким образом Мууг познакомился с английским языком, как он узнал про вероятностные линии, почему он рискует навлечь на себя гнев уоши, укрывая от них Солсбери. Виктор решил быть откровенным. Он рассказал им все.
   Когда он закончил, Мууг повернулся к остальным и перевел историю Солсбери на родной язык. Последовали вопросы, часть из которых Мууг переадресовал Виктору, на остальные ответил сам. Наконец все были удовлетворены. Услышанное так их разволновало, что явственно ощущалось напряжение, повисшее в воздухе.
   – Теперь ваш черед, – обратился Солсбери к Муугу.
   – Наша история гораздо менее интересна.
   – Все равно рассказывайте.
   Мууг кивнул и начал.
   Уоши вторглись на их Землю более ста лет тому назад. Вторжение закончилось тогда же, когда и началось, меньше чем за шесть часов. Несколько полулюдей напали на первый отряд уоши и были истреблены подчистую. Уоши рассредоточились по Земле, всюду взяли верх и начали обустраиваться. Совсем недавно, лет тридцать назад, уоши обнаружили, что среди скопища полулюдей появляются первые настоящие люди. Это были существа подобные Муугу, которые рождались с более мягкими чертами, высокими лбами, и их коэффициент интеллекта по земным меркам колебался в пределах от ста десяти до ста сорока. Поначалу полулюди уничтожали таких человекоподобных младенцев, почитая их не то уродцами, не то вместилищем злых духов. Но уоши взяли за правило отслеживать каждые роды и прилежно спасали таких детей, отбирали и уносили прочь.
   Одним из первых новых существ был Мууг. Уоши вырастили его в строго контролируемой среде. Их действия были продиктованы не столько великодушием и благородством, сколько научной любознательностью. Они избавили его от смерти вовсе не потому, что исповедовали идеалистическую философию о ценности разумной жизни. Уоши не придерживаются таких философий. Они спасли Мууга и других ему подобных исключительно в целях эксперимента.
   Они научили его всему, что знали про его мир, и обнаружили, что его интеллект чрезвычайно развит. Это их раззадорило. К тому времени, как он достиг юношеских лет, они ввели в него столько технической информации, сколько способен был воспринять мозг. Его познакомили с культурой уоши, он увидел, насколько холодной и лишенной эмоций была эта культура, и преисполнился отвращения: сам он был существом эмоциональным. Но ящеры на этом не остановились, познакомили его с теорией вероятностных линий, брали его в путешествия по другим мирам, обучали его языкам. (Уоши-лингвист использовал его в экспериментах по определению вербальных способностей новообразованной разумной расы, представителем которой был Мууг.) Таким образом он выучил английский.
   Когда ему исполнилось двадцать четыре – шесть лет назад, – Мууг уже был посвящен во многие аспекты жизни уоши. Исходя из этого, он изучил возможные судьбы экспериментальных животных уоши. Их ожидали два исхода. Первый: уоши могут позволить подопытному животному прожить жизнь естественной продолжительности, если запланировали на этот срок определенные задачи. Второе: они могут прервать эксперимент и выполнить вскрытие, если посчитают это необходимым. Этих сведений было достаточно, чтобы Мууг сам выбрал свое будущее. Он не мог оставаться на корабле. Мало того, что он в любой момент мог стать кандидатом на расчленение, вдобавок к этому изнуряющему страху опыты уоши над ним становились все более жестокими. «Эксперименты на выживание» – так называли их уоши. На практике они помещали Мууга в невыносимые условия и наблюдали, как он изворачивается, спасая свою жизнь. Хотя информация, которую получали чужаки, была, без сомнения, ценной и свидетельствовала о высокой жизнеспособности его расы, Мууг решил, что хватит ради этого терпеть такую боль. Поскольку ни одно экспериментальное животное до сей поры не пыталось бежать, на его пути почти не встретилось препятствий. Он вырвался на свободу, прихватив с собой двух товарищей по несчастью, и до сих пор остается свободным.
   На свободе они с товарищами не бездельничали. Они ухитрились, произведя два налета на комплекс уоши, освободить еще сорок шесть разумных землян, представителей своего волосатого племени. Однако они не забирались внутрь корабля – это было за пределом их возможностей. Третий налет попал в засаду, уоши убили одиннадцать человек, и никого из собратьев не удалось освободить. Их осталось тридцать восемь, и они ушли в глубокие пещеры в горе, где и спрятались от ящеров. Постепенно они установили контакт с полулюдьми, живущими над ними, – голыми дикарями – и начали спасать детей, подобных себе, прежде чем до них доберутся уоши. Полулюдей за то, что те не резали младенцев, вознаграждали безделушками. Многих беременных полуженщин попросту прятали, покуда не получили возможность узнать, будет их дитя дикарем или же разумным. Если рождался разумный младенец, группа Мууга отбирала его и растила. Они начали заключать браки среди себе подобных. Теперь, через шесть лет, их стало восемьдесят девять, и число их росло все быстрее с каждым месяцем.
   Но уоши еще оставались занозой в седалище. Добрых полдюжины младенцев в месяц насильственно похищались и уводились на корабль уоши для экспериментов. У Мууга и других голова болела, как освободить своих, как одолеть уоши и избавиться от владычества ящеров. Но у ящеров были ружья. А у землян лишь луки и стрелы. Мууг знал, как можно плавить металл, как построить несложные механизмы. Но, живя в полной секретности, опасаясь покидать пещеры при дневном свете, земляне не могли свободно распоряжаться своими знаниями и создавать то, на что были способны.
   – Но у вас есть оружие, – сказал Мууг.
   – Осторожно! – воскликнул Виктор, когда волосатый интеллектуал ухватился за его газовый пистолет.
   – Не тревожьтесь. Мы не настолько глупы, как те, в чьи руки вы попали поначалу. Я знаю, что ваше оружие сделало с тем человеком. А я, пожалуй, могу разобраться в его строении. Но вы, наверное, хотите объяснить сами?
   Нет, этого Солсбери не хотел.
   – Могу я выстрелить вон в тот камень? – попросил Мууг.
   Солсбери пожал плечами:
   – Валяйте.
   Тот выстрелил. Пуля проникла в глубь валуна едва на дюйм, прежде чем взорвалась. Осколки брызнули во все стороны, и в воздухе повисла легкая серая пыль.
   – Пробьет ли он металл? – поинтересовался Мууг.
   – Да. Только потребуется больше выстрелов. То есть если лист толстый. В вещество такой плотности пуля углубится не больше чем на долю дюйма.
   – Потребуется столько выстрелов, сколько у вас есть зарядов, – сказал Мууг. – Только так мы попадем внутрь.
   – Внутрь? – Солсбери показалось, что он потерял нить беседы.
   – Внутрь корабля уоши, – улыбнулся Мууг, сверкнув полным ртом великолепных зубов.
   – Но какая от этого польза? – Виктор заинтересованно подался вперед, чуть не выпав из кресла. Предложение было дурацкое, нереальное, звучало как глупое бахвальство. Уоши превосходят их числом. У ящеров есть оружие, до которого далеко любому изобретению людей. Однако у него было такое чувство, что Мууг уже все решил, знает, что говорит, и то, что он предлагает, разумно и осуществимо на деле.
   – Внутренность корабля уоши я знаю наизусть, – сказал Мууг. – Я жил там двадцать четыре года, за исключением тех случаев, когда меня забирали на полевые эксперименты. Я использовал это время, чтобы запечатлеть в памяти каждый сантиметр всех помещений и коридоров. На случай, если эта информация окажется полезной. Вот она и пригодилась. Я знаю, к примеру, где находится арсенал.
   – Но…
   – Если вы со своим газовым пистолетом окажете нам помощь, – сказал Мууг, улыбаясь еще шире, так что Солсбери на мгновение испугался, что голова его расколется надвое, – думаю, мы с вами одновременно решим некоторые свои проблемы. Мы наконец избавимся от уоши и будем свободно растить всех новорожденных в атмосфере просвещения, в обществе, где незачем будет скрываться днем и передвигаться только по ночам. А вы получите шанс вернуться к женщине, которую называете Линдой. Этого для вас должно быть достаточно. Может быть, мы даже разрушим установки уоши во всех вероятностных линиях.
   Прочие гориллы встревоженно подобрались, как будто понимали, о чем говорит Мууг, несмотря на языковый барьер.
   – Но, – заключил волосатый, – вы должны сознавать, что вам не могут твердо обещать возвращение в вашу вероятность. Только шанс. Шанс, и ничего больше.
   – Это на сто процентов больше, чем было у меня час назад, – сказал Солсбери.
   Мууг хихикнул, всплеснул руками и перевел это признание остальным.
   Виктор был вознагражден краткими, но бурными и восторженными аплодисментами.

Глава 19

   Воинское подразделение Мууга двигалось с потрясающей кошачьей ловкостью и в полной тишине. Поразительно, учитывая размеры отряда и размеры каждого его члена. В отряде, кроме Солсбери, насчитывался тридцать один человек – все мужчины поселения. В пещерах остались только женщины и дети; некоторые из них тоже порывались идти вместе с родными, сражаться с ненавистным врагом. Решено было идти напролом: все или ничего. Потому и нужны были все мужчины племени (хотя, если уоши их перебьют, это фактически будет означать гибель колонии). Женщины, непривычные к драке, могли только помешать.
   В пути они наткнулись на группу уоши, которые еще обыскивали город, освещая переходы электрическими фонарями. Военный отряд спохватился раньше, поскольку ожидал неприятностей. Шесть уоши были убиты на месте, причем ни один из них не вскрикнул, что свидетельствовало о меткости лучников.
   Они приближались к космическому кораблю.
   Та часть огромного корпуса, которая, как заверил Виктора Мууг, была внешней стеной корабельного арсенала, вплотную прижималась к белым стенам строения, укрывшего отряд в благословенной тени. Люди расположились вдоль стен, пользуясь выгодами смоляной темноты, а Мууг и Солсбери прошли вдоль корпуса к месту, которое волосатый выбрал как наиболее подходящее для прорыва.
   – В арсенале не должно быть никого, – заявил Мууг. – Дежурный офицер находится снаружи, там напротив его комнатка. Но пока он сообразит, что мы на корабле, мы уже вооружимся и будем готовы к бою.
   – Надеюсь, ты прав, – вздохнул Солсбери. Мууг заверил его, что корабельные датчики не подключены и не будут подключены, пока корабль не готовится к космическому полету. Однако… кто его знает.
   – Я почти наверняка прав, – сказал Мууг и вскинул косматую голову. – Ну что, начнем?
   Солсбери провел рукой по корпусу, ощутив прохладу металла. Побарабанил пальцами и услышал только глухой отзвук.
   – Толстовато. – Он побарабанил еще, прислушался. – Времени понадобится уйма. Думаю, лучше стрелять наискось, чтобы осколки металла никого не задели. Встань позади меня.
   Мууг повиновался, перемещаясь легко и бесшумно.
   Солсбери прицелился и нажал на курок. Послышался резкий свист и рвущийся треск металлической стружки, отлетающей по касательной от корпуса. Виктор пробежался пальцами по месту, в которое попал. Оно было горячее, хотя не сильно обжигало. Прощупав металл, Солсбери обнаружил, что сделал зарубку в сплаве глубиной примерно в четверть дюйма, длиной около полуфута, рваную, с зазубренными краями. Чтобы пробить дыру, которая удовлетворила бы этих ребят, нужно потрудиться посерьезней. Он переставил пистолет на автоматический режим и взмолился, чтобы в газовом резервуаре хватило крошечных капелек. После чего прицелился, прижал курок пальцем и стал ждать.
   Свист стал громче и резче. Минуты две Солсбери вел непрерывный огонь. Потом остановился, подождал, пока стихнет эхо, и присмотрелся поближе к тому, что получилось. Плоскость металла на площади три на четыре фута – в ширину и в высоту – была вся в рытвинах и зазубринах. И только в самом центре было пробито насквозь отверстие размером с монетку. Переставив пистолет на одиночный режим, он начал врубаться в неподатливый сплав, расширяя диаметр монетки.
   Минуту спустя он получил дыру достаточного размера, чтобы пролезть.
   – Проверяй, – сказал он Муугу.
   Они пролезли в темную полость, дали глазам приспособиться. Когда тьма немного рассеялась, они обнаружили, что находятся все еще во внутренностях самого корпуса, в пространстве, заполненном брусьями и распорками; в трех футах от первой тянулась вторая, внутренняя стена: перегородка, отделяющая их от арсенала.
   – Ну? – спросил Мууг.
   – Если она такой же толщины, у нас возникнут проблемы, – хмуро буркнул Солсбери. – Пистолет сильно полегчал; газа не хватит.
   – Ничего не остается, надо попробовать. – Мууг хлопнул его по плечу.
   Солсбери попробовал. Им и вправду сопутствовала удача, поскольку эта стальная стена оказалась толщиной в полдюйма. Под первой же очередью она легко подалась. Расчистив вторую дыру, они вступили в сумрачный арсенал и радостно осмотрелись. Мууг вернулся, чтобы проводить внутрь остальных.
   Через пятнадцать минут наличный запас вибротрубок и пулевых ружей размером с дробовик был растащен. Они вооружились до зубов. До резцов, клыков, коренных и зубов мудрости. Мууг, пригнувшись, бросился к дежурке напротив. Оглянулся, убедился, что все готовы, распахнул дверь и ворвался в нее; в одной руке у него была вибротрубка, другую оттягивал массивный пулемет.
   Остальные последовали за ним. Солсбери пошел четвертым, рассудив, что уж лучше позволить паре здешних богатырей лишний раз прославиться, чем совать в пасть свою, куда менее прочную голову. Когда он влетел в кабину, дежурный офицер уоши лежал, раздавленный всмятку, на остатках стола. Вибротрубка сделала свое дело. Она была тише, чем осколочное ружье, но ничуть не менее эффективна.
   Когда последний боец отряда замкнул колонну, Мууг изложил план, составленный второпях, перед тем как бойцы покинули пещеру. Планировка корабля была несложной. Благодаря Муугу каждый землянин имел о ней хотя бы грубое представление. Отряд разделился на шесть групп, по пять человек в каждой из первых пяти, пятеро плюс Мууг и Солсбери в шестой. Со всей возможной быстротой и эффективностью группы распространились по избранным отсекам. Поскольку уоши на корабле не были вооружены поголовно, земляне получили внушительный перевес. Шестая группа имела целью доставить Солсбери в телепортационную кабину. Они, конечно, тоже убивали уоши и ломали их технику, как и остальные пять групп, но только если представлялась возможность делать это на пути к телепортационной тележке.
   Мууг открыл дверь, и они вошли в переход, предоставив остальным группам доделывать свою работу. Теперь им нужно было добраться до транспортного средства, которое могло – а возможно, и не могло – переправить Виктора обратно в подвал, к Линде. Они прогрохотали по главному коридору, уже не заботясь о соблюдении тишины. Позади них отряд, закрепленный за этим отсеком, распахивал двери и приканчивал ошеломленных уоши. Шум стоял адский. Издалека доносились звуки других стычек, многократным эхом отражаясь от стен.
   Они завернули за поворот и столкнулись с небольшой группой уоши, которые выскочили из своих кают посмотреть, что за переполох творится. Кто-то позади Солсбери выпустил в них пару-тройку разрывных пуль. Уоши развалились надвое и натрое. Еще шестеро не успели увернуться и попали под вибролуч Мууга. Потом победители бросились дальше, огибая тела ящеров и стараясь не вдыхать невыносимое зловоние горящего мяса пришельцев.
   Еще два поворота, еще шесть убитых уоши, и один из парней получил в грудь заряд из пистолета охранника. Мууг выстрелил в уоши. То же сделал и Солсбери. Их вибролучи ударили в голову ящера с двух сторон, превратив ее в месиво.
   – Сюда, – бросил Мууг, поворачивая направо. Он тут же шарахнулся назад, и вибролуч опалил его правое плечо.
   Солсбери бросился наземь, перекатился, чудом избежав второго выстрела оператора уоши. Коснувшись спиной пола, он вскинул вибротрубку и с размаху обрушил луч на ящера, разворотив того почти пополам. Тварь рухнула ничком, тяжело охнула и застыла. Виктор вернулся к Муугу.
   – Что там у тебя?
   – Да просто ожог. Ничего страшного. – Он даже не зажал рану. Даже не застонал. И не скривился.
   – Вон тележка, – сказал Солсбери.
   – Знаешь, как ею управлять?
   – Попытаюсь. В худшем случае взлечу на воздух.
   Стоявший в дверях человек что-то крикнул. Мууг нахмурился:
   – В коридор вошли главные силы уоши. Они, должно быть, догадались, что мы с твоей помощью пробуравили корпус и пробиваемся к тележке. Мы их задержим. Думаю, даже перестреляем. Но тебе лучше убираться как можно скорей.
   Виктор кивнул, полез было в тележку, затем вернулся и пожал руку землянина.
   – Может, когда все это закончится, – сказал Мууг, – мы сумеем сложить по кускам машины уоши и разобраться, что там в них тикало. Может, даже сумеем построить тележку, чтобы путешествовать по вероятностям. А там увидим.
   – Обязательно увидим, – согласился с ним Солсбери. Затем он забрался в тележку и пробежал пальцами по рычагам управления, а Мууг ушел руководить сражением с чужаками.
   На щитке была клавиатура, очень похожая на пишущую машинку или клавиатуру компьютера, вот только символы на клавишах выглядели, на взгляд Солсбери, бессмыслицей. Он попытался понажимать их и обнаружил, что они поддаются очень туго, точно клавиши выключенной электрической машинки. Перепробовав их все, он в отчаянии ударил по пробелу. Тут же стены вокруг него растаяли.
   Вероятностные линии замелькали одна за другой. Виктор направлялся домой, понятия не имея, как контролировать тележку, не зная, как ее остановить. Может быть, она пролетит мимо той вероятности, с которой стартовала; правда, очень похоже было, что она направляется прямо туда, откуда начинала путь: на последнюю вероятностную линию, непосредственно перед миром Виктора. По крайней мере он надеялся, что это так.
   В телепортационных кабинах каждой вероятностной линии таращились на него операторы уоши, ошарашенные тем, что человеческое существо разъезжает без охраны. Некоторые пытались сдернуть его с тележки, пока он не унесся на следующую линию, но тщетно. Другие бросались к своим стационарным рабочим панелям, но тоже не успевали его остановить. Волнуясь и трепеща, полный надежды, он продолжал лететь в мир, где уоши впервые взяли его в плен.
   Делать было нечего, оставалось думать. Он думал про Мууга и других. Сумел ли пылкий борец одержать победу или его сразили в бою? Нет, космический корабль почти наверняка будет сокрушен. Но что это должно означать для установок уоши, нанизанных на мировые линии? Разрушатся ли они, если отрезать их от материнского корабля? Насколько прав Мууг, уверявший его, что связь с космическим кораблем жизненно необходима для их существования?
   Солсбери надеялся, что так все и обстояло. Потому что это означало бы, что они освободили от уоши не одну мировую линию, а все. Он подумал о своей безопасности и о безопасности своего мира. Если он выберется на мировую линию, непосредственно проходящую перед его собственной, он сможет добраться до подвала. 810-40.04 взорвет микробомбы, а его мировая линия навсегда останется в безопасности, поскольку разрушение космического корабля на Первой Линии гарантирует, что экспедиции уоши в смежные миры прекратятся. Будущее, из которого он почти без надежды был послан отчаявшимися людьми, станет другим. Все временные линии, следующие за его миром, который уоши захватили в семидесятых годах, тоже обретут новое будущее, поскольку никогда не познают владычества чужаков. Он изменил и их будущее.
   Но он никак не мог почувствовать себя героем. Для великого дела его создали другие. Компьютер обучил его искусству боя; Линда дала ему силу и цель; Мууг спас ему жизнь и придумал завершающий дерзкий план. Виктор выполнил лишь свою часть работы, ничего больше. Но что бы он там ни совершил, сейчас это его мало беспокоило. Он думал о Линде. О зеленых глазах, косо поставленном зубике, теплом теле… Единственным островком реальности во всей этой немыслимой истории была ее улыбка, ее поцелуй, чудо ее существования.
   Внезапно тележка остановилась. Мелькание стихло.
   Он понял, что попал правильно.
   У стены маялся оператор, покусывая наркотическую палочку. Солсбери вылетел из машины и, прежде чем уоши смог поднять тревогу, с ходу врезал ему кулаком по морщинистому кадыку. Тот опрокинулся, покатился, задрав лапы, и потерял сознание.
   Виктор покинул комнату и поспешил в помещение с излучателем. У дверей он заколебался, не зная, что найдет внутри. Еще тянулась та самая ночь, когда он проник в эту мировую линию, но прошло уже несколько часов. Должно быть, близок рассвет. Уоши вполне могли обнаружить кавардак в прожекторной, могли уже вторгнуться в его мир. Может быть, Линда уже мертва.
   – Сииз тизга жжи гаста! – рявкнул голос уоши за его спиной.
   Виктор развернулся на месте. В дальнем конце коридора стояли четыре уоши. Один ящер держал пистолет. Уоши поднял оружие и выстрелил. Вибролуч опалил Солсбери правую икру. От боли он упал на колени, потом сообразил, что страдать некогда.
   Уоши уже подбегали.
   Встряхнувшись, он умудрился подняться на ноги, сбросил с плеч рюкзак и юркнул в комнату с излучателем. То, что он здесь натворил, еще не обнаружили. Линда еще сидела за лучевым прожектором по ту сторону стены. На полу валялись все те же тела, все, кроме одного, роботы. Он перемахнул комнату, приволакивая раненую ногу, и проковылял через портал в подвал своего дома.
   – Взрывай! – приказал он всплывшему перед ним компьютеру 810-40.04.
   – Как только…
   – Живо!
   Позади, в иной реальности, уоши отодвинули дверь в прожекторную комнату.
   – Ну же, дьявол! – взревел Солсбери.
   Уоши бросились через комнату.
   Компьютер сдетонировал микробомбы, и почти в то же мгновение вырубился лучевой прожектор. Его линзы вспыхнули ослепительным оранжевым светом и разлетелись вдребезги. Полость меж мирами схлопнулась как раз вовремя, чтобы преградить путь взрывной волне из того мира в этот.
   Пятно на стене исчезло.
   – Вы победили, – сказал компьютер.
   В крови Виктора в течение нескольких последних часов бушевал избыток адреналина. Теперь, когда напряжение спало и поток магического зелья иссяк, на его плечи как будто обрушились миллионы тонн. Он попытался что-то сказать, что-то очень умное, такое, чтобы осталось в памяти. И рухнул на холодный каменный пол подвала…

Дин Кунц Врата ада