-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
|  Михаил Афанасьевич Булгаков
|
|  Воспаление мозгов
 -------

   Михаил Афанасьевич Булгаков
   ВОСПАЛЕНИЕ МОЗГОВ


   Посвящается всем редакторам еженедельных журналов.

   В правом кармане брюк лежали 9 копеек – два трехкопеечника, две копейки и копейка, и при каждом шаге они бренчали, как шпоры. Прохожие косились на карман.
   Кажется, у меня начинают плавиться мозги. Действительно, асфальт же плавится при жаркой температуре! Почему не могут желтые мозги? Впрочем, они в костяном ящике и прикрыты волосами и фуражкой с белым верхом. Лежат внутри красивые полушария с извилинами и молчат.
   А копейки – брень-брень.
   У самого кафе бывшего Филиппова я прочитал надпись на белой полоске бумаги: «Щи суточные, севрюжка паровая, обед из 2-х блюд – 1 рубль».
   Вынул девять копеек и выбросил их в канаву. К девяти копейкам подошел человек в истасканной морской фуражке, в разных штанинах и только в одном сапоге, отдал деньгам честь и прокричал:
   – Спасибо от адмирала морских сил. Ура!
   Затем он подобрал медяки и запел громким и тонким голосом:


     Ата-цвели уж давно-о!
     Хэ-ри-зан-темы в саду-у!


   Прохожие шли мимо струей, молча сопя, как будто так и нужно, чтобы в 4 часа дня, на жаре, на Тверской, адмирал в одном сапоге пел.
   Тут за мной пошли многие и говорили со мной:
   – Гуманный иностранец, пожалуйте и мне девять копеек. Он шарлатан, никогда даже на морской службе не служил.
   – Профессор, окажите любезность...
   А мальчишка, похожий на Черномора, но только с отрезанной бородой, прыгал передо мной на аршин над панелью и торопливо рассказывал хриплым голосом:


     У Калуцкой заставы
     Жил разбойник и вор – Комаров [1 - ...Жил разбойник и вор – Комаров! – См. комментарий к очерку «Комаровское дело».]!


   Я закрыл глаза, чтобы его не видеть, и стал говорить:
   – Предположим, так. Начало: жара, и я иду, и вот мальчишка. Прыгает. Беспризорный. И вдруг выходит из-за угла заведующий детдомом. Светлая личность. Описать его. Ну, предположим, такой: молодой, голубые глаза. Бритый? Ну, скажем, бритый. Или с маленькой бородкой. Баритон. И говорит: «Мальчик, мальчик». А что дальше? «Мальчик, мальчик, ах, мальчик, мальчик...» «И в фартуке», – вдруг сказали тяжелые мозги под фуражкой. «Кто в фартуке?» – спросил я у мозгов удивленно. «Да этот, твой детдом».
   «Дураки», – ответил я мозгам.
   «Ты сам дурак. Бесталанный, – ответили мне мозги, – посмотрим, что ты будешь жрать сегодня, если ты сей же час не сочинишь рассказ. Графоман!»
   «Не в фартуке, а в халате...»
   «Почему он в халате? Ответь, кретин», – спросили мозги.
   «Ну, предположим, что он только что работал, например, делал перевязку ноги больной девочке и вышел купить папирос „Трест". Тут же можно описать моссельпромщицу. И вот он говорит:
   – Мальчик, мальчик... – А сказавши это (я потом присочиню, что он сказал), берет мальчика за руку и ведет в детдом. И вот Петька (мальчика Петькой назовем, такие замерзающие на жаре мальчики всегда Петьки бывают) уже в детдоме, уже не рассказывает про Комарова, а читает букварь. Щеки у него толстые, и назвать рассказ „Петька спасен". В журналах любят такие заглавия».
   «Па-аршивенький рассказ, – весело бухнуло под фуражкой, – и тем более, что мы где-то уже это читали!»
   – Молчать, я погибаю! – приказал я мозгам и открыл глаза. Передо мной не было адмирала и Черномора, и не было моих часов в кармане брюк.
   Я пересек улицу и подошел к милиционеру, высоко поднявшему жезл.
   – У меня часы украли сейчас, – сказал я.
   – Кто? – спросил он.
   – Не знаю, – ответил я.
   – Ну, тогда пропали, – сказал милиционер.
   От таких его слов мне захотелось сельтерской воды.
   – Сколько стоит один стакан сельтерской? – спросил я в будочке у женщины.
   – Десять копеек, – ответила она.
   Спросил я ее нарочно, чтобы знать, жалеть ли мне выброшенные девять копеек. И развеселился и немного оживился при мысли, что жалеть не следует.
   «Предположим – милиционер. И вот подходит к нему гражданин...»
   «Нуте-с?» – осведомились мозги... «Н-да, и говорит: часы у меня свистнули. А милиционер выхватывает револьвер и кричит: „Стой!! Ты украл, подлец". Свистит. Все бегут. Ловят вора-рецидивиста. Кто-то падает. Стрельба».
   «Все?» – спросили желтые толстяки, распухшие от жары в голове.
   «Все».
   «Замечательно, прямо-таки гениально, – рассмеялась голова и стала стучать, как часы, – но только этот рассказ не примут, потому что в нем нет идеологии. Все это, т. е. кричать, выхватывать револьвер, свистеть и бежать, мог и старорежимный городовой. Нес-па [{1} - Не так ли? (от фр.: N'est-ce pas?).], товарищ Бенвенутто Челлини [2 - ...товарищ Бенвенутто Челлини? – Бенвенуто Челлини (1500-1571) – писатель, автор всемирно известных мемуаров, а также ювелир и скульптор.]?»
   Дело в том, что мой псевдоним – Бенвенутто Челлини. Я придумал его пять дней тому назад в такую же жару. И он страшно понравился почему-то всем кассирам в редакции. Все они пометили: «Бенвенутто Челлини» в книгах авансов рядом с моей фамилией. 5 червонцев, например, за Б. Челлини.
   «Или так: извозчик № 2579. И седок забыл портфель с важными бумагами из Сахаротреста. И честный извозчик доставил портфель в Сахаротрест, и сахарная промышленность поднялась, а сознательного извозчика наградили».
   «Мы этого извозчика помним, – сказали, остервенясь, воспаленные мозги, – еще по приложениям к Марксовской „Ниве". Раз пять мы его там встречали, набранного то петитом, то корпусом, только седок служил тогда не в Сахаротресте, а в Министерстве внутренних дел. Умолкни! Вот и редакция. Посмотрим, что ты будешь говорить. Где рассказик?..»
   По шаткой лестнице я вошел с развязным видом и громко напевая:


     И за Сеню я!
     За кирпичики [3 - И за Сеню я! За кирпичики... – «Кирпичики» – популярная песня 20-х гг. (аранжировка старинного вальса В. Кручинина).]
     Полюбила кирпичный завод.


   В редакции, зеленея от жары, в тесной комнате сидел заведующий редакцией, сам редактор, секретарь и еще двое праздношатающихся. В деревянном окне, как в зоологическом саду, торчал птичий нос кассира.
   – Кирпичики кирпичиками, – сказал заведующий, – а вот где обещанный рассказ?
   – Представьте, какой гротеск, – сказал я, улыбаясь весело, – у меня сейчас часы украли на улице.
   Все промолчали.
   – Вы обещали сегодня дать денег, – сказал я и вдруг в зеркале увидал, что я похож на пса под трамваем.
   – Нету денег, – сухо ответил заведующий, по лицам я увидал, что деньги есть.
   – У меня есть план рассказа. Вот чудак вы, – заговорил я тенором, – я в понедельник его принесу к половине второго.
   – Какой план рассказа?
   – Хм... В одном доме жил священник...
   Все заинтересовались. Праздношатающиеся подняли головы.
   – Ну?
   – И умер.
   – Юмористический? – спросил редактор, сдвигая брови.
   – Юмористический, – ответил я, утопая.
   – У нас уже есть юмористика. На три номера. Сидоров написал, – сказал редактор. – Дайте что-нибудь авантюрное.
   – Есть, – ответил я быстро, – есть, есть, как же!
   – Расскажите план, – сказал, смягчаясь, заведующий.
   – Кхе... Один нэпман поехал в Крым...
   – Дальше-с!
   Я нажал на больные мозги так, что из них закапал сок, и вымолвил:
   – Ну и у него украли бандиты чемодан.
   – На сколько строк это?
   – Строк на триста. А впрочем, можно и... меньше. Или больше.
   – Напишите расписку на двадцать рублей, Бенвенутто, – сказал заведующий, – но только принесите рассказ, я вас серьезно прошу.
   Я сел писать расписку с наслаждением. Но мозги никакого участия ни в чем не принимали. Теперь они были маленькие, съежившиеся, покрытые вместо извилин черными запекшимися щелями. Умерли.
   Кассир было запротестовал. Я слышал его резкий скворешный голос:
   – Не дам я вашему Чинизелли [4 - Чинизелли – семья итальянских цирковых артистов и предпринимателей. В России – с 1869 г. Основатель династии – Гаэтано Чинизелли (1815-1881), построивший в 1877 г. цирк в Петербурге.] ничего. Он и так перебрал уже шестьдесят целковых.
   – Дайте, дайте, – приказал заведующий.
   И кассир с ненавистью выдал мне один хрустящий и блестящий червонец, а другой темный, с трещиной посередине.
   Через 10 минут я сидел под пальмами в тени Филиппова, укрывшись от взоров света. Передо мной поставили толстую кружку пива. «Сделаем опыт, – говорил я кружке, – если они не оживут после пива, – значит, конец. Они померли – мои мозги, вследствие писания рассказов, и больше не проснутся. Если так, я проем 20 рублей и умру. Посмотрим, как они с меня, покойничка, получат обратно аванс...»
   Эта мысль меня насмешила, я сделал глоток. Потом другой. При третьем глотке живая сила вдруг закопошилась в висках, жилы набухли, и съежившиеся желтки расправились в костяном ящике.
   «Живы?» – спросил я.
   «Живы», – ответили они шепотом.
   «Ну, теперь сочиняйте рассказ!»
   В это время подошел ко мне хромой с перочинными ножиками. Я купил один за полтора рубля. Потом пришел глухонемой и продал мне две открытки в желтом конверте с надписью:
   «Граждане, помогите глухонемому».
   На одной открытке стояла елка в ватном снегу, а на другой был заяц с аэропланными ушами, посыпанный бисером. Я любовался зайцем, в жилах моих бежала пенистая пивная кровь. В окнах сияла жара, плавился асфальт. Глухонемой стоял у подъезда кафе и раздраженно говорил хромому:
   – Катись отсюда колбасой со своими ножиками. Какое ты имеешь право в моем Филиппове торговать? Уходи в «Эльдорадо»!
   «Предположим так, начал я, пламенея. – ...Улица гремела, со свистом соловьиным прошла мотоциклетка. Желтый переплетенный гроб с зеркальными стеклами (автобус)!»
   «Здорово пошло дело, – заметили выздоровевшие мозги, – спрашивай еще пиво, чини карандаш, сыпь дальше... Вдохновенье, вдохновенье».
   Через несколько мгновений вдохновение хлынуло с эстрады под военный марш Шуберта-Таузига [5 - ...военный марш Шуберта-Таузига... – Польский композитор Карл Таузиг (1841-1871) осуществил фортепьянную транскрипцию одного из военных маршей Шуберта.], под хлопанье тарелок, под звон серебра.
   Я писал рассказ в «Иллюстрацию», мозги пели под военный марш:


     Что, сеньор мой,
     Вдохновенье мне дано [6 - Что, сеньор мой, Вдохновенье мне дано? – ария из оперы Дж. Россини (1792-1868) «Севильский цирюльник» (1816). Из воспоминаний Н. А. Земской: «Михаил Афанасьевич играл на пианино увертюры и сцены из всех своих любимых опер: „Фауст", „Кармен", „Руслан и Людмила", „Севильский цирюльник"... Пел арии из опер. Особенно часто он пел все мужские арии из „Севильского цирюльника"...» (Воспоминания о Михаиле Булгакове. С. 59).]?
     Как ваше мненье?!


   Жара! Жара!


   Комментарии. В. И. Лосев
   Воспаление мозгов

   Впервые – Смехач. 1926. №15. С. 5-14. (Юмористическая иллюстрированная библиотека).
   Печатается по тексту данного издания.