Эдгар Райс Берроуз
Бандит из Чертова ущелья

Глава 1. Судьба-индейка

   ПОЛДЮЖИНЫ МУЖЧИН ВАЛЬЯЖНО развалились в откидных креслах у стен спального корпуса на ранчо «Застава Y». Все – молодцы как на подбор, мускулистые, загорелые, ясноглазые. Их лоснящаяся кожа и гладкие волосы были еще мокры после недавнего омовения. Ведь все они только что поужинали, а ужин на ранчо предполагал предварительный прием душа.
   Один из них пел.

     Мы в тени от дерева сели, два закадычных друга.
     На склоне Хеглер-горы, на склоне.
     Наши кони листву щипали, волоча по земле поводья.
     Вдруг он взглянул на меня и усмехнулся.

   – Любой рассмеется! – перебил слушатель.
   – Закрой пасть, – рявкнул другой, – В прошлом году я триста шестьдесят пять раз слушал эти куплеты, не намерен пропустить ни слова и теперь!
   Между тем, сладкоголосый певец невозмутимо продолжал свою песню.

     – Ты видишь тот город? – он спросил, глядя вниз,
     На кучку лачуг, раскаленных на солнце.
     Чистым виски из фляги гортань промочил
     И долго, безмолвно жевал свой табак.
     Потом он без смеха взглянул на меня:
     – Там есть один парень, он ждет внизу.
     Пастух, получивший за жизнь мою мзду.
     Не боишься спуститься в этот город ничтожный,
     Посмотреть ради шутки, что творится в аду?

   Один из компании встал и потянулся, зевая. Это был высокий, смуглый человек. Пожалуй, в выражении его лица было что-то зловещее. Он редко улыбался, а говорил в трезвом состоянии еще реже.
   Человек этот был бригадиром уже более года. За исключением двух-трех кутежей, во время которых он невиннейшим образом обстреливал соседний город, это был отличный начальник: непревзойденный наездник, хорошо знающий пастбища и понимающий в скоте, всегда готовый к тяжкой работе.
   Последний раз он напился шесть месяцев назад, хотя он и выпивал время от времени понемногу, когда кому-то удавалось принести флягу – другую из города на ранчо. Однако степень его воздержанности во многом объяснялась тем фактом, что Элиас Хендерс, хозяин ранчо, грозил разжаловать его за следующее бесчинство.
   – Видишь ли, Балл, – сказал старикан. – Мы самая большая компания в этой части страны, и не можем себе позволить дурной репутации. А если бригадир «Заставы» как ни в чем не бывало, обстреливает близлежащий город, как какой-то новичок, пыльным мешком по голове трахнутый, – вот это и есть дурная репутация. И ты это оставь, – я повторять не буду.
   Балл знал, что старикан повторять не будет, и потому вел себя паинькой долгие шесть месяцев. Пожалуй, здесь играло роль не одно лишь желание удержаться на работе бригадира. Ведь мнение молодой Дианы Хендерс имело для молчуна гораздо больший вес, чем мнение ее престарелого папаши.
   – Мне стыдно за вас, Балл, – сказала она, и отказывалась кататься с ним больше недели. Таких мер было более чем достаточно, но, как будто в насмешку, она каталась несколько раз с новым парнем, недавно прибывшим с севера и охотно принятым Баллом на работу, – чтобы заполнить вакансию.
   С самого начала этот северянин не понравился Баллу. «Он слишком хорошенький, чтоб быть ковбоем» – философски заметил один из старейших работников. Поначалу новичок, немного чересчур миловидный, вызвал враждебность, однако сумел доказать, что парень он нормальный. Коллектив принял Хола Колби, несмотря на его густые черные волосы, орлиный профиль, белоснежные зубы и смеющиеся глаза.
   А певец все пел.

     Я сказал, что пойду, что, похоже, там что-то не то,
     Прослежу мол, чтоб честно все было.
     Он ответил: – Лишь как свидетель, видевший, кто
                                                       первым стрелял,
     Мне нужен такой друг, как ты.

   – Пойду спать – заметил Балл. В этот момент Хол Колби тоже поднялся.
   – И я, – сказал он, направляясь вслед за бригадиром на ночлег. Уже стоя у своей койки, он вдруг повернулся к Баллу, сидящему на краю своей, снимая шпоры. Губы красавчика растянулись в приятной улыбке.
   – Взгляни-ка сюда. Балл! – прошептал он, и когда тот повернулся к нему, засунул руку под бельевой мешок, служивший ему подушкой. А затем вытащил на свет божий пинтовую флягу. – Промочишь горло? – спросил Хол.
   – Думаешь, не выпью? – бригадир пересек комнату и подошел к койке Колби. Сквозь открытое окно в комнату доносились протяжные звуки неувядаемой рапсодии Техасского Пита.

     В час, как спросит судья, кто же первым стрелял,
     Честный парень, как ты, нужен мне.
     А этот бедный гусак – все равно уж мертвяк
     С сорока пятью дырками в мертвой спине.

   – Он смотрит на тебя… – заметил Балл.
   – Ты пей, дружище – ответил Колби.
   – Это отрава еще та… – сказал Балл, утираясь обшлагом и возвращая фляжку собутыльнику.
   – Не так плохо для подобного пойла… Еще по одной!
   Бригадир покачал головой, отказываясь.
   – Да забей ты, – подначивал Колби. – Вполне приличное пойло.
   А Техасский Пит все пел.

     Мы не болтали. Когда жребий брошен,
     Здешний мужчина скор, как стрела.
     Мы закурили, и больше ни слова,
     Пока он не молвил: «Дружище, натяни удила!»
     Мы спустились с горы, куря свою дрянь,
     В город внизу, мерцавший как призрак.
     К кособокой хибаре путь наш лежал,
     Под названьем «Ковбойский приют».

   Балл выпил еще, – на этот раз порция была больше – и, скручивая сигарету, сел на краю койки Колби. Он явно был расположен поговорить – виски, как всегда, прорывало плотину его неразговорчивости. Он говорил низким, хорошо поставленным голосом о прошедшем рабочем дне и о планах на завтра, а Хол Колби охотно поддерживал разговор. Не то, чтобы ему нравился Балл. Скорее, подобно многим другим, он понимал свою заинтересованность в хороших отношениях с бригадиром.
   А из окна доносилось:

     Там счастливчик-Громила держал кабачок,
     Большей частью готовил бекон на бобах.
     – Боб, неси-ка еду! Ощущаю нужду
     В чем-то большем, чем воздух в штанах.
     Тут явился и Боб – конопатый хитрец.
     Животы мы набили жратвой.
     Билл сказал: «Покажи нам дорогу, отец.
     Торопиться приходится, Боб».

   Между тем Балл встал на ноги.
   – Чертовски приятная штука, Хол, – сказал он.
   К этому моменту парочка уже опустошила флягу, и бригадир был основательно пьян.
   – Подожди-ка минутку, – сказал Хол, – Я достану другую флягу, – и он полез, было, снова под свою «подушку».
   Бригадир заколебался.
   – Пожалуй, я уже достаточно набрался…
   – Да ты еще ничего не выпил! – настаивал Колби.
   Надо сказать, что песня Техасского Пита страдала от многочисленных остановок и заминок, обязанных разнообразным спорам, в которых Пит чувствовал себя обязанным участвовать. Но как только в беседе наступало временное затишье, он возобновлял свои сизифовы усилия, на которые никто не обращал ни малейшего внимания. Пита удостаивали, разве что, мимолетной насмешки.
   Однако сладкоголосый певец никогда не останавливался на середине строфы. Он останавливался лишь в ее конце. И как бы долго не длилась пауза, хотя бы даже много дней, певец всегда начинал со следующей строфы, без малейшей нерешительности или каких-либо повторений. Вот и теперь, между тем, как Балл и Колби пили, Пит продолжал дальше.

     И когда мы подкатим к блатному притону,
     Его светлость должен быть там.
     Ты входи, начинай утолять свою жажду,
     Но при этом смотри на меня.

   Наконец Балл поднялся на ноги. На вид он был крепок как скала, но Колби видел, что он сильно-таки пьян. После шести месяцев почти полного воздержания он вылакал значительно больше пинты дешевого жгучего виски в течение менее получаса.
   – Ну что, спать? – спросил Колби.
   – Спать? К чертям собачьим! Я еду в город и этой ночью основательно пошумлю. Ты едешь?
   – Нет, я уж лучше на боковую. Желаю приятно провести время.
   – Так оно и будет, – бригадир подошел к своей койке и приторочил к поясу револьвер. Он вернул на место снятую шпору, повязал на шею свежий черный шелковый платок, надвинул сомбреро на копну прямых черных волос и вышел наружу.

     «Чтоб увидел ты, друг, кто первым стрелял,
     Чтоб судья не брал на испуг».
     Я услышал это, и страха червяк
     Начал горло сжимать мне вдруг.

   – Гляди-ка, куда бы этот чертов Балл двинул в такое позднее время? – перебил сам себя Техасский Пит.
   – Он идет к конюшне. Приключений ищет на свою голову… – констатировал другой ковбой.
   – Он поступает как кретин, – сказал третий – Еще и жужжал какую-то песню, когда вышел. Всегда с ним какие-нибудь бедствия! Плохое виски ударило ему в голову, так что он запел, как Техасский Пит.

     Дурно пахнет от этого грязного места.
     И немало там честных парней полегло.
     И не понять в этом адском притоне,
     Кто убил, и чья кровь пролилась.

   – Уехал, – пробурчал один из мужчин, когда неясная в слабом свете ночных звезд фигура всадника скрылась в северном направлении, – Поехал в город.
   – Интересно, знает ли он, что старик в городе сегодня вечером? – сказал Техасский Пит.

     За дверями стоял здоровенный детина,
     Опершись на протез, он стоял.
     Худой и костлявый, со злыми глазами,
     Каких и в тюрьме я не видел.

   Ей-богу, я еду за Баллом. Он не знает, что старикан в городе… – и, вскочив на ноги, Техасский Пит двинулся к конюшне, все еще напевая:

     А рядом с ним девушка – подобна жемчужине.
     Так бисер пред свиньями в Библии мечут.
     Просила о чем-то, в слезах, с тусклым взглядом,
     Когда я бармена позвал.

   Он поймал одну из свободных лошадей в конюшне, воткнул ей между челюстей большой посеребренный мундштук, взнуздал ее, водрузил ей на спину тяжелое инкрустированное седло, поставил ногу в болтающееся стремя, и скрылся с глаз в туче пыли. Техасский Пит всегда носился в водовороте пыли, исключая, разве что, дни, когда лил дождь – тогда он скакал в фонтане грязи.
   Сама по себе большая скорость Техасского Пита в столь позднее время не была показателем особой спешки. Также точно он мог бы мчаться на свадьбу, похороны или в гости. Однако всякий, знавший Техасского Пита, догадался бы, что он ужасно спешит. Об этом свидетельствовало то, что он забыл одеть свои овечьей шерсти ковбойские гамаши, основной предмет его гордости. Действительно, Техасский Пит был в большой спешке.
   Ведь что мы можем сказать о личности Техасского Пита? Он мог жить без работы и мог жить в двух шагах от голодной смерти. Но были предметы, без которых он не мог обойтись никак. Пара отличных кожаных гамаш, инкрустированный серебром мундштук, тяжелая уздечка, украшенная драгоценными металлами, богато выделанное кожаное седло, «Стетсон» (высокая шляпа с широкими полями), два шестизарядных револьвера с кобурами и портупеями, яркий шелковый шейный платок – все это было ему просто необходимо.
   Возможно, его мустанг стоил не более десяти долларов, ботинки были заношенными, а ткань его штанов – предельно истерта, засалена и истрепана, тем не менее, в других отношениях Техасский Пит был воплощением красоты и роскоши. Колесики его инкрустированных серебром мексиканских шпор волочились по земле, когда Пит гулял, и гирьки, свешивающиеся с них, вызванивали веселый аккомпанемент к стуку его мальчишеского сердца.
   Техасский Пит галопировал по пыльной дороге в сторону небольшого городка скотоводов, удовлетворявшего простые нужды поселенцев своим магазином, рестораном, китайской прачечной, кузницей, отелем, газетой и пятью барами. Техасский Пит пел:

     Дверь вновь распахнулась, вошел мой приятель.
     Глаза его были темны.
     Развернулся худой, а девица визжала: Билл!
     Не стреляй ради Бога, ведь это же папа!

   На милю впереди Пита, другая лошадка прорывалась сквозь пыль к городу. Каштановый иноходец с белой звездой во лбу и с белоснежными задними ногами – Звездочка – гордость бригадирского сердца.
   В глубоком седле, уподобившись кентавру, восседал Бригадир.
   Город Хендерсвиль – это звучит нежно и приятно ранним вечером. Однако позднее городок начинал жить иной, своей собственной жизнью. В описываемый момент он находился в состоянии частичной летаргии своих пищеварительных функций. Это было время первой вечерней выпивки. Время звона шпор, монет и стаканов.
   Внезапно эта идиллия была нарушена явившимися, откуда ни возьмись дикими криками, бешеным топотом лошадиных копыт и троекратным кряканьем шестизарядного револьвера. Гам Смит, шериф, вскочил из-за колоды карт, бросив партию в «фараон», и навострил уши.
   Гам держал наиболее прибыльное заведение в Хендерсвиле. Должность шерифа льстила его тщеславию и к тому же укрепила его бизнес. Но она имела и свои недостатки. Непонятно откуда взявшийся шум как раз и был одним из них, и шериф занервничал.
   В такие моменты он почти желал, чтобы кто-нибудь другой был шерифом. Но быстрый взгляд на сияющий значок на левом кармане его жилета вернул ему уверенность, и он гневно оглядел посетителей заведения. Шериф глубоко вздохнул: сюда приближалась как минимум дюжина молодых здоровенных ковбоев, чей визит не предвещал ничего доброго.
   А на другой стороне улицы, в редакции газеты «Вестник Хендерсвиля», Элиас Хендерс как раз сидел в гостях у ее редактора. Когда выстрелы нарушили вечернюю тишину, двое мужчин выглянули на улицу.
   «Парни остаются парнями…» – заметил редактор.
   Пуля ударила в оконное стекло. Одним движением редактор загасил лампу, горящую на столе, и оба мужчины с неописуемой быстротой упали на пол, спрятавшись за этим же столом.
   – Иногда эти бестии чертовски неосторожны, – заметил Элиас Хендерс.

   А по дороге скакал Техасский Пит, напевая:

     Билл приехал за ней, чтоб ее отыскать.
     Ее папа ему не простил.
     Мой приятель в дверях не сводил с нее глаз.
     И рука на курке замерла.

   Неподалеку раздались звуки выстрелов.
   Ей-богу, это наш проклятый сукин сын! – воскликнул Техасский Пит. Мужчины, расположившиеся в баре «Приют Гама – Ликеры и сигары», прислушивались к звукам выстрелов с мрачными ухмылками. Мгновеньем позже неподкованные лошадиные копыта застучали по грубым доскам крыльца, двери распахнулись, и Звездочка поднялась на дыбы прямо посреди комнаты, подстрекаемая дикими криками своего всадника, который размахивал над головой дымящимся револьвером.
   Балл, бригадир «Заставы Y» мгновенно обвел взглядом комнату. Его серо-стальные глаза остановились на шерифе Смите. Гам, казалось, потерял последние остатки терпения.
   – Ты, черт тебя дери, арестован! – запищал он высоким тонким голосом. А затем, обернувшись к мужчинам, сидящим за соседними столами, он показал сначала на одного, затем на второго: – Ты, черт возьми, и ты, черт побери, и ты, черт тебя раздери, – возглашал он, обводя их своим быстро движущимся указательным пальцем, – схватите его сейчас же! Но ни один из них не двинулся со своего места. Смит окончательно вышел из себя. – Схватите его, вы, олухи! Шериф я или не шериф этого вашего штата?! Черт вас всех раздери, к чертям собачьим вашу мать и бабушку!

     Моя мама была дикой кошкой.
     Мой папа был медведь.

   продекламировал Балл, —

     В зубах я ковырял колючкой,
     Причесывался кактусом.

   – И я немедленно желаю выпить! – добавил он патетически.
   – Ты всецело под арестом! Сейчас же схватите его! – пронзительно визжал Гам.
   Балл выстрелил в пол, и пуля вошла на расстоянии шага от Смита. После чего тот мгновенно скрылся под столиком для игры в фараон. Все мужчины засмеялись. Тут Балл обратил свое внимание на бармена и выстрелил в барную стойку. Бармен ухмыльнулся.
   – Будь осторожен. Балл, – увещевал он. – Мой доктор советовал мне избегать беспокойства.
   Двери вновь распахнулись, и Балл мгновенно развернулся со своим шестизарядным револьвером, готовый достойно встретить новоприбывшего. Но при виде человека, зашедшего в комнату, он опустил свой револьвер. Он мгновенно протрезвел.
   – Эх ты, Балл! – сказал Элиас Хендерс. – Опять хулиганишь!
   Мгновение двое мужчин молча смотрели друг на друга. Никто не мог сказать, что творилось в их душах. Первым заговорил старик.
   – Полагаю, я более не нуждаюсь в твоих услугах, Балл, – а затем, подумав, добавил: разве что простым рабочим возьму тебя, когда протрезвеешь.
   Он вышел, и в тот момент, когда он ступил в дорожную пыль, Техасский Пит прошмыгнул мимо него, свесившись со своего мустанга. Балл в этот момент как раз, потехи ради, усаживал свою лошадь возле барной стойки. А сзади него Гам Смит медленно вылезал из-под укрывающего его стола. Когда он увидел, что Балл обращен к нему спиной, хитрость сверкнула в глазах шерифа. Он быстро оглядел комнату и сообразил, что все присутствующие смотрят на Балла. Шерифа никто не замечал. Он вытащил револьвер и направил его в спину экс-бригадира «Заставы Y». Вдруг грянул выстрел, сопровождаемый вспышкой в дверях, и… револьвер шерифа выпал у него из рук. Все глаза обратились в направлении дверей. Там стоял Техасский Пит с дымящимся револьвером.
   – Ты, чертов хорек! – воскликнул он, глядя на Гама. – Пойдем, Балл, – продолжал он – Это не место для таких молодцев, как мы с тобой.
   Балл поднял Звездочку и медленно выехал наружу, даже не взглянув на шерифа; да лучше он и не мог продемонстрировать свое презрение к этому человеку. Между ними давно пробежала черная кошка. Смит был избран наиболее необузданной частью электората. Балл же во время компании работал на оппозиционного кандидата, поддерживавшегося крупнейшими скотоводами во главе с Элиасом Хендерсом. Какова была бы политическая позиция Балла, не будь он в тот момент бригадиром на ранчо Хендерса, – этот вопрос оставался открытым для избирателей Хендерсвиля. Но факты остаются фактами: он был бригадиром и потому работал на кандидата реформистского лагеря; он не только почти добился успеха в деле его избрания, но еще и столь рьяно поливал грязью противоположную партию, что, казалось, ее шансы равны нулю.
   – На следующих выборах шерифом станет Балл, – поговаривали одно время надежные источники, более того, это считалось делом уже решенным, в некотором роде.
   Гам Смит подобрал свое оружие и тщательно его исследовал. Пуля Техасского Пита попала в ствол как раз рядом с барабаном. Вид Гама говорил, что он зол на всех присутствующих.
   – Я хочу, чтобы вы помнили, кто здесь шериф, – закричал он. – И когда я приказываю вам, то это голос закона, и вы все обязаны меня слушаться!
   – Заткнись, Гам! – посоветовал ему кто-то.
   Пит же Техасец оседлал своего мустанга и теперь неторопливо ехал на нем стремя в стремя с Баллом, который был сейчас трезв так, как будто он никогда в жизни не брал в рот спиртного.
   – Нам повезло, что с ним не было его шайки, – заметил Пит.
   Балл пожал плечами, ничего не ответив. Техасец отдался пению:

     И этот дядя костлявый со злыми глазами
     Корешка моего застрелил.
     Но я был там с моей верной винтовкой,
     Чтоб он больше уже никого не убил.

   – А что ты вообще-то делал в городе, Техасец? – спросил Балл.
   – Я просто поехал предупредить тебя, что старикан сегодня вечером отправился в город. Кажется, я опоздал, а, парень?
   – Да, дружище, ты опоздал, но все равно спасибо. За мной не заржавеет.
   – Эх, судьба-индейка!
   – А откуда ты знал, дружище, что старикан сегодня вечером собирался в город?
   – Я полагаю, все, кроме тебя, знали об этом, Балл.
   – Значит, и Колби знал это…
   – Полагаю, должен был знать.
   Некоторое время они ехали молча, потом техасец прервал тишину.

     Миг назад было пятеро нас в кабаке.
     Но внезапно осталось нас трое.
     Значит так, первый бармен – шлюхин он сын,
     Ну а кроме – я с сиротою.

   Когда Балл с Техасцем достигли ранчо, большая часть рабочих уже спала. Лишь Хол Колби ворочался на своей койке и улыбнулся, глядя на Балла, когда тот зажег лампу.
   – Хорошо повеселился? – спросил он.
   – Старикан был там, – сказал Балл. – И я больше не бригадир.
   – Эх, судьба-индейка! – посочувствовал Колби.

Глава 2. Налет

   НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ утром мужчины как ни в чем не бывало, оседлали своих мустангов, собираясь начать работу. Сейчас у них не было бригадира, и они бездельничали, ожидая босса. Балл праздно сидел на ограде лошадиного загона. Парни почти не обращали на него внимания, но посторонний наблюдатель не мог бы определить по их поведению, – уважают ли они чувства экс-бригадира, или им просто наплевать на его проблемы.
   Конечно, относились к нему хорошо, но он был молчуном, а молчуны быстро друзей не заводят. Сам сдержанный, он не терпел несдержанности и в других. Его прямые черные волосы, высокая, грубо сколоченная фигура, в купе с дубленой шкурой, делали его похожим на индейца, а естественная сдержанность лишь увеличивала это сходство. Длинный же красный шрам, пересекавший подбородок, подчеркивал грубость и жесткость его невозмутимого лица.
   Техасский Пит, седлавший своего мустанга в загоне, начал свой день с новой песни.

     Я был в баре «Большой Орел»
     Пил и сигару курил.

   – C работой покончено, Балл? – спросил он, взглянув на экс-бригадира.
   – Полагаю, да, – ответил тот.

     Когда незнакомец туда вошел
     И внезапно заговорил.

   Техасский Пит легко вскочил в седло.
   – Похоже, и я собираю манатки, – объявил он, – Нуждаюсь в отпуске. Куда отправимся?
   Глаза Балла остановились на фасаде ранчо. Как раз в этот момент из офиса вышел «старикан». За ним вышли его дочь Диана и Хол Колби. Эти двое смеялись и весело болтали. Причем Балл не мог не заметить, насколько близко негодяй склонялся к лицу девушки. Подумать только, как легко этот мерзавец находил путь к сердцу людей, а в особенности женщин, с какой опасной легкостью он завоевывал их доверие!
   – Итак, – продолжал Техасский Пит, – Если ты собираешься, то почему не седлаешь мустанга?
   – Похоже, я передумал.
   Техасский Пит посмотрел в сторону ранчо, в том направлении, куда смотрел Балл, и пожал плечами.
   – А, понятно, – прокомментировал он. – Да, местечко-то здесь неплохое. Пожалуй, и я тоже останусь здесь ненадолго.
   Элиас Хендерс и Хол Колби неторопливо шли в сторону лошадиного загона. Девушка же повернула обратно к дому. Когда двое мужчин вошли в загон, Балл соскочил с изгороди и приблизился к Хендерсу.
   – Ведь вы нуждаетесь в рабочих? – спросил он старика.
   – Я могу взять тебя, Балл, – ответил Хендерс с тусклой усмешкой. – Тридцать пять в месяц плюс снабжение.
   Бывший бригадир кивнул в знак согласия и затем, направившись к лошадям, столпившимся с другой стороны загона, свистнул. Внезапно голова Звездочки поднялась над головами других животных. Верный конь мгновенно почуял хозяина и, проталкиваясь сквозь толпу своих сородичей, устремился прямо к нему.
   Элиас Хендерс в это время остановился в самом центре загона и объявил:
   – Теперь бригадиром будет Колби.
   Вот и все. Мгновение замешательства – и мужчины уже продолжали готовиться к ежедневной работе, а те, кто уже был в седлах, глубокомысленно свертывали сигаретки. Колби уже ходил среди людей, распределяя хорошо известную каждому рутинную работу.
   – А ты, Балл, – сказал он, когда очередь дошла до экс-бригадира, – отправишься на Тополиный Каньон и последишь (если у тебя получится) за стадом коров бешеного. Я лично так и не смог проследить за ними, хотя у меня ушло на это больше недели.
   Это было самое тяжелое, требующее наибольшего времени задание, но если Балл и был расстроен, то он не подал виду. Если на то пошло, он даже был доволен: ведь он был заядлым наездником и к тому же любил уезжать в одиночестве. Именно эта черта служила поводом для различных комментариев и догадок. Многие спрашивали, почему он так часто удаляется от людей, подозревая, что он что-то скрывает. Они не могли понять простую вещь: мужчина может находить удовольствие в своем собственном обществе, не считая доброго коня да чиста поля.
   Вход в Тополиный каньон находился на расстоянии добрых двадцати миль от ранчо, а путь к его вершине представлял собой пять миль тяжелого подъема по каменистому неровному склону. Было десять, когда Балл внезапно натянул поводья возле того самого одинокого тополя, который обозначал вход в каньон и давал ему имя. Он сидел неподвижно, напряженно вслушиваясь. Далеко впереди, в глубине каньона, раздавалось едва слышное стаккато ружейных выстрелов. Насколько далеко, определить было трудно, так как извилистые стены каньона быстро поглощали звук. Но Баллу хватило того, что он определил направление, откуда шли звуки. Он тут же погнал своего мустанга галопом вперед по каньону, весь обратившись в слух.

   КОГДА ПОСЛЕДНИЙ ИЗ рабочих покинул ранчо, Элиас Хендерс вернулся в свой офис, в то время как Хол Колби поймал двух мустангов, оседлал их и взнуздал, напевая между делом какой-то веселенький мотивчик. Оседлав одну из них, он вел другую на поводу, направляясь к ранчо. Как раз в этот момент Диана Хендерс появилась изнутри во всей своей красе. Сделалось очевидным, что для нее-то и была предназначена вторая лошадь.
   Приняв поводья из рук Колби, девушка вскочила в седло, как мужчина. Совершенно по-мужски же она и в седле сидела. Надо сказать, хотя Диана и ездила на лошади наравне с лучшими всадниками, а стреляла наравне с лучшими снайперами, тем не менее, о ней никто никогда не слышал ни одного грубого или вульгарного слова. Некоторые старые рабочие знали ее с раннего детства, но даже этот факт, вкупе с известной свободой нравов в Аризоне восьмидесятых, не позволял им проявлять подобную свободу в отношении Дианы Хендерс. А ведь она более чем какая-либо другая девушка в этом диком краю, могла восприниматься мужчинами как объект преследования.
   В присутствии Дианы мужчины не сквернословили. Никто из них не осмеливался опустить лапу на ее стройные плечи или в хорошем расположении духа панибратски шлёпнуть ее сзади. Все они боготворили ее, а многие были жестоко в нее влюблены. Что-то в ней – какие-то врождённые утончённость и благородство – заставляло их держаться на расстоянии. Или, скорее, заставляло знать своё место. Ведь лишь весьма застенчивый человек мог оставаться на расстоянии от Дианы при наличии малейшего шанса быть рядом с ней. Бывало, мужики говорили о ней как о чистокровном, породистом скакуне, чувствуя флюиды благородства, исходящие от всего ее существа.
   Элиас Хендерс был из тех Хендерсов, что из Кентукки. Как и все мужчины в его роду, он получил степень в Оксфорде, поступив туда после окончания своей любимой alma mater в родном штате. К поступлению в знаменитый университет имелся и отличный повод. Сам старый сэр Джон Хендерс, основавший американскую ветвь семейства, был выпускником Оксфорда и желал видеть сына и внука пошедшими по его собственным стопам.
   Двадцать пять лет тому назад Элиас Хендерс подался на запад со своим кентуккийским одноклассником и соседом Джоном Мэнилом. Двое молодых людей занялись скотоводством. Их объединенный капитал помог им продержаться на плаву года три, защитив от всех рогаток, расставляемых тут и там чиновниками и конкурентами. Однако что было делать с внезапными набегами апачей? Они, вкупе с транспортными трудностями, отдалённостью рынков сбыта и неопытностью, сделали свое черное дело, приведя двух друзей на грань банкротства. Однако в этот самый момент Хендерс открыл на своей земле золото. Не прошло и двух лет, как дела приятелей пошли в гору. Они стали богачами.
   Хендерс вернулся в Кентукки и быстренько женился на сестре Мэнила, а затем отправился в Нью-Йорк. Друзья решили, что их бизнес требует своего представителя на востоке. Мэнил же остался в Аризоне.
   Потому-то Диана Хендерс и родилась в Нью-Йорке. Когда ей было около пяти лет, ее мать подхватила туберкулез легких. Врачи советовали сухой климат. Так что Хендерс и Мэнил поменялись местами. Хендерс увез свою семью в Аризону, а Мэнил с женой и маленькой дочуркой переместился в Нью-Йорк. Последний был женат на простолюдинке. К несчастью, результат этого брака был безрадостен. Будучи человеком хорошего рода и скорее экономным, чем мотом, он в итоге не смог ничего оставить своей сестре и жене своего лучшего друга.
   Мать Дианы умерла, когда той было пятнадцать. Девочка, не пожелавшая покинуть отца, отвергла идею об окончании образования в одном из восточных колледжей. Элиас Хендерс, сам боявшийся расстаться с ней, охотно уступил ее решению. Достаточно образованный, чтобы руководить ею, отец взял все хлопоты по дальнейшему просвещению дочери на свои плечи. Так что в свои девятнадцать лет девушка с дикого запада, хотя и не обладала многими важными навыками и умениями, была, тем не менее, прекрасно воспитана, даже до изысканности. Что касается музыки, утехи отца, ей Диана была всецело обязана покойной матери. Впрочем, также великолепному фортепиано, прибывшему в семидесятые на упряжке волов.
   Отец, книги, музыка и лошади – всё это составляло своеобразное содержание жизни молодой девушки. Ее обществом были молодые вакеро, наездники, работавшие на ее отца. Без сопровождения хотя бы одного из них ей запрещено было выезжать за пределы ранчо. Ведь апачи были еще страшной угрозой в Аризоне тех лет.
   Сегодняшним утром ее сопровождал новый бригадир. Некоторое время они ехали молча, стремя в стремя. Мужчина ехал чуть позади, так что имел возможность без всякого стеснения рассматривать ее профиль. Глаза с пушистыми ресницами, короткий прямой носик, патрицианский рот, безупречный подбородок – все достоинства, открывшиеся обожающему взгляду молодого бригадира, повергли его в немой восторг. Однако именно он был тем, кто в конце концов, нарушил затянувшееся молчание.
   – Ты не поздравила меня, Ди, – сказал Колби. – Или ты еще не знаешь?
   – Да, я знаю, – ответила она. – Поздравляю тебя. Но не могу забыть, что твоя удача означает для другого человека несчастье.
   – Это его собственный промах, уверяю тебя. Человеку нетрезвому нельзя доверять подобную работу.
   – Да, но он был хорошим бригадиром.
   – Может быть. Я и не говорю о нем ничего плохого. Однако я вижу, как высоко ты его ценишь. А что ты, собственно, знаешь об этом человеке? Ты должна быть осторожнее, Ди. В этих краях скрыто много мрачных тайн. Когда парень так неразговорчив, как он, то, скорей всего, у него на душе есть что-то, о чём он не хочет болтать.
   – Я думала, он твой друг, – заметила девушка.
   Колби покраснел.
   – Конечно, он мой друг. И, поверь мне, я очень ценю старину Балла. Но в данном случае я думаю только о тебе, а вовсе не о нашей с ним дружбе. Я очень бы хотел, чтобы с тобой никогда не случилось ничего такого, о чём бы ты впоследствии жалела.
   – Не понимаю, о чём ты, Хол.
   Он в замешательстве хлестнул себя по ноге арапником.
   – Пф, Ди, естественно, я ничего не хотел сказать о моем друге. Я лишь призываю тебя к бдительности, вот и все. Ты же знаешь, нет ничего такого, что я не сделал бы для тебя, даже если это будет стоить мне всех друзей на свете.
   Наглец переложил поводья в правую руку, а левую, слегка наклонившись, положил на руку Дианы, которую она сразу же отдернула.
   – Пожалуйста, не надо, – попросила она.
   – Я люблю тебя, Диана, – выпалил он внезапно.
   Девушка весело рассмеялась, хотя и без издевки.
   – Все мужчины думают так. Все потому, что я единственная девушка здесь, и на сто миль вокруг нет ни одной конкурентки.
   – Для меня ты единственная девушка в мире.
   Она повернулась и лукаво взглянула на него. Действительно, он был весьма привлекателен. Именно это, да еще его забавные мальчишеские манеры, привлекло ее в нем поначалу. Для нее было привлекательно то, что он, казалось, держится с ней искренне и открыто. Среди всех известных ей мужчин, исключая, пожалуй, лишь отца, он один умел быть ровным и самоуверенным в общении с женщинами. Остальные были либо робки и неуклюжи, либо грубы и несдержанны, либо были немыми бревнами, как Балл, казавшийся, впрочем, единственным мужчиной на ранчо, кто не был отчаянно влюблен в нее.
   – Поговорим о чем-нибудь другом, – заявила она.
   – Есть ли для меня хоть какая-то надежда? – спросил Хол.
   – Во всяком случае, – шутливо подбодрила она его, – люби меня и дальше. Мне нравится, когда меня любят.
   – Но я не хочу быть в толпе других, – настаивал он, – не хочу быть «всяким и каждым мужчиной».
   – Не унывай. Даже повар писал поэмы обо мне. О скольких влюбленных глупцах рассказывал мне отец! И каждый всерьез рассчитывал заполучить пальму первенства.
   – Мне дела нет до старого рыжего дурака-повара, – огрызнулся Хол. – Я хочу, чтобы ты любила меня.
   – О! Это другой вопрос. А теперь мы сменим тему.
   – Пожалуйста, Ди, я ведь серьезно, – умолял он, – Дай же мне хотя бы маленькую надежду.
   – Ты не должен так говорить с девушками, Хол, – сказала Диана. Ее голос при этом был тихим и слабым, а глаза наполнились нежностью. На большее Колби в это утро не смел и рассчитывать.
   ЧЕМ ДАЛЬШЕ БАЛЛ гнал свою лошадку по каменистой тропе Тополиного Каньона, тем ближе звучали выстрелы. Их незатихающий треск неизменно указывал нужное направление. Поскольку стреляли уже совсем рядом, экс-бригадир натянул поводья и вынул ружье из футляра. Он спешился и бросил поводья.
   – Стой! – приказал он Звездочке шепотом, а сам осторожно пополз вперед. Стреляли теперь непосредственно перед ним, как раз за покрытым невысоким кустарником каменистым выступом горы. Однако хлопки выстрелов стали менее частыми. Балл предположил, что оба – охотник и жертва – находятся теперь в укрытиях и потому обмениваются лишь редкими упреждающими выстрелами.
   Ползти прямо на эти выстрелы, продвигаясь по тропке, идущей по дну каньона, означало подвергнуть себя опасности попасть под огонь одной из сторон. А может быть, и обеих. Ведь в этом диком краю могло случиться все, что угодно. Бывало, что обе стороны, принимавшие участие в конфликте, представляли интересы, враждебные интересам их же нанимателя. С такими невеселыми мыслями экс-бригадир ранчо «Застава Y» осторожно карабкался по крутому склону горы, скрывавшей от него ту часть каньона, где и происходила баталия.
   Из качества детонации наш герой заключил, что в перестрелке участвуют, по меньшей мере, пять или шесть ружей. Как они поделены – он не мог и гадать. Балл решил оценить силы противников, спрятавшись за гребнем горы, и, в том случае, если дело его не касалось, дать противникам перестрелять друг друга. Во всяком случае, вмешиваться у него не было никакого желания, ибо в трезвом виде Балл никогда не искал проблем на свою голову.
   Соблюдая полнейшую бесшумность и держа ружье на изготовку, он, наконец, заполз на гребень. Нужно было прокладывать путь сквозь кустарник на другую сторону, для чего требовалось обогнуть гигантское напластование руды, которое препятствовало его продвижению. Вскоре кусты стали реже. Он смог увидеть противоположную стену каньона. Пронзительный звук выстрела раздался непосредственно под ним, за выступом. Прямо перед ним возносился футов на двадцать над кустарником громадный пласт горной породы, подставляя свою поверхность всем непогодам. Итак, Балл приполз сюда и залег за этой громадиной, а затем внимательно осмотрел представшую его взору картину. Он открыл, что его убежище располагается на самом краю обрыва, который образовывал собой перпендикуляр к дну Тополиного каньона. Почти прямо под ним пять апачей прятались среди скал и валунов, теснившихся внизу. Им противостоял всего один человек, скорчившийся в неуклюжей позе за камнем на противоположной стороне.
   Его лица Балл увидеть не мог, так как оно было скрыто под огромным сомбреро, но фасон его одежды выдавал типичного вакеро – он мог быть как из Америки, так и из Мексики. Но сейчас это было не важно, так как он был один против пятерых, а эти пятеро были индейцами. Минуту Балл наблюдал за развитием ситуации. Он отметил, что весь огонь велся со стороны индейцев. Не был ли мертв парень с той стороны каньона? Во всяком случае, он был недвижим.
   Вдруг один из индейцев осторожно выполз из своего укрытия, в то время как другие четверо открыли бешеную пальбу по позиции своей жертвы. Затем вслед за первым последовал второй индеец, а трое оставшихся продолжали палить, прикрывая маневр своих собратьев.
   Балл усмехнулся – угрюмая, жестокая усмешка. Этих нескольких краснокожих явно подстерегал величайший сюрприз.
   Двое переползали каньон, используя для прикрытия любые неровности. Они были уже рядом с лежащим ничком мужчиной. В ближайший момент трое стрелков по эту сторону каньона должны были остановить стрельбу, а те двое одним броском покончить с зазевавшейся добычей.
   Балл поднял ружье. Последовали два выстрела, почти одновременных. Так что невозможно было поверить в то, что стрелял один и тот же человек. Двое индейцев, уже привставшие для финальной атаки, рухнули среди раскаленных на солнце валунов.
   Мгновенно осознав настигшую их опасность, остальные трое апачей вскочили на ноги и бросились вверх по каньону в поисках нового укрытия. Но их положение было совершенно безнадежным, поскольку Балл со своим ружьем занимал господствующую позицию. Это ружье вновь заговорило, и бегущий впереди индеец вскинул руки над головой, закрутился на месте и упал на лицо. Двое других бросились за ближайшие валуны.
   Балл взглянул туда, где лежал его протеже. Тот как раз поднял голову и пытался выглянуть из своего укрытия, по-видимому, поняв, что новый голос вступил со своей партией в зловещий хор ружейных стволов.
   – Ранен? – крикнул Балл.
   Мужчина, взглянувший в сторону раздавшегося голоса, ответил отрицательно.
   – Что ж ты, мать твою, не стреляешь? Там же еще двое осталось – они залегли выше, на этой стороне.
   – Я без оружия, – ответил несчастный.
   – Так это была ловушка, – размышлял Балл, выискивая укрытие оставшихся двух апачей.
   – Еще тут они есть, кроме этих? – окликнул он собеседника.
   – Нет.
   После этого наступило продолжительное молчание, такое всеобъемлющее мирное молчание, какое царило в этом древнем каньоне со дней его творения – и которое так бы и продолжалось, если бы человек, эта злосчастная болезнь земной коры, не разбил его вдребезги.
   – Не могу же я лежать здесь весь день, – думал Балл. Он продвинулся немного вперед и заглянул за край обрыва. Это была вертикальная стена высотой футов сорок. Он покачал головой. Внезапный выстрел, и пуля оторвала кусок породы у него под ногами. Мгновенно прозвучал другой выстрел с той стороны каньона.
   Балл взглянул на укрытие индейцев. Никакого признака их присутствия. Один из них застал его врасплох – это да – а потом нырнул обратно с глаз долой. Ну, хорошо. Но каким образом тот парень напротив стрелял без оружия?
   – Я подстрелил одного, – раздался знакомый голос как будто в ответ на его мысли. – Но ты лучше не высовывайся – второй почти рядом с тобой.
   – Я думал, ты не вооружен, – крикнул Балл.
   – Я выполз и взял ружье у подстреленного индейца.
   Балл отполз обратно в свое укрытие, а затем в кустарник за ним, и начал огибать гребень, пытаясь зайти в тыл оставшемуся индейцу. Минутой или двумя позже он снова выполз на край. Внизу он увидел последнего оставшегося краснокожего, припавшего к земле за большим валуном. Балл выстрелил и промахнулся. Индеец вскочил и бросился к своему мустангу, привязанному невдалеке. Белый же человек пожал плечами, встал на ноги и начал поиски удобного спуска.
   Второй белый наблюдал за его действиями, ознаменовавшими конец сражения. Когда Балл достиг дна пропасти, он уже шел навстречу своему спасителю. Особенный свет сверкнул в глазах обоих, когда они сошлись лицом к лицу.
   – Ах, – воскликнул спасенный, – да это же сеньор Балл! – Теперь он говорил по-испански.
   – Грегорио! – воскликнул в свою очередь Балл, – Как им удалось заманить тебя в эту ловушку?
   – Я расположился лагерем чуть выше этого места прошлой ночью, – стал рассказывать Грегорио, – Этим утром я шел с ружьем, поджидая шанс застрелить антилопу на завтрак. Индейцы нагрянули сверху. Они обстреливали меня с самого утра. Вы подоспели как раз вовремя. Вы спасли мне жизнь, сеньор Балл, и Грегорио никогда этого не забудет, – новообретенный приятель говорил по-английски с небольшим акцентом.
   – Тебе не случалось видеть стадо коров бешеного где-нибудь здесь поблизости? – спросил Балл, игнорируя бурные излияния чувств и заверения в благодарности.
   – Нет, сеньор, я не видел, – ответил Грегорио.
   – Хорошо, я схожу за лошадью и еще разок осмотрю местность с вершины. – Балл повернулся и пошел за Звездочкой.
   Пятнадцатью минутами позже, возвращаясь, Балл встретил обрадованного Грегорио, нашедшего свою лошадь и свои вещи целыми и невредимыми.
   – С богом, сеньор, – окликнул его Грегорио.
   – До свиданья, – отозвался американец.
   В устье каньона, там, где он сужался до размеров тесного ущелья, Балл тщательно исследовал почву и наверняка определил, что ни одна корова или иная скотина не проходила здесь уже очень давно. После этого он повернул обратно.
   В это самое время с другой стороны в каньон въехал Джим Веллер, ищущий потерянных лошадей. Увидев Грегорио и узнав его, он ослабил застёжку кобуры и провожал мексиканца взглядом, пока тот не скрылся за выступом горы, располагавшейся с восточной стороны от входа в каньон. В этой части страны Грегорио имел отвратительную репутацию. Говоря точнее, он был объявлен вне закона, и за его голову был назначен приз.
   – Однако, – думал Веллер, – я не потерял ни одного преступника-рецидивиста. – Я ищу лошадей.
   И он со вздохом облегчения отправился дальше, радуясь, что между ним и метким ружьем Грегорио теперь находится целая гора. Десятью минутами позже он встретил Балла, спускавшегося Тополиным каньоном. Мужчины натянули поводья, кивнув друг другу в знак приветствия.
   Веллер спросил о лошадях, узнав от Балла, что в Тополином скот отсутствовал напрочь. Он ничего не сказал о своей встрече с Грегорио. Ведь было очевидно, что двое мужчин не могли не встретиться в Тополином каньоне. Если Балл не хочет ничего сказать об этом, очевидно, он имеет причину молчать. Не в обычаях Аризоны тех лет было совать свой нос в чужие дела. Балл тоже ничего не сказал о Грегорио. Не сказал он и о стычке с апачами. Но это потому, что он был человек неразговорчивый.
   – Придется искать этих лошадей в «Сточной трубе» – заметил Веллер. Так назывался следующий к западу каньон.
   – Посмотри заодно, нет ли там коров бешеного? – сказал Балл, – А я поеду в каньон Бельтера и если увижу твоих лошадей, отгоню их домой.
   Двое разошлись у входа в Тополиный. Веллер двинулся на запад, в то время как Балл направил свои стопы в восточном направлении, к каньону Бельтера, который располагался по дороге к «Заставе Y».

   ТРЕМЯ ЧАСАМИ ПОЗЖЕ еженедельный почтовый дилижанс, мчащийся на север, притормозил и остановился на железнодорожной станции, подняв тучу пыли, по сигналу одного из двух мужчин, сидящих в открытой коляске. Когда дилижанс остановился, мужчина спрыгнул на землю и затем, вскарабкавшись наверх, занял место рядом с кучером, встретившим его грубо и неприветливо.
   С собой новый пассажир имел тяжеленный куль, который он расположил между ног. Имел он также и короткоствольный револьвер, притороченный к ноге.
   – Святые заступники! – запричитала с сильным провинциальным акцентом толстая леди, расположившаяся внутри экипажа. – Да это же налёт!
   Пожилой джентльмен с седыми усами, по которым тонкой струйкой стекала коричневая от жевательного табака слюна, успокоил толстуху:
   – Нет, мэм, – сказал он, – это курьер с прииска везет золото. Здесь, в этом месте, благословение богу, уже три недели все спокойно. Нет, мэм, времена уже не те, что бывали. Все эти новые идеи и реформы делают свое дело.
   Толстая леди лишь косо взглянула на него с неимоверным презрением, оправила свою безразмерную юбку и покрепче прижала к себе свой багаж. Экипаж заколесил дальше, лошади перешли на галоп. Когда дилижанс в очередной раз качнуло и встряхнуло, леди как раз швырнуло на колени пожилого джентльмена. Ее капор нахлобучился на один глаз, толи ухарски, толи бесстыдно.
   – Не смейте прикасаться ко мне, – воскликнула она, свирепо глядя на крохотного джентльмена, как будто именно он был повинен в происшедшем. Впрочем, едва лишь она восстановила статус-кво, водрузив свои телеса на положенное им место, как другой, еще сильнейший, толчок швырнул джентльмена на ее колени.
   – Негодяй, – закричала она и, заграбастав его своими жирными лапами, она отбросила его от себя, как котенка. – Какая низость! Бедная вдова не может спокойно проехать, чтобы к ней не полезла всякая сволочь! Никто не присмотрит, не позаботится! Сирая я, убогая, беззащитная! Некому заступиться, некому помочь! Нет мужчин, нет!
   Крошечный пожилой джентльмен, хотя у него и были пристегнуты по бокам два огромных револьвера, совершенно съежился и имел вид весьма напуганный. Он был настолько напуган, что не осмелился сказать ни одного слова, опровергающего ее столь несправедливые обвинения. Он лишь косил на нее исподтишка свои близорукие, водянистые глаза. Он вытер испарину ярким платком, плотнее вжался в свой угол и уже не издавал ни звука.
   К сожалению, получасом позже дилижанс закачало еще больше. А затем он и вовсе въехал в ущелье. Перед путешественниками простиралась холмистая возвышенность. Дорога раскручивала свою ленту по этой возвышенности и, минуя ранчо «Застава Y» и городок Хендерсвиль, впадала в равнину. Дорога в ущелье была узкой и извилистой, а передвижение по ней – мучительным. Эта отвратительная дорога требовала гораздо более медленной, аккуратной езды, чем та, которую демонстрировал возница. Создавалось впечатление, что он представляет себя кучером главы правительства или, по крайней мере, свадебного кортежа. Итак, лошади шли, дилижанс, пошатываясь, перекочевывал из одной рытвины в другую, а тучи едкой пыли в химерическом свете ущелья покрывали животных, экипаж и пассажиров. Через ее плотные занавеси кучер увидел внезапно материализовавшиеся фигуры двух мужчин.
   – Стой! Руки вверх! – проревел один из них, тот, что повыше.
   Курьер, сидящий рядом с кучером, сделал попытку достать свой револьвер. Но тут пролаял шестизарядный револьвер разбойника, и курьер повалился ничком прямо на круп ближайшей лошади. Лошадь вздрогнула, в ужасе скакнула, дернув хомут. Кучер попытался успокоить ее, но в этот момент двое бандитов поднялись на дилижанс. Один из них взял на мушку кучера и пассажира на передке, а другой вошел внутрь. Толстая леди скрестила руки на груди и свирепо глядела на вошедшего бандита, в то время как руки крошечного джентльмена уже послушно коснулись потолка экипажа.
   – Руки вверх!
   Она не двинулась.
   – Будь уверен, я не подниму их и на дюйм, – крикнула она. – И твое счастье, грязный ублюдок, что Мэри Донован не захватила парочки револьверов, и что здесь нет ни одного мужчины, чтоб защитить бедную вдову, – и она бросила испепеляющий взгляд на крошечного старого джентльмена. Даже несмотря на его многолетний загар, видно было, как бедняга покраснел.
   – Не двигайтесь и смотрите назад, – предостерег их разбойник. – Минут через пять можете ехать.
   Затем двое бандитов попятились вверх по дороге, держа дилижанс под прицелом. Курьер стонал в дорожной пыли. Толстая леди открыла дверь и вышла наружу.
   – Эй ты. Назад! – окликнул ее один из бандитов.
   – Пошел к дьяволу, – возразила Мэри Донован, остановившись возле стонущего курьера. Человек этот приоткрыл глаза и попытался встать. Наконец, с помощью Мэри Донован, он поднялся на ноги.
   – Простая царапина, по-моему, – материнским тоном успокаивала она, помогая ему взобраться на дилижанс. – Утром будешь в полном порядке. А ты, старая баба с артиллерией, – пронзительно завопила она, обращаясь к пожилому джентльмену, – давай двигайся и помоги мне.
   Вместе они помогли раненому сесть. Бандиты были еще в пределах поля зрения, но они оставили ее в покое. Без сомнения потому, что она была безоружной женщиной. Дама, однако, не ограничилась размещением курьера.
   Повернувшись к старому джентльмену, она вырвала один из его револьверов из кобуры.
   – Гони как дьявол, – закричала она кучеру, высовывая голову из окна дилижанса, и, когда тот начал нахлестывать свою упряжку, открыла огонь по двум удаляющимся бандитам. Те пальнули в ответ. Стрельба продолжалась до тех пор, пока дилижанс не исчез в клубах пыли, выехав из ущелья и свернув к городу. К чести пожилого джентльмена следует сказать, что он, как и пассажир на передке, принял участие в перестрелке.

Глава 3. Подозрения

   КОГДА ДИЛИЖАНС ЧАСОМ позже заколесил по пыльной улице Хендерсвиля и остановился перед домом Мэри Донован, зеваки изо всех окрестных баров и обитатели отеля собрались вокруг него в жажде новостей и сплетен из внешнего мира. Гам Смит, нынешний шериф, тоже был среди этих зевак.
   – Нас опять грабанули, Гам, там, в ущелье, – обратился к нему кучер. – Они продырявили Мака.
   Как раз в этот момент Мэри Донован и маленький старый джентльмен помогали курьеру спуститься на землю, игнорируя его протесты и заверения в хорошем самочувствии. Тут глаза толстухи остановились на шерифе. Она развернулась к нему и угрожающе подбоченилась.
   – Ага, вот и наш образцовый шериф, Гам Смит! Нет, ты не шериф! – завопила она дурным голосом. Ее крик был слышен даже на другом конце улицы. – Три ограбления за два месяца прямо у тебя под носом! И все что ты можешь сделать – это только драть глотку! Почему бы тебе не поймать их, ты, старая баба! – так она заключила с неимоверным презрением. А когда обернулась к раненому курьеру, ее голос вновь помягчел, обретя интонации колыбельной песни. – Пойдем со мной, мальчик мой, Мэри Донован сделает все, что надо, до прихода старого костопила, если он трезвый, а трезвым он не бывает, чтоб я не была Мэри Донован. Пойдем, вот так, тихонько, ты хороший мальчик.
   И она помогла ему взойти на веранду. Как раз в этот момент изнутри появилась Диана Хендерс, привлеченная громкими звуками, доносящимися с улицы.
   – О, Миссис Донован! – воскликнула она, – Что случилось? Да это же Мак! Опять Черный Койот? – догадалась она.
   – Наверняка он самый! Я видела его своими глазами – чёрный шелковый платок на шее и второй такой же на его ужасном лице. А его компаньон – я ни с чем не спутаю его пошатывающуюся походку – это был грязный гризер Грегорио, не будь я Мэри Донован.
   Вдвоем женщины препроводили раненого в спальню. Мэри Донован, не обращая внимания на его слабые протесты, раздела его и уложила в кровать. А Диана отправилась на кухню за горячей водой и полотенцем.
   В боку Мака зияла ужасная рана. Женщины промыли и дезинфицировали ее со всей возможной в таких случаях тщательностью, ожидая прихода врача – старого пьяницы родом с востока. Конечно, его знания и опыт были выше всяких похвал, и Хендерсвиль гордился своим медицинским светилом – лучшим врачом Аризоны – когда он был трезв.
   В «Приюте Гама – Ликеры и Сигары» мужское население городка выслушивало отчет о происшествии из уст пожилого крошечного джентльмена и второго пассажира дилижанса, который был чужестранцем. Этот последний, оказавшийся любителем поговорить, мгновенно взял слово.
   – Никогда в своей жизни я так не смеялся, – рассказывал он, – как в тот момент, когда пожилая леди назвала вот этого джентльмена «старой бабой с артиллерией».
   В этот самый момент пожилой джентльмен стоял у барной стойки со стаканом виски в руке. Одним стремительным движением он швырнул стакан с его содержимым в лицо чужестранца и, выхватив оба револьвера, открыл огонь. Поток жесточайших богохульств сопровождал сию акцию. Однако в каскаде несвязной брани выкристаллизовалась одна идея, оказавшая на всех сокрушительное действие.
   – Не мешайте мне! Эта дешевка вздумала шутить с Диким Котом Бобом!
   Почти мгновенно, как будто волшебник взмахнул своей волшебной палочкой, помещение, заполненное мужчинами, стало пустынно. Человеческий глаз не смог бы разглядеть в нем никого, кроме крошечного пожилого джентльмена с пропитанными табаком длинными усами.

   СТВОРКИ ВХОДНЫХ ДВЕРЕЙ распахнулись, пропуская тяжелые куски мебели и бара, выносимые на помойку. Убрали все – за исключением чужестранца с нездоровым чувством юмора. Он исчез через заднее окно, прихватив с собой оконную раму.
   Стрельба прекратилась, и компания вновь воссоединилась. Мужчины сардонически похохатывали. Большинство из них знало Дикого Кота Боба. К несчастью чужестранца, он не знал его.
   – Я его продырявил, этого хорька болтливого, – рычал крошечный пожилой джентльмен, наполняя новый стакан. – Полагаю, он получил свой урок. Так неуважительно отзываться о миссис Донован! Назвать ее «пожилой леди»! Да она прекраснейшая из женщин, когда-либо появлявшихся на свет! Она сказала мне, сказала она: «Мистер Боб, – сказала она, – Какое утешение иметь рядом с собой в момент опасности такого мужчину, как вы». Но она не могла вынести кровопролития. Она сидела там, робкая и дрожащая, вся сжавшись, и умоляла меня не стрелять в шалопаев. В противном случае разве позволил бы я им совершить нечто ужасное? – Эта тирада была украшена множеством непристойностей и богохульств.
   Стрельба смолкла. Восстановилась долгожданная тишина. Гам Смит появился, как всегда, с небольшим опозданием. Увидев маленького пожилого джентльмена, он приветливо улыбнулся.
   – Проклятье на мою шкуру, если это не Боб, – воскликнул он, раскрывая объятия, – Выпьем за счет предприятия, Боб!
   Дикий Кот проигнорировал нежные приветствия власти.
   – Я могу сам заплатить за выпивку, мистер Шериф, – ответил он. – Вместо того, чтобы покупать здесь выпивку, почему, собственно, вы не разыскиваете Черного Койота? Вы же шериф, черт побери!
   – Не волнуйся. Боб, – убеждал его шериф. – Ведь мне нужна компания, не так ли? Вот этим я сейчас и занимаюсь – собираю добровольцев. Начнем с тебя.
   – Начнешь с меня? – пожилой джентльмен фыркнул с отвращением. – Знаю я тебя. Когда ты думаешь, что угроза с севера, ты двигаешься на юг. Нет, сегодня я имел уже достаточно впечатлений.
   Что-то пробурчав, шериф удалился. А получасом позже он выехал из города с отрядом, состоящим из полудюжины его закадычных приятелей, и не торопясь, направился к ущелью.
   А в гостиной дома Донованов Мэри Донован, удобно устроившись в кресле-качалке, болтала с Дианой Хендерс. О Маке уже позаботились, насколько позволяли обстоятельства. Доктор заверил, что раненый вне опасности, и отправился в «Приют Гама – Ликеры и Сигары».
   – Ну и что, позволь тебя спросить, ты делаешь сегодня в городе? – спросила Миссис Донован.
   – Я приехала с Холом Колби, новым бригадиром, – ответила девушка. – Я хотела кое-что купить, пока Хол ездит на Западное Ранчо. Там у нас есть лошади. Хол должен быть здесь с минуты на минуту.
   – Значит, Колби теперь бригадир? А что с Баллом? Он уехал?
   – Он опять напился, и папа уволил его. Мне его жаль.
   – Не трать на него свою жалость, – посоветовала Мэри Донован. – Это птица не твоего полета.
   – Я не понимаю Балла, – продолжала девушка, не обращая внимания на замечания Мэри. – Иногда мне кажется, что с ним все в полном порядке, а потом я опять начинаю бояться за него. Он настолько молчаливый и скрытный, что, мне кажется, о нем никто ничего не знает. Такой скрытный человек, как говорит Хол, внушает подозрения, что, может быть, он совершил что-то такое, о чем боится говорить, боясь выдать себя.
   – Значит, Хол Колби говорил так? Что ж, может он прав, а может, врет. Мэри Донован никогда не говорит, чего не знает. Но в чем я уверена, так это в том, что оба влюблены в тебя. А значит…
   – Замолчите, миссис Донован. Все парни думают, что влюблены в меня. Но я ненавижу, когда кто-нибудь говорит об этом серьезно. Это полная чушь. Точно также они бы любили любую другую, будь она, как я, единственной девушкой на ранчо, да что там говорить, почти что единственной в округе. Все. Едет Хол. Я должна идти, миссис Донован.
   – До свиданья, дорогуша. Приезжай опять поскорее. Здесь так одиноко, ты не можешь даже вообразить. Еще и этот старый подлец вернулся в город, не говоря уж о Гаме Смите.
   – Какой старый подлец?
   – Кто же еще, как не Дикий Кот Боб, старый негодяй.
   Диана Хендерс рассмеялась.
   – Ведь он ваш верный поклонник, не правда ли, миссис Донован?
   – Приставучий алкаш – вот он кто, этот старый дурак. Ведет себя как мальчишка семнадцати лет. Ему бы постыдиться. Хотя, конечно, уж лучше он, чем Гам Смит. Этот-то вообще жулик, с ним мы горюшка хлебнем.
   Девушка все еще смеялась, выходя из отеля и усаживаясь на своего мустанга. Хол Колби сидел на своем в нескольких ярдах от нее, разговаривая с полудюжиной мужчин. Увидев Диану, он натянул поводья и присоединился к ней.
   – Парни рассказывали о последнем ограблении в Чертовом каньоне, – сказал он, галопируя стремя в стремя с девушкой. – Как там Мак?
   – Доктор сказал, что с ним будет все в порядке. Хотя рана кровоточит. Не понимаю, почему никто не покончит с этими ограблениями. Кажется, Гам Смит не особенно беспокоится о поимке Черного Койота.
   – О, Гам делает все, что может, – добродушно заверил ее Хол.
   – Ты слишком легко смотришь на это, Хол. Ты не хочешь сказать ничего дурного о человеке, и это правильно. Но наши жизни и наша собственность до некоторой степени находятся под защитой Гама Смита. Если бы он был в порядке, он бы выполнял свои обязанности и приложил бы определенные усилия к поимке этих людей.
   – Он и выехал за ними с отрядом – парни, с которыми я разговаривал, сказали мне. А что еще он может сделать?
   – Прошло более получаса после прибытия дилижанса, прежде чем Гам выехал, – возразила она. – Может быть, он или кто-то еще, думает, что те два негодяя будут ждать его на месте преступления? И, разумеется, он прибудет обратно со своим отрядом сразу после наступления темноты. Он скажет, что потерял след, и опять оставит это дело до следующего раза.
   Мужчина не ответил, и двое продолжали путешествие молча. Через несколько минут девушка снова заговорила.
   – Интересно, – сказала она. – Кто на самом деле этот Черный Койот.
   – Все люди уверены, что это делает Черный Койот, – заметил Хол. – Откуда они это знают?
   – Черный шелковый платок у него вместо маски, и другой на шее, – объяснила она. – Это должен быть один и тот же человек. Все свидетели происшедших за последние шесть месяцев в Чертовом Каньоне ограблений заметили этот платок. Поговаривают, кстати, что напарник главаря – мексиканец Грегорио. А вот самого Койота не опознал еще ни один человек.
   – У меня по этому поводу есть свое мнение, – сказал Колби.
   – Что ты имеешь в виду? Ты знаешь, кто такой Черный Койот, и молчишь?
   – Не могу сказать, что я точно это знаю, но мнение у меня есть.
   – Итак, – подстегивала она.
   – Я не хотел бы называть имен, так как полностью не уверен. Но, – после паузы продолжал Хол. – Хотел бы я видеть его пойманным. Никто не видел этого Койота и его сообщника. Говорят, они прячутся в придорожном кустарнике. Я полагаю, однако, что если бы кому-то удалось увидеть его лошадь, все бы сразу поняли, кто такой Черный Койот.
   Далее Диана не настаивала, когда поняла, что Колби отказывается назвать имя человека, известного им обоим, которого он подозревал. Он поступает правильно, – думала она, восхищаясь Колби. Они заговорили о чем-то другом, труся к дому по пыльной дороге. Мужчина ехал на ширину стремени позади, получив, таким образом, возможность наслаждаться профилем своей попутчицы. Подъезжая к ранчо, они заметили фигуру одинокого всадника, приближающегося с севера.
   – Вроде бы Звездочка, – сказала Диана.
   – Точно, – сказал мужчина. – Утром я послал Балла в Тополиный Каньон. Не пойму, почему он едет с севера. Тополиный – почти прямо на запад.
   – Он мог вернуться по Предгорной тропе, – предположила Диана.
   – Он, конечно, мог, но это значительный крюк, а я еще в жизни не видел ковбоя, который ехал бы дальше, чем ему поручили.
   – Балл другой, – ответила она простодушно. – Если его за чем-то послать, он поедет так далеко, как только сможет. Нет, он всегда был отличным рабочим.
   Мгновением позже экс-бригадир съехался с ними на пересечении дорог. Он встретил девушку обычным «Привет, мисс» и кивнул Колби. Его лошадь была вся в поту и в пыли. Было ясно, что он проехал большое расстояние.
   – Нашел ты коров? – спросил бригадир.
   Балл кивнул.
   – В Тополином?
   – Нет, в Бельтере.
   Диана Хендерс посмотрела на бригадира, как будто восклицая: «Я же говорила!». Затем она вновь взглянула на Балла и, заметив коричневатое пятно на его рубашке, издала возглас сочувствия.
   – Ой, Балл, – воскликнула она. – Ты ранен – это ведь кровь, не так ли? Как это случилось?
   – О, это пустяк, мисс. Так, небольшая царапина, – Он замолк, как морской моллюск, и пришпорил лошадь.
   Ни Колби, ни девушка не сказали не слова, но оба одновременно подумали об одном. О том, что Балл носит черный шелковый шейный платок, и что Мэри Донован стреляла в Черного Койота и в его товарища после ограбления в Чертовом Каньоне в этот полдень.
   А миссис Донован как раз стояла в дверях своей гостиной, встречая гостей. Гости явились поужинать и рассаживались за длинным столом, накрытым красно-белой скатертью. Каждого она встречала ласковым словом, пока ее взгляд не упал на Дикого Кота Боба, попытавшегося проскочить внутрь незамеченным за широкой спиной Джима Веллера.
   – Та-ак! – воскликнула она с презрительной насмешкой. – Ты, старый дурак, я вижу, опять напился! Сейчас же вынь свои револьверы и отдай их мне!
   – Я не пил ни капли, Мэри, – возразил пожилой джентльмен.
   – Не называй меня Мэри, старый распутник, и быстренько отдавай револьверы!
   Он покорно отстегнул портупею и отдал их ей.
   – Я как раз и принес их тебе, Мэ… Миссис Донован, – заверил он ее.
   – Так-то лучше. Теперь садись. Я тебя накормлю этой ночью, но впредь никогда не являйся пьяный в гостиную Мэри Донован.
   – Я ж сказал, что я не пил, – настаивал он.
   – Что-о? – Голос Мэри звучал, мягко говоря, недоверчиво.
   – Всего лишь каплю, за прибытие, стряхнуть, так сказать, дорожную пыль, – уточнил он свою предыдущую фразу.
   – Ты так запылился! – иронизировала она.
   – Да.
   – Не возражай мне, понял? – и она обратилась к Джиму Веллеру, большому человеку, которого Боб хотел использовать как ширму. – Ну как, Джим, нашел своих лошадей?
   Веллер отрицательно покачал головой. Его рот был полон печеных бобов.
   – Должно быть, апачи увели их, – заметил Билл Гатлин, кучер дилижанса.
   – С этими перебежчиками и грабителями в этой стране больше невозможно спокойно жить, – заметила миссис Донован. – Почему бы этим так называемым мужчинам не покончить с бандитами и индейцами вместо того, чтобы палить в барах? – сказала она, бросив уничтожающий взгляд на Боба.
   – Очень трудно обнаружить их, хотя бы одного из них, – сказал Веллер. – Хотя любой сукин сын в этом округе отлично знает о ком идет речь.
   – О ком?
   – Да хотя бы о Грегорио, – сказал Веллер. – Я видел, как он выходил из Тополиного Каньона за три часа до ограбления дилижанса. А направлялся он к Чертову Каньону. Он – и Балл с «Заставы Y».
   – Они что, были вместе? – спросил Гатлин.
   – Не совсем вместе. Сначала я встретил Грегорио. Он очень торопился. А пятью минутами позже – Балла, спускающегося по каньону. Но, согласитесь, они же не могли оба быть там, не зная друг о друге.
   – Не верю, что Балл сделал это, – сказала Мэри Донован.
   – Ты не говори ничего плохого об этом парне, – нравоучительно вставил Гатлин.
   Тут послышалась дробь копыт, скрип кожаных седел, и мгновением позже шериф с друзьями вошел в гостиную.
   – Надеюсь, ты поймал его, шериф, – сказала Мэри Донован с сарказмом. – Иначе ты не вернулся бы так рано.
   – Я же не кот, миссис Донован, – сказал шериф, оправдываясь, – чтобы видеть в темноте.
   – Ты и не шериф, – ответила она.
   Дикий Кот Боб привлек внимание общества, пытаясь подавить смех. Гам Смит смерил своего соперника сердитым взглядом, мгновенно поняв, что тот безоружен.
   – Что случилось со старой бабой с артиллерией? Она подавилась? – спросил он ласково.
   Дикий Кот Боб апоплексически покраснел, схватил чашку, наполненную кофе и хотел встать.
   – Сиди спокойно, – проревел громоподобный голос Мэри Донован.
   – Я – начал Дикий Кот Боб.
   – Заткнись и сядь.
   Дикий Кот исполнил одновременно обе просьбы.
   – Позор! Позор на мою бедную голову! Уважаемая женщина, вдова должна всю жизнь выносить выходки таких, как вы, – стенала она, всхлипывая и вытирая глаза краем передника. – Одинокая я, беззащитная! Если бы только бедный Тим был здесь, – он бы стер с лица земли вас обоих в мановение ока.
   Дикий Кот Боб, красный и смущенный, старательно ел, уставившись в свою тарелку. Мэри Донован хорошо знала, как справиться с этим старым сорвиголовой. Его крутой нрав и меткую руку все еще чтили. Его слава первейшего задиры еще была жива на северо-западе. Но его сердце таяло от одной-единственной женской слезинки.
   Что до Гама Смита, то он был весьма рад избежать дальнейшего внимания со стороны Дикого Кота Боба и с большой охотой отдался мирному ужину. Беседа за столом, однако, увяла.

   А НА РАНЧО «ЗАСТАВА Y» мужчины курили после вечерней трапезы. Балл молча затягивался. Хол Колби, как всегда в хорошем настроении и смеющийся, рассказывал истории. Техасский Пит изо всех сил старался вспомнить полузабытую строфу из «Плохого парня».
   Однако во всем здесь проступала атмосфера напряженной неловкости. Никто не мог понять ее причину, но все ее чувствовали. Все было не таким, как вчера и позавчера. Может быть, они чувствовали, что и постарше, и поопытнее нашелся бы человек на место Балла. Ведь Колби был не только моложе годами, он был к тому же новичком на ранчо. Без всякого сознательного желания, рабочие разделились. Некоторые, по большей части, старые работники, как-то незаметно подтянулись к Баллу. Среди них был и Техасский Пит. Остальные же теперь смеялись гораздо громче, слушая истории Колби.
   – Ей-богу, – воскликнул Пит, – я вспомнил, что дальше:

     На самом деле я самый плохой.
     Я ем их живьем, и мне наплевать,
     Когда они придут, и сколько их там.
     Ведь из всех плохих парней самый худший – я.

   Так пел Техасский Пит.
   – Спокойной ночи, парни, я ложусь спать.

Глава 4. Я люблю тебя

   ДИАНА ХЕНДЕРС БЫЛА в затруднении. Даже по прошествии нескольких дней после ограбления в Чертовом Каньоне она не могла вычеркнуть из памяти все те зловещие обстоятельства, которые бросали тень на Балла. Во-первых, она хорошо знала глубокую преданность рабочих отцу. Этого одного было достаточно, чтобы девушка беспокоилась о репутации одного из «парней» своего отца. Но в случае с Баллом прибавлялись и другие причины того, что она не могла вынести каких-либо подозрений в его виновности.
   Дело не только в том, что он был надежным бригадиром; было что-то в этом человеке, а может, в его образе, сложившимся у нее, что делало невозможным для нее предположить, что он стрелял в Мака Гербера, такого же рабочего, или что он украл золото с прииска ее отца. Он всегда был немногословен и почти робок в ее присутствии. Он не позволял себе даже такой небольшой фамильярности, как обращение к ней по имени. А уж это-то было вполне обычным среди других мужчин, многие из которых были свидетелями ее постепенного превращения из ребенка в юную леди. Казалось бы, они даже не замечали этого изменения.
   Она также заметила, что он любит бывать с ней рядом, хотя и нельзя сказать, что она нуждалась в его компании. Он был слишком склонен к молчаливости и был весьма далек от того, чтобы быть приятным собеседником, как Хол Колби. Но в его обществе, однако, у нее появлялось чувство, какого она никогда не испытывала в присутствии других мужчин. Это была абсолютная уверенность в его надежности и способности защитить ее.
   Ей было жаль, что его сняли с ответственной должности. И ее преданность ему лишь укреплялась теми подозрениями, которые возбуждал он у большинства, и которые она тоже позволила себе допустить. В конце концов, что-то вроде угрызений совести заставило ее совершить в отношении его какой-нибудь дружеский жест, чтобы он знал, что дочь хозяина все еще верит ему.
   Стояло тихое воскресное утро. Мужчины с ленцой занимались обычными делами. Кто ремонтировал снаряжение и экипировку, кто заменял кожаную шнуровку стремени или кнутовище, кто чинил нож или уздечку, кто чистил револьвер, кто полировал ботинки свиным салом или сажей, кто-то брился или стригся.
   Пройдя мимо спального корпуса, Диана Хендерс двинулась к загону. Обычно она останавливалась возле группы мужчин и просила кого-нибудь поймать лошадь для нее. Что счастливчик и делал, чтобы потом ехать сопровождать ее.
   Так было заведено, однако сегодняшним воскресным утром Диана появилась раньше обычного. Потому некоторые мужчины еще занимались той работой, которую они обычно стремились закончить до появления Дианы в пределах слышимости. Лишь двое-трое из них успели принять позы беспечной праздности, как бы выказывая тем самым абсолютную готовность исполнить любой свалившийся на их голову приказ.
   Техасский Пит подстригал волосы другого ковбоя. Его жертва была уже полностью острижена с одной стороны, другая же представляла собой поросль густых коричневых волос, четырех-пяти дюймов длины, когда Техасский Пит поднял глаза и увидел Диану. Он бросил ножницы и причесал свою жертву.
   – Ты никоим образом не нуждаешься более в стрижке, – объявил он, удаляясь с видом полного безразличия. К несчастью, совершенно случайно, разумеется, этим маневром Пит обратил на несчастного внимание Дианы Хендерс, которая как раз проходила мимо. Безображенный ковбой повернулся в его сторону с громким пронзительным криком.
   – Вернись, ты, колченогий, кривоногий сукин… – Но тут парень тоже увидел Диану, как ранее увидал ее Пит. Речь несчастного оборвалась, его загорелое лицо приобрело фиолетовый оттенок, и в два прыжка он скрылся в темноте спального корпуса.
   Тут явился и Хол Колби. Он, не торопясь, двигался навстречу девушке. Вдруг он приподнял свое широкое сомбреро в знак приветствия. А его миловидное лицо озарилось приятной улыбкой. Иди сейчас судебный процесс над ним, присяжные вынесли бы единогласное решение повесить его на месте. Они бы сделали это от одной лишь мучительной зависти к нему.
   Балл же сидел, прислонясь к большому тополю, и чистил тряпкой ствол своего револьвера. Он даже не поднял голову, хотя он, конечно, видел Диану Хендерс, начиная с момента, когда она вышла из дома. Балл понимал, что после происшествия в городе, послужившей причиной его падения, у него не было шанса вновь сопровождать ее. Этот шанс он утратил на многие месяцы, если не навсегда.
   – Собираешься проехаться, Ди? – спросил Колби в своей самонадеянной манере, когда она поравнялась с мужчинами.
   – Почему бы и нет, я думала об этом, – ответила она ласково. – Я как раз собиралась попросить Балла, чтобы он поймал для меня Капитана. Все остальные, кажется, очень заняты.
   Колби казался смущенным, но он не сдался так, сразу.
   – Мне как раз нечего делать, – убеждал он ее.
   – Я заставляла тебя кататься со мной слишком часто в последнее время, – настаивала она.
   – Я бы пожертвовал завтраком, чтоб только сопровождать тебя, – шепнул он ей.
   В этот момент Техасский Пит как раз, притворившись, что ищет на земле что-то, выроненное, по всей вероятности, в приступе глубокой рассеянности, направился к спальному корпусу и по пути к нему пересекся с нашими собеседниками.
   – Думаю, тебе не стоит ехать с ним ни в коем случае, – упрямился Колби.
   Девушка остановилась и чуть приосанилась.
   – Не будь таким противным, Хол, – сказала она.
   – Ты же знаешь, как я не люблю говорить об этом, – продолжал он убеждать ее. – Ты знаешь, как я уважаю и ценю Балла. Он – один из моих лучших друзей. Но после того, что случилось, ты не можешь упрекать меня, Ди. Думаю, твой папа сказал бы то же самое, если бы он узнал.
   Однако Балл был уже на полпути к загону.
   – Я мигом приведу его, мисс, – бросил он через плечо, удаляясь.
   – До свиданья, Хол, – смеялась девушка, дразня его. – У тебя будет достаточно времени, чтобы спланировать работу на завтра. Бригадир всегда занят, ты же знаешь.
   И она поспешно удалилась вслед за Баллом.
   Когда Колби возвратился к мужчинам, он увидел широкие ухмылки на лицах большинства из них. Техасский Пит, подойдя к нему, с клоунским почтением снял шляпу и низко поклонился.
   – Не собираетесь подстричься, Хол? – спросил он ласково. – Я пожертвую завтраком, чтоб только подстричь вас. – Громкий взрыв смеха сопровождал эту выходку. Колби, став малиновым, стремительно ретировался в офис.
   – Куда едем? – спросил Балл у Дианы, когда оба оседлали коней.
   – Я хочу съездить в город и узнать, как поживает Мак, – ответила девушка, всматриваясь в лицо собеседника.
   – Вчера я видел Дикого Кота Боба. Он сказал, что Мак выздоравливает. Ничто ни в его голосе, ни в выражении лица, не выражало каких-либо других эмоций, кроме обычного участия.
   – А ты видел Мака после того, как его ранили, – спросила она.
   – У меня не было времени. Колби слишком загружает меня. Так или иначе, Мак пострадал по собственной глупости, – заметил Балл. – Все равно он ничего бы не смог сделать. Не стоило затевать опасные игры с теми людьми, которые держали его на мушке.
   – Это было весьма смело с его стороны. Он не струсил и остался верен отцу.
   – Не вижу в этом ничего смелого, – ответил Балл. – Чистой воды глупость. Какого черта он вообще брался за оружие?
   – Это был отважный поступок, – настаивала Диана.
   – Если судить по-вашему, героем можно назвать любого самоубийцу, – возразил он с улыбкой. – Я сужу об этом иначе. А Мак, похоже, собирался покончить с собой.
   – Ты страшный человек, Балл. У тебя нет сердца.
   – Почему? Есть. По крайней мере, было, пока… – Он запнулся, посмотрел на нее как-то особенно, но сразу же опустил взгляд на переднюю луку своего седла. – А, не имеет значения! – воскликнул он.
   Ненадолго воцарилась тишина. Кокетство, свойственное всем девушкам, внушало ей требовать продолжения. Однако врожденная тактичность и понимание, что непорядочно по отношению к нему, заставляли Диану молчать. Мужчина заговорил вновь.
   – Конечно, обидно, что Мака ранили, – сказал он, как бы обороняясь. – Но ему еще повезло, что его не убили. Должно быть, этот Черный Койот был его другом. Мак, наверное, благодарен ему.
   – Этой скотине?! Да он должен быть повешен на высочайшем дереве!
   – Да, – согласился Балл, а потом добавил, вновь улыбнувшись. – Давайте попросим об этом Гама Смита, когда приедем в город.
   Гам Смит! Если бы это было возможно, она бы прыснула. Ведь если бы выбирали худшего человека на должность шерифа, и выборы бы были честные, то непременно большинством голосов выбрали бы Гама Смита, – думала она.
   – Разве Гам – хороший шериф? – подначивал ее Балл. – Разве что для дешевок и бандитов.
   Она не ответила, так как думала о своем спутнике. Сказанное им, конечно, никак не ослабило ее веру в него, но и не укрепило ее. Его грубое безразличие к страданиям Мака могло с одинаковой вероятностью быть приписано как браваде записного головореза, так и нравам эпохи, в которой они оба жили. Эпохи, сделавшей перестрелки и внезапные смерти предметом обыденным, если не сказать – повседневным. Баллово замечание о том, что Черный Койот – друг Мака, как объяснение того, что он его ранил, а не убил, показалось ей зловещей шуткой. Хотя, конечно, могло быть и по-другому. В целом, однако, Диана Хендерс не была довольна результатами своей пробы.
   В доме Донованов они обнаружили Мака, уже достаточно здорового, для того, чтобы быть способным сидеть на веранде, где уже собрались постоянные посетители Миссис Донован, включая Дикого Кота Боба и шерифа. Мэри Донован стояла в дверном проеме. Одна рука на бедре, другой она, сжав кулак, выразительно рубила воздух, как бы подчеркивая высказываемые ею суждения.
   Когда Диана Хендерс внезапно появилась перед ними с сопровождающим ее Баллом, очередной развиваемый ею тезис прервался и растворился в неловком молчании. Дураку было ясно, что только что здесь обсуждался один из новоприбывших. А поскольку ни Балл, ни, тем более, Диана Хендерс, дураками не были, то в результате они разделили всеобщее замешательство. Которое, правда, длилось недолго, прерванное сердечными приветствиями Мэри, обращенными к Диане. Поприветствовала она и Балла, поддержанная Диким Котом Бобом. Остальные, однако, разговаривали только с Дианой Хендерс, как будто забыв о присутствии ее эскорта.
   – Пойдем в дом, – просила Мэри Донован, – выпей чашечку чая с пирожным!
   Но Диана Хендерс не спешилась.
   – Нет, спасибо, миссис Донован, – ответила она. – Мы приехали, только чтобы узнать, как поживает Мак, и спросить, не нужно ли ему чего-нибудь, – она посмотрела на раненого.
   – Я в порядке, мисс, – ответил Мак. – Я же говорил: всего лишь царапина. Я встану на ноги за пару дней и буду сопровождать миллиарды, как обычно. – он взглянул прямо на Балла, делая это, последнее, заявление.
   – Прекрасно! – поспешно заявила Диана. – Я очень рада, что ты хорошо чувствуешь себя, Мак. Если мы больше ничего не можем сделать для тебя, тогда мы отправляемся назад, на ранчо.
   Она чувствовала мрачное настроение большинства присутствующих мужчин, видела хмурые взгляды, бросаемые на Балла. Она отлично понимала, что еще немного, и дойдет до прямых обвинений, которые непременно повлекут за собой перестрелку.
   – Поехали, Балл, – сказала она, натягивая поводья.
   Они уже отъехали от города на порядочное расстояние, когда она случайно взглянула на лицо своего спутника. Его выражение было озабоченным, и Балл понял, что она заметила это.
   – Интересно, что эти парни съели сегодня на завтрак, – заметил он. – Никто, кроме Дикого Кота Боба даже не поздоровался со мной. И Мак выглядел чертовски сердитым. Хорошо еще, что никто из них не заклеймил меня. Пусть я и пострелял тогда в притоне Гама Смита, но ни один волос не упал с головы кого-либо из них.
   Девушка гадала, действительно ли он настолько не осведомлен о направленных против него подозрениях, или же лишь делает вид, что это так. В таком случае он стремится убедить ее, что причиной изменения отношения к нему служит его пьяная выходка в салуне шерифа.
   – Мне действительно жаль, мисс, – внезапно выпалил он. – У меня и намерения-то такого не было. Яне собирался напиваться после того, как пообещал вам не пить. Мне действительно жаль. Быть может, когда-нибудь вы сможете простить меня и… дадите мне еще один шанс?
   Он говорил молящим голосом, и говорил очень серьезно. Девушка была достаточно умна, чтобы понять, как тяжело такому жесткому, грубому человеку, каким был Балл, сказать все это. И она ощутила внезапный прилив жалости к нему.
   – Мне тоже жаль, – сказала она Баллу. – Я верю в тебя и не хотела бы разочаровываться в тебе.
   – Пожалуйста, не говорите только, что вы не доверяете мне, мисс, – взмолился он. – Я хотел бы, чтоб вы верили мне больше, чем кому-нибудь другому!
   – Я хочу верить тебе, Балл, – сказала она, а затем добавила порывисто: – Я верю тебе!
   Он подъехал к ней ближе и положил свою грубую руку на ее нежную ручку.
   – Я люблю вас, Диана, – сказал он очень просто и с большим достоинством, и речь его не была омрачена какой-либо нерешительностью или каким-либо смущением.
   Она, было, хотела заговорить, но он остановил ее жестом.
   – Пожалуйста, ничего не говорите, – убеждал он, – Я не жду, что вы полюбите меня. Но это не омрачает мою любовь к вам. Просто я хочу, чтобы вы знали это. Чтоб вы всегда знали, что можете позвать меня в любую минуту, и я приду на помощь. Я знаю, что вас любят все: ваш папа, да и все мужчины вокруг. Вряд ли вы нуждаетесь во мне больше, чем в других. Всегда найдется, кому вам помочь. Но все равно я больше не могу скрывать. Лучше, чтобы вы знали это. Больше мы не будем говорить об этом, мисс. Теперь мы оба знаем. Вот потому-то я и не уехал, когда ваш отец обидел меня.
   – Я очень рада, что ты сказал мне, Балл, – подбодрила его она. – Это высшая честь, какую мужчина может оказать женщине. – Я-то, Балл, никого не люблю в том смысле, в каком любишь ты, но если когда-нибудь полюблю, мужчина, несомненно, узнает об этом без всяких слов. Я дам ему какой-нибудь знак. Девушки всегда так делают. Иногда, правда, говорят, мужчины страшно невнимательны. Почти что слепы.
   – Я бы не был слепым, – сказал Балл. – Думаю, я бы сразу же узнал, что девушка любит меня.
   – Правда однажды откроется, – заверила она его.
   Балл кивнул.
   – Я надеюсь на это, мисс.
   Она покраснела, поняв, что вложила в свои слова невольное обещание. Слушатель еще многократно усилил смысл ее слов. Вот почему так покраснела Диана.
   Дальше они ехали молча. Она была смущена тем, что Балл любит ее, но одновременно рада, что он признался в своей любви. Разумеется, он был простым пастухом, неграмотным, жестким и иногда грубым. Но об этом она не думала. Ведь она с самого детства и не знала никаких других мужчин, за исключением, разве что, отца и редких визитеров с востока. Если бы она его полюбила, ей вовсе не было бы стыдно. Девушка взглянула на него с улыбкой.
   – Пожалуйста, не называй меня «мисс», Балл. Я ненавижу это.
   – Хотите, чтоб я звал вас по имени? – спросил он.
   – Другие же зовут, – напомнила девушка. – Да и ты назвал только что.
   – Сорвалось с языка, – он застенчиво улыбнулся.
   – Мне нравится, когда меня так называют.
   – Хорошо, мисс.
   Девушка громко рассмеялась.
   – Я имел в виду: хорошо, Диана, – исправился он.
   – Так-то лучше.
   Вот так Диана Хендерс, девушка в целом вполне здравомыслящая, вместо того, чтобы просто играть с огнем, раздула из маленького костерка большой пожар. И в самом деле, откуда ей было знать, что для такой натуры, как Балл, назвать ее по имени было столь же сильным соблазном, как для иного поцелуй или объятие.
   Когда они достигли ранчо, то увидели коляску, запряженную двумя пугливыми лошадьми, привязанными к ограде загона под тополем. Коляска стояла прямо напротив офиса «Заставы Y».
   – Чей это экипаж? – спросила Диана. – Я его раньше не видела.
   – Это Уайнрайты с северной стороны холмов. Я видел их в городе около недели назад.
   – Ах, ну да, конечно! Я слышала о них. Мистеру Уайнрайту не нравятся северные ландшафты.
   – Он присматривает здесь пастбище, – уточнил Балл. – Не поэтому ли он сегодня здесь? Да нет, не похоже. Слишком мало у них воды, снаряжения, да и еды.
   Они остановились у загона и спешились.
   – Спасибо, Балл, – сказала девушка, передавая ему поводья. – Мы прекрасно прокатились.
   – Спасибо, Диана! – это все, что он сказал, но он произнес ее имя совершенно иначе, чем все остальные мужчины, когда-либо произносившие его. Теперь она пожалела, что потребовала звать себя по имени.
   Когда Диана вошла в офис и направилась к своей комнате, отец окликнул ее.
   – Заходи, Диана. Хочу познакомить тебя с новыми соседями, – и, когда она вошла, он продолжал: – Моя дочь, Мистер Уайнрайт.
   Диана протянула руку толстяку с близко посаженными глазами. Затем отец представил ей молодого Уайнрайта.
   – Мистер Джефферсон Уайнрайт, младший, Диана.
   Сын оказался холеным, миловидным молодым человеком лет двадцати двух. Его костюм был, пожалуй, немного, как говорится, чересчур… Так что в хорошем вкусе юноши можно было усомниться. Однако ошибка его была вполне обычной для всех состоятельных молодых жителей востока, прибывающих в край скотоводов. Что говорить, от окаймленного серебром сомбреро до инкрустированных серебром шпор, парень не упустил не одной детали одежды декоративного ковбоя.
   – Боже мой, да он выглядит как настоящая рождественская елка! – таков был приговор Техасского Пита, когда он впервые увидел молодого Уайнрайта. – Единственно, свечи забыли.
   – Вы живете на севере? – вежливо осведомилась Диана.
   – Да-с, милочка, – ответил старший Уайнрайт. – Но мы вовсе не рассчитываем оставаться там вечно. Вообще-то мы из Массачусетса – Ворчестер. Коврики, одеяла, попоны – вот что принесло нам удачу – мы производили их в основном для правительства. Имея это в виду, Джеф и вбил себе в голову, что хочет заниматься скотоводством. Естественно, я это одобрил. Тогда я как раз имел стабильный кормовой бизнес. Прежде, чем купил мельницы. Когда он год назад закончил Гарвард, мы здесь и появились. Та сторона гор мне не нравится. Так что я решил переехать сюда.
   – Я как раз пытался объяснить Мистеру Уайнрайту, что по эту сторону гор недостаточно воды и провианта для еще одной крупной скотоводческой фирмы, – заметил мистер Хендерс.
   – Не имеет значения. Назовите свою цену. Но назовите ее честно. Я куплю все. Может быть, я куплю половину здешней территории. Но цена должна быть справедливой. Старый Джеф Уайнрайт слывет жестким торгашом, однако, справедливым и честным, справедливым и честным. Просто скажите цену – имея в виду все заведение – здания, землю, скот, – в общем, все.
   В ответ на это Элиас Хендерс добродушно рассмеялся.
   – Боюсь, все это не продается, мистер Уайнрайт.
   – Полно! Полно! Я куплю, а вы продадите. Продадите все! Джеф Уайнрайт всегда добивается того, чего он хочет. Итак, сын, нам лучше уйти.
   – Вы, разумеется, не уйдете, не пообедав с нами, – нашлась Диана. – Обед должен быть уже готов.
   – Не возражаю, – ответил старый Уайнрайт, и они остались на полуденную трапезу.
   Диана нашла молодого Уайнрайта приятным, вежливым собеседником. Это был первый образованный человек, какого она встречала за всю свою жизнь. Его разговор и манеры, столь отличные от грубых манер и речей вакеро, составлявших ее маленький мирок, произвели на нее глубокое впечатление. Он мог интересно рассказывать и рассуждать о каких-то незначительных подробностях культурной жизни, о которых она лишь читала в книгах и газетах. Он же судил обо всем этом по собственному опыту. Те первые два часа, проведенные с молодым человеком, увлекли ее и взволновали до невозможности. Они открыли перед ней новый мир удивительной реальности, о которой она до сих пор лишь грезила, считая ее скорее недостижимым сном, нежели доступной ее восприятию явью. Если молодой Уайнрайт и унаследовал отчасти самовлюбленность своего отца, то Диана забыла об этом, удивляясь его утонченным манерам и наслаждаясь возможностью общаться с человеком, равным ей по социальному положению. То, что его папаша невозможен, она поняла с первого же взгляда. Но сын казался другим по складу характера. В отличие от своего родителя, юноша имел какой-то лоск, глянец хорошего воспитания, приобретенный, должно быть, в стенах колледжа.
   Визит Уайнрайтов вселил беспокойство не только в обитателей офиса. Тревога охватила все население ранчо. В спальном корпусе сгущались тучи.
   – Проклятье на его шкуру! – воскликнул Техасский Пит.
   – Чью? – спросил Шорти.
   – Да моего покойника-папашу! Если бы старик не был так не вовремя повешен, может, он послал бы меня в Гаваат, и я бы тоже купил себе ранчо. Так или иначе, что может поделать простой парень против этих фальшивомонетчиков, этих бездельников, поедающих крекеры?

Глава 5. Загон скота

   – Я ПОЛУЧИЛ ПИСЬМО от Уайнрайта с сегодняшней почтой, Ди, – сказал Элиас Хендерс дочери неделей позже. – Он вновь требует назначить цену за все «заведение».
   – Мы можем поехать на восток и жить там, разве нет? – спросила девушка.
   Хендерс бросил на нее взгляд, полный желчи. В ее тоне ему почудилась поддельная грусть. Хендерс подошел к дочке и обнял ее.
   – Ты хочешь ехать на восток и жить там? – спросил он ее.
   – Мне нравится здесь, папа; но ведь там столько всего, чего здесь мы лишены. Мне хотелось бы посмотреть, как живут другие люди. Хочу побывать в больших отелях, в театре и в опере. Хочу встретить образованных культурных людей своего круга. Хочу ходить на такие пати, где никто не напивается и не открывает стрельбу, – заключила она с улыбкой.
   – Мы вовсе не должны продавать ранчо, чтобы уехать, – сказал отец. – Может быть, я был эгоистом. Боюсь, да. Я не хотел уезжать обратно после того, как твоя мама покинула нас. Забыл я, что ты имела право на те же преимущества цивилизации, которые в избытке имели мы. Мне казалось достаточно ранчо, ранчо и тебя.
   – Но если ты уедешь, то кто же будет управлять ранчо, следить за всем? – настаивала девушка.
   – О, это все может быть улажено. Неужели ты думаешь, что мы не в состоянии уехать, не продав ранчо?
   – Было бы лучше, папа, если бы ты был свободен от всех забот, – сказала она. – Если ты продашь ранчо и свою фирму, то не будешь и беспокоиться, как здесь идут дела.
   – Старый Уайнрайт никогда не купит их по их настоящей цене, даже если я и соглашусь продать, – объяснил Хендерс. – Я скажу тебе, что я намерен сделать. Я назначу ему цену. Если он согласится, то я продаю ранчо. Но в любом случае, согласится он или нет, мы с тобой едем на восток, если тебе так хочется.
   – И какую ты намерен назвать цену?
   – Семьсот пятьдесят тысяч долларов за ранчо и фирму. Мне могли бы дать и больше, если бы я предпринял серьезные усилия по поиску покупателя. Однако это тоже вполне неплохой барыш для нас. Я знаю, что он удовлетворит и Джона. Кстати, в своих письмах он каждый раз спрашивает меня, почему я не продаю ранчо, не закрываю бизнес и не возвращаюсь на восток.
   – Я знаю, дядя Джон всегда хотел, чтоб мы вернулись, – сказала она.
   – Но на самом деле старому Уайнрайту вообще нет дела до ранчо и скота, – сказал отец. – На самом деле его интересует прииск. Ведь он предлагал мне миллион долларов в случае, если я продам все наши земли в стране, включая прииск. Уайнрайт заметил, что всякая наша деятельность почти прекратилась. Здесь он прав. Но он думает, что я ухвачусь за возможность продать ему все, лишь бы избавиться от невыгодного дела. Подозреваю, что он имел своего шпиона на прииске в течение последних шести месяцев. Этот новый бухгалтер, которого прислал Корсон, когда твой дядя Джон был в Европе – весьма подозрительный тип. Уайнрайт думает, что узнал нечто, что мне неизвестно. Но он ошибается – я знаю это. В этом году, Ди, мы запараллелили гораздо более богатую жилу, чем та, которую мы разрабатывали до сих пор. В принципе я знаю о ней уже два года. Но мы с Джоном считали, что пока мы должны разрабатывать старую. Ведь денег у нас достаточно. Так что только один прииск стоит от десяти до двадцати миллионов долларов.
   – Дядя Джон знает об этом? А нет ли опасности, что его могут обманом вовлечь в нечестную сделку?
   – Вряд ли такое возможно. Хотя, конечно, как тебе известно, он ничего не предпринимает без консультации со мной. Мы, конечно, довольно странные партнеры, Ди, однако полностью уверены друг в друге. Уже давно мы не заключали никаких письменных соглашений. Скрипа перьев между нами было мало, зато доверие есть. Когда кто-либо из нас женился, единственной предосторожностью, которую мы предусматривали для защиты наших обоюдных интересов, было составление завещания, в котором я завещал все ему, а он – мне. После женитьбы мы составили еще по одному завещанию. Вот и все. Если я умру первым, все перейдет к нему. Если он умрет первым – ко мне, если же мы оба умрем, то все будет поровну поделено между нашими здравствующими наследниками. Каждый из нас знал, что таким образом мы наиболее надежно защитим интересы наших семей, так как мы оба безоговорочно доверяли друг другу.
   – О, давай не будем говорить об этом! – воскликнула девушка, – Ведь никто из вас не собирается умирать, правда?
   – Ладно, Ди, – засмеялся ее отец. – Ты всегда думала по-своему. Ну вот, теперь мы планируем это путешествие на восток. Пожалуй, нам не стоит ехать, пока не закончится весеннее клеймение скота. Но во всем есть свои плюсы. Ведь за это время мы можем проверить Колби. Если он будет держаться молодцом, то мы прекрасно поступим, оставив в дальнейшем управление на нем. Я считаю, что не стоит брать начальника со стороны, если ты можешь использовать своего человека. Кстати, что ты думаешь о нем, Ди?
   – Право, не знаю, папа. Он мне очень нравится, к тому же он порядочен и предан тебе. Но он не разбирается в скоте и в пастбищах так хорошо, как Балл.
   – О Балле не может быть никакой речи, – ответил отец. – В третий раз я ему уже не поверю.
   – Я знаю, что ты думаешь о нем. Я согласна с тобой. И все же… Есть в нем что-то такое, папа, – я не могу как следует объяснить это – что заставляет меня полностью доверять ему. Когда он рядом со мной, я чувствую себя в безопасности.
   – Он загипнотизировал тебя. Надеюсь, он не влюблен в тебя, – спросил отец весьма серьезно.
   – О, все они влюблены! – воскликнула она, смеясь. – Но Балл меньше всего.
   – Полагаю, ты скоро выйдешь замуж, – сказал Хендерс. – Если бы ты собиралась остаться здесь, я бы предпочел, чтоб ты вышла за западного парня. Но если ты собираешься на восток, то ты не должна поддаваться чувствам. Ведь ты же сама сказала, что существует огромное различие между здешними ковбоями и благовоспитанными жителями востока.
   – Успокойся, папа, я до сих пор ни в кого еще не влюблена. Если я в ближайшее время и влюблюсь, то, боюсь, это будет либо Хол Колби, либо Джефферсон Уайнрайт.
   – Неужели старший? – спросил отец.
   – О, не забавен ли этот невозможный человек?
   – Он, может быть, и забавен, но то, что он невозможен – это точно. Даже более того.
   – Что ты имеешь в виду?
   – Я ему точно также не доверяю, как не принимаю в расчет Балла. Он из тех жирных котов, которые не брезгуют любыми средствами, чтоб не оказаться в тюрьме. Правда, мальчишка кажется гораздо более приличным, чем папаша.
   – Он очарователен, – сказала Диана.
   Проходили дни, прекрасные солнечные дни, которые Диана проводила, мечтая о путешествии на восток. Как обычно, она много каталась – иногда с одним, иногда с другим, но чаще всего с отцом и Холом Колби.
   Задания, которые получал Балл, обычно вынуждали его находиться слишком далеко от ранчо, чтобы иметь возможность сопровождать ее, да и просто как-либо с ней соприкасаться. Если он и понимал, что Колби сознательно дает ему такие трудные задания с целью удалить его от Дианы, то он об этом никому не говорил. Хотя он, разумеется, не мог не заметить, что после всех тех случаев, когда он сопутствовал Диане, – а обычно это бывало в воскресенье, – он бывал нагружен работой особенно жестоко. В такие дни ему приходилось оставаться в седле до поздней ночи. А порой уезжать на два дня и более.
   Наконец наступило время весеннего родео. Начали съезжаться наездники с других ранчо. Иногда они проделывали путь в сотни миль. «Застава Y» стала приобретать вид военного лагеря. Походные кухни были отремонтированы и оборудованы. С западных ранчо были привезены дикие, еще не объезженные лошади, с россыпями жеребят, еще не знавших кожи седел. Все они были распределены между ковбоями. Их было достаточно, чтобы каждому человеку достался целый табун из восьми лошадей.
   С иными прибыл и Джефферсон Уайнрайт младший, выряженный, как царь Соломон. Сначала ковбои очень смеялись над ним. Но, когда он принял это добродушно, они немного поутихли. А после нескольких вечеров, когда он пел и рассказывал всякие забавные байки, они приняли его почти как своего. По большей части, правда, он находился в обществе Дианы Хендерс. Результатом этого легкомыслия стало то, что в его табуне оказалось четыре необъезженных диких лошади. Рабочие усмехались, когда Колби выбирал их для него. И, разумеется, все ранчо присутствовало, когда он впервые попытался объездить одну из них.
   Там была и Диана Хендерс. Случилось, что она стояла рядом с Баллом, когда первая из лошадей, заарканенная и сваленная на землю, была, наконец, оседлана, взнуздана и готова к объездке. Это была пегая лошадка с крутой шеей, римским носом и с бельмом на глазу. Спина ее, вероятно, от страха, была горбатой, как у верблюда.
   – Эта скотина выглядит весьма норовистой, – заметил Балл девушке.
   – Нельзя допустить, чтоб Мистер Уайнрайт сел на нее, – ответила она, – он не привык к плохим лошадям, и он может погибнуть!
   – Я подумал это еще тогда, когда Хол выбирал ее.
   – Я не знала, что это он. Позор! – воскликнула она. – Кто-нибудь должен объездить эту лошадь для Мистера Уайнрайта, кто-то, кто умеет это – как ты, Балл, – сказала она, стараясь польстить ему.
   – Хотите, чтоб я это сделал? – спросил он.
   – Я не хочу видеть, как бедняга убьется.
   Тогда Балл выступил вперед и перелез через ограду внутрь загона. Молодой Уайнрайт стоял в нескольких футах от пегой лошади. Он наблюдал, как несколько мужчин пытались поправить повязку на глазах животного. Балл понял, что парень боится лошади.
   – Хотите, я объезжу ее для вас, молодой человек?
   – Думаете, она не опасна?
   – О, разумеется, она не опасна, как и Канзасский циклон.
   Уайнрайт слащаво улыбнулся.
   – Я был бы благодарен, если бы вы попытали счастье первым. Я был бы рад заплатить вам за труды, – пообещал он.
   Балл приблизился к мужчинам, державшим коня.
   – Выведите его наружу, – приказал он им. – Мне требуется место, чтоб оседлать его.
   Они выгнали брыкающегося мустанга из загона, а Балл подошел к нему сбоку.
   – Что ты делаешь? – громко спросил Колби, стоявший слишком далеко, чтобы слышать предыдущий разговор.
   – Объезжаю лошадь для этого хлыща, – ответил он.
   – Не делай этого, – приказал Колби. Его голос был сердитым. – Ты будешь объезжать тех лошадей, каких я скажу тебе. Также и он.
   – Я объезжу эту, – ответил Балл. Левой рукой он схватился за уздечку, а правая была на передней луке седла. Он аккуратно поставил левую ногу в стремя. Потом кивнул людям, стоявшим в голове лошади.
   Люди, держащие лошадь, расступились, лошадь дернулась, увлекая за собой скачущего рядом с ней мужчину. Она встала на дыбы, развернулась и лягнула Балла. Но его там уже не было. Он был в седле. Животное неуклюже рванулось вперед, затем оно засунуло морду между своих передних ног и начало раскачиваться и бросаться на землю, весьма усердно и методично. При падении оно еще и прыгало из стороны в сторону, вправо-влево и наоборот, тряся и вертя всем телом. При этом тварь к тому же пронзительно визжала и брыкалась. Балл взмахнул своим сомбреро и шлепнул бестию, сперва по шее, а затем по огузку, и пегий взбрыкнул еще сильнее.
   Поняв, что сбросить всадника с седла не удается, мустанг сменил тактику. Он начал вертеться из стороны в сторону в воздухе, высоко подпрыгивая. Но всадник лишь пришпоривал его, оставаясь в седле. Тогда животное, обезумевшее от страха и ярости, обернувшись, принялось жестоко кусать Балла за ноги. В то же мгновение жеребчик почувствовал удар арапника. Тогда он вновь встал на дыбы и бросился на спину, пытаясь раздавить своего всадника. Вряд ли он промахнулся более, чем на дюйм.
   Найдутся знатоки, которые объяснят вам, как остаться невредимым, перебрасывая свое тело на другую сторону, когда лошадь падает на бок. Но любой человек, под которым падала лошадь или чья лошадь сознательно бросалась на спину вместе с седоком, хорошо знает, что никакое искусство не поможет. Только счастливый случай сохранит всадника в подобной переделке. Так что и Балл остался цел лишь благодаря случаю.
   Диана Хендерс почувствовала ком в горле. Но в следующее мгновенье конь вновь поднялся на ноги вместе с всадником. Тот как раз в нужный момент перекинул ноги через седло и теперь, как ни в чем не бывало, поднялся и сидел в седле твердо, засунув их в стремена. Арапник опустился сначала на один бок животного, потом на другой. Последовала дюжина прыжков, и, наконец, оно немного успокоилось, перешло на ровный бег и поскакало прочь. Пятью минутами позже конь вернулся размашистым шагом, пыхтя и весь в поту. Все еще дрожащий и пугливый, однако, спина его выпрямилась и уже не напоминала верблюжью.
   – Теперь вы можете ездить на нем, – сказал Балл юному Уайнрайту. Осторожно спешившись, он стоял, поглаживая пегого скакуна по шее.
   Подошел сердитый Хол Колби, но Балл спешился как раз возле того места, где стояла Диана Хендерс. Первой заговорила с ним она. И Колби, подходя, услышал ее слова:
   – Огромное спасибо, Балл, – сказала она. – Я виновата, что попросила тебя объездить этого скакуна. Я думала, ты пострадаешь, когда он бросился на спину. Никогда не прощу себя.
   – Ерунда! – сказал Балл, – Это пустяки.
   Колби удалился, так ничего и не сказав. Если между двумя мужчинами в прошлом и имели место плохие отношения, то внешне они этого никак не выражали. Но с этого момента Колби уже не прикладывал никаких усилий, чтобы скрыть, что он не выносит Балла. Последний также использовал малейший шанс, чтобы выказать свое презрение к бригадиру.
   И более крепкая дружба, чем та, что связывала этих двоих, могла быть разрушена из-за женщины. Но были у этого охлаждения и более серьезные причины. То, что Колби получил должность Балла, могло быть достаточным поводом для разрыва. Но и кроме этого – подозрения бригадира относительно причастности Балла к ограблению в Чертовом Каньоне и к ранению Мака Гербера могли настроить и гораздо более великодушную натуру, чем Хол, против экс-бригадира.
   Хотя Диане Хендерс и было досадно, что Джефферсон Уайнрайт позволил другому человеку объездить для него дикую лошадь, тем не менее, она не могла отрицать, что она же сама это и подстроила. Пожалуй, она была чуть холоднее с молодым богачом этим вечером. Но в дальнейшем оттаяла, покоренная мягкостью и любезностью его речей, а также их занятностью. Так что в течение последующих дней, сопутствуя загонщикам, пока продолжалось родео, большую часть времени она проводила с ним. Что, конечно, вызывало немалое неудовольствие Хола Колби и остальных.
   Правда, вечером того дня, когда Балл объездил пегую для Уайнрайта, бригадир «Заставы Y» оставил последнего в покое. А на следующее утро Элиас Хендерс самолично явился в загон, выбрал новый табун лошадей для «хлыща» и сказал пару слов на ухо своему бригадиру.
   Долгие трудные дни, проведенные в седле, настолько вымотали всех обитателей ранчо, что после ужина они сразу же готовы были погрузиться в сон. Сигарета, немного болтовни или грубая шутка, и ковбои исчезали в темноте в поисках спальных мест под аккомпанемент своих звенящих шпор.
   – Сегодня я видел след индейцев, – заметил высокий, худой Техасский Пит как-то вечером, – около дюжины их стояло лагерем по ту сторону каньона. Следы были примерно четырехчасовой давности.
   – Это могли быть мирные индейцы из резервации, – сказал кто-то.
   – Похоже на то, что это ренегаты, – сказал Шорти, – В любом случае я не оставлю ни одного шанса никакому индейцу. Я их всех перестреляю, так что они больше не явятся.
   – Ты никогда не видел ни одного враждебно настроенного индейца, – сказал Техасский Пит.
   – Много ты знаешь, ты, обрезанный, пьяный, косоглазый лошадиный вор! – учтиво возразил Шорти. – Нет, брат, с индейцами я страшен.
   – Ей-богу! – воскликнул Пит, – Это напоминает мне другой куплет:

     Зови своих худших убийц и воров
     И гризеров кликни, чтоб вырыли ров.
     Чтоб, коль разобраться возьмусь я за труд,
     Имел ты могилу для тех, что умрут.

   C той стороны походной кухни, там, где была разбита палатка Дианы Хендерс, вокруг костра собралась небольшая группа людей. Возле девушки находились ее отец, Хол Колби и Джефферсон Уайнрайт младший. Обоих молодых людей так и тянуло к Диане, когда они были свободны от своих обязанностей. Колби быстро понял те преимущества, которые образование дает его сопернику. Он вынужден был оставаться молчаливым наблюдателем хороших манер и слушателем бесед Уайнрайта. Про себя он ужасно презирал юношу, но при этом он постоянно искал его общества и часто ездил с ним. Ведь он мог почерпнуть у него частицу той изысканности, которая, как он полагал, и составляла предмет восхищения Дианы. Колби задавал ему много вопросов, заставлял его говорить о книгах, запоминая про себя названия. Он решил достать и прочесть все те книги, которые Уайнрайт обсуждал с Дианой.
   Что касается Балла, то его не допускали к вечернему костру Хендерсов, а днем Колби следил, чтобы его дела не позволяли ему оказаться там, где могла быть Диана. Так что в результате Балл видел ее лишь в обычных домашних обстоятельствах.
   Естественная сдержанность экс-бригадира превратилась почти что в мрачность. Говорил он очень редко и никогда не улыбался. Зато много находился в седле и всегда хорошо выполнял свою работу. Он даже прослыл лучшим работником фирмы. Не было лошади, которую бы он не объездил, опасности, которую бы он не взял на себя, не было работы, от которой бы он отказался, какой бы трудной она ни была. Мужчины, конечно, уважали его. Но не было ни одного, кто бы любил его компанию. Исключая, разве что, Техасского Пита.
   – Ладно, парни, – сказал Элиас Хендерс, вставая, – Думаю, нам лучше лечь отдохнуть. Завтра нам предстоит тяжелый день.
   Двое молодых людей встали. Колби потянулся и зевнул.
   – Полагаю, вы правы, мистер Хендерс, – согласился он с хозяином, в то же самое время оставаясь на месте. Он ждал, что Уайнрайт уйдет первым. Последний, однако, остановился, чтобы свернуть сигарету. Привычку курить он приобрел в последнее время. Однако совершенства в этом искусстве еще не достиг. Действуя обеими руками, он, тем не менее, был весьма медлителен. Впрочем, взглянув на него, Колби понял, что тот просто-напросто выигрывает время, ожидая, что бригадир выйдет первым. Тогда Колби неторопливо извлек собственный кисет из кармана рубашки.
   – Сверну сигаретку в свете твоего костра, Ди, – небрежно заметил он.
   Согнув кусок бумаги, Колби насыпал в него немного табаку. Завязывая кисет зубами и левой рукой, он ловко свертывал себе сигарету правой, при этом согнув ее, чтоб заслонить табак от ветра. Уайнрайт понял, что если он и имел преимущества над Колби в беседе, то были некоторые другие сферы, где бригадир значительно превосходил его. Свертывание сигарет было как раз одной из этих сфер, и Колби, без всякого сомнения, решил покурить лишь для того, чтобы девушка могла произвести гнусное сопоставление. Ведь неуклюжие жесты юного Уайнрайта так контрастировали с выверенными движениями бригадира!
   Уайнрайт свернул себе сигарету, зажег ее и в досаде переминался с ногу на ногу: «Почему же этот несносный Колби не уходит?» – думал он. Колби же позволил трем спичкам сгореть, прежде чем, наконец, ему «удалось» зажечь свою сигарету. Теперь уже он выигрывал у Уайнрайта время. Элиас Хендерс уже отправился в постель и видел сны, с той стороны палатки, вне поля зрения молодых людей.
   Девушка заметила игру двух Ромео и с большим трудом подавляла смех. Все же ей было интересно, который победит, иначе, почему бы ей было не объявить ничью и не отправить их обоих по их собственным делам. Уайнрайт нашел выход из ситуации.
   – Пошли, Колби, – сказал он, кладя руку на плечо соперника, – Мы задерживаем мисс Хендерс. Спокойной ночи, мисс Хендерс! – и, сняв шляпу, он вышел, увлекая с собой Колби. Но не прошли они и двадцати шагов, как Уайнрайт остановился и обернулся назад.
   – Ой, мисс Хендерс, я забыл кое-что спросить у вас, – окликнул он девушку и, направляясь в обратную сторону, бросил через плечо: – Не ждите меня, Колби, я ненадолго.
   Колби пристально посмотрел вслед удаляющейся фигуре. Он бросил сигарету на землю и, выйдя из себя, затоптал ее.
   – Я еще достану тебя, – бормотал он в ярости, – Ты, может быть, и король гостиных, но в Аризоне их нет. Чертов хлыщ!
   Ну а Уайнрайт вновь составил компанию Диане у костра.
   – Нынче слишком приятный вечер, чтобы идти спать, – сказал он. – Но я не имел ни малейшего шанса поговорить с вами. Этот Колби все время околачивается рядом, как будто бы он получил закладную на ваше время и имеет право вам что-то запрещать. Он из тех, кто портит любую беседу, пока она не касается коров, – это все, о чем он способен разговаривать.
   – Этот предмет всегда интересен в наших краях, – патриотично ответила девушка. – Коровы – это и есть наша жизнь, представьте себе.
   – О, это хорошо для ковбоев. Но есть в жизни и другие вещи для таких девушек, как вы, мисс Хендерс. Вы достойны чего-то лучшего, чем коровы – и ковбои. Вы любите музыку, книги, и вы не можете отрицать, что любите говорить о них. Вы принадлежите востоку. Вам нужно ехать в Бостон.
   – Мы собираемся возвращаться на восток, но не в Бостон, а в Нью-Йорк, после родео – папа и я, – сказала она.
   – Действительно? Как это забавно! Я тоже собираюсь возвращаться. Может быть, мы могли бы поехать вместе?
   – Это было бы прекрасно, – согласилась девушка.
   – А хотите остаться там? – взволнованно спросил он, а затем совершенно неожиданно взял ее за руку. – Мисс Хендерс! – воскликнул он, – Диана! Хотите ли вы остаться там навсегда? Я бы купил вам дом, я бы сделал все для вашего счастья. Я люблю вас, Диана. Мы могли бы пожениться еще до отъезда. Разве это не замечательно – провести на востоке наш медовый месяц? А потом в Европу! Мы могли бы объехать весь свет. Деньги ничего не значат для меня. Вы даже не представляете себе, как мы богаты.
   – Да нет, почему же, представляю. Ваш папа упоминал об этом, – и она вырвала руку.
   Казалось, он вовсе не заметил намек на хвастливость своего отца.
   – Скажи мне, что любишь, – настаивал молодой богач, – Скажи, что выйдешь за меня.
   – Но я не знаю, люблю я тебя или не люблю, – ответила Диана, – Я почти не знаю тебя, да и ты знаешь меня совсем не достаточно, чтобы хотеть прожить со мной всю оставшуюся жизнь.
   – Нет, я хочу! – воскликнул он, – О, если бы только можно было как-то доказать это! Ведь слова тщетны. Они не способны выразить мою любовь к тебе. Я боготворю тебя. Нет такой жертвы, которую бы я охотно и радостно не совершил для тебя и твоей семьи. Я бы умер за тебя, дорогая, и благодарил бы бога за эту возможность!
   – Но я не желаю, чтоб ты умирал за меня. Я хочу, чтоб ты пошел спать и дал мне возможность подумать. Я никогда еще никого не любила. Может быть, я и полюблю тебя, кто знает? Нет никакой необходимости спешить. Я отвечу тебе до своего отъезда на восток. Теперь уходи, будь паинькой.
   – Но скажи, дорогая, что я могу надеяться! – взмолился он.
   – Это твое право – надеяться, в том случае, если ты действительно любишь меня, – ответила она, посмеиваясь. А затем повернулась и исчезла в своей палатке.
   – Спокойной ночи!

Глава 6. Ренегаты

   НА СЛЕДУЮЩЕЕ УТРО Колби взял Уайнрайта с собой. Глубоко в своем сердце затаил он решение избавиться от ненавистного соперника. Но как? Бригадир решил выбрать для поездки наиболее опасные и дикие территории и скакать до изнеможения, на износ лошадей. Если «хлыщ» погибнет, можно было бы списать его смерть на какую-нибудь случайность или на индейцев. Никто не смог бы доказать вину Колби. С другой стороны, ревнивцу и самому не хотелось обвинять себя в том, что Уайнрайт жив. Однако план Колби в последний момент был сорван Элиасом Хендерсом и Дианой, которая захотела поехать вместе с ними.
   – Вы с Уайнрайтом езжайте вперед, – сказал Хендерс. – А мы с Дианой следом за вами.
   Бригадир молча кивнул, пришпоривая своего мустанга. А Уайнрайт также молча поскакал с ним рядом. Сложившееся сочетание пар не устраивало ни того, ни другого. Каждый из них обдумывал план, как бы оставить соперника в обществе престарелого Элиаса Хендерса, а самому остаться с девушкой. Хотя в обычных обстоятельствах каждый из них и был бы в восторге от перспективы провести целый день в компании босса «Заставы Y».
   – Изумительное утро! – воскликнул Элиас Хендерс, обращаясь к дочери. – Может, в некоторых отношениях бог и обделил Аризону, но в одном он наделил ее щедро – вряд ли где еще в мире может быть такое же чудное утро.
   – Да, разве может быть где-то еще такая же красота? – воскликнула Диана в ответ.
   – Это утро пьянит почти как вино, – заключил он, а затем перешел на другую тему: – Кстати, Балл ведет себя хорошо, не правда ли? Не похоже, чтобы он прикасался к спиртному с той ночи у Гама.
   – При этом он очень прилежно работает, – сказала девушка.
   – Он всегда хорошо работал. Это лучший работник, какого я видывал. Вряд ли найдется кто-то во всех семи округах, кто сравнится с ним, когда речь идет о том, чтобы объездить лошадь, заарканить ее, заклеймить, определить ее возраст или вес, или ухаживать за скотом, в каком бы состоянии он ни был. Никто так, как он, не знает и пастбищ. Да вот хотя бы позавчера, – он должен был дать одному парню с Красных Грядок совет по поводу его собственного пастбища. Так он, как выяснилось, знал его лучше хозяина.
   – Действительно, он великолепен, – подтвердила Диана. – Я люблю смотреть на него, когда он в седле. Тогда он просится прямо-таки на картину. Я всегда гордилась, что у нас есть такой человек. Надеюсь, что больше он пить не будет.
   Элиас Хендерс покачал головой.
   – Боюсь, что ты заблуждаешься, – сказал он. – Пить он не бросит. Если уж какой-то порок входит у человека в привычку, то ему нужен стимул, чтобы остановиться. А у Балла такого стимула нет. Разве что его работа. Но когда, скажи мне, столь жалкий повод удерживал мужчину от пьянства, а особенно такого, как он – ведь он лучший ковбой на всей территории! Нет такой фирмы, которая не наняла бы его, трезвого или пьяного. Кажется, он возле тебя последнее время не ошивается, Ди… Я этому, честно говоря, рад. Я не хотел бы, чтоб ты интересовалась парнями вроде Балла. Конечно, болтуны мне не нравятся, но и такие молчуны, как он – тоже. Боюсь, он скрывает что-то такое, что заставляет его держать язык за зубами.
   – Как ты думаешь, что произошло вчера ночью, после твоего ухода? – внезапно спросила Диана.
   – А что случилось? – спросил Хендерс.
   – Джефферсон Уайнрайт сделал мне предложение.
   – Не может быть! И что же ты ему ответила?
   – А что я должна была ему ответить?
   – Это зависит от того, что ты думаешь о нем, – ответил папа.
   – Хотел ли бы ты видеть его своим зятем?
   – Если ты его выберешь, то и мне он будет по душе. Боже мой, да выбери ты хоть самого дьявола, я бы и тогда не протестовал.
   – Прекрасно! Ведь он же не настолько плох, как все остальные, действительно? – воскликнула она, со смехом.
   – Я вовсе не имел в виду принизить его. По-моему, он весьма приятный парень. Он способен дать тебе все. А главное, может ввести тебя в круг людей, равных тебе, круг, к которому ты принадлежишь по праву рождения. Ты не будешь вынуждена стыдиться его… Все бы хорошо, но мне не нравится его папаша.
   – Да, его отец – это и вправду препятствие, – согласилась она.
   – Но ты его любишь? – спросил отец.
   – Я не знаю. Я ему так и сказала. Он-то хочет, чтобы мы поженились еще до нашего отъезда на восток, и чтобы все мы поехали вместе.
   – Отличная идейка – взять с собой меня в свой медовый месяц! Можете исключить меня. Если другой мужчина собирается везти тебя на восток, то я, вероятно, могу и не ехать.
   – Но пока я не собираюсь никуда с ним ехать. Я сказала ему, что дам ему ответ до нашего отъезда.
   – Это была бы хорошая идея, в том случае, если он действительно собирается жениться на тебе. А если это был минутный каприз? Тогда ты упустила свой шанс, – добродушно подшутил над дочерью Хендерс. – Впрочем, поговорим о другом претенденте. А именно, о Холе. Мне кажется, что ветер дует скорее в его сторону? Я прав?
   – Ты прав, – девушка усмехнулась. – Когда я с одним, мне нравится он, когда с другим – другой.
   – А когда они оба рядом с тобой, то кто тебе нравится больше? Ты не задумывалась об этом?
   – Я думала об этом. Понимаешь, когда мы просто болтаем, то Хол всегда проигрывает Уайнрайту. Но когда они сидят в седле, все совершенно иначе.
   – Но люди не проводят свою семейную жизнь в седле, – напомнил ей отец с юмором.
   Она вздохнула.
   – Я в ужасном затруднении. В одном я уверена – я выйду замуж либо за Хола Колби, либо за Джефферсона Уайнрайта.
   – Или за кого-нибудь еще, – заметил Хендерс.
   – Нет, больше ни за кого! – твердо заверила девушка.
   Было уже далеко за полдень, и они повернули обратно, по пути подбирая небольшие стада коров, которые они отгоняли от каньона и ущелья и гнали вниз, на равнину. Элиас Хендерс и Диана ехали на довольно значительном расстоянии от бригадира и Уайнрайта, когда Хендерс повернул назад и поднялся на вершину небольшого холма, чтобы бросить последний взгляд на всю обширную местность, – не ускользнуло ли от внимания какое-нибудь затерявшееся стадо? Диана находилась на расстоянии нескольких ярдов от него, когда он натянул вожжи на вершине холма. Было очень тихо. Коровы находились довольно далеко от них и медленно двигались вниз по долине. Было лишь слышно, как неподкованные копыта ее лошади чавкают в рыхлом грунте, да раздавался приглушенный шум поношенного седла. Она приближалась к отцу.
   Вдруг раздался треск ружейного выстрела, и лошадь Хендерса замерла как вкопанная, а затем упала наземь. Хендерс, однако, упал удачно и был невредим. Он сразу выхватил револьвер.
   – Скачи отсюда, Ди! – окликнул он девушку. – Это индейцы! У тебя еще есть время, если ты отъедешь под укрытием холма. А потом скачи во весь опор.
   Она обернулась и посмотрела в сторону двух всадников за четверть мили от них – Колби и Уайнрайта. Оба развернули лошадей и смотрели в ту сторону, откуда раздался выстрел. Она подумала, что с того места, в котором они находились, можно было увидеть индейцев, недоступных пока ее взгляду.
   Хол Колби пришпорил свою лошадь и стегал ее так, что она буквально полетела над землей по направлению к Диане. Уайнрайт же заколебался, еще раз взглянул в сторону индейцев, а затем – в обратном направлении – в сторону лагеря, находившегося на расстоянии пятнадцати миль. Внезапно он повернул свою лошадь и кинулся наутек.
   В ее памяти промелькнули те взволнованные слова, которыми он утомлял ее уши накануне вечером: «Я тебя боготворю. Нет такой жертвы, которую я охотно и радостно не принес бы ради тебя и твоей семьи. Я бы умер ради тебя, дорогая девочка, и благодарил бога за предоставленную возможность!»
   Ее губы скривились в презрительной усмешке, а глаза послали полный пренебрежения взгляд вслед удаляющейся фигуре Уайнрайта. Затем она вновь взглянула на Колби. Как величественен он был в этот момент! Он вынул один из своих шестизарядных револьверов и ехал теперь не к холму, а прямо по направлению к индейцам. Как раз в тот самый момент, когда он исчез из поля ее зрения, он вступил в перестрелку. Ей был слышен треск его револьвера, смешанный с выстрелами индейцев. И тут ее отец, на миг прервав огонь, обратился к ней:
   – Боже мой, Ди, неужели ты еще здесь? Поспеши! У тебя еще есть немного времени. Пока что Хол обратил их в бегство, но они еще вернутся. Там их не менее дюжины. Скачи же в лагерь за помощью!
   – Мистер Уайнрайт уже поскакал, папа, – сказала она. – Мы должны всегда быть с тобой вместе, всю жизнь. Не нужно двоих, чтобы привести помощь. Здесь пригодится мой револьвер, пока не прискачут парни, – и, несмотря на все протесты отца, она спешилась и подползла к нему.
   За гребнем Диана видела Колби, скачущего к ним. Индейцы же, на четверть мили далее, группировались для преследования, окружая холм. На переднем плане растянулся убитый индеец. А правее оставшаяся без всадника лошадь убегала навстречу своим товарищам.
   Диана лежала в нескольких футах от отца. Оба были готовы прикрыть отступление Колби, когда индейцы открыли дружный огонь.
   – Хотел бы я иметь пару винтовок, – сказал Элиас Хендерс, – Если бы у меня был карабин тридцатого калибра, я бы и один продержался до приезда парней.
   – Нам нужно продержаться всего час, папа. Я уверена, что парни успеют вовремя!
   – Мы сделаем все, что можем, но, Ди, – он сделал паузу, а когда продолжал, его голос чуть дрогнул. – Не дай им взять себя живой, дорогая. Парни могут и опоздать. Уайнрайт – никакой наездник. Ему понадобится больше времени, чем любому из наших. Они-то загнали бы лошадь, но успели вовремя. Хорошо, если он застанет их. Но все дело в том, что в лагере в такое время может не быть никого, кроме повара – вот чего я боюсь, моя девочка. Мы, конечно, сделаем все, что можем. Скорее всего, мы спасемся. Однако если нет – тогда помни то, что я тебе сказал. Не дай им взять себя живой. Прибереги один выстрел. Ты поняла?
   – Я поняла, папа.
   Колби, подгоняя лошадь шпорами и арапником, неожиданно выскочил на их сторону холма. Он резко осадил лошадь прямо рядом с ними и спрыгнул с седла. Бедное животное упало на бок в изнеможении. Колби выволок тело пыхтящего, задыхающегося животного вперед, расположив его так, чтоб оно заслоняло собой Хендерсов. Затем он без единого слова приставил свой шестизарядный револьвер ко лбу лошади и выстрелил ей между глаз.
   Диана Хендерс испустила тяжелый, смятенный вздох. Но неумолимый Колби повернулся теперь к ее собственному мустангу. Девушка закрыла глаза ладонями и сжала губы, чтобы сдержать рыдание. Мгновением позже раздался выстрел и звук падающего тела.
   – Заползай за мою лошадь, Ди, – сказал Колби. Он впился в тело ее мертвого мустанга, пытаясь подтащить его ближе к остальным, с тем, чтобы образовать треугольник из него и двух других мертвых лошадей. Получилось бы неплохое укрытие, наподобие окопа. Хендерс встал на колени и стал помогать Колби, в то время как Диана открыла огонь по приближающимся индейцам.
   – Думаю, мы продержимся до прихода наших, – подбодрил бригадир.
   Он владел собой и был абсолютно хладнокровен. Настолько же, насколько, вероятно, был хладнокровен Джефферсон Уайнрайт в какой-нибудь бостонской гостиной. Даже прицеливаясь в полуголого орущего дикаря, Диана Хендерс думала об этом. И промахнулась. Она вновь выстрелила. На этот раз индеец перестал вопить; он схватился обеими руками за живот и свалился наземь ничком. Да, Хол Колби может научиться быть хладнокровным в бостонских гостиных. А вот сможет ли Джефферсон Уайнрайт когда-нибудь научиться быть хладнокровным среди раскрашенных в боевую раскраску и пронзительно кричащих дикарей, жаждущих его крови?
   Индейцы теперь окружили холм. Они подступили к нему почти вплотную и стреляли, не переставая наступать. Естественно, от этих дикарей не приходилось ожидать какого-либо намека на благородство. Так что в случае поражения трое людей на холме оказались бы в большой опасности. После того, как один из их воинов был сражен пулей Дианы, апачи расширили свой круг. Несколькими же минутами позже отошли на безопасное расстояние. Недоступные для револьверного выстрела, индейцы сбились в тесную группу. Трое людей на холме увидели, как они возбужденно разговаривают и жестикулируют.
   – Они замышляют какую-то чертовщину, – сказал Хендерс.
   – Надеюсь, что они не будут атаковать с разных сторон до прихода наших, – сказал Колби, – Если это случится, нам остается только поцеловать друг друга на прощанье. Хотел бы я, чтобы тебя здесь не было, Ди. Этот чертов трусливый хлыщ смылся! Если бы он сразу не показал хвост, могла бы ускакать ты. Ведь ты, разумеется, заткнешь за пояс этого теленка в том, что касается верховой езды. Ты была бы в лагере вдвое быстрее, чем он. А главное, была бы в безопасности! Посмотри! Они разделяются!
   – Да, они опять окружают нас, – сказала Диана.
   – Если они атакуют, Хол, подожди, пока они подойдут поближе и истратят побольше патронов, – тогда вставай и дай им жару, – сказал Хендерс, – А ты, Ди, покрепче прижмись к земле. Не двигайся. Просто смотри на нас. Если увидишь, что мы оба упали, значит, все кончено. Тогда ты должна сделать то, что я сказал тебе.
   Хол Колби посмотрел на прекрасную девушку, нахмурившись. Он догадался без особых объяснений, что имел в виду ее папа.
   – Чертов хлыщ! – пробормотал он в ярости. А после небольшого размышления продолжал:
   – Может быть, я не должен был убивать всех лошадей? Может быть, Ди могла бы еще скрыться.
   – Нет, – заверил его Хендерс, – Ты все сделал правильно, Хол. Ди не могла бы скрыться. Я говорил ей, но она не послушалась. К тому же в любом случае было уже поздно.
   – Я тоже считал, что слишком поздно, – сказал Колби, – Но, может быть, я ошибался. Хотел бы я, чтобы здесь был этот чертов хлыщ!
   – Они подходят! – закричала Диана.
   С четырех сторон на них мчались индейцы. Их дикие вопли беспощадно разрушили тишину этой солнечной долины. Трое припали к земле в томящем ожидании. Безмолвие длилось до тех пор, пока ближайший краснокожий ни очутился уже не более, чем в двадцати пяти ярдах от них.
   – Пора! – сказал Хендерс, вставая. Колби мгновенно поднялся, открывая огонь. Диана, похоже, тоже не собиралась ждать своей судьбы, припадая к земле. Она вскочила на ноги почти также быстро, как двое мужчин.
   – Ложись, – крикнул Хендерс, но ее единственным ответом был меткий выстрел, уложивший коня под индейским воином, шагах в двадцати от них. Колби и Хендерс каждый положили по индейцу, а Колби попал еще и в лошадь третьего. Ренегаты были теперь совсем близко и представляли собой прекрасные мишени для трех белых, каждый из которых был отменным стрелком. Трое не тратили зря патронов, попадая с первого раза.
   Индейская лошадь завизжала, повернула в сторону, унося своего всадника вниз по покатому склону холма. Вторая споткнулась и обрушилась на землю, распластав в пыли своего раскрашенного хозяина. Раненый воин тоже повернул назад и, нелепо прихрамывая, побежал, пытаясь укрыться от опасности. Еще один упал замертво, уже ни о чем не заботясь.
   Двое пеших воинов бросились в рукопашную, используя свои опустошенные ружья как дубинки. Один из них прыгнул к Диане, другой к Колби. В этот момент Элиас Хендерс поднял обе руки над головой, и ружье выскользнуло из его обессилевших пальцев. Он упал как подкошенный прямо на тело своей мертвой лошади.
   Колби выстрелил в живот тому, который бросился на него, и сразу повернулся в сторону Дианы. Как раз позади нее он увидел раскрашенное лицо огромного вождя. Колби видел, как он взмахнул ружьем, желая размозжить ей голову. Но она как раз дернула курок кольта, чье дуло было направлено на покрытое потом, лоснящееся тело дикаря. Ответного выстрела не последовало. Колби, прыгнув к ним, внедрился между Дианой и вождем. Схватив поднятое ружье, он вырвал его из рук краснокожего.
   Они схватились. Индеец потянулся к ножу. А Колби, в чьих руках было два разряженных ружья, не имея времени зарядить их, попытался поразить своего врага одним из них. Борясь, они упали.
   Диана Хендерс перезарядила свой револьвер и осмотрелась. Рассеянные было, индейские воины вновь сплотились и возвращались с дикими победоносными криками. Похоже, они считали битву выигранной.
   Раненый Элиас Хендерс, ценой огромного усилия привстал на одном локте и осмотрел поле битвы. Он мгновенно оценил ситуацию.
   – Ди! – закричал он, – Моя девочка! Скорее! Не нужно ждать! Убей себя! Не дайся им живой!
   – Не сейчас! – крикнула она и повернулась к двум мужчинам, красному и белому, сцепившимся в смертельной схватке у ее ног. Она приставила дуло своего револьвера к перекатывающемуся, мечущемуся телу индейца и выжидала момент, когда можно будет вогнать пулю в вождя, не поранив при этом Колби.
   Сзади к ней быстро приближались возвратившиеся воины. Копыта их лошадей глухо стучали по рыхлой земле. Они были уже почти рядом, когда пальцы Колби, наконец, нашли горло вождя, и голова последнего резко дернулась в сторону. Это и было то мгновение, которого ждала Диана. Она приблизилась к ним вплотную, раздался звук выстрела, и ренегат затих в железной хватке Колби.
   В то же мгновение они услышали дикий крик откуда-то снизу. Кто-то кричал, приближаясь к холму. Однако оставшиеся индейцы наступали с противоположного фланга. Поэтому было непонятно: кто же кричит? Не очередной ли это отряд ренегатов?
   Колби отбросил в сторону труп вождя и был уже на ногах возле своей любимой. Оба они посмотрели в ту сторону, откуда доносился новый звук. И что же они увидели? Двое верховых мчались к ним сумасшедшим галопом.
   – Это Балл! Это Балл! – закричала Диана Хендерс. – Балл и Техасский Пит.
   Кони приближающихся ковбоев шли голова к голове. Сами всадники выли как демоны. Индейцы прислушались к этому реву, на мгновение приостановились и повернули в сторону – их, кстати, осталось всего пятеро. Бороться с таким подкреплением – это было для них уж слишком. Выпустив прощальный залп, они во весь опор поскакали прочь.
   Но Балл и Техасский Пит и не думали дать им уйти так просто. Милю, а то и более того, они преследовали ренегатов, пока не поняли, что их почти загнанные лошади не способны обойти коней враждебной стороны. Тогда они повернули назад и легкой рысью вернулись к троице на холме.
   Как только непосредственная необходимость в обороне отпала, Диана преклонила колени возле своего отца и взяла в руки его голову. Колби также подошел к распростертому человеку, чтобы помочь ей. Внезапно, взглянув в глаза Элиаса Хендерса, она отпрянула в ужасе.
   – О! Хол! Хол! Он умер! – закричала она и, скрыв лицо в ладонях, разрыдалась.
   Колби, непривычный к женским слезам и к столь сильному проявлению человеческого горя, на миг как бы утратил дар речи. Он почти механически обнял ее и привлек к себе. Так что ее лицо было спрятано у него на груди, когда Балл и Техасский Пит въехали на холм и спешились с ними рядом. Оба мгновенно поняли смысл этой жалобной сцены. Но они поняли и кое-что другое, помимо гибели «старикана», которого оба, конечно, любили – по крайней мере, Балл.
   Что касается Дианы и Колби, то глядя на них, Балл слышал похоронный звон по малейшей надежде на счастье своей жизни, которую он мог бы питать. Он был в высшей степени несчастен и ожесточен, поднимая тело своего убитого хозяина и укладывая его поперек седла.
   – Садитесь на лошадь Пита, мисс, – сказал он мягко. – Колби, ты иди вперед, с ней. А мы с Питом – за вами – с телом старика.
   Все они приняли его предложение без единого слова. Было в нем что-то, что заставляло подчиняться ему, хотя он больше и не был бригадиром. Так с ним было всегда. Он был лидером в любой ситуации. Даже если Баллу не верили или недолюбливали его, все-таки все невольно подчинялись чему-то в этом человеке. Вероятнее всего, это происходило потому, что он был человеком огромной силы, а к тому же весьма быстро соображал и почти неизменно оказывался прав. А вовсе не потому, что люди любили его. Ибо это было не так. Что отсутствовало в Балле, так это те качества, которые обычно привлекают симпатию людей.
   Диана и Колби поехали вперед, а Балл и Пит надежно привязали тело Элиаса Хендерса к седлу. Маленький траурный кортеж медленно двинулся к лагерю.

Глава 7. Отъезд Уайнрайта

   ЧЕРЕЗ НЕДЕЛЮ ПОСЛЕ похорон Элиаса Хендерса коляска Уайнрайтов появилась во дворе ранчо «Застава Y». Старший и младший Уайнрайты спешились и вошли в дом. Они обнаружили Диану в кабинете, – она работала с книгами, которые вела для своего отца, выполняя для него обязанности бухгалтера, в случае, если такового не было в штате. Как раз сейчас и был такой случай.
   Она приветствовала их вежливо, хотя и без всякой сердечности. Это была первая ее встреча с ними со времени смерти отца. Ведь она отказалась видеться с молодым человеком после своего возвращения в лагерь с телом Элиаса Хендерса.
   – Через несколько дней мы рассчитываем отправиться, мисс Хендерс, – сказал старший. – Вот, решили навестить вас. Может быть, вам нужен совет, или какая-то помощь. Поможем всем, чем сможем. Мы оба всегда в вашем распоряжении.
   – Это, разумеется, весьма любезно с вашей стороны, – ответила девушка, – Но, вообще говоря, у меня здесь столько добрых друзей, что я вовсе не собираюсь чем-либо вас беспокоить. Все были со мной очень добры.
   – От лишнего добра вреда не бывает, – продолжал старик как ни в чем не бывало. – Наши возможности вам известны. Если у вас, к примеру, возникнет нужда в деньгах, чтобы преодолеть трудное время, пока не улажены дела с наследством, что ж, вы только кликните Джефферсона Уайнрайта. У него много денег, и он не скупец.
   – Ничего не нужно, спасибо, – сказала она с едва заметным оттенком неприязни.
   Старик медленно встал с кресла и засунул в карманы свои жирные лапы.
   – Пожалуй, я немного прогуляюсь, – сказал он, – Думаю, что вам, молодые люди, есть, что сказать друг другу, – он гадко подмигнул им и удалился вразвалочку.
   Когда он вышел, в комнате повисла напряженная тишина. Наконец, Джефферсон Уайнрайт младший, несколько раз хорошенько прокашлявшись, прервал ее.
   – Папаша говорил вполне искренне. Мы действительно в твоем полном распоряжении. А после нашего разговора той ночью… Ночью накануне… смерти твоего отца – ты знаешь, мне кажется, я имею право помогать тебе, Диана.
   Она выпрямилась с суровым и непреклонным видом.
   – Думаю, нам лучше забыть об этом, мистер Уайнрайт. После всего, что случилось, я думаю, мой ответ вам ясен, и нам обоим нет смысла унижаться до его произнесения.
   – Должен ли я понять это так, что вы, как и ваши ковбои, обвиняете меня в том, что я поскакал за помощью? Но вас бы могли убить всех, если бы не я! По-моему, я поступил вполне благоразумно, – заключил он, даже с некоторым вызовом.
   – Да уж, полагаю, вы поступили в высшей степени разумно, – прокомментировала она это ледяным тоном. – А Хол Колби, наоборот, сделал большую глупость, оставшись с нами и рискуя жизнью ради меня с отцом.
   – Вы страшно несправедливы, Диана, – настаивал он. – Весь ход событий доказывает, что я поступил правильно. Я встретил Балла и этого техасского парня на полпути к лагерю, и я прислал их вовремя.
   – Если бы они были столь же разумны, как вы, то они бы поехали в лагерь за более внушительным подкреплением, как сделали вы. Однако они, как и большинство наших парней здесь, не столь разумны. Так что они, едва не загнав лошадей, примчались к нам на помощь. Их было всего двое, зарубите это себе на носу. А вы ведь сказали им, помнится, что мы окружены не менее, чем сотней индейцев.
   – О боже, ну будьте же немного поснисходительней ко мне, Диана! – взмолился он. – Согласен, что я был немного напуган и, возможно, поступил не лучшим образом. Но сделайте же скидку на мою неопытность! Все здесь для меня слишком непривычно. Я никогда до того дня не видел диких индейцев. И все же, думаю, я был прав, что поехал за помощью. Толку от меня все равно было бы мало. Неужели вы не способны простить меня, Диана, и дать мне еще один шанс? Если вы выйдете за меня, я заберу вас из этих забытых богом мест туда, где нет никаких индейцев.
   – Мистер Уайнрайт, я не собиралась обижать вас, но вы меня просто вынуждаете это сделать. Вы должны понять, что если бы вы даже были последним мужчиной на земле, все равно бы я не вышла за вас. Я не могу выйти за труса, а вы трус. Точно таким же трусом вы останетесь и на востоке, так что в любой опасности на вас нельзя положиться. Некоторые наши парни тоже родом с востока. Хол Колби, например, родился в Вермонте. И в тот день, когда вы удрали, произошло его первое боевое крещение. Если вам нужны какие-то причины моего отказа, то первую и наиглавнейшую я вам назвала, – Голос ее был низкий и ровный, как и у покойного отца в те редкие минуты, когда он бывал зол. А вот интонация была резкой и язвительной. – Я убеждена, и буду убеждена всегда, что если бы вы тогда не сбежали, а остались, то мы бы справились с дикарями, и отец не был бы так бессмысленно принесен в жертву!
   Говоря это, она встала. Поднялся и он, безмолвно ожидая окончания ее речи. Дослушав же до конца, повернулся и пошел к выходу. На пороге он замер и вновь повернулся к ней.
   – Надеюсь, что вы не пожалеете о своем решении, – сказал Уайнрайт, и в его тоне послышалась угроза.
   – Уверяю вас, что никогда не пожалею о нем. До свидания, мистер Уайнрайт.
   Когда он вышел, девушка вся содрогнулась и бессильно опустилась в кресло. Ей бы хотелось, чтобы рядом был Хол Колби. Она нуждалась в поддержке и утешении. Как не хватало ей того чувства безопасности, которое давало ей постоянное присутствие любящего отца!
   Почему все мужчины не могут быть такими, как Хол и Балл? Когда она думала о мужской храбрости, она всегда почему-то думала не только о Холе, но и о Балле. Как прекрасны были все они в тот день – Хол, Балл и Пит! Да, они были жесткими и грубыми, как и всегда. В потертой испачканной одежде, не заботящиеся о внешнем лоске. Не боящиеся ни человека, ни зверя, ни дьявола. Они легко рисковали жизнью и привыкли шутить со смертью. Но, при этом, с какой заботливой нежностью они тогда доставили ее в лагерь! И в продолжение всей долгой страшной для нее дороги каждый из трех готов был по первому зову броситься ей на помощь.
   Из трех наиболее поразил ее Балл. Так как прежде именно он казался ей самым грубым и бесчувственным. От него меньше всего приходилось ждать проявлений эмоциональности, симпатии или нежности. Но как раз он-то и оказался наиболее чутким и деликатным. Это именно он послал Диану вперед вместе с Колби, чтобы она не видела, как бездыханное тело ее отца взгромождают на лошадь. Он укрыл останки Элиаса Хендерса попонами, чтобы она не была шокирована при виде тела отца, раскачивающегося в такт движению. И это именно Балл всю ночь объезжал отдаленные ранчо и вернулся рано утром с двумя колясками. Так что дальнейший путь домой проходил для нее с наибольшим комфортом. Он говорил с ней изменившимся, более мягким, чем обычно, голосом. Он настаивал, чтобы она ела, и даже заставлял ее силой, когда она пыталась отказаться от пищи.
   Однако после похорон отца она его больше не видела, так как он снова был послан загонять скот на последние несколько оставшихся дней родео. В то время как Хол Колби оставался все время при ней, участвуя в составлении планов на будущее. Он помог ей собрать разбежавшиеся мысли в тот трудный момент, когда утрата близкого человека заставляет даже самого рачительного хозяина ослабить свою хватку.
   Когда Уайнрайт младший вышел из ее комнаты, девушка погрузилась в размышление. Стенные часы над столом ее отца шли также, как шли они долгие годы, как будто ужасного события не случилось. Она не остановила их вовремя, а теперь уже вроде бы было поздно. Все было так, как будто ее отец сидел в своем привычном кресле, вместо того, чтобы лежать в песчаной ямке на уединенном заброшенном кладбище за Хендерсвилем. Чьи камни, охраняющие покой редких разрозненных могил от покушений койотов, служили приютом ящерицам да гремучим змеям.
   Ее благоговение было нарушено топаньем тяжелых башмаков по полу веранды. Она подняла глаза как раз в тот момент, когда старший Уайнрайт ввалился в комнату. На этот раз он не улыбался, да и манеры его были не столь учтивы, как в первый приход.
   – Мы собираемся ехать, мисс Хендерс, – бросил он отрывисто. – Но перед отъездом не помешает перекинуться с вами словечком-другим. Конечно, вам об этом ничего ни известно. Но дело в том, что незадолго до смерти вашего папаши мы вели с ним переговоры о купле-продаже и намеревались заключить сделку. Ваш папа хотел уехать отсюда, сдав дела кому-нибудь другому – теперь – когда его прииск иссяк. Я же, со своей стороны, собирался купить пастбища по эту сторону гор. Мы с вашим папочкой уже почти обо всем договорились, когда произошел этот несчастный случай. Теперь послушайте меня внимательно, дорогое дитя. Разумеется, прииск уже ничего не стоит. Да и пастбища уже почти не дают корма. К тому же здесь недостаточно воды для того количества скота, которое я собираюсь пригнать сюда. Но Джефферсон Уайнрайт – человек слова. Если я сказал вашему покойному отцу, что я даю ему двести пятьдесят тысяч долларов за его холдинги, то теперь я цену ни снижу, даже если я и думаю, что они стоят гораздо меньше. А я думаю именно так, дорогое дитя. Все бумаги у меня готовы, так что вам не надо тратиться на юриста. Вы можете получить деньги и отправляться на восток. Будете жить, как вам захочется, в свое удовольствие. Как ваша левая ножка захочет, так и будете жить.
   Надо сказать, чем глубже толстяк вдавался в предмет и чем быстрее говорил, тем более он переходил на простонародный диалект своей родины, уснащая свою речь какими-то неясными словечками или циничными поговорочками. Наконец он приостановился.
   – Что скажете? – поинтересовался хитрец.
   – Это ранчо не для продажи, мистер Уайнрайт, – ответила девушка.
   Толстяк от удивления широко распахнул как свои маленькие свинячьи глазки, так и огромный ротище.
   – Что это значит – не для продажи? Да ты, должно быть, с ума съехала, дитя мое? Ты даже не понимаешь, что ты говоришь!
   – Я прекрасно понимаю, что я говорю. И повторять я не собираюсь, – сказала она. – Папа все это обсуждал со мной. В том числе он рассказывал и о вашем предложении купить наши холдинги за миллион долларов. Но ранчо не для продажи, будь цена миллион или сколь угодно больше. Вам, мистер Уайнрайт, я не продам его ни под каким соусом. С вашей стороны было бы весьма разумно оставить эту тему и удалиться.
   Жирное лицо Уайнрайта внезапно налилось кровью и стало багровым от гнева. Он мгновенно утратил дар речи. Так что, направляясь к дверям, он никак не мог подыскать слов, адекватно выражавших переполняющие его чувства. Конечно, он не был оскорблен. Ибо принадлежал к тому сорту людей, чья толстая шкура, подобно неуязвимой броне, защищает их от любых оскорблений. Скорее, он был взбешен. Взбешен от одной той мысли, что его поймала на мошенничестве, разоблачила и расстроила его планы девчонка, с его точки зрения – почти младенец. И, как и следует ожидать от подобного сорта людей, он был зол скорее на нее, нежели на свою неловкость. Дойдя до дверей, он, наконец, нашелся, что сказать.
   – Ты пожалеешь об этом! Пожалеешь! – закричал он, угрожающе потрясая кулаком. – И запомни, я еще получу эту землю! Джефферсон Уайнрайт может купить и продать тебя двадцать раз. Он всегда добивается того, чего хочет!
   Внезапно за его спиной возникла высоченная мужская фигура. Мозолистые трудовые руки весьма невежливо схватили его за воротник пиджака. Тихий голос сказал в самое ухо:
   – Разве хорошо трясти кулачишком перед лицом леди, ты, канюк беременный? – спросил голос. И старший Уайнрайт был бесцеремонно выдернут из дверей и вышвырнут с веранды, а его скорость многократно возросла благодаря пинку высокого ковбойского ботинка.
   – Я считаю, тебе лучше держаться отсюда подальше, – продолжал говорящий низким басом.
   Уайнрайт с трудом поднялся на ноги и повернулся к обладателю голоса. Теперь он затряс уже двумя кулаками и в неистовстве запрыгал, или, пожалуй, даже затанцевал.
   – Я тебя достану! Я тебя достану! Да ты хоть знаешь, с кем имеешь дело? Я могу купить и продать тебя сто тысяч раз подряд. Я – Джефферсон Уайнрайт. Я достану тебя, ты, двадцатипятидолларовый пастух!
   – Vamoose! – предложил мужчина. – И побыстрее.
   Он подкрепил свою директиву выстрелом. Пуля подняла небольшой фонтанчик пыли меж ступней Уайнрайта.
   Толстяк побежал к коляске, которую его сын уже подогнал к лошадиному загону. Мужчина на веранде пальнул опять, и снова пыль взвилась возле ног испуганного жителя востока.
   Диана Хендерс вышла из комнаты и теперь стояла в дверях, опершись о дверной косяк. Она улыбалась.
   – Не покалечь его, Балл, – сказала она.
   Мужчина коротко усмехнулся.
   – Я не собираюсь калечить его. Я хочу его немного поучить. Эти пожиратели бобов – совсем неграмотные. Их надо обучать манерам.
   Говоря это, он продолжал палить по убегающему Уайнрайту. И каждый выстрел поднимал облачко пыли у ног толстяка. Наконец Уайнрайт достиг угла спального корпуса и исчез за ним.
   Выстрелы привлекли внимание повара и еще нескольких человек, оказавшихся неподалеку. В итоге образовалась небольшая, но весьма заинтересованная, аудитория, наблюдавшая позор Уайнрайта. В том числе и Техасский Пит, который весь трясся от дьявольского веселья.
   – Ей-Богу, взгляните-ка на него, – кричал он, – Этот человек всегда хорошо питался! Держу пари, что сейчас он побьет все мировые рекорды между офисом и спальным корпусом. Не сыграть ли нам в шашки на его развевающихся фалдах? Какие результаты в высоте и длине прыжков!
   Наконец Балл засунул револьвер в кобуру. Улыбка сошла с его лица.
   – Я думала, ты еще на родео, Балл, – сказала девушка.
   – Мы закончили прошлой ночью, – объяснил он, – Я приехал первым, – он склонил голову в очевидном смущении. – Я приехал за расчетом, мисс.
   – За расчетом? А ты разве собираешься уезжать, Балл?
   – Думаю, так будет лучше, – ответил он, – Я собираюсь взять отпуск.
   Глаза девушки расширились и заметно увлажнились. Решившись взглянуть ей в глаза, он встретил изумленный и обиженный взгляд.
   – Видите ли, Мисс, – поспешил он объяснить, – Мои дела здесь складываются неважно. Я не жалуюсь, но кое-кто здесь не любит меня. Я подумал, – лучше мне уйти самому, не дожидаясь, пока меня выгонят. Пока ваш папа был жив, все было иначе. Не стоит и говорить, что я был бы горд и счастлив работать и у вас. Если бы не было никого другого. Но есть и другие. Думаю, у вас найдутся хорошие работники и без меня. Будет лучше для всех, если меня здесь не будет.
   От одной мысли о его уходе Диана почувствовала ком в горле. Она вдруг осознала, насколько стала зависеть от этого человека. Даже простой факт, что Балл находится где-то поблизости, давал ей огромное чувство безопасности. Этот человек стал для нее глубоко въевшейся привычкой, и расставаться с этой привычкой было для нее очень тяжело.
   – О, Балл, – воскликнула она, – Я не могу отпустить тебя сейчас. Я не смогу обходиться и без отца, и без тебя одновременно. Ты мне как брат, Балл. И я сильно нуждаюсь в брате именно сейчас. Ты не должен вот так уходить, а, Балл? Ты ведь на самом деле и не хочешь уходить?
   – Да, мисс, я действительно и не должен, и не хочу – если вы хотите, чтоб я остался.
   – Так ты останешься?
   Он кивнул.
   – Но вы все же лучше бы поговорили с Колби. Я полагаю, он хочет рассчитать меня.
   – Да нет же. Я уверена, что это не так, – воскликнула она. – Холу ты нравишься, Балл. Он говорил мне, что ты – один из его лучших друзей. И он очень сожалел, когда ты потерял свое место бригадира, несмотря на то, что сам занял его. Он сказал мне, что не хотел занимать это место.
   Балл никак это не прокомментировал. Что бы он ни думал, выражение лица никак его не выдало. Тотчас же он повернулся в сторону загона. Уайнрайты, старший и младший, поспешно усаживались в свою коляску, уже готовую отправиться.
   – Только скажите слово, – пообещал Балл, – и я загоню их так далеко от этих мест, что они навсегда забудут путь сюда.
   – Не нужно, – ответила она, улыбаясь. – Пускай едут. Они и так никогда не вернутся. Я уверена.
   – Полагаю, старый джентльмен понял, что он не популярен на нашем прииске, – сказал Балл со слабым следом улыбки. – Но не знаю, как насчет молодого хлыща? – он вопросительно посмотрел на Диану.
   – Вдвойне, Балл, – ответила девушка, – Что касается его, то я узнала, что это за человек, в тот день, когда на нас напали апачи. Этого мне хватит на две жизни вперед.
   – Полагаю, мисс, теперь наши мнения об этих людях совпадают. Гонору и хвастовства выше крыши, но порой они напоминают старых глупых баб – даже самые крутые.
   – Он был страшно интересной компанией, – не без иронии призвала она к справедливости.
   – Пока рядом не было индейцев, – закончил Балл ее мысль. – Кстати, мне показалось, старый джентльмен был чем-то весьма взволнован, когда я оказался поблизости. Кажется, он говорил, что твердо решил получить это ранчо. Так что же, для этого он, значит, и приезжал?
   – Да, именно для этого. Он предложил мне четверть того, что предлагал отцу накануне его смерти. А отцу он предлагал двадцать процентов подлинной стоимости. Видишь ли, Балл, на самом деле его интересует не ранчо, а прииск. Они лишь прикрываются ранчо и скотом, как предлогом приобрести прииск. Они думают, что отцу была неизвестна подлинная стоимость копи. На самом деле отец ее знал. Дело в том, что недавно была открыта новая жила, гораздо богаче первой. Отец знал, а Уайнрайт как-то тоже узнал об этом.
   – Старый скунс! – пробормотал Балл.
   Уайнрайты же выехали со двора ранчо и направились в сторону Хендерсвиля. Старик все еще не мог отдышаться и посылал проклятья в адрес Дианы и Балла. Молодой же был молчалив и мрачен. Они собирались пообедать в городке перед возвращением на свое далекое северное ранчо. Внезапно впереди они увидели всадника, скачущего навстречу. Молодой Уайнрайт узнал его первым.
   – Это Колби, – сказал он отцу. – Он не выносит того парня. Балла. Они оба западают на девку. Неплохо было бы подружиться с ним, если ты хочешь разделаться хотя бы с Баллом.
   Когда коляска поравнялась с Колби, тот ограничился лишь коротким кивком в их адрес. Стало ясно, что беседовать с ними он не намерен. Ему не нравились оба, особенно молодой. Но все же, когда старик окликнул его, Колби повернул коня к их упряжке.
   – Вы ведь по-прежнему бригадир, не так ли? – спросил Уайнрайт старший.
   Колби кивнул.
   – А что такое? – спросил он.
   – Да так. Я только хотел сказать вам, что кое-кто из ваших плохо ведет себя с соседями.
   – Как так?
   – Я, понимаете ли, выхожу после дружеского визита, как вдруг один из ваших людей начинает палить в меня. Так не поступают с друзьями и соседями. Представьте себе, что бы вы подумали, если бы мы обстреляли ваших людей?
   – Кто это был? – спросил Колби.
   – Балл, – сказал младший Уайнрайт, – Думаю, он опять был пьян. Говорят, он имеет привычку пострелять, выпив. Когда мы уехали, он стоял на веранде и любезничал с мисс Хендерс, – добавил ябедник. – Я и не думал, что она хорошо чувствует себя в обществе подобных людей.
   Колби нахмурился.
   – Спасибо, что сказали мне. Ну, черт побери, и устрою же я этому нахалу!
   – Хорошо бы, дружище. Во всяком случае, я подумал, что лучше вас проинформировать, – сказал Уайнрайт старший. Ну, до свиданья. Если будете в наших краях, наведывайтесь.
   – Пошел! – крикнул младший Уайнрайт, и парочка покатила дальше по пыльной дороге.
   Колби перешел на галоп. Достигнув ранчо, он увидел Балла, сходящего с крыльца, на котором стояла Диана Хендерс. Он закусил губу и еще больше нахмурился. Он снял с лошади седло и уздечку и отвел животное в загон, напоследок не слишком ласково хлопнув его по огузку. Этот шлепок хорошо показывал его расположение духа. Затем он направился прямо к спальному корпусу и подошел к входу одновременно с Баллом.
   – Слушай, Балл, – сказал Колби без всякой преамбулы. – Эти дела с пьянкой и стрельбой зашли слишком далеко. Я не собираюсь больше терпеть твои выходки. Думаю, тебе лучше всего взять расчет.
   – Хорошо, – сказал Балл. – Сходи, выпиши мне его, а я пока упакую свое барахло.
   Колби был одновременно ошарашен и обрадован тем, что Балл принял увольнение настолько философски, отправился в офис. Балл же пошел в спальный корпус. Шорти, Техасский Пит и еще несколько человек, ставшие невольными свидетелями его разговора с бригадиром, смотрели на него вопросительно.
   – Ей-богу, – воскликнул Техасский Пит. – Я собираюсь уволиться. Пойду за расчетом прямо сейчас, как можно быстрее. Pronto! – и он направился к выходу.
   – Подожди минутку, старина, – остановил его Балл. – Я ведь еще не ушел.
   – Но разве Колби не рассчитал тебя? – спросил Техасский Пит.
   – Он может и изменить свое мнение, – пояснил Балл.
   Войдя в офис, Колби громко поприветствовал Диану.
   – Гроссбух у тебя? – спросил он.
   – Да. А зачем он тебе?
   – Балл увольняется.
   – Увольняется? Но он только что обещал мне, что останется. Ничего не понимаю.
   – Он обещал тебе, что останется! Ты имеешь в виду, что просила его об этом?
   – Да, – сказала Диана. – Он заходил сюда попросить об отпуске или увольнении. Он боится, что больше не нужен. Но я заставила его пообещать остаться. Уверяю тебя, Холл, нам некем заменить его. Ты думаешь, он серьезно намерен уволиться? Или у тебя есть веские причины его увольнения? Пришли его сюда опять, я поговорю с ним.
   – Не ошибся ли я? – пошел на попятную Колби. – Может быть, Балл пошутил. Я поговорю с ним еще раз, и, если он твердо решил уволиться, я пошлю его к тебе.
   Заходя в спальный корпус, он кивнул Баллу.
   – Ты можешь остаться, если хочешь. Я пересмотрел дело.
   Балл подмигнул Техасскому Питу, который в этот миг как раз пытался восстановить в памяти очередной куплет бесконечной поэмы-самовосхваления плохого парня.
   – Ей-богу, – воскликнул он, – Я припомнил следующий куплет:

     Он вынул два кольта, пальнул пару раз.
     Все пившие парни вмиг скрылись из глаз.
     Разлил он все виски на каменный пол
     И пепел с сигары он сбил мне на стол.

   – Но, мне кажется, я пропустил предыдущую строфу! – озабоченно проговорил Пит.
   – Все только обрадуются, если ты забудешь всю эту белиберду разом! – заверил его Шорти.
   – Ваша проблема в том, неграмотные вы ковбои, что вы по своей абсолютной тупости не способны оценить мои усилия привить вам вкус к хорошей поэзии. Трудно, адски трудно быть единственным образованным джентльменом в этой компании мужланов.

     Ты, увалень чертов, неси-ка вина, —
     Сказал он владельцу, – Малышка одна
     Заглянет сюда, и мы выпьем вдвоем.
     И сбил он табличку «В кредит не даем».

Глава 8. Ты боишься!

   ДИЛИЖАНС, КОТОРЫЙ ПОКАЧИВАЯСЬ спустился по крутому, неровному склону Чертова Каньона, вынесло на изъезженную колею на дне его. Дальше экипаж повернул налево. Заметим, обычно, направляясь в Хендерсвиль, он сворачивал направо. Левый рукав дороги тоже вел к городку, но через земли Хендерсов, и проходил мимо «Заставы Y».
   Кучер никогда не ездил этой дорогой, кроме тех редких случаев, когда он вез туда пассажиров, посыльного или важную почту. Хотя и расстояние до городка здесь было не больше, да и дорога была получше. Сегодня он как раз вез телеграмму для Дианы Хендерс.
   На краткий миг возница остановился возле ранчо. Он криком привлек внимание ковбоев, работавших около загона, бросил конверт на дорогу и затем умчался, оставив в память о себе лишь тучи поднявшейся пыли.
   Один из рабочих лениво направился к дороге, поднял конверт и, тщательно рассмотрев обратный адрес, понес послание в офис, где Диана Хендерс работала с бухгалтерскими книгами.
   – Вам телеграмма, мисс, – объявил рабочий, направляясь к ее столу.
   Она поблагодарила и положила конверт рядом с собой на стол, чтобы закончить прерванный расчет. Приход телеграммы в те времена уже не был чем-то из ряда вон выходящим даже и на таких отдаленных ранчо. А так как они почти всегда имели деловой характер, то и не вызывали в Диане никакого особого волнения. Бывало, телеграфировали покупатели скота. Дядя Джон же иногда использовал новые технологические возможности телеграфа и по вовсе незначительным поводам.
   Она, наконец, сверила дебет с кредитом, и результат удовлетворил ее. Открыв конверт, она вынула послание и прочла. Сначала пробежала, не особенно вдумываясь в содержание. Затем она прочла его уже серьезно, нахмурясь, как бы не в силах до конца понять его смысл, а главное, поверить в то, что было там написано. Под конец она сидела, глядя на него неестественно широко открытыми глазами, пока, окончательно раздавленная, она не опустила голову на руки и не разразилась тяжкими рыданиями. Вот что она прочла:

   МИСС ДИАНЕ ХЕНДЕРС
   РАНЧО «ЗАСТАВА Y», ХЕНДЕРСВИЛЬ
   АЛЬДЕЙСКАЯ ДОРОГА, АРИЗОНА

   Мистер Мэнил внезапно умер прошлой ночью. Мисс Мэнил и я отправимся на ранчо так скоро, как только будет возможно после похорон.

МОРИС Б. КОРСОН.

   Кто знает, сколько времени Диана просидела вот так, скрыв лицо в ладонях? Понемногу ее рыдания затихли, и она овладела собой. Она была столь потрясена этим новым ударом и слишком хорошо осознавала все страшное значение для нее этой смерти, чтобы не быть почти окончательно уничтоженной. Хотя она и не видела дядю Джона Мэнила с детства, тем не менее, он был для нее совершенно реален и составлял важную часть ее существования. Мать Дианы обожала своего единственного брата, а сам Элиас Хендерс не переставал прославлять в своем шурине высочайший образчик порядочного человека. Природа, по словам Хендерса, не могла произвести на свет другого такого джентльмена до мозга костей. К тому же его многочисленные связи на востоке, его чистая репутация и прекрасная деловая смекалка всегда играли важную роль в успехе их совместного предприятия.
   Смерть отца девушка переживала остро, но исключительно как свое личное горе. Дядя Джон, как нерушимая скала, служил для нее защитой и опорой во всех вопросах бизнеса. Теперь она осталась совершенно одна. После смерти этих двух людей ей совершенно не к кому было обратиться за консультацией или советом. Хол Колби был, в лучшем случае, хорошим ковбоем. Там, где потребовались бы какие-то административные навыки или финансовый опыт, он был совершенно бесполезен.
   О Корсоне, поверенном Мэнила, она ничего не знала. Она была убеждена, однако, что даже если он докажет свою честность и компетентность в канцелярских делах, он вряд ли окажется способен управлять делами ранчо и прииска. Юрист не может стать производственником.
   Пока она находилась под покровительством Джона Мэнила, ей даже в голову не приходило сомневаться в своих собственных способностях ведения бизнеса. Ведь в тех случаях, когда она была не уверена в собственном суждении о чем-либо, она всегда могла обратиться к нему за советом. Без него управление судьбами огромного бизнеса, с его бесчисленными ответвлениями, показалось ей непосильной задачей.
   Ей все же удалось стряхнуть с себя ужасное оцепенение. Диана встала, спрятала книги в сейф, промокнула свои увлажненные глаза носовым платком, надела сомбреро и вышла из офиса, спрятав свои густые вьющиеся волосы под твердой каймой тяжелой шляпы. Она направлялась к лошадиному загону. Диана собиралась оседлать Капитана и выехать покататься. День был солнечный. Да и вообще, прогулка верхом – это было то, что ей нужно. На свежем воздухе ей лучше, чем где бы то ни было, удавалось справиться с печалью и здраво обдумать свои проблемы. Когда девушка подошла к загону, ее настиг Хол Колби, ехавший со стороны спального корпуса.
   – Прокатиться, Ди?
   Она утвердительно кивнула. Впрочем, не желая никакой компании, даже такой, в целом приятной, как Хол. Сегодня ей нужно было побыть наедине со своей бедой.
   – Ведь ты же не собираешься ехать одна, Ди? – скорее констатировал, чем спросил, Колби. – Ты же знаешь, что это небезопасно. Твой отец не отпустил бы тебя одну. Я тоже не отпущу!
   Диана не ответила. Она понимала, что он прав. Однако сейчас она чувствовала полное безразличие к тому, что с ней случится. Судьба и так была слишком жестока к ней. И она вряд ли была способна навредить ей еще больше. Кроме того, до некоторой степени, ее раздражало и возмущало появившееся в последнее время у Колби чувство собственника по отношению к ней. Но в данном случае Хола никак нельзя было в чем-то обвинить или заподозрить. Такое предложение помощи было более чем естественно. К тому же, она уже успела приобрести какую-то психологическую зависимость от него. Был, во всяком случае, кто-то, кто заботился о ней, кто-то, на чьи широкие плечи она могла переместить хотя бы часть своих забот. Так что в итоге она не последовала своему первоначальному намерению отослать его.
   Вместе молодые люди выехали из загона и повернули на дорогу, ведущую к городу. Несколько минут они проехали молча, как часто бывает свойственно людям, привыкшим подолгу находиться рядом в седле. Мужчина, как обычно с ним бывало в пути, засмотрелся на ее профиль, подобно тому, как любитель искусства пожирает глазами прекрасный портрет. Глядя на нее, он обратил внимание на некоторые изменения в ее лице, заметил покрасневшие веки. Он тотчас же спросил ее, что произошло.
   – Ты выглядишь так, как будто ты плакала. Что случилось, Ди?
   – Просто я только что получила телеграмму из Нью-Йорка, Хол. Два дня назад умер дядя Джон. Почтовый дилижанс привез сообщение из Альдеи.
   – Вот черт! Это очень плохо, Ди.
   – Я теперь совершенно одинока, Хол, – продолжала она. – Не знаю, что мне делать.
   – Ты не одна, Ди. Я мог бы помочь тебе. Ты знаешь, Ди, как я люблю тебя. Выходи за меня. Замужество очень облегчило бы твое положение. Всегда найдутся желающие как-то использовать в своих целях девушку или женщину, оставшуюся одну. Но если бы у тебя был муж, он всегда мог бы присмотреть за тобой и в случае чего встать горой за твои права. Деньги у меня есть, Ди.
   – У меня много денег, Хол.
   – Я знаю. Но было бы лучше, если бы их у тебя не было. Ведь тогда ты не думала бы, что я хочу жениться из-за денег. Поверь, это не так. Что скажешь, Ди? Вдвоем мы могли бы вести хозяйство так, как будто старый Мистер Хендерс и не умирал.
   – Не знаю, Хол, не знаю. Что мне делать? Наверное, я люблю тебя, но я не уверена. Я даже не знаю, способна ли я полюбить кого-то.
   – Со временем ты научишься любить меня, – сказал Колби. – А главное, тебе не придется больше ни о чем тревожиться. За всем прослежу я. Только скажи «да».
   Соблазн был столь велик, что даже сам соблазнитель не осознавал всей его силы. Склонить свою усталую голову на чье-то плечо. Иметь сильного защитника, который снял бы с нее все бремя ответственности. Чувствовать постоянный присмотр любящих глаз, как она чувствовала его всю свою жизнь, пока ее отец, Элиас Хендерс, был жив. Она взглянула на Колби со слабой, робкой улыбкой. Но все же, собрав последние остатки своего мужества, она сказала:
   – Пока я не могу сказать «да». Немного подожди, Хол. Подожди, пока приедут мистер Корсон и моя кузина, и положение дел прояснится. Тогда… Тогда, думаю, я скажу тебе «да».
   Он импульсивно склонился к ней, обнял ее и привлек к себе с очевидным намерением поцеловать. Но она его оттолкнула.
   – Нет еще, Хол. Подожди, пока я скажу «да».

   ПЕРЕЙДЕМ К СОБЫТИЯМ, произошедшим неделей позже. Группа завсегдатаев вольготно расположилась на достопамятной веранде дома Донованов в Хендерсвиле. Был день приезда почтового дилижанса, однако его еще не было, хотя дело шло к ужину. Мак Гербер, чья рана оказалась более серьезной, чем предполагал доктор, все еще не поправился. Мэри Донован, как обычно, стояла в дверях, охотно участвуя в обсуждении сплетен и добродушном подшучивании.
   – Билл никогда не опаздывает, если ничего не случается, – сказала миссис Донован.
   – Хотелось бы, чтоб его больше не ограбили, – заметил Мак.
   – Хотел бы я побыть шерифом этого округа хотя бы неделю, – заявил Дикий Кот Боб.
   – Ну, и что бы ты стал делать? – едко спросила Миссис Донован.
   Дикий Кот замолк, он лишь что-то бормотал в свою грязную бороду. Дело в том, что на миг он забыл о присутствии в помещении Миссис Донован.
   – Едут! – объявил Мак.
   Оповещая о своем прибытии лязгом цепей, скрипом пружин и дробным стуком копыт, дилижанс свернул на единственную проезжую улицу Хендерсвиля. Наконец, с пронзительным визгом тормозов, он остановился перед домом Донованов.
   – Где Гам Смит? – закричал Билл Гатлин, не сходя с облучка.
   – А мы знаем, что ли? Опять грабанули? – спросил один из сидящих на веранде бездельников.
   – Да, – рявкнул Гатлин.
   Мак Гербер поднялся со своего кресла и выступил к порогу веранды, как на трибуну.
   – Черный Койот? – спросил он.
   Гатлин кивнул и вновь воззвал к «этому чертову шерифу».
   – Его здесь нет. Но даже если бы он здесь был, мы бы не получили из этого ничего хорошего, – ответил Дикий Кот Боб.
   – Нам не нужен никакой шериф. Чтоб сделать то, что требуется, – заявил вдруг Мак Гербер, с праведным гневом.
   – Это как? – поинтересовался Дикий Кот.
   – Никакой шериф не нужен для «галстучного пати», – грозно произнес Мак.
   – Конечно, но для этого ты должен сначала поймать парня.
   – Это совсем просто.
   – И как? – спросил Боб.
   – Мы все знаем, кто такой Черный Койот, – вынес свой вердикт Мак. – Все, что нам надо сделать, – это найти веревку и повесить его.
   – Повесить кого? – настаивал маленький джентльмен.
   – Дьявол тебя раздери! Ты знаешь точно также, как и я, что это Балл, – ответил Мак.
   – Я ничего такого не знаю, молодой человек, – сказал Боб. – Да и ты не можешь знать. Если бы ты мог что-то доказать, я бы пошел с тобой. Если же ты не готов представить доказательства, тогда я против тебя.
   – Разве Балл не носит всегда черный шелковый платок на шее? – спросил Мак, войдя в роль прокурора, – Такой же платок носит и Черный Койот. И у них обоих шрамы на подбородке. Так что здесь не может быть никаких сомнений.
   – Значит, ты хочешь вздернуть Балла, потому что у него черный платок и шрам, да? Нет, парень, ты не сделаешь ничего такого, пока старый Дикий Кот еще может поднять свой револьвер. Предоставь доказательства, и я буду первым, кто затянет петлю на его шее. Но не такие доказательства, как черный платок.
   – На этот раз ты прав, старый пустомеля, – прокомментировала Мэри Донован. – Вы все давайте идите ужинать и забудьте и думать о том, чтобы повесить такого приличного молодого человека, как Балл. Никогда не поверю, что он кого-нибудь в своей жизни ограбил. Он, к тому же, всегда со мной вежлив. Миссис Донован, мэм, то, миссис Донован, мэм, это. И он привозил мне лес. Он сделал мне так много хорошего, сколько ни один из вас, бездельники! Вашу идею, что он – Черный Койот, – оставьте при себе.
   – Ну, хорошо, но уж насчет Грегорио мы знаем точно, что он – с ними. Мы можем повесить хотя бы Грегорио, – настаивал Мак.
   – Мы этого не знаем, – возразил Дикий Кот. – Но если дело идет к тому, чтобы вздернуть Грегорио, или любого другого гризера, то я не против. Поехали, поймаем его, Мак, и я помогу тебе повесить его.
   Общий смех присутствующих послужил ответом на эту шутку Боба. Из всех известных «плохих парней» в стране Грегорио, или Мексиканец, был, пожалуй, наихудшим. Поехать за ним в погоню и найти его – было бы равносильно самоубийству для большинства мужчин. Так что, хотя многие и не сомневались в необходимости этого, но желающих осуществить этот план не находилось. Факт тот, что его укрытие было никому не известно. Только одно это, в общем-то, привело бы любую попытку поймать его к провалу.
   – Единственный способ поймать его, сынок, – продолжал Дикий Кот, – заключается в том, чтобы посадить в дилижанс человечка с золотишком. Понятно, мальчик мой?
   Мака бросило в краску.
   – Вы тоже были там, когда они меня ранили! – нанес он ответный удар. – У вас было два больших шестизарядных револьвера. И что, позвольте узнать, вы сделали? Что?
   – Малыш, я не был нанят охранять золотишко. И я не сидел на облучке с короткоствольным револьвером у колена. Я путешествовал как пассажир, внутри экипажа, к тому же с дамой. Что я мог сделать? – он оглядел присутствующих в поисках поддержки.
   – Ты-то, конечно, ничего не мог сделать, ты! Без кварты ерша в брюхе ты тихий! Только и можешь, что оскорблять бедного невинного новичка! – сказала Мэри Донован.
   Дикий Кот Боб тревожно заерзал на своем месте, но затем счел благоразумным сосредоточиться на ужине. Он налил чая себе в блюдце и начал шумно дуть на него, пытаясь остудить. Потом он начал не менее шумно всасывать его, утопая в нем усами и аккомпанируя себе звуками, напоминающими храп. Позже он был разом успокоен и заинтригован второй, причем гораздо более щедрой, порцией десерта.
   Когда весть о новом ограблении дилижанса достигла ранчо «Застава Y», она, как всегда, породила волну предположений и измышлений. Новость была привезена запоздалым ковбоем, проезжавшим Хендерсвиль по пути из одного западного ранчо. Мужчины собрались за вечерней трапезой, и мгновенно над столом повисла тягостная тишина. Они вдруг поняли, что один из них отсутствует. Далее ужин продолжался почти в совершенном молчании. Когда они перешли к пудингу, вошел Балл, как всегда, хмурый и молчаливый. Он приветствовал товарищей, как обычно, лишь кратким кивком. Никто не проронил ни слова. Так они и молчали, пока мужчины, закончившие еду, не стали отталкивать свои тарелки, готовясь встать.
   – Полагаю, ты знаешь, что опять был ограблен дилижанс, Балл, и украдено золото, – сказал Хол Колби, выбирая себе зубочистку в стакане.
   – Откуда я мог это знать? – спросил Балл. – Разве я не был весь день в «Сточной Трубе», куда ты послал меня? Я никого не видел с тех пор, как покинул ранчо этим утром.
   – Так вот, теперь ты знаешь об этом. Это сделали те же самые двое ловкачей.
   – И много они взяли? – спросил Балл.
   – Это был большой груз, – сказал Колби, – Впрочем, как всегда. Ведь они никогда не трогают маленькие партии. Похоже, они знают, когда мы везем больше, чем обычно. Выглядит подозрительно.
   – Ты только что понял это? – спросил Балл.
   – Да нет, я понял это уже давно, и это может помочь мне найти того, кто это делает.
   – Хорошо, желаю удачи, – сказал Балл и продолжил есть.
   Колби, закончив ужин, встал из-за стола и направился к хозяйскому дому. В уютной гостиной он нашел Диану сидящей за фортепиано. Ее пальцы мечтательно, как бы во сне, скользили по клавишам слоновой кости.
   – Опять плохие новости, Ди. – объявил Колби.
   Она уныло повернулась к нему.
   – Что на этот раз?
   – Опять появился Черный Койот. Сегодня он ограбил груз золота.
   – Кто-нибудь ранен?
   – Нет, – заверил он.
   – Я рада. Золото – это чепуха. Я бы отдала его все за жизнь любого из наших людей. Я им всем говорю, как и отец, чтоб они не рисковали и не пытались поймать его. Если бы можно было сделать это без опасности потерь, я была бы рада. Но я бы не вынесла, если бы хоть один из наших был ранен. Это хуже, чем потерять все золото на прииске.
   – Я думаю, Ди, Черный Койот знает об этом, – сказал Колби. – Это-то и делает его настолько наглым. Койот – это один из наших собственных людей, неужели ты не видишь этого, Ди? Он всегда осведомлен относительно величины груза и никогда не трогает мелкие партии. Также он знает и о приказе твоего отца не предпринимать попыток его задержания. Мне самому неприятно думать об этом, но никаких иных версий я не вижу. Это один из наших. И я не стал бы предпринимать кругосветное путешествие, чтобы указать на него пальцем.
   – Я не верю! – закричала она, – Не верю, что кто-то из моих людей способен на такое.
   – Ты не хочешь верить, вот в чем дело. Ты знаешь также хорошо, как и я, кто делает это. Ты чувствуешь это нутром. Я точно также не хочу верить этому, как и ты. Но я не слепой, и я не могу выносить, что тебя одновременно обманывают и грабят. Я думаю, ты скажешь, что не веришь в это, даже если я схвачу его за руку на месте преступления.
   – Мне кажется, я понимаю, кого ты имеешь в виду, Хол. Но я совершенно уверена, что ты заблуждаешься.
   – Дай мне шанс доказать это.
   – Но как?
   – Пошли его на прииск и поставь охранять золото на то время, пока Мак не поправился, а потом вообще отстрани Мака, хотя бы на месяц, – стал объяснять свой план Колби. – Держу пари, что, либо в этот месяц не произойдет ни одного ограбления, либо их будет совершать один человек, а не двое. Ну, как, согласна?
   – Нет, мне это не по душе. Я вообще не подозреваю его.
   – Но все остальные подозревают, и было бы справедливо дать ему шанс доказать им всем свою невиновность – если он, конечно, невиновен.
   – Это ничего ровным счетом не докажет, за исключением того, что в его дежурство ограблений не произошло.
   – Но, на мой взгляд, кое-что докажет, если ограбления вновь возобновятся после его ухода с должности, – возразил бригадир.
   – Может быть, но я все равно не поверю ничему, пока не увижу собственными глазами.
   – Тьфу ты ну ты! Проблема в том, Ди, что ты очень мягко к нему относишься, и тебе наплевать даже на то, что у тебя крадут золото, если это делает он.
   Тут Диана вытянулась во весь рост.
   – Я больше не намерена обсуждать это, – сказала она. – Спокойной ночи!
   Он злобно схватил свою шляпу с фортепиано и загрохотал башмаками, выходя. Но у дверей он бросил на нее прощальный взгляд, полный гнева, и, прежде чем выйти в ночь, сказал:
   – Ты просто не осмеливаешься сделать это! Ты боишься!
   Когда он ушел, она вновь села за фортепиано, но уже не могла сосредоточиться на музыке. Она кусала губы, то ли от гнева, то ли от накатившего на нее чувства вины или страха. Что-то сдавило ей сердце. Но после краткого всплеска эмоций девушка попыталась здраво обдумать свои мотивы, объективно взвесить все за и против. Умение рассуждать всегда было ее сильной стороной. Напугана ли она? Прав ли Колби, и действительно ли она боится сделать то, что он предложил ей? Она легла в постель, но сон все не шел, и Диана продолжала допрашивать себя.
   Хол Колби тем временем бросился в спальный корпус. Он так хлопнул дверью, входя туда, что внезапный сквозняк почти загасил единственную лампу. Лампа эта освещала импровизированный стол, за которым четыре человека играли в покер. За столом сидели Балл, Техасский Пит, Шорти и некий человек, называемый Айдахо.
   – Я ставлю десять долларов, – нежно сказал Айдахо, когда лампа вновь зажглась, испустив тонкую завивающуюся струйку черной копоти.
   – Ну что же, а я ставлю всю мою кучу, – сказал Балл, подталкивая несколько столбиков серебра к центру стола.
   – Сколько здесь? – спросил Айдахо, тогда как остальные оставили игру.
   Балл стал считать.
   – Вот твои десять, – сказал он, – Вот еще десять, пятьдесят, двадцать пять, – продолжал он монотонно считать деньги. – Девяносто шесть, – подытожил он свои расчеты, – я ставлю девяносто шесть долларов, Айдахо.
   – У меня нет девяноста шести долларов, – сказал Айдахо, – У меня всего восемь сверх тех десяти.
   – У тебя есть седло, не так ли? – ласково спросил Балл.
   – И рубашка, – заметил Техасский Пит.
   – Мое седло стоит триста пятьдесят долларов, если оно вообще что-то стоит, – обиженно объявил Айдахо.
   – Никто и не говорил, что оно что-то стоит, – вставил Шорти.
   – Я его включаю в счет и приглашаю тебя сыграть, – объявил Балл. – Мне не нужна твоя рубашка, Айдахо, она вся в дырах.
   – Но что поставишь ты? – спросил Айдахо, – Я ничего не вижу.
   Балл встал.
   – Подожди секунду, – сказал он, и шагнул к своей койке, где некоторое время рылся в походной сумке. Возвратившись к столу, он бросил небольшой мешочек оленьей кожи поверх своего серебра.
   – Здесь пятьсот долларов золотой пылью, – сказал он. – Если ты выиграешь, мы можем отсыпать то, что тебе причитается, завтра утром в офисе.
   Хол Колби наблюдал, все более заинтересовываясь. Остальные хранили молчание. Техасский Пит, в недоумении, нахмурился.
   – Давайте посмотрим, – предложил Айдахо.
   Балл развязал мешочек, и струйка желтых крупиц полилась ему на ладонь.
   – Устраивает? – спросил он.
   Айдахо кивнул.
   – Что у тебя? – спросил Балл.
   Широко улыбаясь, Айдахо положил на стол четырех королей.
   – Четыре туза, – сказал Балл и сгреб все ставки.
   – Что же ты не повысишь ставки? – спросил Шорти.
   – Я же сказал, что мне не нужна его рубашка, – сказал Балл. – Не нужно мне и твое седло, парень. Главное, денежки при мне. Парням вроде тебя не нужно иметь много денег. Но седло оставь себе.
   – Я иду спать, – сказал Шорти, отодвигаясь от стола и вставая.
   – Не лучше ли вам всем пойти спать и дать остальным такую возможность?! – сказал бригадир, – С этими вашими чертовыми играми и песнями парни имеют не больше шансов выспаться здесь, чем ушастый заяц. Что, вы еще не расползаетесь?
   – Расползаемся! Расползаемся! – воскликнул Техасский Пит. – Расползаемся! Выползаем! Ей-Богу, вот следующий куплет!

     Тут выполз хозяин, как листик, дрожа,
     Из-под барной стойки, где, сжавшись, лежал.
     – Неси свою пиццу, дурак, а не то
     Я шкуру твою превращу в решето, —
     Сказал чужестранец, – Я это могу.
     Бармену скажи, чтоб и он ни гу-гу.
     Но если откроешь кредит мне, поверь,
     Тебя я не трону – ведь я же не зверь!

Глава 9. Лилиан Мэнил

   – ВЫ ПОСЫЛАЛИ ЗА мной, мисс? – спросил Балл, входя в офис на следующее утро. Шляпу он держал в руках, а его непристегнутые гамаши свободно висели на бедрах. Два больших шестизарядных револьвера немного выдавались вперед, будучи более заметны, чем обычно. После случая со старшим Уайнрайтом было ясно, что они всегда готовы к мгновенному применению. Черный шелковый платок ниспадал на голубую рубашку, которая обтягивала мощную грудную клетку. Черные волосы были вольно откинуты назад, в стиле эпохи мадам де Пампадур.
   От покрытых серебром шпор до шляпной тульи это был типичный образец ковбоя тех дней. В его одежде и экипировке не было такой детали, которая не была бы обусловлена утилитарными соображениями. Разумеется, присутствовали здесь и украшения, но они были явно вторичны по отношению к прямым нуждам его профессии. Ничто не было поношено или потерто. Но каждая вещь была использована до той степени, когда она делается неотъемлемой частью личности своего хозяина, как если бы он и они были сделаны по единому шаблону. Ничто не сидело на нем неуклюже или неудобно. Даже тяжелые револьверы, казалось, гармонично вписались в общий ансамбль и стали естественной частью образа этого человека.
   Девушка, развернувшаяся в кресле, чтобы встретить его, почувствовала, что у нее буквально пересохло в горле, и что слова застряли в нем. Настолько жалким и незначительным показалось ей все, что она хотела сказать, при виде этого человека, который, как она знала, любил ее. Она заранее раскаивалась в том, что собиралась сделать. Но все же теперь, после чудовищной бессонной ночи, полной мучительных размышлений, она уже не сомневалась, что должна на это решиться.
   – Да, Балл, я за тобой посылала. Вчера был ограблен дилижанс. Ты, наверное, слышал об этом. Мак вряд ли будет способен приступить к работе еще долгое время. Мне нужно нанять кого-то сторожить грузы золота. Тот парень, что ехал с ним вчера, уволился. Он сказал, что слишком молод, чтобы совершать самоубийство.
   – Да, мэм, – сказал Балл.
   – Я вовсе не хочу, чтобы ты что-то предпринимал, Балл. Лучше пусть я потеряю все золото, чем ты будешь ранен.
   – Я не буду ранен, мисс.
   – Так ты не против заняться этим? – спросила она.
   – Конечно, я только ковбой, – сказал он. – Но я не откажусь заняться этим – только для вас. Я же обещал вам однажды, что сделаю для вас все, что угодно, мисс, и я не просто языком молол.
   – Но ты делаешь не все, о чем я просила тебя, Балл, – сказала она, улыбнувшись.
   – Что же я не сделал?
   – Ты продолжаешь называть меня мисс, а мне это не нравится. Ты ведь мне больше, чем брат, Балл, а «мисс» звучит слишком официально, – так она сказала. Все же, вероятно, именно женщине принадлежит патент на открытие огня.
   Какая-то болезненная гримаса исказила его темное лицо.
   – Не требуйте от меня слишком многого, мисс, – тихо сказал он, поворачиваясь к двери, – Полагаю, я должен отправиться на прииск сегодня же, не так ли? – бросил он ей через плечо.
   – Да, сегодня, – сказала она. И он вышел.
   Долгое время Диана Хендерс находилась во власти беспокойства. Ей стоило больших психологических затруднений назначить Балла на роль охранника. Ведь это означало молчаливое согласие с подозрениями Колби. Боль, отразившаяся на лице Балла, которую она успела заметить, задела ее. Как и его прощальные слова, как и отказ называть ее по имени. Девушка тщетно гадала, была ли эта боль порождена обидой, что его любовь не находит ответа, – или же угрызениями совести от сознания своей вины и своего предательства.
   Как раз в то утро Хол Колби рассказал ей о мешочке с золотом, который Балл продемонстрировал накануне ночью во время игры в покер. Это тоже встревожило ее, так как более, чем что бы то ни было другое, могло послужить доказательством, подкрепляющим подозрения, которые люди питали на его счет. А она видела, что подозрения эти, как показывало объективное рассмотрение обстоятельств, выглядели далеко не беспочвенными.
   – Я не верю этому! – повторяла она полушепотом. – Я не верю этому, – так убеждала она себя, отправляясь на верховую прогулку.
   Когда она зашла в загон, там никого не было, кроме Хола Колби и Техасского Пита. Но этим утром ей не хотелось разговаривать с Холом, так что она поехала с Техасским Питом, к великому удивлению и восторгу последнего.
   Дни тянулись, неизбежно превращаясь в недели. Дилижанс делал два рейса в неделю, регулярно перевозя партии золота. Ограблений не было. В один прекрасный день прибыли Морис Б. Корсон и Лилиан Мэнил. Экипаж прибыл к «Заставе Y» и остановился перед воротами дома как раз в момент, когда Диана и Хол Колби возвращались из поездки на западное ранчо. Диана видела Лилиан Мэнил впервые в жизни. Восточная девушка сидела между кучером Биллом Гатлином и Баллом. Все трое смеялись. Было видно, что каждый из них весьма доволен доставшейся ему компанией.
   Диана, однако, этого не заметила. Она обратила внимание лишь на Балла, который удивил ее своим смехом, так как он смеялся очень редко. Балл первым сошел и подал руку Лилиан, помогая ей. Морис Б. Корсон появился изнутри коляски, сквозь окна которой Диана смогла разглядеть других трех пассажиров. Двоих из них она сразу же узнала. Это были Уайнрайты. Диана спешилась и побежала обнять кузину, статную темноволосую девушку примерно ее лет.
   Балл, все еще улыбаясь, снял шляпу, приветствуя ее, а она на это лишь коротко кивнула. Непонятно почему, последнее время она была раздражена на него. Балл и Колби сбегали к багажному отделению и приволокли вещи Корсона и Мэнил. Лилиан в это время успела представить Диане Корсона. Это был типичный нью-йоркский житель, молодой человек немногим более тридцати лет отроду.
   – Давай поторопимся, Балл! – крикнул Гатлин. – А то они подумают, что нас опять ограбили.
   – Кстати, я полагаю, Черный Койот ушел в отставку, – сказал Колби, бросив многозначительный взгляд на Диану.
   Мгновенно девушка вспомнила о своей дружеской преданности.
   – Он боится нападать на дилижанс, пока Балл стережет золото, – сказала она.
   – Как долго еще вы продержите меня на этой работе? – спросил ее Балл, поднимаясь на сиденье уже двинувшегося экипажа. – По-моему, Мак совершенно здоров.
   – Еще одну-две недели, Балл! – крикнула ему вслед Диана. – Но дилижанс уже несся галопом прочь.
   – Разве он не великолепен? Настоящий ковбой! И это первый ковбой, с которым я вообще когда-либо говорила!
   – О, здесь очень много ковбоев! – сказала Диана. – Таких же замечательных, как и Балл.
   – Да я вижу! – сказала Лилиан, откровенно улыбаясь Холу Колби. – Но этот Балл – ведь его зовут Балл – единственный в своем роде!
   – Прошу прощения! – воскликнула Диана. – Я не представила вам мистера Колби. А это мисс Мэнил.
   – О, так вы и есть тот самый бригадир, о котором рассказывал мне мистер Балл! Как это волнующе!
   – Держу пари, что он не говорил обо мне ничего хорошего, – сказал Колби.
   – Наоборот! Он рассказывал о вашем героизме, когда вы защищали Диану и моего бедного дядю! – воскликнула Лилиан.
   Колби покраснел.
   – В сущности, если бы не Балл, нас бы всех убили, – признался он, устыдившись.
   – Да ну что вы? Он не говорил об этом ни слова. Он вообще не сказал, что участвовал в том сражении.
   – Это так на него похоже! – сказала Диана.
   Процессия неторопливо направлялась к дому. Диана и Колби вели на поводу своих мустангов. А гости с востока с интересом рассматривали различные строения и сооружения для скота. Во всем здесь чувствовалось то непреодолимое очарование романтики, которое так привлекает в Диком Западе непосвященных, а если правду сказать, то и посвященных.
   – Здесь, конечно, замечательно, но, должно быть, ужасно одиноко! – доверительно обратилась Лилиан к идущему рядом с ней огромному бригадиру.
   – Мы этого не замечаем, – ответил Колби. – Ведь мы постоянно заняты. Такое большое предприятие, как это, требует от нас полной занятости. Вечером мы валимся от усталости с ног и мгновенно засыпаем. У нас просто нет времени почувствовать одиночество.
   – А действительно это такое большое предприятие, как Вы сказали?
   – Я думаю, большей фирмы нет на всей западной территории, – ответил Колби.
   – Подумать только! И вы здесь бригадир! Какой вы, должно быть, удивительный человек!
   – О, тут нет ничего такого, – заверил ее Колби, хотя на самом деле он был крайне доволен такой похвалой. Разумеется, это не ускользнуло от внимания молодой леди.
   – Вы, такие большие, сильные мужчины, не боящиеся этих огромных просторов, оказываетесь такими скромными, такими застенчивыми!
   На это он просто не нашелся, что ответить. Фактически, хотя он об этом раньше и не задумывался, ее утверждения казались ему вполне справедливыми.
   Лилиан взглянула на элегантную фигуру своей кузины, идущей впереди, вместе с Корсоном.
   – Как изящно этот костюм сидит на Диане! – воскликнула она. – Вероятно, моя кузина – великолепная наездница?
   – Еще бы! Даже более того! – заверил ее Колби.
   – О, как же я мечтаю научиться верховой езде! Как вы думаете, я могла бы?
   – С легкостью, мисс. Это мне ничего не стоит. Главное же понять, как.
   – Как вы думаете, кто-нибудь мог бы поучить меня? – и она игриво взглянула на него.
   – Я был бы весьма польщен такой возможностью, мисс.
   – О, вы бы могли?! Как это чудесно! А можем мы начать сразу же, скажем, завтра?
   – Будьте спокойны, можем хоть сегодня. Но только вам нельзя садиться на лошадь в этой одежде, – добавил Колби, хмуро окинув взглядом ее нью-йоркский выездной костюм.
   Девушка весело рассмеялась.
   – Боже мой! Да я и не предполагала! – закричала она. – Я не настолько уж глупа, как вы думаете. И, конечно, я взяла с собой свой костюм для верховой езды.
   – Да нет, все в порядке, – вежливо сказал он ей. – Однако Вам вовсе не обязательно было брать с собой какие-то костюмы откуда бы то ни было. Обычно у нас, в Аризоне, достаточно этих шмоток, какие бы они ни были – плохие или хорошие.
   И вновь зазвенел колокольчик ее смеха.
   – Вы, большой насмешник! Подшучиваете надо мной лишь потому, что я новичок! Только не убеждайте меня, что вы не знаете, каков должен быть дамский костюм для верховой езды. Постыдились бы – так дразнить меня, бедную малышку!
   Они как раз проходили мимо спального корпуса. Рабочие, только что помывшиеся перед ужином, сидели на корточках и с откровенным насмешливым любопытством разглядывали вновь прибывших. Когда Лилиан Мэнил и Корсон миновали Шорти, он вдруг сильно пихнул Техасского Пита, так что тот растянулся на земле.
   – Скажи-ка, Пит, ты видел ты их панталончики?
   – Я видел, – сказал Пит. – Но как ты смел толкнуть меня и испачкать мой выездной костюм, пустозвон ты неученый, только из-за этих забавных панталончиков?!
   – Видели вы рожу Колби? – спросил Айдахо. – Пожалуй, он уже не отличит лошадь от сигареты!
   – По-моему, он решил, что исповедует ее во грехах, – сказал Техасский Пит.
   – О, эти панталончики! Эти панталончики! – стонал Шорти, раскачиваясь на пятках, обняв своими огромными лапами колени. Шорти был шести футов и трех дюймов росту и думал, что Канзас-Сити находится на Атлантическом побережье.
   Быстрый, пронзительный взгляд Корсона не пропускал ни одной заметной черты в окружающей их обстановке. Они с Дианой шли к двухэтажному дому, выстроенному из необожженного кирпича. В последние годы к нему с двух сторон были пристроены широкие крытые веранды. Корсон заметил, насколько хорошо сохранились не только главное здание, но и загоны, ограждения и внешние строения. Все выглядело опрятно, и во всем чувствовалась забота и попечение. Это было явно стабильное, упорядоченное предприятие с классным менеджментом; как говорится, в расцвете своих возможностей. В сравнении с виденными им восточными предприятиями это хозяйство выглядело весьма выигрышно.
   – Вы, я вижу, поддерживаете хозяйство в должном порядке, – сказал Корсон Диане. – Я хочу сделать вам комплимент.
   – Спасибо. Это то, на чем всегда настаивал покойный отец. Я, сколько могу, стараюсь придерживаться его экономической политики и после его кончины.
   – Из чего построены эти здания? Выглядит как цемент, однако вряд ли это цемент, ведь его перевозка очень дорого стоит.
   – Это обожженный кирпич. Просто большие глиняные кирпичи, высушенные на солнце.
   Он понимающе кивнул. Но затем придрался к архитектуре.
   – Никаких особенных изысков в здешней архитектуре не видно, – заметил он со смехом. – Единственная попытка украшения – это вон тот парапет с амбразурами на крыше дома. Но он ничего не прибавляет к виду этого места.
   Диана сочла его критицизм дурным вкусом. Да и вообще, манеры этого молодца что-то мало напоминали манеры человека, который никогда не видел имущества и впервые знакомится с ним. В его тоне отчетливо слышались собственнические нотки. Внутренне это возмутило Диану. Но она решила выждать и сохранила внешнюю корректность.
   – Вы бы поняли, как много этот парапет прибавляет месту, если бы вам «посчастливилось» находиться здесь во время налета апачей. Он строился вовсе не как украшение.
   Корсон даже присвистнул.
   – Не хотите же вы сказать, что здесь настолько опасно! Это же, в конце концов, не осажденная крепость!
   – Конечно, они уже давно сошли с тропы войны, – заверила его Диана. – Однако этот парапет использовался в боевых целях не раз и не два со времени постройки дома. В любой момент они могут вновь явиться во всем оружии. Может, этот дом и не столь хорош с эстетической точки зрения, как вам хотелось бы, но, заверяю вас, мистер Корсон, что с другой точки зрения он хорош. Этот дом доказал, что он – отличный укрепленный пункт, когда за любым углом вы можете наткнуться на спрятанного индейского лазутчика. Я рассматриваю архитектуру именно с такой точки зрения, мистер Корсон.
   – Вы думаете, существует реальная опасность их нападения? – спросил молодой человек, и выглядел он при этом довольно нервным.
   – Конечно, здесь всегда очень опасно, – ответила Диана. Она видела, что он испуган, и дух озорства подсказывал ей отомстить за его бестактную критику с детства любимого ею дома. – Вы же знаете, что всего несколько недель прошло с того дня, как отца убили апачи.
   Корсон заметно приуныл. Его дальнейшие суждения о доме, к которому они приближались, уже не были определены соображениями архитектурного вкуса.
   – Я смотрю, у вас толстые жалюзи на всех окнах, – сказал он. – Надеюсь, вы их закрываете и запираете на ночь?
   – О боже! Разумеется, нет! – воскликнула Диана, расхохотавшись. – Мы запираем их исключительно во время пыльных бурь или нападения индейцев.
   – А если они нагрянут неожиданно?
   – Тогда у нас есть шанс увидеть пыль или индейцев внутри дома.
   – Думаю, лучше будет запирать их на ночь, пока мисс Мэнил здесь, – потребовал Корсон. – Я боюсь, что иначе она будет нервничать.
   – О, ваши комнаты на втором этаже, – успокоила его Диана, – и вы, разумеется, можете держать их крепко запертыми. Думаю, вам будет достаточно свежего воздуха из окон патио. Ночи здесь постоянно прохладные, знаете ли, но мне душно спать при закрытых ролетах.
   – Посмотрим, – это было все, что ответил Корсон. Но что-то в его тоне ей опять не понравилось. В любом случае, после этой непродолжительной беседы Диана Хендерс была более чем убеждена, что мистер Морис Б. Корсон ей совершенно не по вкусу.
   Когда часом позже они сели ужинать, Лилиан Мэнил вопросительно посмотрела на свою кузину.
   – А где же мистер Колби? – полюбопытствовала она.
   – Я полагаю, ест свой ужин на кухне, – ответила Диана.
   – Он разве ужинает не с нами? Он показался мне очень приятным молодым человеком.
   – Он, конечно, весьма приятный молодой человек, – ответила хозяйка, но здесь так заведено, что рабочие едят отдельно от хозяев. Тем более что женщины портят им аппетит. Как вы думаете, дорогая кузина, чем это мы внушаем им такой ужас?
   – Но мистер Колби кажется весьма непринужденным и легким в общении человеком, – настаивала Лилиан.
   – Хол, конечно, отличается от других. Но сам факт, что он бригадир, принуждает его ужинать вместе с другими рабочими, таков обычай.
   – Кстати, мистер Балл тоже оказался весьма непринужденным парнем, стоило только мне его расшевелить. Он, конечно, не особенно разговорчив, но мне показалось, что он совершенно меня не боится.
   – Балл вообще ничего не боится, – заверила ее Диана. – Однако я поражена другим. Если вы, кузина, смогли заставить его разговориться, значит, вы обладаете удивительной властью над мужчинами. Я редко когда добивалась от него дюжины слов за один раз.
   – Да уж. Что-что, а с мужчинами обращаться я умею, – самодовольно заметила Лилиан.
   – Боюсь, вы найдете Балла не особенно чувствительным, – сказала Диана с некоторой долей сарказма.
   – О, не думаю, – парировала Лилиан. – Он уже обещал обучить меня верховой езде и стрельбе.
   Некоторое время после этого Диана ела молча. Она начала уже сомневаться, нравится ли ей ее кузина Лилиан. Но, в конце концов, она все же решила, что кузина ей, безусловно, нравится, отбросив все свои сомнения как чистой воды глупость.
   – Сегодня в дилижансе я встретил своего старого приятеля, – заметил Корсон некоторое время спустя.
   Диана учтиво подняла брови.
   – Как это приятно! – сказала она.
   – Действительно, приятно. Я не видался с ним уже пару лет. Чудесный парень. Джефферсон Уайнрайт. Мой собрат по университету. Конечно, я был годом старше его, но я всегда встречаю его на спортивных состязаниях в Кембридже. Его отец тоже прекрасный человек. К тому же у него горы «длинных зеленых».
   – Это он говорил нам, – сказала Диана.
   – Так вы их знаете? Они об этом ничего не сказали.
   – Я их встречала. Мистер Уайнрайт старший собирался купить наше ранчо.
   – Да? Припоминаю, что он что-то говорил об этом. Почему же вы отказались продать?
   – Он предложил слишком мало – это одна причина – а вторая заключается в том, что я вообще не собираюсь никому уступать свои имущественные права.
   Тут Корсон и мисс Мэнил обменялись мгновенными взглядами, которые успела заметить Диана.
   – И сколько же он вам предложил? – спросил Корсон.
   – Двести пятьдесят тысяч долларов.
   – Но это, как мне кажется, вполне справедливая цена.
   – Это просто смехотворная цена, мистер Корсон, – ответила девушка. – И если вы хорошо осведомлены в делах мисс Мэнил, вы должны понимать это не хуже меня.
   – Я отлично знаком с делами мисс Мэнил, – ответил нью-йоркец, – и из ваших ответов я могу заключить, что знаком с ними гораздо ближе, чем вы.
   – Тогда вы должны знать, что одна только скотоводческая фирма стоит в три раза дороже. – Это если вообще не учитывать прииск.
   Корсон покачал головой.
   – Боюсь, что вы находитесь слишком далеко от финансового центра страны, чтобы иметь полную и объективную информацию о ценах. Сегодня, фактически, беговые лошади вообще перестали котироваться на рынке домашнего скота. Еще счастье, если в ближайшем году нам удастся окупить затраты. А уж о прибыли и мечтать не приходится. Что касается прииска, то нечего и говорить, что он уже почти отработан. Затраты на его дальнейшую эксплуатацию совершенно бессмысленны. Было бы большой удачей получить за весь этот бизнес двести пятьдесят тысяч долларов. Но я сомневаюсь в том, захочет ли старый Уайнрайт повторить свое предложение. Это очень практичный и рассудительный бизнесмен.
   Диана Хендерс ничего не ответила. Но ей стало любопытно то, откуда этот Морис Б. Корсон мог столько знать о рынке домашнего скота и о прииске. Почему-то она была склонна думать, что он знал гораздо больше, чем обнаруживали его слова.

   А В ЭТО ВРЕМЯ пансионеры Мэри Донован собрались за ее широким столом. Мак Гербер и Джим Веллер с подозрением косились на Балла. Их настроение было таково, что дело могло дойти до открытого столкновения, если бы им только удалось добиться поддержки Гама Смита. Но Гам Смит не искал проблем. Он сердито смотрел вглубь своей тарелки и в душе ненавидел Балла. Дикий Кот Боб, со своей стороны, поглощал суп и ненавидел Гама Смита. В общем, все в меру сил друг друга ненавидели.
   Оба Уайнрайта старались пореже поднимать глаза от еды. Они боялись встретиться взглядами с человеком, который выгнал старшего Уайнрайта с ранчо Хендерсов. Это происшествие до сих пор жестоко терзало сердца обоих. Балл, как обычно, бессловесный, ел с миной льва, вынужденного находиться в компании шакалов. Мэри Донован неподвижно застыла в дверях. Балл положил ложку, выпил стакан воды и встал.
   – Уверена, что ты не откажешься от еще одной порции пудинга, Балл, – властно произнесла Мэри.
   – Нет, спасибо, миссис Донован. Я абсолютно сыт. – Он прошел мимо нее на кухню и вышел через черный ход. Оставшиеся гости издали почти явственно слышимый всеобщий вздох облегчения.
   – Он ведет себя как хозяин дома, – заметил Джим Веллер, имея в виду то, что Балл вышел через священную для Мэри Донован территорию кухни.
   – Запомни, он это делает по моей просьбе – бросила Мэри. – Он так мил, что согласился ходить для меня за дровами. Не то, что ты, Джим Веллер, вечно ты боишься запачкать свои ботинки. Только сидишь здесь и отпускаешь свои дурацкие замечания, ленивое ты отродье!
   Мистер Веллер замолк.
   Трапеза закончилась. Все гости разошлись. За исключением Мака Гербера, Джима Веллера и Уайнрайтов, остановившихся на веранде побеседовать.
   – Кажется, вы не любите того парня, которого зовут Балл, – заметил молодой Уайнрайт Веллеру.
   – Не скажу, чтобы он мне сильно не нравился, но и не скажу, чтоб сильно нравился, – неопределенно выразился Веллер.
   – Мне он точно не нравится, – сказал Мак, неистово сверкнув глазами. – Мне бы и собственная бабушка не понравилась, если бы она выстрелила мне в брюхо.
   – Так это он подстрелил Вас? – спросил Уайнрайт.
   – Черный Койот подстрелил меня. А если Балл не есть Черный Койот, то меня зовут Мак Гиннис.
   – Так вы уверены, что это он грабит дилижанс? – спросил старший Уайнрайт.
   – Так думаю не один я, – ответил Мак. – Большинство думает также. Если бы у нас только был пристойный шериф, то этот парень давно был бы в тюрьме, где ему и место. А может быть, болтался бы на тополе в Чертовом Каньоне. Мне так кажется, Гам либо в деле с Баллом, либо боится его.
   – Гам боится всего на свете, – сказал Веллер.
   – Так вот, – сказал Джефферсон Уайнрайт старший. – Когда мы переберемся на эту сторону гор, я подумаю, как изменить здесь все к лучшему. Не будет здесь больше этих «забавных» игр с огнем. А всех этих так называемых «плохих парней» мы вышлем отсюда подальше.
   – А вы действительно планируете переезжать сюда? – спросил Мак.
   – Наверняка. Я собираюсь купить всю фирму «Застава Y».
   – Черта с два! Я слышал, мисс Ди не продаст ее вам.
   – Ее слово здесь уже ничего не значит. Я собираюсь купить фирму у нового владельца. А он очень хороший бизнесмен, как и я.
   – А кто это – Колби?
   – Нет, Колби – пустое место. Я говорю о мистере Корсон из Нью-Йорка. Теперь он контролирует все права Джона Мэнила. Сегодня он как раз приехал с дочерью покойного. Мы, кстати, вместе ехали в дилижансе. И я ему говорил о «приятных» манерах девчонки Хендерс. Говорю вам, обстоятельства должны в скором времени измениться. Корсон собирается оценить имущество. Так что фактически можно считать, что здешние холдинги уже проданы мне.

Глава 10. Суд дикого кота Боба

   БАЛЛ СИДЕЛ В углу салуна «Чикаго», наблюдая за игрой в фараон. Было пока еще слишком рано, чтобы идти спать. А он был не из тех, кто много читает. Чтение было ему абсолютно безразлично. Даже если было что почитать, он не утруждал себя этим занятием, считая его бесполезным. А в этот вечер никакого чтения, к счастью, и не было. Он бегло просмотрел последние восточные газеты, которые привез почтовый дилижанс, и его чтение было завершено до следующей поездки с прииска с грузом золота, которая должна была вновь привести его к соприкосновению с газетами. Да и то он просматривал лишь сводки с рынка скота да заголовки – и отбрасывал газету прочь, глубоко удовлетворенный. Его литературные требования были, прямо скажем, невелики.
   Человек, пивший неумеренно и рьяно, подошел к нему.
   – Пей, чужак, – приказал он. И это не было официальным приглашением.
   – Я не пью, – тихо ответил Балл.
   – Но ты будешь, – заявил радушный незнакомец. – Когда дяденька говорит «пей» – значит надо пить, понял? Я плохой человек. Я. Эх-ма! – и вытащив шестизарядный револьвер, он начал палить в пол рядом с ногами Балла.
   Внезапно какой-то другой, большой, человек обошел его с тыла, силой поднял вверх его руку, держащую револьвер, и отволок его в противоположный угол помещения. В этом углу, под аккомпанемент зловещих богохульств, он призвал его к величайшей осмотрительности.
   – Так тебя и так тебя и растак! – кричал его не намного более трезвый приятель. – Ты что, собираешься совершить самоубийство?! Идиот ты болтливый! – Затем он прошептал что-то на ухо первому человеку. Эффект этого шепота был ошеломительный. Забияка мгновенно протрезвел. Выпученными, засиявшими, подобно звезде, глазами, он посмотрел на Балла, так и не сдвинувшегося со своего места.
   – Я собираюсь смываться отсюда, – сказал протрезвевший. – Он может и передумать.
   – Я так и не понял, почему он не просверлил тебя, – сказал его приятель. – На твоем месте я лучше бы извинился.
   Медленно и нерешительно ложный «плохой парень» пересек помещение по направлению к месту, где сидел Балл, который не только не двинулся, но и в лице не изменился с того момента, как пьяница обратился к нему в первый раз. Мужчина остановился перед Баллом со слащавой улыбкой на распухшей роже.
   – Не обижайся, товарищ! Просто я немного перебрал, вот и все. У меня не было намерения оскорбить тебя. Всего лишь шутка – вот и все, поверь!
   Мгновение Балл сосредоточенно всматривался в его лицо.
   – Да! – сказал он в следующую секунду, – Я узнал тебя. Ты – тот самый болтун, который посмеялся над старым Диким Котом пару месяцев назад. Скажи, когда ты вернешь ту оконную раму, которую унес с собой? Я слышал, Гам страшно буянил из-за этой оконной рамы, – ни даже тени улыбки не промелькнуло на лице Балла. – Я там не был, но я слышал все об этой истории, – заключил он.
   Его собеседник попытался придумать какой-нибудь остроумный ответ, однако, ему это не удалось. Наконец он решился удалиться, сопровождаемый взрывами хохота картежников, ставших свидетелями их короткой беседы.
   Балл встал.
   – Уходишь? – спросил кто-то из его знакомых.
   – Думаю, да. Спокойной ночи.
   – Спокойной ночи, Балл.
   Он вышел из салуна и шагнул в ясную звездную ночь. Невольно он взглянул в северо-восточном направлении, в сторону ранчо «Застава Y». Диана была там. Долгое время он неподвижно стоял, глядя на безводную, залитую лунным светом равнину. Эта равнина простиралась до самых ног его любимой Дианы. Что за чувства гнездились под непроницаемой маской, застывшей на его лице? Кто знает?
   Пока он так безмолвно стоял, он вдруг услышал голоса, раздававшиеся где-то между салуном «Чикаго» и «Приютом Гама – Ликеры и сигары».
   – Он там сейчас, – говорил один из голосов. – Если бы там не было так чертовски много народу, я мог бы его достать.
   – Лучше нам уйти. Ты скорее найдешь кучу проблем на свою задницу, чем достанешь его, – убеждал второй голос.
   – Все в порядке. Я знаю, что я делаю. Нельзя так спустить этому высохшему ослиному хвосту, чтоб он гонял меня из салуна. Я не могу уйти так просто, не отомстив ему.
   – Хорошо, я иду домой, – объявил второй голос. – Я-то свою норму знаю.
   – Иди-иди. Я тоже пойду, но только после того, как отстрелю уши Мистеру Дикому Коту Бобу.
   – Ты идешь отстрелить уши Дикому Коту? Тебе уже не понадобится одеяло, поверь.
   – Вот как? Ну, хорошо, я иду. А ты стой и погляди, что будет.
   – Я ухожу, пока не поздно, – сказал второй, и Балл услышал, что он выходит из-за угла здания. Балл тут же шагнул обратно к входу в салун «Чикаго». Мгновением позже он увидел, как тот большой парень, который оттаскивал от него своего друга несколько минут назад, торопливо удаляется. Затем он сразу же увидел фигуру второго человека, вышедшего из-за здания и приблизившегося к входу в «Приют Гама».
   Балл стоял как раз позади злоумышленника. Дверь в «Приют Гама» была открыта. Мужчина сделал несколько шагов внутрь помещения и остановился, спрятавшись за одной из грубых и неказистых колонн, поддерживающих второй этаж здания. На другом конце помещения Дикий Кот Боб как раз поставил свой стакан виски на барную стойку, вытер бороду рукавом и повернулся к столику с картежниками, заинтересовавшись игрой. В этот момент он оказался один, за ним была лишь задняя стена помещения. Он представлял собой великолепную живописную мишень, как в тире.
   Балл увидел, как незнакомец направляет свой шестизарядный револьвер в намеченную цель. Ни о чем не подозревая, беззащитный Дикий Кот отхлебнул свой, возможно последний в жизни, глоток виски. Балл стоял слишком далеко, чтобы схватить пьяницу, прежде чем он нажмет курок. Было невозможно и предупредить Дикого Кота. Существовала в данный момент единственная альтернатива тому, чтобы бездейственно наблюдать, как старый Дикий Кот будет хладнокровно застрелен из-за угла трусливым убийцей, и как его кровь растечется лужицей по грязному полу заведения Гама.
   Именно эту жестокую альтернативу и избрал Балл. Когда дымок поднялся над дулом его револьвера, чужестранец вскинул руки над головой, его бесполезное теперь оружие с грохотом упало на пол, и он повернулся, медля упасть. Его затуманенный взгляд нашел Балла, стоящего с суровой миной на лице и с дымящимся револьвером в руке. Внезапно смертельно раненый человек издал пронзительный вопль:
   – Это он! – закричал он, указывая на Балла. – Это он убил меня, Черный Койот! – и его бездыханное тело свалилось замертво.
   Несколько мгновений Балл молча смотрел на лица посетителей. Помещение бара было битком набито мужчинами и женщинами, и все они уставились на него. Наконец он засунул револьвер обратно в кобуру и, смущенно улыбаясь, вошел в бар. Он шел к Дикому Коту Бобу.
   – Этот парень хотел убить тебя, Боб, – объяснился Балл. – Он был пьян, но я не мог остановить его другим способом. Это тот парень, которого ты тогда выкинул в окно, помнишь?
   Подвыпивший Гам Смит поспешил отреагировать на происшествие. Прислонившись к задней стене бара, он направил указательный палец на Балла и заорал:
   – Ты арестован! Ты арестован за убийство!
   – Да напорись ты на сучок, – порекомендовал ему Балл. – Если бы я не прикончил этого парня, он бы кончил Боба. Мне ничего не оставалось делать.
   – Вы все слышали, как он назвал его?! – визжал Гам, – он показал сначала на мертвеца, затем на Балла. – Черт возьми! Черт возьми! Ты, ты и ты, арестуйте же его, парни!
   Никто не двинулся со своего места, за исключением Дикого Кота Боба, который подошел к Баллу и встал рядом с ним, достав свои большие длинные револьверы с тяжелыми зазубренными рукоятками.
   – Кто здесь хочет арестовать этого парня? Что ж, пускай подойдет! – прорычал Дикий Кот Боб, и его водянистые голубые глаза с ужасным выражением уставились на шерифа.
   – Вы все должны знать, что когда я говорю вам, надо меня слушаться! – пронзительно взвизгнул Гам, – Вы все слышали, как тот мертвец назвал его. Разве этого не достаточно? Вы когда-нибудь слышали о чувстве долга?
   Двое-трое мужчин, друзья Гама, нервно заерзали на своих местах. Балл, почувствовав опасность, вынул оба револьвера, и теперь он стоял рядом с Диким Котом во всеоружии. А его спокойные серые глаза бдительно следили за любым враждебным движением.
   – Лучше вы, джентльмены, ничего не делайте, – посоветовал он, – Вы все видели, что произошло. Вы видели, что я не мог сделать ничего другого. Если только из-за того, что сказала эта задница, Гам думает, что я и есть Койот, то почему он не идет и не арестует меня? Я вовсе не ищу проблем, но не хочу быть жертвой оговора какого-то мертвеца!
   – Сдавайся! – потребовал Гам Смит.
   – Не пытайся быть чем-то большим, чем чертовым придурком, которым создал тебя господь, – посоветовал ему Дикий Кот Боб. – Если этот парень не Черный Койот, тогда он не виноват. А если бы он был Койотом, то ты бы не просиживал свою задницу в этом баре, а давно бы взял его – если бы мог. Верно? Но я лично не верю, что он – Черный Койот, и тут у меня две старых плевательницы, которые думают так же, как я. Что скажешь, Гам?
   – Ладно, – подытожил Гам после непродолжительного колебания. – Возможно, он застрелил того парня по ошибке. По домам, джентльмены!
   Когда Балл и Дикий Кот Боб вошли в дом Донованов, Мэри Донован заметила их через распахнутую дверь гостиной и окликнула их.
   – Заходите и выпейте со мной чайку, прежде чем ложиться, – пригласила она их. А когда они зашли, она строго исследовала состояние Кота Боба. Исследование, очевидно, удовлетворило вдову, и ее лицо прояснилось. – Я знаю, виски в Хендерсвиле никогда не просыхает, – сказала она, Так что, полагаю, что деньги у тебя кончились, Дикий Кот.
   Маленький старый джентльмен засунул руку в карман и извлек оттуда пригоршню серебра, которую продемонстрировал с величайшим удовольствием.
   – Святые заступники! – воскликнула Мэри Донован, – У тебя деньги в карманах, и ты явился домой рано и трезвый! Не болен ли ты, Дикий Кот Боб?
   – Я исправился, Мэри, – заверил ее проказник. – Я больше не собираюсь брать в рот ни капли спиртного! – торжественно пообещал он.
   – Ты что, будешь уверять меня, что не пил этим вечером? – подозрительно спросила она.
   – Понимаешь, – он немного колебался, – Понимаешь…
   – Я все понимаю! – презрительно бросила она.
   – Но, Мэри, я выпил совсем чуть-чуть! Неужели тебе жалко, что старичок примет один малюсенький стаканчик перед сном?
   – Ладно, – уступила она, смягчившись. – Один маленький стаканчик не принесет вреда старичку. Я бы и сама не отказалась.
   Тут Дикий Кот полез в боковой карман.
   – Я как раз думал об этом, Мэри, и кое-что тебе принес, – с этими словами он вытащил пинтовую флягу.
   – Дьявол тебя проглоти, Дикий Кот Боб, – закричала она, однако с добродушной улыбкой потянулась к фляжке.
   Балл встал, посмеиваясь.
   – Спокойной ночи! – сказал он, – Я иду спать.
   – Выпей с нами капельку, – предложила Мэри.
   – Нет, спасибо, я ухожу, – ответил Балл. – Чуть позже они услышали, как он поднимается по лестнице в свою комнату.
   – Он хороший мальчик, – сказала Мэри, вытирая губы и закрывая фляжку пробкой.
   – Да, он такой, Мэри, – согласился Дикий Кот, беря у нее флягу.
   Несколько минут они удовлетворенно молчали.
   – Что и говорить, одинокая жизнь у вдовы, это да, – заметила Мэри с глубоким вздохом.
   Дикий Кот подвинул свое кресло к ней поближе, покраснел от собственной инициативы и принялся, в смущении, исследовать носок своего ботинка. Мэри сосредоточенно раскачивалась в своем кресле, обняв своими красными руками могучие колени, и, не отрываясь, смотрела на Дикого Кота. Последовала еще одна продолжительная пауза в разговоре, которая опять была прервана Миссис Донован.
   – Безусловно, это забавно, что ты никогда не был женат, Боб.
   Боб попытался ответить, но его рот был полон табачной слюны. Встав, он вышел из гостиной, открыл входную дверь и обильно проплевался. Вернувшись в комнату, он подвинул свое кресло еще ближе к Мэри, как бы совершенно случайно.
   – Я, – начал он, но, очевидно, это было плохое начало, и Боб решил начать заново. – Я, – он снова остановился.
   – Что – ты? – мягко ободрила его Мэри Донован.
   – Вы, – сказал Дикий Кот и снова застрял. Внутреннее волнение, по-видимому, стимулировало работу его слюнных желез, так что он вновь вынужден был пройтись к входной двери. Возвратившись, он еще немного подтолкнул свое кресло к креслу Мэри.
   – Ты хотел что-то сказать, – подгоняла Мэри.
   – Я… Я…
   – Да, – сказала Мэри, – продолжай, Боб!
   – Я только хотел сказать, что вряд ли сегодня ночью пойдет дождь, – закончил он жалким образом.
   Мэри Донован подбоченилась, сжала губы и бросила иссушающий взгляд, полный презрения, на несчастного Кота Боба. Все было кончено для него. Он вновь вернулся к исследованию дыр на конце своего ботинка. А лицо его приобрело фиолетовый оттенок.
   – Дождь? – пробормотала Мэри. – Дождь в это время года в Аризоне? Может быть, ты, парень, думал еще, что снег пойдет? – спросила она.
   Дикий Кот издал лишь какое-то невнятное бульканье. Вновь на долгое время воцарилась тишина, нарушаемая лишь поскрипыванием кресла-качалки, на котором сидела Мэри. Внезапно она обратилась к нему:
   – Дай-ка мне фляжку! – сказала она. Он передал ей, и она сделала длинный глоток. Затем вытерла ладонью горлышко фляги и вернула ее Бобу. Выпил и Боб. Снова помолчали.
   Вечер явно подходил к концу. Фляга опустела. Пришла полночь. А с нею – Гам Смит, неверной походкой шедший в кровать. Он, пошатываясь, пересек прихожую, и Мэри с Бобом услышали, как он спотыкается о лестничные ступеньки. Мэри Донован встала.
   – Иди спать, – сказала она, – Я не могу всю ночь сидеть и сплетничать с тобой.
   Он тоже поднялся.
   – Спокойной ночи, Мэри. Это был незабываемый вечер.
   – Да, – сказала Мэри Донован.
   Карабкаясь по лестнице к своей комнате, Дикий Кот бормотал:
   – Черт возьми! Какая досада! Если бы я только принял пару стаканчиков, я бы сделал это!
   – В конечном счете, – говорила сама с собой Мэри Донован, запирая дверь своей спальни. – Нет абсолютно ничего забавного в том, что старый олух ни разу не был женат.

Глава 11. Сделай его, ковбой!

   ЛИЛИАН МЭНИЛ ПРОСНУЛАСЬ рано утром. Через окно, выходящее в патио, комнату освещал яркий, сияющий, как бриллиант, солнечный свет. Наружное окно, понятное дело, было плотно занавешено запертой ролетой, из опасения индейцев. Она томно потянулась и вновь, было, погрузилась в утренний сон. Однако внезапно передумала, сбросила одеяло и встала. Вставать в такое время Лилиан не привыкла. Для нее это была страшная рань. Но она хорошо помнила, что после завтрака ей был обещан урок верховой езды. А завтракали здесь, как объяснила ей Диана, очень рано. Одеваясь, она выбрала модный выходной костюм от хорошего портного. В костюм для верховой езды она собиралась переодеться после завтрака. А перед завтраком Лилиан захотелось немного прогуляться по двору в новом модном костюмчике, который, как она знала, очень ей шел.
   Несколькими минутами позже, спустившись во двор, она заметила признаки какой-то активности в лошадином загоне и направилась прямо туда. Техасский Пит помогал подсобному рабочему с кормлением лошадей. Заметив ее приход, он начал судорожно осматриваться в поисках удобного пути бегства. Он ни в каком отношении не был любителем женщин, и отдавал себе в этом отчет. Однако было поздно. Пути к отступлению не было, так как Лилиан Мэнил была уже между ним и спасительным спальным корпусом. Тогда он со всей самоотверженностью отдался работе, старательно действуя вилами и притворившись, что вовсе не замечает ее. Правда, это притворство не произвело на Лилиан Мэнил какого бы то ни было впечатления. Она остановилась перед стойлом и заглянула внутрь.
   – Доброе утро! – сказала она.
   Техасский Пит сделал вид, что он не расслышал.
   – Доброе, – бросил он, немедленно с новой силой взявшись за вилы. Он бы хотел, чтобы она ушла. Лошади были накормлены, и у него не было других поводов далее оставаться в загоне. Но чтобы вернуться в спальный корпус, он должен был пройти мимо этой нарушительницы спокойствия. Диана была не в счет. Он привык к Диане. И, хотя он и был в нее безумно влюблен, она не внушала ему особого беспокойства или интереса, за исключением двух – трех случаев, когда он пытался поддержать с ней более или менее продолжительный разговор. А мы можем заверить читателя, что доктор Джонсон не нашел бы ничего в манере выражаться Техасского Пита, что могло бы вызвать его зависть.
   Пит продолжал кормить лошадей. Он уже скормил им двойную дневную порцию сена. И это несмотря на то, что их должны были снова кормить вечером. Наконец он осознал, что оттягивать далее трудный момент встречи невозможно, и что девушка не уйдет. Он ожесточенно воткнул вилы в стог сена и почти в ужасе зашагал к выходу из загона. Пит попытался сохранить равнодушие и пройти мимо нее, даже не посмотрев в ее сторону. Однако оба эти намерения не смогли осуществиться. Во-первых, потому, что на самом деле он был далеко не равнодушен. А во-вторых… Во-вторых, потому, что она встала прямо у него на дороге, сладчайше ему улыбаясь.
   – Еще прошлой ночью я и предположить не могла, что буду иметь удовольствие встретить вас здесь, – сказала она. – Я – мисс Мэнил, кузина мисс Хендерс.
   – Да, мэм, – сказал Пит.
   – Я полагаю, вы один из «коровьих джентльменов», – добавила она.
   Пит сразу побагровел. Из его гортани вырвались, было, уже такие звуки, что можно было подумать, что Пит подавился или поперхнулся. В действительности, они выражали глубочайшую обиду, однако он мгновенно вновь овладел собой. Что-то в этом ее глупом замечании освободило его от смущения и стеснительности. Неожиданно он почувствовал себя почти равным ей.
   – Нет, мэм, – объявил он уже совсем другим тоном. – Я вовсе не один из коровьих джентльменов – я всего лишь новичок.
   – Я бы так не сказала. Вы не выглядите новичком. Особенно в этих кожаных штанах с бахромой. Но вы ведь ездите верхом, не правда ли? – добавила она поспешно.
   – Я еще не обучен, – заверил он.
   – О, ну не печально ли это?! А я-то была уверена, что вы прекрасный кавалерист. И я хотела попросить вас поучить меня верховой езде. Давайте после завтрака пойдем вместе к мистеру Колби и попросим его поучить нас обоих!
   – Боюсь, ему это не понравится. Утром он обучает только женщин. А я лично обучаюсь в его послеполуденном классе.
   – А он что, обучает езде регулярно?
   – О боже, ну конечно! Это как раз то, для чего он здесь. Он обучает нас ездить на лошадях, чтоб мы могли ловить коров или просто гулять.
   – А я думала, он бригадир, – сказала Лилиан.
   – Да, мэм, но это одна из его обязанностей – учить коровьих джентльменов ездить.
   – Как это интересно. Я уже успела узнать здесь так много нового! А ведь я еще всего лишь второй день в Аризоне! Мистер Балл тоже был очень добр и снисходителен ко мне, – он терпеливо отвечал на все мои маленькие глупенькие вопросы.
   – Я полагаю, он может осветить любой вопрос, мэм, – сказал Пит.
   – Да, я почувствовала! К тому же, он уже очень давно в Аризоне и столько должен был уже совершить для развития этих земель! Да вот же, например, вы знаете, что это он посадил все те липы, что растут на берегах маленькой забавной речки, вдоль которой мы ехали вчера так долго – мили и мили?
   – Он сказал вам так? – спросил Техасский Пит.
   – Да. Не поразительно ли это? На мой взгляд, это обнаруживает у него артистический темперамент.
   – Это больше, чем я мог ожидать от него, – пробормотал Техасский Пит с благоговением.
   Внезапно страшный металлический звон нарушил спокойствие прохладного аризонского утра. Девушка кратко взвизгнула и прыгнула к Техасскому Питу, обняв его обеими руками за шею.
   – Ой, что это?! – кричала она, – Неужели индейцы?
   – Нет, мэм, – сказал Техасский Пит, пытаясь ослабить ее зажим, ввиду тех злорадных взглядов, которые бросали на него несколько нечестивых коровьих джентльменов, наблюдающих эту пикантную сцену с крыльца спального корпуса. – Нет, мэм, это не индейцы. Это звонит колокольчик к завтраку.
   – Как это глупо с моей стороны, – объяснилась Лилиан, – Думаю, я должна теперь уходить. Очень рада была с вами познакомиться, мистер…
   – Меня зовут Техасский Пит.
   – Очень рада, мистер Пит. И я надеюсь, что вы научитесь верховой езде быстро. Я уверена, мы будем устраивать восхитительные экскурсии и пикники среди этих чудных холмов. О, не божественно ли это, – только вы и я, мистер Пит! – и она бросила на беднягу такой взгляд, который вскружил бы голову и более искушенной натуре, чем Техасский Пит.
   Когда она, наконец, ушла, и Пит направился на кухню, он провел пятерней по копне своих волос и в ужасе пробормотал:
   – Боже мой! За исключением ее, моя голова в порядке.
   У входа на кухню его поджидал Шорти, который набросился на него и обнял его обеими руками за шею.
   – Поцелуй меня, дорогуша! – заорал Шорти. – Меня еще никто не целовал перед завтраком!
   – Закрой пасть, ты, морж длинноластый! – ответил Пит, отпихивая здоровенного приятеля.
   Ел Пит молча, несмотря на насмешки своих товарищей, которые скоро иссякли. Ковбои поняли всю тщетность своих попыток вызвать шутками его гнев. Все знали, что Пит бывает страшен в гневе, а при необходимости он мог и за револьвер схватиться. Однако его невозможно было разозлить, пока в уколах оставалась толика юмора.
   – Послушай, повар, – окликнул он старого чудака. – Ты самый образованный парень в этом стаде бодливых коров! Скажи мне, что такое «каверист»?
   – Кое-что, чем ты суп накрывать, – ответил китаец.
   Техасский Пит почесал в голове.
   – Я все никак не мог понять, почему она мне не понравилась. Теперь я знаю!
   Диана Хендерс приветствовала входящих в столовую гостей живой улыбкой и теплыми словами.
   – Надеюсь, вы отлично спали? – осведомилась она.
   – О, да, – воскликнула Лилиан. – Я ни о чем не думала с самого момента, когда моя голова коснулась подушки. Это была совершенно восхитительная ночь!
   – А я не спал, – сказал Корсон, и Диана заметила, что он выглядит усталым и измученным.
   – Что случилось этой ночью? – спросил он.
   – Если что-то и случилось, то я об этом ничего не знаю, – ответила хозяйка. – А почему вы спрашиваете?
   – А вы видели кого-нибудь из ваших людей этим утром – или кого-то из соседей? – спросил он встревоженно.
   – Я говорила с двумя-тремя рабочими сегодня. А соседей у нас нет.
   – Сколько женщин находится в этом месте? – не отставал Корсон.
   – Только я и Лилиан.
   – Может быть. Но этой ночью, я уверен, произошло нечто ужасное. Такой страшной, отвратительной ночи я не проводил еще ни разу в жизни. Забавно, что вы ничего не слышали.
   – Не слышали – что? – поинтересовалась хозяйка.
   – Эту женщину – боже мой! Я и сейчас явственно слышу ее вопли!
   – Морис, что вы имеете в виду? – воскликнула мисс Мэнил.
   – Это было примерно в полночь, – стал объяснять Корсон, – Я еще не спал – только немного вздремнул, – когда совершенно внезапно поднялся собачий лай. А затем закричала женщина. Это был самый ужасный, длительный и отчаянный вопль, какой я когда-либо слышал. – У меня впечатление, что кто-то пытал ее. Держу пари, что индейцы были неподалеку прошлой ночью, и скоро мы узнаем о случившейся ужасной резне. Также внезапно, как и начался, этот крик прервался. Но довольно скоро собаки вновь залаяли – должно быть, их там было штук пятнадцать – и эта женщина закричала вновь. Ей-богу, я буду слышать этот крик в час моей смерти. Я считаю, вы не должны сегодня отпускать куда-либо ни одного человека, пока не узнаете, что случилось этой ночью. Может быть, индейцы поджидают только момента, когда рабочие уйдут, чтобы внезапно напасть на нас и растерзать!
   Едва заметная улыбка понемногу начала обозначаться на лице Дианы Хендерс, а в углах ее глаз появились маленькие морщинки.
   – Чему вы улыбаетесь, мисс Хендерс? – возмутился Корсон. – Если бы вы слышали этот крик, у вас бы пропало всякое желание улыбаться – и надолго.
   – То, что вы слышали – это не был женский крик, Мистер Корсон, это были койоты.
   Он некоторое время тупо и беспомощно смотрел на нее.
   – Вы уверены? – наконец выдавил он из себя.
   – Разумеется, уверена.
   У Корсона вырвался вздох облегчения.
   – Хотел бы я поверить в это, – сказал он подозрительно. – Во всяком случае, если бы я знал это, я бы спал лучше.
   – Можете быть уверены в этом, мистер Корсон.
   – Не хотел бы я встретиться с ними в темное время суток, – признался он, – Стая в пятьдесят – сто особей, – а прошлой ночью их было как раз столько, – запросто может разорвать человека в мелкие клочья.
   – Они совершенно безвредны, – заверила его Диана. – К тому же, вероятно, их было не более двух-трех, скорее всего – только один.
   – Полагаю, я слышал сотню, – настаивал он.
   – Обычно на слух кажется, что их гораздо больше, чем на самом деле.
   Корсон недоверчиво покачал головой.
   – Я привык верить своим ушам!
   После непродолжительной паузы он сменил тему.
   – Я должен показать вашему повару, как правильно делать кофе, – заметил он как бы вскользь.
   Диана покраснела.
   – Может быть, это и не самый лучший кофе, – сказала она. – Но мы привыкли к нему и считаем вполне приличным. Я думаю, Вонг делает лучший кофе, какой возможно сделать из имеющихся ингредиентов.
   – Полагаю, не будет ничего страшного, если я поучу его делать кофе, – сказал Корсон.
   – Он служит у нас уже много лет, и всегда был очень предан нам. Думаю, он страшно обидится, если приезжий будет критиковать его кофе.
   – Морис удивительно разборчив в вопросах еды, – вставила мисс Мэнил. – Я как будто университетский курс окончила, слушая, как он распоряжается обедом в Дельмонико. А как он разносил официантов, если что не так! О, это гурман еще тот! Я до сих пор помню его недовольные крики в Дельмонико. Видели бы вы людей за соседними столиками, которые что-то шептали друг другу на ухо, глядя на Мориса!
   – Могу вообразить! – ласково сказала Диана, однако далее свою мысль развивать не стала.
   Корсон весь аж раздулся от удовольствия.
   – Позовите своего китайца, Мисс Хендерс, – потребовал он, – и я дам ему урок прямо сейчас. Вы тоже сможете много почерпнуть в моих наставлениях. Здесь, так далеко от Нью-Йорка, у вас никогда не случится другого такого шанса, уверяю вас. Ничто, на мой взгляд, так хорошо не воздействует на грубые нравы, как облагораживающее влияние восточной культуры.
   – Лучше я побеседую с Вонгом отдельно и с глазу на глаз, да и то, если сочту нужным, – сказала Диана.
   – Хорошо, но только чтобы потом я имел пристойный кофе на завтрак! – великодушно согласился Корсон.
   Лилиан Мэнил, окончив свой завтрак, встала из-за стола.
   – Пойду, надену свой костюм для верховой езды, – сказала она. – А вы, Морис, идите и попросите Мистера Колби обождать меня.
   Диана Хендерс поджала губы, но промолчала. Корсон встал и направился к дверям. Он был наряжен в костюм для верховой езды от нью-йоркского портного, сшитый по последней английской моде. И вновь Диана поджала губы, но теперь уже не от досады, а пытаясь сдержать смех. Корсон, небрежно сдвинув шляпу на один глаз, вышел, величаво спустился по лестнице и двинулся в сторону загона. Ковбои в это время как раз седлали своих лошадей, готовясь к дневной работе. Корсон зажег большую черную сигару и удовлетворенно затянулся. Когда его фигура возникла в поле зрения ковбоев, работа в загоне как-то сама собой затихла.
   – Бог мой! – простонал Техасский Пит.
   – Кто его пустил сюда? – поинтересовался Айдахо.
   – Помолчи. – предостерег его Колби. – Похоже, этот парень будет здесь хозяином!
   – Он никогда не будет распоряжаться мной! – сказал Шорти. – В этой своей забавной шляпе. Интересно, нельзя ли ее немного примять? – и он потянулся к своему револьверу.
   – Не дури, Шорти, он друг мисс Хендерс, – прошипел Колби. – Это огорчит ее.
   Колби не мог найти более сильного аргумента. Шорти мгновенно убрал руку с рукоятки своего револьвера, и почти сразу же работа продолжилась. Подошедший Корсон и не предполагал, что он только что был предметом насмешки или жалости, хотя он и был предметом – и того и другого!
   – Послушай, Колби, – сказал он, – оседлай двух надежных коней для мисс Мэнил и для меня и жди, пока она спустится. Ты должен дать ей несколько уроков верховой езды.
   – А мисс Хендерс не против? – поинтересовался Колби. – А то, вы знаете, работы у нас много, а рабочих мало.
   – Все в порядке, мой мальчик, – самонадеянно сообщил Корсон. – Ты можешь спокойно выполнять все, что я скажу тебе. Я управляю всеми интересами мисс Мэнил и вообще за всем присматриваю, пока происходит оценка имущества. Ты давай беги и оседлай пару лошадок. Проследи, чтоб они были смирными. Я не садился на лошадь уже много лет, хотя мальчиком я делал успехи.
   Долгую минуту Колби не сводил глаз с мистера Мориса Б. Корсона. Трудно было судить по выражению его лица, о чем он думал. Хотя другие ковбои судили со всей уверенностью о его дальнейших намерениях. Они столпились вокруг с недвижными лицами, ожидая начала забавы. Однако они были обречены на жестокое разочарование. Стрельбы не последовало. Они рассчитывали, что Колби хотя бы «заставит хлыща потанцевать». Вместо этого он без единого ответного слова отвернулся от Корсона, дал несколько заключительных распоряжений по работе, вскочил в седло и поскакал к офису.
   При этом он полностью игнорировал распоряжения нью-йоркца. Корсон сделался малиновым от гнева.
   – Эй вы, люди! – крикнул он, повернувшись к ковбоям, большинство из которых уже оседлали своих мустангов. – Я требую немедленно оседлать пару лошадей – для мисс Мэнил и для меня.
   Молча, полностью игнорируя его, как будто его вообще здесь не было, всадники один за другим выезжали из загона. Неподалеку они натянули поводья, ожидая Колби.
   – Видал я наглецов, – заметил Техасский Пит пониженным голосом. – Но этот хлыщ хуже пыльной бури.
   – Если он не закроет варежку, – проворчал Шорти, – то я снимаю с себя всякую ответственность за последствия. Я уже не могу сдерживаться.
   – Я вот только не пойму, чего Колби-то смолчал, – сказал Айдахо.
   – Некоторые парни готовы на все, чтобы удержаться на своем месте, – объяснил Шорти.
   – Пусть меня поимеют прямо сейчас, если я проглочу оскорбления этого чертова пижона! – заявил Техасский Пит.
   – Вон идет хозяйка, – сказал Айдахо. – Пусть во всем разберется ее маленькая милая головка, – прибавил он с чувством.
   Диана как раз стояла рядом с домом и слушала Колби, который, как видели ковбои, что-то ей взволнованно втолковывал.
   – Послушай, Ди, – говорил Колби. – Я хочу знать, должен ли я слушать приказы этого хвастливого крючкотвора. Кто здесь хозяин – он или ты?
   – Полагаю, я, – ответила Диана. – Хотя есть подозрение, что Мистер Корсон сомневается на сей счет. Что он сказал тебе?
   Колби рассказал ей, повторив слова Корсона так точно, как только мог. Девушка не смогла сдержать смеха.
   – Да уж, смешно, – с раздражением сказал Колби. – Но я не вижу ничего забавного в том, что такой фальшивомонетчик, пожиратель крекеров, хлыщ, как этот, называет меня «мой мальчик» и приказывает оседлать ему коня, и это при всем честном народе. «Беги, – сказал он мне, – и оседлай пару лошадей. Да смотри, чтобы они были смирные!» Мой Бог, Ди, ты же не думаешь, что я буду слушать подобный треп?
   Диана уже почти плакала от смеха. Наконец, Колби и сам не смог сдержать улыбку.
   – Не отказывай ему, Хол, – сказала Диана. – Он – один из этих самонадеянных, заносчивых, наивных нью-йоркцев. Эти люди весьма ограниченны и неприятны в общении, но поскольку мы его вынуждены на какое-то время принять, то надо постараться извлечь из этого как можно больше хорошего. Сейчас как раз предоставляется случай проявить гостеприимство в лучшем виде! Скажи Вилли, чтоб он оседлал им двух лошадей, и позаботься, чтоб лошадь для мисс Мэнил была абсолютно смирной, – произнося последнюю фразу, Диана слегка подмигнула Колби.
   Бригадир повернул своего мустанга и поскакал к загону. Он передал приказание хозяйки подсобному рабочему Вилли, худому, костлявому и прыщавому парню. Вилли, который не думал о себе иначе, как о Диком Билле, с важным видом удалился ловить двух мустангов, внутренне потешаясь от того, что мистеру Корсону предназначался Буравчик.
   Мистер Корсон же, увидев приближающуюся Диану, пошел ей навстречу, все еще красный от злости.
   – Послушайте, мисс Хендерс, – начал он, – Вы должны объяснить этим ребятам, кто я такой. Я им приказал оседлать двух лошадей, но они абсолютно игнорировали меня. Скажите им, что если я приказываю, они должны подчиняться.
   – Я думаю, будет проще, если приказывать буду я, – ответила она, – Нехорошо, когда слишком много хозяев. И потом, вы же видите, эти парни весьма эксцентричны. Они люди не того сорта, с которым вы, вероятно, привыкли иметь дело. Лучше не говорить с ними так, как вы разговаривали с официантами в Дельмонико – если вы, конечно, еще не устали от жизни, мистер Корсон. Они привыкли ко мне – мы с ними друзья – и мои приказы они выполняют без лишних вопросов. Так что, в любом случае, для вас лучше объяснять свои пожелания мне. Колби сказал мне, чего вы в данный момент хотите, и лошадей сейчас оседлают.
   Корсон хотел что-то возразить, но затем, очевидно, передумав, с видимым усилием сдержал себя.
   Вместе они дошли до загона, где Вилли седлал спокойную старую лошадь для мисс Лилиан. Рядом стоял Буравчик, с опущенной головой и мрачной унылой миной.
   – Которая для меня, сынок? – спросил Корсон.
   Дикий Билл взглянул на него с мрачным презрением, помедлил, а затем выбросил грязный указательный палец в сторону Буравчика.
   – Это старое воронье пугало?! – воскликнул ньюйоркец.
   – Вы сказали, что хотите смирную лошадь, – объяснил Колби, развалившийся в седле неподалеку. – А Буравчик не брыкается.
   – Но я не потанцевать сюда пришел, – заворчал Мистер Корсон. – Если я сижу на лошади, я хочу знать, что это лошадь!
   – Вы и будете знать, что вы на Буравчике, – ласково убеждал его Колби. – Он вовсе не так туп, как кажется! Вы только вонзите в него свои шпоры, и он будет действовать весьма энергично.
   – Ладно, – угрюмо сказал Корсон, – Прикажите парню поторопиться. Мисс Мэнил уже идет.
   Были и другие, кто заметил приход мисс Мэнил. Среди них был Техасский Пит.
   – О господи! – воскликнул он, – Смотрите-ка, что нам обломилось!
   Лилиан Мэнил приближалась с небрежным изяществом светской львицы, одетая в черный костюм для верховой езды. На ней была обширная черная юбка, а также мужской шейный платок и черный цилиндр с вуалеткой, развевающейся вокруг него. Шорти долго смотрел на нее, потом он перевел взгляд на Мистера Корсона.
   – Для меня небезопасно ехать в Нью-Йорк, – доверительно сообщил он Айдахо, – Я там умру от смеха.
   В это время Лилиан Мэнил как раз присоединилась к группе, стоявшей рядом с двумя оседланными лошадьми. Вилли вывел их из загона.
   – Как это мило! – воскликнула мисс Мэнил в своей мелодраматической манере. – А нет ли у вас дамского седла? – внезапно продолжила она. – Я же не могу усесться на эту страшную штуковину!
   – Весьма сожалею, – сказала Диана, – но у нас ни одного нет. Сомневаюсь, что во всем округе найдется хотя бы одно дамское седло. Но, я думаю, вы все же можете пока использовать это седло. Только обхватите ногами переднюю луку. А в следующий раз я найду для вас такую же юбку, как у меня, и тогда вы сможете сидеть, раздвинув ноги.
   – Вы уверены, что эта лошадь спокойная? – спросила Лилиан. – Я хотела бы получить сначала какие-то навыки, прежде чем садиться на эту здоровенную тварь. Ой, здравствуйте, мистер Колби! Я уже здесь, и готова получить свой первый урок верховой езды!
   Ее глаза остановились на группе ковбоев, стоящих в нескольких ярдах от них.
   – Я вижу, у вас целый класс этим утром, мистер Колби! Но мистер Пит почему-то сказал мне, что вы обучаете коровьих джентльменов после полудня.
   Колби взглянул на Пита, который внезапно был сражен жестоким приступом кашля. Зная Техасского Пита, Колби сразу оценил ситуацию.
   – О, я вынужден был закрыть свои послеполуденные классы, когда оказалось, что только один мистер Пит не умеет ездить.
   – Не печально ли это? – сказала она вежливо. Затем она повернулась к Корсону. – Мне кажется, вам лучше попробовать это первому, Морис. А я посмотрю, как вы будете это делать.
   – Прекрасно! – воскликнул Корсон, – Прошло много времени с тех пор, как я ездил, но я полагаю, навык вернется быстро. Думаю, я буду в силах послужить для вас образцом.
   Корсон подошел к Буравчику справа и взялся за луку седла, не обращая внимания на уздечку, которую держал Вилли. Буравчик уныло посмотрел на него. Когда же нью-йоркец попытался поймать ногой стремя, Буравчик тут же развернулся на сто восемьдесят градусов.
   – Вы лучше садитесь с другой стороны, мистер Корсон, – посоветовала ему Диана. – Эта лошадь не привыкла, чтоб на нее садились справа.
   – Я с самого начала понял. Что он проклятый индеец, – заметил Айдахо.
   – Вы лучше возьмите уздечку – она вам еще может пригодиться, – присовокупил Вилли, который, по сути дела, имел доброе сердце и боялся кровопролития.
   Корсон подошел к Буравчику с другой стороны, правой рукой он небрежно взял поводья, сунул ступню в стремя и обеими руками схватился за луку седла. Затем он осторожно, исследуя каждый дюйм, подтянул себя в седло. Буравчик стоял как вкопанный.
   – Пошел! – сказал Мистер Корсон, но Буравчик не двигался.
   – Вонзите в него шипы! – ликующе закричал Вилли.
   – Почему старый скат не идет? – спросил Корсон, встряхивая поводьями.
   – Воспользуйся своими шпорами! – посоветовал ему один из ковбоев. – Ведь это именно то, для чего ты их купил, не так ли?
   Мистер Корсон воспользовался своими шпорами, но результат был слишком ошеломляющим. Укол шпорами мгновенно подвигнул Буравчика на неожиданное действие, которое пролило яркий свет на происхождение его имени. Он начал, с молниеносной скоростью, крутиться вокруг одного и того же места.
   Забавная шляпа мистера Корсона далеко улетела. Он время от времени хватался за луку седла, а его безумные попытки натянуть свободно свисающие поводья оказались тщетными. Внезапно Буравчик застыл, а потом вновь закрутился. Мистер Корсон потерял стремена, а затем, совсем отпустив поводья, обеими руками схватился за луку седла.
   – Остановите его! – заголосил мистер Корсон, – Тпру! Тпру!
   – Разорви его! Пронзительно завизжал Вилли, – Воткни ему шпоры в глаза!
   – Сделай его, ковбой! – крикнул Айдахо.
   Тут Буравчика понесло. На этот раз мистер Корсон стал опасно съезжать на один бок. Стоярдовый спринтерский пробег с возвратом к месту старта, и Буравчик вновь закружился в своем диком танце. Это был конец. Мистер Корсон сполз вниз, приземлившись на спину. С величайшей, никем не ожидавшейся от него, проворностью он откатился в сторону и в ужасе пополз на локтях и коленях прочь от этого людоеда, который, как он был уверен, преследует его. Но Буравчик лишь уныло стоял со склоненными долу ушами.
   Корсон встал на ноги. Его окружали суровые дикие ковбои, а не чувствительные жители Нью-Йорка. Все они откровенно грубо смеялись.
   – Это было подстроено! – пролепетал он. – Это было подстроено! Вы ответите за это, Колби! Вы сказали, что эта скотина смирная.
   – Я сказал, что Буравчик не брыкается, и он действительно не брыкался, мистер.
   Мисс Мэнил двинулась к дому.
   – Что-то сегодня мне не хочется кататься, – сказала она.

Глава 12. Корсон говорит

     Затем он собрал у стола пацанов.
     – В знак траура выпьем без лишних мы слов!
     Гремучее зелье мы в глотки вольем.
     А эль и сигары разделим потом, —

   пел Техасский Пит.
   – Привет! Смотрите, кто пришел!
   В спальный корпус вошел Балл с усмешкой и кивком.
   – Все поешь, Пит, как я слышу, – сказал он вместо приветствия. – Все еще не закончил?
   Пролетело уже две недели со времени прибытия Корсона и мисс Мэнил. Балл только что был освобожден от обязанностей стража золота и вернулся в привычную обстановку. В те недели, когда он сопровождал золото с прииска, ни одного ограбления не произошло. Никто ни разу не видел ни Черного Койота, ни Грегорио.
   – Как дела? – спросил Балл.
   – Да так себе, – ответил Техасский Пит.
   – Где Колби? Я должен отчитаться перед ним.
   – Он в доме. Ест.
   Балл воздержался от комментариев. Он подумал, что понимает, почему Хол Колби ест в доме. Несомненно, скоро он будет и спать там, как хозяин.
   – Эта телка Мэнил запала на него и настояла, чтоб он ел в доме, – объяснил Техасский Пит. – Вообще многое изменилось с тех пор, как эти двое появились здесь. Хозяйка все время выглядит усталой и расстроенной. Похоже, она точно также терпеть не может этих двоих, как и все остальные.
   – А Колби тоже без ума от этой Мэнил?
   – Не понять. Иногда кажется, что да, а иногда – что нет. Выглядит так, как будто он не знает, на какую сторону мазать масло, и ждет развития событий.
   Балл молча занялся приведением в порядок своей старой койки. Техасский Пит вдруг как-то странно посмотрел на него. В его взгляде читалась озабоченность. Он нервно откашлялся. В этот момент в спальном корпусе никого, кроме них, не было.
   – Скажи, Балл, – наконец спросил Пит. – Мы же с тобой, я думаю, настоящие друзья?
   Балл на миг отвлекся от складывания своего покрывала.
   – А что, кто-то сказал, что мы не друзья? – осведомился он.
   – Нет, никто не говорил так, – заверил Пит.
   – Тогда какая муха тебя укусила?
   – Просто все кое-что болтают о тебе, Балл. Я хочу, чтоб ты знал это.
   – Что?
   – Что ты и Черный Койот – это один и тот же человек. Мне-то нет до этого никакого дела. Я не спрашиваю тебя, так это или не так. Я просто хотел сообщить тебе ради твоего же блага.
   Балл выдавил из себя одну из своих медленных улыбок.
   – Если бы я не был Черным Койотом, я бы сказал, что я – не он, не так ли?
   – Полагаю, да.
   – Но и если бы я был им, я бы также отрицал это, так?
   – Полагаю, да, – согласился Пит.
   – Тогда, черт побери, зачем вообще что-нибудь говорить?! В особенности, если мне нет никакого дела до их мнения.
   Пит покачал головой.
   – Я не знаю, – сказал он.
   Балл собрался уходить.
   – Я иду в дом отчитаться перед Колби, – сказал он.
   – Смотри, чтоб эта телка Мэнил не подцепила тебя на крючок, – предостерег его Пит.
   В офисе сидела Диана Хендерс, пишущая какое-то письмо. Она вздрогнула, услышав его голос.
   – О, Балл! – воскликнула она, – Я так рада, что ты вернулся!
   – Спасибо, мисс. Я пришел доложиться Колби. Но, я вижу, его здесь нет.
   – Он в гостиной с мистером Корсоном и мисс Мэнил.
   – Тогда, наверное, я увижу его позже, – Балл собрался уходить.
   – Не уходи, Балл, – сказала она, – Я хочу поговорить с тобой. Сядь, пожалуйста.
   Он подошел и опустился в большой мягкое кресло, принадлежавшее ее отцу. Движения мужчины были подобны движениям льва – тихие, могучие и без всяких уловок. Впервые за многие недели подавляющее ее чувство одиночества отступило. Балл вернулся! Это было, как если бы старший брат вернулся домой после продолжительного отсутствия. Ее сердце забыло о том, в чем был уже убежден ее разум – о том, что Балл был разбойником из Чертова Каньона, что он месяцами грабил ее и ее отца, что он подстрелил Мака Гербера.
   Ей было важно другое – что она чувствует спокойствие и безопасность в его присутствии. Почти все боялись его. Многие его ненавидели. Могли ли они все заблуждаться? Могла ли быть права ее одинокая вера в него, если сердце ее шло против мудрых доводов разума?
   – Да, мисс? – сказал он вопросительно, прервав ее колебания.
   – Уайнрайты снова пытаются купить ранчо, Балл, и мистер Корсон, кажется, одобряет эту идею.
   – Вы хотите продать? – спросил он.
   – Нет, я не хочу. Но самое худшее – это та цена, на которой они настаивают – двести пятьдесят тысяч долларов за все наши холдинги – ранчо, скот и прииск. Они оказывают на меня все виды давления. Мистер Корсон говорит, что я должна либо выкупить холдинги, либо согласиться на их продажу. Но у меня нет такой суммы наличными, а векселя они не берут.
   – Не продавайте, мисс, за такую цену, а если не хотите, то вообще не продавайте – они не могут заставить вас силой.
   – Но они рисуют весьма неприятную для меня картину. Мистер Корсон говорит, что цены на рынке домашнего скота упали, и что лошади больше не котируются. А новая жила на прииске, как он уверяет, вообще не существует.
   – С рынком домашнего скота все в порядке, мисс. Никогда и не было лучше. А что касается новой жилы – с ней тоже все о-кей. Я сам себе немного наскреб во время визитов на прииск в последние недели. Золото превосходное. Проблема в том, что у вас там нет подходящего человека. Этот новый управляющий кажется мне жуликом. Вы, кстати, знаете, что Уайнрайты часто там бывают.
   – Нет. Что, действительно?
   – Да. И они неразлучны с новым управляющим, как шайка воров.
   – Он же не имеет права пускать их на предприятие!
   – Но он пускает, – сказал Балл. – Но при этом он метал громы и молнии, когда он заподозрил, что я сую нос в работу прииска. Мне не нравится этот парень, мисс.
   – Кажется, все против меня, Балл. И так трудно понять, что же мне делать, теперь, когда отца нет со мной. Мистер Корсон и моя кузина все время ездят по ушам, – убеждают, чтоб я согласилась продать. Иногда я почти вынуждена решиться избавиться от них.
   – Если вы хотите избавиться от них, мисс, то это очень просто, – сказал Балл. – Вам нужно лишь сказать мне. Я угоню их с ранчо, как скот, и выгоню из округа. Мне кажется, нет лучшего способа избавиться от них.
   – Я думала, что ты увлекся моей кузиной, когда вез ее сюда в дилижансе, – спросила Диана.
   – Единственное ее достоинство в моих глазах – это то, что она ваша кузина, – сказал Балл, и Диана поняла, что это правда. – Если вы хотите, чтоб я выгнал их из этой местности, скажите словечко, – и они уберутся за десять минут, и уберутся вприпрыжку.
   – Не думаю, что стоило бы действовать такими методами, – ответила она, улыбнувшись.
   – Не вижу причин, почему бы и нет.
   Тут в комнату вошел Хол Колби. Он сразу же кивнул Баллу.
   – Опять ты?
   Балл не ответил на такой очевидно глупый вопрос.
   – Сколько времени ты уже здесь находишься?
   – Около получаса.
   – Почему ты не доложил мне о приезде? – Колби был страшно раздосадован. Дружеская близость Балла к хозяйке, легкость его отношений с ней, сам тот факт, что он свободно расположился в хозяйском кресле и беседовал с Дианой, все это уязвляло Колби.
   – У тебя что, глаз нет? – спросил Балл. – Ты же видишь, я сижу здесь и докладываю моему боссу.
   – Ты обязан докладывать мне, – рявкнул Колби.
   – Я могу делать много вещей, которые я не обязан делать, – ласково сказал Балл.
   – Я полагаю, что все догадываются об этом, – со значением сказал Колби.
   – Постойте! – воскликнула Диана. – Не ссорьтесь, парни, у меня и без вас достаточно проблем. Балл искал тебя, чтоб доложиться, когда вошел, – обратилась она к Колби, – он спрашивал, где ты.
   – Почему же он тогда так и не сказал? У меня для него есть работа, и я ждал его целый день.
   – Так я же здесь, – сказал Балл. – Какая у тебя для меня работа? – В отличие от голоса Колби, в его голосе не было даже следа гнева, так что не было понятно, сердится он или нет.
   – Крамер хочет на несколько дней отлучиться. Тебе надо будет поехать на Западное ранчо и последить за лошадями, пока он не вернется. Там есть несколько жеребят, от которых надо избавиться. В общем, Крамер скажет тебе, что надо делать.
   – Когда мне выезжать?
   – Сегодня вечером. Это даст возможность Крамеру выехать рано утром.
   – Хорошо, – сказал Балл, вставая. – Спокойной ночи, Мисс.
   – Спокойной ночи, Балл; наверное, я уеду, пока ты будешь на Западном Ранчо. Я собираюсь хорошенько осмотреть местность. Крамер сказал, что нам нужны новые загоны.
   Балл кивнул и вышел из комнаты.
   – Не могу понять. Почему ты так добра к человеку, который месяцами грабил тебя и твоего папу, – сказал Колби, когда Балл вышел. – Или, может быть, ты не веришь в это и теперь?
   – Я понимаю, что подозрения небеспочвенны, Хол; но мне очень тяжело поверить, что Балл – преступник. Я не хочу верить в это. Я почти ни капли не верю в это. Ты так строг с ним, потому что он тебе не нравится.
   – Разве я не говорил тебе, что он был одним из моих лучших друзей – вспомни! – пока я не узнал о его проделках. Я не хочу иметь такую гремучую змею в своих друзьях.
   Диана вздохнула и устало встала с кресла.
   – Пойду приму душ перед ужином, – сказала она.
   Как только она вышла, в офис вошел Корсон.
   – Итак? – спросил он. – Не передумала ли она?
   – Я ничего не говорил ей на эту тему, – ответил Колби, – Из этого не вышло бы никакого толку, особенно после того, что сказал ей Балл, перед тем, как я вошел в комнату.
   – И что же он сказал ей? – спросил Корсон.
   – Он убеждал ее не продавать и, более того, предложил выгнать вас с мисс Мэнил, в случае, если она разрешит.
   – И что сказала она? – в голосе Корсона послышалась нервозность.
   – Разумеется, она не поддержала эту идею. Но, в любом случае, он весьма опасен рядом с ней. Он, черт возьми, имеет на нее слишком большое влияние.
   – Хотелось бы избавиться от него, – сказал Корсон. – Выглядит весьма забавно, что он еще не арестован. А ведь всякий знает, что он – Черный Койот.
   – Скоро он будет болтаться в петле, – заверил Колби.
   – Между тем он способен сорвать наше соглашение с Уайнрайтами, – сказал Корсон. – В глубине души я уверен в этом. Я хотел бы поскорее убраться из этих чертовых мест. Они действуют мне на нервы. Слишком много индейцев, койотов и невменяемых парней с огнестрельным оружием. Здесь слишком небезопасно.
   – Я не пойму одного – почему вам так хочется сразу продать дело? – сказал Колби. – Ведь вы бы могли получить за него гораздо больше, если бы попытались.
   – Для этого надо ехать в Нью-Йорк. Здесь нет больших капиталов. Уайнрайт обеспечен, честен и прям. Я не могу тратить время на улаживание дел на востоке. Я же не знаю, что замышляет мисс Хендерс. Чего хочет мисс Мэнил, так это быстро получить живые деньги и ретироваться. Мне, полагаю, остается одно – открыть девице свою последнюю карту. Я собирался сделать все по-тихому, но она настолько упряма, что вынуждает меня к этому.
   – К чему? – спросил Колби.
   Корсон наклонился к нему поближе и несколько минут шептал ему что-то на ухо. Когда он закончил, Колби откинулся в кресле и присвистнул.
   – Да вы шутите! – воскликнул он.
   – Уайнрайт прибывает в Хендерсвиль завтрашним дилижансом, – продолжал между тем Корсон. – И сегодня я намереваюсь окончательно утрясти этот вопрос с девицей Хендерс, чтобы завтра я мог сказать Уайнрайту что-то определенное. Надеюсь, что она переменит, наконец, свое мнение, так как, по-моему, она начинает понимать, что прииск выработан, а рынок домашнего скота не принесет ей ничего, кроме проблем. Разумеется, не так уж и важно, что она думает по этому поводу, за исключением того, что здесь она способна устроить нам большие неприятности, если захочет.
   – Стоит лишь ей захотеть, и она устроит неприятности и вам, и Уайнрайту, – согласился Колби. – И не морочьте себе голову: она вовсе не думает, что этот бизнес ничего не стоит. Балл переменил ее образ мыслей, когда он был здесь.
   – Как это? – спросил Корсон.
   – Я слышал, как он говорил ей, что обследовал прииск, когда был там, и что богатство новой жилы – доказанный факт. Также он говорил, что скотоводческий бизнес в полном порядке. Полагаю, она скорее поверит ему, чем вам.
   Корсон поджал губы.
   – Это меняет дело! – воскликнул он. – Я достаточно долго попусту тратил время! Этим вечером я поговорю с ней.
   Возле спального корпуса несколько человек мылись перед ужином. А внутри Балл сворачивал и связывал свою постель, собираясь после ужина отправиться на Западное ранчо.
   – Что ты делаешь? – спросил Техасский Пит, – Увольняться решил?
   – Собираюсь на Западное ранчо. Крамер уходит в отпуск, – объяснил Балл.
   – Похоже, здесь не очень дорожат твоей компанией, – сказал Пит.
   Балл лишь пожал плечами и продолжал завязывать последний узел, после чего бросил сверток на койку.
   – Не думаю, что ты долго задержишься здесь, – сказал Техасский Пит. – Давай собирать манатки. Я никогда не был в Калифорнии. А ты?
   Бывший бригадир покачал головой.
   – У меня есть свои причины остаться здесь ненадолго, Пит, – сказал он товарищу.
   Пит ничего не ответил. Однако реакция Балла на его предложение покинуть Аризону встревожила его. Пит был убежден, что его друга удерживает здесь вовсе не Диана Хендерс. Ведь Хол Колби давным-давно болтал, насколько вообще позволяли приличия, что это он, Колби, женится на изысканной хозяйке.
   Мало вероятно было и то, что Балл остается из-за работы – Техасский Пит знал это – с тех пор, как Колби стал бригадиром, он ни на минуту не давал Баллу покоя и превратил его работу в ад кромешный – не предполагать же, что Балл остается из-за любви к Колби! Действительно, Балл ни разу не сказал о бригадире ничего непочтительного, никогда не критиковал его методы, но Пит знал также хорошо, как если бы Балл сам сказал ему, что он терпеть не может бригадира.
   Что же удерживало Балла? Преданность другу мешала Техасскому Питу предпочесть тот единственный ответ, к которому подталкивало его понимание событий. Но именно этот ответ все чаще всплывал в его сознании.
   Если Балл был-таки Черным Койотом, то он нигде не мог нажиться больше, чем здесь, работая на «Заставе Y», где у него была постоянно информация из первых рук о самых больших партиях золота.
   – Ей-богу! – сказал себе Техасский Пит, – Мне совершенно наплевать – он это или не он, но будь я проклят, если это не он!
   А в гостиной хозяйского дома Колби в чем-то с жаром убеждал Лилиан Мэнил. Ужин еще не подали, Корсон ушел в свою комнату привести себя в порядок, а Диана еще не спускалась.
   – Послушай, Лил, – убеждал Колби, – мне не нравится, как Корсон обращается с малышкой Дианой. Я забочусь об этой девушке и не хочу видеть, как она страдает.
   Лилиан Мэнил вытянула руки и обвила ими шею бригадира.
   – Оставь это, Хол, – сказала она, – ты постоянно говоришь, как сильно ты меня любишь, но как же я могу поверить в это, если ты все время думаешь о ней и никогда – о моих интересах. Ты хочешь, чтобы она владела всем, а мне ты не хочешь оставить ничего. Нет, Хол, ты меня не любишь!
   – Я люблю, Лил, я без ума от тебя!
   – Тогда действуй соответствующе, – посоветовала она, – и прекрати все время придерживаться ее стороны.
   Я собираюсь стать богатой девочкой, Хол, и мы сможем прекрасно проводить время после нашей свадьбы. Если ты, конечно, не будешь столь глуп, чтобы мешать мне овладеть моей законной собственностью!
   – Что-то я не очень уверен, что ты собираешься выйти за меня, – угрюмо сказал Колби, – Слишком уж ты близка с этим Корсоном, и он с тобой ласков. Так что только дурак поверил бы тебе.
   – О, пф-ф! – Лилиан беспечно рассмеялась. – Что ты! Морис для меня что-то вроде старшего брата. Теперь поцелуй меня, будь хорошим мальчиком, и скажи, что не позволишь ни Диане, ни кому-нибудь еще украсть все твои деньги, – она притянула его лицо к своему, и их губы слились в долгом поцелуе.
   Когда их лица вновь разъединились, Колби тяжело дышал.
   – О боже! – хрипло прошептал он, – Да я на преступление пойду ради тебя!
   В это время в темном холле Морис Б. Корсон хмуро смотрел, как они целуются, через полуоткрытую дверь. Переждав момент кульминации, он предупредительно кашлянул и вошел в столовую. Лилиан уже лениво наигрывала что-то на фортепиано. А Колби внимательно изучал картину, висящую на стене.
   Корсон приветствовал их приятными словами и величественной улыбкой. А через минуту вошла Диана Хендерс, и все четверо сели к столу. Трапеза, как, впрочем, и все предыдущие в эти недели, была отмечена заметной натянутостью. Беседа по большей части вращалась вокруг погоды – этого единственного общего для этих четырех людей предмета, который они могли обсуждать открыто. А так как летняя погода в Аризоне не давала никакой почвы для обширных дискуссий, то их совместные трапезы не были отмечены выдающимися достижениями в искусстве красноречия. Этот ужин не составил исключения из общего правила. Когда же он уже подходил к концу, Корсон вдруг прочистил горло, как это свойственно многим людям, вынужденным затронуть в беседе неприятный предмет после долгих колебаний и сомнений.
   – Мисс Хендерс, – начал он.
   Хол Колби встал.
   – Я пойду поговорить с Баллом, пока он еще не уехал, – поспешно объявил он, выходя из помещения.
   Корсон вновь заговорил:
   – Мисс Хендерс, – повторил он, – я должен выполнить болезненную обязанность. Я долгое время пытался действовать с вами в согласии, но не встретил даже намека на сотрудничество с вашей стороны. Потому я вынужден открыть вам факт, который заставит вас, наконец, подчиниться моему мнению в вопросе о продаже этого имущества.
   – И что же это за факт? – любезно спросила Диана.
   – Мы перейдем к нему позже, – пообещал он. – Сейчас вы подумайте о том, что смерть вашего родителя, моя дорогая юная леди, оставила вас в весьма несчастных обстоятельствах. Но, разумеется, вполне естественным со стороны мисс Мэнил будет сделать для вас все, что она сможет.
   – Боюсь, что я не понимаю, – сказала Диана, – Лилиан и я одинаково пострадали от потери своих родителей и дядьев. Вместе же мы унаследовали ответственность за большой и иногда обременительный бизнес. Я уверена, что мы обе желаем помогать друг другу, сколько возможно – я точно так же, как и она.
   – Боюсь, что вы не поняли, мисс Хендерс, – торжественно сказал Корсон. – По условиям, оговоренным в завещании мистера Мэнила, вашему папаше переходит весь бизнес в случае, если он переживет мистера Мэнила, однако же, он не пережил. Ваш отец составил сходное завещание, оставив все вашему дяде. Итак, вы видите! – Корсон развел ладони и вскинул брови в жесте беспомощности.
   – Должно быть, я очень глупа, – сказала Диана, – Но я до сих пор не могу понять, куда вы клоните, мистер Корсон.
   – Все очень просто, – сказал Корсон. – Дело в том, что ваш отец завещал все вашему дяде, а ваш дядя завещал все своей дочери. Весьма досадно, мисс Хендерс, – мисс Мэнил весьма огорчена этим – но ничего не попишешь, закон недвусмысленно говорит, что вы остаетесь без единого пенса.
   – Но это не то, что они подразумевали, и должно быть другое завещание! – воскликнула Диана. И дядя Джон, и отец оба хотели, чтобы после их смерти все имущество было поровну разделено между законными наследницами – каждой по половине. Отец оставил такое завещание, и он считал, что дядя Джон составил такое же. И я уверена, что он это сделал, так как он был человеком чести. Их завещания были одинаковы – отец не раз говорил мне об этом. Насколько я понимаю, они настолько доверяли друг другу, что каждый завещал все другому в полной уверенности, что в конечном итоге все достанется обеим наследницам.
   – Не сомневаюсь, что ваш отец оставил подобное завещание. Если вы говорите об этом. Однако факт остается фактом – мистер Мэнил такого завещания не оставил, – решительно произнес Мистер Корсон. – Но вы не будете нуждаться, – заверил он ее после некоторой паузы. – Ваша кузина позаботится об этом. Она уже уполномочила меня, чтоб я навел справки по поводу обеспечения ежегодной ренты, которая убережет вас от нужды. Во всяком случае – до вашей свадьбы – мы полагаем бессмысленным продлевать ренту дальше этого срока по очевидным причинам.
   – Вы хотите сказать, что у меня ничего нет? – тупо спросила Диана. – Что я нищая? Что даже эта крыша, под которой я прожила почти всю свою жизнь, уже мне не принадлежит, даже частично? Что у меня нет здесь никаких прав?
   – О, пожалуйста, не говори так, дорогуша! – воскликнула Лилиан Мэнил. – Ты сможешь оставаться здесь столько, сколько ты захочешь, моя лапочка! Ты всегда будешь желанной гостьей в моем доме.
   – «Мой дом»! – Диана едва сдержала стон, наполовину горький, наполовину гневный. Какая несправедливость! Так вывернуть наизнанку формальную сторону вопроса ради своей корысти, чтобы отнять все, принадлежащее ей по праву! Она была довольна, во всяком случае, тем, что они, наконец, заявили об этом открыто, не скрывая своих гнусных намерений, – вот только почему бы им было не сделать этого раньше?
   – Разумеется, – продолжал Корсон, – Как сказала мисс Мэнил, вы можете оставаться здесь, сколько пожелаете, но лишь до тех пор, пока она является хозяйкой этой собственности. Как вам известно, мы получили выгодное предложение продать ее. А, следовательно, мы, как порядочные люди, должны предупредить вас, чтобы вы строили свои планы в соответствии с этим.
   – Вы собираетесь продать Уайнрайтам за двести пятьдесят тысяч долларов? – спросила Диана.
   Корсон кивнул. Диана встала и прошлась по комнате. Потом она повернулась и взглянула на него. – Нет, вы не продадите, Мистер Корсон, пока у меня останется хотя бы один малейший способ предотвратить это. Вы не украдете так просто мою собственность. Зачем все эти долгие недели вы так упорно пытались убедить меня согласиться на продажу, если вы знали с самого начала, что я не имею доли в этой собственности? – спросила она внезапно.
   – С нашей стороны это единственно из желания облегчить вашу участь, – вежливо объяснил он ей. – Ваша кузина готова была скорее отдать вам половину полученных денег, нежели открыть неприятную для вас правду, мисс Хендерс. Но вы вынудили нас к этому. Она хочет продать. Это ее собственность. Только вы одна, со своим упрямством, стоите на пути. Вы сами – свой наихудший враг, мисс Хендерс. Вы могли получить сто двадцать пять тысяч долларов, если бы не были такой несговорчивой. Теперь же вы должны будете удовлетвориться тем малым, что мисс Мэнил сочтет нужным выделить вам в качестве ренты.
   Диана выпрямилась.
   – Мисс Мэнил может ничего не давать мне. Я не принимаю как чаевые то, что принадлежит мне по праву. Если вы, мистер Корсон, рассчитываете, что вам удастся отнять мою собственность без борьбы, то вы глубоко ошибаетесь, – с этими словами она развернулась и пошла к выходу.
   – Подождите секундочку, мисс Хендерс! – закричал нью-йоркец. – Я ведь юрист, так что я прекрасно знаю, как дороги нынче судебные процессы. Если вы намерены затеять процесс, – а я полагаю, что именно это вы имели в виду под словом «борьба», – то он будет длиться годами. И вся ваша собственность в этом случае уйдет на оплату услуг адвокатов и судей. Так что ни одна из вас в этом случае не получит ни пенса. Я видел такие вещи десятки раз. Давайте же пойдем на компромисс, мисс Хендерс. Мы намеревались сделать вам подарок в виде половины продажной цены, сейчас же по получении денег от Уайнрайта. Это предложение все еще остается в силе. Оно весьма справедливо и великодушно. И если вы последуете моему совету, то вы примите его.
   – Никогда! – крикнула Диана.
   В полном молчании мистер Корсон и Лилиан слушали, как шаги Дианы удаляются вверх по лестнице. Затем они услышали, как дверь ее комнаты захлопнулась. Девушка повернулась к Корсону.
   – Ты, молокосос несчастный! – воскликнула она, – Кто ты такой, чтоб предлагать ей сто двадцать пять тысяч, когда мы не должны дать ей ни цента!
   – Не будь свиньей, Лил, – порекомендовал мужчина. – Мы с тобой получим достаточно. И, чтобы избежать множества проблем, лучше отдать ей эти сто двадцать пять тысяч. Ты не можешь предугадать, что сделают эти местные! Взять, к примеру, этого Балла – он уже предлагал ей выгнать нас отсюда, если только она скажет словечко. Ты же знаешь, как он поступил со старым Уайнрайтом. Да и кроме него у нее здесь достаточно таких друзей, для которых изрешетить нас значит не более чем съесть свой воскресный обед. Не дай Бог – она хотя бы намекнет им, что мы хотим лишить ее всего. А мы в любом случае получим достаточно. Ты – треть, я – треть, и треть – Уайнрайт. Да и прииск стоит миллионы! Да что говорить, мы можем позволить себе отдать ей все двести пятьдесят тысяч, если она согласится на продажу.
   – Я не так сильно, как ты, стремлюсь пускать на ветер свои деньги, – заметила Лилиан.
   – Твои деньги, черта с два! Ты бы не получила вообще ничего, если бы не я! А что до этой ничтожной суммы в сто двадцать пять тысяч долларов – то эту цену мы заплатим за то, чтобы договориться с этими здешними ковбоями и не иметь от них неприятностей, пока мы не покончим с этим дельцем. Я уже обещал Колби десять тысяч долларов. И, кстати, что касается Колби, я видел вас обоих в гостиной перед ужином. И я тебе вот что скажу – ты это оставь. Ты переходишь все границы. Такая излишняя близость с этим парнем не в коем случае не может мне понравиться. Запомни, ты принадлежишь только мне, – вдруг добавил он неистово.
   – Ой, да ну тебя, Морис, не будь же таким глупышом! – ответила Лилиан. – Ты сам говорил, что его надо привлечь на нашу сторону. И как, по-твоему, должна я добиваться этой цели? Рожи строить?
   – Ты не должна заходить так далеко. Я слышал, ты говорила ему что-то про то, что вы будете делать после свадьбы. Может быть, ты прекрасная маленькая актриса, Лил, но тот поцелуй, который ты подарила ему, выглядел, черт возьми, слишком реалистично. Я не собираюсь позволить тебе улизнуть с ним, когда ты наложишь свои лапки в митенках на эти небольшие деньжата.
   – Скажи, неужели ты и вправду подумал, что я выйду за эту деревенщину? – и Лилиан Мэнил разразилась взрывом хохота.

   КОЛБИ НАШЕЛ БАЛЛА в спальном корпусе.
   – Балл, – сказал он, – я хочу, чтоб ты завтра съездил в каньон Бельтера и посмотрел, на каком уровне держится вода.
   – Слушай, Балл, – сказал Техасский Пит, – я вспомнил, что дальше:

     Вошли мы и сели, как он нам сказал.
     Хозяин не мог улыбаться, дрожал.
     Сказал чужестранец: – Быстрее, канюк.
     Тут кто-то вошел в заведение вдруг.

     Мы смотрим, в дверях там стояла одна
     Девица. Мой бог, как смотрела она!
     Глаза ее долго бродили, пока
     Она не узнала того старика.

     С недоброй усмешкой она подошла
     И голосом грозным его позвала.
     Со слабой улыбкою ниц он упал.
     «Иду, дорогая!» в бреду прошептал.

Глава 13. Галстучное пати

   После того, как Диана Хендерс вышла из столовой, выслушав объяснения мистера Корсона касательно ее нынешнего положения как наследницы собственности отца и дяди, она полностью оборвала всякие сношения с двумя приезжими. Она была теперь твердо уверена, что они вошли в преступный сговор с целью лишить ее всего. На следующий день она принимала пищу на кухне, где поведала повару Вонгу обо всех своих печалях. Старый китаец сосредоточенно слушал ее, пока она не закончила, затем он встал, пересек кухню и подошел к серванту. Лукавая улыбка оживила его круглую желтую физиономию.
   – Я это готовить, но я это не любить, – сказал он, вернувшись к столу со склянкой белого порошка в руке.
   – О, Вонг! Нет! Нет! – воскликнула девушка, мгновенно сообразив, о чем думает старый верный слуга. – Ты не должен делать таких ужасных вещей. Обещай мне, что не будешь!
   – Халасо-халасо, тем не менее, имейте в виду, – ответил он, пожав плечами, и вернул скляночку на место.
   – Вечером я собираюсь уехать, Вонг, – призналась она. – И я хочу, чтоб ты обещал мне, что ничего ужасного не произойдет, пока меня здесь не будет, и что ты останешься здесь до моего приезда, никуда не отлучаясь. Никому другому я не могу доверить смотреть за домом. Только тебе, Вонг.
   – А ви вернуться?
   – Да, Вонг, я собираюсь доехать до Хендерсвиля и заночевать в отеле миссис Донаван. А утром хочу сесть на дилижанс до Альдеи. Я собираюсь поехать на поезде в Канзас-Сити и проконсультироваться кое с кем из друзей отца. Надеюсь, что они порекомендуют мне хорошего адвоката. Ты тут позаботишься обо всем, Вонг?
   – Не сомневаться, млиси! Это пустяки!
   После обеда она послала за Колби и, когда тот явился, передала ему слова Корсона. Казалось, Колби был смущен и испытывал определенную неловкость.
   – Мне очень жаль, Ди, – сказал он, – но я не вижу, что ты тут можешь поделать. Если бы я был тобой, я бы согласился принять половину предложенной цены. Они сделали тебя недееспособной, и ты не добьешься денег, враждуя с ними.
   – Но я не собираюсь принимать это предложение, и я удивлена, что ты советуешь мне это.
   – Это лишь для твоего же блага, Ди, – заверил он ее, – Лилиан не виновна, что твой дядя оставил твоего отца без наследства. Ты не можешь обвинить ее в том, что она хочет получить положенное ей. Мне кажется, было весьма мило с ее стороны предложить поделиться.
   – Я так не думаю, – ответила Диана, – И, по-моему, за этим предложением кроется что-то другое. Здесь дело не чисто. Я собираюсь расследовать это. Я еду в Канзас-Сити, чтоб нанять адвоката. Так что мне понадобится экипаж и человек, который бы довез меня до города сегодня вечером.
   – Очень сожалею, Ди, но Корсон и мисс Лилиан уже отправились на коляске в город.
   – Тогда я поскачу на Капитане, – сказала она. – Пожалуйста, позаботься, чтоб его оседлали сразу же после ужина.
   Она упаковала свою одежду и другие необходимые вещи в небольшую сумку, которую можно было привязать к седлу, надела юбку из оленьей кожи и новую блузку для поездки в город. После ужина она вынуждена была сама отправиться к загону, напрасно прождав несколько минут. Она рассчитывала, что Капитана приведут прямо к дому, и весьма удивилась, когда Хол игнорировал ее пожелание.
   К изумлению своему, она обнаружила, что Капитан даже не оседлан. Если уж говорить прямо, он вообще бегал по пастбищу за милю от ранчо. Она пошла в спальный корпус, чтоб попросить кого-то из мужчин поймать его. Но нашла корпус пустым. Оттуда она прошла на кухню, где нашла лишь повара, пекущего хлеб назавтра.
   – Где парни? – спросила она.
   – Они собираться на ранчо Джонсон вечером. Часть из них ускакать. Другие пойти в город. Айдахо, Шорти и Пит идти на танцы.
   – Где Хол?
   – Я думать, он уйти в город – я не видеть его с обеда.
   – Вилли тоже ушел?
   – Нет, Вилли быть здесь. Хей, Вилли, ты, Вилли!
   Из темноты появился Вилли.
   – О, Вилли. Ты ли это?! – обрадовалась Диана, – Пожалуйста, поймай для меня Капитана и оседлай его.
   – Вы же не собираетесь ехать одна, на ночь глядя? – спросил он ее.
   – Я должна ехать в город, Вилли, а Хол забыл попросить кого-нибудь поехать со мной, – объяснила она.
   – Понятно, тогда я поеду с вами, – сказал Вилли, – Я сейчас оседлаю лошадь! – и он умчался.
   Через десять минут оба были в седлах и скакали скорой рысью по направлению к городу.
   – Я не понимаю, как Хол мог отпустить всех людей одновременно, – сказала она задумчиво. – Так никогда не делали, и это небезопасно.
   – Балл никогда не делал так, – сказал Вилли, – Балл был первоклассным бригадиром.
   – Тебе нравится Балл? – спросила она.
   – Еще бы, – решительно утверждал Вилли. – А вам?
   – Мне нравятся все парни, – ответила она.
   – Балл бы никогда не оставил вас здесь на ночь одну. Он вас страшно высоко ценит, мисс, – Вилли осмелился говорить столь свободно благодаря ночному мраку. Темень скрывала досадную неловкость, которую он мог ощутить, зайдя так далеко. Но та же темень скрыла и краску, залившую щеки Дианы – краску раскаяния за те подозрения, которые она питала по отношению к Баллу.
   Прежде, чем они достигли Хендерсвиля, они поняли, что в городе творится что-то странное. Они услышали глухой шум возбужденных людских голосов, из которого выделялись редкие одиночные выкрики. А когда они въехали на единственную улицу городка, то увидели сотни фигур, волнующихся перед кабачком Гама. Какой-то человек, взобравшись на веранду салуна, выступал перед толпой.
   – С этим делом пора кончать! – кричал человек, в то время как Диана и Вилли остановились у края толпы, – Пришло время положить конец бесчинствам! Все вы знаете так же хорошо, как я, кто это делает! Все, что мы должны сделать сейчас, – это поехать и взять его. Он сейчас в Тополином Каньоне – у нас под рукой, и веревок в стране ковбоев пока достаточно. Кто со мной?
   – Два десятка откликнувшихся ему голосов свидетельствовали о свирепой решимости их обладателей.
   – Тогда седлайте своих мустангов, друзья! Мы поедем и схватим его!
   Диана узнала в ораторе Хола Колби. Она обратилась к какому-то человеку, который остался стоять на месте, в то время как большинство ринулось седлать своих коней.
   – О чем он говорит? – спросила она. – Что случилось?
   Человек взглянул на нее и, узнав хозяйку прииска, смущенно снял шляпу.
   – А, это вы, мисс Хендерс! Видите ли, сегодня днем снова был ограблен дилижанс, и Мак Гербер был убит. Это был его первый рейс с того дня, как он был ранен тогда. И также это был первый рейс после того, как Балл ушел с должности курьера. И многие вбили себе в головы, что именно Балл сделал это.
   – Это не так! – закричал маленький старый человек, стоявший неподалеку. – Это не Балл!
   Говорящий оказался Диким Котом Бобом.
   – Я тоже так не думаю, – сказал первый человек, – Но дела его плохи. Парни на взводе. Любой в этой толпе готов свою бабушку линчевать, если примет лишнего. А выпили они порядочно. Гам бесплатно поил их пару часов в своем заведении. Никогда я не видел Гама столь щедрым.
   – Он хочет, чтоб кто-то другой ехал за Черным Койотом, – сказал Дикий Кот Боб, – иначе он так чертовски щедро не наливал бы каждому свое вонючее пойло! У него самого никогда не будет достаточно смелости для этого, даже если он выдует целый винокуренный завод.
   – Вы думаете, они действительно собираются линчевать Балла? – спросила девушка.
   – По этому вопросу не может быть двух мнений, мисс, – сказал мужчина, с которым она заговорила сначала. – Они намереваются сделать это, и я думаю, они сделают. Вы же видите, как они сердиты. Мак попытался отстреливаться, и этот Черный Койот продырявил его ровнехонько между глаз. Потом он взял золото, отвязал и отпустил лошадей и исчез. Вот почему мы узнали об этом только что. Ведь им не на чем было доехать до города, и они шли пешком.
   Толпа мстителей к этому моменту уже собралась. Они выехали, покачиваясь в седлах, с дикими выкриками. Ни один из них в трезвом виде никогда даже не подумал бы ехать ловить экс-бригадира «Заставы Y». Однако, пьяные, они забыли о своем страхе перед ним. И Диана поняла, что они вполне способны были выполнить свой план.
   Они ехали линчевать Балла! Это казалось неправдоподобным, немыслимым, но, с другой стороны, могла ли она осуждать их? Даже зная его достаточно хорошо, она все же сама отчасти допускала справедливость слухов о его вине. А это было еще до сегодняшнего, последнего, злодеяния. Этот возмутительный акт насилия, казалось бы, уничтожил последние сомнения в преступности Балла. За те шесть недель, в которые он охранял золото, никаких ограблений не было. И теперь, в первый же день, когда дилижанс выехал после его увольнения с должности, зверства вновь возобновились.
   Она стала припоминать различные факты, компрометирующие его. Например, что его видели вместе с Грегорио в день одного из ограблений. Она вспомнила кровь на его рубашке, замеченную ей в тот же день – день, когда Мэри Донован стреляла в бандитов. Она подумала также о мешочке с золотой пылью, который он демонстрировал в спальном корпусе во время игры в карты. Пожалуй, не оставалось никаких путей избежать веры в его вину.
   Орущие мстители кружили вокруг заведения Гама, богохульствовали, палили из ружей и револьверов. Вдруг на веранде появился сам шериф и поднял руку, призывая к вниманию.
   – Я здесь шериф, – возгласил он, – и по закону я не могу позволить вам линчевать кого бы то ни было, но как хозяин этого заведения могу пригласить и я приглашаю вас всех выпить перед отъездом.
   Последовали всеобщие крики одобрения и давка у ограды. Те, кто не мог пробиться, пускали своих лошадей прямо в салун. Когда последний из них исчез, Диана, потерявшая Вилли в давке и всеобщем возбуждении последних пяти минут, повернула своего коня и поскакала в том направлении, откуда прибыла.
   Однако, миновав последние дома, она внезапно повернула налево – а ведь ранчо «Застава Y» находилось, наоборот, справа. Она пустила Капитана рысью и поскакала через темноту на запад. Через некоторое время она выехала на хорошо различимую тропу. Подгоняя Капитана словами и уколами шпор, всадница заставила его мчаться галопом. Выносливое животное стремительно неслось сквозь ночную тьму. А сердце его хозяйки билось в такт со стуком его неподкованных копыт.
   Что она делала? Не обезумела ли она? Дюжину раз Диана Хендерс повторяла эти риторические вопросы. Но в ответ лишь единственная фраза, совершенно против ее воли, билась в ее воспаленном мозгу. Она монотонно повторялась, служа как бы аккомпаниментом к стуку копыт Капитана:
   – Я не дам убить его! Я не дам убить его! Я не дам убить его!
   То и дело до нее доносились звуки, издаваемые толпой мстителей. Она понимала, впрочем, что выиграла достаточно большой разрыв на старте, чтобы сильно опередить их, даже если бы Капитан и не был таким быстроходным скакуном, каким он был. От Хендерсвиля до Западного ранчо было десять миль, и в эту ночь Капитан прошел их за тридцать минут.
   Диана спешилась у ворот и протиснулась сквозь брусья ограды, оставив усталого Капитана лежащим с вытянутыми ногами и головой, уткнувшейся в землю. Она сознавала, что ему понадобится некоторое время, чтобы восстановить силы. Девушка поспешила к темному домику и заколотила в дверь.
   – Балл! – закричала она, – Балл! – Но никакого ответа не последовало. Диана открыла дверь, вошла и, пошарив в темноте, обнаружила стол. Найдя на нем спички, она зажгла одну. Однокомнатная лачуга была пуста. Ее скачка была бесцельна! Балла не было. Однако они могли спрятаться в кустарнике и сколько угодно ждать его возвращения, а затем хладнокровно застрелить его. Теперь у него не оставалось никаких шансов. Если бы она только знала, в какую сторону он уехал, она могла бы направиться ему навстречу и предупредить его. Но, к несчастью, она не знала.
   Стоп! Один шанс еще оставался! Если Балл – это Черный Койот, то он, несомненно, должен был появиться с севера или северо-востока. Именно в этом направлении располагался Чертов Каньон, место действия его многочисленных ограблений.
   Но ведь Балл – не Черный Койот – он не мог быть им – из всех людей в мире Балл меньше всех был способен ограбить ее или убить ее курьера.
   Медленно возвратилась она к Капитану, стоящему с ходящими боками и расширенными ноздрями. Животное немного пошатнулось, когда она вскочила в седло. Но, послушный движению поводьев, конь повернулся и вошел в глубокую полынь, направляясь на север. Диана проехала с четверть мили, затем остановила коня и громко назвала мужчину по имени. Никакого ответа. Тогда она повернула на восток, немного проехала в этом направлении и вновь крикнула:
   – Балл!
   Ее голос звучал так странно и зловеще, что она сама испугалась. Неподалеку лаяли и выли койоты.
   Теперь она повернула на запад, чтобы поехать в другую сторону от домика, но потом одумалась, немного окрепнув во мнении относительно того, где именно она может перехватить возвращающегося Балла, чтобы предупредить о грозящей ему засаде. Периодически она громко произносила его имя и часто останавливалась, прислушиваясь, чтобы не пропустить приезд линчевателей.
   Стояла бесподобная аризонская ночь. Мириады звезд освещали темно-синий свод безграничного неба, одаривая своим мягким сиянием и низины и возвышенности. Их свет рассеивал темноту и делал различимыми если не формы отдаленных объектов, то, во всяком случае, их размер. Благодаря этому свету Диана увидела массу приближающихся всадников еще тогда, когда они были на весьма значительном расстоянии. А, увидев их, она больше не решалась громко произносить вслух имя Балла.
   Теперь толпа всадников ехала молча – зловещая, громадная тень ползла через ночь, чтоб наложить кровавые лапы на свою добычу. За четверть мили от домика она приостановилась, и всадники спешились. Несколько из них осталось сторожить лошадей, а остальные осторожно двинулись вперед.
   Диана тоже спешилась, понимая, что так она менее заметна, и вела Капитана окольным путем на северо-восток. Девушка опустилась на колени и припала к земле, вслушиваясь.
   Слабо, на очень большом расстоянии, раздавался ритмичный стук лошадиных копыт. Он шел – скакал рысью сквозь ночь – Балл шел, не зная о том, что подстерегает его в ночной тьме. Он скакал к своей смерти. Она поспешила вперед и через некоторое время снова прислушалась. Если на этот раз звуки будут четче, то она могла быть уверена, что он скакал с северо-востока.
   Добровольческий отряд крался к своей цели. Согласно генеральному плану, внушенному им Колби, люди разбились на два подразделения и окружили домик. Под конец они ползли на локтях и коленях, пользуясь прикрытием кустов полыни, защищавшей их от взгляда того человека, который, как они считали, в домике находился. Наконец, Колби встал и отважно двинулся к двери. Постучав, он громко окликнул Балла по имени. Никакого отклика.
   – Эй, Балл! – повторил Колби дружеским голосом. – Это Хол.
   Ответа не было. Колби толкнул дверь и вошел. Из всей пестрой команды, сопровождавшей его, лишь он один имел смелость сделать это. Он подошел к грубому столу и, чиркнув спичкой, зажег свечу, торчащую из пятна натекшего воска в крышке от коробки пищевой соды.
   Краткое обследование помещения показало ему, что оно нежилое. Он загасил свет и возвратился к своей команде. Было решено, что они должны укрыться в зарослях и тихо ждать появления намеченной жертвы.
   В это время одинокий всадник соскочил с полузагнанной лошади на ранчо «Застава Y». Увидев свет на кухне, он, как снег, упавший на голову, вломился туда и предстал перед изумленным поваром Вонгом.
   – В чем, черт тебя побирать, дело, Дикая Кота Боба? – спросил последний.
   – Где Балл? – спросил маленький старый человечек.
   – Полагаю, он отправляться на Западное ранчо, по меньшая мера, туда он собираться, а что?
   – А не было здесь группы молодых людей, которые бы спрашивали о нем?
   – Нет.
   Волна жесточайших богохульств наполнила помещение. Так Дикий Кот попытался выразить свое самочувствие, а заодно и мысли о собственной персоне.
   – Они решили линчевать Балла, – объяснил он, наконец, повару. – Я, разумеется, полагал, что он здесь, и поехал вперед, чтобы предупредить его. А теперь, разрази дьявол мою негодную старую тушу, похоже, они уже взяли его там, на Западном ранчо. Где остальные парни? Где Пит? Ты же не будешь говорить мне, что и эта тварь с Колби?
   – Нет, далеко не так, – ответил повар. – Этот поддерживать Балла, даже если тот грабить вся эта чертова страна. Также Шорти и Айдахо. Но их здесь никого нет. Они все ушли на ранчо Джонсон на танцы.
   – Ясно, – сказал Дикий Кот Боб. – Я хотел как лучше, а получилось как всегда. Если б только я имел лошадь вместо этого куска мяса для койотов, я бы мог попробовать быть на Западном ранчо вовремя. Так или иначе, но я сделал все, что мог. Прощай! – и он вышел.
   Получасом позже его лошадь сдохла милей севернее Хендерсвиля, а сам наездник вынужден был выбрать кратчайший путь к Западному ранчо прямиком через равнину. Долгое время спустя донельзя раздраженный и мертвенно бледный Дикий Кот Боб тащился по пылище единственной проезжей улицы Хендерсвиля. Наконец он остановился перед верандой отеля миссис Донован, чтоб быть приветствованным группой людей, собравшихся на ней в немногословном ожидании.
   – Святые угодники! – воскликнула миссис Донован. – Это привидение, или нет?
   – Это хуже! – сказал Билл Гатлин, водитель фургона. – Это Дикий Кот Боб гуляет.
   – Они взяли беднягу? – спросила Мэри жалобным голосом, на что старый джентльмен внезапно вновь взорвался потоком столь причудливых и разнообразных богохульств, что мистер Джефферсон Уайнрайт младший почувствовал прилив горячей крови, и краска залила его вплоть до ушей. Молодой человек просто горел.
   – Если б только мне попался тот выродок, который одолжил мне эту горбатую тварь с кривой шеей и гнилыми костями, эту пищу койотов, я бы вырвал ему сердце, – объявил Дикий Кот Боб высоким фальцетом.
   В конце концов, Мэри Донован вытянула из него факты.
   – Ты поступил хорошо, Дикий Кот, – утешила она его. – Ты сделал все, что мог. Откуда ты мог знать, что он не был на своем ранчо.
   – Не подумал бы, что вас так заботит, что они повесят бандита и убийцу! – объявил Джефферсон Уайнрайт младший.
   – А кто, черт побери, вообще просил тебя думать, хлыщ вонючий? – закричал Дикий Кот Боб, хватаясь за револьвер.
   Мистер Уайнрайт посчитал наиболее безопасным местом офис. Убегая туда, он перевернул свое кресло и почти опрокинул миссис Донован.
   – Не стреляйте! – кричал он, убегая. – Не стреляйте! Я не хотел вас оскорбить!
   Дикий Кот Боб хотел его преследовать, но Мэри Донован поймала старого джентльмена за талию и впихнула обратно в кресло.
   – Успокойся, Роберт, – матерински наставляла она его.

   ВСТАВ НА НОГИ после второй своей попытки определить направление, откуда доносился топот копыт, Диана была уже уверена, что одинокий всадник скачет с северо-востока. В этом убедила ее увеличившаяся громкость звуков. В указанном направлении она и повела Капитана, намереваясь вскочить в седло сразу же, как только почувствует, что расстояние от домика и окруживших его спрятавшихся людей стало достаточно безопасным. Она продвигалась вперед еще минут пять, когда вдруг начала спускаться под откос. Диана оказалась в неглубокой болотистой низине, в которой кусты полыни разрослись до невероятных размеров.
   Здесь-то и удобно было бы вскочить в седло. Обдумывая это свое намерение, Диана спускалась все ниже в зарослях редкого кустарника, ко дну низины. Обогнув особенно высокий куст, она внезапно столкнулась лицом к лицу с человеком, ведущим лошадь.
   – Подними руки вверх, – шепнул человек, упирая ей в пупок чертовски неприятно выглядящий шестизарядный револьвер.
   – О, Балл! – воскликнула она пониженным тоном, так как узнала бы его голос среди тысячи других.
   – Вы? – воскликнул он. – Боже мой! Мисс, что вы делаете здесь?
   – Они пришли линчевать тебя, Балл, – сказала она. – Там их сорок или пятьдесят человек, и они лежат в траве вокруг твоего домика. Они говорят, что ты сегодня ограбил дилижанс и убил Мака Гербера.
   – И вы пришли предупредить меня? – Его голос звучал как бы издалека, как если бы, озадаченный каким-то трудным, почти неразрешимым вопросом, он беседовал сам с собой.
   – Ты должен уходить, Балл, – сказала она. – Тебе необходимо покинуть округ.
   Он не обратил никакого внимания на ее слова.
   – С минуту назад я заметил вспышку света в домике, – сказал он. – И я решил, что надо немного осмотреться, прежде чем подходить ближе. Вот почему я шел пешком, когда услышал вас. Я собирался оставить здесь Звездочку и пойди разведать, что там творится. Теперь садитесь в седло, и я провожу вас домой.
   – Нет, – сказала Диана. – Ты должен уехать. Я могу доехать домой сама. Но только я собиралась в город. Я хотела заночевать у Мэри.
   – Я поеду с вами, – настаивал он.
   Она знала его достаточно хорошо, чтобы понять, что он никогда не позволит ей ехать в город ночью одной. Они сели в седла и вместе поскакали этой низиной в направлении Хендерсвиля.
   – Вы говорите, что остановитесь у Мэри? – спросил он.
   – Только на ночь. Утром я сяду в экипаж до Альдеи. Я собираюсь в Канзас-Сити проконсультироваться с адвокатами. Эти люди пытаются отнять у меня собственность, Балл. – И затем она рассказала ему все то, что произошло со вчерашнего дня.
   – Вам не нужен адвокат, мисс, – сказал Балл. – То, что вам нужно, – это человек с парой револьверов. То, что вы не нуждаетесь в нем, – вот единственная причина случившегося с вами. Езжайте домой, и утром там не будет никаких заносчивых хлыщей и хлыщевок, желающих наложить лапы на то, что им не принадлежит.
   – О, Балл, неужели ты не понимаешь, что ты не должен делать ничего такого, о чем ты говоришь? – воскликнула она. – Это сделает ситуацию еще хуже, чем она сейчас. Вонг хотел отравить их.
   – Добрый старый Вонг! – вставил Балл.
   – Но мы не должны сами становиться убийцами только потому, что нечестивы они.
   – Уничтожить гремучую змею – небольшое преступление, – возразил он.
   – Но обещай мне, что ты не будешь! – убеждала она его.
   – Я не сделаю ничего такого, что вы не хотите, мисс! – сказал он.
   Они были уже возле города, и в глаза им бросились огни, горящие во всех окнах и дверях.
   – Ты лучше езжай теперь, Балл, – сказала она.
   – Не раньше, чем я доставлю вас до места целой и невредимой, – ответил он.
   – Но я в полной безопасности. Осталось совсем немного. И, я боюсь, они поймают тебя, если ты будешь в городе.
   – Ерунда. Они не возьмут меня теперь, когда я знаю об их планах, – ответил он. – Скажите, мисс, – воскликнул он внезапно, – вы не спросите меня, не я ли убил Мака?
   Она остановилась с некоторым высокомерием.
   – Я не спрошу, Балл, – сказала и ждала продолжения беседы.
   – Но вы ведь не поехали бы предостеречь меня, если бы думали так, – заметил он.
   Мгновение она молчала, а потом произнесла очень тихим голосом:
   – Я поехала бы.
   Он пожал плечами.
   – Как я сказал Питу, сделал я это или не сделал, в любом случае я скажу, что это не я, так зачем же колебать воздух попусту. Но все равно я не забуду, что вы сделали для меня, мисс.
   – Так ты уедешь? – спросила она.
   – Нет, мэм, я останусь здесь. Я полагаю, что еще пригожусь вам, мисс. Заключаю это из того, что вы рассказали мне. Так что я ненадолго здесь задержусь. Я буду то и дело наведываться на ранчо по ночам. Если Вы услышите ненароком пение жаворонка после полуночи, то знайте, что это я.
   – Но я боюсь, что они схватят тебя, Балл, если ты останешься здесь. Они страшно злы на тебя, – предостерегла она.
   – Вряд ли они способны найти меня, после того, как чуток протрезвеют, – сказал он с улыбкой. – Колби – единственный из них, у кого хватит смелости выйти против вооруженного человека один на один.
   – Я не понимаю, почему он так тебя ненавидит, – сказала она. – Я думала, что ты ему нравишься.
   – Тогда все, что я могу сказать, мисс, – это то, что вы совершенно слепы, – сказал Балл.
   Диана, очевидно, не была настолько слепа, как он подозревал, так как она покраснела от удовольствия.
   – Теперь ты должен поворачивать, – сказала она, – Они, наверное, уже в городе.
   – Я уеду, но только потому, что они не должны видеть вас вместе со мной, – ответил мужчина.
   Она осадила лошадь и протянула ему руку.
   – До свиданья, Балл!
   Он взял ее маленькую ручку и сильно сжал ее.
   – До свиданья, Диана!
   Она вновь тронула Капитана и поехала к маленькому городку. А мужчина остался сидеть в темноте, смотря на ее удаляющуюся фигуру, пока она не скрылась за углом дома Донованов.

Глава 14. Балл видит Колби

   БАЛЛ ПОВЕРНУЛ ЗВЕЗДОЧКУ на северо-восток и, не спеша, выехал в сторону Каньона Койота (как его принято было называть). Там, у его изголовья, находилась дикая и почти недосягаемая местность, которая распространялась далеко на восток от Чертова Ущелья. Там была вода и много дичи, а для Звездочки – обильные пастбища.
   Направляясь туда, он мурлыкал себе под нос какую-то веселую легкомысленную песню, что было так не похоже на угрюмого молчаливого парня, каким его знали все знакомые. Балл был счастлив, так счастлив, как он не был уже многие месяцы, а то и годы.
   – Подумать только! – говорил он себе. – Она поехала совершенно одна, чтобы предостеречь меня. А когда-то она сказала мне: «Балл, – сказала она, – я не знаю, люблю ли я кого-нибудь, Балл, в этом роде, но если я когда-нибудь полюблю, то он узнает об этом без всяких слов. Я сделаю что-то такое, что докажет ему это. Девушки всегда делают». Вот что она тогда сказала – это ее собственные слова. Я не забыл их – хотя я им и не верю. Это только ее доброе сердце заставило ее предупредить меня. Она сделала бы то же самое для любого другого.
   Когда Диана предстала перед собравшейся на веранде дома Донованов публикой, она была встречена онемевшей от изумления Мэри Донован.
   – Диана Хендерс, дитя! – воскликнула Мэри. – Что ты здесь делаешь в такое время? Я была уверена, что ты вернулась на ранчо после того, как ты была в городе вечером.
   Диана спешилась без какого-либо ответа, и привязала Капитана к ограде отеля. Когда она поднималась по лестнице отеля, молодой Уайнрайт вежливо встал. Корсон же и Уайнрайт старший лишь кивнули ей, последний к тому же неприветливо хрюкнул. Лилиан Мэнил сделала вид, что не замечает ее.
   – Я хотела бы остановиться здесь на ночь, миссис Донован, – сказала Диана Хозяйке, – если, конечно, у вас есть комната для меня.
   – Если ее и нет, то я постараюсь освободить ее для тебя, – сказала Мэри.
   – Не будете ли вы так добры устроить моего Капитана, Боб? – сказала Диана, обращаясь к Дикому Коту, и, когда старик пошел вниз выполнять ее просьбу, она повернулась и вошла в офис, сопровождаемая Мэри.
   – Нельзя ли попросить у вас чашку чая, миссис Донован? – спросила девушка. – Я совершенно разбита. Этот вечер напоминал какой-то ночной кошмар.
   – Ты имеешь в виду беднягу Балла? – спросила Мэри.
   Диана кивнула.
   – Они еще не возвращались, – сказала Мэри. – Но я полагаю, они его схватили, чтоб им сдохнуть.
   Диана подошла вплотную к старшей женщине и прошептала:
   – Они не схватили его. Я только что его видела. Он довез меня до окраины города.
   – Славься, славься Господь на небесах! – воскликнула Мэри Донован. – Если же он виновен, то мне тогда не нравится все это, все это!
   – Факты говорят против него, Миссис Донован, – сказала Диана. – Но все равно я не могу поверить, что он виноват. Я никогда не поверю этому.
   – И не верь, дорогая, и не верь, – посоветовала Мэри. – А теперь устраивайся поудобнее, а я мигом принесу тебе чашечку чая.
   Стоило хозяйке покинуть гостиную через одну дверь, как через другую, ведущую в офис, тут же вошел Джефферсон Уайнрайт младший, со шляпой в руке.
   – Могу я перемолвиться с вами парой слов, мисс Хендерс? – спросил он.
   Девушка кивнула в знак согласия, хотя и не весьма приветливо, и Уайнрайт вошел в небольшую комнату.
   – Не могу передать вам, мисс Хендерс, – начал он, прочистив горло, – как тяжело я переживаю эту ситуацию, которую во всех подробностях описал нам мистер Корсон. Не может быть никаких сомнений по поводу бесчеловечности и несправедливости подобных решений. Но закон есть закон, и я не вижу путей, какими вы могли бы обойти его или сопротивляться ему.
   – Я не хотела бы, мистер Уайнрайт, утруждать себя разговорами с вами на эту тему, – сказала Диана, вставая.
   – Подождите минутку, мисс Хендерс, – умолял он. – Это, в сущности, не то, что я хотел обсуждать с вами, хотя и имеет к этому отношение. Есть для вас способ избежать неприятностей, и о нем-то я и хотел поговорить. Ваш отец был состоятельный человек – вы привыкли иметь все то, что деньги способны дать в этой стране. В одночасье пасть от достатка к нищете – это было бы для вас слишком тяжелым ударом, и это то, от чего я хотел бы вас предохранить.
   – Это весьма любезно с вашей стороны, – сказала Диана, – Но я не могу понять одного – как вы можете помочь мне, если ваш собственный отец является заинтересованной стороной в этом деле.
   – Мне кажется, вы немного строги к нему, – сказал молодой человек. – Вы не можете обвинять его в желании заключить как можно более выгодную сделку. Он первым делом – бизнесмен, а потом уже все остальное.
   Диана лишь пожала плечами.
   – Теперь же, как я сказал, – продолжал Мистер Уайнрайт, – Для вас есть средство не только сохранить ту привычную роскошь, к которой Вы привыкли с детства, но и многократно приумножить ее, а заодно и удержать в своем владении ранчо «Застава Y».
   Она взглянула на него вопросительно.
   – Да?! – сказала она. – И как же?
   – Выйдя за меня, мисс Хендерс, выйдя за меня. Вы знаете, как я люблю вас, мой милый ангел. Вы знаете, что нет ничего такого, чего я не сделал бы для вас. Нет такой жертвы, какой бы я охотно и радостно не принес для вас. Я умер бы за вас, милая девочка, и благодарил бы бога за посланную мне возможность.
   Губы Дианы Хендерс презрительно искривились.
   – Мне кажется, я уже слышала когда-то те же самые утверждения, чуть ли не в тех же формулировках. Это было ночью накануне вашего бегства, мистер Уайнрайт. На следующий день вы удрали, как и подобает трусу, и оставили нас на милость апачей. Если бы у вас было столько же смелости, сколько у вас бесстыдства, мистер Уайнрайт, то лев показался бы мышью в сравнении с вами. Пожалуйста, не упоминайте более об этом предмете, да и нет никаких причин вам беспокоить меня по любому предмету вообще. Спокойной ночи.
   – Вы пожалеете об этом, – воскликнул он, покидая комнату. – Вот увидите. Вы могли иметь друга, и доброго друга, на своей стороне, – теперь у вас нет друзей. Мы разденем вас до последнего цента, раз так. А потом вы выйдете за невежественного, неумытого ковбоя и нарожаете ему шпаны в хижине-развалюхе. Вот что вы будете делать!
   – А знаешь, что ты будешь делать? – спросил скрипучий голос позади него.
   – Джефферсон Уайнрайт младший повернулся, чтобы тут же увидеть, к ужасу своему, Дикого Кота Боба, смотрящего на него из самой середины офиса. Лицо молодого человека приобрело какой-то болезненный цвет, и он судорожно осмотрелся по сторонам в поисках путей к бегству. Но Дикий Кот Боб был как раз между ним и наружным выходом из офиса и уже тянулся к одному из своих ужасных револьверов. С каким-то полузадушенным воплем Уайнрайт прыгнул в гостиную и ринулся к Диане. Он обежал девушку и спрятался за ней, так что она оказалась между ним и револьвером Дикого Кота.
   – Бог мой! Мисс Хендерс, не дайте ему убить меня! Я безоружен. Это будет настоящее убийство. Спасите меня! Спасите!
   На его крики в комнату явились его отец, Корсон, Лилиан Мэнил и Мэри Донован. Все они увидели жалкую картину: молодой Уайнрайт, в раболепном ужасе, коленопреклоненный, прятался за юбками Мисс Хендерс.
   – Что все это значит? – закричал старший Уайнрайт.
   – Ваш сын оскорбил меня. Он предложил мне выйти за него замуж, – сказала ему Диана. – Дайте ему уйти, Боб, – приказала она Дикому Коту.
   – Какого черта, мисс?! – воскликнул старый джентльмен огорченным тоном. – Разве вы хотите, чтоб я отпустил его? Нет! Я не упущу шанса избавиться разом от всей этой хвастливой кодлы. У меня есть к этому причина, и будет неправильно дать им уйти. Да лопни моя голова, если это правильно! К тому же это и аморально.
   – Пожалуйста, Боб! – У меня и так достаточно проблем – дайте ему уйти.
   Медленно и неохотно Дикий Кот возвратил свой револьвер в кобуру и скорбно покачал головой. Уайнрайт младший вскочил на ноги и выскользнул из комнаты. Когда все постояльцы вернулись на веранду, его отец о чем-то долго говорил ворчливым голосом. Но Дикий Кот расслышал два слова – «закон» и «шериф».
   – Что-что? – спросил он своим высоким фальцетом. Старший Уайнрайт подобострастно съежился и посеменил к двери.
   – Ничего! – заверил он Дикого Кота. – Ничего! Я вообще ничего не хотел сказать!
   Было уже раннее утро, когда усталые и почти протрезвевшие участники «галстучного пати» возвращались в город. Гам Смит и некоторые другие, среди которых присутствовал и Дикий Кот Боб, встречали процессию на улице.
   – Схватили его? – спросил шериф.
   – Нет, – ответил Колби. – И я никак не пойму, почему. Кто-то, должно быть, предупредил его. Но я нашел ясные доказательства его вины, – и он вынул старый кожаный мешочек из кармана рубашки. – Это один из мешков с золотом, которые были взяты вчера с дилижанса – он лежал под его одеялом. Он мог быть там и заметить, что мы подходим. Но на это непохоже, так как мы подкрались достаточно быстро. Кто-то дал ему знать.
   – Интересно, кто бы это мог быть! – сказал Гам Смит.
   Когда толпа стала рассеиваться, среди прочих Дикий Кот заметил Вилли.
   – Эй, ты! – позвал он. – Что ты делаешь среди этого стада баранов? Я думал, ты считаешь себя другом Балла.
   – Конечно, я его друг, – смело утверждал Вилли, – но я никогда не видел ни одного повешенного.

   НЕСКОЛЬКИМИ ЧАСАМИ ПОЗЖЕ Диана Хендерс отбыла в Альдею. После этого Корсон и Лилиан Мэнил отправились обратно на ранчо, взяв с собой обоих Уайнрайтов. А Хол Колби сопровождал их верхом. Он не видел Диану до ее отъезда, да он и не делал никаких попыток повидать ее.
   – Было бы весьма разумно с нашей стороны уладить все до того, как она вернется, Корсон, – сказал старший Уайнрайт.
   – Правительственный патент на землю, как и завещание Мэнила, находится в нью-йоркском офисе, – ответил Корсон. – Я за ними послал. Со дня на день мы должны получить их. Я рассчитываю, что они прибудут с завтрашним дилижансом – есть, правда, вероятность, что со следующим. Но поскольку, по крайней мере, до конца недели она не вернется, то у нас есть три дня. Потом мы все поедем в Альдею, составим там купчую и все нужные бумаги, вы заплатите нам с мисс Мэнил деньги, и я в ту же ночь отбуду на поезде в Нью-Йорк. Я уже сыт этой чертовой Аризоной по горло!
   Хол Колби, к счастью для своего душевного спокойствия, не слышал этих слов. Они очерчивали совершенно иной сценарий развития событий, нежели тот, который только еще вчера внушила его горячечному воображению Лилиан Мэнил. Этот, последний, план включал поспешную свадьбу и бесконечный медовый месяц, в продолжение которого бригадир «Заставы Y» должен был вкусить все сладости кругосветного путешествия в компании с очаровательной влюбленной в него невестой.
   – Вы хотите ретироваться, взвалив все опасности на меня? – спросил старший Уайнрайт.
   – О, теперь все опасности позади, раз этот Балл вне игры! – заверил его Корсон.
   – Хотел бы я быть уверенным, что он вне игры! – сказал Уайнрайт с сомнением в голосе. – Я немного недолюбливаю этого парня.
   – Он больше не покажется, – сказал Корсон доверительно. – И, в любом случае, как только я приеду в Нью-Йорк, я приищу хорошего человечка, который бы представлял здесь мои интересы. И будьте уверены, что я выберу как можно более жестокого головореза.
   – Боюсь, что я приобрел гору проблем вместе с этой третью интереса в прииске, – сказал Уайнрайт, задумчиво почесывая плешь.
   – Вспомните, что вы получите от этой сделки! – подбодрил его Корсон. – Держу пари, что мы будем иметь с этого прииска миллионный доход уже в следующем году!
   Вернувшись на ранчо, Колби встретился с хмурым трио – это были Техасский Пит, Шорти и Айдахо.
   – Где Балл? – спросил Техасский Пит.
   – Откуда я знаю? – грубо ответил Колби. – Разве я когда-нибудь был его нянькой?
   – Ты ездил, чтобы схватить его, с шайкой пьяных телят, – выдвинул обвинение Шорти. – И ты должен знать, поймал ты его, или нет.
   – Они его не поймали, – кратко доложил Колби.
   – Это хорошая вещь для тебя, Колби, что они его не поймали! – сказал Техасский Пит. – А другая вещь – это то, что мы хотим уволиться. Нам больше не хочется работать под руководством черного хорька.
   – Думаю, мы обойдемся без вас, – парировал Колби, игнорируя оскорбление. – Через неделю вы можете прийти за расчетом – хозяйки сейчас нет.
   – Тогда мы останемся здесь до ее приезда, – сказал Пит.
   – Смотрите сами, – ответил Колби, уходя.
   Со временем жизнь ранчо вернулась в свою рутинную колею. Правда, заметно было отсутствие духа товарищества, который царит в повседневной жизни хорошо организованной скотоводческой фермы. Небольшая группировка, возглавляемая Техасским Питом, говоря на западном жаргоне, «паслась» отдельно. Остальные же ковбои группировались вокруг бригадира. Обеденное время, обычно отмеченное шумными разговорами и грубыми, но добродушными шутками, теперь было наполнено зловещим молчанием, и каждый хотел как можно быстрее покончить с трапезой.
   Возникавшая в эти минуты благопристойная неловкость была, пожалуй, чересчур благопристойной для таких грубых людей, чтобы предвещать что-то доброе. Она скорее демонстрировала, чем скрывала, возможную близость открытого столкновения.
   Была при этом одна тема, которую в разговоре избегали особенно тщательно. Она означала предубеждение для одних, приверженность – для других. И не дай бог – кто-то чиркнул бы огнивом предубеждения рядом с порохом приверженности! И этой темой был Балл. Его имя никогда не упоминалось в тот час, когда фракции находились вместе.
   Дилижанс вновь прибыл в Хендерсвиль через три дня после отъезда Дианы. Он привез почту для ранчо. Но тот вакеро, который был послан за ней с «Заставы Y», промедлил в городе дольше, чем предполагал, засидевшись в «Приюте гама – Ликеры и Сигары». В результате, он привез ее лишь после ужина, когда уже совершенно стемнело.
   Когда перед его глазами возник светящийся желтый прямоугольник двери офиса, то, вероятно, либо этот свет, либо свет его собственных пьяно-очумелых глаз, не позволил ему увидеть фигуру мужчины, скрывающегося в тени огромных тополей, окружавших дом. Не заметил он и лошадь, стоящую там также тихо, как и ее хозяин. А стояли они футах в пятидесяти от входа в дом. Лошадь была гнедая, с белой звездой во лбу и белыми задними ногами. Звездочка.
   Задержавшийся вакеро вошел в офис, где Корсон беседовал с обоими Уайнрайтами, и положил почту на стол. Нью-йоркец схватил ее и пробежал глазами. Здесь было большое письмо, адресованное ему лично.
   – Это как раз то, чего мы ждали, – сказал Корсон, быстро просмотрев два конверта и отложив их в сторону с тем, чтобы внимательно прочитать содержащиеся в них письма.
   В это время человек, скрывающийся в тени тополей, подошел чуть ближе к открытой двери офиса, стараясь в то же время держаться подальше от желтого луча света, испускаемого лампой.
   Балл не для того прискакал к «Заставе Y» из своего скрытого убежища в Каньоне Койота, чтобы шпионить за Корсоном. Он имел иное намерение – надеялся, что Диана возвратится с дневным дилижансом. Балл желал перемолвиться с нею словцом. Он, конечно, понимал, что она не могла бы предпринять поездку в Канзас-Сити и вернуться обратно в такой короткий срок. Но она ведь могла и передумать, изменив свои планы в Альдее, и отменить поездку. Именно в расчете на это он, на ночь глядя, и спустился с гор.
   Диана не приехала – он уже осознал это, но все еще медлил. Это же были ее злейшие враги! Ничего страшного не будет, если немного посмотреть на них. Ему не нравились собственнические манеры Корсона, развалившегося в кресле «старикана». Что до Уайнрайтов, то они тоже чувствовали себя более «дома», чем хотелось бы Баллу. Его рука с большим чувством поглаживала рукоятку шестизарядного револьвера.
   – Черт возьми! – вдруг воскликнул Корсон, как будто взорвался. – Пустоголовый идиот!
   Корсон был в этот момент как раз на середине письма.
   – Что случилось? – спросил старший Уайнрайт.
   Корсон грубо смял письмо, вместо того, чтобы более внятно объяснить что-то о его содержании.
   – Этот урод выкопал те бумаги, которые нам совершенно ни к чему, – объяснил, наконец, Корсон, – Они нам не нужны здесь, в Аризоне, никоим образом. Это новый малый. Я думал, что это человек со здравым смыслом и проницательный. Но он оказался просто нулем. Он послал их сюда заказным письмом!
   Если бы, скажем, они попали в руки девицы Хендерс, то все – наша песенка спета. Этот малый пишет, что они проливают новый свет на всю ситуацию, и что я буду обрадован, получив их. Они действительно раскрывают новый аспект ситуации, но это меня совершенно не радует. Они не нужны мне здесь, в Аризоне.
   Будь у меня побольше здравого смысла, я бы уничтожил их еще в Нью-Йорке. Но кто же мог знать, что они просочатся вовне из моего собственного офиса?! Я был бы весьма рад надавать этому парню по шее. О боже! А вдруг они утеряны?! Они должны были быть здесь вместе с этими письмами.
   – Если это заказная фигня, то они могли достаточно сильно задержаться и не успеть к альдейскому дилижансу, – заметил Уайнрайт. – Тогда они, наверное, будут у нас со следующей почтой. Но что это за бумаги? – подозрительно добавил старик.
   Корсон заколебался. Захваченный врасплох, он выдал себя своим гневом и невольно сказал слишком много.
   – Вероятно, я переоценил ценность этих документов, – начал выкручиваться Корсон. – В общем и целом, они не могут нанести нам значительного вреда.
   – Что это за бумаги? – настаивал Уайнрайт.
   – Это данные, которые показывают огромную ценность новой жилы на прииске, – бойко соврал Корсон.
   Уайнрайт откинулся в кресле с глубоким вздохом облегчения.
   – О, если это все, то нам нечего беспокоиться об этом, – сказал он. – Мы уже все равно, что получили эту землю. Завтра поедем в Альдею, и все урегулируем, а?
   – Я думаю, стоит подождать следующей почты, – сказал Корсон, – Вряд ли она нанесет какой-либо вред, но лучше мне быть здесь, когда она придет, чтобы увидеть собственными глазами, что никто другой не вскрывал ее.
   – Может, вы и правы, – согласился Уайнрайт. Он встал, зевая и потягиваясь, – Пойду в кровать, – сказал он.
   – Думаю, и я тоже, – сказал его сын. – Надеюсь, мисс Мэнил будет чувствовать себя лучше завтра утром.
   – О, с ней все в порядке, – сказал Корсон, – Небольшая головная боль. Спокойной ночи! Я тоже сейчас уйду.
   Они зажгли фонари, потушили лампу в офисе и разошлись по своим комнатам. Человек же, скрывавшийся в тени, тронул лошадь вперед. Но она сделала лишь несколько шагов, как он вновь остановил ее, прислушиваясь.
   Кто-то шел сюда. Балл всматривался в темноту в том направлении, откуда доносились шаги. Кто-то приближался по дорожке от спального корпуса. Спрятавшись за стволом огромного дерева, Балл тихо ждал. Через мгновение он увидел слабо освещенную мужскую фигуру, и когда неизвестный подошел поближе, звездный свет помог определить, кто это был.
   Это был Колби. Как и его соперник, Колби ждал в тени деревьев; ждал, безмолвно вглядываясь в черный прямоугольник окна офиса. Тишина была почти осязаемая, абсолютная; она полностью царила над миром мрака. Балл поразился, как в такой тишине Колби не расслышит его дыхания. Он изумился также спокойствию Звездочки. Даже ролик в ее мундштуке был неподвижен. Но такая тишина не могла длиться слишком долго. Лошадь могла в любой момент двинуться или издать какой-нибудь звук. Результат в таких случаях всегда один и тот же – стрельба.
   Балл не хотел убивать Колби. Не сейчас! Тому имелось две причины. Достаточно было и одной – того, что Диана Хендерс собиралась выйти за этого парня.
   Но тишина вдруг оказалась нарушенной. Правда, лишь незначительно. Какой-то слабый звук раздался в доме. Затем неясный колеблющийся свет таинственного происхождения упал на стены офиса. Он становился постепенно все ярче, пока комната полностью ни осветилась.
   Оттуда, где он теперь стоял, Балл не мог увидеть внутреннюю часть помещения. Но он понял, что тот, кто нес лампу, спускается по лестнице, минует холл и заходит в офис. Затем он увидел, как Колби двинулся вперед и беспечно ступил на веранду. Через мгновение дверь офиса открылась от толчка изнутри, обнаружив за ней Лилиан Мэнил в прозрачном неглиже.
   Увидев девушку, Колби притянул ее к себе и покрыл ее губы поцелуями. Девица пустила своего любовника внутрь, и дверь захлопнулась.
   С гримасой отвращения Балл подошел к Звездочке, сел в седло и медленно поехал прочь. Теперь у него оставалась только одна причина не убивать Колби.

Глава 15. Теперь идите!

   ВНОВЬ НАСТАЛА СРЕДА. Четыре лошади, истекая потом, тяжело трудились, волоча тяжелую повозку по северному склону Чертовых гор. Это была очень тяжелая задача даже при легком грузе – на самом деле ее выполнение требовало шести лошадей. В старое время так оно и было – повозку тащили именно шесть лошадей, а не четыре, как сейчас. Впрочем, на этот раз, груз был легким. Это был единственный пассажир. Вернее, пассажирка. Она сидела на облучке рядом с Биллом Гатлином, с которым вела затянувшуюся дискуссию.
   – Говорю вам, я не верю, что это делает он, и я очень рада, что он сбежал.
   Гатлин покачал головой.
   – Никто не имеет большего права говорить так, чем вы, мисс, – сказал он. – ограблено-то было ваше собственное золото, и ваш курьер был убит. Однако же, так или иначе, я имею свое собственное мнение, и я оставлю его при себе. А оно таково, что это делал именно Балл.
   – Хотела бы я посмотреть однажды на этого Черного Койота, – сказала вдруг девушка. – Тогда я бы узнала точно, Балл это или нет.
   – Сегодня вряд ли у вас есть шанс встретить его, мисс, – сказал ей Гатлин. – Сегодня мы не везем груза золота, если я не ошибаюсь.
   – А он разве никогда не ошибается? – спросила девушка.
   – Никогда, мисс.
   Диана погрузилась в молчание. Ее мысли возвратились к разговору с адвокатом в Канзас-Сити. Прогнозы этого адвоката не были оптимистичны. С помощью судебного процесса – затяжного и дорогостоящего – она могла через несколько лет отсудить себе небольшую часть отцовской доли в бизнесе. Гораздо выгоднее, по его словам, было согласиться на предложенные деньги. Сто двадцать пять тысяч долларов в руках были, по его мнению, гораздо лучше, чем многолетняя тяжба, которая практически ничем не отличалась от азартной игры с крупными ставками, притом со счетом не в ее пользу.

   – НО Я НЕ ДОЛЖНА! Не должна! Не должна быть ограблена! – воскликнула она полушепотом.
   – Что вы говорите, мисс? – спросил Билл Гатлин. – Вы мне говорите?
   – Должно быть, я размышляла вслух, – ответила она, улыбнувшись. – Какой долгий подъем, Билл!
   – Мы уже почти у вершины, – ответил возница, останавливая свою четверку для краткого отдыха.
   А на уступе Фургон-Горы, возвышающейся над южным рукавом дороги, спускавшейся по Чертову ущелью, в зарослях чапараля в седлах сидели двое мужчин. Заросли полностью скрывали их от взоров людей, ехавших по дороге. Они же могли видеть ее на протяжении почти всей ее длины, от вершины и до самой щели на дне. Один из сидевших заговорил.
   – Вот он едет, – сказал он. – Это был смуглый могучий мексиканец, далеко за тридцать, Грегорио, бандит.
   Его компаньон с таким расчетом приладил на лице черный шелковый платок, что он почти полностью скрывал его черты. Лишь два небольших отверстия, прорезанных в этом платке напротив глаз его владельца, позволяли ему сейчас увидеть, что дилижанс достиг перевала и начал двигаться вниз по довольно крутому склону к ущелью и к Хендерсвилю.
   – Поехали, – сказал Грегорио и повернул коня. Лошадь его компаньона внезапно двинулась в тот момент, когда он еще окончательно не повязал свой платок. Мужчина потянулся к уздечке, и платок на миг спал с его лица, обнажив его. Это был Балл.
   Вторая попытка была более удачной, и после этого бандиты двинулись вниз, по крутому склону горы. Они держались ниже гребня и оставались по южную сторону горы, скрываясь до времени от взглядов возницы и пассажирки дилижанса. Их лошади двигались с величайшей осторожностью и без спешки. Путь был весьма ненадежен, и время от времени лошадям приходилось усаживаться на круп. Некоторое время они скользили вниз, после чего вновь умудрялись находить подходящую для ног опору. Всадники производили впечатление в высшей степени невозмутимых людей. Казалось, их не страшит ни крутой спуск, ни предстоящее рандеву. Было заметно, что эти двое заняты своей привычной рутинной работой. В часто разросшемся кустарнике, как раз над ущельем, они привязали лошадей и продолжали свой путь пешком.
   Дилижанс громыхал вниз, раскачиваясь из стороны в сторону. Диана сжалась на своем сиденье, крепко ухватившись за сиденье, и помалкивала. Она уже много раз ездила с Биллом Гатлином. Он взглянул на нее краем глаза.
   – Ничего-ничего! – сказал он, как будто отвечая на непроизнесенное вслух замечание с ее стороны. Диана знала, что за этим последует. Она слышала это много раз. – Нет, ваше величество, – продолжал Билл. – Это пустяки. Вот если бы вы были со мной в одну ночь, когда я ездил на Денвер в прежние дни. Тогда железные дороги еще не проткнули всю страну, как гвозди. Тропка проходила прямо через вершину горы. Никаких дорог и в помине не было. У меня был старый дилижанс, набитый до отказа пассажирами. Они висели даже на багажнике. Темень была – как дегтем намазано. Такой дьявольски темной ночи я больше никогда не видел. Я даже не различал в темноте собственной коренной. Единственным признаком того, что я имел лошадей, были искры, высекаемые их подковами из камней дороги. Прежде, чем мы достигли вершины горы, полил худший ливень из всех, когда-либо виденных мною. Последние сотни родов, остающиеся до вершины, лошади вынуждены были проделать вплавь. Волны так трепали старый дилижанс, что восемь пассажиров заболели морской болезнью.
   Но ничего страшного не случилось. Когда мы въехали на вершину, я увидел, что дорога была полностью размыта. Тут и ушастый заяц не нашел бы никакой дороги. Но я вез почту, как и сейчас. И я должен был поспеть вовремя. Это была высокая гора с отвесной кручей, и там не было ни одного деревца. Ну что ж, я увидел, что остается лишь одно – спускаться, есть там какая-то дорога или нет. Так что на вершине горы я стегнул кнутом свою четверку и пустил их к Денверу. И мы поехали. Быстрее, чем в тот раз, я в жизни своей не ездил. Коренные бежали, словно они хотели оторваться от дилижанса, а передние – скакали так, словно хотели убежать от коренных.
   Итак, ваше величество, мы ехали так скоро, что трение расплавило гайку в ближайшем ко мне переднем колесе, и это колесо укатилось самостоятельно вниз по склону. Но оно не смогло угнаться за дилижансом и очень быстро возвратилось назад. Впрочем, дилижанс катился так быстро, что этой пропажи никто даже не заметил. Правда, весьма скоро отстало заднее колесо. И это колесо уже не смогло угнаться за дилижансом. Хотя я и видел краешком глаза, что оно делало все, что только могло.
   Да, ваше величество, не прошло много времени, как оторвалось и другое заднее колесо. Но мы в тот момент мчались уже вдвое быстрее, чем когда оторвалось первое колесо. Теперь старый дилижанс летел на одном колесе, и держался он при этом гораздо ровнее, чем когда-либо на четырех. Когда мы были уже почти на дне, сорвалось и последнее колесо. Тут я уже был уверен, что мы встали, и что нам теперь не добраться до Денвера. Однако мы получили, оказывается, такой гигантский импульс движения, что потеря последнего колеса так же осталась незамеченной, как и потеря всех предыдущих.
   Лошади сами несли дилижанс позади себя, как комета тащит свой хвост. Мы пронеслись вниз с горы и еще пять миль по ровной поверхности – только после этого дилижанс – и я с пассажирами – столкнулись с землей. Разумеется, мы вынуждены были остановиться.
   Это было весьма неприятно. И удар был, я вам доложу, очень чувствительный! Но при том я не выбивался из графика.
   Вдруг один из пассажиров мне говорит:
   – Взгляни-ка вон туда, Билл! Смотри, что катится!
   Я смотрю и вижу – те четыре оторвавшихся колеса катятся по равнине прямо к нам. Тэк-с. Короче говоря, они устали и упали прямо рядом с нашим дилижансом, и с помощью пассажиров и нескольких дополнительных гаек мы их вставили на место и доехали до Денвера на два часа раньше срока. Но, я доложу вам, мисс, это было что-то с чем-то! Не хотел бы я снова такого рейса! Так что…
   – Руки вверх! Поднять руки!
   Дилижанс замедлил движение из-за того, что дорога в горном ущелье была очень каменистая. Поэтому двое мужчин с закутанными лицами могли спокойно стоять на пути передних лошадей. Они навели на кучера и его единственную пассажирку свои дьявольского вида револьверы.
   Диана Хендерс сидела, как человек, обратившийся в камень. Ее глаза сосредоточенно всматривались в высокую стройную фигуру главного разбойника. Небольшой порыв ветра заставил пошевелиться черный платок, скрывавший его лицо, так что она увидела (или подумала, что увидела) шрам на его квадратном подбородке. Она вовсе не боялась. Не физический страх делал ее неподвижной, а что-то гораздо худшее. Это был парализовавший сердце и душу ужас. Был ли это Балл? Мог ли это быть он?
   Но бог мой, могла ли она заблуждаться? Могла ли не узнать очертания знакомой фигуры, если каждое движение, каждый жест выдавали невыносимую правду?
   Он молчал. Диана была рада этому, как последней возможности сохранить толику сомнения. Второй разбойник давал краткие команды. Что это был Грегорио, сомневаться не приходилось.
   – Брось вниз сумку с почтой, – приказал он вознице, и Билл Гатлин бросил ее.
   Высокий человек взял ее и отъехал за дилижанс, исчезнув из поля зрения. Пятью минутами позже Грегорио приказал им трогать. Вот и все. Происшествие длилось всего минут шесть, но за этот краткий промежуток времени все устойчивое здание мироустройства было до основания потрясено в душе Дианы. Новая, ужасная, правда захватила ее душу, та правда, которая могла бы возродить ее и поднять на волне восторга и счастья, а теперь волокла ее вниз – в водоворот самобичевания и боли.
   Несколько минут они ехали в полном молчании. Бил Гатлин хлопал своим длинным кнутом по ушам передних лошадей, легко скачущих по сравнительно ровной дороге.
   – Черт возьми! – сказал он через некоторое время. – Это становится слишком уж регулярным, чтобы меня это радовало. Хотя в то же время – пожалуй, я чувствовал бы себя немного более одиноким, если бы меня время от времени не грабили. Однако вы, мисс, добились желаемого. Вы увидели Черного Койота. Прекрасно, и что же вы теперь скажете? Был ли это Балл или не Балл?
   Диана Хендерс поджала губы.
   – Конечно, это был не он, – сказала девушка.
   – На мой взгляд, выглядит совершенно как он, – сказал Гатлин.
   Когда они остановились перед домом Мэри Донован, те же самые зеваки и бездельники подошли поближе, чтобы полюбопытствовать, что там новенького привез почтовый дилижанс. Для этих людей это была единственная связь с цивилизацией, и они ждали, что на них золотым дождем польются ее блага. Однако они приветствовали Диану ничуть не менее сердечно, хотя она была единственным пассажиром на этой колымаге, и ничего нового и интересного дилижанс не привез.
   – Опять ограбление, – объявил Билл Гатлин. – Кто-нибудь сходите, скажите Гаму – может, он захочет выбрать кого-то для захвата бандитов.
   Толпа немедленно заинтересовалась. Люди стали задавать вопросы.
   – Они не нашли золота и взяли почту, – сказал Билл Гатлин. – Полагаю, если кто-то из вас ждет писем, то он их не обнаружит.
   Тут заговорил человек, приехавший с «Заставы Y».
   – Тот нью-йоркский парень на ранчо ждет важной депеши, – сказал он, – Он специально из-за этого послал меня сюда.
   – Эй, а это что такое? – воскликнул один из собравшихся, заглянув внутрь экипажа. – Вот же она – сумка с почтой, лежит тут себе спокойненько! – он вытащил ее и показал остальным.
   – Что-то с ней не так, – сказал один. – Она надрезана, – и показал на большую прорезь в коже.
   Пришел почтмейстер и резервировал сумку. Толпа последовала за ним в универсальный магазин, где располагалось почтовое управление. Здесь почтмейстер, подбадриваемый толпой, проверил содержимое сумки.
   – Не могу сказать, что же пропало, – сообщил он. – Нет только заказного письма мистеру Корсону.
   Диана Хендерс немедленно ушла в отель; она добежала туда так скоро, как если бы вошла туда, прямо сойдя с дилижанса. Мэри Донован взяла ее к себе в гостиную на «чашечку чайку», о чем девушка только и мечтала последние пару часов. Здесь она рассказала относящейся к ней по-матерински ирландской женщине обо всех подробностях своей поездки в Канзас-Сити и о своем затруднении: что в дальнейшем ей следует предпринять в отношении Корсона?
   – Если бы у меня были сторонники по борьбе, я бы боролась, – сказала Диана. – Но я совершенно одна. Даже закон, похоже, не на моей стороне, против всякой логики.
   – Будь уверена, ты не одна, – заверила ее Мэри Донован. – Твои друзья бросятся драться за тебя по первому знаку. Поверь мне, они выбросят отсюда этих баранов, только слово скажи.
   – Я знаю, – согласилась девушка. – Я признательна парням за их готовность, но нельзя же действовать такими методами. Отец всегда горой стоял за закон и порядок. И мне не хотелось бы поддерживать незаконные методы.
   – Дьявола изгоняют огнем, – сказала Мэри.
   Диана не ответила. Она потягивала чай, чувствуя ужасное уныние, сковывающее все ее существо. Но при этом она вовсе не думала ни о тех, кто отбирал ее собственность, ни об их нечестивых методах. Мэри Донован двигалась взад и вперед по комнате, занимаясь уборкой.
   Диана поставила пустую чашку на расшатанный стол, на котором стояла керосиновая лампа, лежали плюшевый альбом с фотографиями и золоченая раковина моллюска, и вздохнула. Миссис Донован, взглянув на нее краем глаза, проницательно предположила, что здесь что-то большее, чем нью-йоркский хлыщ. Ирландка подошла ближе и встала напротив девушки.
   – Что случилось, птичка ты моя певчая?! – спросила она. – Расскажи Мэри Донован.
   Диана встала, полуобернулась в сторону и закусила нижнюю губу в тщетном усилии сдержать или подавить тот короткий быстрый вздох, который был почти приступом удушья.
   – Сегодня снова был ограблен дилижанс, – начала она, овладевая собой, и обернулась, глядя широко открытыми, полными слез, глазами, на старшую подругу. – Я видела их – я видела их обоих.
   – Да, птичка! – сказала Мэри Донован.
   – Но это не он! Не он! Нет! Это не он, Мэри Донован! – и Диана, бросившись к Мэри, прижалась к ее широкой материнской груди. Она залилась слезами. Но, сквозь эти слезы, то и дело у нее вырывалось: – Не он! Не он!
   – Конечно, не он, – вторила ей Мэри. – Первый, кто скажет, что это он, – лучше бы и на свет не рождался! Но даже если и он, Диана Хендерс, то я скажу так: многие и хорошие люди сбиваются с истинного пути, а потом вновь обретают его.
   Да вот, к примеру, взгляни хоть на старого дурака Дикого Кота Боба! Говорят, он был бандитом с большой дороги лет тридцать назад и убил столько народу, что сбился со счету. Да, он сделал это. Но посмотри на него теперь! Тихий и мирный пожилой человек, и в придачу добрый гражданин, когда он, разумеется, трезв, (а это бывает не часто).
   Диана вытерла слезы и заулыбалась.
   – Вы ведь очень влюблены в Боба, не так ли? – спросила она.
   – Уйди ты! Скажешь тоже! – воскликнула Мэри Донован, застенчиво улыбаясь.
   – Я думаю, Боб был бы вам хорошим мужем, – продолжала Диана, – а вы действительно нуждаетесь в мужчине рядом. Он бы помогал вам вести дело. Почему бы вам не выйти за него? Я знаю, что он хочет этого.
   – Выйти за него! Ну конечно! – фыркнула Мэри. – Старый дурак слишком ошарашен, когда он остается наедине с дамой, чтобы внятно объясниться. Если он когда-нибудь и женится, то только в том случае, если девушка сама сделает предложение.
   Их беседу перебил стук в дверь. В гостиную вошел вакеро с «Заставы Y», тот, который приехал за почтой.
   – Билл Гатлин сказал мне, что вы здесь, мисс, – сказал он. – Мне сказать Колби, чтоб он прислал за вами коляску?
   – Я оставила здесь Капитана, спасибо! – ответила Диана. – Я переоденусь и приеду на ранчо.
   – Мне подождать вас? – спросил он.
   – Нет, спасибо. Я не знаю, сколько еще здесь пробуду. Но если Пит там, можешь попросить его встретить меня.
   Получасом позже Диана выехала из Хендерсвиля на Капитане. Она трусила по извилистой пыльной дороге, окаймленной бесконечной полынью и солончаковыми кустарниками, волнообразная лавина которых распространялась вширь по всей холмистой местности, вплоть до гор на севере, а также на юг, так далеко, насколько мог достигнуть взгляд. Туда, где, под покрывалом легкого тумана, вставали едва различимые очертания других, дальних, гор, таинственных и величественных. Низкое солнце отбрасывало на восток длинные тени, в том числе и ее собственную. Благодаря этому солнцу и ее лошадь трансформировалась в воображении хозяйки в какое-то потустороннее существо из страны бробдингнегов, семенящее на нелепых, тонких и длинных, ножках.
   Обитатели степных деревень смотрели на ее приближение с возрастающей подозрительностью, кончая всегда бегством. Они убегали от страха перед ней, ища безопасности в своих подземных убежищах. В поле зрения девушки оставался лишь какой-нибудь древний патриарх, да два-три угрюмых мужчины со зловещими выражениями на лицах. Да и те смотрели на нее, оставаясь в достаточной, с их точки зрения, близости от входов в свои норы, с тревогой ожидая, когда она скроется из виду.
   Вероятно, для стороннего наблюдателя не было бы более унылой и безрадостной сцены. Для Дианы, однако, это был ее дом. И слезы наворачивались ей на глаза, когда она думала о том, что через несколько дней или недель этот дом придется покинуть навсегда. Ее дом! И они хотят изгнать ее из него, отнять его! Тот дом, который ее отец построил для ее матери! Тот, который он намеревался завещать Диане после смерти. Что за подлость?! Что за несправедливость?! Вот что особенно оскорбляло – несправедливость! Она смахнула набежавшие слезы гневным жестом. Нет, она не даст выселить себя из собственного дома! Она будет бороться! Мэри Донован права. Нет греха в том, чтобы изгнать дьявола огнем.
   Тут она увидела всадника, приближающегося со стороны ранчо. Ее глаза, давно приученные к наблюдательности большими просторами, узнали этого человека еще за минуту до того, как его черты стали различимыми. Лицо девушки омрачилось. Нет, это не был Техасский Пит, как она рассчитывала. Это был Хол Колби. «Может быть, это и к лучшему», – приободрила себя она. Все равно когда-нибудь она должна была бы увидеться с ним и поговорить. Когда он был уже достаточно близко, она увидела на его лице вместо гостеприимной улыбки выражение озабоченности. Он, как всегда, сердечно поприветствовал ее.
   – Привет, Ди! – закричал он. – Почему ты не дала знать, что приедешь сегодня?
   – Не было никакого способа дать тебе знать, – ответила она. – Но ты же понимал, что я приеду так скоро, как только смогу.
   – Том только что приехал из города и сказал, что ты собираешься на ранчо. Я поспешил перехватить тебя. Тебе нет нужды ехать на ранчо сейчас. Там для тебя будет во всех отношениях неприятно.
   – Почему же? – спросила она.
   – Ну, во-первых, там Уайнрайты, – сказал он, останавливаясь прямо перед ней и загораживая дорогу.
   Она нахмурилась, сжала свои маленькие зубы и объехала его.
   – Я еду домой, – сказала она.
   – Я бы не делал глупостей на твоем месте, Ди, – настаивал он. – Это только прибавит лишних проблем. Можно считать, они уже владеют этой землей. Мы не можем бороться с ними. Это ни к чему не приведет. Я убедил их, что они должны кое-что сделать для тебя, и они согласились с этим. При том они хотят дать тебе сумму, достаточную для приличного существования, если только ты будешь вести себя разумно. Я добился от них величайших уступок для тебя. Но если ты собираешься бороться, тогда они не дадут тебе вообще ничего.
   – В любом случае они не дадут мне ничего! – закричала она. – Да я ничего и не приму у них. Но я возьму и сохраню за собой то, что мне принадлежит. И мои друзья помогут мне.
   – Ты только навлечешь на себя массу проблем.
   – Послушай, Хол… – Она заколебалась, но потом все же заговорила, немного запинаясь: – Я кое-что хотела сказать тебе. Ты просил моей руки. Я сказала, чтоб ты подождал немного и дал мне время на размышления. Так вот. Я никогда не смогу сказать «да», Хол, потому что не люблю тебя. Извини, конечно, но с моей стороны более честно было сказать тебе об этом.
   Он выглядел уныло. Видно было, что он в замешательстве. Хотя он и понимал, что было глупо настаивать на своем сватовстве сейчас, когда она обеднела, но его гордости был, тем не менее, нанесен удар. Ведь он в тайне мечтал одержать над ней верх во всех возможных отношениях. Внезапно Колби понял также, что, богатую или бедную, все же он страстно желает получить ее. Его увлечение Лилиан Мэнил вдруг наглядно предстало перед ним во всей своей жалкой низости. Это была не любовь. Все деньги мира, все роскошные туалеты и соблазны Нью-Йорка не сделали бы Лилиан Мэнил столь же желанной, как Диана Хендерс.
   Колби был недалекий, необразованный человек. Но и он разгадал в Диане Хендерс определенные качества, далеко превосходящие тесные рамки его рассудка, которые поднимали ее слишком высоко над Лилиан Мэнил и ее породой людей. Колби понял, что он желал Диану Хендерс саму по себе, а не из-за чего-то другого. А вот Лилиан Мэнил он желал из-за ее денег и той вульгарной и непристойной привлекательности, которой обладает определенный тип женщин.
   Он жил в более или менее беззаконной стране и в более или менее беззаконную эпоху. Так что нет ничего удивительного, что он задумал овладеть ими обеими. Дураку было ясно, что было бы лишь частичной победой получить законным путем ту, что с деньгами. Но все это были только пустые размышления, и он поскорее отбросил их.
   – Мне очень жаль, Ди, – сказал он. – Но, разумеется, тебе виднее.
   Это все, что он сказал. Но мысли его были гораздо длинней и разнообразней. И чем больше он думал, тем больше понимал, как сильно хочет ее теперь, когда она стала менее податливой. На его лице появилось выражение, какого Диана еще никогда на нем не видела. Это уже не был тот смеющийся, добродушный Хол, который ей очень нравился, и которого она почти любила. Теперь в нем было что-то почти зловещее. Диана даже заинтересовалась, не производят ли любовные неудачи подобный эффект на всех мужчин вообще?
   – Как шли дела на ранчо, пока меня не было? – спросила она через какое-то время.
   – Так себе, – ответил Колби, – кое-кто из рабочих хочет уволиться. Они ждут, пока ты приедешь, чтоб взять расчет.
   – Кто это?
   – Пит, Шорти и Айдахо, – ответил он. – Но они как раз первые, кого следовало бы гнать взашей в сложной ситуации. Так что без разницы.
   – А ты планируешь остаться бригадиром?
   – Почему нет? Не все ли мне равно, на кого работать?
   Девушка не ответила, и они продолжали путь молча. Он оставил свои попытки разубедить ее. «Дай им сделать их грязную работу», – думал он. Когда они уже почти доехали, появился другой всадник. Он выехал со двора им навстречу, и тучи поднятой им пыли скрыли ранчо и все остальное пространство, оставшееся позади него. Это был Техасский Пит. Он посадил лошадь на круп рядом с Дианой и развернул животное вокруг его оси, с опорой на задние ноги.
   – Я только что приехал, Мисс, – объяснил он. – И Том сказал, что вы сказали словечко, чтоб я встретил вас. Мне очень жаль, что я опоздал.
   Каждый из мужчин игнорировал другого так, как будто его вообще не существовало.
   – Я слышала, ты хочешь уволиться, Пит? Ты и Шорти, и Айдахо? – спросила Диана.
   Пит стыдливо опустил голову.
   – Мы собирались, – сказал он.
   – Зайди ко мне в офис и возьми с собой Шорти и Айдахо, когда мы доедем, – сказала Диана. – Я хочу поговорить с вами.
   – Хорошо, мисс.
   Дальше ехали молча. Диана спешилась с ними у загона и оставила коня Питу, чтоб он расседлал его. Сама же направилась в офис. Приближаясь к комнате, она увидела, что там находятся нескольких человек. Войдя, сейчас же столкнулась с Корсоном, Лилиан и Уайнрайтами. Корсон кивнул ей и встал, так же, как и молодой Уайнрайт.
   – Добрый вечер, мисс Хендерс. С благополучным возвращением!
   Она игнорировала его любезные приветствия и некоторое время молча смотрела на них, слегка прищурившись. Ее широкополое сомбреро сидело прямо и ровно поверх слегка нахмуренных бровей. Вьющиеся волосы нежно подрагивали у виска, выбившись из-под тугого обода тяжелой шляпы. Но это не могло смягчить ее холодного твердого взгляда, выражавшего горькую обиду на этих четырех людей.
   У ее бедер висела полная патронов портупея и тяжелый револьвер, не та игрушка, какой подчас балуются дамы, но настоящая пушка 45 калибра, грозное, внушительных размеров оружие, гипнотизирующее одним только своим видом. Местами синяя краска стерлась, и просвечивала сталь.
   – О законе я знаю немного, мистер Корсон, – сказала она без всякой прелюдии. – Всю свою жизнь я прожила без какой-либо поддержки или же угрозы со стороны закона. Мы здесь особенно не хлопочем об этом. Зато мы прекрасно понимаем моральную сторону дела. Мы знаем, что такое справедливость. И у нас есть свои методы ее защиты. Есть у нас и способы защитить свои собственные права.
   Это значит, что я намерена сопротивляться вам, как и всем тем, кто приходит, чтобы отнять принадлежащее мне по праву. Я не решаю за вас. Но моя обязанность – предупредить вас, что наши методы в таких случаях бывают неожиданны и весьма неприятны.
   Я даю вам, мистер Корсон и мисс Мэнил, один час на то, чтобы покинуть помещение. Коляска будет готова. Мистер Уайнрайт и его сын имеют пять минут, так как у них отсутствуют какие-либо причины находиться здесь. Теперь, идите.

Глава 16. Нарушители порядка

   ЗАБАВНАЯ УЛЫБКА ИСКАЗИЛА и так весьма неприятный рот мистера Корсона. Мистер Уайнрайт-старший вскочил на ноги, но это не был запоздалый рыцарский порыв. Лилиан Мэнил вяло поднялась, прикрывая тыльной стороной ладони рот, имитируя зевоту. Мистер Уайнрайт младший неловко переминался с ноги на ногу.
   – Боюсь, мисс Хендерс, что вы не вполне понимаете ситуацию, вы – начал Корсон.
   – Это вам не удается понять ее, мистер Корсон, – оборвала его Диана. – И, пожалуйста, не забудьте, что у вас есть всего час на упаковку вещей.
   Корсон отбросил свою учтивость.
   – Послушайте, – воскликнул он, – я уже валял тут с вами дурака более чем достаточно. Вы в скором времени покинете эту землю. Вы не имеете на нее права. Вы тут не владеете ни одной веткой, ни одним камнем, ни копытом или хвостом. Во всю длину и ширину «Заставы Y». Теперь вы быстро уйдете отсюда – в противном случае вы поселитесь в тюрьме. Там-то вы в избытке столкнетесь с теми угрозами, которые вы бросили нам. Думаю, там вы кое-что поймете насчет закона.
   – Почему это? – спросил голос у входной двери, и мгновенно три фигуры появились на веранде.
   – Вы посылали за нами, мисс, и мы здесь, – продолжал Техасский Пит.
   – И, я полагаю, мы успели как раз вовремя. Вечеринка в разгаре, – высказался Шорти.
   – Я требую первый танец вон с тем хлыщом в забавных панталончиках, – сказал Айдахо, глядя на Корсона.
   – Парни, – сказала Диана, – вот эти люди хотят отнять у меня мое ранчо, прииск и весь скот. Я дала мисс Мэнил и мистеру Корсону час на то, чтобы освободить помещение. Айдахо, проследи, чтобы они уехали вовремя, и отвези их – нет, лучше скажи Вилли, чтоб он отвез их в город. Мистер Уайнрайт и его сын имеют в своем распоряжении пять минут, чтобы покинуть ранчо, Шорти. Три минуты они уже израсходовали. Можешь ты помочь им убраться вовремя?
   – Вот так-так! – воскликнул Шорти. – Мой дым – их бренные останки. Освежитесь, джентльмены, – Он впрыгнул в комнату и обошел Уайнрайтов, с тем, чтобы напасть на них сзади, следуя инстинкту ковбоя.
   По-видимому, с языка старшего Уайнрайта готовы были сорваться какие-то аргументы, – это было видно по его глазам, – однако, он так и не озвучил их. Как говорится, он «взял ноги в руки», а его сын следовал за ним, не отставая ни на шаг. Мистер Уайнрайт-старший как-то раз уже был выставлен с «Заставы Y», и пережитый опыт отнюдь не пришелся ему по вкусу. На этот раз он передвигался с величайшей поспешностью и целенаправленностью. Он спешил к загону. Его сын следовал по пятам его. Завершала процессию громоздкая фигура Шорти.
   К частичному удовлетворению мистера Уайнрайта-старшего, Шорти пока что отказывал себе в удовольствии пострелять. Но это могло последовать в любой момент. Испарина выступила на красном лице производителя одеял из Ворчестера. Он уже, было, вздохнул с облегчением, достигнув загона, но внезапно ужасная мысль заставила его вздрогнуть от ужаса. У них оставалось не более минуты. За это время невозможно было успеть не то, что запрячь в коляску лошадей – успеть за это время было нельзя ничего. Протискиваясь в стойло, он попытался объяснить эту невозможность Шорти.
   – Поезжайте верхом, – посоветовал их сопровождающий.
   – Но у нас нет седел, – увещевал его младший Уайнрайт.
   – Нет, – согласился Шорти, – у вас нет ничего. Но еще минута – и у вас уже долго ничего этого не будет. Я буду стрелять, когда минута закончится. И я не собираюсь стрелять ради шутки. Я ждал этого шанса многие месяцы.
   Уайнрайт-старший, в неукротимом порыве, поймал упирающуюся лошадь под уздцы и поволок ее прочь из стойла. Вытащив ее из загона, он попытался вскарабкаться ей на спину. Полный провал. Он вновь схватился за веревку и стал усиленно дергать ее, пытаясь сдвинуть лошадь по направлению к воротам. Его более удачливый сын оседлал другое животное. Когда он проезжал мимо отца, то, к несчастью, пребольно хлестнул его невольного компаньона по крупу концом своего недоуздка. Воздействие этого акта насилья было мгновенным и весьма волнующим. Лошадь скакнула вперед, опрокинув несчастного Мистера Уайнрайта-старшего, и, покинув его, устремилась к воротам, а затем – в безбрежные просторы прерий.
   – Пять секунд, – объявил Шорти.
   Мистер Уайнрайт, приняв вертикальное положение, устремился за лошадью. Он пробежал сквозь ворота «Заставы Y», вслед за своим сыном и наследником, с запасом в одну секунду. С отвращением, Шорти засунул свой револьвер обратно в кобуру.
   – Живите, – пробурчал Шорти, – но больше здесь не появляйтесь. Черт возьми! – бормотал он себе под нос, возвращаясь в офис, – Хотел бы я, чтоб она дала им только четыре минуты.
   Внезапно путь ему преградил Колби, с трудом переводя дух.
   – Что ты делаешь? – закричал бригадир. – Я видел конец этой сцены из окна кухни. Какого черта ты выгнал их, и что это вообще значит? А?
   Шорти, весьма нахально, осмотрел его с головы до ног.
   – У меня нет времени на тебя, Колби, – сказал он. – Я выполняю приказы моего босса. Если она скажет мне выгнать любую злобную тварь со двора ранчо, я буду тут же выполнять ее приказ. Усек?
   – Ты что, хочешь сказать, что мисс Хендерс приказала тебе выгнать Уайнрайтов? – спросил Колби.
   – Я не знал, что ты еще и глухой, – сказал Шорти и продолжал свой прерванный путь к офису. Колби последовал за ним. В комнате он обнаружил Техасского Пита и Айдахо. Диана сидела в отцовском мягком кресле.
   – Что все это значит, Ди? Я требую объяснений, – сказал он. – Ты действительно приказала Шорти выгнать Уайнрайтов?
   – Я выгнала их, Хол, – ответила девушка, – и лишь попросила Шорти проследить, чтобы они уехали вовремя.
   Я приказала уехать и мистеру Корсону с мисс Мэнил. Айдахо проследит, чтоб они добрались до города в целости и сохранности.
   – Не сошла ли ты с ума? – воскликнул Колби. – Они направят против тебя всю мощь закона.
   – Я не сошла с ума, Хол, – ответила Диана. – Возможно, я была немного близорука, но я далеко не сумасшедшая – мои глаза теперь широко открыты. Достаточно широко, чтобы я могла отличить друзей от врагов.
   – Что ты имеешь в виду? – воскликнул он, увидев в этой фразе намек лично на него.
   – Я имею в виду, Хол, что те мои люди, которые рассчитывали работать у этих нью-йоркцев после того, как они намеревались со мной поступить, не будут работать у меня. Пит даст тебе расчет. Он исполняет обязанности бригадира, пока не вернется Балл, – ее подбородок при этих словах гордо вздернулся вверх.
   Колби был потрясен. Он молча взял расчет и повернулся уходить. Но в дверях оглянулся и посмотрел на нее.
   – Балл никогда не вернется, – сказал он. – Разве что с петлей на шее.
   Трое других присутствующих мужчин посмотрели на Диану, ища в ее чертах какого-нибудь намека на пожелание или ясно выраженную волю. Но она сидела неподвижно, лишь постукивая носком своего ботинка со шпорами о коврик работы навахо, лежащий у ее ног. Колби вновь развернулся и исчез в сгустившихся сумерках.
   Получасом позже Дикий Билл, широко известный как Вилли, неторопливой рысью ехал по пыльной дороге в город с Морисом Б. Корсоном, Лилиан Мэнил и их багажом. На полпути они нагнали Уайнрайтов. Старший восседал на единственной лошади, которую уступил ему сын.
   Младший брел за ним, весь покрытый пылью. Корсон велел Вилли остановиться и взять их обоих в коляску.
   – Да ни в жизнь! – ответил Вилли. – Я получаю приказы от моего босса, а она ничего не говорила о том, чтобы подвозить этих хлыщей. Н-но!
   Еще позже вечером один из столиков в заведении Гама был занят избранным обществом. Здесь были Уайнрайты, Морис Б. Корсон, Лилиан Мэнил, Хол Колби и Гам Смит. Все, кроме Гама, были не в духе и плохо себя чувствовали. Объяснялось это тем, что Гам был единственный в этом собрании, кто не был изгнан с ранчо.
   – Закон на нашей стороне, мистер шериф, – говорил Корсон. – Все, чего мы добиваемся, это вашей официальной поддержки. Мне кажется, первое, что надо сделать, – это обезвредить хулиганов, нанятых ею, и тогда мы быстро приведем ее в сознание. Самый опасный из них – тот парень Балл. Но теперь, когда он практически вне закона, взять его сравнительно легко.
   Я договорюсь, чтобы с прииска следующим дилижансом отправили особенно большую партию золота. И я приму меры, чтобы это не держалось в слишком большом секрете. Эта новость определенно должна дойти до него по его обычным каналам. Она послужит исключительно действенной приманкой, которая должна соблазнить его попытаться вновь ограбить дилижанс.
   Вы же могли бы спрятаться неподалеку с отрядом своих людей. Пусть даже вам не удастся взять его живым, обществу будет хорошо и в том случае, если вы возьмете его мертвым. Понимаете вы меня?
   – Здесь так действовать нельзя, – перебил его Колби. – На расстоянии пяти миль от ущелья нигде нельзя спрятаться так, чтобы об этом не узнали те двое парней. Забудьте об этом своем плане и предоставьте все мне. Вы и ваш отряд, держитесь подальше от ущелья. Просто предоставьте это дело мне.
   – Я думаю, Хол прав, – согласился Гам Смит. – Все вы, господа, знаете этих трех парней. Они чертовски хитры. Вы только вспомните, сколько времени я уже охочусь за ними. Просто оставьте это Холу, и я уверен, что он возьмет их.
   – Прекрасно! – сказал Корсон, – А после этого мы как-нибудь уж схватим остальных трех. Нужно заманить их в город по одному. Впрочем, мне ли объяснять вам, джентльмены, как это делается? Вы только имейте в виду, что я заплачу по тысяче долларов за штуку, если они больше не будут нас беспокоить.

   УТОМЛЕННАЯ ДНЕВНЫМИ ВОЛНЕНИЯМИ и переживаниями, Диана ушла в свою комнату сразу же после одинокой вечерней трапезы. Она была взвинчена до предела нервным напряжением последних часов, и теперь, когда появилась возможность расслабиться, на нее, как бы в отместку, навалились усталость и подавленность. Она была слишком слаба, даже чтобы раздеться. Девушка просто опустилась в мягкое кресло и долго сидела с откинутой назад головой и прикрытыми глазами.
   Ее окно, выходящее на двор ранчо и лошадиный загон, было широко открыто, впуская прохладный воздух летней ночи. Лампа, горевшая на читальном столике, отбрасывала золотой свет на ее распущенные волосы и безупречно правильный профиль.
   Какая-то фигура неожиданно появилась возле дома. Человек этот осторожно двигался вокруг здания, пока не оказался среди деревьев под самым окном Дианы. Взглянув вверх, мужчина смог разглядеть очертания ее лица над подоконником. Мгновение он смотрел на нее, а потом внимательно огляделся вокруг, как если бы хотел увериться, что поблизости никого нет. Через какое-то время, поначалу робко и тихо, в ночной тишине раздалось нежное пение жаворонка. Глаза Дианы мгновенно открылись. Она сосредоточенно вслушивалась. Через минуту короткая сладкозвучная мелодия повторилась вновь. Девушка вскочила, собрала волосы в узел сзади головы и побежала вниз по лестнице, через холл, в офис. Она бежала быстро, и сердце ее билось чуть более бурно, чем обычно, когда она подбежала к дверям. Без всякого колебания она распахнула их и ступила в ночной мрак. У крыльца стоял высокий широкоплечий мужчина.
   – Балл! – воскликнула она тихим шепотом.
   Мужчина стянул с головы широкое сомбреро.
   – Добрый вечер, сеньорита! – сказал он. – Это не сеньор Балл – это Грегорио.
   Диана Хендерс отпрянула. Она уже успела снять пояс и револьвер. Так она была уверена, что это Балл, и такое доверие питала она к нему, что она вовсе не подумала о своем безоружном положении. Разве может быть какая-то лучшая защита для девушки, чем просто Балл?
   – Что вам здесь нужно, Грегорио? – спросила она.
   Мексиканец почувствовал ее смущение, заметил, как она в ужасе отпрянула, и улыбнулся. Его вовсе не оскорбляло то, что она могла его опасаться. Он и стал тем, чем он был, именно внушая людям страх. И он был этим скорее горд. Он гордился тем, что объявлен вне закона, и тем, что гринго за ним охотятся. Ему нравилось, что они уважают если не его самого, то его дерзость и меткую руку.
   – Не бойтесь, сеньорита, – сказал он, – меня послал к вам сеньор Балл. Он передает вам письмо, – бандит достал длинный, широкий конверт. – Прочтите его и спрячьте, чтоб никто не смог найти. Он сказал, что вы знаете, как воспользоваться этим.
   Она взяла протянутую депешу.
   – Почему сеньор Балл не приехал сам?
   – Как я могу это знать, сеньорита? – ответил разбойник. – Должно быть, он думал, что вы не захотите видеть здесь Черного Койота. Он понял, что вы узнали его сегодня. Он это увидел по вашим глазам.
   Она помолчала, как бы взвешивая возможность ответа на эту тираду, но ничего не сказала. Лишь спросила:
   – Это все, Грегорио?
   – Это все, сеньорита.
   – Тогда спасибо, и прощай. И передай мою благодарность сеньору Баллу. Да скажи ему, что его ждет здесь работа – когда он сможет вернуться.
   Грегорио низко опустил свою шляпу, кланяясь, и скрылся в тени. Диана задумчиво вернулась в офис и едва не забыла закрыть за собой дверь. Войдя в свою комнату, она поставила кресло рядом с лампой для чтения и, усевшись в него, исследовала наружность конверта, врученного ей Грегорио.
   Оно было адресовано Морису Б. Корсону! «Как же могло оно достаться Баллу?» – тупо спрашивала себя Диана, все еще не желая согласиться с тревожной истиной. Но никуда не денешься. Что понапрасну дурачиться? Это была часть почты, доставшейся ему после ограбления дилижанса.
   Девушка вздрогнула и отодвинула конверт прочь от себя. Она видела, к тому же, что он был вскрыт. Это сделал Балл. Или Грегорио? Порядочное время она сидела, уставившись на конверт и ни на что не решаясь. Могла ли она заставить себя прочитать содержащееся в нем письмо? Ведь оно было не ей предназначено! Разве возможно было для нее, Дианы Хендерс, поставить себя на одну доску с Черным Койотом и прочесть чужое письмо! В таком случае она стала бы таким же вором, как и он! Наиболее правильно и честно было как можно быстрее доставить письмо в руки Корсона. Не могла же она стать соучастницей преступлений Балла! Членом его шайки!
   Она положила конверт на стол, почти бросила, как будто это была какая-то нечистая вещь, и надолго погрузилась в тяжкие раздумья. Время от времени глаза ее, правда, возвращались к письму. Эта вещь, казалось, была болезненно притягательна для нее. «Что там, внутри?» – спрашивала себя девушка и в смущении отбрасывала этот вопрос.
   Но нет! Содержание письма должно было касаться ее лично, иначе Балл не передал бы ей его. И все же следует послать его Корсону утром же. Однако – однако, Балл не мог потребовать, чтоб она читала что-то, не имеющее к ней отношение. Она встала и начала раздеваться. Несколько раз она подходила к столу и долго смотрела на конверт. Наконец, уже в ночной рубашке, подойдя загасить лампу, она несколько минут, как загипнотизированная, изучала адрес. И вновь она подумала, что Балл не послал бы ей этого письма, если бы считал, что его чтение вредно для нее. С этой мыслью в голове она выключила свет и легла в постель.
   Час или более того Диана Хендерс беспокойно металась в кровати, не в силах сомкнуть глаз. Конверт, лежащий на читальном столике, неотступно преследовал ее. Это было чужое письмо! Оно принадлежало Морису Б. Корсону! Если бы его обнаружили у нее в руках, она оказалась бы виновна точно так же, как грабитель, вынувший его из мешка с почтой Соединенных Штатов! Ее могли посадить в тюрьму! Тем не менее, эти мысли почему-то уже не так уж пугали ее.
   Что же было там, внутри? Это было что-то, касающееся собственности, которую они хотели отнять у нее. Теперь она была в этом уверена. Они были ворами, а не она! Было почти справедливым так или иначе попытаться разрушить их нечестивые планы.
   Внезапно она вспомнила слова Мэри Донован: «Дьявола изгоняют огнем»! И, вспомнив это, Диана сбросила с себя одеяло и опустила ноги на пол. Когда она зажигала лампу, сомнения полностью покинули ее душу.
   Она взяла конверт и извлекла его содержимое, которое состояло из трех бумаг. Первым она обнаружила краткое письмо о пересылке нотариально заверенных документов, подписанное клерком из конторы Корсона. Второй документ она прочла особенно внимательно. Это было завещание Джона Мэнила – то, второе, завещание, про которое Корсон соврал, что оно не существует. Она читала его почти по слогам, и, слово за словом, она понимала, что оно было точной копией последнего завещания отца, за исключением такой детали, как имя Элиаса Хендерса в конце бумаги. Присутствовал в нем и пункт о передаче собственности одновременно и поровну всем наследникам в случае преждевременной смерти ее отца.
   Внезапно Диана ощутила прилив такого восторга и такой свободы, каких она не испытывала уже давно, с тех пор, как умер отец. Теперь она могла бороться с ними. Она имела нечто, с чем она была не безоружной девочкой, а равным по силе соперником. И даже более того. Теперь Лилиан Мэнил могла претендовать лишь на то, что в действительности ей принадлежало.
   Конечно, равномерное разделение собственности могло повлечь за собой многие неприятные формальности и усложнить ведение дел. Но, по меньшей мере, они теперь не могли отнять у нее ее собственную долю. Они могли продать свою – и, наверное, продадут ее Уайнрайтам, которые, разумеется, отвратительны. Но она, во всяком случае, оставалась на своей собственной земле и при своих правах. И ей было почти безразлично теперь, кто будет владеть другой половиной.
   Тут она отложила завещание в сторону и обратила внимание на третью бумагу. Это было письмо, написанное от руки, характерным почерком ее дяди, адресованное покойному отцу.

   Дорогой Эл!
   В том случае, если моя кончина последует первой, я хотел бы попросить тебя присмотреть за Лилиан, хотя бы до ее свадьбы. После смерти ее матери, у нее никого не осталось, кроме меня. Естественно, я чувствую не только определенную ответственность за нее, но и настоящее волнение, почти отцовское, хотя ей и был уже год, когда я женился на ее матери. Она не знала другого отца – ведь ее собственный был убит еще до ее рождения. Хотя ей и известна истина ее происхождения, тем не менее, она смотрит на меня как на своего родителя. Так что, если, по воле судьбы, я буду не в силах более позаботиться о ней, то я рассчитываю на тебя. Я не упомянул ее в завещании, поскольку наш с тобой договор подразумевал лишь законных наследников, или, я вынужден сказать, наследницу, так как твоя дочь Диана теперь является единственной оставшейся наследницей. И в том случае, если она унаследует всю нашу с тобой собственность, я надеюсь, что ты передашь ей мою просьбу, которую я прилагаю к своему завещанию.
Любящий тебя,
Джон.

   Диана изумленно взирала на лежащее в ее руках письмо. И она намеревалась отослать эти бумаги Корсону! Почти отослала! Она вздрогнула, сообразив, по краю какой пропасти она ходила, даже не подозревая об этом. Что же получается? Они, значит, ничуть не лучше разбойников с большой дороги. Они – всего лишь нарушители порядка!
   А она – она единственная законная наследница «Заставы Y»! В этот момент она не думала ни о золотом прииске, ни о ценах на скот, ни о громадных стадах и широких землях. Она думала только о своем ранчо «Застава Y», как о чем-то, что она любила – как о доме.
   Теперь никто не мог уже отнять у нее ее ранчо. Но все же она не была счастлива. Ее душу раскалывала едва заметная трещина. Чертово ущелье. Балл был объявлен вне закона! А кто же, кроме него, мог служить ей надежной опорой и советчиком во всех ее делах?
   Он был хорошим пастухом – ее отец всегда говорил это. Покойный верил в его способности и доверял его суждениям. Единственный его недостаток, как они думали, заключался в приверженности пьянству, но она интуитивно понимала, что этот недостаток преодолим. В его верности же не было ровно никаких сомнений до тех пор, пока не поползли эти ужасные слухи, связывающие его с ограблениями дилижанса. Она неизменно отказывалась им верить, вплоть до отказа верить собственным глазам. Но… Но приход Грегорио окончательно разрушил последние остатки ее надежд.
   Но и сейчас она все еще думала о Балле, как о своем последнем шансе – она упорно продолжала верить в него. Она не в силах была постигнуть те глубинные душевные процессы, которые даже теперь позволяли ей думать о нем без всякого омерзения, презрения или пренебрежения. Но должна ли она была так слепо верить себе самой? И хотя Диана, как только могла, избегала этой мысли, но она навязывала себя ее сознанию весьма упорно. Впрочем, даже в те минуты, когда ум Дианы отказывался вставать на защиту Балла, его защищало ее сердце. Любовь оказывалась действенной там, где рассудок оставался бессилен.
   Тяжкие, непривычные мысли переполняли ее. Девушка пыталась отогнать их, но это было невозможно. Не могло же быть, что она, Диана Хендерс, любит преступника-рецидивиста, объявленного вне закона. Нет! Нет! Она должна была навсегда вычеркнуть его из памяти. С этим решением, мешающимся со слезами, она уснула.

Глава 17. Черный Койот

   НАСТАЛО УТРО, И сознание Дианы Хендерс, хотя бы до некоторой степени, прояснилось. Она освободилась от хаотичных, конфликтующих между собой, эмоций, которые захлестнули ее предыдущим вечером и так мешали ее рассудку здраво взвесить планы на ближайшее будущее. Первым ее намерением было – немедленно ехать в Хендерсвиль и посмотреть в глаза Корсону и Лилиан Мэнил, представив им доказательства их вероломства. Но, здраво поразмыслив, она пришла к другому, более разумному, на ее взгляд, решению. Закон теперь был всецело на ее стороне. В ее руках были неопровержимые доказательства. Не в их силах было навредить ей. Можно было и не устраивать скандала. Можно было продолжать жить на ранчо в соответствии с издавна заведенным укладом, исполняя все, что было положено, в отношении ранчо и прииска. Так жить, как если бы эти мерзавцы вовсе не существовали. Если же они отважатся что-либо предпринять, – вот тогда она готова была достойно встретить их.
   В течение часа она сидела в офисе, работая с бумагами. Затем она послала за Техасским Питом. Когда он явился, она вручила ему конверт.
   – Доставь его в Альдею, Пит, – сказала она ему, – и оттуда отправь в Канзас-Сити с первым поездом, едущим на восток. Я не могу доверять почтовому дилижансу – слишком в последнее время участились ограбления. И помни, Пит, я посылаю тебя, поскольку верю, что ты доберешься до Альдеи так быстро, как только сможешь, не позволяя ничему задержать тебя. Это очень важно для меня, Пит.
   – Я доставлю его туда, – сказал Техасский Пит, и она знала, что так оно и будет.
   Десятью минутами позже, когда она выглянула в дверь кухни, где болтала с Вонгом, она увидела тучу пыли, стремительно пронесшуюся на север, в сторону Чертова Каньона. Она летела прямо через равнину, оставляя в воздухе заметный след. Дороги и дорожки были не для таких парней, как Техасский Пит, когда скорость важнее всего.
   День, наполненный привычными обязанностями, прошел безо всяких необычных инцидентов. От Корсона не пришло никаких известий. Пришел следующий день, принесший с собой возвращение Техасского Пита из Альдеи. И он также прошел, вслед за бесконечной чередой иных дней. Вновь не было никаких известий о Корсоне. Под вечер Диана была уже почти уверена, что нью-йоркец, понявший, что может повлечь за собой кража его почты, оставил свои коварные планы. А значит, дилижанс, прибывающий в среду в Хендерсвиль, должен забрать его вместе с сообщницей обратно в Альдею, на восточный экспресс.
   Такими-то приятными соображениями она и занимала себя в то утро, когда в дверях офиса появилась фигура мужчины. Взглянув, она увидела Гама Смита со шляпой в руке.
   – Утро доброе, мисс! – поприветствовал он ее.
   Диана кивнула, заинтригованная тем, что же Гам Смит может делать на ранчо «Застава Y», в том месте, где он всегда был непрошенным гостем.
   – Я приехал, чтоб выполнить одну весьма неприятную обязанность, мисс, – сказал Гам Смит, – Моя обязанность, как шерифа этого вашего округа – официально известить вас, что вы обязаны освободить эту собственность не позже завтрашнего полудня, когда законный владелец собирается ее занять.
   – Вы имеете в виду мистера Корсона и мисс Мэнил? – ласково спросила Диана.
   – Да, мисс, и они надеются, что никаких осложнений не должно быть. Им бы хотелось, чтобы вы, к вашему же собственному благу, выехали мирно и быстро.
   – Не откажетесь ли вы передать записку мистеру Корсону? – спросила она. – Думаю, я смогла бы убедить его, что он совершает ошибку.
   О, Гам Смит был бы рад оказать ей маленькую услугу. Конечно, передаст, но он также советует ей, «как старинный друг ее отца», сделать все необходимые приготовления к скорейшему отъезду. Поскольку терпение мистера Корсона уже истощилось, и он вынужден предпринять решительные меры для овладения ранчо, как агент мисс Мэнил.
   Когда мистер Морис Б. Корсон прочел записочку, он в течение целого часа весьма непристойно сквернословил. Не став открывать содержание записки Уайнрайтам, он, вместо этого, удалился на закрытое совещание с Гамом Смитом и Холом Колби. Совещание длилось целый час. Некоторое время спустя, шериф, сопровождаемый дюжиной выбранных им людей, выехал из Хендерсвиля. За ними ехали Корсон, Лилиан Мэнил и Уайнрайты, в коляске последних. В скобках заметим, что Диана послала им эту коляску на следующее утро после их поспешного бегства с «Заставы Y».
   В этот полдень ранчо было пустынно. Никого не было, за исключением двух рабочих, белой кухарки на кухне и Вонга в его резиденции. Техасский Пит и его вакеро разъехались по громадным владениям, выполняя различные служебные обязанности. Айдахо, согласно освященной веками традиции, остался дома, чтобы служить телохранителем Дианы, в том случае, если ей захочется проехаться. Она захотела, и оба отбыли куда-то на юго-восток, в направлении Ранчо Джонсонов.
   Был тихий, располагающий к лени, летний день. Воздух вибрировал от зноя. В углу кухни, на далеком расстоянии от плиты, ныне выключенной, находился прохладный уголок, или нечто еще меньшее, что-то, вроде инферно. Там стоял длинный стол, ранее украшавший столовую. На нем во всю длину, навзничь, лежал Вонг. Он спал. Его большая трубка с крошечной медной чашей все еще была зажата в свесившейся вниз руке.
   Он был разбужен звуками голосов у фасада дома. Открыв глаза, он сел и прислушался. Среди мужских голосов был и один женский. Но это не был голос Млиси Дли, как он называл свою хозяйку. Удивившись сверх всякой меры, Вонг поднялся и направился в сторону офиса. Он занял такое место, откуда можно было наблюдать за происходящим внутри, не рискуя быть увиденным самому. Его узкие ориентальные глаза сузились еще больше от гнева, когда он увидел, что происходит в офисе. Там были Корсон, мисс Мэнил, оба Уайнрайта и Гам Смит. Корсон тщательно обыскивал письменный стол Элиаса Хендерса, как будто это был его собственный стол. Обследовав целую гору документов, он, очевидно, нашел то, что ему было нужно. На его лице возникло выражение облегчения, и, бегло просмотрев документы, он запихнул их во внутренний карман своего пиджака.
   Уайнрайт старший ежеминутно оборачивался на дверь с чрезвычайно нервозным видом.
   – Вы думаете, это полностью безопасно, шериф? – спросил он.
   – Конечно, Уайнрайт, – рявкнул Корсон, – закон на нашей стороне, говорю я вам, и здесь достаточно людей, чтобы привести его в действие. А чуть только ее люди поймут, что у нас серьезные намерения, и что мы будем платить им жалование, они сразу же перестанут досаждать нам. Если, разумеется, она сама не будет науськивать их. А многие из них, я уверен, захотят работать на нас, когда они увидят, что Колби вернулся в качестве бригадира. У него среди них много друзей.
   – Что-то я не пойму, почему Колби не пошел с нами сегодня, – проворчал Уайнрайт.
   – Он хочет переждать, пока мы полностью войдем во владение имуществом. После этого мы будем иметь право нанять бригадиром того, кого нам вздумается, – сказал Корсон. Я понимаю его желание не принимать участие в выселении. Это поможет ему занять более устойчивое положение среди рабочих и не портить отношения с соседями. А хорошие отношения выгодны и нам, если исходить из долгосрочной перспективы. Нам нужно иметь как можно больше друзей в этом округе.
   – Боюсь, что они нам понадобятся в весьма недалеком будущем, – согласился Уайнрайт. – Надеюсь, что, в первую очередь, вы уволите этого Техасского Пита и тех, кого зовут Шорти и Айдахо. Они мне не нравятся.
   – Я намереваюсь сделать это сразу же, как только они появятся здесь, – пообещал Корсон. – А сейчас мы лучше позовем этого чертова наглого китайца и объясним ему, как много народу он должен сегодня накормить обедом – или ужином – или как они это тут называют.
   Вонг, слышавший всю эту беседу, на цыпочках побежал на кухню, где мисс Мэнил и обнаружила его моментом позже, и передала ему приказ Корсона.
   А часом позже на двор ранчо въехал Техасский Пит, со своими людьми. В загоне его встретил некий человек, в котором он узнал завсегдатая заведения Гама, – некто Уард.
   – Вечер добрый, – сказал Уард.
   – Добрый, – ответил Техасский Пит. – Но что ты делаешь здесь, Уард?
   – Тебе, Шорти и Айдахо приказано подняться в офис.
   – Кто приказал?
   – Мисс Хендерс и люди, которым она продала ранчо.
   – Продала! Черт! – воскликнул Пит.
   – Пойди же наверх и спроси их.
   – Да уж конечно пойду. Пойдем, Шорти. Айдахо должен быть где-нибудь возле спального корпуса. – Двое отправились. В спальном корпусе они поискали Айдахо, но его там не было, и они пошли без него. Когда они подходили к дому, на веранде они увидели троих мужчин, развалившихся в креслах перед дверью в офис. Это не были люди с «Заставы Y». Внутри офиса за столом сидел Корсон. Он ласково поманил их.
   – Заходите, парни, – мило пригласил он.
   Как только они зашли, сзади них поднялись трое мужчин с шестизарядными револьверами, и уткнули их стволы в спины вошедшим ковбоям. В то же время, трое других, с другой стороны офиса, взяли их на мушки своих.
   – Поднимите руки, – порекомендовали Питу и Шорти. И они, будучи людьми благоразумными, подняли их. Когда они выполнили это, один из джентльменов, находившихся сзади, освободил их от их оружия.
   – А теперь послушайте, парни, – сказал Корсон, довольно любезно, – Мы с вами не ссоримся, и мы не хотим никаких скандалов. Но вы чересчур быстры со своими револьверами. Поэтому, мы приняли эти меры, для обоюдной безопасности во время нашей дружеской беседы. Теперь Мистер Уайнрайт, мисс Мэнил и я – хозяева ранчо «Застава Y». Мисс Хендерс, осознав, что не может иметь никаких претензий, освободила помещение и передала его нам. Мы больше не нуждаемся в ваших услугах. Мы выдадим вам месячное жалованье и сопроводим до города, где ваше оружие будет вам возвращено. Но хочу серьезно предупредить вас, чтобы вы не возвращались на «Заставу Y». Если же вы вернетесь, я прослежу, чтобы закон был суров с вами.
   – Где мисс Хендерс? – спросил Техасский Пит.
   – Она покинула ранчо, – ответил Корсон. – Не знаю точно ее планов, но думаю, она направилась прямо в Альдею, чтобы сесть на восточный поезд.
   – Я тоже точно не знаю ее планов, – сказал Техасский Пит. – Но я знаю, что ты – чертов лгун. Ты уволил меня и Шорти, и мы уедем в город, как ты сказал. Но если остальное из того, что ты сказал нам, неправда, то мы вернемся. И когда мы вернемся, будет чертовски неприятно всем хлыщам в этих краях. Понял?
   – Если вы покажете здесь свои физиономии еще хоть раз, в вас будут стрелять без предупреждения, – сказал Корсон. – У нас достаточно людей и денег, чтобы вести это ранчо так, как нам будет угодно, и нанимать того, кого мы захотим. И мы свое дело знаем. Старинные – позорные и беззаконные – дни миновали в этой стране. В ней не будет места для плохих парней, вроде вас.
   – Нет, Пит, – сказал Шорти, – на этот раз он нас сделал. Наше время истекло. Больше нет здесь места для нас и для ушастого зайца. Теперь у нас появился новый сорт плохих парней – их выращивают в Нью-Йорке. Они носят забавные панталончики и грабят сирот.
   – Проводите их в город, ребята, – сказал Корсон своим людям, – а потом возвращайтесь сюда. Все вы получите работу на «Заставе Y». И первой вашей обязанностью будет стрелять в нехороших парней без предупреждения, если они покажутся на территории ранчо.
   Техасский Пит и Шорти повернулись и вышли, вместе со своим эскортом, а после этого сразу же, опять-таки под стражей, поскакали в направлении Хендерсвиля.

   НА ЭТОТ РАЗ дилижанс был переполнен пассажирами. Среди них был и адвокат из Альдеи, выписанный Корсоном и Уайнрайтом, чтобы оформить документы на владение Уайнрайтом «Заставой Y» и передачу ста двадцати пяти тысяч долларов в руки Корсона и Лилиан Мэнил. На прииске дилижанс остановился и на него взошел курьер с золотом. А затем, под треск кнута Билла Гатлина, колымага, пошатываясь, двинулась дальше, к ущелью. Билл ораторствовал перед новичком, который имел неосторожность высказать мнение о засушливом, безводном и пустынном ландшафте Аризоны, простиравшемся так далеко, как только хватало глаз.
   – Не хотел бы я остаться здесь один, – сказал молодой человек. – Боюсь, я бы умер от жажды или от голода.
   – Это еще пустяки! – заметил на это Билл Гатлин. – Вовсе не так уж страшно. Вот, помню, в семидесятые, когда я ездил для фирмы «Ленивого H» в Монтане, охочусь я как-то на дичь. Гоню, понимаешь, во весь опор. И вдруг моя лошадь проваливается в барсучью нору. После чего она делает три полных кувырка, и, как ни в чем не бывало, вновь встает на все четыре ноги. Однако заметьте, она до смерти испугана. Все бы ничего, да, к несчастью, совершая свой последний кувырок, эта чертова тварюга выбросила меня из седла. И, ей-богу, мне чертовски не повезло: моя нога застряла в стремени, и эта чертова тварь потащила меня за собой. Она была так испугана, что не снижала скорость и не останавливалась три дня и три ночи. И все время, пока она тащила меня, все, что я мог есть, – это была земляника, да и то лишь тогда, когда она пробегала земляничные поляны. А пить я мог лишь тогда, когда она тащила меня по реке. Нет, сэр, после того случая, мне уже вовсе не кажется столь плохим остаться одному где бы то ни было, в любой стране.
   Новичок взглянул на Билла с благоговейным трепетом, но ничего не сказал. Тут дилижанс выскочил на грубую, неровную дорогу и, накренясь, как пьяный вакеро, стал объезжать большую выбоину. Замаскированный человек безмолвно ждал за большими валунами на южной оконечности ущелья. Он казался чем-то озабоченным, и видно было, что он нервничает. Разбойник постоянно оглядывался на заросли чапараля, из которых сам появился несколькими минутами раньше.
   – Куда подевался этот чертов Грегорио? – бормотал он полушепотом. – Ведь прошлой ночью гризер обещал быть здесь раньше меня.
   Дилижанс подъезжал все ближе. Билл Гатлин натянул вожжи перед первой большой выбоиной на выезде из ущелья. Лошади ступали медленно, выискивая наиболее подходящие места, то и дело спотыкаясь и попадая в глубокие пыльные ямы. Все это и делало короткий промежуток, длиной в каких-нибудь пятьдесят ярдов, пользующимся наиболее дурной славой куском дороги из всех сотен и сотен миль.
   Единственный разбойник больше не мог ждать своего компаньона – ему оставалось лишь попытать счастье в одиночку. Он уже было вышел навстречу медленно, как черепаха, движущемуся дилижансу, когда, вдруг, позади него раздался шум, привлекший его внимание. Взглянув назад, он увидел второго замаскированного человека в таком до боли знакомом облачении Грегорио. Издав глубокий вздох облегчения, он понудил своего напарника поторапливаться и двинулся вперед. Второй человек ни на шаг не отставал от него.
   Ни Билл Гатлин, ни пассажиры не были особенно удивлены, когда двое здоровенных мужчин вышли на середину дороги и преградили им путь. В обычных обстоятельствах они бы, может быть, и удивились (да и то не особенно). Но сегодня их предупредили, что непременно ожидается попытка ограбления, так как на дилижансе находится особенно ценный груз золота, служащий приманкой для Черного Койота. Они были проинструктированы также, что сопротивления оказывать не следует, так как Хол Колби поставил условием поимки прославленного злодея, чтобы награбленное полностью находилось в его руках. Он не хотел, чтоб оставались какие-либо сомнения относительно личности преступника. Так что в этот день мешать Черному Койоту было воспрещено. Все это бесконечно радовало Билла Гатлина и курьера, так как освобождало их обоих и от опасности, и от ответственности. Билл Гатлин не только не выказал никакого удивления при появлении двух грабителей, но, фактически, он остановил свою упряжку уже в тот момент, когда они появились из-за валунов. Он поднял руки еще до того, как команда сорвалась с губ главного разбойника. Как это обычно происходило, Мексиканец взял возницу и курьера на прицел, а Черный Койот подошел к фургону, чтобы забрать золото. Впрочем, на этот раз второй бандит следовал за своим патроном на гораздо меньшей дистанции, чем это ранее было у него в обычае. Он буквально наступал ему на пятки. Койот погрозил пассажирам своим оружием, проследив, чтобы руки их были подняты, и, с Грегорио, стоящим на стреме, засунув оба револьвера в кобуры, он потянулся к мешкам с золотом, чтобы забрать их у курьера.
   Разбойник поставил ногу на ступицу переднего колеса, чтобы подняться повыше. Это дало бы ему возможность дотянуться до драгоценных мешков. Вдруг его сообщник быстро шагнул к нему и ткнул дулом своего револьвера в спину Койота.
   – Спускайся и поднимай руки, – сказал он. – С тобой покончено.
   – Да разорви мою голову! – воскликнул Билл Гатлин. – Хол весьма сообразителен! Я до последнего момента думал, что он – это Грегорио. На этот раз он, кажется, добрался до Балла.
   Черный Койот спустился с экипажа со злобным рычанием.
   – Ты, грязный гризер, ты, – кричал он. – Я достану тебя, Грегорио!
   Тот, кого он назвал «Грегорио», кивнул курьеру.
   – Спустись и возьми у него револьверы, – сказал он, и, когда этот человек исполнил сказанное, продолжал: – Сорви с него маску!
   Курьер сдернул черный шелковый платок с лица Койота одним быстрым движением. Внезапно он отступил, и глаза его были расширены в изумлении.
   – Колби! – вскрикнул он.
   Билл Гатлин почти проглотил свой кусок жевательного табака.
   – Неплохо же надо мной подшутили! – воскликнул он, а потом обратился ко второму бандиту:
   – А ты, значит, был и оставался все время Грегорио, а я-то принял тебя за Колби! Надо мной действительно подшутили. Да еще как! Выпивка за мной.
   – Еще бы! – согласился второй грабитель. Он засунул один из своих револьверов в кобуру и сорвал свою собственную маску.
   – Быть мне рогоносцем, если это не Балл! – пробормотал Билл Гатлин.
   – Держи его на прицеле, – сказал Балл курьеру, – пока я схожу за лошадьми.
   Колби лишь мрачно смотрел вслед Баллу, когда тот пошел за лошадьми, но так ничего и не сказал. Он был все еще поражен и не мог прийти в себя от удивления, испытанного при виде Балла, замаскированного под Грегорио. Действительно, вплоть до револьверов, Балл полностью присвоил всю экипировку Мексиканца, и, когда он вернулся, ведя на поводу лошадей Грегорио и Колби, Черный Койот все еще смотрел на него так, как будто не мог поверить в его реальность. Балл натянул поводья рядом с ним и кивнул в сторону его лошади.
   – Залезай! – сказал он. Колби сел на лошадь, и Балл набросил петлю своего лассо на шею пленника. Он затягивал узел, пока праща не коснулась воротника рубашки. – Бери свой багаж, Колби, – сказал Балл, и они поехали к Хендерсвилю. Чуть позже за ними последовал и дилижанс.
   – Может, мне остаться с тобой, на случай, если тебе понадобится помощь? – спросил Билл Гатлин.
   – Мне не понадобится помощь, – сказал Балл.
   Когда дилижанс исчез из поля зрения, скрыв себя в им же поднятой туче пыли, к Баллу и Колби галопом прискакал смуглый наездник. Рядом с ними он остановил гнедую лошадь со звездой во лбу. Это был Грегорио. Колби бросил на Мексиканца испепеляющий взгляд.
   – Ты! Ты! – закричал он.
   – Заткнись, Колби, – перебил его Балл. – Ты получил то, что тебе причиталось. Это научит тебя не кидать друзей.
   Грегорио спешился и снял свою верхнюю одежду. Балл последовал его примеру. Когда они поменялись костюмами и лошадями, они обменялись парой добродушных шуток о событиях, произошедших за день. Оба были довольны. Грегорио первым вскочил в седло.
   – С богом, сеньор Балл! – крикнул он и помахал рукой на прощанье. – Может быть, через несколько дней Грегорио спустится с холма, а?
   – Я улажу это, когда покончу с нынешним делом, Грегорио, – ответил американец. – Заметано! Не переживай.
   – И я буду работать с вами на ранчо «Застава Y»?
   – Так же, как и я. Прощай, Грегорио.
   – С богом, сеньор! – и Грегорио повернул своего коня назад, в горы.
   – Этот гризер белее многих белых! – сказал Балл.
   Когда он рысью въезжал в Хендерсвиль, на несколько минут позже дилижанса, он заметил, что новость уже распространилась. Толпа, собравшаяся возле отеля миссис Донован, окружила его и его пленника плотным кольцом.
   – Разорви его шкуру! – воскликнул один из людей, бывших в отряде, не так давно выезжавшем на Западное ранчо, чтобы повесить Балла. – Я всегда сомневался, что это Балл! Я всегда подозревал этого парня – Колби!
   Не успел Балл натянуть вожжи, как прибыли Техасский Пит и Шорти, препровожденные в город своим эскортом. Ковбои были целы и невредимы. Их револьверы были возвращены им, освобожденные от патронов и брошенные на землю на окраине города. А эскорт поскакал во весь опор обратно на ранчо «Застава Y».
   Техасскому Питу было не до вопросов. Он мгновенно окинул взглядом всю сцену, и, вероятно, нашел объяснение происходящему – или он что-то узнал из комментариев к событиям, полученных от собравшейся толпы. Но что-то другое, гораздо более важное, занимало его мысли, когда он направил своего коня в сторону Балла, прокладывая себе дорогу сквозь массу народа.
   – Видел ты где-нибудь здесь мисс Ди? Она в городе?
   – Я не знаю. А что?
   – Ее нет на «Заставе Y». Корсон сказал, что она продала ранчо и уехала в Альдею, – ответил Пит.
   – Корсон лжец, – резко сказал Балл. – Он повернулся в сторону веранды дома миссис Донован, где заметил его хозяйку, – Миссис Донован! – окликнул он ее. – Скажите, мисс Хендерс в городе?
   – Ее нет, Балл, – ответила Мэри Донован.
   Балл окинул глазами толпу. Его взгляд остановился на человеке, которого он знал, как порядочного парня, не участвовавшего в шайке Гама Смита.
   – Томпсон, – позвал он его, – возьми Колби и стереги его, пока я не вернусь. Не давай Гаму Смиту забрать его и пристрели Колби, если он будет шалить. Слезай с коня, Колби. Возьми его, Томпсон. Поехали, парни! – и, с Техасским Питом и Шорти, поспевающими за ним по пятам, он поскакал к «Заставе Y». Когда они скакали рядом, стремя к стремени, Техасский Пит вдруг мотнул головой в сторону Хендерсвиля.
   – Что бы все это значило? – спросил он Балла.
   – Я только что поймал Черного Койота, – ответил тот.
   – Колби?
   Балл кивнул.
   – Я подозревал его очень давно, – сказал Балл, – Но мне никак не удавалось напасть на его след. Когда я прятался в Каньоне Койота, я как-то раз наткнулся на Грегорио. Он и Колби долго работали вместе, но впоследствии гризер понял, что Колби хочет его надуть и уйти в одиночку на юг со всем награбленным. Сегодняшнее дело должно было стать последним, и Колби сам каким-то образом организовал такую большую партию золота. Грегорио и я поняли это. Мы поменялись одеждой и конями, и я пошел вместо гризера. Колби так и не заподозрил ничего до самого конца. Он думал, что я – гризер, до самой той минуты, когда я скинул маску.
   – Я думал, Грегорио терпеть тебя не может, – сказал Шорти.
   – Я оказал ему небольшую услугу какое-то время назад. – Это все, что Балл сказал о перестрелке с апачами в Тополином Каньоне, когда он рисковал жизнью, спасая Мексиканца.
   Немного помолчали. Вдали уже были видны строения ранчо, угнездившиеся среди деревьев, когда Техасский Пит обратил внимание на небольшое пятнышко среди кустов полыни, далеко на юго-востоке. Для нетренированного глаза оно было едва заметно.
   – Это оседланная коняга, – сказал Пит. – Что она делает там?
   Балл пристально посмотрел в сторону животного.
   – Кажется, это гнедая L-O, на которой ездит Айдахо, – сказал он.
   – Айдахо остался дома с мисс Ди, – сказал Пит.
   Трое, как один, натянули вожжи и полетели над рыхлой землей в сторону далекой лошадки. Их кони прыгали туда и сюда, перемахивали через кустарники, как ушастые зайцы. Звездочка, опередив других, достигла гнедой L-O первой. Балл соскочил с седла и встал на колени возле распростертого на земле человеческого тела. На половину фигура лежащего мужчины была скрыта кустарником. Это был Айдахо. Балл взял в руки его голову, и Айдахо открыл глаза. Он смотрел на Балла в замешательстве. Его лицо выражало отчаянные усилия что-то вспомнить и рассказать. Подоспели Техасский Пит и Шорти, сопровождаемые тучей пыли и скверных слов.
   – Где босс? – спросил Техасский Пит.
   – Что это ты здесь прохлаждаешься? – спросил Шорти.
   Медленно Айдахо сел, поддерживаемый Баллом. Он посмотрел на вожжи, обмотанные вокруг его запястий. Он пощупал свой бок, и рука его покрылась кровью.
   – Я сделал все, что мог, – сказал Айдахо. – Но их было слишком много.
   – Где хозяйка, ты, идиот просверленный? – закричал Техасский Пит. – Кто они? Что они с ней сделали?
   – Они все были в масках, – сказал Айдахо. – Я ничего не видел, после того, как они оглушили меня. Я не знаю, что они сделали с ней. Помоги мне сесть на лошадь, ты, болтун кривоногий, – мы натянем поводья и найдем ее, вместо того, чтобы сидеть тут и слушать твою болтовню.
   Пит, спешившись, деликатно помог Айдахо сесть в седло.
   – Ты лучше в город удирай, – сказал Пит. – Ты плохо себя чувствуешь, и с пулей 45 калибра между ребер ты, так или иначе, плохой помощник.
   – Заткнись, – посоветовал ему Айдахо, – если бы я был даже просверлен, как солонка, я бы все равно был с вами. – Его немного покачивало в седле, но он встряхнулся и выпрямился. Было очевидно, что он слишком слаб от шока и потери крови, и от боли в боку.
   – Ты лучше ступай назад, Айдахо, – сказал Балл. – Ты не в той форме, чтобы ехать с нами, а я полагаю, что у нас впереди тяжелая поездка.
   – Возвращайся, ты, чертов дурак, – сказал Техасский Пит, который, под покровом грубых и почти жестоких шуток, скрывал подлинную заботу о благополучии своего приятеля.
   – Убирайся вон! Я еду с вами.
   Больше они не тратили времени на уговоры, и сделали широкий круг, пытаясь обнаружить следы похитителей.
   Они нашли достаточно улик, чтобы убедиться: в деле участвовало около дюжины всадников. Это подтвердило слова Айдахо. Около половины из этих людей, сделав свою грязную работу, поскакали в сторону «Заставы Y». Остальные же взяли курс на юг. Именно последнее направление выбрали ковбои, после того, как Балл заметил отпечаток железной подковы. Так как Капитан совсем недавно был подкован на передние ноги, то наиболее заслуживало доверия предположение, что Диану повезли в южном направлении.
   Они скакали быстро, так как сгущались сумерки. И, когда некоторое время спустя, стало слишком темно, чтобы различать следы с седел, они часто вынуждены были останавливаться и спешиваться. Несколько раз им приходилось зажигать спички, чтобы убедиться в том, что они движутся в правильном направлении. Их продвижение было, таким образом, с необходимостью медленным. К полуночи они совершенно потеряли след. В этом месте они оставили Айдахо, слишком слабого от потери крови, чтобы продолжать путь.

Глава 18. Сквозь ночь

   В ЗАДНЕЙ КОМНАТЕ салуна «Чикаго» Томпсон стерег Хола Колби, который был искусно связан и привязан к стулу, на котором сидел. В отеле же миссис Донован в полном разгаре был обед. Внезапно вошел Гам Смит и занял свое привычное место. Он только что прибыл с «Заставы Y», и, поскольку в обеденное время улицы Хендерсвиля были пусты, то он никого не встретил.
   – Привет, Гам, – сказал Билл Гатлин, – полагаю, ты слышал, что мы поймали Черного Койота.
   – У меня нет сегодня никакого другого дела в городе, кроме как узнать об этом. Но я был уверен, что Хол Колби поймает эту тварь. Правда, в последний раз он выглядел немного таинственно и тревожно. Где же преступник? – спросил шериф.
   – Он под стражей в салуне «Чикаго», – ответил Дикий Кот Боб.
   – Полагаю, лучше отвезти его в тюрьму, – сказал Гам Смит.
   – Полагаю, ты оставишь его в салуне «Чикаго», – ответил Дикий Кот. – Ты знаешь, кто это?
   – Балл, разумеется.
   – Балл?! Черта с два! Это Колби.
   Гам Смит немного побледнел.
   – Здесь, должно быть, какая-то ошибка, – сказал он негромко. – Кто поймал его?
   – Его поймал Балл, и здесь не может быть никакой ошибки, – сказал Билл Гатлин, – Я-то всегда считал, что это не Балл.
   – Вот как?! – сказал Гам Смит. – Но салун «Чикаго» – не место для опасного преступника. – Сразу же после обеда я перевезу его в тюрьму, откуда он не сбежит!
   – Говорю тебе, ты оставишь его в «Чикаго», – сказал Дикий Кот Боб.
   – Я шериф этого вашего округа, – пролаял Гам Смит, – и никому не позволено вставать у меня на пути, во время исполнения служебных обязанностей. Ты слышишь меня, Дикий Кот Боб?
   – Я слышу тебя, но это производит на меня не больше впечатления, чем ослиная задница, – ответил Дикий Кот, украсив свое замечание особенно зловещими и страшно наглядными непристойностями. Он закончил свою трапезу первым и вышел. Когда же Гам Смит тоже вышел от миссис Донован, он первым делом отправился в свой собственный салун. Здесь он набрал полдюжины бездельников, напоил каждого из них и повел эту банду в салун «Чикаго». Придя туда, он потребовал от хозяина, чтоб тот немедленно выдал ему личность Хола Колби, известного также как Черный Койот.
   – Он в задней комнате, – ответил хозяин салуна. – Если вы требуете его, что ж, идите, возьмите его. Он мне не нужен.
   Перед дверью в заднюю комнату сидел Дикий Кот Боб. Его локти покоились на коленях, и в обеих руках покачивались револьверы 45 калибра.
   – Именем закона! – взвизгнул Гам Смит своим высоким тонким голосом. – Я требую выдать мне личность Хола Колби.
   – Пошел к черту, выродок, – закричал Дикий Кот Боб.
   – Ты лучше прислушайся к доводам разума, Дикий Кот! – крикнул шериф. – Или я должен буду применить к тебе всю мощь закона.
   Дикий Кот Боб, подняв голос еще выше, чем его старинный враг, излил на него поток бессвязных богохульств и грязной брани. Гам Смит повернулся и прошептал что-то одному из своих людей, который тут же вышел из комнаты с двумя другими. После этого Гам отошел на другую сторону помещения и, указывая на маленького старого человека, сидящего перед запертой дверью, обратился к своим оставшимся сподвижникам:
   – Возьмите его, ребята! Выполните свой долг!
   Один из его людей выступил вперед. Дикий Кот Боб крутанул револьвер вокруг указательного пальца и, не прицеливаясь, сбил шляпу с головы этого парня. Трое остальных отскочили назад. Вдруг послышался звук разбиваемого стекла изнутри комнаты, где находился под стражей Колби. Раздался протестующий голос Томпсона, а затем выстрелы. Дикий Кот Боб вскочил на ноги и потянулся к дверной ручке. На миг, таким образом, он повернулся спиной к бару. В этот миг Гам Смит поднял свой шестизарядный револьвер и выстрелил. Без единого звука Дикий Кот Боб обрушился на пол и лежал неподвижно.
   Смит и его люди бросились к двери. Она была заперта. Это была тяжелая, крепкая дверь, несколько минут сопротивлявшаяся их совместным усилиям.
   Когда, наконец, она сдалась под их натиском и они переступили через порог, то увидели лишь тело Томпсона, распростертое на полу в луже крови. Черный Койот скрылся.
   Окруженная людьми в масках, расправившимися с ее телохранителем, Диана Хендерс исключительно ясно видела всю тяжесть своего положения. Хотя она и не узнала ни одного из людей, устроивших на нее засаду, тем не менее, достаточно хорошо понимала, что они действуют по приказу Корсона. Записка открыла ньюйоркцу, что ей известна тайна его двуличности и что она владеет документами, неопровержимо эту двуличность доказывающими. В любой момент Диана могла вывести мошенника на чистую воду. Это и толкнуло его на отчаянную авантюру. Корсон поставил «ва-банк».
   Замаскированные всадники внезапно напали на них со дна высохшего оврага. Они окружили Диану и ее телохранителя, не успели те даже моргнуть глазом. Все же, под прицелами их револьверов, Айдахо, верный неписанному кодексу своей должности и своей эпохи, бросился на защиту дамы. Тут уж, будь он один или с кем-то еще, все равно он понял, что счет не в его пользу. Кто-то должен был погибнуть. Заговорили револьверы, и, за свое рыцарство, он был сбит с седла и оставлен умирать на выжженной земле. А его противники умчались на юг, увозя с собой Диану.
   Пришла ночь, но всадники продолжали свой путь. Двое скакали впереди Дианы, и четверо – позади. Они ехали быстро, не жалея лошадей. Приняв во внимание этот факт и то направление, куда они двигались, Диана поняла, что они стремились к границе. Впрочем, где-то, в горах, они перешли на медленный шаг и около девяти устроили краткую передышку. В этом месте была вода, в которой смогли освежиться и лошади и их хозяева.
   Поначалу Диана пыталась расспросить об их намерениях. Но они отказывались отвечать, куда ее везут. В конце концов, проклятиями и угрозами, они заставили ее замолчать. Масок никто из них не снимал, пока темнота полностью не скрыла от нее их черт. Это, как и почти не нарушаемое молчание, убедило ее в том, что похитители боятся быть узнанными, а, следовательно, они были рекрутированы где-то поблизости, может быть, из числа ее соседей.
   У Дианы возникло неприятное подозрение, что завсегдатай заведения Гама Смита «Приют Гама – Ликеры и Сигары» мог бы узнать всех их. Похищение, в таком случае, было спроектировано или, по меньшей мере, допущено шерифом. Это было, конечно, немыслимо, зато не противоречило предыдущему выводу, то есть тому, что похитители выполняют распоряжение Корсона.
   Какие цели они преследовали – об этом она не догадывалась. Может быть, они хотели на время перевезти ее в какое-то скрытое место, где она более не могла бы помешать планам нью-йоркца. Но у них могли быть и более дурные намерения. Она знала, что Корсон никогда не сможет спокойно владеть «Заставой Y», пока она жива. И он был не настолько глуп, чтобы не принять этот факт во внимание. Но хватит ли у него смелости разделаться с ней?
   После полуночи они перевалили через вершину, в таком месте, где не могло остаться даже намека на какой-либо след, и оказались на крутом, опасном склоне лесистого каньона. Дюжину раз жизнь девушки была в опасности. Ее единственным телохранителем была ловкость и устойчивость Капитана. Получасом позже каньон расширился, образовав небольшой горный «карман». Здесь они вновь остановились. Во мраке глубокой, узкой горной теснины ее глаза, наконец, различили очертания небольшого домика.
   Мужчины спешились. Один из них предложил Диане тоже спуститься, и, когда она сделала это, парень грубо взял ее под руку. «Идем со мной!» – хрипло сказал он и отвел ее в хижину. Открыв дверь, он втолкнул ее внутрь и проследовал за ней. Чиркнула спичка, осветившая единственную, бедно обставленную, комнату. Стол, несколько скамеек и пара коек были на скорую руку сколочены из ветвей деревьев, растущих вокруг хижины. На столе стоял подсвечник со свечой, которую парень не преминул зажечь. С краю находился черненый камин. Над ним располагалась длинная полка с множеством коробок и бидонов. На колышках и гвоздях, по бокам камина, висела грубая, топорная кухонная утварь – сковорода, кастрюля, кофейник. Большой котелок для кипячения воды был наполовину зарыт в пепле грязного камина.
   Вошли остальные мужчины. Все они вновь были в масках. Один взял котелок и вышел с ним наружу. В скором времени он вернулся с водой. Другой принес дров, а третий начал готовить еду. Они привезли с собой некоторое количество муки и бекона. В бидонах над каминной полкой нашлись соль, сода, перец и сахар. Там же были кофе и чай.
   Аромат готовящейся еды заставил Диану почувствовать, как она голодна. Надо сказать, ее положение, хотя и тяжелое, пока еще не достигало той точки, которую она сочла бы опасной. Хотя отношение к ней со стороны этих людей было и довольно-таки неприязненным, но ни разу оно не становилось действительно угрожающим. То, что они делали, очевидно, совершалось лишь под давлением приказов. Приказов человека или людей, которые не принимали в похищении никакого активного участия. Они даже не присутствовали на месте событий. Да и здесь, в этом скрытом месте в горах, не было ни одного из них.
   Диана Хендерс была более или менее знакома с этими южными горами. Достаточно знакома, чтобы понять, что прежде она в этом месте никогда не оказывалась. Это было идеальное место для того, чтобы совершить преступление и уничтожить или скрыть все следы его. Девушка отбросила неприятные мысли и обратила внимание на бекон, шипящий на камине. Он наполнял комнату восхитительным запахом. Ей была дана порция, и, сидя на одной из примитивных коек, она жадно уничтожила ее. Ее страхи, каких бы они ни были размеров, ничуть не испортили девушке аппетит. Да и вообще, внешне она никак не показывала, что боится, самих ли похитителей или той судьбы, которая была ей уготована.
   Ужин был закончен. Один из мужчин встал и вышел из домика. Из последовавшей односложной беседы она поняла, что его посылают назад по пройденному ими пути, в какое-то место, где он мог дежурить в качестве часового. Казалось, что они вовсе не ожидают преследования, но принимают эту меру предосторожности лишь в согласии с полученным приказом или разработанным заранее планом.
   После ужина похитители немного покурили, а затем, один за другим, повалились спать на грубые доски. Они расположились так, чтобы девушка не могла подойти ни к двери, ни к единственному окну, не потревожив при этом кого-либо из них. Человек, ложившийся последним, задул свечу. Диана Хендерс растянулась во всю длину своего тела на грубых скамьях, составлявших основу одной из кушеток, и попыталась уснуть. Неизвестно, сколько времени она пролежала без сна, но, в конце концов, погрузилась в легкую дремоту, от которой пробудилась около трех часов утра, услышав стук лошадиных копыт рядом с домиком. Затем раздались приглушенные мужские голоса. Внезапно девушку охватило предчувствие близкого спасения. Она услыхала, как открылась дверь, и мгновенно двое из спящих на полу людей проснулись и сели.
   – Кто это? – спросил один из них.
   – Я, – ответил один из вновь прибывших, – будите остальных – нам надо убираться отсюда, – Он шагнул к столу, чиркнул спичкой и зажег свечу. В ее первом неярком свете Диана узнала фигуру того человека, который отправился после ужина исполнять роль часового – другой человек, приехавший с ним, был Хол Колби.
   – Убери свет, чертов придурок! – закричал один из разбуженных людей. – Ты что, хочешь, чтобы девчонка узнала нас всех? – Свет был сразу же выключен. Хол Колби шагнул в ее сторону.
   – Все в порядке, Ди, – сказал он. – Я пришел за тобой.
   Часовой сказал товарищам:
   – Кое-кто идет за нами по следу. Колби обогнал их кратчайшим путем. Он ехал за ними около часа. Он говорит, что их трое. Мы должны уходить. – Похитители в спешке поднялись и отправились за лошадьми. Колби взял Диану под руку.
   – Идем, – сказал он. – Я вытащу тебя отсюда.
   – Зачем мне уходить отсюда, если кто-то едет сюда, чтобы отнять меня у этих людей? – спросила она.
   – Но я-то здесь, – сказал Колби. – Я заберу тебя с собой, Ди. Пойдем, мы должны спешить.
   Она покачала головой.
   – Нет! Я остаюсь здесь.
   – Они не дадут тебе остаться – они силой возьмут тебя с собой. Лучше тебе пойти со мной. Я твой друг.
   – Ты не можешь быть одновременно и их, и моим другом.
   Он снова взял ее под руку.
   – Поехали. У нас нет времени на то, чтобы валять дурака.
   Они стали бороться. Когда он попробовал вытащить ее силой, она сжатым кулаком ударила его по лицу.
   – Ты! – закричал он, применяя к ней низменный эпитет. – Ты, черт возьми, пойдешь! – Он поднял ее на руки и вынес наружу. Ночь шла к концу.
   Почти все похитители уже оседлали своих лошадей.
   – Где ее лошадь? – спросил Колби, и, когда коня подвели, он грубо бросил девушку в седло и связал принадлежащим ей же лассо. Затем он вскочил на свою собственную лошадь и, ведя на поводу Капитана, Устремился по каменистому, заросшему лесом ущелью на юг.
   А несколькими милями западнее трое мужчин остановили коней на перевале.
   – Мы опять потеряли этот чертов след, – кисло пробормотал Пит.
   Балл выпрямился на своей звездочке и откинул голову далеко назад. Его ноздри были расширены.
   – Что ты высматриваешь там, наверху? – спросил Шорти. – Следы этого стада баранов не ведут на небеса.
   – Чувствуешь? – спросил Балл.
   – Что?
   – Запах паленой древесины. Восточный ветер принес его. Поехали! – Он вслепую поскакал сквозь мрак, рассчитывая лишь на инстинкт и на зоркость своей лошади. На восток, к тому предполагаемому огню, от которого мог исходить этот слабый, едва уловимый запах горевших дров. Там, где есть огонь, там должны быть и люди – так обоснованно решил Балл.
   Через полчаса трое уже скользили, качались и вертелись, спускаясь по крутому склону ущелья в подобную чаше расщелину в горах, где, в неясном свете раннего утра, они увидели жалкую, однако защищенную от непогоды, хижину. Из покосившейся трубы поднималась тонкая струйка дыма. В недвижном воздухе этого «кармана» она поднималась наверх, к краю стены каньона, а там ветер уносил ее на запад. Трое ковбоев спрятали лошадей среди деревьев, а сами, кое-где прячась за кустарником, а где и ползя на четвереньках, подкрались к хижине с трех сторон. Балл должен был войти первым. Выпрямившись и прыгнув к входу, он ворвался внутрь маленького здания, держа наизготовку два револьвера. Но там было пусто. Лишь последние красные угольки тлели в покрытом многолетней грязью камине. С одной стороны валялась жирная сковорода, с другой стоял котелок, наполовину наполненный теплой водой. Тяжелый, резкий запах плохого табака висел в воздухе.
   – Они были здесь, но они ушли, – сказал Балл, когда его друзья присоединились к нему.
   – Они не могли уйти далеко, – сказал Шорти.
   Трое нашли след, ведущий далее по каньону, и двинулись согласно ему.
   А несколькими милями впереди них Колби и Диана, с шестью замаскированными мужчинами, выскочили на широкую равнину, расстилающуюся у подножия гор. Здесь они остановились.
   – Пусть один из вас поменяется лошадьми с девчонкой! – скомандовал Колби. – А потом все вы сворачивайте обратно на северо-запад, и не забудьте задать знатную пирушку в Хендерсвиле. Ну что ж, Грифт, бери ее лошадь!
   – Зачем? – спросил Грифт.
   – Чтобы навести на ложный след ее друзей в Хендерсвиле, разумеется, – ответил Колби. – Скажи им, что нашел ее коня с той стороны гор, на Западном ранчо. Пускай они там ее ищут, пока рак на горе не свистнет.
   Грифт, удовлетворенный этим объяснением, спешился и взял коня Дианы, после чего она была привязана к его лошади.
   – Теперь прочь! – сказал Колби. – Я позабочусь о девчонке. – И он отправился на юг. Тогда как остальные свернули на запад. – Думаю, я их одурачил, – сказал Колби, когда они отъехали на достаточное расстояние.
   Диана не ответила.
   – Те три парня идут по твоему следу, Ди, – продолжал Колби. – Они достаточно сообразительны, чтобы отличить след Капитана. Полагаю, я неплохо провел их.
   Грифт никогда не стал бы меняться, если бы он знал мои мысли.
   Диана молчала. Она даже не взглянула на него. Некоторое время они ехали молча.
   – Слушай, Ди, – воскликнул, наконец, Колби. – Ты можешь точно также принадлежать кому-то, как твоя лучшая лошадь. Ты принадлежишь мне, и я намерен владеть тобою столько, сколько мне захочется. Я теперь богат. Я получу все деньги, какие мне нужны, от Лилиан Мэнил, но люблю я только тебя. Только тебя я хочу. И тебя я собираюсь получить. После того, как я получу все деньги Лилиан, я брошу ее, и мы с тобой совершим путешествие. Но, между тем, на какое-то время я должен все же жениться на ней, чтоб получить эти деньги. Понимаешь?
   – Ублюдок! – пробормотала Диана, содрогнувшись.
   – Отлично! Если ты хочешь принадлежать ублюдку, называй меня так, – сказал он, посмеиваясь. – Ведь с сегодняшнего дня ты принадлежишь мне. И обратного пути у тебя не будет. Ты ведь думала, что отвергла меня, разве не так? Ты хотела этого грязного бандита, да? Ну, так ты его не получишь! Если он сейчас не следует за тобой по пятам с теми тремя парнями, то он уже не догонит нас даже по эту сторону границы. А уж по ту сторону он не найдет нас за сотню лет. Он пойдет по следам копыт Капитана, пока не догонит тех ребят, и эта шайка понаделает в нем дырок. Славно же одурачил я все это стадо, а?
   Взгляд Дианы Хендерс выражал неописуемое презрение и ненависть. Колби погрузился в молчание, увидев, что вовлечь девушку в беседу невозможно. Так они и проехали еще с милю. Внезапно далеко-далеко на севере прозвучали слабые, едва слышные звуки перестрелки.
   Балл и его товарищи атаковали шестерых похитителей. Не было никакой преамбулы. Ни одного вопроса не было задано. Трое просто пришпорили лошадей и обрушились на удирающих от них людей Гама, которые, сделав свою работу, уже не имели ни малейшего желания вступать с кем-либо в дискуссии. В тот момент, когда Балл понял, что достиг пределов досягаемости, он открыл огонь из одного револьвера. С первого же выстрела один из преследуемых был выбит из седла. За этим последовал беглый огонь, пока ни остался в живых единственный из шести. Держа одну руку высоко над головой, он остановил свою измученную лошадь. Свой револьвер он бросил на землю. Балл остановился возле него.
   – Где мисс Хендерс? – спросил он.
   – Я ничего о ней не знаю. Я не видел ее.
   – Ты врешь, – тихо сказал Балл, – Ты едешь на ее лошади. Где она? Я даю тебе пять секунд, прежде чем ты отправишься в ад!
   – Колби забрал ее. На юг. В сторону границы, – закричал Грифт, и Балл удивился, так как оставил этого парня запертым в Хендерсвиле.
   – Доставь эту лошадь домой, Грифт, – сказал Балл. – На «Заставу Y». Если ты соврал мне о мисс Хендерс, или если эта лошадь не будет на «Заставе Y», когда я вернусь, я просверлю тебя. Понял?
   Грифт кивнул.
   – Теперь пошел прочь, – сказал Балл и повернул на юг.
   Вновь началась тяжелая, изнурительная скачка. Под палящим солнцем, через горячие солончаковые равнины, трое гнали своих усталых лошадей.
   – Ты сделаешь это, Звездочка. Ты сделаешь это, – шептал Балл на ухо своей лошади. – Она не может быть слишком далеко. И нет никого, кто бы ушел от нас с тобой, Звездочка, – не было и не будет. Когда-нибудь мы догоним ее.

Глава 19. Скажи мне, что ты меня любишь

   БЫЛО ДЕСЯТЬ УТРА, когда Балл, Техасский Пит и Шорти напали на след Колби. В это время он и его невольная попутчица опережали их на добрые четыре часа. На усталых лошадях, по палящей жаре аризонского дня, казалось невозможным настигнуть жертву. Ночью же Колби мог уже пересечь границу. Впрочем, для трех его преследователей международные границы значили не больше, чем линии географической широты и долготы или изотермические графики.
   Незадолго до полудня они были вынуждены остановиться возле большой ямы и дали напиться тошнотворной, но все-таки освежающей, воды трем усталым животным. В грязи на границе они различили свежие следы лошадей Колби и Дианы. Было очевидно, что они на значительное время останавливались здесь. Действительно, Колби не торопился. Настолько он был уверен, что сбил ковбоев со следа. К тому же, поскольку их, по его расчетам, ожидало столкновение с превосходящими силами противника, то резонно было бы ожидать их уничтожения, вплоть до последнего человека.
   Пять минут отдыха – это было все, что его преследователи позволили своим лошадям. Они снова были в седлах.
   – Взгляните туда! – указывая на юг, воскликнул Техасский Пит. – Если это не дождь, то я глупыш несмышленый.
   – Сезон дождей начнется не раньше, чем через месяц, – сказал Балл. – Сейчас для них еще слишком рано. Но это и вправду дождь. И дождь дьявольский! Взгляните, какая молния! Ну что ж, если они еще не перебрались через Ладошки Салли, то они уже и не переберутся, пока этот дождь не закончится.
   – А если они перебрались, то мы их уже никогда не догоним, – сказал Шорти.
   – Я догоню их, даже если мне придется спуститься в ад, и если мне понадобятся на это сотни лет, – сказал Балл.

   ДОЖДЬ ЗАСТАЛ КОЛБИ и Диану на северной оконечности «Ладошек». На них обрушивались потоки воды, а иногда и сплошная масса, которая почти раздавливала их. Ливень сопровождался оглушительными раскатами грома и ослепительно яркими вспышками молнии. Там, где они находились сейчас, было ужасно. Но Колби знал по опыту, что в ложбине в верхнем конце «Ладошек» было бесконечно хуже – это был настоящий, грозовой, ливень. Колби пришпорил свою лошадь и перешел на галоп, заставив сделать то же самое лошадь Дианы. Он понуждал их выбиваться из последних сил, зная, что если он не пересечет стремнину сейчас, в течение нескольких минут, тогда ему придется ждать дни, а может быть, и недели, по эту сторону «Ладошек». Наконец они достигли потока. Он увидел, как три фута мутной, бурлящей воды с безумной яростью обрушиваются в узкое русло меж двух отвесных глинистых стен. Его лошадь с трудом нашла затопленную дорожку, протоптанную скотом в то время, когда русло бывало сухим. Колби пустил лошадь вперед. Сила течения почти сбивала животное с ног. Однако, выносливая кобыла оказывало сопротивление потоку, упираясь в дно всеми четырьмя, широко расставленными, ногами. Колби, дважды обмотав свое лассо вокруг передней луки седла, тащил за собой лошадь Дианы, постоянно следя, чтоб она не отстала. Наконец, выбравшись на отмель, он обернулся и взглянул на север и на взбесившийся поток.
   – Если дождь продержится долго, то какое-то время больше никто не перейдет сюда с той стороны, – сказал он, улыбаясь. – Через десять минут «Салли» наполнится до предела. Нам же она достается легко.
   И он вновь тронулся с места, но на этот раз шагом. Он был уверен, что теперь нет никакой причины спешить, если даже она существовала до этого, в чем он тоже сомневался. Лошади, освеженные дождем, могли бы теперь сделать рывок. Но это, по его мнению, уже не было необходимо. После мили езды они заметили тусклые очертания кирпичного дома, проступившие сквозь сплошную пелену затянувшегося дождя. Дом стоял прямо перед ними, и они почти наткнулись на него. Колби подъехал вплотную к дверям и, нагнувшись в седле, постучал. Никто не отозвался.
   – Думаю, мы здесь остановимся ненадолго, – сказал он, слезая с лошади.
   Он открыл дверь и заглянул внутрь. Дом был пуст. Позади него находился навес для скота, к нему они и поехали. Колби помог Диане сойти, снял с животного седло и упряжь и привязал его под навесом. Потом он повел девушку, руки которой все еще были связаны, в дом. У нее теперь не было шансов убежать, так что мужчина ослабил ее узы.
   – Мы остановимся здесь на несколько часов и дадим отдохнуть лошадям. Потом – снова в путь. Нам нужно поесть. Мой желудок уже прирос к позвоночнику. Давай будем друзьями, Ди. Ты тоже можешь найти в этом свои хорошие стороны. И не можешь же ты осуждать человека за то, что он тебя любит! Я не так уж и плох – бывают много хуже, – он подошел к ней и поднял руку, собираясь коснуться ее.
   – Не трогай меня! – Она отшатнулась с дрожью отвращения.
   Он рассмеялся.
   – Со временем ты почувствуешь себя лучше, Ди, – сказал он. – Мы оба слишком устали, чтобы быть доброй компанией. Я лично собираюсь немного поспать. Тебе советую сделать то же самое. Но я буду вынужден вновь связать тебя, если ты не обещаешь не предпринимать попыток к бегству.
   Она не ответила.
   – Прекрасно, – сказал он. – Если ты предпочитаешь быть связанной, пожалуйста, – Он подошел и связал ей руки за спиной. Взяв в руку один конец веревки, он лег на грязный пол и скоро заснул. Диана сидела, прислонившись спиной к стене, и вслушивалась в звуки дождя. Дождь нещадно колотил по крыше и по стенам. Крыша протекала в нескольких местах, и требовала срочного ремонта. Вода, текшая сверху, образовывала на полу лужи, которые объединялись в небольшую речушку. Речушка поворачивала к двери и исчезала под ней.
   Какая безнадежность! Девушка едва сдерживала рыдания. Она устала, была голодна и слаба от истощения. Этот ужасный дождь уничтожил последние, слабые следы надежды на избавление. Теперь уже ни человек, ни животное не сможет пересечь «Ладошки Салли». Она знала лишь одного человека, который мог бы отважиться на это, знай он о ее затруднительном положении. Но как он мог узнать о нем, – преследуемый всеми беглец, скрывающийся в горах, далеко на севере.

   КОВБОИ ДОЛЖНЫ БЫЛИ пересечь «Ладошки» до того, как поток станет непроходимым. Понимая необходимость экстремальной спешки, трое преследователей гнали своих утомленных лошадей вперед на пределе их убывающих возможностей. Эта гонка стала, вместе с тем, экзаменом на выносливость, проверкой, какая из лошадей – наиболее крепкая. Звездочка медленно, но верно обходила других двух лошадей. Еще задолго до того, как Балл достиг «Ладошек», ливший на них дождь освежил и лошадь, и человека, и Звездочка, как будто заново рожденная, все более увеличивала разрыв между собой и двумя своими, намного отставшими, сородичами. Все усиливающийся дождь мгновенно стирал все оставляемые следы. Хотя, с другой стороны, он, с неизбежностью, заставлял точно следовать пути, пройденному предшественниками, – вплоть до самого края потока, до того места, где недавно останавливались Колби и Диана. Здесь Балл натянул поводья и, нахмурясь, смотрел вперед, на бурлящую завесу желтой воды. На двадцать футов в ширину и на десять в глубину, крутясь и бурля, подобно адскому котлу, свирепствовала стихия. Балл скользнул глазами по скользкой грязи берега. Если бы он был твердым и сухим, то Звездочка могла бы найти в нем прекрасную опору для прыжка. Однако ковбой понимал, что прыгать нельзя, так же, как невозможно было и перебраться вплавь. Даже если бы лошадь и перескочила на ту сторону, она не смогла бы вскарабкаться на отвесную, постоянно, к тому же, осыпающуюся, стену, атакуемую мощным течением. Но безнадежность не овладела Баллом. Он просто обдумывал разнообразные варианты дальнейших действий, искал выход. Ни на мгновение он не счел возможным оставить преследование или, хотя бы, отложить его до того момента, когда вода спадет. Взяв лассо, он спешился и подошел к берегу потока, на обеих сторонах которого росли бесчисленные заросли солончаковых кустарников. Казалось, он уже разработал некий план, так как вытащил один из своих револьверов и бросил его на ту сторону потока. За первым последовал второй револьвер, а затем портупея с патронами. Бросил он и ботинки, один за другим. Ослабив пращу, он взмахнул петлей на конце лассо, которое, развернувшись, описало в воздухе круг, который вращался вокруг своего основания под углом 45 градусов по отношению к земле. Он напоминал нимб святого. Но это длилось всего мгновение, а затем праща взмыла вверх и, плавно перелетев новообразовавшуюся реку, опустилась в зарослях солончака на той стороне.
   – Подойди! – сказал Балл Звездочке, и лошадь встала рядом с ним, на самом краю потока.
   – Стой! – скомандовал Балл, знавший, что Звездочка, если надо, может стоять часами, пока ее хозяин ни даст новый приказ.
   Балл сворачивал свое лассо, пока оно не натянулось туго, потом он изо всех сил потянул за веревку, испытывая ее прочность. Эксперимент его удовлетворил, так как веревка выдерживала, несмотря на наиболее энергичные усилия. Тогда он обвязал свободный конец вокруг своей талии, шагнул на край и прыгнул.

   ХОЛ КОЛБИ ПРОСНУЛСЯ и осмотрелся. Его взгляд остановился на девушке, сидящей, опершись спиной на противоположную стену комнаты.
   – Чувствуешь себя бодрее? – спросил он. – Я – да. Нет ничего лучше, чем крепкий сон, за исключением жратвы.
   Она не ответила. Колби встал на ноги и подошел к ней.
   – Ты, и вправду, угрюмый маленький дьявол, но я выбью из тебя эту дурь. Немного любви исправит тебя. Встань же и поцелуй меня!
   – Ты непостижим – ТВАРЬ – Оскорбление для ублюдка – назвать тебя им.
   Хол Колби добродушно рассмеялся.
   – Если тебе больше нравятся бандиты, я могу предоставить одного, – сказал он, и вновь рассмеялся, на этот раз – своей собственной шутке.
   – Если ты дал себе труд заметить, что я предпочитаю Балла, то ты прав. Благодари бога, что его здесь нет – но он придет, и ты заплатишь.
   – Так ты все еще не встала и не поцеловала меня, – сказал Колби. – Ты, должно быть, хочешь, чтобы я сам поднял тебя? Ты многому должна научиться. И я тот парень, который может научить тебя. Я укрощал многих, раньше, до тебя. Но они были вовсе не хуже. Я укрощал их, и им это нравилось. Если не одним способом, так другим. Иногда помогает арапник. – В руках Колби как раз держал свой арапник. Он хлестнул себя по гамашам, демонстрируя, что ее ждет. – Вставай, ты! – Он схватил ее под руки и грубо поднял. Она вновь ударила его. Но на этот раз мужчина ответил на удар – хлестнул арапником по плечам. Жгучая боль пронзила Диану.
   – Я научу тебя! – крикнул он.
   Она попыталась освободиться, вновь ударила его. Но он грубо схватил ее и стал жестоко хлестать, не задумываясь, куда попадает.

   ПАДАЮЩИЕ ВОДЫ, ЗАСАСЫВАЮЩИЕ Балла, вертели и переворачивали его, утаскивая все дальше. Уже почти утонувшему, ему удалось все же на миг поднять голову над поверхностью вод. До сих пор он не имел понятия о страшной силе этого потока. Он чувствовал себя не более чем каким-то обломком кораблекрушения, отданным во власть волн. Балл не мог сопротивляться им, и был почти беспомощен. Веревка, опоясывающая его, внезапно натянулась, и его вновь утянуло под воду. Он изо всех сил загребал руками, пытаясь плыть к противоположному берегу. Но гигантские волны не позволяли этого и затягивали вниз, в пучину, а сила их далеко превосходила силу множества мужчин.
   Внезапно безумный поток изверг его на поверхность еще раз – теперь рядом с берегом, к которому был привязан конец его лассо, опасно натягивая свою ненадежную опору. Балл ухватился за скользкую красную грязь, неистово скребя ее и пытаясь впиться во что-то твердое. Вода накатила на него и опрокинула. Но все же он героически боролся, не для спасения своей жизни, но ради девушки, которую он любил. В конечном счете, человеческий героизм победил стихию. Медленно, ковбой заполз на берег. Почти полностью опустошенный, поначалу он не мог встать. Затем все же поднялся, пошатываясь, и взглянул на ту сторону потока, на Звездочку.
   – Мне очень жаль, Звездочка! – сказал он, покачав головой. – Я собирался перетащить и тебя, но не могу сделать этого. Теперь, полагаю, я должен буду идти пешком.
   Он уселся в грязи и натянул ботинки, поднял револьверы и портупею, свернул лассо и обратил лицо к югу.
   – Если мне понадобятся сотни лет, и если мне придется спуститься прямо в ад, – пробормотал он, – Я догоню его.
   Все еще изнуренный и выдохшийся после страшного напряжения всех сил во время борьбы с потоком, он, пошатываясь, брел вперед через слепящий дождь и липкую грязь. С упрямо опущенной головой, сопротивляясь буре. Это было непросто, но ни разу мысль о капитуляции не пришла ему в голову. Он должен был где-то найти ранчо и получить лошадь – мог он набрести и на пастбище и найти лошадь там. У него было лассо, хотя шансов приблизиться к животным настолько, чтобы иметь возможность воспользоваться им, было мало. Но он должен был иметь лошадь! Без нее он ощущал абсолютную беспомощность.
   Представьте себя брошенным на произвол судьбы в холодном, неприветливом мире, без карманного ножа, связки ключей, носового платка, денег, или даже пары туфлей, и вы поймете, как чувствует себя ковбой без лошади.
   Шаг за шагом, он, в буквальном смысле слова, протискивался сквозь ураган, пока, вдруг, прямо перед ним ни возникли очертания кирпичного дома. Фортуна смилостивилась над ним. Здесь он мог найти себе лошадь! Он шагнул к двери и почти окаменел, услышав голос женщины, исполненный протеста и боли. Придя в себя, Балл одним рывком широко распахнул дверь и вошел внутрь. Колби, схватив Диану за запястье, в приступе гнева, выворачивал ей руку. Поскольку она дралась и сопротивлялась ему, то последние следы цивилизованного лоска и благородной мужественности сошли с него, обнажив разнузданную, дикую, первобытную бестию.
   Он заметил Балла, как только тот открыл дверь, и, схватив девушку, прикрываясь ею, как щитом, потянулся за револьвером. Диана тоже увидела фигуру в дверях. В ее душе поднялась огромная волна радости. Правда, увидев, как сверкнул револьвер Колби, она подумала, что Балл не сможет стрелять, так как побоится задеть ее. Но она еще плохо знала Балла. Не проявил должной сообразительности и Колби. Мужчина у двери выстрелил с бедра в тот самый момент, когда Колби поднял свой револьвер. Оружие выпало из обессилевших пальцев, рука на запястье Дианы разжалась, и Хол Колби упал ничком, с пулей между глаз.
   Диана пошатнулась, изумленная своим нежданным спасением. Когда же Балл подошел, она бросилась к нему и обвила руками его шею.
   – Балл! – это было почти рыдание. Мужчина обнял ее.
   – Диана! – в этом слове было все благоговение и вся почтительность, какие он испытывал по отношению к ней.
   Оторвав лицо от его плеча, она немного отодвинулась и посмотрела ему в лицо.
   – Балл! – сказала она. – Один раз ты сказал, что любишь меня. Скажи мне это еще раз.
   – Слово «любовь» не выскажет и половины того, что я чувствую, – сказал он хриплым голосом.
   – О, Балл! – воскликнула она. – Какой же я была дурой! Я люблю тебя! Я всегда тебя любила, но я не знала об этом до той ночи, когда тебя хотели схватить на Западном ранчо.
   – Но ты не можешь любить меня, Диана, если ты думаешь, что я Черный Койот!
   – Мне безразлично, Балл, кто ты такой. Все, что меня заботит, и что я знаю, – это то, что ты – мой мужчина. Мы с тобой уедем вместе и начнем новую жизнь. Ты ведь сделаешь это, Балл, – ради меня?!
   И тогда он рассказал ей все – что он не должен уезжать, и кто был Черным Койотом.
   – Ведь, ты подумай, он даже подбросил мешочек с золотом под мою постель на Западном ранчо, чтобы доказать, что я и есть тот, кого надо искать, – сказал Балл. – Он увидел мешочек с золотой пылью, который я отыграл у Айдахо, и пытался уверить всех, что это было твое золото. Он посылал меня на далекие работы одного как раз в те дни, когда планировал ограбить дилижанс. А когда настало время, он хотел перевести на меня подозрения. Он и вправду был неглупым парнем, этот Хол.
   – Но в тот день, когда был ранен Мак, мы встретили тебя, помнишь? Ты ехал с севера, и у тебя рубашка была в крови.
   – В тот день у меня была стычка с апачами в Тополином Каньоне. Мы были с Грегорио против них, и меня поцарапали. Сущий пустяк.
   – Но, подумать только! Все то время, пока он клялся в дружбе с тобой, он пытался внушить мне, что Черный Койот – это ты, – воскликнула Диана. – Он был хуже, чем Мистер Корсон, и, пожалуй, он – худший человек, какого я когда-либо встречала.
   – Мы должны подумать о возвращении и дружеском комьюнике с этим джентльменом, Корсоном, – сказал Балл. – Ей-Богу, вышло солнце! Все благополучно, Диана, теперь, когда ты в безопасности.
   Они пошли к выходу. Дождь прекратился так же внезапно, как и начался, и теперь раскаленное солнце яростно сияло. От влажной грязи поднимался пар.
   – Где твои лошади? – спросил Балл.
   – Под навесом, позади дома.
   – Отлично. Нам с тобой надо отправляться. Если я не ошибаюсь, на двадцать пять миль ниже по течению был мост. Кажется, теперь я вспоминаю этот дом. Я проезжал этими местами года два назад.
   – А что будем с ним делать? – она кивнула в сторону тела Колби.
   – Пусть он гниет здесь – мне дела нет до него, – сурово сказал Балл. – Он бил тебя! Боже! Я хотел бы, чтобы у него было девять жизней, как у кота, чтобы я мог убивать его много раз подряд.
   Она закрыла дверь в дом.
   – Мы должны, по крайней мере, известить Гама Смита, чтобы он послал кого-нибудь похоронить его.
   – У Гама Смита не осталось шансов, – сказал Балл.
   Они пошли к навесу, и мужчина оседлал двух лошадей. Теперь он немного отдохнул. К тому же он был освежен последними часами, когда жара отступила. Оба вскочили в седла и отправились. Не проскакав и половины пути до потока, они увидели две фигуры на том берегу.
   – Техасский Пит и Шорти, – сказал он ей. Парни узнали девушку и Балла и принялись радостными возгласами выражать избыток своего восторга.
   Баллу и Диане предстоял тяжкий путь по непролазной грязи до моста. Но он был проделан, и четверо друзей, объединившись, взяли курс на север, к дому. По дороге они подобрали Айдахо, который был еще слаб, но способен сидеть в седле.

   ПОНАДОБИЛОСЬ ДВА ДНЯ на то, чтобы они добрались до ранчо «Застава Y». Во дворе они были встречены с шумными приветствиями. Их встречали Вилли, Вонг и один кухонный рабочий.
   – Где Корсон? – спросил Балл.
   – Вся шайка ехать в город уладить дела. У них выйти заминка недавно. Я слышать разговор. Корсон не хотеть ничто, кроме золота. Уайнрайт посылать за ним в Альдея. Они говорить, что оно ехать на сегодняшний дилижанс, – сказал Вонг.
   – Я еду в город, – объявил Балл.
   – И я, – сказала Диана.
   – Мы все едем, – сказал Шорти.
   – Поймай нам несколько свежих лошадей, Вилли, – сказал Техасский Пит. Затем он обратился к Диане. – Вы еще не сказали, мисс, что я больше не бригадир.
   Оба улыбнулись.
   – Нет еще, Пит. Я должна поговорить с Баллом, – сказала Диана.
   Вновь сев в седла, они галопом поскакали к Хендерсвилю. Все, кроме Айдахо. Его они оставили, к его большому недовольству, так как он нуждался в отдыхе.
   Они прибыли в город на полчаса позже почтового дилижанса. Войдя в дом Мэри Донован, они нашли там Корсона, обоих Уайнрайтов, Лилиан Мэнил, вместе с адвокатом, прибывшим из Альдеи, и Гамом Смитом.
   При виде Балла, Гам Смит вскочил на ноги и завизжал:
   – Ты под арестом!
   – За что? – спросил Балл.
   – За ограбление Почты Соединенных Штатов, вот за что!
   – Попридержи лошадей, Гам, – порекомендовал ему Балл. – С тобой я поговорю после. Сперва я должен поговорить вот с этими пижонами, – Он повернулся к Уайнрайту-старшему. – Ты собирался заплатить сто двадцать пять тысяч долларов вот этому хлыщу за «Заставу Y»?
   – Это не твоего ума дело, – заголосил Уайнрайт.
   Балл положил руку на рукоятку одного из своих револьверов.
   – Я что, должен выгнать тебя и из Хендерсвиля, чтобы получить вежливый ответ? – спросил он.
   Уайнрайт побледнел.
   – Я уже заплатил, и «Застава Y» моя, – ответил он сердито.
   – Тебя одурачили. Эти двое – жулики. Девчонка не имеет отношения к дяде мисс Хендерс. У нас есть бумаги, чтоб доказать это. У нас есть и завещание, которое эта вонючка – он показал на Корсона – пыталась захватить и уничтожить. Мисс Хендерс послала их в Канзас-Сити, перед тем, как Корсон попытался их украсть. Техасский Пит, который находится здесь, отвез их в Альдею. Вот почему ты не нашел их в офисе, Корсон, когда грабил его. Вонг видел тебя и сказал нам об этом, когда мы сегодня были на ранчо. То, что ты нашел, – это копии, сделанные мисс Хендерс. Я не ожидал, что ты потребуешь от Уайнрайтов золото.
   – Он врет! – закричал Корсон Уайнрайту. – Вы что, поверите такому парню, как он? Да он уже в следующем месяце будет находиться в государственном исправительном заведении за ограбление почтового дилижанса! Ни один суд на земле не поверит его словам.
   – Сейчас я не там, и туда не собираюсь, – сказал Балл.
   – Тем не менее, ты под арестом! Прямо сейчас! – закричал Гам Смит. – И я предупреждаю, чтоб ты вел себя корректно со мной.
   – Теперь я перехожу к тебе, Гам, – сказал Балл. – Лучше бы ты убрался, Гам. На тебя жаль патроны переводить, – продолжал он, – Грегорио все рассказал мне. Он раскаялся и хочет встать на праведный путь. Он составил и подписал признание, которое сделает этот климат вредным для твоего ревматизма.
   – Грегорио – грязный, лживый гризер, – закричал Гам, – ему никто никогда не поверит. Никто не находил у меня краденого.
   – Никто, – сказал Балл, – Но оно у тебя имеется. Почти каждая унция этого золота, кроме того, что вы с Колби потратили, и того немногого, что вы давали Грегорио, хранится в подполе, в задней комнате твоего салуна. Но я, и Пит, и Шорти здесь, и мы смотрим, чтобы никто не брал чужого.
   Гам Смит побледнел.
   – Это не так! Это подлая ложь!
   – Уже второй раз за пять минут меня назвали лжецом, – сказал Балл. – Я пока молчу, потому что здесь присутствуют дамы, но я собираюсь попросить их выйти из комнаты, и тогда мы поговорим об этом – если вы еще будете здесь. Я, однако, советую вам лучше убраться. Уайнрайт, я видел твою коляску. Она привязана рядом с гостиницей. Пять человек в нее поместятся. Я имею в виду тебя, твоего пижона-сынка, Корсона, мисс Мэнил и Гама. Вы все садитесь в нее, и скатертью дорога – на север, на ту сторону гор. Вы делаете это за пять минут – или я и парни начнем стрелять. Кстати, Уайнрайт, ты с Корсоном должен урегулировать это маленькое дельце со ста двадцатью пятью тысячами. Если ты сможешь взять их у него назад, мне наплевать. Но если нет – то ты этого достоин, потому что ты – такой же большой вор, как и он, разве что, не такой сообразительный. А теперь убирайтесь. И побыстрее, черт возьми! – его голос из насмешливо-ироничного сделался внезапно зловещим и серьезным. Это был свирепый голос, отдающий последний, не терпящий отлагательства, приказ. Гам Смит первым покинул комнату. За ним последовали остальные.
   – Проводите их до границы города, парни, да смотрите, чтоб они не задерживались, – сказал Балл Шорти и Техасскому Питу.
   – Ой, мама! – воскликнул Шорти. – Допусти меня до тех забавных панталончиков!
   Балл повернулся к адвокату из Альдеи.
   – У меня нет доказательств, что вы замешаны в этом деле, – сказал он, – так что вы можете подождать и уехать на завтрашнем дилижансе.
   – Спасибо, – сказал адвокат. – Я думал, что это совершенно легитимное дело. Я рад, что с ним покончено, потому что могу теперь заняться другими, несомненными, делами, других моих клиентов. Я, к сожалению, не был осведомлен, что «Застава Y» продается. Если бы я знал об этом, то приехал бы уже давно. Я ведь представляю большой синдикат восточных экспортеров, которые, я уверен, заинтересовались бы этой собственностью. Если мисс Хендерс сделает предложение, я буду рад передать его им. Это совершенно иные люди, чем те, которых вы выгнали. С ними вполне можно вести дела.
   – Благодарю вас, – сказала Диана, – Но «Застава Y» не продается. Мы собираемся вместе управлять ранчо, да, Балл?
   – Держу пари, что да, – ответил Балл.
   В этот момент внезапно появилась Мэри Донован.
   – Именины сердца! – воскликнула она, – Диана Хендерс! И я не знала, что ты здесь, до этой самой минуты! Я слышала, что ты сейчас сказала, Диана Хендерс, и я не настолько глупа, чтобы не понять, что ты имеешь в виду! Я счастлива. Благослови тебя господь! Я побегу и скажу моему старичку. Он будет так рад!
   – Ваш старичок! – воскликнула Диана.
   – Ну да, – сказала Мэри, покраснев. – Ты что, не знала, что мы с Бобом позавчера поженились. Они могли и убить его, и я бы его уже не получила! Конечно, он никогда не был очень хорош, а дырка от пули не сделала его лучше. Но он мужчина! Хоть и плохонький, да все лучше, чем никакой.

Эдгар Райс Берроуз Бандит из Чертова ущелья