-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Михаил Афанасьевич Булгаков
|
| Неделя просвещения
-------
Михаил Афанасьевич Булгаков
НЕДЕЛЯ ПРОСВЕЩЕНИЯ
Заходит к нам в роту вечером наш военком и говорит мне:
– Сидоров!
А я ему:
– Я!
Посмотрел он на меня пронзительно и спрашивает:
– Ты, – говорит, – что?
– Я, – говорю, – ничего...
– Ты, – говорит, – неграмотный?
Я ему, конечно:
– Так точно, товарищ военком, неграмотный.
Тут он на меня посмотрел еще раз и говорит:
– Ну, коли ты неграмотный, так я тебя сегодня вечером отправлю на «Травиату» [1 - ...отправлю на «Травиату»! – опера Дж. Верди (1813-1901), написанная им в 1853 г.]!
– Помилуйте, – говорю, – за что же? Что я неграмотный, так мы этому не причинны. Не учили нас при старом режиме.
А он отвечает:
– Дурак! Чего испугался? Это тебе не в наказание, а для пользы. Там тебя просвещать будут, спектакль посмотришь, вот тебе и удовольствие.
А мы как раз с Пантелеевым из нашей роты нацелились в этот вечер в цирк пойти.
Я и говорю:
– А нельзя ли мне, товарищ военком, в цирк увольниться вместо театра?
А он прищурил глаз и спрашивает:
– В цирк?.. Это зачем же такое?
– Да, – говорю, – уж больно занятно... Ученого слона выводить будут, и опять же рыжие, французская борьба...
Помахал он пальцем.
– Я тебе, – говорит, – покажу слона! Несознательный элемент! Рыжие... рыжие! Сам ты рыжая деревенщина! Слоны-то ученые, а вот вы, горе мое, неученые! Какая тебе польза от цирка? А? А в театре тебя просвещать будут... Мило, хорошо... Ну, одним словом, некогда мне с тобой долго разговаривать... Получай билет, и марш!
Делать нечего – взял я билетик. Пантелеев, он тоже неграмотный, получил билет, и отправились мы. Купили три стакана семечек и приходим в «Первый советский театр».
Видим, у загородки, где впускают народ, – столпотворение вавилонское. Валом лезут в театр. И среди наших неграмотных есть и грамотные, и все больше барышни. Одна было и сунулась к контролеру, показывает билет, а тот ее и спрашивает:
– Позвольте, – говорит, – товарищ мадам, вы грамотная?
А та сдуру обиделась:
– Странный вопрос! Конечно, грамотная. Я в гимназии училась!
– А, – говорит контролер, – в гимназии. Очень приятно. В таком случае позвольте вам пожелать до свидания!
И забрал у нее билет.
– На каком основании, – кричит барышня, – как же так?
– А так, – говорит, – очень просто, потому пускаем только неграмотных.
– Но я тоже хочу послушать оперу или концерт.
– Ну, если вы, – говорит, – хотите, так пожалуйте в Кавсоюз. Туда всех ваших грамотных собрали – доктора там, фершала, профессора. Сидят и чай с патокою пьют, потому им сахару не дают, а товарищ Куликовский им романсы поет.
Так и ушла барышня.
Ну, а нас с Пантелеевым пропустили беспрепятственно и прямо провели в партер и посадили во второй ряд.
Сидим.
Представление еще не начиналось, и потому от скуки по стаканчику семечек сжевали. Посидели мы так часика полтора, наконец стемнело в театре.
Смотрю, лезет на главное место огороженное какой-то. В шапочке котиковой и в пальто. Усы, бородка с проседью и из себя строгий такой. Влез, сел и первым делом на себя пенсне одел.
Я и спрашиваю Пантелеева (он хоть и неграмотный, но все знает):
– Это кто же такой будет?
А он отвечает:
– Это дери, – говорит, – жер. Он тут у них самый главный. Серьезный господин!
– Что ж, – спрашиваю, – почему ж это его напоказ сажают за загородку?
– А потому, – отвечает, – что он тут у них самый грамотный в опере. Вот его для примеру нам, значит, и выставляют.
– Так почему ж его задом к нам посадили?
– А, – говорит, – так ему удобнее оркестром хороводить!..
А дирижер этот самый развернул перед собой какую-то книгу, посмотрел в нее и махнул белым прутиком, и сейчас же под полом заиграли на скрипках. Жалобно, тоненько, ну прямо плакать хочется.
Ну, а дирижер этот действительно в грамоте оказался не последний человек, потому два дела сразу делает – и книжку читает, и прутом размахивает. А оркестр нажаривает. Дальше – больше! За скрипками на дудках, а за дудками на барабане. Гром пошел по всему театру. А потом как рявкнет с правой стороны... Я глянул в оркестр и кричу:
– Пантелеев, а ведь это, побей меня Бог, Ломбард [2 - ...Ломбард... – Б. А. Ломбард (1878-1960), известный тромбонист (см.: Яновская Л. «Куда я, туда и он со своим тромбоном» // Юность. 1975. №8. С. 106).], который у нас на пайке в полку!
А он тоже заглянул и говорит:
– Он самый и есть! Окромя его, некому так здорово врезать на тромбоне!
Ну, я обрадовался и кричу:
– Браво, бис, Ломбард!
Но только, откуда ни возьмись, милиционер, и сейчас ко мне:
– Прошу вас, товарищ, тишины не нарушать!
Ну, замолчали мы.
А тем временем занавеска раздвинулась, и видим мы на сцене – дым коромыслом! Которые в пиджаках кавалеры, а которые дамы в платьях танцуют, поют. Ну, конечно, и выпивка тут же, и в девятку то же самое.
Одним словом, старый режим!
Ну, тут, значит, среди прочих Альфред. Тозке пьет, закусывает.
И оказывается, братец ты мой, влюблен он в эту самую Травиату. Но только на словах этого не объясняет, а все пением, все пением. Ну, и она ему то же в ответ.
И выходит так, что не миновать ему жениться на ней, но только есть, оказывается, у этого самого Альфреда папаша, по фамилии Любченко. И вдруг, откуда ни возьмись, во втором действии он и шасть на сцену.
Роста небольшого, но представительный такой, волосы седые, и голос крепкий, густой – беривтон.
И сейчас же и запел Альфреду:
– Ты что ж, такой-сякой, забыл край милый свой?
Ну, пел, пел ему и расстроил всю эту Альфредову махинацию, к черту. Напился с горя Альфред пьяный в третьем действии, и устрой он, братцы вы мои, скандал здоровеннейший – этой Травиате своей.
Обругал ее, на чем свет стоит, при всех.
Поет:
– Ты, – говорит, – и такая и эдакая, и вообще, – говорит, – не желаю больше с тобой дела иметь.
Ну, та, конечно, в слезы, шум, скандал!
И заболей она с горя в четвертом действии чахоткой. Послали, конечно, за доктором.
Приходит доктор.
Ну, вижу я, хоть он и в сюртуке, а по всем признакам наш брат – пролетарий. Волосы длинные, и голос здоровый, как из бочки.
Подошел к Травиате и запел:
– Будьте, – говорит, – покойны, болезнь ваша опасная, и непременно вы помрете!
И даже рецепта никакого не прописал, а прямо попрощался и вышел.
Ну, видит Травиата, делать нечего – надо помирать.
Ну, тут пришли и Альфред и Любченко, просят ее не помирать. Любченко уж согласие свое на свадьбу дает. Но ничего не выходит!
– Извините, – говорит Травиата, – не могу, должна помереть.
И действительно, попели они еще втроем, и померла Травиата.
А дирижер книгу закрыл, пенсне снял и ушел. И все разошлись. Только и всего.
Ну, думаю: слава Богу, просветились, и будет с нас! Скучная история!
И говорю Пантелееву:
– Ну, Пантелеев, айда завтра в цирк!
Лег спать, и все мне снится, что Травиата поет и Ломбард на своем тромбоне крякает.
Ну-с, прихожу я на другой день к военкому и говорю:
– Позвольте мне, товарищ военком, сегодня вечером в цирк увольниться...
А он как рыкнет:
– Все еще, – говорит, – у тебя слоны на уме! Никаких цирков! Нет, брат, пойдешь сегодня в Совпроф на концерт. Там вам, – говорит, – товарищ Блох со своим оркестром Вторую рапсодию играть будет! [3 - ...Вторую рапсодию играть будет! – Скорее всего, Булгаков имеет в виду Вторую венгерскую рапсодию Ф. Листа, которую писатель любил и часто исполнял на фортепьяно.]
Так я и сел, думаю: «Вот тебе и слоны!»
– Это что ж, – спрашиваю, – опять Ломбард на тромбоне нажаривать будет?
– Обязательно, – говорит.
Оказия, прости Господи, куда я, туда и он с своим тромбоном!
Взглянул я и спрашиваю:
– Ну, а завтра можно?
– И завтра, – говорит, – нельзя. Завтра я вас всех в драму пошлю.
– Ну, а послезавтра?
– А послезавтра опять в оперу!
И вообще, говорит, довольно вам по циркам шляться. Настала неделя просвещения.
Осатанел я от его слов! Думаю: этак пропадешь совсем. И спрашиваю:
– Это что ж, всю нашу роту гонять так будут?
– Зачем, – говорит, – всех! Грамотных не будут. Грамотный и без Второй рапсодии хорош! Это только вас, чертей неграмотных. А грамотный пусть идет на все четыре стороны!
Ушел я от него и задумался. Вижу, дело табак! Раз ты неграмотный, выходит, должен ты лишиться всякого удовольствия...
Думал, думал и придумал.
Пошел к военкому и говорю:
– Позвольте заявить!
– Заявляй!
– Дозвольте мне, – говорю, – в школу грамоты.
Улыбнулся тут военком и говорит:
– Молодец! – и записал меня в школу.
Ну, походил я в нее, и что вы думаете, выучили-таки!
И теперь мне черт не брат, потому я грамотный!
Комментарии. В. И. Лосев
НЕДЕЛЯ ПРОСВЕЩЕНИЯ
Впервые – газета «Коммунист». Владикавказ. 1921. 1 апреля. С подписью: «Михаил Булгаков». Затем – Юность. 1974. №7.
Печатается по тексту журнальной публикации.
Фельетон написан на основе реальных событий, которые наблюдал Булгаков во Владикавказе. 14-20 марта 1921 г. в городе проходила «неделя просвещения», по следам которой и написан фельетон. Более того, Булгаков принимал в этом мероприятии активное участие, выступив с докладом перед красноармейцами. В это же время в «Первом советском театре» шла его пьеса «Парижские коммунары» (см.: Яновская Л. Михаил Булгаков – фельетонист//Юность. 1975. №8).