Ларри Эйзенберг
Музыка души

* * *

   Дакворт скучал. Я видел это по потускневшему блеску его маленьких черных глазок. Он непрерывно зевал и потягивался, и я поймал себя на том, что тоже сочувственно зеваю, хотя и был полон бодрости и жизненной силы.
   – Да скажи, ради бога, – воскликнул я в один прекрасный день. – Что с тобой случилось?
   Он вздохнул.
   – У меня один из тех приступов хандры, что иногда овладевают умом ученого. сейчас у меня нет ни единой новой идеи, которой я мог бы заняться, а старые ни на что не пригодны. Но не волнуйся. Я из нее выкарабкаюсь.
   Но это ему не удалось, и тоска никак его не отпускала. Я настолько встревожился, что пригласил на ленч в факультетскую столовую доктора Нара, известного психолога, который гонял крыс через многочисленные лабиринты. В разговоре я подбросил ему проблему хандры Дакворта, и доктор Нар тут же клюнул на приманку.
   – Я понимаю, как он себя чувствует, – сказал он. – Сам через это проходил. Я в таких случаях спасался тем, что конструировал новый лабиринт, сквозь который крыса просто не могла пройти.
   – Разве вы не любите крыс?
   – Терпеть их не могу, – ответил Нар. – С детства ненавидел. Мною движет тщеславное желание довести крыс до такого отчаяния, чтобы у них случилось нервное расстройство.
   – Вряд ли это поможет Дакворту, – с сомнением отозвался я.
   – И наоборот, – сказал Нар, – он может попробовать дать голове полный отдых. Ведь сейчас у него нет новых идей, и он их упорно ищет. Следовательно, его мысли спутались в узел.
   – Так что вы предложите?
   – Полный отказ от академической деятельности. Пусть себе бездельничает, ловит рыбу, даже волочится за женщинами, если это ему по нраву.
   – Можно попробовать, – согласился я. – Постараюсь втихаря внушить ему мысль о целительной силе битья баклуш.
   Вечером я попытался отыскать Дакворта, но безрезультатно. Придя домой, я торопливо проглотил обед и сидел, с тоской наблюдая на экране телевизора за эволюцией многокомпонентного беспенного мыла, и ерзал от нетерпения. Наконец моя дочь на мгновение положила телефонную трубку. Я тут же схватил ее и начал лихорадочно набирать номер. Мне повезло. Великий нобелевский лауреат был дома.
   – Алло, – раздалось в трубке после протяжного зевка.
   – Дакворт, – воскликнул я. – Где ты пропадал весь вечер?
   – Спал.
   Я щелкнул языком.
   – Кажется, у меня есть лекарство от твоей болезни.
   Мне показалось, что пересказ стратегии доктора Мара не произвел на него впечатления. Но все-таки он нехотя согласился попробовать, наверняка лишь для того, чтобы от меня отделаться.

   Кажется, он последовал моему совету. Весь следующий день я заглядывал к нему в лабораторию, но его там не было. Секретарь заверил меня, что во всяком случае, он не спит сейчас дома. Через неделю я уже начал задумываться, куда он подевался. Еще через неделю я уже почти позабыл про него, но тут меня позвали к телефону. Я ощутил и вину, и радость, услышав голос Дакворта, резкий и язвительный, каким он бывал всегда, когда его мозг работал на полную силу.
   – Ты вернулся к работе? – воскликнул я.
   – Само собой, – фыркнул он. – Не мог бы ты прямо сейчас зайти ко мне в лабораторию?
   Я отправился к нему, переполненный восторгом. Было ясно, что паутину вымели прочь, и мощная созидательная машина, мозг Дакворта, снова готова к работе. Когда я вошел, он ходил взад-вперед, бормоча под нос ругательства.
   – Что-нибудь не так? – тревожно спросил я.
   – Еще хуже, – с горечью ответил он. – Я попытался полностью посвятить свое время вину, женщинам и песням. С вином проблем не возникло, чего не скажешь о женщинах. Мы полностью утратили чувство истинной непристойности и вульгарности.
   – Получил от ворот поворот?
   – Наоборот, даже не приходилось ни о чем просить. Давно ты в последний раз был в кино?
   – Давненько, – признался я. – Честно говоря, меня слегка раздражает этот тошнотворный поток половых актов, что поливает тебя с экрана. К тому же я никогда не относился к сексу как к спортивному зрелищу.
   Дакворт схватил мою руку и с чувством ее пожал.
   – Бывают случаи, – сказал он, – когда я начинаю вспоминать, почему ты мне так нравишься. Но ты упустил суть. Все фильмы до омерзения скучны.
   – Ты прав.
   – И вот, – подвел итог Дакворт, – хоть я и надеялся расслабиться, посмотрев несколько банальных фильмов, эти гимны сексуальным маньякам просто залепили мои глаза и уши гротескными карикатурами на мужчин и женщин. Если честно, меня стало тошнить от прыщавых задниц.
   Я представил и содрогнулся.
   – Но оставались еще и песни,– напомнил я.
   – Они и одарили меня свеженькой идеей, – сказал Дакворт.
   Я просиял.
   – Нечего зря радоваться, – сказал Дакворт. – Идейка небольшая, зато в интересах публики. Я прослушал достаточно много рок-поэм и понял, как мне задурили голову невежды и музыкальные кретины. То-то я удивлялся, куда подевались Моцарты и Бетховены. И тут ко мне пришел ответ.
   – Они умерли?
   – Я стараюсь говорить серьезно, – сказал Дакворт. – Я изобрел новую музыкальную форму. Мне потребуются твои таланты программиста и выход на твой компьютер.
   Я был разочарован, и это, наверное, отразилось у меня на лице.
   – Здесь нет ничего оригинального, – сказал я. – Уже есть компьютерные программы для сочинения музыки и множество электронных синтезаторов вроде «Муга», имитирующих звучание разных инструментов.
   – Да знаю я об этом, – сказал Дакворт. – Мой ТСД предлагает новый подход, возвращающий нас к человеку в самом фундаментальном смысле.
   – ТСД?
   – Телосинтезатор Дакворта.
   – Ты что, синтезируешь тела?
   Дакворт застонал.
   – Выходит, я подобрал неподходящий акроним. Идея вот в чем. Я предлагаю увязать различные диапазоны звуков с определенными параметрами тела. К примеру, кардиограмма – это электрическая волна, воспроизводящая изменения поля, связанные с циклами сокращения сердца. А что будет, если различным амплитудам этой волны я назначу соответствующие звуки?
   – А другой диапазон звуков привяжешь к изменениям мозговых волн? – предположил я.
   Дакворт едва не воспарил от радости.
   – Ты понял мою мысль, – воскликнул он. – Пусть скрипки соответствуют кровяному давлению, а гобои – электропроводности кожи. Измеряя различные параметры организма и посылая эти сигналы в ТСД, можно будет воспроизводить звуки различных инструментов, и каждый из них будет отражать различные изменения, происходящие в нем.
   – Просто здорово! – отозвался я. – Каждый человек станет создавать свою музыку, уникальную для него и для настроения, в котором он пребывает. Мне это нравится.
   – Прекрасно, – сказал Дакворт. – Тогда мне потребуется твое время, и немало.
   Лишнего времени у меня не было, но не мог же я бросить старого друга.
   – Как-нибудь утрясем, – пообещал я.

   Я работал урывками. Даже сидя в кино, я размышлял о работе некоторых подпрограмм. Я неделями не ходил на ленч, пока от сладостей у меня не начали портиться зубы. Наконец программа для компьютера была написана и отлажена.
   Дакворт был образцом терпеливости. Он вошел в машинный зал, толкая перед собой ящик на колесиках.
   – Так, разместим электроды на твоем теле, присоединим их к моему ящику, я через него к компьютеру.
   – Ко мне? – воскликнул я. – Ни за что!
   – Не бойся обнажить свою душу, – сказал Дакворт. – Звук будет подключен к наушникам на твоей голове, и лишь ты один услышишь музыку.
   Как только Дакворт ловко наложил электроды и включил прибор, я затаил дыхание. Зазвучала моя музыка.
   Ощущение оказалось одновременно и радостным, и болезненным. Оно пробудило все, что я знал о себе, и даже то, в чем мне вовсе не хотелось признаваться. Я был потрясен до глубины души, и когда Дакворт отключил аппарат, я пообещал себе стать другим, лучшим человеком.
   – Я должен кое-что сказать жене, – сказал я.
   – Потом, – отозвался Дакворт и пристально вгляделся в мое лицо. – Ты выглядишь так, словно только что прошел через суровое испытание. Кажется, сейчас моя очередь.
   – Лучше не надо, – предупредил я.
   – Я должен.
   Я помог ему наложить электроды на грудь, голову и руки, а затем включил аппарат. Дакворт надел на голову наушники, и лицо его превратилось в бескровную тень. Я отвел глаза, припоминая, через что прошел сам.
   Когда все закончилось, Дакворт промолчал. Он молча отсоединил провода и убрал все ненужные теперь приборы. Когда мы вышли из компьютерного зала, он повернулся ко мне.
   – Кому бы ты позволил послушать свою музыку?
   – Только моему психоаналитику.
   – Согласен, – сказал Дакворт. – Надо будет послать доктору Стирсфорду письмо с извинениями.
   Стирсфорд был соперником Дакворта на получение Нобелевской премии. Я намеренно не стал спрашивать Дакворта, о чем он собирается писать. Он выудил бумажник и протянул мне банкноту.
   – Это двадцатка, что я был тебе должен, – сказал он.
   – Да я уже позабыл о ней.
   – Знаю, – сказал Дакворт. – Сейчас я избавляюсь от грехов. Хочу переписать некоторые свои заявки о субсидиях, где я навешал на уши слишком много лапши.
   Я схватил его за руку.
   – Дакворт! – воскликнул я. – Неужели ты не видишь, что попало нам в руки?
   Его тусклые глаза заблестели, и он погладил свою тощую бороденку.
   – Я знаю, о чем ты говоришь. Эта музыка заставила нас заглянуть себе в самую душу. Как следствие, мы стали честными людьми и решили отделаться от всех своих неблаговидных поступков.
   – Верно, – сказал я. – При всей нашей скромности я не думаю, что мы уж настолькообременены всяческими грешками. Но что если мы попробуем дать послушать музыку его души кому-нибудь из власть имущих?
   – Не у каждого может получиться, – сказал Дакворт.
   – Ну, так давай проведем крутой эксперимент, – предложил я. – Испробуй его на президенте Хинкле.
   Дакворт вздрогнул.
   – На президенте нашего университета и знаменитом ученом муже? Чертовски нечестный будет опыт, но я согласен.

   Уговорить президента Хинкла участвовать в эксперименте оказалось намного легче, чем я предполагал. Он явился в лабораторию на следующее утро, и наложив на него электроды, я надел ему на голову наушники. Во время приготовлений он улыбался до ушей и даже насвистывал какую-то фривольную песенку. Затем Дакворт включил ТСД.
   Лицо Хинкла засияло, словно рождественская елка. Он ритмично замахал руками и даже слегка подпрыгнул. Я с изумлением посмотрел на Дакворта, и увидел на его лице еще большее недоумение. Через пятнадцать минут мы выключили компьютер.
   – Как, уже? – спросил Хинкл. – Неужели так быстро? Дакворт, вы превзошли себя. Какое очаровательное музыкальное устройство!
   – Так вам понравилась музыка? – спросил Дакворт.
   – Понравилась? Боже, не то слово! Она была величественная, благородная, яркая. Я совершил восхитительное путешествие в глубины моей души, и все, что я там увидел, доставило мне наслаждение.
   – Понятно, – сказал я.
   Когда я снял с него электроды и помог надеть рубашку, Хинкл заговорил снова.
   – И еще вот что, – сказал он. – То, что я пережил, заодно помогло мне принять решения по паре вопросов, насчет которых я колебался. Я собираюсь принять предложение совета попечителей о возведении моей 25-футовой статуи. И еще я разрешу им удвоить мое жалование.
   – И это в то время, когда всем остальным предложили смириться с десятипроцентным сокращением окладов? – воскликнул я.
   Вопрос был неосторожный, но я не смог сдержаться.
   – Только истинно великий человек способен принять почести без ложного смущения, – заявил президент.
   Он слегка наклонился и пожал сначала руку Дакворта, потом мою. Выходя из лаборатории, он помахал нам рукой.
   Когда он вышел, я с печалью покачал головой.
   – Вот тебе и фига с маслом, Дакворт, – с горечью произнес я. – На этот раз ТСД усилил все имевшиеся у Хинкла склонности эго маньяка. А бог свидетель, что он ни в каком усилении никогда не нуждался.
   – Ты прав, – сказал Дакворт. – Машина бесполезна. Людей, которые от природы благородны, она делает еще благороднее.
   – А всех мерзавцев еще большими мерзавцами, – добавил я. – Она прекрасно может послужить для отделения овец от козлищ.
   – Да неужто мне нужен сложный электронный агрегат чтобы определить негодяя, если я и так это вижу? – воскликнул Дакворт.
   – Нет, но ты представь, какую пользу он принесет в отделе кадров. Те, кто будут удручены, могут заняться работой, выполняемой на нижних эшелонах. А те, что станут с наслаждением слушать музыку своей души, будут признаны пригодными для руководящих постов. Да один Пентагон станет закупать их тысячами.
   Тем временем Дакворт внимательно осмотрел пожарный шланг, что аккуратными кольцами свисал с крюка. Затем ловко выхватил из ниши пожарный топорик.
   – Остановись, Дакворт, – предупредил я. – Луддитский подход ничего не решит.
   – Я ее создал, и у меня есть право ее уничтожить, – рявкнул он.
   – Уже нет, – сказал я. – Кстати, мы проглядели самый важный аспект. До сих пор еще никто не слушал музыку чужой души. Подумай, какие здесь открываются возможности.
   Дакворт содрогнулся.
   – Уже подумал.
   – Да ничего подобного! – воскликнул я. – Ты только представь. Допустим, каждые жених и невеста прослушают музыку другого. Или еще лучше – что, если каждый кандидат на политическую должность или на другое место, где требуется личность, пользующаяся доверием, будет обязан дать людям послушать свою музыку?
   – Тогда у нас не останется кандидатов, – ответил Дакворт.
   – Так кто же сейчас циник? Может, ты и прав. Но предположи, только предположи, что люди начнут стараться приводить свои поступки в соответствие со своими словами. какое мы тогда получим замечательное общество!
   – Весьма отдаленная вероятность, – отозвался Дакворт.
   Он приподнял топор, а затем аккуратно повесил его обратно на стену.
   – Какого черта, – сказал он. – Что, скажи мне, не является отдаленной вероятностью? Попытка – не пытка. Я даже соглашусь написать серию популярных статей о возможностях ТСД, конечно, если ты мне поможешь.
   – Само собой, – ответил я. – Но все-таки я считаю себя недостаточно для этого достойным.
   – Да брось ты, – сказал Дакворт.
   Мы принялись отсоединять кабели и запаковывать ТСД, и тут Дакворт впервые за весь день усмехнулся.
   – О чем смех? – спросил я.
   Дакворт пожал плечами.
   – Как знать? – ответил он. – Мне только что пришло в голову, что ТСД способен решить для Мао проблему самокритики.
   И насколько мне известно, решил.

Ларри Эйзенберг Музыка души

* * *

Ларри Эйзенберг
Музыка души