-------
| Библиотека iknigi.net
|-------
| Конфуций
|
| Луньюй. Изречения
-------
Конфуций
Луньюй. Изречения
© И.И. Семененко, перевод «Луньюй», 2015.
© И.И. Семененко, текст статей «Читателю Конфуция», «Загадка Конфуция», «Живое слово о Конфуции», 2015
© ООО «Издательство «Эксмо», оформление, 2015
//-- * * * --//
И.И. Семененко
Читателю Конфуция
От речи требуется только выразительность
(15.41)
Конфуций, лучшие его ученики и последователи всегда призывали относиться к собственным словам с большим вниманием и осторожностью. И такое же первостепенное значение они придавали речам других. В последующей конфуцианской традиции вообще считалось, что «благородный муж» способен своим словом «привести в движение» весь космос. И вот сейчас перед читателем Слово человека, которое «питает» китайскую культуру уже более двух тысячелетий. Оно тоже, безусловно, требует к себе большого внимания и особого подхода. Но внимать Конфуцию, слушая его непосредственно, мы уже, к сожалению, не можем. А записанное слово ценится, как известно, значительно ниже. Этому нас учил еще Платон. И все же из того, что до нас доходит из былого, оно, пожалуй, представляет наибольшую ценность (ее величина, правда, зависит и от нас: сумеем ли мы омертвевшее в записи слово хотя бы немного оживить). Таким ценным кладезем древней мудрости Конфуция стала книга «Изречения» (Луньюй). Ее уникальность заключается в том, что, по общему признанию, эта книга с наибольшей достоверностью запечатлела «труды и дни» первоучителя китайской нации. Впрочем, высказывались по данному поводу и различные сомнения. Давно известно, например, что эта книга неоднородна по языку и стилю, в ней есть ранние и более поздние фрагменты. Самой древней, восходящей к историческому Конфуцию, частью исследователи признают главы 3-8, но нередко считают достоверными отрывки из первых девяти, пятнадцати, а то и всех двадцати глав Луньюя.
Как отмечали еще в средневековом Китае, эта книга не принадлежит «одной кисти». Она представляет собой запись высказываний Конфуция, сделанную в разное время его последователями после смерти учителя, запись, которая впоследствии сокращалась, распространялась в нескольких вариантах, подвергалась литературной обработке.
И все же будет правильным рассматривать Луньюй как целостное произведение. Ведь даже сторонники строгой источниковедческой фильтрации признают в ряде случаев близость по содержанию поздних фрагментов к более ранним. В этих условиях риск упустить какую-нибудь важную мысль Конфуция или даже намек на нее представляется по крайней мере не меньшим, чем опасность приписать что-либо чуждое его учению. Аутентичность значительной части книги Луньюй свидетельствует о достоверности традиции ее текста как определенного источника сведений о Конфуции. В рамках этой традиции и более поздние фрагменты приобретают дополнительный вес. В любом случае «Изречения» появились достаточно рано, они складывались на протяжении V в. до н. э. и отражают один из первоначальных периодов формирования древнего конфуцианства.
Близость этой книги Конфуцию подтверждает ее стиль. Она поражает современного читателя своей внешней бессистемностью, какой-то нарочитой неупорядоченностью и фрагментарностью. То, что ее современный текст разбит на главы, названные по первым словам каждой из них, является сугубо формальным приемом, который лишь подчеркивает эту хаотичность. Никак не выделяются начало и конец книги. Отрывочность предпочитается связности не только в целом, но и на уровне фрагмента. Луньюй состоит из небольших диалогов, рассуждений и разрозненных афоризмов; многие высказывания, включающие более одной фразы, по сути, распадаются на обособленные изречения.
Это непрерывное внутреннее дробление, пронизывая как сквозняк всю книгу, расшатывает перегородки между фрагментами и усиливает общее впечатление хаотичности. По той же причине Луньюй оказывается чрезвычайно открытым текстом, разомкнутым как снаружи, так и изнутри.
Обратной стороной этой фрагментарности является поразительный лаконизм «Изречений».
Три сотни Песен заключены в одной строке… (2.2)
– говорит Конфуций, пытаясь одной фразой выразить смысл древнекитайского поэтического свода, почитаемого им как источник неисчерпаемой мудрости. Первоучитель связывает истину с немногословностью и бывает порой так лаконичен, что ставит многих своих учеников (как и современных исследователей) в тупик (см., напр., 4.15).
Лапидарность Луньюя в значительной мере способствует тому, что речь Конфуция кажется отрывочной, даже вызывает порой ощущение недосказанности. Но основная причина фрагментарности «Изречений» другая: требование внешнего соответствия, соотнесенности с обстоятельствами, декорума или этикета, в котором Конфуций видит один из важнейших жизненных принципов (см., напр., 9.30), определяющих и характер речевого общения между людьми.
Вот два типичных примера. Один из них – фрагмент хотя и не связанный непосредственно с именем Конфуция, но прекрасно иллюстрирующий его убеждение в том, что название напрямую зависит от конкретной ситуации, в которой оно дается:
Государь удельного владения зовет свою жену «супругой»; его супруга называет себя «деткой»; люди их удела зовут ее «супругой государя», а при общении с людьми других уделов называют «малым государем»; люди же других уделов зовут ее «супругой государя» (16.14).
А так Конфуций рассуждает о «трех ошибках», допускаемых при общении с человеком, которого он относит к категории «благородных мужей»:
Говорить, когда не время говорить, – это опрометчивость; не говорить, когда настало время говорить, это скрытность; и говорить, не замечая его мимики, – это слепота (16.6).
Уместность, декорум речи становится ее важной характеристикой, определяющей соответствие сказанного времени и обстоятельствам.
Жизненных ситуаций может быть до бесконечности много, их последовательность не подчиняется заранее намеченной логической схеме, поэтому и адекватной формой изложения, которое ориентируется на конкретный случай, служит именно отрывок, цепочка фрагментов, открытая для неисчерпаемого продолжения.
Но примечательно, что при такой глубинной ориентации на случай текст о нем постоянно умалчивает: многие высказывания в Луньюе предваряются лишь словами «Учитель сказал» без раскрытия вызвавшей их конкретной ситуации. Это означает, что, хотя и не зафиксированная, она обязательно предполагается при чтении этой книги, истинный смысл которой раскрывается лишь человеку, ощутившему именно себя неназванным собеседником Конфуция. «Изречения», собственно, и не книга в привычном понимании, а скорее беседа с теми, кто к этому готов.
Излюбленное занятие Конфуция – определение понятий, но не однозначное, а в зависимости от того, с кем и при каких обстоятельствах он общается. Особенно много примеров такого рода можно привести из его бесед с учениками. Наиболее ярко это проявилось в эпизодах, когда он, отвечая на один и тот же заданный ими вопрос, давал каждому противоположные ответы (см. 2.5-2.8; 11.22).
Конфуций оперирует понятиями и определениями как знаками. Истинное, т. е. правильное, понятие или определение есть символ, отображающий как определяемый предмет, так и всю ситуацию, в которой он дается. В эту ситуацию включается и субъект познания, что придает понятиям Конфуция субъективную окраску. Но такая субъективность не равнозначна релятивизму, ибо представляет собой лишь конкретизацию общего положения.
В отличие от Сократа, который разбирает частные случаи и отыскивает среди них более общие ситуации, идя от конкретного к абстрактному, Конфуций ищет общее в пределах конкретного. Он не разделяет примеры по степени охвата ими явлений действительности, а указывает конкретные ситуации, между которыми наблюдается полное равноправие. Каждая из этих ситуаций – лишь отдельный, хотя и существенный, признак искомого явления. Но у Конфуция они предстают конечными и вполне исчерпывающими определениями. В данном случае происходит отождествление части с целым, частного с общим. Ориентируясь на «все, пронзенное одним», он стремится представить это всеединство в слиянии с частным и конкретным. Поэтому его понятия есть не просто этикетные знаки, а символы, выражающие через отдельные частные представления и образы идею целостности мира. Они составляют разновидность интеллектуальной символики с разомкнутым бесконечным смыслом.
С этим связано то, что можно было бы назвать терминологическим протеизмом Конфуция. Давая свои определения, первоучитель в зависимости от ситуации высказывается то так, то иначе, но каждый из этих вариантов уводит в бесконечную глубину к единой сути и потому неизменно оборачивается тождеством с другими высказываниями. Исходный мотив как бы постоянно повторяется в разных по форме, но близких по содержанию смыслообразах. Это семантическое единство терминов обусловливает их принципиальную метафоричность. Каждая категория в определенном плане оказывается иносказанием и знаком другой. Стоит только, как нить в клубке, «ухватить» один из терминов, и он потянет за собой все остальное. Например, принцип приспособления к обстоятельствам в качестве важнейшего жизненного правила есть лишь иное обозначение категории справедливости, которая тождественна тому, что делается в положенное время, посезонно (ср. 1.5 и 5.16), и несовместима с абстрактной преднамеренностью (см. 4.10).
Это терминологическое «оборотничество» восходит к архаическим формам человеческого сознания и способствует выявлению истинного смысла этикетности в «Изречениях». Этикетность в первую очередь связана с понятием ритуала (ли), которое отождествляется именно с принципом уместности: Конфуций часто говорит о «незнании ритуала» как о нарушении соответствия между конкретным видом ритуального действия и социальным положением того, кто его совершает (см. 3.1, 3.2, 3.6 и т. д.). Религиозный ритуал оказывается у Конфуция в основе всех общественных и нравственных норм, включающих и словесный этикет.
Не говори того, что чуждо ритуалу,
– наставляет первоучитель своего любимого ученика (12.1). А это означает, что текст Луньюя с его этикетностью и оборотнической символикой сам, по существу, являет собой сакральный ритуал.
Конфуций призывает трепетать перед тем, что изрекают люди высшей мудрости (16.8), подразумевая под ними в первую очередь древних царей-праведников. Себя же он считает продолжателем и передатчиком их дела и слова (см. 7.1) – значит, его собственная речь, уже только по этой причине, должна содержать элементы, которые вызывают к ней чувство трепетного благоговения, т. е. имеют культовый характер.
Конфуций проявляет особую чувствительность к слову. Как навязчивая идея все время звучит у него требование быть осторожным в том, что говоришь. Характерный эпизод: за повторение учеником строк о «белом нефрите» из песни, призывающей к осторожности в слове, он отдал ему в жены дочь своего старшего брата (см. 11.6). Его максимализм в этом вопросе таков, что косноязычие, затрудненность речи кажутся ему намного предпочтительнее красноречия, и он возводит их в добродетель (см. 4.24; 12.3; 13.27).
Подобное отношение не могло быть продиктовано лишь соображениями обывательской осторожности. Внимательным в речи требуется быть прежде всего для того, чтобы слово не расходилось с делом (см. 4.22). Это стремление среди учеников Конфуция приобретало иной раз курьезную форму. В «Изречениях» сообщается, например, что один из них боялся услышать поучение, думая, что не сможет его исполнить (см. 5.14). Но главная причина такого подхода к слову заключается даже не только в попытке избежать расхождения между словом и делом, а в буквальном понимании «правильного» слова как дела. Именно это представление о речевой магии и выступает у Конфуция на первый план. Благородный муж «прежде видит в слове дело, а после – сказанному следует» (2.13). Речь как органическая часть ритуала есть уже не только речь, но и действие.
Именно в этом заключается главная специфика текста Луньюя. Он может показаться кому-то невыразительным, а порой и тривиальным, но лишь в том случае, если видеть в нем простое слово, тогда как это не только слово, но и сакральный ритуальный акт. Луньюй от своего читателя требует стать соучастником словесного священнодействия, которым руководит Конфуций.
//-- * * * --//
И прежде чем читатель откроет первую страницу Луньюя, необходимо добавить еще одно замечание, касающееся важной особенности перевода – его текстологической специфики. Существуют давние традиции в понимании и переводе на различные языки основных терминов конфуцианского учения. Это не означает, что к настоящему времени имеется какое-то, пусть даже относительное, единство взглядов по данному вопросу. Исходным во многих работах становится поиск точного и конкретного смысла того или иного слова, однако в результате исследователь нередко оказывается перед целым набором самых различных значений. Тогда начинают говорить об условности принятого перевода, хотя им и продолжают пользоваться.
Но как было выяснено выше, у родоначальника конфуцианства вовсе нет системы четких и достаточно однозначных понятий. Это, конечно, не означает, что следует вообще отказаться от поиска соответствующей терминологии. Несмотря на текучесть и изменчивость логических форм в «Изречениях», они все же не превращаются в некую бесформенную, хаотическую массу. Слово у Конфуция имеет, как правило, семантическое ядро и отличается той или иной смысловой направленностью, которую и следует прежде всего отражать в переводе. Конечно, такой перевод в любом случае будет носить несколько условный характер, не исчерпывая до конца смысла оригинала. Но это, видимо, неизбежные издержки, которые могут быть компенсированы введением дополнительных вариантов перевода, выражающих семантические оттенки слова в разных контекстах.
Именно такова проблема перевода, например, такой важнейшей категории в учении Конфуция, как жэнь. Первоучитель сам иногда затруднялся в ее определении. Поэтому она представляет, видимо, самую большую переводческую проблему Луньюя. Жэнь переводят по-разному: «высшая добродетель», «доброта», «гуманность», «человеколюбие», «человечность», «истинно человеческое начало», «благоволение», «милосердие» и т. д. В тексте Луньюя можно найти основания для каждого из перечисленных вариантов. Конфуций однажды определил жэнь как «любовь к людям». Но он привносил в понятие любви значение экономии, бережливости и считал суть человека не только земной, чисто человеческой, но и небесной. Его «любовь к людям» значила, что надо экономно, бережно относиться к ним как к тому, что представляет небесное начало на Земле. В то же время эта любовь имеет значение благодеяния, милости со стороны вышестоящего лица. С учетом того, что такая милость соединяется с терпимостью и способностью прощать простых людей, становится возможен перевод жэнь словом «милосердие» (и я использовал его в своих предыдущих работах). И все же «милосердие» не может служить достаточно адекватным отражением понятия жэнь, вызывая к тому же несколько иные ассоциации, привычные для западной культуры. Остается, видимо, переводить жэнь словом «человечность», отражающим, пусть хотя бы формально и частично, графическую структуру этого иероглифа, который состоит из двух знаков – «человек» и «два», полностью сознавая условность данного перевода. Утешением может служить то, что и его иероглифическое изображение тоже ведь достаточно условно.
Луньюй. Изречения
Конфуций. Изречения. Пер. с др. – кит. И.И. Семененко по изд.: «Луньюй чжэн» и «Изречения в правильном толковании»). В кн.: «Чжу цзы цзичэн» («Собрание сочинений философов»). Пекин, 1957. Т. 1.
Глава 1. Учиться [1 - Каждая глава «Изречений» называется по ее первым словам, в данном случае в оригинале это слово «Учиться…»]
Учитель говорил [2 - Стереотипной формулой «Учитель сказал (говорил)» открываются в «Изречениях» слова Конфуция.]:
– Не радостно ль учиться и постоянно добиваться совершенства? И не приятно ли, когда друзья приходят издалека? Не тот ли благороден муж, кто не досадует, что неизвестен людям?
//-- 2 --//
Учитель Ю [3 - Учитель Ю – ученик Конфуция Ю Жо. В «Изречениях» только ему и еще одному ученику Конфуция Цзэн Шэню (см. 1.4) присвоено почетное прозвание «Учитель», все остальные ученики обычно называются по своему второму имени, которое давалось в Древнем Китае в знак уважения при достижении совершеннолетия – 20 лет.] сказал:
– Редко бывает, чтобы человек, полный сыновней почтительности и послушания старшим, любил бы досаждать правителю. И не бывало вовсе, чтобы тот, кто не любит досаждать правителю, питал бы склонность к мятежу. Благородный муж заботится о корне; когда заложен корень, то рождается и путь, сыновняя почтительность и послушание старшим – не в них ли коренится человечность?
//-- 3 --//
Учитель сказал:
– Человечность редко сочетается с искусными речами и умильным выражением лица.
//-- 4 --//
Учитель Цзэн сказал:
– Я на день трижды себя вопрошаю: добросовестно ли я трудился для людей? Сохранил ли искренность в общении с друзьями? Повторял ли то, чему меня учили?
//-- 5 --//
Учитель сказал:
– Правя уделом, способным выставить тысячу боевых повозок, надо быть тщательным в делах, правдивым, любить людей, экономить средства и побуждать народ к труду в соответствии со сменой сезонов.
//-- 6 --//
Учитель сказал:
– Дома младшие почтительны к родителям, а на стороне послушны старшим, осторожны и правдивы, полны любви ко всем, но близки с теми, в ком есть человечность. Если при этом остаются силы, то стремятся обрести ученость.
//-- 7 --//
Цзыся [4 - Цзыся – второе имя ученика Конфуция Бу Шана.] сказал:
– Если кто-либо предпочитает чувственности добро, способен до изнеможения служить отцу и матери, на службе государю может жертвовать собой и обращается к друзьям с правдивым словом, то пусть бы говорили, что он неучен, я непременно назову его ученым.
//-- 8 --//
Учитель сказал:
– Если благородный муж лишен строгости, в нем нет внушительности и он нетверд в учении. Главное – будь честен и правдив, не дружи с теми, кто тебе не равен, и не бойся исправлять свои ошибки.
//-- 9 --//
Учитель Цзэн сказал:
– Если будут чтить умерших, помнить предков, то в народе вновь окрепнет добродетель.
//-- 10 --//
Цзыцинь спросил Цзыгуна [5 - Цзыцинь – современник Конфуция Чэнь Кан, который, по мнению некоторых комментаторов, был его учеником. Цзыгун – второе имя ученика Конфуция Дуаньму Цы.]:
– В какой бы стране Учитель ни был, он всегда знает о делах ее правления. Он сам ищет эти сведения или ему их дают?
Цзыгун ответил:
– Учитель получает их благодаря тому, что ласков, добр, почтителен, бережлив и уступчив. Не отличается ли он в том, как их ищет, от других людей?
//-- 11 --//
Учитель сказал:
– Кто вглядывается в устремления своего отца, когда он жив, а после его смерти – в то, как он поступал, и не меняет его путь в течение трех лет, тот может называться почитающим родителей.
//-- 12 --//
Учитель Ю сказал:
– Из назначений ритуала всего ценней гармония. Она делает прекрасным путь древних царей, а им следуют в малом и великом. Но и гармония бывает применима не всегда. Если знают лишь гармонию, не заключая ее в рамки ритуала, она не может претвориться в жизнь.
//-- 13 --//
Учитель Ю сказал:
– Если в искренности близок справедливости, обещанное сможет выполнить. Если чтит согласно ритуалу, то избежит стыда и срама. Если твоя опора тот, кто на самом деле тебе близок, то можешь ему подчиниться.
//-- 14 --//
Учитель сказал:
– Если благородный муж не думает во время трапезы о насыщении своего желудка, не помышляет, живя дома, об уюте, проявляет расторопность в деле, осторожно говорит и исправляется, сближаясь с теми, у кого есть путь, он может называться любящим учиться.
//-- 15 --//
Цзыгун спросил:
– Как Вы оцениваете тот случай, когда человек в бедности не пресмыкается, а разбогатев, не зазнается?
Учитель ответил:
– Это неплохо, но не сравнится с тем, когда человек в бедности испытывает радость, а разбогатев, питает склонность к ритуалу.
Цзыгун снова спросил:
– В Песнях [6 - Песни – так называется в «Изречениях» свод древнекитайской поэзии Ши цзин («Книга песен»).] есть строки:
Он словно выточен, гранен,
Шлифован и отполирован.
Вы не об этом ли говорили?
– Да, Цы, – ответил Учитель, – отныне с тобой можно говорить о Песнях: тебе скажешь что-либо, а ты уже знаешь, что за этим следует.
//-- 16 --//
Учитель сказал:
– Не печалься, что люди не знают тебя, но печалься, что ты не знаешь людей.
Глава 2. Правитель
Учитель сказал:
– Правитель, положившийся на добродетель, подобен северной Полярной звезде, которая замерла на своем месте средь сонма обращающихся вкруг нее созвездий.
//-- 2 --//
Учитель говорил:
– Три сотни Песен заключены в одной строке, гласящей: «Его мысль не уклоняется».
//-- 3 --//
Учитель сказал:
– Если править с помощью закона, улаживать, наказывая, то народ остережется, но не будет знать стыда. Если править на основе добродетели, улаживать по ритуалу, народ не только устыдится, но и выразит покорность.
//-- 4 --//
Учитель сказал:
– В пятнадцать лет я ощутил стремление учиться; в тридцатилетнем возрасте я утвердился; достигнув сорока, освободился от сомнений; в пятьдесят познал веление Неба; в шестьдесят мой слух обрел проникновенность; с семидесяти лет я следую желаниям сердца, не нарушая меры.
//-- 5 --//
Благостный из Старших [7 - Благостный из Старших (Мэн Ицзы) – сановник, принадлежавший к одному из трех наиболее влиятельных семейств знати княжества Лу; ему был посмертно присвоен титул «Благостного». Ниже: Фань Чи – ученик Конфуция Фань Сюй.] спросил о том, что такое сыновняя почтительность.
Учитель ответил:
– Это то, когда не нарушают ритуалов.
Позднее Фань Чи вез Учителя, и тот сказал:
– Старший Сунь спросил меня о том, что такое сыновняя почтительность, и я ответил: «Это то, когда не нарушают ритуалов».
– Что это значит? – спросил Фань Чи.
Учитель ответил:
– Служи родителям по ритуалу, умрут – похорони по ритуалу и чти их жертвами по ритуалу.
//-- 6 --//
Воинственный из Старших [8 - Воинственный из Старших (Мэн Убо) – сын сановника Благостного из Старших; «Воинственный» – его посмертный титул.] спросил о том, что такое сыновняя почтительность.
Учитель ответил:
– Это то, когда отца и мать лишь одно и тревожит – как бы сын не захворал.
//-- 7 --//
Цзыю [9 - Цзыю – второе имя ученика Конфуция Янь Яня.] спросил о том, что такое сыновняя почтительность.
Учитель ответил:
– Ныне сыновняя почтительность сводится лишь к содержанию родителей. Но ведь содержат и животных. В чем будет тут отличие, если не проявлять самой почтительности?
//-- 8 --//
Цзыся спросил о том, что такое сыновняя почтительность.
Учитель ответил:
– Выражение лица – вот в чем ее трудность. Когда же появляется какое-либо дело, и младшие берут о нем заботу, а появляется вино, еда – и ими потчуют прежде рожденного, то в этом ли состоит сыновняя почтительность?
//-- 9 --//
Учитель сказал:
– Я целый день беседовал с Хуэем [10 - Хуэй – имя любимого ученика Конфуция Янь Хуэя (Янь Цзыюаня, Янь Юаня).]; он выражал такое полное согласие со мной, что казался глупым. Но судя по тому, каков он у себя, в нем есть способность к пониманию. Хуэй – неглупый человек.
10
Учитель сказал:
– Где укрываться человеку?
Где укрываться человеку,
Если видеть, как он поступает,
Глядеть на то, чему он следует,
И знать, что его удовлетворяет?
//-- 11 --//
Учитель говорил:
– Кто постигает новое, лелея старое,
Тот может быть учителем.
//-- 12 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж не инструмент.
//-- 13 --//
Цзыгун спросил о том, каким должен быть благородный муж.
Учитель ответил:
– Он прежде видит в слове дело, а после – сказанному следует.
//-- 14 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж участлив, но лишен пристрастности.
Малый человек пристрастен, но лишен участливости.
//-- 15 --//
Учитель говорил:
– Напрасно обучение без мысли,
Опасна мысль без обучения.
//-- 16 --//
Учитель сказал:
– Увлеченность чуждыми суждениями приносит только вред [11 - Другой вариант перевода:Браться за дело не с того конца -Значит наносить лишь вред.].
//-- 17 --//
Учитель сказал:
– Ю! [12 - Ю – имя ученика Конфуция Чжун Ю, который в «Изречениях» часто называется по своему второму имени – Цзылу (или Цзи Лу).] Научить ли тебя, что такое знание?
Считай знанием то, что знаешь, и считай незнанием незнание. Это и есть знание.
//-- 18 --//
Цзычжан [13 - Цзычжан – второе имя ученика Конфуция Чжуаньсунь Ши.] учился, чтобы добиться жалованья, и Учитель ему сказал:
– Больше слушай, исключая все неясное, осторожно говори об остальном – реже будешь обвинен. Больше наблюдай и сторонись опасности, осторожно действуй в остальном – реже будешь каяться. Если редко обвиняют за слова и редко каешься в своих поступках, в этом и отыщешь жалованье.
//-- 19 --//
Князь Скорбной Памяти [14 - Князь Скорбной Памяти (Айгун) правил в княжестве Лу в 494-466 гг. до н. э.; «Скорбная Память» – его посмертный титул.] спросил:
– Как привести народ к покорности?
Конфуций ответил:
– Если возвысить и поставить честных над бесчестными, то народ придет к покорности. Если возвышать бесчестных, ставя их над честными, то народ не покорится.
//-- 20 --//
Благодетельный из Младших [15 - Благодетельный из Младших (Цзи Канцзы) – глава семейства Младших, одного из трех могущественных родов княжества Лу; в период правления князя Скорбной Памяти Благодетельный был фактическим правителем княжества; титул «Благодетельного» получил посмертно.] спросил о том, как добиться, чтобы народ был почтителен, предан и воодушевлен.
Учитель ответил:
– Будь с ним серьезен, и он станет почтителен; соблюдай долг сына и отца, и он будет предан, возвысь способных, наставь неумелых, и он воодушевится.
//-- 21 --//
Кто-то спросил Конфуция:
– Почему Вы не участвуете в управлении государством?
Учитель ответил:
– В Книге [16 - Книга (другой перевод «Предания») – свод записей речей, клятв и приказов древних царей и их советников, известный позднее под названием конфуцианского канона Шу цзин.] сказано: «Как ты почтителен к родителям! Ты почитаешь их, относишься с любовью к братьям и проявляешь все это в делах правления». Это и есть управление государством. Зачем же для участия в нем поступать на службу?
//-- 22 --//
Учитель говорил:
– Человеку и не быть правдивым? Не ведаю, возможно ли такое. Если у малой ли, большой повозки не скреплены оглобли с перекладиной, разве на них какая-то езда возможна?
//-- 23 --//
Цзычжан спросил, можно ли узнать, что будет через десять поколений.
Учитель ответил:
– Дом Инь основывался на обрядах
дома Ся,
Что сохранил из них и добавил,
можно знать;
Дом Чжоу опирался на обряды Инь,
Что сохранил из них и добавил,
можно знать;
И о тех, кто, возможно, будет следовать
за Чжоу,
Пусть и за сотню поколений, можно знать [17 - Имеются в виду легендарные китайские династии Ся, Инь и наследовавшая им Чжоу, в период правления которой жил Конфуций.].
24
Учитель говорил:
– Жертвоприношение чужому духу заключает в себе лесть.
Бездействие в момент, когда возможно поступить по справедливости, означает трусость.
Глава 3. Восемью рядами
//-- 1 --//
Конфуций говорил о Младшем, у которого «восемью рядами танцуют при дворе» [18 - По древнему ритуалу, только при дворе Сына Неба мог исполняться танец, в котором актеры выступали бы восемью рядами. Семейство Младших имело право лишь на четыре ряда танцоров.]:
– Если это можно вытерпеть, то что же вытерпеть нельзя?
//-- 2 --//
Три семейства убирали жертвенную утварь под звуки гимна «Лад» [19 - Три семейства – Старшие, Средние и Младшие, делившие между собой власть в княжестве Лу; уборка жертвенной утвари под звуки гимна «Лад» была прерогативой Сына Неба. В этом фрагменте Конфуций приводит две строки из «Книги песен».].
Учитель об этом сказал:
– Содействуют в храме князья, Сын Неба прекрасен и строг.
– Разве эти слова применимы к делам трех семейств?
//-- 3 --//
Учитель говорил:
– К чему ритуалы, если, будучи человеком, не проявляет человечности? К чему и музыка, если, будучи человеком, не проявляет человечности?
//-- 4 --//
Линь Фан [20 - Линь Фан (Цю) – один из собеседников Конфуция, уроженец княжества Лу.] спросил о том, что составляет основу ритуала.
Учитель ответил:
– Как важен твой вопрос! При исполнении ритуала бережливость предпочтительнее расточительности; на похоронах чувство скорби предпочтительнее тщательности.
//-- 5 --//
Учитель сказал:
– У варваров при государе хуже, чем в китайских землях без него.
//-- 6 --//
Младший приносил жертвы горе Великой, и Учитель спросил Жань Ю [21 - В Древнем Китае был широко распространен культ гор; Сын Неба и князья могли приносить жертвы «знаменитым горам», к которым относилась и гора Великая (Тайшань); семейство Младших такой привилегией не обладало. Жань Ю – ученик Конфуция Жань Цю, по второму имени – Цзыю; был в это время слугой дома Младших.]:
– Ты не мог его удержать?
– Не мог, – ответил Жань Ю.
Учитель сказал:
– Увы! Неужто скажешь, что гора Великая менее разборчива, чем Линь Фан?
//-- 7 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж ни в чем не состязается, но если вынужден, то разве что в стрельбе из лука; он входит в зал, приветствуя и уступая; выйдя оттуда, пьет вино. Он благороден даже в состязании.
//-- 8 --//
Цзыся спросил:
– Что означают строки:
Смеясь, чарует ямочкой на щечке,
Очей прекрасных ясен взгляд,
И белизна в ней кажется цветным узором [22 - Цзыся приводит в данном случае цитату из «Книги песен», хотя последней строки в современном тексте этого песенного свода нет.].
– Вторично то, когда раскрашивают белое, – ответил Учитель.
– И ритуал вторичен? – заметил Цзыся.
Учитель сказал:
– Кто меня понимает, так это ты!
Теперь с тобой можно говорить о Песнях.
//-- 9 --//
Учитель говорил:
– Я мог бы рассказать о ритуале Ся, да в Ци недостает свидетельств; я мог бы рассказать о ритуале Инь, да в Сун [23 - В уделах Ци и Сун правили потомки соответственно династий Ся и Инь.] недостает свидетельств. Все оттого, что не хватает записей и знающих людей. А если бы хватало, я мог бы подтвердить свои слова.
//-- 10 --//
Учитель сказал:
– При царском жертвоприношении я не хочу смотреть на то, что там делается, с момента возлияния вина.
//-- 11 --//
Кто-то спросил о смысле царского жертвоприношения.
Учитель ответил:
– О нем не ведаю, а кто ведал бы, тот управлял бы Поднебесной так, словно она была бы здесь.
И указал при этом на свою ладонь.
//-- 12 --//
Учитель будто зрел тех, кому приносил жертвы. И будто зрел духов, принося им жертвы. Он говорил:
– Если сам не участвую в жертвоприношении, то для меня его как бы и не было.
//-- 13 --//
Вансунь Цзя спросил:
– Что значат слова: «Угодничать полезней перед очагом, чем перед юго-западным углом»? [24 - Вансунь Цзя был советником князя Чудотворного из удела Вэй. Приводимое им высказывание, по всей вероятности, служило в то время пословицей. Юго-западный угол в доме и связанный с ним дух были наиболее почитаемыми; под очагом подразумевается дух очага.]
– Неверно сказано, – ответил Учитель. – Кто провинится перед Небом, тому будет некому молиться.
//-- 14 --//
Учитель сказал:
– Дом Чжоу зрел пример двух предыдущих царствований, поэтому он так блистает просвещенностью. Я следую за Чжоу.
//-- 15 --//
Войдя в Великий храм [25 - Великий храм был посвящен князю Чжоу, первому правителю удела Лу, предку луских князей; цзоусцем здесь назван отец Конфуция, служивший в селении Цзоу, где, по преданию, и родился Конфуций.], Учитель спрашивал обо всем, что там происходило.
Кто-то заметил:
– И кто это считает сына цзоусца знающим ритуалы? Войдя в Великий храм, он спрашивал обо всем, что там происходило.
Учитель, услышав это, ответил:
– В этом ритуал и состоит.
//-- 16 --//
Учитель сказал:
– Суть стрельбы из лука состоит не в том, чтобы пробить мишень, ибо люди обладают разной силой.
В этом заключается путь древних.
//-- 17 --//
Цзыгун желал, чтобы при оглашении первого числа прекратили приносить в жертву барана [26 - Согласно древнему обычаю, князья получали от Сына Неба календарь на следующий год с указанием первых чисел месяцев. Они хранили этот календарь в своих храмах предков и отмечали наступление первого числа каждого месяца принесением в жертву барана. В эпоху Конфуция данный обряд выполнялся не полностью и формально, поэтому Цзыгун и предложил отменить жертвоприношение.].
Учитель возразил:
– Тебе, Цы, жалко этого барана,
А мне жаль этот ритуал.
//-- 18 --//
Учитель сказал:
– Если служить государю, строго соблюдая ритуал, люди видят в этом лесть.
//-- 19 --//
Князь Твердый [27 - Князь Твердый (Дингун) правил в Лу в 509-495 гг. до н. э.] спросил о том, как государь повелевает подданными, а подданные служат государю. Конфуций ответил:
– Государь повелевает подданными, соблюдая ритуал; подданные честно служат государю.
//-- 20 --//
Учитель сказал:
– «Крики чаек» [28 - «Крики чаек» – название песни, открывающей «Книгу песен».] в меру веселят и печалят, не терзая душу.
//-- 21 --//
Князь Скорбной Памяти спросил Цзай Во об Алтаре Земли [29 - Цзай Во – ученик Конфуция Цзай Юй; здесь в соответствии с одной из комментаторских традиций речь идет об алтаре, где приносились жертвы духу земли, который изображался в виде дощечки, сделанной из различных пород дерева. По другой версии, в данном случае имеются в виду деревья, составлявшие культовую рощу вблизи Алтаря Земли.]. Цзай Во ответил:
– Владыка Ся использовал сосну, у иньца применялся кипарис, а чжоусец избрал каштан, чтобы народ дрожал от страха.
Учитель, услышав это, сказал:
– Свершенного не объясняют,
За то, что сделано, не увещают
И в том, что было, не винят.
//-- 22 --//
Учитель сказал:
– Гуань Чжун был небольших способностей.
Кто-то спросил:
– А не был ли он бережливым?
Учитель возразил:
– Как мог он быть бережливым, если у него имелась башня «Три возврата» и должности не совмещались?
– Но не был ли тогда он сведущ в ритуале?
– У государя перед входом были установлены щиты, Гуань поставил у себя такие же; у государя при свидании с другими государями имелся постамент для опрокинутых чаш для вина, Гуань имел такой же постамент. Если Гуань знает ритуалы, то кто же их не знает? – был ответ [30 - Гуань Чжун – известный реформатор Древнего Китая, живший в VII в. до н. э. Слова «Три возврата» получают в комментаторской традиции самое разное истолкование. По одной из версий, они означают право брать в жены женщин из трех родов, которым обладали только государи; по мнению других исследователей «Изречений», и среди них известного конфуцианского философа Чжу Си (XII в.), так называлась башня с тремя входами; согласно еще одной версии, эти слова относятся к налогу на продаваемый товар. Данный перевод опирается на вторую версию.].
//-- 23 --//
Беседуя о музыке со старшим музыкантом из удела Лу, Учитель сказал:
– А музыку, ее знать можно! Вначале исполняют – как бы слита, играют далее, как бы беспримесна, как бы светла и как бы непрерывно длится в конце.
//-- 24 --//
Хранитель рубежа из И, прося о встрече, говорил:
– Мне удавалось до сих пор встречаться с каждым благородным мужем, который приходил сюда.
Ученики его представили.
А выйдя, он сказал:
– Зачем вам беспокоиться о том, что все утрачено? Уже давно пути нет в Поднебесной, и Небо скоро сделает Учителя колоколом.
//-- 25 --//
Учитель говорил о музыке «Весенняя»: в ней все прекрасно и все хорошо; и говорил о музыке «Воинственной»: в ней все прекрасно, но хорошо не все [31 - Музыка «Весенняя» (Шао), по преданию, создана во времена мифического государя Шуня, когда цари добровольно уступали власть своим достойным преемникам из других родов: музыка «Воинственная» относилась к эпохе легендарного царя Воинственного (Увана), который насильно отнял престол у недостойного правителя династии Инь (XI в. до н. э.).].
//-- 26 --//
Учитель вопросил:
– Как мне глядеть-то на того, кто проявляет нетерпимость, будучи правителем, не чувствует благоговения при исполнении ритуала и не скорбит во время траура?
Глава 4. Там, где человечность
//-- 1 --//
Учитель сказал:
– Прекрасно там, где человечность. Как может умный человек, имея выбор, в ее краях не поселиться?
//-- 2 --//
Учитель сказал:
– Лишенный человечности не может долго оставаться в бедности, не может постоянно пребывать в благополучии. Кто человечен, для того человечность – наслаждение, а мудрому она приносит пользу.
//-- 3 --//
Учитель говорил:
– Лишь тот, кто человечен, умеет и любить людей, и испытывать к ним отвращение.
//-- 4 --//
Учитель говорил:
– Устремленность к человечности освобождает от всего дурного.
//-- 5 --//
Учитель сказал:
– Знатность и богатство – это то, к чему люди стремятся; если они нажиты нечестно, благородный муж от них отказывается. Бедность и униженность – это то, что людям ненавистно. Если они незаслуженны, благородный муж ими не гнушается. Как может благородный муж добиться имени, если отвергнет человечность? Благородный муж не расстается с человечностью даже на время трапезы. Он непременно с ней, когда спешит, и непременно с ней, когда находится в опасности.
//-- 6 --//
Учитель сказал:
– Я не встречал еще того, кому приятна человечность и отвратительна бесчеловечность. Кому приятна человечность, того не превзойти. Кому же отвратительна бесчеловечность, тот проявляет человечность и избегает соприкосновения со всем бесчеловечным. Окажется ли кто-нибудь способен в течение всего дня стараться быть человечным? Я не встречал людей, которым не хватало бы для этого их сил. Может быть, и есть такие люди, но я их не встречал.
//-- 7 --//
Учитель сказал:
– Каждый ошибается в зависимости от своей пристрастности. Вглядись в ошибки человека – и познаешь степень его человечности.
//-- 8 --//
Учитель говорил:
– Кто утром слышит о пути, тот может вечером и умереть спокойно.
//-- 9 --//
Учитель сказал:
– Кто устремляется к пути, но стыдится, что плохо ест и одевается, с тем говорить не стоит.
//-- 10 --//
Учитель сказал:
– В делах под Небесами благородный муж ничем не дорожит и не пренебрегает, но следует тому, что справедливо.
//-- 11 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж стремится к добродетели,
Малый человек тоскует по своей земле;
Благородный муж предпочитает быть наказанным,
Малый человек надеется на милость.
//-- 12 --//
Учитель сказал:
– Когда исходят лишь из выгоды, то множат злобу.
//-- 13 --//
Учитель говорил:
– Какие могут быть затруднения, когда способны править государством в соответствии с ритуальным правилом уступчивости? К чему нужен ритуал, когда не способны править государством в соответствии с ритуальным правилом уступчивости?
//-- 14 --//
Учитель сказал:
– Не печалься, что тебе нет места,
А печалься о своем несовершенстве;
Не печалься, что тебя никто не знает,
Но стремись к тому, чтоб заслужить известность.
//-- 15 --//
Учитель сказал:
– Шэнь! В моем пути все пронзено одним.
Учитель Цзэн с ним согласился.
Когда он вышел, ученики спросили:
– Что это значит?
Учитель Цзэн ответил:
– В пути Учителя одно лишь сострадание до глубины души.
//-- 16 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж постигает справедливость. Малый человек постигает выгоду.
//-- 17 --//
Учитель сказал:
– Встретив достойного человека, стремитесь с ним сравняться; встретив недостойного, вникайте внутрь себя.
//-- 18 --//
Учитель сказал:
– Служа отцу и матери,
Их увещай помягче;
А видишь, что не слушают,
Их чти, им не перечь;
А будут удручать, ты не ропщи.
//-- 19 --//
Учитель говорил:
– При живых отце и матери
Далеко от них не уезжай,
А уедешь, будь на одном месте.
//-- 20 --//
Учитель сказал:
– Кто не меняет путь отца три года после его смерти, тот может называться почитающим родителей.
//-- 21 --//
Учитель сказал:
– Нельзя не помнить о возрасте отца и матери; для сына в этом сразу и радость, и тревога.
//-- 22 --//
Учитель сказал:
– Древние предпочитали промолчать,
Стыдясь, что могут не поспеть за словом.
//-- 23 --//
Учитель сказал:
– У сдержанного человека меньше промахов.
//-- 24 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж стремится говорить безыскусно, а действовать искусно.
//-- 25 --//
Учитель сказал:
– Добродетель не бывает одинокой, у нее непременно есть соседи.
//-- 26 --//
Цзыю сказал:
– Настойчив ты с правителем —
И вот уж опозорен;
Настойчив ты с друзьями —
И дружбы той уж нет.
Глава 5. Гунье Чан
//-- 1 --//
Учитель сказал о Гунье Чане [32 - Гунье Чан – ученик Конфуция.]:
– Вот стоящий жених. Он, правда, был в тюрьме, но это не его вина.
И отдал ему в жены свою дочь.
//-- 2 --//
Учитель отозвался о Нань Жуне [33 - Нань Жун – ученик Конфуция Наньгун Ко.]:
– Его не отвергают, когда в стране есть путь; он избегает наказания, когда в ней нет пути.
И отдал ему в жены дочь своего старшего брата.
//-- 3 --//
Учитель отозвался о Цзыцзяне [34 - Цзыцзянь – второе имя ученика Конфуция Ми Буци.]:
– О, это благородный муж! Но как бы он сумел им стать без благородных мужей из удела Лу?
//-- 4 --//
Цзыгун спросил:
– Какой я человек?
Учитель ответил:
– Ты как сосуд.
– Какой сосуд?
– Драгоценный жертвенный сосуд.
//-- 5 --//
Кто-то сказал:
– Юн [35 - Юн – имя ученика Конфуция Жань Юна (Жань Чжунгуна).] человечен, но лишен красноречивости. Учитель ответил:
– Зачем ему красноречивость? Кто ищет в бойком языке свою защиту, тот часто будет ненавидим. Не знаю, обладает ли он человечностью, но зачем ему красноречивость?
//-- 6 --//
Когда Учитель стал склонять Цидяо Кая [36 - Цидяо Кай – ученик Конфуция.] поступить на службу, тот ответил:
– Я в этом не могу еще довериться себе.
Учитель был доволен.
//-- 7 --//
Учитель сказал:
– Путь не в ходу… Взойду на плот и поплыву к морям.
Не Ю ли будет тем, кто поплывет со мной?
Цзылу, услышав это, обрадовался.
Учитель же продолжил:
– Вот Ю… Он превосходит в храбрости меня, но древесину для плота нигде не сыщет.
//-- 8 --//
Воинственный из Старших спросил о том, человечен ли Цзылу.
Учитель ответил:
– Не знаю.
Но тот стал снова спрашивать.
Учитель пояснил:
– Ю можно было бы послать в страну, которая выставляет тысячу боевых повозок, руководить набором войска. А обладает ли он человечностью, я не знаю.
– А Цю обладает человечностью?
– Цю можно было бы назначить управляющим селения с тысячью семей или владения, которое выставляет сотню боевых повозок. А обладает ли он человечностью, я не знаю, – ответил Учитель.
– А Чи [37 - Чи – имя ученика Конфуция Гунси Хуа.] обладает человечностью?
– Чи можно было бы послать принимать гостей, чтобы он, подпоясавшись, встал у престола. А обладает ли он человечностью, я не знаю.
//-- 9 --//
Учитель спросил Цзыгуна:
– Кто из вас лучше, ты или Хуэй?
Цзыгун ответил:
– Как смею я равнять себя с Хуэем? Хуэй, услышав что-либо одно, уже знает остальные десять; а я, услышав что-либо одно, знаю еще лишь о втором.
Учитель сказал:
– Не равен, я согласен, ты ему не равен.
//-- 10 --//
Цзай Юй заснул средь бела дня.
Учитель сказал:
– Не вырезать узора на гнилом суку, стену из навоза не отштукатурить. За что же упрекать мне Юя?
Учитель еще сказал:
– Сначала я общался с людьми так: внимая сказанному, верил, что исполнят; теперь же я веду себя иначе: внимая сказанному, жду, когда исполнят. Я так переменился из-за Юя.
//-- 11 --//
Учитель сказал:
– Я не встречал еще твердых, несгибаемых людей.
Кто-то заметил:
– Вот Шэнь Чэн [38 - Шэнь Чэн – ученик Конфуция, живший в Лу.].
Учитель возразил:
– Как может быть он несгибаем,
Когда столь многого желает?
//-- 12 --//
Цзыгун сказал:
– Я не хочу делать другим то, чего я не хочу, чтобы другие делали мне.
– Цы, это для тебя недостижимо, – заметил Учитель.
//-- 13 --//
Цзыгун сказал:
– Можно изведать просвещенность нашего Учителя, но слов о человеческой природе и пути Небесном от него не услышишь.
//-- 14 --//
Когда Цзылу что-либо слышал, но выполнить пока не мог, то лишь боялся снова что-нибудь услышать.
//-- 15 --//
Цзыгун спросил:
– Почему Кун Просвещенный [39 - Кун Просвещенный (Кун Вэньцзы) – сановник княжества Вэй.] получил посмертный титул «Просвещенного»?
Учитель ответил:
– Он был сметлив, любил учиться и не стыдился обращаться за советом к низшим, поэтому его назвали «Просвещенным».
//-- 16 --//
Учитель говорил о четырех достоинствах Цзычаня [40 - Цзычань – второе имя вельможи княжества Чжэн Гун Суньцяо, старшего современника Конфуция.], какими обладает благородный муж:
– Он вел себя благоговейно,
С почтительностью служил высшим,
Был благосклонен к простым людям
И обходился с ними справедливо.
//-- 17 --//
Учитель говорил:
– Вот Янь Пинчжун [41 - Янь Пинчжун – сановник княжества Ци.] умел с людьми общаться: был вежлив и со старым другом.
//-- 18 --//
Учитель сказал:
– Цзан Просвещенный поместил большую черепаху в дом, где капители были разукрашены резьбою в форме гор, а столбики на перекладинах – рисунком водорослей. Какой же у него был ум? [42 - Цзан Просвещенный – сановник княжества Лу. По одной из старинных комментаторских версий, Конфуций отказывается отнести Цзана к людям знающим и просвещенным за нарушение им ритуала, в соответствии с которым его положение не позволяло ему держать такую большую черепаху (а черепахи в Древнем Китае были животными почитаемыми и использовались для гадания) в столь роскошной обстановке.]
//-- 19 --//
Цзычжан спросил:
– Что был за человек министр Цзывэнь [43 - Цзывэнь занимал пост министра в царстве Чу. Ниже: Чэнь Просвещенный (Чэнь Вэньцзы) – сановник княжества Ци по имени Сюйу.]: он трижды поступал на должность, не выражая радости, и трижды уходил с нее, не проявляя огорчения, и непременно сообщал о сделанном на службе новому министру?
Учитель ответил:
– Это был честный человек.
– А был ли человечен он?
– Не знаю; как он мог быть человечным?
– А что за человек Чэнь Просвещенный? Он был владельцем десяти четверок лошадей, но бросил их, бежал, когда Цуй убил государя Ци; придя в другой удел, сказал: «Походят здесь на нашего вельможу Цуя» и бежал оттуда. Придя еще в один удел, опять сказал: «Походят здесь на нашего вельможу Цуя» и бежал оттуда.
Учитель ответил:
– Это был чистый человек.
– А был ли человечен он?
– Не знаю; как он мог быть человечным?
//-- 20 --//
Цзи Просвещенный [44 - Цзи Просвещенный – сановник княжества Лу, умерший незадолго до рождения Конфуция.] трижды думал, перед тем как действовать.
Учитель, услышав об этом, сказал:
– Достаточно подумать дважды.
//-- 21 --//
Учитель говорил:
– Нин Воинственный [45 - Нин Воинственный – сановник княжества Вэй, которого высоко ценил Конфуций.] вел себя умно, когда в стране был путь, и глупо, когда в ней не было пути. С ним по уму сравняться можно, по глупости – нельзя.
//-- 22 --//
Учитель, находясь в уделе Чэнь, воскликнул:
– Я возвращаюсь! Возвращаюсь! Мои сынки стали дерзки и фамильярны. Они достигли всяких совершенств, но не умеют себя ограничивать.
//-- 23 --//
Учитель сказал:
– Старший Ровный вместе с Младшим Равным [46 - Старший Ровный (Бо И) и Младший Равный (Шу Ци) – два брата-царевича, которые, после смерти своего отца, уступая друг другу, отказались от престола; впоследствии они уморили себя голодом из протеста против насильственного свержения последнего государя династии Инь царем Воинственным (XI в. до н. э.).] не помнили плохого, поэтому к ним почти никто не питал зла.
//-- 24 --//
Учитель вопросил:
– Кто сказал, что Вэйшэн Гао [47 - Вэйшэн Гао – уроженец княжества Лу.] прям? Когда кто-то попросил у него уксуса, то он дал его, выпросив у своего соседа.
//-- 25 --//
Учитель сказал:
– Искусные слова, умильный взор, почтительность сверх меры – все это вызывало в Цзо Цюмине [48 - Цзо Цюмин – лусец, главный летописец княжества Лу; по преданию, им был составлен знаменитый комментарий к первой древнекитайской летописи «Весна и осень» (Чуньцу).] стыд и вызывает стыд во мне. Дружить с тем, кого втайне ненавидишь, – такое вызывало в Цзо Цюмине стыд и вызывает стыд во мне.
//-- 26 --//
Янь Юань и Цзылу стояли перед Учителем.
Он им предложил:
– Почему вы не высказываете своих желаний?
Цзылу ответил:
– Я хотел бы, имея повозку, лошадей и платье на меху, делиться ими с другом и не досадовать, когда они придут в негодность.
А Янь Юань сказал:
– Я хотел бы не кичиться тем, что есть во мне хорошего, и скрыть свои заслуги.
Затем Цзылу спросил:
– Хотелось бы услышать о желании Учителя.
Учитель ответил:
– Дать отдых старым людям,
Быть искренним с друзьями,
Заботиться о младших.
//-- 27 --//
Учитель воскликнул:
– Все кончено! Я не встречал того, кто может осудить себя в душе, когда видит, что ошибся!
//-- 28 --//
Учитель сказал:
– В любом селении из десяти домов всегда найдутся люди, которые не уступят мне в честности и искренности, но уступят в склонности к учению.
Глава 6. Вот Юн…
//-- 1 --//
Учитель сказал:
– Вот Юн, он может быть поставлен ликом к югу.
Чжунгун спросил об учителе Тутовнике Старшем [49 - В Древнем Китае обращенность лицом к югу символизировала положение правителя. Учитель Тутовник Старший (Цзы Сан Боцзы) – лицо легендарное, о котором имеются скудные и не совсем достоверные сведения; в комментариях он характеризуется как отшельник, живший под стать зверям «без одежды и шапки».].
Учитель ответил:
– Он может: в нем есть непринужденность.
Чжунгун опять спросил:
– Разве нельзя, правя народом, действовать непринужденно, но хранить при этом строгую почтительность? Не проявляет ли излишнюю непринужденность тот, кто держится непринужденно и непринужденно действует?
– Юн верно говорит, – ответил Учитель.
//-- 2 --//
Князь Скорбной Памяти спросил Учителя о том, кто из его учеников любит учиться, и он ответил:
– Был Ян Хуэй, он любил учиться, не срывал ни на ком своего гнева, не повторял ошибок. К несчастью, его жизнь была короткой, он умер. Теперь таких уж нет. Не слышно, чтобы кто-нибудь любил учиться.
//-- 3 --//
Цзыхуа был послан в Ци. Учитель Жань [50 - Цзыхуа – второе имя ученика Конфуция Гунси Чи. Учитель Жань – ученик Конфуция Жань Цю.] пришел просить для его матери зерна.
Учитель ответил:
– Отсыпь ей большой мерой.
Тот снова попросил:
– Прошу добавить.
– Отсыпь в два раза больше, – был ответ.
Учитель Жань отсыпал больше в сотню с лишним раз.
Учитель сказал:
– Чи, уезжая в циское владение, ехал на сытых лошадях, одетый в меховой халат. Я слышал, благородный муж помогает людям не тогда, когда они богаты, а когда бедны.
//-- 4 --//
Когда Юань Сы [51 - Юань Сы – ученик Конфуция Юань Сянь.] стал управляющим дома Учителя, Учитель дал ему девять сотен мер зерна. Юань Сы отказался.
Учитель сказал:
– Не отказывайся, лучше помоги соседям, землякам.
//-- 5 --//
Учитель отозвался о Чжунгуне:
– Пускай бы даже люди не желали, разве отринут горы и потоки бычка из пахотного стада с рогами ровными и рыжей шерстью?
//-- 6 --//
Учитель сказал:
– Хуэй мог по три месяца не разлучаться в своем сердце с человечностью, тогда как у других ее хватает лишь на день иль месяц.
//-- 7 --//
Благодетельный из Младших спросил:
– Можно ли привлечь Чжун Ю к правлению?
Учитель ответил:
– Ю – человек решительный. С чем он не справится по службе?
– А можно ли и Цы привлечь к правлению?
– Цы – человек понятливый. С чем он не справится по службе?
– А можно ли и Цю привлечь к правлению?
– Цю многое умеет. С чем он не справится по службе?
//-- 8 --//
Младший посылал за Минь Цзыцзянем, чтобы поставить его управляющим в свое селение Би. Но Минь Цзыцзянь сказал посланцу:
– Ты откажись за меня поискуснее. Если снова будет звать, переселюсь за реку Вэнь.
//-- 9 --//
Боню [52 - Боню – второе имя ученика Конфуция Жань Гэна.] был болен. Учитель навестил его и, взяв через окно за руку, сказал:
– Увы! Он умирает, такова судьба. Такого человека и поразил такой недуг! Такого человека и поразил такой недуг!
//-- 10 --//
Учитель сказал:
– Какой достойный человек Хуэй! Живет в убогом переулке, довольствуясь плетушкой риса и ковшом воды. Другие не выдерживают этих трудностей, Хуэй не изменяет этим радостям. Какой достойный человек Хуэй!
//-- 11 --//
Жань Цю сказал:
– Не то чтоб мне не нравился ваш путь, но сил моих недостает.
Учитель ответил:
– В ком сил недостает, на полпути бросают. А ты еще не начинал идти!
//-- 12 --//
Учитель просил Цзыся:
– Ты будь, как благородный муж, ученым,
Не будь учен, как малый человек.
//-- 13 --//
Когда Цзыю стал управляющим Учэна, Учитель у него спросил:
– Ну как, обрел ли там кого-либо себе?
Цзыю ответил:
– Обрел Таньтай Мемина. Он не идет окольными путями и появляется в моем доме лишь по долгу службы.
//-- 14 --//
Учитель сказал:
– Мэн Чжифань [53 - Мэн Чжифань – сановник княжества Лу.] был скромен. При бегстве находился в арьергарде, но перед въездом в город подстегнул свою лошадь и молвил: «Я не посмел бы ехать сзади, да конь не шел вперед».
//-- 15 --//
Учитель сказал:
– В наш век едва ли избежишь беды, если ты красив, как сунский Чжао, а красноречием жреца Чжу То не обладаешь [54 - Чжао – принц княжества Сун; жрец Чжу То – сановник княжества Вэй.].
//-- 16 --//
Учитель говорил:
– Кто может выходить, минуя дверь?
Но почему не следуют этим путем?
//-- 17 --//
Учитель сказал:
– Суть в простаке затмила лоск,
В педанте лоск затмил всю суть,
Лишь в благородном муже
Суть с лоском ровно смешаны.
//-- 18 --//
Учитель сказал:
– Люди живы тем, что прямы. Коль обманщик жив и цел, то лишь по случайности.
//-- 19 --//
Учитель говорил:
– Узнать – не то, что пожелать,
Желать – не то, что наслаждаться.
//-- 20 --//
Учитель сказал:
– Кто возвышается над средним человеком, с тем можно говорить о высшем; но с тем, кто его ниже, о высшем говорить нельзя.
//-- 21 --//
Фань Чи спросил о том, что такое знание.
Учитель ответил:
– Следовать долгу пред людьми, чтить демонов и духов, но к ним не приближаться, это и может называться знанием.
Фань Чи спросил о том, что такое человечность.
– Если трудность предпочли успеху, это может называться человечностью, – был ответ.
//-- 22 --//
Учитель сказал:
– Умный радуется водам,
Человечный рад горам;
Умный действует,
Человечный погружен в покой;
Умный полон радости,
Человечный долговечен.
//-- 23 --//
Учитель говорил:
– Одно лишь изменение в уделе Ци,
И он сравняется с уделом Лу;
Одно лишь изменение в Лу,
И Лу сравняется с путем.
//-- 24 --//
Учитель вопрошал:
– Коль кубок уж не кубок, какой же это кубок? Какой же это кубок?! [55 - Ко времени Конфуция традиционная четырехгранная форма винных кубков была заменена круглой.]
//-- 25 --//
Цзай Во спросил:
– Пусть бы тому, кто человечен, сообщили, что кто-то из людей, известных своей человечностью, упал в колодец, то он бы бросился за ним?
Учитель ответил:
– Зачем ему так поступать? Ведь благородный муж готов идти на смерть, но он не может гибнуть безрассудно; его способны обмануть, но сделать из него глупца нельзя.
//-- 26 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж, овладевая всей ученостью, тоже может грань не перейти, если будет себя сдерживать правилами ритуала.
//-- 27 --//
Учитель встретился с княгиней Наньцзы [56 - Наньцзы – жена князя Чудотворного (Лингуна) из княжества Вэй, имевшая репутацию развратной женщины.], и Цзылу был недоволен. Учитель его клятвенно заверил:
– Коль я неверно поступил, пусть Небеса меня отвергнут! Пусть Небеса меня отвергнут!
//-- 28 --//
Учитель сказал:
– Незыблемая середина [57 - По преданию, внук Конфуция Цзысы написал книгу, назвав ее по имени этой добродетели «Незыблемая середина»; еще в древности она составила одну из глав конфуцианского канона «Записи о ритуале», а в XII в. была включена в каноническое «Четверокнижие» наряду с «Изречениями», «Мэнцзы» (записью учения крупнейшего последователя Конфуция философа IV-III вв. до н. э. Мэнцзы) и другой главой «Записей о ритуале» – «Великое учение».] – эта добродетель наивысшая из всех, но давно уже редка среди людей.
//-- 29 --//
Цзыгун спросил:
– Что скажете о том, кто широко благотворит народу и способен всем помочь. Может ли он быть назван человечным?
Учитель ответил:
– Почему же только человечным? Не так ли непременно поступают люди высшей мудрости? Об этом ведь пеклись всем сердцем Яо с Шунем! [58 - Яо и Шунь – мифические государи, образцы для подражания у конфуцианцев.] Кто человечен, тот дает другим опору, желая сам ее иметь, и помогает им достичь успеха, желая сам его достигнуть. Умение найти пример вблизи – вот в чем вижу я искусство человечности.
Глава 7. Я продолжаю
//-- 1 --//
Учитель сказал:
– Я продолжаю – не творю; я верю в древность и люблю ее чистосердечно. Осмеливаюсь в этом сравниться с Лаопыном [59 - О Лаопыне приводятся противоречивые сведения и ничего не известно достоверно.].
//-- 2 --//
Учитель вопросил:
– В молчании запоминать, учиться ненасытно и наставлять других без устали – что есть во мне из этого?
//-- 3 --//
Учитель говорил:
– Я чувствую печаль, когда не улучшают нравы, не уясняют то, что учат, а зная долг, не могут ему следовать и не способны устранить порок.
//-- 4 --//
Учитель на досуге
Имел спокойный вид
И выглядел довольным.
//-- 5 --//
Учитель сокрушался:
– Как опустился я! Уже давно не снится мне князь Чжоу [60 - Князь Чжоу (Чжоугун) – сын царя Просвещенного и брат царя Воинственного, легендарный советник и правитель, один из самых почитаемых Конфуцием мудрецов древности.].
//-- 6 --//
Учитель сказал:
– Привязан всей душой к пути,
Ищу поддержку в добродетели,
Исполнен веры в человечность,
Утеху нахожу в искусствах.
//-- 7 --//
Учитель говорил:
– Я всем даю советы, начиная с тех, кто мне приносит связку вяленого мяса.
//-- 8 --//
Учитель сказал:
– Кто не проникнут горестным порывом, тех не просвещаю, непотрясенных не учу, не повторяю тем, кто не способен отыскать по одному углу три остальных.
//-- 9 --//
Когда Учитель находился рядом с человеком в трауре, он никогда не наедался досыта.
//-- 10 --//
В тот день, когда Учитель плакал, он не пел.
//-- 11 --//
Учитель сказал Янь Юаню:
– Когда используют, то действуем, а отвергают, то скрываемся – так поступаем только мы с тобой.
Цзылу спросил:
– А с кем бы Вы, Учитель, были, когда б вели войска?
Учитель ответил:
– Не с тем, кто может броситься на тигра с голыми руками иль кинуться в реку, не дожидаясь лодки, и умереть без сожаленья. Но непременно – с тем, кто, приступая к делу, полон осторожности и со своей любовью к составлению планов добивается успеха.
//-- 12 --//
Учитель сказал:
– Если бы богатства можно было добиться, то ради этого я стал бы даже тем, кто держит плеть. Но раз его нельзя добиться, я буду делать, что мне нравится.
//-- 13 --//
Учитель относился бдительно к посту, войне, болезни.
//-- 14 --//
Когда Учитель находился в Ци и там услышал музыку «Весенняя», то он в течение трех месяцев не знал мясного вкуса и сказал:
– Не ждал от исполнения музыки такого совершенства.
//-- 15 --//
Жань Ю спросил:
– Учитель за Вэйского правителя? [61 - Вэйский правитель – князь Выдающийся (Чугун) из удела Вэй, внук князя Чудотворного и сын его старшего сына, наследника престола Куай Куя, который был изгнан из удела Вэй еще при жизни князя Чудотворного – отца. После смерти Чудотворного правителем удела стал Выдающийся, оказавший впоследствии вооруженное сопротивление своему отцу Куай Кую, когда того попыталось вернуть в Вэй княжество Цзинь.]
Цзыгун ответил:
– Ладно, я его спрошу.
Войдя к Учителю, спросил:
– Что были за люди Старший Ровный с Младшим Равным?
– Они были древними достойными людьми, – последовал ответ.
– Они на что-нибудь роптали?
– Они стремились к человечности и обрели ее. На что же было им роптать?
Выйдя от Учителя, Цзыгун сказал:
– Учитель не за Вэйского правителя.
//-- 16 --//
Учитель говорил:
– Я радость нахожу и в том, когда живу на отрубях с водой, сплю, подложив ладошку вместо изголовья. Богатство, знатность, обретенные нечестно, мне кажутся проплывшим мимо облаком.
//-- 17 --//
Учитель сказал:
– Когда бы мне было добавлено еще немного лет, то в пятьдесят я взялся бы за изучение «Перемен» [62 - «Перемены» – древнейшая часть гадательной «Книги Перемен» (И-цзин), впоследствии ставшей одним из конфуцианских канонов.] и смог бы избежать больших ошибок.
//-- 18 --//
Учитель пользовался образцовым говором, касаясь Песен, Книги и Обрядов.
Всегда использовал при этом образцовый говор.
//-- 19 --//
Князь Шэ [63 - Князь Шэ – правитель местности Шэ в южном царстве Чу.] спросил Цзылу о том, что за человек Конфуций. Цзылу не ответил.
Учитель сказал:
– А почему ты не сказал: «Вот это человек какой – не помнит в горестном порыве о еде, испытывая радость, забывает все печали и не замечает подступившей близко старости»?
//-- 20 --//
Учитель говорил:
– Я обладаю знанием не от рождения, но древность возлюбя, стремлюсь к ней всеми силами.
//-- 21 --//
Учитель не высказывался о чудесном, силе, смуте, духах.
//-- 22 --//
Учитель сказал:
– Я непременно нахожу себе наставника в каждом из двоих моих попутчиков. Я выбираю то, что есть в них хорошего, и следую ему, а нехорошего у них я избегаю.
//-- 23 --//
Учитель молвил:
– У меня от Неба добродетель! А Хуань Туй [64 - Хуань Туй, военачальник княжества Сун, пытался убить Конфуция (подробно этот эпизод описан Сыма Цянем в «Старинном роде Конфуция», см. раздел «Диалог сквозь века»).], что может он мне сделать?!
//-- 24 --//
Учитель говорил:
– Сынки, вы, верно, думаете, что я скрытен. А у меня нет от вас тайн. Что я ни делаю, все разделяю с вами. Я именно таков, сынки.
//-- 25 --//
Учитель обучал по четырем разделам: учености, поступкам, честности и преданности.
//-- 26 --//
Учитель говорил:
– Я не надеюсь уж на встречу с человеком совершенной мудрости. Если удалось бы встретиться с благородным мужем, то этого было бы достаточно.
Учитель продолжал:
– Я не надеюсь уже встретиться с хорошим человеком. Если удалось бы встретить обладающего постоянством, то этого было бы достаточно. Трудно тому быть постоянным, кто, не имея, претендует на наличие, пустое выдает за полное, нужду считает избытком.
//-- 27 --//
Учитель удил рыбу, но не пользовался сетью; охотясь с привязной стрелой, не бил сидящих птиц.
//-- 28 --//
Учитель сказал:
– Бывают, видимо, творящие без знаний. Я не таков. Слышать же о многом, выбирать в нем лучшее и следовать ему, не забывать то многое, что видишь, – это в знании второстепенно.
//-- 29 --//
С людьми Хусяна [65 - Хусян – название местности в Древнем Китае.] было трудно говорить. Но отрок из тех мест был принят Учителем. Ученики пришли в недоумение.
Учитель им сказал:
– Я не позволил ему удалиться и разрешил войти, чтобы не быть излишне строгим. Если человек себя очистил прежде, чем войти, я одобряю его очищение без поручительства за то, что было сделано им в прошлом.
//-- 30 --//
Учитель говорил:
– Далека ли человечность? Едва к ней устремлюсь, она ко мне приходит.
//-- 31 --//
Сыбай из Чэнь спросил Конфуция о том, знал ли князь Блестящий [66 - О Сыбае из Чэнь ничего достоверного не известно. Ниже: Князь Блестящий (Чжаогун) – правил в уделе Лу в 541-509 гг. до н. э. Ума Ци – ученик Конфуция Ума Ши. В данном случае князь Блестящий не только нарушил ритуальное правило, запрещавшее брать в жены девушек одной с будущим мужем фамилии, но и попытался скрыть это обстоятельство, заменив в имени жены фамильный знак на слово «Первая».] ритуал, и он ответил:
– Знал.
Когда Конфуций вышел, Сыбай, поклонившись Ума Ци, провел его вперед и стал расспрашивать:
– Я слышал, благородный муж лишен пристрастности. Он, что же, тоже может быть пристрастным? Ведь князь взял в жены деву из удела У, носившую такую же, как у него, фамилию, но дал ей имя «Первая из У». Коль знает ритуалы князь, то кто же их тогда не знает?
Ума Ци поведал все Учителю, и он воскликнул:
– Мне везет. Люди непременно узнают о каждой из моих ошибок.
//-- 32 --//
Когда Учитель пел в компании с другими и ему нравилось их пение, то он просил начать сначала и лишь затем к ним присоединялся.
//-- 33 --//
Учитель говорил:
– В учености я, может быть, не уступлю другим, но в том, чтоб лично стать на деле благородным мужем, я не достиг еще успеха.
//-- 34 --//
Учитель вопрошал:
– Разве посмею я претендовать на то, что обладаю высшей мудростью и человечностью? Но я стремлюсь к ним ненасытно, учу других без устали, вот это лишь и можно обо мне сказать.
Гунси Хуа заметил:
– Но мы, ученики, этому как раз не можем научиться.
//-- 35 --//
Когда Учитель тяжко заболел, Цзылу просил позволить вознести молитву. Учитель у него спросил:
– А делают ли так?
Цзылу ответил:
– Делают. В Молитвеннике сказано: «Воздам молитву за тебя духам Неба и Земли».
Учитель возразил:
– Я уж давно молюсь.
//-- 36 --//
Учитель говорил:
– Расточительность ведет к непокорности, а бережливость – к захудалости. Но лучше захудалость, чем непокорность.
//-- 37 --//
Учитель молвил:
– Благородный муж спокоен, не стеснен,
Малых же людей всегда гнетут печали.
//-- 38 --//
Учитель ласков был, но строг.
Внушителен, но не свиреп,
Полон почтительности и покоя.
Глава 8. Великий первенец
//-- 1 --//
Учитель сказал:
– Великий Первенец, он может называться человеком высшей добродетели. Три раза уступал трон Поднебесной, и народ не мог от восхищения даже найти слова, чтобы его восславить [67 - Общий смысл легенды о Великом Первенце (Тай Бо) сводится к тому, что он, следуя воле своего родителя, уступил право наследования власти, принадлежавшее ему как старшему сыну в семье, своему младшему брату, отцу будущего основателя династии Чжоу царя Воинственного.].
//-- 2 --//
Учитель говорил:
– Почтительность вне ритуала утомляет, а осторожность вне его ведет к трусости; при смелости вне ритуала поднимают смуту, от прямоты вне ритуала становятся нетерпимы.
Если благородный муж привязан душой к близким, в народе процветает человечность; если не забыты им старые друзья, народ не поступает низко.
//-- 3 --//
Когда учитель Цзэн был тяжко болен, то он созвал своих учеников и им сказал:
– Откройте мои ноги! Откройте мои руки! В Песнях сказано:
С трепетом остерегайся,
Словно ты пред краем бездны,
Словно ты на тонком льду.
Отныне стало мне понятно, что я могу остаться цел, мои сынки!
//-- 4 --//
Когда учитель Цзэн был тяжко болен и Почтительный из Старших [68 - Почтительный из Старших (Мэн Цзинцзы) – сановник княжества Лу из семейства Старших.] навестил его, учитель Цзэн сказал:
– Птицы перед смертью горестно кричат, люди перед смертью говорят о важном. Благородный муж находит тройственную ценность, заключенную в пути: во внешности, манерах он далек от грубости и небрежения, серьезным выражением лица способен заслужить доверие, в речах, их тоне избегает пошлости и фальши. А что до расстановки жертвенных чаш, для этого имеются свои чины.
//-- 5 --//
Учитель Цзэн сказал:
– Умелому советоваться с неумелым, талантливому спрашивать у бесталанного, иметь, но делать вид, что не имеешь, пустым казаться, когда полон, и оставлять обиду без ответа – так вел себя мой друг когда-то.
//-- 6 --//
Учитель Цзэн сказал:
– Не это ль благородный муж, кому мы можем вверить сироту, судьбу страны размером в сотню ли [69 - Ли – китайская мера длины, равная в древности примерно 0,516 км.], кого нельзя склонить к измене долгу? Он, безусловно, благородный муж.
//-- 7 --//
Учитель Цзэн сказал:
– Ученый человек не может не быть твердым и решительным, ибо его ноша тяжела и путь его далек. Ношей ему служит человечность – это ли не тяжесть? Завершает путь, лишь умирая, – это ли не даль?
//-- 8 --//
Учитель говорил:
– Я вдохновляюсь Песнями,
Ищу опору в ритуалах
И завершаю музыкой.
//-- 9 --//
Учитель сказал:
– Народ можно принудить к послушанию, его нельзя принудить к знанию.
//-- 10 --//
Учитель говорил:
– Быть смуте, коль смелы и ненавидят свою бедность. Быть смуте, коль чрезмерно ненавидят людей, лишенных человечности.
//-- 11 --//
Учитель предостерегал:
– Блистай ты хоть великолепием талантов князя Чжоу, но, если скуп ты и заносчив, из остального в тебе будет не на что смотреть!
//-- 12 --//
Учитель говорил:
– Найти непросто человека, который проучился бы три года без помышления о жалованье.
//-- 13 --//
Учитель сказал:
– Будь глубоко правдив, люби учиться, стой насмерть, совершенствуя свой путь. Страна в опасности – ее не посещай, в стране мятеж – там не живи. Когда под Небесами следуют пути, будь на виду, а нет пути – скрывайся. Стыдись быть бедным и незнатным, когда в стране есть путь; стыдись быть знатным и богатым, когда в ней нет пути.
//-- 14 --//
Учитель говорил:
– В дела другого не вникай,
Когда не на его ты месте.
//-- 15 --//
Учитель сказал:
– Какими необъятными, чарующими становятся звуки мелодии, когда ее начало исполняет мастер Чжи [70 - Мастер Чжи – старший музыкант княжества Лу.], а конец венчает песня «Крики чаек»!
//-- 16 --//
Учитель сказал:
– Я не понимаю, как может быть необузданный лукавым, тупой нечестным и невежественный лживым.
//-- 17 --//
Учитель говорил:
– Учись, словно не можешь обрести
И будто опасаешься утратить.
//-- 18 --//
Учитель воскликнул:
– Возвышенны, велики Шунь и Юй! [71 - В древних мифах и легендах Юй предстает основателем династии Ся, обуздавшим воды потопа.]
Владея Поднебесной, они держались от нее в стороне.
//-- 19 --//
Учитель воскликнул:
– Каким великим государем был Яо! Как он возвышен, величав! Велико только Небо, и только Яо подражал ему. Как он необъятен! Народ не мог найти слова, чтобы его восславить. Как велики, возвышенны его свершения! Как лучезарна им предначертанная просвещенность!
//-- 20 --//
У Шуня было только пять сановников, и в Поднебесной настал мир. Царь Воинственный изрек:
– У меня есть десять способных к управлению сановников.
Конфуций по этому поводу сказал:
– Не правда ли, как трудно находить таланты? В этом наибольшего успеха достигли Яо и Шунь. А у царя Воинственного среди его десяти сановников имелась одна женщина, поэтому их у него, по сути, было только девять. Царь Просвещенный владел двумя третями Поднебесной, но при этом продолжал быть подданным дома Инь. Можно сказать, что дом Чжоу обладает наивысшими достоинствами.
//-- 21 --//
Учитель сказал:
– Вот Юй – я в нем не нахожу изъяна. Он питался очень скудно, но богам и духам приносил обильные дары; одевался худо, но на свою ритуальную одежду украшений не жалел; жил в лачуге, но отдавал все силы рытью каналов, чтобы отвести воды потопа. Я в нем не нахожу изъяна.
Глава 9. Учитель редко…
//-- 1 --//
Учитель редко говорил о выгоде, судьбе и человечности.
//-- 2 --//
Житель улицы Состоятельных сказал:
– Как велик Конфуций! Его ученость необъятна, вот только не сумел ни в чем прославиться.
Учитель, услышав об этом, обратился к своим ученикам:
– Чем же мне заняться? Заняться ль управлением колесницей? Заняться ли стрельбой из лука? Займусь-ка управлением колесницей.
//-- 3 --//
Учитель сказал:
– По ритуалу, шапке надлежит быть из пеньки, но ныне ее делают из шелка, что дешевле, и в этом я следую за всеми.
По ритуалу, надо кланяться внизу у входа в зал, но ныне кланяются наверху, что дерзко. Пусть буду против всех, но кланяюсь внизу.
//-- 4 --//
Учителю были чужды четыре недостатка: склонность к домыслам, излишняя категоричность, упрямство, себялюбие.
//-- 5 --//
Когда Конфуцию угрожали в Куане [72 - Здесь упоминается эпизод из биографии Конфуция, когда его хотели уничтожить жители местности Куан, спутавшие его с одним из своих давних притеснителей.], он сказал:
– Разве после смерти государя Просвещенного тут, во мне, не уцелела просвещенность? Если бы Небо пожелало эту просвещенность погубить, то я не смог бы приобщиться к ней. Но Небеса ее не погубили. А куанцы… Как им со мною справиться?
//-- 6 --//
Кравчий [73 - Об этом кравчем ничего не известно.] спросил Цзыгуна:
– Как много у Учителя способностей, талантов! Он обладает высшей мудростью?
Цзыгун ответил:
– Воистину Небо позволило ему приобщиться к высшей мудрости. Еще он наделен многими талантами.
Учитель, услышав об этом, сказал:
– Знает ли меня кравчий? Я был незнатен в молодости, поэтому знал много простых профессий. А много ли умеет благородный муж? Совсем немного.
//-- 7 --//
Лао [74 - По версии одного из комментариев, Лао был учеником Конфуция.] сказал:
– Учитель говорил: «Я умел много, так как не был испытан на службе».
//-- 8 --//
Учитель сказал:
– Есть ли у меня какие-либо знания? Их нет. Но когда селяне просят у меня совета, я, не имея никакого представления об их деле, выясняю только, где его начало и конец, и больше ничего не объясняю.
//-- 9 --//
Учитель горестно изрек:
– Не прилетает благовещий феникс [75 - По древнекитайским преданиям, только во время правления идеальных государей могут прилетать благовещие птицы и на поверхности рек появляться различные символические знаки и письмена.],
Не шлет река предначертаний,
Свершается мой час последний!
//-- 10 --//
Когда Учитель встречался с человеком в траурном либо церемониальном одеянии или со слепцом, то при виде их всегда вставал, а подходя к ним, непременно ускорял шаг.
//-- 11 --//
Печально вздыхая, Янь Юань сказал:
– Смотрю – оно все выше, вникаю – все сокрытей, гляжу – передо мною, то вдруг уж позади. Учитель сразу все не раскрывает, умеет завлекать людей. Он всесторонне просвещает нас и сдерживает ритуалом. Мне это не отбросить, даже если пожелаю.
И вот когда все мои силы на исходе, оно как будто уже рядом. Я хочу следовать за ним, но не могу.
//-- 12 --//
Учитель тяжело заболел, Цзылу послал к нему для несения службы своих учеников.
Когда Учителю стало лучше, он сказал:
– Уже давно Цзылу совершает лицемерные поступки. Кого я обману, считая, что обрел подданных, когда на самом деле их у меня нет? Небо обману? Ужель мне лучше умереть в окружении подданных, чем на руках моих учеников? Пусть даже и не удостоюсь пышных похорон, но ведь меня не бросят после смерти на дороге!
//-- 13 --//
Цзыгун спросил:
– Есть тут у нас изделие из прекрасной яшмы. Спрятать ли его в шкатулку и хранить или продать достойному ценителю?
Учитель ответил:
– Продать! Продать! Я жду ценителя.
//-- 14 --//
Учитель хотел уйти жить к восточным варварам.
Кто-то воскликнул:
– Как же Вы сможете там жить? Они ведь так грубы!
Учитель ответил:
– Какая грубость может быть там, где благородный муж?
//-- 15 --//
Учитель сказал:
– Когда из Вэй я возвратился в Лу, музыка была исправлена. Все оды, гимны обрели свои места.
//-- 16 --//
Учитель говорил:
– На стороне служить князю и сановникам, а дома – своему отцу и старшим братьям; не сметь пренебрегать заботой об умерших и пьяным от вина не быть – что есть во мне из этого?
//-- 17 --//
Учитель, стоя на берегу реки, сказал:
– Все уходящее, как эти воды, не прекращает своего движения день и ночь.
//-- 18 --//
Учитель сказал:
– Я не встречал еще того, кто любил бы добродетель так же сильно, как чувственные наслаждения.
//-- 19 --//
Учитель сказал:
– К примеру, если, насыпая холм, я останавливаюсь, хотя мне надо еще высыпать последнюю плетушку, чтобы завершить работу, то эта остановка зависит от меня. Или, к примеру, если, ровняя землю, я высыпаю сначала лишь одну плетушку, то это будет продвижение вперед, которое зависит от меня.
//-- 20 --//
Учитель говорил:
– Это не Хуэй ли был, кто никогда не отвлекался, когда я с ним беседовал?
//-- 21 --//
Учитель сказал о Янь Юане:
– О нем моя кручина! Я видел, как вперед он продвигался, но никогда не видел, чтобы останавливался.
//-- 22 --//
Учитель говорил:
– Бывает, появляются ростки, но не цветут;
Бывает, что цветут, но не дают плодов.
//-- 23 --//
Учитель сказал:
– Младших по возрасту надо уважать. Как знать, возможно, в будущем они будут не хуже нас? Но не достоин уважения тот, кто не обрел известности, дожив до сорока-пятидесяти лет.
//-- 24 --//
Учитель сказал:
– Как можно не соглашаться со справедливым замечанием? Но при этом важно самому исправиться. Как можно не радоваться деликатно высказанному совету? Но при этом важно вникнуть в его суть. Я не могу помочь тем людям, которые лишь соглашаются, но себя не исправляют и радуются, не вникая в суть.
//-- 25 --//
Учитель сказал:
– Главное – будь честен и правдив; с теми, кто тебе не равен, не дружи и не бойся исправлять свои ошибки.
//-- 26 --//
Учитель сказал:
– Можно с полководцем разлучить солдат.
Но нельзя стремлений у простых людей отнять.
//-- 27 --//
Учитель сказал:
– Это не Ю ли, кто не стыдится стоять рядом с одетыми в меха лисицы и енота, когда на нем накинут изношенный халат, подбитый сбившейся пенькой?
Коль не завистлив и не жаден,
Что может сделать он дурного [76 - Здесь цитируются две строки из «Книги песен».].
Цзылу эти стихи повторял всю жизнь.
Учитель на это заметил:
– Для достижения добра этого недостаточно.
//-- 28 --//
Учитель сказал:
– Становится известно, как стойки сосна и кипарис,
Лишь с наступлением холодного сезона.
//-- 29 --//
Учитель говорил:
– Знающий не сомневается,
Человечный не тревожится,
Смелый не боится.
//-- 30 --//
Учитель сказал:
– С кем можно сообща учиться, не всегда годен для того, чтобы вместе с ним идти по пути; с кем можно идти по пути, не всегда годен для того, чтобы вместе с ним на пути прочно стоять; с кем можно стоять прочно, не всегда годен для того, чтобы вместе с ним применяться к обстоятельствам.
//-- 31 --//
Колышутся, волнуются
Цветы на ветках сливы.
Я ли о тебе не думаю?
Да дом твой далеко отсюда [77 - В этом фрагменте цитируются строки из неизвестной древней песни, которой нет в современном тексте «Книги песен».].
Учитель по поводу этих строк заметил:
– Не думает. А если бы думал, то было бы недалеко.
Глава 10. В своей деревне
//-- 1 --//
В своей деревне Конфуций казался простодушным и в речи безыскусным, а при дворе и в храме предков он говорил красноречиво, хотя и мало.
//-- 2 --//
В ожидании аудиенции, беседуя с низшими чинами, он казался ласковым, в беседе с высшими чинами – твердым.
В присутствии князя он двигался с почтительным и важным видом.
//-- 3 --//
Когда князь приказывал ему принять гостей, он как бы и в лице менялся, и ноги у него будто подгибались. Он кланялся по сторонам стоящим вместе с ним сановникам, поднимая к груди сложенные руки, при этом его одежда не собиралась в складки, и спешил вперед, растопырив руки, словно крылья.
Когда же гости уходили, обязательно докладывал:
– Гости уже больше не оглядываются.
//-- 4 --//
Когда входил в дворцовые ворота, казалось, изгибался весь, словно в них не помещался. При остановке не вставал посередине и проходил, не наступая на порог.
Подходя к престолу, он как бы и в лице менялся, и ноги у него будто подгибались, и слов ему, похоже, не хватало.
Вот, подобрав полу, он поднимался в зал, казалось, весь изогнутый, и, затаив дыхание, словно не дышал. Когда же выходил из зала и спускался на одну ступень, его лицо выражало облегчение и он казался удовлетворенным. Спустившись с лестницы, спешил вперед, растопырив руки, словно крылья, и с благоговейным видом возвращался на свое место.
//-- 5 --//
Когда он держал скипетр князя, то, казалось, изгибался весь, словно удержать не мог. Он поднимал его, словно в поклоне, и опускал, как будто собираясь что-то передать, с трепещущим видом и словно изменившимся лицом он осторожно, как по перекладине, шел мелкими шажками.
При поднесении подарков у него было спокойное лицо, при частных встречах он выглядел довольным.
//-- 6 --//
Благородный муж не носил оторочек из пурпурной и коричневой материи, не использовал розовую и фиолетовую ткани для одежды, в которой ходил дома.
В жару он надевал легкую одежду из тонкой грубой ткани и всегда носил ее поверх рубашки.
Он носил черный кафтан с халатом из каракуля, белый – с дохой из пыжика и желтый – с лисьей шубой.
Для дома у него был длинный меховой халат с коротким правым рукавом.
Во время сна всегда пользовался коротким одеялом в половину своего роста.
Сидел на коврике из толстых шкур лисицы и енота. Когда заканчивался траур, надевал на пояс все подвески. Всегда носил лишь юбки, сшитые из обрезков ткани, за исключением случаев, когда участвовал в какой-либо торжественной церемонии.
Когда шел выразить соболезнование, не надевал халата из каракуля и черной шапки.
В первый день года всегда являлся ко двору в придворном одеянии.
//-- 7 --//
Когда постился, непременно надевал чистое холщовое белье. В это время ел другую пищу и не сидел дома где обычно.
//-- 8 --//
Он не отказывался от обрушенного риса и измельченного мяса. Не ел скисающего риса, начавших портиться рыбы или мяса. Не ел пищу с дурным запахом и цветом. Не ел того, что было плохо приготовлено и подано не вовремя. Не ел неправильно разделанного мяса. Не ел без соответствующего соуса.
Пусть даже было бы и много мяса, он избегал съедать его больше, чем риса. И лишь в вине себя не ограничивал, но не был пьяным.
Отказывался от вина и мяса, купленных на рынке.
В еде не обходился без имбиря.
Ел немного.
//-- 9 --//
Участвуя в княжеском жертвоприношении, он никогда не оставлял жертвенного мяса на ночь. В других же случаях он не оставлял его более чем на три дня. И его не ел, если оно лежало более трех дней.
//-- 10 --//
Ел молча; улегшись спать, не разговаривал.
//-- 11 --//
Даже когда ел грубую простую пищу, то всегда приносил из нее немного в жертву и при этом выражал всем своим видом строгую почтительность.
//-- 12 --//
Он не садился на циновку, постланную криво.
//-- 13 --//
Когда был на пиру в своей деревне, то уходил с него лишь после стариков.
//-- 14 --//
Когда в его деревне изгоняли демонов поветрий, он стоял на восточной лестнице в парадном одеянии.
//-- 15 --//
Когда передавал кому-нибудь из другого княжества с тем, кто туда ехал, привет, то, провожая уезжавшего, дважды ему кланялся.
//-- 16 --//
Когда сановник Благодетельный прислал ему лекарство, он взял его с поклоном и сказал:
– Я не знаю его свойств и не смею им пользоваться.
//-- 17 --//
Когда у него сгорела конюшня, Учитель, вернувшись от князя, спросил:
– Никто не пострадал?
О лошадях не спросил.
//-- 18 --//
Если князь посылал ему в подарок кушанье, то он, поправив под собой циновку, сразу же его отведывал. Если князь жаловал ему сырое мясо, он варил его и преподносил духам своих предков. Если князь посылал ему в подарок живность, он ее содержал. За столом у князя после того, как князь совершал жертвоприношение, начинал есть с риса.
//-- 19 --//
Когда был болен и князь пришел его проведать, он лег головою на восток, разложил на себе придворную одежду, поверх нее перекинул большой парадный пояс.
//-- 20 --//
Если князь приказывал ему явиться, то шел, не дожидаясь, когда для него запрягут коней.
//-- 21 --//
Входя в Великий храм, расспрашивал обо всем, что там происходило.
//-- 22 --//
Когда умирал его друг, которого некому было похоронить, он говорил:
– Я похороню.
//-- 23 --//
Друзьям за подарки, будь то даже кони и повозка, но не жертвенное мясо, он не кланялся.
//-- 24 --//
Не лежал в постели, словно неживой, не сидел среди домашних в позе человека, принимающего гостя.
//-- 25 --//
Встречая человека в траурной одежде, даже если это был его приятель, Учитель неизменно проявлял к нему глубокую почтительность. Когда встречал кого-нибудь в парадном головном уборе иль слепца, то, даже если это были люди, с которыми он ежедневно виделся, всегда к ним относился с церемонной вежливостью.
Когда ехал в повозке и встречал людей, одетых в траурное платье, то наклонялся из почтительности к ним вперед. Он так же поступал при встрече с тем, кто нес важные государственные документы.
Когда, случалось, стол ломился от различных угощений, Учитель обязательно приподнимался с выражением почтительности на лице.
В грозу, при неожиданном ударе грома, завывании ветра, он выражал всем своим видом глубочайшую почтительность.
//-- 26 --//
Когда он залезал в повозку, то держался прямо, ухватившись за веревочные поручни.
В повозке не оглядывался, говорил неторопливо и не показывал руками куда ехать.
//-- 27 --//
Когда увидели, каким было выражение его лица, взлетели и, сделав круг, всей стаей опустились.
– Умеют выбрать время! Умеют выбрать время эти цесарки с горного моста! – сказал Учитель.
Цзылу им поклонился. Они взмахнули трижды крыльями и улетели.
Глава 11. Прежде люди, изучая…
//-- 1 --//
Учитель сказал:
– Прежде люди, изучая ритуал и музыку, были просты и безыскусны, после они стали в этом деле благородными мужами. Если придется выбирать, я предпочту то, как изучали прежде [78 - Другой вариант перевода этого высказывания:– Кто прежде, чем идти служить, изучает ритуал и музыку, относится к простому неотесанному люду; а те, кто изучают ритуал и музыку лишь после поступления на службу, – это дети знати, благородные мужи. Если придется выбирать, я предпочту того, кто прежде учится.].
//-- 2 --//
Учитель сказал:
– Нет у моих ворот никого из тех, кто был со мной между княжествами Чэнь и Цай [79 - Между княжествами Чэнь и Цай Конфуцию с учениками пришлось выдержать блокаду и испытать лишения.].
//-- 3 --//
Янь Юань, Минь Цзыцзянь, Жань Боню, Чжунгун отличались в своей жизни добродетелью; Цзай Во, Цзыгун красноречиво говорили; Жань Ю, Цзи Лу познали толк в делах управления; Цзы Ю, Цзыся обрели ученость.
//-- 4 --//
Учитель говорил:
– Хуэй не помогает мне:
В моих речах он всем доволен.
//-- 5 --//
Учитель сказал:
– С какой почтительностью Минь Цзыцзянь относится к отцу и матери! Даже чужие люди не могут ни к чему придраться в том, что говорят о нем его родители и братья.
//-- 6 --//
Нань Жун неоднократно повторял стихи о «скипетре из белой яшмы» [80 - Стихи о «скипетре из белой яшмы» указывают на песню-поучение правителю из «Книги песен», где есть такие строки:]. Конфуций дал ему за это в жены дочь своего старшего брата.
//-- 7 --//
Благодетельный из Младших спросил у Конфуция о том, кто из его учеников любит учиться. Он ответил:
– Был Янь Хуэй, он любил учиться. К несчастью, его жизнь была короткой, он умер. Теперь таких уж нет.
//-- 8 --//
Когда Янь Юань умер, его отец Янь Лу попросил Учителя продать повозку, чтобы купить саркофаг для гроба сына.
Учитель сказал:
– Каждый печется о своем сыне, будь его сын талантлив или нет. Когда Ли [81 - Ли – имя сына Конфуция Боюя.] умер, он был похоронен в гробу без саркофага. Я не стану ради саркофага лишаться повозки и ходить пешком. Я занимаю место за сановниками, поэтому мне не полагается ходить пешком.
//-- 9 --//
Когда Янь Юань умер, Учитель воскликнул:
– О! Гибну я от Неба! Гибну я от Неба!
//-- 10 --//
Когда Янь Юань умер, Учитель его горько оплакивал. Ученики ему сказали:
– Учитель, не горюйте так!
– Так не горевать? О ком же мне и горевать, как не об этом человеке?
//-- 11 --//
Когда Янь Юань умер, ученики решили устроить ему пышные похороны.
Учитель им сказал:
– Этого делать нельзя.
Но они устроили ему пышные похороны.
Учитель сказал:
– Хуэй на меня смотрел как на отца, а я не смог отнестись к нему как к сыну. В этом не моя вина, а ваша, дети!
//-- 12 --//
Цзи Лу спросил о служении духам умерших и богам. Учитель ответил:
– Не зная, как служить живым,
Сумеешь ли служить их духам?
– Осмелюсь узнать, что такое смерть?
– Не зная жизни,
Как познаешь смерть?
//-- 13 --//
В присутствии Учителя Минь Цзы [82 - Минь Цзы – ученик Конфуция Минь Цзыцзянь.] держался вежливо и строго, Цзылу выглядел решительным и твердым, Жань Ю, Цзыгун казались мягкими людьми. Учитель был доволен.
– Такие, как Чжун Ю, не умирают своей смертью.
//-- 14 --//
Когда в княжестве Лу стали перестраивать длинную сокровищницу, Минь Цзыцзянь спросил:
– А что, если ее восстановить? Зачем непременно перестраивать?
Учитель тогда о нем сказал:
– Обычно он молчит,
А скажет – попадет точно.
//-- 15 --//
Учитель спросил:
– С какой стати в моем доме гусли [83 - Будучи неизменным «спутником» бесед Конфуция с учениками, сопровождая исполнение Песен и Гимнов, гусли рассматривались как атрибут ученичества и указывали на определенный тип отношений «Учитель – ученик».], Ю?
После этого другие ученики перестали уважать Цзылу.
Учитель о нем говорил:
– Он поднялся в залу,
Но не дошел до внутренних покоев.
//-- 16 --//
Цзыгун спросил:
– Кто лучше, Ши или Шан?
Учитель ответил:
– Ши переходит через край, Шан не доходит.
– Тогда Ши лучше?
– Переходить не лучше, чем не доходить, – сказал Учитель.
//-- 17 --//
Младший был богаче князя Чжоу, а Цю еще больше умножал его состояние, собирая подати.
Учитель обратился к своим ученикам:
– Сынки! Можете открыто, с барабанным боем, на него напасть. Я не считаю его больше моим учеником.
//-- 18 --//
Чай [84 - Чай – ученик Конфуция Гао Чай.] неумен!
Шэнь туп,
Ши неглубок,
Ю неотесан!
//-- 19 --//
Учитель сказал:
– Хуэй, почти достигший совершенства, пребывает в безысходной нищете. А Цы, не удостоенный Небесного призвания, редко ошибается в своих расчетах и становится день ото дня богаче.
//-- 20 --//
Цзычжан спросил, в чем заключается стезя хорошего человека.
Учитель ответил:
– Он не следует по стопам плохих людей, но и не доходит до внутренних покоев.
//-- 21 --//
Учитель спросил:
– Считать ли благородным мужем Того, кто одобряет верные суждения?
Или он только внешне кажется достойным?
//-- 22 --//
Цзылу спросил:
– Что слышу, тут же исполнять?
Учитель ответил:
– У тебя живы отец и старший брат, как же тебе можно тут же исполнять то, что слышишь?
Жань Ю спросил:
– А мне, что слышу, тут же исполнять?
Учитель ответил:
– Что слышишь, тут же исполняй.
Гунси Хуа спросил:
– Когда Ю задал вопрос, исполнять ли ему тут же то, что слышит, Вы сказали, что у него живы отец и старший брат. Когда же Цю задал вопрос, Вы ему сказали, чтобы он тут же исполнял, что слышит. Я не понимаю, почему Вы им ответили по-разному, и прошу мне объяснить.
Учитель ответил:
– Цю медлит, поэтому я его подталкиваю; Ю рвется обогнать, поэтому я его удерживаю.
//-- 23 --//
Когда куанцы, угрожавшие Учителю, его отпустили, Янь Юань пришел позднее.
Учитель сказал:
– Я думал, ты уже мертв.
– Как я посмею умереть, когда Учитель жив?
//-- 24 --//
Цзыжань из Младших спросил, можно ли назвать Чжун Ю и Жань Цю великими подданными.
Учитель ответил:
– Я думал, Вы спросите о чем-нибудь особенном, а Вас интересуют Ю и Цю! Кого зовут великим подданным, тот честно служит государю и удаляется, когда не может более так действовать. А Ю и Цю можно назвать полезными подданными.
– Значит, они будут послушны?
– Убить правителя или отца не согласятся и они, – сказал Учитель.
//-- 25 --//
Когда Цзылу назначил Цзыгао управляющим селения Би [85 - Цзылу служил в то время дому Младших.], Учитель заметил:
– Губишь у другого человека сына.
Цзылу возразил:
– Там есть народ, есть алтари земли и злаков. Чтобы тебя считали знающим, совсем не обязательно учиться.
Учитель ответил:
– Вот почему мне неприятны эти мастера красиво говорить.
//-- 26 --//
Когда Цзылу, Цзэн Си [86 - Цзэн Си – отец ученика Конфуция Цзэн Шэня; сам тоже был его учеником. Ниже: алтарь Дождя представлял собой холм с жертвенником и рощей, где совершались во время засухи моления о дожде.], Жань Ю и Гунси Хуа сидели подле Учителя, он им сказал:
– Забудьте, что я вас немного старше. Вот вы все время жалуетесь: «Нас не ценят». А если бы нашелся кто-нибудь и оценил ваши способности, то как бы вы это использовали?
Первым поспешил ответить Цзылу:
– Если бы я управлял владением, способным выставить тысячу боевых повозок, то, пусть бы оно даже было сжато между большими царствами, страдало бы от вражеских нашествий и испытывало тяжкий голод, в нем за три года все прониклись бы отвагой и сознанием долга.
Учитель на это усмехнулся и затем спросил Жань Цю:
– А что ты, Цю, скажешь?
– Если бы я управлял владением размером в шестьдесят или семьдесят, а то хотя бы и в пятьдесят или шестьдесят ли, то за три года я привел бы весь живущий там народ к достатку. Но для распространения ритуала с музыкой был бы нужен благородный муж.
– А что ты, Чи, скажешь? – Учитель спросил Гунси Хуа.
– Нельзя сказать, что я это умею, но я хотел бы научиться и тогда желал бы стать младшим распорядителем церемониала, чтобы прислуживать при полном ритуальном облачении в храме предков и на встречах государей.
– А что ты, Дянь, скажешь? – обратился Учитель к Цзэн Си.
Замолкли струны, с их последним отзвуком Цзэн Си отложил лютню, поднялся и ответил:
– У меня другое, чем у них, желание.
– Что же тут плохого? – сказал Учитель. – Ведь каждый высказывает свое желание.
– В конце весны, когда уж сотканы весенние одежды и находились бы со мной пять-шесть молодых людей и шесть-семь подростков, омыться бы в водах И, побыть бы на ветру у алтаря Дождя и с песней возвратиться.
Учитель, глубоко вздохнув, сказал:
– Хочу быть с Дянем.
Когда трое остальных вышли, Цзэн Си, отстав от них, спросил Учителя:
– Как вам понравились их речи?
– Каждый из них лишь высказал свое желание, – ответил Учитель.
– Над чем вы усмехнулись в словах Ю?
– Государством управляют с помощью ритуала, его же речь была такой заносчивой, поэтому я и усмехнулся, – сказал Учитель.
– А разве Цю не хотел бы править государством?
– Где же ты видел, чтобы земли в шестьдесят или семьдесят, а то хотя бы в пятьдесят или в шестьдесят ли не были государством?
– А разве Чи не хотел бы править?
– Храм предков, встречи государей – чье это дело, как не правителей? Если бы Чи был младшим, то кто бы мог стать старшим?
Глава 12. Янь Юань
//-- 1 --//
Янь Юань спросил о том, что такое человечность.
Учитель ответил:
– Быть человечным – значит победить себя и обратиться к ритуалу. Если однажды победишь себя и обратишься к ритуалу, все в Поднебесной признают, что ты человечен. От самого себя, не от других, зависит обретение человечности.
– А не могли бы вы объяснить более подробно? – продолжал спрашивать Янь Юань.
Учитель ответил:
– Не смотри на то, что чуждо ритуалу,
Не внемли тому, что чуждо ритуалу,
Не говори того, что чуждо ритуалу,
Не делай ничего, что чуждо ритуалу.
Янь Юань сказал:
– Я хоть и несметлив, позвольте мне заняться исполнением этих слов.
//-- 2 --//
Чжунгун спросил о том, что такое человечность.
Учитель ответил:
– Это когда ведут себя на людях так, словно вышли встретить важную персону, руководят народом так, словно совершают важный жертвенный обряд; не делают другим того, что не хотят себе; не вызывают ропота в стране, не вызывают ропота в семействе.
Чжунгун сказал:
– Я хоть и несметлив, позвольте мне заняться исполнением этих слов.
//-- 3 --//
Сыма Ню [87 - Сыма Ню – ученик Конфуция Сыма Гэн.] спросил о том, что такое человечность.
Учитель ответил:
– Кто человечен, тот говорит с трудом.
– Говорить с трудом – это вы и называете человечностью? – переспросил Сыма Ню.
Учитель пояснил:
– Можно ли без труда сказать о том, что трудно сделать?
//-- 4 --//
Сыма Ню спросил о том, каким должен быть благородный муж.
Учитель ответил:
– Благородный муж лишен тревоги и боязни.
– Лишен тревоги и боязни – такого только вы и называете благородным мужем? – переспросил Сыма Ню.
Учитель пояснил:
– Если не найдешь в себе изъяна, о чем тогда тревожиться, чего бояться?
//-- 5 --//
Сыма Ню посетовал:
– У всех есть братья, только у меня их нет.
Цзыся ему сказал:
– Я об этом вот что слышал. Жизнь и смерть зависят от Небесного веления, родовитость и богатство посылаются с Небес. Если благородный муж почтителен без упущений, вежливо обходится с людьми по ритуалу, то в пределах четырех морей каждый будет ему братом. Зачем тогда ему тревожиться, что у него нет братьев?
//-- 6 --//
Цзычжан спросил о том, что можно считать разумным.
Учитель ответил:
– Когда ни изощренной клевете, ни пылкой жалобе не удается возыметь воздействие, то это можно называть разумным. Когда ни изощренной клевете, ни пылкой жалобе не удается возыметь воздействие, то это может называться дальновидным.
//-- 7 --//
Цзыгун спросил о том, в чем состоит управление государством.
Учитель ответил:
– Это когда достаточно еды, достаточно оружия и есть доверие народа.
– А что из названного можно первым исключить в случае необходимости? – спросил Цзыгун.
– Можно исключить оружие.
– А что из остающегося можно первым исключить в случае необходимости? – снова спросил Цзыгун.
– Можно исключить еду.
Смерти издревле никто не может избежать,
Когда ж народ не верит, то не устоять.
//-- 8 --//
Цзи Совершенный [88 - Цзи Совершенный (Цзи Цзычэн) – сановник княжества Вэй.] сказал:
– В благородном муже важна суть. Зачем ему еще быть образованным?
Цзыгун возразил:
– Прискорбно, что вы, Учитель, так рассуждаете о благородном муже. Сказанного не догнать и на четверке лошадей. Без шерсти шкура тигра или леопарда сходна с очищенной от шерсти шкурой собаки и овцы.
//-- 9 --//
Князь Скорбной Памяти спросил Ю Жо:
– Как быть? Нынешний год неурожайный, и на покрытие расходов не хватает средств.
Ю Жо ответил:
– А почему бы не взимать налог в размере лишь одной десятой части.
– Я сейчас взимаю две десятых, и мне их не хватает. Как же я обойдусь одной десятой? – возразил князь.
Ю Жо сказал:
– Как может Вам недоставать, когда будет хватать народу? Как может Вам хватать, когда народу не хватает?
//-- 10 --//
Цзычжан спросил о том, как возвысить добродетель и обнаружить заблуждение.
Учитель ответил:
– Если для тебя всего важнее честность и преданность и ты стремишься к справедливости, то возвысишь добродетель.
Любя кого-нибудь, желают, чтобы он был жив, а если ненавидят – чтобы умер. Желать кому-то, чтобы он был жив иль умер, – это заблуждение.
Тебя влечет к ней не богатство,
А жажда новых впечатлений [89 - Фрагмент завершается цитатой из «Книги песен».].
//-- 11 --//
Князь Великий [90 - Князь Великий (Цзингун) правил в уделе Ци в 547-490 гг. до н. э.] из удела Ци спросил Конфуция о том, в чем заключается управление государством. Конфуций ответил:
– Да будет государем государь, слуга – слугой, отцом – отец и сыном – сын.
– Отлично! Воистину, если не будет государем государь, слуга слугой, отец отцом и сыном сын, то, пусть бы даже у меня был хлеб, смогу ли я его вкушать? – ответил князь.
//-- 12 --//
Учитель сказал:
– Это только Ю, наверное, может, не дослушав тяжущихся, выносить решение!
Цзылу сразу, не откладывая, выполнял обещанное.
//-- 13 --//
Учитель говорил:
– Я разбираю тяжбы не хуже остальных, но надо, чтобы тяжбы не велись.
//-- 14 --//
Цзычжан спросил о том, в чем состоит управление государством.
Учитель ответил:
– Когда руководишь, забудь об отдыхе.
А выполняя поручение, будь честен.
//-- 15 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж, овладевая всей ученостью, тоже может грань не перейти, если будет себя сдерживать правилами ритуала.
//-- 16 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж способствует тому, чтобы в человеке побеждало все, что есть в нем самого хорошего, а не плохое. Малый человек способствует обратному.
//-- 17 --//
Благодетельный из Младших спросил Конфуция о том, в чем заключается правление.
Конфуций ответил:
– Правление есть исправление.
Кто же посмеет не исправиться,
Когда исправитесь Вы сами?!
//-- 18 --//
Благодетельный из Младших был обеспокоен воровством и спросил совета у Конфуция.
Конфуций ответил:
– Коль сами будете скромны в желаниях,
Не согласятся воровать и за награду.
//-- 19 --//
Благодетельный из Младших, беседуя с Конфуцием об управлении государством, спросил:
– Что если казнить беспутных ради сближения с теми, у кого есть путь?
Конфуций ответил:
– В Ваших руках бразды правления, зачем же Вам казнить? Вам стоит лишь увлечься самому хорошими делами, и весь народ тотчас же устремится ко всему хорошему. У благородного мужа добродетель – ветер, у малых же людей она – трава; склоняется трава вслед ветру.
//-- 20 --//
Цзычжан спросил:
– Каким должен быть ученый муж, который мог бы называться выдающимся?
– А что, по-твоему, значит «выдающийся»? – спросил Учитель.
– Всегда быть прославляемым в стране, всегда быть прославляемым в семействе, – ответил Цзычжан.
Учитель возразил:
– Это прославленный, а не выдающийся. А выдающийся бесхитростен и прям, он любит справедливость, вникает в то, что люди ему говорят, и изучает выражение их лиц, заботится о том, чтобы поставить себя ниже других. Он непременно будет выдающимся в стране и выдающимся в семействе. Кого же прославляют, тот внешне проявляет человечность, а поступает вопреки ей, и так живет, не ведая сомнений. Вот он и будет непременно прославляемым в стране и прославляемым в семействе.
//-- 21 --//
Фань Чи, сопровождая Учителя на прогулке у алтаря Дождя, сказал:
– Осмелюсь спросить, что значит возвысить добродетель, очиститься от скверны и обнаружить заблуждение?
Учитель ответил:
– Какой хороший вопрос! Разве не возвысить добродетель, если дело предпочесть его итогу? Разве не очиститься от скверны, если вступить в бой с дурным в себе и не касаться дурного у других? Разве не изведать заблуждение, если из-за краткой вспышки гнева позабыть себя и своих близких?
//-- 22 --//
Фань Чи спросил о том, что такое человечность.
Учитель ответил:
– Это любовь к людям.
Фань Чи спросил о том, что такое знание.
Учитель ответил:
– Это знание людей.
Фань Чи не понял. Тогда Учитель пояснил:
– Если поставить честных над бесчестными,
То можно всех бесчестных сделать честными.
Фань Чи ушел и, встретившись с Цзыся, сказал:
– Я только что был у Учителя и спросил его о том, что такое знание, а он ответил:
– «Если поставить честных над бесчестными,
То можно всех бесчестных сделать честными».
Что это значит?
– Прекрасно сказано! – ответил Цзыся. – Когда Шунь правил Поднебесной и выбирали из толпы, то выдвинули Гао Яо, и все, кто не был человечен, удалились. Когда Тан правил Поднебесной и выбирали из толпы, возвысили И Иня [91 - Тан – легендарный основатель династии ШанИнь (XVI в. до н. э.). Гао Яо – известен как помощник Шуня, а И Инь – Тана.], и все, кто не был человечен, удалились.
//-- 23 --//
Цзыгун спросил о том, что значит быть кому-то другом.
Учитель ответил:
– Будь честен с ним, когда даешь ему совет, и побуждай к хорошему. Но если он не слушает, то не настаивай, чтобы не быть униженным.
//-- 24 --//
Учитель Цзэн сказал:
– Благородный муж завязывает дружеские связи с помощью своей учености, а дружба помогает ему утвердиться в человечности.
Глава 13. Цзылу
//-- 1 --//
Цзылу спросил о том, что значит быть правителем.
Учитель ответил:
– Побуждай к усердию своим примером.
Когда Цзылу попросил дальнейших разъяснений, Учитель сказал:
Не знай отдыха.
//-- 2 --//
Чжунгун стал управляющим у Младших и спросил о том, что значит быть правителем.
Учитель ответил:
– Будь примером для своих подданных, не вини за малые проступки, выдвигай достойных и способных.
– А как узнать достойных и способных, чтобы их возвысить? – спросил Чжунгун.
Учитель ответил:
– Возвысь тебе известных,
А тех, кого не знаешь, —
Отринут ли другие?
//-- 3 --//
Цзылу сказал:
– Вэйский государь ждет Вас для дел правления. С чего Вы начнете? Учитель ответил:
– Нужно исправить имена.
– Вы так считаете? – возразил Цзылу. – Это слишком заумно. Зачем их исправлять?
Учитель ответил:
– Как ты необразован, Ю! Благородный муж, наверно, промолчал бы, услышав то, чего не понимает. Ведь если не подходит имя, то неуместно его толкование; коль неуместно толкование, не может быть успеха в деле; а без успеха в деле не процветают ритуал и музыка; но если ритуал и музыка не процветают, то наказания бьют мимо цели, когда же наказания бьют мимо цели, народ находится в растерянности. Поэтому все, что называет благородный муж, всегда можно растолковать, а что он растолковывает, всегда можно исполнить. Благородный муж лишь избегает в толковании небрежности.
//-- 4 --//
Фань Чи попросил научить его земледелию.
Учитель ответил:
– Мне не сравниться в этом с земледельцами.
Фань Чи попросил научить его возделывать огород.
Учитель ответил:
– Мне не сравниться в этом с огородниками.
Когда Фань Чи вышел, Учитель сказал:
– Какой же малый человек, Фань Сюй!
Когда правитель любит ритуал, никто в народе не осмелится быть непочтительным; когда правитель любит справедливость, никто в народе не осмелится быть непослушным; когда правитель любит правду, никто в народе не посмеет быть нечестным. И если будет так, то отовсюду станет прибывать народ, неся с собою на спине своих детей. Зачем тогда правителю будет нужно самому пахать и сеять?
//-- 5 --//
Учитель сказал:
– Если знаешь наизусть все триста Песен, но не разбираешься в порученном тебе государственном деле и не можешь, посланный в чужие земли, самостоятельно вести переговоры, то какая польза в Песнях, пусть ты даже помнишь их так много?!
//-- 6 --//
Учитель сказал:
– Когда ведешь себя правильно, то за тобой пойдут и без приказа; когда же ведешь себя неправильно, то не послушают, хоть и прикажешь.
//-- 7 --//
Учитель сказал:
– У княжеств Лу и Вэй – братские правления [92 - Первыми правителями этих княжеств были родные братья.].
//-- 8 --//
Учитель говорил о Цзине, сыне князя Вэй, что он был наделен житейской мудростью: когда имел совсем немного, то сказал: «Мне этого почти достаточно!» А стало чуть побольше, заявил: «Все есть почти сполна!» Когда же появилось еще больше, он сказал: «Живу почти совсем роскошно!»
//-- 9 --//
В поездке в Вэй с Учителем был Жань Ю, который правил повозкой.
Учитель заметил:
– Какое множество людей!
Жань Ю спросил:
– Когда их много, то что еще следует сделать?
– Их обогатить, – ответил Учитель.
Жань Ю снова спросил:
– А если станут и богаты, то что еще следует сделать?
– Их обучить, – ответил Учитель.
//-- 10 --//
Учитель сказал:
– Когда какой-нибудь правитель пригласит меня на службу, то у него уже в течение года станет лучше, а через три он обретет успех.
//-- 11 --//
Учитель воскликнул:
– Воистину, как верно сказано, что если власть в стране в течение ста лет будет принадлежать хорошим людям, то они смогут справиться с насилием и обойтись без казней!
//-- 12 --//
Учитель сказал:
– Даже когда приходит к власти истинный правитель, человечность может утвердиться лишь через поколение.
//-- 13 --//
Учитель говорил:
– Когда ты исправляешь сам себя, то с чем не справишься в правлении? Когда не можешь сам себя исправить, то как же будешь исправлять других?
//-- 14 --//
Когда Жань вернулся с заседания, Учитель спросил:
– Почему пришел так поздно?
– Обсуждали одно государственное дело, – ответил ученик.
Учитель возразил:
– Это дело не могло быть государственным. В противном случае я слышал бы о нем, хотя нигде и не служу.
//-- 15 --//
Князь Твердый спросил:
– Можно ли одним высказыванием привести страну к расцвету?
Конфуций ответил:
– Этого нельзя достичь высказыванием. Но люди говорят: «Трудно быть правителем и нелегко быть подданным». Если поймешь, как трудно быть правителем, то разве не приблизишься к тому, когда одним высказыванием приводят государство к процветанию?
– А можно ли одним высказыванием погубить страну? – спросил князь.
Конфуций ответил:
– Этого нельзя достичь высказыванием. Но люди говорят: «Мне доставляет радость быть правителем лишь то, когда не возражают на мои слова». Если то, о чем он говорит, прекрасно, разве плохо, что ему никто не возражает? Но если сказанное дурно и никто не возражает, то разве не приблизишься к тому, чтобы одним высказыванием погубить государство?
//-- 16 --//
Князь Шэ спросил, что значит управление государством.
Учитель ответил:
– Это когда радуются те, что близко,
И приходят те, что далеко.
//-- 17 --//
Когда Цзыся стал управителем Цюйфу, он спросил о том, как должен действовать правитель.
Учитель ответил:
– Не рассчитывай на скорые успехи и не соблазняйся малой выгодой. Поспешишь – и не добьешься цели, соблазнишься малым – и не сделаешь великого.
//-- 18 --//
Князь Шэ сказал Конфуцию:
– В моей деревне был один прямодушный человек. Его отец украл барана, и он донес на своего отца.
Конфуций ответил:
– В моей деревне прямые люди отличаются от ваших. Отцы там покрывают сыновей, а сыновья – отцов. В этом прямота и состоит.
//-- 19 --//
Фань Чи спросил о том, что составляет человечность.
Учитель ответил:
– Держать себя с почтительностью дома,
Благоговейно относиться к делу
И честно поступать с другими.
От этого нельзя отказываться,
Даже когда едешь к варварам.
//-- 20 --//
Цзыгун спросил:
– Каким надо быть, чтобы могли назвать ученым мужем?
Учитель ответил:
– Ученым может называться человек, стыдливый в своем поведении, способный с честью выполнить приказ правителя во время миссии в чужом краю.
– Осмелюсь узнать, каков следующий за этим?
– Названный в роду почтительным к родителям,
Названный в деревне чтящим старших.
– Осмелюсь узнать, каков следующий за этим?
– Им будет, несомненно, малый человек, чьи речи всегда искренни, а действия решительны. Он ограничен и упрям, но его тоже можно считать «следующим».
– А каковы те, кто в наши дни занят правлением?
– А… мелкие людишки! Они не могут идти в счет!
//-- 21 --//
Учитель сказал:
– Не найдя идущего посередине, должны сближаться с необузданным и добросовестным. Необузданные целеустремленны, а добросовестные сдержанны.
//-- 22 --//
Учитель сказал:
– У южан имеется высказывание: «В ком нет постоянства, тот не сможет быть даже колдуном и лекарем!» Прекрасно сказано!
Кто непостоянен в своей добродетели,
Часто испытывает стыд [93 - В этом фрагменте цитируются две строки из «Книги перемен».].
Учитель пояснил:
– Ему об этом и гадать не надо.
//-- 23 --//
Учитель говорил:
– Благородные мужи при разногласии находятся в гармонии; у малых же людей гармонии не может быть и при согласии.
//-- 24 --//
Цзыгун спросил:
– Что, если кого-то любят все односельчане?
Учитель ответил:
– Это плохо.
– Что, если кого-то ненавидят все односельчане?
– Это тоже плохо. Будет лучше, если его полюбят лишь хорошие односельчане и невзлюбят плохие, – ответил Учитель.
//-- 25 --//
Учитель сказал:
– Легко служить, когда правит благородный муж, но угодить ему непросто. Ему не угодить, если угождать, не следуя пути. Когда же он руководит людьми, то исходит из талантов каждого.
Трудно служить, когда правит малый человек, но угодить ему легко. Ему можно угодить, если даже угождать, не следуя пути. Когда же он руководит людьми, то крайне к ним взыскателен.
//-- 26 --//
Учитель говорил:
– В благородном муже скромность сочетается с раскованностью, в малом человеке при отсутствии раскованности много спеси.
//-- 27 --//
Учитель сказал:
– Кто тверд, решителен, бесхитростен и говорит с трудом, тот близок к человечности.
//-- 28 --//
Цзылу спросил:
– Каким надо быть, чтобы могли назвать ученым мужем?
Учитель ответил:
– Ученым может называться человек, способный увещать и быть доброжелательным. Он увещает друга и относится с доброжелательностью к брату.
//-- 29 --//
Учитель сказал:
– Если хороший человек учил людей семь лет,
Их можно посылать в сражение.
//-- 30 --//
Учитель сказал:
– Вести сражаться необученных людей значит их бросать.
Глава 14. Сянь спросил
//-- 1 --//
Сянь [94 - Сянь – ученик Конфуция Юань Сянь.] спросил о том, что значит «стыдно».
Учитель ответил:
– Стыдно получать жалованье, и когда в стране есть путь, и когда его там нет.
– А может ли считаться человечностью избавление от тщеславия, высокомерия, зависти и алчности?
– Это можно считать труднодостижимым. Что же касается человечности, то я не знаю, – ответил Учитель.
//-- 2 --//
Учитель сказал:
– Не достоин быть ученым тот, кто думает о сытой и спокойной жизни.
//-- 3 --//
Учитель говорил:
– Когда в стране есть путь,
Будь прям в поступках и речах;
Когда в ней нет пути,
Будь прям в поступках, в речи осторожен.
//-- 4 --//
Учитель сказал:
– У добродетельных людей всегда есть что сказать, но у кого есть что сказать, тот не всегда бывает добродетелен.
Кто полон человечности, тот непременно храбр, но храбрый не всегда исполнен человечности.
//-- 5 --//
Наньгун [95 - Наньгун Ко – ученик Конфуция Нань Жун. Ниже: И – герой древнекитайских мифов, искусный стрелок из лука, Ао – мифический персонаж, Цзи – один из мифических предков-государей.] спросил Конфуция:
– И мастерски стрелял из лука, Ао мог передвигать по суше лодки, но это им не помогло, и оба плохо закончили. А Юй и Цзи сами пахали землю и обрели всю Поднебесную?
Учитель ничего на это не ответил, но, когда Наньгун Ко вышел, сказал:
– Какой он истинно благородный муж!
Как он почитает добродетель!
//-- 6 --//
Учитель говорил:
– Увы, бывает, благородный муж – и нет в нем человечности, но не бывает, чтобы малый человек – и был он человечен!
//-- 7 --//
Учитель сказал:
– Как можно быть нетребовательным к тому, кого ты любишь?
Как можно оставлять без наставления того, кому ты предан?
//-- 8 --//
Учитель сказал:
– При составлении формулировки Би Чэнь [96 - Би Чэнь – сановник княжества Чжэн; другие указанные здесь лица тоже служили в этом княжестве под руководством мудрого советника Цзычаня.] сначала создавал ее вчерне, Ши Шу высказывал об этом свое мнение, ответственный за внешние сношения Цзыюй вносил поправки, Цзычань же из Восточного селения оттачивал.
//-- 9 --//
Кто-то попросил Учителя высказаться о Цзычане, и он ответил:
– Это милостивый человек.
Когда попросили высказаться о Цзыси [97 - Цзыси был родственником Цзычаня и его предшественником в управлении княжеством Чжэн. Ниже: Бо являлся сановником княжества Ци, где служил Гуань Чжун.], ответил:
– Это он-то, он-то!
Когда попросили высказаться о Гуань Чжуне, ответил:
– Это был человек! Он отобрал у Бо селение Пянь с тремя сотнями семей, но Бо, хоть был и вынужден питаться грубой пищей, ни разу до своей кончины на него не возроптал.
//-- 10 --//
Учитель говорил:
– Трудно бедняку злобы не питать
И легко богатому не быть заносчивым.
//-- 11 --//
Учитель сказал:
– У Мэн Гунчо [98 - Мэн Гунчо – сановник княжества Лу.] вполне хватало бы способностей для службы управляющим в великих кланах вроде Чжао или Вэй, но он не мог бы быть сановником в таких небольших княжествах, как Тэн или Сюё.
//-- 12 --//
Цзылу спросил о том, каков совершенный человек.
Учитель ответил:
– Совершенным можно считать человека с умом Цзана Воинственного Второго, бескорыстием Гунчо, храбростью Чжуанцзы из Бяня [99 - Цзан Воинственный Второй (Цзан Учжун) – сановник княжества Лу, отличавшийся особым умом и прозорливостью. Ниже: Чжуанцзы из Бяня – уроженец Лу, известный своими смелыми поступками.], умелостью Жань Цю, облагороженными обрядами и музыкой.
Затем продолжил:
– Но зачем же совершенным людям быть обязательно такими в наше время? Ведь совершенным также можно считать того, кто предпочитает справедливость личной выгоде, жертвует собой в момент опасности и никогда, даже пребывая длительное время в трудных обстоятельствах, не забывает своих обещаний.
//-- 13 --//
Учитель спросил у Гунмин Цзя о Гуншу Просвещенном [100 - Гуншу Просвещенный (Гуншу Вэньцзы) – сановник княжества Вэй; Гунмин Цзя – житель этого же княжества.]:
– Правда ли, что он не говорит, не улыбается и не приобретает?
Гунмин Цзя ответил:
– Тот, кто это вам сказал, преувеличивал. Он говорит ко времени – и никто не устает от его слов; смеется, когда весело, – и никому не докучает его смех; приобретает, если справедлив, – и никого не тяготит его приобретательство.
– Это так. Но разве он так и поступает? – спросил Учитель.
//-- 14 --//
Учитель сказал:
– Цзан Воинственный Второй, полагаясь на свое владение Фан, просил у государя Лу о том, чтобы его потомки были оставлены там править. Если скажут, что он не оказывал давления на государя, я в это не поверю.
//-- 15 --//
Учитель сказал:
– Князь Просвещенный из удела Цзинь был вероломен и нечестен, князь Столп из Ци [101 - Князь Просвещенный (Вэньгун) правил в уделе Цзинь в 636-628 гг. до н. э. Ниже: князь Столп (Хуаньгун) был правителем удела Ци в 685-642 гг. до н. э.] был честен и невероломен.
//-- 16 --//
Цзылу сказал:
– Князь Столп убил своего брата, принца Цзю, и Шао Ху, служивший принцу, наложил на себя руки, а Гуань Чжун с собой не покончил [102 - Гуань Чжун, служивший принцу Цзю, после его гибели должен был в соответствии с древним обычаем тоже покончить с собой.].
И затем спросил:
– Гуань Чжун не был человечен?
Учитель ответил:
– Князь Столп благодаря усилиям Гуань Чжуна, а не с помощью оружия девять раз объединял правителей уделов. Сравниться ль с ним по человечности? Сравниться ль с ним по человечности?
//-- 17 --//
Цзыгун спросил:
– Гуань Чжун не был человечен? Когда князь Столп убил своего брата Цзю, Гуань Чжун не только не смог умереть, но стал у него первым советником.
Учитель ответил:
– Когда Гуань Чжун стал первым советником у князя Столпа, он сделал его гегемоном у правителей уделов, объединил, исправил Поднебесную. Народ доныне пользуется его милостями. Не будь Гуан Чжуна, мы все ходили бы с распущенными волосами и запахивались налево. Разве он мог позволить себе быть таким же щепетильным, как те простые люди, которые кончают с собой в ямах и оврагах, оставаясь неизвестными?
//-- 18 --//
Сановник Чжуань был управляющим у Гуншу Просвещенного и вместе с Просвещенным, по его рекомендации, возвысился при дворе князя. Учитель, услышав об этом, сказал:
– Заслуживает имя «Просвещенного».
//-- 19 --//
Когда Учитель заговорил о беспутстве князя Чудотворного из Вэй [103 - Князь Чудотворный (Лингун) правил в Вэй в 534-492 гг. до н. э.], вельможа Благодетельный спросил:
– Если это так, то почему же он не погибает?
Конфуций ответил:
– У него Чжуншу Юй ведает приемом чужестранцев, жрец То организует жертвоприношения, а Вансунь Цзя руководит войсками. Как может он погибнуть при таких помощниках?
//-- 20 --//
Учитель сказал:
– Трудно исполнить
Обещанное без стеснения.
//-- 21 --//
Когда Чэнь Хэн убил князя Простого [104 - Князь Простой (Цзяньгун) правил в княжестве Ци в 484-481 гг. до н. э.], Конфуций, омывшись, явился ко двору и сказал князю Скорбной Памяти:
– Чэнь Хэн убил своего государя, прошу его наказать.
– Скажи главам трех семейств, – ответил князь.
Конфуций, отойдя, сказал:
– Я занимаю место за сановниками, поэтому не смею промолчать. А государь велел: «Скажи главам трех семейств».
И он пошел к ним и сказал, но они ответили отказом.
– Я занимаю место за сановниками, поэтому не смел молчать, – сказал Учитель.
//-- 22 --//
Цзылу спросил о том, как служить государю. Учитель ответил:
– Не лги и не давай ему покоя.
//-- 23 --//
Учитель говорил:
– Благородный муж постигает высшее,
Малый человек постигает низшее.
//-- 24 --//
Учитель сказал:
– В древности учились ради улучшения себя,
Ныне учатся, чтобы понравиться другим.
//-- 25 --//
Цюй Боюй [105 - Цюй Боюй – сановник княжества Вэй, у которого во время своего пребывания в этом княжестве жил Конфуций.] послал одного человека к Конфуцию.
Сидя с ним, Конфуций его спросил:
– Чем занимается наш господин?
– Господин хотел бы, но еще не может, делать меньше промахов, – ответил он.
Когда посланец Цюй Боюя вышел, Учитель воскликнул:
– Каков посланец! Каков посланец!
//-- 26 --//
Учитель говорил:
– В дела другого не вникай,
Когда не на его ты месте.
Учитель Цзэн пояснил:
– Благородный муж не думает о том, что не относится к нему по положению.
//-- 27 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж стыдится много говорить, когда же действует, то проявляет неумеренность.
//-- 28 --//
Учитель сказал:
– Тройственна стезя, что отличает благородного мужа, но мне это не по силам:
Человечный не тревожится,
Знающий не сомневается,
Смелый не боится.
Цзыгун заметил:
– Учитель это о себе сказал.
//-- 29 --//
Цзыгун любил давать оценку людям.
Учитель сказал:
– Как ты, должно быть, совершенен, Цы!
А у меня для этих дел нет времени.
//-- 30 --//
Учитель сказал:
– Не печалься, что тебя никто не знает,
А печалься о своем несовершенстве.
//-- 31 --//
Учитель сказал:
– Не будет ли достойным человеком тот, кто сможет без предубеждения и подозрительности заранее прозреть обман и недоверие?
//-- 32 --//
Вэйшэн Му [106 - Вэйшэн Му – отшельник из княжества Лу.] сказал Конфуцию:
– Ради чего ты так хлопочешь, Цю?
Не иначе как хочешь показать свою красноречивость?
– Я не смею быть красноречивым, но мне не по душе упрямцы, – ответил Конфуций.
//-- 33 --//
Учитель говорил:
– Коня зовут тысячеверстным, славя его нрав, а не физическую силу.
//-- 34 --//
Кто-то спросил:
– Что, если за зло платить добром?
Учитель ответил:
– А чем же за добро платить?
Плати за зло по справедливости,
А за добро плати добром.
//-- 35 --//
Учитель сказал:
– Увы! Никто меня не знает.
– Но почему же Вас никто не знает? – спросил Цзыгун.
Учитель ответил:
– Не ропщу на Небо, но не виню людей, занимаясь низшим, высшее постиг. Не Небесам ли и известен я?
//-- 36 --//
Гунбо Ляо [107 - Сыма Цянь относил Гунбо Ляо к числу учеников Конфуция. Ниже: Младший Сунь – глава семейства Младших, фактический правитель княжества Лу в то время. Цзыфу Великий (Цзыфу Цзинбо) – сановник княжества Лу.] оклеветал Цзылу перед Младшим Сунем. Цзыфу Великий сообщил об этом Учителю и добавил:
– Гунбо Ляо удалось на самом деле заронить сомнение в сердце господина. Но у меня еще достанет сил, чтобы предать его публичной казни.
Учитель сказал:
– Последуют ли пути или его отвергнут, на то есть повеление Неба. Как может Гунбо Ляо помешать Небесному велению?
//-- 37 --//
Учитель сказал:
– Лучший удаляется от мира,
За ним следует бегущий из страны,
Следующий избегает взгляда,
За ним следует бегущий от речей.
//-- 38 --//
Цзылу заночевал у Каменных ворот.
Утром привратник у него спросил:
– Ты от кого идешь?
– От Конфуция, – ответил Цзылу.
Привратник воскликнул:
– Не тот ли это, кто продолжает делать то, в чем, как он знает, ему не достичь успеха?
//-- 39 --//
Когда Учитель, находясь в уделе Вэй, бил в каменный гонг, какой-то человек с плетушкой за плечами проходил мимо ворот дома Конфуция и сказал:
– Как тяжело на сердце у того, кто так бьет в гонг!
И затем продолжил:
– Как грубы эти звуки! Так мелки и назойливы! Никто тебя не ценит – ну и оставь, только и всего.
Глубоко – переправлюсь в платье,
А мелко – перейду, подняв полу.
Учитель ответил:
– Он так категоричен, что не могу и возразить!
//-- 40 --//
Цзычжан спросил:
– В Книге сказано: «Предок Возвышенный [108 - Предок Возвышенный – царь Удин (XIII в. до н. э.) династии Шан-Инь.], исполняя траур, жил в хижине и не говорил три года». Что это значит?
Учитель ответил:
– Не только он, все древние так поступали. После смерти государя должностные лица в течение трех лет руководствовались в своей деятельности только указаниями первого советника.
//-- 41 --//
Учитель сказал:
– Когда правитель любит ритуал, ему легко повелевать народом.
//-- 42 --//
Цзылу спросил о том, что значит быть благородным мужем.
Учитель ответил:
– Это значит совершенствовать себя с благоговением.
– И это все?
– Совершенствовать себя, чтобы тем самым обеспечить благоденствие других.
– И это все?
– Совершенствовать себя, чтобы тем самым обеспечить благоденствие народа. Не это ли так сильно волновало еще Яо с Шунем?
//-- 43 --//
В ожидании Учителя Юань Жан [109 - Юань Жан – знакомый и, видимо, оппонент Конфуция.] сидел, раскинув ноги.
Учитель сказал:
– Кто в детстве не был кроток и послушен старшим, достигнув зрелости, не сделал ничего, что можно передать потомкам, и в старости все продолжает жить, не умирает, – это разбойник.
И ударил его палкой по ноге.
//-- 44 --//
Мальчик из селения Цюэ докладывал Учителю.
Кто-то спросил о нем:
– Он делает успехи?
Учитель ответил:
– Судя по тому, что он садится с нами, ходит наравне со старшими по возрасту, это тот, кто ищет скорых результатов, а не настоящего успеха.
Глава 15. Князь чудотворный из удела Вэй
//-- 1 --//
Князь Чудотворный из удела Вэй спросил о способах боевого построения.
Конфуций ответил:
– Я знаю, как расставить жертвенные чаши и сосуды, но как построить войско – этому не обучился.
И на следующий день ушел из Вэй.
//-- 2 --//
У Учителя, когда он находился в Чэнь, иссяк запас зерна; все, кто его сопровождал, расхворались, не могли подняться. Цзылу был недоволен, встретился с ним и спросил:
– И благородный муж живет в нужде?
Учитель ответил:
– Благородный муж в нужде не отступает; малый человек, терпя нужду, становится распущенным.
//-- 3 --//
Учитель спросил:
– Цы, ты думаешь, что я из тех, кто изучает многое и все запоминает?
– Да, а разве нет?
– Нет! У меня все пронзено одним.
//-- 4 --//
Учитель сказал:
– Ю, мало тех, кто понимает, что такое добродетель.
//-- 5 --//
Учитель сказал:
– Это не Шунь ли был, кто правил в недеянии? Чем же он занимался? Обратив лицо прямо на юг, он почитал себя, и только!
//-- 6 --//
Цзычжан спросил о том, что значит проявить себя.
Учитель ответил:
– Если твои речи честны и правдивы, а поступки благородны и исполнены почтительности, то проявишь себя даже в землях варваров. Но как сможешь проявить себя, пусть даже и в родных краях, если речи твои лживы и нечестны, а поступки лишены благородства и почтительности? Когда стоишь, то должен видеть это мысленно перед собой, а едешь в повозке – видеть это, словно оно прислонилось к перекладине. Тогда только и сможешь проявить себя.
Цзычжан записал это на своем поясе.
//-- 7 --//
Учитель сказал:
– Как прям был хронист Юй! [110 - Хронист Юй – сановник княжества Вэй.] Он был словно стрела, когда страна шла по пути, и был словно стрела, когда страна с пути сходила.
Каким был благородным мужем Цюй Боюй! Он шел служить, когда в стране был путь, и мог скрывать свои способности, когда в ней не было пути.
//-- 8 --//
Учитель сказал:
– Когда не говорите с тем, с кем можно говорить, то упускаете таланты; когда же говорите с тем, с кем говорить нельзя, то тратите слова напрасно. Но умный никого не упускает и не тратит слов напрасно.
//-- 9 --//
Учитель говорил:
– Мужи высоких помыслов и те, кто полны человечности, не согласятся ради сохранения своей жизни нанести вред человечности, но могут лишь пожертвовать собой, чтобы до конца быть человечными.
//-- 10 --//
Цзыгун спросил о том, как обрести человечность. Учитель ответил:
– Ремесленник сначала обязательно наточит инструмент, чтобы успешно выполнить свою работу.
Когда живешь в какой-либо стране, служи лишь наиболее достойным из ее сановников и веди дружбу с ее самыми человечными мужами.
//-- 11 --//
Янь Юань спросил о том, как надо управлять страной. Учитель ответил:
– Следуй сезонам дома Ся,
Езди в повозке дома Инь,
Носи шапку дома Чжоу,
Используй в музыке танец «Весенний».
Отбрасывай напевы Чжэн [111 - Мелодии княжества Чжэн считались в древности слишком страстными.]
И не сближайся с теми, кто красноречив.
Напевы Чжэн распутны,
Те, кто красноречив, опасны.
//-- 12 --//
Учитель говорил:
– Когда не ведают далеких дум,
То не избегнут близких огорчений.
//-- 13 --//
– Все кончено! Я не встречал еще того, кто любил бы добродетель так же сильно, как чувственные наслаждения.
//-- 14 --//
Учитель сказал:
– Это не Второй ли был из Цзанов Просвещенный, кто занимал свой пост по-воровски? Он знал о превосходных качествах Милостивого из Люся [112 - Цзан Просвещенный Второй (Цзан Вэньчжун) – сановник княжества Лу. Ниже: Милостивый из Люся – лусец, имевший репутацию мудрого и добродетельного человека; «Милостивый» – его посмертное прозвище.], но не стремился служить с ним вместе при дворе.
//-- 15 --//
Учитель говорил:
– Когда строги к себе и снисходительны к другим, не вызывают злобы.
//-- 16 --//
Учитель сказал:
– Я не знаю, как мне быть с тем, кто не спрашивает себя постоянно: «Как же быть? Как же быть?»
//-- 17 --//
Учитель заметил:
– Как трудно быть вместе целый день и с увлечением умничать, не заводя речей о справедливости!
//-- 18 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж видит в справедливости неприкрашенную суть. Ритуалы используются, чтобы воплотить ее в поступках, смиренность – чтобы дать ей проявиться, а искренность – чтобы достичь в ней совершенства. Благородный муж именно такой!
//-- 19 --//
Учитель говорил:
– Благородный муж печалится о своем несовершенстве, он не печалится о том, что неизвестен людям.
//-- 20 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж страшится, что умрет он и не будет его имя прославляться.
//-- 21 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж взыскателен к себе,
Малый человек взыскателен к другим.
//-- 22 --//
Учитель говорил:
– Благородный муж, сознавая свое превосходство, никому его не показывает, он легко сходится с людьми, но остается беспристрастным.
//-- 23 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж не возвышает никого за речи, но не отвергает и речей из-за того, кто их говорит!
//-- 24 --//
Цзыгун спросил:
– Найдется ли одно такое слово, которому можно было бы следовать всю жизнь?
Учитель ответил:
– Но таково ли сострадание?
Чего себе не пожелаешь,
Того не делай и другим.
//-- 25 --//
Учитель сказал:
– Кого я при общении с людьми хвалил или ругал?
Если я хвалил, то лишь того, кто был испытан.
Благодаря этим простым людям три династии и шли прямым путем.
//-- 26 --//
Учитель сказал:
– Владеющий конем дает его другим объездить. Я еще видел, как хронисты оставляли пропуски в сомнительных местах. Но в наше время этого, увы, уже не встретить [113 - Другой вариант перевода:– Владеющий конем дает его другим поездить. Я еще могу вспомнить то, что пропущено хронистами и не дошло, увы, до наших дней.].
//-- 27 --//
Учитель говорил:
– Искусной речью затемняют добродетель, а небольшое нетерпение может помешать великим замыслам.
//-- 28 --//
Учитель сказал:
– Когда кого-либо все ненавидят,
Это требует проверки;
Когда кого-либо все любят,
Это требует проверки.
//-- 29 --//
Учитель сказал:
– Человек способен сделать путь великим,
Но великим человека делает не путь.
//-- 30 --//
Учитель говорил:
– Лишь та – ошибка,
Что не исправляется.
//-- 31 --//
Учитель признавался:
– Я днями целыми не ел и ночи напролет не спал – все думал, но напрасно, полезнее – учиться.
//-- 32 --//
Учитель сказал:
– Благородный муж стремится лишь к пути, но не заботится о своем пропитании. Бывает, голодают, занимаясь хлебопашеством; бывает, получают жалованье, когда обращаются к учению. Благородный муж тревожится об обретении пути, он не тревожится о своей бедности.
//-- 33 --//
Учитель сказал:
– Утратят непременно, даже если обретут, то, для чего ума хватает, но человечности, чтобы хранить, недостает. Может хватать для этого ума и человечности, но, если управлять без строгого приличия, народ не преисполнится почтительности. Когда хватает и ума, и человечности и правят, соблюдая строгое приличие, но не побуждают к действию при помощи обрядов, то совершенства еще нет.
//-- 34 --//
Учитель пояснил:
– Благородный муж неценен в малом, но ему по силам все великое; малым людям не по силам все великое, но они ценны в малом.
//-- 35 --//
Учитель сказал:
– Человечность для людей важнее, чем вода с огнем. Я видел погибавших от воды с огнем, но никогда не видел, чтобы кто-нибудь погиб от человечности.
//-- 36 --//
Учитель призвал:
– Не уступай возможности быть человечным даже своему наставнику.
//-- 37 --//
Учитель заметил:
– Благородный муж тверд в принципах, но не упрям.
//-- 38 --//
Учитель сказал:
– Когда служат государю, относятся с благоговением к своим обязанностям и не придают значения тому, какое получают жалованье.
//-- 39 --//
Учитель подчеркнул:
– Можно учить всех, не делая различий.
//-- 40 --//
Учитель отметил:
– Когда пути неодинаковы, не составляют вместе планов.
//-- 41 --//
Учитель сказал:
– От речи требуется только выразительность.
//-- 42 --//
Когда музыкант Мянь, придя к Учителю, приблизился к ступеням, Учитель сказал:
– Это ступени!
Подойдя с ним к постланным для сидения циновкам, Учитель сказал:
– Это циновки.
После того как все уселись, Учитель ему сообщил:
– Здесь сидит такой-то, там – такой-то.
Когда музыкант Мянь ушел, Цзычжан спросил:
– Так надо общаться с музыкантами?
– Да, так именно и надо помогать слепому музыканту [114 - В древних китайских княжествах музыкантами были, как правило, слепцы.], – ответил Учитель.
Глава 16. Младший
//-- 1 --//
Когда Младший решил выступить против владения Чжуаньюй, Жань Ю и Цзи Лу встретились с Конфуцием и сообщили:
– Младший решил начать боевые действия против Чжуаньюя.
Конфуций ответил:
– Но в этом не ты ли, Цю, и виноват? Царь-предок в прошлом сделал Чжуаньюя ответственным за жертвоприношения горе Дунмэн, к тому же данное владение находится на территории нашего княжества и защищает его алтари. Зачем же выступать против него?
Жань Ю ответил:
– Наш господин желает этого, а мы оба, его подданные, не хотим.
Конфуций ответил:
– Цю, у Чжоу Жэня [115 - Чжоу Жэнь – древний хронист. Ниже: Би – родовое владение семейства Младших.] есть высказывание: «Когда ты можешь проявить свои способности, то оставайся на посту, а не способен – уходи». Зачем слепому поводырь, который не поддерживает его в опасном месте и не помогает встать, когда он падает? Ты говоришь неверно. Кто виноват, когда из клетки убегает тигр иль носорог, или ломаются в шкатулке панцирь черепахи и нефрит?
– Городские стены во владении Чжуаньюй крепки, и оно находится недалеко от Би, – сказал Жань Ю. – Если сейчас не захватить, то в будущем наверняка доставит беды сыновьям и внукам Младшего.
Конфуций возразил:
– Цю, благородный муж не любит, когда не высказывают прямо своих побуждений, лишь стараются найти им оправдание. Я слышал, что того, кто правит государством или возглавляет знатный род, тревожит не отсутствие богатства, а его несоразмерное распределение, тяготит не малочисленность народа, а отсутствие благополучия. При соразмерности нет бедности; когда царит гармония, нет недостатка в людях; где утверждается благополучие, там не бывает потрясений. Так-то вот. Поэтому, коль непокорны жители далеких местностей, их привлекают тем, что совершенствуют образование и нравственность; когда же привлекают, то делают их жизнь благополучной. И вот вы оба, Ю и Цю, хотя и ходите в помощниках у господина, но жители далеких местностей ему не покоряются, и он не может их привлечь; в стране раздоры и разброд, а он не может ее уберечь, да еще замышляет выступить с оружием внутри страны. Младшим Суням, боюсь, надо опасаться не владения Чжуаньюй, а самих себя.
//-- 2 --//
Конфуций сказал:
– Когда под Небесами следуют пути, то ритуалы, музыка, карательные войны исходят лишь от Сына Неба; когда под Небесами нет пути, то ритуалы, музыка, карательные войны исходят от князей. Когда исходят от князей, то редкие из них не упускают власти через десять поколений; когда исходят от сановников, то редкие из них не упускают власти через пять колен. Когда судьба страны в руках побочных слуг, то редкие из них не упускают власти через три колена.
Когда под Небесами следуют пути, сановники не обладают высшей властью.
Когда под Небесами следуют пути, народ не рассуждает.
//-- 3 --//
Конфуций отметил:
– Уже пять поколений у княжеского рода нет реальной власти, и четыре поколения она находится в руках сановников. Поэтому и стали так мелки потомки трех семейств князя Столпа.
//-- 4 --//
Конфуций сказал:
– Бывают три полезных друга и три друга, приносящих вред. Полезны справедливый друг, чистосердечный друг и друг, который много знает. А вредны льстивый друг, двуличный друг и друг красноречивый.
//-- 5 --//
Конфуций сказал:
– Есть три полезных и три вредных радости. Полезно радоваться правильно исполненному ритуалу с музыкой, речам о чем-нибудь хорошем в людях и тому, что дружите со многими достойными людьми. Но вредно предаваться радостям тщеславия, безделья и застолья.
//-- 6 --//
Конфуций предостерегал:
– Рядом с благородным мужем допускают три ошибки: говорить, когда не время говорить, – это опрометчивость; не говорить, когда настало время говорить, – это скрытность; и говорить, не замечая его мимики, – это слепота.
//-- 7 --//
Конфуций сказал:
– Благородный муж выполняет три запрета: в молодости, когда горячи дыхание и кровь, он избегает наслаждений; в зрелости, когда сильны дыхание и кровь, он избегает ссор; в старости, когда слабы дыхание и кровь, он избегает жадности.
//-- 8 --//
Конфуций сказал:
– Благородный муж трижды испытывает трепет: он трепещет перед Повелением Неба, с трепетом относится к великим людям и трепещет перед словом людей высшей мудрости. Малый человек, не зная Повелений Неба, перед ними не трепещет, непочтительно ведет себя с великими людьми и пренебрегает словом людей высшей мудрости.
//-- 9 --//
Конфуций сказал:
– Высший – тот, кто знает от рождения, следующий – тот, кто познает в учении; следующий далее – учится, когда испытывает крайность; те же, кто и в крайности не учатся, – люди низшие.
//-- 10 --//
Конфуций сказал:
– Благородный муж вынашивает девять дум. Когда глядит, то думает, ясно ли увидел; а слышит – думает, верно ли услышал; он думает, ласково ли выражение его лица, почтительны ль его манеры, искренна ли речь, благоговейно ль отношение к делу; при сомнении думает о том, чтоб посоветоваться; когда же гневается, думает об отрицательных последствиях; и перед тем как что-то обрести, думает о справедливости.
//-- 11 --//
Конфуций сказал:
– «Стремлюсь к хорошему, словно опасаюсь его упустить, от плохого же отскакиваю, как ошпаренный». Я встречал таких людей и такие речи слышал. «Живу уединенно в поиске того, к чему стремится сердце; делаю то, что справедливо, и тем самым достигаю своего пути». Я такие речи слышал, но не встречал таких людей.
//-- 12 --//
Князь Ци Великий [116 - Князь Великий (Цзингун) правил в Ци в 547-489 гг. до н. э.] владел тысячью четверок лошадей, но в час его кончины народ не мог сказать о нем ничего хорошего. Старший Ровный с Младшим Равным умерли от голода в предгорье Шоуяна, но народ доныне поминает их добром. То-то и оно!
//-- 13 --//
Чэнь Кан [117 - Чэнь Кан – Чень Цзыцинь.] спросил Боюя:
– Ваш отец говорил Вам что-нибудь особенное?
– Нет! – ответил Боюй. – Но однажды, когда отец стоял один, а я проходил поспешно по двору, он спросил: «Ты учишь Песни?» Я ответил: «Нет!» Он сказал: «Кто не учит Песен, не может ничего сказать». И я пошел учить Песни. На другой день, когда отец стоял один, а я проходил поспешно по двору, он спросил: «Ты изучаешь ритуалы?» Я ответил: «Нет!» Он сказал: «Кто не изучает ритуалы, тому не обрести своего места». И я пошел изучать ритуалы. Он говорил мне только это.
Чэнь Кан, удалившись, радостно сказал:
– Спрашивая об одном, я узнал многое другое: о Песнях, ритуалах и о том, что благородный муж не ощущает близости к родному сыну.
//-- 14 --//
Государь удельного владения зовет свою жену «супругой»; его супруга называет себя «деткой»; люди их удела зовут ее «супругой государя», а при общении с людьми других уделов называют «малым государем»; люди же других уделов зовут ее «супругой государя».
Глава 17. Ян Хо
//-- 1 --//
Ян Хо [118 - Ян Хо был подданным семейства Младших и на какое-то время фактически узурпировал власть в княжестве Лу, но впоследствии потерпел поражение и бежал.] хотел, чтобы к нему явился Конфуций, но Конфуций не приходил. Тогда он послал Конфуцию в подарок поросенка. Выбрав время, когда Ян Хо не было дома, Конфуций отправился к нему с визитом, но неожиданно встретил его по дороге.
– Подойди ко мне, – обратился к нему Ян Хо, – я хочу с тобой поговорить.
Затем он сказал Конфуцию:
– Может быть назван человечным тот, кто, затаив за пазухой драгоценность, спокойно наблюдает, как его страна сбивается с пути? Не может. А может быть назван умным тот, кто стремится поступить на службу, но уже много раз упускал эту возможность? Не может. Дни и месяцы уйдут, с ними годы нас покинут.
– Согласен, я пойду служить, – ответил Конфуций.
//-- 2 --//
Учитель сказал:
– Природа каждого с другим сближает,
Привычка друг от друга отдаляет.
//-- 3 --//
Учитель заметил:
– Никогда не изменяются только высшая мудрость и самая большая глупость.
//-- 4 --//
Когда Учитель пришел в Учэн и услышал там звуки струн и песен, он радостно улыбнулся и сказал:
– Зачем же резать курицу таким большим ножом?
Цзыю ответил:
– Я прежде от Вас слышал, что, если благородный муж учится пути, он проникается любовью к людям, а если малый человек учится пути, им становится легко повелевать.
– Дети! Он верно говорит. Я перед этим говорил шутя, – сказал Учитель.
//-- 5 --//
Гуншань Строптивый [119 - Гуншань Строптивый служил управляющим дома Младших.] восстал, укрепившись в Би, и пригласил к себе Конфуция.
Учитель хотел пойти, но Цзылу высказал недовольство:
– Некуда идти, и не надо. Зачем уж так необходимо идти к Гуншаню?
Учитель ответил:
– Разве напрасно пригласит меня? Если меня кто-нибудь возьмет на службу, то не смогу ли я создать Чжоу на Востоке?
//-- 6 --//
Цзычжан спросил Учителя о том, что такое человечность.
Конфуций ответил:
– Тот будет человечен, кто сможет воплотить повсюду в Поднебесной пять достоинств.
– Можно спросить, каковы они?
– Почтительность, великодушие, правдивость, сметливость, доброта. Почтительность не навлекает унижений, великодушие покоряет всех, правдивость вызывает у людей доверие, сметливость позволяет достигать успеха, а доброта дает возможность повелевать людьми.
//-- 7 --//
Би Си [120 - Би Си служил одному из сановников в княжестве Цзинь и управлял там местностью Чжунмоу.] пригласил к себе Учителя, и он хотел пойти.
Цзылу сказал:
– Я прежде от Вас, Учитель, слышал: «Кто лично совершает плохие дела, к тому благородные мужи не приходят». Би Си восстал, укрепившись в Чжунмоу. Как же это можно, чтобы вы к нему пошли?
Учитель ответил:
– Верно, я это говорил.
Но не говорилось ли:
Так тверд, что точишь – и не поддается.
Не говорилось ли:
Так чист, что пачкаешь – и не грязнится.
Разве я похож на тыкву?
Как можно не испробовать меня, держа
на привязи?
//-- 8 --//
Учитель спросил:
– Ю! Ты слышал о шести достоинствах, переходящих в шесть заблуждений?
– Нет! – ответил Цзылу.
– Сядь! Я скажу тебе.
Когда стремятся к человечности,
но не хотят учиться,
То это заблуждение приводит к глупости;
Когда стремятся проявить свой ум,
но не хотят учиться,
То это заблуждение ведет к дерзости;
Когда стремятся быть правдивыми,
но не хотят учиться,
То это заблуждение приносит вред;
Когда стремятся к прямоте, но не хотят
учиться,
То это заблуждение приводит к грубости;
Когда стремятся быть отважными,
но не хотят учиться,
То это заблуждение приводит к смуте;
Когда стремятся к непреклонности,
но не хотят учиться,
То это заблуждение приводит к безрассудству.
//-- 9 --//
Учитель сказал:
– Детки! Почему никто из вас не учит Песни? Песни могут воздействовать внушением. В них можно отыскать наглядные примеры, они учат общительности, помогают выразить негодование; способствуют вблизи служению родителям, а в отдалении – государю. Из них узнаете много названий птиц, зверей, деревьев, трав.
//-- 10 --//
Учитель спросил Боюя:
– Ты усвоил песни «Чжоунань» и «Шаонань»? [121 - «Чжоунань» и «Шаонань» – название разделов в «Книге песен».] Не подобен ли тот, кто не усвоил этих песен, человеку, который встал лицом к стене и ничего не видит?
//-- 11 --//
Учитель воскликнул:
– Говорят, мол, ритуалы, ритуалы,
Но разве здесь идет речь только о нефрите и шелках?
Говорят, мол, музыка, музыка,
Но разве здесь идет речь только о колоколах
и барабанах?
//-- 12 --//
Учитель вопросил:
– Если того, кто суров лишь внешне, но на самом деле робок, сравнить с каким-нибудь ничтожным человеком, не окажется ли, что он подобен вору, который прорывает лаз или перелезает через стену?
//-- 13 --//
Учитель сказал:
– Добродетель губят местные смиренники.
//-- 14 --//
Учитель сказал:
– Кто распространяет слухи, тот отбросил добродетель.
//-- 15 --//
Учитель сказал:
– Как можно вместе с низким человеком служить государю? Когда он еще не достиг своей цели, то тревожится лишь о том, чтобы достигнуть. Когда уже достиг, то тревожится лишь о том, чтобы не утратить. Когда тревожится о том, чтобы не утратить, может пойти на все.
//-- 16 --//
Учитель заметил:
– В древности у людей было три недостатка, которых в наше время уже, наверно, не найти! Необузданность у древних проявлялась в своенравности, ныне она проявляется в распущенности; горделивость древних проявлялась в сдержанности, ныне она проявляется в озлобленности; глупость древних проявлялась в прямоте, ныне она означает только лживость.
//-- 17 --//
Учитель говорил:
– Человечность редко сочетается с искусными речами и умильным выражением лица.
//-- 18 --//
Учитель отметил:
– Плохо, когда фиолетовый цвет затмевает ярко-красный [122 - Фиолетовый цвет, излюбленный правителями того времени, Конфуций считал сложным, смешанным, нечистым и противопоставлял ему красный как основной и чистый, который в своей изначальной простоте представал образцово-древним. Древние китайцы связывали красный цвет с Югом, а в фиолетовом видели смесь красного с черным – цветом Севера.]; плохо, когда мелодии удела Чжэн портят возвышенную музыку; плохо, когда краснобаи губят государство.
//-- 19 --//
Учитель сказал:
– Я хотел бы не говорить.
– Что же тогда мы сможем передать, если Вы не будете говорить? – спросил Цзыгун.
Учитель ответил:
– А говорит ли Небо что-нибудь?
Но чередуются в году сезоны,
Рождается все сущее.
А говорит ли Небо что-нибудь?
//-- 20 --//
Жу Бэй [123 - Жу Бэй – житель княжества Лу.] хотел, чтобы его принял Конфуций. Конфуций, сославшись на свою болезнь, ему отказал. Но едва лишь тот, кто передал просьбу Жу Бэя, вышел за дверь, Конфуций взял гусли и запел, чтобы Жу Бэй его услышал.
//-- 21 --//
Цзай Во, спрашивая о трехлетнем трауре по родителям, сказал, что срок его слишком долог:
– Если благородный муж в течение трех лет не будет заниматься ритуалами, то ритуалы неминуемо придут в упадок; если он в течение трех лет не будет заниматься музыкой, то музыка потерпит неизбежный крах. Но траур можно завершить за год, когда заканчиваются запасы прошлогоднего зерна, снимают новый урожай и полностью меняется огонь, зажигаемый от трения по дереву [124 - Здесь под сменой огня имеется в виду полный годовой цикл смены пород деревьев, которые использовались для зажигания огня путем трения и выбирались в строгом соответствии с сезоном.].
– Ты будешь спокоен, если после года траура начнешь питаться рисом и носить парчовую одежду? – спросил Учитель.
Цзай Во ответил:
– Да, буду.
– Если ты будешь спокоен, – сказал Учитель, – то так и поступай. А благородный муж, когда он в трауре, не может наслаждаться вкусной пищей, не радуется музыке и не чувствует себя уютно дома. Но если ты будешь спокоен, то так и поступай.
Когда Цзай Во вышел, Учитель заметил:
– Юй бесчеловечен! Сын не покидает рук отца и матери три года после своего рождения. И трехлетний траур по родителям – повсеместный обычай в Поднебесной. Разве отец и мать Юя не носили его на руках три года?
//-- 22 --//
Учитель сказал:
– Трудно, когда не находят применения своему сердцу, проводя все дни в чревоугодии! Разве нет такой игры, как шашки? Уж лучше играть в них, чем ничего не делать!
//-- 23 --//
Цзылу спросил:
– Благородный муж ценит смелость?
Учитель ответил:
– Благородный муж больше всего ценит справедливость. Когда благородный муж смел, но несправедлив, он вызывает смуту; когда малый человек смел, но несправедлив, он становится разбойником.
//-- 24 --//
Цзыгун спросил:
– Благородный муж кого-нибудь ненавидит?
Учитель ответил:
– Ненавидит. Ему ненавистны те, кто сплетничает о других, ненавистны низшие, которые поносят высших, ненавистны те, кто, отличаясь смелостью, не соблюдают ритуала, ненавистны люди, полные решительности, но упрямые.
Затем Учитель спросил:
– А ты, Цы, тоже ненавидишь кого-нибудь?
– Я ненавижу тех, кто живет чужим умом, считает непокорность смелостью, а доносительство – проявлением прямоты.
//-- 25 --//
Учитель заметил:
– Трудней всего общаться с женщиной и малым человеком. Приблизишь их к себе – и станут дерзкими, а удалишь – озлобятся.
//-- 26 --//
Учитель сказал:
– Нет будущего у того, кто вызывает неприязнь к себе в сорокалетнем возрасте.
Глава 18. Владетель Вэй
//-- 1 --//
Владетель Вэй от него ушел, владетель Цзи стал его рабом, Бигань погиб за увещания [125 - В этом фрагменте речь идет о близких родственниках последнего государя династии Инь, царя Чжоу, протестовавших против его деспотического правления; владетель Вэй был единоутробным братом Чжоу, а владетели Цзи и Бигань – его дядьями.].
Конфуций сказал:
– Среди иньцев трое обладали человечностью.
//-- 2 --//
Когда Милостивый из Люся был судьей, его трижды увольняли.
Кто-то спросил его:
– Вам уходить еще не время?
– Если служить людям в соответствии с прямым путем, то где же могут не уволить? Если служить людям в соответствии с кривым путем, то надо ль будет покидать родную землю? – был ответ.
//-- 3 --//
Князь Великий из удела Ци, принимая Конфуция, сказал:
– Я не могу его принять как главу семейства Младших. Приму его по положению между Младшими и Старшими.
Затем князь добавил:
– Я уже стар и не смогу использовать его на службе.
Конфуций ушел из Ци.
//-- 4 --//
Цисцы прислали в подарок танцовщиц. Столп из семейства Младших принял их. Три дня при дворе не заслушивали дела. И Конфуций удалился.
//-- 5 --//
Безумец из Чу «Встречающий повозки», напевая, проходил мимо Конфуция и сказал:
– О феникс, феникс!
Как твоя добродетель оскудела!
Нельзя корить за то, что было,
Но то, что будет, еще достижимо.
Избавься же! Избавься же!
Рискует ныне тот, кто занимается правлением!
Конфуций, желая с ним поговорить, слез с повозки, но тот быстро ушел, и Конфуцию поговорить с ним не удалось.
//-- 6 --//
Чан Цзюй и Цзе Ни пахали вдвоем. Конфуций, проезжая, послал Цзылу спросить у них, где находится переправа.
Чан Цзюй спросил:
– А кто это в повозке с вожжами в руках?
– Это Кун Цю, – ответил Цзылу.
– Не луский ли Кун Цю?
– Да, он.
– Этот сам знает, где переправа.
Цзылу обратился к Цзе Ни.
Цзе Ни спросил:
– А ты кто?
– Я Чжун Ю.
– Ученик луского Кун Цю?
– Да.
– Вся Поднебесная, словно бушующий потоп; с кем сможете добиться перемены? Чем следовать за тем, кто избегает того или иного человека, не лучше ли последовать за теми, кто бежит от мира?
Сказав это, он продолжал без остановки рыхлить землю. Цзылу вернулся и рассказал все Конфуцию. Учитель с огорчением сказал:
– С кем же мне общаться, как не с этой человеческой толпой? Человек не может жить с животными и птицами. Имейся в Поднебесной путь, я не добивался бы с вами перемен.
//-- 7 --//
Цзылу, сопровождая Учителя, от него отстал и повстречал старца, несшего через плечо на палке корзину. Цзылу его спросил:
– Вы видели Учителя?
Старик ответил:
– He утруждаешь рук и ног,
Не различаешь хлебных злаков,
Какой же у тебя учитель?
И, воткнув в землю палку, принялся полоть. Цзылу встал перед ним в поклоне со сложенными на груди руками. Старик оставил Цзылу переночевать, зарезал курицу, приготовил просо, накормил его и представил ему двух своих сыновей.
На следующий день Цзылу ушел и рассказал об этом Учителю.
– Это отшельник, – сказал Учитель и послал Цзылу снова с ним встретиться.
Придя к нему и не застав его дома, Цзылу сказал:
– Несправедлив тот, кто не служит. Если нельзя отвергнуть порядок разделения на старшего и младшего, как можно допустить, чтобы были отвергнуты обязанности государя и слуги? Стремясь достигнуть личной чистоты, наносят вред этой великой связи. Для благородного мужа служба – это выполнение своего долга, даже когда уже известно, что путь не может быть осуществлен.
//-- 8 --//
Людьми, которыми пренебрегали, были Старший Ровный, Младший Равный, Юйчжун, Ии, Чжу Чжан, Милостивый из Люся и Шао Лянь [126 - О Юйчжуне, Ии, Чжу Чжане и Шао Ляне сведения скудны и недостаточно достоверны.].
Учитель сказал:
– Старший Ровный с Младшим Равным были людьми, которые не отказались от своих стремлений и не опозорили себя.
Он сказал о Милостивом из Люся и Шао Ляне:
– Они отказались от своих стремлений и опозорили себя. Их отличали только вразумительность речей и обдуманность поступков, но не более.
Он отозвался также о Юйчжуне и Ии:
– Они в своем уединении вольно высказывались, сохранили себя в чистоте и проявили гибкость, удалясь от мира.
Но что касается меня, то, в отличие от них, я не предрешаю, как мне можно поступать и как нельзя.
//-- 9 --//
Старший музыкант Чжи удалился в Ци, музыкант Вторая трапеза [127 - Вторая трапеза и т. д. – в Древнем Китае при каждом приеме пищи Сыном Неба и князьями исполнялась определенная музыка и ее исполнители именовались соответственно каждой трапезе.] Гань удалился в Чу, музыкант Третья трапеза Ляо отправился в Цай, музыкант Четвертая трапеза Цюэ ушел в Цинь, барабанщик Фан Шу переселился на другой берег реки, музыкант У, играющий на ручном барабане, переправился через реку Хань, помощник старшего музыканта Ян и Сян, играющий на каменном гонге, отправились за море.
//-- 10 --//
Князь Чжоу сказал князю удела Лу:
– Благородный муж не относится пренебрежительно к своим родным, не вынуждает сановников роптать на то, что их не слушают; не отвергает старых друзей, если на это нет серьезных оснований; не ищет в ком-либо одном всех достоинств [128 - В этом фрагменте приводится наставление князя Чжоу (Чжо-угуна) своему сыну.].
//-- 11 --//
Было восемь чжоуских ученых: Старший Да и Старший Ко, Второй Ту и Второй Ху, Третий Е и Третий Ся, Младший Суй и Младший Гуа [129 - Об этих лицах нет достоверных сведений.].
Глава 19. Цзычжан
//-- 1 --//
Цзычжан сказал:
– Достаточно уже того, если ученый муж жертвует собой в момент опасности, думает о справедливости, когда приобретает, стремится быть почтительным при жертвоприношении и проникается печалью, пребывая в трауре.
//-- 2 --//
Цзычжан сказал:
– Когда не стойки в добродетели,
Не преданы пути всем сердцем,
Какая разница, – живут они,
Или их нет на свете?
//-- 3 --//
Ученики Цзыся спросили у Цзычжана о том, как надо находить друзей.
Цзычжан спросил:
– А что говорит об этом Цзыся?
– Он говорит: «Водите дружбу с теми, кто для нее подходит, неподходящих отвергайте», – ответили они.
Цзычжан сказал:
– А мне известно другое: благородный муж чтит достойных людей и терпимо относится ко всем другим, хвалит хороших людей и жалеет неумелых. Обладай я великими достоинствами, к кому я был бы нетерпим? А будь я недостойным человеком, меня отвергли бы другие, и как тогда я мог бы их отвергнуть?
//-- 4 --//
Цзыся сказал:
– Непременными достоинствами обладает даже малый путь, но на нем, боюсь, застрянешь, устремясь к далекой цели, поэтому благородный муж не тратит на него своих усилий.
//-- 5 --//
Цзыся ответил:
– Любящим учиться может быть назван человек, который ежедневно сознает свои несовершенства и каждый месяц восстанавливает в памяти все то, чему научен.
//-- 6 --//
Цзыся сказал:
– Ученость, твердость устремлений,
Пытливость, озабоченность всем близким —
В этом состоит человечность.
//-- 7 --//
Цзыся сказал:
– Ремесленники, чтобы выполнить свою работу, трудятся в мастерских, а благородный муж для достижения своей стези учится.
//-- 8 --//
Цзыся заметил:
– Ошибаясь, малый человек всегда находит оправдание.
//-- 9 --//
Цзыся сказал:
– Благородный муж по-разному воспринимается в трех случаях: издалека он выглядит внушительным, вблизи предстает ласковым, а его речи отличает строгость.
//-- 10 --//
Цзыся учил:
– Благородный муж, не обретя доверия простых людей, не заставляет их трудиться, иначе они примут его за насильника; не обретя доверия, он не выступает с увещанием, иначе его примут за клеветника.
//-- 11 --//
Цзыся сказал:
– Если не выходить за рамки высшей добродетели, то можно не быть строгим в соблюдении второстепенных правил поведения.
//-- 12 --//
Цзыю заметил:
– Ученики Цзыся вполне пригодны для того, чтобы сделать уборку, ответить на вопросы, подойти и отойти. Но все это второстепенно, а главного они не знают. Как же так можно?
Цзыся, услышав это, сказал:
– Как ни прискорбно, но Янь Ю [130 - Янь Ю – так назван здесь Цзыю.] не прав. Что благородный муж, согласно своему пути, преподает сначала? Что оставляет в утомлении на потом? Он это различает так же, как виды разных трав, деревьев. Как может его путь вести к обману? Только люди высшей мудрости, наверное, могут сразу овладеть началом и концом.
//-- 13 --//
Цзыся сказал:
– Учись в свободное от службы время,
Служи, когда свободен от учебы.
//-- 14 --//
Цзыю отметил:
– Исчерпывает траур крайняя печаль.
//-- 15 --//
– Незаурядными способностями обладает мой друг Чжан [131 - Здесь и в следующем фрагменте Чжаном назван ученик Конфуция Цзычжан.], но человечности ему недостает.
//-- 16 --//
Учитель Цзэн воскликнул:
– Какая в Чжане величавость! Но с ним рядом трудно добиваться человечности.
//-- 17 --//
Учитель Цзэн сказал:
– Я слышал от Учителя, что люди до поры до времени не могут выразить себя, но это непременно происходит с ними, когда умирают их родители.
//-- 18 --//
Учитель Цзэн сказал:
– Я слышал от Учителя, что все другое, чем отличался в почитании своих родителей Строгий из Старших [132 - Строгий из Старших (Мэн Чжуанцзы) – сановник княжества Лу.], легко исполнить, за исключением того поступка, в котором трудно с ним сравниться, когда он отказался сменить слуг своего умершего отца и оставил в неизменности его правление.
//-- 19 --//
Когда глава семейства Старших сделал Ян Фу [133 - В комментариях отмечается, что Ян Фу был учеником Конфуция.] судьей, Ян Фу обратился за советом к учителю Цзэну, и учитель Цзэн сказал:
– Высшие утратили свой путь, и народ давно уже находится в смятении. Раскрывая преступления простых людей, сочувствуй и скорби, а не впадай в самодовольство.
//-- 20 --//
Цзыгун заметил:
– Чжоу не был уж таким плохим. Поэтому и избегает благородный муж низовий, где к нему липнет все дурное в Поднебесной.
//-- 21 --//
Цзыгун сказал:
– Когда ошибается благородный муж, то это как затмение солнца и луны. Он делает ошибку – и все это замечают; он исправляет ее – и все устремляют к нему взоры.
//-- 22 --//
Гунсунь Чао из Вэй спросил Цзыгуна:
– У кого учился Чжунни? [134 - О Гунсунь Чао в источниках приводятся противоречивые сведения, Чжунни – второе имя Конфуция.]
Цзыгун ответил:
– Путь, завещанный царями Просвещенным и Воинственным, не затерялся на земле и находится среди людей. Достойные из них помнят в нем великое, а недостойные – малое. У каждого есть путь Просвещенного и Воинственного. Где не мог бы научиться ему наш Учитель? И зачем для этого иметь определенного наставника?
//-- 23 --//
Третий Воинственный из Средних Суней [135 - Третий Воинственный из Средних Суней (Шусунь Ушу) – сановник княжества Лу.], беседуя во дворце с сановниками, сказал:
– Цзыгун превосходит Чжунни.
Цзыфу Великий передал эти слова Цзыгуну.
Цзыгун сказал:
– Приведу сравнение со стеною вокруг дома. Моя стена не выше плеч, и каждый может подсмотреть, что есть в доме ценного. Стена Конфуция простерлась в высоту на несколько саженей, и если не найти в ней входа и не проникнуть внутрь, то не увидеть, как великолепен там храм предков и роскошны все палаты. Но, видимо, немногие могут отыскать в ней вход. Поэтому неудивительно, что он так высказался.
//-- 24 --//
Третий Воинственный из Средних Суней порочил Чжунни.
Цзыгун сказал:
– Он напрасно старается. Чжунни нельзя опорочить. Достоинства других людей – это курганы и холмы, на них взобраться можно, Чжунни же – это солнце и луна, а их нельзя достигнуть. Пусть даже кто-то пожелает от них отказаться, какой вред это может нанести солнцу и луне? Он лишь покажет, что не знает своих сил.
//-- 25 --//
Чэнь Цзыцинь сказал Цзыгуну:
– Вы слишком скромны. Разве Чжунни вас превосходит?
Цзыгун ответил:
– Следует быть осторожным в том, что говоришь. Благородный муж показывает свою мудрость или глупость, стоит ему только обронить какое-нибудь слово.
С Учителем нельзя сравниться, как не подняться по ступеням лестницы на Небо. Если бы Учитель был главой удела или родовитого семейства, то, как говорится, начни он ставить – и стояли бы, начни вести – и шли бы, начни благотворить – и собирались бы, начни побуждать – и находились бы в гармонии. Его при жизни прославляли бы, а после смерти стали бы оплакивать. Как можно с ним сравниться?
Глава 20. Яо сказал
//-- 1 --//
Яо сказал:
– О! Ты, Шунь! По преемству, установленному Небом, выбор пал на тебя. Держись твердо незыблемой середины. Если народ в пределах четырех морей будет терпеть лишения, то благословение Неба навсегда тебя покинет.
Шунь дал такое же указание Юю.
Тан сказал:
– Я, ничтожный Люй, осмеливаюсь принести в жертву черного быка и с трепетом докладываю Великому Владыке, что не смею миловать свершивших преступления и прикрывать Твоих, Владыка, слуг; пусть Твое сердце само сделает выбор. Если я виновен, не карай всех остальных; если виновны остальные, то за них меня подвергни каре.
Чжоуский дом одаривал щедро, и стали богаты хорошие люди.
«Хотя есть близкая родня, ей не сравниться с людьми, обладающими человечностью. Если виноват народ, его вина на мне одном».
Он произвел проверку мер длины, объема, веса, восстановил отброшенные должности, и правительственные распоряжения стали всюду выполняться. Он возродил погибшие уделы, угаснувшие поколения, возвысил тех, кого несправедливо отвергали, и все простые люди Поднебесной выразили ему с радостью свою покорность.
Чему он уделял особое внимание, так это простым людям, обеспеченности продовольствием, обряду траура и жертвоприношениям.
Великодушие покоряет всех, правдивость вызывает у людей доверие, сметливость позволяет достигать успеха, а беспристрастность радует [136 - По древним источникам, речь Тана, основателя династии Шан-Инь, была произнесена им после его победы над Цзе, последним правителем династии Ся, во время страшной засухи и представляет собой моление о дожде.Ниже: прямая речь, заключенная в кавычки, принадлежит, по некоторым комментариям, царю Воинственному, а высказывания, следующие далее до конца фрагмента, многие комментаторы приписывают Конфуцию.].
//-- 2 --//
Цзычжан спросил Конфуция:
– Каковы условия участия в правлении страной?
Учитель ответил:
– Если относиться с почитанием к пяти достоинствам и устранять четыре недостатка, то можно принимать участие в правлении.
– Что значит пять достоинств? – спросил Цзычжан.
Учитель ответил:
– Благородный муж, оказывая милость, не несет расходов; не вызывает злобы у людей, когда заставляет их трудиться; его желания несовместимы с жадностью; он полон величавости, но чужд высокомерия; он грозен, но в нем нет свирепости.
– Что значит: «оказывая милость, не нести расходов»? – спросил Цзычжан.
Учитель ответил:
– Благотворить народу, используя все то, что приносит ему выгоду, – это ли не милость, не требующая расходов? Если для людей, которых заставили трудиться, выбирать посильный труд, то у кого из них возникает злоба? Когда стремятся к человечности и добиваются ее, откуда может взяться жадность? Благородный муж не смеет проявить пренебрежение, имеет ли он дело с многочисленным или немногим, великим или малым, – это ли не величавость без высокомерия? Благородный муж носит надлежащим образом шапку и платье, его взор полон достоинства, он так внушителен, что люди, глядя на него, испытывают трепет, – он ли не грозен без свирепости?
– Что значит четыре недостатка? – спросил Цзычжан.
Учитель ответил:
– Казнить тех, кого не наставляли, значит быть жестоким; требовать исполнения, не предупредив заранее, значит проявлять насилие; медлить с приказом и при этом добиваться срочности, значит наносить ущерб; и в любом случае скупиться, оделяя чем-либо людей, значит поступать казенно.
//-- 3 --//
Конфуций сказал:
– Не зная повеления Неба, не сможешь
быть благородным мужем.
Не зная ритуала, не сможешь утвердиться.
Не понимая сказанного, не сможешь
разобраться в человеке.
Пятно на белом нефрите
Еще можно затереть.
Пятно же в слове
Невозможно вытравить.
Загадка Конфуция
Сыма Цянь. Старинный род Конфуция
Пер. с др. – кит. И.И. Семененко по изд.: Четыре династийные истории. Шанхай, 1935. Т. 1. Эта глава из знаменитого труда основоположника китайской историографии Сына Цяня (II-I вв. до н. э.) «Исторические записки» (Ши цзи) представляет собой самую раннюю и наиболее полную из дошедших до нас биографию Конфуция.
Загадка Конфуция
Учитель говорил:
– Сынки, вы, верно, думаете, что я скрытен.
А у меня нет от вас тайн.
Что я ни делаю, все разделяю с вами.
Я именно таков, сынки (7.24).
Здесь Учителем назван человек, известный в Западном полушарии под именем Конфуция, или Кун-цзы. (По-китайски его звали Кун Цю, где Кун – фамилия, а Цю – имя. Привычное нашему слуху имя Конфуций происходит от латинской транскрипции китайского словосочетания Кун фуцзы, в дословном переводе означающего «учитель Кун». Это латинизированное имя органически вошло в западную культуру, и заменять его на оригинальное уже не имеет смысла.) Он родился в 551 году до н. э. в Древнем Китае, пытался служить правителям, встречал непонимание, подвергался гонениям, прославился своей мудростью, имел много последователей и умер в 479 году до н. э., создав учение, которое на более чем две тысячи лет стало идеологической основой китайской империи.
Если попытаться еще до подробного ознакомления с жизнью и взглядами Конфуция получить о нем хотя бы беглое, но достаточно характерное впечатление, то этому может помочь приведенный вначале фрагмент. Конфуций называет здесь сынками своих близких учеников, т. е. тех, кому лучше, чем многим другим, полагалось его знать. Но даже перед ними он, видимо, представал довольно непонятным и загадочным, иначе ему не понадобилось бы убеждать их в обратном. И все же как был прав он, так не ошибались и они. Жизнь и учение Конфуция парадоксальны. В них заключается многое такое, что на первый взгляд кажется простым, даже тривиальным, и в то же время вызывает ощущение таинственности и глубины.
Жизнь первоучителя разделяется на четыре основных периода. Первый период: с рождения до пятидесятилетнего возраста; второй – с 50 до 56 лет; третий – с 56 до 70 лет; четвертый – с 70 лет до смерти на семьдесят третьем году жизни. Нельзя, конечно, не принимать во внимание некоторую условность дошедших до нас сведений о Конфуции. По ним трудно составить представление о нем как о конкретной индивидуальности в живом развитии. Но дело не только в особенностях древней историографии и субъективности оценок биографов. Похоже, что сам Конфуций сознательно привносил в свою жизнь условность, придавая ей некую особую окрашенность. Его образ во многом условен, но в то же время противоречив и оригинален.
Противоречивы и обстоятельства рождения Конфуция. По древней традиции его отец, а значит, и он сам принадлежали к потомкам царского рода. Но вот что пишет о его происхождении древнекитайский историк Сыма Цянь: «Конфуций был рожден в селении Цзоу волости Чанпин княжества Лу. Его предка, уроженца Сун, звали Кун Фаншу. От Фаншу был рожден Бося, от Бося – Шулян Хэ. У Хэ от девушки из рода Янь, с которой он сошелся в поле, Конфуций и родился». И далее: «Когда родился он, его отец скончался и погребен был на горе Фаншань… Конфуций сомневался в местонахождении могилы своего отца, ибо его мать об этом умолчала…» Судя по всему, рождение Конфуция было незаконным (выражение «сойтись в поле» переводят еще как «дикая связь»). Этот факт косвенно подтверждается красноречивым свидетельством Сыма Цяня, из которого следует, что Конфуций при жизни матери даже не знал, где похоронен отец. Правда, справедливости ради надо отметить, что среди исследователей и комментаторов не существует согласия в этом вопросе. Большинство склонно интерпретировать выражение «сошелся в поле» метафорически: как женитьбу с нарушением обрядовых норм, но в чем это нарушение выражается конкретно – неясно. Иногда его трактуют лишь в плане большой разницы в возрасте между престарелым отцом и юной матерью Конфуция, а то и вообще отрицают это сообщение как недостоверное. Но смягчать или тем более игнорировать его нелицеприятный смысл вряд ли разумно, поскольку Конфуций к тому времени, когда жил историограф, являлся уже очень авторитетной фигурой, и его почитатели, а к ним, несомненно, относится и Сыма Цянь, должны были бы скорее умолчать о таких обстоятельствах, чем предавать их огласке, будь у них хотя бы малое основание сомневаться в их реальности. (Стыдясь незаконной связи, мать Конфуция, которая жила, видимо, вдали от родичей мужа, не говорила сыну, кто его отец и где его могила. Можно также, вслед за китайским ученым Цай Шансы, предположить, что она была женщиной из простонародья или даже рабыней.)
Нетрудно представить себе, какой социальный статус отводился обычаем Конфуцию. Для этого достаточно ознакомиться с традиционной структурой архаичного китайского общества. Вершину социальной пирамиды венчал чжоуский царь, чьи далекие предки, известные по своим посмертным титулам, – цари Просвещенный и Воинственный [137 - Имена Просвещенный, Воинственный, а также упоминаемые ниже Мирный, Чудотворный, Великий, Блестящий, Твердый, Столп, Благодетельный, Скорбная Память и др. – это официальные посмертные титулы царей и знати, носившие в большинстве случаев сугубо условный характер.] еще в XI в. до н. э. установили правление над всей Поднебесной, создав династию Чжоу (XI-III вв. до н. э.). Царю непосредственно подчинялись князья различных степеней, управлявшие своими наследственными наделами-княжествами. Их статус был тоже очень высок: они, как и царь, величались «государями». В каждом княжестве правящую группу составляла возглавляемая князем родовая аристократия. В нее входило несколько вельмож – главных администраторов княжества и немалое количество помогавших им сановников различных рангов. У вельмож и сановников тоже были свои владения – «дома». Своеобразное положение занимали так называемые мужи. Их относили обычно к низшему слою знати. Они считались владельцами «полей», жившими за счет труда земледельцев, и пользовались такими привилегиями аристократии, как участие в религиозных церемониях и знание древних преданий, поэзии, музыки и прочих искусств, составлявших образовательный минимум того времени. Часть из них занимала различные должности на службе у вельмож и сановников. Но множество мужей обладало и более низким социальным статусом. Они сами трудились на земле и были земледельцами или носильщиками дров. По сути, мужи занимали промежуточное положение между знатью и простолюдинами, поэтому их включали также в понятие народа, к которому наряду с ними относились земледельцы – основная производительная сила, торговцы и ремесленники. Подножие общественной пирамиды составляли рабы и слуги. Решающее значение в этой структуре имел генеалогический принцип: старший сын автоматически получал наследственный пост отца, а младшие сыновья – более низкие должности и положение. Кровнородственные отношения казались всепроникающими, и государство представлялось в виде большой семьи, где простолюдины рассматривались как младшие родственники знати.
В связи с этим, хотя отец Конфуция и мог считаться представителем аристократии, самому Конфуцию, по обстоятельствам его рождения, традиция не оставляла ничего большего, чем принадлежность к категории мужей. То, что он принадлежал именно к этой категории, явствует из его изречений. Социальный статус Конфуция в молодости характеризует Сыма Цянь: «Конфуций был незнатен, беден». В связи с этим он по необходимости с юных лет занимал чисто хозяйственные должности, не имевшие отношения к политической государственной деятельности. Самому Конфуцию это было совсем не по нраву, о чем явственно свидетельствуют красноречивые фрагменты «Изречений»:
Кравчий спросил Цзыгуна:
– Как много у Учителя способностей, талантов! Он обладает высшей мудростью?
Цзыгун ответил:
– Воистину Небо позволило ему приобщиться к высшей мудрости. Еще он наделен многими талантами.
Учитель, услышав об этом, сказал:
– Знает ли меня кравчий? Я был незнатен в молодости, поэтому знал много простых профессий. А много ли умеет благородный муж? Совсем немного.
Лао сказал:
– Учитель говорил: «Я умел много, так как не был испытан на службе» (9.6; 9.7).
Подлинная служба, которой посвящает себя человек высшего достоинства, «благородный муж», связана с «одним», единым, не сводимым ко «многому». Это и понятно, так как речь здесь идет о правлении и правителе, объединяющем своей деятельностью подчиненных. К такой службе и стремился почти всю свою жизнь Конфуций. Но до 50 лет это стремление ему не удавалось осуществить.
То, что подобное стремление владело человеком невысокого социального статуса, весьма симптоматично. Ко времени жизни Конфуция в традиционном китайском обществе намечалось все больше новых явлений. Их громогласным предвестием стала утрата чжоускими царями своей реальной власти над Поднебесной. И хотя номинально они продолжали считаться ее верховными правителями, с VIII в. до н. э. князья перестали им подчиняться и повели с ними и друг с другом ожесточенную борьбу за политическое господство. Княжество Лу, где родился и жил Конфуций, было одним из слабых. Сыма Цянь несколькими красочными штрихами набрасывает эту историческую ситуацию: «В те времена распутничал князь Мирный из удела Цзинь и властью овладели шестеро вельмож, вели войну с князьями на востоке; у чуского царя Чудотворного были мощные войска, он попирал срединные уделы. Ци было велико и близко к Лу, Лу было небольшим и слабым; коль Лу сближалось с Чу, то в Цзинь сердились; когда же примыкало к Цзинь, то подвергалось нападению из Чу; а не остерегалось Ци, и циские войска вторгались в Лу».
Но и внутри княжеств политическая обстановка была отнюдь не идиллической: их постоянно раздирала внутренняя смута, доходившая до открытых вооруженных конфликтов. На власть князей претендовали вельможи и сановники, которых в свою очередь теснили представители незнатных родов. Характерная ситуация складывалась в княжестве Лу. Здесь главную роль играл вельможа из аристократического рода Младших [138 - Младшие (Цзи), вопреки названию, были в то время главным после княжеского аристократическим родом княжества Лу.], занимавший по наследству пост первого советника. В результате его происков лускому князю однажды пришлось даже бежать в соседнее княжество Ци. Сначала за ним туда же последовал и Конфуций, которому тогда было 35 лет, но вскоре он вернулся, а князь по-прежнему оставался в Ци. И хотя через семь лет на престол в Лу вступил наследник бежавшего монарха, политическая напряженность не спадала. Она еще больше усилилась, когда Конфуцию исполнилось 47 лет. К этому времени всеми делами в княжестве ведал уже не вельможа из рода Младших, а его подданный, т. е. даже не непосредственный подданный князя, а подданный подданного князя, или, по терминологии древних китайцев, «побочный подданный», чье происхождение не отличалось знатностью. ««Побочный подданный» присвоил в государстве власть, и все в Лу, от сановников и ниже, утратив меру, сбились с правильной стези», – неодобрительно замечает по данному поводу Сыма Цянь.
Критицизм историографа понятен. Иначе и трудно относиться к политическим интригам и склокам. Но эти неприглядные события служили лишь внешним проявлением происходивших тогда глубоких общественных изменений. При жизни Конфуция, особенно ближе к ее концу, с развитием сельского хозяйства, торговли и ремесленного производства наметился рост имущественного расслоения, который вел к ослаблению кровнородственных связей и к деградации наследственной аристократии. Роль народа в целом усиливалась, и на авансцену стали выходить новые, более низкие по социальному положению слои общества. Это относилось в первую очередь к категории мужей, но не только к ней, тем более что многие из мужей в результате обнищания, по существу, слились в то время с простонародьем. И Конфуций, несмотря на свое худородство, в полном соответствии с духом новой эпохи, выступая одним из ее наиболее ярких провозвестников, жаждал максимально проявить себя на политическом поприще. Но современное ему общество он считал «беспутным», т. е. лишенным «пути», стези правды, добра и красоты, поэтому может показаться, что он так долго не участвовал в государственной деятельности из чувства протеста против безнравственности верхов. Собственно, к такому выводу постепенно и подводит Сыма Цянь; его же подтверждают и некоторые прямые высказывания самого Конфуция:
Страна в опасности – ее не посещай, в стране мятеж – там не живи. Когда под Небесами следуют пути, будь на виду, а нет пути – скрывайся. Стыдись быть бедным и незнатным, когда в стране есть путь; стыдись быть знатным и богатым, когда в ней нет пути (8.13).
Но другие его высказывания, как и весь собранный Сыма Цянем материал, в котором ощущается всестороннее и глубокое знакомство с темой, рисуют неоднозначный и даже противоречивый образ Конфуция в его притязаниях на государственное управление. И вот здесь мы подходим к эпизодам его жизни, может быть, наиболее невыгодным для политической репутации первоучителя китайской нации: он неоднократно выражал согласие пойти на службу к мятежникам. Один из таких эпизодов, когда «Гуншань Строптивый восстал… укрепившись в Би, и прислал людей позвать Конфуция», подробно описывает Сыма Цянь, впрочем, завершая его выразительным резюме: «Но так и не пошел».
Гуншань Строптивый служил управляющим владения первого советника в Лу. Против него, своего господина, и поднял он мятеж, претендуя с несколькими другими «побочными подданными» на политическое господство в этом княжестве. Конфуций же усмотрел в его приглашении возможность воссоздать династию Чжоу в ее изначальном состоянии, т. е. то, что он считал идеалом правления, в местности, где укрепился Гуншань, расположенной восточнее родового владения чжоуских царей. Вот уж поистине: цель оправдывает средства, как думают некоторые исследователи, упрекая по этому поводу первоучителя в цинизме и беспринципности. Но чего тут нет, так именно цинизма. Обратимся к фрагменту «Изречений», посвященному описываемым событиям (17.5): здесь Конфуций высказывает готовность принять предложение мятежников в ответ на возражения Цзылу – одного из ближайших учеников, которого отличали большой жизненный опыт и здравый смысл, т. е. как раз то, что первоучитель не очень высоко ценил и наличие чего в себе отрицал. Важно понять, что именно опытность и здравомыслие противостояли здесь настроению Конфуция, которому тогда были свойственны скорее иррациональность и импульсивность. Причина в том, что духовность Конфуция определяла одна доминанта: стремление к установлению порядка и спокойствия в мире людей. Это стремление приобретало рациональную форму, когда он проявлял хитроумие и предусмотрительность, но могло оборачиваться, как в приведенном выше примере, и своей иррациональной стороной. Главным для него было возвращение человечества на путь истинный. (Понятие «пути» Конфуций отождествляет с истиной, которая, таким образом, являет собой не только цель, но и все то, что ведет к ней, и заключается в уместности и порядке, завещанных древними правителями-мудрецами.) Как он сказал однажды своим ученикам:
Имейся в Поднебесной путь, я не добивался бы с вами перемен (18.6).
Что же касается государственной службы, то она представлялась ему прямым средством достижения этой цели, ибо он был уверен:
Когда какой-нибудь правитель пригласит меня на службу, то у него уже в течение года станет лучше, а через три он обретет успех (13.10).
Поэтому Конфуций, пусть даже и весьма критически относившийся к властям, не мог не желать поступления на государственную службу. Но правящая элита в целом не была настроена его использовать. Иногда взглядам первоучителя начинал симпатизировать тот или иной монарх, но придворные, как правило, препятствовали его выдвижению. То, что он советовал, чаще всего считали бесполезным или даже вредным. В нем видели и опасного политического соперника. Такое отношение стало проявляться довольно рано, например когда Конфуций встречался с князем Великим, главой княжества Ци, куда он на некоторое время уходил вслед за бежавшим туда луским князем. Здесь его главным оппонентом выступил первый министр Янь Ин, нашлись и сановники, замыслившие вообще с ним расправиться. Именно это, по свидетельству Сыма Цяня, побудило тогда Конфуция оставить своего правителя и вернуться в Лу.
Так Конфуций почти всегда, за исключением нескольких лет своей жизни, оказывался за рамками государственной службы. Правда, время от времени он становился управителем владений различных сановников, но это не имело прямого отношения к «государству» (го), которое начиналось с владений князей, а сферой царя была уже вся Поднебесная.
Отлученный от государственных дел, Конфуций не пребывал в бездеятельности. Напротив, он был очень активен. Используя современную терминологию, можно сказать, что он активно занимался не чем иным, как общественной деятельностью. Конфуций первым в Китае обратился к ней вполне сознательно, выступив, по сути, ее родоначальником. Главными составляющими этой деятельности были просветительство и обучение. Конфуций любил давать советы и разъяснения, за которыми к нему обращались представители различных социальных групп, в том числе князья и цари. Так естественно сложилось то, что впоследствии стало называться школой Конфуция. По справедливому мнению исследователей, она явилась первой в Китае частной школой, ибо до нее школьное обучение находилось всецело в руках государства. Но это сугубо частное дело оборачивалось глубинным воплощением государственности – феномен, который вряд ли можно объяснить только тем, что Конфуций готовил из учеников правителей. Конфуциева школа восприняла необычность и оригинальность своего создателя.
Первые ученики стали появляться у Конфуция уже с семнадцати лет. Усиление смуты только способствовало увеличению их числа. Такова, например, ситуация, когда Конфуцию было уже под пятьдесят, а он продолжал оставаться не у дел, пренебрегаемый временщиками, но в то же время «все больше становилось у него учеников, к нему шли издалека, и всех он принимал».
Школа Конфуция действительно была весьма доступной. Чтобы поступить к нему, по его же словам, достаточно было прийти с традиционным знаком приветствия:
Я всем даю советы, начиная с тех, кто мне приносит связку вяленого мяса [139 - Связка вяленого мяса считалась в Китае одним из самых скромных подарков, преподносившихся при нанесении первого визита.] (7.7).
Отсюда понятен и социальный состав его учеников. Среди них встречались, конечно, и представители знати, но подавляющее большинство имело невысокий социальный статус, в основном «мужи». О многих учениках известно только, из какого княжества они родом, в описаниях и комментариях лишь коротко сообщается: «лусец», «цисец» и т. д.; в некоторых случаях даже такие скудные сведения противоречивы. Так или иначе, многие из них были, в общем, одного социального положения с Конфуцием. И вот он учил их добиваться того же, к чему как бы исподволь стремился и сам. Но представление о школе Конфуция, воплощавшей глубинную суть его устремлений и собственно учения, окажется неполным, если не попытаться, хотя бы вкратце, уяснить его отношение к отшельникам, чье бытие являлось в то время антиподом государственной и общественной деятельности.
Наиболее известна встреча Конфуция с двумя отшельниками, добывавшими пропитание на берегу реки от рук своих – хлебопашеством. Конфуций послал ученика спросить у них, где переправа, но они отказались ответить, осудив первоучителя за то, что он «бежит» не от мира, а лишь от отдельных лиц. Конфуций был этим очень огорчен и возразил:
С кем же мне общаться, как не с этой человеческой толпой? Человек не может жить с животными и птицами (18.6).
Не менее колоритен и другой эпизод:
Безумец из Чу «Встречающий повозки», напевая, проходил мимо Конфуция и сказал:
– О, феникс, феникс!
Как твоя добродетель оскудела!
Нельзя корить за то, что было,
Но то, что будет, еще достижимо.
Избавься же! Избавься же!
Рискует ныне тот, кто занимается правлением!
Конфуций, желая с ним поговорить, слез с повозки, но тот быстро ушел, и Конфуцию поговорить с ним не удалось (18.5).
В этих и подобных им эпизодах проявился прежде всего искренний интерес Конфуция к отшельникам. В первом из приведенных примеров его вопрос «где переправа?» сугубо символичен: он просил «бежавших от мира» людей поведать ему об истине, полагая, что она им известна. Тот же смысл, по сути, в его безуспешной попытке поговорить с «безумцем из Чу». Он не стал бы опускаться до этого, если бы не расслышал в словах «безумного» чусца отзвук истины. Но одновременно Конфуций вполне отчетливо сознает, что он не может полностью принять их выбор и вести отшельнический образ жизни. Эта двойственность объясняется тем, что в нем соединяются в какой-то мере противоположные черты: близость к правде отшельников и стремление осуществить ее среди людей, не покидая человеческого мира. Он обращен к людям, их заботам и чаяниям, устремлен к спасению общества и в то же время необычайно далек от этого, как далека от суетной повседневности вечная истина.
Отшельник в гуще толпы – вот кем был на самом деле Конфуций. И его желание поступить на государственную службу столь же амбивалентно. Не случайно, называя своего самого любимого ученика Янь Цзыюаня «достойным», он относил к той же категории не кого-нибудь, а именно «мужей, бегущих от мира».
Эта позиция Конфуция выражена в «Изречениях» весьма наглядно. Вот как первоучитель подводит итог своему жизненному пути:
В пятнадцать лет я ощутил стремление учиться; в тридцатилетнем возрасте я утвердился; достигнув сорока, освободился от сомнений; в пятьдесят познал веление Неба; в шестьдесят мой слух обрел проникновенность; с семидесяти лет я следую желаниям сердца, не нарушая меры (2.4).
В отличие от конфуцианцев последующего времени, рассматривающих жизнь человека сквозь призму его служебной карьеры, в приведенном высказывании эта сфера деятельности ни разу не упоминается, несмотря на то что приобщенность Конфуция в определенный период его жизни к государственной службе несомненна. Карьеру вытесняет здесь самосовершенствование. Конфуций сознательно подчеркивает это. Он исходит из давней традиции и, в частности, из выраженного в древнекитайском поэтическом своде «Книга песен» представления о небесном избрании в цари за достойное поведение. Самосовершенствование, противостоящее восхождению по служебной лестнице, соединяется с высшей властью идеального царя, который в качестве слуги Неба возвышается над всей земной иерархией и не подчиняется никому на земле. Этот мотив неумолчно звучит в «Изречениях».
Так, в них не приводится никаких конкретных сведений о служебной карьере Конфуция. Его должность не указана даже в главе 10, где он изображен как официальное лицо. Невнимательность в данном вопросе тем более удивительна, что она сочетается с чрезвычайно детализированным описанием внешней стороны жизни первоучителя. Сам он говорит о своем положении крайне неясно. Это можно объяснить, конечно, и тем, что Конфуция «не используют», т. е. не привлекают к государственной службе. Даже если считать данную ситуацию определяющей, то она тем не менее не мешает ему противопоставлять свое положение в зрелые годы «худородству», в каком он находился в молодости. Определить его статус затрудняются и властители того времени. Правитель княжества Ци, например, долго колеблется, не зная, как принять пришедшего к нему Конфуция. Поставить гостя на один уровень с высшим аристократическим кланом княжества Лу кажется ему невозможным, поэтому он решает встретить его по рангу среднего из трех знатнейших луских родов. Это сомнение князя весьма красноречиво.
Итак, хотя Конфуций изображается важным должностным лицом, но его пост точно не указывается. Когда же он находится не у дел, занимаемое им положение представляется достаточно высоким. И в том и в другом случае восприятие Конфуция как важной, даже в какой-то мере исключительной персоны сочетается с неопределенностью его фактического места в государстве. Словно идеальный царь прошлого, он оказывается вне земной иерархии. Такова цель, которой исподволь добивается первоучитель. Путем к ее осуществлению и становится созданная им школа.
Она предстает своеобразным государством в государстве. В ней наставник и правитель, ученик и слуга оказываются совершенно слитными, тождественными понятиями. В главе 10 «Изречений», где Конфуций – придворный, его ученикам нет места именно потому, что как правитель он без школы является учителем нижестоящих. В другом случае, когда основатель конфуцианства, по всей видимости, изображается правителем, появляются и ученики, но здесь они уже как бы и не ученики, а должностные лица. При этом он остается их учителем, ибо действует не угрозами и приказами, а советом и наставлением (6.3; 6.4). Оставаясь же не у дел, Конфуций использует своих учеников как слуг. Один из них выступает, например, за кучера. Не занимая никакого официального поста, Конфуций сурово отчитывает своих учеников-правителей, служащих у высшей знати, за потакание агрессивным замыслам. Одному из находящихся у власти учеников первоучитель делает строгое замечание за опоздание; происходит явное смешение школьных дел с государственным управлением.
Как и в государстве, в школе Конфуция собрались люди самых разных способностей и интересов. В ней есть и беззаветные моралисты, достойные высшей власти, и узкие политики-практики, и военные организаторы, и эрудиты и т. д. Каждому ученику отводится здесь определенное место. Сам же их учитель претендует на роль равного Небесам бездеятельного правителя [140 - По Конфуцию, бездеятельность правителя – результат установленного им естественного порядка. Все идет как надо само собой, поэтому правителю ничего не остается делать. Именно за это прежде всего хвалит первоучитель мифических царей Шуня и Юя (см. 8.18; 15.5).]. Об этом еще будет речь, здесь же лишь отметим, что он выражал поразительное в устах учителя желание стать бессловесным, по образу Неба, предпочитая словам личный пример.
Учитель сказал:
– Я хотел бы не говорить.
– Что же тогда мы сможем передать, если Вы не будете говорить? – спросил Цзыгун.
Учитель ответил:
– А говорит ли Небо что-нибудь?
Но чередуются в году сезоны,
Рождается все сущее.
А говорит ли Небо что-нибудь? (17.19)
Это намек на идеал наставника и правителя в одном лице.
Положение конфуциевой школы в политической жизни того времени соответствует авторитету ее основателя. Она не относится к государственным учреждениям, но, как и в Конфуции, в ней порой усматривают серьезную политическую силу. К его школе начинают с опаской относиться в различных правительственных кругах, считая ее грозным соперником в борьбе за власть. Противники Конфуция не сомневаются в том, что, став правителем, помощниками он назначит своих учеников. (Один из ярких эпизодов, описанных Сыма Цянем, характеризует эту изначальную особенность школы Конфуция.)
Подобные опасения имели под собой реальную основу. Конфуций рассматривал современную ему правящую элиту как видимость власти. Однажды у него спросили мнение о тех, кто «в наши дни занят правлением», т. е., по сути, о правящей верхушке, и услышали убийственный для нее ответ:
А… мелкие людишки! Они не могут идти в счет! (13.20)
Три главных аристократических рода княжества Лу он пренебрежительно называл «измельчавшими» (16.3). Но цель первоучителя – не отрицание существующей иерархии и создание новой. Он не посягал в принципе на власть аристократии – известно, например, его неприятие направленных против нее попыток ввести закон вместо обычного права. Но Конфуций не мог безоговорочно согласиться и с таким положением, когда место человека в политической структуре полностью определялось его родословной. К этому подталкивали первоучителя собственное происхождение и весь обретенный им опыт. Не случайно он, когда наконец-то был привлечен к государственной службе, по свидетельству Сыма Цяня, говорил о себе:
Радуюсь, что низшие в почете.
Не отрицая вообще политическую значимость родословной, Конфуций ставил ее в зависимость от нравственного уровня и способностей человека. Именно это еще подразумевается в его наставлении о том, что государь должен быть государем, отец – отцом, сын – сыном, слуга – слугой и т. д. Он считал своего сына бесталанным и потому «не ощущал к нему близости» (16.13), а вот за успехи в учении был склонен устанавливать родственные связи с учениками. Да и организация частной школы, куда он принимал практически любого, нацеленная на подготовку правящей элиты, подтверждает широту его взгляда в этом вопросе.
Конфуций добивался совмещения нового со старым, обновления, которое открыло бы возможность поставить школу на место государства. Так видимость могла обрести реальное содержание. Именно это объясняет неоднократные попытки Конфуция занять руководящую должность и его благосклонное отношение к поступлению на государственную службу учеников. Но когда он находился не у дел, пестуемая им школа становилась особенно важна, ибо являла собой живой пример лучшего правления. Первый период его жизни и прошел, по существу, под знаком двух парадоксально сочетавшихся альтернатив: тщетной устремленности к обретению государственной власти и той же устремленности, но уже в сублимированной форме частного преподавания.
Второй период в биографии Конфуция занимает особое место, так как именно тогда он впервые оказался приобщен к непосредственному управлению государством и начал быстро продвигаться по служебной лестнице: «На восьмом году правления князя Твердого… Конфуцию было пятьдесят… Князь Твердый сделал Конфуция управляющим Чжунду, и через год ему уже подражали все в округе. Из управляющих он был назначен управителем общественных работ, затем – судебным управителем». Далее Конфуций занимает, правда лишь в порядке замещения и временно, высший государственный пост: «Правлению князя Твердого шел четырнадцатый год, Конфуцию же исполнилось пятьдесят шесть лет. Как судебный управитель, он временно стал замещать первого советника». Сыма Цянь дает также и рельефное описание достигнутых им результатов на этом посту, представляя их как кульминацию его государственной деятельности: «Затем казнил луского сановника Шаочжэна Mao, ввергавшего правление в смуту. Три месяца вместе с другими вершил дела правления, и продавцы барашков, поросят не набивали цен; мужчины не ходили с женщинами по одной стороне улицы; не брали ничего, что обронили другие на дороге, гостей, пришедших отовсюду в стольный град, без всякого их обращения к распорядителю одаривали как вернувшихся домой». Таким образом, по Сыма Цяню, политику Конфуция отличали безжалостное отношение к смутьянам, борьба со спекуляцией и воровством, установление строжайших нравственных норм и щедрое гостеприимство.
Отдельные штрихи этой картины, особенно проявление жестокости, могут показаться противоречащими некоторым высказываниям первоучителя, но если рассматривать его учение в целом, то резкое принципиальное расхождение с ним здесь найти не так-то просто.
Известно, например, что Конфуций, призывавший «любить людей», категорически высказывался против «казни беспутных».
Благодетельный из Младших, беседуя с Конфуцием об управлении государством, спросил:
– Что, если казнить беспутных ради сближения с теми, у кого есть путь?
Конфуций ответил:
– В Ваших руках бразды правления, зачем же Вам казнить? Вам стоит лишь увлечься самому хорошими делами, и весь народ тотчас же устремится ко всему хорошему. У благородного мужа добродетель – ветер, у малых же людей она – трава, склоняется трава вслед ветру (12.19).
Однако из контекста данного фрагмента следует, что под «беспутными» в нем подразумевается только народ. Конфуций не отказывается от казни вообще, но выступает против убийства простых людей, пусть и «беспутных», утративших «долг», но, с его точки зрения, невменяемых. Когда же благородный муж утрачивает справедливость и становится смутьяном, то он предстает уже как бывший благородный муж, ибо подобных ему представителей власти Конфуций отказывается отнести даже к категории «малых людей», т. е. считает их потерявшими человеческую природу вообще [141 - Человеческая природа – это то, что обще всем людям: Природа каждого с другим сближает… (17.2)]. Самое важное в ней, по мнению Конфуция, – связанный с сердцем духовный аспект, означающий наличие небесного космического начала как источника нравственной силы человека. Это уже делает для него вполне возможной казнь сановника Шаочжэна Mao.
И все же считать повествование Сыма Цяня полностью достоверным было бы неправильно. Особенно большое недоверие у некоторых исследователей вызывает сообщение историка о высоких должностях Конфуция. Их сомнения небезосновательны. В эпоху, когда жил первоучитель, такие должности обычно занимала родовая аристократия, к которой он не относился. По мнению этих исследователей, самое большее, чем Конфуций тогда мог стать, так только одним из низших сановников. Но многие другие ученые продолжают верить в данном случае Сыма Цяню. Оставляя вопрос открытым, можно тем не менее допустить, что Конфуций занимал высокие должности, только ни им, ни его окружением это не воспринималось в обычном буквальном смысле. Примечательно, как в главе 10 «Изречений» изображается поведение первоучителя при княжеском дворе:
Когда князь приказывал ему принять гостей, он как бы и в лице менялся, и ноги у него будто подгибались. Он кланялся по сторонам стоящим вместе с ним сановникам, поднимая к груди сложенные руки, при этом его одежда не собиралась в складки, и спешил вперед, растопырив руки, словно крылья.
Когда же гости уходили, обязательно докладывал:
– Гости уже больше не оглядываются.
Когда входил в дворцовые ворота, казалось, изгибался весь, словно в них не помещался. При остановке не вставал посередине и проходил, не наступая на порог.
Подходя к престолу, он как бы и в лице менялся, и ноги у него будто подгибались, и слов ему, похоже, не хватало.
Вот, подобрав полу, он поднимался в зал, казалось, весь изогнутый, и, затаив дыхание, словно не дышал. Когда же выходил из зала и спускался на одну ступень, его лицо выражало облегчение и он казался удовлетворенным. Спустившись с лестницы, спешил вперед, растопырив руки, словно крылья, и с благоговейным видом возвращался на свое место.
Когда он держал скипетр князя, то, казалось, изгибался весь, словно удержать не мог. Он поднимал его, словно в поклоне, и опускал, как будто собираясь что-то переждать, с трепещущим видом и словно изменившимся лицом он осторожно, как по перекладине, шел мелкими шажками (10.3; 10.4; 10.5).
В этом описании наряду с обилием сравнений, придающих изображаемому достаточно условный характер, часто упоминаются слова «вид», «лицо» и др., подчеркивающие чисто внешние проявления в человеке. Такое сочетание не случайно: оно рождает ощущение чего-то нарочито внешнего, показного и глубоко условного, какой-то игры, представления, исполняемого с одной определенной целью. Все эти ужимки и гримасы Конфуция, та почти маниакальная почтительность, которая в них выражается, не могут не создать впечатления, что перед нами некая пародия, буффонада, передающая в гиперболизированном, доведенном до абсурда виде образ верноподданного. Комический эффект усиливается от благоговейной серьезности учителя, разыгрывающего эти сцены.
«Изречения» не сообщают о реакции окружающих на такое его поведение. Но о ней можно косвенно судить по другим фрагментам. От придворных манер Конфуция, по сути, ничем не отличается его привычка «спрашивать обо всем, что происходит» в Великом храме, вызывающая недоумение и насмешки людей (3.15). Поступки такого рода ставят в тупик и учеников. В «Изречениях» рассказывается о приеме Конфуцием наставника Мяня. Выражая ему особую почтительность, первоучитель всякий раз, при его приближении к той или иной вещи, называет ее вслух и сообщает, кто где сидит. Судя по вопросу ученика, такое общение с «наставником» (он был, видимо, слепым) не было тогда обычным, основатель же конфуцианства на нем решительно настаивает (15.42).
Поведение Конфуция при дворе, внешне нелепое и смешное, было проникнуто весьма глубоким смыслом. Вступление в высокую должность, которая, по обычаям того времени, с учетом его социального статуса ему не полагалась, оборачивалось тем, что он не просто выполнял соответствующие должностные обязанности, а играл новую для себя роль, подчеркивая важность, наряду с княжеским престолом, своего служебного места. В карикатурности манер Конфуция проявлялась необычность обретенного им положения и его упование на будущее. Конфуций утрировал обычное, так как чувствовал свое высшее предназначение.
Таким образом, деятельности Конфуция на высоких должностях свойственна не только определенная практическая политика, но и некоторая условность. Это и не могло быть иначе при политической слабости князя, который его возвышал (ничтожной марионетки в руках временщиков), и критическом отношении к нему знати. Фигура первоучителя производила двойственное впечатление, за странностями поведения проглядывали серьезные политические намерения.
И в конце концов, столкнувшись, с одной стороны, с пренебрежением правителей к своей деятельности, да и к государственным делам вообще, а с другой стороны – с интригами знатных сановников из его окружения, Конфуций, – который так долго и безуспешно стремился поступить на государственную службу и едва лишь наконец-то достиг почти вершины власти в своем княжестве, наведя там за достаточно короткое время поразительный общественный порядок, – разом махнул рукой на все, чего добился, и не только оставил должность, княжеский двор, но вообще ушел из Лу.
Для этого он должен был иметь очень вескую причину, на которую и указывает Сыма Цянь. Она заключается в том, что князь и вельможа, т. е. те, кому первоучитель непосредственно подчинялся, оказались в плену наслаждений и праздности, затмивших в них интересы общества и государства. Такую безнравственность правителей Конфуций, по мнению Сыма Цяня, уже вытерпеть не мог. Но он отнюдь не был категоричен. По свидетельству того же Сыма Цяня, стоило бы только правителям совершить важный жертвенный обряд, который знаменовал бы их возвращение к государственным делам, как Конфуций, вопреки проискам сановников, остался бы на своем посту.
Такова одна из особенностей учения Конфуция. Он ориентировался на происходящее «однажды», т. е. на случай, случайность. Возвращение Поднебесной на путь истинный рассматривалось им как результат «однажды» приложенного человеком усилия (12.1), причем из сопоставления этого тезиса с другими положениями, например с тем, в соответствии с которым одного лишь наличия желания вполне достаточно для достижения идеала (7.30), следует, что установление порядка в мире зависит от прихоти правителя, поскольку именно он объявляется виновником смуты (19.19). В связи с тем, что правитель является «держателем государственной судьбы» (16.2), его воля оказывается тождественной судьбе государства. Более того, если от нее зависит установление порядка, то она связана также с небесной судьбой, которая определяет «прохождение пути» во вселенной. Так, испытанное «однажды», т. е. случайно, желание оборачивается всемирной закономерностью. И поскольку обрести это желание, как и утратить, чрезвычайно легко, каждое мгновение жизни начинает восприниматься как критический момент в установлении мира и спокойствия на земле.
Конфуций считал, что именно по счастливой случайности современные ему правители могут навести надлежащий порядок. В поиске такого рода «случаев» он и находился большую часть своей жизни. Это значит, что его поступление на службу или отказ от нее, посещение того или иного княжества или уход оттуда были случайны, т. е. вызывались случайным наличием или отсутствием у правителей устремленности к идеалу. Появись она снова у князя и вельможи луского княжества, он к ним вполне мог бы вернуться. Это не авантюрность, а результат определенного понимания внешней общественной среды. Что касается самого Конфуция, то испытанные им «однажды» высокие помыслы стали постоянной внутренней доминантой всей его жизни. Состояние кризиса, т. е. тот критический момент, когда человек открывает в себе высокие помыслы, никогда не покидало учителя. В их реализации он видел свое жизненное предназначение, в котором обнаруживался, как выяснится позже, и мистический смысл. Вот что послужило главной побудительной причиной его ухода из Лу.
Так начался третий, самый беспокойный, период в жизни Конфуция. Он продолжался почти четырнадцать лет и знаменовался хождением первоучителя в сообществе с учениками по различным княжествам Древнего Китая. Первоучитель иногда оставался на несколько лет в том или ином княжестве и управлял домами сановников, но затем снова вместе с учениками отправлялся в путь. Он встречался и беседовал с самыми разными людьми, – от юродивого и отшельников до царя. И, как прежде, сталкивался с непониманием и пренебрежением правителей в своем стремлении вновь поступить на государственную службу. Главная особенность этого периода состояла в добровольном принятии Конфуцием лишений, невзгод и даже смертельной опасности, поджидавших его и учеников в то смутное время. Это отмечает Сыма Цянь, резюмируя четырнадцатилетнее хождение первоучителя одной фразой: «Отвергнутый, ушел из Лу; его прогнали из Ци; преследовали в Сун и Вэй; дошел до крайности меж Чэнь и Цай и после возвратился в Лу».
Но, как говорится, чем ночь темней, тем звезды ярче. Испытания, которые переживал тогда Конфуций, лишь способствовали демонстрации его учения и жизненных принципов.
В самых драматичных эпизодах, даже сталкиваясь с реальной угрозой жизни, учитель проявлял стойкость и невозмутимость, считая эти качества непременным атрибутом своего идеала – благородного мужа:
Благородный муж в нужде не отступает; малый человек, терпя нужду, становится распущенным (15.2).
Однажды он так отреагировал на грозившую ему смертельную опасность (в описании Сыма Цяня):
Конфуций, выехав из Цао, прибыл в Сун и там с учениками под огромным деревом совершенствовался в ритуалах. Военачальник Хуань Туй из Сун, желая погубить Конфуция, это дерево обрушил. Конфуций отошел, и ученики сказали:
– Можно было бы идти и побыстрей.
Конфуций им ответил:
– У меня от Неба добродетель. А Хуань Туй? Что может он мне сделать?
Таким образом, Конфуций заявляет, что фактически неуязвим, как бы независим от внешнего мира, так как находится в нравственном родстве с Небом. Здесь нравственная связь приобретает мистический характер. Иначе говоря, перед нами человек, который чувствует себя кандидатом на пост сакрального правителя – Сына Неба.
Источник этого представления вполне понятен. Именно чжоуский царь, имевший титул «Сын Неба», находился в особых мистических отношениях с Небесным Владыкой, причем, будучи рожденным от земных родителей, он не мог, естественно, рассматриваться как его сын в буквальном, физическом смысле. С Небом его связывала наибольшая доза того, что переводится словом «добродетель». («Добродетелью» первоначально считали божественную и нравственную силу, которая обеспечивала процветание и жизненное благополучие. Все люди наделялись ею в зависимости от степени родства с Сыном Неба. Иногда этот термин переводят словом «благодать». Конфуций, придавая добродетели мистическое значение, выдвигает на первый план ее нравственный аспект.)
О том же, по сути, но уже с другой точки зрения Конфуций говорит, подвергнувшись нападению жителей местности Куан, которые ошибочно приняли его за своего давнего обидчика:
Разве после смерти государя Просвещенного тут, во мне, не уцелела просвещенность? Если бы Небо пожелало эту просвещенность погубить, то я не смог бы приобщиться к ней. Но Небеса ее не погубили. А куанцы… Как им со мною справиться? (9.5.)
Легендарный царь Просвещенный жил за много веков до Конфуция, но он как бы не замечает бездны поколений и говорит о нем как о своем ближайшем предшественнике, связь с которым опосредует только Небо.
Конфуций живет образами древних государей, наблюдая за танцевальными пантомимами, изображающими их жизнь; они посещают его во сне, в ночных видениях, а если не снятся, то он усматривает в этом признак своей нравственной деградации:
Как опустился я! Уже давно не снится мне князь Чжоу (7.5).
Эта экзальтация сигнализирует о мистическом чувстве близости древним правителям. Они для Конфуция люди самые близкие, умершие совсем недавно, т. е. как бы занимают место его отца. Это тем более объяснимо, если вспомнить, что он был, видимо, незаконнорожденным и долгое время даже не знал имени своего родителя.
Так возникала своеобразная психологическая ситуация, ставшая в Китае одним из важнейших исторических стереотипов при замене на императорском престоле одного рода на другой. Претендент на звание Сына Неба, пускай бы и достаточно скромного происхождения, должен был притязать не только на теснейшую близость к своему небесному «отцу», получая от него тайные духовные импульсы, но и быть в особых отношениях с другими Сыновьями Неба, которыми в первую очередь являлись идеальные цари древности. Этот образ сакрального конфуцианского правителя явно проглядывает в самом основателе конфуцианства. Однако политическая ситуация складывалась для Конфуция по-прежнему неблагоприятно: государственной власти он так и не обрел. В этих условиях открыто провозглашать себя Сыном Неба и потомком древних царей было бы наглым самозванством. Ведь «Небесный избранник» мог подтвердить свою миссию главным образом путем ее признания со стороны народа и правителя, обязанного добровольно уступить власть.
Таким итогом завершилось многотрудное хождение Конфуция по Древнему Китаю, и начался четвертый, последний период в его жизни, когда он, уже семидесятилетний старик, вернулся наконец в княжество Лу. Как отмечает, и вполне резонно, Сыма Цянь, первоучителя на родине снова оставили без внимания и не привлекали к государственным делам, сам же он тоже перестал к этому стремиться. Последние годы своей жизни Конфуций всецело посвятил упорядочению древнекитайского культурного наследия и его «передаче» ученикам. У Сыма Цяня он предстает также создателем знаменитой летописи княжества Лу «Весна и осень». В современной науке этот факт, как и сообщение историографа о том, что Конфуций сократил каноническое число древнекитайских песен с 3 тыс. [142 - 3 тыс. песен – условное собирательное число, указывающее на значительную роль в китайской архаике народной поэзии, которая, однако, за редким исключением сохранилась до сих пор только в составе «Книги песен».] до 305, вызывает большое сомнение. Но важно другое: для первоучителя главным тогда стала школа, а школьное обучение формально заключалось в «передаче» древнего духовного наследия; сама же «передача» предполагала определенную интерпретацию передаваемого и неизбежно оборачивалась именно учением Конфуция, т. е. тем новым, что органически вырастало из глубины старого и забытого. Но неудовлетворенность и озабоченность результатами своих трудов не покидали первоучителя и накануне смерти:
Под Небесами нет пути уже давно, никто не в силах следовать за мной.
Подводя столь трагичный для себя итог, Конфуций (умевший сохранять невозмутимость и бесстрастность в самых тяжелых жизненных испытаниях и лишениях) не может сдержать слез. Этот выразительный штрих как бы завершает предсмертный образ учителя, написанный Сыма Цянем с большой теплотой и человечностью.
И через семь дней он скончался.
Конфуцию было семьдесят три года, он умер на шестнадцатом году правления князя Скорбной Памяти в Лу, в шестой луне, в день Цзичоу.
Конфуций перед смертью предстает человеком глубоко скорбящим и разочарованным. То, к чему он чувствовал себя призванным, ему так и не удалось осуществить. Но примечательно, что и на протяжении всей жизни он уже не раз испытывал острое отчаяние. Например, однажды он горестно воскликнул:
Все кончено! Я не встречал того, кто может осудить себя в душе, когда видит, что ошибся (5.27).
Всеобщую бессовестность первоучитель воспринимал как признак полного краха того дела, которому служил. В другой раз он даже ощутил себя погибающим из-за отсутствия чудесных знамений, сигнализировавших, по древнему китайскому поверью, о появлении идеального правителя – мудреца:
Не прилетает благовещий феникс,
Не шлет река предначертаний,
Свершается мой час последний (9.9).
Конфуций не освобождает себя и свой идеал – благородного мужа – от личной ответственности за смуту в обществе. Человек не может считаться совершенным, если остается несовершенным общество, в котором он живет. В этом состоит его изначальная потаенная вина, и она имеет глобальный характер, так как обязывает быть в ответе за все происходящее в мире людей. Чистосердечный приверженец идеала мог рассматривать происходящие с другими людьми беды как смертное наказание, ниспосланное на него самим Небом. Так, после смерти своего любимого ученика Конфуций испытал подлинное отчаяние:
О! Гибну я от Неба! Гибну я от Неба! (11.9.)
Таков был один из лейтмотивов жизни первоучителя, явственно прозвучавший непосредственно перед его смертью.
Но значительно чаще он все же находился в другом состоянии духа. Конфуций осознавал себя носителем данной ему Небом добродетели – стремления творить добро и все хорошее людям. Эта добродетельность была для него волей Неба или Небесным повелением, которое совпадало также с предназначением мира. Но тогда в собственных глазах он выступал как судьба космоса и Поднебесной, ставшая его личной судьбой. В этой ипостаси ему как минимум обеспечивались пост правителя и успех в деятельности, основанной на идеальных принципах. В максимальной степени он мог даже рассчитывать на то, что станет государем Поднебесной, – надежда, которая исподволь им руководила и составляла одну из скрытых духовных основ его школы. Но абсолютизм в данном вопросе ему был совершенно чужд. Если в предшествующую эпоху на прямой контакт с Небом имел право только государь – Сын Неба, то Конфуций, по сути, расширял небесную семью, вводя в нее тех, кто мог считаться благородным мужем исключительно по своим достоинствам. Тут все зависело не только от данного Небом, но и от самого человека. По взглядам первоучителя, люди находились во власти Небесной судьбы и не могли ее изменить, но это не делало их рабами судьбы, ибо судьба, необходимость парадоксально совпадала в учении Конфуция со свободой человека.
Вопрос о человеческой свободе прямо ставится в его сравнениях, взятых из области земляных работ:
К примеру, если, насыпая холм, я останавливаюсь, хотя мне надо еще высыпать последнюю плетушку, чтобы завершить работу, то эта остановка зависит от меня. Или, к примеру, если, ровняя землю, я высыпаю сначала лишь одну плетушку, то это будет продвижение вперед, которое зависит от меня (9.19).
При сопоставлении этих слов с его высказыванием о любимом ученике, никогда не занимавшемся земляными работами:
Я видел, как вперед он продвигался, но никогда не видел, чтобы останавливался (9.21) -
станет очевидным глубоко иносказательный характер приведенных им примеров, символизирующих жизненный путь, судьбу человека. Первоучитель не утверждает здесь, что от людей зависит выполнение какого-то дела целиком, ибо оно может быть выше их сил. Но от человека зависит сам процесс его осуществления. Судьба как «путь» (тождественный истине) есть движение, и если достижение определенного конечного пункта может быть кое-кому не под силу, то продвижение по пути доступно каждому. Выполнение человеком своей природной предназначенности находится в рамках его субъективных возможностей и желаний. Первоучитель не утверждает, конечно, абсолютной свободы выбора, т. е. не наделяет людей способностью переменить свою судьбу, избрать другую. Однако и не лишает их совсем свободы выбора, только выбор этот предстает достаточно своеобразным. Он заключается не в перемене судьбы, неизбежной для каждого человека, а в принятии решения по поводу участия в осуществлении собственной судьбы. Перед человеком стоит выбор: либо «продвинуться вперед» – сознательно пойти навстречу судьбе, либо «остановиться», т. е. отказаться от личного участия в ее осуществлении. Эта свобода выбора дается не каждому, ибо для того, чтобы сознательно включиться в осуществление предначертанного, требуется «знание небесной судьбы», которым Конфуций наделяет лишь благородного мужа, а все остальные таким знанием не обладают. Сам первоучитель познал ее лишь в пятидесятилетием возрасте. Благородный муж сознательно идет навстречу своей судьбе и становится ее подлинным хозяином, так как в силах человека вообще быть хозяином собственной судьбы:
Можно с полководцем разлучить солдат.
Но нельзя стремлений у простых людей отнять (9.26).
В этом контексте и воспринимается несколько загадочный афоризм Конфуция:
Благородный муж не инструмент (2.12),
т. е. не им управляют, не его делают «инструментом», а он сам распоряжается всем, в том числе самым главным – своей жизнью, судьбой. Прочие люди – лишь слепые орудия судьбы. Благородный муж – «великий человек», возвышающийся до уровня судьбы, и его судьба – это «путь», который становится «великим» благодаря активности самого человека:
Человек способен сделать путь великим,
Но великим человека делает не путь (15.29).
Эти слова Конфуция можно считать девизом открытой им эпохи.
Понятие «великого пути» – судьбы «великого человека» органически соединяется у первоучителя с представлением о смутном времени, которое выявляет отличие благородного мужа от остальных людей:
Становится известно, как стойки сосна и кипарис,
Лишь с наступлением холодного сезона (9.28).
Конфуций отмечает, что пути «под Небесами нет уже давно», и он ставит своей целью добиться «перемены», усматривая в ней главное содержание того безвременья, в котором ему приходится жить. «Перемена» видится ему в переходе от смуты к порядку, в результате чего неизбежен конфликт между тенденцией к беспорядку – признаком внешнего мира, и тенденцией к порядку, предстающей как субъективно ощущаемая в качестве свободной воля человека и его судьба.
Внутренняя свобода, которая в то же время есть необходимость, толкает благородного мужа на действие независимо от того, какой будет результат, и даже вопреки явным признакам обреченности задуманного дела. Красноречива характеристика, данная Конфуцию человеком, названным в «Изречениях» привратником:
Не тот ли это, кто продолжает делать то, в чем, как он знает, ему не достичь успеха? (14.38.)
В одном из тяжелейших испытаний, описанных Сыма Цянем, когда ученики начали роптать, не вынеся постоянных угроз врагов и голода, Конфуций, сохранявший полную невозмутимость, предложил им своего рода «экзамен» на преданность идеалу, задавая каждому один и тот же вопрос:
Почему мы здесь? Мы выбрали неверный путь?
И только его лучший ученик, отвечавший последним, сказал то, что пришлось учителю по душе:
Ваш путь весьма велик, поэтому никто под Небесами его принять не в силах. Пусть так, но Вы его проводите, распространяете. Какая ж в том беда, что его не принимают?! Ведь лишь когда не принимают, и появляется благородный муж!
Этой концепции героизма Конфуций следовал сам, стараясь на личном примере убедить в ее судьбоносном значении своих учеников и последователей.
Таким образом, Конфуций утверждает свободу воли, активность жизненной позиции человека, сознающего обреченность того дела, за которое он борется. Добровольная устремленность навстречу своему суровому финалу придает личности первоучителя трагический характер. «Великий путь» благородного мужа оказывается не чем иным, как обреченностью в свободе.
Этим объясняются духовные метания Конфуция между крайностями уверенности и отчаяния. Невозмутимость и скорбь составляют две стороны одной медали, имя которой – трагический героизм. Чувство горечи не умаляет в Конфуции мужества и геройства, а, напротив, даже усиливает их. Это чувство, вызванное такими причинами, как смерть любимого ученика, отсутствие совести у современников и т. п., относится к внутренней нравственной сфере и служит своеобразным катарсисом, очищением перед очередным подвигом. Человек обнаруживает, что по-прежнему несовершенен, и, предаваясь учению, действует с новой силой. Конфуций не случайно с такой страстностью всю жизнь «любил учиться», находя в этом свое главное отличие от остальных людей. Но его предсмертная скорбь кажется безысходной: ни к каким новым героическим попыткам она уже не могла привести «зачахшего мудреца».
И все же это не так. Конфуций, как известно, отождествлял Небесное повеление, судьбу и истину с «путем», а в нем и цель, и то, что к ней ведет, совпадают. Следовательно, продвигаясь по «пути», он все время находился в его конечной точке, с которой не сошел и после смерти. Первоучитель говорил:
Благородный муж страшится, что умрет он и не будет его имя прославляться (15.20).
Чтобы «увидеть» себя «в поколениях потомков», Конфуций посвятил последние годы своей жизни сбору и передаче древнего культурного наследия. Его судьба и учение пережили тысячелетия, и он до настоящего времени остается в духовном ареале человечества самым известным китайцем.
С современной точки зрения это прекрасный пример духовной славы в веках. Но, по взглядам Конфуция, духовное не может отрываться от физического и сливается с представлением о Небе, которое выступает высшей действительностью, более реальной, чем весь изменчивый мир отдельных вещей.
Попытаемся теперь осмыслить в целом тот тип мудрости, который открыл в Древнем Китае Конфуций. Он жил в одну из самых творческих эпох китайской истории. Это был ее переломный момент, когда произошло первое великое духовное прозрение китайцев и они сумели создать тот архетип, который во многом определил дальнейшее культурное развитие Китая. Учение Конфуция стало одним из выдающихся проявлений этого перелома.
Наметившаяся тенденция общественной жизни не могла бы возникнуть без пересмотра старых религиозных представлений. Раннечжоуская религия основывалась на вере в Небо как в «Верховного владыку», повелевающего всем миром. Она дополнялась верой в других богов и духов, магию и гадания. Надо сказать, что в чжоуском обществе с момента его создания проявлялась и секулярная тенденция, которая еще больше усилилась во времена Конфуция. Первоучитель воспринял эту тенденцию своего века. Из «Изречений» мы узнаем, что он не называет Небо «Верховным владыкой», отказывает ему в способности «говорить» и отрицает в нем, хотя и не до конца, многие другие антропоморфные черты. Он не любит молиться, сомневается в чудодейственной силе духов и не прибегает к помощи гаданий. Все это образует рационалистическую сторону его учения, отвечавшую запросам современной ему эпохи. Рационализм служил Конфуцию опорой для критики общественных пороков. Парадокс истории заключался в том, что сами очевидцы этой эпохи культурного расцвета, в том числе и первоучитель, не видели в ней ничего достойного и осуждали как век смуты и разбоя. В действительности так во многом и было: политическая раздробленность, нескончаемые войны, заговоры, подлые убийства. Нравы правящего слоя определялись жестокостью и моральным разложением. Конфуций находил одну из причин этого зла в невежестве людей. Он видел, что его современники предали забвению лучшие заветы древности и, не зная их, нарушают ее обрядовые и нравственные нормы. Поэтому он с такой настойчивостью призывал всех изучать древность, изучал ее сам и без устали наставлял в ней других.
Здесь проявилась суть его рационализма. Он любит не мудрость вообще, а древность и процесс усвоения ее норм. Древность, правда, – тоже своего рода мудрость, и любовь к ней напоминает «любомудрие», философию. Но между ними есть и существенное отличие. Мысль сама по себе не главное в учении древних: хотя ему без нее не обойтись, она в конечном счете только его служанка (15.31). Учение является источником знания, и Конфуций допускает «постижение нового» теми, кто «лелеет старое» (2.11). При этом он понимает новое как синоним свежего, молодого, первозданного, т. е. как ту же древность, но не в том виде, в каком она предстает перед потомками, а в своем изначальном состоянии. Мысли отводится служебная функция истолкования древней традиции. Такая точка зрения скорее под стать теологу, чем философу. Но теолог ли Конфуций? Ведь он не делает предметом изучения Небо, которое выступало у древних китайцев в качестве божества. Здесь мы подходим к самому существенному в учении Конфуция.
Первоучитель был в первую очередь ритуалистом, любовь к ритуалу владела им с детства. В детстве «Конфуций, играя, часто расставлял согласно ритуальному уставу жертвенные чаши и сосуды», – свидетельствует Сыма Цянь. Эта увлеченность прошла через всю его жизнь. Именно к ней, по сути, сводились остальные его привязанности, вел ли он речь о любви к учению, древности и т. д. И в древнем культурном наследии, которое он упорядочивал и «передавал», ему виделась прежде всего ритуальная сторона. Она же выступала у него на первый план во всем остальном. На предложение ученика отменить принесение в жертву живого барана Конфуций возражал:
Тебе, Цы, жалко этого барана,
А мне жаль этот ритуал (3.17).
В традиционных установлениях и обычаях первоучитель видел сохранившиеся формы жизни первопредков. Эти формы в его время использовались не к месту, утратили свое истинное содержание. Выход был один: чтобы вернуться к древности, требовалось выяснить изначальный смысл древних ритуалов и всю жизнь поместить в эти правильно понятые ритуальные формы.
Конфуция привлекала в обрядности, разумеется, не одна ее формальная сторона. Ритуал был для него не только средством, но и высшей целью, а точнее сказать, тем, в чем средство и цель полностью совпадают. Он особенно подчеркивал важность нескольких ритуальных принципов.
Один из них – требование уместности, соответствия, соотнесенности с обстоятельствами, т. е. принцип декорума, или этикета. Этому принципу он подчиняет процесс познания. Его понятия и определения, соответствуя какому-либо предмету, обязательно отражают и ситуацию, в которой они даются. Именно поэтому он может обозначить и определить по-разному один и тот же предмет в зависимости от того, с кем и при каких обстоятельствах общается. Так, беседуя с князем чужого удела, вызывавшим недовольство своих подданных, Конфуций сводит понятие правления к случаю, «когда радуются те, что близко, и приходят те, что далеко» (13.16). То же самое понятие, но в разговоре с вельможей из одного с ним княжества он уже с более менторской интонацией определяет как способность к исправлению себя (12.17).
Этикетность определяет всю деятельность и поведение человека. В результате этот принцип оказывается лишь иным обозначением такой важнейшей для Конфуция категории, как «долг», «справедливость» (и), которая тождественна тому, что делается в положенное время, и несовместима с абстрактной преднамеренностью. Первоучитель говорит о себе:
…Я не предрешаю, как мне можно поступать и как нельзя (18.8).
Но этикетностью понятие ритуала далеко не исчерпывается. Первоначально оно обозначало в Древнем Китае жертвоприношение божеству и жертвенную утварь, т. е. религиозный обряд, а лишь позднее стало охватывать нормы этикета вообще. Так же широко понимает ритуал и Конфуций, но в то же время он культивирует и его религиозную схему, считая главным в ритуале, помимо этикетности, принцип жертвы и чувство благоговения (3.17; 3.26; 9.3).
Именно религиозный ритуал оказывается у первоучителя в основе всех общественных и нравственных норм.
В связи с этим он считал причиной общественной смуты еще и то, что можно назвать оскудением религиозного чувства. Это для него было, видимо, даже большим злом, чем невежество. Во всяком случае, незнание обрядности, т. е. собственно невежество, не всегда рассматривалось им как препятствие для достижения высшей добродетели (ср. 3.22; 14.16). Да и вообще в школе Конфуция пользовалась популярностью мысль о том, что неученый человек может быть добродетельным (1.7). Иное дело – чувство благоговения. Оно имело для Конфуция абсолютную ценность само по себе. Он ставил его в ритуальные рамки и придавал ему культовый смысл. Благоговение дробилось на множество частных проявлений, выражаясь в почтительности к Небу, к царю – Сыну Неба, к другим правителям, к предкам, родителям и т. д. Их общим знаменателем было благоговение перед Небом как универсальным началом, которое объединяло людей с космосом и между собой в чувстве божественного всеединства. Вот этого-то чувства как раз и не находил Конфуций в людях в свое смутное время. Усиливалась суеверность правителей, злоупотреблявших жертвоприношениями, часто даже с узурпацией чужих прерогатив, но все меньше оставалось былой религиозности в том смысле, как понимал ее первоучитель.
Хотя Конфуций скептически относился к наивному антропоморфизму древней религии и ко многим суевериям, он не был безбожником. Богом для него было Небо, как божественная нравственная стихия, управляющая всем миром. Она воплощалась наверху в видимом небесном своде, и на земле – в ритуале и человеческом сердце. Он видел в ней своеобразную «середину», центр мира, или, если сказать его же словами, «северную Полярную звезду», которая замерла на своем месте средь сонма окружающих ее созвездий (2.1). Для него это небесная граница мира, его сакральный предел. Вернуть людей к нему, добиться того, чтобы они ощутили его присутствие в своей собственной природе, и стало главной жизненной задачей Конфуция.
Отсюда и важность для первоучителя принципа жертвы. Без жертвенности не мыслит он процесс учения, казавшийся ему сходным с трауром. Когда у древнего китайца умирали родители, он должен был на три года оставлять службу, уединяться от общества, от домашних, жить у родительской могилы в шалаше, одеваться в рубище, проявлять равнодушие к пище, отказываться от всех развлечений. Лишь отрешаясь от своей плоти, он мог всецело предаться скорби и спокойно, с радостным умилением «вглядеться» в пройденный родителями путь, чтобы извлечь для себя уроки. Вот как Конфуций характеризует своего лучшего ученика, который особенно сильно «любил учиться»:
Какой достойный человек Хуэй! Живет в убогом переулке, довольствуясь плетушкой риса и ковшом воды. Другие не выдерживают этих трудностей, Хуэй не изменяет этим радостям. Какой достойный человек Хуэй! (6.10)
Но не только учение Конфуций ощущал как жертвенный ритуал. Вся жизнь виделась ему порывом к ее траурному преодолению, к самопожертвованию:
Когда учитель тяжко заболел, Цзылу просил позволить вознести молитву.
Учитель у него спросил:
– А делают ли так?
Цзылу ответил:
– Делают. В Молитвеннике сказано: «Воздам молитву за тебя духам Неба и Земли».
Учитель возразил:
– Я уж давно молюсь (7. 35).
«Давно» – это до болезни, постоянно в жизни. Вопрос: «А делают ли так?» – означает, что Конфуций не очень-то склонен молиться духам, не придает этому особого значения; а в последней строке он выражает мысль о сходстве всей своей жизни с молением, принесением жертвы.
Это, кстати, дает ключ к расшифровке его знаменитых ответов о смерти и служении духам.
Цзи Лу спросил о служении духам умерших и богам.
Учитель ответил:
– Не зная, как служить живым,
Сумеешь ли служить их духам?
– Осмелюсь узнать, что такое смерть?
– Не зная жизни,
Как познаешь смерть? (11.12.)
Знание у Конфуция неразрывно связано с делом, практикой: познать – значит изведать, испытать.
Не испытав жизни, испытаешь ли смерть? – спрашивает он. Жизнь и есть постоянное умирание; ощущение жизни полностью совпадает с ощущением смерти. То же равенство у человека с духами, поскольку здесь имеются в виду духи умерших людей. Как жизнь равняется умиранию, так живой человек – умирающему, умершему; служение живому превращается в служение умершему, т. е. его духу. Но Конфуций в духов в общем-то не очень верит, поэтому в его упоминании о них содержится намек на ту изначальную и более абстрактную божественную стихию, которая соединяет человека с Небом и древностью.
В мировосприятии, психологии и биографии Конфуция можно выявить глубокое сходство с комплексом мотивов и схем, составляющих специфику ритуального сознания.
Нередко отмечают, например, противоречивость Конфуция. В значительной мере так и есть. Он может быть то блаженно спокоен, то пребывать в безысходном отчаянии; увлеченность небесным началом не отрывает его от земли, рационалистичность не мешает ему предаваться мистическим настроениям, а его приверженность обыденному на поверку оборачивается возвышенной святостью. Но суть этой противоречивости заключается как раз в преодолении противоречия. В Конфуции угадывается фигура ритуального посредника. Он ориентируется на небесную стихию, «пронизывающую» все «посредине», и становится в центр мира, воплощая собой его переходное состояние, в котором сопрягаются различные противоположности. Конфуций не случайно так высоко ценит категорию «середины» и озабочен «переменами» – глубинный смысл его приверженности им коренится именно здесь. В то смутное переходное время, когда он жил (да к слову сказать, и во все времена), смягчать социальную напряженность и конфликты между людьми помогал именно ритуал, в котором «выражается фантастическое символическое преодоление предельных для соответствующего сознания противоположностей…» (Философский энциклопедический словарь. М., 1983. Стр. 585).
Естественно ожидать, что и жизненный путь такого убежденного ритуалиста должен был складываться в какой-то мере по законам ритуала. С этой точки зрения в его биографии особенно важны второй и третий периоды, когда он сначала в течение нескольких лет пользовался более высоким, чем прежде, социальным положением, а затем, вновь оказавшись «внизу», стал на долгие годы бродячим «спасителем Поднебесной». Уже приводились красноречивые примеры того, как вел себя этот человек скромного происхождения на месте знатного лица при княжеском дворе. Конфуций явно использовал в данном случае элементы определенного типа ритуалов, в которых социальные низы оказываются временно на положении верхов и «играют в игру структуры», утрируя структурные различия до такой степени, что даже превращают их в карикатуру (см.: Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1963). Не случайно «Алтарь дождя», где устраивался один из подобных ритуалов – моление о дожде, привлекал внимание первоучителя (11.26). Но он, вопреки правилам обрядовой игры низов, подчеркивал свою иерархическую униженность, а не превосходство. Этот мотив относится уже к другой разновидности ритуалов и получил у Конфуция дальнейшее развитие в его хождении по княжествам.
Речь идет об обрядах повышения статуса, к которым принадлежит, например, инициация или возведение в ранг правителя, во время которых их участники, чтобы получить более высокий статус, должны спуститься ниже своего прежнего положения и пройти «пустыню бесстатности», подвергнувшись различным испытаниям и унижениям. Именно к этому типу ритуалов оказывается структурно близок конфуцианский траур, в котором Конфуций особо подчеркивает значение связи между отцом и сыном. Смерть отца означает, что сын становится старшим в семье и должен встать на его место, но прежде ему предстоит выполнить одно непременное условие: пройти через испытание трех траурных лет. Конфуций, сближавший с трауром процесс учения, по сути, всю жизнь следовал психологии такого почтительного сына. Но он был озабочен старшинством не в семье, а в терзаемой смутами Поднебесной. Поэтому его уход с поста сановника и хождение по княжествам имели глубокий ритуальный смысл. Он сознательно выбирал низкую социальную позицию и подвергал себя различным невзгодам, рассматривая их как мистический залог своего будущего царского величия.
С учетом всего сказанного очевидна односторонность распространенных в научной литературе оценок, сводящих сущность учения Конфуция к этико-политической проблематике. Первоучитель был, конечно, и политиком, и моралистом, но в не меньшей степени он ощущал себя сакральной личностью. Его этические и политические понятия принципиально двойственны: за земными заботами в них угадывается неземной интерес. Все учение Конфуция, даже когда в нем идет речь о достаточно прозаических вещах, проникнуто своеобразным скрытым космизмом, который необходимо всегда иметь в виду, чтобы не превратить китайского мудреца в жалкого и скучного резонера. Это относится и к такой важнейшей категории первоучителя, как человечность (жэнь). Проанализировать ее в заключение особенно важно потому, что в ней синтезируются все другие этические и политические понятия его учения.
Правда, для более подробного изложения пришлось бы начинать сначала и снова анализировать жизнь и учение Конфуция, ибо в его представлении жэнь и есть человеческая жизнь, взятая целиком, от начала до конца, во всех ее внутренних и внешних аспектах. Разумеется, жизнь не всякого человека может быть тождественна жэнь. О наличии у первоучителя «человечности» свидетельствует прежде всего его посмертное имя – слава, пережившая тысячелетия. Он потому и избегает называть «человечными» тех, кто еще жив, что жэнь, как человеческая жизнь в целом, реализуется полностью лишь с ее окончанием. Исключение составляют отдельные выдающиеся личности, которые еще при жизни достигают состояния, равнозначного смерти и обретению посмертного имени, т. е. как раз те, чья жизнь строится на принципах жертвы и благоговения, составляющих основу религиозного ритуала. Но в жэнь подчеркивается внутренний аспект ритуальности. Связанная с сердцем, «человечность» представляет собой прежде всего волю, намерение, но лишь такие, которые немедленно и сразу реализуются в действии. Жэнь означает интериоризацию всех нравственных норм и правил этикета, превращение их в безотчетную потребность. «Человечность» есть преданность, доверие, честность, искренность или правдивость, взятые в их глубинном смысле: неподдельность человека, его тождество с самим собой, своим небесным началом, рождающим ощущение непосредственного контакта и единства с другими людьми и с миром в целом. И вот когда нравственная природа заполняет все естество человека, он обретает свободу и сам становится спонтанным источником высшей нравственности, не уступающей древним образцам: «С семидесяти лет я следую желаниям сердца, не нарушая меры». Эта абсолютная свобода в пределах нравственной памяти – итог сурового ученичества у древних и их самое заветное поучение.
Сыма Цянь
Старинный род Конфуция
Конфуций был рожден в селении Цзоу волости Чанпин княжества Лу. Его предка, уроженца Сун, звали Кун Фаншу. От Фаншу был рожден Бося, от Бося – Шулян Хэ. У Хэ от девушки из рода Янь, с которой он сошелся в поле, Конфуций и родился. Она молилась на холме Ницю и обрела Конфуция. Князь Лу Возвышенный был на престоле двадцать второй год, когда Конфуций появился на свет. На темени его с рождения имелась впадина, поэтому ему и дали имя Цю (Холма). Чжунни – его второе имя. Кун – фамилия.
Когда он родился, его отец скончался и погребен был на горе Фаншань, в восточной части Лу. Но Конфуций не знал точного местонахождения могилы своего отца, ибо мать его об этом умолчала. В детстве Конфуций, играя, часто расставлял согласно ритуальному уставу жертвенные чаши и сосуды. И после смерти матери, из осторожности, временно поставил ее гроб на Перепутье у Пяти отцов [143 - Так называлось разветвление дорог в столице княжества Лу. Выбор этого места символичен для Конфуция, не знавшего, где – даже «в какой стороне» – искать могилу своего отца, а потому оказавшегося «на перепутье» и «из осторожности», чтобы не нарушить ритуал, решившего выждать с захоронением матери.]. И лишь когда мать Ваньфу, уроженца Цзоу, поведала ему о том, где расположена отцовская могила, пошел он и там на горе Фаншань захоронил рядом с отцом и мать.
Конфуций еще пребывал в трауре, когда вельможа Младший устроил для ученых угощение.
К нему пошел вместе с другими и Конфуций. Ян Хо [144 - Ян Хо состоял на службе у семейства Младших в качестве министра их владения; впоследствии он узурпировал их власть и даже попытался занять доминирующее положение во всем княжестве Лу, но потерпел поражение и бежал.], гоня его, сказал:
– Младший потчует ученых, и тебе угощение не положено.
Конфуций из-за этого ушел.
Конфуцию исполнилось семнадцать лет, когда сановник Лу Радостный из Старших заболел и перед смертью, наставляя своего наследника Благостного, сказал:
– Конфуций из потомков человека высшей мудрости, их истребляли в Сун. Его предок Фуфу Хэ владел по первородству княжеством Сун, но уступил преемственно князю Строгому. А Чжэн Каофу помогал князьям – Уважительному, Воинственному и Открытому [145 - Чжэн Каофу – правнук Фуфу Хэ, предок Конфуция. Князь Строгий (Лигун) правил в княжестве Сун в середине IX в. до н. э., князья Уважительный, Воинственный и Открытый – в 799-729 гг. до н. э.]. Он трижды ими призывался и становился с каждым разом все почтительней. Поэтому и надпись на треножнике в храме у него [146 - Имеется в виду жертвенный треножник в храме, посвященном духу покойного предка.] гласит:
Призвали в первый раз – склонялся,
Призвали во второй – сгибался,
Призвали в третий – падал ниц;
Ходил лишь вдоль по стенке,
И мной никто не мог пренебрегать;
Здесь каша жидкая,
А здесь густая,
Чтоб утолить мой голод [147 - Последние строки надписи свидетельствуют о том, что на нем по ритуалу жертвоприношения готовилась очень неприхотливая пища, как символ чрезвычайной скромности Чжэна Каофу.].
Такова была его почтительность. Я слышал, что средь отпрысков человека высшей мудрости, пусть и непризнанных, бывают непременно люди мудрые. И в наши дни Конфуций с детства любил ритуал, уж не мудрец ли он? Коль я умру, то обязательно возьми его себе в наставники.
Когда Радостный скончался, Благостный и уроженец Лу Наньгун Почтительный [148 - Наньгун Почтительный (Цзиншу) был родным братом Благостного.] пошли учиться ритуалу у Конфуция. В тот год скончался Воинственный из Младших и Мирный заступил ему на смену.
Конфуций был незнатен, беден. Когда он стал постарше, то назначался регистратором в дом Младших – считал, вымеривал, ровнял; служил приказчиком и занимался разведением скота. Поэтому и был назначен управителем общественных работ. Потом, отвергнутый, ушел из Лу; его прогнали из Ци; преследовали в Сун и Вэй; дошел до крайности меж Чэнь и Цай и после возвратился в Лу [149 - Здесь перечисляются названия княжеств Древнего Китая.]. Конфуций был девяти чи и шести цуней ростом [150 - В современных китайских футе (чи) и дюйме (цунь) соответственно 0,32 м и 3,2 см, но в древности они были меньше.], этому все дивились и звали его «великаном». В Лу он вернулся потому, что здесь его вновь встретили радушно.
Наньгун Почтительный из Лу обратился к государю Лу:
– Позвольте мне с Конфуцием поехать в Чжоу [151 - Чжоу было владением царей династии Чжоу (XI-III вв. до н. э.), которые номинально являлись тогда правителями всей Поднебесной – Сыновьями Неба. Это владение считалось центром чжоуской культуры.].
И государь им дал повозку, двух коней, подростка, чтобы с ними находился. Приехав в Чжоу справиться о ритуале, они, кажется, встречались с Лаоцзы [152 - Лаоцзы (VI-V вв. до н. э.) – знаменитый основатель одного из основных направлений древнекитайской философии – даосизма.].
Когда прощались, Лаоцзы, их провожая, говорил:
– Я слышал, богачи и знать при проводах богатством наделяют, а тот, кто обладает человечностью, говорит напутственное слово. Я не способен сделать знатным и богатым, но незаслуженно считаюсь человечным, поэтому скажу вам на прощание: кто въедлив и сметлив до умопомрачения, тот любит осуждать других; кто отличается безудержным красноречием, тот подвергает себя опасности, пробуждая зло в других. Но сыну следует не думать о себе, и слугам следует не думать о себе.
Когда из Чжоу Конфуций возвратился в Лу, то постепенно все больше стало приходить к нему учеников.
В те времена распутничал князь Мирный из удела Цзинь и властью овладели шесть вельмож, вели войну с князьями на востоке; у чуского царя Чудотворного были мощные войска, он попирал срединные уделы [153 - Князь Мирный правил в Цзинь с 557 по 531 г. до н. э. Срединными уделами называли собственно Китай, все составлявшие его тогда княжества.]. Ци было велико и близко к Лу, а Лу – небольшим и слабым; коль Лу сближалось с Чу, то в Цзинь сердились; когда же примыкало к Цзинь, то подвергалось нападению из Чу, а не остерегалось Ци – и циские войска вторгались в Лу.
На двадцатом году правления князя Блестящего в Лу [154 - Князь Блестящий (Чжаогун) правил в княжестве Лу с 541 по 510 г. до н. э.] Конфуцию было примерно тридцать лет.
Князь Великий из удела Ци вместе с Янь Ином [155 - Янь Ин – сановник княжества Ци, был первым министром у циского князя Великого.] прибыл в Лу и спросил Конфуция:
– Удел Цинь князя Прекрасного в прошлом был небольшим и находился в захолустье, но как же стал его правитель гегемоном?
Конфуций ответил:
– Хоть Цинь был небольшим, но отличался силой устремлений; хотя и находился в захолустье, но действовал согласно справедливости. И сам князь выдвинул Угу [156 - Угу – Боли Си; происходил из бедного рода, нигде не мог найти применения своим способностям и во время одного из бесконечных хождений по княжествам был схвачен. Циньский князь выкупил его за пять бараньих шкур темного цвета – у гу, отсюда и его прозвище Угу.], возвел его в сановники, освободил от пут, с ним говорил три дня, вручил ему бразды правления. Коль этим брал, то для него быть гегемоном мало, он мог бы даже стать царем.
Князю Великому ответ понравился.
Когда Конфуцию было тридцать пять лет, Мирный из Младших и Блистающий из Хоу провинились перед князем Лу Блестящим при проведении петушиных боев [157 - Когда Младшие и Хоу устроили петушиные бои, то с обеих сторон было допущено нарушение правил, и глава семейства Младших – Мирный совершил нападение на земли рода Хоу, который, в свою очередь, обратился с жалобой к лускому князю Блестящему.]. Блестящий возглавил войско и напал на Мирного, Мирный со Старшим и Средним Сунем, тремя родами вместе, атаковали князя Блестящего, армию его разбили, он бежал в Ци и там поселился в Ганьхоу. Спустя немного времени в Лу наступила смута. Конфуций удалился в Ци и стал подданным дома Гао Блестящего, стремясь через него вступить в общение с князем Великим. Он говорил о музыке со старшим музыкантом из удела Ци, внимал «Весеннему» напеву, ему учился, три месяца не ведал вкуса мяса и был прославлен цисцами.
Когда князь Великий спросил Конфуция о том, в чем заключается правление, Конфуций ему ответил:
– Это когда будет государем государь, слугой слуга, отцом отец и сыном сын.
Князь Великий сказал:
– Отлично! Воистину, если не будет государем государь, слуга слугой, отец отцом и сыном сын, то пусть бы даже у меня был хлеб, смогу ли я его вкушать?!
Когда на следующий день он опять спросил Конфуция о правлении, Конфуций ему ответил:
– Править – значит бережно расходовать богатства.
Ответ понравился князю Великому, и он уже собрался жаловать Конфуция полями Ниси, но тут вперед выступил Янь Ин и возразил:
– Ученые так на язык остры, но не способны следовать канонам; они заносчивы, упрямы, не могут править низшими; чтут траур, предаются скорби, дом разоряют пышным погребением, не могут направлять нравы; с речами странствуют, берут взаймы, не могут править государством.
Когда великих мудрецов не стало и захирел совсем дом Чжоу, в обряд и музыку проникли пропуски, изъяны. Конфуций же заполняет их внешними прикрасами, запутывает ритуалами восшествия и спуска. Коль попытаться вникнуть в эти правила, то и за несколько поколений нельзя будет их выучить, за годы зрелости не уяснить его обрядов. Вы, государь, желаете использовать Конфуция для исправления нравов, но это ведь совсем не то, что может Вас поставить впереди людишек.
Князь Великий позднее принял Конфуция с уважением, но не расспрашивал его о ритуале.
В другой же день князь, остановив его, сказал:
– Я не могу принять Вас как главу семейства Младших.
И принял его по положению между Младшими и Старшими [158 - Из трех высших кланов Лу семейство Младших занимало фактически первое место, а Старшие – последнее.].
Циские сановники стремились погубить Конфуция; и Конфуций это знал.
Князь сказал:
– Я стар, не в силах Вас использовать.
Конфуций тут же удалился и вернулся в Лу.
Конфуцию было сорок два года, когда в Ганьхоу умер луский князь Блестящий и в Лу стал править князь Твердый [159 - Князь Твердый правил в Лу с 509 по 495 г. до н. э.].
Князь Твердый был на престоле пятый год, летом скончался Мирный из Младших, вельможа Столп по наследству занял его место. И вот у него при рытье колодца обнаружили глиняный сосуд, в котором помещалось что-то наподобие овцы.
Столп спросил у Конфуция:
– Это что, собака?
Конфуций ответил:
– Судя по тому, что я слыхал, – овца. Я слышал, что божества скал, деревьев – это одноногий Куй, леший Ванлян, божества вод – дракон и водяной Вансян, божество недр – овца Фэньян [160 - Здесь перечисляются различные мифические существа: Куй одноногий (животное с одной ногой, по одной из версий, сходное своим видом с человеком) – один из центральных персонажей древнекитайской мифологии, божество грома; леший Ванлян – дух горных потоков; Вансян – водное божество; овца Фэньян – оборотень, обитающий в земных недрах.].
Когда У напало на Юэ [161 - Княжества Древнего Китая.], оно разрушило Гуйцзи, и усцы там нашли обломок кости, занявший всю телегу. Из У отправили гонца спросить Конфуция о том, «кому принадлежит самая большая кость».
Конфуций так ответил:
– Когда Юй сзывал всех духов на горе Гуйцзи, Фанфэн [162 - Юй – мифический борец с потопом, считавшийся идеальным правителем древности. Фанфэн – имя вождя одного из древних племен, обитавшего в землях Ванван.] пришел последним, и Юй его казнил, выставил на обозрение останки. Один сустав Фанфэна занял всю телегу. Это самая большая кость.
Гонец из У спросил:
– Кто правит духами?
Конфуций ответил:
– Духи рек и гор достаточно сильны, чтобы с их поддержкой править Поднебесной; ее хранители повелевают духами; духи же земли и злаков правят высшими князьями, но все они подвластны царю.
Гонец спросил:
– А над чем властвовал Фанфэн?
Конфуций ответил:
– Государь Ванвана властвовал над горами Фэн и Юй, носил фамилию Си, при Юй, Ся, Шан [163 - Мифические и легендарные династии, предшествовавшие правлению Чжоу.] там жили ванваны, при Чжоу – долговязые северные дикари, а теперь их называют великанами.
Гонец спросил:
– Какого роста бывают люди?
Конфуций ответил:
– Три чи, рост пигмеев, – самый низкий, а люди рослые – не выше десяти – предел для роста человека.
Гонец из У воскликнул:
– Воистину, о Мудрейший!
У Столпа из Младших был любимый подданный по имени Чжунлян Хуай, и он поссорился с Ян Хо; Ян Хо решил прогнать Хуая, Гуншань Строптивый [164 - Гуншань Строптивый служил в семействе Младших управляющим.] его от этого удерживал. Осенью Хуай стал еще более заносчив, и Ян Хо его схватил. Столп рассердился, тогда Ян Хо арестовал и Столпа. Затем, заключив с ним мир, поил вином. Поэтому Ян Хо стал относиться к Младшему все более пренебрежительно. Младший в свою очередь не считался с князем. Побочный подданный присвоил в государстве власть, и все в Лу, от сановников и ниже, утратив меру, сбились с правильной стези. Поэтому Конфуций не служил, ушел и занимался Песнями, Преданиями, обрядами и музыкой. Все больше становилось у него учеников, к нему шли издалека, и всех он принимал.
На восьмом году правления князя Твердого Гуншань Строптивый вызвал недовольство Младшего. Затем Ян Хо затеял смуту. Желая уничтожить сыновей от главных жен троих потомков князя Столпа [165 - Имеются в виду главы трех упоминавшихся выше семейств княжества Лу, которые вели свое происхождение от князя Столпа (Хуаньгуна), правившего в Лу в 711-694 гг. до н. э.] и взамен их поставить побочных сыновей, к которым он давно благоволил, Ян Хо схватил Столпа, но Столп обманул его и сумел спастись. На девятом же году правления Твердого Ян Хо, ослабев, бежал в Ци. В ту пору Конфуцию было пятьдесят.
Гуншань Строптивый восстал против Младших, укрепившись в Би, и прислал людей позвать Конфуция.
Конфуций следовал пути давно, но из-за мягкости своей нигде не подвергался испытанию службой, ни у кого не мог себя использовать, поэтому сказал:
– Поднявшись во владеньях Фэн и Хао, Просвещенный и Воинственный [166 - Просвещенный и Воинственный (Вэньван и Уван) – основатели династии Чжоу, канонизированные в конфуцианской традиции.] стали царями, основав дом Чжоу, а ныне Би, пускай и мал, но, может быть, к ним близок.
И решил пойти. Но Цзылу выразил недовольство и хотел остановить Конфуция.
Конфуций же сказал:
– Разве напрасно пригласил меня? Если использует меня, то это будет Чжоу на Востоке!
Но так и не пошел.
После этого князь Твердый сделал Конфуция управляющим Чжунду, и через год ему уж подражали все в округе. Из управляющих он был назначен управителем общественных работ, затем – судебным управителем.
Когда правлению князя Твердого шел десятый год, весной достигли мира с Ци. А летом сановник Ци Ли Чу сказал князю Великому:
– Конфуций служит в Лу, для Ци это становится опасным.
И тогда отправили посланца в Лу с предложением встретиться в Цзягу на дружеском свидании. Князь Лу хотел уже отправиться на колеснице, но Конфуций, временно замещавший распорядителя обряда, сказал:
– Я слышал, что тот, кто занят мирными делами, непременно озабочен и подготовкой к войне; тот же, кто ведет войну, непременно озабочен подготовкой к миру. В древности князья, выезжая из своих владений, обязательно включали в свою свиту все чины. Прошу взять старшего и младшего военачальников.
Князь ответил:
– Да будет так.
Старшего и младшего военачальников включили в свиту.
Для встречи с князем Ци в Цзягу соорудили жертвенник и глиняную лестницу с тремя ступенями. Правители сошлись по ритуалу встречи, взошли по лестнице, друг другу кланяясь и уступая.
Когда ритуал угощения закончился, распорядитель Ци поспешно приблизился и попросил:
– Позвольте выступить музыкантам с Запада.
Князь ответил:
– Позволяю.
И тут поднялся крик, загрохотали барабаны, замельтешили копья, алебарды и мечи, штандарты, стяги, бунчуки и перья.
Конфуций торопливо выступил вперед, стал подниматься по ступеням, остановился перед верхней и, воздевая руки, сказал:
– У ваших государей дружеская встреча, зачем же исполнять здесь варварскую музыку?! Прошу дать указание распорядителю!
Распорядитель попытался оттеснить Конфуция, но тот не уходил; тогда вся свита посмотрела на Янь Ина и князя Великого. Князь Ци почувствовал смущение в душе и мановением руки удалил артистов.
Немного времени спустя распорядитель Ци поспешно подошел и попросил:
– Позвольте выступить придворным музыкантам.
Князь Ци ответил:
– Позволяю.
Кривляясь, выбежали к ним шуты и карлики.
Конфуций торопливо выступил вперед, стал подниматься по ступеням, остановился перед верхней и сказал:
– Когда простолюдины потешаются над князем, за это преступление они заслуживают казни! Прошу дать указание распорядителю!
Распорядитель предал шутов казни, их руки, ноги разбросали.
Князь Ци в испуге двинулся в обратный путь, он неважно знал должное; когда вернулся, пребывал в сильном страхе и сказал своим чинам:
– В Лу помогают своему правителю, используя путь благородных, вы же наставляете меня, используя путь варваров; и в результате оказались виноваты перед государем Лу. Как же поступить?
Распорядитель выступил вперед и ответил ему:
– Если ошибку совершает благородный муж, он приносит извинения по существу; если делает ошибку малый человек, то приносит извинения лишь внешне. Раз вы об этом сожалеете, то принесите извинения по существу.
Тогда, чтоб искупить свою ошибку, князь Ци вернул захваченные им у Лу поля Гуйинь, Вэньян и Юнь.
На тринадцатом году правления князя Твердого, летом, Конфуций в разговоре с ним сказал:
– Слугам не следует прятать у себя латников, и сановники не должны сооружать мощную городскую стену.
И послал Чжун Ю на должность управляющего у семейства Младших, чтобы повести войска на разрушение селений трех родов. И вот Сунь Средний сперва разрушил Хоу. Когда же Младший отправился на разрушение селения Би, Гунщань Строптивый и Сунь Средний Чжэ, возглавив жителей Би, ударили по Лу. Князь вместе с Младшим, Средним Сунем, Старшим Сунем скрылись во дворце у Младшего и поднялись на террасу Уцзы. Жители Би атаковали их, но безуспешно, и тогда стали окружать. Конфуций приказал тут Шэнь Цзюйсюю и Юэ Ци спуститься и по ним ударить. Войско Би ушло на север. Люди княжества за ним погнались и нанесли поражение в Туме. Гуншань Строптивый и Сунь Средний Чжэ бежали в Ци, и тут же Би был разорен.
Тогда отправились на разрушение селения Чэн, но его управляющий Гунлянь Чуфу сказал Старшему Суню:
– Если Чэн разрушат, цисцы обязательно подступят к Северным воротам. К тому же Чэн – оплот ваш, и без Чэна не станет рода Старших. Я помогу Вам сохранить его.
В двенадцатой луне князь взял в осаду Чэн, но успеха не добился.
Правлению князя Твердого шел четырнадцатый год, Конфуцию же исполнилось пятьдесят шесть лет. Как судебный управитель, он временно стал замещать первого советника, весь вид его при этом выражал радость.
Привратник у него спросил:
– Я слышал, благородные мужи в несчастье не страшатся, а в счастье не испытывают радости.
Конфуций ответил:
– Так говорят. Но не говорят ли: «Радуюсь, что низшие в почете»?
Затем казнил луского сановника Шаочжэна Мао, ввергавшего правление в смуту. Три месяца вместе с другими вершил дела правления, и продавцы барашков, поросят не набивали цен; мужчины не ходили с женщинами по одной стороне улицы; не брали ничего, что обронили другие на дороге; гостей, пришедших отовсюду в стольный град, без всякого их обращения к распорядителю одаривали как вернувшихся домой.
Узнав об этом, цисцы испугались и сказали:
– Конфуций правит так, что Лу неотвратимо станет гегемоном, а наши земли от него всех ближе, и, став гегемоном, Лу нас первыми захватит. Но почему бы их тогда ему не подарить?!
Ли Чу сказал:
– Сперва попытаемся им помешать. А не сумеем помешать, то неужели опоздаем отдать земли?!
И вот по всему Ци набрали восемьдесят юных чаровниц, одели их в узорчатые платья и обучили танцу «Наслаждение»; на тридцати упряжках по четыре пегие лошади отправили их в подарок государю Лу. Танцовщиц и пегих лошадей построили за Высокими воротами южнее городских стен Лу. Столп из Младших два или три раза ходил туда переодетым посмотреть на них и, пожелав их впустить, уговорил князя Твердого прогуляться по большой дороге; они пошли и целый день смотрели, забросив дела правления.
Цзылу сказал:
– Учитель может удалиться.
Конфуций же ему ответил:
– Но если бы в предместье Лу преподнесли сановникам жертвенного мяса, то я бы еще мог остаться [167 - В данном случае имеется в виду жертвенный обряд, который знаменовал бы собой возврат к делам правления.].
Столп из Младших все-таки принял танцовщиц удела Ци. Три дня не слушались дела правления, и сановникам в предместье не пожаловали жертвенного мяса. Конфуций сразу же ушел.
Когда остановился в Чуне на ночлег, Ши Цзи, который провожал его, сказал:
– Ведь Вы не виноваты.
Конфуций попросил:
– Можно я спою?
И спел:
Те женщины своими языками
Способны изгонять из дому;
А посещение тех женщин
Способно извести, убить;
Поэтому так весело на воле
Гуляю до скончания жизни.
Когда Ши Цзи вернулся, Столп его спросил:
– Что говорил Конфуций?
Ши Цзи ему все рассказал.
Столп тяжело вздохнул:
– Учитель порицал меня за танцовщиц.
Конфуций вслед за этим прибыл в Вэй и управлял там домом Янь Чжоцзоу, который приходился старшим братом жене Цзылу.
Князь Вэй Чудотворный спросил Конфуция:
– Какое жалованье Вы получали в Лу?
– Получал хлебами шесть десятков тысяч, – был ответ.
И вэйцы тоже дали ему шесть десятков тысяч хлебами. Спустя немного времени кто-то очернил Конфуция перед князем. Князь велел Гунсунь Юйцзя показаться несколько раз с оружием в руках. Конфуций опасался быть обвиненным в преступлении и, прожив в Вэй десять месяцев, ушел оттуда.
По дороге в Чэнь, куда он направлялся, подъехали к Куану, и Янь Кэ, который был возницей, указав своим кнутом, сказал:
– Я был здесь прежде, это место подвергалось разорению.
Это услышали куанцы и тут же задержали Конфуция, ибо они приняли его за Ян Хо из Лу, который некогда их притеснял. Конфуций был по виду схож с Ян Хо, и куанцы его пять дней не отпускали. Янь Юань пришел позднее, и учитель сказал:
– Я думал, ты уж мертв.
Янь Юань ответил:
– Как я посмею умереть, когда Учитель жив?!
Куанцы проявляли к Конфуцию все большую враждебность, и ученики испытывали страх.
Конфуций же сказал:
– Разве после смерти государя Просвещенного тут, во мне, не уцелела просвещенность? Если бы Небо пожелало эту просвещенность погубить, то я не смог бы приобщиться к ней. Но Небеса ее не погубили. А куанцы? Как им со мною справиться?
Конфуций смог уйти лишь после того, как послал ученика в Вэй в услужение Нину Воинственному.
Уйдя оттуда, прибыл в Пу. Но через месяц с лишним возвратился в Вэй и управлял там домом Цюй Боюя [168 - Цюй Боюй – сановник княжества Вэй.].
Женой князя Чудотворного была Наньцзы, она послала человека сказать Конфуцию:
– Те благородные мужи отовсюду, кто не считает для себя позором желание быть с нашим государем братьями, обязательно со мной встречались. Я бы хотела с Вами встретиться.
Конфуций поначалу отказался, но потом был вынужден к ней пойти. Она расположилась за тонким пологом. Войдя, Конфуций обратил лицо на север и склонился ниц. Она за пологом поклонилась дважды, подвески из нефрита у нее на поясе издали нежный звук.
Конфуций же сказал:
– Я направлялся не на встречу с ней, когда же она появилась, то ответил ей по ритуалу.
Цзылу был недоволен.
Кланяясь ему, Конфуций говорил:
– Коль я неверно поступил, пусть Небеса меня отвергнут! Пусть Небеса меня отвергнут!
Когда он прожил в Вэй больше месяца, князь Чудотворный выехал с женой в одной коляске, евнух Юн Цюй сел с ними третьим, Конфуция же вынудили следовать во второй коляске и, подъехав к рынку, там слонялись.
Конфуций сказал:
– Я не встречал еще того, кто любил бы добродетель так же сильно, как чувственные наслаждения.
Затем, испытывая омерзение, покинул Вэй и прибыл в Цао. В тот год князь Твердый из удела Лу скончался.
Конфуций, выехав из Цао, прибыл в Сун и там с учениками под огромным деревом совершенствовался в ритуалах. Военачальник Хуань Туй из Сун, желая погубить Конфуция, это дерево обрушил. Конфуций отошел, и ученики сказали:
– Можно было бы идти и побыстрей.
Конфуций им ответил:
– У меня от Неба добродетель. А Хуань Туй? Что может он мне сделать?!
Когда Конфуций прибыл в Чжэн, он и его ученики друг друга потеряли. Конфуций одиноко стоял в предместье у Восточных ворот.
Какой-то чжэнец сказал Цзыгуну:
– Есть у ворот Восточных человек, своим челом напоминает Яо, своею шеей – Гао Яо, плечами схож с Цзычанем [169 - Цзычань – сановник княжества Чжэн, знаменитый политический деятель эпохи Конфуция.], но от пояса до низа недостает ему трех цуней, чтоб сравняться с Юем, стоит понурый, как бездомный пес.
Цзыгун потом все передал Конфуцию.
Конфуций этому обрадовался, засмеялся и сказал:
– Внешний облик значит мало, но как верно, как верно он сказал, что я схож с бездомным псом!
Затем Конфуций прибыл в Чэнь и управлял там домом у Сычэна Правдивого [170 - Сычэн Правдивый – сановник княжества Чэнь.]. Прошел год с лишним; Фуча, царь У, напал на Чэнь, взял три селения и ушел. Чжао Ян [171 - Чжао Ян был в этот период первым советником княжества Цзинь.] напал на Чжаогэ. Чу окружило Цай, и Цай перенесло столицу ближе к У. У разгромило при Гуйцзи юэского царя Гоуцзяня.
К князю Чэнь на двор сел коршун и издох. Он был пронзен стрелой из прутняка, с наконечником из камня и длиною в одно чи и чжи [172 - Чжи равно восьми цуням (см. коммент. 10).]. Князь удела Чэнь Сострадающий послал гонца спросить об этом у Конфуция.
И Конфуций разъяснил:
– Этот коршун прилетел издалека. Он был пронзен стрелой сушэньцев. Когда в былое время царь Воинственный поверг дом Шан [173 - Дом Шан – другое название династии Инь (XVI-XI вв. до н. э.).], он проложил дорогу ко всем варварам на юге и востоке и повелел им вносить дань богатствами из каждой местности, чтобы они не забывали свои промыслы. С тех пор сушэньцы и вносили дань стрелами из прутняка, с каменными наконечниками и длиною в один чи и чжи. Царь-предок пожелал прославить их высокие достоинства и одарил стрелами сушэньцев свою дочь Дацзи, дал ей в мужья князя Юй Долголетнего и жаловал ему владение Чэнь. Ценя родство, он наделял редкими нефритами своих родных со стороны отца и назначал заведовать далекими краями родичей по женской линии, чтоб не забыли своего предназначения. Так Чэнь было наделено стрелами сушэньцев.
Попробовали поискать их в старой кладовой, и они действительно там были.
Конфуций прожил в Чэнь три года, и тут схватились меж собою царства Цзинь и Чу, попеременно стали нападать на Чэнь, и У вторгалось в Чэнь. Чэнь постоянно подвергалось разорению.
Конфуций сказал:
– Я возвращаюсь! Возвращаюсь! Мои сынки стали необузданны и дерзки; стремясь вперед, не забывайте о своем начале.
И после этого покинул Чэнь.
Приехал в Пу, а там как раз восстал Гуншу и люди Пу не стали пропускать Конфуция. Среди его учеников был Гунлянь Жу, следовавший за Конфуцием с пятью своими повозками. Это был человек выдающихся достоинств, смелый и могучий, и он сказал Конфуцию:
– Я и прежде, сопровождая Вас, познал беду в Куане, и вот теперь здесь новая напасть, уж такова судьба. Мы с Вами подвергаемся опасности вторично, но лучше я умру в бою.
Он дрался очень яростно, в Пу испугались и обратились с предложением к Конфуцию:
– Мы Вас отпустим, если не пойдете в Вэй.
И, заключив с ним договор, выпустили Конфуция через Восточные ворота. Конфуций сразу же поехал в Вэй.
Цзыгун спросил:
– Можно ли нарушить договор?
– Вынужденной клятве духи не внемлют, – был ответ.
Князь Вэй Чудотворный был рад, когда услышал, что пришел Конфуций, и встречал его в предместье.
Он спросил Конфуция:
– Пу можно уничтожить?
– Можно, – отвечал Конфуций.
Князь сказал:
– Мои советники считают, что нельзя. Пу ныне – это то, чем Вэй обороняется от Цзинь и Чу. Но можно ли тогда, чтоб Вэй пошло войной на Пу?!
Конфуций ответил:
– Мужчины Пу готовы умереть, а женщины хотят лишь сохранить Западную реку. И нападавших на меня людей было не больше четырех-пяти.
Князь сказал:
– Прекрасно!
Но нападать на Пу не стал.
Князь был стар, пренебрегал правлением и не использовал Конфуция.
Конфуций тяжело вздохнул:
– Когда какой-нибудь правитель пригласит меня на службу, то у него уже в течение года станет лучше, а через три он обретет успех.
И ушел.
Би Си был управляющим Чжунмоу [174 - Чжунмоу было владением сановника княжества Цзинь Чжао Цзяньцзы, которому и служил Би Си.]. Чжао Цзяньцзы напал на Фань, Чжунсин ударил по Чжунмоу. Би Си восстал и послал гонца позвать Конфуция. Конфуций пожелал пойти.
Цзылу сказал:
– Я от Вас, Учитель, слышал: «Кто лично сам вершит дурное, к тому не ходят благородные мужи». Би Си ведь сам восстал в Чжунмоу, так как же Вы желаете к нему идти?!
Конфуций ответил:
– Я это говорил. Но не говорилось ли: «Так тверд, что точишь – и не поддается»?! Не говорилось ли: «Так чист, что пачкаешь – и не грязнится»?! Разве я похож на тыкву?! Как можно не испробовать меня, держа на привязи?!
Конфуций бил в каменный гонг. Какой-то человек с плетушкой за плечами, проходя мимо ворот, сказал:
– Как тяжело на сердце у того, кто так играет на гонге! Как мелки эти звуки и назойливы! А всего-то только – что тебя никто не знает!
Конфуций обучался у наставника Возвышенного игре на лютне. Десять дней не отходил.
Возвышенный сказал:
– Можешь изучить и глубже.
Конфуций ответил:
– Я уже знаю эту музыку, но не постиг еще ее искусства.
Спустя немного времени Возвышенный сказал:
– Уже постиг ее искусство, можешь изучить и глубже.
Конфуций ответил:
– Я не постиг еще того, к чему в ней человек стремится.
Спустя немного времени Возвышенный сказал:
– Уже постиг его стремление, можешь изучить и глубже.
Конфуций ответил:
– Я не постиг еще, какой это был человек.
Спустя немного времени Конфуций впал в благоговение, глубокую задумчивость, стал весел, преисполнился высоких устремлений и далеких помыслов и сказал:
– Знаю, что за человек он был; внутри него полный мрак и темнота, стоит он высокий и великий, со взглядом, устремленным вдаль, как властелин над всеми странами. Кто может это быть, как лишь не Просвещенный царь?!
Возвышенный слез с циновки, дважды поклонился и сказал:
– Наставник говорит, должно быть, о «Мелодии для лютни Просвещенного царя».
Не добившись, чтоб его использовали в Вэй, Конфуций выехал на запад к Чжао Цзяньцзы. Когда достиг реки, узнал о смерти Доу Минду и Шунь Хуа и, вздохнув, сказал:
– Прекрасны эти воды! Как широки они! Я их не перейду, уж такова судьба!
Цзыгун приблизился поспешно и сказал:
– Позвольте Вас спросить, что это значит?
Конфуций ответил:
– Доу Минду и Шунь Хуа – достойные сановники из Цзинь. Когда Чжао Цзяньцзы не достиг еще, чего хотел, то ждал их, чтоб затем вершить правление; когда же он, верша правление, достиг, чего хотел, то их убил. Я слышал, что там, где вытравливают плод и губят юных, Цилинь-единорог не появляется; коль осушают водоем для сбора рыбы, то водяной дракон не чередует холода и жара; когда выбрасывают гнезда и бьют яйца, то фениксы [175 - Цилинь-единорог и феникс – благовещие фантастические существа, появление которых, по представлению древних китайцев, было благим знамением; водяной дракон – мифическое существо, способное, по преданию, пригонять облака и вызывать дождь.] не прилетают. А почему? Благородный муж страшится навредить себе подобным. Ведь даже птицы, звери помышляют избежать того, что делать не пристало, тем паче я!
И тогда Конфуций возвратился отдохнуть в селение Цзоу и там создал в честь скорбной памяти погибших Доу Минду и Шунь Хуа «Мелодию для лютни Цзоу». Затем вернулся в Вэй и принял управление над домом Цюй Воюя.
Когда князь Чудотворный спросил Конфуция однажды, как построить войско, тот ответил:
– Я знаю, как расставить жертвенные чаши и сосуды, но как построить войско, – этому пока не обучился.
На следующий день, беседуя с Конфуцием, князь увидел в небе пролетающих гусей и, запрокинув голову, принялся за ними следить, а на Конфуция уж больше не глядел. Конфуций сразу же ушел и снова прибыл в Чэнь.
Летом князь Чудотворный скончался, взошел на трон его внук Чжэ; то был князь Вэй Выдающийся. В шестой луне Чжао Ян вернул наследника князя Чудотворного, его сына Куайвая, в Ци. Ян Ху заставил Куайвая облачиться в траурное платье, восемь человек, как бы из Вэй, в траурных одеждах, его притворно встретили и, плача, провели и поселили в Ци. Зимой в уделе Цай перенесли столицу в Чжоулай. Тогда шел третий год правления князя Скорбной Памяти удела Лу, Конфуцию же было шестьдесят. Цисцы оказали помощь Вэй при окружении поселения Ци из-за того, что там был Куайвай, наследник Вэйского престола.
Летом в Лу сгорел храм князя Ли, внука Столпа; Наньгун Почтительный тушил пожар. Конфуций находился в Чэнь и, когда услышал о пожаре, то спросил:
– Пожар, должно быть, в храме князя Ли?
В действительности так и было.
Осенью занедужил вельможа Столп из Младших; сидя в повозке, он взглянул на стены Лу, вздохнул печально и сказал:
– В былое время это княжество едва не стало процветающим и лишь из-за моей вины перед Конфуцием не достигло процветания.
Он оглянулся и сказал своему наследнику Благодетельному:
– Когда умру, то непременно будешь в Лу главным из советников, а станешь им, то непременно пригласи Конфуция.
Прошло несколько дней, и он скончался. Благодетельный занял его место; когда же завершились похороны, решил позвать Конфуция. Но Гун Чжиюй сказал:
– В былое время наши предки – государи – его использовать не стали до конца, и их в конечном счете все князья подвергли осмеянию. Коль ныне вновь использовать его не сможем до конца, то нас уже вторично все князья подвергнут осмеянию.
– Кого же тогда можно пригласить? – спросил его Цзи Канцзы.
И тот ответил:
– Надо пригласить Жань Цю.
Тогда отправили гонца позвать Жань Цю. Когда же уезжал Жань Цю, Конфуций так ему сказал:
– Тебя призвали в Лу не ради малого, а для великого.
Конфуций в тот же день сказал:
– Я возвращаюсь! Возвращаюсь! Мои сынки стали необузданны и дерзки. Они достигли многого, и я не знаю, как их обуздать.
Цзыгун знал о желании Конфуция вернуться, поэтому, когда он провожал Жань Цю, то наставлял его:
– Ты, как приступишь, постарайся, чтоб Конфуция позвали.
В следующем году, как Жань Цю ушел, Конфуций выехал из Чэнь и поселился в Цай. В то время цайского князя Блестящего призвал к себе правитель У. Собравшись ехать в У, князь Блестящий, пренебрегая подданными, перенес столицу в Чжоулай. Когда же позже вновь намерился ехать в У, сановники У боялись, что он опять перенесет столицу, и Гунсунь Пянь его убил. Чу вторглось в Цай. А осенью скончался циский князь Великий.
В следующем году Конфуций выехал из Цай и прибыл в Шэ.
Когда князь Шэ спросил Конфуция о правлении, он ответил:
– Правление – в приходе дальних и смыкании близких.
На следующий день князь Шэ спросил Цзылу о том, что за человек Конфуций. Цзылу не ответил.
Узнав об этом, Конфуций у него спросил:
– Ю, почему ты не сказал: вот это человек какой – он учится пути без устали, увещевает ненасытно, не помнит в горестном порыве о еде, испытывая радость, забывает все печали и не замечает подступившей близко старости?
Конфуций выехал из Шэ и возвратился в Цай. Чан Цзюй с Цзе Ни пахали вдвоем. Конфуций, думая, что они отшельники, послал Цзылу спросить у них, где находится переправа.
Чан Цзюй сказал:
– А кто это в повозке с вожжами в руках?
Цзылу ответил:
– Это Кун Цю.
– Не луский ли Кун Цю?
– Да, он.
– Этот сам знает, где переправа.
Цзе Ни спросил Цзылу:
– А ты кто?
– Я Чжуй Ю.
– Ты ученик Конфуция?
– Да.
Цзе Ни сказал:
– Вся Поднебесная – словно бушующие воды, с кем сможете добиться перемен? Чем следовать за тем, кто избегает того или иного человека, не лучше ли следовать за теми, кто бежит от мира?
Сказав это, он продолжал без остановки рыхлить землю. Цзылу об этом рассказал Конфуцию.
Конфуций с огорчением сказал:
– Человек не может жить с животными и птицами. Если был бы в Поднебесной путь, я не стремился бы с вами добиться перемен.
На следующий день Цзылу ушел и встретил старика с корзиной за плечами.
Цзылу его спросил:
– Вы видели Учителя?
Старик ответил:
– Не утруждаешь рук и ног, не различаешь хлебных злаков, какой же у тебя учитель?!
И, воткнув в землю палку, принялся полоть.
Когда Цзылу об этом рассказал, Конфуций пояснил:
– Это отшельник.
Цзылу опять ходил к нему, но не застал на месте.
Конфуций прожил в Цай три года. У вторглось в Чэнь, Чу поддержало Чэнь, расположив войска в Чэнфу. Услышав, что Конфуций находится меж Чэнь и Цай, князь Чу послал гонца пригласить Конфуция. Конфуций уж собрался пойти и поблагодарить за приглашение. Но тут сановники из Чэнь и Цай стали совещаться:
– Конфуций – мудрый человек, его укоры и насмешки разят князей в их язвы. И вот теперь надолго задержался между Чэнь и Цай, ему не по душе все наши действия. Чу – княжество большое, послало приглашение Конфуцию. Коль в Чу используют Конфуция, то все сановники на службе в Чэнь и Цай окажутся в опасности.
И вслед за этим сообща послали стражу, чтобы окружить Конфуция на открытом месте. Уйти не смог, запас зерна иссяк, ученики все расхворались, не могли подняться. Конфуций же по-прежнему без устали учил, играл на лютне, пел.
Цзылу был недоволен, подошел к нему и спросил:
– И благородный муж живет в нужде?
– Благородный муж в нужде не отступает, малый человек, терпя нужду, становится распущенным, – отвечал Конфуций.
Лицо Цзыгуна выражало недовольство.
Конфуций у него спросил:
– Цы, ты думаешь, что я из тех, кто изучает многое и все запоминает?
– Да, а разве нет?
Конфуций сказал:
– Нет. У меня все пронзено одним.
Конфуций видел, что ученики таят в душе обиду, поэтому он пригласил Цзылу и его спросил:
– В Песнях сказано:
Не носороги и не тигры
По той степи просторной рыщут.
Почему мы здесь? Мы выбрали неверный путь?
Цзылу ответил:
– Быть может, мы нечеловечны? И люди нам не доверяют. Быть может, не умудрены? И люди нас не пропускают.
Конфуций сказал:
– Ты, Ю, так думаешь? Но если бы, допустим, непременно доверяли человечному, тогда ужель бы умерли Старший Ровный с Младшим Равным?! И если б непременно пропускали мудрого, ужель бы что-нибудь случилось с царским сыном и Биганем?! [176 - Царский сын – один из принцев древности, который за упреки в адрес правителя был разжалован в простолюдины. Бигань настойчиво увещевал своего племянника – последнего царя династии Шан и был им за это зверски убит.]
Цзылу вышел, и вошел Цзыгун.
Конфуций у него спросил:
– Цы, в Песнях сказано:
Не носороги и не тигры
По той степи просторной рыщут.
Почему мы здесь? Мы выбрали неверный путь?
Цзыгун ответил:
– Ваш путь весьма велик, поэтому никто под Небесами не может Вас принять. А что, если Вы сделаете его меньше?
Конфуций ответил:
– Цы, ведь искусный сеятель умеет сеять, но не жать; искусный мастер может проявить свое умение, но не способен привести к покорности. И благородный муж способен совершенствовать свой путь; владеет, управляет им, но он не может его сделать для других приемлемым. А ты свой путь не совершенствуешь, а требуешь, чтоб был он принят. Стремления твои, Цы, недалеки!
Цзыгун вышел, и вошел Янь Хуэй. Конфуций у него спросил:
Не носороги и не тигры
По той степи просторной рыщут.
Почему мы здесь? Мы выбрали неверный путь?
Янь Хуэй ответил:
– Ваш путь весьма велик, поэтому никто под Небесами его принять не в силах. Пусть так, но Вы его проводите, распространяете. Какая ж в том беда, что его не принимают?! Ведь лишь когда не принимают, и появляется благородный муж!
Конфуций этому обрадовался, засмеялся и сказал:
– Истину сказал сын Яня! Коль был бы ты богат, то я бы у тебя стал управляющим.
Затем послал Цзыгуна в Чу. Конфуций смог освободиться, лишь когда чуский царь Блестящий поднял свои войска ему навстречу.
Царь Блестящий хотел пожаловать Конфуцию семь сотен ли записанной за общиной земли. Но канцлер царства Чу Цзыси его стал спрашивать:
– Имеются ль у Вас среди посланцев, отправляемых к князьям, такие, как Цзыгун?
– Нет.
– Имеются ль у Вас среди советников такие, как Янь Хуэй?
– Нет.
– Имеются ль у Вас среди военачальников такие, как Цзылу?
– Нет.
– Имеются ль у Вас средь глав палат такие, как Цзай Юй?
– Нет.
– К тому же предков царства Чу дом Чжоу жаловал землею в пять десятков ли и княжескими титулами третьей и четвертой степени. И вот теперь Конфуций излагает каноны трех властителей, пяти владык [177 - Имеются в виду мифические правители древности.], берется разъяснять заветы князя Чжоу, князя Шао. Коль станете его использовать, ужель тогда навечно сохраните свое прекрасное владение, простертое на много тысяч ли?! Царь Просвещенный находился в Фэне, а царь Воинственный пребывал в Хао, правители земель лишь в сотню ли в конечном счете стали властелинами всей Поднебесной. Когда Конфуций обретет опору на земле и станут помогать ему его ученики, для Чу не будет это благом.
И царь Блестящий отступил. Той же осенью в Чэнфу царь Блестящий скончался.
Безумец из царства Чу, «Встречающий повозки», напевая, шел мимо Конфуция и сказал:
– О, феникс, феникс! Как твоя добродетель оскудела! Нельзя корить за то, что было; но то, что будет, еще достижимо. Избавься же! Избавься же! Рискует ныне тот, кто занимается правлением!
Конфуций, желая с ним поговорить, слез с повозки, но тот быстро ушел, и Конфуцию поговорить с ним не удалось.
Затем из Чу Конфуций возвратился в Вэй. В то время ему было шестьдесят три года, а в Лу шестой год правил князь Скорбной Памяти.
На седьмом году его правления при встрече в Цзэне государей У и Лу уский царь потребовал от Лу сто жертвенных животных; старший над чинами усец Пи позвал вельможу Благодетельного из Младших, Благодетельный приказал идти Цзыгуну, и после этого смогли отвергнуть требование усцев.
Конфуций сказал:
– У княжеств Лу и Вэй – братские правления.
В то время родитель государства Чжэ, правившего в Вэй, не мог взойти на трон, жил у чужих, князья кориники Конфуция служили в Вэй, и вэйский государь желал привлечь Конфуция к правлению.
Цзылу спросил:
– Вэйский государь Вас ждет для дел правления. С чего Вы начнете?
Конфуций ответил:
– Нужно исправить имена.
– Вы так считаете? – возразил Цзылу. – Это слишком непонятно. Зачем их исправлять?
Конфуций ответил:
– Как ты необразован, Ю! Ведь если не подходит имя, то неуместно его толкование; а неуместно толкование, не может быть успеха в деле; а без успеха в деле не процветают ритуал и музыка; но если ритуал и музыка не процветают, то наказания бьют мимо цели; когда же наказания бьют мимо цели, народ находится в растерянности. Тому, что совершает благородный муж, он непременно может дать название, и что бы ни сказал, способен непременно выполнить; благородный муж избегает в толковании лишь небрежности.
На восьмом году правления князя Скорбной Памяти Жань Ю стал полководцем у семейства Младших и победил в сражении при Лане войско Ци.
Благодетельный из Младших его спросил:
– Вы обучались ратному искусству, иль это Ваш природный дар?
Жань Ю ответил:
– Я этому учился у Конфуция.
– А что за человек Конфуций? – спросил Благодетельный.
– Пошлют ли его к знатным, изгонят ли к простому люду или представят демонам и духам, он не подведет. А до чего своею стезей я могу дойти, пускай объединил бы тысячу общин, ему все это не покажется успехом, – был ответ.
Благодетельный спросил:
– Мне бы хотелось пригласить его. Возможно ль это?
Жань Ю ответил:
– Коль Вы желаете, не ждите, что он будет служить Вам как малый человек, и можете тогда позвать.
Кун Просвещенный из удела Вэй, когда решил напасть на Тайшу, попросил Конфуция составить план; ссылаясь на незнание, Конфуций отказался, вышел, приказал закладывать повозку и, перед тем как выехать, сказал:
– Птица знает, на какое дерево ей сесть, как может дерево распоряжаться птицей?
Просвещенный его долго не пускал. Но тут как раз Благодетельный из Младших, прогоняя Гунхуа, Гунбиня и Гунлиня, выехал с подарками ему навстречу, и Конфуций возвратился в Лу.
Конфуций возвратился в Лу спустя четырнадцать лет после того, как ушел оттуда.
Князь Скорбной Памяти из Лу спросил Конфуция о том, в чем заключается правление, и он ответил:
– Правление – в отборе слуг.
Когда Благодетельный из Младших спросил Конфуция о правлении, он ответил:
– Если возвышать прямых и ставить над кривыми, то и кривые станут прямы.
Благодетельный был обеспокоен воровством, и Конфуций ему сказал:
– Коль сами будете скромны в желаниях, не согласятся воровать и за награду.
Но в Лу использовать Конфуция так и не смогли, Конфуций тоже не стремился к службе.
Во времена Конфуция дом Чжоу ослабел, и ритуалы, музыка пришли в упадок, песни и предания оскудели. Конфуций неустанно следовал обрядам трех династий [178 - Имеются в виду династии Ся, Инь и Чжоу.], вносил порядок в записи и книги. Он начинал с эпохи Яо и доходил до циньца Мяо, определяя очередность всех событий.
Конфуций говорил:
– Я мог бы рассказать о ритуале дома Ся, да в Ци недостает свидетельств; я мог бы рассказать о ритуале дома Инь, да в Сун [179 - В княжестве Ци правили потомки правителей династии Ся, а в Сун – династии Инь.] недостает свидетельств; а доставало бы, тогда я мог бы подтвердить свои слова.
Обозревая то, что Инь и Ся добавили и сократили в ритуалах, он сказал:
– Что будет после, даже через сотню поколений, вникая то во внешнее, то в суть, постигнуть можно. Дом Чжоу зрел пример двух предыдущих царствований. Какой в нем блеск учености! Я подражаю Чжоу.
Поэтому с Конфуция берут начало «Комментарии к Преданиям» и «Записи о ритуале» [180 - «Записи о ритуале» – одна из канонических книг конфуцианства.].
Конфуций говорил со старшим музыкантом из удела Лу:
– А музыку, ее знать можно! В начале исполняют – как бы слита, затем – как бы без примеси, как бы светла и как бы непрерывно тянется в конце. Когда из Вэй я возвратился в Лу, музыка была исправлена, все оды, гимны обрели свои места.
Песен в древности насчитывалось более трех тысяч; когда же оказались у Конфуция, то он отбросил лишние и выбрал годные для церемоний и обрядов, взял по времени из высших песни Се и Господина Просо, средними поведал о расцвете Инь и Чжоу и дошел до прегрешений Ю и Ли [181 - Се и Господин Просо (Хоуцзи) – мифические правители глубокой древности. Ю и Ли – цари династии Чжоу, правившие в IX и VIII вв. до н. э.].
Зачинают на циновке в спальной, поэтому Конфуций и сказал:
– Начало Нравам положило завершение песни «Крики чаек»; началом Малых од является «Олений зов», начало Великих од – «Царь Просвещенный», начало Гимнов – «Чистый храм» [182 - Здесь перечисляются названия разделов «Книги песен» – Нравы, Малые оды, Великие оды и Гимны, а также названия древних песен.].
И все триста пять песен Конфуций распевал, перебирая струны, чтобы достичь созвучия с напевами «Весенний», «Воинственный», мелодиями од и гимнов. С тех пор стала возможной передача ритуалов, музыки и появилось шесть искусств [183 - Здесь под шестью искусствами подразумеваются шесть основных книг конфуцианского канона.] для устроения стези царей.
На склоне лет Конфуций полюбил «Книгу Перемен», определил порядок в ней «Суждений», «Приложений», «Образов», «Истолкования триграмм», «Письмен и слов» [184 - Перечисляются названия различных комментариев к «Книге перемен».]. Пока зачитывался «Книгой Перемен», бамбуковые планки с ее записью рассыпались.
Он сказал:
– Если бы у меня было еще несколько лет и я бы по-прежнему занимался «Переменами», то стал бы целостным.
Конфуций учил Песням, Преданиям, ритуалам и музыке. Учеников у него было около трех тысяч, семьдесят два из них постигли полностью все шесть искусств, а тех, кто, подобно Янь Чжоцзоу, усвоил учение, насчитывалось очень много.
Конфуций обучал по четырем разделам: учености, поступкам, честности и преданности. Ему были чужды четыре недостатка: склонность к домыслам, излишняя категоричность, упрямство, себялюбие. Относился бдительно к посту, войне, болезни. Учитель редко говорил о выгоде, судьбе и человечности. Кто не проникнут горестным порывом, тех не просвещал; не повторял тому, кто не способен отыскать по одному углу три остальных.
В своей деревне он казался простодушным и безыскусным в речах, а при дворе и в храме предков говорил красноречиво, хотя и мало. В ожидании аудиенции, беседуя с высшими чинами, он казался твердым, в беседе с низшими чинами – ласковым.
Когда входил в дворцовые ворота, казалось, изгибался весь, спешил вперед, растопырив руки, словно крылья; когда князь приказывал ему принять гостей, он как бы и в лице менялся; если князь приказывал ему явиться, то шел, не дожидаясь, когда для него запрягут коней.
Не ел несвежих рыбы или мяса, неправильно разделанного мяса. Он не садился на циновку, постланную криво. Когда ел вместе с человеком в трауре, то никогда не наедался досыта. В тот день, когда Учитель плакал, он не предавался пению. Встречая человека в траурной одежде иль слепца, пускай бы это даже был подросток, неизменно проявлял к нему глубокую почтительность.
Конфуций говорил:
– Я непременно нахожу себе наставника в каждом из двоих моих попутчиков. Я испытываю печаль, когда не улучшают нравы, не уясняют то, что учат, а зная долг, не могут ему следовать и не стремятся устранить порок.
Если кто-либо искусно пел, он просил его начать сначала и затем к нему присоединялся.
Учитель не высказывался о чудесном, силе, смуте, духах.
Цзыгун сказал:
– Можно изведать просвещенность нашего Учителя, но слов о пути Неба и судьбе, природе человека от него не услышишь.
Янь Юань вздохнул печально и сказал:
– Смотрю – оно все выше, вникаю – все сокрытей, гляжу – передо мною, то вдруг уж позади. Учитель сразу все не раскрывает, умеет завлекать людей. Он всесторонне просвещает нас и сдерживает ритуалом. Мне это не отбросить, даже если пожелаю. И вот когда все мои силы на исходе, оно как будто уж возвышается вблизи. Я хочу следовать за ним, но не могу этого сделать.
Житель улицы Состоятельных сказал:
– Как велик Конфуций! Его ученость необъятна, вот только не сумел ни в чем прославиться.
Учитель, услышав об этом, сказал:
– Чем же мне заняться? Заняться ли управлением колесницей? Заняться ли стрельбой из лука? Займусь-ка управлением колесницей!
Лао [185 - По версии одного из комментариев Лао был учеником Конфуция.] сказал:
– Учитель говорил: «Я умею много, так как не был испытан на службе».
Когда правлению князя Скорбной Памяти из Лу пошел четырнадцатый год, весной князь совершал объезд земель в Дае. Чушэн, каретник Суня Среднего, поймал зверя, подумали, что не к добру.
Конфуций посмотрел на зверя и сказал:
– Это Линь – единорог.
И единорога взяли.
Конфуций же воскликнул:
– Не шлет Река предначертаний.
Не появляется из Ло письмен [186 - Имеются в виду мифические предания о том, как во времена идеальных государей на поверхности вод являлись различные священные знаки и письмена.].
Свершается мой час последний!
Когда умер Янь Юань, Конфуций сказал:
– Гибну я от Неба!
Увидев при объезде западных земель единорога, заметил:
– Пришел к концу мой путь!
Вздохнул печально и сказал:
– Увы! Никто меня не знает.
– Но почему же Вас никто не знает? – спросил Цзыгун.
Учитель ответил:
– Не ропщу на Небо, не виню людей, занимаясь низшим, высшее постиг, не Небесам ли и известен я?!
Конфуций говорил:
– Старший Ровный с Младшим Равным были людьми, которые не отказались от своих стремлений и не опозорили себя.
Он сказал о Милостивом из Люся и Шао Лине:
– Они отказались от своих стремлений и опозорили себя.
Он отозвался также о Юйчжуне и Ии:
– Они в своем уединении сохранили себя в чистоте и проявили гибкость, удалясь от мира. Но что касается меня, то я, в отличие от них, не предрешаю, как мне можно поступить и как нельзя.
Учитель сказал:
– О нет! Только не это! Благородный муж страшится, что умрет он и не будет его имя прославляться. Путем моим не следуют. Как я смогу себя увидеть в поколениях потомков?
И на основе записей хронистов создал он летопись «Весна и осень». В глубине времен достиг князя Уединившегося [187 - Князь Уединившийся (Иньгун) правил в княжестве Лу с 722 по 712 г. до н. э.], а завершил четырнадцатым годом правления князя Скорбной Памяти, охватив правления двенадцати князей. Основой сделал Лу, близко касался Чжоу, поэтому вовлек в свое повествование три династии. Все выражения его были очень сдержанны, но глубоки по смыслу. Так, государи У и Чу себя звали царями, а в «Весне и осени» из осуждения о них просто сказано: «мужи». На съезд в Цзяньу Сын Неба чжоуской династии на самом деле был приглашен, а в «Весне и осени» об этом не упоминается, но говорится:
– Небесный царь совершал объезд земель в Хэяне.
Наталкивал на эти сравнения, чтобы исправить современников. Впоследствии отдельными царями смысл принижения был извлечен, раскрыт; когда же этот смысл «Весны и осени» стал широко известен, то все сановники-бунтовщики и сыновья-отцеубийцы устрашились.
По долгу службы разбирая тяжбу, Конфуций никогда один не принимал решений, если можно было это сделать вместе с кем-либо другим. Но при создании «Весны и осени» он коль писал, так уж писал, коли вычеркивал, то уж вычеркивал; ученики ему помочь были не в силах ни в единой строчке. Когда ученики уже прочли «Весну и осень», Конфуций им сказал:
– Последующие поколения будут знать меня благодаря «Весне и осени», но станут осуждать меня тоже за «Весну и осень».
На пятнадцатом году правления князя Скорбной Памяти в Вэй умер Цзылу. Конфуций расхворался, а Цзыгун попросил его принять.
Конфуций стоял непринужденно у ворот, опершись на палку, и сказал:
– Цы, почему пришел так поздно?
Вслед за тем Конфуций вздохнул и пропел:
– Гора Великая обрушилась!
Столбы и устои рухнули!
Мудрец совсем зачах!
Затем заплакал и сказал Цзыгуну:
– Под Небесами нет пути уже давно, никто не в силах следовать за мной. При Ся гроб со своим умершим оставляли на восточной лестнице, при Чжоу же – на западной, а иньцы – меж двух столбов. А я происхожу от иньцев.
И через семь дней он скончался.
Конфуцию было семьдесят три года, он умер на шестнадцатом году правления князя Скорбной Памяти в Лу, в шестой луне, в день Цзичоу.
Князь Скорбной Памяти сказал о нем в надгробном слове:
– Безжалостные Небеса не пожелали старика оставить, чтобы изгнать меня, единственного, с трона и ввергнуть, сирого, в страдания. Увы! О, горе! О, несчастье! Конфуций, отче, не казни собой!
Цзыгун сказал:
– Разве он не сгинул в Лу? Учитель говорил: «Ошибиться в ритуале – значит помрачиться умом; ошибиться в имени – значит совершить проступок. Утрата воли означает помрачнение, ее утрата и ведет к проступку».
При жизни не суметь использовать, а после смерти оплакивать – это прегрешение против ритуала; назвать себя «единственным» – это прегрешение против имени.
Конфуция похоронили над рекою Сы, к северу от городских стен Лу. Все его ученики три года соблюдали траур. Когда трехлетний траур по Учителю закончился и они, прощаясь, стали расходиться, то расплакались, вновь повергнутые в безутешное горе, а некоторые опять остались. Но лишь Цзыгун жил на могиле в хижине шесть лет. А вдоль могильного холма расположилось больше сотни домов учеников Конфуция и уроженцев Лу, которые здесь поселились с семьями и были названы «Деревнею Конфуция». В Лу по преемству поколений в соответствии со сменой сезонов совершались жертвоприношения на могиле Конфуция, а ученые вблизи нее обучались ритуалам, устраивали волостные пиршества и большие состязания в стрельбе из лука. Могильный холм Конфуция занимает один цин [188 - Цин – мера земельной площади, составляющая 100 му (один му – 0,07 га).]. Благодаря тому что ученики толпились у покоев, где он жил, а потомки сохраняли в храме Конфуция его одежду, шапку, лютню, книги и повозку, все эти вещи не пропали вплоть до Ханей [189 - Династия Хань правила в Китае в III в. до н. э. – III в. н. э.], в течение уже более двухсот лет. Когда же августейший повелитель Возвышенный [190 - Время правления ханьского императора Возвышенного (Гаоцзу) – 206-194 гг. до н. э.] проезжал по Лу, то принес на могиле Конфуция в жертву быка. Князья, вельможи и сановники бывают там, сперва обычно посетят, а уж потом приступают к правлению.
От Конфуция родился Ли, по второму имени Боюй; Боюй дожил до пятидесяти лет и умер раньше, чем Конфуций. От Боюя же родился Цзи, по второму имени Цзысы, дожил до шестидесяти двух лет. Он притеснялся в Сун; Цзысы создал «Незыблемую середину» [191 - См. коммент. 57 к «Изречениям».]. А от Цзысы родился Бай, по второму имени Цзышан, и дожил до сорока семи лет. У Цзышана же родился Цю, по второму имени Цзьцзя, дожил до сорока пяти лет. А от Цзыцзя родился Цзи, по второму имени Цзыцзин, дожил до сорока шести лет. А от Цзыцзина был рожден Чуань, по второму имени Цзыгао, дожил до пятидесяти одного года. От Цзыгао был рожден Цзышэнь, дожил до пятидесяти семи, был в Вэй министром. От Цзышэня же родился Фу, дожил до пятидесяти семи лет, был советником князя Шэ из Чэнь. У Фу был младший брат Цзысян, дожил до пятидесяти семи лет, был советником августейшего владыки Милосердного [192 - Император Милосердный (Сяо Хуэй) правил в 194-187 гг. до н. э.] и стал правителем Чанша; был ростом девять чи, шесть цуней. От Цзысяна же родился У, от У – Яньнянь с Аньго. Аньго был советником при ныне царствующем августейшем повелителе [193 - Имеется в виду император Воинственный – Уди (140-86 гг. до н. э.).], достиг поста правителя Линьхуая, скончался рано. От Аньго родился Ан, от Ана же – Хуань.
Я, придворный летописец, так скажу: есть в Песнях строки:
К горам высоким рвемся мы,
Стремимся к светлому пути.
Хоть и не можем добрести,
Но увлекает нас порыв души.
Я читал книги Конфуция, и захотелось мне узнать, каким он был человеком. Поехав в Лу, увидел храм Конфуция, его жилье, повозку, платье и предметы ритуала; ученые в положенное время обучались ритуалу в его доме. Я задержался там в раздумье, не в силах уйти. Царей, как и людей достойных, в Поднебесной было много, они при жизни процветали, а умерли – и канули. Имя же Конфуция, простолюдина, уж более чем десять поколений на устах. Ученые его считают своим родоначальником. Все, кто в Срединном государстве, начиная с Сына Неба и князей, толкуют о шести искусствах, обращаются за истиной к Учителю. Могу назвать его самым великим из людей, достигших высшей мудрости.
Живое слово…
А.Н. Толстой. Изложение учения Конфуция. Великая наука
И.И. Семененко
Живое слово…
Как я смогу себя увидеть в поколениях потомков?
Живое слово индивидуально. Его творец находит в нем магию самовыражения, даже если говорит не о себе. Но слово в такой же степени субъективно, как и объективно. По вечной библейской истине, его отличает бытийственность, т. е. та общая вселенская суть, которая выходит за рамки времени и пространства, объединяя в одно целое страны и эпохи. Как говорил Лаоцзы, легендарный наставник Конфуция, ставший наряду с ним, Сократом и Буддой одним из первоучителей человечества: «Не потому ли это, что у мудреца нет личного? Но именно поэтому он может свое личное осуществить». Таким субъективно-объективным было и слово Конфуция. И потому оно стало общим достоянием человечества. И эта общность тоже индивидуальна – как живой отклик представителей других эпох, наций и культур на живое слово Конфуция. Вполне естественно, что первыми к Учителю обратились его последователи-соотечественники, среди которых выдающееся место занимает родоначальник китайской историографии Сыма Цянь. Он оставил самую раннюю и, по мнению многих, наиболее полную и достоверную биографию Конфуция, вошедшую отдельной главой в знаменитый труд «Исторические записки» (II-I вв. до н. э.). Сыма Цянь был к тому же великим мастером древнекитайской прозы, что придает его произведению особую привлекательность. И хотя в нем встречаются фрагменты, напоминающие легенду или анекдот, а отбор фактов подчинен определенной идейно-нравственной позиции самого историка, но благодаря его явно рационалистическому подходу, склонности к дотошному отысканию необходимых исторических свидетельств, глава «Старинный род Конфуция» уже многие века служит бесценным источником сведений об Учителе, питающим вдохновение исследователей и почитателей Конфуция во всем мире.
В этой связи примечателен диалог разных культур. Схождение в нем национально-индивидуального и всемирно-общего особенно выразительно. В смысле первозданной духовной общности человечества он не прерывался, по сути, никогда. Но в своем внешнем выражении диалог западной культуры с Конфуцием начался по-настоящему только со второй половины XVII в. и в эпоху Просвещения. Одним из главных дирижеров этой первоначальной переклички выступил идейный вождь западного Просвещения Вольтер.
Он, как и многие другие просветители, был большим поклонником Конфуция, хотя такое отношение разделяли далеко не все. Более того, некоторые ученые мужи из «противоположного лагеря» обоснованно усматривали в этом преклонении, с одной стороны, идеализацию всего китайского, а с другой – высвечивание именно тех граней китайской мудрости, которые соответствовали собственным взглядам просветителей. И все же их отклик прозвучал живым словом, коснувшись глубин конфуциевой мысли. Этих «властителей дум» затронула бытийственность его учения, укорененная в общемировой духовности. Но она же породила – и тоже среди выдающихся западных умов – критиков и ниспровергателей Конфуция. В данном случае они проявляли такой же, как и его поклонники, субъективизм, только с обратным знаком, отвергая то, что не соответствовало их взглядам. Гегель, например, уничижающе оценивал изречения китайского мудреца. Но это не говорит плохо ни о Гегеле, ни о первоучителе. Бесконечность смысла, заключенная в слове Конфуция, воплощает в то же время индивидуальность его самого, его времени и народа. Очевидна и индивидуальность гегелевской философии. А яркие индивидуальности порой не сразу (и не всегда) находят общий язык, особенно когда столь различны времена и обстоятельства. «Великое изделие не скоро создается», – учил тот же Лаоцзы.
Одним из представителей западной культуры, для кого Конфуций оказался чрезвычайно близок, был Л.Н. Толстой. За всю историю России среди ее крупнейших писателей и мыслителей трудно кому-либо сравниться с ним по интересу и вниманию, которое в течение последних десятилетий своей жизни он неизменно проявлял к Конфуцию и Лаоцзы, к древнекитайской мысли, вообще к восточной мудрости. В его подходе тоже можно усмотреть определенную субъективность, заметить разного рода искажения и неточности. Но главное, он сумел почувствовать и попытался выразить своеобразный примат духовного в учении Конфуция. Его диалог с первоучителем, живой и проникновенно личный, состоялся.
Для восприятия и глубокого понимания Конфуция важны не только его афоризмы и история создания его учения. Он предстает по-новому в дальнейшем историческом развитии этого учения, ставшего через несколько веков после его смерти сердцевиной китайской государственности и традиции. Так, его личность составила органическую и весомую часть национального характера китайцев, их общей индивидуальности. Изучая конфуцианство как главную доктрину и психологию китайской империи, которая была реальностью еще в нашем столетии, можно лучше понять не только нацию в целом, но и ее первоучителя. Это не означает, конечно, полного тождества между ним и позднейшей традицией. Более того, в ряде аспектов они даже весьма далеки друг от друга. Но есть и общее, позволявшее китайцам позднейших времен видеть в Конфуции своего наставника.
О конфуцианстве писалось на Западе и в России немало. Самобытны и глубоки труды выдающихся русских китаеведов XIX в. Н.Я. Бичурина и В.П. Васильева, личностей незаурядных, в значительной мере определивших облик российского китаеведения того времени и его дальнейшее развитие. Никита Яковлевич Бичурин (1777-1853), возможно, более известный как монах о. Иакинф, многие годы возглавлял Российскую духовную миссию в Пекине (первоначальный «питомник» наших китаеведческих кадров), оставил уникальные сочинения по Китаю и другим азиатским странам. К мнению о. Иакинфа прислушивались крупнейшие западные синологи, его творчество высоко ценил А.С. Пушкин, с которым его связывали дружеские отношения. Василий Павлович Васильев (1818-1900) в качестве профессора Петербургского университета и декана его восточного факультета продолжил развитие российского китаеведения уже на университетском уровне. Его научная деятельность, воспитанная им плеяда выдающихся русских востоковедов и китаистов, как и труды о. Иакинфа, составили гордость нашей науки о Китае. То, что ими создано, тоже несет печать их личностей и времени. Не со всем в их наследии можно сейчас бесспорно согласиться. Давно отмечались, например, скептицизм В.П. Васильева, его излишняя критичность в подходе к источникам. Но это не умаляет непреходящей ценности их трудов. Внешняя «научная» объективность ничего не стоит, если слово ее мертво. О. Иакинф и В.П. Васильев сказали свое творческое слово о конфуцианстве, живой нитью связавшее столь далекие эпохи и столь разные культуры.
Такое слово о Конфуции и конфуцианстве уже редко встречается в наш век, хотя мировое китаеведение не оставляет эту тему и выпускает все новые исследования и переводы. К настоящему времени в понимании Конфуция сложился определенный стереотип, который уточняется в деталях, но в целом остается неизменным, переходя из одной работы в другую. Его учение сводят, как правило, к рационалистической философии либо искусству жизни, гуманистической этике, психологии и политике; в нем подчеркиваются индивидуализм, «позитивный дух», отсутствие мистики. Исключения из этого стандарта выглядят особенно примечательно.
Одно из таких исключений – книга о Конфуции американского философа Герберта Фингаретта, опубликованная в 1972 г. И хотя в ней не все бесспорно, в целом она углубляет наше понимание китайского мудреца. Фингаретт относит себя к известному новейшему течению западной мысли – философии лингвистического анализа, но в Конфуции находит то откровение и глубину, которые в полной мере не обнаруживает в современных философских изысканиях. В наше рационалистическое время китайский первоучитель по-новому, вполне самобытно напоминает ему о значении религиозного духовно-нравственного начала в бытии людей, о присущей этому началу магии слова и поведения, о важности для человека, развивающего свое личное, «внутреннее», не быть в отрыве от целого, всеобщего.
Для понимания Конфуция важны также философские прозрения некоторых выдающихся мыслителей XIX-XX вв., например К. Ясперса, относившего первоучителя к эпохе, названной им «осевой», и находившего в нем глубины религиозности: «Общение людей, которое привело все созданное на земле в соприкосновение друг с другом и принуждает к его все более интенсивному сообщению, открыло нам помимо Библии две другие важные сферы религии: Упанишады и буддизм в Индии, учения Конфуция и Лаоцзы в Китае. Мыслящему человеку с открытой душой не может остаться недоступной исходящая оттуда глубина истины, где бы она ни звучала. Душа стремится расшириться, достигая безграничного» [194 - Ясперс К. Смысл и назначение истории. М., 1994. С. 474.]. Многому в понимании Конфуция может помочь русская религиозная философия. Так, А.Ф. Лосев еще в 20-е годы в работе «Философия имени» дает глубокую диалектическую разработку магии слова (предваряя «открытия» Г. Фингаретта, исходящего из совершенно других философских позиций) в таком, например, высказывании: «Когда я зову своего собеседника, называя его имя, и он идет ко мне, это – тоже магия» [195 - Лосев А. Ф. Из ранних произведений. М., 1990. С. 130.].. Цельность мышления, на которую ориентируется русское религиозное миропонимание, является одним из важнейших подходов к постижению того, чему учили великие мудрецы древности, и среди них – Конфуций.
Л.Н. Толстой
Великая наука [196 - Этот набросок был извлечен из черновых бумаг А.Н. Толстого и потому несет налет поспешности. Ключевым в размышлениях великого писателя стало предостережение для читателя не поддаваться первому впечатлению «скучности» учения китайцев, а терпеливо ознакомиться с ним и проникнуться его духом.]. Изложение учения Конфуция
Сущность китайского учения такая: истинное (великое) учение научает людей высшему добру – обновлению людей и пребыванию в этом состоянии.
Чтобы обладать высшим благом, нужно (1) чтобы было благоустройство во всем народе. Для того чтобы было благоустройство во всем народе, нужно (2) чтобы было благоустройство в семье. Для того чтобы было благоустройство в семье, нужно (3) чтобы было благоустройство в самом себе. Для того чтобы было благоустройство в самом себе, нужно (4) чтобы сердце было чисто, исправлено. (Ибо где будет сокровище ваше, там будет и сердце ваше.) Для того чтобы сердце было чисто, исправлено, нужны (5) правдивость, сознательность мысли. Для того чтобы была сознательность мысли, нужна (6) высшая степень знания. Для того чтобы была высшая степень знания, нужно (7) изучение самого себя (как объясняет один комментатор).
Все вещи имеют корень и его последствия; все дела имеют конец и начало. Знать, что самое важное, что должно быть первым и что последним, есть то, чему учит истинное учение. Усовершенствование человека есть начало всего. Если корень в пренебрежении, то не может быть хорошо то, что должно вырасти из него.
Когда ясно определена цель, к которой должно стремиться, можно, откинув другие ничтожные цели, достигнуть спокойствия и постоянства. Достигнув спокойствия и постоянства, можно ясно обдумать предмет. Ясно обдумав предмет, можно достигнуть цели.
//-- Учение середины --//
Небо дало человеку свойственную ему природу. Следовать своей природе есть истинный путь человека. (Я есмь жизнь, путь и истина.) Указание этого пути и дает учение.
Путь следования своей природе таков, что всякое отступление лишает жизни, и потому мудрый человек старается узнать путь прежде, чем он видит вещи, и боится сбиться с пути прежде, чем слышит о них, потому что нет ничего важнее того, как то, что невидимо, и то, что незаметно. В то время как человек находится вне влияния удовольствия, досады, горя, радости, он находится в состоянии равновесия и в этом состоянии может познать самого себя (свою природу и свой путь). Когда же чувства эти возбуждены в нем после того, как он познал самого себя, то чувства эти проявляются в должных пределах и наступает состояние согласия. Внутреннее равновесие есть тот корень, из которого вытекают все добрые человеческие деяния; согласие же есть всемирный закон всех человеческих деяний. Только бы состояния равновесия и согласия существовали в людях, и счастливый порядок тогда царствовал бы в мире, и все существа процветали бы. И потому мудрый человек внимателен к себе тогда, когда он один, и всегда держится равновесия и согласия. И хотя его не знает мир и не уважает, он не жалеет о том. То, что он делает, совершает тайно, но достигнет самых далеких пределов.
Поступки его просты в отношениях с людьми, но в последствиях своих они неизмеримы. Знать же, как достигнуть этого совершенства, человек может всегда. Вытесывающий топорище имеет всегда образец перед собой. То же и с совершенствованием: образец совершенства человек находит всегда в себе и себя же творит по этому образцу. Если человек на основании своей природы понимает, что не должно делать другому того, чего не хочешь, чтобы тебе делали, то он близок к истине. Добродетельный человек исправляет себя и ничего не требует от других, так что для него не может быть ничего неприятного. Он не ропщет на людей и не осуждает Небо.
И потому добродетельный человек спокоен и тих, сообразуясь с предписаниями Неба, тогда как низкий человек, ходя ложными путями, всегда тревожен, ожидая счастливых случайностей. Человек, чтобы быть добродетельным, должен поступать так же, как поступает стрелок из лука: если он промахивается, то ищет причину неудачи не в цели, а в себе. Человек совершенствующийся подобен путнику, который должен всегда сначала пройти близкое расстояние и всход на гору должен начинать снизу.
Небо действует сознательно. Человек должен стремиться к достижению сознательности. Тот, кто обладает сознательностью, тот без усилия знает, что справедливо, и, понимая все без усилия мысли, легко вступает на путь истины. Тот, кто достиг сознательности, избирает то, что хорошо, и твердо держится того, что избрал. Для достижения же сознательности нужно изучение того, что добро, внимательное исследование этого, размышление о нем, ясное различение его и серьезное исполнение его. Пусть человек делает это, и, если он был глуп, он станет умен, и, если он был слаб, он сделается силен.
Если у человека есть разум, вытекающий из сознательности, это должно приписать природе; если же у него есть сознательность, происшедшая от разума, то это должно быть приписано учению. Будь сознательность – и будет разум. Будь разум – и будет сознательность.
Только тот, кто достиг высшей сознательности, может дать полное развитие своей природе. А коль скоро он сможет дать полное развитие своей природе, он сможет дать полное развитие и природе других людей, природе животных, природе всего существующего. Когда он достиг этого, он делается посланником Неба. Близок к этому тот, кто развивает в себе ростки добра. Посредством их он может достигнуть высшей сознательности. Сознательность в нем становится явной; становясь явной, становится блестящей; становясь блестящей, влияет на других. Так что только тот, кто обладает высшей сознательностью, может обновлять людей. Тот, кто обладает такой сознательностью, не только восполняет себя, но и других людей. Себя он восполняет добродетелью, других он восполняет знанием. Добродетель и знание суть свойства природы человека. И таким образом совершается соединение внешнего и внутреннего. От этого сознательности естественна бесконечность. Сообщаясь другим, она не прекращается. Она делается явной; делаясь явной и не прекращаясь, достигает самых дальних пределов; достигая же дальних пределов, она становится бесконечной, истинно существующей. Так что и тот, кто обладает ею, становится бесконечным и истинно существующим.
Будучи такова по своей природе, сознательность без выказывания себя становится явной, без движения производит перемены и без усилия достигает своих целей.
Путь Неба и земли может быть выражен в одном изречении: «В них нет двойственности, и потому они производят вещи непостижимым образом».
Пускай невежественный человек судит о вещах, не зная их; пускай гордый человек приписывает себе власть решать вопросы своим суждением: пускай человек, живущий в современности, возвращается к тому, что исповедовалось в прошедшие века, – все, поступающие так, теряют жизнь. Добродетельный же человек, не упуская никаких мелочей и самых незаметнейших проявлений своей природы, старается довести ее во всех направлениях до высшего совершенства. Он дорожит своими старыми знаниями и постоянно приобретает новые. Тогда как низкий человек, все более и более уходя в погибель, старается приобрести как можно больше известности, добродетельный человек предпочитает скрывать свою добродетель по мере того, как она становится все более и более известной.
Забота добродетельного человека одна: рассматривать свое сердце, чтобы там не было ничего дурного.
То, в чем никто не может сравниться с добродетельным человеком, – есть то, чего другие люди не могут видеть. Действия Неба не имеют ни света, ни звука, ни запаха. Таковы же действия добродетельного человека.
Общие примечания к Великой Книге и Учению о середине
«Великая наука» образует одну из главных книг Ли-цзи, или Истории обрядов. Следует заметить, что книга эта претерпела много после смерти Конфуция, гораздо больше, чем прочие классические книги. Классические китайские книги были написаны на деревянных табличках, и таблички эти со временем терялись. В царствование императоров из династии Хань были употреблены все усилия для того, чтобы собрать священные книги: были разысканы и приведены в порядок таблички, возобновлены посредством консилиума ученых недостававшие, и таким образом переданы потомству книги, дошедшие до нас.
Книга обрядов в настоящее время состоит из 49 глав, или книг. В редакции ее приняли главное участие Лю Синь, за которым следовали два знаменитых ученых: Дай Дэ и его родственник Дай Шэн. Первый из них весь текст, свыше двухсот глав, собранных Синем, свел к 89, а Шэн эти 89 глав свел к 46. Три другие книги были прибавлены во втором столетии нашей эры. Одна из них, «Великая наука», добавлена Ма Юном. После него книги не подвергались никаким изменениям.
Что касается подлинности книги «Великая наука», то это, по мнению многих, представляет сомнительный пункт, относительно которого приходят к разным заключениям. Знаменитый китайский ученый Чжу Си утверждает, что книга эта является передачей слов Конфуция постольку, поскольку она заключает в себе выдержки из классической книги об обрядах; все же остальное есть не что иное, как Чжунцзе (комментарий), являющийся изложением взглядов Дзэн Цзы по поводу изречений мудреца, собранных его учениками. Таким образом, Чжу Си не приписывает составление этой книги Цзэну, как обыкновенно это принято.
Тем не менее четвертая глава начинается словами: «Учитель сказал». Это указывает на то, что книга эта составлена не самим Конфуцием, а кем-нибудь из его последователей. Быть может, работа самого Конфуция по составлению этой книги сплелась со вставками его учеников и образовала одно целое.
Кто же тогда были авторами его? Древнее предание приписывает авторство этой книги Кун-цзы, внуку Конфуция. В одном из примечаний, написанных в период появления этой книги на каменных табличках Вэй, заключается следующее удостоверение: «Когда Кун-цзы жил и когда он испугался того, что поучения лучших мудрецов останутся в темноте и принципы древних императоров и королей пропадут, он сплел из них «Великую науку» и как бы крышей для нее создал «Учение о Середине»». Вот удостоверение одного из писателей наиболее ранних времен, и ученые склоняются к заключению признать правильность его утверждения.
Но хотя и нет никаких положительных данных для того, чтобы утверждать, кто был автором книги «Великая наука», во всяком случае, не может быть никакого колебания, чтобы признать ее подлинным документом конфуцианской школы. Если она не заключает в себе исключительно слов мудреца, то она является правильным отражением его учения, записанного им самим или кем-нибудь из его последователей приблизительно в то же время, когда он жил. Написание этой книги может быть отнесено к четвертому столетию до нашей эры.
Значение «Великой науки» выставляется многими китайскими писателями в самых экстравагантных выражениях. Значения этого никак не могут разделять все европейские ученые, переводившие книги эти и писавшие о них, но тем не менее вот каково мнение одного из них, именно французского переводчика Потье: «Очевидно, что у китайского философа было стремление убедить правительства в обязанности совершенствовать самого себя и чтобы к добродетели стремились все люди. Он чувствовал, что у него была несравненно более высокая миссия, чем та, с которой являлись и которой довольствовались большинство древних и современных философов; его необычайная любовь к счастью всего человечества, которая доминирует над всеми прочими его чувствами, создала из философии его систему социального совершенства, до которой, мы осмеливаемся это утверждать, никто еще не доходил» (La Grande Etude par Pauthier. Paris, 1837).
Цель, с которой написана эта книга, открывается в первом параграфе: ««Великая наука» учит, как проявить самые светлые добродетели, как полюбить людей и как жить самой высшей жизнью». Таким образом, создатель ее представляет себе всех людей, все человечество, связанными между собой только одной обязанностью – проявлять высшее свое начало, способное возбудить в них чувство доброжелательства и любви друг к другу. Способ же, посредством которого это может быть достигнуто, заключается в следующих семи ступенях: исследование вещей, совершенствование в знании, искренность в помыслах, очищение своего сердца, совершенствование своей личности, управление своим семейством и управление государством. Таким образом, книга «Великая наука» одинаково касается как одного человека, так и тех совокупностей людей, которые известны нам в виде разных обществ и государств.
«Учение о Середине» (Чжун-ю) является одним из трактатов, появившихся на свет благодаря трудам Лю Синя и занявших место свое в числе священных книг китайцев, а именно как 31-я книга Ли-цзи…
Но хотя она и составная часть книги обрядов, тем не менее упоминается и как отдельная. В каталоге книг Лю Синя мы находим замечания по поводу книги Чжун-ю. В летописи династии Сюй (589-617 годы) в главе «История литературы» упоминаются три сочинения относительно Чжун-ю: первое называется «Летопись Чжун-ю» (в двух частях), приписываемая знаменитому ученому середины пятого столетия; второе же – комментарий Чжун-ю, приписываемый императору У (502-549 годы); и третья частная летопись, определяющая смысл Чжун-ю (в пяти частях), автор ее не упоминается.
Таким образом, оказывается, что книга Чжун-ю – «Учение о Середине» – появилась и была известна отдельно от прочих еще до появления династии Сун. Ученые в период этой династии посвящали особое внимание ей, очевидно, под руководством знаменитого ученого Чжоу Дунь-и. За этим ученым следовали два брата Чэн, но никто из них ничего не опубликовал по поводу этой книги. Наконец явился Чжу Си, который написал сочинение «Чжун-ю, главы ее и мысли», и это сочинение сделалось учебником классической литературы на экзаменах при четвертом императоре из династии Юань (1312-1320 годы). А с этого времени сочинение это появляется уже в той редакции, как оно отразилось в книге Ли-цзи. Ни самый первоначальный текст, ни древние комментарии не приводятся.
В царствование нынешней династии издано великолепное собрание пяти цзинов (священных книг), выпущенное многочисленным комитетом ученых в конце царствования.
Составление «Учения о Середине» приписывается Кун-цзы (иначе Цзы Сы), внуку Конфуция. Китайские исследователя и критики соглашаются в этом и, очевидно, имеют на это глубокие основания. На самом же деле нет никаких указаний в самом сочинении, которые привели бы нас к этому заключению. Среди многих цитат слов Конфуция и упоминаний о нем мы могли бы ожидать какое-нибудь указание, что мудрец был дедом автора, но ничего в этом роде не находим. Внешние же показания или свидетельства авторитетов очень сильны. В исторических летописях Сыма, изданных в начале первого столетия до н. э., чрезвычайно ясно говорится, что Цзы Сы создал Чжун-ю; столетием раньше имеем еще более сильное доказательство – слова Кун Фу, одного из потомков: «Цзы Сы составил Чжун-ю в сорока девяти главах» [197 - Этот Кун Фу был одним из потомков Конфуция, который спрятал некоторые из его книг в стене своего дома, в то время когда был выпущен императорский указ о сожжении всех сочинений мудреца. Он сам был писателем, и сочинения его упоминаются под заглавием «Кунцун-цзы».]. Таким образом, мы должны опереться на эти внешние показания. Цзы Сы, следовательно, занимает выдающееся место в классической литературе Китая, и будет уместно привести несколько указаний по поводу его.
Он был сыном Ли, который умер в 482 году до н. э., четырьмя годами раньше мудреца, своего отца. Указания, в котором году он родился, нет. Сыма Цянь говорит, что он умер в возрасте 82 лет, но это, очевидно, неверно, потому что от Менция мы узнаем, что он пользовался милостями герцога Мю из провинции Лу, который вступил в управление герцогством в 408 году до н. э., то есть семьдесят лет спустя после смерти Конфуция. В табличках о Наиболее Достойных, помещенных в храмах мудреца, сообщается, что вместо 62 лет его жизни нужно считать 82 года; другие же полагают, что жизнь его простиралась за сто лет. Все это, разумеется, указывает на то, что нельзя точно сказать на самом деле, сколько он жил.
Во время детства Цзы Сы находился, должно быть, со своим дедом, и от него получил первоначальное обучение. Говорят, что однажды, когда он оставался один с мудрецом и услышал, как тот вздыхал, он подошел к тому и, поклонившись дважды, спросил у него о причине печали. «Оттого ли это, что вы думаете, – сказал он, – что ваши потомки будут недостойны вас вследствие того, что они недостаточно будут работать над собой? Или же вы мучаетесь, вспоминая о жизни Яо и Шуня, о том, как вы мало достигли, чтобы жить, как они?» – «Дитя мое, – отвечал Конфуций, – как случилось то, что ты узнал мои мысли?» – «Часто я выслушивал, – отвечал Цзы Сы, – от вас уроки, что если отец соберет и приготовит хворост, а его сын не в состоянии нести эту связку хвороста, то его признают выродком и недостойным. Замечание это часто приходило мне на ум и наполняет меня большим провидением». Мудрец пришел в восхищение. Он улыбнулся и сказал: «Теперь я действительно могу жить, нисколько не беспокоясь: все мои начинания не пропадут, они будут поддержаны и развиты» [198 - Этот случай рассказан самим Кун Фу.].
После смерти Конфуция Цзы Сы сделался, говорят, учеником философа Цзэна, но он пользовался его наставлениями с рассуждением, и в одном случае, который рассказывается в Ли-цзи, ученик внезапно занял место учителя. Когда он жил в большой бедности, один из друзей его принес ему пшеницу, которую он охотно принял. Тогда другой друг осмелился послать ему бутылку вина, но он отказался принять ее. «Но вы приняли ведь пшеницу от другого, – начал говорить этот, – почему же вы отказываетесь принять мой подарок, который не меньшей ценности? У вас нет никакого повода для этого. А если вы хотите показать на вашу независимость, так вы должны были бы делать это более совершенно». – «Я так беден, что нуждаюсь. Боясь же, чтобы я не умер и не перестал бы таким образом служить моим предкам, я принимаю пшеницу как подаяние, но вино и сушеное мясо, которые вы предлагаете мне, это уже некоторая роскошь, а для бедного человека неразумно пировать. И вот почему я отказался от вашего подарка. А вовсе я не думаю о том, чтобы проявить свою независимость».
То же самое значение, собственно говоря, имеет и рассказ о Цзы Сы, который мы находим у Лю Синя. Ученый этот говорит о том, что когда Цзы жил в Вэй, то у него всегда был сюртук в лохмотьях, он не носил никакого белья и в течение трех недель ел только девять раз. Герцог, услыхав о том, в каком грустном положении он находился, послал ему сюртук на лисьем меху. Боясь, что он затруднится принять его, он присовокупил следующее письмо: «Когда я одалживаю у человека, я забываю об этом. Когда я даю что-нибудь, я расстаюсь с этим так же свободно, как если бы я это выбросил вон». Но Цзы Сы отклонил подарок, таким образом предложенный, и, когда герцог сказал: «Я имею, а вы не имеете, почему же вы не хотите взять этого?» – тот отвечал: «Вы даете это так грубо, как если бы вы выбрасывали ваши вещи в канаву. Как бы беден я ни был, я не могу думать, что мое тело – это грязная канава, и не могу решиться принять ваш подарок».
Мать его после смерти отца вышла второй раз замуж и переехала на жительство в другую провинцию. Поступок этот считается в глазах китайцев в высшей степени предосудительным, но тем не менее, когда мать его умерла, Цзы Сы чрезвычайно ее оплакивал.
Когда ученики его говорили ему о том, что этого не следует делать, потому что мать его совершила незаконный поступок, он им отвечал: «Да, я не прав, я не прав», – и с этими словами уходил от них и рыдал еще больше.
В своей семейной жизни он был, кажется, несчастлив. По каким-то причинам, которые до нас не дошли, он даже развелся со своей женой, следуя в этом, как кажется, примеру самого Конфуция. После смерти жены сын его не носил по матери траур. Ученики его были этим удивлены и спрашивали у него: «Разве отец ваш не носил траур по вашей матери, хотя они и были разведены?» – «Да», – был ответ. «Тогда почему же вы не заставите своего сына Пи носить траур по своей матери?» Цзы Сы отвечал: «Отец мой поступал почти совершенно, но я не могу достичь этого. Когда она была моей женой, она была и матерью моего сына; когда она перестала быть моей женой, она перестала быть и матерью сына».
Все это рисует нам Цзы Сы как человека с сильными чувствами и сильной волей, независимого и имевшего стремление к аскетизму.
В качестве общественного деятеля мы находим его при дворе герцогов Вэй, Сун, Лу и Пи, и каждый из них чрезвычайно его почитал.
Однажды герцог Вэй заявил Цзы Сы, что он очень польщен тем, что этот философ пришел к нему в герцогство, и надеется, что тот не откажется продлить дальше свои благодеяния. Философ отвечал: «Если бы я пожелал вас наделить деньгами или шелком, то ваша казна полна ими, а я беден; если бы я пожелал вас одолжить добрыми хорошими речами, то я боюсь, что это не подошло бы к вашим идеям и я говорил бы напрасно, а вы не слушали бы меня. Один путь, которым я могу сделать вам одолжение, это рекомендовать вашему вниманию достойных людей».
Герцог сказал: «Я именно и желаю достойных людей». «Тем не менее, – сказал Цзы Сы, – вы не в состоянии оценить их». – «Мне очень хотелось бы знать, кого вы считаете достойными людьми?» – был ответ. Цзы Сы отвечал: «Хотите ли вы избрать себе чиновников только для того, чтобы они были чиновниками по названию или чтобы они действительно служили государству?» «Разумеется, ради последнего», – сказал герцог. Тогда гость продолжал: «На восточной границе вашего государства есть некто Ли И-инь, который действительно достойный человек». – «А кто были дед его и отец?» – спросил его герцог. «Они были простые крестьяне», – был ответ, за которым герцог разразился смехом, говоря: «Я не люблю крестьян; сын крестьянина не может быть годным для моей службы. Я не могу допускать лиц низших сословий на ту службу, которая является наследственной». Цзы Сы заметил на это: «Я упомянул о Ли И-ине только ввиду его способностей. Какое дело до того, кто были его родители? Ведь герцог Чжоу был великий мудрец и Кан Шу был великий человек; тем не менее, если вы проследите, кто были его предки, то, наверно, вы найдете, что они были крестьянами. Да, я был прав, думая, что при выборе своих чиновников вы не руководствуетесь тем, чтобы они были достойные слуги, а руководствуетесь чем-то другим». На этом разговор закончился. Герцог молчал.
Из всех рассказов о Цзы Сы обнаруживается его независимый характер как в частной, так и в общественной жизни. Он был достойным внуком Конфуция.
Да-сюэ, или Великая наука Конфуция [199 - Предлагаемый перевод был сделан П.А. Буланже не с китайского языка, а с французского и английского языков. Французский и английский переводы с китайского иногда существенно отличались между собой; французский перевод вообще отличался растянутостью, тогда как английский – слишком большой лаконичностью. Буланже, усвоив себе смысл и суть учения Конфуция, старался не отступать от этого смысла и пользовался тем переводом на французский или английский язык, который в наибольшей степени этому общему смыслу соответствовал. При этом в каждом отдельном случае, в особенности при важных расхождениях в переводах, делались соответственные примечания, в которых эти отступления и излагались. Наиболее обстоятельным все-таки оказался английский переводчик Легг, поэтому «Великая наука» и «Учение о Середине» переведены с английского, а затем этот перевод был сверен с французским переводом Потье, русским переводом Конисси и профессора Васильева в его хрестоматии. Что же касается перевода изречений Конфуция, то он был сделан с французского и затем сверен с английским.]
Первая священная книга китайцев
Предисловие к комментариям Да-сюэ китайского ученого Чжу Си
«Великая наука» – это книга, которую в древности люди изучали в школе Великой науки (Высшее императорское училище) и в которой предлагались людям правила жизни.
Люди все произошли от Неба, и потому нет ни одного человека, в сердце которого не было бы заложено любви, добродетели, правды, обходительности и мудрости. Но хотя во всех людях есть от рождения природное добро, только редкие из них могут воспитать в себе это добро и взрастить его до конца. От этого-то и бывает, что не все люди знают, могут знать то добро, которое есть в них, и не могут его в себе взрастить. Но зато люди с большим смыслом, умом и мудростью природной могут взрастить в себе свое душевное добро, и эти-то отличаются от толпы других людей.
Этим людям Небо и дало приказ быть вожаками, учителями людей из рода в род, им приказано управлять и учить других с тем, чтобы все вернулись к своей природной чистоте. Вот такими людьми и были цари Фуси, Шэньнун, Гуань-ди, Яо, Шунь; они получили от Неба высший сан, их помощники исполняли их приказы. И поучения их разошлись везде. Дошло до того, что во дворцах царей и в самых последних деревушках не было такого места, где бы не учились. Как только мальчику исполнялся девятый год, – будь он сын царя, князя или простого мужика, – он поступал в малое училище и там его учили сажать, поливать, окапывать, чистить; учили, как отвечать учтиво тем, кто его спрашивал, учили, как выходить и здороваться; учили, как принимать гостей и как провожать, как ездить на лошади, как стрелять из лука; также их учили читать, писать и считать.
Когда детям исполнялось 14 лет, их, начиная с наследного принца и других сыновей императора до сыновей князей, первых министров, правителей областей, ученых и докторов, которым предназначались какие-либо государственные должности, а также выделяющихся блестящими способностями детей простого народа, посылали в Высшее училище и учили там углубляться и постигать начала вещей, очищать желания свои, исправлять себя, совершенствовать себя и управлять людьми. Таким образом, науки разделялись на малые и великие. Этот истинный способ обучения людей вследствие такого разделения и такого расположения наук был очень распространен в государстве и доступен всем.
Кроме того, царь исполнял все то, что мог и должен был делать для распространения истинного учения. От народа не требовали платы за обучение детей и не брали на государственные нужды ничего из того, что составляло предмет насущных потребностей народа. И потому прежде не было никого, кто бы не изучал великой или малой науки. А тот, кто занимался этими науками, старался познать истинные душевные влечения, которые, в сущности, в каждого из нас заложены, стараясь познать ту жизнь, которую должно жить, и всякий употреблял все силы ума и души, чтобы достигнуть своего Небесного предназначения.
Поэтому люди считают тот век золотым веком прекрасных правителей и нравов, и если в последующие века не достигли такой высокой степени совершенства, так это происходило оттого, что пренебрегли этими науками.
При последних царях из династии Чжоу, когда цари, отличавшиеся святостью и добродетелью, стали переводиться, наставлениям, которые преподавались в великих и малых школах, стали придавать мало значения, святое учение было в пренебрежении и попиралось, а общественные нравы пришли в упадок. И вот в это время общего упадка и распущенности осветила мир святость Кун-цзы [200 - Кун-цзы – Конфуция.].
Кун-цзы не удалось добиться от царей, чтобы они назначили его министром или дали бы какую-нибудь другую высокую должность, подобную этой, чтобы законами предписывать исполнение его наставлений и учения. Тогда он уединился, собрал законы и распоряжения, которые издавали древние цари, внимательно исследовал их и передал их потомству для просвещения будущих веков через своих учеников. Главы «Цюй ли», «Шао и», «Нэй цзэ» [201 - Глава из Ли-цзи, или Книги обрядов.] описывают обязанности учеников и относятся к малой науке, у которой они как ручьи или придатки; но мы займемся Великой наукой, свойственной зрелым умам, ввиду того что она более важна и имеет целью своей обнаружить и сделать очевидным для всех те законы Неба, которые теперь скрыты от людей, потому что сердце их стало порочно и помыслы их сделались грязными.
Перед книгой, написанной Кун-цзы, как заглавный лист приведены те великие начала, которые должны служить фундаментом всего учения; в самой книге эти начала объясняются и развиваются в отдельных главах. Хотя у Кун-цзы было много учеников (около трех тысяч), но учение его проповедано и передано нам последователями лишь одного ученика Кун-цзы – Цзэн-цзы. Цзэн-цзы сам слышал Кун-цзы, сохранил то, что написал Кун-цзы и как ближайший его ученик в возможно более сжатом виде объяснил смысл книг Кун-цзы.
После смерти Мэн-цзы, одного из последователей Кун-цзы, не нашлось ни одного учителя или проповедника учения древних. Хотя книга Кун-цзы и не пропала, но последователей у него было очень немного. А затем начали появляться выродившиеся ученые, привыкшие писать разные компиляции, безделушки, вести изящные разговоры, и хотя они писали о Малой науке гораздо больше своих предшественников, но к тому, что они писали, нельзя относиться всерьез. Вместо занятий Великой наукой появились новые интересы: явились учения о пустоте, о небытии [202 - Автор, очевидно, подразумевает учение даосов, основателем которого был Лаоцзы.], об абсолютном покое, о нирване [203 - Учение буддистов, основателем которого был Фо, или Будда.]; но во всех этих учениях не было истинного и прочного фундамента. Вследствие того что учения эти исповедовались власть имущими, то для распространения их не гнушались никакими средствами: употреблялись и насилие, и обман, и фокусы, и публичные речи, которыми приобреталась необходимая известность. И учения эти распространялись, сея заблуждения, темноту, обольщая народ и закрывая ему путь к любви и правде.
Эти учения поселили такую путаницу в умах людей, что даже самые разумные последователи их не могли сказать, что они обладают знанием того, что более всего важно, а простые люди не были счастливы из-за того, что правители не могли просветиться учением о том, как хорошо править государством. Возник великий мрак, который сгустился и затемнил души людей. В последующие годы болезнь эта только усиливалась, и в конце царствования пятой династии (около 950 года н. э.) разнузданность нравов и путаница в умах дошли до своего апогея.
Но Небо так мудро устроило, что на земле все совершается как бы по кругу. Как только возвысилась династия Су, стала процветать и добродетель, и снова во тьме, обуявшей государство, заблистали стремления воспитать в себе небесные дары и научиться хорошо управлять. В эпоху эту в провинции Хэнань явились два ученых из семьи Чэн, которые, желая передать потомству писания Мэн-цзы и его учеников, собрали их и восстановили в первоначальном виде. Они начали с того, что воздали великое почтение книге Да-сюэ, или «Великой науке», и старались показать ее в таком ярком свете, чтобы она била в глаза всем. И потому они извлекли ее из того второстепенного ряда книг, в который она попала в последнее время, и поставили ее среди книг, имеющих самое важное и существенное значение, восстановили ее первоначальную прелесть; они снова исследовали то учение, которое издревле излагалось в книге Великой науки для наставления людей, восстановили истинный смысл священного текста оригинала (Кун-цзы) и объяснения его мудрого ученика во всем их блеске.
Я, Си, не обладаю ни особенными способностями, ни мудрой проницательностью, но я вполне счастлив тем, что извлек плод из своего личного изучения этой книги и из знакомства с тем учением, которое заключается в ней. Я не мог не заметить, что в трудах обоих докторов Чэн много неправильного, ложно понятого, многое потеряно или не принято, и не мог не исправить всего этого и не восстановить правды. Осмелившись забыть про мое невежество и мою глубокую темноту, я пополнил пропуски, которые там были, снабдил книгу моими примечаниями для того, чтобы дать возможность другим скорее схватить смысл и связь идеи [204 - Не следует думать, что комментатор сделал какие-либо изменения в древнем тексте книги: он только иногда перемещал оставшиеся главы и пополнял примечаниями пропуски слов или мыслей; но при этом постоянно заботился о соответствии комментариев ходу той последовательности, в которой написано сочинение, причем его собственные объяснения напечатаны мелким шрифтом или более короткими строчками, чем примечания и объяснения первоначального текста.]; наконец, я пополнил то, что первые издатели и комментаторы пропустили или на что если и указывали, то лишь смутно и малопонятно.
Все это я сделал, надеясь, что явится когда-нибудь такой мудрый человек, который будет обладать более высокими способностями, чем я, и который совершит ту работу, которой я едва лишь коснулся. Я отлично понимаю, что тому, кто возьмет на себя труд больший, чем на это есть у него сил, не миновать осуждения потомства за свою ошибку. Но все-таки тот, кто изучит те части моего труда, которые заключают управление государством, обращение с народом, улучшение нравов с целью исправить и совершенствовать себя самого и управлять людьми, наверное, согласится в том, что получил не слабую помощь.
В царствование Шэнь Ди, в год Цюй Яо (1191 год н. э.), во второй лунный месяц, в день цзя-цзы в городе Синьань, или Новый Мир (по-простонародному называемый Гуйчжоу). Предисловие Чжу Си.
Предисловие ученого Цзэн-цзы
Вот что сказал ученый Цзэн-цзы: Да-сюэ («Великая наука») оставлено Кун-цзы и его учеником (Цзэн-цзы), для того чтобы те, кто начинает изучать нравственные и политические науки, пользовались ею как вратами для входа на дорогу мудрости. Как видно, люди древности, которые занимались методически, опирались единственно на эту книгу; и те, кто хочет изучать Луньюй и Мэн-цзы, должны начать свои занятия с книги Да-сюэ, тогда они не подвергнутся риску заблудиться.
Великая наука
1. Великая наука, или мудрость жизни, состоит в том, чтобы раскрыть и поднять светлое начало разума, которое мы все получили с Неба; она состоит в том, чтобы обновить людей, в том, чтобы научить людей свое высшее назначение полагать в совершенстве, иначе сказать, в высшем благе.
2. Прежде всего надо знать цель, к которой надо стремиться, иначе сказать, последнее свое назначение, и потом уже принимать решение (избрать путь); как только будет принято решение, можно обладать спокойным и невозмутимым духом; раз дух спокоен и невозмутим, можно уже пользоваться такой душевной ясностью, которой ничто не может нарушить, можно размышлять и составлять суждение о сущности вещей; размышляя и составляя суждение о сущности вещей, можно достигнуть и того совершенства, к которому стремятся.
3. Все, что бывает в мире, имеет свою причину и производит свои действия. Все дела людские имеют свое начало и свои последствия. Познавать причины и действия, познавать начала и последствия – значит приближаться к тому разумному знанию, через которое достигается совершенство.
4. Древние цари – те, кто желал раскрыть и поднять в своих государствах (народах) светлое начало разума, который мы получили от Неба; они прежде всего старались хорошо управлять своими царствами. Те, кто старались хорошо управлять своими царствами, желали прежде всего учредить хороший порядок в своих семьях. Те, кто старались учредить хороший порядок в своих семьях, старались прежде всего исправить самих себя. Те, кто старались исправить самих себя, старались прежде всего установить правду у себя в сердце (душе). Те, кто старались установить правду у себя в сердце (душе), заботились прежде всего о том, чтобы желания их были чисты и искренни. Те, кто заботились, чтобы желания их были чисты и искренни, стремились прежде всего к тому, чтобы усовершенствовать, насколько возможно, свои суждения о добре и зле (нравственные познания). Усовершенствование суждений о добром и злом (нравственных познаний) состоит в том, чтобы углубляться и проникать в начала и причины поступков.
5. Когда углубишься и исследуешь начала и причины поступков, тогда суждения о добре и зле (нравственные познания) достигают последней степени совершенства. А когда суждения о добре и зле (нравственные познания) достигнут последней степени совершенства, то и желания станут чистыми и искренними. А когда желания чисты и искренни, сердце становится правдиво и прямо. А когда сердце правдиво и прямо, человек исправляется, становится лучше. А когда человек исправляется и становится лучше, то и в семье учреждается порядок. А когда в семье порядок, то и народы хорошо управляются. А когда народы хорошо управляются, то и весь мир будет жить в мире и прекрасном согласии.
6. От человека, находящегося на самой высокой ступени общественной лестницы, и до человека темного, находящегося внизу, для всех одна обязанность: исправлять и улучшать самого себя; иначе сказать, самосовершенствование. Это – твердое основание, исходная точка всякого прогресса и всякого нравственного развития.
7. Не в порядке вещей, чтобы из того, в основе чего беспорядок и путаница, могли вытекать последствия, имеющие место тогда, когда основа в порядке.
Относиться легко к самому главному и первостепенному и серьезно к тому, что не важно и второстепенно, это тот путь, ходить которым не следует никогда.
Собственно говоря, только приведенные выше изречения приписываются Конфуцию и изложены в книге, называемой Цзин, или «Главная книга» (книга по преимуществу), которая и переведена выше и содержит только одну главу. Но мы приводим дальше и комментарий Цзэн-цзы, понимавшего учение Конфуция в его первоначальной чистоте и, как мы раньше говорили, бывшего одним из учеников Конфуция, через которого и распространилось конфуцианство. Комментарии эти представляют мысли Конфуция.
Первоначально мысли эти были написаны на бамбуковых табличках. С течением времени таблички эти перепутались, и порядок, в котором были первоначально изложены мысли эти, был нарушен [205 - «Полный текст сочинения состоит из 1546 знаков (букв). Все изложенное (Цзэн-цзы) составлено из различных цитат, которые служат комментариями к Цзину (или оригинальному тексту Кун-цзы), когда он не вполне ясен. Таким образом, то основное, что находится в тексте, последовательно и логически им развито. Кровь правильно совершает свое обращение везде по жилам. С начала и до конца тяжелое и легкое установлено с великим умением и ловкостью. Чтение этой книги приятно и увлекательно. Необходимо долго над ней размышлять, и все-таки никогда не исчерпают ее смысла».(Примечание китайского императора.)].
Цзэн-цзы исследовал смысл книг, определил порядок, в котором должны были следовать таблички, и записал содержавшиеся в них мысли в должной последовательности.
Комментарии Цзэн-Цзы к книге «Великая наука»
//-- I --//
О долге людей развивать и восстанавливать в первоначальной ясности светлое начало разума.
1. Гань-гао [206 - Теперь это глава Шу-цзин.] говорит: царь Вэнь достиг того, что развил в себе и заставил блистать полным блеском светлое начало разума, который мы получили с Неба.
2. Дай Цзя [207 - Теперь это глава Шу-цзин.] говорит: у царя Чэн Тана взоры были постоянно устремлены на блестящий дар разумения, которое мы получили с Неба.
3. Ди тянь [208 - Теперь это глава Шу-цзин.] говорит: Яо мог развить и заставить блистать полным блеском высшее начало разумения, которое мы получили с Неба.
4. Все эти примеры показывают, что должно возделывать свою разумную и нравственную природу, как теперь возделывают свою ниву.
//-- II --//
О долге обновления или просвещения народов
1. В изречениях, вырезанных на ванне царя Чэн Тана, говорится: каждый день совершенно обновляй себя; делай это снова, и еще снова, и постоянно снова.
2. Гань-гао говорит: старайся о том, чтобы народ обновлялся.
3. Книга Стихов говорит:
«Хотя фамилия Чжоу с давних пор обладала царской властью;
Но пример, который она получила с Неба и которым светила людям (в лице Вэнь-вана), был новый».
4. Это показывает, что нет ничего, чего бы мудрец не испробовал, стремясь к последней степени совершенства.
//-- III --//
О долге полагать свое окончательное назначение в совершенствовании или высшем благе
1. Книга Стихов говорит:
«Народ предпочитает устраивать свои жилища в районе 1000 ли от местопребывания царя».
2. Книга Стихов говорит:
«Желтая птица, жалобно поющая, – миень-ман, – устраивает свое гнездо в темных расселинах гор».
Учитель (Кун-цзы) говорит:
«Устраивая там свое гнездо, она показывает, что знает предопределенное ей место; неужели же человек (разумнейшее из созданий) не может знать больше птицы!»
3. Книга Стихов говорит:
«О, как добродетель Вэнь-вана была велика и глубока!
Как он мог соединять пышность с величайшей скромностью при исполнении различных своих обязанностей».
Как царь, он полагал свое назначение в делах человеколюбия и расположения ко всем людям; как служитель он относился с почтением; как сын он полагал свое назначение в проявлении сыновней почтительности; как отец он полагал свое назначение в нежной отеческой любви; как имеющий отношения и ведущий дела с людьми, он полагал свое назначение в проявлении искренности и верности.
4. Книга Стихов говорит:
«Посмотри вниз на берега Ки;
Они прекрасны и изобилуют зелеными
бамбуками!
Мы имеем царя, украшенного знанием
и мудростью;
Он подобен художнику, который работает
резцом над слоновой костью;
Он подобен тому, кто отделывает и шлифует
драгоценные камни.
Каким он кажется важным и молчаливым!
Как поведение его твердо и благородно!
Мы имеем царя, украшенного знанием
и мудростью!
Мы не можем никогда его забыть!»
5. «Он подобен художнику, который работает резцом над слоновой костью» – указывает на науку или на применение разума к познанию начал дел людских; «он подобен тому, кто отделывает и шлифует драгоценные камни» – указывает на совершенствование самого себя. Изречение:
«О, каким он кажется важным и молчаливым!» – указывает на опасение, заботливость, которые он испытывает, стремясь к совершенствованию; «как поведение его твердо и благородно» – указывает на заботу его сделать свое поведение достойным подражания. «Мы имеем царя, украшенного мудростью и знанием», «мы никогда не можем его забыть!» – указывает на ту полную мудрость, на то нравственное совершенство, которое народ не может забыть.
6. Книга Стихов говорит:
«Как память о древних царях (Вэнь и У) укоренилась в людях».
Мудрецы и цари, которые им следовали, подражали их мудрости и их заботам делать добро своему потомству. И если народ впоследствии и наслаждался миром и благоденствием, так это вследствие того, что цари эти заботились о благе его и о равномерном распределении земли [209 - Вот объяснение, которое дают этому месту несколько комментаторов: «Вследствие разделения земледельческих полей и их распределения на участки в одно ли (6 кв. м.), каждый имел чем заняться и жить как следует; вот польза, которую из этого извлекли».]. Потому-то они и не будут забыты в будущие века.
//-- IV --//
О долге познания причин и действий и отличия одних от других
1. Учитель говорит: я не могу выслушивать жалобы и проводить суд, как и другие люди; но не будет ли более разумным и необходимым употребить все от нас зависящее, чтобы помешать самой тяжбе? Злым и лукавым не следует позволять высказывать своих лживых обвинений и вникать в их греховные намерения. Поступая таким образом, достигнут того, что дурные желания людей не будут проявляться. Вот это и называется познать корень и причину.
//-- V --//
О долге совершенствовать свои суждения о добре
и зле, углубляясь в начала поступков
1. Это называется познать корень или причину.
2. Это называется совершенствование суждения.
Вот то, что осталось от пятой главы комментария. Она объясняла, что должно понимать под совершенствованием своих суждений о добре и зле, углубляясь в начала поступков; теперь она потеряна. Некоторое время тому назад я попытался воспользоваться мыслями Чэн-цзы (другого, более древнего, чем Чжу Си, комментатора Дасюэ), чтобы дополнить этот пропуск таким образом: Следующие выражения текста: «Совершенствование своих суждений о добре и зле состоит в понимании начала поступков» – показывают, что, если мы желаем совершенствовать свои суждения о добре и зле, мы должны предаться глубокому исследованию действий и исследовать до основания их начала или сущность; ибо духовное разумение человека, очевидно, способно судить (или, что равносильно, – способно к познанию); и все, что бывает в мире, так же, как и все дела людские, не может быть без начала, причины и сущности [210 - И Сян так комментирует эту мысль: «Сердце, или познавательное начало человека, очевидно, не материально, очевидно, разумно: оно далеко от того, чтобы быть лишенным всякого естественного знания, и все действия человеческие очень далеки от того, чтобы не иметь причины или основания существования, одинаково естественного».]. Только эти начала, эти причины, эта сущность не подвергались еще достаточно глубоким исследованиям. Вот почему знание людей не совершенно, не абсолютно; потому и «Великая наука» начинается тем, что люди, изучающие нравственную философию, должны предаться долгому и глубокому исследованию всего, что бывает в мире, всех дел людских, для того чтобы, познав начала дел, они могли бы расширить свои познания с целью проникать в самую таинственную часть своей природы [211 - Комментатор Бо Сян выражается так: «Не сказано (в первоначальном тексте), что надо искать знания или глубокого исследования начал, причин; но сказано, что надо искать совершенного суждения о действиях; говоря, что надо искать знания, глубокого исследования начал, причин, можно завлечь ум в хаос безвыходных неизвестностей; говоря, что надо искать совершенного суждения о действиях, можно привести ум к отысканию истины».]. Поступая таким образом и отдавая всю свою энергию, все свои умственные способности на это, можно наконец достигнуть обладания познанием и понять скрытые от нас истинные начала поступков; обладая таким познанием, можно понять внешнюю и внутреннюю природу всевозможных дел людских, как самую скрытую, самую тонкую их сущность, так и самые серьезные их части.
Если мы будем так поступать, если мы к этому будем настойчиво прилагать все свои силы, то можем быть уверены, что для нас станут совершенно ясными и понятными начала поступков.
Вот то, что называется пониманием начал поступков; вот то, что называется совершенствованием суждений о добре и зле [212 - Паскаль говорил: «Странная вещь: люди желают знать начала вещей и достигнуть познания всего, хотя несомненно, что это намерение нельзя привести в исполнение, не будучи самонадеянным или не обладая бесконечной, как сама природа, способностью».].
//-- VI --//
О долге иметь чистые и искренние желания
1. Слова: «Сделать свои желания чистыми и искренними» – означают: не коверкай своих непосредственных влечений. Тебе не нравится неприятный запах – избегай его; тебе нравится прекрасное – стремись к нему. Это называется удовлетворением самого себя. Именно поэтому мудрый прилежно работает над своими намерениями и тайными мыслями, когда он один.
2. Для людей толпы, живущих в грехе и совершающих свои порочные дела без свидетелей, нет ничего худого, чего бы они ни делали. Если они видят человека мудрого, который работает над самим собой, они притворяются, что хотят подражать ему, скрывая свои порочные дела и выставляя на вид нечто подобное добродетели. Мудрый человек, если и увидит их, то тотчас же поймет их тайные, скрытые склонности. И к чему тогда будет то, что люди эти выдавали за истинное то, что не было в них истинно? Про это и пословица говорит: «Истина бывает только внутри, а то, что бывает снаружи, – это только форма». Вот почему мудрый должен бдительно работать над своими желаниями и тайными помышлениями [213 - В книге Цзин сказано: «Желая сделать свои намерения чистыми и искренними, стремились сначала усовершенствовать до наивысшей степени свои нравственные чувства». Там же сказано: «Когда нравственные чувства будут доведены до высшей степени совершенства, намерения тоже сделаются чистыми и искренними». Итак, настоящая суть разумения состоит в том, чтобы быть просвещенным и уметь развить те способности, которые даны нам для ежедневного усовершенствования нравственных чувств. Есть люди, которые уже сами собой просвещенны и не делают никакого усилия, чтобы сделаться такими; тогда такие люди просвещают других: кроме того, они не перестают быть таковыми и не видят оснований еще более совершенствоваться и приблизиться к добродетели. Вот почему эта глава служит развитием предыдущей, для того чтобы сделать эту истину очевидной (Чжу Си).].
3. Цзэн-цзы говорит: «О, как надо смотреть за собой, как надо работать над собой, если видишь, что на тебя смотрят десять глаз, что на тебя указывают десять рук».
4. В мире материальном богатства украшают и придают прелесть дому, в мире духовном добродетель украшает и придает прелесть душе человека; только в состоянии чистого блаженства душа возвеличивается, причем материя, которая ей подчинена, также извлекает из этого пользу. Вот почему мудрый должен сделать свои желания чистыми и искренними.
//-- VII --//
О долге совершенствовать себя самого, устанавливая в сердце своем прямоту и правду
1. Слова: «Очищение себя от всяких порочных страстей состоит в установлении прямоты в сердце своем» – означают: если сердцем овладела страсть гнева, тогда в нем не может установиться эта прямота; если сердце поддается страху, в нем не может установиться эта прямота; если сердце движимо страстями радости или удовольствия, в нем не может установиться эта прямота; если сердце снедаемо печалью, в нем не может установиться эта прямота.
2. Когда душа не властвует над самой собой, происходит так, что люди смотрят и не видят, слушают и не слышат, едят и не различают вкуса кушанья. Это и указывает на то, что если люди хотят избавить себя от порочных страстей, они должны установить прямоту и правду в сердце своем [214 - Эта глава связана с предыдущей и последующей. Итак, когда намерения станут чистыми и искренними, тогда и истина окажется без примеси заблуждения, добро – без примеси зла и люди истинно будут обладать добродетелью. То, что может ее сохранить в человеке, это – душа и разум, и человек должен покорять и обуздывать свое тело. Некоторые заботятся только о том, чтобы сделать свои намерения чистыми и искренними, не исследуя заботливо свойства разумения, которое может их сохранить таковыми. Тогда они еще не обладают всецело истиной и должны продолжать улучшаться и совершенствовать свои личности.С этой главы и до конца все совершенно согласно с древними изданиями (Чжу Си).].
//-- VIII --//
О долге учреждать хороший порядок в своей семье, совершенствуя себя самого
1. Вот что значат слова: «Учреждение хорошего порядка в своей семье состоит прежде всего в исправлении себя самого от всяких порочных страстей» – люди пристрастны к своим родителям и к тем, кого они любят; точно так же они пристрастны или несправедливы к тем, кого они презирают или ненавидят; и точно так же пристрастны они или раболепны к тем, кого они уважают и перед кем благоговеют; они пристрастны или слишком милосердны [215 - По отношению к людям, находящимся в нужде и несчастье, истощенным страданиями, некоторые слишком снисходительны, и потому они пристрастны.] к тем, кто возбуждает сострадание и жалость; пристрастны также или высокомерны к тем, кто обходится с ними с высокомерием или подобострастием. Поэтому в мире очень редко бывает так, чтобы мы любили и знали недостатки тех, кого любим, ненавидели и знали хорошие стороны тех, кого ненавидим [216 - У философа И Сяна имеется следующее объяснение этой главы: «Цзэн-цзы говорит: то, что святая книга (изречения Кун-цзы) связывает хороший порядок в семье прежде всего с исправлением себя самого от всех порочных страстей, означает: пусть лицо, составляющее основание, устой семьи, желающее устроить хороший порядок в своей семье, знает, что все состоит в чувствах дружелюбия и неприязни, любви и ненависти, которые находятся в нас, и пусть такой человек себя ведет так, чтобы не быть пристрастным или несправедливым в выражениях этих чувств. Человек естественным образом постоянно позволяет увлечь себя рождающимся в нем чувствам, и, если он находится среди своей семьи, он вскоре забывает правило своих естественных обязанностей. Вот поэтому-то, любя и ненавидя, он поддается пристрастию и несправедливости, и его личность не исправляется и не улучшается более».].
2. Отсюда и пословица вышла: отцы не хотят знать недостатков своих детей, а земледельцы – плодоносности своей земли.
3. Это и указывает на то, что если человек не исправляет себя самого от своих грешных желаний, то он не способен учредить и хороший порядок в своей семье.
//-- IX --//
О долге хорошо управлять государством, учреждая хороший порядок в своей семье
1. Подлинные слова: «Для того чтобы хорошо управлять государством, необходимо прежде всего стремиться учредить хороший порядок в своей семье» – можно объяснить так: невозможно представить себе, чтобы человек, который не мог устроить свою собственную семью, мог устраивать общество людей. Вот почему сын царя совершенствует себя в науке устраивать и управлять царством, не выходя еще из семьи. Сыновняя почтительность – основание, которое руководит им в отношениях с более старшими; доброжелательность – основание, которое руководит им в отношениях с народом.
2. Гань-гао говорит: «Такой человек подобен матери, которая нежно обнимает своего новорожденного [217 - Ученый комментатор И Сян так выражается по поводу этого места: «Некогда У-ван написал книгу для того, чтобы дать некоторые предостережения Кан Ту (своему младшему брату, которого он посылал управлять страной в округ Хэнань). Он говорил: «Если исполняют обязанности князя, то необходимо любить и миловать народ, как нежная мать любит и милует свое малое дитя в колыбели. Сразу после рождения ребенка ни одна мать не может понять из слов, исходящих из уст ребенка, того, что он хочет. Мать, которая по своей природе призвана отдать ему все свои попечения и не позволит ему нуждаться ни в чем, старается с величайшей сердечной искренностью и гораздо чаще, чем то необходимо, узнать, чего он хочет, и она узнает – впоследствии. Необходимо, чтобы она старалась узнать то, чего желает ее дитя, и, хотя бы она и не могла предугадать все его желания, однако сердце ее будет удовлетворено и сердце ее ребенка также должно быть удовлетворено. Они не могут отвратиться друг от друга. И сердце матери, которое любит таким образом свое дитя в колыбели, делает это естественно, как это происходит и у ребенка. Все матери имеют такие материнские чувства: они не нуждаются в том, чтобы их учили их обязанностям, чтобы быть в состоянии именно так любить своих детей. Точно так же никогда в мире не было видано, чтобы молодая женщина училась сначала правилам, как надо заботиться о ребенке в колыбели, чтобы затем выйти замуж. Нежные заботы матери о своем ребенке внушены ей именно естественными чувствами; можно равным образом утверждать, что такие же чувства естественной нежности должны руководить князем в его отношениях с народом. И не то же ли самое в отношениях к своему государю и старшим? Тогда это то, что и сказано: не выходя из своей семьи, можно совершенствовать себя в искусстве управлять государством»».]. Она прилагает все усилия своего ума, чтобы предупредить его нарождающиеся желания; если она не угадает их вполне, то она не ошибется по крайней мере на счет предмета его желаний. И никогда не бывает того, чтобы мать сначала училась кормить ребенка, а потом выходила замуж».
3. Одной семьи, живущей любовью, достаточно для того, чтобы в народе распространились любовь и благоволение к людям. Достаточно одной семьи, которая относится вежливо к людям и снисходительно к их недостаткам, чтобы и во всем народе разлилась та же вежливость и снисходительность. И если есть хотя бы один человек, как царь, жадный и корыстолюбивый, то и его одного достаточно, чтобы произошло расстройство нравственных понятий всего народа.
Вот каков источник или двигатель добродетелей и пороков. И это подразумевается в пословице: одно слово – и губится все дело. Человек один, а решает судьбу государства.
4. Яо и Шунь управляли государством с человеколюбием, и народ подражал им. И вот потому-то глава государства обязан своим примером показывать добродетели и только примером привлекать и других людей к добродетельной жизни.
5. Поэтому, чтобы хорошо управлять царством, надо прежде всего учредить порядок в своей семье.
6. Книга Стихов говорит:
«О, как прекрасно и восхитительно персиковое
дерево!
Как листва его прелестна и как ее много!
Такова молодая невеста, идущая в жилище своего
супруга
И ведущая себя как должно по отношению
к членам его семьи!»
Научитесь сначала относиться как должно, с любовью и разумно, к членам своей семьи и только тогда думайте о том, можно ли вам учить людей и управлять народом.
7. Книга Стихов говорит:
«Они должны исполнять свои обязанности по отношению к своим старшим братьям. Они должны исполнять свои обязанности по отношению к своим младшим братьям».
Если вы будете относиться как должно к своим и старшим и младшим братьям, то только тогда думайте о том, можно ли вам учить своим обязанностям и старших и младших братьев в государстве.
8. Книга Стихов говорит:
«Царь, жизнь которого всегда преисполнена
справедливости и мудрости,
Увидит людей четырех стран мира
подражающими его сердечной правде».
Как только царь делает то, что требует от него
долг отца, старшего, младшего брата,
народ тотчас же подражает ему.
9. Вот об этом и говорит наш учитель: «Искусство хорошо управлять людьми (народом) состоит прежде всего в учреждении порядка в своей семье».
//-- Х --//
О долге поддерживать мир и добрые отношения к миру, хорошо управляя царством
1. Выражения текста: «Дать миру счастье наслаждаться миром и согласием состоит в хорошем управлении своим государством» – должны быть так понимаемы: если тот, кто занимает самое высокое общественное положение (царь), относится с почтением к отцу и матери, то и у народа будут развиваться чувства сыновней почтительности. Если царь будет почитать старшего из братьев, то и у народа будет развиваться такое отношение к братьям. Если царь будет иметь сострадание к сиротам, то и у народа не будут развиваться противоположные чувства.
2. Примите себе за правило: не делать по отношению ниже вас стоящих того, что вы не одобряете в поступках выше вас стоящих людей; не делать по отношению к вашим начальникам того, чего вы не одобряете в ваших подчиненных; не делать по отношению к тем, которые будут после вас, того, что вы не одобряете в тех, которые были до вас; не делать по отношению к тем, которые были до вас, того, чего вы не одобряете в тех, которые после вас: не делать тем, которые налево от вас, того, чего вы не одобряете в находящихся направо от вас; не делать тем, которые направо от вас, того, чего вы не одобряете в находящихся налево от вас! Вот то, что называется поступать разумно и в должном направлении.
3. Книга Стихов говорит:
«Посмотрите на эту дальнюю южную гору,
На ее крутые и грозные скалы.
Точно так же, полный величия, о, великий
учитель Инь, сверкаешь ты,
И весь народ взирает на тебя!»
4. Книга Стихов говорит:
«Цари из династии Инь (или Шан)
Были товарищи бога.
Берите пример с династии Инь.
Великие повеления Неба нелегко соблюдать».
Этим хотят сказать: «Если ты заслужишь любовь народа, то ты будешь обладать и царством».
5. Поэтому царь, если будет обладать добродетелями, овладеет сердцами людей, будет обладать и землями; если он обладает землями, он будет получать доходы; если он имеет доходы, он будет их использовать для управления государством. Доброе и разумное начало есть фундамент, на котором строится жизнь; богатства же не что иное, как второстепенный придаток.
6. Хроника Чу говорит:
«Не на камушки и золотые украшения нация Чу смотрит как на драгоценность; нет, для нее люди добродетельные, добрые и мудрые правители – одно, что она считает драгоценным».
7. Цю Фан говорит:
«Когда я путешествовал в чужих краях, то если я и искал что-либо драгоценное, так это человеколюбие и любовь к своим родителям, это-то я и считал драгоценным».
8. Цзинь Ши говорит:
«Если бы министр мой не был вполне совершенным человеком, но сердце его было бы просто и без страстей, то я считал бы, что такой министр обладает огромными талантами. Когда он увидит высокоталантливых людей с высшими способностями, то он применит их к делу и не будет завидовать им потому лишь, что сам не обладает их талантами. Если бы случилось ему заметить необыкновенного, добродетельного и разумного человека, он не ограничился бы тем, что чуть-чуть похвалил его, а отыскал бы его с сердечностью и привлек к своим трудам. И я мог бы положиться, что такой министр поможет и детям моим, и детям моих детей, и народу. И какая бы польза от него была для государства!»
9. Существует следующее великое начало для увеличения доходов (государства или семьи).
Пусть те, кто производит эти доходы, будут возможно многочисленнее, а те, кто потребляет их, возможно малочисленнее; пусть те, кто заставляет трудиться других для возрастания своих доходов, сами работают побольше, и пусть те, кто будет расходовать доходы, делают это возможно умереннее. Если люди будут руководствоваться и поступать так, то им всегда будет хватать их доходов.
Пусть производителей будет как можно больше, а потребителей как можно меньше; пусть будут как можно деятельны в производстве и как можно больше экономны в расходовании. Тогда доходов всегда будет хватать [218 - Здесь снова следует отметить, что приведенный перевод, как более соответствующий всему смыслу предыдущего, сделан с английского перевода Легга. Французский перевод Потье совсем иной: «Но если есть такие люди, которые не учатся, или которые, если и учатся, не успевают в этом, пусть они не отчаиваются, пусть не останавливаются; если есть люди, которые не расспрашивают, для того чтобы просветиться, о вещах темных или о которых они не знают, люди необразованные, или если и расспрашивают, то не могут сделаться более просвещенными, пусть они не отчаиваются; если есть люди, которые не размышляют, или которые, если и размышляют, но не приобретают ясного познания о сути блага, пусть они не отчаиваются; если есть люди, которые не отличают добра от зла или которые, если и отличают их, но не имеют, однако, ясного и определенного представления об этом, пусть они не отчаиваются; если есть люди, которые не проводят в жизнь добра или если проводят его, но не могут для этого употребить всех своих усилий, пусть они не отчаиваются, их черед еще придет».И, наконец, Конисси переводит с китайского на русский еще иначе, хотя и ближе к английскому переводу. Например: «Точно так же необходимо изучить то, чего мы не знаем. Хотя для этого нужно много трудиться, но это неизбежно»… и т. д. в этом же роде.].
10. Гуманный и милосердный человек заслуживает уважения к своей особе, щедро распоряжаясь своими богатствами; негуманный и немилосердный человек увеличивает свои богатства в ущерб уважению к себе.
Добродетельный распорядитель своими доходами только увеличивает уважение к себе. Порочный распорядитель накапливает их все больше и больше на погибель своей жизни.
Вот десятая глава комментария. Она объясняет, что должно понимать под словами: «Дать миру счастье наслаждаться миром и согласием, хорошо управляя государством».
Все объяснение заключается в десяти главах. Четыре первые главы излагают общее содержание сочинения и указывают на цель его. Шесть других излагают в больших подробностях различные разветвления предмета сочинения. Пятая глава учит долгу быть добродетельным и просвещенным. Шестая глава ставит твердым фундаментом всей жизни совершенствование себя самого. Те, кто начинают изучение этой книги, должны направить все свои усилия на преодоление трудностей, которые представляет эта глава для совершенного ее понимания; те, кто читает ее, не должны смотреть на нее как на очень легкую для понимания, и поэтому не должны мало ценить ее.
Чжу Си
Чжун-ю, о неизменных законах духовной жизни, или Учение о неизменяемости в состоянии середины
Составлена Цзы Сы, внуком и учеником Кун-цзы
Предисловие философа Чэна
То, что не уклоняется ни в какую сторону, названо истинным, неизменным, правильным путем, следовать которому необходимо под небесами, названо серединой (чжун – milieu); то, что не меняется, называется неизменным, вечным (ю – invariable). Под серединой (чжун) понимается истинный путь жизни, по которому должны стремиться идти все живущие под небом; под непоколебимостью (ю) подразумеваются определенные законы, руководящие духовной жизнью всех, живущих под небом. Книга эта содержит законы духовной жизни людей, которые передавались от одного к другому в школах Конфуция, пока Цзы Сы (внук Конфуция), опасаясь, чтобы впоследствии эти законы не были извращены, записал их и передал Менцию. Сначала в книге говорится об одном начале, об одном принципе, затем предмет расширяется и охватывает все и в конце концов все возвращается и сосредоточивается снова в одном начале. Развейте это начало, и оно охватит собою всю вселенную, если же вы не будете развивать его, а сосредоточите его на самом себе, оно будет как бы скрыто какой-то таинственностью. Но польза этой книги неистощима. Она представляет собой основу наук. Когда научившийся читать эту книгу с радостью изучит ее и поймет ее всю, то будет в состоянии подчинить свою жизнь изложенным в ней законам и найдет при этом, что содержимое этой книги нельзя исчерпать.
Чжун-ю [219 - Перевод слова Чжун-Ю неоднозначен. По-французски Потье перевел это слово milieu, судя по смыслу книги, этот перевод неточен и не характеризует содержания. Возможно, у китайцев это слово имеет то же значение, что у русского народа – середина, середка, сердцевина, сердце, суть, то есть основной, неизменный, непоколебимый корень предмета или суть его. Но каково бы ни было филологическое значение этого слова, оно, во всяком случае, как это указывает содержание книги, не соответствует понятию «золотой середины», как думают очень многие (в том числе и переводчик с китайского на русский Конисси). При самом поверхностном чтении читатель убедится, что в этой книге трактуется именно о непоколебимости в сознании основных законов духовной жизни.]
//-- I --//
1. Законы Неба есть то, что мы понимаем под нашей разумной природой: жизнь, согласная с этой разумной природой, называется истинной жизнью, или путем долга, истинным путем, то же, как пользоваться этим путем, называется воспитанием, или учением об обязанностях [220 - Этот параграф переводится с китайского на русский японцем Конисси: «Так то, что дано Небом, называется природой. Согласное с природой называется дао. Объяснение дао называется учением». Несколько далее Конисси приводит объяснение одного из китайских комментаторов, ученого Сюки о том, что такое дао. «Дао, – говорит Сюки, – врождено каждому существу. Идея добра, присутствующая в душе каждого человека, беспрестанно внушает нам творить добро. Эта врожденная идея (идея добра) и есть дао».].
2. Путь долга, истинный путь жизни, не должен быть покинут ни на одно мгновение. А если это происходит хотя бы на одно мгновение, истинная, настоящая жизнь человека прекращается. Вот почему высший человек бывает осторожен до того, пока не увидит, и осмотрителен, до того, пока не услышит.
3. Ничто более не очевидно для мудреца, как скрытое в тайниках его души; ничто более не открыто для него, как самые тонкие, невидимые причины действия. Вот почему высший человек внимательно работает над тайными, для него только видимыми, влечениями своей души [221 - Перевод Потье.].
4. Состояние, в котором находится душа, когда не проявляются радость, удовольствие, гнев, печаль, названо равновесием. Но раз все эти чувства проявляются в душе и достигают своего известного нормального предела, состояние, в котором находится душа, может быть названо гармонией. Равновесие – это великий корень, основа, из которой вытекают всякие человеческие поступки, а гармония – тот общий дух, к которому все должны стремиться.
5. Пусть равновесие и гармония достигнут степени совершенства, и счастье воцарится везде – и на небе, и на земле, и все будет развиваться и процветать.
Вот первая глава книги, в которой Цзы Сы излагает основные начала того учения, которое он желал бы передать потомству. Сначала в ней ясно указывается на то, что истинный путь или законы истинной жизни берут свое начало от неба и являются неизменными; что эта небесная сущность находится в нас и не может быть от нас отделена. Затем говорится об обязанностях соблюдать закон этот и жить согласно ему, чрезвычайно внимательно исследуя его; наконец о том, что святые люди, те, кто ближе всего подходит к божескому разумению, доведут свою жизнь до последней степени совершенства. Цзы Сы желает, чтобы те, кто изучает эту книгу, постоянно думали над ее содержанием, чтобы они отыскивали в самих себе те начала, которым здесь учат, и если они будут близки к обладанию ими, то они отгонят всякое нечестное желание всего внешнего и будут совершать те поступки, которые свойственны их истинной природе. Эта глава представляет собой суть всей книги, как говорит Ян. В следующих десяти главах Цзы Сы приводит слова Учителя, чтобы развить содержание этой первой главы.
Чжу Си
//-- II --//
1. Чжун Ни говорил: «Человек высшей добродетели всецело ходит по пути истинной жизни (середины); человек низменный, человек толпы поступает против правил истинной жизни (середины)».
2. Хождение по истинному пути (середине) высшего человека происходит потому, что он высший человек и потому постоянно и держится истинного пути жизни (середины). Противное истинному пути (середине) поведение человека толпы происходит потому, что он темный человек и еще не имеет стремления к истинной жизни.
//-- III --//
Учитель говорил: «Совершенна та добродетель, которая проистекает из истинной жизни (середины). Как редки в народе те, кто могут жить по законам истинной жизни».
//-- IV --//
1. Учитель говорил: «Я знаю, как происходит то, что не идут по истинному пути (середине): люди просвещенные идут дальше него, а невежды не восходят на него. Я знаю, как происходит то, что путь середины не постигается: люди высоких способностей и добродетели идут выше него, а лишенные этого не восходят на него».
2. Нет человека, который бы не ел и не пил. Но очень мало таких, которые умеют хорошо отличать вкус.
//-- V --//
1. Учитель говорил: «Увы, как жаль, что не следуют по истинному пути жизни (середине)».
Вот пятая глава. Эта глава относится к предыдущей, которую она объясняет, и восклицание об истинном пути служит переходом для связи смысла предыдущей главы со следующей.
Чжу Си
//-- VI --//
1. Учитель говорил: «Был Шунь. Он действительно был великий мудрец. Шунь любил спрашивать других и обдумывать их слова, какими бы неважными они ни казались. Он отбрасывал все то, что было дурного в них, и принимал все хорошее. Из двух крайностей он умел схватывать середину. Он пользовался ею при управлении народом. Благодаря всему этому Шунь и был таким, каким он был».
//-- VII --//
1. Учитель говорил: «Все люди говорят: «Мы мудры» [222 - В смысле: нечего нам указывать, мы и сами понимаем.]. Но стоит им попасться в какую-нибудь сеть, западню или ловушку и запутаться в них, как они уже не знают, как из них выпутаться. Все люди говорят: «Мы мудры». Но если случится, что они попадут на истинный путь жизни (середину), они не могут продержаться на нем и месяца».
//-- VIII --//
1. Учитель говорил: «Вот какова была особенность Гваи: он избирал путь середины и раз только он воспринимал то, что было хорошо, он крепко держался за это, как бы держа на груди своей, и никогда не терял».
//-- IX --//
1. Учитель говорил: «И государства, и губернии, и роды (семейства) могут в совершенстве управляться; могут исчезнуть и почести и доходы, оружие может быть попрано, а один лишь путь середины не может быть достигнут» [223 - В те времена у китайцев все государственное устройство делилось на три части: империю, государства, ее составляющие, и роды (семьи), населяющие эти государства.].
//-- X --//
1. Цзы Лу (ученик Кун-цзы) спросил своего учителя о силе человека.
2. Учитель сказал: «О какой силе ты спрашиваешь? О силе ли, свойственной людям северных стран, о силе ли, свойственной людям южных стран, или о той, которую ты мог бы развить в себе?»
3. Выказывать доброжелательность и ласковость, уча одних не мстить за неразумные поступки других, – вот в чем сила, свойственная людям южных стран, и хороший человек сделает ее предметом своего изучения.
4. Спать на ложе, сделанном из оружия, встречать смерть без сожаления – вот в чем сила, свойственная людям северных стран, и ее домогаются удальцы.
5. Поэтому высший человек стремится к дружной гармонии, не делаясь слабым. И как он крепок в своей силе! Он стройно и прямо стоит посередине, не отклоняясь ни в какую сторону. Как крепок он в своей силе! Когда страна его наконец управляется на основании хороших начал, он не изменяет своей жизни и как был, так и остается в уединении. Как крепок он в своей силе! Когда дурные правила начинают преобладать при управлении его страной, он и при этом идет своим прежним путем до самой смерти без всякого изменения. Как крепок он в своей силе!
//-- XI --//
1. Учитель говорил: «Жить в неизвестности и стараться делать удивительные дела, чтобы заслужить почет в будущих веках, – вот то, чего я не делаю».
2. Хороший человек иногда старается идти по правильному пути, но, пройдя половину его, оставляет его; я не способен так поступать.
3. Высший человек идет по пути середины. Хотя бы он был никем не знаем, никем не видим, он об этом не сожалеет. И только мудрец способен на это.
Вот одиннадцатая глава. Здесь прекращаются цитаты слов Кун-цзы, приведенные Цзы Сы с целью сделать понятным смысл первой главы. Главная задача этой книги заключается в том, чтобы показать, что просвещенная мудрость, человеколюбие или всеобъемлющее благоволение к людям, сила души – вот три общих и главных добродетели, это дверь, через которую входят на истинный путь, по которому должны идти все люди. Вот почему эти три добродетели рассмотрены в первой части сочинения и для примера иллюстрированы деяниями великого Шуня, Янь Юаня (или Хуэя, любимого ученика Кун-цзы) и Цзы Лу (другого ученика того же философа). В Шуне заключается просвещенная мудрость; в Янь Юане – благоволение ко всем людям; в Цзы Лу заключается сила души или мужественная сила. Если недостает одной из этих трех добродетелей, то невозможно быть устойчивым в нравственной жизни или на истинном пути и изображать совершенную добродетель. Остальное будет видно из двадцатой главы.
Чжу Си
//-- XII --//
1. Истинный путь, по которому идет высший человек, простирается широко и далеко, и вместе с тем он не виден.
2. Самые невежественные люди, как бы грубы они ни были, могут достигнуть познания этого пути, могут узнать, как им хорошо жить; но никому не дано, даже самой высокой степени святости, достигнуть совершенства на этом пути (всегда остается нечто неизвестное, стоящее выше понимания самих мудрых людей в этом мире). Самые невежественные, как бы низко они ни стояли, могут выполнять правила нравственной жизни; но никому не дано, даже достигшим самой высокой степени святости, исполнить все. Небо и земля, без сомнения, громадны, но, однако, человек и в них находит то, что его не удовлетворяет. Вот почему мудрец, рассуждая о законах духовной жизни человека, говорит, что мир не может их вместить, и, рассуждая о подробностях законов духовной жизни, говорит, что мир не может его понять.
3. В книге Стихов говорится:
«Коршун взлетает к небесам, рыба ныряет в бездну».
Этим хотят сказать, что закон духовной жизни дан для всякого понимания, что закон этот освещает вселенную от высот небес до глубин бездны.
4. Законы, по которым живет высший человек, можно проследить в сердцах всех людей. Но только при своем высшем проявлении закон духовной жизни ярко осветит Небо и землю.
Вот двенадцатая глава. Она содержит слова Цзы Сы, предназначенные для объяснения содержания первой главы, где говорится, что нельзя отклоняться от законов духовной жизни человека. В восьми следующих главах Цзы Сы приводит без особого порядка слова Кун-цзы для пояснения того же самого.
Чжу Си
//-- XIII --//
1. Учитель сказал: «Истинный путь или закон духовной жизни, по которому должно жить, не лежит далеко от людей. Если люди создают себе правило, закон, путь духовной жизни, который далек от самых простых указаний их разума, то этот путь нельзя рассматривать как истинный».
2. В книге Стихов говорится:
«Резчик, который вырезает ручку для топора,
Не держит образца далеко от себя».
Беря ручку образца, чтобы вырезать другую ручку, мы рассматриваем ее со всех сторон и после изготовления новой ручки тщательно сравниваем обе для того, чтобы выяснить, отличается ли одна от другой. Так и мудрец руководит и направляет людей, сообразно их особенностям, и как только они покидают дурное, он прекращает свое влияние [224 - Он не предлагает им совершенства, противоречащего их природе.].
3. Тот, кто воспитывает в себе свои лучшие основные свойства и проявляет их, веря во взаимность, тот не далек от истинного пути, от закона духовной жизни. Чего не хотите, чтобы делали вам, того не делайте и вы другим.
4. В жизни своей высший человек будет соблюдать четыре вещи, которых я еще не достиг: служить своему отцу так же, как я хотел бы, чтобы мой сын служил мне, – я этого еще не достиг; служить своему государю, как я желал бы, чтобы мне служил мой слуга, – этого я еще не достиг; служить своему старшему брату, как я хотел бы, чтобы мне служили мои младшие братья, – этого я еще не достиг; поступать по отношению к своему другу так, как я хотел бы, чтобы он поступал по отношению ко мне, – этого я тоже еще не достиг. Высший человек искренен и последователен в самых обыкновенных делах, он осторожен в своих речах, и, если и есть какой-либо недостаток в его жизни, он винит в этом только себя. И если какой-нибудь избыток замечается в речах его, он старается не допускать этого. Так что слова отвечают делам, а дела словам. И лишь полная искренность и обнаруживает высшего человека.
//-- XIV --//
1. Живущий высшей духовной жизнью человек делает все то, что свойственно тому положению, в котором он находится, он не желает выходить из него.
2. Если он богат и в чести, он поступает так, как свойственно поступать, будучи в положении богатого и осыпанного почестями человека. Беден он и занимает низкое положение, – он поступает, как свойственно поступать, будучи в положении бедного и незаметного человека. Если он находится среди варварских племен, он поступает, как свойственно поступать, будучи в положении среди варварских племен. В состоянии печали и при затруднениях он поступает, как свойственно поступать в положении печали и затруднений. Нет того положения, в котором живущий высшей духовной жизнью человек не оказался бы самим собой.
3. Если он занимает высокое положение, он не относится с презрением к низшим. Если он в низшем положении, он не унижает себя лестью перед занимающими высшее положение. Он постоянно совершенствует себя и ничего не ищет от людей, а потому не имеет и разочарований. Он не ропщет на Небо и никого из людей не обвиняет в своих несчастьях
4. Вот почему человек, живущий высшей духовной жизнью, всегда спокоен и уравновешен, и ищет только одного – выполнения небесных предначертаний, в то время как обыкновенный человек блуждает по опасным путям, гоняясь за глупыми случайностями.
5. Учитель сказал: «Стрелу можно до некоторой степени сравнить с человеком, живущим высшей духовной жизнью: если он не попадает в цель, то причину этого ищет в себе».
//-- XV --//
1. Путь человека, живущего высшей духовной жизнью, можно уподобить тому, что бывает в путешествии: когда нам надо идти далеко, мы должны сначала пройти ближайшее расстояние, и, подымаясь на гору, мы должны начинать с подножия горы.
2. В книге Стихов говорится:
«Счастливый союз с женщиной и детьми, которые любят единение и гармонию,
Подобен созвучию лютен и арф».
«Когда братья живут в единении, радость и счастье царствуют между ними. Так и вы можете установить хороший порядок в вашей семье, и ваша жена и дети будут счастливы и довольны».
3. Учитель сказал: «Какое удовлетворение и какую радость должны испытывать отец и мать, будучи во главе такой семьи!»
//-- XVI --//
1. Учитель сказал: «Как полно и совершенно могут духовные существа проявлять заложенные в них силы!»
2. Мы ищем эти силы и не видим, прислушиваемся к ним и не слышим, а между тем высшая духовная сущность проникает во все существующее и ничто без нее не может существовать.
3. Благодаря этим духовным силам во всей вселенной люди очищают и освящают свое сердце, одеваются в свои праздничные одежды, чтобы приносить жертвы. Эта духовная сущность как океан всепоглощающий: она и над головой, и направо, и налево от поклоняющихся.
4. В книге Стихов говорится:
«Появление духа
Вы не можете видеть;
Можете ли относиться к этому безразлично?»
5. Таково проявление того, что невидимо. Такова невозможность подавить проявление нашей сущности [225 - Сущность – так мы переводим английское слово «sincerity», которое буквально означает «искренность». Но как по смыслу предыдущего, так и по французскому переводу Потье слово «сущность» правильнее, лучше определяет китайское дао, чего совсем не передает перевод с китайского на русский Конисси. См. дальше в гл. XX, § 17, примечания к переводу того же самого слова.].
//-- XVII --//
1. Учитель сказал: «Как велико было сыновнее благоволение Шуня! Он был святым по своей добродетели; он занимал императорский трон; владения его простирались в пределах четырех морей [226 - То есть до двенадцати провинций, которые тогда составляли китайскую империю.]; он воздавал царские почести предкам в храме, который им был построен; его сыновья и внуки делали то же самое по отношению к нему в следующие века.
2. Несомненно, что благодаря великой своей добродетели он обладал и царским достоинством, и огромным богатством, и славой, и продолжительной жизнью.
3. Несомненно также и то, что Небо, создав все существующее, воздает каждому должное, сообразно с его природой: дерево зацветает, оно его кормит и растит; дерево засыхает, умирает, и Небо его уничтожает».
4. В книге Стихов говорится:
«Да будет благословен князь, который
управляет с мудростью.
Его блестящая мудрость сверкает во все стороны;
С судьями и народом он обходится, как они того
заслуживают;
И оттого-то он получил от Неба все блага.
Небо защита ему, оно ему помогает, бережет
его трон,
И Небо пошлет все эти блага ему снова».
5. Из этого очевидно, что тот, кто добродетелен в высшей степени, может быть уверен в особом предназначении своем от Неба.
//-- XVIII --//
1. Учитель говорил: «Один между людьми не испытывал душевных терзаний, это был Вэнь-ван. Отцом его был Цзи-ван, а сыном – У-ван. Все доброе, что было начато отцом его, было окончено сыном Вэнь-вана.
2. У-ван продолжал добрые дела Вэнь-вана и Цзивана. Его личность никогда не теряла своей славы во всем государстве; ему воздавались такие же почести, как сыну Неба (то есть императору); его владения простирались до четырех морей. Он чтил императорскими почестями своих предков в храме, который был им посвящен; его сыновья и внуки такими же почестями чтили его.
3. У-ван был очень стар, когда ему достался трон, и герцог Чжоу-гун помогал ему выполнить добродетельные начинания Вэнь-вана и Цзи-вана. Он присвоил посмертно титул герцога Тай-вану и Цзи-вану, учредил обряды в их честь по императорскому ритуалу. Эти обряды были установлены для всех: для императорских принцев, высших сановников, ученых и простых людей. Если отец был государственным сановником, а сын был ученым, то последний воздавал похоронные почести своему отцу как государственному сановнику, а жертвы приносил как от ученого; если его отец был ученым, а сын государственным сановником, последний должен был воздавать отцу похоронные почести как ученому, а жертвы приносил как от государственного сановника. Годовой траур был установлен по сановникам, трехлетний – по императору. Траур по отцу и по матери должно было носить одинаково всем: и благородным, и людям простого звания.
//-- XIX --//
1. Учитель сказал: «О, как велика была сыновняя любовь У-вана и Чжоу-гуна».
2. Сыновняя любовь проявляется в умелом выполнении желаний предков, в умелом продолжении и окончании их.
3. Весной и осенью эти два князя заботливо украшали храм их предков; они заботливо расставляли священные сосуды предков и наиболее драгоценную древнюю утварь (в числе которых была большая сабля в пурпурных ножнах и Небесный свод Шуня) [227 - Гравюра этого свода и описание указанных обрядов помещены в книге «Описание Китая», составленной Потье (том 1).], они выставляли платья и различные одеяния предков, приносили предкам дары в зависимости от времени года.
4. С помощью церемоний в храмах предков потомки императорского рода были почтены по старшинству их происхождения. Так как присутствовавшие на церемониях располагались по чинам, этим достигалось отличие более благородных от менее благородных. Участием в службах выделяли более талантливых и достойных людей. В церемонии общего заздравного тоста низшие протягивали бокал высшим; таким образом и самым низшим было предоставлено участие в церемониях. На заключительном пиру размещались по сединам, таким образом выражалось почтение к старости.
5. Эти князья У-ван и Чжоу-гун достойно наследовали своим предкам; они выполняли их обряды; они исполняли их музыку; они чтили то, к чему те относились с уважением. Они любили тех, кого их предки чтили с любовью. Они служили им, мертвым, так же, как если бы служили живым; ушедшим от них они служили так, как если бы они продолжали быть с ними.
6. С помощью обрядов жертвоприношений Небу и земле служили богу; с помощью обрядов в храме предков чтили своих предков. Тот, кто в совершенстве узнает и поймет обряды Небу и земле и смысл обрядов в честь предков, найдет, что управлть государством так же легко, как глядеть на ладонь своей руки.
//-- XX --//
1. Герцог Ай-гун спросил Кун-цзы о главных правилах хорошего управления государством.
2. Учитель сказал: «Царями Вэнь и У все законы для управления народом целиком были написаны на деревянных и бамбуковых дощечках».
Пусть только в государстве будут мудрые люди [228 - У Потье вместо «мудрые люди» употреблено слово «министры», что явно лишено смысла, поскольку министры есть в любом государстве, что само по себе вовсе не означает его процветания. Легг воспользовался словом men – «мужи», а в примечании к § 5 этой же главы заметил, что этим словом обозначают человека мудрого, высшего.], тогда и управление государством может процветать; без мудрых людей управление государством падает и сводится на нет.
3. Когда в государстве увеличивается число праведных людей, то рост правительства так же быстр, как и травы на земле. Такое правительство можно уподобить легко растущему тростнику.
4. Поэтому руководство правительством заключается в том, чтобы подобрать наиболее подходящих людей. Этих людей может найти только сам правитель, в соответствии со своими собственными достоинствами. Поэтому характер правителя должен быть воспитан следованием по пути долга. А следование по пути долга должно быть достигнуто в правителе развитием доброжелательности и благоволения к людям.
5. Доброжелательность – это отличительное основное свойство человека, первое проявление ее заключается в любви к родным. Праведность – это соответствие поступков человека с тем, что есть истина, первое же проявление этого заключается в почтении к достойным людям. Понятие о собственности рождает уменьшение любви к родным и почтения к людям достойным [229 - Последний период у Потье выглядит совершенно иначе: «Искусство уметь отличать то, как должно относиться к различным степеням родства, так же как знание, как чтить мудрых по их заслугам, познается только из обрядов, или из правил поведения, внушенных Небом».].
6. Когда занимающие низшие места не пользуются доверием высших, то низшие не могут сохранить за собой участие в управлении народом.
7. Вот почему государь не может пренебрегать воспитанием своего характера. Желая воспитывать свой характер, он не может пренебречь служением своим родителям. Для того чтобы служить родителям, он не может пренебрегать приобретением знаний о людях. А для того чтобы узнать людей, он не может освободить себя от познаний законов Небес [230 - Мы сохраняем перевод Легга. Этот параграф переводится Потье несколько иначе, а именно: «Вот почему государь не может освобождать себя от исправления и совершенствования своей личности. Думая исправлять и совершенствовать свою личность, он не может отказаться воздавать что должно родителям. Намереваясь воздавать своим родителям то, что должно, он не может отказываться от знакомства с мудрыми людьми для того, чтобы чтить их и чтобы они могли научить его обязанностям; стараясь знакомиться с мудрыми людьми, он не может лишать себя познания законов Неба». В примечании к своему переводу Легг говорит: «Мне все-таки не удалось проследить связь между различными частями этого параграфа. Он не может обойтись без знания людей». Почему? «Потому, говорят, что человек совершенствует свою добродетель и делается способным служить своим родителям, почитая и будучи любезен с людьми достойными и находя себе друзей между ними… Он не может обойтись без знания законов Небес». Почему? «Потому, говорят, что градации в любви к родным и в почитании достойных людей суть Небесные установления, Небесный порядок, естественные и необходимые начала». Но и в этом объяснении «знание людей» имеет совершенно другое значение, чем предложенное ранее.].
8. Существует пять обязанностей, общих для всех; для их исполнения человек обладает тремя природными свойствами. Эти пять обязанностей таковы: обязанности в отношениях между государем и его министрами, между отцом и сыном, мужем и женой, старшим и младшим братом и при общении друзей. Эти пять обязанностей в отношениях между людьми и составляют общий для людей закон об обязанностях. Знание (необходимо для избрания пути долга, для отличия добра от зла), благоволение – чистота сердца (для того чтобы следовать этому пути) и нравственная сила (которая поддерживает нас в выборе и следовании по пути), это три общих всем свойства. Для исполнения же этих пяти великих обязанностей служит – одно [231 - Чжу Си говорит, что под этим «одним» следует понимать искренность, сердечность, любовь.].
9. Некоторые рождаются уже со знанием этих пяти обязанностей, другие узнают их с помощью изучения, а иные приобретают знания о них после мучительного невежества. Но раз достигнуто это знание – результат один и тот же. Некоторые выполняют эти обязанности с естественной легкостью; другие выполняют из желания выгод; иные же с чрезвычайными усилиями. Но как только достигнуто исполнение этих обязанностей, то результат будет один и тот же.
10. Учитель сказал: «Тот, кто любит учиться, уже близок к знанию. Тот, кто с энергией поступает так, как учит наука, близок к благоволению, к чистоте сердца. Обладание же чувством стыда указывает на близость к обладанию той силой души, которая необходима при исполнении своих обязанностей» [232 - Этот сжатый перевод сделан по переводу Легга. Потье переводит этот параграф так: «Учитель говорил: «Тот, кто любит науку или применение своего разума к отысканию закона об обязанностях, очень близок к нравственному знанию; тот, кто употребил все свои усилия для исполнения своих обязанностей, очень близок к тому самопожертвованию для блага людей, которое называется милосердием; тот, кто умеет краснеть за свою слабость при исполнении своих обязанностей, очень близок к обладанию той силой души, которая необходима для их выполнения».].
11. Тот, кто познал эти три вещи, познает и то, как воспитать свой характер. Узнав же, как воспитать свой характер, он узнает, как управлять другими людьми. Узнав, как управлять другими людьми, он узнает, как управлять государством со всеми его провинциями и семьями.
12. Все те, кто управляют государствами со всеми их провинциями и семьями, должны знать и следовать девяти неизменным правилам: воспитать свою личность, управлять собою (совершенствовать самих себя), почитать людей добродетельных и талантливых, любить своих родственников, уважать своих первых сановников, быть любезными и почтительными ко всем прочим общественным деятелям, обходиться с народом и любить его как детей, содействовать всевозможным обществам трудовых людей (ремесленников), принимать приветливо приходящих издалека и иностранцев [233 - Глоз считал, что это иностранные купцы, коммерсанты, гости или посетители и чужеземцы в стране. А.Н. Толстой в одном из своих неопубликованных сочинений так говорил по поводу приведенных мест этой главы: «В китайском учении середины сказано, что для 1) блага всех нужно 2) благоустройство государства, для благоустройства государства 3) благоустройство семьи, для благоустройства семьи 4) улучшение человека, для улучшения человека нужно 5) исправление сердца (то есть желаний), для исправления сердца нужно 6) один говорит: sincerity, другой: veracity of intention; я бы указал: единство цели. «Для достижения единства цели нужно истинное знание. Для истинного знания нужно различение вещей, то есть добра и зла». Я бы изменил первые два положения так: для 1) блага нужно 2) добрые отношения с людьми; для добрых отношений с людьми нужно, чтобы 3) ты сам был хорош; для того чтобы ты сам был хорош, нужно 4) чтобы ты очистил свое сердце; для того чтобы очистить свое сердце, нужно 5) чтобы у тебя была определенная цель в жизни: для того чтобы у тебя была определенная цель в жизни, нужно 6) чтобы ты был просвещен; для того чтобы ты был просвещен, нужно 7) чтобы ты знал, что хорошо и что дурно».] и обходиться любезно со всеми правителями разных княжеств.
13. После того как государь начнет воспитывать свою личность (управлять собой), свойственные всем обязанности будут исполняться всеми. После того как он станет почитать добродетельных и талантливых людей (мудрецов), он будет предохранен от ошибок в суждении. Проявляя любовь к своим родным, он не будет давать места распрям между его дядьями, старшими и младшими братьями. Уважая высших чиновников или министров, он избежит ошибок в управлении государством. Вследствие любезного и почтительного обхождения с второстепенными чиновниками и общественными деятелями он будет в ответ пользоваться таким же любезным и почтительным отношением к себе. Обходясь с народом и любя его как детей, он пробудит в народе стремление ко всему доброму. Содействуя всевозможным обществам трудовых людей (ремесленников), он приобретет более обширные средства для расходов. Приветливо принимая приходящих издалека, он привлечет к себе людей со всех частей мира. Любезное же обхождение с правителями разных княжеств приведет к почитанию его всем государством [234 - После этих слов в «Семенных изречениях» находим: «Герцог спросил: «А как же выполнять эти правила?», и тогда уже идет следующий параграф, перед которым стоит: «Учитель сказал».].
14. Контроль над собой и очищение себя, тщательный надзор за своей одеждой, запрещение себе всяких движений, всяких действий, противоречащих предписаниям обрядов [235 - Смотреть, слушать, говорить, двигаться, выходить, входить, вставать, садиться.] – вот способы, которыми необходимо пользоваться для воспитания (управления) своей личности. Удалять от себя льстецов и клеветников, избегать соблазнов красоты, презирать богатства, высоко ценить добродетельных людей – вот то, с помощью чего правитель способствует появлению в своем государстве людей достойных и талантливых и поощряет их. Предоставление своим родственникам хороших и выгодных мест, сочувствие им в том, что они любят или не любят – вот то, что необходимо для пробуждения любви к себе среди родственников. Назначать достаточное количество низших чиновников для исполнения приказаний высших – это средство, которым следует пользоваться для поощрения высших сановников. Увеличивать жалование прочим чиновникам, преисполненным верности и честности, – это средство для поощрения прочих чиновников. Требовать службы от народа только в удобное для него время, уменьшать налоги с него – вот средства поощрения народа. Постоянно следить за тем, правильно ли поведение назначаемых на места людей, и каждый месяц рассматривать, отвечает ли их работа получаемому ими жалованью, – вот средства возбуждать усердие и соревнование в трудовых людях (художниках и ремесленниках). Провожать иностранцев, когда они уходят, идти навстречу для того, чтобы хорошо их принять, хвалить тех, кто обладает какими-нибудь качествами между ними, и иметь снисхождение к тем, кто их не имеет, – вот то, как следует хорошо принимать иностранцев. Заботиться о продолжении потомства бездетных владетельных князей, снова вводить их в потерянные ими владения, восстанавливать порядок в государствах, возмущенных восстаниями, приходить на помощь находящимся в опасностях, иметь определенное время для принятия при своем дворе владетельных князей и их приношений, отпускать их домой после щедрого гостеприимства и приветствовать прибытие их, как бы мало ни было их приношение, – вот каким путем надо обходиться любезно с принцами разных княжеств.
15. Те, кто управляют государствами с их княжествами и семьями, должны следовать этим девяти неизменным правилам; средства для выполнения их сводятся к одному.
16. Во всяком деле успех зависит от степени готовности к делу; без предварительной подготовки к делу можно заранее предвидеть неудачу. Если бы заранее обдумывали то, что хотят сказать, то не было бы затруднений в речи. Если заранее обдумать свои дела, свои занятия в этом мире, то с ними не будет никаких затруднений. Если бы заранее обдумывали свои поступки, то не испытывали бы душевных волнений в связи с ними. Если заранее обдумать основы жизни, то жизнь наша будет полна разумного смысла.
17. Если находящиеся на низшей ступени общественной лестницы не будут пользоваться доверием государя, они не смогут успешно содействовать ему править народом. Существует следующий способ узнать, кто может получить доверие государя: тот, кому не будут доверять его друзья, не может пользоваться доверием государя. Есть следующий способ узнать, кто может получить доверие своих друзей: тот, кто непокорен своим родителям, не может быть верен своим друзьям. Есть способ узнать, кто может быть покорен своим родителям: если кто, вдумываясь в самого себя, заметит в себе отсутствие любви, недостаток доброжелательства, тот не может быть почтителен к своим родителям. Есть способ узнать, кто может достигнуть любви, доброжелательства в себе: тот, кто не умеет отличить добра от зла, истинного от ложного, кто не может распознать в человеке закона Неба, не достигнет любви, доброжелательства [236 - Здесь необходимо заметить следующее: то, что Легг переводит словами «искренность», «любовь», Потье переводит словом «совершенство», сопровождая его объяснительными фразами. Конисси, переводя с китайского на русский, употребляет слово дао, то есть понимает под этим то же понятие, которое легло в основу этой книги и переведено как «истинная жизнь», «путь долга» (см. гл. 1). Разъясняя термин дао, Конисси приводит объяснение ученого Сюки: «Дао – то, что человек должен делать, как человек, или то, благодаря чему вещи стали вещами». Из всего этого, а также исходя из смысла этого и предыдущих параграфов следует заключить, что «любовь», «доброжелательство» – самые подходящие для перевода слова, передающие суть нашего мировоззрения.].
18. Любовь – это то, чем живет Небо, его закон. Стремление к достижению любви – это то, чем живут люди. Тот, кто обладает любовью, является тем, кто без усилий ходит по истине и без напряжения мысли понимает истину, закон Неба, – это тот мудрый человек, который естественно и легко ходит по пути праведности. Тот, кто достигает любви, набирает только добро и всеми силами держит его [237 - Этот параграф переведен с английского перевода Легга. Вот как переводит его Потье: «Совершенство, истина без всякой примеси есть закон Неба; совершенство или совершенствование, которое состоит в приложении всех своих усилий для открытия Небесного закона, истинного начала повеления Неба, есть закон человеческий. Совершенный выполняет этот закон без всякой посторонней помощи; он не нуждается в долгом рассуждении и размышлении, для того чтобы выполнить его; он достигает его со спокойствием и безмятежностью; вот это святой. Тот, кто неустанно стремится к своему совершенствованию, мудр и умеет отличать добро от зла, избирает добро и всеми силами старается не потерять его никогда».].
19. Для достижения любви и доброжелательности требуется во всей полноте знание того, что есть добро, тщательное исследование этого, внимательное размышление об этом, ясное различение доброго и злого и искреннее желание поступать по-доброму.
20. Человек высокой духовной жизни, высший человек (the superior man), не перестанет трудиться до тех пор, пока не останется ничего, чего бы он не изучил, или пока в том, что он изучает, не останется ничего непонятного для него. Но пока есть что-нибудь такое, чего он не исследовал, или если в том, что он исследовал, есть что-нибудь, чего он не понимает, он не успокоится. Он не успокоится до тех пор, пока есть что-нибудь, о чем он не размышлял, или что-нибудь непонятное из того, о чем он размышлял. Он не успокоится до тех пор, пока останется что-нибудь такое, чего он не может определить, или пока определение его бывает недостаточно ясно. Он не успокоится до тех пор, пока он не применит в жизни своей того, что узнал лучшего, или пока жизнь его недостаточно преисполнена любви. И если другой человек успевает достигнуть чего-нибудь одним усилием, он сделает их сто; и если другой успевает в чем-либо, употребив десять усилий, он употребит тысячу.
21. Пусть только человек пойдет таким путем, и, как бы глуп он ни был, он наверное сделается разумным, и как бы слаб он ни был, он безусловно сделается сильным.
//-- XXII --//
Только тот может жить под небесами, кто обладает самой полной любовью, кто может дать с ее помощью полное развитие своей природы. Способный дать полное развитие своей собственной природе может то же самое сделать и для природы других людей. Способный же дать полное развитие природе других людей может дать развитие и природе животных и остального мира. Способный дать полное развитие природе созданий и остального мира может помочь работе изменяющих и все созидающих сил Неба и земли. Способный помочь изменяющим и все созидающим силам Неба и земли сможет составить вместе с Небом и землей троицу.
//-- XXIII --//
Ближе всего к описанному человеку стоит тот, кто до высшей степени развивает в себе начала доброты. При этих началах доброты он может достичь обладания любовью. Тогда любовь делается ему ясной. Сделавшись же ему ясной, она становится для него совершенно открытой. Будучи открытой, она становится блестящей. Будучи блестящей, она заражает других. Когда другие заражаются ею, то они совершенно меняются. Измененные же ею, они делаются другими. Только тот, кто обладает наиболее полной любовью, только тот может жить под небесами и только тот может пересоздавать людей.
//-- XXIV --//
Отличительной чертой наиболее полной любви служит способность прозорливости – предугадывать. Когда народ или семья должны процветать, наверное существуют счастливые предзнаменования; и когда они должны погибнуть, то наверное существуют неблагоприятные предзнаменования. Такие знаки можно видеть в тысячелистнике и черепахе, и они действуют на движение наших конечностей. Когда несчастье или благополучие должны случиться, добро, так же как и зло, может быть предсказано им (таким человеком). Следовательно, тот, кто обладает наиболее полной любовью, подобен духу.
//-- XXV --//
1. Любовь есть то, чем может быть произведено самосовершенствование, и пути любви это те, по которым человек должен направлять себя.
2. Любовь это начало и конец всего; без любви ничто не могло бы существовать. Вследствие этого высший (духовный) человек смотрит на достижение любви как на самое лучшее в мире.
3. Тот, кто обладает любовью, не ограничивается лишь своим самосовершенствованием. С помощью того, чем он обладает, он способствует самосовершенствованию других людей и всего существующего. Совершенствование себя самого указывает на его исключительные добродетели. Совершенствование других людей и всего другого указывает на его знания. Оба эти свойства (добродетели) принадлежат природе его и это есть тот путь, с помощью которого достигается единение внешнего и внутреннего. Поэтому всякий раз, как совершенно любящий человек пользуется этими своими способностями, поступки его будут правильны.
//-- XXVI --//
1. Поэтому полной любви и принадлежит непрерывность.
2. Не переставая, она продолжается долго; продолжаясь же долго, она становится явной.
3. Становясь явной, она распространяется далеко. Распространяясь далеко, она становится огромной и важной. Становясь огромной и важной, она делается высокой и блестящей.
4. Становясь огромной и важной, она начинает обладать всем. Становясь высокой и блестящей, она распространяется повсюду. Распространяясь далеко и продолжаясь долго, она может совершенствовать все.
5. Когда она бывает огромной и важной, тот, кто обладает ею, становится соравным земле. Когда она бывает высокой и блестящей, она делает обладающего ею соравным Небесам. Итак, распространяясь далеко и продолжаясь долго, она делает обладающего ею бесконечным.
6. Будучи таковой по своей природе, она делается явной без обнаружения ее; она производит перемены без всякого движения; она достигает своих целей без всякого усилия.
7. Пути Неба и земли могут быть совершенно изъяснены одной мыслью. Они без всякого двоения и все производят наподобие того, как произведена бездна.
8. Путь Неба и земли велик и важен, высок и блестящ, далеко распространяющийся и долго продолжающийся.
9. Небеса, которые являются перед нами, видятся нам блестящим сверкающим местом, но если взглянуть на них во всем их неисчерпаемом объеме, вместе с солнцем, луной, звездами и созвездиями Зодиака, то окажется, что все поглощается ими. Земля перед нами – это только горсточка праха. Если же рассмотреть ее во всей широте и полноте, то окажется, что она содержит в себе такие горы, как Хва и Ио, не чувствуя их тяжести, содержит в себе реки и моря, не выплескивая их. Гора, которая перед нами, представляется нам только как камень, но когда мы ее разглядим во всей ее огромности, мы увидим, как и трава, и деревья произрастают на ней и как птицы, и звери живут на ней и драгоценные камни, сокровища людей, находятся на ней. Вода, которую мы видим, обычно является нам в виде ведра, наполненного ею; а когда мы взглянем на все ее бездонные глубины, мы увидим, как в них находятся огромнейшие черепахи, киты, драконы, рыбы и проч.; источники богатства и разные ценные вещи изобилуют в ней.
10. В книге Стихов сказано:
«Как глубокомысленны, как действительны повеления неба».
Смысл этого в том, что Небо является таким образом Небом.
И снова:
«Как замечательна была исключительная добродетель короля Вана!»
Это указывает на то, что король Ван был тем, чем он был (то есть человеком, исполняющим веления Неба). Эта исключительная особенность и есть непрестанно действующая.
//-- XXVII --//
1. Как велик путь, свойственный совершенному человеку!
2. Подобно везде протекающей воде, он создает и питает все, и подымается до высоты небес.
3. Как совершенно его величие! Он обнимает собой триста правил церемоний и три тысячи правил поведения.
4. Он ждет настоящего человека и тогда протаптывается им.
5. Поэтому сказано: «Только совершенным в добродетели может быть действительно сделан совершенный путь во всем его протяжении».
6. Поэтому высший человек чтит свою преисполненную добродетели природу, поддерживает в себе постоянную любознательность и изучение, ища возможности проявить свои добродетели во всей их полноте и величии, так чтобы не пропустить ни малейшей черточки на своем пути и довести природу свою до величайшей высоты ее и блистательности, чтобы следовать по пути середины. Такой человек поддерживает свои прежние знания и постоянно приобретает новые, он обнаруживает честную, мужественную искренность, уважая все, принадлежащее другим.
7. Таким образом, когда случится ему занимать высокое положение в жизни, он не гордится; когда же он бывает в низшем положении, то он не бывает непочтительным. Когда государство пользуется хорошим правлением, он может быть уверен, что слова его будут иметь значение; когда же государство дурно управляется, он может быть уверен, что вследствие своего молчания будет больше заниматься собой. И разве не то же самое мы находим в книге Стихов:
«Умел он и мудр, и поэтому сохраняет свою личность».
//-- XXVIII --//
1. Учитель сказал: «Если только невежественный человек будет предпочитать пользоваться своими собственными суждениями, если тот человек, не занимающий особого положения, будет предпочитать направлять все по своему усмотрению, если только человек, живущий в настоящем веке, начнет сообразовывать свою жизнь с той, какая была в древности, все такие люди, которые вздумают так поступать, могут быть уверены, что они навлекут на себя несчастье».
2. Только императору принадлежит право распоряжаться церемониями, устанавливать меры и вводить буквы.
3. Теперь во всей империи экипажи имеют колеса одного и того же размера; все пишут теми же самыми буквами, и для жизни существуют одни и те же правила.
4. Могут занимать и трон, но если не обладают настоящими добродетелями, то не должны осмеливаться проводить церемонии или участвовать в музыке. Могут пользоваться всеми добродетелями, но если не занимают трона, то не могут осмеливаться проводить церемонии или участвовать в музыке.
5. Учитель сказал: «Я могу описать церемонии династии Ся, но Ци не может достаточно подтвердить мои слова. Я изучил церемонии династии Инь, они еще продолжаются в династии Сун. Я изучил церемонии Чжоу, которыми пользуются теперь, и я последовал за Чжоу».
//-- XXIX --//
1. Тот, кто достигнет верховной власти в государстве, имея те вышеупомянутые три важные вещи, будет способен сделать так, что при его управлении будет немного ошибок.
2. Как бы ни были великолепны правила прежних времен, они не могут быть засвидетельствованы. Не будучи засвидетельствованы, они не могут возбудить доверия, а если они не возбуждают доверия, то народ не может следовать им. Как бы ни были великолепны те правила, которые будут изданы каким-нибудь низким человеком, он не из тех, кого могли бы чтить. Если же его не могут чтить, он не может пользоваться доверием. А раз он не пользуется доверием, народ не может следовать его правилам.
3. Следовательно, учреждения, создаваемые правителем, коренятся в его собственном характере и поступках и в том удовлетворении от них, которое испытывает народ. Он (правитель) проверяет эти учреждения, сравнивая их с таковыми же у трех королей и тогда только убеждается, что в них нет ошибок. Он восхваляет их перед Небом и землею и не находит в них тогда ничего противного им. Он является с ними перед духовными существами, и у него не бывает сомнений в них. Он готов ожидать появления мудрого даже сотни лет спустя, и у него не является никаких опасений.
4. То, что он является вместе со всеми своими учреждениями перед духовными существами и в нем при этом не возникает никаких сомнений, указывает на то, что он знает Небеса. То, что он готов без всяких опасений ожидать появления мудрого сотни лет спустя, указывает на то, что он знает людей.
5. И в таких случаях действия такого правителя, освещающего его учреждения, создают пример для государства на целые века. Те, кто далеки от него, пламенно взирают на него, те же, кто близки к нему, никогда не тяготятся им.
6. В книге Стихов говорится:
«Не разочарованные там, не устающие здесь день за днем и ночь за ночью, они будут продолжать хвалить его».
Никогда не было такого правителя, который, ясно понимая это описание, не стал бы вскоре известен во всем государстве.
//-- XXX --//
1. Кун-цзы почитал учения Яо и Шуня, как если бы они были образцом святости, а изданные царями Вэнь и У правила – как образец для нашей жизни. В высшей духовной жизни он учил, что надо сообразовываться с велениями Неба; в низшей материальной жизни – с законами природы: земли и воды.
2. Такой человек может быть уподоблен Небу и земле в том, как они заключают в себе все, покрывают собою все. Он может быть уподоблен четырем временам года в их строгой последовательности, солнцу и луне в их следующем одно за другим сиянии.
3. Все существует и взаимно поддерживается, не вредя друг другу. Смена времен года, смена солнца луной происходят без всякой путаницы между собой. Малые силы подобны речным течениям, большие же силы являются нам в величественных изменениях. Это-то и делает Небо и землю столь великими.
//-- XXXI --//
1. Только такой человек, обладавший всеми качествами святого, только он мог существовать под небесами, показывая себя быстрым в восприятии истины, здравым в распознавании ее, с обширным умом и всепоглощающим знанием, только он способен управлять людьми. Он великодушный, щедрый, ласковый, кроткий, – он только способен показать примеры истинной жизни; страстный, энергичный, твердый, выносливый, он способен все держать твердо в руках, самодовлеющий, серьезный, никогда не уклоняющийся с пути истинной жизни, справедливый, – только он может пользоваться почтением людей; высокообразованный, глубокомысленный, всегда готовый к исследованию истины, – только он может отличать добро от зла.
2. Он поможет обнять, он так глубок и деятелен, как источник, и в соответствующее время он проявляет свои добродетели.
3. Все обнимающий и великой души, он подобен Небу. Глубокий и деятельный, как источник, он подобен бездне. Если люди видят его, то преклоняются с почтением перед ним; если он говорит, люди верят ему; если он проявляет в чем-нибудь себя, действует, люди довольны им.
4. И потому слава его и распространяется по всему среднему королевству и достигает варварских племен. Она проникает везде, куда только достигают корабли и караваны; везде, куда проникает сила человека; везде, где небо распространяет покров свой и земля находится; везде, где солнце и луна сияют; везде, где падают иней и роса. Одним словом, все, у кого течет кровь и дышит дух, – все одинаково чтут и любят его. Потому-то и сказано: «Он равен Небу».
//-- XXXII --//
1. Тот только может жить под небом, кто обладает наиболее полной любовью, кто может примениться к высшим неизменным отношениям между людьми, кто проявляет великие основные свойства человека, знает всеобразующие и вседержащие свойства Неба и земли; может ли быть у такой личности что-нибудь выше его или вообще кроме него, от чего он бы зависел?
2. Вы можете уподобить его человеку, исполнившему свой идеал, так он любовен! Вы можете уподобить его бездне, так он глубок! Вы можете уподобить его Небу, так он велик!
3. Кто может узнать его, если он тот, кто сам обладает способностями восприятия, ясного различения добра и зла, глубокого ума и всеобъемлющего знания, одним словом, также обладает всеми Небесными свойствами.
//-- XXXIII --//
1. В книге Стихов сказано:
«Поверх роскошного парадного платья она надевает простое», —
указывая этим на равнодушие к изяществу внешности. Точно так же поступает и мудрый (высший) человек, скрывая свою добродетель в то время, как каждый день он делается все более и более просвещенным; человек же низший ищет сам известности в то время, как каждый день все более и более гибнет. Мудрого (высшего) человека характеризует то, что хотя бы он и казался довольным собою, но он на самом деле неудовлетворен собою; хотя он как будто и относится пренебрежительно, но на самом деле глубоко вникает в суть вещей; хотя и кажется простым, но на самом деле он далеко не так прост. Он знает, как отдаленное от нас на самом деле близко. Он знает, откуда все идет. Он знает, как тайное делается явным. И такой человек, можно быть вполне уверенным, достигнет обладания добродетелью.
2. В книге Стихов говорится:
«Хотя рыба и находится на дне реки, но все-таки случается, что ее можно ясно видеть».
И мудрый (высший) человек исследует сердце свое, чтобы не было там ничего неправильного и чтобы не мог он бывать недоволен собою. Единственное, в чем не могут сравниться с мудрым другие люди, – это та работа его, которой не могут видеть другие.
3. В книге Стихов говорится:
«Наблюдайте за своими внутренними покоями и смотрите, чтобы вам не стыдиться за них, не стыдиться за то, что доступно только свету Неба».
А потому мудрый (высший) человек, даже если он и не двигается и ничего не делает, весь проникнут высоким чувством, и, когда он не говорит, он проникнут чувством правдивости.
4. В книге Стихов говорится:
«Дары приносят в молчании, и тогда дух может приблизиться к ним; и при этом не должно быть ни малейшего усилия».
А потому мудрый (высший) человек не раздает наград для привлечения к себе, а люди сами прилепляются к добродетели его. Он не показывает гнева, и люди более начинают стремиться к истине, чем если бы их подгоняли к ней плетями.
5. В книге Стихов говорится:
«Если что не требует обнаружения, так это добродетель».
Все князья подражают этому. А потому, если мудрый (высший) человек будет любовным и богобоязненным, и весь мир придет в состояние счастливого спокойствия.
6. В книге Стихов говорится:
«С удовольствием взираю я на твою славную добродетель, которая не старается проявить себя как-нибудь шумной внешне».
Учитель сказал: «Среди средств преобразовать народ разный шум и мишура не играют никакого значения».
В одной оде сказано: «Добродетель легка, как волос», однако же сравнение не должно идти дальше, и по размерам добродетель с волосом сравнить нельзя. «Деяния высшего Неба не сопровождаются ни звуком, ни запахом – вот это высшая добродетель».
Вот XXXIII глава. Цзы Сы, изложив в предыдущих главах свои рассуждения, возвращается здесь назад и исследует исходные точки своего предмета. Потом он выводит заключение, что если изучающий истину делает это искренне, без самомнения, и следит за собой, когда бывает один, то, поступая таким образом, можно заразить этим все государство и успокоить его своим простым и любовным величием. Дальше он восхваляет таинственность этого величия и говорит, наконец, что истинное величие не сопровождается ни звуком, ни запахом. Тут он резюмирует все свое сочинение и передает его сжато. В этом своем труде пересмотра своего сочинения, увещания и наставления людей он был наиболее любящим и мудрым, и неужели изучающий это учение не употребит всех своих усилий, чтобы овладеть им?!
Чжу Си